Ольга Жемчужная - Сокровище Монтесумы

«Земля разверзлась, солнце погасло и упало с небес, и черная вода поглотила его. Тьма и ужас опустились на землю…» Ева захлопнула книгу и нахмурилась. Черт ее дернул прибегнуть сегодня к оракулу. Ева сунула книгу в глубь стола, лучше бы она ее оттуда вовсе не доставала. Теперь весь день безнадежно испорчен. Волей-неволей мысленно она будет вновь и вновь возвращаться к прочитанному, ожидая от только начинающегося дня какую-нибудь пакость. А денек-то сегодня еще тот! Ева с опаской покосилась на календарь. Обведенное красной рамкой, вызывающе красовалось число – 21 декабря 2011 года.

– Сегодня ровно год до того дня, который объявлен по всему миру грядущим Апокалипсисом… – Ева так и не успела додумать пришедшую в голову мысль, как на столе громко и требовательно завопил телефон. Глянув на часы, Ева отметила, что до начала рабочего дня оставалось еще тридцать минут, значит, это личное. Кто бы еще мог звонить в такую рань? Ну не Рудаков же. Он всегда был предельно пунктуален и не вторгался в ее епархию до начала рабочего дня.

– Евгения Львовна, зайдите ко мне, срочно! – Голос шеф-редактора программы Рудакова звучал встревоженно. К тому же это официальное обращение по имени-отчеству… Все на канале ее звали просто Ева, и Рудаков тоже. По имени-отчеству он обращался к ней только в том случае, если случалось что-то экстраординарное, из ряда вон выходящее. Последний раз это было два года назад, когда Инна Слуцкая – ведущая программы «Круглый стол» – неожиданно попала в аварию. В семь часов вечера у нее был эфир, а ровно в шесть двадцать при подъезде к телестудии в ее машину врезался какой-то юнец, заснувший за рулем. Новенький «Форд» Инны вылетел на обочину и врезался прямо в столб. Удар был такой силы, что машина Слуцкой была разбита всмятку. Сработавшие подушки безопасности спасли жизнь Инны, но она потеряла сознание и пришла в себя только на больничной койке.

Рудаков метался как загнанный зверь в клетке. Оборвал все телефоны Инны, и домашний, и сотовый, но ни один из них так и не ответил. В семь часов, когда программа уже должна была начаться, Рудаков отдал приказ дать в эфир дополнительную рекламу, надеясь, что Слуцкая все же появится. Хотя в это никто уже не верил. Все знали ответственность и пунктуальность Инны, доходящую чуть ли не до фанатизма. Находясь в здравом уме и полном порядке, она никогда не посмела бы допустить подобной ситуации. И раз уж так случилось, значит, произошло что-то из ряда вон выходящее. Но Рудаков упрямо не хотел видеть очевидное и продолжал надеяться на чудо. Чудо в тот вечер все-таки произошло. Ева, работавшая в то время в этой программе сценаристом, хорошо знала весь текст ведущей. Она предложила Рудакову выйти вместо Слуцкой в эфир. Рудаков посмотрел на нее как на ненормальную и приказал убираться прочь с дороги. Когда случались какие-то накладки, обычно вежливый и обходительный Рудаков становился в одно мгновение непереносимым грубияном и хамом. Услышав первый раз в свой адрес нецензурные выражения, не ожидавшая ничего подобного Ева растерялась. На глаза ее навернулись слезы. Резко развернувшись на каблуках, она бросилась вон из студии, хлопнув за своей спиной дверью так, что жалобно зазвенели стекла. То ли звук хлопнувшей двери привел Рудакова в чувство, то ли предчувствие надвигающегося скандала, если он сорвет программу, но здравый смысл все-таки возобладал в воспаленном мозгу Рудакова. Он рванулся в коридор за Евой.

– Евгения Львовна, вернитесь в студию, срочно!

– И не подумаю! – Ева все же замедлила свой стремительный бег по лестнице.

– Стой! – уже вопил Рудаков у нее за спиной.

Ева остановилась и посмотрела на своего преследователя. Тяжело дыша, Рудаков остановился перед девушкой. Галстук его сбился на сторону, пуговица рубашки расстегнулась на толстом животе, лицо было красное и потное.

– Ты точно знаешь весь текст? – вытирая лоб платком, прохрипел Рудаков.

– Как Отче наш. Я же его сама писала.

– А прочитать-то сможешь? Это тебе не бумагу чернилами марать.

Ева поджала губы и демонстративно отвернулась в сторону.

– Там же еще экспромт есть. Справишься? – недоверчиво буравил ее глазами Рудаков.

– Хм! – Ева презрительно дернула плечиком.

– А, ладно, черт с тобой. – Рудаков обреченно махнул рукой. – Все равно погибать. Хоть так, хоть эдак.

Ева едва заметно улыбнулась и уверенной походкой проследовала в студию. Как в воду опущенный Рудаков поплелся в свой кабинет.

После эфира, когда на экране пошли титры, возбужденный Рудаков ворвался в студию, подбежал к Еве, все еще продолжавшей сидеть на месте ведущей, сгреб ее в охапку и вместе со стулом закружил по студии. Наблюдавшие эту сцену оператор и его ассистент громко зааплодировали этому странному танцу. Через несколько минут студия стала заполняться народом. Все хотели собственными глазами посмотреть на только что взошедшую новую телевизионную звезду.

Известие о том, что Слуцкая разбилась и вместо нее в эфир вышла никому до сегодняшнего дня не известная Ева Градская, как вихрь облетело все здание телецентра. Все его сотрудники припали к мониторам и с замиранием сердца следили за происходящим на экране. Недоброжелатели Рудакова злорадствовали и дружно предрекали закат его карьеры, друзья жалели, а остальные сочувствовали. Как ни крути, а от подобной ситуации никто не застрахован. Даже такой монстр и воротила телевизионного дела, как Рудаков. Сам Рудаков весь эфир просидел, вжавшись в кресло в своем кабинете, и помертвевшими губами читал одну-единственную молитву, которую знал наизусть. И силы небесные не оставили его. С того самого дня, вернее вечера, каждый новый рабочий день в своем кабинете Рудаков начинал именно с Отче наш.

Так по какому серьезному делу она срочно понадобилась Рудакову? Ева толкнула дверь и остановилась на пороге кабинета редактора.

Аркадий Михайлович Левин припарковался у здания Института археологии, где он работал. Поставил машину на сигнализацию и легко взбежал вверх по каменным ступенькам. Стеклянные двери бесшумно растворились перед ним и так же бесшумно сомкнулись за спиной. И в тот же миг весь гул и грохот многомиллионного мегаполиса растаяли, как по мановению волшебной палочки. Как будто кто-то великий и могущественный приказал шумной многоголосице большого города смолкнуть, исчезнуть, испариться с лица земли, как исчез когда-то процветающий Город Солнца. Остатки этого древнего города, обнаруженные несколько лет назад в Мексиканском нагорье известным американским археологом Томом Спенсером, взбудоражили всю мировую общественность. Сенсационные репортажи с места раскопок этого города шли непрерывным потоком несколько месяцев подряд. А потом вдруг все неожиданно смолкло. Экспедицию свернули по неизвестной причине. Вернее, причина, конечно же, была, но ее совсем не освещали в прессе. Напрасно журналисты различных печатных изданий и телепрограмм пытались разнюхать, что там произошло, но члены экспедиции хранили молчание или отделывались ничего не значащими туманными объяснениями. В конце концов интерес к этому делу у членов СМИ иссяк – и все стихло. Мир, на секунду всколыхнувшийся от этой сенсации, в следующую же секунду уже забыл о ней ради нового политического скандала, разыгравшегося на подмостках одной из стран Евросоюза.

Аркадий Левин не мог позволить себе такой забывчивости. Археология была и его работой, и одновременно самой большой любовью всей его жизни. А Мексика в этой любви занимала особое место. Его отец, Дмитрий Иванович Левин, много лет проработал в Мехико политическим корреспондентом. Вместе с ним бок о бок трудилась и матушка Аркадия. Она уехала вместе с мужем в далекую экзотическую страну и работала у него переводчицей. Сам Аркадий, будучи еще мальчишкой, был оставлен на попечение бабушки в Москве. Но каждое лето родители регулярно забирали его к себе в Мехико. Однажды он там даже проучился целый год в школе для детей дипломатического представительства. С того времени он навсегда и серьезно заболел Мексикой. Особенно воображение Аркадия будоражили археологические парки Мехико, которых на территории города было целых десять штук. Он часто ходил туда с отцом или матерью. Эхо былых времен витало в этих местах и заставляло Аркадия дышать и жить в ритме давно ушедших веков. То он представлял себя бесстрашным индейцем, охотящимся с одним копьем и ножом на львов и тигров, то верховным жрецом ритуальных храмов Теночтитлана – столицы ацтеков, то бравым испанским конкистадором, пришедшим на эту землю под предводительством известного испанского завоевателя Кортеса. Время оживало в фантазиях мальчика настолько реально, что иногда ему казалось, что все воображаемые им картины происходят на самом деле. Эти ощущения потрясали Аркадия до такой степени, что он решил свою жизнь связать с археологией. Это и определило всю его дальнейшую судьбу. Институт, аспирантура, должность завотделом по истории цивилизаций Мезоамерики в институте археологии – закономерные этапы его движения по жизненному пути. Обязанности заведующего требовали от Левина много чисто административной работы. Но он никогда только этим не ограничивался. Время от времени Левин отправлялся в различного рода экспедиции, в которых набирался энергии, дававшей ему силы для его дальнейшей кабинетной работы.

Когда экспедиция Спенсера обнаружила в северной части Мексиканского нагорья древний город, Левин внимательно наблюдал за ходом раскопок. Потом эти работы были вдруг резко приостановлены. Левин был знаком с самим Спенсером. Они познакомились на международном симпозиуме, посвященном проблемам происхождения цивилизаций Мезоамерики. И Левин на правах знакомого связался с мистером Спенсером и поинтересовался, что послужило причиной для прекращения работ. Спенсер ответил уклончиво, сославшись на непредвиденные трудности, но сказал, что планирует вторую экспедицию в Город Солнца. Левин попросил включить его в состав этой экспедиции. Спенсер пообещал, и через год с небольшим Левин получил тонкий конверт со штемпелем штата Калифорния. В конверте содержалось приглашение принять участие в долгожданной экспедиции. На этот раз экспедиция носила частный характер и организовывалась на средства самих участников. Левин не сомневался ни минуты. Он ответил согласием и предоставил необходимые средства. Вместе с приглашением Спенсер прислал состав участников новой экспедиции. В Мексиканское нагорье должны были отправиться пять человек. Троих из них Левин знал. Помимо Спенсера в списке значились имена археолога Жана Готье из Франции и врача Нелли Доменос родом из Мехико. Впоследствии она стала женой Спенсера и часто сопровождала мужа в его поездках. С ними Левину в свое время приходилось работать в разных экспедициях. А вот имя пятого члена команды англичанина Джона Смита Левину было неизвестно. В списке Спенсера он был заявлен как журналист.

Левин стал готовиться к отъезду. Наконец этот день настал. Сегодня в час ночи у Левина самолет. Он буквально на несколько минут заскочил на работу, чтобы отдать необходимые распоряжения своему заму – и прощай, Москва! Левин открыл дверь кабинета. На его столе во всю мощь надрывался телефон.

Рудаков сидел за рабочим столом в своем кабинете, не мигая уставившись на дверь. С минуты на минуту она должна была распахнуться, чтобы впустить ведущую вечерней программы «Круглый стол» Еву Градскую. Пальцы Рудакова нервно отбивали барабанную дробь по поверхности стола, пускались то галопом, то рысью по гладкой полированной столешнице, выражая явное нетерпение. Ева не появлялась, и Рудаков нервничал. Программа сегодняшней передачи была посвящена событиям грядущего 2012 года. Внимание всех на планете сейчас приковано к этой роковой дате, и чем ближе день объявленного не то «конца света», не то преображения человечества, тем больше истерия, нагнетаемая всеми средствами массовой информации. Рудакову был вовсе не по душе весь этот балаган вокруг так называемой судьбоносной планетарной даты. Будучи человеком материального склада, он на дух не переносил всякого рода мистику и чертовщину. И будучи в здравом уме и твердой памяти, никогда бы не стал освещать такие темы в своих программах. Но именно такие программы дают самые высокие рейтинги, и руководство канала готово идти на поводу у телезрителей, скармливая этой непритязательной публике блюда, обильно сдобренные разнообразными дешевыми сенсациями.

Дверь распахнулась, и на пороге появилась Ева.

– Наконец-то! – Рудаков ринулся было ей навстречу, намереваясь выйти из-за стола. Но тут же передумал и в следующий момент рухнул в кресло как подкошенный.

– Пожар! Кошмар! Катастрофа! – завопил Рудаков не своим голосом. – Все рушится! А вы пребываете в блаженном неведении и даже не спешите, когда вас вызывает ваш начальник.

– Отчего же! Я явилась сразу после вашего звонка. Кстати, – Ева посмотрела на часы, – до начала рабочего дня еще целых двадцать пять минут.

Рудаков никак не отреагировал на ее слова. Он был возбужден настолько, что способен был слышать только себя.

– Я только что узнал, что главный герой вашей сегодняшней передачи Левин… О боги! – Рудаков трагически закатил глаза. – Левин не появится сегодня в студии!

– Как?! – оторопела Ева.

– У него сегодня самолет, – истерично взвизгнул Рудаков. – Вечером. А вы даже не знаете! Как такое могло случиться? Как! Я вас спрашиваю!

– Моя помощница только вчера обзванивала всех участников передачи по поводу их присутствия сегодня в студии. Все ответили ей положительно.

– Кто ваша помощница?

– Аня Сидельская.

– Сидельскую уволить! Сейчас же! – завопил Рудаков. Он вскочил с кресла и вылетел из-за стола.

– Но я не понимаю… – попыталась вставить Ева, но Рудаков грубо оборвал ее:

– Это я не понимаю. – Рудаков неожиданно успокоился и уперся в Еву мрачным взглядом. – Как вы могли допустить такой прокол? Вы ведущая передачи и должны лично контролировать весь процесс.

Ева похолодела. Уж лучше бы он орал. Но когда Рудаков смотрит вот так, значит, последствия ее оплошности могут быть очень серьезными. С самым непредсказуемым результатом.

– Не беспокойтесь, Алексей Николаевич, – попыталась она успокоить скорее саму себя, чем Рудакова, – это явно какое-то недоразумение. То, что вы говорите… такого просто быть не может. Я сейчас пойду и все сама выясню.

– Выясните. Будьте так любезны, – сквозь зубы процедил Рудаков. – И если это правда, то я вам очень не завидую. Впрочем, так же как и себе.

– Я его из-под земли достану, этого Левина, – поспешила заверить шефа Ева. Она выскочила за дверь и бегом помчалась в свой кабинет.

– Достаньте! – гремело ей вслед рудаковское.

Левин поднял трубку.

– Левин у телефона, слушаю вас, – ответил он, как обычно, из своего рабочего кабинета. Трубка отозвалась приятным женским голосом. Звонившая представилась, и Левин понял, что разговаривает с известной телеведущей Евой Градской, на вечерней передаче которой он должен был сегодня присутствовать.

«Черт! – пронзила его вдруг мысль. – Я, кажется, забыл отправить ей сообщение, что не смогу прийти сегодня вечером на ее программу». Это неожиданно свалившееся на его голову приглашение Спенсера выбило из головы все его текущие дела, которые были запланированы как обязательные и не очень. Участие в телепередаче было обязательным, но и про него Левин забыл, как только возникла возможность принять участие в долгожданной экспедиции. Он уже и не надеялся, что ему так крупно повезет. Но Спенсер молодец. Он не стал игнорировать предложение своего российского коллеги и отнесся к нему с уважением, пригласил в свою команду. Разве мог Левин торговаться и сам назначать сроки своего прибытия в Мексику? Его там ждут уже завтра, и он не может, не имеет права опаздывать даже на сутки. «Черт! Как неудобно получилось», – Левин почувствовал себя виноватым.

– Аркадий Михайлович, – донесся до него голос Градской, – я получила информацию, что вы не придете сегодня ко мне на передачу. Надеюсь, это неправда?

Левин откашлялся:

– Очень сожалею. Но я сегодня улетаю. У меня самолет в двенадцать ночи.

– Но это невозможно! – Градская на том конце провода чуть не плакала. – Вы главный герой программы.

Левину стало неудобно. Он очень расстроился, что подводит ведущую своей любимой передачи. Градская была звезда, далекая и яркая, светившая со своего телевизионного олимпа холодным недосягаемым светом. Такие женщины, как она, казались Левину недоступными небожительницами, которые существовали в каком-то другом запредельном пространстве, вход в которое был строго ограничен и доступен только избранным. Левин к числу избранных себя не причислял. Ему и в голову не закрадывалась кощунственная мысль, что однажды эта теледива позвонит ему сама и со слезами в голосе будет умолять приехать на свою программу, а он будет отказываться при этом. Когда ему предложили принять участие в ее программе, он сначала не поверил, подумал, что его кто-то разыгрывает. Но оказалось, что это вовсе не розыгрыш, а самая что ни на есть настоящая правда. Левин был счастлив, как ребенок, которому строгие родители наконец купили долгожданную игрушку. И вот надо же! Волею обстоятельств ему приходится отказываться от этой игрушки.

Левин тяжело вздохнул:

– Очень сожалею, но я никак не могу отложить вылет на завтра.

– А зачем вам что-то откладывать? Вы вполне можете успеть.

– Это нереально.

– Отчего же! – запротестовала Ева. – Передача заканчивается в девять вечера. У вас еще целых три часа, чтобы добраться до аэропорта. Вы откуда летите?

– Из Домодедова.

– От нашей студии туда ровно полтора часа езды.

– Но мне надо заехать домой, взять багаж, – сопротивлялся ее напору Левин.

– А вы возьмите багаж с собой, – предложила Ева. – Оставите его в моей гримерной. Никто его там не тронет.

– А пробки, – не сдавался Левин.

– Я сама вас довезу на своей машине, – продолжала настаивать Градская. – Я знаю одну объездную дорогу, на которой в это время всегда свободно.

– Ну, даже не знаю, что и сказать, – все еще не решался дать согласие Левин. Хотя внутри себя он уже почувствовал, что Градская сумела его уговорить и он согласен. Несмотря на то что это явная авантюра, но он почему-то верит ей. Очевидно, дело в том, что она пообещала подбросить его до Домодедова. Провести пару часов в машине рядом с такой женщиной…

«А! Была не была, – про себя подумал Левин. – В конце концов, когда мне еще выпадет шанс в жизни так близко пообщаться со звездой. Скорее всего, никогда». И Левин ответил согласием.

Передача закончилась, как и положено, ровно в девять. Ева быстро попрощалась со съемочной группой и гостями передачи. Она помнила свое обещание. Ей надо было успеть доставить Левина в аэропорт.

Они вышли из здания телестудии. На город уже опустились густые сумерки. Стояла довольно теплая погода, не совсем характерная для середины декабря. Шел легкий мокрый снежок. Он оседал на мостовую мокрыми каплями, превращая дворы и улицы в бесформенное месиво из серой грязи. Ева подвела Левина к своей машине, щелкнула пультом. Левин уселся рядом с ней на пассажирское место.

– Спасибо за то, что пришли на передачу. – Ева выжала сцепление и выехала на шоссе.

– Я же обещал.

– Все равно. Я не была уверена до последней минуты, пока не увидела вас в холле. Вы не представляете, что со мной сделал бы мой шеф, если бы вы не пришли.

– Интересно – что?

– Уволил, – просто сказала Ева.

– И вы так спокойно об этом говорите?

Ева пожала плечами и ничего не ответила. Ее взгляд был прикован к дороге. Пока движение было относительно свободным, и Ева облегченно вздохнула. Если так и дальше пойдет, они прибудут в Домодедово в начале одиннадцатого. У Левина останется еще уйма времени, может даже посидеть в ресторане.

– Хорошо, что я вас послушал и пришел на программу, – вклинился в поток ее мыслей Левин.

– Вам понравилась передача? – по-прежнему глядя прямо перед собой, спросила Ева.

– Да. Все ее герои очень яркие личности. Вы сами их подбираете?

– В основном да. Иногда мне помогает помощница.

– А меня вы как нашли? Сами или через помощницу? – Левин отчего-то разволновался, ожидая ее ответа.

– Сама. – Ева повернула к нему свое тонкое красивое лицо. У Левина заныло где-то под ложечкой. Он был неравнодушен к женской красоте. Особенно к такой, нежной и аристократичной, которой была красива Ева Градская. Ему казалось, что на него смотрит потомственная аристократка, сошедшая с известной картины Крамского «Незнакомка». Только глаза у Градской были пронзительно-голубого цвета, а не карие, как у девушки с картины.

Левину хотелось подробностей, хотелось узнать: почему ее выбор пал именно на него, чем он мог ее так заинтересовать, что она взяла и пригласила его в свою программу. Но вместо этих вопросов он предпочел скромно промолчать. Однако Градская будто услышала его мысли, и Левин получил ответы на мучившие его вопросы.

– Однажды мне попалась в руки монография ваших исследований по истории возникновения цивилизаций Мезоамерики. Я прочитала ее залпом, как какой-нибудь забойный детектив. Я не спала всю ночь, пока не перевернула последнюю страницу. Я была потрясена. Никогда не ожидала, что мне вдруг станет так интересна эта тема. Я тогда подумала, что в этом, возможно, виноват автор, который сумел так увлекательно изложить материал. Я запомнила ваше имя.

– Но ведь эта книга вышла давно, шесть лет назад, – изумился Левин. – Вышла небольшим тиражом, быстро разошлась и больше не переиздавалась. Неужели вы прочитали ее шесть лет назад?

– Три года назад, – уточнила Ева. – Мне дал ее почитать какой-то мужчина, сосед по креслу в самолете, летящем рейсом Москва – Мехико. Я пообещала ему вернуть. Но обещание свое не выполнила. Уж очень мне хотелось оставить эту книгу себе.

– Невероятно! – Левин не верил своим ушам.

– Именно так. Я ее зачитала, или, чего уж там, попросту украла ее у владельца. Прикарманила. – В глазах Градской заплясали чертики. – Вот видите, как вы на меня плохо повлияли тогда.

– Если бы я мог на вас хоть как-то влиять, – с сожалением вздохнул Левин, ни капельки не поверив Еве.

– Что, что тогда? – не дала ему договорить Градская, пронзив его веселым взглядом.

Левин конфузливо замолчал. Он был не из той породы мужчин, которые легко и непринужденно ведут фривольные, ни к чему не обязывающие разговоры с женщинами. А уж если женщина ему еще и нравилась, то Левин и вовсе терялся. Градская ему нравилась. Но он отчетливо понимал: она звезда, ее стихия небо, а он археолог, и его стихия земля. А небо и земля находятся очень далеко друг от друга. Очень. Между ними пропасть, так стоит ли даже глядеть в ее сторону? Левин помрачнел и отвернулся к окну. Градская тоже замолчала и перестала донимать его вопросами. Она сосредоточилась на дороге. За разговором она не сразу заметила, что поток машин стал гораздо плотнее. Ева сбросила скорость до шестидесяти. Но и это скоро оказалось очень много. Ей снова пришлось уменьшить скорость. Ева с опаской покосилась на часы. Пока времени в запасе было много. Но если так будет продолжаться и дальше, кто знает, чем это обернется. Очень не хотелось бы подводить такого замечательного человека. Ева покосилась на Левина краем глаза и изумилась. Ее спутник задремал.

Неожиданно для себя Левин заснул. Ему снился сон. Он видел себя в каком-то странном и необычном месте, в котором он никогда не бывал прежде. Он стоял на вершине горного холма, который являлся частью причудливого архитектурного ансамбля, созданного самой природой. Слева и справа от него простирались горные склоны, сплошь покрытые дубовыми и кедровыми лесами. Эти горы смыкались плотным кольцом вокруг долины, лежащей глубоко внизу у их подножия. А в самом сердце этой долины, как жемчужина на дорогом блюде, лежал необычайной красоты город. С высоты птичьего полета хорошо просматривалась центральная площадь города правильной круглой формы, от которой в разные стороны, как солнечные лучи, растекались городские улицы. Посреди площади выделялись два здания, облицованные белым камнем, ослепительно сверкавшим на солнце, как бриллиант. Одно из них было пирамидальной формы, с ведущими вверх ступенями. Завершалась эта пирамида храмом, украшенным человеческими черепами и изображениями змей. На полу храма хорошо просматривалось изображение солнца. Светило было выполнено в виде человеческого лица. У него имелись глаза, нос и рот. Из разверзнутого рта вырывалось пламя. Левин догадался, что это теокалли – место ритуальных жертвоприношений древних индейцев. Второе здание по великолепной архитектуре и характеру пышной декоративной отделки напоминало дворец.

Неожиданно откуда-то из-за гор раздался раскатистый гул. Гул постепенно усиливался и нарастал, пока не превратился в мощный оглушающий рев. Левин посмотрел туда, откуда доносился этот рев. Только сейчас он заметил, что вдалеке, между зелеными склонами гор, виднелась одна абсолютно черная вершина. Это был вулкан. Верх его покрывала снежная шапка, из которой валил густой столб дыма, перемежающийся с яростными всполохами огня. Это кроваво-черное демоническое месиво из огня и лавы изливалось из кратера вулкана и, спускаясь с гор с невероятной скоростью, надвигалось на беззащитный город. Оно настигло свою жертву за несколько минут. Серый едкий дым повис над городом и закрыл солнце плотной пеленой, словно стараясь сокрыть от неба то бесчинство, которое в неудержимом неистовстве творил проснувшийся вулкан. Левин ничего не видел сквозь эту темную пелену, но чувствовал, как глубоко внизу, по площадям и улицам города, мечутся обезумевшие от ужаса люди. Их стоны и крики о помощи достигали его ушей. Даже птицы сбились в стаю и спешно покидали опасное место, только одна из птиц неожиданно отделилась из стаи. Она вернулась к начавшему уже гореть дворцу. Эта странная птица камнем метнулась вниз и почти мгновенно резко взмыла вверх. В ее клюве Левин увидел необычайной красоты ожерелье. Неожиданно новый толчок вулкана потряс окрестности, земля задрожала, и в следующую же секунду невероятной силы удар сбил Левина с ног.

– Помогите! – донесся до Левина чей-то отчаянный крик. Левин очнулся и открыл глаза. То, что он увидел, повергло его в шок. Ева сидела на своем сиденье, вцепившись в руль, смертельно бледная и с ужасом глядящая перед собой. Лобовое стекло было выбито, боковые стекла рассыпались на сотни маленьких осколков по всему салону. Машина Градской стояла на дороге, слегка развернувшись в сторону обочины. Ее капот, словно огромными клещами, был зажат между передними колесами «КамАЗа» и при этом был закручен, как рулон бумаги. Из-под деформированного капота вырывалась струя едкого дыма. Очевидно, от сильного удара произошло короткое замыкание электропроводки бортовой сети, что привело к возгоранию двигателя. Левин понял, что с минуты на минуту может начаться пожар.

– Ева, вы в порядке? Нам надо срочно выбираться, машина может вот-вот взорваться! – Левин потянул ее за руку.

Ева продолжала сидеть вцепившись в руль, никак не реагируя на его слова. Очевидно, у нее был шок. Левин тряхнул Еву за плечо и постарался осторожно расцепить ее руки. И тут она словно очнулась.

– Да, да, со мной вроде все в порядке, – торопливо проговорила она и попыталась открыть дверь, но дверь не поддалась. Она деформировалась от удара, и ее заклинило намертво. Напрасно Ева билась об нее плечом. Все ее попытки остались безрезультатными.

– Уходим через мою дверь, скорее! – крикнул Левин и попытался открыть дверь со своей стороны. Но не тут-то было. Дверь тоже не поддавалась. Левин налег на нее плечом, но дверь не сдвинулась ни на миллиметр.

– Аркадий Михайлович! Клавиша управления центральной блокировкой замков вышла из строя. – Ева в панике смотрела на Левина. – Мы заперты, все двери салона заблокированы!

В это время Левин заметил, что из-под капота уже валил не один только дым, а показались языки пламени.

К счастью, люди снаружи поняли, что пассажиры салона оказались заперты в своей машине, и уже спешили на помощь. Подскочил какой-то человек с ломом и начал выбивать заднюю дверь машины, другой разбил заднее стекло. Ева и Левин в это время уже перебирались на заднее сиденье машины. Дверь салона так и не удалось открыть, им удалось поочередно вылезти через заднее стекло. Первой вылезла Ева. Ее подхватили сильные руки молодого паренька, который разбил стекло. Он повел Еву к обочине, подальше от машин. За ней выскочил Левин и тоже метнулся к обочине. Как оказалось, вовремя. В это время раздался взрыв. Машина загорелась. Ева расширенными от ужаса глазами смотрела на это жуткое зрелище, и по ее щекам медленно катились слезы.

– Какой ужас, Аркадий Михайлович! Ведь мы могли быть в это время там, внутри! – Ева судорожно схватила Левина за плечо и, разразившись глухими рыданиями, уткнулась ему в грудь.

– Ничего, главное, что мы остались живы. – Левин гладил ее вздрагивающую спину и, как мог, пытался успокоить Градскую.

– Но… – Градская вдруг перестала рыдать и со страхом уставилась на Левина. – Вы же теперь на самолет опоздаете. Это все из-за меня.

– Не думайте об этом. – Левин устало махнул рукой. – Вам надо сейчас в больницу. Проверить, все ли у вас в порядке.

– Нет! – Ева сделала протестующий жест. – У меня все хорошо.

– Вы очень бледны. – Левин пристально вглядывался в ее лицо.

– Ерунда, я себя вполне нормально чувствую. Дождусь приезда дэпээсников и поеду домой. А вот вам надо срочно добраться до аэропорта. У вас еще есть время. – Ева взглянула на часы. Стрелки показывали без четверти двенадцать. Она затравленно посмотрела на Левина.

– Регистрация уже заканчивается, – хрипло прошептала она.

Левин безнадежно махнул рукой.

– Сегодня я уже никуда не полечу. Это очевидно.

– Но, возможно, вы еще успеете, надо срочно кого-нибудь остановить. – Ева взмахнула рукой, пытаясь притормозить машину.

– Оставьте. – Левин перехватил руку Градской. – Сейчас нам предстоит долгий разговор с этими ребятами. – Левин скосил глаза в сторону подъехавшей машины с дэпээсниками. – А потом я поймаю машину и отвезу вас домой. Пойдемте. – Он потянул Еву за собой и направился в сторону гаишников. Ева сделала шаг за Левиным, но неожиданно голова у нее закружилась, земля качнулась и медленно стала уходить из-под ног…

Солнце неторопливо всходило из-за гор. Сначала оно позолотило верхушки сосен и вековых кедров, росших на высоких горных склонах, затем, продолжая обход своих земных владений, спустилось вниз, в долину, где раскинулся необычайной красоты город, носивший название самого светила – Город Солнца. Сонный город медленно просыпался после короткой летней ночи.

Лучи солнца просачивались через узкие окна дворца, находящиеся почти под потолком высокого помещения, служащего спальней принцессы Томи. Солнечные блики оседали на верхних частях стен, почти не достигая пола. В нижней части спальни еще царил полумрак. Несмотря на столь ранний час, Томи бодрствовала. Ее циновка, служащая ей спальным ложем, все еще была застлана покрывалом, которое не откидывалось со вчерашнего дня. Этой ночью принцесса не спала. Тяжелые мысли не покидали ее всю ночь. Да разве могла она спокойно и безмятежно спать, когда эта ночь была последней, проведенной ею в стенах дворца под одной крышей со своими братьями и сестрами, со своим горячо любимым отцом – императором Кутуми. Уже сегодня она вынуждена будет покинуть землю своих предков и отправиться в чужую страну, лежащую по ту сторону гор, где идет страшная и кровопролитная война. Отец считает, что ее можно еще остановить, если принести в дар теулям – белокожим людям, приплывшим на их земли на огромных лодках и начавшим истреблять их народ, самое дорогое, что у него имеется, – младшую и любимую дочь Томи. Это решение было принято императором по совету его верховного жреца. Томи знала, что отец никогда сам не решился бы на подобную жертву. Но уже были испытаны все средства, способные остановить этих бледнолицых. Сотни тысяч воинов их племени погибли и продолжают погибать от страшного оружия теулей – стреляющих трубок, изрыгающих огонь и пламя и несущих смерть неустрашимым сынам их народа. Теперь настала очередь Томи позаботиться о спасении этого отважного народа. Только вот примут ли боги подобную жертву? И какова ее судьба на пути подобного испытания? Томи хотела это знать прямо сейчас. Она ждала. Осталось совсем немного, и она увидит…

Солнечный луч двигался по стене, медленно приближаясь к отполированной до блеска серебряной пластине, выполняющей роль зеркала и стоящей на небольшом возвышении от пола. Томи взяла золотое овальное блюдо, налила в него воды и поставила перед зеркалом, бросила в воду несколько лепестков ароматных цветов. По обе стороны от зеркала она положила по нескольку пучков высушенных трав. Сухая трава издавала пьянящий горько-пряный аромат. Томи подожгла траву, и тотчас струйки тонкого дыма окутали зеркальную поверхность и заволокли водную гладь. Томи напряженно ждала. Вот уже один лучик солнца задрожал на самом краю зеркальной поверхности, потом второй, третий… Томи чуть-чуть наклонила зеркало, изменив его угол по отношению к зеркальной глади так, чтобы собранные в пучок солнечные лучи отразились в самом центре блюда с водой. Томи зашептала слова заклинаний и впилась взглядом в водную поверхность, как будто пыталась что-то разглядеть в ее колышущейся мути. Постепенно рассеивался дым от зажженных трав, и в глубине блюда с водой замелькали образы. Томи до боли в глазах всматривалась в вереницу сменяющих друг друга картин. Ее бледное от напряжения лицо становилось все бледнее и бледнее. Вдруг ее огромные глаза наполнились ужасом, а лицо исказила страшная гримаса страдания. Томи дико закричала и, упав грудью на блюдо, потеряла сознание.

Она очнулась от того, что почувствовала на своем лице струю прохладного упругого воздуха. Ева открыла глаза и сразу же увидела склоненное над ней лицо пожилой женщины в белом халате.

– Ну, вот и молодец, – улыбнулась женщина, – пришла в себя.

– Что со мной? – шевельнула Ева губами.

– Небольшой шок. Обычная реакция организма на перенесенный стресс. Но это все мелочи. Главное, что ноги и руки целы. Ты в рубашке родилась, девонька. – Медсестра встала и немного прикрыла форточку. – Сейчас врача позову. Если он разрешит, то впустит твоего. Он тут всю ночь под дверьми мается, бедолага.

– Левин? – ахнула Ева. – Он тоже тут?

– Тут, сердечный. Все рвался в палату, но лечащий запретил строго-настрого. – С этими словами медсестра выскользнула за дверь.

Через пять минут двери распахнулись, и в палату стремительно вошел невысокий мужчина в очках на тонком нервном лице и в белом халате.

«Наверное, это и есть мой лечащий врач», – догадалась Ева. На его груди висел бейджик – Комарин Александр Викторович.

– Ну-с, моя дорогая, как вы себя чувствуете? – Врач ощупывал внимательным взглядом лицо Евы, как будто именно на нем скрывался ответ на заданный им вопрос.

– Замечательно, Александр Викторович. – Ева приподнялась на локтях. – Когда я смогу отправиться домой?

– Думаю, через пару деньков, если все будет нормально.

– Как – пару деньков! – изумленно воскликнула Ева. – Я не могу. У меня работа.

– У меня тоже работа, – снисходительно улыбнулся Комарин, – и я обязан выполнять ее качественно. Ведь в моих руках здоровье людей. И ваше в том числе.

– Но со мной все в порядке, – пыталась протестовать Ева.

– А вот это покажут результаты ваших анализов.

– Но!.. – отчаянно воскликнула Ева.

– Никаких «но»! – Комарин многозначительно поднял указательный палец вверх. – Здесь вы обязаны слушаться меня. И запомните: никакой самодеятельности. Уколы, таблетки в назначенном вам режиме. Через два дня будете как новенькая. – Комарин направился к двери.

– Александр Викторович, а посетителей к ней можно? – бросилась наперерез врачу медсестра.

– Можно. Но если ненадолго. – Комарин исчез за дверью. Вслед за ним юркнула медсестра.

– Сейчас твоего позову! – на ходу крикнула она Еве.

Градская инстинктивно провела рукой по волосам, живо представив, как она выглядит сейчас без своего обычного глянцевого лоска.

«Наверное, просто ужасно», – мелькнула в ее голове мысль, но додумать она не успела. В палату уже входил Левин. В руках его был букет хризантем. Он растерянно остановился посреди палаты, не зная, куда девать цветы.

– Ой, какие красивые, – улыбнулась Ева. Спасибо. Положите их пока на тумбочку, потом я у сестрички попрошу какую-нибудь вазу. Левин положил цветы и опустился на стул, с тревогой заглянул Еве в лицо.

– Вы меня так перепугали вчера.

– У меня закружилась голова, я сделала шаг за вами, а больше я ничего не помню…

– Хорошо, что я вас за руку держал и, когда почувствовал, что вы падаете, подхватил вас на руки. А потом вызвал «Скорую».

– Значит, я обязана вам жизнью? – Ева бросила на Левина вопросительный взгляд.

– Ерунда. Это бы сделал любой, кто оказался бы на моем месте.

– Если бы вас не было рядом, я упала бы на асфальт. Я хорошо помню, что мы шли по мокрому асфальту. Я упала бы и разбилась, и «Скорая» мне уже могла не понадобиться.

– Но я оказался рядом – и, слава богу, все обошлось.

– Спасибо. Вы спасли мне жизнь. – Ева приподнялась на постели и неожиданно поцеловала Левина в щеку. – Я теперь ваша должница. И вы можете попросить у меня все, что пожелаете.

Лицо Левина при этих словах как-то странно дернулось.

– Мы с вами уже в расчете, – хрипло проговорил Левин, внезапно изменившимся голосом.

Ева вопросительно взглянула на Левина.

– Дело в том… – Левин помедлил, словно не желая говорить.

– Что? – разволновалась вдруг Ева. – Да говорите же. Не томите меня!

– Мой самолет разбился, – тихо проговорил Левин.

– Как?! – До Евы с трудом доходил смысл сказанного Левиным. – Как разбился…

– Если бы не авария, в которую мы с вами угодили по пути в аэропорт, я не опоздал бы на рейс и благополучно бы занял свое место в салоне самолета. Но, к счастью, я опоздал… А потом в новостях передали, что самолет потерпел аварию и разбился. Все, кто был на борту, погибли. А я, благодаря вам, спасся. Так что мы с вами квиты. – Левин подавленно замолчал.

Ева расширенными от ужаса глазами смотрела на него и не могла вымолвить ни слова. Вдруг под влиянием неожиданно возникшего импульса она бросилась Левину на грудь и, крепко прижавшись к его груди, разрыдалась.

– Господи, счастье-то какое, что вы живы. Иначе я никогда, никогда, – Градская всхлипнула, – не простила бы себе этой трагедии.

Левин тихонько гладил Еву по волосам, с удивлением сознавая, что за последние сутки эта женщина, которую он даже представить не мог рядом с собой, уже второй раз плачет у него на груди.

Группа индейцев медленно двигалась через перевал. Небольшой отряд был разбит по парам. Каждая пара была нагружена тяжелой поклажей, представлявшей собой сундук, висящий на толстой палке, концы которой покоились на плечах каждого из индейцев. Среди индейцев находились два пленных испанца. Руки их были связаны, а ноги оставались свободными для передвижения. За испанцами присматривали два воина-индейца. Каждый из них был вооружен копьем с медным наконечником, готовый в любой момент вонзить свое оружие в пленников.

Диего Родригес был одним из тех бравых вояк, кто отправился с Кортесом покорять Мексику. Но ему крупно не повезло. Он и его соратник по оружию Хуан Гонсалес попали в плен к индейцам во время осады Теночтитлана. Диего, зная кровожадный нрав местных аборигенов, уже прощался с жизнью. Но его и Хуана не убили тотчас же. Их связали и привели в какое-то помещение, в котором не было ничего, кроме одной грязной циновки на земляном полу. На нее оба пленника и примостились. Ночи уже стояли холодные, несмотря на то что днем было еще очень жарко. Всю ночь они просидели на холодной циновке, тесно прижимаясь друг к другу, чтобы хоть как-то согреться. Утром двери распахнулись, и два воина-индейца появились на пороге. Пленников вывели на улицу и повели по городу. Их привели к большому каменному дому. Пройдя через анфиладу комнат, они оказались в зале, освещенном ароматными факелами. Посредине зала на небольшом возвышении сидел знатный индеец, облаченный в дорогие яркие одежды, и курил позолоченную деревянную трубку. Увидев пленников, он прекратил свое занятие и несколько минут пристально смотрел на вошедших. Диего сделалось не по себе под испытующим взглядом его глаз, пронизывающих его, словно два острых клинка. Наконец индеец отвернулся от них и, глядя в сторону ширмы, которая располагалась слева от него, сделал знак рукой. Полы ширмы моментально распахнулись, и в зале появились трое жрецов, облаченных в отличие от своего господина в мрачные черные одежды, разукрашенные иероглифами кроваво-красного цвета. Жрецы приблизились к пленникам и уставились на них мрачным взглядом, не предвещавшим ничего хорошего. Один из них подошел к Диего, другой к Хуану. Они рванули на них рубашки и припали ухом к груди пленников, прислушиваясь к их гулко бьющимся сердцам. Затем жрецы резко отошли от пленников и, приблизившись к знатному индейцу, быстро заговорили о чем-то на своем языке. Разговор длился несколько минут, после чего Диего и Хуана схватили и потащили назад, в то же помещение, в котором они провели ночь.

Когда они остались одни, Диего с волнением обратился к Хуану. Хуан немного знал индейский язык и в общих чертах обрисовал ту участь, которая была им уготована.

– Лучше бы нас убили два дня назад, во время осады, на подступах к Теночтитлану, – глядя в пол, мрачно заявил Хуан.

– Чем же это лучше? – не понял Диего. – Пока мы живы, у нас остается надежда. А у мертвых уже все однозначно.

– Ты не понимаешь. – Хуан с отчаянием обреченного вцепился руками в свои волосы и медленно стал раскачиваться из стороны в сторону.

– Что? – испугался Диего за его психическое состояние.

– Считай, что мы уже мертвецы, – простонал Хуан. – Они убьют нас зверским изощренным способом… Они так решили… – Раскачивания Хуана приобрели еще большую амплитуду.

– Говори. – Диего схватил Хуана за плечи и тряхнул со всей силы, пытаясь остановить этот импровизированный маятник.

– Сегодня ночью мы двинемся в путь в сопровождении отряда индейцев. Они понесут сокровища, которые не должны попасть в руки Кортеса и его людей. Сокровища будут спрятаны в тайнике, до которого надо добираться около недели. Там, на жертвенном камне, мы и найдем свою смерть.

– Понятно, – мрачно процедил Диего. – Они хотят умилостивить своих богов кровавой жертвой.

– Теперь ты понимаешь, что нас ждет, – тихо проговорил Хуан.

– Кто бы мог подумать, что я найду свою смерть от руки дикаря, вспарывающего мою грудь обсидиановым ножом. – Несколько минут Диего опустошенно молчал. Затем вдруг вскочил на ноги и, воздев руки вверх, потрясая огромными кулачищами, крикнул куда-то вверх: – Нет! Не бывать этому! Я просто так не сдамся!

Хуан смотрел на него как на сумасшедшего и скорбно молчал.

– Хуан, у нас есть целая неделя, чтобы попытаться что-нибудь изменить. – Диего обратил возбужденное лицо в сторону друга по несчастью. – Слышишь, мы обязательно что-нибудь придумаем!

Хуан не ответил, только вяло повел плечами, как тяжелобольной.

Диего же упал на колени и стал истово молиться.

Левин вел машину, сосредоточенно глядя на дорогу. Сегодня выписывают Градскую. С ней все в порядке, и он пообещал, что заберет ее из больницы. В другое время он не помнил бы себя от радости, что невольно стал причастен к судьбе этой знаменитости и удостоился чести принимать такое живое участие в ее повседневной жизни. Но сейчас Левина этот факт мало тревожил. Мысли его целиком и полностью витали совершенно в иной плоскости. Его голова раскалывалась от всех неожиданных событий, свалившихся на него в последние дни. Их, этих событий, случилось за одну неделю столько, сколько не происходило в привычной жизни Левина и за целый год. Сборы в экспедицию, эфир на телеканале в программе Градской, личное знакомство с этой небожительницей, ДТП, крушение авиалайнера, чудесное свое спасение. Уже этого одного было через край, чтобы воспоминаний и эмоций от пережитого хватило ему на долгие годы. Но его судьба, похоже, вошла во вкус и никак не хотела останавливаться и прерывать эту череду непонятных и пугающих Левина своей неординарностью происшествий. Его психика и без того была перегружена переживаниями от всего случившегося, но то, что он узнал вчера, повергло его в еще больший шок, чем все эти события, вместе взятые.

Оправившись от известия, что его самолет разбился, он поспешил связаться со Спенсером и объяснить причину своей задержки. Левин намеревался вылететь в Мехико ближайшим рейсом, как только станет возможным.

Телефон Спенсера долго не отвечал. На все отчаянные попытки Левина достать американца телефон неизменно отзывался длинными равнодушными гудками. Наконец, наверное, со сто двадцатой попытки, Левин услышал голос Спенсера. Он сначала даже не узнал его характерный с легкой хрипотцой голос. Левину показалось, что он ошибся номером, и чуть не бросил трубку. Но Спенсер первый из них двоих опознал собеседника, и разговор состоялся. Спенсер выслушал Левина спокойно, как будто услышал от него о вещах совершенно обыденных. Левину показалось странным, что его нисколько не задела весть о крушении самолета и что, окажись он там, на борту, Спенсер лишился бы одного члена экспедиции. Все стало на свои места, как только Спенсер сообщил ему, что их экспедиция откладывается на неопределенный срок по той причине, что один из ее членов, английский журналист Джон Смит, был зверски убит по дороге в аэропорт неизвестными личностями. И теперь Спенсеру потребуется как минимум неделя, чтобы найти замену убитому журналисту. Спенсер вежливо выразил Левину поздравления по поводу его чудесного спасения и пообещал сообщить позже о новых сроках начала экспедиции.

Левин долго не мог прийти в себя от этого печального известия. Он чувствовал, что все, что произошло и с ним, и с бедолагой Смитом, не является всего лишь цепью трагических случайностей. Смит погиб по дороге в аэропорт, и примерно в это же время они с Градской попали в аварию и тоже чуть не погибли. Если бы не это злосчастное ДТП, то он погиб бы потом, в самолете. У Левина складывалось ощущение, что смерть следовала в тот вечер за ним по пятам. Она охотилась за ним, как охотник за дичью, но почему-то сжалилась в последний момент. Левин не верил в то, что эта дама с косой совершила оплошность и забыла наточить лезвие своего страшного инструмента, когда отправлялась на дело. Скорее всего, она, как всякая женщина, обладающая вздорным и своенравным характером, почему-то передумала в последний момент и решила изменить имя жертвы. Левин смутно ощущал какую-то связь между гибелью Смита и своим спасением, но никак не мог понять, что это за связь, откуда она проистекает и что все сие может значить лично для него. Он чувствовал себя крепко связанным одной пуповиной с этим англичанином, которого он никогда не видел в жизни, но с сегодняшнего дня и до конца дней своих он о нем уже не забудет. Вот только как понять, что это за странная и непонятная связь? Левин бы дорого отдал за эту информацию. Но кто сможет ему растолковать ее, он никак не мог взять в толк.

Градская уже ждала Левина, нетерпеливо поглядывая на дверь. Ей ужасно надоело быть затворницей в этой палате. Пробыв на больничной койке три дня, она просто извелась вся. Ее живая и деятельная натура терпеть не могла бездействия, а уж вынужденного и подавно. Хорошо, что доктор оказался не полной занудой и не стал долго держать ее в стационаре. Выписал и отправил на долечивание по месту жительства. Как бы не так! Ева даже и не думала переступать порог поликлиники.

Ожидая Левина, Ева полностью обратилась в слух и чутко отслеживала любой звук, раздающийся за дверью. Вот хлопнула дверь лифта, и гул твердых мужских шагов разнесся по коридору. Это его поступь. Ева узнала Левина. Она нагнулась и вытащила из тумбочки свою сумку, шагнула к двери и оказалась прямо перед Левиным.

– Наконец-то, – радостно выдохнула она, – пойдемте скорее отсюда. – Ева стремительно зашагала вперед. Левин едва успевал за ней.

В машине Градская обратила внимание, что Левин плохо выглядит и как будто не очень-то и рад ей.

«Может, я зря попросила его забрать меня отсюда», – мелькнула у Евы мысль. Но Левин очень скоро развеял ее сомнения. Он сам заговорил о том, что его тревожило. Рассказ Левина о смерти англичанина поверг Градскую в шок. Несколько минут она потрясенно молчала.

– Вам не кажется все это очень странным? – Ева повернула побледневшее лицо в сторону Левина.

– Странным – что?

– Эта смерть и… авария, в которую мы попали, а потом крушение самолета. – Еву начала бить мелкая дрожь. – И все эти события произошли в один и тот же день. По-моему, между ними есть какая-то связь. Как вы считаете?

– Я думал об этом по дороге в больницу. И пришел точно к такому же выводу.

– Значит, так оно и есть. Точно, – сделала заключение Градская.

– Но дальше этого умозаключения я не продвинулся. Понятия не имею, что бы это могло значить? – Левин озадаченно посмотрел на Еву.

– Вы слышали когда-нибудь о резонансных событиях или явлениях? – Ева бросила на Левина взволнованный взгляд.

– Только то, чему меня научила школа. – Левин качнул головой. – Резонанс есть явление резкого возрастания амплитуды вынужденных колебаний в какой-либо колебательной системе.

– У вас, наверное, была пятерка по физике, – улыбнулась Ева. – Насколько я знаю, резонанс – это ответная реакция, отзвук, совпадение.

– Правильно. Ведь увеличение амплитуды – это лишь следствие резонанса, а причина – совпадение внешней частоты с внутренней частотой системы.

– Ну, что ж, похоже, мы с вами говорим об одном и том же, – задумчиво протянула Градская. – В вашей трактовке тоже основное – это ответная реакция.

– Это не моя трактовка, так учит нас физика. И вы наверняка изучали этот предмет в школе. Так что я вам не сообщил ничего принципиально нового.

– Терпеть не могла физику. – Ева недовольно наморщила хорошенький лобик. – Никогда ее особенно и не учила. И сейчас абсолютно ничего не помню из этого предмета. Поэтому ваши слова для меня прозвучали как откровение. Но я хотела рассказать вам о резонансных событиях. Как я поняла, вы ничего об этом не слышали.

– Абсолютно ничего и никогда.

– У меня однажды была программа, в которой герой моей передачи говорил именно об этом. Мне этот материал так запал в душу, что я даже встретилась с ним после эфира и выяснила у него все подробности этого явления.

– Интересно, что же вы узнали?

– Если говорить коротко, то в нашем мире существуют люди, чьи судьбы взаимосвязаны в более или менее разной степени близости. И вот в зависимости от глубины и силы этой связи события в жизни одного из них вызывают ответную реакцию в жизни другого.

– Не вижу ничего особенного в этой теории. Так всегда происходит. И в наших с вами жизнях такая взаимосвязь прослеживается. Вы попадаете в аварию, я в результате этого опаздываю на самолет.

– Верно. Но в данном случае речь идет о людях, которые разделены пространством и даже временем. О людях, которые могут быть совсем незнакомы. Как этот англичанин не был знаком с вами… или со мной.

– Что? – Левин потрясенно уставился на Еву. – Вы хотите сказать, что этот журналист и вы имеете такую связь?

– А вы думали, что только вы имеете на это почетное право? – усмехнулась Градская.

– Я как-то не подумал о вас. Ведь я член экспедиции, и он тоже. А вы не имеете к ней никакого отношения.

– Да, но он был журналистом, так же как и я. И я оказалась волей-неволей втянута в вашу историю. А ведь неспроста, как мне кажется. Ох, неспроста.

– Но где гарантия, что эта ваша теория верна, что она не очередной бред какого-то параноика? – Левин недоверчиво покачал головой. – Может, автор этой теории просто сумасшедший, а мы сидим тут и на основании его больного воображения строим какие-то домыслы.

– Не знаю. Но какое-то чувство внутри меня подсказывает, что это не бред. Что я в своей жизни столкнулась с какой-то тайной, которую я должна если не разгадать, то хотя бы приоткрыть завесу, скрывающую ее.

Ева замолчала. Она замкнулась и ушла в себя. Оставшуюся часть пути Градская сосредоточенно смотрела на серую ленту дороги, как будто надеялась с ее помощью найти ответ на вопрос, который подбросила ей жизнь. Левин не тревожил ее, только изредка бросал на свою спутницу короткие взгляды, но побеспокоить не осмелился. Так, в полном молчании, они доехали до дома Градской.

Левин притормозил прямо у подъезда. Вышел из машины и распахнул перед Евой дверцу. Она сразу ожила, вышла из своего состояния сомнамбулы, в котором только что пребывала.

– Мне пришла в голову одна мысль. – Градская пристально взглянула Левину в лицо. – Можно мне принять участие в вашей экспедиции?

– Что?! – Левин оторопел. Он не ожидал такого поворота событий, и предложение Градской показалось ему полным бредом. – Но список членов экспедиции давно утвержден и не подлежит пересмотру, к тому же не я его формирую. Я всего лишь участник, а не организатор экспедиции.

– Но, как я поняла, вы со Спенсером старые знакомые. Вы вполне можете предложить мою кандидатуру вместо выбывшего англичанина. Я ведь тоже журналистка, как и он, и вполне справлюсь с работой репортера с места проведения вашей экспедиции. Ну так как? Вы замолвите за меня словечко перед Спенсером? В конце концов, если он ответит отказом, я не расстроюсь, а приму это как знак.

– Знак? Какой? – не понял Левин.

– Что мои предположения о моей резонансной связи со Смитом неверны. Что я просто нафантазировала эту связь и надо забыть об этой фантазии и вернуться к своим обычным делам.

– А если Спенсер согласится?

– Значит, мне надлежит быть в этой экспедиции. И я права, что сейчас настаиваю на этом. Просто путь в нее оказался несколько причудлив, а не такой прямолинейный, как у вас. В мире полно парадоксов, но именно они, которые все считают исключением из правил, только подтверждают правила. Вы не находите?

– Вполне возможно. Хорошо. Я позвоню Спенсеру и передам ему вашу просьбу. – Левин проводил Градскую до подъезда и простился с ней.

Когда ее силуэт скрылся за дверью, он еще постоял какое-то время около ее дома, потом медленно пошел к своему авто. Он знал, что если Спенсер ответит согласием, то его долго будет будоражить все, что он услышал сегодня от Градской. Будет будоражить до тех пор, пока он не докопается до сути всего происшедшего с ними. Он не мог даже предположить, что то, что уже случилось, – это такая малость по сравнению с тем, что ожидало его в ближайшем будущем.

