Наталья Александрова

Золотая булавка Юлия Цезаря

* * *

– Вот ваш дом, – сказал таксист, – вон номер.

Вита протянула ему деньги, сказала, что сдача не нужна. Таксист проорал ей слова благодарности и пожелание счастливого отдыха на ужасающем английском. Они все здесь не говорят, а кричат, вопят и размахивают руками, как ветряные мельницы крыльями. Наверное, солнце так действует.

Солнце и правда палило нещадно. В аэропорту усатый таксист с непонятной гордостью сообщил Вите, что температура воздуха – сорок градусов в тени.

«Катастрофа!» – кричал он, брызгая слюной.

Вита не поняла, отчего он так радуется. Казалось, он считает жару своим личным достижением.

Она вышла из машины и с трудом вдохнула раскаленный воздух. Действительно адово пекло, только чертей не хватает. Говорят, в августе здесь так часто бывает, но нынешний год выдался жарким даже по здешним меркам.

Вита отворила кованую калитку и пошла по дорожке, выложенной голубой плиткой. Чемодан она катила за собой, как послушную собачонку. По бокам дорожки цвели кусты роз – темно-красных, белых, нежно-коралловых. Дальше виднелись деревья, увешанные апельсинами и лимонами.

Она прошла перголу с виноградной лозой, вьющейся по решетке. Стало прохладно, одуряющая жара осталась за оградой сада. Где-то тихонько шумела вода, пахло влажной зеленью, розами и еще чем-то пряным и экзотическим.

Как хорошо! Вита вдохнула полной грудью дивные запахи.

Дорожка уперлась в каменную стену, покрытую вьющимися растениями. На гладком камне в середине стены грелась на солнце изумрудная ящерица. Вита бросила чемодан и неслышно подошла к ней ближе.

«Если она не убежит, у меня все будет хорошо», – загадала она, хотя дала себе слово никогда больше этого не делать.

Нельзя ставить свою жизнь в зависимость от слепого случая, от примет и совпадений.

Ящерка застыла на месте. Затаив дыхание, Вита придвинулась к ней немного ближе. Потом сделала еще один шаг и еще. Она уже видела черный блестящий глаз и блестящие чешуйки на хвосте. Еще шаг, и она заметила свою тень на стене. Тень застыла вместе с ней, чтобы не спугнуть ящерицу.

Простояв так минут пять, она сообразила, что, если кто-то выйдет сейчас из дома, в его глазах она будет выглядеть странно: стоит посреди дорожки девица на одной ноге, еще и одета не по погоде – как выехала утром из дома в джинсах, так и парится в них в такую жару.

Вита немедленно встала на обе ноги и оглянулась по сторонам. Никто не смотрел на нее ни с улицы, ни из-за угла дома. Когда она повернулась, на стене уже не было изумрудной ящерицы. Вот и толкуй такой знак как хочешь.

Она решительно свернула вдоль стены и вышла к дому. Теперь, как писал Глеб, нужно обойти дом справа и подняться на террасу, а там уже и дверь.

Терраса была небольшой. «Не удивляйся, – писал Глеб, – зато она будет только наша, мы сможем там уютно завтракать на мягком утреннем солнце».

Сейчас было три часа дня. Солнце потихоньку уходило с террасы, пряталось за апельсиновым деревом. Вита медленно поднялась по нагретым ступеням, осторожно лавируя между цветочными горшками, которых здесь было множество. Под третьим от двери горшком должен лежать ключ.

Вита отсчитала третий горшок. В нем пышно цвело какое-то растение с огромными красно-белыми колокольцами. Постояв немного, чтобы унять колотившееся сердце, она наклонилась и пошарила за горшком. Ключа не было. Из ближайшего цветка вылетел шмель и с негодующим жужжанием устремился прочь. Вита отскочила и едва не свалила вазон. Он сдвинулся, к ее ногам выкатился ключ. Самый обычный ключ от дверного замка, с детской розовой резинкой вместо кольца. С ключом в руке Вита подошла к двери.

Все верно, номер квартиры тот же. Она все нашла правильно. Повернула ключ в замке, вошла и втащила чемодан.

Она оказалась прямо в жилой комнате. Да, здесь, на юге, люди не тратят жизненное пространство на бесполезную прихожую: тепло…

Комната, очевидно, была гостиной и кухней одновременно. Диван, два глубоких кресла, обитых мягким бежевым велюром, телевизор в углу. Сзади, за колонной, Вита разглядела электрическую плиту на две горелки, раковину и небольшой холодильник. У окна, выходящего на террасу, стояли стол и четыре стула, здесь они с Глебом будут обедать. Хотя что это она – обедать они будут в ресторане на берегу моря, причем каждый раз в другом, пока не обойдут все. Так он писал. Что ж, все так и будет.

«Я сделаю так, что этот отпуск мы запомним надолго, навсегда», – писал он.

Вита поверила, главным образом из-за этого «мы». Все так и будет, ее ждет чудесный, незабываемый отпуск, и вполне возможно, что после него они с Глебом не будут расставаться.

Вита тотчас призвала себя к порядку. Не нужно гнать лошадей и забегать вперед паровоза, пусть все пойдет своим чередом.

Она еще раз оглядела комнату. Из нее выходило две, нет, три двери, не считая входной. Спальня, ванная и еще какая-то дверь. Хорошо бы принять душ и переодеться во что-нибудь легкое, открытое. А купаться она пойдет позже, когда жара спадет, а то и до моря не дойти, можно расплавиться по дороге.

Так получилось, что Глеб приедет только завтра, раньше он никак не смог освободиться, поэтому у нее впереди почти сутки, чтобы привести себя в порядок и отдохнуть. Она все здесь разузнает, осмотрит окрестности, а потом будет ждать его. Нужно купить к ужину бутылку вина и чего-нибудь легкого.

Хотя зачем? Они, разумеется, пойдут в ресторан, в лучший, какой есть, чтобы отметить их встречу.

Специально для этого случая Вита взяла у Ленки нарядное открытое платье и босоножки на высоком каблуке. Один раз можно по камням и на каблуках пройти. Они обязательно будут танцевать, Глеб писал, что любит танцевать. И музыканты будут играть какое-то романтическое ретро, может быть, что-нибудь латиноамериканское, и воздух будет напоен терпким ароматом ночных цветов, и море будет тихонько плескаться неподалеку, и крупные звезды будут смотреть на них с неба, и Млечный Путь будет хорошо виден…

Вита мечтательно вздохнула и улыбнулась.

И тут же вздрогнула, потому что услышала за одной из дверей характерный звук спускаемой воды.

– Глеб? – севшим голосом спросила Вита. До нее дошел юмор ситуации – впервые увидеть мужчину, так сказать, вживую, в реале выходящим из туалета.

Такое уж ее счастье. Вита улыбнулась, надеясь свести все к шутке, но тут дверь распахнулась, и на пороге появился неказистый тип невысокого роста.

Тип был совершенно рыжий и вдобавок весь в крупных веснушках. Еще он был абсолютно голым, если не считать длинных сползающих трусов в разноцветных попугаях. Очень много попугаев.

Увидев Виту, рыжий тип откинул челюсть и завис в таком положении. Улыбка медленно сползла с Витиного лица. Неужели это и есть Глеб? Да нет же, он прислал ей множество фотографий, и она так долго их рассматривала, что выучила его лицо наизусть.

Глеб, конечно, не красавец, но у него очень хорошее лицо – вдумчивое, серьезное, выразительное. А этот… просто клоун какой-то! Но как он здесь очутился?

– Глеб? – все же спросила она неуверенно.

– Какой еще Глеб? – Тип опомнился и с лязгом хлопнул челюстью. – Вы вообще кто? Как сюда попали?

Она молча показала ему ключ.

– Вы хозяйка, что ли? – Он подтянул трусы и шмыгнул носом. – Анна?

У Виты мелькнула мысль, что все правильно. Глеб же писал ей, что снял эту квартиру по интернету, что хозяйка русская, замужем за сербом, зовут ее Анна. Она будет в отъезде, поэтому не сможет их встретить, а ключ оставит под третьим от двери цветочным горшком. Неделю проживания он оплатил тоже по интернету. Ничего особенного, в Черногории все так делают, у них вообще не воруют. А если и воруют, то редко.

Но кто тогда этот рыжий урод?

– Я не хозяйка, – сказала она, – я здесь буду жить. Эта квартира снята на неделю.

– Чего? – Он шагнул к ней ближе. – Здесь я живу.

«Все ясно, – сообразила Вита, – идиотская накладка. Не обязательно эта самая Анна мошенница и взяла деньги с обоих клиентов, просто произошла путаница. Да в интернете еще не то бывает!»

Но неприятный червячок уже поднял голову. Как-то все непонятно. Вита, конечно, этого червячка немедленно задавила и решила сосредоточиться на делах насущных. Если этот тип выгонит ее из дома, где она будет спать? Куда приткнется на сутки, пока не прилетит Глеб?

– Слушайте, я вам точно говорю, что мой друг договорился об этой квартире с хозяйкой. И заплатил за неделю начиная с сегодняшнего дня! Он прилетит завтра.

– Вот завтра и приходите, – склочным голосом сказал рыжий тип и снова шмыгнул носом.

– Нет, так дело не пойдет. – Вита представила, как она сидит на чемодане на улице, и уже темнеет, и ее обтекает толпа беззаботных отдыхающих. – Давайте все же разберемся. Ведь не с неба же я взяла этот адрес и ключ достала из третьего от двери цветочного горшка…

Пока она это говорила, в глазах рыжего типа что-то мелькнуло. Что-то подозрительное.

– А вы сами как договаривались насчет этой квартиры?

Судя по всему, он хозяйку тоже в глаза не видел, и это придало ее голосу уверенности.

– По интернету, – нехотя бросил он.

– У вас есть ее координаты? Телефон, адрес? Вы можете с ней связаться?

– Не могу пока. С ней договаривалась моя… моя подруга. Она еще не прилетела.

– Ах вот как.

Ситуация Вите уже очень не нравилась.

Рыжий внезапно впал в неистовство, лицо его покрылось красными пятнами.

– Слушайте, что вы все выспрашиваете? – заорал он, наступая на Виту. – Приперлась в дом и выспрашивает, выведывает! Какое вам дело?

– А такое, что мне жить негде! – закричала Вита в ответ. – И нечего на меня наезжать, я имею такое же право находиться здесь, как и вы! Раз у вас нет никакого договора с хозяйкой, мы в равном положении. И вообще, я сейчас с Глебом свяжусь и все выясню!

Она сунулась в карман за телефоном, которого там не оказалось. Тогда она поискала в сумочке, но мобильника в кармашке не было. Неужели потеряла? Только этого ей не хватало! Мобильник был новый и дорогой, Вита купила его недавно и очень берегла. Проклятье, в этом аэропорту такое творилось!.. Неужели вытащили на паспортном контроле, в этой огромной очереди?..

Под насмешливым взглядом рыжего типа она торопливо вывалила содержимое сумочки на стол. Вот он, мобильник, конечно, завалился в самую глубину. Не успев обрадоваться по этому поводу, Вита тут же расстроилась: телефон был отключен и безнадежно сел.

– Надо же… – Она бросила его на стол.

Зарядка валялась где-то в чемодане, но пока еще она разберет вещи. Кажется, этот тип ей и разобрать ничего не позволит. Ишь как смотрит, готов укусить прямо!

Вита осознала, что ужасно устала. Спала плохо, как всегда перед дорогой, встала в шесть утра, чтобы успеть на самолет. В салоне за ней сидел ребенок, который сначала пинал ногами кресло, потом орал, требуя мороженого. Когда он наконец уснул, самолет уже заходил на посадку.

Нет, она просто не в состоянии куда-то сейчас тащиться! Нет у нее никаких сил. Да и некуда. Стало быть, нужно как-то наладить отношения с этим типом, чтобы он не выгнал ее из дома. Не драться же с ним, в самом деле.

Вита перешла комнату и села на диван.

– Как зовут вашу подругу? – спросила она миролюбиво.

– Это вас совершенно не касается, – снова ощетинился он.

– Я так просто, для разговора. – Вита взяла себя в руки, хотя это было непросто – хотелось запустить в этого хама чем-нибудь тяжелым, к примеру, вон той синей вазой с книжной полки.

Ваза была ужасно уродливой. И картина на стене оставляла желать лучшего. Картина изображала русалку на фоне моря. Она стояла по пояс в воде, так что не было видно хвоста, распущенные волосы напоминали пучок водорослей, из тех, что подают в японских ресторанах, рот широко раскрыт в отчаянном крике.

Очевидно, художник имел в виду, что этим криком русалка заманивает заблудившихся моряков. На месте моряков Вита предпочла бы быть съеденной акулами или попасть во чрево кита, чем приблизиться к такой уродине.

Ничего, завтра они с Глебом посмеются над этой русалкой. Непременно посмеются.

И снова поднял голову этот неприятный червячок. Да что там, целый дождевой червяк, розовый и длинный, противно извивался и просился наружу.

Вита терпеть не могла червяков. Не боялась ни пауков, ни мышей, а от червяков ее прямо трясло.

Она закрыла глаза и сосчитала до пяти, стараясь дышать глубоко и медленно. Помогло, червяк свернулся кольцом и затих. Вита открыла глаза и поглядела на рыжего типа в упор.

Да уж, хорош, нечего сказать, как говорят, отворотясь не наглядеться. Патлы рыжие, глазки маленькие, как у свиньи, весь в веснушках, еще и трусы в попугаях. Интересно: сам сказал, что ждет свою подругу, а расхаживает в таком виде. Если честно, трудно представить, чтобы какая-то женщина заинтересовалась этим типом. Хотя, может, она такая же, как он?.. Только ей, Вите, какое дело до них обоих? Ей только до завтра продержаться, а там все наладится.

Червяк снова было задвигался, но Вита живо представила, как она хватает большой камень и с размаху опускает на него. Червяк испугался и затих.

Рыжий тип переступил босыми ногами, наверное, ему стало холодно на кафельном полу. Да, и пренебрежительный взгляд Виты он очень правильно истолковал. Наконец дошло, что он стоит перед незнакомой дамой в одних трусах. Надо же, покраснел! Ничто человеческое и ему, оказывается, не чуждо.

– И все же когда должна прилететь ваша подруга? Я это к тому, что вы могли бы заранее предупредить ее о нашем… о нашем случае, чтобы не было потом никаких недоразумений.

Тип издал какой-то неопределенный звук, который счесть согласием она никак не могла.

– Как хотите, а я до завтра остаюсь здесь! – Она очень старалась, чтобы голос звучал спокойно и уверенно. – Посплю одну ночь вот на этом диване.

И перетащила чемодан поближе. Рыжий понял, что так просто от нее не отвяжется, и набычился. Вита расстегнула чемодан, чтобы достать полотенце и легкую одежду. Ужасно хотелось вымыться, переодеться, привести себя в порядок.

– Здесь две спальни, – наконец выдавил рыжий. Видно было, что эти слова дались ему с трудом.

– Прекрасно! – обрадовалась Вита и решила не уточнять, какого же тогда лешего этот тип орал и возмущался. Боялся, что его подруга застанет его с незнакомой женщиной? Может, она очень ревнивая? Хотя Вита, честно, не может представить, кому такое чучело может понадобиться. Одни трусы с попугаями чего стоят!

Она повесила сумку на локоть, другой рукой схватилась за ручку чемодана (смотреть надо за вещами, когда входишь в незнакомое помещение, кто его знает, этого рыжего, может, он на руку нечист) и сунулась в ближнюю дверь.

– Да не туда! – с досадой крикнул рыжий, но она уже успела увидеть небольшую комнатку, которую целиком занимала двуспальная кровать. Разумеется, кровать была разобрана, и мятые простыни валялись комом – это в три-то часа дня! Еще она заметила на тумбочке возле кровати включенный ноутбук. – Вам не сюда! – Рыжий плечом отпихнул ее и проскочил в комнату, но споткнулся о чемодан и с размаху плюхнулся на кровать. – Что вы претесь, куда не просят! – заорал он.

– Да больно надо, – разозлилась Вита. – А если у вас компьютер включен, свяжитесь со своей приятельницей и спросите, что за безобразие творится. Пускай координаты хозяйки даст, нужно же разобраться!

– Я не могу, что-то с интернетом творится. – Рыжий отвел глаза.

«Сама разберусь», – подумала Вита, втаскивая чемодан в соседнюю дверь. Уверенности, правда, у нее не было.

Эта комнатка была еще меньше, чем та, в которой обосновался рыжий грубиян. Кровать здесь стояла односпальная, и коврик над ней висел с Микки Маусом. Значит, детская.

Белье на кровати было свежее, одеяло в зайчиках и медвежатах. И ладно, главное – чисто.

Вита быстро разобрала чемодан и проскользнула в ванную.

После душа она проверила подзарядившийся телефон. Он поприветствовал ее с прибытием в Черногорию, но электронная почта не работала, видно, действительно что-то с интернетом. Вита надела легкий сарафанчик и шлепки, намазала шею и плечи кремом и постучала в дверь к рыжему.

– Я ухожу, но вернусь.

В эту минуту до нее дошло, что она может вернуться, что называется, к разбитому корыту. Ничто не помешает этому типу прихватить ее паспорт и деньги и смыться. И ключи унесет, тогда она точно будет ночевать на берегу под шезлонгами.

– Знаете что, раз уж мы живем под одной крышей, давайте познакомимся, – сказала Вита твердо. – Вот, поглядите на мой паспорт. И свой покажите.

– С чего это вдруг? – завелся он. – Я не собираюсь поддерживать с вами знакомство!

Вита поглядела на него очень выразительно. Под ее пристальным взглядом до него, наконец, дошло, что ее бы воля – она бы с ним и двух слов не сказала, и паспорт она хочет увидеть исключительно из соображений безопасности.

Он снова покраснел – не только щеки, но лоб, подбородок и даже шея. Надо же, все-таки что-то соображает, хоть по виду и полный кретин. Нехотя протянул ей паспорт, который достал из кармана рюкзака, причем в руки не дал.

– Саврасов, – прочла она, – Фил… – дальше палец с рыжими волосками зажимал слово, – Аркадьевич.

Далее следовал год рождения, из чего Вита поняла, что ему тридцать три года.

– Прочитала? – Он быстро закрыл паспорт и убрал его в карман рубашки.

Затем взял ее паспорт и внимательно его пролистал. Посмотрел на нее с непонятным выражением.

– Виталия, – протянул он, – что это за имя?

– Родители хотели мальчика, – привычно объяснила Вита, – назвать собирались Виталием, в честь дедушки, а получилась я. Вот они и решили так меня записать.

Она тут же рассердилась на себя – зачем выбалтывает этому неприятному типу такие личные подробности? Хорошо еще, не сказала, что дедушку своего она в глаза не видела, потому что родители развелись, когда ей было полтора года. И волосы с детства у нее росли плохо, мама как-то в порыве откровенности призналась, что боялась, мол, ребенок так и останется лысым, и дура-воспитательница в детском саду каждый день вопрошала громко: «Кто это к нам пришел? Виталик – девочка или мальчик?»

Это она так шутила. У людей бывает разное чувство юмора. Не пропустила ни одного дня, даже когда волосы у Виты выросли и мама стала ей завязывать два хвостика.

Вита очнулась от этих неприятных воспоминаний, и когда он собрался отдать ей паспорт, ловко выхватила у него из кармана рубашки его документ.

– Значит, вы Саврасов Филимон Аркадьевич. Ой, ну и имечко!

– А сама-то, – он сердито глянул исподлобья, – тоже мне, Виталия.

Это было верно.

«Хороша парочка – гусь да гагарочка, Филимон и Виталия», – усмехнулась она про себя. И снова рассердилась: не хочет она иметь с этим типом ничего общего, не пара они вовсе.

Он вырвал свой паспорт у нее из рук.

– Слушайте, вам художник Саврасов не родственник? – спросила Вита, чтобы оставить за собой последнее слово. – «Поздняя осень, грачи улетели»… Или прилетели?

Он не ответил, только зыркнул на нее злобно.

Вита развернулась на пятках и пошла прочь, сунув в сумку ключ. Вдруг этому рыжему вздумается уйти, тогда она и в квартиру не попадет. Филимон, надо же. Вот так имечко.

На набережной было пусто: жара, все отдыхают после обеда. Понятно, сиеста, как во всех жарких странах.

Вита нашла кафе со столиками под огромным раскидистым деревом. В тени этого дерева было прохладно, разгоряченное тело обдувал легкий ветерок. Внизу, достаточно близко, лениво шевелились волны, им тоже было жарко. Вид на бухту отсюда был изумительный: по бирюзовой глади воды разбросаны яхты. Хотелось вставить этот вид в раму и повесить на стенку.

Вита заказала воды с лимоном и большой сэндвич, а потом кофе. В ожидании заказа снова взялась за мобильник. Сначала проверила эсэмэски. Одна от Ленки: как долетела и все ли в порядке. Ленка небось умирает от любопытства, с чего бы иначе такая забота? От Глеба ничего.

Вита попросила у подошедшего официанта пароль для выхода в интернет, он пробурчал что-то и убежал. С интернетом ничего не получалось, видно, такой неудачный день.

Официант куда-то запропастился. Сэндвич выглядел очень аппетитно, вода была холодной, столик стоял очень удачно, в тени. Вита решила отдохнуть и поесть, проблемами она займется потом.

Пока она пила кофе, за соседним столиком обосновалась русская семья с двумя детьми. Отец семейства любезно сообщил Вите правильный пароль, она вышла, наконец, в интернет и проверила почту. От Глеба ничего не было.

Очевидно, еще не дошло. Но червяк в который раз поднял голову и зашевелился.

Вита написала Глебу большое подробное письмо. Описала ситуацию с квартирой и нелюбезного рыжего по имени Филимон, постаралась изобразить его с юмором, прибавила, что с нетерпением ждет его приезда, потому что здесь очень хорошо, но одной скучно. Она сама удивилась, до чего сдержанным вышло письмо. Хотела отправить, но не нашла адрес Глеба в адресной книге.

Сердце нехорошо екнуло, когда она еще раз проверила почту. Что за странная история? Писем Глеба не было, ни единого. Ни самых последних, ни ранних. Все же они переписывались почти полгода… Исчезли все письма, все прикрепленные файлы с фотографиями – абсолютно все.

– Этого не может быть! – сказала Вита и почувствовала, что ей стало трудно дышать.

Какой там червяк, теперь внутри нее сидела огромная пупырчатая жаба и давила на сердце и легкие. Сэндвич неудержимо запросился наружу. Вита выпила воды и с трудом отдышалась.

Ладно, в конце концов, ничего не случилось. Наверное, что-то с почтой. Бывает же, что письма пропадают. Нужно отправить Глебу эсэмэску.

Дрожащими руками она прикасалась к клавиатуре мобильника, но буквы все время выходили не те. Наконец мука закончилась. Вита расплатилась и пошла по набережной. Жара потихоньку спадала, люди потянулись на пляж. Вита долго смотрела на море, облокотившись на каменный парапет, потом проверила мобильник. Ее сообщение вернулось с пометкой, что адресат не существует.

Что ж, мысленно она уже была к этому готова. Тем не менее она набрала номер Глеба, надеясь в душе, что сейчас услышит его голос. Сухой женский голос ответил, что набранный ею номер не обслуживается.

Так. Вот теперь все ясно.

Ее горькие раздумья прервала цыганка – подошла, залопотала что-то по-своему, протянула грязную руку. И здесь от них никуда не деться!

Вита отмахнулась и спустилась к пляжу. Взяла лежак, поставила зонтик так, чтобы не видеть немногочисленных пока отдыхающих, и улеглась, отвернув лицо. Ей казалось, что иначе все сразу поймут, какая она дура.

Итак, ее обманули. Напарили, как выражается Ленка. Прокатили. Продинамили. Русский язык удивительно богат синонимами этого слова, но суть от этого не меняется.

Собственно говоря, такие случаи бывают, она сама о чем-то таком слышала. Роман с Глебом у них был виртуальный, а если честно, никакого романа и не было. Была долгая переписка, причем письма его были далеко не простыми. Вите было интересно, она вовсе не старалась произвести на него впечатление. Потихоньку выяснилось, что у них много общего.

Месяца через три Вита осознала, что с нетерпением ждет вечера. Его письма приходили не каждый день, но она все равно ждала. Он обмолвился о нескорой встрече, и это, несомненно, говорило в его пользу. Иногда они разговаривали по телефону.

Что касается скайпа, он сразу предупредил, что его не будет, какие-то там у него технические неполадки. Он даже что-то объяснил, но она ничего тогда не поняла, только плечами пожала: не хочет человек и не надо.

Ей так нравилось писать ему письма, обсуждать с ним книги и фильмы. По взаимному договору они не касались личных тем – где живут и с кем, где работают. Он присылал ей фотографии тех мест, где бывал по делам или на отдыхе. На этих фото Вита и увидела его. Попросила прислать более подробные снимки. Ей понравилось его лицо – серьезное, спокойное. На душе сразу полегчало. Да, познакомились по интернету, а что такого?

Она никому не рассказывала об их дружбе, но Ленке со временем удалось вытащить из нее кое-какие подробности. Сопротивляться Ленке невозможно: если она что-то вбила себе в голову, добьется своего при любой погоде. Тогда в ее голове как раз сидела мысль, что Вите обязательно нужно кого-то найти.

Ленка была твердо убеждена, что женщине обязательно нужен секс. Для здоровья, для внешности, для тонуса. А поскольку секс с первым встречным Вита категорически отвергала, Ленка пыталась найти ей постоянного партнера. Хотя это – так она считала – только лишняя головная боль.

У самой Ленки все было организовано, по ее собственным словам, с умом и с тонким расчетом. Знакомых мужчин у нее было несколько, и за каждым была закреплена определенная роль.

С одним она ездила в командировки, этот был из ее коллег. С другим – отдыхать, он обеспеченный и не жадный, к тому же аккуратный в быту, жена приучила.

Еще один работал у Ленки палочкой-выручалочкой на случай, когда планы на вечер неожиданно срываются, а она уже настроилась на неприхотливый секс. Этот, программист-фрилансер, всегда сидел дома и был счастлив видеть Ленку, которая являлась с пиццей наперевес. Не очень понятно, кому он в такие минуты радовался больше – Ленке или пицце.

Еще с одним приятелем она по субботам оттягивалась в ночном клубе. Домой они возвращались под утро и все воскресенье проводили в постели.

Таким образом, ее сексуальная жизнь была упорядочена, и Ленка порядком этим очень гордилась. Еще и обижалась на Виту, когда та корила ее за неразборчивость.

«Кто говорит, что я прыгаю в постель к первому встречному? – возмущалась она. – Все мужики у меня знакомые, проверенные, каждого я давно знаю».

Поскольку Ленкин вариант Вита категорически отвергала (подруга была убеждена, что из-за глупости и ослиного упрямства), та пыталась познакомить ее с кем-то, но безуспешно. Роман в интернете она забраковала сразу по той причине, что там все козлы. Вита только отмахивалась, говоря, что ничем не рискует. Ничего Глеб у нее не просит, ничего не выспрашивает.

Он сам первым заговорил о настоящей встрече, и Вита даже не знала, радоваться ей или нет. Она очень дорожила их перепиской, не хотелось терять такого друга. Но Глеб все чаще упоминал о встрече, писал, что нужно обязательно увидеться, что они уже переросли обычный обмен новостями. И вот что придумал.

Они встретятся на нейтральной, так сказать, территории, у моря. Это замечательное место: Черногория, берег Адриатики, точнее, очень красивого залива. Он там уже бывал и всю организацию поездки взял на себя. Пообещал, что оплатит квартиру, Вите оставалось только купить билет на самолет.

Конечно, она согласилась. Ленка, понятно, скривилась, но крыть ей было нечем.

И Вита решилась. Еще бы, ведь он так красочно описывал этот город у моря, так упоительно рассказывал, как они проведут здесь целую неделю!

В общем, она повелась на его красивые слова. Говорила ведь ей Ленка, что ничего хорошего не выйдет из знакомства в интернете, что там каждый врет о себе как дышит. Да Вита и сама это прекрасно знала. Но она ведь тоже не полная дура, все-таки полгода с человеком переписывалась – можно как-то узнать…

Оказалось, нельзя. Только зачем тогда такие сложности? Надоела ему переписка, так бросил бы ее просто, без лишних слов. Надо же, на море вызывал…

А может, у него такие развлечения, такие ролевые игры? Может, у него таких дурочек, как Вита, штук десять. И он каждой пишет все, что она хочет, подстраивается, подбирает психологический подход. Фотографии рассматривает, сравнивает, а потом выбирает: которая больше понравится, с той и полетит отдыхать.

А может, вообще ни с кем никуда не летает, сидит дома с толстой женой в несвежем халате и выводком крикливых детей. Так и развлекается, не выходя из дома.

Давно все уже об этом знают, рассказывали Вите о таком не раз, а ей казалось, что уж обычного вруна она сразу вычислит по письмам. Но ведь и правда, Глеб писал очень хорошие, глубокие письма, не просто ерунду всякую.

Это же сколько времени нужно потратить, сколько сил!.. Душу вложить. И такой талант тратить на то, чтобы обманывать доверчивых девиц в интернете! Нет, верно говорят, что чужая душа – потемки.

Вита почувствовала, что больше не может в сотый раз прокручивать в голове эти мысли, и пошла купаться. Долго плавала в теплой воде, потом лежала на полотенце, обсыхала. Потом снова плавала.

В море ей стало гораздо легче, как будто соленая вода обмыла не только тело, но и ее истерзанную душу.

К вечеру, когда солнце уже садилось за гору, Вита почти успокоилась. Ладно, ее обманули, но не она первая и не она последняя. После того, что случилось с ней три года назад, она мужчинам вообще не верит. А Глеб ей не муж и не любовник, просто знакомый, да и тот виртуальный.

Все пройдет. Она прилетела на море, место здесь и правда чудесное, в этом он не соврал. Бывал здесь, наверное, раньше. Улететь она не может – билет с фиксированной датой, рейс чартерный. С работы отпросилась на неделю, если она даже появится раньше, все будут спрашивать, что случилось. А уж Ленка попляшет на ее косточках вовсю.

Нет, все же интересно, зачем он ее вызвал сюда, на море. Посмеяться хотел, пошутить? Но раз уж она здесь, нужно дожить эту неделю, все равно домой не улететь.

Приняв такое решение, Вита успокоилась. Она так устала, что переживать больше просто не было сил. День сегодня был ужасно длинным: очередь перед регистрацией, паспортный контроль, потом перелет, а еще она много плавала…

По дороге она купила половину пиццы, своей любимой – «Четыре сыра». Чайник в квартире есть, это она успела заметить, а пакетики у нее с собой. Глеб предупредил, что местные пьют только кофе, так что чай в магазине не купишь.

Заботливый какой. Вите захотелось выругаться неприличным словом. Ленка, та да, не стеснялась в выражениях, могла сказать все как есть, а Вита этим никогда не грешила. А теперь вот других слов не подобрать.

Только подходя к дому, она сообразила, что Глеб вполне мог втравить ее в какую-то историю с квартирой. В самом деле, он писал, что оплатил жилье на неделю, но как теперь ему верить? Вдруг получится так, что вернется хозяйка и скажет, что Вита вселилась самовольно и денег она никаких не получала? А ей и расплатиться нечем. Интересно, сколько хозяйка заломит за жилье в августе, в разгар сезона?..

Нужно поговорить с этим рыжим, как его, Филимоном. Господи, ну и имечко!

В квартире было тихо. Никаких новых чемоданов, никакой женской обуви у двери, никакого запаха духов, кроме ее собственных. Словом, ни единого следа присутствия незнакомой женщины. На столе валялась коробка из-под пиццы и стояла пустая чашка, от которой пахло кофе. Чашка была одна, стало быть, подруга этого рыжего все еще не приехала.

А вот интересно, для чего он притащился так рано, за два дня до нее? Билетов, что ли, не было?

Эта история напоминала ее собственную. Вот точно так же они с Глебом договорились встретиться здесь, у моря, так же летели раздельно, даже в разные дни. Спросить, что ли? Как бы снова на хамство не нарваться. Ладно, так или иначе, все равно нужно прояснить вопрос с квартирой.

Из-под двери в спальню пробивалась узкая полоска света. Вита постучала тихонько. Тишина. Спит он, что ли, со светом? Она постучала громче.

– Филимон, можно войти? Мне нужно с вами поговорить. Очень нужно!

– Что еще? – Он стоял на пороге и перегораживал ей проход.

Сейчас на нем были светлые брюки и мятая рубашка. Побрился, волосы пригладил. Разумеется, это ему нисколько не помогло, но все же факт наличия брюк о чем-то говорил.

«Ждет свою девушку», – догадалась Вита.

– Я хотела спросить, – нерешительно начала она, – вы поедете встречать вашу подругу?

Глаза его полыхнули зеленым светом, как у разъяренного тигра.

– Какое тебе дело? – рявкнул он. – Не лезь куда не просят! Оставь меня в покое!

– Прекратите хамить! – рассердилась она. – Я не из любопытства спрашиваю, мне нужно выяснить ситуацию с квартирой. Кто ее оплатил, вы?

Он промолчал. Ясно, платил не он. Если бы он, непременно сказал бы, чтобы поставить ее на место. И если бы платил он, знал хотя бы номер счета, на который перевел деньги.

Он сделал шаг вперед, чтобы оттеснить ее от двери, и в образовавшейся щели Вита увидела экран компьютера, а на нем – сегодняшний список рейсов местного аэропорта. Ни в одной строчке не было пометки «задерживается», все прибывали по расписанию.

– Она не прилетела, – догадалась Вита. – Она не прилетела и не отвечает на ваши сообщения…

– Чего тебе нужно? – с тоской сказал он. – Что ты навязалась на мою голову? А может, ты с ней сговорилась? Может, ты вместо нее? Может, у вас так принято? Завлекла мужика, а потом прислала подружку – на тебе, боже, что нам негоже? Так ничего тебе здесь не обломится, знай!

– Что-о? – От изумления Вита даже не рассердилась. – Да ты что себе вообразил? Что я на тебя виды имею? Ты в зеркало-то на себя хоть иногда смотришь? Тоже мне, герой-любовник!..

– А что ты тогда все время ко мне цепляешься? – набычился он. – Что ты лезешь?

– Да я с тобой и двух слов не скажу! – в сердцах бросила Вита. – Нужны мне такие грубияны и грязнули, как ты. Тоже мне, сокровище. Только и умеешь, что помойку после себя оставлять. И руки после туалета не моешь!

Он вдруг сильно толкнул ее в грудь, так что Вита отлетела метра на три. Хорошо, что подвернулся мягкий диван.

Когда она вскочила, он уже захлопнул дверь. Вита запустила в эту дверь коробкой от пиццы. Остатки томатного соуса растеклись по полу кровавым узором.

Вита заснула, стоило ей опустить голову на подушку, но спала тяжело. Ей снился кошмар, который часто преследовал ее в последние годы.

Вот она стоит в каменном подвале, одновременно сыром и душном. И вдруг – о ужас! – потолок этого подвала начинает опускаться на нее. Многотонная громада все ниже, она ползет медленно и неотвратимо. Еще немного, и каменный свод раздавит, расплющит ее…

Вита вскрикнула и проснулась.

В комнате было жарко: перед сном она забыла открыть окно. Сейчас в это окно заглядывал огромный бледно-желтый диск луны.

Вита встала, распахнула окно и впустила в комнату ночную свежесть, запахи сада и стрекот цикад.

Она снова легла с мыслью, что больше не уснет, но тут же заснула и на этот раз спала крепко, без сновидений.

Проснулась она, когда солнце уже вовсю заливало террасу. Полной грудью она вдохнула свежий утренний воздух.

Пахло божественно – цветами и влажной листвой. На море, наверное, сейчас хорошо, не жарко. По дороге в ванную краем глаза она успела заметить, что в гостиной все осталось по-прежнему.

Дверь в спальню Филимона закрыта, на двери видны засохшие разводы томатного соуса. Грязных чашек на столе уже три. Это не значит, что Филимон принимал гостей, сообразила Вита, просто ему лень мыть посуду, и он каждый раз берет чистую чашку. Нет, решительно этот рыжий неряха не вызывал у нее симпатии. А если вспомнить, как он вчера ее толкнул…

Хорошо еще, что на диван упала, а то ведь и сломать себе что-нибудь могла. Вот это был бы отпуск!

Вита представила, как она сидит на террасе с ногой в гипсе, и заскрипела зубами. Нет, этот рыжий просто псих какой-то. Ничего не скажешь, повезло с соседом.

Она решила позавтракать по дороге на пляж, чтобы не сталкиваться на кухне с этим ненормальным. Похоже, он вообще из дома не выходит, только за пиццей. Для чего тогда на море лететь, сидел бы дома. Ах да, он же подругу ждал…

При мысли, что этого хама обманули так же, как и ее, Вите стало легче.

Кофе она пила прямо на пляже. Его принес официант из соседнего кафе, красивый загорелый парень с ослепительной улыбкой. Потом Вита купалась и доплыла до самых буйков. Потом разговорилась с одной женщиной – та попросила ее присмотреть за вещами и заодно рассказала, как можно проехать вдоль всей бухты на автобусе.

На той стороне залива очень красивые виллы и церкви, их стоит посмотреть.

Вита решила последовать ее совету – отдыхать так отдыхать. И пускай этот Филимон стережет квартиру, хоть какая-то польза от него будет.

Сегодня по небу бродили редкие облака, вчерашней удушающей жары не было, так что поездка на катере обещала не слишком утомить.

Вита забежала домой переодеться. Филимон что-то жарил в кухонном закутке – по всей гостиной распространился удушливый чад. Вита ощутила к нему самую настоящую ненависть. Хорошо бы подкрасться сейчас со спины и жахнуть по голове вон той табуреткой. Она с сожалением отказалась от этой соблазнительной идеи: самой же потом придется оказывать ему первую помощь.

Церкви и правда оказались замечательными. Одна стояла на невысоком пригорке в глубине сада, который хотелось назвать райским, до того там было хорошо. И на деревьях, как в райском саду, здесь висели большие красивые яблоки. Другая – совсем крошечная, у самого моря, так что волны подступали к ступенькам. Еще одна – огромная, с высоким круглым куполом и широкой раздвоенной лестницей, которая спускалась по склону, словно заботливо обнимала его мраморными руками. На огромной террасе были расставлены мраморные статуи. Такая церковь уместна была бы в Риме или еще в каком-нибудь большом итальянском городе, но никак не в скромной черногорской деревушке.

Церковь была закрыта. Вита поднялась по мраморной лестнице, рассмотрела все статуи и барельефы, затем нехотя двинулась к автобусной остановке. Если верить расписанию, ждать автобуса еще час. На той стороне улицы виднелись какие-то дома с вывесками, возможно, там найдется кафе.

Вита перешла через дорогу и оказалась перед распахнутой дверью. В темноте смутно угадывались очертания каких-то предметов. Вита шагнула вперед, в эту темноту, – и оказалась в пещере Аладдина.

Говоря по правде, это была всего-навсего антикварная лавка. Но совсем не такая, какие она видела в Петербурге.

В ее родном городе антикварные магазины обычно выглядят как роскошные салоны, где мебель карельской березы и красного дерева расставлена с расточительной свободой, где мейсенский фарфор словно ждет великосветского приема, а вальяжный продавец, похожий на наследника небольшого королевства, свысока поглядывает на покупателей. Встречаются еще захудалые подвальчики, где потертые оловянные солдатики стоят на одной полке с треснутой керосиновой лампой, чашками, отбившимися от большого сервиза, и выцветшей трубой от граммофона, а простуженный продавец с подозрительно бегающими глазками удивленно смотрит на случайного посетителя.

В этом магазине не было ни ампирного лоска, ни жалкой нищеты лавки старьевщика.

Первое, что приходило здесь в голову, – та самая пещера Аладдина, полная сомнительных, пусть даже фальшивых, но завораживающих сокровищ. Самое главное – всего здесь было много, головокружительно много!

Сотни бронзовых светильников, сотни хрустальных лампад, сотни канделябров и подсвечников, сотни шкатулок и ларцов – деревянных, черепаховых, перламутровых и бог знает каких еще. Груды деревянных и фарфоровых статуэток, россыпи граненых флаконов, горы ожерелий и браслетов, зеркала настольные, настенные и ручные, расписные тарелки на любой вкус…

Все здесь было не тем, чем казалось, или казалось не тем, чем было: медь прикидывалась золотом, стекло – хрусталем, а хрустальные побрякушки – бриллиантами.

В лавке было полутемно, и из этой таинственной полутьмы на Виту уставилась какая-то морда с кривыми клыками и безумными вытаращенными глазами. Она испуганно попятилась, но тут же сообразила, что это всего лишь маска. Карнавальная маска из папье-маше, голова какого-то клыкастого монстра.

В эту самую минуту под потолком, вернее, под сводом пещеры вспыхнул свет и заставил еще ярче засверкать все это поддельное великолепие. В проходе между стеллажами и полками появился красивый загорелый мужчина лет пятидесяти в белоснежной рубашке.

– Добрый день! Изволите?

Вита уже привыкла здесь к этому слову, которое у нас звучит странно, как будто унижая того, кто его произносит, а в этой благодушной солнечной стране не означает ничего, кроме привычного нам «пожалуйста».

– Да так, посмотреть зашла, полюбоваться, – пробормотала Вита смущенно.

– Смотрите, – заулыбался продавец, хозяин сокровищ. – Смотрите, здесь есть на что посмотреть! Вот это, и это тоже, и это…

Он открывал перед ней шкатулки и коробки, содержимое которых загадочно сверкало и переливалось в полутьме всеми цветами радуги. Придвинул ящик с флаконами синего, изумрудно-зеленого и рубинового стекла. Вита взяла один флакон в руки, отвинтила притертую пробку, вдохнула. Флакон хранил аромат июльского полдня, нагретой солнцем травы, полевых цветов. Открыла другой – и уловила едва ощутимый запах дикой розы.

А хозяин уже перешел к следующему ящику, поменьше, где грудой были насыпаны самые разные монеты – медные, бронзовые, серебряные, истертые тысячами рук, покрытые зеленоватой патиной или тускло-рыжей ржавчиной, с едва различимыми профилями давно умерших и забытых владык, с надписями на живых и мертвых языках.

И еще один ящик – с пуговицами и застежками из металла и слоновой кости.

Вита запустила руку в этот ящик, и в ладонь сама легла овальная застежка из бронзы с отчеканенной львиной мордой. Нет, не львиной, это была морда какого-то сказочного зверя, свирепого, с огромными челюстями.

– Вот это, – проговорила Вита неожиданно для себя самой. – Я хочу купить это.

– Можно, – благодушно проговорил хозяин и произнес какое-то непонятное слово.

– Что? – удивленно переспросила Вита.

– Закалывать, – перевел он на русский и показал: взял из другого ящика цветастый шелковый платок, накинул Вите на плечи и заколол его бронзовой застежкой.

– Вот так! – проговорил довольно. – Десять евро.

Вита протянула ему купюру, хотела отдать платок, но хозяин покачал головой:

– Не надо, то есть подарок! Носи так, хорошо! Так очень идет!

Выходя, Вита погляделась в старинное мутноватое зеркало. И правда хорошо.

Какая-то женщина средних лет рылась в коробке с бижутерией.

– Не покупайте эту заколку, – проговорила она вполголоса. – Это старинная вещь, у вас будут неприятности при выезде из страны. Такие редкости нельзя отсюда вывозить.

Хоть женщина и говорила вполголоса, хозяин лавки ее услышал и что-то сердито возразил по-сербски. Потом повернулся к Вите:

– Не слушайте ее, то неправда! Заколка не старый, ее можно везти, никто ничего не скажет!

Незнакомка зло взглянула на него, хотела продолжить спор, но хозяин снова что-то сказал по-сербски, и женщину словно ветром сдуло.

– Не сомневайся, то можно везти куда угодно! – повторил хозяин с широкой улыбкой.

Правда, на этот раз его улыбка показалась Вите какой-то неискренней.

Может быть, женщина сказала правду и эту застежку у нее отберут на границе? С другой стороны, не может быть, чтобы настоящая редкая вещь стоила всего десять евро. Вита еще раз взглянула на себя в зеркало – красиво! Наверное, вредная тетка сказала это из зависти – позавидовала ее молодости, свежести, привлекательности. Бывают же такие люди, которых хлебом не корми, только бы сказать кому-то гадость и испортить настроение.

Вита подумала, что не поддастся, не позволит какой-то вредной тетке испортить себе день.

Заколка красивая, платок ей идет – этого с нее хватит, об остальном она подумает позже. Если вообще подумает – здесь ни о чем думать не хотелось.

На остановке появились люди, стало быть, автобус скоро будет. Мягкий шелк приятно холодил плечи, слегка уставшие от солнца. Застежка нисколько не мешала, ее тяжесть казалось привычной, как будто Вита носила ее всегда.

Возвращаясь домой в сумерках, Вита вспомнила о Глебе, и горькая улыбка снова скривила губы. Нет, это надо же так попасться! Это она-то, которая была уверена, что ее теперь ничем не проймешь, что у нее панцирь, как у черепахи. Ладно, дожить здесь несколько дней и забыть, как страшный сон, весь этот эпистолярный роман. Слава богу, хватило ума не говорить на работе, что едет отдыхать с мужчиной. А с Ленкой она как-нибудь разберется.

Кстати, от Ленки за это время пришли еще две эсэмэски. «Как дела? Встретила своего? Как он тебе?»

Ага, как в старинном романсе: «Мы странно встретились и странно разошлись».

Вита написала в ответ, что все в порядке, погода превосходная, подробности при встрече. Пускай подружка думает, что она здесь зажигает по полной.

Дома никого не было, очевидно, Филимон все же иногда выходил прогуляться. Или еда закончилась.

Двое подошли к увитым глицинией воротам сада и остановились.

Переглянулись, толкнули калитку и вошли внутрь.

В саду царила прохлада. Гранатовое дерево покрыто багряными цветами, как свежими ранами, вокруг этих цветов с громким жужжанием роились пчелы. Апельсиновые и лимонные деревья источали нежный аромат. За кустами коралловых роз мелодично журчал ручеек.

Двое шли по извилистой дорожке, не оглядываясь: их не интересовали деревья и цветы.

Один из них, тот, что постарше, был высоким и широкоплечим, его лицо украшали обвислые седоватые усы. Второй был ниже, моложе и плотнее.

Дорожка привела их к большому двухэтажному дому из белого камня. На мощеной террасе перед домом стояли круглый столик и несколько садовых кресел.

В одном из кресел сидел немолодой человек с лицом, покрытым шрамами, и странными, удивительно светлыми глазами.

– Наше почтение, – проговорил вислоусый и покосился на одно из кресел, но сесть не решился.

Его спутник пробормотал что-то нечленораздельное и спрятался за спиной напарника, подальше от белых глаз хозяина.

– Можете сесть. – Тот кивком указал гостям на плетеные кресла. – Хотите выпить?

– Нет, это ни к чему, – проговорил вислоусый, но напарник его облизал губы и пробормотал:

– А я не откажусь.

Хозяин поднял глиняный кувшин, налил в стаканы темно-красное вино, пододвинул гостям:

– Пейте, это вино из моего виноградника. Вряд ли где-то еще вы попробуете такое.

Вислоусый пригубил вино и отставил стакан. Его спутник жадно выпил все до капли.

Хозяин немного подождал и, наконец, заговорил:

– Она появилась. Ее не было очень долго, я уже думал, что она пропала навсегда, но вчера она появилась. Видимо, так было угодно звездам, которые правят нашим миром.

– Вы уверены, господин? – Вислоусый быстро и недоверчиво взглянул на хозяина.

– Если говорю, значит, уверен. Я узнал об этом из надежного, из самого надежного источника. Она появилась – и я хочу, чтобы вы принесли мне ее.

– Где она? – спросил вислоусый и снова взял свой стакан: наверное, от этой новости у него пересохло в горле.

– Она у женщины. У русской женщины, которая приехала сюда ненадолго. Вам нужно поспешить. У вас неделя, даже меньше. Думаю, это будет несложно. Вы найдете эту женщину и заберете ее…

– Что за женщина?

– Вот эта. – Хозяин положил на стол тонкую пластиковую папку и вытряхнул из нее несколько фотографий. – Вы видите, что с ней не будет сложностей.

– Что делать с самой женщиной?

– Что за вопросы ты задаешь! – Хозяин поморщился. – Конечно, не нужно ее убивать, если без этого можно обойтись. Зачем нам лишние хлопоты и внимание полиции?

– Но если без этого не удастся?

– Я начинаю думать, что зря связался с вами! Может, мне стоит поискать других исполнителей, более толковых?

– Нет, господин, что вы! – испугался вислоусый. – Мы справимся, мы все сделаем как надо.

– Надеюсь.

Вислоусый протянул руку к пластиковой папке, но хозяин его остановил:

– Не надо. Еще раз посмотрите на фотографии и запомните ее. Снимки я уничтожу.

– Хорошо, господин. – Вислоусый внимательно вгляделся в фотографии, кивнул. – Я запомнил.

– Запомни еще одно: вы должны принести мне ее. Ошибки я не прощу.

– Не беспокойтесь, – вислоусый поднялся, – мы принесем вам то, что нужно. Дело очень простое.

– Возможно, оно и простое, – покачал хозяин головой, – но отнеситесь к нему со всей серьезностью. У вас не так много времени. И помните: у вас нет права на ошибку!

Вислоусый взглянул в его удивительно бледные глаза и попятился: в этот чудесный летний день на него повеяло арктическим холодом.

– Всего двадцать сестерциев, добрый господин. – Деций Крисп почтительно склонился перед надменным толстяком с завитой и надушенной бородой.

Тот запыхтел недовольно:

– Что так дорого?

– Это вовсе не дорого, добрый господин. Двадцать сестерциев за лучшие места во втором ряду на северной трибуне – цена скромная, поверьте мне. Вам все будет прекрасно видно, и вы не будете мучиться от жары.

Толстяк все еще колебался, и Деций Крисп использовал самый сильный аргумент:

– Вы будете сидеть рядом с самим Марком Лицинием Мамуррой!

– Ты не врешь? – Толстяк взглянул на Деция исподлобья. В глазах его читалось недоверие.

– Клянусь Венерой Либетиной! – Деций ударил себя кулаком в грудь и придал лицу выражение сугубой честности. – Спросите кого угодно, я честный человек!

– Ладно, пусть будет по-твоему. – Толстяк поморщился, как будто у него болели зубы, и отсчитал двадцать монет.

Деций облегченно вздохнул, проводил толстяка к заранее занятым местам и отправился восвояси.

Сегодня у него удачный день: удалось заработать целых пятьдесят сестерциев. Правда, двадцать из них придется отдать подельнику, служителю Большого цирка Марку по прозвищу Кузнечик. Тот честно отработал свои деньги, придерживая для Деция самые лучшие места.

Деций был цирковым жучком. Перед гладиаторскими играми или конными состязаниями он заранее занимал несколько мест на трибунах Большого цирка, чтобы потом, перед самым представлением, продать их богачам вроде этого толстяка, которым не хотелось приходить в цирк заранее.

Работа циркового жучка не так проста, как кажется. Ему приходится просыпаться ни свет ни заря и по темным улицам спешить к Большому цирку, чтобы первым занять лучшие места. Нужно быть знатоком человеческой натуры, чтобы после эти места выгодно продать. Вот этот толстый отпущенник ни за что не заплатил бы двадцать сестерциев, если бы Деций не сыграл на его тщеславии – не упомянул Марка Лициния Мамурра. Весь Рим знает этого богатого и влиятельного человека, и отпущеннику, конечно, будет лестно оказаться с ним рядом на трибуне. Потом он станет хвастать этим соседством перед своими приятелями.

Деций нашел Марка Кузнечика, отсчитал его долю и задержался ненадолго поболтать о вчерашних состязаниях. Возничий зеленых пришел первым, и Деций чувствовал себя именинником. Он всегда болел за зеленых и даже иногда ставил на них небольшие суммы.

Да, кажется, в последние дни фортуна ему улыбается!

Покончив с делами, Деций отправился на собственное местечко под трибуной, тесное и неудобное. Отсюда, однако, было отлично видно все, что происходит на арене.

Цирк был полон. Больше ста тысяч человек разместилось на скамьях и трибунах в ожидании излюбленного зрелища. На лучших местах расположились патриции и всадники, торговцы, откупщики и менялы, знатные иностранцы и богатые вольноотпущенники. Их яркие одежды переливались всеми цветами радуги, голоса сливались в немолчный шум, подобный гулу морского прибоя.

