Наталья Александрова - Печать Иоганна Гутенберга

– Евгения! – Женя вздрогнула, оторвалась от своей корректуры и подняла голову.

Софья Петровна строго смотрела на нее поверх очков.

– Евгения, – повторила она недовольным, как обычно, голосом. – Нужно на склад сходить. Нужно принести Роману Васильевичу две пачки. Ну, ты знаешь.

Роман Васильевич, их постоянный автор, унылый и занудный тип лет пятидесяти с зачесанными на лысину жидкими волосами, бросил на Женю тусклый взгляд. Точнее, не на нее, а сквозь нее. Женю он принципиально не замечал, видимо, считал ее предметом офисной мебели или оргтехники. Перед ним лежала коробка дешевых конфет – он каждый раз приносил такую Софье Петровне, это называлось у него «подсластить жизнь». Коробки были всегда одинаковые – видно, купил по случаю целую партию. Наверняка конфеты давно засохли.

– Почему я? – проговорила Женя, уже зная ответ. – У меня еще работа не закончена!

– У всех работа! – сухо ответила Софья Петровна. – Кроме того, у Настасьи Ильиничны, как ты знаешь, радикулит, у Леры сосудистая дистония, а у меня… – она не закончила фразу, громко закашлявшись. Ну да, у нее то ли хронический бронхит, то ли трахеит, то ли еще что-то в этом роде.

Женя вздохнула и поднялась. Она знала, что все равно придется идти, и лениво отбивалась без надежды на успех, скорее по привычке. И еще она отлично знала, в чем настоящая причина того, что никто из ее коллег не хочет идти на склад. В том, что при этом волей-неволей придется пройти через Третий Цех.

Женя вздохнула, взяла в углу тележку, вышла в коридор, огляделась по сторонам.

Возле лифта, прямо под табличкой «курение запрещено», курил охранник из «Алиби» Георгий. Увидев Женю с тележкой, Георгий плотоядно ухмыльнулся и проговорил:

– Что, опять на склад?

Женя взглянула на него исподлобья – зачем спрашивать? Что, так не видно?

А Георгий не унимался:

– Через Третий Цех пойдешь?

– А что – ты знаешь другую дорогу?

– А ты знаешь, что там случилось тридцать лет назад?

Женя тяжело вздохнула и закатила глаза. Началось! Она ушла бы, но нужно дождаться лифта.

А Георгий не хотел лишить себя удовольствия, рассказать ужастик вроде тех, что рассказывают перед сном друг другу дети.

– Один инженер-ботаник задержался после конца смены, что-то ему надо было то ли проверить, то ли измерить, и уронил в чан с кислотой очки. Попытался достать их, наклонился над чаном, у него от испарений закружилась голова, и он – бултых! Так от него – представляешь – через пять минут ничего не осталось. Совсем ничего! Но с тех пор каждый вечер его призрак появляется в Третьем Цеху, ходит по цеху и повторяет: «Где мои очки?! Где мои очки?!»

Женя слышала эту историю уже десятки раз, причем в самых разных вариантах, но Георгий последние слова произнес очень артистично, с жуткими подвываниями, так что у Жени озноб пробежал по спине. Чего этот тип и добивался.

К счастью, в это время подошел лифт, и Женя шагнула вперед.

Она спустилась на первый этаж, прошла по пустому полутемному коридору, толкнула железную дверь.

Дверь отворилась с громким надрывным скрипом. Точнее, даже стоном. Тоскливым, унылым, душераздирающим. Точнее даже, стоном. Но открылась не до конца – что-то ей мешало.

Третий Цех.

Женя протиснулась внутрь, протащила тележку, пошла вперед, стараясь не поднимать глаза и не отклоняться от узкой тропинки, проторенной между старыми, ломаными станками и пустыми фанерными ящиками.

Ей казалось, что она идет по заколдованному лесу, где за каждым деревом таится что-то загадочное и опасное, где из-за каждого куста за ней следит чей-то враждебный взгляд, и не дай бог сойти с тропинки – тут же тебя схватят липкие руки…

Но тут справа раздался едва слышный шорох, и она не выдержала, подняла глаза, посмотрела в направлении этого звука, хоть и знала, что этого не нужно делать.

Ничего, конечно, не увидела, кроме груды полуистлевшей бумаги, но на всякий случай тихонько произнесла:

– Это я! Ты как здесь?

В ответ в углу снова что-то зашуршало.

«Может быть, это просто кошка?! – подумала Женя. – Ну, или крыса… тоже, конечно, неприятно».

Шорох не прекратился, более того – из угла донесся едва слышный шепот.

Едва слышный, невнятный – но Жене показалось, что она разобрала в этом шепоте различимое слово:

– Пос-спеш-ши…

Женя закусила нижнюю губу, дошла до знакомого ящика, положила на него заранее припасенную конфетку, снова опустила глаза и пошла дальше.

Она каждый раз оставляла на этом ящике какое-нибудь небогатое приношение – конфету, пирожок из ближней пекарни, бутерброд с сыром… ей казалось, что таким образом она наладит отношения с таинственным обитателем Третьего Цеха. Может быть, даже подружится с ним. Но все равно ей было страшно.

Потому что на самом деле она понимала, что все это плод ее воображения, что на самом деле никто не верит, что в Третьем Цеху водится привидение. Ну как можно в двадцать первом веке верить в привидения? Это же не Средневековье замшелое… А дурак Георгий просто пугает ее, причем только ее, поскольку больше никто давно уже не ведется на его байки.

Но что Женя может поделать, если ей действительно страшно? И она придумала такой нехитрый ритуал. Как будто она верит в того, кто обитает в Третьем Цехе, кто бы он ни был. И каждый раз она оставляла ему гостинец в знак дружбы. И, разумеется, никому и никогда об этом не рассказывает, еще не хватало, засмеют ведь совсем… Так что пускай это будет их общий секрет.

До следующей двери оставалось совсем недалеко, может быть, шагов десять, но тут справа от тропинки снова раздался шорох. Женя опасливо вскинула взгляд…

И застыла на месте, как громом пораженная.

На сером бетонном полу, на пятачке свободного места между громоздким прессом и грудой ржавых деталей лежал человек. То есть не живой человек, а труп. Труп мужчины лет сорока, с темными, с проседью волосами.

Он был, несомненно, мертв – открытые, близко посаженные, обращенные к потолку глаза были затянуты мутной бессмысленной пленкой, голова повернута под немыслимым, невозможным углом. Правую бровь пересекал старый белесый шрам.

– Мама! – пискнула Женя, похолодев от ужаса, и стрелой кинулась вперед.

В секунду она добежала до второй двери, толкнула ее, вылетела в коридор, пробежала еще пару десятков метров и остановилась перед дверью склада, перевела дыхание.

Так. Главное – успокоиться… главное – взять себя в руки… чтобы никто не заметил, в каком она состоянии…

Она толкнула дверь, вошла на склад.

И нос к носу столкнулась с Валентиной.

Валентина, их кладовщица, была женщина язвительная и вредная. Ей ничто не доставляло такого удовольствия, как чужой испуг и растерянность. Крупная, плечистая, с круглым красным лицом, она стояла напротив двери, уперев руки в бока.

– Там… – выпалила Женя, безуспешно ловя воздух ртом, – там, в Третьем Цеху…

Она не смогла договорить, ей не хватило воздуха – да Валентина и не ждала от нее ничего внятного и членораздельного. Она наслаждалась ее ужасом.

– А что это на тебе лица нет? – проговорила она насмешливо. – Ты что, привидение встретила?

– Никого я не встретила! – выпалила Женя.

Ей не хотелось подыгрывать Валентине. Не хотелось доставлять ей такое удовольствие. И от этого чувства она даже пришла в себя и немного успокоилась. Во всяком случае, сердце перестало колотиться где-то у горла, и руки не дрожали.

– Точно не встретила? – недоверчиво переспросила кладовщица. – Может, видела ту девчонку?

– Ка… какую девчонку? – против своего желания переспросила Женя. – Почему девчонку?

Она хотела рассказать о мертвеце, которого видела в Третьем Цехе, но насмешливый голос и ехидный взгляд Валентины отбили у нее всякую охоту. Лучше бы рассказать кому-нибудь другому… или вообще промолчать… пусть уж кто-нибудь другой…

– Что – не знаешь? Ты ведь через Третий Цех шла?

– Конечно, через третий, – Женя быстро взглянула на кладовщицу. Та явно наслаждалась ее страхом, и Женя мысленно поклялась, что не даст слабину.

– Ну да, через Третий, – повторила она твердо. – Будто ты не знаешь, что здесь нет другого пути.

Другой путь вообще-то был. Можно было выйти из склада на улицу и снова войти в здание через главный вход, но для этого пришлось бы каждый раз оформлять пропуск на все книги и бумаги, которые везешь со склада. А кто же его оформит, если можно пройти внутри здания? Вот и приходилось идти через Третий Цех…

– А ты что – разве не знаешь, какая история случилась в Третьем Цеху сорок лет назад?

– Сорок? – переспросила Женя. – Разве не тридцать?

– Сорок, я точно знаю! В Третьем Цеху работала одна девчонка, лет двадцати. То есть, когда она устраивалась, она себя выдала за парня. Потому что здесь было вредное производство, и женщин на него не брали. Зато платили очень хорошо. И еще молоко выдавали за вредность. В общем, предъявила она документы своего хахаля, они на лицо были немножко похожи, только у нее волосы длинные, так она их заколола гребенкой и спрятала под шапку…

Валентина сделала паузу, взглянула на Женю, чтобы убедиться, что та слушает, и продолжила:

– А потом, когда она работала на прессе, шапку сняла, потому что жарко, а гребенка выпала, и волосы длинные распустились, и их затянуло в пресс. Она, конечно, попыталась остановить пресс, выключить мотор, но не смогла дотянуться до рубильника… в общем, ей голову оторвало. Хрясь – и нету!

– О господи! – не выдержала Женя. И увидела, как круглое лицо Валентины еще больше расплылось от удовольствия.

– Все вокруг кровью залило! – продолжала она, смакуя подробности. – Месяц не могли отмыть! Да что месяц! Еще несколько лет эта кровь на полу проступала! Чем только не отмывали! А призрак той девчонки с тех пор каждый вечер появляется в Третьем Цеху, ходит и повторяет: «Где моя гребенка? Где моя гребенка? Отдайте мою гребенку!» – последние слова Валентина проговорила так артистично, что у Жени снова перехватило дыхание.

– Ладно, ты зачем пришла? – Валентина получила свою порцию удовольствия и успокоилась.

– Две пачки номера семьсот четыре! – выпалила Женя, радуясь возможности сменить тему.

– Семьсот четвертая – это у нас здесь… – Валентина пошла в угол, легко подхватила две пачки, уложила их в Женину тележку. – Только две пачки? Может, больше? Чтобы лишний раз не ходить? – Валентина ухмыльнулась.

– Только две, – Женя опасливо покосилась на дверь. Ей хотелось скорее уйти от Валентины, но страшно было снова идти через Третий Цех, страшно было снова увидеть труп.

Однако делать нечего. Она собрала волю в кулак и покатила тележку обратно к двери.

Прошла по коридору, остановилась перед дверью Третьего Цеха… набрала в грудь воздуха, закусила губу, толкнула дверь и решительно вошла в цех.

Только не смотреть туда… туда, где лежало это… этот…

Все было напрасно. Глаза сами уставились на то место, где она видела труп.

И что?

И ничего.

Трупа на прежнем месте не было.

Женя повертела головой.

Может быть, он лежал не здесь, а чуть правее или левее? Да нет, у нее в мозгу отчетливо отпечаталась эта картина – он лежал именно здесь, между грудой ржавых железяк и сломанным прессом. Она запомнила даже темное пятно на полу… вот оно, это пятно. А трупа нет.

Что же это – ей все померещилось? Привиделось? Может, у нее от страха начались галлюцинации? Или это и есть тот самый призрак, о котором все рассказывают с таким сладким ужасом?

Или тот человек не был мертв, а только потерял сознание, а потом пришел в себя, встал и ушел?

Нет, Женя была твердо уверена, что он был мертв.

Не бывает у живых таких мутных, пустых глаз… и такого безумного поворота шеи не бывает…

Так что же это было?

Женя подняла голову, внимательно огляделась, повторила вслух, хотя и негромко:

– Что это было?

И снова, как прошлый раз, из-за груды ржавых деталей донесся едва слышный шепот:

– Не с-спеш-ши…

Но она не послушалась этого шепота, она устремилась вперед, к двери… но по дороге не удержалась, бросила мимолетный взгляд на ящик, где оставила свое скромное приношение.

Конфетки не было. То есть, на прежнем месте лежал пустой фантик. Значит, он принял ее подношение… Конфету съел, а фантик оставил.

Женя машинально схватила фантик, и почувствовала, что он не пустой, что в нем что-то завернуто. Значит, тот, кто живет в Третьем Цеху, не принял ее угощение? Как странно…

Женя почувствовала, что, если она останется здесь еще чуть-чуть, у нее просто съедет крыша. Нет, нужно искать другую работу… так она долго не выдержит…

Она хотела выбросить фантик, но тут он сам собой развернулся, и на Жениной ладони оказалась странная вещь. Довольно тяжелая, сверху была плотная бомбошка из твердого темного дерева, а под ней…

Женя перевернула эту штуку и сразу поняла, что она очень старая, потому что ручка была отполирована прикосновениями множества рук. Под бомбошкой был такой кругляшок, судя по тяжести, металлический, скорее всего бронзовый, потемневший, старый… а на нем… на нем были вырезаны какие-то разводы, сложный орнамент из переплетающихся линий, может быть, из диковинных, экзотических растений. А может, Жене так показалось, поскольку, когда она снова посмотрела, то на кругляшке были уже какие-то вензеля.

На что это похоже? Женя покрутила вещицу так и этак. Да это же печать! Ну да, старинная печать, а уж как она сюда попала… В этом цеху работали когда-то старые печатные станки, так может…

Женя отогнала от себя неуютную мысль, что печать-то могла валяться здесь хоть сто лет, но вот кто завернул ее в фантик от конфеты? От ее конфеты…

– Что это такое? – спросила Женя, оглянувшись. – Зачем ты мне это дал?

И тут вдруг тусклые лампы в железных намордниках, которые кое-где горели, стали гаснуть. То есть сначала освещение стало слабеть, как бывает в кинотеатре, а потом наступила кромешная тьма.

– П-постой-й… – прозвучало в темноте, – не спеши-и…

Дикий страх овладел Женей, ей казалось, что оттуда, из темноты, тянутся к ней длинные руки, которые сейчас схватят ее и навсегда оставят здесь, в этом подвале.

Женя не помнила, как рванула на себя дверь, и очухалась, увидев свет в коридоре.

Она пробежала остаток пути, толкая перед собой тележку, вылетела в коридор первого этажа, подбежала к лифту.

Кабина, к счастью, была на первом этаже.

В лифте Женя отдышалась и осознала, что все еще сжимает в руке эту странную печать. Ну, не бросать же ее здесь… И она сунула ее в карман джинсов.

«Нет, нужно искать другую работу», – подумала Женя, нажимая кнопку своего четвертого этажа. Тем более что скоро их всех и так уволят. На их четвертом этаже располагалось несколько мелких фирмочек, и постепенно всех их выжила одна компания, которой приглянулось это место под офис. Так что кто-то ушел сам, кто-то разорился.

Их издательство никуда не могло уйти – тут рядом склад, где еще такое место найдешь? Но владелица Елена Сергеевна была уже сильно немолода, к тому же болела, так что, когда ей сделали предложение о продаже издательства, она долго не думала.

«Все равно, – сказала она, – работать не дадут, опять же кризис».

И купил издательство тот самый господин Ушаков, чей офис на их этаже. Однако выяснилось, что по каким-то там законам или по уставу перепрофилировать или закрыть фирму он сможет только через год, не раньше.

Ну вот, осталось несколько месяцев, и тогда все они пойдут на улицу, как говорит Настасья Ильинична и тут же добавляет, что ее-то дети прокормят. Софья Петровна в ответ поджимает губы и горестно кашляет: она-то одинока как перст.

Лера как всегда улыбается отстраненно, ее ничего не волнует. Женя пожимает плечами, в большом городе она работу рано или поздно найдет: хотя хотелось бы все-таки по профилю, не в школу же преподавать идти…

А пока суд да дело, на место Елены Сергеевны прислал господин Ушаков Альбину. Ну, это что-то…

Сразу себя показала, хотя в работе ничего не понимает. Всем дала понять, что у нее с хозяином свои особые отношения – может, и правда, Жене все равно. Но держится Альбина нагло.

«Нет, все же надо заняться поисками работы», – в который раз подумала Женя, выволакивая тележку из лифта.

С Альбиной она столкнулась в дверях, та была в пальто, стало быть, на обед собралась. Зыркнула на Женю и прошипела что-то насчет того, что смотреть надо, а то некоторые прутся прямо по ногам грязными колесами. Что было совершеннейшей неправдой, Женя ясно видела, что никого не задела. Ну, такой уж у Альбины характер.

– Ой, девочки! – радостно закричала Настасья Ильинична, когда дверь закрылась за автором, получившим свою нетленку. – Давайте скорее чайку попьем, пока нашей нету!

– Тише ты! – хрипло сказала Софья Петровна. – Еще услышит… не дай бог…

– А что, нам перерыв не полагается? Сама-то она, небось, каждый день на ланч ходит! Да не в «Макдоналдс» небось… Женя, ставь чайник-то, я пирожков принесла. Ох, и наломалась вчера у плиты, поясница отваливается…

Женя достала тщательно спрятанный чайник и чашки. Подошла Лера, сладко грезившая о чем-то в дальнем углу комнаты. Женя сунула пакетики в три чашки, Софья Петровна пила свой, из термоса. Она добавляла в чай какую-то травку от кашля. Женя как-то попробовала – вкус ужасный, просто отрава. Правда, и этот чай, из пакетиков, тоже отдает пареным веником, ну да ладно.

– Кушайте! – Настасья щедрой рукой высыпала на тарелку румяные пирожки.

Пирожки у нее были вкусные, но Женя осознала, что совершенно не хочет есть. Вспомнилось пустое полутемное помещение и труп, скорчившийся в углу. Надо же, как натурально он выглядел…

Ее передернуло.

Лера отщипнула крошечный кусочек пирожка и деликатно отправила его в рот.

– Очень вкусно… – прошелестела она под неодобрительным взглядом Настасьи Ильиничны, всем своим видом выражая, что она не может проглотить ни кусочка и жует только из вежливости.

– Женя, Лера у нас девушка хрупкая, питается воздухом, хоть ты поешь нормально!

И только Женя надкусила пирожок, как открылась дверь и они услышали ненавистный голос Альбины:

– Куда все делись? Опять дверь открытой оставили?

Это была вопиющая ложь, никогда они так не делали, если уходили, то всегда кто-нибудь оставался на дежурстве. Да и куда им ходить-то? В кафе внизу подают только кофе, чай и черствые булочки. Так уж лучше Настасьины пирожки…

Но Альбина строго-настрого запретила пить чай на рабочем месте, еще хорошо, что их столик от двери никак не видно.

Настасья Ильинична мигом убрала пирожки и чайник, Женя торопливо глотнула чаю, обожгла нёбо, едва не закашлялась. Софья Петровна со всей силы хлопнула ее по спине, одна Лера как обычно застыла в испуге с театрально поднятыми руками.

Когда Альбина появилась рядом, следы преступления были убраны, на столе только сиротливо томился термос Софьи Петровны с лекарственной бурдой.

Альбина, увидев термос, подняла левую бровь, и Софья демонстративно закашлялась. Альбина брезгливо поморщилась, отчего ее лицо с правильными в общем чертами и тщательно наложенным макияжем стало если не уродливым, то весьма непривлекательным, но по поводу термоса ничего не сказала. Развернулась на каблуках и прошла в свой кабинет, печатая шаг, как солдат на плацу.

Вот удивительно даже: такая, в общем-то, стройная, подтянутая женщина, а… походка тяжелая, ступает, как будто весит центнер.

«Это от злости», – бросила как-то в сердцах Настасья Ильинична.

Да уж, как ни посмотри, а директриса у них самая настоящая стерва, таких в кино показывают.

Альбина скрылась в кабинете и через минуту появилась снова в меховой жилетке. Если и была у сотрудников надежда, что Альбина просто что-то забыла и сейчас снова уйдет, то, увидев жилетку, все приуныли: это надолго.

Кабинетик у Альбины был крошечный, у них вообще издательство маленькое, всего две комнаты, тесно заставленные рабочими столами и стеллажами с книгами. Прежняя владелица издательства, Елена Сергеевна, дверь своего кабинета постоянно держала открытой. Так ей удобнее было работать: лишний раз словами по делу переброситься, опять же воздуха больше. Альбина же все время в кабинете закрывалась, чтобы сотрудники, не дай бог, не услышали, о чем она разговаривает по телефону. Да больно надо!

Так или иначе в кабинете было Альбине душно, и она установила кондиционер, из которого немилосердно дуло, поскольку кабинетик, как уже говорилось, был крошечный. И Альбина принесла меховую жилетку. Жилетка была норковая, фирменная и вызывала у сотрудников еще большую ненависть к начальнице.

– Нет бы как все люди, – ворчала Настасья Ильинична, – носочки шерстяные и жилеточку вязаную из дома принести, а она на-ка! – в меха вырядилась!

– Или уж вообще бы с кондиционером не заморачивалась, – хрипела Софья Петровна, – мне от ее двери и то дует!

Даже Лера, которую по наблюдению сотрудников вообще не интересовало ничто земное, негодующе фыркнула.

Теперь, увидев Альбину в жилетке, сотрудники поняли, что Альбина никуда не уйдет, нынче, значит, без обеда останется. На диету, что ли, села? Это плохо: и так заразой была, а от голода совершенно озвереет, кусаться начнет.

Женя вздохнула и пожала плечами. Что ж, если не суждено сегодня чаю попить, значит, так тому и быть.

И только было она уселась за свой стол, чтобы поработать над редактурой, как из кабинета послышался голос Альбины:

– Евгения, зайдите ко мне!

Вот еще тоже загадка: вроде бы Альбина не визжит и не орет, а голос противный.

Женя поймала сочувствующий взгляд Настасьи Ильиничны: «ужо тебе влетит ни за что!» И поняла, что так и будет. Хотя дела у нее вроде бы в порядке, от Альбины хорошего ждать не приходится. Ох, надо другую работу искать…

– Закройте дверь! – сказала Альбина, не поднимая головы, когда Женя вошла в кабинет.

Сесть, разумеется, не предложила, да она нарочно поставила такой стул неудобный, чтобы людям и в голову не пришло на него садиться. Лучше уж постоять.

– Значит, вы сейчас возьмете вот этот конверт и отвезете его по адресу… – Альбина протянула Жене бумажку с адресом, Женя разглядела только улицу, точнее, набережную Екатерининского канала, – и передадите Андрею Федоровичу в собственные руки.

– Кому? – растерялась Женя.

– Андрею Федоровичу Ушакову, – отчеканила Альбина, – да-да, именно тому самому. Вы все поняли?

– Но, Альбина Николаевна, – растерялась Женя, – но я… но мне… но у меня…

«В самом деле, – подумала она, – что еще за новости?»

Она сотрудник издательства, у нее работы непочатый край, а тут велят ехать неизвестно куда, то есть известно, конечно, но на это ведь полдня уйдет! В конце концов, можно ведь с обычным курьером документы послать, а в ее обязанности это не входит!

Разумеется, все слова застряли у нее в горле, как только она встретилась со взглядом Альбины.

Ну и взгляд у нее, просто как у Медузы Горгоны, от такого запросто окаменеть можно. Или уж на Женю она так действует.

Язык примерз к гортани, даже обожженное нёбо перестало болеть.

– Так вы все поняли? – повторила Альбина, и Женя против воли кивнула.

– Помните, в конверте очень важные документы, вы должны отдать их Ушакову в собственные руки. Только ему, никому ничего не оставлять и не передавать. Да, вот еще что, там охрана внизу в холле, так вы скажите, что вы – Альбина Королькова, вас пропустят.

«Это еще зачем?» – подумала Женя, но вслух, разумеется, ничего не сказала, а пошла к двери.

– И поторапливайтесь! – крикнула вслед Альбина. – В магазинах по дороге не застревайте и кофе не распивайте!

– Да я вовсе не собиралась, – не выдержала Женя, – а если не доверяете, то пошлите кого-нибудь другого, вот хоть Леру.

– Или сейчас, немедленно едешь по адресу, или ты здесь больше не работаешь! – прошипела Альбина, и Женя всерьез испугалась, увидев ее лицо.

Там была такая неприкрытая ненависть, что она отпрянула, как будто ее ударили по лицу. Мелькнула мысль бросить конверт на стол и уйти. Собрать свои немногочисленные пожитки – чашку, ложку, кое-что из косметики и блокнот для рабочих записей, сложить все в пакет и идти домой. А утром получить расчет и искать работу. Да, но где ее теперь найдешь? Кризис, издательства закрываются, здесь хоть какие-то деньги платят.

Она чуть помедлила и поняла, что Альбина победила.

– Головой за конверт отвечаешь! – прошипела Альбина ей вслед. – И чтобы не смела тут никому трепать, куда едешь!

«Да пошла ты», – подумала Женя.

Сотрудники сидели тихо, как мышки, даже Софья не кашляла. Никто не задал Жене никакого вопроса, она накинула куртку и вышла, запихнув в сумку конверт. Хорошо, что сумка большая, Женя привыкла таскать в ней рукописи.

В метро было по дневному времени свободно, Женя уселась в уголке, прижимая к себе сумку с документами, и задумалась, как дошла она до жизни такой.

Работала она в нескольких издательствах: у нее все-таки диплом филфака университета, вполне приличный английский, так что работу она нашла легко. И вот, крупное издательство, где ей нравилось работать и платили вполне приличные деньги, неожиданно не то чтобы разорилось, просто его хозяин совершенно переквалифицировался на другой бизнес и потерял интерес к книгоизданию. Потому как дохода это стало приносить гораздо меньше.

Издательство осталось, но сотрудников сократили втрое и урезали оставшимся зарплату. После чего издательство стало тихо умирать.

Женя этого уже не застала, она перешла в это крошечное издательство, поскольку выбирать уже не приходилось. Одно слово – кризис…

В первое время Жене было все непривычно в этом крошечном мирке, где сотрудники выполняли все сами, вплоть до таскания тяжелых пачек книг со склада. Хорошо, что склад был тут же, в подвале.

Бизнес-центр, где издательство занимало две комнаты на четвертом этаже, был перестроен из старого завода печатных машин. Завод этот был построен в начале прошлого века, так что стены оставили прежние, мощные, как в крепости, раньше умели строить. Оставили также и подвалы, где расположились склады. Подвалы были огромные, никто толком их не изучал, ходило про них множество слухов, вот как раз сегодня Жене снова рассказывали страшные истории. Некоторые всерьез утверждали, что в подвалах обитает привидение.

Женя не раз слышала в Третьем Цеху подозрительные шумы и шорохи, а сегодня вообще видела покойника. Да, но потом он исчез. Это от страха ей показалось, уверила себя Женя.

Нужно искать работу. Тем более что Альбина совершенно распоясалась. Если она будет использовать Женю, как курьера, то что дальше будет? Сегодня – документы отвези, завтра – кофе принеси, а потом вообще белье стирать заставит! А полы ей помыть не надо? Нет, пора, пора искать новую работу…

С такими мыслями Женя дошла по набережной Екатерининского канала до нужного дома и остановилась перед коваными воротами. Ворота были новые, красивые и абсолютно неприступные. Над воротами висела камера.

Женя потопталась немного перед воротами и заметила рядом маленькую калиточку. Калитка тоже была заперта, и не было видно никакого замка. Зато Женя увидела самую обычную кнопку. Нажала и подождала. Ничего не изменилось. Она подождала еще немного. Никакого эффекта.

«Плюнуть и уйти, – с тоской подумала Женя, – что, в самом деле, нанималась я, что ли…».

Но тут она вспомнила, с какой ненавистью поглядела на нее Альбина, и поняла, что если она вернется ни с чем, то и правда нужно будет увольняться. Да эта стерва еще и денег не доплатит!

Женя ударила по кнопке кулаком, и тотчас откуда-то сверху послышался голос:

– Чего тебе?

– Документы передать, – Женя вытащила из сумки конверт.

Калитка открылась. Возле нее стояла стеклянная будочка, в которой, как в аквариуме, сидел довольно молодой, хоть и толстый мужик с круглой физиономией. И хоть он прекрасно видел, что Женя вошла, не открыл окошко, а ждал, когда она постучит.

– Ну? – он протянул руку. – Давай свои документы, небось рекламная лабуда какая-нибудь…

– Да счас! – рассердилась Женя. – Велено передать господину Ушакову в собственные руки, так что я неизвестно кому документы важные оставлять не собираюсь.

– Как это – неизвестно кому? – завелся мужик. – Я при исполнении, не велено пускать разных-всяких! Тебя пусти, а ты, может, сопрешь чего по дороге…

«Отчего это, интересно, они все мне тыкают? – задумалась Женя. – Вроде бы приличный дом, люди богатые живут, а нанимают уродов каких-то…».

Тут она сообразила, что охранник просто мается от скуки, а тут все-таки какое-то развлечение, она пришла, он и рад поговорить. А что хамит, так это он так понимает беседу.

Тут с улицы нетерпеливо посигналили, охранник отмахнулся от Жени и важно нажал кнопку, чтобы открыть ворота. Въехал солидный синий автомобиль с тонированными стеклами, охранник проводил его преданным взором.

– Проходи уж, – буркнул он, – не маячь тут. Сама там в холле разбирайся, пустят тебя или не пустят. Еще скажи спасибо, что я сегодня добрый.

– И не собиралась! – окончательно разозлилась Женя.

Она пересекла двор. Он был покрыт плиткой и аккуратно расчерчен под стоянку машин, но абсолютно пуст. То есть стояло, конечно, несколько машин, но ни кустика, ни деревца, ни лавочки, ни качелей детских. Очевидно, обитатели элитного дома выходили во двор, только, чтобы дойти до собственного автомобиля. Подъезд тоже был заперт, да от кого они тут прячутся?..

Женя ничего не стала нажимать, просто помахала перед камерой своим конвертом, и дверь открылась.

Дальше был холл – просторное помещение с огромными зеркалами и кожаными диванами, уставленное комнатными цветами в керамических кадках. Напротив входа была широкая лестница с мраморными ступенями, уходящая куда-то ввысь, по бокам ее возвышались бронзовые светильники, как в музее. Да, богато живет господин Ушаков. Впрочем, кто бы сомневался.

Тут Женю отвлек легкий кашель откуда-то из угла, там стоял небольшой стол с мониторами, и кивнул ей оттуда молодой человек в черном костюме.

– Вы к кому? – спросил он с профессиональной холодной вежливостью.

– К Ушакову в шестую квартиру, – ответила Женя и покосилась на монитор, который молодой человек тотчас от нее отвернул.

– Ваша фамилия?

Женя открыла рот, чтобы назвать свою фамилию, но вспомнила, что Альбина велела назваться ею.

– Королькова, – отчеканила Женя. – Альбина Королькова.

И тут же испугалась, что этот охранник знает Альбину в лицо, раз она сюда часто приходит. Но тот только сделал какую-то отметку в компьютере и сказал, чтобы Женя проходила, его предупреждали.

– Третий этаж, – сказал он, – вызвать вам лифт?

– Сама поднимусь, – сказала Женя мрачно, ей хотелось немного прийти в себя перед встречей с великим и ужасным господином Ушаковым.

Ни на минуту не забывая о молодом человеке внизу, который отлично видит ее на своих мониторах, Женя четким шагом, не останавливаясь и не пялясь по сторонам, миновала площадку второго этажа и поднялась на третий.

Тут тоже был холл, но поменьше и поскромнее, куда выходили всего две квартиры.

Разумеется, никаких номеров на дверях не было, но, стоило Жене недоуменно завертеть головой, как открылась левая дверь, и на пороге стоял сам Андрей Федорович Ушаков, великий и ужасный.

– Принесла? – спросил он, отвернувшись, и протянул руку.

– Вот, – Женя вложила ему в руку конверт, то есть хотела вложить, но замешкалась, и он нетерпеливо щелкнул пальцами – мол, не копайся, давай быстрее…

И повернулся, наконец, лицом к Жене, и тут же вздрогнул, и выронил конверт, который Женя успела отпустить.

– Вы кто? – спросил он.

– Я Женя… – голос предательски сел, когда она увидела его сердитое лицо.

– Кто такая? – гаркнул он.

И тут Женя внезапно разозлилась. Отчего они все на нее орут? Кто, в конце концов, дал им право? И какого черта она всего боится? Ну, уволят, да нужно было держаться за работу в этом зачуханном издательстве! Тем более что и так скоро этот Ушаков всех выгонит.

Женя мигом нагнулась и подняла конверт.

– Евгения Кукушкина, – отчеканила она как могла спокойно, – работаю в издательстве «Сириус», Альбина Николаевна просила передать вам эти документы.

И сунула ему конверт, и повернулась уже, чтобы уйти.

– Просила, говоришь… – было что-то такое в его голосе, отчего Женя замерла на месте. – Передать… в собственные руки небось…

– Ну да… – растерялась Женя, – так и сказала. В собственные руки. Так я пойду?

Он, казалось, не слышал, а пробормотал сквозь зубы цветистое ругательство. Женя попыталась тихонько отступить, потому что внезапно поняла, что нужно ей уходить.

Выйти из этого дома, сесть в метро и ехать… не на работу, нет, а домой. И там, в своей маленькой квартирке, закрыться на замок, напиться чаю с маковыми сухарями, посмотреть какой-нибудь скучный сериал или просто послушать музыку. И тогда вся ее жизнь останется такой же спокойной и ровной, как всегда. И такой же неинтересной, но это как посмотреть.

Все это пронеслось в голове Жени за секунду, но не успела она сделать и шагу назад, как Ушаков вдруг схватил ее за руку и втянул в квартиру. И захлопнул дверь.

– И что теперь делать? – он посмотрел на Женю злобно, придерживая ее одной рукой, а другой ожесточенно нажимал кнопки мобильного телефона.

– Черт, не отвечает… – пробурчал он, послушав, и Женя шестым чувством поняла, что звонит он Альбине, тем более что услышала, как он сказал, едва шевеля губами: «Стерва!»

Ну, кто бы сомневался, странно, что он только сейчас это понял, они в издательстве как поглядели на новую начальницу – так сразу сообразили, что зараза первостатейная.

Надо думать, что Ушаков все же Альбину неплохо знал, потому что отбросил телефон и раздраженно спросил Женю, как ее впустили в дом. Она честно ответила, что представилась Альбиной, как та велела.

– Понятно… – протянул он и скрипнул зубами. Потом покрутил головой, отступил назад и окинул Женю пристальным взглядом с ног до головы.

– Так… – сказал он, – значит, так… В общем, придется тебе… да, пожалуй, иначе никак…

«Чего еще? – запаниковала Женя. – Что от меня надо этому ненормальному?»

Он точно выглядел не совсем адекватно. Этот пристальный взгляд… и вообще, волосы растрепаны, глаза горят, за руки ее хватает… Может, у них так принято?

До сих пор Женя видела господина Ушакова всего пару раз. Один раз в коридоре, когда он шел с группой таких же, как он, мужчин в дорогих костюмах, и охранник оттеснил Женю мощным плечом в сторону и велел не высовываться и помалкивать. А еще раз, когда их пригласили на вечеринку по поводу Нового года. Не в ресторан, а сюда же, в офис. Раз уж вы теперь с нами, сказала бухгалтер Наина Павловна, которая вела теперь и дела издательства.

А вездесущая Настасья Ильинична тут же выяснила, что вечеринка, как она выразилась, для простых, вся верхушка в ресторане гуляет. Так и то девицы из офиса смотрели на них косо, перешептывались за спиной, глядя на Женино платье.

Платье как платье, купила его, конечно, в недорогом магазине, а так почти новое. Ну, уж какое есть.

Вот тогда и пришел владелец фирмы, чтобы их поздравить. Альбины, конечно, не было, небось сразу в ресторан поехала.

Так что Женя владельца фирмы знала плохо. Так, издали вроде нормальный человек, сказал тогда на празднике речь, поздравил, пошутил даже. И быстро закруглился, с пониманием, значит, человек, знает, что людям выпить да повеселиться хочется, а не речи официальные слушать, и что начальство их смущает.

Сегодня же он какой-то странный, нервный очень. А она-то при чем? Ей велели – она пришла, принесла, что дали, передала из рук в руки, хотя это и не входит в ее рабочие обязанности. И пускай он сам с Альбиной разбирается.

– Послушайте, Андрей Федорович, – произнесла Женя, как могла твердо, – позвольте мне уйти. У меня работы непочатый край, и так сколько времени потеряла…

Таким образом она хотела дать понять, что она все же редактор, а не девочка на побегушках. Охранников да горничных пускай гоняет, а она пока что в прислуги не нанималась.

Разумеется, Ушаков ее намеков не понял, да он просто ее не слышал. Он покрепче прихватил Женю за рукав и вдруг завертел, оглядывая со всех сторон.

– Пойдет… – бормотал он, – сгодится… Жанна Романовна! – вдруг заорал он, так что Женя вздрогнула. – Идите сюда! Скорее! Да стой ты, не вертись!

– Да что же это такое! – закричала Женя. – Да пустите же меня, мне больно!

– А ты стой смирно, не дергайся! Сейчас Жанна тобой займется, потом пойдешь со мной…

– Никуда я с вами не пойду! Пустите меня, вы не имеете права! Да отпустите же!

Женя пыталась вырваться, но он держал крепко, и когда она уже решилась пнуть его ногой или укусить в плечо, послышался спокойный голос:

– Андрей, идите к себе. Мы уж тут сами разберемся.

В холле появилась женщина. Издалека Жене показалось, что она довольно молода, поскольку была очень стройна, и осанка отличная. Однако, приглядевшись, Женя поняла, что молодой женщина кажется только на первый взгляд. Она подошла ближе и мягко положила руку Жене на предплечье.

– Дорогая, – улыбнулась она, – давайте успокоимся и поговорим. Пойдемте со мной! Все будет хорошо!

И Женя тотчас послушно пошла за ней, поверив, что от этой женщины не будет ей никаких неприятностей. Что-то такое в ней было теплое и располагающее.

Женя пошла, не оглянувшись на Ушакова, потому что была очень сердита. Думает, если богатый, так ему все можно? Тыкать ей, за руки хватать, тащить куда-то…

Она не смотрела по сторонам, просто шла за женщиной, переходя из комнаты в комнату, потом еще по коридору, и наконец, пришли они в маленькую комнатку без окон, где две стены были заняты шкафами, а вдоль третьей располагался длинный стол с зеркалом, оснащенным сильной подсветкой.

– Присаживайтесь, дорогая, – женщина улыбнулась, и при ярком свете стало видно, что она сильно немолода, морщинки собирались лучиками вокруг глаз, и шея выдавала возраст.

Однако лицо было неоплывшее, щеки не висели, как у бульдога, и глаза приковывали внимание – яркие, темные, выразительные.

– Меня зовут Жанна Романовна, – сказала она, – а вас…

– Женя…

– Красивое имя и сейчас редкое… Вот что, Женя, хотите чаю? У меня хороший, английский.

– Не стоит беспокоиться, – вежливо отказалась Женя.

Она вовсе не собирается распивать здесь чаи и вообще терять время, ей бы поскорее уйти.

Женя демонстративно взглянула на часы.

– Никакого беспокойства, – Жанна Романовна вытащила откуда-то чайник, и две красивые чашки тонкого фарфора, и вазочку с печеньем, и еще крохотный заварочный чайничек в виде мыши. Чай был крепкий и очень ароматный.

– Я не ем сладкого, – сказала Жанна Романовна, – но могу принести сахар.

– Я не пью сладкий чай! – ответила Женя, и это была чистая правда, она и конфеты не слишком любила.

Она съела две печенюшки, которые просто таяли во рту, и вспомнила, что ничего не ела с утра. Только решили на работе чаю выпить – так на тебе, Альбина явилась!

Черт дернул Женю согласиться передать конверт, нужно было сразу послать Альбину подальше. Увольнением она грозила, подумаешь, напугала…

Жанна Романовна внимательно за ней наблюдала, потому что тут же начала говорить:

– Дорогая, вы не сердитесь на Андрея Федоровича. Он в последнее время очень нервничает, бизнес – дело непростое и очень нервное. Я, конечно, не в курсе его дел, но… вы должны ему помочь. То есть вы ничего не должны, конечно, но было бы прекрасно, если бы вы согласились поехать с ним.

– Куда? – оторопела Женя.

– На прием. Не подумайте ничего плохого, просто у него там какое-то важное дело, и ему очень нужно, чтобы рядом был кто-то, кто поможет ему…

– Но почему я? – спросила Женя и тут же замолчала, поняв, что вопрос бессмысленный.

Ну да, очевидно они договорились пойти на прием с Альбиной, а та отчего-то Ушакова продинамила. Что само по себе странно, поскольку такое устроить не каждая женщина сможет. Ну, Альбина всегда давала понять, что у них с господином Ушаковым свои особые отношения. А как уж там у них дела обстоят на самом деле, Жене, откровенно говоря, до лампочки.

– Ну вот, – мягко сказала Жанна Романовна, – вижу, что вы умница и сами обо всем догадались. Не знаю, что там случилось, но Андрею Федоровичу необходима спутница.

И хоть сказано это было ровным голосом, Женя сразу поняла, что Жанна Романовна Альбину терпеть не может. Что ж, это не новость, Альбина у всех вызывает такие чувства. Непонятно только, отчего господин Ушаков с ней поддерживает «свои особые отношения». Ну, это Женю не касается, пускай сами разбираются.

Да, но пока что Женю без ее желания вмешали они в свои проблемы. И снова Жанна Романовна заговорила так, будто прочитала ее самые сокровенные мысли:

– Вы, конечно, можете отказаться, но этим очень подведете Андрея Федоровича. Дело в том, что прием состоится в шесть часов, так что времени очень мало. Мы с вами работаем по найму, так что хорошо знаем, что ссориться с начальством не стоит… – она снова мягко улыбнулась, и от глаз разбежались лучики морщинок.

– А вы… – невольно начала Женя, она вспомнила, что Жанна Романовна назвала хозяина просто Андрей.

– Я работаю у него экономкой, веду дом и вообще присматриваю, чтобы все было в порядке, – и, видя, как недоверчиво прищурилась Женя, добавила: – мы очень много лет были дружны с его покойной матерью, он наверняка помогал бы мне просто так, но я не привыкла получать деньги задаром…

– Ваше лицо кажется мне знакомым, – неожиданно для себя призналась Женя, – точно, я вас где-то видела раньше.

– Раньше я была актрисой, не слишком удачливой и не слишком известной, – улыбнулась Жанна Романовна, – но все это в прошлом. В театре, как вы понимаете, нужны молодые и подвижные, а из тех, кто требуется в сериалах на роль бабушки героини, стоит большая очередь. Впрочем, пару раз в месяц мне дают сыграть в одном спектакле, а так я подрабатываю там гримером и костюмером. Маленький такой театрик, называется Средний Драматический.

– Средний? – удивилась Женя.

– Ну да, есть Большой, есть Малый, а у нас – Средний… Он недалеко от Среднего проспекта находится.

– Надо же, я там близко работаю и никогда его не видела…

– Непросто его найти… – рассмеялась Жанна Романовна и стала серьезной. – Но, дорогая моя, у нас мало времени, сейчас уже больше трех. Так вы согласны пойти на прием?

– Но как же… – Женя посмотрела на свои далеко не новые джинсы и недорогую курточку.

– Ах, это… С этим проблем не будет.

Старая актриса распахнула дверцы одного из шкафов, и Женя увидела множество одежды, висящей на плечиках. И какой одежды…

Даже на первый взгляд было видно, что все дорогое и отличного качества.

– Это вещи жены Андрея Федоровича, – пояснила Жанна Романовна, и Женю отчего-то неприятно кольнуло известие, что у господина Ушакова есть, оказывается, жена. Тогда какого черта Женю на этот прием зовут? Шел бы с женой, как обычный человек, она бы ему и помогла, по-семейному.

И снова Жанна Романовна прочитала ее мысли.

– Его жена уже несколько лет живет за границей, – пояснила она, – и… она очень любила шопинг. Тут есть вещи совершенно новые, и, я вас уверяю, она их никогда не наденет. Ну-ка, снимите куртку! Ну да… – пробормотала она, осмотрев Женю профессиональным взглядом, – вы, моя дорогая, худощавы и подтянуты, а это главное. Вещи вам подойдут, все остальное я беру на себя.

И Женя покорно отдалась в умелые руки старой актрисы. Та распустила довольно-таки жидковатый пучок ее волос и что-то сделала с этими самыми волосами – чуть подстригла, сбрызнула чем-то, потом расчесала, уложила и снова сбрызнула, но уже чем-то другим. Затем занялась лицом, и через некоторое время из зеркала на Женю смотрела совершенно другая личность. Глаза блестели, ресницы трепетали, брови изгибались изящной дугой, губы застыли в полуулыбке. И цвет лица изумительный.

– Ну, перейдем к выбору одежды, – сказала Жанна Романовна, и у Жени в глазах зарябило от платьев.

– Дорогая, у вас зеленые глаза, так подойдет вот это…

Жене всегда говорили, что глаза у нее цвета болотной тины, но сейчас в зеркале глаза и правда блестели зеленым.

– Пепельная блондинка с зелеными глазами – это ваш вариант! – Жанна Романовна развернула перед ней платье серо-зеленого шелка с жемчужным блеском.

Блондинка? Жене всегда говорили, что волосы у нее серого цвета, мама в детстве в сердцах называла его нежно-крысиным. Это не волосы, говорила она, а просто пух какой-то: ни заплести толком, ни заколоть. И косичка жидкая, как хвост у крысы.

Теперь же волосы и правда посветлели.

– Вы просто волшебница! – искренне сказала Женя.

– Времени мало, примеряй платье!

Платье подошло, как будто было пошито на Женю, и Жанна Романовна подала ей серые лодочки. Они были совершенно новые и тоже оказались впору, как Женя ни удивлялась.

И тогда Жанна Романовна выпустила Женю из гардеробной в коридор, где поджидал уже господин Ушаков при полном параде. Он оглядел Женю с ног до головы, и даже если и удивился, то ничего не сказал, только протянул ей маленькую дамскую сумочку из мягкой серой кожи и велел не выпускать ее из рук.

«Ничего туда не клади, – шепнула Жанна Романовна, – голову держи выше, спину прямее, главное, ничего не бойся, все будет хорошо. Ну, с богом!»

Оказалось, что на улице идет мокрый снег, так что скрепя сердце Ушаков разрешил накинуть Жене ее курточку – все же платье открытое и довольно короткое, хоть до машины и два шага, а промокнуть можно и простудиться.

Водитель к подъезду автомобиль не подал, сказал, что никак не развернуться, так что курточка оказалась кстати.

В машине Женя постаралась сесть как можно дальше от господина Ушакова, это оказалось нетрудно, поскольку в салоне было просторно. Она положила сумочку на свободное место между ними, но поймала суровый взгляд Ушакова и прижала сумку к себе.

Дорогой они молчали, водитель тоже, даже музыку не включал.

Машина остановилась перед голубым особняком с белоснежной колоннадой.

На парковке перед этим особняком уже стояло несколько десятков роскошных автомобилей. Женя не знала, как они называются, но сразу поняла, что машины эти жутко дорогие.

Водитель заглушил мотор. Женя потянулась к дверце, собираясь выйти, но Андрей Федорович придержал ее за локоть и еле слышно произнес:

– Сиди! Курташку сними!

Водитель тем временем выскочил из машины, обежал ее и распахнул заднюю дверцу с Жениной стороны. Андрей Федорович отпустил ее локоть и едва заметно подтолкнул.

Женя выбралась из машины и оказалась перед широкими мраморными ступенями. Метель стихла, а может, ее и не было в этом районе.

Андрей Федорович уже стоял рядом с Женей. Не глядя на нее, он привычно согнул левую руку калачиком. Женя взяла его под руку, и они медленно, торжественно поднялись на крыльцо особняка.

Женя вспомнила трансляции с разных кинофестивалей – там тоже красивые, хорошо одетые мужчины и женщины неспешно поднимались по широким ступеням…

Перед входом стояли двое удивительно похожих мужчин в одинаковых черных костюмах, в руках у одного из них были скрепленные листы, видимо, список приглашенных.

– Ушаков! – высокомерно бросил Женин спутник.

Охранник быстро сверился со списком и, подобострастно заглядывая в глаза, проговорил:

– Проходите, Андрей Федорович!

А Жене только кивнул – проходи, мол, раз пришла.

Дверь словно сама распахнулась, и они вошли.

На Женю обрушились потоки света и звуки музыки.

В просторном холле, где они оказались, медленно прохаживались мужчины в темных вечерних костюмах и их сногсшибательные спутницы. Напротив входа было громадное зеркало, целая зеркальная стена. Женя бросила взгляд в это зеркало – и не сразу нашла себя. Только увидев в зеркале Андрея Федоровича, поняла, что красивая женщина рядом с ним – это она.

Да нет, не может быть… у нее нет ничего общего с этой уверенной в себе красавицей… Платье серо-зеленого шелка прекрасно облегает фигуру, рост высокий… ну, это из-за каблуков. Женя никогда в жизни не носила такие шпильки, думала, что и шагу в них не сможет ступить, а оказалось, что обувь просто должна быть дорогая…

Глаза сияют, кожа, наоборот, матовая, гладкая, и волосы… куда девался этот нежно-крысиный хвостик?..