Они шли уже пятые сутки по пустынному плоскогорью, то и дело переваливая через многочисленные хребты, делающие их продвижение более сложным и утомительным. Вокруг, куда ни кинешь взгляд, один унылый и однообразный пейзаж. Небольшие хребты гор, покрытые скудной растительностью, а в некоторых местах вообще совершенно голые, присыпанные только толстым слоем песка, который поднимался столбами пыли при каждом шаге, залеплял глаза, нос, уши, скрипел на зубах, забивался под складки одежды. Диего поражала выносливость индейцев, легко и непринужденно шагающих по песку, как по каменной мостовой, к тому же еще и с тяжелым грузом на плечах. Диего благодарил бога, что они не использовали их с Хуаном в качестве носильщиков. Но это, по его мнению, было связано с тем, что индейцы намеревались принести в дар своему кровожадному божеству сильных и крепких мужчин, а не измотанных тяжелым переходом пленников. Хотя вряд ли они останутся сильными и крепкими, если пытка этого перехода продлится еще несколько дней. Диего чувствовал, что еще немного – и он просто не выдержит. Он решил про себя, что если станет невмоготу, то он упадет на горячий песок и будет лежать, пока его не забьют насмерть или не оставят умирать одного в пустыне. Уж лучше такая смерть – от голода и жажды, чем на жертвенном камне от ножа жреца. Но его фантазиям не суждено было сбыться. Неожиданно где-то на горизонте воспаленные глаза Диего различили что-то вроде низкорослых деревьев.

Сначала он решил, что ему это просто померещилось. Но Хуан тоже заметил изменение в пейзаже.

– Ты видишь, – возбужденно зашептал он на ухо Диего, – кажется, наше путешествие подходит к концу.

– Вижу, – мрачно обронил Диего, не разделяя восторга друга, – это означает одно, что наше путешествие не только по пустыне, но и по жизни близится к завершению.

Хуан сразу поник, втянул голову в плечи и, спотыкаясь, побрел вперед.

Хуан не ошибся. Их путешествие действительно подходило к концу. Причем совершенно неожиданно. Они очень быстро достигли того места, где заканчивалось плоскогорье и начинался редкий перелесок. Еще сутки пути вывели их отряд в совершенно другую местность. Окружающий ландшафт быстро менялся на глазах. Вскоре они шагали не просто по редкому перелеску, а уже продирались сквозь самый настоящий лес. Диего не уставал удивляться этой странной стране, в которой рядом соседствовали совершенно разные природные зоны: безводная пустыня и леса с вековыми деревьями, населенные самыми разнообразными обитателями. По ветвям этих деревьев порхали птицы с оперением самых фантастических расцветок. Засмотревшись на одну из них, Диего не заметил, как к его ногам подползла огромная змея. Очевидно, тварь эта была очень ядовита, судя по тому крику, который издал один из индейцев, первым заметивший змею. Индеец реагировал молниеносно, он выхватил копье и пригвоздил змею к земле. Та зашипела, выгнулась дугой и забилась в предсмертных конвульсиях. Через несколько секунд она затихла.

– Он спас тебе жизнь, – произнес Хуан, – ее укус смертелен.

– Лучше бы он не заметил ее, и сейчас бы я лежал на земле вместо нее неподвижный и бездыханный, – пробормотал Диего.

– Чем же это лучше? – не согласился Хуан.

– Он спас мне жизнь, чтобы уже завтра отнять ее.

– Ты же сам говорил, что, пока мы живы, есть надежда, – горячо зашептал Хуан, – куда делся твой оптимизм?

– Да, ты прав, я просто устал, – согласился Диего.

Еще два часа пути понадобилось им, чтобы выйти к краю огромного котлована. Слева и справа от них простирались горные склоны, сплошь покрытые дубовыми и кедровыми лесами. Эти горы смыкались плотным кольцом вокруг долины, лежащей глубоко внизу у их подножия. А в самом сердце этой долины раскинулся необычайной красоты город. С высоты птичьего полета хорошо просматривалась центральная площадь города правильной круглой формы, от которой в разные стороны, как солнечные лучи, растекались городские улицы. Посреди площади выделялись два здания. Одно из них по великолепной архитектуре и характеру пышной декоративной отделки напоминало дворец. Второе здание было пирамидальной формы, с ведущими вверх ступенями. Завершалась эта пирамида храмом, украшенным человеческими черепами и изображениями змей.

– Это теокалли, – проговорил Хуан, показывая на пирамиду, – место ритуальных жертвоприношений индейцев.

– И место нашего последнего пристанища, – горько обронил Диего. – Как ты думаешь, они это сделают уже сегодня?

Но ответ он не успел услышать. Один из индейцев уткнулся ему копьем в спину и мотнул головой вперед. Это означало, что пора двигаться дальше.

Еще час потребовался, чтобы спуститься в долину. Но в город отряд индейцев так и не вошел. Они обогнули его справа и пошли по дороге, ведущей к небольшой отлогой возвышенности, обогнули ее и уперлись в почти отвесную скалу. С первого взгляда Диего не заметил в ней ничего необычного. Скала как скала, ничем особо не отличающаяся от всего окружающего пейзажа. Но индейцы остановились около нее и сбросили со своих плеч поклажу. Похоже, что они достигли конечной цели своего путешествия. Неожиданно один из индейцев что-то громко крикнул на своем языке, и все индейцы, которые несли все эти дни тяжелый груз, упали на колени, уткнувшись лицами в землю. Только два воина с копьями не последовали примеру всех остальных, а остались стоять рядом с пленниками. Тот, который кричал, приблизился к скале и, просунув руку в едва заметную расщелину в ней, надавил на небольшой каменный выступ. В тот же момент поверхность скалы, кажущаяся монолитной, пришла в движение. Часть ее в виде прямоугольника отделилась от общей массы и образовала небольшой проем, в который можно было протиснуться человеку. Предводитель отряда индейцев снова что-то скомандовал, и индейцы, лежавшие ниц, вскочили на ноги и устремились к проему в скале. Они засновали, как муравьи, вокруг сундуков и стали подтягивать их к проему, затем начали протискиваться сами и протаскивать сундуки через проем, пока весь груз не оказался внутри. Снаружи оставались только два пленника и охранявшие их воины. Прошло еще некоторое время, пока Диего и Хуан не почувствовали на своих спинах острие копья, это означало, что настал их черед лезть в проем.

Ева лихорадочно кидала в чемодан свои вещи. Кажется, она ничего не забыла. Взяла с собой все, что может понадобиться ей в столь необычном путешествии. Ева посмотрела прогноз погоды: сейчас в Мехико плюс двадцать семь. Жарко, но это в городе. А какая будет погода там, куда они направляются? В горах совсем иной климат. Ведь, как она поняла со слов Левина, экспедиция направляется в Мексиканское нагорье. Ева до сих пор не верила, что она удостоилась чести быть членом этой экспедиции. Левин, как и обещал, связался со Спенсером и передал ему просьбу Евы. И о чудо! Спенсер ответил согласием. И вот сегодня вечером у них самолет. Они вылетают с Левиным тем же рейсом, на который когда-то опоздал Левин.

Еве стало немного не по себе при воспоминании о том, какая печальная участь постигла пассажиров того злополучного рейса. Но, как известно, один снаряд не падает дважды в одну и ту же воронку. И потом Ева свято верила в свою судьбу, и уж если ей суждено оставить этот мир в ближайшее время, то ничто ей уже не поможет. Никакая самая тщательно продуманная предосторожность. Судьба все равно настигнет ее. Ведь говорят же, что от судьбы не уйдешь. Так что стоит ли понапрасну забивать голову разными страхами?

Ева еще раз придирчиво осмотрела багаж: не забыла ли чего? Все оказалось на месте. Джинсы, кроссовки, майки с короткими рукавами для Мехико и теплые свитера и ветровка для гор. Вроде все. Но смутное ощущение, что она все-таки что-то упустила, не давало покоя. Ева мучительно старалась понять, что она могла забыть.

И вдруг ее осенило! Талисман. Как она забыла про него?! Он всегда сопровождал ее в поездках с того самого дня, как появился у нее.

Это произошло в Мехико. Ева была там в командировке. Они снимали сюжет для программы, посвященной завоеванию Мексики конкистадорами. Руководство канала выделило для этой дорогостоящей командировки всего три дня. Время, отведенное для съемок, сжималось, как шагреневая кожа, прямо на глазах. Ева выступала в роли монтажера и продюсера одновременно. Ее напарником был уже пожилой и умудренный опытом оператор, которого все на студии звали просто Дмитрич. Дмитрич уже не первый раз бывал в Мехико и знал этот город вдоль и поперек, что нельзя было сказать о Еве. Она прилетела в Мехико впервые и жадно впитывала все впечатления, которыми щедро делилась с ней мексиканская столица. Днем они работали как одержимые, а вечерами отправлялись в загул. Они бродили по площадям и улицам города, любовались многочисленными архитектурными памятниками старины и музеями, заходили перекусить в кафешки, где с удовольствием пробовали местные экзотические блюда. Иногда они заглядывали в какой-нибудь частный магазинчик или лавку. Ева предпочитала делать покупки именно в этих маленьких островках торговли, нежели в огромных столичных супермаркетах. Дмитрич усаживался в каком-нибудь укромном уголке и, попивая неизменный мате, предлагаемый хозяином магазинчика, терпеливо ждал свою спутницу, пока она не перепотрошит весь магазин и не ополовинит его стратегические запасы.

Однажды они заглянули в лавку на центральной площади города Сокало. Дмитрич, как обычно, уютно устроился с чашкой мате и запасся недюжинным терпением. К Еве подошел хозяин этой лавки, древний старик с изборожденным глубокими морщинами лицом. Если бы не глаза, молодо сверкавшие из-под седых кустистых бровей, Ева бы дала ему лет девяносто – не меньше.

– Что интересует, мадам? – спросил старик на французском языке.

– Сувениры, предметы культуры ацтеков, майя, – непринужденно ответила Ева тоже на французском.

Старик пристально взглянул на свою посетительницу, просто пронзил ее насквозь своим острым, как клинок, взглядом. Еве стало не по себе. У нее мороз пошел по коже, несмотря на то что стоял жаркий летний вечер и еще минуту назад ей показалось, что в лавке стоит невыносимая духота.

– Могу предложить вам на выбор следующее. – Старик высыпал на прилавок ворох сувениров, среди которых были самые разнообразные предметы. Ева рылась среди этой горы предложенных товаров, но ничего не находила. Она вяло перебирала фигурки каких-то божков, устрашающего вида ритуальные маски, старинные браслеты, кольца. Старик угадал, что посетительница заскучала, и, как фокусник, вынул из-за прилавка новую партию товаров. Но и среди этой партии Ева не нашла для себя ничего подходящего.

– А как вам вот эта вещица? – Старик положил перед Евой небольшую коробочку. Ева открыла ее и остолбенела. На подушечке из белого атласа лежал камень. Ярко-красный рубин. Камень был в оправе из темного старинного золота. С одной стороны оправы свисала небольшая цепочка, всего несколько звеньев. Как будто кто-то взял и вырвал его из какого-то ювелирного украшения. Камень не был особенно красивым и без какой-либо огранки. Он был просто круглый, как большая капля крови. Но именно эта его особенность создавала вокруг рубина какое-то необъяснимое магнетическое напряжение.

Глаза у Евы загорелись.

– Беру! Сколько стоит ваш рубин?

– Не торопись, милая, прежде чем назвать цену, я должен проверить, захочет ли камень, чтобы ты стала его хозяйкой.

– Что значит захочет? – Глаза у Евы полезли на лоб от удивления. Мелькнула мысль, что, может, этот старик просто безумец и надо скорее уносить ноги из его лавки.

– Я не безумец. – Старик как будто прочитал ее мысли, и от этого Еве сделалось совсем худо. – Я всю жизнь торгую, и эта лавка досталась мне от отца, а ему от его отца, – промолвил старик, – этот камень лежал на прилавке еще у моего деда. Но за все это время так никто и не купил рубин. А те редкие покупатели, которые хотели его купить, не смогли этого сделать.

– Но почему? – вырвалось у Евы.

– Камень не шел к ним в руки, – пояснил продавец. – Как только его брал в руки потенциальный покупатель, камень вырывался из его рук, падал, куда-то закатывался, и мы никак не могли найти его. Отыскивался он только после ухода покупателя. – Старик тяжело вздохнул. – Еще мой дед сказал, что этот камень особенный, он ждет своего покупателя. А когда он появится – неизвестно. Может, его удастся продать только моему внуку, кто знает? – Старик пожал плечами. – Попробуй, возьми его, вдруг тебе повезет? – Он протянул Еве коробочку с рубином. Дрожащей рукой Ева взяла коробочку и только попыталась достать рубин, как коробочка перевернулась у нее в руках, и камень упал в ее распахнутую ладонь.

Старик остолбенел от увиденного.

– Первый раз вижу такое, – прошептал он пересохшими губами. – Мадам, камень выбрал вас. Бог мой, это вас он ждал столько лет! Какое счастье! Ведь именно мне из всего нашего рода выпала честь продать его. – Старик радовался, как ребенок. В этот момент Еве показалось, что он не такой уж и старый. Сейчас ему от силы можно было дать лет шестьдесят – не больше.

Так в ее жизни появился этот странный рубин. Ева подошла к шкафу и распахнула дверцы. Нашарила рукой на верхней полке в дальнем левом углу заветную коробочку. Бережно открыла и залюбовалась необычной красоты камнем. Ярко-красный рубин в величественном покое царственно возлежал на белом атласе.

Протиснувшись через узкий лаз, Диего поднялся на ноги и огляделся. Они находились внутри небольшой пещеры, выдолбленной прямо в скале. Пещера была невысокая, но в ней все же можно было находиться, выпрямившись во весь рост. На стенах пещеры индейцы укрепили факелы, которые давали возможность осмотреть ее внутренность. Свет, исходивший от факелов, был довольно тусклый, но постепенно глаза Диего привыкли к окружающему его полумраку, и в этот момент он совершенно отчетливо разглядел, что в глубине пещеры находится небольшая возвышенность в виде постамента, а над ней – высеченная прямо в стене фигура какого-то божества. Выражение лица у этого каменного идола было очень свирепое. Руки и ноги его были украшены драгоценными каменьями, тело прикрывали нити бус из крупных сапфиров и изумрудов. У подножия этого постамента Диего заметил несколько человеческих скелетов, а один из них находился прямо на постаменте. По положению останков Диего понял, что смерть настигла несчастного, когда он лежал на ровной поверхности стола на спине.

«Очевидно, это и есть жертвенный камень», – решил Диего. Он хотел сказать об этом Хуану, но слова застряли у него в горле. Диего повернул голову и посмотрел на Хуана. Тот стоял бледный как смерть и смотрел в сторону постамента расширившимися от ужаса глазами. В это время один из индейцев подошел к постаменту и начал расчищать его. Он сбросил останки мертвеца на землю, освободив место для новой жертвы. Диего понял, что очень скоро они с Хуаном займут место на этом постаменте. Диего перевел взгляд на предводителя отряда индейцев, полагая, что именно он должен отдать команду для начала церемонии жертвоприношения. Но тот не спешил. Индеец подошел к одному из сундуков и откинул его крышку. Диего увидел, что сундук доверху был набит драгоценностями. Сверху всего этого великолепия лежало ожерелье. Индеец взял его в руки и сразу же захлопнул крышку сундука. Несколько секунд индеец рассматривал ожерелье. Оно было очень массивным. Необычайной красоты изумруды перемежались с искусно ограненными алмазами в массивной оправе из золота. В самом центре ожерелья выделялся огромный рубин, который больше напоминал каплю крови, а не драгоценный камень. Индеец аккуратно снял этот рубин, отделив его от всего ожерелья, и подошел к постаменту. Он ловко вскочил на его поверхность, протянул руки к божеству и упал перед ним на колени. Все остальные индейцы последовали его примеру, кроме тех двоих, которые охраняли пленников. Через несколько секунд индеец, находящийся на постаменте, поднялся и надел ожерелье на плечи каменному идолу, а рубин вставил в разверзнутый рот божества. Затем он осторожно повернул камень против хода солнца на три оборота. И в тот же момент поверхность стены пещеры, кажущаяся монолитной, пришла в движение. Часть ее в виде прямоугольника отделилась от общей массы и образовала еще один проем, на этот раз довольно большой, дающий возможность пройти через него почти в полный рост. Диего пытался рассмотреть, что находится там, в глубине открывшегося пространства, но глаза его тонули в кромешной темноте.

Тем временем индейцы, лежащие ниц, поднялись. Двое из них взяли факелы, вошли во внутреннюю пещеру и укрепили их на стене. Слабый свет осветил пространство дальней пещеры, давая возможность увидеть ее изнутри. Глаза Диего различили довольно большой зал, значительно больший, чем тот, в котором они находились. Насколько позволял видеть его взгляд, там не было ничего, кроме сундуков, стоящих на полу в несколько рядов. Диего догадался, что они находятся в сокровищнице, где индейцы прячут золото и драгоценные камни. Каменный идол, по всей вероятности, хранитель этих несметных богатств, и именно ему их намеревались принести в жертву в самое ближайшее время.

Предводитель индейцев отдал команду. Один из воинов, охранявших Диего и Хуана, вытащил из-за пояса нож и, приблизившись к пленникам, двумя ловкими ударами рассек веревки на их руках. И в тот же момент их растащили в разные стороны. Диего толкнули прямо к постаменту, и он понял, что именно его первым принесут в жертву этому свирепому божеству. Диего уложили спиной на столешницу постамента, а руки и ноги в тот же момент прикрутили веревками к этому столу смерти. Один из индейцев рванул его рубашку и обнажил грудь. Диего не сопротивлялся, понимая всю бессмысленность подобных действий. Он прикрыл глаза, чтобы не видеть, как вознесется над ним нож палача и оборвет его жизнь. Жизнь, на которую он возлагал столько честолюбивых надежд и чаяний, так бесславно оборвется через минуту под рукой какого-то дикаря, который и понятия не имеет, что есть на свете совсем иной мир. Его мир и мир его родителей, его красавицы невесты Люсии… Диего не успел додумать свою мысль до конца, как неожиданно до его уха донесся какой-то странный гул. Гул каждую секунду нарастал и становился все громче и громче, пока не превратился в оглушительный рев. Диего открыл глаза и увидел искаженные ужасом лица индейцев. Их предводитель упал на колени перед своим звероподобным божеством и что-то горячо шептал. Все остальные последовали его примеру и тоже упали на землю, даже тот, который с копьем до последнего момента охранял Хуана. Хуан не растерялся и ринулся к постаменту. Он схватил жертвенный нож, которым индейцы намеревались зарезать Диего. Несколько взмахов ножом, и ему удалось освободить ноги Диего. В это время один из индейцев поднял голову и увидел, что их жертва наполовину свободна. С диким криком он вскочил на ноги и ринулся к постаменту, но его крик никто не услышал, он потонул в жутком грохоте, который несся со всех сторон. Вдруг пол пещеры зашевелился, а стены и своды потолка пришли в движение. Сверху на головы всех находящихся в пещере посыпался песок и небольшие камни, и в следующий момент тряхнуло так, что фигура каменного идола, стоявшего прямо над постаментом, раскололась надвое. Ожерелье, находящееся на его плечах, упало на грудь Диего, вслед за ним на его грудь приземлился и рубин, который выпал из разверзнутой пасти идола. В это время Хуану удалось освободить руки Диего. Диего в тот же момент оказался на ногах. Он сгреб упавшие на него драгоценности и машинально сунул их за пазуху разодранной рубашки. В это время камнепад усилился, и на голову уже сыпался целый град камней. Индейцы, которые находились ближе к выходу, в ужасе попытались выскочить из пещеры, но их настигли меткие копья воинов. Все остальные, которые хотели последовать такому же примеру, в ужасе отпрянули к стене. Диего и Хуан подскочили к мертвецам и вырвали копья из их тел – и, как оказалось, вовремя. Диего заметил, что на него несся с ножом один из индейцев, другой целился в Хуана. Им удалось отразить атаку противников копьями, которые очень своевременно оказались у них в руках. Два индейца рухнули как подкошенные. И в тот же момент тряхнуло так, что стал обваливаться потолок пещеры.

– Бежим! – крикнул Диего и ринулся из пещеры. Вслед за ним выскочил Хуан. Они помчались прочь из пещеры. Снова тряхнуло, на этот раз толчок был такой силы, что сбил с ног бегущих Диего и Хуана. Они упали на землю и в этот момент увидели, как от скалы отвалился огромный каменный валун и рухнул прямо перед входом в пещеру, перекрыв выход из нее и навечно замуровав всех, кто остался в пещере. Диего и Хуан как завороженные смотрели на это зрелище. До них наконец стало доходить, что они миновали участи быть принесенными в жертву хранителю сокровищ, а те, кто намеревался это сделать, больше им уже не угрожают. Гул постепенно стал стихать. Земля, еще минуту назад ходившая под ними ходуном, постепенно успокаивалась. Изредка еще она вздрагивала, отдавалась слабыми толчками, пока не затихла окончательно.

Диего и Хуан поднялись с колен.

– Что это было? – Диего повернул измученное лицо к Хуану.

– Землетрясение. В этих местах такие случаи нередки.

– А я уже прощался с жизнью, там, на жертвенном камне…

– Я же тебе говорил, что пока мы живы, всегда остается надежда.

– Для тех, кто по ту сторону проема, этой надежды уже нет.

– Пошли отсюда. – Хуан потянул за руку Диего. – Нам надо пробиваться к своим. Еще неизвестно, с чем мы столкнемся на обратном пути и сможем ли мы его преодолеть.

– Пока мы живы, всегда остается надежда, ведь так? – улыбнулся Диего.

– Так. – Хуан ответил ему широкой улыбкой.

Самолет коснулся земли. Почувствовав характерный толчок, Ева вздохнула с облегчением и произнесла про себя: «Здравствуй, Мехико. Вот я и вернулась, как обещала. Помнишь?»

Ева действительно дала такой обет городу, когда покидала его несколько лет назад, после той командировки с Дмитричем, когда странным образом ей достался старинный рубин. И вот она снова в Мехико. Непостижимо!

Только сейчас Ева окончательно поверила, что это не сон, а самая настоящая реальность. До этого момента отчего-то ей никак не верилось, что она летит в Мехико. Слишком уж неожиданно эта поездка свалилась на ее голову. И что самое невероятное, для этого ей не пришлось даже ударить пальцем о палец. Вся ее заслуга сводилась к тому, что ей просто захотелось участвовать в этой экспедиции. И все! Готово. Как в сказке: по щучьему велению и по ее хотению!

Левин и Градская быстро получили багаж и взяли такси. Левин назвал адрес гостиницы, в которой Спенсер забронировал для них два номера. Им предстояло провести в гостинице только одни сутки. Этого времени, по мнению Спенсера, было достаточно, чтобы они смогли коротко познакомиться с членами экспедиции и подготовиться к отъезду.

Машина с пассажирами стремительно неслась по городу, обгоняя все автомобили, которые встречались у них по пути. Казалось, что ее водитель специально игнорирует какие бы то ни было правила дорожного движения. Ева попыталась образумить его, попросив ехать помедленнее. На что водитель только улыбнулся ослепительной улыбкой и, сверкнув огненными, как ночь, глазами, рассмеялся и сильнее нажал на газ. Ева вцепилась рукой в сидящего рядом Левина и попросила его как-то подействовать на водилу. Но просьба Левина точно так же была водителем полностью проигнорирована. Беспокойство Евы передалось и Левину. Он подумал, что глупо было бы, чудом избежав авиакатастрофы, погибнуть сейчас в автомобильной аварии. Но, к счастью, все обошлось. Водитель притормозил наконец около нужной гостиницы, и Ева с Левиным с облегчением покинули салон автомобиля.

На ресепшен они взяли ключи от номеров и поднялись на третий этаж, где располагались забронированные для них номера. У обоих было только одно желание – как следует отдохнуть после длительного перелета. Они договорились встретиться вечером в холле гостиницы, где в семь часов у них была назначена встреча со всеми остальными членами экспедиции.

Ева распаковала чемодан и достала из его разверзнутой пасти самое необходимое, что может понадобиться ей в течение суток. Крупные вещи она доставать не стала. Так и оставила их лежать в чемодане. Туалетные принадлежности она сразу же отнесла в ванную комнату. Бросила в ящик тумбочки, стоящей около кровати, расческу, косметичку с минимумом косметики. Все. Теперь можно немного отдохнуть до вечера. Ева откинула покрывало на кровати и уже хотела нырнуть в ее тепло, как ей показалось, что она что-то упустила или забыла. Ева никак не могла понять, что это было, но какое-то неясно испытываемое беспокойство мешало ей беззаботно кинуться в кровать. Движимая какими-то неосознанными импульсами, Градская рассеянно подошла к чемодану, откинула его крышку и запустила в него руку. Пальцы ее наткнулись на коробочку с талисманом. Повинуясь внезапно возникшему порыву, Ева достала талисман и надела его на шею. Прислушалась к себе. Беспокойство, охватившее ее несколько минут назад, куда-то ушло, растворилось. Ева быстро нырнула в кровать и закрыла глаза.

Ей приснился сон. Она шла по городу. Стояла глубокая ночь. Ева шла по незнакомым темным улицам и содрогалась от удручающей обстановки вокруг. Улицы были грязные, неубранные. Всюду валялись рваные пакеты, обрывки газет, старые консервные банки. Среди всего этого мусора бродили тощие голодные собаки, которые рылись в грязных кучах в надежде отыскать в них что-нибудь съедобное. Еве было холодно. Она обратила внимание, что на ней не было почти никакой одежды. Ее тело было едва прикрыто обрывком какой-то рваной тряпки, как у нищенки. Ева куталась в это тряпье, стараясь сохранить тепло, но колючий холодный ветер пронизывал ее тело насквозь, не давая никакой возможности согреться. Ева устала и хотела есть. Она едва волокла ноги от голода и усталости. Ей хотелось у кого-нибудь попросить еды, но вокруг не было ни одной души, кто хоть чем-нибудь мог ей помочь. Обессилев от голода и холода, Ева готова была упасть прямо на дороге, но вдруг ей в глаза ударил яркий свет, который неожиданно возник прямо перед ней. Из этого снопа света вышла молодая женщина-индианка и направилась к Еве. Женщина улыбалась. Ее лучистые глаза излучали нежность и любовь, которые струились к Еве, окутывали со всех сторон горячим теплом и согревали ее продрогшее тело. Ева смотрела на женщину во все глаза. Незнакомка была одета просто – длинная пестрая юбка до пят, рубашка-туника и распущенные по плечам волосы. Но Еву сразило ожерелье, украшавшее шею женщины. Оно было массивным и тяжело смотрелось на ней. Необычайной красоты изумруды и алмазы в массивной золотой оправе поражали воображение. Ожерелье плотно охватывало шею и плечи женщины. Складывалось впечатление, что на ней надето не ожерелье, а воротник, богато украшенный драгоценными камнями. Женщина подошла к Еве вплотную. Быстрым движением сняла со своей шеи воротник-ожерелье и надела его на Еву. Затем она отошла на два шага назад, окинула Еву пристальным взглядом и, решив, что чего-то не хватает, подошла к Еве и сунула руку в карман ее платья, которое в это время оказалось на Еве вместо куда-то подевавшихся лохмотьев. Женщина вытащила из кармана платья Евы крупный рубин, прикрепила его к центру ожерелья между изумрудов и алмазов и стремительно пошла прочь. Ева обернулась. Женщина быстро удалялась. Вдруг вокруг ее фигуры возник столб смерча, который поглотил женщину в свою воронку и через секунду ушел со своей добычей под землю. Потрясенная Ева огляделась вокруг. На небе ярко сверкало солнце, зеленели деревья и пели птицы. Никаких помоев и грязных голодных собак не было и в помине. Ева стояла на залитой солнцем красивой улице и ощущала на своей шее горячее пульсирующее тепло. Взгляд Евы упал на это место. Кроваво-красный неограненный рубин сверкал на ее груди, как капля крови. Ева узнала в нем свой талисман и проснулась. Ее рука потянулась к шее. Рубин был на месте. Ева быстро встала и пошла в ванную. Она включила душ и стала под холодную воду, надеясь, что струи воды помогут ей стряхнуть наваждение странного сна.

Капитан Диего Родригес отправился в Мексику не ради золота и самоцветов, которыми так славилась земля ацтеков, а по своему глубокому убеждению, что туземцы дикий народ и остро нуждаются в участии цивилизованной Испании в деле просвещения и окультуривания народов этой земли. Ему бы стать священником и освящать дикие племена словом божьим, но Диего Родригес, потомок славного испанского рода, мечтал не о сутане священника, а о генеральских погонах. И пока, увы, случай не предоставил возможности носить это украшение на плечах, он вполне довольствовался капитанскими. Но в свою счастливую звезду Диего фанатично верил и нисколько не сомневался, что когда-нибудь он достигнет и самого высокого звания военного начальника. Судьба обязана ему улыбнуться так, как она улыбнулась ему месяц назад, когда он чудом избежал участи быть принесенным в жертву кровожадному идолу местных аборигенов. Другое чудо произошло буквально на днях. В его жизнь неожиданно вошла одна из самых прекрасных женщин, которых он встречал когда-либо в своей жизни. Диего самодовольно усмехнулся: «Дикий народ эти индейцы. На полном серьезе думают, что, преподнеся в подарок белым людям самых прекрасных женщин племени, они спасут свой народ от порабощения и рабства». Диего посильнее натянул поводья своего коня и погнал галопом. Ему не терпелось поскорее увидеть свою принцессу. Она, конечно, дикарка, но до чего хороша. Грация дикой кошки, пластика пантеры, глаза, как два горящих алмаза, распущенные по плечам волосы. А темперамент! Диего никогда не встречал таких женщин у себя на родине.

Он вспомнил свою невесту Лусию, с которой он обручился перед тем, как отправиться в этот нелегкий поход. Перед его взором встал облик его нареченной. Печальные глаза, потупленный взор, гладко причесанные волосы с прямым пробором, заплетенные в косу и перевитые крестообразно узкой черной лентой. Платье на Лусии было всегда неизменно темное или вовсе черное с глухим высоким воротником, полностью скрывающим шею. Лусия всегда была с головы до пят окутана одеждой, оставляя открытыми только лицо и руки. Диего понимал, что она не виновата. Ведь среди испанок считалось совершенно недопустимым и безнравственным показывать даже носок обуви. А вот индианки совсем другое дело. Их обычная одежда составляла юбку и рубашку свободного покроя с широким воротом, открывающим взору шею и верхнюю часть груди. В обычные дни женщины носили одежду белого цвета. А вот во время праздника индианки резко преображались. У каждой из них для такого случая был припасен особый наряд. Это были юбки самых всевозможных ярких расцветок, украшенные каймой, бахромой или вышивкой. Что касается блузок: они всегда были расписаны богатыми узорами, среди которых часто встречались изображения цветов, рыб и птиц. Диего не сомневался, что Томи ждет его сейчас именно в таком наряде.

Томи сидела у окна и до боли в глазах всматривалась в даль. Ее взгляд терялся за вершинами пологих гор, которые начинались сразу за домами небольшого индейского селения, в котором временно разместились испанцы. Оттуда, из-за гор, должен был вот-вот показаться Диего. Томи с нетерпением ждала этого момента и в то же время боялась его. Ждала, потому что она теперь целиком принадлежала этому мужчине, и боялась, потому что он был для нее чужой. Чужой не в смысле чуждый ей по духу, а потому, что он принадлежал к чужой культуре, о которой она понятия не имела, а значит, и не могла выстраивать с ним отношений, к которым он привык.

Наконец глаза ее увидели долгожданную картину. Из-за поворота показался всадник. В клубах пыли, летящей из-под копыт коня, Томи узнала Диего. Всадник стремительно приближался к дому.

Диего спрыгнул с коня и, как был в пыльном дорожном плаще и сапогах, заляпанных грязью, вошел в дом. Томи бросилась ему на шею и прижалась к груди. Она слышала, как колотится под плащом его сердце, разгоряченное быстрой ездой. Она жадно и чутко вслушивалась в его рваный ритм. К своему большому удовольствию, Томи успела заметить, что, как только она прижалась к груди Диего сильнее, его сердце забилось с удвоенной частотой. Томи знала, что это верный признак того, что ее возлюбленный муж относится к ней с огромной нежностью. И пусть она хоть тысячу раз индианка, а он испанец, но их сердца связывает невидимая нить любви, которая во много раз крепче, нежели какие-либо другие узы. В подтверждение ее мыслей Диего подхватил хрупкую Томи на руки и понес к кровати, шепча ей на ухо страстные признания в любви. Томи еще плохо знала испанский язык, но она прекрасно понимала Диего и отвечала ему тем же. С ее нежных губ слетали аналогичные слова, только произнесенные на языке ацтеков.

Ева посмотрела на часы. Стрелки медленно, но неуклонно ползли к назначенному Спенсером часу. Кто-то постучал в дверь ее номера. Ева открыла и увидела Левина.

Он улыбнулся ей широкой улыбкой:

– Вы выглядите великолепно, как будто и не было того длительного перелета, который мы перенесли с вами всего несколько часов назад.

– Мне удалось заснуть, – ответила Ева, – я хорошо выспалась и теперь готова познакомиться со всеми членами экспедиции.

– Тогда идемте, Спенсер мне уже звонил и сказал, что все в сборе и ждут нас в зале ресторана.

Они спустились на первый этаж и вошли в небольшой ресторанный зал при гостинице. Ева волновалась. Через несколько минут ей предстоит познакомиться с людьми, с которыми она отправится в нелегкий и, возможно, даже опасный путь. От того, насколько между ними сложится взаимопонимание, будет зависеть очень многое, возможно, и сама ее жизнь.

В зале ресторана царил легкий полумрак. Верхний свет был приглушен. Основное освещение исходило из небольших бра, установленных на стенах, но и они испускали довольно слабый свет благодаря матовым плафонам, прикрывавшим лампы. Всего несколько столов в зале были заняты посетителями. За одним из столов сидело трое. Седовласый породистый мужчина с орлиным взором пронзительных глаз, худощавый шатен с тонким подвижным лицом и миловидная брюнетка с роскошными вьющимися волосами, небрежно рассыпанными по плечам. Заметив Еву и Левина, седовласый широко улыбнулся и, немного пристав со своего места, сделал приветственный знак рукой.

– Это Спенсер, – шепнул Еве Левин и уверенно направился к столику, где сидела эта троица. Ева поспешила за ним.

– Рад приветствовать вас в нашей компании. – Спенсер поднялся и по очереди поздоровался с вновь прибывшими: поцеловал руку Еве и обменялся крепким рукопожатием с Левиным. – Позвольте представиться. Спенсер, ваш покорный слуга и давний друг вашего приятеля Аркадия Левина. Надеюсь тоже в самое ближайшее время стать вашим другом. – Спенсер галантно поклонился Еве и перевел взгляд на своих спутников. – А это остальные члены нашей экспедиции. Прошу любить и жаловать. – Спенсер посмотрел на роскошную брюнетку. – Нелли Доменос – врач, психолог, не первый раз в подобных экспедициях и на этот раз разлюбезно согласилась заботиться о нашем здоровье, как физическом, так и психическом.

Нелли слегка кивнула головой, скользнула взглядом своих огромных глаз по Еве и Левину и снова перевела взор на своего спутника.

– Жан Готье, археолог из Парижа, мой давний знакомый, нам с ним доводилось работать в нескольких экспедициях, – представил Спенсер худощавого шатена. Француз живо вскочил со своего места, пожал руку Левину и страстно припал к руке Евы. При этом Ева успела заметить, как едва уловимое неудовольствие мелькнуло в глазах Нелли.

«О, да эта парочка, похоже, гораздо ближе друг к другу, чем просто коллеги, – отметила про себя Ева. – Надо бы держаться построже с французом, а то, не ровен час, накличешь на себя гнев этой милой барышни». Далее Спенсер представил всем присутствующим Еву и Левина.

Подбежал официант и положил перед вновь прибывшими меню. Ева обратила внимание, что перед ее коллегами нет никаких тарелок с едой. Спенсер держал в руках бокал с какой-то прозрачной жидкостью и периодически отхлебывал из стакана, едва заметно морщась. Из чего Ева сделала вывод, что он пил крепкий алкогольный напиток, джин или виски. Готье потягивал коньяк, а Нелли пила кофе. Не сговариваясь, Ева и Левин заказали себе по чашке местного мексиканского напитка мате, решив на этом ограничиться, чтобы не выделяться из коллектива.

Спенсер коротко рассказал предысторию предстоящей экспедиции. Три года назад, проводя запланированные раскопки в районе Мексиканского нагорья, Спенсер и его команда наткнулись на остатки древнего города. Планировка города имела радиальное строение. От центральной площади во все стороны, как солнечные лучи, отходили улицы. За это археологи назвали его Городом Солнца. Весь город покоился под огромным слоем пепла. Очевидно, жизнь в нем прекратилась по причине извержения вулкана, который возвышается среди гор, кольцом охватывавших некогда цветущую долину, на дне которой и располагался город. Этот вулкан считался потухшим. Судя по радиационному анализу лавы, который был взят с места раскопок, последний раз он извергался 570 лет назад. Это значит, что город погиб примерно в 1520–1540 годах. Это время известно в истории Мезоамерики как времена завоевания Мексики конкистадорами. По предметам, найденным на месте раскопок, Спенсер сделал вывод, что Город Солнца является затерянным золотым городом, прототипом мифического Эльдорадо, некогда служившим пристанищем индейцам, спасающимся от конкистадоров. По легенде, именно в этом городе индейцы спрятали несметные запасы золота и сокровищ, которые будоражат умы авантюристов и исследователей вот уже несколько веков.

– Вы серьезно полагаете, что это тот самый город? – недоверчиво воскликнула Ева.

– Вот в этом и состоит задача нынешней экспедиции. – Спенсер укоризненно посмотрел на Еву, как будто она фактом своего неверия нанесла ему личное оскорбление. – Мы должны найти подтверждение этому факту, и тогда… – Спенсер сделал многозначительную паузу и обвел всех присутствующих горящим взором, – мы сможем на полном основании обратиться к компетентным органам своих стран с просьбой финансировать экспедицию века, в состав которой войдут представители всего ученого мира. Это будет экспедиция, которой еще не знала ни одна страна, и мы с вами будем стоять у ее истоков. – Закончив свою речь, Спенсер достал из кармана платок и, промокнув им выступивший на лбу пот, замолчал. Все сидевшие за столом тоже не проронили ни звука, находясь под впечатлением от услышанного.

Спенсер опустился на стул. Казалось, что он был в изнеможении от произнесенной речи. Видно было, что его очень волновала затронутая им тема. Спенсер взял стоящий перед ним стакан и, залпом осушив его, посмотрел на Нелли.

– Я в номер. Ты идешь?

– Да, дорогой. Вот только допью свой кофе, – ответила брюнетка, одарив Спенсера ласковым взглядом.

– С твоего позволения, я не стану тебя ждать. Я слишком устал и хочу отдохнуть. – Спенсер встал и обратился ко всем присутствующим: – Завтра утром я жду вас всех в холле ровно в восемь. Микроавтобус отвезет нас на аэродром. Оттуда мы отправимся до места на вертолете. – Попрощавшись, Спенсер удалился. Пружинистой походкой он дошел до лестницы и, легко взбежав вверх по ее ступенькам, скрылся из виду. Готье проводил его восхищенным взглядом.

– Ваш муж, Нелли, в такой форме, что хоть сейчас на ринг.

– Увы, – вздохнула Доменос, – те годы, когда он блистал на ринге, уже позади, как и былые его победы.

Брови Левина поползли вверх.

– Извините, – обратился он к Доменос. – Уж не тот ли это Том Спенсер, который выиграл чемпионат мира по боксу в 1976 году?

– Тот самый, – улыбнулась Нелли, придя в восторг от изумления Левина.

– Но, позвольте, – теперь настала очередь Евы изумляться, – что-то я не пойму, как могут быть связаны такие вещи, как бокс и археология.

– Бой, когда Том выиграл чемпионат мира, был его последним боем, – пояснила Нелли. – В тот год он попал в аварию, в которой повредил кисть руки. О карьере боксера пришлось забыть. Но Том не тот человек, который легко сдается. По натуре он прирожденный воин. И Том решил, что никуда не уйдет с ринга. Толька теперь рингом для него стала сама жизнь, а его партнером – время. Том решил заняться археологией, чтобы вызывать на поединок само время, которое пытается скрывать от человечества его историю. А Том не позволяет ему делать это. Вот и наша экспедиция в интерпретации Тома – это очередная попытка отвоевать у времени город, который погребен в веках. Том во что бы то ни стало хочет вернуть людям их историю. – Доменос замолчала. Всех слушающих ее охватило чувство какой-то особой значимости фигуры Спенсера. По ее словам, он являлся чуть ли не Мессией, взявшим на себя задачу сохранения истории всего человечества.

Нелли допила кофе и отодвинула от себя пустую чашку.

– Мне тоже пора отдохнуть. Завтра нам всем предстоит тяжелый день. – Она поднялась, Готье встал вслед за ней.

– Я провожу тебя. – Он слегка коснулся руки Нелли. Они попрощались и пошли в том же направлении, где полчаса назад скрылся Спенсер.

– Я хочу есть, – произнесла Ева, когда они остались вдвоем с Левиным.

– Я тоже проголодался. И раз уж мы с вами остались одни, предлагаю устроить праздник чревоугодия.

– Предложение принимается, – улыбнулась Ева. – Теперь мы можем не опасаться, что будем выглядеть белыми воронами на фоне остальных участников экспедиции.

Они подозвали официанта и сделали новый заказ.

Через несколько минут их стол был уставлен всевозможными блюдами.

Ева заказала салат, овощное рагу, рыбу, запеченную на гриле, и кофе. Левин взял суп-пюре из шампиньонов, телятину с отварным картофелем и чай. Еда, подаваемая в ресторане, оказалась очень вкусной. Ко всем блюдам полагался неизменный соус из сыра, томата и острого чилийского перца. Ева с удовольствием сдабривала им все блюда, наслаждаясь непривычным вкусом мексиканской кухни. Левин, наоборот, отодвинул судочек с соусом от себя подальше и даже не стал его пробовать.

– Вам не по душе мексиканская кухня? – поинтересовалась Ева, с аппетитом уплетая салат.

– Я не привередлив в еде, но все острое, пряное меня смущает.

– И в людях тоже? – спросила Ева, добавляя очередную порцию соуса к рыбе.

– Пожалуй, – немного подумав, ответил Левин.

– Тогда вам надо быть осторожней с Доменос, – заметила Ева. – Мне кажется, она из той породы красавиц, у которых всегда наготове кинжал как оружие поражения мужчин.

– Она жена Спенсера, поэтому надеюсь, что ее оружие не массового поражения, – улыбнулся Левин.

– А вы заметили, какими взглядами они обмениваются с Готье? – спросила Ева.

– Даже такой слепец, как я, это увидел. – Левин отрезал ножом тонкий кусочек телятины и с удовольствием отправил его в рот.

– Как вы думаете, Спенсер тоже это видит?

– Понятия не имею. – Левин пожал плечами. – Во всяком случае, внешне он невозмутим. Но насколько я знаю Спенсера, он мало замечает что-либо вокруг себя. Спенсер очень увлеченный человек и видит только то, что касается непосредственно археологии.

– Хорошо бы, если бы это так и было, – задумчиво протянула Ева.

– Почему? – не понял ее логики Левин.

– Потому что любая геометрическая фигура, будь то квадрат или треугольник, заключает в себе конфликт. А конфликт в такой экспедиции, как наша, дело опасное.

– Нас пятеро, значит, максимум, во что мы можем втянуться, – это в квадрат, – быстро подсчитал Левин.

– Это если кто-то из нас двоих подключится к их треугольнику. Лично я не собираюсь этого делать. Вот разве только вы? – В глазах Евы заплясали чертики. Левин отчего-то смутился и уткнулся в свою тарелку.

– Предлагаю держаться вместе, – не поднимая глаз на Еву, скомканно проговорил он.

– Это очень разумно. Ничего не имею против, – улыбнулась Ева.

– У меня возникло предложение – скрепить наш уговор совместной прогулкой по городу сразу после ужина, – предложил Левин.

– С удовольствием, – обрадовалась Ева, – вы мне покажете свой Мехико. Ведь вы бывали в нем часто?

– Когда-то я жил здесь, но это было давно. Но мне кажется, я отлично помню этот город.

– Тогда вперед. – Ева вскочила со стула. – Мне просто не терпится посмотреть ваш Мехико.

– Чтобы показать вам мой Мехико, не хватит и дня, а нам завтра рано вставать. – Левин благоразумно напомнил своей спутнице о предстоящем отъезде. – Предлагаю просто небольшую прогулку.

– Ерунда, хочу в ваш Мехико, – капризно протянула Ева.

– Не смею возражать. – Левин жестом подозвал официанта.

Они расплатились за ужин и вышли на улицу.

Томи открыла глаза, и в то же мгновение яркий солнечный свет хлынул ей в лицо. Она сомкнула веки. Через прикрытые ресницы по ее смуглому лицу скатилась слеза. Томи сцепила зубы, чтобы не разрыдаться в голос, но сиделка, сидящая рядом с ее постелью, заметила, что Томи проснулась. Женщина быстро встала и скрылась за дверью. Через минуту она уже вернулась, прижимая к груди небольшой сверток. Томи рванулась с постели, намереваясь встать. Но женщина опередила ее.

– Лежи, милая, ты еще очень слаба, и тебе нельзя вставать. На вот, покорми-ка лучше его. А то он голодный. – Женщина бережно положила Томи на кровать маленький сверточек.

Томи схватила его и откинула покрывало.

– Сын! Мой сын! – Она жадно вглядывалась в его крохотное личико и никак не могла насмотреться. Вдруг губы ее задрожали, лицо сморщилось в страдальческой гримасе, и из глаз хлынули слезы.

– Прости меня, мой сыночек, – шептала Томи сквозь слезы, – прости, что не уберегла твоего брата. Ведь вас было двое, но твой маленький братик умер. Он никогда не сможет увидеть этот прекрасный мир. Прости, мой мальчик, свою мать за это.

– Ну, вот еще, что за слезы, – недовольно заворчала сиделка, – хватит убиваться-то. Бога благодарить надо, что хоть одного ребенка оставил. И скажи спасибо доктору, если бы не он, еще не известно, была бы ты сама жива. Оставила бы сына сиротой. Так что радоваться надо, а не рыдать.

Слова сиделки возымели свое действие, Томи вытерла слезы, и, как оказалось, вовремя. Дверь распахнулась, и на пороге возник Диего. Сиделка тут же выскользнула за дверь, оставив их вдвоем.

Диего стремительно приблизился к Томи и в нерешительности остановился около нее. Ему так хотелось сжать ее и своего новорожденного сына в объятиях, но он не осмелился. От его взгляда не укрылась боль, затаившаяся в глазах жены. Диего опустился перед Томи на колени и робко заглянул в лицо сына. Томи протянула ему ребенка, Диего неловко принял крошечный сверточек и стал с жадностью всматриваться в его черты.

– Настоящий испанец! – удовлетворенно воскликнул он.

– Настоящий воин, достойный сын моего народа. – Томи выхватила ребенка из рук Диего и прижала к своей груди.

Диего не стал возражать. Он понимал Томи. Она родила двойню, и один ребенок умер при родах. Она тяжело переживает смерть их сына, и ей сейчас лучше не возражать. Но настанет день, и он докажет ей, что их первенец достойный сын не ее, а его народа.

Диего поднялся с колен. Его рука скользнула под плащ. Он пошарил в складках своего походного костюма и извлек оттуда небольшой сверток.

– Это тебе, подарок за сына. – Диего протянул сверток Томи.

Она приняла сверток и развернула его. На ее ладони сверкало редкой красоты ожерелье. Томи узнала его. Это ожерелье принадлежало дочери императора Монтесумы. Томи видела его на ее шее, когда была еще девочкой. Они приезжали с отцом в столицу ацтеков Теночтитлан на празднество в честь бога Уицилопочтли.

Теночтитлан поразил Томи богатыми кварталами, застроенными зданиями, сложенными из красного кирпича, площадями, великолепными дворцами и храмами. В их небольшом городке, скромно приютившемся между гор, не было ничего подобного. Но самое большое впечатление на нее произвела главная пирамида столицы ацтеков, располагавшаяся на большой торговой площади города, или тьянкес. К вершине этой гигантской пирамиды с четырех сторон света вели четыре каменные лестницы. Ступени этих лестниц были завалены человеческими черепами, а на самой вершине пирамиды стоял величественный храм с высеченными на всех стенах изображениями извивающихся змей. На то, что происходило на жертвенном алтаре храма, Томи старалась не смотреть. Вид жертв и льющейся рекой человеческой крови не привлекал ее внимания. Ей было достаточно слышать предсмертные вопли обреченных на смерть. Она смотрела совсем в другую сторону. Ее взор был прикован к семье императора Монтесумы, которая пришла на этот праздник смерти, по обычаю сопровождающийся песнями, цветами и танцами. Монтесума был в окружении знатных мужчин и женщин. Среди них была его дочь. Томи жадно впилась глазами в принцессу и с любопытством провинциалки рассматривала ее во все глаза. Дочь Монтесумы была почти ровесница Томи, пожалуй, всего на несколько лет старше. На вид ей было не больше шестнадцати лет. Девушка была необычайно красива и облачена в дорогую одежду, украшенную драгоценными камнями. Но больше всего сразило Томи ожерелье, украшавшее тонкую шейку принцессы. Оно было очень массивным. Казалось, оно вот-вот переломит нежную шею принцессы. В самом центре ожерелья выделялся огромный рубин, который больше напоминал каплю крови, а не драгоценный камень. Ожерелье плотно охватывало шею и плечи девушки. Складывалось впечатление, что на принцессе надето не ожерелье, а воротник, богато украшенный драгоценными камнями. Этот воротник-ожерелье ослепительно сверкал и переливался на солнце, и Томи казалось, что само светило сошло с неба и примостилось на секунду на плечах у принцессы…

У Томи закружилась голова, ей казалось, что она перенеслась в пору своего детства, в тот далекий день, когда она имела счастье любоваться этим ожерельем на плечах принцессы.

– Ну, как тебе мой подарок? – Диего не выдержал продолжительного молчания Томи. Он ожидал от нее совсем другой реакции. Всего, чего угодно: бурной радости, изумления, восторга, но никак не молчания. Томи в очередной раз поставила его в тупик.

– Откуда у тебя это ожерелье? – тихо спросила она.

– Это наше фамильное, – с гордостью ответил Диего, – оно принадлежало еще моей бабушке.

– Твоя бабка, оказывается, была индианкой! – не удержалась и воскликнула Томи.

– Что? Почему индианкой? Она чистокровная испанка и никогда не была на вашей земле, – не понял Диего жену. – Тебе что, не нравится мой подарок? Тогда давай я отвезу его в Испанию.

Диего даже протянул руку, чтобы взять ожерелье.

– Нет… нравится… очень… спасибо, – поспешно сказала Томи и спрятала ожерелье под одеяло, чтобы Диего не отобрал его. – Просто я никогда не видела такой красоты.

– То-то же. – Лицо Диего самодовольно вспыхнуло. – Для любимой жены мне ничего не жалко, даже фамильных драгоценностей.

Когда Диего ушел, Томи откинула одеяло и провела рукой по бесценным камням. Ее пальцы задержались на рубине. И в тот же момент какое-то странное ощущение пронзило Томи. Ей показалось, что она гладит не камень, а ощущает под пальцами теплую человеческую кровь. Томи поспешно отдернула руку. Она бережно завернула ожерелье в холщовую тряпицу, в которой привез его Диего, и спрятала подарок мужа под подушку.

Ева шагнула в ночной Мехико, как опоздавший на спектакль зритель в зал театра, занавес которого уже поднят и на сцене вовсю разворачивается завораживающее действие. Ночной Мехико сильно отличался от дневного. Как участник какого-нибудь карнавала, который сбрасывает свой повседневный невзрачный костюм, а вечером надевает на себя экзотический праздничный наряд, так и Мехико, окутанный днем вуалью густого смога, смутно проглядывающий сквозь его пелену резкими очертаниями зданий из стекла и бетона, ночью преображался. Многомиллионный мегаполис сверкал и переливался миллионами неоновых огней витрин, подмигивал глазищами светящихся реклам, мягко и невозмутимо смотрел умудренным взглядом окон домов на постепенно утихающую суету людей и машин.

Оказавшись на улице, Ева почувствовала легкое прикосновение руки Левина.

– Если уж говорить о моем Мехико, то я бы хотел показать вам Шочимилько.

– Шочимилько? – оживилась Ева. – Я слышала об этом живописном районе Мехико. Я так мечтала туда попасть, когда приезжала сюда несколько лет назад.

– Вы были в Мехико и не были в Шочимилько? – изумился Левин.

– Не была, к большому моему сожалению, – грустно вздохнула Ева. – График командировки был очень жестким, а времени дали в обрез.

– Тогда решено, мы едем в Шочимилько. – Левин поднял руку, и около них тут же притормозила машина. Белозубый водитель, широко улыбаясь им, как самым дорогим гостям, распахнул переднюю дверцу машины, как будто они уже договорились о цене и маршруте и эта поездка дело уже решенное. Левин произнес только одно слово – Шочимилько. Водитель улыбнулся еще шире и в знак согласия кивнул головой. Левин и Ева сели в салон, и водитель, резко рванув с места, понесся по ночному городу, рассекая воздух и встречный поток машин.

– Мне кажется, что мы сейчас взлетим. – Ева непроизвольно вцепилась в руку Левина, вспомнив сегодняшнюю дневную поездку от аэропорта до гостиницы. – Они что, тут так всегда ездят?

– Я давно не был в Мехико, но манера вождения местных водителей осталась неизменной. Так что потерпите немного, мы скоро приедем.

– Я не первый год за рулем и сама люблю погонять, – зябко передернула плечами Ева, – но я никогда не позволяла себе разгоняться до такой скорости.

Этот головокружительный марш-бросок от дверей гостиницы до Шочимилько оказался почти молниеносным, и все же, выйдя из машины, Ева с удовольствием ощутила под ногами прочную твердость земли. Но уже через несколько секунд она поняла, что полчаса мучений на заднем сиденье авто этого лихача-водилы ничто по сравнению с тем, что открылось ее взору. За такое зрелище можно было и не то вытерпеть. Ева с изумлением оглядывалась вокруг. Ей казалось, что она попала в Венецию на какой-то сказочный карнавал.

Вся территория Шочимилько была прорезана древними каналами, построенными еще ацтеками. Вдоль этих каналов, прямо на воде, были разбросаны острова-огороды – чинампы, на которых росли потрясающей красоты цветы и растения. У Евы захватило дух от всего этого цветочного великолепия.

– Боже, какая красота, – прошептала Ева взволнованно. Она с благодарностью посмотрела на Левина. – Я была права, когда настаивала на том, чтобы вы показали мне свой Мехико.

– Чтобы насладиться этой красотой, просто любоваться ею недостаточно. Пойдемте на причал, там мы возьмем гондолу и прокатимся вдоль канала.

Еву эта идея привела в восторг, и она с радостью последовала за Левиным. Едва они поднялись на причал, как сразу же возле них остановилась красочно украшенная гондола, хозяин которой предложил им совершить прогулку вдоль канала. Левин прыгнул в гондолу первым, затем, протянув руку Еве, помог ей сойти в лодку. Расправив складки юбки, Ева удобно устроилась на деревянной скамеечке, Левин разместился напротив.

