Наталья Александрова - Перчатка немецкого рыцаря

Наталья Николаевна Александрова

Перчатка немецкого рыцаря

* * *

Рослый бритоголовый мужчина средних лет в дорогом бежевом пальто подошел к черному «Мерседесу». Охранник распахнул перед ним дверь машины.

– Вы все помните? – спросил он бритоголового. – Не хотите еще раз пройтись по сценарию?

– Само собой, все помню! Что тут запоминать? Всего один листок! А какая у меня сверхзадача?

– Какая еще сверхзадача? – поморщился охранник. – Ваша задача – выполнить наши условия. Доехать до места и войти в дверь…

– И это все, что я должен сделать?

– Все, все, – подтвердил тот. – Как только доедете до места, выйдете из машины и войдете в дверь – ваша роль закончена. Вы получите вторую часть денег и будете совершенно свободны.

Бритоголовый удовлетворенно кивнул, устроился на заднем сиденье, и «Мерседес» выехал с парковки.

Проводив машину взглядом, охранник достал из кармана куртки компактное переговорное устройство и произнес:

– Альфа, Альфа, говорит Омега. Номер второй выехал, можете выпускать первого!

Черный «Мерседес» подъехал к бизнес-центру на Малом проспекте Васильевского острова, остановился недалеко от входа. Молодой охранник выскочил из автомобиля, огляделся по сторонам и предупредительно распахнул заднюю дверцу.

Бритоголовый мужчина выбрался на тротуар, придал своему лицу властное и сосредоточенное выражение, направился к двери бизнес-центра. Охранник шел рядом с ним, сканируя взглядом улицу и что-то негромко говоря в гарнитуру.

В это время из припаркованной рядом с бизнес-центром маленькой красной машины выскочила высокая молодая женщина в длинном кожаном плаще оливкового цвета, топорщившемся на груди.

Шагнув навстречу бритоголовому мужчине, женщина сунула правую руку под плащ. Охранник кинулся к ней, в то же время из черного «Мерседеса» выскочили еще двое.

Девушка испуганно попятилась. Из-под ее плаща выкатился пушистый рыжий комок, бросился под ноги охраннику. Тот оступился, выругался, но продолжил движение и, схватив девушку в плаще за руку, заломил ее за спину.

– Что такое?! – заверещала она. – Отпустите немедленно! Помогите, убивают!

Несмотря на такие истерические вопли, девушка вовсе не была беспомощна: она пнула охранника под колено, извернулась и умудрилась укусить его за запястье.

Один из охранников наклонился, чтобы подхватить рыжего песика, который метался под ногами, увеличивая суету, второй спешил на помощь тому, который боролся с ловкой девицей.

Бритоголовый мужчина в растерянности стоял посреди тротуара. У него было такое чувство, будто он посреди спектакля начисто забыл текст роли.

В это время рядом с ним поднялась крышка люка. Из-под нее высунулась голова в черной вязаной шапочке-балаклаве с прорезями для глаз и рука в перчатке, сжимающая пистолет с привинченным к нему глушителем. Раздался негромкий хлопок, будто из винной бутылки выдернули пробку, голова в балаклаве исчезла в люке, и крышка встала на прежнее место.

Бритоголовый человек удивленно дотронулся до пальто на груди, взглянул на свои пальцы, испачканные красным. Он хотел что-то сказать, но вдруг осознал, что не может ни вдохнуть, ни выдохнуть. В следующую секунду в глазах у него потемнело, колени подогнулись, и он рухнул на тротуар.

Охранники, возившиеся со скандальной девицей и ее непослушным песиком, удивленно оглянулись. Один из них бросился к лежащему на земле человеку, опустился на колени, дотронулся до шеи, чтобы проверить пульс.

Не найдя пульса, он проговорил в гарнитуру:

– Альфа, Альфа, говорит Гамма! У нас ситуация три-ноль. Вы меня поняли? Три-ноль! Второй убит!

В это самое время к задней двери бизнес-центра подъехал большой черный внедорожник. Он остановился, двери распахнулись, и из внедорожника выскочили три охранника. Они окружили машину, и только тогда из нее вышел рослый бритоголовый человек средних лет, очень похожий на того, который сейчас лежал на тротуаре, не подавая признаков жизни.

Правда, было в нем и кое-что, что отличало его от двойника: в его фигуре, во всем его облике было что-то подлинное. Подлинная властность, подлинная безжалостность.

Опустив голову, бритоголовый быстро прошел к бизнес-центру и скрылся за дверью.

Там его уже поджидал начальник охраны.

– Шеф, – проговорил он озабоченно, – того актера, который ехал в вашем «Мерседесе», только что убили. Так что то анонимное предупреждение оказалось верным. Я бы советовал вам в ближайшее время сократить свои контакты до минимума…

– Это именно то, чего они добиваются! – прошипел бритоголовый. – Кто бы они ни были. И я не буду играть по их нотам. Я не могу бросить все свои дела, не могу отказаться от важных сделок!

– Но не можем же мы каждый раз нанимать двойника! Где мы столько найдем?

– Найдешь, если понадобится! За что я тебе плачу?

– Но мы не нашли в актерской базе больше ни одного подходящего… никого, кто был бы похож на вас…

– Значит, плохо искали. Скажи лучше – твои люди взяли киллера?

– Нет, к сожалению, ему удалось уйти…

– Это твой прокол! Твой и твоих людей! За что вообще я плачу вам деньги?

– Киллеру удалось уйти, но мы взяли его сообщницу!

– Ну, так поработай с ней! Сделай хоть что-нибудь полезное! – Бритоголовый развернулся и направился к лифту.

– Стойте, шеф! – Охранник бросился ему наперерез. – Не пользуйтесь лифтом, там может быть ловушка!

– Черт бы тебя побрал! – Бритоголовый направился к лестнице, охранник поспешил за ним.

– Да кто вы, черт возьми, такие? – возмущенно повторяла девица в кожаном плаще. – Вы не из полиции, это ясно… так кто вы такие и что вам от меня нужно? Немедленно дайте мне телефон, я должна кое-кому позвонить!

Мужчина, сидевший по другую сторону стола, поморщился:

– Вы же сами сказали, что мы не из полиции. Так что не нужно качать права! Никакого телефона я вам не дам и никому звонить не позволю. Вы не в американском сериале.

– Вы делаете большую ошибку! Вы не знаете, кто мой друг. Если он узнает, как вы со мной обращаетесь…

– Не нужно меня пугать. Это вам не поможет. Лучше ответьте на мои вопросы – и тогда мы вас, может быть, отпустим!

– Может быть? – переспросила его девица. – А может, и нет? Что вы со мной сделаете? Убьете?

– Это зависит от вас. Если вы честно ответите, что там делали…

– Да я вам сто раз уже отвечала – я хотела встретиться со своим другом! Он назначил мне там встречу…

– С другом? Как его зовут? Кто он такой?

– Его зовут Рудик…

– Рудик? А дальше?

– Я вам что – отдел кадров? Я с ним познакомилась только вчера, что же я, паспорт его должна проверять?

– Только вчера? И сегодня приехали к нему на встречу?

– А что такого? Я свободная женщина в свободной стране и имею право…

– Хватит уже про права! Ты что – не понимаешь? Мы можем пришить тебе соучастие в убийстве! Ты отвлекла охрану, и из-за тебя убили человека!

– Да ни в чем я не виновата! Говорю вам – я шла на встречу с другом…

– Так, ладно. Как он выглядит?

– Кто?

– Ну, этот твой друг, Рудик.

– Как выглядит? Да обыкновенно выглядит. Симпатичный, одет хорошо…

– Симпатичный… с ума с тобой сойдешь! Высокий или низкий? Толстый или худой? Светлые волосы или темные?

– Я же сказала – симпатичный!

– С ума с тобой сойдешь! – повторил охранник в сердцах.

Бритоголовый человек с властным выражением лица набрал номер на мобильном телефоне. Услышав ответ, он проговорил, не размениваясь на приветствия и вежливые обращения:

– Вы гарантируете ее надежность?

– Прежний владелец дожил до восьмидесяти пяти лет. А у него была очень трудная жизнь.

– Хорошо. Я согласен.

– В каких пределах?

– Деньги не проблема. Мне нужно только, чтобы вы обеспечили полную конфиденциальность.

– Кроме нас с вами, обо всем будет знать только исполнитель. Но он – настоящий профессионал.

– Если тайну знают двое, ее знают все. А если трое… впрочем, об исполнителе я могу позаботиться.

– Я предпочел бы об этом ничего не знать.

– А вам и не нужно.

– Бред какой-то… – Костик снял очки, протер их, снова нацепил на нос и уставился на рабочий стол. – Неужели ты веришь во всю эту средневековую галиматью?

– Неважно, во что верю я, – проворчала Марина, – неважно, во что веришь ты. Важно, во что верит Артур Васильевич. Потому что его вера превращается в деньги и успешные проекты.

– Ну, и что теперь делать с этим допотопным металлоломом? – Костик ткнул пальцем в громоздкий металлический предмет, лежащий на рабочем столе.

Это была конструкция из железной перчатки с раструбом и несколькими ремнями для крепления к предплечью. Перчатка была изготовлена очень искусно – на пальцах были даже едва заметные морщины, словно это не перчатка, а живая человеческая рука.

– Продолжать работать по плану, – отрезала Марина. – Что у нас там? Облучение рентгеновскими лучами?

– Ясно же, что из этого ничего не выйдет. Откуда у них в шестнадцатом веке мог взяться источник жесткого рентгеновского излучения?

– Я тебе еще раз говорю – делаем то, что велел Артур Васильевич! Он – наш научный руководитель, ему виднее…

– А мы что – дрессированные собачки? Артур говорит – ап! – и мы прыгаем? Не задумываясь о том, имеет это смысл или нет?

– Ты же знаешь – нам эту руку привезли из Германии всего на месяц, значит, за этот месяц мы должны выжать из нее все, что можно… и все, что нельзя.

– Не больно-то много у нас получилось! И не получится ничего! Все эти рассказы о железной руке – не более чем легенды…

– Хватит уже болтать! Время дорого! Переходим к следующей фазе эксперимента!

Костик тяжело вздохнул, поднял тяжеленную железную руку, положил ее в отделанный защитными свинцовыми пластинами шкаф, захлопнул дверцу.

– Давай четверть мощности…

Костик повернул рукоятку на внешней панели рентгеновской камеры. Из шкафа донеслось ровное гудение.

Марина взглянула на показатели приборов, постучала по клавиатуре компьютера, вводя в его память параметры эксперимента, выждала две минуты.

– Теперь половину максимальной мощности…

Гудение стало немного громче.

– Между прочим, у меня есть пара билетов на концерт Маламута… – проговорил Костик задумчиво.

– Это что – собака такая? – отозвалась Марина невинным тоном. – Канадская лайка?

– Да ты что! Это рэпер знаменитый! Да ты прикалываешься, что ли? Его все знают!

– Ну и что? – фыркнула Марина. – К чему ты это говоришь? Допустим, и я знаю.

– К тому, что если у тебя вечером нет других планов… если ты ничем не занята…

– У меня как раз есть другие планы! Давай уже включай на максимум…

Костик насупился, покосился на Марину, резко повернул рукоятку. Из камеры донесся резкий свист.

– Ты что, я сказала – на максимум, а у тебя все цифры зашкалили! Сломаешь прибор!

– Извини, отвлекся… – Костик повернул рукоятку влево, свист стих, но зато из камеры донесся какой-то странный скрежет.

– Что это там? – Марина привстала из-за стола.

– Черт его знает…

Костик надел толстые резиновые перчатки, открыл камеру, вытащил из нее железную руку.

– Ну, все как было… никаких видимых изменений… хотя постой… тебе не кажется, что эти два пальца были в другом положении? Они были согнуты, а сейчас распрямились…

– Что – серьезно?

– Да нет, шучу, шучу!

– Ладно, так и запишем – никаких видимых изменений… результат отрицательный…

– Да слышал уже: отсутствие результата – это тоже результат! Любимая фраза шефа!

– Совершенно верно… ладно, на сегодня мы всё закончили, так что можешь отправляться к своему Маламуту… только сперва убери объект. В сейф, как положено.

– Насчет концерта не передумала?

– Не передумала.

Костик тяжело вздохнул, поднял железную руку, отнес ее в сейф, захлопнул дверцу.

– Тебя подождать?

– Не надо!

Обиженный, Костик ушел.

Марина немного подождала, к чему-то прислушиваясь, затем сняла белый халат, собрала вещи, но прежде чем поставить комнату на сигнализацию, выключила свет в лаборатории, снова включила и выключила – на этот раз окончательно.

И тут наверху, над подвесным потолком, послышался шорох, затем негромкий скрежет. Квадратная потолочная плитка сдвинулась, из-за нее выскользнула гибкая фигура в черном облегающем костюме и черной трикотажной маске с прорезями для глаз, ловко спрыгнула на рабочий стол, а с него – на пол.

– Тебя никто не видел? – вполголоса спросила Марина.

– Никто, – тихо ответил незнакомец в черном, – давай уже открывай… время дорого…

Марина подошла к сейфу, набрала на табло секретный код, открыла дверцу.

Человек в черном беззвучно подошел к ней, достал из сейфа железную руку, положил ее в холщовую наплечную сумку, повернулся к Марине.

– Остальные деньги тебе переведут утром. А сейчас – ты помнишь, что мы должны сделать?

– Помню, помню! – Марина тяжело вздохнула. – Ничего не поделаешь. Бей, чтобы меня не заподозрили… только прошу тебя – чтобы на лице не осталось следов!

Она встала перед черным человеком, опустив руки по швам, закрыла глаза.

– Бей!

– Одну секунду… – Человек в черном неуловимо быстрым движением достал из сумки пистолет с навинченным глушителем, вскинул его, направив ствол на грудь Марины.

В последний момент Марина, что-то заподозрив, открыла глаза. В них вспыхнул ужас.

– Что… – начала она, но тут же раздался негромкий хлопок, колени девушки подогнулись, и она упала на пол.

– Ты просила, чтобы на лице не осталось никаких следов, – произнес черный человек, убирая пистолет в сумку. – Их и не останется…

Он вышел на середину лаборатории, вскочил на стол.

В это время из его сумки донесся какой-то странный скрежет. Черный человек покосился на сумку, но звук не повторился. Он подпрыгнул, втянулся в квадратное отверстие и исчез за подвесным потолком. Квадратная плитка встала на прежнее место, и в лаборатории наступила тишина.

Долговязый парень с растрепанными светлыми волосами строго взглянул на своего собеседника и проговорил:

– Я вас прошу, Артур Васильевич – возьмите себя в руки и начните с самого начала! И не мелькайте передо мной – вы мешаете мне сосредоточиться!

– Я постараюсь… – Мужчина средних лет с длинным лицом и густыми темными бровями остановился, провел ладонью по лицу, словно стирая с него волнение и растерянность, сжал кулаки, опустился на стул, снова оглядел лабораторию.

Труп уже увезли, но на полу был обведен мелом его контур. Открытый сейф зиял, как пасть огромного зверя.

– Простите, я не запомнил ваше имя…

– Капитан Нехорошев, – строго ответил блондин.

– А имя-отчество?

– Александр Степанович.

– Так вот, Александр Степанович, нам необходимо, просто необходимо вернуть пропажу!

– У вас человека убили, девушку, а вас больше волнует какой-то механизм?

– Это не какой-то механизм! Это ценнейший артефакт! – Артур Васильевич воздел руки к потолку, и тут же лицо его перекосилось. – Я понимаю, Марина погибла, это ужасно, но с этим уже ничего не поделаешь…

– Мы должны найти и задержать убийцу! Это – наша первоочередная задача!

– Да, само собой, само собой… но для меня… для нас важнее всего найти пропавший предмет… пропавший артефакт… вы не представляете, как это важно!

– Ну так объясните мне!

– Это долгая история…

– А вы постарайтесь изложить ее покороче! – Капитан положил перед собой диктофон, включил запись. – Итак, что это за механизм и почему он так важен?

– Это не механизм! – Артур Васильевич поморщился. – Это легендарная рука Гёца фон Берлихингена…

– Повторите, пожалуйста, фамилию этого гражданина, я проверю ее по нашей базе…

– Гёц фон Берлихинген! – отчетливо произнес Артур Васильевич. – Гёц – это уменьшительное от имени Готфрид.

– Иностранец? – На этот раз капитан нахмурился. – Придется подключить базы Интерпола…

– Вряд ли вы его там найдете.

– Это почему же?

– Потому что он давно умер.

– Ну, у них базы включают всех, кто проходил по уголовным делам, начиная с середины двадцатого века…

– Он вряд ли проходил по уголовным делам и умер гораздо раньше. В шестнадцатом веке.

– Вот как? – Капитан удивленно захлопал глазами. Он решил больше не перебивать собеседника и выслушать все, что тот расскажет, а потом уже разобраться по записи, что к чему.

– Да, он был имперским рыцарем, участвовал в десятке войн и еще в молодости лишился правой руки. Как вы понимаете, без правой руки воевать несподручно, а ничего другого он делать не умел. И не хотел переучиваться. И вот один очень искусный оружейник изготовил для него эту самую железную руку…

– Протез? – догадался капитан.

– Больше чем протез. Готфрид фон Берлихинген при помощи своей железной руки мог не только сражаться, он мог править конем и даже писать письма.

– Ничего себе! – Капитан присвистнул. – Вот почему эта рука заинтересовала вашу клинику!

Перед тем как пройти на место преступления, он прочел над входом название – «Клиника активного протезирования».

– Совершенно верно. Даже в наше время создание такого удивительного протеза представляет большую проблему, что же говорить о шестнадцатом веке? Но дело в том, что об этой руке ходили самые удивительные легенды. Говорили, что рука живет своей собственной жизнью, что раз в месяц по ночам она покидает своего хозяина и где-то пропадает всю ночь, а утром на ней можно увидеть пятна крови. А где-нибудь неподалеку находят труп со следами удушения или с кровавыми ранами…

– Мистика какая-то! – Капитан невольно вздрогнул. – Средневековье…

– Да, в это трудно поверить. Но вот в архиве города Лейдена есть такая запись, относящаяся к шестнадцатому веку. Тогда в этот город по своим делам прибыл рыцарь Готфрид фон Берлихинген. На третий день своего пребывания в Лейдене он крепко выпил в одном трактире, а когда проспался, при нем не было железной руки.

Рыцарь обратился к городским властям с просьбой найти пропажу, обещал за нее вознаграждение десять рейхсталеров – очень большие по тем временам деньги. Однако несколько дней поиски ничего не давали. И только через неделю прохожие услышали доносящиеся из маленького домика крики и страшный грохот. Домик этот пользовался дурной славой – говорили, что в нем живут скупщики краденого.

Соседи вызвали городских стражников, но когда те подоспели, шум затих. Тем не менее стражники вышибли дверь, ворвались в дом и нашли там мертвых хозяев, мужа и жену. Хозяева были мертвы, они были жестоко задушены, а на столе перед ними лежала железная рука рыцаря фон Берлихингена.

– Жуткая история! – признал полицейский. – Но неужели вы в нее верите?

– Во всяком случае, в нее верил тот служащий лейденской магистратуры, который записал ее со слов свидетелей.

– И что, вы хотите сказать, что эта железная рука сохранилась до наших дней?

– Именно! После смерти хозяина железную руку не похоронили с ним, она осталась в шкатулке, доставшейся его наследникам, и со временем попала в музей города Байрейта. Рука Гёца фон Берлихингена – одна из главных достопримечательностей этого города и даже изображена на городском гербе…

– Это в Германии?

– Совершенно верно. И недавно мне удалось договориться с руководством городского музея, чтобы железную руку передали на некоторое время в нашу клинику для изучения. Я надеялся раскрыть секрет ее устройства и, возможно, использовать его для изготовления универсальных протезов… Это могло бы стать новым словом в протезировании, помочь тысячам людей…

– И как – раскрыли секрет?

– Мы еще не закончили работу, а тут… это… – Артур Васильевич горестно вздохнул и показал на раскрытый сейф. – Это ужасно… это невосполнимая потеря…

– Но она, эта рука, наверное, была застрахована? Немцы в таких делах очень аккуратны.

– Само собой, но страховка решает только финансовые вопросы, а ими все далеко не исчерпывается! Рука была уникальна, ее тайны все еще не раскрыты… Кроме того, из-за этого могут возникнуть международные проблемы…

– Ну, вы пока не отчаивайтесь, мы постараемся ее найти. Раз уж это так важно. И вы должны нам в этом помочь. В конце концов, это в ваших интересах…

– Разумеется! Мы поможем вам всем, чем сможем! Всем, что в наших силах!

Артур Васильевич прижал руки к сердцу, но в голосе его не было искренности. Капитан Нехорошев со своей стороны тоже подумал, что дело это мутное, поскольку замешано тут какое-то Средневековье. Эта железная рука дорогущая, но там пускай страховщики беспокоятся. А его дело – найти убийцу сотрудницы клиники. Но вряд ли получится, потому как действовал явно профессионал, следов никаких не оставил.

Так что пускай этот хмырь не гонит ему эту фигню историческую. Ни в какую мистику капитан Нехорошев не верил.

– Вперед, канальи! – рявкнул молодой рыцарь и первым ринулся в пролом крепостной стены.

Рейтары побежали за ним, оступаясь на мокрых от крови камнях. Они разевали рты, как выброшенные на берег рыбы, – должно быть, орали, выкрикивали ругательства и призывали святых, но в грохоте канонады слова были не слышны.

Один из рейтаров споткнулся и остановился, ошалело озираясь, вскинув руку с палашом.

– Что стоишь, каналья? – рявкнул на него рыцарь и только тогда увидел, что другая рука рейтара по самое плечо оторвана пролетевшим ядром.

Отвлекаться нельзя… вперед, вперед!

Молодой рыцарь заметил впереди коренастого датского ландскнехта с аркебузой, взмахнул мечом и увидел, как голова ландскнехта покатилась ему под ноги.

И в этот самый миг слева, как черт из табакерки выскочил еще один здоровенный датчанин в помятом шлеме с перьями. В руках у него был огромный топор, он занес этот топор над головой и крякнул, как дровосек…

Топор со свистом рассекал воздух, опускаясь на голову молодого рыцаря. Время словно уплотнилось, утрамбовалось, свелось в одну точку. В голове промелькнули картины прошлого – детство в отцовском замке, испуганное лицо той крестьянской девки, которую он встретил в лесу под Веймаром…

Рыцарь метнулся в сторону, и топор просвистел мимо головы, задев только руку. И в тот же миг чья-то стрела вонзилась в грудь детины с топором…

И на рыцаря обрушилась темнота.

– Гёц! – прозвучал где-то совсем рядом удивительно знакомый голос. – Гёц, старая скотина, ты не посмеешь умереть, не простившись со своим другом!

Рыцарь застонал и открыл глаза.

Рядом сидел широкоплечий человек в кольчужной рубахе, лицо его расплывалось.

Рыцарь пару раз моргнул – и расплывшееся лицо проступило четче, став лицом старого друга Конрада фон Бейринга.

– Выходит, я жив? – прохрипел рыцарь. – Выходит, я еще на этом свете?

– Жив, жив! – уверил его Конрад. – Тебя не так легко убить, старый мошенник!

– И мы победили?

– Можешь не сомневаться! Мы с тобой не можем не победить! Бейринг и Берлихинген – непобедимы!

– А мне уж показалось, что пришел конец. Тот датский осел с топором чуть не отчекрыжил мне голову…

– Как видишь, голова уцелела! Он малость промахнулся, но руку тебе отрубил-таки…

– Что? – Гёц приподнялся, взглянул на свою правую руку и увидел моток кровавых тряпок.

И теперь почувствовал просыпающуюся боль. Боль, постепенно захлестывающую его.

– Что за черт? – выдохнул он. – Он отрубил мне правую руку? Только не это! Лучше бы он зарубил меня насмерть! Какой же я рыцарь без правой руки?

– Не переживай, старый дружище! – утешал его Конрад. – Помнишь Вольфа Стауница? Он отлично сражался левой рукой, участвовал во многих битвах!..

– Да, но Вольф от рожденья был левшой!

– Не переживай, что-нибудь придумаем! Главное, что ты жив и мы победили!

– Пойдем, я тебе кое-что покажу! – Оксана придвинулась ближе и взяла Арину за руку.

Арина слегка поморщилась, потому что запах духов стал нестерпимым. Не то чтобы этот аромат ей не нравился, просто его было слишком много. Оксаны вообще было слишком много, просто удивительно, как такая, в общем, субтильная женщина могла заполнять собой все окружающее пространство.

Она вся была такая яркая, шумная, энергичная. Голос звучный, не резкий, не визгливый, но чуть громче, чем нужно. Кроме голоса, шум создавали серьги и одежда. На Оксане сегодня были кожаные брюки, которые слегка поскрипывали при ходьбе, и длинная блуза из плотного шелка, на которой золотом были вышиты драконы. Серьги представляли собой серебряные рыцарские щиты, и даже гербы были на них выгравированы.

Всем присутствующим было известно, что Оксана ничего не делает просто так, ее наряд и весь внешний вид обычно тщательно продуман. Арина иногда задавалась вопросом, а может быть, и эта яркость, и слишком громкий голос, и слишком вызывающий макияж – это все часть имиджа, а на самом деле Оксана совсем другая.

Но этот вопрос Арина задавала себе крайне редко. Оксана была владелицей художественной галереи и считала, что некоторая богемность в облике ей не повредит.

Они с Ариной вовсе не были подругами, просто ее очень хорошо принимали в галереях, как жену богатого человека. Среди галерейщиков известно было, что она интересуется искусством и неплохо разбирается в нем. И хотя Арина редко что-то покупала, ей все равно постоянно присылали приглашения. Муж никогда с ней не ходил, но ничего не запрещал.

К ним подошел немолодой крупный мужчина с окладистой бородой. Рядом с ним даже Оксаны казалось меньше, чем обычно. Он наклонился к ее уху и загудел, как недовольный шмель.

– Не волнуйся, Боренька, все будет хорошо! – Оксана ловко вывернулась и потянула Арину за руку. – Я скоро вернусь! Никуда не уходи!..

– Это Лебединский, работает по серебру! – Оксана кивнула на витрину, где были выставлены кубки и вазы. – Потом посмотришь, может, что подберешь. Не стала вас знакомить, потому что он как вцепится, заговорит до смерти! – Оксана подняла к потолку глаза, сильно подведенные стрелками.

Они перешли в следующий зал, там народу было поменьше, и Оксана подвела Арину к картине.

Картина была небольшая, в простой самодельной раме. На картине изображен рыцарь на коне. Конь был черный, как безлунная ночь, такая масть, Арина знала, называется «вороной». Рыцарь сидел в седле в полных доспехах и в шлеме с поднятым забралом. Чувствовалось, что рыцарь едет давно и очень устал. Лицо его было худым и изможденным, длинные светлые волосы торчали из-под шлема неровными прядями.

А сзади, чуть в стороне, по пятам за рыцарем на коне ехал еще один всадник. Не простой всадник – скелет с косой. И конь под ним – не конь, а лошадиный скелет с едва сохранившимися остатками истлевшей плоти. Откуда-то всплыли слова – всадник на бледном коне, имя которому смерть…

Черные провалы глазниц были направлены, казалось, прямо на Арину, прямо в ее душу.

Арина отступила на несколько шагов и посмотрела на картину с другой стороны. Отсюда было видно, что рыцарь очень напряжен. Левой рукой он с трудом удерживал поводья коня, правой схватился за рукоять меча. Видно было, что конь хрипит и косится назад безумным глазом – смерть чует. А скелет ухмыляется в предвкушении.

Он уверен, что всадник никуда от него не денется.

– Впечатляет? – лукаво спросила Оксана. – Я знала, что тебе понравится. А вот и автор. Поговаривают, что картина – автопортрет, но сам он не подтверждает…

Арина повернулась и увидела художника. Высокий, очень худой, длинные светлые волосы собраны сзади в конский хвост. Руки с длинными чуткими пальцами, под ногтями застарелая краска. Ну, это у них профессиональное.

Арина снова посмотрела на картину, потом перевела взгляд на художника. Ну, вряд ли автопортрет, рыцарь на картине выглядит гораздо старше и много пережившим.

– Не похож? – улыбнулся художник. – Правильно видите. Это и не я совсем…

От его ускользающей улыбки, от взгляда, брошенного чуть искоса, повеяло на Арину чем-то таким знакомым, казалось, давно забытым, что она невольно вздрогнула.

– Это Арина, я тебе говорила о ней, – сказала Оксана, – а это – Антон Добролюбов, наше новое открытие. Тут несколько его картин, но, возможно, скоро будет и персональная выставка. Антон работает в жанре неоклассицизма, критики обратили на него внимание и прочат ему большое будущее…

Арина машинально протянула руку, и художник легко ее пожал. Точнее, не пожал, а только коснулся почтительно, словно это не рука, а хрупкая фарфоровая безделушка.

И ее тут же пронзило воспоминание. Точно так же коснулся ее давно-давно, много лет назад, один парень. У него не было никакого почтения к ней – жалкой серой мышке, он просто передавал ей что-то за общим столом: не то соль, не то сахар. А у нее от его прикосновения было такое чувство, что ее ударило током.

Она даже вздрогнула и выронила солонку. И тогда он обратил на нее внимание, просто посмотрел внимательно. А она даже не смогла поймать его взгляд, до того стеснялась.

Арина очнулась от воспоминаний и заметила в глазах художника искорку недоумения.

– Мне нужно к гостям! – засуетилась Оксана. – Антон, покажи Арине другие свои работы!

И упорхнула. Вот именно, когда нужно, она умела ходить быстро и бесшумно, только об этом знали далеко не все. Уже в дверях Оксана обернулась, поймала взгляд Антона и подмигнула ему – не стесняйся, мол, будь понастойчивее. Авось богатая дама и купит что-нибудь твое! А там и другие за ней потянутся. У богатых свои причуды – если одна купила, то и другим нужно.

Парень, несомненно, способный, работы интересные, но он совершенно нераскрученный. А в мире современного искусства раскрутка – это все.

Арина не заметила переглядываний, она использовала эти несколько секунд для того, чтобы успокоиться, взять себя в руки.

Что это с ней? Неужели так подействовал на нее вид этого мальчишки-художника? Хотя, если внимательно приглядеться, то он вовсе не так молод, пожалуй, они ровесники, а ей уже… ну да, тридцать три. Возраст Иисуса Христа.

Арина едва заметно усмехнулась. Художник понял эту усмешку так, что богатая дама видит его насквозь. Он-де готов перед ней унижаться, только чтобы купила картину.

– Если вам не нравится – так и скажите! – В последний момент он умудрился убрать из голоса агрессивные нотки.

– Ну почему же, мне нравится… – протянула Арина, – давайте посмотрим остальные картины.

Собственно говоря, та, первая, была лучше всех. Оксана свое дело знала, всегда показывала товар лицом.

Арина из вежливости сказала пару дежурных комплиментов и вернулась к первой картине. Разумеется, она не собирается ее покупать. Муж, конечно, ничего не скажет, тем более что можно поторговаться с Оксаной и выйдет не так уж дорого, она сама сказала, что художник малоизвестный. Но вот куда ее повесить?

Арина еще раз внимательно поглядела на картину.

Все же что-то в этом есть – лошадь, косящая безумным от страха глазом, рука рыцаря, сжимающая поводья, даже под доспехами видно, как напряжены мускулы… И еще… в рыцаре совсем нет страха. Это лошадь боится, чувствуя неминучую смерть за спиной, а рыцарь – нет, он знает, кто его преследует, и нет в нем обреченности, он будет сражаться со смертью до последнего вздоха, и вполне возможно, что ее победит. Во всяком случае, он на это надеется.

– Как вы правы! – Художник смотрел на нее с изумлением, наверное, не ожидал от богатой дамы такой проницательности.

И Арина со стыдом поняла, что проговорила свои мысли вслух.

Надо же, на нее редко находила такая несдержанность! Обычно она тщательно контролировала не только свои поступки, но и мысли. Это уже вошло в привычку.

– Вы все верно угадали, – он улыбнулся и тут же поправился, – точнее, не угадали, а увидели. Это ценное качество – видеть. Далеко не каждому оно дано.

Арина хотела сказать, что она – дипломированный искусствовед, но промолчала. Небось Оксана ему и так рассказала. И от его чуть рассеянной улыбки ее снова пронзило воспоминание.

Вот также улыбался тот самый парень лет… Ну да, ей было тогда восемнадцать, стало быть, прошло пятнадцать лет. А она, незаметная среди шумных и бойких девчонок, смотрела на него из дальнего угла. Смотрела исподтишка, потому что ужасно боялась насмешек. Он улыбался не ей, на нее он смотрел всегда с легким презрением. Но это потом, когда заметил. А тогда…

В зал вошла шумная компания молодых художников, кто-то нечаянно толкнул Арину, протискиваясь мимо, она покачнулась и выронила проспект выставки.

– Простите! – обернулся мужчина, но Антон уже наклонился и поднял проспект и, отдавая его Арине, коснулся ее руки.

И от этого прикосновения у нее снова было такое чувство, будто ее дернуло током, она даже закусила губу, чтобы не вскрикнуть. Боль в прикушенной губе немного ее отрезвила.

– Спасибо… – Голос ее сел, а в глазах появилось что-то такое, чему Антон Добролюбов не смог дать название. Потому что не знал, что на один только краткий миг богатая, уверенная в себе дама превратилась в восемнадцатилетнюю девчонку.

Алина взмахнула ресницами, и все прошло. Она мягко отняла свою руку и отступила, поскольку заметила, что они стоят недопустимо близко друг к другу.

– Что ж, – сказала она, дежурно улыбаясь.

– Простите мою навязчивость, – перебил ее Антон, – но не согласились бы вы выпить со мной кофе. Просто хочется поговорить в более спокойной, более комфортной обстановке, – заторопился он, видя, что Арина чуть нахмурилась.

«Не делай этого! – прозвучал в голове тревожный звонок. – Этот человек очень плохо на тебя действует, ни к чему продолжать это знакомство!»

Тут его окликнул кто-то из большого зала, Антон повернулся и ответил своей чуть рассеянной улыбкой. Улыбнулся не ей, и это решило дело. Снова пронзило ее воспоминание, от которого не так просто было избавиться.

– Хорошо, – сказала Арина, – только здесь, внизу. Я спущусь через десять минут.

Она прошлась еще по большому залу, кивнув парочке знакомых. Оксанин голос слышался вдали. Арина оглядывала выставку, удерживая на лице скучающее выражение, чтобы никто не приставал с разговорами, и потихоньку дрейфовала к выходу.

– Шампанского не хотите? – послышался рядом с ней низкий, глубокий голос.

Оказалось, она остановилась возле стенда с работами того громадного человека с окладистой бородой, как же его назвала Оксана… ага, Лебединский… А зовут Борис.

У Арины всегда была хорошая память на имена и фамилии. Ну до чего же он огромен! Глаза Арины находились на уровне этой самой бороды, и вблизи видно было, что она чистая и аккуратно расчесанная, но все же не мешало бы ее подстричь. Да и гриву тоже.

– Так не хотите? – Бокал вина в его руке казался крошечной рюмочкой, из такой Аглая Михайловна пила какие-то пахучие капли. – Точно не хотите?

– Благодарю вас, я за рулем, – ответила Арина и, поскольку он не делал попытки пропустить ее, а обойти такую махину было невозможно, невольно вступила в разговор.

– Красивые у вас работы!

Это была чистая правда, ей нравились и высокие кубки, и ваза для фруктов, и большое блюдо. Они выглядели хоть и новыми, но несовременными.

– Ну еще бы! – Человек-гора горделиво усмехнулся. – Вот кубки по старинной технологии семнадцатого века.

– Неужели семнадцатого?

– Точно! Разрешите представиться! – спохватился он. – Серебряных дел мастер Борис Лебединский. Отчество не называю, все равно не выговорите.

– А все же? – улыбнулась Арина, человек-гора ей нравился, приятно было с ним поболтать.

– Отчество у меня самое купеческое – Акинфиевич, отца звали Акинфий. А деда – Тихон. Акинфий Тихонович папаша был, представляете? Прямо как в пьесе Островского! – Он засмеялся так громко, что перекрыл все разговоры.

– Да уж, – в ответ рассмеялась Арина, – пожалуй, действительно лучше без отчества. А я Арина, только не Родионовна. Знаете что, мне сейчас идти надо, но я подумаю и Оксане позвоню. Вот этот кубок мне определенно нравится.

– Да что там Оксана! – Он понизил голос и загудел как шмель. – Оксана, конечно, женщина самостоятельная, только работ моих на выставку мало взяла и сама выбирала. А вот вы приходите в мастерскую, там еще много всего есть! – И он протянул Арине визитную карточку, которая в его руках казалась почтовой маркой.

Кафе внизу было сверхскромным – несколько столиков, отгороженных ящиками с искусственными цветами. Подавали только кофе с печеньем, оттого народ не засиживался.

Арина опоздала, Антон уже ждал ее, и на лице его было написано разочарование, собиравшееся перейти в самую настоящую злость. Увидев ее, он улыбнулся явным усилием воли. Разумеется, это была совершенно не та улыбка, так что на Арину она не подействовала.

Здесь даже не было официантов, нужно было самим заказывать у стойки. Антон принес две чашки кофе, причем нес неаккуратно, так что кофе выплеснулся на блюдце, отчего Арину едва не передернуло. Ложки валялись прямо на подносе, который в смысле чистоты оставлял желать лучшего. Хорошо хоть, чашки не одноразовые, хотя неясно, как они тут всё моют, скорей всего, плохо.

Арина уже пожалела, что согласилась на кофе, тем более что напиток был отвратительный, она уже много лет такого не пила. Тем не менее она завела пустой разговор, стала расспрашивать Антона, где он учился, давно ли начал писать, в каких выставках участвовал. Он рассказывал о себе скупо, скорей всего, просто не о чем было, Арина изредка вставляла рассеянные замечания.

Она спохватилась через двадцать минут. Что она вообще тут делает? Для чего согласилась прийти в эту забегаловку и сидит тут с совершенно незнакомым человеком?

– Мне пора, – она сказала это вежливо, но твердо, – мне очень понравились ваши картины, особенно одна, та, где рыцарь, я позвоню Оксане.

По его глазам было ясно, что он ей не поверил. Она рассердилась на себя за то, что допустила такую глупую и неловкую ситуацию, нужно было сразу отказаться от общения. Но она не смогла, потому что иногда он был ужасно похож на того парня, с которым судьба свела ее на горе пятнадцать лет назад.

Она вовсе не лелеяла эти воспоминания, напротив, она очень хотела избавиться от них, хотела все забыть. И вроде бы преуспела в этом. У нее вполне налаженная, спокойная, безбедная жизнь. И дальше все будет так же. Обязательно.

– Оксана обещала, что после этой выставки у нее будет моя, персональная, – сказал Антон, когда она уже встала и собралась уходить, – и… вы ведь придете? Я бы очень хотел вас видеть… правда, очень бы хотел…

И взял ее за руку и заглянул в глаза. И увидел в них смятение, и ее рука невольно вздрогнула в его руке, потому что она опять почувствовала удар током.

– Я приду… – голос снова предательски сел, и Арина поскорее отвернулась и вышла.

Антон залпом выпил свой остывший кофе и поморщился. И правда, ужасная гадость, настоящая бурда, немудрено, что она и не прикоснулась к своей чашке.

Арина села в свою машину и перевела дух. Ох, не в добрый час явилась она сюда на открытие выставки! Но неужели так повлияла на нее встреча с этим художником?

Какие глупости, подумаешь – похож на того. Да и не похож совсем, просто улыбка, и взгляд… как будто он видит в ней что-то, о чем она сама даже не подозревала.

Она больше не в силах была сопротивляться воспоминаниям. На нее надвигался страх – жуткий, всепоглощающий, сердце оказалось где-то у горла, было такое чувство, что оно застряло там и перекрыло воздух. Потому что дышать стало нечем.

Непослушными руками Арина открыла окно, и в салон хлынул холодный сырой воздух. Воздух, в котором отчетливо чувствовался горький, йодистый привкус моря.

Она нашла в бардачке маленькую бутылку минералки и выпила ее всю, не торопясь, маленькими глотками. Продышалась, и сердце наконец вернулось на место. Однако руки дрожали, хотя жуткий страх отодвинулся подальше.

Вот так-то. Никаких успокоительных средств. Ни таблеток, ни уколов, ни визитов к психоаналитику. Вот этого точно не нужно. Ни к чему хорошему это не приведет.

И теперь не поможет просто отбросить эти воспоминания, они не уйдут. Нужно отдаться им, как сдаются города на милость победителя – вот я, берите меня, делайте что хотите!

И воспоминания будут терзать ее душу, как голодные гиены терзают несчастную дичь своими кривыми железными зубами и наконец уберутся, насытившись.

Раньше так было часто, со временем она смогла сладить с собой. Вот уже несколько лет все было спокойно. И надо же было столкнуться с этим художником, чтоб его совсем…

Тогда, пятнадцать лет назад, она была летом в студенческом лагере где-то в области, кажется, за Лугой. Кажется, лагерь считался спортивным, во всяком случае, отчим утверждал, что так. Где-то он достал путевку по случаю совсем недорого.

Арина помнит, что не хотела ехать. Мать с отчимом собирались на море, она прекрасно провела бы время одна в городе. Читала бы, гуляла, ходила в кино. Но нет, отчим уперся, как так, говорил, оставить девчонку восемнадцати лет одну почти на месяц? Да мы по возвращении и квартиры своей на месте не найдем, понаведет тут компаний разных, устроит черт-те что!

Он никогда не стеснялся в выражениях. Хотя всегда преувеличивал, а то и откровенно врал, потому что Арина никогда за всю свою жизнь не давала повода к таким словам. Не бывали у нее шумные развеселые компании, подружки и то редко заходили, поскольку отчим такое не приветствовал.

И сама Арина редко куда-то ходила и возвращалась всегда не поздно.

«Живешь на мои деньги, – говорил отчим, – так будь добра, делай все, как я сказал».

Вообще эти слова – «я решил», «я сказал», «я велел», были в его лексиконе самыми главными.

Арина слышала их так часто, что выучила наизусть с малолетства. Отца она не помнила, мать говорила, что отца у нее не было.

– Как это? – спросила маленькая Арина, – откуда же я тогда взялась?

– Он нас бросил, – ответила мать, отвернувшись, и больше на эту тему они не говорили.

Она не помнила, как они жили с мамой вдвоем, отчим присутствовал в ее самых ранних детских воспоминаниях. Всегда недоволен, всегда сердит, всегда раздражен.

Арина только потом поняла, что она ему просто мешала. Тихая, некрасивая девочка, которая раздражала его своим присутствием, самим своим существованием, поскольку жена должна была волей-неволей уделять ей внимание, хотя и старалась делать это незаметно. Но ему казалось, что и того много, поэтому он вымещал свою злость на Арине.

Все это Арина поняла намного позже, когда повзрослела и полностью переменилась. А пока отчим сумел сделать так, что, от природы несмелая и небойкая, Арина превратилась в совершенно затюканную комплексами, малосимпатичную личность.

Сейчас у Арины нет детских фотографий, они остались у матери, да и вряд ли сохранились. Но она помнит некоторые снимки и сейчас видит взрослым опытным взглядом, что с ней все было вовсе не так плохо. Просто очень блеклое, бесцветное лицо, потому что отчим не разрешал пользоваться косметикой в школе. Он поставил себе целью поймать ее с поличным, он караулил ее у двери, чтобы она не успела прошмыгнуть в ванную, он устраивал жуткие скандалы, так что Арине просто хотелось тишины.

Когда в парикмахерской перед выпускным вечером ей сделали не только прическу, но и визаж, причем довольно скромный, почти незаметный, отчим обругал ее неприличным словом, но тут вмешалась мама. Кажется, впервые она встала на сторону дочери, крикнула, чтобы он не портил ей праздник.

Отчим обиделся и не пошел на выпускной, чему Арина была только рада.

В институт она поступила технический, отчим выбрал тот, где когда-то учился сам. Она вообще училась хорошо, успевала по всем предметам, но хотелось изучать языки и вообще что-то гуманитарное. Отчим еще в школе заявил, что денег ей на репетиторов у него нет, а если бы и были, то ни за что бы не дал. Ему в свое время никто не помогал, а вот выучился и стал человеком.

Насчет денег была правда, отчим денег зарабатывал мало. Что же касается человечности, то отчим обманывал себя. Вспоминая, как отчим вел себя с ней, маленькой девчонкой, за которую некому было заступиться, Арина знает, что человеком он был никудышным.

Таким образом, в институте появилось совершенно затюканное существо с затравленным выражением в глазах. Глаза-то были красивые – сине-серые, большие, когда Арина улыбалась, они сияли, однако улыбалась она очень редко, никто из студентов этой улыбки не видел. Да никто и не присматривался.

Так прошел первый курс, Арина ни с кем не подружилась, после летних экзаменов все разъехались, а в августе отчим достал путевку в студенческий лагерь.

Лагерь был так себе, бытовые условия оставляли желать лучшего. Располагался он далеко от основного шоссе. Когда-то давно там был пионерлагерь большого завода. Завод был богатый, денег не жалел, так что корпуса были каменные, внушительные, со временем со стенами ничего не сделалось, хоть лагерь и стоял заброшенный лет десять после перестройки.

А потом кто-то выкупил у завода большой участок, как видно, собираясь строить элитную базу отдыха. Но не то кончились деньги, не то возникли серьезные проблемы с местной администрацией, так или иначе, корпуса подлатали, очистили территорию и поселили летом нетребовательных студентов. Эти пешком от шоссе дойдут, капризничать не станут.

Как уже говорилось, от шоссе к лагерю вела грунтовая дорога, которая со временем совершенно испортилась, так что проехать по ней могли только продуктовая «газель» и джип директора лагеря, да и то тот являлся на работу далеко не каждый день.

Столовая располагалась в приземистом дощатом бараке, кормили невкусно – жидкий супчик, котлеты без мяса, по утрам всегда каша, причем исключительно без молока. Туалеты в корпусах кое-как работали, но душевая находилась во дворе – щелястая деревянная будка, и вода вечно холодная.

Но студенты, как уже говорилось, люди некапризные, тем более что все искупалось природой. Лагерь стоял в очень красивом месте, на берегу озера, километрах в полутора была деревня под названием Залесье. Зимой деревня тихо умирала, две трети домов стояли пустые, однако летом наблюдалось там некоторое оживление, люди приезжали из города, привлеченные красивыми местами – лес, полный грибов, озеро, полное рыбы.

Этот август был жаркий, так что вода в озере не остывала ночами. Алина настроилась тихо прожить три недели, ни с кем не вступая в контакт, тем более что девчонки в комнате попались все какие-то несимпатичные, сразу выказали ей свое отношение. Она не навязывалась, привыкла уже, что ее избегают.

С первого дня начал отравлять жизнь физрук – здоровенный громкоголосый дядька. Теперь-то Арина понимает, что есть люди (и их много), которым доставляет удовольствие обижать слабых и беззащитных, и если дать им отпор сразу же, то они отстанут или переключатся на другого.

Она так сделать не смогла, так что на спортивных занятиях он костерил ее так громко, что было слышно в соседней деревне.

Разумеется, заступаться за нее никто не собирался, все только хихикали, поскольку физрук изощрялся как мог. Шутки его были как у старшины-сверхсрочника.

Жаловаться было некому, не маме же звонить. Она тут же разболтала бы все отчиму, и по приезде он устроил бы грандиозный скандал. Для нее, дескать, все делается, путевку купили, от себя оторвали, а она… Дальше пошли бы эпитеты, самым приличным из которых был бы «свинья неблагодарная».

И на пятый день, когда она тихонько отмечала в календарике, сколько дней еще ей осталось, в столовой ее попросили передать соль, и ее руки коснулся он. Андрей Леденцов, самый красивый парень в студенческом лагере.

Разумеется, она видела его раньше, и девчонки в комнате обсуждали его вечерами. Ленка Гусева училась с ним в одном институте и кое-что про него знала. Или делала вид, что знает. Он весь из себя такой загадочный, у него влиятельные родители, в институте держится наособицу, на всех смотрит свысока. Но хорош необыкновенно, ее подружка за ним бегала, но не обломилось.

Последние слова Ленка сказала таким голосом, что всем стало ясно – не было никакой подружки, это сама Ленка за ним бегала, это ее он бортанул.

«В общем, – закончила Ленка, – не стоит на него время тратить, слишком уж высоко себя ставит».

Девчонки сочувственно хмыкнули, Арина, как всегда, промолчала.

В столовой от его прикосновения ее пронзила дрожь, как когда-то в детстве, когда дернуло током от неисправной настольной лампы. Она подняла глаза и тут же опустила их, но он все понял. Наверняка знал, как он действует на девушек. Но тут ему попался совершенно беспроигрышный вариант.

Тем же вечером он подошел к ней на импровизированной площадке, где студенты устраивали танцы. Арина стояла чуть поодаль, в тени. Весь день было жарко, так что в комнате невозможно было находиться, она просто вышла подышать.

– Погуляем? – спросил он и взял ее за руку.

И снова ее пронзило током, и она готова была идти за ним куда угодно, хоть на край света.

Не понадобилось идти так далеко, они пошли по тропинке, что вела к деревне. Несмотря на жаркий август, тропинка была сыроватая, потому что с левой стороны располагалось большое болото, осенью местные ходили туда за клюквой, а летом оттуда летели комары в ужасающем количестве.

Арина не замечала укусов комаров, она шла за ним как во сне. Идти было с километр, но ей показалось, что шли всего несколько минут. У нее вообще куда-то пропало чувство времени.

Он не свернул к деревне, а полез наверх, на крутой обрыв, что был с одной стороны озера. Там озеро сужалось и переходило в узкую извилистую протоку, которая, в свою очередь, вела к другому озеру, его называли Дальним.

Они долго взбирались на обрыв по узкой тропинке, Арина была в шортах и ободрала коленку о камни, но заметила это только утром.

На самом верху оказалась небольшая площадка, этакая природная выемка. Очевидно, когда-то туристы ставили тут палатку, потому что осталась куча лапника и следы от костра. Он бросил на лапник свою куртку и похлопал рядом с собой:

– Садись!

Внизу блестело озеро, сверху шатром падало небо, усыпанное звездами. Луны не было, зато четко виден был Млечный Путь.

Словом, все было очень романтично, только он и не думал о романтике. Он деловито погладил Арину по плечу и расстегнул блузку. Пуговички были мелкие, но он был терпелив и аккуратен и не пропустил ни одной. Затем также деловито и уверенно расстегнул ей бюстгальтер. А когда прикоснулся к груди, ее затрясло, как будто через тело пропустили все двести двадцать вольт.

Она и не заметила, когда он снял с нее шорты и овладел прямо сразу, без поцелуев и предварительных ласк. Она не сопротивлялась и не чувствовала боли, хоть он и был у нее первым.

Вот именно, девчонки в школе наперебой хвастались своими парнями, а уж в институте-то были и вовсе откровенные разговоры. Арина как всегда помалкивала, ей нечего было сказать, впрочем, никто ее и не расспрашивал.

Единственное, что она помнит, – это небо, усеянное крупными холодными звездами, которое медленно падало на нее, накрывая, как одеялом.

Она не теряла сознания, но пришла в себя, когда он уже оделся и теребил ее за плечо:

– Вставай, замерзнешь!

Она молча оделась.

Руки дрожали, мелкие пуговки блузки не попадали в петли. Он проследил, чтобы все было в порядке, пригладил ей волосы, вытащил из них еловые иголки.