Они пересекли холл, поднялись по широкой, застеленной ковровой дорожкой лестнице и оказались в огромном зале, залитом ярким светом многочисленных хрустальных люстр.

По краям зала возвышался целый лес колонн, а сам зал был заполнен такими же блистательными мужчинами и женщинами. Темные, отлично сшитые костюмы, вечерние платья – голубые, розовые, сиреневые, серебристые, конечно же, классические черные. Между ними сновали девушки в черно-белой униформе официанток, с серебряными подносами, на которых были бокалы с вином и тарелки с крошечными бутербродами.

Женя внезапно почувствовала зверский голод, ну да, ведь она с утра только чашку чая выпила у Жанны Романовны да два крошечных печеньица съела… Она протянула руку и взяла с подноса один бутерброд. Она откусила от него половину, но не успела прожевать, даже вкус не почувствовала.

Потому что увидела совсем близко, всего в нескольких шагах, мужчину в темно-сером костюме, с гладко зачесанными темными с проседью волосами.

У нее сразу пропал аппетит, рот наполнился чем-то горьким, сияние хрустальных люстр потускнело.

Это был тот самый мужчина. Тот, кого она видела на полу Третьего Цеха. Точно такие же темные с сединой волосы, точно такие же близко посаженные глаза… только теперь эти глаза были живыми, блестящими и внимательными.

И самое главное – его правую бровь пересекал бледный белесый шрам…

Женя почувствовала, как пол под ее ногами качнулся, как палуба корабля, и крепче вцепилась в руку своего спутника, чтобы не упасть, устоять на ногах.

Андрей Федорович склонился к ее уху и прошептал:

– Что с тобой?

– Мне… мне что-то нехорошо. Должно быть, душно.

– Возьми себя в руки. Посмотри на того человека… тот, что с блондинкой в розовом платье.

Женя проследила за его взглядом и увидела в дальнем конце зала сначала красивую высокую женщину в длинном, очень открытом розовом платье, с жемчужным ожерельем, обвивающим длинную белоснежную шею, а уже потом ее спутника – коренастого, широкоплечего мужчину с квадратной челюстью и длинными руками. Рядом со своей очаровательной спутницей он казался особенно грубым и нескладным, хотя от него исходило ощущение силы и власти.

– Поняла, о ком я говорю? – прошептал Андрей Федорович напряженным голосом.

– Да, – ответила Женя.

– Так вот, пойди к нему и отдай ему вот это… – он показал на ее сумочку.

– Но как же я буду без сумки… – пролепетала она и тут же поняла нелепость своих слов.

А секундой позже Женя поняла, что Андрея Федоровича нет рядом с ней, что она совсем одна стоит посреди сверкающего зала.

Только тогда она решилась снова взглянуть на того мужчину, мужчину с белесым шрамом, пересекающим бровь… но его тоже не было, он бесследно исчез, растаял, растворился в толпе, в сиянии хрусталя и бриллиантов.

Может быть, его и не было? Может быть, он ей просто привиделся? Хотя она так отчетливо разглядела его… Ай, да с тех пор как утром она увидела в Третьем Цеху труп, с ней столько всего случилось! Так, может, у нее глюки? И тогда, и сейчас…

Так или иначе ей нельзя терять время, нужно немедленно выполнить поручение Андрея Федоровича, он ведь именно для этого ее сюда взял…

Женя снова нашла взглядом женщину в розовом платье и ее коренастого спутника. Как раз вовремя – в это время они выходили из зала в одну из дальних дверей. Женя устремилась за ними, чтобы не упустить, не потерять из виду.

Она скользила среди нарядных пар, едва не сбила с ног официантку с подносом, налетела на молодую женщину в алом платье, с красивым, удивительно бледным лицом, растерянно извинилась, получив в ответ улыбку, больше похожую на волчий оскал, наконец, пересекла зал и вылетела в дверь, оказавшись в узком полутемном коридоре, идущем вдоль всего зала.

Тех людей, которых она искала, здесь не было. Да и вообще почти никого не было, только два мужчины средних лет о чем-то вполголоса разговаривали, опасливо оглядываясь по сторонам.

Женя в панике пробежала по коридору – и увидела в конце его приоткрытую дверь.

Те двое могли уйти только в эту дверь, другого пути отсюда просто не было.

За дверью оказалась лестница, застеленная зеленой ковровой дорожкой. По ней Женя взбежала на два пролета вверх и оказалась на галерее, которая опоясывала большой зал.

Выскользнув на эту галерею, Женя увидела все скопление людей сверху. Отсюда это общество не казалось таким блестящим, разве что в ярком свете люстр сверкали украшения дам да отсвечивали многочисленные лысины их спутников.

Женя оглядела галерею – и увидела в ее дальнем конце коренастого мужчину и его спутницу. Она устремилась к ним, но на полпути галерея была перегорожена ажурной деревянной решеткой. Чтобы обойти ее, Жене пришлось выйти в очередную дверь и пройти по узкому, тускло освещенному коридору, вроде тех, что проходят по верхним ярусам театров, соединяя ложи.

Женя спешила, чтобы не упустить нужных людей, и не смотрела по сторонам. Пробежав несколько шагов, она снова толкнула очередную дверь, надеясь выйти на галерею – но вместо этого оказалась в маленькой комнате вроде театральной аванложи. В углу этой комнатки сидел на стуле человек в черном костюме – но сидел он в странной позе, спиной к двери, лицом к стене, так что Женя не увидела его лица. Она попятилась было, чтобы вернуться в коридор, но тут сзади нее дверь захлопнулась, а на плечо легла тяжелая рука.

Женя вздрогнула и попыталась обернуться…

– Не дергайся – убью! – прошипел незнакомец прямо ей в ухо, обдав ее горячим дыханием.

И она поверила ему на слово и застыла как изваяние.

А он вырвал у нее из рук сумочку, что-то сделал с ней за спиной у Жени и снова вложил в ее руки.

А потом развернул и вытолкнул в коридор, захлопнув дверь у нее за спиной.

Женя стояла возле двери, окаменев от ужаса и едва дыша.

И тут из-за поворота коридора появились те двое, за которыми она только что гналась – коренастый широкоплечий мужчина и его очаровательная спутница. Вблизи она показалась Жене еще красивее, кроме того, в ее осанке было что-то царственное, какая-то удивительная, неправдоподобная грация.

Коренастый мужчина быстро взглянул на Женю, потом на сумочку, которую она испуганно прижимала к груди, и проговорил низким хриплым голосом:

– Что так долго?

Женя открыла было рот, чтобы рассказать, что с ней произошло, – но слова не шли изо рта, она потеряла дар речи. В ее ушах все еще раздавался свистящий, угрожающий шепот незнакомца.

А коренастый мужчина ее не слушал, он нетерпеливо выхватил у нее сумочку, протянул своей спутнице, а у нее забрал другую, точно такую же, и отдал Жене. Затем, больше ни слова не говоря и не оглядываясь, они быстро зашагали прочь.

Женя еще несколько бесконечных секунд стояла возле двери, но наконец опомнилась и бросилась за этими людьми, чтобы сказать им, что случилось.

Но тех уже не было в коридоре.

Она сбежала вниз по лестнице, влетела в большой зал, огляделась по сторонам.

Ей показалось, что в дальнем конце зала мелькнуло знакомое розовое платье. Она устремилась к нему – но тут ее ухватила за локоть сильная рука. Женя вздрогнула и оглянулась.

Это был Ушаков.

– Что так долго? – проговорил он вполголоса.

– Там… – начала Женя, – я должна сказать…

Она должна сказать ему, что произошло, сказать, что у нее ничего не вышло, что она не смогла выполнить его поручение… должна его предупредить… потому что все пошло не так, не по плану… потому что того, что она должна была передать тому гориллообразному типу, в сумочке уже не было. Иначе зачем бы ее вырвали у Жени из рук в той крошечной комнатке…

– Потом, потом! – перебил ее Ушаков и быстро повел сквозь толпу к выходу. – Все потом! Сейчас нам пора уходить.

– Но там… но я… – повторила Женя.

Он ее явно не слушал, и она замолчала.

Андрей Федорович проволок ее через зал, вывел на улицу, остановился на крыльце, оглядываясь в поисках своей машины.

Женя снова попыталась заговорить, но тут в кармане у него зазвонил мобильный телефон.

Он выпустил Женин локоть, достал телефон, взглянул на дисплей, оглянулся на Женю и, бросив вполголоса «подожди», спустился по ступеням.

Женя стояла, растерянно глядя ему вслед.

И в это время возле крыльца остановилась большая черная машина с хищными стремительными обводами, с небольшой серебряной статуэткой на капоте. В первый момент Женя подумала, что это приехал за ними водитель Ушакова, но затем у нее возникло ощущение какой-то неправильности, несоответствия.

Она шагнула было вперед, но споткнулась и едва не упала.

А когда восстановила равновесие и подняла глаза – увидела, что ее спутника втаскивают в черную машину.

Двери машины захлопнулись, и она умчалась в неизвестность.

Женя зажала ладонью рот, чтобы не закричать от обрушившегося на нее ужаса и безысходности.

Несколько секунд она смотрела вслед черной машине, но та мигнула задними огнями и скрылась за поворотом. Женя стояла на ступенях в полной растерянности. Из прострации ее вывел пронизывающий холод – на улице как-никак зима, хоть и теплая, а на ней было только легкое платье.

Она завертела головой и увидела чуть в стороне от крыльца на парковке машину Ушакова. Там, в этой машине, осталась ее куртка, и в карманах кое-какие мелочи… Потому что в сумочку по совету Жанны Романовны она ничего не положила.

Она сбежала с крыльца и бросилась к машине.

За стеклом машины виднелся силуэт водителя.

Женя подумала, что он прокололся – не заметил, как буквально на его глазах похитили шефа… а ведь он не только водитель, но еще и охранник… хорош охранник!

Водитель сидел в расслабленной позе, видимо, дремал.

Все проспал, разиня!

Женя подбежала к машине, постучала в стекло…

Водитель не шелохнулся.

Да что же это такое!

Женя дернула ручку. Дверца машины распахнулась, но водитель не пошевелился. Веки его были опущены.

Женя протянула руку к водителю и осторожно, опасливо тронула его за плечо.

И снова он никак на это не отреагировал.

Женя потрясла его чуть сильнее…

Голова водителя безвольно упала на плечо, но он не издал ни звука, на лице его не дрогнул ни один мускул.

И тут до Жени дошло очевидное.

Водитель не спал, он был без сознания. А может, даже мертв. Проверять это ей не хотелось, ей и без того уже сегодня досталось. Ей хотелось одного – бежать, бежать отсюда как можно быстрее и как можно дальше…

Вот как чувствовала она, что ничем хорошим это не кончится! Черт бы побрал эту Альбину, которая втянула ее в эту жуткую историю! Черт бы побрал этого Ушакова… тут Женя воочию увидела, как двое мужчин втаскивают его в машину… нет, ему сейчас явно хуже, чем ей. Но даже если и так, то теперь каждый за себя, ей-то точно никто не поможет, так что – бежать, бежать!

Но у нее все же хватило остатков здравого смысла, чтобы понять – в легком шелковом платье, без денег и без ключей от дома она убежит недалеко.

Женя собрала в кулак остатки мужества, протянула руку между спинками сидений, стараясь не прикоснуться к неподвижному водителю, схватила с заднего сиденья машины свою курточку, вытащила ее из машины, торопливо накинула куртку на плечи, захлопнула дверцу и осторожно попятилась.

И тут в зеркале заднего вида на дверце машины она увидела двух мужчин, которые приближались к парковке.

Во всем облике этих мужчин, в их быстрых и в то же время осторожных движениях, во внимательных, цепких взглядах, которыми они обшаривали парковку, было что-то от смертельно опасных хищников, преследующих свою жертву.

И тут же Женя поняла каким-то шестым чувством, что эта жертва – она, что эти двое ищут ее, ищут, чтобы похитить, а может быть, даже убить… Ушакова они уже взяли, теперь ищут ее, поскольку сумка-то была у нее. Но что она им скажет? Она ведь даже не видела того типа, который взял то, что было в сумочке, только слышала его голос. Да эти люди ей не поверят.

Женя инстинктивно согнулась, спрятавшись за соседнюю машину, так, не разгибаясь, пробежала мимо нескольких автомобилей, снова взглянула в одно из зеркал.

Те двое мужчин разделились и шли через парковку, внимательно оглядывая ее. Еще немного, еще буквально несколько шагов – и они ее увидят…

Тут к парковке подкатил еще один автомобиль – серебристый «Мерседес».

Он остановился, дверца распахнулась, из машины, пыхтя, отдуваясь и вытирая платком потную лысину, выбрался толстяк в черном кашемировом пальто.

Женя подскочила к нему, схватила за локоть и быстро, раздраженно заговорила:

– Где тебя носило? Сколько можно ждать! Мы с тобой на сколько договаривались?

Толстяк изумленно уставился на нее и открыл рот, чтобы что-то сказать, но Женя не дала ему этой возможности. Она тащила его с парковки, при этом без остановки сыпала словами:

– Ты же мне обещал, что придешь вовремя, а сам опоздал почти на целый час! Нужно же и совесть иметь! Я торчу здесь одна, как чучело на огороде, замерзла, так что зуб на зуб не попадает, а тебя нет и нет! Ко мне уже какие-то козлы начали приставать, еле от них отбилась… ну разве так можно?

Толстяк изумленно хлопал глазами, безуспешно пытаясь вставить хоть слово в ее горячий монолог. Они уже пересекли парковку и подошли к проезжей части.

Один из двоих мужчин, осматривавших парковку, прошел мимо них, едва не задев толстяка плечом, скользнул по Жене равнодушным взглядом и двинулся дальше.

Толстяк, наконец, сумел вклиниться в Женину речь:

– Ты откуда взялась такая? Ты вообще кто? – проговорил он простуженным голосом.

– Кто-кто, фининспектор в пальто! – выпалила Женя, отпустила его руку, шагнула на мостовую и выбросила руку в призывном жесте.

Возле нее тут же остановилась неприметная, видавшая виды серая машина.

Женя распахнула дверцу, плюхнулась на сиденье и только тогда перевела дух.

– Куда едем? – спросил, взглянув на нее, водитель.

– Вперед и как можно быстрее!

Водитель без лишних вопросов выжал педаль газа и помчался по улице. Женя взглянула в зеркало заднего вида, не увидела ничего подозрительного и назвала адрес Ушакова – ей нужно было заехать к нему, чтобы переодеться в свою собственную одежду и забрать свои вещи. Кстати, и сказать Жанне Романовне все, что она о ней думает.

«Все будет хорошо, ничего не бойся, ступай себе с богом!» – передразнила она мысленно старую актрису. Да уж, куда лучше!

Они уже выехали на Екатерининский канал, когда Женя снова почувствовала пробуждающийся в душе страх. Собственно, он и не проходил с той минуты, когда на ее глазах похитили Андрея Федоровича. Да нет, даже раньше – с той минуты, когда она почувствовала на плече тяжелую, холодную руку и услышала за спиной свистящий, угрожающий шепот незнакомца:

– Не дергайся – убью!

Но на какое-то время всплеск адреналина приглушил этот страх, и она смогла взять себя в руки. Теперь же он снова поднял голову. Да что там – охватил все ее существо.

Немного не доезжая до дома Ушакова, Женя попросила водителя ехать медленнее, а сама пригнулась и внимательно оглядела улицу.

И тут же увидела рядом с ведущими к дому воротами черную машину с приземистым, хищным силуэтом. На капоте этой машины блестела серебристая фигурка…

– Проезжай мимо! – вполголоса проговорила Женя, еще ниже сползая по сиденью.

– Как скажешь! – флегматично протянул водитель. – Куда теперь поедем?

Женя подумала несколько секунд – и на этот раз назвала свой собственный адрес. Больше ничего ей не пришло в голову. Да больше ей и некуда было податься.

Когда машина свернула с канала, она вползла обратно на сиденье и проверила карманы куртки.

К счастью, ключи от квартиры были на месте, Женя всегда носила их в кармане. Сумку вырвать могут, так хоть замки менять не придется. Кроме того, в потайном кармашке было немного денег – во всяком случае, хватит, чтобы рассчитаться с водителем.

В машине было тепло. Она согрелась, и в голове появились более связные мысли.

Кто за ней охотится?

Наверняка те самые люди, которые похитили Ушакова. Так что ехать к нему домой было большой ошибкой. А к себе?

Вряд ли они знают, кто она такая. Ведь она была внесена в списки приглашенных под именем Альбины Корольковой. Но что из этого следует? Неужели Альбина знала, что мероприятие, куда должна была она пойти с Ушаковым, будет опасным? Оттого и подставила вместо себя Женю, а она, как полная дура, отправилась, куда велели.

Женя вспомнила, какой ненавистью горели глаза Альбины, когда она посылала Женю к Ушакову – дескать, не пойдешь, пожалеешь, плохо тебе будет. Можно подумать, сейчас ей хорошо!

Додумать эту мысль до конца Женя уже не успела, потому что машина подъехала к ее дому.

Женя расплатилась с таксистом, поднялась к себе, к счастью, не встретив никого из соседей.

Вошла в квартиру и застыла на пороге, увидев в полутемной прихожей какую-то незнакомую женщину…

У нее хватило силы воли не закричать, включить свет…

И Женя едва не расхохоталась.

Впрочем, она не знала, смеяться или плакать – она приняла за незнакомку собственное отражение в дверце стенного шкафа. Эта странная женщина в скромной стеганой курточке, накинутой поверх чудесного шелкового платья необыкновенного серо-зеленого оттенка, совсем не была на нее похожа. Волосы ее были растрепаны, косметика смазана, но все равно в ней была трагическая красота…

Женя никогда не была роковой женщиной, femme fatale. И вдруг – на тебе, откуда что взялось…

«Нашла время думать о своей внешности», – тут же одернула Женя себя, заперла двери на все замки и даже на всякий случай закрыла все окна, после чего разделась, приняла душ, из последних сил разобрала постель, легла…

Думала, что не сможет заснуть после всего, что пережила за этот бесконечный день, – но усталость взяла свое, и она провалилась в сон, едва голова коснулась подушки.

Снилось ей что-то запутанное, странное, бессвязное. Женя от кого-то убегала, где-то пряталась. Ее преследовал человек с мертвыми блеклыми глазами и бровью, рассеченной шрамом. Он догонял ее, догонял, тянул к ней руки… и вдруг удивительно изменился, превратился в осанистого старика с длинной бородой, в старинном камзоле из черного бархата, расшитого серебром. Старик грозил Жене костлявым пальцем и повторял хриплым, каркающим голосом:

– Пора! Пора! Проспишь!

Паромщик и восемь дюжих гребцов старались держаться возле берега, потому что ближе к середине реки течение сильнее и неуклюжее, неповоротливое суденышко запросто могло перевернуться, вывалив в воды Майна семейство городского патриция господина Фриле Генсфлейша, возвращающееся в город из своего имения, находящегося в десяти милях к северу от города.

Впереди, совсем близко, там, где медлительный Майн впадает в Рейн, воды реки намыли илистую отмель. Чтобы не сесть на мель, корабль поворачивает поперек течения.

Суденышко проплывает мимо трех огромных водяных мельниц, колеса которых неторопливо вращаются, и вот за поворотом открывается город – черепичные крыши и башни, обнесенные высокой каменной стеной. Возле пристани пришвартован десяток судов, еще столько же стоит в стороне, ожидая погрузки.

Пологий берег поднимается к городской стене, укрепленной и украшенной четырьмя внушительными квадратными башнями. За этой стеной возвышаются сорок церковных шпилей, и выше всех – красный шпиль собора Святого Мартина, жемчужины города, который еще в римские времена назывался Золотым Магунцием, а теперь называется Золотым Майнцем.

Майнц – богатый и важный город, резиденция архиепископа, одного из германских курфюрстов.

Навстречу прибывшим несется гулкий, протяжный, переливчатый колокольный звон.

И вместе с этим звоном на них надвигается резкий, неприятный, но в то же время волнующий запах, в котором смешивается запах смолы и рыбы, опилок и стружек, пеньки и дубленых кож, церковного ладана и городских нечистот.

Запах, неотделимый от средневекового города.

Семейство патриция высаживается на берег, гребцы торопливо перетаскивают их пожитки в повозки, и небольшой обоз въезжает в городские ворота. Эти ворота называются Железными – не оттого, что они сделаны из железа, а оттого, что здесь уже двести лет торгуют железным товаром.

За воротами запах города многократно усиливается, к нему присоединяются шум и крики многочисленных торговцев. Рыбники предлагают свежий улов, пригородные крестьяне – овощи и зелень, торговцы побогаче – ткани из Бургундии и Голландии, вина из той же Бургундии и Эльзаса. Из пекарни несется горячий аромат свежего хлеба, из лавки гончара – сухой и резкий жар печи для обжига. Повозки по самую ступицу вязнут в грязи немощеных улиц, навстречу им гонят коров и свиней, гусей и овец.

По сторонам улицы расположились многочисленные ремесленники – портные и шорники, плотники и столяры, бондари и сапожники, виноделы и фонарщики. Тут же устроился цирюльник, который совмещал и профессию хирурга.

Проехав мимо доброй полусотни лавок, миновав ратушу с нарядным зубчатым фронтоном и тяжелое, грубое здание нового оптового рынка, немного не доехав до недостроенной церкви Святого Христофора, повозки останавливаются возле одного из самых больших и солидных домов Золотого Майнца.

Этот дом давно уже зовется домом Гутенберга – но не потому, что такова фамилия его владельца. В те времена чаще семьи получали имена по названию своего жилища, чем дома – по имени хозяев. Владеет этим домом, как мы уже сказали, городской патриций Фриле Гейнсфлейш.

Гутенберг – это название самого дома. Прежде это место называлось Юденберг, то есть Еврейский Холм, потому что на этом месте издавна селились многочисленные майнцские евреи. Потом они переселились в другое место, а название из Юденберг превратилось в Гутенберг, позднее превратившись в фамилию его обитателей.

Слуги перетаскивают пожитки в дом, хозяин наблюдает за их работой, недовольно покрикивает. Младший сын, маленький Ганс, Ханси, оглядывается по сторонам.

Он не любит городской дом и вообще городскую жизнь. То ли дело деревня! Там столько живности, с которой можно играть – и собаки, и овцы, и телята, вообще столько интересного… можно ловить рыбу с деревенскими мальчишками, можно купаться в мельничной запруде, можно ловить крупных раков возле берега, можно мастерить воздушных змеев и запускать их…

Только одно привлекает его в городе.

Пока родители и слуги заняты разгрузкой повозок, Ханси бежит в лавку герра Мюнстера, городского писца.

Его лавка располагается за цирюльней. Герр Мюнстер – солидный и уважаемый господин. Он может написать прошение на имя архиепископа или городского совета, может написать судебную жалобу или обычное любовное письмо. А еще у герра Мюнстера можно купить латинскую грамматику, простой требник или богато украшенный часослов, календарь с датами Пасхи и Троицы, а также индульгенцию, освященную самим Папой…

Герр Мюнстер берет дорого, но и то сказать – работа писца трудная и долгая. На простое письмо уходит добрый час, а чтобы переписать требник, нужно не меньше недели. На него работают двое помощников, но почерк самого герра Мюнстера так хорош, что за его работу платят вдвойне.

Маленький Ханси, как зачарованный, следит за работой переписчика, за тем, как из-под его пера выползают замысловатые готические буквы, складываясь в слова молитвы или делового письма.

Вот было бы здорово, если бы перо само могло писать! Насколько быстрее пошла бы работа…

Ханси представил, как в огромном помещении десятки волшебных перьев переписывают учебники и псалтыри, жития святых и учебники по латинской грамматике…

Но его мечты прервал голос герра Мюнстера:

– Что тебе нужно, мальчик? Учебник?

– Нет, сударь, я хочу только посмотреть, как вы работаете.

– Что ж, смотри. Ты сам-то умеешь писать?

– Умею, сударь.

– Умеешь – так возьми этот листок. Он все равно испорчен, но тебе пригодится, на обратной стороне еще можно что-то написать или нарисовать.

Герр Мюнстер протянул мальчику листок бумаги, испорченный большой кляксой. Ханси вежливо поблагодарил его и пошел прочь, разглядывая свой трофей.

Бумага появилась в Майнце не так давно, прежде писали только на пергаменте, сделанном из выскобленных телячьих или ягнячьих шкур. На большую Библию уходят шкуры двухсот ягнят или телят, которые приходится очень долго выделывать. Оттого пергамент очень дорог, на нем и сейчас пишут самые важные документы. Но кусок пергамента, даже испорченный, герр Мюнстер не подарил бы мальчику – его можно отчистить и использовать еще раз.

Ханси вышел из лавки писца, поплелся обратно к родительскому дому. Тут навстречу ему попалась нищенка Мицци.

Старая Мицци ходит по улицам города зимой и летом в одном и том же бесформенном балахоне из рогожи, она показывает прохожим раны на ладонях, уверяя, что это стигматы, отметины Господа, такие же, как у святого Франциска. Хотя все горожане Майнца знают, что Мицци сама процарапывает эти раны ржавым гвоздем, они все же по доброте душевной подают Мицци то грошик, то корку хлеба.

Ведь священники на проповеди всегда повторяют, что подаяние нищим угодно Господу, что тот, кто будет добр к сим малым, будет добр к самому Создателю, и ему непременно будет уготовано место в Царстве Божьем…

Ханси пошарил в кармане, нашел медный грош, протянул нищенке. Та сунула его в карман, осклабилась:

– Благодарю тебя, добрый мальчик! Спаси тебя Христос!

В это время за спиной у Ханси послышались громкие голоса, ржание коней.

– Поберегись, добрый мальчик! – прошамкала нищенка беззубым ртом. – Смотри, как бы тебя не зашибли!

Ханси отступил к стене, обернулся.

По улице ехали нарядно одетые всадники, копыта их лошадей разбрызгивали уличную грязь. За ними четверка вороных коней тащила богато украшенную карету. На карете красовался герб его преосвященства, господина архиепископа, владетеля Майнца и курфюрста Священной Римской империи.

На окошке кареты раздвинулись занавески, показался сам господин архиепископ – обрюзгшее лицо, двойной подбородок, маленькие глазки. Оглядел жмущихся к стенам горожан, осенил их крестным знамением, снова скрылся за занавесками.

– Важная особа! – прошамкала старая нищенка, и в ее голосе Ханси расслышал насмешку.

– А что – и впрямь важная особа! – проговорил он, покосившись на Мицци.

Он представил, каково это – ехать в такой карете, одаряя всех вокруг благословением… каково это – быть в числе курфюрстов, в числе людей, которые решают судьбы всей империи, решают, кто из владетельных князей получит венец императора…

– Ты достигнешь куда большего, добрый мальчик! – услышал он голос старой Мицци. – Что – золоченая карета! Что – выборы императора! Благодаря твоим делам изменится весь мир, десятки и сотни тысяч людей смогут выучиться грамоте, смогут узнать правду о мире и жизни… но и много крови будет пролито за эту правду!

– Что такое ты говоришь, старая женщина? – удивленно спросил мальчик.

– Я говорю, что не грех бы добавить мне еще грошик, чтобы я могла выпить за помин своей давно ушедшей молодости в харчевне толстяка Рудольфа…

Ханси пошарил в кармане, но больше ничего там не нашел. А когда он снова повернулся к нищенке, той уже и след простыл.

Что такое она говорила о его удивительном будущем? Или все это ему только послышалось?

Женя проснулась.

Она была вся в поту, простыня сбилась в комок, а в окна уже лился бледный зимний рассвет.

Проспала!

Женя вскочила, кинулась под душ. О завтраке нечего было и мечтать. Она торопливо оделась и понеслась на работу, в ужасе думая, что с ней сделает Альбина…

А потом она подумала – что бы ни сказала, что бы ни сделала Альбина, непременно нужно рассказать ей обо всем, что вчера произошло. Рассказать как можно скорее. Самое главное – о том, что на ее глазах похитили Ушакова. И это еще вопрос, станет ли она ругаться, да Женя сама выскажет ей все, что наболело. Нечего посторонних в свои сомнительные приключения впутывать!

Но Альбины на работе не было.

Женя поняла это, едва вошла в издательство – по тому, как вольготно вели себя дамы, по тому, как они громко разговаривали, сидя вокруг стола, посреди которого стояли чайник и тарелка с пирожками и домашним печеньем.

– Садись, Женя, поешь! – хлопотала Настасья Ильинична. – Пирожки, конечно, вчерашние, но я подогрела…

Женя проглотила голодную слюну, схватила пирожок и откусила половину. Только потом, с полным ртом, невнятно поздоровалась и спросила:

– Нафей нефу?

– Что? – удивленно переспросила Настасья Ильинична.

– Нашей нету? – повторила Женя, прожевав пирожок.

– А ты что – не видишь? – Софья Петровна выразительно оглядела стол. – Могли бы мы так при ней?

– А что – звонила? Говорила, когда придет?

– Нет, не звонила, – ответила Настасья Ильинична. – Кстати, она мне нужна. Обязательно нужно кое-какие бумаги подписать. Без ее подписи платежи в банке не пройдут.

– Вот когда она нужна, тогда ее нет! – авторитетно проговорила Софья Петровна и привычно закашлялась.

– А тебе она зачем? – вдруг спросила Лера, которая до этого смотрела в окно с обычным своим отрешенным видом. Надо же, вдруг интерес проявила, с чего бы это?

– Да так просто, – Женя сделала равнодушное лицо, но, похоже, Лера не поверила.

– А куда ты вчера ходила? – продолжала она с непривычной настойчивостью. – По какому делу?

– По личному, – сухо ответила Женя, – отпросилась у Альбины с обеда и ушла. Еще вопросы будут?

Она вовсе не собиралась выбалтывать издательским теткам про все, что случилось с ней вчера. Да они бы, скорее всего, и не поверили. Лера снова отвернулась к окну, а Софья Петровна, прокашлявшись, подняла глаза на Настасью Ильиничну и предложила:

– Позвони ей сама. Конечно, говорят – не буди лихо, пока оно тихо, но раз уж нужно…

Настасья Ильинична вздохнула, покачала головой, достала телефон, набрала номер и послушала.

Потом положила телефон и проговорила:

– Не отвечает…

Все замолчали. Женя налила себе чаю, отпила. Чай остыл и пахнул веником, впрочем, он и горячий тем же веником отдает.

– Ты кушай пирожки, кушай! – Настасья Ильинична придвинула к Жене тарелку. – Не знаю, что делать… где Альбина… куда она запропастилась… Сегодня до одиннадцати нужно успеть, иначе платежка не пройдет…

Женя не выдержала и снова набрала номер Альбины. На этот раз женский голос сообщил ей, что телефон выключен.

Лера на этот раз промолчала, но во взгляде, который она бросила на Женю, было какое-то новое, незнакомое выражение – то ли удивление, то ли неприязнь. Раньше ничего подобного не было. Раньше она на Женю вообще не смотрела, как, впрочем, и на остальных. Держалась отчужденно, выглядела рассеянной, глядя на нее, хотелось иногда провести растопыренной ладонью перед ее лицом – ау, Лера, очнись… Прямая Настасья Ильинична назвала ее как-то в сердцах потусторонней. И правда, Лера казалась девушкой из другого мира.

Но только не сегодня.

– Кстати, ты, Женя, сегодня хорошо выглядишь! – проговорила бесхитростная Настасья Ильинична.

Женя посмотрелась в небольшое зеркало, что висело у них в простенке между дверью и шкафом с верхней одеждой.

Разумеется, вчера она смыла весь макияж, но, странное дело, глаза все равно блестели, и волосы, чуть подстриженные Жанной Романовной, окружали лицо светлым ореолом. И правда неплохо, Женя улыбнулась себе в зеркале.

Лера, которая в этот момент как раз поднесла к губам чашку, поперхнулась чаем, закашлялась и выбежала в коридор под удивленными взглядами коллег.

– И еще, – подала голос Софья Петровна, – раз уж ты пришла, когда допьешь чай, сходи на склад. К двенадцати приедет Мухоедов, нужно ему принести сотню экземпляров.

– Почему я… – привычно начала Женя, но Софья Петровна на этот раз не удостоила ее обычным ответом. И так все ясно, все как обычно: у Настасьи радикулит, у Софьи бронхит, а Лера очень кстати куда-то подевалась.

Женя вспомнила, что увидела в Третьем Цеху в прошлый раз. Перед ее глазами всплыло мертвое, землистое лицо с пустыми тусклыми глазами… бледный шрам, пересекающий бровь… тот страх, который она испытала, увидев на полу труп…

Да, но труп исчез, и потом она видела его, то есть не труп, а живого человека на вчерашнем приеме, будь он неладен совсем!

Ей ужасно не хотелось идти, но что поделаешь, видно, такая уж у нее судьба…

Женя вздохнула, потянулась было за третьим пирожком, но раздумала – это будет уже перебор. Еще немножко подумала – и все же взяла пирожок, но не откусила, завернула в листок испорченной корректуры – не для себя, для таинственного существа из Третьего Цеха.

– Чашку мою помоете? – бросила она Софье Петровне.

– Помою, помою!

Женя поднялась, взяла тележку, вышла в коридор. Но, открыв уже дверь, вернулась и надела куртку. На всякий случай. Мало ли, как дело повернется.

Как всегда, в кармане были ключи от квартиры… но денег не было. Женя полезла в сумку за кошельком, и тут всунулась Софья Петровна:

– Ну что ты копаешься, дверь распахнула, комнату выстудила! Ты же знаешь, что у меня бронхит!

– А будете ругаться – вообще не пойду! – рявкнула Женя. – Что, в самом деле, я у вас самая крайняя всегда!

Она напустилась на Софью, чтобы та не увидела в ее сумке маленькую серую сумочку, удивительно красивую сумочку, которую вчера она получила вместо своей от дамы в розовом платье. Утром Женя взяла эту сумочку на работу, чтобы предъявить Альбине. И вот теперь решила взять ее с собой. Она не спрашивала себя, зачем, просто руки сами сунули сумочку под куртку.

В дальнем конце коридора Лера разговаривала с какими-то двумя мужчинами. В облике этих двоих было что-то знакомое и в то же время непривычное. И в самой Лере тоже было что-то непривычное. Она как-то изменилась.

Ах, да – обычно она бледна, загадочна и молчалива, как королева эльфов, слова от нее не дождешься, а тут она оживленно разговаривает с этими двумя подозрительными типами, и лицо разрумянилось, и даже жестикулирует… вот она даже коротко рассмеялась… совсем на нее непохоже!

Женя пригляделась.

Хоть их и разделяло приличное расстояние, но ей показалось, что она узнала этих двоих мужчин. Одинаковые темные костюмы, неловко сидящие на накачанных фигурах, одинаковые настороженные взгляды, одинаковые повадки опасных хищников…

Это были те двое мужчин, от которых она накануне пряталась на парковке! Надо же, нашли ее таки! Но как? А может, они искали Альбину? А эта сволочь Лерка выдала им ее, Женю. Дескать, где Альбина не знаю, но вон та может знать. Ведет себя странно, какие-то у нее с Альбиной были дела, что-то про нее точно знает…

Ну надо же, наша спящая красавица очнулась от летаргического сна! И прекрасно себя чувствует в иной ипостаси…

Сердце Жени пропустило один удар, а потом забилось в бешеном, невообразимом темпе. Она повернулась и пошла в противоположную сторону.

Только не бежать! Если она побежит – эти двое заметят ее и бросятся в погоню!

А те двое уже закончили разговор с Лерой и неторопливо пошли в ее сторону.

Тут она подошла к двери лифта, нажала кнопку.

К счастью, кабина была на их этаже, и двери сразу гостеприимно раздвинулись.

Женя торопливо вошла в лифт, в последнюю секунду боковым зрением заметив, что двое мужчин стремительно приближаются и уже перешли на бег.

К счастью, она успела нажать кнопку, кабина закрылась и заскользила вниз.

Вот кабина остановилась на первом этаже, двери с громким лязгом раздвинулись. Женя вышла из лифта, катя перед собой тележку, прислушалась…

И тут же услышала стремительный, дробный топот, несущийся с лестницы.

Ну да, те двое не стали дожидаться лифта, они побежали вниз по лестнице, чтобы перехватить ее здесь, в пустых коридорах полуподвального этажа. Здесь, где им никто не помешает, где с ней будет куда легче расправиться.

Женя припустила знакомым коридором в сторону цеха. Не потому, что на что-то надеялась, на что-то рассчитывала – а просто побежала в привычном, знакомом направлении.

Тележка предательски грохотала, выдавая ее местоположение, но Женя уже не обращала на это внимания, она бежала, чувствуя себя затравленной дичью…

Вот она добежала до знакомой железной двери, рванула ее изо всех сил…

Дверь, как всегда, подалась с трудом, с тяжелым, надсадным скрипом. Не скрипом – горестным, трагическим стоном. И как всегда, раскрылась не до конца, словно ей что-то мешало.

Женя с трудом протиснулась в дверь, боком протащила тележку. Промелькнула мысль – а зачем вообще она эту тележку тащит, ей бы самой спастись…

Но эта мысль тут же ушла на глубину, остался только страх, только желание бежать, бежать от преследователей. Только древний инстинкт, оставшийся с незапамятных времен.

В Третьем Цеху, как всегда, царила настороженная, неприязненная, враждебная тишина. Женя быстро шла по узкой тропинке, проторенной среди старых станков и пустых фанерных ящиков, среди этого заколдованного леса. Ну да, где же еще бежать затравленной дичи, как не в заколдованном лесу!

Как всегда, ей казалось, что там, в этом лесу, в этой груде бесполезных, истлевших вещей, таится что-то неведомое – но теперь эта неведомая сила казалась ей не такой враждебной, не такой опасной, как те двое, что бежали по ее следу.

Как всегда, в углу что-то зашуршало, и Женя привычно пробормотала, не поворачивая головы:

– Это я! Ты позволишь мне пройти?

И как всегда, из дальнего угла донесся едва слышный таинственный шепот:

– Поспеш-ши! Проходи!

Женя сделала еще несколько шагов – и на мгновение задержалась, чтобы положить на знакомый ящик свое приношение духу этого цеха – пирожок Настасьи Ильиничны.

И снова бросилась вперед.

И вдруг прямо перед ней на тропинку упал огромный ящик. Этот ящик перегородил дорогу к двери, ведущей на склад. Он намертво закрыл дорогу и был слишком велик, чтобы Женя смогла сдвинуть его собственными силами…

Женя замерла, ее окатила волна ужаса.

Этот загадочный цех не помог ей, наоборот – он перекрыл ей единственный знакомый путь, чтобы она скорее попала в руки преследователей…

И в ту же самую секунду она услышала за спиной горестный, тоскливый стон…

Ну да, это открылась железная дверь, чтобы пропустить тех двоих людей…

Женя сжалась, сгорбилась, опустила голову.

Она больше ни на что не надеялась.

Сейчас эти двое догонят ее, и все будет кончено. Осталась, может быть, всего одна минута. Может, оно и к лучшему. Лучше ужасный конец, чем ужас без конца.

За спиной у Жени раздались тяжелые приближающиеся шаги.

И вдруг откуда-то справа, из груды бесполезных обломков, до нее донесся знакомый шепот:

– Пос-спеши!

Женя изумленно распахнула глаза.

Он что, издевается? Куда спешить, если дорога перегорожена огромным ящиком?

И снова до нее донеслось едва слышное:

– С-сюда!

Она повернула голову в сторону шепота – и увидела сбоку от перегороженной тропинки большой заржавленный станок, что-то вроде старинного печатного пресса. Внутри этого станка был узкий темный лаз, через который она вполне могла бы пробраться…

Тут у нее за спиной раздался оглушительный грохот, словно там сошла горная лавина.

Женя против своей воли оглянулась – и увидела, что груда деталей и ящиков обрушилась на тропинку. Судя по всему, как раз на тех двоих, которые ее преследовали.

Из-под обвала донеслась приглушенная ругань, груда зашевелилась – преследователи были живы и здоровы, обвал их только немного задержал, дав Жене небольшую фору.

Из-за груды ящиков до нее снова донесся знакомый свистящий, едва различимый шепот:

– Пос-спеши!

И правда, нельзя было терять драгоценные секунды, которые она выиграла благодаря обвалу. Женя сбросила оцепенение, метнулась в сторону, согнулась и нырнула в темный лаз, внутрь заржавленного печатного пресса, проползла по нему, собирая по пути многолетнюю слежавшуюся пыль, оказалась в темной извилистой пещерке, образованной десятком нагроможденных друг на друга ящиков, встала на четвереньки и двинулась дальше, стараясь не шуметь и не думать о том, что будет, если все эти ящики обрушатся на нее.

Сзади, там, откуда она только что убежала, снова раздался грохот, затем послышались тяжелые шаги – должно быть, преследователи выбрались из-под завала и бросились вперед. Потом прозвучал раздраженный, резкий голос:

– Куда она подевалась?

Ему тотчас ответил второй голос:

– Да куда она могла деться? Здесь где-то!

Женя снова поползла вперед… и вдруг проход, по которому она двигалась, уперся в стену.

Что теперь?

Она сама себя загнала в ловушку. Теперь ее положение стало в буквальном смысле безвыходным. Правда, ей пока что удалось спрятаться от преследователей, но надолго ли?

Женя постаралась взять себя в руки, успокоиться.

Главное, не паниковать. Нужно внимательно обследовать свое укрытие, может быть, отсюда можно как-то выбраться…

Легко сказать – обследовать! Вокруг было темно, как в животе у крокодила.

Только не паниковать! Нет ничего опаснее паники!

У человека помимо зрения есть еще четыре чувства. В частности, осязание.

Женя на ощупь обследовала стены прохода – нигде не было выхода. Со всех сторон были только плотно составленные ящики. Тогда она ощупала стену перед собой – и нащупала на этой стене привинченную к ней решетку. Должно быть, это была решетка, закрывавшая вентиляционный ход. Судя по размерам этой решетки, вентиляционный ход достаточно широкий, чтобы по нему мог проползти человек. По крайней мере, такая худенькая девушка, как Женя.

Женя внимательно ощупала решетку, нашла винты, на которых она держалась. Если их отвинтить, можно попытаться пролезть внутрь… вот только как их отвинтить?

Она попробовала отвинтить один винт ногтем – но ноготь тут же сломался, а винт даже не шелохнулся. Нет, так дело не пойдет… только все ногти обломаешь…

Черт, что же делать?

Попытаться выбить решетку? Но из этого ничего не выйдет, удары только крепче прижмут ее к стене, да и шум поднимешь, выдашь свое положение…

Женя в сердцах ударила кулаком по одному из ящиков…

И тут же что-то упало рядом с ней на пол, отчетливо звякнув по бетонному полу. Женя пошарила по полу рукой и нашла там мелкую монетку.

А что… монеткой вполне можно открутить винты… вот интересно, откуда взялась эта монетка в самый подходящий момент? Неужели ее подбросило то самое загадочное существо, обитающее в Третьем Цеху? То самое существо, которому она каждый раз оставляет какое-нибудь маленькое угощение?

Она вгляделась в темноту и прошептала:

– Это ты мне помогаешь? Спасибо!

И из темноты снова донесся тот же самый шепот:

– Пос-спеш-ши!

– Сама знаю! – вздохнула Женя и с новой силой принялась за решетку.

Монетка вполне подошла на роль отвертки, в темноте она даже удобнее. Один за другим Женя отвинтила все винты, сняла решетку и заглянула в вентиляционный ход.

Оттуда пахнуло застарелой, слежавшейся пылью и плесенью, но другого выхода все равно не было.

Женя глубоко вдохнула и нырнула в проход.

Позади, у нее за спиной, снова раздался едва различимый шепот:

– С-счас-стливо!

Впрочем, может быть, Жене это просто послышалось. Ну, разумеется, послышалось.

Она ползла вперед, опираясь на локти и колени.

Вокруг было темно и пыльно, но она ползла и ползла, не останавливаясь, повторяя про себя, что чем быстрее она ползет, тем скорее все это кончится. В носу чесалось, и ужасно хотелось чихнуть, но Женя терпела, чтобы не выдать себя.

Вдруг впереди раздался тонкий противный писк.

О господи… неужели это крысы?! Только этого не хватало!

Женя негромко постучала по стенке короба, чтобы отпугнуть крыс, и снова поползла вперед. Так прошло еще несколько бесконечных, отвратительных минут, и наконец впереди показалось бледное, расплывчатое пятно света.

Этот свет добавил Жене сил, она поползла быстрее.

Свет становился все ярче и ярче, и наконец перед Женей показалась еще одна решетка.

На этот раз Женя просто ударила ее кулаком. Теперь она не боялась шуметь, поскольку уползла далеко от своих преследователей, да и выбить решетку наружу легче…

Раз, и еще раз… еще удар…

Решетка понемногу поддалась, один ее край отогнулся, теперь дело пошло намного легче, и скоро решетка отлетела, и Женя смогла выползти наружу.

То есть, не совсем наружу. Она оказалась в большом пустом помещении с низким потолком и сырыми бетонными стенами, вдоль которых были проложены трубы и кабели.

Должно быть, это был подвал бывшего завода, где проходили трубы отопления и электрические провода.

В дальней стене этого подвала, под самым потолком, было несколько небольших окошек, настолько грязных, что через них едва проникал бледный сероватый свет.

Женя растерла онемевшие ноги, отряхнулась от пыли, подошла к одному из этих окон.

Внизу под окном спала рыжая кошка. При приближении Жени кошка проснулась и недовольно мяукнула.

– Не бойся, я тебя не трону! – проговорила Женя, встав на цыпочки, чтобы выглянуть в окно.

Сквозь грязное стекло она разглядела улицу. Время от времени мимо окна проходили чьи-то ноги. Там была свобода, там был свежий воздух и дневной свет…

Женя оглядела подвал, нашла пару ящиков, подтащила их к окну, поставила один на другой и забралась на них. Теперь она легко могла достать до окна. С трудом отодвинув заржавленный шпингалет, она открыла окно, подтянулась и вылезла на улицу.

Она осознала, что сумела сбежать от двоих преследователей… и что в этом ей помог тот… точнее, то, что обитает в Третьем Цехе. Кто бы или что бы это ни было – привидение или живое существо – но благодаря ему она все еще жива и свободна…

Женя огляделась по сторонам. Она оказалась в тихом, почти безлюдном переулке, проходившем позади бывшего завода. По тротуару мелкими шагами шла маленькая старушка с аккуратно уложенными голубыми волосами, с крошечной собачкой на поводке. Собачка, увидев Женю, залилась истошным лаем. Ее хозяйка уставилась на девушку, испуганно перекрестилась и припустила прочь, что-то бормоча под нос и оглядываясь.

Женя представила, как она выглядит после путешествия по вентиляции, и тяжело вздохнула.

В таком виде даже в общественный транспорт не войдешь, а значит, до дома не доберешься… И потом, домой-то ей теперь тоже нельзя, Лерка небось и адрес ее тем двоим выболтала, и номер телефона дала. Да… мобильник Женин остался в квартире Ушакова, и сумка ее там же, и джинсы почти новые, и ботинки зимние, сегодня пришлось вообще в кроссовках идти. А что, она женщина работающая, у нее шкафа, набитого дорогой одеждой, дома нет…

Женя еще раз взглянула на старые джинсы и здорово поношенные кроссовки, которым не пошло на пользу путешествие по вентиляции, и вздохнула – придется все это выбросить. А пока хоть как-то привести себя в порядок.

Она побрела по улице, оглядываясь по сторонам, и тут увидела невзрачную вывеску «Кофейня «Уютный уголок».

Женя толкнула стеклянную дверь, вошла внутрь.

Название кофейни было явным преувеличением, вряд ли кто-нибудь в здравом уме назвал это заведение уютным. Внутри стояли четыре шатких пластиковых стола сомнительной чистоты с такими же стульями. За одним из этих столов примостился унылый узбек с допотопным фанерным чемоданом, которому, видимо, некуда было пойти, за другим пил сомнительный кофе сутулый старик в пальто с вытертым барашковым воротником.

За стойкой возвышалась крашеная блондинка неопределенного возраста с квадратной челюстью, напоминающей волчий капкан. Увидев Женю, она оскалилась, предъявив полный рот железных зубов, отчего сходство с капканом стало еще разительнее.

Клацнув своими челюстями, буфетчица проговорила:

– Туалет только для посетителей кафе!

– А я и есть посетитель! – ответила Женя, подходя к стойке. – Дайте мне стакан того, что вы продаете под видом кофе.

– Не умничай! – огрызнулась буфетчица, но увидев в руках Жени деньги, смягчилась и уточнила:

– Тебе капучино, американо или эспрессо?

– А они у вас отличаются?

– Само собой! В американо больше воды, а в капучино я молоко добавляю, – буфетчица кивнула на коробку молока, стоящую тут же, на прилавке.

– Интересный подход! Тогда мне, пожалуй, эспрессо. Как-то безопаснее.

– Эспрессо, так эспрессо! – буфетчица включила кофеварку, подставила под рожок чашку в аляповатых розах, горестно вздохнула и проговорила сочувственно:

– Разводись ты с ним, пока не поздно!

– С кем? – удивленно спросила Женя.

– Известно с кем! С мужиком своим. Это же надо, до чего он тебя довел…

Женя фыркнула и, не дожидаясь кофе, проскользнула в туалет. Он был под стать всему остальному убранству кофейни, но вода из крана шла, и зеркало над раковиной имелось, пусть и расколотое.

Взглянув в это зеркало, Женя ахнула.