Лодка бесшумно заскользила вдоль канала. Ева с интересом рассматривала, что происходит вокруг. Они не были единственными, кто решил прокатиться на гондоле в столь позднее время. Вокруг них было полно гондол, которые неспешно скользили вдоль канала в разные стороны.

– Мне кажется, что это происходит не со мной. – Ева смотрела на Левина смеющимися глазами. – Если бы не вы, я ни за что не увидела бы этой красоты.

– Кто-нибудь другой однажды бы оказался на моем месте и подарил бы вам точно такой же вечер.

Ева с сомнением покачала головой:

– Я верю в то, что все происходящее с нами случается ровно в назначенный для этого час. И если упустить свой шанс, то он окажется безвозвратно утерянным. А это грустно.

Ева слегка перегнулась через борт лодки и опустила ладонь в воду. Ее взгляд стал сосредоточенным и задумчивым.

– Вся наша жизнь – это череда потерь и приобретений. Упустишь одно, зато приобретешь другое, – произнес Левин.

– Вы оптимист, – усмехнулась Ева.

– Да, я верю, вернее, хотел бы верить, что не стоит жалеть об утраченном. Мы никогда не сможем узнать, насколько велика или ничтожна наша потеря. Ведь мы ее не пережили, а то, что входит в нашу жизнь, становится частью нас самих, и мы вполне можем судить о ценности своего приобретения.

– Не соглашусь с вами. – Ева качнула головой. – Я вас просила об этой поездке, помните?

– Конечно.

– Так вот, мне эта просьба далась не очень легко. Прежде чем озвучить свое желание, я сомневалась, мне было очень неловко обременять вас такой нелепой просьбой.

– Нелепой? – удивился Левин. – Отчего же нелепой? Просьба как просьба.

– Это сейчас, в этой лодке, все случившееся кажется естественным ходом событий или удачным стечением обстоятельств, – возразила Ева, – и просьба моя кажется вполне адекватной. Но если бы я так и не осмелилась ее произнести, вы бы мне не предложили поехать с вами, и я никогда не пережила бы сегодняшнего вечера. А он такой чудесный. – Ева закинула голову и мечтательно посмотрела на небо. – Я бы упустила свой шанс.

– А я свой, – вздохнул Левин.

– Не понимаю какой? – Ева удивленно посмотрела на Левина.

Он немного помолчал, раздумывая, стоит ли говорить, но все же рискнул и откровенно признался:

– Даже в своих самых смелых фантазиях я не мог представить, что однажды буду сидеть в гондоле и запросто разговаривать с самой Евой Градской, всеобщей любимицей и звездой телеэкрана.

– Звезды там, на небе. – Ева сделала протестующий знак рукой. – А я обычная женщина, вполне земная, и мне далеко до небожительницы.

– Вы знаете, что это не так. Вы необычная…

– Ничего не хочу слышать про это, лучше давайте помолчим, послушаем плеск волн, – прервала Ева Левина. Ей хотелось уйти от этой темы, она не любила, когда ее называли звездой.

Ева отвернулась и стала смотреть на проплывающую мимо гондолу, в которой в обнимку сидела какая-то влюбленная парочка. Мужчина то и дело покрывал лицо и плечи своей возлюбленной страстными поцелуями. Женщина заразительно смеялась и откидывала назад голову всякий раз, когда его губы касались ее. Эти двое показались Еве смутно знакомыми. Она вгляделась внимательней и обомлела. Сквозь густой сумрак ночи она узнала в них Готье и Доменос. Ева поспешно отвернулась, опасаясь быть узнанной. Но этой парочке было не до окружающих. Они были так поглощены друг другом, что совершенно не обратили никакого внимания на проплывающую мимо них гондолу. Похоже, они чувствовали себя в полной безопасности под покровом темноты.

– Вы видели? – Ева повернула к Левину взволнованное лицо.

Левин молча кивнул головой. Он не был в восторге от увиденного. Его мало интересовали чужие тайны, более того, он предпочитал о них ничего не знать, чтобы понапрасну не смущать и не волновать свой ум. Ева же, напротив, осталась довольна увиденным. Она считала, что лишняя информация не помешает в таком путешествии, которое им всем предстоит. Она еще не знала, но чувствовала, что эта случайно подсмотренная картинка однажды окажет ей важную услугу.

Машина затормозила метров за десять от входа в гостиницу. Готье расплатился с водителем и вышел из машины первым. Нелли ждала, пока он обойдет машину и распахнет перед ней дверь. Только после этого она ступила на тротуар. Нелли бросила взгляд на дорогие часики, красовавшиеся на ее левом запястье, – подарок мужа ко дню рождения. Помнится, она устроила ему большой скандал, придравшись к смысловой нагрузке этого подарка. Ей показалось, что это был намек на ее возраст, который и без того расстраивал ее. Как ни крути, а тридцать семь – это не двадцать семь и даже не тридцать. Через три года ей стукнет сорок, а там недалеко и до пятидесяти. Женские часики бегут очень быстро. Оглянуться не успеешь, как превратишься из молодой, обожаемой мужчинами женщины в старуху, у которой уже все в прошлом и нет ничего в настоящем, а уж о будущем и говорить нечего.

Нелли вздохнула и еще раз взглянула на циферблат. Стрелки показывали без десяти минут три. Она заспешила к гостинице. Почувствовав за спиной мужские шаги, Нелли резко обернулась.

– Погуляй немного, пока я не войду, – приказала она своему спутнику.

– Да кто нас увидит в такой час. Все спят уже, – возразил ей Готье.

– Нас может увидеть портье.

– Подумаешь, портье. Кто он такой, чтобы его опасаться.

– Мы же договорились с тобой, что в гостиницу войдем порознь. – Щеки Нелли вспыхнули от негодования и начали наливаться пунцовым цветом, она едва сдерживалась, чтобы не закричать.

Готье понял свою оплошность и попытался урегулировать назревающий конфликт.

– Хорошо, извини, иди одна. А я войду минут через десять.

Нелли резко развернулась на каблуках и быстро зашагала к гостинице. Как она и предполагала, портье стоял у входа и внимательно смотрел на нее. Нелли, не оборачиваясь, независимо прошла до лифта. Она не оглядывалась, но кожей чувствовала мужской взгляд на своей спине. Только скрывшись за дверью лифта, она ощутила себя свободной от этого взгляда.

Нелли нажала кнопку седьмого этажа, лифт мягко тронулся и не спеша пополз вверх. Пока лифт поднимался, Нелли пристально рассматривала себя в зеркале. Заметив легкий беспорядок в прическе, она тщательно поправила растрепавшиеся волосы и застегнула верхнюю пуговицу на блузке. Придирчиво осмотрев свое отражение в зеркале, она осталась довольна. Теперь ее вид был безупречен. Если даже Спенсер и проснется, она скажет, что спустилась в бар на первый этаж за бутылкой с минеральной водой, а потом засиделась там.

«Черт, – пронзила ее мысль, – надо было заскочить в бар и купить эту чертову бутылку». Эта небольшая перепалка с Готье совсем выбила ее из колеи. Нелли задумалась. Она вдруг подумала о том, что их связь с Готье все чаще становится для нее слишком обременительной.

Они познакомились с Готье пять лет назад в одной из археологических экспедиций, куда Спенсер по обыкновению взял ее с собой. К тому времени они были женаты со Спенсером два года и уже успели утратить всю свежесть чувств, бросивших однажды их обоих в супружеские объятия. Спенсер, которого в этом мире интересовала одна только археология, до Нелли никогда не был женат. Ей даже казалось, что и женщин до знакомства с ней у него вовсе не было. Каким-то чудом он все же осмотрелся однажды вокруг себя, и его рассеянный взгляд выхватил из своего окружения молодую красавицу мексиканку. На минуту он встрепенулся, вышел из состояния сомнамбулы, и в его растревоженной груди гулко забилось сердце влюбленного. Спенсер, никогда не испытывавший ничего подобного, понял, что эта женщина его единственный шанс создать семью. Нелли тоже была очарована суровым американцем с мужественным обветренным лицом. Ее привлекла в нем простота и неподдельность чувств, которые он неумело и стыдливо обнажал перед ней, стараясь добиться ее расположения. Как бы там ни было, они поженились, и почти сразу же каждый из них погрузился в свою жизнь. Спенсер с головой окунулся в археологию, с той лишь разницей от прежнего своего бытия, что теперь в каждую экспедицию его сопровождала жена. Нелли с удовольствием принимала приглашения мужа, поскольку тема ее диссертации, над которой она в то время работала, касалась психологического состояния людей во время длительного нахождения их вне привычной среды обитания. Так во время одной из этих экспедиций они с Готье и познакомились.

Готье был на несколько лет моложе Нелли. Он не был красавцем, скорее наоборот. Ничем не примечательное лицо, какое мгновенно забудешь, увидев однажды в толпе людей. Да и фигура, в отличие от атлетически сложенного Спенсера, скорее напоминала фигуру юноши подросткового возраста, нежели фигуру взрослого мужчины. Но было в нем что-то, что неизменно заставляло Нелли раз за разом останавливать на Готье свой заинтересованный взгляд. Она никак не могла понять, что это, и пыталась разобраться в причине своего непонятного интереса к Готье. В конце концов она нашла, что Готье похож на мальчика, который сильно нравился ей в детстве. То давнее чувство было лишено взаимности и занозой засело глубоко в ее подсознании. Она носила его в себе как мину замедленного действия. И поскольку мина так и осталась необезвреженной, то в положенный час она рванула что было силы. Нелли поняла, что влюбилась, как никогда в жизни. И когда Готье стал настойчиво оказывать ей знаки внимания, Нелли не сопротивлялась настигшему ее чувству. Она отдалась ему, не стыдясь его и не задумываясь о возможных последствиях. Единственное, что ее заботило, чтобы муж не узнал о случившемся с ней несчастье. Именно несчастье. Ведь только так, а не иначе идентифицировала Нелли свою страсть к Готье. К счастью, жизнь сама позаботилась о том, чтобы эта внезапно вспыхнувшая страсть не переросла в нечто большее. Они с Готье жили в разных городах и разных странах. Готье был парижанин, а Нелли с мужем постоянно проживали в Сан-Франциско. Так что у любовников не было возможности видеться чаще, чем позволял им господин случай. Только совместные экспедиции, в которых они принимали участие, соединяли их время от времени, а затем их дорожки снова на какое-то время расходились. Постепенно страсть Нелли стала ослабевать, пока не достигла самой низкой своей отметки. И теперь она спокойно смотрела в глаза Готье, без былого трепета и особого волнения. Что же касается Готье, то его чувства, напротив, не поддавались разрушению, несмотря на время и на расстояние, которое разделяло их. И каждый раз, когда Нелли пыталась охладить его пыл, он чувствовал себя обманутым и оскорбленным, как сегодня вечером, когда она не захотела войти с ним в гостиницу.

Диего Родригес, капитан армии Кортеса, покорившей Мексику, потерял покой. Вот уже несколько месяцев подряд его мысли были заняты тем, как изменить свое существующее положение. Война с индейцами закончилась полным поражением туземцев и воцарением на их землях власти испанского короля. Настала мирная жизнь. Испанские конкистадоры основали в Мексике несколько городов. Началось восстановление почти полностью разрушенного Теночтитлана. Кортес лично руководил восстановлением бывшей столицы ацтеков. Все его прежние боевые соратники по оружию тоже обратились к мирным занятиям. Некоторые из них вернулись в Испанию, другие же остались в Мексике, найдя себе занятие по душе.

Диего Родригес остался в Мексике, и не потому, что его жена была принцессой из древнего императорского рода индейцев. Он уже про это и думать забыл. Он остался в этих землях не по причине индейских корней его жены, а потому что его снедали честолюбивые амбиции. Что его ждало в Испании? Дела его семьи шли из рук вон плохо. Отец был на грани разорения и писал сыну, что скоро ему придется заложить последнюю рубашку, чтобы добыть себе и матери денег на пропитание. Он просил Диего возвращаться скорей в Испанию, надеясь, что с возвращением сына финансовые дела их семьи наладятся. Но Диего не спешил к отчему порогу. Родригес решил попытать счастья в мексиканских землях в качестве муниципального чиновника и землевладельца.

Еще во времена военной кампании Родригес сумел снискать расположение Кортеса своей полной и беззаветной преданностью, а также военной доблестью и отвагой. По окончании войны Кортес не забыл Родригеса и в честь признания его былых ратных подвигов пожаловал ему обширные земельные угодья в Мексике, выделил индейцев для работ. Так Родригес в одночасье из обнищавшего потомка испанского рода превратился в крупного землевладельца. Казалось бы, живи да радуйся и приумножай свои богатства. Но Диего этого казалось мало. Не долго он наслаждался свалившимся на его голову состоянием. Просто быть обыкновенным землевладельцем Диего показалось слишком скучным. Он возжелал губернаторского кресла. Но в отличие от земель, которые ему достались за былые военные подвиги, должности муниципальных чиновников не раздавались Кортесом в качестве военных трофеев. Их нужно было заслужить по праву своего рождения или просто элементарно купить. Но на что мог рассчитывать Диего, сын разорившегося отца? Только на какую-нибудь скромную чиновничью должность, но это вовсе не входило в планы Родригеса. Он мечтал о кресле губернатора – и не меньше, а это значило, что это место следовало купить. Но в этом и была вся загвоздка. У отца денег не было, а деньги с пожалованных Кортесом земель еще только предстоит заработать. Диего погрузился в отчаяние, дни и ночи напролет ломая голову над тем, где достать деньги. Иногда Родригес вспоминал события десятилетней давности и ту пещеру, в которой он чуть не расстался с жизнью. Она была набита золотом и драгоценностями. Вот бы снова оказаться там! Но вся загвоздка в том, что он совершенно не запомнил туда дороги. Когда они шли к пещере, он понятия не имел, куда их ведут и зачем. Он совсем не пытался запомнить дорогу. Да если бы он и постарался это сделать, то вряд ли его попытки окончились удачей. Ведь вся окружающая их обстановка была настолько однообразной, что вряд ли он смог бы отыскать эту дорогу в песках. А их путь обратно! Они с Хуаном шли наугад и едва не погибли, пытаясь выйти к своим. Нет, он ни за что не найдет дорогу к этим проклятым сокровищам. Так где же взять деньги? Диего искал ответ на этот вопрос и не находил его. Родригес стал похож на тень. Он не замечал ни жены, ни сына. Но решение неожиданно само нашло его. В очередном письме отца, с отчаянием взывавшего к сыну о возвращении, упоминалось о его невесте Лусии, с которой он обручился перед тем, как покинуть берега Испании и отправиться с Кортесом на завоевание Мексики. Если признаться честно, Диего давно забыл об оставленной невесте в объятиях своей жены Томи. К тому же их брак с Томи был освящен рождением сына, в котором Диего души не чаял. Да и не думал он вовсе возвращаться в Испанию. Но в том письме отец сообщал, что недавно Лусия похоронила отца и стала единственной наследницей его огромного состояния. Теперь Лусия превратилась в самую богатую женщину их округи.

«А ведь Лусия до сих пор ждет тебя, сынок, и надеется на твое возвращение, – писал отец. – Она была настолько любезна, что почтила нас с матерью своим визитом. Лусия заходила к нам справиться о нашем здравии и просила передать тебе, что ждет и любит тебя по-прежнему. Лусия надеется, что скоро настанет тот день, когда ты сможешь прижать ее к своей груди». Прочитав письмо, Диего глубоко задумался.

«Вот оно, решение всех проблем, – мелькнуло в его голове. – Но… как же мне быть с Томи… А мой сын Даниэль…» Диего настолько глубоко погрузился в раздумья, что не заметил, как скрипнула дверь и в комнату проскользнула Томи. Она остановилась перед мужем, но он, казалось, совсем не замечал ее. Дурное предчувствие сжало ее сердце. Как будто холодная змея коснулась его.

– Диего, муж мой, что с тобой? – окликнула Томи оцепеневшего Родригеса. Диего вздрогнул, как от удара хлыстом, и затравленно посмотрел на Томи, как будто она застала его за чем-то неприличным.

– Мне тяжело говорить тебе, – Диего горестно вздохнул, – но нам придется скоро расстаться. – Диего протянул Томи письмо.

– Что там? – сдавленным голосом проговорила Томи, не умевшая читать по-испански.

– Мой отец пишет мне, что он разорен и тяжело болен. Если я не приеду в ближайшее время, то вряд ли увижу его когда-нибудь живым.

Томи опустила голову, стараясь скрыть навернувшиеся на глаза слезы.

– Ты вернешься? – стараясь казаться спокойной, проговорила она.

– Ну что ты! – Диего взял лицо жены в свои руки и заглянул ей в глаза. – Как же может быть иначе. Ведь я люблю тебя и Даниэля. Конечно же, я вернусь.

– Правда? – Томи постаралась улыбнуться.

– Правда. – Диего осторожно поцеловал ее в мокрые глаза.

Томи обняла его и со всей силы прижалась к мужу, как будто обнимала его в последний раз.

Нелли осторожно открыла дверь и на цыпочках вошла в номер. Туфли она сбросила в прихожей, чтобы ненароком не наделать шума и не разбудить мужа. Она, конечно, подготовилась и продумала версию своего ночного отсутствия заранее, но лучше было бы, чтобы ей все-таки удалось избежать ненужных объяснений. До сегодняшнего дня ей виртуозно удавалось это проделывать, и она до сих пор ни разу не прокололась. Кажется, Спенсер пребывает в блаженном неведении о ее романе с Готье. А сейчас, когда этот роман уже почти на излете, Нелли и вовсе не хотелось бросать на себя даже тени подозрения. И зачем только она пошла на поводу у Готье и согласилась на эту ночную авантюру с поездкой в Шочимилько? Нелли сама не понимала мотивов своего сегодняшнего поступка. Гораздо лучше было бы категорически отказать Готье. Но вот почему-то Нелли не хватило духа сделать это именно сегодня. Тем более в преддверии предстоящей экспедиции ей не хотелось особых осложнений в отношениях с Готье. Она решила, что объяснение с любовником все же состоится, но только после завершения экспедиции.

В номере было темно. На тумбочке у кровати Спенсера тускло горел ночник. Нелли бросила беглый взгляд на мужа и с облегчением вздохнула. Кажется, ее в очередной раз пронесло. Похоже, Спенсер мирно почивал в своей кровати, даже не подозревая о ночных похождениях своей жены.

Нелли скинула одежду и юркнула под одеяло, намереваясь быстро уснуть, но неожиданно яркий свет полыхнул ей прямо в лицо.

– Где ты была? – Спенсер сидел на кровати и пристально смотрел на жену.

– Милый, я ненадолго спустилась в бар за бутылкой минералки.

– Где эта бутылка?

– Где бутылка? – Нелли постаралась улыбнуться как можно безмятежней. – Как где? Я выпила ее.

– Целую бутылку?

– Милый, ну что ты переполошился, я оставила недопитую бутылку на столе. – Нелли зевнула. – Давай спать. Завтра такой трудный день, а ты привязался ко мне с какой-то бутылкой. И выключи этот дурацкий свет, он мне слепит прямо в глаза.

Нелли натянула на голову одеяло и с наслаждением вытянулась на кровати.

– Ты права, но только отчасти, – сухо прозвучал голос Спенсера. – Теперь у нас с тобой вся жизнь будет трудной, а не только завтрашний день.

– Что?! – Нелли откинула одеяло и с тревогой посмотрела на мужа. – Ты это о чем? Я не понимаю тебя.

– Это я не понимаю тебя. Как ты могла спутаться с этим… – Спенсер презрительно посмотрел на Нелли. – Готье. Или я тебя мало любил? Скажи, чего тебе не хватало?

– Но, Том! – Нелли резко села на кровати и, подобрав колени к груди, вцепилась в них, как в спасательный круг. – Какой Готье! Что ты придумываешь.

– Ты думаешь, я ничего не замечаю вокруг, кроме своей работы? А я давно наблюдаю за вами и давно все знаю. Но я надеялся, что это у тебя пройдет, что ты одумаешься и порвешь с ним.

– Том, это все не так. Мы с Готье просто друзья и ничего больше. – Нелли вскочила на ноги и, обогнув кровать, приблизилась к Спенсеру, чтобы обнять и успокоить его. Но Спенсер, угадав ее желание, вытянул вперед руку и не позволил Нелли приблизиться к себе.

– Не надо лгать мне, – устало бросил он, – у меня есть доказательства твоей неверности. До сегодняшнего дня я надеялся, что ты все-таки порвала с этим французом. И я хотел убедиться в этом, пригласив его в эту экспедицию. Я хотел понаблюдать за вами непосредственно во время работ. Но это оказалось излишним… Ты сегодня была с ним в Шочимилько.

Нелли поняла, что мужу откуда-то стало известно о ее поездке с Готье, и она мучительно искала выход из создавшейся неловкой ситуации.

– Ну да, Готье пригласил меня, и я решила, что немного развлечений перед трудной экспедицией мне не повредит. – Нелли нервно облизала губы, и это не укрылось от взгляда Спенсера, он понял, что она сильно волнуется.

– Надеюсь, что ты повеселилась на славу и Готье тебя не разочаровал. Он хороший любовник, ведь так?

– Это была просто поездка и ничего более… экскурсия, понимаешь?

– Понимаю, ночная экскурсия тем хороша, что скрывает любовников под покровом ночи, и они при этом теряют всякий стыд, забывая о том, что рядом находятся люди и все видят.

– Какие люди, Том? – Нелли настороженно смотрела на Спенсера и силилась понять, что ему стало известно.

– Например, гондольер. – Спенсер с вызовом посмотрел на жену. – Тебе даже не пришло в голову, что надо остерегаться его.

– Да с какой стати!

– А с такой, что это был нанятый мной человек, и он проследил ваш путь с Готье от гостиницы до Шочимилько и обратно.

– И… что? – Голос Нелли дрогнул, она еще не оставляла надежду как-нибудь выкрутиться.

– Вот полюбуйся, это он мне прислал на мой телефон, несколько пикантных фото, после которых даже у такого слепца, как я, не останется никаких сомнений. – Спенсер протянул Нелли телефон.

Взглянув на фото, Нелли поняла, что сегодня вечером она совершила большую ошибку, позволив себе несколько больше бесстыдства с Готье, чем она обычно позволяла себе на людях. Но все же на снимках они только целуются и не больше, а это значит, что она найдет способ вернуть доверие Спенсера.

– Хорошо, я не должна была этого делать. Прости меня. Больше это никогда не повторится. Ты мне веришь? – Нелли с беспокойством заглянула в глаза мужу.

Вместо ответа Спенсер вырвал свой телефон из рук Нелли и молча лег в постель, отвернувшись от жены, всей своей позой выражая полное к ней презрение.

Нелли тоже легла, закрыла глаза, но сон не шел. Она думала о том, что все еще у них наладится, когда Спенсер немного успокоится и с головой окунется в работу. По опыту Нелли знала, что для ее мужа это лучшее лекарство от любой раны, даже от такой сильной, как сердечная боль, причиненная любимой женой. В том, что она для Спенсера оставалась любимой, Нелли нисколько не сомневалась, а значит, не сомневалась и в том, что она найдет способ уладить возникшее недоразумение. Главное, чтобы Готье не выкинул что-нибудь непредсказуемое и неожиданное.

Томи не спала уже вторую ночь. Ее мальчик, ее единственный сын заболел. И хотя он уже совсем взрослый: через месяц ему исполнится одиннадцать лет, – Томи волнуется и переживает о нем так, как если бы он был все еще младенцем. У индейцев мальчики в этом возрасте уже воины, но Томи стала уже забывать обычаи своих предков. Живя столько лет среди испанцев, она, как губка, впитывала в себя традиции этого народа. Ведь ее муж был испанец, и Томи вынуждена была если не быть по крови, то хотя бы казаться испанкой. Так подсказывала ей ее женская природа. Она должна стать для своего мужа своей, а не далекой чужеземкой, которой он очаровался по молодости лет и которую так же легко забыть потом, когда прошло и померкло очарование ее молодости. Сейчас Томи уже не та красавица, которую полюбил Диего Родригес и назвал своей женой. Она все еще привлекательна, но в глазах уже нет того блеска, за который когда-то ее полюбил Диего, да и в прядях ее густых волос все чаще и чаще стала проскальзывать седина. Может, поэтому ее Диего стал часто пропадать из дома. Пока его отлучки были всего на несколько дней, Томи еще как-то мирилась с его отсутствием. Но теперь Диего отправился в Испанию. Его корабль покинул порт несколько месяцев назад, и когда он вернется обратно, неизвестно. Может пройти год или два, прежде чем она снова обнимет своего мужа. И вообще, обнимет ли? Иногда Томи казалось, что Диего просто сбежал от нее и она уже никогда не увидит его.

Томи держалась, как могла, только иногда по ночам позволяла себе немного поплакать в подушку. Она не хотела, чтобы ее слезы видел их с Диего сын Даниэль. Томи готова была на все, чтобы сын как можно дольше не знал печали в этом мире. Но, как она ни старалась, уберечь все-таки его не смогла. На днях Даниэль отправился с приятелями в горы и потерялся там. Сутки он блуждал по горам, но все-таки сумел найти дорогу домой. Вернулся голодный и продрогший. Ведь в горах ночью очень холодно. Томи чуть с ума не сошла, пока он не нашелся. Она так радовалась, что Даниэль вернулся. Но радость ее омрачилась уже на следующий день после его возвращения домой. Даниэль тяжело заболел. Эта ночь в горах не прошла даром. У Даниэля поднялся сильнейший жар. Его лихорадило и бил озноб, кости ломило, а в теле он испытывал такую слабость, что не мог держаться на ногах. Томи позвала врача, своего старого надежного друга Хосе.

Хосе Гарсиа, старый испанец, прибывший вместе с конкистадорами в Мексику, свято выполнял свой медицинский долг. Это он одиннадцать лет назад принял роды у Томи, и это к нему потом она обращалась при разных недомоганиях своих и ребенка. Постепенно они сблизились, как сближаются два одиночества, и стали друзьями. Хосе Гарсиа был человек нелюдимый и держался обособленно даже среди своих, а Томи как ни старалась стать своей среди испанцев, но ею так и не сделалась. Это она понимала отчетливо. Даже с Диего у нее не сложилось такой душевной близости, о которой она мечтала. В глубине души она по-прежнему оставалась дочерью своего народа и с горечью сознавала, что испанки из нее не получилось, да уже и не получится.

Хосе внимательно осмотрел Даниэля и порекомендовал обильное питье и согревающие компрессы. Он успокоил Томи, пообещав, что через неделю ее сын будет совершенно здоров.

– Спасибо, Хосе, – горячо поблагодарила Томи врача. – Не знаю, что бы я делала без тебя.

– Как и я без тебя. – Хосе грустно улыбнулся. – Если бы не ты, Томи, я бы уже давно покинул эту землю и отправился к родным берегам. Ты и моя любовь к тебе – это единственное, что еще удерживает меня здесь.

Томи опустила ресницы. Легкий румянец окрасил ее смуглые щеки. Она, как и любая женщина, давно чувствовала, что Хосе неравнодушен к ней, но еще никогда он не осмеливался заговорить с ней о своих чувствах так откровенно. Она представила вдруг, что это не Диего, а Хосе отправился на большом корабле в Испанию и что он никогда уже не вернется оттуда. Она так явно себе это представила, что сердце ее вдруг сжалось от боли.

– Нет! – вырвался крик из ее груди. – Обещай, что ты не сделаешь этого. Никогда! – Томи бросилась к Хосе и прижалась к его груди. Она вцепилась в него руками как в последнюю надежду, словно старалась удержать его этим жестом. – Обещай мне, что ты не покинешь меня.

В этот момент что-то стукнуло у Томи за спиной. Она стремительно обернулась и увидела в дверях сына. Он стоял и смотрел на нее и Хосе полным осуждения взглядом. Томи медленно разжала объятия и отстранилась от Хосе.

– Сыночек, зачем ты встал? Тебе нельзя этого делать, ты еще очень слаб. – Томи бросилась к Даниэлю, но он не позволил ей приблизиться к себе.

Звук захлопнувшейся перед ее носом двери прозвучал как пощечина. Томи растерянно обернулась к Хосе.

– Уходи, – прошептала она помертвевшими губами.

Сгорбившись, Хосе повиновался. Когда он ушел, Томи закрыла лицо ладонями и беззвучно зарыдала.

Готье лежал в своем номере на неразобранной кровати прямо в одежде. Свет он не включал не по причине того, что тот мог помешать заснуть ему, а просто оттого, что он не давал ему возможности сосредоточиться на мыслях, которые одолевали его. В правой руке он держал сигарету, а левой придерживал пепельницу, которая расположилась на его груди. Периодически он сбрасывал пепел в пепельницу, не замечая, что тот часто летит мимо и оседает прямо на рубашке. Но что ему было до какого-то там пепла и до того, что новая рубашка может быть окончательно испорчена одной из искр, неудачно упавших мимо пепельницы, когда он снова и снова, как наяву, переживал события того памятного дня…

Каждое лето маленького Жана родители отправляли на лето в Нормандию к матери его отца. Бабушка Жана была женщиной строгой и нелюдимой, жившей замкнуто и одиноко. С тех пор как она похоронила своего мужа, ни одна живая душа не была допущена в ее дом, в котором она проводила долгие дни и ночи, полные тоски по ушедшему горячо любимому ею супругу. Даже своего сына, отца Жана, она не любила так сильно, как мужа. Она ревностно сохраняла память об ушедшем супруге в глубине сердца, не желая ни с кем делиться даже маленькой частицей своей боли. Она настолько замкнулась в своем горе, так пестовала его и лелеяла, что отец Жана всерьез опасался за душевное здоровье своей матери. Неизвестно, чем бы все это кончилось, если бы не рождение внука. Маленький Жан на удивление сильно был похож на своего деда, он был просто его точной копией. Увидев внука, бабушка оттаяла и посчитала, что судьба сжалилась над ней и послала под конец жизни утешение в виде маленького Жана. Она настояла на том, чтобы родители оставляли внука на целое лето с ней, и находила в общении с ребенком новые силы для своей дальнейшей жизни. Таким образом Жану удалось вернуть к жизни уже почти заживо похоронившую себя бабку.

В то лето, как обычно, после окончания школьных занятий родители отправили Жана к бабушке. Лето выдалось необычайно жаркое и засушливое. Жан с бабушкой часто ходили на море, чтобы немного освежиться и набраться бодрости после изматывающего полуденного зноя. Дорога к пляжу, на котором они любили купаться, лежала вдоль скалистого побережья. Причудливые скалы, как сказочные великаны, нависали над берегом и очень забавляли Жана. Ему все время казалось, что где-то там, на самой высокой вершине этих скал, на самом деле живет какой-нибудь сказочный персонаж из тех сказок, которыми его бабушка любила потчевать на ночь. Хотя мальчик уже давно вышел из детского возраста, но бабушка упорно не хотела считать его взрослым и в возрасте десяти лет принимала его чуть ли не за младенца. Жан отчаянно сопротивлялся такой несправедливости, отвоевывая законное право на свой возраст, но бабушка упорно не замечала его бунта и продолжала рассказывать на ночь все новые и новые сказки.

В один из дней они, как обычно, отправились к морю. Жан скользил рассеянным взглядом вдоль скал, как вдруг его острый глаз заметил на одном из скалистых уступов птицу, которая вела себя самым странным образом. Она кричала и беспокойно хлопала крыльями, затем, сложив крылья, резко пикировала вниз почти до самой земли, затем набирала высоту и снова взмывала воздух. Так продолжалось несколько раз. Жан присмотрелся и заметил небольшое гнездо, прилепившееся среди скал, а на самой земле под этим гнездом лежал и беспомощно пищал маленький птенчик.

– Бабушка, смотри, маленький птенец выпал из гнезда, – крикнул Жан и подбежал к беспомощно бившемуся на желтом горячем песке птенцу.

– Пропадет, – с жалостью в голосе проговорила бабушка и, вздохнув, потянула внука за руку. – Пойдем.

– Не пропадет! – крикнул Жан и, схватив птенца, ловко начал карабкаться вверх по скалам.

– Жан! – пыталась остановить внука бабушка. – Вернись сейчас же, это же опасно.

Но Жан продолжал карабкаться вверх, не обращая внимания на отчаянные попытки бабушки прекратить это безумное восхождение. Наконец его цель была достигнута. Добравшись до гнезда, Жан бережно опустил в него птенца и начал спускаться вниз. Жан сразу же почувствовал, что спускаться вниз отчего-то было намного труднее, чем подниматься вверх. Скалы в этих местах были довольно отвесные, и он с трудом находил место, куда можно было поставить ногу. Слишком много сил Жан затратил на восхождение, и сейчас руки его слабели с каждой минутой. На секунду мальчик отвлекся и посмотрел вниз, чтобы увидеть, сколько ему еще осталось спускаться. Оказалось, что он находится еще довольно высоко. Голова Жана вдруг закружилась, и он почувствовал, как его тело отрывается от скал и летит вниз. Больше он ничего не помнил.

Очнулся он в своей спальне, на своей кровати, и первое, что он увидел, – это склоненное над ним лицо бабушки.

– Слава богу, очнулся, – радостно выдохнула она, и крупная слеза скатилась по ее морщинистой щеке. Жан первый раз видел, как плачет бабушка.

У него оказалась сломана кисть и нога в голеностопном суставе. Остаток лета Жан провел в гипсе, но к началу школьного года он окончательно поправился и смог вместе со всеми ребятами пойти в школу. Жизнь закружилась привычным образом и вошла в свою колею. Казалось, что последствия этого падения благополучно преодолены. Вот только Жан никому так и не сказал, что с того времени ему часто снится один и тот же сон, как он падает со скал и разбивается насмерть. И хоть на самом деле Жан после своего падения остался жив и здоров, но почему-то каждый раз утром после этого сна он просыпался в холодном поту и потом несколько ночей подряд никак не мог заснуть.

Вот и сегодня одна из таких ночей. Жану снова прошлой ночью приснился этот кошмарный сон. Он затушил сигарету в пепельнице и подошел к окну. Над Мехико висела глубокая ночь.

Ночь опустилась на землю, окутав дома и деревья темным плотным покрывалом. Было очень душно, несмотря на то что солнце давно уже скрылось за горизонт. Лусия подошла к окну, оперлась локтями о подоконник и жадно втянула ноздрями ночной воздух, но не почувствовала вожделенной прохлады. Воздух был сух и горяч, как будто его специально раскалили на огне. Она подняла вверх голову и залюбовалась ночным небом, густо усыпанным звездами. Ее взгляд сосредоточился на самой яркой звездочке, которую она смогла отыскать на небосводе. И сразу все предметы, вся окружающая ее обстановка куда-то исчезли, ушли в тень. В мире не осталось ничего, кроме высокого ночного неба и этой звезды, которая напоминала ей о другой звезде и о другой ночи, когда они с Диего вот так же стояли и смотрели на ночное небо.

С тех пор прошло тринадцать лет. Но Лусия до сих пор хранит в своей памяти воспоминания той ночи. Ночи, когда она поклялась Диего, что будет любить его вечно, поклялась, что дождется его во что бы то ни стало, поклялась, что никогда не снимет с пальца кольца, которое стало символом их намерения связать себя священными узами брака. Они обручились с Диего перед самым его отъездом в Мексику. Лусия с грустью посмотрела на палец, на котором темным золотом мерцало обручальное кольцо. Она не снимала его с того самого дня, когда они поклялись с Диего любить друг друга, несмотря на разлуку. Кольцо до сих пор на ее пальце, но Диего… Он не вернулся к ней. Лусия была слишком горда, чтобы писать ему письма и молить о скорейшем возвращении. Большее, что позволяла ей гордость, – это заходить иногда к родителям Диего и справляться у них о сыне. Он посылал им письма, когда возникала оказия и какой-нибудь корабль отплывал из Мексики в Испанию. Но это бывало очень редко, и письма от Диего приходили от силы раз или два в год. За все время его отсутствия таких писем накопилось штук двадцать, и в каждом из них он непременно обещал отцу с матерью, что скоро вернется.

Шли годы, а он не возвращался. Лусия перестала надеяться, что обнимет когда-нибудь своего Диего. Она склонялась к мысли, что какая-нибудь заморская красавица опутала Диего чарами да ласками и он забыл о своей невесте. В такие минуты Лусию охватывало такое отчаяние, хоть вешайся. Разум твердил ей: забудь его и устраивай свою жизнь, пока еще есть время. Несколько раз она даже готова была принять предложения о замужестве, которые ей делали вполне достойные и состоятельные мужчины их круга. Настоящие идальго… но в такие минуты Лусия прислушивалась все-таки не к разуму, а к своему сердцу. А оно шептало ей: надейся, верь, жди. Он вернется, он любит тебя. И Лусия отказывала очередному претенденту на ее руку. Ее отец чуть не проклял свою беспутную дочь за такое неразумное поведение. Они часто ссорились из-за этого, но Лусия стояла на своем.

«Может, именно это мое упорство и сократило дни отца?» – часто думала Лусия, после того как похоронила его. Она изводила себя чувством вины и запоздалого раскаяния за свое непослушание, но было уже поздно. После смерти отца Лусия стала его полноправной наследницей, превратившись в самую состоятельную даму всей округи, но это нисколько не утешало ее. Скорее было причиной раздражения и недовольства, как постоянное напоминание о горькой и безвозвратной потере. Сначала она потеряла Диего, а теперь и отца. Что остается ей? Выйти замуж за первого встречного? И закончить дни, терзаясь воспоминаниями о былой любви? Нет, нет, нет и еще раз нет. Как скучны ей все эти мужчины, как невообразимо глупы и безобразны они ей кажутся. Может, оттого, что ей есть с чем сравнивать?

Лусия улыбнулась, вспомнив своего любовника. Пусть он всего лишь ее слуга, но он молод, красив, горяч, темпераментен и, кажется, не на шутку влюблен в нее. Лусия задрожала, вспомнив его горячие ласки. Сладкая истома разлилась по ее телу. Она опустила глаза. Ночное небо в одну секунду перестало волновать ее.

«Пора вспомнить о чем-нибудь земном и грешном», – подумала Лусия и, подойдя к зеркалу, впилась взглядом в свое отражение. Оттуда, из зеркальной мути стекла, на нее смотрела красивая, но очень чопорная и строгая женщина. Надменный взгляд и плотно сжатые губы не позволяли кому бы то ни было даже мысленно приблизиться к этой неприступной крепости по имени Лусия. Темное платье с глухим воротом и длинными рукавами надежно скрывало все ее тело от посторонних глаз. Зачесанные назад волосы были собраны в тугой узел и закреплены гребнем, украшенным драгоценными камнями.

– Почти монашка, – усмехнулась Лусия, – но никто даже не догадывается, какие страсти кипят в этом теле, с головы до ног укутанном в этот пуританский наряд.

Лусия рванула крючки и, расстегнув платье, освободилась от него. Сбросила его на пол, как змея старую кожу. Затем вытащила из волос гребень и тряхнула головой. Иссиня-черные, как вороново крыло, волосы водопадом рассыпались по обнаженным плечам. Оставшись без одежды, Лусия в тот же момент преобразилась. Как будто платье скрывало не только ее тело, но и ее суть, ее самое глубинное, женское, жадное до самых примитивных и низменных наслаждений естество. Лусия подошла к столику, взяла в руки маленький изящный колокольчик и позвонила. Через секунду дверь бесшумно отворилась и на пороге возник молодой юноша. На вид ему было не больше восемнадцати лет. Нежные щеки, мягкий взгляд и волнистые волосы делали его больше похожим на девушку, чем на юношу. Одет он был просто, без всяких излишеств, но чисто и опрятно, как и положено слугам в богатых домах.

– Антонио, приготовь мне постель ко сну, – проговорила Лусия низким волнующим голосом. Она стояла перед этим мальчиком совершенно обнаженная, во всем великолепии своей зрелой красоты, и смотрела на него расфокусированным взглядом. Глаза Антонио вспыхнули. Он плотно закрыл дверь и приблизился к женщине. Лусия опустила ресницы прежде, чем он успел коснуться губами ее груди. Перед ее мысленным взором возникло лицо Диего.

– Диего, – выдохнула она сквозь стон и впилась ногтями в спину юноши. Антонио никак не реагировал на то, что она назвала его чужим именем. Он уже привык: когда хозяйка отдается ему, она называет его Диего.

Утро выдалось солнечное и ясное. Будто сама погода благословляла участников экспедиции в этот трудный поход. Спенсер посчитал это неплохим предзнаменованием. Множество раз побывавший в самых разнообразных экспедициях, он давно вывел для себя формулу, которая неизменно срабатывала всякий раз, когда он отправлялся на очередные раскопки. Первый день всегда был знаковым, в нем содержалась вся информация о дальнейшем ходе предстоящих работ. Если погода была ясная и солнечная, то жди легкой и радостной работы, неожиданных и ярких открытий. Если небо с утра хмурилось или шел дождь, то и экспедиция выдавалась такой же, чаще всего оборачивалась пустой тратой времени и сил, не приносящей никаких стоящих серьезного внимания находок. Погода сегодня была как по заказу, просто грех жаловаться.

Единственное, что омрачало настроение Спенсера, – это вчерашняя размолвка с женой. Он чувствовал, что это только начало для серьезного объяснения с ней. На Готье он смотрел спокойно, у него не было к нему претензий. Тот вел себя, как любой другой на его месте повел бы себя при виде яркой красивой женщины. Его поведение вполне объяснимо и вписывалось в объективную картину мира, которая существовала в сознании Спенсера. Но вот она, Нелли, его жена, по мнению Спенсера, должна была с негодованием отклонить все грязные поползновения Готье, да и любого другого мужчины, который бы посмел обратить на нее свой похотливый взгляд. Только такие женщины, по мнению Спенсера, имели право называться настоящими женщинами, истинными леди, а все остальные, которые не в состоянии держать свою плоть в узде, просто шлюхи. Так Спенсер думал всегда, оттого долго и не женился. Он тщательно искал свою идеальную женщину и наконец нашел. А теперь для него явилось ударом, что это была его очередная иллюзия, а его жена оказалась самой обыкновенной шлюхой.

Спенсер тяжело вздохнул и приступил к своим обычным обязанностям. Он должен был проверить состав груза, который они брали с собой в экспедицию. Это необходимые инструменты для проведения археологических работ, средства связи, палатки, медикаменты, запасы провизии и воды, которых должно хватить на две недели работ. После этого срока вертолет должен доставить к месту расположения их лагеря очередную партию еды и воды, а также в случае необходимости все, что им неожиданно может потребоваться в ходе проведения работ. Особенно Спенсера волновало состояние исправности средств связи, которые были в их распоряжении. Если они выйдут из строя, то они могут рассчитывать на помощь не раньше чем через две недели после их высадки на территории лагеря. А ведь экспедиция – это не увеселительная прогулка по хорошо разработанному маршруту, в ее процессе могут произойти любые неожиданные обстоятельства, может кому-то понадобиться срочная госпитализация или что-то еще. Поэтому всегда важно быть на связи с Большой землей.

Спенсер поздоровался с пилотом, старым знакомым, который не раз отправлял его группы в самые разнообразные уголки Мексики, и приступил к тщательному осмотру груза. Этот досмотр продолжался около двух часов, остальные участники экспедиции уже просто изнывали от нетерпения поскорее оказаться в воздухе. Зато Спенсер после окончания осмотра остался доволен. Все было в полном порядке и полной исправности, как и должно было быть.

Наконец он дал команду всем занять свои места. Люди, бесцельно слоняющиеся по вертолетной площадке, радостно заспешили к посадочному трапу. Наступил самый долгожданный и волнующий момент отправки.

Вертолет поднялся в воздух и набрал высоту. Ева сидела около иллюминатора и, прилипнув к окошку, с жадностью смотрела на раскинувшуюся перед ней величественную картину. Она первый раз видела Мексику с высоты птичьего полета. Это было совсем не то, что в самолете, в котором, кроме облаков, ничего не видно. Здесь же высота была такая, которая довольно четко позволяла рассмотреть пейзаж внизу.

Они летели уже около двух часов. Какое-то время их путь пролегал над цепью гор, покрытых редкой зеленой растительностью, затем миновали ряд мелких озер с пронзительно-синей водой, затерявшиеся среди гор, как редкие дорогие жемчужины. Далее они летели над довольно крутыми скалами, агрессивно вонзавшимися в небо острыми копьями своих вершин. Глядя на их остроконечные склоны, Ева зябко поежилась. Ей подумалось вдруг: если, не дай бог, вертолет потерпит над этим местом аварию, то шансов спастись не будет ни у кого. Наконец они миновали эти довольно опасные горы и летели уже над довольно пологими горными склонами. Кое-где между этими склонами просматривались довольно обширные плоские площадки. На одну из них они и приземлились. Когда вертолет коснулся земли, Ева с облегчением вздохнула и невольно сжала руку Левина, радуясь окончанию полета. Она только сейчас заметила, как волновалась все это время, пока продолжался полет. Что ни говори, а это не только ее первая экспедиция, но и первый полет на вертолете.

Диего стоял на палубе корабля и до боли в глазах вглядывался в прибрежную кромку земли, которая неумолимо приближалась с каждой минутой. Несколько месяцев плавания остались позади, точно так же, как чужая, так и не ставшая ему родной Мексика. Это Диего особенно остро почувствовал именно сейчас, едва глаза его различили берега Испании. Диего шумно втянул носом влажный воздух. С берега до него донесся густой запах мирта, мандариновых деревьев и еще чего-то забытого, но такого родного и до боли знакомого, что у Диего защипало в глазах и гулко забилось сердце. Первый раз в жизни он с удивлением обнаружил в себе признаки сентиментальности. Будучи человеком отважным и решительным, он никогда не проронил ни единой слезинки, даже когда хоронил самых верных и близких друзей, навсегда оставшихся лежать в чужой мексиканской земле. Они остались там, а вот он, Диего, очень скоро уже ощутит под своими ногами благословенную землю Испании.

Диего сошел на берег, когда солнце уже начало плавно опускаться за горизонт. Он не стал задерживаться в порту, как другие его спутники, всю дорогу мечтавшие о кружке крепкого вина в портовом кабачке и объятиях молодой веселой красотки. Диего купил лошадь и, попрощавшись со своими друзьями, вскочил в седло и погнал коня в сторону Каталонской долины.

Два часа он несся по знакомой дороге, ведущей к родному дому. Здесь ничего не изменилось с тех пор, когда почти тринадцать лет назад он покинул эти места. Казалось, время застыло и навечно остановилось здесь. Диего чудилось, что он вернулся в свою молодость, что все, что случилось с ним до этой минуты, было всего лишь сном, и сейчас ему снова двадцать лет, и через несколько минут он крепко обнимет своих родителей.

Вскоре показалось родное селение. Диего осадил коня и поехал спокойнее, жадно осматриваясь по сторонам.

Ночь уже опустилась на землю, и улицы были абсолютно безлюдны. Диего знал, что в это время местные жители уже почти всегда спят. Диего проехал центральную улицу и свернул в тихий сонный переулок. В самом конце улицы он различил очертания родного дома. Сердце его забилось сильнее и гулкими ударами отозвалось в висках. Диего пришпорил коня и через минуту уже стоял под окнами отчего дома. Он спрыгнул на землю и привязал коня к стволу вяза, росшего рядом с калиткой, которая вела во внутренний двор. Сильно волнуясь, он подошел к двери, негромко постучал, но никто ему не ответил.

«Отец всегда крепко спит, – улыбнулся себе Диего, – а вот у матери чуткий слух, но и она, видимо, с возрастом утратила его остроту».

Диего стал стучать сильнее, и на этот раз его ухо уловило за дверью какое-то движение. Чьи-то шаркающие шаги неспешно приближались к двери.

– Кого принесла нелегкая? – услышал он скрипучий голос Фернандо, их старого слуги.

– Фернандо, это я, Диего, открывай! – с нетерпением воскликнул Родригес.

За дверью установилась мертвая тишина. Похоже, Фернандо не узнавал его.

– Фернандо, да открывай же! Это я, Диего Родригес, твой хозяин!

На этот раз звякнула защелка замка, и дверь с медленным скрипом отворилась. В образовавшемся небольшом проеме показалась заспанная физиономия Фернандо. Несколько секунд Фернандо пристально вглядывался в стоящего перед ним ночного гостя, затем охнул, отступил назад и широко распахнул входную дверь, пропуская Диего в дом. Родригес шагнул за порог, еще не зная, какой удар ожидает его за этой дверью.

Фернандо сообщил Диего сокрушительную новость. Оказывается, его отец и мать вот уже как несколько месяцев назад покинули этот мир. Сначала ушел отец. Сильно простудившись нынешней зимой, которая выдалась необычайно суровой для этих мест, он так и не поправился. Мать слегла через месяц после похорон отца. Она была из тех женщин, смысл существования которых составляли их близкие. Когда их не стало рядом с ней, она быстро угасла.

Оглушенный ужасной новостью, Диего как подкошенный рухнул на стул. Он попросил вина. Фернандо засуетился и, прихрамывая на одну ногу, заковылял на кухню. Пока он там возился с ужином, Диего с тяжелым сердцем осматривал окружающую обстановку. Здесь все было по-прежнему. Как будто он вышел из этой комнаты только вчера утром, а сегодня ночью уже вернулся. Все тот же огромный, занимающий полкомнаты, обеденный стол из гладкоструганых досок. Те же стулья, теснившиеся полукругом вокруг стола. У одного из них однажды сломалась ножка, и они чинили его потом вместе с отцом. Диего приподнял стул и увидел, что одна из ножек отличается по цвету от всех остальных. Это был тот самый стул, на котором отец преподавал ему уроки столярного мастерства. Диего опустил стул на пол и тяжело вздохнул. В это время вернулся Фернандо. Он поставил на стол кувшин крепкого домашнего вина и незатейливую закуску: кусок сыра, маслины и немного зелени.

– Извините, сеньор. – Фернандо виновато посмотрел на Диего из-под седых кустистых бровей. – В доме больше ничего нет из еды. Если бы я знал, что вы приедете…

– Оставь, Фернандо, – прервал его Диего, – все это завтра, а сейчас иди спать. Я хочу остаться один.

Когда Фернандо скрылся за дверью, Диего налил себе полный бокал вина. Он выпил его до дна одним махом, не закусывая, и тут же налил следующий. Он надеялся, что вино поможет хотя бы немного притупить боль, которая жгла его сейчас изнутри. Со смертью родителей прочная нить, которая связывала его с родными местами, оказалась оборвана. Оставалась одна последняя надежда – Лусия. Диего вспомнил вдруг, что послужило причиной его возвращения на родину. Надежда на деньги Лусии погнала его снова к родным берегам, и если бы не эта нужда, он бы остался в Мексике и еще долго бы ничего не знал о судьбе отца с матерью, считая их живыми и пребывающими в полном здравии. Диего сделалось нестерпимо больно от мысли, что он оказался плохим сыном, бросившим родителей на старости лет одних и забывшим свой сыновий долг ради сомнительных достижений и удовольствий, которыми манила его далекая земля Мексики. Он наливал и наливал в свой бокал, пока голова его не упала на стол. Он так и заснул, сидя, в дорожном пыльном костюме, с сознанием своей вины и отчаянной тоской по ушедшим.

Вертолет улетел, оставив членов экспедиции одних среди огромного скалистого безмолвия. Как только очертания вертолета пропали из виду, Еву охватило странное чувство, которое она ни разу в жизни еще не испытывала. Она почувствовала себя маленькой песчинкой, заброшенной в неизведанную и враждебную ей область мироздания, от которой можно ожидать чего угодно, вплоть до угрозы своей жизни. Первый раз в жизни Еве стало страшно, несмотря на то что рядом находились люди, которые не раз бывали в подобных ситуациях. Они вели себя естественно, спокойно и по-деловому, начав обустраивать территорию лагеря. Ночь Спенсер планировал провести на этой площадке, а наутро двинуться к Городу Солнца. Каждый занялся своим делом. Мужчины ставили палатки, а Нелли отправилась к рюкзакам, чтобы разобрать вещи и определить для каждой из них свое место в их временном пристанище.

– Идите сюда. – Нелли приветливо махнула Еве рукой.

Ева повиновалась и подошла к Нелли, склонившейся над рюкзаком с провизией. Она вытаскивала из его недр баночки и упаковки с пищевыми продуктами.

– Помогите мне. – Нелли внимательно рассматривала надписи на упаковках. – Когда мужчины закончат со своей работой, они захотят есть, и нам надо будет накормить их.

– Это наши обязанности как женщин? – удивилась Ева. – Странно, что меня сразу об этом не предупредили.

– А что было бы тогда? Вы бы отказались от участия в экспедиции?

– Нет, конечно, просто я журналист и думала, что я могу больше принести пользы в освещении событий с места раскопок.

– Ничего, привыкнете, – улыбнулась Нелли. – Я тоже не официантка и не умею правильно подавать еду. Здесь все в равных условиях, настанет очередь каждого из мужчин кормить всех остальных. А вы в это время будете писать свои репортажи.

– Да, вы правы. – Ева опустилась на корточки перед рюкзаком и запустила в него руку. – Я первый раз в подобной экспедиции, поэтому не представляю, как здесь все происходит. Спасибо вам за разъяснения.

– Ерунда. Когда-то я тоже первый раз приехала на раскопки, и нашелся человек, который популярно мне объяснил, что от меня требуется.

– А как вы чувствовали себя в своей первой экспедиции? – Ева с интересом ждала ответа.

– Обратите внимание, что это ваш первый репортаж с места раскопок, и я готова поделиться с вами своими давними ощущениями. – Нелли оставила рюкзак в покое и приняла картинную позу, кокетливо поправив волосы. – Я чувствовала себя космонавтом, высадившимся на Луну или на какую-нибудь другую планету, где нет абсолютно никакой жизни, нет воздуха и нет пищи. Нет ничего. О, это было ужасно. – Нелли закатила глаза и состроила страдальческую физиономию.

– Настолько ужасно, что вы отправились в следующую экспедицию, ведь так? – продолжала допытываться Ева.

– Да, так, – согласилась Нелли. – Потому что в той экспедиции я подхватила ужасно опасную болезнь. Я стала, как бы поточнее выразиться. – Нелли нахмурила лоб, подыскивая нужную фразу. – Я стала экспедицезависимой. – Нелли звонко рассмеялась, довольная удачно придуманным сравнением. – И я вас предупреждаю, бойтесь заразиться этой инфекцией. Она не передается от человека к человеку, но ею запросто можно заразиться в ходе работ.

– Спасибо, – улыбнулась Ева, – постараюсь сохранить свое здоровье.

– Рада была быть полезной, а теперь давайте вернемся к делам более приземленным. – Нелли снова принялась разбирать рюкзак, извлекая из его недр самые разнообразные баночки.

– Предлагаю утолить голод вот этим паштетом из кролика, фасолью в томате и морской капустой. Как вам такое меню? – спросила Нелли.

– Не возражаю, я бы только добавила для мужчин вот этот копченый бекон, – высказала свое мнение Ева.

– Хорошо, пусть будет бекон, – согласилась Нелли и бросила взгляд на площадку, где мужчины уже заканчивали устанавливать палатки. Она заметила, как Спенсер отделился от них и направился к ним с Евой.

Нелли обрадовалась, посчитав, что муж наконец перестал дуться на нее и нашел в себе силы сделать первый шаг к примирению. Ведь после вчерашнего ночного объяснения он до сих пор не обмолвился с ней ни одним словечком. Несколько раз Нелли пыталась заговорить с ним, но Спенсер хранил демонстративное молчание.

Спенсер подошел к женщинам и остановился возле Евы.