Как потом поняла Арина, это объяснялось вовсе не заботой.

Они спустились с обрыва и пошли по тропинке в лагерь.

– Это в последний раз, – сказал он, когда стали видны плохо освещенные корпуса. – В последний раз, – объяснил он, видя ее испуганные глаза, – когда мы ходим туда вместе. Теперь будем приходить каждый сам по себе. Сначала ты, а потом я. И днем чтобы никаких разговоров, вообще ко мне близко не подходи. Мне сплетни не нужны, тебе, я думаю, тоже. Не ходи за мной!

И ушел вперед, оставив ее в лесу.

Она подождала минут десять и тоже побрела к свету. Танцы закончились, парочки разбрелись кто куда, слышался смех и тихая музыка. Арина вернулась в свой корпус, никого не встретив, и легла, накрывшись с головой одеялом.

Два дня она провела в комнате, сказавшись больной, у нее и правда поднялась температура, тошнило, и сильно болел низ живота. Не с кем было посоветоваться, не с кем поговорить, да никто бы и не стал ее слушать.

На третий день ей стало лучше. Жар спал, и она даже решилась пойти обедать. Он перехватил ее по дороге, на вытоптанном пятачке возле столовой. Не спросил ни о чем, только велел приходить вечером на обрыв. И ушел, потому что из-за поворота слышался визгливый, как дисковая пила, смех Ленки Гусаковой, и он как раз успел удалиться на достаточное расстояние.

Очевидно, у Арины было такое лицо, что Ленка остановилась и спросила, как она себя чувствует. Арина сказала, что с ней все в порядке, и ушла, обедать она передумала.

Мысль о том, чтобы не прийти ночью на обрыв, просто не приходила ей в голову.

Так и пошло, через два вечера на третий они встречались на обрыве. Все происходило очень быстро, он был спокоен и деловит, тщательно следил, чтобы у Арины не было ни синяков, ни царапин. Они почти не разговаривали.

После всего он уходил, бросив ей «пока».

Арина оставалась, как он велел. Она сидела, смотря вниз на озеро, под самым обрывом была узкая полоска берега, где причалены несколько старых рыбацких лодок. От этого места вдоль берега шла тропинка к деревне, которая выходила на зады огородов.

Иногда Арина приходила сюда днем. От спортивных занятий ее освободили, хотя температура уже прошла и физически она чувствовала себя здоровой.

Студенты посещали деревню, потому что там был крошечный магазинчик, торговавший пивом, чипсами и ужасными жевательными конфетами, но, как уже говорилось, кормили в лагере скудно, так что и этому ассортименту студенты были рады.

Арина побывала днем на узкой полоске берега, посидела в старой лодке, вытащенной на кусок песчаного пляжа… Отсюда обрыв казался очень крутым и высоким. Примерно на середине виднелась небольшая пещерка, скрытая кустами.

Так прошло две недели, к концу которых Арина спохватилась, что у нее не приходят месячные.

Она стала вспоминать, когда же это было в последний раз, получалось, что еще до приезда в лагерь.

Задержка, но вот отчего? Она не полная дура и понимает, откуда берутся дети. Но вроде бы он говорил, что принимает меры. Она вообще не соображала, что он делает и как надо.

Все это время она находилась в прострации, в беспамятстве, в каком-то полусне, как под гипнозом. Единственное, что она чувствовала, – это удар током, когда он прикасался к ней, а дальше… дальше – полный провал в памяти.

И вот наступил последний вечер, завтра нужно было уезжать. Девчонки собирались на дискотеку, Арина же ждала условленного времени, чтобы идти на обрыв.

Все было как прежде, только на небе, кроме побледневших звезд, была теперь луна. Она всходила из-за озера желтая, как огромный яичный желток.

Он явился спокойный и деловитый, как обычно.

– Подожди! – Арина отвела его руки.

– Потом, потом…

А потом, пока он отряхивал с брюк елочные иголки, она спросила, увидятся ли они в городе.

– Дело в том, что… – начала она робко, неуверенно, но он перебил ее, не дал договорить.

– Мы. Никогда. Не увидимся. В городе. – Он бил ее резкими словами, как железной палкой. – Запомни. Это. Все кончено. Да ничего и не было. Ты мне нужна была только для этого. Потому что воздержание вредно для здоровья.

Он был многословен, как никогда. За все предыдущие встречи он не сказал и десятой доли того, что Арина слышала сейчас. Она – никто, он никогда не давал ей повода думать, что у них могут быть какие-то отношения. И вообще у него в городе есть девушка, так что он рассчитывает, что она, Арина, забудет его и не вздумает беспокоить звонками или эсэмэсками.

Да это ей не удастся, потому что хоть он и не давал здесь никому номер своего телефона, он все равно его поменяет.

Арина молчала, тогда он повернулся и ушел, насвистывая какой-то мотивчик. Она осталась сидеть полуодетая, не было сил даже накинуть рубашку с длинным рукавом. Ночь сегодня была холоднее, чем раньше, – все же конец августа, но комары по дороге ели как в июне.

Арина сидела, обхватив себя за плечи, и бездумно смотрела вдаль. Понемногу до нее начало доходить очевидное.

Собственно, она и раньше не питала никаких особенных надежд, просто про это не думала, отстраняла от себя эти мысли. А сейчас его слова пробили какой-то кокон, в котором она находилась с того самого дня, как он коснулся ее руки в столовой, и Арина стала воспринимать окружающее.

Итак, что будет дальше?

Завтра отъезд, и Андрея она больше никогда не увидит. Собственно, в глубине души она и подозревала, что так будет, что ей нет места в его жизни там, в городе. И она бы покорилась неизбежному, если бы… если бы не задержка.

А вдруг она беременна? И что тогда делать? Придется сказать маме, а там обязательно узнает и отчим.

Арина поежилась, представив, что он сделает. Сколько придется ей вытерпеть криков и ругательств! Это никогда не кончится, и раньше у нее была не очень счастливая жизнь, а теперь-то уж, когда она даст повод…

Потянуло ветерком, и Арина поежилась.

Луна поднялась, теперь она была лимонного цвета, и Арине показалось, что пятна на ней сложились в злорадную ухмылку.

«Что, съела? – хихикала луна. – Убила бобра? Думала, что такой парень тебя осчастливит? Ага, попользовался и бросил. Только на это ты и годишься, жалкая уродка и неудачница!»

«Все правда, так оно и есть», – думала Арина.

На душе было гадко. Жить не хотелось.

Что ее ждет завтра? Да ничего хорошего. Никому она не нужна.

Друзей у нее нет, отчим только обрадуется, когда она не вернется. Мама немножко поплачет и успокоится.

Арина ей тоже мешает, сказала же она как-то в сердцах, что все скандалы у них в доме только из-за нее.

Ну вот, теперь скандалов не будет.

Озеро призывно блестело внизу.

Арина встала, широко раскинув руки. Вот так, сразу, не разбегаясь, броситься с обрыва… и разом решить все проблемы.

Не получится, тут же поняла она.

Обрыв не такой уж высокий, она упадет на полоску берега. А если и долетит до воды, то толку не будет, у берега мелко. Она-то изучила это место и сверху и снизу, когда приходила сюда днем. Разобьешься, конечно, но не насмерть. И будешь валяться здесь с переломанными ногами, скуля от боли, и когда еще рыбак какой-нибудь сюда забредет.

Нет, если топиться, то прямо с берега. Тихо войти в теплую воду, дойти до глубины… Плавает она не очень хорошо, так что быстро выбьется из сил и пойдет ко дну. А можно взять старую, рассохшуюся лодку и отплыть на ней подальше. Лодка небось протекает, так что наполнится водой быстро. Или течение успеет ее вынести в протоку, а там – в Дальнее озеро.

Ну, найдут, конечно, но не скоро. А может, и вообще не найдут, так оно и лучше. Не станет она оставлять никакой записки, пускай думают что хотят.

Приняв решение, Арина даже приободрилась. Она оделась, при свете луны оглядела полянку на обрыве, чтобы не оставлять ничего после себя, потом решила спуститься с обрыва прямо здесь, очень уж далеко в обход.

Луна больше не усмехалась, а смотрела мрачно, без всякого сочувствия.

Арина показала ей язык и осторожно спустила ноги, нашаривая опору.

Помогло то, что она изучила этот обрыв очень хорошо, пока любовалась им снизу. Следовало действовать очень осторожно, чтобы не сорваться с крутизны и не провести ночь, охая от боли в сломанной ноге или руке.

Арина представила себе насмешливые лица девчонок и презрительное – Андрея, а также то, что скажет физрук: дескать, вот несуразная девка, идиотка и растяпа. Нет уж, такого удовольствия она им всем не доставит.

Арина очнулась от воспоминаний, услышав стук в окно машины. Это охранник интересовался, все ли у нее в порядке, она, дескать, уже минут двадцать сидит в машине, не трогаясь с места.

Арина заверила его, что все отлично, просто нужно было написать важное письмо и отправить по электронке.

Когда охранник отошел, она отругала себя за то, что поддалась слабости, и тронулась с места. Нужно отъехать подальше, чтобы этот въедливый дядька ее не видел. На кого же он похож? Ну да, на того противного физрука, так же переваливается при ходьбе и таращит оловянные глаза.

В поселке Репино, на самом берегу Финского залива, расположено множество кафе и небольших ресторанчиков. В летний сезон все эти заведения переполнены. Но в конце января, когда на заливе нечего делать, почти все они закрыты.

Только кафе «Дюна», расположенное немного на отшибе, как ни странно, работало. На парковочной площадке неподалеку от него стояли две машины – серебристый «Мерседес» и громоздкий черный внедорожник.

За стойкой кафе маячил мрачный бармен, который, как обычно, перетирал совершенно чистые бокалы, да за столиком в углу зала сидел крупный мужчина средних лет с бритой головой и властным лицом.

В помещении было холодно, несмотря на несколько включенных радиаторов, поэтому мужчина не снимал плотное бежевое пальто. Он сидел лицом к большому окну, через которое была хорошо видна заасфальтированная парковка.

Перед этим одиноким посетителем стояла чашка кофе. Он явно кого-то ждал, то и дело поглядывая на часы.

Наконец на асфальтовой дорожке неподалеку от кафе появилась неприметная серая машина, свернула на парковку и остановилась. Из нее вышел худощавый человек невысокого роста, в черной куртке с опущенным на лицо капюшоном, с черной спортивной сумкой в руке. По хрусткому свежему снегу он подошел к кафе, толкнул стеклянную дверь и вошел внутрь.

Бармен поставил свой неизбежный бокал на стойку. Одинокий посетитель взглянул на часы. Человек в черном подошел к его столу, сел без приглашения.

– Опаздываете! – проговорил бритоголовый.

Из-под капюшона сверкнули темные глаза, и негромкий глуховатый голос отозвался:

– Пробки.

– Пробки? В это время? – Бритоголовый недоверчиво поднял брови. – Впрочем, мы сюда приехали не для того, чтобы препираться. Вы принесли то, о чем мы говорили?

– Разумеется. – Человек в черном едва заметно кивнул на свою сумку. – Только сначала мы должны урегулировать вопрос оплаты. Вы помните нашу договоренность…

– Разумеется, – в тон ему проговорил бритоголовый. – Но я должен увидеть то, за что плачу.

– Разумеется.

Бритоголовый уставился на черную сумку.

Человек в черном дернул «молнию», открыл сумку и показал собеседнику большую шкатулку из дорогого розового дерева, приоткрыл ее крышку.

– Как видите, это здесь. Но если вы попытаетесь меня кинуть, мне достаточно нажать вот эту кнопку, и шкатулка вместе с содержимым взорвется.

– За кого вы меня принимаете! – Бритоголовый неодобрительно поморщился. – Я серьезный бизнесмен.

– Именно поэтому я вас и предупреждаю.

Бритоголовый достал из-под столика портфель, вынул из него ноутбук, положил на стол, включил.

Человек в черном достал такой же ноутбук из своей сумки, открыл его.

Бритоголовый пробежал пальцами по клавиатуре. На экране вспыхнула надпись:

«Подтвердить транзакцию».

Бритоголовый ввел еще несколько символов, и по экрану побежали зеленые значки.

Человек в черном внимательно следил за процессом на экране своего компьютера.

Бритоголовый, который сидел лицом к парковке, на мгновение оторвал взгляд от компьютера и увидел, как дверца черного внедорожника беззвучно приоткрылась, из него выскользнул парень в темно-серой куртке, подкрался к серой машине, повозился с ее дверью, открыл ее и скользнул на заднее сиденье.

– Ну, вот и все, – проговорил бритоголовый, переведя взгляд на экран. – Деньги поступили на ваш счет.

– Вижу, – кивнул человек в черном. – Теперь это ваше. Можете распоряжаться по своему разумению.

Он достал шкатулку из сумки и поставил ее на стол.

– Приятно было иметь с вами дело.

– Взаимно.

Человек в черном поднялся из-за стола и пошел к выходу.

Бритоголовый открыл шкатулку и еще раз внимательно оглядел ее содержимое, затем перевел взгляд на окно.

Человек в куртке с капюшоном вышел из кафе и направился к парковке.

Бритоголовый достал телефон, нажал на нем одну кнопку и быстро, тихо проговорил:

– Он идет. Как только сядет – придуши его. Мне нужен его ноутбук, а от тела потом избавимся.

Не дожидаясь ответа, он убрал телефон и снова взглянул на человека в черном. Тот направлялся к парковке, но в последний момент свернул и прошел мимо, поднялся по склону дюны и остановился в нескольких десятках метров от парковки.

– Что за дела? – Бритоголовый привстал, быстро переглянулся с барменом.

Тем временем человек в черном достал из кармана куртки мобильный телефон, потыкал в него пальцем.

В кармане у бритоголового зазвонил телефон.

Бритоголовый схватил трубку, взглянул на дисплей.

Номер, конечно, не определялся.

Он поднес телефон к уху и услышал в трубке негромкий глуховатый голос:

– Никогда не нужно пытаться перехитрить профессионала. Это неразумно.

После этого из трубки понеслись гудки отбоя.

И в то же мгновение серая машина, на которой приехал человек в черном, превратилась в клубок ослепительного пламени, разлетелась на части. Горящие обломки полетели во все стороны, часть из них врезалась в стоящие рядом джип и «Мерседес». И только секундой позднее прогремел взрыв.

Бритоголовый в растерянности смотрел на горящие машины. Потом взглянул туда, где только что виднелась черная фигура – но ее уже не было. А чуть позднее из-за деревьев послышался удаляющийся шум автомобильного мотора.

– Он заминировал свою собственную машину, – проговорил бармен, когда наступила тишина. – Где-то поблизости его ждал второй автомобиль, который он пригнал накануне. Жалко ребят…

– Заткнись! – рявкнул бритоголовый.

Он выскочил из-за стола, показал на шкатулку и резко бросил бармену:

– Головой отвечаешь!

С этими словами выбежал из кафе, бросился к парковке.

Добежав до нее, распахнул дверцу внедорожника.

На заднем сиденье полулежал широкоплечий мужчина с окровавленным лицом. Увидев шефа, он застонал и попытался что-то сказать.

– Где мой портфель? – рявкнул бритоголовый.

Окровавленная рука показала на замшевый карман на спинке переднего сиденья.

Бритоголовый вытащил из этого кармана небольшой кожаный портфель.

– Шеф… помоги… – промычал раненый.

Бритоголовый бросил на него равнодушно-злой взгляд, захлопнул дверцу машины и бросился обратно к кафе.

Влетев в заведение, он удивленно огляделся.

Бармен лежал на полу, не подавая признаков жизни. Глаза его были выпучены, как у рака, лицо стало багровым до синевы. На горле виднелись синие отметины.

– Черт! – выдохнул бритоголовый, оглядываясь по сторонам.

Кроме него и мертвого бармена, в кафе никого не было.

Деревянная шкатулка лежала на полу, крышка ее была открыта.

Бритоголовый наклонился над шкатулкой, увидел, что ее содержимое на месте, и облегченно вздохнул.

Все остальное не имело значения.

Он тяжело опустился на стул, достал мобильник, нажал пару кнопок и проговорил:

– Игорь, приезжай за мной в «Дюну». Прихвати пару ребят и группу зачистки – здесь нужно будет прибраться. Да, основательно прибраться – тут здорово намусорили.

Арина проехала несколько улиц и остановилась возле торгового центра. Там, на втором этаже, нашла приличное кафе и попросила чашку чая – черного, крепкого и погорячее. Чай ее успокоит.

Но официантка не успела принести чай, воспоминания нахлынули с новой силой.

Арина вновь ощутила себя на том обрыве. Одна, брошенная всеми, даже луна смеялась над ней.

Она почти преодолела трудный спуск, до низа оставалось метра четыре, как вдруг услышала приближающиеся шаги.

Андрей вернулся?

Но нет, шли двое или трое и, судя по шуму и приглушенным ругательствам, это были мужчины.

Рыбаки? Но для них еще рано. Не отдавая себе отчета, Арина скользнула в небольшую пещерку, что как раз оказалась рядом. Там пахло плесенью, помойкой, и еще, очевидно, кто-то использовал пещерку вместо туалета.

Вход в пещерку была закрыт разросшимися кустами дикого шиповника.

Арина исцарапалась, но терпела, не издавала ни звука. Сквозь кусты ей было видно, что на берег вышли трое мужчин в темной одежде, несмотря на теплую погоду. Они несли какой-то тюк, судя по всему, тяжелый и неудобный. Точнее, двое несли, а третий – маленький и верткий – суетился, забегал вперед и всячески им мешал.

– Вот тут как раз удобно, – суетился маленький, – как раз можно в воду ее, а там уж…

– Оборзел совсем? – рявкнул, отдуваясь, здоровенный парень. – Тут же мелко, сразу к берегу прибьет!

– Не ори! – цыкнул третий. – И ты не суетись тут. Не поднимай шум. Мало ли кто в деревне услышит, нам лишние неприятности не нужны. И так уже хватает…

– Да я ничего, – скуксился маленький, – я как лучше хотел… помочь хотел…

Здоровый парень пнул ногой лодку, лежащую на берегу.

– О, рассохлась совсем, сгодится!

– Это дяди-Мишина лодка, – неизвестно зачем сказал маленький, – он уж второй год из дому не выходит, как ногу сломал…

– А нам по фигу, чья она, – сказал рослый.

Одной рукой он перевернул лодку и столкнул ее в воду. Третий парень, который, судя по всему, был в этой компании за старшего, достал из кармана складной нож и разрезал веревку, которой перевязан был длинный тюк.

– Черт! – прошипел он. – Кровищи-то! Поварешка, раздевай ее! Не стой столбом!

– Чего это я? – заныл маленький. – Я вообще покойников боюсь!

– Делай что велят, не тяни резину!

Если и были у Арины какие-то сомнения, то теперь они развеялись. Эти трое притащили на берег труп. И хотят его утопить. Как говорится – концы в воду.

Эта мысль была такой дикой – здесь, в тихой деревне, под сияющим звездным небом, где озеро под луной гладкое, как зеркало, вдруг появились какие-то криминальные личности с трупом!

Не веря себе, она высунулась подальше. Кусты предательски затрещали, и тут же старший поднял голову.

– Кто там?

– Да никого, – сказал маленький, – птица, наверное, или белка. Кому здесь быть. Сюда если только рыбаки рано утром придут, хотя в августе какой клев…

– Это хорошо, что никого, – медленно сказал старший, – нам лишние глаза ни к чему…

И Арина почувствовала дикий страх.

Если эти трое найдут ее здесь, то наверняка не оставят в живых, просто отправят следом за той, кого они принесли завернутой в мешок. Ну да, они говорят «она», стало быть, труп женский.

Очень тихо она отползла подальше от входа, закусив губу, чтобы не заорать. Ужас был такой, что не мог находиться внутри, рвался наружу. Она сунула руку под рубашку и что есть силы ущипнула себя за бок. Как ни странно, это помогло загнать липкий страх поглубже. Руки не дрожали, и зубы не стучали.

Те трое между тем делали свое дело.

Двое раздели труп, разрезав одежду, и положили его в лодку. Луна зашла за тучку, и Арина видела, как тело белеет в темноте.

– Красивая девка… – вздохнул здоровенный парень, – и какого хрена он…

– Заткнись! – предупредил старший. – Не болтай лишнего!

– Зачем ее раздевать-то нужно, – бубнил маленький, сворачивая одежду в узел.

– Затем, что голую быстрее рыбы сожрут! – прошипел старший. – Кроме того, по одежде скорее опознают. А так лодку течением в протоку утянет, потом она ко дну пойдет, когда водой наполнится, а тело в Дальнем озере окажется. Там уж если и найдут, то не скоро.

Арина вздрогнула, услышав то, что совсем недавно планировала сама.

– И не ной тут, достал уже, сам это место предложил!

– Да я ничего… – В голосе маленького слышался страх.

Послышался плеск, это самый здоровый парень вошел в воду, подталкивая лодку.

– Ну все, теперь шмотки только выбросить… Ты куда это полез, Поварешка?

Арина услышала, как совсем рядом трещат кусты и осыпаются камешки под чьими-то ботинками.

– Счас, – слышалось пыхтение, – тут яма такая есть, туда засунуть можно!

– Ты что, сдурел совсем? – Старший повысил голос. – Засунуть! Ведь найдут!

– Да кто тут найдет, сюда никто не ходит, – и вот уже чья-то рука отвела от входа куст шиповника.

Арина сама не помнила, как оказалась в противоположном углу пещерки и застыла, скорчившись и закрыв глаза, чтобы не блестели в темноте. Хорошо, что шорты темные и рубашка неброская с длинными рукавами! Сердце поднялось в горло и застряло там, так что она не могла вздохнуть.

– Найдут, мальчишки полезут или еще кто! Сказано, лезь назад! В болоте шмотки утопим!

– Да счас… – Арина услышала хриплое дыхание, возню, а потом совсем рядом полилась пахучая струя.

Она еще больше сжалась и старалась не дышать.

– Да иду уже! – Тот, кого называли Поварешкой, вздохнул с облегчением, снова послышалась возня, а потом что-то упало прямо на Арину.

Она поскорее подхватила этот предмет, чтобы не звякнул, ударившись о камни.

Парни ушли, тихонько поругивая Поварешку, и только когда шаги стихли, Арина решилась пошевелиться и вдохнуть спертый отвратительный воздух. Ноги затекли от неудобного положения, так что она добралась до входа в пещеру ползком и выглянула наружу.

Луна вышла из-за облаков и освещала теперь озеро и плывущую вдалеке лодку с ужасным грузом. Сердце у Арины билось теперь в обычном месте, там, где положено, дышалось свободно. Она ощущала себя какой-то другой.

Может такое быть, чтобы страх расплавил в ее голове какой-то узел и теперь она может мыслить здраво?

Было похоже, что в голове теперь находится кто-то сильный и умный, который говорит с ней по-доброму.

Арина разжала кулак, в котором до сих пор держала то, что поймала в пещере. Она думала, что это монетка, а оказалось – кусок чего-то металлического с обломанным краем. Какой-то значок или застежка… при свете луны не разглядеть толком.

«Не рассиживайся, – велел ей тот сильный и умный, кто помогал ей теперь, – они могут вернуться. Тот растяпа хватится значка, а вдруг по нему можно будет его узнать?»

Арина поняла, что нужно немедленно уходить с этого места. О том, что хотела утопиться, она забыла. Лезть наверх, на обрыв не было ни времени, ни сил. Идти в деревню она не хотела. Самое умное будет сейчас тихонько вернуться в лагерь и забыть все, что видела. Той несчастной в лодке уже не поможешь.

Итак, она решила идти вдоль берега озера в сторону лагеря. Обрыв скоро кончится, можно будет выбраться на узкую тропинку, ведущую к лагерю, и незаметно проскочить в корпус. Все сейчас на вечеринке по поводу отъезда, так что никого она не встретит. А завтра уехать отсюда поскорее.

Но эти трое тоже пошли в ту сторону. Очевидно, где-то к озеру есть подъезд, не тащили же они труп от самого шоссе.

Очень осторожно Арина спустилась вниз. Лодки уже не было видно, она скрылась за камышами. Кто эта покойница? За что ее убили?

«Не думай об этом!» – приказал тот, кто теперь сидел у нее в голове и давал советы.

Арина тихонько пошла вдоль берега, стараясь ступать как можно тише. Шла минут десять и вдруг увидела впереди проблески света. Это были фары машины.

Ну да, она подумала верно, здесь к берегу можно было подъехать. Не то чтобы дорога, но вырублены кусты, и в самом топком болотистом месте проложена гать. У машины стояли двое – старший из парней и еще один, в светлой футболке.

– Сейчас они вернутся и можно ехать, – говорил старший, – я велел подальше в болото зайти, чтобы узел выбросить.

– Что-то долго нет, фарами посвети, а то еще провалятся в болото, – хрипло сказал тот, другой.

Арина, отступавшая в темноте, споткнулась о кочку.

– Они, что ли?

Арина успела плюхнуться в жижу за долю секунды до того, как фары скользнули по болоту.

– Не они. Птица, наверное. Или заяц. Тут глушь такая, с этой стороны озера вообще никто не ходит.

Арина чувствовала, что еще немного – и сердце ее просто разорвется от страха и напряжения.

Свет ушел в другую сторону, оттуда послышался бодрый мат и треск сучьев под ногами. Очевидно, вернулись те двое, утопив в болоте мешок с одеждой. После чего мотор завели, и машина уехала.

Арина выползла из вонючей жижи на кочку и поняла, что ноги ее идти не могут. Она обняла кочку, зарылась лицом в мягкий мох и просто вырубилась на некоторое время.

Очевидно, ненадолго, потому что когда Арина подняла голову, луна светила все так же ярко, только была уже не лимонного цвета, а серебристо-белого. И в этом свете Арина увидела на соседней кочке свернувшуюся кольцом змею.

Гадюка, ну где ей еще быть, как не на болоте.

Арина почувствовала, что сейчас умрет.

Вот прямо сейчас сердце просто разорвется от дикого ужаса. Что там прошлый страх, когда она сидела в пещере, боясь дышать, и смотрела, как трое бандитов пытаются утопить труп в озере! Казалось бы, сильнее страха не может быть, а вот надо же…

Однако кто-то умный и сильный, кто сидел теперь в ее голове, сказал, чтобы она немедленно взяла себя в руки. Гадюки не нападают просто так, это не кобры.

Очень осторожно Арина убрала левую руку, которая была ближе всего к той кочке. Затем подтянулась и встала на ноги. Ничего, могут ее держать.

Змея презрительно зашипела и неторопливо поползла прочь. Арина выпростала ноги из болотной жижи и рванула в противоположную сторону.

Очухалась она на тропинке, узнав знакомые места. Вот тут дерево поваленное, а там – овражек неглубокий, стало быть, лагерь близко. Ну да, вон и музыка слышна, гуляют студенты.

Арина оглядела себя всю – мокрую, грязную, измученную – и тут до нее дошло, что дело не только в этом. Вот и конец задержке, очевидно, от стресса все случилось очень бурно. Раньше она существовала на адреналине, теперь же накатила слабость и боль.

Однако в голове прозвучал строгий приказ, чтобы не смела расслабляться, а быстрее шла к лагерю. Кто знает, кого еще можно тут встретить.

Встретила она пьяного в хлам физрука, который, себя не помня, брел куда-то по тропинке, бормоча ругательства.

Арина загодя схоронилась за придорожными кустами, и физрук ее не заметил, он дошел уже до такого состояния, что и медведицу бы в кустах проглядел.

Возле корпуса Арина сбросила черные от грязи кроссовки и пошла босиком, чтобы не оставлять следов. Забрала в комнате полотенце и все чистое и прокралась в душевую.

Душевая находилась во дворе и по ночному времени была закрыта. Но все девчонки знали, что навесной замок открывается простой булавкой. Вода в баке почти остыла.

Арина, поеживаясь, все же вымылась и кое-что простирнула. После чего улеглась в постель и неожиданно для себя заснула, едва голова коснулась подушки, не слышала даже, как пришли девчонки с дискотеки.

Утром никто не хотел подниматься.

Ленка Гусакова громче всех стонала, что ей плохо, но все же пошла к завтраку. И влетела в комнату с вытаращенными глазами: в лагерь приехала полиция, и арестовали Андрея Леденцова!

– Как это? – Девчонки сонно щурились, не в силах осознать случившееся.

Арина, как всегда, промолчала.

Ленка, даром что с похмелья, успела выяснить многое. Кто-то из парней подслушал разговоры полицейских, а сама Ленка разговорила уборщицу тетю Маню из той же деревни.

Оказалось, что рыбак увидел запутавшуюся в камышах лодку, признал в ней дяди-Мишину собственность и забеспокоился, не он ли там лежит. Хоть и не выходит из дому, а мало ли что пьяному взбредет в голову. Когда рыбак подплыл ближе и увидел жуткое содержимое лодки, то горько пожалел о том, что сделал. Но назад ходу не было, его уже видели другие рыбаки.

Очевидно, лодка только с виду была совсем непригодная, а от воды доски разбухли, и она поплыла. И запуталась в камышах, так что не выплыла в Дальнее озеро.

Сообщили в полицию, а там оказалось, что как раз ищут молодую женщину, которая пропала вчера утром. Она оказалась дочкой какого-то богатого и влиятельного человека, вроде ее похитили…

Тут Ленка честно призналась, что точно не знает, в чем там дело. А Андрея Леденцова арестовали потому, что видели его вечером в деревне. Он заходил в магазин, и пришел, кстати, от берега, то есть от того места, где убитую девушку положили в лодку.

Больше никто из студентов в деревню в тот вечер не наведывался, они все гуляли на отвальной. Менты вцепились в Андрея, потому что он не мог объяснить, что делал на берегу. Сказал, что гулял, но ему не поверили.

Андрея увезли, и тут все приуныли, потому что полицейские строго-настрого запретили директору вывозить отдыхающих, да еще и прихватили физрука, у которого, как оказалось, была судимость за кражу, а он ее скрыл, когда устраивался на работу.

Директор совсем упал духом: студентов надо было кормить, а продуктов не закупили, поскольку думали, что лагерь закрывается, все же конец августа. Опять же физрук подгадил со своей судимостью, да еще и менты посулили напустить на директора финансовую проверку. А уж те, ясное дело, найдут злоупотребления, как не найти. В общем, неприятностей не оберешься.

Менты были злые от того, что влиятельный человек, чью дочку убили, поднял на ноги всех, и теперь свое начальство наезжало на них со страшной силой, требуя раскрыть дело как можно скорее и не принимая никаких оправданий.

День прошел в унынии.

Арина позвонила матери и сообщила, что выезд задерживается, она потом объяснит, как и что. Мама не особенно забеспокоилась, они только что вернулись из отпуска, у нее было полно неотложных дел.

Девчонки сидели на чемоданах и скучали.

На обед подали что-то и вовсе не съедобное, на ужин директор пообещал только чай с хлебом.

«Как в тюрьме», – ругалась Ленка Гусакова и подговорила девчонок смотаться в магазин, одна она идти боялась.

Они вернулись еще с одной новостью – погиб один деревенский, Витька Половник.

Ну да, фамилия такая, и мать его Половник, и бабка тоже была Половник. Витька был парень пустой и вороватый, в деревне на него злились, пару раз даже побили за воровство. И кличку дали Поварешка, по фамилии.

Услышав такое, Арина навострила уши.

До этого она не прислушивалась к Ленкиной болтовне. Болела голова, ныл живот, как всегда бывает в первый день, а нынче было еще хуже. Но тут сонное оцепенение мигом прошло, она села на кровати и спросила, как погиб этот самый Поварешка.

«Разбился на мотоцикле», – отвечала Ленка Гусакова.

Мотоцикл украл у местного фермера, за что тот пообещал Поварешку убить. Но тот и сам гробанулся, видно, пьяный был. Хотя в последнее время не пил и не воровал, потому что прибился к «викингам».

Тут все замолчали.

В трех километрах от деревни располагалась непонятная полуспортивная организация под названием «Викинги».

Было построено новое здание, напоминавшее ангар, территория была обнесена высоким забором. Чем там занимались эти самые «викинги», спортом или еще чем, никто толком не знал. Вход на территорию охранялся, в деревне они не появлялись. Время от времени слышались оттуда выстрелы и отрывистые слова команды.

Студентов по приезде предупредили, чтобы к «викингам» не совались. Было, дескать, пару раз такое, что парни полезли или девчонки перед воротами болтались, так ничего хорошего из этого не вышло – парней побили, а девчонок отогнали.

Несколько раз Арина видела этих «викингов».

Форма у них была черная, полувоенная, они ходили в ней постоянно, несмотря на жару. По сторонам не смотрели, на девчонок не отвлекались.

Когда все вышли из комнаты, Арина полезла в чемодан, куда убрала грязные шорты, и нашла в кармане ту самую железку, что поймала в пещере на берегу. Это оказался кусок пряжки. Очевидно, отвалился, когда Поварешка возился со штанами. Приспичило ему, видишь ли, торопился очень!

Да, пряжка фирменная, особенная, сделана, наверно, на заказ, такой вытянутый овал, и стилизованное «В» в середине. То есть половина буквы, но узнать можно. Приметная вещь. Стало быть, это «викинги» все устроили.

Значит, этот дурак Поварешка увидел, что потерял кусок пряжки. И ума у него не хватило промолчать. Узнали остальные и успокоили Поварешку, устроили ему аварию на мотоцикле.

Вряд ли он сам решил чужое транспортное средство угнать, зачем ему? Уж очень нехорошее получается совпадение.

Все это высказал Арине тот самый умный голос, что звучал теперь в ее голове в нужную минуту. Он посоветовал держать ухо востро и быть готовой к большим неприятностям.

«Куда уж больше», – усмехнулась Арина и, как оказалось, ошиблась – было куда.

На следующее утро, когда все уже озверели от безделья, в лагерь приехали полицейские. Как объяснил директор, они решили провести допросы прямо в лагере, чтобы не возить людей туда-сюда, не тратить свое время.

И первой, кого вызвали в кабинет директора, была Арина. Она не то чтобы была к этому готова, но добрый советчик в голове велел быть начеку. Так что она причесалась, надела джинсы и темную майку и ждала. Никакой косметики накладывать не стала.

Допрашивали двое – один молодой, толстый и белобрысый, другой постарше, худой, волосы пегие от седины, и пахло от него какой-то помойкой, или же Арине в ее состоянии так показалось.

– Ну, признавайся, – вроде бы добродушно начал белобрысый, – спала с ним?

– Вы о ком? – Арина очень удачно изобразила изумление.

– О Леденцове, – нахмурился белобрысый.

Арина молча таращилась на него.

– Так, – сказал немолодой, – значит, начнем сначала.

И далее довольно внятно сообщил, что задержанный Леденцов дал показания, что в ту самую ночь, когда убитую женщину положили в лодку на берегу, он встречался с ней, Ариной, на обрыве, для того и ходил туда. А потом он пошел в деревню, зашел в деревенский магазин, по дороге никого не видел.

Пока он говорил, в голове у Арины молнией проносились мысли.

Вот признается она, что они встречались с Андреем, даст ему алиби, и его выпустят. А ее станут допрашивать. И придется сказать, что она осталась там, на обрыве.

Можно, конечно, соврать, что сразу пошла к лагерю. Но кто знает, как они тут допрашивают, так что она может признаться, что видела троих, которые положили тело в лодку.

Конечно, можно не говорить про кусок пряжки, но ведь наверняка кто-то из «викингов» имеет связь с полицейскими. Тут место тихое, малолюдное, все друг друга знают. Уж если Поварешку успокоили только за то, что он потерял кусок пряжки, то что они сделают с ней, свидетельницей?

«Молчи, – приказал умный голос в голове, – все отрицай. Ничего не было. Пускай этот Леденцов сам выпутывается. Тут такое дело, что каждый за себя».

– Ну, что скажешь? – спросил пожилой.

И посмотрел нехорошо, пронзительно.

– Ничего не скажу. – Арина пожала плечами. – Не было этого. Никогда с ним не встречалась, двух слов за всю смену не сказала, кого угодно спросите.

– Спросим! – пообещал белобрысый. – А чего он тогда именно на тебя указал?

– Понятия не имею, у него и спрашивайте!

– Сама где была, на дискотеке тебя никто не видел! – Снова немолодой мент смотрел нехорошо.

– В душе мылась и постирушку устроила.

– Что ночью, другого времени не нашла?

– Женские проблемы, – Арина беспомощно развела руками, – всегда в это время плохо себя чувствую, не до танцев было…

Арину отпустили, но поговорили с другими.

– Кто? – возмущенно кричала Ленка Гусакова. – Эта моль бледная, мышь белая? Да чтобы такой парень, как Андрюша Леденцов, на нее внимание обратил? Да она пустое место, ноль без палочки, с ней никто и не разговаривал никогда! Да он мимо проходил, небось и не запомнил ее в лицо!

Очевидно, тем двоим надоели Ленкины причитания, и они выгнали ее вон.

– Ну, ты даешь! – напустилась Ленка на Арину, едва выйдя.

– Да я-то при чем! – Арина пожала плечами.

– Нет, а с чего это он сказал? – Ленка схватила ее за руку.

– Отвали от меня! – Арина вырвала руку и не сдержалась. – Дура!

Остальные девчонки молчали, в кои-то веки они были согласны с Ариной.

Полицейские собрались уезжать, переписав всех, кто был в лагере. Вездесущая Ленка Гусакова умудрилась подслушать, что Андрея перевозят в город, а им можно уезжать. Кого надо, в городе вызовут. Все обрадовались и подхватили чемоданы, но тут вошел белобрысый мент и поманил Арину пальцем:

– Поедешь с нами! Очную ставку тебе устраивать будем!

– Да какого черта! – заорала вдруг Ленка Гусакова. – Чего вы к ней привязались? И к нему тоже!

– Как же я потом в город попаду? – растерялась Арина.

– На поезде, – отмахнулся белобрысый, – давай поехали, сколько уже тут проваландались, а все без толку!

До райцентра, где держали Андрея, добирались долго, потому что спустило колесо.

Белобрысый тихо матерился, возясь с домкратом, немолодой мент курил в сторонке. Арина размышляла, точнее, прислушивалась к советам того, умного и сильного, который изредка возникал теперь в ее голове.

«Стой на своем, – говорил он, – ни в чем не признавайся. Очень менты не любят, когда свидетели показания меняют. Нигде той ночью не была, вообще из лагеря не уходила, в душе мылась. Леденцова этого знать не знаешь!»

Возле здания полиции белобрысый кивнул на скамейку и велел Арине ждать. Она долго сидела на солнцепеке, наконец решилась перейти площадь и купить в ларьке бутылку воды. А когда вернулась, белобрысый набросился на нее с руганью за то, что ушла, и сказал, что в следующий раз посадит в камеру к бомжам.

Арина фыркнула – нашел чем пугать, подумаешь, бомжи. Посидел бы в той пещере, когда эти «викинги» рядом труп в лодку совали, вот там страху-то натерпелась. Или когда гадюку рядом увидела.

Белобрысый ушел.

Солнце палило нещадно, и Арина отошла за угол здания, где была хоть какая-то тень. И увидела, как подъехала машина, а из нее вышел парень в черной форме, второй остался за рулем. Вот как вспомнила про них – так они тут как тут!

Парень подождал минут пять, и к машине подошел тот самый белобрысый мент.

Ах вот как…

Двое поговорили о чем-то тихо, потом белобрысый ушел.

«Ну, – сказал в голове Арины добрый советчик, – вот кто с этими «викингами» связан. Может, по дружбе им все рассказывает, может – за деньги. Ты, главное, молчи».

Арина еле успела вернуться на скамейку, вышел пожилой мент и позвал ее за собой.

В кабинете сидел еще один тип, представившийся следователем.

Арина даже не запомнила, как он выглядит.

Потому что привели Андрея. И тут она едва сдержала крик.

Это был не Андрей. От того красивого парня, который коснулся когда-то в столовой ее руки, не осталось ничего. Где гордая осанка, где презрительный взгляд поверх голов, где чуть нахмуренные темные брови, где чуть надменная улыбка…

Ничего этого не было. Того человека вообще больше не было. Перед Ариной стоял… Точнее, не стоял, потому что охранник поддерживал его за плечо, и было такое чувство, что если его отпустят, то Андрей просто свалится на пол. Не с грохотом, потому что нечему было грохотать, было похоже, что из него просто вытащили все кости, и теперь это аморфное существо, которое просто растечется по грязному полу, как мороженое на раскаленном асфальте.

– Садись! – Пожилой мент толкнул Андрея к стулу.

Андрей смотрел куда-то вбок, в сторону, как будто у него не поворачивается шея. Арина заметила у него на щеке заживающий синяк.

Монотонным голосом он ответил на вопросы следователя, дальше сказал, что они с Ариной встречались на обрыве в тот вечер, для того и пошел он туда.

– Ну, что скажете? – спросил следователь Арину.

– То же, что и раньше, – она пожала плечами, – не было меня на обрыве, и с Леденцовым мы не встречались, ни тогда, ни вообще. Он на меня и внимания не обращал, не здоровался даже.

Андрей посмотрел на нее; кажется, в первый раз он на нее посмотрел с чувством. Это чувство было изумление, переходящее в ненависть. А потом – в страх.

– Она врет, – сказал он, – она мне нарочно мстит.

– За что это, интересно? – спросил следователь. Видно было, что ему скучно и хочется поскорее закончить очную ставку, которая все равно ничего не даст.

– Она… она… за то, что я ее бросил! – закричал Андрей. – Она нарочно не говорит, как было! Она, идиотка убогая, дождалась своего часа, теперь мстит!

– Ну-ну, – хмыкнул пожилой мент, – если она такая идиотка убогая, так чего же ты с ней спал? Там девчонок симпатичных полный лагерь, а ты эту выбрал?

– Да не было у нас с ним ничего! – Арина разозлилась на «убогую», что идиотка она, так это точно. – Вы же спрашивали у ребят, никто нас вместе не видел!

Видит бог, она не хотела злорадствовать, но он услышал в ее голосе что-то. И внезапно бросился на нее через стол, Арина едва успела отшатнуться, так и то он больно дернул ее за волосы.

– А ну сидеть! – заорал следователь. – Да что же это такое!

Пожилой мент уже схватил Андрея за плечи и изо всей силы бросил обратно на стул.

– А-а! – Андрей вдруг затрясся, как припадочный, и начал биться головой о стол.

– Да что вы с ним сделали? – закричала Арина. – Он же не в себе, совсем ничего не соображает!

Мент крикнул охранника, Андрея уволокли прочь.

– Его же к врачу надо! – не успокаивалась Арина, хотя тот, в голове, советовал ей помолчать.

– Вот отправим в город, там и врачи, и адвокаты, – вздохнул следователь, – а у нас особо никого. Подпишите здесь и здесь.

– И куда мне теперь? – безнадежно спросила Арина.

Тут явился белобрысый мент и сказал, что подбросит ее к поезду, ему как раз на станцию надо. Выглядел он довольным жизнью.

«Не иначе, «викинги» денег дали», – поняла Арина.

Угостил Арину чипсами и колой, так что она решилась поинтересоваться, как теперь будут развиваться события.

Белобрысый нахмурился было, но Арина сделала придурковатое лицо, и он проболтался, что Леденцова заберут в город, но, в общем, ничего особенного ему не инкриминируют, поскольку установлено, что умерла эта самая Анастасия Лаврушина утром, а не вечером того дня, когда ее труп в лодку сунули. И машину ее нашли далеко от деревни, на шоссе. А утром и днем Леденцова многие видели в лагере.

– А вообще тебе скажу, – по-свойски заговорил белобрысый, – что Леденцов этот – полное дерьмо. Не парень, а каша манная. Совсем раскис, на первом же допросе чуть не обделался.

– Так вы же его били…

– Да что там его били! – возмутился белобрысый. – Ну, дали пару раз по морде, когда он заедаться начал, да к бомжу подсадили дяде Грише. Он, конечно, здорово воняет, и звери разные по нему ползают, зато безобидный. А этот вон запсиховал. Нет, дрянь мужик, на такого и плевка жалко…

В этом вопросе Арина была с белобрысым ментом совершенно согласна. Она улыбнулась ему приветливо, и тут он посмотрел на нее с интересом.

– Глаза у тебя красивые, – задумчиво сказал он. – Слушай, а ты точно на обрыве том не была? Так просто спрашиваю, не для протокола…

«Ага, не для протокола, – тут же прозвучало в голове у Арины, – это он для «викингов» старается. Значит, все-таки подозрения какие-то имеет… Черт бы побрал этого Андрея Леденцова!»

– Да не была я нигде, – вздохнула Арина, – за ним, знаешь, какие девчонки бегали? Куда уж мне…

– Это ты брось, – решительно сказал белобрысый, – все от человека зависит. Иная посмотришь – уродина полная, а подмажется, подкрасится – оно и ничего даже!

Подъехали к станции.

Кассирша сказала, что электричка будет только через три часа, но можно подсесть на скорый, который как раз сейчас прибудет и простоит две минуты.

Белобрысый оживился, сказал, что у него там знакомая проводница в пятом вагоне.

Проводница оказалась толстой жизнерадостной теткой с высветленными кудрями.

– Кать, возьми вот девчонку до Питера! – сказал белобрысый, подсаживая Арину с чемоданом в вагон.

– Петя, никак, твоя? – удивилась проводница.

– Это по работе, – важно сказал белобрысый Петя и помахал вслед вагону рукой.

Арина увидела за зданием станции машину и две фигуры в черном. Неужели «викинги»? А может, показалось…

Арина снова очнулась от воспоминаний.

Чай перед ней давно остыл, а она все машинально мешала и мешала в нем ложкой, хотя и не положила сахар, вообще сладкий чай никогда не пила.

Нужно встать и ехать домой. Хорошо, что муж сегодня придет домой поздно, какая-то у него встреча, куда он Арину с собой не возьмет, а ей и лучше.

Она вернулась вечером, мужа не было дома, чему Арина даже обрадовалась, не было сил разговаривать. Арина отказалась от ужина и отпустила приходящую прислугу. Муж не любил, когда кто-то оставался в доме на ночь, кроме охранника.

Арина нанесла на лицо ночной крем, легла, погасила лампу на прикроватной тумбе, натянула одеяло до подбородка.

У них с мужем были отдельные спальни, так было удобнее обоим.

Арина любила свою спальню, она сама спроектировала ее, не доверяя нахальному дизайнеру, – в минималистском японском стиле.

Стены и шторы были изысканного сиреневого оттенка, по ткани штор разбросаны иероглифы, мебель – черного лака, на стенах висели настоящие японские гравюры.

Изредка муж навещал ее поздно вечером, но после непродолжительных ласк всегда уходил к себе – он говорил, что иначе ему трудно заснуть.

Арина обычно засыпала быстро, легко, но сегодня что-то ее беспокоило.

Едва она закрывала глаза, как перед ней всплывали картины далекого прошлого, та самая ночь… ночь, которую она давно пыталась забыть. И ведь преуспела же в этом, упорядочила свою жизнь. Не то чтобы она очень счастлива замужем, но зато спокойна. А это – главное.

Муж дал ей безбедную и спокойную жизнь, а это много значит. После ее несчастливого детства, после ужасных событий, что случились пятнадцать лет назад, Арина это заслужила.

Что ж, придется снова отдаться воспоминаниям, судя по всему, сегодня без этого не обойтись.

Арина помнила, как вернулась тогда домой.

Пришлось кое-что рассказать родителям, отчим привязался сразу же с вопросами, отчего она не вернулась вовремя. И если нормальные родители, услышав такое, испугались бы за дочку, посочувствовали бы ей, кстати, мама и пыталась ахать и охать, то отчим сразу это пресек. Как же, беспокоятся о ком-то еще, кроме него, так не пойдет.

– Ты не врешь? – спросил он, схватив Арину за подбородок и сверля ее пронизывающим, как он думал, взглядом.

Теперь-то Арина знает, что взгляд был злобный, как у трусливой шавки, но тогда ей просто стало противно от прикосновения его жестких пальцев.

Раньше Арина всегда опускала глаза и начинала заикаться и бормотать извинения. Теперь же она не отвела взгляд, только молчала. Ей ли бояться этого паршивца, когда она пережила ту ужасную ночь и очную ставку с Андреем!

Отчима она видела насквозь, вот в глазах его проступила растерянность. Он не знал, как выпутаться из сложившейся ситуации, и все сжимал пальцы, а Арина молчала.

– Ты что, с ума сошел? – первой опомнилась мать. – Ты же делаешь ей больно!

После того как ее отпустили, Арина ушла в ванную, а когда вышла, они ругались. Ужинать ее не позвали.

– Все из-за тебя, – устало сказала мать поздно вечером, входя к ней в комнату, – все мои неприятности из-за тебя.

«Знала бы ты, что такое настоящие неприятности», – подумала Арина сквозь сон.

Начались занятия в институте.

Арине была ужасно скучна вся эта высшая математика, все эти интегралы и дифференциалы, да и получалось у нее плохо. Отчим, у которого в институте работал приятель, узнал от него о ее плохих успехах и теперь каждый вечер проводил, как он это называл, «воспитательные беседы».

На самом деле он просто неустанно перечислял недостатки Арининого ума и характера. Поскольку ничего нового он за все время не придумал, Арина слышала это уже много раз и не воспринимала.

На занятиях она с тоской смотрела перед собой пустыми глазами.

Преподаватели все попадались какие-то немолодые и несимпатичные, некоторым было все равно, слушают их или нет.

Студенты тоже особо не проявляли интереса: кто читал эсэмэски в телефоне, кто тихонько болтал, кто-то играл в игры на планшете, парочки в задних рядах ворковали и целовались.

«Неужели еще четыре года мучиться? – думала Арина, – а потом такая же скучная работа всю жизнь… Повеситься…»

Впрочем, после того, как она всерьез собиралась утопиться той страшной ночью и что из этого вышло, мысли о самоубийстве ее больше не посещали.

И однажды она встретила в торговом центре Ленку Гусакову. Они столкнулись нос к носу, так что Арине буквально некуда было свернуть и скрыться.

Ленка отчего-то ужасно ей обрадовалась или сделала вид, схватила Арину за руку и потащила в ближайшее кафе. А там не нужно было задавать вопросы, слова полились из Ленки бурным потоком, лишь бы ей не мешать.

Андрея Леденцова выпустили.

Его родители наняли очень дорогого адвоката, он поднял все связи, надавил где надо и все обвинения с Андрея сняли. То есть, если точнее, то пока и не было никаких обвинений.

А дело это про убийство оказалось очень громким, писали и говорили о нем в СМИ, там прямо сказано, что умерла эта самая Настя Лаврушина за сутки до того, как обнаружили ее тело. И машину ее нашли где-то в лесу.

Известно, что она ехала по шоссе, очевидно, там кто-то остановил машину, ну и… в общем, пока убийц не нашли.

– Так что совершенно непонятно, – добавила Ленка, – с чего это он про тебя вздумал такое наплести.

– А он сам что говорит? – осторожно спросила Арина.

– А он ничего не говорит, он в институт вообще не ходит, один раз только зашел, «академку» оформил. Вид, я тебе скажу, у него жуткий. Краше в гроб кладут. Представить невозможно, какой раньше был, сейчас не человек, а… даже не знаю, кто.

– Да уж, – вздохнула Арина, вспомнив очную ставку.

Дальше Ленка неуверенно сказала, что дело темное, что она сама видела, как Андрея возле института подсадили в машину какие-то двое в черном и увезли. А когда она позвонила ему на мобильный, Андрей не отвечал.

Тогда она на следующий день позвонила домой, и там его мать прямо заорала на нее, чтобы оставили всех в покое, Андрей ни с кем не желает разговаривать, он болен.