Все было еще хуже, чем она предполагала. Нет, ну что с ней творится последние дни? Просто какие-то американские горки! Только вчера на нее смотрела из зеркала роковая красавица, а сегодня она превратилась в настоящую бомжиху…

Но все было еще поправимо, и через несколько минут Женя могла уже без содрогания смотреть на свое отражение.

Выйдя из туалета, она пригубила кофе.

Буфетчица удивленно взглянула на нее и проговорила:

– А ты еще ничего! Разводись, может, еще приличного человека встретишь… мне один умный человек сказал – главное, осознать, что ты достойна лучшего…

Как ни странно, кофе был вполне приличный, и Женя немного взбодрилась. Расплатившись, вышла на улицу и побрела в сторону автобусной остановки.

Ужасно хотелось попасть домой, принять душ, переодеться… но вдруг дома ее уже ждут те двое, от которых она только что с таким трудом ускользнула? Даже если у Лерки и проснулась совесть и она не сказала тем двоим Женин адрес (вот что ей Женя плохого сделала, хотелось бы знать?), то оставалась еще Альбина. Альбина во всем этом явно замешана. Правда, Альбина уже исчезла, ее телефон не отвечает. По всему выходит, что она скрылась и залегла на дно, а если она уже в руках у тех страшных людей? Тогда она уже выдала Женю… не станет же она ради нее терпеть угрозы и пытки!

Да, возвращаться домой нельзя…

Что же делать?

И тут она увидела освещенный цветными лампочками вход, над которым красовалась нарядная вывеска:

«Средний драматический театр».

По сторонам от этого входа висели застекленные витрины со сценами из спектаклей.

Женя замерла, как вкопанная.

Жанна Романовна, пожилая дама, с которой она познакомилась дома у Андрея Федоровича, говорила ей, что в прежние годы играла на сцене именно этого театра, да и сейчас иногда приходит сюда помочь с гримом и сценическими костюмами, а то и сыграть какую-нибудь благородную старую даму.

Ну да, выяснили же они, что Средний театр находится близко от Жениного издательства. И вот он тут, должно быть, сама судьба привела сюда Женю.

Так, может, Жанна Романовна и сейчас в театре?

Жанна Романовна понравилась Жене, она хорошо к ней отнеслась, так может, она и теперь ей посоветует что-нибудь дельное? Жене сейчас очень нужен был дельный совет, да хотя бы простое человеческое участие…

И вообще, она обещала, что все будет хорошо, уговаривала ни о чем не беспокоиться, а что вышло? Вот пускай теперь хотя бы придумает, куда Жене деваться. Виданное ли дело – ни на работу, ни в собственную квартиру не попасть!

Женя замедлила шаг и оглянулась по сторонам. Не заметив ничего и никого подозрительного, она подошла к дверям театра, подергала за ручку – но дверь была заперта. Ну да, до вечернего спектакля оставалось еще много времени, и театр закрыт для посторонних. Но свои-то должны как-то в него попадать? Актеры приходят на репетиции, костюмеры и декораторы тоже работают днем, рабочие сцены опять же…

Женя снова огляделась.

Недалеко от главного входа она заметила неприметную дверь безо всякой вывески. К этой двери подошла высокая худощавая женщина, нажала на кнопку звонка, что-то сказала и вошла. Судя по всему, это был служебный вход в театр.

Женя немного выждала, подошла к невзрачной двери и тоже нажала на кнопку. Из динамика над дверью донесся неожиданно тонкий детский голос:

– Кто?

– Я к Жанне Романовне, – проговорила Женя как можно увереннее. – Она меня ждет.

То ли уверенная интонация, то ли имя старой актрисы сработало, замок щелкнул и дверь открылась.

Женя вошла внутрь.

За дверью обнаружился тесный тамбур, в котором сидела на крошечном стульчике та самая маленькая старушка с голубыми волосами, которую Женя встретила на улице, выбравшись из подвала. Только скандальной собачки при ней не было. Женю старушка, судя по всему, не узнала, и это радовало.

– Деточка, – проговорила эта старушка тонким, ненатуральным, почти кукольным голосом, – говоришь, ты к Жанне Романовне пришла? Она у себя, в костюмерной…

Женя догадалась, что перед ней бывшая актриса на амплуа травести, то есть прежде она играла детей, мальчиков и девочек, а теперь, когда уже не может по возрасту выходить на сцену, устроилась в родной театр вахтершей.

– А костюмерная – это где? – уточнила она.

– А это ты сейчас пройдешь по этому коридору, потом через главное фойе, поднимешься по лестнице слева, снова пройдешь по коридору, затем по мостику, там и будет костюмерная.

Женя не все запомнила с первого раза, но не стала переспрашивать, она решила, что по ходу дела спросит дорогу еще у кого-нибудь, поблагодарила бывшую травести и отправилась по указанному ей направлению.

Пройдя по короткому коридору, она действительно оказалась в главном фойе театра. Здесь на стенах были развешаны фотографии артистов, режиссеров и прочих ведущих сотрудников. Среди них Женя увидела и большое фото Жанны Романовны. Ну да, она ведь была здесь актрисой. На этом снимке Жанна была молодой и очень интересной. И кстати, похожа, хоть фотография, наверно, сделана лет тридцать назад.

Вспомнив напутствия вахтерши, Женя нашла слева от фойе узкую лестницу, поднялась по ней на второй этаж и оказалась в очередном коридоре. Этот коридор был куда длиннее первого. Идя по нему, Женя думала, что это за мостик, по которому она должна пройти, чтобы попасть в костюмерную?

В конце коридора была неплотно прикрытая дверь.

Женя толкнула ее, шагнула вперед и действительно оказалась на ажурном мостике, перекинутом через большое, ярко освещенное помещение. На этом мостике стоял мужчина лет пятидесяти в заляпанном краской комбинезоне, с растрепанной седоватой бородой. Перегнувшись через перила мостика, он что-то разглядывал внизу, поочередно прищуривая то один, то другой глаз.

Проследив за его взглядом, Женя увидела, что на полу под мостиком разложена огромная картонная лошадь, покрытая яркими разноцветными пятнами, около которой суетятся двое молодых парней с большими кистями.

Мужчина в комбинезоне, в очередной раз прищурившись, громко крикнул вниз:

– Костик, слева добавь немножко кармина! Да не здесь, а на полметра выше!

Один из двоих парней ткнул в лошадь кистью, и на ней появилось ярко-красное пятно.

– Вот так?

– Нет, не то… нужен другой оттенок… попробуй краплак!

Женя догадалась, что художник-постановщик со своими ассистентами работает над декорацией, а мостик служит для того, чтобы можно было разглядывать их издали, как из зрительного зала.

Она пошла по мостику.

Художник бросил на нее недовольный взгляд и прошипел:

– Я же просил не мешать! Мне нужно полное погружение в тему, а вы меня отвлекаете!

– Я к Жанне Романовне! – ответила ему Женя.

И опять имя старой актрисы послужило пропуском. Взгляд художника потеплел, он отступил к перилам и проговорил:

– Ну, если к Жанне Романовне, то проходите, я не возражаю! Костюмерная вон там!

Женя перешла по мостику и оказалась перед высокой дверью темного дерева.

Она постучала в эту дверь, и изнутри донесся знакомый, удивительно молодой голос:

– Заходи, Люся, я здесь!

Женя толкнула дверь, вошла внутрь.

Она оказалась в довольно большой комнате.

Середина этой комнаты была ярко освещена, там возле круглого столика на резной ножке стоял манекен в пышном старинном платье из темно-синего бархата. Перед манекеном на табурете с гнутыми ножками сидела Жанна Романовна, она пришивала к подолу платья серебристую тесьму.

– К вечеру все будет готово… – проговорила Жанна Романовна, сделала еще один стежок и подняла голову.

– Это не Люся! – подала голос Женя.

– Действительно не Люся! – усмехнулась старая актриса. – Как ты меня нашла, дорогая?

– Вы же сами сказали мне, что иногда приходите в этот театр – вот я и пришла…

– Понятно! – Жанна Романовна воткнула иглу в подол платья, показала рукой на золоченое кресло:

– Садись, моя милая. Садись вот сюда и рассказывай, что произошло. Андрей вчера не вернулся, и я сразу поняла, что что-то пошло не так. Очень беспокоилась…

– Да уж, не так… это еще мягко сказано! – Женя тяжело вздохнула и выпалила: – Андрея Федоровича похитили!

На лице актрисы не дрогнул ни один мускул, но оно немного побледнело. Жанна Романовна несколько секунд молчала, видимо, чтобы справиться с волнением, затем проговорила твердым и на первый взгляд спокойным голосом:

– Что значит похитили? Расскажи все с самого начала и постарайся ничего не пропускать.

Женя набрала полную грудь воздуха и приступила к подробному рассказу.

Она поведала о том, как они с Андреем Федоровичем приехали на прием; о том, как он показал ей коренастого мужчину с красивой спутницей, как велел ей подойти к ним и отдать сумочку. О том, как она следом за ними поднялась на галерею. О том, как кто-то неизвестный подошел к ней сзади, как до полусмерти напугал ее, отобрал сумку и что-то с ней сделал, после чего бесследно исчез. О том, как появился коренастый мужчина и забрал у нее сумочку.

О том, как она спустилась, нашла Андрея Федоровича, попыталась рассказать ему, что произошло, но он не стал ее слушать, быстро повел на улицу. И наконец, о том, как его втолкнули в большую черную машину и увезли в неизвестном направлении.

Потом она вкратце рассказала, как сбежала от двоих мужчин на парковке возле особняка.

Но об одном она не стала рассказывать – о том, что встретила на приеме человека со шрамом на правой брови. Того самого человека, которого накануне видела мертвым в Третьем Цеху. Потому что она сама не поверила бы в такую историю.

Жанна Романовна выслушала ее не перебивая.

Когда Женя замолчала, она внимательно взглянула на нее и проговорила странно изменившимся голосом:

– Больше ты ничего не помнишь?

– Ничего… вроде ничего…

– Та машина, на которой его увезли… ты можешь ее описать? Какой она была модели?

– Я не разбираюсь в марках машин… такая большая, хищная… да, вот еще – у нее на капоте была серебряная статуэтка.

– Хорошо, это уже что-то…

– И еще… те два человека, от которых я сбежала на парковке…

– Что с ними?

– Сегодня они пришли ко мне на работу. Они явно искали меня, но я от них сбежала.

– И пришла сюда? Ты уверена, что они тебя не видели?

– Уверена. Я точно от них сбежала.

Снова Жанна не стала рассказывать про привидение в Третьем Цеху. Услышав такое, Жанна Романовна точно посчитает ее ненормальной. Она и сама посчитала бы.

– Хорошо. Ты молодец. Сбежать от таких людей непросто, очень непросто…

Женя понимала, что Жанна Романовна хвалит ее только для того, чтобы поддержать, успокоить – но все равно это немного повысило ее самооценку.

– И вот еще что, – спохватилась Женя. – Та сумка… она осталась у меня…

– Сумка? Ты ведь сказала, что ее у тебя забрали!

– Я не совсем точно сказала… тот мужчина забрал мою сумку, но вместо нее дал мне сумку своей спутницы. Видимо, чтобы никто не заметил, что я лишилась сумки. И вот эту сумочку я взяла с собой. Я хотела отдать ее своей начальнице, Альбине. Ведь это она послала меня к Андрею Федоровичу…

– А кстати, что с Альбиной?

– Она не вышла на работу и не отвечает на звонки! Так что либо ее тоже… либо она…

– Думаю, вторая версия верная, – Жанна Романовна сердито блеснула глазами, и тут уж Женя без труда прочитала ее мысли – дескать, Альбина – та еще стерва, и ее бы воля, она никогда бы не связалась с Альбиной. Но разве эти мужчины слушают умного совета…

Женя вытащила из-за пазухи маленькую жемчужно-серую сумочку с серебряной ручкой, протянула ее Жанне Романовне.

Та взяла осторожно сумочку, сначала внимательно оглядела снаружи, затем взглянула на Женю:

– Ты проверяла ее содержимое?

– Нет… я побоялась…

– Ну, так проверим сейчас. Может быть, мы узнаем что-то важное… хоть что-то…

Жанна Романовна щелкнула замочком, открыла сумочку, вытряхнула ее содержимое на круглый столик.

Впрочем, там почти ничего не было – пачка салфеток, золотистый патрончик губной помады, пилочка для ногтей и маленький розовый тюбик с непонятной надписью какими-то экзотическими буквами, похожими на клинопись.

Вот этот-то тюбик и взяла в руку Жанна Романовна. Причем взяла так осторожно и почтительно, как будто это был бесценный бриллиант или священная реликвия.

– Как, ты говоришь, выглядела та женщина в розовом… хозяйка этой сумочки?

– Потрясающе, – честно ответила Женя.

– А сколько, ты думаешь, ей было лет?

– Ну, точно не скажу… очень ухоженная, конечно, но думаю, лет тридцать-тридцать пять…

– Значит, смело можешь прибавить лет десять-пятнадцать! Или даже больше.

– Что? Не может быть!

– Ты не знаешь, что это такое? – Жанна Романовна показала Жене тюбик.

– Конечно, не знаю.

– Да тебе еще рано об этом думать… – женщина вздохнула, – а мне уже поздно.

– Да что вы! – искренне воскликнула Женя. – Вы прекрасно выглядите… для своих лет… – она осеклась, но слово не воробей, вылетело – не поймаешь.

– Вот именно – для своих лет! – Жанна снова вздохнула. – А вот этот чудодейственный крем буквально убавляет женщине возраст, с ним любая выглядит минимум на десять лет моложе.

Она ненадолго замолчала, снова вздохнула и продолжила:

– Правда, он действует недолго – от силы три-четыре часа, но иногда именно это и нужно. Когда идешь на какой-нибудь особенно важный прием, или встречаешься с особенным человеком… этот крем делает одна маленькая лаборатория в Израиле, и в нашем городе только один человек имеет эксклюзивное право им торговать, так что мы сейчас быстренько выясним, кто была эта твоя загадочная красавица…

Жанна Романовна достала телефон, набрала номер и проговорила, нет, проворковала чарующим голосом:

– Кариночка, ангел мой, как поживаешь? Да? Рада за тебя! А я тебе почему звоню… ты ведь по-прежнему занимаешься тем израильским кремом? Ну да, кремом «Батшева»? Что, давно не привозили? А скажи, кому ты продавала тюбики из последней партии? Ну, кроме твоих постоянных клиенток – кроме Ульяны, Олеси и Ксюши? Ну, что значит секрет? Мы же с тобой подруги, а между подругами какие секреты? Ну, Кариночка, ты же меня знаешь – я попусту не болтаю! Да нет, о чем ты говоришь! Неужели даже для меня? А что будет, если я расскажу Ульяне, с кем ты была в прошлом году на Тенерифе? Ну, что значит не посмею? Мы же с тобой подруги, так что сама понимаешь… ну, конечно, я тебе обещаю! Честное слово! Да говорю же – можешь не сомневаться! Уже записываю… – Жанна Романовна схватила тюбик губной помады и прямо на столике записала телефонный номер. – Спасибо, Кариночка, ангел мой! До скорой встречи! Непременно!

Нажав кнопку отбоя, Жанна Романовна удовлетворенно взглянула на Женю:

– Все же главное в жизни – это друзья! Не имей сто рублей, а имей сто друзей. Тем более что сто рублей – это вообще не деньги. Вот мы и выяснили телефон той загадочной красавицы. И имя, конечно. Ее зовут Регина.

– Однако вам пришлось выбивать ее номер из своей подруги шантажом! – Женя засмеялась, вспомнив, каким воркующим голосом разговаривала старая актриса.

– Ну, какой это шантаж… – Жанна улыбнулась. – До настоящего шантажа дело не дошло. Ну что – будем звонить Регине?

Вопрос это был риторический, и ответа Жанна Романовна, разумеется, не ждала. Она снова взяла телефон, набрала на нем номер и поднесла его к уху.

Дождавшись ответа, проговорила – совсем не тем голосом, каким разговаривала с Женей, и не тем, каким только что беседовала со своей заклятой подругой Кариной:

– Здравствуйте, Регина…

Жанна Романовна включила громкую связь, так что на этот раз Женя слышит весь разговор. Слышит, как Регина после недолгого удивленного молчания настороженно спрашивает:

– С кем я говорю?

– Ну, вы меня вряд ли знаете, так что мое имя вам совершенно ничего не скажет.

– Тогда чего вы от меня хотите? Я не имею привычки разговаривать с незнакомыми людьми…

– Скорее уж вы, Регина, хотите то, что я могу вам предложить. У меня есть израильский крем, который буквально творит чудеса с увядающей кожей…

– Моя кожа вовсе не увядающая…

– Не цепляйтесь к словам, милочка. У меня есть крем «Батшева». Он вам нужен?

В голосе Регины зазвучали колебания:

– Обычно я покупаю этот крем у другого человека…

– Я знаю, у Карины. Но у нее последняя партия уже кончилась, а когда придет следующая – неизвестно. Так что лучше соглашайтесь… конечно, он обойдется вам дороже, чем у Карины, но думаю, для вас это непринципиально…

Регина все еще колебалась, и Жанна Романовна проговорила безразличным тоном:

– Ну ладно, если вам не нужно – я предложу этот крем кому-нибудь другому. Желающие всегда найдутся. Например, Инга Соколова охотно его возьмет…

– Нет-нет! – выпалила Карина. – Я возьму этот крем! Возьму непременно!

– Хорошо, тогда приезжайте через час в кафе «Пиноккио» на Петроградской.

Жанна Романовна нажала кнопку отбоя и пересела к туалетному столику с большим зеркалом. На Женин недоуменный взгляд она проговорила:

– Времени у нас мало, но я никогда не отправляюсь на встречу, не приведя себя в порядок!

– Вы, по-моему, и так в полном порядке…

– Это только на первый взгляд! – отмахнулась Жанна.

Она поправила волосы, мазнула губы бледно-розовой помадой, прошлась по лицу пуховкой с тональной пудрой, затем повернулась к Жене и покачала головой:

– Тебе тоже нужно что-то сделать с лицом… чем ты занималась? Чистила дымоходы?

– Почти в точку…

Женя вздрогнула, вспомнив, как ползла по узкому вентиляционному каналу, вся в пыли и в паутине, а где-то рядом в темноте пищали крысы. И откуда у нее только силы взялись? Сейчас кажется, что умерла бы там на месте от ужаса.

И снова Жанна Романовна почувствовала ее состояние, она усадила ее перед собой и несколько минут поработала над Жениной внешностью и удовлетворенно кивнула:

– Ну, теперь ты похожа на человека… Вот только одежда… Дорогая, ну нельзя же так…

Женя оглядела себя. Да уж, если бы джинсы и куртка не были так изгвазданы, они все равно годились бы только на помойку. И кроссовки тоже. И если раньше, когда все было хоть и не новое, но чистое, такая одежда подходила замухрышке с жидким пучком волос на затылке, то теперь все выглядело ужасно.

– Я же оставила у вас новые джинсы и ботинки тоже… – буркнула Женя.

– А кто тебе сказал, что джинсы – это повседневная одежда? – прищурилась Жанна Романовна. – Нет, я, конечно, допускаю, что в этом… – она поморщилась, – можно поехать за город копать картошку или же в лес по грибы, но ты же все-таки ходишь в офис…

– А вы знаете, сколько я получаю? – Женя повысила голос, она сердилась, потому что Жанна Романовна была права, одевается она ужасно, и дело тут не в деньгах.

– Дело не в деньгах, – снова Жанна прочитала ее мысли, – знала бы ты, как мы в свое время жили… исхитрялись, как могли… Странно, что твоя мама тебя не приучила… или ты сирота?

– Не сирота, – Женя отвернулась, – были у меня родители…

– Извини, наверное, они пили?

– Капли в рот не брали! Они ругались…

Женя вспомнила, как родители скандалили каждый вечер, редко когда у них в доме было тихо. Тема всегда была одна и та же – она, Женя. Поженились они из-за нее, когда мать была уже на четвертом месяце беременности. Женя помнит свадебную фотографию, где мать стоит бледная, с синяками под глазами, едва сдерживая тошноту, а отец смотрит в объектив в полном отчаянии. Когда она пошла в первый класс, отец фотографию порвал.

Во время ежедневных ссор отец упрекал мать, что она испортила ему жизнь. Он вообще не хотел жениться, а хотел заняться бизнесом, заработать много денег и путешествовать. А мать кричала в ответ, что, если бы не ребенок, она бы на такого, как отец, в жизни и взгляда не бросила, у нее, мол, такие были варианты…

Теперь-то Женя понимает, что все это было полное вранье, то есть мать выдавала желаемое за действительное. Никаких у нее не было вариантов, и красотой она никогда не блистала. Отец тоже был не то чтобы некрасив, но взгляд тусклый, и улыбка неприятная.

Они ненавидели друг друга и подпитывали эту ненависть бесконечными подробностями и воспоминаниями из прошлой жизни – как, кто и когда друг друга подвел, как мать не пустила его когда-то на встречу выпускников, которая могла стать судьбоносной или как отец сломал руку (нарочно же, само собой!), и пришлось не ехать в отпуск в кои-то веки на море.

Когда они уставали, то переключались на Женю – и лентяйка-то она, и учится плохо, и дома совершенно не помогает (хотя все это не соответствовало действительности).

Спокойные вечера выдавались крайне редко – когда кто-то из родителей отсутствовал. Поодиночке они Женю не доставали – им было неинтересно.

Если повторять ребенку одно и то же каждый день по многу раз, то обязательно что-то отложится у него в душе, так что к пятнадцати годам Женя твердо знала, что она законченная уродина – в отца и полная дура – в мать.

Казалось бы, думала потом Женя, выход из положения был у них самый простой: развестись. Развестись и забыть друг о друге. И о Жене тоже, когда она вырастет. Или уж смириться и постараться как-то строить свою жизнь.

Нет, сколько она себя помнит, они жили в одной и той же двухкомнатной квартире, которая осталась матери после рано умершей бабушки, про семью отца Женя никогда и не слыхала. И работал отец по найму, изредка переходил из фирмы в фирму с незначительным повышением оклада, так что непонятно, с чего он собирался заниматься бизнесом и зарабатывать много денег. То есть, поняла позже Женя, все это тоже были пустые разговоры.

Просить у матери денег на какие-то свои нужды Женя зареклась еще лет в десять. Мать заводилась с полуоборота, тут же призывала в свидетели отца, в кои-то веки они были согласны друг с другом. Одевала мать Женю плохо – что купит в магазине, то и подойдет, лишь бы подешевле. Сама она не умела рукодельничать, пуговицу пришить – и то отец неделю зудил, а мать отлаивалась – дескать, по дому ломаюсь с утра до вечера, присесть некогда, а тут еще ты пристаешь со своими глупостями. Работала она учителем в школе, преподавала географию, детей терпеть не могла и этого не скрывала.

Отец в пылу скандалов издевался – ладно бы математику преподавала или русский, тогда бы можно было хоть репетиторством подработать, уж про иностранный язык и говорить не приходится, а тут – нате вам, география, тьфу! Кому она нужна, эта география! Самая бесполезная профессия!

Окончив школу – кстати, не так уж и плохо, – Женя поступила на вечерний факультет университета, причем не сразу, а через два года. На дневной нужны были репетиторы, Жене и голову не приходило заикаться о деньгах.

Работала то тут, то там, потом устроилась в издательство на мелкую должность. Денег платили мало, да еще родители вычитали за питание. Женя даже рада была вечерним занятиям. Уставала страшно, зато приходила домой, когда родители уже отругались, напились чаю и спокойно спали в своей комнате. Похудела за эти пять лет, питалась кое-как, но выдержала, добралась до диплома.

– Дорогая… – Женя очнулась от невеселых мыслей от голоса Жанны Романовны. – Ты где? Вернись, я все прощу! Извини, если я тебя обидела, но сейчас не время задумываться. Время действовать. Вот, примерь-ка, – она протягивала Жене коротенькое пальтецо и узкие клетчатые брючки. Нашлись и ботинки.

– Я верну, – сказала Женя.

– Разумеется, вернешь, это понадобится к спектаклю на следующей неделе.

Выйдя из театра, женщины поймали машину и через полчаса вошли в нарядное кафе. Розовые занавески на окнах, кружевные скатерти на столах, симпатичные официантки в кружевных наколках и восхитительный аромат корицы и свежей выпечки.

Навстречу им метнулась высокая женщина средних лет, со следами былой красоты:

– Жанночка, солнце мое, почему ты меня не предупредила, что придешь? Я бы приготовила для тебя что-нибудь особенное!

– Ничего не нужно, Маргоша! – отмахнулась Жанна Романовна. – Я только хочу воспользоваться твоей задней комнатой. Мне нужно кое с кем пообщаться. Можно?

– Тебе, радость моя, можно все и в любое время!

Хозяйка заведения провела Жанну и ее спутницу в небольшую комнату, где стоял всего один столик. Жанна что-то ей сказала вполголоса, и хозяйка удалилась.

Через минуту официантка внесла поднос с двумя чашками капучино и тарелочкой печенья.

Женя пригубила кофе и зажмурилась от удовольствия.

Но долго наслаждаться ей не пришлось – Жанна Романовна взглянула на часы и озабоченно проговорила:

– Дорогая, извини, но вот-вот должна появиться Регина, и я хочу, чтобы ты спряталась. Вон там… – она показала на бархатную занавеску, закрывающую угол комнаты.

– Оттуда ты сможешь все видеть и слышать, но наш разговор с Региной лучше сложится, если она будет думать, что мы беседуем без свидетелей, один на один. К тому же она вполне может тебя узнать, а это заметно усложнит ситуацию. Некоторые женщины бывают очень наблюдательны.

Женя признала ее правоту и спряталась за занавеской.

Прошло еще несколько минут, распахнулась дверь, и в комнату ворвалась та самая женщина, с которой накануне на приеме Женя поменялась сумками.

Впрочем, сегодня она и правда выглядела лет на пятнадцать старше. Если не больше.

Влетев в комнату, Регина устремилась к Жанне и воскликнула, порывисто сжав руки:

– Где он? Где этот крем?

– Не спешите! – Жанна подняла руку повелительным жестом. – Присядьте! Может быть, вы хотите кофе?

– Я не хочу кофе! Я не хочу сидеть! Я хочу купить крем и уйти! – она вытащила из сумки изящный бумажник из змеиной кожи. – Сколько я вам должна?

– Нет, вы все же присядьте, Регина. Нам так удобнее будет разговаривать.

– Я пришла не разговаривать. Я пришла купить крем… – тем не менее Регина опустилась на стул. – Он у вас есть? Только не говорите, что я приехала зря…

– Есть, есть, не беспокойтесь! – Жанна достала тюбик и повертела его в пальцах. – Но я предупреждала вас, что он обойдется вам дороже, чем у Карины.

– И я вам ответила, что цена непринципиальна. Скажите, сколько я вам должна?

– Речь идет не о деньгах. Мне не нужны деньги. Во всяком случае, ваши деньги.

– Что же тогда вам от меня нужно? – глаза Регины подозрительно блеснули.

– Мне нужна информация.

– Информация? – настороженно переспросила Регина. – Какая еще информация?

– Вы ведь были вчера на приеме во дворце князей Борисоглебских…

– Ну, допустим, была. И что с того? Там было полгорода, это всем известно.

– А с кем вы там были? Как зовут вашего спутника?

Регина замялась. Жанна Романовна выразительно взглянула на нее и повертела у нее перед носом тюбик с кремом. Взгляд Регины мечтательно затуманился, она протянула руку за тюбиком, но Жанна спрятала его за спину и проговорила:

– Это очень простой вопрос!

– Да, действительно простой… я была на этом приеме со Львом… Львом Рокотовым…

Произнеся это имя, Регина опасливо оглянулась, затем снова протянула руку:

– Ну вот, я вам ответила, теперь вы отдадите мне крем? Вы ведь мне обещали…

– Нет, милочка, вы же сами сказали – это очень простой вопрос, я задала его только так, для разминки, чтобы убедиться, что вы готовы поделиться со мной информацией. А вот теперь я задам уже другой вопрос, потруднее…

Регина бросила на нее хитрый и расчетливый взгляд, потом покосилась на тюбик и выжидающе замолчала.

– Там, на приеме, – Жанна понизила голос, – вы поменялись сумками с другой женщиной…

В глазах Регины вспыхнул испуг, она вздрогнула и отшатнулась от собеседницы.

– Ничего… ничего не знаю ни про какую сумку…

– Это еще не вопрос. Я точно знаю, что вы поменялись.

– А если знаете – так что вам нужно?

– Что было после этого? Как вел себя Рокотов? Что он делал?

Регина вжалась в спинку стула и закусила губу. В ее глазах сменяли друг друга разные выражения – от страха до решимости.

Жанна Романовна повертела перед ней желанным тюбиком и протянула равнодушным тоном:

– Ну ладно, если вы не хотите говорить… я все-таки отдам этот крем Соколовой…

– Нет! – вскрикнула Регина. – Только не Соколовой! Не отдавайте! Я все вам расскажу!

– Ну, так рассказывайте!

– Я вообще понятия не имела, что он заберет у меня сумку, иначе бы я ни за что…

– Иначе бы вы не положили туда такой ценный крем… я правильно говорю?

– Ну да. Как только мы поменялись сумками, Лев отошел в сторонку, открыл ту сумку и прямо в лице переменился. Побагровел, как перезрелый помидор, и зарычал: «Сволочь! Мерзавец! Ты, значит, решил меня кинуть? Решил надо мной посмеяться? За кого ты меня принимаешь? Думаешь, это сойдет тебе с рук? Ну, ничего, ты у меня еще поплачешь!» – потом он достал телефон, позвонил кому-то и…

Регина ахнула и закрыла рот ладонью.

– Ну, милочка, продолжайте! – поторопила ее Жанна Романовна. – Уж если начали, если сказали «А»…

– Он меня убьет… он меня просто убьет…

– А от кого он может что-нибудь узнать? Уж точно не от вас и не от меня! – и Жанна Романовна снова повертела в пальцах тюбик, пристально глядя на собеседницу.

– Да, не от меня… – растерянно протянула Регина. – Ладно… уже все равно… значит, он позвонил кому-то… он говорил очень тихо, так что я почти ничего не расслышала…

– Но все же что-то вы расслышали!

– Да, что-то расслышала… он сказал – отвезите его в бонбоньерку… но про кого он говорил и что это за бонбоньерка – я понятия не имею, а больше я ничего не слышала…

Регина опустила глаза, немного помолчала и добавила:

– Вы отдадите мне крем?

– Отдам, милочка, отдам! – Жанна Романовна протянула ей тюбик. – Вы его честно заслужили. Он ваш.

– Он мой! – повторила за ней Регина.

– Но надеюсь, милочка, вы понимаете, что о нашем разговоре никто не должен знать? И особенно Рокотов?

– О разговоре? – переспросила Регина, и на ее лице проступило искреннее недоумение. – О каком разговоре? Что вы имеете в виду? И вообще, кто вы такая? Я вас никогда не видела и надеюсь больше никогда не увидеть.

– Правильно, милочка, именно так! – одобрительно проговорила Жанна Романовна.

Регина встала, развернулась и, не прощаясь, покинула заднюю комнату кафе.

Едва дверь за Региной закрылась, Жанна Романовна повернулась к занавеске и проговорила:

– Можешь выходить, дорогая!

Женя громко чихнула, вышла из-за занавески и села за стол, потирая переносицу:

– Там пыльно, и я все это время с трудом сдерживалась, чтобы не чихнуть!

– Молодец! Все же сдержалась! Сила воли у тебя, что надо. Ну как – ты все слышала?

– Слышала-то слышала, но не все поняла. Вот что такое бонбоньерка? То есть я знаю, что это конфетная коробка, но в данном случае это что-то совсем другое…

– Да, это вопрос… тут нам придется поломать голову…

В это время дверь открылась, и в комнату с озабоченным видом заглянула хозяйка заведения.

– Ну как, у вас все в порядке?

– Да, спасибо тебе, Марго. Но знаешь – тебе не мешало бы пропылесосить, в углу за занавеской пыльно. Я понимаю, у тебя много забот, но все же…

– Учту, – Марго чуть заметно нахмурилась. – Но вот что я хотела сказать, Жанночка. Может быть, у меня паранойя, но мне кажется, за вами кто-то следит.

– Следит? – переспросила Жанна Романовна, мгновенно став серьезной. – Кто?

– Какие-то два типа уже полчаса ошиваются на другой стороне улицы. Да ты сама взгляни.

Жанна Романовна подошла к окну, сдвинула занавеску и осторожно выглянула на улицу. Потом поманила Женю.

Женя подошла к ней и тоже выглянула в окно.

На другой стороне улицы стояли те два человека, которые накануне преследовали ее на парковке, те самые, от которых сегодня она с таким трудом сбежала в Третьем Цехе.

– Ты их знаешь? – спросила Жанна Романовна, невольно понизив голос.

– Еще бы! – процедила Женя. – Они за мной второй день гоняются. Не понимаю только, как они меня здесь нашли. Я ведь от них точно оторвалась…

– Они следили за нами от самого театра…

– Это не я! – открестилась Женя. – Если бы я не оторвалась от них, они бы поймали меня еще там, в переулке!

– Значит, на тебе есть какой-то маячок, – авторитетно заявила Жанна Романовна. – Мы ведь живем в двадцать первом веке, техника не стоит на месте…

– Маячок? Но когда они могли мне его подсунуть? Я ведь сменила всю одежду!

– Одежду – да, но вот это…

Женя проследила за ее взглядом и поняла, что Жанна Романовна смотрит на сумку. На чудесную жемчужно-серую сумочку с серебряной ручкой.

– Ведь эта сумка была с тобой вчера, ты получила ее от Регины, значит, в ней вполне могли установить маячок.

Жанна Романовна снова вывернула содержимое сумочки на стол, осмотрела каждую вещь, затем прощупала шелковую подкладку, что-то нашла, достала из своей сумки маникюрные ножницы и осторожно подпорола подкладку.

На ее ладонь выпала крошечная металлическая таблетка, покрытая мелкими непонятными значками.

– Ну, вот, что и требовалось доказать! Теперь понятно, как они тебя выследили!

Жанна Романовна нахмурилась, разглядывая маячок, потом повернулась к Марго:

– Душа моя, мне не показалось – у тебя сейчас сидит Варвара Семеновна?

– Да, она ко мне часто заходит.

– Тогда вот о чем я тебя попрошу…

Марго вышла в основное помещение кафе.

За угловым столиком сидела худощавая, элегантная пожилая дама с аккуратно уложенными седыми волосами, отдаленно похожая на английскую королеву.

Для довершения этого сходства рядом с ней, на отдельном стуле сидел очаровательный песик королевской породы корги и с умильным видом заглядывал в глаза хозяйки.

– Кто такая Варвара Семеновна? – тихонько спросила Женя.

– О, это такая женщина! – усмехнулась Жанна Романовна. – Сейчас-то она просто милая старушка на пенсии, а вот раньше… раньше у нее была такая интересная, богатая событиями жизнь… Но она не любит про это распространяться, нельзя разглашать секретные сведения. Скажу только, что полное имя ее собачки – Джеймс Бонд, а дальше уж сама догадайся. Ну-ка, посмотрим…

– Бондик, хочешь пирожное? – промурлыкала Марго, опустившись на корточки и протягивая булочку со сливками.

Песик взглянул на пирожное, поднял одно ухо и вопросительно взглянул на хозяйку.

– Марго, ты его балуешь! – снисходительно проговорила элегантная дама. – Бондику нужно худеть!

Корги, уловив ее доброжелательную интонацию, спрыгнул на пол и подбежал к Марго.

Пока он вылизывал сливки, Марго незаметно подсунула под его ошейник ту самую металлическую таблетку, которую Жанна Романовна нашла в сумке.

Закончив эту операцию, Марго почесала Бондика за ухом и вернулась в заднюю комнату.

– Все в порядке, – доложила она Жанне Романовне. – Теперь вам нужно незаметно выбраться отсюда…

Она отдернула ту занавеску, за которой недавно пряталась Женя, открыла оказавшуюся за занавеской дверь, провела Женю и Жанну Романовну по короткому полутемному коридору.

В конце этого коридора была еще одна дверь, выходившая во двор. Перед этой дверью стоял грузовой пикап.

– Толик, ты сейчас куда едешь? – осведомилась Марго.

– На фабрику, за пирожными. Как вы мне велели. Две коробки «Алых парусов», три эклеров…

– Захватишь двух пассажиров, высадишь, где они скажут. И смотри – ты их не видел.

– Само собой!

Жанна Романовна и Женя забрались в грузовой отсек пикапа, спрятались за пустыми коробками. Жанна Романовна устроилась так, чтобы одним глазом видеть улицу.

Мотор заурчал, пикап выехал из двора.

Со своего наблюдательного пункта Жанна Романовна увидела, как из дверей кафе выскочил шустрый рыжий корги, за ним неторопливо вышла Варвара Семеновна.

Через минуту пикап повернул за угол, а еще через пятнадцать минут он выехал на набережную Екатерининского канала. Жанна Романовна постучала в перегородку, отделяющую грузовой отсек от кабины. Водитель сбросил скорость, подкатил к тротуару, затормозил. Жанна Романовна и Женя выбрались из-за коробок, открыли заднюю дверцу пикапа и выбрались на набережную.

Через несколько минут спутницы уже подходили к дому Андрея Федоровича.

– Здесь сейчас нам будет безопаснее всего, – пояснила Жанна Романовна, доставая из сумочки ключи. – Те двое, которые следили за тобой, теперь заняты надолго и в любом случае здесь тебя будут искать в самую последнюю очередь. Опять же, здесь мы сможем узнать все, что можно, о делах Андрея.

– И вещи свои я заберу, – согласилась Женя, – а то без мобильника как без рук.

Охранник, который очень хорошо знал Жанну Романовну, пропустил их без слова, и через несколько минут женщины вошли в просторную квартиру.

Пожилая дама с тщательно уложенными седыми волосами благосклонно приняла из рук официантки хорошо сшитое темно-серое пальто, аккуратно надела шляпку и повязала неожиданно яркий шарф. Затем оглянулась в поисках своего питомца и увидела, что его тискает хозяйка кафе.

– Ох, балуете вы Бондика! – улыбнулась она.

– Возьмите для него с собой еще печенья!

– Ох, не надо! – вздохнула дама. – Доктор ему строго-настрого запретил сладкое…

– Приходите еще, Варвара Семеновна! Хорошего дня! – попрощалась официантка.

Дама прихватила своего песика на поводок и пошла по улице, разглядывая витрины магазинов и привычно оценивая одежду встречных женщин.

Однако на улице сегодня хоть и не было мокрого снега, и не лил за шиворот мелкий противный дождик все же солнышко не спешило появиться на грязно-сером небе, да еще и резкий северо-западный ветер норовил бросить в лицо горсть холодных непонятно откуда взявшихся капель. Посему встречные прохожие натягивали на голову капюшоны или зябко поднимали воротники.

Опять же все поголовно имели хмурое выражение на лицах, поэтому пожилая дама еле заметно вздохнула и пожала плечами. На улице явно не было ничего интересного.

Тут взгляд ее снова задержался на витрине магазина, и глаза из-под полей шляпки блеснули неподдельным интересом. Это было тем более странно, потому что магазин торговал спортивным питанием. В витрине были красиво расставлены банки и пакеты с яркими этикетками – анаболики, стероиды, протеины, то есть питание для набора мышечной массы. Ясно, что такой ассортимент никак не мог вызвать интерес у пожилой дамы.

Однако она задержалась у витрины чуть дольше, чем следовало. Потом отвернулась и спросила у песика:

– Бондик, может быть, мы пойдем в торговый центр? На улице сегодня как-то неприятно…

Песик поднял голову и негодующе тявкнул, затем натянул поводок и недвусмысленно повернулся в сторону парка, откуда доносились детские голоса и собачий лай.

– Все поняла, – вздохнула дама, – собаке нужно гулять. Что ж, это закон природы.

Они прошли еще немного, и дама остановилась возле очередной витрины. На этот раз не было ничего странного, это был магазин женского белья. Дама, однако, не оценила трусы и бюстгальтеры на манекенах, ее волновало другое.

– Так-так… – сказала она тихонько, – так-так…

Зоркие не по возрасту глаза уловили отражение двух мужчин, одетых в темное. Один был в черном коротком пальто, второй – в куртке без капюшона. Оба были без шапок, так что дама хорошо разглядела их лица. Которые ей очень не понравились.

– Бондик, за мной! – она пошла по улице не по возрасту быстрым шагом, затем перешла дорогу на зеленый свет и хотела свернуть в переулок, но тут корги запутался в поводке.

Как уж он умудрился это сделать, а, скорее всего, хозяйка ему помогла, но она наклонилась, ласково увещевая песика, а сама тем временем разглядывала двоих мужчин.

Они тоже остановились, чтобы, как думали, не приближаться к даме слишком близко. И дама, опять-таки, зоркими не по возрасту глазами углядела, что один из преследователей, тот, что в коротком черном пальто, время от времени внимательно посматривает на какой-то небольшой прибор в своей руке.

– Интересно… – протянула дама и припустила к парку.

На самом деле это был не парк, а просто большой сквер с двумя аллеями и детской площадкой. Больших собак туда не пускали, а маленьким разрешали гулять, только требовали от хозяев следить за чистоплотностью своих любимцев.

Дама села на скамейку, наказав корги не убегать далеко, и осторожно оглянулась. Преследователей не было видно… ага, вон там шевельнулись кусты… ну-ну… посмотрим… Она достала мобильный телефон и нажала нужную кнопку.

Далеко от этого места в большом кабинете, стены которого были обшиты темными дубовыми панелями и под потолком висела старинная бронзовая люстра, седой мужчина, немолодой, но достаточно крепкий, достал из ящика стола мобильный телефон, посмотрел на дисплей и нахмурился.

– Слушаю, – пророкотал он.

– Серж, что-то мне не нравится мое окружение, – послышался в трубке знакомый голос.

Поскольку этот голос звучал спокойно и достаточно тихо, мужчина не стал спрашивать, что случилось, а молча и чрезвычайно внимательно выслушал продолжение.

– Тут какая-то за мной слежка образовалась…

– Варвара Семеновна, вы уверены? – не удержался мужчина и тут же пожалел о своем вопросе.

– Разумеется, – холодно ответила пожилая дама, – а ты считаешь, что у меня паранойя и мания преследования?

– Виноват, Варвара Семеновна, – опомнился тот, кого она назвала Сержем, и нажал кнопку на столе.

Через секунду дверь отворилась, и вошел довольно щуплый молодой человек, под мышкой он держал ноутбук.

– Значит, двое, – диктовала пожилая дама, – один в черном пальто, другой в куртке, ведут себя совершенно непрофессионально, вообще не скрываются. И еще… кажется, у них, то есть, похоже, что у меня установлен маячок…

– Ничего не трогайте и не ищите! – заволновался мужчина. – Значит, вы сейчас где? Ага, вижу… – парень развернул к нему дисплей, – значит, выходите из сквера, переходите дорогу и идете два квартала до магазина игрушек.

– Игрушек? – удивилась дама, – Надо же, а я и не знала, что у нас теперь…

– Спрашиваете, нет ли у них запасной морковки для Олафа.

– Что-о? Морковки? Серж, вы меня, наверное, разыгрываете… – обиделась дама.

– Честное слово – нет, – вздохнул он в ответ, – это ребята у меня тут развлекаются. Молодые, что с них взять. Повторять не буду, знаю, что все запомнили. Ну, до встречи через тридцать минут!

– До встречи… – Варвара Семеновна убрала телефон в сумку и тихонько свистнула.

– Бондик, – спросила она у появившегося песика, – а ты знаешь, кто такой Олаф?

Корги явственно пожал плечами.

Пожилая дама с собачкой благополучно выбралась из сквера. Помогли двое близнецов на самокатах, они так увлеклись корги, что проводили его до самого выхода. Взяв песика на поводок, дама перешла улицу и прошла два квартала.

Магазин игрушек оказался маленькой лавочкой. Помещение было заставлено стеллажами со всевозможными пластмассовыми приспособлениями для малышей. Чуть выше сидели медведи и куклы – все с одинаковыми туповатыми лицами.

– Могу я вам чем-то помочь? – традиционно спросил молодой парень за прилавком.

– Да-да, – у Варвары Семеновны зарябило в глазах от ярких пластмассовых игрушек, – у вас есть дополнительная морковка для Оливера? То есть для Олафа…

– Холодное сердце? – прищурился молодой человек.

«При чем тут холодное сердце? – подумала Варвара Семеновна. – Меня учили, что сердце горячее, это руки холодные… Хотя нет, руки должны быть чистыми. А что же тогда холодное? Забыла… неужели возраст дает себя знать?..»

– Проходите, – продавец зачем-то пересадил симпатичного игрушечного снеговичка на другую полку, стеллаж плавно отъехал в сторону, и Варвара Семеновна прошла в узкий коридорчик, прихватив корги под мышку. Песик вел себя смирно, не тявкал и не вырывался, видно понял серьезность момента.

В конце коридорчика была дверь, которая открылась, когда дама подошла ближе. За дверью находилась неожиданно большая комната, две стены которой были заставлены мониторами и еще какими-то сложными приборами.

– Серж! – воскликнула пожилая дама, увидев седоволосого мужчину, который встал ей навстречу. – Ты приехал сам, я тронута!

Она хотела обнять его, но разглядела искры недовольства в серых глазах и поняла все правильно – не хочет демонстрировать фамильярности при подчиненных. Хотя те сделали вид, что разглядывают мониторы, все же непорядок.

– Вон они, голубчики, – сказал тот, кого дама называла Сержем.

И верно, на мониторе виднелись двое в темном, которые опасливо приближались к двери магазина.

– Вроде я эти морды где-то видел, – подал голос парень с неизменным ноутбуком на коленях, – поищу.

Второй парень подошел к Варваре Семеновне с индикатором электронных жучков.

– Тут не ищи, – она отвела его руку, – сумка все время со мной была. Вот разве что пальто…

Но пальто было чистым, тогда парень приблизился к песику.

– Бондик? – пожилая дама подняла брови. – Хотя…

Корги был очень недоволен такой фамильярностью и даже собирался цапнуть нахала за палец, но парень ловко увернулся и вытащил из его ошейника крошечную таблетку.

– Опаньки! – оживился Серж. – Бондик, как же ты такое прозевал? Непрофессионально!

– Он слишком любит булочки со сливками, – грустно заметила Варвара Семеновна.

Парень раздавил таблетку.

– Ишь, заметались голубчики, – сказал он, глядя в монитор, – сигнал пропал.

– Пора, ребята! – скомандовал шеф.

– Потише там, – попросила Варвара Семеновна, – я тут живу все-таки…

– Обижаете, Варвара Семеновна, – весело ответил Серж, – ребята ювелирно сработают!

И то верно, через пару минут двоих незадачливых преследователей втолкнули в комнату.

– Это кто же у нас такие? – оживился шеф, разглядывая предъявленные документы. – Ага, фирма «Рококо». А Рококо… ну, это понятно, Рококо – это у нас Лева Рокотов. И что же ему от нас-то понадобилось? Он что – совсем чокнулся?

– Ошибка вышла… – нехотя промямлил тот, что был в черном пальто, – мы не знали…

– Ага, не знали. Ну, везите их к нам, там и выясним, что вы знаете, чего не знаете, – распорядился шеф, поднимаясь, – Варвара Семеновна, рад был повидаться!

Через десять минут в магазине игрушек остались только продавец, Варвара Семеновна и корги.

– Я могу вам еще чем-то помочь? – завел свое продавец.

– Молодой человек! – строго сказала пожилая дама. – Срочно мне объясните, кто такой Олаф!

– Ханси, – строго проговорил советник Гейнсфлейш, – тобой опять был недоволен господин учитель! Он говорит, что ты на уроках считаешь ворон за окном, вместо, чтобы слушать и запоминать. Кроме того, ты испачкал чернилами латинскую грамматику. Мне пришлось заплатить за нее, а ты знаешь, как дорого стоит грамматика, переписанная герром Мюнстером!

Ханси опустил глаза в пол. Нужно немножко потерпеть, а когда господин отец отпустит его, можно будет пойти в ту лавку возле крепостной стены, где он был вчера…

– Ты не слушаешь меня, безобразник!

– Я слушаю вас, батюшка…

– Бери пример со своего старшего брата! Он ведет себя, как пристало сыну патриция, и господин учитель каждый день хвалит его! Когда придет время, он станет городским советником, как мой дед, мой отец и я! А кем станешь ты?

Советник еще несколько минут сотрясал воздух и, наконец, отпустил сына.

Ханси перевел дыхание и тут же выбежал из дома…

И тут на пути его появился страшный человек.

Черный, во многих местах прорванный кафтан, огромная, косматая голова, черная борода до пояса, единственный черный глаз, на месте второго – черная повязка.

Черный человек перегородил мальчику дорогу, протянул к нему руку с толстыми волосатыми пальцами.

– Постой, мальчик! – проговорил, точнее, прохрипел черный человек. – Мой господин желает побеседовать с тобой!

Душа Ханси ушла в пятки от ужаса. Он вспомнил истории, которые рассказывали ему городские мальчишки – о ведьмах, которые крадут детей и варят из них похлебку или колдовские зелья, о разбойниках, которые похищают мальчиков и продают их туркам…

Ханси метнулся в сторону – но черный человек опять оказался на его пути. Тогда он пригнулся, метнулся на дорогу, по которой ехала телега зеленщика, прошмыгнул перед самой мордой лошади, свернул в проулок позади церкви.

Здесь он снова оглянулся.

Черный человек шел за ним, оглядываясь по сторонам. Ханси юркнул в открытую дверь какой-то лавки.