– Как вы себя чувствуете в столь необычных для вас условиях? – Он заботливо заглянул Еве в глаза и протянул ей руку. Ева оперлась на его ладонь и вскочила на ноги.

– Спасибо, немного необычно, но я понемногу привыкаю.

– Я уверяю вас, к этому привыкнуть невозможно. Сегодня первый день в лагере, и он как подготовительный период к тому, что начнется завтра.

– А что начнется завтра? – спросила Ева.

– Завтра начнется настоящая жизнь. – В голосе Спенсера звучало предвкушение долгожданной работы, которую ему не терпелось начать. – Завтра мы отправимся к Городу Солнца, это не более четырех часов ходьбы, и вы вот этими пальчиками прикоснетесь к вечности. – Спенсер взял в свою огромную ручищу тонкую ладонь Евы и слегка сжал ее.

– Пойдемте вон на тот уступ, я вам покажу оттуда, в какой стороне расположен Город Солнца. – Спенсер слегка потянул Еву за ее ладонь, которую все еще продолжал держать в своей руке. Ева не стала возражать и последовала за Спенсером. Если бы она оглянулась, то увидела бы, с какой неприязнью смотрит Доменос им вслед.

– Том, – крикнула Нелли, – обед разогревать?

Но Спенсер сделал вид, что не услышал ее. Он даже не обернулся в сторону жены. Нелли все стало ясно, значит, ее Том объявил ей войну. Ну что ж, пусть будет так, как он хочет. Она в ярости бросила банку с кроличьим паштетом обратно в рюкзак и, соблазнительно покачивая бедрами, направилась к Готье.

Лусия смотрела на Диего и не верила глазам своим. Сколько раз в своих самых сокровенных мечтах она представляла себе эту встречу. Лусия давно уже потеряла всякую надежду обнять однажды своего Диего, но сердце ее вопреки железной логике ума все еще отчаянно сопротивлялось такому грустному исходу их любви и тихо нашептывало ей: верь, надейся, жди, однажды он вернется. Как хорошо, что она послушалась своего мудрого советчика и не выскочила замуж. Теперь она смело может прижать к сердцу самого дорогого и желанного на свете мужчину.

Лусия бросилась в распростертые объятия Диего. Он бережно прижал ее к груди, и в этот момент ему показалось, что не было на свете в его жизни желанней и любимей женщины, чем она. Образ Томи потускнел и утратил свою реальность. Перед его глазами сейчас была Лусия, и только Лусия, все такая же прекрасная, как много лет назад. Годы ничуть не испортили ее. Диего находил, что она даже похорошела, стала еще лучше и привлекательнее, сменив угловатую грацию девушки-подростка на зрелую, уверенную красоту опытной женщины.

– Лусия, прости меня. – Диего целовал Лусию жадно и страстно, как никогда прежде не позволял себе целовать ее.

– За что, ты ни в чем не виноват предо мной? – Лусия понимала, о чем он, но сейчас за эти поцелуи и жаркие объятия в один миг она простила ему все. И долгие годы ожидания, и одиночество, и отчаяние, и тоску, и смерть отца, и многое другое, в чем он был и не был виноват, все, что она, вольно или невольно, вменяла ему в вину только потому, что он осмелился забыть ее.

– Я так долго не ехал к тебе, я должен был сделать это гораздо раньше, я…

– Оставь. – Лусия накрыла его рот губами. – Я люблю тебя по-прежнему, главное, что ты все же вернулся и я могу тебе сказать о своей любви, а все остальное сейчас не имеет значения.

– Я тоже люблю тебя и все эти годы любил. – В этот момент он на самом деле так думал. – Я больше не могу без тебя там, я приехал за тобой. Я хочу, чтобы отныне ты была моей.

Лусия отпрянула от него и посмотрела на него долгим пристальным взглядом. На секунду ей показалось, что он не совсем искренен с ней, но она тут же отогнала эту мысль, как назойливую муху.

– Правда? Ты не лжешь? Ты свободен?

– Лусия. – Диего замялся, не решаясь тотчас признаться ей, что не совсем свободен. Хотя что значит несвободен? Он сочетался браком с Томи посредством варварского дикого обряда индейцев, который не имеет никакого отношения к священному христианскому обряду бракосочетания. Правда, у них есть сын, и Лусия потребует объяснения, но он надеялся на ее врожденную женскую деликатность и на то, что она поймет и простит его.

К его великому облегчению, все так и произошло. Когда Диего, путаясь и заплетаясь в словах, рассказал Лусии историю их отношений с Томи, она сначала вспылила, но Диего удалось быстро охладить ее гнев с помощью старого испытанного средства. Язык поцелуев и объятий, страстных клятв в любви оказался очень сильным средством, заставившим Лусию смягчиться и сменить гнев на милость. Да она вовсе и не собиралась упорствовать в своем праведном негодовании. Ведь она так долго ждала этой встречи и совсем не собиралась снова терять Диего из-за какой-то дикой индианки. В глубине души Лусия ее и за женщину-то не считала. Ведь полноценной женщиной и женой для Диего могла стать только настоящая испанка, которой Лусия и являлась. А индианка для Диего – это что-то вроде того, чем Антонио был для нее последние несколько лет. Она тоже не святая, так стоит ли из-за ничего не значащей безделицы губить свое тяжело выстраданное женское счастье, когда оно оказалось вдруг так близко, что даже не верится.

Конечно же, Лусия согласилась уехать с Диего. И не только из-за того, что он красочно описал ей все перспективы, которые перед ним там открываются, а значит, и перед ней, если она станет его женой. Лусию совсем не обольщала перспектива стать женой губернатора. Вернее, это, конечно же, очень приятно, и она с удовольствием станет губернаторшей, но она дала бы согласие ехать с Диего и без столь блестящих перспектив. Для нее самое главное сейчас, что сбылась ее мечта быть рядом с любимым. А все остальное меркло и теряло свою значимость перед ее осуществлением.

Диего и Лусия обвенчались в старой церкви на краю их селения, в которой сочетались законным браком еще их родители. Стены этой церкви повидали много счастливых пар. Но Лусии казалось, что она самая счастливая невеста, которая когда-либо стояла перед алтарем в этом храме. Диего же, напротив, чувствовал себя немного неуютно. Накануне венчания ему приснилась Томи. Она сидела у кромки воды и смотрела на море. Ее глаза зорко всматривались вдаль, надеясь увидеть силуэт корабля, на котором она ждала возвращения Диего. Диего появился внезапно, у нее за спиной, держа за руку свою новоиспеченную жену Лусию.

– Томи, – негромко позвал он. – Познакомься – это моя жена.

Томи резко обернулась. На ее измученном многодневным ожиданием лице отразилось недоумение, затем страдание.

– Томи. – Диего протянул к ней руку. – Прости меня. – Он не знал, что еще может сказать ей в эту минуту.

Вдруг Томи резко поднялась с песка, лицо ее исказила гримаса отвращения и ненависти. Она оттолкнула его руку и громко крикнула ему в лицо:

– Ненавижу тебя! Ненавижу! – Томи повернулась и побежала к морю. Она бросилась в его волны и поплыла. Через несколько минут она перевернулась на спину и, широко раскинув на воде руки, стала медленно погружаться в воду.

– Том-и-и-и! – закричал Диего и кинулся к воде.

– Стой! – услышал он за спиной жесткий голос Лусии. – Не смей бежать за ней, ты ее уже не спасешь.

– Но ведь она утонет. – Диего остановился и в изумлении уставился на жену.

– Она сама выбрала свою судьбу, – с ожесточением произнесла Лусия. – А ты свою. Ведь ты выбрал меня? Не правда ли?

– Да, – тихо ответил Диего.

– Вот и пойдем со мной. – Лусия крепко взяла его за руку и уверенно повела прочь от моря.

Почти четыре часа пути остались позади. Мужчины шагали бодро, Нелли тоже была полна сил. Ей было не привыкать к таким переходам. Но Ева заметно сдала. Одно дело шагать по асфальтовым мостовым и улицам Москвы, но пройти точно такое же расстояние по горной и каменистой местности было испытанием не для слабаков. Ева из последних сил старалась держаться и не показывать виду, что устала. Ей хотелось немного отдохнуть, но она не осмеливалась задавать тон и обременять других своими просьбами, тем более что эти другие, казалось, совершают не утомительный переход, а легкую увеселительную прогулку. Доменос держалась рядом с Готье, и они то и дело обменивались какими-то шуточками. Нелли часто весело и звонко смеялась, запрокидывала назад голову и, нарочито теряя равновесие, опиралась то на руку, то на плечо Готье. Спенсер шагал молча, иногда кидал мрачные взгляды из-под кустистых бровей на жену и всякий раз сжимал зубы при очередном приступе смеха своей благоверной.

– Вам не кажется, что между супругами как будто черная кошка пробежала? – шепнула Ева Левину, шагавшему рядом с ней.

– Похоже. Я тоже только что об этом подумал, – отозвался Левин.

– Помните, мы с вами опасались, чтобы, не дай бог, в нашей компании не сложилась бы опасная геометрическая фигура. – В голосе Евы прозвучали тревожные нотки.

– Вы думаете, это произошло?

– Посмотрите на Спенсера, он мрачнее тучи, а его женушка, похоже, из кожи вон лезет, чтобы досадить ему. Мне кажется, что даже Готье испытывает неловкость от ее поведения. По-моему, сильно пахнет жареным, вы не находите? – Ева шумно втянула в себя горный воздух.

– Насколько я знаю Спенсера, он не будет раздувать скандал. Работа для него превыше всего. Именно на ней он и постарается сосредоточиться, – сделал заключение Левин.

– Мы часто не знаем сами себя, а вы делаете довольно смелые выводы по поводу человека, с которым лишь поверхностно знакомы. – Ева недоверчиво качнула головой. – Я бы не стала делать столь категоричных заключений.

– Поживем – увидим.

– Вы так спокойно об этом говорите, – вспылила Ева, – что я просто удивляюсь.

– А что мы можем в такой ситуации сделать? – пожал плечами Левин. – Да и надо ли?

– Но мы не можем спокойно смотреть, как в нашем маленьком коллективе создается нездоровая рабочая обстановка. Это до добра не доведет.

– Допустим. Что вы в данном случае предлагаете? – Левин абсолютно не понимал, как можно повлиять на ход такой ситуации.

– Ну есть много вариантов. – Ева хитро посмотрела на своего спутника. – Например… взять и отбить Готье у Доменос.

– Как это! – Левина взяла оторопь. В его сознании никак не укладывались Ева и Готье вместе. Ева насмешливо посмотрела в его сторону, ее явно позабавила озадаченность Левина. Он ей напоминал сейчас маленького ребенка, до которого с трудом доходит смысл слов взрослых. – Но зачем? – недоумевал Левин.

– Чтобы вернуть жену в лоно семьи, – снисходительно объяснила Ева. – Что ей останется делать, если Готье увлечется мной?

– Действительно, – пробормотал Левин, – я как-то не подумал об этом. – На какое-то время он замолчал и шел молча, размышляя над словами Евы. Ева искоса поглядывала на него и видела, что ее слова задели Левина за живое.

– Я вижу, вам не понравился предложенный мною вариант нормализации обстановки. – Ева первая нарушила молчание.

– Честно говоря, совсем не понравился. Мне он кажется не очень корректным, способным вызвать еще большие осложнения.

– Допускаю, что вариант один, назовем его так, не сработает. Тогда можно запустить в действие вариант два.

Левин настороженно бросил взгляд на Еву.

– Что еще вам пришло в голову?

– Можно не трогать Готье, а заняться Спенсером, – весело проговорила Ева.

– Я вас отказываюсь понимать. – От неожиданности Левин даже остановился.

– А что тут непонятного? Я флиртую со Спенсером, Нелли, видя это, ревнует и возвращается к мужу, чтобы оттеснить неожиданное препятствие в моем лице. При этом она напрочь забывает о Готье. Что скажете? Как вам вариант номер два?

– Ну, знаете, с вами не соскучишься, – кисло проговорил Левин.

Ева расхохоталась:

– А ведь вы угадали, я действительно хотела вас немного развеселить, а еще повеселиться самой. Только, вижу, вам совсем не весело.

Левин неопределенно пожал плечами:

– Зато вам весело.

– Знаете, я смотрела на Нелли с Готье, они все время шутили, а мы с вами шли как на похоронах, вот я и решила тоже немного пошутить с вами. Но шутка, похоже, у меня не получилась.

– Правда? – Лицо Левина засияло. – Это была только шутка?

– А вы серьезно поверили, что я способна на интриги с Готье или Спенсером?

– Поверил, я ведь на самом деле не очень разбираюсь в шутках, особенно таких изощренных, как ваши.

– О, вы мне льстите. Я вовсе не изощрялась, а сказала первое, что пришло в голову. И потом, мне хотелось как-то скоротать наш путь. С шутками легче идти.

– А мы, кажется, уже пришли, – проговорил Левин, глядя на Спенсера.

Спенсер, возглавлявший шествие, остановился на краю какого-то котлована и сбросил с плеч рюкзак. Он обратил ко всем сияющее лицо.

– Прошу всех подойти ко мне! – восторженно воскликнул Спенсер. – Мы достигли цели своего путешествия. Перед вами Город Солнца!

Все последовали примеру Спенсера, побросали свои рюкзаки на землю, подошли к краю котлована и посмотрели вниз. Котлован был неглубокий, похожий на огромную, неизвестно для каких целей вырытую яму прямо среди гор. Низ котлована напоминал слегка холмистую возвышенность и только. Ева смотрела во все глаза и ничего не понимала.

– А где город? Я ничего не вижу.

– А что вы думали тут увидеть, дорогая? Небоскребы и транспортные развязки? – Доменос бросила в ее сторону насмешливый взгляд.

– Весь город похоронен под толстым слоем лавы, – пояснил Спенсер, – поэтому немудрено, что вы ничего не видите, но и то только с высоты этого места. Когда мы спустимся вниз, вы увидите гораздо больше, чем доступно вашему зрению сейчас.

Вечерело. Томи сидела у кромки воды и смотрела на море. Прямо перед ней, куда ни кинь взгляд, расстилалась могучая водная стихия. Сегодня море было неспокойным. Умеренной силы ветер носился над водной гладью, смущая ее поверхность своей неуемной напористостью. Как штопор, ввинчиваясь в толщу воды, ветер вызывал со стороны моря возмущение и несогласие с его шалостями. Море сердито огрызалось и недовольно фыркало, отбивалось от назойливого проказника стаей злобно шипящих волн, которые с размаху набрасывались на берег и пытались выместить на нем весь свой праведный гнев. Но Томи мало волновала эта схватка стихий. Глаза ее напряженно всматривались в даль, пытаясь угадать за тонкой линией горизонта силуэт корабля, на котором ее возлюбленный муж должен был вернуться домой.

Томи часто приходила на это место и смотрела на море. Смотрела, пока глаза ее способны были различать предметы. Когда же солнце закатывалось за край земли, она поднималась на ноги, отряхивала юбку от прилипшего песка и медленно возвращалась домой, с горечью сознавая, что еще один ушедший день отнял у нее надежду обнять Диего на этом берегу.

Солнце величественно опустилось за линию горизонта, кинуло на прощание последний тонкий луч, который уже через секунду погас, и на землю опустились сумерки. Томи поднялась, чтобы направиться к дому, но неожиданно обнаружила, что она не одна на пустынном берегу. Хосе Гарсиа стоял, прислонившись спиной к огромному валуну, и смотрел на Томи. Взгляд его был печальным и полным сострадания. Томи быстро подошла к нему. Спросила резко:

– Что ты делаешь здесь, Хосе?

– Смотрю на море, так же, как и ты, – ответил старый испанец.

– Неправда, – качнула головой Томи, – ты пришел сюда из-за меня.

– Тогда зачем ты меня спрашиваешь о том, что я делаю здесь? Ты и так все знаешь.

– Да, я знаю, но… но я не хочу этого знать. – Томи отвернулась к морю.

– Он не вернется, Томи. – Слова Хосе полоснули по Томи словно плеть.

– Ты лжешь. – Томи резко повернула голову и с неприязнью посмотрела на него. Мужчина сжался под ее тяжелым взглядом. – Ты не хуже меня знаешь, что он уже в пути. Об этом мне сказал испанец, прибывший на корабле из Мадрида неделю назад.

– Я тоже говорил с тем испанцем, Томи… – Хосе замялся, и по его лицу скользнула горестная тень. Томи показалось, что Хосе что-то недоговаривает.

– Что ты хочешь этим сказать? – встревожилась Томи. – Диего грозит опасность? Он заболел? Говори, что ты знаешь. – Томи кинулась к Хосе и жадно впилась в его лицо глазами.

Хосе хранил молчание, не решаясь сказать то, о чем по секрету поведал ему испанский моряк.

– Ну, что ты молчишь? – Томи вцепилась в плащ Хосе и рванула его со всей силы. – Говори! Говори, что тебе известно о Диего.

Хосе молчал и никак не мог собраться с духом, чтобы сообщить ей горькую весть.

– Да говори же! Не молчи-и-и-и! – Пронзительный крик Томи взорвался в голове Хосе миллионами острых осколков, вонзившихся в его мозг своими краями и заставивших его вздрогнуть от боли.

– Томи, послушай, я не хочу, чтобы ты страдала… ты знаешь, как я люблю тебя… а этот человек… твой муж… он недостоин тебя… – Хосе говорил сбивчиво, и Томи ничего не могла понять из его бессвязной речи. Она смотрела на него широко раскрытыми глазами и понимала одно: произошло что-то ужасное, что-то, что перевернет всю ее жизнь.

– Говори, раз начал, – приказала она.

Хосе собрался с духом и на одном дыхании выпалил:

– Диего возвращается сюда не один. Он… – Хосе запнулся, но нашел в себе мужество сказать ей правду. – Он возвращается сюда с женой.

– Что! Ты, верно, сошел с ума! – вздрогнула Томи, как от удара хлыста. – Ты, верно, забыл, что у него есть жена, и она сейчас стоит перед тобой.

– Это не я забыл, а Диего. И скоро ты сама убедишься, что я не лгу. Мне незачем доказывать свою правоту. Скоро сама жизнь оправдает меня перед тобой.

Хосе сделал шаг навстречу Томи и протянул ей руку. Она посмотрела на него с отвращением и откинула его руку, как будто увидела ядовитую змею.

– Томи, – с болью в голосе прошептал Хосе, – не отталкивай меня, лучше всего тебе сейчас будет положиться на меня.

Но Томи его уже не слышала. Она развернулась и побежала вдоль моря куда глаза глядят. Она понимала, что Хосе ей не солгал. Он не смог, не посмел бы придумать такую чудовищную ложь, которая рано или поздно все равно открылась бы. Диего предал ее, а вместе с ней и их единственного сына.

– Лучше мне умереть сейчас, чем увидеть его с другой. – Томи остановилась и широко раскрытыми глазами посмотрела на море. – Вот выход!

Томи бросилась в самую гущу волн и поплыла навстречу судьбе. Через несколько минут она перевернулась на спину и обратила лицо к ночному небу.

«Жалко, что сейчас почти ночь и последнее, что я увижу в этом мире, – это темная пелена неба с редкой россыпью звезд на его чернильном покрывале», – с горечью подумала Томи. Она отыскала глазами самую яркую звезду и, сосредоточив на ней свой взгляд, расслабила руки и ноги. Ее тело стало уходить под воду, вот уже вода захлестнула ее лицо, но Томи упрямо смотрела и смотрела на свою звезду, стараясь сохранить в своем сознании последние впечатления об этом мире и унести их, как дорогой сувенир на память, в мир иной.

Спуск в святая святых Города Солнца занял довольно много времени, гораздо больше, чем думалось Еве, стоящей на краю котлована. Тогда он показался ей совсем не глубоким. Но склоны его оказались довольно обрывистыми и совсем не приспособленными для спуска людей с тяжелыми рюкзаками на плечах. Да и каждый из членов экспедиции вовсе не был прирожденным скалолазом. Ева, закусив губы, старалась что было сил, но тем не менее ее ноги то и дело соскальзывали с камней и повисали в воздухе. Несколько раз Ева была близка к тому, что могла сорваться и полететь вниз. Конечно, это не было отвесным спуском в горах. Их спуск был довольно пологим, и с Евой ничего страшного в таком случае не приключилось бы. Разве что небольшая травма. Но даже такой исход ее совсем не устраивал. Ей не нужны были лишние сложности в тот момент, когда она почти приблизилась к самому интересному.

Ева посмотрела на остальных своих спутников. Спенсер и Нелли спускались быстро и ловко, чувствовалось, что у них есть довольно большой опыт подобных спусков. Левин немного уступал им в технике, но тоже спускался довольно уверенно. Вот только Готье изумил Еву. Она была наслышана, что он археолог со стажем и не раз бывал в различных экспедициях. Но сейчас на этом пологом склоне он вел себя хуже Евы. Она бы даже сказала, что гораздо хуже. Неужели ему первый раз пришлось находиться в подобной ситуации, изумлялась про себя Ева. Она приободрилась, то и дело бросая на Готье заинтересованные взгляды. Ева поняла, что ему совсем худо. Он был бледен, лицо его приобрело страдальческое выражение, как будто он шел на голгофу, а не спускался по отлогому и довольно безопасному склону.

«Интересно, с чего бы это?» – думала она.

Ева так увлеклась наблюдениями за Готье, что не заметила, как оступилась. Ее правая нога заскользила вниз по склону, как по льду, а ослабевшие руки разжались, и она, потеряв равновесие, рухнула вниз. На ее счастье, до земли оставалось уже совсем немного, и ее падение было не таким катастрофическим, как могло быть. В это время Спенсер уже достиг дна котлована и наблюдал за всеми остальными. Заметив падающую Еву, он поспешил ей на помощь и немного смягчил последствия падения, перехватив ее у самой земли. Но, несмотря на это, Ева все же сильно ушибла ногу. Это она поняла сразу, как только, оправившись от удара, попыталась встать на ноги, и тут же, вскрикнув, она присела на здоровой ноге, повиснув на плече Спенсера.

– Ох, я, кажется, повредила ногу! – простонала Ева.

– Сядьте вот сюда, на мой рюкзак, а я осмотрю вашу ногу. – Спенсер быстро расшнуровал кроссовки Еве, не позволив ей самой сделать это, снял носок и осторожно ощупал ногу. Когда его пальцы коснулись ее голеностопа, Ева поморщилась. Спенсер нажал на стопе еще несколько точек и сделал окончательное заключение: – Ничего страшного, это всего лишь растяжение связок. Сейчас я вам перебинтую ногу эластичным бинтом. Придется немного потерпеть эту повязку день и ночь, но зато вы почти не будете чувствовать боли.

– С какой это стати ты отбираешь мой хлеб? – Подошедшая Нелли недовольно смотрела на эту сцену. – Смею тебе напомнить, дорогой, что врач здесь я и это мое дело осматривать пострадавшую. Отойди. – Она довольно грубо оттеснила Спенсера от Евы и сама стала осматривать ее ногу. Спенсер молча отошел в сторону, никак не реагируя на нападки Нелли.

– Так какой диагноз поставил вам мой муж? – спросила Нелли, делая сильный акцент на слове «муж».

– Растяжение, – ответила Ева, чувствуя, что стала невольным яблоком раздора между супругами. Она вспомнила, как по дороге сюда, каких-то пару часов назад, она позволила себе шутки по поводу себя и Спенсера. И надо же, как будто накаркала.

«И зачем я это сделала? – корила себя Ева. – Ведь слышала же, что мысль материальна и всякие шуточки могут быть не такими уж и безобидными».

– Поздравляю, Том. – Нелли хрипло рассмеялась. – На этот раз ты оказался прав. А какое лечение он вам предписал? – Нелли уперлась в Еву жестким взглядом черных глаз.

– Повязку из эластичного бинта круглосуточно.

– А вот тут, дорогой, ты допустил промашку. – Нелли метнула в сторону Спенсера неласковый взгляд. – Сначала мазь и только потом повязка. – Нелли достала из своего рюкзака аптечку, извлекла из нее тюбик с мазью, быстро нанесла ее на ногу Еве, а затем туго перебинтовала ногу.

– Вот теперь вы в порядке, – сделала она свое заключение, – через месяц будете полностью здоровы.

– Так долго? – ахнула Ева.

– Надо было тщательно смотреть себе под ноги, а не глазеть по сторонам во время такого ответственного спуска, – отрезала Нелли и отошла от Евы.

Стоявший все это время рядом Левин подал руку Еве.

– Попробуйте пройтись. – Он бережно пытался поддержать ее.

– Да не беспокойтесь вы так, – крикнула ему Доменос, – с ней все в порядке. Она даже танцевать может. Это же всего-навсего растяжение.

Ева сделала несколько неуверенных шагов и почувствовала, что боль куда-то почти полностью исчезла. Оставался едва уловимый намек на боль. Но это была такая ерунда, что Ева посчитала, что отделалась легким испугом.

– Все нормально, – успокоила она Левина, – Нелли права, я действительно могу танцевать.

– А вот это мы сейчас проверим. – Подошедший Спенсер протянул Еве руку. – Прошу вас на танец.

Ева в растерянности смотрела то на Спенсера, то на Нелли. Она понимала, что если примет сейчас предложение Спенсера, то в ее лице приобретет настоящего врага. Она видела, как вспыхнули глаза Нелли, словно глаза дикой кошки.

– Спасибо. – Ева отрицательно качнула головой. – Но я не стану рисковать, даже если врач авторитетно заявляет, что я могу это делать, но… нет… как-нибудь в другой раз, когда мне снимут повязку.

– Ок. – Спенсер галантно улыбнулся. – Ловлю вас на слове. Вы мне должны танец. Но если вы откажете и в следующий раз, то я призову в свидетели кого-нибудь из окружающих, которые слышали, как вы мне обещали. Так вы обещаете мне танец?

– Обещаю. – Ева сейчас готова была подтвердить что угодно, только бы закончить этот неловкий разговор. Ей хотелось провалиться сквозь землю, лишь бы не ощущать на себе полный нескрываемой ненависти взгляд Доменос.

Томи открыла глаза и ничего не увидела. Окружающий ее густой мрак не давал возможности что-либо рассмотреть.

«Вот я и умерла, – подумала Томи без тени сожаления. – Странно, я думала, что по ту сторону мира гораздо красивее. А тут такая непроглядная темень. Неужели здесь все время так?» Томи пошевелилась и ощутила свои руки, потом то же самое сделала с ногами. Она с удовольствием обнаружила, что в своем посмертии у нее точно такое же тело, как было на земле. Она осторожно поднялась со своего ложа и ощутила под ногами твердую поверхность. Томи сделала неуверенно несколько шагов и, почувствовав себя вполне устойчиво стоящей на ногах, стала осторожно продвигаться вперед. Неожиданно она наткнулась на какую-то преграду. Глаза ее, привыкнув к темноте, различили пред собой что-то вроде стола. Она протянула вперед руки. Пальцы ее ощутили гладкую холодную поверхность. Что-то скользнуло мимо ее рук и, упав на пол, издало оглушительный звон. Томи вздрогнула от неожиданности. Вдруг ее слух уловил звук открывающейся двери. И в тот же момент за ее спиной появился ореол света. Пространство вокруг нее слабо осветилось, и Томи увидела, что находится в комнате.

– Томи, – услышала она свое имя и резко обернулась.

В проеме двери со свечой в руках стоял Хосе. Лицо его излучало радость.

– Ты, ты… тоже умер? – с изумлением воскликнула Томи.

– Нет, – качнул головой Хосе.

– Значит, я… – До Томи стало доходить, что она все еще на земле и переход в мир иной не состоялся.

– Я спас тебя. Я не дал тебе утонуть. Ты наглоталась воды и была уже без сознания. Я боялся, что навсегда потерял тебя.

– Но зачем! Кто тебя просил! – Томи потрясенно смотрела на Хосе. – Я ведь хотела умереть, а ты все испортил!

Лицо Томи исказила гримаса ненависти, она сжала руки в кулаки и бросилась к двери, но Хосе загородил ей дорогу, не позволяя вырваться наружу.

– Пусти-и-и, – билась она в его руках, – я все равно сделаю это.

– Я тебе не позволю, – жестко произнес Хосе. – Ты останешься в моем доме до тех пор, пока не образумишься. Только после этого я выпущу тебя отсюда.

– Ты не понимаешь… я не смогу жить… он больше не любит меня… – стонала Томи, заламывая руки.

– Зачем тебе его любовь? Ее уже не вернешь.

– Вот поэтому я и хочу туда… в море… там так хорошо. Если бы не ты, я была бы уже счастлива.

– Можно быть счастливой на земле, а что там – неизвестно.

– Зато мне очень хорошо известно, что будет тут. – Томи сделала еще одну попытку вырваться, но Хосе держал ее крепко.

– Да, это известно. Если ты умрешь, твой сын будет страдать. Или ты думаешь, что новая жена Диего о нем позаботится? – Хосе разжал руки и жестко посмотрел на Томи. – Иди и сделай то, что ты хочешь. Я больше тебя не буду удерживать. Но, прежде чем сделать это, подумай о Даниэле.

Несколько минут Томи молчала, пытаясь осмыслить услышанное. Слова Хосе возымели свое действие, и здоровый рассудок постепенно стал возвращаться к ней.

– Даниэль, мальчик мой, – всхлипнула Томи, – прости свою неразумную мать. Я виновата перед тобой. Как же я виновата.

Томи опустилась на пол и зарыдала. Какое-то время она билась в истерике. Хосе молча наблюдал за ней и не вмешивался в происходящее. Как врач, он понимал, что острый кризис миновал и можно уже не опасаться за ее жизнь. Вдруг Томи прекратила рыдания. Она поднялась на ноги и, шатаясь, словно пьяная, вышла на улицу. Хосе выглянул за дверь и проследил взглядом за ней. Как он и ожидал, Томи направилась в сторону своего дома, а не к морю. Какое-то время Хосе смотрел вслед удаляющейся маленькой сгорбленной фигурке, потом, когда ее силуэт стал плохо различим во тьме, тяжело вздохнул, закрыл дверь и, задув свечу, отправился спать.

Ева с нетерпением ждала момента, когда же она, как обещал ей Спенсер, сможет прикоснуться к вечности. И хоть они и были уже, если можно так сказать, в лоне самой вечности, Ева пока этого не ощущала. Она совсем не так представляла себе чрево вечности. Город Солнца, о котором она много была наслышана, на первый взгляд оказался ничем не примечательным котлованом, присыпанным толстым слоем пепла пятисотлетней давности. Конечно, дно этого котлована не было безупречно ровным. Оно напоминало огромное поле, покрытое серым грязным покрывалом, сквозь плотную ткань которого то там, то здесь проступали всевозможные выступы и возвышенности. Как можно сквозь него пробиться к вечности, Ева представляла смутно. Наверное, это покрывало многие века удачно скрывало Город Солнца под своим покровом, но все же Ева несколько иначе представляла себе остатки древнего города.

Утром после завтрака все собрались вокруг Спенсера, и он коротко проинструктировал каждого, как нужно вести себя. Они собирались отправиться к месту проведения раскопок, произведенных в первую экспедицию Спенсера. Готье и Доменос, как участники той экспедиции, не нуждались в каких-то дополнительных пояснениях. Левин же и Ева были тут впервые и жадно ловили каждое слово Спенсера. Они двигались двумя группами. Впереди шли Нелли и Готье. Спенсер с вновь прибывшими шагали чуть сзади.

– Интересно, а как был обнаружен этот город? – спросила Ева Спенсера.

– Я его вычислил.

– Вычислили? – удивился Левин. – Весь мой археологический опыт свидетельствует об обратном. Археология – это не математика, в которой вычислительный подход есть норма.

– И тем не менее. Однажды мне пришлось пролетать над этим местом довольно низко, и я обратил внимание на упорядоченность холмов и возвышенностей на дне этого огромного котлована. Воображение мое разыгралось, и я представил, что довольно осмысленное расположение геометрических фигур этой местности не простая случайность. Я сфотографировал это место и затем долго и тщательно изучал фотографии, сделанные с разных ракурсов.

– Я сразу представила фото поверхности луны, на которых землянам чудятся очертания каналов или даже настоящих городов, – прервала Ева Спенсера.

– Вот! – Спенсер с жаром повернул свое лицо в сторону Евы. – Вы точно угадали мое настроение, когда я рассматривал эти снимки на своем компьютере, то приближая, то отдаляя их от поверхности экрана.

– Вы поделились с кем-нибудь своими предположениями? – осведомился Левин.

– Разумеется, я сделал доклад на собрании Мексиканского археологического общества, но меня подняли на смех, мотивируя тем, что эти места изучены уже вдоль и поперек, и якобы тем, что однажды на этом месте в начале прошлого века уже работала археологическая экспедиция, но ничего не обнаружила.

– Но вы как бывший спортсмен не привыкли сдаваться? – Ева с уважением посмотрела на Спенсера.

– Они только раззадорили меня. Это качество появилось у меня со времен спортивной карьеры. Если на пути препятствие, то я иду напролом.

– И что было дальше? – Левин слушал Спенсера со все возрастающим интересом.

– Я нашел все материалы по той экспедиции и внимательно изучил их, включая фотографии.

– А с членами той экспедиции вам удалось поговорить? – спросила Ева.

– К сожалению, ни один член той экспедиции не дожил до того времени, когда я занялся этой проблемой.

– Действительно, – сконфузилась Ева. – Я как-то не подумала, что сейчас им должно было быть лет по сто, верно?

– Верно. Но это было непринципиально. Все их результаты, вернее, отсутствие всякого результата, не имели для меня абсолютно никакого значения. Я каким-то звериным чутьем ощутил, что тут что-то есть. – Спенсер наклонился и захватил рукой горсть земли, потряс ею, а затем кинул землю себе под ноги. – И я оказался прав. Несколько лет я добивался той, первой экспедиции, обивал пороги разных археологических обществ, убеждал, уговаривал, доказывал и даже ругался. И судьба повернулась ко мне лицом. Я получил разрешение! Ну а когда я обнаружил тут остатки ритуальной пирамиды, погребенной под толстым слоем земли, оказавшейся при радиационном исследовании лавой, все стало на свои места.

Спенсер задумчиво замолчал и какое-то время молча шагал вперед, глядя себе под ноги. Ева ожидала продолжения рассказа, но Спенсер молчал. Ева не выдержала первой и робко спросила:

– А что вы еще обнаружили в Городе Солнца?

– Ничего, – ответил Спенсер.

– Как ничего? – разочарованно протянула Ева. Она ожидала увидеть развалины древних индейских храмов или, на худой конец, просто домов горожан.

– Мы работали тут уже два месяца, и первое время здешняя земля упорно хранила свои тайны, никак не желая выдавать их. Я даже стал сомневаться в своей былой уверенности что-нибудь обнаружить здесь. Мне все чаще стали приходить мысли, чтобы свернуть работы, но в тот день, когда я решил объявить это людям, дух Города Солнца сжалился надо мной и подкинул мне первую находку.

– Я следил за репортажами тех лет, – проговорил Левин, – и помню, что это была за находка, если, конечно, это не было газетной уткой.

– И что это была за находка? – Спенсер остановился и с интересом ждал ответа Левина.

– Обсидиановый нож.

– Верно, – обрадовался Спенсер. – Это орудие ритуального жертвоприношения индейцев, и я решил, что это неслучайная находка и надо искать дальше. – Спенсер снова замолчал.

– И что вы обнаружили? – Еве хотелось, чтобы Спенсер рассказывал быстрее, ей не терпелось поскорее узнать всю историю находок. Но Спенсер не спешил. Казалось, ему доставляет удовольствие неторопливо пройтись по событиям тех дней и, не спеша, смакуя и наслаждаясь нетерпеливым вниманием своих слушателей, вытащить из кладовой своей памяти всю историю каждой находки тех лет, последовательно и обстоятельно проветрить ее, сдувая с нее пыль не только веков, но и человеческого любопытства и назойливого внимания.

– Потом это были обломки фигурок божков и другие ритуальные предметы, предполагаемые фрагменты украшений храма, обломки и куски каменных плит и многое другое. Несмотря на то что все это были мелкие находки, меня не оставляло предчувствие, что я вот-вот найду что-то стоящее и значительное. И я не ошибся. Когда срок нашей экспедиции подходил к концу, мы наткнулись на почти полностью сохранившуюся площадку пирамиды, на которой когда-то стоял храм. Следы этого храма я обнаружил, тщательно обследуя эту площадку. И я понял, что это теокалли – место ритуальных жертвоприношений индейцев. Такие теокалли строились только в городах. Из чего я сделал вывод, что мы находимся на руинах древнего города.

– Я хорошо помню ваше заявление о находке древнего города, – промолвил Левин, – но почему-то после этого заявления ваша экспедиция срочно свернула свою работу. Что произошло?

Спенсер помрачнел и какое-то время не отвечал на вопрос. Однажды Левин уже задавал этот вопрос Спенсеру, но так и не получил на него ответа. Левин решил, что, наверное, он так и не узнает, в чем там было дело. Но неожиданно Спенсер заговорил:

– Как только я заявил о своей находке, очевидно, кто-то там наверху посчитал для себя неудобным это признать и дал распоряжение о срочном прекращении работ.

– Но почему? – недоумевала Ева.

– Меня предупреждали авторитетные археологи с мировым именем, что на этом месте ничего нет и быть не может. Давая санкцию на мою экспедицию, они, очевидно, надеялись, что я там ничего не найду и тогда меня смело можно будет заклеймить как проходимца и непрофессионала, не умеющего правильно строить стратегию предстоящих работ.

– Но, позвольте, такие вещи встречаются на каждом шагу, и никого при этом не обвиняют в непрофессионализме, – удивился Левин, – это обычное дело. Такая уж у нас с вами профессия, никогда не знаешь, где найдешь, а где нет.

Спенсер отрицательно качнул головой.

– Вы даже не представляете, сколько у меня недоброжелателей, и им всегда доставит большое удовольствие воткнуть мне нож в спину. Хотя, может, я и не прав, – задумчиво протянул Спенсер. – Есть у меня и другая версия того запрета.

– Какая? – спросила Ева.

– Кто-то мог почувствовать, что это может быть открытие века, и захотел присвоить себе все лавры. Поэтому, пока я не успел найти что-нибудь стоящее, меня поспешили убрать.

– Кто бы мог подумать, что в археологии действуют такие же волчьи законы, как и в шоу-бизнесе, – задумчиво проговорила Ева. – Почему-то я думала, что ваша область свободна от всех этих людских мерзостей.

– Весь мир от них несвободен, – пожал плечами Спенсер, – отчего бы вдруг археологии выпала честь быть свободной от них. Кстати, вы затронули интересную тему, но придется обсудить ее как-нибудь в другой раз. Мы уже пришли на место.

Корабль, на котором Лусия с Диего возвращались в Мексику, завершил свое многомесячное путешествие. Диего стоял на палубе корабля и смотрел, как матросы спускают шлюпки, которые доставят их с Лусией на берег. Диего взглянул на Лусию и заметил в ее глазах смятение. Он обнял жену и шепнул ей на ухо:

– Вот мы и в Мексике. Вон за теми скалами мой дом.

Лусия посмотрела туда, куда показал ей Диего. То, что она увидела, ей совсем не понравилось. Везде, куда ни кинь взгляд, одни скалы и камни. Редкие чахлые растения кое-где выбивались из-под земли, но и они скорее напоминали пожухлые веники, нежели настоящие растения. Лусии сделалось тоскливо. Она совсем не такой представляла себе Мексику. После буйства красок и цветов Испании, к которым она привыкла у себя на родине, Мексика показалась ей унылой и дикой пустыней.

Матросы спустили на шлюпку лестницу, и Диего, первым прыгнув на ее веревочные ступени, протянул Лусии руку. Лусия, подобрав складки платья, осторожно стала спускаться. Лестница под ее ногами раскачивалась, и Лусии казалось, что она вот-вот полетит в воду, несмотря на поддержку Диего. Но все опасения ее оказались напрасными. Она благополучно достигла шлюпки и вздохнула с облегчением. Лусия уселась на деревянную скамейку и, напрягая глаза, стала пристально всматриваться в береговую линию. На этот раз ей показалось, что глаза ее различили кое-какие строения, которые затерялись между скал.

Матросы сели на весла и взяли курс к берегу. Лусия наблюдала, как с каждым взмахом весел они все ближе и ближе приближаются к цели. Она смотрела на волны, беспокойно бьющиеся о борт шлюпки, на суровые прибрежные скалы, высокое бездонное небо с желтым диском солнца над головой и с пронзительной остротой понимала, что вот это все и есть теперь ее новая жизнь, ради которой она оставила дорогую своему сердцу Испанию.

Перед глазами Лусии встал дом, в котором она родилась, выросла и провела всю свою жизнь. Дом, из которого ушли в свой последний путь отец, а потом и Антонио… Воспоминания об Антонио отозвались тяжестью в груди Лусии. Она совсем не ожидала, что этот мальчик, этот безродный слуга, которого она держала рядом с собой только в качестве утешения, неожиданно долго окажется в ее мыслях. Может, это оттого, что он ушел из жизни так трагически и косвенно по ее вине.

Лусия во всех мельчайших подробностях до сих пор помнила тот день, когда она объявила Антонио о своем отъезде в Мексику и о том, что они никогда больше не увидятся. Антонио, стойко перенесший появление Диего в ее доме, а потом и последующее их бракосочетание, хотел теперь только одного: преданно и страстно служить своей хозяйке. На большее он не осмеливался даже рассчитывать. Но когда Лусия объявила ему свою волю и приказала собрать ее вещи в дорогу, Антонио повел себя дерзко и непозволительно, как не должен был вести себя слуга. Он упал перед ней на колени, целовал край ее платья и умолял взять с собой в незнакомую страну.

– Ты забываешься, Антонио! – вспылила Лусия. – Тебе нужно знать свое место и помнить его. Я продала этот дом вместе со всеми слугами. У тебя скоро будет новый хозяин. Думай лучше об этом. А сейчас иди и делай то, что я тебе приказала. – Антонио послушно встал на ноги.

– Простите меня, сеньора. Это никогда больше не повторится, – тихо проговорил он и, опустив голову, вышел из комнаты, тяжело ступая, словно больной.

Лусия пожала плечами и занялась своими делами. Ей надо было еще много чего успеть до отъезда.

В течение дня Антонио ни разу не попался на глаза Лусии. Она вспомнила о нем только вечером, когда зашла в свою комнату и увидела аккуратно собранный багаж. Все вещи, которые она отобрала в дорогу, были сложены и тщательно упакованы руками Антонио. Лусия подумала о том, что, пожалуй, надо поблагодарить мальчишку… последний раз… Тем более что Диего занят продажей своего дома и его не будет до самого утра.

Лусия распустила волосы, расшнуровала платье и, освободившись от его тяжести, осталась в одной тонкой рубашке. Она взяла маленький серебряный колокольчик с ночного столика и позвонила, но Антонио не торопился на ее зов. Лусия пришла в ярость от подобной наглости и продолжала звонить. Вскоре в коридоре послышались торопливые шаги, и в дверь постучали.

– Войдите, – нетерпеливо крикнула Лусия.

Дверь слегка приоткрылась, и на пороге появилась горничная. Лицо ее выражало замешательство.

– Что происходит, где носит этого негодника Антонио! – воскликнула Лусия, полная негодования.

Лусия заметила, как при упоминании об Антонио лицо девушки страдальчески сморщилось, а губы вытянулись в скорбную складку.

– Антонио разбился… – произнесла она и заплакала.

– Как разбился! Да ты, похоже, рехнулась, – оторопела Лусия. – И почему я ничего не знаю об этом?

– Его тело нашли рыбаки у Чертовых скал. Он любил гулять там. Наверное, подскользнулся на камнях, не удержался и полетел вниз.

– Он мертв?

– Он еще дышит, но не приходит в сознание.

– Где он?

– В своей комнате, он…

Лусия не стала слушать дальше. Накинув шаль на обнаженные плечи, она стремительно выбежала из комнаты. Когда Лусия вошла в комнату Антонио, он по-прежнему пребывал без сознания. Сидящая около него сиделка при виде Лусии вскочила.

– Оставьте меня с ним, – произнесла Лусия, и сиделка мгновенно исчезла из комнаты.

Лусия подошла к постели умирающего. Лицо его было бледным, но и только. Во всем остальном он казался совсем здоров. Если бы Лусия не знала, что с ним приключилось, она бы подумала, что он просто спит.

– Антонио, – Лусия приблизилась к его кровати и тихонько позвала его. Он не отзывался. Лусия наклонилась к его губам и ощутила на своей щеке едва уловимое дыхание. Она резко выпрямилась и с укором посмотрела на юношу. – Зачем ты сделал это? Ведь твое падение не было случайностью. Я чувствую, я знаю, ответь, когда я спрашиваю тебя. – Лусия схватила Антонио за руку и крепко сжала ее. – Ты не смеешь молчать, не должен. Это я, твоя госпожа, ты не можешь оставить мой вопрос без ответа, негодный мальчишка. Говори!

Неожиданно ресницы Антонио дрогнули, и он открыл глаза. Губы его шевельнулись, а лицо осветила слабая улыбка.

– Зачем ты сделал это? – повторила свой вопрос Лусия.

– Вы гнали меня от себя. Но я придумал способ, чтобы вы сами пришли ко мне. И вы пришли… – Глаза Антонио вспыхнули счастьем. – Теперь я с радостью умру. – Антонио шумно вздохнул и остановил долгий взгляд на Лусии. Он смотрел на нее не отрываясь, пока ее облик не стал постепенно меркнуть. Лицо Лусии было последним, что он видел в этом мире.

Левин был в смятении. Он никак не решался рассказать кому-либо, что ему не давало покоя уже целые сутки. С той минуты, как Спенсер показал им основание древней пирамиды, Левин не находил себе места. Пока Спенсер увлеченно рассказывал историю пирамиды, Левина охватил просто мистический ужас, когда он увидел пол пирамиды. Левин отказывался верить глазам своим и памяти своей, но против фактов не попрешь. Он уже однажды видел этот пол, на котором хорошо просматривалось изображение солнца. Светило было выполнено в виде человеческого лица. У него имелись глаза, нос и рот. Из разверзнутого рта вырывалось пламя…

Левин отчетливо вспомнил, что видел пол с изображением светила во сне, когда заснул в машине Градской по дороге в аэропорт. Он хорошо запомнил картинку, которую его память по каким-то неизвестным причинам сфотографировала когда-то и положила в одну из своих кладовых, чтобы однажды вынуть ее оттуда и предъявить хозяину. Если бы это случилось не с ним, а с кем-нибудь другим, Левин ни за что не поверил бы. Этого не может быть, потому что не может быть никогда. Но это было, это случилось именно с ним, законченным материалистом и циником, и теперь надо было с этим срочно что-то делать. Ему надо было найти этому странному событию какое-то объяснение. Сам сделать это он был не в состоянии, а кто бы мог ему помочь, Левин понятия не имел. Немного поразмыслив, он понял, что выбор у него совсем не большой. Об этом он мог поговорить со Спенсером или с Евой. Но Спенсер ему казался человеком, очень напоминающим его самого, совершенно далеким от всякой мистики и чертовщины. Спенсер как ученый доверял только фактам. Оставалась только Ева. Хотя и тут Левин боялся, что будет поднят на смех женщиной, в глазах которой он очень не хотел бы выглядеть смешным.

Ева выслушала Левина внимательно и с большим интересом. Она не только не высмеяла его, но и отнеслась к его словам очень серьезно. Несколько минут она молчала, словно вспоминая что-то.

– А вы знаете, я такие истории уже слышала, – задумчиво произнесла она. – Однажды мы делали передачу, посвященную разнообразным аномальным состояниям человеческой психики. И один из героев этой передачи рассказывал что-то подобное. Сначала он видел события во сне или в виде видений, а потом переживал их через какое-то время наяву.

– Если бы я услышал такие рассказы, я бы подумал, что это бред сумасшедшего, – недоверчиво усмехнулся Левин.

– Но себе-то вы верите?

– Верю. Но предпочел бы, чтобы в моей жизни таких вещей никогда не происходило бы.

– Почему? Разве они не будят ваше любопытство и не заставляют вас сменить стандартный и привычный образ мышления на более гибкий и подвижный?

– Мне это не нужно. Я очень занятой человек, чтобы разгадывать подобные шарады, и меня вполне устраивает мой мир, где все просто и понятно.

– Но с вами произошло нечто, что вы не понимаете. – Ева взволнованно посмотрела на Левина. – И вы не можете от этого просто так взять и отмахнуться.

– Вы правы, не могу. Мне это не дает покоя, поэтому я и пришел к вам.

– Я не знаю, чем помочь вам. Я знаю об этом очень мало. Только то, что такие явления с кем-то происходят в нашем мире. Но объяснить их происхождение я не умею. – Ева виновато взглянула на Левина, как будто она обязана была знать ответ на его вопрос.

– Значит, будем считать эту тему закрытой, – ответил он.

Ева недоверчиво качнула головой:

– А вот в этом я сомневаюсь.

– Почему? – не понял Левин.

– Я думаю, сама тема не позволит нам. – Ева задумчиво посмотрела вдаль. Солнце уже почти полностью спряталось за горизонт и посылало стремительно темнеющему небу свои последние прощальные лучи.

– Я вас не понимаю.

– Посмотрите туда. – Ева кивнула на спрятавшееся солнце. – Тема, затронутая вами, как это солнце. Сегодня она закатилась. Но она не исчезла навсегда, она где-то существует за гранью нашего познания мира. Однажды она взойдет, как взойдет это солнце уже завтра утром, и мы снова почувствуем на своем лице ее горячие лучи.

– Вы так считаете? – угрюмо пробурчал Левин.

– Думаю, я права. – Ева звонко рассмеялась. – А почему у вас вдруг испортилось настроение?

– Потому что это снова внесет смятение в мою голову.

– Смятение, – машинально повторила Ева за Левиным, – вы говорите, смятение… – Ева о чем-то напряженно задумалась. Какое-то время они молчали. – Скажите, – Ева вскинула глаза на Левина, – а что обычно изображали индейцы на полу ритуальных пирамид?

– Да ничего, – ответил Левин. – Обычно это просто кладка из камней и не более того. Такое изображение светила на полу я вижу впервые.

– Что это может означать? – поинтересовалась Ева.

Левин пожал плечами.

– Я думаю, это значит, что вы видели именно эту пирамиду, остатки которой Спенсер нам показал вчера.

– Похоже на то, – согласился Левин. – И что это нам дает?

– Вспомните, что вы видели с этой пирамидой в вашем сне.

– Там еще было здание, похожее на дворец, оно стояло рядом с пирамидой.

– Значит, нам надо искать дворец, он должен быть где-то рядом, – решительно заявила Ева. – Надо сказать об этом Спенсеру.

– Вы смеетесь, – возмутился Левин.

– Нисколько, – серьезно произнесла Ева.

– И что я ему приведу как аргумент? – усмехнулся Левин. – Свой сон? Да он пошлет меня.

– Хорошо, не хотите выглядеть смешным в глазах Спенсера, тогда я сама ему скажу.

– Вы думаете, он вам поверит? Сомневаюсь.

– Ничего, я найду способ, чтобы его убедить.

– Даже если вам это и удастся, нет гарантии в том, что мы найдем дворец. Ведь я видел всего лишь сон.

– Отчего-то меня не покидает ощущение, что это был не просто сон, – взволнованно произнесла Ева. – Я обязательно скажу Спенсеру об этом.

Диего сидел напротив Томи и смотрел ей прямо в глаза. Еще в Испании он много раз представлял в своем воображении этот разговор, подбирал слова и фразы, которые он скажет Томи в свое оправдание. Он опасался только одного: бурной реакции Томи на известие о его женитьбе на Лусии. Диего понимал, что индейцы, как бы ни обтесывала их цивилизация, по природе своей остаются людьми дикими и своенравными, находящимися в плену самых низких первобытных инстинктов, способными сотворить любой ужасный поступок. Он хорошо помнил, как много лет назад ему чудом удалось избежать участи быть зарезанным на жертвенном камне в пещере сокровищ. Что могла сотворить Томи, узнав о появлении в его жизни Лусии, Диего мог только догадываться. Поэтому он предусмотрительно поселил Лусию подальше от глаз Томи, в доме своего старого друга Хуана Гонсалеса, того самого, с которым они когда-то чудом избежали участи быть принесенными в жертву. Но Томи, к удивлению Диего, восприняла эту новость спокойно. Или это было только кажущееся спокойствие? Диего терялся в догадках и не мог прийти к какому-то определенному заключению. Он не мог знать, что Томи давно для себя уже все решила, в ту самую ночь, когда Хосе не позволил ей умереть. Она честно хотела выйти из игры, не хотела мешать счастью Диего, но жизнь рассудила иначе. В ее внезапном спасении Томи увидела знак свыше. Вернее, она увидела его давно, в зеркале своей судьбы: в то самое утро, когда в покоях императорского дворца своего отца она готовилась принести в жертву свою жизнь ради спасения своего народа. Для этой цели ее отдали белому человеку, ставшему ей впоследствии мужем, которому она родила своего возлюбленного сына. Но ее жертва оказалась напрасной. Народ ее оказался в рабстве у теулей, а сама она больше не нужна мужу. Но Томи знает, как ей поступить. В ее жилах течет кровь императора Кутуми. И кто, как не она, знает, что следует ей делать, чтобы жизнь снова повернулась к ней лицом.

Диего сидел напротив Томи и смотрел ей прямо в глаза. Известие о его женитьбе она восприняла совершенно спокойно и согласилась уйти из его жизни. Она уйдет из его дома прямо сейчас, если он позволит забрать с собой сына и ожерелье, которое подарил ей в день рождения сына. Диего не возражал. Что ему это ожерелье? Он никогда не найдет то место, которое открывает вход в пещеру сокровищ. Конечно, ожерелье дорогое, и за него можно выручить большие деньги, но это его подарок Томи, и потом, она сказала, что уйдет прямо сейчас, если он позволит ей забрать ожерелье. Он позволил, он мог позволить ей даже больше, только бы Томи исчезла из его жизни без всяких осложнений. Когда-то Диего сказал Томи, что это ожерелье фамильное. Он даже не догадывался, что Томи знает об этом ожерелье гораздо больше, чем он. Томи знала его историю и назначение. Оно открывало вход в императорскую сокровищницу с тех самых пор, как было принесено в дар отцу Томи великим Монтесумой, в один из его приездов в Город Солнца. А еще раньше Томи видела, как оно красовалось на шейке дочери Монтесумы. Определенно, это ожерелье сопровождало Томи в самые драматические моменты ее жизни. Сейчас снова наступает такой момент. И драма, которая должна вот-вот разыграться на подмостках ее жизни, пожалуй, самая трагичная из всех испытанных Томи до настоящего времени.

Томи встала и прошла в свою комнату. Из укромного места, скрытого от посторонних глаз, она достала заветный сверток с ожерельем. Потом она прошла в комнату Даниэля и попросила его следовать за ней.

– Куда вы пойдете? – спросил ее Диего, когда они с Даниэлем появились в комнате, где он сидел.

– Мы возвращаемся в Город Солнца.

– Но это же далеко, ты можешь оставаться в этом доме и жить здесь с сыном, а мы с Лусией построим другой дом.

– Там я родилась, там и умру, – возразила Томи. – Это земля моих предков, и я хочу показать ее Даниэлю.

