Михаил Палев - Древняя книга Агриппы

– Пора бы им появиться! – проворчал Пафнутий. Вообще-то по паспорту он был Павел, но еще со школы все звали его Пафнутием. Сначала он обижался на детское прозвище и даже лез в драку. Потом, после первого срока, прозвище стало «погонялом», и он носил его даже с некоторой гордостью. Пафнутий морщился, двигал челюстью и с досадой говорил:

– Зуб разболелся – вот сука! И ведь всего-то несколько штук своих осталось. Последний раз мне дантист хитрый мост соорудил. Говорит, что дальше – только съемная челюсть. Не-е, при моей жизни – и столько особых примет!

– Зубы – какая же это примета? – усмехнулся Сергей. – Разве что у вампира!

– Не скажи! Вот к примеру: ты загнулся невесть где, а лет через десять тебя откопали… или типа по пьяни квартиру спалил и сам сгорел… Как опознать? Самое надежное – по зубам. Это меня зубодер просветил, когда я в прошлом году с зоны откинулся и здоровье поправлял. Тогда и мост соорудил. Ох, и муторное это дело, я тебе скажу…

– Вот он! – перебил его Сергей. Пафнутий замолк, достал пистолет с глушителем.

Броневик катил по улице к банку. Обычный желтый фургончик с зелеными полосами. Только синеватые бронированные стекла, маленькие бойницы и эмблема службы инкассации ненавязчиво напоминали, что это – маленькая крепость на колесах.

Сергей приспустил молнию на куртке, засунул руку за пазуху – ладонь легла на рубчатую рукоятку пистолета. Он явственно почувствовал ее надежную твердость, и это ощущение внезапно погрузило его в состояние странного оцепенения.

Он вдруг на мгновение оказался сидящим в тесной раковине броневика. На ногу навалился инкассаторский мешок с угловатыми от денежных пачек боками. Эти три ощущения были необычайно реальны: тесная полутемная покачивающаяся кабина броневика, рубчатая рукоять засунутого за пояс пистолета и мешок с деньгами.

Из оцепенения его вывел лязг затвора и ругань Пафнутия. Броневик уже подъезжал к воротам банка.

– Проверь пушку – и двигаем! – сопя, хрипло бросил Пафнутий. Он, пригнувшись, шарил рукой под сиденьем. – Патрон, сука, – выскочил и закатился… Да хрен с ним, пора уже!

Сергей снял пистолет с предохранителя, дослал патрон и сунул пистолет обратно за пояс. Длинный глушитель давил на бедро. Они выскочили из машины – старой синей «копейки» – и быстрым шагом направились к банку. Броневик уже въезжал в открытые ворота.

Они как раз подошли к воротам, когда дверь броневика открылась и оттуда показался первый инкассатор. Сергей остановился и сделал вид, что прикуривает, заслонив лицо руками. Инкассатор скользнул по нему беглым взглядом и повернулся к машине, доставая мешок с деньгами. Сергей увидел застегнутую кобуру на широком ремне портупеи: так положено носить личное оружие армейским офицерам. Это хорошо! Из-за спины, да еще из застегнутой кобуры пистолет быстро не выхватишь.

– Давай! – прошипел Пафнутий. – Этот твой, второй – мой!

Они проскочили проем ворот, на бегу выхватывая пистолеты. Инкассатор среагировал на движение и повернулся в их сторону. Сергей с ужасом увидел пистолет в его руке. Во блин! Так он его не в кобуре держал, а в кармане или за поясом!

Сергей и инкассатор выстрелили одновременно. Громкий хлопок выстрела ударил по ушам, Сергей почувствовал движение воздуха от пули, пролетевшей между левой рукой и боком. «Черт! Все-таки служивый успел раньше, довернул бы чуть-чуть правее – и конец!» Инкассатору пуля попала в грудь, он выронил пистолет и медленно стал оседать возле машины.

Второй инкассатор, едва появившись в проеме двери, тут же получил пулю в лоб от Пафнутия и завалился внутрь кабины. Сергей подбежал к распахнутой двери, схватил мешок и бросил его Пафнутию. Потом поискал взглядом второй. Где? Да где же он?! Ага, вот! Второй мешок краешком торчал из-под трупа. Сергей выдернул его и чуть не потерял равновесие. Выругался. Пафнутий настороженно следил за входом в банк: там наверняка слышали выстрел. Но охранники не торопились лезть на рожон.

Пафнутий увидел, что Сергей достал второй мешок, бросил ему:

– Дверь держи! – и выскочил за ворота. Окинул взглядом улицу. Рядом никого, вал машин только двинулся от дальнего светофора.

– Ходу!

Пафнутий подбежал к тачке, распахнул заднюю дверцу, швырнул мешок на сиденье, а сам проворно втиснулся на место водителя. Сергей уже был возле машины, как вдруг из-за угла появилась девушка. Она шла стремительным шагом и буквально налетела на Сергея. Он чуть не упал и ухватился за нее. Девушка испуганно вскинула на него глаза. «Дура! Зачем?! Придется ее с собой тащить – ведь опознает, если что!» И Сергей втолкнул девушку в машину. Залез сам. Пафнутий рванул с места. Миновав банк, свернул направо и помчался по прямой узкой улице. Сергей крепко зажал ладонью рот пленнице, вдавив ей в бок глушитель пистолета.

Пафнутий свернул в сторону, закружил между домами и остановил машину на узенькой асфальтовой дорожке в густо заросшем деревьями дворе. Повернулся и мрачно сказал девушке:

– Не вздумай рыпаться! Чуть что – получишь пулю. Пушка с глушаком – никто и не поймет, в чем дело. Ясно? Пошли!

Он вылез из машины. Сергей вытолкнул девушку наружу. Пафнутий набросил на руку с пистолетом куртку, другой рукой обхватил девушку. Сергей бросил инкассаторские мешки в большую хозяйственную сумку – в таких «челноки» возят товар.

Они шли между домами и раскидистыми деревьями. Редкие прохожие не обращали на них внимания. Наконец Пафнутий остановился возле красного «Москвича». Он подождал, пока Сергей загрузит сумку в багажник и сядет в машину сам, затем затолкнул на заднее сиденье и девушку.

Они поехали в обратном направлении – на север, к Кольцевой, которая находилась в двух-трех километрах. Их никто не остановил по дороге, и они беспрепятственно покинули Москву. Впрочем, ехали недолго. Пропетляв с полчаса по грунтовым и узким асфальтовым дорогам, они выехали к укрывшемуся среди леса поселку. Поселок имел совершенно нежилой вид: несколько обгоревших или развалившихся домов по одну сторону дороги и – новый, солидный, добротного красного кирпича забор коттеджного поселка по другую.

Рядом с забором виднелся единственный уцелевший от прежних времен дачный дом с покосившимся облупленным зеленым штакетником и беспорядочно разросшимся кустарником во дворе. Возле него Пафнутий и остановил машину. Сергей вышел из машины, осмотрелся, затем вошел в дом. Через пару минут он вернулся и сообщил:

– Все чисто! Пошли, только девку держи, чтобы не орала.

Пафнутий потащил девушку в дом. Сергей закатил машину в покосившийся сарай, достал сумку с деньгами и укрыл машину старым дырявым брезентом. Огляделся и пошел внутрь.

В гостиной на старом продавленном и засаленном диване сидел Пафнутий и гладил девушку по щеке стволом пистолета. Девушку трясло от ужаса, она плакала и говорила:

– Я ничего никому не скажу! Отпустите меня, пожалуйста! Ну зачем я вам нужна?

– Щас покажу зачем! – гнусно ухмыльнулся Пафнутий.

Сергей поморщился и недовольно бросил ему:

– Давай заканчивай!

И пошел на кухню. Там он пересчитал деньги. Валюту аккуратно уложил в полиэтиленовый пакет, а пачки рублей сложил в серый пластиковый кейс. Потом откинулся на спинку стула и закурил.

Через полчаса появился Пафнутий. Он удовлетворенно застегивал брюки и насвистывал «Че те надо?».

– Девку кончил? – спросил Сергей.

– И на девке кончил, и девку кончил! – хохотнул Пафнутий. Он тоже закурил и спросил: – Ну че? Много взяли?

– На жизнь хватит! – заверил Сергей. – Отлежимся тут – и рванем на Багамы!

– Эх, и оттянусь я! – размечтался Пафнутий. Пока он мечтал, Сергей достал из холодильника бутылку водки, соленые огурцы и кусок ветчины. Разлил водку по стаканам. Пафнутий схватил свой и жадно выпил залпом. Смачно захрустел огурцом и спросил, подхватывая кусок ветчины ножом:

– А ты чего не пьешь?

Это был последний вопрос в его жизни. Сергей выстрелил, держа пистолет под столом. Он трижды нажал на спусковой крючок, прежде чем Пафнутий вместе со стулом завалился на пол. Сергей вскочил, обошел стол и склонился над Пафнутием.

Все три пули попали в живот. Пафнутий корчился и пытался достать из кармана куртки пистолет. Он так и не снял глушитель со ствола, и потому достать пистолет ему никак не удавалось.

– За что? – белыми от боли губами прошептал Пафнутий.

– Псих ты, Паша! Козел без тормозов, держать себя в руках не умеешь. Еще опозоришь нас на Багамах. Так что прощай! – доходчиво объяснил ему Сергей и выстрелил Пафнутию в лоб.

Ну вот, без этого отморозка спокойней будет. А то черт его знает, что он выкинет! Теперь можно и на хазу подаваться. Сергей вовсе не собирался залегать на этой полусгнившей даче, хотя и заплатил хозяевам деньги за полгода вперед.

Для себя он давно уже приготовил теплую лежку на квартире у одной подруги. Хорошая просторная квартира в новом большом доме, где люди еще плохо знают соседей. И подруга хорошая: сразу оформила ему доверенность на машину. Сейчас очередную тачку сюда Вова подгонит. А там уж на ней Сергей доберется до автостоянки и возьмет авто подруги. Ага, вот и Вова!

Сергей высунулся в окно и помахал вышедшему из машины парню.

– Давай сюда, Вован!

Пока Вова разворачивал свою видавшую виды «семерку» во дворе, Сергей достал пистолет Пафнутия. Длинный глушитель не помещался в кармане, и Пафнутий сделал для него дырку в подкладке. Вот за нее глушак и зацепился. Эх, Пафнутий, ну кто ж так делает!

Сергей достал наконец пистолет и поспешил к дверям. Засунув пистолет сзади за пояс, он открыл дверь и впустил Вову.

– Все чисто? – осведомился Сергей.

– Порядок! – заверил Вова. – Я все купил: и шампанское, и икру, и даже коньяк отличный! В багажнике все лежит. А где Пафнутий?

– За девками поехал. Ты иди, пропусти пока стакан.

– Ага! – обрадованно потер руки Вова и двинулся на кухню. Сергей пропустил его вперед и выстрелил Вове в затылок. Одновременно он толкнул его ногой в спину – чтобы кровь и мозги не испачкали Сергею одежду. Вова рухнул на пол рядом с Пафнутием. Сергей вытер рукоятку и бросил пистолет на пол. То же он проделал со своим пистолетом. Все, пусть теперь менты поработают, выясняя, что здесь произошло! Пусть трясут подельников Пафнутия и Вовы по прежним делам, их собутыльников и сокамерников! А он – всего лишь бывший одноклассник Пафнутия, простой водила автобуса, ранее не судимый, прописанный у матери, а живущий у очередной подруги. Пока до него доберутся, его уж и след простынет – зря, что ли, заграничный паспорт оформлял?

Сергей обильно полил все углы заранее приготовленным керосином. Потом спустился в подпол. В подполе огромной кучей лежало тряпье, оставшееся от владельцев дачи. Сергей взял еще одну канистру с керосином и вылил все ее содержимое на гору тряпья. Вылез из подпола, закурил. Сделал несколько затяжек и бросил окурок вниз. Убедившись, что пропитанные керосином тряпки мгновенно вспыхнули, захлопнул крышку люка. Потом уложил деньги в багажник – там действительно лежало несколько бутылок шампанского, коньяка и куча деликатесов. Отлично, есть чем порадовать подругу!

Сергей подождал, пока в окнах покажется пламя, чтобы убедиться: ничто не помешает огню уничтожить следы. Не торопясь закурил и медленно тронул машину, аккуратно выезжая с захламленного двора. Он не знал, что прогнивший пол, едва занявшись огнем, не выдержал веса газового баллона. Полный пропана баллон провалился в подпол и оказался лежащим горизонтально в груде пропитанного горящим керосином тряпья. Это произошло в самом начале пожара, поэтому баллон взорвался, когда Сергей еще не успел покинуть двор.

Оглушительный взрыв взметнул в небо горящие бревна и доски. Тяжелая стальная сигара баллона, словно гигантский снаряд, ударила в «семерку» Сергея – смяла, перевернула и мгновенно превратила ее в пылающий факел.

Сергей проснулся весь в поту. Частые бухающие удары сердца отдавались в барабанных перепонках. Он повернулся на другой бок, пытаясь снова заснуть, но сон не шел. Сергей встал и тихо, чтобы не разбудить жену и дочь, прокрался в прихожую, нашел в кармане куртки сигареты и вышел на балкон.

Дурацкий сон! Он, бывший офицер-«афганец», а ныне сотрудник инкассаторской фирмы, и вдруг – грабитель! А старый друг, однокашник по Рязанскому училищу ВДВ Пашка-Пафнутий, – и рецидивист, и насильник, короче, полный отморозок. Ну и приснится же такое! Надо бросать привычку смотреть на ночь дурацкие американские боевики. А то вон уже какая чушь начала сниться, да еще цветная и полноформатная, – так во сне и инфаркт получить недолго!

Сергей бросил окурок в стеклянную банку и посмотрел на часы. Блин, четвертый час! Надо ложиться и поспать еще хотя бы пару часов, иначе утром он будет никакой.

Сергей снова улегся в постель. Он думал, что делает все тихо, но все-таки разбудил жену. Она вздохнула и спросила сонным голосом:

– Что, опять идиотский сон?

– Да, – виновато признался Сергей, – пойду утром к психотерапевту. Нам на работе положено раз в год с ним беседовать. Все равно фирма платит!

– Ты лучше к матушке Евфросинье сходи! – возразила жена. – Что психотерапевты?! Жулики одни! Я же вижу, как ты маешься. А Валька говорила, что матушка Евфросинья все верно говорит. За руку возьмет, подержит, а потом карты раскинет, – и все, что скажет, то и сбывается. Может, она и вправду ясновидящая! А что? Я тут передачу научную по телевизору видела, так один академик так прямо и сказал: в мире происходит множество паранормальных явлений, и наука уже давно не отрицает эти явления как факт, а занимается их изучением. И про Вангу там рассказывали… А вдруг матушка Евфросинья действительно не хуже Ванги тайное видит? Ты сходи, Сереж, ведь она недорого берет – не разоримся! А если не объяснит, что делать надо, – то хоть скажет, когда все закончится.

Сергей недоверчиво хмыкнул. Жена разозлилась:

– Все смеешься! А о нас ты подумал? Я вон которую ночь не сплю!

Она встала, прошлепала босыми ногами по паркету.

– Вот… я тебе на стол, где деньги на обед положила, и записку с адресом кладу. Там и время указано, на которое я тебя записала. Сходи обязательно! А твой психотерапевт никуда не денется.

– Ладно! – примирительно отозвался Сергей. – Завтра день у меня свободный, так схожу. И к психотерапевту, и к гадалке твоей.

Сергей глубоко сомневался, что какое-либо лечение сможет ему помочь, но принятое решение сразу расслабило напряженные нервы. Он мгновенно уснул и крепко спал до утра без сновидений.

Кабак был насквозь прокуренный, шумный и маленький. К безусловным плюсам относились невысокие цены, вполне приличная готовка и неплохой выбор напитков. Хорошо продуманный интерьер крестьянской избы, разнесенные по уровням столики и видимая чистота придавали кабачку даже некоторый уют, а близость станции метро «Белорусская» делала его подходящим местом для встреч.

Неудивительно, что две подруги избрали этот кабачок. Почти опустевшая бутылка сухого вина сделала и без того оживленный разговор совсем откровенным.

– Нет, Олюнь, я тебя все равно не понимаю! – категорически заявила Инга, роняя пепел в салат.

«Всегда она такая! – с грустной усмешкой подумала Ольга. – Как заведется, так ничего не замечает». А Инга тем временем громко развивала тезис:

– Ты посмотри, что за мужчина Борис! Это же мечта любой бабы! Представительный, обходительный, заботливый… При деньгах – дом полная чаша! И, в конце концов, ты же по любви за него замуж выходила – ведь так?

– Да когда это было, о чем ты говоришь! – раздраженно воскликнула Ольга. – Я тогда дура была молодая, девятнадцатилетняя! А он – солидный, преуспевающий, на «Вольво» ездил! Вот и вскружил мне голову. А головокружение быстро проходит, подруга, очень быстро! Я-то тоже думала: ну чего мне, дуре, нужно? Оказалось – нужно! Любви нужно, Инуль, любви!

– Это твой Костя – любовь, что ли? – презрительно фыркнула Инга. – Тоже мне, герой-любовник! Да таких, как Костя… на любом курорте сотнями вокруг увиваются! О, кстати, – классная идея, подруга! Съезди-ка ты в Испанию или на Кипр… ну там, в Сочи, в конце концов! Там этих «мачо-мучачо» хоть лопатой огребай! Развеешься, приедешь – на своего Костю и глядеть не захочешь. Точно тебе говорю!

Инга совсем вошла в раж: лихо опрокинула бокал с вином и тут же закурила новую сигарету, прикурив от первой. Выпустив кольцо дыма, она проникновенно произнесла:

– Ты что думаешь, что у меня такого не было? Помню, года два назад в нашего замначальника втюрилась. Что за мужчина: мужественный, уверенный в себе, надежный, все ему в рот смотрят – а подарки какие дарил! Не то что мой рохля. Ох, что со мною творилось! Веришь, он только на меня посмотрит, а я уже все – ног не чую. А он ведь мне замуж предлагал! Потом как-то страсть схлынула – и что? Взглянула на него трезвым взглядом: зануда, эгоист, плешь уже видна – а ему всего-то тридцать пять! Опять же Викушка еще маленькая, ей родной отец нужен, а мой – хоть и рохля, и получает мало, зато заботливый, любит меня… Эх, да и прожитые годы в окно не выбросишь… Вот так вот, подруга! А ты говоришь – любовь! Так, спичка, вспыхнет ярким пламенем, да и погаснет.

– Тебе бы стихи писать! – усмехнулась Ольга. – Ты ведь в школе писала, помнишь? А тому высокому парню из параллельного класса целую поэму о любви накатала!

– Ох, и дура же я была! – прыснула Инга. – Да куда там теперь… Ой, хорошо сидим! Давай выпьем, Олюнь… вино кончилось! Давай еще возьмем, а?

– Сейчас закажу, – ответила Ольга. Она подозвала официантку, заказала еще бутылку сухого и два овощных салата. Затем закурила, откинулась на спинку стула и, следя за струйкой дыма, задумчиво произнесла: – Может, ты и права. Точно! Съезжу в Сочи на недельку-другую, найду себе красавца молодого – глядишь и… Нет, не верю я в это! Веришь, Костя мне в кровь вошел – и сейчас о нем думаю!

– Тогда плюнь на все и выходи за него! – решительно заявила Инга. Официантка принесла заказ, Инга разлила вино по бокалам. Подруги выпили под салат. Ольга оставила вина на треть, Инга же допила до дна.

– Боюсь, Борис меня не отпустит, – вздохнула Ольга, – а Костю из фирмы он точно попрет! Не знаю даже, как быть. И есть ли выход? И чем все закончится?

– А ты к гадалке сходи! – предложила Инга. Ольга недоверчиво усмехнулась.

– Нет, я серьезно!

Инга проворно разлила вино по бокалам, не переставая рассказывать:

– Слишком в нас сильно рационалистическое мышление. А ведь рядом такие вещи происходят, такая мистика и паранормальщина, – аж жуть берет. Тут я по телевизору такой случай услышала – вообще не поверишь! В Америке одному мужику гадалка предсказала, что он умрет оттого, что разобьется, упав с большой высоты. Мужик поверил и стал всячески избегать высоты: никогда по лестницам не поднимался, жил на первом этаже и даже хобби себе выбрал – подводное плавание. Говорят, даже спал на полу, чтобы с кровати во сне не упасть, – представляешь?! Так вот и жил, а в один прекрасный день, – что ты думаешь? Плавает он себе как-то с аквалангом, и вдруг – какая-то сила его поднимает вверх. Он оглядывается и видит: оказался в каком-то конусе, заполненном водой. Ну он, понятно, всплыл, начал в стенки долбиться, потом смотрит вверх – батюшки мои! А там вертолет! Понимаешь, вертолет тушил лесной пожар, а воду зачерпывал таким огромным ведром. Зачерпнет – и на лес выливает. Ну мужика вместе с водой на лес и вылили. А потом пожарные идут по лесу и видят: висит на дереве покойник в полном водолазном снаряжении! Прикинь, картина?! Вот так! Ну давай, подруга, – за то, чтобы у нас все хорошо было!

Подруги выпили. Хмель уже слегка затуманил Ольге голову, и она с интересом слушала болтовню Инги. Когда та сделала паузу и принялась сосредоточенно поедать салат, Ольга спросила:

– А что, ты знаешь какую-нибудь гадалку?

– А то! – воскликнула Инга, хрустя сладким перцем. – Тут Наташка… ты Наташку знаешь? Ну клизма такая тощая с хвостом конским? Еще зубы как у лошади! Ну вспомнила?

Ольга не вспомнила, но кивнула, чтобы Инга не перебирала всех знакомых, – это могло затянуться надолго.

– Так вот! Не склеилась у Наташки жизнь, – до тридцати замуж никто не взял, на работе не зарплата, а кошачьи слезы, – короче, полный абзац! И еще залетела от одного мужика. В общем, хоть в петлю! Ну тут кто-то ей и посоветовал сходить к гадалке матушке Евфросинье. А чего ей терять? Пошла. Заплатила последние двадцать баксов. Рассказала все гадалке и говорит: что, дескать, делать? А та ей в ответ: «Ты, дочка, не спеши, а как встретишь того, с кем согрешила, так ему все и скажи, но ничего не требуй, ибо дается не вопиющему, но истинно в нужде пребывающему. И ждать недолго – снег первый выпасть не успеет».

Инга прервалась, чтобы отпить еще глоток вина, и продолжила:

– Наташка вышла злая-презлая: двадцать баксов жалко. Пришла домой, и вдруг этот ее хахаль, от которого месяц ни слуху ни духу, бац – звонит! Как бы нам встретиться, дескать? А Наташка возьми да ляпни: довстречались, беременная я! И трубку бросила. Легла в постель поплакать, себя пожалеть. И полчаса не прошло – заявляется! С цветами, при параде. Наташка дверь открыла, а он – бух на колени и замуж зовет. Я, говорит, со своей стервой женой развожусь, она детей не хотела, а через своего любовника-врача подстроила так, что вроде у меня бесплодие. А годов мне уже немало, так что родишь ребенка – на руках носить буду и всю озолочу. И что ты думаешь? Родила ему Наташка мальчика, так теперь живет в своем особняке, на иномарке раскатывает, няня с ребенком сидит, кухарка обед готовит, а муж с нее пылинки сдувает. Вот как!

– Новая мифология! – презрительно фыркнула Ольга.

– Не хочешь, не верь! – обиделась Инга. – Только сейчас даже наша дубоватая наука и та признает паранормальные явления реальным фактом, в том числе и ясновидение. Двадцать баксов для тебя все равно не деньги, а попробовать не мешает.

– Ладно, ну что ты! – примирительно сказала Ольга. Она не хотела обижать подругу. – Давай телефон этой гадалки, сегодня же ей позвоню.

– Вот и правильно, вот и умничка! – одобрила Инга, роясь в сумке. Извлекла потертую записную книжку с торчащими из нее лохматыми листками, попутно выронив косметичку. Долго листала, наконец нашла и тут же на салфетке карандашом для век написала номер телефона. – Когда пойдешь-то? – полюбопытствовала Инга. Ольга пожала плечами.

– Позвоню завтра. В принципе, неделя у меня свободная.

– Вот и хорошо! – обрадовалась Инга. – Расскажешь потом, ладно?

– Конечно! – согласилась Ольга. Инга взглянула на часы и спохватилась:

– Ой, Олюнь, мне пора! Мне еще моих кормить, а то ведь сами себе даже суп не погреют. Ну я побежала – не пропадай!

Ольга допивала вино и смотрела вслед торопливо пробирающейся по заставленному столиками залу Инге. Да, засосал быт! Впрочем, а может, так и стоит жить? Вытирать сопли детям, стирать носки мужу… Нет, это не для нее! А что тогда для нее? И с Борисом жить невмоготу, и с Костей сойтись невозможно: Борис измены не простит, оставит обоих без копейки, а для ведения своего собственного дела у Кости нет ни денег, ни управленческого таланта. Что делать? Может, и вправду сходить к гадалке? А что такого? Ведь наши прабабки всегда в тяжелую минуту к гадалкам бегали!

Ольга взяла со стола салфетку с телефонным номером и положила в сумку.

Попасть на прием оказалось очень просто. Ольга позвонила по телефону, и проникновенный женский голос сообщил условия: двадцать долларов предоплата, а дальше «в зависимости от результата». Это в «зависимости от результата» позабавило Ольгу, и она не смогла удержаться от иронического замечания:

– И что, кто-то платит… потом?

– Кто доволен результатом, тот платит, – невозмутимо отозвалась трубка, – так вас записывать?

– Да-да, девушка, разумеется! – спохватилась Ольга.

– Вас устроит завтра в пятнадцать тридцать?

– Вполне.

– Убедительная просьба не опаздывать, да и раньше времени приходить ни к чему. Записывайте адрес…

Ольгу порадовало, что офис гадалки находился недалеко от Сухаревской: не надо будет ехать на машине. Ольга не любила автомобиль, за рулем чувствовала себя очень напряженно и уставала от поездок. И время подходящее: успеет с утра прошвырнуться по магазинам – как сейчас говорят, «сделать шопинг».

Кто знает, может, именно гадалка подскажет решение запутанной проблемы?

В десять утра Сергей уже сидел у психотерапевта.

Психотерапевта звали Феликс. Он был среднего роста, толстый, в дорогом, но как-то мешковато сидящем костюме. Феликс курил трубку, испытующе глядя на Сергея сквозь толстые стекла очков в роговой оправе. Феликса рекомендовал замдиректора фирмы, где работал Сергей. «Он самый лучший специалист по постафганским синдромам!» Черт возьми, Сергей закончил воевать пятнадцать лет назад – и все по-прежнему списывают на этот проклятый синдром!

Феликс выслушал Сергея, выяснил всю его подноготную вплоть до падения из окна второго этажа в глубоком детстве и алкоголизма двоюродного брата. И категорически заключил:

– Вы неудовлетворены скорее жизнью вообще, нежели уровнем дохода. Как бывший офицер спецназа, вы тяготеете к быстрым силовым решениям. Не хватает денег, надоело пресное существование? Ограбить банк! Все это на подсознательном уровне, свободном от сознательных ограничений. Недоверие к окружающим и замкнутость – следствие постафганского синдрома. Оттого во сне вы предпочитаете расправиться с подельниками, а не делиться с ними. Скажите, а эта девушка из вашего сна… она не напоминала вашу дочь?

Сергей напрягся, пытаясь вспомнить. Вот черт, вроде действительно так!

– Как будто напоминала, – нерешительно ответил он.

– Вот видите! – довольно воскликнул Феликс. – Так подсознание создает дополнительную мотивацию убийства Пафнутия! Ведь в жизни он никогда не вызывал у вас негативного отношения? Все замыкается на вашем подсознательном неудовлетворении нынешней жизнью, стремлении радикально ее изменить. И дело вовсе не в нехватке денег, как вам кажется! Это просто поиск способов изменения жизни, протест против судьбы. Ну ничего страшного! Все отнюдь не безнадежно. Я справлялся и не с такими случаями, поверьте! Для начала будете ходить ко мне два раза в неделю… понедельник и четверг, семь вечера, – подойдет?

Сергей механически кивнул и спросил:

– Скажите, а когда я перестану видеть этот сон?

Феликс что-то записывал в толстый ежедневник. Он на мгновенье вскинул голову и ответил:

– Когда пройдете курс лечения. Думаю, что через пару-тройку недель вы станете видеть этот сон гораздо реже, а через полгода вообще о нем забудете. Дело не во сне, понимаете? Дело в том, о чем он сигнализирует! Он сигнализирует о неврозе, который мы и будем лечить. И вылечим, можете не сомневаться!

А Сергей сомневался. Он с досадой подумал, что дело вовсе не в этом. Надо рассказать о том случае, тогда он поймет. И сказал:

– Вы спрашивали, было ли что-нибудь подобное… Сейчас я вспомнил! Лет пятнадцать тому назад…

Феликс откинулся на спинку кресла, сложил руки на груди:

– Да-да, я внимательно слушаю! Продолжайте!

– Ну лет пятнадцать тому назад, когда я служил в Афганистане, я несколько месяцев подряд видел один и тот же сон: будто я целюсь из гранатомета по БМП. Я понимаю, что это наш БМП, но ловлю в прицел борт, даю упреждение и стреляю… и тут я всегда просыпался!

– Хм, интересно… И как вы избавились от этого сна?

– Однажды наш БМП шел по дороге. Когда мы втянулись в «зеленку», меня вдруг как толкнуло: я развернул башню и врезал по «зеленке» из «Грома» и ПКТ. Сам не знаю, что на меня нашло: просто стрелял как безумный минуты две, расстрелял половину орудийного боезапаса, – а это два десятка снарядов семьдесят три миллиметра! Да и бойцы, глядя на меня, по два магазина в «зеленку» высадили. Потом послал ребят проверить. Они нашли двух мертвых «духов», один был с гранатометом. И все! После этого я уже не видел того сна никогда. Так вот… Может быть, и сейчас… Ну я что-то чувствую?

– Вы хотите сказать: чувствуете будущее? – уточнил Феликс. – Предвидение, да? Момент ясновидения, этакого сверхчувственного просветления… Так?

– Да, именно! – оживился Сергей.

Феликс снисходительно улыбнулся.

– Давайте разберемся: что именно вы чувствуете? Что хотите ограбить свой банк, вашу же собственную инкассаторскую машину?.. Абсурд, извините! Нет, там вы были на войне, где нервы напряжены, воля сконцентрирована, где ежеминутно ждешь опасности – и именно это сверхнапряжение иногда обостряет ощущение опасности! Но сейчас… нет, это типичный постафганский синдром, – поверьте мне, я достаточно знаю вашего брата «афганца». Сколько я их вылечил! Вылечу и вас, будьте уверены! А с паранормальщиной и прочей всякой мистикой, – это не ко мне, это к гадалке какой-нибудь!

Но уверенность Феликса Сергею никак не передавалась. Поэтому, выйдя от психотерапевта, он направился в сторону центра. Ха, лечить! А когда это закончится? Ладно, начальника ублажил – к психотерапевту сходил. Теперь надо ублажить жену, которая уже месяц убеждала его сходить к гадалке. И адрес дала: где-то на Сретенке. И даже приписала на записке, что звонила гадалкиной секретарше и записала его на три часа. Ишь ты, как на прием к академику! Ладно, уважим супругу – благо есть время, да и идти недалеко.

Сергей остановился у подъезда, достал из кармана записку и сверил адрес. Впрочем, он и так знал, что адрес правильный. Просто он дал себе еще немного времени, чтобы подумать: надо ли ему это? Действительно, надо ли?

Жизнь давно приучила его к осторожности, к тому, что в любой ситуации, самой опасной и безнадежной, когда адреналин бьет в голову, а чувство опасности холодит нервы, следует действовать решительно, опираясь на выработанные и въевшиеся в подсознание навыки. Опыт говорил ему, что решение уже давно принято и надо ему следовать, – во что бы то ни стало. Да и жене обещал!

Возле стальной двери, выкрашенной симпатичной светло-серой краской, виднелся щиток переговорного устройства. Над дверью хищно целился вниз пистолет видеокамеры. Сергей надавил на кнопку.

– К кому? – проворчал динамик переговорника.

– К матушке Евфросинье, – ответил Сергей, слегка запнувшись. Он чуть было не забыл, как величать гадалку.

– Фамилия? – вопросил динамик.

– Воронцов, Сергей Николаевич.

Щелкнул замок, и Сергей отворил дверь.

В холле, за которым виднелись широкая лестница и лифтовая кабина за металлической сеткой, сидел за столом плотный мордастый парень в черной униформе.

– Документы предъявите, пожалуйста, – безразличным, но твердым голосом потребовал охранник. Сергей достал паспорт. Охранник пролистнул страницы, задержался на фотографии и вернул паспорт, сделав пометку в лежавшей перед ним распечатке. – Третий этаж, налево.

– Спасибо, – пробормотал Сергей и направился к лестнице.

Дом был старый – модерн начала двадцатого века. Теперь такие ставились на капитальный ремонт, внутренности переделывались до неузнаваемости, и оставалась лишь оболочка, декорация. Но этот дом еще нес в себе приметы старой, императорской России: дубовые перила, кафельные узоры на полу, латунные кольца для ковровых дорожек в ступенях. Казалось, он хранил дух давних времен – дух, который не смогли истребить революция, разруха, коммунальный быт, война и перестройка. Лишь евроремонт дом вряд ли сможет пережить.

На третьем этаже Сергей сразу увидел нужную дверь. Рядом блестела латунная табличка с изящно выгравированной надписью: «Матушка Евфросинья, потомственная ясновидящая». Ниже белел прилепленный скотчем лист бумаги с принтерной надписью: «Порчу не навожу и не снимаю, приворотов и заговоров не делаю».

Сергей нажал на блестящую кнопку старинного медного звонка. «И как только местные алкаши не поворовали все это медно-латунное великолепие», – подумал он. Не иначе, в этом подъезде либо проживает местный авторитет, либо давно повывели все коммунальные квартиры. Либо и то и другое одновременно.

– Вы по записи? – раздался вдруг приятный женский голос. Сергей вздрогнул – то, что он принял за щель почтового ящика, оказалось переговорным устройством.

– Да. Моя фамилия Воронцов, – ответил Сергей, – Воронцов Сергей Николаевич.

– Минутку, – там, видимо, сверялись со списком. Запищал зуммер, дверь приоткрылась. Сергей вошел в приемную. Приемная была просторная: видимо, снесли перегородку, объединив одну из комнат с частью коридора. Прямо напротив входной двери располагалось еще две: одна темного дуба, без надписей, другая – светло-серая, под цвет стен, с будничной надписью «WC». За итальянским письменным столом из серого пластика сидела миловидная блондинка в очках с тонкой золотистой оправой. Она оторвала глаза от экрана компьютера и сказала:

– Проходите, пожалуйста, матушка Евфросинья вас ждет. Только сначала внесите предоплату.

– Какая предоплата? – не понял Сергей.

– Авансовая стоимость консультации – двадцать долларов США по курсу Центробанка, – пояснила блондинка, – остальное в зависимости от результата.

– Это сколько?

– Сколько сочтете нужным, я же говорю – от результата.

– А долларами можно заплатить? А то терять на разнице курсов…

– Запросто! – успокоила Сергея блондинка.

Сергей положил двадцать долларов. Блондинка привычно выписала приходный кассовый ордер, мягким, почти неуловимым движением сгребла купюру в приоткрытый ящик стола и снова уткнулась в монитор.

Сергей толкнул дубовую дверь: та действительно оказалась тяжелой и повернулась на петлях медленно, хотя и бесшумно. В кабинете матушки Евфросиньи царил полумрак, рассеиваемый непонятно откуда льющимися струйками бледного света и старинной настольной лампой под красным абажуром, стоящей на огромном дубовом столе, покрытом зеленым сукном. Перед столом – большое кожаное кресло. Все, что находилось по ту сторону стола, терялось в полумраке. Вместо матушки Евфросиньи Сергей увидел только расплывчатый силуэт. Лишь лежащие на столе руки гадалки были освещены кругом света – пухлые, покрытые узловатыми клубками вен.

– Здравствуйте, – вполголоса сказал Сергей. В такой комнате ему вдруг захотелось говорить полушепотом.

– Здравствуй, сынок, – прошелестел в ответ старческий скрипучий голос, – садись в кресло и рассказывай, не стесняйся. А потом уж я говорить буду.

Сергей опустился в кресло – оно удобно обтекло фигуру, словно приняло его в свои объятия.

– Не знаю, с чего и начинать, – замялся Сергей.

– А с того и начинай, что тебя беспокоит, – предложила гадалка, – ты ведь за этим сюда пришел, верно?

– Верно, – согласился Сергей. Он вздохнул, сцепил пальцы рук и начал: – Дело в том, что меня мучают сны… точнее, один и тот же сон. Вот уже три месяца, почти каждую ночь…

– А раньше такое было? – мягко перебила его гадалка вопросом. Сергей запнулся, задумался, потом рассказал матушке Евфросинье то же самое, что и Феликсу. – Дай мне руку, – велела гадалка. Сергей протянул ей руку. Ладонь гадалки оказалась неожиданно мягкой и теплой. Гадалка обхватила второй ладонью хрустальный шар на деревянной подставке и требовательно сказала:

– Рассказывай медленно, не торопясь, и обязательно вспоминай сон, во всех подробностях вспоминай!

Ольга быстро нашла нужный дом в одном из сретенских переулков, еще сохранявший патину патриархальности среди развернувшегося в последние годы новостроя. Сидящий на входе охранник, здоровенный молодой парень лет двадцати, пролистал паспорт и сопроводил Ольгу долгим восхищенным взглядом. Пустячок, а приятно – особенно когда тебе уже за тридцать! Ольга поднялась на третий этаж и позвонила в нужную дверь… Короче говоря, она проделала тот же путь, что и Сергей.

– Извините, но вам придется немного подождать, – предупредила секретарша, выписывая приходный кассовый ордер, – матушка Евфросинья еще не закончила с предыдущим клиентом – видимо, сложный случай.

«Клиент», «сложный случай»! Ольга едва удержалась от смеха, так не вязалась терминология секретарши и обстановка приемной со средневековым словом «гадалка». Она уселась в одно из двух мягких кресел и оглядела приемную.

Как говорится, простенько, но со вкусом. Ничего лишнего, чисто, новый ковролин на полу, итальянская офисная мебель, да и кресла удобные, хотя и покрыты кожзаменителем. Кондиционер, в углу музыкальный центр, из которого еле слышно струилась музыка Морриконе. Только ведущая в кабинет гадалки тяжелая дверь темного дуба контрастировала с обстановкой и притягивала к себе взгляд. Словно дверь в иной мир.

Сергей закончил рассказ. Гадалка отпустила его руку и убрала ладонь с хрустального шара, взяла колоду карт и сказала неожиданно глубоким грудным голосом:

– Сейчас посмотрим, сынок, что тебе предстоит… посмотрим.

Сергей взглянул ей в лицо и поразился произошедшей метаморфозе. Морщины разгладились, лицо гадалки лучилось необыкновенной внутренней энергией – как будто вдруг сбросила она лет тридцать. И голос – куда только делось старческое дребезжание?!

Матушка Евфросинья перетасовала карты так, как тасуют профессиональные карточные игроки, и быстро разметала колоду по столу крест-накрест. Подняла и внимательно посмотрела на карты, легшие в перекрестье, медленно их перебирая. Затем сказала:

– Все будет хорошо, сынок, все будет хорошо. Хранит тебя твой ангел, как и раньше хранил. Верь в себя, уверенность эта тебе свыше дана. Помолись своему святому, дабы не покинула тебя уверенность в трудную минуту, – и все будет хорошо!

– А когда будет эта трудная минута? – спросил Сергей. – И как насчет сна? Сколько он мне еще сниться будет?

Гадалка снова раскинула колоду и ответила, немного помедлив:

– Очень скоро все закончится, к Преображению.

Сергей был не силен в знании церковных праздников, поэтому спросил:

– А когда это?

– А в храм пойдешь своему святому помолиться, там и узнаешь, – отозвалась гадалка, – там батюшка все скажет. А теперь иди, сынок. Я тебе все сказала.

Гадалка обессиленно склонила голову, показав аккуратный пробор, разделяющий гладко убранные, седые до желтизны волосы. А когда подняла голову, Сергей удивился столь же внезапной обратной метаморфозе: морщины снова глубоко изрезали лицо гадалки, выцветшие глаза устало смотрели перед собой, ничего не видя.

– Ступай, сынок, ступай, – тихо проскрипела она, – с богом.

Дубовая дверь наконец отворилась, и из кабинета вышел мужчина. Ольга скользнула по нему взглядом. Лет сорока, короткая стрижка, виски серебрятся сединой, в уголках рта залегли складки. Он, мрачно глядя перед собой, прошествовал к дверям тяжелой походкой и вышел, не сказав ни слова на прощание. Секретарша бросила Ольге, не отрываясь от монитора:

– Идите, матушка ждет.

За Ольгой закрылась тяжелая дубовая дверь. Атмосферу офиса средней руки сменил полумрак обители мистиков. Потолок огромной комнаты едва различался в призрачном свете скрытых светильников, силуэты громоздких шкафов с книгами и неясно различимыми предметами тянулись вдоль стен, а в противоположной от двери стене зияла черная пасть камина. Единственное яркое пятно создавала настольная лампа с матерчатым красным абажуром, стоявшая на массивном резном письменном столе.

– Иди сюда, дочка, – раздался скрипучий старушечий голос, – садись в кресло да рассказывай, что у тебя приключилось.

Ольга опустилась в огромное кожаное кресло, мягко обхватившее ее. Кожа обивки была настоящая, великолепной выделки, мягкая и шелковистая. Ольга с любопытством посмотрела на гадалку. Та была очень стара: изборожденное морщинистыми складками лицо, выцветшие глаза, полускрытые набрякшими веками. «Колоритный типаж», – подумала Ольга. Гадалка взглянула на Ольгу и проскрипела:

– Рассказывай, девонька, раз пришла. А я уж потом скажу тебе, что ты услышать хочешь.

Ольга нервно сцепила пальцы рук:

– Видите ли… я… просто не знаю, что делать. Я замужем, мой муж – заботливый и любящий человек, преуспевающий бизнесмен. Но так получилось, что я полюбила другого. Он работает в фирме моего мужа, он его заместитель. Мы встречаемся, наша связь пока является тайной для мужа, но он неглупый человек, и рано или поздно все неизбежно откроется. Но уйти сама от мужа я не могу. Да он и не отпустит меня, понимаете? А если и отпустит, то не простит. А Костю он просто похоронит! Не даст ему нигде работать, не даст развернуть собственное дело. Мой муж очень влиятельный человек. И… я не знаю, что предпринять. Что мне делать? Когда все это закончится и как? Вы можете мне сказать?

– Дай руку, доченька, – сказала гадалка. Ольга протянула руку. Гадалка обхватила пальцами Ольгину ладонь, другую руку положила на хрустальный шар. – Рассказывай, девонька, о своем муже, – сказала гадалка, – и о соколе своем ясном тоже. И думай о них, вспоминай их, вспоминай!

– Борис хороший, но педантичный и строгий, иногда просто зануда. А Костя замечательный, очень обходительный, всегда угадывает мои желания…

Ольга рассказывала и не отрываясь смотрела на шар. Шар переливался яркими брызгами света, рождавшимися где-то в его глубине. Лежащая на шаре рука гадалки неуловимо изменилась: исчезли бугристые узлы вен, разгладилась сморщенная кожа, даже обломанные желтые ногти выровнялись и порозовели. Изумленная Ольга посмотрела в лицо гадалке и чуть не вскрикнула: морщины исчезли и с лица, огромные черные глаза внимательно смотрели на Ольгу из-под взметнувшихся соболями бровей. Гадалка отпустила руку Ольги и сказала глубоким грудным голосом:

– Сейчас посмотрим, девонька, что тебя ожидает. Что определено, то сбудется, а что не определено, то можно исправить. Посмотрим, к чему тебя судьба ведет.

Гадалка ловко перетасовала колоду карт и раскидала их крест-накрест. Ольга с интересом наблюдала за ее манипуляциями. Гадалка взяла лежащие в перекрестье рубашками вверх карты и перевернула. Самой нижней оказался червовый король. Гадалка отбросила короля – под ним оказался червовый валет. Гадалка отбросила валета – открылась червовая дама. Гадалка чуть помедлила и сняла даму. Под дамой лежал трефовый туз. Гадалка на мгновенье задумалась, затем собрала колоду и дважды ее разложила. Закрыла глаза и сказала:

– На Ермила и Стратоника определено всему закончиться. Недолго осталось, девонька, недолго.

– А что определено? – спросила Ольга.

– Смерть. Подходящий день для смерти будет. Суждено непременно одному из вас умереть в тот день.

– Кто? Кому? – прошептала Ольга.

– А сие не определено, – как сложится, так и сбудется. Один из вас троих точно умрет, а про остальных не вижу – не определено. Ты не отчаивайся, дочка, все может и к лучшему обернуться! Делай, как совесть велит, и ни о чем не пожалеешь. Истинно говорю тебе – на Ермила все решится. А теперь ступай, все я тебе сказала-рассказала. Ступай, девонька, ступай.

Гадалка устало закрыла лицо руками. Ольга потрясенно смотрела перед собой, ничего не видя. Когда она пришла в себя, то заметила: руки гадалки снова стали морщинистыми и узловатыми. Матушка Евфросинья откинулась на высокую спинку стула, обессиленно положила руки на подлокотники. Ольга увидела, что изменения коснулись и лица, снова превратившегося в сморщенную маску.

– Ступай, доченька, ступай, – еле слышно проскрипела старуха. Ольга с трудом поднялась из кресла, – ноги были словно чугунные, – и медленно пошла к двери. У двери она вспомнила, что хотела еще спросить; оглянулась было, но в глаза снова бросилась черная пасть камина, и Ольга поторопилась выйти из кабинета.

В кресле для посетителей вальяжно расположился высокий парень лет двадцати пяти. Ольга невольно задержала на нем взгляд: светлые волосы пострижены «платформой», под майкой рельефно обрисовывались накачанные мышцы. Но не простой «качок» – видимо, грамотно занимался бодибилдингом. Он, в свою очередь, оценивающе посмотрел на Ольгу. Та машинально поправила прическу и обратилась к секретарше:

– А вы не можете сказать, что за день такой «Стратоник»?

– Минуточку, – отозвалась та. Пощелкала мышкой и ответила: – День памяти мучеников Ермила и Стратоника, ближайший 26 января следующего года.

– Спасибо, до свидания.

И Ольга своей коронной походкой проследовала к выходу, чувствуя на себе взгляд парня. Ей сделалось чертовски приятно от этого взгляда. Не так, как от взгляда охранника, – то было просто приятно.

Андрей пришел на двадцать минут раньше назначенного срока. Не потому, что боялся опоздать. Он никогда не следил за временем и не носил часов. Не потому, что чувствовал время, – он часто опаздывал на встречи или приходил чуть ли не на час раньше условленного времени. Просто он был такой человек. Так что двадцать минут в его жизненном графике являлись вполне допустимой флуктуацией.

Он развалился в широком удобном кресле и заигрывал с секретаршей – не оттого, что имел какие-то виды на нее, а просто чтобы не утратить навык. И тут появилась она.

Это была богиня. В каждом движении, в походке, в голосе – во всем проявлялось божественное очарование. Андрей был покорен. От него не укрылся мимолетный взгляд, брошенный на него богиней.

– Матушка Евфросинья вас ждет, – сказала секретарша.

Андрей поднялся с кресла и ответил:

– Пожалуй… я перенесу нашу встречу. Я тут вспомнил… э-э, короче, я перезвоню на неделе, и вы меня запишете. Идет?

– Как хотите! – поджала губы секретарша. Она все поняла и обиделась.

Андрей выскочил на лестницу и побежал по ступенькам. Он всегда действовал, повинуясь инстинкту, у него не бывало длительно обдумываемых решений. Ему понравилась женщина, и он захотел ее догнать; он уже забыл, зачем приходил к гадалке, это стало несущественным. Догнать, догнать! Остановить, заговорить, услышать чарующий голос…

Андрей выскочил из подъезда и чуть не сбил с ног ту, за которой бежал сломя голову.

Выйдя из подъезда, Ольга остановилась и стала рыться в сумочке: искала сигареты. Вспомнила парня и улыбнулась. Да, с ним можно было бы славно оттянуться на курорте. Такие внешние данные! Все бабы обзавидуются!

Хлопнула дверь подъезда, кто-то слегка толкнул ее в спину.

– Ой, тысяча извинений!

Это был он. Ольга нарочито медленно подняла глаза.

– Вы уже побеседовали с гадалкой?

– Нет, решил отложить на завтра! – улыбнулся парень.

– А вдруг она должна была вам нагадать, что до завтра вы не доживете? Тогда будет обидно за бесцельно прожитый последний день! – мрачно пошутила Ольга.

– Я не доживу до завтра, если немедленно не узнаю вашего имени! – пообещал парень. Ольга засмеялась, достала записную книжку, записала свое имя, номер телефона, вырвала листок и протянула парню.

– Только звоните с девяти утра и до шести вечера, – предупредила она, – в это время мужа обычно нет дома. А к гадалке сходите – деньги вы уже заплатили, мало ли что… Не следует откладывать, раз уж решились. До встречи!

Парень посмотрел вслед удаляющейся Ольге и прокричал:

– Меня Андреем зовут!

Ольга обернулась: улыбнувшись, помахала рукой на прощание и скрылась за углом.

– Ты, сынок, рассказывай, о чем мечтаешь, чего желаешь, – сказала гадалка, мягко обхватив ладонь Андрея, – а я уж смотреть буду, что увижу – то и скажу.

– Я хочу стать знаменитым, – не задумываясь, ответил Андрей, – хочу вызывать интерес не только у женщин, и не только как мужчина, но как образец совершенства, понимаете? Ну не знаю, как это точно сказать… чтобы я был в определенном смысле идеалом, недостижимым идеалом, понимаете?

– Понимаю, сынок, понимаю, – откликнулась гадалка, отпуская руку Андрея. Но он не заметил этого, он был погружен в мир своих мыслей, чувств, мечтаний.

– Вот потому я и хочу стать фотомоделью, великой фотомоделью, чтобы журналы печатали меня на обложках! – продолжал Андрей. Тем временем гадалка раскинула карты и сказала:

– Все это сбудется сынок, обязательно сбудется, – это определено. А что определено, то сбудется непременно.

– О-о! – обрадовался Андрей. – И когда, как скоро?

– Сейчас увижу, сынок, когда, – ответила гадалка, раскидывая карты. Разложив колоду, минуту изучала легшие в перекрестье карты, потом снова разложила и наконец объявила: – Несколько раз будет тебе дано, сынок, воплотить то, что мечтаешь. На Воздвижение будет дан тебе первый раз, а коли им воспользуешься, то на Покрова все сбудется. Истинно говорю. Иди, сынок, да помни: что определено, то определено, да вот дороги к тому мы сами выбираем. Ступай с богом.

– Спасибо, матушка! – обрадованно воскликнул Андрей, поднимаясь из кресла. – Как разбогатею, так по-царски отплачу, ей-богу!

– Ох, сынок, не божись попусту, – отмахнулась гадалка, – да клятв, что исполнить не сможешь, не давай.

– Обижаете, матушка! – развел руками Андрей. – Как это: я и вдруг не исполню! Я про свои обещания помню.

– Ступай, сынок, ступай! – отозвалась гадалка. – Мне виднее: кто исполнит обещание, а кто нет… Ступай, устала я.

Андрей бодро вышел из кабинета, послал воздушный поцелуй секретарше и пожелал ей всех благ. В ответ получил холодное, но с намеком «до свидания».

Андрей вышел из подъезда, закурил. Стояла прекрасная теплая погода. Зной уже спал, и август дарил Москве спокойное наслаждение уходящим летом – пока, впрочем, и не думавшим прощаться. Андрей думал о том, что скоро все сбудется: завтра он позвонит прекрасной женщине, и этот день – самый счастливый в его жизни!

Андрей позвонил Ольге на следующий день без десяти девять – разумеется, он забыл, что звонить надо после девяти. Точнее, для него, в сущности, не было разницы между десятью минутами десятого и без десяти девять, – временные отрезки протяженностью менее часа в жизни Андрея просто не существовали. Ольга сразу поняла это странное свойство его характера и не стала на нем акцентироваться: в конце концов, Андрей интересовал ее как мужчина, а не как хронометр! Хорошо хоть, что Борис сегодня ушел раньше, чем обычно.

Андрей подарил ей пышный букет роз и повел ее в дорогой ресторан. А когда она раскрыла меню, сказал, смущенно улыбаясь:

– Что-то я не рассчитал. По-моему, этого не хватит.

И положил на стол несколько смятых бумажек. Двести пятьдесят рублей! Ольга негодующе вскинула глаза, убийственная резкость была готова сорваться с ее губ. Но, увидев ясный взор невинных голубых омутов, вдруг поняла: это не издевательство. Он не альфонс. И даже не клинический идиот. Он действительно не рассчитал, купив самый роскошный букет в безумно дорогом цветочном магазине. Потому что т а к о й Женщине он не мог подарить других цветов. Только самые дорогие, из самого дорогого магазина в самом дорогом городе.

Ольга поняла это, усмехнулась краешками губ и заказала мгновенно заледеневшему от возмущения официанту чашку капучино. Одну. На две чашки денег Андрея не хватало. А как сказал один мудрый грузин: «кто девушку танцует, тот ее и ужинает». Хотя нет, наоборот. Ну неважно…

Ольга неторопливо пила кофе, а Андрей курил и смотрел на нее. Молча. Просто смотрел из-под пушистых ресниц. А Ольга пила кофе и чувствовала, что тонет в этих омутах, как влечет ее водоворот и как кружится от этого голова. И ей это нравилось.

Ольга допила кофе и наклонила в сторону Андрея пустую чашку с осевшей на стенках густой светлой пенкой.

– Кофе кончился. Что дальше?

– Отличное шампанское! – с готовностью отозвался Андрей. – Но – у меня дома!

– Ты поразительный наглец! – с интересом отметила Ольга.

– Ну вот! – развел руками Андрей. – Ты уже обиделась! Теперь я просто обязан искупить свою вину.

Он встал. Ольга просто не могла возразить. Проходя мимо официанта, Андрей небрежно кивнул и сказал:

– Сдачи не надо.

Официант посмотрел на него как на говорящего верблюда и промолчал. На улице Андрей поймал проезжавшую машину, назвал адрес. Ольга иронически посмотрела на него и поинтересовалась:

– А кто будет платить?

Андрей, спохватившись, достал портмоне, вывернул его наизнанку, но обнаружил только проездной метрополитена на две поездки. Водитель резко тормознул и с подозрением наблюдал за его манипуляциями. Андрей со вздохом спрятал портмоне, снял с шеи золотую цепочку с крестиком и протянул водителю:

– Вот, вполне хватит! Червонное золото!

– А ну вылезай! – с ненавистью ответил водитель. – Золотопромышленник, блин!

Ольга дотронулась до плеча водителя, протягивая ему двадцать долларов:

– Не обращайте внимания, он просто шутит!

– Шутник, блин! – проворчал водитель, спрятав купюру в карман и трогая с места. Андрей обернулся к Ольге, развел руками и засмеялся.

– Я не нарочно, – сказал он.

– Я знаю, – ответила Ольга.

Андрей жил на последнем этаже «хрущевки» в районе Академической. Квартира полностью соответствовала обшарпанному подъезду: выцветшие обои, облупившаяся на окнах краска, потертая мебель времен расцвета застоя и вид из окна на ТЭЦ.

– Н-да, хоромы, – иронически прокомментировала Ольга.

– Зато своя, личная, – похвастался Андрей. Он сразу побежал на кухню, выгреб из холодильника кучу всевозможных нарезок и деловито загремел посудой. – Я сейчас, мигом, – прокричал он с кухни, – а ты пока располагайся!

Ольга с опаской села в продавленное скрипучее кресло. Андрей действительно управился минут за пять: притащил поднос с легкой закуской и водрузил на исцарапанный полированный стол бутылку итальянского шампанского «Mondoro» – насколько дорогого, настолько и дрянного. А вот бокалы были хорошие: чешского стекла, с золочеными ободками.

Андрей задернул занавески, скрыв унылый индустриальный пейзаж, зажег свечи в старинном медном канделябре и попутно включил магнитолу. Ненавязчиво забормотал Крис Ри, и наконец стало действительно уютно.

Андрей ловко и почти беззвучно открыл бутылку итальянской винной газировки, разлил ее по бокалам. Поднял свой бокал, прищурившись, посмотрел на всплывающие пузырьки.

– За нашу волшебную встречу, – сказал он.

– А почему волшебную? – подняла бровь Ольга.

– Только в сказке можно встретить такую восхитительную женщину, – пояснил Андрей, – тем более, в приемной у гадалки… Согласись, что это символично!

– А когда мы перешли на «ты»? – поинтересовалась Ольга.

Андрей пожал плечами и широко улыбнулся своей неподражаемой детской улыбкой:

– Не помню, но давно. Впрочем, ничто не мешает выпить на брудершафт!

Они выпили на брудершафт.

– А поцеловать, в щечку? – напомнил Андрей.

Ольга едва коснулась губами сначала одной щеки Андрея, затем другой. Андрей поцеловал ее не в щеку, она почувствовала едва уловимое прикосновение его горячих губ к мочке уха, уловила нетерпеливое движение языка – и все, только одно мгновение! В следующее мгновение Андрей уже разливал вино по бокалам:

– За то, чтобы все было хорошо!

– А ты уверен, что все будет хорошо? – спросила Ольга. – Тебе это предсказала гадалка?

– Безусловно! – заявил Андрей. Он подошел к магнитоле, принялся нажимать кнопки. – Гадалка предсказала мне исполнение желаний, – пока все идет согласно предсказанному!

Из магнитолы полилась солнечная мелодия «Жозефины». Андрей протянул руку Ольге:

– Позвольте вас пригласить на танец!

– Я не танцую, – пококетничала Ольга. Но Андрей мягко выдернул ее из-за стола:

– Здесь танцуют все!

Она почувствовала его руки у себя на талии. Потом его ладони плавно переместились вдоль ее спины к плечам, затем обратно. Эти движения порождали в Ольге странные волны тепла. Волны входили в резонанс с неторопливым ритмом «Жозефины» и равномерно били по нервам, словно молоточки по струнам фортепиано. Лицо Андрея было совсем рядом, он изучающе смотрел на Ольгу, он видел все, что происходило с ней. Вот он коснулся губами ее щеки. Она почувствовала, как он жадно вдыхает запах ее волос. Когда его язык коснулся ее губ, она уже была не в силах сдерживать себя и жадно откликнулась на его поцелуй.

Она даже не поняла, как они оказались на диване. Он аккуратно снял с нее чулки и взял в руки ее ногу. Ольга почувствовала прикосновение его языка к ступне: он медленно и горячо целовал ее пальцы ног, продвигаясь выше и выше. От ступней толчками поднималось приятное возбуждение, и Ольга начала задыхаться в этих накатывающихся волнах. Она извивалась всем телом, не в силах более сдерживаться. И когда он наконец вошел в нее, она испытала неописуемое облегчение и первобытный восторг, затопивший ее от кончиков ногтей до кончиков волос. Такого она не испытывала никогда.

Ей уже было все равно, что он делает с ней. Она стала его рабыней, повинуясь велению всеохватной страсти.

Потом он сварил ей кофе и принес в постель. Именно сварил: настоящий, ароматный, тонко смолотый на ручной мельнице, – поскольку не было слышно пронзительного воя электрокофемолки, – а не растворимую гадость, которой так любил потчевать ее Константин. Ольга лежала и смотрела, как он разливает по чашкам дымящийся напиток из керамической турки. Кофе был с медом – «по-венски». Сделав глоток, Ольга почувствовала странный коньячный привкус и спросила:

– Ты что, бренди туда добавил?

– Нет, это от меда, – пояснил Андрей, – мед такой особенный, каштановый. Я его из Красной Поляны в прошлом году привез. Кончается уже. Ну да ничего! Я скоро снова в Сочи поеду и привезу. Кстати, давай поедем вместе, а?

– Я подумаю, – пообещала Ольга.

– А чего тут думать? – удивился Андрей. – Собрались да поехали! Билеты, правда, взять тяжело – особенно обратные. Ну да я обратные никогда не беру. И вообще, всегда с проводниками договориться можно.

«И вправду, может, в Сочи съездить для разнообразия?» – подумала Ольга. Она никогда там не была. В детстве родители все время возили ее в Пицунду. Потом Пицунда усилиями доморощенных «демократов» превратилась в территорию войны. Когда Ольга вышла замуж за Бориса, она стала ездить в Испанию, на Кипр, в Грецию. А в Сочи так и не побывала.

– Билеты ерунда, – сказала Ольга, – муж достанет на любое число, хоть на завтра.

– И для меня тоже? – иронически поинтересовался Андрей.

– Можешь самолетом полететь, – предложила Ольга, – с этим, по-моему, проблем нет.

– Проблемы есть с деньгами, – усмехнулся Андрей.

– Я тебе одолжу, – предложила Ольга.

Андрей насупился, посмотрел ей в глаза.

– Ты понимаешь, что я не знаю, когда отдам? Нет, это неудобно!

– А я не хочу киснуть на курорте одна, отшивая местных и заезжих бабников. Или ты предлагаешь мне взять кого-нибудь из подруг-зануд, которые осточертели мне здесь, в Москве? Нет уж, бери! – решительно сказала Ольга. Она взяла из кресла сумочку, достала оттуда двести долларов и протянула Андрею. – Отдашь, когда сможешь!

Андрей испытующе посмотрел на нее, потом улыбнулся и взял деньги.

– Спасибо. Ни у кого другого не взял бы, а у тебя… Я знаю, ты от чистого сердца! Давай рванем прямо на днях, ладно? Скажем, послезавтра! Давай?

– Давай! – согласилась Ольга. Она даже не подумала о том, что вряд ли успеет собраться. Если бы Андрей предложил ехать немедленно, она бы тоже согласилась. И не только в Сочи, а даже на Северный полюс.

Вечером Ольга сказала Борису, что хочет съездить в Сочи. Муж удивленно поднял бровь, но ничего не сказал. Он обзвонил знакомых и нашел одного, недавно ездившего в Адлер по делам. Тот посоветовал остановиться в частной гостинице: уровень комфорта нормальный, соответствует привычным зарубежным «апартаментам», зато нет суеты больших отелей. Борис договорился насчет билета, затем заказал номер по телефону.

– Дорогая, – сказал он, – я заказал апартаменты. Думаю, что это лучший вариант. Билет на поезд в купе – так безопаснее, а то в СВ неизвестно кто окажется попутчиком. Конечно, лучше бы ты летела самолетом, но раз не хочешь… Если не понравится, позвони, я договорюсь насчет номера в «Лазурной» – я там останавливался прошлой осенью, очень неплохо. Да, обязательно возьми с собой наличные, они наверняка понадобятся в дороге, на такси, да мало ли…

Ольга поцеловала его в щеку.

– Дорогой, ты прелесть! Я буду без тебя скучать, обещаю.

– А я обещаю не надоедать тебе звонками, – улыбнулся Борис, гладя ее по волосам.

– Зуб разболелся, сука! Всего-то несколько штук своих осталось. Последний раз мне дантист хитрый мост соорудил. Говорил, дальше – только съемная челюсть.

– Особая примета, – машинально ответил Сергей. Пафнутий, мрачно гладивший припухшую щеку, недоуменно покосился на него и спросил:

– В смысле?

– Ну к примеру – ты загнулся, а лет через десять тебя откопали… или по пьяни квартиру спалил и сам сгорел. Как опознать? Самое надежное – по зубам!

– Тьфу! – плюнул Пафнутий. – Типун тебе на язык. Чего это на тебя нашло вдруг? Надо же такое сказать!

Сергей хотел рассказать про сон и начал:

– Я сегодня опять сон видел…

В этот момент машину качнуло. На ногу навалился инкассаторский мешок с угловатыми от пачек купюр боками. Сергей почувствовал легкое головокружение: он уже переживал это, он знал это ощущение. Дежавю? Нет… Сергей расстегнул кобуру и достал пистолет. Надо было потянуть специальный кожаный шнурок – идиотская система! Сергей снял оружие с предохранителя, передернул затвор, снова поставил на предохранитель и засунул пистолет за пояс. Это уже было с ним: тесная полутемная покачивающаяся кабина броневика, рубчатая рукоять засунутого за пояс пистолета и мешок с деньгами.

И еще: явственное и растущее с каждой минутой чувство опасности.

Из оцепенения его вывел лязг затвора и ругань Пафнутия. Сергей посмотрел в его сторону и спросил:

– Ты чего?

– Это ты – чего? – отозвался Пафнутий. – Я смотрю: ты патрон дослал и пушку за пояс сунул. А у меня рефлекс еще с Афгана – делай как я. Ну я машинально затвор передернул… а патрон уже в стволе был. Патрон, сука, – выскочил и закатился… Да хрен с ним, пора уже!

И действительно, броневик заложил крутой поворот и остановился. Сергей привстал, и сердце вдруг забилось быстро и часто. Повинуясь необъяснимому чувству тревоги, он вытащил пистолет и снял его с предохранителя. Затем откатил дверцу и вышел из машины. Огляделся – вокруг никого, вроде спокойно, а он запсиховал. Все этот идиотский сон!

Следующий день проходил в хлопотах. Ольга вдруг обнаружила, что ей уже не нравится купальник, который она купила зимой в Бали. Потратив полдня на походы по бутикам и притащив домой кучу коробок и пакетов, Ольга вдруг вспомнила, что забыла заехать в банк за деньгами. Да, в нашей стране кредитные карты еще пока не годятся на все случаи жизни! Особенно когда на каждом шагу приходится кого-нибудь «подмазывать». А с банкоматами вообще полный караул! Ближайший от дома банкомат находился в банке. Ольга поехала туда на машине, благо удобно, а в переулках движения никакого. Припарковала машину на стоянке.

К подъезду подкатил броневик. Из кабины вышел инкассатор. Его лицо показалось Ольге знакомым. А он равнодушно посмотрел мимо: значит, нет смысла вспоминать. Мало ли где она могла его видеть!

Точно, идиотский сон держит его в напряжении! Когда все должно закончиться? Священник сказал, что праздник Преображения Господня в это воскресенье. А сон стал сниться чуть не каждую ночь! Что там гадалка говорила? Впрочем, все эти гадания – чушь собачья!

Мимо прошла женщина, на ходу расстегивая сумку. Сергей было напрягся, но в следующий момент увидел, что она достает кредитку, и отвернулся. На мгновение ему показалось, что он где-то видел незнакомку, но он не стал отвлекаться и снова смотреть на нее. Это все нервы, дежавю, постафганский синдром… Феликс в два счета объяснил бы!

Сергей усмехнулся, повернулся к броневику и взял мешок с деньгами. И тут вдруг почувствовал за спиной движение. Он резко обернулся и увидел двух бегущих от ворот парней с длинноствольными пистолетами в руках. Бегущий впереди начал поднимать руку с пистолетом, целясь в него, в Сергея. Прежде чем мозг успел осмыслить этот факт, правая рука с пистолетом пошла навстречу. Дуэль продолжительностью в сотые доли секунды. Когда палец давил на спусковой крючок, подсознание вдруг вмешалось: «Левее, да нет же – левее! Ты ведь знаешь, ты должен помнить!» Повинуясь подсознанию, тело Сергея чуть сдвинулось назад, перенеся центр тяжести на левую ногу. За тысячную долю секунды, когда ударник уже мчался навстречу капсюлю, ствол «ижака» чуть-чуть довернулся влево.

Парень вдруг споткнулся и рухнул на асфальт. Он так и не успел выстрелить. Зато успел второй. Пуля пролетела слева от Сергея и чпокнула где-то внутри кузова. Следующего выстрела сделать ему было не дано: пуля Сергея вошла ему точно в левый глаз.

Сергей отскочил за кузов броневика и осмотрелся.

– Пафнутий! – позвал он. – Как ты там?

– Порядок! – отозвался из кузова Пафнутий.

– Я проверю за воротами, прикрой меня! – распорядился Сергей и выскочил на улицу. Он пробежал вдоль ограды и увидел в переулке то, что, в принципе, и ожидал: старую синюю «копейку». Он посмотрел налево, вдоль переулка, ожидая увидеть приближающуюся девичью фигурку. И увидел. Это была его дочь. А вот этого он не ожидал!

Сергея качнуло, он привалился к «копейке», чувствуя, как его оставляют силы.

– Папа? – удивилась Анька, увидев бледного отца, опирающегося о кузов чужой машины. – Что с тобой? Что ты здесь делаешь?

– А ты что здесь делаешь? – спросил Сергей.

– Мама послала за квартиру заплатить, – объяснила дочь.

– Нашла время, дура! – в сердцах выругался Сергей и сказал изумленной дочери: – Иди домой, Аннушка! Иди, я сам заплачу. Давай сюда книжку.

Он долго смотрел вслед уходящей дочери, пока его не тронул за плечо Пафнутий.

– Ну ты дал, командир! – уважительно сказал он. – Обоих наповал! Первый даже выстрелить не успел, а вот второй… слушай, мне пуля чуть башку не снесла! Хорошо, что я ждал, пока ты мешок заберешь. А начни я вылезать, пуля точно в лоб попала бы! Ну и реакция у тебя! Слушай, а что ты пистолет-то заранее приготовил? Интуиция, что ли?

– Ага! – улыбнулся Сергей. – Кстати, вот на этой машине они и приехали.

– Откуда знаешь? – спросил Пафнутий.

– Не веришь? С правой стороны в салоне на полу где-то должен быть патрон. Посмотри!

Пафнутий нерешительно открыл дверцу, пошарил в салоне и вылез с изумленным видом. В руках он держал патрон от пистолета.

– Ну знаешь! – развел он руками. – Только ментам об этом не говори: подумают, что ты в сговоре с этими парнями был. Ну и интуиция у тебя!

– Какая там интуиция! – отмахнулся Сергей. – Скорее наваждение!

Вот только кого должно было спасти это наваждение: Сергея, Пафнутия или Аннушку? А может быть, безвестного Вову, зря пригнавшего тачку с шампанским к необитаемой даче? Или деньги Сбербанка?

Сего знать ему не дано.

Ольга даже не успела испугаться. Услышала выстрелы за спиной, но подумала, что это мальчишки взрывают петарды. А когда раздались крики и она обернулась, то все уже было кончено. На асфальте неподвижно лежали два тела, у ворот стояли инкассаторы с пистолетами в руках, охранники банка оживленно переговаривались по радиотелефонам. Стоявший рядом с Ольгой мужчина повернулся к ней и восхищенно сказал:

– Нет, вы заметили, какой точный выстрел? Прямо в лоб! Одному, другому… И все за доли секунды! Профессионал!

«Ненормальный какой-то!» – неприязненно подумала Ольга, вскользь оглядывая незнакомца. Среднего роста, в неброском сером костюме, пыльного цвета волосы, дымчатые очки – он напоминал небрежно набросанную твердым карандашом фигуру, которую безуспешно пытались стереть ластиком.

– Это ужасно! – вырвалось у Ольги. Она увидела вытекшую из-под трупа лужу крови и вдруг осознала, что произошло. Кровь выглядела страшно, совсем не так, как в выпуске новостей или телевизионном боевике. Ноги ослабели, словно стали ватными, в голове зазвенело. Ольга пошатнулась и, наверное, упала бы, если бы незнакомец не поддержал ее за руку. От прикосновения прохладной твердой ладони она вдруг сразу пришла в себя и отстранилась.

– С вами все в порядке? – осведомился мужчина, сняв очки.

– Да, спасибо, – ответила Ольга. Их глаза на мгновение встретились, и Ольга испытала какое-то странное ощущение: что-то вроде мгновенного ужаса, как будто во сне летишь в пропасть. Незнакомец снова спрятал глаза за дымчатыми стеклами и зашагал прочь. Ощущение ужаса исчезло так же внезапно, как и появилось. «Нервы, это все нервы!» – подумала Ольга. Действительно, ей необходимо сменить обстановку.

Ольга вернулась домой совершенно измученная. Вечером она рассказала Борису о происшествии возле банка.