Там большой рыжебородый человек крутил колесо, прикрепленное к огромной чугунной станине.

– Чего тебе, мальчик? – бородач покосился на Ханси.

– Можно я посмотрю, как вы работаете? – проговорил Ханси, переводя дыхание и боязливо косясь на дверь.

– Смотри, мальчик! Мне не жалко!

Бородач еще раз с усилием провернул колесо, потом отвел его немного назад, вытащил из-под станины бронзовый кругляшок, протер его чистой тряпицей. По темной лавке пробежали яркие блики, как будто туда заглянуло солнце.

Бородач полюбовался своим изделием, с гордостью показал его мальчику.

В руках у него было круглое выпуклое зеркало.

– Что это? – спросил мальчик восхищенно.

– Зеркало паломника!

После Крестовых походов в Европе появилось множество священных реликвий, привезенных крестоносцами из Святой земли. Все эти реликвии осели в богатых монастырях, и те, кто хотел приобщиться к святости, все, кто хотел исцелиться от тяжелой болезни или обрести счастье, но не имел средств и возможностей для паломничества в Святую землю, шли в эти монастыри, чтобы там прикоснуться к мощам святых, к частицам Гроба Господня или Животворящего Креста, к лоскуту от Святой Плащаницы или к другой святыне.

Однако, как ни много было этих реликвий – паломников было гораздо больше, и не каждому удавалось пробиться к святыне. Кроме того, всем им хотелось унести с собой частицу святости.

И тогда возникло поверье, что, если направить на реликвию круглое выпуклое зеркало, оно вберет в себя малую толику святости и сохранит ее на месяц, а то и на два.

Так что теперь каждый, кто отправлялся в странствие к священным реликвиям, заранее запасался таким зеркалом, которое так и называлось – «зеркало паломника».

Таких зеркал требовались многие и многие тысячи, и поэтому сотни мастеровых и ремесленников во всем христианском мире занялись их изготовлением.

Стеклянных зеркал еще не было, зеркала делали из серебра или подешевле – из бронзы или мягких сплавов на основе свинца. Отлив или выковав основу, зеркало долго и тщательно полировали.

Так работало большинство ремесленников – но тот бородач, в чью мастерскую прибежал Ханси, придумал, как ускорить этот трудоемкий процесс.

Он взял обычный пресс, каким выжимают масло из оливок, немного усовершенствовал его и теперь на этом прессе мог за день отштамповать сотню круглых зеркал из свинцового сплава. После этого их нужно было только отполировать, чем и занимались в соседней комнате мальчики-подмастерья.

Бородач вставил в пресс очередную заготовку. Поворот колеса – и еще одно зеркало готово…

Маленький Ханси с восторгом следил за работой.

Потом он вспомнил, что отец снова будет сердиться, если он не вернется домой вовремя, и выбежал из мастерской.

В дверях он огляделся – черного человека, который его так напугал, не было видно…

Леру Слизнякову все окружающие считали человеком не от мира сего. Некоторые, те, кто хорошо к ней относился, в частности, ее родители, думали, что у нее богатый внутренний мир, она живет исключительно в этом мире и потому не интересуется всем внешним и сиюминутным. Другие, которых было гораздо больше, – что она просто немного не в себе. На самом деле Лера сама выработала такую удобную линию поведения, такую маску, под которой чувствовала себя не то чтобы комфортно, но безопасно. К ней никто не вязался – а ничего другого ей и не было нужно.

В детстве никто не хвастался перед ней обновками и дорогими гаджетами, поскольку Лера убедила всех, что ей не нужно ничего материального, ее это не интересует. Никто не смеялся над ее одеждой – все больше длинные воздушные платья со множеством оборочек или же юбки мешком, они очень хорошо скрывали фигуру, так что не видно было не то что недостатков, а вообще ничего.

Когда все стали постарше и заинтересовались мальчиками, Лера также делала вид, что ее никто не интересует. Как ни странно, эта загадочность и отстраненность первое время даже прибавила ей популярности, но вскоре все закончили школу и разбрелись кто куда.

Учиться дальше Лера не хотела – зачем? Корпеть над учебниками, терпеть придирки преподавателей, чтобы потом искать работу и устроиться куда-нибудь на мелкую должность. И всю жизнь тянуть лямку, как делали ее родители, нет, это не для нее.

Лера была необыкновенно, фантастически, неправдоподобно ленива и сделала все, чтобы все от нее отвязались. Просидевши дома после школы года полтора, Лере пришлось, однако, подняться из удобного кресла, поскольку отец взбунтовался. Ему надоело, сказал он, видеть дома такое безобразие, и кормить дочку даром он больше не собирается – пускай идет работать.

Поначалу Лера не стала беспокоиться, на отца иногда находило, а она прекрасно умела управляться с родителями.

Отказаться от еды вообще, не ссориться, не ругаться, не плакать, не показывать, что обижена, просто не есть. Вполне можно выдержать несколько часов, на большее родителей не хватит.

На этот раз, однако, отец закусил удила и сказал, что, если Лера не устроится на работу, он уйдет из дома, и пускай жена выбирает, кто ей дороже.

Лерина мама прикинула свои возможности и решила, что не хочет расставаться с мужем, они прожили вместе довольно много лет, и что она будет делать одна, да еще на шее дочурка, совершенно неприспособленная к жизни…

По прошествии суток Лера имитировала голодный обморок, но отец не поверил, тогда мама сдалась и слезно упросила хозяйку издательства Елену Сергеевну взять Леру на работу. Елена Сергеевна была женщиной от природы доброй и отзывчивой, да еще приходилась им какой-то дальней родственницей. Кроме того, ей некогда было разбираться, кто такая Лера – записная фантастическая лентяйка или же и вправду что-то у нее не то с головой. Оклад положили Лере мизерный, но отец из семьи уходить раздумал.

Излюбленным Лериным занятием было сидеть у окна, делая вид, что она обдумывает какую-то серьезную моральную проблему, и предаваться мечтам.

Мечты у нее были самые разные. Например, она представляла, как в их редакцию приходит знаменитый писатель, чтобы издать у них свою новую книгу. Он встречает Леру, приходит в восторг от ее тонкой, неброской, не каждому заметной красоты, прозревает ее богатый внутренний мир, понимает, что она – женщина всей его жизни, и тут же делает ей предложение руки и сердца. И дальше Лерина жизнь удивительным образом меняется.

Вместе со своим знаменитым мужем она ездит на международные литературные конференции, вместе с ним получает престижные премии, вплоть до – чем черт не шутит – нобелевской… самое главное, что знаменитый муж покупает ей платья и украшения от знаменитых дизайнеров, которые удивительным образом преображают Леру, и ее тонкая, неброская, не всякому заметная красота становится яркой, броской и заметной…

В этой красивой картине кое-какие детали не вполне складывались: для начала в их издательстве не печатали книги знаменитых писателей. Они издавали в основном тоненькие брошюрки о всевозможных диетах, инструкции к настольным играм или сборники рассказов графоманов, которые сами оплачивали издания маленьким тиражом, который затем раздаривали своим знакомым…

Но вдруг к ним придет писатель, который в будущем прославится? Главное, не пропустить его! Главное, разглядеть его, узнать среди серых посредственностей! Главное, не упустить судьбоносный момент, который изменит всю ее жизнь!

Или же Лера воображала, что у нее внезапно обнаруживается богатый американский дядюшка. Он приезжает из своей Америки, знакомится с Лерой, понимает, какая она замечательная, и вскоре умирает, оставив ей огромное наследство. И опять же – она уже сама покупает платья и украшения, которые… смотри предыдущий пункт.

Главное – не пропустить момент, суметь произвести на дядюшку хорошее впечатление!

Правда, пока никакого дядюшки на горизонте не имелось…

Такого рода мечтам Лера могла предаваться целые дни напролет.

Беда только в том, что время от времени ей приходилось отрываться от любимого занятия, чтобы выполнить свои рабочие обязанности, поскольку Елена Сергеевна хоть и была женщиной доброй и отзывчивой, однако просто так держать Леру на работе не могла себе позволить.

Все изменилось, когда владелица издательства вышла из бизнеса, а издательство купил великий и ужасный господин Ушаков. И это было бы еще ничего, поскольку рядовые сотрудники воочию не видели хозяина никогда, но на место Елены Сергеевны прислали Альбину, жуткую стерву, которая сразу же сообщила сотрудникам, что издательство закроют, как только пройдет положенное время.

Но пока она не намерена терпеть их лень и непрофессионализм, что означало: не болтать попусту, не пить чай и вообще раз – сидеть и два – тихо. А заказы, взятые еще прежней владелицей, выполнять в срок.

Лера тут же заняла круговую оборону, то есть, по выражению прямой на язык Настасьи Ильиничны, притворилась шлангом и ушла в астрал. Все нападки, все презрительные взгляды и слова, которые шипела Альбина, не достигали цели. И той, в конце концов, надоело, и она оставила Леру в покое. В самом деле, кому интересно ругаться со стенкой, или со стоячей вешалкой в коридоре…

И все бы было ничего себе, если бы не Евгения. Эта выскочка и подлиза все время старалась выслужиться перед начальством. То есть она работала, вот просто целый день трудилась на благо издательства с небольшим перерывом на обед, а то и вовсе без него. Две старухи обрадовались и свалили на Евгению всю физическую работу, в частности походы на склад. И тут эта трудоголичка взбунтовалась, и у них с Лерой начались трения.

Лере Евгения не понравилась сразу – тощая, бледная, не слишком и молодая, за тридцатник явно перевалило, причем не вчера. И главное – все время работает, а зачем? Неужели она надеется, что ее оценят, заметят, повысят и так далее…

Тогда она еще и дура полная. Заметят ее, как же. С этим жидким пучком на затылке и глазами вечно в пол. Однако изредка, когда Женя поднимала глаза, Лера замечала в этих самых глазах очень нелестное о себе мнение.

Ну и наплевать! Но на склад она все равно ходить не будет. Лера не слишком верила во все те байки, что рассказывали о Третьем Цехе, но там просто холодно и противно. Куда приятнее сидеть у окна в тишине и мечтать.

Вот и в тот день, когда Женя пошла на прием (будь он неладен совсем), Лера сидела на рабочем месте, представляя, как идет по знаменитой красной ковровой дорожке в Каннах под руку со своим столь же знаменитым мужем…

Она не заметила, как подошло обеденное время и старухи позвали ее пить чай с пирогами. Лера терпеть не могла пирожки Настасьи Ильиничны – теста всегда слишком много, начинка слишком жирная, однако отщипнула кусочек под осуждающими взглядами.

И тут вернулась Альбина. Лера с необъяснимым злорадством заметила, что Евгения подавилась пирожком, сама же она не стала суетиться и снова отсела к окну. И тут началось интересное. Альбина вызвала к себе эту подлизу Евгению и закрыла дверь кабинета. Это что-нибудь да значило. Разговор там, в кабинете, шел на повышенных тонах, но слов Лера не разобрала, потому что Софья Петровна все время кашляла.

Потом дверь распахнулась, и вышла Женька, злая и взъерошенная, держа в руках какой-то конверт. Лера готова была поклясться, что Женька хотела хлопнуть дверью, но в последний момент удержалась. Потом она ушла, буркнула что-то вякнувшей Софье, после чего Альбина выскочила из кабинета белая от злости, а Лера сидела тихонько, сделав вид, что ее ничего не касается. И понемногу снова стала мечтать о своей новой удивительно красивой жизни.

И в это время мимо нее прошла Альбина, взглянула суровым взглядом и проскрежетала:

– Бездельничаешь, как всегда? Корректура Сиволапова когда будет готова? Если через час ее не будет на моем столе, можешь готовиться к увольнению!

Лера не спеша повернулась, окинула начальницу незамутненным взглядом и принялась перерывать бумаги на своем столе.

Через несколько минут она, к счастью, нашла требуемую корректуру и понесла ее в кабинет начальницы, бесшумно ступая, как кошка на мягких лапах.

Альбины в кабинете не было.

Лера положила корректуру на стол и хотела уже вернуться, но тут она увидела на том же столе лист бумаги, на котором было написано крупным размашистым почерком:

«Срочно подготовить план мероприятий по сокращению издержек, в первую очередь список сотрудников, которых можно уволить. Представить мне в трехдневный срок».

Под этим листком было подколото еще несколько машинописных страниц, должно быть, Альбина уже подготовила список на увольнение с обоснованием. Лера попыталась заглянуть в этот список, но тут за дверью послышались быстрые приближающиеся шаги.

Возвращалась Альбина.

Что делать? Если она увидит, что Лера рылась в ее бумагах – она непременно внесет ее в этот список под первым номером… Тут уж не отделаешься потусторонним видом…

Лера в панике огляделась по сторонам и юркнула в стенной шкаф, куда Альбина вешала свою верхнюю одежду.

Дверь кабинета открылась, Альбина вошла, села за стол.

Лера через щель в шкафу увидела, как начальница достала из ящика стола мобильный телефон (не тот, которым обычно пользовалась), набрала номер и заговорила:

– Да, это я… все идет по плану… я ее отправила… ну да, как договаривались… но деньги я должна получить немедленно! Да, я говорю – немедленно! Или ты ничего не получишь! Я позвоню ей и все отменю! Как? Да очень просто, скажу, чтобы возвращалась и все! Я ведь у них начальник, ты не забыл? Как скажу – так и сделают! Ты понял? Я все сказала! Таковы мои условия!

Альбина на мгновение замолчала, потом снова продолжила:

– Что? Ты спрашиваешь, отчего я вздумала менять планы? А оттого, дорогой, что я узнала о тебе кое-что… да-да, именно так. Подробнее? Могу и подробнее. Я узнала, что у тебя огромные долги! То есть ты находишься в отчаянном положении и вовсе не собираешься делиться со мной деньгами. Так что планы меняются. Ты достанешь деньги немедленно – двадцать процентов от суммы, которую ты хотел выручить. И передашь их мне. Где тебе их взять? Да там же, где и раньше! Под эту вещь тебе дадут… а потом уже расплатишься за все полностью. В общем, меня это не касается, это твои проблемы, а я требую денег немедленно. Если через полчаса ты мне не отзвонишься – считай, что все договоренности аннулированы! Как обычно, на Витебском вокзале! Сообщишь мне номер камеры и код… все, ты меня слышал! Иначе я немедленно иду к Ушакову и все ему рассказываю, и у тебя все сорвется!

В это время зазвонил другой мобильный телефон.

Лера побледнела – на какую-то долю секунды ей показалось, что это звонит ее телефон, и Альбина обнаружит ее в своем шкафу… что тогда будет?! Эта зараза и так на взводе, убить, может быть, и не убьет, но может и поколотить…

Но тут она осознала, что мелодия совсем другая и звонит телефон у Альбины.

Альбина тоже услышала этот звонок и резко оборвала прежний разговор, затем достала второй телефон и ответила совсем другим голосом, деловым и строгим:

– Слушаю! Какая проверка? Что им нужно? Вот черт! Ничего им не показывайте, я сейчас буду!

С этими словами Альбина вскочила и вылетела из кабинета, захлопнув за собой дверь.

Лера перевела дыхание, выждала несколько бесконечно долгих секунд и выбралась из шкафа. Она тихонько, стараясь не шуметь, двинулась к выходу…

В это время у нее за спиной пискнул мобильный телефон, сообщая о пришедшей эсэмэске.

Лера оглянулась.

На столе Альбины лежал тот самый телефон, по которому она разговаривала несколько минут назад.

В Лериной голове мгновенно всплыл подслушанный только что разговор:

«Я должна получить деньги немедленно… если через полчаса ты не отзвонишься, все отменяется…».

Вот он и отзвонился…ну, или послал сообщение, что одно и то же… видно, поверил, что Альбина не шутит…

И тут Лера поняла, что настал тот самый судьбоносный момент, который изменит всю ее жизнь.

Если Альбина говорит о деньгах – это не какая-то жалкая мелочь, это не какие-то крохи. Это большие, настоящие деньги! Уж слишком она нервничала, Лера такой ее никогда не видела. И сейчас ей сообщили, где эти деньги можно взять…

А что если… да нет, что это она… как такое могло прийти ей в голову? А с другой стороны – а что такого? Ведь она же мечтала об этом, ведь она же терпеливо ждала такой удачи. Так может быть, наконец, судьба сжалилась над ней и дала шанс? И теперь нужно его не упустить, обхитрить стерву Альбину и забрать деньги. И если все пройдет удачно, то ей ничего не будет, Альбина не станет жаловаться в полицию, не тот случай, у нее самой рыльце в пушку, ишь как ее разбирает…

А у Леры будет все – дорогие платья, сверкающие украшения, удивительные поездки… все ее мечты могут стать реальностью! Нужно только решиться!

Дрожащей рукой Лера взяла чужой телефон, открыла сообщение.

В ней было две группы цифр, точнее первая группа состояла из одной буквы и трех цифр – В372, а вторая – только из цифр: 4698.

Лера снова вспомнила подслушанный разговор:

«Как обычно, на Витебском вокзале».

Все ясно. Деньги, о которых говорила Лера, будут лежать в камере хранения Витебского вокзала, в ячейке под номером В372, а чтобы достать их из ячейки, нужно набрать шифр 4698…

Номер ячейки и шифр намертво отпечатались в Лериной голове. И тут телефон снова пискнул, и Лера прочитала еще одно сообщение: «Завтра, и не делай из меня идиота».

Вот как… Лера вздохнула, и тут у нее возникла еще одна мысль.

Если сейчас уйти из кабинета, оставив телефон на месте, Альбина, вернувшись, тоже прочитает это сообщение. Конечно, Лера прочла сообщение первой… но что толку, если деньги в ячейке будут только завтра? Лера вовсе не хочет столкнуться с разъяренной мегерой возле ячейки, она всегда реально оценивала свои силы…

Первой Лериной мыслью было сломать или выбросить телефон – но тогда у Альбины раньше времени могут возникнуть подозрения, она перезвонит тому человеку, и все может сорваться.

Нет, нужно действовать хитрее…

Для начала Лера стерла сообщение в телефоне Альбины, а потом набрала на этом телефоне свой собственный номер. На дисплее ее телефона высветился код – запасной телефон Альбины. Лера набрала этот номер и послала по нему другое сообщение – Е875 3149. И добавила текст в точности: «Завтра и не делай из меня идиота».

После этого она, наконец, тихонько покинула кабинет Альбины. Старухи ничего не заметили, когда нужно, Лера умела казаться бесплотной тенью.

Она затаилась в своем углу у окна и до конца рабочего дня боялась даже дышать. Альбина отсутствовала, ее вызвали в бухгалтерию. И видно там поставили на вид и указали на многочисленные ошибки, потому что явилась она злая, всклокоченная и заперлась в кабинете. Там было тихо. Потом Альбина вышла уже в пальто и на вопрос Настасьи Ильиничны, когда она вернется, только зашипела, как кобра, которой наступил на хвост носорог.

– Обедать, что ли, пошла? – прокашляла Софья. – Так уже и ланчи не подают, пятый час…

– Баба с возу – кобыле легче! – провозгласила Настасья, Альбину она не боялась по причине возраста.

На следующий день Лера явилась на работу пораньше, чем очень удивила старух. Она в страхе ждала Альбину. Вдруг та убедилась, что ее надули, и теперь явится на метле и размажет Леру по стенке?

Альбины не было. Вот уже час прошел с начала рабочего дня, а начальница не появлялась, и от нее не было вестей. Зато явилась Евгения. Но в каком виде!

Волосы, раньше стянутые жидким пучком, теперь торчали в разные стороны, как напружиненные, глаза блестели и отчего-то стали зеленого цвета… линзы… да вроде бы не линзы. То ходила скукожившись, глядя в пол или сидела, уткнувшись в компьютер или в бумаги, а теперь не ходит, а летает, старухи и то заметили.

И спрашивает так по-хозяйски Альбину, как будто они подружки неразлучные. Тоже еще мне!

Лера с удовлетворением наблюдала, как старухи заставили Женьку тащиться на склад (мелочь, а приятно), а потом… потом началось невероятное.

Двое мужчин в отвратительно сшитых черных костюмах остановили Леру в коридоре, и сердце у нее ушло в пятки: Альбина, зараза, их прислала! Но нет, они сами ее искали.

Лера честно ответила, что понятия не имеет о ее местонахождении, зато выдала им Женьку, дескать, она с Альбиной в доверительных отношениях, должна быть в курсе. Понаблюдала, как Женька рванула со своей тележкой к лифту – чует кошка, чье мясо съела! – и решила, что настал ее час.

Лера быстро оделась и ушла из издательства. Ее ухода, как обычно, никто не заметил.

Ну ничего, очень скоро ее заметят все… Только не эти старые перечницы.

И только по пути на Витебский вокзал Лера осознала, что допустила серьезную ошибку. Она послала сообщение Альбине со своего собственного телефона…

Это было глупо. Это было опасно. Но сейчас она предпочла об этом не думать. Она думала только о том, что на вокзале ее ждут деньги, большие деньги…

Приехав на вокзал, она долго ходила возле касс, останавливалась у газетных ларьков, заглядывала в зал ожидания, разглядывала немногочисленных в этот час пассажиров.

Что если здесь кто-то караулит ее?

То есть, конечно, не ее, а Альбину… ведь это Альбина должна была получить то сообщение… А что если… если сама Альбина решила ей отомстить…

Она уже подошла ко входу в камеру хранения – но замерла на пороге и снова отошла.

Ей показался подозрительным мужчина в черной кожаной куртке, который стоял неподалеку. Во-первых, он то и дело оглядывался по сторонам, словно кого-то высматривал в толпе пассажиров. Во-вторых, у него не было багажа. И вообще, у него было очень подозрительное лицо, опять же, эта черная куртка… во всех детективных сериалах в таких куртках ходят преступники…

В какой-то момент взгляд этого мужчины встретился с Лериным.

Лера так испугалась, что едва не бросилась наутек.

И тут она поняла, что мужчина смотрит не на нее, а на кого-то, кто стоит, точнее, идет у нее за спиной.

Тут к мужчине подошла женщина с дорожной сумкой. Он шагнул ей навстречу и проговорил:

– Где ты так долго пропадала? Сколько можно! Мы же на поезд опоздаем!

Женщина стала оправдываться, а Лера облегченно вздохнула и взяла себя в руки.

Даже если кто-то здесь караулит Альбину, ее-то они не знают в лицо, так что можно не волноваться!

Она снова подумала о деньгах в камере хранения – и наконец, решилась.

Вошла в зал, где находились камеры, нашла нужный ряд.

Прежде чем подойти к ячейке, еще раз настороженно огляделась по сторонам.

Какая-то женщина средних лет пыталась запихнуть в ячейку явно слишком большой чемодан. Обычная запущенная тетка, волосы давно пора красить, в середине все пегие, а на концах рыжие, куртка поношенная… Пожилой толстый мужчина в мятой кепке разговаривал по мобильному телефону.

Больше никого в зале не было.

Лера глубоко вздохнула и подошла к ячейке с нужным номером.

Перед ее внутренним взором предстало все то, о чем она мечтала – красивая одежда, драгоценности, далекие путешествия, ласковые морские волны…

Она набрала одну за другой первые три цифры – 4, 6 и 9.

Осталось набрать всего одну цифру – и вдруг Лера засомневалась. Ей казалось, что последней должна быть шестерка, но шестерка уже была… значит, какая-то другая цифра… но вот какая? Вроде бы она хорошо все запомнила, и вот на тебе…

Попробовать перебрать все цифры, одну за другой?

А вдруг здесь предусмотрена защита от случайного набора? Вдруг в случае ошибки камера заблокируется?

Нет, такого не должно быть! Ведь честный владелец багажа тоже может ошибиться…

Лера уже хотела начать перебор, но тут вспомнила, какая цифра идет последней. Восьмерка. Ее день рождения – восьмое августа, то есть восьмое число восьмого месяца. И именно эта цифра стояла на четвертом месте в коде…

Лера облегченно вздохнула, повернула колесико, установив цифру восемь.

Какое-то мгновение ничего не происходило – ну да, в ячейках установлена временная задержка, для борьбы с тем самым случайным подбором.

Наконец раздался щелчок.

Лера протянула руку, чтобы открыть дверцу ячейки…

Но тут раздался оглушительный грохот, из ячейки полыхнуло белым пламенем, и ячейка разлетелась на тысячу маленьких осколков. Но Лера этого уже не увидела.

Зато увидела женщина средних лет, которая упорно пыталась запихнуть в ячейку слишком большой чемодан. Она стояла далеко от взорвавшейся ячейки, поэтому не пострадала, не то что пожилой мужчина, что разговаривал по мобильнику. Он-то упал на колени, прижав руки к лицу. Женщина же не растерялась, бросила чемодан (он был легкий, потому что пустой), стащила с себя жуткий парик и сбросила куртку.

И теперь в ней можно было узнать Альбину. Она надела темные очки и припустила к выходу, бросив все же взгляд на то, что осталось от Леры. Да, зрелище даже ее впечатлило. Ну что ж, девчонка наказана за глупость и жадность. Надо же, прислала ей сообщение со своего собственного телефона! Забыла, что все номера записаны в тетрадке еще у прошлой хозяйки издательства. Нет, ну надо же быть такой дурой!

Хотя… Альбина должна ей быть благодарной, ведь это она спасла ей жизнь.

Да, вот как с ней поступили. Ну что же, каждому свое, а она еще поборется, неизвестно, кто победит. И тому, кто так с ней поступил, она отомстит по полной программе, уж будьте уверены. Он-то, небось, уверен, что то, что от нее осталось, размазано сейчас по полу в камере хранения на Витебском вокзале, так что не станет больше беспокоиться на ее счет. Это радует…

В квартире Ушакова было пусто и тихо. Жанна Романовна прослушала автоответчик на телефоне, он не сообщил ничего нового.

– На что я рассчитывала… – вздохнула она, – ладно, время дорого, займемся делом.

– Я только переоденусь, – Женя нашла свою одежду и скрылась в гостевой ванной.

Телефон разрядился и был бесполезен, да и кому она собиралась звонить? Родителям? Они не виделись уже несколько лет с тех пор, как она ушла из дома.

Тогда, пять лет назад, в квартире раздался телефонный звонок, и Женя ответила, поскольку родители были на работе, а она валялась дома с тяжелым гриппом. Обладательница незнакомого голоса представилась дальней родственницей отца. Женщина была здорово немолода, говорила с одышкой и просила отца приехать к ней в субботу. Продиктовала адрес и отключилась.

Вечером Жене стало так плохо, что она совершенно забыла про звонок, на следующий день хотела сказать отцу, но не смогла вспомнить имя звонившей. Он наорал на Женю, чтобы вообще не смела выходить из комнаты, а не то они все тут заболеют. В кои-то веки мать была с ним согласна.

До конца недели Женя проболела, а в субботу вспомнила про звонок и представила, как отец снова будет орать, что она клиническая идиотка, что не может даже запомнить самой обычной вещи, просто передать, что просили, и то забывает, и что непонятно, как она все же получила университетский диплом, не иначе как спала со всеми подряд преподавателями. Тут непременно вмешается мать и одернет его в том смысле, что на их доченьку ни один мужик не посмотрит, так чтобы отец уж не говорил, чего не было.

Вот так вот мама за дочку заступится, лучше бы вообще молчала.

После тяжелого гриппа у Жени не было сил слушать такое снова и снова, так что она решила вместо этого куда-нибудь уйти. Но идти было некуда, потому что подруг у нее было мало еще в школе, а потом и вообще все исчезли. Были приятельницы на работе, но в субботний вечер у всех свои планы. И Женя решила поехать по тому адресу, куда приглашали отца.

Телефона родственница не оставила, так что придется объяснить ей лично, чтобы сама связывалась с отцом и про Женю ему ничего не говорила.

Ехать было далеко: ничего, думала Женя, так и время незаметно пройдет.

Дом был относительно новый, вокруг чисто, во дворе имелись детская площадка и аккуратный домик помойки. Ни старых гаражей, ни ржавеющего «запорожца» в углу, даже кошка, попавшаяся навстречу, выглядела вполне ухоженной и довольной жизнью.

Женя приободрилась и нажала нужные кнопки на домофоне. Открыли сразу, ничего не спрашивая, лифт работал, и Женя поднялась на шестой этаж.

За дверью поджидала ее монументальная старуха самого грозного вида.

– Ты кто? – спросила она, и тут же в маленьких глазках сверкнула догадка. – Ага, Валеркина, стало быть, дочка. Ну что ж, похожа вроде на него… Самому, стало быть, лень было тащиться, тебя прислал? Ну, так и быть, проходи.

Женя опасливо ступила в прихожую, которая, и так небольшая, казалась и вовсе крошечной из-за солидных размеров старухи. И тут же скороговоркой рассказала, как обстоит дело – дескать, она забыла передать отцу, а потом уж поздно было, так она и приехала, поскольку телефона не знает, а вдруг что-то важное…

И замолчала, почувствовав, что слова ее неубедительны. И в самом деле, чего потащилась, ну, отругал бы ее отец, впервые что ли, ей не привыкать…

Старуха, судя по ее хмыканью, тоже не поверила. Но посмотрела на Женю очень внимательно и пригласила на кухню выпить чаю. Женя ужасно устала, ее одолевала слабость после болезни, так что она не нашла в себе сил отказаться.

Чай был крепкий и сладкий, еще на столе были домашние пироги и конфеты. Женя съела два неприлично больших куска с капустой и с яблоками и неожиданно разговорилась.

Старуха представилась двоюродной сестрой матери отца, которая давно умерла, и больше ничего про себя не сказала, только умело расспрашивала Женю.

От сытной еды Женя малость расслабилась, и старуха получила некоторое представление о жизни их семьи.

Впрочем, как теперь знает Женя, семьи, как таковой, у них никогда не было, были трое совершенно чужих людей, волею судьбы оказавшиеся в одной квартире.

– Так, – сказала старуха, приходившаяся Жене… двоюродной бабкой, что ли, – стало быть, ничего Валерка не достиг, и денег не заработал. Ну, всегда был с ленцой, да еще и придурок полный. Одна только мать в него и верила. Да зря, конечно. На работе надрывалась, чтобы его на ноги поставить, а он все рассуждал, как бизнес организует да деньги зарабатывать станет.

Один у нее был свет в окошке, отца-то у него, как такового, и не было никогда. То есть не от проезжего молодца родила его, конечно, был у нее кто-то, но не женился. И алиментов никаких от него не было, так что она одна надрывалась, чтобы ребенок, как она говорила, «ущербным себя не чувствовал». Оттого и умерла рано, вовремя болезнь не разглядела, к врачу не пошла. Разбаловала его до предела, я всегда чувствовала, что парень-то никчемный, вот и ты говоришь, что так и оказалось…

Женя почувствовала себя некомфортно – что это она за спиной родителей сплетничает о них с совершенно незнакомой старухой? Записала тетке номер мобильного отца и просила, чтобы тетка звонила ему сама, а она уж пойдет. Но задержалась на пороге, вспомнив про пироги, и спросила неуверенно, может, надо чего? В магазин сходить или еще что…

– Ничего не надо, – ответила старуха, – ходит ко мне одна тут из собеса…

И Женя ушла, благополучно позабыв про старуху, спрашивать у отца, естественно, ничего не стала.

А через несколько месяцев родители встретили ее в прихожей, в руке у отца было официальное письмо из нотариальной конторы. Письмо, естественно, они вскрыли – как же иначе, и теперь отец просто кипел от ярости и негодования, поскольку в письме говорилось, что та самая старуха, приходившаяся отцу двоюродной теткой или кем там еще, оставила свою квартиру Жене.

Ну да, черным по белому было написано: однокомнатную квартиру столько-то метров, по адресу такому-то, оставляю Кукушкиной Евгении Валерьевне. Обалдеть…

Женя так растерялась, что тут же выболтала все про встречу со старухой, про ее звонок с просьбой приехать, только сказала, что старуха просила просто кого-то из их семьи.

Но поздно, отец все понял по-своему. Женя обманом присвоила квартиру – вот благодарность за то, что ее растили и заботились о ней все эти годы, она отняла у него последний шанс подняться на ноги, впрочем, он нисколько не удивлен, потому что всегда знал, что дочка у него – неблагодарная свинья, и еще много слов, причем по большей части нецензурных.

Раньше он все же так не обзывался, а теперь не помнил себя от ярости. И Женя рассердилась, в конце концов, она ничего плохого не сделала, тетка сама все решила, знала, видно, племянничка как облупленного. И вообще, письмо адресовано ей, а они его вскрыли…

Она протянула руку, чтобы взять письмо, и тут отец ее ударил. От неожиданности она не успела отстраниться, и удар попал по носу. Нос у нее всегда был слабый, подростком даже какое-то лекарство врач выписывал из-за частых кровотечений. Вроде бы помогло, но сейчас тут же хлынула кровь. На одежду и на пол.

Отец отступил в испуге, причем не за нее испугался, а за себя, поскольку был уже случай, когда Женя училась в восьмом классе, она упала и ударилась переносицей о порог. Приехала тогда «Скорая», и врач долго и подозрительно расспрашивал ее, сама ли она упала или же кто помог. И смотрел на отца, а тот ерзал на стуле, явно струсив.

Сейчас мать ахнула, оттолкнула отца, схватила Женю за руку и повела в ее комнату.

– Письмо отдай! – прошамкала Женя, глядя на капли крови на линолеуме.

Отец не посмел отказаться. Мать принесла Жене лед и все заглядывала в глаза, суетясь, очевидно, тоже боялась неприятностей для отца. Странная позиция, особенно учитывая, что мать отца терпеть не могла, но Жене было не до того.

Утром она сказалась больной, дождалась ухода родителей, кое-как припудрила распухший нос и поехала к нотариусу. Там все решилось очень быстро, а в квартире дожидалась уже соседка, которая отдала Жене ключи и сказала, что ее родственница болела неизлечимо, все про себя давно уже знала и устроила свои дела заранее. Ей, соседке, – счет в банке, а Жене – квартиру. Никто ни на кого не в обиде, умная была женщина, царствие небесное.

Женя вернулась домой, быстренько собрала вещи и уехала, позвонив только матери, что начинает свою собственную жизнь. И поскорее отсоединилась.

– Дорогая, ты там как? – Жанна Романовна давно уже стучала в дверь ванной.

– Иду! – Женя рассердилась на себя – нашла время вспоминать о прошлой жизни.

Она натянула свои вещи – джинсы, свитерок… надо же, вроде бы все новое, но сейчас бы она такой свитер ни за что не купила. Не то чтобы он ей мал или велик, а просто… просто он ей совсем не идет, вот и все, поняла Женя.

Сбоку в кармане что-то давило, и Женя вытащила ту самую штуку, печать, что ли, которую она нашла… неужели только вчера? Она так и застряла в кармане. Женя хотела выложить ее, но отчего-то не стала, взяла с собой.

– Нужно выяснить, что такое бонбоньерка, про которую говорила Регина, – сказала Жанна Романовна твердо.

Договорились, что она поищет в бумагах Ушакова, а Женя попробует нарыть в компьютере все, что можно, о Льве Рокотове.

Как ни странно, о нем было немного сведений. Фирма его называлась «Рококо», еще перечислялись несколько объектов недвижимости, и среди них…

– Ну-ка, ну-ка, – Жанна Романовна заглянула через ее плечо, – бывшая гостиница «Интурист», а адрес какой?

– Поселок Мухино, на берегу Финского залива.

– Ну надо же, она еще сохранилась!

На фотографии, однако, строение выглядело неказисто.

– Это сейчас, а раньше гостиница эта считалась шикарной! – Жанна Романовна оживилась. – Мы когда-то отдыхали в Мухино, так на ее пляж ходили и в бар. Такой бар был шикарный… ну, по тем временам, конечно. И вот еще что вспоминаю… там, в парке, было такое кафе, называлась «Бон-бон», его все звали «бонбоньеркой», потому что похоже было – маленький такой круглый нарядный павильончик…

– Не это ли место, куда его увезли? – оживилась Женя.

– Надо туда ехать!

Ехать решили на маршрутке, чтобы не привлекать внимания.

Женя смотрела, как за окном пролетают голые деревья, как среди них изредка мелькают белые островки снега, и думала.

Точнее, задавала себя вопросы.

Вот куда она сейчас едет? И зачем? Искать господина Ушакова, а ей это надо? Кто он ей – сват, брат, друг? Даже коллегой по работе его не назвать. И нужно ли это ему самому? То есть Жанна Романовна, конечно, искренне хочет ему помочь – он сын ее подруги, она знает его с детства и так далее, но при чем тут она, Женя? Ее втянули в это дело совершенно случайно, то есть ее подставила эта стерва Альбина, буквально подставила вместо себя, а для чего?

Понятно, для чего. Для того чтобы все шишки упали на нее, на Женю, потому что Альбина явно заодно с тем типом, кто вытащил из Жениной сумочки что-то важное, что должен был получить Рокотов. Что-то он так разозлился…

Да, господин Ушаков явно не разбирается в людях. Доверить важную миссию этой стерве, надоже, да она, Женя, не поверила бы ей ни на медный грош!

А вот интересно, этот Ушаков такой богатый и могущественный, у него что – охраны нет? Ах да, был водитель, но они его то ли вырубили, то ли вообще убили. А где все остальные, служба безопасности, наконец? Хозяина нет, а им и горя мало!

Значит, поняла Женя, значит, дело это тайное, не должно быть посторонних свидетелей, оттого и взял Ушаков с собой ее, Женю, чтобы перед знакомыми не светиться. А это, в свою очередь, означает, что в деле явный криминал.

И вот что теперь делать? К кому обратиться, куда жаловаться? Да некому жаловаться, никто не станет Женю слушать, и помогать никто не станет. Никого у нее нет.

Тогда, четыре года назад, когда поселилась она в своей квартире, подумывала, чтобы новую жизнь начать. Не получилось. То есть без родителей-то хорошо, спокойно, сама себе хозяйка, но дальше этого дело не шло.

Оказалось, что Женя совершенно не умеет общаться с людьми, заводить новых друзей, просто проводить время, ничего не делая. То есть жить, как все нормальные молодые люди. Это надо начинать с юности, а юность у Жени была… скажем так, специфическая.

Домой никого нельзя было приводить, и идти куда-то нельзя. То есть можно, если соврать, что идешь заниматься к подружке, и то отец заставит мать позвонить и проверить. Не то чтобы его заботили Женин моральный облик и учеба, а просто из вредности. Ему плохо, так и ей, Жене, пускай будет скучно и плохо.

Ехать на экскурсию в Москву, допустим, или в Новгород или в Пушгоры – еще чего, развлекаться ей, да и денег платить родители не собираются. У них лишних нет.

Так постепенно Женя и отпочковалась от всей школьной компании. Да еще комплексовала по поводу одежды и своего внешнего вида.

В положенное время она влюбилась, разумеется, в самого красивого мальчика в классе. Надежд, естественно, никаких не питала, держалась как обычно. Так что никто ее влюбленности и не заметил.

После школы была так занята работой и учебой, что не оставалось сил ни на что.

И вот потом, когда стала жить отдельно, оказалось, что уже поздно, что она ничему не научилась. Никогда мама не пыталась научить свою дочку красиво одеваться, кокетничать, посмотреть на парня загадочным взглядом, никогда не водила ее с собой в парикмахерскую, да она и сама-то там бывала нечасто, говорила, что ей не для кого прихорашиваться.

Иногда, с тоской слушая за стенкой ругань родителей, Женя удивлялась, как им не надоест каждый вечер повторять одно и то же, и только став значительно старше, сообразила, что эти скандалы заменяли им все – и секс, и обычное человеческое общение.

А теперь попыталась раз провести время в компании – не нравится, и она никому не интересна, так что через некоторое время Женя смирилась. Ну, не ее это, так и ладно. Работа нравится, на жизнь денег хватает – ну, и хорошо. Главное – ни с кем не ссориться, потому что скандалов и споров ей хватило навсегда. А что считают тихой мышкой, а некоторые просто не замечают – что ж, она переживет.

Так что, подвела Женя итог грустным мыслям, обратиться ей в этой странной ситуации не к кому, придется самой о себе позаботиться. Пока что нужно держаться Жанны Романовны, вроде она женщина неплохая, опять же, много знает…

– Вот здесь, вот здесь останови! – крикнула Жанна Романовна водителю. – Около Дома актера!

– Какого еще актера? Не знаю никакого актера! Нет здесь никакого актера! – проворчал тот, но послушно затормозил возле высокого глухого забора, распахнул двери.

Женя со спутницей вышли, маршрутка укатила, и они остались в звенящей тишине. Вокруг не было ни души. Через дорогу начинался прозрачный лесок, из которого доносился неуверенный, робкий голосок какой-то птицы.

– Вот здесь раньше был Дом актера, – проговорила Жанна Романовна, и глаза ее затуманились от воспоминаний. – Мы сюда по вечерам бегали на танцы. Такая тропиночка была, прямо от гостиницы. Мечтали встретить какого-нибудь знаменитого артиста, но попадались все больше персонажи из массовки. Хотя… помню, познакомилась с одним парнем… взгляд пламенный, кудри черные до плеч, как тогда было модно… правда, оказалось, что он не актер, а реквизитор…

– Интересно, что здесь сейчас? – спросила Женя, чтобы отвлечь спутницу от романтических воспоминаний.

Она взглянула на глухой трехметровый забор, над которым возвышалась темно-красная черепичная крыша.

– Чей-то коттедж, – равнодушно произнесла Жанна Романовна. – Пойдем скорее, а то как-то неуютно. У меня такое чувство, что за мной кто-то наблюдает.

Вдруг, словно в ответ на ее слова, из-за забора донесся хриплый басовитый лай.

– Ага, и правда, за нами наблюдают. И прозрачно намекают, чтобы мы держались отсюда подальше. Впрочем, вот та самая тропинка… надо же, сохранилась!

Они перешли через дорогу и дальше пошли через лес по едва заметной тропинке. Вокруг росли елки, и даже мелькнула наверху рыжая шкурка белки.

Вскоре эта тропинка вывела их к песчаной дюне, за которой виднелась серая студенистая поверхность залива.

Жанна Романовна пошла по гребню дюны, оглядываясь по сторонам. У берега какой-то пожилой мужчина выгуливал собаку. Он поднял палку и бросил ее, собака недовольно оглянулась на хозяина и нехотя побежала, чтобы сделать ему приятное.

Впереди показалось приземистое трехэтажное здание из стекла и бетона.

– А вот и гостиница! – оживилась Жанна. – Надо же, стоит, ничего ей не сделалось! Вот здесь мы тогда и бывали…

– Как, вы говорите, она называлась?

– Незатейливо, по-советски – «Интурист».

– Ну, название, конечно, изменилось!

Действительно, над фасадом здания светилась яркая неоновая надпись – «Отель Рококо».

Здание явно подновили, ясно, что летом вокруг были цветники и красиво подстриженные кустики, сейчас же у входа торчала отчего-то искусственная пальма.

– Ну, все правильно – название от фамилии владельца. Рокотов – Рококо… у него не слишком богатая фантазия…

Вокруг было безлюдно – не сезон, и даже снега нет, так что на лыжах не покатаешься. Только на крыльце гостиницы с хозяйским видом стояла большая овчарка. Увидев женщин, она почесалась, лениво гавкнула, помотала головой и удалилась, решив, что благополучно выполнила свои профессиональные обязанности.

– И где же то кафе, про которое вы говорили? «Бон-бон»?

– Дальше по берегу. Туда вела узкая дорожка…

Они вскоре нашли дорожку, которая извивалась среди голых, истерзанных ветром кустов и гранитных валунов. Прошли по ней метров двести и увидели впереди какую-то ажурную металлическую конструкцию – что-то среднее между садовой беседкой и клеткой в зоопарке.

– Да, кажется, от этого кафе почти ничего не осталось… – протянула Жанна Романовна. – Зря мы сюда приехали.

Женщины подошли к бывшему кафе.

От него остались круглый каменный фундамент, пара покосившихся бетонных столбов и та самая ажурная металлическая конструкция. И еще какая-то хлипкая с виду дощатая будка, отдаленно напоминающая деревенский туалет.

Чуть в стороне, за голыми сиротливыми кустами, стояла большая черная машина с хищными обводами.

Женя быстро обошла кусты, взглянула на машину. На капоте у нее блестела серебряная статуэтка.

– Это та самая машина… – проговорила Женя, невольно понизив голос. – Та, в которую втолкнули Андрея Федоровича…

– Ты уверена?

– Ну да… в машинах я не разбираюсь, но фигурка на капоте та самая.

– Значит, не зря мы сюда приехали! – так же тихо отозвалась Жанна Романовна. – Однако странно… машина стоит, а где люди?

– Странно… – проговорила Женя.

– Я и говорю – странно…

– Я не о том.

– А о чем?

– Смотрите, эта будочка… она чуть не разваливается, кажется, ветром ее может повалить, а дверь железная…

И правда, у шаткой с виду деревянной будки была хоть и ржавая, но основательная железная дверь.

Женя подошла к ней и подергала. Дверь не шелохнулась – она была надежно заперта.

– И правда, очень странно! – согласилась Жанна Романовна.

Она обошла будку сзади, заглянула в щель между полусгнивших досок. За ними тускло поблескивал металл.

– Очень странно… – повторила женщина.

Вдруг она застыла, к чему-то прислушиваясь. А потом схватила Женю за руку и потащила ее в кусты – не туда, где стояла машина, а по другую сторону от развалин кафе.

Они едва успели спрятаться в кустах, как железная дверь будки со скрипом открылась и оттуда вышли два человека. Это были не те двое, от которых накануне убегала Женя, но чем-то они были неуловимо похожи на них. Выйдя из будки, они захлопнули дверь, направились к черной машине, сели в нее и уехали.

– Откуда это они вышли? – едва слышно проговорила Женя. – В этой будке места явно мало!

– Я знаю… – взгляд Жанны Романовны снова затуманили воспоминания. – Местные жители нам рассказывали, что у финнов на этом месте были какие-то укрепления, доты, дзоты и множество подземных бункеров. Наземные укрепления после войны срыли, а все, что под землей, осталось. Кто-то из местных эти бункеры переоборудовал под подвалы для разных целей. Кто держал в них картошку, кто гнал самогон. И говорили, что под кафе «Бон-бон» тоже такое подземелье. Один парень – из местных – как-то повел нас туда… но это другая история. В общем, я думаю, что те двое наверняка вышли из подземного бункера…

Жанна замолчала, уставившись на Женю:

– Ты тоже об этом подумала?

– Ну да, наверняка там и держат Андрея Федоровича!

– Да, но как туда попасть?

Женщины выбрались из своего укрытия, подошли к будке.

Женя подергала дверь. Она, как и прежде, была заперта.

Тут Женя заметила над дверью неприметную кнопку. Она переглянулась с Жанной и нажала на эту кнопку.

Откуда-то сверху раздался недовольный заспанный голос:

– Вы что – забыли что-то?

– Угу… – произнесла Жанна Романовна хриплым басом. Ну, ни дать ни взять какой-нибудь мужик-выпивоха…

Что-то щелкнуло, и дверь приоткрылась.

Женя открыла ее шире и проскользнула внутрь.

Перед ними была уходящая в подземную темноту железная лестница.

Женщины переглянулись.

– У меня такое чувство, что мы сами, своими ногами идем в капкан! – сказала Женя.

– А что делать? Наверняка он тут!

Дверь захлопнулась, и спутницы оказались в темноте. Женя подергала дверь – она была заперта.

– Ну все, выбора у нас все равно не осталось! – тихо проговорила Жанна Романовна.

Она достала из кармана мобильный телефон, перевела его в режим фонарика и посветила перед собой, на уходящие во тьму железные ступени.

Женщины двинулись вниз.

«Но я-то что тут делаю? – в который раз подумала Женя. – Ну какой из меня спасатель?»

Они спускались несколько минут. Наконец лестница закончилась, вперед уходил прямой коридор с бетонными стенами. Впереди, в конце этого коридора, виднелся неяркий свет.

Жанна выключила свой фонарик, чтобы сберечь заряд телефона. Теперь можно было обойтись и без подсветки, дорогу было и так хорошо видно.

Они пошли вперед, стараясь не шуметь.

До конца коридора оставалось совсем недалеко, свет стал гораздо ярче. Теперь женщины шли крадучись, вслушиваясь в каждый шорох. Они дошли до конца коридора, точнее, до поворота. Из-за угла лился яркий свет, и доносились какие-то невнятные звуки.

Жанна Романовна сделала Жене знак остановиться, достала из кармана пудреницу. Женя посмотрела на нее с удивлением: что она, решила в самый опасный момент припудрить нос? Конечно, она очень следит за своей внешностью, но это уже перебор…

Но Жанна, открыв пудреницу, не стала смотреться в зеркало, она выставила пудреницу за угол, наподобие перископа.

В круглом зеркальце отразилась подземная комната, в которой на обитом кожей офисном кресле сидел мужчина в черном – опять же, неуловимо похожий на тех людей, от которых убегала Женя, и на тех, которые только что вышли из этого подземелья. В одной руке у этого человека была дымящаяся чашка, в другой – развернутая газета. Перед ним на столе стоял компьютер, рядом с ним – термос.

Женя уловила запах кофе и почувствовала, как она устала и замерзла. За чашку горячего кофе она сейчас отдала бы год жизни… Ага, сейчас их тут напоят и чаем, и кофе, и какао заодно, все в одну чашку нальют!

– Ну, где вы там? – спросил этот человек, отхлебнув из чашки. – Случайно не знаете столицу Мадагаскара?

Женя растерянно взглянула на Жанну Романовну. Та поднесла палец к губам, убрала пудреницу, достала из кармана тюбик губной помады и бросила его за угол.

– Эй, что это? – послышался за углом удивленный голос.