Диего не стал ее больше удерживать. Когда за ними закрылась дверь, он с облегчением вздохнул. Именно такой исход событий его больше всего устраивал. Он решил подождать до утра, на случай внезапного возвращения Томи, и только завтра отправиться за Лусией, чтобы уже окончательно ввести ее в этот дом хозяйкой. Диего не мог даже представить себе, что Лусию живой он больше никогда не увидит. Этой ночью, прежде чем отправиться в Город Солнца, Томи по обычаю своих предков готовилась совершить обряд жертвоприношения. Жертва была уже выбрана ею, вернее, не ею, а самим небом. Она была определена много лет назад, увидена Томи в зеркале своей судьбы, в доме ее отца императора Кутуми, в ту самую ночь, когда Томи готовилась быть принесенной в дар белому господину, ставшему впоследствии ее мужем. Томи сразу же узнала ее, как только увидела Лусию рядом со своим мужем. С того самого момента Лусия была обречена.

Нелли бесилась. Она предприняла несколько попыток заговорить с мужем, но он, похоже, объявил ей бойкот. Он не ответил ни на одно ее обращение к нему. За два дня, с тех пор как они прибыли на место, Спенсер только несколько раз заговорил с ней, но и то только тогда, когда этого настоятельно требовали обстоятельства и в присутствии других людей. И хоть они спали в одной палатке, как и полагается супругам, но Спенсер вел себя с Нелли, как будто бы абсолютно чужой ей. Зато с Евой он был сама любезность.

«Он это делает специально, чтобы досадить мне», – каждый раз, глядя на них, успокаивала себя Нелли. Разумом она понимала, что муж имеет на такое поведение полное право, ведь она виновата перед ним. Но сердце ее бунтовало каждый раз, когда она видела Спенсера, любезно разговаривающего с этой русской. Пока Нелли удавалось гасить спонтанно возникающие вспышки ярости, но она знала, что долго так продолжаться не может и однажды она сорвется с катушек и разнесет всех и вся вокруг себя. Как психолог, она понимала недопустимость такой ситуации, поэтому она решила предпринять очередную попытку поговорить с мужем.

Ночь опустилась на землю, как будто набросила на нее темное плотное покрывало, сквозь которое даже звезды не просвечивали. Только одна луна царила на небосводе абсолютной и полной хозяйкой. Но и она то и дело пряталась за темными облаками, как будто с кем-то играла в прятки.

Нелли достала из рюкзака предусмотрительно прихваченную с собой небольшую бутылочку виски, отвинтила пробку и сделала несколько маленьких глотков прямо из горлышка. Затем, вернув бутылку на место, достала из пакетика несколько зерен кофе и тщательно пережевала их, чтобы Спенсер не уловил запаха спиртного. Она легла, завернувшись в спальный мешок, и стала ждать мужа. Его все не было.

Нелли напрягла слух и прислушалась к звукам, доносившимся до нее сквозь плотную ткань палатки. Вот мимо прошли двое. Нелли узнала шаги Спенсера. У него была своеобразная, немного шаркающая походка. Спутник Спенсера двигался легко и почти неслышно. Нелли сделала предположение, что это могла быть Ева. Она высвободилась из мешка и, осторожно подобравшись к выходу, раздвинула ткань палатки. Нелли не ошиблась. Несмотря на темень, она сумела разглядеть силуэты двоих. Как она и предполагала, это были Спенсер и Ева. Они остановились около палатки Градской и стали тихо о чем-то разговаривать. Нелли не могла расслышать их слов, до ее уха долетал лишь мелодичный негромкий смех молодой женщины, приводя Нелли в ярость. Но она волевым усилием погасила вспышку гнева, чтобы не свести на нет свою попытку по-доброму поговорить с мужем.

Спенсер тем временем еще немного постоял с Евой около ее палатки и, к великому изумлению Нелли, вдруг нагнулся и исчез в проеме палатки вслед за Евой. Нелли просто онемела от такой наглости. Еще никогда за все время их супружества Спенсер не позволял себе даже взгляда в сторону другой женщины, уж не говоря о флирте и тем более об измене.

«Что он собрался там делать? – Нелли душил приступ ревности. – Неужели он решился переступить грань…»

Нелли просто колотило от злобы и ярости. Стало вдруг душно и трудно дышать. Нелли кинулась к рюкзаку, дрожащими руками схватила спасительную бутылки виски и сделала несколько глотков. Она вскочила на ноги и выскользнула из палатки. Словно кошка, крадучись, она подобралась к палатке Градской и стала прислушиваться к происходящему внутри.

Диего проснулся от того, что кто-то настойчиво и сильно колотил кулаком в дверь. Некоторое время он боролся с остатками сна, который никак не оставлял его и не давал возможности вскочить с постели, чтобы в ту же секунду броситься к двери и отворить ее. Почему-то именно сегодня сон Диего был необычайно тяжел и настолько прилипчив, что он кое-как освободился от его пут. Наконец Диего, сделав отчаянное усилие, сбросил с себя остатки сна и, шатаясь, словно пьяный, побрел к двери. Когда он отодвинул засов, то дверь тут же с шумом распахнулась, и перед недовольным взором Диего предстал его приятель Хуан Гонсалес, в доме которого он временно поселил Лусию.

Взглянув на Гонсалеса, Диего понял: произошло что-то ужасное. Жуткая догадка пронзила его мозг.

– Что?! – дико вскрикнул Диего. – Что-то случилось с Лусией?

Хуан виновато опустил голову, и лицо старого воина, повидавшего много смертей на своем веку, страдальчески сморщилось.

– Беги к ней, – прошептал Гонсалес, – может, еще застанешь ее живой, а за врачом я уже послал. Наверняка он уже осматривает твою жену.

Диего, не помня себя от ужаса, бросился к дому Хуана. Когда он ворвался в дом своего друга, то чуть не сбил с ног старого врача Хосе Гарсиа. Гарсиа только что вышел из комнаты Лусии, в руках он держал обсидиановый нож. Диего сразу узнал этот нож. Он принадлежал Томи, и в свое время они несколько раз сильно ссорились с ней по поводу того, что она держит в доме этот предмет. Диего он навевал воспоминания о пещере сокровищ, где его хотели принести в жертву, зарезав точно таким же ножом. Диего не раз настаивал, чтобы Томи избавилась от этого предмета индейского культа, но Томи, всегда покорная и уступчивая, отчего-то каждый раз яростно сопротивлялась желанию Диего и твердила, что это память об отце, который вручил ей этот нож, завещая передать его внуку в тот день, когда он станет мужчиной. В конце концов Диего уступил Томи, попросив только подальше убрать нож, чтобы он не попадался ему на глаза. И вот теперь он снова видит этот нож в руках Гарсиа, и этот нож весь в крови.

– Она жива? – закричал Диего и, не дождавшись ответа, бросился в комнату Лусии. То, что он увидел, не оставляло никаких сомнений: Лусия была мертва. На груди ее зияла страшная рана, нанесенная тем самым ножом, от которого он так тщетно и много раз пытался избавиться в своем доме.

– Лусия, прости меня. – Диего повалился на колени перед мертвой. С отчаянием он схватил ее руку, бессильно свисавшую с кровати, и с жаром прижал к своей груди. Лед ее пальцев пронзил его грудь, словно острый клинок. Но вместе с этой болью сердце Диего захлестнула волна ненависти к той, которая отобрала у него Лусию, к той, которую он когда-то безумно любил и много лет называл своей женой. Диего вдруг явственно ощутил, что, если бы он увидел сейчас Томи, он убил бы ее без тени сомнений и колебаний. Он расправился бы с ней так же безжалостно, как она расправилась с ни в чем не повинной и совершенно беззащитной Лусией. В его голове металась лишь одна мысль: как он мог прожить столько лет с таким кровожадным чудовищем, как Томи, как он мог не догадываться, на что способна эта женщина? Диего медленно поднялся с колен и, приблизившись к Лусии, поцеловал ее в губы.

– Я отомщу за тебя, Лусия, – торжественно и печально произнес Диего.

– Не делай этого, Диего, – раздался тихий голос за его спиной.

Родригес резко развернулся и увидел в проеме двери Хосе Гарсиа. Он был страшно бледен, а в его руках по-прежнему находилось орудие убийства.

– Отдай его мне, – захрипел Диего и как коршун кинулся на старого испанца.

– Зачем? – Гарсиа быстро спрятал руку с ножом за спину.

– Ты все слышал, так почему же ты спрашиваешь меня зачем? Я убью эту дочь сатаны точно так же, как она расправилась с Лусией, вот этим ножом.

– Ты не сделаешь этого, – твердо произнес Гарсиа.

– И кто же мне может помешать в этом?

– Я! – Глаза Хосе яростно сверкнули, и Диего показалось, что в этот момент Хосе скинул со своих плеч лет двадцать. Гарсиа выкинул вперед руку с ножом. – Только посмей приблизиться ко мне – и тебя постигнет участь Лусии.

– Что? – От изумления Родригес попятился. Он явственно ощутил, что Хосе не шутит и действительно расправится с ним, если он будет продолжать настаивать на своем. Пыл его сразу поугас, и куда-то испарилось желание отмщения.

– Но я не понимаю, – растерянно произнес он, – тебе-то что до Томи? У меня с ней свои счеты, а ты человек посторонний.

– Я, может, и посторонний, но гораздо лучше понимаю эту женщину, чем ты. И на ее месте я точно так же поступил бы с тобой.

– Вот как? – Брови Диего изумленно поползли вверх. – А я много лет считал тебя если и не своим другом, то, во всяком случае, очень неплохим человеком, на которого я всегда мог положиться.

– Прошли те времена, – мрачно произнес Хосе. – Они остались в прошлом. Теперь только будущее рассудит нас. Прощай.

Гарсиа развернулся и, сгорбившись, вышел из дома.

Диего несколько секунд смотрел ему в спину, и вдруг его осенила догадка. Он выскочил вслед за Хосе из дома.

– Стой! – закричал он что было силы, но Хосе шел не оборачиваясь. Диего в два прыжка настиг его. – Куда ты идешь? – Родригес схватил Хосе за плечо и преградил ему путь. – Ты идешь к ней? Ты знаешь, где Томи?

– Нет. – Гарсиа отрицательно качнул головой. – Но я найду ее хоть на краю света, что бы мне это ни стоило. И я верну ей любовь, которую ты отнял. А сейчас не стой у меня на пути.

Диего разжал пальцы и отпустил Хосе. Тот развернулся и спокойно продолжил свой путь. Диего проводил его долгим взглядом, пока фигура Хосе не исчезла за ближайшим поворотом, и медленно побрел к дому Гонсалеса.

– Вот, пожалуй, все, что я хотела вам сказать, – Ева замолчала. Молчал и Спенсер, обдумывая все, что он только что услышал.

– Вы думаете, что я ненормальная? – осторожно спросила Ева.

Спенсер отрицательно качнул головой, но губ так и не разжал.

– Тогда почему вы молчите? – допытывалась Ева. Она пошла в наступление. Ева хотела знать мнение Спенсера на предмет своего рассказа о сне Левина прямо сейчас же. Правда, она немного слукавила и не стала говорить Спенсеру, что этот сон видел именно Левин. Ева рассказала историю этого сна от своего лица, так, как будто бы ей самой привиделся этот сон.

Наконец Спенсер заговорил:

– Вы понимаете, я не могу доверять таким сомнительным источникам, как сон.

– Конечно, понимаю, но все-таки…

– Но все-таки, – прервал ее Спенсер, – я приму ваш рассказ к сведению. Дело в том, что я сам думал о том, что рядом с теокалли должно быть еще одно здание. Оно не привиделось мне во сне. Но я вычислил его.

– Вычислили? Но как? – Ева явно не понимала своего собеседника.

– Ну, во-первых, я археолог и хорошо знаю историю предмета своих исследований. Индейцы не всегда, но строили рядом с ритуальными пирамидами свои дворцы. Обычно это был императорский дворец.

– В которых жили принцессы? – мечтательно проговорила Ева. Отчего-то при этих словах Спенсера сердце Евы дрогнуло, как будто она имела к этой теме какое-то непосредственное отношение.

– И принцессы тоже, – ответил Спенсер. – А знаете, я вам скажу, как я вычислил другое здание. Вернее, не вычислил даже, а нашел тому подтверждение. И я бы проверил его достоверность еще в прошлую экспедицию, но не успел. Я вам говорил уже, что пришло распоряжение свернуть экспедицию.

– И вы вернулись сюда… – сделала смелое предположение Ева, – чтобы найти это здание.

– А вы очень догадливы, – улыбнулся Спенсер. – А ведь я никому не говорил об этом.

– Даже Нелли?

– Даже Нелли.

– Странно, ведь она ваша жена, – удивилась Ева.

Спенсер ничего не ответил. Ева почувствовала неловкость, что задела больную тему. От ее взгляда не ускользнуло, как помрачнел Спенсер при упоминании о его жене, и она оставила эту тему в покое.

– А могу я вас спросить… – Ева смущенно замолчала, невольно изумляясь своей наглости, но, оправившись от первого смущения, продолжила: – Какое подтверждение вы нашли…

Спенсер немного помолчал, словно раздумывая, стоит ли доверять Еве столь важное. Затем заговорил:

– Пожалуй, я вам покажу кое-что. Это всегда со мной. – Спенсер достал из кармана куртки небольшую плоскую коробочку из-под конфет. Он открыл коробку, извлек из нее старинный свиток и бережно расправил его на коленях. – Это я нашел в прошлую экспедицию, в нескольких сотнях метров от пирамиды. Видите, что на нем изображено?

Ева склонилась над свитком. Ее глаза плохо различали изображение, хотя на зрение она никогда не жаловалась. Свиток был очень древний, краски, которыми было сделано изображение, сильно потускнели, а в некоторых местах совсем стерлись. Ева отрицательно качнула головой.

– Я тоже сначала ничего не понял. Просто забрал свиток с собой, чтобы его как следует исследовать в лаборатории.

– И вам это удалось? – Ева едва сдерживала волнение.

– Сейчас я вам покажу, что я получил.

Спенсер достал со дна коробочки другой лист и протянул его Еве. Ева увидела совершенно четкое изображение, распечатанное на принтере. На листке было изображено два здания. Одно из них было пирамидой, рядом с ним возвышалось здание дворца.

– Мне потребовалось несколько месяцев, чтобы восстановить то, что было изображено на свитке. К счастью, современные методы исследований делают это возможным.

– Потрясающе! – с восхищением выдохнула Ева.

– Ну что? Похоже это на то, что вы видели во сне? – без тени улыбки спросил Спенсер.

Тут Еве сделалось стыдно за свой невинный обман. Пришлось признаваться Спенсеру, что сон видел на самом деле Левин, а не она и это ему надо показать листок. Спенсер загорелся сделать это немедленно. Несмотря на протест Евы, что уже поздно и, возможно, Левин спит, Спенсер и слушать не хотел никаких возражений.

Прошло много дней тяжелого пути, прежде чем Даниэль и Томи добрались до Города Солнца. И вот она снова на земле своих предков, на земле своего царственного отца. Они вошли в город уже после захода солнца. Город был погружен в плотную пелену ночи и показался Томи слишком тихим и безжизненным. Она нисколько не удивилась этому. Ведь сколько воды утекло с тех пор, как она покинула родные места. Многое тут и должно было измениться согласно естественному ходу вещей, но насколько сильно это изменение, она узнает только завтра с восходом солнца. Идти во дворец у нее уже не было сил. Многодневный пеший переход сделал свое дело, и Томи едва держалась на ногах. Пока они двигались к цели, Томи бодрилась и постоянно подстегивала себя, чтобы не упасть раньше времени на дороге. Обидно было бы умереть, так и не добравшись до города. Но едва они ступили в город, последние силы оставили Томи, и она чувствовала, что больше не сможет сделать ни шагу. Ей срочно требовался отдых. Томи предложила Даниэлю заночевать в ближайшем доме. Они подошли к двери и осторожно постучали, чтобы не испугать хозяев слишком громким стуком. Но никто им не ответил. Теряя остатки сил, Томи прислонилась к двери, и, к ее удивлению, та тут же распахнулась, словно приглашая путников войти в дом. Даниэль и Томи последовали этому молчаливому приглашению и шагнули за порог. Дом их встретил безмолвием. Даниэль быстро обошел небольшое помещение и вернулся к матери.

– Тут никого нет, – развел он руками.

– Странно, – удивленно произнесла Томи, – куда подевались хозяева? А может, это и к лучшему, если бы нас не пустили в этот дом, я, наверное, заснула бы прямо на земле. Давай-ка лучше спать. – Томи нашла на ощупь циновку и рухнула на нее как подкошенная.

То, что ее глаза увидели на следующее утро, настолько потрясло и поразило Томи, что в первый момент она пожалела о своем возвращении. Она подумала, что лучше бы было ей умереть по дороге сюда и покинуть этот свет, так никогда и не узнав, какая участь постигла город. От шумного и красивого города, который она знала в годы своего детства и юности, ничего не осталось. Везде, куда ни бросишь взгляд, одно разорение, тлен и разрушение. Почти все дома были разрушены. Только кое-где сохранилось несколько лачуг, в том числе и та, в которой они провели свою первую ночь. Похоже, что город пережил какую-то невиданную страшную катастрофу. Томи пригляделась внимательней и все поняла. Толстый грязный слой лавы покрывал развалины, остатки домов, улиц и площадей.

– Это все вулкан, – произнесла она помертвевшими губами.

Жителей тоже не было видно. Очевидно, они покинули эти места, как только произошло извержение вулкана. Этот город был разрушен полностью и не поддавался восстановлению.

– Даниэль, сыночек, пойдем туда, где раньше располагался дворец. Я хочу посмотреть, что от него осталось, – с дрожью в голосе произнесла Томи. Они медленно двинулись среди развалин. Несмотря на хаос и разрушение, царившие вокруг них, Томи тем не менее хорошо ориентировалась на местности. Как будто бы они шли по совершенно целым улицам города. Даниэль и Томи долго пробирались через завалы камней, наконец Томи остановилась около здания пирамидального строения. Верх пирамиды был разрушен, но основание уцелело.

– Это теокалли. Пирамида Солнца, – с горечью произнесла Томи. – Это было самое высокое сооружение в городе.

Томи подошла к остаткам пирамиды и с трепетом провела ладонью по камням. Ее пальцы ощутили тепло, исходящее от камней, прогретых лучами утреннего солнца. Даниэль с любопытством обошел пирамиду. Он заметил четыре лестницы, тянущиеся вверх, с каждой из четырех сторон пирамиды. Внизу лестницы были целыми, а верх каждой из них был разрушен. Даниэль ступил на основание одной из лестниц, попробовал ее ногой и, ощутив под ногами достаточную крепость, быстро взобрался по ней на уцелевшую площадку пирамиды.

– Даниэль, – встревоженно крикнула Томи, глядя на сына снизу вверх, – спускайся назад!

– Нет, мама! – восторженно воскликнул Даниэль, осматриваясь по сторонам. – Тут такой вид, не то что там, внизу. Иди ко мне.

– Мне кажется, это очень опасно, – боязливо произнесла Томи. – А вдруг пирамида обрушится под тяжестью наших тел?

Но Даниэль и не думал спускаться, и Томи ничего не оставалось делать, как последовать за сыном. Тем более ей и самой хотелось побывать на площадке пирамиды. Ведь она никогда не была на ней, хотя многочисленное количество раз была свидетельницей ритуальных жертвоприношений, свершаемых жрецами на алтаре храма, который стоял на верхней площадке пирамиды.

Оказавшись на вершине, Томи внимательно осмотрела остатки пирамиды. Ее воображение поразило изображение светила на полу площадки. Светило было выполнено в виде человеческого лица. У него имелись глаза, нос и рот. Из разверзнутого рта вырывалось пламя.

– На этой площадке когда-то стоял храм, – глухо произнесла Томи. – Это священное место, на котором совершался обряд жертвоприношения сердец пленных воинов.

– Что это за обряд? – В глазах Даниэля вспыхнул интерес. – Ты мне никогда не рассказывала о нем.

– Никогда. – Томи с грустью качнула головой. – Твой отец не позволял мне этого, потому что сам однажды чуть не погиб на жертвенном камне. Я подчинялась ему, потому что любила, но теперь, когда он предал нас, я могу тебе рассказать о том, что происходило на этом месте, где мы стоим сейчас.

Томи на минуту замерла и прикрыла глаза. Перед ее мысленным взором как наяву ожила картина. Центральная площадь города до отказа заполнена народом. Глаза всех присутствующих устремлены к вершине пирамиды, на которой стоит величественный храм с высеченными на всех стенах изображениями извивающихся змей. К этому храму с четырех сторон пирамиды ведут четыре каменные лестницы. Под громкие звуки барабанного боя, звуки труб и рожков по лестницам движется процессия. Это жрецы силой ведут пленных воинов, готовя их к приношению в жертву. Когда пленники поднялись к маленькой площадке перед молельней, где хранились идолы, на головы многих из них надели перья и заставили их плясать. После того как они исполнили пляску, их сразу же положили на спину на узкие камни, места жертвоприношений, и ножами вспороли им грудь. Жрецы вынимали бьющиеся сердца и подносили их идолам, а тела пленников сбрасывали вниз по ступеням…

Томи вздрогнула, настолько реальной показалась ей картина, на секунду выхваченная из кладовой ее памяти.

Спенсер и Ева вышли из палатки на воздух. Над плоскогорьем висела кромешная тьма, но тем не менее Спенсер заметил, как чья-то тень метнулась от палатки Градской прочь. Спенсеру даже показалось, что он расслышал звук чьих-то шагов.

Ева заметила, что Спенсер к чему-то прислушивается, с тревогой всматриваясь в темноту.

– Вас что-то беспокоит? – спросила Градская.

– Мне кажется, кто-то подслушивал наш разговор, – озабоченно произнес Спенсер.

– Подслушивал? – удивилась Ева. – Но тут никого нет.

– Сейчас уже нет, и тем не менее кто-то стоял у дверей вашей палатки во время нашего разговора, я в этом теперь почти уверен.

Ева пожала плечами:

– Даже если и так, подумаешь. Мы же с вами обсуждали не военные тайны.

Спенсер усмехнулся. Ему показалась наивной безыскусная простота этой русской журналистки. А ведь он на самом деле никому, даже Нелли, не рассказывал о свитке, который носил постоянно с собой. В таких делах он всегда соблюдал сверхосторожность и не доверял никому, даже самому близкому человеку, своей жене. И, как выяснилось, не напрасно. Нелли оказалась предательницей. Предав его в делах сердечных, она могла предать его и в профессиональной сфере.

– Наверное, вы правы. – Спенсер сделал вид, что соглашается с Евой. – Я напрасно переполошился. Мы на самом деле обсуждали с вами далеко не военные тайны. При этих словах его рука невольно потянулась к заветной коробочке со свитком и крепко сжала ее. Как будто ее прямо сейчас у него кто-то собирался отнять.

– Пойдемте же быстрее к Левину. – Спенсер легонько потянул Градскую за руку. – Мне не терпится переговорить с ним.

Когда Спенсер и Ева вошли к Левину, тот уже собирался ложиться спать. Часы показывали без четверти двенадцать ночи. В Москве для него это было еще детское время, но в здешних местах темнота рано приходит на землю. Поэтому, по местным меркам, Левин уже давно полуночничал и, когда на пороге его временного жилища показались Ева и Спенсер, несказанно удивился. И тем не менее от его пристального внимания не ускользнула взволнованность поздних гостей.

– Извините нас за столь позднее вторжение, но Том настаивал, и вот мы здесь. – Ева виновато посмотрела на Левина.

– Что вы. – Левин вскочил навстречу гостям. – Какие могут быть церемонии, напротив, я очень рад, что не оказался в постели на момент вашего визита. Иначе я был бы лишен удовольствия услышать что-то чрезвычайно интересное и, смею предположить, очень важное.

– Вы угадали, коллега, я не смог бы дождаться утра, пока не выяснил бы у вас одну вещь. – С этими словами Спенсер достал из кармана куртки коробку, извлек из нее свиток и, бережно развернув его, протянул Левину. Левин с трепетом принял его в свои руки. Опытным взглядом профессионала он сразу понял, что перед ним ценная реликвия. Но разобрать что-либо из того, что было изображено на древнем манускрипте, оказалось решительно невозможным. Левин вопросительно посмотрел на Спенсера, и тот с готовностью поведал ему историю свитка, в которую он уже час назад посвятил Градскую.

Когда же в руках Левина оказалось уже распечатанное на принтере изображение теокалли и здания дворца, его внезапно охватило сильнейшее волнение. Перед глазами возникли картины из его странного сна.

– Аркадий Михайлович, посмотрите внимательно, – донесся до него голос Евы, – так ли относительно пирамиды располагался дворец в вашем сне?

– Именно так, – внезапно севшим голосом проговорил Левин.

– Вы действительно уверены в этом? – взволнованно спросил Спенсер.

– Без всякого сомнения, именно так, – Левин горящими глазами посмотрел на своих собеседников. – Вот смотрите, площадка теокалли имеет форму прямоугольника, и я хорошо помню, что дворец располагался вдоль более длинной стороны пирамиды. Более того, если вы обратите внимание на изображение светила на полу пирамиды, то увидите, что языки пламени, вырывающиеся из его рта, направлены как раз в сторону дворца. Именно так и было в моем сне. Отчего-то именно эта деталь четко врезалась в мою память. И еще… – Левин смущенно замолчал, словно раздумывая, стоит ли говорить этот бред.

– Что? – Спенсер цепким взглядом впился в лицо Левина. – Что еще вы вспомнили, говорите же скорее, я просто сгораю от нетерпения узнать подробности.

– Там потом произошло извержение вулкана, и в городе начался пожар, – покорно подчинился Левин натиску Спенсера. – Люди и домашние животные в панике метались по городу в поисках спасения. Даже птицы сбились в стаю и спешно покидали опасное место, только одна из птиц неожиданно отделилась от стаи. Она вернулась к начавшему уже гореть дворцу. Эта странная птица камнем метнулась в место, которое на вашем плане помечено крестиком, а потом эта птица резко взмыла вверх. В ее клюве я увидел необычайной красоты ожерелье…

– Ожерелье? – встрепенулась Ева. – Как оно выглядело, вы можете нам рассказать?

– Вряд ли я смогу сказать вам что-либо вразумительное по этому поводу, – Левин отрицательно качнул головой. – Я ничего не смыслю в женских украшениях. Могу только сказать, что оно было очень массивным и очень красивым, с разноцветными камнями. Не могу сказать, что это были за камни. Но один камень я запомнил отчетливо. Это был крупный рубин, похожий на каплю крови. Рубин был с идеально гладкой поверхностью, без огранки и висел по центру ожерелья.

При этих словах Левина Ева пришла в необычайно сильное волнение. Руки ее невольно потянулись к заветному талисману, висевшему на ее груди и спрятанному от посторонних глаз под слоем одежды. Ева никогда и никому не показывала камень, но сейчас решилась. Она вытащила талисман из выреза футболки и показала его Левину.

– Этот рубин вы видели в вашем сне?

– Мне кажется, я снова сплю. – Левин потрясенно смотрел на камень. – Это рубин из моего сна.

– И из моего тоже, – теперь настала очередь Евы рассказать мужчинам о своем сне или видении, которое явилось ей в день ее приезда в Мехико.

Когда Ева закончила, она по очереди обвела глазами своих слушателей. Левин был возбужден услышанным, глаза его лихорадочно блестели, как у больного с высокой температурой. Спенсер же пребывал в глубокой задумчивости. Казалось, он дремлет, веки его были слегка опущены, взгляд погружен глубоко в себя. Некоторое время он не издавал ни звука. Левин и Ева тоже молчали, боясь неуместными вопросами нарушить процесс его мыслетворчества. Наконец Спенсер очнулся и посмотрел на своих собеседников осмысленным взором.

– Завтра начнем работу на месте предполагаемого дворца, – твердо произнес он.

– А если мы там ничего не найдем? – с сомнением произнесла Ева. – Ведь сон человека – это еще не аргумент для принятия таких важных решений, как начало раскопок в этом месте.

– А я и не рассматриваю ваши сны как аргумент, вот мой самый веский аргумент. – Спенсер достал из кармана заветную коробочку с планом и тут же спрятал ее обратно. – А ваши сны, ваши свидетельства – это не более чем легкая приправа к основному блюду, необходимая, но необязательная. – Он поднялся. – Уже достаточно поздно, завтра у нас у всех будет нелегкий день, спокойной ночи. – Спенсер покинул палатку.

– Я тоже пойду, – заторопилась Ева, – хочу поскорее уснуть, чтобы приблизить завтрашний день как можно скорее. Отчего-то мне кажется, что эти раскопки принесут необычные находки, которые изменят нашу жизнь самым невероятным образом. Ведь такое бывает? – Ева с надеждой посмотрела на Левина.

– Все возможно, – пожал плечами Левин, – но это если мы найдем нечто выдающееся.

– Я очень на это надеюсь, спокойной ночи. – Ева выскользнула из палатки и растворилась в темноте ночи.

Солнце поднялось уже высоко. Даниэль с Томи все еще находились на площадке пирамиды. Томи оглядела окрестности и увидела, что от дворца, который находился рядом с пирамидой, остались одни развалины. Однако ее глаза, пристально вглядывающиеся в эти руины, легко угадывали под грудой камней расположение комнат дворца. То место, где находились покои ее отца, императора Кутуми, было полностью разрушено, а вот там, где когда-то была ее половина, сохранились остатки стен и даже оконный проем на одной из стен. Томи захотела туда спуститься и посмотреть поближе, что осталось от ее комнаты.

– Пора спускаться, – позвала Томи сына. – Я хочу взглянуть на остатки дворца.

– Нам надо уходить отсюда, – произнес Даниэль.

– Вот я и говорю, давай спускаться, – удивилась Томи. – Разве ты не понял меня?

– Это ты не поняла меня, мама. Я имел в виду, что нам надо до захода солнца покинуть город. Здесь нельзя оставаться.

– Но куда мы пойдем? – растерялась Томи.

– Куда глаза глядят. Здесь мы не сможем найти пристанище. Тут нет ни воды, ни пищи, – рассудительно произнес Даниэль. – А наших припасов осталось всего на два дня, да и то если растянем.

– Я надеялась найти тут и хлеб и воду, но… Наверное, это я виновата в том, что боги оставили нас. – Томи низко опустила голову. Перед ее мысленным взором встала та женщина, которая разлучила их с Диего. Рука Томи невольно сжалась, как в тот момент, когда она, объятая яростью, занесла над ней ритуальный обсидиановый нож. Какое блаженство Томи испытала в этот момент! Глаза той женщины наполнились страхом. От ее надменной красоты и гордости в один момент ничего не осталось. Лицо посерело и исказилось гримасой ужаса. Она кричала, и этот крик показался Томи самым желанным звуком, который она когда-либо слышала за всю свою жизнь.

– Ты прав, нам надо уходить отсюда, – очнулась Томи от неприятных воспоминаний. – Я только хочу взглянуть на дворец. Это займет немного времени. Думаю, от него ничего не осталось.

Даниэль и Томи начали спускаться. Даниэль шел первым. Он ловко прыгал со ступеньки на ступеньку и быстро достиг земли.

– Мама, давай быстрее! – закричал Даниэль, сложив руки трубочкой и приставив их к губам. Ему казалось, что мать движется слишком медленно.

– Сейчас, сейчас, – заторопилась Томи. Когда до земли оставалось уже не так далеко, камень под ее ногами, образующий ступеньку лестницы, неожиданно раскололся на две части и упал вниз. Нога Томи соскользнула со ступени. Она потеряла равновесие и полетела на землю.

– Мама! – Даниэль испуганно кинулся к матери. – Ты как?

– Ничего, сынок. – Томи показалось, что она не сильно ударилась. – Вроде цела. Сейчас встану.

Томи попыталась подняться на ноги и тут же рухнула на землю. Ее правую ногу пронзила острая боль. Томи закричала. Она поняла, что путешествие ее окончилось – и не только по свету, но и, похоже, по жизни тоже. Слезы лавиной хлынули из ее глаз. Кто мог подумать, что судьба так быстро и так жестоко расправится с ней. Томи не сомневалась, что это удар обсидианового ножа в грудь Лусии обратно вернулся к ней.

Нелли сидела в палатке в полной темноте, крепко обхватив ноги руками, и ждала мужа. Она решила довести задуманное до конца и непременно поговорить с Томом о том, что происходит между ними. Она намеренно не включала свет, который мешал ей сосредоточиться на самом главном. Только так, в полной изоляции от любых предметов окружающего мира, она могла как можно глубже погрузиться в глубины своего собственного внутреннего пространства, достигнуть в этом подземном царстве самой нижней отметки и попытаться отыскать среди илистого дна своего подсознания то решение, которое устранит создавшееся напряжение между ней и Спенсером. Сердцем Нелли понимала, что на самом деле никакое это не напряжение, что это самый настоящий разлад, но произнести это слово вслух она не решалась. Более того, даже в мыслях она избегала такой интерпретации в оценке той ситуации, которая сложилась вокруг них с Томом. Нелли давно усвоила одну очень простую, но очень важную истину: как корабль назовешь, так он и поплывет. Это несложное правило она старалась всегда соблюдать в своей жизни и была уверена, что с его помощью ей в свое время удалось не раз избежать тяжелых и кризисных ситуаций. Вот и сейчас она упрямо называла их явный разлад со Спенсером просто напряжением. Его надо было срочно снять давно назревшим разговором с мужем, а пока он еще не пришел, хотя бы небольшим глоточком виски. Нелли нащупала в темноте заветную фляжку и, отвернув крышку, сделала маленький глоток, затем не удержалась и сделала еще один, хотела отхлебнуть еще, но передумала, боясь переборщить. Если Спенсер учует запах спиртного, он просто не станет с ней разговаривать. Нелли положила в рот несколько кофейных зерен и тщательно их разжевала. Теперь не только Спенсер, но даже она сама не чувствовала никакого не то что запаха, но даже привкуса виски во рту.

Едва она проделала все эти манипуляции, как уловила звук приближающихся шагов. Нелли узнала шаги мужа. Она поспешила включить свет, но ложиться не стала, осталась в той же позе, в которой сидела до его возвращения. Пусть он видит, что она не ложилась и специально ждала его, чтобы поговорить.

Спенсер появился в проеме палатки, мельком взглянул на Нелли, но ничего не сказал, а молча, как это происходило все последние дни, проследовал в свой угол. Тем не менее Нелли заметила, что лицо его не напряжено, как обычно. Более того, он чему-то слегка улыбался, каким-то внутренним своим мыслям. Нелли сделалось досадно. Она прекрасно понимала, кто является причиной его хорошего расположения духа. Скорее всего, он находится еще во власти своего недавнего разговора с Градской. Неприязнь к этой русской обжигающей волной в одно мгновение опалила сознание Нелли, захотелось что-то резкое и грубое сказать Спенсеру, но она сдержалась и постаралась охладить этот так некстати вырвавшийся наружу жар. Усилием воли ей удалось вернуть его на место. До поры до времени пусть посидит у нее внутри, как можно глубже. Еще найдется время и место выпустить его из себя, в этом Нелли нисколько не сомневалась. Но только не сейчас.

Она поднялась на ноги и сделала несколько шагов к Спенсеру. Он сделал вид, что не замечает ее, и начал укладываться в свой спальный мешок. Рука его потянулась к выключателю, чтобы выключить свет.

– Подожди, не выключай свет, – попросила Нелли.

Спенсер не соизволил удостоить ее ответом. Он поудобней устроился в своем мешке, всем своим видом давая понять, что хочет спать и чтобы ему не мешали.

– Том, я хочу поговорить с тобой.

Спенсер вместо ответа натянул одеяло на голову. Нелли захотелось подойти и грубо сдернуть это одеяло, но она постаралась держать себя в руках ради того разговора, который она затевала.

– Том. – Нелли подошла к мужу и присела перед его мешком на корточки. – Нам надо поговорить, так больше продолжаться не может.

Спенсер демонстративно не отвечал ей. Нелли очередной раз поймала себя на желании сдернуть с его головы это проклятое одеяло.

– Том, – с отчаянием в голосе почти крикнула Нелли, – ты слышишь меня?

– Я хочу спать и прошу оставить меня в покое. – На этот раз Спенсер освободил свою голову из-под одеяла и посмотрел на Нелли хмурым взглядом. Он снова хотел накрыться одеялом, но Нелли перехватила этот кусок материи и дернула на себя.

– Ну уж нет. – В голосе Нелли послышались требовательные нотки. – Я настаиваю, чтобы мы поговорили. Я не отстану от тебя, пока ты не скажешь мне, сколько еще ты собираешься меня мучить.

– Потерпи до конца экспедиции. – На этот раз Спенсер удостоил ее ответом.

– Что ты имеешь в виду? – не совсем поняла Нелли, но Спенсер уже снова накрылся одеялом с головой. На этот раз Нелли не выдержала и грубо сорвала одеяло с его головы. – Выражайся яснее, что ты имеешь в виду. Ты будешь играть в молчанку со мной до конца экспедиции?

Спенсер приподнялся на локтях и, четко выговаривая каждое слово, холодно произнес:

– Думаю, что ты будешь оставаться моей женой не более чем до конца экспедиции.

Нелли оторопела. Она ожидала чего угодно – скандала, разборок, побоев, наконец, но только не такого хладнокровного и равнодушного приговора.

– Ты меня никогда не любил, – растерянно произнесла она, – иначе ты сейчас вел бы себя совсем по-другому.

Спенсер ничего не ответил, лег в свой мешок и снова натянул одеяло на голову. Нелли схватила свою фляжку с виски и выскочила из палатки.

Томи настояла, чтобы Даниэль помог ей добраться до дворца. С одной стороны опираясь на плечо сына, с другой стороны – на палку, которую нашел для нее Даниэль, она с трудом, но все же доковыляла до дворца, вернее, до того, что от него осталось. Томи не могла опереться на поврежденную ногу и всю дорогу прыгала на одной здоровой ноге. Этот путь дался ей с трудом. Когда они, пробираясь сквозь завалы и обломки камней, добрались наконец до комнаты принцессы, Томи повалилась на грязную циновку, на которой когда-то спала еще молоденькой девушкой. Слезы хлынули у нее из глаз.

– Вот тут я и умру, – прошептала она сквозь слезы.

– Что ты такое говоришь, – возмутился Даниэль, – нога твоя заживет, и мы пойдем дальше.

– Какой из меня теперь ходок, – запротестовала Томи, – пропадешь ты тут со мной. Тебе следует оставить меня и спасать свою жизнь. Иди, сынок, туда, где есть вода и пища. А мой земной путь уже завершен.

– Я тебя не оставлю, – упрямо заявил Даниэль и опустился на пол рядом с матерью. – Я буду сидеть здесь и не сдвинусь с места, пока ты не поправишься.

– Глупый. – Томи провела рукой по его непокорным вихрам. – Да знаешь ли ты обычаи наших далеких предков? Еще до того, как они пришли в эти земли и стали вести оседлый образ жизни, они кочевали по свету в поисках плодородных мест, а когда земля истощалась и переставала кормить их, они двигались дальше. Ты думаешь, они брали с собой немощных стариков и больных?

– А разве не так? – удивился Даниэль.

– Нет, – грустно качнула головой Томи. – Они их оставляли умирать на старом месте. А в путь отправлялись только дети и молодые, полные сил воины и их жены.

– Ты все это придумала, правда? Чтобы заставить меня уйти.

– Нет. Я говорю правду. Все так и было. Мне рассказывала об этих обычаях индейцев моя мать. А ей ее мать.

– Все равно я не брошу тебя тут умирать. Я не кутуми! – крикнул Даниэль и вскочил на ноги.

– А кто же ты? – ахнула Томи.

– Я испанец! – Глаза Даниэля гордо блеснули.

– Что?! – воскликнула пораженная Томи. – Кто внушил тебе эту глупость?

– Отец, – тихо прошептал Даниэль и опустился на колени перед матерью. Томи сжала губы и посмотрела на сына отчужденным взглядом.

– Прости. Но он мой отец, и другого у меня нет и никогда не будет.

– Послушай меня, сын мой. – После недолгого молчания Томи вдруг заговорила мягко, с болью в глазах глядя на Даниэля: – Отец был прав. Ты испанец, как ни горько мне это сознавать. Кровь отца преобладает в тебе, нежели кровь матери, поэтому твое место рядом с отцом. А меня оставь здесь…

– Нет, – попытался возразить матери Даниэль, но Томи прервала его властным жестом.

– Помолчи, дай мне сказать все, что я хочу. Испанцы пришли в наши земли, движимые алчностью и жаждой наживы. Они хотели золота, и твой отец тоже. Ты можешь получить золото очень легко, набить им полные карманы и вернуться к отцу. Он найдет применение содержимому твоих карманов. Надеюсь, за это он тебя не прогонит из дома. Возьмешь золота много, сколько сможешь унести. А потом… Потом ты еще раз сможешь вернуться за ним сюда. Только никому не признавайся, мальчик мой, даже отцу, где ты берешь это золото.

– А где я возьму это золото? – Даниэль решил, что его мать начала сходить с ума.

«Падая с теокалли, она, вероятно, ударилась не только ногой, но еще и головой, – подумал он про себя. – Поэтому она и твердит, чтобы я оставлял ее умирать одну».

– При входе в город мы огибали скалы, помнишь? – продолжала говорить Томи.

– Помню.

– Так вот, в одной из них есть пещера, в ней спрятаны сокровища нашего рода. Там золото, алмазы, драгоценные камни. Их много, очень много. Сокровища собирали несколько поколений кутуми. Теперь империя Кутуми погибла. Столица разрушена, а народ кутуми рассеялся по свету. Но ты последний из кутуми – и сокровища принадлежат тебе по праву. Я покажу тебе, где они и как их взять. Ты мне поможешь дойти до той скалы?

– Конечно, мама.

– Идти придется долго, с моей ногой. – Томи горестно вздохнула. – Мне надо набраться сил. Я посплю немного, а потом пойдем. Хорошо?

– Как скажешь, мама. – Даниэль бережно дотронулся до руки матери.

Ответом ему был взгляд Томи, полный любви и нежности.

Нелли шла в темноте на ощупь, но ее ноги при этом ступали твердо, несмотря на то что она постоянно отхлебывала из своей заветной фляжки сразу по нескольку глотков. В голове то и дело всплывала одна и та же фраза Спенсера: «Думаю, что ты будешь оставаться моей женой не более чем до конца экспедиции».

«Вот, значит, как он решил, – ожесточенно думала Нелли, отправляя в горло очередную порцию виски. – Даже не стал обсуждать эту тему со мной. Сам решил все за нас двоих. Как будто я для него пустое место». Если бы кто однажды сказал ей, что она услышит нечто подобное из уст своего мужа, она бы посчитала это не более чем неудачной шуткой. Это не могло быть правдой ни при каких обстоятельствах. Даже при тех, что сложились у нее с Готье. Нелли была уверена на сто процентов, она бы с готовностью отдала голову на отсечение и поспорила бы с любым и на что угодно, что ее Том, даже застукав в своей собственной постели свою жену с любовником, сделал бы вид, что не увидел ничего особенного. И это не оттого, что он давно охладел к Нелли или, наоборот, до сих пор любит ее до безумия и боится потерять. Вовсе нет. Просто Том был из той породы людей, весь смысл существования которых составляет осуществление главной идеи их жизни. Все остальное перед этой идеей, даже собственная жена, меркнет и теряет свою значимость. Нелли не сразу, но все же разобралась после нескольких лет жизни со Спенсером, что главная и всепоглощающая идея его жизни – добраться до своей вершины, до своего олимпа, на котором он будет сиять, увенчанный лаврами славы и восхищения людей, которых он оставил далеко внизу, у своих ног, которых он может попирать этими ногами столько, сколько его душе угодно. На такую вершину он мечтал взобраться, еще будучи боксером, но авария и травма, полученная в ней, не дали ему в свое время прийти к этой вожделенной высоте. Но Том не сдался. Он не оставлял надежды и надеялся на новом своем поприще добиться не меньших успехов, чем в боксе, если не больших. Ведь археология могла прославить его имя не на миг, а на века, если бы ему удалось сделать открытие века. Город Солнца – вот на что в последние годы Спенсер делал свою ставку. Он был уверен, что этот город является затерянным золотым городом, прототипом мифического Эльдорадо. По легенде, именно в этом городе индейцы спрятали несметные запасы золота и сокровищ, которые будоражат умы авантюристов и исследователей вот уже несколько веков. Самого Спенсера эти сокровища сами по себе волновали постольку, поскольку они могли сделать его имя знаменитым, и не более того. Этот город должен был принести ему все, о чем он так давно мечтал. Нелли это знала и совсем не могла понять, отчего это, когда он почти у цели, он вдруг вздумал опускаться до таких недостойных для себя дел, как развод.

– Берегись, Том, – процедила Нелли сквозь зубы, – я тебе не старая изношенная вещь, которую можно с легкостью за ненадобностью выбросить просто так на помойку.

Когда она добралась до палатки Готье, ее фляжка была совсем пуста, но мозг Нелли, несмотря на изрядное количество принятого виски, работал точно и четко, как часы. Во всяком случае, она совершенно определенно знала, как ей поступать дальше.

– Жан, ты еще не спишь? – Нелли откинула полог палатки Готье и проникла внутрь. Готье лежал в спальном мешке и читал книгу. При виде Нелли он отшвырнул книгу и быстро вскочил на ноги.

– Нелли. – Готье прижал женщину к себе, нашел ее губы и нежно поцеловал. Нелли не сопротивлялась, как обычно это случалось в последнее время. Более того, она еще крепче прижалась к Готье и страстно ответила на его поцелуй. Готье удивился было, но тут он уловил запах спиртного, исходящий от Нелли, и для него все сразу стало на свои места.

– Ты, кажется, много выпила. – Готье разжал руки и на шаг отступил от Нелли. – По какому поводу празднуешь?

– Праздную? – Нелли скорчила презрительную гримасу. – С чего ты взял, что я праздную? Люди ведь пьют не только в радости, но и в горе.

– А у тебя горе? – Готье окинул Нелли пристальным взглядом и только сейчас заметил, что она выглядит далеко не самым лучшим образом. Всегда блистательная и эффектная, Нелли старалась держать марку даже в экспедициях. Макияж, духи, красиво уложенные волосы, аккуратная одежда были непременными атрибутами Нелли в любых походах, даже в самых невероятно сложных и не приспособленных для ухода за собой условиях. Готье всегда удивлялся, как ей это удается. Ведь другие женщины, с которыми не раз приходилось ему работать в полевых условиях, выглядели довольно просто и непритязательно. Сейчас Нелли была похожа на одну из них. Бесформенные джинсы и растянутый свитер составляли ее наряд. Волосы, небрежно стянутые резинкой в хвост на затылке, тусклыми сосульками свисали за спиной, лицо без косметики выглядело каким-то блеклым и некрасивым.

– А ты разве не видишь! – Нелли оттолкнула плечом Готье и плюхнулась на пол на его спальный мешок. – Разве ты не замечаешь, в кого я превратилась?

– Я обратил внимание, что между тобой и Томом какое-то напряжение, но не стал вмешиваться в ваши дела.

– А это не только наши дела, – взвилась Нелли и вскочила на ноги, – это и твои дела, между прочим, тоже.

– Мои? Каким образом?

– Самым что ни на есть прямым. Тому давно о нас с тобой все известно.

– Как это известно? – Готье поперхнулся. – Мы же всегда были предельно осторожны.

– И тем не менее Том нас каким-то образом вычислил. В Шочимилько он нанял какого-то скота следить за нами. Ведь говорила я тебе, не надо ехать в Шочимилько, как чувствовала!

– Ты тоже должна меня понять, – виновато произнес Готье. – Я давно тебя не видел, так соскучился по тебе, я не мог больше терпеть… – Для Готье оказалась полной неожиданностью новость, которую он услышал от Нелли. Отчего-то он всегда был уверен, что Спенсер никогда и ни при каких обстоятельствах не узнает о них с Нелли. Таких слепцов, как Спенсер, еще поискать надо. Ведь его, по большому счету, в этом мире ничего не интересует, кроме археологии. Иногда Готье казалось, что даже Нелли для Спенсера не более чем досадное недоразумение в его жизни, безраздельно и фанатично преданной своей профессии. И вот надо же! Великий слепец Спенсер удивительным образом прозрел.

– Да ладно, – резко произнесла Нелли. – Не мог терпеть! Теперь ты будешь вынужден терпеть меня каждый день.

– Как тебя понимать?

– Очень просто. Я переезжаю к тебе.

– Ко мне? – изумился Готье, он никак не ожидал такого поворота событий.

– Ты что, против?

– Я… нет, конечно… но Спенсер, как он на это посмотрит? – растерянно произнес Готье.

– А это тебя не должно волновать. – В ушах Нелли снова прозвучали слова мужа: «Думаю, что ты будешь оставаться моей женой не более чем до конца экспедиции». – Не думай, мой дорогой, что я позволю тебе распоряжаться моей жизнью по твоему разумению. Я сама за себя решаю, чьей мне оставаться до конца экспедиции, – прошипела Нелли, лицо ее при этом сильно исказилось и сделалось страшным.

– Что? Я не понял тебя. – Готье тревожно заглянул в глаза Нелли.

– Извини, это я не тебе. – Нелли лучезарно улыбнулась ему. – Давай-ка лучше спать. Поздно уже. А завтра у нас тяжелый день.

Томи заснула, а когда проснулась, то ощутила в себе прилив сил и готовность идти к пещере. Она поднялась на локтях и посмотрела на сына. Он дремал, сидя рядом с ней на циновке.

– Даниэль, – Томи тихонько позвала сына, и он тут же открыл глаза, протер их рукой.

– Неужели и я заснул? – удивился он.

– Что ты хочешь. Столько дней пути не проходят даром, – улыбнулась Томи, – помоги мне встать. Мы отправляемся к пещере.

– Так, значит, это все-таки правда? – изумился Даниэль.

– А ты не поверил мне? – нахмурилась Томи. – Разве я тебе когда-нибудь врала?

– Нет. – Даниэль виновато опустил голову.

– Не переживай, – подбодрила сына Томи. – Ты еще молод, отсюда твои сомнения. А вот в моем возрасте все уже определено, и, прежде чем мы отправимся в путь, я хочу, чтобы ты исполнил мою последнюю волю именно так, как я скажу.

Даниэль промолчал и ничего не ответил.

– Я хочу, чтобы ты вернулся к отцу.

Даниэль вскинул голову, намереваясь что-то сказать, но Томи резким взмахом руки остановила его, не позволив ему прервать себя.

– Обещай, если произойдет что-либо непоправимое, ты вернешься к отцу…

– Но что может произойти, мама?

– Не знаю, – качнула головой Томи, – сердце мне говорит, что что-то должно произойти.

– Я не оставлю тебя здесь одну, – упрямо произнес Даниэль.

– Ладно, сейчас идем, – тяжело вздохнула Томи. – Нам нельзя терять время. Я с каждым часом слабею.

Даниэль помог матери подняться, и они двинулись в путь. Томи говорила сыну, в каком направлении им следует двигаться, а Даниэль, бережно поддерживая мать, прокладывал ей путь среди завалов.

Наконец они достигли места, которое искала Томи. Они остановились у скалы, которая ничем не отличалась от других скал. Томи попросила сына подвести ее поближе к скале и показала ему едва заметную расщелину между камней. Затем она просунула в эту расщелину руку и надавила на небольшой каменный выступ. В тот же момент поверхность скалы, кажущаяся монолитной, пришла в движение. Часть ее в виде прямоугольника отделилась от общей массы и образовала небольшой проем, в который можно было протиснуться человеку. Даниэль широко раскрытыми глазами смотрел на такое чудо. Он никогда не видел, чтобы поверхности скал двигались. Томи же была серьезна и сосредоточенна. Она совсем не замечала изумления сына. Ее беспокоил вопрос, сумеет ли она воспользоваться ключом, чтобы получить доступ к сокровищам. Ведь в этой пещере она никогда не была, а знала о ее существовании только со слов отца, который посвятил принцессу в тайну их рода, когда Томи достигла совершеннолетия. С того дня Томи запомнила намертво, что ключ следует вставить в рот идолу, охраняющему вход в пещеру, и затем повернуть этот ключ против хода солнца три раза.

– Даниэль, мне с больной ногой не протиснуться, ты пойдешь туда один. Чтобы попасть в пещеру, нужен ключ. – Томи пошарила в складках юбки и достала оттуда сверток, развернула его. Внутри свертка оказалось ожерелье. Даниэль чуть не ослеп от такой красоты. Особенно его поразил необычайной красоты рубин, похожий на каплю крови. Даниэль протянул руку и осторожно дотронулся до рубина. Томи ловким движением пальцев рук отсоединила камень и протянула его сыну. – Это ключ.

Она объяснила Даниэлю, как им пользоваться и что сокровища он обнаружит, только воспользовавшись им определенным образом. Сами же сокровища он должен найти в дальней пещере, вход в которую должен ему открыть рубин.

Спенсеру не спалось. Нелли так и не пришла ночевать сегодня ночью. Значит, она с Готье. Спенсеру это было неприятно, но не более того. Тем более что он для себя уже все решил. Это решение далось Спенсеру нелегко, и могло показаться, что он принял его спонтанно, но это было далеко не так. Он человек не спонтанно принимаемых решений, а только глубоко выстраданных. Единственный раз его принудили изменить и поменять свои жизненные установки насильно, но это было под влиянием отнюдь не человека, а его величества случая. Судьба пришла и громко постучала в его дом, требуя открыть двери для новой жизни, имя которой было археология. Но в тот момент Спенсер не понял этого и отчаянно пытался зацепиться в своей прежней жизни, хотя это было уже невозможным. После сильной автомобильной аварии, где он повредил кисть руки, Спенсер оказался потерян для спорта. А ведь когда-то он на полном серьезе мечтал о том, чтобы умереть на ринге. Тогда Спенсер не мыслил себя вне спорта и побед, которые ему удавалось одерживать раз за разом. Но судьба в одночасье распорядилась по-другому, нежели он рассчитывал, и предоставила ему новую арену для побед. Может быть, не столь явную, как он привык считать, но тем не менее гораздо более ценную и значимую для него. Поскольку эти победы были завоеваны не силой мускулов, а силой его духа, интеллекта, интуиции и много чего другого, название которого есть опыт и профессионализм. А за свой опыт в археологии Спенсер хотел получить очень высокие дивиденды. Никак не меньше, чем признание и славу лучшего археолога страны, да что там страны, ему нужно было ни много ни мало, как слава мирового масштаба. Да, ради такого подарка судьбы Спенсер готов был трудиться днем и ночью, не зная усталости. И раньше так и было. Спенсер был молод, здоров и легко переносил любые жизненные невзгоды и тяжести, будь то физические или психологические. Последнее же время он стал замечать за собой, что все стало далеко не так однозначно, как раньше. И если его тело до сих пор оставалось сильным, все-таки многолетние спортивные тренировки сделали свое дело и закалили его, то психологическое состояние Спенсера часто оказывалось не на высоте. Особенно после того, как он стал замечать за своей женой повышенный интерес к другим мужчинам. Поначалу он решил, что это пройдет, Нелли очень эффектная женщина и всегда жила в мире повышенного интереса со стороны мужского пола. Но чем дальше длилась их совместная жизнь, тем ясней становилось Спенсеру, что Нелли не изменится, ее всегда будет сопровождать по жизни шлейф из мужчин, который разве с возрастом будет становиться чуть-чуть меньше, но окончательно он не исчезнет никогда. Может, это и произойдет однажды, но Спенсеру по причине их большой разницы в возрасте этого уже не дождаться. Да и надо ли дожидаться, когда можно поступить гораздо проще – взять и обрубить все разом. Если же оставить все, как есть, это чревато для Спенсера ненужными душевными переживаниями. Это только с виду кажется, что он бесчувственный чурбан, погруженный в мир археологических поисков по самую макушку и не замечающий ничего вокруг. Вовсе нет. Спенсер очень даже замечал неверность жены и очень переживал по этому поводу, но еще больше его мучило то, что эти переживания мешают достижению его важных жизненных целей, они отвлекают его, отнимают много сил и энергии, которые он мог посвятить целиком и полностью только своей профессии. И коль скоро он не может их достойным для себя образом канализировать, то пришло время разрубить этот узел. Надо действовать радикально. Они с Нелли расстанутся после этой экспедиции. Хотя его чувства по поводу ее измен давно утратили для него свою остроту. Всплеск эмоций по этому поводу остался глубоко позади и совсем не замеченным для Нелли. Это произошло в прошлую экспедицию, в которой тоже принимали участие Готье и Нелли.