«Это они, – тотчас сказал Аринин советчик, – это «викинги» хотят обрубить все концы. И этот трус и мерзавец Андрей им все рассказал про тебя. Небось им не пришлось и силовые методы применять, сам все выложил. В полиции ему не поверили, а эти поверили. Им не нужны ни доказательства, ни очные ставки. Они поняли, что ты могла что-то видеть. И рано или поздно они тебя найдут».

Арина заторопилась, не оставив Ленке Гусаковой номера своего телефона – еще не хватало.

«Бросай институт и уходи из дома, – твердил голос в голове, – тогда, может, не найдут».

Но как это сделать? Нужно найти какую-нибудь работу и снять хотя бы комнату, но у нее нет никаких денег, даже на первое время не хватит.

И вот когда она шла домой нога за ногу, потому что ужасно не хотелось видеть физиономию отчима, ее перехватила соседка тетя Зоя и пригласила зайти к ней.

С соседкой этой Арина находилась в хороших отношениях, соседка знала ее с детства и терпеть не могла отчима, причем просто так, никакого конфликта между ними не было.

У тети Зои сидела на кухне пожилая дама, дорого одетая, тщательно накрашенная и сильно надушенная.

– Это она? – спросила дама у тети Зои и, увидев положительный кивок, часто-часто задышала, взволнованно прижав руки к обширной груди.

Голос в голове посоветовал Арине взять себя в руки, ничему не удивляться и пока что помалкивать.

– Дорогая моя девочка! – заговорила дама, отдышавшись. – Как я рада тебя видеть! Какая же ты выросла большая!

– Вы кто? – не выдержала Арина, гостья соседки ей не понравилась – слишком шумная, духами опять же так воняет, что в маленькой кухне и дышать нечем.

– Я – твоя бабушка! – возвестила дама и добавила, что зовут ее Аглая Михайловна.

Соседка тетя Зоя, увидев Аринины вытаращенные глаза, засуетилась, придвинула ей стул и налила чаю.

Молчание затянулось, поскольку Арина последовала совету того умного, что жил теперь в ее голове, и медленно пила чай, не произнеся ни слова.

– Думаю, что должна кое-что объяснить, – заговорила наконец дама и поведала, что когда-то давно, почти двадцать лет назад, ее сын и мать Арины познакомились на какой-то вечеринке и… ну, так бывает, дело молодое… В общем, в результате получилась Арина. Никто не ждал, никто не думал, что так получится, никто из них двоих не был к этому готов, в общем… Они расстались, а она, Аглая Михайловна, даже не знала, что… Ну, в общем, так получилось.

Тут Арина перехватила взгляд соседки, в котором сквозило жгучее презрение, и поняла, что эта самая бабушка все врет.

Знала она прекрасно про Арину и почти девятнадцать лет никак ею не интересовалась, даже не позвонила ни разу. А теперь вот спохватилась и притащилась зачем-то знакомиться.

Случись такое месяцем раньше, Арина не стала бы с ней разговаривать, но теперь все изменилось, и тот, в ее голове, велел послушать, что скажет эта самая Аглая Михайловна.

А сказала та следующее.

Она одинока, живет в трехкомнатной квартире в центре. Ее сын женат и проживает отдельно, так что некому ей помочь, потому что, как ни крути, возраст все же у нее солидный. И вот она хочет пригласить внучку пожить у нее.

Условия хорошие, но, конечно, потрудиться по хозяйству нужно: прибрать там, подмести, в магазин сходить, обед приготовить, посуду помыть, но ведь это для молодой здоровой девушки не составит труда, тем более что ест Аглая Михайловна как птичка – тут поклюет, там кусочек перехватит – вот и вся еда.

Тут тетя Зоя не сдержалась и кашлянула.

Кашель ее означал то, что бабуля просто захотела иметь домработницу, которой не нужно платить. И с чего вдруг она вспомнила, что у нее есть внучка, а главное – решила, что внучка согласится на такое – это вопрос.

«Не верь ей!» – выразительно прокашляла соседка, да Арина и сама понимала, что дело тут нечисто.

Судя по внешнему виду, у этой самой Аглаи Михайловны денежки водятся неплохие, а домработницу нанять – жаба душит, что ли?

– Просто даже и не знаю, что сказать, ваше предложение так неожиданно… – Арина изобразила глубокую растерянность. – Я должна подумать…

– Ты приходи ко мне, посмотришь, как я живу! – заторопилась Аглая Михайловна. – Зачем откладывать? Приходи прямо завтра, там и поговорим. Посидим рядком, поговорим ладком, все выясним… – Она неодобрительно покосилась на соседку, видно, поняла, что та хотела сказать своим кашлем.

Арина записала телефон и обещала позвонить перед своим визитом.

И надо же было такому случиться, что в тот момент, когда Арина провожала Аглаю Михайловну до двери, мать вышла из квартиры, чтобы вынести мусор. Увидев Аглаю, мать отшатнулась, на лице ее появился самый настоящий ужас, очевидно, она ее сразу узнала.

– Здравствуй, Таня! – пропела Аглая. – Столько лет прошло, а ты ничуть не изменилась!

И от этих ее слов мать сразу сникла, побледнела, сморщилась, и стало видно, какая она измученная и постаревшая. Будто и на море не отдыхала только что. Да еще это мусорное ведро и передник старенький, вылинявший…

– До свидания, Ариночка, значит, мы договорились! – И Аглая Михайловна вошла в лифт, оставив после себя шлейф сильного запаха духов.

Мать посмотрела на Арину, теперь в глазах ее плескалась самая настоящая ненависть.

– Домой! – бросила она.

– Если что – я под дверью послушаю! – шепнула Арине соседка, подавая куртку. – Ты уж кричи!

И правда, лицо матери было страшно.

– Какая встреча? – набросилась она на Арину. – О чем ты с ней договариваешься за моей спиной? Зачем ты вообще стала с ней общаться?

– Она сказала, что она – моя бабушка, – буркнула Арина.

– Что-о? – Мать едва не задохнулась. – Она посмела? – Голос ее подвел, она пустила петуха, затем подбежала к Арине и начала ее трясти как тряпичную куклу. – Ты должна была сразу же послать ее к черту! – хрипела она. – Спустить с лестницы!

На этот шум выскочил из комнаты отчим и с ходу набросился на Арину.

– До чего ты довела мать! – заорал он. – До сердечного приступа!

Арина прекрасно знала, что больной в семье только отчим, он и никто больше. Тем более что на сердце мать ее никогда не жаловалась. Сейчас видно было, что она просто очень злится.

С некоторых пор Арина не реагировала на отчима, после того, что случилось с ней той ночью, она совершенно его не боялась. Пользуясь тем, что мать отвернулась, Арина проскользнула к себе, но мать с отчимом потащились за ней.

– Имей в виду, если ты скажешь с ней хоть слово – ты мне больше не дочь! – кричала мать.

Она и правда была на взводе, такой Арина ее никогда не видела, но следовало прояснить ситуацию.

– Послушай, давай успокоимся, – предложила она мирно, – и поговорим…

– Не о чем нам разговаривать! – вспылила по инерции мать. – Я про эту… даже думать не хочу!

Но все-таки села на диван, бессильно опустив руки и глядя прямо перед собой.

– Ты не мог бы оставить нас вдвоем? – очень вежливо попросила Арина отчима, и этот урод как всегда все испортил.

Он тут же начал орать, что его в этом доме в грош не ставят, не ценят, а он всю жизнь потратил на эту девчонку, которая теперь отвечает ему черной неблагодарностью, потом схватился за сердце и сказал, что у него давление. После чего мать, разумеется, забыла обо всем и бросилась капать ему лекарство.

Они наконец убрались в свою комнату.

Арина же подавила желание заклинить дверь стулом и легла спать. Однако проворочалась всю ночь, и снилась ей та самая пещера над обрывом, и во сне она испытывала тот же дикий страх.

Поэтому утром она проспала и прибежала в институт, когда группа уже ушла на занятия. Арина заскочила в деканат, чтобы узнать номер аудитории.

– А тебя тут искали, – сказала секретарь Галина Ивановна, отрываясь от компьютера. – Какой-то мужчина. Я его в семнадцатую послала, там ваши все…

Сердце у Арины нехорошо ворохнулось в груди. Она побежала в семнадцатую аудиторию и осторожно выглянула из-за угла.

Возле компании девчонок из ее группы стоял молодой мужчина, которого Арина сразу узнала, хоть на нем нынче была не черная форменная одежда, а обычные джинсы и куртка.

Это был он, тот самый старший из троих «викингов», которого она видела тогда на берегу. Она-то хорошо его разглядела. Тот же разворот плеч, поворот головы, гибкие пластичные движения.

Значит, нашли ее все-таки.

Ну да, конечно, Андрей им все рассказал. Адреса он ее не знал, но она сама сказала ему как-то, в каком институте учится. Надо же, вроде и не слушал ее совсем, а вот запомнил все же, мерзавец…

Арина окаменела от страха, но тут в голове прозвучал голос, который приказал ей уходить немедленно из института. И никогда туда больше не возвращаться.

Очень осторожно она сделала несколько шагов назад. Нужно спешить, когда начнутся занятия, в коридорах станет пусто, ее быстро заметят. Она смешалась со студентами другой группы, которые искали свою аудиторию, дошла до лестницы и спустилась вниз. Хорошо, что еще тепло, гардероб не работает.

«Не через главный вход! – прозвучал в голове голос. – Там могут караулить».

И точно, через стеклянную дверь она увидела здоровенного широкоплечего парня, которого тотчас узнала по фигуре.

Это он с Поварешкой все время ругался той ночью, небось он его и убил.

Ну и черт с ним, с Поварешкой, одним убийцей на свете меньше стало.

Арина пробежала по коридору первого этажа, нашла дверь, которая выходила во двор, днем она всегда была открыта, чтобы можно было попасть в другой корпус. Разумеется, посторонние про это не знали, так что она благополучно перебежала двор и вышла из института на другую улицу.

Но успокаиваться было рано. Эти «викинги» без труда выяснят в деканате ее домашний адрес.

«Нужно уходить из дома», – поняла Арина, поняла сама, голос в голове ничего не успел сказать.

На миг стало страшно – как это, она понятия не имеет, что это такое – жить взрослой жизнью. Но судьба очень своевременно послала ей эту подозрительную Аглаю Михайловну.

Придется соглашаться жить у нее. Если, конечно, старуха не ведет какую-то свою игру.

Может быть, улучить минутку, когда отчима не будет дома, и поговорить с мамой откровенно? Что там у них было с этой Аглаей?

«Не вздумай!» – прорезался голос в голове.

Отчим был дома, он взял отгул, чтобы, как он выразился, отлежаться, и очень удивился, увидев Арину, которая сказала, что занятия отменили, потому что прорвало канализацию.

– Я ведь проверю! – Отчим уставил ей в лицо сухой палец. – Я тебя выведу на чистую воду!

Арине захотелось вцепиться в его палец зубами, прокусить до крови и сжать челюсти, как бультерьер, но потом она представила, что больше отчима никогда не увидит, и даже улыбнулась.

Отчим от ее улыбки растерялся и ушел к себе, а она тихонько стала собирать вещи.

«Сначала самое важное, – прозвучало в голове, – документы, часы, ценные вещи…»

Из ценного у Арины были сережки и колечко, что остались от ее настоящей бабушки, маминой мамы. Она умерла рано, Арина тогда в садик только пошла, плохо ее помнит.

Вот на шестнадцать лет мама и отдала ей комплект. Отчим ворчал, что нечего девку баловать и в золото одевать, не заслужила, мол, на что мама тогда довольно твердо ответила, что не он это золото покупал, не ему и судить. А она своей матери обещала, что отдаст комплект Арине, так и сделает.

Арина сложила в сумку парочку фотографий, записную книжку, смену белья и новый свитерок, остальные вещи оставила на кровати и вышла в прихожую за чемоданом. Тут-то и застала ее мать, вернувшаяся пораньше, чтобы ухаживать за больным.

Арина тогда как раз натягивала пальто, поскольку осень уже наступила, и в легкой курточке можно проходить пару-тройку дней, не больше.

Мать с ходу все поняла, увидев выпавший чемодан.

– Не смей! – закричала она. – Ты не знаешь, что она за человек! Она меня уничтожила!

– Я тебе предлагала поговорить! – Арина нервничала, потому что время неумолимо бежало вперед, эти «викинги» могут и сюда припереться. – Теперь уже поздно, я ухожу!

– Куда-а? – выскочил из комнаты отчим и схватил ее за рукав.

В голосе его звучало нескрываемое торжество – снова скандал, и на этот раз они с женой выступают единым фронтом.

– Куда это ты намылилась? – заорал он. – А ну снимай все и в комнату иди.

– Пусти, козел! – пыхтела Арина, стараясь вырваться. – Отвали от меня наконец!

– Что-о? – Отчим удивился, никогда в жизни он не слышал от Арины ничего подобного.

Она рванулась, пнув его ботинком под коленку, рукав треснул, но не оторвался до конца.

– Убирайся вон! – вне себя орала мать. – Ты мне больше не дочь, видеть тебя не желаю!

Арина выскочила на лестницу, успев взять только сумку с самым необходимым, и тут же соседка тетя Зоя схватила ее за руку и уволокла к себе. Мать по инерции выскочила следом и забарабанила в дверь соседки:

– Открой!

– Татьяна, угомонись, – твердо сказала тетя Зоя в дверь, – иначе полицию вызову и расскажу, как твой муженек над девчонкой измывался! Сейчас такие истории любят!

Мигом выскочил на площадку отчим и утянул мать в квартиру.

Соседка посмотрела на оторванный рукав пальто и покачала головой, потом сказала, что старуха Аглая Михайловна – жуткая сволочь, оттого мать так и бесится. И вовсе они с ее отцом не случайно переспали, а настоящий роман крутили, он в дом ходил, она, тетя Зоя, его помнит. А потом, когда получилась у них Арина, тут-то Аглая и появилась. Уж так орала, так ругалась, в институт, где мать училась, ходила жаловаться, чуть не проституткой ее объявила.

В общем, до того девку довела, что она руки на себя наложить хотела. А мать ее тогда все по больницам да по больницам, сердце у нее было больное. Ну, Аглая, конечно, жизнь ей укоротила. В общем, пока суд да дело, все сроки и прошли, аборт уже никто не брался делать.

Тут тетя Зоя спохватилась, что болтает лишнее, на что Арина, хмыкнув, сказала, что, может, и лучше было, если бы она вообще не родилась.

Соседка помрачнела и сказала, что ее мать не права, ведь ребенок ни в чем не виноват.

Конечно, Татьяне в жизни досталось – мать ее рано умерла, она одна с ребенком маленьким на руках, тут этот придурок и появился. Ну, в ее положении выбирать не приходилось, она и вышла за него замуж.

С виду вроде ничего себе: не пьет, не курит, а как человек – полное барахло. Она, тетя Зоя, сразу его раскусила. Стены тонкие, все слова слышала она, какие он Арине кричал. Нельзя так с ребенком.

Арина невольно посмотрела на часы, давно нужно уходить. Тетя Зоя болтала не просто так, она между делом зашила рукав и почистила пальто, велела звонить, а она тут приглядит.

После того что она узнала про Аглаю Михайловну, Арине не слишком хотелось ее видеть, но выхода не было. Нужно исчезнуть.

На всякий случай она вышла по черной лестнице во двор и ушла, никого не встретив по пути.

Это было давно, пятнадцать лет назад, с тех пор она никогда больше не была в том доме, в котором родилась и провела свое несчастливое детство.

– Вот она, ваша милость! То, что я вам обещал! – Клаус-оружейник протянул Гёцу тяжелую блестящую штуковину, похожую на железную рыцарскую перчатку с раструбом и ремнями для надевания, похожими на конскую упряжь.

Гёц, недовольно пыхтя, всунул культю в раструб. Оружейник помог ему затянуть ремни и услужливо забормотал:

– Вот так, вот так… видите – она хорошо держится… главное – потуже затяните ремни, чтобы рука не соскочила в самый важный момент…

– И как мне держать меч?

– Вот, ваша милость, смотрите – повернете этот шпенечек, и пальцы сожмутся на рукояти… нет, вот так… видите – они крепко сжали рукоять…

– Да, это не настоящая рука, но меч держать может…

– Истинно так, ваша милость!

– Вот тебе, Клаус, держи, как договаривались, пять талеров! И вот еще один… помни мою доброту!

– Благодарю вас, ваша милость!

Гёц вышел из палатки оружейника и пошел через лагерь, мрачно поглядывая на железную руку. Вдруг из-за солдатской палатки выглянула женщина в длинном черном плаще, поманила его.

Гёц поморщился – женщина была не в его вкусе, слишком худа и костлява. А самое главное – стара. Но она все манила его и что-то шептала.

Гёц остановился, свернул к палатке, словно какая-то незримая сила потянула его. В конце концов, женщина есть женщина, пусть она даже худа и стара… та крестьянка в лесу под Веймаром тоже не была красавицей…

Он подошел к незнакомке, взял ее левой рукой за подбородок, ухмыльнулся:

– Что ты смотришь, красотка? Имей в виду, я не заплачу тебе ни пфеннига!

– Смотря за что, ваша милость! Смотря за что! Может быть, и заплатите!

– Что ты можешь такого, чего я не испытал? Мне доводилось бывать в борделях Нюрнберга…

– Я не по этой части, ваша милость.

– А тогда чего ты от меня хочешь? – Гёц отстранился от женщины, оглядел ее с ног до головы. Вся в черном, с черными запавшими глазами и костистым носом, она и правда не была похожа на солдатскую подругу или разбитную полковую маркитантку. Честно говоря, она была похожа на старую ворону. Это сходство еще усиливалось из-за ее голоса – хриплого, каркающего.

– Как насчет вашей руки?

Рыцаря словно обдало жаром. Он поднял правую, искалеченную руку, замахнулся на старую ворону – но рука не послушалась его, опустилась, он удивленно покосился на нее и проговорил, с трудом сдерживая закипающий гнев:

– Что ты такое говоришь про мою руку?

– Вы бы хотели, чтобы она стала такой, как прежде? Или даже лучше?

– Что ты такое несешь? Оружейник уже сделал мне отличную железную руку…

– Оружейник сделал что мог. Но, милостивый господин, железная рука – это все же не настоящая рука, а вы ведь хотели бы иметь настоящую, ловкую и ухватистую? Но к тому же необыкновенно сильную и крепкую?

– Ты кто – ведьма? – догадался рыцарь.

– Кто-то называет меня и так. Всякое случается. И я на это не обижаюсь – неважно, как меня называют, лишь бы никто не мешался в мои дела.

– И какие же это дела?

– Приходите к этой палатке нынче в полночь – и вы узнаете. Увидите своими глазами.

Гёц хотел что-то возразить – но черная женщина исчезла, словно сквозь землю провалилась.

Рыцарь хотел перекреститься, как положено, правой рукой – но железная рука снова отказалась ему повиноваться. Он сплюнул и пошел к своей палатке, постановив для себя забыть о встрече с той странной женщиной.

Вечером Гёц почувствовал какое-то беспокойство. Он то и дело вспоминал женщину в черном и ее слова. Неужели она и впрямь может вернуть ему настоящую руку?

Но можно ли доброму христианину, каким считал себя рыцарь фон Берлихинген, связываться с нечистой силой?

Он выпил вина, но оно не принесло ему облегчения.

Арина очнулась от воспоминаний. Что-то сегодня она совсем расклеилась. Этак можно всю ночь вспоминать, было бы что. Так не пойдет, обязательно нужно заснуть, иначе она проворочается всю ночь и утром встанет с опухшими глазами.

Она не пьет никаких таблеток – ни снотворного, ни успокоительного. Так она решила давно, пятнадцать лет назад, и строго следует этому правилу. Иначе давно уже превратилась бы в жалкое, зависимое от лекарств существо. Так что нужно справляться своими силами.

Она попыталась отвлечься, начала по испытанному способу считать овец. Сначала это были просто слова, но скоро овцы материализовались. Они брели по зеленому лугу, жалобно блея, у некоторых на шее глухо дребезжали колокольчики.

Арина уже погружалась в сон, как вдруг сквозь умиротворяющее дребезжание овечьих колокольчиков пробился какой-то другой, посторонний звук.

Звук этот был тихим, едва слышным, но в отличие от овечьих колокольчиков из приближающегося сна он был совершенно реальным. Реальным и пугающим.

Арина испуганно открыла глаза.

Она лежала в своей собственной красивой спальне, в широкой удобной кровати. В комнате царила теплая, уютная, убаюкивающая темнота. Темнота и тишина. Плотные шторы были задернуты, и по ним время от времени проползали пятна света – блики фар проезжающих мимо машин.

Все было как обычно – так что же ее встревожило, что напугало, что выдернуло ее из уютной, обволакивающей тишины медленно надвигающегося сна?

Наверное, это ей показалось, послышалось.

Арина закрыла глаза и снова начала погружаться в уютную дремоту…

И тут она снова услышала тот же самый звук.

По полу справа от кровати что-то отчетливо простучало – словно там пробежало какое-то небольшое животное, процокав по паркету лапами или коготками.

Кошка…

Впрочем, кошки, насколько она знала, бегают бесшумно. Вот собака может стучать когтями…

Арина вздрогнула и сбросила остатки сна.

У нее не было ни кошки, ни собаки.

Муж был категорически против любых домашних животных, они чем-то его раздражали. Должно быть, своей нелогичностью, неподконтрольностью, отсутствием дисциплины. А она не слишком настаивала. Не то чтобы она не любила домашних животных, просто отчим в свое время также поставил вопрос ребром: чтобы в доме он никого не видел – ни собак, ни кошек.

Наверное, не хотел, чтобы у Арины была хоть одна родная душа, чтобы хоть кто-то ее любил и утешал, и ласкался, и приходил вечером в кровать, и встречал, когда она возвращается из школы…

Арина приподнялась на кровати, посмотрела в ту сторону, откуда донесся звук. На первый взгляд там ничего не было. Да и что там на самом деле могло пробежать?

Ерунда какая! Нет в комнате никого, кроме нее!

И тут снова раздался такой же негромкий топоток – на этот раз из другого конца спальни.

Сердце колотилось, как маленький барабан. Во рту пересохло, в то же время по спине проползла капля холодного пота.

Как известно, человек всегда больше всего боится того, чего не может объяснить. Или уж сегодня она в таком состоянии, что любой пустяк способен вогнать ее в страх. Нервы, нервы…

Арина боязливо, нерешительно повернулась в сторону звука, не зная, чего больше боится – увидеть что-то страшное или снова ничего не увидеть.

На полу ничего не было.

По шторе пробежал бледный сполох света – за окном проехала чья-то машина.

И вдруг штора чуть заметно шелохнулась, словно от легкого сквозняка.

Но сквозняка быть не могло – Арина помнила, что перед сном закрыла это окно.

По шторе снова проползло какое-то пятно…

Арина похолодела.

Это было не пятно света от автомобильных фар – наоборот, это была густая тень.

До Арины дошло: по шторе с обратной стороны проползло какое-то существо. Большое, размером с огромного краба, и, как краб, многоногое и юркое…

Она хотела закричать от непомерного, невыносимого ужаса – но от того же ужаса горло ее перехватил спазм, и Арина не смогла издать ни звука. Она сидела в кровати, обхватив себя руками, и тряслась от страха, как овца перед ножом мясника.

Многоногая тень скользнула вниз. Теперь Арина ничего не видела. По полу снова простучали невидимые коготки, их звук пересек комнату и пропал в коридоре.

Арине было по-прежнему страшно – но тот же страх гнал ее прочь из спальни, в коридор. Она должна была понять, что это было, должна была увидеть своими глазами…

Арина соскользнула с кровати, нашарила тапочки, выскользнула в коридор.

Впереди, в дальнем конце коридора, послышался знакомый уже топоток. Арина крадучись, задыхаясь, с болезненно бьющимся сердцем пошла на этот звук.

Чуть слышно скрипнула дверь мужнина кабинета.

Теперь топоток был слышен оттуда, из-за этой двери.

Арина мягкими, неслышными шагами двинулась вперед, прошла по коридору, проскользнула в кабинет.

Здесь было темно – темно и тихо.

Никаких подозрительных звуков.

Арина потянулась к выключателю, включила верхний свет.

Вспыхнул светильник, круглый плафон из кусочков цветного стекла, который она купила в прошлом году в Венеции, осветил комнату ровным уютным светом.

Все было здесь как обычно – тяжелая солидная мебель, шторы плотно задернуты, все на своих местах, нигде ни пылинки, прислуга работает отлично.

Разве что на столе стояла большая деревянная шкатулка, которой раньше здесь не было. Наверное, муж принес ее накануне. Может быть, это ящик дорогих сигар или хьюмидор, контейнер для сигар, в котором поддерживается постоянная влажность…

Муж не курил сигары, но держал модную вещь для гостей, хотя, что это она, никаких званых приемов у них в квартире никогда не бывает, если что – в ресторан гостей зовут.

Арина и рада этому, потому что своих друзей у нее нет, а у мужа только коллеги по бизнесу, она мало с ними знакома, а для посторонних и стараться не хочется.

Арина еще раз оглядела кабинет.

В нем не было ничего подозрительного.

Что она скажет, если муж застанет ее здесь посреди ночи? Что услышала какие-то странные звуки, увидела на шторе подвижную многоногую тень? А ведь он скоро вернется, он не предупредил, что не придет ночевать, стало быть, явится.

Арина выключила свет в кабинете и, понурясь, вернулась в свою спальню. Идти не хотелось, было страшно.

Тут распахнулась дверь в конце коридора – дверь комнаты, где обычно находился дежурный охранник.

Охранник Стас выглянул – заспанный, с взлохмаченными волосами, взглянул на Арину:

– Арина Константиновна, что-то случилось?

– Мне показалось, я что-то услышала… – Она сама расслышала в своем голосе смущение и неуверенность.

Тут она сообразила, что выскочила из спальни в одной только коротенькой пижаме, и покраснела. Потом перехватила во взгляде охранника удивление и насмешку и тут же проговорила, чтобы сгладить это неприятное впечатление:

– Николай Анатольевич еще не вернулся?

– Нет, но звонили… они скоро приедут…

Арина подумала, как странно выражается охранник – «они»… перебарщивает с почтением, даже с угодливостью.

В этом было что-то избыточное, старорежимное, дореволюционное. Откуда это взялось в наше время?

Или муж действительно приедет не один? Кого-то привезет в дом посреди ночи?

Она рассердилась на себя – не дело это, разгуливать перед парнем в пижаме, еще подумает что-то не то, ушла в спальню, легла, но не успела заснуть.

Хлопнула входная дверь, из прихожей донеслись шаги и голоса. Один голос – знакомый, мужнин, а второй – какой-то странный, резкий и дребезжащий, как треснувший стакан.

Правда, муж приехал не один.

Впрочем, это его дело, он всегда поступает так, как считает нужным, Арине отчета не отдает. Так даже лучше, теперь, когда в доме люди, страх окончательно покинул ее.

Арина закрыла глаза и уже начала засыпать, как вдруг возле двери раздались торопливые тяжелые шаги, и в спальню ввалился муж, включил свет.

Арина приподнялась на локтях, удивленно захлопала заспанными глазами:

– В чем дело?

Николай, не извиняясь, проговорил:

– Стас сказал, что ты была в кабинете!

– Ну, была. – Арина разозлилась на тон мужа. – Мне показалось, что там кто-то был… Кстати, скажи Стасу и остальным, чтобы не спали на дежурстве! Мы им не за это платим! Дрыхнет, как свинья, тоже мне, охранничек!

– Уволю! Завтра же уволю! – резко бросил муж, но тут же вернулся к своему: – Ты ничего там не трогала? В кабинете?

– Ничего, разумеется! Да в чем дело? Я уже засыпала… ты меня разбудил…

Тут из-за плеча мужа высунулась какая-то странная физиономия – бесцветная, словно выгоревшая, без возраста, с красными воспаленными глазами, неаккуратными кошачьими усиками, черной козлиной бородкой и венчиком седеющих волос вокруг бледной лысины.

Очень странный, даже нелепый человечек был одет с претензией на элегантность – тщательно отглаженный старомодный клетчатый пиджак, белоснежная рубашка, галстук, аккуратные манжеты. Но эти потуги на элегантность ничуть ему не помогали.

– Вы что-то слышали? – проговорил этот клоун тем самым резким, дребезжащим голосом, который Арина слышала в прихожей. – Вы что-нибудь видели?

– Да что это такое! – вскрикнула Арина, натягивая одеяло до подбородка. – Ты с ума сошел? Приводишь посторонних мужчин в мою спальню… это переходит всякие границы! Должны же быть хоть какие-то приличия!

– Извини. – Муж и правда почувствовал неловкость. – Спи, мы поговорим завтра утром… Илья Прохорович, пойдемте…

– Черт знает что! – Они вышли, дверь закрылась, но Арина еще долго не могла успокоиться.

И снова накатили воспоминания. Ну что ж, все равно деваться некуда, и сон никак не идет.

Квартира Аглаи Михайловны ее поразила. Три комнаты, которые Арине показались бы огромными, если бы не были так заставлены мебелью. Мебель была старинная, поначалу показавшаяся Арине очень красивой и ценной.

Потом, когда она стала разбираться в подобных вещах, выяснила, что ничего особенно ценного у старухи не было, кроме дивана восемнадцатого века. Диван был огромный, с высокой резной деревянной спинкой, шелковая обивка вся продралась от старости. Диван стоял в гостиной, старуха величественно сидела на нем, когда смотрела телевизор и пила кофе.

Кофе она пила раза четыре в день и прежде всего научила Арину его правильно заваривать и подавать на специальном столике с колесиками.

Нужно было поставить чашку с дымящимся напитком, отдельно подать молочник со сливками, отдельно тарелочку с тостами, если утром, и с крошечными пирожными, если вечером. Чашки и молочник были старинные, но разномастные, полный сервиз необыкновенной красоты хранился у Аглаи в забитой посудой горке, что стояла в гостиной.

Еще там был шкафчик с серебряными приборами – рюмками, сахарницей, щипчиками для сахара, другими щипцами – кажется, для орехов, статуэтками, и набором фруктовых ножей в специальной стойке, куда они выставлялись веером. Отдельно в ящике лежали серебряные столовые приборы.

На стенах висели картины – два старинных портрета в проеденных жучком рамах, очевидно, престарелые супруги. Муж был в зеленом мундире с золочеными пуговицами, даже на картине видно, что потертом, а жена – в чем-то шелковом, с кружевами.

Аглая Михайловна говорила, что это ее предки.

В общем, квартира была набита всякими ценными вещами, о чем Аглая Михайловна не преминула сообщить Арине.

Квартира была жутко запущена, то есть обои, конечно, не свисали клочьями, и из крана не текла струйка воды в ржавую ванну, нет, краны в ванной были новые, и плита на кухне тоже, просто все было жутко грязное.

С потолков по углам свисали лохмотья паутины, плита, хоть и новая, была покрыта толстым слоем пригоревшего жира, в кухонное окно было не видно улицы, до того оно была грязное. Похоже, что не убирали тут несколько месяцев.

Арина правильно поняла свою задачу и приступила к уборке.

Аглая Михайловна все время толклась рядом и болтала без умолку, очевидно, долгое время провела без слушателя. Арина больше помалкивала, да старуха и не интересовалась ее жизнью.

Арина же, видя большую квартиру и массу ценных вещей, вспоминала свое не то чтобы нищее, но бедноватое житье с мамой и отчимом и то, как он вечно орал, что денег нет и нечего ее баловать, хотя какое уж тут баловство.

Так что эта, с позволения сказать, бабуля могла бы от щедрот хоть подарочек внучке прислать на день рождения, так нет же. И не от жадности, а из вредности.

Старуха была злая и вредная, это Арина поняла из ее разговоров. Она осуждала всех: соседей, родственников, которых, кстати, у нее было мало – сын да невестка.

Понемногу Арина поняла, для чего старуха замутила всю историю – она жутко поссорилась с невесткой, третьей женой ее отца. Точнее, этого человека Арине отцом называть не хотелось.

У Аглаи Михайловны было хобби – разводить сына с его женщинами. Началось все с Арининой матери, тут Аглая выступила во всей красе, потом сын женился, и невестку Аглая поначалу вроде бы одобрила, но по прошествии пары лет начались скандалы.

Невестка оказалась грубой, непочтительной, серой и скандальной девахой, сыну нужна была не такая жена.

В конце концов, невестка не выдержала и уехала от сына аж в Америку и ребенка с собой увезла. То есть в рассказе Аглаи все выглядело так, что невестка оказалась подлой и была во всем виновата.

Следующая невестка оказалась умнее, Аглаю разглядела сразу, и детей от ее сына рожать не стала, зато пыталась при разводе отсудить полквартиры. Не получилось.

«Кто бы сомневался», – мысленно хмыкнула Арина.

А третья решила действовать хитростью.

Она зачастила в гости, все время улыбалась, пела Аглае Михайловне дифирамбы, а потом как-то после ее ухода Аглая хватилась кольца.

Кольцо была старинное, фамильное, с вот таким бриллиантом, досталось Аглае от прабабки. В общем, невестка, разумеется, все отрицала, но факт есть факт.

Аглая отказала ей от дома и вообще прекратила всяческие отношения с ними, потому что сын отказался расстаться с воровкой.

Ну, это вопрос времени.

Арину эти истории совершенно не интересовали, но деться было некуда, хорошо поставленным голосом Аглая Михайловна говорила и говорила.

Через неделю Арина совершенно одурела от домашней работы, тем более что там и за несколько месяцев было не разобраться. Спасалась она только в первую половину дня, когда ходила в институт.

То есть на самом деле в институт она и носа не казала, но старухе говорить об этом не стала, сама догадалась, и советоваться с умным голосом не понадобилось.

Сентябрь катил к концу, пошли затяжные дожди, так что гулять по городу стало холодно и противно. Арина и не гуляла, она искала хоть какую-то работу.

Но что предлагали девчонке восемнадцати лет без профессии и образования? Только место продавщицы в крошечном магазинчике. Зарплата – слезы, а работать по двенадцать часов. Но деньги нужны были хотя бы для того, чтобы купить зимнюю одежду.

Вещи привезла тетя Зоя, она подкараулила мать возле подъезда и пристыдила, причем нарочно говорила громко, чтобы все соседи слышали.

Что же это, выгнали девчонку из дома в одном пальтишке, даже смены белья не отдали? Что вам, жалко или муженек твой сам ее платья носить станет?

Мать огрызнулась, но вечером все же принесла чемодан. Вещи были брошены кое-как, чистое вперемешку с грязным, ни зимних сапог, ни теплой куртки.

Тетя Зоя еще сказала, что они все равно ругаются, ей слышно.

«Ну вот, – усмехнулась Арина про себя, – а говорили, что все из-за меня».

С соседкой простились по-хорошему, она обещала звонить Арине, если что.

Наступили холода, и Арина теперь замерзала в легком пальтишке. И однажды утром, когда она тащила пакет с мусором, возле помойки ее остановила бойкая старуха в вязаной шапочке с кокетливым меховым помпоном.

– Ты, что ли, Аглае теперь по хозяйству помогаешь? – с усмешкой спросила она, кивнув на мешок с мусором.

– Я не домработница, – ответила Арина.

– Да уж вижу, – непонятно сказала старуха, а потом предложила Арине, чтобы та вымыла ей окна к зиме.

О цене сговорились быстро, на следующее утро Арина явилась.

Звали старуху по отчеству, Гавриловна, она уж привыкла так откликаться. Квартира у нее была поменьше, всего две комнаты, зато не сравнить с Аглаиной по чистоте. Хозяйка сказала, что пока сама с уборкой управляется, а вот окна мыть не может, голова кружится.

Тогда Арина расстаралась, и Гавриловна рекомендовала ее своей приятельнице из соседнего дома. Так и пошло, по утрам теперь Арина убирала за деньги, а все остальное время уходило на Аглаю.

Кроме уборки, нужно еще было готовить и подавать еду, красиво сервируя, Аглая Михайловна придавала этому большое значение.

Она часами могла рассказывать Арине о способах правильной сервировки стола, перечисляла виды бокалов, говорила, когда нужны полотняные салфетки, а когда – бумажные, что значит – накрыть стол «в три стекла» и так далее.

Арина купила зимнюю куртку, сказав Аглае, что получила стипендию, сама же позвонила в деканат института и сказала, что хочет забрать документы.

Секретарь Галина Ивановна ответила, что ее и так уже собрались отчислять за прогулы.

Потихоньку Арина привыкала к своей новой жизни. Не то чтобы ей нравилось, но все же это был выход.

Пройдет какое-то время, и эти «викинги» про нее забудут. По телевизору передали как-то, что убийцу Анастасии Лаврушиной так и не нашли.

Арина мысленно пожала плечами – даже если бы она и рассказала в полиции все, что видела той ночью, все равно никого бы не нашли, а у нее точно были бы неприятности.

Нет уж, тут каждый за себя.

Кусок пряжки от ремня со стилизованной буквой «В» она как-то вечером, идя по набережной, выбросила в Неву.

Та самая Гавриловна, у которой она мыла окна, рассказала кое-что про Аглаю Михайловну.

«Аглая, – говорила она, – хитрая стерва, уж про это все в доме знают. Характер у нее жуткий, сына она вроде бы любит, но это все вранье. Правда, сынок у нее тоже не подарок – как что не так, сразу за мамочкину спину прячется».

«Еще бы, – подумала Арина, – ей ли не знать».

– Ты с ней поосторожнее, – продолжала Гавриловна, – у нее все домработницы долго не задерживаются, она всех в воровстве обвиняет и выгоняет, чтобы денег не доплачивать. Одна тут во дворе так плакала, приличная такая женщина из Молдавии, у самой уже внуки, а вынуждена работать. В жизни, говорит, чужого не брала, а тут такое, хозяйка говорит, что кольцо у нее пропало, ценное очень. Она, Гавриловна, ей поверила, потому как про кольцо бесконечные разговоры идут, по Аглаиным словам выходит, что у нее просто ювелирный магазин.

В общем, ту тетю она, Гавриловна, сиделкой пристроила к одному старичку после инсульта, там на нее не нахвалятся, а про Аглаю слухи пошли нехорошие, так что к ней теперь никто идти работать не хочет, да и платит она мало. Но вот, тебя нашла. Уж, видно, дела твои не очень хороши, раз к такой заразе жить пришла.

Арина только кивнула, все точно, есть у нее причины.

Сейчас Арина, вспоминая то время, думает, что ей было не так уж плохо тогда.

После того что случилось на обрыве, ей нужен был относительный покой, чтобы никто не трогал.

Она оставила позади всю свою прошлую жизнь, ни о чем особенно не жалея, и те полгода находилась на перепутье, сама не зная, куда повернет ее судьба.

Желаний пока она никаких не имела, знала только, что никогда не вернется в отчий дом. А пока потихоньку привыкала к самостоятельности. Решения, хоть и пустячные, она принимала теперь сама, никто над ней не довлел.

С тех пор так и повелось, она все решает сама, и это совсем неплохо.

С этой мыслью Арина наконец заснула.

Хозяин квартиры и его странный гость прошли в кабинет.

Николай включил свет. Странный человечек без возраста бросился к столу, на котором лежала большая шкатулка из темного дерева, всплеснул руками:

– Это здесь? Это она?

– Она, она! – Николай подошел, привычным движением левой руки достал из кармана маленький медный ключ с узорной бородкой, вставил в скважину на боковой стенке шкатулки, и тут на лице его проступило удивление: – Она не заперта… странно… очень странно… Я закрывал ее перед уходом, а ключ только один…

Он торопливо, взволнованно откинул крышку шкатулки – и перевел дыхание:

– Все в порядке, она на месте… Наверное, я забыл ее закрыть… ведь другого ключа нет…

Его ночной гость подскочил, через плечо хозяина заглянул в шкатулку, и глаза его засияли:

– Она! Это она! Никаких сомнений!

В шкатулке лежала сложная металлическая конструкция, напоминающая человеческую руку. Пальцы железной руки были сжаты в кулак.

– Она, она! – пролепетал странный человечек и потянулся к железной руке: – Никаких сомнений! У меня нет никаких сомнений, это именно та рука…

– Еще бы – за такие деньги! – усмехнулся Николай. – Значит, вы уверены в том, что рассказывали о ней?

– Ну, сам я этого не видел, но очень надежные исторические источники утверждают…

– Вы можете это гарантировать?

– Я занимаюсь этим периодом всю жизнь… это сфера моих научных интересов…

– Для меня это не сфера научных интересов. Для меня это вопрос жизни и смерти.

– Я понимаю, понимаю…

– Вряд ли вы понимаете… чтобы понимать, нужно побывать в моей шкуре!

Николай бережно вынул железную руку из шкатулки, положил ее на стол, снял пиджак, закатал правый рукав рубашки. Посмотрел на свою изуродованную руку.

Протез был изготовлен очень хорошо, его трудно было отличить от настоящей, живой руки. Еще бы – над ним работали лучшие немецкие мастера, и денег он стоил очень больших. Николай не поскупился. Естественный цвет кожи, голубые прожилки вен, даже редкие рыжеватые волоски на пальцах.

Протез прекрасный – но он не заменяет живую руку. Ни в каких отношениях не заменяет.

Он отстегнул протез, попытался надеть на его место железную конструкцию из шкатулки – но одной рукой не сумел. Тут к нему на помощь кинулся рыжий человечек, с неожиданной ловкостью надел руку, пристегнул ремни.

Николай поднял железную руку, осмотрел ее.

Грубая, примитивная конструкция, не сравнить с прежним протезом. И тяжелая. Но если то, что об этой руке рассказывают, правда – он сделал очень выгодное вложение. А что выглядит неважно – так можно надеть поверх этой руки перчатку…

Он помахал железной рукой, поморщился.

Слишком тяжелая, нужно к ней привыкнуть…

Но самое главное – не это.

– Что нужно сделать, чтобы она…

– Нужны подходящие обстоятельства… ее нужно активизировать… запустить…

– А как ее активизировать?

– Я над этим еще работаю… – проговорил странный человечек уклончиво.

– Поторопитесь! – бросил ему Баринов. – Мне некогда ждать! Я уже сказал – это вопрос жизни и смерти!

На следующее утро Арина проснулась позднее обычного.

Николая уже не было дома, так что поговорить они не успели.

Из кухни доносился приятный запах свежезаваренного кофе – экономка Светлана готовила завтрак. У них вся прислуга была приходящей, муж говорил, что не потерпит посторонних ночью в собственном доме. Никого, кроме охранника.

Арина туго завязала поясок халата и вышла из спальни. В прихожей мелькнуло незнакомое лицо.

– Вы кто? – насторожилась Арина.

– Я Рустам, новый охранник.

– А где Стас?

– Стаса уволили.

– Оперативно! – Арина вспомнила ночной разговор с мужем и усмехнулась.

Что ж, все правильно, нечего спать на работе.

Арина включила воду в ванной и стала разглядывать себя в большом зеркале.

Что-то сегодня она себе не нравится, вид утомленный, глаза потухли. Спала плохо? Или снова воспоминания мешают жить? Нужно что-то делать, вот уже второй день она киснет и думает о плохом, а от этого появляются преждевременные морщины.

Хотя как раз все самое плохое уже передумано, дальше начинается новая жизнь.

Ванна наполнилась, Арина легла в душистую пышную пену и прикрыла глаза.

Как хорошо, что мужа нет дома, никто ей не мешает расслабляться.

У нее своя жизнь, свои желания, свои интересы, свои мысли, мужу нет до них никакого дела, и она ему благодарна за то, что они не мешают друг другу.

И воспоминания у нее свои, она никогда никому о них не рассказывала. Не о том, что случилось на обрыве той ночью пятнадцать лет назад (еще не хватало!), а вообще о своей жизни.

Да и Николаю вряд ли это будет интересно.

С того случая на обрыве прошло всего семь месяцев, и однажды Аглая Михайловна сказала, что у нее через неделю день рождения.

По этому поводу был вызван Ираклий – немолодой такой мужчина, точнее, молодящийся старичок в старомодных очках с сильными линзами. Одет Ираклий был, на взгляд Арины, странно – аккуратный костюм, белая рубашка, а вместо галстука – большой шелковый бант в горошек. Причем бантов этих было у него несколько штук, и горошки все разные – черные, красные, крупные и мелкие.

Ираклий приходил не просто так, а по важному делу.

Аглая Михайловна продавала ему разные безделушки и кое-что мелкое из мебели. Денег у нее не было, а привыкла жить, ни в чем себе не отказывая, вот потихоньку и спускала кое-что Ираклию.

Гавриловна, увидев Ираклия во дворе, говорила, что он – жулик, вон как глазки под очками бегают, Арина же только пожимала плечами – ей-то какое дело.

На этот раз Ираклий уволок с собой чудный ликерный столик – маленький, размером чуть больше табуретки, из красного дерева, с двумя ящиками в верхней части – для сигар и игральных карт, а в середине – место для бутылок.

Аглая Михайловна повеселела и послала Арину в магазин за деликатесами.

На праздник явился ее сын, очевидно, так у них было заведено.

Аглая разрядилась в пух и прах, навешала на себя кучу золотых серег и цепочек, причем даже Арине было ясно, что цену эти все, с позволения сказать, драгоценности имеют явно небольшую. Больше дешевого поддельного блеска, чем настоящей ценности.

Но, сунувшись с вопросом насчет хозяйства в комнату к Аглае, она увидела, что та примеряет красивое кольцо.

Большой, сложно ограненный камень, вокруг изящная резная оправа…

Арина никогда в жизни не видела бриллиантов, но сразу поняла, что это то самое кольцо, фамильное. Стало быть, его никто не крал, ну, она это и так знала.

Аглая Михайловна оглянулась и неожиданно протянула руку, подставив кольцо свету:

– Нравится?

Арина кивнула, сглотнув, кольцо и правда было очень красивое.

– Вот умру, твое будет, – сказала Аглая.

Арина поскорее отвернулась, чтобы та не заметила скептического выражения у нее на лице.

Ох, что-то бабуля задумала нехорошее, раз кольцо ей показала!

Однако вечером, когда пришел ее сын, Аглая Михайловна кольцо не надела. Сын принес букет, довольно скромный, Арина поскорее унесла его на кухню, чтобы поставить в вазу с водой.

Аглая Михайловна была оживлена, весела и подчеркнуто ласкова с Ариной, то есть делала все, чтобы дать понять сыну – у нее есть кому оставить нажитое.

Арина посмеивалась про себя, ни на минуту не верила она этой заразе.

Интересно, этот сыночек изучил свою мамашу или верит ей и все время наступает на те же грабли?

Назвать этого человека отцом Арине не приходило в голову, она ничего не чувствовала к нему, кроме презрения.

– Как же вы похожи! – Аглая Михайловна подвела их обоих к зеркалу и заставила сына снять очки.

И правда, стало видно, что у Арины тот же разрез глаз и овал лица, и скулы, и даже волосы того же блеклого, какого-то серого цвета. Нет, нужно завтра же покраситься!

Арине захотелось сделать в зеркале зверскую рожу, еле удержалась.

Пока Арина мыла посуду, мать с сыном мило беседовали за кофе, сблизив головы, иногда Аглая Михайловна смеялась. Потом он ушел, Арина сделала так, чтобы не прощаться с ним в прихожей, за весь вечер они и двух слов не сказали.

На первые же полученные за уборку деньги Арина побежала в парикмахерскую, там ей покрасили волосы и брови. Стало гораздо лучше, лицо стало ярче, исчез затравленный взгляд.

Впрочем, этот взгляд исчез давно.

Она больше не втягивала голову в плечи и не оглядывалась через плечо, не вздрагивала от чьего-то слишком громкого смеха. Все это осталось в прошлом. Теперь все было не так плохо – глаза большие, серо-синие, чуть подведенные, ресницы длинные, улыбка хорошая, открытая.

Правда, улыбалась Арина только самой себе в зеркале, не на улице же встречным парням улыбаться, еще не так поймут.

Аглая Михайловна стала разговаривать с сыном почти каждый вечер и начала придираться к Арине. То не так сварила кофе, то принесла не тот батон из магазина, то оставила пыль в спальне, то плохо выгладила белье.

Однажды Арина подсмотрела в зеркале, как старуха сама разлила на кухне варенье и тут же начала выговаривать Арине – дескать, стол испортила, руки-крюки.

Арина молчала – по сравнению с ее отчимом старуха была не боец. Она, разумеется, хитра и коварна, но скандалил отчим не в пример лучше, орал громче, Аглае до него далеко.

Вечерами Арина обдумывала свое положение.

Стоит ли терпеть и дальше такую, с позволения сказать, бабушку? И не пора ли начинать самостоятельную, независимую жизнь?

Деньги на первое время у нее есть, можно искать работу. А пока продержаться уборкой. Работы она не боится.

Но Арина все тянула, пока старуха не распоясалась окончательно. То ли встала не с той ноги, то ли не смогла себя преодолеть, но однажды после ужина разразился скандал.

Старуха ворчала, Арина не выдержала и огрызнулась, тогда старая ведьма нарочно толкнула ее под руку, когда Арина держала в руках тяжелую кастрюлю с супом, которую собиралась поставить в холодильник.

Жирный мясной суп разлился по только что вымытому полу, Арина чертыхнулась.

И тут Аглая завелась, накручивая себя.

Слова «дармоедка», «приживалка» и «безрукая лентяйка» были самыми приличными.

Арина смотрела в распахнутый в крике старухин рот с безупречными коронками и думала, что вот не может человек себя преодолеть.

Ведь ясно же, что ей лучше с Ариной, это она сумела превратить этот сарай с антикварной мебелью в квартиру, в которой можно жить, не натыкаясь на паутину.

Арина ходит в магазин и готовит еду, старуха живет на всем готовом, как барыня, и денег за это не платит ни копейки, где еще найдет старуха такой вариант? Какого рожна ей нужно?

Аглая между тем вошла в раж и принялась за ее мать. И такая она и сякая, Арина вся в нее.

У Арины с матерью отношения были так себе, однако позволять говорить такое кому-либо, а тем более этой ведьме она не собиралась.

Арина бросила пустую кастрюлю старухе под ноги, развернулась на пятках и ушла в свою комнату. Старуха отвела ей самую маленькую, очевидно, когда-то давно там жил ее сын.

Аглая потащилась за ней, выкрикивая ругательства, но Арина успела заклинить дверь ножкой от стула. Стул этот и так уже был ломаный, сидеть на нем было нельзя, а сейчас совсем развалился, да и черт с ним.

Пока Арина собирала вещи, старуха угомонилась и ушла к себе.

Арина решила, что попросится переночевать к Гавриловне, а завтра уже будет искать квартиру и работу, кстати, может, Гавриловна и посоветует что-нибудь дельное.

Вот и все, вещичек немного. Арина огляделась и вынесла чемодан в коридор.

– Аглая Михайловна! – Она постучала в дверь старухиной спальни. – Дверь за мной заприте!

– Что такое… – Аглая возникла на пороге в халате, пахнуло каплями, которые она пила, когда говорила, что ей «неможется», вот именно это слово она употребляла.

– Я ухожу, вещички мои проверьте, чтобы потом не говорили, что у вас кольцо пропало! – Арина указала на открытый чемодан.

– Куда ты? – В голосе старухи прозвучал испуг.

– Проверьте чемодан! Меня обыщите, если нужно. Или лучше колечко свое в кулаке зажмите!

– Послушай, – старуха быстро сориентировалась, что и говорить, хоть и стерва первостатейная, но была она отнюдь не глупа, – я, конечно, может быть, немного погорячилась, но вовсе незачем… Зачем так болезненно реагировать…

Арина подхватила чемодан и пошла к двери.