Жанна Романовна выразительным жестом велела Жене оставаться на месте, а сама шагнула за угол.

Женя не удержалась и выглянула.

Жанна Романовна удивительно переменилась: она ссутулилась, плечи опустились, руки заметно дрожали, рот был безвольно приоткрыт. Во всей фигуре была старческая немощь. Медленно, неуверенно она шла вперед, прихрамывая на каждом шагу и удивленно глядя перед собой, словно не понимала, где оказалась. Теперь ей можно было дать на двадцать лет больше, чем час назад, намного больше ее настоящего возраста, даже морщины на ее лице стали гораздо глубже и заметнее. Если бы Женя не знала, что Жанна была профессиональной актрисой, она не поверила бы в такую удивительную метаморфозу.

Мужчина в черном выскочил из-за своего стола, шагнул навстречу Жанне и удивленно проговорил:

– Эй, бабка, ты что тут делаешь? Ты откуда вообще взялась? Что за дела?

Жанна Романовна сделала еще шаг вперед, завертела головой и прошамкала:

– Сынок, мне доктор велел прийти… доктор Иван Игнатьевич… проводи меня к его кабинету… он мне таблетки обещал выписать, очень хорошие… для головы…

– Чего? – мужчина вытаращил на нее глаза. – Какой еще доктор? Ты что, бабка, психическая?

– Какой ты некультурный! – обиженным дребезжащим голосом проговорила Жанна Романовна. – Разве можно так говорить? Я не психическая, у меня эти… когнитивные отклонения! И вообще, старших уважать нужно! Вот, лучше подай мне помаду, а то как же я к доктору в таком виде пойду? – и она показала на блестящий тюбик, валявшийся у него под ногами.

Ошарашенный мужчина наклонился, чтобы поднять помаду, и тут Жанна Романовна резко и сильно ударила его по затылку. Он попытался выпрямиться, но в ту же секунду женщина брызнула ему в лицо из какого-то металлического баллончика.

Мужчина хрипло охнул и упал на пол.

Жанна Романовна мгновенно распрямилась, снова чудесным образом помолодев, обернулась и позвала Женю:

– Помоги мне! Нужно его связать, пока не очухался!

Женя бросилась ей на помощь, и вдвоем они в несколько секунд связали руки и ноги незадачливого часового, а потом притянули ноги к рукам у него за спиной, сделав его совершенно беспомощным. Веревку старая актриса достала из своей сумки.

– Ну, вы даете! – проговорила Женя, выпрямляясь. – Где вы этому научились?

– Где-где, в театре! У меня в карьере каких только ролей не было! А в последнее время в основном как раз возрастные.

– Я не про возраст… – Женя выразительно посмотрела на связанного кулем здоровенного мужика.

– Ах, это… ну, жизнь длинная была… Но сейчас некогда разговаривать, нужно спешить, может быть, он тут не один. Ты не забыла, зачем мы сюда пришли?

– Выручать Андрея Федоровича… вот только где он?

– Ну, пока у нас выбор небольшой…

Действительно, из комнаты, где они находились, было только два выхода – или два входа, что одно и то же. Один – по которому они только что пришли, и еще один – железная дверь, запертая на массивный ржавый засов.

Женя потянула засов, он с громким скрипом выдвинулся, и дверь открылась. Женщины вошли в очередной темный коридор, уходивший в неизвестность, и остановились на пороге.

– Послушай-ка… – проговорила Жанна Романовна, настороженно застыв и подняв руку.

Женя застыла, даже задержала дыхание, и в наступившей тишине явственно расслышала впереди негромкий ритмичный стук. Словно где-то вдалеке билось железное сердце земли.

– Там кто-то есть… – сказала она, вглядываясь в темноту.

– Точно, есть! – Жанна Романовна снова перевела свой телефон в режим фонаря и осветила коридор.

Впереди была еще одна дверь, запертая на засов, и именно из-за этой двери доносились ритмичные удары.

Женщины устремились вперед, в несколько шагов добрались до двери. Женя отодвинула засов, распахнула дверь. Жанна Романовна шагнула вперед, посветила фонариком.

– Ну, что там? – спросила Женя и вошла следом за ней.

Они оказались в большом помещении, дальний конец которого терялся во мраке.

– Ничего не вижу… – удивленно проговорила Жанна.

И тут дверь у них за спиной с грохотом захлопнулась, и громко лязгнул засов.

Женя развернулась, толкнула дверь… но она была заперта.

Женя принялась колотить в дверь руками и ногами – но она уже понимала, что это бесполезно.

– Господи, как глупо! – протянула Жанна Романовна. – Надо же так глупо попасться…

Женя все еще не верила, что они сами, своими ногами зашли в эту западню…

Жанна Романовна посветила телефоном во все стороны, вверх и вниз.

Они находились в просторном подземелье с высоким сводчатым потолком.

Вдруг Жанна шагнула вперед, к центру этого подземного зала, и посветила перед собой.

И Женя увидела в бледно-голубом свете самую настоящую рождественскую елку. Правда, на ней не было шаров и свечей, но кое-где с веток свисали серебристые нити мишуры, а на верхушке блестела звезда из золотистого стекляруса.

– Ну и ну! – проговорила Жанна Романовна странным взволнованным голосом. – Сколько же лет прошло, а она свежая, как будто только вчера срублена!

– О чем это вы? – удивленно спросила Женя.

– Ты не поверишь… – голос Жанны прозвучал едва слышно, как будто она была сейчас далеко-далеко, в другом мире или в другом времени. – Помнишь, я говорила тебе, что один парень – из местных – приводил нас сюда, в это подземелье…

– Да, вы еще сказали, что это совсем другая история…

– Да, так вот… – Жанна говорила медленно, с заметным трудом, как будто извлекала каждое слово из-под завалов времени. – Он привел сюда не нас, а меня… мы пришли сюда вдвоем, это было под Новый год, и он пообещал, что у нас будет совершенно необыкновенный праздник. И праздник действительно получился необыкновенный. Тот парень – Павел – заранее принес сюда елку и украсил ее, но мне ничего не сказал. Он взял с собой бутылку шампанского, мандарины…

– Откуда в те времена шампанское? – недоверчиво переспросила Женя.

– Ну, конечно, это было «Советское шампанское», полусладкое, но в молодости нам казалось, что ничего лучше не бывает! Так вот, он привел меня сюда и зажег бенгальские огни – и я увидела в темноте, посреди этой пещеры новогоднюю елку… ты просто не представляешь, какой это был восторг!

Взгляд Жанны Романовны затуманился. Она подошла ближе к елке и смотрела на нее, как на старого друга, с которым не виделась много, много лет.

– Мы пили шампанское, целовались… а потом, прежде чем уйти отсюда – здесь все же было холодно, – Павел сказал, что мы снова придем сюда через год. И что елка будет такой же свежей, потому что в пещерах все процессы замедляются…

– И вы пришли через год?

– Нет, – Жанна печально вздохнула. – За тот год много всего случилось, Павел уехал на Север, на заработки, я встретила другого человека… в общем, мы с ним больше не виделись. А елка… не могу поверить, что она с тех пор так и стоит…

– Неужели это та самая?

– Да, это она… я помню эту звезду и мишуру…

Жанна Романовна протянула руку и осторожно дотронулась до еловой ветки. И от ее легкого прикосновения хвоя мгновенно осыпалась на каменный пол.

– Да, воспоминания хрупки, они не выдерживают соприкосновения с реальностью…

– Я понимаю, что вам приятно все это вспоминать, но хотелось бы отсюда как-то выбраться. Не хочется остаться здесь навсегда и превратиться в такую же высохшую мумию, как эта елка. Тем более, что за нами наверняка скоро придут… – Женя постаралась сказать это как можно мягче, старая актриса ей нравилась.

– Ты права, дорогая, – Жанна сбросила флер воспоминаний, она снова была полна энергии. – Но теперь, когда я узнала это место, я вспомнила, что отсюда есть еще один выход.

Она пересекла зал, подошла к его противоположному краю и позвала Женю:

– Вот, смотри, это должно быть здесь… тут была метка… где-то тут, совсем рядом…

Она наклонилась, осветила стену подземелья фонариком и показала на красный крест, нарисованный на камне, на высоте примерно полуметра от земли.

– Вот эта метка!

Жанна Романовна нажала на камень, помеченный крестом.

Камень покачнулся, как будто раздумывая, и вдруг часть стены отъехала в сторону, как потайная дверь. За ней оказалась уходящая вверх узкая и крутая каменная лестница.

И в это самое время с той стороны подземелья, откуда они пришли, раздался скрежет. Кто-то открывал железную дверь.

– Скорее уходим отсюда! – проговорила Жанна Романовна, понизив голос. – Иди первой, я за тобой…

Женя скользнула в темный лаз и начала подниматься по лестнице. За спиной у нее слышалось тяжелое, прерывистое дыхание Жанны Романовны.

Они поднимались таким образом несколько минут, наконец лестница оборвалась.

Женя оказалась на плоской каменной площадке.

Жанна Романовна присоединилась к ней, тяжело дыша и держась за грудь.

– Куда теперь? – спросила Женя.

Жанна посветила фонариком наверх и показала в двух метрах от пола круглое отверстие:

– Теперь вот туда. Там будет еще один лаз, и совсем скоро – выход на поверхность. Именно этим путем Павел вывел меня в тот раз.

Женя окинула взглядом отвесную стену и покачала головой:

– Как вы тогда залезли?

– Павел меня подсадил, а потом сам вскарабкался по стене. Мы тогда были молодые и очень ловкие…

– А как мы с вами сейчас повторим этот подвиг?

– Я тебя подсажу. Ты ведь тоже молодая.

– А вы?

– Когда ты залезешь наверх, сбросишь мне эту веревку! – Жанна протянула девушке моток тонкой крепкой веревки, который достала из своей сумки.

– Да ничего у нас не получится!

В это время снизу, там, откуда они только что пришли, послышались приближающиеся голоса.

– Нет времени на споры! Они нашли наш лаз! Полезай, я тебе помогу! – Жанна Романовна подошла к стене, прислонилась к ней и сцепила руки в замок. – Ставь сюда ногу! Скорее!

Женя поставила левую ногу на сцепленные руки спутницы, оперлась на стену, оттолкнулась, сколько хватило сил, и дотянулась до края лаза. Жанна подтолкнула ее, девушка втянулась в лаз, развернулась, свесив вниз голову, и хотела сбросить вниз веревку:

– Ловите!

Но Жанна подняла голову и проговорила:

– Уходи! Там уже близко, ты выберешься, а мне сюда не забраться! Уходи скорее!

– Я вас не брошу!

Жанна ничего не ответила, вместо ответа она выключила свой фонарик, и подземелье погрузилось в кромешную темноту.

– Где вы? – вполголоса спросила Женя. – Что случилось? Хватайте веревку!

Ей никто не отвечал.

Женя нашарила в кармане свой телефон, на ощупь включила его, посветила вниз…

Жанны внизу не было.

Зато снизу, откуда они пришли, доносились приближающиеся мужские голоса.

Женя едва слышно выругалась, развернулась и поползла вперед. В конце концов, Жанна – взрослый человек, она сама за себя в ответе, Женя ей не нянька… но на сердце скребли кошки.

Она ползла и ползла, и воздух вокруг становился свежее.

А потом впереди замаячило тусклое пятно света.

Женя быстрее заработала локтями и коленями.

Еще несколько минут – и она выкатилась из пещеры и упала на покрытую сухой хвоей холодную землю.

Отдышавшись, поднялась на ноги и огляделась.

Она стояла на покрытом кустарником пологом склоне. Воздух пах сосновым лесом и йодом – видимо, совсем недалеко был залив. Внизу, примерно в тридцати метрах от нее, проходило шоссе.

Женя отряхнулась от хвои и сухих листьев, спустилась к шоссе и задумалась. По этому шоссе наверняка ходят маршрутные автобусы, и меньше чем через час она будет в городе… И куда ей деваться? Домой? Но там могут караулить… а, все равно, она замерзла, устала и хочет есть и пить. Хотя бы чаю горячего, что ли…

Внезапно она разозлилась. Вот за что они так с ней? Что она сделала им плохого? Ну, она тоже хороша, поддалась на уговоры Жанны Романовны, потащилась за ней сюда. Бонбоньерка, надо же… Да нет здесь никакого Ушакова, может, эта дура Регина все не так поняла или перепутала… У нее в голове только крем от морщин, а мозгов и вовсе нет!

Тут на шоссе появилась приближающаяся машина.

Женя заколебалась – проголосовать или это слишком рискованно?

Тут она разглядела подъезжающую машину. Она была слишком дорогой и роскошной. Такая, небось, и не остановится… хозяин побоится, что она испачкает его салон… вид у нее, наверное, ужасный… подумают, что пьянчужка какая-то под кустом валялась…

Машина, тем не менее, затормозила, и негромкий голос произнес:

– Садитесь, девушка!

Она попятилась, но голос из машины повторил:

– Садитесь, я вам говорю! Автобуса еще долго не будет!

Женя еще немного отступила от шоссе.

Настойчивость, с которой ее приглашали в эту машину, показалась ей подозрительной. Ну кого она может заинтересовать своей персоной? Только маньяка какого-нибудь. Что в машине оказался добрый самаритянин, Женя не стала и предполагать.

– Поезжайте, – сказала она, стараясь не выдать страх. – Я жду своего друга.

– Друга? И давно вы его ждете?

– А вам-то что? – огрызнулась Женя.

Препираясь с незнакомцем, она не заметила, как с другой стороны машины выскользнул мужчина в черном. Когда она увидела его, было уже поздно – мужчина подбежал к ней, схватил за локоть и потащил к машине. При этом он вполголоса проговорил:

– Тебе сказали – садись!

Женя похолодела. Она вспомнила, как недавно на ее глазах так же втащили в машину Ушакова. И где он теперь?

«А впрочем, так ему и надо», – со злобой подумала Женя.

Она попыталась вырваться, изо всех сил пнула похитителя по ноге – но тот только выругался и крепче стиснул ее руки. Подтащив к машине, втолкнул ее на заднее сиденье, вскочил следом за ней и тут же захлопнул дверцу.

– Отпустите меня! – выкрикнула Женя из последних сил. – Что вам от меня нужно?

– А ты как думаешь? – прозвучал голос спереди.

Женя подняла глаза. С переднего пассажирского сиденья на нее глядел тот человек, которого она видела на злополучном приеме. Спутник женщины в дивном розовом платье. Теперь она знала, как его зовут – Лев Рокотов.

– Заткните ее! – проговорил Рокотов.

Сосед Жени прижал к ее лицу платок, смоченный в какой-то остро пахнущей жидкости… и на Женю обрушилась темнота.

– Ну, когда же, наконец… – проговорила Гретхен, жена старшего из сыновей покойного советника.

– Подожди немного, моя козочка! – шепнул ей муж. – Он уже идет… вот же он…

И правда, нотариус, господин Клее, вошел в комнату, на ходу всовывая руки в рукава камзола.

– Одну минуту, господа, одну минуту…

Он неторопливо уселся за стол, неторопливо одернул рукава, неторопливо раскрыл книгу записей, нашел нужную страницу, откашлялся и обвел присутствующих взглядом, прежде чем зачитать привычную формулу:

– Именем его преосвященства архиепископа Майнцского, я, городской нотариус Рихард Клее, оглашаю последнюю и непременную волю господина советника Гейнсфлейше цу Гуттенберга…

– Давай уже, не тяни, переходи к делу! – нетерпеливо пробормотала Гретхен.

Нотариус строго взглянул на нее, чуть дальше отодвинул книгу и продолжил:

– Находясь в здравом уме и твердой памяти, господин советник распорядился отдать его старшему сыну, Губерту Гейнсфлейше, городской дом под названием Гутенберг, а также законное и старинное право участвовать в чеканке монеты от лица его преосвященства господина архиепископа…

– Ну, вот и славно! – проговорила Гретхен и виновато покосилась на мужа.

– Также господин советник распорядился отдать своему старшему сыну свое загородное имение, вместе с домом и службами и другое имение, что к северу от Майнца…

На этот раз Гретхен взглянула на младшего сына покойного советника, на молодого Иоганна.

Иоганн смотрел перед собой в растерянности.

Он знал, что отец предпочитает ему старшего брата, но все же надеялся, что тот упомянет его в завещании, оставит ему какое-нибудь ценное имущество, дабы обеспечить его пропитание. Но отец, похоже, имел на этот счет другое мнение.

Ну что ж, получается, ему придется самому позаботиться о пропитании…

Конечно, у него было сколько-то денег – но надолго ли их хватит?

А еще у него были мысли.

Мысли, которые при удачном обороте дел могли принести хороший доход.

Однако для того, что он задумал, требовался начальный капитал. А где его взять?

Иоганн дослушал нотариуса, вышел из его конторы, думая о своем. Вдруг перед ним возник человек с огромной, косматой бородой до пояса, в черном, во многих местах прорванном кафтане, с единственным черным глазом.

Иоганн вспомнил, что видел этого человека, давно, еще в далеком детстве.

Но в его воспоминаниях этот человек выглядел точно так же, как сегодня… как такое может быть? Ведь с тех пор прошло не меньше двадцати лет – отчего же он нисколько не постарел? Может быть, он знает тайну эликсира вечной молодости?

И еще – Иоганн помнил, что в детстве этот черный человек внушил ему ужас. Сейчас ему трудно было понять, что в нем так испугало маленького Ханси. Впрочем, дети часто боятся того, над чем взрослые только потешаются…

Тем временем черный человек произнес хриплым каркающим голосом:

– Молодой господин, мой хозяин хочет вас увидеть. Он просит вас соблаговолить…

– Твой хозяин? – переспросил Иоанн. – Кто он, твой хозяин? И что ему нужно от меня?

– Будет лучше, молодой господин, если он сам вам это скажет. Извольте пройти со мной.

– Не пойду я неизвестно к кому! – возмутился Иоганн. – Скажи прежде, кто он такой…

– Как вам будет угодно! – ответил черный человек и махнул кому-то рукой.

Иоганн хотел уже пойти своей дорогой, но тут рядом с ним остановилась черная карета. Дверцы кареты распахнулись, и оттуда высунулись длинные, как у обезьяны, руки. Эти руки обхватили Иоганна и втянули его в карету.

В то же мгновение черный человек вскочил на козлы, и карета покатила по улице.

– Что вы себе позволяете! – возмущенно воскликнул молодой Иоганн, безуспешно пытаясь высвободиться или хотя бы разглядеть того, кто втащил его в карету.

В карете было темно, но вскоре глаза привыкли к этой темноте, и он разглядел своего соседа. Он был черен, как ночь. На черном лице резко выделялись яркие белки глаз и такие же ослепительно белые и удивительно крупные зубы.

– Куда вы меня везете? – спросил Иоганн.

Негр что-то ему ответил, но Иоганн не понял ни слова – это был какой-то незнакомый ему язык.

Впрочем, ехали они недолго.

Женя пришла в себя от фальшивых звуков пианино.

Где-то неподалеку кто-то очень неумело пытался исполнить сонатину Клементи.

Женя открыла глаза.

Она находилась в большой светлой комнате, стены которой были облицованы мрамором. Приглядевшись, она поняла, что это ванная комната… но какая! Размерами она была с небольшой конференц-зал, в ней имелись огромная ванна на золоченых львиных лапах, деревянная сауна и душевая кабинка как минимум на пять персон. Все оборудование нещадно сверкало позолотой.

Женя вспомнила приключения последних нескольких часов и подумала, что после путешествия по подземелью ей и впрямь не мешало бы принять ванну.

Она попробовала встать…

Но тут же убедилась, что накрепко привязана за руки и за ноги к тяжелому креслу. Кресло было роскошное, позолоченное, как все здесь, но от этого Женино положение не становилось лучше.

Да, ее притащили в ванную комнату вовсе не для водных процедур! А если и для водных – вряд ли эти процедуры ей понравятся!

Не успела она это подумать, как дверь ванной открылась и в нее вошел худенький старичок в круглых очочках, с маленькой аккуратной бородкой и потертым кожаным чемоданчиком. Старичок этот был похож на дореволюционного профессора, каких показывали в старых советских фильмах, или на доктора из пьесы Чехова. Особенно учитывая его чемоданчик.

– Ну, как мы тут? – проговорил старичок, подойдя к Жене. – Очнулись? Хорошо, очень хорошо!

Он взял Женину руку и замолк, видимо, считал пульс.

– Развяжи меня, дед! – Женя постаралась, чтобы в ее голосе не прозвучали жалкие, умоляющие интонации.

– Развязать? – старичок поправил очки и посмотрел на Женю с сомнением. – Я не думаю, что на данном этапе это целесообразно…

Затем он повернулся к двери и громко произнес:

– Можно приступать!

Тут же дверь снова открылась, и в ванную вошел Лев Рокотов. Когда дверь открывалась, звуки сонатины стали громче. Рокотов выглянул из ванной и крикнул кому-то:

– Скажите Константину, чтобы закончил на сегодня!

Музыка тут же затихла.

Рокотов переглянулся со старичком.

– Она готова, готова! – ответил тот на невысказанный вопрос.

– Ну что ж… – Рокотов подошел к Жене, внимательно посмотрел ей в глаза и спросил:

– Это ты?

– Что – я? – растерянно переспросила девушка.

– Не прикидывайся дурой! Отвечай – это ты или он?

– Но скажите же, о чем вы спрашиваете? Я готова ответить, но не понимаю вопроса!

Рокотов отстранился, вопросительно взглянул на старичка.

Тот потер руки и озабоченно проговорил:

– Можно для начала заняться руками… к примеру, ногти… это старая техника, но очень надежная…

У Жени промелькнула дикая мысль, что старичок собирается делать ей маникюр, но она тут же ее отбросила. И до нее дошел весь ужас его слов. Вот этот вот милый, интеллигентный старичок – самый настоящий палач. Вряд ли он станет сам выдирать ей ногти, он, так сказать, теоретик. Но, судя по всему, знаток своего дела, раз Рокотов к нему прислушивается.

– Не надо! – выдохнула она, переводя взгляд с одного мужчины на другого. – Я все вам скажу!

– Вот видите, Лева, – старичок довольно потер руки, – вот видите…

– Ну, так говори! – приказал Рокотов.

– Но скажите все-таки, что вас интересует! Я же должна знать, о чем рассказывать!

– Опять ты за свое? – Рокотов повернулся к старичку. – Давайте уже, покажите, на что вы способны! Только чтобы все было чисто! Без крови и прочего!

– Без крови? Можно и без крови! Я, знаете, сам не очень люблю кровь… Есть очень хороший, проверенный метод…

Старичок взял розовое махровое полотенце, подошел к Жене, схватил ее за волосы и с неожиданной силой откинул ее голову назад. Затем он набросил полотенце ей на лицо. Жене стало трудно дышать. Она почувствовала себя совершенно беспомощной.

Вдруг на полотенце полилась вода. Вода заливала ей рот и нос, стекала за воротник.

Женя пыталась вдохнуть – но вместо воздуха в ее горло попадала вода. Она хрипела, кашляла, захлебывалась, легкие разрывались от боли, сознание мутилось…

Вдруг ей показалось, что она не в роскошной ванной комнате, а в речном омуте, в темной торфяной воде, и водоворот затягивает глубже и глубже, на самое дно, и оттуда, из илистой темноты, к ней тянутся мертвые руки, оттуда на нее смотрят белесые мертвые лица, выпученные глаза, раскрытые в беззвучном крике рты…

Она вспомнила то, что, казалось, давно забыла.

Много лет назад, летом, она была в деревне и там свалилась в омут около старой мельницы… Обычно родители отправляли ее в лагерь, матери как учителю полагалась бесплатная путевка, остальное лето Женя торчала в городе. А в тот раз, после седьмого класса, мать пригласила знакомая пожить в деревне у своей тетки. Денег не брали, а хотели, чтобы квартиранты помогли по хозяйству. Мать необдуманно согласилась, не представляя размеры теткиного огорода.

Тетка поднимала их в шесть часов и отправляла на прополку. Надо сказать, сама она тоже трудилась не покладая рук. Вечером начинался полив, воду таскали ведрами с колонки. Жара в то лето стояла страшная, и днем Женю отпускали купаться с соседской девчонкой Люськой.

Один раз мальчишки уговорили их пойти к старой мельнице, и рыжий Генка подкрался сзади и столкнул Женю в омут. Она растерялась и не сумела выплыть сразу.

Тогда она и видела эту тусклую илистую тьму, тогда к ней и тянулись из-под воды мертвые руки… она уже не пыталась выплыть, уже сдалась на милость тусклой тьмы…

В последний момент в воду прыгнул парень постарше и сумел ее вытащить. Рыжему Генке он тут же насовал плюх, и потом ей не велели никому об этом рассказывать – да она скоро и сама забыла, и вспомнила только сейчас, только сегодня.

И снова в ее душе шевельнулся соблазн – отдаться тусклой тьме, перестать бороться…

И тут в легкие проник воздух, в глаза – свет.

Старичок снял с ее лица полотенце. Женя увидела совсем близко его сильные пальцы с аккуратно подстриженными ногтями и поняла, что он все делает сам, если надо – то и удушит ее прямо здесь.

Она судорожно, хрипло дышала и все никак не могла надышаться. Господи, как же это хорошо – просто дышать! Ей ничего не нужно, кроме воздуха! Почему люди стремятся к богатству, славе, власти? Какая это ерунда по сравнению с возможностью просто дышать! Она готова была на все, лишь бы дышать, дышать, лишь бы не вернуться в илистую безвоздушную тьму…

Старичок приподнял ее веко, заглянул в зрачок, потом повернулся к Рокотову и удовлетворенно проговорил:

– Мне кажется, она готова!

– Ну, так пускай говорит!

И Женя заговорила – быстро, сбивчиво, задыхаясь, давясь словами, только бы не замолкать, только бы ей на лицо не набросили снова это ужасное полотенце…

– Я… я работаю в издательстве, принадлежащем Ушакову… это такое маленькое издательство… совсем крошечное…

– Переходи к делу!

Перед глазами Жени плыли цветные пятна, голова кружилась, но она продолжала говорить, чтобы не вернулась прежняя пытка, чтобы не нахлынула тусклая илистая тьма:

– Мне велели отвезти ему кое-какие бумаги… к нему должна была ехать Альбина, но она, видно, чего-то опасалась и послала меня с этими бумагами…

– Альбина? Кто такая Альбина?

– Альбина Королькова. Директор нашего издательства. Человек Ушакова.

– Дальше!

– Я приехала к Ушакову домой, хотела вернуться в издательство, но он меня не отпустил, велел идти с ним на прием…

Женя коротко рассказала о том, как ее подготовили к приему, о том, как они с Ушаковым приехали во дворец…

– Потом он показал на вас со спутницей и велел подойти и отдать вам сумку.

– Дальше!

Подходя к роковому моменту, Женя на мгновение замялась, и Рокотов выразительно взглянул на старика. Тот потянулся за полотенцем, но Женя торопливо, сбивчиво продолжила.

Она рассказала, как у нее отняли сумку и вернули через несколько секунд…

– А потом я догнала вас, и вы поменяли мою сумку! Это все…

Женя испуганно взглянула на Рокотова и повторила:

– Это все, что я помню…

Рокотов переглянулся со стариком. Тот кивнул:

– Мне кажется, она не врет.

– Допустим… но тот человек, который отнял у тебя сумку – ты его разглядела? Ты его можешь узнать?

Женя хотела сказать, что не видела его, что он был у нее за спиной – но перехватила взгляд, которым Рокотов обменялся со стариком, и торопливо выпалила:

– Я попробую…

И эти слова словно отняли у нее последние силы. В глазах потемнело, ванная комната завертелась, как детская карусель, и Женя потеряла сознание.

Впрочем, она не полностью отключилась. Сквозь тусклую пленку дурноты, как сквозь мутную илистую воду, до нее доносились какие-то звуки, какие-то смутные образы. Она слышала низкий, властный голос Рокотова, который приказывал кому-то:

– Принеси те фотографии… ты знаешь… из правого ящика… ну да, в конверте…

Потом рядом с ней появился еще один человек. Она не видела его, но ощущала его присутствие, чувствовала исходящий от него сухой жар и едва ощутимый запах… странно знакомый запах… запах табака, мяты и еще чего-то сладковатого, неприятного, пугающего…

Сквозь дурноту, сквозь туман беспамятства Женя почувствовала тревогу. Больше чем тревогу – страх.

Этот сухой жар и запах…

Она вспомнила их.

Тогда, на злополучном приеме, когда к ней сзади подошел незнакомец и заставил ее отдать сумку, она почувствовала точно такой же запах, точно такой же сухой жар.

– Вот фотографии! – прозвучал рядом с ней голос…

Это был тот самый голос. Тот, который тогда, на приеме, приказал ей не оборачиваться. Правда, тогда он почти шептал, а сейчас говорил громко, но что-то в голосе осталось прежним. Женя всегда очень хорошо различала голоса, Елена Сергеевна просила ее отвечать по телефону, когда попадался какой-нибудь слишком нервный автор и требовал директора издательства. В таком случае Женя отвечала, что директора нет на месте. Услышав голос один раз, она никогда его не путала.

Женя сделала над собой усилие, попыталась вырваться из полуобморочного состояния, открыть глаза.

Она с трудом сфокусировала взгляд и разглядела рядом с Рокотовым высокого человека с ежиком коротких седых волос.

– Свободен! – проговорил Рокотов.

Высокий человек развернулся и вышел из комнаты.

– Ну, что она? – нетерпеливо спросил Рокотов.

Старичок наклонился над Женей, вгляделся в ее лицо и радостно заулыбался:

– Ну вот, мы и вернулись! Можно продолжать!

Рокотов стоял рядом с большим конвертом в руках. Он стал вынимать из этого конверта фотографии и показывать их Жене.

Перед ней одно за другим проходили лица – в основном мужские.

Блондины, брюнеты, шатены, лысые и седые… все, как один, незнакомые.

Женя смотрела на каждый снимок и каждый раз неуверенно, тихо говорила:

– Кажется, нет… кажется, это не он…

Она видела эти лица – но думала не о них, а о том человеке, которого едва разглядела в полуобмороке.

Рассказать о нем Рокотову?

Ни за что! Он не поверит ей, а тот человек наверняка убьет. Лучше делать вид, что она ничего не знает и ничего не помнит.

И снова перед ней проходили лица – молодые и старые, красивые и уродливые…

Рокотов и его престарелый ассистент внимательно следили за ней, ловили выражение ее лица.

Вдруг среди многочисленных незнакомых лиц мелькнуло одно знакомое. Темные с сединой волосы, близко посаженные глаза… бледный шрам, пересекающий правую бровь…

Она еще ничего не сказала, а наблюдательный старичок уже схватил фотографию и выпалил:

– Это он! Она его точно узнала! Об этом говорят все ее реакции! Посмотрите на ее лицо!

– Вот как? – Рокотов внимательно взглянул на фотографию человека со шрамом, положил ее в карман пиджака и повторил со странным, задумчивым выражением:

– Вот значит как!

Он повернулся к Жене и пристально уставился на нее, как будто хотел что-то прочитать в ее глазах. Затем он сделал знак старичку – и тот ушел, точнее, исчез, как не бывало. А потом и сам Рокотов вышел из ванной. Перед этим, еще раз быстро взглянув на Женю, он криво усмехнулся и проговорил:

– Жди меня, и я вернусь! Смотри, никуда не уходи!

– Шуточки у него… – пробормотала Женя, когда дверь за Рокотовым закрылась.

Прошло несколько минут, но никто не приходил и ничего не происходило. Впрочем, Женя не жаловалась на отсутствие событий. Она наслаждалась тем, что может дышать.

Правда, у нее затекли руки и ноги, веревки больно врезались в запястья, причиняя все больше и больше боли, но по сравнению с пережитой пыткой это были пустяки…

Вдруг дверь с едва слышным скрипом приоткрылась. Женя повернулась на этот звук. Она думала, что вернулся Рокотов…

Но в дверях стоял тот самый человек, которого она видела в полуобмороке. Высокий, с коротким ежиком седоватых волос. Он смотрел на Женю, слегка прищурив левый глаз, словно целился в нее сквозь оптический прицел.

Женя постаралась никак не выдать свой страх. Впрочем, в ее положении страх был вполне понятен. Связанная, измученная, она не ждала от жизни ничего хорошего.

Высокий человек вошел в ванную, в два больших шага подошел к Жене, склонился над ней и внимательно вгляделся в ее лицо. Женя вжалась в спинку кресла, глядя на него, как кролик на удава. Главное, чтобы он не понял, что она его узнала…

В это время дверь снова скрипнула. На этот раз в дверях стоял мальчик лет десяти в джинсах и черном свитере. На лице его был неподдельный интерес.

– Что это вы тут делаете? – спросил он с любопытством.

Высокий мужчина отшатнулся от Жени, повернулся к двери и проговорил резким, неприятным голосом:

– Костя, папа ведь не велел тебе сюда заходить, когда мы работаем. Ты не забыл?

– А где папа? – мальчик завертел головой, потом изобразил комический испуг: – Вот он идет! – и тут же скрылся.

В коридоре раздались приближающиеся шаги, вошел Рокотов, увидел высокого мужчину и недовольно проговорил:

– Вот ты где! А я тебя искал.

– Я думал, ее нужно отвезти на склад.

– Ты думал! – передразнил его Рокотов. – Думать – это не входит в круг твоих обязанностей. С ней без тебя управятся. Поезжай на третий объект, там тебя ждут.

Высокий мужчина выскользнул из ванной. Вслед за Рокотовым вошли два других человека – в плохо сшитых черных костюмах, которые, похоже, были здесь униформой. Один из них ловко перерезал веревки на руках и ногах Жени, другой выдернул ее из кресла.

Женя едва устояла на ногах – они онемели от тугих веревок и плохо держали ее.

Тогда тот человек, который поднял ее из кресла, подхватил ее под мышки и буквально поволок к двери.

Таким манером они вышли из ванной, прошли по коридору, пересекли просторный холл.

Женя ничего толком не успела разглядеть, как ее уже вывели на улицу и втолкнули в большую черную машину.

Господи, опять куда-то везут…

Женя оказалась на заднем сиденье. Рядом с ней примостился один из конвоиров, второй сел за руль, и машина резко сорвалась с места, так что Женю вдавило в сиденье.

Женя выглянула в окно. Она попыталась понять, где находится, но место было незнакомое. Мимо окна проносились коттеджи и загородные дома, окруженные высокими заборами, потом машина вывернула на шоссе. Теперь они ехали мимо голого и прозрачного зимнего леса без признаков человеческого жилья.

– Куда вы меня везете? – спросила девушка, не надеясь на ответ.

Сидящий рядом конвоир неприязненно покосился на нее и процедил сквозь зубы:

– Куда надо, туда и везем!

Все ясно, убьют и выбросят куда-нибудь в овраг – во всех сериалах так показывают. И найдут ее тело только летом, когда грибники в лес пойдут. А может, и вообще не найдут никогда…

Как ни странно, она не испытывала страха, наверное, отбоялась уже. И злость тоже прошла, теперь ею владело полное равнодушие. Ну и ладно, значит, так тому и быть. Никаких у нее нет неоконченных важных дел, никто не расстроится, если она пропадет. Родители? Ах да, совсем про них забыла…

Была у Жени во дворе не то чтобы подружка, но давно знакомая девчонка. Раньше в детский сад вместе ходили, потом в первый класс пошли. Особо не дружили, поскольку Ленка была девчонка компанейская и с Женей ей было скучно. Учеба у нее шла не больно хорошо, так что после девятого класса ушла она в училище и стала парикмахером. И тоже не больно хорошим: подстригла как-то Женю – ужас что получилось, едва дождалась она, когда волосы отрастут.

А Ленка быстро замуж вышла, да и съехала из их дома. А через несколько лет вернулась с ребенком к родителям. Мать ее к тому времени умерла, отец снова женился, и вроде бы попалась ему тетка приличная, даже к мальчишке Ленкиному привязалась.

Сама Ленка устроилась в приличный салон, так что жизнь вроде бы наладилась. Позванивала Ленка изредка Жене, от нее и поступили сведения, что родители Женины официально развелись. Но в квартире остались жить по-прежнему – куда деваться-то…

Ленка посмеивалась, дескать, по рассказам жены ее отца, которая собирала какие-то деньги на нужды дома, вошла она как-то в квартиру и обалдела. На кухне два холодильника, в прихожей на дверях расписание уборки висит, и график, кому когда мыло покупать и туалетную бумагу. В общем, форменная коммуналка, хоть и живут в ней бывшие супруги.

Женя тогда только вздохнула, что тут скажешь-то… Позвонила как-то матери с днем рождения поздравить, нарвалась на холодный ответ – ну и ладно, можно подумать, что ей это нужно.

Так что никто по ней сокрушаться не станет.

Машину тряхнуло на повороте, и Женю бросило к охраннику. Он оттолкнул ее грубо, она и сама отодвинулась как можно дальше, и тут что-то укололо ее в мягкое место.

Снова скосив глаза на соседа и убедившись, что он не смотрит на нее, Женя осторожно ощупала сиденье.

В складке этого сиденья она нашла заколку для волос и сжала ее в кулаке – вдруг пригодится. Должно быть, до нее в этой машине ехала другая женщина, которая и обронила заколку. И что, интересно, с ней сделали…

Машина тем временем свернула с шоссе и, подпрыгивая на ухабах, поехала по грунтовой дороге. С каждым километром дорога становилась все хуже. Наконец машина еще раз свернула. Впереди показалось голое черное поле, посреди которого стоял большой металлический ангар. Подкатив к этому ангару, машина остановилась.

Один из конвоиров вышел, постучал в железную дверь. Гулкий звук вызвал к жизни многоголосое эхо, которое прокатилось по окрестностям, вернулось назад и затихло.

Прошло две или три минуты, дверь ангара широко распахнулась, и на пороге появился высоченный тип в камуфляжном костюме, который болтался на нем, как на вешалке, и в огромных, заляпанных грязью резиновых сапогах.

– Чего стучишь? – проговорил он хриплым раздраженным голосом. – Я тебе сейчас сам по голове постучу! Переполошил мне весь контингент! Чего надо?

– Не гони волну, Леший! – ответил конвоир с непонятной робостью. – Я вот тебе еще один экземпляр привез, пускай здесь посидит, с твоим контингентом.

С этими словами он вернулся к машине, вытащил Женю и подвел ее к ангару.

Жене это место не нравилось, но она немного опомнилась, услышав слово «посидит». Стало быть, убивать они ее пока не собираются. Уже легче…

– Баба? – с явной неприязнью спросил хозяин ангара, покосившись на Женю. – От нее будут одни неприятности… мой контингент будет нервничать…

– Перебьешься как-нибудь! – отмахнулся от него конвоир. – Босс приказал…

– Ну, раз приказал – никуда не денешься! – долговязый резко выбросил руку, схватил Женю за шею, словно за собачий ошейник, и потащил ее к двери.

– Эй, полегче! – огрызнулась она и попыталась вырваться.

– Молчать! – рявкнул тот и крепче сжал железные пальцы.

Женя подумала – не ударить ли его зажатой в кулаке заколкой, но решила, что сейчас не самый подходящий момент. Эти уроды тут еще толкутся.

Они вошли в ангар. В первое мгновение Женя почти ничего не видела – глаза после дневного света не сразу привыкли к полутьме. Но она едва не задохнулась от царившего внутри запаха. Это был запах крови, запах зверя, запах страха.

А потом поднялся лай.

Сначала тихий, как бы неуверенный, он становился все громче и громче, отдавался эхом от железных стен ангара и стал просто оглушительным.

Женины глаза привыкли к скудному освещению, и она разглядела, что весь ангар перегорожен внутри железными решетками и металлической сеткой, разделен на десятки отдельных загонов, в которых метались и лаяли огромные злобные собаки. Черные и коричневые, темно-серые и рыжие, они бросались на решетку и злобно, остервенело лаяли. В полутьме мелькали белые клыки, слюна хлопьями летела из разинутых пастей, глаза горели злобным огнем.

– Мама!.. – пролепетала Женя и невольно прижалась к хозяину этой огромной псарни.

Тот посмотрел на нее с откровенной неприязнью и процедил сквозь зубы:

– Так я и знал, что от тебя будут одни неприятности!

Он провел ее по узкому коридору между двумя рядами железной сетки, за которыми бесновались собаки, подвел к задней стене ангара. Здесь, чуть в стороне от остальных, стояли несколько железных клеток. Две или три из них были пусты, еще в одной сидела большая темно-рыжая собака, которая не участвовала в общем концерте, только боязливо жалась к решетке и тихонько поскуливала, а в последней…

На полу последней клетки сидел, скрестив ноги, словно в позе лотоса, Андрей Федорович Ушаков собственной персоной. Но от его прежнего облика хозяина жизни, лощеного джентльмена, осталась только бледная тень.

Ушаков был небрит, его дорогой костюм был грязен и изжеван, а в нескольких местах порван. Самое же главное – в лице не было прежней самоуверенности. Он смотрел растерянно и подавленно, а при виде Жени в его глазах вспыхнуло удивление.

– Ты? – спросил он хриплым, измученным голосом. – Как ты сюда попала?

– Узнал, стало быть! – Женя мгновенно разозлилась, увидев человека, который виноват во всех ее неприятностях. Да что там неприятности – это же полный кошмар!

Допустим, Рокотов пока приказал ее не убивать, так этот урод-собачник еще решит плюнуть на приказ шефа и скормить ее своему «контингенту», с него станется…

«Не надо нас есть… – тут же вспомнилась фраза из «Трех поросят», – мы худосочные…».

– Так как ты здесь оказалась? – продолжал Ушаков.

– Вашими молитвами! – раздраженно ответила Женя. – Еще спрашивает!

Ушаков хотел что-то ответить, но Леший – хозяин псарни – оборвал его:

– Молчать! – рявкнул он. – Говорить будете только по моей команде «Голос»!

Он открыл замок на пустой клетке, втолкнул в нее Женю и снова запер клетку.

Ангар по-прежнему гудел от собачьего лая.

Леший повернулся к своему «контингенту» и рявкнул, перекрыв этот лай:

– Всем молчать!

Собаки не спешили утихомириваться, тогда он поднял с земли обрезок ржавой арматуры и что есть силы ударил по ближней клетке, снова заорав во всю глотку:

– Я сказал – молчать!

На этот раз его команда, как ни странно, подействовала, собаки постепенно замолчали. Леший прошел между клетками, свернул в боковой проход и скрылся за железной дверью, отделявшей от основного помещения пристройку.

Вскоре он снова появился, теперь у него в руке было пластиковое ведро. Он пошел по ангару, доставая из этого ведра куски мяса и бросая его собакам. Женя ужаснулась было, пытаясь понять, чье же это мясо, но решила, что все же не человечье. Собаки бойцовые, породистые, их надо кормить правильно…

Вскоре кормление было закончено, Леший снова удалился в свою пристройку, собаки тоже угомонились, насытившись, и в ангаре, наконец, наступила тишина.

Тут опять заговорил Ушаков. Он подобрался к решетке Жениной клетки и смотрел теперь не так растерянно:

– Женя… – неуверенно заговорил он, – все же я должен…

– Должен? – Женя ощутила вдруг такую ненависть к этому типу, что даже удивилась – никогда она не испытывала таких сильных чувств. – Ни фига ты мне не должен! И я тебе ничего не должна! И отвали от меня со своими разговорами!

Надо сказать, что на Ушакова ее слова не произвели особого впечатления, однако кое-что изменилось.

– Я понимаю, Женя, – начал он, – вы на меня сердитесь…

– Сержусь? – Женя вспыхнула, ей захотелось вскочить и трясти прутья решетки, а потом, когда решетка сломается, то также трясти самого Ушакова, пока не вытрясет из него всю душу. А вот интересно, у этих богатеньких типов есть душа? Скорей всего, нет.

От этой мысли Женя несколько отрезвела и продолжала более спокойно:

– Вообще-то, это слишком мягкое слово! Вы заставили меня пойти на тот прием, и вся моя жизнь превратилась в настоящий кошмар! Ну, вам-то на это наплевать… кто я для вас? Пустое место! Хуже – обслуживающий персонал! Я вообще удивляюсь, что вы вспомнили, как меня зовут! Ну, тут, конечно, делать нечего, вот вы и раздумываете, как дошли до жизни такой. Не привыкли, должно быть, в таком дерьме оказываться? Собачки, опять же, на нервы действуют, а тут я появилась. Ну, в такой ситуации и персонал сгодится!

Ей все-таки удалось его разозлить.

– Посидишь в этой помойке вторые сутки без еды – еще не так запоешь! – буркнул Ушаков. – Воды даже не дает паразит этот! Ты спроси – может, тебе даст.

– Воды? – Женя вспомнила, как лили на нее воду через мокрое полотенце. – Не нужна мне вода, напилась уже вот как! – она провела рукой по горлу.

– Женя, вы все же должны мне рассказать… – снова заговорил Ушаков, но она с криком «Пошел ты!» демонстративно отвернулась и даже перебралась к другому краю клетки.

С этой стороны в соседней клетке сидела рыжая собака. Собака была большая, бойцовой породы, как и все остальные в этом ангаре, но в ней было что-то, что отличало ее от остальных здешних обитателей. Гладкая блестящая шкура была чистой и ухоженной, в глазах светился ум и, как ни странно, доброта.

На шее у собаки имелся красивый ошейник из мягкой дорогой кожи. Увидев, что Женя подошла к решетке, собака потянулась и тоже подвинулась ближе.

– Так ты девочка! – определила Женя. – Как же ты сюда попала? Ты явно не из здешнего контингента!

Собака подползла к самой решетке и тихонько заворчала – не угрожающе, а приветливо. И даже слегка завиляла хвостом.

– Да, ты здесь явно не на месте! Как тебе здесь, должно быть, грустно и одиноко!

– С кем это вы разговариваете? – раздался за спиной у Жени голос Ушакова.

– А вам-то что? – Женя дернула плечом, отмахиваясь, как от назойливой мухи.

Повинуясь неожиданному импульсу, она просунула руку сквозь решетку и погладила собаку по шее, а потом почесала за ухом. Собака от удовольствия прикрыла глаза и приоткрыла пасть.

Жене было страшновато – в пасти ее соседки были видны огромные желтоватые клыки. Такими клыками ничего не стоит отхватить руку! Кто ее знает, что ей взбредет в голову! Чужая душа – потемки, тем более собачья… А собачка-то бойцовая…

Но Женя вдруг поверила, что эта собака не сделает ей ничего плохого, она ответит на ласку доверием и добром.

Она еще почесала за ухом, погладила большую голову, и собака повернулась боком, чтобы удобнее было чесать.

Женя заметила, что к ошейнику прикреплен красивый серебряный жетон. Повернув этот жетон, Женя увидела, что на нем выгравировано имя – Дейзи, и ниже – номер телефона.

– Значит тебя зовут Дейзи… – проговорила девушка ласково, и глаза собаки благодарно блеснули. – А меня – Женя… вот мы с тобой и познакомились…

Собака в ответ вежливо рыкнула, что в переводе на человеческий, должно быть, означало – приятно познакомиться.

– А это, – продолжала Женя, – номер телефона, по которому нужно звонить, если ты потеряешься… наверное, так и случилось – ты потерялась, но тебя подобрали не добрые люди, а хозяева этой страшной собачьей тюрьмы…

Дейзи выразительно заскулила, как будто поняла каждое слово.

– Я бы, конечно, позвонила твоим хозяевам, да только у меня нет телефона…

Собака положила голову на лапы и грустно вздохнула.

– Да, все это очень печально, но давай не будем унывать. Лучше подумаем вместе, что мы можем сделать.

Собака подняла голову и с надеждой взглянула на Женю, похоже, она понимала человеческую речь.

– Итак, что у нас имеется?

И тут Женя вспомнила, что все еще сжимает в левой руке заколку для волос, которую она нашла в машине.

Она перешла на другую сторону клетки – на ту, где была дверца и, соответственно, замок.

Дейзи жалобно заскулила – ей не хотелось расставаться, даже временно, со своим новым другом. Зато оживился Ушаков, чья клетка была как раз напротив.

– Я тут подумал… – начал он.

– Это очень интересно, – перебила его Женя, – но лучше отложить до более подходящего случая.

И посмотрела на Ушакова очень выразительно: дескать, думать у него явно не очень хорошо получается. Надумал уже с этим приемом, и что вышло?

Похоже, что в ее взгляде он ничего не прочитал. Или не захотел прочитать. Ну надо же, как он только своего положения достиг? Собака и то умнее…

– А чем таким уж важным вы заняты сейчас? – осведомился Ушаков с сарказмом.

– Попытаюсь выбраться на свободу… может быть, вам нравится сидеть в этой клетке, а мне не очень…

Женя просунула руку с заколкой сквозь прутья решетки и попробовала вставить острый конец заколки в замочную скважину. Но поскольку она находилась внутри клетки, а замок снаружи, она его не видела и не могла попасть в скважину. Это было вроде попытки вдеть нитку в иголку с завязанными глазами. Тем более, даже попав в скважину, она не смогла бы вслепую открыть замок.

И тут до нее дошло, что гораздо легче открыть замок не на своей клетке, а на клетке Ушакова, поскольку клетка находится прямо перед ней и замок хорошо виден.

Ей все еще не хотелось разговаривать с ним и вообще не хотелось иметь с ним никаких общих дел, но ситуация сложилась так, что им легче было освободиться, забыв обиды и помогая друг другу.

Нет, конечно, она ничего не забудет и потом ему все непременно выскажет, но сейчас нужно заключить перемирие. Она откроет его клетку, а он – ее…

Женя изложила Ушакову свой план, который он выслушал довольно скептически.