– Черт знает что! – нахмурился тот. – Уже из дома выйти опасно. Дорогая, я настаиваю, чтобы ты обзавелась телохранителем! Я найду тебе женщину, чтобы ты не чувствовала себя неуютно, – сейчас готовят прекрасных телохранителей-женщин.

– Этого еще не хватало! – возмутилась Ольга. – Ходить под конвоем? Ну уж нет! Тогда я вообще не выйду на улицу.

Борис вздохнул, но не стал спорить. Он знал: если Ольга что-то решила, то переубеждать ее бесполезно.

Борис сам проводил Ольгу на вокзал. Поезд отправлялся в восемь утра, но муж сказал, что он быстрее и комфортабельнее всех остальных. Борис сам занес вещи в купе и разместил их под сиденьем. В купе ехала семья: муж, жена и девочка лет восьми – такое соседство несколько успокоило Бориса. Он взял клятву с Ольги не отходить от поезда на остановках и не ходить в вагон-ресторан – обед можно заказать в купе, а в холодильнике у проводника Борис уложил упаковку «Аква минерале».

Потом он стоял на платформе, курил и грустно смотрел сквозь стекло на Ольгу. А когда вагон тронулся, пошел по платформе и махал рукой, пока поезд не набрал ход.

Едва проплыла мимо платформа с забавным названием «Панки», как в купе заглянул Андрей. Весело поздоровался и, как ни в чем не бывало, уселся рядом с Ольгой.

– По-моему, кто-то должен сейчас лететь на самолете, – лукаво заметила она. Андрей посмотрел на нее и серьезно ответил:

– Зато я увидел тебя на двое суток раньше. Двое суток – весьма большой срок!

– И где ты расположился? – поинтересовалась Ольга.

– В СВ, удалось достать билет только туда, все деньги за него выложил, – ответил Андрей и похвастался: – Зато там есть телевизор!

– Ну раз телевизор, тогда и мне, пожалуй, лучше поехать в СВ! – рассмеялась Ольга.

Сто долларов, исчезнувших в кармане проводника, сделали свое дело, и через полчаса Ольга уже сидела в двухместном купе рядом с Андреем. Там действительно были телевизор и два больших овальных зеркала.

– Жаль, нет зеркала на потолке! – огорченно вздохнул Андрей.

– Ну что будем делать? – лукаво поинтересовалась Ольга, сбрасывая туфли. – Телевизор смотреть?

Вместо ответа Андрей привлек ее к себе. Его руки заскользили по ее спине, нащупывая застежку платья.

– Ненормальный, хоть дверь защелкни! – прошептала Ольга. Так, для приличия. Ей было наплевать на дверь. Да и на все остальное тоже.

Частная гостиница в Адлере находилась рядом с курортным городком.

Море – в пяти минутах неторопливой ходьбы. Номер приятно удивил Ольгу: свежий евроремонт, отличная новая мебель, раздельный санузел и современная сплит-система. Холодильник встроен в тумбу под телевизором и не докучает назойливым шумом компрессора.

– А как у вас с питанием? – поинтересовался Андрей.

– Покушать можем сделать, – с готовностью отозвался хозяин-армянин, – завтрак, обед. Двести рублей в день. Кушать сейчас хотите?

– Нет, потом, – отказалась Ольга, и хозяин исчез. Женщина вышла на балкон, совсем небольшой – впрочем, на нем уместились столик и два стула. А еще был виден кусочек моря между новостройками двух-трехэтажных особняков, вздымавшихся над буйной зеленью плодовых деревьев, виноградников и низкорослых пальм. По другую сторону открывался великолепный вид на покрытые лесом горы и выползавшую на них белоснежную пену облаков.

– Неплохо, очень даже неплохо! – прокомментировал Андрей, обнимая Ольгу. – Надо признать, что твой муж весьма ответственно отнесся к твоему отдыху.

– Мой муж по жизни весьма ответственный человек, – строго заметила Ольга, – в отличие от некоторых!

– Зато у меня масса прочих достоинств! – с готовностью сообщил Андрей. Он подхватил ее на руки и понес к широкой двуспальной кровати, намереваясь немедленно продемонстрировать одно из упомянутых достоинств.

– Не сейчас! – запротестовала Ольга. – Мне надо принять душ! Слышишь?

– Слушаю и повинуюсь! – послушно отозвался Андрей и отпустил ее. Он отлично понимал, когда и чего она хочет.

Приняв душ, Ольга переоделась в легкую блузку и шорты. Андрей ограничился одними шортами. Они спустились вниз.

На уютной веранде под синим тентом стояли два столика. За одним из них трапезничали двое мужчин. Обоим было лет под пятьдесят, каждый был облачен лишь в шорты.

Колоритная парочка! Один – плешивый, с венчиком курчавых седых волос и свекольно-красной физиономией. Внушительных размеров пивной живот упирался в столик, угрожая его опрокинуть. На животе покоился золотой скорпион в натуральную величину, прикрепленный на свисающую с шеи массивную золотую цепь. И если толстяк производил в целом забавное впечатление, то второй имел без всяких преувеличений просто жуткую внешность. Всю верхнюю часть его тела покрывали ужасающие шрамы от ожогов и операций по пересадке кожи. Лицо было восстановлено пластической хирургией и напоминало застывшую маску, на которой жили лишь ярко-голубые глаза.

– Добрый день, – поздоровалась Ольга, – приятного аппетита!

– Приветствую вас, прекрасная незнакомка! – пророкотал плешивый. – И вашему спутнику привет! Сочтем за честь пригласить вас к столу.

– Спасибо, но мы только что с поезда и торопимся в ресторан, – отказалась Ольга.

– В ресторан? – поразился плешивый. – Помилуйте, да что же там делать днем? И потом, вы же не знаете, где здесь что и почем! Пообедайте здесь, а вечером мы вам покажем самые достойные местные заведения. Ара, Карик!

Из дома выглянул молодой парень.

– Карик-джан, – обратился к нему плешивый, – принеси-ка еще два обеда, пару бокалов и бутылочку фанагорийского «Мерло».

– Совершенно напрасно, – сказала Ольга, усаживаясь за столик, – мне, право, неловко…

– Это мне неловко, простите меня великодушно, – мягко прервал ее плешивый, – но, в конце концов, раз мы все равно познакомимся, так лучше это сделать раньше. Что зря время терять? Правда, Коля?

Обгорелый Коля ответил, почти не шевеля щелью губ:

– Петя абсолютно прав, вы с вашим спутником окажете нам честь.

Появился Карик, поставил на стол бутылку вина, два бокала и два овощных салата.

– Кушайте на здоровье! – пожелал он и удалился.

Плешивый Петя проворно разлил вино по бокалам и провозгласил:

– Давайте за знакомство и приятный отдых! Кстати, позвольте представиться: Петр Андроновский, портретист. А это мой друг, Николай Троф, скульптор.

– Ольга.

– Андрей.

– Ну давайте!

Вино оказалось терпким и легким на вкус – как и положено красному сухому вину.

– Так вы люди искусства, настоящие профессионалы? – спросила Ольга.

– Мы гении, отвоевавшие место среди профессионалов, – серьезно заявил Андроновский. – Эти снобы от холста и мольберта все-таки признали меня, скрипя зубами. Я просто раздвинул толпы этих жалких ремесленников, заняв судьбой предназначенный мне пьедестал. Ну а Коля осенью организует свою персональную выставку. Уверяю вас, его ждет оглушительный успех!

– Да ладно тебе, – попытался прервать его Троф, но Андроновский продолжил, не обращая внимания на робкий протест друга:

– Не скромничай, твои «Три обезьяны» – просто шедевр! Впрочем, осенью вы сможете их сами увидеть. Приходите, не пожалеете! Это вам не металлические уродцы Церетели, нет! Это просто поэзия в камне!

– Он хвалит меня потому, что я не претендую на его экологическую нишу, – иронически пояснил Троф, – а будь на моем месте, скажем, Шилов, то он вряд ли ушел бы отсюда живым.

– А что Шилов? – фыркнул Андроновский. – Всю свою славу он составил тщательной прорисовкой деталей туалета. Что его портреты? По сути, раскрашенные отретушированные фотографии!

– При всем моем уважении к вам, Петр Андреевич, позволю себе не согласиться, – раздался вдруг негромкий голос. Он принадлежал человеку, сидевшему за соседним столиком. Ольга удивилась: как она раньше его не заметила, ведь она единственная из всех четверых сидела лицом и давно должна была увидеть неожиданного оппонента Андроновского.

– Позвольте, а вы кто такой? – раздраженно спросил Андроновский и сделал попытку повернуться. Столик угрожающе качнулся под натиском внушительного живота, жалобно скрипнув пластиковыми ножками по плиткам пола.

– Я ваш давний и верный поклонник, – ответил незнакомец. Ольге показалось, что она где-то уже видела этот нечеткий овал лица, пыльного цвета волосы и дымчатые очки в роговой оправе. Незнакомец тем временем снял очки и продолжал, пристально глядя на Андроновского:

– Я абсолютно уверен, что вы гениальный художник современности. Но при всем при этом нельзя оспаривать гениальности Шилова. Просто у вас разные манеры письма. Кстати, вы тоже не избегаете тщательной прорисовки деталей. Но при этом главное, что делает ваши произведения неповторимыми, – это последний мазок. Вы гений последнего мазка, мистическим образом оживляющего портрет и превращающего его в шедевр! Гениальность же Шилова в другом: он видит людей такими, как они есть, он видит все их потаенные, скрытые от остальных людей стороны. Это страшный дар: видеть – и суметь передать это на холсте! У вас же дар другого рода. Если Шилов изображает слепок ауры человека, то вы передаете импульс этой ауры. Я бы сказал так: у Шилова портрет – спектрограмма души, а у вас – импульс света, удар молнии!

Незнакомец обвел всех присутствующих взглядом, несколько виновато улыбнулся:

– Еще раз извините меня, что невольно прервал вашу беседу. Петр Андреевич, позвольте вручить вам мою визитную карточку, – с моей стороны было бы невежливо затевать с вами спор, не представившись. Еще раз прошу меня извинить!

Незнакомец встал и положил визитку на стол перед Андроновским. Тот недоуменно пожал плечами, буркнул что-то под нос и сунул визитку в задний карман шорт.

– А вот и харчо!

Ольга обернулась и увидела Карика, спешащего к столу с подносом, на котором дымились две тарелки с ароматным супом. Карик поставил тарелки перед Ольгой и Андреем. Ольга негромко обратилась к нему:

– Скажите, Карик, а этот мужчина, за тем столиком… он тоже живет здесь?

– Какой мужчина? Нет там никого! – удивился Карик. – Кушайте на здоровье!

Ольга посмотрела на соседний столик. Там действительно никого не было. Андроновский с аппетитом поедал кусочки арбуза из тарелки, Троф меланхолично потягивал вино из бокала, заедая его сочным персиком. Андрей с вожделением принюхивался к супу.

Внезапное появление незнакомца и столь же внезапное исчезновение казались куском кинопленки, по ошибке вклеенным в другой фильм. «Уж не показалось ли мне все это?» – подумала Ольга. Она хотела спросить Андроновского, что тот думает об услышанном, но почему-то не сделала этого.

После обеда Андрей и Ольга отдохнули, а часам к пяти вечера отправились на пляж. Это оказалось просто: пройти по улице до конца, перейти железную дорогу и спуститься по лесенке на берег, неприятно поразивший Ольгу крупной галькой и уходящими в море волноломами, разрезавшими берег на участки по пятьдесят метров.

На берегу в шезлонгах под зонтиком сидели Андроновский и Троф, пили баночное пиво с воблой: напитки, рыбу и фрукты непрерывно наперебой предлагали бродячие торговцы.

– Где вы взяли шезлонг? – спросила Ольга. Андроновский простер руку, указывая в сторону волнолома. Прямо за волноломом рядом с кучей шезлонгов и зонтов сидел скучающий парень.

– Двадцать рублей в день, – объявил Андроновский, – впрочем, сейчас можете договориться с ним за десятку.

Андрей помчался договариваться. Андроновский отхлебнул пиво из банки и спросил:

– Оленька, а вы в первый раз здесь?

– Да.

– Ну и как вам?

– Так… Камни и эти ужасные волноломы…

– Ну позволю себе с вами не согласиться, – возразил Андроновский, – песчаный пляж много хуже, поскольку избавиться от песка, забивающегося в обувь и стирающего в кровь ноги, просто невозможно! А волноломы… тут с вами не согласятся они.

И он указал на детей, радостно прыгавших в воду.

– Кстати, в щелях между плитами живет огромное количество крабов, рачков, мидий, – добавил Троф, – и весьма любопытно понырять с маской, понаблюдать жизнь обитателей моря. А подальше от берега дно песчаное, там можно увидеть скатов и морских ежей. Очень интересно!

Андрей притащил два пластиковых шезлонга. Ольга сбросила одежду, оставшись в купальнике.

– Афродита! – восхитился Андроновский. – Воистину вы рожденная из моря богиня! Я напишу ваш портрет!

– Не сейчас, – шутливо возразила Ольга и позвала Андрея: – Идем купаться!

Вода оказалась в меру теплой и прозрачной. Ольга с наслаждением отдалась нежным объятиям легких изумрудных волн. Они с Андреем проплыли за буйки и обратно. Потом прокатились вдвоем на скутере. Андрей увез ее далеко в море, и на крутом повороте они оба слетели в воду, а потом долго пытались забраться на скутер, со смехом сталкивая друг друга в воду.

А на берегу уже давно отчаянно махал руками хозяин скутера. Он встретил возвращение неаккуратных клиентов мрачным взглядом, но Андрей сунул ему еще пятьсот рублей, и тот сразу успокоился.

– Мы с Колей ходим ужинать обычно часов в восемь, – сообщил Андроновский, – как правило, в «Лагуну» или в «Русь». Из «Лагуны» чудесный вид на море, на заходящее солнце, а в «Руси» отменная готовка. Зайти за вами?

– Да, это было бы очень любезно с вашей стороны, – согласилась Ольга. Забавная парочка развлекала ее, да и местные особенности они, как завсегдатаи, знали великолепно.

Поужинали в «Руси». Ресторан размещался в довольно странном сооружении, снаружи напоминавшем декоративный замок, а изнутри – галерею в мавританском стиле. Впрочем, там было уютно, чисто, и еда действительно была неплохой, а цены – невысокими. Ужин на четверых с фанагорийскими винами и десертом едва перевалил за семьдесят долларов, что удивило Ольгу: они с Борисом при всей его страсти к разумной экономии никогда не ужинали дешевле чем за сотню на двоих.

– Э-э, дорогая, истратить деньги – штука нехитрая, – глубокомысленно заметил Андроновский, – а вот истратить их с умом, рачительно… Ну не могу я понять, чем молдавский «Совиньон» урожая девяносто седьмого года хуже французского «Совиньона» две тыщи первого года от Бартона и Гестье! А разница в цене почти втрое! А чем фанагорийское «Мерло» непонятно какого года урожая хуже молдавского «Мерло» девяносто шестого года? Я не гурман и разницы уловить не могу! Так ради чего я буду переплачивать в несколько раз за разницу, которой не улавливаю? Вот в коньяках я понимаю и никогда не возьму кубанский даже девятилетней выдержки, поскольку он в подметки не годится не то что «Хеннесси» или «Отару», но даже обычному «Московскому»! Кстати, здесь есть отличный кизлярский коньяк, – очень рекомендую к кофе по-восточному!

– Ну что ты про коньяк завелся, – попытался остановить его Троф, – дама его не пьет.

– Да пожалуйста! – воскликнул Андроновский. – Вот вам мясо «по-царски». Около четырех долларов, включая гарнир. В одном известном московском ресторане, чье преимущество заключается лишь в близости от стен Кремля, точно так же приготовленный кусок мяса стоит двадцать семь долларов. А в другом ресторане на Пятницкой меня потчуют аналогичным блюдом, – впрочем, под другим названием, – за пять. Заметьте: на мой взгляд, приготовлены эти блюда с одинаковым качеством.

– Пообедать в «Славянском базаре» просто кайф! – возразил Андрей. – Это же классно! Как можно сравнить высококлассный ресторан с малоизвестной, недавно открытой забегаловкой?

– Ах, так дело в престиже? – иронически осведомился Андроновский. – В определенных кругах к вам отнесутся благосклонно, если вы оставите за вечер в корейском ресторане сумму, на которую можно неделю отлично ужинать в менее известном заведении. Но вот за эпатаж этой среды вас станут боготворить! Да! Я так и вошел туда, – эпатируя богемную сволочь, а теперь они мне задницу лижут, – о-о… пардон, Оленька!

– Петр, облик мужчины определяют две вещи – часы и обувь, – заметил Андрей, – эти вещи обязательно должны быть дорогими и престижными. Простите, но если положение обязывает, то…

– Это вы на меня намекаете? – иронически уточнил Андроновский. – Да, на мне отечественная обувка за сорок баксов, хотя я могу себе позволить английскую пару туфель за четыре сотни. И часы у меня, хоть и десятидолларовые «Филип Персио», зато японские и, хоть и собраны в Китае, надежные как трактор. У вас туфли итальянские, неплохие, но красная цена – долларов восемьдесят максимум. Небось за столько и купили у вьетнамцев? Кстати, и ваши часики «Тиссо», несмотря на солидный швейцарский вид, тоже явно от вьетнамцев и не дороже тех же десяти долларов, – разве нет?

– Ну знаешь! – угрожающе привстал Андрей, но Ольга наступила ему на ногу, и он мрачно проворчал, доставая из кармана «Парламент»: – Схожу на воздухе покурю!

– Извольте, а я покурю здесь – с позволения дамы! – откликнулся Андроновский, бросая на стол пачку «Русского стиля». Андрей вышел на веранду. Троф осуждающе посмотрел на Андроновского:

– Ну что ты завелся! Обидел парня, да еще в присутствии его подруги! Эх!

Троф поднялся и пошел вслед за Андреем. Ольга взглянула на мрачно сопящего Андроновского и сказала:

– А вы, оказывается, злой! И занудливый.

– Да, я зануда, – согласился Андроновский. – А ваш Андрей – просто дешевка! Разве этого вы не видите? Что вас с ним связывает? Только постель?

– А разве этого мало? – повела бровью Ольга. – Каждый ищет то, чего ему не хватает. Ладно, давайте оставим эту тему. Выпьем вина. Как оно называется? «Черный лекарь»? Пусть он излечит все наши раны!

– Да-а, нашло на Петю, – с досадой произнес Троф, – иногда он просто невыносим!

– Я ему морду набью! – мрачно пообещал Андрей.

– Ах, оставь! – махнул рукой Троф. – Неужели ты не понял, в чем дело? Петя умница, энергичный и пробивной мужик – горы сметет! Но никакие ум и энергия не помогут ему сделать так, чтобы такая женщина была рядом с ним. Все его могучие мозги и пробивные способности бесполезны там, где тебе достаточно одного взгляда. Вот так!

Андрей ухмыльнулся, но ничего не ответил. Троф немного помолчал, потом сказал:

– Я не преувеличиваю. Когда сегодня я увидел тебя выходящим из моря, то отметил, что твой тренер по бодибилдингу не зря ест свой хлеб. Великолепно вылепленное тело, абсолютное совершенство! Я хочу его увековечить.

– В смысле? – спросил Андрей. – Вы предлагаете мне стать вашим натурщиком… или что-то другое?

– Ну что за термины! – даже расстроился Троф. – Натурщик… ха! Я хочу увековечить тебя, я хочу открыть миру совершенство твоего тела! Короче, в конце осени я открываю персональную выставку и хочу именно там тебя прославить. Для этого понадобится всего несколько сеансов, и все они будут оплачены, и хорошо! Завтра я уезжаю, вот номер моего мобильника. Позвони сразу же, как окажешься в Москве. Договорились?

– Хорошо, я подумаю! – пообещал Андрей. Троф обхватил его за плечи и сказал:

– Да о чем тут думать, мальчик мой! Разве не об этом ты мечтал всю свою жизнь? Вот же оно, рядом! Тебе осталось сделать лишь один шаг к славе и известности! Разве не этого ты хотел?

– Я позвоню! – решительно пообещал Андрей.

Они вернулись в зал. Андроновский посмотрел на Андрея, кашлянул и сказал:

– Э-э, Андрей… Я погорячился и приношу вам свои искренние извинения.

Андрей же повел себя странно – промолчал, залпом выпил бокал десертного «Черного лекаря», откинулся на спинку стула и закурил, задумчиво глядя в потолок. Андроновский с недоумением поглядел на Ольгу. Та коснулась руки любовника. Он вздрогнул, вопросительно посмотрел на нее.

– Петр Андреевич принес тебе свои извинения, – пояснила Ольга. Андрей рассеянно улыбнулся и кивнул:

– Да, хорошо – забудем!

Троф и Ольга облегченно вздохнули. Вечер покатился по ровной дорожке. После ужина Ольга и Андрей прогулялись по залитому ярким светом, бурлящему весельем и беззаботностью Кургородку. Андрей охотно выполнял все прихоти Ольги: пострелял из пневматической винтовки (попал три раза из тридцати), безуспешно пытался зацепить удочкой бутылку вина и даже сфотографировался в обнимку с негритянкой (подрабатывающей в Сочи на «африкан экзотик» студенткой Московского университета). Отказался только прыгать в поднебесье на резиновых тросах, сославшись на плотный ужин. Ольга надула губы, но Андрей поклялся блеснуть в постели.

И сдержал слово.

Курортные будни летели в обычном режиме: аквапарк, катание на «банане», скутере и параплане, таинственный полумрак пещер, изумительные горные виды Красной Поляны, тающая во рту нежнейшая свежевыловленная в «Каньоне» форель и купание в хрустальных струях водопадов. Ольге казалось, что ее жизнь немыслима без Андрея, без ласкового плена его обаяния и возбуждающих прикосновений его сильных рук.

Тем разительней ей показались перемены, начавшиеся уже в поезде на обратном пути в Москву. После безумной ночи страсти она уснула счастливой. Но, проснувшись утром, вдруг почувствовала, что уже устала от всего, что составляло радость и смысл ее жизни последние две недели. Вместе с бегущими назад километрами, оставившими далеко позади блистательный праздник старого доброго курорта, ее как-то незаметно покинуло опьянение страстью. И она с некоторым удивлением обнаружила, что Андрей вдруг начал раздражать ее именно тем, чем раньше очаровывал: естественным инфантилизмом и поверхностным мироощущением. Когда на остановке в Рязани любовник притащил огромный роскошный букет, составленный из содержимого корзин минимум трех цветочниц, она почувствовала недовольство – вот идиот, и так без денег, а сколько выкинул! А в Москве будет на еде экономить, жить на хлебе с вареньем и спитом чае. Она вдруг поняла, что с Андреем надо рвать: она не способна содержать альфонса – даже если он чемпион мира по «постельному спорту»!

Ожидание окончания пути превратилось в пытку. Ольга мрачно смотрела в окно и без конца выходила курить в тамбур. Андрей уловил ее состояние и не пытался навязывать свое общество. Ольга была благодарна ему за это.

Поезд опоздал минут на пять. Когда Ольга увидела мрачные кирпичные пакгаузы на въезде в Казанский вокзал, она была готова рыдать от облегчения.

– Спасибо, Андрюша, – мягко сказала она, пытаясь уклониться от его ищущего взгляда, – мне было очень хорошо.

– Я надеюсь, что мы еще увидимся? – нерешительно спросил он.

– Я подумаю, – пообещала Ольга, и он понял: никогда.

– Тебе лучше выйти первым, – сказала Ольга, роясь в сумочке. Ей ничего там не было нужно – просто не хотелось встречаться взглядом с Андреем. Странно: не первый раз она расставалась с любовником, но такого еще не испытывала!

– Спасибо за все, ты восхитительна, – произнес Андрей и поцеловал Ольгу в губы, которые она предусмотрительно не накрасила. Он не почувствовал отклика с ее стороны – с таким же успехом он мог приложиться к стене. На мгновенье его охватила волна отчаяния. Он справился с горьким чувством, подхватил сумку с вещами и вышел в коридор.

Поезд остановился. Ольга посмотрела в окно и увидела Константина. Он не разглядел ее: по коридору проходили люди. Ольга ощутила прилив острой радости: она дома, в Москве, с любимым!

Он появился в купе через пару минут. Ольга радостно шагнула к нему, обвила его руками.

– Как долго, любовь моя, как долго! – шептал Константин, целуя ее лицо. А Ольга закрыла глаза и думала: «Как хорошо, как хорошо!» Она снова вернулась в рутину будней своей привычной жизни. Она снова дома!

После происшествия с неудачной попыткой ограбления Сергей стал на короткое время знаменитостью. Его показали в «Дорожном патруле» и в новостях на московском канале. Плюс короткая заметка в «Московском комсомольце». Короче, на федеральный уровень выйти не получилось, но искупаться в лучах славы довелось.

К приятным моментам стоило отнести и решение руководства фирмы предоставить ему внеочередной отпуск сроком на две недели и бесплатную путевку. Несколько отравило радость то, что ехать надо было в сентябре: дочь не могла прервать занятия в колледже, а жене не дали внеочередной отпуск на работе. Да и поездку сначала хотели предоставить на Кипр: все оплачивал банк, чьи деньги Сергей спас. Только в последний момент выяснилось, что у Сергея нет заграничного паспорта, и на Кипр по «горящей» путевке поехал родственник директора фирмы. А Сергей – в адлерский пансионат «Фрегат».

Купе Сергей делил с молодой семьей: муж, жена и двуногое исчадие ада лет десяти, вредное и капризное. В результате Сергей почти все время проводил в коридоре или в вагоне-ресторане – и последний нанес существенный удар по его скудному бюджету.

Когда Сергей вышел на залитый солнцем вокзал Адлера, то испытал поистине первобытный восторг: юное существо, попортившее ему нервы, влекомое нагруженными сумками и чемоданами родителями, хныча и кривляясь, навсегда исчезло за углом. Сергей с удовольствием закусил тут же на вокзале сосиской с картошкой под кружку разливной «Балтики» – и к нему вернулись оптимизм и любовь к человечеству.

Добравшись до Кургородка на маршрутке, Сергей нашел «Фрегат» не без труда – надпись на здании пансионата была выложена тонкими неоновыми трубками, абсолютно невидимыми днем. Номер формально считался двухместным, но у руководства хватило совести заказать его для одного Сергея. Совмещенный санузел, холодильник, персональный балкон… Могли бы, конечно, раскошелиться на кондиционер и телевизор. Впрочем, в середине сентября даже здесь вполне можно обойтись без кондиционера, да и почти полное отсутствие комаров позволяло при желании спать на балконе в шезлонге. Ну а к телевизору Сергей не питал непреодолимого пристрастия.

В первый же день он капитально обгорел на пляже и вторые сутки провел в номере, читая до одурения купленные в ларьке детективы. На его счастье, жена не забыла положить в вещи тюбик бутадиона, и на третий день он уже смог, не морщась от боли, надеть рубашку и сходить пообедать в столовую.

После обеда он уселся в тенечке за столик в ближайшем кафе, чтобы выпить кофе. За соседним столиком сидел его сосед по этажу, плотный мужичок лет пятидесяти с кудрявыми, тронутыми сединой волосами и проплешиной на макушке.

– Не возражаете, если я подсяду? – обратился он к Сергею.

– Пожалуйста, – пожал плечами тот. Мужичок подсел, перетащив кружку пива и пакет с фисташками. Сел на пластиковый стул и взглянул на Сергея из-за толстых стекол очков. Взгляд у него был немного растерянный: такой бывает у сильно близоруких людей.

– Угощайтесь! – радостно предложил он. – Третий день здесь один, словом перемолвиться не с кем. Семью взять с собой не удалось, а курортные романы, знаете ли, не для меня. В карты тоже не играю, так вот…

Сергей кивнул в знак понимания: он сам был не любитель курортных романов и преферанса до одурения.

– Позвольте представиться – Георгий Глебович Валович. Впрочем, какие могут быть церемонии на курорте, тут люди даже в ресторан ходят в шортах и голые по пояс… так что зовите меня просто Жора.

– Сергей.

Они обменялись рукопожатиями.

– Давайте вина выпьем по бокальчику, за знакомство, – предложил Жора, – вроде как на брудершафт. Тут недалеко отличные кубанские вина продают. Разливают прямо из бутылок, а не из бочек. Не люблю бочковые вина. Сходим?

– Отчего же нет? – отозвался Сергей, осторожно вставая со стула: рубашка прилипла к спине и отделялась, казалось, вместе с кожей.

Сергей, невзирая на робкие протесты Жоры, взял бутылку десертного «Черного лекаря». Жора, подумав, исчез и появился с двумя пластиковыми стаканами, в которых лежали ароматные желтоватые ломтики дыни. Они уселись за столик под раскидистым платаном.

– Вы тоже по путевке? – спросил Сергей, разливая в бокалы маслянистую темную жидкость.

– Да, разумеется, – кивнул Жора, прихлебывая вино, – замечательно, чудный аромат! Да… мне на кафедре дали. Выделили вдруг за пятнадцать процентов стоимости по линии Министерства образования. Раз в кои веки! Жаль, жену взять не смог.

– Вы в сфере образования работаете? – спросил Сергей.

– Да, я профессор на кафедре экономики, – ответил Жора и назвал один престижный московский институт.

– У меня как раз к вам дочь собирается поступать в следующем году! – воскликнул Сергей. Жора покачал головой:

– После обычной школы к нам сложно поступить. Очень сложно! Она учится в обычной школе?

– Да.

– Тогда вам нужен очень серьезный репетитор, – вздохнул Жора, – а то все словно с ума сошли, ломятся на экономический, конкурс под тридцать человек на место, так что сами понимаете, какие шансы…

– А вы можете кого-нибудь порекомендовать?

– Да, разумеется, но предупреждаю сразу – это будет стоить…

Услышав сумму, Сергей приуныл: нет, не потянуть! Придется Аньке выбирать попроще место!

– А может, порекомендуете курсы какие подготовительные, подешевле? – нерешительно осведомился Сергей. Жора назидательно поднял палец и изрек:

– Дешево хорошо не бывает! Поверьте мне, хорошие репетиторы стоят больших денег. Господи! Да что же это мы все на «вы» да на «вы»… Давайте на брудершафт!

И они выпили на брудершафт. Жора принес еще одну бутылку, а Сергей купил два стаканчика со сладкой ежевикой. Они уже были на «ты».

– Знаешь, – сказал Жора, закуривая тонкую сигару, – есть вариант… Один мой коллега, опытный репетитор, согласился позаниматься с моим племянником за половину стоимости. Я думаю, что он не откажется позаниматься на тех же условиях и с твоей дочерью, если я его попрошу.

– Жора, у меня нет слов! – развел руками Сергей. – Это было бы просто здорово!

– Ну тогда в Москве созвонимся и все обсудим.

Тавров мечтал о чашке кофе. Настоящего кофе, смолотого из отборной арабики и сваренного в керамической турке с крышечкой – в ней кофе долго не остывает и можно не торопясь пить чашку за чашкой. Кофе в строгом молчаливом одиночестве – что может быть прекраснее в начале длинного дня!

– К вам посетительница, Валерий Иванович, – сказала Катя. Тавров мрачно зашвырнул кепку на вешалку. Мечты всегда разбиваются о суровую реальность, такова их участь! Ладно, придется угостить и раннюю пташку.

– Сделай нам кофе, Катюша, – пробурчал Тавров, стараясь, чтобы сказанное прозвучало как можно любезнее. И прошел в свой кабинет. Кабинет и приемная раньше были одной комнатой, поэтому в приемной не было окна, а кабинет поражал спартанской простотой: письменный стол, узкий книжный шкаф, стул и кресло для посетителей – больше сюда ничего не влезало, даже урна для бумаг все время путалась под ногами.

Он увидел совсем юную девушку и окончательно приуныл. «Попросит найти неверного возлюбленного и, краснея, поинтересуется, где лучше сделать аборт, чтобы мама не узнала», – обреченно подумал Тавров, что-то промычав в ответ на смущенное «здрасьте» и усаживаясь за стол.

– Простите, как вас зовут? – обратился он к девушке, открывая толстый блокнот. Писать он ничего не собирался, но раскрытый блокнот всегда успокаивающе действовал на клиентов.

– Наташа, – запинаясь, ответила девушка и тут же поправилась: – Семенова Наталья Николаевна.

– Ну слушаю вас, Наталья Николаевна, – сказал, невольно улыбнувшись, Тавров.

– Вам насчет меня звонила Ленора Павловна, – полувопросительно, полуутвердительно заявила та. Тавров сразу вспомнил звонок недельной давности от своей старой знакомой, Леноры Карадаевой. «У девочки большое несчастье, постарайся ей помочь». Разве откажешь Леноре? Ну что же, придется принять участие в судьбе юной особы!

– Да-да, я помню, – отозвался Тавров, тщательно скрывая раздражение.

Вошла Катя, поставила поднос с двумя чашками чешского стекла, керамической туркой и стеклянной сахарницей.

– Спасибо, Катюша, – поблагодарил Тавров и снова обратился к девушке: – Позвольте, я вам налью кофе. Очень хороший кофе. Да… Ну так я вас слушаю!

Девушка послушно отхлебнула кофе. Кофе был очень горячий, но она даже не поморщилась – настолько была поглощена своими мыслями и чувствами.

– Видите ли, э-э…

– Валерий Иванович, – подсказал Тавров.

– Да, Валерий Иванович… У меня есть брат, Андрей… я его очень люблю, понимаете? – всхлипнула Наташа. Ее глаза налились было слезами, но она овладела собой. – Так вот… я живу с мамой, у папы давно другая семья, но свою квартиру он оставил Андрею. Он живет один, но я раз в неделю приезжаю к нему, убираюсь, покупаю продукты, если нужно… Так вот, он уже две недели не звонил. Обычно он звонит раза два в неделю, спрашивает, как здоровье мамы, а тут… уже две недели ни звонка! Ну как неделю он не позвонил, так я сразу к нему! А дома – никого. Уже несколько дней его не было дома, понимаете? Ну я обзвонила больницы, но нигде его нет. Только в морги я не звонила: там же придется искать, а я не смогу… Я пошла в милицию, но там заявления не взяли – сказали, что срок еще не вышел, может, сам объявится. А его уж две недели нет!

Наташа не удержалась и расплакалась.

– Ну-ну, – вздохнул Тавров, – давайте сначала. Значит, вашего брата зовут Семенов Андрей Николаевич. Год и место рождения?

– Тысяча девятьсот семьдесят пятый, Москва.

– Очень хорошо. Вот лист бумаги. Напишите, что вы, Семенова Наталья Николаевна, год рождения, номер и серия паспорта… паспорт у вас есть, я надеюсь?

– Конечно, мне уже девятнадцать… почти! – обиделась Наташа. – У меня и деньги есть, вот!

Она вывалила из сумочки на стол горсть смятых купюр. Самой крупной оказалась пятидесятирублевка. Тавров невесело хмыкнул.

– Вот и хорошо… Пишите! Написали? Значит, уполномочиваете ИЧП «Частное сыскное агентство Таврова» принять меры к розыску исчезнувшего такого-то числа такого-то месяца сего года вашего брата, Семенова Андрея Николаевича, тысяча девятьсот семьдесят пятого года рождения, уроженца города Москвы, проживающего по адресу… написали? В качестве платы за услуги по взаимной договоренности внесено один рубль ноль ноль копеек, что подтверждено корешком приходного кассового ордера номер… Написали?

Честно говоря, Тавров надеялся, что девчонка заколеблется, пообещает прийти позже и исчезнет навсегда. Но нет! Пишет, прилежно склонив голову набок, словно контрольную по алгебре. Вот свалилась на голову! Ладно, назвался груздем…

Тавров спрятал бумагу в ящик стола и поднялся.

– Ну вот, теперь я на законных основаниях могу представлять интересы Семеновой Натальи Николаевны. А теперь, Наташа, проедем на квартиру вашего брата.

В квартире одинокого мужчины царил образцовый порядок.

– Ваша работа? – недовольно спросил Тавров. Наташа кивнула:

– Я тут убралась, думала, он скоро вернется.

Тавров осмотрел комнату, зашел в ванную. Никаких следов спешного отъезда не было заметно. На полочке в ванной лежала бритва «Shick» с начатым блистером запасных головок, стояли баллон с пеной для бритья «Harley Davidson», дезодорант «Mennen» и наполовину пустой флакон одеколона «Kenzo». Тут же валялся почти полностью выжатый тюбик «Blend-A-Med».

– А где он держал деньги? – спросил Тавров.

– В ящике тумбочки, в прихожей, – ответила Наташа, – чтобы я могла в магазин сходить и на рынок.

Тавров заглянул в ящик. Несколько купюр и мелочь. И еще начатый блок сигарет «Parliament». Тавров вытряхнул пачки из блока: семь штук. Н-да, Андрей Семенов явно не собирался уезжать надолго. Тавров прошел на кухню и заглянул в холодильник. Достал открытый пакет кефира, понюхал. Отчетливо пахнуло перебродившим. Тавров посмотрел число: срок годности вышел две недели назад.

– Он все время пил кефир?

– На ночь – всегда! Говорил, что организм очищает.

Тавров уселся на табуретку, закурил. Пододвинул пепельницу поближе, чтобы случайно не натрясти пепел на чисто вымытый пол.

– Похоже, что он действительно никуда не собирался уезжать, – прокомментировал результаты осмотра Тавров. – А вы знаете его друзей?

– Только одного, он был у нас раза три, Андрей с ним в школе учился, – ответила Наташа, – зовут Олег, работает на рынке, продукты на машине развозит по ларькам. Я его раза два в Бибиреве видела. Такой фургончик потертый, «Фольксваген».

– А где Андрей работал?

– В модельном агентстве. А в каком именно, не знаю.

Тавров встал.

– Спасибо, Наташа. Если что, я вам позвоню.

Они вышли из квартиры. Наташа заперла дверь на два замка и робко спросила Таврова:

– А вы вправду найдете его?

– Обязательно! – уверенно ответил Тавров. Раз Ленора попросила, придется в доску расшибиться, а найти Андрея Семенова. Тавров никогда не отказывал тем, кого любил или уважал. А Ленора Павловна вот уже двадцать пять лет относилась к обеим указанным категориям.

Олега Тавров нашел без проблем: потолкался полдня на Бибиревском рынке, поспрашивал и в тот же день уже с ним разговаривал. Для того исчезновение Андрея оказалось новостью.

– Нет, у бабы он так надолго не осел бы! – убежденно заявил Олег. – Ну на ночь, но на две недели?! Нет! И запить не мог, не из тех! Точно что-то случилось!

– А вы не знаете, в каком модельном агентстве работал Андрей? – спросил Тавров.

– Знаю, – ответил Олег, – только он давно там уже не работает. Последний год он работал в стриптиз-баре «Чио-Чио-сан».

– Барменом? – удивился Тавров.

– Нет, стриптизером, – уточнил Олег.

Стриптиз-бар «Чио-Чио-сан» находился в переулках близ Пятницкой улицы. Тавров с трудом разыскал вход в подвал под маленькой неоновой вывеской. Мрачный секьюрити долго разглядывал удостоверение частного сыскного агентства и визитку, потом буркнул:

– Подождите, поговорю с хозяйкой.

Он вернулся минут через пять и сказал:

– Хозяйка вас ждет. Только заходите с черного хода, дверь в торце здания.

Тавров обошел дом и сразу увидел искомую дверь. Там его встретил второй охранник и проводил до кабинета.

Хозяйка оказалась миловидной дамой постбальзаковского возраста, но без малейших признаков седины в черных волосах. Костюм с белой блузкой не казался излишне строгим из-за кокетливо повязанного черного бантика. Мадам курила зеленую сигарету «Sobranie» и с интересом разглядывала Таврова.

– Садитесь, – произнесла она певучим сопрано и указала на большое красное кресло с обивкой из натуральной кожи, – э-э…

Тут она скосила глаза на визитку.

– Валерий Иванович, – подсказал Тавров.

– Да-да, Валерий Иванович, – с облегчением вздохнула хозяйка. Прочитать шрифт на визитке без помощи очков она была явно не в состоянии. – А меня зовут Анжелика Романовна. Чай, кофе?

– Нет, спасибо, – отказался Тавров, – я ведь ненадолго. Меня интересует Андрей Семенов. Он ведь у вас работал, не так ли?

– Ах вот что, – промолвила Анжелика Романовна. – Да, Андрюша работал у нас, но сейчас он в отпуске за свой счет, как раз третья неделя пошла. А что он натворил?

– Ну что вы! – рассмеялся Тавров. – Сразу «натворил»! Я ведь не из милиции, я частный детектив и по поручению родственников Андрея выясняю его местонахождение.

– Так он исчез? – недоуменно вскинула брови Анжелика Романовна. – Когда?

– Примерно две недели назад. Точно сказать пока не могу, – собственно, я вас и посетил для того, чтобы выяснить. Когда вы в последний раз видели Андрея?

– Минуточку, – остановила его Анжелика Романовна. Она сняла трубку, набрала номер. – Алло, Наташенька? Это Анжелика Романовна. А где Андрюша? Как давно? Ах так… Да, Валерий Иванович сейчас у меня. Да, перезвоню позже.

Анжелика Романовна положила трубку и, виновато улыбнувшись, сказала:

– Вы уж извините, но я должна была убедиться, что вы действительно хотите помочь Андрюше.

– А что, у него были враги?

Анжелика Романовна пожала плечами:

– Видите ли, специфика профессии… У нас стриптиз-бар для женщин. В основном приходят одинокие дамы, скучающие матроны… Естественно, что кто-то из мальчиков им нравится… Тут нет сводничества, упаси боже! Просто они знакомятся, возникает взаимная симпатия, понимаете? Я, разумеется, не могу поклясться, что материальный фактор напрочь отсутствует, но лично мне такие случаи неизвестны. Ну а поскольку некоторые дамы имеют мужей и любовников, то в случае раскрытия такой связи могут… м-м… возникнуть всяческие инциденты. Вы понимаете?

– И много их было? – поинтересовался Тавров. Анжелика Романовна всплеснула руками:

– Господь с вами! Ни одного! Поэтому я даже и не знаю, что и думать по поводу Андрюши.

– Расскажите мне о нем, – попросил Тавров, – что он за человек, как попал к вам?

– Андрюша с девяносто четвертого года работал в модельном бизнесе, – начала рассказывать Анжелика Романовна. – Вначале все шло хорошо – симпатичный юный мальчик с отличной фигурой и все такое… Я думаю, что именно тогда он и оказался окружен повышенным вниманием, его элементарно избаловали. Ну а после дефолта в девяносто восьмом модельное агентство прекратило существование, и одна моя знакомая порекомендовала мне милого юношу. Я посмотрела его на сцене и взяла на работу. Хотя, честно говоря, никаких художественных дарований у него нет – с грехом пополам поставили ему пластику и движение. Но уровень амбиций очень высок, поэтому он всегда рассматривал работу у меня как временную.

– А на что он рассчитывал?

– Что его заметят, что он станет знаменитой фотомоделью. Видите ли, у Андрюши весьма странная логика. Вот вы… каких знаете фотомоделей?

– Ну Клаудиа Шиффер, Наоми Кэмпбелл, э-э…

– Евангелиста, – подсказала Анжелика Романовна, – и так далее, можно долго продолжать. А теперь вспомните хотя бы одного мужчину-фотомодель, ну?

– Э-э… – задумался было Тавров, потом рассмеялся и развел руками: – Извините!

– То-то и оно! Никого не можете вспомнить! – с удовлетворением констатировала Анжелика Романовна. – Не смущайтесь, я тоже практически никого не могу вот так с ходу назвать. Это ли не показатель? А вот в Андрюшу сей факт, наоборот, вселял уверенность, что уж он – прорвется! Станет знаменит, за него будут драться фирмы и престижные рекламные агентства. Первое время он возлагал очень большие надежды на посетительниц нашего заведения.

– Первое время? – переспросил Тавров. – Как долго?

– Вернее, до последнего времени, – поправилась Анжелика Романовна, – а примерно месяца полтора назад вернулся с юга, где отдыхал с какой-то очередной пассией, ну просто необычайно окрыленным! Он рассказал, что какой-то пока малоизвестный, но весьма перспективный скульптор собирается взять его натурщиком и в этом же году показать на персональной выставке. Собственно, для этого он и брал отпуск за свой счет.

– А фамилию скульптора вы не запомнили? – поинтересовался Тавров, доставая блокнот.

– Запомнила, – ответила Анжелика Романовна, – забавная такая и короткая. Троф. Просто Троф.

– А когда должна состояться эта самая персональная выставка?

– Не могу сказать, – пожала плечами Анжелика Романовна и добавила: – Андрюша обещал прислать пригласительный билет, да теперь уж… Впрочем, он говорил, что выставка должна состояться в конце осени.

– Вы позволите? – потянулся Тавров к телефону.

– Да-да, разумеется!

Тавров позвонил Кате.

– Катюша, выясни срочно, где и когда собирается проводить персональную выставку скульптор Троф. Нет, не Дров, а Троф, Тимофей, Роман, Ольга, Федор. Позвони мне домой. Все.

Тавров положил трубку и поднялся.

– Спасибо, Анжелика Романовна. Позвольте откланяться.

– Ну что вы, не за что.

Тавров уже открыл дверь кабинета, когда Анжелика Романовна окликнула его:

– Валерий Иванович, у меня к вам будет просьба… Как вы выясните что-нибудь… или вдруг понадобится моя помощь, то сразу свяжитесь со мной, хорошо?

Анжелика Романовна достала из коробки зеленую сигарету и, нервно теребя ее длинными изящными пальцами, проговорила:

– Андрюша, он ведь… как большой ребенок… Понимаете?

Через полчаса после того, как Тавров вошел к себе домой, позвонила Катя и сообщила: выставка скульптора Николая Трофа откроется в один из ближайших дней в ЦДХ на Крымской набережной. Вход только по приглашениям.

Тавров подумал, что неплохо бы раздобыть приглашение, но со связями в мире искусства у него было плохо. И тут его осенило: ведь Андрею Троф обязательно должен был прислать приглашение! Вряд ли натурщик таскал его с собой, наверняка оно либо лежит в почтовом ящике, либо у него дома. И Тавров немедленно позвонил Наташе. Договорились через час встретиться возле дома Андрея.

Тавров попросил Наташу проверить почтовый ящик. Ящик оказался битком набит рекламными газетами и листками. Однако приглашения там не оказалось.

– А Андрей сам забирал корреспонденцию? – спросил Тавров.

– Обычно сам, – ответила Наташа, – когда не забывал. Тогда я. Он потому специально для меня дубликат ключа сделал.

– А куда он складывал ненужные газеты?

– Обычно в обувной ящик в прихожей. Он часто не разбирал бумаги по нескольку дней. Раньше просто выбрасывал рекламу. Однажды вместе с рекламой выбросил какое-то важное письмо и с тех пор все, что доставал из почтового ящика, складывал в обувной ящик, – пояснила Наташа, отпирая дверь. Она пропустила вперед Таврова и сказала: – Вон, в тумбе, внизу. Это он и есть.

Тавров выдвинул ящик: тот действительно оказался завален рекламными газетами и листками. Детектив тщательно перебрал все бумаги, но никаких писем и приглашений там не оказалось.

– А Андрей ходил с сумкой или с борсеткой? – поинтересовался Тавров. Наташа отрицательно покачала головой:

– У него никогда не было ничего такого. Он говорил, что обязательно потеряет борсетку в первый же день. Это правда, он такой!

– Ну что же, спасибо, Наташа, извините за беспокойство, – сказал Тавров.

– Вы его, пожалуйста, найдите, – прошептала Наташа. Она старалась держаться, но ей это плохо удавалось: по щеке медленно стекала слеза. Девушка отвернулась, украдкой смахнув ее.

– Эх, доченька, – обнял ее за плечи Тавров, – я только этим и занимаюсь!

Последующие два дня Тавров посвятил обзвону больниц и моргов. Пришлось съездить в несколько мест, чтобы проверить неопознанные трупы и бессознательных больных. Но никого даже просто похожего на Андрея среди них не оказалось. Впрочем, Тавров не отчаивался: он возлагал большие надежды на встречу с Трофом.

…На вернисаж детектив приехал вовремя, но никак не мог проникнуть в зал, где проходила выставка. Охранник впускал только по приглашениям, и даже магическая зеленоватая бумажка с портретом Улисса Гранта не произвела должного впечатления. Тавров как раз предавался размышлениям, не увеличить ли сумму взятки, как вдруг услышал за спиной голос:

– Валерий Иванович, какими судьбами! Сколько лет, сколько зим!

Сыщик обернулся и увидел Славу Дронова. Слава когда-то начинал работу в милиции стажером в уголовном розыске под руководством Таврова. С годами он несколько растолстел, полысел – словом, обрел солидность. Прекрасный темно-синий английский костюм, темно-коричневые итальянские туфли и настоящий золотой «Rolex» дополняли картину преуспеяния: типичный бизнесмен средней руки.

– Из любви к искусству или по служебной надобности сюда заглянули? – продолжал расспрашивать Слава, обрадованно тиская ладонь Таврова.

– По служебной, Слава, по служебной! Да вот никак не могу проникнуть на закрытую презентацию. Завтра, говорят, приходите. А мне сегодня туда попасть нужно!

– Как, по удостоверению МУРа не пускают? – нахмурился Слава. Тавров грустно рассмеялся:

– Да нет, Слава, я же уже давно на пенсии. Теперь я владелец частного детективного агентства. Вот, даже билет купил на входе. А в этот зал пройти не могу!

– Ох, Валерий Иванович, сразу бы ко мне обратились, – с досадой сказал Слава, – ведь это мои ребята сейчас здесь охрану несут. Идемте!

Они подошли к охраннику на входе, и Слава сказал ему:

– Так, Игорек! Вот, пропусти Валерия Ивановича, пусть он тут поработает. Если ему понадобится помочь, то… Ну в общем, понял?

– Понял, Вячеслав Петрович! – ответил неподкупный Игорек, отодвигаясь в сторону и пропуская Таврова.

В зале царила кромешная тьма, и Тавров замер на пороге, недоумевая. Раздались нарастающие звуки музыки, – кажется, Вангелиса, из «Огненных колесниц», – и зал начал затапливать постепенно становящийся ярче рассеянный свет. По полу стелились призрачные струи дыма, пронизанные разноцветными лучиками, а над ними возвышались представленные избранной публике шедевры современного искусства.

Шедевров всего было семь. У входа стояла скульптурная группа из трех обезьян темно-серого цвета, которую каждый входящий в зал должен был обогнуть справа или слева. Одна закрывала себе рот, другая – глаза, третья – уши. Называлась эта группа «Отрешенность от реальности». Тавров не сразу понял, почему скульптура выглядит столь омерзительно, но потом, приглядевшись, увидел, что обезьяны изваяны наголо выбритыми.

Обойдя бритых зверей справа, Тавров обнаружил желтую собаку – тоже бритую. Впрочем, моделью послужил короткошерстный мастиф, поэтому скульптура не так шокировала. Мастиф стоял в пружинистой боевой стойке, обнажив блестящие металлические клыки и опираясь левой передней лапой на человеческий череп. Называлась композиция «Страж Вечности».

За собакой виднелась также безжалостно обритая страхолюдная кошка, сжимавшая в челюстях довольно упитанную симпатичную крыску. Крыса, в свою очередь, кокетливо держала в золотых зубках компьютерную мышь. Мышь была настоящей, на ней отчетливо читалась фирменная надпись «Microsoft». Только мыши и удалось сохранить свой естественный цвет. Крыса была оранжевой, а кошка зеленой. В стеклянных искусственных глазах, казалось, светилось вполне натуральное безумие. Называлась вся эта жуть «Любопытство не порок».

Дальше присутствовал черный глянцевый питон, жадно заглатывающий блестящей хромированной пастью настоящую магнитолу «Panasonic». Зоотехническое творение носило несколько агрессивное название: «Долой рэп!» Надо полагать, что самого рэпера питон уже успешно проглотил.

Дальше пошли скульптурные изображения людей. Сиреневая абсолютно голая девица с распущенными волосами возлежала на алюминиевом ложе в завлекающей позе рубенсовской Данаи. Девица так и называлась: «Двадцать первый век, Даная». А дабы подчеркнуть современность, скульптор обул ее в отливающие хромировкой туфли на высоком каблуке.

Дальше стояло кресло натуральной кожи, на котором уютно расположилась нежно-салатовая девушка с невинным детским личиком. Девушка тоже была обнажена, но из вызывающих повышенный интерес мест виднелась лишь левая грудь: остальное умело прикрывали ладони и ниспадающие волны длинных ультрамариновых волос. Название очевидно: «Целомудрие».

В конце зала в ярко освещенной нише находилась именно та скульптура, ради которой и пришел Тавров. Красный атлет, напрягая бицепсы в позе дискобола, собирался энергично метнуть объемистую бутыль с виски «Johnny Walker». Композиция носила иронически-назидательное название: «Роль спорта в борьбе с алкоголизмом».

Тавров задумчиво смотрел на скульптуру. Да, это был Андрей. Сосредоточен, собран. Если убрать бутылку (интересно, а виски там действительно настоящий?), то в скульптуре не будет ничего гротескового. Отчетливо видна каждая линия напряженных мышц, вздувшиеся вены и фактура кожи. Даже взгляд стеклянных глаз выражал сосредоточенность. С предельным реализмом исполнения диссонировал только красный цвет тела атлета и его коротко остриженные под «платформу» малиновые волосы.

– Что, впечатляет?

Рядом с Тавровым остановился высокий здоровяк с открытой банкой «Невского» в руке.

– Весьма реалистичная техника исполнения, – отметил Тавров. Здоровяк ухмыльнулся, отхлебнул пива и сказал:

– Вот именно что «техника»! Торжество технологии – и более ничего! В конце восьмидесятых даже была такая творческая группа скульпторов: «Технологический реализм». Тщательно отделывали детали человеческого тела, включали в скульптуру натуральные ткани, настоящие очки и прочую мишуру. А один парень так наловчился из папье-маше ваять – от настоящего мрамора не отличишь! Ну и где они все? Кто талантлив, тот смог пробиться, а остальные…

Судя по презрительно прозвучавшей последней фразе, здоровяк сумел пробиться.

– Но это же были энтузиасты! Пусть не все талантливы, но энтузиасты, черт возьми! Варили образы из арматурных прутьев и ржавого железа – вот это был авангард! Сейчас разве авангард?! А почему? Да, потому что – кто мы были? В основном технари, промдизайнеры, пришедшие в искусство по зову сердца. Я вот, например, бывший гипсомодельщик с авиационного завода. Знаете, что это такое – «гипсомодельщик»?

– Нет, – честно признался Тавров.

– По гипсовым моделям отливают формы для последующего металлического литья, – начал объяснять словоохотливый любитель «Невского». – Я десять лет оттрубил на заводе, а потом – перестройка, свежий ветер! Ну я и ушел в искусство – и не жалею!

– Поздравляю, – сказал Тавров, – но я не понимаю, чем вам не нравится творчество Трофа.

Здоровяк с досадой крякнул и начал объяснять:

– Честно говоря, меня возмущает даже не позерство и не откровенная ставка на эпатаж. Вы, кстати, знаете, как его фамилия? Трофимчук, а вовсе не Троф! Но совершенно возмутительны претензии на революционное новаторство, широко разрекламированное и тщательно засекреченное «ноу-хау». Все эти производящие на публику впечатление технические приемы давно известны. К примеру, один парень натурщика поливал специальной пеной. Как та схватится, он ее надрезает и снимает. Поскольку раньше он свежевал оленей на Севере, то у него это ловко получалось! Ну потом заливал внутрь наполнитель: гипс там или еще чего и – пожалте! А Троф, я думаю, делает слепки с отдельных частей тела, потом это все собирает на каркасе, шпаклюет швы, – вот вам и реалистичность!

– А фактура кожи? А волосы?

– Да полно приемов. Можно покрывать статую тонкой пленкой специального аэрозоля и вынести на холод. Пленка съежится таким образом, что получится подобие фактуры кожи. Правда, она будет несколько глянцевой, но Троф, видимо, преодолел этот недостаток. А волосы… вон у той шлюхи на алюминиевом лежбище волосы явно сделаны из парика. Приглядитесь – парик! Волосы выкрашены краской «металлика» и закреплены лаком. Вот и все! А вот у этого «вискибола» стрижка «короткая платформа», поэтому здесь такой фокус не пройдет. И Троф, видимо, просто вытянул волосы из исходного материала фильерной сеткой. И где здесь талант, спрашиваю я вас?! Голая технология, да еще ворованная! А стеклянные глаза?! Ведь это же просто китч!

Здоровяк допил пиво, смял банку одним ловким движением могучей ладони и аккуратно поставил ее за постамент скульптуры.

– Однако выставка проходит с размахом и эффектно, – заметил Тавров, – уж это, я полагаю, вы признаете?

– Ну еще бы! – саркастически воскликнул бывший гипсомодельщик. – Ведь кто это все организовал? Друг Трофа, Петя Андроновский. А связи у Пети, скажу я вам…

– А Андроновский не боится конкуренции? – спросил Тавров.

Здоровяк иронически посмотрел на Таврова:

– Дорогой мой! Андроновский – портретист, он в другой экологической нише. Так что их трогательной дружбе ничего не грозит! И скажу вам еще для ясности картины…

Тут здоровяк вдруг прервал свою тираду и, широко раскинув руки, картинно обнял подошедшего плешивого толстяка.

– Петя, это потрясающе! – заорал он, немилосердно тиская безуспешно пытающегося вырваться Петю. Тавров счел момент удобным для вмешательства.

– Прошу прощения, но вы действительно Петр Андроновский?

– Да, разумеется, – просипел Андроновский, выбираясь из могучих объятий гипсомодельщика, – а мы знакомы?

– Нет, но у меня есть знакомые среди ваших поклонников, – сказал Тавров, втискиваясь между здоровяком-гипсомодельщиком и Андроновским. – Это для меня такая честь!

Наконец здоровяк оставил их наедине и удалился. Андроновский вытер платком вспотевшее лицо и проворчал:

– Он иногда просто невыносим. А вы…

– Тавров, Валерий Иванович, – с готовностью представился Тавров и, не давая Андроновскому перевести дух, посочувствовал: – Наверное, тяжело это все организовать…

– Еще бы! – сразу подхватил тему Андроновский. – Вы не представляете, сколько сил и средств я затратил. А что делать, надо помочь Коле, – ну кто еще поможет, если не друзья! А вы сами…

– Кстати, а где же сам виновник торжества? – поспешно спросил Тавров, не давая разговору уйти в сторону. – Прошу вас, познакомьте меня с ним!

– Да вот он идет, – сказал Андроновский, кивая на приближающуюся странную пару. Высокий худощавый мужчина лет пятидесяти с лицом, напоминающим пергаментную маску, и красивая блондинка лет тридцати в синем вечернем платье «от кутюр».

– Коля! – обратился к мужчине Андроновский. – Позволь тебе представить Валерия Ивановича Таврова…

– Очень приятно! – затряс руку Трофа Тавров. – Я просто потрясен вашим «вискиболом»! Какая удивительная экспрессия, напряженность! А тело – ну просто предел совершенства! Неужели у вашего натурщика была такая совершенная мускулатура? Или же это собирательный образ?

– Я не работаю с собирательными образами, – с презрительным превосходством ответил Троф, – это мой натурщик. У него действительно совершенное тело, – мы видели его на пляже, так что и Петя и Оленька вам могут подтвердить, что это действительно так. Я даже хотел, чтобы он продемонстрировал свое тело публике прямо здесь, но он почему-то не пришел на открытие. А жаль!

– Может быть, не дошло приглашение? – раздался голос за спиной Таврова. – Невозможно ничего поручить никому, все надо делать лично. Не правда ли?

Тавров хотел обернуться, но его поразил взгляд Трофа. Тот смотрел в сторону Таврова остановившимся взглядом. Пронзительные ярко-голубые глаза – как у актера Питера О’Тула, но только помещенные на лицо Фредди Крюгера. И только через мгновение Тавров понял: Троф смотрит на того, кто у него за спиной.

– Ерунда! – резко воскликнул скульптор. – У меня нет секретаря, и я лично отправлял приглашения. Всем без исключения! В том числе и Андрею!

– Тогда это почта напортачила! – предположил неизвестный собеседник Трофа. – Не переживайте, дружище!

Тавров повернул голову, чтобы разглядеть его, но тот уже отходил, протирая на ходу платком стекла темных очков. Тавров разглядел лишь сутуловатую спину, обтянутую серым летним плащом, и неопределенного цвета волосы, вьющиеся на приподнятом воротнике плаща.

– Прошу извинить, Николай, – вмешалась Ольга, – но мне уже пора. Спасибо вам, ваша выставка просто потрясающая.

– Благодарю вас, Оленька, – склонился Троф, целуя красавице руку, – льщу себя надеждой увидеть вас здесь после Рождества, когда я пополню экспозицию парой новых работ.

– Непременно, Николай, непременно, – пообещала Ольга и направилась к выходу. Тавров поглядел ей вслед, повернулся к Андроновскому и Трофу и сказал:

– Прошу меня извинить, господа, но мне нужно сделать срочный звонок.

И направился вслед за Ольгой. Он нагнал ее у выхода, взял под локоть и в ответ на рассерженный взгляд сказал:

– Извините, ради бога, но я должен с вами поговорить. Дело в том, что Андрей пропал и я должен его найти.

Ольга и Тавров сидели в кафе ЦДХ. Было шумно, но столики стояли достаточно далеко друг от друга, и можно было относительно спокойно поговорить.

– Где вы познакомились с Андреем?

– У гадалки, у матушки Евфросиньи. Я выходила от нее, а он меня увидел и… В общем, познакомились, стали встречаться. Потом поехали вместе на юг. Только я вас умоляю – мой муж ничего не должен знать!

– Могли бы и не напоминать! – укоризненно заметил Тавров. – Частные детективы просто обязаны соблюдать полную конфиденциальность, иначе быстро останутся без клиентов.

– Не знаю, чем могу быть вам полезна, – сказала Ольга, катая в бокале с «Дайкири» кусочек льда, – ведь мы расстались сразу по приезде в Москву и больше не встречались.

– Вы поссорились? – уточнил Тавров.

– Что вы, нет! – возразила Ольга. – Просто это был обычный краткосрочный роман. А здесь – у каждого своя жизнь. Понимаете? Конечно, Андрюша хотел еще со мной встретиться, но… длительное общение с ним очень утомительно! Понимаете, у него все на чувствах, а когда чувства приправлены соусом инфантилизма и спонтанности, то… это очень утомляет!

– Значит, вы расстались с ним на вокзале, и больше он вам даже ни разу не звонил? – подытожил Тавров. Ольга кивнула, но сочла необходимым пояснить:

– Андрюша… он все понимает. Может, он не очень умен, но он все чувствует, все нюансы вашего настроения. Это приятно, особенно первое время, но потом начинает раздражать… Короче, он все понял без слов и не стал искать встречи со мной.

– А вы не знаете, когда Троф встречался с Андреем? – спросил Тавров. Ольга недоуменно пожала плечами и ответила:

– По-моему, вам лучше спросить у Николая. Он еще в Адлере договорился с Андреем, что тот будет ему позировать. А когда и где, я не в курсе.

– Скажите, а у Андрея были враги, недоброжелатели?

– Я ничего не знаю об этом, – ответила Ольга и, подумав, неуверенно добавила: – Вообще Андрей очень спокойный и мягкий. Лишь один раз он поссорился с Андроновским, но Петя действительно был тогда невыносим. Он иногда бывает таким. Но Петя извинился, и Андрей тут же забыл об этом. Он вообще не злопамятен. – Вы извините, но мне действительно пора. Меня дома муж ждет.

– Да-да… Последний вопрос. У вас приглашение с собой?

– Разумеется, – Ольга раскрыла сумочку и достала белый конверт с золотой каймой и изящным золотым вензелем. Тавров повертел его в руках и спросил:

– Можно, я его оставлю у себя… на время?

– Пожалуйста, – разрешила Ольга. Взяла салфетку, написала на ней телефонный номер, посмотрела на Таврова и сказала: – Когда все выяснится, позвоните мне – хорошо?

– Хорошо, – согласился Тавров. И Ольга ушла, оставив салфетку с номером телефона и недопитый «Дайкири». И легкий аромат духов, названия которых Тавров не знал.

Тавров вернулся в зал. Проходя мимо охранника Игоря, он сказал:

– Игорь, у меня к вам будет просьба. Организуйте мне копию вашего списка приглашенных, ладно?

– Нет проблем, Валерий Иванович! – заверил Игорь.

Тавров подошел к Трофу и спросил:

– Скажите, а Ольга и Андрей в Адлере не ссорились, вы не замечали?

– Позвольте, а почему вас это интересует? – холодно осведомился Троф.

– Ах, любезный Николай Иванович, разве вы еще не догадались? – мягко спросил Тавров. – Вы же лично рассылали приглашения! А меня в списке приглашенных нет.

– Действительно, а как вы сюда попали? – с подозрением спросил Троф.

– При моей профессии это не проблема.

– И кто же вы по профессии? Медвежатник?

– Нет, я расследую обстоятельства исчезновения Андрея Семенова. Поэтому повторяю вопрос: Андрей и Ольга ссорились в Адлере? Ведь такое бывает между любовниками.

– А откуда вы знаете, что они были любовниками? – не удержался от вопроса Троф.

– Мне это сказала Ольга. Я спросил ее, она рассказала.

– Странно, – недоверчиво протянул Троф.

– Почему? – пожал плечами Тавров. – Она, видимо, решила, что я все знаю от Андроновского и потому не имеет смысла скрывать ее отношения с Андреем. Тем более что они уже прекратились. Ольга производит впечатление разумной женщины.

– Да, весьма, – согласился Троф.

– Так вы не ответили на мой вопрос, Николай Иванович. Ссорились ли в Адлере Ольга и Андрей?

– Никогда не видел, – отрицательно покачал головой Троф. – Андрей был на редкость сдержанный парень.

– Да? А что за конфликт вышел у него с Андроновским? – быстро спросил Тавров.

– Вы и об этом знаете… Да ерунда! Петя что-то ляпнул, Андрею это не понравилось, но он даже не вспылил, а просто вышел. А когда он вернулся, то Петя извинился, и инцидент был исчерпан. А что, вы думаете…

– Я полагаю, что Андрей уже давно мертв, – веско произнес Тавров, – поэтому так подробно опрашиваю всех, кто с ним общался последнее время. Давайте вернемся к вам. Когда вы в последний раз видели Андрея Семенова?

– Сейчас, минуту, – задумался Троф, – это было двадцать шестого октября. Последний сеанс. Я с ним расплатился и больше его не видел.

– Получается, что вы видели его последним, – заметил Тавров, – так что нам придется еще раз встретиться, чтобы побеседовать поподробнее в спокойной обстановке. Когда?

– Ну, скажем… завтра в двенадцать у меня в студии.

– Хорошо, давайте адрес.

Подошел Андроновский и, улыбаясь, спросил:

– О чем секретничаете?

– Да вот… Валерий Иванович, оказывается, из милиции, – кисло ответил Троф, – расследует исчезновение Андрея.

– Бог мой! Он исчез?! – воскликнул Андроновский. – Как, каким образом?

– Кто вам сказал, что я из милиции? – поднял брови Тавров. – Я частный детектив и веду расследование по просьбе родственников Андрея. Когда исчезновением Андрея займется милиция, – а после вашей блистательной выставки это случится очень скоро, – вам придется отвечать на множество очень неприятных вопросов в кабинете следователя. А я гарантирую полную конфиденциальность. Поэтому в ваших интересах помочь мне, не так ли?

– Да, конечно, – поспешно согласился Троф.

– Тогда позвольте откланяться. До завтра, Николай Иванович! Всего хорошего, Петр Андреевич!

И Тавров направился к выходу, провожаемый двумя парами озабоченных глаз.

Придя к себе в офис, Тавров достал из кармана копию списка приглашенных и вручил ее Кате.

– Катюша, пробей этих граждан по базам данных: я хочу знать, где они живут. А я пока пойду пообедаю.

Когда через час Тавров снова пришел в офис, Катя протянула ему распечатку.

– Вот, Валерий Иванович. Двоих из списка в наших базах нет: то ли базы устарели, то ли они иногородние и живут без регистрации. Проверить их через паспортный стол?

Помимо регулярно приобретаемых на Царицынском рынке «пиратских» дисков с базами данных МГТС и ГУВД, Тавров имел еще несколько источников информации: это были сотрудники паспортного стола, компаний сотовой связи, риелторских фирм и тому подобное. За умеренную плату они охотно выполняли щекотливые просьбы частного детектива. Они не видели в этом ничего зазорного – в конце концов, не Родину же продают!

На этот раз Тавров не стал повышать благосостояние чиновника из паспортного стола – он уже увидел в списке то, что хотел. Поэтому сказал:

– Не надо, Катюша. Лучше свари мне кофейку, а потом найди координаты почтальона, обслуживающего дома по улице Шверника. Конкретно… Вот я тебе пишу номер дома: он с дробью, да еще корпус, – немудрено перепутать… А как выяснишь, – на сегодня можешь быть свободна!

Разумеется, в почтовом отделении никто так просто не даст адрес почтальона, однако для Катюши это не затруднение.

Тавров прошел к себе. Завыла кофемолка, и через пять минут Тавров уже отхлебывал обжигающий ароматный напиток. Через двадцать минут Катя положила на стол листок с адресом почтальона.

– Так я пошла, Валерий Иванович?

– Да-да, Катюша, до свидания!

Тавров выпил еще чашку кофе, взял листок и отправился на Академическую.

Почтальон жил на улице Гримау. Точнее, должен был жить согласно прописке. И вообще его могло не оказаться дома. Но Таврову повезло. Молодой парень лет двадцати действительно жил по месту прописки и оказался на месте.

– Да, я обслуживаю этот дом, – испуганно сказал он, взглянув на листок с адресом, – а что случилось?

– Да ничего, – ответил Тавров, – просто я хотел узнать, не случалось ли вам неделю назад доставлять в квартиру номер тридцать два вот такой конверт?

И он показал конверт с приглашением для Ольги. Почтальон взял конверт в руки, повертел и вернул его Таврову.

– Да, неделю назад. Только не по этому адресу, а в соседний дом, в двадцать первую квартиру.

– Сухомлинову? – уточнил Тавров.

– Не знаю, – пожал плечами почтальон, – фамилию не запомнил. А вот конверт – да. Обычно они простые, стандартные, а этот очень красивый, с золотым вензелем. Если бы еще один такой был, я бы тоже помнил. Нет, точно только один был. А что, исчезло письмо? Но я тут ни при чем!

– Разумеется! – успокоил его Тавров. – Я полагаю, что письмо просто забыли отправить. Спасибо, извините за беспокойство!

– Да нет, ничего, – облегченно вздохнул почтальон, – но второго такого точно не было!

– Еще раз спасибо, – поблагодарил Тавров и попросил: – Можно от вас позвонить?

– Да, конечно!

Тавров позвонил в типографию, изготовившую конверт, – благо номер телефона был указан тут же.

– Вас беспокоит секретарь скульптора Трофа. Мы делали у вас в прошлом месяце заказ… Как нет? Договор заключался на фамилию Трофимчук. Да, я подожду… Ага, нашли? У нас тут некоторая неразбериха с приглашениями получилась, так я хотел уточнить, сколько точно конвертов вы для нас изготовили? Сто штук? Нет, все нормально, большое спасибо!

Тавров повесил трубку и улыбнулся почтальону.

– Разобрались? – поинтересовался тот.

– Разобрался, – кивнул Тавров. На самом деле он еще не разобрался ни в чем. Но крепло ощущение, что он на верном пути.

Троф жил недалеко от станции метро «Аэропорт» в кирпичном доме, когда-то населенном видными представителями советской «творческой интеллигенции». Однако время не любит постоянства. Потомки кумиров шестидесятых и семидесятых годов мало-помалу распродали престижные квартиры тем, кто мог заплатить. Дом потихоньку заселялся не только удачливыми дельцами нового «коммерческого» искусства, но и простыми «королями апельсино-чебуреков». Тесный двор запружен иномарками, детские качели с песочницей выглядели нелепо в окружении сомкнутых рядов автомобильных панцирей и гофрированных плоскостей «ракушек».