В ту экспедицию им повезло. Предположения Спенсера оказались верными. Разрешение на раскопки этого места, добытое с большим трудом, оправдало себя. Сначала метод дистанционного обследования данного места, а затем уже более его детальное исследование с помощью портативного зондирующего локатора принесли свои плоды, и как результат – обнаружение части ритуальной пирамиды с изображением светила в виде человеческого лица. Спенсер ликовал. Не каждому археологу суждено пережить подобную удачу. Но неожиданно его радость была омрачена, он заметил, что его жена неверна ему. Нелли с Готье, конечно, были осторожны и не выставляли своих отношений напоказ, но Спенсер все-таки узнал об их тайне. Он стал случайным свидетелем их близости, когда по ошибке забрел в палатку Готье вместо своей. Именно в тот день им удалось обнаружить остатки ритуальной пирамиды, и Спенсер, находясь под впечатлением от этой находки, был вне себя от радости. Очевидно, поэтому он и перепутал палатки. Спенсер откинул полог палатки Готье в самый пик близости любовников. Нелли с Готье так были увлечены друг другом и своими собственными ощущениями, что не замечали никого и ничего вокруг. Спенсер же поспешил ретироваться. Оглушенный увиденной сценой, он побрел наугад, куда глаза глядят. Он пытался забыть увиденное, но перед его взором вновь и вновь вставала одна и та же сцена, случайно подсмотренная им в палатке Готье. Спенсер шел долго, куда и зачем несут его ноги, он и сам не знал толком в этот момент. Для него главное сейчас было не сидеть, а двигаться. Еще будучи спортсменом, он четко усвоил для себя одну истину: чтобы сбросить заряд негативных эмоций, нужно дать своему телу максимум физической нагрузки. Где ее сейчас было взять? Поэтому он просто шел и шел, стараясь по максимуму загрузить свое тело хотя бы движениями.

Ноги сами привели его к месту раскопок. Здесь Спенсеру немного полегчало. Одно нахождение рядом с остатками ритуальной пирамиды привносило в его душу некоторое успокоение. Спенсер огляделся и заметил недалеко от себя лопату.

– Вот то, что мне сейчас нужно, – обрадовался Спенсер. Он схватил лопату и начал копать, просто так копать, без всяких целей. Он копал как одержимый, просто чтобы выпустить пар излишних эмоций, которые все еще кипели в нем от увиденной недавно сцены. Когда рядом с ним оказалась довольно высокая гора песка, Спенсер бросил лопату и, присев над кучей, машинально стал медленно просеивать песок сквозь пальцы. Когда, в очередной раз зачерпнув ладонью горсть песка, Спенсер почувствовал в своей руке какой-то предмет, сердце его екнуло. Он бережно очистил от песка свою находку и обнаружил на своей ладони свиток. Спенсер осторожно развернул его. Его глаза различили какое-то изображение, но что именно было изображено на свитке, Спенсер так и не сумел определить. Свиток был очень древний, краски, которыми было сделано изображение, сильно потускнели, а в некоторых местах совсем стерлись. Спенсер опустил этот свиток в карман, решив ничего никому не говорить о своей находке. С этого момента его как будто отпустило. Душевная рана, нанесенная его женой, больше не волновала его с прежней силой. Спенсера теперь занимало совсем другое: что изображено на свитке?

Он это узнал, когда вернулся домой. Несколько месяцев потребовалось ему, чтобы восстановить изображение. Когда это произошло, Спенсер внимательно изучил результат своих исследований. Теперь ему стало ясно, что на свитке был изображен план местности в районе найденной им теокалли. Рядом с теокалли на плане было какое-то здание, по всей очевидности, дворец императора. Эта его догадка нашла недавно странное подтверждение в рассказе Левина о своем сне. После его свидетельства Спенсер лишний раз убедился в правильности уже принятого им решения – завтра они будут копать в том месте, где на плане располагался дворец.

Протиснувшись через узкий лаз, Даниэль поднялся на ноги и огляделся. Он находился внутри небольшой пещеры, выдолбленной прямо в скале. Пещера была невысокая, но в ней все же можно было находиться, выпрямившись во весь рост. В пещере было темно и сыро, и в первый момент Даниэль ничего не смог рассмотреть. Но постепенно глаза Даниэля привыкли к окружающему его мраку и стали различать обстановку вокруг. В этот момент он смутно разглядел, что в глубине пещеры находится небольшая возвышенность в виде постамента, а над ней высеченная прямо в стене фигура какого-то божества. Испытывая душевный трепет, Даниэль робко приблизился к постаменту. Глаза его в окружающей темноте уже различали все довольно отчетливо. Он внимательно огляделся вокруг и заметил, что пол пещеры сплошь усеян камнями, о которые он то и дело спотыкался, пока шел к идолу. Даниэль остановился у ног божества и только сейчас заметил, что тело его расколото надвое, по рукам и ногам шли глубокие трещины, казалось, это чудовище может рассыпаться в любой момент на части. Даниэль понял, что все эти разрушения являются следствием извержения вулкана. Но тем не менее, несмотря на сильные повреждения, лицо идола сохранило свою целостность, а это давало Даниэлю возможность воспользоваться ключом и попытаться открыть вход во внутреннюю пещеру, где были спрятаны сокровища. Даниэль ловко запрыгнул на постамент и достал рубин. Вспомнил слова матери и проделал все в точности так, как она говорила. После третьего поворота рубина во рту идола поверхность стены пещеры, кажущаяся монолитной, пришла в движение. Часть ее в виде прямоугольника отделилась от общей массы и образовала еще один проем, на этот раз довольно большой, дающий возможность пройти через него почти в полный рост. Даниэль напряг глаза. В глубине открывшегося пространства он различил довольно большой зал, значительно больший, чем тот, в котором он находился. Насколько позволял видеть его взгляд, там не было ничего, кроме сундуков, стоящих на полу в несколько рядов. Даниэль спрыгнул на пол и устремился в сокровищницу, где его предки сохранили золото и драгоценные камни.

Пока Даниэль находился внутри пещеры, Томи присела на землю. Она думала о том, как скоротечна все-таки человеческая жизнь. Не успеешь как следует насладиться всеми земными дарами, как боги призывают обратно. В том, что ей пора возвращаться в мир теней, Томи нисколько не сомневалась. Она ломала голову, как заставить сына оставить ее тут, какие веские аргументы найти, чтобы он возвращался к отцу. Томи понимала, мальчик упрям, ей будет нелегко убедить его в своей правоте. Может, и не удастся вовсе, и тогда что станет с ним? Он погибнет вместе с ней. Нет, этого Томи не должна допустить, а это значит… Томи придумала, как ей следует поступить. Надо только найти средство, в крайнем случае сгодится острый обломок камня. Только бы камень оказался достаточно острым.

Томи откинулась назад и, прислонившись к скале, подняла лицо к небу. Солнце стояло высоко и било ей прямо в лицо. Она опустила глаза, спасаясь от прямых солнечных лучей, и стала смотреть на землю. Вдруг между камней в нескольких шагах от нее что-то блеснуло. Томи протянула руку и немного разгребла землю. Сердце ее бешено забилось, когда она подняла с земли обсидиановый нож. Томи знала, что в пещере есть жертвенный постамент, на котором кутуми убивали своих жертв и приносили их сердца в дар каменному идолу, хранителю своих сокровищ. Очевидно, в момент извержения вулкана здесь происходил такой обряд, и жрец, исполняющий его, спасаясь от гнева вулкана, в спешке обронил этот нож.

– Боги услышали меня. – Томи счастливо рассмеялась. – Теперь Даниэль не сможет долго здесь задержаться.

Она поспешила спрятать нож в складках своей юбки. И вовремя. Голова Даниэля именно в этот момент показалась из проема.

Солнце уже стало клониться к закату, а они все копали и копали. Этим делом были заняты все без исключения, даже Ева и Нелли, которые к археологии не имели ровным счетом никакого отношения. Но Спенсер это во внимание не принимал, раз уж они оказались на месте раскопок, то должны выполнять всю самую грязную работу археолога без всяких скидок и поблажек. Конечно, как только они доберутся до каких-то первых слоев, содержащих в себе исторические ценности, их тут же отстранят от дела, и к дальнейшей работе будут допущены только профессионалы, такие, как Левин, Готье, Спенсер, отчасти Нелли, которая имела уже достаточно большой опыт подобных работ. Для Евы Спенсер тоже нашел довольно ответственное занятие – тщательно зафиксировать весь ход работ, а также открытия и находки в специальных документах. Ну а пока такого не произошло, все на равных были вовлечены в дело.

Нелли копала с ожесточением. Эта ночь в палатке Готье не принесла ей никакого облегчения. А она надеялась, что этот ее демарш повлияет на ее внутреннее состояние, станет тем громоотводом, через который она сможет вывести из своего сознания хотя бы часть того смятения, которое вызвало у нее желание Спенсера окончательно разорвать с ней. Нелли была просто ошеломлена этим его решением и в первый момент даже растерялась, не нашла слов, чтобы образумить его, и просто сбежала. Сбежала, как подросток, который убегает из дома, восставая против своих родителей в отместку за их давление на его неокрепшую психику. Сейчас Нелли было досадно, что она не справилась со своими эмоциями и повела себя как незрелый подросток. Бунт подростка вполне объясним и оправдан, ведь он еще не умеет осознавать свое место в этом мире и только учится этому непростому искусству. Но она, Нелли, опытный психолог и должна была найти необходимые слова и веские аргументы, чтобы урегулировать их конфликт, тем более если изначально именно она явилась причиной его возгорания. Сейчас Нелли понимала, что недооценила Спенсера и не позаботилась заранее, чтобы продумать, какие слова и фразы найти для оправдания своего поступка. Надо было повиниться, попросить прощения, валяться в ногах, наконец, но она отчего-то посчитала себя уязвленной от того, что Спенсер устроил за ней слежку, и выбрала неверную тактику своего дальнейшего поведения. Сегодня утром она надеялась на то, что муж одумается, что ее отсутствие этой ночью отрезвит его и он сменит свой гнев на милость, но ничего подобного не произошло.

Утром Спенсер как ни в чем не бывало собрал всех членов экспедиции и объявил место, где они с сегодняшнего дня будут производить раскопки. Спенсер выразил полную уверенность, что на этот раз они должны найти нечто стоящее. С помощью лазерного теодолита вся территория работ была разбита на квадраты по числу участников экспедиции. Каждому достался свой персональный квадрат, на участке которого он должен был снять верхнюю часть грунта с помощью лопаты. Все принялись за работу. С той самой минуты Спенсер так ни разу и не взглянул на Нелли. Она это знала наверняка, потому что, выполняя свою работу, она все время держала Спенсера в поле своего зрения, внимательно отслеживая каждый его шаг, каждый взмах его руки, каждое движение его глаз. И к своему горькому сожалению, Нелли замечала, что ни один его взгляд ни разу за весь день не был обращен к ней. Зато Градская получала сполна от внимания Спенсера. Спенсер работал рядом с Евой и во время работ постоянно опекал ее, как новичка, который ровным счетом ничего не смыслит в работе археолога. Нелли тоже была не археологом, но, часто бывая в различных экспедициях рядом с мужем, много что усвоила из этой профессии. Она, можно сказать, получила образование археолога не в стенах учебного заведения, а прямо на месте без отрыва от производства. В последнее время бывало, что Спенсер доверял ей и более тонкую работу, чем просто работа лопатой. Нелли этим гордилась и все чаще подумывала над тем, а не сменить ли ей свою профессию вообще. Немного подучиться и переквалифицироваться в археолога окончательно. Просто в один прекрасный день Нелли поняла, что ей гораздо больше нравится эта профессия, нежели ее собственная. Ее все чаще и чаще стали одолевать мысли: а может быть, она всю жизнь занималась не тем делом? Ведь случается же такое. Ей в одночасье вдруг перестали нравиться сеансы с ее пациентами. Ведь по большому счету ее работа по разгребанию авгиев конюшен чужих душ никогда не могла завершиться успехом. Ведь всякого дерьма в человеке столько, что и нескольких ее жизней не хватит, чтобы перелопатить весь этот мусор. Так стоит ли заниматься этим неблагодарным делом? Люди и их проблемы стали утомлять ее и вызывать раздражение. Все чаще ее душа стремилась сбежать от них куда подальше. Экспедиции стали для Нелли той отдушиной, где она находила покой и успокоение. Нахождение наедине с безмолвным прошлым человечества приносило ей гораздо больше удовлетворения, чем нахождение в гуще людей. После этой экспедиции она собиралась поговорить с мужем на эту тему и попросить его помощи в исполнении задуманного. И вот надо же! Так некстати разгорелся этот скандал. Именно тогда, когда ее чувства к Готье уже полностью успокоились и текли уже не полноводной рекой, а маленьким ручейком, пересыхающим время от времени, как во время летней засухи, и возобновляющим снова свое движение, как во времена весенних ливневых дождей.

«Надо бы дать Жану полную отставку в ближайшее время, – подумала Нелли, – если, конечно, Спенсер сменит свой гнев на милость». Она бросила лопату и распрямила спину. Затекшая за целый день спина отозвалась неприятной ломотой в мышцах. Нелли подошла к Спенсеру. Она решила заговорить с ним на людях. Неужели он при всех станет открыто игнорировать ее? Пока до сегодняшнего дня он вел себя в этом отношении безупречно, старался не показывать, что между ними пробежала черная кошка, да и Нелли старалась не провоцировать его. Со стороны могло показаться, что жена и муж просто по горло заняты работой и им не до взаимных бесед.

«Хотя… эта проныра Градская, кажется, о чем-то догадывается. – Нелли бросила в ее сторону недоброжелательный взгляд. – Могла бы быть немного похолодней с чужим мужем, даже если он оказывает ей знаки внимания».

Нелли приблизилась к Спенсеру, и, как ей показалось, вовремя. Спенсер показывал Еве, как правильно надо держать инструмент в руках.

– Смотрите сюда, – просто ворковал Спенсер, глаза его при этом так и лучились, изливая на собеседницу целые потоки внимания и доброжелательности. – Вам гораздо удобней будет, если ваши руки вот так будут лежать на рукоятке вашей лопаты.

– Ты считаешь, что Ева понятия не имеет, как держать лопату? – насмешливо произнесла Нелли, подойдя поближе.

Но Спенсер никак не отреагировал на ее замечание, а продолжал свои неуместные, с точки зрения Нелли, объяснения.

– Это ведь не компьютер, дорогой, а всего лишь лопата. – Нелли, несмотря на недавние благие намерения загладить конфликт, начинала понемногу закипать. Спенсер же продолжал в упор не видеть подошедшей Нелли. Даже Еве сделалось неудобно от такого явного пренебрежения Спенсера к своей жене.

– Я все поняла, спасибо, так на самом деле удобней, – поспешила разрядить накаляющуюся обстановку Градская.

Спенсер кинул хмурый взгляд исподлобья на Нелли и отошел от женщин. Нелли продолжала стоять около Градской, раздумывая, стоит ли ей говорить то, что так и вертелось у нее на языке. Умом Нелли понимала, что надо взять себя в руки и отойти молча в сторону, но что-то необъяснимое происходило с ней в этот момент. Нелли никак не удавалось взять себя в руки, а ситуацию под контроль. Она отчего-то вдруг почувствовала к Градской такую жгучую ненависть, как будто та отняла у нее не просто немного внимания ее мужа, а саму жизнь. Нелли даже на секунду закрыла глаза, чтобы справиться с нашедшим на нее замешательством. Но от этого ей нисколько не сделалось лучше, а только хуже. Более того, это ощущение ненависти к Градской еще более усилилось, захотелось ударить Градскую, да так, чтобы она никогда уже не поднялась. Нелли сделала несколько шагов к Еве, наклонилась к ней и прошипела в самое ухо:

– Советую тебе, дорогая, держаться подальше от моего мужа, а то как бы чего не вышло.

Нелли демонически улыбнулась и усилием воли заставила себя отойти от Градской. Как только она оказалась на значительном расстоянии от Евы, вся ее ненависть стала куда-то постепенно улетучиваться. Правда, не до конца, но все-таки значительно это чувство сошло на нет, оставив лишь легкие колыхания язычков своего пламени, которые постепенно догорали, тем быстрей, чем дальше Нелли уходила от того места, где стояла Градская.

Томи смотрела на счастливое лицо сына, только что выбравшегося из пещеры, и улыбалась.

– Мама, мама, смотри, – захлебываясь от восторга, Даниэль подбежал к Томи и вывернул содержимое своих карманов. Они доверху были наполнены золотом и самоцветами.

Томи счастливо улыбнулась:

– Надо взять столько, сколько сможешь унести. Когда золото кончится, ты снова вернешься сюда. Постарайся хорошенько запомнить это место.

– Я запомню. Но на всякий случай я еще нарисую план.

– Нарисуешь план? – удивилась Томи. – Ты сумеешь это сделать?

– Да, – с гордостью заявил Даниэль. – Меня отец научил этому искусству. – А еще у меня есть пергамент, на который я нанесу расположение этой пещеры относительно дворца. Тогда если я вдруг не найду это место, то достану свиток и восстановлю его по памяти.

– Странно, зачем ты взял в дорогу этот свиток, – пробормотала Томи.

– Я не мог его не взять, это подарок отца.

– Хорошо, пусть будет так. – Томи порывисто прижала сына к своей груди и прикрыла глаза. Ей представилось, что она держит его маленьким на своих руках. А Даниэль, еще совсем крошечный, жадно открывает свой рот и забавно вертит головкой в поисках груди матери. Томи еще плотнее прижала сына к груди, уткнулась носом в его волосы, жадно вдыхала такой родной и до боли знакомый запах его тела. Томи знала, что это последнее из удовольствий, которое еще осталось испытать ей на этом свете. Возможно, боги сжалятся над ней, и она сможет запомнить эти мгновения и наслаждаться ими там, по ту сторону бытия.

– Даниэль. – Томи оторвалась от сына. – Обещай мне, что ты вернешься к отцу.

– Мама, ты опять за свое, – недовольно произнес Даниэль. – Я тебе много раз говорил, я не оставлю тебя.

– Да, конечно, мы будем с тобой, но мало ли что… Поэтому обещай, – настаивала Томи, – что в этом случае ты вернешься к отцу.

– Хорошо, мама, – поспешил согласиться Даниэль, лишь бы мать оставила эту тему.

– Ну вот и славно. – Томи удовлетворенно улыбнулась. – А теперь я хочу вернуться во дворец, в свою комнату. – Перехватив вопросительный взгляд сына, она поспешила добавить: – Прежде чем двинуться в путь, я хочу провести последнюю ночь во дворце.

Когда они наконец добрались до дворца, Томи чувствовала себя смертельно усталой. Ей с трудом удалось преодолеть обратный путь, двигаясь на одной ноге. Приходилось затрачивать много усилий для передвижения. Да к тому же еще поврежденная нога сильно распухла и начала болеть. Томи повалилась на циновку и попыталась сосредоточиться на долгожданном покое. Но боль в ноге стала пульсирующей, все усиливалась и не давала возможности насладиться последними минутами на этой земле.

Даниэль, тоже порядком измученный, прикорнул рядом с матерью. Через некоторое время Томи заметила, что он заснул.

«Пора», – прозвучало в ее голове. Томи достала найденный нож и крепко сжала его в руке. Бросила долгий взгляд на безмятежно спящего сына. Сердце ее сжалось от боли, представив, что ему предстоит пережить при своем пробуждении.

– Прости меня, сыночек, – прошептала Томи помертвевшими губами. – Так надо для твоего же блага.

Томи приставила нож к груди, глубоко вздохнула. Очевидно, последний осознанный глоток воздуха был непомерно большим, и Томи закашлялась. Она стремительно поднесла ко рту руку, стараясь заглушить так некстати начавшийся кашель, чтобы ненароком не разбудить сына. Но уже через секунду кашель прошел, и Томи с облегчением положила руку на горло. В этот момент ее пальцы почувствовали, что там как будто чего-то не хватает.

«Ожерелье!» – спохватилась Томи. Она достала из складок своей юбки драгоценный сверток и развернула его. Несколько секунд Томи любовалась красотой камней. Даже в лучах заходящего солнца они вспыхивали и переливались яркими брызгами. Томи ласково провела пальцами по ожерелью, грустно подумала, что никому эта красота не принесла счастья. Ни прежней хозяйке ожерелья – дочери императора Монтесумы, ни ей… Вероятно, эти камни до сих пор ищут свою хозяйку. Ту, которую они сделают счастливой. Только где она? Томи горько улыбнулась. Где настоящая хозяйка этих камней? Ей уже никогда не увидеть своего ожерелья. Потому что оно уйдет вместе с Томи в мир теней.

– Я не отдам тебя никому, – прошептала Томи, обращаясь к ожерелью, лежащему на ее ладони, – я забираю тебя с собой.

Томи надела ожерелье на свою шею и почувствовала холодок острой боли, пронзившей ее горло. Не обращая на это внимания, она сжала в ладони обсидиановый нож и занесла руку со смертоносным орудием над своей грудью, направив острие ножа точно над областью сердца. И в этот момент на Томи навалился страх, вся ее решимость нанести последний смертельный удар куда-то исчезла. Боль же в области шеи усиливалась, становилась невыносимой. Стало трудно дышать. Томи с досадой сорвала с себя ожерелье и бросила его на землю. Ее горлу стало легко, страх исчез, и вернулось желание как можно скорей покончить с жизнью. Томи оттолкнула ожерелье ногой подальше от себя, крепко сжала нож и с силой вонзила его в свое тело.

Ева ничего толком так и не поняла. В чем она провинилась перед Нелли, чтобы слышать угрозы с ее стороны. Спенсер вел себя с ней абсолютно корректно, не более и не менее любезно, чем с другими участниками экспедиции. Но почему-то его поведение вызвало целый шквал ненависти Нелли по отношению к ней. Ева не ошибалась, она была на все сто процентов уверена, что Нелли чувствовала к ней не что иное, как ненависть. Конечно, Ева заметила, что между Спенсером и Нелли что-то происходит. Интуиция подсказывала ей, что причина этого в той самой сцене, которую они подсмотрели с Левиным в Шочимилько. Еще тогда Еве сделалось не по себе от увиденного, как будто она заранее увидела все неблагоприятные последствия той ночной прогулки, которые скажутся не только на Спенсере, Нелли и Готье, но затронут и ее, Еву. И вот теперь Нелли ненавидит ее. В этом Ева не сомневалась, но самым странным и непостижимым во всем этом было то, что Ева отчего-то вдруг почувствовала какую-то вину перед Нелли. Когда Нелли наклонилась к ней и прошипела в самое ухо, чтобы она подальше держалась от Спенсера, Еву вдруг обдало каким-то необъяснимым чувством раскаяния, как от какого-то сильного проступка, который она совершила по отношению к Нелли. И это было тем невероятней, что Ева абсолютно и наверняка знала, что никакой ее вины перед Нелли нет и быть не может. Она знает эту женщину не больше недели и не собирается знать и дальше после окончания экспедиции. Так в чем же тогда дело? У Евы мелькнула было мысль подойти и прямо спросить об этом у Нелли, но она тут же с негодованием прогнала от себя эту идею. Спрашивать об этом у Нелли сейчас совершенно бессмысленно. Любая попытка заговорить с ней, Ева была уверена, обернется новой вспышкой ненависти Нелли, деструктивной и ни на чем не основанной.

«Неоснованной? – подумала Ева. – Но так не бывает. Всему есть своя причина и основание. То, что Спенсер иногда бывает чуть более любезен со мной, чем позволяют приличия, это еще никакие не основания и даже не предпосылки к ней». Ева думала об истоках этого деструктивного чувства Нелли и так и эдак, но ничего путного не приходило ей в голову. Вконец измучившись, она пришла к выводу, что лучше пойти и спросить об этом у самой Нелли. Конечно, не прямо сейчас, а по истечении какого-то времени. Выждать момент, когда она успокоится, и поговорить по душам. На этом Ева и порешила, а пока, чтобы не портить себе настроения, решила не думать о произошедшем на раскопках, а попытаться вытеснить этот неприятный эпизод из своего сознания. Но не тут-то было. Сделать это оказалось не так-то просто. В ушах Евы то и дело всплывал истеричный шепот Нелли: «Советую тебе, дорогая, держаться подальше от моего мужа, а то как бы чего не вышло».

Они закончили работу, когда солнце посылало уже последние свои лучи вдогонку угасающему дню. Только тогда Спенсер объявил об окончании работ. Он поблагодарил всех и отпустил по своим делам.

Какие тут у них могут быть свои дела, усмехнулась про себя Ева. После такого тяжелого дня ни у одного из них не может быть никаких дел, кроме как добраться до своей палатки на негнущихся ногах, упасть в спальный мешок и забыться тяжелым сном до утра. Ева так и намеревалась сделать.

Она удобно устроилась в своем спальном мешке и быстро задремала. Сон уже начал наваливаться на нее всей своей тяжестью, но неожиданно Ева проснулась от звука чьих-то шагов. Ева прислушалась, она надеялась, что человек пройдет мимо, ей ужасно не хотелось принимать в своей палатке гостей. Глаза ее слипались, и ломота в спине давала себя знать. Но шаги, к великому неудовольствию Евы, замерли возле ее палатки и застыли на месте. Ева прислушалась, обычно сразу за этим человек, пришедший к ней, обнаруживал свое присутствие, стучал по пологу палатки или подавал голос. Но на этот раз за пределами палатки было тихо. Ева не слышала звуков удаляющихся шагов, а это означало одно, что человек, пришедший к ней, стоит у палатки и не решается отчего-то войти вовнутрь.

«А может, он выжидает удобного момента, но какого? – Еву обдало страхом. – А если это Нелли, тогда зачем она здесь и чего хочет? Если это она, то явно пришла не с добрыми намерениями». Ева осторожно высвободилась из спального мешка, стараясь не шуметь, чтобы незваный гость, стоящий у входа, не уловил никакого движения внутри палатки. Ева огляделась вокруг, чтобы найти что-нибудь потяжелее на случай обороны, если это вдруг понадобится, и не нашла ничего лучшего, чем увесистая кастрюля, в которой они днем готовили еду. Кастрюля была с крышкой, и в темноте Ева не заметила ее. Крышка слетела с кастрюли и со звоном покатилась по полу. Ева замерла и в то же мгновение уловила движение по ту сторону палатки. Ей показалось, что человек, стоящий у входа, уходит. Выждав немного времени, когда звук шагов почти стих, Ева осторожно выглянула из палатки.

На небе стояла полная луна, ее бледный свет заливал все окружающее пространство. Невдалеке от палатки Ева четко увидела чей-то силуэт. По очертаниям фигуры это была женщина. Женщина легкой походкой удалялась от палатки Евы, но это была явно не Нелли. Женщина была в длинной юбке до пола, с распущенными по плечам волосами. Еву обдало холодом, и стало еще страшней, чем за несколько минут до этого. Внезапно женщина обернулась и улыбнулась Еве. И в то же мгновение весь страх Евы куда-то подевался, ей стало легко и спокойно. Женщина сделала рукой знак Еве, словно приглашая ее следовать за собой, и Ева, как загипнотизированная, последовала этому приглашению. Она вышла из палатки и направилась вслед за незнакомкой.

Женщина шла не оборачиваясь. Ева следовала на некотором расстоянии за ней, соблюдая небольшую дистанцию. Через некоторое время Ева с удивлением обнаружила, что незнакомка привела ее на место раскопок. Тут женщина остановилась и снова обернулась к Еве. Теперь она стояла от Евы совсем на небольшом расстоянии, давая возможность хорошо рассмотреть свое лицо. Ева ахнула. Эта женщина была индианкой из ее сна, который привиделся Еве в день ее приезда в Мехико. И только сейчас Ева заметила на шее женщины то самое ожерелье, которое так поразило ее в том самом сне. Женщина снова улыбнулась Еве и, сделав два шага перед собой, остановилась.

– Здесь, – коротко произнесла индианка и, сдернув ожерелье со своей шеи, бросила его на землю. Ева как зачарованная смотрела на то место, куда упало ожерелье. Сомнений не оставалось, это было то самое ожерелье из ее сна. Вдруг земля в месте падения ожерелья пришла в легкое движение и стала закручиваться вокруг него в легкий вихрь. Постепенно движение песка становилось все быстрее и все выше и выше. Песок уже кружился вокруг ожерелья плотными вихревыми потоками, вовлекая в орбиту своего движения все вокруг. В один момент Ева оказалась внутри сильной песчаной бури. Ее глаза уже ничего не различали вокруг, кроме песка. Опасаясь за свои глаза, Ева прикрыла их, чтобы защитить от попадания мелких песчинок, которые больно бились о ее лицо, руки, шею. Некоторое время она стояла с закрытыми глазами, до тех пор, пока буря не стала стихать. Ева осторожно открыла глаза и посмотрела туда, где только что стояла индианка. Незнакомка куда-то подевалась На том месте, где она стояла, Ева не обнаружила никаких следов от ее ног. Песок сохранял невозмутимую гладкость и покой. Ева перевела взгляд туда, где лежало ожерелье. Его нигде не было видно, лишь на песке от него остался четкий и явственный след. Ева оглянулась вокруг в поисках какой-нибудь метки. Ей под руку попался большой булыжник, который она передвинула на то место, где оставило свой отпечаток ожерелье. Завтра она намеревалась показать это место Спенсеру. Еве захотелось поделиться своими впечатлениями от всего произошедшего с ней с Левиным прямо сейчас, не откладывая до завтра, но внезапно ее сморил такой сон, что она чуть было не упала на землю и не заснула прямо там же, на месте раскопок. Совершенно обессиленная, едва передвигая ноги, Ева побрела к своей палатке. Там она упала в спальный мешок и мгновенно уснула.

Даниэль проснулся от солнечного света, который бил ему прямо в лицо. Солнце стояло довольно высоко на небе и всем своим видом возвещало, что давно начавшийся день уже в самом разгаре. Даниэль вскочил на ноги.

«Как же я мог проспать так долго, – с досадой подумал он про себя. – И мама почему-то меня не разбудила».

Даниэль хотел все это высказать матери, но слова упрека комом застряли в его горле, едва его взгляд коснулся тела Томи, распростертого на земле. Глаза ее были открыты и широко смотрели в небо, на губах застыла легкая улыбка. Глядя на нее, можно было подумать, что она прилегла ненадолго и о чем-то приятном задумалась на несколько секунд, но зиявшая на ее груди кровавая рана и нож, судорожно зажатый в уже давно окаменевшей руке, не давали возможности усомниться в том, что душа Томи уже там, куда устремлены ее глаза.

– Мама! – Даниэль с истошным криком рванулся к матери, но в этот момент почувствовал прикосновение чьей-то руки к своему плечу.

Даниэль резко обернулся и с изумлением увидел перед собой очень старого индейца. Лицо его, почерневшее от солнца и прожитых лет, все сплошь было испещрено морщинами, а волосы на голове были абсолютно седыми. Даниэль оторопел. Откуда он здесь взялся? Ведь, кроме них с матерью, на развалинах этого города никого не было. Но уже в следующую секунду Даниэлю стало все равно. Какая ему теперь разница, откуда взялся этот незнакомец, когда его любимая мать оставила его. Даниэль отвернулся от индейца и, пошатываясь, подошел к матери, опустился перед ее телом на колени и горько зарыдал. В этот момент огромное опустошение навалилось на него. Даниэлю казалось, что он совершенно один на всем белом свете, что на всей земле кроме него не осталось ни одного человека, ни единого, даже этого старого индейца.

– Не печалься слишком сильно, сын мой, – донесся до Даниэля голос индейца. – Прими эту потерю как неизбежное и постарайся понять: там, где мы не властны ничего изменить, остается только одно – смирение.

Даниэль резко обернулся в сторону говорящего.

– Если бы ее убил человек, тогда я бы знал, что делать.

– Что? – спросил индеец.

– Я бы пошел и убил его. – Руки Даниэля на долю секунды сжались в кулаки, но уже в следующий момент безвольно опустились вдоль тела. – Но когда она сама это сделала, я не знаю, куда идти и что делать.

– Так ли это важно, – пожал плечами индеец, – каким образом твоя мать ушла из жизни? Ее уже не вернешь. А вот ты можешь себе сильно навредить, если неправильно будешь переживать эту потерю. А тебе ведь еще жить да жить.

Даниэль с недоумением уставился на индейца. Сейчас лицо его показалось Даниэлю не таким уж и старым, как в первый момент. Морщин на лице заметно поубавилось, а волосы на голове были уже не седыми, как еще полчаса назад, а черными, как смоль. Да и фигура его заметно помолодела. Тело стало сильным и мускулистым, как тело молодого ягуара, а глаза смотрели пронзительно и остро, проникая в самую душу собеседника, распознавая в ней все ее малейшие движения.

Даниэлю стало не по себе. Ему приходилось быть свидетелем того, как после тяжелых потерь и трагедий люди на глазах из молодых превращались в седых стариков. Но никогда прежде ему не приходилось видеть, чтобы человек в течение получаса сбросил со своих плеч несколько десятков лет.

– Ты кто? – почти шепотом, с ужасом глядя на индейца, пролепетал Даниэль.

– Не бойся меня. – Индеец тепло улыбнулся. – Я дух твоего рода, пришел поддержать тебя в тяжелую минуту и дать несколько наставлений для твоей дальнейшей жизни. Ведь теперь сделать это больше некому.

– Мать моя мертва, – возразил Даниэль, – но я возвращаюсь к отцу. Он наставит и поддержит меня.

– Твой отец покинул Мексику, он отплыл в Испанию, чтобы больше никогда не вернуться на эту землю.

– Этого не может быть! – возмущенно закричал Даниэль. – Он не мог бросить меня одного.

– Он не знает о случившемся и считает, что ты в любящих руках матери.

– Откуда ты знаешь!

– Не забывай, что я дух, а духам известно многое из того, что не дано знать земному человеку.

Даниэль низко опустил голову и замолчал. Он вспомнил, как совсем недавно у тела матери пережил состояние великого одиночества. Только сейчас до него дошло, что это не было случайностью. Он каким-то образом почувствовал истинное положение вещей.

– Ты прав, мой мальчик, – произнес индеец, – тебе удалось уловить истинное положение вещей, потому что я был рядом и дал тебе возможность почувствовать это. Теперь, когда ты все знаешь, выслушай меня. Мир не так уж и жесток, как может показаться на первый взгляд. Наоборот, в нем все разумно и правильно устроено.

– Разве это правильно? – Даниэль с горечью посмотрел в сторону матери. – А отец! Он привез на корабле новую жену. Если бы он этого не сделал, мать до сих пор была бы жива и продолжала любить его, как и прежде.

– Ты еще слишком молод, чтобы рассуждать о таких сложных вещах, – проговорил индеец.

– Я уже вполне взрослый. – Даниэль высоко вскинул голову. – А после сегодняшнего дня мне кажется, что я состарился на целую жизнь.

– Все так и не так, мальчик мой. – Индеец наклонился вниз, зачерпнул немного песка в ладонь, затем, сложив пальцы в трубочку, стал выпускать песок из сложенной ладони тонкой струйкой на землю.

Даниэль смотрел на него как зачарованный.

– Вот так текут наши жизни, как этот песок. Падают в вечность песчинка за песчинкой, пока не исчерпаются все вероятные возможности и ты не обратишься в пустоту. – При этих словах индеец раскрыл пустую ладонь и показал ее Даниэлю.

– Почему ты сказал «жизни»? – спросил Даниэль. – Разве она у нас не одна?

Индеец отрицательно качнул головой.

– У вас у всех, у тебя, матери и отца, еще будет возможность встретиться и исправить все то, что вольно или невольно вы сотворили. И тогда ваш мир придет в равновесие. Вот это я и хотел сказать тебе, а сейчас мне пора, я и так уже долго задержался здесь. – Индеец легко поднялся с камня, на котором сидел.

– Постой, – взволнованно проговорил Даниэль. – Я ничего не понял. Объясни!

Индеец ничего не ответил и подошел к телу Томи. Несколько секунд он в молчании смотрел на женщину. Потом взгляд его упал на ожерелье, валяющееся неподалеку от Томи. Индеец повернулся к Даниэлю.

– Предай ее тело огню, как подобает по нашему обычаю. Ее душа поднимется из пепла и, превратившись в птицу, отправится в мир мертвых. А это, – индеец наклонился и поднял ожерелье, – оставь духу Земли. Он надежно сохранит его для твоей матери.

– Но моя мать никогда уже не сможет надеть его на свою шею, – удивился Даниэль словам индейца.

– Ты еще не понимаешь. – Индеец качнул головой. – Однажды твоя мать придет на это место, когда поймет, что это ее вещь, а сейчас прощай. – Индеец протянул Даниэлю ожерелье и, повернувшись спиной, быстро зашагал прочь.

– Постой! – крикнул Даниэль. – Я ничего не понял. Объясни!

Индеец даже не оглянулся, он продолжал свой путь, ловко перепрыгивая с камня на камень, пока не исчез из виду. Даниэль тяжело вздохнул и побрел к телу матери, распростертому на земле.

Нелли раздумывала над сложной дилеммой – куда ей отправиться сегодня ночью. В палатку к мужу или опять к Готье? К Готье ей идти не очень-то и хотелось, к Спенсеру, как ни странно, тоже. По логике вещей, ей следовало бы сейчас просто бежать к Спенсеру и умолять его о прощении. Ведь, в конечном счете, как ни крути, она все же виновата перед мужем. Правда, Спенсер на самом деле не знает, насколько глубока ее вина перед ним. В его поле зрения случайно оказалась лишь небольшая верхушка айсберга их отношений с Готье, а что на самом деле и как долго связывает ее с Готье, Спенсер знать не мог. Но тем не менее сейчас видеть Спенсера Нелли не очень-то и хотелось. Она с удовольствием предпочла бы не видеть никого вообще из членов этой экспедиции. Хотя она так ждала эту поездку, столько надежд связывала с ней. Но с самого начала все пошло не так. Эта ненужная размолвка с мужем на излете их отношений с Готье. Ведь именно в этой экспедиции Нелли решила с ним окончательно объясниться с тем, чтобы разойтись раз и навсегда. Но когда Готье стал умолять ее о поездке в Шочимилько, ее сердце отчего-то дрогнуло.

«Это будет последний раз, мой прощальный бал», – подумала она тогда. Если бы она только могла предположить, чем закончится этот бал, она бы объяснилась с Готье прямо в тот же день, не доводя дело до крайностей. Нелли нахмурилась, она вдруг вспомнила, какой прилив ненависти ощутила сегодня днем к Градской, хотя объективной причины для этого совсем не было. Вот уж крайность так крайность. Это свое состояние просто ошеломило Нелли, особенно когда у нее возникло стихийное желание убить Градскую.

«Откуда возникло это чувство?» Нелли сотни раз задавала себе этот вопрос, но не находила ответа. Сейчас ничего подобного к этой русской она не испытывала. Но, как психолог, она знала, что такие чувства не могут быть простой случайностью, неудачным стечением обстоятельств. Ну, ведь не невинный же флирт мужа с Градской, когда он показывал, как ей нужно держать лопату, так взбесил Нелли. Это и флиртом-то не назовешь. Сейчас Нелли вспоминала этот эпизод с холодным рассудком, но она не забыла, какие демоны кипели в ней днем при наблюдении этой сцены.

Нелли никак не находила рационального объяснения случившемуся. Но ей не давала покоя ее профессиональная гордость. Почему она не может найти ответ, что же такое с ней случилось сегодня днем, неужели она и правда теряет чутье и профессионализм? Похоже, ей на самом деле пора сменить профессию и уйти в археологию. Если она не может разобраться в себе, то тем более не имеет права продолжать помогать другим людям. Неожиданно Нелли вспомнила одного своего коллегу, который использовал странные методы в своей работе. Однажды он на полном серьезе доказывал Нелли тезис, что если не можешь справиться с какой-то проблемой, то можно попытаться найти решение этой проблемы, вернувшись на то место, где эта проблема возникла. Нелли тогда от души посмеялась над его теорией, но сейчас отчего-то вдруг вспомнила эту нелепость. Ей неожиданно пришла в голову мысль попробовать испытать этот метод на практике. Чем черт не шутит, а вдруг это сработает? И раз это непонятное бешенство приключилось с ней на раскопках, то по этому методу надо вернуться на это место и на нем попытаться разобраться, что же такое с ней приключилось сегодня днем. Нелли решительно развернулась и зашагала прочь от лагеря. Путь ее лежал на место раскопок.

Ночь опустилась на землю и окутала все вокруг плотным покровом. Только бледная луна освещала путь Нелли. Через несколько минут она добралась до места. Нелли огляделась вокруг, пытаясь найти то место, где работала Градская. Нелли стала медленно продвигаться вдоль небольшого котлована, который образовался в результате совместной работы всех членов экспедиции в течение предыдущего дня. Она шла на ощупь и прислушивалась к себе, пытаясь уловить начало тех эмоций, которые воспламенились в ней сегодня днем, но внутри ее царило безмятежное спокойствие, никаких признаков дневного безумия в себе Нелли не обнаруживала. Неожиданно нога ее налетела на довольно крупный камень, Нелли запнулась и со всего размаху полетела на землю. На мгновение ей показалось, что она потеряла сознание, но уже через секунду ее глаза открылись. Нелли удивилась, стало как будто значительно светлее, чем еще несколько минут назад. Она огляделась и увидела, что лежит не на земле, а на кровати.

«Откуда здесь кровать?» – изумилась Нелли, но додумать эту мысль не успела, так как внимание ее привлек чей-то силуэт в проеме двери. Тут только Нелли осознала, что находится она вовсе не под открытым небом, а лежит на кровати в какой-то незнакомой комнате. Что это за комната, Нелли рассмотреть не успела, так как внимание ее привлек силуэт незнакомки, которая неподвижно стояла в проеме двери и молча с ненавистью смотрела на нее. Нелли всматривалась в лицо ночной гостьи, но тень, падавшая на ее лицо, не давала возможности рассмотреть ее. Внезапно слабый лунный свет осветил лицо женщины, и Нелли вскрикнула – она узнала Градскую. Только выглядела та необычно. Распущенные по плечам волосы и длинная до пола юбка делали ее похожей на индианку, которые когда-то населяли эти места. Градская демонически улыбнулась и сделала шаг в сторону Нелли.

– Советую тебе, Лусия, держаться подальше от моего мужа, а то как бы чего не вышло, – глухо произнесла Градская.

– Пошла прочь! – неожиданно для себя заорала Нелли и не узнала своего голоса.

Ненависть, которую она днем испытала к этой женщине, вспыхнула в ней с новой силой и захлестнула ее полностью без остатка. Нелли вскочила на ноги и дико огляделась.

– Это ты держись подальше от моего мужа.

Градская, казалось, не слышала ее и сделала в сторону Нелли несколько шагов.

– Пошла прочь, самозванка! – уже визжала Нелли. – Подлая похитительница чужих мужчин. Пошла прочь ты и твой выродок, иначе я вас рано или поздно уничтожу.

Градская не отвечала и, как сомнамбула, молча двигалась в сторону Нелли.

– Ты сама выбрала свою судьбу, Лусия. – Градская подошла вплотную к Нелли, и лицо ее неожиданно изменилось. Перед Нелли сейчас стояла совсем другая женщина, немолодая индианка со следами былой красоты на измученном страданиями лице. Нелли попятилась, ей сделалось страшно. Индианка вскинула руку, и Нелли заметила, что ее пальцы сжимают обсидиановый нож. Нелли как завороженная смотрела на ее руку, занесенную прямо над ней. Эта рука с ножом неумолимо приближалась к груди Нелли.

– Н-е-е-ет! – Нелли очнулась от своего собственного крика. Она огляделась и поняла, что лежит на земле. Высоко в небе висела луна и бесстрастно наблюдала за лежащей на земле женщиной. Нелли вспомнила, что несколько минут назад упала и потеряла сознание. Она смутно помнила, что в этом беспамятстве ее посещали какие-то видения. Нелли пыталась восстановить в памяти, что это были за видения, но у нее никак это не получалось. Единственное, что ей удалось смутно вспомнить, какое-то странное имя Лусия. Что это за имя и кому оно принадлежало, Нелли так и не смогла восстановить в своей памяти. Она медленно поднялась на ноги и побрела к лагерю. Ее одолевало сильнейшее и неумолимое желание как можно скорее оказаться в постели. Почти не помня себя, она добралась до палатки Готье. Ее любовник уже спал. Нелли без сил упала в спальный мешок и в тот же момент заснула.

Утром Ева проснулась с полным ощущением того, что сегодня ночью ей привиделся странный сон. Обрывки этого сна никак не удавалось вспомнить Еве полностью. Единственное, что она могла припомнить определенно, что ей снова приснилась та самая индианка, которая надела в первом сне на нее свое ожерелье. Рука Евы скользнула под футболку, нащупала там талисман, с которым она теперь не расставалась ни днем, ни ночью, и ласково погладила его гладкую поверхность. Талисман ответил ей теплом, которое усилилось от прикосновения ее пальцев. Ева уже привыкла к этому ежедневному молчаливому диалогу со своим талисманом, который она теперь проделывала каждое утро. Это ритуальное действие она придумала для себя по наитию и стала осуществлять, как только попала в эту экспедицию. И сразу же Ева заметила, что каким-то странным и самым непостижимым образом этот ежедневный ритуал как-то влияет на то, как пройдет весь ее последующий день. Вчера она забыла поприветствовать свой талисман утром, и он, словно обидевшись на нее, не защитил ее днем от всплеска ненависти и угроз Нелли.

«Посмотрим, как сегодня пройдет мой день», – подумала Ева, ощущая под пальцами тепло рубина. Умом своим она не верила, что камень всерьез способен создать для нее какую-то защиту. Но что-то другое, шедшее глубоко изнутри ее, какое-то непонятное внутреннее наитие шептало ей, что не стоит прекращать это несложное ежедневное утреннее действие, что оно вовсе не так бесполезно, как кажется ее уму. Иррациональное окончательно брало верх над рациональным, и это приводило Еву в полное замешательство. Ведь она никогда не была склонна к подобным вещам, но что-то такое непонятное приключилось с ней в этих местах, что заставило ее прибегать ко всякого рода, как она раньше выражалась, чертовщине. То ли какая-то особая энергетика этих мест, то ли необычность ситуации и обстановки, в которой она сейчас находится, заставляет ее совершать нетипичные для себя поступки. Да еще эти странные сны. Что все это могло значить?

На раскопках Ева старалась держаться подальше от Нелли, благо ее участок работ находился от Нелли на значительном расстоянии. Нелли, казалось, тоже старалась забыть о вчерашней сцене и не проявляла к Еве никакого интереса. Неожиданно площадку, где происходили работы, огласил зычный голос Спенсера:

– Откуда рядом с моим участком взялся этот валун, черт его подери!

Спенсер в недоумении стоял перед большим камнем, который расположился по периметру квадрата, в котором он работал. Все сбежались посмотреть на источник недовольства Спенсера.

– Его вчера тут не было, – горячился Спенсер. – Может, это чья-то неуместная шутка? – Спенсер по очереди буравил лица подошедших к нему участников экспедиции. Отчего-то взгляд его все чаще останавливался на лице Готье.

– Я к этому не имею никакого отношения, – обронил Готье и поспешил вернуться на свой участок работ.

– Мне этот камень даже сдвинуть с места не под силу, – заявила Нелли и тоже отправилась восвояси.

– Я тоже к этой шутке абсолютно не причастен, – произнес Левин, но не пошел к себе, а предложил Спенсеру совместными усилиями убрать этот камень в сторону. Пока мужчины занимались этим нелегким делом, Ева вдруг вспомнила события прошлой ночи: индианка, ожерелье и этот валун, который оставила она как метку в месте падения ожерелья.

«А ведь это, кажется, был вовсе не сон. – Еву обдало удушливой волной жара. – Но как же мне удалось сдвинуть этот камень с места?» На ватных ногах она приблизилась к Спенсеру и, стараясь сдержать волнение, произнесла:

– Мне, кажется, этот камень попал сюда отнюдь не случайно.

– Даже если и так, что это должно значить? – Спенсер метнул в ее сторону недовольный взгляд. Его вывел из себя этот эпизод с камнем. Ведь ясно же, что сам по себе камень не мог сюда попасть, его вчера не было здесь и в помине. Он, Спенсер, еще не выжил из ума, чтобы не помнить подобных вещей. А раз камня здесь не было, значит, его кто-то притащил сюда специально, но почему-то не признается в своем поступке.

– Возможно, это знак, что именно тут и надо копать, – тихо произнесла Ева.

– Знак? – Губы Спенсера дрогнули в едва уловимой усмешке. – Вы хотите, чтобы я следовал каким-то случайным знакам. Но в курсе ли вы, дорогая, что, как правило, раскопки археологического памятника ведутся не наугад и не в расчете на случайную удачу или какой-то там знак. Напротив, планируя предстоящие работы, я всегда четко определяю, какой именно участок подлежит исследованию, и произвожу его разбивку, как правило, на квадраты, что мы вчера и сделали. И теперь задача каждого из нас тщательно исследовать грунт в своем квадрате. Вчера мы все хорошо поработали лопатами и сняли основную черновую часть грунта. Сегодня я вам предложил уже другой инструмент. Кстати, где ваш совок, Ева?

– Он остался лежать на моем участке, – ответила Ева. Еще секунду назад она собиралась отстаивать перед Спенсером свою точку зрения. Но после его горячего монолога в защиту плановости археологических работ это желание у нее резко пропало.

– Идите и работайте, – уже более мягко проговорил Спенсер, – и не забудьте – грунт снимайте слоями, как я вас учил, разделяя его на пласты определенной мощности в 10 или 15 сантиметров. Свой совок при этом перемещайте по возможности горизонтально, чтобы иметь возможность снимать самые тонкие прослойки земли.

– Хорошо, – пробормотала Ева – я буду стараться неукоснительно следовать вашим инструкциям.

Ева вернулась на свой участок и принялась за работу. Остаток дня она обдумывала план, как ей добраться до того места, куда она вчера ночью положила камень. И хотя этот камень Спенсер с Левиным оттащили в сторону, Ева хорошо запомнила место, где он лежал: в самом нижнем углу квадрата Спенсера между его участком и участком Левина. То, что было проблематично сделать ночью, в свете дня оказалось сделать очень легко. Ева нисколько не сомневалась в том, что, если потребуется снова найти это место, она без труда его определит по памяти.

Ева решила поговорить с Левиным начистоту. Днем у нее не хватило решимости рассказать о событиях прошлой ночи Спенсеру, но эта невысказанная информация не давала покоя Еве весь день. Как ни странно, эта замятая ею тема в течение дня совершала в Еве самую настоящую разрушительную работу. Еве казалось, что внутри ее поселилась не просто память о событиях прошлой ночи, а некое живое существо, которое бунтовало против сложившегося положения вещей. Оно, это существо, решительно требовало, чтобы его выпустили на свободу, отдали людям или на крайний случай просто прокричали в воздух. Несколько раз за день Ева была близка к такому спонтанному выбросу своих эмоций. Но каждый раз в самый последний момент усилием воли ей удавалось сдерживать свои так некстати возникающие порывы. Такое странное состояние своей души сильно напугало Еву, временами она думала, что сходит с ума. Ведь не может нормальный человек быть таким одержимым чрезвычайно странным желанием – кричать на весь мир о том, что его тревожит. Самым логичным в такой ситуации было пойти к Нелли, поговорить с ней как с профессиональным психологом и получить необходимые рекомендации. Но в силу сложившихся сложностей в отношениях с Нелли Ева не могла просить у нее помощи. Спенсеру она не осмелилась все рассказать, как было. Оставался один выход: поговорить с Левиным. Только ему одному она могла довериться в такой щекотливой ситуации.

Ева едва дождалась окончания работ, чтобы получить возможность уединиться с Левиным. Обычно он всегда провожал ее до палатки. Но сегодня Ева нарушила их сложившийся ритуал. Она немного замешкалась на своем участке, делая вид, что высыпает песок из своих кроссовок, чтобы дать возможность другим членам экспедиции отойти как можно дальше от них. Левин стоял около нее и терпеливо ждал, пока она чистит обувь.

– Может, вам чем-нибудь помочь? – спросил Левин, наблюдая, как тщательно и самозабвенно Ева занимается своей обувью.

– Спасибо, я уже закончила. – Ева зашнуровала кроссовки и распрямилась. Она бросила взгляд в сторону дороги, ведущей в лагерь. Нелли и Готье уже скрылись из виду. Силуэт Спенсера еще был виден, но скоро и он скрылся за поворотом.

– Вы идете? – Левин недоуменно посмотрел на Еву, явно не понимая причины ее медлительности.

– Подождите. – Ева взволнованно посмотрела на Левина. – Я вам должна рассказать что-то очень важное…

Ева пересказала Левину все, что приключилось с ней прошлой ночью, не утаивая от своего собеседника ни единой детали. Когда она замолчала, то услышала от него то, что хотела услышать от Спенсера сегодня днем.

– Нам надо немедленно обследовать место, куда упало ожерелье. – Левин решительно двинулся в сторону того места, на которое показала Ева.

– Значит, вы поверили мне, – обрадовалась Ева, следуя вслед за Левиным.

– А почему я должен сомневаться в ваших словах? – пожал плечами Левин, как будто только что услышал из уст Евы самую обычную историю, какие происходят с людьми сотни раз на день.

– Спенсер же не захотел меня даже выслушать.

– То, что вы ему сказали, было совсем далеко от того, что я только что услышал из ваших уст.

– Если бы то же самое услышал Спенсер, – вздохнула Ева, – то он бы просто принял меня за умалишенную.

– Вот и хорошо, что он ничего подобного не слышал. Мы с вами сейчас пройдем на то место и внимательно осмотрим его.

– Вот здесь, – остановилась Ева и показала пальцем на землю, – сюда упало ожерелье.

Левин несколько минут в задумчивости смотрел на невозмутимо гладкую песчаную поверхность, затем решительно взял лопату и начал энергично копать.

– Присоединяйтесь! – крикнул он Еве. Та не заставила себя долго ждать и, схватив лежащую на земле лопату, принялась за дело.

Они копали несколько часов. Солнце уже давно закатилось за горизонт, передав свою власть луне, полновластной царице ночи и покровительнице всевозможных тайн. Ева посмотрела на часы. Стрелки показывали двенадцать. То самое время, когда с ней приключилась прошлой ночью та странная история. Все вокруг было как обычно, и в то же самое время Ева почувствовала, что что-то неуловимо изменилось в окружающем их пространстве. Даже луна, бесстрастно взирающая со своих высот на тщетные попытки людей отыскать невесть что, казалось, ожила и заинтересованно взирала на двоих чудаков, которые еще до сих пор не спят. Ева бросила лопату и распрямила спину.