Он вовсе не был уверен, что они смогут открыть замки при помощи обычной заколки. Женя мгновенно озверела. Нет, ну вы подумайте, ему предлагают выход, а он еще кочевряжится! Однако некогда ругаться, время дорого. Вдруг явится этот, как его, Леший…

– Не попробуем – не узнаем! – ответила Женя и с новыми силами принялась за работу.

Она несколько минут ковырялась в замке, и наконец, внутри что-то щелкнуло, и клетка Ушакова открылась.

«Вот будет номер, – подумала Женя, – если сейчас он уйдет отсюда, оставив меня в клетке! Это будет достойное наказание за мою доверчивость! Нужно было сначала мою клетку открыть…»

Ушаков, однако, не подвел ее. Он взял заколку и за несколько минут сумел открыть Женину клетку.

Теперь они оба были на свободе.

– Нужно скорее уходить, пока здешний сторож не вернулся! У нас мало времени!

– Но я должна еще кое-что сделать! – Женя снова вооружилась заколкой и взялась за замок на клетке Дейзи.

– Вы точно знаете, что делаете? – с сомнением спросил Ушаков. – Это бойцовая собака, как бы она не доставила нам серьезные неприятности, оказавшись на свободе!

Вот опять он учит ее жить! Нет, ну, перефразируя известное выражение, хочется ему ответить: если ты такой умный, так отчего ж ты такой… не бедный, нет, а просто деклассированный элемент. Сидит тут в собачьей клетке без еды и воды, а сам руководить вздумал!

Однако не было времени на достойный и развернутый ответ.

– Это не просто собака, это друг! – отрезала Женя и снова занялась замком.

– Скорее… боюсь, что мы не успеем, этот сторож… как его… Леший, кажется, застанет нас…

Женя взяла себя в руки и промолчала.

Наконец замок щелкнул, клетка открылась, и Дейзи вырвалась на свободу.

И тут же набросилась на Женю.

Женя охнула, попятилась и успела подумать: вот она, благодарность! Собаки в этом плане ничуть не лучше людей! Надо же, а она уже успела проникнуться к этой псине добрыми чувствами…

Но тут же она поняла, что Дейзи вовсе не хочет причинить ей вред, а просто слишком бурно выражает дружеские чувства – она поставила лапы Жене на плечи и облизала ее шершавым языком. Другое дело, что солидные размеры и немалый вес собаки привели к тому, что Женя с трудом удержалась на ногах.

Ушаков тоже не разобрался и, бросившись на помощь Жене, попытался оттащить от нее собаку…

Вот ему за это чуть не досталось – Дейзи повернулась к нему и грозно зарычала, обнажив огромные желтоватые клыки. Женя едва сумела ее успокоить и уверить, что Андрей Федорович вовсе не хотел сделать ничего плохого.

– Ты не обращай на него внимания, он не догоняет, – увещевала она собаку, – он просто с собаками не умеет обращаться.

– А ты, значит, умеешь? – пропыхтел Ушаков. – Бойцовых собак, значит, держала…

Женя только переглянулась с Дейзи, и обе пожали плечами – ну что с этого типа возьмешь? Дейзи еще и нос сморщила. У нее это получилось очень артистично.

Наконец, с проявлениями дружбы и благодарности было покончено, и Дейзи встала рядом с Женей, преданно глядя ей в глаза. Видимо, теперь она считала ее не только другом, но и хозяйкой.

– А теперь быстро уходим отсюда! – проговорила Женя, отряхнув одежду и оглядевшись. – Пока этот Леший не заметил, что мы выбрались из клеток.

– Черт… – пробормотал Ушаков, ощупав свои карманы. – Эти подонки ничего мне не оставили… ни денег, ни карточек… самое главное – они забрали мой телефон!

– Ну, конечно! – усмехнулась Женя. – Без телефона вы как без рук! Настоящий современный человек!

У нее самой тоже ничего не было, даже куртка осталась где-то в квартире Рокотова, ее втолкнули в машину в чем есть, хорошо хоть ботинки на ногах.

– А что – так оно и есть! – нудил Ушаков. – Был бы телефон, я вызвал бы своих людей, и мы были бы спасены…

– Ничего, приучайтесь полагаться на собственные силы! – и Женя зашагала к выходу из ангара.

Увидев, что они выбрались из клеток, собаки Лешего снова заволновались и подняли оглушительный лай. И тут случилось то, чего Женя больше всего боялась – боковая дверь распахнулась, и на пороге своей конторы появился Леший. Женя огляделась, думая, где бы спрятаться, но в ангаре были только решетки и клетки с собаками, просматривающиеся насквозь.

– Что разлаялись? – рявкнул Леший, оглядев ангар.

И тут заметил пробирающихся к выходу людей.

– Стоять! – заорал он, вытаскивая из кобуры пистолет. – Место! Я сказал – место!

– Черт, не успели… – пробормотала Женя. – Что делать?

Леший снял пистолет с предохранителя, поднял его, направил на беглецов…

И в это время рядом с ним стремительно мелькнуло золотисто-рыжее тело, и Дейзи в мощном прыжке свалила хозяина псарни с ног. Леший выронил пистолет и упал на спину, огромная собака поставила лапы ему на грудь и грозно зарычала.

– Фу… – не столько прокричал, сколько бессильно пропыхтел Леший, безуспешно пытаясь сбросить собаку. – Место… я сказал, место… непослушная собака…

Дейзи не обращала на его команды никакого внимания. Она приоткрыла огромную пасть, грозно щелкнула зубами и потянулась к горлу, но в последний момент повернула морду к Жене и вопросительно взглянула на нее – мол, как скажешь, хозяйка, так и будет, но, если ты разрешишь, я бы его охотно загрызла.

– Не надо, – остановила ее Женя. – Это всегда успеется. Опять же некогда нам сейчас с ним возиться.

Дейзи с сожалением вздохнула и сглотнула слюну.

Женя подобрала пистолет, повертела его в руках и отдала Андрею Федоровичу:

– Вы с оружием умеете обращаться?

– Само собой! – Ушаков навел пистолет на Лешего, в глазах у него вспыхнул мстительный огонь.

Женя оттащила Дейзи, приказала Лешему встать и под дулом пистолета они отвели его к одной из пустых клеток, где до того находились сами.

Женя проверила карманы псаря, чтобы убедиться, что у него нет ничего, чем можно открыть замок.

Лешего втолкнули в клетку и заперли, напоследок Женя пнула его ногой в самое чувствительное место, так что он взвыл от боли, и этот вой доставил Жене большое удовольствие.

Вот уж странно: никогда в жизни она не была такой агрессивной и не дралась даже в детстве ни с кем, а тут… ну, жизнь ее за последние пару дней здорово изменилась, что и говорить.

– Ну, теперь – на свободу! – проговорила Женя. – Хотя… может быть, имеет смысл заглянуть в его логово…

Ушаков поддержал эту идею, и они вошли в пристройку к ангару, где обитал Леший.

Здесь было что-то среднее между складской конторой и жилищем неопрятного одинокого мужчины. Воняло примерно так, как в клетке с медведями. На столе стоял чайник с отбитой эмалью, коробка с чайными пакетиками и банка с сахаром. Рядом со столом находился включенный масляный радиатор, на котором сохли рваные носки, их аромат тоже оставлял желать лучшего. В углу имелась раковина – грязная, в потеках ржавчины, заваленная давно не мытыми кружками, рядом с ней – огромный сундук морозильника, в котором, должно быть, хранился корм для собак.

А еще здесь было окошко, наверняка много лет немытое, покрытое толстым слоем пыли, так что через него с трудом можно было разглядеть окружающий ангар глинистый пустырь.

– Ну и бардак! – протянула Женя, брезгливо оглядываясь и стараясь ни до чего не дотрагиваться.

Ушаков выдвинул ящик стола – и оживился, обнаружив там мобильный телефон.

– Ура! Мы спасены! – он торопливо тыкал в телефон, набирая какой-то номер.

– Кому это вы звоните? – настороженно осведомилась Женя.

– Шефу своей службы безопасности.

– Вы ему полностью доверяете?

– Как самому себе!

Ушаков поднес телефон к уху и заговорил:

– Да, Вадим, это я… ну, долго рассказывать. Это все потом, потом. Срочно пришли сюда людей. Ты зафиксировал мою локацию? Ну, отлично! Я жду!

Женя увидела, как Ушаков изменился, найдя телефон и связавшись со своим человеком. До этой минуты он был растерян, подавлен, теперь же снова стал самоуверенным и властным хозяином жизни, привыкшим, что его приказы исполняются быстро и без колебаний.

И на нее он теперь смотрел как прежде – слегка снисходительно, покровительственно. Не то чтобы как на человека второго сорта, но как на зависимого и подчиненного… похоже, он уже забыл, что это она выпустила его на свободу, открыв его клетку!

– Все в порядке! – с чувством собственного достоинства проговорил Ушаков, убирая телефон в карман. – За нами скоро приедут. Подождем здесь.

– Вы уверены? – переспросила Женя. – Может быть, лучше все же уйти из ангара и спрятаться где-нибудь поблизости?

– Зачем? – Ушаков смерил ее насмешливым взглядом. – Я же сказал – скоро приедут мои люди. Здесь им будет легче нас найти.

– И не только им… – вполголоса протянула Женя.

Ушаков сделал вид, что не слышит ее. Он огляделся и проговорил жизнерадостным голосом:

– Может, пока выпьем чаю? Честно говоря, пить хочется… а может, у него и какое-нибудь печенье найдется… я бы, честно говоря, что-нибудь съел…

Женя поняла подтекст: чем давать неквалифицированные советы, лучше займись тем, чем тебе положено по статусу – завари чай, предварительно вымыв посуду… ну уж нет! Пора ему понять – она ему не секретарша! И не горничная, и не посудомойка! Достал уже!

– Я не хочу здесь ничего пить и есть, – отчеканила она. – Тут такая грязь, что можно подхватить какую-нибудь заразу. Лучше, пока у нас есть время, расскажите мне…

– Я сутки не жравши! – он скрипнул зубами, но, оглядев комнату, признал ее правоту. Точно, можно что угодно подхватить на этой помойке. – Так что я должен рассказать?

– Все. Зачем вы взяли меня на тот прием, что было в той сумке… из-за чего все эти неприятности?

– Ну, ты слишком много хочешь узнать! Помнишь такую поговорку – меньше знаешь, крепче спишь? – он был голоден и зол, к тому же здорово выбит из колеи и смотрел на нее не слишком любезно, но Женя нисколько не испугалась.

– Нет, не помню и помнить не хочу! Вы втянули меня в эту историю – значит, должны мне объяснить, за что я страдаю! Не забывайте – если бы не я, вы бы до сих пор сидели в клетке! И не нужно мне «тыкать», я же так не делаю!

Дейзи, которая до сих пор спокойно лежала у Жениных ног, почувствовала ее волнение и приподняла голову, взглянула на Женю, потом на Ушакова.

То ли на него подействовал этот выразительный взгляд бойцовой собаки, то ли Ушаков осознал Женину правоту, но он вздохнул и отвел глаза.

– Да, вы правы… я вас и правда втянул в неприятности… ну ладно, что вы хотите знать?

– Я уже сказала – все! И для начала – что было в той сумочке, которой я обменялась со спутницей Рокотова? И не юлите больше!

– Ну… там был один очень важный документ, который не должен был попасть в чужие руки… И передать его нужно было тайно, мы не могли это сделать официально, встретившись у него или у меня в офисе…

– Документ? – переспросила Женя. – Какой документ?

Ушаков замешкался.

Дейзи снова подняла голову и негромко заворчала. Женя подошла к окну и вдруг замерла.

– Ваши люди… как вы считаете, сколько времени им нужно, чтобы доехать сюда?

– Ну… я точно не знаю, где мы находимся, но думаю, минут за сорок они доберутся… Я же сказал, что это срочно.

– А сколько прошло с вашего звонка?

– Пятнадцать минут… – Ушаков взглянул на обшарпанные ходики, висевшие на стене. Леший явно нашел их на помойке, но, как ни странно, они шли.

– Слишком быстро, не правда ли?

– Что… что вы хотите сказать? – Ушаков заволновался.

– А вы посмотрите!

Сквозь грязное стекло с трудом можно было разглядеть, что на краю пустыря появилась темная машина, из нее выскользнули несколько человек и двинулись к ангару.

– Боюсь, что это не ваши люди! – процедила Женя.

Она узнала эти скверно сшитые черные костюмы, эти повадки опасных хищников… такие же люди гонялись за ней в издательстве, и позднее… Да и машина, похоже, та же самая, что привезла ее сюда.

– Да, не похожи… что же делать?

Ушаков снова на глазах утратил свой апломб и смотрел на Женю растерянно.

– Спрятаться! Быстро! Или куда-нибудь убежать, пока они нас не заметили!

– Куда?!

Люди в черном уже подходили ко входу в ангар.

Вдруг Дейзи заворчала, а потом негромко гавкнула.

– В чем дело? – повернулась к ней Женя. – Я понимаю, ты тоже беспокоишься… сейчас мы что-нибудь придумаем… хоть ты спасешься…

Но Дейзи бросилась к морозильнику и принялась царапать его когтями, толкать мордой, при этом поскуливая и то и дело оборачиваясь на хозяйку.

– Ты что? – удивилась Женя. – Захотела есть? Но сейчас не самый подходящий момент! Обещаю, когда все кончится, я тебя как следует накормлю…

Она сама заметила, как фальшиво звучат ее слова. Вряд ли все кончится хорошо, в лучшем случае их снова запрут в клетки, а в худшем… лучше об этом не думать. Хоть собаку бы выпустить…

Однако Дейзи продолжала скулить и толкать морозильник. При этом она поглядывала на Женю с таким выражением, как будто удивлялась ее непонятливости.

Наконец, Женя поняла, чего собака от нее хочет. Не вполне понимая, зачем она это делает, Женя подошла к морозильнику и постаралась сдвинуть его с места. Тяжелый агрегат едва сдвинулся.

– Да помогите же! – крикнула Женя Ушакову.

– Не понимаю, чего вы хотите… – тот пожал плечами, однако подошел и тоже стал толкать морозильник, ворча под нос:

– Нашли время… нам и правда нужно как-то отсюда выбираться, причем скорее…

Наконец морозильник со страшным скрипом сдвинулся с места и отъехал в сторону.

Под ним в полу оказался квадратный люк с утопленным в него кольцом ручки. Дейзи радостно тявкнула.

– Умница! – похвалила ее Женя, и поцеловала слюнявую морду. – Ты нас спасла! А теперь – время дорого!

Женя откинула люк, Дейзи сразу же прыгнула вниз, из-под пола донеслось ее глухое ворчание. Женя последовала за ней. Последним спустился Ушаков и закрыл за собой люк, набросав сверху какой-то ветоши.

Они оказались под полом ангара. Впереди виднелось светлое пятно, к нему и припустила Дейзи.

Женя с Ушаковым последовали за собакой.

Через минуту они выбрались на свет и оказались сбоку от ангара. Отсюда не были видны люди в черном, значит, и они не могли увидеть беглецов.

Пока они были в ангаре, погода испортилась – шел унылый мелкий дождь, и дул пронизывающий ветер.

Женя остановилась, чтобы оглядеться. Дейзи доверчиво улеглась у ее ног. Впереди был голый пустырь, поросший прошлогодней травой, вдалеке темнел лес.

– Слишком далеко! – вздохнул Ушаков. – На этом пустыре мы будем заметны, как три тополя на Плющихе! Они нас мигом поймают, не успеем добежать до леса!

Вдруг Дейзи заворчала, вскочила и огромными прыжками понеслась по пустырю.

– Дейзи, девочка, ты куда? – крикнула ей вслед Женя.

– Ну, все ясно – она поняла, что теперь каждый за себя! Поняла, что нужно спасать свою рыжую шкуру…

– Вот не надо мерить всех по себе! – оборвала его Женя. – Дейзи не такая! Она нас уже не один раз выручила!

И вдруг Дейзи пропала.

Вот только что по пустырю неслось рыжее пятно – и вдруг оно исчезло, словно сквозь землю провалилось.

– Где же она? – растерянно протянула Женя.

– Говорю же вам – сбежала!

И тут на том месте, где Женя потеряла собаку из виду, снова появилось золотисто-рыжее пятно.

– Вот, а вы говорите!

Женя вскочила и побежала к Дейзи. Ушаков мгновение подумал, и тоже бросился за ней – скорее всего, для того чтобы не оставаться в одиночестве.

Они пробежали сотню метров – и увидели впереди присыпанную землей огромную трубу, в устье которой стояла, взволнованно поскуливая, золотисто-рыжая собака.

Увидев подбегающих спутников, она радостно гавкнула… но тут же смущенно замолкла, понимая, что нельзя лаем выдавать свое местоположение.

– Дейзи, девочка моя, и опять ты нас спасла! – проворковала Женя, обняв огромную голову.

Все трое забрались в трубу. Труба защищала их от ветра и дождя, а самое главное, отсюда они могли видеть ангар и суетящихся возле него людей, при этом сами они оттуда были незаметны.

Женя прижалась к собаке, чтобы она не выдала их лаем. Ушаков тоже притих.

Прошло пятнадцать или двадцать минут. Из ангара вышли люди в черном, они подталкивали перед собой Лешего.

Дейзи тихонько заскулила. Женя прижала ее к себе, зажала пасть ладонью и прошептала:

– Тише, девочка, тише!

– Козел! – орал на Лешего один из бойцов, судя по повадкам старший. – Как ты умудрился их упустить? Совсем, что ли, мозгов нет?

Собачник что-то невнятно ответил. Этот ответ явно не устроил бригадира, и тот ударил Лешего в живот.

– Да ладно тебе, Кирпич! – подал голос другой боец. – Лажанулся мужик, что поделаешь! Давай лучше думать, куда они могли подеваться. В ангаре их точно нет, мы все перерыли…

– Да сбежали они давно, ищи теперь ветра в поле!

Бригадир шагнул в сторону и с безнадежным видом оглядел пустырь.

– Может, выпустить его собак, пустить по следу?

– Не троньте моих собачек! – заверещал Леший. – Они не ищейки, а бойцовые! По следу идти не приучены, а если вы их выпустите, потом обратно их загнать будет трудно…

– Да и стремно как-то таких зверюг выпускать… – поддержал Лешего боец.

– Стремно, – передразнил его бригадир и махнул рукой. – А шефу докладывать не стремно?

Тут у него в кармане зазвонил мобильный телефон. Бригадир достал его, поднес к уху, какое-то время послушал, потом заговорил вполголоса, явно оправдываясь. Еще немного послушал и убрал телефон, оглядел своих людей:

– Шеф велел закругляться тут. Возвращаемся… смотри, Леший, на этот раз тебе свезло, но если еще раз облажаешься, прибью!..

Люди в черном погрузились в машину и уехали. Леший еще немного постоял на пороге, глядя им вслед, и ушел в ангар, что-то недовольно бормоча себе под нос.

Ушаков перевел дыхание и взглянул на часы:

– Где же Вадим с ребятами?

Он снова достал телефон Лешего, ткнул пальцем в клавиатуру, но Женя ловко выхватила у него телефон.

– Эй, ты что?! – Ушаков нахмурился.

– А вы что? Кому это вы собрались звонить?

– Как – кому? Вадиму, начальнику моей службы безопасности. Уточню, почему их до сих пор нет…

– Может, сначала подумаете? Вы ему позвонили, и тут же приехали эти, в черном. А ваш Вадим до сих пор не появился… это вас не наводит на размышления?

– Что ты хочешь сказать? – Ушаков уставился на Женю, как баран на новые ворота. – Что Вадим… да не может быть! Как ты можешь его подозревать? Ты же его совсем не знаешь, а я его знаю как самого себя! Я ему верю…

– Я ничего не хочу сказать, но факты говорят сами за себя. И лучше перестраховаться, чем попасть в лапы этим…

Она не договорила – все и так было понятно.

Ушаков задумался и помрачнел.

– Что же тогда делать? Как мы отсюда выберемся?

Женя поняла, что он снова утратил почву под ногами: без своих людей, без денег он почувствовал себя совершенно беспомощным.

– Нужно надеяться только на себя! – строго проговорила Женя. – Пошли уже, что здесь сидеть…

Они выбрались из трубы и огляделись.

– В какую сторону идти? – спросил Ушаков.

– Вон туда…

Через пустырь тянулась разбитая дорога, по которой приезжали люди в черном, и они побрели по этой дороге под мелким ледяным дождем и пронизывающим ветром.

Вскоре пустырь закончился, теперь дорога шла через лесок и через несколько минут вывела их на пустынное шоссе.

Рядом стоял столб с указателем «Малые Дули – пять километров». Возле этого столба валялись несколько ящиков.

Ушаков опустился на ящик и принял позу роденовского мыслителя. В его позе и взгляде появился оптимизм.

– Что будем делать? – спросила Женя, обращаясь не столько к нему, сколько к самой себе.

– Остановим какую-нибудь машину… – ответил тот, как что-то само собой разумеющееся.

– И вы думаете, кто-нибудь остановится? – с сомнением протянула Женя. – Денег у нас нет…

– Ну, мы пообещаем расплатиться на месте… – в голосе Ушакова снова прозвучала самоуверенность.

– А вы на себя давно смотрели в зеркало?

– Что? При чем тут зеркало? – в голосе Ушакова прозвучало откровенное непонимание.

– Вы представляете, как мы выглядим?

По крайней мере, сам Ушаков представлял собой жалкое зрелище. Еще когда Женя увидела его в собачьей клетке, он был похож на огородное пугало – небритый, грязный, в мятом и рваном костюме. Бегство из ангара и поход под дождем еще усугубили это впечатление. Впрочем, сама Женя, должно быть, выглядела немногим лучше.

Женя села на соседний ящик и задумалась.

Ушаков, однако, еще не лишился иллюзий, и когда на дороге показался одинокий автомобиль, он вскочил и поднял руку.

Однако вместо того чтобы остановиться, автомобиль только вильнул и прибавил скорость.

Ушаков не сдался и попытался остановить следующую машину – с тем же результатом… и третью, и четвертую…

Наконец он сел на ящик и растерянно проговорил:

– Может быть, вы попробуете? Водители чаще останавливаются, если голосует женщина…

– Только не в таком виде!

– Но все же, попробуйте!

Отметив про себя, что он снова стал вежлив, Женя встала и, когда на дороге появилась следующая машина, подняла руку – но водитель и не подумал остановиться. Ушаков опустил глаза и тяжело вздохнул:

– До чего же люди равнодушны к чужим несчастьям…

Женя покосилась на него. Она подумала, что он и сам вряд ли остановился бы ради каких-то жалких и грязных бродяг, которые могут испачкать салон его драгоценной машины…

Ветер усилился. Он пронизывал до костей. Женя прижалась к собаке, от которой исходило живое тепло. Дейзи довольно заворчала.

Ушаков покосился на них, но не посмел придвинуться ближе. Он только растерянно проговорил:

– Что же делать? Мы здесь скоро умрем от холода!

– Вообще-то, у меня есть одна идея… – Женя потянулась к Дейзи. – Девочка моя, сиди спокойно…

Женя повернула к себе ее жетон с кличкой и телефонным номером, набрала этот номер на телефоне Лешего.

Услышав женский голос, она торопливо проговорила:

– Здравствуйте, мы нашли вашу собаку… если вы можете сейчас за ней приехать…

– Вы нашли Дейзи?! – собеседница не дала ей договорить, она бурно обрадовалась. – Конечно, я сейчас же приеду! Как она? Она здорова? С ней все в порядке?

– Да, да, она в полном порядке! Дейзи, скажи что-нибудь своей хозяйке…

Она протянула собаке телефон, и та тихонько гавкнула.

– Девочка моя! – донеслось из трубки. – Я сейчас же приеду… да, только скажите, куда?

– Мы на шоссе, возле указателя на Малые Дули.

– Малые… что?

– Малые Дули! – повторила Женя. – Не спрашивайте, где это, установите на навигаторе, он сам найдет!

Женя нажала кнопку отбоя и спрятала телефон.

– Думаете, она приедет? – неуверенно проговорил Ушаков.

Женя выразительно переглянулась с собакой – что с него возьмешь? Что он вообще понимает в жизни? Одно слово – мужчина!

Насколько она поняла по взволнованному голосу, хозяйка Дэйзи примчится так быстро, как только сможет. Был бы у нее вертолет – она бы уже прилетела.

Снова наступила тишина, нарушаемая только унылым завыванием ветра.

Холод пронизывал до костей. Женя снова прижалась к Дейзи, потом покосилась на Ушакова. Тот уже посинел, зубы стучали так громко, что это, наверное, было слышно в тех самых Малых Дулях.

– Ладно, подсаживайтесь ближе, – смилостивилась Женя. – Мы с Дейзи вас погреем. А то вы до смерти замерзнете. Что мы потом будем делать с вашим трупом?

Ушаков посмотрел на нее виновато, но придвинулся и обнял собаку. Дейзи взглянула на него милостиво и не отодвинулась, но голову отвернула к Жене.

Прошло еще двадцать минут, полчаса…

Мимо проехало еще несколько машин, Женя пыталась им махать, но ни одна и не подумала остановиться.

Наконец, когда Женя уже потеряла всякую надежду, к ним подкатил большой синий внедорожник. Дверца распахнулась, и из машины выскочила хрупкая узкоплечая блондиночка в леопардовой шубке.

Не обращая внимания на Женю и Ушакова, она бросилась к Дейзи. Собака тоже метнулась ей навстречу и поставила лапы на плечи хозяйке, едва не свалив ее с ног.

Несколько минут собака и хозяйка обнимались, обмениваясь нечленораздельными, но очень выразительными звуками.

– Девочка моя, – Женя с удивлением заметила, что блондинка плачет, – как же я волновалась! Искала тебя везде, на всех сайтах объявление вывешивала! Ну как же можно было так убежать…

Дейзи села и виновато пустила глаза.

– Больше от меня ни шагу! – строго сказала блондинка, но тут же снова принялась обнимать и целовать Дейзи, та отвечала ей тем же.

Наконец хозяйка высвободилась из собачьих объятий и повернулась к Жене. Вытерев слезы и окинув Женю несколько высокомерным взглядом, она проговорила:

– Э-э… спасибо, что позвонила. Я понимаю, тебе бы лучше бутылку, но я не успела купить, очень торопилась. Так что возьми, сама купишь, что вам с другом больше нравится.

С этими словами она протянула Жене несколько мятых купюр.

– Что это? – спросила Женя и нахмурила брови, пока эти двое обнимались, она примерно сообразила, как себя вести.

– Как – что? Деньги… на выпивку… мало? Ну, я тебе еще добавлю… мне за Дейзи ничего не жалко!

– Да ты что? – Женя обиделась. – За кого ты нас принимаешь? За бомжей, что ли?

– А вы кто? – искренне удивилась блондинка и снова оглядела Женю и ее спутника.

– Ну, уж точно не бомжи! Я-то ладно, я – рядовой офисный планктон, а он вообще очень богатый человек…

– Кто – он? – недоверчиво переспросила хозяйка Дейзи. – Да будет врать-то! Что я, не вижу… Вон, весь оборванный, грязный как чушка, воняет от него…

– Плохо смотришь! Ты на ботинки его посмотри!

Конечно, ботинки Ушакова были заляпаны грязью, но опытный взгляд все еще мог определить, что они изготовлены на заказ в маленькой итальянской мастерской с трехсотлетней историей. Женя, разумеется, про итальянскую мастерскую понятия не имела, зато блондинка разбиралась в дорогой обуви.

В глазах ее что-то изменилось, в них появился не то чтобы интерес к Ушакову, но некоторые мысли. К тому же Дейзи подошла к Жене и взглянула на нее с искренней симпатией, и даже потерлась мордой о ее колени, что тоже сыграло свою роль.

– А что у нас одежда в таком плачевном состоянии, так это потому, что мы попали в серьезные неприятности. Так что, если ты хочешь отблагодарить нас за Дейзи – довези до города. А денег так и быть, не надо, хоть на всех сайтах ты, небось, награду за собачку обещала… – добавила Женя. И по тому, как блондинка отвела глаза, поняла, что угадала правильно.

– Мне денег не жалко… – растерянно проговорила блондинка, переводя взгляд с ботинок Ушакова на его рваный пиджак. – Но… Ладно, отвезу, куда скажете, о чем речь…

Оказалось, у Дейзи в машине свое место, на заднем сиденье, так что Женя села спереди, а Ушаков – сзади. Причем ему пришлось забиться в угол, поскольку Дейзи по привычке развалилась вольготно и еще рыкнула недовольно – не мешай, мол, сиди тихо, раз уж тебя в приличную машину посадили.

Дорогой девушки познакомились и болтали вполне дружески. Хрупкую блондиночку звали Дашей. На вопрос, для чего она завела такую серьезную собаку, Даша рассмеялась и честно ответила, что для души.

– Понимаешь, я с детства собак люблю, а Дезька – настоящий друг, не обманет, не предаст, не выболтает все тайны мои.

Она с любовью взглянула на собаку и продолжила:

– Знаешь ведь, только намекни подружке закадычной свой секрет, да еще попроси, чтобы никому не говорила – назавтра не то что весь город знать будет, а и весь мир, включая Африку. Во всех сетях напишут! Белые медведи в Арктике и то в курсе будут!

«Не знаю, у меня подруг нет», – хотела сказать Женя, но промолчала. Хоть и грустно, но Дашка несомненно права. Собачку, что ли, завести? Но для начала нужно выпутаться из этой истории живой.

– Нет, ты только не думай, что я извращенка какая-нибудь, – болтала Дашка, – все у меня есть – и друзья, и подруги, только самая лучшая – Дезька.

– А как же приятели твои мужского пола? – осторожно поинтересовалась Женя. – К ним Дейзи не ревнует? И они как к ней? Нет проблем?

Все в ее новой знакомой говорило о том, что девушка она обеспеченная и мужским вниманием не обижена.

– Вот с этим сложно, – блондиночка слегка нахмурилась, – ну, Дезьке-то я объяснила, что мужчины… они в общем для дела нужны. То есть, чтобы безбедную жизнь нам создавать.

– И она поняла? – Женя невольно улыбнулась.

– Конечно! – с жаром подтвердила Даша. – Дейзи вообще очень умная и развитая собака, меня с полуслова понимает. Но вот эти мужики… некоторые сразу отпадают, как только ее увидят, другие подольше держатся, но все равно больше двух месяцев никто не выдерживает. Однако все же надо как-то определяться, так я так решила: который Дезьку полюбит – тот и мне сгодится. А уж ее не обманешь, она мне даст понять, искренний он или притворяется, – Дашка закашлялась и достала из бардачка маленькую бутылочку воды.

– Здорово придумала, – одобрила Женя и отмахнулась от предложенной бутылки, вспомнив, как лилась ей в горло вода через махровое полотенце и было такое чувство, что она тонет в черном омуте и оттуда, со дна, тянутся к ней бледные длинные руки.

Тут она поймала в зеркале жадный взгляд Ушакова и вспомнила, что он сутки не то что не ел, но и не пил.

Он сжал зубы и отвернулся. Не попросил, гордый, значит. Ну что ж, это неплохо.

Женя, не глядя, протянула назад бутылку, он не выхватил ее торопливо, а взял, чуть помедлив, стало быть, сила воли еще осталась. Не совсем безнадежен.

Тем временем машина уже въехала в город.

– Ну, все-таки, куда вас отвезти? – спросила Даша.

– Домой… – мечтательно произнес Ушаков. – Принять ванну, выпить кофе, переодеться… хотя нет, – он собрался, лицо отвердело, в глазах появился жесткий блеск. – Домой нельзя. Никак нельзя. Там нас наверняка уже караулят!

Видно было, что он с явным сожалением расстался с мыслью о горячей ванне. Тут Женя его очень понимала. Она повернулась и наклонилась ближе к нему.

– Неужели у вас нет никакой норы, о которой никто не знает? – Женя сказала это очень тихо, пристально глядя на своего спутника. – Неужели нет какого-то тайного убежища? Вы – одинокий волк, а у такого непременно должно быть секретное логово…

– Ты права! – в глазах Ушакова мелькнуло странное чувство. – Есть у меня одно местечко… о нем точно никто не знает… как же я сразу о нем не подумал…

– Ну, так куда едем? – нетерпеливо повторила Даша. – У меня вообще-то дел полно… Дезька вон болталась два дня неизвестно где, нужно ее к ветеринару везти на осмотр…

– Едем на Васильевский остров, – решительно проговорил Ушаков, – там через реку Смоленку и остров Голодай… там возле набережной есть такой маленький островок, на нем яхтенная стоянка… не то что вы подумали, – Андрей перехватил Женин взгляд. – Там стоят не дорогие фешенебельные яхты, как у Абрамовича и ему подобных, а суденышки попроще. И у меня там есть лодка. Ну, то есть, скорее небольшой катер с каютой. О нем никто не знает, я туда никого не приводил, так что там можно отсидеться.

Женя вздохнула – вот какого черта он выбалтывает все перед незнакомой девицей? То есть она вроде бы ничего себе, опять же раз Дейзи ее любит, то доверять ей можно. Но все-таки хоть какую-то осторожность нужно проявлять. Нет, ну, эти богатые мужчины… Уверены, что весь мир вертится вокруг них…

– Ладно, едем на Голодай…

Через полчаса машина пересекла Смоленку, проехала мимо нового вантового моста, связавшего Васильевский остров с Петроградской стороной, и свернула на набережную. Несколько лет назад вся эта часть острова была еще застроена старыми, мрачными заводскими зданиями, но сейчас их снесли и территорию расчищали под будущую коммерческую застройку.

Здесь же, в паре сотен метров от берега, виднелся покрытый деревьями островок, к которому вел старый деревянный мост, перекрытый толстой ржавой цепью. Вокруг этого островка стояли на приколе разномастные катера, лодки и прочие частные плавсредства. Изредка среди них попадались и дорогие современные лодки, но основной контингент был классом попроще.

Чуть в стороне от моста, под сенью огромного дерева, двое или трое мужчин жарили мясо на мангале. Аппетитный запах разносился по всей округе.

– Ну, вот здесь мы и выйдем… – проговорил Ушаков с прежним странным смущением.

– Ладно, – Даша затормозила, – еще раз – спасибо вам за Дейзи. Дейзи, скажи спасибо…

Дейзи негромко заворчала, потянулась к Жене слюнявой пастью, но потом смущенно покосилась на хозяйку.

– Прощай, моя хорошая! – проговорила Женя и потрепала собаку по холке.

– Держись, подруга, – шепнула Дашка, выразительно покосившись на Ушакова, – думаю, нахлебаешься с ним по полной, но, возможно, что и выйдет…

– Ты о чем? – изумилась Женя.

– Все о том же, о нашем, о девичьем, – улыбнулась Дашка, – и вот еще что… – Женя почувствовала, как она сунула ей в карман скрученные в трубочку деньги, – придержи на всякий случай, только ему не показывай. Хотя он мужик хороший, но нужно самой руку на пульсе держать… – она влезла в машину и хлопнула дверцей.

– Ты откуда знаешь, что хороший? – машинально спросила Женя напоследок.

– Дейзи сказала! – крикнула Дашка в открытое окно.

Машина исчезла.

Черная карета остановилась, дверцы распахнулись, и перед ними возник прежний черный человек.

– Молодой господин, – проговорил этот человек, – мой хозяин ждет вас!

Иоганну ничего не оставалось, как выйти из кареты.

Он удивленно огляделся, пытаясь понять, куда его привезли эти странные люди.

Судя по тому, как недолго они ехали, карета не должна еще была покинуть Майнц, не должна была миновать городские ворота. Однако они явно оказались вне городских стен. Вокруг был лес – густой, темный, непроходимый.

Насколько молодой Иоганн знал окрестности Майнца, такого леса там не было. Не было его и нигде во владениях господина архиепископа. Похоже было, что они каким-то непостижимым способом перенеслись в Шварцвальд, Черный Лес, окруженный многочисленными мрачными легендами и еще более мрачными слухами. В самое сердце Черного Леса, где, по тем самым слухам, обитали оборотни, а колдуны и ведьмы справляли свои нечестивые обряды.

Посреди этого леса, на круглой поляне, куда едва проникал солнечный свет, стоял большой бревенчатый дом с маленькими окнами и черепичной крышей. В этот-то дом, судя по всему, черный человек и приглашал Иоганна.

Иоганн был испуган и растерян – но в то же время его охватило любопытство. Если уж он попал в такое удивительное место, следует проникнуть в его тайны…

Он подошел к дому, поднялся на крыльцо, хотел открыть дверь – но тяжелая дверь сама открылась перед ним, словно чья-то невидимая рука послушно распахнула ее. Стараясь не выдать свое удивление, Иоганн шагнул внутрь.

Миновав маленькую полутемную прихожую, он оказался в большой комнате с высоким потолком, теряющимся в темноте. Пол этой комнаты вместо ковра был застелен пятнистой шкурой какого-то неправдоподобно большого зверя. Основным, если не единственным источником света в этой комнате был огромный, сложенный из валунов камин, в котором жарко пылали сосновые поленья. Перед этим камином сидел старый человек в расшитом серебром камзоле. Его седеющие волосы были рассыпаны по плечам, правую бровь пересекал бледный шрам.

– Здравствуй, мастер Иоганн! – проговорил этот старик, повернувшись к гостю. – Рад тебя видеть.

– Кто вы, ваша милость? – осведомился Иоганн. – Кто вы и что это за место?

– Называй меня Мастер Леонард, – ответил ему хозяин. – Место же это… у него много названий, каждый называет его, как ему хочется. Для тебя это будет Сильверберг.

– Сильверберг? – переспросил Иоганн. – Пусть так… но зачем ваши слуги привезли меня сюда?

– Затем, что пришло время.

– Время? Какое время?

– Пришло время передать тебе великую тайну, священную тайну, которую Хранители берегли многие века. Тайну, которой суждено преобразить ваш мир.

– Хранители? Кто такие – Хранители?

– В древности, когда люди еще не умели добывать огонь, они сберегали робкий язычок пламени, найденный во время грозы или лесного пожара. От того, как бережно они с ним обращались, зависела судьба и сама жизнь племени. Их называли Хранителями. Позже, когда люди научились получать огонь трением или высекая искры, они стали жрецами и передавали из поколение мудрость и знания предков. Так и мы, Хранители, с давних времен бережем пламя древнего знания, которое наши предки получили от высших существ…

– От богов?

– Называй их богами, так тебе будет проще. Они пришли издалека, из такого далека, которое трудно представить человеческому разуму. Из вечной тьмы, из недоступной пониманию тьмы бескрайнего неба. И они принесли нам много бесценных знаний. Тогда человечество было еще не готово их принять – и потому эти знания доверили Хранителям. Доверили нам, чтобы мы сберегли их и передали людям, когда для этого придет время… и вот сейчас пришло время для того, чтобы передать вам – людям – очень важный секрет…

Иоганн хотел еще что-то спросить, но мастер Леонард предостерегающе поднял руку:

– Потом! Потом! Все вопросы ты задашь потом! Сначала ты должен увидеть…

Он поднялся, подошел к грубому кожаному занавесу, скрывающему часть стены, и отдернул его. За этим занавесом оказалась низкая обитая железом дверь.

Мастер Леонард открыл эту дверь, вошел в нее и знаком велел Иоганну следовать за собой.

За дверью оказалась небольшая, ярко освещенная комната.

Посреди этой комнаты стоял станок наподобие масличного пресса, но более сложный. Сбоку у этого станка было колесо, которое крутил дюжий рабочий в кожаном фартуке, с рыжими волосами, перехваченными кожаной лентой.

Провернув колесо до конца, он вытащил из-под пресса лист бумаги и протянул его Иоганну.

Иоганн с удивлением взглянул на этот лист.

Желтоватая бумага была сплошь покрыта удивительно ровными, аккуратно отпечатанными строчками. Латинские буквы, четкий и красивый шрифт. Монастырские писцы называют этот шрифт минискул…

Иоганн хотел прочесть написанное на странице, но мастер Леонард остановил его:

– После, после! А пока возьми вот это… – и он вложил в левую руку Иоганна какой-то небольшой круглый предмет.

– Что это? – спросил Иоганн, разглядывая подарок старика.

Это была печать, вроде тех, которые торговцы прикладывают к договорам и другим бумагам. Вроде тех, какие владетельные господа ставят на свои указы.

Небольшая ручка из очень твердого черного дерева, сама печать вроде бы из меди или латуни.

На печати вырезаны несколько переплетенных букв.

Иоганн не смог их прочесть – наверное, их легче будет прочитать, если оттиснуть печать на бумаге…

Тут он увидел перед собой листок бумаги, удачно подвернувшийся, словно выпавший откуда-то из другого измерения. Иоганн приложил к нему печать…

И случилось нечто непонятное.

На листке появился оттиск – несколько красивых готических букв, словно виноградные лозы, усыпанные спелыми гроздьями смысла, сплетались на бумаге в стройный, но бессмысленный узор. Вдруг они удивительным образом переменились, вот уже можно было прочесть первые слова евангелия от Иоанна:

«В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог…»

Нет, это были строки Божественной комедии Данте:

«Земную жизнь пройдя до половины, я очутился в сумрачном лесу, утратив правый путь во тьме долины…»

Нет, чеканные фразы Цицерона… виртуозная мысль Аристотеля… ирония Аристофана…

Сотни книг, мысли и мечты человечества сменяли друг друга на листке желтоватой бумаги. Буквы начали вращаться, переливаться, они затягивали Иоганна в черную струящуюся воронку, рассыпали вокруг него золотые искры…

Вдруг где-то совсем близко хрипло и насмешливо каркнул ворон, словно выкрикнул:

– Не вер-рю!

Иоганн очнулся, широко открыл глаза.

В первое мгновение ему показалось, что перед ним, раскинув крылья, сидит огромный черный ворон. Но нет, перед ним стоял старик с бледным лицом, с бледным шрамом, пересекающим правую бровь.

– Что это? – удивленно спросил Иоганн, показывая на листок с оттиском.

Но старик не ответил ему. Он вдруг начал уменьшаться, как будто уплывая вдаль.

И в то же мгновение воздух вокруг Иоганна задрожал, заклубился, как речной туман, и стал густеть. Уже трудно было разглядеть окружающие предметы, а потом на Иоганна опустилась сплошная, непроницаемая темнота…

Но тьма эта длилась недолго.

Ушаков с Женей направились к мосту.

– Ты не удивляйся, – проговорил Андрей, покосившись на спутницу, – это совсем не то, что ты думаешь… не какая-нибудь крутая яхта… я в юности купил списанный бот и своими руками переделал… хобби у меня такое…

Женя с удивлением поняла, что он стесняется своего простецкого юношеского хобби, не соответствующего сегодняшнему статусу крупного бизнесмена, которому больше подошла бы роскошная морская яхта с мощным мотором, многочисленной командой и современной системой навигации. Ну, а ей-то что…

Они подошли к цепи, протянутой поперек моста, чтобы на остров не могли без спросу въезжать посторонние. Ушаков перебрался через цепь, помог Жене.

Вдруг из небольшой застекленной будки, притулившейся в конце моста, выкатился невысокий дедок в поношенном ватнике и примятой кепке, с ружьем в руках.

– Куда лезете, басурманы! – вопил он, на ходу передергивая затвор. – Вот я сейчас вам покажу! Ишь, повадились! Тут вам не здесь, чтобы безобразия нарушать!

Рядом с дедком тут же появились две огромные косматые собаки, кавказские овчарки. Они не лаяли, но грозно рычали и очень страшно щерились.

– Михалыч! – крикнул Ушаков, размахивая руками. – Не стреляй! И собак своих не спускай! Это же я! Ты меня что – не узнал?

Старик остановился и прищурился, вглядываясь в пришельцев, потом проговорил несколько более миролюбиво:

– Что значит я? Кто это я?

– Да я это, Андрей!

– Ох, и правда… никак Андрюха, Федьки Ушакова сын…

Он смущенно кашлянул, спрятал ружье за спину, прикрикнул на собак и пошел навстречу, приговаривая:

– А я-то смотрю – лезут какие-то бескультурники… мало ли, думаю, безобразничать будут… тут сейчас часто всякие шляются, грязь разводят и лодки портят, а мне отвечать… а тебя-то я не сразу признал, ты уже давно здесь не был…

– Твоя правда, Михалыч, давно…

– Но лодка твоя в порядке, не сомневайся! Я за ней приглядываю. Ведь с папашей твоим мы друганы были… сколько годов мы с ним приятельствовали…

Михалыч проводил гостей к берегу, где возле склоненной к воде огромной ивы была привязана аккуратно выкрашенная моторная лодка с каютой.

Ушаков перебежал на нее по широкой доске, остановился на борту и повернулся, чтобы помочь Жене.

Женя закусила губу и ступила на доску. Ей не улыбалось свалиться в холодную свинцовую воду, но и не хотелось показаться перед Ушаковым трусихой. Она сделала несколько неуверенных шагов, и он подхватил ее под руки, буквально перенес на борт лодки.

Почувствовав его сильные, горячие руки, Женя неожиданно смутилась. Она ощутила, как запылало ее лицо.

– Ну вот, это моя лодка… – проговорил Ушаков, открывая перед ней дверь каюты.

Или на кораблях и лодках это называется иначе? Окно называют иллюминатором, это Женя помнила, а вот как называют дверь… переборка, что ли?

В голосе Ушакова тоже прозвучало смущение, но Женя предпочла его не замечать.

Каюта на этой лодке оказалась неожиданно большой и удобной. В ней были два диванчика, обитых ярким ситцем, откидной стол и посудный шкафчик. А еще в ней была печка. Ушаков недолго с ней повозился, и в каюте стало тепло.

Женя как села на диван – так и застыла. Раньше она еще держалась, а теперь навалилась такая усталость, что не то что пошевелиться, но и вздохнуть глубоко она никак не могла. Было такое чувство, что ее накрыло бетонной плитой, оставив только маленькую щелочку для воздуха. Этот день, такой длинный, как будто сделанный из тягучей грязной резины, он все тянулся и не кончался. С другой стороны, что будет, когда он кончится? Что будет с ней завтра?

Понемногу в каюте стало теплеть, и Женю еще больше развезло. Глаза ее слипались, хотелось лечь на диван и чтобы кто-нибудь накрыл пледом, да хоть старым ватным одеялом, и оставили бы все ее в покое. Спать, спать… или хотя бы просто лежать, не шевелясь, и чтобы было тепло, и никто, никто ее не замечал. Нет ее, была Женя и вся вышла…

Однако никто не спешил накрывать ее пледом, никто не подкладывал подушку и, ясное дело, если она сверзится с дивана, никто не поспешит, чтобы ее поднять. Какие-то звуки, стуки и восклицанья пробивались к ней сквозь тяжелую мутную дрему.

А потом все пропало, и Женя заснула окончательно. Диван под ней чуть покачивался, и вот уже это не диван вовсе, а палуба корабля. Женя стоит на ней и вдыхает свежий морской воздух, пахнущий солью и приключениями. Вдыхает полной грудью и видит перед собой красивый незнакомый город. Приближается пристань, где снуют люди в старинной одежде. Встающее солнце золотит шпили большого собора и остальных церквей. Крыши покрыты аккуратной черепицей, ставни на окнах открыты, чтобы дать доступ теплым лучам солнца.

Что это за город? Женя не знает, она никогда тут не была. Она вообще никогда не была нигде, кроме Турции. Пригласила как-то сотрудница из издательства, кто-то не смог поехать. Жене понравилось море и солнце, только она явно была не та спутница, которую хотелось иметь в отпуске. Скучно с ней было, это точно…

Тут Женя поняла, что уже давно не спит и старинный город пропал. Она осознала себя на узком диване, и Ушаков осторожно теребил ее за плечо.

– Женя, проснись!

– А? Что? – она с трудом выходила из дремы.

Однако бетонная плита, которая давила на нее, куда-то исчезла, дышать стало легко.

– Женя, вставай! – Ушаков подталкивал ее нетерпеливо, затем просто схватил и пересадил на другой диван.

Оказалось, ему нужно было попасть в сундук, который находился под этим диваном.

В сундуке под диваном Андрей нашел одежду – брезентовые штаны и свитер – все далеко не новое, но чистое и сухое.

Женя осознала себя в джинсах, которые буквально топорщились от грязи, и свитер был к тому же еще и мокрый, и зверски вонял псиной – Дейзи, проведя пару дней в логове у Лешего, тоже не слишком сияла чистотой.

– Отвернись! – потребовал Ушаков. – Я переоденусь.

«А я? – хотела заорать Женя. – Мне, между прочим, тоже холодно и плохо в этих лохмотьях, и слабость, и плакать хочется, и вообще все надоело!»

Она удержалась от криков и стенаний только потому, что очень удивилась. Никогда в жизни она так не делала. В ее семье ругались и орали только родители, а Жене даже не приходило в голову капризничать и требовать к себе внимания. С малых лет она твердо знала, что это бесполезно, никто не станет на нее реагировать, родители только хуже разорутся.

Так с чего ей вздумалось сейчас проявлять слабость? Все равно никто не заметит, такая уж у нее судьба. Стало быть, нужно самой о себе позаботиться.

Она повернулась, когда Андрей натягивал свитер, оттого и не заметил, что она его разглядывает. Ого, а животик-то явно великоват, нависает над брюками. И вообще…

– Ты чего? – он высунул голову из свитера, но за долю секунды Женя успела отвести глаза, не успев устыдиться. Пускай он не думает, что она на него пялится.

– Может, и для меня тут что-нибудь найдется? – Женя поскорее отвернулась к сундуку.

– Штанов нет! – от неожиданности он заговорил грубо. – Да ты в них все равно утонешь.