Бдительный вахтер на входе в подъезд долго изучал документы Таврова. Как назло, телефон в квартире скульптора не отвечал, и лицо вахтера принимало все более неприступный вид. Наконец Троф поднял трубку.

– Николай Иванович, это вахта вас беспокоит! – прокричал вахтер. – Тут к вам господин Тавров… что значит «кто такой»? Вам, значит, не известна его личность? Так-так…

– Скажите, что я насчет Андрея Семенова, – подсказал Тавров, – мы с ним вчера на двенадцать договаривались.

– Он говорит, что с вами договаривался, насчет Андрея Семенова. Да… Пропустить? Понял!

Вахтер опустил трубку и с довольным видом объявил:

– Все в порядке, ждут вас! Пятый этаж, от лифта налево.

Дверь была не заперта. Тавров вошел в квартиру. Троф сидел на кухне в тренировочных штанах и пил пиво из чайной чашки. Он явно посвятил большую часть ночи бдению за бутылками, и даже его изуродованное ожогами лицо выглядело помятым. Тавров обратил внимание на то, что и торс, и руки Трофа также были покрыты следами ожогов: видно, он чудом вылез в свое время с того света.

– Пива хотите? – хрипло вопросил скульптор. Тавров отказался, памятуя народную мудрость: пиво с утра – и день свободен! Троф трясущейся рукой налил себе еще и, причмокивая, высосал всю чашку. Потом повторил операцию. Вытер рот ладонью, откашлялся и просипел: – Слушаю вас.

– Да ладно уж, – проворчал Тавров, – заканчивайте лечение, а там и поговорим.

– И то верно!

Троф допил бутылку, достал сигарету из пачки: руки уже не тряслись. Закурил и спросил:

– Так что вы хотели услышать про Андрея?

– Сколько раз вы виделись с ним по приезде в Москву? – спросил Тавров.

– Раза три, – ответил Троф, – впрочем, у меня сохранились видеозаписи. Идемте в комнату, я покажу.

Он провел Таврова в гостиную, усадил перед телевизором. Долго шарил в шкафу, перебирая коробки с видеокассетами. Наконец нашел то, что нужно, вставил кассету в видеомагнитофон. На экране пошло изображение: Андрей в одних плавках готовился к метанию копья.

– Вот дата, двадцать пятое сентября, – сказал Троф, показывая на экран, – наш первый сеанс. Я изучаю работу мышц в движении и по такой пленке делаю фрагменты будущей скульптуры. Сначала я хотел изобразить Андрея в виде копьеносца, но потом увидел, что его прекрасная мускулатура более рельефна именно в позе дискобола. Смотрите!

На следующей кассете Андрей действительно оперировал небольшим диском от штанги. В углу экрана светилась дата: восьмое октября.

– И последний сеанс, – сказал Троф, запуская последнюю кассету, – видите дату? Двадцать девятое октября. Я уже поймал и зафиксировал основное движение и теперь сверял его с реальным. Все оказалось нормально, и больше Андрей мне был не нужен. Я работал в своей загородной мастерской: к сожалению, не могу иметь студию в Москве – пока не по карману. Вот и все. Что вы еще хотите?

– Я хотел бы посмотреть на вашу загородную мастерскую, – заявил Тавров.

– Только с санкции прокурора, – мгновенно отреагировал Троф, – извините, но откуда я знаю… может быть, вас подослали мои коллеги – разнюхать мои уникальные технологии? Не обижайтесь, но береженого бог бережет. Такие времена настали, все совсем озверели, друг друга обворовывают без зазрения совести. Что еще?

Тавров сидел, неподвижно глядя на журнальный столик. Он встрепенулся, услышав вопрос Трофа, и сказал, вставая:

– Тогда все, но я хотел бы просмотреть один момент… если позволите.

Тавров сделал шаг к телевизору и задел коленом лежащую на столике папку. Та упала на пол, и из нее вывалились конверты с золотым вензелем.

– О-о… извините! – воскликнул Тавров, собирая выпавшие конверты.

– Не стоит беспокоиться, – с досадой сказал Троф, – я сам бы все собрал!

– Ну зачем же! Вот, все уже на месте.

Тавров положил папку обратно на столик, потом промотал пленку минут на пять назад. Молча смотрел с минуту, затем сказал:

– Спасибо, благодарю за помощь. На этом позвольте откланяться!

– Всех благ! – с облегчением откликнулся скульптор. – Если вас не затруднит, дверь захлопните, пожалуйста.

Когда Тавров ушел, Троф взял папку и тщательно пересчитал конверты. Убедившись, что все на месте, Троф закурил, откинулся на спинку кресла и замер в размышлении.

– Что, никаких следов? – спросил Олег. Тавров отрицательно покачал головой. Они сидели в «Ростиксе» рядом с метро «Бибирево» и пили пиво с картофелем фри. Тавров покачал пластмассовый стакан с пивом, наблюдая, как пена оседает на стенках.

– Уму непостижимо! – вздохнул Олег. Тавров поставил стакан на стол и спросил:

– Скажите, а не собирался ли Андрей продавать квартиру?

– Какую квартиру? – непонимающе уставился на него Олег. – При чем здесь квартира?

– Он мог задолжать кому-нибудь крупную сумму денег, – пояснил Тавров, – или стать жертвой квартирных аферистов. Вполне возможно, что его где-нибудь держат в подвале, заставляя оформить доверенность. Одинокому человеку в наше время довольно легко стать жертвой подобных преступлений. И если с ним никто больше не прописан, то…

– Да нет у него никакой квартиры! – воскликнул Олег. – Вы просто не в курсе… Короче, там, где он сейчас живет, прописана его сестра. А сам Андрей – у матери. Понимаете?

– Не понимаю, – признался Тавров, – давайте поподробнее.

– Лет пять назад его родители развелись, – начал объяснять Олег, – и разменяли трехкомнатную квартиру на Дмитровке. Андрей с матерью переехали в двушку в Беляеве, а отец с Наташкой уехали в однокомнатную в Черемушки.

В прошлом году отец женился и прописался у жены, а квартиру оставил Наташке. А Наташка не захотела жить одна и уехала к матери. Ну а Андрей с радостью вселился в квартиру сестры. Вот такой расклад получился! Так что Андрей никакой недвижимости продать не может. А вот Наташка может, так что логичнее ее похищать!

– Значит, версия с квартирными аферистами отпадает, – подытожил Тавров. – Ну хорошо… А были ли у Андрея враги? Или хотя бы недоброжелатели?

– Откуда?! – засмеялся Олег. – Да вы его совсем не знаете! Он очень легкий человек, у него это на лбу написано! Может, конечно, обидеться, но как-то у него внутри все перегорает. Он совсем не злопамятный. И вспыльчивым его назвать нельзя. Вообще он всегда умел обходить острые углы, а если доходило до конфликта, то никогда зла не держал и старался как-нибудь все замять. Вот я вам сейчас историю расскажу, года два назад случилась.

Олег отхлебнул пива и продолжил:

– Наташке тогда семнадцать было… или около того. Устроилась она подрабатывать в один НИИ лаборанткой. Ну а завлаб заставлял ее допоздна сидеть. Дескать, с утра она ему не нужна, может хоть к двенадцати на работу приходить, а вечером изволь столько быть, сколько ему нужно – хоть ночь-полночь! Короче, вечерами ее Андрей сначала встречал и провожал, а потом возмутился: что за издевательство над несовершеннолетней! Ну и поимел крупный разговор с завлабом. До драки, правда, не дошло, но за грудки друг друга хватали!

– И чем закончилось? – спросил Тавров.

– Чем? На следующий день Андрюшка пошел к завлабу и извинился за свою несдержанность. Вот так!

– А что завлаб?

– А что, нормальный мужик оказался! Жахнул с Андрюшкой спиртику за примирение, обещал Наташку позже семи не задерживать, а если понадобится позже, то заранее предупреждать. Ну и отгулы, премии, то-се… Короче, Наташка там еще месяца три работала – нахвалиться не могла! А вы говорите – враги… Да это единственный случай, где Андрюшка до прямого конфликта дошел, – а я его со школы знаю!

Олег допил пиво и вопросительно посмотрел на Таврова:

– Может, еще по одной?

– Нет, спасибо, у меня еще много дел, – отказался Тавров и спросил: – А если так все замечательно стало складываться, то почему Наташа ушла из НИИ?

– А она в институт поступила, на дневное отделение, – пояснил Олег. Он задумчиво посмотрел на пустой стакан и сказал: – Я, пожалуй, еще пивка возьму.

– Тогда я вас покидаю, – поднялся Тавров. – Большое спасибо, Олег.

– Да не за что, это же все для Андрюхи. Ну всех благ! – махнул рукой Олег и направился к стойке.

На этой встрече настоял Константин. Он специально выбрал кафе подальше от офиса, в тихом переулке, где меньше всего шансов случайно встретить общих знакомых. Он спешил, поглядывал на часы и оставил почти нетронутым бизнес-ланч за десять долларов, только кружку пива выпил до дна – жадно, в два приема.

– Нам пора решиться, – мягко начал Константин. – Ты же понимаешь, что все это должно когда-нибудь закончиться. А если он что-нибудь заподозрит? Ты понимаешь, чем это нам грозит?

– Ты думаешь, он тебя убьет? – усмехнулась Ольга.

– Ну, это не самый страшный исход, – жестко ответил Константин. – Он доведет меня до разорения, сделает так, чтобы я никуда не смог устроиться – разве что дворником. А вот тебя он убьет. Поскольку он тебя любит, ты умрешь без мучений, мгновенно!

– Замолчи! – резко выкрикнула Ольга. Люди за соседним столиком обернулись.

– С ума сошла? – прошипел Константин, виновато улыбаясь в сторону.

А Ольга просто испугалась. Константин озвучил то, что уже давно ее мучило. Да, все может повернуться именно так. Гадалка говорила, что все закончится к концу января. Еще месяц! Да и сбудется ли предсказание?

– Ладно бы я, – продолжал Константин, – но ведь ты в открытую жила с этим молодым Казановой на юге. А если Борис дал указание проследить за тобой в Адлере? И почему он заказал номер именно в той частной гостинице? Мог бы выбрать что-нибудь пофешенебельней!

«Казанова. Это он об Андрее», – подумала Ольга. Она вдруг почти ощутила тепло его рук, нежное прикосновение густых ресниц, с наслаждением погрузилась в приятные воспоминания. И тут ее вдруг словно обдало холодной волной – где Андрей? Его ищут! Жив ли он? Что с ним случилось?

Она вспомнила то, что смутно мучило ее последнее время. Некоторое время назад она не придала этому никакого значения. А теперь…

– Слушай, мне надо побыть одной, – сказала она Константину. Тот попытался ей возразить, но она почти выкрикнула: – Уходи!

Люди за соседним столиком снова обернулись. Константин поднялся и вышел, не прощаясь. Обиделся. Неважно, снова прибежит, куда он денется. А важно вот что… надо поскорее сделать, иначе будет мучить ощущение незавершенности.

Ольга вышла в туалет, заперла дверь и достала из сумочки сотовый телефон.

Когда Тавров вернулся в свой офис, Катерины уже не было. К монитору был прикреплен «горчичник»: «Позвоните Ольге Берг». Тавров прочитал записку и недовольно поморщился: «Кто такая Ольга Берг? А, ну да! Ольга, знакомая Андрея! Черт, пора купить сотовый, а то вечные проблемы с этими звонками!»

Тавров нашел телефон Ольги в записной книжке и поднял трубку. Он сразу узнал ее голос.

– Это Тавров. Вы просили меня позвонить?

– Да.

– Вы можете говорить?

– Да, вполне. Извините, что я вас беспокою, но я тут вспомнила… Может, это и не так важно…

– Все может пригодиться, Ольга Владимировна, так что я вас внимательно слушаю, – заверил Тавров, включая на всякий случай диктофон.

– Дело в том, что Андрей встречался с Трофом еще до того, как мы приехали в Адлер. Он сказал, что где-то его видел, но не мог вспомнить, где именно. Впрочем, возможно, что он ошибался.

– Ну, у Трофа весьма… э-э… колоритная внешность, ошибиться трудно, – заметил Тавров.

– Да нет же! Он сказал, что встречался с Трофом еще до того, как тот… Ну, как с ним произошло несчастье, понимаете?

– А вы не знаете, что случилось с Трофом?

– Ну что вы! Я не настолько близко с ним знакома.

– А как тогда Андрей его узнал? С такими страшными ожогами Трофа вряд ли узнал бы даже близкий человек!

– Просто Андрей… он очень чувствителен. Такие, как он, познают мир не разумом. Кстати, он и не был до конца уверен.

– А Троф ничего по этому поводу не говорил?

– Нет.

– И Андрей не сказал вам, где мог видеть Трофа… без следов ожогов?

– Нет. Он сам не был уверен… В общем, он больше не касался этой темы, а я не спрашивала. Вот и все. Извините, что побеспокоила вас, Валерий Иванович! Наверное, это не имеет никакого значения…

– Нет, нет, Ольга Владимировна! В этом деле все может иметь значение, – заверил ее Тавров. – Большое вам спасибо за звонок, всего доброго!

Положив трубку, он задумался. Действительно ли Андрей встречался раньше со скульптором? Надо бы выяснить, что за трагедия случилась с Трофом, чем он занимался раньше. Кто может в этом помочь? Пожалуй, Павлов. Хотя он теперь выбился в начальники, не хочется его беспокоить подобной ерундой. Кстати, а как фамилия того опера, что обращался за советом полгода назад? Кажется, Воронцов…

Тавров полез в записную книжку. Да, точно. Воронцов Владимир Евгеньевич. Вот его и побеспокоим!

– Алло, Володя? Здравствуй, это Валерий Иванович. Узнал? Да нет, все в порядке, просто нужна небольшая помощь. Есть такой скульптор Троф, недавно прошла его персональная выставка. Сильно изуродован ожогами, в искусстве недавно. Настоящая фамилия Трофимчук. Не мог бы ты узнать, кто он такой, при каких обстоятельствах был искалечен, чем занимался раньше и все такое? Нет проблем? Ну как скоро… Как сможешь! Через неделю? Отлично, спасибо! Всех благ!

Ну вот, скоро приоткроется завеса над таинственной личностью Трофа!

А не выпить ли кофейку? Нет, пожалуй, надо поговорить с Наташей о том завлабе. Все-таки это единственный человек, о котором точно известно, что он имел конфликт с Андреем.

Наташа была дома одна – мать поехала в гости к сестре и еще не вернулась. Она сварила Таврову отличный кофе, и тот с наслаждением пил, разомлев от тепла, и слушал Наташу.

– Меня устроила в НИИ в лабораторию Вячеслава Игоревича мамина подруга. Честно говоря, это было не худшее место работы, хотя Вячеслав Игоревич был очень требователен. Даже слишком. С ним мало кто хотел работать. Когда я пришла, у него в лаборатории числился какой-то парень, которого я редко видела, да еще одна женщина в декретном отпуске. Фактически он работал один, и поэтому ему так была важна моя помощь.

– А чем он занимался? – спросил Тавров. Наташа пожала плечами:

– Я не знаю. Я ведь просто мыла ему посуду, помогала готовить лабораторные опыты.

– А как у него вышел конфликт с Андреем?

– Ой, вы и это знаете? Да не было никакого конфликта! Просто Андрею не нравился сам Вячеслав Игоревич. «Скользкий тип с двойным дном», – говорил про него Андрей. Уж не знаю почему… Но я не могла бросить работу – какие-никакие, а деньги… не на рынке же торговать! Мне приходилось задерживаться допоздна, и Андрей всегда меня встречал, хотя я и не просила, – он очень за меня волновался. Конечно, неудобно уходить с работы поздно, зато можно было и приходить не рано. И Вячеслав Игоревич всегда отпускал, когда нужно… В общем, однажды Андрей дождался Вячеслава Игоревича и поговорил с ним… на повышенных тонах. Конечно, он потом извинился, они даже выпили с Вячеслав Игоревичем в знак примирения!

– А о чем был разговор? – поинтересовался Тавров.

– Да ни о чем! Просто Андрей завелся, наговорил разной ерунды… Что нельзя допоздна держать несовершеннолетнюю и беззастенчиво ее эксплуатировать для личной выгоды… Чушь, в общем!

– А что он имел в виду, говоря о личной выгоде? – насторожился Тавров.

– Не знаю… может быть, то, что Вячеслав Игоревич работал над докторской диссертацией… да просто нашло что-то на Андрея! Какая разница – я же говорю, что конфликт они быстро уладили. Потом я еще месяца три работала без проблем, Вячеслав Игоревич заранее предупреждал, когда придется задержаться, отгулы стал давать – так что все стало еще лучше!

– А как фамилия Вячеслава Игоревича?

– Салуков.

Тавров записал фамилию и спросил:

– А он до сих пор работает в этом НИИ?

– Нет, он умер, – ответила Наташа.

– Вот как! – озадаченно воскликнул Тавров. – А что же с ним случилось?

– Такой жуткий случай! В тот день он отпустил меня пораньше, а сам остался эксперимент проводить. В общем, в лаборатории случился пожар, и Вячеслав Игоревич ужасно обгорел. Его отвезли в больницу, он там и умер, не приходя в сознание! Такой ужас!

Наташа всхлипнула, вспоминая пережитое. Тавров мрачно помешал ложечкой кофейную гущу и спросил с тайной надеждой:

– А ты не ошибаешься? Может, он жив?

– Да что вы! – возразила Наташа, промокая салфеткой глаза. – Я же была на похоронах. Точнее, в крематории Николо-Архангельского кладбища.

Тавров поднялся.

– Спасибо за кофе, Наташа! Пора мне, извини, что побеспокоил.

Наташа проводила его в прихожую. Уже в дверях, надевая кепку, Тавров спросил:

– А на похоронах кто-нибудь из родственников был?

Наташа отрицательно покачала головой.

– Только несколько сотрудников из института. У Вячеслава Игоревича не было ни семьи, ни родных.

Тавров пребывал в возбужденном состоянии гончей, напавшей на верный след. Поэтому он сам позвонил Воронцову, не дожидаясь конца недели. Тот уже успел кое-что выяснить, и добытые сведения во многом усиливали подозрения Таврова.

Николай Иванович Трофимчук, 1952 года рождения, уроженец города Москвы, оказался весьма любопытной личностью. Сын известного академика, избалованный родителями и развращенный принадлежностью если не к высшим, то к верхним слоям советского общества, он не пошел по стопам отца. Пристроенный «по блату» последовательно в три высших учебных заведения, он не закончил ни одного. Две женитьбы завершились разводом менее чем через год. Рухнувший Советский Союз похоронил благополучие семьи Трофимчуков. Сбережения растворились как дым. Привыкший жить на широкую ногу Николай, впервые в жизни оказавшись стесненным в средствах, фактически выпал из жизни. Ища утешения в выпивке, он стремительно опускался на дно. В конце концов оказался в притоне бомжей и стал жертвой пожара, устроенного собутыльниками. Страшно обгоревшего и мертвецки пьяного, его успели спасти пожарные. Затем врачи сотворили чудо и вернули его к жизни.

Несчастье изменило не только его внешний облик. Николай бросил пить, увлекся лепкой. Когда он лежал в больнице, его отец умер от инсульта. Мать скончалась еще раньше. Николай продал огромную квартиру на Баррикадной и купил двухкомнатную на Аэропорте. Кроме того, он продал отцовскую дачу в Переделкине, так что, судя по всему, не испытывал недостатка в средствах, несмотря на большие расходы.

Ну что же! Оставалось только порадоваться за чудесное перерождение падшего человека! Добытая Воронцовым информация еще больше укрепила Таврова в его подозрениях в отношении Трофа. Дело в том, что Трофимчук лежал в той же больнице и в то же самое время, что и получивший смертельные (или якобы смертельные) ожоги во время пожара в лаборатории Вячеслав Игоревич Салуков.

Словно магнит Тавров притягивал к себе звенья распавшейся цепи. Утром он позвонил в больницу, где когда-то лежали Трофимчук и Салуков. Дребезжащим тенорком сказал поднявшей трубку медсестре:

– Доченька, не откажи, помоги! В вашей больнице два года назад умер мой племянник, Салуков Вячеслав Игоревич. А я живу в Таджикистане, оттуда не так просто приехать. Сейчас в Москве проездом. Хочу с доктором, что его лечил, встретиться. Не довелось мне племянника живым увидеть, так хоть с тем, кто его перед смертью видел… поговорить!

Нелепый прием, но сработал. Через несколько минут Тавров уже узнал, что Салукова лечил доктор Волгин. Впрочем, Тавров совсем этому не удивился, поскольку, по данным Воронцова, доктор Волгин был лечащим врачом Николая Трофимчука.

Все складывалось как нельзя лучше. Эх, узнать бы еще, зачем Андрей ходил к матушке Евфросинье! А не наведаться ли к ней? Надо записаться в качестве обычного посетителя.

Тавров уже протянул руку к трубке, но в этот момент щелкнуло переговорное устройство и голос Кати произнес:

– Валерий Иванович, к вам посетитель.

Тавров чуть не чертыхнулся, но вовремя вспомнил, что основа процветания частной фирмы – внимательность к потенциальным клиентам, и сказал, подавив вздох:

– Проси!

В кабинет зашел мужчина лет шестидесяти. Среднего роста, одет неброско, строго, но весьма дорого. Такой прикид тянет на его, Таврова, годовой доход.

– Здравствуйте! – сказал мужчина.

– Здравствуйте… э-э…

– Борис Львович, – подсказал мужчина.

– Очень приятно. Прошу вас, Борис Львович, садитесь!

Мужчина уселся в кресло. Он, как видно, не привык терять времени даром, поэтому сразу перешел к делу:

– У меня возникли некоторые… подозрения, что ли… И я хочу либо их развеять, либо превратить их в твердые доказательства. Дело касается моей жены. Только не думайте, что я какой-нибудь Отелло! Я просто деловой человек и привык все просчитывать. Мне нужна ясность. Вы понимаете?

– Разумеется, Борис Львович, – кивнул Тавров. – Свыше восьмидесяти процентов дел, которыми занимается мое агентство, связаны именно с подозрениями жен относительно мужей или мужей относительно жен.

– А остальные двадцать? – вдруг полюбопытствовал Борис Львович.

– В основном это подозрения в отношении деловых партнеров и исчезновения людей, – ответил Тавров. – Во всех случаях мы гарантируем полную конфиденциальность. Все полученные в ходе расследования материалы передаются клиенту. Файлы в компьютере удаляются сразу после распечатывания, а специальная программа делает так, чтобы их нельзя было восстановить. Сумма оплаты и аванса оговаривается при заключении договора. Отчет о расходах и их компенсация клиентом производятся через оговоренные в договоре промежутки времени, но не реже чем раз в две недели. И никаких противозаконных действий. Вас устраивают наши условия?

– Вполне, – ответил Борис Львович. Он извлек из борсетки две фотографии и положил их на стол. – Это моя жена. А это – мой коммерческий директор, Захвалин Константин Георгиевич. Я полагаю, вы все поняли?

– Разумеется, – заверил Тавров, рассматривая фотографии.

– Что еще от меня требуется? – спросил Борис Львович.

– Об этом мы поговорим отдельно, после заключения договора, – ответил Тавров, роясь в столе.

– Так давайте его заключим! – с едва заметным раздражением предложил Борис Львович.

– Минуточку, я должен посмотреть, кого из сотрудников могу подключить к этому делу.

Тавров пару минут озабоченно листал толстый блокнот, потом с сожалением его закрыл.

– К моему глубокому сожалению, у нас сейчас нет свободных сотрудников. В таких случаях мы обращаемся к другому агентству, являющемуся нашим партнером. С вашего позволения, я сделаю им звонок.

– Это солидная фирма? – с сомнением спросил Борис Львович.

– Обижаете, Борис Львович! – отозвался Тавров, набирая номер. – Алло, Игорь! Это Тавров. У меня для тебя есть клиент. Ты как сейчас? Время есть? Тогда он к тебе подъедет, лады?

Тавров положил трубку.

– Вот вам его визитка. Очень опытный профессионал. Договор заключите непосредственно с ним.

Когда Борис Львович ушел, Тавров несколько минут сидел, задумчиво глядя в стену. Он отказал столь выгодному клиенту не по причине сверхзагруженности сотрудников. По сути, он был единственным работником в своем агентстве и в любом другом случае с радостью бы ухватился за это дело. Но только не теперь. Проблема заключалась в том, что женой Бориса Львовича была Ольга Берг.

Тавров вспоминал, что собирался сделать непосредственно перед приходом Бориса Берга. Ах да! Позвонить секретарю матушки Евфросиньи, записаться к ней на прием и уточнить дату визита Андрея. Но прежде надо бы сделать еще одну проверку. Она займет определенное время, и этот звонок лучше сделать немедленно! Кому только? Да, пожалуй, лучше всего это сможет сделать Павлов.

– Вадик? Здравствуй, это Валерий Иванович. Узнал? Ну как дела? Не отрываю тебя? Ну хорошо! У меня тут небольшая просьба. Два года назад при пожаре в лаборатории одного НИИ погиб некий Салуков Вячеслав Игоревич. Мне нужно знать, не фигурировал ли он в каком-нибудь расследовании. Нет, не обязательно убийство. Финансовые махинации, наркотики, взятки – что-нибудь в таком роде. Да понимаю я, о чем прошу! А если я вам какой-нибудь «глухарь» помогу закрыть благодаря этой информации? Конечно, серьезно! Так сделаешь? Ну и хорошо! Спасибо, Вадик!

Теперь можно было договариваться о встрече с матушкой Евфросиньей.

– Здравствуйте, Лариса! Это Валерий Иванович, друг Леноры Павловны. Вспомнили меня? Я хотел бы узнать, когда на приеме у матушки Евфросиньи был некий Семенов Андрей. Да, я жду.

Тавров закурил, дожидаясь ответа.

– Да-да, я слушаю. Ага, даже два раза? А когда? Угу. Лариса, я хотел бы поговорить с матушкой. Да, я понимаю, что это трудно. Так запиши меня на прием. Завтра в три часа дня? Отлично! Спасибо, Лариса!

Тавров доехал до станции метро «Цветной бульвар» и переулками направился к офису матушки Евфросиньи. Он любил этот район, потому что вырос здесь. Когда-то он знал каждый двор и каждый дом от Садового до Бульварного кольца между Сретенкой и Цветным бульваром. Здесь жили его друзья и знакомые. С этими местами связаны его первые впечатления от жизни: вой сирен за окном, плотно завешанным светомаскировочной шторой; выстрелы зенитных орудий и взрывы бомб; вечный голод военного детства и сказочный новогодний подарок, полученный на елке в Колонном зале зимой сорок третьего, – мандарины, орехи и шоколад. От Сухаревки видно его школу. А вон там стояло двухэтажное здание военного комиссариата, откуда Тавров уходил в армию.

Теперь все изменилось. На месте старых домов вырос «новодел», стилизованный под старину. Многим это не нравилось, но Тавров считал, что лучше стилизация под старину, чем уродливые стандартные коробки или лжеконструктивистские изыски. Впрочем, наверное, сто лет назад ревнителей московской старины точно так же ужасали многоэтажные доходные дома в стиле модерн, выросшие среди уютных купеческих и дворянских особняков. Все это ерунда! Главное: канули в вечность характерные для Москвы семидесятых и восьмидесятых облупленные фасады домов.

Тавров стал подниматься к Сретенке не по переулку, где находился офис матушки Евфросиньи, а по соседнему. В этом переулке он когда-то жил и решил позволить себе немного ностальгии.

Возле родного дома стоял черный «Мерседес» с затемненными стеклами, как напоминание об изменившихся временах. Тавров даже не мог зайти в дом и поговорить со старыми жильцами: все коммуналки давно уже были расселены. Тавров обошел «Мерседес», не останавливаясь возле дома. Ностальгическая идиллия исчезла. И вовремя.

Когда-то сзади стоял еще один дом: двухэтажный деревянный. Теперь на его месте разбили чахлый скверик с детской площадкой. За площадкой в соседнем переулке поднималась громада здания, в котором принимала матушка Евфросинья. Тавров направился туда через детскую площадку.

Из-за угла появился человек. Он шел навстречу Таврову: высокий шатен лет сорока в кашемировом пальто, во рту большая сигара, на носу очки в золотой оправе. Безумно дорогие ботинки дико смотрелись в снежно-солевой каше у тротуара. Однако шатен прошел по ней, не пытаясь обойти или перешагнуть приметы неприглядной отечественной зимы. Недалеко от Таврова шатен остановился, обернулся и посмотрел назад. Бросил сигару на тротуар, снял очки, аккуратно протер их носовым платком, снова надел и быстро прошел мимо Таврова.

Тавров подошел к подъезду и оглянулся. Шатен миновал детскую площадку и скрылся. Спустя полминуты из-за угла появился «Мерседес». Он медленно проехал по переулку, свернул на Сретенку и скрылся в направлении Сухаревской площади.

Тавров явился на прием к матушке Евфросинье точно в назначенный срок.

– Хоть часы проверяй, – улыбнулась Лариса.

– Многолетняя привычка! – отозвался Тавров, усаживаясь в кресло, и тут же спросил: – Ларисочка, вспомни, голубушка: когда Семенов приходил в последний раз, долго ли он пробыл у матушки Евфросиньи?

– С полчаса. Меня еще это удивило: обычно во второй раз приходят просто поблагодарить. А он пробыл минут тридцать – тридцать пять.

– А уходя, ничего не сказал?

– Нет, – сокрушенно вздохнула Лариса. Она явно была разочарована этим фактом.

– А матушку Евфросинью вы не спрашивали по этому поводу?

– Ну что вы, Валерий Иванович! – удивилась Лариса. – У нас так не принято. Да она ничего бы и не сказала. Вы же знаете, что она никогда не помнит, что происходит во время сеанса. Так что, если вы к ней по этому поводу, то совершенно напрасно.

– Я тоже так думаю, – согласился Тавров, – но должен попытаться. «Быть уверенным» и «знать» – понятия разного порядка. Что поделаешь! Старая ментовская привычка – отработать до конца все варианты, даже заведомо проигрышные.

Тавров взглянул на часы: пять минут третьего. Он достал из кармана пачку «Золотой Явы».

– Что-то клиент задерживается. Пойду покурю.

– Да-да, конечно, – кивнула Лариса.

Тавров покурил в подъезде: на улице шел мокрый снег, разводя белесый свет пасмурного дня промозглой сыростью. Когда он вернулся в приемную, Лариса сообщила:

– Матушка еще не освободилась.

– Там что, дама? – поинтересовался Тавров.

– Нет, мужчина. Немолодой, кашляет – проблемы со здоровьем, наверное, – поделилась наблюдением Лариса. Они еще поболтали, потом Лариса взглянула на часы и удивленно воскликнула:

– Уже без двадцати три! Скоро следующий клиент появится. Пойду, напомню матушке, что вы давно ждете.

Лариса скрылась за дубовой дверью. Когда она появилась через минуту, ее лицо было белее стены, а глаза, казалось, стали больше стекол очков. Держась за стену, она прошептала:

– Там, там!.. Матушка… матушка…

Тавров успел подхватить соскальзывающее вдоль стены тело девушки и осторожно уложил ее в глубокое кресло. Затем вытащил пневматический пистолет «аникс» – точную копию «браунинга» – и осторожно подошел к двери. Пневматика, конечно, не оружие, но если попасть противнику в нервный узел, то можно выиграть время.

В кабинете стоял обычный полумрак. Яркое пятно света выделялось на столе. Только матушки Евфросиньи не было. Тяжелое кресло было опрокинуто и валялось на полу. Рядом темнел силуэт. Тавров направил свет лампы на лежащую. Это была матушка Евфросинья. На лбу темнело пятно, вокруг головы растеклась лужа крови.

Через открытую дверь донесся звук. Тавров выскочил в приемную. У дверей стоял какой-то мужчина. Он только что вошел и с ужасом смотрел на распростертую Ларису. Увидев пистолет в руке Таврова, он побледнел и хрипло сказал, поднимая руки:

– Я ничего не видел, я никому не скажу…

– Мобильник есть? – спросил Тавров, кидаясь к столу.

– Есть, – с готовностью подтвердил мужчина и, опасливо косясь на Таврова, полез в карман куртки.

– Вызывайте «Скорую», скажите: огнестрельное ранение. А я вызову милицию. Да быстрее, черт возьми!

Пока они звонили, Лариса пришла в себя. Тавров налил ей воды в стакан из стоявшего у дверей автомата и сказал:

– Все в порядке, Лариса. Сейчас приедет «Скорая».

Затем повернулся к стоящему столбом мужчине:

– Побудьте с ней, дождитесь милицию и врача. Никуда не уходите, иначе вас ждут большие неприятности. Понятно?

До мужчины наконец дошло, что Тавров вовсе не убийца. Он на глазах порозовел и с готовностью подтвердил:

– Да-да, само собой… а как же!

Тавров вернулся в кабинет. Далеко не сразу ему удалось обнаружить выключатель на стене. Огромная хрустальная люстра залила желтоватым светом запыленных лампочек кабинет, который с исчезновением вечного полумрака сразу оказался значительно меньше.

Никаких следов борьбы в кабинете не было заметно. Кресло, по-видимому, опрокинулось, когда матушка Евфросинья упала на пол. Тавров склонился над телом, попытался нащупать на шее пульс, но не смог. Темное пятно у самой кромки пропитанных кровью волос, несомненно, было входным пулевым отверстием. «Конец», – подумал Тавров. После таких ран не выживают. Куда же делся убийца?

Тавров огляделся и увидел в другом конце кабинета за книжным шкафом дверь. Он прошел туда и оказался в длинном коридоре. В одном конце коридора виднелась дверь в приемную, в противоположном светилось окно кухни. Тавров пошел по коридору, заглянув по дороге в спальню, гостиную и чулан. Там никого не было, отсутствовали и видимые следы обыска. Ванная и туалет тоже оказались пусты. На кухне на полу валялся опрокинутый табурет, и стол стоял криво: как будто тащили что-то тяжелое к двери черного хода. Тавров толкнул дверь. Она оказалась не заперта. Тавров вышел на лестницу, прислушался. Ни звука, ни движения.

Тавров вернулся в коридор. Его заинтересовала одна странность. Если со стороны дома, выходящей на улицу, последовательно расположились двери четырех комнат, то с противоположной стороны было только три двери: в ванную, в туалет и в чулан. Куда же делось еще примерно сорок квадратных метров жилой площади? Чуть поколебавшись, Тавров зашел в чулан и через несколько минут нашел то, что искал: большой ободранный платяной шкаф. Висевшие когда-то в нем пластиковые мешки с одеждой теперь валялись кучей в углу. В платяном шкафу не было задней стенки – вместо нее обнаружилась металлическая дверь с зиявшей вместо замка дырой. Тавров осторожно открыл дверь и очутился в большом зале.

Видимо, во время ремонта рабочие снесли межкомнатную перегородку и заложили окна кирпичом. В результате получился длинный зал без окон с одной дверью, через которую и вошел Тавров. Стены были побелены, а полы застелены белым линолеумом, из-за чего зал напоминал внутренность подарочной коробки. Освещался зал двумя потолочными лампами в простых белых плафонах. Таврова поразили две необычные вещи. Во-первых, поперек зала протянулась мощная металлическая балка со свисавшей с нее тяжелой железной цепью, словно взятой с какого-нибудь корабля. Во-вторых, по стенам зала стояли четыре зеркала, – точнее, когда-то стояли, поскольку от зеркал остались одни рамы с торчащими кое-где осколками. При ближайшем рассмотрении Тавров обнаружил, что зеркала были расстреляны из пистолета: на полу валялось не меньше десятка стреляных гильз, а в стенах отчетливо виднелись следы от пуль.

Больше в зале ничего не было, даже пыли – просто стерильная чистота. Тавров еще раз оглядел зал, потрогал цепь. Зал выпадал из стройной цепи рассуждений. И если пять минут назад Тавров был уверен, что убийство матушки Евфросиньи вызвано последним визитом к ней Андрея, то теперь он никак не мог связать увиденное в зале с Трофом. Из зала явно что-то унесли. И зачем понадобилось расстреливать зеркала? Что это? Спланированная акция или просто выходка психопата?

Ладно, пора встречать милицию. Тавров засунул пистолет в кобуру и направился к двери.

Тавров сидел в кабинете подполковника Павлова и с наслаждением пил вторую чашку крепкого горячего кофе. Когда-то лейтенант Павлов начинал службу под руководством Таврова. Он уверенно шагал по ступеням карьерной лестницы и теперь руководил отделом убийств в МУРе.

– Проверил я вашего Салукова, Валерий Иванович, – сказал Павлов. – Труп некриминальный, дело закрыто. А вот НИИ, где работал Салуков, трясли на предмет наркотиков. По некоторым данным, именно в лабораториях этого НИИ изготавливался синтетический наркотик, поступавший на наркорынок Москвы и некоторых других городов. Но это было уже спустя полгода после смерти Салукова, и связать его смерть с проверкой НИИ впрямую невозможно. Почему вас так заинтересовал этот покойник?

– Да так, в связи с одним парнем, которого я сейчас разыскиваю.

– А как вы у гадалки оказались? Тоже в связи с расследованием?

– Да, по тому же самому делу. Незадолго до своего исчезновения этот парень был у матушки Евфросиньи.

– А покойный Салуков тут при чем?

Тавров поставил кружку на стол.

– Есть у меня основания полагать, что Салуков вовсе не такой уж покойный.

– Не знаю насчет Салукова, а вот реальный огнестрел уже имеется, – нахмурился Павлов. – Не понимаю, как эта гадалка еще жива! А почему вы решили, что Салуков жив? И какая связь между ним и покушением на убийство гадалки?

– Похоже, что именно якобы покойный Салуков и стрелял в матушку Евфросинью, – ответил Тавров.

Павлов налил дымящийся кофе себе и Таврову.

– Тогда давайте, Валерий Иванович, сначала и поподробней.

– Два года назад девушка, некая Наташа Семенова, устроилась лаборантом в лабораторию Салукова. Задерживаться там приходилось допоздна, и однажды брат Наташи Андрей, которому приходилось встречать сестру вечерами, высказал свое неудовольствие Салукову. Точнее, это мнение Наташи. Я же полагаю, что Андрей каким-то образом узнал, что в лаборатории Салукова производится синтетический наркотик. Один из сотрудников Салукова, некий Жигарев, весьма редко бывал на работе, а сразу после гибели Салукова уволился по собственному желанию и уехал из Москвы. Скорее всего, именно Жигарев и был посредником между наркоторговцами и Салуковым. Короче, Андрей категорически потребовал не впутывать Наташу в дела с наркотиками, и Салуков выполнил его требование.

– А не логичнее было бы Наташе просто уволиться? – спросил Павлов.

– Она не хотела увольняться, а Андрей не мог объяснить ей истинную причину беспокойства, – пояснил Тавров. – Ну а в скором времени у Салукова произошел конфликт с хозяевами, – скорее всего, из-за денег. И Салукова решили убрать. Пожар должен был скрыть все следы. Отчасти это удалось: проверка не обнаружила никаких нарушений. Оно и понятно: лаборатория уже полгода не работала, а на рынок поступал товар из запасов. Салуков в тяжелом состоянии попал в больницу. Ему удалось выжить, но тут встал вопрос: что делать дальше? Видимо, он считал, что хозяева не оставят его в покое. И у него родился план.

В это же отделение с тяжелыми ожогами попал некто Трофимчук. Пока Трофимчук лежал в больнице, от инсульта скончался его отец, оставив Трофимчуку огромную квартиру в центре Москвы и дачу в престижном поселке… Наверное, и без моих объяснений понятно, что вскоре Салуков скончался, а Трофимчук пошел на поправку. Не успел он выйти из больницы, как его лечащий врач, – являвшийся, естественно, и лечащим врачом Салукова, – стал обладателем пресловутой дачи. Трофимчук немедленно продал квартиру, купил новую, подправил внешность пластическими операциями и посвятил себя искусству. Все шло хорошо, но вдруг этим летом лже-Трофимчук повстречал в Адлере Андрея Семенова. Тот, видимо, узнал Салукова, хотя и не подал виду. Но Салуков, – который стал уже к этому времени скульптором Трофом, почувствовал это. Он предложил Андрею стать его натурщиком. Тот согласился. Видимо, убеждение Андрея в том, что Трофимчук в действительности является Салуковым, крепло. Чтобы окончательно прояснить ситуацию, он сходил к ясновидящей матушке Евфросинье. И буквально на другой день исчез. Когда Наташа наняла меня для поисков брата и я вышел на Трофа, он вначале чувствовал себя уверенно. Но когда я установил, что Троф не отправлял Андрею пригласительный билет на открытие выставки, то понял – Троф обеспокоился и решил упредить события. Опасаясь, что Андрей все рассказал матушке Евфросинье, Троф сегодня явился к ней и… Вполне возможно, что Андрей оставил ясновидящей какие-либо доказательства того, что Троф – на самом деле Салуков. Ведь Андрей бывал на квартире и в мастерской Трофа и вполне мог найти нечто любопытное. И именно эти улики Троф и искал. Вполне возможно, что в том большом зале находился сейф. Убедившись, что быстро вскрыть его не удастся, Троф в бешенстве расстрелял зеркала – ведь каждая минута была на счету, тело ясновидящей секретарша могла обнаружить в любой момент. Троф вытащил сейф через дверь черного хода и вместе с ним скрылся на машине. Скорей всего, ему кто-то помогал.

– Вы меня извините, Валерий Иванович, – с досадой проговорил Павлов, – но все это полет фантазии, ничем не подкрепленные догадки. Что реально мы можем предъявить этому вашему Трофу? Обвинение в убийстве Андрея Семенова? А где труп Семенова?

– Ну ты же знаешь, Вадик, что хорошо спрятанный труп можно найти только случайно, – ответил Тавров. – Возьмешь Трофа, расколешь – он сам и покажет!

– А чем его колоть, Валерий Иванович? – возразил Павлов.

– Из всего списка гостей, приглашенных на открытие выставки, только Семенов не получил приглашения, – напомнил Тавров. – Я был у Трофа дома и украдкой пересчитал конверты с неиспользованными приглашениями. Троф не посылал приглашения Семенову, единственному из всего списка, хотя и уверяет, что посылал. Почему? Да потому что это его прокол! Он не послал приглашения Семенову, потому что знал наверняка: Андрей Семенов мертв!

– Это доказательство вряд ли можно будет использовать на суде, – заметил Павлов. – Вот если бы удалось доказать, что Салуков присвоил себе имя умершего Трофимчука, тут бы можно было начать раскручивать. Но какие мы имеем доказательства, позволяющие уверенно идентифицировать личность Салукова? Отпечатки пальцев?

– Салуков не имел конфликтов с законом, потому отпечатков для идентификации нет, – мрачно констатировал Тавров.

– Особые приметы. С ними тоже, я так понимаю, дело обстоит неважно. Нигде эти приметы не были официально зафисиксированы, ближайших родственников и знакомых, могущих что-либо рассказать, вам пока обнаружить не удалось. Так?

– Так, – подтвердил Тавров.

– Что остается? Зубы. Вы видели стоматологическую карту Трофимчука?

Тавров безнадежно махнул рукой.

– Я проверял районные поликлиники по прежнему месту жительства Трофимчука. При переезде Троф забрал все медицинские карты из районных поликлиник – в связи с новым местом жительства. Однако на учет не встал. Так что здесь глухо.

– Вот видите, Валерий Иванович. Никаких фактов, позволяющих сделать вывод, что нынешний Трофимчук и умерший Салуков являются одним и тем же лицом, у нас нет, – констатировал Павлов. – Я уже не говорю, что и Жигарева вы не нашли. Кстати, в связи с подозрением в торговле наркотиками Жигарев уже полтора года находится в федеральном розыске. И самое плохое, Валерий Иванович, – то, что вы сами осознаете: никаких пригодных для суда фактов у вас против Трофа нет. И оттого ходите кругами вокруг Трофа и светитесь, словно рождественская елка. Заканчивайте это, Валерий Иванович, прошу вас!

– Что ты имеешь в виду, Вадик? – прикинулся удивленным Тавров.

– Бросьте, Валерий Иванович, – укоризненно сказал Павлов. – Я вас хорошо знаю. Вы решили спровоцировать Трофа на активные действия и тем самым получить недостающие доказательства. И если Троф – действительно Салуков и он действительно убил Семенова, то у вас все шансы лечь рядом с последним.

– Что значит «действительно»? В смерти Семенова у меня сомнений нет, – заявил Тавров. – Похищать Семенова с целью выкупа нет никакого смысла, а вот заставить навсегда замолчать…

– Валерий Иванович, давайте отвлечемся от Семенова, – перебил его Павлов. – У меня есть вполне реальный огнестрел, и я буду работать только по нему. Вы можете связать Трофа с покушением на убийство гадалки?

– Впрямую нет, – задумчиво ответил Тавров. – Секретарша даже описать посетителя толком не смогла. Рост примерно метр семьдесят пять, худощавый, в черном пальто, русые курчавые волосы, дымчатые очки, низ лица закрыт шарфом, все время кашлял и говорил хриплым голосом. Это мог быть и Троф – лица она практически не видела, а волосы вполне могли оказаться париком. Вот оружие…

– Эксперты уже работают, – сообщил Павлов, – хотя на дело он наверняка шел с «чистым» стволом. Ну узнаем тип оружия, и что? Пистолет уже наверняка где-нибудь в водостоке валяется. Вот с мотивом неясно. Ваша версия, Валерий Иванович, мне кажется совершенно неубедительной. Как эта гадалка могла подвесить сейф к цепи? Тельфера там нет, цепь просто прикручена болтами к балке. И зачем его подвешивать? И по зеркалам он вряд ли стрелял в припадке ярости. Я понимаю, если бы он с досады расстрелял обойму. А в зале мы нашли тридцать шесть гильз. Тридцать шесть! Он что, из пистолета-пулемета стрелял, что ли? Расположение пулевых отверстий в стене говорит о том, что все эти выстрелы были одиночными. Как вы это объясните?

– Возможно, все это сможет объяснить матушка Евфросинья, если останется жива, – сказал Тавров. Он взглянул на часы и спохватился: – Ох, Вадик, засиделся я у тебя, а ведь мне уже пора. Мы с Ленорой едем в больницу к Евфросинье. К ней вряд ли пропустят, так хоть с врачами поговорить…

– А кто это – Ленора? – поинтересовался Павлов.

– Это моя знакомая, подруга матушки Евфросиньи, – пояснил Тавров.

– А откуда она ее знает?

– Когда-то вместе учились в университете.

– Вот так гадалка! – присвистнул Павлов. – Я позвоню в больницу и скажу, чтобы вас пропустили. А то мы там охрану выставили, так что так просто вас туда не впустят.

– Спасибо, Вадик. Да, и еще одна просьба: скажи операм из РОВД, чтобы мой ствол вернули.

– Какой ствол? – удивился Павлов.

– Да они у меня в офисе матушки Евфросиньи изъяли пневматический пистолет – якобы для того, чтобы проверить, не приспособлен ли он для стрельбы боевыми патронами, – объяснил Тавров.

– Во дают! – недовольно прокомментировал Павлов. – Хорошо, вернут. Что-нибудь еще?

– Проверьте алиби Трофа. Трофимчук Николай Иванович, проживает в районе станции метро «Сокол». Пусть твои что-нибудь придумают, чтобы не вызывать подозрений. Мне важно знать: где он был сегодня днем?

– Ох уж мне этот ваш Троф! – крякнул Павлов, но сделал пометку в настольном календаре.

Таврова и Ленору Павловну пропустили в палату без проблем: охрана уже была предупреждена. Матушка Евфросинья по-прежнему пребывала в коме. Ее осунувшееся лицо по цвету лишь немного отличалось от белоснежной повязки, закрывавшей лоб. Ленора Павловна беззвучно зарыдала. Тавров вывел ее в коридор. Когда она немного успокоилась, он сказал:

– Сейчас появится врач, и мы с ним поговорим. Ты посиди здесь, а я пойду на лестницу запасного выхода, покурю. Хорошо?

Ленора Павловна молча кивнула, прижимая ко рту платок.

Тавров достал сигареты и вышел на лестницу. Там, на площадке возле окна под надписью «Место для курения» стояла хромированная плевательница. Тавров закурил, задумчиво глядя на пролетающие в свете фонарей снежинки.

– Здравствуйте, Валерий Иванович! – раздался вдруг за спиной негромкий голос. Тавров обернулся и увидел человека средних лет, с длинными гладкими волосами и негустой курчавой бородкой. Пронзительные глубоко сидящие глаза блестели под стеклами очков в тонкой оправе. На мужчине было черное пальто.

– Простите, не имею чести знать вас, – удивился Тавров.

– Отец Иоанн, игумен Спасо-Никольского монастыря, – представился незнакомец и, видя, что недоумение Таврова не рассеивается, пояснил: – Я друг матушки Евфросиньи.

– Вот как? Очень рад. Жаль, что поводом для знакомства явилось столь ужасное происшествие. Вот, жду врача, чтобы узнать, что да как… вы тоже ждете врача?

– Нет, я уже говорил с ним. Кома. Ничего нельзя гарантировать.

– Скажу вам, ей еще повезло! Когда я ее увидел, то подумал, что все… Выстрел в упор в голову – это не шутка! Ну ничего, милиция взяла ее под охрану, и убийце не удастся закончить свое дело!

– Он уже все закончил, – сказал отец Иоанн.

– Простите… Что вы имеете в виду? – удивился Тавров.

– Он сюда не придет, поэтому охрану можно смело снять, – пояснил отец Иоанн.

– Почему вы так решили? Вы знаете, кто это?

– Да, знаю, – невозмутимо ответил отец Иоанн. Тавров чуть не подавился дымом. Откашлявшись, он сказал:

– В таком случае, вам надо срочно поговорить со следователем.

– Зачем?

– Ну раз вы можете опознать убийцу…

– Я не сказал, что могу его опознать, – уточнил отец Иоанн. – Я сказал, что знаю, кто и зачем стрелял в матушку Евфросинью. Я знаю, что он будет делать дальше. Но я не знаю ни его имени, ни того, как он выглядит.

– Вот как… – озадаченно проговорил Тавров. – Но почему он не вернется?

– Он уже взял, что хотел. Матушка Евфросинья не представляет для него интереса и не может помешать его планам – тем более в таком состоянии!

– Вы знаете, что было подвешено на цепи в зале? – прямо спросил Тавров.

– Да.

– И когда вы видели эту вещь последний раз?

– Я не сказал, что я ее видел, – невозмутимо уточнил отец Иоанн. – Я сказал, что знаю, что находилось в зале.

– И что же?

– Этого я вам сейчас не скажу. Потом.

– Послушайте, это не игрушки! – рассердился Тавров. – Вы обязаны рассказать следствию все, что знаете! Это ваш гражданский долг!

Отец Иоанн грустно усмехнулся и ответил:

– Следствию это не поможет. Есть вещи, которые не входят в понятие гражданских властей и потому непонятны и неинтересны им. А вот вам скажу. Только не сейчас, а потом, когда придет время. Уверяю вас, оно придет гораздо скорее, чем вы думаете.

– Лучше следователю расскажите, – посоветовал Тавров, – и чем скорее, тем лучше.

– Им это не поможет. А вот вам – непременно. Потому что именно вы должны помочь мне найти этого человека.

– Что, личные счеты? – нахмурился Тавров.

– Валерий Иванович, ну что вы! – укоризненно покачал головой отец Иоанн. – У меня ни к кому не может быть никаких личных счетов! Просто кроме вас вряд ли кто сможет мне помочь.

– Хорошо. Тогда давайте побеседуем, когда вы перестанете говорить загадками, – предложил Тавров.

– Давайте, – согласился отец Иоанн и протянул Таврову визитку: – Свяжетесь со мной, когда будете готовы… когда придет время!

– И когда же оно придет? – насмешливо поинтересовался Тавров, небрежно сунув визитку в карман. Отец Иоанн внимательно посмотрел на него и ответил:

– Когда исчезнет голова.

– Какая голова? Чья голова? – изумился Тавров.

– Женская, – невозмутимо уточнил отец Иоанн и добавил: – Не знаю, чья именно, но она обязательно исчезнет. И очень скоро.

Послышался скрип двери. На верхнюю площадку выглянула Ленора Павловна.

– Валера, ну сколько можно курить? – укоризненно сказала она. – Доктор уже пришел, идем!

– Да-да, я иду, – отозвался Тавров и повернулся к отцу Иоанну. Но того уже не было. Словно растворился в воздухе. – Ленора, а куда он делся? – озадаченно спросил Тавров, озираясь.

– Кто? Я никого не видела. Идем, Валера! – нетерпеливо сказала Ленора Павловна. Тавров покорно направился за ней.

Врач ждал их у себя в кабинете и пил кофе из большой фаянсовой кружки.

– Вы подруга Евфросиньи Матвеевны? – спросил он Ленору Павловну.

– Да.

– И давно вы ее знаете?

– Мы вместе учились в университете, – ответила Ленора Павловна и спросила: – Как она? Она будет жить?

– Что я могу сказать… – неопределенно отозвался врач. – Случай весьма странный. Я даже не знаю, с чего начать… Вот, смотрите!

Врач указал на светящийся матовый экран, на котором были развешаны рентгеновские снимки.

– Это голова Евфросиньи Матвеевны. Вы не находите ничего странного в этих снимках?

– Мы ничего не понимаем в этом, доктор! – воскликнула Ленора Павловна. – Вы скажите, поправится ли она?

– Я надеюсь, – сказал врач. – Несовместимых с жизнью повреждений нет. По сути, закрытая черепно-мозговая травма. Даже гематома отсутствует. Разумеется, не исключены осложнения, но мы ее наблюдаем. Однако совершенно непонятно, чем вызвана глубокая кома, поэтому состояние я склонен считать тяжелым.

– Позвольте, но ей же стреляли прямо в голову, – вмешался Тавров, – то есть налицо должно быть проникающее ранение. А вы говорите «закрытая черепно-мозговая травма»! Как такое может быть?

– Вот об этом я и толкую!

Врач подошел к снимкам:

– У больной отсутствует лобная кость. Вместо нее вставлена титановая пластина. Точнее, две. Одна, наружная, повторяет очертания лобной кости черепа, а другая, внутренняя, представляет собой часть параболоида вращения. Фокус параболоида приходится на гипоталамус. Я не знаю, кто сделал эту уникальную операцию, но это был просто ас своего дела! Вы не в курсе, Ленора Павловна, ваша подруга получала тяжелые травмы?

– Мы учились с ней вместе с первого курса, и я никогда ничего о чем-либо подобном не слышала! – категорически заявила Ленора Павловна.

– А когда вы поступили на первый курс?

– В тысяча девятьсот шестьдесят четвертом году. Фросеньке тогда было девятнадцать.

– А откуда она приехала в Москву?

– Из Воткинска.

– Боже мой! – схватился за голову врач. – В начале шестидесятых годов девушке вместо лобовой кости вставляют кусок титана! И где? В Воткинске! Это просто уму непостижимо!

Тавров подошел к снимкам, с минуту их разглядывал, затем обратился к врачу:

– И что же, именно эта пластина спасла ей жизнь?

– Именно! – подтвердил врач. – Пуля сделала вмятину в наружной пластине и ушла рикошетом в сторону, содрав лоскут кожи с головы. Вот и все.

Тавров появился у себя в офисе поздно, около двенадцати. Сев за стол, он приступил к разбору корреспонденции. Катя уже поработала с ней: выбросила ворох рекламных листков; отдельно скрепила счета, приколов к ним листочек с итоговой суммой. Свежие газеты лежали отдельно. Из-под стопки бумаги высовывался край какой-то брошюры. Тавров потянул за уголок и извлек тонкую книжку в простой бумажной обложке. На обложке не были указаны ни автор, ни название. Тавров раскрыл брошюру и прочитал название: «История братства святого Антония Великого».

Тавров недовольно поморщился: опять какое-то религиозное общество рассылает свои материалы. Почему Катя не выбросила брошюру? Тавров вышел в приемную и раздраженно сказал:

– Катя, я же просил не класть мне на стол «директ мэйл».

– Так я же выбросила всю рекламу! – возразила Катя, не отрываясь от компьютера.

– А это что? – потряс книжкой Тавров. Катя мельком глянула на брошюру.

– А-а! – протянула она. – Это пришло вчера бандеролью, на ваше имя. Я сегодня утром получила по доверенности. Разве вы не заказывали эту книжку?

– Вот как? – озадаченно почесал затылок Тавров. – А откуда ее прислали?

– Не помню! – пожала плечами Катя.

– А где упаковка? – не сдавался Тавров. – Там же был указан адрес отправителя?

– Был, – согласилась Катя, – только я его не запомнила. А бумагу я выбросила в мусор. И если хотите поискать ее в мусорном баке, то напрасно: мусоровоз уже приезжал. А что, Валерий Иванович, что-то не так?

– Да нет, Катя, все нормально, продолжай работать, – проворчал Тавров, вернулся в кабинет и бросил брошюру в ящик стола. Наверное, его адрес случайно попал в рассылку религиозного издательства. Одни норовят всучить свою литературу на улице, другие рассылают по почте. И откуда у них столько денег?

Тавров подумал, что не стоит захламлять стол почтовым мусором: следовало бросить брошюру сразу в корзину. Он приоткрыл ящик, пошарил там рукой, но проклятая книженция уже затерялась среди бумаг, и детектив снова задвинул ящик. Так, чем следует заняться в первую очередь?

По уму, следовало бы немедленно заняться Трофом. Но у Таврова не шла из головы титановая пластина. Кто и когда вставил ее в голову молодой девушке? И для чего? С целью ликвидировать последствия тяжелой травмы? Но зачем тогда внутренняя параболическая пластина? Надо бы поехать в Воткинск и навести там подробные справки о Евфросинье Пустовойтовой. Но времени нет! Кого бы туда отправить? Вот когда пожалеешь, что ты уже не в МУРе! Кстати, а как фамилия того старшего лейтенанта, который тогда приезжал с поручением от Павлова? Полгода всего прошло, а фамилию сразу не вспомнить. Проклятый склероз! Как же его звали? Кажется, Сергей… да, точно! А фамилия… Рогожин, нет… Рагозин.

Тавров полез в записную книжку и обнаружил там домашний и служебный телефоны Рагозина. По счастью, тот оказался дома.

– Здравствуй, Сергей. Это Тавров. Вспомнил? Я, собственно, вот почему звоню… Нет ли у тебя знакомых ребят в отпусках? Ну из тех, что потолковее? А-а, ты сам сейчас в отпуске? А чего в Москве? Ах, ремонт… Ну молодец! У тебя еще пара недель осталась? Тут надо прокатиться в Воткинск. Знаешь, где это? Ну недалеко от Ижевска. Надо справочки навести кое о ком. Все оплачу, плюс премия. Согласен? Да хоть сейчас подъезжай. Да, и билет сразу возьми, чтобы время не терять. Ну лады, жду!

Тавров положил трубку и удовлетворенно потер руки. Ну вот, теперь подумаем, что делать с Трофом. В принципе, план действий уже сложился. Рискованно, но… попробовать стоит!

Поскольку Павлов категорически отказался заниматься Трофом, то Тавров счел себя вполне свободным в действиях. Сыщик набрал знакомый номер. Вместо хозяина ответил автоответчик:

– Добрый вечер, вы позвонили в квартиру скульптора Николая Трофа. Сейчас меня нет дома, но вы можете оставить сообщение после звукового сигнала. Спасибо!

– Это Тавров. Вячеслав Игоревич, пора кончать ломать комедию и говорить начистоту. Или вы ждете, пока вами займется прокуратура? Я все о вас знаю, теперь мне нужно знать правду об Андрее. Пока только мне. Когда правдой заинтересуется следователь, вы уже не сможете ничего предпринять.

Тавров положил трубку. Теперь Троф должен проявить активность. Если он и вправду Вячеслав Игоревич Салуков. А если нет? Ну… тогда пора закрывать детективное агентство и вместе с Ленорой разводить на даче цветы.

Троф был дома. Когда раздался звонок, он потягивал «Мартель» из широкого бокала и смотрел боевик с Дольфом Лундгреном. Он выслушал сообщение Таврова и швырнул бокал в телевизор. Несколько минут смотрел на стекающие по экрану струйки, потом подвинул телефон. Он никогда не звонил по этому номеру, но помнил его наизусть. У него всегда была отличная память на цифры, а этот рано или поздно должен был пригодиться.

– Алло, девушка, здравствуйте! Примите, пожалуйста, объявление. Записывайте: «Срочно требуется специалист по программе «Акториус 10». Звонить строго с 23 до 24 ежедневно по телефону…» Записали? Повторите, пожалуйста! Да, все правильно, теперь запишите номер…

Девушка на другом конце провода записала и повторила номер мобильника Трофа.

– Девушка, а когда выйдет объявление? Завтра? Отлично! Большое спасибо! До свидания!

Троф выключил телевизор и прошел в спальню, служившую ему также и кабинетом. Сел за компьютер и запустил видеофайл: запись камеры видеонаблюдения. Камера была закреплена вместо глазка и включалась одновременно с нажатием кнопки звонка. Очень удобно – сидя за компьютером, видишь, кто к тебе пришел.

Троф быстро нашел нужное место. Полчаса работы – и принтер выдавил листок бумаги с фотографиями Таврова: профиль, анфас.

– Подлец! – проговорила Ольга, нервно вдавливая окурок в пепельницу. – Просто подонок!

Едва не сломав ноготь, она вынула из пачки новую сигарету. Константин даже не успел поднести зажигалку – Ольга прикурила от свечи.

– Я давно почувствовала, что происходит нечто странное! – продолжила она. – Все эти недомолвки, таинственные командировки, о которых никто ничего не знает… Даже ты, его заместитель, его правая рука, – и то! Как такое может быть? Как?!

– Успокойся, любовь моя, – Константин погладил ее по руке. – Главное, что теперь мы все знаем.

Ольга не ответила. Уголки ее рта нервно опустились. Тонкие пальцы с сигаретой дрогнули, пепел упал в бокал с вином.

– Я еще в конце ноября заметил кое-что настораживающее, – сказал Константин. – Поначалу я не понял, а потом до меня дошло – он забирает свои деньги! А сейчас он даже особо и не скрывает этого: вчера он вообще прямо предложил мне выкупить его долю в «Авальде» – за бесценок! Понимаешь? Он уходит из бизнеса! За последний месяц он растворил огромные суммы. Я точно знаю, что он приобрел крупную недвижимость. И еще – его, похоже, совсем не беспокоит проблема уплаты налогов!

– Какая недвижимость? – удивилась Ольга. – Он купил дом? Откуда ты знаешь?

– Очень приличный особняк в престижном коттеджном поселке под Москвой! – сообщил Константин. – Я случайно узнал. И будь я проклят, если это единственное его крупное приобретение за последний месяц!

– И ни словом не обмолвился! – возмутилась Ольга. – Боже мой! А ведь этому человеку я отдала лучшие годы своей жизни!

– Это еще не самое печальное, – заметил Константин. – Он знает о нас. Все знает!

– Этого не может быть! – вскинулась Ольга. Константин сжал ей руку.

– Может, может, – вздохнул он. – Вот, взгляни сюда!

И он протянул ей листок с цифрами.

– Что это? – недоуменно спросила Ольга.

– Я тоже не сразу понял, – ответил Константин. – Просто увидел случайно на его столе календарь. Обычный карманный календарь. В нем были отмечены числа. Я не знаю, почему это меня вдруг насторожило, но переписал эти числа в свою записную книжку. Так, на всякий случай. А спустя несколько дней я увидел Бориса в ресторане. Он там обедал с одним мужчиной. Я обратил внимание потому, что Борис там никогда не обедал. Да и лицо мужчины показалось мне знакомым. А когда я вспомнил, то все встало на свои места. Этот мужчина – директор частного агентства. Он добывал нам информацию о… о наших партнерах, когда возникали некоторые проблемы… Короче, в календаре были отмечены дни наших с тобой встреч!

– Нет, только не это! – почти прошептала Ольга. Она нервно смяла пустую пачку «More». Константин протянул ей свой «Camel». Ольга жадно вдохнула дым и закашлялась от крепкого табака. – Я… я не верю!

– Я тоже не мог поверить! – покачал головой Константин. – Мне казалось, что это какое-то чудовищно нелепое совпадение! Необходимо было выяснить все до конца. И я пошел ва-банк! Раздобыл ключи от кабинета Бориса. И вот что нашел в ящике стола.

Он достал из папки большой желтый конверт и протянул Ольге. Там лежали фотографии, сделанные скрытой камерой. Фотолетопись их любовных свиданий. Некоторые сцены сделали бы честь фильмам Тинто Брасса. Ольга начала тасовать фотографии, губы ее задрожали, но она на удивление быстро овладела собой.

– Что же теперь делать? – спросила она, отдавая конверт Константину. Голос ее не дрогнул и не сорвался. Вопрос прозвучал сухо, по-деловому.

«Ах, что за женщина! Какое самообладание! С ней приятно иметь дело не только в постели!» – с восхищением подумал Константин. И ответил:

– Не знаю. Знаю только, что будет делать он. Борис вышел из бизнеса, чтобы его развалить. Ему даже не придется меня убивать – за него это сделают кредиторы! Сначала разденут меня догола за долги, а потом «замочат» – чтобы другим неповадно было! Для тебя он наймет киллера. А сам уйдет на дно и всплывет через пару лет где-нибудь на Багамах! Думаешь, я преувеличиваю?

– Насчет киллера… это ведь просто твои догадки. Верно? – нерешительно спросила Ольга.

– Да?! Думаешь? – с иронией отозвался Константин. – А кто мне говорил, что неделю назад из альбома исчезло несколько твоих фотографий? Не ты ли? А ведь кроме Бориса их никто не мог взять! Зачем они ему понадобились? Или это тоже догадки и преувеличения – как думаешь?

– Боюсь, что нет! – мрачно покачала головой Ольга. – Так что же будем делать? Ведь промедление подобно смерти!

– И тут ты ошибаешься, дорогая! – невесело усмехнулся Константин. – Промедление и есть наша смерть!

Борис сидел в своем любимом кресле и курил трубку. К трубке он пристрастился еще в молодости – из любви к Хемингуэю. Тогда он был романтик, восторженный юноша. Однако большая часть жизни прожита. Романтика ушла. Впрочем, возможно, и затаилась где-то в тайниках души. А на поверхности остались лишь трубка, борода и портрет Хемингуэя на стене. Романтик уступил место трезвому прагматику, аналитику, просчитывающему игру на ход дальше, чем все остальные. Он скрупулезно планировал и неуклонно претворял в жизнь свои планы. Жизнь их корректировала, но он упорно добивался намеченной цели – ведь в одну точку часто сходятся несколько дорог.

А сегодня он планировал Смерть. Точнее, уже спланировал и обдумал в деталях. Осталось только выбрать день – и можно приступать…

Он достал органайзер и провел карандашом по колонкам дат. Усмехнулся и отчеркнул 26 января. Потому что к этому дню он наверняка закончит все приготовления. И еще потому, что это будет тринадцатое число по старому стилю. Пятница, тринадцатое – хороший день для Смерти! Вот теперь можно приступать к исполнению задуманного.

Нет, до чего развился сервис в нашей стране! Чтобы найти киллера, достаточно дать в одну популярную газету объявление: «Срочно требуется специалист по программе «Акториус 10». Звонить строго с 12 до 13 ежедневно». Указать свой номер телефона. И все!

Вот, пожалуйста, – звонок. Четырнадцать минут первого. Наверняка он! Борис, чувствуя глубинную дрожь, снял трубку. Глухой отстраненный голос осведомился:

– Вам нужен специалист по «Акториус 10»?

– Да.

– Вы знакомы с условиями работы и расценками?

– Да.

– Тогда сделайте по возможности подробное описание: где, когда и с кем бывает…

– Все должно произойти в конкретный день! – перебил Борис собеседника.

– Это стоит дороже, – заметил тот. – Извините, я вам сейчас перезвоню.

«Боится засветить место, откуда звонит, – понял Борис. – И правильно – береженого бог бережет».

Звонок раздался через три минуты. Тот же голос сказал:

– Фотографии и сопроводительный текст положите в конверт и заклейте. Конверт опустите в почтовый ящик в жилом доме номер… на улице Усиевича. Запомните номер дома и номер почтового ящика. И не забудьте положить в конверт аванс – это ровно половина.

– Я заплачу всю сумму сразу, – ответил Борис. – Так мне удобнее… да и безопаснее. Вы, конечно, понимаете, что я полагаюсь не только на вашу профессиональную этику.

На том конце провода раздался короткий смешок, затем невидимый собеседник сказал:

– Хорошо, я приступлю сразу после получения.

Он продиктовал номер дома и номер почтового ящика, и тут же пошли короткие гудки. Борис положил трубку и заметил, что у него дрожат руки. Немудрено: он еще никогда не заказывал Смерть. А все оказалось просто и буднично – как кружка пива и креветки в пивной. И эта удручающая простота даже немного покоробила его.

Константин и Ольга сидели на скамейке у Патриарших прудов.

– Все надо сделать завтра! – сказала Ольга. Она крепко сжала сигарету, затянулась и выпустила дым из ноздрей, совсем по-мужски. – Я не знала как. А сегодня вдруг случился момент истины. Прямо как озарение! И неспроста. Я говорила тебе, что была у гадалки?

– Да, но не сказала, что тебе предсказали, – ответил Константин.

– Она сказала, что все закончится к двадцать шестому января. Что кто-то должен умереть, и тогда все проблемы решатся. Двадцать шестое – завтра. И сегодня утром я проснулась и вдруг поняла, как все надо сделать. Вдруг все, до малейших деталей оказалось разложено по полочкам – как в режиссерском сценарии! Самое сложное – это чтобы все выглядело естественно и чтобы мы с тобой были ни при чем. Так вот, все и будет выглядеть как самоубийство. И произойдет оно на даче. А мы в это время будем здесь, в Москве!

Константин поежился: не столько от холода, сколько от слов Ольги.

– Все надо как следует обдумать! – возразил было он. Но Ольга решительно его перебила:

– Слушай внимательно, и ты все поймешь! Короче, сегодня я должна была уехать к матери в Тверь. Но я вернулась с вокзала, чтобы проверить бумаги в его кабинете – вдруг найду что-нибудь, что прояснит ситуацию и поможет раскрыть его планы. В его кабинете стояли какие-то коробки и длинный деревянный ящик. Когда он их привез – понятия не имею. Но завтра он отвезет их на дачу!

– А ты откуда знаешь? – удивился Константин.

– Я нашла на столе договор о доставке. Завтра в семь вечера придет машина. Ты понял?

– Нет! – признался Константин. – Слушай, может, поговорим в другом месте? Я замерз и… мне надо выпить, черт возьми! Мне не по себе!

– Не тебе одному! Я тоже не каждый день обсуждаю план убийства собственного мужа! – раздраженно заметила Ольга. – Выслушай мой план, и пойдем ко мне в гостиницу. Я сняла номер тут недалеко, в «Марко Поло». Кстати, ты ведь профессиональный актер?

– Ну Роберт де Ниро из меня не получился. Потому я и ушел в бизнес.

– Так вот, завтра тебе придется сыграть самую главную роль в своей жизни. И в качестве гонорара ты получишь столько, сколько не получает за съемочный день ни одна голливудская звезда! Вот что мы сделаем…

Незаметно пошел снег. Он падал неслышно на замерзшую гладь пруда, на полированный гранит облицовки и на тесно прижавшуюся друг к другу пару. А они не замечали резных снежных хлопьев, серебривших их одежду. Они планировали Смерть.

Троф последнее время стал вести на редкость здоровый образ жизни – по крайней мере, с точки зрения окружающих. Пил мало, старался попасть домой до одиннадцати вечера. При расспросах ссылался на бездну творческих планов. Однако, придя домой, до полуночи сидел в кресле, положив на столик мобильник и потягивая коньяк.

Сегодня ожидания были вознаграждены. В десять минут двенадцатого зазвонил телефон, и приглушенный мужской голос спросил:

– Вам нужен специалист по «Акториус 10»?

– Да! – обрадованно выдохнул Троф.

– Вы знакомы с условиями работы и расценками?

– Да.