– Арина! – Старуха закашлялась и посинела, потом с трудом подошла к кровати.

Арина принесла ей воды. Когда отдышалась, Аглая слабым голосом сказала, что просит прощения, очевидно, это от повышенного давления на нее накатило.

Арина не поверила ей ни на грош, но обещала остаться до утра, чтобы вызвать «Скорую», если что.

Не то чтобы ей было жалко старуху, но если та помрет, то привязаться могут, а ей в полицию на заметку попадать никак нельзя.

Наутро старуха встала бодрая, как огурчик, но, видно, поняла урок и больше Арине не хамила.

Арина наконец решилась зайти в деканат за документами, и Аглая увидела большой конверт в ее сумке. Слово за слово, все выяснилось.

Аглая Аринин поступок одобрила, сказала, что для молодой женщины это не образование, и работа потом будет скучная.

Тогда Арина завела разговор насчет работы, дескать, ей деньги нужны, потому что, кроме еды и квартиры, еще есть некоторые потребности, а уборка – это, конечно, не работа.

Странно, но Аглая Михайловна с ней согласилась, она вообще после скандала притихла и вечерами все пила свои пахучие капли.

И тут разразилась эпопея с диваном.

Диван восемнадцатого века стоял в гостиной, Аглая сидела на нем, когда смотрела телевизор.

В отличие от новехонькой плазменной панели диван был хоть и крепок, но стар, лет двести пятьдесят точно ему было. И если деревянная спинка и подлокотники были в относительно хорошем состоянии, то обивка совершенно истлела.

Когда Аглая Михайловна едва не свалилась с дивана, решено было позвать мастера.

Мастер оказался знающим человеком, он осмотрел диван и сказал, что нужна полная реставрация, за что он не возьмется. Потому как подходящей обивки у него нет и никогда не было, опять же пружины кое-какие нужно поменять, а если абы что поставить – то только вещь раритетную портить.

Был вызван Ираклий, который предложил старухе диван поменять, взамен этого он обязался привезти другой, тоже антикварный, но поновее. Так и на полу сидеть не придется, и еще в результате денег можно кое-каких получить.

Разговаривали Аглая Михайловна с Ираклием в гостиной, но, уходя, тот не сумел скрыть блеск глаз, и Арина поняла, что обязательно он старуху с диваном напарит. Но смолчала, не ее дело.

На следующий день приехали очень вежливые и интеллигентные грузчики, которые аккуратно запаковали диван и вынесли, сказали, что он поедет поездом в Москву, на него уже есть покупатель, там его и реставрировать будут.

А Аглая Михайловна получила диван похуже, но зато поновее. Она вздохнула, попробовала посидеть и сказала, что ладно уж, сойдет. А когда увидела пачку денег, которую принес Ираклий, то повеселела.

Но Ираклий что-то уж очень радостно потирал руки, так что Арина уверилась в своих подозрениях, что за тот диван он и пятой части не заплатил.

Однако старуха подарила Арине грошовую серебряную цепочку и стала называть «деточкой», что было удивительно. А потом завела разговор про ее будущее.

Она сказала, что уже немолода и хочет, чтобы Арина получила приличное образование. Советует поступать на искусствоведческий, это для женщины образование хорошее. Будет потом находиться в окружении красивых вещей и образованных людей, там и мужа найдет обеспеченного, бедные-то по антикварным магазинам да галереям не ходят. Тем более что Арине учеба понравится, она видит. А она со своей стороны оплатит ей хотя бы первый курс, а там, может быть, и на бесплатное переведут за хорошую учебу.

Арина согласилась и со следующего сентября приступила к занятиям. Девочки в группе подобрались непротивные, хоть все из обеспеченных семей. Поначалу на нее смотрели косо – одета по их понятиям нищенски, машины нет.

Арина ни с кем в конфликт не вступала, в подружки не набивалась, от вечеринок и посиделок в кабаках вежливо отказывалась – денег нет, а одалживаться не буду. Потихоньку ее стали принимать какая есть, тем более что в учебе она успевала.

С Аглаей Михайловной они не то чтобы ладили, но скандалов больше не было.

Старуха стала прихварывать, Арина все чаще сопровождала ее в поликлинику. Ее сын приходил редко, какие-то у него там были личные неприятности – не то с работы уволили, не то с очередной женой разводился, Арине это было неинтересно.

Потихоньку девчонки приняли ее за свою, теперь иногда можно было сходить в кафе или еще куда. С парнями Арина не встречалась – вспоминала Андрея, нет уж, ей хватило. К тому же она была очень занята – и учеба, и хозяйство, старуха требовала заботы, и нужно было как-то подрабатывать.

Так прошло почти четыре относительно спокойных года, а потом Аглая Михайловна умерла.

Просто села на диван, вздохнула и откинулась на спинку, а когда Арина пришла выключить телевизор, бабка уже холодеть начала.

За такую легкую смерть Арина простила старухе кое-что, она-то с тоской думала, что придется ухаживать за ней в старости. А так – все случилось быстро.

Явился сын, а с ним – вертлявая молодящаяся бабенка, которая тут же уставилась с подозрением на Арину.

Арина собрала вещи и переселилась пока к Гавриловне, та с удовольствием сдала ей комнату.

Там и нашел ее Аглаин сын, ему нужен был телефон Ираклия, потому что, как поняла Арина, денег у него не было даже на похороны.

Когда Ираклий явился (по случаю траура бант на нем был черный), оказалось, что по его совету Аглая Михайловна составила завещание, где аккуратно перечислила все, что у нее есть. Квартиру и все имущество она завещала сыну, кое-какие мелкие безделушки – Ираклию, а кольцо – Арине.

После похорон Ираклий вызвался оценить кольцо. Он повертел его и забормотал, что вообще-то кольцо не очень ценное, что сейчас такое время, что настоящую цену никто не даст.

Арина вспомнила про диван и сказала, что подумает.

Сама же показала кольцо своему преподавателю, который свел ее с человеком из Эрмитажа.

Кольцо и правда оказалось ценным, во всяком случае, антиквар, которого рекомендовал тот же преподаватель, купил его за такую сумму, что хватило на однокомнатную квартиру. Не в центре, конечно, но в приличном районе.

Вот тогда и закончился еще один этап ее жизни.

Несчастливое детство, беспокойная юность, все осталось в прошлом.

Арина ощутила вдруг, что замерзла, вода в ванне совершенно остыла. Все, хватит с нее воспоминаний, на этот раз точно хватит!

В середине дня Николай Баринов с охраной спустился в гараж. Теперь он нигде не появлялся без охраны. Последнее время он вообще старался поменьше бывать в опасных местах – то есть фактически не бывать нигде, кроме дома и офиса. Но сегодня у него была назначена важная встреча с очень влиятельным человеком. Встреча, которую никак нельзя отменить.

«Мерседес» уже ждал его.

Федор, доверенный, давний водитель, сидел за рулем. Баринов сел на заднее сиденье, один из охранников пристроился рядом, другой сел рядом с водителем. Остальные сели в джип сопровождения.

Автоматические ворота гаража поднялись, и обе машины выехали на улицу.

Ехать им нужно было на север города, в Коломяги. Дорога проходила через Удельную. Перед железнодорожным переездом, как всегда, скопилось множество машин. Перед самым переездом из боковой улочки вывернула красная дамская машина и втиснулась между «Мерседесом» Баринова и джипом охраны.

Федор, скосив глаза в зеркало заднего вида, поморщился и раздраженно проворчал традиционное:

– Нет хуже, чем баба за рулем!

«Мерседес», притормозив, перевалил через пути, и тут красная машина заглохла.

– Вот черт! – прошипел Федор.

И в этот самый момент опустился автоматический шлагбаум, и поднялось заграждение, с двух сторон блокирующее пути.

«Мерседес» оказался отрезан от внедорожника с охраной.

– Ждем, пока не подъедет джип? – спросил Баринова Федор.

Баринов быстро огляделся.

Все это выглядело подозрительно, очень подозрительно. Сначала втиснувшаяся между ними красная машина, потом шлагбаум… Это очень походило на ловушку.

На путях появился товарный поезд, медленно пополз мимо, наглухо перегородив переезд. Джип охраны пропал из виду, причем, судя по длине товарного состава, надолго.

– Нет, быстро уезжаем отсюда! – решил Баринов. – Нельзя терять ни минуты! И давай поезжай какими-нибудь боковыми улицами, где нас не ждут!

Федор кивнул, резко свернул на тихую, безлюдную улицу, погнал по ней на север.

Доехав до перекрестка, он свернул налево.

Теперь они ехали по узкой улице, где не смогли бы разминуться две машины. А впереди тащилась какая-то громоздкая фура, перекрывающая всю ширину проезда.

– Да что же он, еле ползет… – пробормотал Федор и ударил кулаком по рулю.

И тут сзади них на улице показался огромный грузовик.

Ехавшая впереди фура еще сбросила скорость, а потом и вовсе остановилась.

– Что за черт… – выдохнул Федор.

Охранники схватились за оружие.

Задняя стенка фуры распахнулась, из нее выполз наклонный металлический пандус, опустившийся до самой земли.

Федор затормозил, но в это время ехавший сзади грузовик прибавил скорость и с разгона ударил «Мерседес» Баринова в задний бампер. «Мерседес» от удара покатился вперед, въехал на пандус.

Грузовик еще раз подтолкнул его, и «Мерседес» вкатился по пандусу внутрь фуры.

И в ту же секунду задняя дверца фуры с гулким грохотом захлопнулась.

«Мерседес» вместе со всеми его пассажирами оказался в ловушке.

Фура тронулась и медленно поехала вперед, постепенно набирая скорость.

Охранники Баринова распахнули дверцы машины… Точнее, только приоткрыли их – стенки фуры не позволяли широко открыть дверцы. Несмотря на это, охранники попытались выбраться, но тут Баринов заметил, что рядом с его машиной на полу фуры лежит большой газовый баллон, из которого с шипением выходит газ…

Он почувствовал терпкий горьковатый запах, напоминающий запах пыльной степной травы, увидел, как один из охранников сползает на пол, а второй держится за горло…

И понял, что проиграл. В глазах у него потемнело, и он провалился в бездонную темноту.

Но перед тем как окончательно потерять сознание, Баринов сделал еще одну непонятную вещь. Подчиняясь непонятному, нерациональному порыву, он отстегнул ремни, крепившие его железную руку…

Фура остановилась на безлюдном пустыре. В кабине ее сидели два человека. Один из них, плечистый мужчина средних лет с коротко стриженными седоватыми волосами, внимательно следил за секундной стрелкой своих дорогих часов.

– Пора! – сказал он наконец.

Его спутник нажал кнопку на приборной панели. Позади раздался негромкий скрежещущий звук – это открылась задняя дверца фуры. Оба пассажира фуры выбрались из кабины, обошли длинный кузов. Позади фуры стоял огромный грузовик, возле которого дожидались еще два человека.

– Подождем несколько минут, пока газ выветрится! – распорядился седой мужчина.

Его спутник закурил.

Прошло немного времени, седой взглянул на свои часы и снова скомандовал:

– Пора!

Двое парней, стоявшие возле грузовика, ловко взобрались в кузов фуры.

– Что делать с его охраной? – спросил один из них, обернувшись к седому.

– Вколите им по ампуле, пускай еще поспят! Потом займемся Бариновым.

– Понятно! – Парни скрылись внутри фуры.

Оттуда донеслись какие-то странные звуки – скрип, металлический скрежет, негромкий стон.

– Что там такое? – негромко проговорил седой.

– С охраной возятся, – равнодушно отозвался его спутник.

– Что-то долго они с ней возятся! Там же все должны быть в отключке. Пойди-ка проверь!

Его спутник кивнул, послушно поднялся в кузов фуры, и вскоре оттуда донесся его недоуменный возглас.

– Ну, что там? – окликнул его седой.

Ответа не последовало.

Седой достал из наплечной кобуры пистолет, снял его с предохранителя, ловко взобрался в кузов фуры.

Он направился к «Мерседесу», но, не дойдя до него, увидел торчащие из-под машины ноги в знакомых желтых ботинках «Доктор Мартенс».

– Серый, ты, что ли? – проговорил он, попятившись.

Из-под машины донесся негромкий скрежет металла по металлу, затем мучительный стон, перешедший в придушенный, резко оборвавшийся хрип. Одна нога чуть заметно дернулась и замерла.

Внутри фуры установилась мертвая тишина.

Седой прижался спиной к стенке фуры, повел по сторонам стволом пистолета, проговорил, понизив голос:

– Севыч! Михась! Где вы?

Ему никто не ответил, только под машиной снова что-то проскрежетало.

Седой сглотнул и проговорил скрипучим, как ржавый металл на морозе, голосом:

– Кто там? Выходи, я тебя все равно достану! Со мной такие шутки не пройдут!

Под машиной что-то отчетливо простучало, словно процокали маленькие копытца.

Седой упал на колени, опустил пистолет и трижды выстрелил в пространство под днищем «Мерседеса». Немного выждал, затем наклонился, заглянул под машину.

Там, не подавая никаких признаков жизни, лежал Серый. Рядом с его головой седому померещилось какое-то движение, и он быстро, почти не целясь, выстрелил.

Пуля срикошетила от днища машины, рассыпав сноп искр, и снова наступила тишина.

По спине седого пробежал озноб.

И тут он снова услышал негромкий металлический скрежет, а потом – цокот маленьких копыт. И тут же какие-то железные клещи сжались на его горле. Самые настоящие клещи, холодные и твердые, как и положено металлу.

Седой захрипел, из последних сил попытался сбросить упомянутые клещи со своего горла, но они оказались действительно железными и не разжимались, напротив, сжимались все сильнее и сильнее, пока в горле седого что-то не захрустело, и свет в его глазах померк окончательно и бесповоротно.

– Глянь-ка, Микитич, фура стоит. – Потрепанный жизнью мужичок неопределенного возраста, в невыразимом ватнике и со следами хронического похмелья на лице повернулся к своему спутнику, похожему на него, как бывают похожи друг на друга два одинаково стоптанных и изношенных сапога.

– Ну и что с того, Михеич? – отозвался его приятель. – Ну, допустим, фура… Ну, допустим, стоит… Мало ли по нашей земле их ездит? А все, что ездит, рано или поздно останавливается. Таков неумолимый закон философии.

– Однако она давно уже стоит.

– А сейчас ведь зима?

– Ну, зима…

– А зимой, Михеич, в наших широтах все жизненные процессы происходят медленно. Медленно и очень печально. Таков, опять же, неумолимый закон природы.

– Насчет закона я спорить с тобой не стану, однако, Микитич, у нее задняя дверь открыта.

– Ну и что, Михеич? Даже если она открыта – какой нам в этом интерес? Это нам никак не поможет в решении главной жизненной задачи сегодняшнего дня – как нам сегодня вернуться в ряды прогрессивного человечества, для чего необходимо что? Для чего, Михеич, необходимо опохмелиться.

– А вот тут ты, Микитич, не прав. То есть ты, конечно, прав, что нам нужно опохмелиться, но вот в остальном… Хоть ты в прошлом и кандидат каких-то мудреных наук, и выражаешься исключительно красиво. Возможно, очень даже поможет. Вот мы с тобой сколько времени на эту фуру смотрим?

– Да уж, наверное, минут сорок.

– И никто за это время из нее не вышел и в нее не вошел. За сорок минут!

– И какие ты делаешь из этого выводы?

– А такие, что нам с тобой непременно стоит заглянуть в эту фуру и проверить – нет ли в ней чего-нибудь ценного. Ведь в таких фурах перевозят обычно не дрова и не мусор, а ценные продукты питания или потребительские товары. А возможно, даже спиртные напитки крепостью свыше сорока градусов. И тогда наша главная сегодняшняя задача будет решена.

– Однако, Михеич, не забыл ли ты, что бесплатный сыр бывает только в мышеловке, да и тот обычно с очень сильно нарушенным сроком годности?

– Так ведь пока не проверим – не узнаем.

– Вот тут ты прав. Опыт, Михеич, есть единственный способ постижения истины!

С этими словами два потрепанных безжалостной жизнью товарища, спотыкаясь и поддерживая друг друга, потащились к открытой, многообещающей фуре.

Забравшись в нее, они в первую очередь увидели автомобиль иностранной марки «Мерседес». Но чуть позднее – буквально, через одну-две секунды – они разглядели на полу фуры несколько мужских тел, не подающих признаков жизни.

– Ох! – сказал Михеич, попятившись. – Ты оказался прав насчет мышеловки и истекшего срока годности! Давай-ка скорее двинем отсюда, и как можно дальше, пока нас с тобой тут кто-нибудь не привел в такой же вид!

Но на этот раз Микитич оказался смелее.

– Да они же все конкретные жмурики, – проговорил он, невольно понизив голос.

– Ты почем знаешь, Микитич? Ты же был кандидатом мудреных наук, а не доктором медицинских.

– Тут, Михеич, не нужно быть доктором или даже кандидатом каких угодно наук. Тут и так все видно. И что мы с тобой, Михеич, жмуриков не видели?

– Видеть-то видели, но не в таком количестве…

– Но все равно, жмурики есть жмурики. Что они нам сделают? Может, мы здесь все же чем-нибудь разживемся…

Он не без труда протиснулся к приоткрытой двери иностранной машины, заглянул в нее. И в это время мужик, полулежащий на заднем сиденье, открыл глаза.

Первой мыслью Микитича было, что опохмелиться ему сегодня определенно не судьба.

В следующую секунду он метнулся назад и вылетел из злополучной фуры, как пробка из бутылки шампанского «Абрау Дюрсо», которого Микитич не пробовал уже почти тридцать лет, с тех самых пор, как была сокращена его должность старшего преподавателя на кафедре философии.

Михеич едва поспевал за своим высокоученым другом.

Он не видел того, что увидел тот, но вполне доверял его житейскому опыту и интуиции.

Николай Баринов открыл глаза.

В первый момент ему привиделась какая-то жуткая опухшая рожа, и в его гудящей от боли голове мелькнула неприятная мысль, что он умер и находится в аду.

Он успел даже подумать, что это – закономерный итог его деятельности.

Но опухшая рожа тут же исчезла, вероятно, она ему просто привиделась, и Николай осознал, что находится не в аду, а в собственном «Мерседесе». Об этом говорили мягкие кожаные сиденья и приятный запах дорогой машины.

Правда, голова так болела, что гипотезу ада не удалось полностью отвергнуть.

Николай все же приподнялся, левой рукой помассировал себе шею и огляделся.

«Мерседес» находился в каком-то странном месте – не на дороге, не на парковке. Может быть, в гараже?

Но гараж был такой тесный, что даже дверцы машины открывались не до конца.

На переднем сиденье, как и положено, находился Федор, рядом с ним – охранник. Но охранник не сидел, как положено, а полулежал в какой-то странной позе.

– Федя! – неокрепшим голосом окликнул Баринов своего верного водителя. – Федя, мы где?

Федор, однако, не отозвался и даже не шелохнулся. Прежде он никогда себе такого не позволял.

Баринов толкнул его в плечо.

В ответ на это воздействие голова водителя перекатилась на правое плечо, и он застонал.

И тут к Баринову понемногу вернулась память.

Он вспомнил, как ехал на важную встречу. Вспомнил, как возле переезда в Удельной его отрезали от джипа охраны. Вспомнил, как Федор свернул на узкую улицу, как впереди появилась медленно ползущая фура, а сзади – огромный грузовик…

Вспомнил, как этот грузовик втолкнул его «Мерседес» в фуру, как задняя дверь фуры захлопнулась и как он увидел на полу газовый баллон с открытым вентилем… Больше он ничего не помнил, да, в общем, больше ничего и не было.

Вывод напрашивался единственный и крайне неприятный – он попался в ловушку.

Ловушка хитрая, ловко подстроенная.

Значит, все его многочисленные меры предосторожности не сработали…

Непонятно было только одно – если он в ловушке, то где те, кто эту ловушку устроил? Где, так сказать, охотники?

Они не появляются, потому что хотят его как следует напугать? Сделать его более покладистым?

Ну что ж, это им почти удалось.

Баринов пошевелился, произвел тщательную ревизию собственного тела.

Он не был связан. Ноги свободны, левая рука тоже.

На правой руке не было протеза, не было этой знаменитой железной руки…

Он смутно помнил, что перед тем, как провалиться в черноту беспамятства, отстегнул эту руку. Непонятно, зачем, но отстегнул, словно выпустил ее на свободу.

Но тогда она должна лежать рядом…

Он проверил сиденье, осмотрел пол у себя под ногами – железной руки там не было.

Так может, эта хитрая ловушка была устроена с единственной целью забрать у него железную руку?

При этой мысли Баринов почувствовал тоскливую щемящую боль, как будто он лишился чего-то очень важного, очень дорогого. Как будто и в самом деле утратил часть самого себя.

Однако расслабляться и переживать не время. Сейчас нужно действовать…

Баринов передвинулся к двери, выглянул из машины.

На полу рядом с дверью лежал незнакомый парень. Лицо его было багровым, переходящим в синеву, глаза широко открыты и выпучены, как у вареного рака.

Он был, несомненно, мертв.

И на груди у него лежала та самая железная рука.

Баринов ощутил неожиданное облегчение. Он с заметным усилием поднял железную руку, надел ее на обрубок правой руки, застегнул кожаные ремни.

Теперь он чувствовал себя гораздо увереннее.

– Федор! – Он ощутимо ткнул водителя в плечо. – Очнись и ребят разбуди.

Водитель с трудом разлепил мутные глаза.

– Соберись! – резко приказал ему Баринов. – Надо уезжать поскорее отсюда.

Дисциплина взяла верх, Федор встряхнулся, усадил поудобнее охранника, не подававшего признаков жизни, затем вдвоем они подобрали второго. Этот был совсем плох – лицо зеленое, опухшее, на губах пузырилась пена.

– Не жилец он… – буркнул Федор.

– Никого не бросать! – рявкнул Баринов. – И вещи все подобрать, чтобы ничего на нас не указывало!

Очень осторожно Федор вывел «Мерседес» из фуры.

– Сначала меня домой, потом их отвезешь в больницу! – приказал Баринов. – Да смотри осторожней, чтобы на дороге к вам менты не привязались!

Дело шло к полуночи, лагерь затихал, и наконец рыцарь не выдержал. Он выбрался из своей палатки и зашагал туда, где встретился с черной женщиной.

Подойдя к ее шатру, он никого не увидел и уже вздохнул с облегчением, хотел вернуться к себе – но тут из темноты его окликнул хриплый каркающий голос:

– Ты пришел, милостивый господин! Пойдем же со мной! Клянусь, ты не пожалеешь!

Из тени выступила черная фигура и сделала ему знак следовать за собой.

Женщина удивительно быстро шла через лагерь.

Солдаты уже угомонились, из палаток доносился богатырский храп, костры догорали.

Скоро, миновав полусонных часовых, женщина и ее спутник вышли за пределы лагеря. Женщина шла все быстрее и быстрее, так что рыцарь едва поспевал за ней. Она обернулась, проговорила своим каркающим голосом:

– Не отставай, милостивый господин!

Вокруг было темно, и рыцарю показалось, что вместо женского лица он увидел мертвую голову, череп с пустыми провалами глазниц и страшным оскалом зубов.

Он, без страха бросавшийся под вражеские ядра, без страха карабкавшийся на крепостные стены, сходившийся врукопашную с любым врагом, почувствовал, как холодные щупальца страха сжимают его сердце.

Готфрид хотел перекреститься – но железная рука снова не подчинилась ему.

Из темноты донесся хриплый крик совы, словно сама ночь подала голос, напомнила, кто является истинным хозяином этих черных пространств.

Так они шли еще около получаса, когда впереди из темноты проступили очертания столба с перекладиной.

Приглядевшись, рыцарь с ужасом понял, что это – придорожная виселица и что на ней болтается мертвец.

Старая ведьма остановилась под виселицей и обернулась к своему спутнику:

– Милостивый господин, полезай-ка наверх!

– Что ты такое говоришь? – отозвался он с ужасом. – Чтобы я по своей воле полез на виселицу!..

– А что же поделаешь? Нам надобно добраться до повешенного, а мне туда нипочем не влезть.

– Но я не могу…

– Можешь, еще как можешь!

И Гёц фон Берлихинген, имперский рыцарь, сам не понял, как полез на виселицу.

Железная рука служила ему не хуже настоящей. Поднявшись до половины, он перерезал ножом веревку, и висельник с глухим стуком упал на землю. При этом голова от удара отделилась от туловища и откатилась в сторону.

– Теперь можешь слезать! – позволила ведьма.

Рыцарь слез и увидел, что черная женщина колдует над покойником, кромсает его маленьким острым ножом.

Рыцарь отвернулся, чтобы не видеть это отвратительное и богопротивное занятие.

Взгляд его остановился на окружающих дорогу кустах – и он увидел сотни светящихся глаз, которые с жадным любопытством следили за ними из темноты.

– Ну вот, дело сделано! – раздался за спиной у него хриплый голос колдуньи. – Я взяла все, что надобно для работы, так что мы можем возвращаться!

Через полчаса они снова были в военном лагере, в палатке, которую занимала черная женщина.

Войдя в нее, женщина разожгла огонь в сложенном из камней примитивном очаге, подвесила над огнем ржавый котелок, налила в него воды, бросила пучок каких-то трав, от которых потянулся пряный, дурманящий аромат.

Когда вода закипела ключом, ведьма развязала свой узелок, вытащила оттуда какие-то отвратительные, окровавленные ошметки и стала бросать их в кипящую воду, приговаривая своим хриплым, каркающим голосом:

– Жир висельника… без него ничего не получится… а вот его мизинец – он тут очень пригоден, и как раз левый… и вот это непременно нужно добавить…

Она бросила в котелок что-то круглое, в белесых и красных прожилках, и рыцарь с отвращением и ужасом понял, что это – человеческий глаз.

Затем ведьма забормотала что-то вовсе не понятное – то ли колдовские заклинания, то ли грязные ругательства на каком-то незнакомом языке. Наконец она размешала свое варево веткой омелы и повернулась к рыцарю:

– Ну вот, милостивый господин, все, считай, готово… приготовь-ка свою железную руку!

Гёц расстегнул ремни, снял протез и бережно положил его на землю рядом с очагом. Ведьма тем временем еще раз перемешала гнусное варево, а затем вдруг схватила котелок голыми руками и выплеснула его содержимое в очаг.

Раздалось громкое шипение, в котором рыцарю померещился злобный шепот, огонь начал гаснуть, но в этом тусклом, угасающем свете рыцарь увидел, как из очага выползло какое-то склизкое многоногое создание, похожее на краба или огромного паука. Это создание издало тонкий, пронзительный визг и, быстро перебирая влажными лапами, поползло к железной руке.

– Что это за дрянь! – вскрикнул рыцарь и хотел подхватить свой протез, чтобы мерзкое создание не добралось до него, не осквернило его своим прикосновением.

Но ведьма с неожиданной силой схватила его за руку:

– Не троньте, милостивый господин, ежели не хотите все испортить! Вы ведь хотите, чтобы у вас была самая настоящая рука, лучше прежней!

Рыцарь замер, с отвращением глядя на многоногого монстра, который с необычайным проворством влез в железный раструб и исчез внутри перчатки.

Наступила тишина.

Наконец ведьма отпустила руку рыцаря и проговорила с необычайной важностью:

– Дело сделано, милостивый господин! Теперь ваша рука будет совсем как живая!

– Да мне ее теперь и надеть будет противно, когда я знаю, что там внутри эта пакость!

– Не бойтесь, милостивый господин, все будет преотменно! А коли вам неможется – выпейте моего винца! Отменное винцо! – И она уже протягивала Гёцу оловянный кубок, в котором и впрямь плескалось красное вино.

Гёц подумал, что выпить ему и правда не помешает, чтобы переварить все виденные сегодня мерзопакости, и одним богатырским глотком выпил содержимое кубка.

Вино показалось ему и впрямь недурным, только немного отдавало болотными травами и можжевеловой хвоей. Но едва он выпил его, в голове рыцаря зашумело, как в пустой бездонной бочке, и он повалился на землю, сраженный сном.

Когда Гёц открыл глаза, было уже светло. Он лежал на земле посреди лагеря, а над ним, как и прежде, склонился старый друг Конрад. На лице его была усмешка:

– И хорошо же ты выпил, дружище! Даже до своей палатки дойти не успел! Но я погляжу, новая рука стала тебе привычна, ты ее даже на ночь не снимаешь!

Гёц взглянул на свою правую руку.

Железный протез и правда был пристегнут – а ведь он не помнил, чтобы сам его надевал.

Гёц припомнил, что с этим протезом минувшей ночью случилось что-то неприятное, даже отвратительное, но не мог толком вспомнить, что именно, и не стал попусту мучиться. Зато он пару раз сжал и разжал пальцы на железной руке – и увидел, что они слушаются его, словно живые.

Тут он смутно вспомнил черную ведьму, похожую на старую ворону. Вроде бы она что-то сделала с его рукой… вроде бы она готовила какое-то колдовское зелье… но подробностей он так и не смог вспомнить, как ни старался.

Арина с утра чувствовала себя не в своей тарелке.

Может быть, так подействовали на нее воспоминания пятнадцатилетней давности, или в самой атмосфере дома после вчерашней ночи было сегодня что-то тревожное.

Не хотелось никуда идти. Она проверила электронную почту, написала пустой, бессмысленный пост в Сети и вдруг услышала, как в прихожей хлопнула дверь.

Муж обычно не возвращался так рано. Видимо, он прислал кого-то из подчиненных с поручением.

Арина выглянула в прихожую.

Все же это был Николай. Он был явно не в себе – волосы растрепаны, костюм измят, галстук сбит на сторону, воротник рубашки грязный, глаза какие-то больные.

– Что с тобой? – спросила Арина озабоченно.

Она не притворялась, и правда встревожилась.

– В аварию попал, – отмахнулся муж, направляясь в кабинет, при этом заметно прихрамывая.

– В аварию? – Арина шла за ним, вглядываясь в лицо Николая. – С тобой все в порядке? Ты был в больнице? Что они сказали? Нет ничего серьезного?

– В порядке, в порядке! – В голосе мужа прозвучало раздражение. – Переодеться приехал! Видишь, в каком я виде?

Значит, в больнице он не был. Ну, в конце концов, сам знает, как ему лучше. Арина уловила его раздражение.

Нужно было оставить мужа в покое, но Арина все еще не могла преодолеть волнение, она зашла в кабинет, остановилась на пороге, не решаясь подойти к мужу.

– Ты точно не пострадал?

– Да точно, точно! – Николай остановился перед своим столом, снял с правой руки перчатку, отстегнул протез.

И тут Арина увидела, что протез совсем не тот, который он носил обычно – легкий, похожий на живую человеческую руку.

Сейчас Николай положил на стол громоздкую металлическую конструкцию – железную перчатку с полусогнутыми пальцами, соединенную с металлическим раструбом.

– Что это? – удивленно проговорила Арина.

Железная рука показалась ей смутно знакомой. Где-то она ее уже видела…

– Тебе что – нечем заняться? – грубо рявкнул Николай.

Он открыл стоящую на столе шкатулку – ту самую, которую Арина заметила ночью, – положил в нее железную руку, закрыл на ключ, повернулся к Арине:

– Иди к себе!

Она вздрогнула от его грубого окрика, но все же сдержалась, чтобы опрометью не вылететь из комнаты, а вышла спокойно, держа спину прямо и ступая твердо.

Дверью не хлопнула, а аккуратно ее прикрыла.

Бывало у них такое и раньше. Но редко, а сейчас отчего-то Николай все время на взводе.

Арина вышла замуж четыре года назад, потому что тянуть уже было нельзя, еще немного, и ей будет тридцать. И ладно бы была она бизнес-леди, делала серьезную карьеру, тогда возраст не помеха, можно и вообще замуж не выходить, если детей не хочешь.

Арина детей не хотела, потому что дала себе слово, что ее ребенок обязательно будет иметь хорошего отца.

Когда после смерти Аглаи Михайловны она стала жить одна, то начала встречаться с мужчинами. Не слишком активно, была у нее пара-тройка блеклых романов, которые, если говорить откровенно, не принесли ей особой радости.

Тот самый преподаватель из института устроил ее в крупную художественную галерею, с Николаем они познакомились на каком-то приеме.

Ей понравились его немногословность и честность. Про то, что у него протез вместо кисти правой руки, он сказал ей на втором свидании.

Чтобы, как объяснил тут же, между ними не было никаких недоговоренностей и чтобы не испугать ее потом, когда отношения у них станут близкими.

«Если станут», – тут же поправился он без улыбки.

Сказал, что потерял руку в Афганистане, когда был еще совсем молодым человеком.

Она поняла, что он не любит об этом говорить, и не пыталась узнать подробности.

Они встречались уже несколько месяцев, а он не делал попытки затащить ее в постель, сказал, что она сама должна решить. Она сопровождала его на приемы, когда нужно было, их уже считали парой, а потом он предложил слетать на пару дней в Италию. Или на юг Франции, пускай она сама выберет. Что ж, время пришло.

В постели он был не хуже и не лучше других, правда, Арине особо не с кем было сравнить. И она не испытала никаких особенных чувств, видно, такой уж у нее темперамент.

Почти сразу по возвращении домой Николай сделал ей предложение. Она ему вполне подходит, сказал он, и ничего особенного он от нее требовать не станет. Ей нужно только не вмешиваться в его дела и не изменять ему.

Она подумала пару дней и согласилась. Работа в галерее ей не слишком нравилась, годы идут, а Николай обещал ей спокойную и безбедную жизнь.

И не обманул.

В чем заключается его бизнес, она в подробностях не знала. Занималась своей внешностью и новой квартирой, изредка обедала или пила кофе с такими же, как она, женами бизнесменов.

Они с мужем никогда не ссорились, у Арины вообще был очень выдержанный, ровный характер, к тому же она всегда вовремя чувствовала, когда нужно отойти, оставить Николая в покое, чтобы он не успел сорваться.

Но не сегодня.

Сегодня он рявкнул на нее совершенно незаслуженно. И вообще в последнее время он ведет себя странно, взять хоть этот протез в виде руки. Зачем ему эта рука?

Арина вспомнила вчерашнюю ночь, как она умирала от страха, прислушиваясь, и как муж бросился к шкатулке, где, оказывается, лежала эта железная рука. Все очень странно.

И тут Арина вспомнила, где она видела такую же железную руку. Ну, или, во всяком случае, очень похожую.

На выставке в Оксаниной галерее.

На картине «Рыцарь и смерть» того длинноволосого художника, как же его зовут… Антон… нет, фамилию не вспомнить. Того, взгляд которого заставил ее вспомнить давнее, давно, казалось, забытое лето.

Но этого не может быть, наверное, ей показалось. Еще бы, смотрела-то не на картину, а на этого художника, тряслась вся, как будто ей снова восемнадцать лет.

Она решила съездить еще раз в галерею, чтобы снова взглянуть на картину и убедиться, что не ошиблась, что только что видела в кабинете мужа ту же самую железную руку, что у того рыцаря на картине. Ну, или точно такую же. И выяснить, что это за рука и откуда вообще она взялась.

– Вы уверены, что это она? – Маленький человечек с козлиной бородкой боязливо и восторженно дотронулся до железной руки.

– Больше просто некому. Все остальные были в отключке. Она их передушила…

Баринов быстро и внимательно взглянул на своего собеседника и процедил:

– Надеюсь, вы понимаете, что об этом никто не должен знать? Ни одна живая душа!

– Разумеется! Конечно! Мой рот на замке! И ключ от этого замка я выбросил!

– Впрочем, вам все равно никто не поверит!

– Я сам с трудом могу в это поверить. Выходит, рука уже кем-то активизирована… выходит, кто-то уже…

– Но меня такая ситуация не устраивает! – перебил его Баринов. – Сегодня она меня спасла, перебила моих врагов, но моих приказов она не слушается. Что, если завтра она вздумает задушить меня?

– Это маловероятно. – Маленький человечек погладил руку, как опасного хищника. – Мне кажется, она воспринимает вас как своего хозяина…

– Вам кажется! А что, если вы ошибаетесь? Маловероятно – это не то, что мне нужно! На кону стоит моя жизнь, а она у меня одна! Я не могу рисковать!

– Я вас понимаю. Чтобы полностью контролировать руку, нужно провести ритуал…

– Так проводите! За что я вам плачу?

– Но для ритуала мне нужна книга.

– Ну, и где же она?

– Пока я ищу ее…

– Пока вы ищете! – передразнил его Баринов. – А я пока чуть не погиб!

– Но ведь рука вас спасла. Она выполнила свою задачу.

– Будем считать, что мне повезло. Но долго рассчитывать на везение нельзя. Я должен контролировать ситуацию, а значит – я должен контролировать руку.

На этот раз людей в галерее Оксаны было совсем немного. Ну да, конечно, все понятно – это на вернисаж приходит пресса, поэтому туда пришли и досужие светские персонажи, чтобы лишний раз засветиться, да и пообщаться с себе подобными, а сегодня здесь ничего интересного не предвиделось.

Арина прямиком направилась в тот зал, где висела интересующая ее картина.

Рыцарь и смерть.

И перед самым залом едва не столкнулась с каким-то человеком. Точнее, человечком – маленького роста, с бесцветным, словно выгоревшим на ярком солнце лицом, с красными глазами, неаккуратными кошачьими усиками, черной козлиной бородкой и венчиком седеющих волос вокруг бледной лысины.

Он мог бы показаться элегантным – аккуратный, хотя и немного старомодный клетчатый пиджак, белоснежная рубашка, подобранный в тон галстук. Но маленький рост и кошачьи усы сводили эту элегантность на нет.

Этот странный человечек мог показаться смешным и жалким, но в нем было что-то зловещее. Он разговаривал по мобильному телефону и был так увлечен этим разговором, что не заметил Арину и едва не сбил ее с ног.

Арина отшатнулась и невольно вздрогнула: она узнала этого зловещего карлика.

Это он вместе с ее мужем приехал ночью к ним в квартиру, это он беспардонно вломился вместе с Николаем в ее спальню… И даже не извинился, хам какой!

– Да, это она… – говорил он своему невидимому собеседнику. – Сходство не полное, но я думаю, что у него был какой-то доступ к оригиналу…

Карлик явно не узнал Арину, да он ее, скорее всего, и не заметил. Он был слишком увлечен разговором. Однако на всякий случай Арина отвернулась.

Карлик поспешил к выходу. Арина проводила его внимательным взглядом, постаралась выбросить из головы и подошла к картине.

Она внимательно осмотрела всадника – поднятое забрало, усталое лицо много пережившего, но несломленного человека. Помятые, запыленные доспехи.

Арина притворялась перед самой собой, что ее интересует картина. На самом деле ее притягивала единственная деталь – правая рука, которой рыцарь сжимал древко копья.

Арина внимательно осмотрела эту руку.

Она заметно отличалась от левой руки. На левой тоже была железная перчатка, защищающая руку от вражеского оружия, но сама рука была как-то естественнее, из-под перчатки выглядывало запястье, обтянутое кольчужной сеткой, и в этом запястье было что-то живое, уязвимое, человеческое.

Правая же рука по самый локоть была железной, она была затянута какими-то ремнями, как конская сбруя.

И эта железная рука была, несомненно, похожа на тот протез, который сегодня на ее глазах пристегнул Николай.

Но как это может быть?

– Привет! – раздался за спиной удивленный голос.

Впрочем, еще раньше Арина почувствовала слишком сильный запах пряных духов, загодя извещавший окружающих о приближении хозяйки галереи.

– Привет! – отозвалась Арина, повернувшись к Оксане, и обменялась с ней символическим, едва намеченным поцелуем.

Сегодня Оксана была в простом черном платье, на шее висело серебряное ожерелье очень сложной работы. Не иначе, как Оксана представляет публике новое творение Лебединского, вещь-то смотрится на ней отлично.

– Не ожидала я, что ты ко мне вернешься! – проворковала Оксана, окидывая Арину проницательным взглядом. – Никак, ты положила глаз на… на эту… картину?

– Ну да, – ответила Арина, сделав вид, что не поняла намека. – Хорошая картина. Я ее, пожалуй, куплю. Сколько она стоит?

– Совсем не дорого. Я же говорила тебе – этот художник пока не раскручен. Самое время его покупать. Я тебе еще и скидку сделаю. Отличное вложение денег!

Оксана назвала цену – не такую уж маленькую. Наверняка художнику достанется малая часть. Он ведь пока не раскручен…

– Да мне вложение ни к чему, – отозвалась Арина небрежным тоном. – Она просто по цвету подходит к моей прихожей. Я тебе деньги завтра же переведу.

– Ну, вот и ладненько. Заберешь сразу, как только закончится выставка. Я бы тебе и сейчас отдала, да пятно на стене нечем заполнить.

– Мне не к спеху.

– Ну, отлично.

– Я бы только хотела поговорить с художником. У тебя есть его координаты?

– Ага! – Оксана усмехнулась, скосила глаза. – Значит, все же положила глаз?

– Да ладно, о чем ты говоришь! Я просто хотела уточнить у него кое-какие детали… Ну, так что насчет координат?

– Ну да, понятно – детали! Детали – это самое главное. Он сейчас здесь, я его попрошу подойти…

Оксана улетучилась вместе со своими духами, и через несколько минут появился художник.

Такой же, каким Арина его запомнила, – высокий, худой, волосы собраны в хвост.

Внезапно Арина почувствовала, что он стал еще больше похож на рыцаря с картины. Словно на него тоже отбрасывает тень бредущий за спиной скелет…

Она отбросила это странное ощущение, улыбнулась, протянула ему руку. Он только коснулся ее руки – и снова ее словно пронзил электрический разряд. Ну, это уж лишнее.

В прошлый раз она так отреагировала от неожиданности, теперь же, когда все вспомнила, проговорила про себя весь тот кошмар, что случился пятнадцать лет назад, абсолютно незачем так дергаться.

– Вы купили эту картину? – полуутвердительно проговорил художник. – Хороший выбор! Это моя большая удача…

Арина уже справилась с последствиями разряда, придала своему лицу скучающее, самодовольное выражение богатой избалованной меценатки и протянула:

– Я хотела спросить у вас. Когда вы работали над этой картиной, вы пользовались какими-то… историческими материалами?

– Что вы имеете в виду? – спросил художник настороженно.

Арина улыбнулась ему безмятежно и уверенно.

Улыбку ее следовало трактовать так, что раз она покупает картину, то художнику следует быть любезным и ответить на все ее вопросы. А вопросы она станет задавать исключительно по делу, поскольку разбирается в живописи, у нее диплом искусствоведа.

Антон улыбнулся в ответ, возможно, решил, что таким образом Арина хочет пофлиртовать.

– Я имею в виду… – Арина пристально взглянула на него и отбросила игру, спросила прямо: – Его правая рука… ведь это не живая человеческая рука, правда?

– О, а вы наблюдательны! Вы это заметили!

– Ну, я все же искусствовед но образованию… да здесь и не нужно быть искусствоведом, это и так видно!

– Видно, да не всем! – Художник подошел ближе к картине, откашлялся. – Вы совершенно правы. Это не живая рука – это протез. Причем протез весьма необычный. Дело в том, что в шестнадцатом веке в Германии жил рыцарь Готфрид – или сокращенно Гёц – фон Берлихинген. Жизнь у него была бурная, полная опасных приключений, он участвовал почти во всех войнах своего времени, а войн этих было, ох как много. Тогда в Германии как раз проходила Реформация, и все били друг друга – католики протестантов, протестанты всех остальных, крестьяне феодалов, и так далее…

И еще в молодости, в самом начале своей военной карьеры, наш рыцарь лишился правой руки. Ему то ли отрубили ее, то ли ее оторвало ядром. Но рыцарь без руки – это не рыцарь, и чтобы жить и воевать дальше, он нашел искусного механика, который изготовил ему удивительный железный протез. Удивительный для того времени – да и не только для него. С тех пор наш рыцарь получил прозвище Гёц – «Железная Рука», под которым и вошел в историю.

С этим протезом Гёц фон Берлихинген участвовал еще во множестве сражений и банальных грабежей, возглавил большой отряд взбунтовавшихся крестьян, предал их, перешел на сторону князей… и знаете, что самое удивительное?

Антон оживился, глаза его блестели, голос теперь звучал громко и уверенно.

– Что же? – Арина не срывала своего интереса к его рассказу.

– Без руки, с такой бурной жизнью, Готфрид прожил больше восьмидесяти лет!

– Правда, удивительно, – согласилась Арина.

Но ее больше интересовало другое.

– Все же, чем вы пользовались, когда рисовали эту руку? Только ее словесными описаниями? Мне кажется, у вас было что-то более конкретное…

– Вы правы, вы удивительно наблюдательны. – Художник взглянул на нее с восхищением. – У меня была… у меня есть… – тут он понизил голос и оглянулся, – у меня есть книга, очень старинная.

– Да что вы говорите? Не может быть! – Арина улыбнулась.

– Думаете небось, откуда там, в провинции, могло оказаться что-то ценное… – В его голосе слышалась обида.

– Вовсе я так не думаю! – поспешно сказала она. – Но сами посудите, я ведь покупаю вашу картину, так что хотелось бы выяснить историю ее создания. Станете знаменитым – я про вас монографию напишу! – пошутила она.

– Ну хорошо, – Антон оценил ее шутку, – я привез книгу с собой, она хранится у меня в мастерской, так что могу показать в любое удобное для вас время.

– А можно прямо сегодня?

Вот теперь он посмотрел с таким интересом, точно подумал, что она и правда на него запала. Еще приставать начнет в мастерской своей…

Однако нужно прояснить вопрос с этой железной рукой, причем как можно скорее.

– Хорошо. – Антон посмотрел поверх ее головы в сторону.

В стеклянной витрине Арина видела, что там стоит Оксана.

Очевидно, она провела с ним инструктаж, как следует себя вести с богатой клиенткой, если хочешь, чтобы она купила у тебя картину.

– Поедем прямо сейчас. – Арина отогнала от себя навязчивое видение, как эти двое обсуждают потом ее поведение и посмеиваются.

Про Оксану ходили слухи, что она любит неформально общаться с молодыми дарованиями.

– Я вас в машине подожду! – сказала Арина и ушла, обогнув Оксану, которая как раз разговаривала с Лебединским на повышенных тонах.

Подошли еще какие-то люди, и Арина заторопилась, не заметив, что из-за угла посматривает на нее невысокий человечек с кошачьими усами и с остроконечной бородкой, одетый с претензией на оригинальность, которая выглядела просто смешно.

Капитан Нехорошев с неприязненным любопытством разглядывал своего собеседника.

Лощеный тип в элегантном итальянском костюме распространял вокруг себя запах дорогого одеколона и атмосферу уверенности. Капитан не любил таких людей и не верил в их профессионализм. Считают себя хозяевами жизни, а копнешь поглубже – пустое место!

Но что делать – непосредственный начальник Нехорошева, подполковник Ковальчук, велел встретиться с ним и оказать всемерную поддержку.

Начальник есть начальник, с ним не поспоришь, и Нехорошев скрепя сердце явился на эту встречу.

Ко всему прочему, этот тип назначил встречу в дорогом ресторане. Как это они называют? Деловой обед, или, по-современному, бизнес-ланч… Придумают же название!

Нехорошев надел свой лучший костюм, но на фоне этого лощеного господина его лучший костюм выглядел убого. У него-то и галстук какой-то немыслимый, и платочек из кармана торчит под цвет галстука… фу-ты ну-ты!

Ну ничего, перетерпит как-нибудь полчаса и больше никогда его не увидит…

– Подполковник Ковальчук сказал, что вы ведете это дело, – начал лощеный тип, – и обещал, что вы поделитесь со мной всей доступной информацией.

– Ну, раз обещал – поделюсь, – вздохнул Нехорошев. – Хотя не понимаю, зачем вам это. Вы ведь вроде работаете в какой-то страховой компании…

– Совершенно верно. – Лощеный тип положил перед Нехорошевым визитку с золотым обрезом.

На одной стороне было что-то напечатано не по-русски и, как понял капитан, даже не по-английски. Больше похоже на немецкий, а немецкого капитан не знал даже в пределах школьной программы. Он перевернул визитку – и с облегчением увидел русский текст:

«Александр Ф. Брюллов. Страховая компания «Орион». Гамбург, Германия».

 

Ниже стоял номер мобильного телефона и адрес электронной почты.

Надо же, он, ко всему, еще и Брюллов. Как знаменитый художник.

По телефону капитану послышалась простая фамилия Белов, но выходит, он ослышался. Ну да, у такого крутого типа и фамилия должна быть крутая. Ну как же – в человеке все должно быть прекрасно, и лицо, и костюм, и фамилия…

Капитан скривился, как будто раскусил лимон.

– И что же интересует немецкую страховую компанию в нашем городе?

– Во-первых, хотя я и работаю на немецкую компанию, я родился и вырос здесь, так что этот город такой же мой, как и ваш. А во-вторых, наша компания застраховала некий предмет, местоположение которого в данный момент неизвестно…

– Руку, что ли? – напрямик выпалил Нехорошев. – Железную руку?

– Совершенно верно, – кивнул Брюллов. – Речь идет о предмете исключительной исторической и художественной ценности. Рука Гёца фон Берлихингена, как именуется этот предмет в исторических хрониках, – совершенно уникальный артефакт, окруженный легендами и преданиями, ценный музейный экспонат. Наша компания гордилась тем, что ей доверили страхование такого редкого и знаменитого предмета, и для нас является делом чести вернуть его владельцу…

«Вот ведь умеют некоторые красиво говорить! – подумал капитан, исподлобья разглядывая страховщика. – Если бы от этих слов был хоть какой-то толк…»

– А для нас главное, – решил капитан подколоть немца, – для нас главное – расследовать убийство.

– Одно и другое связано!

– И чего вы от меня хотите, герр Брюллов? – неприязненно выдавил Нехорошев.

– Ну, зачем же так официально! – поморщился тот. – Я надеюсь, что мы с вами сработаемся, так что лучше обойтись без церемоний. Можно просто Александр.

«А вот я не надеюсь», – подумал Нехорошев, но озвучивать эту мысль не стал.

– Александр так Александр, – кивнул он. – Мы, кстати, тезки. Так чего вы от меня хотите, тезка?

– Во-первых, я хочу, чтобы мы воспринимали друг друга как коллеги и соратники и не старались ставить друг другу палки в колеса. Интересы у нас общие…

«Интересы-то, может, и общие, – подумал Нехорошев, – да вот только ты от меня чего-то хочешь, а мне с тобой возиться никакого интереса… только время тратить».

Брюллов внимательно взглянул на него, и у капитана мелькнула дикая мысль, что немец – или кто он там на самом деле – прочел его мысль, как будто она написана на лбу крупными буквами.

– Давайте для начала я вам сообщу кое-какую информацию, – проговорил Брюллов доброжелательно. – Информацию, которая может быть вам очень полезна.

В это время к их столу подошел официант, невысокий парнишка с пышным чубом, как у Элвиса Пресли.

– Вы выбрали что-нибудь?

Брюллов заказал овощной салат и какое-то немыслимое мясо с длинным непонятным названием.

Официант повернулся к Нехорошеву. Капитан очень хотел есть, но в этом ресторане все было какое-то слишком крутое и непонятное. И стоило, наверное, немеряно. Он ткнул пальцем в единственное знакомое слово:

– Вот, макароны…

– Это на десерт, я понял, – проговорил официант терпеливо. – А что вы возьмете вначале?

– Как это – макароны на десерт? – растерялся капитан.