Женя нашла теплую клетчатую рубашку, которая доходила ей почти до колен. Ну, если рукава подвернуть и подвязаться вон тем ремешком…

Она торопливо переоделась и уселась на диван, вытянув босые ноги к печке. Ушаков в это время копошился возле шкафчика с посудой, доставал там какие-то чашки и ложки. Женя не заметила, что в дверцу шкафчика изнутри вставлено небольшое зеркало, и он невольно бросил пару взглядов в ее сторону.

Худущая, кожа бледная и какая-то прозрачная, так что косточки на свет, наверное, видно. Ему всегда нравились длинноногие девицы с гладкой загорелой кожей. Так, чтобы все блестело и если рукой провести, то как будто…

«Как будто не живой человек, а манекен…», – вдруг подумал он. Или вот недавно в Венеции он видел на биеннале, один современный художник таких девиц изготовляет – все одинаковые, с идеальными фигурами, только купальники разные. И материал – какой-то пластик, очень на человеческую кожу похоже, даже теплый. Весь город этими девицами уставили. И он же еще горилл изображает, из такого же пластика, только синих и красных. Ей-богу, гориллы интереснее, хоть цвет разный…

«Вот как?» – тут же усмехнулся он про себя. А с чего он вообще взял, что ему нравятся такие длинноногие девицы? Так принято было, чтобы все в спутнице было идеально – ноги растут от ушей, волосы пышной гривой, шея длинная, как у жирафа, лоб без одной морщинки. Его жена… его бывшая жена, тут же поправился он, очень стремилась к этому идеалу. Главное – это внешность, на внутреннее содержание ее уже не хватало.

В голове, конечно, у нее кое-что было, на полной дуре он бы не женился, но, став его женой, она все внимание обратила на свою внешность, занималась ею упорно и целеустремленно.

Преуспела в этом, конечно, она вообще обладала удивительной силой воли и шла к поставленной цели, несмотря ни на какие помехи. Под помехами она подразумевала собственного мужа, но он понял это гораздо позже. Ему было некогда, он работал.

То есть, вроде бы он думал, что у них все хорошо, а когда оказалось, что на самом деле все плохо, он, если честно, не слишком переживал. Он осознал вдруг, что его давно уже не волнует эта гламурная красавица, у которой все безупречно. Он сообразил, что они давно уже не разговаривают, только перебрасываются короткими незначащими словами: пока, окей, все в норме…

Ей, конечно, не о чем было с ним говорить, не о бизнесе же… Но она тоже вечно куда-то спешила, торопилась по своим делам, как она говорила. И дела эти касались только ее самой.

Она была занята с утра до вечера, он понятия не имел чем. Просто не предполагал. Первое время пытался спрашивать, но скоро понял, что его это не интересует, точнее, она сама отмахивалась – у тебя свое, у меня свое. Свое – это была она сама, уж себя-то она любила больше всех. Как-то он шутя сказал ей об этом, и она согласилась – а как же иначе? Она вложила в себя столько сил и денег, она неустанно улучшала каждую клеточку своего тела – разумеется, она себя очень ценит. Он не нашелся тогда, что ей возразить.

Потом заметил случайно, что ей неприятны его прикосновения. Она делала над собой усилие, когда он мимоходом пытался потрепать ее по щеке или поцеловать. Потом просто отстранялась – макияж, мол, и вообще, необязательно каждый раз обслюнявливать… это она так называла поцелуи… ну-ну…

Андрей прищемил руку дверцей шкафчика и очухался. Тоже еще нашел время устраивать вечер воспоминаний.

И правда, был уже вечер. И хоть на воде темнеет позже, чем на суше, все равно день подходил к концу.

Он увидел, что Женя свернулась калачиком в углу дивана. Сейчас она напоминала ему нахохлившегося воробушка. Худенькая такая, прямо прозрачная… и косточки птичьи…

– Ну вот, – заговорил он громко, – печка греет, теперь здесь можно находиться… сейчас я приготовлю кофе, я хорошо его варю, не сомневайся, а вот насчет еды – нужно посмотреть, но не уверен, что здесь что-нибудь осталось…

Андрей повернулся к Жене спиной, открыл дверцы шкафчика, чем-то загремел. С одной стороны, он стал похож на нормального человека, с другой – как-то слишком суетится. Мешает она ему, что ли?

В это время с улицы донесся голос Михалыча:

– Андрюха! Эй, Андрюха!

Ушаков с явным облегчением выглянул из каюты.

– Что тебе, Михалыч?

– Я тут поесть кое-чего принес. У тебя, небось, ничего нет?

– Вот спасибо! Я как раз думал, где бы достать…

Михалыч с удивительной для его возраста, буквально обезьяньей ловкостью перебежал на лодку, подал Ушакову пакет с едой. Андрей смущенно вздохнул:

– Только я тебе потом заплачу… у меня сейчас с собой нету.

– Да что ты, Андрюха, какие деньги? Не обижай меня, мы же с тобой, считай, родные!

Тогда Ушаков спросил:

– Михалыч, а не знаешь, можно здесь где-нибудь достать пару мобильных телефонов? Только незасвеченных.

– Были бы деньги – достать все можно! – проговорил Михалыч значительно.

– Михалыч, я тебе все верну, буквально через пару дней. Ты же меня знаешь…

– Не волнуйся, достану. У нас тут на острове люди разные есть, и все меня уважают…

Он тут же удалился. Женя потянула носом. Из пакета пахло не слишком аппетитно, но так хотелось есть… Она развернула пакет – ну, точно, гамбургеры, да еще небось вчерашние. И картошка жареная, большой пакет.

Женя не успела и охнуть, как Ушаков вырвал у нее из рук гамбургер и вгрызся в него с голодным урчанием. И посмотрел сердито, как собака, у которой кость отнимают.

Жене стало смешно. Ишь как его разобрало!

Ну, голодный мужчина социально опасен, это все знают, даже она, которая с мужчинами дел никаких не имела. То есть, конечно, довольно долгое время она наблюдала близко одного – собственного отца, но про него не хотелось и думать. Правда, мать хозяйство вела из рук вон плохо и готовила отвратительно, так что иногда Женя была с отцом не то чтобы согласна, но где-то его понимала, когда мать подавала на ужин подгоревшие котлеты и слипшиеся макароны.

Пыталась мать свалить домашнее хозяйство на Женю. Ну, с посудой и полами это у нее получалось, а вот готовить… откуда десятилетнему ребенку было научиться? И у кого?

Ну, попробовала Женя пару раз суп сварить, где бы похвалить, сказать, что все вкусно, молодец дочка, так держать – так отец такого наговорил… и безрукая, и неумеха, и замуж никто не возьмет… Женя тогда еще подумала, что замуж никогда не выйдет, такая семейная жизнь ей и даром не нужна.

Женя очнулась от грустных мыслей и увидела, что этот жадина и обжора уже съел весь пакет картошки и два гамбургера, она едва успела выхватить у него последний. Нет, ну что же это такое, стоит зазеваться – и голодной останешься!

– Извини… – Ушаков оглядел стол в поисках еды, – извини, я сутки не евши…

«Не дай бог с таким типом на необитаемом острове оказаться! – в сердцах подумала Женя. – Он мигом всю еду сожрет, а потом и мной закусит!»

Она представила господина Ушакова на необитаемом острове, в набедренной повязке из травы и с птичьими перьями в волосах, и невольно фыркнула. Пожалуй, из него больше котлет получится, вон какой здоровый…

– И что ты на меня так смотришь? – он запил еду большой чашкой кофе.

– Понравился! – буркнула она и слишком поздно сообразила, что выразилась двусмысленно.

В каюте установилось неловкое молчание.

И снова на помощь пришел верный Михалыч.

Он постучал в дверь каюты, заглянул:

– Вот, Андрюха, ты телефон просил. У него сейчас только один был, потом еще достанет. Как ты просил, незасвеченный. Заплатишь ему, когда сможешь.

Ушаков сердечно поблагодарил старика.

Тот ушел, и Женя спросила:

– Ну, и кому же ты… вы собираетесь звонить?

Она уже решила держаться проще, раз он ее «на ты», то и она тоже так будет. Но язык никак не мог привыкнуть к такому обращению, так что она все время путалась.

– Не беспокойся, я собрался, взял себя в руки и больше такой глупости не сделаю, как в прошлый раз.

Ну, это что-то новенькое. Чтобы господин Ушаков, великий и ужасный, признал свои ошибки…

Невероятно, но факт. Женя быстро спрятала саркастическую улыбку. Отчего-то ей хотелось прищуриться недоверчиво и пренебрежительно фыркнуть. Еще пожевать губами и скорчить рожу. Разумеется, ничего этого она делать не стала, осознала только, что «великим и ужасным» не станет его больше называть, теперь она его совершенно не боялась.

Хотя выглядел он действительно как прежний, настоящий – собранным, энергичным, решительным.

«Не иначе гамбургеры помогли», – ехидно подумала Женя, но вслух ничего опять-таки не сказала. Зачем портить отношения.

– У меня созрел план…

Он изложил свой план Жене. И это тоже было удивительно: чтобы он с ней советовался… ну-ну.

Девушка посмотрела на него с уважением:

– А что – это должно сработать! Только одно замечание…

– Какое еще?

– Тебе… вам нельзя самому звонить Вадиму. Он наверняка заподозрит подвох. Не считает же он вас полным дураком, который способен дважды наступить на одни и те же грабли?

– Но без этого звонка не обойтись…

– Я согласна. Но только звонить будешь… будете не вы.

– А кто же?

– Я.

В голосе ее была такая непоколебимая решимость, что Ушаков не стал спорить.

– Что, прямо сейчас и приступаем? – деловито спросила Женя. – Чего откладывать!

– Сначала нужно переговорить с Михалычем и кое-что подготовить. Матчасть, как говорится. Потом на это уже не будет времени, только успевай поворачиваться…

Михалыч явился как лист перед травой, видно, находился где-то поблизости. В руке у него был большой черный пакет для мусора, вроде бы чистый.

– Что, так и будешь голыми коленками сверкать? – ворчливо сказал он Жене. – На-ка вон, надень.

В пакете оказались красные спортивные штаны с широкими лампасами и галоши, в которых бабушки ходят в огород, только эти были новые и опять-таки ярко-красного цвета.

Ушаков, увидев такое великолепие, картинно разинул рот, Женя только скрипнула зубами. В ее положении выбирать не приходилось.

Штаны оказались почти впору, а галоши внутри были выстланы байкой, Жене сразу стало тепло и мягко.

– Завидуй молча, – бросила она Ушакову.

Подготовка к операции заняла не больше часа – все необходимое у Михалыча нашлось.

– Однако ребят позвать надо, – сказал Михалыч озабоченно, – одни не справимся.

Он свистнул – и почти сразу явились на зов две огромные кавказские овчарки.

– Это, что ли, ребята твои? – опасливо покосился на большущих овчарок Ушаков.

– Не, это девочки, Зита и Гита, – отозвался Михалыч, – тут без собачек нельзя, место глухое, особо зимой. Да ты их видел уж, Андрюха, просто запамятовал. А ребята – вон они!

Михалыч отошел в сторонку и переговорил с Мишей и Гришей – двумя сомнительными личностями, полубомжами, которые круглый год ошивались у него на островке и охотно брались за любую работу, не требующую ничего, кроме физической силы. Оба были здоровенные, грязные и заросшие до глаз бородами, только один был еще и ужасающе волосат, а голова второго блестела, как коленка.

Услышав, что от них требуется, Миша и Гриша пришли в восторг и немедленно согласились, даже не потребовали оплаты – Михалыча они безгранично уважали.

– Ну, разве что бутылку нам поставишь… – протянул волосатый Миша (или Гриша).

– За это не беспокойтесь! Бутылка вам гарантирована, можете не сомневаться! – обрадовал их Ушаков.

Однако он у них почему-то доверия не вызвал, потому что лысый Гриша (или Миша) откашлялся и проговорил:

– Надо бы аванец… а то как же, дело опасное… – и под взглядом Ушакова неуверенно переступил ногами.

Женя тотчас уловила нотку растерянности в глазах Ушакова и поняла, что эти типы вовсе не так безобидны. И это они Михалыча уважают, а Ушакова слушаться не станут, он в их глазах не авторитет. Она незаметно поманила волосатого Мишу (или Гришу) за большой новый катер, стоящий на берегу, и показала ему две купюры, вспомнив добрым словом хозяйку Дейзи.

– Вот, держи! Это аванс. Только не вздумайте все бросить и прямо сейчас за водкой бежать! Михалыч вас тогда живо отсюда выгонит, он такой…

– Что ты, хозяйка, как можно! – обиделся Миша (или Гриша). – Раз подрядились, то работу свою обязательно выполним! Можешь на нас положиться!

Когда все было готово и все участники операции были проинструктированы, Ушаков снова достал телефон и собрался было звонить.

«Ну до чего упертый мужик! – рассердилась Женя. – Впрочем, все они такие».

– Нет! – она вырвала телефон из его руки. – Мы же договорились! Наберите номер, а разговаривать буду я!

Ушаков мгновение колебался, затем тяжело вздохнул, набрал номер и с явной неохотой протянул трубку Жене.

Девушка дождалась ответа и заговорила взволнованным, задыхающимся голосом:

– Это Вадим? Приезжайте скорее! Ему плохо… ему очень плохо… он без сознания…

– Кто это говорит? – послышался в трубке напряженный, настороженный голос. – Кому плохо? Кто без сознания?

– Как – кому? Андрею Федоровичу, конечно! Андрею Федоровичу Ушакову! Скорее! Я вас прошу! Приезжайте!

Она понизила голос и добавила прерывистым сдавленным голосом, так, чтобы на том конце поняли, что она на грани истерики:

– Он не велел мне никому звонить, даже вам, но я не знаю, что делать… я боюсь, что он умрет… я нашла у него в телефоне ваш номер… больше просто некому звонить, я только на вас надеюсь… приезжайте, приезжайте как можно скорее, только, пожалуйста, никому не говорите… Андрей Федорович будет очень недоволен, если узнает, но мы просто в безвыходном положении…

Голос ее с каждой секундой становился тише и тише, как будто связь ухудшалась.

– Откуда вы звоните? – спросил ее собеседник, пока они не разъединились.

– Я… я не знаю… – еле слышно отозвалась Женя. – Здесь рядом Нева… небольшой остров… лодки стоят… пожалуйста, приезжайте, я так за него боюсь!..

И тут же она нажала на кнопку отбоя, как будто связь окончательно прервалась.

– Вы отлично сыграли свою роль! – похвалил ее Ушаков и тут же помрачнел:

– Неужели Вадим предал меня… я не могу поверить… я так ему доверял…

– А вот сейчас вы все и узнаете, – хоть Женя сказала это мягко, но ни секунды не сомневалась, что все так и есть. – Ну все, время пошло, нужно действовать по плану!

Михалыч, который в сторонке дожидался завершения судьбоносного разговора, подошел к ним, взял у Жени телефон и отправился на дальний конец острова, где стояли самые старые, никому не нужные лодки и суденышки, дожидавшиеся, когда кто-нибудь возьмется за их ремонт. Там Михалыч сел в маленькую, но целую лодку и подплыл к старому ржавому катеру, который стоял на якоре в двадцати метрах от берега. Осторожно перебравшись на этот катер, Михалыч спрятал на нем телефон и вернулся на причал.

– Все равно он скоро затонет! Совсем проржавел, того и гляди протечет, а его хозяин уже года четыре здесь не появлялся! – проговорил старик, с сожалением глядя на катер. – А все-таки жалко… я тут всю жизнь при катерах и прочих посудинах, так привык к ним, все равно как к живым людям…

Женя с Ушаковым спрятались в неприметном сарайчике, откуда был хорошо виден въезд на остров, а также поле предстоящей операции. Ушаков вооружился старым армейским биноклем, которым его снабдил верный Михалыч. Сам Михалыч вернулся в свою сторожку, к собакам, которым передалось общее возбуждение. Миша и Гриша крутились поблизости, блестя глазами.

– Как вы считаете – сколько у нас времени? – спросила Женя, взглянув на часы.

– Прошлый раз они приехали очень быстро. Ну, сейчас пока засекут телефон, пока соберут людей, пока доберутся… может быть, минут сорок пройдет.

Время тянулось очень медленно. Начало темнеть, с воды наползал туман.

Наконец на набережной со стороны вантового моста показались два квадратных черных внедорожника. Они подъехали к мостику, соединяющему остров с берегом, и остановились, увидев перегораживающую его ржавую цепь. Из переднего внедорожника вышел угрюмый, бритоголовый парень в неизбежном черном костюме, подошел к цепи, подергал ее, убедился, что она заперта на замок, почесал бритый затылок и крикнул в сторону сторожки:

– Эй, кто тут есть живой! Отопри проезд!

Михалыч не отозвался. Зато отозвались хриплым, внушительным лаем его собаки. Из внедорожника вышел еще один человек в черном, подошел к первому, пнул цепь ногой и крикнул своим:

– Пацаны, пока мы тут будем разбираться, время уйдет, совсем стемнеет, где его искать будем! Пошли дальше пешком, тут уже совсем близко!

Дверцы захлопали, из машин высыпали несколько человек в черном, перебрались через цепь и направились в глубину острова. Впереди них шел долговязый парень с навигатором в руках.

– Вадима среди них нет! – проговорил Ушаков, внимательно следивший за событиями.

– Это еще ничего не доказывает…

– Да знаю я, знаю! – с досадой отозвался он, и Женя поняла, что нужно промолчать. Он зол и расстроен, причем зол на себя, и сам понимает это. Недосмотрел, недопонял, слишком доверял и дал обвести себя вокруг пальца. Напарить, в общем.

Но понимать-то он это понимает, но признавать не хочет, так что лучше не соваться со своими нравоучениями – я же говорила… и так далее. А то только на грубость нарвешься.

Женя едва успела удивиться своим мыслям – вот откуда у нее взялась такая прозорливость? Понятия ведь не имела раньше, как с мужчинами обращаться, никогда…

Но в это время задняя дверца второго внедорожника распахнулась, из него выбрался высокий человек с седоватым ежиком волос. Женя вздрогнула и схватила Ушакова за руку:

– Я знаю этого человека! Я видела его у Рокотова!

– Ты уверена?

Она только кивнула.

– Это Вадим… – упавшим голосом проговорил Андрей. – Значит, это правда… он меня предал…

Вадим прошел в середину островка и остановился за большим деревом, откуда он мог следить за происходящим.

– Не хочет светиться! – прошептал Ушаков. – Не хочет сам участвовать в операции…

Женя молчала, не зная, говорить ли ему о том, что этот Вадим предал не только его, но и Рокотова. Ладно, успеется.

Тем временем люди в черном подошли к дальнему концу острова. Оттуда их разговоры не были слышны, но видеть их можно было отчетливо. Долговязый парень с навигатором показал на ржавый катер, болтающийся на якоре в сотне метров от причала, остальные засуетились, нашли возле берега две относительно целые лодки, оставленные там предусмотрительным Михалычем, разумеется. Просто так он плавсредство бесхозное ни за что бы не бросил.

Вся толпа погрузилась в эти лодки и поплыла к катеру.

– Ну вот, – взволнованно проговорил Ушаков, – начинается основная фаза операции…

Лодки с боевиками подплыли к катеру. Кто-то подцепил катер багром, лодки подтянули к нему вплотную, и люди полезли на борт. Двое или трое остались в лодках.

– Сигнал идет отсюда! – сообщил парень с навигатором. – Наверное, они в каюте…

– Как-то здесь пахнет подозрительно, – проговорил один из бойцов, принюхиваясь. – Соляркой, что ли…

– Это же катер, а не цветочный магазин! – хохотнул другой. – Чем, по-твоему, здесь должно пахнуть? Ты че, Кирпич, девочка, что ли? Запах солярки тебе не нравится!

С этими словами он шагнул к двери каюты, взялся за ручку, потянул ее на себя…

И тут на борту катера начался конец света местного значения.

Открыв дверь каюты, боец дернул натянутую проволоку, внутри каюты что-то взорвалось, и тут же весь катер заполыхал, как огромный просмоленный факел.

– Полундра! Подстава! – завопил тот боец, которому не понравился запах солярки, и первым сиганул в ледяную воду.

За ним за борт посыпались остальные.

Взрывное устройство было сделано из такого расчета, чтобы никто из людей на борту не был убит, в основном эффект от него был шумовой и световой. Зато катер, обильно политый соляркой, заполыхал жарко и празднично.

На фоне темного неба пылающий катер выглядел особенно эффектно – как погребальная ладья средневекового викинга или как огромная багровая медуза, широко раскинувшая во все стороны свои извивающиеся щупальца. Огонь моментально перекинулся и на пришвартованные к катеру лодки, так что у бойцов был выбор только между жадной огненной стихией и ледяной водой…

Все выбрали воду и поплыли к берегу…

Однако на берегу их ждал еще один неприятный сюрприз.

Две здоровенные кавказские овчарки, Зита и Гита, которых Михалыч спустил с привязи, носились вдоль берега с грозным басовым лаем и яростно бросались на каждого, кто пытался выбраться на сушу. Огромные собаки с взъерошенной на загривке шерстью и грозно оскаленными клыками выглядели устрашающе, и несчастные бойцы шарахнулись прочь от берега.

У них снова был выбор – между ледяной водой и острыми собачьими клыками, и они снова выбрали воду.

В то же время из-за края острова появилась лодка.

Замерзшие, растерянные бойцы потянулись к ней, надеясь, что прибыла помощь…

Но этой надежде не суждено было осуществиться.

В лодке сидели Миша и Гриша. Миша греб, а Гриша стрелял над головами из берданки Михалыча, при этом оба бомжа издавали устрашающие индейские вопли.

Насмерть перепуганные бойцы, дрожа от холода, поплыли туда, куда гнали их Миша с Гришей – прочь от острова, в сторону песчаной отмели, расположенной на другом берегу речной протоки. Только через двадцать или тридцать минут они доплыли до этой отмели и выбрались на берег, трясясь и стуча зубами.

Они сбились в жалкую кучку, безуспешно пытаясь согреть друг друга теплом собственных тел, и вертели головой в поисках какого-нибудь укрытия.

Ничего поблизости не было – только мокрый песок и жалкие, чахлые кусты. Кто-то из бойцов достал из кармана мокрого пиджака мобильный телефон – но тут же выругался и швырнул его на песок – после купания в ледяной воде телефон не подавал признаков жизни.

Приходилось рассчитывать только на себя.

Тем временем высокий человек с жестким ежиком седых волос, который наблюдал за событиями из укрытия посреди острова, убедился, что его операция благополучно провалилась, выругался и направился к оставленным возле моста машинам, чтобы ретироваться с поля проигранной битвы.

Подойдя к внедорожникам, он опасливо огляделся по сторонам, никого не заметил, сел за руль передней машины и попытался включить зажигание.

Мотор, однако, не работал.

Вадим попробовал завести его еще раз и еще… наконец он чертыхнулся, вышел из машины, подошел к капоту, поднял его крышку, чтобы заглянуть внутрь…

И в это самое мгновение сзади к нему кто-то подкрался и надел на голову мешок.

Мешок был грязный и пыльный.

Вадим ослеп и оглох, он чихал и плевался, но из последних сил попытался бороться, попытался сбросить с себя мешок – однако из этого ничего не вышло, а потом его обвязали поперек туловища веревкой, подняли и куда-то потащили.

Сначала Вадим громко ругался и угрожал своим невидимым врагам всеми возможными карами – но вскоре понял, что это ничем ему не поможет, и замолчал.

Его куда-то притащили, посадили на что-то жесткое и чрезвычайно неудобное, а потом кто-то острым ножом прорезал большую дырку в мешке, так что теперь Вадим мог гораздо свободнее дышать и даже кое-что видеть.

Впрочем, он предпочел бы не видеть то, точнее, того, кто стоял перед ним. Это был Андрей Федорович Ушаков.

Вадим зажмурил глаза, словно надеялся, что Ушаков исчезнет – но он никуда не делся. Он по-прежнему стоял перед связанным Вадимом и смотрел на него с презрением.

– Я тебе верил! – проговорил он после затянувшейся паузы. – Я тебе верил, как себе самому!

– Все не так, как ты думаешь, Федорыч! – прохрипел Вадим. – Все совсем не так…

– Да? – насмешливо переспросил Ушаков. – Не так? А как же? Объясни, я послушаю!

– Я поехал с ними, чтобы спасти тебя… чтобы помочь… Рокотов был на тебя очень зол, и он отправил своих людей… я хотел им помешать, но потом понял, что ты и сам справишься, и решил лучше уехать, чтобы не усложнять…

Женя, которая пока стояла в сторонке, прячась за угол, едва не фыркнула громко. Это же надо, совсем ополоумел, никакого правдоподобного объяснения не приготовил. Так в себе уверен, хоть бы чуть-чуть поостерегся, не боится, что его узнали… неужели у нее, Жени, такие выдающиеся актерские способности…

– Чтобы не усложнять? – Ушаков наклонился близко к тому месту, откуда смотрел на него из дырки в мешке Вадим. – По-моему, ты уже и так все усложнил. Настолько усложнил, что не оставил мне другого выбора…

Он навис над Вадимом, в его взгляде презрение переросло в ярость. Он замахнулся и ударил сквозь мешок, целясь в солнечное сплетение. Еще и еще раз…

Вадим охнул, у него перехватило дыхание, лицо побледнело, он раскрыл рот, ловя воздух. Однако в глубине его глаз тлела искра настороженного, расчетливого выжидания. Он знал Ушакова много лет – и не сомневался, что тот не переступит черту.

В его характере не было холодной, расчетливой жестокости, необходимой для эффективного допроса. Сейчас он выплеснет свой гнев и успокоится, вспомнит, как давно они знакомы, сколько всего пережили вместе, и простит, поверит его объяснениям, как бы неправдоподобно они ни звучали…

Ну, не то чтобы поверит, но плюнет и уйдет, выбросив Вадима из своей жизни. Он, конечно, может побить, ногами даже попинать, но быстро устанет от такого времяпрепровождения. Так что Вадим выдержит, это не так трудно.

И вдруг кто-то отодвинул Ушакова в сторону.

На его месте появилась девушка, лицо которой пылало от переполняющей ее ненависти.

Черт, да это самая девка, которую по стечению обстоятельств совершенно случайно замешали в эту историю. И с тех пор так она возле Ушакова и топчется, надо же, выходит, это она его сюда вызвала… Ну что ж, обманула, коза этакая…

Вадим узнал ее и ощутил смутное беспокойство. Впрочем, чего ему бояться? Она не профессионал, всего лишь случайный человек, по недоразумению замешавшийся в большую игру серьезных людей… что она может?

– Ну, здравствуй, друг сердечный! – произнесла Женя не своим, а чужим скрипучим голосом, который слегка дрожал от ненависти. – Вот и снова встретились. Что-то ты в последнее время часто мне на пути попадаешься.

Ушаков в удивлении посмотрел на нее, хотел что-то сказать, но она махнула рукой, чтобы помалкивал.

– Отвали, коза! – Вадим хотел сказать это пренебрежительно, а получилось тихо и невнятно. – Не лезь, когда серьезные люди разговаривают!

И тут же запнулся, потому что девица изо всех сил стиснула его нос, да еще покрутила. Из глаз тотчас потекли слезы, да еще и дыхание перехватило. Он задергался, пытаясь вырваться, взмахнуть руками, но только расшатал стул. Тогда она его отпустила, напоследок дернув за волосы и брезгливо сморщившись, когда случайно коснулась грязного мешка.

Вадим отдышался и перевел удивленный взгляд на Ушакова. Тот отвернулся. В крошечное окошко заглядывал старикан в сильно поношенном ватнике и кепочке мятым блином. Вадим покрутил головой и взял себя в руки.

– Думаешь, я ничего не могу с тобой сделать? – процедила девица, глядя ему прямо в глаза и как будто прочитав его мысли. – Ошибаешься! Тот милейший старичок, который пытал меня в доме Рокотова, – он меня многому научил. Я запомнила его приемы, его методику, а самое главное – я запомнила… точнее, поняла, прочитала в его глазах, что не нужно воспринимать того, кого хочешь сломать, как человека, как живое, одушевленное существо.

Она прикрыла глаза, будто вспоминая, и продолжила многообещающим тоном:

– Нужно видеть в нем просто предмет, объект для физических опытов. Тогда у тебя не будет никаких ограничений, никаких сдерживающих сил. И тогда ты добьешься всего, чего захочешь… заставишь его сказать и сделать все, выдать все свои тайны…

Она на мгновение отвела от него взгляд и проговорила, как будто размышляя вслух:

– Может быть, начать с воды… вода, конечно, это хорошо, но у мужчин есть такие чувствительные зоны…

– Это… просто… слова… – прохрипел Вадим. – Ты… меня… не запугаешь…

Но в душе его нарастал страх. По ее глазам, по ее интонации он почувствовал, что это не пустые слова, что эта ненормальная девка действительно готова сделать с ним что угодно. И где Альбинка ее только выкопала? Говорила, что полная дура, что запуганная серая мышка, а получается, что все не так.

– Михалыч! – окликнула девица старикана. – У тебя паяльник в хозяйстве есть?

– Паяльник? – дедок заметно оживился. – Паяльника у меня нету, сварочный аппарат есть. Мало ли чего понадобится, а тут Гриша раньше сварщиком работал. Или Миша… Ну, без разницы. Так сказать, чтобы принесли?

– Угу…

Ушаков снова порывался что-то ей сказать, и девица снова отмахнулась от него. Тут в дверь заглянула жуткая волосатая харя с хриплым воплем:

– Куда ставить-то?

– Андрюха! – снова в окно всунулся дедок в кепочке. – Ты выйди пока, покури в сторонке, а то там и так тесно, аппарат некуда втиснуть. А мы быстренько, счас его приварим к стулу, а потом можно и за борт, стул все равно ломаный…

– Куда ставить-то? – заорала харя, и Ушаков, махнув рукой, шагнул к двери.

Вадим понял, что они не шутят и не берут его на понт, что сейчас и правда заработает сварочный аппарат. Страх пронзил его насквозь, до кончиков пальцев.

И вдруг девушка, которая не сводила с него глаз, повела носом, словно принюхиваясь, и повернулась к Ушакову:

– Вот теперь я точно знаю! Это он там, на приеме, отнял у меня сумку! Это он вытащил из нее то, что я должна была передать Рокотову! Это он, однозначно!

– Ты врешь! – выдохнул Вадим. – Ты меня не могла узнать! Ты меня не видела! Я стоял у тебя за спиной…

Уже произнеся эти слова, он понял, что выдал себя, сам подтвердил ее обвинение, подписал собственный приговор.

А она наклонилась к нему еще ближе и прошептала:

– Да, я тебя не видела, но я почувствовала тебя! Почувствовала твой запах, почувствовала твою сущность! Можешь говорить что угодно, но это был ты!

– Надо было тебя тогда убить… – выдохнул Вадим, – тогда, у Рокотова… Скинули бы в овраг по дороге, никто бы и не хватился. Кому ты нужна…

– Поздно спохватился! Теперь по моим правилам играть будем! И помни, что ребята со сварочным аппаратом тут рядышком сидят, ждут, когда я позову…

– Да-да, – опомнился Ушаков, – и для начала расскажи, как узнал про наше соглашение с Рокотовым и вообще…

– Вот именно, – перебила Женя, – пожалуйста, по порядку, ничего не пропуская. А откуда он узнал, я и сама знаю, точнее, от кого – от этой стервы Альбины, конечно. От кого еще? Снюхался он с ней за спиной хозяина, так ведь?

– Так? – Андрей потемнел лицом. – Альбина меня предала?

Вадим презрительно фыркнул.

– Надо же, я ей доверял… столько лет знакомы, с первого класса школы…

Женя подумала, что какой-то он слишком доверчивый. Просто удивительно, как он бизнес-то ведет… Она, конечно, в бизнесе не очень понимает, точнее, вовсе не понимает, но теперь твердо знает, что доверять никому нельзя.

– Еще раз спрашиваю, – Женя повернулась к Ушакову, – что это за вещь, которую ты подсунул мне в сумочку, а он отобрал?

– Это… черт, это не моя тайна!

– Ага, теперь только глухой про эту тайну не знает! – рассердилась Женя. – Говори уж!

– Один человек, уже очень пожилой и неизлечимо больной, попросил меня сделать одну вещь… Я не мог ему отказать, поскольку он – старый знакомый моего отца и знал меня еще ребенком. У него был… была очень ценная вещь…

«Да не мямли ты, – хотелось крикнуть Жене, – говори уж толком, о чем речь!»

Она еле сдержалась, только зубами скрипнула, и вдруг Вадим, которому, очевидно, тоже надоели недомолвки, заговорил:

– Эта вещь – первый печатный лист, который якобы изготовлен самим Иоганном Гуттенбергом. И стоит он огромных денег.

– И не якобы, а точно, там есть заключение экспертов, только не сегодняшнее, а двадцатилетней давности.

– Ага, а старикан этот перед тем как богу душу отдать, захотел напоследок доброе дело сделать. У него, понимаешь, родня там дальняя, какие-то троюродные племянники, которые ждут не дождутся, когда он копыта откинет. Знают, что есть чем поживиться. А он завещать этот листочек конкретно кому-то боится: родня узнает и отберет, они за ним следят. И он решил, что нужно ценный лист продать по-тихому, а потом деньги уже оставить какому-нибудь благотворительному фонду или кому там, я не знаю…

– Вообще слишком много знаешь, – процедил Ушаков, – непонятно как узнал…

– А это не я, это Альбинка, это она все выяснила и захотела тебя кинуть. Деньги ей, видишь ли, срочно понадобились, она и взяла меня в долю.

«Врет, – поняла вдруг Женя, – однозначно врет, не стал бы он у Альбины на поводу идти, не такой человек. Наверное, ему самому деньги нужны были».

– Про Альбину потом, – прервала Женя, – говори сейчас, какой план был?

– Ну, по-тихому продать такую вещь ведь не получится. Точнее, получится, но денег тех, что стоит, не дадут. А есть у нас некий Серебров, миллиардер, он такие вещи покупает и платит по-честному. Но загвоздка в том, что никто его толком не знает, никто его никогда не видел, мифическая личность, прямо Летучий Голландец. И вроде бы у Левы Рокотова есть на него какой-то выход. Так что они и договорились вот с ним, – Вадим кивнул на Ушакова, – что провернут эту операцию. То есть Рокотов свои деньги перевел на счет, а на приеме ему Альбинка должна была вещь передать. Он-то почему согласился?

– Потому что хотел с Сереброва денег, небось, в пять раз больше слупить, – фыркнула Женя, – что тут думать-то… все, по-моему, яснее ясного…

– Ну да, только не в пять раз, в десять. Недооцениваешь ты его. Ну, неважно. А важно, что Альбина разработала собственный план. Они еще почему в такой секретности действовали? Потому что за тем стариканом следили в четыре глаза, и родня там что-то подозревала – боялась упустить деньги. Ну, мы тут и решили обоих нагреть. Рыбку, в общем, в мутной воде поймать…

– И кому же ты хотел эту вещь продать? – скрипнув зубами, спросил Андрей.

– Ну, был у меня план, как на Сереброва выйти… знакомая одна обещала к нему подход…

«И снова врет, – поняла Женя, – не было у него никакого подхода к Сереброву, не того полета он птица, не стал бы Серебров никаких дел с ним иметь. Нет, тут что-то другое… ну, выясним со временем…»

– Короче, Альбина для вида согласилась на прием идти, а сама подсунула вместо себя вот ее… – Вадим кивнул на Женю. – Ну, чтобы когда все раскроется, на нее не подумали, у нее стопудовое алиби, ее там и близко не было.

– Так что, не было никаких документов, которые нужно срочно доставить? – прищурилась Женя.

– Да были… – с досадой отмахнулся Ушаков, – но это совершенно из другой оперы, к тому делу не относятся. Но когда я понял, что она не придет, пришлось взять, что было… ох, извини, я тебя вовсе не хотел обидеть…

– Ну-ну, – хмыкнула Женя.

Взять что было, то есть ее – глупую серую мышку, которая сама явилась в мышеловку. В мышеловку, где даже и черствой сырной корки не было. Ну, нет выхода, берем что есть, а что с ней потом будет – это никого не волнует. Да, Андрей Федорович, невольно начинаешь думать, что правильно Альбина вас напарила.

Женя тут же опомнилась – не время сейчас расслабляться. Вот этот Вадим смотрит уже нагловато. Думает, что у него над головой тучи рассеялись.

– Михалыч! – она выглянула в окно, но там сидел только Гриша (или Миша), заботливо придерживая сварочный аппарат, зато рядом материализовались две овчарки – Зита и Гита. Они посмотрели на Женю и хором тихонько рыкнули – не волнуйся, дескать, все под контролем, граница на замке, враг не пройдет. На границе тучи ходя хмуро, край суровый тишиной объят, на высоком берегу Амура часовые родины стоят…

– Продолжай, да не тяни, – сказала она, – а то собачки волнуются. Они знаешь, какие нервные…

Это была заведомая неправда, но на Вадима подействовало.

– Да что продолжать? – он заметно поскучнел. – Дальше ты сама все знаешь. Лева Рокотов озверел, когда узнал, что в сумке ничего нету, дал приказ Ушакова немедленно схватить и допросить. Еще тебя велел поймать, но его придурки тебя упустили, хоть водителя в машине качественно приложили.

– А к Рокотову ты когда переметнулся? – процедил Ушаков.

– Ну, примерно в это время…

Женя подумала, что если Ушаков снова начнет вздыхать и стенать, что он Вадиму доверял как себе, то она не выдержит и просто стукнет его ботинком.

Кстати, ботинки высохли, хотя и здорово скукожились. Но носить, наверное, можно, не в галошах же ходить, хотя и удобные, но она еще до такого не опустилась.

Ушаков промолчал, его волновало другое.

– Ну, и куда ты дел то, что украл? Продал Сереброву?

– Если бы продал, – тяжело вздохнул Вадим, – только бы вы меня тут и видели. Не стал бы я ни с тобой, ни с Рокотовым валандаться. Уехал бы в теплые края, на синее море. Да вот пока не получилось на Сереброва выйти.

«Точно, – снова подумала Женя, – нет у него никакого выхода на Сереброва, врет все».

– Так что пока припрятал… – неохотно добавил Вадим.

– Где это? – Ушаков тряхнул Вадима за рубашку, так что оторвался воротник. – Говори, куда ты это спрятал?

– А если не скажу, что сделаешь?

– Ну, надоел! – закричала Женя. – Гриша, заходи!

– Я Миша, – в дверь всунулась опухшая харя.

– Без разницы. Давай, делай, что надо!

Громоздкий сварочный аппарат застрял в двери, видя, что Ушаков принялся помогать, Вадим побледнел, как полотно, он понял, что дела его плохи.

Наконец аппарат втащили в комнату, подтащили к Вадиму. Женя включила его, нажала кнопку. Аппарат громко загудел. Женя осмотрела Вадима и задумчиво проговорила:

– С чего бы начать? Где у каждого мужчины самая чувствительная зона?

– Стой, стой! – закричал Вадим. – Вы без меня все равно не найдете! Я покажу!

– Далеко это? – осведомилась Женя.

– Далеко, за городом…

– Андрюха, – влез тут Михалыч, – ну куда вы поедете, уж ночь на дворе, вон темно как. Где там проплутаете? А этот еще сбежит в темноте-то. Подожди уж, как рассветет, тогда и тронетесь. А этого я на ночь в сарайчик пристрою, собачки его постерегут до утра.

– Воды дайте, а еды – ни-ни! – сказал Ушаков, вспомнив, очевидно, как сидел он сутки в клетке с собаками без еды и питья.

Так и порешили.

Миша и Гриша отвязали Вадима от стула и поволокли к сараю. Они были явно довольны оказанным доверием.

Ушаков ушел спать к Михалычу, а Жене выдал два пледа и подушку, которая ощутимо припахивала тиной. И хоть диван был короткий и узкий, Женя рада была и такому. Она тут же провалилась в сон.

Иоганн открыл глаза, и обнаружил, что лежит в одежде на собственной кровати, в собственной комнате городского дома, того самого дома, который дал их семейству прозвание Гутенберг.

Того дома, который теперь принадлежит его старшему брату.

– Выходит, мне все это приснилось… – пробормотал Иоганн, приподнимаясь на кровати.

Но тут он увидел на полу рядом с кроватью листок, покрытый аккуратными строчками. Ровные, тщательно выписанные латинские буквы, шрифт минускул.

А еще рядом с листом лежал небольшой круглый предмет.

Иоганн наклонился, поднял этот предмет и рассмотрел его. Это была та самая печать, которую передал ему странный старик… небольшая печать с ручкой из черного дерева…

В это время дверь комнаты открылась.

На пороге стояла Гретхен, его невестка.

– Извини, дорогой братец, – проговорила она озабоченным, как всегда, тоном, – я тебя, кажется, разбудила? Впрочем, сейчас уже поздновато для сна. Позволь, я заберу этот коврик. Когда ты собираешься освободить комнату?

– Освободить? – удивленно переспросил Иоганн.

– Да, дорогой братец. Конечно, я не против, можешь жить у нас сколько тебе заблагорассудится, но не в этой комнате. Здесь я хочу устроить детскую…

– Детскую? Но разве…

– Малышка пока спит в моей спаленке, но ты же сам понимаешь, что это неудобно. Малышке там мало света и воздуха. Так что я хочу устроить ее здесь.

– А мне? Куда мне прикажешь перебираться?

– Куда хочешь, дорогой братец. Ты ведь не посторонний нам, ты самая что ни на есть близкая родня. Так что можешь выбирать – или ту комнату возле кухни…

– Комнату? Это ведь просто чулан!

– Ну, что за слова! Отчего же сразу чулан? Конечно, там нет окна, но ночью оно и не нужно. А места там вполне предовольно. А если уж тебе не нравится та комнатка, можешь занять другую – ту, что справа от лестницы…

– Справа от лестницы? Но это же подвал! Кухарка держит там мясо…

– Ничего, она найдет для мяса другое место…

– Другое место? Так ты хочешь, чтобы я выбирал между душным чуланом и ледяным погребом? Благодарю покорно! А что по этому поводу думает мой братец?

– Он уехал по делам во Фрайбург, оставив все хозяйство и все домашние дела на меня.

– Милый Губерт как всегда устранился…

– В общем, дорогой братец, мне очень приятно с тобой поговорить, но нужно заниматься своими делами. Надеюсь, что к вечеру ты освободишь эту комнату…

Рокотов еще раз набрал номер старшего группы, которую послал за Ушаковым.

Холодный механический голос робота сообщил ему, что аппарат вызываемого абонента выключен или находится вне зоны действия сети. На всякий случай он набрал номера двух-трех бойцов – но ответ был точно таким же.

Что происходит? Не могли они все выключить телефоны! Он приказал, чтобы кто-то всегда оставался на связи. Да если на то пошло, они вообще никогда не выключают мобилы – разве что переводят их в режим вибрации.

Значит, с ними что-то произошло… значит, они попали в засаду, в ловушку…

Рокотов набрал еще один номер – номер начальника службы безопасности Ушакова, который предал шефа и переметнулся на его, Рокотова, сторону. Ему не хотелось звонить этому человеку – тот, кто предал один раз, предаст снова.

Но выхода не было. Вадим поехал с его людьми, значит, должен быть в курсе того, что с ними произошло.

На этот раз из трубки потекли ровные монотонные гудки, как капли из сломанного крана.

Значит, этот тип просто не берет трубку или отключил звук, чтобы телефон его не выдал.

Тот, кто предал один раз – предаст снова…

Значит, Вадим заманил его людей в ловушку, обманул их…

Земля уходила у Рокотова из-под ног.

Все шло не так, все разваливалось.

Сначала кто-то неизвестный увел у него из-под носа важнейший, необыкновенно ценный документ. Рокотов подумал, что это Ушаков попытался его кинуть – и приказал своим людям похитить его. Документа он так и не нашел, а Ушаков тем временем ухитрился сбежать из собачьего ангара.

Потом благодаря предательству Вадима он сумел засечь телефон Ушакова и отправил за ним своих людей.

Большую часть своих людей…

Наверное, это была ошибка, наверное, он погорячился, отправив туда почти всех – но он не хотел, чтобы Ушаков на этот раз ушел, и решил подстраховаться.

И вот теперь его люди пропали, и он остался почти один…

Вдруг его телефон ожил и выдал сигнал вызова.

Рокотов торопливо схватил трубку. Он подумал, что звонит кто-то из бригады, посланной за Ушаковым, но увидел на экране другой номер. Тоже номер своего человека – того, кого он послал по другому, не менее важному делу…

Он поднес трубку к уху.

– Слушаю!

– Шеф, я засек того человека…

– Какого еще?

– Ну, того, чью фотографию вы нам показывали… я пришлю вам его фотку…

Пришло новое сообщение. Рокотов открыл его и увидел на экране слегка смазанную фотографию. Однако на ней вполне можно было разглядеть лицо с бледным шрамом, наискосок пересекающим правую бровь.

– Где ты? – спросил Рокотов.

Его человек назвал ему место.

– Следи за ним, не спускай с него глаз! Я скоро приеду… через полчаса, может, минут через сорок…

Он спрятал телефон и бросился к машине.

Это был тот самый человек, которого опознала девчонка Ушакова. Тот самый, который, если ей верить, вытащил документ из сумки. Человек, из-за которого рухнули все его планы…

Плохо, что у него почти не осталось людей – но они справятся и вдвоем.

Человек Рокотова – его звали Василий, имя всплыло в голове, как только шеф увидел его широкое невыразительное лицо, – ждал в машине на углу Малого проспекта и Десятой линии Васильевского острова, рядом с новым офисным центром из стекла и металла, похожим на неудачно приземлившийся космический корабль.

Рокотов поставил свою машину рядом, опустил стекло, проговорил сухим начальственным тоном:

– Ну, что там?

– Он здесь, приехал час назад и еще не выходил. Вон его машина стоит… – Василий показал на странную, старомодную, но по-своему очень красивую черную машину, похожую то ли на старинную карету, то ли на катафалк похоронной компании, какие иногда показывают в английских фильмах.

Для пущего эффекта стекла в этом катафалке были тонированы, и иногда казалось, что за ними кто-то шевелится.

– Ты его точно не пропустил?

– Точно, здесь только один выход, я проверял. И потом машина же стоит на месте…

Эти аргументы не вполне убедили Рокотова, но он не стал спорить, решив немного подождать.

– Кстати, – похвалился Василий, – я тут погулял вокруг его машины и прикрепил к ней маячок, так что мы ее не потеряем. На этот счет можете не беспокоиться.

Должно быть, он рассчитывал на похвалу – но Рокотов был не в том настроении.

Ждать пришлось минут сорок.

Наконец, из дверей офисного центра вышел мужчина средних лет в темно-сером кашемировом пальто. Темные с сединой волосы, бледный шрам, пересекающий правую бровь…

Несомненно, это был тот самый человек, которого узнала девчонка Ушакова.

Рокотов пару раз встречал этого человека, что самое неприятное – он слышал, что этот человек связан с Серебровым.

Неужели за всем этим стоит сам Серебров? Неужели это он решил обмануть Рокотова, кинуть его на ржавый гвоздь, обойтись без него, закоротить цепочку?

Если так – дело плохо. Против Сереброва не попрешь, это не тот уровень, не те возможности. Но, может быть, этот человек ведет свою собственную игру?

Человек со шрамом сел в свою машину, в свой катафалк, и тронулся с места.

Рокотов выждал несколько минут и поехал за ним, Василий тронулся следом.

Через пару минут они с Василием поменялись местами, теперь уже Василий ехал впереди – благо у него в машине был навигатор, привязанный к маячку на катафалке, и можно было не бояться потерять след.

Они ехали, постоянно переговариваясь по громкой связи, и время от времени менялись местами, чтобы не мозолить объекту глаза. Впрочем, было не похоже, что он их вообще замечает – черный катафалк ехал с постоянной скоростью, не меняя направления и ничуть не стараясь запутать следы.

Они миновали Черную речку, свернули на Приморское шоссе и помчались к выезду из города.

Мимо пролетел буддийский храм, ярким экзотическим пятном промелькнув на сдержанном и мрачноватом петербургском фоне, затем ряды аккуратных коттеджей, следом за ними потянулись скромные деревенские домики, потом голые, продутые балтийским ветром безлиственные рощи. Катафалк свернул на какую-то второстепенную дорогу, Рокотов не разглядел надпись на указателе, а навигатор вдруг забарахлил.

Лес по сторонам дороги становился все гуще и темнее. Скоро это уже была непроходимая чаща, сквозь которую была прорублена дорога, точнее прямой, как стрела, туннель, по которому черный катафалк летел в неизвестность.

Рокотов ехал за ним, почти не скрываясь – а где здесь можно было скрыться?

– Где это мы? – спросил он странно охрипшим голосом, вглядываясь в сгущающуюся темноту.

– Не знаю, – растерянно ответил Василий. – У меня навигатор загнулся…

В машине Рокотова навигатор тоже давно глючил, показывал что-то несообразное, какие-то переплетающиеся линии и круги, какой-то странный орнамент.

– Я вот что хотел сказать, – снова заговорил Василий. – Я вообще-то хорошо знаю эти места… в смысле, эту часть пригородов… так вот, здесь таких лесов отродясь не было.

– Что ты хочешь сказать? – переспросил Рокотов, попытавшись, чтобы его голос звучал насмешливо. – Что значит лесов не было? Вот же они – есть!

– То-то и странно! – отозвался Василий. – Может, развернуться, пока не поздно?

– Что ты несешь!