Между рядами зрителей сновали разносчики еды и напитков, предлагая жареные бобы и лепешки, сласти и пироги, а еще дешевое тускуланское вино, которое они без зазрения совести именовали фалернским. Простолюдины закусывали захваченной из дому провизией – так выходило дешевле.

Все обсуждали вчерашние конные состязания и сегодняшние игры. Здесь и там со знанием дела звучало, что ожидается сперва битва гладиаторов с дикими животными, для которой устроители игр привезли из Африки двадцать львов и сорок леопардов. Потом прошел слух, что помимо африканских хищников на арену выпустят какого-то невиданного зверя.

Деций Крисп, как всякий умный человек, больше слушал, чем болтал языком. В его деле лишнее знание никогда не помешает. В невиданного зверя он, правда, не очень поверил: всю свою жизнь он посещает гладиаторские бои и звериные травли в Большом цирке и Фламиниевом амфитеатре и перевидал всех зверей, какие водятся в необъятной империи.

На этой арене бывали и черногривые львы из Нубии, и леопарды из Нумидии, и быстроногие гепарды из Парфии, и свирепые тигры из далекой Гиркании, и огромные дикие кабаны из Галлии и Британии, и медведи из Германии.

Иногда на арену выпускали боевых слонов из некогда могущественного Карфагена, а однажды, в год консульства Публия Сервилия Ватия и Аппия Клавдия Пульхра, из дальних африканских земель привезли носорога. Этот зверь и правда был диковинным, не похожим ни на одно создание, какое римлянам доводилось видеть. Он долго не хотел сражаться, а когда его все же разозлили, проломил ограждение и бросился на зрителей. Прежде чем с ним покончили, он успел затоптать и растерзать своим рогом не меньше пятидесяти человек, и устроителю игр пришлось изрядно раскошелиться, чтобы замять скандал.

Шум постепенно стихал.

Наконец распорядитель игр выехал из триумфальных ворот и проехал по арене на богато украшенной колеснице, запряженной четверкой белоснежных лошадей. Остановившись перед консульской трибуной, он приветствовал почтившего игры своим присутствием консула Луция Септимия Транквилла и взмахом белого шелкового платка подал сигнал к началу игр.

Едва колесница распорядителя скрылась за триумфальными воротами, как распахнулись ворота на другом конце арены и из них выбежали дикие звери.

Это были львы и леопарды.

Деций Крисп невольно усмехнулся: конечно, слухи о каком-то невиданном звере оказались преувеличенными. Всего лишь львы и леопарды, каких этот цирк видел много раз.

Хищники с непривычной робостью двигались по арене. Их пугали незнакомая обстановка, человеческое море на трибунах, гул тысяч голосов. Показной свирепостью они пытались заглушить свой страх и поэтому сейчас рычали и огрызались друг на друга. Огромный нумидийский лев прыгнул к леопарду, замахнулся на него лапой, но тот грациозно отскочил, сверкнув пастью в ответ.

Снова распахнулись триумфальные ворота и выпустили отряд конных воинов, точнее, охотников, которых в дар сенату прислал африканский царь Абурта. Темнокожие всадники, облаченные в яркие плащи и легкие кожаные панцири и вооруженные короткими копьями с широкими наконечниками, выстроились полукругом, издали дружный вопль и помчались на зверей.

Деций Крисп не очень любил звериные травли. Исход их был всегда предсказуем: опытные охотники, объединив усилия, без особого труда расправлялись с растерянными, напуганными непривычной обстановкой животными. Правда, однажды лев все же свалил коня и растерзал его незадачливого всадника, вызвав одобрительный гул на трибунах. Тут же к непокорному зверю подлетел другой темнокожий всадник, приподнялся, сжав коленями бока лошади, и вонзил копье под лопатку. Лев захрипел, огромные лапы задергались, из раны хлынула темная кровь, и все было кончено.

Но на этот раз все закончилось уже через час без особых происшествий. Убитых животных утащили служители, уцелевшие охотники объехали арену по кругу и покинули ее под нестройные одобрительные возгласы.

Но гораздо громче сегодня звучали другие крики.

– Где же обещанный невиданный зверь? Где чудовище, какого мы еще не видели?

Вдруг в цирке наступила тишина.

Ворота снова распахнулись, и на арену вышло ужасное, невиданное создание.

Это была, судя по всему, собака, но такая огромная, каких прежде в Вечном городе не видели. В Вечном городе, где видели все, что существует на свете. В Вечном городе, который, казалось, ничем нельзя удивить.

Черная, как ночь, большая, как африканский лев, с такой же широкой, как у льва, грудной клеткой, она уверенно шла на коротких мощных лапах, и казалось, что арена Большого цирка сотрясается под ее поступью. На крепкой шее гордо сидела огромная голова со страшными, смертоносными челюстями.

В римских легионах были специальные боевые собаки, такие большие и сильные, что они могли одним прыжком свалить лошадь. Но рядом с этим чудовищным псом собаки легионеров показались бы жалкими комнатными собачками – такими, как те, что носят с собой знатные матроны.

Одно слово пронеслось по трибунам Большого цирка, одно имя:

– Цербер!

И правда, этот невиданный пес напоминал чудовищного трехголового пса, охраняющего выход из царства мертвых. Зверя, который следит за тем, чтобы ни один обитатель этого царства не смог вернуться наверх, к живым. Вот только в отличие от Цербера у этого чудовища была одна голова.

Страшного пса вели на двух цепях могучие рабы, но они с трудом удерживали его. Пес был разъярен – это было видно и по яростному блеску его глаз, и по тому, как он хлестал по бокам своим длинным хвостом, похожим на огромную змею.

И только один человек во всем Большом цирке смотрел на невиданного зверя не с ужасом и отвращением, а с удивлением, сочувствием и симпатией. Только один человек проговорил вполголоса другое имя. Не Цербер, а Тинус.

Это был Деций Крисп.

Потому что только он знал, что это за зверь.

Когда Вита возвращалась с пляжа поздним утром, на нее налетела хорошенькая блондинка с круглыми голубыми глазами.

– Здравствуйте! – затараторила она по-русски с едва уловимым акцентом. – Не хотите совершить увлекательную лодочную прогулку на Остров?

Блондинка махнула в сторону моря, где вдалеке, почти на выходе из залива в Адриатику, виднелась круглая каменная гора. Это был Остров со старой крепостью, то ли турецкой, то ли венецианской. Вита уже слышала, что там интересно.

– Понимаете, группа сформирована, не хватает одного человека, – тараторила блондинка, – и лодка отплывает через час. Мы бы вам сделали скидку десять процентов.

– Двадцать, – почти автоматически сказала Вита, и по тому, как блондинка радостно закивала, поняла, что мало попросила. Можно было получить и больше.

Лодка отплывала через час, Вита едва успела заскочить домой переодеться. Филимона, к счастью, не было, и мусор в гостиной не валялся, видно, грубиян-сосед тоже решил использовать эти несколько дней для полноценного отдыха. И хорошо, что остатки еды выбросил, а то муравьи набегают на всякую помойку, потом их не выведешь никакими силами.

Ее уже ждали. На борту было десять человек: капитан, он же матрос по имени Милан (они все здесь или Миланы, или Душаны), Миляна, экскурсовод, и семеро пассажиров, Вита восьмая. Две толстые тетки в цветастых брючных костюмах, семейная пара средних лет, белобрысый мужчина с красной обветренной физиономией, не то финн, не то швед, молодая женщина с очень светлой кожей. Стоп, а это кто? Здрасте, давно не виделись!

Последним пассажиром был Филимон. Сегодня на нем оказались длинные шорты в мелкую клеточку и черная футболка с большим ярким попугаем. Просто какая-то патологическая тяга к этим птицам.

Как видно, Филимон разглядел ее издали, поэтому сейчас только хрюкнул и дернул плечом. Вита сделала вид, что они вообще не знакомы. Вот уж повезло так повезло.

Море было спокойным, дул легкий ветерок, Вита села подальше от Филимона и твердо решила получить как можно больше удовольствия от поездки.

Сквозь прозрачную бирюзу моря проглядывало дно. Лодка обогнула мыс, ветер стал сильнее, их закачало. Вита всегда спокойно переносила качку, даже в самолете никаких таблеток не принимала, а вот девушка рядом с ней поморщилась и перебралась на нос лодки. Но там не было тента, так что кожа у нее на глазах становилась красной.

– Девушка, вы сгорите, – сказала одна из толстых теток, – нужно чем-то прикрыть плечи.

Та растерянно развела руками: ничего с собой не взяла.

– Возьмите мое парео, – неожиданно предложила Вита и сняла с плеч серебристо-сиреневый кусок легкой ткани.

Парео это она купила перед поездкой, подобрала к новому купальнику. Купальник был двухцветный, все как полагается по моде этого сезона, и парео очень к нему подходило. Перед большим зеркалом Вита сказала себе, что очень неплохо будет смотреться на пляже, Глебу понравится.

Ага, размечталась.

– А вы? – слабо спросила девушка.

Плечи у нее были красными, а лицо, наоборот, очень бледным, с зеленоватым отливом, видно, ей всерьез досаждала морская болезнь. Зачем тогда согласилась на эту экскурсию?

– Да берите, я кремом намазалась, и вообще солнце хорошо переношу.

– Возьму, если не жалко.

«Да пропади оно совсем».

Вита подумала о Глебе.

Лодка ткнулась носом в берег. Милан ловко перескочил на причал, подтянул их к чугунной чушке (кажется, она называется кнехт, вспомнила Вита), затянул канат, подал руку одной из толстых теток. Та опасливо перешагнула на причал, ахая и испуганно округляя глаза, в последний момент покачнулась, вскрикнула, но Милан галантно придержал ее за талию. Тетка довольно зарумянилась.

Блондинка Миляна горной козочкой перескочила на каменистый берег.

Филимон перебрался сам: Милан подал было руку, но Филимон гордо отверг помощь. Правда, перебираясь на причал, он покачнулся, едва не потерял равновесие, но удержался. После этого он сам встал на краю причала и протянул руку, предлагая помочь оставшимся в лодке женщинам.

Вторая толстуха радостно воспользовалась предложением, вскарабкалась на борт лодки, хотела было шагнуть на причал, но тут лодку сильно качнуло волной (или она накренилась от собственного веса толстухи), тетка испуганно взвизгнула и едва не свалилась. Филимон оказался на высоте: поддержал, помог перейти на твердую землю. Надо же, хоть на что-то сгодился.

Вита была следующей. Чуть помедлив, Филимон галантно протянул ей руку, но она отмахнулась и сама перепрыгнула на берег. Отчего-то она подумала, что руки у него потные и будет очень противно к ним прикасаться. Ей вообще не хотелось с ним общаться, даже рядом стоять – и то трудно.

От пирса к стене крепости вела крутая каменистая тропинка. Сбоку на каменистом склоне двое загорелых до черноты мальчишек разводили костер.

Миляна бодро вышагивала по этой тропинке, махала рукой отстающим и оживленно щебетала:

– Здесь, на Острове, уже две тысячи лет назад существовали римские укрепления. Потом в пятнадцатом веке на их развалинах турки выстроили крепость. На вершине холма стояли пушки, которые простреливали весь залив, так что мимо Острова не мог пройти ни один корабль. Тем не менее столетие спустя Остров отбили венецианцы и полностью перестроили крепость.

Тропинка подошла к пересохшему крепостному рву, через который был переброшен деревянный мостик. На другой стороне рва виднелась высокая арка ворот, украшенная изящной каменной резьбой. Над воротами был высечен рыцарский щит: геральдический лев положил тяжелую лапу на раскрытую каменную книгу и какая-то длинная надпись по-итальянски.

Группа вслед за Миляной втянулась в ворота и оказалась в пыльном, заросшем густой травой дворе.

– Пойдемте сюда! – бойко щебетала Миляна, показывая на широкие каменные ступени, ведущие наверх, к круглой башне с зубчатыми бойницами по краю. – Наверху сохранились венецианские пушки. Оттуда открывается замечательный вид на залив. Можно увидеть Западный форт, расположенный в Хорватии, и развалины испанской крепости пятнадцатого века.

Филимон крутился вокруг Миляны, заглядывал ей в глаза, что-то спрашивал, и Вите немедленно расхотелось идти вместе со всеми. Она увидела узкую каменную лесенку, высеченную в стене с другой стороны двора, и подошла к ней.

На нижней ступеньке этой лесенки притаилась крупная изумрудно-зеленая ящерица с гребнем на спине – должно быть, дальняя родственница или подруга той, что жила во дворе Витиного дома. Ящерица обернулась, взглянула на Виту неожиданно яркими янтарными глазами и побежала вверх по ступенькам, словно приглашая гостью следовать за собой.

Янтарный взгляд ящерицы решил дело: Вита не смогла устоять. Оглянувшись на своих спутников, она осторожно полезла по узкой лесенке.

Каменная лесенка поднялась вдоль стены метров на пять и оборвалась возле резного балкончика все с тем же геральдическим львом. Вита осторожно шагнула на этот балкончик. В стене за ним она увидела узкий стрельчатый проем.

Ящерица, грациозно изогнувшись, юркнула в этот проем. Вита последовала за ней.

Пройдя сквозь стену, она оказалась на узком каменном карнизе, который нависал над крепостным двором, таким же пыльным и заросшим травой, как первый. Знакомая ящерица бежала влево по этому карнизу. В какой-то момент она остановилась и бросила через плечо янтарный взгляд: «Ты здесь? Идешь за мной? Тогда не отставай, нас ждет впереди много интересного».

Вита неуверенно двинулась за ней.

Карниз был узкий, с неровно осыпавшимся, ненадежным краем. Его почти целиком оплетала камнеломка, усыпанная мелкими голубыми цветами. Казалось, только ее зеленые побеги не дают ему окончательно развалиться. Внизу темнели камни двора, заросшие буйными сорняками. Если упасть с этого карниза – насмерть, наверное, не разобьешься, но ноги переломаешь.

Но главное – куда он ведет?

Вита подняла глаза и увидела, что карниз упирается в узкую дверь, которая ведет в круглую башню. Ладно, раз уж она сюда пошла, нужно посмотреть, что там, внутри.

Она сделала несколько шагов и вдруг увидела, что карниз перед ней совсем разрушен. Часть его, может быть, полметра, а то и метр, осыпалась, под ногами зияла пустота.

Хотя дальше, за этим разрушенным участком, карниз продолжался. Там, на другой стороне пролома, сейчас сидела знакомая изумрудная ящерица и с любопытством смотрела на Виту своими загадочными глазами. Казалось, она говорила: «Что же ты? Не трусь, не робей, осталось совсем немного!»

– Нет уж, дальше я не пойду, даже не проси! – Вита ответила ей вслух: никого же, кроме них двоих, здесь нет. – Не знаю, как ты перебралась на ту сторону, а у меня это точно не получится. Может, у тебя на лапах присоски, но у меня-то их нет. И крыльев тоже нет.

Ящерица в ответ сделала нечто совершенно удивительное: скользнула назад, к краю обрушенного карниза, и переползла на выступающий чуть ниже камень посредине пролома. На секунду задержалась на этом камне, снова развернулась и поползла по той части карниза, что вела прямо к башне с дверью. Показала Вите: вот как можно пройти, следуй за мной и не пожалеешь.

– Ни за что, – проговорила Вита, но ноги уже несли ее вперед. Трясясь от страха, она шагнула на неустойчивый камень. Показалось, что он качнулся, но она уже сделала следующий шаг и снова была на карнизе.

Вита перевела дыхание и взглянула вперед, на свою неугомонную провожатую.

Та уже подползала к двери башни.

– Раз уж я дошла сюда, глупо останавливаться в самом конце.

С этими словами Вита решительно преодолела последние метры, подошла к двери и вошла внутрь.

Она оказалась в узкой круглой башне. Все внутреннее пространство занимала каменная винтовая лестница, круто уходящая вверх и вниз.

Оглядев ступени, Вита увидела наверху знакомую ящерицу.

Это решило дело. Она полезла наверх.

Ступеньки были крутыми и неровными, стертыми ногами сотен людей, карабкавшихся здесь на протяжении сотен лет. Интересно, кто это был? Турки? Венецианцы?

Вита поднималась выше и выше, сердце тяжело билось в груди. В стене через каждые десять-пятнадцать шагов открывались узкие бойницы, через которые проглядывало небо.

Вита устала, хотела уже остановиться передохнуть, но тут увидела, что лестница обрывается и заканчивается круглой комнатой с четырьмя стрельчатыми окнами.

Она подошла к одному окну и задохнулась – таким синим было небо, таким просоленным – ветер, таким лазоревым – море. Перед ней была Адриатика, бирюзовый простор, густо исчерченный барашками волн. Вдалеке по водной глади скользил одинокий парус.

Вита перебежала к другому окну. За ним была широкая полоса залива, ограниченная каменистым мысом, на конце которого виднелись руины старинной крепости и зубцы башен.

Перешла к третьему окну. Там тоже зеленел залив, а за ним – выгоревший зеленый склон восточного мыса, каменные зубья скал и лепящиеся к склону пастушьи хижины. На блекло-зеленом склоне можно было разглядеть темные точки – овец или коз.

Вот, наконец, и четвертое окно, и за ним, за чашей бухты, – белый город, уступами сбегающий к морю. Серая громада старой крепости и белоснежные яхты у пирса казались отсюда крошечными детскими игрушками.

Да, сюда стоило подняться ради такого вида. Вита поискала глазами ящерицу, словно хотела на самом деле поблагодарить ее.

Но ящерицы нигде не было видно.

Вита еще раз обошла комнату, выглядывая во все окна, впитывая окружающий простор.

На этот раз она высовывалась как можно дальше и разглядела Остров, башни и казематы и даже своих спутников. Отсюда, сверху, они казались совсем маленькими.

Вдруг внизу, там, откуда она только что пришла, раздался скрип.

Что это было? Вита прислушалась, потом громко крикнула:

– Эй, кто там?

Никто не ответил.

Ладно, так или иначе, пора спускаться. Она и так провела здесь много времени.

Вита ступила на лестницу.

Спускаться было труднее, чем подниматься, – ноги скользили по вытертым ступеням, она боялась сорваться и придерживалась за выступы стен. Один поворот, другой, третий. Она не помнила, сколько таких поворотов было, когда она поднималась, но сейчас казалось, что спуск должен уже закончиться.

Наконец Вита увидела дверь.

Только теперь эта дверь была закрыта.

Вот какой звук она услышала сверху! Видно, дверь захлопнуло сквозняком.

Вита подошла к двери, толкнула ее.

Дверь не открывалась.

Так, только не паниковать!..

Старая дверь, наверное, просто разбухла от влажности, поэтому и не открывается. Но если ее закрыло порывом ветра, открыть наверняка будет не трудно.

Вита перевела дыхание, собралась с силами, уперлась в дверь плечом и навалилась на нее всем телом.

Проклятая дверь не шелохнулась. Не сдвинулась ни на миллиметр. Приходилось признать неприятный, но очевидный факт – дверь была заперта.

Но кто, черт возьми, мог ее запереть? И самое главное – зачем?

Чья-то дурацкая шутка? Ох, увидела бы она этого шутника!..

«Не паниковать, только не паниковать», – напоминала себе Вита. Но ничего не могла с собой поделать: паника нарастала в душе, подступала, как вода во время прилива.

А может, это не глупый шутник? Может, смотритель музея увидел открытую дверь, решил, что это непорядок, и запер ее, чтобы случайный турист не забрался в башню и не переломал ноги?

Хотя здесь и помимо этой башни опасных мест хватает, и никто их не закрывает. Здесь вообще легко относятся к опасности. И потом, кажется, здесь, на Острове, нет никакого смотрителя.

Если бы был музей, с них взяли бы деньги за вход, а так лодки причаливают сами по себе.

Вита прижалась щекой к двери, прислушалась.

Показалось, что за дверью слышен какой-то шорох. Что это, звук осыпающихся с карниза камешков? Она вслушалась еще внимательнее. Ей почудилось или по ту сторону двери кто-то действительно стоит и с трудом сдерживает дыхание?

– Эй, кто там? – спросила она негромко.

Разумеется, никто не ответил. Но шорох за дверью стал громче, отчетливее.

– Кто там? – повторила Вита уже громче и с раздражением. – Прекратите эти дурацкие шутки! Это совсем не смешно! Откройте дверь, вы слышите?

Снова никто не ответил, но шорох за дверью изменился. Вита поняла, что этот человек – если там действительно есть человек – удаляется. Потом раздался еще один, уже по-настоящему громкий звук – наверное, с карниза сорвался крупный камень, прокатился по склону и упал на заросшие травой плиты двора.

И наступила тишина.

Да что же это творится!

Это переходит уже всякие пределы. Приличные люди так не шутят.

А что, если это не шутка?

Но что тогда?

Вита почувствовала озноб. Кстати, ничего удивительного: несмотря на жару снаружи, в каменной башне было холодно, а на ней только легкая маечка и короткие брюки, даже парео осталось у той девчонки. От древних стен исходил сырой холод. Холод склепа, холод могилы…

Так, теперь в голову полезли мрачные мысли.

Гнать их, гнать!

В конце концов, прежде чем уехать с Острова, Милан и Миляна пересчитают пассажиров, заметят ее отсутствие и отправятся на поиски. А крепость не такая большая, и она, Вита, не иголка в стоге сена. Рано или поздно ее найдут.

Если, конечно, станут искать.

Вита успела наслушаться от случайных знакомых о легендарном черногорском легкомыслии. Милан и Миляна могут попросту забыть о ней. Одним туристом больше, одним меньше… Деньги за поездку они уже получили.

Не паниковать, только не паниковать! В любых экстремальных ситуациях главные неприятности случаются с теми, кто впадает в панику и теряет самообладание. Нужно взять себя в руки, трезво оценить ситуацию, и разумный выход обязательно найдется. Он просто не может не найтись!

Вита досчитала до десяти, стараясь дышать медленно и глубоко. Потом еще до десяти.

В эту минуту она вспомнила, что у нее есть мобильный телефон.

Как она могла забыть! Слава богу, не в каменном веке живем.

Вита радостно полезла в сумку. Только бы не разрядился! Сейчас она лихорадочно пыталась вспомнить, когда в последний раз ставила мобильник на подзарядку.

Но нет, дисплей жизнерадостно светится, и индикатор показывает высокий уровень заряда. Уф, значит, на этот раз она все сделала правильно.

Вита принялась тыкать пальцами в кнопки.

И тут же лицо вытянулось от разочарования: заряд-то был, вот только сигнала сети не было. Конечно, кому придет в голову ставить вышку сети на этом Острове, куда люди заплывают от случая к случаю. А до вышек на берегу слишком далеко.

Вита чуть не заплакала от обиды.

Нет, она не может раскиснуть и сдаться! Думать, думать, думать.

Почти сразу в голову пришла здравая мысль.

С чего вдруг она впала в панику? Почему решила, что дверь, которую запер какой-то злой шутник или законченный идиот, – единственный выход из башни?

Она же сама видела, что винтовая лестница идет от двери не только вверх. По ней можно спуститься, и там наверняка имеется еще один выход, более удобный, чем тот, через который она вошла. Там не придется карабкаться по полуразрушенной лестнице!

Вита не могла понять, почему такая простая мысль осенила ее только сейчас. Она могла объяснить это разве что тем, что в ее характере было что-то от кошки, а кошки от любой опасности убегают наверх – взбираются на дерево, на чердак, на крышу. Путь наверх кажется кошкам самым естественным. Это потом уже, когда опасность миновала, выясняется, что такая кошечка не может самостоятельно спуститься с крутой крыши или высоченной сосны…

Все, больше она не позволит кошачьим инстинктам одолеть собственный разум.

Вита решительно зашагала вниз по каменной лестнице.

Правда, очень скоро ей пришлось сбавить скорость: каменные ступени были неровными, стертыми за сотни лет, скользкими от сырости. Не говоря уже о том, что спускаться по горному склону или по крутой лестнице всегда труднее, чем подниматься.

В довершение ко всему с каждым поворотом лестницы в башне становилось все темнее.

В верхней части башни через каждые несколько метров были бойницы, а здесь, внизу, ее окружали только глухие стены. Сначала сверху еще проникал неяркий свет, но после третьего или четвертого поворота стало так темно, что Вита едва могла различать ступени. Уже через минуту ей пришлось находить их на ощупь.

Она надеялась, что спуск будет не очень долгим. Лестница должна вот-вот закончиться и привести ее к выходу. Ведь вход, через который она попала в башню, не так уж высоко – никак не больше десяти – двенадцати метров над землей.

Но Вита все спускалась и спускалась, винтовая лестница делала оборот за оборотом и никак не заканчивалась, а уходила все глубже в темноту.

Ясно, что она уже в подземелье крепости. Стало так темно, что ступени впереди терялись во мраке. Чтобы разглядеть их, пришлось достать мобильный телефон и включить подсветку.

Бледный голубоватый свет осветил сырые стены и уходящие вниз ступени.

Хоть какая-то польза от этого телефона. Хорошо, что она не забыла его зарядить.

И тут она, наконец, увидела, что лестница заканчивается.

Однако ее ждало новое разочарование. Вита рассчитывала, что внизу она найдет выход наружу, но нет, лестница привела ее к уходящему во тьму коридору с каменным сводом.

Свет ее мобильного мог выхватить из темноты только кусок сырой каменной стены, крутой свод потолка или каменный пол, на котором то здесь, то там темнели лужи и виднелись пятна плесени. Вдруг в пятне света мелькнуло что-то живое, прошуршало и скрылось – Вите показалось, что это была крупная многоножка или скорпион.

Ее передернуло – от страха или от озноба? Но другого выхода не было, и она пошла вперед.

Телефон по-прежнему освещал только небольшой участок коридора. Что было дальше, за этим кругом бледного голубоватого света, можно было только гадать. Ей не хотелось даже думать, что она станет делать, когда заряд мобильного закончится и она останется в полной темноте.

Но пока свет был, Вита шагала вперед, отгоняя прочь мрачные мысли. Она внушала себе, что этот коридор рано или поздно должен куда-то привести, должен вывести к свету и к людям.

Но нет, коридор привел ее к закрытой двери.

Вита едва не застонала от отчаяния.

Спуститься с таким трудом по каменной лестнице, едва не переломать ноги, пробираться в темноте по сырому подземному коридору – и все только для того, чтобы упереться еще в одну запертую дверь!.. Вот уж невезение.

Только не впадать в панику, напомнила она себе. Только не терять контроль.

Взять себя в руки, осмотреться, оценить ситуацию, принять разумное решение.

Первым делом она осмотрела дверь.

В отличие от той наверху, которую запер кто-то неизвестный, эта дверь была трухлявой, насквозь прогнившей от времени и от сырости, вся в щелях, трещинах и разводах плесени.

Что ж, уже легче.

Как ни противно это было делать, Вита пнула трухлявую дверь ногой и проломила ее насквозь, как мокрый картон.

Еще удар, еще.

Через несколько минут в двери образовался пролом, достаточный, чтобы в него мог пролезть взрослый человек. Тем более такая стройная девушка, как Вита.

Конечно, неизвестно, что ее ждет за этой дверью, но не стоять же на месте. Вита собрала в кулак всю свою волю, пригнулась – и вот она уже по ту сторону двери. За шиворот попало что-то холодное и влажное, Вита вздрогнула… Нет, это всего лишь кусок гнилой древесины, который она вытащила из-за воротника.

Теперь она выпрямилась и снова посветила мобильным.

Насколько позволял судить скудный свет, она оказалась в круглом помещении с высоким сводчатым потолком, скрывающимся в темноте. Почти все пространство здесь занимали какие-то каменные обломки. Странно, но эти обломки не были навалены кое-как, бесформенной грудой, как бывает в разрушенных строениях. Нет, куски камня здесь были сложены ровными рядами.

Вита подошла ближе, чтобы лучше осмотреть камень.

Это были обломки мраморных колонн, части капителей, фрагменты мраморных фризов с изображением античных богов и суровых воинов в доспехах. Кое-где по ровной мраморной поверхности тянулись латинские надписи.

Вита вспомнила, что говорила Миляна: за тысячу лет до того, как здесь появилась крепость, на этом месте были выстроены древнеримские укрепления. Наверное, эти обломки и есть то, что от них осталось.

Это было интересно, но сейчас ее гораздо больше занимало, как выбраться из подземелья на солнечный свет.

Но один из обломков все-таки привлек ее внимание.

Вита посветила на этот кусок мраморной плиты и поняла, что ее так заинтересовало.

В углу плиты была высечена звериная морда. Лев, как над входом в крепость? Нет, это не лев, это какое-то другое существо с грозно оскаленной пастью.

Точно такое же существо было на ее новой застежке. На той самой бронзовой фибуле из антикварного магазинчика, похожего на пещеру Аладдина.

Она услышала от продавца незнакомое слово и вчера посмотрела в интернете, что оно значит. Фибула – застежка, которой скрепляли полы римского плаща. Сейчас эта фибула лежала у нее в сумке, но Вита и так знала, что на ней точно такое же изображение.

На мраморе рядом с этим свирепым созданием было высечено несколько слов, наверное, по-латыни. Вита не удержалась и сфотографировала загадочную плиту на телефон. Когда выберется отсюда, она обязательно прочтет, что здесь написано.

Подсветка телефона на секунду погасла, и Вита снова оказалась в непроницаемой темноте.

Хотя нет, не в такой уж непроницаемой. В дальнем конце помещения виднелось бледное пятно света.

Свет! Значит, там должен быть выход на свободу. Вита уже забыла о римских древностях, о звериной маске на плите. Сейчас ее занимало только одно – как можно быстрее очутиться там, на свету.

Она рванула так быстро, что с размаху споткнулась о какой-то камень и растянулась на земле. И тут же ее накрыла темнота.

Неизвестно, сколько времени она так пролежала, скорее всего, несколько минут, потому что окончательно замерзнуть она не успела. Вита пришла в себя и осознала, что лежит на сыром каменном полу. В бок впивались острые обломки, еще один обломок царапал руку. Телефон погас.

Очень осторожно Вита ощупала себя. Крови нет, руки и ноги целы. Она приподняла голову и обернулась. Впереди мелькало светлое пятно.

Кажется, она ничего не сломала и даже не сильно ушиблась. Вита с трудом поднялась на ноги, отряхнула с коленей грязь и снова включила телефон, чтобы осветить дорогу.

Первый раз она упала довольно удачно, но вряд ли и дальше ей будет так везти.

Неудобство заключалось в том, что при свете телефона она не видела тот призрачный свет в конце подземелья, на который нужно идти.

Главное сейчас – не паниковать. Она должна действовать обдуманно, рассчитывать каждый следующий шаг.

Вита выключила телефон и снова увидела бледное пятно света в дальнем углу. Она запомнила направление, представив себе циферблат часов: бледный свет был на месте цифры одиннадцать. Кажется, у моряков это называется азимутом.

Она снова включила телефон, осветила пол пещеры, заваленный обломками, и медленно двинулась в нужном направлении. Стоило ей засомневаться, как она снова выключила подсветку. Пятно света стало немного ярче, и она двинулась вперед, освещая дорогу телефоном.

Вита еще дважды повторила эту операцию, пока, наконец, не оказалась у противоположной стены. Теперь она могла рассмотреть, откуда исходил свет.

Перед ней был вырубленный в стене наклонный проход, поднимавшийся вверх под углом примерно тридцать градусов. И там, наверху, был явственно виден солнечный свет. Больше того, из прохода тянуло свежим воздухом, в котором чувствовались запахи нагретой солнцем земли и моря.

В этом проходе были высечены ступеньки, и Вита, не раздумывая, стала подниматься – к свету, к свободе, к людям.

Подъем занял совсем немного времени, уже через несколько минут каменная лестница оборвалась.

Но до конца ее злоключений, видно, еще далеко.

Лестница упиралась в стену, сложенную из массивных каменных блоков. Правда, в стене виднелось квадратное окошко, вполне достаточное, чтобы в него мог пролезть взрослый человек. Именно через это окошко в подземелье проникал свет, к которому Вита так стремилась. Окошко выходило в один из внутренних дворов крепости, через него можно было разглядеть древние, поросшие камнеломкой стены, мрачный каземат и усыпанное недозрелыми плодами фиговое дерево.

Да, разглядеть, и не более того, потому что окошко оказалось забрано решеткой из толстых металлических прутьев.

Вита чуть не расплакалась.

Столько трудов, и все впустую. Ее бросили, и она так и останется здесь, пока не умрет от голода. Будет бродить по этим подземельям, издавая вопли. В старых замках всегда водятся привидения, чтобы пугать туристов.

Вита представила, как Филимон идет по каменному коридору, а она тихонько подкрадывается сзади и хватает его за шею холодными костлявыми руками.

Она почти воочию увидела его лицо, перекошенное от ужаса, и широко разинутый в крике рот. Стало не то чтобы весело, но немного полегчало.

Не паниковать, напомнила она себе, не опускать руки. Ни в коем случае не сдаваться!

Она придвинула к окну валявшийся рядом каменный обломок и залезла на него.

Теперь она могла разглядеть весь двор.

Невероятно, но по этому двору шел человек!

И не просто человек, а ее злополучный сосед Филимон. Вот помяни черта, а он тут как тут. Филимон был во всей своей красе – с растрепанными рыжими волосами, недовольной веснушчатой физиономией и обгорелым на солнце носом. Мятая грязно-белая кепка была по-идиотски надета козырьком назад.

Пожалуй, это был последний человек, которого Вита хотела бы сейчас видеть. Но выбирать в ее положении не приходилось, и она закричала что было сил:

– Филимон!

От пережитых волнений, а может, от сырости и холода голос охрип, так что вместо громкого крика вышло какое-то кудахтанье. Хотя Филимон, кажется, что-то услышал и завертел головой.

Вита откашлялась и крикнула еще раз:

– Филимон!

На этот раз получилось лучше. Он поднял голову и удивленно уставился на нее:

– Это вы? А что вы там делаете?

– Загораю, – процедила она сквозь зубы. Нет, что за манера у людей задавать глупейшие вопросы!

– Загораете? – удивленно переспросил он, и его белесые брови поползли вверх.

Кажется, он не уловил в ее ответе ни малейшей иронии. Вряд ли он вообще способен различать такие нюансы.

– Слушайте, не задавайте дурацких вопросов, если не хотите получить дурацкий ответ, – огрызнулась Вита. – Лучше помогите мне отсюда выбраться!

Филимон захлопал бесцветными ресницами, переваривая ее слова. Вид у него был – глупее некуда. Хотя, надо отдать ему должное, через минуту он все же собрался, тяжело вздохнул и подошел к стене Витиного каземата.

Окно было метрах в пяти над землей, так что Филимону пришлось запрокинуть голову, чтобы спросить:

– А как вы туда попали?

– Филимон, может, мы это обсудим позднее, в более подходящей обстановке, а сейчас вы все-таки поможете мне выбраться?

Он больше ни о чем не стал спрашивать. Довольно ловко он вскарабкался по стене и оказался прямо перед Витой по ту сторону решетки. Впервые она увидела его лицо так близко и с удивлением вынуждена была признать, что глаза у него вовсе не такие маленькие, какими казались. Наверное, до сих пор он просто все время жмурился от яркого черногорского солнца. Или от злости.

– Отодвиньтесь! – велел он.

Вита хотела ответить очередной резкостью, но передумала. В его голосе и в лице была какая-то строгая решительность, с которой спорить не стоило. Она спрыгнула с каменного обломка, на котором стояла, и смотрела теперь снизу вверх на то, что он делал.

А он принялся бить камнем по одному из прутьев решетки.

Оказывается, перед тем как вскарабкаться на стену, Филимон прихватил увесистый каменный обломок.

Теперь Вита поняла, почему он велел ей отодвинуться: при каждом ударе во все стороны летели каменные и цементные крошки, и если бы она осталась у окна, они попали бы ей прямо в глаза.

Сперва его действия казались ей бессмысленными. Нет, точнее так: она просто в него не верила. Но вот после нескольких сильных ударов железный прут зашатался. Филимон ударил по нему еще и еще раз, а дальше просто вытащил его и бросил вниз. И тут же принялся колотить по соседнему пруту.

Через несколько минут он вытащил третий ржавый прут и окликнул Виту:

– Попробуйте, теперь сможете пролезть? Если не получится, я выбью еще один.

Вита снова залезла на каменный обломок, подтянулась, сколько хватило сил, просунула голову в окошко. Голова прошла свободно, и она вспомнила любимую андерсеновскую сказку «Калоши счастья». Там герой застрял в заборе: голова пролезла, а все остальное нет. Но нет, ей повезло гораздо больше, чем герою сказки, – она просунула вперед руку, Филимон потянул ее на себя, и вот через минуту она уже пролезла в окно до половины, до талии. В таком положении она немного задержалась, чтобы передохнуть и собраться с силами.

Правда, тут же Вита представила, как смешно и глупо она выглядит со стороны: свесилась из окна и размахивает руками. Она рассердилась на себя и сделала еще усилие, чтобы выбраться.

Она уже почти целиком протиснулась в окно, когда Филимон схватил ее за плечи:

– Осторожно, не сорвитесь! Здесь высоко.

С его помощью Вита, наконец, перебралась на узкий каменный карниз, который шел по стене под самым окном.

Она перевела дыхание. После сырого и мрачного подземелья воздух показался свежим и благоуханным, как в райском саду. Вита собралась уже поблагодарить Филимона, как вдруг почувствовала, что каменный карниз осыпается, уходит из-под ног…

Еще мгновение – и она рухнула бы с пятиметровой высоты на каменные плиты двора, но Филимон успел схватить ее за талию. Несколько бесконечно долгих секунд он удерживал ее на весу. Еще усилие – и он сумел втащить ее на уцелевшую часть карниза и придать ей более-менее устойчивое положение.

– Спа… спасибо, – с трудом выдохнула Вита.

Сердце колотилось от испуга и от напряжения.

Только сейчас она осознала, что Филимон все еще обнимает ее за талию. Она строго взглянула на него, и он немедленно убрал руку, хмыкнув, как ей показалось, с насмешкой.

– Спасибо, – повторила Вита, только чтобы проявить элементарную вежливость.

– Рано благодарить, – отмахнулся Филимон. – Сперва нужно спуститься, а это не так просто.

Это действительно оказалось непросто.

Филимон спускался по стене шаг за шагом, перебирался с одного каменного выступа на другой и ей помогал сделать то же самое.

Несколько мучительных минут, и вот наконец Вита почувствовала под ногами твердую землю.

Кто бы мог подумать, что стоять на ровной каменной плите – такое наслаждение! Какое же счастье: наконец она на земле, под открытым небом, а не под сырыми каменными сводами. Не нужно больше карабкаться по стенам, не нужно брести, спотыкаясь, по мрачному подземелью… Да, надолго она запомнит эту экскурсию!

– Спасибо. – Вита тепло, как могла, посмотрела на своего спасителя. – Если бы не ты, не знаю, что бы со мной было.

Она и сама не заметила, как вырвалось это «ты». Но это прозвучало уместно и даже естественно, и Филимон ответил ей тем же:

– А все-таки как ты туда попала?

– Ой, я зашла в другой двор, поднялась в башню, потом спустилась и попала в подземелье. Потом долго по нему блуждала, пока не оказалась возле этого окошка…

– А выйти обратно тем же путем, каким вошла, не получилось?

Вита хотела было рассказать Филимону, как кто-то запер дверь башни, когда она была внутри, но что-то ее остановило. Сейчас не захотелось говорить об этом.

Филимон, видно, что-то почувствовал и не стал настаивать. В кои-то веки проявил деликатность.

Он потоптался на месте и сказал, глядя в пол:

– Знаешь, я должен тебе сказать… понимаешь… это насчет вчерашнего…

Вита подумала, что сейчас он захочет кое-что прояснить, обсудить с ней все, что случилось с ними. Ведь каким-то образом они оказались в одной квартире, и его знакомая не появилась, как и ее приятель, то есть ситуация сходная.

– Ну так что?

– Извини, что я так себя вел! – выпалил он. – Сам не знаю, что на меня нашло, обычно я с женщинами вежлив. Не подумай, что я такой законченный хам.

«Это он про то, как меня толкнул», – поняла Вита.

– И все? – удивилась она.

– Все, – твердо ответил он, – и хватит об этом.

Так, значит, обсуждать свою личную жизнь он с ней не намерен. Что ж, Вите и самой этого не хочется.

– Все так все. – Она пожала плечами и пошла вперед по тропинке, не оглядываясь.

– Слушай, а можно тебя попросить об одной вещи? – сказал он ей вслед.

– После того, что ты для меня сделал, – о чем угодно!

Произнеся эти слова, Вита прикусила язык: кто его знает, о чем он попросит?

Однако Филимон не попросил ничего невозможного. Его просьба оказалась скромной.

– Пожалуйста, не называй меня Филимоном! Я ужасно не люблю свое имя… ну, по крайней мере, полное!

– Пожалуйста. – Вита усмехнулась. – Я и сама свое полное имя ненавижу. Постарались предки…

По странной аналогии она вспомнила о своей внешности. Наверняка вся растрепалась и перемазалась, пока блуждала по башням и подземельям…

Открыла сумочку, достала зеркало – и ахнула: все было даже хуже, чем она могла вообразить. Отвернувшись от Филимона, принялась торопливо приводить себя в порядок.

Между делом заметила в зеркале отражение Филимона… он смотрел на нее, и в этом взгляде было что-то такое, чего она никак не понимала. Какой-то странный интерес, но не мужской. Да какой уж тут интерес, когда она выглядит форменным чучелом! Грязная вся, как чума, да еще и синяк на шее! Было бы на что смотреть!

Впрочем, Филимон, то есть Фил, как он просил его называть, тут же отвел глаза. Да, может, ей все показалось?

Вита еще раз оглядела себя в зеркале, поправила волосы и спрятала зеркало в сумку.

– Интересно, где все остальные? – спохватился Филимон, взглянув на часы. – Нас, наверное, уже потеряли…

И тут из соседнего двора раздался истошный вопль, многократно размноженный крепостными стенами.

– Господи, что там случилось? – вскрикнула Вита.

Филимон уже бежал на крик.

«А он прирожденный спасатель, – ревниво подумала Вита, догоняя соседа, – его хлебом не корми, только бы кого-нибудь спасти! Ему бы в МЧС работать».

Они пробежали через полуразрушенную каменную арку и оказались в очередном дворе, с трех сторон окруженном мрачными крепостными постройками, а с четвертой – наружной стеной крепости.

В этом дворе столпилась вся их группа. Все окружили что-то лежащее на земле. Кто-то громко ахал, кто-то рыдал.

– Что случилось? – крикнул Филимон, подбегая к толпе.

Люди расступились… и Вита задохнулась.

На какую-то безумную долю секунды ей показалось, что она увидела саму себя, лежащую на выщербленных временем каменных плитах крепостного двора.

Завязанные в хвост светлые волосы, плечи, покрытые блекло-сиреневым платком… точнее, не платком, а парео. Тем самым парео, которое она купила перед поездкой.

Вита вспомнила, как покупала это парео в магазине на Владимирской площади, как подбирала его по цвету к купальнику… Радовалась еще, дура, что Глебу понравится.

И тут же вспомнила, как дала его той светленькой девушке в группе, когда увидела, как та ужасно обгорела.

– Что… что с ней? – спросила Вита, протолкавшись к неподвижному телу, наклонившись над ним.

Девушка лежала лицом вниз, на плитах вокруг ее головы растекалась темно-красная лужа. Светлые волосы тоже были густо измазаны темно-красным.

– Упала, наверное, откуда-то… – неуверенно проговорила одна из толстых теток.

– Откуда здесь можно упасть? – возразил ей пожилой мужчина в широкополой шляпе. Этот вообще непонятно откуда взялся, его не было в их группе.

Вита оглянулась по сторонам. И правда, в этом дворе не было ни лестниц, ни балконов, ни открытых окон. И потом, вряд ли девушка полезла бы на балкон или на карниз, это Виту бес попутал. Точнее, ящерка позвала.

– А тогда… тогда что же с ней случилось? – испуганно пролепетала толстуха и прикрыла рукой рот, словно боясь того, что может сорваться с ее языка.

– Она хоть жива? – спросил Филимон, с беспокойством оглядев присутствующих.

У всех на языке вертелся тот же вопрос – но никто не решался проверить. Швед тыкал пальцами в клавиатуру своего мобильника и бормотал какие-то ругательства – Вита-то знала, что сигнала тут нет. Пара супругов стояла в сторонке, муж заботливо обнимал жену, это ее истерические рыдания слышны были из соседнего двора, размноженные крепостными стенами.

Тут из-за угла появилась вторая толстуха, подошла решительно, растолкала всех:

– Отойдите, я врач, дайте мне посмотреть! Да отойдите же, вы заслоняете свет!

Все послушно отодвинулись. Толстуха – впрочем, теперь ее совсем не хотелось так называть – с неожиданной ловкостью опустилась на колени рядом с неподвижным телом, прижала пальцы к шее, прислушалась, потом осторожно перевернула девушку на спину, прижалась щекой к груди, застыла на минуту. Наконец выпрямилась, оглядела присутствующих и проговорила деловито:

– Жива, но нужно срочно везти ее в больницу. Чем быстрее довезем, тем больше шансов спасти ее.

– Все-таки, что же с ней? – спросила вторая – или, точнее, первая толстуха.

– Черепно-мозговая травма, – сухо ответила врач. – Сами видите, голова сильно разбита.

Толстуха попятилась, испуганно округлила рот и оглянулась, как будто за спиной у нее прятался кто-то неизвестный и опасный. Впрочем, всем остальным тоже стало как-то неуютно.

Во дворе появились Милан с Миляной. Они уже тащили какие-то доски. К ним тут же присоединился Филимон (нет, точно ему нужно в МЧС работать!). Совместными усилиями они соорудили из досок носилки, осторожно, под присмотром врача, положили на них раненую, понесли к лодке.

Вита плелась в хвосте группы. Сегодняшние приключения здорово измотали ее, да еще это потрясение под конец… ничего себе отдохнула, прокатилась по морю! Ей захотелось пить, она вытащила из сумки пластиковую бутылку с водой…

То есть пластиковую бутылку, в которой когда-то была вода. Сейчас в ней не было ни капли. И это – Вите самой стало неудобно за такой грубый каламбур – стало последней каплей, переполнившей чашу ее терпения.

Ну за что ей это все? Сначала ее обманул Глеб, она оказалась в одной квартире с этим чокнутым Филимоном, потом какой-то жестокий шутник запер ее в башне…

Вита споткнулась на каменистой тропинке и увидела прямо перед собой изумрудную ящерицу. Может быть, ту самую, которая завела ее в ту злополучную башню. Ящерица взглянула на девушку своими янтарными глазами… и в душе Виты что-то сместилось. Она почувствовала свежий и соленый запах моря, запах жаркого полдня, запах диких цветов, увидела бледно-голубые цветочки камнеломки, усыпавшие склон, услышала ровное дыхание моря и поняла, что все не так плохо и, во всяком случае, ей все-таки больше повезло, чем той несчастной девушке, которую несли впереди на носилках…

Вита снова взглянула на нее.

Люди с носилками шли по деревянному мостику. Отсюда безжизненное тело было хорошо видно, и Вита снова почувствовала болезненный укол в сердце. Ей снова, как тогда, в крепостном дворе, показалось, что она видит саму себя, что это она лежит на носилках, неподвижная, прикрытая сиреневым парео. Только теперь парео было в крови.

И вдруг в голове у нее шевельнулась тревожная мысль.

Если ей кажется, что эта девушка похожа на нее, то и кому-то другому могло так же показаться. Но тогда… тогда выходит, что удар, доставшийся этой несчастной девушке, изначально предназначался вовсе не ей…

Вита не успела додумать эту мысль до конца, потому что к ней подошла нелепая толстуха. В руке у нее была какая-то луковица с прилипшими к ней комками земли.

– Это ведь луковица нарцисса? – спросила тетка неуверенно.

– Не знаю. – Вита пожала плечами. – Я в цветах не разбираюсь.

– А я точно говорю – это нарцисс! – повторила тетка. – И они тут прямо под ногами валяются! Это же надо… нужно набрать, пока мы отсюда не уехали.

– Ну и набирайте, – Вита пожала плечами, – а я-то при чем? Что вы у меня спрашиваете?

Толстуха обиженно поджала губы и отошла.

Группа в напряженном молчании вышла на берег, Милан с помощниками осторожно занесли в лодку носилки с раненой, потом расселись все остальные.

В программе экскурсии были еще какие-то пункты – посещение уединенного пляжа с кристально чистой водой и базы югославских подводных лодок, где снимался один из фильмов о Джеймсе Бонде, – но об этом никто и не заикался, нужно было скорее везти раненую девушку в больницу.

На обратном пути все молчали.

Доплыли до города быстро, выбрались на пирс, где уже ждали санитары «Скорой помощи» с настоящими носилками. Чуть в стороне стояла машина с красным крестом.

Вита прямиком направилась домой – принять душ, отдохнуть, переодеться. Филимон молча плелся рядом.

После событий на Острове Вита смотрела на него какими-то другими глазами – ведь он ее, как ни крути, спас, помог выбраться из того подземелья… Правда, сейчас она так устала, что и глаза-то не смотрят совсем…

Они подошли к своему дому. Филимон достал ключ из кармана, открыл дверь и галантно отступил в сторону, пропуская Виту вперед. Она шагнула через порог… и ахнула.

В их общей гостиной все было перевернуто вверх дном, раскидано, разбросано, словно там похозяйничала стая обезьян. Или стадо разбушевавшихся слонов.

Посреди комнаты валялись вперемешку футболки и полотенца, маски для плавания, путеводители и пляжные шлепанцы, поролоновые коврики и бутылки из-под воды.

– Да что же это такое? – страдальческим голосом протянула Вита. – А еще говорят, что здесь не воруют!

– Почти не воруют, – уточнил Филимон, войдя в комнату и удивленно оглядывая учиненный в ней разгром. – Кстати, интересно, как они – кто бы это ни был – сюда попали? Дверь не взломана, свой ключ я носил с собой, а твой?

И тут Вита вспомнила, что оставила свой ключ там, где нашла его по приезде – под цветочным горшком.

Положила его туда совершенно машинально, торопилась очень на морскую прогулку.

Филимон, видимо, все понял по ее молчанию и взглянул на нее очень выразительно – мол, надо же быть такой дурой!

– Но ведь его там и хозяйка оставляет! – огрызнулась Вита, правильно поняв этот взгляд.

Филимон не удостоил ее ответом, но по этому молчанию можно было понять, что он о ней думает.

Надо же, а она только-только начала менять мнение о нем в лучшую сторону… Но, с другой стороны, сваляла она дурака, это точно. И дала этому типу лишний повод себя презирать.

Филимон между тем пытался навести в гостиной порядок, раскладывал вещи по местам, потом перешел в свою комнату. Вита последовала его примеру.

У нее в комнате было еще хуже, чем в гостиной, – содержимое чемодана вывалено на пол, нижнее белье валялось вперемешку с обувью и косметикой, постельное белье смято и сброшено на пол, один скомканный купальник валялся на полу, другой висел на настольной лампе.

Правда, на первый взгляд ничего не пропало, но было ужасно неприятно, что чужие грязные руки рылись в ее вещах…

Так, деньги и паспорт она взяла с собой, хоть на это ума хватило, а вещи можно перестирать, ничего страшного.

– У тебя что-нибудь пропало? – донесся из-за стены унылый голос Филимона.

– Вроде нет, но я еще не все проверила, – отозвалась Вита, раскладывая вещи.

– У меня тоже вроде ничего не пропало. Как-то это странно, тебе не кажется?

– Ну, значит, у нас побывали не воры, а какие-нибудь хулиганистые мальчишки…

Вита и сама не верила в то, что говорит.

Кое-как прибрав и распихав вещи, она устремилась в ванную комнату. Ей хотелось смыть с себя весь сегодняшний день с его опасными и непонятными приключениями.

Перед дверью ванной она столкнулась с Филимоном – он тоже собирался принять душ, но проявил благородство и пропустил ее первой. Все-таки есть в нем зачатки воспитания. Хотя попробовал бы он этого не сделать…

Горячие струи действительно смыли с нее усталость и раздражение. Какого черта – она в отпуске, в райском местечке на берегу лазурного Адриатического моря, и никто не помешает ей получить от этого удовольствие!

Под конец она пустила воду похолоднее, потом растерлась насухо и выбралась из душа в прекрасном настроении. Ничего не украли, так что нужно забыть всю это историю и не оставлять больше ключ под горшком на террасе.

Филимон уже маячил под дверью.