– Тогда сделайте по возможности подробное описание: где, когда и с кем бывает…

– Все должно произойти в назначенном месте в назначенный день и час! – сообщил Троф.

– Хорошо. Извините, я вам сейчас перезвоню.

Звонок раздался через три минуты. Тот же голос спросил:

– Когда выполнить заказ?

– Завтра.

– Исключено, – возразил собеседник. – Только через неделю. Вас это устраивает?

– Ну что поделаешь! – раздраженно отозвался Троф. – Пятое февраля подойдет?

– Вполне! Запоминайте: фотографии с описанием места и времени положите в конверт и заклейте. Завтра в период с десяти до одиннадцати утра конверт опустите в почтовый ящик в жилом доме на улице Красногвардейской. Запомните номер дома и номер почтового ящика. И не забудьте положить в конверт аванс – это ровно половина.

– Да, я помню, – ответил Троф. Собеседник дал отбой.

Троф положил трубку и засмеялся. Вот и пригодился телефончик, который ему как-то по пьяни дал Жигарев. Что у нас сегодня? Двадцать пятое? Через десять дней господин Тавров перестанет совать свой нос куда не следует!

День Смерти наступил. Иван не отмечал этот день в календаре, как Борис. Он не пытался заглушить страх любовными объятиями, как Ольга и Константин. Он спланировал День Смерти спокойно и методично. Он уже осмотрел место и решил, что без помощника не обойтись. Он не испытывал волнения или колебаний. А легкий нервный подъем был просто куражом, без которого никак нельзя.

Да и что ему волноваться – ведь это был не первый День Смерти для него! И не второй. Честно говоря, он не считал. Так мясник не считает забитых бычков. Когда-то давно, в одной из «горячих точек» Иван понял, что убивать – это просто. Кому-то это не по плечу, у многих вызывает сдвиги в психике. А ему всегда хорошо удавалось. Поэтому он и сделал убийство своей профессией. Поэтому он стал специалистом по «Акториус 10». Для кого-то «Акториус 10» – всего лишь название то ли фирмы, то ли программы. Для посвященных – синоним Смерти. Удобной, заказываемой по телефону – как шампанское в номер.

Впрочем, удовольствия от самого убийства Иван не испытывал. Он совсем ничего не чувствовал, когда нажимал на спусковой крючок – даже когда смотрел в глаза жертве. А вот процесс подготовки доставлял ему истинное наслаждение.

Иван достал чемодан, положил его на стол и открыл крышку. Там в уютных пенопластовых гнездышках лежали пистолеты. Лежали и ждали своего часа. Он взял в руки своего любимца – «глок-19» с лазерным прицелом. Нежно погладил рукоятку с мелкой насечкой – даже в потных руках не будет скользить. Вскинул руку и прицелился в красотку на календаре – красная точка лазера легла девице на переносицу, – и с наслаждением ощутил, как пистолет сросся с рукой и стал ее продолжением. Потом со вздохом положил его на место.

Нет, нельзя. Ведь оружие придется сразу выбросить. Но расстаться с красавцем «глоком» – выше его сил! Ладно, побережем для другого случая. Вот, пожалуй, что подойдет – старый добрый «ТТ»!

Не так удобен, зато мощный и надежный. Он вспомнил, как купил у одного высокопоставленного чина «независимой Латвии» целую партию пролежавших почти полвека на складах МВД новеньких «ТТ». Несколько штук оставил себе, а остальные распродал через посредников. Патрон мощный, не всякий бронежилет устоит. Да еще ствол предусмотрительно доработан под глушитель одним народным умельцем.

Он навернул глушитель на ствол. Н-да, помассивнее, чем «глок», да еще с глушителем… Зато сколько десятков тысяч «ТТ» разбросано по всему миру! А «глок-19» пока еще редкость в России. Вот, «ТТ» отлично располагается в специальной петле под курткой. Совершенно незаметно.

Он вынул магазин и вытолкнул один за другим всех восьмерых «братьев» калибра 7,62. Затем прощелкал патроны через затвор: сюрпризы ему не нужны. Снова снарядил магазин и вставил его на место. Дослал патрон и поставил на предохранитель. Все.

Так, теперь надо заняться машиной. Он уже присмотрел одного лоха на новенькой белой «девятке». Лох уже дня три как отчалил в Египет и проторчит там минимум еще столько же. Вполне подходящий вариант!

Иван надел куртку, ощутив бодрящую тяжесть под левой полой. Забросил в рот подушечку «Дирола» – не потому, что боялся кариеса, а по традиции. Посмотрел в зеркало и подмигнул себе – это тоже была традиция. Он любил традиции. И вообще по натуре был консерватором.

Он вышел, думая о хорошем. Это уже не было традицией. Просто чертовски приятно осознавать, что уже завтра будешь шагать по горячему песку Хургады, а не по этой гадкой снежной каше. Разве не так? На недельку в Хургаду – а потом очередной клиент. Бизнес есть бизнес.

Борис вошел в квартиру и увидел Ольгу. Растерялся: этого он ожидал меньше всего. На несколько секунд замер в нерешительности. Потом снял пальто и сказал:

– Оленька! Вот уж не думал… Что случилось? Почему ты здесь?

– Я хочу кое-что тебе показать! – прервала его Ольга. Она повернулась и пошла к спальне. Борис машинально последовал за ней. У двери она остановилась, распахнула ее и пропустила Бориса вперед. Тот вошел в спальню и замер. Потом воскликнул:

– Что за черт! Костя? Что за маскарад?

Константин шагнул к Борису, прижал к его груди пистолет и выстрелил. Борис покачнулся и рухнул на пол.

– Все! – хрипло выдохнул Константин. Он выронил пистолет и сел на кровать. Мелкая противная нутряная дрожь охватила его. Ольга принесла коньяк в широких стеклянных бокалах. Константин проглотил янтарную жидкость, не морщась. Ольга взглянула на него и отдала ему свой бокал. Она молча смотрела, пока он пил коньяк, затем обхватила плечи Константина руками и прижалась к нему.

Побежавший по жилам солнечный напиток и тепло Ольгиного тела сделали свое дело: Константин почувствовал, что нервная дрожь прошла. К нему вернулась уверенность, он был готов к дальнейшему.

Ольга присела возле неподвижно лежавшего Бориса.

– Он мертв, – сказал Константин. – Умер сразу – еще до того, как упал.

– Ты-то откуда знаешь? – спросила Ольга, пытаясь нащупать на шее Бориса пульс.

– Знаю, – ответил Константин, закуривая. – Я видел его глаза.

– Хорошо, что сразу, – заметила Ольга. – Значит, прямо в сердце. И пороховой нагар на куртке остался. Очевидно, что это самоубийство. И пуля осталась внутри. И крови мало. Все как нельзя лучше!

Она протерла пистолет платком и вложила его в руку Бориса. Потом попросила:

– Помоги мне.

Они перетащили тело в кабинет и уложили его в длинный ящик.

– Что тут лежало? – спросил Константин.

– Ковры, – ответила Ольга. – Очень дорогие, между прочим! Именно их он и собирался сегодня отвезти в свой особняк. А вон в тех коробках – саксонский фарфор. Обставлял гнездышко для себя и какой-нибудь суки. Сволочь!

Константин вытер платком пот со лба.

– Борода не отклеится? – озабоченно спросила Ольга.

Константин подошел к зеркалу и проверил, хорошо ли приклеена хемингуэевская борода. Поправил парик, достал из кармана очки Бориса и надел. Мир вокруг сразу стал нечетким. Константин повернулся к Ольге и спросил:

– Ну как?

– Подходит! – одобрила Ольга. – Если не будешь разговаривать, то соседи вполне примут тебя за Бориса. Ладно, теперь еще раз повторим, чтобы не было неясностей.

Она закурила и опустилась в глубокое кресло.

– Сейчас ты пойдешь выгуливать Тошку. С соседями здоровайся кивком головы. Десять минут – и домой! Потом подъедут грузчики и заберут вещи. Мы поедем следом на машине. Дальше надо сработать очень четко. Грузчики войдут в дом вместе с тобой. Ящик они должны поставить в комнате, где есть камин.

– А в какой именно комнате? – спросил Константин.

– Откуда я знаю?! – раздраженно ответила Ольга. – Я же никогда там не была. Местонахождение дачи я выяснила из договора на доставку. Там наверняка есть комната с камином – Борис обожает… то есть обожал камины. Это очень важно. Не сбивай меня! Все по порядку… Так! Я все время буду в машине. В поселок нас пропустят без проблем: охрана на въезде проверяет только номер машины. Если он принадлежит владельцу дома, то машину пропускают сразу. А вот грузовик проверят, да еще выделят охранника, который убедится, что грузчики делают именно то, что должны делать, и именно там, где нужно…

– Откуда ты знаешь? – не удержался от вопроса Константин.

– Знаю. Я консультировалась у специалиста. Я постаралась предусмотреть все. Между прочим, я окончила мехмат МГУ, так что можешь положиться на мой аналитический ум! – заметила Ольга, вминая сигарету в пепельницу. – Так, дальше… Кстати, я дам охраннику ключи, и он откроет дверь. Дверь обязательно должен открыть охранник, а ты в этот момент должен быть занят: капот подними, покопайся в двигателе. Это важно: в доме наверняка есть сигнализация, а я не знаю, как она отключается. А охранник наверняка знает.

Когда охранник откроет дверь и отключит сигнализацию, ты вместе с грузчиками пройдешь в дом. Я загоню машину в гараж, а сама выйду наружу. В накладной распишусь сама, – ты на это время в туалете закроешься, – не забудь только пальто снять. Потом мы с грузчиками выйдем, и я захлопну дверь. Перед уходом грузчики обязательно должны видеть Бориса, – то есть тебя, – живым и невредимым. Затем ты мчишься в гараж и прячешься в багажник машины. Я захожу в гараж и уезжаю на машине следом за грузчиками. Дальше версия такая: Борис остается там на два-три дня. Через три дня я приезжаю вместе с тобой: ты обеспокоен тем, что не можешь третий день связаться с Борисом. Мы перекладываем тело на пол, а ящик разбираем и сжигаем в камине. Дело сделано! Время смерти будет установлено экспертом с разбросом в несколько часов, так что создастся полное впечатление, что Борис умер на даче, пустив себе пулю в сердце из собственного пистолета. Самоубийство налицо, а мы с тобой имеем железное алиби: я все время была на глазах у грузчиков и охранника, а тебя там не было вообще!

Константин слышал этот план во второй раз. Теперь план казался ему вполне выполнимым, будущее внушало оптимизм, а коньяк дал необходимый кураж. Тем более что обратного пути уже не было – он уже прошел точку возврата, когда приставил ствол пистолета к груди Бориса и нажал на спусковой крючок. Константин поднялся и сказал:

– Выпускай Тошку! Пора!

Скуливший и царапавший дверь кухни старый толстый спаниель радостно ворвался в гостиную и начал с восторгом лизать руки Константину: как друг семьи, Константин часто бывал в этом доме и очень любил собак. А может, от одежды пахло Борисом, и Тошка принял Константина за хозяина – кто разберет причины собачьей радости?

– Гулять, Тошка! Гулять! – весело крикнул Константин и пристегнул поводок к ошейнику пса.

Они спустились вниз. Константин плохо видел окружающие предметы: все расплывалось из-за стекол очков. Ну ничего! Десять минут – и можно возвращаться. Удерживая рвущегося на поводке Тошку, Константин медленно пошел вдоль дома.

Все шло на удивление гладко. Без двух семь объект вышел из подъезда с толстым спаниелем на поводке: все, как было описано в инструкции. Он сразу узнал объект даже в блеклом свете фонарей с расстояния пятидесяти метров: темное пальто, такая же кепка, хемингуэевская бородка и очки в металлической оправе.

Иван достал «ТТ», снял с предохранителя, передернул затвор и положил пистолет в сумку. Затем сказал напарнику:

– Встанешь за углом. Все займет минуты две.

Тот едва заметно кивнул. Ему тоже было не впервой.

Иван вышел из машины, держа в левой руке сумку. Объект шел навстречу, удерживая на поводке спаниеля. Иван прошел мимо, сделал пару шагов, достал пистолет и, обернувшись, два раза выстрелил объекту в спину.

Константин едва не столкнулся с высоким мужчиной, который на ходу озабоченно копался в темной спортивной сумке. Хотел сказать тому, что, мол, надо смотреть! Но передумал. «Мало ли что! Спешит человек, в свои мысли погружен. Бывает!» – подумал Константин. Это была его последняя мысль в жизни. Два тяжелых удара в спину бросили его на покрытый солью и тающим снегом тротуар. Контрольный выстрел пробил череп, но Константин этого уже не почувствовал. Он умер еще до того, как упал в коричневатую снежную грязь.

Ольга видела все. Как Константин вышел из подъезда (он был чрезвычайно похож сверху на Бориса, даже походку очень ловко скопировал). Как высокий мужчина выхватил из сумки пистолет с длинным стволом. Как упал Константин, и мужчина не торопясь выстрелил ему в голову и быстрыми шагами удалился за угол дома. Как Тошка побежал было на детскую площадку, затем вернулся и принялся недоуменно обнюхивать неподвижно лежащего Константина.

Она видела все, но не верила в непоправимую реальность происшедшего. Потом она вдруг оказалась на улице. Она стояла на коленях перед телом дорогого ей человека и не могла понять, кто исходит тонким захлебывающимся воем: Тошка или она сама. Мало-помалу вокруг образовалась кучка соседей. Кто-то побежал вызывать милицию и «Скорую помощь». А кто-то вдруг сказал: «Да это же вовсе не Борис Львович! Елы-палы!» Ольгу как будто толкнуло: она поднялась и побрела домой.

Она видела из окна, как подъехала милицейская машина. Как участковый и два милиционера с автоматами направились в подъезд.

Ольга не стала дожидаться финала. Она прошла в кабинет и открыла ящик с телом мужа. Достала пистолет. На минуту задумалась: куда стрелять. В сердце – можно промахнуться. В висок или в рот – противно. Ей действительно была неприятна мысль о том, что кто-то увидит ее лежащую с расколотым черепом в луже крови и мозгов. Словно старая кукла возле мусорного бака. Но в рот все-таки надежнее.

Сомнения оборвал нетерпеливый длинный звонок в дверь. Потом другой – еще длиннее. И она поняла – все, больше нельзя медлить. Она вдруг вспомнила, как в детстве ее часто мучили страшные сны: ужасные чудовища, вурдалаки и колдуны преследовали ее. И был единственный шанс спастись от них: усилием воли вырваться из вязкой трясины сна. Почувствовать почти физическое облегчение, открыв глаза. Словно в детстве, она собрала всю волю в кулак, вкладывая в рот холодный и кислый ствол пистолета. И этот холодный и кислый вкус Смерти вызвал приступ тошноты. Она выдернула ствол изо рта, больно стукнув по зубам. В звенящем мозгу вдруг всплыло сравнение: «оральный секс со Смертью». Она невольно усмехнулась. Снова зазвонил звонок. Нет, в рот стрелять противно! Ольга приложила ствол к груди. Попадет ли? Ольга расстегнула блузку и уткнула ствол туда, где смыкались чашки лифчика.

Прикосновение холодного металла к теплой груди неожиданно отрезвило ее. Она посмотрела на свою упругую, еще молодую грудь, и вдруг ей до слез стало жалко роскошного тела. Да что она в самом деле?! Пусть докажут! Нет, она не хочет умирать! Жить! Жить! Смертной казни сейчас нет, а она хочет жить! Она имеет право!

Импульс придал ей сил, пробудив неудержимую жажду жизни. Она начала отводить ствол от груди, забыв поставить пистолет на предохранитель. Это было ошибкой. Пальцы, потерявшие чувствительность, все время давили на спусковой крючок, продвигая его незаметно к роковой точке. И последнее движение помогло перевалить рубеж. Ольга лишь успела почувствовать удар в грудь. И все.

– Ты забрал утром конверт с заявкой? – спросил Иван. Напарник молча кивнул. Он напряженно следил за несущейся навстречу мокрой и скользкой дорогой.

– Пока меня не будет, проведешь разведку на местности, – приказал Иван, – подход, отход… короче, как обычно. Да, а конверт ты положил в банковский сейф?

Напарник отрицательно мотнул головой.

– Неужели с собой возишь? Ты чокнулся?! – яростно повернулся к нему Иван.

– Ну не успел я! – наконец разлепил губы напарник. – В пробку попал, а мне еще тачку надо было подготовить и проверить. Да не психуй ты! Заброшу тебя в аэропорт и тут же поеду в банк.

Иван хотел что-то сказать, но в этот момент напарник громко выругался и начал выворачивать руль. Иван бросил взгляд на дорогу и успел заметить стремительно увеличивающийся кузов отчаянно тормозящего грузовика. Напарник успел от него увернуться, выехав на встречную полосу. «Вроде пронесло», – мелькнуло в голове Ивана. Это была последняя мысль в его жизни. Несущийся навстречу «Мицубиси Паджеро» буквально разорвал машину на две части.

«Моя любимая Оленька! Никогда не думал, что мне придется писать тебе прощальное письмо. Да еще скрывать что-либо от тебя. Когда я впервые увидел тебя, – такую юную и прекрасную, – то сразу понял, что это на всю жизнь! Конечно, я всегда осознавал, что мы никогда не будем действительно близки и понятны друг другу, все-таки двадцать лет между нами есть двадцать лет. Но я всегда искренне любил тебя, хотя и старался придерживаться роли сдержанного в чувствах зрелого мужчины.

Лишь когда врачи вынесли мне приговор, я понял, что вся моя сдержанность – чушь собачья! Я долго не верил, обследовался в нескольких клиниках. Лежал в больницах, а тебе говорил, что был в командировках. А у тебя к этому времени уже появился другой. Я обратился в частное детективное агентство и узнал все. Не скрою – меня покоробил тот факт, что именно мой заместитель стал твоим любовником… Нет, это плохое слово, а я никогда не мог думать о тебе плохо! Скажем так: стал твоим избранником. Впрочем, тебе виднее. Я уважаю тебя, а значит – и твой выбор.

Мне осталось жить полгода, максимум – год. Из них врач гарантировал только месяц-полтора нормальной жизни. Дальше должно начаться прогрессирующее ухудшение здоровья, дикие боли и прочее… И я решил уйти – пока я, а не моя болезнь управляет моими поступками.

Я постарался забрать из бизнеса максимум денег. Часть я вложил в отличный особняк и постарался роскошно его обставить – думаю, тебе понравится. Остальные положил на твое имя в один солидный заграничный банк. Пойми правильно: возможно, Костя действительно хороший любовник, но как человека я знаю его гораздо лучше, чем ты. Не подпускай его близко к своему имуществу – ради денег он способен на все.

Кроме того, я застраховал свою жизнь на крупную сумму в надежной страховой компании. Поэтому я не могу покончить жизнь самоубийством, – в таком случае ты не получишь страховки. Мне пришлось нанять киллера и заказать ему свое убийство. Это случится завтра. Говорят, он хороший профессионал, и мне удастся умереть быстро и безболезненно. Я отправлю в новый дом те вещи, которые купил специально для тебя, но уже не успею их сам там расставить. Придется тебе сделать это лично. Уверен, что ты с этим справишься! Шутка.

А серьезно: я очень тебя люблю, Оленька, и хочу, чтобы ты была счастлива. Пусть даже без меня. Прощай!

Вечно твой Борик.

P.S.

По моему заказу один очень известный художник написал твой портрет. Он писал его по твоим фотографиям: я сам отобрал из нашего альбома твои лучшие фото. Я думаю, что портрет очень удачен. Впрочем, ты скоро сама увидишь – я повесил его на даче в гостиной.

P.P.S.

Кстати, завтра пятница, тринадцатое число по старому стилю. Подходящий день для Смерти. Это – моя последняя шутка».

– Это письмо мне передал Игорь Первин. Помнишь, лет пять назад он ушел на вольные хлеба? А до этого был опером в МУРе. Впрочем, это было еще до твоего прихода. Ну вот, а теперь он тоже свое детективное агентство завел. Я ему время от времени клиентов подбрасываю. И Бориса Берга к нему направил. Я не знал, что за полгода до этого Игорь выполнял какие-то поручения для фирмы Берга, но контактировал только с коммерческим директором Константином Захвалиным. Берг его не знал, а вот Захвалин, видимо, увидел его вместе с Бергом и узнал. Впрочем, какое это теперь имеет значение…

Павлов аккуратно вложил письмо в папку и заметил:

– Необычайно удачно! Всего три дня – и дело можно закрывать. А я уж думал – очередной «глухарь»!

Сидевший напротив Тавров спросил:

– То есть как закрывать? А киллер?

– А киллер, представь себе, в тот же день попал в жуткую автокатастрофу, – пояснил Павлов. – Когда ехал в Шереметьево. Сам умер сразу, а его подельник жил еще несколько часов. Он-то и сознался в убийстве – облегчил совесть перед смертью, так сказать. Кстати, а что еще было в конверте с прощальным письмом?

– Документы на дом, номер счета в банке, страховка.

Павлов вложил конверт в ту же папку, глянул в календарь:

– Гляди-ка, а прошлая пятница и в самом деле пришлась на тринадцатое число по старому стилю! Н-да, действительно подходящий день для Смерти. Вот и не верь после этого в приметы!

Тавров подошел к окну посмотрел на безрадостный зимний пейзаж и поежился: то ли от январского ледяного сквозняка, то ли от холодящих мыслей. И ответил невесело:

– Смерть не в приметах. Смерть – в нас самих. Что происходит с людьми, а?

– Философия! – отмахнулся Павлов. Он встал, положил дело в сейф. Потом сказал: – Кстати, Валерий Иванович! Покойный киллер оставил нам один любопытный конвертик. Не хотите взглянуть на его содержимое?

Тавров взял конверт, достал оттуда два листка бумаги. На одном оказались отпечатаны его фотографии анфас и в профиль, на другом чернели две строчки жирной принтерной распечатки.

– Пятое февраля, пятнадцать часов, улица Полимерная, дом семь «а», пятый подъезд, шестой этаж. Неужели Троф клюнул?

– Похоже на то. Нет, как тесен мир, однако! Любопытно, как Троф выманит вас по этому адресу?

– Что-нибудь придумает, он мужик умный.

– Вот это меня и беспокоит, – а что, если он узнает о гибели киллера и найдет себе другого? – поделился сомнениями Павлов.

– Да брось, Вадик! Он же не авторитет уголовный и не вор в законе. Он и на этого-то случайно вышел!

– Резонно, – согласился Павлов, – но прикрытие я вам все-таки выделю, мало ли… Ну что, Валерий Иванович, – по пиву?

– Давай.

Они вышли в синие зимние сумерки и направились в сторону ближайшей пивной. Понедельник – день тяжелый. Может быть, хоть сегодня Смерть отдохнет?

Смерть решила отдохнуть основательно. Прошла неделя, но ничего не происходило. В понедельник пятого февраля Тавров уже с девяти утра сидел в офисе. Пришедшая на десять минут позже Катя изумленно округлила глаза, но, взглянув на мрачное лицо шефа, тут же сварила кофе и участливо спросила:

– Валерий Иванович, может быть, мне сбегать за пиццей? Здесь рядом, я быстро обернусь, в микроволновке разогрею, позавтракаете.

Тавров нахмурился и хотел дать руководящее указание по поводу накопившихся бумаг, но только махнул рукой и сказал:

– Давай, но только мигом!

Катя мгновенно исчезла. Пока она ходила за пиццей, Тавров достал электробритву и побрился. Старая электробритва больно дергала щетину, зато ею нельзя было порезаться. Тавров скреб по подбородку, отхлебывал кофе из кружки и поглядывал на телефон. Впрочем, делал он это чисто машинально. Вряд ли Троф будет звонить с утра пораньше. Он позвонит где-нибудь между одиннадцатью и двенадцатью дня.

Катя появилась минут через пятнадцать. А через полчаса Тавров уже сидел сытый и довольный жизнью. План на сегодня был готов, оставалось только ждать звонка. Детектив раскрыл газету и углубился в чтение.

Внезапно дверь в кабинет распахнулась. Тавров опустил газету и увидел господина Андроновского, из-за спины которого с виноватым видом выглядывала Катя.

– Приветствую вас! – прогрохотал Андроновский, усаживаясь в кресло. Катя попыталась объяснить:

– Валерий Иванович, я сказала, что нельзя, что без предварительного звонка…

– Оставьте, девушка! – повысил голос Андроновский. – Тут такое дело, что крыша едет! Я клиент, мне нужна срочная помощь!

– Вы пока не клиент! – решительно возразила Катя. – А поэтому…

– Ладно, Катюша, оставь нас вдвоем, пожалуйста, – примирительно сказал Тавров. – И принеси кофе.

Катюша возмущенно передернула плечами и вышла. Тавров взглянул на часы: без двадцати одиннадцать. Вот принесла нелегкая! Надо побыстрее от него избавиться. Хотя… неужели что-то случилось с Трофом?

– Что случилось с Николаем Ивановичем? – спросил Тавров.

Андроновский, вытирая пот со лба, изумленно посмотрел на Таврова:

– С каким Николаем Ивановичем?

– С Трофом, вашим другом, скульптором Николаем Трофом.

– Ничего, все нормально, – пожал плечами Андроновский и вдруг рассердился: – Да что вы меня сбиваете, я совсем по другому делу!

– Ну-ну, – примирительно сказал Тавров, – вы успокойтесь для начала.

– Да, извините, – опомнился Андроновский, – что-то я разошелся. Но тут такое дело… Я до сих пор вне себя от возмущения!

Катя принесла кофе в стеклянных чашках. Андроновский залпом, не поморщившись, выпил обжигающую жидкость и сказал:

– Я только что из морга. В пятницу прилетел из Египта и как камнем по голове новость: Оленька погибла.

– Вы имеете в виду Ольгу Берг? – уточнил Тавров. Андроновский уставился на него бычьим взглядом:

– А-а, так вы в курсе? Боже, какая трагедия! В один день и ее муж, и… друг… А ведь до сих пор еще не нашелся Андрей, не так ли?

– Именно так, – согласился Тавров.

– Такое совпадение не может быть случайным! – категорически заявил Андроновский. – Тут налицо какой-то заговор!

– Вы кого-то подозреваете? – спросил Тавров.

– Я?! Нет, что вы! Но должен сказать, что…

– Вы меня извините, – перебил его Тавров, поглядывая на часы, – но я жду очень важного звонка, после которого немедленно уеду. И если вы пришли, чтобы высказать свои соображения по поводу смерти Ольги Берг, то…

– Да какие соображения! – перебил его в свою очередь Андроновский. – Я понимаю, что сейчас в стране беспредел, бизнесменов и членов их семей убивают регулярно, но чтобы такое… Короче, я хочу вас нанять, чтобы вы расследовали этот возмутительный случай!

– Что касается смерти Ольги Берг… – начал было Тавров, но Андроновский снова нетерпеливо перебил его:

– Да при чем тут смерть! После смерти человеку покоя нет, вот в чем дело!

– Не понял, – удивился Тавров, – кому это нет покоя после смерти?

– Я тоже не понимаю, – воскликнул Андроновский, – я ума не приложу, не могу, кому вдруг понадобилась голова Оленьки?

– В смысле? – не понял Тавров.

– Какой тут смысл! – с досадой всплеснул руками Андроновский. – Ольга и Борис уже неделю лежат в морге. Милиция разрешила их хоронить, а хоронить некому: ни у нее, ни у Бориса родственников нет. Поскольку Борис оставил у нотариуса письменное распоряжение, что в случае его внезапной смерти я должен взять организацию его похорон на себя, то я и занялся этим печальным делом.

– Позвольте, а вы были знакомы с Бергом? – удивился Тавров.

– Да, я по заказу Бориса писал портрет Оленьки, – пояснил Андроновский. – Понимаете, он хотел сделать Оленьке сюрприз и, поскольку я с нею знаком, попросил написать ее портрет по памяти и фотографиям. Пока я работал, мы с ним подружились. Борис почти все завещал Оленьке, но внес довольно приличную сумму в фонд помощи молодым талантам, который я имею честь возглавлять. Ну а заодно попросил меня взять на себя организацию его похорон – ведь Борис был смертельно болен, только скрывал это. Вот так все и получилось…

Андроновский сделал паузу, собираясь с мыслями, и продолжил:

– Так вот, я приезжаю в морг, чтобы забрать тела. Все необходимые документы на руках, но тут начинает происходить нечто непонятное, какая-то странная суета – короче, тело Оленьки отдавать не хотят. Ну не на того напали! Я надавил на свои связи, заварилась кутерьма… Короче, сегодня утром с друзьями приезжаю за телом, преодолеваю сопротивление санитаров и заведующего моргом, и – на тебе! Тело Оленьки лежит без головы! Понимаете? Кто-то проник в морг и отрезал голову! Еще хорошо, что я быстро подсуетился! А то еще день-другой – и все шито-крыто. Кремировали бы тело, сослались бы на вечную неразбериху, выдали бы урну с прахом – и привет!

Андроновский достал пачку «Winston» и закурил. Спохватился и спросил:

– Вы позволите?

– Да, разумеется, – Тавров подвинул ему пепельницу.

– Я предупредил их, что так дело не оставлю. Я, разумеется, подам на эту банду в суд, но… В общем, я хочу похоронить Оленьку как положено, с головой. Поэтому прошу вас заняться этим делом. Найдите голову и того мерзавца, который это сделал, – я не постою за ценой. Любая сумма, которую вы сочтете необходимой!

Андроновский замолчал, нервно затягиваясь и выжидающе глядя на Таврова. Тому страшно не хотелось заниматься таким диким делом, но он никак не мог придумать, как отказать Андроновскому, не вызывая гнева с его стороны. Андроновский был человек со связями и явно необузданный в гневе.

– Честно говоря… – начал Тавров, но тут очень вовремя зазвенел телефон. – Извините, – сказал Тавров, ликуя в душе, и снял трубку.

– Валерий Иванович? – раздался в трубке голос Трофа.

– Да-да, слушаю вас, – отозвался Тавров, включая подсоединенный к телефону диктофон.

– Это Троф.

– Да, я понял.

– Валерий Иванович, я нашел человека, который знает, где сейчас Андрей Семенов. Вы слышите?

– Да, да.

– Это Барадов Владимир Владимирович. Он нанимает людей для стриптиз-шоу и, как оказалось, заключил с Андреем контракт. Барадов сегодня вечером улетает в Америку и неизвестно, когда вернется. Я договорился, что вы подъедете к нему в три часа дня. Вас это устраивает?

– Лучше бы в четыре, – отозвался Тавров.

– Увы, в четыре у него деловая встреча, потом он поедет обедать, а затем в аэропорт. А вот к трем должен подъехать за вещами к себе на квартиру. Так что не позже половины четвертого подъезжайте. Годится?

– Хорошо, – ответил Тавров.

– Тогда диктую адрес: улица Полимерная… это возле метро «Перово»… вы записываете?

– Да, конечно, – на самом деле Тавров ничего не записывал, поскольку и так уже знал этот адрес. Он поблагодарил Трофа и положил трубку. – Прошу меня извинить, но сами видите – неотложное дело! Давайте перенесем нашу встречу на завтра. Договорились?

– Ну раз так, то что поделаешь, – вздохнул Андроновский, вставая. – Я на машине, могу вас добросить.

– Спасибо, мне в Перово. Конечно, если вас не затруднит.

– Нет проблем! – ответил Андроновский. – Жду вас в машине.

Андроновский высадил Таврова возле метро. Перед выходом детектив позвонил Павлову. Тот уже ждал его в машине, припаркованной возле универсама. Кроме Павлова, в машине были еще двое оперов из МУРа.

– Я думаю, справимся, – сказал Павлов, – хотя вряд ли он нашел киллера взамен погибшего. Но кто знает… Валерий Иванович, надели бы на всякий случай бронежилет!

– Оставь, Вадик! – поморщился Тавров. – Высадите меня на пересечении Перовской и Полимерной, а сами заедете во двор со стороны Новогиреевской. Конечно, по логике Троф сейчас должен на другом конце Москвы в людном месте алиби себе обеспечивать, но кто знает – может быть, он хочет лично увидеть, как киллер со мной разделается.

Выйдя на пересечении Перовской и Полимерной, Тавров не спеша двинулся к нужному дому. Подойдя к подъезду, оглянулся. Машины Павлова видно не было, но Тавров знал: Павлов со своими людьми где-то рядом. Тавров взглянул на часы: пятнадцать минут четвертого. Пора.

Тавров подошел к нужному подъезду, набрал код квартиры. Ответа не было. Повторил попытку еще два раза, покурил. Потом повторил еще. Взглянул на часы: половина четвертого. Что и требовалось доказать.

Подъехала машина Павлова. Тавров сел в нее.

– Ну что теперь, Валерий Иванович? – спросил Павлов.

– Будем действовать по разработанному плану, – ответил Тавров. – Пока все идет так, как мы рассчитывали. Давай-ка сейчас к метро, а оттуда я позвоню Трофу домой. Если он там, я немедленно еду к нему.

– Так позвоните, – предложил Павлов, протягивая мобильник.

– Нет, – отказался Тавров, – у него дома телефон с определителем. Троф поймет, что я звоню по сотовому, а он ведь знает, что у меня нет своего, и насторожится. Поехали!

Возле метро Тавров позвонил из автомата на квартиру Трофа. Тот снял трубку.

– Алло, Николай Иванович? Это Тавров. Вы меня слышите?

– Да, – чуть помедлив, отозвался скульптор.

– Не застал я вашего Барадова. Так что придется вам рассказать подробности. Я через часок к вам подъеду, хорошо?

Троф не отвечал. Тавров упивался его молчаливым замешательством. Выждав секунд двадцать, он спросил:

– Николай Иванович, вы меня слышите? Так я подъеду?

– Хорошо, жду вас, – ответил Троф и положил трубку.

– Все, он на крючке, – удовлетворенно констатировал Тавров. – Если попытается бежать, пусть твои люди следят за ним.

– Понял, – отозвался Павлов и передал распоряжение операм, дежурившим возле дома Трофа. Потом повернулся к Таврову: – Сейчас мы закрепим у вас на одежде микрофон. А то вдруг Троф захочет пристрелить вас прямо у себя в квартире.

– И куда он потом денет труп? – усмехнулся Тавров. – Нет, дома он этого делать не будет! Ну а если он в порыве отчаяния пристрелит меня прямо возле входной двери, то вы ему все равно не сможете помешать. И потом – если он все-таки убьет меня, обыщет тело, найдет микрофон, то кто берется предсказать, что он тогда выкинет? Что угодно, вплоть до взятия заложников! Нет, никаких микрофонов и диктофонов!

– Как знаете, – проворчал Павлов и распорядился: – Володя, давай на Сокол.

Охранник на вахте пропустил Таврова без задержки: видимо, Троф уже предупредил его. Скульптор встретил детектива с бокалом коньяка в руке: снимал стресс. Он плюхнулся в кресло возле журнального столика, мрачно посмотрел на Таврова и предложил:

– Садитесь. Хотите коньяка?

– Нет, спасибо, – отказался Тавров. – Не застал я вашего Барадова, так что придется вам самому меня просветить.

– Мне нечем, – пожал плечами Троф. – Барадов вернется примерно через пару недель, тогда сам все и расскажет.

– Ну раз так… А давайте пока я вам кое-что поведаю! – предложил Тавров.

– Что именно?

– Занимательную историю про одного ловкого и сообразительного человека. Это не займет много времени, а вам будет интересно – в этом я убежден!

Троф плеснул себе коньяка и согласился:

– Валяйте.

– Года два назад работал в одном крупном НИИ некто Салуков Вячеслав Игоревич. Кандидат наук, заведующий лабораторией. Вполне добропорядочный гражданин, талантливый ученый, занимался научными исследованиями. И все бы было хорошо, но вот денег на науку хронически не хватало. И характер был у него неуживчивый: разогнал практически всех сотрудников, оставив лишь одну женщину, находившуюся в декретном отпуске. В общем, тормознулась наука!

– Вот горе-то какое! – саркастически ухмыльнулся Троф, залпом выпив бокал.

– Не говорите! – сокрушенно согласился Тавров. – Но не такой человек был Вячеслав Игоревич, чтобы пасовать перед трудностями. И вскоре в лаборатории появился некий Жигарев, недоучившийся студент из МИХМа. В науке он был полный ноль, зато имел связи в среде наркоторговцев. И стал Вячеслав Игоревич изготавливать у себя в лаборатории синтетические наркотики и реализовывать их через Жигарева. Очень удобно: в лаборатории только Жигарев и он сам, – полная секретность обеспечена! Руководству института было наплевать на то, чем занимается Салуков, поскольку тот повышения зарплаты не требовал и деньги на исследования не клянчил. Одна незадача: некому лабораторную посуду мыть и реактивы готовить! И взял Салуков в лаборантки юную девушку, чья молодость и неопытность гарантировали, казалось бы, полную конспирацию.

– Дальновидно, – согласился Троф, задумчиво вертя бокал в руках.

– Ну не так уж и дальновидно, поскольку девушке приходилось допоздна задерживаться на работе. И потому ее приходил встречать брат. Каким-то образом этот самый брат сообразил, что в лаборатории творится неладное, и потребовал от Салукова, чтобы тот не вмешивал сестру в свои темные дела. Салукову удалось уладить конфликт мирным путем. Однако случилось то, что должно было случиться: некие люди предложили Салукову продавать им наркотики напрямую, в обход Жигарева и его хозяев. Салуков согласился и реализовал очередную партию за наличные. Разумеется, он придумал разумное объяснение причины задержки товара, однако хозяева Жигарева вскоре обнаружили, что наркотик поступает на рынок в обход них. И обиделись. Жигарев получил приказ разобраться с Салуковым. И вот однажды вечером Жигарев с подельниками зверски избили Салукова прямо в лаборатории, облили его горючей жидкостью и подожгли.

– Достойный конец наркобарона, – прокомментировал Троф.

– Погодите, это еще не конец. Самое интересное случилось дальше. Салуков хоть и сильно обгорел, но выжил. Его фактически вытащили с того света. Но он не очень радовался, поскольку знал, что хозяева Жигарева не оставят его в покое, пока не получат деньги, которые Салуков выручил от сделки. И тут Салукову повезло. В этом же отделении от ожогов скончался один мужчина, не имевший близких родственников, зато сын и наследник известного советского академика. Он был примерно тех же лет и того же телосложения, что и Салуков. Кроме того, лечащий врач оказался не прочь улучшить свое материальное положение. В итоге гражданин Салуков официально оказался умершим, а сын академика чудесным образом воскрес! А пока шло лечение Салукова, академик умер, и роскошная квартира, а также дача оказались в руках его безутешного сына. В итоге владельцем дорогостоящей дачи оказался лечащий врач Салукова, якобы приобретший ее у наследника, а Салуков, проживая под новым именем, мог объяснить происхождение солидных денежных средств, находящихся в его распоряжении.

– Ловкая комбинация, – усмехнулся Троф.

– Это точно! Ведь отпечатков пальцев ни Салукова, ни подлинного сына академика в распоряжении органов не было. А ожоги и три пластические операции сделали свое дело: Салукова даже мать родная не узнала бы! Он продал квартиру академика и купил жилье в другом районе, а под предлогом перемены местожительства получил якобы свои медицинские карты из районной и стоматологической поликлиник и уничтожил их. Чистая работа! Салукову, казалось бы, не приходилось опасаться разоблачения.

– И кто же его разоблачил? – поинтересовался Троф.

– Брат девушки-лаборантки. Совершенно случайно Салуков встретил его на южном курорте. Молодой человек почувствовал, что где-то встречался с новым знакомым. Разумеется, он не мог узнать того в лицо. Но ощущение, что где-то они виделись, его не покидало. Салуков предложил молодому человеку позировать для его новой работы. И тот согласился. Возможно, потому что видел в этом возможность развития карьеры фотомодели, а скорее всего потому, что собирался найти доказательства того, что скульптор и есть тот самый завлаб. Молодой человек побывал у Салукова дома и в мастерской и, видимо, нашел кое-что неоспоримо доказывающее, что Салуков и скульптор – одно и то же лицо. Далее молодой человек решил шантажировать Салукова, поскольку находился в весьма затруднительном материальном положении. Естественно, ему требовалось найти надежное место для хранения компромата. И он его нашел.

Внезапно Троф откинулся в кресле и захохотал. Тавров с удивлением смотрел на него. Отсмеявшись, Троф вытер слезы с глаз и сказал:

– Извините. Ну прям боевик американский вы мне рассказываете! Впрочем, продолжайте.

– Дело в том, что незадолго до поездки на курорт молодой человек был у некой гадалки. Та предсказала ему существенный поворот в жизни в самое ближайшее время. У них установились доверительные отношения, и молодой человек решил, что доказательства идентификации личности Салукова лучше передать на хранение гадалке. Что он и сделал. И отправился шантажировать Салукова.

– И как, успешно? – поинтересовался Троф.

– Больше его никто не видел. Салукову, видимо, удалось получить от молодого человека сведения, где он оставил на хранение компромат. Салуков записался на прием к гадалке под вымышленным именем и застрелил ее. Затем нашел сейф, в котором та хранила важные документы, и вместе с помощником вынес его через черный ход. Вот такая история.

– Да! Печальный, но закономерный конец шантажиста, – с нескрываемой иронией заметил Троф.

– И что вы по этому поводу скажете? – поинтересовался Тавров.

– Ну что я могу сказать… – задумчиво протянул Троф. Он взял со столика коробочку, похожую на сотовый телефон, и спросил: – Кстати, Валерий Иванович, а вы знаете, что это такое?

– Телефон?

Троф усмехнулся и вдруг твердым голосом сказал:

– Валерий Иванович, будьте любезны, встаньте!

– Зачем? – спокойно спросил Тавров. Он весь напрягся, но виду не подал.

– Этот приборчик позволит определить, нет ли у вас с собой диктофона или, не дай бог, радиомикрофона. Давайте, давайте!

Тавров пожал плечами, встал, поднял руки. Троф провел коробочкой по одежде Таврова. Немного подумал и провел по креслу, в котором сидел Тавров. Потом удовлетворенно констатировал:

– Ну что же, Валерий Иванович! Рад отметить, что вы действительно пришли ко мне с открытым забралом! И поэтому заслужили правду. Садитесь, пожалуйста!

Тавров снова уселся в кресло и сказал:

– Теперь я вас слушаю, Вячеслав Игоревич.

– Да, я действительно Вячеслав Игоревич Салуков, – признался Троф. – Что касается моего превращения в Николая Трофимчука, вы вычислили все абсолютно верно. Этот козел Жигарев сам работал за гроши и мне передавал крохи. А тут Рафик вручил мне такую сумму за партию препарата, которую я не получил бы от хозяев Жигарева и за десять! Вот только «сделать ноги» вовремя не успел: я думал, что они придут ко мне домой, а подлец Жигарев провел их прямо в институт! Впрочем, за эту ошибку я заплатил дорогой ценой.

Троф провел по своему пергаментному лицу ладонью и на миг задумался.

– С этим Трофимчуком, конечно, фантастически повезло! Но ведь доктор будет насмерть стоять, вам его не расколоть, а больше никаких доказательств нет. Так что мое личное признание ничего не дает. А вот то, что касается Андрея… это все полная чушь! Он меня не узнал и уж тем более не мог получить никаких доказательств того, что я и есть Салуков. Какие доказательства? Из жизни Салукова я прихватил только воспоминания. И то редко о чем. Так что и гадалку мне убивать ни к чему. Кстати, о ее существовании я впервые услышал от вас.

Тавров недоверчиво поднял бровь. Троф заметил это движение и пожал плечами.

– Не верите – и хрен с вами! Лучше скажите, почему вы так убеждены, что я убил Андрея?

– Приглашение, – ответил Тавров. – Вы заказали в типографии минимальную партию приглашений на открытие выставки. В списке приглашенных значилось восемьдесят шесть человек. Приглашения вы рассылали лично. У вас должно было остаться не более четырнадцати конвертов. Осталось пятнадцать, я лично их пересчитал, когда они упали на пол и я их поднимал. Вывод: вы не послали приглашение Андрею, потому что знали, что он не придет. Верно?

– Верно! – неожиданно согласился Троф. – Но верно лишь то, что я точно знал: он не придет на вернисаж. Отсюда отнюдь не следует, что я его убивал.

– Так вы утверждаете, что Андрей жив? – уточнил Тавров. Троф отрицательно покачал головой:

– Я ясно вам сказал: я не убивал Андрея Семенова.

– И вы сможете это доказать?

– Валерий Иванович! – укоризненно произнес Троф. – Не мне вам, работнику милиции с большим стажем, объяснять, что это вы должны доказать мою вину. Честно говоря, вы не можете даже доказать, что я на самом деле не Трофимчук, а Салуков! Но, с другой стороны, мне надоело, что вы возбуждаете вокруг моей персоны столь нездоровый ажиотаж. Поэтому я хочу развеять все ваши подозрения. А для того я предлагаю вам проехать в мою загородную мастерскую, где в обстановке уединения и секретности я творю. Там вы получите наконец ответы на все ваши вопросы. У меня лишь будет единственная просьба: сохраните в глубокой тайне то, что вы там увидите. Договорились?

– Если это не подпадает под статьи Уголовного кодекса, – подумав, уточнил Тавров.

– Ну разумеется! – воскликнул Троф. – Вы можете поехать со мной прямо сейчас? Это около часа езды – если, конечно, не воткнемся в пробку.

– Хорошо, я согласен.

Они вышли в прихожую, оделись и вышли на улицу. Троф аккуратно очистил от налипшего мокрого снега кузов и стекла старенького «БМВ» и распахнул дверь:

– Прошу!

Мастерская Трофа размещалась в небольшом двухэтажном доме на территории охраняемого коттеджного поселка недалеко от Подольска. Упакованный в черную униформу охранник, вооруженный «Сайгой», сразу узнал Трофа и открыл ворота.

Троф припарковал машину перед домом. Открыл металлическую дверь, запертую на два замка, и сказал:

– Добро пожаловать в обитель мастера!

Он провел Таврова в просторный холл, помог ему снять куртку и выдал теплые меховые тапочки – радушный хозяин, одним словом.

– Чайку с дороги?

– Нет, – отказался Тавров.

– Ну как хотите!

Троф провел Таврова на второй этаж в большую комнату, представлявшую собой странную смесь мастерской скульптора, библиотеки и кабинета. Вдоль стен тянулись полированные шкафы с глухими дверцами. Кое-где дверцы были стеклянные: сквозь стекло виднелись книги и папки с бумагами. Между шкафов был вмонтирован большой телевизор, а напротив него стояло большое кресло авангардного вида: мягкие сиденье и спинка с валиком, широкие пластиковые подлокотники. Рядом с креслом стояла большая тумба со стеклянной стенкой, сквозь которую виднелись шеренги бутылок и бокалов. Немного в стороне – стол с компьютером. Половину комнаты занимал широкий и длинный стол с гипсовыми слепками рук и ног.

– Для начала я вам кое-что покажу, – сказал Троф, включая телевизор. – Садитесь в кресло, можете налить себе что-нибудь выпить.

Тавров не стал изучать содержимое бара, но в кресло сел. Оно оказалось комфортным: спинка приняла форму спины, подголовник удобно прилег к шее и затылку, а руки комфортно расположились на подлокотниках.

– Удобная штука, – заметил Тавров.

– Оно еще лучше, чем кажется на первый взгляд, – ответил Троф. Он взял в руки пульт и нажал на кнопку. Тавров думал, что сейчас пойдет видеозапись, но случилось то, что случилось…

Из подлокотников внезапно выскочили мягкие упругие скобы и плотно обхватили руки Таврова. Точно таким же образом оказались прихвачены к основанию кресла ноги. Мягкий ошейник плотно подкатился к подбородку, не давая пошевелить головой.

– Что это значит? – спросил Тавров. – Вы отдаете себе отчет в том, что делаете?

– Разумеется, – заверил Троф. – Я просто не хочу, чтобы вы упали с кресла, когда увидите то, что я хочу вам показать. Кстати, кресло уникальное, существует в единственном экземпляре. Оно обошлось мне в сто тысяч долларов. Если хотите заказать такое же, то опоздали: отечественный умелец теперь проживает в Австралии. Он владеет там авторемонтной мастерской, и пока два механика-австралийца зарабатывают для него деньги, строит летающую тарелку для полета вокруг земного шара. Впрочем, это так, к слову. Вернемся к нашим проблемам.

Троф запустил видеозапись. Тавров увидел на экране то же самое кресло.

В нем сидел Андрей. Детектива поразило выражение лица Семенова: отрешенное и безразличное. Троф остановил видеозапись и важно произнес:

– Я вынужден прервать показ, чтобы рассказать предысторию событий, иначе вам будет многое непонятно. Все началось пятнадцать лет назад, когда я, научный сотрудник одного из НИИ, заинтересовался интересной научной проблемой. Видите ли, человек плохо приспособлен к окружающей среде. Диапазон комфортных температур лежит в пределах от шестнадцати до двадцати пяти градусов Цельсия. И если человек при помощи различных ухищрений выживает при температурах ниже минус восьмидесяти, то длительное нахождение при температуре выше плюс сорока пяти приводит к тепловому удару. При плюс восьмидесяти уже сворачивается белок, из которого мы состоим. Ужасно, не правда ли? Я провел серию экспериментов и обнаружил, что белок вполне можно заменить кремнийорганическими соединениями. Вам понятно, что это означает? Человек сможет жить в кипятке! Естественно, что моими опытами заинтересовались представители Советской армии. Еще бы: создать спецназ, мало чем уступающий шварценеггеровскому Терминатору!

Троф подошел к Таврову и начал подключать к нему какие-то датчики.

– Хочу проверить, не собираетесь ли вы помереть тут от инфаркта или гипертонического криза, – пояснил он.

Закончив, скульптор включил компьютер и некоторое время наблюдал за прыгающими по экрану кривыми. Затем удовлетворенно констатировал:

– А вы, несмотря на возраст, в прекрасной форме, Валерий Иванович! Все у вас хорошо, так что я продолжу. Исследования шли успешно, я даже защитил кандидатскую, но когда стал работать с живыми организмами, то столкнулся с досадной проблемой: по мере замены в клетках белка на кремнийорганику жизнедеятельность организма все более и более замедлялась, и когда кремнийорганика полностью замещала белок, организм напоминал практически бальзамированное тело: жизнедеятельность приостанавливалась настолько, что ее признаки могли уловить только сверхчувствительные приборы. Более того, с течением времени обнаружилась более досадная вещь: кремний начинал стремительно оседать на стенках клеток, организм постепенно превращался в кусок камня. Я надеялся перейти к опытам на приматах: нужно было понять, как воспрепятствовать осаждению кремния, и попытаться заменить кремний обратно на белок. Однако по мере развала Союза финансирование потихоньку урезали, а с кризисом Советской армии оно вообще прекратилось. Я купил обезьян на собственные средства и продолжил эксперименты. Замедлить процесс осаждения кремния мне не удалось, но зато я случайно нашел катализатор, который ускорял эту реакцию во много раз. Первую обезьяну я превратил в кусок кремния за три месяца, а вторую – за два с половиной! Но увы, денег не хватало, дирекция института хотела закрыть мою лабораторию, а помещение сдать под коммерческий магазин. Разумеется, я не мог допустить, чтобы в храме науки торговали турецкими куртками и китайскими пуховиками! Вот тут мне и подвернулся Жигарев. Я с радостью согласился на его предложение. Теперь за счет средств от производства эфедрона, экстази и прочей дряни я мог не только предотвратить ликвидацию лаборатории, но и продолжать опыты. Однако, как назло, я зашел в тупик. Единственное, чего мне удалось добиться, так это возможности окрашивать кристаллизующиеся тела в различные цвета. Ну а дальше лаборатория и сам завлаб господин Салуков прекратили свое существование по не зависящим от меня обстоятельствам. Став Трофимчуком, я вдруг обрел и новых друзей. Вначале я познакомился с Андроновским. Просто встретил его на улице, а он предложил мне позировать для его картины. Мы с ним подружились. Андроновского вообще привлекает все необычное: редкая красота, редкое уродство. Он ввел меня в круг людей искусства. Я слушал их разговоры: каждый мнил себя гением. Вот я и решил показать, кто подлинный гений. Я оборудовал эту лабораторию и воспроизвел опыт с обезьянами, окрасив их в мертвящий серый цвет. Естественно, шерсть им пришлось сбрить, – получилось редкостное уродство! Впрочем, вы видели… Когда обезьяны полностью затвердели, я показал их Андроновскому. Тот пришел в неописуемый восторг и попросил продолжить работы, обещая организовать персональную выставку. Вначале я ограничивался животными, потом как-то раз по пьяни привез сюда шлюху, которую вытащил из-под шофера-дальнобойщика. По-моему, получилось неплохо! Так дальше и пошло. А ваш Андрей поразил меня идеальным телосложением и великолепной мускулатурой. Ну вот! Теперь я могу показать вам весь процесс.

Видеозапись снова ожила.

– Вы видите здесь начальную стадию. Реактивы только начинают действовать, поэтому мне приходилось колоть Андрюше транквилизаторы. А вот здесь я уже отказался от транквилизаторов.

Комментарии Трофа казались бредом сумасшедшего.

– Вот здесь хорошо видно активное действие красителя. Видите? Как вареный рак! А сейчас начинается самая ответственная стадия: процесс интенсивной кристаллизации. Напрягая или расслабляя нужные группы мышц с помощью электрического тока, я добился нужного рельефа мускулатуры. А вот это интересно: я извлекаю глаза и вставляю стеклянные протезы. Это уже последняя стадия кристаллизации. Два-три дня, и кожа затвердевает как дерево. А через три недели все тело превращается в кусок кремния.

Троф выключил телевизор и подошел к Таврову. Он нажал на скрытую кнопку, верхняя крышка бара откинулась и показала набор медицинских инструментов, зловеще поблескивавших хромировкой и стеклом. Троф выбрал ампулу, вскрыл ее и набрал содержимое в шприц.

– Если вы хотите что-нибудь спросить, то спрашивайте сейчас, – обратился он к Таврову, – а то потом начнет действовать транквилизатор.

– Так вы все-таки убили Андрея Семенова, – пробормотал Тавров, косясь на шприц и покрываясь испариной.

– Я? Убил?! – воскликнул Троф с неподдельным возмущением. – Я ввел его в Вечность! Кем бы он стал? Крутил бы задом в стриптизе для озабоченных старых дев еще лет пять, от силы десять – и что дальше? Спился бы или подсел на иглу! Поверьте мне, я знаю эту публику. А теперь он веками будет являть собой образец мужской силы и красоты! И потом – я не уверен, что жизненные процессы даже в полностью окаменевших клетках абсолютно прекращаются. Возможно, что-то продолжает происходить, просто очень медленно и незаметно для нас. Кто знает, может, через сто лет кто-нибудь откроет механизм обратного превращения, и Андрей Семенов снова войдет в этот мир молодым, красивым и полным сил. И сможет в новом мире занять достойное место. И это вы называете убийством? Я отправил его в Вечность, дав надежду на возвращение. Сколько неизлечимых больных позавидовало бы Андрею!

– Вы просто псих, – пробормотал Тавров. Он напрягал мышцы, пытаясь освободиться, но скобы держали надежно.

– Ну не надо оскорблений, – нахмурился Троф. – Не тратьте время понапрасну. Можете задать еще один вопрос.

– Что вы забрали у гадалки? – спросил Тавров.

– Опять вы с этой гадалкой! – с досадой воскликнул Троф. – Да не убивал я ее! Я даже не подозревал о ее существовании. Я не хожу к гадалкам, ясновидящим и не верю во всякую паранормальщину. Так что с вашей старушкой или кто она там поработал кто-то другой. Но кто именно, вы теперь уже не узнаете.

– Может, и голову не вы забрали?

– Какую еще голову?

– Голову Ольги Берг, – пояснил Тавров. – Помните женщину, с которой Андрей был на курорте?

– А-а, мне что-то такое говорил Андроновский, – вспомнил Троф. – Он хотел, чтобы я поехал с ним в морг. Но я терпеть не могу покойников, тем более безголовых. Почему вы решили, что это сделал я?

– Вы задаете этот вопрос после того, что вы мне показали? – иронически осведомился Тавров.

– Какая чушь! Как вы могли подумать такое? – возмутился Троф. – Я ученый, я экспериментирую над живыми организмами. Над жи-вы-ми, вы слышите? Зачем мне голова от трупа? Дикость какая-то!

Он закатал рукав свитера, обнажив правую руку Таврова.

– Вы понимаете, что вас неизбежно разоблачат? – спросил Тавров.

– Это каким же образом? – поинтересовался Троф, протирая кожу на сгибе спиртом.

– В моей куртке радиомаяк, – сказал Тавров. – Вас вели от самого дома. Сейчас опера из МУРа и ОМОН уже окружают дом.

Игла шприца выбросила струйку жидкости.

– Неужели? – саркастически вопросил Троф.

– Да проверьте куртку, идиот вы этакий! – заорал Тавров. – Радиомаяк в пачке с сигаретами!

– Если это оттяжка времени, то очень глупая, – предупредил Троф и отложил шприц. Он направился к выходу. Остановившись в дверях, он повторил Таврову: – Очень глупая.

И вышел.

«Что делать? Что делать?» – пульсировало в висках Таврова. Все-таки не надо было отказываться от радиомикрофона! Когда же появится Павлов?

Словно в ответ на мысли Таврова через открытую дверь донесся какой-то грохот. Через несколько мгновений в комнату ворвались люди в камуфляже и с автоматами. Они тащили Трофа, выкрутив ему руки за спиной так, что смыкались локти.

«Кто это? ОМОН? Но откуда ему здесь взяться? Может, бандиты?» – пронеслось в голове детектива.

Трофа бросили на пол, пинками придали ему сидячее положение и прислонили к стене, пристегнув наручниками к радиатору. В комнату вошли трое. Один седой, с бородкой и в очках. Второй тоже седой, но подтянутый и моложавый – явно старший. Третьим был Павлов. Моложавый посмотрел на Таврова и обратился к Павлову:

– Ну что, подполковник, это и есть твой человек?

– Да, – ответил Павлов, подбегая к Таврову. – Как вы, Валерий Иванович, все в порядке?

– Все нормально, не волнуйся, – успокоил его Тавров. – Вадик, вон пульт лежит от этой штуки. Займись.

Павлов схватил пульт, несколько мгновений изучал его, потом решительно нажал на кнопку. Скобы плавно отошли. Тавров с трудом поднялся, разминая затекшие мышцы.

Тем временем человек с бородкой подошел к Трофу и сказал:

– Ну здравствуй, Слава! Задал ты нам работы.

– Какая встреча! – ухмыльнулся Троф. – Сам академик Резников собственной персоной! Снова решили присвоить плоды чужого труда?

– Какого труда, Слава? – поморщился Резников. – Ладно, докатился до уголовщины, наркотики изготавливал, – но это! Я видел твою выставку, – как ты мог дойти до такого?!

– Оставим сантименты, профессор, – вмешался моложавый. – Где материалы по проекту «Фикус», Салуков?

– Они уничтожены после закрытия проекта, – невозмутимо сообщил Троф.

– Я имею в виду ваши личные записи, которые вы делали в нарушение режима секретности, – металлическим голосом пояснил моложавый.

– В надежном месте.

– Конкретнее, – потребовал моложавый, – чистосердечное признание и помощь органам – единственный шанс сохранить вашу жизнь. Отдаете материалы и отправляетесь в престижную психиатрическую клинику, где вас подлечат. Не отдадите… суда не будет. Таких, как вы, нельзя оставлять в живых. Вы просто не выйдете отсюда. Вам ясно?

Павлов кашлянул. Моложавый нетерпеливо обернулся.

– Ты еще здесь, подполковник? Забирай своего человека и проваливай! И запомни: вас здесь не было, вы ничего не видели и не слышали. Павел, проводи!

Павлов и Тавров заспешили к выходу. Один из людей в камуфляже молча сопровождал их. Уже на выходе до Таврова донесся голос Трофа:

– Хорошо, я согласен на ваши условия. Там, за книжным шкафом сейф. Я вам скажу код…

Камуфлированный Павел вывел Таврова и Павлова на улицу. Там стояли несколько человек с автоматами.

– Пропустить! – велел Павел. Охрана молча расступилась. У соседнего дома стояла машина с двумя оперативниками МУРа.

– Это что за народ, Вадик? – спросил Тавров, усаживаясь на заднее сиденье.

– ФСБ, – коротко ответил Павлов и добавил: – Вот такая штучка этот ваш Троф. Огребли мы с ним неприятностей выше крыши. Что стоим? Поехали!

Едва машина выехала за пределы коттеджного поселка, как грянул мощный взрыв. В небо взметнулись клубы дыма.

– Ну и Троф! – обалдело проговорил Павлов и прикрикнул на водителя: – Давай разворачивайся! Федя, вызови «Скорую» и наряд милиции! Стой, останови!

Он повернулся к Таврову и решительно сказал:

– Вы уж извините, Валерий Иванович, но вам лучше своим ходом. Тут до шоссе метров триста.

– Конечно, Вадик, конечно! – закивал Тавров и открыл дверцу. Он уже был по горло сыт приключениями.

Домой Тавров добрался часам к одиннадцати вечера, совершенно измученный. Паршивая февральская погода, попутные машины, метро и автобус высосали из него жизненные силы до дна. Хлопнув для профилактики сто граммов коньяка, детектив разогрел в печке котлету с лечо и мгновенно проглотил. Потом начал действовать коньяк: головная боль отступила, пробудился аппетит. Тавров вскипятил чай и слопал еще два бутерброда с докторской колбаской.

Коньяк, пища и горячий чай восстановили силы. Спать уже не хотелось, и Тавров улегся на диван с газетой. Включил телевизор: по НТВ шел какой-то нелепый американский боевик, но Таврову было все равно – так, шумовой фон. Он пытался читать газету, но содержание статей ускользало от внимания. Тавров отложил газету и задумался. Было что-то важное, что он упустил из виду. Что-то хотел сделать и забыл. Но что? Что-то связанное с матушкой Евфросиньей?

Вдруг сыщик вспомнил про Рагозина. Что-то он не звонит. Вроде и отпуск уже должен закончиться. Позвонить, что ли, ему домой? Тавров набрал номер. Ответил молодой женский голос:

– Да, слушаю вас.

– Здравствуйте, будьте добры Сергея.

– Он в командировке.

– А не подскажете, когда вернется?

– Да кто же знает? – удивилась женщина. – Служба у него такая. Что ему передать?

– Передайте, что Валерий Иванович звонил. Спасибо, до свидания.

Едва Тавров положил трубку, как тут же раздался телефонный звонок. Кто это так поздно? Тавров снял трубку и услышал женский голос:

– Валерий Иванович? Здравствуйте! Извините, я вас не разбудила?

– Нет, я еще не ложился, – проворчал Тавров и спросил: – А кто это?

– Эта Лариса, секретарь Евфросиньи Матвеевны.

– Да-да, Ларисочка, добрый вечер! Что случилось?

– Извините за поздний звонок, но я тут вспомнила… За день до… Ну до того, как… с Евфросиньей Матвеевной… Я по ее просьбе отправила вам бандероль. Мне кажется, я адрес перепутала, места себе не нахожу! Вы ее получили?

– А что было в бандероли? – оживился Тавров.

– Такая брошюра, в белой бумажной обложке. На титульном листе было название, но я не помню… Что-то там про братство…

– «История братства святого Антония Великого»?

– Так вы получили? – обрадовалась Лариса.

– Да-да. Так что не переживайте.

– Уф, большое спасибо! А то Евфросинья Матвеевна в то самое утро спрашивала меня, отправила ли я вам брошюру. Видимо, она придавала ей большое значение. Еще раз извините. Спокойной ночи!

Тавров положил трубку и с минуту сидел в размышлении. Потом встал, оделся и вышел из дома. Через полчаса он уже входил в свой офис.

Он достал брошюру из ящика стола и тщательно ее пролистал. В брошюру ничего не было вложено, какие-либо пометки отсутствовали. И вообще создавалось впечатление, что ее не раскрывали с момента выхода из типографии. Кстати, неизвестно, в какой типографии ее отпечатали: выходные данные, так же как и имя автора, отсутствовали. Может, что-то важное содержится в тексте?

Тавров заварил кофе и приступил к чтению.

Брошюра «История братства святого Антония Великого» начиналась сразу, без всяких предисловий:

«История монашеского братства, известного как «братство святого Антония Великого», или «антониты», тесно связана с историей борьбы ортодоксальных христиан с ересями. Первоначально братство появилось в монастырях Византийской империи в связи с активным распространением арианства, как реакция ортодоксальных христиан на ересь. Стоявшие у истоков братства монахи считали себя учениками и продолжателями дела основателя монашества – египетского святого Антония Великого.

Святой Антоний прославился борьбой с демонами во время своего отшельничества. Когда арианская ересь грозила одержать победу над ортодоксальным христианством, святой Антоний прервал свое молитвенное одиночество, пришел в Александрию и в страстной проповеди разоблачил еретическую сущность учения Ария, положив начало искоренению арианства на Востоке.

После возвращения святого Антония в пустыню недалеко от его скита возникло поселение добровольцев, денно и нощно охранявших окрестности скита из-за опасения нападения на святого Антония обозленных ариан. С течением времени они преобразовались в монашеское «братство святого Антония Великого».

Прочитав начало текста, Тавров зевнул и собрался отложить брошюру в сторону, как вдруг заметил, что некоторые абзацы отчеркнуты чем-то твердым: ногтем или зубочисткой. Тавров поправил плафон лампы так, чтобы падающий свет отчетливо выделял отмеченные места, и принялся изучать куски текста.

«Как святой Антоний счел необходимым нарушить уединение и явиться в Александрию, дабы дать решительный бой ереси, так и антониты полагали своей обязанностью покидать монастыри для борьбы с демоническими проявлениями в мире. К последним антониты относили не только греховные устремления, колдовство, но и ереси».

Далее следовало подробное описание борьбы антонитов с многочисленными ересями: номиане, валентиниане, монтанисты, маркиониты… «Антониты считали, что еретики, настаивая на своих заблуждениях, вольно или невольно передают себя в руки дьявола».

Ну это понятно… религиозные фанатики, подвижники… Где же очередное выделенное место? Ага, вот оно!

«Долгое время после этого братство представляло собой обычный восточный монастырь, с суровой аскетической жизнью, характерной для всех ортодоксальных монастырей того времени. Местонахождение монастыря было строгой тайной. По преданию, его основали в начале четвертого века ученики святого Антония, жившие недалеко от его кельи. Когда святой Антоний умер в 356 году, они похоронили его в тайном месте и отправились на поиски подходящего места для упокоения мощей святого. Когда место было найдено, мощи перевезли туда. Так был основан монастырь Святого Антония в горах Ливанских (известный как Антонио-Ливанский монастырь).

Арабские халифы, как правило, не подвергали христиан гонениям, и монастырь в горах существовал в тиши и забвении. Однако в девятом веке в монастыре антонитов появился странствующий монах, полностью перевернувший жизнь братства. Дальнейшая история антонитов с тех пор тесно связана с судьбой так называемых сокровищ Соломона, в первую очередь так называемых магических свитков Соломона, более известных в настоящее время как «Книга Агриппы».

Далее был подчеркнут большой кусок главы под названием «Сокровища царя Соломона».

«История появления рукописной книги, ныне известной как «Книга Агриппы», относится к глубокой древности, а ее предыстория – к доисторическим временам, когда изгнанные падшие ангелы и прочие низвергнутые бесплотные силы рассеялись по Земле и превратились в языческие божества. Языческие народы поклонялись им, и тьма лежала над Землей. Наиболее просвещенные из языческих народов, жители античной Эллады, осознавали, что их так называемые боги хоть и способны оказать помощь в этой жизни, но оказываются бессильны, стоит появиться лодке Харона. Оттого представления о загробной жизни у древних греков столь печальны. Однако жрецы «богов», а точнее – демонов, научились прибегать к помощи последних для сугубо утилитарных целей, как то: излечение болезней, предсказание будущего, наведение порчи, достижение богатства и так далее».

Далее повествовалось о любви жрицы храма Хадада (ныне известного как Баальбек) Изис и царя Соломона. Изис обладала даром ясновидения, предвидела будущее и умела входить в контакт с демонами.

«Также Изис рассказала Соломону, что поражающие воображения мегалитические постройки каменного века, в изобилии сохранившиеся по ту сторону моря, также возводились демонами, – дабы показать свою силу языческим народам. И что пять тысяч лет назад египетский маг Имхотеп построил первую пирамиду также при помощи демонов, а власть над демонами ему дало якобы железное кольцо, которое никогда не ржавеет.

Изис сообщила Соломону, что обладает даром предвидения будущего, и предсказала ему великолепное царствование. Дабы помочь возлюбленному, Изис рассказала Соломону все, что знала о вызывании демонов. Тем самым она нарушила обет, данный демонам, и оттого вскоре умерла. Однако никто не мог лишить ее дара предсказания даже после смерти. Явившись ночью Соломону во сне, Изис велела ему взять голову от ее тела и поместить в серебряный с золотой отделкой сосуд с ее изображением. Стоит прикоснуться к такому сосуду и произнести определенное заклинание, как Изис явится и ответит на любой вопрос. Таково происхождение знаменитой «говорящей головы» из многочисленных сокровищ Соломона».

Далее подробно излагалось, как Соломон женился на дочери египетского фараона и таким образом вступил во владение железным кольцом Имхотепа, которое с тех пор известно как «кольцо Соломона». Соломон при помощи кольца вызвал демона Асмодея (некогда строившего храм Хадада), чтобы тот помог ему выстроить храм бога Яхве на горе Офел, специально для этой цели выкупленной царем Давидом. Тавров пробегал по тексту по диагонали, улавливая лишь общий смысл, пока не наткнулся на подчеркнутое место.

«Как росли слава и мощь Соломона, так росли и его амбиции. И однажды к нему явился старший над всеми демонами Сатана (которого демоны величали «Несущий свет» и который более известен ныне под латинским именем Люцифер) и предложил ему власть над всеми демонами. Для этого Люцифер дал Соломону написанную якобы им самим Книгу, состоявшую из тринадцати свитков, запечатанных в медных футлярах. Одиннадцать из них описывали всех существующих демонов, все возможные способы вызывания этих демонов и обретения власти над ними. Два последних свитка описывали процедуру инициации Сына Сатаны и получения власти над всем миром. Однако когда Соломон попытался их прочитать, то обнаружил, что они написаны на неизвестном языке. Люцифер объяснил, что эти свитки должны храниться в сокровищнице Соломона под охраной Асмодея до тех пор, пока не придет время их прочитать. Для охраны собственно свитков Люцифер поставил демона Папирота. С тех пор Соломон приобрел огромную власть над демонами».

Далее шел рассказ о том, как во времена Нерона римские полководцы Веспасиан и Тит взяли штурмом Иерусалим и плененный ими губернатор Галилеи Иосиф уговорил их не истреблять иудеев поголовно, как требовал мстительный император Нерон. Взамен Иосиф рассказал, как получить доступ к спрятанным в обширных подземельях горы Офел сокровищам Соломона и овладеть тайной вызывания демонов. Пораженный открывшейся ему тайной, Веспасиан в благодарность усыновил Иосифа, дав тому возможность носить родовое имя Веспасиана и его сына Тита – Флавий.

«Свитки царя Соломона», так же как и другие сокровища, взятые из храма Соломона, хранились в императорской сокровищнице добрых триста лет. За это время придворные маги успели сделать ряд списков со свитков. Естественно, их интересовали в первую очередь способы вызывания демонов. Именно эти копии (многие из которых содержали неизбежные многочисленные описки переписчиков) и положили начало широко распространившимся среди колдунов средневековой Европы спискам магических формул – так называемым гримуарам. Однако два последних свитка не интересовали язычников, ибо с точки зрения практической магии не давали никакой пользы. Лишь с распространением христианства и появлением Откровения Иоанна Богослова стала понятна ценность двух последних свитков. Ибо они содержали подробную процедуру инициации Антихриста».

После этого шло довольно увлекательное описание судьбы «сокровищ Соломона», но из них подчеркнутым оказался лишь следующий текст:

«Средь тьмы кромешной вдруг пролился на меня Свет Небесный, все вокруг собой наполнивший и полный видений. Видения становились все четче и четче и стали наконец как явь.