– Коллега, если вы любите пасту – закажите спагетти с соусом из белых грибов и трюфелей, – посоветовал ему Брюллов. – Это блюдо у них очень удачное.

– Да, вот это… – кивнул Нехорошев, чтобы скорее отделаться от официанта, но тут увидел цену и поперхнулся.

Брюллов перехватил его взгляд и чуть заметно подмигнул – мол, не переживай, тезка!

Как только официант принял заказ и отошел, он проговорил вполголоса:

– Не волнуйтесь, все оплачивает моя компания.

Нехорошев немного успокоился, но все же чувствовал себя не в своей тарелке. Да и то – какое-то здесь все непонятное, непривычное, он привык, что макароны – это еда, как говорится, второе блюдо, а трюфели – конфеты, а тут все наоборот…

Чтобы справиться с неловкостью, он перешел к делу.

– Вы обещали сообщить мне какую-то полезную информацию, – напомнил он.

– Да, совершенно верно. Когда мы изучали артефакт, о котором идет речь, перед тем, как оформить страховку, мы обратили внимание на необычный факт. Время от времени этот артефакт испускает излучение необычного спектра…

– Радиацию, что ли?

– Ну, в обычном смысле не совсем радиацию. Скорее уж это излучение похоже на высокочастотные радиоволны. И эти радиоволны отличаются чрезвычайно большим радиусом распространения. Их можно зафиксировать на расстоянии до нескольких десятков километров. И у нас имеется прибор – нечто вроде радиоприемника, но гораздо сложнее, – который может уловить эти волны и даже с большой точностью определить местонахождение источника.

– То есть можно засечь эту руку? – оживился Нехорошев. – Вроде как в ней установлен радиомаяк? Так что же вы раньше-то молчали? Это же меняет все дело!

– Не все так просто – но все же вы почти правы. Как я сказал, это излучение фиксируется не постоянно, а только в какие-то определенные моменты.

– А попроще нельзя?

– Рука в определенные моменты испускает пучок импульсов, который мы можем фиксировать. В частности, такой пучок импульсов был зафиксирован в тот момент, когда рука была похищена из медицинского центра. Как вы понимаете, это нам ничего не дает – мы и так знаем, где она была в это время…

– А больше вы ее не фиксировали?

– Именно об этом я и хотел вам рассказать. Мы фиксировали выброс импульсов еще дважды. Первый раз – три дня назад, вот в этом месте… – Брюллов открыл на экране своего смартфона карту пригородов Петербурга и показал точку на берегу Финского залива.

– Поселок Репино… – прочитал Нехорошев.

– Да, можно еще уточнить – это место около небольшого ресторана на берегу залива… ресторан «Дюна»…

– Постойте-ка… – Нехорошев наморщил лоб.

У него была хорошая память. Не на все подряд – например, учить в школе стихи было для него сущим мучением, и даже дни рождения своих друзей он вечно забывал. Но вот криминальные происшествия, даже не имеющие к нему непосредственного отношения, прочно застревали в голове у капитана.

Вот и сейчас он вспомнил, что ресторан «Дюна» на берегу Финского залива совсем недавно промелькнул в сводке происшествий.

– Один момент… – Капитан достал мобильный телефон и набрал номер своего старого коллеги Ромы Аккуратова, который в данный момент работал в полиции Курортного района.

– Роман, привет! – проговорил он, услышав знакомый голос. – Нехорошев говорит.

– Привет, Санек! И что у тебя нехорошего? – выдал Аккуратов дежурную шутку.

– Все более-менее. А ты мне вот что скажи. Что у вас на днях в Репино случилось?

– Вот как? – Аккуратов на какое-то время замолчал, потом проговорил с явным интересом: – А ты откуда про эту перестрелку знаешь?

– Значит, перестрелка была?

– Нет, но скажи – откуда? Это ведь далеко от твоего участка. Какой у тебя в этом интерес?

– Рома, что за манера – отвечать вопросом на вопрос? Мы же с тобой не один пуд соли съели. Расскажи мне, что знаешь.

С этими словами Нехорошев включил у своего телефона громкую связь.

– Ладно, так и быть. Впрочем, знаю я очень мало. Была там три дня назад какая-то непонятная история. Вроде серьезная бандитская разборка. Правда, никто ничего не видел и не слышал, а трупы, кроме одного, убрали…

– Значит, были трупы, и не один?

– Ты слушай, вопросы потом будешь задавать. Если не раздумаешь. Да, судя по следам пуль и крови, там было несколько трупов, но всё до нашего появления прибрали и подчистили. Нашли, правда, несколько пуль, которые застряли в деревьях. Пули от серьезного боевого оружия, не от травматики…

– А что говорит персонал ресторана?

– Какой персонал? Ресторан на зиму закрыт!

– И это все?

– Еще остался на стоянке обгорелый автомобиль, и в нем – труп, превратившийся в головешку. Машина в угоне числится, а труп…

– Труп, я так понимаю, не опознали?

– Правильно понимаешь. Пальцы сгорели, отпечатки снять не удалось, а по зубам только в американских сериалах определяют. Наши бандюганы к постоянному стоматологу не ходят. Если вообще ходят. Теперь ты скажи – что ты об этой перестрелке знаешь?

– Да на самом деле ничего.

– Ну ты даешь! Я тебе по старой дружбе все рассказал, а ты в несознанку уходишь? Я от тебя такого не ожидал! Сам говоришь – мы старые кореша, не один пуд, и все такое…

– Извини, Рома, но пока действительно ничего больше тебе сказать не могу. Клянусь, как только смогу – тебе первому все расскажу. Ты меня знаешь!

Аккуратов отключился, явно обиженный. А капитан Нехорошев повернулся к агенту страховой компании:

– Ну, вы всё слышали. Значит, вы говорите, перехватили сигнал три дня назад и определили место возле ресторана «Дюна» в Репино. И как раз три дня назад там была какая-то дикая перестрелка. Можете вы это как-то объяснить?

– Думаю, что и вы можете предложить правдоподобную гипотезу. Явно все дело в нашей руке. Точнее, в руке покойного немецкого рыцаря. Скорее всего, исполнитель – тот, кто украл эту руку в медицинском центре…

– И убил человека между делом!

– Совершенно верно. Так вот, исполнитель должен был передать руку заказчику. И получить у него гонорар. И тут что-то пошло не так – то ли заказчик не захотел платить, то ли исполнитель запросил больше денег. В общем, поднялась серьезная стрельба.

– И тут эта рука выдала сигнал…

– Совершенно верно. В это время рука выдала порцию излучения. То есть мы можем предположить, что она испускает сигнал в моменты критических ситуаций…

– Больно она умная! – скривился Нехорошев.

– Ну, никакой другой гипотезы у меня нет. Да и эта ничем не подтверждается.

– Постойте, а вы сказали, что перехватили сигнал два раза. Про один раз мы выяснили, а второй?

– Да, действительно, был еще и второй сигнал…

– Когда и где?

– Вчера, вот в этом месте. – Брюллов снова показал точку на экране смартфона. На этот раз точка находилась за железнодорожным переездом недалеко от станции Удельная.

– Вам это ни о чем не говорит?

Нехорошев задумался.

Никаких криминальных происшествий в этом месте за последние сутки не было. Правда, в городскую сводку попадали только серьезные преступления…

Нехорошев снова потянулся к телефону.

На этот раз он звонил знакомому из ГИБДД.

– Не в службу, а в дружбу, Вадим, у тебя вчера ничего не было в районе Большой Озерной улицы?

– Было, Санек, было! – Вадим коротко хохотнул. – Какой-то козел бросил на пустыре грузовую фуру. Мы с этой фурой до сих пор разбираемся.

– Фуру? Пустую?

– Представь – пустую! Правда, два бомжа, которые поблизости ошивались, говорили, что в этой фуре было полно трупов, но не иначе те трупы им спьяну померещились. Мы фуру облазили вдоль и поперек – никаких следов крови.

– А фура за кем числится?

– Да за одной транспортной компанией – там клянутся, что у них угнали ее пустую! Они не заявляли, думали – сами найдут, либо же водитель налево съездить решил и вернется! Только его до сих пор нет, пропал совсем! А жена не волнуется – загулял небось где-нибудь, они вроде разводиться собирались… Ну, вроде криминала нет, так мы фуру и вернули.

– Криминала, говоришь, нет… – Капитан Нехорошев отсоединился и посмотрел на своего визави: – Вот так вот.

– Вот в этом доме моя мастерская! – проговорил Антон с непонятной гордостью и показал на здание через дорогу.

Только теперь Арина поняла, почему он привел ее сюда, на другую сторону улицы, и откуда гордость в его голосе.

Дом, на который он ей показывал, был пятиэтажный, краснокирпичный, явно дореволюционной постройки.

Первый его этаж, с большими, ярко освещенными окнами магазинов, был украшен низкими приземистыми колоннами, расширяющимися книзу и кверху, отчего эти колонны были похожи на кряжистые дубы, пустившие корни в городскую почву.

Стены же верхнего этажа были украшены огромной мозаичной картиной – здесь было изображено мрачное, бурное Северное море и плывущий среди огромных волн корабль.

– Здорово! – искренне восхитилась Арина. – Вроде не раз проезжала по этой улице, но не обращала внимания на эту картину!

– Понятное дело, – покровительственно проговорил художник. – Большинство людей смотрят себе под ноги, в лучшем случае – прямо вперед, а чтобы увидеть настоящую, подлинную красоту, нужно поднять голову к небу!

«Все ясно, – подумала Арина, скрывая улыбку, – он распустил хвост и начал болтать».

Тут Антон, видно, сам почувствовал в своих словах неуместный пафос и смущенно замолчал.

Они перешли дорогу, подошли к подъезду.

Дверь этого подъезда была самая обычная, железная, выкрашенная скучной коричневой краской.

Антон потянулся было к кодовому замку, но тут заметил, что дверь закрыта неплотно, и поморщился:

– Опять кто-то щепочку вставил, чтобы замок не закрывался! Ну что за люди!

Он открыл дверь, придержал ее, пропуская внутрь Арину, потом вошел сам.

Внутри был просторный холл, выложенный старой, тоже наверняка дореволюционной плиткой.

Широкая лестница взбегала наверх мимо огромных окон, выходящих во внутренний двор. Они поднялись на третий этаж и остановились возле обитой потертым дерматином двери, сбоку от которой висело не меньше десятка звонков и табличек с разными фамилиями.

– Я думала, коммуналок в городе уже не осталось! – удивленно проговорила Арина.

– Немного, но остались, – ответил Антон, доставая ключи. – Вот одна из них.

– Как же ее до сих пор не расселили? Вроде и место хорошее, и дом такой красивый…

– Наверное, никто не смог договориться со всеми соседями. Ну, я-то здесь не живу, только мастерскую снимаю. А некоторые тут всю жизнь прожили…

Он открыл дверь, вошел в полутемную прихожую. Впереди тянулся коридор, уходящий в неизвестность. По сторонам этого коридора располагались многочисленные двери, в простенках между ними стояли старые платяные шкафы, висели на стенах тазы и огромные, давно не чищенные кастрюли.

– Не дай бог ночью в этом коридоре оказаться! – понизив голос, проговорил Антон. – Непременно какой-нибудь таз на голову упадет! Хорошо, если легко отделаешься…

Они пошли по коридору, стараясь держаться подальше от стен.

Арина невольно бросила взгляд на шкафы, мимо которых они проходили. На одном шкафу она увидела огромный старый чугунный утюг с полостью для углей, на другом – старинный бронзовый микроскоп, покрытый толстым слоем слежавшейся пыли, на третьем… она вздрогнула и внимательно пригляделась.

То, что с первого взгляда показалось ей человеческим черепом, на самом деле было анатомической гипсовой моделью.

Наконец Антон остановился возле очередной двери, снова достал связку ключей и одним из них отпер дверь.

– Ну, заходите! – проговорил он, хозяйским жестом распахнув эту дверь перед Ариной. – Вот здесь я, так сказать, творю!

Арина оказалась в очень большой, но очень захламленной и запущенной комнате.

Напротив входа находились два больших окна, которые заливали мастерскую художника ярким, но холодным зимним светом. По всем остальным стенам были развешаны многочисленные картины и гравюры, в которых Арина сразу узнала манеру Антона. Еще больше картин стояло на полу, прислоненных к стенам. Здесь же были десятки картонных папок с рисунками и гравюрами.

Но взгляд Арины остановился не на картинах.

Самым заметным предметом в этой мастерской была печь.

Высокая, отделанная изразцами печь из тех, какие называли «голландским», или проще «голландками». Изразцы были чудесного тускло-бирюзового оттенка, они были выпуклые, покрытые удивительными объемными узорами, в которых можно было увидеть то ли тропические джунгли, то ли коралловый риф.

Несколько лет назад, когда они только поженились с Николаем, муж повез ее в путешествие по Эльзасу. Там они, помимо всего прочего, побывали в замке Верхний Кенигсбург.

Арина еще удивилась, почему во Франции находится замок, принадлежавший германскому кайзеру Вильгельму. Так вот там, в одной из комнат замка, она видела очень похожую печь.

– Какая роскошь! – восторженно проговорила она, подойдя к печи, и погладила изразцы.

Они казались теплыми, хотя печь наверняка не топили многие годы.

– Да, вы сразу обратили на нее внимание! – довольным голосом отозвался Антон. – Печь сказочная! Таких, может, во всем мире две или три… Топить ее, конечно, нельзя, дымоход давно замурован, но я ее с другой целью использую. Даже с двумя…

– С какими же? – Арина с любопытством взглянула на него, как ребенок на фокусника.

– Ну, во-первых, как бар… – С этими словами Антон открыл печную заслонку. За ней оказалась полка, на которой стояли несколько красивых бутылок.

– Может быть, вина? – предложил хозяин. – Есть бордо, есть бургундское, есть очень приличное эльзасское… Или чего-нибудь покрепче? У меня есть хороший французский коньяк, есть арманьяк, есть односолодовое виски…

– Вы меня споить задумали? – усмехнулась Арина. – Нет, я к вам пришла совсем с другой целью. Вы обещали показать мне старинную книгу…

– Да-да. – Антон прикрыл заслонку.

Видимо, он действовал по принципу «не прошло – и ладно».

– Но я говорил вам, что использую эту печь двумя способами. Так вот, как раз второй я вам сейчас продемонстрирую…

С этими словами он встал возле печи, чуть наклонился, отсчитал от угла третий изразец и проговорил тоном циркового фокусника, или скорее Деда Мороза на детском утреннике:

– Раз, два, три! Абракадабра!

С этими словами он нажал на выбранный изразец.

Раздался негромкий скрип, и совсем в другом месте – на боковой стенке печи – зеленый изразец выдвинулся вперед и вбок, и под ним открылось квадратное темное углубление.

– Здорово! – воскликнула Арина, захлопав в ладоши, как ребенок. – У вас здесь тайник!

– Он был здесь у прежних хозяев, а я нашел его совершенно случайно, когда вытирал пыль с изразцов. Вот теперь храню в нем ту самую книгу, о которой вам говорил…

Он запустил руку в тайник и действительно вытащил оттуда старинную книгу.

Книга была не такая, какую ожидала увидеть Арина.

Во-первых, она думала, что все старинные книги очень большие, эта же была обычного размера, скорее даже маленького – тот размер, который называется inoctavo, то есть в одну восьмую листа.

Во-вторых, Арина ожидала увидеть твердую, тисненную золотом обложку, а эта книга была вовсе без обложки, должно быть, обложка была утеряна на протяжении долгой и трудной жизни.

Но тем не менее сразу было видно, что книга эта очень старая – об этом говорили и толстая, чуть рыхлая желтоватая бумага, и необычный, немного неровный шрифт.

– Почему вы храните эту книгу в тайнике? – поинтересовалась Арина.

– Ну, она, мне кажется, довольно ценная, а соседи у меня сомнительные, от них можно ждать чего угодно… не раз пытались влезть в комнату в мое отсутствие.

– Но дверь комнаты вы запираете.

– Знаете, как говорят: «Замки – только от честных людей». Вот взгляните лучше на эту гравюру! – Антон протянул книгу, раскрыв ее примерно на середине.

Арина увидела гравюру.

Рыцарь в доспехах едет на коне. Правая рука лежит на древке копья. И эта рука выглядит очень странно…

Арина хотела разглядеть ее повнимательнее, но в это время в кармане у Антона зазвонил мобильный телефон.

Художник извинился, поднес телефон к уху, внимательно послушал. При этом лицо его изменилось.

– Да? – говорил он. – Да?

Затем бросил взгляд на Арину и отвернулся, она успела только заметить, что глаза его заблестели. Он слушал молча, пока Арина листала книгу.

– Прямо сейчас? Хорошо, я согласен, – сказал наконец Антон и повернулся к Арине: – Простите меня, я должен срочно уйти. Это насчет работы, предлагают очень выгодный заказ.

– Конечно-конечно, – сказала Арина, – вы и так потратили на меня столько времени.

Он даже не стал ее разуверять, стало быть, не боялся, что она обидится и передумает покупать его картину.

Значит, заказ и правда выгодный, раз пренебрегает покупателями.

Антон суетливо выхватил у нее из рук книгу, запихнул ее в тайник, они почти пробежали длинный коридор и вышли. Возможно, он рассчитывал, что Арина его подвезет, но в этом случае надежды его не оправдались.

Черный «Мерседес» подъехал к известному зданию на Каменноостровском проспекте, где уже много десятилетий располагается знаменитая киностудия «Петрофильм».

Из машины выскочил рослый охранник, огляделся по сторонам, предупредительно распахнул дверцу. На тротуар выбрался Николай Баринов, мрачно глядя под ноги, зашагал к входу на студию. Двое охранников последовали за ним, профессиональными взглядами сканируя обстановку.

Из просторного холла, увешанного портретами знаменитых киноактеров и режиссеров, Баринов с охранниками свернули налево, в полутемный служебный коридор, прошли до двери с табличкой «Актерский отдел».

За этой дверью сидели три невзрачные женщины средних лет.

Перед каждой из них, конечно, стоял вполне приличный компьютер, но позади них громоздились допотопные шкафы с выдвижными ящиками картотеки. Этим картотечным шкафам три женщины доверяли больше, чем современной технике.

Актеры и актрисы нашего города называют этих трех женщин «три парки», сравнивая их с богинями судьбы в древнеримской мифологии. И это сравнение более чем справедливо – в руках трех невзрачных женщин сосредоточены судьбы всех, кто связал свою жизнь с непростой актерской профессией.

Каждый продюсер, задумавший съемки нового фильма, обращается к трем паркам, чтобы подобрать из их базы данных подходящих исполнителей. И от них зависит, кому дать шанс к славе и успеху, а кого придержать.

Три женщины были чем-то неуловимо похожи, даже имена у них были созвучные – Анфиса, Алиса и Лариса.

Войдя в обитель этих властительниц актерской судьбы, Николай Баринов с неожиданным смущением проговорил:

– Здравствуйте, дамы. Я приступил к съемкам нового фильма и хотел бы…

– Ромком? – спросила Анфиса, подняв на него задумчивый, оценивающий взгляд.

– Байопик? – подхватила Алиса.

– Скорее триллер или боевик… – протянула Лариса, внимательно оглядев Баринова и его спутников.

– Да, скорее триллер.

– И вам нужно подобрать актерский состав… – Анфиса развернулась в кресле и потянулась к шкафу с картотекой, ловким движением выдвинула один из ящиков.

– Да, это будет триллер, – повторил Баринов. – У меня даже есть рабочее название: «Четвертый не выходит на связь».

– Ах вот что! – Анфиса деловито задвинула ящик на место, переглянулась со своими коллегами и проговорила, доверительно понизив голос: – Это вам не сюда.

– Это вам не к нам, – подхватила Алиса.

И наконец, приняла эстафету Лариса и закончила:

– По этому же коридору дойдите до двери с табличкой «Административно-хозяйственный отдел», там спросите Степаныча. Вам к нему.

Баринов поблагодарил богинь судьбы и снова вышел в бесконечный коридор студии.

В административно-хозяйственном отделе было людно и шумно, но когда Баринов с охраной вошел туда, все сразу замолчали и с удивлением уставились на него.

– Вам что… господин хороший? – осведомился смуглый мужчина с аккуратными усиками. – Вы по поводу арендной платы? Тогда вам на второй этаж.

– Мне бы Степаныча, – ответил Баринов.

– Ах, Степаныча! – Смуглый крикнул куда-то в глубину комнаты: – Степаныч! К тебе тут пришли!

Из дальнего угла появился заспанный мужичок лет пятидесяти, в ватнике и помятой кепке, с таким же помятым лицом. Он осмотрел Баринова и спросил:

– Ну, я Степаныч! Чего надо?

– Четвертый не выходит на связь, – ответил Баринов вполголоса, чтобы никто, кроме Степаныча, его не услышал.

– Не выходит? – сочувственно переспросил тот. – Ладно, что-нибудь придумаем…

С этими словами он вышел из комнаты. Баринов с охраной последовал за ним.

Степаныч дошел до конца коридора, вышел в неприметную дверку, и они оказались на заднем дворе киностудии. Прямо перед ними стояла неказистая постройка вроде сарая или хозблока. Степаныч покосился на Баринова и коротко бросил:

– Не отставай!

Они вошли в сарай.

Внутри было почти пусто, только стояло несколько прислоненных к стене метел и лопат, да валялся на полу полусгнивший деревянный поддон. Степаныч ловко ухватил этот поддон за край и отодвинул в сторону. Под ним оказался круглый люк с металлической крышкой.

Степаныч привычным движением откинул крышку люка и строго проговорил:

– Дальше пойдешь только ты. Орлы твои здесь останутся. Дальше им нельзя.

– Так не пойдет! – возмущенно заявил старший охранник. – Я шефа одного не отпущу!

– Или так, или никак! – отрезал Степаныч. – Со своими правилами в наш этот… монастырь не суйся!

– Подождете здесь! – сухо приказал Баринов.

– Так нельзя… – проворчал охранник.

– Я сказал! – В голосе Баринова зазвучал металл.

– Ну что – идешь? – взглянул на него Степаныч.

– Само собой!

В глубину люка уходила крутая металлическая лестница. Степаныч ловко полез по ней, Баринов последовал за ним.

Внизу было темно.

Спускались они недолго. Наконец лестница закончилась, дальше тянулся пологий коридор, в дальнем конце которого тускло светилась одинокая лампочка.

Степаныч шел вперед, не оглядываясь. Баринову ничего не оставалось, как следовать за ним.

Наконец коридор оборвался перед железной дверью, над которой висела лампа в сетчатом металлическом колпаке. На этой двери было написано мелом: «Степаныч – козел».

Степаныч остановился, покачал головой и стер надпись локтем. Затем достал из кармана связку ключей, отпер дверь одним из этих ключей и покосился на Баринова:

– Заходи, что ли!

Баринов опасливо шагнул через порог.

Он оказался в маленькой квадратной комнате, напоминающей приемную перед кабинетом начальника средней руки.

Как и положено в такой приемной, здесь стоял стол. Только вместо симпатичной секретарши за этим столом сидел здоровенный детина лет сорока с маленькими пронзительными глазками и низким лбом умственно отсталого неандертальца.

– Кого привел, Степаныч? – осведомился этот детина, глядя на провожатого и словно не замечая самого Баринова.

– Известно, кого! – отозвался тот с усмешкой. – Этого… продюсера. Кино снимает.

Только теперь неандерталец обратил внимание на молча стоящего Баринова:

– Кино, говоришь? А называется-то как твое кино?

– «Четвертый не выходит на связь».

– Ну что, хорошее название! А что насчет пятого?

– А к пятому тетка из Воронежа приехала.

– Все правильно! – Неандерталец поднялся из-за стола, отчего в приемной стало тесно, и шагнул к Баринову.

Он провел руками вдоль тела Николая, проверяя, нет ли у того оружия. Закончив обыск, развернулся и открыл маленькую дверцу, которую Баринов не сразу заметил.

– Ну, заходи! – Неандерталец сделал приглашающий жест.

Баринов почувствовал себя неуютно, но обратного пути не было. Он нагнулся и прошел за дверь, которая за ним тут же закрылась. Он оказался в полной темноте. И он в этой темноте был не один – совсем рядом слышалось чье-то хриплое дыхание.

Когда ожидание стало невыносимым, на полу слева от Баринова загорелись встроенные в бетон лампочки, указывающие путь.

При свете этих лампочек Баринов увидел совсем близко огромную черную собаку, которая смотрела на него тускло мерцающими красными глазами. Это ее хриплое дыхание он слышал в темноте.

Собака не лаяла и даже не рычала, она только шумно дышала, но смотрела на человека с угрозой.

Руки Баринова покрылись липким потом, сердце глухо и неровно забухало.

Он взял себя в руки.

Если бы собака хотела напасть, она бы уже давно напала… а раз не нападает – значит, это не входит в ее планы…

Приглядевшись к ней, Баринов увидел, что на шее у собаки надет прочный ошейник, к которому прикреплена натянутая цепь. Именно эта цепь и не давала собаке напасть на него.

Впрочем, Баринов не сомневался – если он сделает хоть одно неверное или резкое движение, кто-то, кто следит за ним, тут же спустит собаку с цепи. Так что лучше вести себя как можно более осмотрительно.

Баринов перевел дыхание и двинулся влево, туда, куда указывала цепочка лампочек.

Собака, тяжело дыша, двинулась следом.

Баринов разглядел, что другой конец цепи был надет на идущую вдоль стены железную трубу, так что собака могла сопровождать его, не приближаясь и не удаляясь.

Так, под безмолвной охраной собаки, он прошел метров двадцать и оказался перед очередной дверью. На двери не было ни ручки, ни звонка, и Баринову ничего не оставалось, кроме как постучать в нее костяшками пальцев.

Впрочем, этого оказалось достаточно.

Дверь тут же открылась, и Баринов вошел в еще одну приемную.

Здесь тоже был стол, но вместо огромного неандертальца за ним сидел невысокий худощавый человек с узким, словно заточенным лицом и холодными глазами. В руке у него был нож, и он играл этим ножом, с неуловимой быстротой вонзая его в стол между растопыренными пальцами левой руки.

При появлении Баринова он с сожалением спрятал нож, шагнул навстречу Николаю и снова обыскал его, куда тщательнее своего незамысловатого коллеги.

Закончив обыск, он подошел к столу и проговорил в установленный там микрофон:

– Чист!

Из невидимого динамика раздался неразборчивый, какой-то шелестящий ответ, и охранник открыл перед Бариновым очередную дверь, обитую коричневым дерматином.

За этой дверью оказался типичный кабинет небольшого начальника советских времен. Большой полированный стол с несколькими телефонами, на полу – зеленый ковер, на стене – красный вымпел с вышитой золотом надписью:

«Победителю соревнования жилищно-коммунальных контор Вышневолоцкого района».

На ковре перед столом лежала большая черная собака – двойник той, которая провожала Баринова по темному коридору. Правда, эта собака вела себя спокойно.

За столом сидел старый, сгорбленный человек в круглых очках, с круглой лысиной. На столе лежали руки с длинными, непрерывно шевелившимися пальцами, похожими на двух больших пауков.

Да и сам хозяин кабинета напоминал огромного паука, затаившегося в середине паутины и ждущего, когда в его сети попадет легкомысленная муха. На полированной столешнице лежали потертые игральные карты, почти сложенный пасьянс.

Паук перевернул еще одну карту, разочарованно покачал головой и ловким движением сбросил все в выдвинутый ящик стола.

– Здорово, Баринов! – проговорил он негромким шелестящим голосом.

– День добрый! – ответил Баринов нейтрально.

Имени этого человека он не знал, да его и никто не знал. Иногда его называли за глаза Пауком, но Баринов не знал, как он сам относится к такой кличке, и не стал рисковать.

– Садись! – Паук небрежным жестом показал на стул по другую сторону стола.

Баринов опасливо покосился на разлегшуюся собаку, и Паук ухмыльнулся:

– Садись, не бойся! Он тебя не тронет. Если, конечно, я ему не прикажу.

Баринов опасливо сел, подобрав ноги.

– Говорят, ты теперь кино снимаешь? – прошелестел Паук насмешливо.

– Да, кино… называется «Четвертый не выходит на связь». Насчет пятого продолжать?

– Да ладно, ладно, всё уже проверили. Деньги-то на мой счет перевел?

– Перевел, конечно! Можете проверить.

– А как же! Проверю! Впрочем, если не перевел – тебе же хуже, ты отсюда не выйдешь!

Паук снял трубку с одного из телефонов, что-то прошелестел в нее, послушал ответ.

Собака подняла голову, как будто тоже прислушивалась к телефонному разговору.

Паук положил трубку:

– Порядок. Показывай своих… артистов.

Баринов достал из кармана смартфон, хотел вывести на экран папку с фотографиями, но Паук замахал руками:

– Вот не надо этого! Не люблю я всех этих гаджетов! У тебя нормальные фотографии есть?

– Есть. – Баринов порадовался, что не поленился и распечатал фотографии, достал из другого кармана конверт и вытряхнул на стол несколько снимков.

– Так… – Паук разложил снимки перед собой, как раньше карты, немного подвигал, меняя местами, как будто раскладывая очередной пасьянс, потом снова сложил их стопкой и поднял цепкие глаза на Баринова:

– Значит, так… у тебя, Баринов, память хорошая? Потому что ты слышал – гаджеты всякие я не люблю, и записывать мои слова тебе не позволю.

– Память? Да вроде неплохая. Склерозом пока не обзавелся. Все помню, особенно если что важное.

– Важное, важное, можешь не сомневаться! Значит, вот этот – на первой фотографии – Костя Хвощ, сам он из Тамбова, но работал под Яшей Горелым. Рядом с ним – Влад по кличке Копыто. Местный, работал в команде Колеса. Третий – Сева Гвоздь, сам из Гатчины. Ходил под Бушлатом…

– Что же это выходит – они все из разных команд? Странно это как-то…

– Ты меня не перебивай, ты меня слушай. Мне и самому эта ситуация интересна.

Паук перевел дыхание и продолжил своим негромким шелестящим голосом:

– Месяца три назад по городу пошел слушок, что кто-то собирает команду для какой-то серьезной операции. Причем этот кто-то переманивает людей из разных бригад – и от Бушлата, и от Колеса, и от Горелого, и от других известных и авторитетных товарищей. Ну, мне по долгу службы такие вещи знать положено, я осторожно навел справочки, потянул за одну ниточку, за другую… – Пальцы Паука зашевелились, как будто он действительно тянул за какие-то невидимые ниточки или, точнее, паутинки. – В общем, удалось мне выяснить, кто собирает людей…

– И кто же? – нетерпеливо переспросил Баринов.

Черная собака подняла голову и хрипло задышала.

Баринов побледнел. Паук чуть заметно ухмыльнулся и процедил:

– Ты меня не торопи, я тебе и так все расскажу. Значит, удалось мне выяснить, кто собирает команду, да только пользы от этого получилось немного. Человечек непонятный, темный, нигде не засвеченный. На зоне ни разу не был, и даже под судом и следствием не состоял. Один только раз был свидетелем по уголовному делу. Да и то давным-давно – пятнадцать лет назад…

– Пятнадцать? – Баринов насторожился.

Черная собака, почувствовав его волнение, приподнялась и оскалила желтые клыки.

– Пятнадцать, – повторил Паук.

– И что же это за человек?

– Вот этот. – Паук достал из стола карточку размером с игральную карту, бросил ее перед Бариновым.

На одной стороне была фотография – круглое бледное лицо, крючковатый нос, похожий на птичий клюв, круглые, широко открытые глаза с бесцветными ресницами. Человек на фотографии был похож на филина.

– Ты его вроде бы узнал? – с интересом осведомился Паук.

– Нет… первый раз вижу…

– Не хочешь говорить? Что ж, твое право… Ты мне платишь за информацию, не я тебе…

Перевернув карточку с фотографией, Баринов увидел на обратной стороне имя и фамилию.

– Запоминай, карточку я тебе не отдам.

– И это все? – разочарованно протянул Баринов, возвращая карточку. – Немного за такие деньги! Неужели вам не удалось узнать, на кого этот филин работает?

– Представь – не удалось. Тянул я за разные ниточки, да все впустую. Главное, что у него никакого прошлого, так что копать негде. Но я раньше не очень и старался. Теперь, после того, как я увидел твои фотки и узнал, чем закончилась для этих ребят операция, я снова займусь этим делом. Чтобы предупредить кое-кого. И если мне что-то удастся узнать – так и быть, я тебе передам. И платы дополнительной не потребую. Мне моя репутация дорога. А теперь – извини, на сегодня наша встреча закончена, привет семье.

Паук поднял руку, в которой оказалось маленькое круглое зеркальце, и повернул это зеркальце к Баринову.

Вспыхнул ослепительный свет, Баринов инстинктивно зажмурился и тут же провалился в бездонный черный колодец.

Он падал и падал, падение казалось бесконечным, но наконец оно прекратилось, и Баринов осознал, что сидит на холодной земле, прислонившись спиной к такой же холодной стене.

Баринов открыл глаза и с удивлением обнаружил, что сидит на тротуаре, мимо него проходят люди, и какая-то сердобольная старушка остановилась и внимательно его разглядывает.

– Милый, – проговорила эта старушка сочувственно. – Где ж ты так нализался?

– Проваливай, бабуля! – отмахнулся от нее Баринов. – И без тебя тошно!

– Ну, какая же нынче молодежь невоспитанная! Я к нему с сочувствием, а он хамит! Одно слово – бескультурник! – вздохнула старушка и поплелась прочь.

Баринов поднялся на ноги.

Голова немного кружилась, но он разглядел вывеску с номером дома и понял, что находится на Каменноостровском проспекте, совсем недалеко от киностудии, где остались его охранники.

Через пятнадцать минут он уже сидел в своем «Мерседесе», вместе с охранниками.

– Домой? – осведомился водитель.

– Нет, сначала еще в одно местечко заедем!

«Мерседес» остановился неподалеку от мрачного краснокирпичного здания, на котором светилась красным неоном вывеска:

«Колыма. Спортивный бар».

Чуть ниже имелась еще одна вывеска, не такая броская, но довольно выразительная:

«Администрация бара имеет право отказать посетителю в обслуживании, не объясняя причин».

– Здесь немного подождем! – проговорил Баринов.

Он ошибся: ждать пришлось больше двух часов, и Баринов уже хотел отложить задуманное и отправиться домой, как вдруг неподалеку от них остановился темно-серый «Фольксваген», и из него вышел рослый мужчина лет сорока в черной куртке с капюшоном. Из-под капюшона выглядывали круглые совиные глаза.

– Ну вот и он! – удовлетворенно проговорил Баринов. – Человек редко меняет свои привычки!

Человек в куртке с капюшоном вошел в бар.

Баринов переглянулся с начальником охраны.

Они вышли из машины, подошли к серому «Фольксвагену». Охранник осмотрел машину и сказал:

– Сигнализация примитивная, проблем не будет!

Он поколдовал с каким-то хитрым прибором, послышался щелчок, и дверца «Фольксвагена» открылась.

– Может быть, лучше я сам? – проговорил охранник, взглянув на шефа. – Так будет спокойнее.

– Нет. Ждите рядом, будьте наготове, но не вмешивайтесь. Я сам должен с ним поговорить.

– Ну, если что – мы близко… и помните – дайте знать, если что-то пойдет не по сценарию.

Охранник отошел, хмуро глядя перед собой, он считал, что шеф ведет себя неразумно и ставит себя в уязвимое положение. Но шеф – он и есть шеф, с ним не поспоришь.

Баринов забрался на заднее сиденье серого «Фольксвагена» и скорчился, чтобы его не было видно со стороны.

Прошло еще сорок минут, и из бара вышел тот же человек в куртке с капюшоном. Он подошел к своей машине, отключил сигнализацию, сел за руль, включил зажигание…

И тут позади него раздался хриплый голос:

– Ну здорово, Сыч!

Хозяин «Фольксвагена» дернулся, потянулся к бардачку, но в его шею уткнулся холодный ствол пистолета, и хриплый, смутно знакомый голос проговорил:

– Не делай резких движений, Сыч, если не хочешь, чтобы в твоей голове появилась лишняя дырка!

– Это ты? – прошипел Сыч, разглядев в зеркале лицо Баринова. – Как ты меня нашел?

– Это неважно, – отмахнулся Баринов. – И вопросы буду задавать я. Ты будешь на них только отвечать. Если хочешь выжить. Положи руки на руль и не дергайся.

– Какие еще вопросы…

– На кого ты работаешь, Сыч?

– Да пошел ты!

– Это неправильный ответ. Попробуй еще раз. Может, со второго раза получится лучше.

– Пошел ты знаешь куда? Если не знаешь, могу подсказать конкретные координаты…

– Похоже, Сыч, ты не понимаешь, во что играешь. На меня кто-то охотится, и я хочу узнать, кто именно. Людей для этой охоты набирал ты, значит, ты должен знать имя заказчика… и сейчас ты мне его назовешь, если хочешь остаться в живых.

– Это ты, Барин, не понимаешь, во что вляпался! Не понимаешь, с кем связался!

– Не понимаю? Ну, так объясни мне, дураку! Именно для этого я и пришел!

– Пошел ты!

– Повторяешься, Сыч! Похоже, ты все еще не врубаешься… Ну ладно, сейчас тебе станет понятнее…

Баринов переложил пистолет в левую руку, а правой рукой, точнее, железным протезом сжал горло Сыча.

– Чувствуешь? – прошипел он в его ухо.

– Что это? – Сыч вздрогнул, почувствовав на шее безжалостный холод стальной руки.

– Это у меня теперь такое крепкое рукопожатие! – насмешливо отозвался Баринов. – С последней нашей встречи я очень сильно изменился. Имей в виду – я эту руку пока не вполне контролирую, могу не рассчитать усилие – и тогда тебе конец! Или она сама нечаянно сожмется…

Он чуть сильнее сжал железные пальцы.

Сыч захрипел, лицо его начало синеть.

– От… отпусти… – прохрипел он едва слышно.

– Даю тебе еще один шанс. Скажи, на кого ты работаешь, – и я, так и быть, разожму руку!

– От… отпусти… я не могу… ты не понимаешь…

– Это ты не понимаешь! Я сожму чуть сильнее – и тебе конец! Скажи, кто это?

– Не… не могу…

– Как знаешь… – Баринов немного сильнее сжал руку. – Смерть от удушья – самая страшная…

Сыч захрипел, лицо его побагровело.

– Я… я скажу… только… отпусти…

– Ну смотри – если снова передумаешь, тебе конец! Мое терпение небезгранично!

Баринов немного ослабил хватку.

– Говори!

– Это… – начал Сыч и вдруг дернулся и замолчал.

– Что – опять играешь в свои игры? – прошипел Баринов. – Мне это уже надоело…

Но тут он почувствовал, что тело Сыча безжизненно обвисло, и он перестал хрипеть.

– Что за черт… – Баринов разжал железную руку, перегнулся через спинку сиденья, уставился на Сыча.

Тот не подавал никаких признаков жизни.

Баринов проверил пульс на шее другой, живой рукой – и не нашел его.

Баринов подумал было, что не рассчитал силу железной руки и задушил его, но тут заметил небольшую аккуратную дырочку над левым ухом Сыча. Скосив голову влево, он увидел такую же дырочку на боковом стекле машины.

– Что за черт…

В следующие секунды Баринов действовал, не раздумывая и не рассуждая, подчиняясь исключительно инстинктам. Он метнулся обратно на заднее сиденье, скатился с него на пол машины, втиснулся под сиденье и сжался, стараясь занять как можно меньше места. Только после этого он отогнул лацкан пиджака и проговорил в крошечный микрофон, который закрепил там начальник охраны:

– Команда три – ноль.

– Что случилось? – отозвался голос охранника.

– У нас гости. Снайпер на десять часов.

– Не высовывайтесь, мы включились в игру!

Баринов замер, не подавая признаков жизни.

Снаружи пробежал один человек, второй.

Баринов немного успокоился. Он подумал, что если бы снайпер хотел подстрелить его, он бы давно уже это сделал.

Прошло еще несколько минут.

Дверца «Фольксвагена» открылась, рядом с ним появился начальник охраны, проговорил озабоченно:

– Осторожно выходите, я вас прикрою!

Баринов выбрался из «Фольксвагена», согнувшись в три погибели, перебежал к своему бронированному «Мерседесу», скользнул на заднее сиденье и облегченно вздохнул.

Начальник охраны сел рядом.

Лицо его было мрачно.

– Что снайпер – ушел? – сухо осведомился Баринов.

– Ушел. Место, откуда он стрелял, мы нашли. Это лестничное окно вон в том доме. – Охранник показал на серое пятиэтажное здание рядом со спортивным баром.

– Что-нибудь нашли?

– Вот это, – охранник протянул руку, разжал ладонь.

На ладони лежал маленький металлический предмет. Вытянутый овал со стилизованной буквой «В» в середине.

– Значок или застежка… – проговорил охранник. – Обронил, наверное…

– А гильзу вы нашли? – осведомился Баринов, стараясь, чтобы его голос не дрожал.

– Нет, гильзу не нашли… – ответил охранник – и тут же понял, что хотел сказать ему шеф.

Стрелял профессионал, мастер своего дела. Он даже стреляную гильзу нашел и унес с собой.

Значит, если он оставил на месте эту металлическую застежку – или что это такое – значит, это не случайно.

Значит, он хотел, чтобы они эту застежку нашли.

Значит, это послание.

И поскольку ему, охраннику, это послание ничего не говорило – значит, оно адресовано шефу, Баринову.

– Вы ничего мне не хотите об этом рассказать? – спросил охранник, пристально взглянув на шефа.

– Ничего. Все, что нужно, ты знаешь.

Арину разбудило треньканье мобильного телефона.

– Дорогая, ты уже в курсе? – непривычно мягким голосом спросила Оксана.

Арина посмотрела на часы – без пяти девять. Они не были близкими подругами, так что незачем было Оксане звонить с утра пораньше.

Возможно, кто-то и встает в семь утра, но не Арина. Да и сама Оксана тоже, у нее-то вся работа только вечерами и начинается. А галерея открыта с одиннадцати.

– Что случилось? – хриплым со сна голосом спросила Арина.

– Ах, дорогая, это все так ужасно! Так ужасно! Я так глубоко тебе сочувствую!

– Да что такое? – Арина всерьез рассердилась, поскольку уловила в голосе Оксаны фальшивые нотки. – У тебя в галерее потоп? Или пожар? Тогда при чем тут я?

– Скажи, пожалуйста, ты ведь не передумала покупать картину бедного Антона?

– Не передумала, деньги переведу, – машинально ответила Арина, – а почему он бедный?

– Потому что его убили вчера днем! – очень спокойно ответила Оксана.

– Как? – оторопела Арина. – Это ты так шутишь?

– Стала бы я звонить тебе в такую рань, чтобы пошутить! – ответила Оксана.

– А для чего тогда ты звонишь? – напряглась Арина.

– По делу, – вздохнула галерейщица, – видишь ли, теперь цена на работы Антона подскочит. Сама знаешь, как это бывает, так что, если ты не передумала, переведи деньги, а то у меня уже есть покупатель, только стоить картина будет дороже.

«Врет насчет покупателя», – поняла Арина и хотела уже послать Оксану с ее галереей подальше, но в голове неожиданно ожил голос, который давно уже не давал о себе знать.

«Будь осторожна, – сказал голос, – эта стерва способна тебе напакостить».

– Ну разумеется, – сказала Арина как можно любезней, – я тебя понимаю, работа есть работа. Картина мне нравится, в память о бедном Антоне я куплю ее обязательно.

Цена оказалась чуть не в два раза выше. Поторговались, Оксана уступила, но немного.

Арина тотчас перевела деньги, и Оксана рассказала ей подробности.

Антона нашли вечером соседи, там какой-то пьянчуга толкнулся за деньгами взаймы. А художник лежит весь в крови. Наверное, днем, когда никого из соседей не было дома, в квартиру пролез вор, застал Антона и пырнул его ножом.

– Вы же ушли вместе… – начала Оксана нерешительно.

– Ну да, посидели в кафе, отметили покупку картины, потом я поехала домой, – сказала Арина как можно спокойнее, не хватало еще сознаваться Оксане, что она была в мастерской.

– Конечно, а он вернулся в галерею такой веселый, такой оживленный… сказал, что звонили и обещали выгодный заказ, велели ждать. А тут, представляешь, вдруг у нас свет погас! Оказалось – авария в пяти кварталах. Ну, пока там мастера работали, я, конечно, галерею закрыла, Антон и ушел.

«Хорошо, что она не пожалела денег на картину», – подумала Арина, а не то Оксана бы ее и полиции сдала. Вроде бы ей шум поднимать ни к чему, но если из вредности…

С Оксаной простились вроде бы дружески.

Арина пошла в душ и стала думать.

Значит, кто-то выманил Антона из мастерской для того, чтобы пошарить там спокойно. Но в галерее случилась авария со светом, поэтому Антон вернулся раньше времени. И тут его и убили.

Да, не повезло парню, не станет он теперь знаменитым художником, никто не напишет монографию про его творчество.

Но зачем кто-то полез к нему в мастерскую?

«За книгой», – поняла Арина.

Больше у Антона в мастерской ничего ценного не было. Кому-то стало известно, что у нищего художника есть редкая и дорогая старинная книга.

А вот интересно, он всем подряд ее показывал или только ей, Арине? То есть если искали просто так, наугад, то, возможно, книга так и лежит в тайнике за изразцами?

Арина вдруг почувствовала, что ей просто необходимо достать эту книгу. И изучить ее как следует, потому что только с помощью книги она сможет узнать, откуда у ее мужа взялась металлическая рука и для чего он ее носит вместо протеза. И идти нужно прямо сейчас, пока комнату не заперли.

Говорил же Антон, что он мастерскую снимает, стало быть, хозяева объявятся…

Дверь подъезда, как и накануне, была открыта.

Арина поднялась на третий этаж, остановилась возле двери, увешанной многочисленными табличками, на мгновение задумалась и позвонила в первый попавшийся звонок.

Откуда-то из глубины квартиры донесся недовольный визгливый голос:

– Иду уже, иду! Ну, чего ты надрываешься, я уже открываю! Минуту подождать не может!

Арина придала своему лицу решительное, строгое и официальное выражение.

Дверь открылась.

На пороге стояла разбитная бабенка лет сорока, в коротком цветастом халате, с обернутой розовым полотенцем головой. На ее несколько помятом лице было выражение радостного предвкушения, однако при виде Арины это выражение сменилось сначала удивлением, а затем раздражением и злостью.

– Ты кто? – процедила эта особа, смерив Арину взглядом. – Я думала, это Анатолий…

– Из полиции я, – холодно отчеканила Арина, отодвигая женщину в сторону и протискиваясь в квартиру.

– Из полици-и? – протянула та недоверчивым капризным голосом. – Что-то не похоже! Ваши недавно приходили, так ты на них совсем не похожа…

– Эксперт я, – уточнила Арина. – Эксперт-криминалист. Сериалы детективные смотришь? Так вот это про меня.

– А тогда какого лешего ты мне звонишь?

– А мне без разницы, кому, лишь бы открыли! – Арина протиснулась в коридор и зашагала к комнате Антона.

– Ходют и ходют! – прошипела ей в спину женщина. – Только грязь с улицы носют, а мне вытирать!

– Что-то незаметно, чтобы ты здесь убирала! – бросила напоследок Арина.

Дверь мастерской была закрыта, на нее была косо наклеена бумажка с печатью. Покосившись на женщину в халате, Арина осторожно отклеила эту бумажку, толкнула дверь и вошла в мастерскую.

С прошлого ее визита все здесь ужасным образом переменилось, как будто это была другая комната.

Холсты и папки с рисунками были разбросаны по всей комнате, кое-где на листах с рисунками и гравюрами виднелись грязные следы. Ящики из шкафа вытащены и перевернуты. Повсюду валялись кисти, шпатели, карандаши, тюбики краски и обрывки бумаги. Посредине комнаты было единственное чистое, точнее, пустое место.

Впрочем, Арина тут же поняла причину этой пустоты.

Здесь на темном паркете мелом был обведен контур человеческого тела.

Значит, именно здесь нашли труп Антона…

Арина отвела глаза.

Она вспомнила, как совсем недавно разговаривала с художником, даже слегка флиртовала с ним. И вот – от него остался только меловой контур на полу…

Она сглотнула подступающую дурноту и потрясла головой, чтобы справиться с эмоциями.

Не для того она пришла сюда, чтобы оплакивать убитого художника…

А для чего?

Арина отвернулась от мелового контура, стараясь не думать о нем, подошла к печи.

Выпуклые зеленые изразцы сияли, как прежде.

Арина покосилась на дверь. Ей послышался за ней какой-то шорох. Она подняла с пола карандаш, тихонько подошла к двери и ткнула карандашом в замочную скважину.

Из-за двери донесся сдавленный крик, потом – быстро удаляющиеся шаги.

Оставив карандаш в скважине, Арина подошла к печи.

Сначала, из чистого любопытства, она открыла медную печную заслонку.

Здесь у Антона был импровизированный бар, она помнила, как он предлагал ей французское вино, коньяк.

Теперь в этом баре было совершенно пусто.

Да, не зря Антон плохо отзывался о своих соседях, как только его не стало, они опустошили его бар. И полицейская печать на двери их не остановила.

Арина вспомнила, как Антон показывал ей тайник… Неужели и там уже побывали соседи?

Она осмотрела изразцы. Кажется, он нажал на третью слева плитку… но вот в каком ряду?

Антон стоял, чуть наклонившись, и нажал на плитку, которая была на уровне его глаз…

Отсчитав нужный изразец, нажала на него, но ровным счетом ничего не произошло.

Ну да, сообразила она, он ведь выше меня! То есть был выше… Значит, если он немного наклонялся, то мне, наоборот, нужно немного привстать на цыпочки…

Арина покосилась на меловой контур, мысленно попросила у Антона прощения, потянулась немного вверх и нажала на следующую зеленую плитку.

И точно так же, как прошлый раз, выпуклый изразец на боковой стенке печи выдвинулся вперед и в сторону, открыв квадратное темное углубление.

Арина с бьющимся от волнения сердцем, с пересохшим ртом запустила руку в тайник…

Книга была на месте.

Она вытащила ее, осторожно перелистала желтоватые ломкие страницы… Вот она, та самая гравюра, которая послужила основой для картины «Рыцарь и смерть».

Теперь события выстроились перед ней в стройную, логичную цепочку.

Неизвестный злодей проник в эту мастерскую, все здесь перерыл, не нашел то, что искал (почему-то Арина не сомневалась, что он искал эту книгу). Тут появился Антон. И поплатился жизнью за свое несвоевременное возвращение…

А может быть, он был здесь, когда пришел злодей, и тот сначала убил его, а уже потом начал обыск?

Нет, все же, скорее всего, Антон застал его в процессе обыска. Трудно поверить, что злодей хозяйничал тут рядом с трупом…

В это время в коридоре разлился резкий, требовательный звонок.

Арина вздрогнула.

Так звонят те, кто не сомневается в своем праве врываться куда угодно. Например, полиция.

Она торопливо сунула книгу в свою сумку, выскользнула в коридор, прикрыла дверь, послюнила палец и прилепила бумажку с печатью на прежнее место.

Из дальнего конца коридора – от входной двери – донесся знакомый ей, капризный, недовольный голос:

– Полици-я? Тут уже одна ваша пришла… а я знаю? Сказала, этот… экспромт. Или этот… как его… эскорт. Нет, вроде не эскорт, а эксперт. Да там она…

Арина торопливо скользнула по коридору, увидела выкрашенную тусклой масляной краской дверь с закрашенным окошечком наверху, дернула ее.