Вита одарила его лучезарной улыбкой (в конце концов, надо отдать ему справедливость, он ее сегодня здорово выручил на том острове) и вернулась в свою комнату.

Однако хорошего настроения и восстановленного душевного покоя ей хватило ненадолго.

Вита проверила свой телефон (вот теперь он разрядился, очевидно, сильно переработал там, в подземелье).

Из ванной доносился шум душа, и тут она решилась на неприличный и даже противозаконный поступок: проскользнула в комнату Филимона, чтобы воспользоваться его компьютером, проверить свою электронную почту. Когда он выключит душ – она это услышит и успеет по-быстрому ретироваться в свою комнату… Вдруг все же ей пришло письмо от Глеба? Или от Ленки…

В комнате у Филимона было уже более-менее прибрано. Ноутбук стоял на столе, рядом с ним лежала синяя пластмассовая рыбка. Компьютер был открыт, хотя экран не светился. Однако стоило Вите дотронуться до сенсорной панели, экран вспыхнул, и на нем возникла открытая почтовая программа, та же самая, которой пользовалась Вита. Значит, уйдя в ванную, Филимон не выключил компьютер, и тот просто «заснул», перешел в режим ожидания.

Вита хотела перейти в свой почтовый ящик, но невольно пригляделась к экрану. Там был открыт ящик Филимона, на экране светился текст входящего письма.

Вита прекрасно знала, что читать чужие письма неприлично, но первые слова невольно зацепили ее сознание, и она не удержалась, прочитала письмо.

«Постарайся довести дело до конца, помни, что от этого очень многое зависит, особенно для тебя. Ты должен это получить любой ценой. Не думаю, что это будет сложно – она умом не блещет и очень доверчива. Так что уж постарайся, включи мозги, сделай что можешь! У тебя осталось всего три дня».

И ни подписи, ничего. В верхней графе был, конечно, указан адрес отправителя, но он ничего ей не говорил – просто цепочка бессмысленных букв и цифр.

Вита машинально переключилась на свой почтовый ящик, с грустью убедилась, что ей никто ничего не написал. Еще раз просмотрела свою старую почту. И снова не нашла ни одного письма от Глеба. Их словно корова языком слизнула. Загадочная история! Хотя что уж теперь, ясно все.

И снова перед ее глазами всплыло то письмо, которое она прочла на экране ноутбука. Кто-то неизвестный требует, чтобы Филимон любой ценой получил какую-то важную вещь… нет, не это было самым важным в письме. Самыми важными, самыми ужасными были слова в середине письма – «она умом не блещет и очень доверчива». Ведь это наверняка о ней! Ведь это она доверилась Глебу, которого даже ни разу в глаза не видела, и примчалась по первому зову черт знает куда…

Ну да, это наверняка о ней! Там ведь сказано – «тебе осталось всего три дня», а Филимон как раз через три дня улетает домой! Значит, за эти три дня он должен что-то у нее получить…

Но вот только что?

У нее нет ничего сколько-нибудь ценного, ничего, из-за чего стоило бы посылать человека в другую страну.

И только тут она осознала, что уже какое-то время не слышит шума льющейся воды.

Вита воровато оглянулась на дверь.

И увидела стоящего в дверях Филимона.

Волосы его были мокрыми, лицо – красным – то ли от душа, то ли от возмущения.

– Что ты делаешь в моей комнате? – проговорил он тихим от бешенства голосом.

– Ну, зашла, подумаешь! – ответила Вита с наигранным вызовом. – У меня крем для загара кончился, вот я и хотела у тебя попросить! Есть о чем говорить!

– Крем для загара? – переспросил он звенящим от злости голосом. – Да что ты несешь? Влезла в комнату, хозяйничаешь тут, читаешь в моем компьютере…

Он шагнул к ней и поднял руку. Вита вжала голову в плечи, ей показалось, что сейчас он ударит ее, и тогда… тогда все покатится под откос, обратного пути не будет!

Какого черта, подумала она, почему я робею перед этим слизняком! Вообще, лучшая оборона – это нападение!

– Ты еще будешь на меня кричать! – выпалила она, шагнув навстречу Филимону. – Ты еще будешь поднимать на меня голос! Лучше скажи, где твоя хваленая подруга? Почему она до сих пор не появляется? Почему от нее никаких вестей? Да существует ли она на самом деле? Может быть, ты ее просто выдумал? Нет у тебя никакой подруги! Ты на себя в зеркало давно смотрел? Да ни одна женщина в здравом уме не захочет иметь с тобой дело! Ни одна на тебя и не посмотрит!

Вита остановилась, чтобы набрать в грудь воздуха, и снова бросилась в атаку:

– Вообще, все это выглядит очень подозрительно! Сидит тут, как сыч, на пляж даже не ходит! Насчет квартиры темнит, кто-то сюда влез, пока меня не было! А может, это ты вещи мои перерыл, а на посторонних воришек сваливаешь?

Филимон, не ожидавший такого отпора, попятился. Он побледнел и заслонил лицо рукой – той самой, которую только что поднял, может быть, для удара.

– Да не трону я тебя, нужен больно! – презрительно выдохнула Вита ему в лицо и прошла мимо с победным видом, вышла в гостиную, а оттуда – в свою комнату.

Вот так с ними надо, они по-хорошему не понимают! Только грубость, только напор!

Закрыв за собой дверь, перевела дыхание.

Ужасная вышла сцена. И если честно – она выглядела не лучшим образом. Ведь она действительно без разрешения вошла в его комнату, прочитала его письмо…

Тут перед ее внутренним взором снова предстало это письмо – и Вите стало еще хуже.

Что здесь происходит? Неужели этот противный веснушчатый тип специально подослан к ней с какой-то неведомой, но явно неблаговидной целью? Глеб ее заманил сюда и прислал этого рыжего придурка, чтобы он что-то от нее получил.

Но как это может быть? У нее нет ничего сколько-нибудь ценного, ничего, из-за чего стоило бы городить огород.

Черт, она пошла по второму кругу! Так недолго и совсем с катушек слететь!

За стеной слышались шаги Филимона, он тяжело дышал, двигал мебель, что-то перекладывал и переставлял. Вита больше не могла это слушать, не могла находиться в одном с ним доме. Она надела длинную шелковую юбку, нарядную кофточку, взяла сумку и выскользнула из дома.

С Филимоном она, к счастью, не столкнулась.

День склонялся к вечеру, солнце уже не палило так нещадно, и на улицы высыпала нарядно одетая публика. В кафе и ресторанах зазвучала музыка, цветы благоухали сильнее, глаза встречных горели ярче. Наступало лучшее время суток.

Спустившись к морю, Вита зашла в первое попавшееся кафе, заказала чашку кофе со сливками. Тут же осознала, что ужасно проголодалась – ведь с самого утра у нее ни крошки не было во рту. Официант положил перед ней меню, и она выбрала спагетти карбонара. Пока готовили пасту, пила кофе и перебирала в памяти события минувшего бесконечного дня.

Сначала кто-то запер ее в башне.

Да, но ведь она сама в эту башню забралась! Никто ее туда силой не тянул!

Допустим, кто-то просто следил за ней и воспользовался удобным случаем.

Удобным – для чего?

Зачем кому-то понадобилось запереть ее в этом средневековом подземелье? И кто этот «кто-то»? В голову, кроме Филимона, никто не приходил.

Ладно, этот вопрос пока оставим в стороне.

Что было дальше?

Дальше Филимон увидел ее в окне каземата и помог выбраться на свободу. Спрашивается, если это он запер ее в башне – для чего он потом выпустил ее?

Все как-то непонятно и бессмысленно.

Может быть, таким хитрым способом он хотел добиться ее расположения, втереться к ней в доверие?

Но для чего? Что ему от нее нужно?

И, в конце концов, из этого ничего не вышло.

А дальше – дальше самый печальный, самый трагический эпизод прошедшего дня.

Кто-то ударил по голове несчастную девушку. И Вита не могла отделаться от мысли, что эту девушку просто перепутали с ней, с Витой. Перепутали из-за светлых волос и из-за яркого парео, которое Вита ей дала из самых лучших побуждений…

И снова возникает главный вопрос: кто это сделал?

На этот раз Филимон вне подозрений: в то время, когда произошло нападение на несчастную девушку, он был с ней, с Витой, он помогал ей выбраться из каземата.

Но если не он, то кто же?

Наконец, она подошла к главному вопросу, к тому, что мучило ее больше всего.

Письмо, которое она прочла в компьютере Филимона. Очень подозрительное письмо.

Что ему поручили достать, и самое главное – у кого? Кто та женщина, о которой автор письма говорит с таким пренебрежением? Неужели это она, Вита?

Официант принес ей заказ.

Порция оказалась просто огромной, но от тарелки исходил такой дивный аромат, что Вита жадно набросилась на еду, оставив все неприятные мысли на десерт.

Послышался громкий смех, и у двери мелькнуло что-то знакомое. Ага, те две объемные тети, с которыми она ездила на Остров.

По случаю вечера на них были не цветастые брючные костюмы, а нарядные шелковые платья, на одной подруге – розовое, цвета бледного шиповника, а на второй – темно-синее и в ушах – серьги с сапфирами. В платье она казалась не такой толстой, и вообще, вид был вполне приличный. Женщины прошли вперед и остановились в поисках свободного столика.

Странное дело, когда Вита пришла, кафе было полупустым, а сейчас все столики были заняты. Кафе оказалось популярным.

– Эй! – позвала Вита. – Присоединяйтесь.

Тети бурно обрадовались – вернее, та, что в розовом. Она вообще говорила громко, часто всплескивала руками, вскакивала с места и порывалась куда-то бежать. Вторая вела себя гораздо сдержаннее. Представились они Анной и Марианной, как сестры в сказке про Золушку. Обе тоже заказали пасту, а пока первая пила сок, а вторая – обычную воду без газа. Впрочем, первая, Анна, тут же сорвалась к стойке, чтобы выбрать десерт.

– Как там дела у той невезучей девушки? – спросила Вита. – Вы ведь знаете?

– Знаю, – ответила Марианна, – я была в больнице. Черепно-мозговая травма, приложили ее по голове очень сильно. Удар тяжелым тупым предметом.

– Вы… уверены? – растерялась Вита. – Все считали, что она упала на камни.

– Я ведь по специальности хирург-невролог, – сказала Марианна, вздохнув, – так что ран этих повидала на своем веку ой как много. Могу кое-что определить по внешнему виду. Конечно, рентген и сканирование ей сделали там, в больнице, но я-то сразу увидела, что ниоткуда она не падала. Да тут и врачом не надо быть, простой здравый смысл. Ты помнишь место, где ее нашли?

– Ну да, двор довольно просторный и пустой…

– Если бы она все же на стену залезла, то и упала бы рядом, возле стены, а не точно посредине, так?

– Так. – Вита вспомнила, как она смотрела на лежавшую без сознания девушку и как ее пронзило странное чувство, что это она сама лежит бездыханная на горячих каменных плитах. Как будто ее душа отделилась от тела и смотрит на это тело с недосягаемой высоты.

– А если бы ей от жары плохо стало, то упала бы она на спину и лежала лицом вверх. А она вперед упала, у нее кроме черепно-мозговой травмы еще и лицо все разбито.

– Но она выживет? – едва проблеяла Вита.

– Выживет, организм молодой, сильный. Но вот я все думаю… – Марианна поставила пустой стакан на стол, – кто же это мог сделать? Там, на острове этом, и народу-то никого нету. И главное – зачем? Кому это надо? С целью ограбления – так у нее брать нечего. Шлепанцы да помада. Мы все ничего ценного с собой не носим.

Марианна сделала паузу, глядя прямо перед собой, и продолжила:

– Я ведь уже лет семь в Черногорию приезжаю, квартира у меня тут. И скажу тебе честно: нет тут ни воровства, ни бандитизма. Почему мне здесь так и нравится. Все спокойно было. Но чтобы девчонку едва не убили непонятно за что…

Вита хотела сказать, что воровство все же есть. Вот ведь залезли же к ним в квартиру. Только непонятно зачем, потому что ничего не взяли. И сердце тут же неприятно кольнуло – девушку-то тоже вроде непонятно из-за чего искалечили.

Тут она вспомнила про странное письмо, что прочла в компьютере Филимона, и его глаза, буквально желтые от ярости, и поймала внимательный взгляд Марианны. Ей показалось, что та видит ее насквозь. А что, раз она привыкла в людских головах копаться, так, может, и мысли умеет читать?

Положение спасла Анна, которая прибежала, громко топая и шумно дыша, опрокинула стул, едва не свалила официанта, который нес им тарелки с пастой.

Вита на свою пасту и смотреть уже не могла – после разговоров пропал аппетит. Перед глазами стояла лежащая на камнях женщина, прикрытая ее сиреневым парео. А вдруг и правда все дело в этом куске материи? И если бы Вита не отдала парео той девушке, то сейчас она бы сама лежала в больнице в тяжелом состоянии.

Подруги щебетали о своем, не обращая на нее внимания. Она с трудом доела пасту, которая казалась резиновой, отказалась от кофе (и так вся на нервах) и ушла, едва простившись.

Деций Крисп, цирковой жучок и мелкий мошенник, принадлежал к древнему этрусскому роду.

Пятьсот лет назад, когда на холмах Рима еще стояли бедные пастушеские хижины, когда на Палатине пасли овец, когда будущие владыки мира еще только учились строить и воевать, предки Деция Криспа владели половиной Италии. У них были большие, богатые города, прекрасные храмы, величественные некрополи, их корабли плавали до самых Геркулесовых столбов, их купцы торговали с греками и финикиянами, с мидянами и иллирийцами.

Расены – так называли себя этруски – поклонялись многочисленным богам, главными из которых были бог Тин и богиня Вейя.

Прадеды Деция Криспа (тогда они носили другие имена) были жрецами верховного бога Тина, они служили ему в храме, расположенном в неприступном городе Вейи.

В этом храме находился алтарь из черного мрамора, лицезреть который могли только жрецы. И в этом храме сотни лет содержали священных зверей, посвященных Тину, – огромных древних собак, не похожих ни на одну другую породу.

Этим собакам раз в год приносили священную жертву – двух белых ягнят, двух белых телят и двух белых козочек. После того, как священные собаки насыщались мясом жертвенных животных, особые жрецы осматривали останки жертв и по ним определяли, какое будущее ждет древний народ расенов.

Храмовые жрецы ухаживали за священными собаками, кормили их отборным мясом, следили за их здоровьем. Они же следили за численностью собак. Священных псов не должно было быть меньше семи и больше двенадцати. Таков был закон, в незапамятные времена сообщенный людям верховным божеством. Вожак священной стаи носил одно и то же имя – Тинус, то есть воплощение Тина.

Годы шли.

Города этрусков хирели и приходили в упадок, могущество римлян росло.

Но священные псы по-прежнему жили в храме, и новые поколения жрецов следили за их благополучием.

Однако пришли тяжелые для этрусков времена.

Римляне заняли их города, молодые этруски приняли римские имена, получили римское гражданство, стали поклоняться римским богам – Юпитеру, Марсу, Юноне, Минерве.

Последние жрецы Тина в тайных горных убежищах берегли последних священных собак.

Когда Деций Крисп был маленьким ребенком, отец отвез его в горную деревушку неподалеку от Тускулана. Там доживал свой век его дед, прадед Деция, последний из великих жрецов Тина. И прадед показал мальчику двух последних щенков из священной стаи.

С тех пор прошло тридцать лет. Прадед Деция давно умер, умер и его отец. Деций Крисп не сомневался, что на свете не осталось и священных собак. Но вот сейчас одну из них, последнюю в роду, вывели на арену. Два раба вывели последнюю священную собаку, чтобы она умерла на потеху римской черни.

Деций хотел выбежать на арену, чтобы предотвратить святотатство – но вовремя одумался, взял себя в руки. Что может сделать один человек против всего Великого города?

Тем временем рабы отстегнули цепи от железного ошейника и трусливо сбежали, пока огромный пес не набросился на них. Впрочем, Тинус и не собирался ничего такого делать. Он неподвижно стоял посреди арены, как каменное изваяние. Грозный и величественный, как и подобает последнему из священных животных, он не обращал внимания на жалких людишек.

Весь Большой цирк замер и затих.

Наконец, открылись ворота на другом конце арены и вышли четыре гладиатора в галльском вооружении. Железные щиты, короткие мечи, шлемы с опущенным забралом.

Судя по всему, это были опытные воины, прошедшие не одну кровавую схватку. Схватки со зверями считались не очень опасными, и гладиаторы были спокойны. Они выстроились в ряд и направились навстречу гигантскому псу.

Тинус, кажется, не обращал на них никакого внимания.

Он стоял неподвижно, только длинный черный хвост хлестал его по бокам.

Гладиаторы подошли к псу и остановились в нескольких метрах от него, выстроившись полукругом. Пес по-прежнему не обращал на них внимания.

На трибунах послышались недовольные возгласы.

Зрители жаждали крови, жаждали лицезреть страшную схватку – а огромный пес не собирался доставить им это удовольствие. Он сохранял величественное равнодушие.

Гладиаторы переглянулись.

Они могли заколоть пса – но это не доставило бы зрителям долгожданного удовольствия… зрители желали схватки, желали кровопролития…

Тут из тех же ворот, из которых только что вышли галлы, выбежал еще один гладиатор.

Быстроногий, худощавый, подвижный как ртуть, он был одет лишь в легкую набедренную повязку, в одной руке держал частую рыболовную сеть, в другой – трезубец. Это был ретиарий, гладиатор-комик, чьей задачей было дразнить настоящих бойцов и тем самым веселить скучающую публику.

Перебежав арену, ретиарий подскочил к огромному псу и закричал высоким, тонким голосом:

– Собачка, собачка, красивая собачка! Почему ты стоишь, как статуя на Форуме? Побегай за мной, собачка! Поиграй со мной, собачка! Поиграй, мне скучно!

Черный пес по-прежнему не шелохнулся, считая ниже своего достоинства замечать жалкого шута. Он только ритмично поводил своим хвостом.

Ретиарий подскочил еще ближе и ткнул черного пса в бок своим трезубцем. Он тут же отскочил – но недостаточно ловко, недостаточно стремительно. Огромное черное тело метнулось вслед за ним, громадные челюсти сомкнулись с металлическим лязгом – и несчастный ретиарий рухнул на арену.

В первый момент Деций Крисп не понял, что произошло, но затем он с ужасом осознал, что гладиатор лишился головы. Темная кровь толчками хлестала из перекушенной шеи, а голова катилась по песку арены, вращая круглыми глазами.

Через несколько секунд все стало как прежде: собака неподвижно стояла, равнодушно глядя перед собой.

Зрители на трибунах и галереях цирка ахнули. Они жаждали крови – и кровь пролилась.

Четверо гладиаторов невольно попятились, снова переглянулись и, наконец, двинулись вперед, подняв большие щиты. Теперь они знали, что битва будет нелегкой.

Собака не шевелилась, словно не замечая их приближения. Она снова превратилась в черное изваяние.

Однако когда между ними осталось не больше метра и гладиаторы приготовили мечи к бою, огромный пес ожил. Он бросился вперед, смял строй врагов, бросил одного из них на землю, толкнул другого мощной лапой, щелкнул пастью…

Вся схватка не заняла и секунды.

Двое гладиаторов были мертвы, один пытался отползти в сторону, придерживая полуоторванную ногу, последний пытался встать, несмотря на страшную рану в груди. Но и пес был ранен – меч гладиатора рассек его правый бок, из раны широкой струей текла темная кровь, правая лапа тоже была ранена. Тем не менее Тинус снова замер в величественной и гордой позе.

Ворота снова открылись, и на арену цирка вышли еще четыре гладиатора.

Они шли медленнее, чем первые. Теперь они знали, что их ждет очень опасный противник.

Приблизившись к собаке, они остановились, переглянулись и обменялись какими-то словами, видимо, обсудив тактику предстоящей схватки. Один из них шагнул вперед, сделал молниеносный выпад, ударил пса острием меча в морду и тут же метнулся назад, под защиту своих товарищей.

Видимо, гладиаторы надеялись, что пес бросится за ним и они нападут на него с двух сторон.

Все получилось так – и совсем не так.

Пес действительно бросился вслед первому гладиатору, но тот не успел отступить – тяжелая лапа ударила его в спину, сломав позвоночник, и гладиатор мертвым рухнул на арену.

Его товарищи набросились на пса с двух сторон, мечи ударили разом и даже достигли цели – но пес и тяжело раненный продолжил сражаться, он свалил второго гладиатора, вонзил зубы в горло третьему… четвертый, понимая, что бьется за свою жизнь, всадил в загривок Тинуса меч и навалился на него всем своим весом. Пес, однако, сумел отбросить воина, прыгнул на него и одним движением перегрыз горло, но после этого сам тяжело рухнул на арену.

Наступила тишина, нарушаемая только стонами тех, кто был еще жив.

Публика еще несколько долгих мгновений молчала, осмысливая происшедшее, а затем трибуны взорвались радостным ревом – римская чернь получила то, зачем пришла, сполна насладилась зрелищем чужих страданий, чужой крови, чужой смерти.

На арену выбежали дюжие служители. Одни уволокли трупы погибших гладиаторов, другие унесли на носилках тех, кому еще можно было помочь. Хотя шансы их были невелики, дежурные врачеватели пытались помочь им или хотя бы сократить неизбежные страдания. Еще два дюжих раба с опаской подступились к неподвижному телу чудовищного пса. Они схватили его за задние лапы и поволокли к боковым воротам. Жилы их вздулись от напряжения.

Деций Крисп не сводил взгляда с израненного животного, и ему показалось, что пес пошевелился, по его огромному телу пробежала чуть заметная дрожь, но, возможно, это была агония.

Когда арену очистили от мертвых и раненых, на нее выбежали другие служители, чтобы чистым песком засыпать кровавые лужи.

Через несколько минут арена снова была чистой, как до начала зрелища.

Публика застыла в ожидании нового развлечения.

Вскоре ворота вновь распахнулись, и на арену вышли два отряда гладиаторов – фракийцы в коротких кольчугах, с длинными кривыми мечами и маленькими круглыми щитами и мурмиллоны в бронзовых шлемах с изображением рыбы, с широкими квадратными щитами и короткими прямыми мечами – гладиусами.

Трибуны взорвались радостными криками – римский плебс дождался своего любимого зрелища. Тут и там заключали пари на одну или другую команду, обсуждали достоинства знаменитых бойцов, дешевое вино лилось рекой.

Только Деций Крисп безо всякого интереса смотрел на арену.

Перед его внутренним взором стояла величественная, словно высеченная из черного мрамора, фигура священного пса, последнего пса, посвященного великому Тину…

Едва дождавшись конца представления, Деций пробрался во внутренние помещения Большого цирка. К счастью, он сразу нашел Марка Кузнечика. Тот удивленно взглянул на приятеля и спросил:

– Что ты тут делаешь, Деций? Я думал, ты давно уже отправился в таверну Толстой Марцеллы, чтобы отметить там вчерашний выигрыш и сегодняшний заработок.

– Толстая Марцелла подождет. И если ты мне коечем поможешь – я славно угощу тебя. Выставлю кувшин лучшего вина, какое найдется у Марцеллы.

– Твои слова звучат заманчиво. Чего же ты хочешь от меня, дружище?

– Куда отнесли трупы убитых во время представления?

Марк Кузнечик нахмурился:

– Что я слышу, Деций? Неужели ты связался с колдунами и чернокнижниками с Либетинской улицы? Это они тайком покупают части тел убитых гладиаторов, чтобы подмешивать их в свои адские зелья! Не советую тебе якшаться с этой публикой, это не доведет тебя до добра! Я помню, как два года назад…

– Не беспокойся, Марк, я не имею никаких дел с либетинским сбродом. Мне не нужны сердца и почки мертвецов. Я хочу взглянуть на того черного пса, который так храбро сражался с гладиаторами.

– Зачем тебе глазеть на дохлую собаку? Сам знаешь – живая собака лучше, чем мертвый лев, а уж о мертвой собаке и говорить не приходится…

– Прости меня, дружище, но такая уж у меня блажь. Я никогда не видел такого громадного пса и хочу еще разок взглянуть на него.

– Ну что ж, раз ты не хочешь говорить, что у тебя на уме, – и не надо, я никогда не страдал излишним любопытством. Пойдем, я отведу тебя в холодный зал, где мертвецы дожидаются, пока их отвезут в общую яму! Только имей в виду – Одноглазый Гай никого не пускает даром, тебе придется раскошелиться!

– Сколько? – спросил Деций Крисп.

– Пять сестерциев. Дай их мне – я сам договорюсь с Одноглазым.

Они прошли по узким коридорам под трибунами цирка и подошли к низкой деревянной двери. Марк постучал условным стуком – наверняка ему нередко случалось приводить сюда посетителей.

Дверь распахнулась, и из нее, пригнувшись, вышел огромный человек с густыми темными волосами и единственным глазом на заросшем бородой лице. Это был германец по имени Гай, ведавший огромной мертвецкой Большого цирка. Со своим огромным ростом и мрачной физиономией он напоминал владыку подземного мира.

Одноглазый вопросительно взглянул на посетителей. Марк Кузнечик что-то зашептал ему на ухо, из рук в руки перешло несколько монет. Деций не сомневался, что часть платы Марк взял себе. Германец с любопытством взглянул на Деция, кивнул и отошел от двери, пропуская посетителя в свое мрачное царство.

Деций вошел в холодный зал – последнее прибежище мертвых гладиаторов, где они дожидались, когда на скрипучей телеге их отвезут в огромную яму под Тибуртинским холмом, где хоронили всех бездомных и неимущих.

В холодном зале действительно было очень холодно. Он был устроен так, чтобы трупы не успели разложиться до прибытия похоронной команды. Тем не менее здесь царил ужасный запах – запах крови, запах смерти.

Мертвые гладиаторы ровными рядами лежали вдоль стен на грубых полотнищах, которые позже послужат им погребальными саванами.

Пройдя вдоль длинного ряда трупов, Деций увидел в дальнем углу огромную черную груду.

Он подошел, опустился на колени и с печалью оглядел мертвого пса.

Благородное животное лежало на голом полу в жалкой и неудобной позе. Глаза его были закрыты, темная кровь запеклась на многочисленных ранах.

Деций положил руку на мощную шею Тинуса. На шее, под жесткой темной шерстью, он нащупал ошейник из толстой буйволовой кожи.

Деций вспомнил тот далекий день в своем детстве, день, когда отец привез его в горную деревушку. Тогда ему показали двух щенков. Двух последних щенков, посвященных великому божеству.

Неужели это – один из тех щенков?

Разве собаки живут так долго?

Вдруг по шкуре пса пробежала мелкая дрожь.

Неужели Тинус еще жив?

Деций провел рукой по его шее, чтобы нащупать биение пульса.

Тяжелые веки огромного пса приподнялись, из-под них выглянули темно-золотые глаза, полные страдания.

– Ты еще жив? – прошептал Деций.

Пес приоткрыл пасть, обнажив огромные клыки.

Любой другой человек на месте Деция отдернул бы руку – но Деций не шелохнулся. И адский пес не вцепился в его руку зубами – он доверчиво и благодарно лизнул человека.

Деций расстегнул ошейник, чтобы раненому псу легче было дышать.

Освободившись от тесного ошейника, Тинус вздохнул, мощная грудь заметно приподнялась.

На кожаном ремне была укреплена бронзовая пластинка с изображением оскаленной морды – морда эта была точь-в-точь похожа на морду самого Тинуса, но Деций знал: на этой пластинке было отчеканено изображение основателя рода священных псов, того первого Тинуса, который спустился с облаков вместе со своим божественным хозяином. И еще он знал, что эта пластинка – не просто бляха, какими украшают ошейники породистых собак. Это – священная фибула, ее позволялось носить только верховному жрецу главного этрусского божества. Должно быть, последний верховный жрец прикрепил свою фибулу к ошейнику священной собаки, зная, что Тинус сбережет ее лучше всякого другого охранника.

Деций с благоговением спрятал пластинку в свою котомку и окликнул Одноглазого.

– Ты не сможешь достать мне тележку? Этот пес еще жив, я хочу забрать его домой и выходить.

– Жив? Ты, должно быть, ошибаешься! – недоверчиво проговорил германец. – Впрочем, это твое дело. Если тебе нужна дохлая собака – забирай ее. Только заплати мне еще пять сестерциев. За эти же деньги я дам тебе тележку, да и раба, который поможет довезти собаку до твоего дома.

– Это справедливая цена! – проговорил Деций, доставая деньги.

Через несколько минут появился старый иллирийский раб с большой тачкой. Несмотря на возраст, он оказался крепок, и вдвоем они взгромоздили полуживого пса на тачку.

Деций с иллирийцем катили тачку по кривым улочкам Субуры и Велабра, держа путь в сторону Этрусской улицы. Деций прикрыл пса куском рогожи, но все равно прохожие шарахались от них, заметив торчащую из-под рогожи огромную голову.

Они миновали Козий спуск, приблизились к Этрусской улице. Деций не мог принести полумертвую собаку к себе домой: хозяин, у которого он снимал комнату, был бы недоволен. Кроме того, комната Деция располагалась на верхнем этаже инсулы – шестиэтажного доходного дома, под самой кровлей, и они с иллирийцем не смогли бы втащить огромного пса по крутой лестнице.

У Деция был другой план.

В самом начале Этрусской улицы, возле маленького храма Немезиды Тарквинской, располагалась шумная и грязная таверна, в которой заправляла Толстая Марцелла – жена старого легионера, ветерана гражданских войн. Легионер в свое удовольствие пропивал ветеранское пособие, а Марцелла держала таверну железной рукой.

Оставив тележку с иллирийцем перед дверью таверны, Деций вошел внутрь. Марцелла стояла за деревянным прилавком, подбоченившись, и строго оглядывала посетителей. Увидев Деция, она кивнула ему, так что заколыхались все три ее подбородка:

– Поздненько ты явился, Деций! Игры уже давно кончились, я ждала тебя раньше. Хочешь промочить горло? У меня есть недурное тускуланское!

– До этого дело тоже дойдет, – заверил ее Деций, – а для начала я хотел тебя спросить: у тебя ведь свободен тот сарайчик, что позади таверны?

– Сарайчик? – Марцелла подняла брови. – Ты говоришь о той уютной пристройке?

– Ну я бы все-таки назвал ее сараем, да и то плохоньким. Так вот, нельзя ли его снять? Я заплатил бы тебе два асса и еще асс за каждую неделю…

– Два асса? Ты, должно быть, шутишь! Сейчас таких цен не бывает! Сейчас за любую лачугу берут не меньше пяти сестерциев в месяц!

– Так то за лачугу, где могут жить люди. А мы говорим о сарае, о курятнике!

– В нем вполне можно жить. В прошлом году в нем целый месяц жила семья эфиопов. И ты ведь хочешь его снять? Кстати, для чего он тебе понадобился?

– Да так… хочу сложить в нем кое-какие пожитки, которые мне неохота тащить в инсулу…

– Пожитки? – Марцелла орлиным взором заметила тачку перед входом в таверну, вышла на улицу и уставилась на покрытое рогожей тело.

– Деций! – проговорила она, наконец. – Ты был хорошим соседом и хорошим клиентом. Что с тобой стряслось? Зачем ты привез сюда дохлую собаку? Ты что – решил заняться черной магией?

– И в мыслях такого не держал! Это вовсе не дохлая собака. Это отличный пес. Он ранен, но я его выхожу. А пока он будет жить в твоем сарайчике – ты можешь не опасаться грабителей: никто из них не посмеет и близко подойти к твоей таверне, пока там такой сторож!

– Не знаю, не знаю! – Марцелла покачала головой. – Вряд ли ты сумеешь его выходить. Но коли уж тебе так приспичило – так и быть, отдам тебе ту пристройку. Но, конечно, не за асс в неделю. Плати три асса – и по рукам!

Деций вздохнул и согласился: все равно у него не было другого выхода.

Выйдя из кафе, Вита побрела куда глаза глядят.

Вечер был чудесный, пахло морем и цветами. Возвращаться домой совершенно не хотелось, и она пошла по каменной лесенке вверх, в сторону Старого города.

Лестница круто повернула, вышла на ровную террасу, окруженную густыми деревьями. В темноте белели, словно светились, большие благоухающие цветы. Над головой с резким неприятным писком промчалась какая-то птица.

Нет, не птица, поняла Вита, это была летучая мышь. Их были десятки, может быть, даже сотни, они кроили ночной воздух резкими зигзагами. Одна пролетела совсем близко, едва не налетела на Виту – девушка успела разглядеть уродливую злобную мордочку, как будто сошедшую с картины Босха.

Вита облокотилась о каменный парапет и застыла. Воздух был так густо пропитан всевозможными запахами, что его трудно было вдыхать. Вдали слышалась музыка, там, внизу, у моря, люди гуляли, танцевали, просто сидели за столиками кафе и проводили время в приятной беседе. Что может быть лучше теплой южной ночи?

Запах цветов, свежий ветерок с моря, глоток легкого коктейля, улыбка спутника, его нежный взгляд, посланный через стол. И в перспективе – долгая неспешная прогулка вдоль моря, серебряная лунная дорожка, наблюдаемая с пирса, а потом… Вита вздохнула и резко приказала себе остановиться. Не помогло, тоска уже нахлынула, по щекам потекли слезы.

Все это могло у нее быть, точнее, она летела в надежде на это.

И что? Вместо того чтобы там, внизу, принимать участие в этом празднике жизни, она стоит тут как полная дура и ревет. А думала, что ее ничто больше не проймет, что у нее панцирь… Ага, как же. Черт бы побрал этого Глеба с его розыгрышами, чтоб он облысел в один день и паршой покрылся!

Вита решительно вытерла слезы кулаком, как в детстве, и представила себе фотографию Глеба, но без волос и с красным носом, как у последнего пьяницы.

Ничего не получалось. Да у нее и снимка-то его нету, все исчезло, как корова языком слизнула. И не найти ведь теперь концов. Конечно, есть такие компьютерные умельцы, которые адрес восстановят быстро, но Вита ни за что не станет срамиться. С нее и Ленки хватит, ей-то придется все рассказать.

Все же ночь сделала свое дело, Вите полегчало. Она прошла по террасе и снова полезла наверх по крутой каменной лестнице.

Здесь весь город состоит из таких лестниц.

Наконец впереди показались каменные стены и узкие улочки Старого города. В легких босоножках было неудобно идти по булыжной мостовой. Вита свернула в узкий переулок, и вдруг перед ней появилась цыганка – та, знакомая, которая приставала к ней в самый первый день. Так и шляется по набережной с утра до вечера, неугомонная какая. Цыганка улыбнулась, блеснув золотым зубом, протянула смуглую руку, что-то забормотала.

– Да отвяжись ты! – раздраженно шикнула на нее Вита, пытаясь обойти.

Вдруг цыганка опустила руку, подошла вплотную, понизила голос и проговорила очень тихо и отчетливо, по-русски, причем без всякого акцента:

– Не ходи туда!

– Вот еще! – фыркнула Вита и назло цыганке пошла вперед, в темный переулок.

– Не ходи! – повторила ей в спину цыганка.

Вита передернула плечами, но даже не убавила шагу.

– Я тебя предупредила! – прошипела цыганка.

Вита почувствовала неприятный холод под ложечкой, но не свернула с выбранного пути.

Станет она еще какую-то цыганку слушать!

Переулок круто изогнулся, и вдруг из темной подворотни выступил высокий широкоплечий мужчина неопределенного возраста, с густыми обвислыми усами, заступил дорогу. Вита попробовала обойти его, но он снова оказался прямо перед ней, облизал кончиком языка губы и проговорил что-то по-сербски.

– Что вам от меня нужно? – раздраженно промолвила Вита. – Дайте пройти!

– Пройти? – переспросил мужчина. – Можно и пройти, если ты отдашь мне кое-что.

Теперь он говорил по-русски, хоть и с акцентом.

– Да что же это такое! – застонала Вита. – Говорят, что здесь нет преступности – а тут что ни день, либо в квартиру залезут, либо на улице нападут! Ну что вам нужно? Денег?

– Мне не нужны твои деньги! – резко выдохнул усатый. – Отдай мне то, что тебе не принадлежит, – и я тебя не трону!

– Господи, да что тут, все с ума посходили! – Вита растерянно завертела головой.

Обычно в кривых улочках Старого города полно туристов и отдыхающих, а тут, как назло, нигде не было ни одной живой души, город словно вымер.

Тут из той же подворотни выскользнул еще один человек – маленького роста, подвижный как ртуть, с темными злыми глазами. Что-то недовольно бросил усатому по-сербски, отодвинул его, подскочил к Вите и прошипел:

– Отдай по-хорошему!

Тут же в руке у него появился длинный узкий нож, он страшно сверкнул глазами и повторил:

– Отдай – или…

Вита не успела ничего ответить. Усатый вдруг дернул ее сумку к себе, но Вита удержала, вцепившись изо всех сил. Она открыла рот, чтобы заорать, заорать на весь этот Старый город, так, чтобы было слышно на другом берегу бухты, хотя ясно было, что никого здесь нет и никто ей не поможет.

Но рядом с ней вдруг раздался низкий грозный звук, похожий на отдаленный гром. Коротышка с ножом попятился, выпучил глаза, глядя на что-то у Виты за спиной.

Грозный звук повторился. Длинноусый тип что-то испуганно выкрикнул и побежал вверх по переулку, смешно загребая ногами. Коротышка еще какое-то время пятился, страшно сверкая безумными глазами, но потом тоже не выдержал и припустил вслед за приятелем.

Вита тяжело дышала, как будто только что пробежала длинную дистанцию по крутым улочкам и лестницам этого города. Грабители убежали, но раздававшийся за спиной низкий звук не сулил ничего хорошего.

В конце концов, то, что этот звук – точнее, тот, кто его издавал, – напугал двух ночных умельцев, говорит только о том, что его издает кто-то еще более опасный.

Вита осторожно, медленно повернулась – и с трудом удержалась на ногах.

У нее за спиной стояла собака.

То есть Вита думала, что это собака – но никогда прежде она не видела таких собак.

Собака была черная, как южная ночь. Собака была неправдоподобно огромная. Наверное, как лев. Или даже еще больше. У нее была широкая, мощная грудь и крепкие, немного кривые лапы. На мощной, толстой, как колонна, шее гордо сидела огромная голова со страшными сомкнутыми челюстями.

И тут Вита поняла, что видела точно такую же страшную морду.

Такая морда была отчеканена на той металлической пластинке, которую она купила в антикварной лавке на берегу залива. На той бронзовой застежке – как еще ее называют? Ах да – фибула. Фибула, которая лежит сейчас в ее сумке.

Мелькнула мысль, что фибула как-то связана со всеми происшествиями, которые случились в последние два дня. Мысль была важная, но тут же улетучилась, потому что Вита встретилась взглядом с собакой. И тогда все мысли вообще пропали, кроме одной: как спастись от этого монстра.

Собака стояла неподвижно, ни один ее мускул не шевелился. Ее можно было принять за статую, за каменное изваяние. За изваяние немой, затаенной угрозы.

Вита осторожно попятилась.

Собака не шелохнулась – кажется, она не возражала.

Вита еще немного отступила. Затем она на мгновение зажмурилась, а когда снова открыла глаза – огромной собаки не было. Она как будто растворилась в южной ночи.

Так, может, ее и не было? Может, черная собака померещилась Вите? Может быть, она соткалась из благоуханной, бездонной темноты южной ночи?

Но тогда от кого же убежали те двое грабителей? Ведь грабители-то точно были, Вита ясно помнит обвислые седоватые усы первого и нож в руке второго.

Из-за поворота переулка вышла шумная толпа туристов. Впереди шла экскурсовод. Вита пристроилась к группе – так было безопаснее.

История Старого города ее не интересовала, единственное, что она вынесла из многословных объяснений экскурсовода, – это то, что самые ранние постройки здесь – древнеримские, некоторые старые церкви построены на римских фундаментах. Что ж, Миляна на острове говорила то же самое.

Домой она шла крадучись, дверь открывала тихо, как мышка, в глубине души ни на что не надеясь.

С этого Филимона станется подпереть дверь стулом или завязать ручку, чтобы она вообще не попала в квартиру. Ишь как вызверился на нее сегодня. Конечно, она виновата, нехорошо читать чужие письма, но это еще вопрос, что имелось в виду в том письме! Не доверяет она этому рыжему типу, он и раньше вел себя странно, а уж теперь, при наличии письма…

Дверь, однако, открылась легко, и не висело над ней ведро с водой, и не были привязаны пустые бутылки, чтобы звенеть, так что Вита прокралась через гостиную, сняв босоножки. В квартире было тихо, дверь в спальню Филимона закрыта. Может, его вообще дома нету? Но проверить сей факт у Виты не возникло желания.

Так же босиком она прокралась в ванную, а там после душа сообразила, что забыла халат. И теперь на ней была только коротенькая шелковая пижама, мало того что открытая, так еще и полупрозрачная.

Это Ленка заставила Виту ее купить – мало ли что, говорила она, раз едешь с хахалем, может понадобиться.

Вита тогда еще возражала, что, может, еще ничего у них с Глебом и не выйдет, так что уж зря деньги тратить на бесполезную вещь… Ленка была непреклонна. Все должно быть на уровне, утверждала она с апломбом, в женщине все должно быть прекрасно: и макияж, и маникюр, и белье, и пижама. Пускай мужчина получит дополнительное удовольствие, снимая ее с тебя.

Что ж, спорить с Ленкой в вопросах секса было невозможно, она в этом вопросе разбиралась как никто.

Вита открыла дверь и нос к носу столкнулась с Филимоном. На нем были вылинявшая длинная майка серо-бурого цвета и те же самые трусы в попугаях. Похоже, они у него единственные. Попугаев было много и все разные. Как обычно, рыжие волосы Филимона были всклокочены, за ухом торчало перо от подушки, а в руке…

В руке Филимон держал длинный нож.

Сердце Виты мгновенно покатилось вниз и застряло где-то в левой пятке. На один миг она даже перестала дышать и окаменела на месте. Тело сковал страх. Неужели Филимон – маньяк-убийца? А что, этим можно объяснить странности его поведения. Никуда не ходит, ничего про себя не рассказывает, приехал на море, а сам сидит в квартире, на пляж ни ногой, правда, ездил на экскурсию на Остров, так там как раз в то время на девушку напали…

Да, но Виту он спас.

И что с того? Спас, чтобы спокойно разделаться с ней в квартире. И она, как полная дура, своими ногами притащилась сюда, чтобы он ее тут прирезал! Овца глупая!

Филимон, который при виде Виты в прозрачной пижаме застыл на месте, отмер первым. Он облизнул губы и переступил с ноги на ногу. Вита сбросила с себя оцепенение, протянула руку назад и нащупала довольно большую бутылку шампуня.

– Отвали от меня, маньяк несчастный! – заорала она и бросила в него бутылкой.

– Чего? – Он разинул рот, но все же успел уклониться, так что бутылка перелетела гостиную и ударилась в ту же многострадальную входную дверь.

Крышка была закрыта неплотно, и теперь к засохшим разводам томатного соуса прибавились кляксы от шампуня.

– Ты что, сдурела совсем? – Филимон увидел внушительных размеров бутылку и испугался задним числом.

– А ты что на меня с ножом? – Вита бросила в него мочалкой, больше ничего не попалось под руку.

– Да нужна ты мне! – Он поймал мочалку на лету и бросил ей обратно. – Я ужинаю.

И правда, на кухонном столе лежала чиабатта, разрезанная вдоль, с наполовину уложенными кусками ветчины и помидоров. Филимон отвернулся и стал нарезать еще сыр.

– Ну ты и жрать! – не удержалась Вита, которую впечатлили размеры чиабатты. – Ведь одиннадцатый час уже!

– Какое твое дело! – заорал Филимон. – Она еще будет мне указывать, истеричка несчастная!

– Ничего я не истеричка! Просто на меня напали сейчас, а тут ты с ножом…

– Да кому ты нужна! – хмыкнул он и непоследовательно добавил: – Нечего по ночам шляться!

– Сам дурак! – ответила Вита и ушла к себе.

Там она придвинула к двери стул и легла. Сон не шел, возможно, потому, что Филимон за дверью гремел посудой и двигал мебель, разумеется, нарочно.

Вита почувствовала себя вдруг очень несчастной. Ну что за жизнь у нее, в самом деле! Хотела просто на море отдохнуть, жизнь свою изменить, снова стать нормальным человеком.

И, как обычно, ничего у нее не вышло. Такая уж, видно, судьба. Как устроила ей судьба грандиозную подлянку три года назад, так до сих пор Вита в себя прийти не может.

«Удар надо держать, – говорит Ленка, – через не могу…»

Ага, хорошо ей говорить, ей никакие удары не страшны, от нее все отскакивает, как мячик от стенки. Тьфу-тьфу, чтобы не сглазить, тут же опомнилась Вита, чтоб с Ленкой ничего плохого не случилось. Ленка – единственная близкая ее, настоящая подруга, она тогда, три года назад, Виту спасла.

А может, не она, а судьба.

Два года с Олегом они вместе были. А знакомы они и вовсе лет пять, еще с института. То в компании общей столкнутся, то в кафе, то на концерте.

Потом как-то подсчитали – судьба сколько раз им встречи устраивала, как будто случайные, свести вместе старалась, а они все не понимали.

Ну, в последний раз пригласила Виту подружка на свадьбу. Даже не подружка, а просто знакомая девица. Ленка тогда еще на нее обиделась, потому что девица та только Виту позвала, с Ленкой у нее какой-то конфликт интересов случился раньше. Из-за мужика, разумеется. Значит, Ленка на свадьбу не пошла, а Вита пошла, как будто толкнул ее кто. И встретила там Олега. Обрадовались они друг другу – всегда приятно знакомое лицо увидеть.

Так все и началось. Стали встречаться, съездили в отпуск вместе, а потом Вита в бабушкину квартиру переехала, потому что отец женился.

После смерти мамы долго держался, а тут вдруг женился на женщине моложе себя на десять лет. И очень они с Витой не понравились друг другу. С первого взгляда.

Конечно, виду не показали, улыбались любезно, но Вита сразу поняла, что пора ей из их общего дома уходить. И отец, вероятно, подученный этой Алиной, тоже заговорил об этом – пора, мол, тебе в самостоятельную жизнь вступать, благо жилье есть.

Квартиру бабушкину они сдавали, вот теперь деньги пригодились на ремонт. Олег очень ей помогал, а потом не то чтобы переехал, но часто оставался ночевать.

Знакомые считали их парой и не сомневались, что свадьба не за горами, Вита и сама привыкла так думать. Ну не сейчас, так потом, к тридцати годам уж точно нужно и замуж выйти, и родить хотя бы первого. Она сама у родителей одна, так что двоих уж нужно вырастить, чтобы им потом не так одиноко в жизни было. А пока время есть, ей всего двадцать шесть, для себя пожить можно.

Ленка такого отношения к жизни не понимала – как это, все распланировать и ни к чему не стремиться? Вот откуда ты знаешь, говорила она, что Олег – это тот самый мужчина, более всего подходящий на роль мужа? И откуда ты знаешь, что он – самый лучший, если тебе и сравнить-то особо не с кем?

Ленка знала наперечет все Витины романы до Олега, там и вспоминать-то было особо нечего. Олег Ленку недолюбливал, но ничего плохого про нее не говорил – Вита сразу дала понять, что Ленка – подруга близкая, она ни за что с ней не раздружится. Но видеться они с Ленкой стали реже.

Тут как раз подошло время летних отпусков, а Олега, как назло, не отпустили, потому что он только что работу поменял. Ленка тогда еще со своим женатиком не познакомилась, с которым теперь она в отпуск ездит, она и позвала Виту с собой. Вита согласилась, да не в добрый, видно, час.

Отдохнули они с Ленкой хорошо, отпуск длинный получился, три недели. Вита вернулась загорелая, посвежевшая, похудевшая, по Олегу соскучилась, еще волновалась, дура, как он там без нее, небось оголодал совсем.

Окружила его любовью да заботой, не сразу заметила, что он какой-то не такой. Вопросов ее не слышит, отвечает рассеянно, эсэмэски читает и сразу стирает, по телефону в ванной разговаривает, приходит поздно, работой отговаривается.

Ленке Вита ничего не говорила, та сама догадалась, когда как-то в кафе вместе были. В туалет Ленка Виту позвала да и говорит – у него же баба посторонняя, ты куда смотришь, совсем ослепла? Да Вита и сама уже догадалась, что дело нечисто, что тут не понять, никакого особого ума не нужно.

«Прижми его к стенке, – советовала Ленка. – Устрой допрос с пристрастием, пока не поздно!»

А Вита все тянула, думала, само рассосется. Не надо было его на три недели оставлять. А с другой стороны – не может же она его стеречь, как сторожевая собака, если они два года вместе, нужно человеку доверять. Она-то сама в отпуске ни на кого и взгляд не бросила – зачем, если у нее Олег есть?

Но долго так продолжаться не могло. Та девица настырная была, звонила ему бесконечно, у работы его караулила. Знакомые их вместе увидели, Вите, разумеется, сообщили, пришлось ей самой разговор начинать.

Ну, Олег под нажимом и признался – да, есть у меня другая. И по его словам поняла Вита, что все началось-то куда раньше, чем она в отпуск уехала.

То-то он ее отпустил так легко, а может, вообще наврал, что с работы никак нельзя отлучиться… Рассердилась тогда, конечно, но взяла себя в руки – и что дальше, говорит. Так и будешь с нами двумя жить? Так ты вроде не мусульманин.

А Олег и отвечает, что есть проблема, та его девица, Алина, беременна.

Вита как услышала, что ту Алиной зовут, как ее мачеху, так сразу поняла, что ничего хорошего ее не ждет. С мачехой у них отношения были отвратительные, непонятно с чего. Вместе не жили, денег у отца Вита никогда не просила, вообще встречались редко, только мачеха Виту терпеть не могла. Просто на дух не выносила. Ну Вита, понятное дело, тем же ей платила.

Олег бормотал, что про беременность еще неточно, что он не хочет Виту терять, но она и слушать не стала. Решай, сказала, свои проблемы, а после приходи, разберемся в наших отношениях. Он и ушел, вещи какие-то забрал, но не все.

Вита разбила пару тарелок, порыдала в подушку, на следующий день к Ленке подалась, ночевала у нее даже пару дней, чтобы в квартире одной не маяться. Ленка одно твердит: все они козлы и забудь. Не слишком это Вите помогло, но все же отвлеклась она.

Потом как-то все закрутилось, работа, дела повседневные, Ленка ей скучать не давала, всюду с собой таскала, так два месяца прошло. Олег о себе не напоминал, так что Вита вроде и смирилась, что все у них кончено. А потом позвонил и просил зайти – нужно, мол, поговорить. Вита особо ничего не ждала, но согласилась на встречу. Нужно все до конца выяснить, и тогда хоть барахло свое заберет.

Он пришел – бледный, похудевший, растерянный, с бегающими глазами. И сразу стал жаловаться. Беременность подтвердилась, и теперь они с Алиной женятся.

Вита была готова к такому, поэтому нашла в себе силы улыбнуться (улыбка, правда, вышла кривая) и поздравить его с бракосочетанием. А он закрыл лицо руками и пробормотал, что все это было роковой ошибкой, что он не любит Алину, не хочет жениться и не хочет этого ребенка. Но она решила рожать, уже познакомилась с его родителями, они приняли ее хорошо, ждут внука.

Вот как? Вита удивилась, потому что с ней его родители даже толком не были знакомы. Они, очевидно, считали, что девушек у их сына будет много и с каждой знакомиться не стоит.

А Олег внезапно схватил ее за руки и стал говорить, что он не хочет ее терять, что им было так хорошо вместе, что он страшно виноват перед ней и не заслуживает прощения.

Вита даже растерялась от такого напора и не стала язвить по поводу того, что он просто боится жениться, как все мужчины. А он целовал ее руки, и упал на колени, и она гладила его по голове, потому что стало и вправду его жалко. Все-таки она хорошо изучила его за два года, выглядел он и правда неважно.

Но что она-то могла сделать?

Звонок в дверь прозвенел неожиданно, и Вита (вот уж дура-то!) еще и обрадовалась, что кто-то придет и избавит ее от этой тяжелой беседы. Нужно было запереться на все замки, сделать вид, что ее нет дома, а лучше всего сразу же выставить Олегу сумку с оставшимися вещами и захлопнуть за ним дверь. Но она мягко отвела его руки, пробормотав, что это, наверно, соседка за солью или за сахаром, и открыла, не спрашивая.