И узрел я град сияющий и прекрасный. И вопросил: что за град сей? И Глас Небесный ответил: сей град есть мир духовный, суть мира. И неподвластен сей град Князю мира сего, ибо град сияющий есть воплощение Веры и Праведности.

И узрел я три древа светлых с кронами могучими, подпирающими град и возносящими его. И стволы этих древ были мужами светлыми. И вопросил я: кто мужи сии? И Глас Небесный ответил: сии мужи есть опора града и сила его. Первый муж-праведник держит град молитвою, второй муж-воин держит град силою, третий же муж-землепашец трудом своим их питает.

И узрел я в корнях сплетенных сих древ жену светлую. И вопросил: кто жена сия? И Глас Небесный ответил: сия жена есть основа мира светлого, ибо из нее народились сии древа и корни свои из нее питают. Из праведности жены весь дух светлый. Ибо пока жена мужу верна, чтит его и потомством богата, стоять Граду на древах могучих незыблемо. И нет к нему хода Князю мира сего.

И наполнилось сердце мое радостью от лицезрения Града сего.

Но потемнел вдруг Град, и стены его осыпались. Древа кроны свои склонили. Потемнели стволы древ сих, и корни стали черны. И вопросил я в испуге: ужели падет сей Град? И Глас Небесный ответил: коли утратила жена праведность, мужу не верна и не покорна, материнство презрела, то не сок жизни по корням древ течет, но сок смерти.

И вопросил я: когда сей град падет? И Глас Небесный ответил: когда жена, полна тлена внутри, и снаружи истлеет; когда муж-праведник падет от руки мужа-воина и кровь его оросит тлен жены, тогда явит свой лик из мерзости вселенской Князь мира сего и напьется крови праведной из тлена. И родится тот, кто власть от Князя мира сего получит и Град сияющий под его власть передаст. И муж-землепашец колена пред ним преклонит.

И будет это начало конца рода человеческого, ибо Град сияющий суть духовная сила, что держит род человеческий».

Тавров перечитал еще раз и ничего не понял. Он вернулся на несколько страниц раньше и выяснил, что текст называется «Пророчество Шимуса». В девятом веке в монастыре антонитов появился странствующий монах Шимус, пришедший из монастыря в Ирландии, основанного еще святым Колумбаном.

Двинуться в столь дальний путь Шимуса заставило одно событие, приключившееся с ним в ту пору, когда он истово молился в своей келье. Монаху привиделось то, что позднее он изложил в стихотворной форме. Это произведение известно как «Пророчество Шимуса».

Тавров отложил брошюру, потер пальцами усталые глаза. Ну с сокровищами все понятно. Евфросинья держала какую-то часть пресловутых сокровищ в сейфе, вот кто-то на них и польстился. А вот блаженный монах Шимус при чем? Ладно, посмотрим, что там дальше…

«Сам Шимус не мог истолковать своего видения, да и настоятель монастыря тоже остерегся давать толкования. Он посоветовал Шимусу направиться в Рим, по дороге останавливаясь в монастырях и рассказывая о пророчестве: может, кто и сумеет его истолковать. Ну а если этого не случится, то римский папа, без сомнения, подскажет, что делать Шимусу дальше.

В соответствии с этим планом Шимус добрался до Рима, где обнаружил, что гноящаяся язва Римской империи отнюдь не зарубцевалась, но превратилась в гангрену, пожирающую всю христианскую Европу».

Далее повествовалось, как пораженный царящим в папском дворце развратом Шимус поспешил покинуть Рим и отправиться на Восток, где он рассчитывал найти твердыни чистой веры. Так он попал в древний монастырь антонитов, где надеялся получить объяснения от сведущих в древней мудрости и раннехристианских произведениях монахов.

«Настоятель монастыря уяснил истинный смысл пророчества и связал его напрямую с тайнами Книги Соломона. В Европу и Византию были посланы монахи на поиски Книги Соломона. Тогда они и были разделены на Хранителей и Наблюдателей: Наблюдатели должны были следить за тем, чтобы Книга (а по возможности, и другие магические предметы, используемые для вызывания демонов) не попала в посторонние руки, а коли такое случилось, то возвращать Книгу всеми возможными способами Хранителям; Хранители же должны были скрывать Книгу от посторонних. Однако долгое время Книгу не удавалось найти. Между тем приближалось время, когда особенно усиливается вероятность появления Антихриста».

Тавров почесал затылок. Интересно, кто же тысячу лет назад попытался примерить на себя роль Антихриста?

Из текста следовало, что им стал реймский архиепископ Герберт, известный чернокнижник и маг, заключивший договор с дьяволом и получивший взамен богатство и власть. Герберт приобрел Книгу в Севилье, куда она попала, по всей видимости, от готов Алариха, ограбивших Рим. Именно Герберт для удобства пользования разрезал свитки на листы и переплел их. В Реймсе Герберт купил себе место архиепископа, а позднее купил и папскую тиару, став римским папой под именем Сильвестра Второго в 999 году.

«Обстоятельства смерти Сильвестра Второго до конца не ясны. Вроде бы, наслаждаясь властью, он собрался обмануть дьявола, – ведь одержал же в свое время победу над дьяволом и демонами царь Соломон! Возможно, что папа Сильвестр попытался сделать то же самое, что сделали в свое время Феофил Аданский и Жиль Сантаремский, сумевшие избавиться от контракта с дьяволом. Так или иначе, но обстоятельства смерти папы Сильвестра остались загадкой для истории. По одному преданию, Сильвестр, подобно Феофилу, публично покаялся перед кардиналами и был убит ими. По другому преданию, он умер оттого, что сам Люцифер ударил его золотым распятием по голове во время богослужения в базилике Святого Креста (известной также как Иерусалимский храм) за то, что папа не отказался служить обедню в этом храме, в то время как подобный отказ был якобы оговорен в договоре. Вполне возможно, что контракт с дьяволом был заключен на определенный срок и этот срок истек, после чего дьявол и забрал то, что ему принадлежало по контракту. Не исключено, что убийство на самом деле организовали Наблюдатели антонитов, поскольку после этого Книга исчезла надолго».

Далее шло подробное описание возникновения ереси катаров, и Тавров чуть было не пропустил очередной отчеркнутый кусок текста.

«После смерти Сильвестра наблюдатели перевезли Книгу в один из монастырей в горах Ливана. Это не осталось тайной. В скором времени папы начали активно призывать к Крестовому походу в Палестину. Когда после падения Иерусалима в 1099 году возникла реальная угроза захвата Антонио-Ливанского монастыря крестоносцами, Книгу перевезли в Окситанию (юг современной Франции), в те времена практически не подчинявшуюся римскому папе из-за распространившейся там катарской ереси».

Тавров в нетерпении пролистал несколько страниц, посвященных истории катаров и тамплиеров, пока снова не увидел сразу несколько выделенных абзацев, следовавших один за другим.

«После разгрома катаров Книга перешла к Хранителям из числа тамплиеров, затем некоторое время хранилась в резиденции ордена Христа в Португалии. Как известно, орденом Христа стали называться с 1318 года португальские тамплиеры».

«Спустя несколько столетий ее видели ученики известного ученого эпохи Возрождения Генриха Корнелия Агриппы фон Неттесхайма, который являлся не кем иным, как Хранителем. О Книге (которую теперь уже иначе как «Книга Агриппы» и не называли) снова пошли слухи. Народная молва породила кучу небылиц вокруг Книги и распространила зловещие свойства Книги на все, принадлежавшие Агриппе. В конце концов, Книга оказалась в орденском замке госпитальеров (иоаннитов), а один из приоров ордена стал Хранителем».

«Снова Книга всплывает в начале XIX века. В июне 1798 года великий магистр ордена госпитальеров, известного более под названием Мальтийского, барон Фердинанд Гомпеш практически без боя сдал Мальту морскому десанту Наполеона Бонапарта. Сдав врагу резиденцию ордена, Гомпеш на австрийском судне спешно отбыл в Триест, прихватив с собой из собора Ла-Валетты три великие христианские святыни: кусок дерева от креста Спасителя, мощи правой руки Иоанна Крестителя и чудотворную икону Богоматери Палермской. Вне всяких сомнений, французы рассчитывали получить «Книгу Агриппы», однако ее не оказалось, – чем и объяснялся столь поспешный отъезд Гомпеша. В действительности бывший в то время Хранителем Книги великий приор ордена граф Юлий Литта, отправляясь в Россию, предусмотрительно увез ее с собой, и еще за год до захвата Мальты французами Книга уже находилась в санкт-петербургской резиденции госпитальеров на Садовой улице, в бывшем Воронцовском дворце. Когда в 1798 году император Павел был избран великим магистром ордена, Книгу перевезли в специальное помещение в подвале Михайловского замка. Хранителем Книги стал другой человек, но его имя было известно только императору Павлу и графу Литте. Случилось это еще до опалы братьев Литта, но надо полагать, что Юлий Литта вздохнул с облегчением, сложив со своих плеч ответственность за Книгу: по всей Европе в поисках Книги рыскали агенты Бонапарта, и не было более надежного хранилища, чем в сердце самой непреклонной монархии. Скорее всего, Хранителем стал штатгальтер ордена фельдмаршал граф Николай Салтыков, хотя некоторые утверждали, что таковой чести удостоился бывший секретарь Литты вице-канцлер ордена командор де ла Хусайе. Так или иначе, но после смерти Павла и прекращения деятельности ордена в России Книга исчезла из подвалов Михайловского замка и растворилась в тумане неизвестности еще на сто лет».

«…утверждалось, что Салтыков перевез Книгу в Москву, и в 1812 году специально посланные французским императором люди рыскали по объятому пламенем городу и пригородам в поисках Книги для Наполеона».

Дальше речь шла об остальных «сокровищах Соломона», неожиданно найденных в конце девятнадцатого века на юге Франции неким священником Соньером. Но отчеркнутые куски текста уже больше не попадались, и Тавров решил закончить «исторические чтения».

Детектив недоуменно отложил брошюру в сторону и задумался. Что за знак хотела дать ему матушка Евфросинья, посылая эту брошюру? Почему она думала, что он все поймет и так? Для любителей популярно-исторических опусов это произведение, возможно, и представляет интерес, но Таврова вся эта историко-мистическая белиберда никогда не привлекала. А описания богословских теорий вызвали откровенную зевоту.

И все-таки это важно, иначе бы Евфросинья не выслала бы ему эту книгу по почте. Может быть, книга указывает на то, как искать человека, покушавшегося на жизнь матушки? Может быть, он историк, специализирующийся на истории духовно-рыцарских орденов? Или мистик, охотящийся за «сокровищами Соломона» и «Книгой Агриппы»? А может, исследователь паранормальных явлений…

Тавров почувствовал, что самому ему не разобраться в этой загадке. Для начала надо посоветоваться со специалистами в области истории и богословия. И все это надо сделать быстро. Значит, снова не обойтись без помощи Павлова. Н-да, он еще от дела с Трофом не отошел, а тут… Впрочем, что такого? Обычная книга, надо бы установить автора. И вообще, все может оказаться проще – скажем, Евфросинья написала между строк текста послание симпатическими чернилами!

Тавров рассмеялся последней мысли. Впрочем, все версии надо отработать до конца. Пусть и это Павлов проверит, ему несложно организовать экспертизу.

Павлов встретился с Тавровым в обеденный перерыв в небольшом кафе. Обедал Павлов в три часа дня, поэтому народу в кафе было мало. Павлов молча, тщательно пережевывая антрекот, выслушал Таврова и коротко ответил:

– Если эту книжку прислала Евфросинья Матвеевна Пустовойтова, то мы все проверим. Сегодня отдам на экспертизу, а завтра передам ее одному знакомому профессору из историко-архивного института. Посмотрим, что он скажет. С этим все, Валерий Иванович? Тогда у меня к вам будут вопросы. Скажите, а вы знаете, кому принадлежит дом, в котором жила и, так сказать, работала Евфросинья Пустовойтова?

– Нет, конечно. А что, хозяин дома причастен к делу?

Павлов пожал плечами.

– Кто его знает… Уж больно любопытная личность. Некто Гитаров Василий Николаевич, тысяча девятьсот шестьдесят четвертого года рождения, уроженец города Москвы, в определенных кругах известен под кличкой Зергут. Не слышали?

Тавров отрицательно покачал головой.

– А, ну вы в то время уже ушли из МУРа. В ваше время он отбывал срок по сто пятьдесят третьей, часть вторая. Работал в бюро по обмену жилой площади и сколотил целую группу. Устраивал обмен жилья с доплатой, прописку в Москве иногородним – путем обмена. Прикиньте, какие деньги брал Зергут с клиента, меняющего полуразвалившийся дом в деревне Нижние Васюки Занюханского района Тьмутараканской области на трехкомнатную квартиру в центре Москвы?! А ведь в те времена такой обмен делался путем сложной многоходовой комбинации с участием многих людей! Сколько раздавалось взяток! Ну и крепкие ребята были нужны – чтобы сменявший квартиру в Москве на домик в деревне с доплатой в виде двух ящиков водки алкаш и не думал повернуть дело обратно. Ну а когда Зергута накрыли, то получил он пять лет с конфискацией. Как ни старался выкрутиться, суд признал его организатором.

– А что теперь происходит со столь одаренной личностью?

– Возглавляет крупную строительную компанию и ворочает миллионными сделками. Вот, кстати, его фотография с заместителем мэра.

Тавров сразу узнал заместителя мэра, но стоявшего рядом с ним мужчину никогда не видел. Он вернул фотографию Павлову и спросил:

– И что, вы уже накопили на него материал?

– Какой там материал! – махнул рукой Павлов. – Похоже, он чист. Ну разумеется, настолько, насколько сейчас в нашей стране может быть чист бизнесмен его уровня.

– Не понимаю, при чем здесь Евфросинья Матвеевна.

– Я вот тоже не понимаю, – вздохнул Павлов, – но факт есть факт: гражданка Пустовойтова владеет квартирой, официально подаренной ей гражданином Гитаровым. Кстати, в том подъезде нет больше офисов, кроме офиса Гитарова.

В том же подъезде проживают мать Гитарова и его сестры со своими семьями, а также телохранители Гитарова. И больше никто. Посторонних нет. Посетители тщательно фильтруются квалифицированной охраной. Не дом, а крепость!

– А черный ход?

– Черный ход запирается на ключ. Кроме того, там видеокамера.

– И что же видеокамера?

– А что видеокамера? – с досадой отозвался Павлов. – Место глухое – ну кто там ходит возле черного хода? Закрепили вторую камеру, сделали запись, потом пустили сигнал на выход камеры видеонаблюдения. Только наши ребята следы этого мероприятия и обнаружили! А так – никто ничего не видел. Посетитель записался в книге по чужому паспорту с переклеенной фотографией. Ни охранник, ни секретарша даже фоторобот составить не смогли – что, кстати, само по себе странно! Охранник ведь из органов, глаз наметанный, уж он-то должен был… Ан нет!

Павлов с досадой отставил чашку с кофе и закурил.

– А вы выясняли у самого этого Зергута, почему он подарил квартиру Евфросинье? – поинтересовался Тавров.

– А то! А он ответил, что Пустовойтова неоднократно своими предсказаниями помогала ему заключать выгодные сделки. Неужели все ее клиенты так стремительно богатеют?

– А ты вспомни Семенова, Трофа, Ольгу Берг, – напомнил Тавров, – не дай бог такого богатства! Так что твой Зергут что-то скрывает. Кстати, а сам он никого не подозревает?

– Если и подозревает, то не скажет, – проворчал Павлов, – тот еще тип. Свою отсидку от звонка до звонка помнит, к нам относится весьма холодно.

– Ну а сам он… или кто из его окружения?

– Да проверяем… но непохоже. Вот если кто из врагов Зергута решил его подобным образом достать… Скажем, Пустовойтова хранила нечто весьма важное для Зергута, вот и…

– Это вряд ли, – усомнился Тавров, – к чему что-то важное хранить этажом ниже? Хотя… Что ты знаешь о врагах Зергута?

– А почти ничего, – ответил Павлов, – неразговорчивые у него сотрудники. В открытую ему никто не угрожал. Впрочем, была у него пара столкновений с другими строительными компаниями по поводу выгодных контрактов. Но в таком случае убрали бы его. А если хотели пугнуть, предупредить, то есть более эффективные способы. Собаку застрелить, например. Есть такие киллеры, на домашних любимцах специализируются. Очень популярный метод мелкой мести или запугивания. А то еще… Кстати, Валерий Иванович, а вы не знаете кого-нибудь из знакомых Пустовойтовой, кто курил бы сигары? На кухне, в цветочном горшке мы нашли окурок сигары, так я думаю…

– Ох, пока не забыл, – рассеянно проговорил Тавров, открыв записную книжку и записывая в нее внезапно всплывший в памяти автомобильный номер – машина принадлежала тому человеку, который выходил со двора дома матушки Евфросиньи в тот страшный день, – ты извини, но это срочно…

– Да я уже все сказал, – поднялся Павлов из-за стола. – Послезавтра позвоню вам – думаю, брошюру за это время эксперты отработают.

И он сунул брошюру в пластиковую папку.

После встречи с Павловым Тавров поехал к себе в офис. Катя самозабвенно лазила по Интернету.

– Что нового? – спросил Тавров. Катя равнодушно подняла глаза.

– А что нового, Валерий Иванович? Футболю мелких клиентов по вашему указанию. Так что скучища смертная. Может, я пойду пораньше?

– Это можно, – согласился Тавров, – только вот что… пробей-ка мне один номерок автомобильный. Вот, я его тут записал. Потом сделай кофейку и иди… Да, и купи мне завтра мобильник недорогой. Пора уж!

– Хорошо, Валерий Иванович!

Тавров зашел в кабинет, включил компьютер. Полез в Интернет. Как и следовало ожидать, по антонитам не нашел ничего. Зато сразу попал на русскоязычный сайт, посвященный ордену тамплиеров. Прочитал про упоминавшихся в брошюре великих магистров, но про сокровища Соломона ничего не было.

Катя принесла кофе, положила перед Тавровым листок бумаги. Тавров взглянул на листок. Имя владельца машины ничего ему не говорило: какой-то Гольдштейн… Однако… Действительно ли это никому не известный человек? Или?..

– Спасибо, Катя.

– Так я пошла?

В этот момент в приемную кто-то вошел.

– Отпустим клиента, и пойдешь, – мгновенно сориентировался Тавров. Катя вздохнула и отправилась к своему месту. В дверях она столкнулась с крупным мужчиной спортивного вида.

– Вы предварительно звонили? – спросила секретарша. Мужчина молча аккуратно отстранил ее и пропустил в кабинет второго. Этот вошел по-хозяйски, не дожидаясь приглашения, уселся в кресло и бросил через плечо:

– Жди в приемной. И дверь закрой.

Дверь закрылась. Гость и Тавров оказались одни.

– Извините за внезапное вторжение, Валерий Иванович, – проговорил гость, протягивая визитку, – но нам давно уже следовало поговорить.

Перед детективом сидел явно преуспевающий человек лет сорока пяти, шатен с простым лицом и внимательными, цепкими глазами. В углах рта залегли суровые складки. Тавров мельком глянул на визитку и сунул ее в карман.

– Да и я, признаться, собирался с вами познакомиться, – проговорил он, – кофейку не желаете, Василий Николаевич?

– Нет, спасибо, – отказался Гитаров. – Я лично с вами не знаком, но слышал о вас…

– Да и я тоже слышал, – заметил Тавров.

– От Евфросиньи Матвеевны?

– Нет, не от нее.

– Вот как? – насупился Гитаров. – И что же вы обо мне слышали?

– Так, общие детали биографии, – ответил Тавров, – и не скрою, мне весьма любопытно: что может связывать Евфросинью Матвеевну Пустовойтову с преуспевающим бизнесменом господином Гитаровым, владельцем крупной строительной компании, судимым при советской власти за коммерческое посредничество и известным в определенных кругах как Зергут?

– Ага, так вы в курсе, – усмехнулся Гитаров. – Ну, тем лучше! Права была Евфросинья Матвеевна, когда говорила, что такой старый конь борозды не испортит. Она советовала мне в трудной ситуации обратиться к вам. Теперь как раз такой случай.

– И этот случай как-то связан с господином Гольдштейном? – спросил Тавров. Спросил наугад, инстинктивно, по ментовской привычке, но удар попал в цель. Гитаров едва заметно вздрогнул и внимательно взглянул на Таврова:

– Вы… и про Гольдштейна знаете? Да, похоже, вы в курсе моих дел. Хотя поговорить я собирался о Евфросинье Матвеевне.

– Ну так давайте.

– Дело в том, – начал Гитаров, – что Евфросинья Матвеевна очень дорогой мне человек. Поэтому я хочу, чтобы вы помогли мне найти того, кто в нее стрелял. Просто найти, остальное я сделаю сам.

– Надеюсь, вы не сделаете ничего противозаконного, – невозмутимо ответил Тавров. – Впрочем, его еще надо найти. Поэтому попрошу вас ответить на несколько моих вопросов. Вы готовы дать искренние ответы?

– Если это поможет делу, ради которого я пришел, то да! – без колебаний отозвался Гитаров.

– Тогда скажите, чем вам так дорога Евфросинья Матвеевна?

– Она несколько раз предупреждала о грозящей мне опасности. Ну не в лоб предупреждала, а в своей манере, понимаете? Когда выбор за тобой. Короче, я считаю, что она спасла мне жизнь, уберегла от рокового решения. Достаточно?

– Вполне. Тогда второй вопрос: был ли знаком с Евфросиньей Матвеевной господин Гольдштейн?

Гитаров на мгновенье задумался, потом отрицательно мотнул головой:

– Нет, вряд ли!

– Тогда третий вопрос: не считаете ли вы, что некий господин Гольдштейн представляет опасность для вас?

Гитаров криво усмехнулся:

– Вы затронули больную тему, Валерий Иванович. Не буду гадать, что вы знаете о моих взаимоотношениях с Гольдштейном, – что-то вы знаете, раз спросили о нем. С некоторых пор он решил вторгнуться в мою сферу деятельности. До этого он не проявлял интереса к недвижимости. А теперь вдруг упорно пытается склонить меня к продаже моего дома на Сретенке.

– Вам это не кажется подозрительным?

Гитаров неопределенно пожал плечами.

– Странность в этом есть. Во всяком случае, я не могу понять, что он затевает. А какой вы располагаете информацией? Естественно, я понимаю, что за информацию надо платить…

– Речь не об этом, – прервал его Тавров, – просто я пытаюсь разобраться. Безусловно, нет ничего странного в том, что господин Гольдштейн приезжал посмотреть на свою будущую недвижимость. Странно то, что он выбрал для этого как раз тот момент, когда стреляли в Евфросинью Матвеевну.

Гитаров изумленно поднял бровь:

– Вы хотите сказать, что в это время Гольдштейн находился возле моего дома? Насколько надежна эта информация?

– Уважаемый Василий Николаевич! – обратился к нему Тавров с едва скрытым сарказмом. – Дом ваш на крепость похож, охрана натаскана, видеокамеры кругом, а двор в прямом смысле проходной – ходи не хочу!

– Там сейчас ремонт флигеля идет, срубают асфальт, плитку кладут, – пояснил Гитаров, – за всем не уследишь.

– А то, что по вашим видеокамерам хоть веселые картинки показывай, и охрана ничего не заметит, – это вас не смущает? – поинтересовался Тавров.

– Это серьезный прокол, – согласился Гитаров, – будьте уверены, кое-кому не поздоровится…

– Извините, но это ваши проблемы, – прервал его Тавров, – а вот что касается появления Гольдштейна во дворе вашего дома…

– Простите, Валерий Иванович, а ваш информатор не мог ошибиться? – в свою очередь перебил его Гитаров. Тавров откинулся на спинку кресла и начал перечислять приметы:

– Высокий шатен, на вид лет сорок – сорок пять, слегка вьющиеся длинные волосы, удлиненное лицо, нос тонкий, хрящеватый, с горбинкой, курит сигары, носит очки в золотистой оправе… Кстати, интересная особенность: протирает очки бархоткой, при этом внимательно глядя сквозь стекла. Есть такой момент?

– Да, – медленно проговорил Гитаров, – оттого его и прозвали Вадик Золотые Очки. Еще когда он фарцовкой занимался.

– Примерно в то время, когда стреляли в Евфросинью Матвеевну, этот человек вышел со двора принадлежащего вам дома и направился к стоящему в соседнем переулке черному «Мерседесу». Кстати, «Мерседес», как это ни странно, так и зарегистрирован на имя Гольдштейна Вадима Марковича.

Гитаров погрузился в размышления.

– Невероятно, – пробормотал он, – невероятно! Вы уверены, что информация абсолютно точна?

Тавров не смог сдержать улыбки.

– Неужели вы думаете, Василий Николаевич, что я стал бы делиться с вами непроверенной информацией? – укоризненно заметил он.

– Но зачем ему там светиться? – воскликнул Гитаров. – Это абсолютно неразумно!

– Ну почему же! – не согласился Тавров. – Был такой довольно известный человек, Отто Скорцени…

– Это тот, который Муссолини для Гитлера выкрал?

– Совершенно верно. Так вот он сказал: «Если хочешь, чтобы дело было сделано хорошо, – сделай его сам». Видимо, дело настолько важное, что Гольдштейн решил лично проконтролировать ход операции. Тем более что сам он ничем не рисковал: так, пришел прицениться к дому.

Гитаров решительно поднялся.

– Спасибо, Валерий Иванович, рад был с вами познакомиться. Надеюсь, что вы и дальше будете держать меня в курсе. Связывайтесь со мной в любое время дня и ночи. Вот номер моего мобильника. А вот вам на текущие расходы.

Гитаров бросил на стол пачку долларов.

– Ну вот это излишне… – начал было Тавров. Но Гитаров уже вышел из кабинета.

Бывают дни, когда все хочется послать к черту. Это не лень, просто организм требует разрядки. Оттого академики бросают вдруг науку и долгими часами терпеливо сидят на морозе возле лунки на замерзшей реке. И вовсе не для того, чтобы порадовать домашних (или хотя бы кота) свежей рыбкой. В свободной от стресса ситуации мозг потихоньку осмысливает информацию и на следующий день легко выезжает из тоннеля в том месте, где раньше тупо тыкался в стены.

Для Таврова такой разрядкой были модели самолетов. Лет пять назад он искал подарок для внука. Что подаришь парню четырнадцати лет? Игрушечный автомат Калашникова? Так в свое время Министерство обороны заботливо навесит на него настоящий. В компьютерных играх или современной музыке Тавров ничего не понимал и под угрозой расстрела не смог бы объяснить разницу между квестом и пошаговой стратегией или отличить «Арию» от «Коррозии металла». Сам Валерий Иванович в таком возрасте мечтал о наручных часах, которые купил себе на первую зарплату. А к своим четырнадцати годам внук уже успешно потерял двое часов, а третьи забросил в дальний угол секретера.

Выйдя из подъезда и направляясь к метро, детектив мрачно размышлял о разрыве связей между поколениями и вдруг увидел крохотный магазинчик, затиснутый в половинку стеклянного павильона, – вторую половину занимала продуктовая лавка. На витрине были выставлены модели самолетов. Немного, штук пять. Но когда Тавров подошел поближе, то невольно обратил внимание на то, с какой тщательностью были изготовлены модели.

Камуфлированный сверху истребитель вздымал в вираже серебристое брюхо, хищно ощетинившись боевыми ракетами. Казалось, на гладкой обшивке виднелась каждая заклепка, на лючках были детально прорисованы стрелки указателей и предупредительные надписи, а на голове летчика отчетливо различался солнцезащитный щиток гермошлема и кислородная маска с гофрированной трубкой.

Тавров вошел в магазин и подошел к витрине, чтобы рассмотреть самолет с другой стороны.

– Нравится? – услышал он сзади голос. Тавров обернулся и увидел продавца, бородатого парня лет тридцати пяти с волосами до плеч.

– Еще бы! – не смог сдержать восхищения Тавров. – И сколько стоит?

– Вещь дорогая, коллекционная, – сказал продавец, – работа ручная, кропотливая, собирал профессионал. Знаете, сколько деталей в этой модели? Сто двадцать шесть!

– Н-да, уже чувствую, что мне не по карману, – вздохнул Тавров.

– Ну отчего же! – возразил продавец. – Вот тот же самый «двадцать девятый» «МиГ» в коробке. Фирма другая, подешевле, но детали в комплекте и даже краска в баночках. Поглядите на цену – практически задаром! А сколько удовольствия – собирать самому! Берете?

Тавров с сомнением посмотрел на детали из серой пластмассы. Но красочная коробка, небольшая цена и воспитательно-трудовой момент подарка, окрашенный патриотизмом, сделали свое дело.

Внук отнесся к делу с большим энтузиазмом. За два дня самолет был собран и окрашен. Разумеется, небрежные срезы и кое-как сделанная зачистка, потеки дихлорэтана и неровно наклеенные детали лишь отдаленно приблизили его к витринному чуду. Но Тавров получил давно желанное хобби. Собрав с десяток разнокалиберных моделей, он понял, что пора создавать коллекцию.

Бородатый продавец Вася посоветовал собирать самолеты Яковлева.

– По Яковлеву у нас есть эксклюзивные образцы, – доверительно сообщил он. – Мой друг, инженер с фирмы Яковлева, по оригинальным чертежам делает пресс-формы. Первые сто штук совершенно исключительного качества. Идут на экспорт в ближнее зарубежье – и даже в дальнее! Могу специально для вас откладывать.

И Тавров стал собирать модели яковлевских самолетов. В ящике стола уже давно лежал комплект деталей современнейшей «вертикалки» «Як-141», но все никак не находилось времени. И вот сегодня Тавров решил, что пора посвятить денек-другой сборке. Тем более что на будущей неделе бородатый Вася обещал подбросить совершенно уникальную вещь: палубный самолет радиолокационного дозора «Як-44».

Тавров предупредил Катю, что его сегодня ни для кого нет, и устроил день отдыха. Быстренько позавтракал, уселся за рабочий стол, достал инструменты и принялся не торопясь, с наслаждением раскладывать детали.

К концу дня детектив чувствовавал себя абсолютно счастливым. Он любовно окидывал взглядом лежащие на бумаге собранные узлы самолета. Некоторые уже были окрашены, некоторые нужно было окрашивать при окончательной сборке. Тавров решил заняться окончательной сборкой завтра, на свежую голову: одно неловкое движение могло испортить совершенство. Ну почему не подарить себе еще один день удовольствий?

Но где-то было решено иначе. Часов в десять вечера позвонил Павлов:

– Значит, так, Валерий Иванович. Эксперты поработали, но ничего особенного не выяснили. Брошюра отпечатана в типографии лет пять-семь назад, скорее всего небольшим тиражом – до тысячи экземпляров. Никакой тайнописи, шифров и всего такого не обнаружено. На обложке есть отпечатки пальцев, но для идентификации не пригодны. Я по дороге домой завез брошюру профессору Зворскому из историко-архивного института. Завтра часикам к двенадцати подъезжайте к нему, он даст заключение по содержанию.

– Спасибо, – поблагодарил Тавров, – однако, быстро!

– Стараемся, – усмехнулся Павлов и, пожелав спокойной ночи, отключился. Тавров со вздохом спрятал свое сокровище в коробку и убрал в ящик стола. Ладно, с утра к Зворскому, а вечерком он займется моделью!

Зворский оказался энергичным мужчиной лет пятидесяти с вьющимися волосами до плеч без малейших признаков седины.

– Это вы от подполковника Павлова? – спросил он, энергично пожимая руку Таврова. Получив утвердительный ответ, Зворский достал из кожаного портфеля брошюрку и небрежно пролистнул ее. – Ну что вам сказать… По форме сей опус напоминал бы реферат, если бы присутствовал список литературы. Честно говоря, за такой реферат студенту я поставил бы не больше тройки. Тема, вынесенная в заголовок, практически не раскрыта, нет законченности, отсутствуют стройность и последовательность в изложении материала. Более всего это напоминает простой набор тезисов, выстроенных в определенной последовательности и объединенных по группам заголовками.

– Да-да, понимаю, – нетерпеливо ответил Тавров, – с формой более или менее понятно, а вот как насчет содержания?

Зворский пожал плечами:

– А что до содержания, то там причудливо перемешаны мистика, вымысел и реальные исторические факты. Начнем с того, что науке неизвестен сам факт существования монашеского братства антонитов. Правда, один богатый французский дворянин, некий Гастон, якобы вымолил выздоровление своего сына от так называемого антониева огня перед мощами святого Антония в аббатстве Сен-Дидье-де-Ла-Мот и основал в благодарность в 1095 году «Госпитальное братство святого Антония» для ухода за больными и защиты паломников, а сам сделался его первым гроссмейстером. Их называли антонитами, или антонианцами, и к 1774 году они слились с мальтийцами. Но, как я понял, в брошюре речь идет о совсем другом, гораздо более древнем монашеском братстве, о котором историкам ничего не известно. Ну а вся эта круто замешенная на «сокровищах Соломона» вздорная мистика в комментариях, по-моему, не нуждается!

– А сокровища тамплиеров и якобы нашедший их священник Соньер? – спросил Тавров. – Они реально существовали?

Зворский недовольно поморщился:

– Вся эта суета вокруг сокровищ альбигойцев, тамплиеров и кюре Соньера началась лет тридцать назад, когда Би-би-си показало два или три фильма, посвященных этой теме. Но тогда была мода на подобные псевдоисторические откровения. Вспомните, какой ажиотаж был вокруг фильма Эриха фон Денникена «Воспоминания о будущем». А сейчас про него никто и не вспоминает. А что вспоминать? Сенсационная подача давно известных фактов с позиций оголтелого уфолога. Вот и все! Ну а брошюру эту, скорее всего, за свои деньги отпечатал какой-нибудь графоман.

И Зворский небрежно сунул брошюру Таврову в руки.

Тавров вернулся домой раздосадованный. Хорошо Зворскому рассуждать! «Набор тезисов», «вздорная мистика», «науке неизвестен сам факт существования антонитов»! А если они действительно существуют? Тогда вся эта «наука» гроша ломаного не стоит! Зачем нужна вся эта так называемая историческая наука, если она с ходу отвергает «неизвестные» факты? Задача науки: сделать «неизвестные» факты известными, а не отмахиваться от них! Легко рассуждать этому профессору по поводу «вздорной мистики» и «несуществующих сокровищ» – а ведь почувствовавшая опасность Евфросинья считала эту брошюру ключом ко всему, если отослала ее Таврову без всяких комментариев!

Так, ладно! От науки помощи ждать не приходится. Тогда откуда? Может, состояние Евфросиньи улучшилось и она сама сможет все рассказать?

Тавров снял трубку телефона и набрал номер Леноры Павловны.

– Добрый вечер, это я. Ты еще не легла? – спросил он, хотя знал, что Ленора не ложится раньше часа ночи. – Как там Евфросинья Матвеевна?

– Все без перемен, Валер. По-прежнему в коме. А я еще перепугалась так! Подхожу к палате, а оттуда выходит священник, – представляешь?! Я уж думала, что все! А он просто оказался знакомым Фроси.

– А как его зовут? – спросил Тавров.

– Отец Иоанн. Он настоятель монастыря…

– Ой, Ленорочка, извини, я сейчас не могу говорить, – заторопился Тавров. Он вспомнил встречу с этим самым отцом Иоанном и слова, прозвучавшие тогда странно. А сейчас те слова всплыли в памяти вместе с визитом Андроновского по поводу пропавшей головы Ольги Берг. И теперь ему вдруг показалось, что та странная фраза, что сказал отец Иоанн в конце встречи, была действительно важной. Если нелепая книжонка, не тянущая по содержанию даже на работу студента, казалась весьма важной для матушки Евфросиньи, то кто знает…

Тавров пожелал Леноре спокойной ночи, пообещал непременно позвонить завтра и нажал на «отбой». Так, где же эта визитка? А вот, в записной книжке. Тавров торопливо набрал номер. Несколько гудков, потом отозвался голос:

– Слушаю вас.

– Отец Иоанн? Здравствуйте. Это Тавров Валерий Иванович.

– Здравствуйте. Что-то случилось?

Тавров помедлил, не зная, как начать.

– Да не знаю наверняка, но тут странный случай с отрезанной головой. Исчезла голова из морга. Вы не это имели в виду?

– Это женщина?

– Да.

– Самоубийца?

– Да.

– Давно исчезла?

– Да уж с месяц.

– Тогда нам нужно срочно встретиться! Когда вы можете уделить мне время?

Таврову хотелось завтра отдохнуть, привести в порядок накопившиеся дела.

– С утра я буду занят и большую часть дня тоже, поэтому вряд ли… – начал он, но отец Иоанн перебил его:

– Извините, Валерий Иванович, но ответьте мне честно: вы хотите найти того, кто стрелял в Евфросинью?

– А разве эти два случая как-то связаны между собой? – удивился Тавров.

– Я полагаю, что да! – твердо ответил отец Иоанн.

– Тогда приезжайте ко мне домой завтра часам к двенадцати, – предложил Тавров. – Записывайте адрес…

Отец Иоанн приехал ровно в двенадцать. Точность – вежливость королей. И монахов.

– Извините, что пригласил вас в свою холостяцкую берлогу, – сказал Тавров, вытаскивая из обувного ящика теплые тапочки для отца Иоанна, – обычно беседую с клиентами в офисе.

– Валерий Иванович, но я вовсе не ваш клиент, – возразил отец Иоанн, снимая длинное черное пальто. Под пальто оказалась та одежда, в которой Тавров видел отца Иоанна в больнице: строгий черный костюм и черный джемпер. – Я не клиент, – повторил отец Иоанн, испытующе глядя в глаза Таврову. – Хотя, конечно, я мог бы вас нанять, заплатив требуемую сумму. Но это было бы нечестно с моей стороны. Я обязан предупредить вас, Валерий Иванович… Если вы займетесь поисками того, кто стрелял в Евфросинью Матвеевну, то… Вам придется столкнуться с тем, от чего любой нормальный человек побежит без оглядки!

– Послушайте, не надо меня пугать! – с досадой воскликнул Тавров. – Я сорок лет отработал в милиции и никогда не высиживал в кабинете больше двух часов кряду. Я опер, опером родился и опером умру. Я не боялся ни бандитских «перьев», ни стволов, ни «наездов» братвы и брошенных отморозками гранат. Если вы и дальше будете говорить загадками, то – извините, но мне некогда! Мне надо искать подонка, стрелявшего в Евфросинью. И я его найду! Можете помочь, так помогайте, а нет – прошу извинить, но я не могу терять время на пустые разговоры.

Тавров умолк, досадуя на себя за вспышку гнева. Отец Иоанн, напротив, – улыбнулся и мягко спросил:

– А не пройти ли нам в комнату, Валерий Иванович?

Тавров спохватился, что держит гостя в прихожей.

– Да-да, извините! Прошу вас, проходите, садитесь. Сейчас чайку соображу.

Через пятнадцать минут Тавров уже разливал ароматный свежезаваренный чай по чашкам. Отец Иоанн взял в руки чашку с янтарной дымящейся жидкостью и спросил:

– «Липтон»?

– «Майский», «Золотые лепестки», – ответил Тавров, – я всегда такой пью. Дешевле «Липтона», а ничуть не хуже – на мой стариковский вкус, конечно! Вот печенье, а варенья нет – варить некому. Жена десять лет как померла, а дачу я продал, чтобы семье сына помочь. Зато мед есть, очень хороший! И лимончики, лимончики берите! Мне знакомый привез с Кубы – чувствуете цветочный аромат?

– Спасибо, Валерий Иванович, – поблагодарил отец Иоанн. – Чай ваш весьма хорош, а медку я потом отведаю. Вы совершенно правы, давно пора переходить к делу. А у вас вопросов ко мне, я так понимаю, много накопилось. Так я готов на них ответить сейчас. Извольте!

Тавров отставил чашку, внимательно посмотрел на отца Иоанна и спросил:

– Вот вы сказали, что тот, кто стрелял в Евфросинью, больше не будет покушаться на ее жизнь. Почему вы в этом уверены?

– Потому, что он уже взял то, что хотел.

– Вы имеете в виду сейф, который висел на цепи в квартире Евфросиньи? – уточнил Тавров.

– Почему сейф? – удивился отец Иоанн. – Помилуйте, кто же подвешивает сейф к потолку?! Насколько я понимаю, сейф можно привернуть к полу, к стене или замуровать в стену. Но на цепи к потолку?!

– А что же в таком случае могло висеть на цепи в комнате за скрытой в шкафу железной дверью? – спросил Тавров. Отец Иоанн отхлебнул чай из чашки и невозмутимо ответил:

– То, что должно было храниться именно таким образом. Кстати, вы видели в той комнате зеркала? Они, разумеется, были разбиты, но вы, наверное, обратили внимание на рамы.

– Да, рамы были закреплены на стенах довольно странно, – согласился Тавров. – Под углом градусов пятнадцать-двадцать к стене. А вы откуда знаете? Вам приходилось бывать в этой комнате?

Отец Иоанн отрицательно покачал головой.

– Чтобы знать, не обязательно видеть. А видеть – еще не значит знать. Вот вы видели, а ничего не поняли. А я ни разу не был на квартире Евфросиньи Матвеевны, а между тем точно знаю, что хранилось висящим на железной цепи меж четырех зеркал, ориентированных по сторонам света.

– И что же?

Отец Иоанн подлил себе из фарфорового чайника заварки и ответил, неторопливо помешивая сахар ложечкой:

– «Книга Агриппы». Будьте любезны, Валерий Иванович, кипяточку… Спасибо!

Тавров некоторое время смотрел на прихлебывающего чай отца Иоанна, затем встал и сходил за присланной Евфросиньей брошюрой.

– Похоже, что дошло дело и до этой книжки. Может, вы мне объясните, что это за брошюра?

Отец Иоанн открыл титульный лист, посмотрел и снова положил брошюру на стол.

– Вам уже приходилось видеть такую? – спросил Тавров.

– Разумеется, – невозмутимо ответил отец Иоанн. – А позвольте полюбопытствовать, откуда она у вас?

– Прислала Евфросинья Матвеевна по почте. За день до покушения отправила через своего секретаря.

– Да, я так и думал, – удовлетворенно констатировал отец Иоанн. – Она давно знала, что вам предстоит заняться этим делом. И хотела подготовить вас.

– Как? Она предвидела покушение на ее жизнь? – изумился Тавров. – И ничего не предприняла?

– Ну почему же! Она прислала вам брошюру. Здесь, собственно, содержится вводная лекция к курсу контралогии.

– Простите?!

– Контралогия – наука о противодействии. Имеется в виду противодействие демоническим проявлениям. Евфросинья хотела облегчить вам понимание особенностей Пограничной Зоны.

– Какой еще зоны? – с досадой осведомился Тавров. – Честно скажу, что я ничего не понимаю!

– Да нет, Валерий Иванович, вы уже многое поняли. Просто еще этого не осознали. Я и Евфросинья Матвеевна дали в свое время обет братству святого Антония. Я являюсь Наблюдателем Северо-Запада, а Евфросинья, соответственно, является Хранителем этого региона. У Евфросиньи хранилась «Книга Агриппы», иначе называемая «Свитками царя Соломона». Впрочем, если вы прочитали брошюру, то эту историю вы знаете. Так вот, чтобы нейтрализовать демонические проявления книги, – а точнее, силу живущего в книге демона Папирота, – Книга хранилась подвешенной на железной цепи к потолочной балке и отражалась в четырех магических зеркалах, ориентированных по сторонам света.

– А кто же похитил Книгу? – спросил Тавров. – Вы хоть кого-нибудь подозреваете?

– Разумеется, я имею представление о том, кто организовал похищение Книги, – ответил отец Иоанн. – Книгу похитил инициант. Инициант – это человек, желающий пройти магический ритуал посвящения в Антихристы. Естественно, инициант должен соответствовать этой роли, обладать врожденными паранормальными способностями, иметь определенные магические навыки, владеть значительными денежными средствами, суметь подготовить все необходимое для магического обряда, а также должен иметь реальную возможность быстро занять престол римского папы. Как вы знаете из брошюры, первым известным инициантом был папа Сильвестр Второй. Вот, теперь появился новый.

– Н-да, – растерянно покачал головой Тавров. – А зачем ему отрезанная голова?

– Для совершения обряда, – пояснил отец Иоанн, – ведь вы же читали пророчество Шимуса? Там символически описывается ритуал инициации. Профессиональный воин должен убить священника, инициант должен собрать кровь в череп грешной женщины и оросить ею особым образом выполненное изображение Люцифера. После чего Люцифер даст ему силу Антихриста. Тут есть определенные нюансы, которые подробно описаны в «Книге Агриппы». Кстати, именно Агриппа, будучи Хранителем и самоотверженным исследователем Книги, оставил комментарии к пророчеству Шимуса, разъясняющие многие особенности ритуала. Например, профессиональный воин должен быть «некорыстолюбив и чист помыслом, но не очищен от крови», – иначе говоря, он не может являться наемником, а последнее убийство врага должен совершить не более чем за девять месяцев до обряда. О требованиях к женщине я вам уже говорил: женщина должна была добровольно отказаться от деторождения или согласиться на убийство своего ребенка, убить своего мужа и покончить жизнь самоубийством, – только в таком случае можно считать ее полностью и добровольно уничтожившей свое женское начало. Ну и образ Люцифера необходимо сделать особым образом и обязательно профессионалом. Да, к тому же процедура инициации должна происходить в присутствии искренне верующих людей. Ну вот в целом и все.

Тавров молчал, осмысливая услышанное. Отец Иоанн печально наблюдал за ним, затем мягко положил ему руку на плечо:

– Я вам сочувствую. Вы попали на стык вашего мира с миром иным, в котором огонь чаще извлекают при помощи демонов, а не при помощи зажигалки. Этот стык называется Пограничной Зоной. В Пограничной Зоне все еще действуют законы этого, рационального мира, но в то же время уже имеют власть законы иррационального; «нормальное» еще нормально, но и «паранормальное» уже нормально. Вы способны найти кого угодно в рациональном мире. Я помогу вам ориентироваться в мире иррациональном. Вдвоем мы вернем Книгу. Если книга у иницианта, то обряд он должен провести до Пасхи. Мы должны успеть.

Тавров мрачно посмотрел на отца Иоанна и сказал:

– Еще месяц назад я вызвал бы машину скорой психиатрической помощи, и вас отвезли бы в психушку. Однако некий господин Трофимчук существенно расширил мои понятия о возможном и невозможном. И происшедшее с Евфросиньей легче укладывается в рамки ваших объяснений, а не моих.

Тут Тавров усмехнулся и добавил:

– Знаете, мне бы хотелось познакомить вас с профессором Зворским. Не далее как вчера этот ученый муж утверждал, что исторической науке неизвестен факт существования братства святого Антония. Вот бы он скорчил физиономию, увидев живого антонита! Но давайте вернемся к нашим делам, – предложил детектив. – По каким направлениям мы будем искать вашего иницианта?

– Любой, обладающий паранормальными способностями и признаками магических навыков, в принципе подпадает под подозрение.

– Так, значит, взять на прицел всех ясновидящих, гадалок и колдунов, – почесал затылок Тавров. – Ох, боюсь, времени не хватит! Когда у нас там Пасха?

– Пятнадцатого апреля нового стиля, – ответил отец Иоанн.

– А Пасха католическая или православная? – поинтересовался Тавров.

– По православному календарю, – ответил отец Иоанн.

– А вы говорили, что Антихрист непременно должен быть католик! – попытался поддеть его Тавров. Но отец Иоанн так же невозмутимо ответил:

– Да, но исчисление времени правильнее по юлианскому, а не григорианскому календарю, ибо исчисленная по григорианскому календарю дата Светлого Христова воскресенья может попадать до даты иудейской Пасхи, чего быть не должно.

– Ладно, вам виднее, – махнул рукой Тавров, – не пойму только, почему Антихрист должен быть католиком.

– Я этого не говорил, – возразил отец Иоанн, – я сказал, что он должен быть способным занять папский престол.

– То есть начать мы можем с католических священников, – подытожил Тавров, – что на порядок облегчит нашу задачу. Не так уж много в России католических священников, в том числе и приезжих. Вот только не ошибаемся ли мы? Почему именно только римский папа может стать Антихристом?

– Ну инициацию он может пройти, и не будучи еще римским папой, – уточнил отец Иоанн, – а на то, что Антихрист явится миру с папского престола, указано в Откровении Иоанна Богослова. «Кто имеет мудрость, тот сочти число зверя: ибо это число человеческое; число его шестьсот шестьдесят шесть». Как известно, на папской тиаре имеется надпись по-латыни: «VICARIUS FILII DEI», что означает «Наместник Сына Божия». В этой фразе присутствуют буквы, обозначавшие у римлян также и числа. Если взять эти числа и сложить, то как раз и получится в сумме число 666. Можете на досуге проделать этот арифметический опыт – только не забывайте, что у римлян V и U имели одно и то же значение. Разумеется, вышесказанное отнюдь не означает, что католики не могут быть искренними христианами, – добавил отец Иоанн, – у меня есть друзья среди католических священников, на помощь которых я рассчитываю. Но Антихрист должен явить свою власть миру именно с папского престола.

– Хорошо, давайте начнем с версии, которую можно быстро отработать, – предложил Тавров. – Нужно проверить на причастность к похищению «Книги Агриппы» католических священников, находившихся на тот момент в Москве. Думаю, что их не так уж и много. Вот только где получить интересующую нас информацию?

– Тут нет проблемы, – заверил отец Иоанн, – у меня есть в Москве знакомый антихристолог, который наверняка нам поможет.

– Простите, кто? – не понял Тавров.

– Антихристолог, специалист по изучению путей возникновения, способов прихода к власти и, – не дай Бог познать на деле, – методов правления Антихриста, – уточнил отец Иоанн. – Отличный специалист. Если не возражаете, я немедленно с ним свяжусь.

– Не возражаю, – вздохнул Тавров и подвинул гостю телефонный аппарат. Однако тот отрицательно покачал головой и достал сотовый.

Пока он набирал номер, Тавров сходил на кухню и вскипятил остывший чайник. Когда он возвратился в комнату, отец Иоанн уже закончил разговор.

– Давайте горяченького, – предложил Тавров, подливая кипятка в чашку отца Иоанна. – А заварочки добавить?

– Спасибо, – поблагодарил отец Иоанн, отпивая горячую жидкость. – Нет, заварки больше не надо, в самый раз будет. Так вот, Валерий Иванович, я созвонился со специалистом. Завтра в девять встречаемся с ним на Пушкинской площади.

– И он туда привезет всю информацию?

– Да что вы, Валерий Иванович! – удивился отец Иоанн. – Этот специалист работает в условиях строгой конспирации. Иницианты и их люди упорно охотятся в первую очередь именно на специалистов этого профиля. Поэтому он вряд ли придет на встречу сам, а пришлет специального человека. Тот поводит нас по улицам, убедится в отсутствии слежки и только после этого отвезет на место. Иначе нельзя – Пограничная Зона ошибок не прощает.

– А как вы полагаете, есть вероятность, что завтрашняя встреча может закончиться перестрелкой? – спросил Тавров. – Имейте в виду, что из оружия у меня только пневматический пистолет и баллончик с газом.

– На все воля божья, – отозвался отец Иоанн.

Отец Иоанн переночевал у Таврова, и следующим утром в девять часов они уже стояли возле памятника Пушкину. Погода стояла отнюдь не февральская: морозный воздух пронизывали пробившиеся между домов косые лучи утреннего солнца. Они дробились слепящими искрами в хрустальной крошке выпавшего ночью снега. Автомобильные выхлопы тяжким облаком висели над площадью, убедительно опровергая миф о чистоте зимнего воздуха.

Тавров ежился и притопывал ногами: хотя он и оделся тепло, но чувствовал себя неважно. Градусов двадцать семь, а то и все тридцать, в воздухе явная нехватка кислорода, да еще, наверное, и какая-нибудь магнитная буря наложилась, – откровенно нездоровая погода. Сидеть бы дома да пить чай с медом!

Детектив взглянул на часы: пять минут десятого. Похоже, встречающий еще и опоздать норовит. В такую погоду! Тавров недовольно покосился на отца Иоанна. Ну почему нельзя было назначить встречу в метро?!

– Здравствуйте, отец Иоанн, – раздался голос за спиной. Тавров обернулся и увидел мужчину среднего роста, незаметно подошедшего со стороны кинотеатра. Он пожал руку отцу Иоанну, держа при этом свою левую руку за отворотом куртки. – Это ваш спутник? – спросил незнакомец, окидывая Таврова цепким взглядом. Он повернулся к Таврову и попросил: – Снимите шапку, пожалуйста!

– Вы с ума сошли? – раздраженно осведомился Тавров. – На таком-то морозе!

– Снимите, Валерий Иванович, – попросил отец Иоанн и пояснил извиняющимся тоном: – Я сообщил ему в качестве одной из примет, что вы лысоваты. Извините.

Тавров мрачно взглянул на отца Иоанна и стянул шапку с головы. Незнакомец с удовлетворением отметил наличие на голове у детектива плеши и протянул тому руку:

– Виктор.

– Валерий Иванович, – ответил Тавров и не удержался от сарказма: – Лысина-то в порядке?

– В порядке, – скупо улыбнулся Виктор. Он вынул руку из-за отворота куртки, надел перчатку и сказал: – Следуйте за мной шагах в пяти, не отставая и не приближаясь.

И зашагал в сторону кинотеатра.

Отцу Иоанну, видимо, не раз приходилось организовывать встречи в обстановке конспирации. Во всяком случае, маршрут движения он предсказал точно. Вначале Виктор направился по Страстному бульвару в сторону Петровки, затем свернул на Каретный Ряд и быстро зашагал к саду «Эрмитаж». Дойдя до Успенского переулка, он оглянулся и скрылся за углом. Едва Тавров и отец Иоанн вслед за ним свернули в переулок, как рядом с ними остановилась зеленая «пятерка». Обе правые дверцы распахнулись, и Виктор прокричал с водительского места:

– Садитесь живее!

Отец Иоанн и Тавров не заставили повторять дважды и быстро запрыгнули в машину. Виктор рванул с места, не дожидаясь, пока они захлопнут дверцы. Машина поехала было по Каретному Ряду в обратном направлении, однако Виктор выбрал момент, выполнил рискованный левый поворот и понесся в другую сторону, затем повернул еще раз и запетлял по Каретным переулкам. В одной из подворотен мужчины оставили машину и пересели в фургончик с плотно задернутыми занавесками. Дальнейший маршрут остался для Таврова загадкой, поскольку Виктор запретил отдергивать занавески. Минут через двадцать езды машина остановилась.

Тавров и отец Иоанн вышли из машины во дворе старого дома в стиле модерн. Виктор провел их в подъезд и сопроводил до двери на четвертом этаже. Дважды нажал на кнопку звонка, повернулся и молча начал спускаться по лестнице. Дверной замок щелкнул, дверь приоткрылась. Отец Иоанн и Тавров вошли внутрь и оказались в длинном коридоре. Там никого не было. Дверь захлопнулась сама собой, видимо, управляемая дистанционным механизмом.

Отец Иоанн и Тавров двинулись по коридору. Внезапно дверь одной из комнат отворилась, оттуда выглянул бородатый толстяк в свитере и потертых джинсах и крикнул:

– Идите сюда!

Отец Иоанн и Тавров прошли в большую комнату, уставленную работающими компьютерами. Между столами с компьютерами затерялась раскладушка и журнальный столик с кефирными пакетами и остатками еды. Толстяк посмотрел на Таврова и спросил отца Иоанна:

– Ваш помощник?

– Это детектив, расследующий вместе со мной одно дело, – пояснил отец Иоанн.

– Охотитесь за очередным инициантом? – ухмыльнулся толстяк. – Которому не терпится завладеть Книгой?

– Хуже. Он уже завладел ею и начал подготовку к ритуалу.

– Да, плохи наши дела, – констатировал толстяк. – Что за информация вам нужна?

– Информация по католическим священникам и членам католических организаций, находившихся в Москве в период с ноября по настоящее время.

– В электронном виде вас устроит? – спросил толстяк. Отец Иоанн замялся и ответил:

– Я не знаю, какими программами мы будем пользоваться, так как обычно…

– Я вам дам, а там уж сами разберетесь, – сообщил толстяк и застучал по клавиатуре. – Так, вот данные на двадцать три католических священника и сто пятьдесят два члена международных католических организаций. Список, разумеется, далеко не полный, но полнее вряд ли найдете даже в Ватикане. Что еще?

Отец Иоанн посмотрел на Таврова. Тот кашлянул и сказал:

– Хорошо бы их связи. Можно просто фамилии, чтобы проверить их на пересечение.

– Сделано, – через минуту отозвался толстяк, – около трех с половиной тысяч связей вышеперечисленных лиц и примерно две тысячи активных прихожан католических приходов Москвы. На большинство есть только фамилии и объяснения причины, почему они попали в поле зрения. Что еще?

– Еще есть вопрос: как все это соотносится с правами человека? – поинтересовался Тавров. Толстяк мрачно посмотрел на детектива и снисходительно пояснил:

– В Пограничной Зоне у человека нет никаких прав. И в первую очередь у вас лично – как у помощника Наблюдателя. Не знаю, как вы вляпались в это дерьмо, но должен предупредить вас, если вы еще не знаете: в Пограничной Зоне вам не положен адвокат. У вас будет только следователь, прокурор и палач – и, скорее всего, в одном лице. И не дай вам бог увидеть его лицо!

– Бросьте меня пугать! – зло отозвался Тавров. – Сбросьте данные на дискету, и побыстрей, у нас мало времени.

– Уже бросаю, господин Нетерпение, – засмеялся толстяк. – И не тратьте злость понапрасну, она вам еще пригодится, уж поверьте!

Дисковод зажурчал. Когда зеленая лампочка погасла, толстяк достал дискету и отдал ее Таврову.

– Желаю удачи. От всего сердца, между прочим. Мы ведь теперь в одной лодке. Я так понимаю, что придется связываться с вами напрямую. Способ связи вам расскажет ваш коллега. Ваше имя меня не интересует, в качестве корреспондента будете проходить в моей сети под именем «мистер Мэд». И да поможет вам бог, ребята!

Толстяк повернулся к монитору и застучал по клавиатуре. Отец Иоанн тронул за плечо Таврова. Они вышли в коридор и направились к выходу.

– У вас дома есть компьютер? – спросил отец Иоанн.

– Да, но я им редко пользуюсь – больше работаю в офисе.

– Сейчас придется, – сообщил отец Иоанн, бережно укладывая диск в плоскую металлическую коробочку.

Едва войдя в квартиру Таврова, оба они бросились к компьютеру. Отец Иоанн запустил «Ворд» и облегченно вздохнул, увидев на экране ровные строчки текста.

– Ну, дело пошло, Валерий Иванович! – обрадованно сообщил он.

– Ну и ладненько, – отозвался Тавров. Он подошел к серванту и достал бутылку кизлярского коньяка. – Как насчет ста грамм лечебного для сугрева? – предложил он. Отец Иоанн смущенно взглянул на Таврова и махнул рукой:

– Это можно.

– Ну вот и хорошо! – обрадовался Тавров. Он быстро плеснул коньяка в широкие бокалы, очистил сочный абхазский мандарин, доставленный накануне из Адлера приятелем. Янтарная жидкость согрела теплом желудок, кровь запульсировала быстрее, разнося тепло по озябшему телу. – Сейчас я пообедать соображу, а вы тут пока изучайте, – сказал Тавров и пошел на кухню. Когда он вернулся с дымящимися тарелками, отец Иоанн мрачно прокомментировал:

– Да, тут не на один день работы.

– Давайте сначала пообедаем, а потом с делами разберемся, – предложил Тавров. Так и сделали. Отец Иоанн прочитал краткую молитву, с удовольствием отведал стряпню Таврова и восхищенно отметил:

– Если в монастырь вдруг надумаете, скажите мне, я уже знаю, куда вас определить.

– Рано мне еще в монастырь, – отмахнулся Тавров, – дел-то сколько!

– А вы не думайте, что мы от мира отгородились и – хоть потоп за стенами! – возразил отец Иоанн. – И пример нам сам святой Антоний подал, когда вышел из пустыни, дабы арианскую ересь изобличить. Вот так!

– Хорошо, я подумаю, – пообещал шутливо Тавров, – но не в этой пятилетке.

– Это уж как Господь определит, – ответил отец Иоанн, аккуратно промокая салфеткой губы. – Благодарствую за угощение. Однако пора и за дело приниматься!

Отец Иоанн снова уселся за компьютер.

– Вы вот что… для начала проверьте, не упоминается ли где сама Евфросинья Матвеевна, – сказал Тавров и, встретив удивленный взгляд отца Иоанна, пояснил: – Нам все равно надо отработать ее связи и связи ее знакомых. Завтра я возьму у Ларисы список всех ее клиентов, а пока будем работать с тем, что есть.

– Нет, здесь нет упоминаний о ней, – отозвался отец Иоанн.

– Ну и хорошо, а теперь ее подругу, Ленору Павловну Карадаеву.

В файлах не оказалось упоминаний ни о Леноре Павловне, ни о секретарше Ларисе.

– Так, – почесал затылок Тавров. – Больше вроде ни с кем она не общалась. Впрочем… а Гитаров?

Но и Гитаров в файлах не упоминался.

– Нет, это все напрасно, – с досадой сказал отец Иоанн. – Какие у Евфросиньи Матвеевны могли быть связи с католиками?

– Ну отчего же, – не согласился Тавров, – мир тесен. Проверьте-ка еще Гольдштейна.

– Еврей среди католиков? – усомнился отец Иоанн, но послушно застучал по клавишам. С минуту он вглядывался в экран монитора и наконец воскликнул: – Невероятно! Есть Гольдштейн!

– Вадим Маркович? – уточнил Тавров.

– Именно! А вы-то откуда знаете? Я вот никогда о нем не слышал. Он упоминается в числе друзей некоего господина Эспиносы, видного функционера ордена «Опус Деи». Кроме того, господин Гольдштейн является одним из учредителей католической благотворительной организации «Милосердные братья и сестры», а также числится в списке активных прихожан римско-католического храма на Малой Грузинской улице.

– Вот видите? – обрадовался Тавров. – Ну-ка, давайте подробнее про господина Эспиносу и этот самый «Опус»!

– Да тут больше ничего нет, – с досадой ответил отец Иоанн. – Впрочем, стоит сноска «SRF». Что это означает, знает только Макс.

– Кто? – спросил Тавров.

– Макс. Ну тот антихристолог, что выдал нам эти списки. Придется его еще раз побеспокоить.

Отец Иоанн взял телефон, набрал номер.

– Макс, это Белл. Да, кое-что нашли. Но там стоит сноска «SRF». Да? И что для этого надо сделать? Нет, это слишком долго. Что конкретно нас интересует? «Опус Деи» в связи с господином Эспиносой. Ах так? Как с ним связаться? Понял. Ситуация такая, – сказал отец Иоанн, положив трубку. – По «Опус Деи» много материала с перекрестными ссылками. Просмотреть его можно, только подсоединившись к сети Макса. Но для этого понадобится много времени. Другой вариант – консультация специалиста. На наше счастье, такой есть. Приемный день у него сегодня в шесть вечера. Если поторопимся, то можем успеть.

Тавров взглянул на часы. Половина пятого.

– Далеко ехать? – спросил он.

– Пятый квадрат, – ответил отец Иоанн и, увидев изумленный взгляд Таврова, добавил: – Сейчас увидите.

Тавров и отец Иоанн вышли на «Белорусской-кольцевой».

– Только не говорите мне, что Пятый квадрат – это католическая церковь на Малой Грузинской, – проворчал Тавров, уставший от конспирации.

– Нет, мы уже пришли, – отозвался отец Иоанн, толкая стеклянную дверь под вывеской «Хмельная чарка». Они очутились в небольшом кабачке, уютном и людном. К ним тут же подошла девушка в синих джинсах и белой блузке. К блузке была прикреплена табличка с надписью: «Официант Александра».

– Вы заказывали столик? – обратилась она к отцу Иоанну.

– Нет, но…

– К сожалению, свободных столиков нет, но вы можете посидеть у стойки и подождать, пока какой-нибудь столик освободится, – сообщила Александра.

– Вообще-то нас тут должны ждать, – сказал отец Иоанн, оглядывая зал.

– Кто именно?

– Шон.

– Так бы сразу и сказали. Вон в углу его столик. Проходите.

Отец Иоанн и Тавров поднялись на невысокий помост со столиками, отделенный от зала деревянной балюстрадой. За самым дальним сидел плотный седой мужчина с красной проплешиной на макушке и багровой физиономией. Перед ним на столике стояли рюмка водки и кружка пива. Мужчина читал газету, зажав в зубах сигару.

– Вы Шон? – спросил отец Иоанн, усаживаясь за столик. Тавров последовал его примеру. Мужчина отложил газету и кивнул, внимательно разглядывая собеседников. – Мы от Макса. Я Белл, а он – мистер Мэд.

– Макс рассказал вам условия? – спросил Шон, пыхнув сигарой. Он разговаривал по-русски довольно бегло, но с ярко выраженным западноевропейским акцентом.

– Вы совершенно бесплатно консультируете нас, а мы совершенно бесплатно угощаем вас ужином.

– Хорошо, что вы в курсе! – рассмеялся мужчина и крикнул: – Шурочка!

К столику подошла официантка Александра.

– Шурочка, нам по кружке «Афанасия», по сто грамм «Флагмана», три мясные закуски. А горячее мы потом закажем.

Александра принесла три кружки пива и графинчик с водкой. Шон разлил водку по рюмкам и прокомментировал, утрируя акцент:

– Очень правильный русский поговорка «если водка без пива – деньги уносит ветер».

– С вашего позволения, мы сначала пиво допьем, а водочку под горячее, – решительно возразил Тавров.

– Как хотите, – отозвался Шон, сделав глоток водки и запив ее пивом. – Так что вас интересует?

– Нас интересует некий господин Эспиноса из «Опус Деи», – сказал отец Иоанн.

– А в связи с чем?

– В связи с господином Гольдштейном. Если, конечно, вам это имя что-то говорит, – ответил Тавров.

– Конечно! – рассмеялся Шон, окутываясь дымом сигары. – С чего начнем?

– С «Опус Деи», – предложил отец Иоанн.

– О’кей. Итак, «Опус Деи». Основано в 1928 году испанским священником Хосе Мария Эскрива де Балагером. Тогда оно называлось «Священническое общество Святого Креста». Официально создавалось для объединения католиков в борьбе против коммунизма. Ну официальные цели – это всегда камуфляж. На деле «Опус Деи» представляет собой причудливый симбиоз масонской по сути организации с философией католических монашеских братств. Впрочем, тогда члены ордена активно боролись с коммунистами и республиканцами, что не осталось незамеченным. В 1941 году епископ Мадрида возвел орден в ранг епархиальной ассоциации. Тогда же диктатор Испании генералиссимус Франко наградил Балагера дворянским титулом, и основатель ордена стал зваться маркиз де Перальта. А в 1950 году римский папа утвердил в качестве первого всемирного католического светского института «Духовное общество Святого Распятия» и «Опус Деи». На сегодняшний день в «Опус Деи» насчитывается около восьмидесяти тысяч членов. Члены ордена делятся на «нумерариев», «агрегатти» и «супернумерариев». Нумерарии холосты, обладают высоким уровнем образования, живут в специальных общежитиях, отчисляют в пользу организации все свои доходы, получая взамен деньги на карманные расходы. Агрегатти также холосты, но живут в своих семьях и отчисляют в пользу организации большую часть заработка. Те, кто занимает руководящие посты в организации, называются «инскрипти» (т. е. «незарегистрированные»), – большинство из них лица духовного звания. Руководит организацией прелат, у него три заместителя. Духовным руководством ведает префект, функции внешних сношений выполняет прокуратор. На местах, в каждой стране, руководство представляют викарий и генеральный секретарь.

Появилась Александра, принесла в салатницах мелко нарезанные кусочки мяса с луком под майонезом и пожелала приятного аппетита. Когда она ушла, Шон продолжил:

– Хотя Пий Двенадцатый в 1942 году узаконил подобные организации мирян, руководство «Опус Деи» добивается признания себя клерикальной организацией со всеми вытекающими привилегиями: кардинальское звание для прелата, сан епископа для руководителей в наиболее важных странах и абсолютная власть над членами организации. С появлением на папском престоле польского кардинала Войтылы под именем Иоанна-Павла Второго «Опус Деи» вплотную приблизилось к своей цели. Одним из первых официальных мероприятий Войтылы в звании папы стало посещение могилы Балагера с последующей молитвой. Кроме того, с 1982 года «Опус Деи» стало личной прелатурой римского папы. Одновременно папа распорядился начать процесс беатификации Балагера. Ну это вполне понятно: без поддержки «Опус Деи» архиепископ Кракова никогда не стал бы римским папой. К началу восьмидесятых годов семьдесят пять тысяч членов «Опус Деи» восьмидесяти национальностей полностью или частично контролировали около пятисот университетов, более шестисот газет и журналов, тридцать восемь информационных и рекламных агентств, двенадцать кинокомпаний. Понятно, что истинных масштабов их деятельности представить нельзя, поскольку даже в уставе «Опус Деи» в пункте номер сто восемьдесят девять записано: «Для того чтобы институт мог легче достигать своих целей, желательно, чтобы он как таковой существовал тайно». Этим все сказано!

– Да, зловещая организация, – согласился Тавров, – хорошо хоть, что у нас их нет.

– Вот как раз господин Хуан Эспиноса Альварес и гостил в Москве в декабре прошлого года, чтобы произвести в викарии российской ветви господина Гольдштейна, – рассмеялся Шон.

– Но этого не может быть! – воскликнул отец Иоанн. – Гольдштейн – еврей и не является священником Римско-католической церкви! А викарием «Опус Деи» может быть только священник!

– Может, может! – ответил Шон, уплетая мясную закуску. – В октябре прошлого года господин Гольдштейн побывал в Ватикане, где был рукоположен в священники самим папой. Вот так! А прокуратор «Опус Деи» епископ Эспиноса официально произвел отца Игнатия в викарии. Если вы не знаете, то господин Гольдштейн получил имя Игнатий при крещении, в честь Игнатия Лойолы, основателя ордена иезуитов. И учился здесь, в Москве, в Колледже философии, теологии и истории им. Св. Фомы Аквинского. Католическая церковь вообще ведет беспрецедентную прозелитическую деятельность в России, причем активно использует для этого различные культурные и благотворительные организации. Впрочем, не только в России. Практически все православные иерархи признали свою зависимость от римского папы. А константинопольский патриарх Варфоломей даже закончил Папский Григорианский университет в Ватикане! Только с греческой и русской церквями пока ничего не выходит. Но римская курия активно работает в данном направлении. Пять папских организаций ведут активную подрывную работу: в первую очередь, разумеется, орден иезуитов; затем Конгрегация священной канцелярии, представляющая главный информационный центр Ватикана; Конгрегация восточных церквей, ведущая активный агентурный шпионаж; так называемое Бюро информации Центра информации для бога, активно занимается шпионажем с 1939 года. А координирует всю эту противозаконную деятельность «Опус Деи». Я представить себе не могу, чтобы что-либо подобное делала Православная церковь на моей родине в Ирландии! Оттого действия римской курии у меня вызывают чувство глубокого возмущения.

– Спасибо вам, Шон, – сказал отец Иоанн, – но давайте вернемся к Гольдштейну. Это какая-то удивительная метаморфоза. Судимый за спекуляцию российский бизнесмен, миллионер, еврей – и вдруг становится римско-католическим священником!

– Ну здесь-то и сыграл свою роль Эспиноса, – заметил Шон. – Ведь Эспиноса свою карьеру делал в римской курии. Еще в 1974 году молодой священник из Мадрида прибыл в Рим для работы в священной конгрегации семинарий и университетов. Кстати, тогда еще был жив Балагер, который являлся консультантом той самой конгрегации. Однако довольно быстро Эспиноса завел необходимые связи и в 1978 году вдруг оказался на работе в Институте религиозных дел, на самом деле выполняющем функции банка Ватикана. Что за метаморфоза? Ответ прост. Сеньор Эспиноса принимал активное участие в организации убийства папы Иоанна-Павла Первого, а один из организаторов убийства, епископ Пол Марцинкус, как раз и возглавлял Институт религиозных дел.