– У меня все тело болит, – простонала она, чуть не плача, досадуя на себя за то, что, кажется, зря втравила Левина в эту авантюру.

– Столько времени копаем, а ничего не нашли. Наверное, в ту ночь у меня приключились глюки. – Ева понуро опустила голову. – Извините меня, Аркадий Михайлович. Идемте спать.

– Ничего страшного. – Левин ободряюще улыбнулся Еве. – Мы с вами еще продолжим тут копать, может, завтра нам повезет больше?

– А как вы объясните Спенсеру наличие этой ямы, которую мы с вами выкопали? – Ева тяжело вздохнула. – Ну не закапывать же все это обратно.

– Не беспокойтесь, я возьму это на себя, – успокоил Еву Левин. – А сейчас идемте. Мы с вами заслужили отдых.

Поднялся легкий ветер, он растрепал волосы Левину, а с головы Евы сорвал косынку. Ева бросилась вслед за косынкой. Она почти нагнала ее, но порывы ветра усилились и погнали косынку дальше. Теперь уже и Левин присоединился к Еве в надежде поймать этот чертов кусок материи, как подумал он про себя. Но не тут-то было, косынку понесло дальше, и каждый раз, когда кто-то из людей почти настигал ее, она снова взмывала вверх и, гонимая новым порывом ветра, в очередной раз ускользала от своих преследователей. Неизвестно, сколько бы еще продолжались эти игры в перегонки, как ветер неожиданно стих и косынка осела на небольшую возвышенность, возникшую на пути Левина и Евы. Они пригляделись и ахнули. Косынка лежала на самом верху ритуальной пирамиды, найденной Спенсером в прошлую экспедицию.

– Сейчас я быстро достану ее, – тяжело дыша, проговорила Ева, опираясь рукой в основание пирамиды.

– Оставайтесь внизу, – протестующе взмахнул рукой Левин, – тут хоть и невысоко, но уже темно, а камни во многих местах сильно разрушены. Я сам быстро достану беглянку.

Не успела Ева возразить ему, как Левин начал взбираться на пирамиду. Через несколько минут он уже стоял на самой вершине, торжествующе размахивая косынкой Евы, но спускаться вниз не торопился. Он смотрел вниз и что-то пристально рассматривал у себя под ногами.

– Аркадий Михайлович, спускайтесь. – Ева смотрела снизу на Левина и не узнавала его. Лицо его странным образом изменилось. В свете луны оно казалось совсем молодым и более смуглым. Сердце ее тревожно сжалось.

– Нет, мама! – восторженно воскликнул Левин, осматриваясь по сторонам. – Тут такой вид, не то что там, внизу. Иди ко мне.

– Что, – поперхнулась от неожиданности Ева, – как вы сказали… мама? – Но уже в следующий момент как ни в чем не бывало она ловко стала взбираться на вершину пирамиды. Через несколько минут Ева уже стояла рядом с Левиным.

– На этой площадке когда-то стоял храм, – глухо произнес Левин. – Это священное место, на котором совершался обряд жертвоприношения сердец пленных воинов.

– Я читала про этот обряд. – Взгляд Евы упал на пол пирамиды и скрестился со взглядом светила, высеченного на площадке. Ева вздрогнула. Из зрачков светила прямо на нее лился прозрачный свет. Он не был светом луны, отраженным от древних камней. Источник его был для Евы абсолютно непонятен. Умом своим она попыталась понять, в чем тут дело, но разум ее вдруг перестал повиноваться ей и утратил всякую способность мыслить логично. Ева на минуту замерла и прикрыла глаза. Перед ее мысленным взором, как наяву, ожила картина. Центральная площадь города до отказа заполнена народом. Глаза всех присутствующих устремлены к вершине пирамиды, на которой стоит величественный храм с высеченными на всех стенах изображениями извивающихся змей. К этому храму с четырех сторон пирамиды ведут четыре каменные лестницы. Под громкие звуки барабанного боя, звуки труб и рожков по лестницам движется процессия. Это жрецы силой ведут пленных воинов, готовя их к приношению в жертву. Когда пленники поднялись к маленькой площадке перед молельней, где хранились идолы, на головы многих из них надели перья и заставили их плясать. После того как они исполнили пляску, их сразу же положили на спину на узкие камни, места жертвоприношений, и ножами вспороли им грудь. Жрецы вынимали бьющиеся сердца и подносили их идолам, а тела пленников сбрасывали вниз по ступеням…

Ева вздрогнула, настолько реальной показалась ей картина, на секунду возникшая перед ее мысленным взором.

– Пойдемте отсюда, мне страшно. – Ева стремительно стала спускаться вниз, Левин не стал возражать и последовал за ней.

Когда до земли оставалось уже не так далеко, камень под ногами Евы неожиданно раскололся на две части и упал вниз. Она потеряла равновесие и стала падать. В этот момент она услышала душераздирающий крик Левина: «М-а-м-а-а-а».

Ева рухнула на землю.

«Странно, почему он снова назвал меня мамой?» – мелькнуло в ее угасающем сознании.

Левин чувствовал себя виноватым в том, что произошло с Евой. После ее падения он отнес ее в лагерь на руках. Всю дорогу до лагеря Ева оставалась без сознания. Их появление в лагере вызвало переполох. Спенсер потребовал объяснений, что они делали на раскопках. Левин рассказал все, как было, начистоту, предложив Спенсеру продолжить раскопки в том месте, где они копали с Евой. Спенсер пообещал Левину обдумать его слова.

Прибежала Нелли и тщательно осмотрела Градскую. Каких-то явных повреждений ее тела Нелли не обнаружила, она пыталась привести ее в чувство, но Ева продолжала оставаться без движения.

– Странно, – задумчиво глядя на Еву, проговорила Нелли, – пульс у нее в порядке, дыхание тоже, сердцебиение в норме, она должна была уже давно прийти в себя.

– Нелли, она не умрет? – допытывался Левин, глядя на бескровное лицо Евы.

– Не говорите глупостей, – рассердилась Нелли, – с ней все в порядке. Такие случаи бывают, думаю, она скоро очнется.

– Я подежурю около нее, пока она не придет в сознание, – предложил Левин.

– Да, вы правы, надо чтобы рядом с нею кто-то был, – согласилась с Левиным Нелли.

– Я бы тоже мог остаться возле Евы, – предложил, в свою очередь, Спенсер.

– Не думаю, что в этом есть такая необходимость. – Нелли метнула в мужа недовольный взгляд.

– Нелли права, – попытался сгладить возникшее было напряжение Левин, – я и один тут прекрасно справлюсь. Идите спать, Том. Завтра вам предстоит очередной нелегкий день.

– Хорошо, уговорили, – проворчал Спенсер, – но если вдруг потребуется моя помощь, обещайте, что позовете меня, – глядя на Левина, произнес Спенсер.

– Обещаю.

Нелли и Спенсер ушли. Левин остался один на один с Евой. Он смотрел на ее лицо и наслаждался тем, что может смотреть на нее столько, сколько ему вздумается, не опасаясь, что кто-то застанет его за этим странным занятием.

«Хотя почему странным? – Левин удивился своим собственным мыслям. – Что есть странного в том, что одного человека как магнитом тянет к другому?» Странным в данном случае был не его чисто мужской интерес к Градской, тут было все логично и понятно. Странной для самого Левина была его радость от того, что она лежит сейчас перед ним неподвижная и беззащитная, что ему никто сейчас, ни один человек на свете, даже сама Ева, не может запретить сделать то, что ему очень давно хотелось. И он сделает это… Левин наклонился к лежащей женщине так близко, что почувствовал на своей щеке ее легкое дыхание. Еще секунда – и он коснется губами ее губ…

Левин прикоснулся к губам Евы и вздрогнул, как если бы он прикоснулся к губам мертвеца. Настолько холодны и безжизненны были губы Градской, что Левин в страхе отшатнулся от нее, и в тот же момент его лицо исказилось от еще большего ужаса. Перед ним лежала вовсе не Ева, а совсем другая женщина. Немолодая индианка со следами былой красоты на измученном и уставшем лице лежала на спине, слегка повернув голову в сторону Левина. На груди ее в районе сердца зияла страшная рана, нанесенная каким-то острым предметом, скорее всего ножом. Женщина была мертва. Глаза ее были открыты, но в отличие от ее тела казались живыми и были устремлены прямо на Левина. Ему захотелось отвести взгляд, но он не смог этого сделать. Левин как зачарованный смотрел и смотрел в самую глубину зрачков этой женщины и чувствовал, как из ее глаз изливается на него такая безграничная любовь и нежность, которая, освещая все самые темные уголки его души, заставляет его отзываться на этот взгляд каким-то странным сладким трепетом, заставляет каждую клеточку его тела вибрировать в унисон с этим всепоглощающим чувством, отправляет его в далекие времена своего детства, память о которых, казалось, была навсегда и безнадежно им утрачена. Левин вспомнил вдруг, что видел, и не однажды, точно такой же взгляд. Так каждый раз смотрела на него его мать, когда по какой-либо причине им необходимо было надолго расстаться.

– Мама. – Левин сделал шаг в сторону неподвижно распростертой перед ним женщины и тут же отшатнулся. Он вспомнил вдруг, что там, на пирамиде, он точно так же назвал Еву мамой.

«С чего это вдруг?» – подумал Левин. Тогда он произнес эти слова бессознательно, почти в беспамятстве и только сейчас осознал их в полной мере. Левину сделалось жутко.

Он на секунду зажмурил глаза, а когда открыл их, то увидел перед собой по-прежнему лежащую без сознания Градскую. Никакой индианки в палатке Евы не было.

«Что со мной такое происходит, – пронеслось в его голове, – уж не схожу ли я с ума? Может, никакой индианки тут не было и в помине, а все привидевшееся мне лишь плод моего больного воображения?»

– Нет, это не плод твоего воображения, – раздался за спиной Левина чей-то голос, – ты на самом деле ее видел.

Левин стремительно обернулся и обомлел. У самого входа в палатку на полу сидел очень старый индеец. Лицо его, почерневшее от солнца и прожитых лет, все сплошь было испещрено морщинами, а волосы на голове были абсолютно седыми. Левин оторопел.

– Ты кто? – шепотом спросил он странного гостя.

– Я дух, пришел объяснить тебе важное и дать несколько наставлений для твоей дальнейшей жизни.

– Но… – Голос Левина дрогнул, он отчаянно пытался сохранить самообладание, но у него это никак не получалось. – Я не верю ни в каких духов.

– Ты не веришь глазам своим? – Индеец вытянул вперед руку. – Можешь потрогать меня.

Левин с опаской приблизился к индейцу и легонько дотронулся до его пальцев. Рука Левина не ощутила ничего, никакой привычной тяжести земной материи, лишь легкое дуновение воздуха прошло сквозь его пальцы. Левин отдернул руку и в смятении отступил назад.

– Не бойся меня. – Индеец тепло улыбнулся. – В мире полно чудес, которые не каждый человек может охватить своим сознанием. Но это еще не значит, что их в мире не существует. Ты ведь не видишь спицы быстро вращающегося колеса, а они на самом деле есть. Точно так же ты не видишь иные миры и их жителей, не видишь следов своих, когда-то оставленных на этой земле.

– О каких следах ты говоришь? – не понял Левин.

– О других жизнях. Ты сам уже знаешь, только не хочешь признаться в этом. Эта женщина, – индеец кивнул на Еву, – была когда-то, очень давно, твоей матерью.

«А ведь я за сегодняшний день несколько раз неожиданно для себя назвал Еву матерью», – изумился Левин. Почему-то последние слова индейца вызвали в нем ни на чем не основанное доверие. Хотя Левин всегда относил себя к типу людей, твердо и уверенно стоящих на земле обеими ногами. Эта устойчивая поза никогда и ни при каких обстоятельствах не давала ему ни одного шанса, ни единой возможности устремиться в небо. Его единственной и основной религией был здоровый во всех отношениях скептицизм. И вот сейчас слова индейца неожиданно пробили брешь в его надежной и неприступной броне в отношении его понимания мира.

– Ты думаешь, что следы твои, когда-то оставленные на земле, бесследно исчезли в вечности? – донеслись до Левина слова индейца. – Нет, память о них всегда жила в твоей душе. Только извлечь ее удается не так часто и не так просто. Всем вам, собравшимся в этом месте, дана такая возможность. Так воспользуйтесь ею сполна, отдайте друг другу долги и живите с миром.

– Долги? – задумался Левин. – Кому и что в данном случае я должен?

– Отдай Еве любовь, которую она недополучила, будучи твоей матерью, – грустно качнул головой индеец. – А она вернет тебе свою любовь, которой незаконно лишила тебя, приняв решение самовольно уйти из жизни. Ваши взаимные расчеты наиболее легки и приятны, чем у остальных участников этой мистерии. Поэтому я и пришел к тебе. Ты наименее из всех обременен грузом прошлого и сможешь помочь каждому из своих спутников выпутаться из капкана, в который они попали.

– Помочь? – Левин вскинул глаза на своего собеседника. – Но я даже смутно не представляю, как это сделать.

– Не тревожься об этом, – улыбнулся индеец, – тебе особенно ничего и делать не надо, просто внимательно смотри вокруг себя и отмечай, что в скором времени будет происходить с каждым из вас. Вот и вся твоя работа: пристальное внимание и ничего больше.

– А Ева? – Левин кивнул в сторону лежащей без сознания Градской. – Что с ней? Она придет в себя?

– С ней все будет нормально, не беспокойся. Она просто спит. Когда придет время, она проснется, а пока не мешай ей переживать сны вечности.

Левин увидел, что при этих словах индеец вдруг изменился. Сейчас лицо его показалось Левину не таким уж и старым, как в первый момент. Морщин на лице заметно поубавилось, а волосы на голове были уже не седыми, как еще полчаса назад, а черными как смоль. Да и фигура его заметно помолодела. Тело было сильным и мускулистым, как тело молодого ягуара, а глаза смотрели пронзительно и остро.

– А теперь прощай. – Индеец поднялся. – Думаю, что больше мы с тобой никогда не увидимся. – Индеец, как тень, исчез в проеме палатки.

Несколько секунд Левин стоял, оглушенный всем услышанным, потом, опомнившись, выскочил на воздух.

В свете луны он увидел спину индейца, быстро удаляющегося прочь.

– Постой! – крикнул Левин. – Я так ничего не понял. Объясни!

Индеец даже не оглянулся, он продолжал свой путь, ловко перепрыгивая с камня на камень, пока не исчез из виду. Левин тяжело вздохнул и вернулся в палатку. Он присел около Евы и долго всматривался в ее лицо. Оно было безмятежным и спокойным, как у ребенка. Вдруг легкая улыбка появилась на губах Евы, как будто что-то очень приятное привиделось ей во сне.

– Спокойной ночи. – Левин улыбнулся спящей и легонько коснулся губами ее щеки. Больше он не волновался за ее здоровье. Его вдруг посетила железная уверенность, что с Евой все будет в порядке.

Утром Спенсер заглянул в палатку к Еве и увидел Левина, спокойно спящего рядом с Евой на полу. Он приблизился к Еве и пристально взглянул в ее лицо. В это время проснулся Левин. Увидев Спенсера, он мигом вскочил на ноги и посмотрел на часы.

– Проспал, – виновато проговорил Левин. – Вчера ночью я долго не ложился спать, все надеялся, что она придет в себя.

– И что? – нетерпеливо произнес Спенсер.

– Увы, – вздохнул Левин, – все по-прежнему. Она как будто заснула и не хочет просыпаться.

Спенсер озадаченно почесал затылок. В это время в палатку заглянула Нелли, за ней вошел Готье. Нелли по-деловому пощупала пульс Евы, приоткрыла веки, послушала сердце.

– Все нормально, – сделала она свое заключение, – отклонений в основных функциях ее жизнедеятельности нет.

– Да как нет, как нет, – завопил Спенсер, – она же лежит как труп!

– Попрошу без истерик, – холодно взглянула на мужа Нелли, – никакой она не труп, это одна из разновидностей летаргического сна. Надо подождать, и она проснется.

– А если нет? – снова истерично взвизгнул Спенсер. Он вдруг пришел в необычайное волнение, лицо его приняло трагичное выражение и пошло красными пятнами. – Я останусь около больной, а вы будете сегодня работать без меня.

– Я тебе в сотый раз повторяю, – разозлилась Нелли, – никакая она не больная. – Ее тут вполне можно оставить одну.

– Ну уж нет, – прорычал Спенсер. – Я тут главный, и будет так, как я скажу. Вы все пойдете сейчас на раскопки и будете копать там, где укажет Аркадий Михайлович, понятно? – Спенсер рявкнул так, что Нелли сразу притихла и прекратила с ним препираться. Готье выскочил из палатки, за ним выскользнула Нелли. Спенсер обратился к Левину: – Копайте сегодня там, где вы копали с Евой. Ищите свое проклятое ожерелье. Но только помните, если что найдете, то сразу поставить меня в известность!

– Хорошо. – Левин направился к выходу.

– Сообщите немедленно! – догнал Левина голос Спенсера.

– Разумеется, – успокоил его Левин.

Оставшись наедине с Евой, Спенсер некоторое время стоял на расстоянии от лежащей женщины, не решаясь приблизиться к ней. Сам не зная почему, он отчего-то испытывал перед этой русской чувство какой-то непонятной вины.

– Черт знает что такое, – проворчал Спенсер. – У меня такое чувство, как будто я ей совсем не посторонний, как будто нас с ней связывает что-то очень важное.

Спенсер приблизился к Еве и присел около нее. Он пристально всматривался в ее лицо, как будто видел его впервые. Какая-то тень пробежала по лицу Градской, дрогнули ресницы, приоткрылись в улыбке губы. Ева открыла глаза и с удивлением посмотрела на Спенсера.

– Где я? – спросила она.

Спенсер хотел объяснить ей, что с ней произошло, как вдруг заметил, что с Евой происходит что-то странное. Лицо ее стало меняться прямо на глазах Спенсера. Не успел он опомниться, как перед ним была совсем не Ева, а другая, незнакомая женщина. Немолодая индианка с немного поблекшим, но все еще хранившим былую красоту лицом, с немым укором смотрела на Спенсера и скорбно молчала. Спенсер попятился.

– Диего! – вдруг заговорила женщина, и лицо ее приобрело страдальческое выражение. – Ты больше не любишь меня?

Спенсера обдало могильным холодом от ее слов, захотелось бежать из палатки прочь, но вместо этого он застыл на месте, как парализованный, не в силах сделать ни одного шага. Все его тело сделалось тяжелым и ватным, ноги отказывались повиноваться ему, и только язык сохранил свою подвижность. Губы Спенсера приоткрылись, и из его рта полились слова, которые изумили самого Спенсера. Он ничего не мог понять из того, что сам же сейчас произносил:

– Я женат, Томи, и могу любить только свою жену.

– Женат! – гневно воскликнула женщина, глаза ее вспыхнули, как у дикой кошки, готовой разорвать любого, кто перечит ей, но уже в следующий момент она взяла себя в руки и продолжала уже в спокойном тоне: – Но ведь твоя жена пред тобой, неужели ты не узнаешь меня, Диего? – Женщина бросилась к ногам Спенсера и прижалась лицом к его коленям.

– Я могу назвать женой только ту, которая назначена мне самим Господом. – Спенсер попытался отступить назад, но женщина крепко держала его и не давала сделать ни шага.

– Я знаю, Диего, у нас разные боги, и твой бог выбрал тебе другую жену. Она твоей веры, но у нас с тобой сын, Диего.

– Я не отказываюсь от сына, он может остаться со мной, но ты должна уйти, Томи.

– Хорошо, я уйду, – покорно произнесла женщина и поднялась на ноги, – если ты позволишь мне забрать ожерелье.

– Бери, но с условием, если ты уйдешь в ближайшее время.

– Я уйду прямо сегодня, Диего, если ты подаришь мне последнюю ночь. – Женщина схватила Спенсера за руки и потянула на себя.

– Нет, Томи, я не могу…

– Да, Диего, это будет последний раз, твоя жена ничего не узнает… – Женщина обвила руками шею Спенсера и крепко впилась в его губы.

Нелли шла быстрым шагом к палатке Градской. Ей не терпелось донести до Спенсера чрезвычайно важную новость. Сегодня на раскопках произошло событие. Они стали копать, как приказал Спенсер, в том месте, куда покажет Левин. Левин обозначил это место, и они дружно взялись за дело. Левин и Готье копали, а Нелли просеивала песок, который мужчины выбрасывали из земли. После часа интенсивной работы им повезло. Лопата Левина стукнула о что-то твердое. Мужчины побросали лопаты и стали в этом месте разгребать землю совками. К ним присоединилась и Нелли. Через несколько минут из земли показался большой плоский камень. Еще несколько секунд потребовалось, чтобы его убрать, и перед взором людей оказался небольшой сверток. Нелли осторожно извлекла его из земли. Старые истлевшие тряпки, представлявшие собой сверток, рассыпались у нее в руках. Нелли стряхнула их на землю и с восхищением уставилась на свои ладони. На них лежало ожерелье. Оно было в земле и покрыто грязью. Нелли осторожно прошлась по нему кисточкой, очищая его на скорую руку. Конечно, с ожерельем предстояло еще поработать, чтобы оно раскрылось людям во всей своей красе. Но даже сейчас, после первой черновой чистки, было видно, что это необычайной красоты женское украшение.

Левин смотрел на эту находку и не мог вымолвить ни слова. У него пропал дар речи. Левин узнал эту вещь. Именно это ожерелье он видел в своем странном сне, привидевшемся ему в машине Градской по пути в аэропорт. Но как такое может быть, как такое возможно? Ведь тогда он даже не подозревал о существовании такой вещи на белом свете. И вот надо же! Сейчас он смотрит на эту красоту, и мысли у него путаются, не имея возможности разумно объяснить цепь этих странных совпадений. И остатки ритуальной пирамиды, и это украшение ему сначала приснились, и только потом он увидел их воочию.

– Можно я посмотрю? – Дрожащими пальцами Левин дотронулся до ожерелья.

– Разумеется, берите его. – Нелли протянула ожерелье Левину. – А я пойду расскажу о находке Тому. Мне не терпится его обрадовать. – Нелли бросилась бежать в сторону лагеря. На самом деле ей вовсе не хотелось незамедлительно радовать мужа этой находкой, она вполне могла бы подождать с этим до вечера. Но ее вдруг охватило странное чувство, какая-то непонятная тревога, переходящая в панику. Как будто в палатке Градской она могла увидеть нечто ужасное.

Сначала Нелли бежала, но потом сбавила темп и перешла на быструю ходьбу, ей надо было привести в норму дыхание и нервы. Чтобы окончательно успокоиться, Нелли остановилась на несколько минут и, прежде чем продолжить путь, сделала небольшую дыхательную гимнастику. Этот небольшой комплекс дыхательных упражнений она часто рекомендовала своим пациентам. Он хорошо помогал успокоить психику и приводил в порядок расшалившиеся нервы. Нелли стало лучше, но до желанного спокойствия было все еще далеко. Нелли махнула на это рукой и быстрым шагом направилась к палатке Градской. Но чем ближе она была к цели, тем тревожнее становилось у нее на сердце. Нелли была вынуждена признать, что ее метод избавления от стресса на этот раз не сработал, она не сумела помочь сама себе.

Наконец Нелли добралась до палатки. Она не вошла сразу, а остановилась у входа. До ее уха донеслись какие-то странные звуки. Нелли прислушалась и обомлела. Ей стало ясно, что происходит там внутри между ее мужем и этой русской. Она ожидала чего угодно, но только не этого. Нелли еще раз напрягла слух, сомнений не оставалось. Кровь бросилась ей в голову. Вот, значит, как! Ее муженек обвиняет ее в измене, а сам ведет себя ничуть не лучше. Ненависть к Градской, которую она неожиданно для себя самой испытала несколько дней назад на раскопках, вдруг вспыхнула в ней с новой силой. Только на этот раз это деструктивное чувство было во много раз сильнее прежнего. Нелли захотелось уничтожить Градскую прямо в объятиях своего мужа. Единственное, о чем она сейчас сожалела, что в ее руках для осуществления своего желания не имеется никакого подходящего инструмента. А раз так, значит, сами руки ее послужат орудием возмездия. Нелли сжала пальцы так, что побелели костяшки. Но она не способна была уже различать подобные мелочи. Она рванулась в палатку.

Картина, представшая перед глазами Нелли, не оставляла Градской ни одного шанса на то, чтобы Нелли ее помиловала. Два тела, сплетенные в объятиях друг друга, вызвали в ней еще большее бешенство. Нелли подскочила к этой парочке, не дав никому из них опомниться. Ее руки налились такой силой, что ей не стоило никакого труда отшвырнуть Спенсера прочь от Градской. Словно легкий мячик, он отлетел в дальний угол палатки и, ударившись головой о пол, на несколько секунд потерял сознание. В тот же миг Нелли навалилась на Градскую. Ее руки сжались на ее шее. Ева попыталась вывернуться, но Нелли впилась в нее мертвой хваткой. Ева не растерялась и со всей силы ударила нападавшую коленом в живот. Нелли вскрикнула от боли и на секунду разжала руки. Этого времени Еве хватило, чтобы вывернуться. Ева бросилась вон из палатки, но Нелли настигла ее и, сбив с ног, повалила лицом на пол. Пальцы ее снова сомкнулись на шее Евы. Ева извивалась под тяжестью тела Нелли, пытаясь вырваться, но на этот раз Нелли держала ее крепко. Ева стала задыхаться, из ее горла вырвался хрип. Еще минута – и для Евы все было бы кончено, но вовремя пришедший в себя Спенсер кинулся на ее спасение. Он оторвал Нелли от Градской и буквально вытолкал свою обезумевшую жену из палатки. Нелли сопротивлялась и рвалась назад. Спенсер понял, что она сейчас не в себе и действует в состоянии аффекта. Чтобы привести свою жену в чувство, Спенсеру пришлось несколько раз ее ударить. Только почувствовав на своем лице боль, Нелли опомнилась. Пережив сильнейшее возбуждение, тело ее вмиг обмякло и повисло на руках Спенсера безжизненной куклой. Спенсер усадил Нелли на землю и бросился в палатку Евы.

Ева сидела на полу, обхватив колени руками. Ее тело сотрясалось от рыданий. Спенсер приблизился к ней и, протянув к Еве руку, неловко погладил ее по спине. Ева вскочила на ноги, с испугом глядя на Спенсера.

– Простите меня, – вымолвил Спенсер, виновато глядя на Еву, – сам не знаю, что это на меня нашло. А Нелли можно понять… – Он тяжело вздохнул.

– Да, да, можно понять, – вытирая слезы, кивнула головой Ева. – Я вас очень прошу, оставьте меня одну, идите, идите к своей жене.

Спенсер ничего не ответил и вышел из палатки. Ева бросилась на матрас и, свернувшись калачиком, накрылась с головой одеялом. От всего произошедшего ее бил озноб и немного тошнило.

Спенсер сидел в напряженной позе в своей палатке, остановив свой взгляд на Нелли. Его жена лежала на полу, опершись головой о стенку палатки, и смотрела куда-то мимо Спенсера, глаза ее были полузакрыты, и со стороны могло показаться, что она задремала или думает о чем-то легком и приятном. Но Спенсер понимал, что это не так, все ее внешнее спокойствие – это только видимость. Спенсер знал свою жену, знал, какой она бывает в минуты гнева, и прекрасно осознавал, что сейчас происходит в голове Нелли. Для него было яснее ясного, что, когда она смотрит мимо него вот так отрешенно, без всякого видимого выражения каких-либо эмоций, это означает одно, что в голове ее сейчас зреет какой-то план. О чем она могла думать, Спенсер мог только догадываться. Для него очевидным было одно: ни о чем хорошем Нелли думать сейчас не способна, пока не довершит начатое. Спенсера охватывал ужас от того, что может вызревать в данный момент в этой хорошенькой женской головке, какие ужасные и коварные мысли по отношению к Градской могут преследовать Нелли. А это означает только одно: Градская находится в опасности. Спенсер чувствовал себя виноватым и перед Нелли, что довел ее до такого состояния, и перед Градской, что так ее подставил.

Находясь в шоке от всего произошедшего, Спенсер на какое-то время забыл, какие события предшествовали нападению Нелли на Градскую. Но сейчас, едва ему удалось перевести дух, он вдруг вспомнил!

– Ну, конечно, как я мог забыть! – Спенсер хлопнул себя рукой по лбу. Вся картина произошедшего в палатке Градской возникла перед его глазами в мельчайших подробностях. Спенсер покрылся холодным потом.

– Нелли, я, кажется, схожу с ума. – Спенсер жалко посмотрел на жену. – Мне нужна твоя помощь.

– Что? – взвилась Нелли. – Ты просишь меня о помощи! Да как ты смеешь после всего, что натворил.

– Нелли, я перед тобой очень виноват, – горячо произнес Спенсер, – но не в том, что ты увидела сейчас в палатке Евы, а в том, что я несправедливо обошелся с тобой из-за Готье. Сейчас я понимаю, что не имел права запрещать тебе что-либо… Я должен был любить тебя, несмотря ни на что, даже если бы Готье продолжал стоять между нами…

– Я прекрасно помню твои слова, дорогой: «Ты будешь оставаться моей женой только до конца экспедиции», – Нелли презрительно скривила губы. – Они до сих пор жгут мне уши.

– Прости, это сказал не я, это во мне говорила сильнейшая обида.

– Обида, говоришь, – усмехнулась Нелли, – может, ты еще скажешь, что и в палатке Градской был не ты.

– Ты мне не поверишь, – взволнованно проговорил Спенсер, – но ты сейчас близка к истине, как никогда. Там с Евой действительно был не я…

– Не ты. – Нелли с интересом посмотрела на Спенсера. – Интересно, кто же там был, уж не Александр ли Македонский?

– Ты можешь язвить сколько угодно. – Спенсер нервно сглотнул. – Но я тебя прошу, выслушай меня внимательно и постарайся понять.

Спенсер во всех подробностях рассказал все, что предшествовало появлению Нелли в палатке Градской: о том, как Ева пришла в себя, о том, какие метаморфозы произошли с ней и с ним самим, что его искушала вовсе не Ева, а какая-то женщина, по виду похожая на индианку времен конкисты.

Нелли слушала Спенсера снисходительно, никак не комментируя его слова.

– Ты мне не веришь, – с горечью обронил Спенсер, глядя на ее реакцию.

– Ты хочешь, чтобы я поверила в весь этот бред, который ты придумал, чтобы реабилитироваться? Я вижу, ты принимаешь меня за полную идиотку, если на самом деле полагаешь, что я могу купиться на этот детский лепет.

– Нелли, я не лгу, так на самом деле все и было.

– Милый, ты придумал красивую сказку, в ней все прекрасно, только финал подкачал, – произнесла Нелли с сарказмом.

– Хорошо, пусть будет по-твоему, – покорно произнес Спенсер, – я не стану сейчас разубеждать тебя в твоем заблуждении. Думаю, пройдет время, и оно все расставит на свои места. Я тебе вот что хочу сказать. – Спенсер немного помолчал и, придвинувшись к Нелли, нежно сжал ее ладонь пальцами. Нелли не отдернула руку, Спенсер посчитал это хорошим знаком и уже с большим воодушевлением продолжал: – Давай все забудем и начнем жить так, как жили раньше.

– А Готье? – Нелли вскинула глаза на Тома.

Спенсер немного помедлил и с трудом выдавил из себя:

– Если хочешь, оставляй его себе, только так, чтобы я ничего не знал…

Нелли ничего не ответила, только судорожно сглотнула. К ее горлу подступил большой влажный ком и сжал все ее связки так, что стало трудно дышать, на глаза навернулись слезы. Эти простые слова Тома в один момент открыли в ней какие-то шлюзы, которые были намертво замурованы с тех самых пор, как он перестал разговаривать с ней. И моментально, в одно мгновение, напряжение, копившееся в ней все это время, вдруг прорвалось мощной лавиной через все заторы и хлынуло из ее глаз потоком слез. Нелли уткнулась в плечо Спенсера и зарыдала во весь голос. Спенсер гладил ее по спине, бережно прижимая к себе, прекрасно осознавая, что этот ее внезапный эмоциональный всплеск и есть ответ Нелли, означающий не что иное, как полное согласие с его предложением. Наконец Нелли успокоилась. Спенсер заглянул ей в лицо и своими пальцами вытер ей слезы.

– Я согласна, чтобы так, как раньше, – тихо произнесла Нелли, – только без Готье, это я тебе обещаю.

Глаза Спенсера вспыхнули счастьем.

– А Градская? – спросила с тревогой Нелли.

– Ты о ней ничего не услышишь, обещаю.

Нелли счастливо засмеялась. Какое-то время они сидели обнявшись, прижавшись друг к другу, не разговаривая, боясь словами нарушить свое новое обретение друг друга. Вдруг Нелли резко оторвалась от Спенсера.

– Милый, я совсем забыла… у меня просто из головы вылетело… Я ведь спешила к тебе, чтобы сказать, что мы нашли ожерелье на том месте, на которое указал Левин.

– Как! И ты до сих пор молчала! – Спенсер вскочил и выбежал из палатки, забыв про Нелли.

– Он все тот же, – улыбнулась вслед Спенсеру Нелли, – для него работа всегда была и будет оставаться важней меня, что бы ни случилось.

Спенсер не сразу пошел на раскопки, а заглянул в палатку к Градской. Она уже пришла в себя, но была очень бледной и выглядела подавленной. Ева пила чай из большой кружки. На небольшом столике перед ней стоял термос с чаем и блюдце с несколькими окурками. В воздухе плавал запах мяты и сигаретного дыма. Увидев Спенсера, Ева поспешила прикрыть блюдце салфеткой, валявшейся на столе. По правилам пожарной безопасности им не разрешено было курить в палатках. Но Спенсер не обратил на эти явные нарушения никакого внимания. На шее Евы он разглядел полосы, оставленные пальцами Нелли. Спенсер почувствовал страшную неловкость при виде этих синяков, причиной появления которых он косвенно являлся. Спенсер готов был провалиться сквозь землю от стыда, чувство вины перед Евой навалилось на него свинцовой тяжестью, сковало горло и не давало вымолвить ни слова.

– Как ваше самочувствие? – наконец выдавил из себя Спенсер. Он остановился на пороге палатки, не решаясь пройти дальше.

– Спасибо, я уже в полном порядке.

– Вы очень бледны. – Спенсер недоверчиво качнул головой.

– Ерунда, – постаралась бодро улыбнуться Ева, но ее улыбка получилась вымученной, – сейчас выпью горячего чая и сразу стану румяной. Хотите чаю с мятой?

– Нет, спасибо, – неловко обронил Спенсер, – я бы с удовольствием попил с вами чаю… нам с вами о многом надо поговорить, но сейчас мне надо бежать на раскопки. Нелли сказала, что сегодня, пока я сидел около вас… – Спенсер неловко запнулся, – они нашли ожерелье.

– Что! – Ева резко вскочила. – Вы сказали ожерелье? А где его нашли?

– Я приказал копать там, где вы копали с Левиным.

– Я пойду с вами. – Ева вдруг очень сильно разволновалась.

– Мне, кажется, вам стоит отлежаться после всего пережитого, – начал было Спенсер, но Ева не стала его даже слушать, первой выскочила из палатки и помчалась на место раскопок. Спенсеру ничего не оставалось, как последовать за ней.

Ева и Спенсер шли до места раскопок молча. Где-то на полпути им навстречу попался Готье. Он выглядел очень уставшим и вымотанным.

– Что с вами, вы не заболели? – с тревогой спросила Ева.

– Рад видеть вас в полном здравии, это главное. А я просто устал. Вы не представляете, какую работу мы сегодня проделали с Аркадием Михайловичем. Вот этими руками, – Готье вытянул руки перед собой, все его ладони были в мозолях, – я перевернул целые горы земли, но наши усилия не пропали даром. – Лицо Готье осветила улыбка. – Нелли вам рассказала о находке?

– Да, нам не терпится увидеть все своими глазами, – произнес Спенсер. – А вы уже возвращаетесь в лагерь?

– Да рабочий день уже закончен, но Аркадий Михайлович решил еще немного поработать, он надеется найти еще что-нибудь.

– Идите отдыхайте, – произнес Спенсер, – сегодня вы по праву заслужили свой отдых.

Когда Ева и Спенсер пришли на раскопки, Левин сидел на корточках и просеивал песок между ладонями. Он выглядел сильно утомленным, но при виде Евы и Спенсера живо вскочил на ноги и кинулся к Еве.

– Наконец-то! Вы пришли в себя! – радостно воскликнул Левин. – Мы все очень переживали за ваше здоровье. Вы были без сознания целые сутки…

– Ерунда, – небрежно перебила его Ева, глаза ее нетерпеливо вспыхнули. – Где оно, показывайте скорее.

– Одну минуту. – Левин наклонился к земле и осторожно поднял сверток, в который он упаковал ценную находку. Бережно развернув сверток, он протянул ожерелье Спенсеру и Еве. Ева застыла потрясенная. Она узнала ожерелье. Именно это украшение, один в один, она видела во сне и потом в своем ночном видении.

Спенсер подошел вплотную к Левину, несколько минут внимательно разглядывал находку, затем протянул руку и с благоговением взял ожерелье. Он вытащил из кармана лупу и стал тщательно осматривать его. Прошло полчаса, а Спенсер все продолжал свое исследование. Наконец он повернул бледное лицо к Левину.

– Этому ожерелью цены нет, – проговорил он севшим голосом, – предварительный осмотр говорит в пользу того, что оно из сокровищницы императора Монтесумы. Это станет ясно окончательно, когда я его исследую в своей лаборатории, но по моим расчетам доля ошибки очень маловероятна, не более одного процента. А какое ваше мнение, коллега? – Спенсер внимательно посмотрел на Левина.

– Целиком и полностью разделяю ваше мнение, только бы я немного увеличил погрешность ошибки в сторону двух процентов.

– А я даю стопроцентную гарантию, – вмешалась в разговор профессионалов Ева.

– Откуда такая уверенность, моя дорогая? – спросил ее Спенсер.

– Не знаю, – растерялась Ева под пристальным взглядом глаз Спенсера, – просто знаю, и все… и потом… это ожерелье из моего сна.

– И из моего тоже, – подхватил ее слова Левин. Спенсер никак не стал комментировать их слова, только с сомнением покачал головой и слегка улыбнулся.

Готье чувствовал себя совершенно разбитым, будто бы он сегодня днем проделал не свою обычную работу, к тяжести которой давно привык, а словно вкалывал на раскопках несколько суток подряд без сна и отдыха. Все шло нормально и как обычно до того самого момента, пока они с Левиным не извлекли из земли свою драгоценную находку. Едва Левин очистил ожерелье от грязи и вековой пыли и оно вспыхнуло под лучами солнца миллиардами разноцветных искр, как в то же мгновение Готье почувствовал внезапный приступ дурноты. Он присел на камень, прикрыл глаза и с тревогой прислушался к себе. Его продолжало мутить. Готье было знакомо это состояние, которое он периодически переживал после своих ночных кошмаров. Сегодня ему снова приснился сон, в котором он падает со скалы и разбивается насмерть. Только сегодняшнее ночное видение было намного более реально, чем обычно. Готье проснулся в холодном поту. Потом на раскопках, втянувшись в работу, он прогнал из памяти неприятные ощущения от увиденного во сне, но, кажется, они все же настигли его. Готье кое-как дождался конца рабочего дня и, сославшись на усталость, направился в лагерь. Обычно он без труда мог задержаться на раскопках сколько угодно долго, но сегодня это было выше его сил. И потом, ему вдруг срочно во что бы то ни стало захотелось увидеть Нелли. Спенсер и Ева, попавшиеся ему по дороге, направлялись на раскопки, значит, Нелли осталась в лагере одна, и он сможет спокойно без свидетелей поговорить с ней. А поговорить с ней Готье хотелось о многом.

Он уже много лет носил в сердце свое чувство к этой женщине, которое с годами нисколько не померкло. Его не убили ни частые и долгие разлуки, ни довольно короткие встречи. Более того, вопреки воле судьбы, которая, казалось, всеми силами старалась развести их и постоянно ставила им палки в колеса, Готье привязывался к Нелли раз от разу все сильней и сильней. Он сам удивлялся непостижимой для него самого силе своего чувства к Нелли. Для него, для которого любая связь с женщиной длилась ровно до того момента, пока она находилась в поле его зрения, такое чувство к Нелли было более чем необычно. Поначалу он пытался понять, в чем сила такого необычайного притяжения к этой женщине, но, промучившись безрезультатно над этой задачей какое-то время, плюнул на поиски ее решения и принял их отношения с Нелли как данность, как щедрый и дорогой подарок неба, наслаждаться которым он был готов бесконечно долго. Единственное, что омрачало счастье Готье от обладания этой женщиной, – это то, что она была не его, а чужой женой. Но и с этим положением вещей Готье со временем смирился. Но, как выяснилось в этой экспедиции, это смирение было только кажущимся. Едва он понял, что между Нелли и Спенсером возникла трещина, как желание обладать Нелли единовластно вновь охватило его. Именно об этом он хотел сейчас поговорить с ней.

«Она должна уйти ко мне. Сейчас или никогда!» – почти истерично думал Готье, до этой минуты ни разу не рискнувший поднять эту тему в разговоре с Нелли. Готье ускорил шаг, впереди показались палатки.

«Интересно, Нелли сейчас у себя или у меня?» – подумал Готье, ладони его при этом внезапно сделались мокрыми. Ему показалось, что это очень важно, где сейчас Нелли, что от этого зависит исход их разговора, для него это было бы знаком, подтверждающим положительный результат задуманного им дела.

Готье приблизился к своей палатке с учащенно бьющимся сердцем. Остановился, прежде чем войти, затем резко откинул полог палатки с надеждой найти Нелли внутри. Он заглянул вовнутрь, в палатке никого не было. Готье упал духом, но через секунду взял себя в руки.

«Ерунда все эти знаки, это полная чушь, – лихорадочно подумал он, – вот я сейчас пойду к ней и опровергну все эти суеверия. Я добьюсь ее согласия, и она станет моей».

Готье решительно двинулся к палатке Спенсеров. Он постучал, прежде чем войти, и, услышав разрешение, вошел, робко остановившись у порога. Вся его решимость в одно мгновение слетела с него. Готье смутил взгляд Нелли, которым она встретила его. А ведь он ожидал совсем другого приема.

Нелли лежала, закутавшись в спальный мешок, и смотрела на вошедшего Готье не просто равнодушно, а с некоторой досадой, как смотрят на надоедливого просителя, явно не вовремя явившегося на прием.

– Можно я пройду? – спросил разрешения Готье и, предвосхищая все ее возможные возражения, поспешно добавил: – Спенсер сейчас на раскопках, я встретил их с Евой по пути в лагерь, так что нашему разговору никто не помешает.

– Ты так говоришь, – недовольно приподнялась на локтях Нелли, – как будто мы с тобой будем решать какую-то суперважную проблему. Даже если Спенсер внезапно вернется, ничего страшного не произойдет, ты просто повернешься и уйдешь. После того как мы с ним помирились, он больше не ревнует меня.

– Что ты сказала? – Во рту у Готье все внезапно пересохло. Слова, которые он готовился сказать Нелли, застряли у него в горле.

– Я сказала, что мы с мужем помирились окончательно и бесповоротно, – четко чеканя каждое слово, проговорила Нелли.

– Что ты хочешь этим сказать? – только и сумел выговорить Готье.

– Неужели непонятно, – с досадой произнесла Нелли, – окончательно и бесповоротно, – это значит только одно, что с нашим треугольником покончено раз и навсегда. Я устала от этой геометрической фигуры, устала лгать, устала вести двойную игру. Я хочу простого семейного счастья. Только я и Спенсер и никого больше. Теперь тебе понятно?

– Нет, непонятно, – потерянная было уверенность вновь вернулась к Готье, и он решил идти напролом. – Нет, непонятно, тем более что у меня есть для тебя, как мне кажется, более интересное предложение.

– Предложение? О чем ты? – Нелли с удивлением уставилась на него. – За столько лет нашей близости ты мне ни разу не сделал ни одного интересного предложения.

– Я хочу исправить свою оплошность… – Готье сделал глубокий вдох и выпалил: – Нелли, выходи за меня замуж.

Несколько секунд Нелли с недоумением смотрела на Готье, словно смысл его слов не совсем доходил до нее.

– Нелли, стань моей, я не могу без тебя больше, прости. – Готье вдруг рухнул на колени перед Нелли и обнял руками ее ноги. Нелли вскочила как ужаленная и метнулась прочь от Готье.

– Встань, пожалуйста, я тебя прошу, встань. – В ее глазах заметался страх. – Вдруг Спенсер войдет сейчас и увидит тебя тут, что он может подумать!

– Ты ничего не ответила мне. – Готье поднялся с колен и сделал шаг по направлению к Нелли, но ее внезапный крик остановил его.

– Не приближайся ко мне. – Нелли вытянула вперед руку. – Стой там, где стоишь, и вообще лучше тебе уйти и не приходить больше.

– Ты… ты мне отказываешь, – потрясенно произнес Готье, – но, Нелли… я люблю тебя… – Готье снова сделал шаг в ее сторону.

– А я тебя не люблю, – холодно произнесла Нелли. – Жан, между нами все кончено, мне очень жаль… прости. Мне давно следовало бы сказать тебе об этом, но я как-то все не решалась, надеялась, что жизнь сама расставит все по своим местам.

Готье застыл потрясенный, каждое свое слово Нелли произносила так, словно забивала огромные гвозди в его мозг. Готье на секунду прикрыл глаза, чтобы переждать внезапную боль, охватившую его голову.

– Я приняла решение, Антонио, – донесся до Готье голос Нелли словно через огромный слой ваты. – Я уезжаю с мужем в Мексику, и мы больше никогда с тобой не увидимся. Прощай навсегда.

«Странно, почему она назвала меня Антонио?» – вяло подумал Готье и открыл глаза. В тот же момент ужас сковал его тело, перед ним стояла совершенно незнакомая ему женщина. На женщине было длинное, до пола, платье, какие носили испанки времен конкисты. Черные роскошные волосы были убраны на затылке и украшены кружевной мантильей. Глаза женщины холодно, не мигая, смотрели на него. От ее взгляда повеяло могильным холодом. Готье попятился и выскочил из палатки.

Он мчался не разбирая дороги, куда глаза глядят. Ему казалось, что эта женщина продолжает смотреть ему в спину и гонит своим страшным безжалостным взглядом все дальше и дальше от себя. Наконец Готье остановился, тяжело дыша. Он огляделся вокруг и обнаружил, что стоит на самом краю какого-то обрыва. Готье огляделся и не узнал место.

– Жан, – откуда-то снизу он услышал встревоженный голос своей бабушки. – Скорее возвращайся назад. Ты забрался очень высоко. Смотри не упади.

Готье посмотрел вниз, голова его закружилась.

– Я уже спускаюсь, – прошептал он пересохшими губами и шагнул вниз с обрыва.

Прошли уже сутки, как пропал Готье. Где он и куда подевался, никто не имел даже приблизительного понятия. Спенсер как руководитель экспедиции, несущий прямую ответственность за каждого ее члена, с пристрастием допросил каждого, чтобы выяснить хоть какую-нибудь информацию о Готье и понять, куда он мог исчезнуть. Никто о Готье ничего не знал. Правда, выяснилось, что последней говорила с Готье Нелли. Она призналась Спенсеру, что неласково обошлась с бывшим любовником и прогнала его, после чего он, как обезумевший, выскочил из палатки. Куда он направился, Нелли решительно не знала. С одной стороны, Спенсер был доволен, что Нелли отказала Готье, но, с другой стороны, ей, по всей вероятности, следовало быть более деликатной с ним. Спенсер знал, какой жестокой иногда бывает Нелли с самыми близкими людьми.

«Готье постигла участь отвергнутого любовника, и поделом ему», – думал Спенсер как муж Нелли, но как человек, несущий ответственность за каждого члена экспедиции, глубоко тревожился и переживал за Готье. Так ничего ни от кого толком не добившись, Спенсер принял решение отправиться на поиски Готье, для этого он решил, что всем необходимо разделиться и тщательно обследовать всю территорию Города Солнца.

На следующее утро на раскопки никто не пошел. Спенсер определил для каждого направление движения так, чтобы максимально охватить все пространство Города Солнца. Все отправились по указанному Спенсером маршруту по одному, взяв с собой сигнальные ракеты, которые надо было привести в действие в случае обнаружения Готье.

Спенсер выбрал для себя самый трудный участок для поисков. Ему предстояло обследовать небольшие гористые возвышенности, лежащие на достаточно удаленном расстоянии от лагеря. Никаких работ в той стороне он не планировал, и по логике вещей никому из членов экспедиции туда идти не было никакого резона. Но Спенсер решил, что будет нелишним обследовать и эту область, особенно если принимать во внимание, в каком душевном состоянии мог находиться Готье в момент исчезновения. Спенсер догадывался, что оно было далеко не самым лучшим, а значит, могло привести Готье куда угодно, даже в самые отдаленные места.

Спенсер шел довольно быстрым шагом, не забывая смотреть по сторонам. Но пока вокруг расстилалась равнинная поверхность, удобная для обширного обзора, поэтому можно было держать такой быстрый темп. Спенсер торопился, чтобы как можно скорее достигнуть места, которое он для себя определил, и приступить к настоящим поискам. Тем более что надо было успеть осмотреть весь участок до наступления темноты. Прошло более получаса, прежде чем он добрался до цели. Спенсер почувствовал, что устал, но это было ерундой и мелочью по сравнению с тем, что он вдруг уловил какие-то давящие боли в области сердца.

«Зря я взял такой темп, надо было идти медленнее, не мальчик уже», – с досадой подумал Спенсер, оглядываясь вокруг в поисках какого-нибудь места, куда можно было бы присесть, чтобы немного отдышаться. И в тот же момент его сердце пронзила острейшая боль. Спенсер охнул и стал оседать на землю.

«Только бы не лишиться чувств», – вспыхнуло молнией в угасающем сознании Спенсера, и уже в следующий момент он отключился.

Когда Спенсер пришел в себя, то первым делом огляделся. Он с удивлением обнаружил, что находится внутри небольшой пещеры. Пещера была невысокая, на ее стенах Спенсер разглядел факелы, которые горели тусклым светом, но тем не менее давали возможность осмотреть внутренность пещеры. Постепенно глаза Спенсера стали привыкать к окружающему его полумраку, и в этот момент он совершенно отчетливо разглядел, что в глубине пещеры находится небольшая возвышенность в виде постамента, а над ней высеченная прямо в стене фигура какого-то божества. Выражение лица у этого каменного идола было очень свирепое. Руки и ноги его были украшены драгоценными каменьями, тело прикрывали нити бус из крупных сапфиров и изумрудов. У подножия этого постамента он заметил несколько человеческих скелетов, а один из них находился прямо на постаменте. По положению останков Спенсер понял, что смерть настигла несчастного, когда он лежал на ровной поверхности стола на спине.

«Очевидно, это жертвенный камень, на котором индейцы совершали жертвоприношения», – решил Спенсер. И в тот же момент его охватило изумление, как он мог оказаться в этой пещере. Ведь он совершенно точно помнил, что потерял сознание, находясь на открытом воздушном пространстве. Никакой пещеры там не было и в помине. Не успел Спенсер как следует додумать эту мысль, как он вдруг отчетливо ощутил, что руки его не свободны, а связаны за спиной в тугой узел.

«Что за чертовщина?» – подумал Спенсер и попытался освободить руки из странного плена, но в тот же момент остолбенел от ужаса. К нему навстречу приближались два индейца. Один из них грубо схватил Спенсера и потащил к жертвенному камню, другой подошел к постаменту и начал расчищать его. Он сбросил останки мертвеца на землю, освободив место для новой жертвы. До Спенсера вдруг дошло, что это место освобождается для него и очень скоро он займет место на этом постаменте. Спенсер рванулся, но индеец держал его крепко.

– Кто вы, откуда вы здесь взялись? – крикнул Спенсер во весь голос, но никто не ответил на его вопрос, только гулкое эхо покатилось раскатистыми звуками, уносясь куда-то в глубь пещеры. Спенсер проследил взглядом эту протяжную звуковую волну и обомлел от неожиданности. Глаза его уткнулись в массивный сундук, стоящий на полу пещеры. В это время индеец, который расчищал постамент, подошел к сундуку и откинул его крышку. Спенсер увидел, что сундук доверху был набит драгоценностями. Сверху всего этого великолепия лежало ожерелье. Индеец взял его в руки и сразу же захлопнул крышку сундука. Во рту Спенсера пересохло. В руках индейца было то самое ожерелье, которое они позавчера нашли на раскопках. Хотя цепкий взгляд Спенсера уловил кое-какие отличия. На этом ожерелье, которое находилось сейчас в руках индейца, в самом его центре Спенсер разглядел огромный рубин, который больше напоминал каплю крови, а не драгоценный камень. В найденном ими ожерелье такого рубина не было. Но Спенсера не покидало ощущения, что где-то он уже этот рубин видел. Спенсер напряг память и вдруг вспомнил. Этот камень висел на шее у Градской в виде кулона. Именно его она показала однажды им с Левиным.

Между тем индеец аккуратно снял этот рубин, отделив его от всего ожерелья, и подошел к постаменту. Он ловко вскочил на его поверхность, протянул руки к божеству и упал перед ним на колени. Через несколько секунд индеец поднялся и надел ожерелье на плечи каменному идолу, а рубин вставил в разверзнутый рот божества. Затем он осторожно повернул камень против хода часовой стрелки на три оборота. И в тот же момент поверхность стены пещеры, кажущаяся монолитной, пришла в движение. Часть ее в виде прямоугольника отделилась от общей массы и образовала довольно большой проем, дающий возможность пройти через него почти в полный рост. Глаза Спенсера проследовали в глубину этого проема и различили довольно большой зал, значительно больший, чем тот, в котором он находился. Насколько позволял видеть его взгляд, там не было ничего, кроме сундуков, стоящих на полу в несколько рядов. Спенсера пронзила мысль, что они находятся в сокровищнице, где индейцы прячут золото и драгоценные камни. Сердце Спенсера ухнуло и понеслось в бешеной скачке от охватившего его волнения.

– Я был прав, – прошептал он вмиг пересохшими губами.

«Я всегда верил, что Город Солнца является затерянным золотым городом, в котором индейцы, спасающиеся от конкистадоров, спрятали несметные запасы золота и сокровищ. И я сейчас нахожусь в самом сердце этой сокровищницы…»

Не успел Спенсер додумать эту мысль и как следует ею насладиться, как вдруг слух его уловил какой-то гул, который нарастал с ужасающей быстротой. Неожиданно пол пещеры зашевелился. Стены и своды потолка тоже пришли в движение. Сверху пещеры посыпался песок и небольшие камни, и в следующий момент тряхнуло так, что фигура каменного идола, находящегося прямо над постаментом, раскололась надвое. Спенсер рванулся к выходу из пещеры и ощутил, что связанные до сих пор руки его вдруг оказались свободны. Индейцы, удерживающие его, куда-то исчезли. Только этот страшный гул никак никуда не исчезал, и камнепад усилился. На голову Спенсера сыпался уже град камней. Опасаясь быть заваленным камнями, Спенсер выбежал из пещеры – и, как оказалось, вовремя. Снова тряхнуло, на этот раз толчок был такой силы, что сбил Спенсера с ног. Он упал на землю и в этот момент увидел, как от скалы отвалился огромный каменный валун и рухнул прямо перед входом в пещеру, замуровав выход из нее. Почти в то же мгновение гул постепенно стал стихать. Земля, еще минуту назад ходившая ходуном, постепенно успокаивалась. Изредка еще она вздрагивала, отдавалась слабыми толчками, пока не затихла окончательно.