И тут же была сметена могучим ураганом. Точнее, двумя, потому что в квартиру ворвались две фурии. Оказывается, невеста Олега выследила его по совету своей мамаши. И явилась, чтобы выцарапать разлучнице, то есть Вите, подлые глаза, опять-таки в сопровождении мамаши. Вите бы сразу догадаться, что дело кончится плохо, и улизнуть из собственной квартиры.

Куда угодно. Хоть на лестнице пересидеть, хоть за мусоропровод спрятаться. Вместо этого она быстро закрыла за этими двумя дверь, чтобы соседи не услышали скандала. Сейчас только можно сказать в оправдание собственной глупости, что Вита с такими людьми раньше никогда не встречалась, выросла в приличной семье, отец с мамой и на повышенных тонах-то разговаривали редко, а не то что орать и посуду бить.

Опять-таки сдуру Вита проскочила за ними в комнату, там и разразилась буря.

Сейчас уже не вспомнить конкретно, какими словами обзывала Алина своего жениха и ее, Виту. Да она таких слов просто не знала. Такого мата Вита не слыхала никогда в жизни. Впрочем, по этой части у нее было мало опыта.

Выглядела Алина ужасно – волосы растрепаны, глаза выпучены и отчего-то не накрашены, а губы, наоборот, намазаны едкой кровавой помадой, отчего казалось, что она уже кого-то загрызла. И голос, жуткий визгливый голос. Господи, и что только Олег в ней нашел? Но тут же отстраненным взглядом Вита заметила, что Алина очень молода – нежная кожа с едва просвечивающим румянцем, легкие движения. Но как можно любить женщину, когда она так орет, да еще матом? Может, мужчины такого не замечают?

Вита очнулась от ступора, уши, которые заложило от визга, теперь слышали все крики. И кое-что еще.

Уже давно Ираида стучала по батарее.

Соседка Ираида Савишна, которую все звали просто Ираидой, была кошмаром Витиной жизни. Началось это еще давно, когда бабушка там жила. Бабушка Ираиду не жаловала – сплетница, злющая, как ведьма, и вечно лезет, куда не просят. Любимым Ираидиным развлечением было скандалить по поводу протечек.

Пару раз и правда что-то там просочилось, бабушка была старенькая и плохо видела. Но скандал, который устраивала Ираида, вовсе не соответствовал причиненному ущербу. Так или иначе, Ираида здорово отравляла бабушке жизнь. Бабушка и умерла-то после очередной встречи с Ираидой – заснула и не проснулась. Врачи сказали – возраст, сердце отказало.

Вита с Ираидой практически не общалась, только жильцы жаловались, что тетка вечно бегает скандалить, одни даже съехали, не дожив положенного срока.

Окончательно испортились их отношения во время ремонта. Ну шумели рабочие, ясное дело, а как же иначе?

Вита оправдывалась, пыталась как-то наладить отношения, коробки конфет носила – все без толку. Конфеты возьмет – а назавтра жалобу в ТСЖ накатает. Закончился ремонт, так снова-здорово – то Вита музыку громко включает, то топает как слон, то тяжелое ночью роняет, то мебель по квартире двигает.

В общем, Ираида всегда была начеку. И, разумеется, не могла пропустить нынешний скандал.

Услышав Ираидин стук, Вита вынуждена была вмешаться. Довольно уверенным голосом (тогда ей так показалось) она попросила нежданных гостей покинуть ее дом. Ее когда-то учили, что с людьми, которые кричат и орут несусветные вещи, нужно разговаривать спокойно, тогда они прислушаются.

Ага, автор той книги по психологии забыл добавить, что эти люди признают только силу, а тихий голос считают признаком слабости. Ей бы заорать, завизжать – пошла вон, милицию вызову! Соседей крикнуть – помогите, убивают!

Не тот характер. Алина между тем перешла к действиям. Она скинула с тумбочки стеклянные безделушки, разбила и растоптала их ногами. Вита кинулась к ней, и тогда фурия вцепилась ей в волосы, визжа, как пароходная сирена.

Было ужасно больно, слезы брызнули из глаз, и Вита тоже заорала. С трудом вырвавшись, она хотела убежать, но в дверях стояла монументальная Алинина мамаша. Была она очень плотной комплекции, так что пройти мимо не было никакой возможности.

В конце концов Олег, этот паразит, который втянул Виту во все это, а теперь делал вид, что его вообще тут нету, с трудом разнял их. Алина укусила его в плечо и вырвалась. Затем схватила со столика бабушкину деревянную шкатулку, в которой Вита хранила свои немногочисленные драгоценности, в том числе колечко с крошечным бриллиантиком, которое бабушка же и подарила ей на восемнадцать лет, и с размаху бросила шкатулку в окно.

Шкатулка была довольно большая и тяжелая, стекло разлетелось на мелкие кусочки. Все рассыпалось по полу, вещи из шкатулки вывалились на улицу. Потом сосед принес Вите кое-какую бижутерию, бабушкино колечко, естественно, пропало.

Вита ахнула, глядя на такое безобразие, но это был еще далеко не конец.

Ненормальная Олегова девица вдруг взвизгнула вовсе уж нечеловеческим голосом, схватила самый большой осколок и поднесла его к своей шее. Все, включая Виту, оцепенели. Олег бросился к Алине, она закричала, чтобы он не подходил, а то она перережет себе горло, и чтобы он поклялся, что больше никогда, ни за что не придет к этой… дальше шло все непечатное. И он поклялся, делая маленькие шажки, потом отобрал стекло и отбросил. Самое интересное, что Алина умудрилась ничем себе не повредить, даже крошечной царапины не было, Олег же довольно сильно порезал руку.

И в этот самый момент раздался настойчивый звонок в дверь. Так уверенно звонит только полиция или техник из жилконторы. И мамаша, даром что весит сто кило, тут же метнулась открывать.

– Вот! – слышался ее голос, такой же визгливый, как у доченьки. – Вот хорошо, что нашелся добрый человек, полицию вызвал. Глядите, люди добрые, что тут творится!

Вошли двое мрачных мужчин, от одного несло перегаром, от второго – застарелым табачным духом, от которого Виту сразу затошнило. Увидев разбитое окно и окровавленного Олега, двое нахмурились еще больше. Мамаша стала вопить, что Вита – злодейка, бегает за женихом ее дочери, грозит его убить, если он к ней не вернется, и вот вам, пожалуйста, порезала его стеклом.

Вита окаменела от такой наглости, и просочившаяся вслед за ментами в квартиру Ираида тут же закивала – все правда, вечно у нее шум, гулянки до утра, а тут и до драки дошло.

Вита опомнилась и пыталась что-то возразить – куда там. Алина визжала, Олег морщился и зажимал руку, старший из патруля гаркнул, чтобы все замолчали, Алина снова вцепилась Вите в волосы – короче, их всех задержали и отвезли в отделение. Там Олег закатил глаза и упал бы в обморок, если бы его не поддержал дежурный сержант. Его отвели в санчасть, причем Алина, громко крича, устремилась за ним. Неизвестно, что она наговорила там, только вышла немолодая фельдшерица и сказала дежурному, что девушка беременна и что есть угроза выкидыша, то есть срочно нужно в больницу. Мамаша всполошилась и сказала, что поедет с дочкой, таким образом, Вита оказалась крайней.

Ее долго мариновали в дежурке, потом сержант начал беседу. Пугал санкциями, говорил, что на Виту поступила куча жалоб от соседей и что запросто могут поэтому выселить из города. Вита со страху потеряла всякий разум и забыла, что квартира у нее собственная и кто тогда выселит, не прежние советские времена.

А если, продолжал дежурный, выяснится, что у девушки и правда выкидыш произойдет, то это вообще статья, можно и срок схлопотать. Так что он уж и не знает, что с Витой делать.

Теперь Вита понимает, что дежурный просто развлекался. Ну скучно ему было, сплошные бомжи да пьяницы, а тут Вита – девушка приличная, приятно поговорить. Нужно было подыграть ему, пустить слезу, пожаловаться на судьбу, может, денег дать хоть сколько, она же была в таком состоянии, что ничего не соображала. Ей виделась камера, набитая проститутками и бомжами, потом суд, потом – колония. Сержант увидел, что она дрожит крупной дрожью, и понял, что перегнул палку. Сухо посоветовал позвонить кому-нибудь из родных. Вита так стучала зубами, что он позвонил отцу сам.

Отец приехал быстро, дежурный отчего-то вышел к нему на улицу. Вернулся повеселевший и сказал, отдавая паспорт, что Вита может идти, все улажено. Вита хотела броситься на шею отцу и разрыдаться, но увидела в машине мачеху, которая увязалась за отцом, чтобы наблюдать Витино унижение, и сдержалась.

– Ну ты даешь! – только и сказал отец, высадив ее у дома.

Вита вышла, кивнув на прощание, у нее даже голоса не было, чтобы ответить. Ираида свисала из окна, специально спать не ложилась, сволочь такая, чтобы видеть помятую и совершенно сломленную Виту и рассказать об этом завтра всему микрорайону.

Три дня Вита зализывала раны, сосед по ее просьбе заделал окно фанеркой, не было сил искать стекло. Ей казалось, что в курсе скандала был не только весь двор, но и весь район. Похоже, так оно и было – кто сам не был очевидцем событий, тех с удовольствием просветила Ираида. Вита не могла ни с кем разговаривать, в лицо людям смотреть не могла, до того было плохо. Другой человек бы плюнул да и забыл, а она вот такая уродилась.

Тот сосед был алкашом, ему было все равно, на все плевать, дайте только на бутылку. Теперь-то Вита понимает, что колечко с бриллиантом он и прихватил, оттого такой добрый был. Но так она хоть с раскрытым окном не осталась.

В первый день Алина звонила по телефону и говорила гадости, а когда Вита отключила телефон, стала звонить на мобильный с разных номеров, так что Вита вообще перестала отвечать на звонки.

И только было Вита не то что бы успокоилась, но как-то одеревенела, хотя и вздрагивала от каждого телефонного звонка, как Алина явилась к ней на работу.

Сказала охраннику, что ей нужно к Перепелкиной, он и пустил. Никакой особой секретности у них на фирме не было, клиенты ходили свободно.

Увидев Алину, Вита не сумела скрыть испуга, и это опять-таки было ее ошибкой. Впрочем, та пришла, чтобы Вите нагадить, и своего добилась.

Накрутив себя еще на улице, Алина сразу же начала орать. Просто как в каком-нибудь плохом старом фильме – люди добрые, послушайте про эту. Мужа увести хочет, ребенка отца лишает. А Вита опять-таки сдуру начала ей возражать, что-то доказывать.

Драться Алина не стала – понимала, видно, что с охраной выведут. Вместо этого подробно объяснила, как Вита преследует ее мужа, который и видеть-то ее не может, а она, Алина, в положении, ей нервничать нельзя, а эта… и все начиналось по новой. Сослуживцы женского пола охотно слушали.

Вита пыталась выгнать Алину из комнаты – куда там. У начальника в кабинете шли важные переговоры, только поэтому он еще не поинтересовался, что за базар они устроили. И вот, когда дверь начала приоткрываться, Вита бросилась, чтобы оттащить Алину, но та вырвалась, и начальник застал их катающимися по полу, да еще и со стола упала бутылка с минеральной водой и залила брюки важному клиенту. Коллектив испуганно ахнул.

Клиент нахмурился и ушел, явно недовольный, начальник бросился следом и вернулся чернее тучи. К тому времени Вита с Алиной успели подняться.

Начальник поднял брови, и секретарша Лариска тут же скороговоркой ввела его в курс дела.

– Обе вон! – рявкнул начальник и хлопнул дверью кабинета.

Алина удовлетворенно расхохоталась и исчезла. А Вита под насмешливыми взглядами сотрудников стала собирать вещи, хранившиеся в ящиках стола.

Вроде бы ни с кем не враждовала, со всеми сохраняла ровные сдержанные отношения, не сплетничала, не перекладывала свою работу на других, а вот ни одного сочувствующего взгляда на нее не бросили, доброго слова никто на прощание не сказал, даже когда пакет с вещами выронила, никто не помог, и она ползала по полу, собирая расчески и прокладки.

Из того времени Вита помнит только чувство глубокого всепоглощающего стыда. Стыд давил на нее грузом, стыд не давал поднять глаза, ей казалось, что все окружающие смотрят на нее с презрением и показывают пальцами – и соседи, и дети на площадке, и кассирша в магазине на углу, и дворник Ибрагим, и даже дворовый кот, выглядывающий из подвального окошка.

Увольнение с работы стало последней каплей. Вита решила, что ничего ее больше не держит в этой ужасной жизни. А терпеть этот стыд больше не было сил. Вита решила, что испила чашу до дна и пора с этим кончать. Никому она не нужна, никто не станет особенно расстраиваться, когда ее не станет. Отец махнет рукой и скоро забудет, мачеха только обрадуется.

Она зашла в первую попавшуюся аптеку и попросила снотворного. Любого, которое без рецепта.

Пожилая аптекарша бросила на нее один взгляд поверх очков и сказала, что все снотворное отпускается только по рецепту. Это была заведомая неправда, Вита покупала снотворное для бабушки в свое время, но сейчас у нее не было сил спорить.

Поглядев на себя в зеркальную витрину, она увидела совершенно ненормальное лицо с выпученными глазами и трясущимися губами. И поняла, что ни в одной аптеке ей не продадут ничего, кроме пузырька зеленки.

Что делать? Броситься под первый попавшийся грузовик? Не хочется подставлять водителя, его потом затаскают. Ну и черт с ним, станет она еще думать о постороннем типе, но вдруг ее не собьют насмерть, а сделают калекой?

Или с моста в Неву? А вдруг спасут? Вытащат, обругают… рискованно, ругани и презрения ей уже хватило навсегда.

Она пришла домой, миновав старух на лавочке, и, разумеется, Ираида была там. Она что-то прошипела ей вслед, Вита даже головы не подняла, она так и ходила, глядя себе под ноги. Послышалось ей что-то вроде шалавы или еще хуже…

Вита поймала себя на том, что даже рада этой встрече с Ираидой, она только укрепляла ее в трудном решении.

Дома было пусто и уныло, как всегда в последнее время. Взглянув на окно, заделанное фанерой, Вита решилась окончательно. Либо вскрыть себе вены, либо повеситься. Но резать вены нужно в ванне, иначе не получится. Вита отчетливо представила, как она заснет в ванне, заполненной красной водой, как потом ее найдут голую. Приедет полиция и, разумеется, позовут в понятые Ираиду, ей делать нечего, сама небось напросится.

Нет, допустить, чтобы Ираида видела ее такой, Вита не в силах.

Тогда вешаться. Вита нашла в кладовке моток еще бабушкиной бельевой веревки. Вроде крепкая, не порвется.

Теперь встал вопрос, куда ее цеплять. Трубы от батарей внизу, оконные ручки тоже не подходят. Наверху только крюк от люстры, он по идее должен быть крепким.

Да, но на нем висит люстра, еще бабушкина, Вита оставила ее после ремонта, хотя Олег и уговаривал ее поменять на что-то более модное. Этот псевдохрусталь с висюльками, которые звенели, когда по улице проезжала машина, отчего-то очень его раздражал.

Вита тогда не позволила, она помнила эту люстру с детства, ей очень нравились блестящие висюльки. Раз в год бабушка отцепляла их и мыла в тазу с мыльной водой, а потом давала Вите вытирать мягким полотенцем. Вита решила, что хоть что-то должно остаться в квартире от бабушки.

Сейчас Вита решила, что, кроме крюка от люстры, в квартире и повеситься не на чем. А люстру надо снять, иначе веревку не прицепить. Вита сделала петлю и намылила веревку мылом, хотя неясно было для чего. Но раз в книжках написано, что веревку мылят – значит, надо. Люди лучше знают.

Она придвинула табуретку и полезла наверх. Люстра висела крепко и была ужасно тяжелой. Вита долго прикидывала, как же ее снять, наконец, сообразила: нужно было повернуть, а потом приподнять, тогда люстра соскользнет с крюка.

Мелькнула мысль снять фальшивые хрустальные висюльки, тогда люстра станет легче, но Вите стало лень. Это сколько же провозишься… И вот когда она с огромным трудом сняла люстру с крюка, проклятая махина выскользнула у нее из рук и свалилась на пол, сломав по дороге Вите ключицу.

Хорошо еще, что не по голове попало, тогда и вешаться бы не пришлось! Однако с табуретки Вита свалилась и, кажется, на минуту потеряла сознание.

А когда очнулась, то в комнате стояла Ираида. Вита подумала, что у нее глюки. А потом, уверившись, что Ираида самая настоящая, решила, что умерла и теперь находится в аду. Такое ей наказанье – вечно видеть распахнутый в крике Ираидин рот и слышать ее голос, скрипучий, как несмазанная дверь.

Потом выяснилось, что Ираида, услышав грохот над головой, мигом рванула наверх и вошла в Витину квартиру, потому что Вита была в таком состоянии, что не закрыла за собой дверь.

Теперь Ираида тут же разглядела намыленную веревку, и крюк, и остатки люстры на полу, сообразила, что к чему, и заорала, что Вита – ненормальная, что она сейчас вызовет скорую психиатрическую помощь, потому что таких людей нужно изолировать, Вита может газ открыть, и весь дом взорвется.

Вита закрыла глаза, потому что плечо распухло и болело невыносимо. Ираида сделала шаг назад и натолкнулась на Ленку. Оказывается, после скандала с Алиной и увольнения Вита забыла на работе мобильник. Или выронила его и не заметила.

Ленка звонила Вите каждый день, поскольку Вита не отвечала, она стала трезвонить каждые десять минут.

Наконец какая-то из офисных девиц ответила и сообщила Ленке в подробностях, что и как. Ленка сорвалась с работы и полетела к Вите, правильно рассудив, что с тяжелыми пакетами куда еще она могла пойти, как не домой. Ленка сама говорила, что было у нее тогда очень нехорошее предчувствие.

Явилась она очень вовремя, чтобы приструнить Ираиду, она это отлично умела.

– Вы кто? – спросила она. – Что делаете в квартире моей подруги и кто вас впустил?

Ираида захлопнула рот, но быстро опомнилась и заорала, что по Вите давно психушка плачет.

Ленка молча вытолкала ее из квартиры, потом подняла Виту с полу и усадила на диван.

Окинув взглядом разоренную комнату и главное – валявшуюся на самом видном месте веревку с намыленной петлей, она только покачала головой.

– Слушай, может, хватит дурака валять? – спросила Ленка. – Эта ведьма и правда «Скорую помощь» из психушки вызовет. Хочешь туда на отдых попасть? Оттуда если и выпустят, то с диагнозом на всю жизнь. Тебе это надо?

До Виты через боль все доходило с трудом, но все же она поняла, что дело серьезное и что Ираида может испортить ей жизнь навсегда. Ленка уже сновала по комнате, распихивая вещи по углам. Веревку и сломанную табуретку она спрятала в кладовку, люстру вынесла на балкон, осколки висюлек и штукатурки замела в мусорный пакет. И перетащила Виту на кухню, поставив перед ней чашку растворимого кофе, и даже намазала ей губы своей яркой помадой, чтобы не было видно ужасающей Витиной бледности. И дала таблетку обезболивающего из своих неприкосновенных запасов. И закутала шарфом, чтобы не видно было распухающей на глазах руки.

Сволочь Ираида выполнила свою угрозу – вызвала скорую психиатрическую помощь, наговорила, что вытащили Виту из петли, а сейчас она хочет выброситься из окна.

Приехали на удивление быстро.

Ленка превзошла саму себя. Встретив на пороге двух мрачных санитаров, она распахнула глаза – да это ошибка, недоразумение, мы никого не вызывали. Сидим с подружкой, кофе пьем, о жизни разговариваем, все тихо-спокойно, с чего нам вешаться-то, молодым и красивым? Ах, соседка вызвала… Ну вот у нее с головой действительно не все в порядке, она часто кого-то вызывает – то полицию, то пожарных. В обычной «Скорой» ее голос знают, так она решила вас вызвать. Как раз ей-то ваша помощь и нужна.

Старший санитар ушел ругаться с Ираидой, а того, что помладше, Ленка пригласила на кофе.

Хорошо, что у Виты нашлось какое-то печенье и сыр. Ленка не пустила парня в комнату, чтобы не увидел он пустого крюка от люстры и окна, заделанного фанеркой. А на кухне все было относительно прилично. Ленка хохотала, делала большие глаза и кокетничала с парнем напропалую. Вита улыбалась из последних сил.

Наконец вернулся старший, кивнул хмуро и заторопился – много вызовов, народ с катушек пачками сходит.

После их ухода обезболивающее перестало действовать, и Вита едва не орала. Ленка, однако, не позволила вызвать «Скорую», чтобы не пронюхала Ираида. Терпи! – приказала она и повезла Виту в больницу на своей машине.

Ключицу загипсовали и выдали Виту Ленке обратно. На следующий день Ленка смоталась к Вите на работу, к начальнику, конечно, не попала, зато пролезла в бухгалтерию. И рассказала там, что после увольнения Вита дома потеряла сознание, упала и сломала ключицу. И что теперь если она без работы, то и больничный не заплатят, и на что тогда два месяца жить. Или вы не люди?

Люди, согласилась главбух и сама уладила дело с начальником. Да тот и сам, видно, жалел, что поддался порыву, уж больно его эта история довела. Клиент-то тот так и сорвался, не стал договор заключать. Так или иначе, но больничный Вите выплатили, а уволилась она потом по собственному желанию.

А пока сидела два месяца дома и успокаивалась. Ленка привозила продукты, пару раз приезжал отец, повесил новую люстру, сам же и купил. Мачеху больше с собой не брал, у Виты ничего не спрашивал, она держалась отстраненно.

С Ираидой Вита с тех пор ни разу не разговаривала. Когда стала выходить из дома, просто ее не замечала. Посмотрит в упор и отвернется.

Со временем помогло.

Устроилась она на другую работу, встречи с общими знакомыми свела до минимума, чтобы не доходило до нее никаких сведений про Олега, и все потихоньку наладилось. Только вот на мужчин Вита и смотреть не могла.

Надо сказать, они ею тоже не очень интересовались, чувствовали, видно, что ничего с ней не выйдет.

Прошло время, Ленка все приставала к Вите, что нужно себя преодолеть и жить нормальной жизнью. Знакомить даже с кем-то пробовала, ясное дело, ничего из того знакомства не вышло. И вот наконец появился у Виты Глеб.

При этой мысли Вита скрипнула зубами. Ну что же это такое, за что ей это наказанье! Тут еще этот рыжий тип. Странный он какой-то. Но, возможно, Вита ему тоже кажется странной, обозвал же он ее истеричкой. Сам такой!

И Вита заснула крепко и без сновидений. Проснулась поздно, когда солнце уже светило в окно ее спальни. Жаль, на пляже уже полно народу и слишком жарко.

Из комнаты Филимона раздавался богатырский храп. Надо же, такой голос в таком хилом теле.

Вита собралась быстро, как на пожаре, и улизнула, встречаться с Филимоном было выше ее сил.

Две недели Деций Крисп выхаживал священного пса.

Он поил его целебными отварами из кореньев, которые покупал возле храма Венеры Либетины, кормил мясом молодого ягненка, смазывал его раны лечебным египетским бальзамом.

Тинус понемногу приходил в себя.

Он уже мог самостоятельно есть, мог подниматься, правда, лапы его при этом дрожали от слабости. И каждый день он встречал Деция благодарным, радостным взглядом.

Деций уже не сомневался, что выходит пса.

Однако через две недели после того, как он привез раненого Тинуса к Марцелле, хозяйка таверны подозвала его и сказала вполголоса, покосившись на дверь:

– Возле моей таверны второй день крутятся какието два незнакомца. Они расспрашивают о тебе, говорят, что ты – их дальний родственник.

– У меня нет никаких родственников, ни дальних, ни ближних.

– Вот и я так подумала. Кроме того, очень уж у них разбойничьи рожи. Так что будь повнимательнее, особенно как стемнеет, да не выходи из дому без крепкой палки или, того лучше, без кинжала.

Деций поблагодарил Марцеллу и отправился в сарайчик, проведать Тинуса.

Пес тоже выглядел каким-то беспокойным, он то глухо ворчал, то настороженно вглядывался в темноту за дверью.

Деций накормил его, наполнил глиняную миску свежей водой и отправился по своим делам.

На следующий день у него было много дел, и уже стемнело, когда он снова вошел в сарай. Сарай был пуст. Тинуса там не было.

Земляной пол был залит кровью, и от двери сарая тянулся кровавый след, уходящий в сторону Козьего спуска.

Деций ахнул и бросился по следу.

Как и советовала ему Марцелла, он ходил теперь с крепкой палкой, наконечник которой был обит медью, а под верхней туникой носил кривой парфянский кинжал.

Кровавый след вывел его в узкий переулок позади храма Немезиды Тарквинской.

В темном углу под стеной храма Деций увидел какое-то еще более темное пятно. Он подошел к нему, наклонился…

Это был Тинус.

Огромный пес не шевелился, его зажившие раны разошлись и кровоточили, а на голове виднелась новая, глубокая рана.

– Тинус, Тинус, кто же так изранил тебя! – простонал Деций.

За то время, что он выхаживал пса, он привязался к нему, как к близкому, родному существу. Он уже не сомневался, что пес выздоровеет – и вот на него обрушилось новое несчастье.

Деций прижался к Тинусу, пытаясь расслышать его сердце.

Пес был еще жив. Из последних сил он приподнялся, открыл глаза и вдруг зарычал, глядя на что-то или на кого-то за спиной хозяина.

Деций обернулся и увидел двух мужчин, закутанных в черные плащи. Они крадучись приближались к нему с двух сторон, отсекая Децию путь к отступлению.

– Это вы напали на моего пса? – проговорил Деций, вглядываясь в незнакомцев. – Немного храбрости нужно, чтобы ранить едва живого!

– А вот это мы сейчас посмотрим! – ответил один из незнакомцев и вытащил из складок своего плаща кривой фракийский меч.

– Посмотрим! – подхватил второй, и в его руке появился такой же меч.

Деций мысленно поблагодарил Марцеллу за ее дельный совет.

Он отступил к стене храма, чтобы на него нельзя было напасть сзади, поднял обитую медью дубинку и вытащил левой рукой кинжал.

Незнакомцы переглянулись и остановились.

– Что вам от меня нужно? – спросил Деций.

– Вот это – верный ответ! Отдай нам фибулу – и мы, так и быть, пощадим тебя.

– Фибулу? – переспросил Деций, чтобы выиграть время. – Какую фибулу? О чем вы говорите?

– Ты прекрасно знаешь, о чем мы говорим! Отдай нам ту фибулу, которая была на ошейнике твоего пса. Отдай нам фибулу верховного жреца!

– Кто вы такие? – спросил Деций. – Откуда вы знаете про священную фибулу?

– А вот это тебя не касается! – рявкнул незнакомец. – Отдай ее – или умрешь!

– Да что ты с ним болтаешь, – проговорил второй, – убьем его – и дело с концом!

С этими словами он бросился вперед, размахивая своим длинным кривым мечом.

Деций отбил его меч дубинкой и даже сумел ударить противника в плечо. Однако он понимал, что долго не выстоит: против него – двое противников, да и оружие у них не равное.

Незнакомцы снова бросились в атаку. Деций отбивался дубинкой, вжавшись спиной в холодную стену храма, но чувствовал, что силы его подходят к концу.

В это время он услышал за углом храма шаги и голоса.

– На помощь! – закричал Деций что было силы. – Помогите! Меня убивают!

– Никто тебе не поможет! – прошипел один из грабителей и бросился вперед, подняв над головой меч. Деций сумел отбить его меч своей дубинкой, но в это время второй злодей ударил его мечом в левый бок. Деций упал на колени. В глазах его потемнело, но он еще успел различить яркий свет факелов. Из-за угла храма появились несколько человек. Впереди шел рослый раб с факелом в руке, за ним спешил молодой патриций в светлом военном плаще, рядом с ним шагали два воина из «городских когорт» – полицейских частей, днем и ночью патрулировавших улицы Рима.

При виде этих людей злодеи, напавшие на Деция, бросились наутек.

Молодой патриций повернулся к сопровождавшим его легионерам и коротко приказал:

– Догнать!

Легионеры устремились вслед за бандитами.

Патриций подошел к лежащему на земле Децию, склонился над ним, нащупал рану на левом боку.

– Мне холодно, – едва слышно проговорил Деций. – Мне так холодно…

Его действительно трясло, зубы стучали, как кастаньеты испанских танцовщиц.

Патриций снял свой плащ, накинул его на раненого, повернулся к своему слуге:

– Модий, ты неплохо разбираешься во врачевании. Осмотри этого человека.

Раб воткнул факел в трещину на стене храма, опустился на колени рядом с Децием, осмотрел его рану и покачал головой:

– Он проживет не больше нескольких минут, господин. Я ничем не могу ему помочь.

Деций, услышав эти слова, что-то прошептал.

Патриций склонился к нему, прислушиваясь.

– Как тебя зовут, господин? – едва слышно проговорил Деций.

– Меня зовут Гай, – ответил молодой человек с достоинством, – я принадлежу к семье Цезарей из древнего рода Юлиев. Я – городской эдил, ответственный за порядок и безопасность в этой части города.

– Поклянись, что сделаешь то, о чем я тебя попрошу, Гай Юлий Цезарь. Поклянись памятью своих предков.

– Исполнить просьбу умирающего – мой долг.

– Все же поклянись. Я хочу доверить тебе тайну… важную, священную тайну…

– Да будет так! Я клянусь исполнить твою просьбу.

– Сохрани… сохрани… непременно сохрани ее… она принесет тебе удачу… принесет милость богов…

Деций не успел договорить. Судорога пробежала по его телу, он вытянулся и затих.

– Бедняга! – вздохнул Цезарь. – Он не успел доверить мне свой секрет. Так и не успел сказать, что мне следует сохранить.

– Да, может, никакого секрета и не было, – проговорил раб, снова взяв в руки факел и поднеся его к бездыханному телу. – Случается, что перед смертью люди бредят, говорят вещи несообразные. Гляньте-ка, господин, что у него в руке!

В руке Деция, на его открытой ладони, лежала бронзовая пластинка с отчеканенной на ней оскаленной мордой.

– Красивая вещь, – промолвил Цезарь, разглядывая пластинку.

В это время из темноты появились два легионера, посланные им в погоню за ночными убийцами.

– Вы догнали их? – спросил Цезарь.

– Нет, господин. Мерзавцы ускользнули. Видно, они видят в темноте, как кошки.

– Скверно! Что ж, нужно отнести этого несчастного в караульное помещение. Возможно, завтра родственники опознают его и похоронят, как подобает римскому гражданину.

Цезарь выпрямился, зябко поежившись.

Его раб наклонился, поднял плащ, которым было накрыто тело Деция:

– Накиньте свой плащ, господин! Ему он больше не нужен, а ночь сегодня холодная.

– Ты прав, Модий! – Цезарь накинул плащ и удивленно проговорил:

– Потерялась моя фибула. Плащ нечем сколоть.

– Сколите его этой застежкой. – Слуга протянул Цезарю бронзовую пластинку с оскаленной звериной мордой.

– Почему бы и нет! – Цезарь скрепил плащ на плече фибулой мертвеца и повернулся к легионерам:

– Берите его и пойдем в караульное помещение.

Выпивая свой утренний капучино и глядя на море, сверкающее в лучах утреннего солнца, Вита решила выбросить из головы все мелкие неприятности и сосредоточиться на главном.

А главное – это то, что все началось с того времени, когда она купила старинную фибулу. И если предположить, что всему причиной фибула, то все сходится.

Девушку на Острове наверняка перепутали с ней, Витой, из-за парео. Преступник ударил ее по голове и обыскал, но фибулы, естественно, не нашел.

И сообщил об этом своему сообщнику, тогда тот влез в квартиру (чего проще, если Вита сама оставила ключ под садовым горшком, даже отмычка не понадобилась) и обыскал ее всю. И тоже ничего не нашел, поскольку фибула была у Виты. И тогда вечером к ней пристали уже двое. Но их спугнула собака.

Не будем сейчас думать, случайно это было или нет. И что эта собака удивительно похожа на ту, что на фибуле, тоже не будем думать. Но вот сама фибула…

Что же это за вещь? Почему кто-то так хочет завладеть ею? Почему она для кого-то так важна?

Вита подумала, что самое простое – зайти в тот антикварный магазин, где она купила фибулу, и поговорить с ее хозяином. Может быть, он ей что-то объяснит.

Сказано – сделано.

Вита дошла до автобусной станции, села в автобус.

Автобус ехал вдоль берега бухты, за его окном мелькала бирюзовая чаша моря в обрамлении цветущих олеандров, проплывали нарядные домики и богатые виллы.

Вита вышла возле церкви, от которой сбегала к берегу двойная мраморная лестница.

Церковь, как и прошлый раз, была закрыта. На ступени мраморной лестницы грелась очередная ящерица.

Вита перешла дорогу и удивленно остановилась.

Вот здесь, напротив церкви, был тот самый антикварный магазин, похожий на пещеру Аладдина.

Сейчас на месте этого магазина была рыбная лавка. Над входом красовалась яркая вывеска – огромная рыбина выглядывала из бирюзовых волн, поперек нее было написано большими разноцветными буквами – рыбарница. И чтобы уж не оставалось никаких сомнений, из дверей лавки несся аппетитный запах жареной рыбы, запах оливкового масла и пряностей.

Вита огляделась по сторонам.

Где же антикварный магазин?

Кроме рыбной лавки, поблизости были только жилые дома и виллы, увитые бугенвиллеей.

Но она же прекрасно помнит тот магазин! Он был здесь, в этом самом доме…

Вита толкнула дверь, вошла внутрь.

Здесь запах рыбы был еще сильнее.

На прилавке, в больших эмалированных лоханях с колотым льдом, лежали красивые рыбы – дорада, сибас, сен-пьер, барабулька, мелкая речная форель, еще какие-то морские твари с незнакомыми экзотическими названиями.

Позади прилавка потная раскрасневшаяся женщина с закатанными рукавами жарила на огромной плите несколько золотистых рыбин, посыпанных травами и пряностями.

– Добрый день! – обратилась к ней Вита. – Вы не скажете, здесь был антикварный магазин, вот в этом самом доме. Он что, закрылся или переехал?

– Какой? – переспросила женщина, обернувшись к Вите и вытерев потный лоб салфеткой.

– Антикварный! Всякие старинные вещи: светильники, украшения, монеты, заколки…

– А, антики… – Женщина задумалась. – Здесь такого нет, поезжайте в Будву, там много.

– Но как же так! – перебила ее Вита. – Этот магазин был здесь, на этом самом месте! Я в нем была совсем недавно, купила одну вещь и хотела спросить…

Ей даже захотелось продемонстрировать свою фибулу, чтобы доказать – и этой женщине, и в первую очередь самой себе, что она ничего не путает и не выдумывает. Она уже запустила руку в сумку, но какая-то сила в последний момент остановила ее. Не нужно лишний раз доставать фибулу, не нужно никому ее показывать.

– Нет, здесь такого не было! – уверенно возразила женщина. – Здесь рыбарница. Если хотите рыбы – покажите мне, какая вам нравится, и скажите, когда вам ее приготовить. Я пожарю ее с приправами, заверну в фольгу, вы возьмете домой. Многие берут, очень удобно – не нужно дома жарить.

Рыба выглядела более чем аппетитно, но у Виты были совсем другие планы.

– Как же так, – пробормотала она недоверчиво. – И давно здесь ваша рыбарница?

– Не очень давно, – женщина что-то посчитала про себя, шевеля губами, – у меня тогда как раз внучка родилась, значит, семь лет назад. Да, точно, семь лет.

– Семь лет? – ахнула Вита. – Не может быть! Я здесь была всего несколько дней назад, и здесь был антикварный магазин. Вы ничего не путаете?

– Семь лет! – уверенно повторила продавщица. – Я ничего не путаю. Я знаю, сколько лет моей внучке! Рыбу будете заказывать?

– Не сейчас, – проговорила Вита и вышла из лавки.

Она огляделась, перешла дорогу, поднялась по лестнице к церкви, чтобы еще раз сверху оглядеться.

Вот в этом самом доме напротив церкви был антикварный магазин, она это прекрасно помнит. А сейчас там – рыбная лавка. И больше никаких магазинов. Как же так?

За спиной у Виты раздались неторопливые шаги, потом – негромкий скрип.

Она оглянулась и увидела пожилого священника в длинном темном облачении, с маленькой аккуратной бородкой, который отпирал большим ключом дверь церкви.

– Извините, святой отец! – обратилась она к священнику. – Можно вас спросить?

– Конечно, дочь моя. – Священник приветливо, ласково улыбнулся, вокруг его глаз проступили лучики мелких морщин. От его улыбки Вите стало как-то спокойнее.

– Понимаете, святой отец, – неуверенно проговорила она. – Вот там, напротив вашей церкви, – рыбная лавка…

Она растерянно замолчала: теперь то, что она собиралась сказать, ей самой казалось странным и бессмысленным. Священник в лучшем случае посчитает ее странной.

– Да, дочь моя? – Священник выжидающе смотрел на нее, склонив голову к плечу.

– А здесь никогда не было антикварного магазина? – выпалила Вита, словно бросилась в холодную воду. – Понимаете, это так странно. Я в растерянности…

– Да, дочь моя, здесь когда-то был антикварный магазин. – Священник задумчиво закивал, словно глядя на что-то невидимое, точнее, видимое только ему. – Но он давно уже закрылся, много лет назад, сразу после гибели хозяина.

– Гибели? – переспросила Вита. – А что с ним случилось? И когда это было?

– Когда? – Священник задумался. – Примерно десять лет назад. Да, десять лет. Хозяин, это был такой хороший, добрый человек… Его нашли мертвым.

Вита с изумлением слушала священника. А тот помолчал, перебирая четки.

– Что с ним случилось? – спросила Вита. – Вы сказали, что он погиб. Значит, это было… убийство?

Священник тяжело вздохнул. Кажется, он даже постарел, вспоминая то давнее дело.

– У нас очень редко такое случается. Вы знаете – у нас в стране очень низкая преступность. Кражи случаются редко, а уж убийства – это вообще небывалое дело. Но хозяина того антикварного магазина действительно убили.

– Неизвестно, кто?

– Нет, убийц так и не нашли.

– А как… как его убили?

Священник внимательно взглянул на нее.

– Если это праздный интерес – мне следует…

– Нет, святой отец, это не праздный интерес! – взволнованно перебила его Вита.

Священник тяжело вздохнул, кивнул головой, открыл дверь церкви и пригласил Виту:

– Зайдите, дочь моя. Я хочу кое-что вам показать.

Вита послушно последовала за ним.

Внутри церковь показалась ей просто огромной. Своды терялись в темноте, вдоль центрального нефа тянулись два ряда стройных колонн. На стенах висели потемневшие от времени картины.

– Когда-то этот поселок был большим и богатым, – говорил священник, неторопливо шагая к алтарю. – Тогда-то и построили эту церковь. В восемнадцатом веке по большим праздникам здесь собиралось до пяти тысяч прихожан. Сейчас редко приходит больше пятидесяти человек. Но я хотел рассказать вам не об этом.

Он остановился и подошел к стене церкви. Высоко под сводами было проделано несколько круглых окон, и сейчас в одно из них проникло солнце. Яркий солнечный луч упал на стену, точнее – на висевшую там картину.

Картина потемнела от времени, краски поблекли, выцвели, но солнечный свет оживил и освежил их, как будто ее коснулась рука опытного реставратора.

Священник подошел совсем близко к картине, жестом предложил Вите присоединиться к нему. Девушка подошла ближе.

Теперь она отчетливо видела каждую деталь картины.

На ней был изображен берег моря. Позади, на заднем плане, виднелись темные горы, исчерченные трещинами и складками, как кожа тысячелетнего великана. Приглядевшись, Вита узнала эти горы. Те самые черные горы, которые дали название этой маленькой солнечной стране.

В центре же картины, на первом плане, стоял человек в разорванном плаще, привязанный к высокому столбу. Наверняка это был какой-то ранний христианский мученик.

Художник изобразил этого мученика в наивной, архаичной манере, напоминающей детские рисунки, – но вместе с тем он точно и выразительно передал его внешность и обуревающие его чувства. Одежда мученика была в крови, на лице его читалось страдание – но в то же время его лицо выражало мужество и решимость претерпеть любые страдания ради высокой, святой цели.

Привязанного к столбу человека окружали воины в сверкающих доспехах римских легионеров. Их лица автор картины изобразил грубыми и жестокими, не знающими жалости и снисхождения. Одни из них били привязанного древками копий, другие наносили ему раны мечами, третьи тащили огромные охапки хвороста и сваливали у его ног, собираясь развести костер.

В стороне толпились люди в простой крестьянской одежде. Они смотрели на мученика с жалостью и состраданием, но не решались помочь ему, страшась римских солдат.

Наверняка картина изображала сцену, предшествующую казни.

– Кто это? – спросила Вита, повернувшись к священнику.

– Это – святой Трифон, один из ранних христианских мучеников, чья жизнь прошла в здешних краях. Святой Трифон нес слово Божье обитавшим здесь язычникам, многим из них он открыл свет истинной веры. Римским властям это было не по нраву. Святого Трифона схватили и долго пытали, требуя, чтобы он отрекся от веры в Христа, но он был тверд и без единой жалобы, без единого стона перенес все пытки. Не добившись от него отречения, римляне сожгли святого. Художник изобразил момент, предшествующий казни.

– Да, я так и поняла, – кивнула Вита, – но почему вы хотели показать мне именно эту картину? Какое отношение святой Трифон имеет к тому, о чем мы с вами говорили?

– Самое прямое. Взгляните внимательно на изображение мученика, точнее – на его одежду.

Солнечный луч падал прямо на лицо святого, отчего лицо его казалось особенно выразительным и одухотворенным, исполненным глубокой и искренней веры, словно от него самого исходил неземной, чудесный свет.

Вита еще раз внимательно оглядела его. Поверх окровавленной рубахи святой Трифон был облачен в бирюзовый плащ, местами разорванный и покрытый кровью.

Приглядевшись, Вита увидела, что на левом плече этот плащ был сколот бронзовой застежкой, фибулой. Художник с особенной тщательностью выписал эту фибулу – и Вита едва сдержала возглас удивления, разглядев на бронзовой пластинке оскаленную морду чудовищного пса. Несомненно, эта была та самая фибула, которую она купила в антикварном магазине напротив церкви. В антикварном магазине, который на самом деле закрыт много лет назад. Та самая – или точная копия той фибулы.

Да, но откуда священник знает, что эта фибула – у нее? Ведь Вита ничего о ней не говорила!

И тут священник сам разъяснил ее недоумение.

– Видите фибулу, которой сколот плащ святого?

– Вижу, – кивнула Вита и отвела глаза, стараясь не показать свое удивление.

– Я сказал вам, что хозяина магазина нашли мертвым на пороге его лавки. Но я не сказал вам двух вещей.

Во-первых, это я нашел его.

Проходя в то утро мимо его лавки, я увидел двух выходящих из нее незнакомых мужчин. Это показалось мне странным – в такой ранний час лавка антиквара обычно еще была закрыта, и уж точно к нему в такую рань не заходили покупатели. Кроме того, мне чем-то не понравились их лица. В них было что-то недоброе.

Знаете, в нашей стране люди очень приветливы, доброжелательны, это у нас в крови. При встрече мы улыбаемся даже незнакомому человеку. А эти двое посмотрели на меня как на пустое место. Даже хуже – как на назойливое насекомое, досаждающее им самим своим существованием. А потом я услышал из-за двери едва слышный стон и, забыв обо всем, вошел внутрь.

Антиквар лежал на полу в нескольких шагах от порога. Вокруг него темнела кровь. Но он был еще жив.

Я склонился над ним, желая помочь ему или хотя бы поддержать, облегчить его страдания.

Антиквар открыл глаза, увидел меня и что-то едва слышно проговорил. Мне пришлось наклониться еще ниже, к самым губам антиквара, чтобы разобрать его слова…

– Что же он сказал?

– Он сказал что-то странное: «Она не достанется им, никогда не достанется».

Я не понял, о чем он говорит, хотел переспросить – но глаза его закрылись, и он замолчал. Тогда я перетащил антиквара от порога, положил его на домотканый коврик, подложил под голову сложенную вчетверо салфетку. При этом я заметил, что он что-то сжимает в руке. Осторожно раскрыв его ладонь, я увидел в ней бронзовую застежку. Фибулу, удивительно похожую на ту, что изображена на этой картине. На ту, что скрепляет плащ святого Трифона.

Но едва я увидел фибулу – антиквар вздрогнул, крепко сжал ладонь. Глаза его широко открылись, и он внятно проговорил:

– Она не достанется им!

Я попытался успокоить его, а потом выскочил из магазина, чтобы позвать людей на помощь. Из соседнего дома я позвонил в полицию, вызвал врача и скорее вернулся в лавку, чтобы исполнить свой пастырский долг – исповедовать и причастить умирающего. Однако, как я ни спешил, к моему возвращению антиквар был уже мертв.

Тогда, вспомнив его слова, я снова разжал ладонь, в которой он сжимал фибулу.

Сделать это было очень трудно – он судорожно сжимал пальцы. Когда же я все-таки разогнул их – я увидел, что фибулы в его руке не было. Я оглядел пол вокруг тела – но ее не было и там.

Потом, вернувшись в свою церковь, я взглянул на эту картину – и убедился, что бронзовая фибула, которую сжимал в своей руке антиквар, действительно как две капли воды похожа на ту, что скрепляет плащ святого…

– А тех двух мужчин, которых вы встретили перед дверью лавки, – их не нашли?

– Нет, – священник развел руками, – их не нашли, и никто, кроме меня, не видел их ни в тот день, ни позже. Полицейский, который проводил расследование, даже усомнился в моих словах. Он прямо этого не сказал, из уважения к моему возрасту и духовному сану, но дал мне это почувствовать.

– Может быть, вы просто плохо запомнили их, поэтому их и не смогли опознать?

– Нет, – повторил священник, – у меня вообще очень хорошая память на лица, а тех двоих мужчин я запомнил особенно хорошо, они до сих пор словно стоят у меня перед глазами. Один – высокий, широкоплечий, немного сутулый, лет пятидесяти, с длинными, как у гориллы, руками и обвислыми седеющими усами, другой – моложе и меньше ростом, подвижный как ртуть, с темными злыми глазами.

Услышав это описание, Вита вздрогнула.

Ей показалось, что в церкви стало холодно, как в погребе.

Это описание точно соответствовало тем двум ночным грабителям, которые напали на нее вечером в Старом городе…

Не может быть, пыталась успокоить себя Вита, с тех пор, как убили антиквара, прошло уже много лет. Да и мало ли на свете похожих людей?

Но она сама себе не верила.

Отчего-то она не сомневалась, что это были одни и те же люди.

Священник заметил, что Вита побледнела.

– Что с вами? Вам нездоровится?

– Нет, ничего, – проговорила девушка, зябко поежившись, – просто в церкви холодно.

– Что ж, идите на солнце, согрейтесь. А я должен покинуть вас – ко мне пришли.

Действительно, чуть в стороне священника терпеливо дожидалась худенькая старушка в черном платье. Видимо, она хотела исповедаться в своих маленьких грехах или получить совет по какой-то житейской проблеме.

Вита поблагодарила священника и пошла к выходу.

Однако возле самого выхода из церкви она задержалась.

Там, справа от выхода, стоял деревянный стенд с приколотыми к нему фотографиями.

Вита не понимала, что привлекло ее внимание, что заставило ее остановиться возле этого стенда.

Приглядевшись, она поняла, что на этих фотографиях запечатлен знаменательный момент в жизни этого прихода – день примерно десять лет назад, когда эту церковь посетил какой-то важный церковный чин – архиепископ или даже кардинал. Церковный иерарх был запечатлен на пороге церкви и возле алтаря, рядом с настоятелем (тем самым, с которым только что разговаривала Вита) и в окружении оживленных, нарядно одетых прихожан.

В самом низу стенда была фотография, на которой князь церкви садился в черный лимузин, чтобы отбыть восвояси.

И тут… и тут Вита поняла, из-за чего она остановилась.

Лимузин кардинала (или архиепископа) стоял напротив церкви, возле того дома, где сейчас находилась рыбная лавка. Возле того дома, где несколько дней назад Вита видела антикварный магазин. Магазин, которого там никак не могло быть.

И на этой фотографии там действительно был антикварный магазин, Вита отчетливо разглядела его вывеску. Она видела такие же распахнутые двери, какие видела в прошлый приезд.

Но вовсе не это поразило Виту, не это заставило чаще биться ее сердце.

Возле входа в антикварную лавку стоял ее хозяин.

Видимо, как и все жители маленького городка, он хотел взглянуть на редкого и знатного гостя.

Вита внимательно вглядывалась в фотографию – и не могла поверить своим глазам.

Это был тот самый человек, который продал ей бронзовую фибулу.

У нее не было ни малейших сомнений – то же красивое, загорелое лицо, тот же живой, приветливый взгляд.

Вита вспомнила его голос, вспомнила, как он обратился к ней – «Изволите?»

Земля качнулась у Виты под ногами, и ей пришлось присесть на церковную скамью и отдышаться.

Что же это такое с ней? Ведь она так ясно помнит свой разговор с антикваром. И фибула – вот она. Вита пошарила в сумке и нашла там маленький, но увесистый пакет. А получается, что антиквар умер десять лет назад, священник ведь врать не будет. Да и тетка в рыбной лавке тоже. И, наконец, на той фотографии с архиепископом стоит дата!

И нельзя пойти к священнику, показать ему фибулу и рассказать все как есть. Он – духовное лицо, им в мистику верить не положено, а тут ведь явная мистика.

Вита подумала немного и решила оставить все как есть, никому ничего про фибулу не рассказывать. Отчего-то ей казалось, что так будет правильно. Ведь она сама выбрала эту вещь из множества других в антикварном магазине. Так, возможно, это не случайно?

На следующий день жара спала, вдалеке над большой горой висела темно-синяя туча, однако пока не собиралась спускаться. Несмотря на это, народ тянулся с пляжа, опасаясь ливня.

– Один шарик орехового и один шарик гранатового! – проговорила Вита, протянув девушке за стойкой монету.

Та взяла рожок, зачерпнула из одного корытца, из другого и с улыбкой протянула Вите мороженое.

Вита улыбнулась в ответ и пошла по набережной, блаженно щурясь на солнце и слизывая кисловато-сладкое, ароматное мороженое. Мороженое таяло, и так же сладко таяло все тело от этого южного дня, от бирюзового дыхания моря, от воздуха, напоенного ароматом цветов, ароматом юга, ароматом покоя.

Как хорошо! Пусть Глеб продинамил ее, пусть вокруг нее творятся какие-то непонятные и опасные вещи – но никто и ничто не отнимет у нее этого блаженства, этой пронзительной радости бытия… не думать ни о чем плохом, впитывать всей кожей эту блаженную радость южного полудня, чувствовать то, что итальянцы называют dolce far niente, блаженным ничегонеделаньем…

Навстречу ей шли такие же счастливые, беззаботные, блаженно улыбающиеся люди.

Вита взглянула в зеркальную дверь сувенирного магазинчика, увидела в ней свое отражение – и с удовольствием отметила, что хорошо выглядит, что посвежела и ожила за эти дни… Море кого хочешь в себя приведет…

И вдруг блаженная истома разом померкла, словно на солнце набежала черная, непроницаемая туча. Хотя туча все так же висела где-то далеко на вершине горы.

Позади себя, совсем недалеко, Вита увидела высокого, широкоплечего мужчину неопределенного возраста, с обвислыми полуседыми усами. Он шел так же медленно, так же неторопливо, как все остальные, а сейчас остановился, чтобы вытряхнуть камешек из сандалии. Он казался таким же расслабленным, таким же беззаботным, как все на этой набережной, – но в глубине ореховых глаз таилась угроза и опасность, таился хищный охотничий азарт.

Самое же главное – Вита узнала этого мужчину.

Это был один из двух ночных грабителей, которые напали на нее минувшим вечером в Старом городе. Один из тех двоих, которые что-то хотели отнять у Виты – и отняли бы, если бы их не спугнула огромная собака.

И этот ночной волк не прогуливался по набережной, не грелся в лучах солнца, как все остальные в этот чудесный день. Он шел за ней, за Витой. Он охотился за ней. И когда она остановилась, чтобы взглянуть на свое отражение в двери магазина, – он тоже остановился, якобы для того, чтобы вытряхнуть камешек…

Остановился и бросил на нее быстрый внимательный взгляд.