– Разве папа Иоанн-Павел Первый был убит? – удивился Тавров. – Я, правда, слышал, что он очень мало провел времени на папском престоле. Но никогда не слышал о том, что он был убит.

– Тем не менее это так, – ответил Шон.

– Послушайте, – вмешался отец Иоанн, – вы сейчас завязнете в политических дебрях. Политика не является целью нашего появления здесь. Мы должны получить максимум информации о Гольдштейне.

– А я о нем и говорю, – возразил Шон. – Как вы поймете, что собой представляет Гольдштейн, если не будете представлять себе стоящие за ним силы?

– Ну хорошо, хорошо, – согласился отец Иоанн.

– Отлично! Только сначала я, с вашего позволения, закажу горячее.

Шон подозвал Шурочку и заказал ей мясо с грибами в горшочках. Затем он невозмутимо произнес:

– Я должен был стать католическим священником. Но не стал потому, что не хочу подчиняться римской курии, этому адову племени. Я стопроцентный ирландец и стопроцентный католик, но не живу в Белфасте, потому что тамошние оранжисты меня называли «папистом» и дважды устраивали на меня покушения. А Ирландская республиканская армия приговорила меня к смерти за публичную критику финансовых махинаций Ватикана. Оттого вот уже двенадцать лет я постоянно живу в России и пишу для «Интернэшнл геральд трибюн» статьи о русском политическом бомонде. Оттого я вижу то, что не хотите замечать вы.

– Простите нас, – извинился Тавров, – но мы действительно интересуемся главным образом Гольдштейном.

– А я вам о ком толкую? – с досадой ответил Шон. – Почему недавно крещенный еврей уже сегодня стал не только католическим священником, но викарием столь могущественной секты, как «Опус Деи»? Это вам не мифический «жидомасонский», «фашистский», «красно-коричневый» и прочие заговоры, существующие лишь в воображении журналистов. Деньги, господа, деньги! Все дело в деньгах! К 1999 году Гольдштейн оказался в числе богатейших людей России, хотя и не афишировал это. Скосивший многих российских бизнесменов кризис девяносто восьмого года сказочно обогатил Гольдштейна. Но он не забывает и о церкви: я сам очень часто вижу его на мессах в храме на Малой Грузинской, он делает щедрые пожертвования католическим организациям. Раньше он был ярым сионистом, знаете ли. Потом познакомился с Эспиносой, влился в «Опус Деи»… Так что его нынешнее назначение викарием вполне естественно. Что в дальнейшем? Епископство, кардинальская шапка.

– Неужели он так нужен Римско-католической церкви? – поразился отец Иоанн.

– Еще бы! – воскликнул Шон. – Гольдштейн активно финансировал не только чеченских полевых командиров, но и все поддерживающие терроризм силы в России: от продажных журналистов, которых вы все превосходно знаете, до слуг глобальной олигархии, вроде транснациональной Радикальной партии. Естественно, что без щедрых вливаний Гольдштейна и других олигархов вся эта шайка преступников и мошенников давно бы разбежалась! Разумеется, это не личная альтруистическая инициатива Гольдштейна, это залог его успешной финансовой деятельности на Западе, и не только на Западе. Оттого ему прощают такие финансовые аферы, за которые другой давно получил бы статус «врага мирового сообщества». Теперь вам ясно, что такое Гольдштейн? Это материализованная глобальная олигархия, одно из ее тысячи лиц.

– Круто, – пробормотал Тавров, покосившись на отца Иоанна, – так что, Гольдштейн метит на место римского папы?

– А почему нет? – риторически спросил Шон. Потом потер щеку и добавил со смехом: – Если, конечно, его не опередит Березовский!

От усталости и избытка информации у Таврова гудела голова. Они ехали молча, только один раз Тавров спросил у отца Иоанна:

– Как вы считаете, эти Макс и Шон… они нормальные люди?

Отец Иоанн пожал плечами и коротко ответил:

– Скоро узнаем. Боюсь, гораздо быстрее, чем вы думаете.

Они приехали к Таврову, выпили чаю с лимоном и легли спать. Отец Иоанн снова отказался от места на диване и устроился на раскладушке без матраса.

Едва Тавров улегся на диван, как сон пропал. Тавров лежал, глядя в потолок, и осмысливал услышанное. Насколько он приблизился к покушавшемуся на жизнь Евфросиньи? Похоже, что ни на сантиметр. Что он узнал о Гольдштейне? Что крещеный еврей оказался ревностным католиком, удачливым бизнесменом и викарием загадочной, но вполне легальной организации «Опус Деи»? Кстати, а разрешена ли деятельность этой организации в России? Впрочем, сотни официально не зарегистрированных, а зачастую откровенно антироссийских организаций вполне открыто действуют в стране, надежно защищенные как коррумпированными чиновниками, так и могущественными покровителями. Так что на принадлежности к нелегальной организации Гольдштейна не поймаешь. А может, он вообще не причастен? Тогда что он делал во дворе дома, где в этот момент стреляли в Евфросинью и обыскивали ее квартиру?

Пора спать. Сколько там времени?

Тавров взглянул на светящийся индикатор телефона, служившего ему заодно и будильником, но вместо цифр увидел мигающие черточки. Сначала он удивился, потом сообразил, что кто-то звонит ему, а АОН не смог определить номер. А звонка не слышно, потому что сам же Тавров установил «ночной режим» с нуля часов до восьми утра: вызов слышен только после двенадцатого звонка.

Тавров снял трубку и сказал шепотом, чтобы не разбудить отца Иоанна:

– Слушаю, Тавров.

– Извините за поздний звонок, Валерий Иванович, – раздался в трубке голос Павлова, – но обстоятельства требуют вашего присутствия.

– Где? – переспросил Тавров.

– В госпитале ветеранов на Стартовой. Час назад было совершено второе покушение на Пустовойтову. Я высылаю за вами машину. Она должна прибыть через полчаса. Это черная «Волга», на которой обычно езжу я. Номер помните?

– Да, конечно.

– Отлично, жду вас.

Тавров положил трубку, посмотрел на время. Два часа четырнадцать минут.

– Что случилось, Валерий Иванович? – раздался вдруг голос отца Иоанна. Тавров зажег свет и ответил:

– А я думал, что вы спите. Позвонил мой приятель из убойного… из отдела убийств МУРа и сообщил, что час назад было совершено второе покушение на жизнь Евфросиньи Матвеевны.

– Это невероятно! – воскликнул в замешательстве отец Иоанн и сел на раскладушке. Если бы не бородка и длинные волосы, он был бы похож на старшину-сверхсрочника из старых фильмов: умеренно накачанная мускулатура, ни грамма жира, майка и трусы армейского образца. Тавров усмехнулся неожиданной ассоциации и добавил:

– Собирайтесь, через полчаса поедем.

– Невероятно! – повторил отец Иоанн и спешно стал одеваться.

Машина с шофером действительно появилась через полчаса, и в половине четвертого они уже подъехали к воротам госпиталя. Госпиталь охранялся не каким-нибудь полукриминальным ЧОПом, а милиционерами, поэтому машину начальника убойного отдела МУРа пропустили сразу. «Волга» остановилась возле подъезда. Тавров и отец Иоанн прошли в холл. Возле дверей стояла девушка в форме сержанта милиции. Она проверила документы у Таврова и обратилась к отцу Иоанну:

– А вы кто? Насчет вас у меня нет указаний.

– Он со мной, – сказал Тавров, но на девушку это не произвело никакого впечатления. Она достала радиотелефон и доложила: – Товарищ подполковник, приехал Тавров и с ним еще один. Есть!

Девушка повернулась к Таврову и сказала:

– Проходите. Шестой этаж, палата сто тридцать четыре. На вызов работают лифты с красной кнопкой.

– Спасибо, я знаю.

Тавров и отец Иоанн прошли через несколько безлюдных коридоров и рекреаций, поднялись на лифте на шестой этаж. Павлов и еще несколько человек расположились в стеклянном помещении напротив палаты сто тридцать четыре: в этом помещении обычно сидели медсестры. Увидев Таврова, Павлов сразу вышел к нему.

– Идемте, Валерий Иванович, сами все увидите. Евфросинью Матвеевну мы перевезли в соседнюю палату. Так, а это кто с вами?

– Познакомься, это отец Иоанн, – представил Тавров своего спутника. – Он друг Евфросиньи Матвеевны и помогает мне. Так что пусть он тоже все увидит. Не сомневайся, на него можно положиться.

Павлов, умотанный бессонной ночью, махнул рукой и повел их по коридору.

Палата номер сто тридцать четыре была двухместная, с ванной и туалетом. Одно из двух больших окон было занавешено одеялом, из-за которого тянуло ледяным ветром. Пол возле окна был усыпан осколками стекла.

– Что тут случилось? – спросил Тавров.

Павлов выглянул в коридор и крикнул:

– Сухотина ко мне!

Вошел старший сержант из охраны госпиталя.

– Давай рассказывай все сначала, – приказал Павлов.

– Да я уж все рассказал, – неуверенно заметил сержант, переминаясь с ноги на ногу.

– Тем более справишься еще раз. Давай, давай, все как было, в подробностях.

Сержант вздохнул и начал рассказ:

– Я заступил сегодня… то есть вчера утром, как обычно. Выяснил информацию на вновь поступивших на этаж больных, чтобы запомнить их в лицо. Далее проверял каждые полчаса палату. Где-то около половины первого в последний раз осмотрел объект охраны. Все было нормально. После этого занял место в коридоре рядом со входом в палату.

– Минутку, сержант, – прервал его Тавров. – А где была дежурная медсестра?

Сержант потупился и переспросил:

– Лена? Ну как только я около полуночи осмотрел палату, мы с ней попили чаю, поговорили о том о сем. Сидели напротив, так что я постоянно видел вход в палату! Вот… а потом Лена пошла смотреть телевизор в просмотровый зал, а я…

– Что за просмотровый зал? – спросил Тавров.

– Помещение за перегородкой из полупрозрачного стекла, – пояснил Павлов, – прямо напротив помещения дежурной медсестры. Там еще стоят кресла и диваны.

– Так… продолжайте, сержант.

– Вот… Лена ушла смотреть телевизор, а я сделал осмотр палаты и сел на стул рядом с дверью. Было примерно ноль сорок пять, когда услышал слабый крик. Поскольку в палате никого не должно было быть, кроме коматозной больной, то я на всякий случай достал пистолет, оставив его на предохранителе, и пошел внутрь. Когда я открыл дверь, то сразу увидел в окне злоумышленника. Он проник через окно, видимо, вырезав стекло. Я крикнул ему: «Стой, стрелять буду», а когда он вскочил на подоконник, я немедленно открыл по нему огонь на поражение. Больной в палате не было, я попытался открыть дверь в туалет, но она оказалась закрыта изнутри. Я выбил дверь и обнаружил, что больная лежит возле умывальника без сознания. Я немедленно вызвал дежурную сестру для оказания помощи больной, а сам позвонил на центральный пост охраны и доложил о случившемся. Потом вместе с дежурной медсестрой мы переложили больную на кровать и вывезли ее в соседнюю палату. Вот и все в основном.

Павлов мрачно смотрел на замолчавшего сержанта. Потом равнодушно спросил:

– Ну а разглядеть нападавшего тебе удалось?

Сержант дернул кадыком, сглатывая слюну, и торопливо ответил:

– Да я же говорю, товарищ подполковник, что все очень быстро произошло. Он был весь в черном, а лицо все заросло волосами… бородатый, длинноволосый… Все!

Отец Иоанн быстро вышел в коридор, но на это никто не обратил внимания. Павлов достал сигарету, но, вспомнив, где он находится, крякнул с досадой и спрятал сигарету обратно в пачку. Затем сказал:

– Очень жаль, Сухотин, очень жаль!

– Что жаль, товарищ подполковник?

– Что правду говорить не хотим! – пояснил Павлов. – Сам ты понимаешь, какую чушь несешь? Не проще ли правду рассказать? Облегчишь вину.

– Да я все как было рассказал… – встрепенулся Сухотин, но Павлов перебил его:

– Вот как? А почему проникший через окно преступник не оставил никаких следов? Окна верхних этажей с осени не открывались: там пыль в щелях и невозможно вылезти в окно, не стерев ее. На крыше снег вообще нетронутый. Так влететь в окно мог разве что Карлсон, но он живет в Стокгольме. А было все по-другому!

Павлов остановился напротив побледневшего Сухотина.

– Предложили тебе выкрасть Пустовойтову из больницы. Обещали щедро заплатить. Аванс, надо полагать, выдали. И всего-то дел: подсыпать снотворное медсестре в чай, вынести Пустовойтову из палаты в рекреацию первого этажа, а там уж сообщники помогут. Ты все так и сделал. Но у сообщников что-то пошло не так. Ты напрасно ждал сигнала, потом забеспокоился. Уложил Пустовойтову в туалете и запер снаружи дверь. Потом пошел разбираться с сообщниками. Убедившись, что все идет не так, запаниковал. Вернулся в палату, а дверь в туалет открыть не смог: потерял ключ, пока по этажам бегал. А ведь сюда с минуты на минуту могли подняться с проверкой. А у тебя коматозная больная в туалете. А как она туда попала? И ты решил имитировать проникновение злоумышленника через окно. Расстрелял окно из пистолета, вышиб замок из двери и придумал историю. Я не говорю, что было все точно так. Но близко к этому. А теперь думай, Сухотин! Признание облегчает вину. Кто тебе заказал похищение?

Бледный Сухотин пытался что-то сказать дрожащими губами, но не мог. Наконец он хрипло выкрикнул:

– Не знаю, не знаю я! Я не виноват! Не знаю я!

В этот момент в палате снова появился отец Иоанн. В руке у него был лист бумаги. Он быстро подошел к Сухотину и спросил:

– Вы узнаете?

Павлов возмущенно повернулся к отцу Иоанну и хотел что-то сказать, но не успел: и без того бледный Сухотин стал белее стены, отскочил в угол и дико закричал, указывая на отца Иоанна:

– Вот он знает! Он все знает! Его спросите! Его! А я не знаю! Ничего не хочу знать! Ничего! Его спросите!

Милиционер с рыданиями повалился на пол и забился в конвульсиях. Отец Иоанн скорбно молчал, сжимая лист бумаги в руках. Павлов выругался, выбежал в коридор и крикнул:

– Немедленно вызовите психиатрическую помощь! Сестра, у вас тут есть что-нибудь типа смирительной рубашки? Надо его зафиксировать, пока он башку не разбил или в окно не выпрыгнул!

Сухотина увезла бригада скорой психиатрической помощи. Павлов подошел к отцу Иоанну и резко спросил:

– Что вы там ему показали?

Отец Иоанн молча отдал ему лист бумаги. Павлов посмотрел и хмыкнул. Тавров заглянул ему через плечо. На листе бумаге ручкой был набросан рисунок в духе Иеронима Босха: страхолюдный паук с человеческой головой. Голова густо заросла бородой и волосами, из-под мохнатых бровей свирепо глядели круглые яростные глаза.

– И что это означает? – поинтересовался Павлов.

– Это тот, про кого он вам рассказывал, – пояснил отец Иоанн, – типичная галлюцинация наркомана. Я думаю, что психиатр поставит точный диагноз, на почве чего возник острый психоз.

– А вы что скажете, Валерий Иванович? – повернулся Павлов к Таврову. Тот пожал плечами:

– Я не психиатр. Но то, что Сухотина однозначно признают невменяемым, – это к гадалке не ходи! Явный психический припадок, вряд ли он симулирует.

– И это все, что вы хотите сказать?

Тавров удивленно посмотрел на Павлова.

– А что еще?

– Сейчас у меня тоже будет припадок, – вздохнул Павлов, – идемте в туалет, я вам покажу кое-что.

Они зашли в туалет, и Павлов указал на зеркало. На зеркале красным было написано: «Спросите Валеру, он знает все».

– Что скажете, Валерий Иванович?

– Ты хочешь сказать, что это написала Евфросинья Матвеевна? – недоверчиво спросил Тавров.

– Написано кровью, – ответил Павлов, – а у Пустовойтовой имеются следы носового кровотечения. Но Пустовойтова по-прежнему в коме, и врачи категорически утверждают, что она не могла сделать эту надпись. Тогда кто ее сделал? И зачем?

Павлов отпустил Таврова и отца Иоанна часов в семь утра, пообещав в ближайшие дни вызвать их на Петровку. На маршрутке они добрались до Медведкова, а оттуда на метро до квартиры Таврова.

– Еще одна такая ночь, и инфаркт мне обеспечен, – пообещал Тавров, заваливаясь на диван. Отец Иоанн уселся в кресло и спросил:

– Что вы собираетесь делать?

– Вздремнуть минут триста, – зевнул Тавров, – а лучше и все шестьсот.

– Ну это вряд ли, – усмехнулся отец Иоанн.

– Точно, – согласился Тавров, потягиваясь и садясь. – Надо разобраться с тем, что произошло сегодня ночью. Как я понял, вы полностью приняли версию Сухотина?

– Разумеется, – ответил отец Иоанн. – Он не мог такого выдумать, вряд ли увлекается сатанизмом или демонологией. А то, что он сразу узнал Арахнеля, проникшего в окно палаты, не подлежит сомнению!

– Простите, кого узнал? – не понял Тавров.

– Арахнель, – пояснил отец Иоанн, – демон-убийца, человекообразный паук. Способен подниматься по отвесным стенам, перемещаться по потолкам. Он убивает свои жертвы медленно, питаясь их воспоминаниями. Сначала поедает более свежие воспоминания, затем более отдаленные, и в конце концов жертва превращается в растение. Кстати, очень часто то, что называют болезнью Альцгеймера, на самом деле есть не что иное, как нападение Арахнеля.

– Значит, кто-то послал демона, чтобы убить Евфросинью Матвеевну? Но вы же уверяли, что ей больше ничего не грозит, раз Книга уже похищена!

Отец Иоанн развел руками.

– Я и сам весьма озадачен, – ответил он, – и ума не приложу, что еще нужно ему от Евфросиньи Матвеевны.

– А зачем он перенес гадалку в туалет?

– Он ее не переносил. Она сама укрылась там.

– Запершись на задвижку? – усмехнулся Тавров.

– Задвижка не остановит демона такого уровня, – спокойно уточнил отец Иоанн, – Евфросинья просто сделалась невидимой для Арахнеля, и он безуспешно искал ее. Помните, как Хома Брут очертил мелом круг и творил молитву?

– Глупости! Она же в коме! – сердито бросил Тавров. – Как она может передвигаться в таком состоянии?

– Она отключилась для реального мира, но полностью контролирует события, происходящие в мире ирреальном, – пояснил отец Иоанн. – Я уверен, что она вернется в реальный мир, когда исчезнет угроза из ирреального мира. А здесь, в Пограничной Зоне, она надеется на нас… на вас. Помните надпись на стекле?

Тавров с минуту помолчал, массируя виски, потом предложил:

– Давайте выпьем кофе, позавтракаем, а там уж и решим, что делать дальше.

Ароматный, умело сваренный кофе прочистил мозги и вернул способность к логическому мышлению.

– Если это не похититель Книги, то зачем ему отправлять демона-убийцу к Евфросинье Матвеевне? – рассуждал Тавров. – А если это похититель, то зачем ему стремиться убить Хранительницу, которая так и не сумела ему помешать?

– Если это не похититель Книги, то кто? – спросил отец Иоанн и с сомнением покачал головой. – Никто не может быть заинтересован в смерти Евфросиньи Матвеевны. Тут есть что-то, что мы не учитываем. Но что?

– Если ее кто-то хочет убить, то зачем таким медленным, растянутым на долгие месяцы, если не годы, способом? – продолжал рассуждать Тавров. – Вполне могли нанять киллера поэнергичнее, – хоть среди людей, хоть среди демонов. Я полагаю, что и среди демонов есть профессиональные киллеры?

– Есть, – согласился отец Иоанн, – например, Юрином, называемый также Адским Принцем Смерти. Обычно именно его используют для убийств. Это демон высокого уровня, и простой смертный не может создать преград, способных его остановить. Я полагаю, что способный вызвать для исполнения своих целей Арахнеля также без особых затруднений мог вызвать и Юринома. Почему он выбрал именно Арахнеля? Я не знаю.

– А кто знает? – с досадой спросил Тавров. – Ведь он явно что-то замышляет, избрав в качестве орудия демонов. Кого он пошлет в следующий раз? Хватит ли у Евфросиньи Матвеевны сил противостоять?

– Пожалуй, вы правы, – согласился отец Иоанн, – нам следует обратиться к опытному демонологу-практику.

Он залпом допил кофе и решительно встал из-за стола.

– Прошу вас поторопиться, Валерий Иванович!

Трудно представить, как бы отреагировал Тавров на предложение поехать на консультацию к практикующему демонологу еще три дня назад. А сейчас он торопливо допил кофе и на ходу надел пальто, поспевая за отцом Иоанном.

Как всегда в таких случаях, нужный человек проживал на другом конце Москвы, в Кунцеве, да еще и в двадцати минутах ходьбы от метро. Устроился демонолог неплохо: большой новый дом в зеленом массиве, выходящем на берег Москвы-реки, элитный район, консьержка в подъезде.

Демонолог встретил их в тапочках и шелковом халате. Впрочем, он извинился за свой домашний вид приятным раскатистым баритоном. В отличие от антихристолога Макса, работавшего под псевдонимом в обстановке строгой конспирации, демонолог не только представился как Олег Владимирович Перфилов, но и вручил Таврову визитку. Впрочем, поинтересовался, кто рекомендовал обратиться к нему. Тавров не расслышал фамилии, вполголоса произнесенной отцом Иоанном, но Перфилов ее, видимо, расслышал, потому что удовлетворенно кивнул головой.

Перфилов проводил их в гостиную и предложил располагаться. Отец Иоанн и Тавров уселись в мягкие кожаные кресла рядом с журнальным столиком.

– Чай, кофе, коньяк? – поинтересовался Перфилов.

– Чашку «Липтона», если можно, – попросил отец Иоанн. Тавров тоже согласился на чай. Перфилов удалился на кухню и прикрыл за собой дверь, выходившую с кухни прямо в гостиную. Слышно было, как он с кем-то поговорил по телефону. Тавров усмехнулся: наверняка проверка, звонок названному отцом Иоанном человеку.

Видимо, проверка прошла благополучно, поскольку Перфилов вернулся, сияя улыбкой. Он поставил на столик поднос с двумя чашками, изящным чайником, стеклянной сахарницей и вазочкой с печеньем. Разливая чай по чашкам, он спросил:

– Так что вас привело ко мне, господа?

Отец Иоанн достал из кармана пиджака свернутый вчетверо листок бумаги и передал Перфилову. Тот развернул листок, взглянул, затем внимательно посмотрел на отца Иоанна.

– Арахнель, – медленно произнес Перфилов. – Неужели он побеспокоил кого-то из вас?

– Нет, он навестил одну нашу знакомую, – ответил Тавров. – По счастью, не успел причинить ей вреда. Но мы опасаемся, что он вернется. Поэтому хотели бы знать, кто его послал.

– Ну вы и вопросы задаете! – развел руками Перфилов. – Это почти невозможно выяснить!

– Почти? – подчеркнул Тавров.

– Почти, – повторил Перфилов, – если тот, кто его послал, не захочет сам выйти на свет. Понимаете, демона второго уровня способен вызвать и направить любой высококвалифицированный колдун.

– Нас беспокоит, – счел необходимым уточнить Тавров, – что этот Арахнель может повторить попытку убить нашу знакомую.

– Убить? – с сомнением покачал головой Перфилов. – Да, разумеется, Арахнеля можно достаточно успешно использовать для значительно растянутого по времени убийства. При этом врачи будут уверены, что имеют дело с прогрессирующим склерозом и старческим маразмом. Но этот процесс растягивается на годы. Поэтому способный вызвать Арахнеля колдун вряд ли будет использовать его для простого убийства. Гораздо проще вызвать, например, демона такого же уровня Ноарата, известного под прозвищами «Черная вуаль» и «Холодная Смерть». Он просто останавливает сердце указанному человеку. Любой врач подтвердит обширный инфаркт. Как говорится, дешево и сердито. А Арахнель… Вы знаете, что его еще называют «Пожиратель памяти»?

– Да, конечно, – кивнул отец Иоанн, – он поглощает воспоминания от самых последних и до самых первых дней жизни.

– Да, это так, – подтвердил Перфилов, – но в одном редком рукописном трактате четырнадцатого века, найденном в частной коллекции, я прочитал о другом очень любопытном свойстве Арахнеля. Когда Арахнель насыщается воспоминаниями, он вьет паутину. Если эту паутину собрать, затем выварить в особом растворе, подвергнуть полученную жидкость дистилляции, то в итоге очень сложного алхимического процесса получится слабо опалесцирующая желтоватая жидкость. Если выпить эту жидкость и погрузиться в транс, то можно увидеть все воспоминания человека, которые, так сказать, «высосал» Арахнель.

– Этого я не знал, – удивился отец Иоанн. – Значит, воспоминания можно увидеть? И вы думаете, что наш неизвестный враг использовал Арахнеля именно с такой целью?

– Обычно его так и используют.

– А как можно противостоять Арахнелю? – спросил Тавров.

– Как обычно противостоят демонам, – ответил Перфилов. – Довольно успешно, помимо праведников и крепких верой людей, также противостоят демонам среднего уровня еще две категории людей: обладающие теми или иными паранормальными способностями и общественно значимые должностные лица. Естественно, имеют значение нюансы, но я вам излагаю общее усредненное правило.

– А что значит «общественно значимые лица»? – спросил Тавров.

– Ну… – несколько замешкался Перфилов, – понимаете, тут как у врачей… Скажем, медики условно выделяют группы устойчивых к эпидемиям людей. Естественно, это не значит, что никто из выделенной группы не заболеет. Но абсолютное большинство группы заболевание обойдет стороной. Так же и в отношении демоноустойчивых групп, понимаете? Скажем, Шпенглер и Инститорис категорически утверждали, что демоны и колдуньи не могут причинить, несмотря на все свои старания, какого-либо существенного зла инквизиторам или судьям, ведущим процессы о колдовстве и демонических проявлениях. Статистика подтверждает это, на первый взгляд, спорное утверждение. Почему это так, однозначно объяснить трудно. Но тем не менее – факт.

– А какие шансы у обычного человека противостоять Арахнелю? – продолжал прояснять вопрос Тавров.

– Ну если рассматривать абстрактного обычного человека, этакого усредненного «хомо вульгарис», то таковых практически нет! – категорически заявил Перфилов.

Тавров и отец Иоанн, ежась от холода, ехали на метро в сторону центра по Филевской линии. И что за идиотская ветка?! Почти все станции и пути на поверхности, а в приспособленных для подземных тоннелей вагонах гуляет ледяной ветер, щедро засасываемый воздухозаборниками. Персональный поезд Снежной королевы.

– Получается, что тот, кто послал Арахнеля, не собирался убивать Евфросинью Матвеевну? – спросил Тавров. – Получается, что он хотел просто похитить ее воспоминания за самый последний период?

– Похоже на то, – согласился отец Иоанн, – хотя нельзя категорически утверждать, что его интересовали только самые последние воспоминания.

– Вот как раз это-то можно утверждать, – возразил Тавров, – ведь если кому-то потребовалось бы ознакомиться с более ранним периодом воспоминаний Евфросиньи Матвеевны, то Арахнелю пришлось бы регулярно посещать ее в течение весьма длительного периода. В таком случае надежнее было бы организовать ее похищение из госпиталя. Я полагаю, что среди этих «демонов среднего уровня» найдутся и такие, которые смогли бы организовать подобную операцию.

– Логично, – согласился отец Иоанн, – однако непонятно, зачем это нужно похитителю Книги. Если он собирается выполнить инициацию, уже обладая Книгой, то Хранитель для него абсолютно не опасен.

– А Наблюдатель? Ведь это функция Наблюдателя – возвращать похищенную Книгу Хранителю? – напомнил Тавров.

– В принципе, верно, – задумчиво отозвался отец Иоанн после небольшой паузы, – и вполне возможно, что неизвестный инициант, – будучи осведомлен, что Наблюдатель и Хранитель лично знают друг друга, – искал в памяти Евфросиньи именно воспоминания о Наблюдателе. То есть обо мне.

– Вам следует скрыться, – убежденно заявил Тавров, – хотя бы на время, пока я не выясню личность этого любопытствующего.

– Надежнее укрытия, чем Вера, найти невозможно, – убежденно ответил отец Иоанн.

– Вот и отлично, – заключил Тавров, – отправляйтесь в ваш монастырь, а я в случае чего свяжусь с вами по мобильнику.

На том и порешили. Вышли на «Киевской», перешли на Кольцевую линию. Отец Иоанн попрощался с Тавровым и поехал дальше, до Павелецкого вокзала. Тавров отправился в противоположную сторону, к «Белорусской». Размышляя по дороге, он пришел к выводу, что загадочный хозяин Арахнеля обязательно выйдет на него, Таврова. И в самом ближайшем времени. Но не сегодня.

Тавров добрался до дома еще засветло. Пообедал, позволил себе сто пятьдесят граммов для аппетита и расслабления. Затем отключил телефон, извлек коробку с моделью самолета и принялся за любимое дело.

Следующим утром часам к десяти Тавров в великолепном расположении духа прибыл в офис. Но не успел он выпить утреннюю чашку кофе, как Катя сообщила:

– Валерий Иванович, к вам гость.

Тавров поморщился и хотел спросить, что это за наглец явился без предварительной записи. Впрочем, через несколько секунд этот вопрос стал вполне излишним, поскольку в кабинет сначала ввалился шкафообразный телохранитель, а следом за ним – господин Гольдштейн Вадим Маркович собственной персоной!

Тавров сразу узнал его. То же надменное выражение лица, очки в тонкой золотой оправе и толстая сигара в углу рта. Гольдштейн уселся в кресло напротив Таврова и бросил телохранителю:

– Жди в приемной.

Затем молча протянул визитку Таврову. Тавров взял визитку, прочитал вслух:

– Гольдштейн Вадим Маркович. Хм… А позвольте узнать ваш род деятельности? Или он настолько засекречен, что его невозможно указать на визитке?

– Да будет вам известно, Валерий Иванович, – ответил Гольдштейн, выпуская облако дыма, – что на визитках, вручаемых дамам и доверенным лицам, род деятельности не указывается.

– Ну к дамам я явно не отношусь, следовательно, вы причислили меня к категории, как вы выразились, «доверенных лиц». Отчего такая честь? – иронически осведомился Тавров.

– А я собираюсь дать вам поручение, – невозмутимо сообщил Гольдштейн. – Вы выступите в роли моего доверенного лица.

– Надеюсь, ничего противозаконного?

– Скажете тоже! – презрительно фыркнул Гольдштейн. – Человеку моего уровня не нужно нарушать закон – я просто напишу тот закон, который мне нужен, и проведу его через Думу. Запомните это! Вот так… А поручение будет весьма простое и хорошо оплаченное. Вы устраиваете мне встречу с одним человеком. Сумму вознаграждения определите сами. Вот и все. Весьма выгодная сделка, не правда ли?

– А если этот человек не захочет с вами встретиться? – засомневался Тавров.

– Так вот за это, милейший, я вам и заплачу! – усмехнулся Гольдштейн. – Вы должны будете уговорить этого человека. Каким образом – это уже ваша проблема. Вот фотография.

И Гольдштейн бросил на стол фотографию отца Иоанна. Тавров мрачно смотрел на нее. Он ждал этого, но не так скоро.

– Только не говорите, что вы его не знаете, – добавил Гольдштейн, выкладывая вторую фотографию, на которой отец Иоанн был сфотографирован вместе с Тавровым возле подъезда дома, где жил Тавров.

Так-так! А он даже не заметил слежки! Профессионально сработано.

– А почему вы так уверены, что я возьмусь за это дело? – спросил Тавров, в упор глядя на Гольдштейна. Тот уже знакомым движением снял очки, протер стекла носовым платком и посмотрел сквозь них на Таврова – как через лорнет.

– Да куда же вы денетесь, Валерий Иванович, – мягко и почти ласково вопросил Гольдштейн. – Мне очень нужно встретиться с этим человеком.

– Вы хотите сказать, что не оставляете мне выбора? – уточнил Тавров.

– Ну почему же, выбор у вас есть, – заметил Гольдштейн, – выполнить мое поручение бесплатно или за деньги. Вот так! Решайте, я даю вам времени ровно двенадцать часов.

– А дальше что? Поставите на счетчик? – с вызовом поинтересовался Тавров.

– Валерий Иванович, я все-таки не бригадир какой-нибудь зажопинской братвы, – поморщился Гольдштейн, – я просто сменю методы убеждения. Итак, не позднее чем через двенадцать часов я жду вашего звонка. Сейчас десять тридцать две. Время пошло.

Гольдштейн затушил сигару в пепельнице и вышел, бросив через плечо:

– Я не прощаюсь. И осознайте, пожалуйста, простой факт: вы в Пограничной Зоне. Этим все сказано.

Тавров не задумался над тем, что сказал Гольдштейн. Долгая оперативная выучка научила его равнодушно относиться к угрозам, которые обычно в 99 случаях из 100 так и остаются угрозами. Сейчас его больше заинтересовал окурок сигары, оставленный Гольдштейном. Детектив пинцетом извлек окурок из пепельницы и аккуратно уложил в полиэтиленовый пакетик с замком «зип-лок». Затем оделся и сказал, выходя в приемную:

– Катя, я больше не появлюсь. Звони мне вечером домой, если что срочное.

– Валерий Иванович, да вот же я вам мобильник купила! – воскликнула Катя, протягивая Таврову миниатюрный «Сименс». – Давайте я вам покажу, как пользоваться.

– Нет, мне сейчас некогда, – отказался Тавров, – ты мне только номер напиши, чтобы я людям мог его давать. А как самому звонить, это уж потом.

Катя написала на бумажке номер и сказала, протягивая его Таврову:

– Номер федеральный, через восьмерку, – так дешевле получилось. Но если надо, можно и городской сделать. Вы бумажку в футлярчик положите, а то потеряете.

– И то верно, – улыбнулся Тавров, опуская мобильник в карман куртки, – ну что же, звони мне на мобильник, если что.

Тавров спешил к Павлову и через час уже сидел в его кабинете. Павлов выслушал Таврова, вызвал молодого оперативника и приказал:

– Давай к Сидоренко пулей, пусть сравнит этот окурок с тем, что мы нашли в квартире на Сретенке. Пусть все бросит и делает срочно, – скажешь, что для меня. Понял? Тогда в темпе.

Когда оперативник исчез за дверью, Павлов откинулся на спинку кресла и спросил:

– Вы уверены, что это Гольдштейн оставил окурок на кухне в квартире Пустовойтовой?

– Ставлю весь свой сыскной опыт против дохлой мухи, – уверенно заявил Тавров. – Думаю, что, если тряхнуть его «горилл», у кого-нибудь из них найдем и тот самый пистолет. Только профессиональные киллеры выбрасывают хорошее исправное оружие. А Гольдштейн приходил туда наверняка со своей охраной. Именно они и увезли то, что искал Гольдштейн у Евфросиньи Матвеевны.

– А что же он там искал? Что он все-таки увез оттуда? – спросил Павлов.

– Это точно знает только сама гадалка, – вздохнул Тавров. – Ну ничего! Раскрутишь Гольдштейна с окурка, поработаешь с его охраной. Ниточки есть, главное – не оборвать!

– Да о чем вы говорите, Валерий Иванович! – с досадой воскликнул Павлов. – Ну установит эксперт, что окурок сигары на кухне оставил Гольдштейн. Ну и что? Да окурок попросту могли подбросить! Нет, с такой уликой к прокурору не пойдешь. Важнейшая улика – конечно, пистолет. Но я сомневаюсь, что мы его когда-либо найдем. Гольдштейн слишком серьезный человек, чтобы забыть о пистолете. А охранники будут молчать. Разумеется, если бы прокуратура дала бы указание раскрутить дело на Гольдштейна, то… Но слишком уж он крупная фигура!

Павлов помолчал, крутя в руках сигаретную пачку, затем вдруг спросил:

– А кто, по-вашему, сделал надпись на зеркале? Помните, в палате Пустовойтовой?

Тавров пожал плечами.

– Кто же знает? Я полагаю, что сама Евфросинья Матвеевна.

– В коматозном состоянии? – саркастически улыбнулся Павлов и раздраженно бросил пачку на стол. – Что-то здесь не так! А вы от меня ничего не скрываете, Валерий Иванович?

– Да что мне скрывать? – отмахнулся Тавров. – Просто есть многое на свете, друг Горацио, что непонятно нашим мудрецам…

– Ладно, Валерий Иванович, – вздохнул Павлов, – за окурок, конечно, спасибо. Как только эксперты определятся, я вам позвоню.

Спускаясь по лестнице, Тавров вдруг обратил внимание на фотографию в черной траурной рамке, висевшую на стене в фойе. Подойдя поближе, он разглядел человека, изображенного на фотографии, и прислонился к стене, чтобы не упасть. Это был Рагозин.

Тавров вчитался в скупые строчки под фотографией. «Скоропостижно скончался». Три дня назад.

Тавров повернулся и бегом побежал обратно. Открыл дверь кабинета Павлова. Тот недоуменно поднял на Таврова глаза.

– Вадик… Я внизу прочитал… про Рагозина, – тяжело дыша, проговорил Тавров. – Что с ним случилось?

– Острая сердечная недостаточность, – ответил Павлов. – Умер на вокзале: только вернулся из Воткинска. Жене сказал, что в командировке, а ведь сам в это время был в отпуске. Зачем его понесло в Воткинск?!

– Это точно, что… сердечная недостаточность? – спросил Тавров.

– Ну разумеется! – заверил Павлов. – Завтра будем хоронить. Вот такие дела, Валерий Иванович! Всего двадцать восемь парню было.

– А зачем он ездил в Воткинск, находясь в отпуске? – осторожно спросил Тавров. – Может, расследовал какое-нибудь дело в инициативном порядке?

– Да нет, – пожал плечами Павлов. – Вроде ничего такого. Да и бумаг никаких при нем не обнаружили. Только документы и деньги. Ничего такого, чтобы ехать в Воткинск, да еще в свой законный отпуск. И потом, – у врачей никаких сомнений в отношении причины смерти. Никаких следов насилия и борьбы не обнаружено. Так что причин для расследования нет.

– Да… такой молодой, такой молодой, – пробормотал Тавров и вышел из кабинета. Павлов внимательно посмотрел ему вслед. Но ничего не сказал.

От Павлова Тавров направился к знакомому журналисту, специализирующемуся на олигархах, и целый час беседовал с ним о Гольдштейне. Узнал кучу пикантных подробностей из личной жизни Вадима Марковича. Но главное осталось за бортом: журналист даже не знал, что Гольдштейн недавно занял место в иерархии «Опус Деи», а сведения о крещении олигарха в римско-католическую веру считал вздорными слухами.

Разочарованный Тавров выпил пива в редакционном буфете и позвонил Леноре Павловне. Та не была в курсе недавнего ночного происшествия, и Тавров не стал развеивать ее счастливое неведение. Поговорили о состоянии Евфросиньи Матвеевны, а в конце разговора Тавров получил приглашение на обед, которым не преминул воспользоваться.

В мрачном расположении духа Тавров приехал домой. Да, жаль Рагозина. Но вряд ли его смерть связана с поездкой. И, скорее всего, ему ничего не удалось обнаружить. Иначе бы он непременно связался бы с Тавровым по телефону. Да, типичная внезапная смерть от сердечной недостаточности. Ладно, пока надо отработать Гольдштейна. А потом можно будет и самому съездить в Воткинск.

Было уже около девяти вечера. Тавров сварил себе кофе и уютно расположился с томом Корнелия Тацита в кресле под торшером. Детектив любил почитать на досуге мемуары: констатируя, что обычаи и нравы не изменились с древних времен, он испытывал мрачное удовлетворение старого консерватора.

История – зеркало современности. Вот и сейчас, перечитывая «Анналы», Тавров вспоминал вереницу преступников, с которыми ему пришлось столкнуться за время своей многолетней работы в милиции. И многие из них подпадали под характеристику, данную Тацитом некоему Азинию Марцеллу, жившему во времена императора Нерона: «…мог бы считаться неплохим человеком, если бы не находил бедность худшим из зол». И преступление, совершенное Марцеллом и его сообщниками, весьма популярно в наши дни, хотя Уголовный кодекс предусматривает за него весьма мягкое наказание по сравнению с Корнелиевым законом.

Тавров дошел до описания трагической смерти несчастной Октавии, когда зазвонил телефон. Тавров снял трубку. Это был Павлов.

– Эксперты подтвердили, Валерий Иванович. Это был он. Совпадает и марка сигар, и слюна, и прикус. Вот так.

Павлов замолчал.

– Ну и как ты думаешь действовать дельше? – осторожно осведомился Тавров.

– Я уже тут забрасывал пробный камень начальству. Теперь, с результатами экспертизы на руках, вполне можно сделать повторный заход. Завтра же попробую. Вот так… Ну спокойной ночи, Валерий Иванович!

Тавров пошел на кухню и сварил еще кофе. Посмотрел на часы – уже половина одиннадцатого, стоит ли? А, ладно, – пенсионер может себе позволить некоторую роскошь!

Тавров уселся в кресло, поставил на журнальный столик чашку и взял в руки Тацита. Открыл нужное место и потянулся за кофе. Спустя полминуты он вдруг осознал, что никак не может ухватить чашку за ручку, хотя и видит ее боковым зрением. Тавров повернул голову и оцепенел.

Чашка висела в воздухе в сантиметрах двух-трех от столика и, покачиваясь, ловко уворачивалась от пальцев. Тавров, не веря своим глазам, попробовал ухватить чашку двумя руками, но та энергично уклонилась и взмыла к потолку. Тавров поднял глаза вверх, и в этот момент чашка вылила ему на голову свое содержимое. Процесс сопровождался омерзительным хихиканьем, раздававшимся ниоткуда.

Хорошо, что кофе уже успел остыть и ожога не получилось, – хотя ощущения были не из приятных. Тавров помчался в ванную и сунул голову под кран. Затем, вытирая полотенцем голову, осторожно прокрался в комнату.

Чашка стояла на журнальном столике, не подавая признаков жизни. Зато оживился телефон. Телефон звонил долго, упорно и пока не проявлял никаких стремлений к полету. Косясь на чашку, Тавров осторожно поднял трубку.

– Добрый вечер, Валерий Иванович, – вкрадчиво зазвучал в мембране знакомый голос, – это Вадим Маркович. Вот, решил вас побеспокоить. А то времени уже почти одиннадцать, а вы все не звоните и не звоните…

– Я не собираюсь вам организовывать какие-либо встречи, – резко оборвал его Тавров, – и впредь прошу вас мне не звонить и не напоминать о себе каким-либо другим образом!

Тавров бросил трубку, однако через минуту телефон зазвонил снова.

– Скажите, Валерий Иванович, а вы уже смыли кофе с головы? – мягко пророкотал голос Гольдштейна. Тавров замер, не зная, что ответить.

– Так это ваших рук дело? – наконец обрел дар речи Тавров. – Не знаю, как вам это удалось, но предупреждаю, что вы зря теряете время. Вам не удастся меня запугать!

– Вот как? – иронически спросил Гольдштейн. – Ну в таком случае… Воздух!

– Что «воздух»? – не понял Тавров.

– Воздушная тревога, – пояснил Гольдштейн, – желаю вам отразить воздушное нападение с минимальными потерями, а после продолжим наш разговор.

В мембране зазвучали гудки отбоя. Тавров положил трубку, подошел к окну, прислушался. Что за воздушная тревога? За окном слышался только тихий рокот двигателя паркующегося автомобиля. Вот водитель выключил двигатель, и во дворе стало тихо. И тут Тавров услышал за спиной какой-то свистящий звук. Он обернулся и не поверил глазам.

Стоящий на полке «Як-141», покачиваясь, медленно поднимался в воздух. Из сопел били короткие язычки настоящего пламени, свист турбин усилился. Истребитель плавно развернулся в сторону Таврова и дал залп висевшими на подкрыльевых пилонах ракетами. Все четыре ракеты попали Таврову в грудь и с громкими хлопками разорвались. Тавров от неожиданности повалился на пол. Над ним с ревом пронесся «Як-141», обдав горячим, пахнущим сгоревшим керосином выхлопом.

Тавров потер ушибленную грудь и обнаружил, что джемпер и рубашка под ним прожжены в четырех местах, но майка, видимо, защитила тело от осколков. Тем временем истребитель выполнил безукоризненный боевой разворот и устремился на Таврова. Тавров хотел было залезть под диван, но понял, что не успеет, и решил попытаться сбить истребитель ногой. Естественно, он промахнулся.

У истребителя, видимо, закончился боезапас, и он отважно пошел на таран. Тавров не успел увернуться от стремительно налетающей модели и получил чувствительный удар в голову консолью крыла. Лицо обдало керосином, обожгло горячими поверхностями мотогондолы. Тавров прыгнул на диван и набросил на голову плед, опасаясь, что керосин вспыхнет. Затем, сняв плед с головы, подошел к зеркалу, перешагнув через дымящиеся на паркете обломки модели.

Лицо облито керосином, на щеке след ожога, над правой бровью глубоко рассечена кожа и оттуда обильно струится кровь. Тавров прижал платок ко лбу и побежал в ванную. Он смазал края раны зеленкой и залепил бактерицидным пластырем. Блин, придется накладывать швы! Тавров снял джемпер, рубашку. В предплечье что-то больно кололось. Тавров снял майку и обнаружил впившийся в кожу осколок боеголовки длиной миллиметров семь-восемь. Тавров выдернул его, смазал рану зеленкой. Весь пластырь ушел на рану на лбу, второго пакетика в аптечке не оказалось.

Тавров надел чистую майку, свитер и задумался. Придется идти в травмопункт. Да и оставаться здесь больше нельзя, мало ли что еще может произойти. Зазвонил телефон, но Тавров, не обращая на него внимания, быстро оделся и выбежал из дома.

Травмопункт в ближайшей поликлинике был уже давно закрыт, пришлось тащиться в круглосуточный. Кроме Таврова, в очереди сидели еще двое: молодой парень, с гримасой боли прижимавший к груди правую руку, и нетрезвый мужик лет сорока пяти с живописно разбитой физиономией. Мужика сопровождал мрачный милицейский сержант с автоматом «АКСУ». Парень время от времени подвывал от боли и баюкал руку, мужик грустно вздыхал и трогал побитую физиономию, а сержант с отсутствующим видом ковырял зубочисткой в зубах.

Наконец Тавров попал в кабинет. Врач, женщина постбальзаковского возраста, мельком осмотрела рану и спросила:

– Как это произошло?

– Самолет упал, – ответил Тавров и, увидев, что женщина недоуменно подняла глаза, пояснил: – Прямо на голову.

– Послушайте, я не из любопытства спрашиваю! – рассердилась врач. – Вы вот сейчас домой пойдете, а мне тут всю ночь раны зашивать и шины накладывать! И каждый второй пьяный, перегаром дышит! Взрослый человек, вроде трезвый, а ведете себя, как…

– Извините, – смущенно прервал ее Тавров, – но на меня действительно свалилась модель самолета. С книжной полки.

– Понятно, – смягчилась врач, – а ожог откуда?

Тавров не стал рассказыать про раскаленные сопла двигателей, а выдал более прозаическую версию:

– А я рубашку гладил в этот момент. Ну и утюгом… приложился.

– Н-да… и, судя по запаху, керосином ожог мазали?

– Да, – снова мудро не стал вдаваться в подробности Тавров.

– Ох уж эти бабкины рецепты! Впрочем, ожог несильный. Помажьте бутадионом дома, хорошо?

Тавров кивнул.

– Так… Прививку от столбняка давно делали?

Тавров растерянно пожал плечами.

– Да уж и не припомню.

– Больше десяти лет?

– Да, пожалуй…

– Аня! – крикнула врач в перевязочную медсестре. – Тут резаная рана, нить готовь! И полкубика анатоксина!

Через двадцать минут Тавров вышел с зашитой раной на лбу и болью от укола. Посмотрел на часы: без пятнадцати час. Постоял в размышлении, покурил, поймал проезжавшую машину и поехал в офис. В полную потенциально летающих предметов квартиру возвращаться как-то не хотелось.

К зданию, где размещался его офис, Тавров подъехал уже во втором часу. Охранник продержал его снаружи несколько минут, но все-таки впустил, не забыв проверить паспорт.

Оказавшись в кабинете, Тавров с облегчением опустился в кресло. Сварил кофе. Рана на лбу не уставала напоминать о себе, и Тавров выпил таблетку анальгина. Потом сел пить кофе и приводить в порядок мысли.

Что же за чертовщина приключилась с ним сегодня вечером? Неужели все эти разговоры отца Иоанна о Пограничной Зоне не пустой звук, не оккультная чушь? И как с этим бороться? Как это называется, когда предметы летают по воздуху сами собой? Полтергейст? Но кто-то же должен знать, что с этим делать! Позвонить отцу Иоанну? Впрочем, есть один человек…

Тавров достал из бумажника визитку демонолога Перфилова. Надо ему утром позвонить. Вот и выясним, шарлатан он или просто специалист экзотической профессии.

– Господи, Валерий Иванович! Что с вами случилось?

Тавров открыл глаза и увидел Катю. Та с испугом смотрела на него. Тавров уснул в кресле за столом только под утро, и сейчас все тело ломило. Детектив пошевелил затекшими членами, откашлялся и хрипло произнес:

– Так… срочная работа, Катюша.

– А что у вас с лицом?

Тавров потрогал лоб и поморщился:

– Так, ерунда. Ты… вот что, свари-ка мне кофе. Перекусить у тебя ничего нет?

– Вот, пирожки, купила по дороге. Давайте я их в микроволновке погрею!

– Не надо, давай так. Спасибо!

Катя побежала варить кофе, а Тавров жадно впился зубами в ароматное тесто. Взглянул на часы: ого, уже почти десять! Так, что он хотел сделать? Ах да! Перфилов…

Тавров дожевал пирожок и взялся за телефон:

– Олег Владимирович? Это Тавров, помните? Позавчера был у вас. Да-да! Я вот что вам звоню… Мне нужна ваша помощь. У меня в квартире творится черт знает что!

Тавров вкратце описал события вчерашнего вечера. Перфилов внимательно выслушал его и сказал:

– Мне надо осмотреть место. Думаю, что ничего серьезного. Но предупреждаю, что наши услуги платные. Вызов и проверка однокомнатной квартиры стандартной планировки обойдется вам в пятьдесят долларов. Ну а дальше в зависимости от сложности случая. Вас устраивают условия?

– Да, только давайте поскорее. Записывайте адрес…

Тавров продиктовал адрес, пояснив, как удобнее добираться на машине.

– Хорошо, – отозвался Перфилов, – я с ассистентом и оборудованием подъеду через два часа. Сейчас десять ноль пять, в двенадцать будем у вас.

– Я буду ждать вас возле подъезда, – предупредил Тавров. Стыдно признаться, но в квартиру идти одному ему не хотелось.

Темно-синий фургончик подкатил к подъезду без пяти двенадцать. Из машины вылезли Перфилов и высокий худой парень с длинными черными волосами, стянутыми в хвост резинкой, и тонкими усиками «а-ля д’Артаньян». Они выгрузили из машины три металлических чемодана и направились к топтавшемуся возле дверей Таврову. Мужчины обменялись короткими приветствиями и молчали до тех пор, пока не вошли в квартиру Таврова.

Перфилов тщательно вытер ботинки о коврик и заставил то же самое сделать парня. Тот яростно пошаркал ногами о коврик и прошел в комнату, оставляя на паркете грязные потеки: мокрый снег набился в рубчатую подошву и медленно вытаивал в тепле.

– Дима! – укоризненно воскликнул Перфилов.

– Ничего-ничего, – заверил Тавров, радуясь, что так и не обзавелся паласом.

– Так-с, приступим, – решительно заявил Перфилов, потирая руки. – Дима, ты смотрел карту?

– Разумеется, – ответил Дима, открывая чемодан и доставая оттуда нечто похожее на ручной пылесос. – Структурных и легативных аномалий в данном месте не отмечено. Похоже, что обычный стохастический имплант, мелочь низшего уровня.

Дима включил пылесос и начал лазить им по углам. Перфилов остановился возле обломков злополучной модели.

– Значит, эта штука на вас напала? – спросил он, поднимая обломки.

– Именно, – подтвердил Тавров, – причем реально до жути. Пламя из двигателя, ракеты взрывались… А мне обожгло щеку. И еще облило керосином.

– Ну ожог я вижу, – сказал Перфилов, – а керосин действительно был?

– Абсолютно реальный керосин, – заверил Тавров, – даже врач в травмопункте почувствовала запах и спросила, мазал ли я рану керосином.

– Однако не похоже на стохастический имплант, – повернулся Перфилов к Диме, – налицо сочетание псевдореалистической иллюзии с клинреальными компонентами. Для низшего уровня слишком наворочено!

– Ладно, сейчас увидим, – проворчал Дима, выключая пылесос и глядя на индикатор, – здесь чисто, пойду проверю остальное.

– Э-э… послушайте, Олег Владимирович, а что означает вся эта ваша мудреная терминология? – осведомился Тавров. – Объяснили бы простым языком, что за чертовщина тут приключилась!

– Видите ли, Валерий Иванович, – начал объяснять Перфилов, – должен отметить, что место, в котором стоит ваш дом, вполне свободно от различных аномалий, способных вызвать паранормальные явления, а также от того, что обычно называют привидениями. Так что, скорее всего, в вашем доме поселился случайно забредший сюда демон низшего уровня, обычно представляющий собой сгусток эктоплазмы простейшей структуры. Однако есть один нюанс… Вот, смотрите!

Перфилов протянул Таврову обломок модели.

– Видите? Простой кусок пластмассы с естественным для него запахом стирола. И никакого запаха керосина! А у вас на лице явные следы ожога, и керосин был вполне реальным, – не так ли?

– Так, именно так! – подтвердил Тавров. – Но что это все означает?

– Видите ли, на самом деле модель самолета, естественно, сама не взлетала, а перемещалась демоном. Пламя иллюзорно, ожог был вызван любым раскаленным предметом, а керосином вас просто облил тот же демон. Но для демона низкого уровня это слишком сложно…

– Идите сюда! – крикнул с кухни Дима. Тавров и Перфилов заторопились на кухню. Довольный Дима стоял под вентиляционной решеткой. – Кругом чисто, а в воздуховоде скачок концентрации. Он точно там!

– Неси интерференционный анализатор, – распорядился Перфилов. Дима исчез в комнате и появился с металлическим чемоданом. Открыл его, достал телескопический щуп и ввел его в прорезь вентиляционной решетки. Перфилов смотрел на экран монитора. – Селектировано. Демон низшего уровня. Два с половиной метра от решетки по вентиляционной трубе. Так что все очень просто. Ионный импульс в две единицы вернет его в первобытное состояние.

Дима принес второй чемодан, достал оттуда проволочную коробку хитрой формы с проводом. Снял вентиляционную решетку и поместил туда коробку. Потом достал из чемодана силовой провод с вилкой и вставил ее в розетку для стиральной машины. На пульте в чемоданчике загорелась красная лампочка. Через пару минут загорелась вторая.

– Вот и хорошо, – удовлетворенно констатировал Дима. – Аминь, зверушка!

Он нажал на кнопку, но вроде бы ничего не произошло. Ни звука. Тавров решил, что ничего не удалось, но Дима с Перфиловым выглядели вполне довольными. Они закурили и принялись обсуждать какие-то свои технические проблемы, время от времени поглядывая в сторону вентиляционного отверстия. Тавров тоже закурил.

Не прошло и пяти минут, как Перфилов удовлетворенно произнес:

– Ага, потек! Дима, давай адсорбератор.

Тавров поднял глаза и увидел, что из вентиляционного отверстия медленно стекает зеленоватая жидкость вроде густого сиропа. Дима включил устройство, похожее на пылесос, и начал всасывать жидкость. Минут через десять он выключил аппарат, пошарил щупом в вентиляции и сказал:

– Все, концентрация эктоплазмы ниже уровня восстановления.

– Ну вот и все, Валерий Иванович! – резюмировал Перфилов. Он уселся за кухонный стол, достал записную книжку-калькулятор, быстро посчитал и сказал: – С вас пятьдесят долларов за проверку квартиры и сто долларов за чистку. Итого сто пятьдесят. Можно рублями по курсу.

– Ну у вас и цены! – крякнул Тавров, доставая бумажник.

– Валерий Иванович! – укоризненно воскликнул Перфилов. – У нас уникальное оборудование, изготовленное за наш собственный счет в индивидуальном порядке. Оно стоит сотни тысяч долларов! Нам же надо его амортизировать! Так что цены весьма и весьма низкие, уверяю вас. Знаете, сколько мы берем с корпоративных клиентов?!

Тавров подумал, отсчитал четыре с половиной тысячи – больше, чем полагалось, – и протянул Перфилову. Тот постучал по кнопкам калькулятора, зачем-то достал из кармана несколько десяток и положил на стол.

– Пожалуйста, сдача. Ну вот и все.

– Этот… больше не появится? – спросил Тавров.

– Нет, он уже превращен в деструктурированную эктоплазму. Обычно в таких случаях мы даем трехгодичную гарантию. Но… я говорил вам: то, что с вами произошло, не похоже на простую выходку демона низшего уровня.

– Да. И что?

– Просто бросить предмет вам в лицо – это вполне в духе низкоуровневых тварей, но вызвать столь реалистические иллюзии, да еще облить вас натуральным керосином – слишком сложно, слишком нетипично! – убежденно заявил Перфилов. – Я так думаю, что кто-то прислал его специально! Так что настоятельно рекомендую вам вычислить этого человека и постараться с ним разобраться. Ведь он может прислать демонов более высокого уровня. А с ними мы не можем справиться. Тут уж вам понадобится экзорцист.

– Спасибо за предупреждение, – невесело отозвался Тавров, – кстати, не порекомендуете ли такого специалиста? Так, на всякий случай.

– Одного такого вы знаете, – ответил Перфилов, вставая из-за стола. Встретив недоуменный взгляд Таврова, он пояснил: – Я имею в виду отца Иоанна.

Охотники за привидениями ушли. Тавров с облегчением вздохнул. Тут желудок недовольным урчанием напомнил о том, что пора бы и пообедать. Тавров распахнул дверцу холодильника, несколько секунд поразмыслил, потом достал банку горбуши, открыл и начал с аппетитом уминать вместе с черствым кусочком хлеба. Запил трапезу бутылкой «Очаковского специального». Чувство голода отползло и затаилось, «живительное пиво» подняло настроение.

На волне энтузиазма Тавров почистил картошки и поставил ее на плиту вариться. Достал из морозилки замороженные котлеты без панировки и бросил их жариться на соседней конфорке. Пока обед готовился, Тавров решил позволить себе граммов сто, – тем более что в холодильнике в банке еще оставалось немного любимой простым русским человеком закуски: соленые опята по-корейски.

Тавров принял пятьдесят перед едой, потом столько же под картошку с котлетами. Немудрено, что после трапезы его потянуло в сон: сказывалась тревожная ночь. Детектив прилег на диван, не раздеваясь, и сразу же погрузился в сон.

Проснулся Тавров так же внезапно, как и уснул. Открыл глаза и уставился в потолок, покрытый пятнами пробивающегося сквозь шторы света. Детектив протянул руку, нащупал телефонный аппарат «Русь» и подвинул его к себе, чтобы посмотреть время. Ого! Ноль тридцать! Ну и поспал!

Из прихожей донеслось пиликанье дверного звонка. Кто это может быть, в такую позднотищу?

Звонок повторился. На этот раз он звонил долго и требовательно. Тавров встал с дивана и пошел к двери. По дороге он прихватил с собой пневматический пистолет: мало ли кто там шляется ночью, а выпущенный из ствола пистолета со скоростью 140 метров в секунду стальной шарик при попадании в удачное место способен вырубить на время любого агрессора.

Звонок верещал не переставая. Тавров вышел на площадку. Помимо двери его однокомнатной квартиры туда выходили еще две двери. В свое время он с соседями скинулся на металлическую дверь, отгородившую площадку от лестничной клетки: нелишняя предосторожность в городе, где количество краж и грабежей из года в год уверенно бьет рекорды. Кроме того, в отгороженном участке общей площади можно было спокойно оставлять велосипеды, лыжи, детские коляски и прочий громоздкий инвентарь.

Тавров подошел к двери и громко спросил:

– И кто там такой нетерпеливый?

– Кто, кто… Конь в пальто! Не видишь, что ли?

Тавров прильнул к дверному глазку и действительно увидел лошадиную голову, выглядывающую из темного пальто. Явно чей-то идиотский розыгрыш!

– А ну, валите отсюда, шпана! – разозлился Тавров. – А то возьму ружье и задницу солью нашпигую!

В несгораемом шкафу, в чуланчике, Тавров действительно держал двустволку, в одном стволе которой находился патрон с крупной солью, а во втором – жакан. Когда он еще жил на даче, местные алкаши лазали к нему на огород за огурцами и луком. Вначале Тавров терпел, однако не зря народная мудрость гласит, что простота хуже воровства. По простоте местные алкаши и бездельники (то есть практически все взрослое население деревни) решили, что с его двора можно переть все. И когда средь бела дня Тавров увидел, как двое опухших личностей неопределенного пола тащат четырех кур, он всадил в их засаленные задницы по заряду соли.

Осенью, заколачивая окна на зиму, Тавров мрачно сообщил стоявшим за забором зевакам, уже радостно обсуждавшим, что в отсутствие владельца можно из дома спереть:

– Хоть полено со двора пропадет, – спалю всю деревню! Поленьев ровно двести. Сам пересчитывал.

– А ты не ошибся, отец? – осклабился щербатым ртом главный «бомбист» дачных домов бывший тракторист Паша.

– Начну с тебя, – вместо ответа процедил Тавров.

Дачу зимой никто не тронул: все помнили судьбу мужа и жены, две недели спавших на животе и привыкших за это время обходиться без стульев и табуреток. А в феврале Пашу закололи вилами его же собутыльники. Они стащили два километра проводов, дававших свет в родную деревню, и подельники не сумели поделить барыш. Но кто-то вспомнил про угрозы Таврова, и тому пришлось лично разыскивать преступников, дабы избежать крупных неприятностей.

Деревня два года сидела без света, а затем линию восстановили за свой счет поселившиеся в деревне армяне. Воспользовавшись случаем, Тавров продал беженцам дачу и решительно «завязал» с жизнью на природе.

Разумеется, сейчас Тавров не собирался открывать стрельбу, хотя бы даже и солью. Он надеялся, что угроза отпугнет шутников. Но из-за двери донесся голос:

– Послушайте, Валерий Иванович, бросьте дурака валять. Мне с вами поговорить надо, так что открывайте дверь.

– Приходите завтра в офис! Дома я никого не принимаю! – прокричал Тавров, удивляясь, как это соседи еще не вышли на шум.

– Тогда извините, но дверь мне придется открыть самому! – сообщили ему, и детектив услышал, как защелкал замок. Он быстро задвинул засов. Однако, к изумлению Таврова, так же быстро засов отодвинулся сам собой. Дверь распахнулась, и в проем ввалился визитер. При ярком свете неоновых ламп Тавров разглядел незваного гостя и оторопело подумал: «Нет, я еще сплю!»

Визитер действительно сказал о себе правду: это был хорошо упитанный конь, очень похожий и ростом и комплекцией на стоящего на задних ногах шотландского пони. Из одежды на нем было лишь пресловутое пальто, цветом и фасоном напоминающее хламиды, любимые бандитами на Диком Западе. Конь обдал оцепеневшего Таврова жутким запахом серы и еще каких-то непонятных, но не менее омерзительных ингредиентов. Тавров почувствовал, как волна тошноты подкатывает к горлу, в голове стал сгущаться звенящий туман, застилающий глаза и уши. «Обморок», – понял Тавров, из последних сил пытаясь сопротивляться надвигающемуся беспамятству. Но оно накатило слишком стремительно, внезапность сломила волю, не оставив времени для мобилизации. Тавров погрузился в темноту. Последнее, что он услышал, – звук упавшего на пол пневматического пистолета.

– Ну что же, Валерий Иванович! Прямо как красна девица!

Укоризненный голос вытащил Таврова из темноты. Он открыл глаза и увидел, что лежит на диване в комнате, а над ним склонился темноволосый мужчина средних лет с черными пронзительными глазами навыкате.

– Я, конечно, понимаю, что мой обычный внешний вид для вас несколько… э-э… непривычен, да и наши ароматы вам в новинку, – продолжал мужчина, – впрочем, если бы вы знали, как пахнет Астарот! И бывалого человека с ног свалит! Ну ничего… я тут дезодорантом побрызгал, пока вы без чувств лежали. Чувствуете?

В комнате стоял странный запах: смесь дыма горящего торфяника и выбросов мусоросжигающего завода с энергичной струей арнестовского освежителя воздуха «Зеленый чай». Тавров почувствовал, как к горлу подступает тошнота. Незнакомец понял это и поспешно подал Таврову бокал с янтарной жидкостью:

– Вот, примите коньячку. «Хайн» пятидесятилетней выдержки, – это вам не «Московский»!

Тавров покорно глотнул ароматный напиток. Живительная струя придавила тошноту и вернула ясность мыслям.

– Кто вы такой? И что вы делаете в моем доме? – спросил он незнакомца.

Тот налил коньяку себе в бокал, удобно расположился в кресле напротив Таврова и ответил:

– Вполне естественные с вашей стороны вопросы. Поэтому отвечу по порядку.

Он покачал бокалом в руке, наслаждаясь ароматом, отпил глоток и продолжил:

– Я Оробас – этим все сказано. Это ответ на ваш первый вопрос. Если вы когда-либо слышали обо мне, то знаете, что я занимаю весьма высокое положение в иерархии преисподней. Очевидно, что визит столь высокопоставленной особы вызван экстраординарными обстоятельствами. Это ответ на ваш второй вопрос.

Тавров откашлялся и предложил:

– Давайте по порядку. Куда делся конь?

Оробас усмехнулся:

– Так, похоже, что вы обо мне не слышали. Ладно, поясняю вкратце. Я – демон высшего уровня, обычно являюсь в образе этого самого коня. Ну а если это вредно для дела, то принимаю вот такой нейтральный облик. Могу рассказать правду о любом историческом событии или предсказать будущее. Ну первое вас вряд ли интересует, а насчет второго…

Оробас придвинул кресло поближе к Таврову и доверительно сказал:

– Ваше будущее вполне безоблачно, – если, разумеется, вы сумеете благополучно выбраться из Пограничной Зоны. Улавливаете?

– Улавливаю, – хмуро отозвался Тавров, – и что для этого я должен сделать?

– Да все очень просто, было бы желание! – воскликнул Оробас. – Устройте Вадиму Марковичу встречу с человеком, которого вы знаете как отца Иоанна, – и дело в шляпе! Вы забудете Пограничную Зону как кошмарный сон!

– Ага, так вы от Гольдштейна? – уяснил Тавров.

– О, вы начали соображать! Разумеется, Валерий Иванович, разумеется!

– Так… и этот полтергейст он мне организовал? – догадался Тавров.

– Естественно! Прислал какого-то слизнячка, тот и поразвлекся.

– Ну со слизнячком проблему я решил, решу и с Гольдштейном, – заявил Тавров, – так ему и передайте! Меня и не такие отморзки пугали, я трижды ранен бандитами – и плевать хотел! Ясно? И Гольдштейна вашего я не боюсь! Все, очистить помещение.

Оробас нехорошо улыбнулся и протянул руку к Таврову. Тавров увидел, как пальцы руки стремительно удлинились, ногти превратились в острые длинные когти, а кожа потемнела и огрубела. Оробас схватил Таврова за горло и сдавил. Хищная улыбка превратилась в лошадиный оскал. Пахнув на Таврова омерзительным смрадом, Оробас прорычал:

– Ты, слизень! Жалкий червяк! С тобой разговаривает могущественный демон по поручению своего повелителя! Ты должен смиренно внимать каждому моему слову, а не вставать в позу борца сумо! Ты думаешь, что если справился со сгустком эктоплазмы при помощи презренного ремесленника и его примитивной аппаратуры, так можешь состязаться с высшей силой?! Ничтожество! Думай, как побыстрей убраться живым и невредимым из Пограничной Зоны, пока не остался здесь навсегда!

Оробас отпустил полузадохнувшегося Таврова и снова принял человеческий облик. Снова взял бокал с коньяком, задумчиво посмотрел сквозь него на свет лампы и сказал:

– Знаете, Валерий Иванович, знавал я одного человечка… Чем-то он не угодил… Так вот, поселились в нем червяки. Знаете, такие маленькие белые червячки, как в гниющем куске мяса… И врачи не могли помочь. Как никто в этом мире не может помочь тому, кто находится в Пограничной Зоне. Забавно, не правда ли? Человек живет в реальном мире, а грызут его червячки из потустороннего. Вот вам наглядная иллюстрация, что такое Пограничная Зона! Ну а для вас, я полагаю, Вадим Маркович придумает что-нибудь поизощреннее. И опомнитесь вы тогда, да уже поздно будет! Так что примите мой совет: завтра… теперь уже сегодня, да… так вот, сегодня до восемнадцати часов позвоните Вадиму Марковичу и расскажите, что отец Иоанн готов встретиться с ним в указанное Вадимом Марковичем время и в им же указанном месте. Как вы это сделаете, никому не интересно. Ваша услуга оценена в десять тысяч долларов. Указанная сумма уже переведена на счет вашего детективного агентства. Время пошло, так что советую не терять его понапрасну. Не успеете до восемнадцати часов – останетесь в Пограничной Зоне навечно.

Оробас допил коньяк и бросил бокал в угол. Тавров с тоской проследил взглядом полет чешского стекла, обошедшегося ему в свое время в приличную сумму. Чуда не произошло: ударившись о стену, бокал со звоном разлетелся на мелкие осколки. А когда Тавров взглянул на то место, где сидел Оробас, того уже не было.

Тавров просидел в размышлениях до рассвета и задремал под утро, когда за окнами из серого зимнего рассвета уже проступили изломанные в тоске по лету голые ветви деревьев. Деревья лезли ветвями в окно, выдавливая стекла, и норовили схватить за горло длинными изогнутыми когтями.

Тавров проснулся в холодном поту и лишь спустя несколько минут с облегчением осознал, что это был всего лишь сон. Последнее время он с трудом стал отличать сны от реальности. Еще одна шутка Пограничной Зоны.

Детектив выпил кофе, съел холодное крутое яйцо и хлеб с маслом. А может, и Оробас ему приснился? Тавров прошел в комнату, глянул в угол. Там лежали осколки бокала. Нет, к сожалению. Так, во сколько он должен позвонить Гольдштейну? В шесть вечера? Значит, нужно срочно связаться с отцом Иоанном. Возможно, он найдет выход из ситуации.

А как с ним лучше связаться? Ну вроде как безопаснее всего по сотовому. А если с ним встретиться? И притащить за собой хвост? Впрочем, хвост он сумеет обнаружить и сбросить. Конечно, если в качестве хвоста используют людей. А если демонов? Им замки и засовы нипочем, и как выявить демонское наблюдение? Да, задача… Пограничная Зона, будь она проклята!

В конце концов Тавров решился и набрал номер телефона отца Иоанна. Подробно рассказывать он ничего не хотел, поэтому просто сказал, когда отец Иоанн ответил на звонок:

– Сегодня ночью ко мне приходил конь в пальто.

– Простите, не понял, – отозвался монах после небольшого замешательства.

– Имя Оробас вам что-нибудь говорит?

– Теперь понял. Похоже, что дело приняло слишком серьезный оборот.

– Похоже, – согласился Тавров.

– Сделаем так. Подъезжайте ко мне в обитель. Сейчас я расскажу вам, как добраться. Вас встретят. При встрече назовете ваш почтовый псевдоним, присвоенный вам Максом. Вы его не забыли? Просто скажите «да» или «нет».

Тавров помнил псевдоним, что и подтвердил. Отец Иоанн сделал паузу и добавил:

– Отнеситесь к этому максимально серьезно.

Тавров сошел с электрички на платформу. Чувствовалось приближение весны: выше нуля, снег начал чернеть даже за городом; пасмурно, но промозглая сырость уже приобрела легкий весенний аромат.