За дверью, как она и думала, оказался туалет – унитаз в желтых потеках ржавчины, допотопный бачок со свисающей на шнуре медной бомбошкой.

Арина закрыла за собой дверь, накинула крючок, затихла, как мышь под метлой.

По коридору простучали шаги, остановились перед дверью мастерской. Мужской голос проговорил:

– Где же она? Тут вроде никого нет…

– А я знаю? – отозвался знакомый недовольный голос. – Ушла, наверное…

Дверь мастерской хлопнула, наступила тишина.

Арина выждала несколько минут, открыла дверь туалета, убедилась, что в коридоре никого нет, проскользнула к входной двери и вылетела из квартиры.

Успокоилась она только на улице, убедившись, что ее никто не преследует.

И тут Арина вспомнила, что ушла из мастерской убитого художника не с пустыми руками. У нее в сумке лежит старинная книга, в которую вклеена гравюра с одноруким рыцарем.

Ей захотелось как можно скорее рассмотреть эту гравюру… ехать домой?

Но тут же внутренний голос сказал ей, что нельзя разглядывать эту гравюру дома.

Нельзя, чтобы ее застал за этим занятием Николай. Нельзя, чтобы он увидел старинную книгу.

Арина не знала, почему, собственно, нельзя – но не сомневалась в этом. Николай не должен увидеть эту книгу, не должен увидеть эту гравюру. Не должен – и всё.

Она огляделась по сторонам и увидела маленькое уютное кафе с забавным названием «Кардамон».

Зашла в это кафе, которое оказалось почти пустым, заняла удобный столик в углу.

Приветливая официантка сообщила ей, что кафе это чисто вегетарианское – этим и объяснялось малое число посетителей. Плюс довольно высокие цены, отпугивающие случайных прохожих, которые могли зайти погреться и выпить чашку кофе.

Арину это вполне устроило, она заказала кофе и морковный торт и, как только официантка приняла заказ и отошла, выложила на стол книгу.

Гравюру она нашла без труда.

Рыцарь в доспехах едет на коне.

И боевой конь, и доспехи, и сам рыцарь выполнены в наивной, довольно условной манере – но вот правая рука, которой всадник сжимает древко копья, прорисована очень тщательно, скрупулезно, до мельчайших деталей.

И теперь у Арины отпали всякие сомнения.

На гравюре была изображена точно такая же железная рука, которую она видела пристегнутой к предплечью Николая.

Точнее – не такая же, а та же самая рука. Точно такие же железные пальцы, точно такой же расширяющийся раструб, точно такие же заклепки, соединяющие этот раструб с запястьем. Точно такие же ремни, при помощи которых железная рука крепилась к предплечью рыцаря.

Она вспомнила рассказ покойного Антона про средневекового рыцаря и его железную руку.

Значит, ее муж где-то раздобыл знаменитую руку Гёца фон Берлихингена…

Арина не сомневалась, что Николай, с его упорством и его возможностями, может достать все, что угодно, – хоть луну с неба. Вопрос не в этом.

Вопрос в том, зачем ему понадобился этот средневековый механический протез. Как ни крути, современный протез из полимерного синтетического материала, которым он пользовался до сих пор, легче и удобнее.

Неужели Николай поверил в чудодейственные свойства этой железной руки? Как странно все…

В университете Арина, кроме английского, изучала немецкий язык – поскольку основной темой ее интересов было Северное Возрождение. Она не блистала на занятиях, но все же достаточно освоила язык, чтобы разобрать книжный текст. Правда, книга была напечатана готическим шрифтом, что несколько усложняло чтение, но Арина с ним с грехом пополам справилась.

Первым делом она прочла подпись под гравюрой.

Впрочем, из этой подписи она не узнала ничего нового – всего лишь что это – рыцарь Гёц фон Берлихинген.

Впрочем, она и так это знала. Ну, или, по крайней мере, догадывалась.

Может быть, если прочесть всю книгу, это ей что-то объяснит…

Но только не сейчас и не здесь.

В любом случае пора уходить из кафе, она и так слишком долго здесь просидела, вон официантка поглядывает с интересом, запомнит еще.

Арина осторожно положила книгу в сумку, стараясь не растерять и не порвать хрупкие рассыпающиеся листы, положила на стол деньги и вышла на улицу.

Она собиралась вернуться домой, но вспомнила, что эту книгу нести домой нельзя. Николай не должен ее увидеть.

Почему, собственно, не должен?

Арина не могла объяснить это, но ни на секунду не сомневалась, что нести книгу домой нельзя ни в коем случае. Но тогда куда ее деть? Спрятать в доме негде – прислуга найдет или охранник увидит.

Прислуга на ночь уходит, а охранник всегда на посту. Этот новый, как его… Рустам, похоже, вообще не спит, бдит все время, так это еще хуже, от него ничего не скроется.

Арина шла по улице, глубоко задумавшись, как вдруг увидела на доме, мимо которого проходила, неприметную вывеску:

«Переплетная мастерская.

 

Работы любой сложности».

 

Вот то, что ей нужно!

Старинную книгу нужно переплести, чтобы листы не рассыпались и не истрепались до конца. А кроме того, хоть какое-то время книга будет в безопасности.

Арина подошла к двери мастерской, толкнула эту дверь и вошла внутрь.

При этом она не заметила, что с другой стороны улицы за ней следил маленький человечек с неестественно-белой кожей и красными, словно воспаленными глазами, человечек с неаккуратными кошачьими усиками, черной козлиной бородкой и венчиком седеющих волос вокруг бледной лысины.

Звякнул дверной колокольчик.

Арина огляделась.

В мастерской было полутемно, в ней пахло столярным клеем, кожей и старой бумагой. По стенам стояли книжные шкафы, заполненные книгами в аккуратных переплетах.

Напротив входа, за высоким деревянным столом, сидел лысый человек в круглых очках с металлической оправой. Он что-то писал на листе желтоватой бумаги, склонив голову к плечу и от сугубого старания высунув кончик языка. Рядом с ним на столе лежала черная меховая шапка.

Услышав звон дверного колокольчика, человек за столом оторвался от своего увлекательного занятия, поднял голову и взглянул на Арину поверх очков.

– Вы, наверное, ошиблись, девушка, – проговорил он странным тонким голосом.

– Ошиблась? В чем же моя ошибка?

– Это не салон красоты и не парфюмерный бутик. Это переплетная мастерская.

– Но я умею читать, – фыркнула Арина. – Я видела, что написано на вашей вывеске. Я не ошиблась. Мне нужна именно переплетная мастерская.

– Ах вот как! – Переплетчик поправил очки и взглянул на Арину еще раз – более внимательно. – Извините, девушка, просто вы не похожи на наших обычных клиентов. В наше время переплетное дело не в почете, особенно среди молодежи. Наши клиенты – стареющие интеллигенты, и тех с каждым днем все меньше. Ты слышал, Бафомет, девушке нужна переплетная мастерская!

Последние слова он проговорил, повернувшись к лежащей на столе меховой шапке.

И шапка пошевелилась.

Арина удивленно взглянула на нее и поняла, что это никакая не шапка, а большой черный кот без единого светлого пятна, уютно свернувшийся на столе.

– Какой красивый! – проговорила она уважительно.

– Действительно, красивый! – согласился с ней переплетчик. – А у вас есть кот?

– Нет, к сожалению… – вздохнула Арина.

– Странно… вы похожи на человека, который любит кошек. У вас должен быть свой собственный кот.

– Я-то их люблю, но вот муж…

– Это весьма печально… Извините, но вы ведь пришли сюда не о кошках разговаривать, – спохватился переплетчик. – Чем я могу вам помочь?

– Да вот, я хотела бы переплести вот эту книгу. Вообще привести ее в порядок…

Она положила старинную книгу на стол и опасливо покосилась на кота.

– Не волнуйтесь! – Переплетчик перехватил ее взгляд. – Бафомет привык к книгам и никогда не испортит ни одну.

– Какое у него необычное имя!

– Бафомет – имя одного из малых демонов, спутников Сатаны, – пояснил переплетчик. – Черному коту такое имя подходит. Есть еще, конечно, демон Бегемот, но это имя уже использовано в классической литературе.

Он ласково взглянул на кота и перевел взгляд на книгу, бережно перевернул несколько страниц:

– Однако… вы меня все больше удивляете. Откуда у вас такая замечательная книга?

– Это долгая история… – отмахнулась Арина.

– Ну, у хороших книг всегда долгая история. Особенно у таких. Ведь эта книга напечатана еще в шестнадцатом веке, в самом начале века книгопечатания. Об этом говорят и состав бумаги, и шрифт… Он немного неровный, но удивительно красивый!

– Да, я знаю, – кивнула Арина. – Это действительно очень старинная книга. Так как – переплетете ее?

– Переплету ли я ее? Это будет для меня большой честью! Обязательно переплету. Только, конечно, это займет много времени – работа очень тонкая, мне понадобится найти подходящие материалы, исключительно натуральные…

– Срок меня не волнует. Важно, чтобы книга находилась в безопасности.

– Об этом можете не беспокоиться. Для особенно ценных экземпляров и раритетов у меня есть надежный сейф. Туда я убираю редкие книги на ночь.

– Отлично, тогда я оставлю ее у вас.

Арина продиктовала переплетчику номер своего мобильного телефона, погладила кота и ушла из мастерской. Кот отнесся к ней благосклонно и даже проводил до двери.

Едва дверь закрылась за девушкой, переплетчик отложил прежнюю работу, потер руки в предвкушении интересного дела и склонился над старинной книгой.

Первым делом он вынул и отложил в сторону выпадающие листы. В основном это были листы с гравюрами.

Оставшуюся часть книги он убрал в выдвижной ящик стола.

Одну гравюру, особенно сильно пострадавшую от безжалостного времени, он долго разглядывал, затем проговорил, обращаясь к своему коту:

– Бафомет, с этим листом нам придется основательно поработать! Но ты только погляди, какая прелесть!

В это время дверной колокольчик снова звякнул.

В то же время от распахнувшейся двери по мастерской пробежал порыв сквозняка.

Переплетчик оторвал взгляд от гравюры, проговорил:

– Вы что-нибудь забыли?

Однако в дверях мастерской стояла не давешняя девушка. Там стоял странный маленький человечек с красными глазами, неаккуратными кошачьими усиками, черной козлиной бородкой и венчиком седеющих волос вокруг бледной лысины.

– Что она вам принесла? – спросил он негромким требовательным голосом.

– Что, простите? – Переплетчик подумал, что ослышался.

– Я спрашиваю, что принесла вам та девушка, которая только что отсюда вышла.

– А почему, собственно, я должен вам отвечать? Бафомет, обрати внимание, как обманчива бывает внешность! Сначала я обманулся с той девушкой, подумал, что она ошиблась дверью, а теперь – с этим господином… Я принял его за приличного человека, может быть, даже будущего клиента, а он задает такие странные вопросы! Вопросы, которых приличные люди не задают!

Бафомет ничего ему не ответил. Вместо этого он фантастическим прыжком перелетел со стола на книжный шкаф и замер там, сверкая зелеными глазами.

– Я еще раз спрашиваю – что она принесла? Впрочем, можете не отвечать, я знаю – она принесла вам книгу! Тогда я задам еще один вопрос – где она?

Переплетчик невольно скосил глаза на ящик стола.

– Ах вот оно что! – С этими словами странный маленький человечек стремительно пересек комнату.

При этом по мастерской снова пронесся порыв сквозняка, такой сильный, что он подхватил лист с гравюрой. Желтоватый лист пролетел несколько метров, спланировал на пол и залетел под шкаф.

В отличие от карлика переплетчик видел этот полет. Он с удивлением проследил за планирующим листом, хотел уже встать, чтобы подобрать его, но в это время события стали развиваться с неожиданной и удивительной быстротой.

Маленький человечек с невероятной ловкостью вскочил на стол, оказавшись тем самым значительно выше переплетчика, схватил с этого стола тяжелое бронзовое пресс-папье в виде огромной жабы, занес его над головой переплетчика и взвизгнул:

– Отдай книгу!

Переплетчик отшатнулся, попытался закрыть голову рукой. В то же время свободной рукой он ухватил карлика за ногу. Но тот ловко вывернулся, ударил бронзовой жабой по руке, еще и еще раз.

Рука переплетчика безвольно повисла, карлик снова занес над его головой бронзовую жабу, но в это время раздался дикий, оглушительный визг, и черный пушистый комок перелетел со шкафа прямо на голову маленького человечка.

Карлик все же успел ударить переплетчика, но удар пришелся вскользь, без замаха. Переплетчик все же свалился со стула, по его щеке потекла кровь, но он пытался встать.

Кот вцепился в голову карлика всеми когтями и драл ее в молчаливом остервенении. Карлик безуспешно пытался сбросить его.

Наконец он сумел освободиться от проклятого кота, отшвырнул его в сторону.

По лицу его текла кровь, заливая глаза.

Из последних сил, почти вслепую он обшарил рабочий стол переплетчика, нашел выдвижной ящик, вытащил из него старинную книгу, сунул за пазуху, сгреб со стола отдельные листы и бросился к выходу из мастерской.

Кот несся ему вслед, задрав хвост трубой и издавая победный боевой клич.

Только когда дверь за маленьким злодеем захлопнулась, кот вернулся к хозяину, который стонал, лежа на полу. Кот сел рядом и принялся зализывать рану на виске переплетчика.

Тот открыл глаза, сел и огляделся. Увидев кота, проговорил испуганно и удивленно:

– Бафомет, что это было? Я всегда считал, что наше переплетное дело – самое спокойное и безопасное, что переплетчиков не грабят, а тут вдруг такое…

Он поднялся, кряхтя и потирая спину, выдвинул ящик стола… и снова застонал, на этот раз от расстройства: драгоценной книги не было на месте, ее унес отвратительный карлик.

Унес и отдельные листы с гравюрами.

Только один лист уцелел – тот, что улетел под шкаф, где его не заметил тот ужасный человек.

– Бафомет! – воскликнул переплетчик, держась за голову. – Что же мы скажем той милой девушке? Мы не только не переплели ее книгу – мы ее не уберегли!

Утром Арину снова разбудило блямканье мобильного телефона.

– Ох, простите, что я так рано, – послышался голос, – но дело в том, что…

Голос замолчал, слышалось какое-то чавканье и хрюканье.

– Да что такое, кто это? – Арина спросонья была сердита и с трудом уразумела, что речь идет о переплетной мастерской.

– Вы уже сделали работу? – обрадовалась она. – Так быстро?

– Приезжайте, – вздохнул мастер, – я все объясню.

– Я тебе сказал – налей мне кружку рейнского! – Рослый одноглазый рейтар грохнул кулаком по трактирной стойке. – Тебе что – нужно повторить десять раз?

– Не извольте гневаться, сударь! – Трактирщик вытер стойку грязной тряпкой, исподлобья взглянул на рейтара. Во взгляде его не было ни робости, ни смущения. – Вы мне и так должны уже три талера… три полновесных имперских талера. Не знаю как для вас, сударь, а для меня это большие деньги. Очень большие.

– Сколько можно повторять – я с тобой рассчитаюсь!

– Когда?

– Как только получу деньги!

– Так прямо и говорите – после дождичка в четверг!

– Вот именно – в четверг, самое позднее – в пятницу! Капитан должен будет выдать мне жалованье…

– Ага, когда рак на горе свистнет!

– Что ты себе позволяешь, скотина? Как ты разговариваешь с военным человеком?

– Ганс! – проговорил трактирщик, не повышая голоса. – Ты наколол дров? Подойди-ка сюда…

Рядом с ним появился трактирный слуга – здоровенный детина с низким лбом, скошенным подбородком и маленькими, ничего не выражающими, темными глазами. В руке у него был топор, который в его ручищах казался игрушечным.

– Чего изволите, хозяин?

– Обслужи-ка господина рейтара… как ты умеешь! Господину рейтару пора домой!

Ганс посмотрел на рейтара исподлобья, перебросил топор из руки в руку. Рейтар сплюнул под ноги и отошел от стойки.

Он хотел уже покинуть трактир, но тут его окликнул сидевший за угловым столом неприметный человек в сером дорожном плаще с капюшоном.

– Эй, господин рейтар, не хотите ли ко мне присоединиться? Да, я вам говорю!

Одноглазый рейтар покосился на незнакомца.

– Присоединиться? А какой мне в этом интерес?

– Кружка рейнского заинтересует господина рейтара?

– А вы не шутите?

Незнакомец постучал по столу золотой монетой, махнул рукой хозяину и крикнул:

– Эй, любезный, принеси-ка мне кувшин самого лучшего рейнского и пару кружек!

Хозяин угодливо осклабился и тут же подлетел к столу с большим глиняным кувшином в одной руке и двумя оловянными кружками в другой. Ловко выхватив из руки незнакомца монету, он попробовал ее на зуб и тут же исчез за стойкой.

– Так что – долго я вас буду уговаривать? – Человек в плаще кивнул на кувшин. – Вино ждет…

Рейтар повел носом: все это казалось ему подозрительным. Однако кувшин вина стоял на столе и манил его, притягивал, как магнит железные опилки.

– Ну, коли вы так просите… – Он подсел к незнакомцу. Тот щедрой рукой наполнил обе кружки, пододвинул одну из них рейтару и проговорил внушительно:

– Ваше здоровье, сударь!

– И ваше! – Рейтар поднял кружку, сделал жадный глоток. – Отличное винцо!

– И правда, вино неплохое. Даже удивительно, что в такой жалкой харчевне подают такое славное вино. Должно быть, трактирщик обознался и налил нам из бочки, предназначенной для особых гостей. Ну, мы-то не будем возражать!

– Может, оно и так, да не все ли нам равно? Главное, что вино хорошее. Выпьем еще – за знакомство.

– С удовольствием! – Человек в плаще подлил вина, придвинул кружку рейтару.

– Меня зовут Фриц Ланге, – с гордостью произнес рейтар. – Я состою на службе его светлости герцога Пфальцского, сражаюсь за него уже десятый год…

Он выжидательно взглянул на сотрапезника, ожидая, что тот тоже представится. Когда молчание затянулось до неприличия, человек в плаще наконец проговорил:

– Можете называть меня господин Корнелиус. Если, конечно, не возражаете.

– А кому вы служите?

– Так ли это важно, кому я служу… все мы кому-то служим… Господа – они бывают разные, но служить-то приходится… Позвольте налить вам еще вина. Хорошее вино и хорошая беседа – что еще нужно мужчине в часы отдыха?

– Вы правы, сударь. Так о чем вы хотели со мной поговорить? – Рейтар искоса взглянул на господина Корнелиуса.

Он привык, что дармовой выпивки не бывает.

– Вы ведь знаете рыцаря фон Берлихингена?

– Еще бы не знать! – Рейтар неприязненно поморщился. – Тот еще подонок! Ни в грош не ставит нашего брата, простого немецкого рейтара! Брезгует выпить с рейтаром, как будто он сделан из другого теста и в жилах его течет голубая кровь!

– Совершенно с вами согласен. Так вот, что бы вы сказали, друг мой Фридрих, если бы я предложил вам десять талеров за одно пустячное дельце?

– Десять имперских талеров? – уточнил рейтар.

– Да, десять полновесных имперских талеров мюнхенской чеканки. Десять талеров доброго баварского золота с портретом его величества императора.

– Десять имперских талеров – хорошие деньги. Но весь вопрос, милостивый господин, в том, что мне придется сделать за эти десять талеров. Вы говорите, что дельце пустячное, но вам эти слова недорого стоят. А мне не хотелось бы ввязаться в большие неприятности, пусть даже и за приличные деньги. У меня, милостивый господин, голова всего одна…

– Уверяю вас, никаких неприятностей! Совершенно никаких! Кстати, дорогой Фриц, пейте вино – оно и впрямь недурное! Негоже дать ему выдохнуться!

– Мы и не дадим!

Господин Корнелиус наполнил кружку рейтара, тот поднял ее, в два глотка опустошил и с грохотом поставил на стол, так что оловянная солонка подпрыгнула.

– Так что за дельце вы мне предлагаете?

Господин Корнелиус придвинулся к рейтару, доверительно понизил голос и проговорил:

– Как вы смотрите на то, чтобы прикончить Готфрида фон Берлихингена?

– Прикончить однорукого Гёца? – недоверчиво переспросил рейтар. – Я не ослышался?

– Тише, дорогой Фриц, тише! – Господин Корнелиус огляделся по сторонам. – Впрочем, именно так. Вы ведь сами только что назвали его подонком.

– Ну, одно дело – назвать подонком, и совсем другое дело – прикончить! А чем он так насолил вам, милостивый господин?

– К чему эти вопросы? Не лезь не в свои дела! Говори – возьмешься за эту работу или мне поискать другого человека, похрабрее да половчее тебя?

– Ну, к чему вам искать кого-то другого! – примирительно проговорил рейтар. – Говорите, вам надо укокошить Однорукого Гёца? Гёца с железной рукой?

– Да не кричите так!

– Он ведь сильный боец, хоть и однорукий!

– Но никто и не предлагает вам вступать с ним в единоборство! К чему это?

– А что вы мне только что предложили? Я, милостивый господин, покуда не оглох!

– Во-первых, выпейте еще кружечку, – господин Корнелиус подлил вина, – а во-вторых… – он еще понизил голос, перейдя на шепот, – во-вторых, друг мой, кто мешает вам пробраться в его палатку посреди ночи, когда господин Готфрид будет крепко спать, да и перерезать ему глотку? Какой бы он ни был воин, во сне он безобиден, как грудной ребенок! Как невинный младенец!

– Что?! – вскинулся рейтар. – Убить спящего?! За десять талеров?! Как вы могли мне такое предложить, милостивый господин?! Мне, честному рейтару? Да ни в коем случае! Конечно, за двадцать имперских талеров – это другое дело…

– Двадцать талеров? – деловито переспросил господин Корнелиус. – Не многовато ли будет за пять минут работы? Так и быть, я могу добавить три талера, итого тринадцать…

– Тринадцать – нехорошее число, несчастливое. Когда мне было тринадцать лет, я едва не утонул в реке. А в своей тринадцатой битве лишился левого глаза. Нет, тринадцать талеров – плохая цена. На такую цену я никак не могу согласиться. Так и быть, пусть будет восемнадцать… Я сегодня сговорчивый…

– Сойдемся на пятнадцати, и я закажу вам еще вина. Того же славного вина из подвалов хозяина.

– Так и быть, пусть будет пятнадцать.

– Значит, мы с вами договорились.

– Считайте, что однорукого Гёца уже нет среди живых. Он презирает простых солдат, как будто в его жилах течет голубая кровь, но я-то видел, что она красная, как у нас с вами. Когда он лишился руки, все видели цвет его крови!

– Хозяин, принеси нам еще один кувшин!

– А нельзя ли спросить, любезный господин, чем Готфрид вам так не угодил?

– Нельзя! – отрезал господин Корнелиус.

– Ну, нельзя так нельзя… – Рейтар обиженно замолчал.

– И надеюсь, что вы не будете затягивать с выполнением этой работы.

– Заплатите мне – и сегодня же дело будет сделано.

– За кого вы меня принимаете? – Господин Корнелиус криво усмехнулся. – Заплатить вам вперед? Проще будет выбросить эти деньги в реку!

– Вы мне не доверяете? Да как вы смеете! Не доверять мне, честному немецкому рейтару!

– Разумеется, нет. Кроме того, если я дам вам сразу пятнадцать талеров – вы напьетесь до такого состояния, что не сможете сделать работу.

– Однако какой-то аванс я желаю получить прямо сейчас. Иначе дело не пойдет.

– Хорошо, я заплачу вам вперед пять талеров – но ни пфеннигом больше! – Господин Корнелиус отсчитал несколько монет, положил их на стол перед рейтаром и поднялся. – На сем позвольте откланяться.

– А когда я получу остальное? – осведомился рейтар, сгребая деньги в свой кошель.

– Как только дело будет сделано.

– И где я вас найду?

– Вам не придется меня искать. Я сам приду к вам.

Рейтар хотел еще что-то сказать, но его таинственный собеседник уже покинул таверну.

Дверной колокольчик звякнул.

Арина вошла в мастерскую.

На этот раз переплетчик бросился ей навстречу, прижимая руки к груди:

– Мне нет оправдания! Я виноват перед вами, ужасно виноват!

Арина испуганно отшатнулась и оглядела его.

Лицо переплетчика было покрыто ссадинами и царапинами, частично скрытыми повязкой, частично заклеенными пластырем. На скуле темнел огромный синяк.

– Да что же все-таки случилось? В чем вы виноваты? И что с вашим лицом? Вы что – попали в аварию?

– Если бы! Мое лицо – это полбеды! Дело в том, милая девушка… Дело в том, что, как только вы ушли от меня, ко мне в мастерскую ворвался ужасный человек… Совершенно ужасный человек! Как бывает обманчива внешность! Я сначала принял его за порядочного посетителя, может быть, даже за клиента, но он… он набросился на меня!

– Набросился? Это был грабитель? Он отобрал у вас деньги? Я вам очень сочувствую, но в чем вы виноваты?

– Нет, это был не грабитель… Точнее, не простой грабитель. Ему не были нужны мои деньги. Впрочем, какие уж у меня деньги… Мало кто на них польстится.

– Тогда что же ему было нужно?

– Ему… ему нужна была ваша книга!

– Книга?

– Ну да, та книга, которую вы мне отдали в работу. Та книга, которую вы мне доверили… Вы доверили ее мне, а я не оправдал ваше доверие! Я виноват, я ужасно виноват перед вами!

– Вы ее ему отдали? – удивленно спросила Арина.

– Я не хотел ее отдавать! Я боролся с ним, я пытался защищаться, вы видите на мне следы этого поединка, но он… Он оглушил меня этой штуковиной. – Переплетчик показал на бронзовую жабу. – А когда я пришел в себя, его уже не было. Ни его, ни вашей книги. Бафомет может все это подтвердить…

Кот, который по обыкновению сидел на рабочем столе, поднял на Арину зеленые глаза и выразительно мяукнул.

Переплетчик закрыл лицо руками, не в силах выносить позор. Казалось, еще немного – и он в голос зарыдает.

Арина никогда не видела плачущих мужчин. И не хотела видеть.

Ей было очень жаль пропавшую книгу, но она взяла себя в руки и проговорила миролюбивым тоном:

– Ну, что уж вы так убиваетесь? Жаль, конечно, книгу, но, в конце концов, это всего лишь сшитые листы бумаги… Они не стоят ваших переживаний…

– Что вы говорите! – возмутился переплетчик. – Это не сшитые бумажные листы! Это редчайшая, старинная книга, уникальное изделие человеческих рук! Такие книги имеют собственную душу, собственную историю!

Он горестно вздохнул.

– Ну, что уж теперь поделаешь… – повторила Арина. – Вы сделали что могли…

– Я мало что сделал… Бафомет – и тот сделал гораздо больше. Собственно, это он заставил того человека обратиться в бегство. Он сражался как лев, исполосовал грабителя своими когтями. Благодаря Бафомету сохранился хотя бы один лист из вашей книги…

С этими словами переплетчик вынул из ящика стола картонную папку, развязал завязки и бережно выложил на стол желтоватый старинный лист с гравюрой.

– Я отреставрировал этот лист, чтобы хоть немного искупить свою вину перед вами…

Арина внимательно взглянула на гравюру.

На желтоватом листе с потрепанными краями был изображен грот с неровными стенами и потолком в потеках. Посреди этого грота возвышался стол, перед которым стоял старик самого зловещего вида, с длинной бородой и кустистыми бровями.

Старик склонился над столом, на котором лежала, несомненно, та самая железная рука рыцаря. Та самая железная рука, которую Арина видела в кабинете своего мужа. От железной руки исходили условно показанные лучи, словно она светилась в таинственной полутьме грота. Так на старинных изображениях святых показывают исходящее от них сияние святости.

Внизу, под изображением, была написана готическим шрифтом латинская фраза: «Vivisamortuis»[1].

Арина не стала разбираться с этой фразой, она положила гравюру в папку и убрала в свою сумку. Она уже хотела уйти, как вдруг спохватилась, вспомнив слова переплетчика.

– Вы сказали, что приняли того человека за приличного посетителя, за клиента. Как же он выглядел?

– Можете себе представить – он выглядел очень прилично. На нем был пиджак – старомодный, но очень аккуратный, галстук… Если бы не маленький рост, он был бы очень элегантным мужчиной…

– Маленький рост? – переспросила Арина.

– Ну да… Он был очень маленького роста, можно сказать – почти карлик…

Арина вспомнила маленького человечка, который вместе с мужем бесцеремонно зашел в ее спальню. Человечка, которого она потом видела в художественной галерее.

– У него была острая черная бородка и кошачьи усы? – уточнила она.

– Да-да, как же я сразу вам не сказал! Вы его знаете? Вы с ним прежде встречались?

– Очень может быть… – протянула Арина.

В это время Бафомет мягко спрыгнул со стола, мяукнул, нырнул под стол и выкатил оттуда какой-то маленький блестящий предмет. Подтолкнув этот предмет лапой, он склонил голову набок и взглянул на Арину зелеными глазами, явно предлагая ей поиграть.

– Бафомет, не приставай к нашей гостье… – машинально проговорил переплетчик, но потом наклонился: – Что это у тебя?

Он поднял блестящий предмет и поднес его к свету.

Это была серебряная запонка.

– Что же это такое? – удивленно пробормотал переплетчик.

– Вам виднее, – отозвалась Арина. – Это же ваша мастерская. Кому и знать, как не вам.

– Да, но у меня такого никогда не было. Я вообще не ношу запонки. И никогда не носил.

– Да их сейчас мало кто носит.

– А знаете что? Это ведь его…

– Его? – недоуменно переспросила Арина.

– Ну да, того странного грабителя… того маленького злобного человечка, который похитил вашу книгу.

– Вы уверены? – переспросила Арина, осторожно взяв из рук переплетчика запонку.

На круглой пластинке черненого серебра была изображена змея, кусающая себя за хвост.

– Да, сейчас я припоминаю – у него на манжетах рубашки что-то блестело… наверняка это были запонки. Он вообще такой старомодный, что вполне может их носить. А во время драки одна запонка выпала, и Бафомет ее сейчас нашел… молодец! – Переплетчик наклонился и почесал кота за ухом.

Арина прикрыла глаза, вспоминая странного маленького человечка.

Ну да, оба раза, что она его видела, он был одет старомодно, можно сказать, винтажно, и вместе с тем с претензией на элегантность. Рубашка с галстуком, манжеты аккуратно выглядывают из рукавов пиджака, и на этих манжетах что-то блестит…

– Вы позволите мне взять эту запонку? – спросила Арина, взглянув на переплетчика.

– Вы можете брать все, что угодно! – воскликнул тот пылко. – Я ваш вечный должник…

Выйдя из переплетной мастерской, Арина задумалась.

С чем же она осталась?

Художник убит. Книга, которую она нашла у него в мастерской, пропала. Причем ее похитил тот злобный карлик, у которого какие-то дела с ее мужем, с Николаем.

Причем, судя по тому обыску, который был в мастерской Антона, там тоже искали эту книгу.

Из чего можно сделать вывод, что там действовал этот же карлик.

Карлик выглядит смешным и жалким, но, судя по тому, что рассказал переплетчик, он способен на убийство. Неужели это он пырнул ножом Антона?

Спросить о нем мужа? Спросить, кто он такой и что у него общего с Николаем?

Нет, это невозможно. Тогда придется слишком много объяснять. Да и, кроме того, Николай очень не любит, когда она расспрашивает его о делах, о деловых партнерах…

Но что же тогда делать? Оставить все как есть? Или рассказать все полиции?

Но там ее, скорее всего, и слушать не станут. Слишком странно и нелепо все это выглядит. Злобный карлик, гоняющийся за средневековой книгой… И что скажет муж, если узнает, что она за его спиной пошла в полицию. Да нет, разумеется, никуда она не пойдет, в этом нет никакого смысла.

«Оставь все как есть! – прозвучал у нее в голове тот голос, который часто подавал ей хорошие советы. – Тем самым ты избежишь многих неприятностей…»

Но в этот раз ей не хотелось прислушиваться к этому голосу. Пусть он хоть трижды умный.

Арина хотела разобраться в том, что произошло. Кто этот злобный карлик? Почему ему так нужна старинная книга, что он ради нее пошел на ограбление и даже на убийство?

Оставить все как есть?

Но она не может оставить все как есть, потому что у этого карлика какие-то дела с Николаем – а значит, это касается и ее.

И тут Арина сообразила, у кого можно расспросить об этом странном и опасном человеке.

Ведь она видела его в галерее Оксаны – значит, Оксана может о нем что-то знать…

Оксана была на месте, она разговаривала с каким-то крупным лохматым типом, похожим на дрессированного медведя. Увидев Арину, она оживилась:

– Привет! Познакомься – это Витя Брагин, замечательный художник. Один из Витьков – ну, ты про них, конечно, слышала. Витя, это Арина Баринова, она коллекционирует современную живопись… Может, и твое что-нибудь купит…

– Ну, коллекционирует – это слишком громко сказано! – усмехнулась Арина.

– Кстати, ты мне должна сказать спасибо! – защебетала Оксана. – Ты ведь купила у меня картину Антона, а теперь, после его смерти, его работы очень подорожали…

Арина поглядела на нее очень выразительно – забыла, что ли, что уже слупила с меня за картину чуть не двойную цену?

– Что же, мне теперь тоже грозит смерть? – Лохматый художник сделал большие глаза.

– Ну, зачем же так… – Оксана погладила его по плечу. – Твои работы и так хорошо продаются.

– Оксана, я хотела с тобой поговорить. – Арина подхватила хозяйку галереи под локоть и отвела в сторонку.

– Что, хочешь купить еще какую-нибудь работу Антона? Предупреждаю тебя, это будет дороже…

– Нет, совсем не об этом, – твердо сказала Арина.

– А о чем же?

– Скорее не о чем, а о ком… Я как-то видела у тебя в галерее одного человека…

– Человека? Мужчину? – Глаза Оксаны загорелись. – Интересного? Ты на него запала?

Оксана поняла, что Арина не собирается ничего покупать, и тотчас потеряла к ней интерес, поэтому нарочно валяла дурака, чтобы Арина поскорее оставила ее в покое.

– Да перестань! – Арина отмахнулась. – Это совсем не тот случай! Такой странный тип, винтажно одетый, в старомодном клетчатом пиджаке и галстуке…

– Точно – запала! – усмехнулась Оксана и, придвинувшись к собеседнице, доверительно понизила голос: – Ну, скажи правду! Я никому не передам, честное слово, ты же знаешь, я – могила!

Арина отстранилась от галерейщицы: от ее духов у нее запершило в горле и выступили слезы на глазах.

– Не болтай ерунды! Он очень маленького роста, почти карлик, с такими кошачьими усиками и остроконечной черной бородкой… Похож на злого гнома из сказки…

– Да, на такого ты бы не запала!

– Опять ты о своем! Сколько можно! Скажи лучше – ты его знаешь? Кто он такой?

– Ну, у меня в галерее бывает много людей, всех не упомнишь… – Оксана задумалась. – Вот ты о нем сказала – и я сейчас припоминаю, что действительно его здесь видела, запоминающийся персонаж, но кто он, убей, не помню… Может, тебе поможет Лебединский… Кажется, он с ним разговаривал… Да вот он, кстати. Боря! Борис! – Оксана помахала рукой немолодому мужчине с окладистой бородой, показавшемуся в дальнем конце зала.

Арина вспомнила его – это мастер по серебру, с которым Оксана как-то ее знакомила.

Пожилой мужчина подошел к ним, поздоровался со старомодной учтивостью.

– Боря, помнишь Арину? Она жена Николая Баринова…

– Да, конечно, помню! – пророкотал мастер. – Разве можно забыть такую красивую женщину? Вы еще, кажется, купили картину Добролюбова… отменный вкус!

Можно было улыбнуться в ответ, но Арина сразу решила взять деловой тон. Пофлиртовала уже с Антоном, и что из этого вышло!

– Не тратьте время на комплименты, – поморщилась Арина. – Лучше скажите, не знаете ли вы такого человека… – И она описала зловещего карлика.

– Как-то я его видел здесь, – проговорил Лебединский, наморщив лоб. – Он как раз разговаривал с покойным Антоном…

– Стас! Стас Сергеев! – окликнула Оксана возникшего в дверном проеме стильного молодого человека. – Я вас оставлю, – бросила она Арине и Лебединскому и устремилась к новому персонажу.

– Так вы его не знаете? – не сдавалась Арина.

– Нет, не знаю.

Тут у Арины мелькнула новая мысль, и она достала из кармана запонку, которую отдал ей переплетчик:

– А что вы можете сказать об этом? Вы ведь серебряных дел мастер и должны разбираться в таких вещах…

Лебединский заинтересованно взглянул на запонку:

– Интересная вещица…

– Это все, что вы можете о ней сказать?

– Уроборос…

– Что?

– На ней изображен уроборос. Это древний символ – змея, пожирающая свой хвост.

– Это я и так вижу, но сама запонка… Что вы о ней скажете? Вы ведь специалист.

– Я сказал бы гораздо больше, если бы проверил свою мысль. Но для этого мне нужно заглянуть в одну книгу. Знаете что? Пойдемте ко мне в мастерскую, это совсем не далеко…

Арина подумала, что Лебединский хочет заманить ее в мастерскую, чтобы уговорить купить какую-нибудь свою работу, да еще без Оксаниной наценки. Ну что ж, если он действительно ей чем-нибудь поможет, можно его таким образом отблагодарить…

– Пойдемте, – согласилась она. – Я как раз сейчас совершенно свободна.

Лебединский быстро взглянул на нее, и Арине показалось, что она прочла в этом взгляде все, что он думает о богатых досужих дамочках, у которых всех дел – пробежаться по магазинам да салонам красоты и поболтать с другими такими же.

Она не стала его разубеждать.

Пускай остается при своем мнении, хоть он ей нравился. Держится с достоинством, не суетится, вроде как и все равно ему, купит она у него что-то или не купит.

Мастерская Лебединского оказалась и правда совсем близко, всего в двух кварталах от галереи.

Из большого окна открывался вид на канал Грибоедова и храм Спаса на Крови. По стенам стояли высоченные книжные шкафы с художественными альбомами и старинными книгами, между ними висели гравюры и фотографии.

Одна из этих фотографий привлекла внимание Арины.

На ней четверо мужчин в камуфляжной форме стояли возле большого черного вертолета. Совсем молодые, они улыбались в объектив. Один из них показался ей знакомым.

– Да, это я, – проговорил Лебединский, перехватив ее взгляд. – Восемьдесят пятый год, Кандагар…

Арина внимательно, новым взглядом посмотрела на Лебединского. Афганское прошлое отбросило на него кровавый, огненный отсвет. Он не был тем сугубо мирным человеком, каким казался на первый взгляд. Кроме того, она поняла, что он моложе, чем выглядел. Видимо, его старила окладистая борода.

Он словно прочитал ее мысли.

– Бороду мне пришлось отрастить, чтобы закрыть шрам.

– Шрамы только украшают мужчин. – Арина сказала это без улыбки, чтобы он не подумал, что она с ним заигрывает.

– Вы так говорите, потому что не видели этот шрам. Честное слово – он меня не украшает.

– Все равно, вам повезло. Моему мужу взрывом оторвало руку. Правую руку.

– Вот как? – Лебединский прищурился, взглянул внимательнее. – Там же, в Афгане?

– Да, там.

– Ну, тогда вы видели много таких фотографий.

Арина промолчала.

У Николая афганских фотографий совсем не было – он говорил, что не хочет вспоминать то время. Что это слишком больно.

– Мне действительно повезло, – проговорил Лебединский после паузы. – В восемьдесят шестом наш взвод попал в засаду, меня только ранило осколком в лицо. Друга моего, Серегу Кравцова, вот этого, в тот же день убило наповал… – Он показал на одного из мужчин на снимке.

Арина еще раз взглянула на фотографию. Теперь ей показалось, что над тем, о ком сказал ей Лебединский, нависла какая-то тень. Тень близкой смерти.

– А остальные? Остальные живы?

– Ну, я, как видите, жив. Вот этот – Паша Гольцев – тоже вернулся, но что-то у него случилось с психикой. Долго валялся по больницам, но так и не стал нормальным человеком. – Он вздохнул: – Пожалуй, никто из нас не стал нормальным. Я отделался, может быть, легче других, но и то неделями не сплю. Только закрою глаза – и вижу тот день, вижу, как Серегу Кравцова разрывает пополам…

Арина очень хорошо понимала его.

Первое время она тоже ночь за ночью видела то, чему невольно стала свидетелем пятнадцать лет назад. Обнаженное женское тело, облитое лунным светом, и троих парней, одетых в черное, которые запихивали тело в лодку. Каково же ему…

Лебединский тем временем продолжал:

– Я потому и занялся серебром. Тихое, мирное дело, и людей не приходится постоянно видеть. А этот, тот что слева на фотографии – Олег Лаврушин, – вернулся целый и невредимый, его пули, казалось, облетали стороной. Мы его называли заговоренным, но с ним потом, уже на гражданке, случилась ужасная история… дочку его убили… Это его страшно подкосило… Кто знает, если бы не Афган, может, этого бы и не случилось…

Арина, которая слушала Лебединского вполуха, вдруг застыла как громом пораженная.

– Как, вы сказали, его фамилия? – переспросила она.

– Лаврушин.

Арина побледнела.

Ту девушку, которую убили пятнадцать лет назад, звали Анастасия Лаврушина. Так это была его дочь…

Она снова вспомнила ту страшную ночь, которая словно разделила ее жизнь на две части, на две жизни. Вспомнила берег озера и освещенное луной обнаженное женское тело… Вспомнила свой ужас, от которого перехватило дыхание… Как она сидела в вонючей пещерке, а потом на негнущихся ногах сползла вниз, а потом… фары, шарящие по болоту, и теплая жижа, принимающая ее в себя…

– Да, вот как бывает, – продолжил Лебединский. – Из Афгана вернулся живой и здоровый, а после смерти дочери словно стал другим человеком. Того Олега, которого мы знали, больше нет…

Арина пристально взглянула на фотографию.

– Вы что-то побледнели…

– Душно здесь, – с трудом проговорила Арина.

– Правда, душновато… – Лебединский распахнул форточку, впустив в комнату холодный сырой воздух и крики чаек.

– Да, я же хотел заглянуть в один альбом… – спохватился он. – Обещал вам…

Придвинул к одному из шкафов обитую кожей табуретку, повернул ее – и табуретка превратилась в лесенку на три ступеньки. Лебединский поднялся по этой лесенке, достал с верхней полки толстый альбом, спустился, положил его на стол и стал листать.

Арина за это время пришла в себя. На фотографию она старалась не смотреть.

– Ну да, вот оно… – проговорил он наконец. – Посмотрите…

Арина заглянула через его плечо.

На странице альбома была черно-белая фотография. Запонки, перстень, заколка. Все – из черненого серебра. На запонках и заколке был уже знакомый ей символ – змея, кусающая себя за хвост.

Рисунок на перстне немного отличался. Здесь была та же свернувшаяся в кольцо змея, но в середине образованного ею круга был изображен человеческий глаз.

– Это ритуальный комплект магистра ордена Западных иллюминатов, – пояснил Лебединский. – Шестнадцатый век…

– Странно, – недоверчиво проговорила Арина. – И запонки, и заколка выглядят гораздо более новыми. Я бы сказала, что они сделаны в конце девятнадцатого века.

– Надо же, а вы разбираетесь в истории искусства! – усмехнулся Лебединский.

– Я вообще-то училась на искусствоведа.

– Ну, я знаю, как там учатся… – Лебединский осекся и виновато взглянул на Арину, но она поняла, что он хотел сказать – что девушки вроде нее учатся только для того, чтобы получить приличные корочки и найти богатого мужа.

– Вы правы, запонки и заколка сделаны в конце девятнадцатого века. Но сами серебряные пластинки с символом уроборос изготовлены гораздо раньше. В девятнадцатом веке их осовременили, чтобы можно было пользоваться ими в быту. Но их ритуальное назначение от этого не изменилось.

Лебединский перевел дыхание.

– Символ уроборос – змей, кусающий себя за хвост, – очень древний. Может быть, это древнейший символ, известный человечеству. Он обозначает вечные перемены, чередование созидания и разрушения, жизни и смерти, перерождения и гибели, и вообще – вечность, преемственность культур и поколений. Его использовали в своих ритуалах маги, алхимики. Для алхимиков уроборос символизировал превращение элементов в философский камень, необходимый для трансмутации – превращение металлов в золото. Для Западных иллюминатов смысл этого символа был другим…

– Западные иллюминаты? – удивленно переспросила Арина. – Кто это такие?

– Ах, ну да, вы вряд ли об этом знаете… – спохватился Лебединский. – Иллюминатами, то есть просвещенными, называли себя многие тайные общества, подпольные организации, секты или ордена. Среди них самыми известными, наверное, были Баварские иллюминаты. Официально они, как и другие общества подобного толка, ставили своей целью просвещение человечества, распространение знаний. В этом они были близки с масонами разного толка…

– Ну, про масонов я хотя бы слышала!

– Да, о них многие слышали. Но недоброжелатели всегда подозревали, что истинной целью иллюминатов было достижение тайной власти над народами, власти над мировыми финансами и политикой. Подозревали, что иллюминаты – это тайное правительство, в чьих руках короли и правители – лишь марионетки… По этой причине баварские власти, в конце концов, запретили деятельность общества, а их вождя Адама Вестгаупта изгнали за пределы государства.

Лебединский на мгновение замолчал, разглядывая фотографии. Затем снова заговорил, понизив голос:

– Общество так называемых Западных иллюминатов отличалось от остальных. Они не ставили перед собой цель просвещения и улучшения человечества. Их цель была проще и в то же время гораздо сложнее. Они намеревались создать живое из неживого. Создать жизнь из неживой материи. Их девизом было латинское выражение «Vivisamortuis».

Арина от удивления широко открыла глаза.

Ведь она совсем недавно прочла эту самую латинскую фразу на уцелевшей гравюре из старинной книги…

– Что вас так удивило? – спросил Лебединский, заметив ее реакцию.

Арина не хотела рассказывать ему лишнее и решила объяснить свое удивление другим.

– Ничего себе! – проговорила она недоверчиво. – Ну, это уже полная фантастика! Наверняка такие иллюминаты со своими удивительными воззрениями могли существовать только в Средние века и исчезли с началом Просвещения…

– А вот тут вы не правы. Как раз Западные иллюминаты пережили всех других. Вы видите эти ритуальные предметы конца девятнадцатого века, но Западные иллюминаты были и в двадцатом веке. Например, известный советский биолог, академик, лауреат многих премий Ольга Лепешинская проповедовала теорию образования живого организма из неживой материи и ставила тысячи опытов, пытаясь доказать возможность такой трансмутации. В то время ее теория была признана научной, и студенты медицинских и биологических институтов сдавали по ней экзамены. Ее покровителем и вдохновителем был печально знаменитый академик Лысенко, непримиримый враг генетики.

– Так вы что, хотите сказать…

– Да, есть версия, что Лепешинская принадлежала к тайному обществу иллюминатов. Во всяком случае, ее девиз был такой же, как у Западных иллюминатов – «Vivisamortuis. Живое из мертвого».

Арина слушала его, машинально кивая.

Все это, конечно, очень интересно, но ничего конкретного Лебединский ей не сообщил.

Иллюминаты – ну надо же! Нет, пора уходить.

– Послушайте, Арина, – неожиданно сказал Лебединский совершенно другим голосом – глубоким и серьезным, – зачем вы пришли? Знаете, на меня тоже повлиял Афган, кое-чему я после всего этого научился. Точнее, приобрел. Так вот, я чувствую людей. Особенно тех, кому грозит опасность.

– Что вы придумали? – Арина отшатнулась. – Вовсе я не…

– Арина, я знаю, что вы кого-то боитесь, расскажите мне все, я вам помогу!

Внезапно Арина почувствовала ужасную слабость.

Этот человек – такой сильный и добрый, она знает, что добрый, он хочет ей помочь. Рассказать? Про карлика, про книгу, про убийство Антона и нападение на старика-переплетчика… Он поможет, у него связи…

Нельзя. Потому что тогда придется рассказывать про Николая и про железную руку.

– Я не могу, – сказала Арина твердо, – спасибо вам, но я действительно не могу.

– Но тогда обещайте обратиться ко мне, если вам необходима будет помощь! – Лебединский протянул ей визитку.

– Обещаю.

Муж позвонил и предупредил, что не придет ночевать. Бывало у него такое – дела, встреча с партнерами за городом.

Насчет того, что он ей изменяет, Арина не думала. Просто у него своя жизнь. Он предупредил ее перед свадьбой, что с ним будет непросто, она согласилась.

Арина поймала себя на том, что даже рада, что не увидит его сегодня вечером. Николай стал очень нервным, с ним трудно общаться.

Утром она решила, что пора заняться собой. Вся эта история очень повлияла на внешность. Нужно посетить СПА и расслабиться, ей это пойдет на пользу.

Светлана предупредила, что придет позже, так как нужно заехать в супермаркет.

Арина стояла в дверях, собираясь покинуть квартиру, когда в гостиной зазвонил городской телефон.

В первый момент она удивилась: городским телефоном ни она, ни Николай давно уже не пользовались, все разговоры вели исключительно по мобильным.

Городской телефон стоял на прежнем месте как пережиток прошлого, просто ни у кого не доходили руки его отключить. Однако она решила ответить – мало ли, какой-то важный звонок.

Может быть, Николаю хотят что-то сообщить из налоговой инспекции или каких-то государственных служб.

Вернувшись в гостиную, сняла трубку и услышала молодой, расстроенный, едва ли не плачущий женский голос:

– Это квартира Николая Анатольевича Баринова?

– Да, совершенно верно.

– А вы кто?

– Я – его жена. А с кем я говорю?

– Вас беспокоят из клиники «Астрея»… Как хорошо, что я до вас дозвонилась!

Арина попыталась вспомнить, сталкивалась ли она когда-нибудь с такой клиникой, слышала ли ее название от Николая. По всему выходило, что нет. Может быть, в очередной раз ей хотят навязать какие-то платные услуги?

– И чего вы от нас хотите? – осведомилась она. – Пригласить на профилактический осмотр?

– Нет, вовсе нет! Я очень прошу вас… У нас сейчас идет проверка… У нас могут быть большие неприятности… У меня конкретно могут быть неприятности…

– Да говорите вы толком! – Арина не скрывала раздражения. – Какая проверка? Какие неприятности? И при чем тут мой муж? Чего вы конкретно от нас хотите?

Девушка на другом конце провода всхлипнула:

– Меня уво-олят…

Арина устыдилась: девчонка, судя по голосу, совсем молодая, сразу после школы, и находится сейчас явно на грани истерики, надо с ней помягче…

– Девушка, милая, – проговорила Арина снисходительно, даже с материнскими интонациями, – не волнуйтесь так. Скажите, что у вас стряслось и чем я могу вам помочь?

Девушка громко высморкалась, взяла себя в руки и проговорила немного гнусавым голосом:

– У нас проходит финансовая проверка, и мне поручили распечатать документы по нашим прежним пациентам, а у меня жесткий диск компьютера грохнулся. Часть документов удалось восстановить, но часть пропала. А ваш муж, он был нашим пациентом, так вот его история болезни пропала…

– Когда Николай лечился в вашей клинике?

– Восемь лет назад.

– О какой болезни идет речь? – на всякий случай уточнила Арина. – Отчего он у вас лечился?