Хорошего настроения как не бывало.

Вместо него душу Виты наполнил страх, тягучий и холодный, как ледяная ночь. Совершенно неуместный в этом приморском раю, под этим бледно-бирюзовым небом.

Вита прибавила шагу – но теперь она спиной чувствовала взгляд вислоусого, слышала его мягкие, пружинистые шаги. Он не отставал от нее и явно чего-то ждал.

Или просто пугал ее, хотел, чтобы она потеряла голову и наделала ошибок?

Теперь Вита смотрела в каждую магазинную дверь, в каждую витрину, чтобы проверить, не отстал ли ее преследователь. И каждый раз убеждалась, что он идет сзади – в нескольких метрах от нее, не приближаясь и не отставая.

Тут впереди показалась толпа жизнерадостных скандинавов. То ли шведы, то ли норвежцы, они жили в большом отеле на берегу и каждую свободную минуту использовали для укрепления здоровья – по утрам бегали, потом плавали или просто быстро ходили пешком по набережной. Вот и сейчас они шли всей группой, бодро размахивая руками и переговариваясь. Их было много, и они заняли всю ширину прибрежного променада.

Остальные гуляющие посторонились, прижались к стене, чтобы пропустить монолитную группу спортивных северян. Но Вита решила использовать их в своих собственных целях. Она не отступила в сторону, а ввинтилась в толпу, громко извиняясь по-английски, просверлила ее, как червь яблоко, и тут же свернула с набережной на узкую каменную лестницу, взбирающуюся на склон горы.

На середине подъема она оглянулась и увидела вислоусого.

Он дождался, пока пройдут скандинавы, и теперь вертел головой, пытаясь понять, куда исчезла Вита.

Скоро он это поймет и опять догонит ее…

Вита быстро взбежала по лестнице и оказалась на заросшей густой травой площадке, в глубине которой стоял красивый двухэтажный каменный дом под черепичной крышей, которому на вид было не меньше трехсот лет. Вита подошла к этому дому и прочла на табличке – краеведческий музей.

В другое время ей не пришло бы в голову зайти в этот музей – но сейчас это был шанс оторваться от вислоусого типа. Вряд ли он зайдет сюда…

Вита вошла в прохладу и полутьму вестибюля.

Навстречу ей тут же шагнула приветливая женщина средних лет, широко улыбнулась:

– Заходите, заходите, молимо! У нас очень хороший музей! Даже обидно, что мало кто сюда ходит, особенно сейчас, в августе! Конечно, всем хочется позагорать, поплавать, но у нас есть очень интересные экспонаты! Такого вы больше нигде не увидите, по крайней мере, в нашей стране. Этот дом прежде принадлежал знатной семье Комненовичей. Основатель этой семьи, по семейной легенде, принадлежал к роду византийских императоров Комненов. Когда Константинополь был захвачен турками, он перебрался в наши края…

Приветливая женщина продала Вите билет и повела ее по комнатам музея, увлеченно рассказывая о том, что там было выставлено. Судя по всему, она была и кассиром, и хранителем музея, и экскурсоводом в одном лице.

– В этой комнате вы видите иконы. У нас очень хорошая коллекция сербских и боснийских икон, есть иконы замечательных мастеров семнадцатого и восемнадцатого века… вот эта икона принадлежит кисти знаменитого мастера Рафаиловича… вот эта икона – византийского письма, один из Комненовичей привез его из Константинополя… а вот здесь вы видите старинные музыкальные инструменты. В семье Комненовичей очень любили музыку…

Они перешли в следующую комнату. Здесь на широких деревянных столах были разложены обломки мраморных плит, части капителей и фрагменты статуй. Это что-то напомнило Вите…

– А в этом зале, – продолжала музейщица, – в этом зале выставлены фрагменты античных мраморных статуй и других артефактов, найденные во время археологических раскопок в окрестностях нашего города. Вы, конечно, знаете, что две тысячи лет назад здесь была окраина Римской империи. Римляне везде, куда доходила их власть, строили храмы и театры, цирки и общественные здания.

Дама перевела дыхание и продолжила:

– После того как Римская империя рухнула, здесь побывало множество других завоевателей – арабы и германцы, турки и венецианцы, даже испанцы и французы – армия Наполеона Бонапарта. Каждый новый завоеватель разрушал то, что осталось от его предшественников, и строил что-то свое. Ну и время, конечно, тоже нанесло древним строениям невосполнимый ущерб. Поэтому от римских построек остались только вот такие небольшие фрагменты. Но они, разумеется, тоже представляют огромный интерес…

– А откуда привезены вот эти фрагменты? – спросила Вита, остановившись возле одного из столов с аккуратно разложенными мраморными обломками.

– Конкретно эти фрагменты поступили к нам в музей с раскопок, которые проводились на Острове. Там, как вы, наверное, знаете, был римский форт…

– На Острове? – переспросила Вита, пристально разглядывая обломок мраморной плиты.

По краю этого обломка шел красивый растительный орнамент, вьющиеся мраморные ветки, – точно такой же, какой она видела на обломке мрамора на Острове.

Вита достала свой телефон, открыла фотоальбом, нашла фотографию той мраморной плиты и показала его хранительнице музея:

– Смотрите, как похоже!

– Действительно, – женщина переводила взгляд с фотографии на мраморный обломок. – Точно такой же орнамент…

Вита сфотографировала обломок плиты на столе.

На фотографии сходство этих двух обломков было еще очевиднее.

Там и тут по краю шел растительный орнамент, там и тут были выбиты какие-то латинские буквы. Вита хотела спросить хранительницу, читает ли та по-латыни – но тут в вестибюле музея звякнул колокольчик, извещая о приходе новых посетителей.

– Извините, я вас покину, – проговорила хранительница, – посмотрите пока сами, тут есть еще много интересного…

– Не сомневаюсь! – ответила Вита.

Однако, как только сотрудница музея оставила ее одну, она выглянула в окно, убедилась, что на улице ее никто не караулит, и незаметно выскользнула из музея.

Через полчаса она подошла к своему дому.

Открыв дверь ключом, с порога громко проговорила:

– Филимон, я дома!

Сделала она это для того, чтобы ее непредсказуемый сосед хотя бы оделся – кто его знает, в каком виде он расхаживает по дому в ее отсутствие.

И вообще, следовало как-то наладить отношения, надоело Вите с ним ругаться. Конечно, зря она обозвала его маньяком, но она тогда была вся на нервах. Да какой из него маньяк? Так, придурок какой-то… Но она не будет больше заедаться.

Однако на ее приветствие никто не отозвался, и в квартире царила какая-то особая, звенящая тишина, какая бывает только в том доме, где никого нет.

Больше того, войдя в гостиную, Вита не увидела обычного беспорядка, какой создавал вокруг себя Филимон. На стульях не висели его носки, на полу не валялись пляжные шлепанцы…

На всякий случай Вита еще раз окликнула своего соседа.

Не дождавшись ответа, подошла к двери его спальни и деликатно постучала.

И снова никто не отозвался.

Тогда она с опаской открыла дверь и заглянула внутрь.

И здесь тоже царил непривычный порядок. Правда, кровать была застелена кое-как, но нигде не валялись вещи Филимона. Комната была просто пуста…

И тут до нее дошло.

Ну да, как же она сразу не сообразила!

Ведь Филимон говорил ей, что уезжает в четверг – то есть как раз сегодня! Ну да, он прилетел раньше ее и улетел тоже раньше.

В первый момент Виту охватила буйная радость.

Ее неопрятный, назойливый, занудный сосед уехал! Теперь она – единоличная обитательница этой квартиры! Никто не будет ей мешать, никто не будет есть по ночам, громко чавкая, никто не будет храпеть, никто не будет разбрасывать бутылки из-под пива и коробки из-под пиццы, никто не будет расхаживать по дому в ужасных трусах с попугаями! Вот радость! Вот счастье!

Теперь она может чувствовать себя здесь как дома, ходить по квартире в любом виде, хоть голой, принимать душ, когда ей этого захочется, и вообще делать здесь что ей заблагорассудится, например… например… она не могла придумать ничего особенно разнузданного, что теперь может вытворять в этой квартире. И уже в следующую минуту Вита почувствовала, что ей чего-то не хватает.

Не хватает… неужели ей не хватает этого зануды? Неужели она успела за несколько дней привыкнуть к нему? Привыкнуть к его голосу, к его вредному характеру, к его язвительным ответам и даже к его вопиющей неаккуратности?

Да нет, не может быть!

Наверное, все дело в том, что они не попрощались. Вот, кстати, еще одно проявление его отвратительного характера. Не позвонил ей, не отправил сообщения, даже записки не написал… А с другой стороны – не так уж хорошо они расстались, чтобы он питал к ней теплые чувства. Да и жили-то как кошка с собакой.

Вита вспомнила, какой яростью полыхали глаза Филимона, когда он застал ее у своего компьютера.

Тут Вита вспомнила, что рассчитывала на помощь Филимона в одном деле. Точнее, рассчитывала, что он разрешит ей воспользоваться своим компьютером, чтобы скомпоновать фотографии двух обломков мраморной плиты – той, что она видела в крепости на Острове, и той, что хранится в городском музее.

Да, это незадача… компьютер улетел вместе с Филимоном.

Впрочем, сообразила Вита, как раз это легко исправить. Гуляя по набережной, она заметила недалеко от дома ярко светящуюся вывеску интернет-кафе.

В Петербурге такие заведения уже давно позакрывались – у всех пользователей есть свои компьютеры, смартфоны или планшеты, и на каждом шагу можно бесплатно подключиться к всемирной паутине, но Черногория немного отстает в этом плане, и здесь интернет-кафе еще пользуются спросом.

Так что она сейчас туда и отправится.

Тем более что находиться одной в квартире ей больше совсем не хотелось. Надо бы, конечно, прибраться – вон на двери до сих пор разводы от томатного соуса, но это потом.

Вита приняла душ, переоделась в легкое платье и отправилась на набережную. Перед уходом она раздумывала, что делать с ключами. Вдруг теперь явится хозяйка квартиры? И вообще, с Филимоном в этом плане было как-то спокойнее, а Вита-то тут вообще на птичьих правах. Но, вспомнив про то, что в квартиру залезли, она все же не стала оставлять ключ под горшком.

В интернет-кафе было свободно и прохладно, на каждом столике стоял ноутбук.

Вита заказала чашку капучино, заплатила за пользование компьютером и открыла его. Подключила к ноутбуку свой телефон, скачала фотографии обломков мраморной плиты, скомпоновала их, совместив два изображения.

Теперь у нее не было ни малейшего сомнения, что перед ней – две части одной и той же плиты. Совпадал вырезанный на мраморе изящный растительный узор, совпадали трещинки и прожилки самого мрамора, и латинская фраза, начинающаяся на одной части плиты, продолжалась на другой ее части.

Вита выписала латинские слова на листок бумаги.

Alius alio plura invenire potest, nemo omnia.

Интересно, что это значит.

Впрочем, интернет знает все. Вита ввела латинскую фразу в поисковую строку, и компьютер тут же перевел ее.

«Один может открыть больше другого, но никто – всего».

Загадочная фраза ничуть не стала понятнее.

Два человека подошли к знакомым воротам. Глициния, которой они были увиты, осыпала на дорогу последние цветы.

Два человека остановились перед воротами в растерянности. Им не хотелось, очень не хотелось входить – но другого выхода не было. Широкоплечий мужчина с обвислыми крестьянскими усами, как обычно, взял решение на себя. Тяжело вздохнув, он толкнул калитку и вошел внутрь. Спутник, более молодой и плотный, последовал за ним.

В саду, как и прежде, царила благоуханная прохлада, но кое-что здесь изменилось. Гранатовое дерево отцвело, лепестки багряных цветов осыпали дорожку, как пятна крови. Апельсиновые и лимонные деревья были усеяны зелеными недозрелыми плодами.

Два человека, как и в прошлый раз, шли по извилистой дорожке, не оглядываясь по сторонам. Глаза их были опущены в землю.

Скоро они вышли к дому из белого камня, на мощеной террасе перед которым, как и прежде, стояли круглый столик и несколько садовых кресел.

Как и прежде, в одном из кресел сидел немолодой человек с покрытым шрамами смуглым лицом и странными, удивительно светлыми глазами.

– Добрый день! – проговорил вислоусый, остановившись в двух шагах от хозяина.

Его спутник, как и прежде, старался держаться позади.

На этот раз хозяин не предложил им сесть.

Подняв на них свои странные глаза, он спросил:

– Вам удалось? Вам удалось получить то, за чем я вас послал?

Старший из двоих мужчин дотронулся пальцами до своих усов, тяжело вздохнул и проговорил:

– Нет, господин…

– Как же так? – Хозяин переводил взгляд с одного на другого, и глаза его становились еще светлее.

– У нас не получилось, – пробормотал вислоусый.

– Не получилось? – переспросил хозяин. – Что за детский ответ! Я вас не за мороженым посылал!

– Сначала, на Острове, мы ошиблись, – торопливо оправдывался вислоусый, – мы перепутали ее с другой девушкой. На ней был ее платок, и мы подумали…

– Подумали! – передразнил его хозяин. – Как будто вы знаете, что это такое!

Вислоусый быстро взглянул на хозяина. В этом взгляде читались гнев и уязвленная гордость.

– Не надо так с нами разговаривать! – Он поправил свои усы и приосанился. – Может быть, мы не учились в ваших университетах, но мы не дураки! Спроси кого хочешь – мы с другом умеем делать дела! Если сейчас у нас получился прокол – это только оттого, что против нас была сама судьба!

– Ну ладно, ладно, не кипятись! – Хозяин примирительно улыбнулся, поднял бутылку и наполнил два стакана. – Выпейте за нашу дружбу! Это то самое вино из моего винограда. Прошлый раз вам оно, кажется, понравилось?

– Очень понравилось! – Младший из напарников протянул руку, поднял стакан и провозгласил:

– За нашу дружбу!

Он сделал несколько жадных глотков.

Вислоусый секунду помедлил, на его лице недовольство сменилось сожалением, он тоже поднял стакан и поднес его к губам:

– За успешное завершение нашего дела!

Отпив половину стакана, он поставил его на стол и проговорил:

– Второй раз мы подкараулили ее в Старом городе. И все бы получилось, но тут появилась собака…

– Собака? – удивленно переспросил хозяин. – Вас спугнула всего лишь собака? Что-то я не понимаю…

– То-то и оно, что не понимаешь! – Младший напарник вислоусого шагнул вперед, глаза его вспыхнули. – Это не простая собака! Это собака-призрак! Древняя собака-призрак!

– Что за чушь ты несешь! – поморщился хозяин. – Кажется, взрослый человек…

– Не говори так! – перебил хозяина вислоусый. – Это не чушь! В наших краях все знают про призрачную собаку! Она огромная, как теленок, сильная, как лев, и ее невозможно убить! Говорят, ей тысяча лет или даже больше! Она появляется, когда кому-то грозит смерть, и исчезает бесследно. Эта собака появилась, когда мы остановили ту девушку в Старом городе, и хотела наброситься на нас.

– И вы ее испугались? – Хозяин презрительно усмехнулся.

– Ее кто угодно испугается! Ты бы тоже испугался!

– Я бы ее просто пристрелил.

– Ни один человек в здравом уме не станет стрелять в призрачную собаку! Убить ее нельзя, я же сказал – ей больше тысячи лет!

– Детские сказки…

– Сказки или не сказки, но в наших краях все в это верят. Но ничего, мы доведем это дело до конца, мы принесем тебе то, что ты просил. Мы всегда доводим до конца то, что нам поручают…

– Но не в этот раз. – Хозяин холодно взглянул на своих гостей. – Девушка улетела. Хуже того – та вещь, которая мне нужна, тоже покинула страну.

– Откуда… откуда ты знаешь? – недовольно спросил вислоусый.

– Я это понял… почувствовал. Короче, вы мне больше не нужны.

– Что значит – не нужны? – Вислоусый вскинул голову, глаза его вспыхнули. – Мы обещали довести дело до конца – и мы его доведем! Здесь или в другом месте…

– Не доведете! Здесь вы, по крайней мере, свои, вы знаете местные условия, местные порядки. В другом месте от вас не будет никакого проку. Да от вас и так нет никакого проку, ваша репутация преувеличена! Вы – жалкие дилетанты!

– Что? – Коротышка потянулся к поясу, в руке его появился нож. Хозяин, однако, даже не шелохнулся.

Коротышка шагнул было вперед, но вдруг закашлялся, схватился рукой за горло. Ноги его подогнулись, и он упал на землю.

– Что… что ты с ним сделал? – Вислоусый склонился над другом, затем выпрямился, глаза его расширились. – Вино… – проговорил он безнадежным голосом. – Твое вино…

– Вино, – кивнул хозяин и взглянул на часы. – Этот яд действует быстро. Ты еще долго протянул.

– Будь ты про… – начал вислоусый, но не договорил: ноги его подогнулись, и он упал рядом с другом.

– Драган! – крикнул хозяин в пространство.

Из-за кустов тут же появился здоровенный небритый детина с выпученными глазами, что-то замычал.

– Прибери здесь! – приказал ему хозяин.

Драган исчез, чтобы через минуту снова появиться с садовой тачкой. Подкатив тачку к трупам, оглянулся на хозяина, показал рукой на мертвецов и снова что-то замычал.

– Куда? – переспросил хозяин, который как-то понимал это мычание. – Известно куда: в старый колодец.

Драган закивал, заулыбался.

Он легко, без напряжения взвалил трупы на тачку, покатил ее в дальний конец сада. Там, среди разросшихся кустов дикой розы, прятался старинный каменный колодец. Драган снял с него крышку, заглянул в холодную темноту и что-то промычал. Ему ответило гулкое эхо.

Драган довольно улыбнулся, поднял первый труп, перевалил его через край колодца, отпустил в бездонную тьму. Потом сделал то же самое со вторым трупом и замер рядом с колодцем, прислушиваясь. Прошло много времени, пока из бездны донесся едва слышный плеск.

Драган снова улыбнулся, закрыл колодец крышкой и еще немного постоял возле него.

Ему очень нравилось бросать в этот колодец разные вещи и слушать доносящийся из глубины плеск.

А его хозяин, человек с удивительно светлыми глазами, оставшись один, достал большой, внушительный телефон. Это был не обычный мобильный аппарат, это был спутниковый телефон с особым уровнем защиты.

– Она вылетела, – проговорил белоглазый, дождавшись ответа. – Подключайтесь к операции.

На поляну, где в окружении своего штаба Гай Юлий Цезарь ждал окончания битвы, вылетел взмыленный конь. С него буквально свалился израненный легионер, с трудом поднялся на ноги, хромая, подошел к полководцу и с трудом выговорил:

– Третья когорта уничтожена… от второй когорты осталось пять человек… германцы через полчаса будут здесь…

– А где же четвертый легион? – Цезарь повернулся к своему адъютанту.

– Он опаздывает, – ответил адъютант, опустив голову. – Мамиллий должен был прийти еще на рассвете. Должно быть, они задержались на переправе.

Третий месяц отряд под командованием молодого полководца Гая Юлия Цезаря с боями продвигался по лесам Германии, чтобы разбить и привести к покорности мятежное племя секамбров. И вот, когда победа была уже близка, в тот самый день, когда Третий легион, которым командовал сам Цезарь, и Четвертый легион Марка Мамиллия должны были с двух сторон ударить по главным силам мятежников, Третий легион попал в засаду. Из непроходимого леса на легионеров, как лесные демоны, с дикими воплями высыпали косматые германские воины, облаченные в медвежьи шкуры и рогатые шлемы, вооруженные короткими луками и тяжелыми двуручными топорами. Они были многочисленны, как речной песок, и казались бессмертными – Цезарь своими глазами видел, как огромный германский воин, утыканный стрелами, как дикобраз, продолжал сражаться, вращая над головой свой огромный топор, одного за другим убивая легионеров.

Цезарь бросил две когорты в арьергард, чтобы под их прикрытием вывести остальной легион на большую поляну, где он должен был соединиться с Четвертым легионом.

И вот – две когорты арьергарда погибли, а Четвертого легиона все еще нет…

Легионер, принесший трагическую весть, покачнулся, изо рта у него хлынула кровь, и он упал мертвым.

– К оружию! – воскликнул Цезарь и вытащил из ножен меч.

Верный слуга уже вел к нему коня, но в это время кусты затрещали, и на поляну вывалилась толпа германцев. С дикими, устрашающими воплями они бросились на римлян.

Цезарь успел отдать команду, и вся его свита выстроилась сомкнутым строем, ощетинившись мечами. Сбоку стремительно выбежали испанские лучники из вспомогательной когорты, выпустили в германцев тучу стрел и тут же отбежали назад, под защиту вооруженных воинов.

Цезарь увидел несколько упавших тел, строй германцев поредел и рассыпался, но и строй римлян тоже распался, бой превратился в десяток отдельных схваток.

Взгляд полководца встретился с бешеным взглядом германского воина. Тот бежал прямо на Цезаря, в руках у него был короткий лук из рогов тура. Стрела коротко, надрывно пропела, Цезарь почувствовал сильный удар в плечо. Он ждал боли, крови – но ничего этого не было. Скосив глаза, он увидел, что стрела отскочила от фибулы, которой был скреплен плащ. Это была старая фибула, которую он как-то подобрал на ночной улице Рима. Фибула приносила ему удачу, и он носил ее часто, особенно в трудные и опасные моменты жизни. Вот и сейчас она спасла его от германской стрелы.

Впрочем, говорить о спасении было еще рано.

Германец несся на него, не разбирая дороги, как бешеный бык. Он отбросил ставший бесполезным лук и занес над головой римлянина тяжелый короткий меч. Цезарь тоже поднял свой меч, попытался отбить удар дикаря – но тот был куда сильнее. От страшного удара меч выпал из руки Цезаря. Германец ощерил беззубый рот, выкрикнул боевой клич и хотел уже вонзить свой меч в грудь римлянина – но вдруг глаза его округлились. Цезарь пытался понять, что так удивило или испугало бесстрашного дикаря, – и вдруг до него дошло, что тот смотрит на его фибулу.

Германец отшатнулся, выронил меч и залепетал что-то по-своему.

Цезарь, который немного понимал язык секамбров, разобрал отдельные слова: «Священный пес», «Древние боги», «Моя вина», «Достоин смерти…»

Римлянин не стал терять времени: он вытащил из-за пояса короткий кинжал и вонзил его в горло германца.

И в это время кусты по сторонам поляны раздвинулись, и из леса показались передовые когорты Четвертого легиона.

Последний день ее, с позволения сказать, отпуска оказался тихим и спокойным. Жара спала, море было ласковым, стало меньше людей с детьми – близилось первое сентября.

Вита прибралась в квартире, вынесла два мешка мусора, полила цветы и сочла свою задачу выполненной. Вызвала такси на утро и пораньше легла спать.

Ей снился длинный, запутанный сон. Она то ли от кого-то убегала, то ли, наоборот, кого-то преследовала по кривым, круто убегающим вверх улочкам Старого города. Ей вдруг встретилась цыганка, схватила за руку и голосом Филимона проговорила:

– Нельзя никому верить! Все врут, особенно в интернете… и не ходи, не ходи туда! – Цыганка показала на низкую дверь в каменной стене.

Вита, конечно, тут же вошла в эту дверь – и провалилась в сырую и жаркую темноту. Глаза ее быстро привыкли к скудному освещению, и она поняла, что опять оказалась в подвале своих кошмаров, в подвале с опускающимся потолком.

Но на этот раз она не опустила руки, не закричала, а принялась бить кулаками в каменную стену. И – о чудо! – стена рухнула, Вита оказалась в полутемном коридоре, посреди которого стояла огромная собака, черная, как южная ночь, с кривыми мощными лапами и сомкнутыми челюстями. Собака приоткрыла пасть и грозно зарычала – и тоже исчезла, а вместо нее появилась жизнерадостная толстуха в розовом платье, взмахнула руками, как будто хотела взлететь, округлила рот в кроваво-красной помаде и выдохнула:

– Если вам нечего декларировать – проходите по зеленому коридору!

Она высоко подняла правую руку, в этой руке появился серебряный колокольчик. Колокольчик зазвонил, зазвонил громко и настойчиво – и Вита проснулась.

В дверь квартиры звонили, звонили громко и настойчиво.

Вита взглянула на часы – и ахнула: было уже двадцать минут восьмого, и в дверь наверняка звонил таксист, с которым она договорилась накануне на семь часов…

Она мгновенно оделась, порадовалась, что собрала чемодан с вечера, покидала оставшиеся мелочи в пластиковый пакет с рекламой беспошлинного магазина в петербургском аэропорту и впустила озабоченного таксиста.

Таксист покачал головой – мол, нужно спешить – но, как настоящий черногорец, тут же успокоил Виту – мол, все будет нормально, самолет без нее не улетит – и подхватил чемодан.

Таксист не обманул, он гнал по горным дорогам, как пилот «Формулы-1», и привез Виту в аэропорт за два часа до отправления самолета. Людей в аэропорту было немного. Вита встала в очередь на регистрацию, облокотилась на ручку чемодана.

Вдруг в очередь перед ней вклинилась женщина лет пятидесяти в удивительно безвкусном платье – бледно-зеленом с крупными розовыми узорами.

– Я здесь стояла, за этим мужчиной! – заявила она безапелляционно в ответ на Витин невысказанный вопрос.

Вита пожала плечами, но не стала спорить – какая разница, минутой позже или минутой раньше она пройдет регистрацию?

Очередь двигалась медленно, и женщина перед Витой ужасно нервничала. Она то и дело смотрела на часы, махала руками (при этом чудом умудрялась не задеть кого-нибудь из соседей) и восклицала трагическим голосом:

– Как они работают! Нет, ну разве можно так работать? Они еле шевелятся!

Наконец, мужчина в яркой, расписанной тропическими цветами и птицами рубашке, который стоял в очереди перед этой нервной особой, не выдержал и обернулся:

– Ну что вы так нервничаете? Времени еще полно, и без вас самолет все равно не улетит!

Нервная тетя вызверилась на этого мужчину и прошипела:

– Вот из-за таких равнодушных, как вы, все и случается!

– Что случается? – опешил мужчина.

– Все!

«Бывают же такие люди, – думала Вита, – и себе нервы мотают, и окружающим… казалось бы, провела время на море, отдохнула, должна быть в хорошем настроении – так нет…»

После регистрации Вита перешла на предполетный досмотр. И здесь, как назло, нервная женщина снова оказалась перед ней. И снова от нее было много шума и раздражения.

Сначала в ее сумке обнаружились маникюрные ножницы. Сотрудница аэропорта долго и безуспешно пыталась втолковать женщине, что острые и опасные предметы нельзя провозить в ручной клади, что ножницы нужно было сдать в багаж.

– Это маникюрные ножницы! – визжала пассажирка. – Чем они опасны? Они мне понадобятся в самолете!

– Но таковы правила! – повторяла служащая и показывала на плакат, где прямо было сказано, что нельзя проносить в салон самолета, и среди прочего были нарисованы ножницы.

Пассажирку это, кажется, не убедило.

Вита поняла, что это надолго, и перешла в другую очередь, хотя та была заметно длиннее.

Она уже прошла паспортный контроль, а сзади все еще доносился истеричный голос неврастенички.

«Не дай бог, окажешься рядом с такой личностью в самолете…» – подумала Вита.

И как сглазила: не успела она занять свое место в салоне, как та самая нервная женщина подошла к ней. У нее было соседнее место. И первым делом, даже не подумав поздороваться, соседка безапелляционным тоном заявила:

– Поменяйтесь со мной местами! Я не могу сидеть возле прохода, когда мимо все время ходят!

Вита пожала плечами и поменялась.

Ей было, в общем-то, все равно, где сидеть, но разве нельзя было попросить в более вежливой форме? Однако она решила не связываться. Тетка будет ворчать и ныть всю дорогу, а деться все равно некуда.

Самолет точно по расписанию вырулил на взлетную площадку, и тут Витина соседка что-то вполголоса забормотала.

Вита скосила на нее глаза.

Соседка была бледна, как мел. Она вцепилась в поручни сиденья и что-то вполголоса бормотала. Перехватив удивленный взгляд Виты, проговорила погромче:

– Сегодня северо-восточный ветер, я проверяла в интернете!..

– Ну и что? – удивленно переспросила Вита.

– Что?! Вы еще спрашиваете? Как будто вы не знаете!

– Чего я не знаю?

– В этом аэропорту такая ужасная глиссада… очень, очень неудачная, причем большинство аварий здесь происходит именно при северо-восточном ветре!

Вита закусила губу и отвернулась. Нет, это просто что-то запредельное! Эта баба не только нервы мотает окружающим – она еще и пугает их…

Вита не знала, что такое глиссада, но отвратительная соседка сумела-таки нагнать на нее страху!

Самолет взлетел вполне благополучно. Вита скосила глаза на соседку – но та не сразу успокоилась.

Под крылом самолета раскинулась чудесная панорама – скалистые берега обрамляли бирюзовую чашу Адриатики. Но Вита не могла насладиться этой картиной – мало того что она теперь сидела далеко от окна, между ней и окном сидела эта жуткая тетка, на которую не хотелось лишний раз смотреть…

Как только на световом табло погасла надпись «пристегнуть ремни», соседка потребовала, чтобы Вита выпустила ее: ей срочно понадобилось в туалет.

«Так и сидела бы возле прохода!» – подумала Вита раздраженно, но вслух ничего не сказала.

Соседка протиснулась мимо нее и пошла в конец салона. В руках у нее был пластиковый пакет с логотипом магазина беспошлинной торговли петербургского аэропорта. Вита подумала было, что эта особа перепутала пакеты, но, опустив глаза, увидела, что ее собственный пакет лежит на месте.

За время полета соседка еще три раза выходила в туалет, подняла дикую панику, когда посреди полета попросили пристегнуть ремни, в общем, развлекала Виту как могла. Вита решила молчать и терпеть – что еще оставалось?

Перед посадкой соседка снова позеленела и забормотала, что в Петербурге глиссада еще хуже, чем в Черногории, и что самолеты бьются здесь на посадке через раз. Но Вита уже привыкла к ней и пропускала ее болтовню мимо ушей.

Как только самолет остановился, соседка вскочила, протиснулась в проход и двинулась к выходу, расталкивая и распихивая всех остальных пассажиров.

Вита проводила ее измученным взглядом и не стала торопиться – пусть уйдет как можно дальше.

Она надеялась, что больше никогда не увидит нервную пассажирку… но никогда ни в чем нельзя быть уверенным. Судьба то и дело норовит подкинуть нам какие-нибудь сюрпризы.

Вита, не торопясь, вышла из самолета, не торопясь, прошла по ярко освещенным коридорам терминала, встала в очередь к окошечку паспортного контроля (к этому времени почти все пассажиры их рейса прошли контроль, и очередь была совсем небольшой), спустилась по эскалатору в зал выдачи багажа.

Багажный транспортер давно уже работал, и, к Витиной радости, ее нервная соседка уже получила свой багаж и ушла. Вскоре появился и чемодан самой Виты. Девушка сняла его с транспортера, покатила к выходу из таможенной зоны.

У нее не было ничего подлежащего декларации, и она спокойно пошла по зеленому коридору. Однако, когда впереди уже виднелся выход в шумный зал, к Вите подошел невысокий мужчина лет сорока в темном костюме и вполголоса проговорил:

– Гражданка Перепелкина? Виталия Леонидовна?

– Да, это я… – растерянно отозвалась Вита.

– Пройдемте с нами.

– Куда? Зачем? – переспросила Вита. – В чем дело? Что вам от меня нужно?

– Пройдемте, мы вам все объясним.

Вита испугалась. Почему-то особенно ее смутило то, что этот человек говорил о себе во множественном числе – «пройдемте с нами», «мы вам объясним», как будто он был не человеком, а функцией, частью какой-то огромной и мощной машины, спорить и сопротивляться которой невозможно и бессмысленно.

Вита послушно пошла с этим человеком в какой-то незаметный со стороны боковой коридор. Он вежливо, но твердо взял у нее ручку чемодана, так что Вита несла только свою сумку и пластиковый пакет с мелочами.

Скоро они подошли к двери без всякой таблички. Мужчина толкнул эту дверь, пропустил вперед Виту и зашел следом за ней, вкатил чемодан и закрыл за собой дверь.

За дверью оказалась небольшая комната без окон. В ней были металлический стол и пара стульев. Еще в этой комнате был второй человек, чем-то неуловимо похожий на первого. Такой же темный костюм, такие же не слишком хорошо подстриженные волосы неопределенного цвета, такой же неуловимый взгляд.

– Вот она, – проговорил первый, глядя почему-то не на Виту, а на ее чемодан.

– Оч-чень хорошо! – Второй переглянулся с напарником, потер руки и взглянул, наконец, на Виту.

Она тоже посмотрела на него, но глаза его тотчас ушли в сторону, так что непонятно было, что они выражают.

– Нехорошо, Виталия Леонидовна! – проговорил он укоризненным тоном. – Очень нехорошо!

– Это вы о чем? – Вита собралась с силами и постаралась не трусить, соблюдать собственное достоинство.

В конце концов, она ни в чем не виновата, не сделала ничего плохого…

– О чем? – Человек в темном костюме снова потер руки. – Вы же умеете читать?

– Странный вопрос!

– А там, в коридоре, было написано, между прочим, на двух языках, что если у вас есть ценности, подлежащие декларации, то нужно идти по красному коридору! Было ведь, Александр Иванович? – Он повернулся к своему напарнику.

– Было, Иван Александрович! – ответил тот уверенно. – Было, я проверил!

– Вот видите – там было написано, а вы все-таки пошли по зеленому коридору. Поэтому я и спрашиваю, умеете ли вы читать. Если бы вы не умели, это в какой-то степени вас оправдывало…

– Но только в какой-то степени! – добавил его напарник. – Незнание законов не оправдывает их неисполнения!

Вита вдруг вспомнила сегодняшний безалаберный сон, вспомнила, как в этом сне толстуха в розовом платье строго проговорила:

– Если вам нечего декларировать, проходите по зеленому коридору!

Выходит, сон был в руку… Да ерунда, просто волновалась перед отлетом, спала плохо, душно…

– Но мне нечего декларировать! – воскликнула Вита. – У меня нет никаких ценностей!

– Вы уверены? – Иван Александрович снова потер руки и переглянулся со своим напарником. – А вот у нас с коллегой на этот счет имеется другая информация!

– Другая! – как эхо, подхватил Александр Иванович.

– Какая же?

Вита полностью взяла себя в руки и решила держаться осторожно, но твердо. И поменьше болтать, известно ведь, что следователь на допросах все узнает от самого подозреваемого.

– А вы знаете, Виталия Леонидовна, мы бы предпочли, чтобы вы сами – сами! – сообщили нам, что у вас имеется. Тогда мы могли бы посчитать это добровольным признанием и отметить это в протоколе. Уверяю вас, это в ваших же интересах!

– Да нет у меня ничего! – возмущенно выпалила Вита. – Ничего ценного! Можете проверить! Только одежда, сувениры и кое-какие женские мелочи!

– Можем проверить, – кивнул Иван Александрович. – И непременно проверим.

Он ловко забросил чемодан Виты на стол, молниеносным движением открыл кодовый замок.

Вот интересно, подумала Вита, зачем нужны эти замки, если их так легко открыть?

А двое коллег наклонились над ее чемоданом и принялись быстро, уверенно перебирать его содержимое. Видно было, что они умеют это делать и знают, что ищут. В разные стороны полетели лифчики, купальники, кофточки. Вите стало ужасно неудобно, особенно когда они добрались до пакета с грязным бельем. Вот черт, нужно было вечером все постирать, да времени было жалко!

– Нет там ничего! – проворчала Вита мрачно. – Зря только время тратите!

– Там – нет, а где есть? – Иван Александрович быстро и внимательно взглянул на нее.

И снова она не смогла поймать его взгляд.

– Да нигде нет!

Напарники закончили проверку чемодана, закрыли его, переглянулись. Один из них – Вита уже запуталась, который из двух – схватил ее сумочку, вытряхнул ее содержимое на стол. Золотистый тюбик губной помады, пудреница с зеркалом, крем для лица, еще один крем – от загара, лекарство от морской болезни (на всякий случай), пачка бумажных носовых платков, еще кое-какие мелочи…

И тут до Виты, наконец, дошло, что они ищут.

По крайней мере, что они могут искать.

Ту заколку – или как она там называется? Ах да, фибула… в общем, ту бронзовую пластинку, которую она купила в антикварной лавке на берегу моря. Вита вспомнила неприятную женщину, которая отговаривала ее покупать эту застежку. Она говорила, что это – античная вещь и что у нее, Виты, будут неприятности при выезде из страны.

Ну вот, при выезде из Черногории ничего не случилось, а зато здесь, при возвращении домой…

Вита вспомнила, что забыла положить эту застежку в чемодан и уже сегодня утром забросила ее вместе со всякими забытыми мелочами в пластиковый пакет. Потому что проспала, а открывать кодовый замок было поздно. Это этот, как его, Александр Иванович мигом открыл, видно, привык по чужим чемоданам шарить, а ей долго колесики крутить нужно.

Она хотела уже сказать напарникам, что вспомнила, поняла, что они ищут, и готова признаться в своей оплошности. Ну что они ей сделают? Скажет, что понятия не имела, что вещь античная, купила в лавке за десять евро, так оно и есть. И тут же она вспомнила, что лавки-то этой антикварной на самом деле нет и хозяин ее, что продал Вите эту фибулу, был убит десять лет назад. Тогда в чем же дело?

«Молчи, – приказал ей внутренний голос. – Не задавай никаких вопросов и сама не отвечай!»

Вита плотно сжала губы.

Двое так похожих друг на друга мужчин уже сложили мелочи обратно в сумочку и вытряхнули на стол содержимое пакета, того самого пакета с логотипом беспошлинного магазина в аэропорту. Вита уже шагнула к столу, открыла рот, чтобы выпалить, что эту штуку она в первый раз видит, что ей ее кто-то подбросил…

Но тут же застыла на месте, увидев на столе то, что напарники высыпали из пакета.

Это были не ее вещи. Совсем не ее.

На столе лежало несколько детских книжек в мягком переплете, игрушечный лисенок, коробка конфет.

Напарники снова переглянулись.

– Будет лучше, Виталия Леонидовна, если вы нам сами расскажете, куда вы это положили, – проговорил один из них, кажется, Иван Александрович.

– Будет гораздо лучше! – подхватил второй.

– Будет еще лучше, – перебила его Вита, – если вы все же скажете, что вы ищете. Тогда я, возможно, смогу вам помочь.

– Вот как? – Напарники снова выразительно переглянулись, и один из них заговорил:

– Страна, откуда вы прилетели, очень древняя. Там иногда находят ценные старинные артефакты, даже античные. Так вот, вывозить их из этой страны строго запрещено.

– А до нас дошли сведения, – подхватил второй, – дошли достоверные сведения, что вы нарушили этот закон и вывезли из страны одну ценную вещь…

– Очень ценную вещь!

– Не знаю, откуда у вас такие сведения! Должно быть, кто-то ввел вас в заблуждение!

«И правда, вот откуда они узнали про фибулу? В Черногории не знали, а эти уже в курсе! И остановили меня как-то странно, в коридоре, и здесь никого нет, только они, и не представились мне. Из какой они службы?»

– А мы так не думаем!

– И где же она, эта вещь? – спросила Вита насмешливо.

Она еще раз взглянула на вещи, высыпанные на стол из пластикового пакета.

Ну да, поняла она, так и есть. Они перепутали пакеты с соседкой, с той нервной и беспардонной теткой, которая сидела в соседнем кресле. Точнее сказать – не они перепутали, а эта невыносимая особа, торопясь выйти из самолета, схватила по ошибке пакет Виты, а уже Вита взяла оставшийся, не заметив ошибки… Ничего странного – пакеты одинаковые, из одного магазина.

Но если так – ее соседка уже покинула аэропорт и уехала домой вместе с Витиным пакетом, в котором лежит та бронзовая пластинка.

Вита вовсе не собиралась объяснять двум напарникам в темных костюмах, что произошло, – вообще решила ничего не говорить, буквально прикусив язык.

В самом деле, зачем создавать самой себе неприятности, «поднимать с полу срок», как говорит герой известного фильма? Зачем признаваться, что она провезла через границу античный артефакт? Тем более что все с ним неясно, еще там, в Черногории, фибулу пытались отнять какие-то странные люди. А вдруг она в розыске? Лучше ни в чем не признаваться.

Вита не знала, что ей за это грозит, но явно ничего хорошего. А так – нет заколки, нет и проблемы! Пускай эта злополучная фибула останется у той вредной тетки…

Вита почувствовала неожиданный укол жалости. Ей стало обидно, что она больше не увидит ту красивую пластинку. Она уже привыкла считать ее своей. И она так и не поняла, что значат все странности, которые произошли с ней из-за фибулы.

Ладно, нужно сначала с этими двумя разобраться. Не будут же они ее раздевать догола, чтобы обыскать. Пусть только попробуют, она заорет, потребует, чтобы вызвали женщину для обыска. Как-то они тихарятся, голос не повышают, шум не поднимают… ох, непросто все с ними…

– И где же она, та вещь, о которой вы говорите? – повторила Вита.

Напарники переглянулись.

– Будет лучше, если вы нам сами это скажете! – проговорил один – кажется, Александр Иванович, но в голосе его не было прежней уверенности. Не было в нем и прежних властных, начальственных интонаций.

– Ничем не могу вам помочь! – отрезала Вита. – Я никаких античных ценностей не привезла!

Напарники снова переглянулись, затем обменялись вполголоса какими-то репликами. Они явно были разочарованы.

Вдруг дверь комнаты приоткрылась, в нее заглянул молодой парень в униформе сотрудника аэропорта. Он выразительно взглянул на них и показал на циферблат часов.

Едва дверь снова закрылась, Александр Иванович, явно нервничая, повернулся к Вите:

– Виталия Леонидовна, мы даем вам последний шанс. Где та вещь, о которой мы говорим? Если вы добровольно отдадите ее нам, мы обещаем, что следствие это учтет!

По мере того как эти двое теряли уверенность, Вита, наоборот, обретала почву под ногами. Не такие уж они всемогущие, судя по тому, как переглянулся с ними тот молодой парень! Явно они здесь находятся на птичьих правах!

– Где та вещь, о которой мы говорим? – повторил за напарником Иван Александрович.

– Это вы говорите о какой-то вещи, а я вас только слушаю и удивляюсь. Я понятия не имею, что это за вещь! И давайте уж заканчивать. Если вы ничего не нашли, то в чем, собственно, проблема?

Напарники снова переглянулись. Они выглядели разочарованными и, пожалуй, даже испуганными.

– Что ж, вам же хуже! – неприязненно протянул Александр Иванович. – Подождите здесь, мы скоро вернемся и продолжим этот разговор! Непременно продолжим!

С этими словами напарники вышли из комнаты, захлопнув за собой дверь.

– Эй, и долго мне ждать? – крикнула им вслед Вита, но ей никто не ответил.

Вита пожала плечами, подошла к двери и подергала за ручку. Дверь была заперта.

Вот черт! Сколько ей придется здесь ждать?

Хотелось пить, есть, хотелось в туалет, в конце концов, хотелось просто отдохнуть. После перелета она чувствовала себя уставшей, измученной.

Вита вернулась к столу и села на его край, свесив ноги.

Ладно, главное – не впадать в панику и не опускать руки.

Тогда, в подземелье на Острове, ей было гораздо хуже – но ничего, все как-то образовалось…

Вита посмотрела на часы.

Ей казалось, что она уже несколько часов провела в этой комнате без окон – а оказалось, что прошло чуть больше получаса… Да что это такое, в самом деле? Может, эти двое вообще не вернутся. Постучать, что ли, а то и с голоду умереть можно…

Вдруг за дверью раздались приближающиеся шаги, замок щелкнул, дверь открылась, в комнату вошли три человека. Впереди бодрым колобком катился невысокий плотный дядечка в униформе с золотистыми нашивками, за ним шли еще двое, одного из них Вита узнала – это он заглядывал сюда во время ее разговора с таинственными напарниками.

«Колобок», войдя в комнату, продолжал начатый в коридоре разговор:

– Вот ведь, есть же свободная комната? Как же ты говоришь, Кукушкин, что некуда поставить тот контейнер? – «Колобок» строго взглянул на того парня, которого Вита узнала. – Вот сюда ты его и поставишь!

Тут «колобок» заметил Виту, и брови на круглом лице удивленно полезли вверх:

– А вы что тут делаете, гражданочка? Это же помещение исключительно для персонала аэропорта!

В первое мгновение Вита хотела было рассказать, как ее привели сюда два подозрительных типа, и добавить, что Кукушкин явно в курсе – но тут же она сообразила, что никто ей не поверит, что скользкий Кукушкин отопрется, а она застрянет тут еще неизвестно на сколько времени. Поэтому, придав своему лицу выражение крайней глупости, Вита проговорила:

– А я туалет искала, зашла сюда – а дверь захлопнулась! Хорошо, вы пришли!

– Туалет? – «Колобок» посмотрел на нее удивленно, захлопал белесыми ресницами. – Нет здесь никакого туалета!

– Тогда я лучше пойду! – Вита подхватила сумку, пакет, схватила ручку чемодана и вылетела в коридор.

Через две минуты она уже была в шумном и многолюдном зале прибытия, среди пассажиров и встречающих.

Остановившись поближе к двери, Вита достала телефон и собралась вызвать такси.

И тут на нее налетела возмущенная, буквально наэлектризованная тетка.

– Вот вы где! – вопила тетя, глаза которой так пылали, что чуть не прожгли дырку на Витиной курточке. – Где вы столько времени пропадали? Где вас черти носили?

– Кто вы? Что вам от меня нужно? – Вита попятилась, растерянно оглядываясь по сторонам – к кому бы обратиться за помощью. В первый момент ей пришло в голову, что это – новые происки тех двоих подозрительных типов в темных костюмах, но затем она узнала в возмущенной особе свою нервную соседку по самолету. Просто теперь поверх немыслимого зелено-розового платья на ней был столь же немыслимый плащ ядовито-сиреневого оттенка.

– Что мне нужно?! – взвыла женщина. – Она еще спрашивает! Утащила мой пакет и пропала где-то на целый час! А у меня в этом пакете самое дорогое! Я в нем везу подарки для любимого внука!

– Это я утащила? – Вита задохнулась от возмущения. – Да это же вы схватили мой пакет и умчались по чужим головам! Да нужен мне был ваш дурацкий пакет!

– Она еще оправдывается! – вопила тетка, от возмущения называя Виту в третьем лице. – Да я сейчас вызову полицию! Нужно разобраться, кто ты такая!

Вокруг них уже собралась толпа зевак.

– Да ради бога, забирайте свой пакет! – Вита протянула пакет тетке. – Только уж и мой отдайте!

– Да нужно мне твое барахло! – Тетка сунула Вите смятый пакет, схватила свой и принялась проверять его содержимое.

Вита скорее бросилась к выходу, чтобы прекратить, наконец, этот кошмар. Вызывать такси она не стала, села к первому попавшемуся бомбиле, судя по виду, уроженцу одной из бывших республик Средней Азии, который, конечно, запросил немыслимую цену. Машина у него была неказистая, наверняка побывавшая не в одной аварии, и внутри было грязно и пахло бензином. Ну да бог с ним, можно немного потерпеть, зато уже через сорок минут, ну самое большее через час Вита будет дома… господи, как же она соскучилась по дому! И как она устала. Можно было бы, конечно, попросить Ленку встретить ее на машине, но Ленка ведь сразу же засыплет вопросами – как у вас с Глебом? Нет уж, Вита просто не в состоянии отвечать. Потом, конечно, придется все Ленке рассказать, но сейчас лучше вообще мобильник не включать.

С этой мыслью Вита откинулась на сиденье и прикрыла глаза. Но тут же открыла их, потому-то водитель вел себя как-то странно – то и дело оглядывался по сторонам, дергался, испуганно вертел головой. Едва они отъехали от терминала, резко сменил направление и заявил:

– По КАДу не поедем.

– Что так? – спросила Вита для порядка. Ей было, в общем-то, все равно, как ехать, лишь бы поскорее добраться до дома.

– На КАДе авария, все машины встали.

Вита спорить не стала, хотя про себя удивилась, откуда он узнал про аварию – навигатор не работал и радио молчало.

Вдруг из кармана таксиста донеслась заунывная восточная мелодия. Он торопливо вытащил из кармана мобильник, поднес к уху и защебетал, мешая русские слова со словами незнакомого Вите языка.

– Скоро буду, скоро, Навруз! – проговорил он наконец. – Совсем скоро, свет моих очей!

Закончив разговор, он убрал телефон в карман и пояснил Вите:

– Жена.

Водитель выехал на Московский проспект, помчался в сторону центра, однако по-прежнему вел себя странно, то и дело оглядывался. Его беспокойство передалось Вите, она тоже оглянулась раз, другой. За их машиной, словно приклеенный, ехал черный внедорожник с тонированными стеклами.

Витин водитель внезапно свернул с Московского проспекта в боковой переулок. Вита ни о чем его не спросила, но он сам сказал ей, словно оправдываясь:

– Впереди пробка, я ее объеду.

Опять же, откуда он знает, что впереди пробка?

Вита снова оглянулась – и опять увидела позади все тот же черный внедорожник.

У нее на душе стало как-то неуютно.

Кто это с таким упорством преследует их? Не те ли это люди, которые обыскивали ее вещи в аэропорту?

Теперь, по прошествии времени, Вите стало ясно, что ни к какой государственной структуре эти двое не имеют ни малейшего отношения, то есть возможно, что имеют – уж больно рожи протокольные, но в данном случае действовали они на свой страх и риск. Уговорили мелкого жулика Кукушкина предоставить им на некоторое время пустое помещение, навешали Вите лапши на уши, что она вывезла из Черногории антикварную вещь. Ага, тогда бы в Черногории ее засекли, а нашим-то чего беспокоиться? Вита вспомнила тех двоих, что напали на нее в Старом городе. Тогда ее спасла собака, а здесь… выходит, здесь помогла та жуткая нервная тетка, что сидела с ней в самолете?

Вита прижала к себе пакет, в котором лежала злополучная фибула.

Может быть, отдать ее этим людям – да и дело с концом? Все равно от нее одни неприятности!

Хотя что-то в ее душе сопротивлялось такому решению, расставаться с фибулой ей не хотелось. И похоже, что какие-то высшие силы очень хотят, чтобы фибула осталась у нее.

Вита усмехнулась мысленно. Как тут не поверить во всякую мистику, когда того, кто продал ей эту фибулу, оказывается, убили десять лет назад…

А водитель все кружил, все петлял по каким-то переулкам, видно, пытался отделаться от преследования. Перехватив взгляд Виты, он снова пробормотал:

– Пробки…

Да какие пробки! Наоборот, улицы удивительно пустынны для этого времени дня…

Водитель тем временем сумел как-то оторваться от преследователей и выехал на разбитую дорогу, тянувшуюся вдоль железнодорожных путей. Он заметно повеселел и даже начал напевать какую-то песню на своем родном языке. Вокальные способности у него были так себе. Лучше бы радио включил, подумала Вита.

Водила словно прочитал ее мысли, перехватил ее взгляд в зеркале и проговорил с извиняющейся улыбкой:

– Радио не работает!

«Ага, вот он и решил заменить радио, – подумала Вита, – думает, что обязан за мои деньги обеспечить звуковое сопровождение…»

Додумать эту мысль она не успела, потому что события замелькали, как стеклышки в калейдоскопе.

Впереди, неподалеку от путей, стояло низкое кирпичное строение – видимо, какой-то склад или железнодорожный пакгауз. Когда они уже подъезжали к этому строению, из-за него с ревом вылетел все тот же черный внедорожник. Видно, обогнал их и затаился в засаде.

Таксист охнул и вывернул руль, пытаясь избежать столкновения, но не справился с управлением, и машина врезалась в угол пакгауза.

Заскрежетал металл, зазвенели бьющиеся стекла, и наступила оглушительная тишина, как будто уши Виты заткнули ватой.

Вита встряхнула головой, как после купания, когда вытряхивала из ушей воду. К ней снова вернулся слух, и она расслышала рядом какое-то невнятное бормотание, а чуть дальше – странный ритмичный хруст.

Она оглядела себя, убедилась, что каким-то чудом не пострадала. Потом огляделась по сторонам.

Водитель сидел на своем месте, скорчившись, и что-то вполголоса бормотал на своем языке. Лоб у него был рассечен, на щеке красовался огромный кровоподтек. Все стекла в машине были выбиты, и асфальт вокруг нее был усыпан сверкающей хрустальной крошкой.