Тавров осторожно спустился с давно не ремонтировавшейся платформы на землю по перекошенной металлической лестнице. Неподалеку на обочине грунтовки стоял джип «Ниссан Патрол». Из джипа вылез монах и молча посмотрел на Таврова. Детектив подошел к нему и спросил:

– Вы от отца Иоанна?

Монах ничего не ответил. Тавров хотел повторить вопрос, но тут вспомнил инструктаж отца Иоанна и сказал:

– Я мистер Мэд.

Монах молча распахнул дверцу рядом с водительским местом. Так молча они и ехали минут тридцать по донельзя разбитой грунтовке, пока из-за холма не вынырнули башни монастыря. Едва джип подъехал к монастырским воротам, как они отворились, пропуская автомобиль внутрь. Двор был очень аккуратный: мощенная красным кирпичом дорога, усыпанные битым кирпичом дорожки. И все это очищено от снега и льда. Только газоны и цветники покрывал снег.

Машина остановилась возле небольшого двухэтажного здания, видимо, трапезной. К джипу тут же подошел монах и жестом показал следовать за ним. Он провел Таврова в трапезную. Трапезная была пуста. Детектив уселся на лавку за широким столом. Через минуту монах принес керамическую миску с постными щами. Тавров почувствовал, что зверски проголодался.

– Откушайте, чем бог послал, – молвил монах, ставя миску перед Тавровым. Отдельно он поставил тарелку с хлебом, пирожками и кружку с ароматным чаем, – судя по запаху, на брусничном листе. Тавров поблагодарил и приступил к еде. Едва он допил чай, как снова появился монах и повел Таврова какими-то запутанными переходами. В конце концов провожатый постучал в одну из дверей и пропустил туда Таврова.

Небольшое помещение со сводчатым потолком и узким окном, забранным кованой решеткой. Вдоль одной стены вытянулись книжный шкаф и письменный стол с компьютером, вдоль другой – платяной шкаф и узкая кровать. Стены кирпичные, небеленые, но тщательно отшлифованные и вымытые. Пол каменный, застеленный домотканой дорожкой. В одном из углов икона с темным неразборчивым ликом.

За компьютером сидел отец Иоанн и набирал какой-то текст.

– Здравствуйте, отец Иоанн, – произнес Тавров.

– Здравствуйте, Валерий Иванович, – ответил отец Иоанн, не отрываясь от монитора, – садитесь в кресло, пожалуйста. Я сейчас закончу.

В единственном свободном углу стоял большой деревянный стул с подлокотниками. Тавров уселся на достаточно неудобное сооружение и вздохнул. Минут через пять отец Иоанн повернулся к Таврову и спросил:

– Что стряслось, Валерий Иванович? Кстати, кофе не желаете?

Тавров желал: он привык запивать горячим кофе обед.

– Не возражал бы.

Отец Иоанн поднял трубку внутренней связи и сказал:

– Брат Михей, кофе и печенье ко мне в келью.

После чего обратился к Таврову:

– Начинайте, Валерий Иванович.

Брат Михей принес кофе минут через пятнадцать. За это время Тавров успел рассказать отцу Иоанну о своих приключениях за последние двое суток.

– Однако, – крякнул отец Иоанн, разливая кофе из керамической турки по большим чашкам, – печенье откушайте, Валерий Иванович. С клюквой и брусникой, весьма и весьма…

– Благодарю, – отозвался Тавров и тут же спросил: – Так что хочет от вас Гольдштейн?

– Не знаю, – пожал плечами отец Иоанн, – и видимо, чтобы это узнать, придется с ним встретиться.

– Если Гольдштейн действительно собрался выполнить обряд инициации, то вам нельзя с ним встречаться ни в коем случае! – убежденно заявил Тавров.

– Отчего же? – удивился отец Иоанн.

– Так вы же сами говорили, что во время инициации должно быть совершено ритуальное убийство священника, – напомнил Тавров, – вот я и боюсь: не вас ли Гольдштейн выбрал для этой встречи?

– Все может быть, – задумчиво отозвался отец Иоанн, – только ведь иного выхода нет. Визит Оробаса – это слишком серьезно. Здесь, в обители, Гольдштейн и его демонская армия не могут меня достать. А вот вы беззащитны, поскольку находитесь в Пограничной Зоне. Я не могу рисковать вами. Езжайте, договаривайтесь о месте и времени встречи с Гольдштейном.

– Нет, так дело не пойдет! – решительно заявил Тавров. – Тогда пусть хоть вас подстрахуют оперативники из МУРа.

– Я боюсь, что ни оперативники, ни ОМОН не смогут противостоять демонам Гольдштейна, – усмехнулся отец Иоанн.

– Хоть свидетели будут, – упрямо гнул свое детектив. – И я тоже поеду.

– Ну вот это уж совсем ни к чему! – запротестовал отец Иоанн. Но Тавров упорно стоял на своем, и минут через десять отец Иоанн сдался. – Езжайте, Валерий Иванович, и организуйте все так, как считаете нужным, – сказал отец Иоанн. – Как все будет готово, позвоните мне на мобильник. Через два часа я буду в любой точке Москвы. Я распоряжусь, и вас довезут до любой станции метро, до которой вам нужно.

– До «Домодедовской», – подумав, ответил Тавров.

Тавров не сразу поехал домой. По дороге он созвонился с Павловым и договорился о встрече. Поэтому в три часа дня оказался не дома, а на Петровке. Павлов не сразу понял, чего от него хочет Тавров, а поняв, рассердился.

– Да дался вам этот Гольдштейн! – с досадой воскликнул Павлов. – И ничего вашему отцу Иоанну не грозит во время встречи. Вот когда тот уедет, тогда всего можно ожидать. И до. Но во время – никогда!

– А если Гольдштейн не придет на встречу? Если это ловушка? – возразил Тавров. – Грохнут священника, и – скандал! Как ты себя тогда будешь чувствовать?

– Валерий Иванович! Вот только на психику мне не давите! – повысил голос Павлов. – Я Гольдштейна даже на допрос вызвать не могу, чтобы узнать, какого черта его окурок делал в цветочном горшке на кухне у Пустовойтовой! Запрещают мне его беспокоить без серьезных оснований! Вот когда вы предоставите доказательства того, что Гольдштейн лично угрожал священнику, а священник умрет явно не своей смертью, – вот тогда я и смогу подключиться!

– Ну ладно! – сдался Тавров. – Но поводить Гольдштейна сегодня твои ребята могут?

– Могут, – согласился Павлов. – Это сделаем. Но только до завтрашнего утра!

– Ну хоть на этом спасибо! – вздохнул Тавров.

С Петровки детектив сразу поехал домой. По дороге зашел в супермаркет и купил продуктов. Кто знает, где и как закончится сегодняшний день, а в холодильнике хоть в боулинг играй – в смысле шаром покати.

Перед звонком Гольдштейну Тавров решил перекусить. Все, что мог, он сделал. Теперь пусть все остальные постараются: отец Иоанн, Павлов и его оперативники, Гольдштейн, Оробас и прочая нечисть… А он – пожилой, уставший человек! Ему отдохнуть надо.

Однако пара бутербродов с нежнейшим карбонадом, залитые бутылкой «Очаковского специального», резко подняли настроение, и, закурив после еды, детектив стал видеть последние события в более светлых тонах. «А почему Гольдштейн обязательно должен хотеть смерти отца Иоанна? Может, ему просто нужна информация. Узнает, что ему нужно, и отстанет. И будет готов к проведению инициации? Если правда то, что говорил отец Иоанн об иницианте, нас ждет пришествие Антихриста в самое ближайшее время. Колоритная будет фигура: российский олигарх, крещеный еврей, выучившийся на римско-католического священника, вдруг усядется на папский престол, откуда начнет готовить мир к приходу Сатаны! И все это, разумеется, под лозунгом «торжества общечеловеческих ценностей»! Н-да, однако… Впрочем, а что это я решил играть в спасители человечества? Не моя это игра! Хотя и не я начал. Мне бы просто выбраться из этой проклятой Пограничной Зоны! Сегодня, надеюсь, мне удастся это сделать. Кстати, сколько там времени? Ого, почти шесть. Пора звонить!»

Тавров снял трубку и набрал номер Гольдштейна.

– Здравствуйте, Вадим Маркович. Это Тавров. Я выполнил ваше поручение. Назначьте место.

– Очень хорошо, Валерий Иванович. Я уже распорядился, чтобы деньги перевели на счет вашей фирмы.

– Что-то я не помню, чтобы я давал вам банковские реквизиты, – заметил Тавров. Гольдштейн усмехнулся и пояснил:

– Банк, в котором вы держите деньги, принадлежит мне. Так что ваши реквизиты и состояние вашего счета для меня не представляют секрета. И, обратите внимание, все абсолютно законно. Хочешь знать все о человеке? Так купи банк, в котором он хранит деньги! Вот так, Валерий Иванович. А теперь вернемся к нашим делам.

Гольдштейн сделал паузу и снова заговорил:

– Отец Иоанн должен ждать меня ровно в восемь часов вечера в ресторане «Сюси Пуси». Знаете, где это находится?

– Понятия не имею.

– От Серпуховской площади три квартала по Пятницкой улице, по левой стороне.

– И ресторан тоже принадлежит вам? – съехидничал Тавров.

– Да, а также два овощных ларька на Даниловском рынке и шашлычная в Царицыне. Вы меня принимаете за торговца из Евлаха? Слушайте, я не занимаюсь ресторанным бизнесом, но если вдруг решу им заняться, то начну со «Славянского базара», а не с «Сюси Пуси». Просто это место на Пятницкой обладает тремя неоценимыми преимуществами. Во-первых, меня там никто не знает; во-вторых, там прилично готовят и после ужина не понадобятся желудочные таблетки; в-третьих, менты с Петровки, которых вы обязательно направите следом, не будут маячить перед глазами, а засядут в уютной забегаловке напротив.

Тавров хотел для приличия возразить насчет ментов, но Гольдштейн не дал ему вставить слова:

– Кстати, Валерий Иванович, я хотел бы, чтобы вы присутствовали при разговоре.

– Это еще зачем? – недовольно поинтересовался Тавров.

– Ну во-первых, я прошу вас как ваш клиент и, безусловно, оплачу вашу услугу. А во-вторых, я имею свои соображения, мало ли что… может, я собираюсь устроить вам перекрестный допрос! В конце концов, уверяю вас, что беседа будет весьма познавательной для вас, вы узнаете много нового и даже, я бы сказал, неожиданного! Если вас беспокоит личная безопасность, то я вам ее гарантирую. Опять-таки – ну неужели вы думаете, что я предприму какие-либо силовые действия на глазах у оперов с Петровки? Так что отправляйтесь вместе с отцом Иоанном на Пятницкую. Я уже заказал там столик, вы просто назоветесь метру, и он вас проводит. Смело коротайте время, банкет уже оплачен. Вот и все, Валерий Иванович. Я не прощаюсь, до вечера!

Тавров и отец Иоанн встретились в половине восьмого вечера в вестибюле станции метро «Добрынинская». Оттуда они минут за пятнадцать неторопливым шагом добрались до ресторана со странным названием «Сюси Пуси».

Тавров вспомнил это место. Года три назад тут располагался крохотный ресторанчик «У Илюши». Занимал помещение размером не больше двадцати квадратных метров, в котором размещались пять столиков и барная стойка. Ресторанчик даже не имел своего туалета, и посетителям для отправления естественных надобностей приходилось бегать через улицу в трактир напротив.

Сменив название, ресторан обзавелся не только туалетными комнатами и гардеробом, но и летней верандой, а также просторными залами на втором и третьем этажах. Метрдотель, услышав имена отца Иоанна и Таврова, тут же проводил их за столик у окна на втором этаже.

– Без десяти восемь, – сказал Тавров, усаживаясь за столик. – Может, пока по пиву?

Отец Иоанн пожал плечами, глядя в окно.

– Нам два разливных «Афанасия» и закусочки какой-нибудь легкой, – заказал детектив. Официант принял заказ и удалился.

– Жаль, тротуара из окна не видно, – заметил отец Иоанн, – вот если только встать, а так…

– А чего нам его видеть? – проворчал Тавров. – Придет Вадим Маркович, никуда не денется.

Официант принес пиво и горячие бутерброды с ветчиной и помидорами. Тавров с удовольствием пил свежее бочковое пиво. Отец Иоанн даже и не притронулся к своей кружке, не говоря уже о бутербродах. Он озабоченно смотрел в окно, время от времени поглядывая на часы.

– Уже пять минут девятого, – сообщил Тавров, взглянув на часы. Отец Иоанн встал и помотрел вниз, на тротуар противоположной стороны улицы.

– Вот он, «Мерседес» Гольдштейна. И джип с охраной. Паркуются у дома напротив.

Детектив тоже встал и посмотрел в окно. Действительно, на противоположной стороне улицы у тротуара стояли «Мерседес» и «Мицубиси Паджеро». Серой «девятки» оперативников не было видно: наверное, она в соседнем переулке, а опера действительно расположились в кафе.

Вот дверца «Паджеро» открылась, оттуда вышел дюжий телохранитель. Он подошел к «Мерседесу» и открыл заднюю дверь. Оттуда неторопливо вылез Гольдштейн. Он встал возле машины, внимательно озирая окрестности и протирая уже хорошо знакомым Таврову движением стекла очков.

– Ну вот и дождались, – констатировал детектив, усаживаясь на стул. И в этот момент ударили один за другим два взрыва. Ударная волна расколола оконные стекла, осыпавшиеся с веселым звоном на паркетный пол. Тавров инстинктивно закрыл лицо руками и зажмурил на мгновенье глаза. Следом за взрывами на улице раздались крики и резкие хлопки автоматных очередей. Тавров подбежал к окну и осторожно выглянул, укрываясь за стеной между оконными проемами. То, что он увидел, глубоко потрясло его.

«Мерседес» и «Паджеро» пылали, объятые пламенем. Возле машин неподвижно лежало несколько горящих тел: видимо, водители и охранники. Еще один с истошными криками катался по тротуару, пытаясь сбить пламя. Но не это поразило Таврова. Высокая, объятая пламенем с головы до ног фигура шагала по мостовой. Вокруг выщербливали асфальт пули автоматных очередей, а существо двигалось вперед, не обращая внимания на яростную стрельбу и обнимающие тело языки пламени. Вот оно остановилось, взмахнуло руками, и пламя вдруг погасло.

Сейчас Тавров совершенно отчетливо понял: это Гольдштейн.

Олигарх был абсолютно спокоен, невзирая на то что еще несколько секунд назад горел живьем, что вокруг него исполняли бешеную пляску с визгом рикошетирующие пули. Он поднял голову и посмотрел вверх, видимо туда, где прятались нападающие. Затем покачнулся и рухнул навзничь на мостовую.

Тавров схватил за плечи сидящего возле стены на полу отца Иоанна:

– Вы живы? Не ранены?

– Нет, вроде нет. Вы видели? Что это было?

– Не знаю. Похоже, что машины Гольдштейна обстреляли из гранатометов и автоматов. Идемте, посмотрим. А то потом нас и близко не подпустят.

Отец Иоанн поднялся и покорно направился за Тавровым. На ходу он спросил:

– А Гольдштейн? Что с ним?

– Похоже, убит. Сейчас увидим.

Они быстро спустились на первый этаж и выбежали на улицу. Улица была пустынна. Обычно оживленный поток машин от Серпуховской площади исчез совсем, так же как и редкие прохожие. Горели ярким пламенем автомобили, дымили обгоревшие неподвижные тела и куски резины от покрышек. Откуда-то доносился вой милицейских сирен. Оперативники, видимо, так и сидели в кафе: то ли опасались продолжения стрельбы, то ли докладывали начальству. Во всяком случае, никто не помешал Таврову и отцу Иоанну подойти к неподвижно лежащему телу.

Тавров склонился над трупом и с удивлением отметил, что одежда на нем практически не повреждена огнем. Не меньше его удивило и отсутствие пулевых пробоин. Ну хоть одна пуля должна была попасть! Но никаких следов огнестрельных ранений детектив не заметил. Впрочем, он увидел какой-то странный крестообразный надрез на груди Гольдштейна – слишком правильный, чтобы объяснить его происхождение осколком. Но более тщательно осмотреть тело не удалось.

С оглушительным воем сирен из Казачьего переулка вылетели сразу несколько милицейских машин. Оттуда посыпались как горох вооруженные автоматами милиционеры и омоновцы. Первое, что они сделали, это уложили «мордами в асфальт» Таврова и отца Иоанна. Только подоспевшие из кафе оперативники сумели избавить обоих от дальнейших «следственных действий». Детектив и монах вернулись в зал. Официанты уже плотно завесили тканью выбитые окна. Не успевшая разбежаться публика хмуро сидела за столиками, молча переживая случившееся. Тавров подозвал официанта и спросил:

– Милейший, на сколько мы успели наесть?

– За вас должны з-заплатить, – слегка заикаясь от пережитого, ответил официант, – т-тот, к-кто столик з-заказал!

– Боюсь, что он ничего не заплатит, – со вздохом отозвался Тавров. – Так что принеси нам еще пару пива и счет.

Опрос свидетелей закончили во втором часу ночи. Отец Иоанн и Тавров дошли до метро «Серпуховская», безуспешно пытаясь поймать машину, и зашли в еще открытый бар с бильярдом, чтобы согреться и выпить кофе. Кофе оказался растворимым – насколько дорогим, настолько и омерзительным. Чтобы перебить гадкий вкус, пришлось заказать «Московского» коньяка. Коньяк оказался вполне приличным.

– Как вы думаете, о чем хотел поговорить с вами Гольдштейн? – спросил Тавров.

– Валерий Иванович, ну я же уже сказал, что не имею ни малейшего представления! – с плохо скрываемой досадой воскликнул отец Иоанн. – И теперь мы это вряд ли узнаем!

Он немного помолчал, потом сказал, задумчиво покачивая солнечной жидкостью в бокале:

– Меня вот что волнует… Мы с вами не заметили на теле Гольдштейна никаких заметных повреждений. А стрельба была какая! И стреляли, если вы успели заметить, из того же здания, где находились мы. Очевидно, что олигарх находился под защитой сильного демона-телохранителя. Почему же он в таком случае умер? Вот загадка, на которую надо искать ответ!

– Похоже, облажался ваш демон, – заметил Тавров.

– Это вряд ли, – не согласился отец Иоанн, – но если мы узнаем, отчего умер Гольдштейн, мы многое поймем.

– Ну, может, ему осколок в спину попал, – предположил Тавров.

– Если демон защитил Гольдштейна от пуль, от осколка он защитил бы тем более, – возразил отец Иоанн. – Нет, пока мы не получим ответ на вопрос «отчего умер Гольдштейн», мы не узнаем главного: где Книга?

На следующий день после убийства Гольдштейна Тавров снова сидел в кабинете Павлова на Петровке. Против ожиданий, Павлов был оживлен, и Тавров почувствовал: дело пошло, есть горячий след.

– Скажите, Валерий Иванович, а вы последнее время не встречались с Гитаровым? – спросил Павлов.

– Да было один раз, но я об этом уже рассказывал.

– Расскажите еще раз, для протокола, – предложил Павлов. «Э-э, сгустились тучи на горизонте», – подумал Тавров и снова рассказал о визите Зергута в свой офис.

– То есть вы предоставили гражданину Гитарову, как своему клиенту, информацию о том, что гражданин Гольдштейн в день покушения на гражданку Пустовойтову находился в непосредственной близости от места преступления? – уточнил Павлов.

– Совершенно верно.

– И как воспринял Зергут… то есть гражданин Гитаров… эту информацию?

– По-моему, был весьма этим обеспокоен. Он настойчиво спрашивал, убежден ли я, что это был именно Гольдштейн. Я подтвердил ему это категорически.

– Очень хорошо, – удовлетворенно констатировал Павлов и протянул бумагу Таврову: – Ознакомьтесь с протоколом, Валерий Иванович, и подпишите.

Тавров прочитал и подписал. Отдавая протокол Павлову, он спросил:

– А что, плохи дела у Гитарова?

– Хуже некуда! – с мрачным удовлетворением сообщил Павлов. – Мы тут всю ночь работали по убийству Гольдштейна. Нападавших было двое, ну и кто-то еще их подстраховывал. Стреляли они с крыши дома, где находится ресторан. Вначале два выстрела из гранатометов «РПГ-9», а затем добили тех, кто остался жив, из автоматов «АКСУ». Автоматы и гранатометы нашли на месте преступления. Отпечатков пальцев, конечно, на них не обнаружено, но зато известно, откуда взялось это оружие. Вот тут-то и обнаружился след Гитарова. Оружие было в свое время похищено солдатами срочной службы в одной из частей на Северном Кавказе. Его продали одному московскому торговцу. Три месяца назад мы взяли этого деятеля и среди прочего обнаружили при нем записную книжку, в которой он скрупулезно отмечал сделки по продаже оружия, вплоть до номеров. Вот по этим номерам мы и выяснили, что часть похищенных в воинской части стволов приобрел начальник службы безопасности ЧОПа, обеспечивающего личную охрану Гитарова.

Павлов откинулся на спинку кресла, закурил и продолжил:

– А вот теперь самое главное. Именно из этих стволов, купленных человеком из окружения Гитарова, и стреляли вчера вечером в Гольдштейна и его людей. Плохи дела у Зергута, ох как плохи! Шесть трупов, включая влиятельного олигарха, – дело будет громкое!

– А отчего умер Гольдштейн? – спросил Тавров.

– Как отчего? – удивился Павлов. – В него же стреляли! Оттого и умер. Впрочем, можно заключение о смерти посмотреть. Сейчас, я уточню…

Павлов снял трубку телефона.

– Сергей Николаевич, это Павлов. Что там в заключении о смерти Гольдштейна написали? Ага, понял… всего одно? Хм, интересно…

Павлов положил трубку и посмотрел на Таврова.

– У Гольдштейна сквозное ранение в грудь. Пробита аорта. Смерть наступила мгновенно. Других ранений нет.

– Это странно, – заметил Тавров.

– Ничего странного, – отозвался Павлов, – на нем был бронежилет. Давайте пропуск, Валерий Иванович. Спасибо вам, не смею вас больше задерживать.

– Ты мне время ухода не ставь, – попросил Тавров. – Хочу Изволина навестить, посидеть с ним по-стариковски…

– Хм… – поморщился Павлов, явно не испытывая восторга по поводу планируемых «стариковских посиделок», но просьбу Таврова выполнил.

Изволин работал экспертом по баллистике еще тогда, когда Тавров пришел в МУР молодым энергичным старшим лейтенантом. Теперь детектив уже давно был полковником на пенсии, а Изволин продолжал трудиться на ниве экспертизы. Они были старыми друзьями, и Тавров предусмотрительно захватил с собой трехсотграммовую бутылочку «Московского», дабы отметить встречу ветеранов.

Разговорились про житье-бытье, а после того как бутылка опустела больше чем наполовину, разговор наконец плавно перетек на нужную Таврову тему.

– Я вот одного понять не могу, – сказал Тавров, – лимончика еще подрежь, Сань… так вот, не могу понять, как это нападавшие расстреляли два полных рожка, а Гольдштейну досталась только одна пуля.

– Действительно, странно, – согласился Изволин, тщательно нарезая лимон тонкими дольками, – тем более что пуля ему так и не досталась.

– Не понял, – сказал Тавров, – но ведь в заключении о смерти сказано, если я не ошибаюсь, что пуля вошла Гольдштейну в грудь и вышла из спины, пробив по дороге аорту, что и послужило причиной смерти. Так?

– Так-то оно так, да только не пуля аорту пробила, – ответил Изволин и предложил: – Давай-ка еще по тридцать, и я тебе кое-что покажу.

Они выпили. Изволин достал из папки фотографию.

– Это бронежилет, который был на Гольдштейне. Хитрая такая штучка из профилированных титановых пластин. На бронежилете никаких следов от пуль. Лишь в одном месте пробита титановая пластина. И пробита весьма странно. Вот, посмотри. Фотография пластины. Видишь отверстие? Оно идеально правильное, как будто просверлено сверлом. Обычно когда пластина металла пробивается пулей, по периметру возникает светлый ободок деформированного металла. В данном случае ничего подобного нет. Странно, не правда ли?

– Действительно, – согласился Тавров, – но если это не пуля, то что же тогда?

– Сейчас покажу, – пообещал Изволин и вышел в соседнее помещение. Через пару минут он вернулся и положил на стол полиэтиленовый пакет с тонким металлическим стержнем. Тавров взял в руки стержень, стальной, цилиндрический, ступенчатый, утолщенный по концам. С одного конца он был заострен на конус, с другого имел крестообразный пропил, в который были вставлены тонкие пластиковые пластинки.

– Что это такое?

– Очень похоже на самодельный арбалетный болт, иначе говоря, стрелу для арбалета, – ответил Изволин, – а в качестве заготовки взяли длинный болт из хромансилевой стали: вон там, на торце, осталось желтоватое покрытие. Это цинковка в хромпике. Обточили на токарном станке. Наконечник подкалили. В качестве оперенья использовали стеклотекстолитовые пластины марки «КАСТ-В» толщиной в миллиметр. Характер покрытия и использованные материалы указывают на то, что стрела была изготовлена либо на одном из авиационных или ракетно-космических заводов, либо в кустарных условиях человеком, имеющим доступ к подобным материалам. Во всяком случае, хромансиль широко используется только в авиационно-космической промышленности.

– То есть получается, что Гольдштейна убили из арбалета? – уточнил Тавров. Однако Изволин отрицательно покачал головой.

– Понимаешь, какая штука… Это какой же нужен арбалет, чтобы пробить семимиллиметровую титановую пластину! Я склонен считать, что стрела ушла из огнестрельного оружия, хотя и не нашел никаких следов пороха и взрывчатых веществ.

– И что из себя должно представлять это огнестрельное оружие?

– По виду и размерам что-то типа противотанкового ружья «ПТРД».

Тавров присвистнул.

– Да, с такой штукой по крышам не больно побегаешь!

– Да вообще непонятно, кому понадобилась кустарно изготовленная арбалетная стрела там, где хватило бы пули со стальным сердечником! – воскликнул Изволин. – Не говорю уже о спецбоеприпасах. Тут какая-то загадка. Или те, кто стрелял в Гольдштейна, просто психопаты!

– Ну уж прямо психопаты, – возразил Тавров, – убийство они грамотно осуществили, шесть трупов в итоге как-никак!

– Да, вот только зачем они стреляли из гранатометов по машинам? Причем в боевые части налили бензина, а обтекатели обернули изолентой с закрепленными на ней болтами, гайками и прочими штуками, увеличивающими поражающую способность выстрела. Так делали боевики в Чечне, когда использовали гранатометы против атакующей федеральной пехоты. Ну а здесь-то зачем, если Гольдштейн уже вышел из машины и представлял собой идеальную мишень? Нет, сначала выстрелили из гранатометов, а потом взялись за автоматы. Нет логики! Еще удивительно, как никто из посторонних не пострадал!

– Да уж, загадка, – согласился Тавров. Похоже, даже смерть олигарха может быть объяснена только с паранормальной точки зрения. Вот только кто может дать толковое объяснение? Отец Иоанн? Пожалуй, да. Но беда в том, что сразу после сегодняшнего допроса монах отбыл в свой монастырь, сославшись на неотложные дела. А обсуждать по телефону… Впрочем, а почему бы не прибегнуть к помощи Перфилова?

– Вот что, Сань, – сказал Тавров, разливая остатки коньяка, – ты мне дай фотографии этой стрелы, я покажу кое-кому. Лады?

– Нет проблем, – заверил Изволин, – все равно она не лезет ни в какие ворота. Я думаю, ее не включат в список доказательств.

– Почему? – спросил Тавров, насторожившись.

– Следователь сказал: раз мы не знаем, из чего выстрелили этой стрелой, то вроде как орудия убийства нет, – пояснил Изволин. – И это при наличии двух автоматов и двух гранатометов! Как на суд выходить в таком случае? А дело обещает получиться громким, не каждый день олигархов убивают. Генеральная прокуратура хотела к себе забрать. А наши уже доложили о раскрытии. Понимаешь, какая петрушка получается? Тут политика, будь она неладна!

– Ишь ты! – покачал головой Тавров. – Да, плохи дела у господина Гитарова, совсем плохи! Можно не сомневаться, что уже сегодняшнюю ночь Зергут проведет на нарах.

Прямо от Изволина Тавров позвонил Перфилову и договорился с ним о встрече. По дороге на мобильник позвонила Катя и сообщила, что с ним очень хочет связаться некий адвокат Реденс. Тавров уже догадывался, кто такой этот Реденс и по какому поводу активно ищет встречи, поэтому велел Кате созвониться с ним и назначить ему встречу в офисе завтра в одиннадцать утра.

– Но он хотел встретиться с вами у себя в конторе, – возразила Катя, – что будет, если он…

– Тогда пусть отправляется к чертовой матери! – обозлился Тавров. – Это я ему нужен. Я без него и Гитарова проживу, а вот сумеет ли этот Реденс вытащить своего клиента из-за решетки без моей помощи? Сомневаюсь. И он, кстати, тоже, иначе не обрывал бы телефон!

Перфилов принял Таврова в том же шелковом халате. Он внимательно выслушал историю убийства Гольдштейна и сказал:

– Н-да, интересно… В принципе, если этот ваш Гольдштейн был защищен демоном от пуль, то вполне вероятно, что его сразила заколдованная стрела.

– Что же в ней особенного, в этой стреле? – спросил Тавров, разглядывая фотографию. Перфилов улыбнулся и пояснил:

– Да ничего. В принципе, может быть использована любая стрела. Просто в отношении ее нужно выполнить определенный ритуал. Заключается он обычно в следующем. В Страстную пятницу колдун должен выстрелить тремя стрелами в распятие. Впрочем, может быть иное количество стрел, оговоренное в договоре с дьяволом. В любом случае, колдун после этого получает возможность три раза в день совершать сверхметкие выстрелы. При этом если выстрел совершается с целью убийства, то колдун непременно должен посмотреть в глаза убиваемому.

– Так вот почему он стрелял не сразу, – догадался Тавров, – ему было нужно, чтобы Гольдштейн посмотрел в его сторону!

– Возможно, – согласился Перфилов. – Во всяком случае, не сомневаюсь, что стреляли из арбалета. Если ритуал колдовства был проведен правильно, то у Гольдштейна не было никаких шансов, даже если бы его защищали все силы ада!

– Но ведь у Гольдштейна тоже, по-видимому, был договор с дьяволом? – напомнил Тавров.

– Это не имеет значения.

– А не значит ли это, что колдун-стрелок более могуществен, нежели Гольдштейн? – спросил Тавров.

– Все могущество определяется количеством и силой демонов на его стороне, – возразил Перфилов. – Если дьявол позволил убить Гольдштейна, которому служили демоны высокого уровня, то резонно предположить, что сила колдуна-стрелка весьма велика. Имейте это в виду, когда будете его искать.

– Спасибо, Олег Владимирович, – поблагодарил Тавров, – сколько я вам должен за консультацию?

– Останьтесь в живых, – вздохнул Перфилов, – и мы будем в расчете.

От Перфилова детектив отправился к Леноре Павловне. Когда-то он ухаживал за ней. Но не сложилось. Тавров женился. Родился сын. Пролетела жизнь. Жена скоропостижно скончалась, сын жил со своей семьей. И Ленора Павловна тоже была замужем… Впрочем, дело прошлое. Как назвать их нынешние отношения? Наверное, дружба. Дружба двух деревьев, склонивших стволы под напором жизненных бурь и ищущих опоры друг в друге.

Тавров любил в конце дня заехать на ужин к Леноре. Или на чай. Любил неспешную беседу под мягким светом зеленого абажура в уютной квартире со старинной мебелью и неповторимым запахом старого жилья, где уже не одно поколение сменило друг друга.

Квартира когда-то принадлежала родителям Леноры Павловны. Ее отец был профессором в одном из известных московских институтов, поэтому квартира находилась почти в центре Москвы, в доме из тех, которые сейчас принято называть «сталинскими». Тавров помнил времена, когда в доме было шумно и весело. Кроме Леноры Павловны (которую тогда все звали Норочкой) и ее родителей, в квартире жили ее брат Владимир, домработница Маруся и кот Василий. Теперь здесь жили только Ленора и кот Василий, – разумеется, из другого кошачьего поколения. Владимир и его дети давно имели собственные дома: Владимир стал крупным воротилой в нефтяном бизнесе. А Ленора Павловна преподавала иностранный язык в университете.

Пару лет назад Тавров очень помог Владимиру в одном крайне неприятном деле… Впрочем, это совсем другая история.

А сейчас детектив наслаждался отлично заваренным чаем, вкуснейшими пирожками с вишней и слушал Ленору Павловну. Та рассказывала об очередном посещении Евфросиньи Матвеевны. Впрочем, о чем рассказывать? Та по-прежнему находилась в коме, и врачи остерегались делать прогнозы.

– А я сегодня разговаривала со священником, отцом Иоанном, – сообщила Ленора Павловна, подливая чай Таврову.

– Угу, – промычал Тавров, прожевывая шестой пирожок, – и что он сказал?

– Ой, он такой интересный человек! Мы с ним так поговорили!

– О чем?

– О разном… Очень интересный собеседник. Рассказал мне о монастыре, как они храм восстанавливают. Реставрация еще не закончилась, но храм уже освящен, и там идут службы. Надо будет как-нибудь туда съездить.

– Съезди, – согласился Тавров, размышляя, съесть ли еще пирожок. Конечно, шесть штук и так уже много. С другой стороны, не часто Ленора балует такой вкуснятиной. Эх, была не была! Где шесть поместились, там и седьмому место найдется. Надо только не забыть принять фестал. – Съезди, – повторил Тавров, ухватив седьмой пирожок, – тем более что ты давно собиралась пожертвовать деньги на восстановление какого-нибудь храма.

– Я спрашивала его об этом. А отец Иоанн сказал, что лично он пожертвования не принимает, для этого есть специальный благотворительный фонд. И деньги надо перевести туда. Надо позвонить, узнать реквизиты.

– Да-да, позвони, – откликнулся Тавров, с трудом дожевывая пирожок. Все-таки седьмой оказался лишним.

– Да я не могу найти номер телефона, вот какая незадача, – пожаловалась Ленора Павловна. – Записала на обложке книги, а теперь найти ее не могу.

Ленора в своем репертуаре! Забыла книжку в метро или засунула в дальний угол квартиры. Потом через месяц найдет ее в бельевом шкафу или на полке с кастрюлями.

– Дай телефон, – сказал Тавров, допивая чай, – я знаю его номер.

Тавров позвонил отцу Иоанну и записал реквизиты. И какой умник придумал загадочный «БИК» и длиннющий номер расчетного счета?

– Вот, пожалуйста, – протянул было Тавров Леноре Павловне листок бумаги, но тут же передумал: – Тут в цифрах ошибиться немудрено, я лучше Катюше отдам, она бланк и заполнит. Хорошо?

– Спасибо, Валера! Ты, как всегда, душка! – восхитилась Ленора Павловна и чмокнула его в щечку.

Адвокат Реденс заявился в офис Таврова без десяти одиннадцать в сопровождении высокого мужчины, коротко остриженного и безукоризненно одетого, распространяющего вокруг запах дорогой парфюмерии и мира спецслужб. Сам адвокат был маленький, толстенький и самоуверенный. Усевшись в кресло, он немедленно приступил к делу:

– Господин Тавров! Мой клиент, господин Гитаров, сообщил мне, что уполномочил вас вести расследование покушения на госпожу Пустовойтову…

– Позвольте! – протестующе поднял руку Тавров. – Я не заключал по этому поводу никакого договора! Гитаров не был моим клиентом.

– Мой клиент утверждает, что имела место устная договоренность, – уверенно сообщил Реденс, – кроме того, он считает, что лишь вы способны вытащить его из-за решетки. Очевидно, на него хотят списать убийство Гольдштейна. Я уполномочен вам сообщить, что в случае, если мой клиент с вашей помощью окажется на свободе, вам будет выплачено сто тысяч долларов США.

– Отлично, сегодня ночью возьмем штурмом «Матроску», – ухмыльнулся Тавров, – я и моя секретарша. Не хотите поучаствовать? Деньги поровну поделим.

– Вам не кажется, что вы выбрали неподходящее время для острот? – процедил высокий.

– А вы кто такой? – осведомился Тавров.

– Петренко Владимир Витальевич, ведаю у Гитарова вопросами безопасности, – важно сообщил тот.

– Ага, так это вы закупили оружие, из которого был убит Гольдштейн, – вспомнил Тавров.

Петренко побагровел и резко ответил:

– Я уже объяснил следователю, что он заблуждается. Мне успели устроить очную ставку с торговцем оружием. Это все Стас, сволочь!

– Кто такой Стас? – заинтересовался Тавров.

– Да был один такой! Мразь! Я его взял к нам по рекомендации одного знакомого, с которым когда-то служил в управлении по Горьковской области.

– Каком управлении? – уточнил Тавров.

– КГБ, естественно. Короче, этот Стас – его племянник. Но я никогда ему не доверял!

– Почему?

– Он был псих, – категорически высказался Петренко, – просто псих и отморозок. Я навел о нем справки, и сведения были неутешительны. Стас служил в Чечне по контракту и зарекомендовал себя с нехорошей стороны. Его подозревали в продаже оружия боевикам и в мародерстве. Естественно, когда над ним сгустились тучи, он оставил службу по контракту. Его дядя обратился ко мне. Я не мог ему отказать! Единственное, что я мог, так это держать его на вторых ролях. Тот торговец оружием опознал Стаса на фотографии. Полгода назад Стас вышел на него и от моего имени купил у него эти проклятые автоматы. Неужели я стал бы покупать оружие у подозрительного субъекта?! Я бы воспользовался старыми связями! Видимо, Стасу уже тогда поручили готовить компрометацию Гитарова и его окружения.

– Кто поручил? – быстро спросил Тавров.

– Черт возьми! Хотел бы я знать! Почему, по-вашему, мы здесь сидим?! Ищите их, у вас обширные связи в московской милиции, в прокуратуре… ищите!

– А у Стаса был арбалет? – неожиданно поинтересовался Тавров.

– Что? – недоуменно переспросил Петренко.

– Арбалет, из которого можно выстрелить вот такой стрелой, – уточнил Тавров, протягивая Петренко фотографию стрелы, переданную Изволиным.

– Никогда не видел, – пожал плечами Петренко, возвращая фотографию. – При чем тут эта стрела?

– Когда узнаю, скажу, – уклончиво ответил Тавров, – а пока я хочу, чтобы завтра утром у меня на столе лежала папка с данными на вашего Стаса. Особо меня интересуют его связи, среди связей особо интересуют католики и рабочие с авиационно-ракетных заводов. Понятно?

Петренко и Реденс недоуменно переглянулись.

– А при чем тут католики и рабочие? – удивился Реденс.

– Секреты мастерства, – усмехнулся Тавров. – Вы не понимаете, при чем тут католики и рабочие, а я понимаю. Именно поэтому Гитаров предложил сто тысяч баксов мне, а не вам. Улавливаете?

Тавров подавил Реденса и Петренко. Но на самом деле сам он весьма смутно представлял, что делать дальше. Как найти этого проклятого Стаса? Что, если неведомый хозяин уже расправился с ним? Стаса использовали, чтобы подставить Гитарова. Кому же Гитаров так мешал? А может быть, не мешал? Возможно, что его избрали в качестве козла отпущения из-за напряженных отношений с Гольдштейном. А Гольдштейн просто искал Книгу! Вот зачем он подсылал Арахнеля к Пустовойтовой: она должна была видеть и запомнить того, кто приходил к ней за Книгой. И встретиться с отцом Иоанном Гольдштейн хотел, видимо, по этому поводу. Хотя чем ему мог помочь отец Иоанн? Ведь он сам ищет Книгу.

Тавров пытался анализировать ситуацию, но дальше идеи поисков Стаса мысль не продвигалась. Стас – единственная ниточка к неведомому колдуну-убийце, похитителю «Книги Агриппы», иницианту, будущему Антихристу.

Детектив чувствовал, что он в тупике, что нужен новый импульс. И импульс пришел оттуда, откуда он его не ждал.

Когда следующим утром Тавров появился в офисе, его уже ждал ранний посетитель. Мужчина лет сорока, короткая стрижка, виски серебрятся сединой, в уголках рта залегли складки озабоченности. Тавров пригласил его в кабинет и сказал:

– Прежде всего, с чем связано ваше дело? Есть определенные категории дел, за которые я не берусь.

– У меня пропала дочь.

– А-а… и вы, разумеется, хотите ее найти. Ну что же, в принципе это мой профиль. Но должен предупредить вас, что дела по поиску исчезнувших людей могут тянуться долго и требуют весьма значительных вложений, поскольку также весьма значительными могут быть накладные расходы. В случае успеха дело заканчивается всего лишь установлением фактического местонахождения исчезнувшего без каких-либо гарантий его возвращения в семью или к обычной деятельности. Вы это понимаете?

– Да, понимаю, – кивнул мужчина и поспешно добавил: – Ее не надо искать. Я знаю, где она находится.

– Опять двадцать пять! – с досадой воскликнул Тавров. – Я же только что ясно сказал вам, что не занимаюсь возвращением в семью заблудших детей!

– Мне Лариса посоветовала обратиться к вам, – сообщил мужчина.

– Какая Лариса?

– Секретарь матушки Евфросиньи, – тихо произнес посетитель, – она сказала, что вы можете помочь. Понимаете, я пошел к матушке Евфросинье, я думал, что она подскажет, что делать, а Лариса рассказала… о несчастье, произошедшем с матушкой… Ну и сказала, чтобы я обратился к вам. Понимаете, я даже не знаю, куда пойти. Милиция помочь отказалась, а я больше ничего не знаю.

– Я ничего не обещаю, ничего, – резко ответил Тавров, – но раз вас прислала Лариса, то я вас хотя бы выслушаю. Итак, что стряслось? Да и представиться вам тоже не мешает.

Мужчину звали Сергей Воронцов. Бывший офицер, ныне инкассатор. У него была дочь Анна, шестнадцати лет. Вот с ней-то и приключилась беда.

Анна собиралась поступать в один престижный институт. После обычной школы и без связей шансов было очень мало. Но Сергей в этом году отдыхал на юге и познакомился с профессором Валовичем, преподававшим в этом самом институте. Случилось так, что племянник профессора, Валентин, также собирался поступать в этот институт и один из коллег взялся за полцены подготовить его для экзаменов. Валович договорился с репетитором о том, что Анна также будет у него заниматься, причем на тех же самых условиях. Естественно, преподаватель такого уровня за полную стоимость был Сергею не по карману. И он с благодарностью принял помощь Валовича.

Вначале все шло хорошо. Валентин пару раз побывал в гостях у Воронцовых и произвел самое благоприятное впечатление: культурный, начитанный и хорошо воспитанный молодой человек. Сергей не возражал против складывающихся отношений между Анной и Валентином. Они вместе ходили в кино, на концерты и дискотеки, и Сергей считал физически развитого, способного в случае чего вступиться за свою девушку молодого человека вполне подходящей компанией для дочери. Но потом Сергей начал замечать странные перемены в дочери.

Вначале началось увлечение вегетарианством. Дочь упорно отказывалась есть не только мясо, но и яйца, и молочные продукты. Вначале Сергей полагал, что она просто боится испортить фигуру, но потом его начали смущать некоторые высказывания дочери. Она говорила, что любая пища, связанная с взаимоотношениями полов, является нечистой. Что само то, что называется «взаимоотношениями полов», является нечистым и греховным, ибо ведет к деторождению. А деторождение греховно само по себе. Услышав такое, Сергей не на шутку встревожился, но вначале не подал вида.

– Посмотрим, что скажет по этому поводу человек, которого ты полюбишь, – шутливо заметил Сергей. Но Анна спокойно и с полной серьезностью ответила:

– Я уже встретила человека, которого полюбила. Но наша любовь чиста, духовна. И он полностью разделяет мои убеждения.

– Это Валентин? – в упор спросил Сергей. Последовало многозначительное молчание. Тут Сергей взорвался: – Я давно чувствовал, что у парня мозги не в ту сторону закручены! Вот он и тебе голову задурил! Анна, я требую, чтобы ты прекратила с ним всякие отношения! Слышишь?!

Анна повернулась и ушла в свою комнату. Сергею стало неудобно, что он накричал на дочь. И он решил вернуться к разговору на следующий день. Но на следующий день Анна не пришла домой. Вечером она позвонила и сказала:

– Папа, я надеюсь, ты понял… я больше не могу жить с вами. Вы живете с мамой в грехе, но я буду молиться за вас. Я уверена, что вы придете к истинной вере, и тогда мы воссоединимся.

– Доча, но как же так?! – растерялся Сергей. – Мы же любим тебя! Где ты?

– Я вас тоже люблю. Но я должна, понимаешь? Кто-то из нашей семьи должен попытаться спасти всех нас, вырвать из грязи и поднять к чистой вере. Я буду звонить, вы можете видеть меня иногда. Но жить я буду с моими братьями и сестрами.

Сергей бросился звонить Валовичу. Тот пообещал поговорить с племянником и все уладить. Однако на следующий день он позвонил Сергею и мрачно сказал:

– Похоже, они там все сошли с ума! Короче, у них там какая-то секта, но сделать ничего нельзя: эта секта официально зарегистрирована, никаких сигналов о насильственном удержании или спецобработке членов в органы не поступало. Ну ладно, может, со временем наши дети и образумятся!

Однако Сергей не разделял оптимизма Валовича. Он выяснил, где теперь живут Анна и Валентин. Видел, как они, одетые в черное, распространяли какую-то литературу. И однажды схватил Анну прямо на улице и силой увез домой. Он надеялся, что в домашней обстановке ему все-таки удастся повлиять на дочь: ведь Аннушка всегда была разумной девочкой.

Но закончилось все печально. Анна отказалась от еды. Ее пытались кормить насильно, но она вызывала искусственную рвоту. В довершение всех бед в милицию поступило заявление от Валентина, в котором он написал, что родители его любимой девушки, не желая, чтобы их дочь встречалась с ним, морят ее голодом. Милиция отреагировала неожиданно быстро. Приехавший наряд обнаружил обессилевшую от голодовки, похожую на покойницу Анну и вызвал «Скорую помощь». Сергею грозили большие неприятности, но вмешалось его руководство: судебный процесс ударил бы по репутации фирмы, и дело не дошло до суда. Однако Анна, выйдя из больницы, вернулась не домой. Она написала письмо Сергею, в котором заверила, что не держит зла на родителей и будет за них молиться. А примерно месяц назад пригласила родителей на лекцию по истории их церкви.

Сергей не хотел ходить, но его уговорил Валович.

– Там наверняка будут другие родители, – убеждал он Сергея, – мы сможем познакомиться с ними и организоваться для совместных действий. И вообще, надо понять идеологию этой секты – врага надо знать в лицо!

Сергей согласился и на следующий день сидел в зале какого-то бывшего ДК, затерянного среди зданий промзоны на юге Москвы. Лекция проходила под эгидой какого-то исторического общества и совсем не походила на сборище религиозных фанатиков.

– Что это за общество? – спросил Тавров.

– Каюсь, не запомнил, – с сожалением ответил Сергей, – какая-то шарашка по изучению чего-то там. Понимаете, на афише было очень мелким шрифтом написано, я мельком только видел… а вот фамилию лектора запомнил. Редкая такая фамилия – Белиссенов. Ну еще бы мне его не запомнить!

Сергей думал, что лекция превратится в обычное религиозно-пропагандистское мероприятие: когда-то, в начале 90-х, он случайно попал на подобное сборище. Но на этот раз атмосфера собрания была иная.

Много молодежи и людей средних лет. Их отличал какой-то радостно-приподнятый настрой, и Сергей догадался, что это явно единомышленники. Были заметны и другие люди: лет сорока-пятидесяти, настороженные и растерянные. Сергей понял, что они попали сюда из-за детей, так же как и он сам. Внимательно оглядывая зал, он пропустил момент появления лектора и посмотрел на трибуну только тогда, когда лектор заговорил. Это был еще молодой светловолосый мужчина с аккуратной бородкой и усами, лет тридцати пяти, в черном костюме, напоминающем одежду католических священников, но только без белого воротничка. Он начал свою лекцию с того, что поблагодарил всех присутствующих за внимание к «истории поисков духа», после чего перешел к лекции. Тема лекции звучала примерно так: «Культура южной Франции и церковь катаров».

Вначале Сергей слушал невнимательно, но яркая и увлекательная подача материала в конце концов захватила его. Лектор красочно описал культуру южной Франции (которую он называл Окситанией) как непосредственную наследницу Рима и Греции, чьи сокровища были бережно донесены до раннего Средневековья классически образованными потомками галло-римских аристократов. Арианское духовное наследие вестготов в смеси с исламским культурным влиянием арабов и традиции восточнохристианского аскетизма образовали ту причудливую духовную среду, в которой пышным цветом расцвели религиозно-культурные воззрения катаров.

Лекция продолжалась чуть более сорока минут. Сергей ожидал, что в конце лекции лектор станет отвечать на вопросы, но этого не произошло. На трибуну вышел мужчина, ни внешности, ни имени которого Сергей совершенно не запомнил, и поблагодарил лектора за увлекательный и беспристрастный рассказ, выразив уверенность, что присутствующие существенно обогатили свои знания о сущности учения катаров.

– А как он назвал лектора? – спросил Тавров.

– Отец Иоанн.

– Как? – переспросил Тавров.

– Отец Иоанн, – повторил Сергей, – потом Валович мне пояснил, что лектор, господин Белиссенов, известен в этой самой Церкви Истинного Катарсиса как «архиепископ Российский и Восточноевропейский Иоанн Параклетограф».

– А Валович-то откуда знает? – удивился Тавров.

– А ему племянник рассказывал, – пояснил Сергей, – у них весьма доверительные отношения. Валентин рассказал Валовичу, что этот самый Белиссенов и есть у них самый главный. Он регулярно проводит богослужения, если это можно так назвать. Они считают себя христианами, но в Троицу не верят, распятие и воскресение Спасителя считают сказкой. Один из моментов посвящения как раз и предусматривает попирание распятия. А существуют сектанты вполне официально. Купили с потрохами какой-то обанкротившийся завод, часть площадей оставили под производство: делают алюминиевые окна и двери. Автосервис есть, установка автомобильной сигнализации. Работают там члены секты бесплатно. Кормятся и живут там же, в общежитии. А свои богослужения устраивают в бывшем Доме культуры этого завода. Территорию охраняет ЧОП, в котором в качестве сотрудников тоже состоят только члены секты. Так что туда так просто не пройдешь. В общем, чистая мафия! Куда только органы смотрят?! Я ведь и в МВД, и в ФСБ обращался, а меня самого чуть было не посадили: за разжигание религиозной розни! Каково?!

Сергей разъяренно запыхтел потухшей было сигаретой. Тавров попытался успокоить его, мягко заметив:

– Ну ну… Давайте не будем так уж драматизировать ситуацию.

– Какое там «драматизировать»?! – вскричал Сергей, роняя пепел на брюки. – Моя дочь ушла к сектантам, понимаете? Ушла из родного дома!

– Дорогой мой, – проникновенно заговорил Тавров, встав из-за стола, и успокаивающе похлопал его по плечу, – рано или поздно большинство дочерей уходит из дома. Ничего! Перебесятся они с этой сектой, образумятся, – да еще внуков вам нарожают!

– Каких там внуков! – раздраженно отмахнулся Сергей. – Вы не понимаете! Они же им там натуральную промывку мозгов устроили! Вот, послушайте!

И Сергей положил на стол Таврову аудиодиск. Тавров взял, повертел его в руках. Обычный диск, из тех, что продаются в каждом музыкальном ларьке: в коробку вставлена красивая обложка с надписью «Status Quo» и фотографией симпатичных длинноволосых парней. На диске – та же надпись, но только фломастером от руки.

– Нашел у дочери рядом с плеером, – пояснил Сергей, – она часто ее последнее время слушала. Я не возражал, я ведь и сам хороший рок люблю. А тут решил послушать, а там… Включите, и сами все поймете.

«Милая моя Аннушка, возлюбленная моя сестра! По поручению отца Иоанна я надиктовал эту кассету, дабы свет нашей истинной веры освещал тебя каждую минуту дня и ночи; ибо только под этим щедрым светом может расцвести душа пышным цветом веры и любви. В минуту сомнения, душевной слабости или искушения включи эту запись, и мир и покой войдут в душу твою.

Для начала, милая Аннушка, поговорим о том, что тебя, как я знаю, очень волнует и смущает. И вопрос этот весьма важен: как распознать искушение, если оно выглядит вполне невинно; как распознать происки Сатаны, если он действует через близких нам людей, что зачастую сами не ведают о том?

Для ответа хочу вначале привести тебе место из нашего Каркассонского евангелия. Итак, Господь наш, рассказывая Иоанну о падении Сатаны, сообщил ему, как Сатаной был создан наш мир с Божьего попущения. Оттого все, что творится в этом мире Материального, всегда нечисто и греховно. И лишь Духовное несет на себе свет Божий. В особенности это касается плоти человеческой, ибо прямо сказано в евангелии: «…задумался Сатана и создал из грязи человека, дабы стал тот его рабом или рабом себя самого. И повелел он ангелу третьего неба войти в это тело из грязи, а потом взял часть той грязи и сделал еще одно тело, придав ему форму женщины, и повелел он ангелу второго неба войти в это тело женщины. Увидев же, что обрели они облик смертных и из-за облика этого утратили лик свой подлинный, ангелы те зарыдали». Отсюда видно, что тело человеческое нечисто по своей природе, ибо не только просто сделано из грязи, но еще и создано Сатаной. Его нечистота столь сильна, что вошедшие в тела ангелы утратили свой ангельский облик. Откуда же дух, находящийся в нечистом теле и подавляемый этим телом, может знать, что есть Добро, а что Зло? Оттого и легко его ввергнуть в грех обманом или искушением. В евангелии об этом говорится так: «И повелел Сатана тем ангелам, что вошли в тела из грязи, совершить плотское соитие, и те повиновались, но не знали, что этим творят грех». Естественно, откуда же они это могли знать, если воспринимали своего творца как Отца? Но и невольный грех тоже есть грех, оттого долгом каждого истинно верующего является непрерывная оценка действий близких им людей с точки зрения нашей истинной веры, ибо под личиной близких может таиться Сатана, управляющий их поведением.

Далее грехопадение произошло до самого дна, ибо первый шаг уже был сделан. Вот как это описано в евангелии: «Глашатай зла задумал и сделал Рай, потом решил поселить туда людей и приказал привести их туда. Сам же Сатана посадил посреди Рая тростник, из плевка своего создал змея и приказал змею тому жить в тростнике. Вот так Дьявол замыслил коварно обмануть мужчину и женщину, а те не распознали его хитрости. И Дьявол явился в Рай, и говорил с мужчиной и женщиной, и сказал им: «Ешьте все плоды, что есть в Раю, но не ешьте плоды дерева познания Добра и Зла». Потом Дьявол вселился в тело злого змея, и соблазнил ангела, принявшего облик женщины, и наделил его желанием греха, и утолил это желание, совокупившись с женщиной посредством змеиного хвоста. Вот почему род человеческий называют сынами Дьявола и змеиным отродьем, поскольку служат люди вожделению прародителя их Дьявола и будут служить до конца этого века». Подытоживая сказанное, далее в евангелии впрямую отмечены слова Господа о том, что «…из-за согрешивших ангелов Адам и Ева получили смертные тела из грязи и были обречены на погибель». Напомню тебе, что в данном случае имеется в виду грех ангелов, из-за которых треть из них были низвергнуты вместе с Сатаной.

Очень важный вопрос задает Иоанн Господу: «Каким образом человек, обладая телесной плотью, может родиться духовно?» И Господь отвечает ему: «Порожденные падшими ангелами, мужчины совокупляются с женщинами, ибо их обуревает плотское вожделение, происходящее из плоти их. Но плоть порождает плоть, а дух порождает дух». В данном случае следует вспомнить то же пояснение Господа Иоанну, что именно Господь создал: «…посредством Святого Духа ангелов всех чинов…», а Сатана создал лишь тела. Отсюда и противопоставление души, представляющей собой хоть и падшего, но ангела, являющегося непосредственным твореньем Господа, – и тела, изначально сотворенного Сатаной. Отсюда…»

Тавров выключил запись, но Сергей сказал:

– Подождите, там дальше есть еще интересное место. Промотайте немного… еще… стоп! Включайте!

Снова зазвучал мягкий и вкрадчивый голос: «…и очень важный момент содержится в ответе Господа на вопрос Иоанна о дне Страшного суда: «День сей настанет тогда, когда число праведников нынешних уподобится числу праведников тех, что некогда были изгнаны с небес. И тогда освободится Сатана, и выйдет из узилища, и в страшном гневе пойдет войной на праведников, и громко воззовут праведники к Господу. И тотчас повелеет Господь ангелу своему вострубить в трубу. И трубный глас ангела огласит и небо, и преисподнюю. Солнце померкнет, и свет перестанет быть светом. Упадут звезды, и не будет четырех ветров, и содрогнутся и земля, и море, а также и горы, и холмы. Задрожит небо, а в час четвертый погаснет солнце. Тогда и появится знак Сына Человеческого, а с ним и все добрые ангелы, и поставит Сын Человеческий престол свой на облаках и воссядет на нем, окруженный двенадцатью апостолами, кои сидеть будут на двенадцати сидениях славы. И откроются книги, и будет в них прописано и про мир, и про веру, кою Он проповедовал. И тогда Сын Человеческий пошлет своих ангелов и четыре ветра, что дуют с вершины небесной до самых земных пределов, отыскать и собрать избранных. А еще Сын Человеческий пошлет злых демонов привести к нему все народы, дабы сказать им: «Идите сюда, которые говорили: мы сладко ели и пили, и получили вознаграждение в этом мире». И вот, узрев этих демонов, все народы, исполнившись страха, предстанут перед Судией. И откроются Книги Жизни, и будет там написано о каждом народе, и все о нем рассказано. И прославит Господь праведников за их терпение и добрые дела. Тех, кто следовал ангельским заповедям, ожидают слава, почести и бессмертие. А тех, кто подчинялся демону, ждет гнев, нечестие, муки и страдания.

Тогда отделит Сын Человеческий своих праведников от грешников и скажет им: «Придите, возлюбленные Отцом моим, и владейте царством, уготованным вам с самого сотворения мира». А затем обратится Он к грешникам: «Ступайте прочь от меня, нечестивые, вас ждет вечное пламя, уготованное Дьяволу и ангелам его». И те, кто собрались там, увидев, что все разделены, столкнут грешников в ад, исполняя повеление Отца невидимого. И вот души сбросят оковы неверия, глас будет слышен повсюду, и станет одна овчарня и один пастырь. И пастырь этот извлечет из недр земных тьму и мрак, порожденные огнем адским, и поглотят они весь мир нечистый, от глубин глубинных до неба. И Господь станет править повсюду, от небесной тверди до бездны земной… И тогда свяжут Сатану вместе со всеми его прислужниками и бросят в огненное озеро».

Из цитируемых отрывков совершенно очевидно, что праведники не должны бояться прихода Сатаны, ибо его приход определен Господом. Более того, как разъяснил нам в одной из бесед отец наш, Иоанн Параклетограф, именно праведники и должны выпустить Сатану особым ритуалом в назначенный срок, ибо это определено Господом нашим. Иначе и не может быть, ибо Страшный суд и приход Сатаны, придущего под именем Люцифера, определены самим Господом, и все Истинно Уверовавшие примут непосредственное участие в этом Самом Последнем Действии Истории. Ибо после Страшного суда история рода человеческого закончится и наступит Вечность. И увидят все это еще ныне живущие: ибо немного осталось, чтобы дополнить число праведников до числа Уподобия. Ибо давно определено это число, и есть оно треть от числа ангелов.

Теперь хочу вернуться, моя милая Аннушка, к предыдущей…»

Сергей нажал на кнопку «стоп» и посмотрел на Таврова:

– Вы поняли, что он сказал? Их явно готовят к какому-то «приходу Сатаны». Дескать, случится это скоро, и Сатану должны вызвать именно праведники, то бишь члены Церкви Истинного Катарсиса. Что это означает?

– Не знаю, но одно могу сказать определенно: ничего хорошего, – в задумчивости отозвался Тавров. – Во всяком случае, налицо как сильное психологическое воздействие на неофитов, так и определенная, конкретная цель, ради которой это воздействие осуществляется.

– Ну наконец-то я вас убедил! – облегченно вздохнул Сергей и достал новую сигарету из полупустой пачки.

– Хорошо, я наведу справки об этой организации, а там станет ясно, что делать, – сказал детектив, пододвигая к себе ежедневник. – Как, говорите, полностью называется эта секта?

После ухода Сергея Тавров проверил по базе данных господина Белиссенова. Таковой человек в Москве прописан не был, конфликтов с законом до сих пор не имел. Также он не регистрировал в Москве на свое имя ни машины, ни телефона. На многомиллионную Москву не нашлось ни одного человека с такой фамилией. Но Тавров даже обрадовался: хуже, если бы его фамилия была Иванов, – проверить всех живущих в Москве Ивановых было бы нереально. А вот обладателя такой редкой фамилии найти шансов больше.

Секта под названием Церковь Истинного Катарсиса была официально зарегистрирована весной прошлого года, причем юридический адрес совпадал с адресом бывшего заводского ДК, про который рассказывал Сергей. Вот, в общем-то, и все. Если не считать того, что раньше завод относился к Министерству авиационной промышленности СССР. Этот факт Тавров тоже отметил: не там ли сделали роковую для Гольдштейна стрелу?

Да, информации явно маловато. Где бы узнать про секту подробнее? И тут Тавров вспомнил про Макса. А что, если антихристолог ведет картотеку и на секты? Тавров быстро в припадке энтузиазма сбросил Максу письмо по электронной почте с просьбой дать информацию по религиозной организации Церковь Истинного Катарсиса и ее главе господину Белиссенову. А отправив письмо, призадумался. Стоило ли преждевременно нагружать Макса? Может, для начала следовало поговорить с отцом Иоанном? Вдруг он что-то слышал о секте? Тем более что он имеет вход со своего компьютера в сеть Макса.

Тавров немедленно позвонил отцу Иоанну:

– Послушайте, а вам не приходило в голову, что инициант может возглавлять одну из религиозных сект?

– Вряд ли это возможно, – усомнился отец Иоанн, – поскольку инициант непременно должен занять место римского понтифика. А для этого он должен быть католиком.

– Да, но, учитывая политику Ватикана, когда даже некоторые православные церкви признают своим главой римского папу, при этом полностью сохраняя свою обрядность, вряд ли следует исключать возможность признания Ватиканом различных христианских сект на тех же условиях, – возразил Тавров. – Ведь в глазах католиков православные христиане тоже являются еретической сектой.

– Возможно, вы и правы, – после недолгого молчания ответил отец Иоанн. – В любом случае, мы все равно пока в тупике. Повторите название секты, я проверю ее через сеть Макса.

Тавров повторил название и повесил трубку. И только после этого вспомнил, что забыл сказать про Белиссенова. Но снова звонить не стал. Если уж отец Иоанн найдет что-нибудь про Церковь Истинного Катарсиса, то он должен найти что-нибудь и про ее главу. А там посмотрим.

После обеда приехал человек от Петренко и привез личное дело того самого Стаса, Станислава Сергеевича Прошина, 1980 года рождения, уроженца Москвы, не судимого, старшего сержанта запаса. Тавров внимательно изучил дело, но никаких зацепок там не обнаружил. Прошин не имел сестер и братьев, мать его умерла в прошлом году от обширного инфаркта, а отец скончался двумя годами раньше от рака. Указанные в специальном приложении друзья и знакомые уже отрабатывались людьми Петренко и, надо полагать, без особого результата. Однако кое-что в деле заинтересовало Таврова. Осенью прошлого года Прошин продал свою квартиру, но новой не купил, а стал снимать комнату у знакомых. На вопросы отвечал, что копит деньги, чтобы купить новую квартиру. Однако в аккуратно подколотой справке указывалось, что вырученные от продажи квартиры деньги Прошин получил наличными, но куда их дел – неизвестно.

Тавров понял, почему судьбой этих денег заинтересовался Петренко: начальник службы безопасности подозревал, что у его подчиненного появились долги. Однако никаких фактов Петренко накопать не смог. Прошин же как-то между делом сказал, что отдал деньги приятелю в долг. Имя не называл, от разговора на эту тему уклонялся.

Тавров задумался. Почему Прошин пошел на такой рискованный шаг, как отдача столь солидной суммы в долг? Если он сам не имел долгов, то напрашивалось два варианта: либо он отдал деньги под очень хороший процент человеку, которому полностью доверял или, во всяком случае, был уверен, что вернет деньги тем или иным способом; либо не рассчитывал получить деньги назад, оплачивал какие-либо услуги, например. А что, если Прошин вступил в какую-нибудь секту и сейчас скрывается у своих единоверцев? Тогда понятно, что деньги он передал своей секте безвозмездно, а точнее, в качестве платы за защиту. Они ведь могут укрыть его или даже переправить в безопасное место. А что, чем не вариант?

Размышления Таврова прервала Катя:

– Валерий Иванович, к вам капитан Жуков из Воткинского РУВД.

Таврова словно током ударило. Он встрепенулся и переспросил:

– Откуда?

– Из Воткинска, капитан милиции.

– Пусть заходит.

Капитан Жуков вполне соответствовал своей фамилии: жгучий брюнет лет тридцати пяти без малейших признаков седины в пышной шевелюре и густых усах, среднего роста и плотного телосложения. И в движениях его присутствовала неторопливость жука, ползущего по стеблю к одному ему ведомой цели.

– Здравствуйте, Валерий Иванович.

– Приветствую вас, – отозвался Тавров, – а позвольте ваше удостоверение.

– Пожалуйста, – с готовностью раскрыл удостоверение Жуков. Так оно и есть: Жуков Игорь Игнатьевич, капитан милиции.

– Прошу вас, Игорь Игнатьевич, – сказал Тавров, указывая на стул.

– Спасибо, но я, собственно, на минутку, – отказался Жуков и положил на стол бумажный пакет. – Это Сергей Рагозин оставил для вас. Когда он уезжал из Воткинска, то зашел попрощаться и оставил вот это. Просил передать вам, когда вы придете за ним лично, или же переправить вам в Москву с кем-нибудь из сотрудников. Я вчера приехал в командировку, вот и зашел к вам.

– Вы уже в курсе, что Сергей скоропостижно скончался? – спросил Тавров.

– Да, был на Петровке и там узнал. Кто бы мог ожидать! – сокрушенно вздохнул Жуков.

– Скажите, а этот пакет вам вручил лично Сергей? – спросил Тавров.

– Да.

Тавров взял пакет и начал его медленно вскрывать, поглядывая на стоящего напротив Жукова. Тот без всякого волнения наблюдал за процессом. В пакете оказался аудиодиск без всяких надписей и пометок.

– Ну я пойду, Валерий Иванович, – сказал Жуков, но Тавров его остановил:

– Одну минутку, Игорь Игнатьевич. Будьте так добры, не сочтите за труд… там у Катюши стоит плеер, так вы вставьте, пожалуйста, диск и принесите плеер сюда.

Жуков вышел в приемную и через минуту вернулся с плеером.

– Поставьте, пожалуйста, на стол и включите вон в эту розетку. Еще раз извините за бепокойство.

Жуков выполнил просьбу Таврова.

– Большое вам спасибо, Игорь Игнатьевич, – поблагодарил Тавров. – Желаю хорошей дороги.

– Не за что, Валерий Иванович. Всех благ!

Когда Жуков ушел, Тавров с нетерпением нажал на кнопку воспроизведения. Из динамика раздался голос Рагозина: «Дорогой Валерий Иванович! Не удивляйтесь, пожалуйста, такому способу передачи информации, но раз вы слушаете это аудиопослание, значит, предосторожность не оказалась излишней. Дело в том, что в ходе своих поисков в славном городе Воткинске я несколько раз обнаруживал за собой слежку. Не скажу, что водили меня постоянно, но явно интересовались. Кто именно, я определить не смог, но решил подстраховаться и вдобавок к отчету надиктовал эту кассету. Отчет я возьму с собой, а кассету оставлю для вас у Игоря Жукова. Если вы сами в ближайшее время не появитесь здесь, то он переправит вам ее в Москву с надежной оказией. Вот так. Ну а теперь к делу.

Действительно, Пустовойтова Евфросинья Матвеевна, 1945 года рождения, в 1962 году находилась на излечении в районной больнице, куда поступила с тяжелой черепно-мозговой травмой, что подтвердила ее школьная подруга Надежда Петровна Лагутина. Однако в архиве больницы никаких следов истории болезни Пустовойтовой не обнаружилось. Моим единственным источником информации о Пустовойтовой оказалась именно Лагутина, поскольку мне не удалось разыскать в Воткинске других людей, которые ее знали. Лагутина рассказала, что Пустовойтова родилась в 1945 году в Архангельске и приехала вместе с отцом и старшим братом в Воткинск в 1958 году. Пустовойтова была замкнутой по натуре и дружила лишь с Лагутиной, которая жила с ней на одной улице. Травму Пустовойтова получила при довольно странных обстоятельствах.

Однажды ночью Лагутина проснулась от истошного крика на улице. Она выглянула в окно и увидела, что Пустовойтова стоит на улице под фонарем в одной ночной рубашке и кричит: «Уходите, уходите!» Лагутина побежала в прихожую, чтобы набросить пальто и выйти на улицу, но едва она открыла дверь, как раздался мощный взрыв. Выбежав на улицу, Лагутина увидела, что дом Пустовойтовой (двухэтажный, постройки конца девятнадцатого века, нижний этаж кирпичный, а верхний деревянный) горит, при этом от него остались лишь стены нижнего этажа, а по всей улице валяются обломки и предметы быта, выброшенные силой взрыва. Пустовойтова лежала на тротуаре без сознания. Обломок кирпича попал ей в голову. Лагутина хорошо запомнила, что из огромной страшной раны торчал обломок кости. По счастью, появилась грузовая машина, которая тут же доставила Пустовойтову в больницу. Она оказалась единственной из восемнадцати жильцов, находившихся в доме в момент взрыва, которой удалось выжить. Ее отец в тот день работал в ночную смену и потому не пострадал, а вот старший брат и его жена погибли. Органы госбезопасности, проводившие расследование причин взрыва, выяснили, что с 1943 года по 1944 год в этом доме проживал некий Ерофеев Семен Петрович, в 1944 году разоблаченный как немецкий шпион. Ерофеев был убит при задержании, а его сообщник рассказал, что они с ним были заброшены для совершения диверсий на стратегических объектах. Сообщник не смог рассказать, где Ерофеев хранил взрывчатку и рацию. Оказалось, что в подвале. Взрывчатка была замурована в полу под тонким слоем цемента, а рация хранилась в дымоходе неиспользуемой печи. Так они и пролежали там восемнадцать лет, пока не произошел взрыв. Причина детонации взрывчатки так и осталась невыясненной. Рацию нашли в обломках дымохода. Впоследствии следователи пытались выяснить у Пустовойтовой, что же произошло в ту ночь, почему она оказалась на улице в два часа ночи, но Пустовойтова ничего не смогла объяснить. Лечащий врач убедил следователей, что у Пустовойтовой амнезия, и ее оставили в покое. Пустовойтовой была сделана операция, и она быстро пошла на поправку. Лагутина сообщила, что уже через год Пустовойтова смогла возобновить учебу и даже стала учиться более успешно, чем прежде, сдав экзамен экстерном за пропущенный год. Единственным видимым последствием ранения Лагутина назвала необъяснимо быстрое старение Пустовойтовой: по словам Лагутиной, в свои девятнадцать лет та имела лицо сорокалетней женщины. В 1964 году Пустовойтова уехала в Москву поступать в институт и после этого в Воткинск не возвращалась. Отец Пустовойтовой, Пустовойтов Матвей Егорович, 1905 года рождения, уроженец Архангельска, в 1974 году скончался от инсульта. Пустовойтова на похороны не приезжала, поскольку ее адреса никто не знал. Теперь отвечу на ваш вопрос о промышленности Воткинска в те годы. С 1959 года и до выхода на пенсию Пустовойтов работал мастером на заводе, выпускавшем ракетную технику.