– Я не знаю… – пролепетала девчонка. – Это указано в истории болезни, а как раз ее-то и нет. А я тогда здесь еще не работала. И договор на медицинское обслуживание тоже пропал. И еще с несколькими пациентами такая же история. И у меня могут быть большие неприятности…

Девушка громко всхлипнула, шмыгнула носом и продолжила:

– Мне непременно нужно восстановить эти документы… Для меня так важна эта работа… Я снимаю квартиру, и, если меня уволят, мне нечем будет за нее платить…

Она снова всхлипнула. Арина сочувственно проговорила:

– Только не надо слез! Скажите, девушка, чем конкретно я вам могу помочь?

– Может быть, у вас… или у вашего мужа… сохранились копии тех документов… Если бы вы их нашли, я была бы вам очень благодарна… Вы бы меня выручили… Я снова занесла бы их в компьютер… Я сама за ними заеду…

– Ну, не знаю, – протянула Арина, – не уверена, что найду, все же прошло много времени, но я постараюсь. Скажите, по какому телефону вам перезвонить?

Девушка продиктовала ей номер телефона, слезно поблагодарила за согласие помочь и отключилась – видимо, продолжила обзванивать других пациентов.

Арина же задумалась.

Николай был очень аккуратен с бумагами.

Все серьезные финансовые документы он держал в сейфе – или в офисе, или в своем кабинете. Бумаги не такие важные он не выбрасывал, держал он их в ящиках письменного стола в кабинете.

Ящики письменного стола не запирались, но проблема заключалась в том, что Николай сердился, когда Арина без разрешения рылась в его бумагах.

Может быть, дождаться его возвращения и попросить самого поискать бумаги из клиники?

Она представила, как он рассердится.

У него масса неотложных дел, а она грузит его какой-то бесполезной ерундой.

Нет, он ни за что не станет этим заниматься. Но Арине захотелось помочь той несчастной девчонке, выручить ее. Она снимает квартиру, едва перебивается, и если потеряет работу…

Арина вспомнила, как сама едва сводила концы с концами, как копила деньги на зимнюю куртку, как мыла полы и окна за грошовую плату.

Нет, нужно найти эти документы, а Николаю необязательно о них говорить.

Она вошла в кабинет мужа, села к столу, выдвинула первый ящик, второй…

Здесь были бумаги из страховой компании – полисы на квартиру, на дачу, на машины, копии свидетельств о собственности.

В третьем выдвинутом ящике лежали банковские выписки за многие годы.

В четвертом… вот как раз в четвертом она нашла бумаги, связанные с медициной. Медицинские страховки, договора, результаты анализов, выписки из истории болезни…

Зачем он все это хранит? Она бы все это давно выкинула, но у Николая есть пунктик – он никогда не выкидывает никакие документы.

Арина быстро просматривала бумаги, находила названия клиник и медицинских центров и откладывала в сторону – все было не то, другие названия, другие годы.

И вдруг, когда Арина уже отчаялась найти нужные бумаги, в самой глубине ящика она увидела несколько листов, в верхнем правом углу которых было напечатано:

«Клиника широкого профиля «Астрея».

Ну вот, слава богу, она сможет помочь той девчонке! Может быть, это доброе дело ей когда-нибудь зачтется!

Арина выложила нужные бумаги на стол.

Вот справка о проведенном лечении, выданная пациенту Баринову:

«Проведено хирургическое лечение карпального туннельного синдрома правой руки».

Арина не разбиралась в медицинских терминах и не особенно вдумалась в этот диагноз.

Она решила, что это как-то связано с афганской раной Николая, что это было лечение каких-то ее последствий. Но чуть ниже ей попалась фраза:

«Успешно выполнено хирургическое лечение срединного нерва правого запястья».

Она удивленно перечитала справку.

Какое может быть лечение правого запястья, если у Николая после ранения вообще нет кисти правой руки?

На всякий случай, чтобы отбросить сомнения, она прочла в Интернете, что такое туннельный синдром, и узнала, что это заболевание нерва в запястье руки.

Может быть, Николай лечился до того, как потерял руку? Правда, та девушка, что звонила из клиники, сказала, что Николай был у них лет восемь назад, но она могла все перепутать…

Да нет, ерунда, в то время, когда он вернулся из Афганистана, в нашей стране еще не было частных клиник и медицинских центров.

На всякий случай Арина проверила дату выдачи справки – нет, все правильно, девчонка не ошиблась, справка действительно была выдана восемь лет назад.

Оставалось последнее объяснение – в справке ошибка, ему оперировали не правую, а левую руку…

Арина проверила справку, прочла приложенный к ней договор на медицинское обслуживание – но везде раз за разом повторялось «лечение туннельного синдрома правого запястья».

Не могли они так упорно ошибаться. Все-таки медицинские документы требуют точности.

Арина выпрямилась, глядя прямо перед собой.

На что же она наткнулась?

Николай лгал насчет своей руки? Он потерял ее вовсе не в Афганистане?

Но зачем он ей лгал?

Она забрала документы из клиники «Астрея», сложила все остальные бумаги на прежнее место, задвинула ящики стола и вышла из кабинета Николая.

Тут ей пришла в голову неожиданная идея.

Она набрала телефонный номер Бориса Лебединского, мастера по серебру.

Поздоровавшись с ним, сказала:

– Вы не могли бы выполнить одну мою просьбу?

– Для вас, Арина, все что угодно.

– Вы еще не слышали, что я прошу. Эта просьба может вам не понравиться. У вас ведь наверняка много знакомых среди ветеранов афганской войны?

– Разумеется. – Голос Лебединского немного напрягся. – А в чем, собственно, дело?

– А нет ли у вас компьютерной базы, в которой учтены все, кто тогда воевал в Афганистане?

– У меня самого такой базы нет, но у одного моего знакомого найдется. Он очень внимательно следит за такими вещами. А все-таки, что вы хотите узнать?

Арина проговорила быстро и решительно, словно прыгнула в ледяную воду:

– Я хочу узнать, правда ли мой муж был в Афганистане.

– А что – у вас есть на этот счет какие-то сомнения? Что вас заставило так думать?

– У него нет ни одной фотографии тех событий, он никогда не встречается со своими однополчанами…

– Ну, многим прошедшим сквозь тот ужас не хочется все это вспоминать…

– Да, возможно, я понимаю. Но у меня есть и другие причины для сомнений.

– Серьезные причины?

– Достаточно серьезные. В общем, Борис… Акинфиевич, – Арина с трудом вспомнила мудреное отчество ювелира, – вы могли бы это сделать для меня?

– Ну, как я уже сказал, для вас я готов на многое. Только еще один вопрос – вы уверены, что хотите знать правду?

– Уверена, – твердо сказала Арина, – и вы же сами сказали, что я могу к вам обратиться в случае чего.

– Напомните мне, как зовут вашего мужа.

– Николай Анатольевич Баринов.

– Хорошо. Подождите, я перезвоню минут через двадцать. Ну, или через полчаса.

Лебединский отключился.

Арина задумалась.

А действительно, хочет ли она знать правду? Что она будет делать, если ее подозрения оправдаются? Если она узнает, что Николай все эти годы обманывал ее? Может быть, проще оставить все как есть? Не раскапывать этот муравейник?

Но нет, она не может так жить.

Если Николай лгал ей насчет Афганистана – кто знает, какие еще страшные тайны он хранит!

Арина осознала, что она совершенно не знает собственного мужа.

Но, возможно, все еще найдет какое-то объяснение.

Может быть, Лебединский позвонит и скажет, что Николай чист, что он действительно был на той войне…

В конце концов, какая разница, все это было так давно, кого сейчас это волнует? Но что-то в груди сжималось от нехорошего предчувствия. А вдруг это только маленькая часть айсберга, и она узнает про мужа много такого, что перевернет ее жизнь…

Арина нервно сжала руки, заходила по квартире, как дикий зверь по клетке.

Может быть, лучше уйти куда-нибудь, где все вокруг не будет напоминать ей о Николае? Где все вокруг не будет заставлять ее думать о том, лгал ли он ей все это время, и если лгал, то зачем? Какой в этом смысл?..

И в это время в прихожей хлопнула дверь и раздались тяжелые шаги. Знакомые шаги. Шаги Николая.

Значит, ей не удалось уйти, скрыться, спрятаться от проблем, зарыть голову в песок, как страус…

Арина взяла себя в руки.

Ни в коем случае нельзя показать свое беспокойство, свой испуг, свою растерянность.

За годы замужества Арина привыкла держать свои эмоции под контролем. Во всяком случае, их внешние проявления нельзя было прочитать по ее лицу.

Придав своему лицу спокойное, уверенное выражение, она выглянула в прихожую:

– Ты вернулся, дорогой? Я думала, ты сразу поедешь в офис. Что-нибудь случилось?

– Ничего особенного, – резко ответил Николай, – ничего такого, о чем тебе нужно знать.

Арина пригляделась к мужу.

В последнее время он был какой-то нервный, беспокойный, но сегодня его было буквально не узнать. Глаза бегали, губы подергивались. Николай был похож на затравленного зверя.

Арина на мгновение забыла о своих подозрениях и почувствовала жалость к этому сильному, решительному, жесткому человеку. Видимо, у него и правда какие-то серьезные неприятности.

Она шагнула к нему, хотела сказать что-то сочувственное, утешительное, но в это время зазвонил ее мобильный телефон.

Арина взглянула на дисплей. Номер был незнакомый. Она остановилась, поднесла трубку к уху:

– Слушаю.

– Это Борис Лебединский. – Голос мастера звучал как-то неуверенно, смущенно. – Я сделал то, о чем вы просили. Проверил вашего мужа по базам афганских ветеранов…

Николай, который направлялся в свой кабинет, остановился и пристально взглянул на Арину.

В его глазах вспыхнул какой-то нехороший блеск. Видимо, как у затравленного зверя, у него обострилось чутье и подозрительность.

– С кем ты разговариваешь? – спросил Николай неожиданно резко и даже, как показалось Арине, неприязненно.

Арина прикрыла трубку ладонью, сдержанно улыбнулась мужу и проговорила:

– Это Лебединский, мастер по серебру. Нас познакомила Оксана. Ты ведь помнишь Оксану, галеристку? Лебединский выставляет свои работы в ее галерее.

Арина старалась всегда по возможности говорить правду. Может быть, не всю, но правду. В ней, по крайней мере, не запутаешься. Особенно важно не врать в деталях, по мелочам – тогда в массе правдивых деталей и подробностей можно спрятать большую ложь или, по крайней мере, недоговоренность.

– И что ему от тебя надо?

– Ему? Скорее мне. Я хочу у него кое-что купить. Но не спрашивай, что – пусть это будет сюрпризом.

Николай посмотрел на нее долгим тяжелым взглядом, но затем кивнул, отвернулся и ушел в кабинет.

– Вам сейчас неудобно разговаривать? – раздался в трубке голос Лебединского.

– Нет, говорите! – Арина хотела узнать все как можно скорее, чтобы прекратились мучительные сомнения. Пусть уж все кончится, и она узнает, на каком свете находится.

– Я поехал к моему другу – к тому, о котором я вам говорил. У которого есть компьютерные базы.

– Да, я помню.

– Он сначала посмотрел по базе данных медицинской службы – ведь вы говорили, что ваш муж был там тяжело ранен. Мы проверили списки всех, кому оказывалась медицинская помощь после тяжелого ранения. Но там мы не нашли человека с таким именем и фамилией.

– Не нашли? Что это значит?

– Дослушайте меня. Тогда он обратился к общевойсковой базе военнослужащих, вернувшихся из Афганистана после вывода войск. Совпадений по фамилии было довольно много, фамилия у вашего мужа распространенная. Но имя и отчество нигде не совпали. На всякий случай мы проверили не только основной состав, но также персонал вспомогательных служб, военных строителей, медиков – но нигде не нашли полного совпадения.

– Это значит…

– Постойте, я еще не закончил. На всякий случай мы проверили последнюю базу – базу данных безвозвратных потерь.

– То есть…

– То есть список военнослужащих, погибших на той войне.

– Но постойте… мой муж жив…

– Дайте мне закончить. Мы проверили и этот список – и там нашли старшего лейтенанта Николая Анатольевича Баринова. Единственный человек с таким именем, отчеством и фамилией погиб под Кандагаром в восемьдесят пятом году.

– Что вы говорите? – Арина подумала, что ослышалась. – Но этого не может быть… это какая-то бессмыслица…

– Простите… я говорил вам, что вам может не понравиться то, что я для вас узнаю.

– Я не понимаю… – проговорила Арина растерянно и замолчала, пытаясь переварить информацию.

Лебединский какое-то время тоже молчал, затем проговорил смущенно:

– Простите меня.

– Простить? Вас? За что?

– За то, что я принес вам дурные вести.

– Это не ваша вина. Я сама вас об этом попросила. Если кого-то винить – только саму себя.

– Себя вам винить не в чем. Человек всегда хочет знать правду, какой бы она ни была.

Лебединский выдержал небольшую паузу и проговорил мягко и сочувственно:

– Вам нужна еще какая-нибудь помощь?

– Не знаю… не думаю. Просто не представляю, чем здесь можно помочь.

– Я только одно могу вам посоветовать – будьте осторожны. Ничего не говорите мужу, пока не продумаете свои действия.

– Спасибо.

Арина нажала кнопку, прервав трудный разговор, и направилась на кухню.

Там копошилась экономка Светлана. Увидев лицо хозяйки, она пролепетала:

– Арина Константиновна, вам плохо?

– Голова немножко болит.

– Дать вам таблетку?

– Нет, лучше сварите кофе.

Светлана бросилась к кофеварке.

Арина села за стол и уставилась перед собой невидящим взглядом.

Сомнений не осталось.

Николай врал ей все эти годы. Он – не тот человек, за которого себя выдавал. С кем же она живет рядом? С кем делит квартиру, постель, саму свою жизнь?

Светлана поставила перед ней чашку кофе, спросила:

– Еще что-нибудь?

Арина не успела ей ответить – на пороге кухни появился мрачный Николай.

Перехватив его взгляд, Светлана вылетела из кухни, как пробка из бутылки.

Арина подняла взгляд на мужа – и не узнала его. Перед ней стоял чужой, незнакомый, посторонний человек. Человек, о котором она почти ничего не знала.

Николай начал говорить:

– Ты должна… Тут он что-то прочел в ее взгляде и осекся: – Что-то случилось?

Арина вспомнила слова Лебединского: «Будьте осторожны… ничего не говорите…»

– Что случилось? – повторил Николай. – У тебя такое лицо… как будто кто-то умер.

– Да, умер, – нашлась Арина. – Умер тот художник, чью картину я купила.

– Люди умирают каждый день. – Николай пожал плечами. – Ты же его почти не знала. Или знала? – В его глазах мелькнуло подозрение.

– О чем ты говоришь! Я его видела всего один или два раза. Но он не просто умер – его жестоко убили. Убили в его собственной мастерской. И это на меня очень сильно подействовало… Он только что жил, дышал, работал, строил какие-то планы – и вдруг, в одну секунду… Я подумала, как все мы уязвимы. Смерть караулит нас за каждым углом… и такая страшная смерть…

Арина нарочно говорила многословно, торопясь увести Николая от мысли, что она что-то выясняет за его спиной, что ей стало что-то известно о нем.

– Вот именно об этом я хотел с тобой поговорить, – перебил ее Николай. – У меня сейчас трудный период… трудный и опасный. И было бы лучше, если бы ты на какое-то время уехала.

– Уехала? – удивленно переспросила Арина. – Но куда? И зачем?

– Я сказал тебе – у меня сейчас большие проблемы, и мне было бы спокойнее, если бы ты была в безопасности. А куда уехать… это уж ты выбери сама. Мальдивы, Сейшелы…

День прошел как во сне. Внезапно заболела голова – так сильно, что было трудно даже дышать. Хорошо, что Николай переоделся и уехал, она не смогла бы находиться с ним рядом.

Арина перепробовала все: таблетки, спиртное, горячий душ – боль не проходила. Промучившись до вечера, она приняла снотворное, хоть и делала это крайне редко. Никаких лекарств – ни успокоительного, ни снотворного, но сейчас без этого никак.

После снотворного она провалилась в глубокий тяжелый сон.

Ей снилась черная ночная река, черная река, по которой плыли в темноту увядшие цветы и отражения звезд. И сама она плыла по этой реке в неизвестность, в тот загадочный мир, который лежит за дверью, за порогом жизни…

Там, за этим порогом, ее ждут покой, беспамятство, безмятежность… она больше не будет страдать, мучиться, испытывать боль…

И тут в душе ее зазвучал какой-то голос.

– Все живое, – говорил этот голос, – испытывает боль. Без боли, без страданий нет жизни. Только неживое не знает боли, не знает страдания, не знает мучительных сомнений. Но это не значит, что живые должны завидовать мертвым. Жизнь – самое ценное, что создала природа. Высшая ее цель – создавать живое из неживого… живое из мертвого… Vivisamortuis…

Во сне Арина не вспомнила, откуда знакома ей эта латинская фраза, однако отчего-то она показалась ей необыкновенно важной.

Вдруг Арина увидела, что рядом с ней по черной реке плывет старая, рассохшаяся лодка. Она ухватилась за ее край, перегнулась через борт – и увидела на дне лодки мертвую девушку.

Эта девушка показалась ей знакомой, удивительно знакомой. Казалось, еще мгновение – и Арина вспомнит ее…

Но в это самое мгновение она проснулась.

Несмотря на этот тяжелый сон, Арина встала утром с ясной головой, боль прошла, как не было.

Тело было легким, настроение бодрым, очевидно, во сне она приняла решение. А решение было такое: она должна выяснить во что бы то ни стало, кто такой ее муж. Она называла его по-прежнему Николаем, но ведь это, наверное, не его имя. Он присвоил имя и фамилию другого человека, парня, который и правда погиб в Афганистане. Присвоил его судьбу.

А кто же он сам такой? Преступник, скрывающийся от правосудия? Просто так люди не меняют фамилию, не живут по чужим документам.

Арина обязательно это узнает, несмотря на то, что это опасно. Иначе никак.

Когда она встала, муж уже ушел.

Арина обрадовалась этому факту, услала Светлану за какой-то ерундой в магазин и тихонько вошла в кабинет мужа. Там был относительный порядок, значит, Светлана уже убрала.

Арина огляделась.

Где можно найти то, что поможет ей узнать, кто такой ее муж? В письменном столе она вчера все обыскала и нашла только документы из клиники «Астрея». И в тех документах он значится как Николай Баринов.

Арина вздохнула и направилась к сейфу.

Муж понятия не имел, что она знает код. Это произошло случайно, он открывал сейф, а она увидела в зеркале цифры.

Что ж, нужно решаться. Арина закрыла глаза, чтобы яснее представить себе тот вечер, когда она случайно увидела, как муж открывает сейф. Так, сюда, потом сюда, потом сюда, и вот…

За долю секунды, пока ничего не случилось, она подумала, что муж, конечно, поменял код. Но вдруг дверца щелкнула и открылась.

На верхней полке лежали пачки денег. Доллары и евро. Ну, муж всегда говорил, что нельзя полностью доверять банкам.

Арине в данный момент деньги неинтересны.

На второй полке лежал черный пистолет. Арина с испугом уставилась на него, боясь прикоснуться. И только на третьей полке лежала стопка документов. Их Арина достала и быстро проглядела. Какие-то договора, обязательства, контракты… нет, все не то.

И только в самом дальнем углу она едва не проглядела пачку старых, смятых и обтрепанных по краям листков. Что такое? Снова медицинские документы. Похоже на больничную карту, только все мятое, угол вон надорван, и какие-то бурые выцветшие пятна.

Листки, как живые, дрожали у Арины в руках.

Так, больной Николай Баринов поступил… рваная рана правой руки… операция по ампутации правой кисти… и дата, двадцать второе августа две тысячи двенадцатого года. Шесть лет назад. Значит, вот когда он лишился руки. А до этого был как все, с двумя руками.

На первой странице был штамп: больница поселка Кипень. Кипень?

Арина почувствовала, как волосы у нее на голове зашевелились. Кипень, тот самый поселок городского типа, куда ее пятнадцать лет назад привозили на очную ставку в отделение полиции.

Но что могло случиться? Почему именно там Николаю ампутировали руку?

Арина закрыла сейф, спрятала бумаги под джемпер, чтобы охранник не увидел, что она выносит их из кабинета, и быстро прошла к себе. Она просто обязана выяснить, что случилось в поселке Кипень шесть лет назад. Слишком много совпадений…

Она поедет туда прямо сейчас, не откладывая дела в долгий ящик и никому не говоря об этом.

Немного не доезжая до Луги, Арина увидела отходящую от главного шоссе дорогу, возле которой стоял указатель: «Кипень – 8 километров», и свернула.

По сторонам тянулись унылые осенние поля, перемежающиеся березовыми рощами в ярком осеннем убранстве. Потом появились первые дома поселка, нарядные наличники, опустевшие сады, палисадники в последних отцветающих астрах. На некоторых яблонях краснели последние несобранные плоды.

Дорога сделала плавный поворот – и Арина увидела главную площадь поселка.

Она вспомнила, как пятнадцать лет назад ее привезли сюда, в поселковое отделение милиции, на допрос.

С тех пор здесь ровным счетом ничего не изменилось. Вот то самое здание милиции, перед ним – выкрашенный облезлой серебряной краской памятник какому-то герою Гражданской войны, указывающему куда-то вперед, туда, где находится то ли светлое будущее, то ли бетонные строения птицефермы… Ей показалось, что даже лужа перед памятником точно такая же, как тогда. Где-то здесь неподалеку была и больница…

У Арины закружилась голова.

Время словно повернуло вспять, вернулось прошлое, она снова почувствовала себя испуганной, растерянной восемнадцатилетней девчонкой…

Арина напомнила себе, что она давно уже не та растерянная девчонка, а взрослая, решительная женщина, сидящая за рулем дорогой машины. Она взяла себя в руки, затормозила, выглянула из машины и окликнула старуху, которая брела через площадь с козой на веревке, попутно отчитывая эту козу за какое-то прегрешение:

– Бабушка, не подскажете, где-то здесь была больница… Как бы мне ее найти?

– Где всегда была, там и есть! – строго отозвалась та. – Куда она денется? Это коза моя, Машка, вечно норовит куда-то удрать, так что мне по всему поселку за ней гоняться приходится, а больница где стояла, там и стоит. Мимо милиции… Тьфу, полиции проедешь, там почта будет, а за почтой как раз больница. Но только Василь Васильича сегодня нету, он сегодня выходной…

Арина поблагодарила старуху и поехала в указанном ею направлении.

Обветшалое здание полиции вызвало в ее памяти не самые приятные воспоминания. Снова в ее памяти всплыло то трагическое лето.

Арина вспомнила, как привез ее на очную ставку с Андреем Леденцовым молодой белобрысый мент, как торчала она у крыльца на солнцепеке долгое время, дожидаясь, когда о ней вспомнят… Даже ларек, в котором она отважилась купить бутылку воды, и тот, кажется, остался прежним.

Да уж, похоже, что время в поселке Кипень бежит не так быстро, как везде. Или вообще остановилось, как река в запруде.

Проехав мимо одноэтажного дома с табличкой «Почта России», Арина увидела поселковую больницу.

Определить ее можно было издалека по стоящей возле крыльца машине с красным крестом и курившему рядом с машиной парню в несвежем грязно-белом халате. Рядом с ним стояла с сигаретой в руке разбитная девица в розовом спортивном костюме, с упакованной в гипс ногой.

Арина припарковала машину чуть в сторонке, выбралась из нее и направилась к дверям больницы.

Когда она проходила мимо колоритной парочки, санитар оживился, выплюнул окурок и проговорил:

– Девушка, мы с вами раньше не встречались? Что-то мне ваше лицо определенно знакомое! И остальная фигура тоже. Вы у нас раньше не лежали?

Его разбитная собеседница фыркнула, ткнула санитара кулаком в бок и процедила:

– Ну, козел! Ни одной юбки не пропустит! Молчи уже, не позорься! Девушка городская, еще чего подумает…

Арина вошла в больницу.

В полутемном холле сидели на скамейке возле стены две оживленно беседующие тетки пенсионного возраста. За столом возвышалась монументальная женщина средних лет в крахмальном халате, видимо, дежурная медсестра.

– Девушка, вы к кому? – осведомилась она, окинув Арину оценивающим взглядом. – Если к Василь Васильичу, так его сегодня нет, у него выходной. А если вы к Дарье Романовне – так к ней вот женщины, вы за ними будете.

– Да нет, я вообще-то хотела поговорить с кем-нибудь, кто здесь давно работает.

– А об чем же вы хотите поговорить? – спросила женщина настороженно.

– А вот о чем, – Арина вытащила из сумочки стопку мятых, не очень чистых бумаг, которые нашла в сейфе мужа, положила на стол перед медсестрой. – Это ведь из вашей больницы документ… Вы случайно не помните этот случай?

– Я случайно ничего такого не помню, – неодобрительно ответила женщина, мельком взглянув на справки, – у меня случайно память плохая, а если бы даже и помнила, так не стала бы с посторонними об этом разговаривать, потому как не положено. Есть такое понятие – врачебная тайна!

– Не положено? – переспросила Арина и положила на стол перед медсестрой купюру. – А если так?

Женщина взглянула на нее с сожалением и вздохнула:

– Так оно, конечно, лучше, но только все равно я здесь тогда еще не работала… Вот если Кузьминична что-нибудь помнит… Она тут раньше медицинской сестрой работала, много лет… Кузьминична! – окликнула она одну из теток на скамейке. – Кузьминична, поди сюда, поговори вот с девушкой!

– Ась? – откликнулась тетка. – Об чем-то это она хочет со мной поговорить?

– Это уж ты ее спроси.

– Вы здесь раньше работали?

– Конечно. Я-то здесь двадцать пять лет медицинской сестрой была. Как из Луги-то переехала, так сюда-то и устроилась. Так двадцать пять лет здесь и отработала. Теперь-то уж я, конечно, на пенсии… а что это за пенсия – слезы…

– А где мы с вами могли бы поговорить, так чтобы нам никто не помешал… – Арина заметила, с каким интересом прислушивается к ним медсестра.

– Да говорите здесь, – фыркнула медсестра, – кто вам запрещает! Здесь посторонних нету!

– Да здесь неудобно, здесь мы вам работать мешаем, – деликатно возразила Арина.

– А пошли к Верке! – оживилась Кузьминична.

– К Верке? Это куда же?

– Ты что – не знаешь? – удивилась Кузьминична. – Ну, я-то тебе покажу!

Они вышли из больницы, обошли вокруг нее и оказались перед неказистым деревянным домиком, над входом в который красовалась вывеска «Кафе “Дружба”».

Внутри этого домика кое-как втиснулись три шатких пластиковых столика и стойка, за которой возвышалась рослая особа неопределенного возраста с волосами неестественно-рыжего цвета. Позади нее на полке стояло несколько разноцветных бутылок, справа блестела хромированная кофеварка.

– Привет, Кузьминична! – проговорила эта особа, разглядев Аринину спутницу. – Никак, пенсию получила?

– Нет еще, – отмахнулась та. – Ты же знаешь, пенсия только через неделю будет.

– Точно, через неделю! – вздохнула буфетчица, покосившись на полку с бутылками. – Через неделю ко мне народ потянется, а пока приходится мух давить… А если пенсию не получила, так что ж ты пришла? Я в долг не отпускаю!

– Да вот знакомая из города приехала, она угощает. Угощаешь? – Кузьминична с надеждой покосилась на Арину.

– Само собой.

– А, если так, хорошо… – одобрительно кивнула буфетчица. – Тебе как всегда?

– Как всегда.

Верка налила Кузьминичне кофе с молоком, положила на тарелку два эклера. Взглянув на Арину, она спросила:

– А вы кофе будете?

– Нет, пожалуй! – ответила Арина, взглянув на мутную бурду в стакане Кузьминичны.

– Ну, как знаете…

– Люблю я эти пироженные! – мечтательно проговорила Кузьминична и откусила от одного эклера половину. – Так об чем ты, девушка, хотела со мной поговорить?

– Вот об этом. – Арина показала женщине листы с записями. – Ампутация правой кисти. Проведена в вашей больнице. Не помните этот случай?

– Так-то я плохо теперь вижу, – пригорюнилась Кузьминична. – Мне такое мелкое-то не прочитать. Ты мне, девушка, сама прочитай, что там написано.

– Тут написано, что в вашей поселковой больнице оказана медицинская помощь мужчине с резаной раной правой руки. Что ему произвели ампутацию кисти этой руки и дальнейшее лечение…

– Что-то у меня не только с глазами, с памятью-то тоже плохо стало! – проговорила Кузьминична жалостным голосом. – У меня, девушка, такая-то пенсия маленькая, что просто слезы… Пирожное лишний раз не купить, а я эти пироженные страсть как люблю… От сладкого, говорят, память лучше становится…

– Нет вопросов. – Арина протянула Кузьминичне купюру. – Как, теперь припоминаете?

– Что-то вроде припоминаю! – Кузьминична прищурилась. – А что ты, девушка, свое пироженное не ешь? Очень оно хорошее! И для здоровья, говорят, полезное.

– Спасибо, я не хочу.

– Насчет фигуры, что ли, беспокоишься? Так тебе еще беспокоиться рано. Ну, твое дело. Так тогда я его съем. Мне-то насчет фигуры беспокоиться поздно…

– Конечно, угощайтесь. Если хотите, я еще закажу.

– Закажи, девушка, закажи!

Арина мигнула Верке, и та немедленно принесла тарелку с еще двумя эклерами.

– А я, кажется, и правда припоминаю… – начала Кузьминична, – привезли его ночью, подобрали на дороге, без всяких чувств лежал, кровью почти что истек. Рука у него – прямо как будто собака отгрызла. Ему поэтому уколы сделали от бешенства. Ну, попозже, конечно, сделали, когда уже кровь остановили. Сперва-то думали, как бы жизнь спасти, а то он совсем уже плох был, еле-еле пульс прослушивался. Хорошо, вовремя успели привезти, да доктор хороший дежурил, Федор Константинович. Доктор его, как это… стабилизировал, кровь остановил, хотел было ему и руку спасти – да не удалось, там уже нагноение пошло, и заражение крови могло начаться. Сепсис по-научному.

Кузьминична гордо взглянула на Арину – мол, еще помню научные слова – и продолжила:

– Он уже бредил, совсем плох был, про какую-то Лаврушу все время говорил, так что пришлось руку отнять, пока заражение дальше не пошло. Ампутировать то есть. Всю кисть, и еще вот посюдова… – Кузьминична показала на своей руке часть повыше запястья, потом спохватилась, хлопнула себя по губам: – Что же это я, нельзя на себе-то показывать… Примета очень нехорошая…

– Значит, вы говорите, собака ему руку отгрызла?

– Нет, это мы только сперва так подумали… Потом-то доктор сказал – не похоже… не такой у него характер раны. Когда собака или другой какой зверь – рваная рана получается, иначе выглядит, а тут будто тупым ножом отрезано…

– Вы говорили, что он в бреду про кого-то говорил? – напомнила Арина.

– Да, все про какую-то Лаврушу… Все «Лавруша», «Лавруша»… Это, говорит, Лавруша…

– А может быть, не Лавруша, а Лаврушин? – севшим голосом спросила Арина, ей вдруг стало трудно дышать.

– А может, и Лаврушин… – легко согласилась Кузьминична. – Кто его знает…

– А где его нашли? – спросила Арина, справившись с голосом.

– Говорили, на дороге. А на какой дороге – это уж я не помню… сколько лет-то прошло…

– Возле карьера его нашли, – подала голос буфетчица. – На той дороге, что к Серебристому озеру ведет…

– К Серебристому? – переспросила Арина, и сердце ее учащенно забилось, во рту пересохло.

Она вспомнила страшную ночь пятнадцать лет назад… обрыв на берегу Серебристого озера… Да что там, она только об этом и думала по дороге сюда.

– А ты, Вера, в чужой разговор не мешайся! – недовольно проворчала Кузьминична. – Мы тут с моей знакомой о своем беседуем, а ты лезешь, не зная дела!

– Почему это я не знаю дела? – обиделась Вера. – Как это не знаю, когда я тогда как раз с Петькой Самсоновым была, с сержантом полицейским? Он мне все рассказывал! У него от меня секретов не было! Точно, на дороге его нашли, что к Серебристому озеру ведет! Тогда как раз ту машину в озере нашли…

– Да что ты такое говоришь? При чем тут машина? При чем тут озеро? Мы с моей знакомой совсем про другое разговариваем! А ты не знаешь, и не мешайся!

– Про какую это машину вы говорите? – перебила Арина Кузьминичну.

– Да там мальчишки купались, Лешка Кузовков с братом, и увидели в озере машину. Рассказали взрослым, те вызвали полицию, как раз вот Петю Самсонова и напарника его, Иваныча, полиция тракториста позвала, Мишку Звонарева. Машину к его трактору тросом подцепили, вытянули на берег, а в ней – это такой ужас, что не приведи господь! Два человека, два мертвых утопленника… Я их сама-то не видела, мне Петька рассказал, так я и то две недели спать не могла…

– Авария, что ли, случилась? Машина с дороги слетела и в озеро свалилась? – спросила Арина.

– Какая авария! – перебила ее буфетчица, глаза ее расширились от возбуждения. – Какая авария, когда они наручниками были прикованные? Убили их, точно убили! Приковали и в озеро столкнули! Прямо как в кино каком-нибудь про бандитов! Как раз в пятницу такое кино показывали. Очень, кстати, жизненное. И я что скажу, девушка – тот, которого в больницу привезли, он тоже непременно из этой машины был! Только сумел как-то выбраться… там, в машине этой, третья пара наручников была, вся погнутая и в крови…

– Что ты врешь, – проговорила Кузьминична, обидевшись, что внимание Арины переключилось на буфетчицу. – Как там могла кровь остаться, если всё в воде?

– Вот уж не знаю, как, но только осталась! – возразила Вера. – Мне Петя говорил, а Петя зря врать не станет.

– Петька твой такой враль был, что поискать!

– Это ты зря, – буфетчица подбоченилась, – Петя не такой… Петя, он бы мне врать не стал…

– Да Петька тогда вообще к жене вернулся!

– Вот это ты зря, Кузьминична, это ты напрасно говоришь! К жене он только на другой год вернулся, а тогда он как раз со мной жил, кого хочешь, спроси… И он даже обещал мне, что непременно с ней разведется и на мне женится…

– Я же тебе и говорю, что он враль, каких мало!

– А что, – подала голос Арина, чувствуя, что разговор может уйти в нежелательном направлении. – А что, тех двоих, в машине, не сумели опознать?

– Не сумели. – Верка развела руками. – Никаких документов при них не было, а сами не здешние. Один такой толстый, в воде он еще больше раздулся…

– Что ты за ужасы рассказываешь! – прикрикнула на нее Кузьминична. – Вон девушка побледнела уже! Ей от твоих разговоров плохо может стать, это я как медицинский работник говорю…

– Нет, не волнуйтесь, я привычная, – проговорила Арина. – Просто я долго за рулем была…

– Так я же и говорю – надо тебе кофе выпить, кофе в таком разе очень помогает!

– Нет, спасибо, я кофе вообще не пью…

Арина хотела спросить еще что-то, но в это время дверь заведения распахнулась, и в него, тяжело топая и отдуваясь, вошел толстый полицейский.

Верка подобралась, бросила взгляд в зеркало, вытерла руки о фартук и проговорила нараспев:

– Здрассте, Петр Никитич! Давно к нам не заглядывали! Совсем про нас забыли!

– Ну, уж и давно, – отозвался полицейский, покосившись на Арину. – Вчера только заходил.

Арина отвернулась, чтобы никто не заметил, как изменилось ее лицо. Перед ней был тот самый молодой белобрысый мент, который допрашивал ее пятнадцать лет назад, привозил сюда на очную ставку, а потом подсадил в поезд.

Долго они с ним общались, но сейчас скользнул он по ней взглядом и отвел глаза. Не зацепило, значит. Или она с тех пор очень сильно изменилась.

– Чего желаете? – проворковала буфетчица. – Может быть, кофе с молоком?

– Ты же знаешь – я этот твой кофе на дух не выношу… или ты так шутишь? – догадался полицейский. – Ты мне кружечку разливного нацеди. Большую.

– А супруга ваша, Мария, не заругается? – Верка игриво покосилась на полицейского. – Она мне в ту субботу однозначно сказала, чтобы вам не наливать.

– Мало ли, что она сказала! А от кого она узнает? От тебя, что ли? Если ты ей не сообщишь, так я тем более. И вообще Мария мне не начальник, я сам себе командир.

Вера налила кружку пива, поставила перед бывшим хахалем. Тот сдул пену, облокотился о прилавок, оглядел помещение и проговорил заинтересованно:

– Я гляжу, Вера, у тебя тут новые люди появились? Что-то я их раньше не наблюдал.

«Неужели узнал»? – запаниковала Арина.

Да нет, куда ему.

Пятнадцать лет назад видел он затурканную девчонку, которая лишний раз и глаз поднять не смела. А теперь перед ним красивая, уверенная в себе молодая женщина. Вполне себе обеспеченная.

– А это, Петр Никитич, девушка из города приехала. Утопленниками интересуется, – болтала Верка.

– Утопленниками? – Полицейский поперхнулся. – Какими такими утопленниками?

– А это теми, которых в Серебристом озере нашли. Которые в машине утопли.

– В Серебри-истом? – протянул полицейский и внимательно взглянул на Арину. – А вы почему это ими интересуетесь? Сколько уж лет с того случая прошло…

– Да это я так, из любопытства… – Арина поднялась и приветливо проговорила: – Спасибо, Кузьминична! И вам спасибо, Вера! Пирожные у вас и правда хорошие!

С этими словами она вышла из гостеприимного заведения.

Вера проводила ее удивленным взглядом и пробормотала:

– Да она же эти пирожные и не попробовала!

Полицейский допил пиво и тоже вышел на улицу.

Оглядевшись по сторонам, он увидел городскую девушку. Она стояла, прислонившись к дорогой иностранной машине, и манила его пальцем. Полицейский тяжело вздохнул и подошел к ней.

– Поговорим? – Городская девушка прищурилась.

– Поговорить можно… почему не поговорить… – пробормотал полицейский, настороженно оглядываясь по сторонам. – Хотя, конечно, смотря об чем…

– Вы ведь, Петр Никитич, тогда здесь служили и как раз этим делом занимались?

– Каким таким делом?

– Да вот об этих утопленниках. Которых из Серебристого озера вытащили.

– Ну, может, и занимался. Так ведь сколько времени-то прошло. Чего сейчас об этом разговаривать?

– Чего? – задумчиво протянула городская девушка. – Ну, вот хоть бы такая причина… – И она пошуршала перед носом полицейского крупной купюрой.

– Ну, это, конечно, причина хорошая… – заинтересовался полицейский. – Но если бы еще одна нашлась… Всегда лучше, когда не одна причина а, скажем, две…

– Это можно. – Рядом с первой купюрой появилась вторая.

– М-да… – полицейский снова огляделся, – вот только думаю, как бы кто-нибудь про этот наш разговор не узнал… Нехорошо может получиться…

– А как вы только что Вере говорили? От кого этот кто-нибудь узнает? От вас, что ли? Если вы, Петр Никитич, никому не сообщите, то я тем более…

– А что – ваша правда… – Полицейский потянулся за деньгами. – Так что вы про тех утопленников узнать хотите?

Девушка, однако, придержала купюры:

– А я вот что подумала. У вас ведь в полиции дела несколько лет хранятся?

– Само собой. У нас в этом деле порядок.

– Так, может, и то дело сохранилось? Насчет утопленников, которых из озера вытащили?

– Должно быть, сохранилось.

– Так, может, вы его мне покажете?

Полицейский громко запыхтел, как недовольный еж перед пустым блюдцем.

– Это ведь не положено… – произнес он наконец и снова огляделся по сторонам.

– А если у меня еще одна причина найдется? – И к первым двум купюрам присоединилась третья.

– Ну ладно, пойдемте, поглядим, что я для вас могу сделать… – Он снова потянулся за деньгами.

Но девушка помахала перед его носом пальцем:

– Утром стулья – вечером деньги!

– Какие еще стулья? – набычился полицейский. – Я до вечера ждать не собираюсь!

– Не беспокойтесь, не придется. Это я так сказала, присказка такая. Как только вы мне дело покажете – тут я вам всё и отдам!

Петр Никитич вошел в дежурную комнату. За ним следовала Арина.

Дежурный, молодой полицейский Осетров, с интересом уставился на нее.

– Никитич! – обратился он к старшему товарищу. – Ты, никак, нарушительницу задержал?

– Сам ты… нарушитель! – пропыхтел сержант. – Погуляй немножко, Осетров, нам с гражданкой кое-какие вопросы обсудить надо.

– Вопро-осы? – удивленно протянул Осетров. – Ну, Никитич, ты даешь! Я бы с такой интересной гражданкой тоже не отказался пару вопросов обсудить!

– Ты, Осетров, ерунду-то не говори! Не дорос ты еще до таких вопросов! Говорю тебе – выйди, погуляй полчасика!

– Ну, раз ты так – я что, я погуляю…

Едва дверь за Осетровым закрылась, Петр Никитич подошел к несгораемому шкафу, открыл его и проговорил, показывая на аккуратные ряды папок:

– Вот, я же сказал – у нас в делах полный порядок! Вот они все, одно к одному!

– Что, – удивилась Арина, – у вас они не в компьютере, а по старинке, в картонных папках?

– В картонных-то оно надежнее. Компьютеры эти только и слышишь – то они зависают, то вирусом каким-то болеют, то в них совершенно посторонние люди через провода забираются. А картонные папки – вот они, что им сделается?

Полицейский снова повернулся к шкафу и забормотал:

– Это, значит, одиннадцатый год… а это двенадцатый… где же у нас то дело…

Он еще немного повозился в шкафу, перебирая папки, и наконец издал победный вопль:

– Вот же оно!

С этими словами он выложил на стол пухлую картонную папку с веревочными завязками. Арина потянулась к ней, но полицейский положил на папку руку:

– Э нет, у меня присказка другая – утром деньги, вечером стулья! Давайте мне ваши три причины, и тогда можете с этим делом свободно ознакомиться!

Арина отдала ему деньги, придвинула к себе папку и раскрыла ее.

В папке было много всяких бумаг – протоколы допросов, выполненные от руки планы местности, в которых она с трудом узнала берега Серебристого озера.

Среди прочих бумаг Арина нашла несколько фотографий.

От того, что было на них, у нее закружилась голова.

На снимках был берег озера, возле воды стояла грязная, покрытая тиной машина, а рядом с ней лежали два распухших, обезображенных трупа. На следующем снимке были те же два трупа, но более крупным планом.

Арина справилась с подступившей тошнотой и пригляделась к фотографиям утопленников.

Хотя пребывание в воде изменило их, и между страшной августовской ночью и тем днем, когда были сделаны эти снимки, прошло почти десять лет, но Арине показалось, что она узнала утопленников. Один был толстым, коротконогим, второй – выше и худее…

Перед ее глазами снова возникла августовская ночь, лимонно-желтая луна, берег озера, и на этом берегу страшные люди сгрудились вокруг старой лодки и ее страшного груза…

Арина собралась с силами, взяла себя в руки. Раз она приехала сюда – нужно довести начатое до конца.

Достав свой смартфон, она пересняла на него фотографии утопленников, общий вид и планы места преступления, другие документы из папки.

– А что, – спросила она полицейского, – этих утопленников так и не удалось опознать?

– Почему не удалось?

– А мне Вера так сказала, которая в буфете…

– Ты ее больше слушай! – надулся полицейский. – Она больно много болтает! Опознали мы их.

– И кто ж такие?

– Один – здешний. Не наш, правда, не деревенский. Он рядом в спортивном лагере работал, то ли завхозом, то ли еще кем.

– В лагере «Викинги»? – переспросила Арина.

Полицейский взглянул на нее с интересом.

– Ну да, раньше это были «Викинги», только они закрылись, и лет десять уже другой лагерь. «Ласточка» называется.

«Еще бы тебе этих «викингов» не знать, – со злостью подумала Арина, – когда ты им за деньги все рассказывал про то убийство».

– А второй?

– А второй – городской.

Перебирая документы, чтобы сфотографировать их, Арина наткнулась на частично заполненный бланк допроса свидетеля. Сверху от руки была вписана шапка – дата, фамилия свидетеля. Фамилия была написана нечетко, корявым, спотыкающимся почерком, но Арина с трудом разобрала ее.

Баринов.

Дальше был только пустой разграфленный бланк, выцветший за прошедшие годы.

– А почему этот бланк не заполнен? – спросила она полицейского.

– Какой бланк? – Петр Никитич потянулся к столу, взял у Арины бланк, прочитал и бросил обратно.

На лице у него проступило недовольство.

– И вообще, почему вы его допрашивали? – не сдавалась Арина. – Какое отношение Баринов имел к этому делу?

Полицейский снова недовольно запыхтел:

– Ну чего вам еще надо? Я вас сюда пустил, с делом дал ознакомиться, а вы опять какие-то вопросы задаете…

– Я же не просто так их задаю, не без причины… – Арина положила на стол очередную купюру.

– Ну, что с вами поделаешь… – тяжело вздохнул полицейский. – Умеете вы, девушка, человека разговорить… Я тогда, девушка, молодой был, неопытный и, видно, фильмов всяких насмотрелся про сыщиков и следователей. А у нас здесь никаких таких преступлений, как в кино показывают, не было. То есть как раз преступлений всяких выше крыши, – спохватился он, – и убийства даже, да все неинтересные. Подерутся мужики по пьяному делу, один другого топором зарубит, да тут же рядом пьяный и заснет, так что искать долго не приходится. Или муж жену пристукнет, тоже по пьяному делу. Или жена его с полюбовницей застанет и ту поленом до смерти забьет. Что характерно, не мужа. И тоже ясно, кто преступник. А тут – серьезное дело, полная машина трупов, то ли месть, то ли разборки преступные. Мне и захотелось это дело распутать. Настоящая полицейская работа, как в кино. Ну, и первым делом решил я того мужика безрукого допросить, потому как он непременно в той машине был.

– Был? В той машине? – переспросила Арина. – Вы ничего не путаете? Как же он тогда сумел выбраться?

– Вот и Иваныч мне тогда говорил – как же он выбрался? А в том-то и дело! – Полицейский сел поудобнее, поднял глаза к потолку и мечтательным голосом проговорил: – Я раньше, пока на Машке не женился, охотиться любил. У нас здесь и зайцы, и лисы, и барсуки водятся, про лосей уж я не говорю, иногда и волки проходные попадаются. Так я и с ружьем в лес ходил, иногда и капканы ставил…

– К чему это вы? – удивленно перебила его Арина. – У нас что – вечер воспоминаний?

– А ты слушай, девушка, не сбивай меня, а то я и сам, не ровен час, собьюсь! Один раз прихожу я к своему капкану, который накануне поставил, смотрю, он защелкнутый, а зверя никакого нет. Пригляделся получше – смотрю, на капкане кровь и шерсть рыжая. Поглядел вокруг и увидел рядом лисью лапу. Отгрызенную.

Полицейский выразительно взглянул на Арину и продолжил:

– Выходит, попала в капкан лиса и, чтобы вырваться, отгрызла себе лапу и так, на трех ногах, убежала… Хоть на трех ногах, но все же жива осталась, на шапку не пошла!..

– Ужас какой! – ахнула Арина.

– Это еще не ужас, ты дальше слушай. Мы, когда машину из озера подняли и покойников из нее вытащили, машину внутри внимательно осмотрели. И знаешь, что мы в ней нашли?

– Откуда же мне знать?

– И правда, откуда… двое-то были наручниками прикованные, они и умерли, понятное дело. А только были там еще одни наручники, а на них – кровь и куски какие-то. Если приглядеться, кожа и кровь человеческая. А потом мы узнали, что в больнице человек лежит, которого неподалеку от озера нашли… без сознания и без руки… Я одно с другим сложил и про лису ту вспомнил…

– Вы что, хотите сказать… – Арина побледнела, – хотите сказать, что он отгрыз себе руку?

– Ну что ты такое говоришь! – поморщился полицейский. – Он же не лиса, человек все-таки! Человек себе при всем желании руку отгрызть не сумеет. Зубы у него не те.

– Вы же сказали…

– Отгрызть – не сумеет, а отрезать… видно, нашел он какой-то нож и, пока не утонул, успел себе руку отрезать… хоть и без руки, а жив остался! Поэтому я его и хотел допросить, узнать хотел, кто ж это с ними так обошелся.

– А что же не допросили? – Арина показала на пустой бланк.

– Да вот не получилось. Когда первый раз я в больницу пришел – врачи меня к нему не подпустили, да и незачем – он без сознания еще был, с таким не поговоришь. А потом через два дня прихожу, спрашиваю – как, пришел он в сознание? А мне отвечают, что не только пришел, но уже ушел.

– Как ушел?

– Даже не ушел, а убежал. Как только очухался немного и смог встать на ноги, так ночью из больницы и убежал. Нашел свою одежду и дал деру. Я тогда молодой был, хотел его по следам кровавым искать, хорошо, Иваныч меня вовремя остановил. Тебе, говорит, Петя, что – жить надоело? Я его сперва не понял. А Иваныч говорит – вот человек, только смог на ноги встать, сразу дал деру. Видно, очень чего-то боялся… точнее, кого-то… и судя по тому, что с ним и с дружками его сделали, не зря он того человека боялся. Так что тебе тоже стоит призадуматься. Вот я с тех пор и думаю…

– Кого же он так боялся?

– Ну, вот до чего же ты, девушка, любопытная! – вздохнул полицейский.

– Но я ведь чувствую, что вы мне не все рассказали! Чувствую, что еще что-то знаете!

– Ну знать ничего больше не знаю, но кое-какие догадки имеются. Мне сестра медицинская, которая за этим безруким ухаживала, сказала, что он в бреду все Лаврушу какую-то поминал…

– Так это Кузьминична!

– Верно, она самая.

– И не Лаврушу, а Лаврушина!

– Смотри-ка, ты сама догадалась! – В голосе полицейского прозвучало явное разочарование. – А если догадалась, тогда чего ты меня спрашиваешь?

– Больше не буду вас перебивать! Молчу и слушаю!

– То-то… кто такой Лаврушин – я знал. Важный человек, очень важный. И тут пятнадцать лет тому назад страшное дело случилось. У этого самого Лаврушина дочку убили. На том самом месте, на берегу Серебристого озера…

Арина закрыла глаза, чтобы не выдать переполнявшие ее эмоции. Перед ее внутренним взором снова предстала лунная ночь, берег озера, люди возле лодки…

– Кто убил, почему – так и не узнали. То есть это мы не узнали, полиция. И дело это закрыли. А сам Лаврушин дело закрывать не стал, дочка-то у него была одна, и он в ней души не чаял. И видно, нашел он убийц и решил с ними по-своему рассчитаться. И в том самом месте, где они дочку его убили.

«И в тот же самый день, – осенило Арину, – в тот же самый день, двадцать второго августа. Это он так дочку убитую поминал».

Петр немного помолчал и закончил:

– Троих приковал и в озеро столкнул, чтобы они там в мучениях умерли. Да только один сумел освободиться, выплыл и до дороги дополз. А там уж его в больнице выходили… Но я так думаю, что Лаврушин его все же потом нашел.

– Почему же вы так думаете?

– Потому что такой это человек – Лаврушин. Если он кого-то ищет – он его непременно найдет.

– Непременно найдет… – как эхо повторила за полицейским Арина.

Полицейский вдруг настороженно замолчал и пристально посмотрел на Арину.

– А почему вы так тем старым делом интересуетесь? – проговорил он напряженным голосом.