И по этим битым стеклам к машине неторопливо приближались два удивительно похожих друг на друга человека. Именно их шаги производили тот ритмичный хруст, который слышала Вита.

Это были не те двое в темных костюмах, которые обыскивали Виту в аэропорту. Как и таксист, эти люди явно приехали из Средней Азии. Но в них не было и тени той робости и растерянности, которая проступала сквозь показную браваду таксиста. Эти двое были уверены в себе, уверены в том, что внушают всем встречным страх. Они были невысокие, крепкие, кривоногие, с маленькими злыми глазами и трехдневной щетиной на смуглых щеках. Вита подумала, что они лучше смотрелись бы не за рулем внедорожника, а верхом на косматых степных лошадях. Настоящие кочевники – равнодушные и безжалостные.

И эти кочевники неторопливо и неотвратимо приближались к их машине.

Вита приготовилась сразу же отдать им злополучную фибулу. Все равно они в два счета найдут ее и отнимут. Она уже открыла рот, чтобы во всем признаться, когда кочевники подошли к машине, и один из них резко распахнул дверцу со стороны водителя. Второй схватил таксиста за воротник и выдернул из машины, как морковку из грядки.

– Не трогайте его! – проговорила Вита. – Он ни в чем не виноват! Он не знает…

– А ты сиди и молчи, если не хочешь попасть под раздачу! – рявкнул на нее один из кочевников. – Это наши дела, тебя они не касаются!

– Не касаются? – удивленно переспросила Вита.

– Не касаются! – повторил кочевник и лениво ткнул таксиста в живот, тот упал на землю и что-то забормотал.

– Мы тебя предупреждали! – проговорил второй кочевник и ударил таксиста носком ботинка. – Мы тебя по-хорошему предупреждали, чтобы ты держался подальше от второй площадки. Там только люди Абдуллы работают!

Он снова пнул таксиста, тот охнул и прикрыл голову руками.

– Ты что, по-хорошему не понимаешь? – снова подключился первый. – Ну так тогда не обижайся! – И он принялся ритмично и размеренно бить таксиста ногами.

Таксист, до этого смиренно принимавший удары, внезапно вскрикнул и дернулся, видно задели что-то внутри.

– Оставьте его! – робко, испуганно проговорила Вита.

И тут до нее, наконец, дошло, что этим людям нет никакого дела до нее и до злополучной фибулы, что у них с таксистом какие-то свои счеты. Кроме того, если бы эти люди хотели его убить, они бы сделали это сразу, не тратя силы на удары. Эти двое не злились на несчастного таксиста, просто делали свою работу. А раз таксиста убивать не будут, то и ее не тронут – зачем она им?

Вита сжалась в комок, стараясь сделаться незаметной.

И тут один из кочевников оглянулся на нее. Во взгляде его читалось то неприязненное равнодушие, с каким обычно человек оглядывается на докучающую ему назойливо жужжащую муху.

Он еще раз ударил таксиста ногой и спросил своего двойника:

– А с этой что делать?

Второй кочевник посмотрел на девушку задумчиво. И от этого задумчивого взгляда Вите стало страшно, как никогда прежде. Под черепной крышкой этого кочевника сейчас решалась ее судьба.

Вита втиснулась в самый дальний угол машины, мечтая стать невидимой.

Надо же, она сама на себя навлекла смертельную опасность! Сидела бы тихонько, как мышка, – и все бы обошлось. Так нет же, понадобилось ей вмешиваться. Таксиста-то они не убили, а вот ее как свидетеля вполне могут.

Задумчивый кочевник тем временем отвернулся от нее и проговорил с величественным безразличием:

– А зачем с ней что-то делать? Нам Абдулла ничего не говорил, ничего не велел – значит, ничего и не надо! Запомни, никогда не надо делать ничего лишнего!

Он еще несколько раз ударил не подающего признаков жизни таксиста, наклонился над ним и проговорил:

– Запомнил, что мы тебе сказали? Вижу, что запомнил!

Кочевник потянулся, повернулся к напарнику и проговорил:

– Ну все, поехали. Ты не забыл, что сегодня у Хасана день рождения? Надо еще ему подарок купить!

– И ботинки бы надо почистить! – подхватил второй, разглядывая измазанный кровью ботинок.

И кочевники удалились, хрустя битыми стеклами и обсуждая, где лучше почистить обувь и где купить подарок для какого-то Хасана.

Внедорожник взревел мотором и уехал.

Только после этого Вита выбралась из машины и подошла к избитому таксисту. Тот тяжело дышал, глаза его были закрыты, лицо покрыто ссадинами и кровоподтеками.

Нужно вызвать «Скорую», поняла Вита.

Она достала из сумочки свой мобильник, но тут же спрятала его обратно. Ни к чему светить свой номер! У «Скорой» все номера фиксируются, сообщат в полицию, те отыщут ее, Виту. Нет уж, с полицией она уже пообщалась три года назад! Хватило ей надолго!

Вита вспомнила, куда таксист убрал свой телефон после разговора с женой, и, опасливо дотронувшись до него, достала из кармана мобильник. Набрала номер службы спасения и сказала, что хочет сообщить о дорожно-транспортном происшествии. Такси налетело на угол дома, водитель без сознания…

Когда ее спросили о месте аварии – сказала, что это рядом с железнодорожными путями Витебской дороги.

– Мы засекли ваш телефон! – проговорил наконец диспетчер. – Оставайтесь на месте. И назовитесь…

– Вот еще! – пробормотала Вита, выключая телефон.

Телефон она положила в карман таксиста, вытащила из машины свои вещи и побрела прочь от этого опасного места.

Отойдя подальше, свернула в сторону жилых домов и скоро остановила проезжавшую мимо маршрутку.

На этот раз она доехала до дому без приключений, какой-то парень еще чемодан помог вытащить.

Весь Рим высыпал в этот день на улицы, чтобы встретить триумфатора. Здесь были и гордые патриции в белых, как снег, тогах, и шустрые болтливые греки, и купцы из далеких стран в пышных, ярких восточных костюмах, и нарядные, богатые вольноотпущенники, и рабы из богатых домов. Знатные матроны выглядывали из обитых шелком паланкинов, которые несли рослые молодые рабы. Простонародье толпилось вдоль дороги, громко переговариваясь, обсуждая увиденное, обмениваясь последними сплетнями. Внизу, под ногами у взрослых, крутились чумазые мальчишки, которые умудрялись протиснуться ближе всех к центру события и увидеть все самое интересное. Тут же с невинным видом расхаживали уличные воры, которые рассчитывали в этот день на богатую поживу.

Всем хотелось увидеть торжественную процессию, которая медленно шла с Марсова поля через Триумфальные ворота, чтобы пройти по Священной дороге через Большой цирк и подняться по склону Капитолия.

Впереди медленной, торжественной поступью, как и подобает при их высоком положении, шествовали римские сенаторы и магистраты в белоснежных тогах, за ними шли музыканты с позолоченными трубами, которые перекрывали гул людской толпы пронзительными звуками своих инструментов.

Следом за музыкантами на позолоченной колеснице, запряженной четверкой белоснежных коней, ехал сам Цезарь, облаченный в пурпурную тогу, расшитую золотыми звездами. В левой руке триумфатор держал лавровую ветвь, в правой – скипетр из слоновой кости с резным орлом наверху.

На той же колеснице за спиной триумфатора стоял государственный раб, который держал над его головой золотой венок.

В обязанности этого раба входило время от времени говорить триумфатору ритуальную фразу «memento mori» – помни о смерти, дабы в этот торжественный день полководец не забыл, что он – лишь смертный, и не возомнил себя равным бессмертным богам.

Следом за колесницей триумфатора верхами, на белых конях с богато украшенной сбруей ехали легаты и трибуны, вместе с ним участвовавшие в победоносном походе. Впереди всех особняком держался Марк Мамиллий, легат Четвертого легиона и заместитель Цезаря в германском походе. Именно его своевременное появление на поле боя принесло римскому войску победу.

Мамиллий был мрачен. Его не оставляла мысль, что не Цезарь, а он сам должен сегодня ехать на золоченой колеснице, не Цезарю, а ему должны предназначаться эти почести, не Цезарем, а им должен восхищаться римский народ. Ведь если бы не он – не было бы победы над косматыми варварами, не было бы сегодняшнего праздника. Если бы не он – вместо праздничных одежд триумфа Рим был бы облачен в траур и город оглашали бы не торжественные звуки труб, а стоны и плач. Но он – простой солдат, дослужившийся до легата, а Цезарь – аристократ, в чьих жилах течет кровь консулов и фламинов…

– Что ты так мрачен, Мамиллий? – окликнул легата Корнелий Пизон, трибун из его легиона. – Посмотри вокруг – весь Рим собрался, чтобы взглянуть на нас!

– У меня болят зубы, – ответил Мамиллий настырному трибуну и послал лошадь вперед, чтобы отъехать от болтуна.

Следом за военачальниками торжественным шагом шли простые легионеры – четыре когорты, особенно прославившиеся в походе. Они тоже были одеты в парадные доспехи, украшенные цветами и разноцветными лентами. По древней традиции, легионеры распевали легкомысленные куплеты, в которых высмеивали своих командиров и самого триумфатора.

– Зачем, Цезарь, ты надел этот венок? – пел высоким, звонким голосом молодой легионер из второй когорты.

– Затем, что он закрывает мою лысину! – отвечал ему басом пожилой центурион, ветеран многих походов.

Плебеи, толпившиеся по сторонам дороги, дружно захохотали – триумфатор и правда был лысоват, что ничуть не убавляло народной любви и восхищения, но лишь прибавляло ему обаяния.

– Где ты был сегодня ночью, Цезарь? – задорно выпевал молодой легионер.

– У соседа! – отвечал ему ветеран.

– Но твоего соседа не было дома, он уезжал по делам в Капую!

– В том-то и дело, должен же был кто-то утешить его жену!

Толпа по сторонам дороги снова захохотала – о похождениях Цезаря по Риму ходили легенды.

Легионеры продолжали распевать куплеты, но теперь их слушали не так внимательно. В толпе обсуждали сенсационную новость. Говорили, что Цезарь от своих щедрот заплатил каждому легионеру, участвовавшему в походе, тысячу сестерциев. Какую же, должно быть, огромную добычу захватил сам триумфатор!

Тут как раз, следом за легионерами, на Священную дорогу выехали возы и телеги, нагруженные трофеями.

Богато украшенное оружие, корзины с золотыми и серебряными украшениями, бочонки, полные монет.

Следом за добычей, уныло сгорбившись, опустив глаза в землю, плелись знатные пленники – вожди германских племен, военачальники и знатные германцы. Они шли молча, без воплей и стонов, не озираясь по сторонам. Гордые германцы не глазели на удивительный город – они тяжело переживали позор своего пленения, страдали от того, что не пали в бою, как подобает истинным героям, и теперь идут в оковах, развлекая своим униженным видом римскую чернь.

Следом за знатными пленниками шли жертвенные животные – белоснежные коровы и козы, отобранные из военной добычи и предназначенные в жертву Юпитеру, Юноне, Марсу и другим римским богам.

Торжественная процессия втянулась в Большой цирк, прошла мимо заполненных зрителями трибун. С верхних ярусов трибун нанятые Цезарем люди разбрасывали монеты, зрители подбирали их, славя доблесть и щедрость триумфатора.

Цезарь с высоты своей колесницы оглядывал публику.

Кажется, сегодня действительно его триумф. Римляне восхищаются им, они считают его едва ли не равным богам. Но римская чернь непостоянна, как погода весной. Ее симпатии легко привлечь – но так же легко и утратить. Он добился триумфа – но это еще не все, ему нужно больше, гораздо больше.

Ему нужна власть, которую не может отнять случай. Власть, которую ни с кем не нужно делить.

Оглядывая толпу, Цезарь случайно встретился взглядом с человеком средних лет в пыльном дорожном плаще. Казалось, не только плащ этого человека, но даже волосы его были покрыты не ранней сединой, а пылью дальних дорог. Должно быть, он только что прибыл в Рим из дальнего конца империи и сразу же пришел сюда, чтобы взглянуть на триумфатора.

Однако что-то в лице этого человека, что-то в его взгляде смутило Цезаря. Казалось, этот странный человек оценивает его, победоносного полководца, прикидывает, можно ли положиться на него, можно ли доверить ему важную тайну…

Дома было все в порядке – никто не влез в квартиру, никто не ждал ее на площадке, даже цветы не успели засохнуть. Вита бросила вещи в прихожей, сбросила босоножки и завалилась на диван. Какой ужасный долгий день! Не верится, что только утром она видела море.

Она закрыла глаза и вытянулась, чтобы расслабиться.

И проснулась только утром, когда неяркое петербургское солнце светило в окно. Взглянув на часы, она поняла, что спала четырнадцать часов! Не раздеваясь и без подушки, на неудобном диване! Странные вещи творятся с ней в последнее время.

Хорошо, что сегодня воскресенье и не нужно на работу. За этот день она успеет прийти в себя.

Она долго стояла под душем, потом пила кофе (даже сахара не было, не говоря уж о сливках), разобрала чемодан и вытряхнула на стол содержимое пакета, что валялся на полу в прихожей.

Здесь были какие-то мелочи, не поместившиеся в чемодан, пара путеводителей, недочитанная книжка. Наконец на стол выпала бронзовая заколка с изображением оскаленной морды и еще какая-то голубая пластмассовая безделушка.

Вита осторожно взяла в руки фибулу и внимательно оглядела ее со всех сторон.

Обычная бронзовая заколка… неужели это из-за нее с Витой случилось столько странных и таинственных событий?

Она вспомнила тех двоих, что напали на нее в Старом городе. Вспомнила огромного пса, который спугнул тех бандитов – и тут же исчез в темноте. Вспомнила, как на следующий день ее преследовал один из тех ночных незнакомцев. Вспомнила девушку с разбитой головой, лежащую в крепостном дворе. Да даже лавка, где она купила эту фибулу, – и то таинственным образом исчезла…

Вита бросила взгляд в окно.

Солнце ушло, небо затянули тучи, начался унылый мелкий дождь, такой обычный для нашего города. Как поется в старой песне – «скоро осень, за окнами август».

И под этим унылым северным небом все ее черногорские приключения показались Вите нереальными, фантастическими.

Такого просто не бывает. Жизнь состоит из будней – из работы – более или менее интересной, из повседневных хлопот, на которые уходит масса времени и сил, из редких, ни к чему не обязывающих встреч. Это – реально, а черногорские приключения нужно забыть, закрыть эту страницу своей жизни.

И про ее полугодовой роман в письмах с Глебом нужно забыть. Причем как можно скорее. Закрыть, как она закрыла вот эту книжку в глянцевом переплете, так и не дочитав ее.

Вита отложила фибулу и машинально взяла лежавшую рядом с ней голубую безделушку.

Это была пластмассовая рыбка. Голубая, с черными поперечными полосками. Хвост кокетливо изогнут, ротик открыт, и по бокам два круглых любопытных глаза. Брелок для ключей или просто игрушка, мелкий сувенир, какие люди десятками привозят из дальних и не очень дальних странствий.

Кто-то привозит магниты для холодильника, кто-то – такие безделушки, чтобы выставить их на полку в ванной.

Но Вита не помнила, чтобы покупала такую безделушку. Хотя где-то она ее видела…

Она потерла виски пальцами, чтобы стимулировать память, и вспомнила, что видела эту рыбку в Черногории, в комнате Филимона. Эта рыбка лежала на столе возле его компьютера. Видимо, Филимон забыл ее, уезжая, а Вита машинально сунула рыбку в свой пакет, когда второпях собиралась.

Да ладно, эту ерундовую безделушку можно, не задумываясь, выбросить, кому она нужна? Ее и Филимон-то наверняка оставил за ненадобностью…

Вита уже хотела бросить рыбку в мусорное ведро, но случайно заметила в ней какую-то неправильность. Голова пластмассовой рыбки была повернута под странным, неправильным углом к туловищу.

Вита машинально повернула голову, чтобы придать рыбке более естественный вид.

И тут голова пластмассовой рыбки легко отделилась от голубого тельца, и Вита с удивлением увидела, что держит в руках компьютерную флэшку.

Ага, значит, это не просто безделушка, а накопитель информации!

Пожалуй, подумала она, не стоит выбрасывать эту флэшку. Может быть, на ней хранится что-то нужное, что-то важное… может быть, Филимон ее ищет…

Да, но если бы на этой флэшке было что-то действительно важное, Филимон не оставил бы ее в квартире!

И не оставил, внезапно вспомнила Вита, не было этой рыбки в квартире, когда она пришла и увидела, что Филимона нету. Был беспорядок, но не такой, как при нем, так что рыбку она уж обязательно заметила бы. И уж она точно помнит, что не было этой рыбки, когда она собирала свои вещи. И не могла она сунуть ее в пакет и забыть, она же в своем уме, в конце концов!

Да, но пакет некоторое время был у той жуткой нервной тетки, ее соседки по самолету! Может, это она случайно положила рыбку, а Филимон вообще ни при чем? Ага, флэшка и та тетя как-то не вяжутся. И чтобы тетка положила что-то свое? Да она скорей из Витиного пакета прихватила бы что-нибудь! А если бы и правда забыла рыбку, она бы уже с рассветом в Витину дверь стучалась!

Выходит, что этот Филимон такой оболтус, что вполне мог забыть и собственную голову, как говорила Витина учительница младших классов, когда кто-то из мальчишек забывал дома дневник.

Врожденная порядочность говорила Вите, что флэшку нужно вернуть хозяину. А какое-то другое, менее благородное чувство нашептывало ей, что прежде следует заглянуть в нее. Может быть, голубая флэшка раскроет ей тайны Филимона…

Хотя… да какие там у него тайны?

Вита вспомнила своего нелепого соседа, вспомнила его ужасные манеры, вечно взлохмаченные волосы, трусы в попугаях.

А потом она вспомнила странное письмо, которое она случайно прочла в его компьютере.

Нет, Филимон не так прост, как кажется!

И Вита, понимая, что поступает некрасиво, бросилась к своему компьютеру, включила его и вставила флэшку.

И разочарованно уставилась на экран: злополучная флэшка не открывалась, она требовала ввести пароль.

Вот оно как! Этот Филимон действительно не прост! Если он защищает свою флэшку паролем – значит, ему есть что скрывать!

Только что Вита не хотела заглядывать в эту флэшку – но теперь, встретив сопротивление, она ужасно захотела ее прочитать. Вот только как?

Вита слышала, что специалисту ничего не стоит вскрыть компьютерный пароль – беда только в том, что она вовсе не была таким специалистом. А есть ли такие специалисты среди ее знакомых?

Вита не успела додумать эту мысль до конца, потому что в прихожей раздался громкий, требовательный звонок.

Звонили в квартирную дверь.

Поскольку перед этим никто не звонил в домофон, Вита решила, что к ней пришел кто-то из соседей. Скорее всего, Ираида, которая пронюхала, что она вернулась из поездки, и хочет каким-то образом испортить Вите настроение… Или сосед дядя Костя с утра пораньше пришел просить на опохмелку…

Не открывать, не открывать! – стучало в ее мозгу.

Но раздался второй звонок, третий…

Нет, не удастся отсидеться за дверью, зарыв голову в песок, как страус.

Вита с тяжелым сердцем вышла в прихожую, помедлила, щелкнула замком.

И облегченно вздохнула: на пороге стояла вовсе не Ираида, а лучшая подруга Ленка.

– Ты чего не открываешь-то? – пропела Ленка, влетая в квартиру, как шаровая молния в колхозный клуб. – Я тебе звоню, звоню…

– Откуда я знала, что это ты? – оправдывалась Вита, пятясь в направлении кухни. – Ты ведь в домофон не позвонила, я и подумала, что это Ираида притащилась нервы мотать.

– А чего мне было в домофон звонить, когда мне открыл такой симпатичный мужчинка. Без волос, правда, – то ли лысый, то ли бритый, зато с такой маленькой симпатичной собачкой.

– Это Вадим с третьего этажа, – машинально уточнила Вита. – Странно, что он тебя впустил, он вообще зануда, посторонних никогда в дом не впускает, он и своих-то не впустит, если не в настроении.

– Ну это смотря кого! – Ленка отработанным кокетливым жестом поправила волосы.

– Слушай, – спохватилась Вита, – а ты вообще чего приехала-то? Я только вчера с самолета, еще вещи не все разобрала, в себя не пришла, не отдышалась…

– А я тебе звоню-звоню на мобильный, а ты не отвечаешь. Снова звоню – ты снова не отвечаешь. Ну я забеспокоилась и решила приехать! Все-таки лучшая подруга…

– На мобильный? – удивленно переспросила Вита. – А я не слышала звонков.

– Вечно засунешь куда-нибудь телефон…

– Да вот же он, – Вита достала телефон из сумки. – Он просто полностью разрядился.

– Следить нужно за телефоном! – Ленка, как всегда, оставила за собой последнее слово и тут же сменила тему. Подтащив подругу к окну, проговорила с легким оттенком зависти:

– Выглядишь хорошо – загорела, посвежела, похудела… человеком стала!

– Ну все же неделя на море.

– Скажи лучше – неделя с новым мужчиной! Ну рассказывай, как он? Супер?

– Кто?

– Да что ты дурака валяешь? Не зли меня! Глеб, конечно! Ты ведь жила там с Глебом?

Ленка внимательно пригляделась к подруге и спросила тоном строгого следователя:

– Или ты там еще кого-то завела?

Вита молчала. Ленкины глаза заблестели в предвкушении сенсационных новостей, и она проговорила:

– Ну, Витка! Ну, тихоня! Признавайся – познакомилась там с кем-то другим?

– Слушай, у тебя вообще совесть есть? – взмолилась Вита. – Я только встала, хочу есть, как сто чертей, со вчерашнего, кроме пустого кофе, во рту ничего не было, еще вещи не разобрала – а тебе лишь бы удовлетворить свое любопытство! Дай мне хоть прийти в себя!

Ленка замолчала, переваривая ее слова. Видимо, она отчасти признала их справедливость, но не смогла преодолеть свое любопытство и приступила с другой стороны:

– Разбирать сейчас вещи – это глупо, тебе нужно поесть и отдохнуть…

– Но я не могу делать это в неприбранной квартире. – Вита огляделась вокруг.

– Точно! Я тебе это и не предлагаю! Давай лучше куда-нибудь сходим. Посидим, съедим что-нибудь вкусное, поболтаем…

– Ну да, знаю я тебя! Тебе бы только вытрясти из меня все подробности!

– А что – они есть? Подробности? – Ленкины глаза загорелись ярче прежнего. – Ну пойдем, пойдем куда-нибудь! Я тебя угощаю! Все равно у тебя в квартире – шаром покати, так и с голоду умереть можно!

– Трудно с тобой! Ты из тех, с кем проще переспать, чем объяснить, что не хочешь!

– Что?! – Голос Ленки зазвенел от праведного возмущения. – Кто это со мной не захочет переспать? Да ко мне мужики в очередь стоят! Я выбирать не успеваю!

– Ладно, ладно, стоят, это я просто так сказала!

– А ты думай, прежде чем говорить, если не хочешь потерять лучшую подругу! А это у тебя что? – Ленка, как всегда, молниеносно сменив тему, показала на голубую пластиковую рыбку.

– А, это… – Виту вдруг осенило. Она подумала, что Ленка от нее все равно не отстанет, так почему бы не использовать ее в своих целях. – Слушай, у тебя ведь был знакомый компьютерщик?

– И был, и есть, и будет! – Ленка приосанилась. – Куда же он от меня денется?

– А он сейчас дома?

– Да он всегда дома. Он, по-моему, даже в магазин не выходит, ему продукты на дом доставляют.

– Ты, что ли, или еще какая девица? – подначила Вита.

– Вполне может быть, – озабоченно сказала Ленка, – я к нему вообще-то нечасто наведываюсь, а остальное-то время он как питается?

– Ну есть же обычная доставка, через магазин, – успокоила ее Вита, – не нужно сразу думать о человеке плохо. Слушай, а давай к нему пойдем!

– Чего это он вдруг тебе понадобился? – Ленка подозрительно уставилась на подругу.

– Да не волнуйся, не нужен он мне! Просто вот это, – Вита показала на голубую рыбку, – это – флэшка компьютерная. Информация на ней закрыта паролем, и мне нужно этот пароль взломать. Так я думаю, этот твой компьютерщик наверняка справится.

– Он с чем угодно справится! – В голосе Лены прозвучала гордость за своего приятеля. – Только я в толк не возьму, что у тебя за спешка с этой флэшкой…

– Ну вот, а пока он возится с этой флэшкой – мы с тобой можем поболтать… – искушала Вита.

– Ну, Перепелкина, ты даешь! – восхитилась Ленка. – Умеешь протащить свои интересы!

– Твоя школа, – скромно отозвалась Вита.

– Только смотри, Перепелкина, – вдруг заволновалась Вита, – не заигрывай с ним! Он – мой неприкосновенный запас! Я его никому не отдам!..

– Вот еще! – фыркнула Вита. – Больно надо!

– Ладно, поехали, только по дороге пиццу надо купить, он вечно голодный…

– Две пиццы! – поправила ее Вита. – Я тоже с самого утра почти ничего не ела.

В итоге Ленка подумала и купила четыре пиццы. И не ошиблась – две слопал ее приятель Лелик.

Этот Лелик превзошел все самые смелые ожидания Виты.

Начать с того, что его жилище напоминало не комнату цивилизованного человека, а медвежью берлогу. Или нору какого-то другого, весьма нечистоплотного животного.

На полу валялись какие-то замасленные бумажки, упаковки от чипсов, пустые коробочки от йогуртов, грязные носки. Один носок висел на батарее, другой – на настольной лампе. Единственной чистой вещью в комнате был отличный фирменный ноутбук.

Сам Лелик был толстый, длинноволосый, носил рваные джинсы и протертую на локтях клетчатую рубашку, обсыпанную крошками. Но при этом он был покладистый, добродушный и забавный.

Разглядев Лелика, Вита подумала, что Ленка зря предупреждала ее насчет него – он не вызывал у нее никаких эмоций, хоть и походил на плюшевого медведя, что был у нее в детстве. Вначале медведь был очень нарядный, в клетчатых штанишках, но Вита росла, а медведь оставался при ней и со временем потерял свой лоск. Штаны запачкались и разорвались, шерсть кое-где повылезла, и стал он такой же замызганный, как сейчас Лелик. Но забавный.

Увидев Ленку, Лелик оживился, но, разглядев у нее в руках коробки с пиццей, засиял, как медный самовар. Виту он заметил не сразу. Пропустив девушек в комнату, он огляделся по сторонам, насупился и ногой отшвырнул часть мусора под стол. Видимо, эта операция, по его представлениям, заменяла уборку.

Ленка открыла первую коробку с пиццей, но, прежде чем отдать ее Лелику, предупредила:

– Бесплатная пицца бывает только в мышеловке! Еду надо отработать!

– Это я всегда пожалуйста, – отозвался Лелик, не сводя горящего взгляда с пиццы, потом покосился на Виту:

– Что – при ней?

– Ты вообще что подумал?! – рассмеялась Ленка. – Я совсем о другом! Это Вита, подруга моя. Лучшая. Как раз ей помощь нужна по твоей части. Какой-то пароль… ну она тебе лучше объяснит, я в таких вещах не разбираюсь.

– Это я всегда пожалуйста, – повторил Лелик и взглянул на Виту. – Что нужно-то?

– Да вот, нужно посмотреть, что записано на этой флэшке, а она запаролена! – Вита протянула Лелику голубую рыбку.

– Да запросто! – Лелик вставил флэшку в свой компьютер. – А как насчет пиццы?

– Держи пока одну. – Ленка протянула ему коробку. – Вторую дам, когда заработаешь!

– Понял! – Лелик отломил кусок пиццы, сунул его в рот и застучал пальцами по клавиатуре, что-то тихонько напевая себе под нос. Прислушавшись, Вита разобрала слова старой советской песни:

– Первым делом, первым делом самолеты…

Ленка схватила Виту за руку и потащила ее в соседнюю комнату. Здесь была спальня Лелика, такая же неприбранная и неаккуратная, как рабочая комната. Широченная кровать была не застелена, простыни скомканы, подушки валялись на полу. Ленка, однако, чувствовала себя в этой спальне как дома.

– Ну рассказывай! – заторопила Ленка подругу.

– О чем?

– Слушай, ты только не прикидывайся дурочкой! Я тебя к Лелику привезла, он твою флэшку вскроет, так что давай отрабатывай. Рассказывай, как все было с этим Глебом. Я имею право это знать! Ну как все было? Колись!

– Да никак! – вздохнула Вита.

– Слушай, Перепелкина, имей совесть! Не зли меня! Я сейчас Лелику скажу, чтобы он твою флэшку обратно запаролил!

– Да говорю тебе – ничего не было!

– То есть как – ничего? Что ты мне будешь впаривать! Для чего вообще ты туда ехала? Нет, я не верю!

– Да Глеб вообще не приехал, – неохотно призналась Вита. – Он меня продинамил… я приехала, а он так и не появился. На звонки и на электронные письма не отвечал. Пропал – и все…

– Да ты что? – Ленка вытаращила глаза. – Ты не врешь?

– Зачем мне врать? – Вита тяжело вздохнула. – Сама подумай, какой смысл?

– Кто тебя знает, ты ведь у меня со странностями… – Ленка покрутила головой и наконец кивнула. – Вижу, что не врешь! Но тогда он такой козел… такой козел, каких поискать! А ведь говорила я тебе, что в интернете все козлы и врут как дышат! Ведь это уму непостижимо – полгода на него угробила!

– Согласна с тобой! – вздохнула Вита.

Лена помолчала, видимо, переваривая новость, потом неуверенно проговорила:

– Но ты там, наверное, с кем-то познакомилась? Все же море, лето, обстановка располагает.

– Познакомилась! – фыркнула Вита, вспомнив Филимона. – Там такая странная история случилась. В одной квартире со мной жил мужик, у которого то же самое – его подруга не прилетела, продинамила его, как меня Глеб.

– Что? – Ленка не поверила своим ушам. – В одной квартире? Ну вы, конечно, оттянулись? Отомстили Глебу и этой его динамщице? Давай рассказывай! Небось из постели не вылезали!

– Да нечего рассказывать! – отмахнулась Вита.

– То есть как – нечего? – рассердилась Лена. – Что, ты хочешь сказать, что целую неделю жила в одной квартире с мужиком – и ничего? Совсем ничего?

– Представь себе – ничего!

– Не верю! – выпалила Ленка. – Не делай из меня дуру! Море, лето, романтические ночи, звездное небо, обстановка располагает… опять же, отомстить динамщикам – святое дело… нет, Перепелкина, как хочешь – а я тебе не верю.

– Хочешь верь, хочешь не верь – но так все и было.

– Нет, не могу поверить! Ну, допустим, ты у меня чокнутая. Но мужик-то, мужик – он же живой человек! Жил с тобой под одной крышей – и ничего?

– Уверяю тебя – ничего. Правда, ты его не видела. Если бы видела – поверила бы.

– Что, все так плохо?

– Просто ужасно. Запущенный, неприятный, грубый. Одни трусы чего стоят – представляешь, в попугаях!

– Ага, значит, трусы его видела! А говоришь – ничего не было! Путаешься в показаниях!

– Да ничего не путаюсь! Он в этих трусах весь день по квартире шлялся! Такой противный, неопрятный…

– Ну это как раз ерунда! Отмыть, почистить – минутное дело, да и не обязательно это. Вот Лелик мой – тоже запущенный, неаккуратный, а все же… в любом мужчине можно что-то найти. Скажи лучше, что ты сама от него отбивалась, как эта… сколопендра.

– Сама ты сколопендра! – обиделась Вита. – Слушай, я тебе все рассказала как есть. Больше нечего, уж извини.

– Ну, Перепелкина, я разочарована! Я такого даже от тебя не ожидала! Даже от тебя!

В это время дверь спальни широко распахнулась, и на пороге появился Лелик.

– Ну что, девочки, кто-то говорил, что есть еще одна пицца?

– А что – ты уже расколол эту флэшку?

– Конечно, делов-то!

Они снова перебрались в рабочую комнату, Ленка вручила Лелику гонорар, и он впился в пиццу зубами.

Вита же устремилась к его компьютеру.

На экране был открыт текстовый файл.

Вита начала читать.

«Дарья потянулась всем своим роскошным телом и прильнула к Никифору.

– Ясный мой! – проговорила она хриплым от страсти голосом. – Как же мы будем жить поврозь?

– Никак! – ответил Никифор, тяжело дыша. – Мне без тебя, звездочка моя, нет жизни!

– А как же Авдотья? А как же твои дети?

– Не говори мне о них! Мне сейчас ни до кого нет дела, кроме тебя! – и Никифор прильнул губами к ее телу».

– Ну и бред… – пробормотала Вита.

– Дальше еще хуже будет, – предупредил Лелик невнятно, – я уж глянул…

Она пролистала документ до конца, наткнулась на следующий, прочла кусок из середины:

«Фил ворвался в избу. На полу вповалку лежали трупы, стены были забрызганы кровью. Фил поднял над головой гранату.

– Сдавайтесь, сволочи, а то я всех вас в окрошку покрошу! Вы мне заплатите за ребят!

– Не надо, дяденька, здесь только я! – раздался из-за печки тонкий детский голосок.

– Кто это – ты? Покажись!

На середину избы вышла худенькая девчушка лет двенадцати.

Фил опустил руку с гранатой и удивленно спросил:

– Ты кто такая?

В это время окно избы со звоном разлетелось в куски, и рядом с Филом появился Сынуля.

– Мочи ее, Филя! – крикнул он, вскидывая автомат.

– Да ты что, она же ребенок!

– Сам ты ребенок! Это же Сколопендра!

– Поздно! – выкрикнула девчушка и бросила под ноги Филу гранату с выдернутой чекой…

Сынуля в ужасе закрыл глаза, но Фил крутанулся на месте, схватил гранату и выбросил ее в окно, как раз перед Сколопендрой, которая бежала к лесу огромными скачками.

– Ну ты, Филя, даешь, – сказал Сынуля, открыв глаза.

– Просил же не звать меня Филей! – прорычал Фил».

– Что это за кошмар? – испуганно пробормотала Вита, отрываясь от экрана.

За спиной у нее стоял Лелик с последним куском пиццы в руке. Он поверх Витиного плеча тоже читал текст на экране.

– Знакомое что-то. Погоди-ка, это ведь сценарий сериала. Я его смотрел как-то, забойная вещь. Как же называется… а, ну да, «Исповедь Сколопендры». Там такая девица крутая, косит под малолетку, а сама просто супер. Мочит всех, кого ни попадя, одни трупы вокруг! Вещь!

– Сценарий? – недоверчиво переспросила Вита.

– Ну да. Погоди-ка… – Лелик перегнулся через ее плечо, свернул текст, открыл поисковую программу и набрал запрос: «Исповедь Сколопендры».

На экране тут же появились выходные данные сериала, фамилия режиссера, актеров, съемочной группы. Добравшись до авторов сценария, он прочитал:

«Федор Грачев и Никита Кобчиков».

– Ну что, который твой? – спросила Ленка. – Мне лично больше имя Никита нравится.

– Ни тот, ни другой, – вздохнула Вита, – моего Филимон звали. И вообще он не мой!

– Филимон? Обалдеть! – восхитилась Ленка.

– А фамилия у этого Филимона есть? – оживился Лелик. – Тогда мы его по фамилии живо найдем.

– Фамилия. – Вита вспомнила, что вроде бы показывал Филимон ей паспорт. Точно, показывал. Какая же там была фамилия? Совершенно выпала из головы.

– Что-то такое художественное, – промямлила она, – вроде бы с картиной связано.

– «Девочка с персиками»? – тотчас отреагировала Ленка.

– Почему с персиками? – удивилась Вита.

– Потому что я эту картину с детства ненавижу, она у завуча в кабинете висела. Завуч последними словами ругается, а девица эта сидит себе и персики жрет!

– Эту бы я не забыла. Ты бы еще сказала «Утро в сосновом лесу», – обиделась Вита, – за идиотку меня, что ли, держишь?

– «Черный квадрат!» – изрек Лелик. – Классная вещь! Очень выразительно!

– Этак мы до вечера провозимся! – рассердилась Ленка. – Ладно, я пойду кофе заварю, может, у тебя в мозгах просветлеет. Лелик, третью пиццу не смей есть, это для нас!

– Не трожь кофемашину, я сам! – Лелик потащился за Ленкой на кухню.

Вита наскоро проглядывала файлы. Все такая же лабуда – судя по всему, и правда куски сценариев. Ага, вот двое доблестных оперативников арестовывают матерого главаря бандитов, вот офисная барышня оказывается промышленной шпионкой, вот опять сексуальная сцена… ужас какой, до чего пóшло…

А вот тут… мелькнуло лиловое парео, и Вита стала читать внимательнее.

«Двое пробежали под сохранившейся каменной аркой и оказались во дворе, окруженном полуразрушенными зданиями и высокой крепостной стеной.

В середине толпились какие-то озабоченные люди, из-за них с трудом можно было разглядеть что-то бесформенное, неподвижно лежащее на земле. Во дворе стояла зловещая тишина, только одна женщина истерически рыдала.

С внезапно появившейся силой Вета раздвинула безмолвную толпу и окаменела.

На выщербленных временем каменных плитах крепостного двора лежала девушка.

Завязанные в хвост светлые волосы, плечи, покрытые лиловым парео. Тем самым парео, которое она дала этой несчастной, чтобы спастись от безжалостно палящего солнца.

– Она мертва? – спросила Вета, едва шевеля побелевшими от ужаса губами.

Никто ей не ответил, все боялись подойти ближе. Тут откуда-то из-за угла появился высокий человек с чуть рыжеватыми волосами, в открытой майке, так что видны были перекатывающиеся под загорелой кожей мускулы. Видно было, что загорел он, не лежа на пляже в шезлонге, и обычная одежда казалась на нем форменной. Он оглядел небольшую толпу серыми внимательными глазами, отливающими сталью, и склонился над девушкой.

– Все кончено, – сказал он, прикоснувшись к шее, запачканной кровью, – она мертва.

Иветта побледнела и покачнулась, но он подхватил ее сильной рукой…»

«Ну надо же, – подумала Вита, – это же он описал всю сцену там, на Острове. Все ясно: ему не хватает своих мыслей, он решил, что грех пропадать такому сюжету. И еще придумал мне дурацкое имя Иветта, а себя-то как описал! Мускулы перекатываются под загорелой кожей… да у него их вообще нету. И глаза стальные! С ума сойти! Да свинячьи у него глазки! И парео вовсе не лиловое, а сиреневое, может, этот Филимон еще и дальтоник?»

– Витка, ты идешь? – послышался Ленкин голос из кухни. – А то Лелик еще пиццы просит!

– Сейчас! – Вита открыла последний файл и прочитала кусок из середины:

«– Ты еще жив? – прошептал Деций.

Пес приоткрыл пасть, обнажив огромные клыки. По его коже пробежала дрожь.

Деций осторожно расстегнул ошейник, чтобы раненому псу легче было дышать.

Освободившись от тесного ошейника, Тинус вздохнул, мощная грудь заметно приподнялась.

На кожаном ремне была укреплена бронзовая пластинка с изображением оскаленной морды – морда эта была точь-в-точь похожа на морду самого Тинуса, но Деций знал: на этой пластинке было отчеканено изображение основателя рода священных псов, того первого Тинуса, который спустился с облаков вместе со своим божественным хозяином. И еще он знал, что эта пластинка – не просто металлическая бляха, какими украшают ошейники породистых собак. Это – священная фибула, ее позволялось носить только верховному жрецу главного этрусского божества.

Должно быть, последний верховный жрец прикрепил свою фибулу к ошейнику священной собаки, зная, что Тинус сбережет ее лучше всякого другого охранника…»

– Что это такое? – Вита не поверила своим глазам. – Откуда это здесь? Как это здесь оказалось?

Дрожащими руками она направила курсор дальше, прочитала про то, как священная фибула оказалась у Гая Юлия Цезаря, потом ее украли… Все точно, та самая фибула, на которой звериная морда, как выяснилось – морда какой-то особенной собаки.

Откуда Филимон взял этот текст? Откуда узнал про фибулу и про собаку? Ведь Вита видела тогда в Старом городе точно такого же пса, огромное и совершенно жуткое животное. Но откуда Филимон про это узнал?

Последние слова она прокричала вслух и схватила себя за волосы.

– Перепелкина, ты чокнулась там в своей Черногории! – заявила Ленка, застав ее в таком виде. – Идем, поешь хоть…

Съев половину пиццы и выпив кофе из шикарной итальянкой кофеварки, Вита обрела способность соображать.

Некогда раздумывать, нужно найти этого рыжего типа и вытрясти из него правду. Зачем он прилетел в Черногорию, кто его туда послал и какое отношение он имеет к фибуле?

Что-то подсказывало ей, что так просто эта история с фибулой не кончится, что не оставят ее в покое даже здесь.

Лелик поискал в Сети и без проблем нашел ей адрес киностудии. Вита решила направиться туда прямо сейчас, Ленка не стала возражать, после кофе она алчно посматривала на Лелика, и он, глядя на нее, только что не облизывался. Вита сказала, что ей срочно нужно по делам, эти двое, похоже, и не заметили ее ухода.

Отель назывался «Невский берег». Несмотря на то что находился он в центре города, улица была тихая, движение одностороннее и небольшое. Парковка подземная, так что площадка возле входа не была заставлена машинами, изредка только подъезжали такси.

Но двое мужчин остановили свою неприметную темно-серую машину в узком переулке, за два квартала до гостиницы, и подошли к дверям пешком.

Были они очень похожи – почти одинакового роста, в одинаковых темных костюмах, с непонятного цвета волосами – не то темные, не то светлые, такой цвет у парикмахеров обтекаемо зовется среднерусым. Еще отличала этих двоих удивительная неуловимость взгляда. Читать что-то в глазах они могли только друг у друга.

Словом, если бы Вита встретилась с ними на пороге гостиницы «Невский берег», – она сразу узнала бы в этих мужчинах тех двоих подозрительных типов, что задержали ее в аэропорту.

Задержали, как она поняла после, без всякого на то права, поскольку если и вывезла она из Черногории античную фибулу, то уж эти-то двое не имели отношения ни к таможенникам, ни к службе безопасности аэропорта, действовали на свой страх и риск.

Ничего у них тогда не вышло, о чем и сообщили они своему заказчику по телефону и теперь явились лично за дальнейшими указаниями.

Отель был дорогой, но скромный, его постояльцам не нужно было лишнее внимание. Все действия персонала были направлены на то, чтобы оградить своих постояльцев от назойливых журналистов и вообще случайных людей.

Эти двое никак не походили на журналистов, они походили на сотрудников достаточно серьезной конторы, каковыми и являлись. Только иногда брали заказы, так сказать, со стороны. Лишние деньги ведь никому и никогда не мешают.

Портье осведомился, ждут ли гостей в двести седьмом номере, услышал, что ждут, и проводил этих двоих слегка обеспокоенным взглядом – что еще за интерес у Конторы к их отелю? Впрочем, если бы было что серьезное, прислали бы человека посолиднее, а этих сразу видно – мелкая сошка.

Портье дорогого отеля по определению обязан быть хорошим физиономистом.

Двое мужчин поднялись на второй этаж по лестнице и остановились перед дверью двести седьмого номера.

– Иван Александрович? – первый указал второму на дверь.

– Александр Иванович, – второй сделал то же движение.

Победил первый – тот, кого звали Александром Ивановичем. На самом деле это были не имена, а, как выражались в Конторе, оперативные псевдонимы.

Иван Александрович постучал и открыл дверь, не дожидаясь ответа. Номер был обставлен добротной мебелью, но без пышности. Тяжелые занавески были задернуты, так что в номере стоял полумрак.

Хозяин номера сидел в глубоком кресле. Одет он был в черное, лицо его было покрыто глубокими шрамами, на смуглой коже резко выделялись удивительно светлые глаза.

– Ну? – спросил он глухим голосом. – Что вы мне можете сообщить?

Тот, кто называл себя Александром Ивановичем, подумал, не зря ли они связались с этим человеком. Потому что ясно видно, что он опасен. Собственно, бояться его здесь вроде бы нет повода, он – иностранец, они же тут у себя дома, да еще прикрытые своей Конторой. Однако от этого человека веяло не обычной опасностью, а какой-то древней и незнакомой. От этого Александр Иванович чувствовал себя неуверенно, его напарник же просто боялся, Александр Иванович это знал точно.

– Ничего нет, – сказал Александр Иванович. – Мы ее не нашли.

– Вот как? – Мужчина посмотрел на них пристально, отчего глаза показались еще светлее.

Оба напарника и сами прекрасно владели своими органами зрения, однако от этого взгляда им стало некомфортно.

– Возможно, вы плохо искали? – спросил хозяин номера.

– Мы умеем проводить обыск! – возмутился Иван Александрович, более осторожный его напарник промолчал.

– Итак, – продолжал хозяин номера, – вы не нашли ничего у нее в вещах, вы не нашли ничего у нее в квартире. То есть вы не выполнили моего задания.

– Мы договаривались об обыске! – возразил Александр Иванович. – И если мы не нашли этой вашей штуки, то, значит, ее и не было у девчонки! Так что давайте произведем расчет и расстанемся без взаимных претензий!

– Расчет будет произведен только после того, как вы найдете фибулу! – Хозяин номера сказал это вроде бы спокойно, но у двоих напарников пропала охота спорить. – Я точно знаю, что фибула здесь, – продолжал он, – таким образом, получается, что привез ее тот тип, что жил с ней в одной квартире. Вот, возьмите. – Он протянул Александру Ивановичу прямоугольник, на котором были напечатаны паспортные данные.

– Саврасов, – прочитал Иван Александрович из-за плеча своего напарника, – Филимон Аркадьевич. Ладно, все координаты мы выясним…

– Можете добиваться результатов любыми способами, – сказал хозяин номера, и Александр Иванович подавил готовую вырваться фразу, что на такое они не подряжались.

– Не нравится это все мне, – буркнул он, когда напарники спускались по лестнице.

Иван Александрович не ответил, он мучительно пытался избавиться от детской скороговорки, что звучала в ушах: «Грач, врач, вор… грач, врач, вор…»

Отчего всем, кто услышит фамилию Саврасова, на ум приходят только грачи?

Проводив взглядом триумфатора, человек в пыльном дорожном плаще протиснулся сквозь празднично одетую толпу, прошел узкими переулками к северу от Большого цирка и вскоре оказался на Этрусской улице.

Эта улица пользовалась в Риме дурной славой. Здесь жили ростовщики и сводни, фальшивомонетчики и торговцы контрабандой. Здесь можно было найти аптекаря, который за небольшие деньги составит снадобье, которое излечивает лихорадку, и за чуть большие – снадобье, которое избавит от опостылевшего мужа или сварливой свекрови. Здесь можно было найти и лихого молодца, которого можно нанять, чтобы избить ночью своего недоброжелателя. А то и убить.

Человек в пыльном дорожном плаще подошел к одной из лавок и постучал в закрытую дверь.

– Проваливай! – донесся из-за двери хриплый заспанный голос.

– Открой, Клавдий! – проговорил человек в пыльном плаще. – Это я!

Брякнул засов, дверь открылась. На пороге стоял смуглый горбун с пронзительными темными глазами. Увидев гостя, горбун склонился и забормотал:

– Простите, господин, я вас не узнал! Должно быть, старею… Заходите, заходите скорее! Вы осчастливите мой бедный дом своим присутствием!

Гость не спешил, он внимательно оглядывал улицу.

– Да заходите же! – В голосе горбуна прозвучало раздражение. – Не стойте на виду! Мало ли кто вас увидит!

Гость вошел в дом. Горбун запер за ним дверь и пошел вперед, шаркая ногами.

– Сегодня весь город как с ума сошел… – говорил он, не оборачиваясь. – Все бросились смотреть на этого триумфатора, на Юлия Цезаря. Говорят, что он чуть ли не бог…

– Я тоже видел его, – отозвался гость.

– Вот как? – Горбун быстро взглянул на него. – И как он вам показался? Впрочем, я скверно себя веду: вместо того, чтобы подать вам умыться с дороги и накормить, задаю вопросы.

– Что ж, умыться бы мне не помешало. На мне, кажется, вся пыль Аппиевой дороги!

За скромным фасадом лавки оказался просторный и богатый дом. Конечно, он был не так велик, как дома в загородных усадьбах, – земля в Риме слишком дорога.

Горбун проводил гостя в небольшой атрий, подвел к каменной чаше, наполненной водой.

– Сегодня я отпустил всех своих рабов, – проговорил горбун, – я не хочу, чтобы наш разговор кто-нибудь подслушал. Поэтому не обессудьте, милостивый господин, я сам буду прислуживать вам.

– Ты поступил правильно, – кивнул гость, – нам не нужны лишние уши.

Гость сбросил пыльный плащ, умылся, вытерся поданным полотенцем.

– Пожалуйте сюда, господин! – Горбун проводил гостя в триклиний, тот устроился на почетном месте. Хозяин поставил перед ним блюдо с вареным мясом, миску с овощами, плошку с неизменным острым соусом – гаррумом, чашу вина.

Когда гость утолил голод и выпил вина, горбун почтительно обратился к нему:

– Хорошим ли было ваше путешествие?

– Скверным! – отозвался гость. – Большинство наших соотечественников забыли древних богов. Они живут, как римляне, приносят жертвы Юпитеру и Юноне, Марсу и Венере, добиваются чинов и почестей – и это их вполне устраивает. Только в Капуе я нашел достойную семью, которая еще помнит древнюю этрусскую речь. Впрочем, и ты, Клавдий, как я погляжу, живешь настоящим римлянином! Я вижу у тебя в атриуме статуи Ларов… разве это подобает настоящему этруску?

Гость приподнялся на ложе, обвел широким жестом дом своего хозяина.

– Как же иначе, господин! – отвечал тот. – Нам не следует отличаться от соседей, чтобы не вызывать лишних разговоров! У меня есть и статуя Тина, нашего великого бога…

– И нашим, и вашим! – процедил гость. – Впрочем, я тебя не виню. Времена меняются, и мы меняемся с ними.

– Простите, господин, – оживился горбун. – Вы сказали, что видели Юлия Цезаря. Правда ли, что он хорош, как полубог?

– Ничего особенного. Лысый патриций из старинной семьи. А знаешь ли ты, чему он обязан своими непрерывными удачами?

– Ходят слухи, что он приносит жертвы Гекате и Венере Либетине…

– Пустая болтовня!

– Болтовня? Однако все говорят, что он слишком удачлив для простого смертного. Этому должна быть какая-то причина. Какая-то настоящая причина.

– Должна, – подтвердил гость, – и я не сомневаюсь, что такая причина есть.

Он ненадолго замолчал, словно прислушиваясь к какому-то неслышимому голосу. Хозяин внимательно смотрел на него, ожидая продолжения.

– Помнишь ли ты Деция Криспа?

– Помню. – Горбун кивнул. – Кажется, он был из наших, из этрусков. Впрочем, о нем говорили разное. Кое-кто считал его пустым, никчемным человеком. Перебивался случайными заработками…

– Он действительно был этруск, из древней и знатной семьи. Предки его были жрецами Великого Тина. Он был убит на ночной улице несколько лет назад.

– И при чем здесь Юлий Цезарь?

– Незадолго до своей смерти Деций Крисп подобрал в Большом цирке умирающего пса. Сам я не видел того пса, я был в это время в Вейях по нашим общим делам. Но люди, которые присутствовали на тех играх, говорили, что пес был необыкновенный: огромный и мощный, как лев, и черный, как африканская ночь. Он убил чуть ли не десяток гладиаторов, прежде чем его сумели тяжело ранить. Тебе это ни о чем не говорит, Клавдий?

– Тинус? – В голосе горбуна прозвучало недоверие. – Не может быть… последняя священная собака умерла лет тридцать назад. С тех пор их род пресекся…

– Не все, что мы слышим, – правда. Во всяком случае, тот пес по описанию очень похож на Тинуса. И Деций Крисп выкупил его у сторожа Большого цирка и выходил. А ты ведь знаешь, Клавдий, что Тинус хранил священную фибулу.

– Вы считаете, господин, что фибула попала в руки Деция Криспа? Но даже если так, при чем тут Цезарь?

– А вот при чем. Вскоре после того, как Деций выходил священного пса, он был убит неизвестными на ночной улице. Его нашел городской эдил, обходивший город со своими подручными, а кто, как ты думаешь, исполнял в тот год обязанности городского эдила?