Теперь о лечащем враче Пустовойтовой. Как сказала Лагутина, операцию ей делал заведующий хирургическим отделением Белиссенов Владимир Николаевич. «Белиссенов» пишется с двумя «с». Вот что мне рассказал о Белиссенове бывший главный врач больницы Заравский. Я записал нашу беседу на диктофон».

Тавров нажал «стоп», отмотал пленку назад, снова включил воспроизведение. «…заведующий хирургическим отделением Белиссенов Владимир Николаевич. «Белиссенов» пишется с двумя «с». Вот что мне рассказал о Белиссенове бывший главный врач больницы…»

Тавров снова нажал на «стоп», еще раз отмотал пленку и снова прослушал тот же кусок. «…отделением Белиссенов Владимир Николаевич. «Белиссенов» пишется с двумя «с». Вот что мне рассказал о Белиссенове бывший главный врач больницы Заравский. Я записал нашу беседу на диктофон».

Тавров помассировал виски. Ну-ну! И что там Белиссенов?

В записи последовала короткая пауза, затем щелчок, и снова послышался голос Рагозина. Он задавал вопросы, а отвечал ему другой мужской голос, видимо, принадлежавший Заравскому:

«– Вадим Григорьевич, расскажите, как вы познакомились с Белиссеновым?

– Это было в 1959 году. Я приехал после института по распределению. Белиссенов тогда возглавлял хирургическое отделение. Он пользовался репутацией великолепного хирурга, с огромной практикой полевой хирургии. Во время войны он был хирургом в ОРМУ. Вы знаете, что такое ОРМУ?

– Нет. Наверное, что-то вроде медсанбата?

– ОРМУ – отдельная рота медицинского усиления полевого госпиталя. Дело в том, что медсанбат обычно размещался в двух-трех километрах от передовой. Очевидно, для многих раненых такое расстояние было просто смертельным. И поэтому во время тяжелых боев непосредственно к передовой выдвигали ОРМУ. Два часа на развертывание – и начинаются хирургические операции в несколько потоков. Хирурги и медсестры не отходили от столов до тех пор, пока не будет прооперирован последний раненый. Иногда это занимало двое, а то и трое суток. Операция не прерывалась даже в том случае, если ОРМУ попадала под обстрел и вокруг свистели осколки и пули. Медсестры могли отойти «по нужде», а хирургам в таком случае санитары прямо к столу подносили «утку». Если уже не было сил, санитар подносил рюмку коньяка и дольку шоколада, – и снова операция. Вот так… Ведь первая операция, которую Белиссенов делал Пустовойтовой, продолжалась двенадцать часов, а вторая – десять. И все это время Владимир Николаевич не отходил от стола. Вот он, настоящий незаметный герой!

– У него, наверное, было много наград?

– Да, но все отобрали при аресте. Потом, когда его реабилитировали, награды почему-то не вернули. Я хотел написать письмо от имени коллектива больницы, чтобы ему вернули награды, но Владимир Николаевич категорически запретил. Он сказал: «Настоящую награду на грудь не повесишь. Наша награда – пустой морг».

– А он никогда не говорил о родственниках?

– Никогда ничего он о родственниках не рассказывал. И вообще ничего не рассказывал о своей довоенной жизни. И о том, как сидел в лагере, тоже ничего не рассказывал. Человек он был одинокий и фактически жил в больнице. При этом, как ни странно, я никогда не слышал о том, чтобы он имел какие-либо романы. А ведь он был видным мужчиной! Да и возраст у него был не критический. Хотя мне он казался стариком, ему было тогда лет сорок пять. Он мог бы работать в Москве, в престижной клинике, – он был великий хирург!

– А случай с Пустовойтовой был очень сложный?

– Что значит «сложный»?! Он был безнадежный! Не буду пугать вас медицинской терминологией, но повреждения были несовместимы с жизнью. Когда Пустовойтову привезли, я был удивлен, что она еще жива. Лобовая кость раздроблена, осколки торчали наружу. Но Белиссенов начал бороться за ее жизнь. То, что он сделал, оказалось чудом. Я ассистировал Белиссенову в обеих операциях, которые он сделал Пустовойтовой. Надо было заменить кусок кости, но не было подходящего материала. Однако Белиссенов переговорил с отцом Пустовойтовой, и тот буквально на следующий день принес изготовленные по эскизам Белиссенова куски какого-то серого металла. Потом я понял, что это был титан: видимо, Пустовойтов с большим риском изготовил их и вынес с ракетного завода, где работал. Я, честно говоря, не верил в успех, но Пустовойтова стремительно пошла на поправку. Это как раз тот случай, когда Удача шла рука об руку с Мастерством. И они пришли к Чуду.

– Но, Вадим Григорьевич, почему же в таком случае не осталось никаких упоминаний о такой уникальной операции?

– Э-э, дорогой мой! Времена-то какие были? За этот вынесенный с завода кусок титана посадили бы нас всех! Тем более что Белиссенов с 1949 года по 1956-й сидел в Карлаге! Его в 1957 году полностью реабилитировали, но ведь из биографии такого не вычеркнешь! Тут ведь как попадешь, так все припомнят! Вот так вот.

– А сколько еще проработал Белиссенов у вас в больнице?

– В 1965 году хотели назначить его главврачом. А он отказался. Через год уехал куда-то в Сибирь. Сказал, что и там хирурги нужны. И больше о нем ни слуху ни духу.

– А Пустовойтову вы после этого видели?

– Она уехала учиться в Москву примерно в то же время. И ее я тоже больше не видел. Ну а отец ее уже давно умер.

– Вадим Григорьевич, а в вашем личном архиве не сохранилось фотографии Белиссенова или Пустовойтовой?

– Нет. К сожалению, как-то не случилось нам вместе с ним фотографироваться».

Снова послышался щелчок, и появился голос Рагозина: «Вот все, что мне удалось разузнать. В архиве больницы мне подтвердили, что Белиссенов работал у них с 1957 года по 1966-й. Уволился по собственному желанию. С 1958 года и до самого увольнения занимал должность заведующего хирургическим отделением. Личное дело не сохранилось. Если он действительно отбывал срок, то большую информацию можно почерпнуть из его дела. Однако это уже к ФСБ. Вот и все, Валерий Иванович. Завтра выезжаю в Москву».

Тавров выключил запись и задумался. Ну, в ФСБ так просто не обратишься! Был бы он родственником, а так… И вообще, возможно, что он не имеет никакого отношения к главе Церкви Истинного Катарсиса Белиссенову. Однако что-то много Белиссеновых вокруг Пустовойтовой! Надо бы спросить отца Иоанна – не встречался ли он с кем-нибудь из Белиссеновых и не слышал ли что-нибудь о них от Евфросиньи?

Отец Иоанн позвонил на следующий день ближе к полудню.

– Пока ничем не могу порадовать, Валерий Иванович, – озабочено сообщил он, – никак не могу войти в базу данных Макса. Идет сообщение, что сервер не найден. Видимо, он снова сменил адрес. Вы пробовали посылать ему электронную почту?

– Пробовал, – ответил Тавров, – но ответа так и не получил. Что же делать?

– Надо ехать к Максу, – решительно заявил отец Иоанн. – Я сейчас в Москве, так что мы сможем встретиться через час. Где?

– Там же, где и в прошлый раз, – предложил Тавров.

– Хорошо, жду вас там ровно в час, – ответил отец Иоанн, – в случае чего звоните мне на мобильник.

И отсоединился.

Тавров вспомнил, что хотел спросить отца Иоанна про Белиссеновых, но перезванивать не стал. В нем росла тревога: не случилось ли что с Максом?

Когда Тавров подъехал на Пушкинскую площадь, отец Иоанн нетерпеливо расхаживал вокруг памятника. Увидев Таврова, он подошел и спросил:

– А вы сможете найти тот дом? Из-за их конспирации я совсем не запомнил дороги.

– Тоже мне, конспирация! – усмехнулся Тавров. И действительно, за пятнадцать минут Тавров без труда нашел нужное здание.

– Ну и память у вас! – с уважением заметил отец Иоанн.

– Я просто в прошлый раз на обратном пути успел прочитать табличку с адресом, – поспешил разочаровать его Тавров.

Они поднялись на четвертый этаж. Вот и знакомая дверь. Отец Иоанн дважды нажал на кнопку звонка. Прождали минуты три. Отец Иоанн собрался снова позвонить, но Тавров остановил его. Отец Иоанн вопросительно взглянул на него.

– А дверь-то не заперта, – вполголоса заметил Тавров и потянул дверную ручку на себя. Дверь отворилась, и они вошли в прихожую.

Первым они увидели Виктора. Он лежал посреди коридора, раскинув руки и запрокинув голову с широко открытыми глазами. На груди расплылось два красных пятна.

Отец Иоанн молча перекрестился и опустился на колено перед мертвым, потрогал пульс.

– Оставьте, не время сейчас, – вполголоса сказал Тавров, обходя Виктора. Он быстро прошел к комнате с компьютерами. Дверь в комнату была широко распахнута. Тавров остановился в дверях, обозревая картину полного разгрома.

Мониторы, системные блоки и даже стулья были переломаны и разбросаны по всему помещению. Столы перевернуты, на полу валялись осколки битого стекла, и даже электрический чайник был растоптан.

А посередине этого разгрома на раскладушке лежал Макс, улыбаясь оскаленным ртом в потолок.

– Этого я и боялся больше всего, – произнес за спиной Таврова отец Иоанн. – Они все-таки нашли его. Теперь работа сети надолго парализована.

Он подошел к Максу и склонился над ним.

– Цианид, – коротко констатировал отец Иоанн, закрывая глаза покойному. – У Макса была зашита в свитер ампула с цианистым калием специально для такого случая.

– Ну, как видно, Макс им ничего не сказал, – заметил Тавров, – а вот удалось ли им добраться до баз данных и адресов клиентов? Обратите внимание: системные блоки разломали только после того, как с них аккуратно сняли винчестеры.

– Если Макс не успел уничтожить содержимое жесткого диска сервера, то мы все в смертельной опасности, – мрачно сообщил отец Иоанн.

– Я думаю, что он успел это сделать, – ответил Тавров, поднимая с пола панельку с проводами.

– Почему вы так думаете?

– Вот эта штука была установлена на лицевой панели системного блока сервера. Судя по остаткам платы, это был генератор электромагнитного импульса, – пояснил Тавров, – мне приходилось видеть такие приспособления. Видимо, Макс успел нажать на кнопку генератора, и тот в одно мгновение стер содержимое винчестера. Если бы ему это не удалось, кто тогда мешал нападавшим взять под контроль сервер? Нет, ничего ценного они не получили! Ну что же, нам здесь делать больше нечего. Идемте!

– А милицию будем вызывать? – спросил отец Иоанн.

– Да что вы! И как объясним наше пребывание здесь? О двойном убийстве сообщат сами соседи.

– Каким это образом? – удивился отец Иоанн.

– А вот каким.

Тавров зашел в туалет и бросил в унитаз взятое в ванной полотенце. Спустил бачок и, убедившись, что полотенце не пропускает воду, отогнул коромысло поплавка так, чтобы вода постоянно стекала в сливную трубу. Протерев крышку сливного бачка в тех местах, где он к ней прикасался, Тавров вышел в коридор и удовлетворенно сказал отцу Иоанну:

– Ну вот! Теперь соседи снизу не позднее чем часа через три сами вызовут милицию. Теперь пора идти. Кстати, вы здесь ни к чему не прикасались, кроме покойников?

Всю дорогу Тавров и отец Иоанн молчали, погруженные в тягостные мысли. Так же молча вошли в квартиру Таврова и уселись за кухонный стол.

– Есть хотите? – наконец нарушил молчание Тавров.

– Спасибо, какая уж тут еда, – отозвался отец Иоанн, – вы-то что думаете об этом?

Тавров взглянул на собеседника. Выражение его лица удивило Таврова. Отец Иоанн явно не был напуган. Наоборот, его лицо выражало мрачное спокойствие и тайную уверенность. Казалось, он принял какое-то важное решение, но не хочет делиться им.

– Одна рука, – ответил Тавров. – Те же люди, что и в случае с Гольдштейном. Вы полагаете, что это инициант?

– Весьма вероятно, – медленно протянул отец Иоанн, – хотя и не обязательно. Уж больно многим мешали и Гольдштейн, и Макс. Не исключено, что просто некие люди ради своих интересов решают проблемы в Пограничной Зоне. В любом случае вам, Валерий Иванович, следует оставить это дело. Слишком опасно, слишком! И я не имею права…

– Да что вы говорите! – воскликнул Тавров. – Как это оставить? Нам следует работать по секте, на которую я вышел! Как ее… Церковь Истинного Катарсиса! Я уверен, что это те самые люди, которых мы ищем!

– Валерий Иванович, я не хочу завтра увидеть здесь то же зрелище, что мы видели на квартире у Макса, – серьезно заявил отец Иоанн. – И я убедительно прошу вас оставить это дело!

Тавров хотел ему возразить, но не успел: зазвонил телефон. Тавров снял трубку.

– Фу, наконец я вас поймала! – раздался в трубке голос Катерины. – Значит, так… Звонил ваш друг с Петровки, хочет вас увидеть завтра часа в три. Как вы?

– Хорошо. Что еще?

– Потом звонил какой-то Сергей, сказал, что заедет к вам часов в шесть вечера посоветоваться.

– Понял, к шести буду в офисе. Сегодня что?

– Часам к трем к вам собирается заехать адвокат Гитарова. Но, я так понимаю, вы с ним встречаться не желаете, поэтому я его отослала на будущую неделю.

– Молодец, правильно понимаешь! – усмехнулся Тавров. – Что дальше?

– И на три часа вам Андроновский прислал приглашение в Дом художника. Вы успеете?

– Пожалуй, да. В Дом художника загляну. Все?

– Пока да. Если что, позвоню. Вы дома будете?

– Да, после шести.

И Тавров положил трубку. Взглянул на часы: без пятнадцати три. Впрочем, в ЦДХ можно и опоздать.

– Как насчет вернисажа? – спросил он отца Иоанна. Тот недоуменно поднял брови, и Тавров пояснил: – Знакомый художник пригласил. Поедете? По дороге продолжим разговор.

– Ну если ненадолго… – согласился отец Иоанн.

Разговор в дороге не получился. Отец Иоанн пребывал в состоянии мрачной задумчивости и на все умопостроения Таврова отвечал односложно: «вряд ли», «сомнительно», «может быть». Лишь когда Тавров сказал, что необходимо сегодня же определить дальнейший план действий, отец Иоанн вдруг с жаром возразил:

– Оставьте, Валерий Иванович, прошу вас! Вы не понимаете, все равно не понимаете… А ведь все просто! Поймите, есть люди, которые ходят по улицам рядом с вами или даже живут в одном с вами доме. Вы каждый день встречаетесь с ними, иногда даже здороваетесь, но не осознаете, что на самом деле они живут в другом мире и демоны, которых вы, невзирая ни на что, считаете простой галлюцинацией, для этих людей гораздо реальнее, чем вы! Для них иллюзия – этот мир. Этот мир для них всего лишь строительная площадка. Неужели встреча с Гольдштейном вас ничему не научила?! Вы живы до сих пор лишь потому, что Гольдштейн надеялся с вашей помощью найти Книгу. Только поэтому он не выбросил вас из мира живых, как выбрасывают использованный автобусный билет! А те, кто уничтожил Гольдштейна, не менее опасны. А вы пытаетесь встать у них на пути!

– Позвольте, – возразил Тавров, – но вы же сами втянули меня в это дело!

– Отнюдь! – отрицательно покачал головой отец Иоанн. – Вас выбрала Евфросинья. Вы думаете, что она сейчас лежит в коме в больничной палате? Нет! Она по ту сторону Пограничной Зоны и пытается защитить вас и помочь вам в поисках Книги. Но ей не хватает сил. Поэтому дальше поисками Книги займусь я. Я Наблюдатель, это моя обязанность. А вам – спасибо, но больше я не хочу рисковать вашей жизнью, не имею права! Вы так и не отдаете себе отчет, что такое Пограничная Зона. Представьте, что миллионы людей в этом мире никогда не сталкивались с демоническими проявлениями, и те не могут причинить им никакого вреда, ибо демоны не властны в этом мире. А вот в Пограничной Зоне они всесильны. Утром вас могут найти в вашей квартире беспомощным как младенец, пускающим пузыри и ходящим под себя, вас запрут в психиатрической лечебнице до конца ваших дней, и никто не будет знать, что это Арахнель высосал ваш разум до последней капли! Или вы упадете в подземном переходе, и вечно опаздывающая «Скорая помощь» констатирует смерть от инсульта. И никто не будет знать, что никем не замеченный демон Юрином, проходя мимо, просто коснулся вашего затылка! Прошу вас, уезжайте на время, скройтесь, пока все не утрясется, иначе вам не выйти из Пограничной Зоны!

Отец Иоанн замолчал, глядя перед собой невидящим взглядом. Тавров тоже молчал, устав возражать. Так и доехали молча до Парка культуры. Лишь переходя Крымский мост, отец Иоанн спросил:

– А зачем вы вообще едете на выставку? Ну не из любви же к искусству?

– Андроновский хочет сказать мне что-то важное и срочное, но почему-то не хочет приходить в офис, – ответил Тавров, – иного объяснения у меня просто нет.

Выставка Андроновского проходила в небольшом зале на втором этаже. Он стоял в окружении богемной тусовки перед большой картиной с изображением лежащей на кушетке женщины в полупрозрачной тунике. Тавров хотел сразу подойти к Андроновскому, но его поразило поведение отца Иоанна. Тот стремительными шагами подошел к портрету и впился в него взглядом. Тавров тоже приблизился к холсту, рассматривая изображенную на нем женщину.

Женщина была очень маленького роста, – или казалась такой на фоне огромных колонн на заднем плане. Черные волосы струились по плечам, ниспадая на полуоткрытую высокую грудь, и излучали странный и завораживающий мягкий блеск. В ее позе, расслабленной и манящей, в то же время чувствовалась энергия дикого животного, – как в отдыхающей пантере. Ее черные глаза, казалось, источали негу и мечтательно смотрели в пространство, но стоило отвести взгляд – и казалось, что женщина внимательно следит за присутствующими, словно просвечивая их насквозь невидимым, но ощутимым потусторонним светом. Это ощущение было настолько реальным, что Тавров несколько раз отводил взгляд и снова быстро бросал его на портрет. Наконец он почувствовал, что этот уклоняющийся взгляд полностью овладевает им. Присутствующие в зале люди стали словно скрываться за пеленой тумана, и в этом тумане постепенно начали глохнуть их голоса.

Тавров с усилием встряхнул головой, пытаясь преодолеть погружение в транс, и услышал, как отец Иоанн негромко и отчетливо произнес: «Изис».

– Что? – переспросил Тавров. Но отец Иоанн ничего не ответил.

– Валерий Иванович! Наконец-то! – раздался за спиной голос Андроновского. Тавров обернулся и был неприятно удивлен внешним видом художника. Тот как будто похудел, осунулся, улетучились обычные оптимизм и уверенность в себе, сменившись странным, почти лихорадочным возбуждением и плохо скрываемой нервозностью. Ко всему прочему он был изрядно пьян.

Тавров несколько мгновений стоял в замешательстве, пожимая потную ладонь Андроновского, затем спохватился и сказал:

– Позвольте представить вам моего друга, отца Иоанна.

И тут отец Иоанн повел себя не менее странно. Он несколько секунд молча смотрел в лицо Андроновскому. Нельзя было понять, что выражает его взгляд, – в нем за короткий промежуток промелькнули неприязнь, сожаление и даже ярость. И все это секунд за пять, не более. Затем отец Иоанн круто развернулся и пошел к выходу, даже не попрощавшись.

Тавров был поражен столь неожиданным поведением отца Иоанна и озадаченно посмотрел ему вслед. Однако Андроновский не обратил на отца Иоанна никакого внимания. Он смотрел на Таврова, и на его красном помятом лице разлилось выражение поистине детской радости: как будто пятилетний ребенок увидел живого Деда Мороза. Он быстро придвинулся к Таврову и негромко, но прочувственно сказал ему на ухо:

– Господи, как я рад, что увидел вас! Я боялся…

– Чего боялись? – удивился Тавров.

Лицо Андроновского болезненно исказилось, и он прошептал:

– Не увидеть… не успеть!

– Да о чем вы, право слово! – воскликнул Тавров. Андроновский хотел что-то пояснить, но в этот момент раздался громкий ликующий возглас:

– Петя! Это потрясающе! Твоя «Жрица» великолепна, – умыл ты все-таки Шилова! Ей-богу, умыл!

Тавров обернулся и увидел приближающегося здоровяка-скульптора, бывшего гипсомодельщика. Андроновский вздрогнул, неуловимым движением сунул что-то в карман пиджака Таврова и быстро пробормотал:

– Здесь все. Обязательно прочтите. Обязательно, заклинаю вас!

И отошел, чтобы утонуть в объятиях здоровяка. Тавров с недоумением наблюдал некоторое время за Андроновским, но тот больше не приближался к Таврову и даже избегал встречаться с ним взглядом. Пару раз Тавров заметил, как оставшийся на короткое время один Андроновский украдкой прикладывался к маленькой плоской фляжке. С ним явно творилось что-то неладное. И еще: он даже не поинтересовался, как идут поиски головы Ольги Берг, хотя до сих пор формально являлся клиентом Таврова.

Детектив решил отправиться в буфет и за чашкой кофе осмыслить ситуацию.

Усевшись за столик, Тавров достал из кармана то, что положил туда Андроновский. Это был конверт. Точно в таком же конверте Таврову прислали приглашение. Внутри лежало два листа бумаги, исписанных нервным почерком. По форме обычное письмо и начиналось стандартной фразой: «Уважаемый Валерий Иванович!» Но далее шло такое, что произвело на Таврова весьма сильное впечатление.

«Вы, наверное, удивлены, что я последнее время не проявляю интереса к ходу расследования дела, для которого я прибег к вашей помощи. Дело совсем не в том, что я решил отказаться от ваших услуг, – отнюдь! Просто за последнее время в моей жизни произошло некоторое событие, в корне изменившее мою жизнь. И мне почему-то кажется, что оно находится в непосредственной связи с теми ужасными событиями, о которых вы уже в курсе. За короткий срок странно и жутко ушли из жизни люди, с которыми я был знаком. Мой единственный друг Коля Троф, восхитительная женщина Оленька и несчастный молодой человек Андрей, – их смерть окружена завесой чего-то, выходящего за пределы нормального. И мне кажется, что я тоже вместе с ними незаметно и помимо моей воли перешагнул невидимую границу между реальностью и кошмаром. И ужасная судьба моих знакомых вскоре ожидает и меня. Не думайте, что я сошел с ума. Я никогда не верил в мистику и всякую паранормальщину, но теперь… Прочитайте до конца и тогда уже судите.

Месяца два назад меня посетил один странный клиент. Должен сказать, что уже почти год я пребывал в состоянии глубокого творческого кризиса. Все, что я делал, казалось мелким, проходным и недостойным меня. Однако даже человеку искусства нужно кушать… Короче, клиент появился как нельзя кстати.

Удивительно, но я не могу вспомнить, как он выглядел. Неопределенного возраста, где-то между сорока и шестьюдесятью. В дымчатых очках. И все. Как ни стараюсь, больше ничего не могу воскресить в памяти. И в то же время меня не покидает ощущение, что где-то я его видел! Словно карандашом набросали портрет, а потом тщательно стерли ластиком. Следы видны, но не больше того… Впрочем, не в этом суть.

Клиент представился помощником режиссера фильма мистического содержания. Назвался он Андреем Ивановичем. Для фильма им нужно большое, примерно четыре на четыре метра полотно. Клиент показал эскиз, представлявший собой сидящего в кресле человека, за спиной которого расходилось странное сияние. Любопытными в эскизе мне показались три вещи. Во-первых, кресло и силуэт были отрисованы тщательно, так же тщательно – границы зон сияния. Во-вторых, все зоны были пронумерованы. В-третьих, лицо было обозначено нечетким овалом, в то время как фигура была прорисована достаточно детально, вплоть до складок ниспадающей мантии.

На мои вопросы по этому поводу Андрей Иванович сообщил, что полотно представляет портрет самого Люцифера и предназначено для декораций самой главной сцены фильма. Поэтому столь тщательно прорисованы контуры фигуры и обстановка. Лицо же отдается на мое усмотрение, – как сказал Андрей Иванович, «полностью полагаемся на ваш гений». Цифровые зоны указаны потому, что картина должна писаться специальными красками, обладающими весьма специфическими запахами. По мнению режиссера, эти запахи должны создать необходимое настроение актерам. Краски будут доставлены в мастерскую, и они – только они – должны использоваться при создания полотна.

Я выразил резкое неудовольствие по поводу вмешательства в столь сокровенную для любого художника сферу, как выбор красок, однако Андрей Иванович тут же выложил на стол договор, где была проставлена такая сумма, что любые возражения сразу показались мне нелепыми. Более того, после подписания договора Андрей Иванович тут же выплатил мне сорокапроцентный аванс и небрежно обратил мое внимание на то, что в случае успешного выполнения заказа в срок мне полагается премия в размере тридцати-сорока процентов от суммы заказа, которая не будет фигурировать ни в каких документах, а потому не подлежит налогообложению. Каюсь, но этот момент добил меня окончательно, и я был готов писать картину даже дерьмом. На тот момент я думал, что преувеличиваю насчет дерьма. Но когда привезли так называемые краски, я понял, что преувеличения здесь нет никакого. Нет, краски создавали отличную гамму, с ними было удобно работать, – но запах! Во всяком случае, когда я грунтовал холст, от грунта шло такое амбре, что загаженный и неделями не мытый общественный туалет показался бы цветочной поляной. Впрочем, поработав несколько часов, я перестал обращать внимание на вонь, и дело пошло.

Через пару месяцев полотно было готово. С лицом получилось очень просто: сам не знаю как, но я написал его из головы, увидев во сне. Просто вскочил среди ночи, и через два часа лицо было готово.

Клиент был очень доволен. Он выплатил мне оставшиеся шестьдесят процентов, положенных мне по договору, и еще сорок «черным налом». Такой кучи денег мне никогда не приходилось видеть! Расплатившись, клиент выставил бутылку неимоверно старого «Хайна», и пока его помощники выносили полотно, мы с ним распили бутылку. На прощание Андрей Иванович сказал: «Вы заслужили более ценную награду, чем этот презренный металл. Для человека искусства главное – создать шедевр, способный прославить его в веках: ведь это единственный способ для смертного достичь бессмертия. Я прав?» Безусловно, я согласился, со смехом добавив, что после создания бессмертного шедевра следует немедленно умереть, дабы не осквернять имени гения более слабыми произведениями. Андрей Иванович снял очки, внимательно посмотрел на меня и сказал: «Ну что же, прощайте! Ваше желание сбудется в самое ближайшее время!»

Но к этому моменту коньяк уже ударил мне в голову, и я не обратил на его слова никакого внимания. Выпроводив клиента, я упал в постель и заснул как убитый.

Проснувшись утром, я ощутил себя столь свежим, бодрым и полным сил, что немедленно принялся за работу. Я давно собирался написать Оленьку. Написать такой, какой ее помнил. И принялся за дело. Фигуру я написал по памяти, быстро и на едином дыхании. Я облек ее в тунику, облегающую тело так, словно она была смочена водой: так делали греческие мастера, когда облачали натурщиц. Точно так же быстро родилось решение обстановки: интерьер не то храма, не то дворца, своей мрачной торжественностью подчеркивающего ослепительную красоту и очарование женского образа. Но вот с лицом оказались проблемы.

Я сутками пытался воспроизвести живущие в памяти черты. Иногда мне казалось, что вполне удачно. Но нет! Утром я вставал и с огорчением видел: не то! И однажды ночью, словно подчиняясь неведомому зову, я встал и написал то лицо, которое вы видели на картине. И снова лег спать. А наутро ужаснулся написанному. Жгучая брюнетка с волнистыми волосами не имела ничего общего с Оленькой. Но когда я хотел стереть изображение, мне показалось, что в этом родившемся из глубин моего подсознания образе проступают черты Оленьки. И я оставил все как есть.

Странное дело, но с того времени я ощущаю себя так, как будто переступил невидимую границу. Я живу словно за стеклом. По ту сторону осталось прошлое, тот мир, а я сейчас непонятно где. Почему?

Я вспоминаю свою поездку в Иран два года назад с делегацией творческих работников. Там мастера делают на заказ ковры с любым изображением. Ислам запрещает, но для неверных можно. И только когда один из наших попросил выткать ковер с чертом, мастер замахал руками: «Шайтан? Нельзя шайтан!» Он понимал, что нельзя. А я сделал. Может быть, именно тогда я переступил невидимую границу, когда не смог отказать странному клиенту?

Почему-то я уверен, что когда вы будете читать эти строки, меня уже не будет в живых. Почему? Не знаю… А почему бы и нет? Я создал шедевр, – что еще мне делать в этом мире? Впрочем, я ли его создал? Откуда пришел этот образ, из какой инфернальной бездны?

Я не испытываю сожаления по поводу того, что скоро покину этот мир. Кто знает, может быть, там я увижу Оленьку, и все это – лишь плата?

Вот, пожалуй, и все. Зачем я написал это вам? Мне кажется, что это важно. Впрочем, кому бы я еще мог написать? На свете не осталось человека, которому я хотел бы что-то сказать.

Прощайте, Валерий Иванович».

Тавров перечитал письмо еще раз, недоуменно поглаживая затылок. Что-то здесь есть. Что-то важное. Помощник режиссера явно липовый. Скорее всего, полотно нужно какой-нибудь секте для ее мистических ритуалов. А если это Церковь Истинного Катарсиса? Нет, надо срочно переговорить с Андроновским! А то от него с таким суицидальным настроением можно всего ожидать!

Тавров решительно поднялся из-за столика и пошел к выходу. Вышел в холл и тут же наткнулся на процессию: двое санитаров несли на носилках кого-то накрытого простыней. Сзади меланхолично вышагивал врач, нетерпеливо перебрасывая из одного уголка рта в другой незажженную сигарету: ему явно хотелось курить. Рядом с ним шел с потерянным лицом бывший гипсомодельщик и растерянно спрашивал:

– Как же так, доктор? Как же так? Ведь еще полчаса назад мы с ним пили коньяк!

– Вот и допились, – прервал его врач, – до инсульта. А вы как хотите? Думаете, вам все сказки расказывают про здоровый образ жизни? Стрессы, сигареты, кофе, алкоголь, – все думаете, что вам здоровья на десятерых отмерено! А вот так и заканчивается! Зажигалка у вас есть?

Прочитав назидательную речь, врач закурил и вышел на улицу. Гипсомодельщик растерянно завертел головой, встретился взглядом с Тавровым и сказал:

– Вот так вот, нет больше Пети. Только вы ушли, и пяти минут не прошло… Схватился вдруг за голову и упал. И все!

Следущим утром Тавров проснулся поздно, часов в одиннадцать. Долго лежал в постели, чувствуя себя совершенно разбитым. Наконец заставил себя встать и приготовить завтрак, – съеденный, впрочем, без аппетита. Двигаться из дома не было никакого желания. Да и стоит ли? Что там на сегодня? Сергей… но это в шесть вечера. Может, он к этому времени и почувствует себя лучше. Что еще? А, ну да… В три часа его ждет Павлов.

Тавров решил позвонить Павлову, чтобы попросить перенести встречу.

– Да собственно, вам, наверное, и не надо приезжать, Валерий Иванович, – сказал Павлов, – просто я хотел кое-что уточнить. Дело касается Пустовойтовой.

– Евфросиньи? – насторожился Тавров. – А что случилось?

– Ничего, она в прежнем состоянии. Врачи считают, что она может пролежать очень долго, кома есть кома. Полагают, что причина всего травма: пуля деформировала металлическую пластину, которая заменяет у Пустовойтовой часть черепной кости. Вы знаете об этой пластине?

– Да, я знаю.

– Так вот, они хотят заменить пластину. Операция очень сложная, шансов на успех мало. Поэтому руководство клиники обратилось с просьбой разыскать ее родственников, чтобы получить согласие на операцию. Задача сложная, поскольку те, кто ее хорошо знал, а именно Карадаева и Белиссенов, утвердают, что у нее нет родственников. Я и хотел спросить вас: все-таки вы тоже близко знали Пустовойтову, проводите свое частное расследование. Так может быть, сумели бы выйти на каких-нибудь ее родственников, хотя бы дальних?

– Нет, – рассеянно ответил Тавров, – если уж Ленора, то есть Карадаева, никого не знает, то я уж тем более… А кто еще… Как ты сказал… Белиссенов?

– Ну да, – невозмутимо отозвался Павлов, – ваш отец Иоанн, в миру Белиссенов Владимир Андреевич. Так он подписался под протоколом. И паспорт у него на имя Белиссенова. Все правильно, мы проверяли. А что, у вас есть сомнения?

– Нет, нет! – спохватился Тавров. – Просто я заработался, не сразу сообразил, извини… Ну а насчет родственников Пустовойтовой сказать ничего не могу.

Положив трубку, Тавров задумался. Вот так дела! Он ищет Белиссенова, а тот, оказывается, все время рядом. Для такого старого опера просто непростительно! Ай да отец Иоанн! Получается, что он использовал его для поисков самого себя. Что же, весьма умно: пустить по своему следу человека, контролируя каждый его шаг и устраняя все зацепки, которые опытная ищейка успеет разнюхать. И ведь как ловко получилось! Он, старый опер Тавров, даже и не догадывался о том, что именно отец Иоанн организовал нападение на Евфросинью и похищение Книги, ликвидацию Гольдштейна и Макса.

Ну ладно, господин Белиссенов! Вы выиграли несколько сражений, но не выиграли кампании. У Таврова есть союзник, готовый на решительные действия и умеющий их профессионально осуществлять. Посмотрим, по зубам ли вам окажется открытое сражение против союза бывшего опера и бывшего спецназовца!

Сергей явился точно в назначенное время. Пришел не один. Вместе с ним в кабинет Таврова вошел толстяк лет пятидесяти. В облике толстяка на себя почему-то сразу обращали внимание плешь, обрамленная некогда буйными седыми кудрями, и массивные очки, за толстыми стеклами которых метались большие темные глаза, похожие на испуганных осьминогов.

Сергей поздоровался и представил своего спутника:

– Валович Георгий Глебович. Его племянник тоже попал в сети секты.

– Да, помню, – кивнул Тавров, – садитесь, поговорим.

Сергей сразу приступил к делу.

– Короче, Валерий Иванович, сегодня же надо брать всю эту банду! – решительно заявил он и глянул на Валовича. Тот интенсивно закивал головой, выражая полное согласие.

– Как брать? – изумился Тавров. – Что вы имеете в виду?

– Скрутить ихнего главаря и потолковать с ним по душам! Наверняка есть у них какие-нибудь грешки перед законом. Ну и заставим его отказаться от наших детей. Только так мы их можем спасти!

– Да вы с ума сошли! – рассердился Тавров. – Вы же сами окажетесь за решеткой! И потом… почему именно сегодня? Потому что «пятница, тринадцатое»?

– Сегодня Страстная пятница, – пояснил Валович, – определяющий день для их главаря. Он должен провести именно сегодня какой-то очень важный обряд. Во всяком случае, рядовые члены секты готовятся к этому обряду, как к апокалипсису! Помешать – единственный шанс вернуть наших детей. Боюсь, что после совершения обряда мы их потеряем окончательно. Понимаете?

– Вот именно, – нетерпеливо вмешался Сергей, – и я уже разработал подробный план. Если вы согласны участвовать, я вам его изложу. Если нет, то мы с Жорой будем действовать вдвоем. Так как?

Тавров посмотрел на решительно настроенного Сергея, явно нервничающего Валовича и махнул рукой:

– Ладно, излагайте. Но я пойду только для того, чтобы удержать вас от глупостей. Ну и вмешаться, разумеется, если их главарь будет делать что-то, угрожающее жизни и здоровью людей. Кстати, под главарем вы имели в виду этого… как его…

– Он называет себя Иоанн Параклетограф, Архиепископ Российский и Восточноевропейский, – подсказал Валович.

– Да, и настоящая его фамилия…

– Белиссенов, – снова вмешался Сергей, – так он, во всяком случае, представился на лекции для родственников неофитов.

Тавров открыл ящик стола и достал фотографию отца Иоанна, оставленную Гольдштейном. Он протянул снимок Сергею и спросил:

– Он?

– Ну разумеется! – уверенно заявил Сергей и передал фотографию Валовичу. Тот тоже утвердительно кивнул. Тавров забрал карточку и бросил ее в стол. Итак, больше не было никаких сомнений. Оставалось действовать.

– Рассказывайте, – предложил Тавров, закуривая.

– Только не здесь, – возразил Сергей. Детектив хотел поделиться мыслью, что подобная бдительность носит ярко выраженный параноидальный оттенок, но вовремя вспомнил про Пограничную Зону и промолчал.

Сергей затащил их в какой-то кабак недалеко от центра и там, в отдельном кабинете, тщательно проверил специальным прибором на отсутствие «жучков». И только после этого приступил к изложению плана действий. Он разложил на столе схему и стал чертить по ней карандашом.

– Вот план территории бывшего завода. Она тщательно охраняется силами частного предприятия «Роаг-Авангард» в количестве до пятнадцати человек на стационарных постах. В составе поста два-три человека, которые периодически осматривают примыкающую к посту территорию. Посты на схеме отмечены красными кружками. Такова диспозиция сил противника. Совершение обряда планируется в актовом зале Дома культуры, находящегося на территории завода. Попасть в ДК можно как с территории завода, так и с улицы. Оба входа охраняются отдельными постами, кроме того, выходы на улицу заблокированы решетками. Решетки на замках, поднимаются вручную. Так что отход по этому пути исключен. А вот ворота на территории завода в районе цехов и складов идеально подходят для отхода: на посту всего два человека, ворота никогда не закрываются на замок, только на щеколду. Кроме того, они максимально удалены как от ДК, так и от остальных постов. Пройти к ним можно через цеха несколькими путями, перекрыть которые проблематично.

– Это вот эти ворота? – переспросил Тавров, ткнув пальцем в план. – И именно через них мы будем уходить?

– Да, это именно эти ворота, – ответил Сергей, – но уходить через них мы не будем. И именно потому, что они подходят для этого больше всего. Уходить мы будем через крышу ДК. Вот в этом месте, где ДК примыкает к цеху, стены сходятся под углом, и, что самое главное, в них нет ни одного окна. Напротив этого места расположены гаражи и густой кустарник, где можно, не привлекая внимания, припарковать машину и вести наблюдение. В нужный момент необходимо просто проехать метров пятьдесят и подобрать людей, спустившихся с крыши.

– Как вы себе представляете быстрый спуск с крыши здания высотой метров пятнадцать? – скептически осведомился Тавров.

– Двадцать метров, – невозмутимо уточнил Сергей, – здание высотой двадцать метров. А спустимся мы очень быстро при помощи простого приспособления по тросу. Спуск займет не более пятнадцати секунд. Вы еще что-то хотите спросить?

– Да уж, с вашего позволения, – саркастически отозвался Тавров, – такой маленький вопрос: а как мы туда попадем?

– Вот здесь проходит сток старой ливневой канализации, – указал на план Сергей. – Если туда опуститься через люк возле этих самых гаражей, то можно выйти наружу на территории завода вот в этом небольшом сарайчике, где хранится дворницкий инвентарь. Отсюда легко попасть к запасному выходу ДК. Запасной выход заперт на обычный висячий замок. Далее по лестнице мы пройдем в небольшую рекреацию, куда выходит дверь запасного выхода из зала и дверь будки киномеханика. Обе двери обычно закрыты, но их замки также не составляют проблемы. Затем мы проникаем в будку киномеханика, откуда открывается великолепный вид на зал. Оттуда мы будем видеть весь процесс обряда. Кроме того, из будки осуществляется управление освещением зала, что также немаловажно.

– По-моему, ваша диспозиция напоминает мышеловку, – глядя на план, поделился сомнениями Тавров. – Что это за вторая дверь из будки киномеханика?

– В холл второго этажа.

– Если обе двери блокирует охрана, то нам крышка! – убежденно заявил детектив. Сергей в ответ усмехнулся и указал кончиком карандаша на план:

– Вот здесь, в этом углу будки, есть лестница. Она ведет на осветительные мостки. Дело в том, что в актовом зале подвесной потолок со скрытыми светильниками. С этих мостков, проходящих через весь зал, осуществляется обслуживание светильников. Кроме того, оттуда также можно наблюдать за происходящим в зале совершенно незаметно для находящихся внизу. И, наконец, самое главное: с мостков можно выйти на крышу. Другой выход на крышу, что идет с главной лестницы, заперт на замок, который этой ночью невозможно будет открыть. Так что удар в спину со стороны крыши нам не угрожает.

– Почему вы так в этом уверены? – недоверчиво поинтересовался Тавров.

– Потому, что вчера ночью я прошел этим маршрутом, – невозмутимо ответил Сергей, – и залил механизм замка эпоксидным клеем. К остальным замкам я изготовил отмычки и проверил их в деле. Так что мы пойдем проверенным путем.

– Да, видна школа спецназа, – уважительно прокомментировал Тавров. Сергей усмехнулся и продолжил:

– Теперь о связи. Один из нас останется в машине возле гаражей, контролируя движение по прилегающим улицам. Двое пойдут по маршруту. Для связи будем использовать сотовые телефоны. Один мой знакомый поработал над ними, и теперь с них можно звонить только по одному фиксированному номеру. У телефонов по понятным причинам работает только виброзвонок, так что будьте внимательны. Вот так. Вопросы?

– Почему вы так уверены, что обряд будет проходить в актовом зале, а не на каком-нибудь складе? – спросил Тавров.

– Логичный вопрос. Там, на заднике сцены, висит огромное живописное изображение мужчины дьявольской наружности. От него так воняет, как будто этот мужик в натуре гниет. Вы думаете, что десяток ребят вешали его вчера ночью в спешном порядке для использования в качестве дезодоранта?

Тавров вспомнил несчастного Андроновского и вздохнул.

– Вопросов больше нет? Тогда время выдвижения – двадцать два тридцать. Сверим наши часы. Сейчас девятнадцать сорок две. Прошу привести в соответствие. А куда это ты, Жора?

– Так ведь до половины одиннадцатого еще времени… – растерялся Валович.

– Сиди, – велел Сергей, – до окончания операции вы все будете у меня на глазах, даже в туалете. И не потому, что я вам не доверяю. Таков порядок, который я никогда не позволял нарушать. Может, потому и жив до сих пор. Так что без обид…

– А что мы будем делать сейчас? – проворчал недовольно Тавров.

– Ужинать, Валерий Иванович, ужинать, – невозмутимо отозвался Сергей, извлекая из керамического горшочка аппетитный кусочек мяса.

Сергей остановил свою видавшую виды «семерку» у гаражей и взглянул на часы.

– Двадцать два двадцать семь, – удовлетворенно отметил он. – Все по плану.

Сергей вышел из машины, открыл багажник и достал две спортивные сумки и монтировку. Сумки он поставил возле машины и сказал:

– Значит, действуем согласно утвержденному плану. Жора, бери сумки. Мобильник отдай Валерию Ивановичу, он остается в машине.

– Так не пойдет, – перебил его Тавров.

– Что такое? – недовольно осведомился Сергей.

– Во-первых, вы так и не рассказали нам про запасной вариант. Он вообще у вас есть?

– Разумеется, есть.

– Тогда соблаговолите довести его до нашего сведения.

– Боюсь, вам он не понравится, – усмехнулся Сергей. – Тем более что вам знать его не обязательно. В любом случае вы ждете нас два часа или уезжаете при получении сигнала тревоги.

– Так дело не пойдет, – решительно заявил Тавров, вылезая из машины, – я иду с вами, а Валович остается!

– Да, но… – растерялся Валович.

Тавров взял сумки. Сергей недовольно наблюдал за его действиями.

– Какого черта, Валерий Иванович? – раздраженно спросил он. – Ведь мы же договорились!

– Я пойду с вами, чтобы вы не натворили глупостей, – твердо сказал Тавров, – или я ухожу и вызываю милицию.

Сергей взглянул на часы и нетерпеливо ответил:

– Ладно, идете со мной. Жора, остаешься здесь!

– Да, но… – попытался возразить Валович, но Сергей рявкнул на него:

– Я сказал, остаешься здесь! Или я тебя запру в машине! Время идет, – что еще за дискуссии! И потом… не обижайся, но Валерий Иванович хоть и старше тебя, но в лучшей форме. Мы не на прогулку идем, и твои лишние двадцать килограммов живого веса и одышка могут нам дорого обойтись. Все!

Сергей обогнул ближайший гараж и разбросал куски обледеневшего снега. Под ними открылась крышка люка. Сергей поддел ее монтировкой.

– Осторожнее, там узкие скобы, – предупредил он, – подадите мне сумки, потом спуститесь сами.

– Чем вы их набили? – недовольно спросил Тавров.

– Да всего-то по семь кило каждая! Там снаряжение для скоростного спуска с крыши.

Спустившись в люк, они оказались в облицованном кирпичом тоннеле. Дальний конец терялся в темноте, с другой стороны луч света осветил ржавую кованую решетку из толстых квадратных прутьев. За решеткой слышался шум воды, вились струйки пара.

– Это и есть запасной путь? – спросил Тавров.

– Нет, – покачал головой Сергей. – Эта решетка только кажется проржавевшей насквозь. Чтобы ее удалить, пришлось бы повозиться. Взрывать нельзя, может обрушиться тоннель, а пилить вручную двухдюймовые прутья у меня не было времени. Ладно, идемте!

Метров через семьдесят Сергей остановился и указал на уходящие вверх по стене скобы:

– Это лестница наверх. Я поднимусь, и вы подадите мне сумки.

Оказавшись в сарае, Сергей подошел к двери, всунул в щель отвертку и ударил по рукоятке ладонью. Было слышно, как с легким звоном выпала замковая скоба и дверь отворилась. Они быстро пересекли узкий проход и оказались перед металлической дверью. Сергей открыл ее отмычкой, и они стали подниматься по грязной, замусоренной лестнице, заставленной разным хламом.

– Судя по захламленности, это пожарный выход, – пошутил Тавров.

– Главное, что здесь никто не бывает, – отозвался Сергей.

Лестница закончилась металлической дверью на втором этаже. Сергей недолго повозился с отмычкой, дверь открылась. Они вошли в помещение, освещенное светом уличных фонарей, проникавшим через грязное зарешеченное окно. В помещение действительно выходило еще две двери.

– Странно, – пробормотал Тавров.

– Что странно? – шепотом спросил Сергей.

– Вы говорили, что одна дверь ведет в зал, а другая в будку киномеханика. Я в первый раз вижу, чтобы такого рода проходы завешивались металлическими дверями.

– Ничего странного, – пожал плечами Сергей, – в этом здании все двери металлические.

Сергей быстро открыл очередную дверь. Они оказались в будке киномеханика. Сергей быстро поднялся по лестнице наверх и вернулся минут через пять.

– Все чисто, – сообщил он, доставая мобильник, – пора сделать контрольный звонок. Третий, это Первый! Мы на месте. Как обстановка? Хорошо, конец связи.

Сергей спрятал телефон, открыл сумку и стал доставать из нее и раскладывать на столе какие-то предметы. Что это такое, Тавров понял, когда Сергей быстро собрал из них винтовку с оптическим прицелом.

– Господи, откуда у вас «винторез»? – забеспокоился Тавров.

– Так, достал по случаю, – ухмыльнулся Сергей.

– Зачем вам?

– А вы думаете, что охрана нас так просто выпустит отсюда?

– Я против стрельбы! – категорически заявил Тавров.

– Я тоже, – отозвался Сергей, открывая квадратное окошко в зал и осматривая его через прицел. Взглянул на часы и снова прильнул к прицелу. – Вот он, – облегченно вздохнул Сергей, – как мы, однако, вовремя!

Тавров осторожно открыл соседнее окошко и достал предусмотрительно захваченный с собой маленький бинокль. Зал был освещен только возле сцены. По боковому проходу к сцене быстрыми шагами направлялся человек. Тавров видел только его силуэт, но походка показалась знакомой. В правой руке человек держал что-то вроде чемоданчика. Вот человек начал подниматься на сцену, попав в освещенный участок, и Тавров явственно увидел, что это отец Иоанн.

Тавров услышал, как Сергей резко выдохнул воздух, и понял, что сейчас произойдет. У Сергея нет никакого запасного варианта. И не было! Ему не нужен запасной вариант, ведь он пришел сюда сорвать совершение обряда самым простым и естественным способом: убить отца Иоанна!

Тавров успел схватить Сергея за плечи и рывком оттащил его от окна. Пуля ударилась о стену, отколов кафельную плитку, и ушла под крышу.

– Какого черта?! – заорал Сергей. Тавров не отвечал, пытаясь вырвать «винторез» из его рук. В итоге победила молодость, но Тавров весьма удачно ухватился за винтовку: палец правой руки попал на защелку магазина, и магазин остался у него в левой руке. Несколько мгновений они молча, тяжело дыша, смотрели друг на друга: Сергей сжимал винтовку, а Тавров – магазин. Потом оба одновременно вспомнили об оставшемся в патроннике патроне, и Тавров снова бросился на Сергея. Но школа спецназа не подвела, и детектив через мгновение оказался лежащим на полу, едва не потеряв сознание от резкого мощного удара в челюсть. Однако Сергей не спешил стрелять, а что-то лихорадочно искал на полу. Тавров повернул голову и увидел лежащий прямо у его щеки патрон: видимо, в процессе борьбы кто-то из них схватился за затвор, и патрон оказался выброшен.

Тавров с трудом перевалился на бок и схватил патрон губами. Сергей заметил это. Его руки схватили Таврова за горло.

– Отдай! Отдай, дурак!

Тавров чувствовал, что сейчас задохнется, но отчаянно сжимал зубы. Если бы не стальные тиски на горле, он сумел бы проглотить патрон.

Железная хватка Сергея не ослабевала, и Тавров почувствовал, что теряет сознание. Отчаянным усилием он вытащил пневматический «Аникс» и нажал на спусковой крючок. Сергей охнул и отпустил горло. Тавров выстрелил еще раз и услышал, как пуля щелкнула о кафельную стенку. Не попал! Надо попасть Сергею в лицо, а то он убьет его! Тавров приподнялся на локте и навел пистолет в лоб морщившемуся от боли Сергею. Но Сергей уже не пытался ничего сделать. Он даже не смотрел на Таврова. Он смотрел куда-то поверх его головы.

– Так я и знал! – раздался голос над головой Таврова.

Это не был голос отца Иоанна. Хотя на мгновение Таврову показалось, что он где-то слышал этот голос. Но только на мгновение.

Сергей стоял у стены, продолжая сжимать в руках бесполезную винтовку. Тавров осторожно повернул голову и поглядел назад. В проеме двери, ведущей в холл, стояли трое: двое в черной униформе охранного предприятия и один в простом черном костюме и черной рубашке с узким белым воротничком. Говорил тот, что в костюме:

– Бросьте винтовку, Рэмбо! Она вам больше не понадобится.

Пистолеты в руках охранников выглядели достаточно убедительно. Сергей подчинился. Охранники проворно завернули ему руки за спину и надели наручники. Затем они направились к Таврову, но предводитель жестом остановил их:

– Не стоит! Он не представляет опасности. Только заберите у него пневматику.

Предводитель уселся на шаткий стул, закурил и обратился к Таврову:

– Я так и знал, Валерий Иванович, что вы все испортите! Потому я и хотел, чтобы вы остались в машине. Но мямля Валович не справился с таким простым делом! Впрочем, он уже получил по заслугам и лежит в машине с оторванной башкой. Н-да… А ведь на его месте должны были быть вы!

– Вы убили Жору? Зачем? Ведь вы сказали, что он был ваш человек? – угрюмо спросил Сергей.

– Я убил? Нет, дорогой мой, это вы его убили! Как только вы поговорили с ним по мобильнику и отключились, телефон Валовича взорвался.

– Этого не может быть! – воскликнул Сергей. – Я сам доставал и готовил телефоны!

– И тем не менее это так! Я велел Валовичу поменять батарею в телефоне, который останется в машине. Разумеется, я сказал ему, что в батарее «жучок», при помощи которого мы будем прослушивать ваши переговоры. На самом деле в батарею был вмонтирован не «жучок», а заряд пластита. И предназначался этот подарок вам, Валерий Иванович!

– Отчего же такая честь? – угрюмо поинтересовался детектив.

Незнакомец ответил коротким смешком:

– Ха-ха! Дорогой Валерий Иванович! Должен признаться, что вы меня неустанно поражали удивительной способностью все время оказываться у меня на пути. Не то чтобы вы мне постоянно мешали, отнюдь! Но вы странным образом оказывались связаны с персонажами моей грандиозной пьесы. Сначала я думал, что это случайность, и не обращал на вас никакого внимания, но потом понял: вы оказались в Пограничной Зоне.

– В какой еще зоне? – вмешался Сергей.

– А вам следует молчать, а не перебивать меня! – погрозил ему пальцем незнакомец. От этого жеста повеяло чем-то наигранно-театральным и в то же время реально жутким. – Вы свою роль уже отыграли, причем совершенно неудачно. Так же как болван Валович!

– Послушайте, бросьте изъясняться загадками! – потребовал Тавров. – Давайте сюда вашего хозяина, мне хотелось бы услышать от него некоторые разъяснения!

– Хозяина вы увидите! – пообещал незнакомец. – И гораздо скорее, чем вы можете предположить! Едва я совершу обряд инициации, Хозяин предстанет пред вами во всем своем величии! Впрочем… А кого вы имеете в виду?

– Как кого? – проворчал Тавров. – Белиссенова, разумеется! Ведь вы на него работаете?

– Что? Белиссенов – хозяин?! Ха!

Незнакомец громко рассмеялся, хлопая от избытка чувств себя по коленям. Отсмеявшись, он сказал:

– А вы, оказывается, так ничего и не поняли. Значит, вы так ничего и не поняли… Эй, там! Давайте-ка сюда нашего священника!

Появились еще два охранника. Они вели отца Иоанна. Тавров увидел, что у того руки тоже были скованы наручниками. Отец Иоанн, увидев незнакомца, сказал:

– Да, поздновато я вас раскусил. Я знал, что вы замышляете, и довольно быстро понял механизм ваших действий. Вот только не знал, кто вы.

– А теперь знаете?

– Да, вы были в списке возможных инициантов из числа пребывающих в Москве католических священников. Вы Альгимантас Бломбергис, уроженец Вильнюса, окончили Григориану, а в Москву направлены якобы для освещения проблем духовной свободы в России, однако на самом деле цель вашей миссии – прозелитическая деятельность. Иначе говоря, обращение атеистов и православных в католичество. Вот только ваши ватиканские хозяева просчитались: на их деньги вы создали секту и целую преступную группу под крышей охранного предприятия. И все для того, чтобы провести обряд инициации. Все рассчитали! Понимая, что наибольшую угрозу для вас представляю я, наняли актера, который талантливо исполнял роль руководителя секты, загримировавшись под меня и прикрываясь моим именем!

– Точно! – согласился Бломбергис. – Раз вы так все прекрасно понимаете, у меня к вам встречный вопрос: это вы ввели Валерия Ивановича в Пограничную Зону?

– Нет, это была инициатива Евфросиньи, – ответил отец Иоанн. – После того как вы ее чуть не убили, она ввела Таврова в Пограничную Зону и охраняла его все время.

– Так я и думал! – покачал головой Бломбергис. – Вот зловредная баба! И как я ее не угрохал? Впрочем, кто же знал, что у нее в башке титановая пластина! Я хотел ее потом достать, но тут за нее принялся недоумок Гольдштейн, и я решил подождать и посмотреть, чем все закончится.

– Еще бы! Гольдштейн сам влез в ловушку, которую вы ему расставили, – заметил отец Иоанн.

– Что верно, то верно! – самодовольно согласился Бломбергис. – Этот идиот всерьез полагал, что раз он управляет армией демонов, то ему все по плечу! Ему было невдомек, что бывают случаи, когда все войско инфернального Мира бывает бессильно. Как его мог защитить даже самый могущественный демон от стрелы, освященной Люцифером?! Да, кстати, а где колечко, что вы сняли с покойного? Это нечестно! Раз я убил Гольдштейна, то и трофей по праву должен принадлежать мне!

Охранники быстро сорвали кольцо с пальца отца Иоанна и передали Бломбергису. Тот надел его на средний палец правой руки и сказал:

– Не обижайтесь, святой отец! Подумайте: зачем вам, священнику, носить кольцо Соломона, дающее власть над демонами? Ведь вы все равно им не воспользовались, не желая губить свою душу!

Отец Иоанн промолчал. Бломбергис повернулся к Таврову:

– Вот так, Валерий Иванович! Видите, в какие дела втянула вас набожная старушка Евфросинья? А вам не приходило в голову, что с определенного момента вашими клиентами становятся отнюдь не случайные люди?

– Нет, разумеется, – ответил Тавров, – и в вашу Пограничную Зону я не верю! Мне и Белиссенов не смог толком объяснить, что это такое!

– Неудивительно! – удовлетворенно воскликнул Бломбергис. – Я так старательно режиссировал пьесу, направляя события в нужное мне русло. Неужели вы не догадались, что и вас я направлял? Скажу без преувеличений: когда вы вдруг стали в связи с поисками стриптизера проявлять интерес к Ольге Берг и Андроновскому, я забеспокоился. А вдруг вы своим ментовским нюхом учуете запах другого мира, витающий вокруг них? Вдруг узнаете о роли, которую они играли в моей пьесе? И ведь скажите честно: не подскажи я вам мысль о приглашениях, сумели бы вы сами ухватиться за ниточку?

– Так это вы торчали у меня за спиной на выставке Трофа? – вспомнил Тавров.

– Да, я все лично держал под контролем, – самодовольно ответил Бломбергис. – Никому ничего нельзя поручать! И чего мне опасаться? «Взгляд забвения» – не выдумка «паранормальщиков». Взглянул на собеседника – и он уже вас не помнит. Неплохо, да?

– А зачем вам надо было, чтобы я разоблачил Трофа? – спросил Тавров.

– Время! – коротко ответил Бломбергис. – Мне нужно было выиграть время у оказавшейся рядом ищейки, – то есть у вас. И я его выиграл! А насчет Пограничной Зоны, в которой вы оказались, но в существование которой не верите…

Бломбергис сделал паузу, с наслаждением разглядывая кольцо Соломона на своем пальце.

– Вы улавливаете разницу между сном и реальностью? – вдруг спросил Бломбергис.

– Разумеется! – раздраженно отозвался детектив. – И что из этого?

– А теперь представьте себе состояние, где сон невозможно отличить от реальности. Точно так же очевидна разница между вашим миром и тем. Место, где эти два мира равноправны и где правят одновременно их несовместимые законы, – и есть Пограничная Зона. Теперь уяснили?

– А люди, с которыми я сталкивался, тоже были в Пограничной Зоне?

– Разумеется. Это я ввел их туда. Естественно, воспользовавшись стечением обстоятельств. Знаете, бывает так, что вполне приличный человек заложит, как говорится, за воротник и в таком состоянии садится за руль. Он еще не преступник, но он уже в Пограничной Зоне Преступления. Сбил насмерть пешехода – вот он уже и преступник! А не сбил – так и остался приличным человеком. Вот так и многие ваши знакомые: Андроновский, Ольга Берг, Валович, Гитаров, ваш незадачливый стрелок Сережа… Волею обстоятельств пересеклись наши дороги – и все они были введены лично мною в Пограничную Зону, дабы отыграть предназначенные им роли. А не пересеклись бы, – я бы нашел других актеров. Впрочем, и эта труппа справилась более или менее успешно. А сейчас вы будете присутствовать при заключительном акте.

– Каком еще акте? – презрительно спросил Тавров. – Вы сумасшедший?

– Ну, Валерий Иванович! Ведь вы же знаете про пророчество Шимуса! Оцените события с точки зрения пророчества, и все встанет на свои места! Для начала нужно иметь коллектив дурачков, которые должны искренне верить в то, что задача истинного христианина – способствовать приходу дня Страшного суда, для чего необходимо обеспечить приход в этот мир Люцифера. Евангелие катаров как нельзя лучше подходило для воспитания подобных воззрений. Вот для чего я создал Церковь Истинного Катарсиса. Далее… Для проведения обряда инициации нужен определенным образом изготовленный образ Люцифера, причем изготовленный настоящим мастером! Андроновский его и создал. Гениальный был человек! Еще нужен праведник, служитель церкви, которого надо принести в жертву. Отец Иоанн прекрасно подходит для подобной роли! К тому же он еще и Наблюдатель, что придаст жертвенному акту особую пикантность. Нужен чистый сердцем воин, – но чьи руки еще в следах от крови врага, – который убьет священника в праведном гневе. Вот для чего мне и был нужен Сергей! Наконец, нужен прах абсолютно грешной женщины. Вот зачем мне понадобилась голова Ольги Берг! И неужели вы думаете, что она случайно умерла? Именно я пригласил любовника Ольги в ресторан, где встречались муж Ольги и директор детективного агентства. Если бы мнительности Константина оказалось недостаточно, я бы подкинул ему еще что-нибудь, но тот с первого раза заглотнул наживку. А как она не хотела умирать! Пришлось дать ей дополнительный импульс. Н-да… Как видите, все подготовлено мною и блестяще осуществлено! Наибольшую опасность представлял Гольдштейн, обладавший кольцом Соломона, дававшим ему власть над демонами. Однако я разобрался и с ним, умело использовав Гитарова, чтобы пустить следствие по ложному следу. Вот только с вами произошла досадная накладка. Я предвидел, что вы можете помешать мне в решающий момент, потому и решил вас убрать на заключитальном этапе. Но Валович проявил пагубную для него нерешительность и теперь вместо вас лежит в забрызганном мозгами и кровью салоне «Жигулей». Да, кстати!

Бломбергис повернулся к приведшим отца Иоанна охранникам.

– Что стоим? Быстро загнали машину на территорию, пока этот сюр на колесах кто-нибудь не обнаружил! И проверьте прилегающую территорию и территорию завода: нет ли чего подозрительного. Мне еще не хватало каких-нибудь сюрпризов в самый последний момент! Да, выйдите через запасной выход и заприте его снаружи, – а то вдруг наш Рэмбо захочет сбежать тем же путем, что и вошел.

Охранники послушно вышли через запасной выход. Пока Бломбергис инструктировал охранников, Тавров наклонился к стоявшему рядом отцу Иоанну и спросил:

– Вы-то как сюда попали? В одиночку! На что вы рассчитывали?

Но Бломбергис расслышал тихий вопрос и ответил раньше отца Иоанна:

– Валерий Иванович, Пуаро вы наш дорогой! Но это же элементарно! С точки зрения членов Церкви Истинного Катарсиса, и нашей доблестной охраны в том числе, именно отец Иоанн возглавляет последний год данное религиозно-коммерческое предприятие. Он просто проехал на прекрасно известном всем «Мицубиси Паджеро» через проходную, опустив боковое стекло, и охрана, видя отлично знакомый профиль, даже не стала проверять его документы!

– Да, но ваш подставной «отец Иоанн» мог помешать ему… и откуда он взял ту самую машину?

– Хороший вопрос! – воскликнул Бломбергис. – Ну-ка, Белиссенов! Ответьте вашему товарищу по приключениям!

Отец Иоанн исподлобья посмотрел на Бломбергиса, затем взглянул на Таврова и ответил:

– Я нашел этого нанятого актера с помощью… одного знакомого режиссера… Я объяснил тому, в какое гнусное дело он ввязался. Он сам с большим облегчением отдал мне ключи от машины и подробно сориентировал по плану территории завода: где что находится. Он был рад вырваться из-под вашей власти, Бломбергис! И сейчас вам его не достать!

– Ну разумеется! – ухмыльнулся Бломбергис и взглянул на часы. – Не далее чем полчаса назад ваш двойник попал под электричку у платформы Ленинградская. Так что теперь мы все встретимся с ним только на Страшном суде!

Отец Иоанн побледнел, сжал кулаки и сделал было шаг к Бломбергису, но бдительный охранник толчком в грудь вернул его на место.

– Какой же вы мерзавец, Бломбергис! – медленно произнес отец Иоанн. – Скольких людей вы уже обрекли на муки, а теперь собираетесь ввергнуть в пучину неслыханных бед и страданий все человечество!

– Не я придумал пророчество Шимуса и обряд инициации! – парировал Бломбергис. – Так почему бы не использовать шанс? Вы знаете, сколько было инициантов? А сколько обрядов? В «Книге Агриппы» перечислено восемнадцать способов инициации, из которых одиннадцать в нынешних условиях абсолютно нереальны, а шесть дают весьма мало шансов на успех, поскольку содержат недопустимо много случайных факторов. Но только сейчас, в ночь Страстной пятницы, успех обеспечен на сто процентов! Такой шанс предоставлялся до сих пор только разве что папе Сильвестру Второму. Я избран, Белиссенов! Понимаете? Избран! И вы не в силах мне помешать! Наоборот, вы мне поможете, и ваша кровь из черепа Абсолютной Грешницы оросит Образ Люцифера. И оживет лик Люцифера; и благословит он рождение Антихриста; и откроется Дверь в Тот Мир; и войдут в Этот Мир полчища Демонов; и станет Этот Мир пристанищем Зла; и станет Черное Белым, а Белое Черным… И всем этим буду повелевать я!

Бломбергис снял дымчатые очки, обвел победным взглядом присутствующих и остановился на Таврове. Детектив почувствовал, что его как будто обдало волной: словно полчища муравьев быстро пробежали по телу.

– Что скажете, Валерий Иванович?

– А если бы отец Иоанн сюда не пришел, кого бы вы принесли в жертву? – спросил Тавров.

– А куда бы он делся? – удивился Бломбергис. – Увидев на выставке Андроновского портрет Изис, Белиссенов понял, что все готово к инициации. И единственный шанс сорвать обряд – уничтожить Образ Люцифера. Вот он и пришел сюда с канистрой бензина! Не так ли, отец Иоанн?

Отец Иоанн ничего не ответил. Бломбергис снова надел очки, взглянул на часы и сказал:

– Ну что же… Пора в зал!

И он быстрыми шагами вышел в холл, откуда направился в актовый зал. Охранники проворно вытолкали следом Таврова, отца Иоанна и Сергея. Глядя в спину Бломбергиса, Тавров вдруг с удивлением отметил, что не может вспомнить его лица. Так же как и все те, кто не раз встречался с ним.

Зал был заполнен до отказа. На всех местах с откинутыми сиденьями кресел и во всех проходах, – кроме крайнего правого, – молча и неподвижно стояли люди в черных балахонах с капюшонами на головах. Таврову показалось, что у него стынет спинной мозг, когда он шел по проходу мимо замерших в трансе людей. В зале собралось не менеее тысячи человек – и в то же время не было слышно ни звука.

Наконец они подошли к сцене. Первые пять рядов оставались свободны. Бломбергис повернулся к Таврову и весело произнес:

– Как вам повезло, Валерий Иванович! Вы будете присутствовать при историческом событии, равного которому не было со времен распятия Христа! Прошу извинить за небольшие неудобства, но это лишь ради того, чтобы уберечь вас от необдуманных действий.

Он дал знак охранникам. Те проворно усадили Сергея и Таврова на сиденья и приковали их наручниками к ножкам кресел.

– А вас, отец Иоанн, прошу на сцену! Сейчас вам предстоит сыграть последнее действие нашей великой пьесы. Вы умрете торжественно, как герой трагедии. Можете помолиться и сказать речь – аудитория, как видите, имеется! Сергей не справился с порученной ролью, но его роль сыграет Стас. Он тоже бывший солдат, бескорыстно пожертвовавший нашей организации все свое имущество и не далее как месяц назад лично расстрелявший охранников Гольдштейна. Так что он вполне подходит на роль Воина для обряда.

Бломбергис поднялся на сцену и выкатил из-за занавеса столик. На нем ярко блестели в свете прожекторов металлические предметы, а среди них мягкой белизной выделялся череп. Бломбергис взял его в руки и философски заметил:

– Еще недавно это была одна из красивейших женщин, которуя я когда-либо встречал. И что? Вот все, что от нее осталось.

Он положил череп на ладонь, вытянул руку и с чувством произнес:

– Бедная Ольга!

И с усмешкой взглянул в зал:

– Ну чем я не Гамлет? Гамлет апокалипсиса, которому неведом вопрос «быть или не быть»! Мой Гамлет точно знает, чему быть, а чему не быть! Через девять минут начнется инициация, и вы увидите, как из смертного иницианта родится Антихрист, который через три года, три месяца и три дня займет престол святого Петра в Риме, а через шесть лет, шесть месяцев и шесть дней бросит Запад в смертельную битву против Востока! И эта война своими ужасами превзойдет все, что было прежде, – превзойдет настолько, что обе мировые войны покажутся детской ссорой в песочнице!

Это было невероятно, но Тавров поверил. Ему вдруг захотелось завыть от ужаса, безысходности и бессилия. Такого он еще никогда не испытывал.

Бломбергис положил череп на стол и обратился к отцу Иоанну, укоризненно качая головой:

– Ну что же вы, Белиссенов! Пора! Попрошу поторопиться, не то вас на сцену затащит охрана, – а это будет выглядеть некрасиво, недостойно величия момента. Прошу, прошу!

Отец Иоанн, еле слышно шептавший слова молитвы, повернулся к Таврову и тихо сказал:

– Простите меня, Валерий Иванович! Я не справился, но я сделал все, что мог. Уповаю на Господа нашего, что в своей милости не оставит всех нас. О том и молю его в свои последние минуты.

Тавров не мог даже обнять его, поскольку сидел скорчившись, обнимая скованными руками ножку кресла. Он лишь кивнул отцу Иоанну в ответ, но сказать ничего не смог: горький комок подступил к горлу. Поражение, полное поражение!

Отец Иоанн поднялся на сцену.

– Вот здесь, посередине ваше место. Прошу открыть декорацию!

Занавес на заднике стены пополз вверх, – и сразу потянуло жутким зловонием, по сравнению с которым запах мусорной свалки показался бы ароматом полевых цветов. Открылось большое изображение задрапированного в красную мантию человека со странным лицом, в котором было что-то зловещее и в то же время притягательное. Тавров никак не мог оторваться от этого лица, вызывающего странное сочетание отчаянного любопытства и животного ужаса. Из этого состояния его вывел голос Бломбергиса, резко выкрикнувший:

– Стас!

– Я готов, хозяин! – отозвался охранник, поднимаясь на сцену.

– Когда я скажу «аминь», стреляй ему в голову, – велел Бломбергис. – Только чтобы потом я не собирал мозги по всей сцене! Мне нужна кровь, бьющая струей, чтобы я мог набрать ее в череп. Ясно?

– Я понял, хозяин. Все будет в лучшем виде! – заверил охранник, передергивая затвор «ТТ».

Бломбергис взглянул на часы и резко посерьезнел.

– Все, больше нет времени на разговоры. Итак, начинаем!

Бломбергис взял в руки череп, повернулся к изображению Люцифера и воскликнул:

– Пусть кровь повергнутого праведника оживит Зло! Прими эту жертву, Владыка, как ключ от этого мира! Аминь!

Отец Иоанн был спокоен, он стоял прямо, глядя на Бломбергиса. А сбоку в двух метрах от него встал Стас, целясь в голову отца Иоанна из пистолета.

В бытность опером Тавров не раз смотрел смерти в глаза, шел с голыми руками на вооруженных отморозков, скрипел зубами от ярости и бессилия, когда на руках умирал друг, смертельно раненный бандитским «пером». Но никогда не посещало его такое сильное ощущение страха и безысходности. Это было невыносимо. Это был первобытный ужас, спрессованный в мгновенья и превратившийся в вечность. И, услышав «аминь», Тавров закрыл глаза. Если бы не наручники, он по-детски заткнул бы уши, чтобы не слышать выстрела.

И выстрел грянул. Зазвенела, катясь по дощатому настилу сцены, гильза.

И упало тело, словно занавес в конце последнего акта. Самого последнего. Как точка в конце Эпохи.