Спенсер поднялся на ноги и огляделся. Вокруг него расстилался безмолвный пейзаж, который он видел перед собой, прежде чем потерять сознание. Ничего вокруг не напоминало о только что произошедшей перед его глазами драме.

– Что это было? – спросил Спенсер сам себя, все еще не в силах прийти в себя от потрясения.

И в этот момент свет разорвавшейся ракеты осветил небо.

– Значит, нашли Готье, – с облегчением выдохнул Спенсер. – Мне надо спешить туда.

Но прежде чем двинуться обратно, Спенсер внимательно огляделся и запомнил то место, где с ним только что произошли все эти фантастические события.

Готье лежал на дне неглубокого котлована, с которого он упал сутки назад. Рухнув на землю, он ударился головой и на некоторое время потерял сознание. Какое-то время он находился без чувств, но потом очнулся. Сколько времени прошло с тех пор, Готье так и не смог определить. При падении его часы разбились вдребезги, так что вычислить время своего нахождения в беспамятстве оказалось никак невозможно. Потирая ушибленную голову, которая нещадно ныла, Готье попытался встать. Но едва он поднялся, как тут же рухнул на землю. Его ногу пронзила острейшая боль.

«Черт, – застонал Готье, корчась от боли, – кажется, у меня перелом». Он осторожно ощупал ногу, надавливая на нее с разной степенью силы. Этот дилетантский осмотр оказался неутешительным, нога отзывалась сильнейшей болью на все его прикосновения. Готье стало ясно, что идти он не в состоянии, но он не особенно унывал по этому поводу, решив возвращаться в лагерь ползком. Приняв это решение, он тут же попытался его осуществить, но это оказалось не так-то и просто. Земля в этом месте была сплошь усеяна мелкими и довольно острыми камнями. Передвигаться по ним оказалось довольно болезненно, но Готье, полный решимости выбраться отсюда, пополз. Через некоторое время он в растерянности остановился, поскольку не имел даже приблизительного понятия, в какой стороне находится лагерь. На свою беду, Готье совершенно не запомнил, в какую сторону он побежал, выскочив из палатки Нелли. В тот момент ему было не до этого. Ее неожиданный отказ настолько ошеломил его, что он бежал, совершенно не замечая, куда и зачем. И вот сейчас он лежит беспомощный, не понимая, в какую сторону ему следует двигаться.

На землю между тем опустилась ночь. Небо оказалось затянуто густыми облаками, через которые не пробивалось ни единой звездочки. Лишившись последней возможности сориентироваться на местности, хотя бы по звездам, Готье принял решение остаться на этом месте до утра. Он надеялся, что днем будет легче определить, куда ему следует двигаться. Но утро следующего дня ничем не улучшило его положения.

Проснувшись с первыми лучами солнца, Готье сразу же внимательно огляделся вокруг себя и, к своему великому сожалению, отметил, что оказался в ловушке. Он находился на дне небольшого котлована, не очень высокого, но с достаточно отвесными стенами. Если бы не его сломанная нога, то проблема была вполне разрешимой. Он бы смог выбраться из этой западни, но со сломанной ногой об этом не могло быть и речи. Готье оставалось только одно: ждать, когда его спохватятся и отправятся на поиски. По его подсчетам, его пропажа уже должна была быть обнаружена, а значит, скоро начнутся поиски.

Готье лег на спину, чтобы иметь возможность наблюдать за всем, что будет происходить на вершине котлована, и начал ждать. Время текло медленно. Солнце неторопливо совершало свое движение по небу, неспешно скользя по небосводу по своей привычной траектории. Готье боялся заснуть, чтобы не дай бог оказаться не замеченным спасателями. Светило уже миновало свою самую высокую точку на небосводе и медленно начало неумолимое движение вниз. На вершине котлована так никто до сих пор не появился. Готье всматривался до боли в глазах, стараясь рассмотреть какую-нибудь человеческую фигуру, но все было тщетно. Готье совсем отчаялся и не заметил, как задремал…

Он проснулся от того, что почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд.

«Наконец-то меня нашли», – молнией пронеслось в голове Готье. Он открыл глаза. Вокруг царил густой полумрак, в котором ничего невозможно было рассмотреть.

«Показалось», – подумал Готье, досадуя на себя за то, что так неуместно заснул и проспал весь день до самой ночи. Теперь снова придется ждать следующего дня, надеясь, что его наконец-то смогут тут обнаружить. Готье прикрыл веки.

– Антонио, – расслышал он вдруг явственно чей-то голос.

Готье резко открыл глаза. На этот раз полумрак оказался не таким густым, как прежде, и давал возможность рассмотреть обстановку вокруг. Он с удивлением обнаружил себя лежащим на кровати в какой-то совершенно незнакомой комнате. Лунный свет падал через раскрытое окно над его кроватью и слабо освещал близлежащие предметы, выхватывая из окружающего пространства часть кровати и стул, стоящий рядом с ней. Остальная часть комнаты тонула в полумраке, в густой темноте которого Готье уловил какое-то легкое движение.

– Антонио, – снова из полумрака позвал кто-то, на этот раз уже гораздо громче прежнего.

Готье вздрогнул и проследовал взглядом в сторону голоса. Он различил у двери женский силуэт. Женщина отделилась от двери и, приблизившись к его кровати, присела возле постели. Готье с изумлением уставился на незнакомку. Лунный свет упал на ее лицо, и Готье удалось рассмотреть его довольно подробно. На него смотрела красивая, но очень чопорная и строгая женщина. Надменный взгляд и плотно сжатые губы заставили Готье вздрогнуть. Чем-то эта женщина вдруг напомнила ему Нелли, хотя внешне они были совсем не похожи друг на друга. Женщина сидела молча, не шелохнувшись. Большие темные глаза ее были устремлены на Готье и, казалось, проникали в самую его душу, стараясь извлечь из нее нечто для него самого неведомое и тайное. Готье замер под ее пристальным немигающим взглядом, ему захотелось отвести глаза или прикрыть их, чтоб не видеть свою странную ночную гостью. Но веки Готье отказывались повиноваться ему. В это время губы женщины шевельнулись в едва уловимой улыбке, взгляд стал нежнее и мягче.

– Антонио, – тихонько позвала женщина и наклонилась к Готье.

Ее лицо теперь было совсем близко от него, но Готье казалось, что в этой близости расстояние между ними увеличилось до размеров самой Вселенной. Женщина между тем наклонилась еще ближе, ее губы почти коснулись губ Готье.

– Зачем ты сделал это? – выдохнула женщина, затем резко выпрямилась и с укором посмотрела на Готье. – Ведь твое падение не было случайностью, – продолжила она. – Я чувствую, я знаю, ответь, когда я спрашиваю тебя. – Женщина схватила Готье за руку и крепко сжала ее. – Ты не смеешь молчать, не должен. Это я, твоя госпожа, ты не можешь оставить мой вопрос без ответа, негодный мальчишка. Говори!

Готье вжался в кровать, немея от страха. Ему казалось, что еще немного – и он сойдет с ума. Готье шумно сглотнул. Этим непроизвольным движением своего горла он произвел в ночном безмолвии комнаты довольно сильный звук. Женщина вздрогнула от этого звука, будто очнувшись ото сна, посмотрела на Готье, словно видит его впервые, зябко повела плечами и, запахнувшись в накинутую на плечи шаль, встала. Тихо шелестя платьем, она пошла к двери. У двери женщина остановилась и обернулась, словно собираясь сказать что-то. Ее губы приоткрылись, но ни одного звука не вылетело из ее рта. Затем она подняла руку и, легко взмахнув кистью на прощание, скрылась за дверью. Какое-то время Готье прислушивался к звуку удаляющихся шагов. Когда они окончательно стихли, он почувствовал страшную усталость и изнеможение. Готье воспроизвел в памяти лицо ночной гостьи, оно явственно выплыло перед его внутренним взором. Готье казалось, что это лицо знакомо ему, что он уже видел его однажды, и в то же время он был абсолютно уверен, что никогда в жизни не видел этой женщины.

«Что за черт, неужели я правда схожу с ума?» – подумал Готье. И вдруг он вспомнил. Нелли назвала его этим странным именем Антонио, когда они последний раз разговаривали в ее палатке. Потом с ней произошла странная метаморфоза, и она на его глазах превратилась в красавицу-испанку. Именно эта женщина только что посетила его. Его била крупная дрожь. Он никак не мог найти объяснения всем этим странностям. Хотя отчего же…

«Очевидно, на нервной почве у меня получилось помрачение рассудка, – подумал Готье про всю эту историю. – Если эта женщина явится еще раз, придется идти к психиатру». Готье сделалось совсем худо. Чтобы как-то успокоиться, он свернулся калачиком на постели, крепко обхватил себя руками и уткнулся головой в колени. Сколько он так пролежал, Готье не помнил. Его тело затекло в неудобной позе, он распрямился, повернувшись на спину, и в тот же момент ощутил, что лежит не на кровати, а на земле. Готье открыл глаза и огляделся. Он по-прежнему находился на дне котлована.

«Значит, это был всего лишь сон», – обрадовался Готье и в ту же секунду заметил наверху чей-то силуэт. Присмотревшись внимательней, он узнал Нелли. Готье рванулся вперед.

– Нелли, Нелли! Это я, Жан, помоги мне! – закричал Готье что было сил. Нелли обернулась на его зов, и в тот же момент небо осветила сигнальная ракета, выпущенная ею в небо.

Спенсер спешил к тому месту, над которым взвилась сигнальная ракета, свидетельствующая о том, что Готье найден.

«Только бы он был жив и здоров», – как заклинание то и дело повторял про себя Спенсер. Он прекрасно понимал: если с Готье случилась беда, значит, придется сворачивать экспедицию, а это крайне нежелательно в его положении. Все его завистники и недоброжелатели мгновенно набросятся на него, как стервятники, и обвинят во всех смертных грехах, и в первую очередь в том, что он неоправданно рискует человеческой жизнью. Впрочем, еще не ясно, можно ли его будет в этом обвинить. Он еще не знает, что случилось с Готье.

«Только бы он был жив и здоров», – в сотый раз проговорил Спенсер эту коротенькую фразу, ставшую его молитвой.

А ведь его предупреждали, отговаривали, ставили палки в колеса, что только не предпринимали, чтобы эта экспедиция не состоялась. Еще два года назад, когда он только выбивал разрешение на начало работ в этом районе, вышестоящие инстанции ему ясно дали понять, что затея эта абсолютно бессмысленна и нежелательна. Но он в то время был просто одержим идеей начать здесь раскопки, и только благодаря его напору и настойчивости ситуацию удалось переломить. Он оказался в этом месте и обнаружил Город Солнца. С того самого момента в нем поселилась убежденность, что этот город и есть затерянный золотой город, в котором индейцы спрятали свои сокровища, спасаясь от конкистадоров. Откуда и почему возникла эта уверенность, Спенсер не мог объяснить даже самому себе. Однако он знал наверняка: если это иррациональное чувство однажды поселилось в какой-то области его сознания, его оттуда уже не вытравишь никакими силами. Более того, он нисколько не сомневался в том, что эта идея с самого момента своего появления в его голове начнет систематически и целенаправленно воздействовать на него, пока не приведет к реальному результату. Именно это чувство вело его, как путеводная звезда ведет сбившегося с пути путника, запутавшегося в лабиринте своих бесплодных идей и желаний. Но то, что сегодня произошло с ним, явилось для него знаком, что он на верном пути. Спенсер до сих пор до конца не понимал, что это было, как оказался он в сокровищнице индейцев. Может, это всего лишь злая насмешка судьбы и все произошедшее с ним лишь видение, мираж, посетившие его во внезапно охватившем его мозг беспамятстве. Над этим ему еще предстоит крепко подумать. Но как бы там ни было, Спенсер знал, что с сегодняшнего дня его идея найти золотой город будет граничить с фанатизмом и будет вести его до тех самых пор, пока он не найдет город своей мечты.

Когда Спенсер достиг наконец того места, где нашли Готье, все участники поисков уже находились там. Спенсер увидел Готье, лежащего на земле. Вокруг него суетились все остальные. Кто-то уже сбегал в лагерь и принес носилки, на которые сейчас укладывали Готье. Заметив Спенсера, Нелли встала и направилась к нему.

– Что с ним? – с тревогой спросил Спенсер.

– Я осмотрела его. – Нелли понизила голос. – У него серьезные травмы. Перелом голени и сильный ушиб бедра. Возможно, там есть трещина, нужна срочная госпитализация.

По тому, как изменилось лицо Спенсера при ее словах, как дрогнули его губы и потемнели глаза, Нелли поняла, что это известие явилось для Спенсера большим ударом.

– Я вызову вертолет, – проговорил Спенсер глухо.

– Конечно, ты его вызовешь, – произнесла Нелли понуро, – но… ты должен понимать, что на этом наша экспедиция будет завершена.

– Я понимаю, – глядя себе под ноги, пробубнил Спенсер, – вертолет может приземлиться только на той площадке, где нас высадил. До того места сутки ходьбы с учетом того, что Готье придется нести только нам с Левиным… – Спенсер тяжело вздохнул.

Нелли дотронулась до его груди рукой и виновато произнесла.

– Если бы не я… если бы не он… – Она с трудом подыскивала слова, понимая, что вина за досрочное завершение экспедиции лежит полностью на ней. Если бы не ее шашни с Готье, не было бы ее ссоры с мужем и последующего неприятного объяснения с Готье, не было бы этой травмы, а значит, работы в экспедиции шли бы точно по плану.

– Оставь, – устало отмахнулся Спенсер, – сейчас нам надо думать не об этом, а о том, как скорее доставить Готье в госпиталь. А сюда мы еще вернемся.

Нелли с сомнением качнула головой.

– Это место нас не жалует. – Она дотронулась до руки Спенсера и легонько погладила его по шершавой ладони. – Оно не хочет открывать нам свои тайны. Может быть, их вовсе и нет здесь?

– А теокалли! А ожерелье! – с негодованием воскликнул Спенсер. – Нет! Я не отступлюсь и заставлю этот город отдать все, что он скрывает от нас. В глазах Спенсера появился лихорадочный блеск, который сильно встревожил Нелли. Он ей сейчас напомнил безумца, который выпал из реальности и пребывает в своем, только ему одному понятном мире.

– Хорошо, может, ты и прав, – постаралась она смягчить последствия своих слов. – Если ты уверен, то так и будет. Однажды этот город сдастся и упадет к твоим ногам. А сейчас идем. Надо помочь Готье.

Все завершилось удачно. Готье вовремя доставили в госпиталь и оказали ему медицинскую помощь. Диагноз Нелли подтвердился. Как она и предполагала, у него оказалась сломана голень и сильно ушиблено бедро. Нелли решила навестить его в госпитале, несмотря на то что вроде бы между ними не осталось недомолвок и уже все сказано, но тем не менее она чувствовала себя немного виноватой перед оставленным любовником. Если бы не резкость ее отказа, возможно, не произошло бы этого нелепого падения и нога Готье была бы цела и невредима.

Увидев Нелли в своей палате, Готье несказанно обрадовался и немного воспрял духом. Он подумал, что Нелли хочет помириться с ним, но та сразу решила расставить все точки над «i» раз и навсегда.

– Я сказала Спенсеру, что иду в госпиталь навестить тебя, – сообщила она Готье, усаживаясь на стул перед его кроватью. В ее голосе при этом зазвучали нотки отчуждения. – Как ты себя чувствуешь?

Готье понял, что она специально добавила льда в свой голос, чтобы сразу лишить его надежды на примирение. Ведь она знала, что он прекрасно разбирается в музыке ее голоса, в его малейших нюансах и оттенках.

– Все хорошо, – ответил он сухо. После такого вступления ему все стало не важно и незначительно. Все, о чем она спросит его, и весь их последующий разговор, еще не начавшись, уже потеряли для Готье всякий смысл. Если бы можно было наполнить смыслом их разрыв, ему, вероятно, стало бы легче, не так больно и не так обидно. Но вся беда была в том, что Нелли вовсе не собиралась наполнять каким-либо смыслом их расставание, она просто резко и грубо оборвала нити, которые связывали их много лет подряд. Что ему теперь в ее участии? Лучше бы она вообще не приходила.

– Я принесла тебе фрукты, где их можно помыть? – Нелли осмотрелась и заметила дверь, ведущую в ванную комнату. – Раковина там, да? – Нелли взяла пакет с принесенными фруктами и направилась в ванную.

– Зачем? – догнал ее голос Готье.

– Что – зачем? – Нелли обернулась и с удивлением посмотрела на Готье.

– Зачем ты пришла? – Готье приподнялся на кровати. – Чтобы накормить меня фруктами? Но мне от тебя ничего не надо.

Нелли нахмурилась и села на стул около кровати Готье.

– Хорошо. – Она судорожно, как за спасательный круг, вцепилась в принесенный пакет, который все еще продолжала держать в руках. – Я пришла, потому что чувствую себя виноватой перед тобой.

– Ты ни в чем не виновата передо мной. – Готье старался не смотреть на нее, чтобы не травить душу. Нелли, на его беду, сегодня необычайно была хороша собой.

– Тебе тяжело, я же вижу. – Нелли несмело протянула к нему ладонь, чтобы дотронуться до его руки, лежащей поверх одеяла, и выразить тем самым свое участие. Но сделать это она так и не осмелилась. Ее рука на миг повисла в воздухе, словно пробуя на ощупь его пустоту, и бессильно упала на колени.

– И ты пришла насладиться этой тяжестью, – желчно произнес Готье и отвернулся к стене. – Если бы я мог, я бы сейчас встал и ушел отсюда, но я не могу. Я прикован к этой проклятой постели. – Готье с остервенением ударил сжатым кулаком по матрасу. – Зато ты можешь это сделать, но отчего-то медлишь. – Он повернул бледное, искаженное страданием лицо к Нелли.

– Хорошо, я уйду. – Нелли растерянно встала, забыв про пакет, который до сих пор держала на коленях. Пакет упал на пол и разорвался. Из него в разные стороны по полу покатились мандарины. Нелли не обратила на этот факт никакого внимания. Молча обходя рассыпавшиеся по полу фрукты, она прошла к выходу. У двери она остановилась, постояла немного, о чем-то задумавшись, затем решительным шагом вернулась к кровати Готье.

– Прежде чем уйти, прежде чем окончательно исчезнуть из твоей жизни, я бы хотела тебе напомнить кое-что. Ты не возражаешь?

– Что еще? – недовольно буркнул Готье.

– Может быть, это нескромно звучит, – тихо произнесла Нелли, – но именно мне ты обязан своим спасением. Ведь это я нашла тебя в том котловане.

– Если бы этого не сделала ты, меня бы обнаружил кто-нибудь другой.

– Вообще-то этот котлован не входил в зону поиска, который очертил для нас Спенсер. Он был очень удален от лагеря, и никто не думал, что ты можешь оказаться там. Я отправилась туда по наитию. Не знаю отчего, но мне вдруг захотелось проверить именно этот котлован. – Нелли замолчала, ожидая реакции Готье, но Готье лежал молча, сцепив зубы, и никак не реагировал на услышанное.

– Конечно, тебя бы в конце концов нашли, когда прочесали бы все другие места, но вопрос в другом – когда бы это произошло? Возможно, было бы уже слишком поздно и это негативно могло отразиться на твоем здоровье.

Готье слушал ее и понимал, что она, конечно, права и со временем, возможно, он именно так и станет интерпретировать цепь этих событий, приведших его на больничную койку, но сейчас в его сознании преобладало другое мнение. Нелли, и только она, виновата в том, что с ним приключилось, а также в том, что будет происходить в его жизни без нее. В том, что ничего хорошего его без Нелли не ждет, он был уверен наверняка. Но ради того, что между ними было когда-то, и чтобы не мучить ее больше, он решил притвориться, что простил ее именно здесь и сейчас. Он знал, что это однажды произойдет, но только Нелли в этот момент может с ним рядом не оказаться. Поэтому, предваряя это событие, Готье сделал усилие над собой и произнес:

– Извини, я был не прав. Ты моя спасительница, я благодарен тебе за мое спасение и зла на тебя не держу. Еще раз хочу сказать, что ты ни в чем не виновата передо мной. Прости, если заставил тебя думать иначе.

– Правда? – Глаза Нелли полыхнули радостью.

– Зачем мне лгать тебе?

– Ты не представляешь, какой камень упал у меня с души, – с облегчением вздохнула Нелли.

– Вот и замечательно. – Готье изобразил на своем лице улыбку. – Ты иди, тебя уже, наверное, Том заждался.

– Ты прав. Тогда я пойду?

Готье вместо ответа лишь кивнул головой. Нелли направилась к выходу, у двери она на секунду обернулась, помахала рукой и выскользнула вон.

Еще долго после ее ухода Готье лежал не шелохнувшись, бесцельно смотрел на мандарины, которыми был усеян весь пол палаты, и думал о том, что с ее уходом из его тела ушло что-то очень жизненно важное, ушло, оставив вместо себя пустое безжизненное пространство. Это пространство было очень значительным по своей величине, и, что самое ужасное, оно с каждой минутой становилось все шире и шире, достигало почти вселенских размеров. Готье чувствовал, что теперь в его жизни наступает тяжелая и очень ответственная пора по заполнению этой внезапно возникшей пустоты новым смыслом.

Вечером пришла медсестра, чтобы сделать Готье обезболивающее. Увидев на полу россыпь мандаринов, она молча собрала их и сложила в вазу, стоявшую на столе. Затем прошла в ванную и тщательно перемыла все фрукты. Вернувшись в палату, она поставила вазу на стол и попросила Готье повернуться. Он машинально, как автомат, перевернулся на живот, подставив ягодицу для укола. Затем так же, ничего не замечая вокруг, повернулся на спину и застыл, уставившись в потолок.

– C вами все в порядке? – Сестра склонилась над ним. Готье обдало легким ароматом духов. Неожиданно Готье понравился этот запах. Он напомнил ему духи матери, которые он, будучи совсем маленьким, жадно вдыхал всякий раз, когда матушка заходила к нему вечером попрощаться перед сном. Она склонялась над его кроваткой, нежно целовала в щеку и говорила что-нибудь ласковое. Готье хотелось, чтобы мать осталась с ним подольше, и просил рассказать ему сказку. Обычно мать соглашалась, она усаживалась рядом с ним на постели и начинала свой рассказ, который погружал маленького Жана в самые невероятные переживания…

– C вами все в порядке? – откуда-то издалека снова донесся до Готье голос медсестры.

– Все нормально, просто стало вдруг одиноко. – Голос Готье дрогнул.

– Со мной тоже такое бывает. – Девушка тепло улыбнулась и неожиданно произнесла: – А давайте я вам что-нибудь принесу почитать. У нас в госпитале есть небольшая библиотека.

– А что, это идея, – согласился с ней Готье. – Принесите мне сказки.

– Хорошо, я сейчас принесу. – Девушка нисколько не удивилась странности его просьбы, а отнеслась к его словам совершенно серьезно. Она вышла из палаты и отсутствовала где-то около получаса.

Когда она вернулась, Готье заметил, что девушка переоделась. Халат медсестры она сменила на платье из струящейся ткани, которое облегало тело и выгодно подчеркивало ее стройную фигуру. Волосы, до сих пор скрытые шапочкой, красивыми локонами обрамляли ее тонкое лицо с немного неправильными чертами, но это ее нисколько не портило. Наоборот, придавало какой-то особый, только ей присущий шарм. Готье и не заметил, как залюбовался ею.

– Вот. – Девушка протянула Готье книгу. – Сказки Андерсена, больше я ничего не нашла.

– А можно вас попросить… – Готье слегка запнулся и смущенно взглянул на девушку. – Можно вас попросить почитать мне что-нибудь?

– Хорошо. – Девушка кивнула головой и, снова совершенно не удивляясь его просьбе, опустилась на стул около его кровати, на котором утром сидела Нелли. Она открыла книгу и стала читать.

Готье откинулся на подушки и прикрыл глаза. У нее оказался совершенно удивительный мелодичный, как легкий перезвон колокольчиков, голос. Готье казалось странным, что он только сейчас заметил это. Готье откинулся на подушки и прикрыл глаза. Он жадно вслушивался в ее голос, совершенно не вникая в смысл того, что она читала. Да это и неважно было сейчас. Главное было в другом. Готье прислушался к себе и с удивлением обнаружил, что пустота, поселившаяся в нем с уходом Нелли, стала вдруг как будто меньше, стала потихоньку съеживаться, наполняясь этим удивительным чарующим голосом, который, проникая в самую бездну его израненной души, вызывал в ней самые благоприятные изменения.

– Как вас зовут? – спросил Готье девушку, когда она закрыла книгу.

– Мэри, – ответила девушка своим удивительным голосом.

– А меня Жан. – Готье легонько коснулся своими пальцами ее руки. – Теперь моя очередь подарить вам сказку.

– Не возражаю. – Девушка встала. – Только не забудьте о своем обещании. А сейчас мне пора, моя смена уже давно закончилась.

Когда она ушла, Готье еще долго лежал и вспоминал ее голос, пока наконец не заснул легким спокойным сном. Ему снилось, что они идут с Мэри по бескрайнему полю, весело смеясь, взявшись за руки и касаясь друг друга плечами.

Ева и Левин уже купили билеты в Москву, оставив себе пару дней, чтобы немного побродить по Мехико. Оба уже были когда-то в этом городе, и они совершенно не чувствовали необходимости открывать для себя Мехико заново, им хотелось лишь одного: немного оживить свои воспоминания об этом городе. Левин взял на себя роль гида и показал Еве незнакомый ей Мехико, в котором она не успела побывать во время своего первого пребывания в Мексике. Ева была в восторге, Мехико совершенно очаровал ее, но при этом она часто ловила себя на том, что совершенно не имеет желания вновь возвращаться сюда. Ей это казалось странным и совершенно абсурдным, хотя она смутно догадывалась, откуда идет это ее желание, вернее, нежелание больше видеть этот город. Она решила поговорить об этом с Левиным и выяснить, не испытывает ли он тоже нечто подобное.

Они сидели в кафе, куда зашли поужинать, прежде чем отправиться в гостиницу. Их быстро обслужили, и уже через несколько минут перед ними на столе стояли тарелки с самыми разнообразными блюдами. Ева, как всегда, заказала чисто мексиканские блюда. Перед ней поставили тарелку с гигантскими креветками, запеченными с луком и сладким перцем. Левин на этот раз решил попробовать тоже что-нибудь экзотическое. Он попросил принести салат «Гуакамоле» из авокадо и свинину, тушенную в апельсиновом соусе. Вместо хлеба они заказали тортильяс – плоские круглые лепешки из маисовой муки.

Ева взяла в руки ароматную лепешку и с удовольствием откусила кусок.

– Потрясающий вкус, а аромат! – с восхищением воскликнула Ева. – Как они это делают? Просто невозможно оторваться.

– У этих лепешек очень древняя история, – пояснил Левин на правах знатока мексиканской кухни. – Их выпекали еще ацтеки в своих очагах. Причем когда археологи находили эти лепешки, то и через сотни лет от них все еще исходил аромат.

– Неужели? Кто бы мог подумать… – Ева на несколько минут погрузилась в глубокую задумчивость. – А знаете, что мне только что пришло в голову?

Левин заметил, как разволновалась Ева при этих словах.

– Понятия не имею, – пожал плечами Левин, смакуя во рту кусочек свинины.

– Я подумала, что если от каких-то лепешек остается аромат через сотни лет, то что тогда говорить о человеческой жизни? Неужели мы не оставляем после себя следов в вечности?

– Отчего же, сплошь и рядом, – произнес Левин. – Вы в этой экспедиции имели возможность на своем опыте убедиться в этом. Вы видели теокалли, построенное в XVI веке, а ожерелье? Разве это не следы, оставленные теми, кто жил задолго до нас с вами? Да вся работа археолога связана с изучением этих самых следов.

– Конечно, все это так, – согласилась Ева, – но я имела в виду совершенно иные следы.

– Иные? Можно попросить вас пояснить?

– Я имела в виду более тонкую материю. Ведь человек – это не только его тело, но еще и дух. Вы же не будете с этим спорить?

– Да, сейчас много литературы на эту тему, но мне погружаться в нее совершенно не досуг. Да и не того склада я человек. Мне больше понятно то, что можно потрогать руками, ощутить на вкус, запах, цвет. – Левин посмотрел на вилку в своей руке. – Вот как эту вилку, например. Хотя в этой экспедиции мне пришлось столкнуться с несколькими странностями, о происхождении которых я не имею даже смутного понятия.

– Мне тоже пришлось столкнуться с некоторыми странностями в этой экспедиции, – взволнованно произнесла Ева, – и я уже посвящала вас кое в какие из них, но в отличие от вас я имею об этих странностях кое-какое смутное понятие, и они жгут мне душу так, что хочется поделиться с кем-то. Я имею в виду не просто присутствие слушателя, а чуткого собеседника, способного адекватно отреагировать на мой рассказ. Вы понимаете, о чем я?

– Если вы позволите, то я с удовольствием стану для вас именно таким слушателем. Но у меня аналогичная проблема. Я тоже хочу разобраться в том, что произошло со мной на раскопках, и мне так же, как и вам, нужен кто-то, кто выслушает меня.

– Что ж, мы сможем стать друг для друга взаимополезными, – произнесла Ева, – и поделиться своими историями. Кто начнет первый?

– Вам как женщине предоставляется почетное право выбора.

– Тогда вы первый. – Ева отложила в сторону вилку и приготовилась слушать.

– Все началось с того необычного сна, который привиделся мне по дороге в аэропорт, но о нем мы уже говорили с вами. Тогда для меня это был просто сон, интересная картинка, не более того. Я и предположить не мог, что он является предвестником каких-то реальных событий. Но так все и произошло, сначала теокалли с изображением светила, потом ожерелье, найденное мной на раскопках… И теокалли, и ожерелье оказались точно такими же, как в моем сне.

– И как в моем тоже, я вам говорила об этом со Спенсером.

– Да, я помню, – произнес Левин, – вы тогда объяснили мне, что иногда с человеческой психикой происходят такие странности, как вещие сны, и это объяснение вернуло мне покой и относительное душевное равновесие, но только на какое-то время, потому что то, что произошло со мной дальше, уже никак не укладывалось в обрисованную вами концепцию вещих снов. – Левин замолчал, не решаясь продолжить.

– Что же произошло дальше, говорите, – нетерпеливо произнесла Ева.

– Дальше эти странности уже начали происходить наяву, а не во сне. Помните, мы с вами оказались на теокалли, с которого вы упали и потеряли сознание.

– Как не помнить! – воскликнула Ева.

– Так вот там мне почудилось, что я ваш сын. – Левин конфузливо замолчал, не решаясь продолжить дальше, но, преодолев смущение, продолжил: – Я даже назвал вас мамой…

– Я это помню. Это были последние слова, которые я слышала перед своим падением с теокалли. Потом я подумала, что мне просто послышалось.

– Нет, не послышалось. Я сам не понимал, что это вдруг на меня нашло. Но потом мне пришлось услышать объяснение.

– Объяснение? От кого? – заинтересовалась Ева.

– Он назвал себя духом… – Левин замялся, не решаясь продолжать дальше.

– Я вас умоляю, говорите, не мучьте меня, – взмолилась Ева, сгорая от нетерпения.

И Левин решился. Он поведал Еве историю своего общения с духом индейца, который явился ему в палатке Градской в то время, когда она находилась в беспамятстве. Не утаил он и тот факт, что имел сильное желание поцеловать Еву в тот момент, но так и не смог этого сделать по причине превращения Евы на его глазах в незнакомую ему индианку. Когда Левин окончил свой рассказ, он конфузливо замолчал, ожидая негативной реакции Евы на его недостойное, с его точки зрения, поведение. Он ожидал всего что угодно: взрыва эмоций, негодования – и внутренне был готов ко всякого рода неожиданностям, которые могли обрушиться на его голову в любой момент. Но ни одно из его ожиданий так и не оправдалось. Ева сидела, погрузившись в глубокую задумчивость, рассеянно помешивая ложечкой давно остывший чай в чашке.

– Что вы думаете обо всем этом? – осторожно спросил Левин, рискнув прервать ее задумчивость, которая затянулась слишком надолго.

Ева вскинула на своего собеседника глаза. Она смотрела прямо на Левина, но продолжала молчать. Левину казалось, что душа ее сейчас блуждает совсем в иных измерениях. Наконец Ева переменила позу. Теперь она сидела, опершись о стол двумя локтями, подперев щеки рукой, слегка улыбаясь кончиками губ Левину.

– Если верить вашему духу, – заговорила Ева, – то мы с вами, оказывается, родственники.

– Не знаю, – пожал плечами Левин, – честно говоря, я ничего в этом не понимаю. Иногда мне кажется, может, этого духа не было вообще… Может, это плод моего больного воображения.

– Насколько я вас узнала, – широко улыбнулась Ева, – вашего воображения никогда бы не хватило на то, чтобы придумать такую захватывающую историю.

– Но она такая невероятная. – Левин смущенно потер переносицу. – Странно, что она произошла именно со мной.

– Ну, не такая уж она и невероятная. – Ева взяла в руки чашку с остывшим чаем и с удовольствием сделала большой глоток. – Когда мы с вами вернемся в Москву, я познакомлю вас с одним человеком, он вам во всех подробностях объяснит, что с вами, да и со мной тоже, приключилось в этих местах.

– Неужели есть такие люди, которые могут объяснить такие вещи? – удивился Левин. – А кто он?

– Однажды он был у меня на передаче. Он запросто может переместиться в одну из своих прошлых жизней, как мы с вами из Москвы в Мехико, например.

Левин недоверчиво качнул головой.

– Представьте, есть такие люди, – произнесла Ева. – Он много мне рассказывал об этом феномене человеческой жизни. Думаю, мы с вами когда-то наломали немало дров в нашем предыдущем воплощении, вот и расхлебываем теперь последствия. Как там сказал ваш дух: «Отдай Еве любовь, которую она недополучила, будучи твоей матерью. А она вернет тебе свою любовь, которой незаконно лишила тебя, приняв решение самовольно уйти из жизни». Кажется, так сказал вам дух. Я ничего не перепутала?

– Все верно, – смущенно произнес Левин.

– В таком случае нам с вами придется немало постараться, чтобы отдать друг другу долги своего прошлого. – Ева протянула руку и мягко накрыла своей ладонью пальцы Левина, лежащие на столе.

– Значит, вы не имеете ничего против этого? – Глаза Левина полыхнули надеждой.

– Я только «за», – ответила смеясь Ева.

– Я так счастлив. – Левин схватил руку Евы и с жаром прижал к своим губам.

Спенсер решил устроить небольшую вечеринку по случаю хоть и внезапного, но все-таки окончания экспедиции. Он был очень суеверен в этом вопросе, хотя во всех остальных сферах своей жизни он был абсолютным пофигистом. Но все, что касалось его работы, в жизни Спенсера было строго подчинено самым разнообразным ритуалам. Чтобы основное дело его жизни успешно процветало и легко двигалось дальше, Спенсер обязательно фиксировал начало и окончание всех своих работ каким-нибудь знаменательным событием. Вот и сегодняшняя вечеринка должна была служить символом успешно поставленной точки на очередном отрезке пути, по которому уверенно и целенаправленно двигался Спенсер на протяжении уже многих лет своей жизни. По этому случаю он попросил Нелли организовать в их загородном доме небольшой фуршет на четыре персоны, на который были приглашены Градская и Левин. Этот дом принадлежал когда-то родителям Нелли. Когда они умерли, Нелли уже была замужем за Спенсером и жила с ним в Америке, но этот дом продавать не стала, а решила оставить как память о своем детстве. Тем более что они часто бывали в Мехико, и останавливаться в своем доме им было гораздо приятнее, чем в гостиницах. Один-единственный раз они изменили своей привычке и остановились перед началом этой экспедиции в гостинице. И что из этого вышло! Они чуть не разошлись с Нелли, но, к счастью, все обошлось. Суеверный Спенсер решил, что больше никогда в жизни по приезде в Мехико не воспользуется гостиницей.

Сейчас же Спенсера совершенно искренне огорчал тот факт, что на сегодняшнем фуршете не сможет присутствовать Готье по причине своей травмы. Хотя его появление в их доме могло создать довольно щекотливую ситуацию, но Спенсер был из тех людей, которые стараются не помнить обид прошлого и живут преимущественно сегодняшним днем. Тем более что Нелли уже похоронила свое прошлое с Готье очень и очень глубоко и, как уверяла Спенсера, навсегда. Спенсер не видел причины сомневаться в ее словах. Да и не это его сейчас волновало.

История ожерелья – вот что его заботило в настоящий момент. Сейчас оно находилось в его руках, и, казалось бы, о чем тут стоило размышлять. Но Спенсер чувствовал, что не все с этим ожерельем так однозначно. Первый раз за всю его работу археолога ему в руки попалась вещь, которая не хотела ему подчиняться. У этого ожерелья, к великому изумлению Спенсера, обнаружился характер, причем вздорный и довольно своенравный. Оно не лежало спокойно, обреченно дожидаясь своей участи, как это обычно происходило с другими найденными им артефактами. Напротив, оно бунтовало, показывало норов и явно хотело этим самым что-то сообщить своему новому владельцу. Все началось с того, что с момента возвращения в Мехико оно внезапно куда-то запропастилось. Едва войдя в дом и распаковав чемоданы, Спенсер бросился к заветной коробочке с ожерельем, которую он положил на дно своего саквояжа. К великому изумлению Спенсера, коробка оказалась пуста. Спенсер перерыл весь чемодан и, не найдя ожерелья, уже запаниковал, решив, что ожерелье похитили злоумышленники. С ним едва не случился сердечный приступ. Но Нелли, накапав в стакан с водой несколько капель успокоительного и почти силой заставив мужа принять лекарство, сама принялась за поиски. Она еще раз тщательно осмотрела все вещи, с которыми они вернулись из экспедиции, и нашла строптивую вещь. Ожерелье обнаружилось в кармане куртки Спенсера, которая была на его плечах весь путь от Мексиканского нагорья до самого их дома. Спенсер несказанно изумился, поскольку совершенно отчетливо помнил, как своими собственными руками упаковывал ожерелье в коробку, а потом бережно положил коробку с ожерельем на дно чемодана. Как оно могло оказаться в куртке, Спенсер решительно не мог понять. Причем эту куртку он несколько раз бросал совершенно без присмотра. Спенсер покрылся холодным потом, представив, что могло произойти по его халатности. К счастью, все обошлось, но на этом злоключения, связанные с ожерельем, не кончились.

Нелли тоже пришлось пережить несколько неприятных минут из-за этой вещи. Ей захотелось вдруг примерить ожерелье на себя, захотелось почувствовать на своей груди и плечах дыхание вечности. Но ее постигло глубокое разочарование, когда она увидела себя в зеркале. Необычайной красоты ожерелье отчего-то совершенно не смотрелось на Нелли. Все его камни как-то враз потускнели, утратили свой блеск и выглядели как обыкновенные стекляшки. К тому же Нелли неожиданно почувствовала дискомфорт в районе шеи, легкий зуд, который становился с каждой секундой сильнее и сильнее, пока не перерос в сильнейшее жжение. Нелли поспешила снять ожерелье, жжение сразу же прекратилось, но на ее шее остались темные следы. Нелли тут же побежала в ванную, чтобы смыть эту грязь, как ей сначала показалось. Но не тут-то было. Эта грязь никак не хотела смываться. Более того, эти пятна сильно напоминали синяки, которые остались на шее Градской от пальцев Нелли. Чем Нелли только ни терла эти пятна, чтобы избавиться от них, но все усилия были тщетны. Огромные синяки, зиявшие на ее шее, словно позорное клеймо, заставили Нелли задуматься над этим странным происшествием. Промучившись некоторое время в поисках более менее вразумительного объяснения причины возникновения этих пятен, Нелли так и не пришла к какому-нибудь более-менее разумному объяснению. В голову лезла всякая чушь и чертовщина, наподобие того, что это ей дано в наказание за попытку задушить Градскую в минуты неконтролируемого гнева. Она даже поделилась со Спенсером своими соображениями на этот счет, заранее ожидая, что муж посмеется над ней, поскольку он никогда не был сторонником таких экстравагантных объяснений причин каких-либо явлений. Но Спенсер неожиданно согласился с ней и, что более всего потрясло Нелли, высказал даже свою версию произошедшего, не менее экстравагантную, с точки зрения Нелли, чем ее собственная.

– Мне кажется, что оно пытается что-то сообщить нам, – произнес Спенсер, задумчиво глядя на ожерелье.

– Что?! – Нелли потрясенно уставилась на мужа. – Ты хочешь сказать, что ожерелье обладает разумом?

– Нет, конечно, – поспешил исправить свою оплошность Спенсер, ему вовсе не хотелось выглядеть в глазах Нелли идиотом. – Но, согласись, все это неспроста… и эти пятна, и вообще… – Спенсер растерянно замолчал, не зная, как озвучить мысль, неожиданно пришедшую ему в голову. Это была даже не мысль, а знание, неожиданно вспыхнувшее в его мозгу, как молния, как озарение свыше. Ему даже показалось, что он услышал чей-то голос, явственно произнесший: «Это не твоя вещь. Отдай ее хозяйке».

– Что ты сказала? – Спенсеру вдруг показалось, что эти слова произнесла Нелли, поскольку в комнате, кроме них, никого не было.

– Ничего, – пожала плечами Нелли.

– Наверное, мне показалось, – замялся Спенсер, раздумывал над тем, стоит ли говорить Нелли о своем неожиданном советчике, но пока он раздумывал, в дверь позвонили.

– Гости пришли, а у меня еще не все готово! – ахнула Нелли и побежала открывать.

Нелли открыла дверь и пригласила Левина и Градскую пройти в гостиную. Там их уже ждал хозяин дома. Спенсер поднялся с дивана и направился к гостям. Он пожал руку Левину, затем, галантно склонившись перед Евой, слегка коснулся губами ее пальцев, вызвав тем самым ее легкое замешательство. Ева бросила тревожный взгляд в сторону Нелли, но та, скользнув по ним равнодушным взглядом, скрылась в проеме двери, ведущей в кухню.

– У Нелли еще не все готово для приема гостей, – извиняющимся тоном произнес Спенсер, – так что пока располагайтесь в гостиной. А я принесу вам что-нибудь выпить. Через минуту на небольшом журнальном столике появились две бутылки. Крепкое шотландское виски предназначалось для мужчин, для Евы Спенсер принес легкое сухое вино. Наполнив бокалы, он протянул их гостям. Еве пить не хотелось.

– Пожалуй, я пройду на кухню и спрошу хозяйку, не нужна ли ей моя помощь. – Ева поставила полный бокал на стол и, оставив мужчин вдвоем, вышла из гостиной.

Нелли уже заканчивала сервировку стола, когда в столовой появилась Градская.

– Пришла спросить, могу я вам чем-нибудь помочь. – Ева остановилась в проеме двери, не решаясь пройти дальше.

– Нет. Спасибо. У меня уже все готово, осталось достать из духовки горячее – и можно садиться, – сухо ответила Нелли и, наклонившись к плите, открыла духовку.

Ева уже развернулась, собираясь вернуться в гостиную, но голос Нелли остановил ее.

– Подождите. – Нелли смущенно смотрела на Еву. – Не уходите… на самом деле… вы можете мне помочь. – Нелли судорожно сглотнула воздух, как будто задохнулась от его недостатка. – Дело в том, – продолжила Нелли, – что мне жутко неудобно за ту сцену, которую я устроила в вашей палатке, и я хотела бы извиниться перед вами… – Нелли бросила мимолетный взгляд на шею Градской. Следы от ее пальцев все еще красовались на коже Евы, правда, они стали намного менее заметны, но окончательно еще не сошли. – Но вы должны меня понять, когда я увидела своего мужа с вами, я просто потеряла рассудок.

– Я вас понимаю, – вздохнула Ева, – и сама на вашем месте, наверное, поступила бы точно так же. Но дело в том, что я сама не понимаю, как такое могло произойти… – Ева смущенно запнулась. – Хотя я не помню, как оказалась в объятиях вашего мужа. Я была без сознания, а когда пришла в себя, увидела его рядом. Вернее, даже не его. Мне сначала показалось, что рядом со мной был другой мужчина, совсем не похожий на вашего мужа, лишь немного позже я узнала в нем Тома Спенсера.

– Хм… – Нелли озадаченно потерла виски. – Знаете, мне Том тогда тоже рассказал что-то в этом роде. Вы случайно не договорились с ним?

– Чтобы складно лгать? – усмехнулась Ева. – Я понимаю, что ничем не смогу доказать свою правоту, вам придется или поверить мне на слово, или нет.

– Как бы там ни было, я приняла решение поверить Тому, еще там, на месте раскопок. – Голос Нелли слегка дрогнул. – Но тем не менее ваше сегодняшнее признание дало мне возможность лишний раз убедиться, что муж, возможно, не лгал мне.

– Я бы с удовольствием поклялась перед вами, если бы для вас это стало веским аргументом.

– Не стоит затрудняться. – Нелли сделала протестующий жест рукой. – Я уже сделала свой выбор. Я поверила Тому, и все, что сверх этого, уже не имеет значения. Кроме одного, я хочу, чтобы вы не держали на меня зла за то ожерелье, которое до сих пор красуется на вашей шее по моей милости.

– Что вы, какое зло, – примиряюще улыбнулась Ева, – у меня и в мыслях не было обвинять вас. Тем более что у вас была веская причина поступить так.

– Вы знаете, – взволнованно произнесла вдруг Нелли, – я много думала об этом инциденте и пришла к выводу, что поводом для моего нападения на вас явилось не то, что я застала вас вдвоем… Если бы это было так, я бы так просто и быстро не смогла простить Тома. Я ведь очень ревнивая женщина. Тут что-то другое, у меня такое ощущение, что та сцена явилась только поводом, механизмом, запустившим мою ненависть, а причина этой ненависти лежит совсем в другой плоскости, которая, увы, для меня совершенно непостижима. Вы понимаете, о чем я?

– Кажется, да. – Ева на несколько секунд погрузилась глубоко в себя. Перед ней, как кадры в кинофильме, замелькали события прошедшей экспедиции. – Со мной тоже иногда происходило нечто подобное. Но я решила принимать все как данность. Раз произошло, значит, так должно и быть. А причина… не знаю, может быть, всего-навсего в аномальности той зоны, в которой происходили раскопки?

– Еще один Бермудский треугольник? – задумчиво произнесла Нелли. – Что ж, возможно, вы и правы. Мне бы даже хотелось, чтобы вы оказались правы. Тогда многие вопросы отпали бы сами собой.

– Нам никто не мешает принять именно эту точку зрения, – произнесла Ева.

– Да, пожалуй. – Нелли вдруг ощутила запах горелого и метнулась к духовке. Она проворно вытащила противень и поставила его на плиту. – Ну, вот, кажется, это совершенно невозможно будет есть, – чуть не плача, произнесла она.

– Дорогая, – в проеме двери появился Спенсер, – мне кажется, у тебя что-то немного подгорело.

– Увы, не немного, а полностью, – виновато развела руками Нелли.

– Сгорело? – Спенсер озадаченно почесал затылок и в тот же момент добавил как ни в чем не бывало: – А, ну и пусть. Предлагаю всем переместиться в ресторан, если гости не возражают. Вы не против? – Спенсер вопросительно взглянул на Еву.

– Разумеется, нет, – ответила Ева.

– Я тоже не против, – раздался голос Левина, который в этот момент показался на кухне.

– Значит, так тому и быть, – беспечно улыбнулся Спенсер. – Банкет по поводу окончания экспедиции никто не в силах отменить.

Левин и Градская сидели в здании аэропорта и дожидались приглашения на посадку. Истекали последние часы их пребывания на мексиканской земле. Они молчали, каждый по-своему переживая эти минуты. Левин думал о Еве, о том удивительном родстве, которое они обрели в этой экспедиции. Как бы там ни было и как бы в дальнейшем ни сложились обстоятельства их жизни, Левин не собирался забывать о той связи, которая, как он считал, прочно приковала их друг к другу. И если даже Ева легкомысленно забудет об этом, то он, Левин, не позволит ей сделать это. У него теперь есть веская и уважительная причина напомнить Еве, что они взаимные должники, а коль скоро это так, то он первый готов платить по счетам, каким бы великим этот счет ни оказался. Левин скосил глаза в сторону своей спутницы. Градская сидела, откинувшись на спинку кресла, и о чем-то сосредоточенно думала. В этот момент Ева вспоминала свой примиряющий разговор с Нелли. Отчего-то ей казалось, что это самое значительное событие, которое приключилось с ней за все время пребывания ее на мексиканской земле. Почему именно это событие, а не какое-то другое, Ева решительно не могла понять. Она ломала голову над этой загадкой и так и эдак, но не могла придумать никакого вразумительного объяснения этому факту. Но ей было очевидно одно: если это на самом деле так, то, значит, та цепочка удивительных событий, приключившаяся с ней, начиная с аварии по пути в аэропорт Домодедово до сегодняшнего дня, отнюдь не хаотичное совпадение случайных обстоятельств, а знак того, что весь этот замысловатый путь на карте ее жизни прочерчен самой судьбой, которая провела ее по всем лабиринтам этого удивительного маршрута с определенной целью. И пусть цель эта ей до конца не ясна, Ева не теряла надежды однажды докопаться до сути произошедшего с ней. И даже если этого не произойдет, Ева знала, что не очень-то и расстроится, так как всегда бесконечно доверяла жизни, которая устроит в ее судьбе все самым наилучшим и рациональным образом. Оставалось только одно иррациональное зерно во всей этой истории, которое никак не укладывалось в нарисованную Евой концепцию, – ожерелье. Для чего оно полыхнуло ярким светом в ее судьбе, возникнув сначала из зыбкой мути ее беспокойного сна, и вырвалось затем из мрака прошлых столетий? Чтобы осесть на полке какого-либо музея? Ева отказывалась в это верить. После того, что вчера рассказал об этой вещи Спенсер, сидя в ресторане, Ева поняла, что это ожерелье не просто ювелирное украшение, старинный артефакт или найденный археологами экспонат. Эта вещь имеет не только свой характер, с которым пришлось столкнуться чете Спенсеров, но она еще живет своей удивительной и непонятной для людей жизнью. Ева чувствовала, что имеет к этой жизни самое непосредственное отношение, но никак не могла понять какое. Ева настолько глубоко погрузилась в свои мысли, что не заметила, как возле нее остановился какой-то человек. Она заметила его только тогда, когда он позвал ее по имени. Ева вскинула глаза и с удивлением обнаружила перед собой Спенсера.

– Как хорошо, что вы еще не улетели, я боялся, что не успею, – тяжело дыша, проговорил он.

– Что-то случилось? – почти в один голос воскликнули Ева и Левин.

– Можно сказать и так, – загадочно ответил Спенсер и опустил руку в глубину сумки, которая висела у него на плече. Он бережно достал оттуда сверток и протянул его Еве.

– Возьмите, это должно принадлежать вам, – тяжело вздохнул Спенсер. – Как ни прискорбно мне это признать, но это так.

Ева приняла из рук Спенсера сверток, развернула его и вскрикнула от изумления. Она держала в своих руках ожерелье.

– Ничего не понимаю, – растерянно произнесла она, – но почему мне…

– А вы спросите у него, – раздраженно буркнул Спенсер, кивнув в сторону ожерелья.

– У кого? У него? – Ева скосила глаза в сторону ожерелья и вздрогнула от неожиданности. Ей показалось, что ожерелье улыбнулось ей.

– Угу, – процедил Спенсер сквозь зубы. – Если хотите знать подробности, то вкратце они таковы. Сегодня ночью я проснулся от крика Нелли. Когда я включил свет, то с изумлением увидел, что рядом со мной лежит совсем не Нелли, а другая женщина. – Спенсер на секунду замолчал, чтобы справиться с волнением.

– Другая? – округлила глаза Ева.

– Другая, мне приходилось уже однажды видеть ее… в вашей палатке, – Спенсер посмотрел на Еву, – когда вы были без сознания и я дежурил около вас. Так вот, на шее этой женщины красовалось это самое ожерелье. Я просто лишился дара речи при виде этого зрелища. Пока я находился в ступоре, картинка стала меняться, и на моих глазах эта женщина стала трансформироваться в вас, Ева.

– В меня? – У Евы пересохло в горле.

– Именно, – кивнул головой Спенсер. – Потом вы исчезли, а ваше место снова заняла та женщина. На этот раз она открыла глаза, сняла с себя ожерелье и протянула его мне со словами: «Отдай его Еве, оно поможет ей вспомнить все».

Дрожащими руками я взял это ожерелье и положил на подушку рядом с собой. В этот момент выбило пробки и в комнате погас свет. Когда я устранил неполадки и вернулся в спальню, то обнаружил Нелли, мирно спящую в нашей кровати, а в доказательство того, что мне это все не почудилось, на моей подушке лежало ожерелье. Когда я это осознал, острая боль резанула меня по сердцу. Я закричал и разбудил Нелли. Я едва ее отговорил вызывать «Скорую». Мы всю ночь не спали и приняли совместное решение отдать вам эту вещь… от греха подальше. Вот, собственно, и все. Надеюсь, я удовлетворил ваше любопытство.

Левин и Ева молчали, потрясенные услышанным рассказом. В это время из динамика раздался голос, извещающий о начале регистрации на рейс Мехико – Москва.

Ева вздрогнула и, словно очнувшись от глубокой спячки, зябко повела плечами.

– Все это так странно и непонятно, – произнесла она.

– Надеюсь, вы разберетесь во всех этих странностях, и ожерелье вам действительно в чем-то поможет, – улыбнулся Спенсер. – А теперь прощайте. Надеюсь, что эта наша с вами встреча не последняя.

Спенсер галантно поцеловал пальчики Евы, затем обменялся крепким рукопожатием с Левиным.

– Рад буду еще раз повидаться с вами, коллега, – улыбнулся Левин.

– Взаимно. – Спенсер взмахнул на прощание рукой, повернулся и быстро пошел к выходу.

Когда он скрылся из виду, Ева нашла руку Левина и крепко сжала ее.

– Нам пора, – шепнула она и в этот момент почувствовала, как что-то коснулось их сплетенных пальцев. Левин и Ева одновременно посмотрели на свои руки. На их ладонях лежало ожерелье. Оно выпало из свертка, который Ева до сих пор продолжала держать в свободной руке.

– Вам не кажется, что это знак? – в один голос произнесли они оба. Ева и Левин посмотрели друг другу в глаза и громко расхохотались.

– Определенно знак. – Ева бережно завернула ожерелье и спрятала его в сумку. – В Москве мы узнаем, что оно хотело этим сказать.

– А мне кажется, что я уже знаю. – Левин наклонился к Еве и слегка коснулся губами ее щеки.

– Поживем – увидим, – улыбнулась Ева и потянула Левина за руку. – Идемте, а то самолет улетит без нас.