– Да так… а ты, Петя, врешь, что второго утопленника не знал. Очень ты его хорошо знал, еще со времен «викингов» этих, он ведь тоже там был, потом только в город уехал…

– Ты кто такая? – рявкнул Петр.

– А ты деньги взял? – прищурилась Арина. – Ну так и не задавай вопросов, живи спокойно.

Она поняла, что пора закругляться и возвращаться домой, если она не хочет неприятностей.

Петр Никитич нахмурился:

– А ты сама-то раньше здесь не бывала?

Еще немного – и он вспомнит ее…

Да нет, не вспомнит. Это невозможно. Она с тех пор изменилась, стала совсем другим человеком. Человеком, в котором ничего не осталось от той растерянной, перепуганной девчонки. Самое главное – в ней появилась уверенность в себе.

– Нет, никогда не бывала! – отрезала Арина и надменно взглянула на полицейского, окинула презрительным взглядом комнату, в которой они разговаривали.

Эта комната предстала перед ней во всем своем убожестве – обшарпанный стол с пятнами от горячих чашек, распахнутый несгораемый шкаф в пролысинах ржавчины, допотопные картонные папки с убогими делами…

– Никогда не бывала! – повторила Арина раздраженно. – Что мне здесь делать?

– И то правда – что вам у нас делать… – проговорил полицейский, опустив глаза и невольно ссутулившись – видимо, увидел ее глазами и эту жалкую комнату, и всю свою жизнь.

Арина решила, что больше тянуть нельзя, нужно воспользоваться его растерянностью, его слабостью. Ни о чем больше не спрашивая, она решительно сунула папку с делом в свою сумку, встала и направилась к дверям.

– А как же… – начал Петр Никитич. – Папочку-то вы зачем взяли… она же в шкафу должна…

– Я тебе сколько заплатила? – резко оборвала его Арина. – Ты мне за такие деньги еще эскорт до города должен предоставить! Мотоциклистов с мигалками!

– Мы так не договаривались, чтобы материалы забирать… – мямлил полицейский, печально глядя на ускользающую папку.

– Значит, сейчас договорились! У тебя эта папка сколько лет лежала? Ее за это время хоть раз вынимали? На нее за это время хоть кто-нибудь поглядел?

Не дожидаясь ответа, она вышла из комнаты, вышла из здания полиции, чеканя шаг, с прямой спиной дошла до своей машины, села за руль и включила зажигание.

Машина сорвалась с места, как застоявшийся конь, и помчалась прочь из этого поселка, прочь от всего, что в жизни Арины было с ним связано, прочь из ее прошлого.

Через двадцать минут машина Арины уже мчалась по шоссе в сторону города.

В голове у Арины теснились безрадостные мысли.

Какой ужасный, необъяснимый зигзаг совершила ее судьба!

Та роковая ночь пятнадцать лет назад, о которой она вспоминала все реже и реже, вернулась к ней.

Арина с ужасом поняла, что ее муж, Николай, – один из участников той августовской трагедии.

Теперь, после того, что она узнала сегодня, события пятнадцатилетней давности яснее вырисовались перед ней. Не только те события, но и все, к чему они привели.

Тогда, пятнадцать лет назад, была убита молодая женщина. Кто именно ее убил и за что – Арина по-прежнему не знала. Но зато она знала, видела своими глазами, как четверо мужчин пытались избавиться от ее тела. Как потом оказалось, безуспешно.

Один из четверых – Поварешка – был убит тогда же своими соучастниками. Видимо, они поняли, что он своей глупостью, своей неосторожностью, своей болтовней может быть опасен, что он – слабое звено, из-за которого может оборваться вся цепь. Тем более что этот дурак небось проболтался, что потерял пряжку от ремня, а она приметная…

Они боялись – и боялись вовсе не полиции. И боялись не зря.

Убитая девушка была дочерью влиятельного, опасного человека – Олега Лаврушина.

Лаврушин несколько лет искал виновных – и нашел их шесть лет назад. Нашел троих оставшихся в живых и покарал. Нашел, несмотря на то, что один из них поменял имя, поменял свою жизнь, но это ему не помогло.

Лаврушин хотел, чтобы они умерли в том же месте, где погибла его дочь, и чтобы их смерть была страшной, мучительной.

Но один из трех приговоренных сумел спастись. Как попавший в капкан зверь, он спасся ценой своей руки, выбрался из затопленной машины и выполз на дорогу.

И выжил.

Сбежал из больницы и прихватил все документы, чтобы его не искали, чтобы не было в больнице никаких его следов. Отчего он их не выбросил?

А он никогда не выбрасывает документы, вот Арина и нашла их.

И вот он начал новую жизнь, и надо же такому случиться, что в этой новой жизни он встретил ее, Арину… Или она его встретила.

И она не узнала его. И вышла за него замуж.

«Такого просто не может быть, – произнес рассудительный голос у нее в голове. – Таких совпадений не бывает. Ты все это сочинила, сочинила прямо сейчас, под впечатлением тех страшных фотографий из уголовного дела. Ты вспомнила страшную августовскую ночь – и придумала целую детективную историю»…

Арина слушала этот рассудительный голос – но не верила ему.

Ведь она знала, что Николай – не тот, за кого он себя выдает.

Бумаги из клиники, расследование, которое по ее просьбе провел Борис Лебединский, неопровержимо доказывали это.

«Ты должна поговорить с Николаем, – говорил ей рассудительный голос. – Наверняка у него есть для всего какое-то разумное, правдоподобное объяснение»…

Да уж, наверняка он найдет для этого какое-то объяснение, в котором не будет ни слова правды.

Да уж, здорово ей повезло! Старалась все забыть, бросила отчий дом, институт, начала новую жизнь – и все потому, что боялась, что ее найдут те, из «викингов». И вот сама, как полная дура, попалась ему в лапы.

Ну да, это ведь он, тот самый тип, которого она видела тогда на болоте, он послал этих «викингов», чтобы они избавились от трупа. Потому что он ее и убил, поняла вдруг Арина, и внутри у нее все похолодело.

Именно он, а эти шестерки только погрузили ее в лодку. Они сделали что он велел, потому что он им заплатил. Или еще как-то воздействовал.

Нет, нужно бежать, бежать немедленно, не слушая никакого голоса, что ожил в ее голове. На этот раз он дал ей неверный совет.

Немного успокоившись, Арина решила все же заехать домой, чтобы взять минимум вещей и какие-то деньги. Зайти на минутку, а потом скрыться как можно скорее, ничего не объясняя и ни о чем не спрашивая…

Ведь Николай сам сказал, чтобы она куда-нибудь уехала.

Она поняла, в чем дело. Николай успешно скрывался от Лаврушина шесть лет, но теперь что-то случилось.

В последние недели Николай стал совсем другим человеком. Он стал похож на затравленного зверя.

Наверняка Лаврушин нашел его, вычислил, сбросил с него маску – и Николай снова лихорадочно ищет выход…

Он стал похож на затравленного зверя – и, как затравленный зверь, стал смертельно опасен. И еще эта железная рука…

Бежать, бежать от него… заехать домой – в такое время его не бывает, взять самое необходимое и ехать в аэропорт…

Арина припарковала машину возле дома, поднялась, вошла в квартиру, захлопнула за собой дверь…

И тут в прихожей появился Николай.

– Ты дома! – проговорила Арина, тщательно скрыв разочарование.

Нет, не разочарование – испуг.

– Дома, – резко ответил Николай. – А что – ты не рада?

– Что ты, дорогой! – проворковала Арина фальшиво-приветливым голосом. – Я очень рада…

– Где ты была?

Арина сделала вид, что не расслышала этот вопрос.

– Давай выпьем кофе. Светлана! – крикнула Арина в сторону кухни. – Сварите нам кофе, пожалуйста!

Из кухни никто не ответил.

– Светланы нет. Я ее отпустил, – проговорил Николай, не сводя с жены тяжелого взгляда.

Только теперь Арина поняла, что в квартире никого нет, кроме них с Николаем. Нет даже охранников, без которых в последнее время муж не мог обходиться.

– Ты мне так и не ответила! – отчеканил Николай.

– Да? Извини, я, должно быть, не расслышала. Что ты спросил?

– Я спросил, где ты была.

– Ах, это! Ну… ты ведь сказал, чтобы я куда-нибудь съездила, куда-нибудь к морю, вот я и отправилась в турфирму… – Арина сморщилась, до того фальшиво звучал ее голос.

– Так долго?

– Ну да, а что? Пока я просмотрела все варианты… а в чем дело?

– Дело в том… что ты делала у меня в кабинете?

– В кабинете? Да я не помню, чтобы я туда заходила…

– Не помнишь? Это неправильный ответ. У меня в кабинете установлена камера наблюдения, и я видел, что ты не только была в кабинете – ты рылась в моем столе!

– Камера? – переспросила Арина и попыталась перейти в нападение: – Ты следишь за мной? Следишь за собственной женой?

– Изначально это не входило в мои планы. Я поставил камеру из общих соображений безопасности. После того, как… впрочем, это неважно. Но когда я увидел тебя на записи… Потрудись немедленно объяснить, что ты там делала!

– Ты с ума сошел! – выкрикнула Арина. – Я тебе не наемный работник! Я тебе не прислуга, чтобы давать отчет!

Она попыталась обойти Николая. Он схватил ее за локоть, и при этом из Арининой сумки выпала картонная папка. Старая папка с завязками, которую она позаимствовала в отделении полиции.

Арина забыла завязать папку, и когда она упала на пол, из нее вывалилось несколько выцветших листов с протоколами и старых фотографий.

– Что это? – удивленно проговорил Николай, наклонившись над папкой.

И тут лицо его страшным образом переменилось – глаза загорелись, рот оскалился, возле него пролегли глубокие складки, сделавшие его старше лет на десять.

– Откуда у тебя это?

Арина испуганно попятилась, зацепилась ногой за край ковра и упала. Николай шагнул вперед, навис над ней и повторил:

– Откуда это?

Арина смотрела на него снизу вверх. Смотрела, как на совершенно незнакомого человека. Над его головой ярко светил круглый желтый светильник.

И вдруг перед ее глазами отчетливо встала другая картина.

Тогда, пятнадцать лет назад, той страшной августовской ночью, она лежала в болоте, боясь пошевелиться, боясь даже дышать.

Недалеко от нее возле машины стояли двое – старший из тех парней, которые перед тем избавлялись от трупа, и еще один, в светлой футболке. В небе над ним ослепительно сияла лимонно-желтая луна. Такая же желтая, как этот круглый светильник…

Тогда, как и сейчас, она смотрела снизу вверх – и теперь, много лет назад, она узнала того человека.

Это он, Николай, стоял тогда возле машины в светлой футболке, это он разговаривал о том, как избавиться от трупа и от одежды убитой девушки…

Конечно, с тех пор он очень изменился, поплотнел, заматерел, черты его стали тяжелее, жестче, но что-то в его фигуре, в его позе, в его осанке осталось прежним. Какие-то черты, которые человек неизменными проносит через всю свою жизнь.

– Это был ты! – проговорила Арина, снизу вверх глядя на мужа. На человека, которого она считала своим мужем. На человека, которого она совсем не знала.

– О чем это ты? – спросил Николай, немного отстранившись, но по его глазам она поняла, что он понял. Или, по крайней мере, начал догадываться.

– Это был ты – тогда, пятнадцать лет назад! Той ночью, когда убили дочку Лаврушина.

Николай дернулся, как от удара.

– Откуда ты знаешь? – прошипел он.

– Я была там той ночью… – ответила Арина. Ей надоело бояться, надоело прятать голову в песок. – Я была той ночью около озера и все видела.

– Вот как?! – процедил Николай и взглянул на нее новыми глазами. – Что же ты молчала все это время?

Она поняла все, что стояло за этим вопросом.

– Тогда я не разглядела тебя. А потом – не узнала. Только сейчас узнала…

– Тем хуже для тебя! – Он отступил, на лице проступило раздумье.

Она поняла, о чем он сейчас думает – что с ней делать. Как той ночью он думал, как избавиться от тела той девушки.

– Зачем ты это сделал? – закричала она. – Зачем отнял чужую жизнь и пустил под откос свою? Что она тебе сделала, эта Анастасия Лаврушина?

– Случайно, – глухо ответил он, – ты не поверишь, но это произошло случайно. Мы с ее отцом были конкурентами и оба старались заполучить очень выгодный заказ. Он был уже крутым бизнесменом со связями, и заказ должен был достаться ему. Ну, а я только начинал бизнес… В общем, я решил похитить девчонку и вернуть ее в обмен на его отказ. Все знали, как он любил дочку, ради нее он готов был на все. Мы остановили ее машину… Черт, ей нужно было просто сидеть тихо и слушаться! Но она стала вырываться, пыталась бежать… В общем, это произошло случайно.

– Ты думаешь, я тебе поверю? – закричала Арина. – Ты и не собирался ее отпускать, потому что она видела твое лицо!

– Не веришь – тем хуже для тебя.

– Тем хуже для тебя, – повторил он, успокаиваясь, и Арина поняла, что он принял решение.

А потом она поняла, что он принял это решение раньше – еще тогда, когда отпустил Светлану и охранников.

Арина поднялась с пола, шагнула к двери – но Николай встал на ее пути.

– Куда это ты собралась?

– Что ты собираешься делать? – спросила она, стараясь, чтобы голос не дрожал.

– А что мне остается? Ты не оставила мне выбора!

– Как тогда, пятнадцать лет назад, когда ты убил Настю?

– Пусть даже и так! – выкрикнул он зло. – Я не хотел ее убивать! Сказал же – это получилось случайно! И хватит об этом!

– А после этого ты только врал. Врал и прятался. Лаврушин нашел тебя – нашел вас всех и привез туда, на озеро, чтобы казнить. Око за око. Жизнь за жизнь. Но тебе – одному из всех – удалось уцелеть…

– Удалось? – повторил он за ней. – Это нельзя назвать удачей. Я заплатил за жизнь страшную цену… – Николай поднял вверх правую руку с надетым на нее протезом.

– Ты выжил, сбежал из больницы. Потом затаился, окружил себя охраной, попытался забыть прошлое… женился на мне…

– Женился на тебе, – повторил он, – наверное, это была моя ошибка.

– Наверное.

– Ты очень много знаешь. Откуда?

– Но вот чего я не знаю, – продолжила она, проигнорировав его вопрос, – зачем тебе понадобилась эта дурацкая железная рука? Этот тяжелый старый протез?

– Мне сказали, что она надежно защищает своего владельца. Надежнее любого телохранителя. А мне теперь очень нужна защита.

– Лаврушин снова тебя нашел? – догадалась Арина.

– Ты и это знаешь? – удивленно переспросил он. – Откуда?

Арина не ответила.

– Впрочем, это уже неважно, – проговорил он. – В любом случае с тобой что-то нужно делать.

– Ты сошел с ума. – Арина постаралась, чтобы в ее голосе не прозвучал страх, но это получилось не очень хорошо. – Как ты объяснишь мое исчезновение?

– Я же советовал тебе улететь куда-нибудь к морю. На Мальдивы, на Сейшелы, на Канары…

– Но это легко проверить! В аэропорту легко выяснить, что я никуда не улетела…

– Ошибаешься! Женщина с твоим паспортом зарегистрируется на какой-нибудь подходящий рейс…

Не дожидаясь ее ответной реплики, Николай достал из кармана пластмассовый футляр, открыл его, достал маленькую бутылочку из темно-синего стекла, отвернул колпачок.

Арина метнулась к двери, но Николай перехватил ее за плечо, крепко сжал одной рукой, другой запрокинул ее голову.

Арина сжала губы.

Николай придавил ее ноздри, чтобы она не могла дышать. Арина не удержалась, приоткрыла рот, и он тут же влил в ее рот содержимое бутылочки.

Арина почувствовала терпкий, сладковатый привкус. Она задержала дыхание, постаралась удержать терпкую жидкость во рту, не проглотить ее – но Николай встряхнул ее за плечи, как тряпичную куклу.

Жидкость потекла в горло…

И тут в кармане у Николая зазвонил мобильный телефон.

Николай чертыхнулся, покосился на Арину, не отпуская ее, свободной рукой достал из кармана телефон.

На экране высветилась физиономия с кошачьими усиками и острой бородкой, под которой стояла подпись: «Рука. Консультант».

Воспользовавшись тем, что муж отвлекся, Арина попыталась выплюнуть терпкую жидкость, оставшуюся во рту, – но она почти всю уже проглотила, осталась едва половина.

В голове застучали молоточки, перед глазами поплыл сиреневый туман. Самое главное – ей все вдруг стало безразлично.

«Стоит ли так волноваться? – думала она. – Стоит ли бороться, сопротивляться, беспокоиться… Не проще ли подчиниться чужой воле, расслабиться, поплыть по течению»…

По течению… Она представила себе черную ночную реку, черную реку, по которой плывут в темноту увядшие цветы и отражения звезд. Так и она поплывет по этой реке в неизвестность, в тот загадочный мир, который лежит за дверью, за порогом жизни… кто сказал, что смерть – это плохо?

Смерть – это покой, беспамятство, безмятежность… Все живое страдает, мучается, испытывает боль. Другое дело – неживое… Неживое не знает боли, не знает страдания, не знает мучительных сомнений… Почему же тогда все так боятся смерти? Почему стремятся превратить неживое в живое? Создать живое из мертвого. Vivisamortuis…

Латинская фраза прозвучала в ее голове, как сигнал тревоги.

Окутывавший сознание Арины сиреневый туман, туман безразличия и пассивности, слегка заколебался, как занавеска на окне под дуновением утреннего сквозняка. По поверхности черной реки пробежала рябь, от которой растаяли отражения звезд.

Арина почувствовала укол беспокойства.

С этой фразой было связано что-то важное… вот только вспомнить бы, что…

Но терпкий, сладковатый привкус во рту успокаивал, убаюкивал ее. Не нужно думать, не нужно волноваться, нужно отдаться течению и плыть, плыть в темноту…

Глубокая ночь вступила в свои права. Фриц Ланге приподнялся на локте и прислушался.

Все его товарищи по палатке спали, храпя на разные голоса. Ласло, наемник из Венгрии, пробормотал сквозь сон что-то на своем мудреном языке.

Фриц тихонько поднялся, накинул плащ, спрятал под полу кинжал и выскользнул из палатки.

Где-то вдалеке гулко заухал филин.

Впереди послышались тяжелые размеренные шаги – ночной дозор обходил лагерь.

Фриц скользнул в тень, замер. Хотя, в общем-то, зря.

Покуда он не делал ничего подозрительного. Ну, вышел ночью по малой нужде, что в этом особенного?

Но сердце билось гулко.

Ведь то, что он задумал, было чертовски опасно. Убить самого Однорукого Гёца… Гёц фон Берлихинген даже с одной рукой стоил троих рейтаров. А то и четверых.

Но делать нечего. Он пообещал прирезать Однорукого, и он должен сдержать свое обещание. Сдержать, чего бы это ни стоило. Тем более что уже получил аванс и половину его потратил на выпивку и доступных женщин.

Впрочем, может, все получится наилучшим образом. Ведь сейчас – самый темный, самый глухой час ночи, когда все спят тяжелым, беспробудным сном. Спит и Однорукий Гёц, а убить спящего ничего не стоит…

Рейтар дождался, когда шаги дозорных стихнут в другом конце лагеря, и пошел вперед.

Из одной палатки доносились пьяные голоса – кто-то все еще не угомонился.

Палатку Однорукого он узнал издали по пологу из зеленой миткали. Он подкрался к ней с задней стороны, прислушался. Изнутри доносился богатырский храп.

Фриц достал свой кинжал, пропорол стенку палатки и осторожно протиснулся в прорезь.

Остановился и огляделся.

Все складывалось наилучшим для него образом: в очаге посреди палатки догорали угли, отчего внутри было вовсе не темно, и Фриц смог разглядеть всех четверых обитателей палатки.

Двое слуг, беспокойно ворочаясь, спали у входа на груде веток, два рыцаря расположились на тощих тюфяках в другом конце. Узнать Готфрида не представляло никакого труда – по рыжей бороде, разметавшейся по широкой груди, а главное – по обрубку руки, вытянутому вдоль тела.

Знаменитая железная рука рыцаря лежала на земле рядом с хозяином.

Угли в очаге вспыхнули ярче и вдруг погасли.

В палатке стало темно, как в желудке у кита.

Фриц забеспокоился: в такой темноте он запросто мог ошибиться и зарезать не того. Или, хуже того, перебудить обитателей палатки. Он попытался по памяти восстановить расположение спящих, но ничего не выходило. В темноте ему почудилось какое-то движение, послышался шорох.

Сердце Фрица неприятно защемило.

Он не то чтобы боялся темноты – немецкий рейтар вообще ничего не боится, но темнота палатки вдруг показалась ему наполненной какой-то враждебной, опасной жизнью.

Тогда он шагнул туда, где только что тлели угли, нашел очаг по исходящему от него теплу, дунул…

Тусклый огонек снова зардел, осветив палатку своим неверным светом. Фриц перевел дыхание, снова огляделся…

Вот же он, Однорукий Гёц! Лежит на прежнем месте, в прежнем положении.

Что-то, однако, было не так, что-то изменилось за миновавшую минуту…

Ну да. Раньше на земле рядом с рыцарем лежала его железная рука, сейчас же ее место пустовало.

Впрочем, это совершенно неважно – мало ли, он сам оттолкнул ее в темноте…

Фриц подкрался к спящему рыцарю, склонился над ним, вытащил кинжал…

И тут он услышал у себя за спиной какой-то странный звук. Словно по полу протопали маленькие ножки. Как будто там пробежало живое и опасное существо.

Фриц испуганно оглянулся… но за спиной у него никого не было. Никого и ничего.

Он снова повернулся к спящему рыцарю, занес над ним кинжал…

И вдруг кто-то схватил его за горло. Какая-то холодная, твердая как сталь рука.

Фриц отшатнулся, схватился за шею, попытался сбросить сжимающую ее руку – но это было невозможно, рука сжималась сильнее и сильнее, в глазах рейтара начало темнеть. Он упал на колени, захрипел, глаза его вылезали из орбит…

Фриц вытянулся во весь рост, ноги его несколько раз дернулись в предсмертной судороге – и он окончательно затих.

Гёц фон Берлихинген заворочался, приподнялся, сел.

Ему приснился какой-то тревожный, неприятный сон. Ему снилось, что кто-то пытается его убить… какой-то здоровенный верзила пытается зарезать его кинжалом… Он отчетливо разглядел этот кинжал, даже рукоятку с вырезанным на ней коршуном…

Впрочем, его столько раз уже пытались убить, что он сбился со счета. Хотя следует всегда быть настороже, и такой сон тоже нельзя сбросить со счетов…

Только теперь Гёц понял, что проснулся не просто так – его разбудил какой-то шум.

В палатке было темно, но рыцарь заметил возле очага какой-то большой бесформенный предмет, похожий на…

Гёц левой рукой нашарил меч, но потом отбросил его, поднялся, схватил с пола сосновую ветку, ткнул ее в угасший очаг. Хвоя занялась от углей, вспыхнула, рассыпая оранжевые искры, осветила палатку неровным мерцающим светом – и рыцарь понял, что не ошибся.

На земле возле очага лежал мертвый рейтар.

Глаза его были выпучены, как у вареного рака, лицо – того ужасного сине-багрового цвета, какой бывает у висельников, на шее глубокие темные вмятины, словно от чьих-то пальцев. В одном месте кожа была повреждена, на шее виднелась запекшаяся кровь.

Возле правой руки рейтара лежал обнаженный кинжал…

Рыцарь увидел рукоять этого кинжала. На ней был вырезан коршун. Он вспомнил свой сон…

В этом сне его пытались заколоть точно таким же кинжалом…

Гёц потянулся за своей железной рукой.

Ее не оказалось на том месте, где он оставил ее с вечера. Видимо, тот рейтар, прежде чем его кто-то убил, задел руку в темноте, и она перекатилась на другое место…

Или…

Гёц нашел руку. Она лежала рядом с мертвым рейтаром, ее пальцы чуть заметно шевелились. На железном указательном пальце темнела кровь.

Старый друг Конрад проснулся, приподнялся, протирая глаза и ошалело оглядываясь:

– Что случилось?

– К нам в палатку забрался какой-то рейтар. Думаю, что это – наемный убийца, подосланный людьми пфальцграфа. Он пытался убить меня, но я, к счастью, вовремя проснулся.

– Ты счастливчик, Гёц!

– Да нет, просто сплю не слишком крепко. Просыпаюсь от любого шороха.

Готфрид пристально взглянул на железную руку, и ему показалось, что рука ответила ему таким же пристальным взглядом. Впрочем, как рука может глядеть? У нее же нет глаз!

А еще ему показалось, что он расслышал зловещий шепот:

– Я буду защищать тебя от любых врагов, и ты проживешь долгую, очень долгую жизнь. Но когда эта жизнь оборвется – тебя ждет адское пламя на веки вечные, потому что ты продал душу Тому, кто всегда получает долги…

– Я слушаю, – сухо проговорил Баринов, поднеся к уху мобильный телефон. – У вас что-то важное? Я сейчас не могу разговаривать. Перезвоните позднее!

– Важное, очень важное! Поэтому я вам и звоню! – ответил консультант, захлебываясь словами, едва сдерживая радостное возбуждение. – У меня прогресс, большой прогресс! Я достал книгу! Теперь у меня… у нас есть все необходимое! Мы можем провести ритуал!

– Ну наконец-то! Приезжайте… только не сейчас, мне нужно закончить одно неотложное дело… – Баринов взглянул на Арину, увидел ее расслабленную позу, отрешенный взгляд и немного успокоился. Химик не обманул – это очень хорошее лекарство…

– Нет, это вы приезжайте, – перебил его консультант. – Ваша квартира не подходит. Мы проведем ритуал в другом месте, в самом подходящем для этого месте. Это необходимо для того, чтобы все получилось. Все должно совпасть – время, место, условия… расположение созвездий как раз очень удачно…

Баринов почувствовал беспокойство.

– А может, и не нужно никакого ритуала? Рука и так выполняет свое назначение… Она спасла меня во время последнего покушения, расправилась с моими врагами…

– Нет, ритуал обязательно нужно провести! Пока мы его не провели, неизвестно, чего ждать от руки. На этот раз вам повезло, она спасла вас, но кто знает, как она поведет себя завтра? Пока вы не стали ее полноправным повелителем, на нее нельзя надеяться, от нее можно ждать любого сюрприза! Вы ведь хотите уверенности?

– Да, несомненно… – отозвался Баринов, но в голосе его все еще были слышны колебания.

– Но только еще одно. – В голосе консультанта прозвучала озабоченность.

– Что еще? – процедил Баринов раздраженно.

С этим консультантом вечно какие-то проблемы. Ему все время чего-то не хватает: как только получил руку, заговорил о книге, достал книгу – снова ему что-то нужно.

– Что еще? – повторил Баринов.

– Нам понадобится жертва.

– Что? – Баринов подумал, что ослышался. – Какая жертва?

– Чтобы ритуал прошел успешно, нам понадобится еще один человек. Человек, которым можно пожертвовать. В завершающей части ритуала, чтобы полностью активизировать руку, мы… Вы должны будете приказать ей убить этого человека. Принести искупительную жертву.

Почувствовав, что Баринов заколебался, консультант торопливо добавил:

– Это может быть какой-нибудь бомж… Никому не нужный, жалкий… Человек, чья жизнь ничего не стоит, может напоследок послужить великой цели! Это может оправдать всю его никчемную жизнь! Вы же знаете – цель оправдывает средства!

– Хорошо, – проговорил вдруг Баринов, внимательно взглянув на Арину. – Вам нужна жертва? Она у вас будет.

Теперь в его голосе не было слышно никаких колебаний.

– Жертва нужна не мне, – заторопился консультант, – она нужна руке… точнее, тому, что стоит за ней. Жертва должна передать руке свою жизненную силу…

– Мне неинтересны подробности! – оборвал его Баринов. – Куда я должен приехать?

– Знаете Шуваловский парк? Сразу за выездом из города по Выборгскому шоссе…

– Конечно, знаю. За кого вы меня принимаете? Я хорошо знаю город…

– Там, недалеко от дворца, есть готическая часовня. Будьте в этой часовне сегодня в одиннадцать вечера. Ритуал мы проведем ровно в полночь, час уйдет на подготовку. И вот еще что… приезжайте один. То есть вдвоем с жертвой. Никакой охраны!

Баринов молчал, и консультант по-своему понял это молчание:

– Я понимаю, что вы обеспокоены безопасностью, вы ни шагу не делаете без охраны. Вы чудом избежали нескольких покушений. Но сейчас на карту поставлено слишком много. Посторонние люди могут все испортить! Ритуал может пойти неправильно, духи могут обидеться, и тогда мы лишимся последнего шанса… и вообще вы же не хотите, чтобы ваши охранники узнали секрет руки! Люди ненадежны, они могут проболтаться…

– Хорошо, – прервал его Баринов. – Я вас услышал. Я согласен на ваши условия. И я уже отпустил охрану.

Прервав разговор, он спрятал телефон в карман и снова взглянул на жену.

Арина стояла, безвольно опустив руки вдоль тела, глаза ее были полузакрыты.

Баринов поднял ее веко, заглянул в глаз.

Он увидел расширенный черный зрачок, и на какое-то мгновение ему показалось, что в этом зрачке отражается черная ночная река, по которой плывут увядшие цветы и отражения августовских звезд.

А потом эта река сменилась ночным озером. Озером, по которому плыла рассохшаяся лодка, а на дне этой лодки…

Баринов вздрогнул и отбросил это видение.

Сейчас не время предаваться воспоминаниям.

Консультант наконец доведет дело до конца. Ему нужна жертва? Вот она, перед ним. Так или иначе, с Ариной нужно разобраться.

Он взял ее за локоть и повел к выходу из квартиры.

Арина шла, послушно переставляя ноги, глядя прямо перед собой пустыми темными глазами.

В половине одиннадцатого, в густой непроглядной темноте, «Мерседес» Баринова подъехал к воротам Шуваловского парка.

Баринов вышел из машины, обошел ее, открыл дверцу с пассажирской стороны и вытащил из машины жену. Арина стояла, по-прежнему безвольно опустив руки и глядя в темноту перед собой.

Баринов пристально, придирчиво оглядел ее и остался доволен. Лекарство еще действовало. Он взял жену за локоть и вошел в безлюдный парк.

Поддерживая Арину под руку, он шел по едва просматривающейся в темноте дорожке.

В ночном парке царила мертвая тишина, нарушаемая только равномерным, негромким звуком их шагов. Справа проступила кованая ограда, за которой смутно виднелась громада дворца. Баринов пошел вдоль нее.

Вдруг впереди среди деревьев и кустов замерцал тусклый свет. Дорожка пошла вверх, на холм, и вскоре Баринов увидел на фоне лилового ночного неба характерный остроконечный силуэт готической часовни. Вход в нее был освещен пробивающимся изнутри неярким колеблющимся сиянием.

Поднимаясь вверх по тропе, Арина один или два раза споткнулась, так что Николаю приходилось поддерживать ее.

Наконец они поднялись на холм, вошли в двери часовни и замерли на пороге.

Внутри часовни был сооружен алтарь, накрытый черным бархатом. На этом алтаре горели три свечи из черного воска в трех серебряных подсвечниках. Между этими свечами лежала раскрытая старинная книга с пожелтевшими от времени страницами. На стене часовни позади алтаря висело длинное черное полотнище, на которое были прикреплены три серебристые семиконечные звезды и странный символ в виде креста на фоне круга.

Перед алтарем стоял консультант, но Баринов с трудом узнал этого человека.

Консультант был облачен в черную шелковую хламиду, на голове у него был серебряный венец. В этом странном облачении он не казался смешным, напротив, в нем появилось какое-то величие, даже маленький рост как-то скрадывался.

– Вы привели жертву… – проговорил консультант и только теперь разглядел спутницу Николая. В его глазах вспыхнуло удивление: – Вы привели ее… – Он на мгновение растерялся. – Вы уверены… вы решились…

– Если бы я не был уверен, я бы так не поступил, – отрезал Баринов. – Вы же сами сказали – цель оправдывает средства.

– Но как же… она согласилась?

– Это не ваша проблема. Ваша задача – провести ритуал. Делайте что положено.

– Но она не сорвет ритуал… не испортит… – Консультант нервно сжимал руки.

– Можете не сомневаться, – перебил его Баринов, – от нее никаких неожиданностей вас не ждет.

Консультант пригляделся к Арине, увидел отрешенность и безразличие в ее глазах и успокоился.

– Отлично! Наденьте вот это! – Консультант протянул Баринову черную хламиду, такую же, как надетая на нем.

Николай надел эту бесформенную хламиду, чувствуя себя глупо.

– Вы уверены, что это необходимо?

– Уверен! Ведь теперь у меня есть книга, и все это в ней изображено. Нам остается только следовать инструкции.

– А что делать с ней? – Баринов покосился на жену.

– Не волнуйтесь, я все знаю! – Консультант подвел послушную Арину к алтарю, заставил ее опуститься на колени.

– А вы садитесь! – Консультант указал на старинное кресло черного дерева, стоящее слева от алтаря.

– Но разве ритуал проводят сидя? – усомнился Баринов.

– Поверьте мне. – Консультант высокомерно усмехнулся. – Впрочем, при чем тут я? Я же вам сказал, у меня теперь есть надежный источник, у меня есть книга, где все это подробно описано и изображено! – Он показал Баринову старинную гравюру, на которой был нарисован такой же черный алтарь и сидящий перед ним в кресле человек в бесформенном черном одеянии.

– Рука должна видеть в вас своего господина и повелителя, – пояснил консультант. – А повелитель должен сидеть на троне… Ну, или хотя бы в кресле.

– Ну, раз так… – Баринов уселся в кресло, расправил складки хламиды.

Он по-прежнему чувствовал ненатуральность и надуманность всего происходящего, но вспомнил, что цель оправдывает средства, и смирился.

– Теперь давайте мне руку! Железную руку! – потребовал консультант.

Баринов нехотя отстегнул железный протез.

Консультант бережно положил руку на алтарь, затем достал из-под алтаря серебряную чашу, наполнил ее кроваво-красной жидкостью из хрустального графина и протянул чашу Баринову:

– Выпейте три глотка!

– Только после вас! – проговорил Баринов, в душе которого шевельнулось подозрение.

– Почему? Неужели вы мне не верите?

– А почему я должен вам верить? Ночь, охрана далеко, и вы наливаете мне какое-то подозрительное пойло…

– Разумеется, я вас понимаю! – Консультант поднес чашу к губам, отпил из нее и протянул Баринову. При этом он как бы невзначай коснулся края чаши своей бородкой.

– Теперь вы!

Баринов принял чашу, сделал три глотка.

Это было похоже на красное вино с чуть заметным запахом болотной травы или тины.

Консультант забрал чашу и взглянул на часы.

– Чего мы ждем? – спросил Баринов и почувствовал, что язык его немного заплетается.

– Я же говорил вам – мы проведем ритуал ровно в полночь. Вот мы и ждем полуночи…

Он быстро взглянул на Баринова.

У Николая слегка закружилась голова, он попытался поднять левую, неповрежденную руку – но она его не слушалась. Попытался встать – но и ноги, и все тело не подчинялись приказам мозга, они были словно налиты свинцом.

– Что… ты… мне… налил?.. – проговорил он, вернее, попытался проговорить непослушным, заплетающимся языком. Но даже сам он не смог разобрать свои слова.

Мысли у него в голове тоже ворочались медленно, тяжело, непослушно, как большие неповоротливые рыбины в аквариуме рыбного магазина.

Все-таки этот чертов консультант подлил ему какую-то отраву… Как же так? Ведь он сам первым отпил из серебряной чаши… Почему же на него отрава не подействовала?

На лице консультанта заиграла злорадная, торжествующая, победная улыбка.

И тут Баринов понял, как тот его перехитрил… Он вспомнил, что, отпив из чаши, консультант дотронулся краем сосуда до своей козлиной бородки. Все понятно – он заранее нанес на свою бороду ядовитый порошок и потом стряхнул его в чашу…

Баринов понял, что его перехитрили, развели как лоха! И он сам по своей воле попал в ловушку, да еще избавился от охраны! Идиот! Последний идиот!

Баринов думал, что будет дальше, он уже ждал смерти – но больше ничего не происходило, он был лишь парализован, но жив, и мог видеть и слышать.

Тем временем козлобородый консультант, убедившись, что Баринов не может ему помешать, приступил к ритуалу.

Он раскрыл книгу где-то в начале, взглянул на страницу, вытянул вперед руки и проговорил нараспев:

– Демоны ночи! Демоны черного, безлунного неба, таящиеся в темноте и тишине, в безлюдных местах, в заброшенных, разрушенных домах, услышьте меня! Вручите мне власть над этой рукой, выкованной великим кузнецом! – Демоны страха, демоны болезни и голода, скрывающиеся в мрачных подземельях, услышьте меня! Велите этой руке служить мне верой и правдой!

Баринов слушал пышные, бессмысленные слова ритуала – и мысли все так же медленно ворочались в его голове.

«Себе… Он хочет, чтобы рука повиновалась ему, а вовсе не мне… Он задумал это с самого начала… Он обманул меня, использовал, чтобы заполучить руку… Чтобы подчинить ее себе… Ну, погоди, скотина, если ты меня не убьешь – я сделаю с тобой такое, что ты пожалеешь, что родился на свет».

Консультант словно услышал его мысли.

Он покосился на Баринова и усмехнулся – мол, посмотрим еще, кто возьмет верх. Он сверился с текстом книги и снова заговорил:

– Демоны ручьев и болот, обитающие в темной воде, в глубоких омутах и бочагах, услышьте меня!

Пламя черных свечей на алтаре вспыхнуло ярче, отбросив колеблющиеся багровые отблески на полотнище с прикрепленными к нему звездами и символами.

Баринову показалось, что, когда отблеск этого света коснулся железной руки, эта рука едва заметно пошевелилась. Впрочем, возможно, это была лишь игра теней.

Козлобородый перевернул следующую страницу книги, взглянул на нее и снова заговорил:

– Старшие демоны ада, спутники Сатаны, услышьте меня! Услышь меня, Бафомет, владыка похоти и гордыни, и ты, Вельзевул, повелитель мух и москитов, демон невыносимого страдания, и ты, Астарот, властелин лжи! Велите этой руке подчиняться каждому моему слову, каждому помышлению!

Черное полотнище заколебалось, как будто подхваченное ветром.

Теперь Баринов отчетливо увидел, как железная рука зашевелилась, пальцы ее сжались в кулак и снова разжались.

– Услышь меня и ты, Асмодей, демон с пылающими глазами! И ты, Бельфегор, демон обмана и вероломства! И ты, Аббадон, властелин темной бездны!

Баринов не мог поверить, что все это происходит не в Средние века, а сейчас, в двадцать первом столетии, больше того – что все это происходит с ним…

Козлобородый тем временем перевернул следующую страницу книги и на этот раз заговорил на незнакомом Баринову языке – судя по резкому отрывистому звучанию, на немецком.

Он произнес несколько властных, повелительных фраз с тем же, что прежде, выражением и замолчал, словно чего-то ожидая.

И в часовне наступила напряженная тишина, как будто всё в ней тоже чего-то ждало – чего-то главного, решающего.

Черное полотнище туго натянулось, как кожа на барабане, пламя свечей вытянулось к потолку и застыло, даже багровые отблески света на стенах и потолке готической часовни, казалось, замерли в напряженном ожидании.

Козлобородый тоже чего-то ждал.

Он глядел то на пламя черных свечей, то на железную руку, то на полотнище с серебряными символами. В часовне по-прежнему ничего не происходило. Колдун удивленно и испуганно взглянул на старинную книгу, перевернул последнюю страницу – но там ничего не было написано…

– Как, – протянул колдун растерянным голосом, – разве это не все? Разве ритуал не закончен?

Арина широко открыла глаза.

Черная ночная река исчезла, растаяла, как утренний туман.

Арина была совсем в другом месте. В небольшом, тускло освещенном помещении с высоким сводчатым потолком. Посреди этого помещения стоял алтарь, накрытый черной тканью. Арина стояла на коленях перед этим алтарем, как приготовленная на заклание жертва.

Прямо перед ней на алтаре лежала железная рука.

Пламя свечей отбрасывало тусклые блики на металлическую поверхность руки, на черную ткань, окутывающую алтарь. Арина повернула голову – и увидела застывшего перед алтарем маленького человека в черной хламиде. Маленький человек чего-то ждал. И железная рука ждала, и пламя свечей застыло в немом ожидании.

«Словно в замке Спящей красавицы», – подумала Арина.

Словно в замке Спящей красавицы перед самым пробуждением…

Она еще немного повернула голову – и увидела Николая.

Он сидел в кресле с каким-то странным, отрешенным выражением на лице. Как будто понимал, что возмездие неизбежно, что от прошлого не убежишь, что оно уже пришло за ним… пришло, чтобы потребовать воздаяния. Возмездия. Расплаты.

Перед Ариной снова проступила августовская ночь, берег озера. По этому озеру, среди отражений звезд, плыла старая, рассохшаяся лодка, а на дне этой лодки лежала девушка…

Эта девушка была мертва. Убита. Убита жестоко, бессердечно.

Арина ясно, отчетливо увидела лицо мертвой девушки – и на какое-то мгновение ей показалось, что она видит свое лицо, видит саму себя.

И в этот миг она поняла, зачем она находится здесь.

Смерть этой девушки должна быть отомщена. Только тогда жизнь продолжится, только тогда, когда из мертвого удастся создать живое…

В голове Арины всплыла фраза, прочитанная на старинной гравюре, – создать живое из мертвого. «Vivisamortuis»…

– Живое из мертвого, – проговорила она еще слабым, нерешительным голосом – но голос ее окреп, и она закончила громко и отчетливо: – Vivisamortuis!

И эти слова словно сняли заклятие, пробудили замок Спящей красавицы – заколебалось пламя свечей на алтаре, замерцали блики на черной ткани, на железной поверхности руки.

И сама рука пошевелилась…

Арина подумала, что это – обман зрения или игра колеблющегося света алтарных свечей, но рука приподнялась на железных пальцах, как на пяти маленьких ножках, и подползла к краю алтаря, подползла к лицу Арины и замерла перед ней.

Арина поняла, что железная рука не несет ей угрозу, наоборот, она готова выполнить любой ее приказ, любое желание.

Но чего Арина желает на самом деле, чего она хочет в глубине своей души?

Арина снова увидела ночное озеро, увидела плывущую по нему рассохшуюся лодку, увидела лежащую в этой лодке девушку. Девушку, удивительно похожую на нее.

Губы мертвой девушки шевельнулись, произнеся единственное слово. Арина не расслышала это слово, но это было и не нужно. Она и так поняла, чего хочет эта девушка.

Она хочет, чтобы была поставлена точка в той давней истории, в трагедии, разыгравшейся пятнадцать лет назад. А для этого нужно, чтобы свершилось возмездие.

«Возмездие!» – вот что прошептали мертвые губы.

Арина ничего не успела сказать – но рука прочла ее мысли. Она разъяренной кошкой метнулась с алтаря на грудь Николая, пробежала по нему железными пальцами и вцепилась в его горло.

Николай каким-то невероятным усилием сбросил наркотическое оцепенение, попытался оторвать руку от своей шеи – но она вцепилась в него с неимоверной силой.

Он попытался вскрикнуть, вложив в этот крик весь ужас, всю растерянность, все бессилие своей души – но из его перехваченного железной рукой горла вырвался только бессильный, почти неслышный хрип.

Маленький человек в черной хламиде с ужасом и недоумением следил за происходящим.

Колени его подогнулись, он упал на четвереньки и отполз в угол, испуганно подвывая и не сводя потрясенного взгляда с железной руки.

Лицо Николая побагровело, глаза вылезли из орбит и потускнели. В горле его что-то отвратительно хрустнуло, он несколько раз дернулся и окончательно затих.

Арина смотрела на него в ужасе и растерянности…

И вдруг она увидела, что на мертвом лице этого человека проступило новое, неожиданное выражение.

Облегчение. Освобождение.

Пятнадцать лет он убегал, прятался, скрывался от призраков прошлого, от призраков, которых он сотворил собственными руками, – и вот наконец его бегство закончилось, и он обрел покой.

И в тот же миг черное полотнище с громким треском разорвалось пополам, серебряные звезды со звоном упали на пол часовни, раскатились по вытертым сотнями ног камням.

Пламя свечей на алтаре погасло, и темнота опустилась на часовню, словно милосердный занавес, скрывающий от зрителя финал кровавой трагедии.

В кармане у капитана Нехорошева зазвонил мобильный телефон.

Капитан с неудовольствием вытащил его, с неудовольствием взглянул на дисплей. Номер на экране показался ему знакомым. Он поднес трубку к уху и проговорил:

– Нехорошев.

– Это Брюллов, – отозвался голос в трубке. – Помните меня?

– А как же! – Капитан вспомнил пижона из страховой компании. – Чем обязан?

– Я обещал вам позвонить, если мы снова перехватим тот сигнал…

– Рука? – догадался капитан.

– Да, она снова активизировалась.

– Где на этот раз?

– Я могу назвать вам координаты, но лучше просто заеду за вами. Я как раз туда направляюсь. Поедете со мной?

– Само собой! Когда вы заедете?

– На самом деле я уже возле вашего дома, так что спускайтесь…

Когда Нехорошев вышел из подъезда, машина Брюллова действительно стояла у самого тротуара. Капитан сел рядом с Брюлловым, и они поехали на север.

– И где же на этот раз появилась рука? – спросил Нехорошев, когда они миновали площадь Мужества.

– Вот здесь. – Брюллов показал точку на экране навигатора. – Это за пределами города, здесь нет никаких строений…

– Это Шуваловский парк.

Через двадцать минут они подъехали к воротам парка, вышли из машины и зашагали по темной аллее.

– Это где-то здесь… – проговорил Брюллов, показывая на заросли слева от дороги.

И тут они увидели пробивающийся сквозь кусты слабый свет.

Спутники продрались сквозь заросли и вышли на тропинку, которая поднималась на холм.

На вершине этого холма виднелся характерный силуэт готической часовни, из окон которой пробивался слабый свет.

Нехорошев прибавил шагу и первым вошел в часовню.

Внутри было темно и пахло, как в церкви.

Посреди часовни возвышался алтарь, рядом с ним, с горящей свечой в руке, стояла бледная женщина. Пламя свечи, которое было в часовне единственным источником света, придавало ее лицу таинственное и зловещее выражение. Но даже при таком освещении она показалась капитану очень красивой.

Нехорошев включил в своем телефоне режим фонаря и осветил часовню.

Кроме женщины, здесь был мертвый мужчина, полулежащий в кресле. На горле у него Нехорошев увидел какое-то огромное насекомое. Однако, осветив его ярче, он понял, что это не насекомое, а железная рука, сжимающая горло мертвеца.

Еще один человек скорчился на полу в углу часовни. Это был маленький, странный человечек с козлиной бородкой. Он был облачен в какую-то нелепую черную мантию и трясся мелкой дрожью, как от холода.

– Так, и что же здесь произошло? – спросил капитан у женщины со свечой, здраво рассудив, что только она может связно разговаривать.

Но пока женщина собиралась с мыслями, заговорил дрожащий человечек в углу часовни:

– Я ни в чем не виноват! – лепетал он и тянул к Нехорошеву худые маленькие ручки. – Я не сделал ничего плохого! Я только ученый, исследователь! Я изучал уникальный артефакт…

– Ага, исследователь! – перебила его женщина. – Не слушайте его! Это он убил художника Антона Добролюбова, это он напал на переплетчика… Все это из-за вот этой книги… Не смотрите, что он такой тщедушный – на самом деле он очень силен!

– Художника Добролюбова? – оживился капитан. – Есть у нас такое убийство, не раскрыто…

– Я тут ни при чем! – заверещал человечек и пополз к двери часовни.

– Куда?! – Нехорошев ухватил его за воротник и вернул на место, в то же время другой рукой он набирал номер телефона. – Серегин, высылай опергруппу и криминалистов в Шуваловский парк. Там часовня такая есть, недалеко от дворца. Ребята знают…

– Я ни при чем! – не унимался маленький человечек.

– А это мы разберемся. Пальчики проверим, ДНК… чай, не в каменном веке живем! – Он ловко защелкнул на его руках наручники и повернулся к женщине: – А здесь-то что произошло? Кто убил этого гражданина? И кто он вообще такой?

– Николай Баринов… мой муж. Понимаете, он увлекся всякой мистикой, подпал под влияние вот этого клоуна… – Женщина кивнула на маленького человечка. – И они устроили здесь какой-то средневековый ритуал. Ну, и во время этого ритуала что-то пошло не так, и эта железная рука…

– Что ж, выходит, несчастный случай? – с сомнением протянул Нехорошев.

– Выходит, так! – подтвердила женщина. – А иначе что же – придется писать, что его задушила железная рука?

– Нет, так не пойдет… – вздохнул капитан. – Так меня не поймут. Запишем – несчастный случай…

– А с рукой что будем делать? – подал голос Брюллов.

– А что с рукой? – всполошился капитан.

– Забрать бы мне ее.

– Как забрать? Она – вещественное доказательство, а тут – место преступления… тут ничего нельзя трогать!

– Ну, во-первых, ты же только что сказал, что здесь произошло не убийство, а несчастный случай. А во-вторых… точнее, как раз во-первых, эта рука – ценнейший артефакт, застрахованный нашей компанией. Ты представляешь, сколько она стоит? Сейчас тут ваши люди набегут, суета начнется, всякое может случиться… Ты хочешь за ее потерю отвечать?

– Ох! – Нехорошев схватился за голову. – Ох, не хочу! Ладно, забирай эту чертову руку, запишем, что она пропала в неизвестном направлении. Свидетелем будешь?

– А как же! – Брюллов оживился. – Мне – лишь бы артефакт владельцу вернуть…

Он подошел к трупу и попытался взять железную руку, но та вцепилась в мертвое горло и не желала его отпускать.

– Вот черт! – пробормотал Брюллов. – Что делать-то?

– Вы позволите? – Женщина подошла к креслу, наклонилась над железной рукой и что-то едва слышно прошептала.

И – о чудо! – железные пальцы разжались, и рука послушно отползла чуть ниже.

Брюллов удивленно присвистнул, поднял железную руку и попытался убрать ее в свою сумку. Но рука снова заартачилась, растопырила пальцы.

Арина опять что-то ей шепнула – и рука послушно сжалась, так что Брюллов смог ее убрать.

– Как вы это делаете? – спросил он Арину.

– Сама не знаю! – улыбнулась та. – Похоже, рука признала меня хозяйкой.

– Что же делать? Придется мне попросить вас поработать со мной какое-то время…

– Кем?

– Кем-то вроде дрессировщика.

– Дрессировщик железной руки… а что, неплохо звучит!

– Пойдемте скорее, – Брюллов схватил Арину за руку, – пока капитан не передумал нас отпускать.

Они выбежали из часовни и сели в машину. Сумку, где лежала железная рука, Арина держала на коленях.

– Вы сможете полететь со мной прямо сегодня? – неуверенно спросил Брюллов. – Понимаете, руку нужно доставить в музей как можно скорее.

– Хорошо, только заедем ко мне за паспортом и кое-какими вещами, – легко согласилась Арина.

Неожиданно она почувствовала себя совершенно свободной. Несчастливое детство, безрадостная юность, трудная молодость, неудачное замужество – все было забыто ею как страшный сон. Теперь для нее начнется новая свободная интересная жизнь.

Примечания

1

В переводе на русский – «живое из мертвого».