– Цезарь?

– Именно. Гай Юлий Цезарь. И именно с того дня началось его удивительное везение. Его избирали на самые почетные должности, ему, несмотря на недостаток военного опыта, доверили командовать армией, посланной на усмирение секамбров…

– Но он прекрасно справился с этим поручением! Он привел секамбров к повиновению!

– Опять же, ему удивительно повезло. Говорят, что он выходил невредимым из самых опасных схваток. Стрелы германцев не причиняли ему вреда.

– Вы хотите сказать, что он завладел священной фибулой и это она приносит ему удачу?

– Ты сказал.

– Да, но почему же фибула не уберегла Деция Криспа от ночных убийц?

– Должно быть, такова была его судьба. Ты ведь знаешь, что фибула сама выбирает своего хозяина.

– Да, я слышал об этом…

– Наверное, она не признала Деция.

– Несмотря на то что он принадлежал к старинной этрусской семье?

– Ты знаешь, Клавдий, что бессмысленно пытаться разгадать намерения богов.

– Чего же вы сейчас хотите, господин?

– Я хочу вернуть священную фибулу. Только с ней мы сможем добиться того, к чему стремимся, – покончить с могуществом римлян и вернуть славу нашему древнему народу.

– Это благородная цель, господин! Однако чем я могу вам помочь? Вы ведь не просто так посетили мой скромный дом?

– Разумеется. У меня нет времени на пустые разговоры. У тебя ведь есть молодые рабы, которым можно доверять?

– Найдутся, господин!

– Хорошо. Найди надежного молодого раба и сделай так, чтобы он проник в окружение Цезаря. Сделай так, чтобы мы знали о каждом его шаге, более того – о каждом его замысле.

– Это можно… у меня есть хороший греческий раб, который говорит и пишет на четырех языках. Я постараюсь сделать так, чтобы Цезарь взял его в секретари.

– Прекрасно, Клавдий! Если наш человек будет секретарем Цезаря, если он будет под диктовку полководца записывать все его приказы, все его донесения Сенату, все его сокровенные мысли… о большем мы не можем и мечтать! Пользуясь его близостью к Цезарю, мы сможем узнать, о чем тот думает, что замышляет. И если замыслы Цезаря будут противоречить нашим интересам – мы сделаем все, чтобы вернуть священную фибулу нашему народу. И здесь твой греческий раб тоже будет незаменим – если он добьется доверия Цезаря, если он станет его тенью, его правой рукой – он сможет в нужный момент завладеть фибулой и передать ее нам… передать ее мне.

– Я понял вас, господин! – Горбун почтительно склонился. – Я понял вас и сделаю все что смогу.

– А раз ты понял меня, Клавдий, и сделаешь то, о чем мы договорились, – я отправлюсь дальше. У меня сегодня еще очень много дел. Я должен до заката покинуть город.

– Жаль, господин! – проговорил горбун. – Я хотел бы, чтобы мой дом стал твоим домом хотя бы на несколько дней, чтобы ты оценил мое гостеприимство. Но раз неотложные дела призывают тебя…

– Да, именно так, Клавдий! Неотложные дела!

Клавдий подал гостю чашу для омовения и чистое полотенце.

Тот вымыл руки, поднялся с обеденного ложа и, прежде чем покинуть дом, проговорил:

– Кстати, Клавдий, не было ли каких вестей о Лицинии Кориолане?

– Нет, господин! – ответил горбун – возможно, слишком быстро.

– Не было? – переспросил гость, пристально глядя на него. – Что ж, если услышишь о нем – дай мне знать. Мы не можем допустить, чтобы этот изменник завладел священной фибулой. Ты знаешь, что его прадед изменил богам наших предков, взбунтовался против них, поставив свою гордыню выше интересов Храма, выше интересов своего народа! Ты знаешь, что с тех пор все члены этой недостойной семьи нарушают заповеди богов, стараясь завладеть священной фибулой!

– Конечно, господин! – проговорил горбун – возможно, слишком пылко. – Если я хоть что-то услышу об этом изменнике – немедленно пошлю вам известие с надежным человеком.

– Надеюсь на твою преданность! – С этими словами гость накинул свой дорожный плащ и покинул дом Клавдия.

Едва за ним закрылась входная дверь, горбун вернулся в триклиний и трижды постучал в стену, на которой было изображено похищение золотого руна.

В стене открылась потайная дверца, из которой вышел высокий человек в багряном плаще, с покрытым шрамами лицом и странными, удивительно светлыми глазами.

– Постум ушел, господин! – проговорил горбун, низко склонившись. – Вы хорошо слышали наш разговор? Слышали, что поручил мне Постум?

– Я все отлично слышал. – Голос человека со шрамами был неожиданно высоким.

– Что вы прикажете мне делать? Следует ли мне исполнять приказ Постума?

– Непременно! То, что он велел тебе сделать, послужит к моей выгоде… к нашей выгоде. Постум неглуп, и он предложил прекрасный план. Пристрой своего раба секретарем к Цезарю. Только, разумеется, я должен первым получать от него все сведения. И, когда наступит подходящий момент, он передаст фибулу не Постуму, а мне. Тем самым будет восстановлена справедливость. Фибула должна принадлежать нашему роду… моему роду.

– Конечно, господин! Вы знаете, как я вам предан! – Горбун смотрел на человека со шрамом так, как будто чего-то ждал.

– Да, и вот еще что! – Человек со шрамом вынул из складок своего багряного плаща тяжелый кошель и протянул его горбуну. – Здесь тысяча сестерциев, которые поддержат твою преданность.

– Благодарю вас, господин! – Горбун низко поклонился. – Вы понимаете душу простого человека!

– Этим-то я и отличаюсь от Гая Тарквиния Постума! Он думает, что все должны исполнять его приказы только из почтения к его древнему роду! А сейчас мне нужно идти…

Гай Юлий Цезарь, молодой блестящий полководец и политик, набиравший вес в Риме, прочитал доклад, который подготовил для него Марк Мамиллий, соратник по германскому походу. Подняв взгляд на Мамиллия, он с интересом спросил:

– Кто писал этот доклад? У тебя новый секретарь?

– Да, Цезарь. Молодой грек, его прислал мне один торговец с Этрусской улицы.

– Прекрасный слог, прекрасный почерк. Давно не видел такого хорошего почерка. Благородный, простой и четкий.

– Он к тому же неглуп и владеет четырьмя языками. И стоил мне недорого.

– Могу тебе только позавидовать! Мой Архилох сегодня испортил два документа. Подумываю о том, чтобы отослать его в Капую, в тамошнюю гладиаторскую школу. Может быть, хоть там его отучат украшать завитушкой каждую строку.

– Если хочешь, Цезарь, я пришлю тебе своего грека. На мой вкус, он чересчур болтлив.

– Что ж, пришли, я буду тебе весьма признателен!

– Вот она, эта киностудия! – Таксист затормозил рядом с красивым, прекрасно отреставрированным зданием восемнадцатого века, перед которым были плотно припаркованы десятки машин.

Вита поблагодарила его, расплатилась и вошла в двери.

Если снаружи здание было старинным, то внутри оно было переделано и осовременено до неузнаваемости.

Войдя внутрь, Вита оказалась в просторном холле, напоминающем современный офисный центр. Перед ней была вертушка турникета, через которую бойко проходили люди, предъявляя пропуска охраннику в черном костюме.

Вита сунулась было туда же, но охранник окинул ее цепким взглядом и отчеканил:

– Пропуск!

– Я на кастинг, – проговорила Вита неуверенно. Ничего лучшего ей в голову не пришло.

– Должен быть разовый пропуск! – Охранник взглянул на нее с явным презрением и добавил: – Отойдите, вы мешаете людям!

– А я, значит, не человек, – пробормотала Вита, нехотя отходя в сторону.

Тут она заметила в стороне от проходной окошечко с надписью «Бюро пропусков». Перед этим окошечком стояла небольшая очередь. Вита встала в нее.

Она невольно прислушивалась к тому, что говорили посетители, подходя к окошку. И почти все произносили одну и ту же магическую фразу:

– Я к Стрекопытовой! Для меня должен быть пропуск!

И пропуск, как правило, находился.

Поэтому, когда подошла Витина очередь, она наклонилась к окошку и произнесла ту же фразу.

За окошком сидела строгая молодая женщина в больших модных очках. Глядя не на Виту, а на лежащий перед ней список, женщина строго осведомилась:

– Фамилия!

Вита окончательно растерялась и с перепугу назвала свою собственную фамилию:

– Перепелкина!

Женщина за окошком быстро пробежала взглядом по списку и проговорила:

– Нет такой!

– Не может быть, – затараторила Вита, – как же так? Она должна была включить меня в список! Я ей очень нужна! Проверьте, пожалуйста, еще раз! Я там должна быть!

В то же время она, просунув голову в окошко, читала фамилии в списке.

– Нет такой! – отчеканила строгая девушка, еще раз проглядев столбик фамилий.

– Да как же нет, вот же моя фамилия! – Вита прилипла к самому окошку. – Вон она, третья сверху!

– Что вы такое говорите? – возразила служащая. – Третья сверху – Тетеркина, а не Перепелкина!

– Ну да, Тетеркина, я перепутала!

– Как можно перепутать собственную фамилию?

– Очень просто, я замуж недавно вышла, была Перепелкиной, стала Тетеркиной и никак не привыкну к новой фамилии! Все время машинально старую называю!

– Документ! – потребовала девушка.

Вита сунула в окошечко свой пропуск на работу.

Девушка взглянула на него и недовольно проговорила:

– А здесь написано – Перепелкина!

– Так я же вам ясно объясняю – замуж я недавно вышла, не успела еще все документы поменять!

– Вы там скоро? – недовольно проворчал стоявший за Витой мужчина. – Нельзя ли побыстрее? Меня там ждут… они без меня не смогут сейф вскрыть!

– Ладно уж. – Строгая девушка недовольно поморщилась и протянула Вите ламинированный прямоугольник пропуска с надписью «посетитель».

Вита снова подошла к вертушке – и на этот раз охранник без слова пропустил ее на киностудию.

Войдя внутрь, Вита пошла по длинному коридору, оглядываясь по сторонам. Мимо нее проходили и пробегали озабоченные люди. Некоторые из них были в обычной одежде, некоторые – в костюмах девятнадцатого или восемнадцатого века, пробежал, тяжело топая, парень в форме наполеоновской армии.

Увидев более-менее вменяемую девушку в джинсах и свитере, Вита поймала ее за рукав и спросила:

– Скажите, где съемочная группа фильма «Цвет магнолии»? То есть камелии?

Про камелию ей сообщил симпатяга Лелик. Изловчился и все выяснил – что последний сценарий, написанный Ф. Грачевым и Н. Кобчиковым, называется «Цвет камелии» и что как раз сейчас сериал и снимают. Понадеявшись, что застанет сценаристов на съемках, Вита и пошла на студию.

Девушка попыталась вырвать руку, но Вита вцепилась в нее мертвой хваткой. Поняв, что просто так не вырваться, девушка выпалила скороговоркой:

– «Цвет камелии»… это Куресян… это вам нужно на второй этаж, павильон четыре-Б…

Вита поблагодарила ее и выпустила. И не успела моргнуть, как девица исчезла.

Вита нашла лестницу, поднялась по ней на второй этаж и пошла по бесконечному коридору, читая надписи на дверях.

Наконец она увидела нужную надпись, толкнула дверь и оказалась в коротком полутемном коридорчике.

Пройдя по этому коридорчику, Вита завернула за угол… и в испуге попятилась.

Перед ней была самая обычная комната – велюровый диван, пара кресел, несколько стульев, журнальный столик, тумба с телевизором. Но на диване…

На диване плечистый бритоголовый мужчина в трехдневной щетине душил девушку.

Девушка пыталась вырваться, она из последних сил дрыгала ногами и хрипела, но все было бесполезно, силы были явно не равны, и очень скоро все закончилось. Издав последний предсмертный хрип, девушка вытянулась, не подавая признаков жизни.

Мужчина, убедившись, что его жертва мертва, отпустил ее, выпрямился и вполголоса проговорил:

– Вот так-то! Хорошо смеется тот, кто смеется последний! А последним буду смеяться я!

С этими словами он выскользнул из комнаты и исчез.

Вита, которая при виде страшного зрелища застыла как соляной столб, наконец, очнулась и бросилась к несчастной жертве. Она несколько раз сильно ударила ее по щекам, затем попыталась сделать искусственное дыхание.

Правда, она от волнения совершенно забыла, как это полагается делать, а возможно, никогда толком и не знала, однако ее усилия неожиданно быстро увенчались успехом. Покойница ожила, снова задрыгала ногами и оттолкнула Виту, возмущенно выпалив:

– Ты еще кто такая? Я тебя первый раз вижу! Отвали от меня срочно, пока я тебе рожу не расцарапала!

Удивленная и возмущенная такой вопиющей неблагодарностью, Вита отскочила от жертвы.

– Тебе уже лучше? – спросила она растерянно.

– А ты как думаешь? – огрызнулась девица. – Мне будет гораздо лучше, когда ты отвалишь туда, откуда пришла!

Тут за спиной Виты раздался громкий, хорошо поставленный возмущенный голос:

– Что здесь творится? Почему в кадре посторонние? Сколько можно об этом говорить!

Вита обернулась и увидела высокого худощавого мужчину лет сорока, с небольшой аккуратной бородкой, в свитере ручной вязки и поношенных джинсах.

– Валерий Валерьевич, – жалобным тоном обратилась к нему недодушенная девица, – она на меня напала, ни с того ни с сего стала бить по щекам, душить… этого даже в сценарии не было! Если по сценарию – я не против, но так… Кто она вообще такая?

– Я тоже не знаю, – проговорил мужчина, пристально разглядывая Виту, – ты из труппы? Нет, среди актеров я тебя не видел… ты, наверное, из технического персонала? Нет? Тогда как ты оказалась на съемочной площадке?

– Я случайно, – призналась Вита, до которой, наконец, дошло, что она влезла в процесс съемки фильма и наверняка испортила эпизод. – Я вообще-то ищу сценариста. Он мне очень нужен, это вопрос жизни и смерти!

– О как! – с уважением проговорил мужчина. – Вопрос жизни и смерти! Надо же, сколько экспрессии! А ты раньше где снималась? Где? У Высоковского?

– Нигде, – честно ответила Вита.

– Нигде? – Мужчина был явно удивлен таким ответом. – Надо будет тебя попробовать.

– Только не сейчас! – шарахнулась от него Вита. – Я вообще-то ищу вашего сценариста. Где его можно найти?

– Сценариста? – переспросил Валерий Валерьевич и тут же крикнул куда-то в пространство:

– Кобчиков! Никита! Подойди сюда, тут тебя ищут!

Не прошло и минуты, как из-за двери появился удивительно толстый человек в густой бороде и маленьких круглых очках. Из бороды его торчали самые разные предметы – обрывки бумаги, сухие травинки, клочки фольги, яичная скорлупа и даже мелкие птичьи перья. На голове у этого чучела была широкополая кожаная шляпа.

При виде этого существа в голове у Виты одна за другой пронеслись три мысли.

Во-первых, это, безусловно, не Филимон. Следовательно, это его соавтор. Следовательно, если это Кобчиков, то Федор Грачев – это Филимон… как же его фамилия-то настоящая… не вспомнить…

Во-вторых, неопрятность и ужасный внешний вид – это, должно быть, отличительная черта сценаристов.

И в-третьих, на фоне этого клоуна даже Филимон покажется верхом элегантности и мужского обаяния.

– Эт-та кто меня ищет? – проговорило чучело, подслеповато оглядываясь по сторонам.

– Вот она! – Валерий Валерьевич, который, судя по всему, был режиссером, ткнул пальцем в направлении Виты. – Уведи ее подальше и, пожалуйста, пригляди, чтобы она больше не вылезала на съемочную площадку! Весь эпизод насмарку!

– Эт-та… эт-та можно! – протянуло чучело и свернуло в боковой коридорчик, жестом пригласив Виту следовать за собой.

Когда они немного удалились от съемочной площадки, толстяк повернулся к Вите и проговорил:

– Эт-та… ты зачем на площадку выперлась? Валерик… он этого очень не любит! Да и ни один режиссер не любит! И вообще – ты кто такая? Я тебя знаю?

– Нет, – немедленно открестилась Вита.

– Эт-та… а тогда зачем ты меня искала?

– Вообще-то я искала не вас, а вашего партнера… тьфу… как это называется… соавтора!

– Филю? – толстяк с новым интересом взглянул на Виту.

– Ну да… его…

– Ну, Филя, шустрик! – Толстяк широко заулыбался, при этом из его бороды посыпалась какая-то труха. – Надо же, такую девушку закадрил! Молодца!

– Ничего он меня не закадрил! – возмутилась Вита. – Я вообще-то его ищу по делу… по очень важному делу. Вообще, вы знаете, где его можно найти?

– Эт-та… конечно, знаю, мы же с ним соавторы! Он сейчас на третьем этаже, в семнадцатом кабинете, договаривается с Коклюшкиным о новом сценарии.

– Третий этаж, семнадцатый кабинет… – пробормотала Вита и выскользнула в коридор.

Поднявшись на третий этаж, Вита снова пошла по коридору, читая номера на дверях. Но она не успела далеко уйти, как ее догнал мужчина в красногвардейской форме, с лихими буденновскими усами.

– Девушка, – проговорил он странно знакомым голосом, – это вы искали Саврасова?

– Какого Саврасова? – переспросила Вита, и тут до нее дошло, что это же Филимон, ну да, в паспорте так и было написано: Саврасов Филимон Аркадьевич! – А, да, я!

– Так он вот тут! – Красногвардеец показал ей на ближнюю дверь.

– Но мне сказали, что он в семнадцатом кабинете, а это – двадцать третий.

– Был в семнадцатом, но там все закончилось, и он перешел сюда.

– Спасибо! – Вита улыбнулась «красногвардейцу» и шагнула к двери.

Он вежливо распахнул дверь перед ней и вошел следом.

Вита оказалась в довольно большой пустой комнате, в которой были только пустой стол, пара стульев и вешалка для одежды. В глубине комнаты была еще одна дверь.

«Красногвардеец», остановившись возле двери, снял свою потертую шинель и повесил на вешалку. Под шинелью оказался темный офисный костюм.

– А где же Саврасов? – спросила Вита.

– Сейчас подойдет, – ответил мужчина. – Да вот, наверное, и он.

Дверь в глубине комнаты открылась, но в нее вошел не Филимон, а совсем другой мужчина. Впрочем, Вита его сразу же узнала: это был один из тех двоих, которые проверяли ее вещи в аэропорту. Кажется, Александр Иванович. Или Иван Александрович, черт их там разберет.

Вита попятилась, обернулась.

– В чем дело? – проговорила она возмущенно. – Где Филимон?

Бывший красногвардеец, стоя к ней спиной, что-то делал возле двери.

Он обернулся на ее голос, одновременно снимая накладные усы. Теперь Вита узнала и его – это был второй человек из аэропорта, кажется, Иван Александрович. Или Александр Иванович, чтобы они оба провалились!

– Выпустите меня! – закричала Вита и бросилась к двери.

Дверь была заперта.

– Виталия Леонидовна! – вкрадчивым голосом проговорил Александр Иванович. – Что ж вы так волнуетесь? Мы не сделаем вам ничего плохого. Мы с вами поговорим, и если вы ответите на все наши вопросы – мы вас отпустим на все четыре стороны!

– Знаю я, как вы поговорите! Как тогда, в аэропорту! – воскликнула Вита и бросилась к двери. Но бывший красногвардеец ловко перехватил ее возле самой двери, ухватил за локти и развернул к своему напарнику, а тот неуловимым движением заклеил ее рот скотчем, а потом тем же скотчем скрутил ее руки.

Вита пыталась вырываться, пыталась драться ногами – но сильные руки подхватили ее, уложили на стол, а в следующую минуту один из напарников притащил из соседней комнаты большой рулон какой-то узкой белой ткани, вроде плотного и широкого бинта. Не совсем белого бинта – у этой ткани был желтовато-серый оттенок, как будто ее много раз стирали, кипятили и сушили на солнце. Этой тканью напарники начали обматывать Виту – сначала ноги, потом туловище и руки…

Скоро она была спелената, как младенец. В последнюю очередь злодеи обмотали Витину голову.

К счастью, между витками ткани остался узкий просвет, так что Вита могла с трудом видеть, что происходит вокруг – но больше она ничего не могла делать, не могла пошевелить даже пальцем.

Она пыталась крикнуть, позвать на помощь. Но и это не удалось, ведь ее рот под бинтом был заклеен скотчем.

Она пыталась понять, что с ней сделали похитители и зачем. Зачем ее замотали этой тканью, как гусеницу в коконе? Что с ней собираются делать?

Тем временем где-то сбоку негромко скрипнула дверь. Вита не могла повернуть голову, поэтому только по направлению звука она догадалась, что один из похитителей вышел в соседнюю комнату. Затем послышался какой-то странный звук, похожий на шуршание колес детской коляски, только более громкий.

Наконец в той части комнаты, которую Вита могла видеть через просвет в своем коконе, появился Иван Александрович. Он действительно катил перед собой – правда, не детскую коляску, но довольно большую тележку на высоких колесах, а на этой тележке лежало что-то длинное, грязновато-белое… что-то очень знакомое…

Приглядевшись к этому предмету, Вита поняла, что это такое.

Это был человек, как и она, туго обмотанный белой тканью.

И еще она поняла, на что похож этот белый кокон.

Он был удивительно похож на египетскую мумию. На ту мумию, перед которой в детстве Вита не раз останавливалась в египетском зале Эрмитажа. Только у той мумии бинты были темнее и грязнее – немудрено, ведь ей были тысячи лет…

Увидев мумию на тележке, Вита поняла, что и сама выглядит точно так же. Тем не менее все происходящее казалось ей безумным, лишенным какого-то смысла.

Ее подхватили, подняли со стола и уложили на тележку рядом с другой мумией.

Вита попыталась что-то сказать – но из-за скотча у нее снова получилось только глухое, нечленораздельное мычание. И вторая мумия ответила ей таким же звуком.

Ага, значит, рядом с ней лежит живой человек, еще одна жертва этой преступной парочки.

Но кто этот человек, кто ее товарищ по несчастью – об этом можно было только гадать.

Кто-то из напарников (кто – Вита не могла видеть) покатил тележку с двумя мумиями. Не прошло и минуты, как ее выкатили в коридор.

Вита могла видеть сквозь узкую щель в бинтах торопливо проходящих мимо людей. Она пыталась позвать на помощь, пыталась привлечь внимание этих людей своим стоном – но все люди куда-то спешили, были озабочены собственными неотложными делами, а стон, или, скорее, мычание, которое издавала Вита, был слишком тихим, чтобы привлечь чье-нибудь внимание.

Вскоре тележка остановилась. Затем раздался звук раздвигающихся дверей – Вита поняла, что дальше их повезут на лифте.

Действительно, тележку закатили в кабину лифта. Вита видела сбоку от себя Александра Ивановича, его напарник, видимо, стоял сзади. Больше никого в лифте не было, но когда дверцы кабины уже начали закрываться, в лифт успел проскочить какой-то молодой парень в драных джинсах и клетчатой рубашке.

– Вы вниз? – спросил парень у Александра Ивановича.

– Вниз, вниз! – подтвердил тот.

– Ах, ну да, там же снимают «Завещание мумии»! – Парень покосился на белые коконы. – Там у вас кто – живые актеры?

– Статисты! – сухо ответил похититель.

Двери кабины закрылись, лифт пополз вниз.

Вита снова замычала. Здесь, в тесной кабине лифта, этот парень наверняка услышит ее стон.

Ее товарищ по несчастью понял Витин замысел и тоже громко замычал.

– Что это они? – спросил парень, покосившись на тележку.

– Чешется у них все, вот и ноют! – ответил Александр Иванович и добавил, обращаясь к мумиям:

– Терпите, а то денег не получите! За то вам и платят по двойному тарифу, что неудобно!

Вита замычала еще громче. У них было совсем мало времени – скоро они приедут и парень выйдет из лифта…

– А что это они мычат – рот, что ли, заткнут? – не унимался любопытный парень.

– Так надо по сценарию! – отмахнулся от него похититель. – Для большего правдоподобия.

– Ну если по сценарию…

Вита использовала последний шанс – она замычала с перерывами, три раза коротко, три раза длинно и снова три раза коротко. Общеизвестный сигнал СОС, международный сигнал азбуки Морзе, означающий просьбу о помощи.

– Что это она… – начал любопытный парень, но Александр Иванович коротко ударил его по шее, парень изумленно охнул и завалился на пол лифта.

Александр Иванович подхватил его, уложил на тележку и засунул под живые коконы. Потом наклонился над Витой и зло прошипел:

– Довольна?

Вита горестно замычала: несчастный парень был на ее совести…

Тем временем лифт остановился, двери разъехались, тележку вывезли в коридор.

Этот коридор был ýже и темнее прежнего, и людей в нем не было видно. Тележку прокатили по нему несколько минут, затем остановились перед большой железной дверью.

Александр Иванович набрал на кодовом замке несколько цифр, и дверь распахнулась.

Сквозь щелку в бинтах Вита разглядела просторный зал, оформленный в виде древнеегипетского храма. Тут и там стояли золоченые статуи богов с головами зверей, статуи фараонов. Видимо, это был павильон, где проходили съемки фильма или сериала из египетской жизни. Ну да, как сказал тот несчастный парень – «Завещание мумии».

В центре возвышался роскошно отделанный позолоченный трон, на котором восседал человек в пышном одеянии. Кроме него, в павильоне никого не было.

Лицо этого человека, покрытое шрамами, странно и неприятно контрастировало с пышным восточным одеянием. Особенно выделялись на нем глаза, удивительно светлые, почти белые.

Тележку с двумя мумиями подкатили к основанию трона.

– Ну вот, доставили обоих! – проговорил Александр Иванович, обращаясь к человеку на троне. – Она сама приехала на студию, нам даже не пришлось ее искать. Что называется, двух зайцев одним выстрелом. Вы довольны? Наша работа на этом закончена.

– Ваша работа будет закончена, когда я скажу! – резко ответил человек на троне и поднялся. – Пока разбинтуйте их лица. Я хочу убедиться, что вы не ошиблись, привезли именно тех, кто мне нужен. И я хочу видеть их глаза, когда буду разговаривать с ними.

Напарники послушно разбинтовали головы своих пленников.

Вита скосила глаза на соседний кокон – и почти не удивилась, увидев рядом с собой Филимона. Ну да, они с Филимоном то и дело оказываются рядом – и в съемной квартире в Черногории, и в средневековой крепости на острове посреди залива… к чему бы это? Что хочет сказать судьба, подстраивая эти встречи?

Хотя она же сама его искала здесь, на студии. Приперлась сюда, как полная дура, да еще поверила этому «красноармейцу». И как у нее ума не хватило сообразить, что Филимона здесь знают как Грачева, по псевдониму, а этот назвал по паспорту, Саврасовым! Впрочем, здесь, на студии, такое творится, что эти двое ее все равно поймали бы. Уроды одинаковые!

Вита заскрипела зубами в бессильной злости.

Филимон тоже узнал ее, и его редкие рыжеватые брови полезли на лоб от удивления. Он попытался что-то сказать, но издал только невнятное мычание – рот его, как и у Виты, был заклеен скотчем.

– Освободите им рот! – приказал человек со шрамами своим подручным.

Те незамедлительно исполнили приказ.

Вита отдышалась, облизала пересохший рот и прохрипела:

– Черт бы вас побрал! Ну когда вы, наконец, оставите меня в покое?

– Ты прекрасно знаешь когда! – ответил ей белоглазый. – Когда я получу то, что мне нужно!

– Опять за свое. А его-то вы зачем сюда притащили? – спросила Вита, скосив глаза на Филимона.

– Зачем? Затем, что моя вещь находится у кого-то из вас. Мне недосуг выяснять, у кого именно. Вы отдадите мне то, что мне нужно, – и тогда я вас пощажу!

– О чем он, черт возьми, говорит? – прохрипел Филимон, с трудом справившись с голосом. – И вообще, кто такой этот ряженый урод? Из какого цирка или сумасшедшего дома он вылез на нашу голову?

– Понятия не имею, кто он, – ответила Вита. – А вот что ему нужно – я догадываюсь. Ему нужна бронзовая застежка… фибула, кажется, так она называется.

– Фибула? – переспросил Филимон. – Какая фибула? О чем ты говоришь?

– Долго объяснять… А ты не придуривайся, – внезапно разозлилась она, – что не знаешь, что такое фибула… Я у тебя на флэшке прочитала – и про фибулу, и про собаку, и про то…

– Значит, это ты флэшку утащила! – Филимон выкатил глаза от злости. – А я думал – потерял! Ну знаешь! Там же материалы важные!

– Ничего я не брала, она сама у меня в пакете оказалась!

– Я вам не мешаю? – насмешливо перебил Виту человек со шрамами. – Еще раз повторяю – мне совершенно все равно, у кого из вас фибула, но если вы мне ее не отдадите – вы об этом пожалеете! Вы умрете страшной смертью!

С этими словами он протянул руку к какому-то рычагу, укрепленному рядом с троном, и дернул его на себя. Наверху, над головой Виты, что-то громко заскрипело. Она подняла глаза, насколько позволял ее полотняный кокон, и увидела, что над ними с Филимоном висит огромная каменная плита. И эта плита медленно, но неотвратимо опускается. Еще несколько минут – и плита опустится на них, раздавит, сплющит, переломает кости, превратит их в кровавую кашу… они погибнут самой страшной смертью, которую только можно вообразить!

Наяву сбывался ее самый страшный сон, давно преследовавший ее ужас…

– Стойте! Не надо! – вскрикнула Вита, в ужасе глядя на многотонную плиту. – Я все вам скажу! Фибула у меня дома!

– Молчи! Не говори ему ничего! – пытался остановить ее Филимон, но Вита не слушала его. Она расширенными от ужаса глазами смотрела на каменную плиту.

– Ты врешь! – проговорил белоглазый безумец. – Мои люди побывали у тебя в квартире, они тщательно обыскали ее, но не нашли фибулу! Даю тебе еще одну попытку – или…

Разъяснять, что будет в противном случае, не было необходимости: неотвратимо опускающаяся плита говорила сама за себя. Она была уже совсем близко, может быть, в полутора метрах над двумя беспомощными, спеленатыми людьми.

– Они плохо искали! – торопливо говорила Вита. – Фибула спрятана в тайнике под ванной. Там есть такой винт с ручкой, барашек, что ли, называется. Так вот, его надо открутить, тогда откроется тайник, а в нем – фибула…

– Вот как? – Человек со шрамами передернул рычаг, и плита замерла в каком-нибудь метре от Виты.

– Вот как? – Злодей строго взглянул на двоих напарников. – Как я и думал, вы плохо искали!

– Но мы же не знали об этом тайнике! – оправдывался Александр Иванович.

– Теперь знаете! Отправляйтесь немедленно в ее квартиру и проверьте тайник. И не заставляйте себя ждать!

Напарники тут же удалились, а человек со шрамом повернулся к Вите:

– Если они найдут фибулу – твое счастье, я отпущу вас обоих. А если нет… что ж, ты сама выбрала свою судьбу! – И он выразительно взглянул на каменную плиту.

– Зря ты ему все выложила! – прошептал Филимон в наступившей тишине.

– Зря? – так же тихо отозвалась Вита. – А эта плита? Я как представила, что она опустится на меня… на нас…

– Да она бутафорская, из пенопласта! Это же киностудия, здесь вокруг одна бутафория!

– Да? Что же ты мне сразу не сказал?

– Я же пытался… но ты ведь меня даже не слушала!

– Ты уверен, что она не настоящая?

– На все сто процентов! Я же тут работаю, умею отличать бутафорские вещи от настоящих. Да что теперь об этом говорить, поздно, ты уже все ему выложила…

– Не спеши с выводами! – Вита зашептала еще тише. – Все не так просто… теперь у него хотя бы нет помощников, и у нас появился шанс выбраться на свободу, пусть маленький, но все же…

– Какой шанс? – вздохнул Филимон.

– Я же сказала – маленький! А ты пока попробуй отвлечь этого урода…

– О чем вы там шепчетесь? – подозрительно осведомился злодей.

– Мы пытаемся понять, кто вы такой, – заговорил Филимон. – Почему вы так хотите заполучить эту фибулу?

– Почему? – Человек со шрамом повысил голос, его бледные глаза засветились странным светом. – Потому что она принадлежит мне по праву! Эта фибула – святыня моих предков! Я – один из последних живущих на земле этрусков, а когда-то мой народ был великим и процветающим! Это мои предки научили римлян земледелию и мореплаванию, научили их строить водопроводы и многоэтажные дома-инсулы. Даже знаменитую капитолийскую волчицу, которой так гордятся римляне, отлил из бронзы этрусский мастер!

А теперь этруски незаслуженно забыты… забыт их язык, забыты их песни, забыты их традиции, забыты их великие боги…

Человек со шрамами увлекся, его бледные глаза горели, голос взволнованно звенел.

Тем временем Вита была занята важным делом.

Под плотным полотняным коконом она смогла немного освободить правую руку и нащупала английскую булавку, которую на всякий случай держала в кармане джинсов. Исколов пальцы, она, наконец, раскрыла булавку и принялась расцарапывать грубое полотно кокона ее острым концом…

Мужчина со светлыми глазами все вещал и вещал, Филимон делал вид, что внимательно его слушает.

– Антиной! – Гай Юлий Цезарь, Верховный Понтифик, фламин, принцепс сената, пожизненный консул и прочая, и прочая, и прочая, недовольно поморщился и снова окликнул своего секретаря.

Два домашних раба заканчивали одевать его. Они расправили складки тоги, закинули свободный край на левую руку и проверили безупречность складок.

– Антиной! – повторил Цезарь.

Греческий раб, неизменный секретарь и помощник полководца, вошел в комнату и почтительно поклонился:

– Слушаю, повелитель!

– Да сколько можно возиться с этой тогой! – в сердцах проговорил Цезарь.

– Она должна быть безупречной! – наставительно ответил старый домашний раб, поправляя последнюю складку.

– Она и так безупречна! Антиной! – Цезарь повернулся к секретарю. – Ты не видел мою фибулу?

– Фибулу? – переспросил грек. – О какой фибуле ты говоришь, повелитель?

– Ты знаешь, о какой! О той фибуле, которая приносит мне удачу. О фибуле с собачьей мордой.

– Прости, повелитель, но я отвечаю за твои мысли, а не за твою одежду!

– Ты прав, Антиной, но ты всегда все знаешь – вот я и спросил тебя. Этих наглецов я уже спрашивал, но они никогда ничего не знают! Ну что, вы, наконец, закончили с тогой?

– Закончили, повелитель! – Старый раб отступил на шаг, любуясь своей работой. – Можешь отправляться в сенат, ты выглядишь величественно!

– Величественно, как собственный памятник! – проворчал Цезарь. – Стоило ли тратить столько сил и времени, чтобы стать первым человеком в Риме, если ты все равно остаешься заложником домашних рабов и секретарей! Антиной, так ты не видел мою фибулу?

– Нет, повелитель.

– Что ж, придется отправиться в сенат без нее. А это – скверная примета.

– Ты никогда не был суеверен, повелитель.

– С возрастом люди меняются.

Цезарь вышел в атриум, где его ждали четыре сильных раба с носилками и почетные стражники-ликторы.

Едва император отправился в сенат, его секретарь вышел в сад, огляделся по сторонам и, убедившись, что за ним никто не следит, отправился в дальний его конец. Здесь в стене была проделана небольшая калитка. Антиной еще раз огляделся и толкнул ее.

За стеной сада его поджидал смуглый горбун с пронзительными темными глазами.

– Принес? – проговорил он вполголоса.

– Принес, господин Клавдий! Только вы понимаете, как трудно мне было ее заполучить и как сильно я рискую. Если это дело вскроется, я потеряю не только работу…

– Нечего набивать себе цену! – огрызнулся горбун. – Ты знаешь, что всем обязан мне! Это я вытащил тебя из той грязной таверны, где тебе приходилось мыть посуду и сносить тумаки. Это я устроил тебя на такую прекрасную работу. Благодаря мне ты служишь самому главному человеку в Риме, а значит – и в мире…

– Я все это помню, господин Клавдий. Но оттого, что вы повторяете эти слова тысячу раз, блеск их тускнеет, и благодарность моя становится привычной, как зубная боль. Вы прекрасно знаете, что несколько золотых монет весьма благотворно повлияли бы на нее…

– Несколько монет! – Горбун криво ухмыльнулся. – Я хорошо знаю тебя, хитрый грек! Теми монетами, которые я переплатил тебе за эти годы, можно было бы вымостить Аппиеву дорогу отсюда до самого Брундизия!

– Кто же мостит дороги золотом? – с самым невинным видом возразил грек. – Я найду им гораздо лучшее применение. Во-первых, я выкуплю свою свободу, во-вторых – я присмотрел уютный домик с виноградником неподалеку от Вейев… чудесный домик в тихом, солнечном месте. Кроме того, господин Клавдий, я знаю, что вы платите мне не свои деньги. Вам щедро платят за мою работу, так что сама справедливость требует делиться со мной.

– Знаю я тебя, хитреца! Что ты умеешь – так это говорить! Язык у тебя хорошо подвешен! – Горбун вытащил из-под плаща туго набитый кошель, протянул его греку.

– Не только говорить, но и писать. Между прочим, уже на семи языках. – Антиной взвесил кошель на руке и вопросительно взглянул на Клавдия. – Здесь только полторы тысячи сестерциев…

– Вполне достаточная цена за обычную бронзовую застежку! – прикрикнул на него Клавдий.

– Ладно, не кипятитесь, господин! – Грек спрятал деньги под плащ и протянул горбуну бронзовую фибулу.

Гай Юлий Цезарь, Верховный Понтифик, принцепс сената, пожизненный консул и прочая, выбрался из носилок и зашагал по мраморным ступеням.

На пороге сената толпились самые знатные и могущественные люди империи. При его появлении все разговоры смолкли, сенаторы расступились. Кто-то униженно кланялся, кто-то приветливо улыбался, кто-то высокомерно отворачивался. За спиной у него прозвучал чей-то неприязненный голос:

– Диктатор!

Цезарь не стал оборачиваться. Он и так узнал, чей это был голос – Марка Домиция Пизона.

Пусть говорит, пусть выпускает пар! Пизон – толковый человек и способный работник, Цезарь знает, как перетянуть его на свою сторону!

Чуть в стороне сгрудились оптиматы, сторонники благородной старины, сторонники республики. Рядом с ними стояли Брут и Кассий, о чем-то вполголоса говорили.

Что нужно Бруту среди оптиматов? Уж на него-то Цезарь всегда мог положиться!

Цезарь отвернулся, сделал еще несколько шагов.

Тут сзади кто-то нагнал, дотронулся до плеча.

Цезарь обернулся.

Перед ним стоял Брут, лицо его было странно искривлено, словно он не знал – то ли заплакать, то ли рассмеяться. За плечом Брута стоял Кассий – ну да, как же без него!

– Что тебе?

– Идущие на смерть приветствуют тебя! – проговорил Брут и поднял руку.

– На смерть? – удивленно переспросил Цезарь.

И только теперь он увидел в руке молодого Брута кинжал.

– Что? – проговорил Цезарь удивленно. – И ты?!

Он попытался отстранить руку с кинжалом, другой рукой потянулся к заветной фибуле, которая не раз выручала его в трудные минуты… но фибулы не было, и он вспомнил, что она куда-то пропала, вспомнил лицо своего секретаря, и ему открылась правда.

А кинжал уже вонзился в его грудь.

В первый момент Цезарь не почувствовал боли. Ему просто стало тяжело дышать, и в глазах потемнело. Сквозь эту темноту он увидел совсем близко лицо Брута, на котором теперь отчетливо читалось страдание.

– И ты… – повторил Цезарь, покачнувшись.

На месте Брута появился Кассий, мелькнул еще один кинжал.

Теперь боль проступила, пронзила все тело, оглушительная, страшная, невыносимая.

Хоть бы все скорее кончилось! – подумал Цезарь.

Со всех сторон к нему бежали люди в белых сенаторских тогах, в красных военных плащах. Кто-то спешил нанести ему еще один удар, кто-то оттаскивал убийц.

Но все это больше не волновало Гая Юлия Цезаря, Верховного Понтифика и прочая.

На него опустилась великая, бесконечная тишина.

Александр Иванович и Иван Александрович подъехали к дому, где жила Вита. Они уже были здесь, поэтому легко проскользнули в подъезд, поднялись на пятый этаж, открыли Витиными ключами дверь квартиры, тихонько притворили ее и прямиком устремились в ванную комнату.

Александр Иванович остановился в дверях, его напарник опустился на четвереньки и заглянул под ванну.

– Ну что, есть там какой-то барашек?

– Что-то есть… – пропыхтел из-под ванны Иван Александрович. – Сейчас я его откручу… черт, тугой!

Он еще немного повозился, затем удовлетворенно проговорил:

– Ну вот, получилось!

– Нашел?

– Тут и правда какая-то пустота, вроде тайник. Только я в нем не могу ничего найти… какие-то трубы, задвижки…

– Постой, дай я посмотрю!

Александр Иванович тоже опустился на колени, полез под ванну рядом со своим напарником, посветил перед собой дисплеем мобильного телефона.

Открутив массивный винт, Иван Александрович снял небольшую пластиковую пластину, закрывавшую углубление в стене, в котором проходили трубы с установленными на них кранами. Едва он залез в это углубление, из него донесся ровный шум, похожий на звук льющейся воды. Иван Александрович не обратил на этот шум внимания, он шарил в темноте, пытаясь найти фибулу.

Разумеется, он не знал, что, открутив винт, он открыл кран, и вода полилась в пространство между этажами, а оттуда – в нижнюю квартиру.

Водопроводчик Стасик во время последнего обследования предупредил Виту, чтобы она не трогала барашек под ванной, если не хочет заполучить грандиозный скандал. Вита запомнила эти слова, потому что до дрожи боялась Ираиды. Она и за пустяк-то могла довести человека до нервного приступа, а если уж и правда ее квартиру зальют, то лучше сразу бежать из дома навсегда.

Александр Иванович осветил тайник мобильным телефоном.

– Нет здесь никакой фибулы, – проговорил он после недолгих поисков. – Почему-то пол мокрый… нет ничего. Обманула, зараза!

Вдруг за спиной у напарников раздался громкий визгливый голос:

– Вы что же это там делаете, мерзопакостники? Вы что же это там творите?

Александр Иванович отполз назад и увидел стоящую в дверях ванной комнаты высокую, худую женщину с лошадиным лицом и старомодным рыжеватым валиком на голове. В довершение облика в руке эта особа сжимала швабру.

Если бы они успели лучше освоиться в Витином доме, они узнали бы в этой женщине соседку Ираиду. И поняли бы, что столкнулись с тем, что в юридических документах называется обстоятельством непреодолимой силы.

Замок на двери Витиной квартиры был со своим секретом. Дверь нужно было либо захлопнуть с силой, либо прижать плотно. Двое же посланных на поиски фибулы не хотели шуметь, поэтому дверь просто прикрыли, так что Ираида, увидев, как с потолка льется вода, смогла беспрепятственно проникнуть в квартиру.

– Вы кто же такие?! – завопила Ираида, угрожающе замахиваясь шваброй. – Вы что же тут делаете? Вы мне всю как есть квартиру залили, а у меня этот… почти что евроремонт сделан! Совсем недавно, в девяносто восьмом году!

Выговорив эту фразу, Ираида попыталась опустить карающую швабру на голову Александра Ивановича, но тот сумел увернуться, и удар пришелся в заднюю часть его напарника.

Иван Александрович вскрикнул и рефлекторно подался вперед. При этом его плечи застряли между ванной и полом, так что он не сумел выбраться без посторонней помощи.

– Кто же вы такие и как сюда попали?! – кричала Ираида.

– Водопроводчики мы! – злобно процедил Александр Иванович, осматриваясь и оценивая ситуацию.

– Водопрово-одчики? – протянула Ираида. – Ты ври, да не завирайся! Что же я, по-твоему, своих водопроводчиков не знаю? Я их знаю как облупленных! И Стасика, и Васика! Я их как раз только что сюда позвала! Они сейчас только воду перекроют и подойдут! И полицию я вызвала, и МЧС!

– Черт! – прошипел Александр Иванович. – Только этого нам не хватало! Срочно сворачиваем операцию и уходим!

– Куда это вы уходите? – перебила его Ираида, отличавшаяся прекрасным слухом. – Никуда вы не уйдете! Я вас милиции с рук на руки сдам, пускай они с вами разбираются! – И она встала в дверях ванной со шваброй наперевес. По ее решительному лицу было видно, что Ираида готова стоять насмерть.

– Уходим! – повторил Александр Иванович и потянул своего напарника за ногу.

Тот, однако, так прочно застрял под ванной, что не мог двинуться ни вперед, ни назад.

В это время в коридоре раздались тяжелые шаги, и за спиной Ираиды возникли две несколько опухшие физиономии.

– Ну и че тут происходит? – осведомился обладатель одной из этих физиономий, оглядывая ванную комнату.

– Ага, вот и вы! – обрадовалась Ираида. – Стасик и Васик! Очень вы вовремя подошли, а то вот эти два козлетона пытались мне впарить, что они водопроводчики!

– Вот эти? – Обладатели опухших физиономий с трудом протиснулись в ванную комнату и воззрились на подозрительных напарников. – Ну сейчас мы с ними разберемся! А вы, дамочка, – Стасик обратился к Ираиде, – вы лучше удалитесь отсюда, а то нам не развернуться!

Ираида удаляться не хотела: она считала, что имеет полное право насладиться предстоящим зрелищем.

Убедившись, что Ираида не покинет поле боя, Стасик и Васик решили перейти к активным действиям.

– Значит, это вы хотите у нас работу перехватить? – Стасик грозно нахмурился и взвесил на руке свой главный инструмент и в то же время незаменимое оружие ближнего боя – разводной ключ.

– Мужики, – примирительным тоном проговорил Александр Иванович. – Небольшое недоразумение вышло! Мы с товарищем тут совсем по другому делу!

– По какому это другому? – прохрипел Васик, выдвигаясь из-за спины напарника. Васик был чуть ниже ростом, чем Стасик, но значительно шире в плечах, кроме того, накануне он отмечал двадцатилетие своей профессиональной деятельности, почему сегодня чувствовал неприязнь ко всем окружающим. Особенно к тем из них, кто посягал на его законные заработки.

– Вас характер этого дела не касается, поскольку оно сугубо секретное! – необдуманно ляпнул Александр Иванович.

– Ах вот как, ты еще выделываешься? – Васик окончательно разъярился и бросился на наглеца.

Александр Иванович, прекрасно владевший приемами боевого самбо, дзюдо, французского бокса сават и бразильской борьбы капоэйра, попытался провести против зарвавшегося водопроводчика один из своих коронных приемов, однако теснота ванной комнаты не позволила ему как следует развернуться или Васик владел контрприемом, во всяком случае, водопроводчик остался на ногах, а на скуле Александра Ивановича появился здоровенный синяк.

Стасик тем временем схватил застрявшего под ванной Ивана Александровича за ногу и принялся эту ногу крутить, как куриную ножку, которую собираются обглодать.

Иван Александрович издавал какие-то невнятные звуки и бил кулаком по полу – так участники спортивных поединков показывают, что они готовы сдаться. Стасик, однако, в спортивных поединках никогда не участвовал и не обратил на эти звуки никакого внимания. Он продолжал молча выкручивать ногу противника.

Ираида почувствовала, что находится в опасной зоне и может случайно пострадать, но происходящее настолько увлекло ее, что она не могла уйти из ванной.

Александр Иванович, крайне огорченный своей первой неудачей, решил взять реванш. Он подумал, что профессионал никогда не отступит перед грубой силой, и применил еще один прием из своего золотого запаса. Прием у него почти получился, но в последний момент он столкнулся с разводным ключом и в результате приобрел симметричный синяк на другой скуле и вдобавок к нему – ссадину на подбородке.

Ираида, которая в восторге наблюдала за происходящим, оказалась слишком близко к боевым действиям, и, как это часто бывает, кто-то из бойцов случайно задел ее кулаком. Ираида взвизгнула и принялась колотить того, кто оказался буквально под рукой – а под рукой у нее оказался Александр Иванович.

В это время в коридоре снова послышались шаги и голоса.

Работники ближайшего отделения полиции знали Ираиду как облупленную. Она вызывала их так часто и по таким незначительным поводам, что последнее время полицейские уже перестали реагировать на ее звонки. Однако в этот день на вызовах дежурил новичок, который только что перешел из другого отделения и не успел ознакомиться с местной спецификой, он и отправил на вызов оперативную группу.

И сейчас трое бравых полицейских ввалились в Витину квартиру.

Не найдя никого в прихожей и услышав доносящиеся из ванной комнаты крики и звуки борьбы, полицейские подошли к дверям ванной и заглянули туда.

В ванной, безусловно, творилось что-то предосудительное.

Во-первых, там набилось столько народу, что было просто не повернуться. Тем не менее, несмотря на крайнюю тесноту, в ванной происходила самая настоящая драка.

Полицейские не могли оставаться безучастными.

Они выволокли всех участников драки из ванной комнаты и, не разбираясь, кто прав, кто виноват, надели на них наручники.

Особенно трудно им пришлось с Иваном Александровичем – прежде чем произвести задержание, его пришлось несколько минут вытаскивать из-под ванны.

Наконец, все участники инцидента были извлечены и выстроены в коридоре. Спокойнее всех вели себя водопроводчики, которым такое задержание было не впервой. Ираида выдиралась и вопила визгливым голосом:

– Меня-то за что? Это же я вас вызвала! Это же я пострадавшая сторона! Это же мне квартиру залили!

Старший опергруппы Ираиду, разумеется, узнал. Он вспомнил, сколько раз та вызывала его без всякого повода, сколько раз портила нервы и мешала работать, и не мог упустить такой замечательный случай.

– Ничего не знаю! – проговорил он авторитетно. – Вы были задержаны в момент нанесения побоев постороннему лицу, поэтому будете привлечены к ответственности…

– Какие побои? – верещала Ираида. – Это исключительно в порядке самозащиты! Эти двое влезли в квартиру, устроили потоп и еще напали на наших водопроводчиков…

– Кстати, разве это ваша квартира? – осведомился полицейский. – Насколько я помню, вы живете в квартире номер двадцать восемь, а это – квартира номер тридцать два… так что у вас нет никакого законного повода здесь находиться!

Ираида широко открыла рот, чтобы что-то возразить, но ничего не придумала, что случалось с ней крайне редко, и закрыла рот с громким чавкающим звуком.

Старший опергруппы тем временем повернулся к Александру Ивановичу, который давно и безуспешно пытался привлечь его внимание.

– А вы кто такие и что здесь делали? – осведомился он, оглядев незнакомца и его напарника.

– Эти как раз самые жулики! – снова оживилась Ираида. – Сказали мне, что водопроводчики, а какие же они водопроводчики, когда водопроводчики – вот они? И где вы видели, чтобы водопроводчики были в таких, извиняюсь, костюмах? И где у них инструменты?

– Помолчите, женщина! – оборвал ее полицейский. – Говорить будете, когда вас следователь спросит!

Он снова повернулся к Александру Ивановичу и строго повторил:

– Так кто же вы такие?

– А вот этого, сержант, тебе знать не положено! – ответил вспыльчивый Иван Александрович. – И советую тебе сейчас же нас освободить, если не хочешь огрести целую кучу неприятностей!

– Вот как? – процедил полицейский, багровея.

– Помолчи! – прикрикнул на своего несдержанного напарника Александр Иванович и обратился к полицейскому:

– Извините, коллега, но мой напарник в какой-то мере прав. Лучше бы вы нас отпустили.

– Это еще почему? – вызверился на него полицейский.

– Ну потому… загляните в мой нагрудный карман…

Полицейский залез в нагрудный карман Александра Ивановича и достал оттуда удостоверение. Ознакомившись с этим удостоверением, он поморщился:

– Ну и что вы делали на вверенной нам территории?

– Ну вы же понимаете, коллега – мы не можем разглашать такие вещи… секретная операция, сами понимаете…

– Пока что не понимаю, но пойму, если вы объясните. И если ваше начальство подтвердит…

Иван Александрович заметно побледнел. Он не хотел, чтобы начальство узнало, чем они занимаются в свободное от основной работы время.

Александр Иванович лучше держал себя в руках.

– Ну вы же знаете, коллега, как начальство относится к таким неприятным эпизодам… начнет нас склонять – не справились с заданием, провалили операцию, раскрылись перед смежной организацией… может быть, обойдемся без начальства?.. Между собой разберемся потихоньку, без посторонних…

– Это я-то посторонняя? – взвыла Ираида, которая, как уже говорилось, отличалась отменным слухом.

Ее крики решили дело, старший из патруля рявкнул на Ираиду, чтобы заткнулась и чтобы всех увозили. Однако в машину они сели без двоих напарников. Ираида поняла, что тех отпустили, а старший сказал, что будет хорошо, если она отделается только штрафом. Да еще обозленный Стасик пробурчал, что он сам к ней ни в жизнь не придет и всем знакомым сантехникам то же накажет.

– Что-то долго они не возвращаются и не звонят! – проговорил человек со шрамами, взглянув на часы. – Боюсь, что вы обманули нас насчет тайника.

Вита не отвечала. Она работала своей булавкой и чувствовала, что дело пошло на лад – ей удалось проделать дыру в бинте, еще немного, и она сможет распустить свой кокон и обрести свободу, как бабочка после метаморфозы…

Она встретилась взглядом с Филимоном. В его глазах читался немой вопрос, и она ответила ему одними губами: еще немного, кажется, дело пошло на лад…

Но в это время дверь в павильон открылась, и послышались торопливые, неровные шаги. Скосив глаза, Вита увидела злополучных напарников – Александра Ивановича и Ивана Александровича.

Но в каком они были виде!

Один – с симметричными синяками, украшающими лицо, как боевая индейская раскраска, другой с трудом шел, хромая и подволакивая ногу. Одинаковые темные костюмы выглядели так, как будто в них неделю разгружали вагоны с углем и ночевали в грязных подвалах.

– Хороши! – насмешливо проговорил человек со шрамами, оглядев своих подручных. – По вашему хмурому виду я догадываюсь, что вам не удалось найти то, зачем я вас посылал?

– Мы попали в засаду! – неохотно ответил Александр Иванович. – Она нас обманула…

– Что ж, – белоглазый повернулся к Вите, – я предупреждал, что вас ожидает, если наши друзья не принесут фибулу. Игры кончились. Ваш друг прав – плита, которая висит над вами, бутафорская. Мы ведь на киностудии, правда? Здесь все ненастоящее, все не такое, каким кажется. Под тонким слоем краски и позолоты – фанера и пластик. Но и сама эта киностудия – только видимость, только тонкий бутафорский слой поверх настоящего, гораздо более старого здания. Как слой дешевой, вульгарной косметики, нанесенный на прекрасное лицо. Под этой безобразной косметикой, под бутафорской маской киностудии – дворец восемнадцатого века…

– Вы нам будете читать лекции по краеведению? – проговорил Филимон, стараясь отвлечь злодея от Виты, которая молча трудилась над своим коконом. – Я без вас знаю, что это здание в восемнадцатом веке построил один из князей Юсуповых. Только от того дворца остались одни стены, внутри все перестроено.

– Далеко не все! – усмехнулся белоглазый. – Князь Борис Михайлович Юсупов, для которого был построен этот дворец, был членом ордена масонов, и он устроил под своим дворцом тайные помещения, в которых проходили ритуалы ордена.

– А вы-то откуда это знаете?

– Я? – Злодей усмехнулся. – Масоны, иллюминаты и другие тайные общества не изобрели ничего нового. Они только хранили и передавали друг другу древние знания, унаследованные от моих предков, этрусков. Поэтому моя семья пользовалась у них большим влиянием, и мы знали все секреты масонства.

– И что нам с того?

– Скоро вы это узнаете.

Он повернулся к своим незадачливым помощникам и приказал:

– Сдвиньте трон! Думаю, с этим вы вполне справитесь!

Напарники, переглянувшись, подошли к трону и дружно навалились на него. Трон неожиданно легко сдвинулся назад, на его месте оказалась темная каменная плита с какими-то знаками. Человек со шрамами подошел к этой плите, наклонился и нажал на нее в нескольких местах. Плита с негромким скрипом отъехала в сторону, под ней обнаружился квадратный люк, уходящий в темноту.

– Сбросьте их туда! – распорядился злодей.

Напарники подхватили Филимона, подтащили его к люку и сбросили вниз. Люк был неглубоким, под ним был устроен наклонный лоток, и Филимон не сильно ушибся.

Следом за ним туда же сбросили Виту.

Вита откатилась в сторону и огляделась.

Они с Филимоном оказались в небольшом помещении без окон и дверей, с каменными стенами. Стены эти были покрыты странными знаками и латинскими надписями.

Люк у них над головой с металлическим лязгом захлопнулся, но в помещении было не совсем темно – откуда-то сверху в него просачивался неяркий свет. И оттуда же до них донесся приглушенный каменными стенами голос:

– Я даю вам последний шанс. Скажите, где фибула – и я оставлю вас в живых, иначе…

– Да скажи ты ему, где эта чертова фибула! – проговорил Филимон. – Никакая безделушка не стоит твоей жизни!

Вита его не слушала.

Тяжело дыша, она расширяла дыру в полотняном бинте.

– Сейчас… – пропыхтела она. – Еще немного… вот уже почти…

Она сумела протиснуть в дыру правую руку, высвободила ее и принялась разматывать бинт. Еще минута – и она освободилась от своего кокона.

– Ура! – воскликнула Вита, с трудом поднимаясь на ноги и разминая онемевшие конечности. – Ура, я освободилась! Сейчас и тебе помогу…

Она наклонилась над запеленатым в полотняный кокон Филимоном и скоро освободила его.

Филимон сел и тоже принялся растирать руки и ноги.

– Это, конечно, хорошо, – пробормотал он наконец, – но как нам выбраться из этой камеры?

– Что-нибудь придумаем! – жизнерадостно ответила Вита. – Нужно решать проблемы поэтапно!

– Я еще раз спрашиваю, – прозвучал над ними глухой голос, – где фибула?

– Да скажи ты ему! – проворчал Филимон. – Пусть заберет и подавится!

– Ни за что! Как только он узнает то, что ему нужно, он убьет нас. Мы будем в безопасности только до тех пор, пока мы ему нужны. И вообще, я не отдам ему фибулу, я не хочу с ней расставаться. Ты еще не знаешь, как она ко мне попала, это такая история удивительная… И чтобы я отдала такую древнюю вещь этому психу?

– Ты слышишь? – Филимон насторожился.

Теперь и Вита услышала странный негромкий скрип, доносящийся одновременно со всех сторон.

Она испуганно огляделась, но в первый момент ничего не заметила.

А потом ей показалось, что помещение, где они находятся, стало немного меньше.

В первый момент Вита подумала, что это – обман зрения, но камера делалась все меньше и меньше, теперь она в этом уже не сомневалась.

– Стены сдвигаются! – прошептал Филимон.

Действительно, теперь было заметно, как медленно, но неотвратимо сближаются каменные стены.

– Эй! – крикнула Вита, запрокинув голову. – Остановите это! Давайте поговорим спокойно!

Но ей никто не ответил.

Стены продолжали сдвигаться.

Вита покрылась холодным потом.

Она вспомнила свой повторяющийся, мучительный сон – сон, в котором вот так же, как сейчас, на нее надвигались каменные стены подземелья, опускался потолок… ей показалось, что уже не хватает воздуха… еще немного – и невыносимая тяжесть навалится на нее, ломая кости, сплющивая беспомощное тело…

Только не впадать в панику!

Внезапно Филимон притянул ее к себе, обнял и зашептал:

– Закрой глаза, не смотри! Не бойся! Это просто сон… ты проснешься – и все будет хорошо…

– Да что ты несешь-то? – Вита отстранилась резко. – Какой сон, когда все взаправду! Этот тип хоть и псих, но не врет, стены-то настоящие! Эй! – заорала она. – Выключи это! Я скажу, где фибула!

Фибулу она оставила у Лелика. Хоть на это ума хватило, когда поперлась на эту студию, чтоб она провалилась совсем. Спрятала в груде хлама в углу. И никому не сказала, даже Ленке. Никуда фибула не денется, эти двое теперь до вечера из спальни не выйдут.

– Ну? – стены перестали сдвигаться. – Говори!

– Сначала вытащи нас отсюда! – твердо сказала Вита. – А то я скажу, а ты нажмешь кнопку – и все!

– Ты снова врешь! – безумец рассердился. – Так знай же, что ничто тебя не спасет!

– Тебе что важно – фибулу получить или нас убить? – крикнул Филимон.

– Она должна быть наказана! – заявил голос.

– Совсем спятил! – вздохнула Вита, видя, как стены снова начали двигаться.

Она не сводила взгляд с неумолимо приближающейся стены.

Эта стена была сложена из отдельных каменных плит, и на каждой из этих плит было выбито латинское слово. В скудном освещении Вита с трудом прочитала отдельные слова:

Invenire… omnia… potest… nemo… alio…

Эти слова что-то напомнили Вите. Где-то она их уже встречала…

И тут она вспомнила обломок мраморной плиты в этнографическом музее, и другой обломок – тот, который она видела в подземелье на острове… вспомнила, как соединила фотографии этих обломков на экране своего телефона и как прочла латинскую фразу, что была высечена над мордой древней мраморной собаки.

Эта фраза удивительным образом всплыла у нее в памяти.

Alius alio plura invenire potest, nemo omnia. Один может открыть больше другого, но никто – всего…

– Не смотри! – повторил Филимон и попытался закрыть ей глаза ладонью.

– Да погоди. – Вита оттолкнула его руку, потянулась к стене и начала нажимать на плиты с латинскими словами в таком порядке, чтобы получилась фраза.

Alius… alio… plura… invenire… potest… nemo… omnia…

И едва она нажала на последнюю плиту – скрип и скрежет сдвигающихся стен прекратился.

А в следующую секунду в одной из стен открылся прямоугольный проход.

Вита вскочила и бросилась в этот проход.

– Ты уверена? – спросил у нее за спиной Филимон.

– Во всяком случае, там не будет хуже! – отозвалась Вита и зашагала вперед. Филимон поплелся за ней.

Через несколько минут они оказались в самом обычном подвале – сыроватом, полутемном. По стенам тянулись трубы и кабели, на полу виднелись лужи, под потолком тускло горела слабенькая лампочка. По крайней мере, это был обычный городской подвал, а не тайное подземелье масонов. А в дальнем конце этого подвала обнаружилась лесенка, поднимавшаяся к обитой железом двери.

Дверь была заперта, но Филимон нашел на полу обломок арматуры и сумел выломать дверь.

Они выбрались наружу и оказались в тихом безлюдном дворике.

Вита вдохнула сырой свежий воздух и почувствовала себя заново родившейся.

– Бежим! – крикнула она. – Скорее бежим отсюда!

– Да погоди ты, у меня машина на стоянке.

Однако, когда они выскочили из переулка и обогнули здание, то увидели, что на стоянке стоят три черные машины и двое молодых людей в темных костюмах оглядывают все пространство зоркими глазами. Проскочить незамеченными было невозможно.

Уже стемнело, когда в грязном проулке возле храма Венеры Либетины появился горбун с темными живыми глазами. Остановившись в нескольких шагах от храма, он настороженно огляделся по сторонам.

Это место считалось одним из самых опасных в Вечном городе, и порядочные граждане старались обходить его стороной, особенно после захода солнца. Здесь можно было лишиться не только кошелька, но и жизни.

Горбун взял бы с собой кого-нибудь из крепких слуг, но сегодня к храму Венеры Либетины его привело такое важное и секретное дело, которое он никому не мог доверить. Слуги чересчур болтливы, и стоит им о чем-то узнать – это становится известно всему кварталу.

На небо набежали облака, укрыв луну. В проулке, где и без того было темно, воцарилась глубокая, непроницаемая, всепоглощающая тьма. В темноте заухала сова. Горбун зябко поежился, проверил короткий меч, спрятанный под плащом. Мимо храма прошла компания подвыпивших молодчиков. Горбун спрятался в тень, чтобы его не заметили, – таким гулякам ничего не стоит просто для развлечения побить случайного прохожего…

Снова наступила тишина.

Горбун вглядывался в темноту. На душе у него было неспокойно. Человек, которого он ждал, все не появлялся. Беспокойство росло с каждой минутой. Горбун хотел уже уйти.

И тут из кустов возле храма донесся едва слышный голос:

– Ты принес ее, Клавдий?

– Это вы, господин? – проговорил горбун с облегчением. – Слава Юпитеру, я уж боялся, что вы не придете!

– Так ты ее принес?

– Принес, господин, принес. А вы принесли деньги? Мне пришлось заплатить за нее из своего кармана. Наглец секретарь забыл, кому он обязан своей работой, забыл, кому он обязан своим положением, и запросил с меня три тысячи сестерциев.

– Так уж и три!

– Три тысячи, господин, клянусь Юпитером! Три тысячи сестерциев, и ни одним ассом меньше!

– Зря ты клянешься Юпитером! Тебе стоило бы чаще вспоминать наших этрусских богов!

– Это привычка, господин! Это всего лишь привычка…

– Ну да, с волками жить – по-волчьи выть…

С этими словами из темноты появился высокий человек в темном дорожном плаще.

Горбун попятился и побледнел. Впрочем, в темноте это было незаметно.

– Это… это вы?! – проговорил он растерянно.

– Да, это я, – усмехнулся его собеседник. – А кого ты ожидал увидеть? Лициния Кориолана?

– Что вы, господин, что вы! – залепетал горбун. – Я давно уже не видел этого изменника! Клянусь… клянусь всемогущим Тином!

– Вот как? Ты даже вспомнил имя нашего бога! А я-то думал, что ты его давно забыл!

– Что вы, господин, что вы! – бормотал горбун, оглядываясь по сторонам. – Как я мог забыть великого Тина…

– Ладно, хватит разговоров. Отдай мне фибулу.

– Какую фибулу, господин?

– Ты прекрасно знаешь какую. Священную фибулу, реликвию нашего народа.

– Но, господин, у меня ее нет… она у Цезаря, у великого Цезаря… у Верховного Понтифика, фламина и пожизненного консула…

– Великий Цезарь мертв. Его убили сегодня заговорщики во главе с Брутом и Кассием. И не делай вид, что ты этого не знаешь. Это знает каждая бродячая собака в Риме! Пока священная фибула была у Юлия Цезаря – я ничего не предпринимал, я ждал, как все обернется, ждал, какова будет воля богов. Но теперь настало время вернуть фибулу! Великий Цезарь мертв!

– Я знаю, господин, я, конечно, знаю! Но фибулы у меня нет!

– Только что ты говорил, что она у тебя.

– Разве, господин? Я говорил о другом, совсем о другом…

– Не испытывай мое терпение! – Человек в дорожном плаще схватил горбуна за ворот, встряхнул его. – Ты знаешь, что я, Гай Тарквиний Постум, принадлежу к древнему роду Тарквиниев, к древнему роду царей и первосвященников, и фибула моя по праву! Ты знаешь, что Кориолан – предатель и хочет использовать святыню нашего народа во зло, ради собственной выгоды!

– Я знаю, господин… – жалобно проблеял горбун. – Я знаю, но клянусь… клянусь богами нашего народа…

– Теперь ты их вспомнил!

В это время неподалеку раздались приближающиеся шаги многих людей.

Человек в темном дорожном плаще, человек, в чьих жилах текла кровь царей и жрецов, втащил горбуна в темный проем под стеной храма, оба замолчали.

В переулке появились несколько человек в военных плащах, впереди шел государственный раб с факелом в руке. Это были так называемые неспящие – ночной дозор, следивший за порядком в городе.

Дозор прошел мимо, не задерживаясь. Даже неспящие чувствовали себя неуютно в этом скверном районе.

Как только их шаги смолкли вдалеке, Гай Тарквиний Постум снова встряхнул горбуна и проговорил с угрозой:

– Последний раз говорю тебе, Клавдий – отдай мне фибулу!

– Но у меня ее нет…

И в это самое мгновение раздался отчетливый металлический звук – что-то тяжелое упало на камни.

Постум быстро наклонился, пошарил в темноте и поднял бронзовую застежку.

– Вот как! – проговорил он насмешливо. – Шила в мешке не утаишь! Тайное всегда становится явным! Ты говорил, что у тебя нет фибулы – тогда что же это такое?

– Простите, господин! – захныкал горбун. – Я боялся… я боюсь… Лициний Кориолан, он убьет меня… он страшный человек… он не знает пощады…

– Он не так страшен, а вот ты – предатель и жалкий трус! – с презрением проговорил Постум. – Я пощажу тебя, потому что в твоих жилах течет благородная кровь этрусков. Пощажу тебя, потому что твой отец служил моему отцу, твой дед служил моему деду. Но помни наших богов и проси их милости!

С этими словами он оттолкнул горбуна и быстрыми шагами удалился в темноту.

Горбун тяжело вздохнул, расправил складки своего темного плаща и хотел было уйти – как вдруг из темноты донесся резкий крик ночной птицы.

Горбун вздрогнул и огляделся.

Из-за угла храма выскользнула темная фигура.

В это время облака раздвинулись, как театральный занавес, и на небо выплыла луна, осветив проулок своим неверным серебристым светом. В этом призрачном свете горбун различил изуродованное шрамами лицо и удивительно светлые, прозрачные глаза Лициния Кориолана. В свете луны эти глаза сияли, как два индийских опала.

– Хорошо, что ты дождался меня, Клавдий! – проговорил Кориолан своим неожиданно высоким голосом. – В городе беспорядки, после смерти Цезаря все как с ума посходили, ищут заговорщиков. Меня два раза останавливали неспящие. Но это позади. Давай мне фибулу… деньги у меня с собой, можешь не волноваться.

– Простите, господин, но ее нет… – протянул горбун неуверенным, дрожащим голосом.

– Чего – нет? – переспросил Кориолан, не веря своим ушам.

– Фибулы… священной фибулы… ее нет!

– Что значит – нет? – Кориолан нахмурился, вгляделся в лицо горбуна своими бледными глазами, в которых отражался такой же бледный диск луны. – Говори яснее! Ты прислал ко мне мальчишку с запиской. Из этой записки я понял, что священная фибула у тебя, пришел на назначенное место, рискуя своей жизнью и свободой. Я шел по ночному городу, полному воров и грабителей, имея при себе большие деньги, – и теперь ты говоришь, что ее нет?

– Но ее действительно нет, господин! – проныл горбун. – Мой злосчастный грек обманул меня. Он тоже прислал ко мне посыльного с запиской, в которой написал, что фибула будет у него к полудню. Но когда я пришел на назначенную встречу, Антиной сказал, что не сумел украсть фибулу. А теперь, когда великий Цезарь убит, в доме творится такое, что об этой фибуле можно забыть… там множество посторонних людей, они всюду роются, следят друг за другом…

– Вот в этом-то беспорядке и можно ее похитить! – перебил горбуна Лициний Кориолан. – Мне ли тебя учить! Ты – старый жулик, прохиндей, каких мало!

Клавдий хныкал, опустив глаза.

Кориолан вгляделся в него, и вдруг голос его изменился, стал жестким, как металл:

– Ты предал меня, несчастный горбун! Ты отдал фибулу другому! Ты отдал ее Гаю Тарквинию Постуму! Я прав?

– Что вы, господин, разве бы я мог? Разве бы я посмел? – запричитал горбун, но дрожащий голос выдал его.

– Я прав! – перебил его Кориолан. – Жалкий недоносок! Я был снисходителен к тебе! Я защищал тебя от врагов! Я платил тебе огромные деньги! И так-то ты отплатил за мою доброту?

Он встряхнул горбуна так, что у того громко клацнули зубы, и прошипел:

– Сколько этот гордец заплатил тебе за предательство? Пять тысяч? Десять тысяч сестерциев?

– Ни гроша, господин! – выдохнул горбун, пытаясь справиться с дрожью голоса. – Ни одного асса!

– Что? Я тебе не верю! Чтобы такой старый жук, как ты, упустил свою выгоду?

– Клянусь вам, господин! – ныл Клавдий. – Можете обыскать меня, у меня нет при себе ни гроша! Тарквиний Постум выследил меня, нашел меня в этом месте и силой отнял у меня фибулу! Поверьте, господин, все так и было!

– Ты никак хочешь, чтобы я тебя еще и пожалел? – Кориолан неприязненно усмехнулся. – Жалкий предатель! Ты недостоин остаться в живых!

Он вытащил из складок плаща меч и занес его для удара.

Однако горбун с неожиданной ловкостью увернулся, извернулся, как угорь, и нырнул в темноту. Но Кориолан бросился вслед за ним. Казалось, он видит в темноте, как кошка.

Горбун бежал в темноту, петляя, как заяц. Но преследователь был моложе и гораздо сильнее, и исход погони был предрешен.

Клавдий свернул за угол, но тут нога его поскользнулась на гладком камне, он вскрикнул и упал.

Кориолан настиг его и ударил мечом – один раз, потом еще и еще, пока несчастный горбун не превратился в неподвижную кровавую груду, не подающую признаков жизни.

В это время вдалеке послышались шаги неспящих.

Кориолан вытер меч и скрылся в темноте.

Дверь павильона с древнеегипетскими декорациями снова открылась. В павильон вошли несколько человек. Впереди шел плотный невысокий мужчина лет пятидесяти, чем-то неуловимо похожий на английского бульдога. За ним следовали четверо мужчин неприметной наружности, в одинаковых темных костюмах.

«Английский бульдог» пересек павильон и подошел к незадачливым напарникам – Александру Ивановичу и Ивану Александровичу.

– Вот вы где, – удовлетворенно проговорил «бульдог». – И чем вы здесь, интересно, занимаетесь? Подхалтуриваете в рабочее время? Позорите, как говорится, честь мундира?

Тут он разглядел синяки и ссадины на лицах напарников и покачал головой:

– Хороши! Я жду объяснений!

– Иван Иванович… – начал, немного заикаясь, старший из напарников. – Это не то, что вы подумали…

– А ты откуда знаешь, Кунтышев, что я подумал? – рявкнул «бульдог». – Ты что, мысли мои умеешь читать?

– Никак нет… – замялся Александр Иванович. – Я хотел сказать, что мы… по своей инициативе… разрабатывали этого человека… – Он показал на мужчину с удивительно светлыми глазами, который пытался незаметно выскользнуть из павильона. – Это подозрительный и опасный человек… возможно, международный террорист…

– Разберемся! – «Бульдог» щелкнул пальцами, и двое парней надели на белоглазого наручники. – Но с вами будет отдельный разговор. Занимаетесь тут самодеятельностью, без санкции начальства, когда у вас дело Артамоновых висит и Фома Гордеев на свободе ходит… в общем, покупайте теплые вещи – поедете на Колыму показатели улучшать!

Вита завертела головой, не зная, куда податься, но в это время рядом с ней затормозила машина.

– Садитесь, – проговорил, открывая дверцу, водитель – мужчина средних лет с обветренным и загорелым лицом и темными волосами, на которых, казалось, осела не ранняя седина, а пыль дальних дорог.

Вита заколебалась: она не любила садиться в машины к незнакомцам.

– Садитесь, садитесь! – повторил тот и перевел взгляд на Филимона. – Вам обоим сейчас лучше уехать отсюда.

В его взгляде и голосе было что-то настолько убедительное, что Вита послушно села на заднее сиденье машины. Филимон, что-то недовольно ворча, опустился рядом с ней.

Дверца захлопнулась, и машина сорвалась с места.

– А куда мы едем? – спохватилась Вита.

– Сейчас важно уехать отсюда, – ответил водитель. – После всего, что вам пришлось пережить, вам нужно просто отдохнуть.

– Откуда вы знаете… – начала Вита, но водитель перебил ее, произнеся латинскую фразу:

– Alius alio plura invenire potest, nemo omnia.

– Кто вы? – Вита вцепилась в переднее сиденье, перегнулась через него. – Ответьте! Или нет – остановите машину, мы выйдем!

– Так что – остановить машину или ответить на ваши вопросы? – Водитель взглянул на нее в зеркало заднего вида. – У вас, наверное, накопилось очень много вопросов!

– Да, ответьте! Во-первых, кто вы такой?

– Ну, это довольно сложный вопрос… можно сказать, что я – последний из могикан, потомок древнего народа этрусков…

– Прямо как тот, со шрамами, который нас чуть не убил! Остановите!

– Я могу, конечно, остановить, но тогда вы не узнаете ответов… – Водитель сбросил скорость, начал притормаживать.

– Нет… ответьте… вы и тот… тот человек…

– Мы – соплеменники. – В голосе водителя прозвучала печаль. – Когда-то очень давно, больше двух тысяч лет назад, его предок захотел присвоить священную реликвию, а вместе с ней – неограниченную власть. Это ему не удалось, но с тех пор история тянется и тянется. Но вам, наверное, хочется узнать совсем не это.

– Да! – Вита переглянулась с Филимоном. – Какое отношение эта ваша старая разборка имеет ко мне? К нам?

– Это трудный вопрос… – Водитель смотрел куда-то вперед, на что-то, видимое только ему. – Тысячи лет служения древним богам кое-чему научили моих предков, и я унаследовал их знания. Я узнал, что реликвия нашего народа, которая на долгие века бесследно пропала, снова появится и попадет к вам. Так было предначертано судьбой. Кстати, ваш друг, – водитель кивнул на Филимона, – тоже каким-то необъяснимым образом узнал об этом и написал в своем романе. Видимо, творчество сродни магии и тоже дает возможность заглянуть в будущее…

– Ничего не понимаю, – пробормотала Вита. – Вы хотите сказать, что все это – и наша встреча, и все эти приключения – все это было заранее предначертано? Бред какой-то.

– Ну далеко не все! – Водитель чуть заметно улыбнулся. – Признаюсь, я немного помог судьбе. Нельзя же полностью полагаться на случай, ему нужно помогать.

– И чем же вы ему помогли?

– Я сделал так, чтобы вы с вашим другом столкнулись. Не просто столкнулись, а провели вместе какое-то время. Потому что вы – очень разные, и одной встречи было бы недостаточно…

– Что вы хотите сказать?! – Вита захлопала глазами. – Моя переписка с Глебом… переписка Филимона с его таинственной подругой…

– Ну да! – Водитель пожал плечами. – В действительности вы переписывались друг с другом, я только немного подправлял ваши письма. И я же снял для вас квартиру в Черногории.

– Ох, ничего себе! – В голосе Виты прозвучало возмущение. – Мы что для вас – подопытные кролики? Втянули нас в свои давние разборки, использовали втемную…

– Как – друг с другом? – до Филимона все доходило гораздо медленнее. – Это я, значит, вот перед ней там распинался…

– А я – перед ним! – со злостью закончила Вита.

– А фотография? – Филимон никак не мог принять сей факт.

– Не тормози! – прикрикнула Вита. – При наличии фотошопа все можно сделать.

– И не похожа совсем, – пробурчал он.

– А уж ты-то как не похож, – прошипела Вита.

– Не обижайтесь! – примирительно проговорил водитель. – Все, что произошло, так или иначе было предначертано вашей судьбой. Я только сделал так, чтобы вы встретили удары судьбы не один на один, а вдвоем с вашим новым другом. И смею надеяться, вы за это не в обиде.

Вита быстро взглянула на Филимона, который растерянно молчал, и фыркнула:

– А вот это – не ваше дело…

Впрочем, злость на незнакомца неожиданно прошла.

– Да, кстати, – спросила она почти спокойно, – а как же письмо, которое я прочитала вот у него в почте? – Она ткнула пальцем в Филимона. – Там говорилось, чтобы он отобрал у меня какую-то вещь, я подумала, что он фибулу у меня хочет отобрать.

– Это мы с Никитой насчет сценария уточняли, у нас одна линия никак не получалась, – буркнул Филимон, – и вообще, чужие письма читать не нужно, тогда и мыслей в голове нехороших не будет.

Вита хотела огрызнуться, но поймала в зеркале взгляд водителя и передумала.

– А куда вы нас все-таки везете? – спохватилась она и тут же узнала дом программиста Лелика. Того самого Лелика, которому она доверила фибулу.

– Ну вы уже сами ответили на этот вопрос. Вы ведь понимаете, что реликвию нужно отдать. Отдать тому, кому она принадлежит по праву.

– То есть вам? Тот человек тоже требовал, чтобы я отдала ему фибулу! – В голосе Виты снова зазвучало недоверие. – Чем вы от него отличаетесь?

– Тем, что я ничего от вас не требую, – мягко проговорил водитель. – Вы отдадите реликвию тому, кому захотите, и тогда, когда почувствуете, что пришло время. Сейчас вы можете просто забрать ее. Теперь это безопасно.

– А откуда вы знаете, что она здесь?

– Я же сказал вам, что унаследовал от своих предков кое-какие знания и навыки.

– Да, и еще один вопрос! – спохватилась Вита. – Эта фибула… чем она так важна? Почему и вы, и тот человек так хотите ее получить?

– Это не такой простой вопрос… наши предки считали, что эта фибула принадлежала великому богу Тину, спустившемуся с небес и научившему этрусков строить дома и возделывать поля. Говорят, что она приносит своему владельцу удачу во всем, что он задумает. Может быть, так и есть. Но для меня важно уже то, что этой фибулы касались мои далекие предки, она – часть истории моего народа. Она – почти все, что от этой истории сохранилось. В общем, я же говорю – это непростой вопрос… а сейчас идите за ней…

– Только сначала нужно кое-что купить… – Вита показала на магазинчик на углу дома, где продавали готовую пиццу.

Водитель кивнул и остановил машину.

– Ладно, мы сейчас! – Вита выбралась из машины, позвала Филимона. – Пойдем со мной!

Филимон послушно вылез следом за ней. Лицо его было растерянным и изумленным.

Купив пиццу, Вита подошла к подъезду, нажала кнопки на домофоне, дождалась, когда Лелик ответит, и назвала себя. Дверь открылась, и, едва они вошли в подъезд, она проговорила:

– Ты веришь этому человеку?

– Я уже ничего не понимаю! – отозвался Филимон. – Я не знаю, кому верю и кому нет. Мне вообще кажется, что я сплю и все это мне снится.

– Но главный вопрос – отдавать ему фибулу или не отдавать?

– Наверное, лучше отдать. С ней и так было столько возни… а вообще, доверься судьбе. Как будет, так и будет.

– Что значит – доверься судьбе? – Вита покосилась на Филимона. – Я же сама должна решить…

Лелик ждал их в дверях. Такой же толстый и неопрятный, как обычно, он широко улыбался, глядя на коробку в Витиных руках:

– Пицца!

– Пицца, пицца. Но только в обмен на то, что я у тебя оставила.

– А что ты у меня оставила? – заинтересовался Лелик.

– А про то тебе знать не положено, – отрезала Вита, – пиццу взял? Ну и кушай на здоровье.

– Нет проблем! – Лелик посторонился, пропуская Виту.

В комнате она выкопала из-под груды хлама сверток с фибулой и спрятала его в карман.

– Ленке привет! – крикнула с лестницы Вита и пошла вниз. Филимон послушно следовал за ней.

– Отдавать или не отдавать? – проговорила Вита, открывая дверь подъезда.

Машины на улице не было.

– Ну вот, вопрос решился сам собой! – пробормотала Вита.

– И что теперь делать? – растерянно спросил Филимон. – Где его искать?

– Не надо искать, – уверенно ответила Вита, – он сам нас найдет.

– Пожалуй, ты права…

Филимон держался несколько скованно, посматривал на нее с осторожностью, Вита же, наоборот, совершенно успокоилась. Но вопрос «что делать?» стоял и перед ней, точнее, не что делать, а куда пойти.

Вот именно, куда ей в данный момент податься? Сумочка ее пропала там, в студии, а в ней – пропуск, кошелек и косметика. Ладно, бог с ней, с косметикой, и денег в кошельке немного было, и пропуск на работе восстановят, поворчат, конечно, но сделают. Но двое из Конторы взяли ключи от ее квартиры и, судя по их внешнему виду, устроили там такое – страшно подумать.

Впрочем, Вита теперь ничего не боялась, даже залитую горячей водой Ираиду.

Нет, все-таки Филимон – порядочный остолоп. Казалось бы, сейчас самое время пригласить девушку к себе, знает же, что у нее с квартирой проблемы! Стоит и молчит, как рыба об лед! Только смотрит жалостно, как собака Павлова, которая на звоночек нажала, а колбасы ей не дали…

Но не может же Вита к нему сама напроситься. А вдруг у него в квартире мама и две незамужних старших сестры? Они же ее из ревности на куски разорвут!

До Филимона наконец что-то дошло. Он потоптался на месте и проговорил, запинаясь:

– Может быть, в кафе зайдем? Посидим, поговорим…

– Пожалуй… – протянула Вита, стараясь, чтобы не слышно было в голосе радости.

Но тут взгляд ее обратился к зеркальной витрине магазина и она обомлела, потому что там отражалось форменное чучело. Волосы растрепаны, тушь потекла, джинсы грязные, на рукаве дырка. Да в таком виде их пустят только в рюмочную, что вон за углом!

– Знаешь, – сказала Вита мягко, – давай посидим вон там, в скверике. Погода хорошая, последние теплые денечки.

Они купили у тети с тележкой два стаканчика мороженого и уселись на солнышке в уединенной аллее.

Филимон молчал, глядя на песчаную дорожку.

«Трудно с ним, – вздохнула Вита, – вот в жизни не подумала бы, что это он писал мне такие замечательные письма, что он – умный, тонко чувствующий… И чего он стесняется? Нужно его разговорить».

– Может быть, ты мне объяснишь, – начала она, – откуда у тебя это… ну, тот роман, который был на флэшке? Про Древний Рим, про этрусков…

– Ну не вечно же сценариями перебиваться! Надоело, понимаешь… захотелось написать что-то большое, серьезное… – оживился Филимон.

– Это я понимаю. Но откуда у тебя этот материал? Где ты раскопал все это – про этрусков, про Цезаря, про фибулу?

– Ну вообще-то у меня исторический факультет университета, так что кое-что накопал в книгах и монографиях, а многое просто придумал. Представь, нашел в одной старинной книге портрет Юлия Цезаря в военном плаще, а на плече у него – фибула с собачьей мордой. Ну я и представил себе – что, если эта фибула очень древняя, принадлежала этрусским жрецам…

– Удивительно! Ты как в воду глядел! Говорят же, что фантазии имеют обыкновение сбываться…

– Да, – спохватился вдруг Филимон, – покажи же мне эту фибулу, из-за которой столько всего произошло?

– Ну смотри! – Вита сунула руку в карман и достала бронзовую застежку с изображением собачьей морды.

И вдруг Филимон схватил ее за руку.

– Что случилось? – Вита подняла глаза и нервно сглотнула.

В двух шагах от их скамейки, в двух шагах от нее стояла огромная собака. Черная как ночь, с мощными лапами и широкой грудью, с огромной головой и страшными челюстями.

Собака была немного похожа на ротвейлера, но значительно крупнее и страшнее.

– Ой… – пискнула Вита.

Собака, однако, не проявляла агрессии. Она смотрела на Виту спокойно и серьезно, словно чего-то от нее ожидая. И Вита поняла, чего именно.

Она положила на ладонь бронзовую застежку и протянула руку вперед.

Собака сделала небольшой шажок, наклонилась и осторожно взяла фибулу с Витиной ладони. Вита почувствовала кожей прикосновение мягких губ и жаркое дыхание.

Собака выпрямилась, держа фибулу в зубах, и снова взглянула на Виту. Показалось Вите или нет, но в глазах собаки была благодарность.

Девушка даже подумала, что можно погладить собаку по мощной шее… но увидела огромные желтоватые клыки – и воздержалась.

Внезапно глаза у Виты заслезились, она моргнула – и когда снова подняла веки, собаки не было, как будто она ей привиделась.

– Кто это был? – едва слышно пролепетал Филимон.

– Как, ты разве не понял? – Вита повернулась к нему. – Это же Тинус! Ты сам писал о нем! Сам же говорил, что фантазии имеют обыкновение сбываться!

– Одно дело – писать, а другое дело – увидеть такое чудовище воочию…

– Ну вот и все, – сказала Вита, поднимаясь со скамейки, – вот и закончилась история с фибулой. Можно прощаться.

– Куда? – спохватился Филимон. – Как это – прощаться? Я тебя никуда не отпущу, еще в стольких вещах надо разобраться!

Он даже осмелился схватить ее за плечи и прижать к себе.

«Наконец-то догадался», – удовлетворенно подумала Вита.

В небольшом сельском доме недалеко от Помпей собралось в этот вечер много людей. Это была странная компания. Были здесь высокомерные римские патриции и всадники, были богатые купцы и скромные земледельцы, были даже вольноотпущенники и мелкие торговцы. Все они окружали ложе, на котором лежал старый человек с коротко стриженными седыми волосами. Лицо его заливала мертвенная бледность, под глубоко запавшими глазами залегли тени, но сами глаза были еще полны жизни и силы.

– Я собрал вас сегодня здесь, потому что срок мой пришел, скоро я предстану перед великими богами, – проговорил старик слабым, но все еще властным и решительным голосом.

– Не говори так, друг! – перебил его мужчина лет пятидесяти, с крупными и выразительными чертами лица. Его правую руку украшало золотое кольцо римского всадника на правой руке. – Не говори так. Ты еще полон сил и проживешь на радость нам многие годы!

– Не перебивай меня, Луций Домиций Италик, – возразил старик. – Я знаю, что смерть стоит у моего изголовья, и готов к встрече с ней. Смерть не пугает и не заботит меня. Заботит меня другое.

Он замолчал ненадолго, чтобы отдышаться, и продолжил:

– Вы знаете, что многие годы я берег святыню нашего народа, священную фибулу Тина. Сегодня я должен решить, кому доверить ее. Сегодня я должен выбрать достойного преемника…

Старик снова замолчал, видимо, слова давались ему с трудом. Он прикрыл глаза, перевел дыхание и снова заговорил:

– Я пригласил сюда вас – лучших сынов древнего народа этрусков, потомков жрецов, воинов и мореплавателей. Наши предки владели всей Италией, их корабли плавали в Грецию и Финикию, Фракию и Испанию, они научили римлян строить многоэтажные дома и акведуки, по которым чистая вода поступала в города и поселки, научили их строить многовесельные корабли и прекрасные храмы, научили их разумным и справедливым законам, показали им, что такое государство. Мои предки были их царями – Тарквиний Древний и Тарквиний Гордый правили Римом долгие годы, они привели этот город к славе и процветанию. И римляне отплатили за наше добро злом и высокомерием, они отняли наши города и сады, разрушили храмы наших богов и из камней этих храмов построили свои святилища…

Впрочем, зачем я все это говорю – вы и так это знаете.

От всего былого величия этрусков остались только мы – рассеянные, разбросанные по просторам Римской империи потомки древнего народа. И еще осталась последняя святыня нашего народа – священная фибула, которая приносит удачу своему истинному владельцу, делает его непобедимым в бою и удачливым в делах. Долгое время мы не знали, где она находится, пока один из нас – Деций Крисп – не нашел ее по воле всемогущего случая.

Однако Деций не стал истинным владельцем фибулы. Должно быть, он не был достоин этой великой чести.

Он умер, точнее – был убит, и после его смерти фибула досталась знатному римлянину, Гаю Юлию Цезарю.

Я не стал противиться этому: фибула сама знает, кто станет ее следующим хозяином, и раз она выбрала Цезаря, значит, такова была воля богов. Я только следил за событиями и пытался понять эту божественную волю…

И как только Цезарь завладел священной фибулой, удача повернулась к нему лицом. Все его начинания увенчивались успехом, все его военные походы были победоносны. Он многократно был удостоен триумфа, сделался любимцем легионов, любимцем римской черни и сосредоточил в своих руках огромную, небывалую власть.

И тогда я понял замысел богов.

Великий Рим был силен своим народовластием, своей волей к свободе. Свободные люди всегда достигают большего, всегда побеждают рабов и наемников. В давние времена свободные греки разбили грозных персидских царей, которые привели в Грецию неисчислимые полчища всей Азии. Позднее свободные римляне победили могучую армию Карфагена, разрушили великолепный Карфаген, несмотря на все его могущество. И вот теперь на наших глазах римляне, владыки мира, этот гордый, свободный некогда народ добровольно закабалил себя, превратился в жалких рабов – рабов собственного удачливого правителя. Они предпочли свободе и величию верный кусок хлеба, кровавые зрелища гладиаторских боев и пышные военные триумфы, тешащие их самолюбие.

Юлий Цезарь хотя и правда был талантливым и умным правителем, удачливым полководцем, но вспомните мои слова – на смену ему придут жалкие подобия Цезаря, лживые, развратные и себялюбивые императоры, но римляне, раз поступившиеся своей свободой, никогда уже не вернут ее. Таким образом, Рим будет подточен изнутри и разрушен. Великое государство этрусков будет отомщено.

Такова была воля богов, которую они воплотили в жизнь через священную фибулу.

Когда я понял, что Цезарь сыграл свою роль и больше не нужен – я постарался вернуть фибулу.

Правда, здесь на моем пути встал Лициний Кориолан – потомок жреца, предавшего своих богов, нарушившего свой жреческий долг.

Потомок предателя – он и сам предал наш народ. Лициний Кориолан хотел завладеть фибулой, хотел использовать ее силу не во славу наших богов и нашего народа, а для собственной славы и собственного обогащения. Но священная фибула сама избирает своего истинного владельца – и она отвергла Кориолана, она вернулась ко мне, вернулась к нашему народу…

Долгая речь утомила старика, и он замолчал, чтобы восстановить силы. Окружающие молчали, ожидая продолжения.

Наконец он отдышался, приподнялся на ложе и оглядел присутствующих.

– Сегодня я собрал вас здесь для того, чтобы выбрать среди вас наиболее достойного, того, кто после моей смерти станет хранителем славы и доблести нашего народа, хранителем священной фибулы…

Присутствующие взволнованно переглядывались.

И снова тишину нарушил римский всадник с крупными, выразительными чертами лица.

– Мы услышали твои слова! – проговорил он почтительно. – Мы все надеемся, что ты выздоровеешь и проживешь еще долгие годы на радость всем нам и во славу древнего народа этрусков. Но судьба священной фибулы важнее судьбы отдельного человека, даже такого выдающегося, как ты. И мы понимаем твою заботу. Ты должен выбрать среди нас достойнейшего, того, в чьих жилах течет благородная кровь правителей и жрецов нашего великого народа… сам ты – потомок Тарквиниев, потомок царей, под чьей властью процветали не только этрусские города, но и сам гордый Рим. У тебя нет потомков, но есть среди нас потомки других знатных этрусских семей…

– Конечно, ты говоришь о себе, Луций Домиций Италик! – перебил римского всадника толстый смуглый мужчина в одежде богатого торговца. – Твои предки и правда были воинами и жрецами, но сам ты безвылазно живешь в своем имении, прислушиваясь к долетающим из Рима сплетням и слухам. Какую пользу можешь ты принести нашему общему делу? Нет, фибулу должен унаследовать человек деятельный и энергичный, тот, у кого есть связи и знакомства во всех концах империи, тот, кто может влиять на торговлю и политику…

– То есть ты, Антоний Марцелл! – усмехнулся всадник. – Твои предки были всего лишь торговцами, и ты недалеко ушел от них…

– Да, мои предки были торговцами, но они жертвовали огромные суммы на строительство храмов и вооружение армий! Они отправляли корабли в самые дальние страны и привозили оттуда диковинные и драгоценные товары…

– Не ссорьтесь, друзья мои! – оборвал спор умирающий старик. – Раздоры доведут нас до беды! Нас слишком мало, чтобы мы могли позволить себе междоусобицы. Тем более что я уже принял решение…

– Уже принял? – переспросил его Италик. – Каково же оно?

Он уже приосанился, не сомневаясь, что станет избранником великого старца.

– Точнее – не я принял решение. Его приняли боги, его приняла сама судьба. – Старик с трудом поднял голову и оглядел присутствующих. – Этой ночью я видел сон… вещий сон. Я видел, как на далеком Востоке встало солнце… это солнце озарило всю Римскую империю, весь безграничный мир…

– Солнце всегда встает на востоке, – проговорил всадник. – Эта новость немного устарела.

– Не перебивай меня, Луций Домиций Италик. Это было не то солнце, которое встает по утрам, чтобы закатиться под вечер. Это было солнце новой веры, солнце, которое взойдет, чтобы не закатиться многие сотни лет.

– Новая вера? – неодобрительно проговорил Италик. – На Востоке то и дело возникают какие-то новые секты… не понимаю, что в них хорошего. Всякие странствующие проповедники, нищие и неопрятные…

– Та вера, о которой я говорю, принесет в наш мир любовь и сострадание.

– Но какое отношение твои слова имеют к тому, ради чего мы здесь сегодня собрались? Какое отношение имеют они к судьбе священной фибулы?

– Самое прямое. В моем сне появился человек, от которого исходило яркое, слепящее сияние. И этот человек сказал мне, кому я должен передать фибулу. Он сказал, что новый хранитель фибулы будет воспламенен огнем новой веры, он станет ее проводником и проповедником, будет нести эту веру многим народам. И те народы, которым он принесет эту веру, проникнутся ею, примут ее свет. И перед этой верой склонятся князья и цари, владыки и императоры…

– Что нам до чужой веры, до веры, родившейся среди восточных фанатиков? Нам следует хранить нашу собственную веру, веру наших отцов! Не ты ли всегда говорил нам это, Гай Тарквиний Постум? Не ты ли учил нас этому?

– Да, я это говорил. Но в сегодняшнем сне человек, от которого исходило сияние, открыл мне глаза. Он сказал мне, что новая вера, которая придет с Востока, содержит в себе главное зерно нашей древней веры, то, чем наша вера отличается от веры заносчивых римлян, – любовь к ближним и милосердие к слабым.

– Это красивые слова, – с сомнением проговорил всадник. – Но ты так и не сказал, кто же будет твоим преемником. Кто унаследует священную фибулу наших предков?

– Сейчас я назову имя своего преемника. Но прежде чем назвать его – я хочу, чтобы все вы, все, кого я сегодня собрал в своем доме, поклялись самой священной клятвой нашего народа, поклялись именем бога Тина, что примете мой выбор и будете верно служить тому, кого я назову.

Потомки этрусков переглянулись.

Они привыкли повиноваться последнему потомку древних царей, привыкли исполнять его волю и готовы были принять ее и сейчас. Однако в глубине души каждый или почти каждый из них рассчитывал, что Тарквиний Постум выберет его.

Больше всех на это надеялся римский всадник Луций Домиций Италик. Правда, его смущали слова Тарквиния о вещем сне и новой восточной вере – но он считал себя самым достойным претендентом на тайную власть и хотел заранее заручиться поддержкой своих соплеменников. Поэтому он первым произнес слова древней клятвы:

– Клянусь именем великого и милосердного бога Тина, клянусь его нерушимым небесным храмом верой и правдой служить тому человеку, которого назовет своим преемником Гай Тарквиний Постум!

Италик обладал большим авторитетом, и вслед за ним один за другим клятву повторили все остальные.

Когда последний этруск договорил слова клятвы и в помещении наступила тишина, умирающий старец произнес тихим, торжественным голосом:

– Боги услышали вашу клятву и стали ее свидетелями. Гнев богов обрушится на того, кто дерзнет ее нарушить.

Он приподнялся на ложе, поискал кого-то глазами и проговорил:

– Трифон, подойди ко мне!

К нему робко приблизился худенький юноша с глубокими темными глазами. Удивленно глядя на старика, он спросил:

– Чем я могу помочь тебе, господин?

– Ты примешь из моих рук священную фибулу, и ты примешь все связанные с ней тяготы. Помни, она приносит своему владельцу не столько радости победы, сколько горечь долга! Я передаю тебе тяжкую обузу – и надеюсь, что ты достойно понесешь ее!

– Но почему я? – удивленно проговорил Трифон.

– Почему он? – разочарованно воскликнул Луций Домиций Италик.

– Такова воля богов! – ответил Тарквиний. С этими словами он возложил правую руку на голову юноши, а левой рукой вложил в его руку бронзовую фибулу.

– Помните священную клятву! – произнес он торжественно и без сил опустил голову на подушку.

– Но почему он? – повторил Италик сокрушенно.

Но Гай Тарквиний Постум уже не дышал.

Она заметила его издали. Филимон сидел на скамейке и что-то увлеченно читал в своем ноутбуке. Вот он остановился, нахмурился, закусил нижнюю губу, отчего нос смешно сморщился, и стал быстро-быстро бегать пальцами по клавиатуре ноутбука.

Потом, почувствовав ее взгляд, оторвался от экрана и засиял улыбкой. И сам был весь такой рыжий и светящийся, как солнышко.

«Какой он все-таки славный, – умилилась Вита, – такой умный, столько всего знает… мой муж… И улыбка так его красит, и веснушки такие симпатичные, как у мальчишки…»

Она будто ненароком подняла руку и посмотрела на тонкий золотой ободок на безымянном пальце. Уже больше полугода прошло со свадьбы, а она все не наглядится на колечко. Смешно, честное слово…

Филимон вскочил, едва не уронив с колен свой ноутбук.

– Как ты? – спросил он, схватив Виту за руку и бережно усаживая ее на скамейку.

– Хорошо, – она прижалась к его плечу, – погода такая хорошая, последние теплые денечки перед осенью. Чем в кафе сидеть, лучше тут.

– Точно, тебе нужно больше гулять! – авторитетно заявил он. – Посидим, а потом пойдем вон по аллейке.

– Как скажешь. – Вита незаметно прислонилась к его плечу, скользя глазами по мамашам, катящим свои коляски, и старушкам, неторопливо шествующим мимо.

Вдруг в конце аллеи послышался шум, визг и детский плач. Вита перевела взгляд туда и тут же напряглась, потому что шестое чувство подсказало ей об опасности.

К ним двигалась семья. Незаметного и потертого вида мужчина катил коляску с младенцем, перед ним, держась за ручку коляски, сидел ребенок лет полутора. А рядом на трехколесном велосипеде ехал мальчишка лет трех. С другой стороны коляски, переваливаясь, как утка тащилась непомерно растолстевшая мать семейства. Вита чуть задержалась на ней взглядом и оторопела, потому что узнала Алину. Ту самую, которая выпила у нее столько крови почти четыре года назад, да что там, едва до самоубийства не довела.

Стараясь не делать резких движений, она взяла бейсболку, что лежала рядом на скамейке, и надвинула козырек как можно ниже.

– Чтобы солнце не напекло, – сказала она Филимону.

Теперь можно было спокойно наблюдать. Семейство приближалось. Алину развезло страшно, глаз не видно было из-за свисающих щек, подбородков Вита заметила не меньше трех, остальные терялись под воротником. Надета на ней была какая-то хламида необъятных размеров, которую только условно можно было назвать платьем.

Но кто же этот мужчина, который с понурым видом катит коляску с двумя детьми? Олега Вита не узнала бы, если бы они столкнулись на улице.

Ведь когда они были вместе, все признавали Олега интересным мужчиной! И что общего может быть у него с этой понурой, потертой личностью, которая смотрит себе под ноги и не поднимает глаз. Подстрижен плохо, небрит, свитер вытянут на локтях, и левый ботинок явно просит каши! Ужас какой.

Ребенок на велосипеде с размаху въехал в урну для мусора, урна перевернулась, ребенок упал с велосипеда и заорал. Алина подошла к ребенку, выволокла его из мусора и тоже заорала. Голос у нее с годами не изменился: такой же визгливый, только еще громче. Она обзывала его уродом, грязнулей и еще кем-то.

Олег втянул голову в плечи и покатил коляску быстрее, стараясь уйти от очередного скандала. Но от резкого толчка ребенок, сидевший возле ручки, покачнулся и едва не выпал, Олег едва успел его подхватить. Ребенок тоже заорал. Алина бросила старшего и подбежала к ним, теперь уже обзывая мужа уродом и так далее. Он попытался всунуть ей орущего ребенка, она отпихнула его, задев коляску. И тогда коляска тоже взорвалась криком. Младенец так орал, что коляска ходила ходуном. Олег перехватил среднего ребенка поудобнее, подхватил старшего за шкирку и пошел вперед. Вслед ему неслись крики Алины, чтобы забрал еще велосипед. Ее вопли перекрывали все, при этом она не забывала еще обзываться разными словами, иногда и нецензурными.

Наконец семейство удалилось, на аллее наступила тишина.

– Какой кошмар, – Филимон потряс головой, чтобы избавиться от звона в ушах, – эти дети… хорошо, что у нас будет только один. – И, заметив, что Вита нахмурилась, тут же поправился: – Пока…

Вернуться назад

HOME / Романы

Наталья Александрова - Золотая булавка Юлия Цезаря