У Рокотова и у самого кошки скребли на душе, но показать это подчиненному он никак не мог. Не мог он уронить в его глазах свой авторитет!

Впрочем, ему и самому этот лес казался странным и подозрительным. Ему показалось вдруг, что он не в окрестностях Питера, а в каком-то неведомом, таинственном лесу, в котором водится всякая потусторонняя нечисть, оборотни и русалки, в котором колдуны и ведьмы справляют свои шабаши…

Что за ересь приходит в голову!

Рокотов взял себя в руки, преодолел наваждение. Он же современный человек…

Они все еще ехали по лесному туннелю – и вдруг черная машина впереди куда-то пропала. Вот только что она была – и нет, только пустая дорога впереди.

– Что за черт? – проговорил Рокотов, сбросив скорость. – Куда он подевался?

И тут справа в сплошной стене деревьев показался узкий проход. Что странно, возле поворота имелся указатель, и на этот раз Рокотов успел его разглядеть. Витиеватые готические буквы с трудом складывались в какое-то неуместное, нездешнее название – Сильверберг.

Рокотов вывернул руль и покатил направо.

Это была еще одна дорога, уже и темнее первой.

И черного катафалка впереди не было.

– Что за дела? – прохрипел Рокотов. – Да куда же он подевался? Ты его видишь?

Но Василий не ответил.

Рокотов взглянул в зеркало – но позади него на дороге не было ни одной машины. Как и впереди.

– Василий, ты где? – Рокотов повысил голос, добавил в него металла. – Ты еще куда подевался, черт бы тебя побрал?! Ты что – не свернул? Ты меня слышишь?

Ему никто не ответил.

Рокотов старался не впадать в панику. Он сбросил скорость, собираясь развернуться и поехать обратно, к тому повороту, на котором он потерял своего спутника.

Правда, дорога была слишком узкая для разворота, и густой лес начинался сразу по ее краям, но ведь должно же быть впереди какое-то расширение, где можно развернуться…

И тут дорога кончилась, точнее, влилась в просторную круглую поляну, в самом центре которой стоял большой бревенчатый дом с маленькими оконцами и крутой черепичной крышей.

И возле этого дома стояла старомодная машина, похожая то ли на карету, то ли на катафалк.

Ага, значит, он не сбился со следа! Значит, тот человек и правда приехал сюда!

Рокотов решил больше не скрываться, встретиться с ним, поговорить с глазу на глаз, узнать, наконец, правду, какой бы она ни была. Он остановил машину, заглушил мотор, вышел на поляну. Подошел к черному катафалку, заглянул в него.

На первый взгляд в машине никого не было, но Рокотову померещилось какое-то поспешное, суетливое, вороватое движение за темным стеклом.

Он постучал в стекло – но никто не отозвался, и движение за стеклом прекратилось.

Тогда он отошел от машины и поднялся на крыльцо дома.

Он хотел постучать в дверь или позвонить – если найдет звонок, но это не понадобилось.

Дверь сама открылась перед ним, будто чья-то невидимая рука распахнула ее.

Рокотов ничуть не удивился – наверняка над дверью есть скрытая камера и какой-то дистанционный механизм для открывания.

Он вошел в дом.

Пройдя через тесную темноватую прихожую, оказался в просторной комнате, потолок которой терялся в темноте. Освещал эту комнату камин, в котором жарко пылали смолистые дрова.

Перед камином, в темном кресле с высокой резной спинкой, сидел человек…

Сперва этот человек показался Рокотову незнакомым, однако, приглядевшись, он увидел темные с сединой волосы, близко посаженные внимательные глаза и бледный шрам, пересекающий правую бровь.

Однако сейчас этот человек выглядел гораздо старше, чем прежде. Кроме того, он был странно одет – подчеркнуто старомодно, почти театрально или даже маскарадно – в темно-зеленом, расшитом серебром камзоле.

– Здравствуйте, господин Рокотов! – проговорил этот странный человек. – Не скажу, что рад вас видеть, да я вас, в общем-то, и не приглашал, но коли уж пришли – присаживайтесь, в ногах, как известно, правды нет.

И он театральным жестом холеной руки указал Рокотову на второе кресло, которого только что вроде и не было, а сейчас – надо же, появилось по другую сторону камина.

– Я не собираюсь садиться! – раздраженно выпалил Рокотов. – Знаю я эти штучки! Нейролингвистическое программирование… психология подавления… седьмая функция языка… вы думаете, если я буду сидеть, вам легче будет на меня воздействовать?

– Да что вы! – человек со шрамом чуть заметно улыбнулся, отчего Рокотов еще больше разозлился. – Какого вы обо мне мнения! Не хотите сидеть – бога ради, я вас не заставляю, я просто думал, что так вам будет удобнее…

– Черт с вами! – Рокотов все же сел и сразу же вместе с креслом придвинулся к хозяину дома, скрипнув по каменному полу. – Что это за место?

– Вы же прочитали на указателе – это Сильверберг.

– Никогда в жизни не слышал такого названия! У нас в области такого нет!

– У вас – нет, а у нас – есть… впрочем, у этого места есть и другие названия…

– У кого это – у вас? Кто вы вообще такой?

– Даже если я вам отвечу, вряд ли это что-то вам даст.

– А вы попробуйте!

– Вообще-то, я – один из Хранителей. В древности, когда люди еще не умели добывать огонь трением или другими способами, они берегли огонек, случайно найденный на пожаре или во время грозы… те, кто берег этот огонек, от которого зависела судьба племени, его выживание, назывались Хранителями…

– Да бросьте мне мозги компостировать! Что я, «Борьбу за огонь» не читал в детстве? Вы – человек Сереброва, ведь так?

– Ну, в каком-то смысле… если так вам будет понятнее… – человек со шрамом снова едва заметно улыбнулся, отчего Рокотов еще больше разозлился.

– Да все мне про вас понятно! Это вы украли документ из сумки, чтобы не платить мне!

– А вот тут вы ошибаетесь! Мы всегда платим по счетам, даже если они не нам выставлены!

– Что?! – Рокотов вскочил. – Только не нужно мне лапшу на уши вешать! Я точно знаю, что это вы!

– Ты ничего не знаешь точно! – ответил человек со шрамом скучным голосом и бросил в пылающий камин щепотку какого-то серебристого порошка…

Пламя приобрело вдруг странный зеленовато-лиловый оттенок, над ним закурился густой сизый дым, пахнущий сладковатым церковным ладаном, щупальца этого дыма потянулись к Рокотову, охватили его, втянули в тусклое, пряно пахнущее облако.

Комната с камином пропала, Рокотов находился теперь в какой-то клубящейся, бешено вращающейся воронке, которая извивалась, как гигантская змея.

Потом стало так темно, что Рокотов больше ничего не видел и не понимал, где находится и что с ним происходит. И даже кто он такой и существует ли еще. Он… точнее то, что когда-то было им, летело сквозь клубящуюся багровую темноту, из которой то и дело выглядывали безобразные, отвратительные рожи. Рожи явно издевались над ним, хрипло хохотали, высовывали длинные красные языки.

А потом клубящаяся воронка выплюнула его, и Рокотов осознал себя лежащим на холодном цементном полу.

Над ним наклонился худенький человечек в поварском колпаке, с узкими золотистыми глазами и что-то прощебетал на непонятном птичьем языке.

– Ты кто? – спросил Рокотов испуганно и раздраженно.

Человечек в ответ разразился новой птичьей трелью.

– Я где? – задал Рокотов новый вопрос, более соответствующий его положению.

Но и в ответ на этот вопрос последовала порция весеннего птичьего чириканья.

Потом узкоглазый человек завертел головой, и рядом с ним появились еще двое таких же узкоглазых.

Рокотов приподнялся на локтях, огляделся.

Вокруг были кухонные плиты и шкафы – явно какая-то большая, должно быть, ресторанная кухня. Возле плит суетились одинаковые узкоглазые люди в белом.

– Да что же это такое! – страдальческим голосом проговорил Рокотов. – Где я?

Кто-то из узкоглазых повернулся, прочирикал что-то призывное – и подошел еще один, почти не отличающийся от первых. Остановился, удивленно посмотрел на Рокотова.

– Где я? – повторил Рокотов.

– Ви в Сяньхае! Где же ессе? – ответил ему новый персонаж, смешно вытаращив глаза.

– Где?! – ужаснулся Рокотов. – В Шанхае?

– В Сяньхае, в Сяньхае! – закивал узкоглазый, радуясь тому, что его поняли.

– Да как же я сюда попал?

– Ни зинаю! – китаец развел руками. – Интересиный вопрос! Я думал, ви зинаете!

– Черт… – выдохнул Рокотов. – Что же делать? Тут у вас в Шанхае есть российское консульство?

– Розийское консульство? – изумленно переспросил китаец. – Засем здесь розийское консульство? Это зе Санкт-Петересбург…

– Ничего не понимаю! То ты говоришь, что Шанхай, то – что Петербург…

– Это ресоторан Сянхай, в Санкт-Петересбурге… на Невиском параспекте…

– Ресторан? – Рокотов облегченно вздохнул. – А я уж испугался. Ну, привидится же такое… и вроде бы не пил я… давайте, китаезы, показывайте быстро, где выход, у меня дел невпроворот…

Но китаец вдруг быстро порхнул в сторону, а вместо него появились двое парней самого спортивного вида. Рокотов не успел удивиться, как парни ловко надели на него наручники, завязали глаза и поволокли куда-то вверх. Споткнувшись пару раз, Рокотов понял, что тащат по лестнице. Потом повеяло свежим ветерком, и хлопнула дверь. А после уж втолкнули его в машину, и она быстро тронулась.

– Эй, постойте! – опомнился Рокотов. – Куда вы меня везете? Глаза завязали…

– Помолчи пока, – посоветовали ему, – а то и рот заткнем.

Но бить не стали. И Рокотов забеспокоился. Уж больно ловко они его прихватили. И о чем говорит такой профессионализм? Вот именно, ни о чем хорошем он не говорит.

Предчувствия его не обманули.

Повязку с глаз сняли в просторном кабинете, стены которого были обиты темными дубовыми панелями, а под потолком висела старинная бронзовая люстра. За письменным столом сидел седой человек, немолодой, но крепкий.

– Ага, – сказал он, – Рокотов, значит. Ну, рассказывай, Лева, за каким бесом понадобилось тебе следить за моими сотрудниками. На кого ты теперь работаешь, Рокотов?

Рокотов понял, что все неприятности, которые случились с ним до этого, были детским лепетом по сравнению с тем, что будет теперь. Настоящие его неприятности только начинаются.

Женя проснулась через несколько часов, когда чуть рассвело.

Над водой опустился молочно-белый густой туман, так что не видно было даже ближайших катеров. В домике Михалыча, однако, горел свет, и Женя поняла, что пора вставать.

На стоянке никого не было, даже на том берегу было пусто, видно, люди Рокотова решили спастись самостоятельно. Ну, ничего, парни здоровые, добежали, небось, до какого-то жилья.

Женя наскоро умылась и заварила остатки кофе, тотчас в дверь легонько постучали – явился Ушаков, выпил кофе залпом и сказал, что Вадима уже повели к машине, он после ночи в сарае тихий, так что и руки развязали.

– Зря, – проронила Женя.

Ушаков пошел к стоянке, Женя ненадолго задержалась, так как хотела переодеться. В город в таких штанах и галошах все же ехать стремно.

Джинсы, висевшие перед радиатором, высохли, и теперь можно было просто ставить их в угол или брать под мышку, до того заскорузли от грязи. Женя постучала ими о ножку стола, и тут вывалился из кармана какой-то небольшой предмет и закатился под диван.

Женя наклонилась, потом встала на коленки, пошарила по полу, но ничего не нашла. Она хотела было уже бросить все и уйти, потому что надо было торопиться, но какой-то импульс внутри не дал ей этого сделать. Отчего-то ей казалось очень важным найти то, что выпало из кармана джинсов.

Пришлось лечь на пол и вытянуть руку, только тогда она нащупала круглый предмет, который с трудом сумела подкатить ближе.

– Эй! – послышался над ней изумленный голос. – Ты что это там делаешь?

Женя дрыгнула ногой, осознав, что не может вылезти из-под дивана. И вторым откровением было то, что она уже успела снять спортивные штаны, а джинсы надеть не успела, и теперь валяется перед Ушаковым в одних трусиках.

Она начала извиваться, и тогда до этого типа дошло. Но вместо того чтобы приподнять диван, он просто схватил Женю за ноги и выдернул, как морковку из грядки, она еле успела зажать свою находку в кулаке. Ну, разумеется, это была та странная печать, которую она нашла в Третьем Цехе.

Как только печать оказалась при ней, Женя сразу же успокоилась и даже не стала смущаться своего внешнего вида.

– Сережку потеряла! – бросила она в ответ на его вопросительный взгляд. – Сейчас иду!

Он ретировался, не успев заметить, что никаких сережек на Жене не было. Если на то пошло, у нее вообще уши не проколоты, отец в свое время воспротивился – дескать, не удовлетворится дочка простыми сережками, начнет золотые просить, а потом эти золотые у нее с ушами и оторвут…

Ушаков заходил не просто так, принес презент от Михалыча – мужскую куртку с капюшоном. Куртка была потертая и велика на три размера, но Женя искренне растрогалась – раньше о ней никто так не заботился.

В последний момент она сунула в карман просторной куртки пистолет, который реквизировали у Вадима. На всякий пожарный случай.

И тут вспомнила про печать.

На столе лежал какой-то листок – видимо, Ушаков записывал на нем какие-то свои соображения. Повинуясь внезапному импульсу, Женя приложила печать к этому листку.

Она думала, что оттиска не получится, ведь печать предварительно нужно смочить краской или чернилами. Но оттиск получился вполне отчетливый. Отчетливый и очень странный.

Сначала на листке появилось несколько красивых готических букв, которые сплетались, словно виноградные лозы и даже складывались в незнакомые, непонятные слова. Непонятные – но Женя чувствовала, что слова эти очень важны.

Где-то в глубине ее сознания зазвучал тихий, гипнотический голос:

– В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог…

А потом буквы расплелись, утратили форму и превратились в спираль, бесконечно завинчивающуюся спираль, затягивающую взгляд в темную кипящую глубину…

Женя вздрогнула, с трудом отвела взгляд от удивительного оттиска, спрятала печать в карман и пошла вслед за Ушаковым…

Как только они отъехали от воды, туман понемногу исчез. Ушаков настроил навигатор, так что ехали без остановок. И понемногу Вадим, который и правда имел бледный вид, начал приходить в себя. Хоть руки у него и были снова связаны, он вертел головой, и видно было, что что-то задумал. Женя настояла, чтобы сесть с ним рядом, и теперь достала из кармана пистолет и ткнула его Вадиму в бок.

– Видел? Без шуток мне. Только дернешься или хоть косо посмотришь – пристрелю!

– А ты стрелять-то из него умеешь? – усмехнулся он.

– Умею, – твердо ответила она, – у нас в школе военная подготовка была, всех учили стрелять и оружие собирать.

Она немного преувеличила: стрелять учили только мальчишек, а девчонки старательно бинтовали друг друга и делали искусственное дыхание. Однако Генка Маленков притащил как-то в класс пистолет и показывал, что нужно нажать, чтобы он выстрелил. Женя надеялась, что ей не придется этого делать, но Вадим, кажется, поверил.

Справа от дороги появился указатель «Моховое – 3 км».

– Здесь сворачивай! – угрюмо проговорил Вадим.

Машина свернула с шоссе сразу за этим указателем, проехала мимо лесного озера. Впереди показалась небольшая деревня. Возле магазина курил хлипкий мужичок в бесформенной вязаной шапке, у его ног крутилась маленькая рыжая собачонка, которая истерично залаяла при виде незнакомой машины.

– Теперь налево!

За магазином от бетонки отходила разбитая грунтовая дорога. Машина поехала медленнее, подпрыгивая на ухабах. Через несколько минут выехали на широкую просеку, вдоль которой тянулись столбы линии электропередачи. Наконец, впереди показалась табличка «Садовое товарищество Большой Ручей».

– Здесь направо… – процедил Вадим.

Показалось садоводство. Новенькие аккуратные домики чередовались с покосившимися, давно нуждающимися в ремонте избушками, изредка попадались внушительные двухэтажные коттеджи. На улице не было ни души. Хотя нет – за одной приземистой избушкой мелькнула бесформенная фигура в старой стеганой куртке с капюшоном, при виде машины тут же исчезла.

– Вон тот домик… – Вадим показал на невзрачное строение, обшитое серой от непогоды вагонкой. Одно окно было разбито, распахнутая рама хлопала на ветру.

– Опять влез какой-то козел… – проворчал Вадим. – Управы на них нет…

– Умом тронуться надо, чтобы в таком месте ценную вещь спрятать, – проворчал Андрей.

Машина остановилась перед калиткой. Ушаков заглушил мотор, поставил автомобиль на ручник, вышел первым. Женя повела стволом пистолета, приказала Вадиму выходить. Тот выбрался, понурясь, открыл калитку, прошел по тропинке к дому. Сунул руку под камень возле крыльца, достал ключ, отпер дверь, вошел.

Внутри было холоднее, чем на улице. Вадим прошел через темную прихожую, вошел в единственную комнату, добрую половину которой занимала печь. На этой печи было выведено углем матерное слово. На полу виднелись грязные следы сапог, тут и там валялись разбросанные вещи, ломаные стулья, пустые пивные и водочные бутылки, какие-то отвратительные объедки, обрывки бумаги в жирных пятнах и красных потеках кетчупа.

– Сволочи, снова влезли, бардак устроили… – пробормотал Вадим, остановившись посреди комнаты и тоскливо оглядывая следы незаконного вторжения. – Запирай не запирай, все равно лезут, как тараканы… совести у них нет…

– Ты нам зубы не заговаривай! – прикрикнула на него Женя. – Где то, за чем мы приехали?

Вадим ответил ей мрачным волчьим взглядом, переступил с ноги на ногу, покосился на открытое окно, за которым виднелись голые кусты, глинистая земля.

– Но-но! – Женя подняла пистолет, направила на Вадима, щелкнула предохранителем.

Получилось, надо же, все правильно Генка Маленков показывал…

Вадим хмуро взглянул на девушку, тяжело вздохнул, подошел к печи, скользнул неприязненным взглядом по матерной надписи, вытащил один кирпич, запустил руку в углубление, пошарил там. На его лице проступил испуг.

– Неужели нашли? Сволочи… не может быть…

Он еще пошарил, наконец, его лицо разгладилось, и он достал красную пластиковую папку.

– Вот оно, на месте… – с тяжелым вздохом протянул папку Ушакову. – Андрей, ты пойми, я не хотел тебя кинуть… я оказался в безвыходном положении… форс-мажор, как говорится…

Ушаков взглянул на него, скривился, как будто надкусил лимон.

– И почему я должен тебе верить?

– Мы так давно знакомы… мы столько пережили вместе…

– Тебя это почему-то не остановило!

– Хватит трепаться! – прикрикнула Женя. – Форс-мажор у него! Что, ребенок болен или дом сгорел?

– У него вообще детей нет… – Ушаков пожал плечами.

– Вот и я о том же! Небось в казино проигрался? – Женя сама не понимала, с чего такое пришло ей в голову, просто, пощупав в кармане печать, она отчего-то стала удивительно проницательной.

Ушаков открыл красную папку, заглянул в нее.

– Ну, что там? – озабоченно спросила Женя. – Оно?

– Оно! – кивнул Ушаков.

Женя заглянула через его плечо, увидела лист плотной желтоватой бумаги, покрытой четкими, крупными, выпуклыми буквами. Это из-за него, из-за этого желтоватого листка столько всего случилось в ее, и не только ее жизни…

– Ладно, – проговорил Ушаков, закрывая папку, – поехали назад, здесь нам больше нечего делать!

Он вышел из комнаты, не глядя на Вадима.

– Давай, выходи! – процедила Женя.

Вадим медлил, и она снова направила на него ствол пистолета.

Вдруг Вадим схватил опрокинутый стул, бросил его в Женю. Девушка инстинктивно отшатнулась, заслонилась рукой.

Воспользовавшись ее замешательством, Вадим метнулся к окну, прыгнул в него, как в речной омут, приземлился на жесткую глинистую землю, перекатился, метнулся к кустам…

Женя подскочила к окну, вскинула пистолет.

До сих пор она только угрожала Вадиму этим пистолетом, но теперь ей придется нажать спусковой крючок, послать пулю в живого человека… а что если она попадет… что если убьет его… как она дальше будет с этим жить? То есть этого паршивца не жаль, но ведь неприятности будут у нее…

Эти мысли пронеслись у нее в голове в долю секунды. Она подняла пистолет, направила его на Вадима… Потом опустила, да черт с ним!

Он уже подбежал к голым расхристанным кустам, еще мгновение – и скроется за ними…

И тут из кустов прямо перед Вадимом возникла бесформенная фигура. Та самая фигура в старой стеганой куртке с опущенным на глаза капюшоном, которая промелькнула на улице, когда они ехали через садоводство.

Вадим резко остановился, как будто налетел на невидимую стену, попятился, хотел развернуться и броситься в другую сторону – но бесформенная фигура шагнула навстречу ему, выбросила руку, в которой что-то ослепительно сверкнуло…

Вадим застыл, вскинул руки, схватился за горло, покачнулся и наконец упал на неровную глинистую землю.

Бесформенная фигура склонилась над ним.

Капюшон свалился, рассыпав светлые волосы.

Женя ахнула – она узнала Альбину.

Альбина склонилась над неподвижным телом Вадима и торопливо, жадно обшарила его. Ничего не найдя, вскинула голову и издала резкий, хриплый, безнадежный, звериный вопль…

Женя не могла пошевелиться, она буквально превратилась в соляной столб, пораженная и загипнотизированная происходящим на ее глазах. Наконец она смогла сбросить оцепенение, перекатилась через подоконник, вылетела на землю и бросилась к Вадиму.

Альбина, заметив движение в окне, скрылась в кустах.

Женя подбежала к неподвижному телу, потянулась было проверить на шее пульс, но увидела страшный разрез поперек горла, словно второй, криво ухмыляющийся рот, увидела кровь, быстро впитывающуюся в мерзлую землю, и отдернула руку, отшатнулась – с такой раной не на что было надеяться.

От увиденного к горлу подкатила тошнота.

Женя шагнула в сторону, согнулась, но мучительные спазмы ничем не закончились.

И тут за спиной у Жени раздались приближающиеся шаги.

Она испуганно обернулась, вскинула пистолет…

Но тут же опустила его, увидев Андрея.

Он подошел, взглянул на мертвого Вадима и удивленно повернулся к Жене:

– Это… ты его?

– Что ты! – Женю передернуло. – Как ты мог такое подумать! Это Альбина…

– Кто? – Андрей подумал, что ослышался. – Ты не ошиблась? Она-то здесь откуда?

– Не ошиблась. Я видела ее так, как тебя сейчас вижу. Наверное, она поджидала здесь Вадима. Увидела, перерезала горло и обшарила – видно, думала, что он приехал сюда, чтобы забрать из тайника тот самый листок, и захотела сама им завладеть. А может, у нее были с ним какие-то личные счеты, – Женя торопилась объяснить ему все, сбивчиво и многословно.

Чтобы он понял, что не она это сделала, хоть до сих пор держит в руках дурацкий пистолет, Женя отбросила оружие в сторону, как будто это была ядовитая змея.

– Господи, вот уж никогда бы не подумал, что она на такое способна!

– Ты ее плохо знаешь! – вздохнула Женя. – Мне кажется, ты вообще плохо разбираешься в людях.

Это было явно лишнее, нельзя так разговаривать с мужчиной, разумеется, если он не твой подчиненный. Женя тотчас пожалела о своих словах, но Андрей, кажется, их не расслышал.

Он повернулся к мертвому телу. Лицо его перекосилось гримасой страдания, но он справился с собой и проговорил тихим, бесцветным голосом:

– Я считал ее своим другом. Ты не представляешь, как давно мы были знакомы.

– Именно поэтому ты не замечал очевидного, того, что видели все. Она была такой…

Женя подумала, что это перебор, что ему и так сегодня досталось, и произнесла примирительно:

– Ладно, поехали отсюда…

Они проехали через безлюдное, словно вымершее садоводство, протряслись по грунтовке мимо линии электропередачи, проскочили через деревню Моховое.

Мужичонка в бесформенной шапке все еще курил возле сельпо свою нескончаемую папиросу, как будто нес там почетный караул, и рыжая собачонка по-прежнему вертелась у его ног. Как и в первый раз, она посчитала своим долгом облаять проезжих и даже пробежала за ними метров сто, после чего с чувством выполненного долга вернулась к хозяину.

Машина выехала из деревни.

Вдруг впереди, за поворотом дороги, что-то грохнуло.

Ушаков выехал за поворот и затормозил.

Посреди дороги стоял бульдозер, а рядом из кювета поднимался столб густого черного дыма.

Андрей опустил стекло и выглянул из машины.

Бульдозерист стоял на обочине, сжимая в кулаке мятую кепку, и непрерывно матерился. Рядом с дорогой полыхала перевернутая красная машина.

– Что тут стряслось? – спросил Ушаков бульдозериста.

Тот обернулся и выдал длинную, цветистую тираду. Затем, выпустив таким образом переполнявшие его эмоции, сообщил нечто довольно связное, лишь изредка перемежая свое повествование короткими нецензурными вставками.

– Я, значит, так твою и этак, еду по своим делам, в Леспромхоз, куда меня Семен Семеныч послал, а тут она, эта муха малярийная, выворачивает… выехала прямо передо мной с той просеки, и прямо, так ее и этак, на мой щит… я, так ее и этак, конечно, затормозил, да только поздно, она уже в кювете и перевернулась, колеса кверху, как будто, так и этак, поперек и по диагонали… я выскочил, хотел ей помочь, а тут она как рванет, так ее и разэтак, и тут же загорелась, как спичка, я и чихнуть не успел…

Андрей и Женя выскочили из машины, подошли к обочине.

Гламурная красная машина уже догорала, от нее поднимались к небу клубы густого черного дыма.

– Кто-нибудь из машины успел выбраться? – спросил Ушаков несчастного бульдозериста.

– Какое там! – тот махнул кепкой и выдал очередную матерную тираду. – Я было хотел поближе подойти, но там уже так полыхало, что у меня волосы загорелись… так твою и этак…

– Это ее машина, – вполголоса проговорила Женя.

– Чья? – покосился на нее Ушаков.

– Альбины. Я ее около нашего офиса много раз видела.

– Правда… – Ушаков тяжело вздохнул. – Теперь я ее тоже вспомнил… видно, после того, как она убила Вадима и ничего у него не нашла Альбина была в такой ярости, что мчалась, не разбирая дороги, и напоролась на бульдозер…

– Чего теперь будет? – тоскливо проговорил бульдозерист, не сводя глаз с догорающей машины. – Она так неслась… я ее и не заметил, и сделать ничего не мог, поздно уже было.

– Ну, так все им и скажешь.

– Кому?

– Ментам. Звони уже. У тебя телефон-то есть?

– А то как же! Не в каменном веке живем…

– И еще Семену Семенычу позвони, скажи, чтобы подъехал.

– А ты его откуда знаешь, Семен Семеныча? – бульдозерист подозрительно взглянул на Ушакова.

– Я его знать не знаю, но если он начальник, он тебя от ментов прикроет.

– Твоя правда…

– Ну, так звони ему скорее, а мы поедем, нам некогда. И мы все равно ничего не видели…

– Черт, надо было сказать, что там в поле еще труп! – вспомнил Андрей. – А, ладно, сам позвоню.

Он проговорил в трубку несколько слов и выбросил телефон, который взял у Михалыча, в придорожную канаву.

– Куда теперь? – с тоской спросила Женя, осознав, что ей все надоело. Ушаков-то свои проблемы решил – Вадим мертв, ценную вещь он вернул, а с ней что будет? С работы, небось, уволят за прогулы, но это уж ладно, она и сама увольняться хотела. Хотя, если с другой стороны посмотреть, то кто ее уволит-то? Альбина мертва… да, вот и нет у них теперь директора. Хоть и о покойниках только хорошее нужно говорить, нет у Жени ни одного доброго слова.

– Что молчишь? – спросил Андрей.

Женя очнулась от грустных мыслей и увидела, как уверенно его руки лежат на руле. Вообще, перед ней был уверенный в себе богатый мужчина, твердо знающий, чего он хочет и что обязательно это получит. Да, несмотря на старые брезентовые штаны и вытянутый свитер, теперь это был прежний господин Ушаков, великий и ужасный.

«Это означает, что для него все неприятности кончились», – подумала Женя.

А для нее? Что ж, кажется, пора прощаться, теперь время ей подумать о себе. Она хотела сказать, чтобы он повернул в сторону ее дома – довезет уж, не развалится, но тут вспомнила, что ключи по совету Жанны Романовны оставила там, в доме на Екатерининском канале. И кошелек с малым количеством денег. Остальное все пропало – сумка, мобильный телефон, хорошо хоть замки в квартире не придется менять. Тут она вспомнила, что Жанна Романовна осталась там, в подземелье, и забеспокоилась. Что эти уроды могли сделать со старой актрисой?

– Ты Жанну не знаешь, ничего с ней не случится, – заметил Ушаков, и Женя воззрилась на него в изумлении. Он что, читает ее мысли?

– У тебя все на лице написано, – поддразнил он. – Вот увидишь, сейчас приедем – а она дома.

Так и оказалась. Жанна Романовна открыла им дверь и только всплеснула руками, увидев Ушакова в таком виде. На Женю она уже удивляться перестала.

– Как вы? – только и спросила Женя.

– Ванну! – отмахнулась Жанна Романовна. – Ванну и завтрак, остальное после. А про меня и говорить не стоит, изобразила я этим недоумкам умалишенную старуху, они меня и вытолкали взашей.

Погружаясь в теплую душистую пену, Женя почувствовала себя почти счастливой.

– Ты тут не заснула? – Жанна Романовна положила на тумбочку полотенце и халат.

– Не стану я носить вещи его жены! – заупрямилась вдруг Женя.

– Это мой халат, – улыбнулась старая актриса. – Уж извини, не новый, но чистый.

Халат был когда-то шикарный – синий, расшитый золотистыми драконами. Сейчас ткань выцвела, и драконы потускнели, но все равно видны были страшные морды.

Потом они ели. Долго-долго и много-много, так что после второй чашки кофе у Жени была только одна мысль – как бы найти тихий уголок и поспать минуточек шестьсот.

Андрей тоже позевывал, одна Жанна Романовна была бодра и хлопотала возле них.

– Да, Андрей, – сказала она, – тут звонили от… точнее, он сам звонил, представился господином Серебровым.

– Что-о? – хором закричали Женя и Ушаков. – Серебров?

– Ну да, Серебров. Просил передать, что будет ждать вас, Андрей, сегодня в двенадцать часов по адресу в Криворожском переулке. Что-то не так?

– Да нет… – медленно проговорил Ушаков, – как раз все ясно… И если поторопиться, то я успею на встречу. Еще переулок этот искать…

– Как вы сказали? – спросила Женя. – Какой адрес?

– Криворожский переулок, дом семь.

– Так это тот же квартал, где находится наше издательство. Только с другой стороны здания.

– Интересно, это случайное совпадение или нет?

– Не верю я в такие совпадения! – Женя резко вскочила с места, едва не опрокинув стул.

– Так или иначе я должен туда ехать, – Ушаков тоже встал из-за стола.

– И я с тобой.

– Зачем?

– Я знаю это место. Очень хорошо его знаю…

Женя вспомнила, как выбиралась из Третьего Цеха по вентиляционному каналу, а потом через подвальное окошко. Это окошко выходило как раз на тот самый Криворожский переулок…

Да уж, она это место изучила досконально, как никто другой, можно сказать, познала его прелести буквально собственной шкурой. До сих пор помнит запах столярного клея, застарелой пыли и мышиного помета… как долго ей пришлось стоять под горячим душем, чтобы избавиться от этого запаха, въевшегося во все поры!

– Ладно, если ты так настаиваешь…

– Конечно-конечно! – Жанна Романовна вдруг засуетилась. – Андрей, мы быстро…

– Все равно не буду надевать ее тряпки! – процедила Женя, когда они с Жанной остались одни в гардеробной.

– Понимаю… – протянула старая актриса, – так что возьми вон те, из театра.

Это были те же клетчатые брючки и симпатичное коротенькое пальтишко. А лицо Женя сама сделала минут за пятнадцать, оказалось, успела научиться у Жанны Романовны. Правда, та слегка поморщилась, но потом сказала, что у Жени и так вид хороший – глаза блестят сами по себе, и волосы вьются, а движения порывистые, и походка легкая.

– Вы скоро там? – Ушаков нетерпеливо стучал в дверь.

– Удачи! – шепнула Жанна Романовна Жене на ухо.

И посмотрела так странно, как будто что-то знала про нее, о чем сама Женя и не подозревала.

Автомобиль был другой, его пригнали из фирмы по звонку Ушакова. Та машина куда-то пропала, а водитель все еще находился в больнице, голову лечил.

Они приехали в Криворожский переулок.

Переулок этот был тихий, почти безлюдный. В доме номер семь не было никаких офисов, только один подъезд с железной дверью, закрытой на замок с домофоном.

– Куда нам – сюда? – Андрей взглянул на эту дверь. – Но мы не знаем, какой код набрать…

Подожди! – Женя пошла влево от подъезда.

Она увидела прильнувшую к стене дома трансформаторную будку. Просто железный ящик, запертый на ржавый висячий замок. И у этого замка, и у самого ящика был такой вид, будто его давным-давно не открывали. Может быть, вообще никогда.

На этом ящике белой масляной краской было написано традиционное предупреждение: «Не открывать, высокое напряжение!». И традиционный же выразительный рисунок – белый оскаленный череп. Но поверх этого черепа более бледной краской, незаметной со стороны, был нанесен странный узор – спираль, лабиринт из сплетающихся, сливающихся, переплетающихся линий, словно затягивающих взгляд в загадочную, непостижимую глубину.

Узор, похожий на оттиск той печати, которую она нашла в Третьем Цеху. Это не может быть случайностью…

Андрей догнал ее.

– Что ты тут увидела?

Женя не ответила ему. Она приложила ладонь к спирали и почувствовала живой и теплый отклик, как будто соприкоснулась с другой ладонью. И в то же мгновение висячий замок щелкнул и раскрылся, дужка выскочила из паза.

Женя сняла замок с проушины, потянула дверцу. Дверца открылась, за ней обнаружились какие-то перепутанные провода, белые фарфоровые изоляторы. Между двумя медными контактами сверкнула оранжевая искра, свежо и остро запахло озоном, как перед грозой. И правда, высокое напряжение.

– Осторожно! – недовольно проговорил Ушаков. – Зачем ты это открыла?

– Вот зачем! – Женя показала фарфоровую пластинку, упрятанную между проводами. На этой пластинке была нарисована такая же бесконечная спираль.

Женя протянула к ней руку.

– Не трогай! – вскрикнул Андрей и попытался схватить ее за запястье – но не успел.

Женя уже приложила ладонь к спирали.

И снова, как первый раз, почувствовала теплоту ответного прикосновения.

И тут же вся масса переплетенных проводов и изоляторов, вся высоковольтная начинка трансформаторной будки плавно отъехала в сторону, открыв темный проход, достаточно широкий для того, чтобы в него мог пролезть человек.

– Ничего себе! – ахнул Ушаков.

Женя оглянулась на него с гордостью – мол, знай наших! – и протиснулась в темноту за будкой.

– Постой, я первый… – проговорил Андрей, но снова опоздал, она уже шла по узкому темному коридору.

Ушаков шагнул за ней, согнувшись, чтобы не удариться головой о низкий потолок коридора, и дверь потайного прохода тут же закрылась за ним.

В коридоре было темно. Женя шла медленно, ощупывая пол ногой перед тем, как шагнуть. Но вскоре впереди проступил едва заметный тусклый свет, и идти стало легче.

Еще несколько шагов – и Женя оказалась перед неплотно прикрытой дверцей. Толкнув ее, она увидела впереди большой полутемный подвал, в точности такой же, как тот, через который несколько дней назад выбралась из Третьего Цеха.

Даже кошка здесь была, только не рыжая, а трехцветная, она спала в углу на пыльной тряпке.

Такой же, да не тот.

Подвал был другой – в нем не было окошек, вместо них свет давала единственная тусклая лампочка в наморднике из проржавевшей железной сетки.

И еще, напротив, на другой стороне подвала, была железная дверь, выкрашенная тускло-красной краской, поверх которой был нарисован тот же, ставший уже привычным для Жени узор. Спираль из переплетающихся, уходящих в непознаваемую глубину линий.

На этот раз Женя почувствовала недоверие.

Узор вел их все глубже, все дальше, в недра таинственного дома. Можно ли ему доверять?

Но сомневаться было уже поздно. Она быстро пересекла подвал, прижала руку к узору – и железная дверь в ту же секунду с негромким щелчком открылась.

Женя шагнула вперед – и тут же поняла, где оказалась.

Груды картонных папок и коробок, пустых фанерных ящиков и ржавых деталей.

Третий Цех.

И тотчас же, чтобы отпали уже всякие сомнения, откуда-то из многолетних завалов раздался едва слышный, шелестящий, удивительно знакомый голос:

– Здравс-ствуй!

– Где это мы? – проговорил, догнав Женю, Ушаков. Он тоже невольно понизил голос. – Куда это мы попали?

– О, это место мне хорошо знакомо! – Женя усмехнулась. – Я тут бывала не раз!

– Да что это за место?

– Легендарное место! Бывший завод печатных машин, Третий Цех! О нем действительно рассказывают самые необычные истории. Говорят, тут водятся привидения…

Она нарочно говорила таким легкомысленным тоном, чтобы Ушаков не стал расспрашивать. Она никому не хотела рассказывать о том, что слышит странный голос и оставляет его обладателю пирожки и конфеты.

– И зачем мы здесь? Неужели здесь Серебров назначил нам встречу? Не самое подходящее место… – нахмурился Ушаков.

– Судя по знакам – именно здесь…

Тут Женя увидела на полу нарисованную мелом стрелку. Видимо, эта стрелка указывала направление – и Женя пошла туда.

И увидела впереди знакомую железную дверь. Дверь, ведущую на склад.

Что-то здесь не вяжется. Столько сложностей – всего лишь чтобы попасть на склад их издательства, в царство неподражаемой кладовщицы Валентины…

Женя подошла к двери – и увидела на ней такой же, как прежде, рисунок. Спираль. Лабиринт.

Она опять приложила руку к рисунку, дверь распахнулась с негромким скрипом…

Но Женя попала не на склад.

Она увидела просторную комнату, по стенам которой выстроились темные стеллажи с большими старинными книгами в позолоченных переплетах, а в глубине уютно горел камин. Перед этим камином стояли три кресла. Два были пусты, в одном, повернувшись спиной к двери и протянув руки к огню, сидел человек с темными, тронутыми сединой волосами.

Услышав скрип двери, он повернулся – и Женя ничуть не удивилась, увидев длинное лицо с близко посаженными глазами и бледным шрамом, пересекающим правую бровь.

– Вот вы и пришли! – проговорил этот человек, приподнимаясь. – Я ждал вас…

– Вы? – удивленно протянул Ушаков, который не успел схватить Женю за рукав, и пришлось ему идти за ней в это подозрительно место. – Кто вы такой? Вообще-то, я рассчитывал увидеть здесь совсем другого человека.

– Вы рассчитывали встретиться с господином Серебровым, не так ли?

– Да… но откуда вы это знаете?

– Позвольте представиться – Александр Серебров.

– Вы? Вы и есть Серебров?

– Да, а почему это вас так удивляет?

– Ну… я вас представлял совсем другим…

– Ну что ж, все мы иногда ошибаемся.

– Простите, но я вас, по-моему, уже встречал… ваше лицо кажется мне знакомым…

Женя промолчала – но у нее перед глазами возник мертвый человек на цементном полу Третьего Цеха. Бледное, бескровное лицо, бледный шрам, наискосок пересекающий бровь… да, ей тоже было знакомо это лицо! Еще как знакомо! А еще она видела его на том самом приеме, с которого все и началось. Очевидно, Андрей тоже его запомнил.

– Думаю, вы встречали не меня, а кого-то из моих коллег.

– Коллег? Не понимаю…

– Дело в том, что мы с коллегами чрезвычайно похожи. Очень легко перепутать…

– Очень странно… разве так бывает?

– Есть многое на свете, друг Гораций, что и не снилось нашим мудрецам. Точнее вашим мудрецам. Дело в том, что я – один из Хранителей…

– Один из… кого?

– Хранителей.

– Кто такие эти Хранители?

Голос Сереброва зазвучал гулко и протяжно, он словно завораживал, гипнотизировал.

– В глубокой древности, когда люди не умели добывать огонь, они сохраняли язычок пламени, найденный во время грозы или лесного пожара. От этого огонька каждый вечер зажигали костер, который отгонял диких зверей, вокруг которого собиралось племя, на котором готовили еду. От того, как бережно они обращались с этим огоньком, зависела судьба и даже жизнь племени. Этих людей называли Хранителями. Позже, когда люди научились получать огонь трением или другими способами, Хранители не утратили свое значение. Они стали жрецами, или волхвами, и передавали из поколения в поколение мудрость и знания предков. Так и мы, Хранители, с давних времен храним огонек древнего знания, которое наши предки получили от высших существ…

– От пришельцев, что ли? – переспросил Ушаков недоверчиво.

Серебров сделал вид, что не расслышал эту насмешливую реплику.

– Много веков мы хранили древние знания, передавали их из рук в руки, из уст в уста, пока пятьсот лет назад не появилось книгопечатание. Это было для человечества таким же огромным шагом вперед, как умение добывать огонь… впрочем, это долгий разговор, а мне сейчас хотелось бы поговорить не об этом. Вы мне, наверное, что-то принесли? Один старинный документ… старинный и очень ценный…

– Да… – Ушаков встряхнул головой, как будто пытаясь привести свои мысли в порядок, – но я должен вам сначала кое-что объяснить. Дело в том, что произошло недоразумение с оплатой. Лев Рокотов, через которого я хотел связаться с вами, предварительно перевел деньги на тот счет, который мне назвал владелец документа, но сам документ в процессе передачи похитили, и только сейчас мне удалось его возвратить. Так что Рокотов не получил деньги, и он…

– Насчет Рокотова можете не беспокоиться. Он повел себя не самым красивым образом, вовсе не по доброте душевной поспешил перевести деньги, а просто попытался заработать чужими руками, да к тому же перешел дорогу одной очень серьезной организации. Так что теперь ему не до вас. Но я, так и быть, урегулирую его проблемы с той организацией. У меня есть такие возможности. Думаю, он согласится за эту услугу не требовать с вас деньги назад. А деньги, которые он перевел… вам, наверное, интересно, что это за счет?

– Ну, в общем, это не мое дело, – твердо сказал Ушаков. – Я только должен отчитаться перед доверившимся мне человеком, сообщить, что его поручение успешно выполнено…

– Вот этого вы, к сожалению, уже не сумеете сделать. Олег Юльевич Розенберг вчера скончался.

– Жаль… – вздохнул Ушаков. – Хороший был человек, светлая ему память…

– Но он успел узнать, что деньги поступили на тот счет. Так что вы перед ним чисты. А этот счет…

Серебров достал из кармана листок, на котором была отпечатана длинная цепочка цифр, и протянул его Жене.

Женя до сих пор сидела, не особенно прислушиваясь к разговору, поскольку считала, что он ее не касается. Поэтому, когда Серебров протянул ей листок, она удивленно воззрилась на него:

– Что это?

– Ну как же – это тот счет, на который поступили деньги за этот документ. Вы можете распоряжаться им на свое усмотрение…

– Я? Почему я? – Женя переводила взгляд с листка на Сереброва и обратно. – При чем тут я?

– Дело в том… дело в том, Женя, что Олег Юльевич Розенберг, о котором мы сейчас говорили, ваш дед.

– Дед? – Женя удивленно подняла брови. – Никогда о нем не слышала! Ерунда какая-то. Он Розенберг, а я – Кукушкина…

– Ну да, но ваш отец… он получил фамилию своей матери. Она была Кукушкина. Они с Олегом Юльевичем не были женаты, но он в конце жизни захотел позаботиться о вас…

– Лучше поздно, чем никогда! – фыркнула Женя.

Серебров сделал вид, что не услышал ее реплику, и продолжил:

– Олег Юльевич разузнал все о вашем отце, и то, что он узнал, его огорчило. Сын его явно разочаровал. Поэтому он захотел, чтобы именно вам достались эти деньги. Деньги, конечно, не огромные, но достаточно большие. Думаю, Женя, вы найдете для них достойное применение.

– Были бы деньги… – протянула Женя. – А я-то думала, что вся эта история меня совершенно не касается… что я огребла кучу неприятностей в чужой игре.

– Все в этом мире взаимосвязано! Но я хотел бы, чтобы вы тоже кое-что мне отдали.

– Что? – Женя недоуменно взглянула на Сереброва и тут же спохватилась. – Ах, вы об этом…

Она достала из кармана тяжелую круглую бомбошку. Ручка из твердого черного дерева, металлическая вставка с удивительным, волшебным узором.

– Возьмите, вы, наверное, это имели в виду.

– Это, – кивнул Серебров. – Мы очень долго искали этот артефакт. Мой коллега… один из моих коллег заплатил за него жизнью. Могу я узнать, как эта печать попала к вам?

– Случайно… совершенно случайно…

Жене не хотелось рассказывать Хранителю о том существе, которое обитает в Третьем Цехе. Она и сама-то в него не очень верила.

И Хранитель, кажется, понял ее. Он кивнул и едва заметно улыбнулся.

Молодой Иоганн шел по улице, размышляя.

Он остался без крова над головой, без средств к существованию. Без надежд.

У него были только планы, блестящие планы, обещающие богатство и благополучие – но для их осуществления требовались деньги, и немалые деньги… а где их взять?

Тут перед его глазами возник дом в глубине Черного Леса, и хозяин этого дома – седоватый человек со шрамом, пересекающим бровь, мастер Леонард… что он говорил ему? Он говорил о тайне, которая преобразит мир, обещал Иоганну славное будущее, но пока его обещания ничего не стоили.

Не больше чем тот листок, который мастер Леонард вручил ему перед расставанием…

Иоганн достал листок, взглянул на него.

Отменный шрифт, прекрасно выписанные буквы…

Иоганн поднял голову.

Он оказался возле мастерской герра Мюнстера.

Иоганн вошел в мастерскую писца.

Герр Мюнстер все еще занимался своим делом, но дела у него шли куда хуже, чем прежде. Он постарел и одряхлел, глаза его видели хуже, рука дрожала, и знаменитый почерк испортился.

Один из его бывших подмастерьев открыл собственную мастерскую и переманил почти всех заказчиков. Теперь ему заказывали судебные жалобы и прошения на высочайшее имя, да и любовное письмо он мог написать куда лучше своего бывшего учителя. В той же мастерской переписывали латинские учебники и псалтыри, требники и часословы, не говоря уже об индульгенциях.

Старику Мюнстеру остались только самые простые, дешевые работы – списки товаров для небогатых провинциальных купцов да письма, которые приезжие отправляли к себе домой. Почти все его ученики перешли в новую мастерскую, а те, кто еще остался, были мало на что годны.

Вот и сейчас старик трудился над каким-то письмом. Из-за плохого зрения он так низко склонился над листом пергамента, что едва не водил по нему обвислым носом. Услышав шаги в дверях мастерской, оторвался от работы и поднял взгляд на Иоганна.

– Это ты, мальчик? Как ты вырос, однако! Ты не подумал над моим предложением?

– Каким предложением, герр мастер?

– Помнится, я предлагал взять тебя в ученики. Хотя… ученики неблагодарны. Рано или поздно они предают своего учителя… даже Христос…

– Простите, герр мастер, но я уже вышел из того возраста, когда пристало идти в ученики.

– Твоя правда, мальчик, твоя правда!

Герр Мюнстер вдруг заметил листок в руках Иоганна и с неожиданной ловкостью выхватил его:

– Что это у тебя, мальчик?

Иоганн не успел ничего ответить. Старый писец поднес листок к самым своим глазами и принялся водить по нему носом, будто принюхиваясь.

– Славная рукопись! – проговорил он наконец. – Удивительная рукопись! Это твоя работа?

– Нет, господин Мюнстер, это…

Писец, однако, не слушал его, он снова уставился на листок, завороживший его.

– Необыкновенная рукопись… как ровно выведены все буквы, одна к одной… дьявольски хорошая работа! Если это ты написал, я охотно взял бы тебя в свою мастерскую.

– Нет, господин Мюнстер, это не я…

Старик снова взглянул на Иоганна и повторил:

– Дьявольски хорошая работа! Да я бы продал душу дьяволу, чтобы так писать!

– Может быть, не нужно продавать душу. Может быть, я могу вам помочь, герр Мюнстер.

– Ты? Чем ты можешь помочь мне, мальчик? Ты же сказал, что это не твоя работа. А у меня уже никудышное зрение, да и рука не такая, как прежде…

– Я могу помочь вам, если вы поможете мне. У вас есть деньги, герр Мюнстер?

– Деньги? – мастер подозрительно покосился на Иоганна. – Почему тебя интересуют мои деньги, мальчик? Почему всех интересуют мои деньги?

– У меня есть план. Я думаю, что мог бы создать машину, которая заменит сотни писцов. Для этого мне нужны деньги…

– Это выдумки, мальчик! Это детские сказки! Надо же – машина вместо писца… такому никогда не бывать!

Он бормотал еще что-то, но больше пыхтел и клокотал от возмущения, как закипающий чайник.

Тут Иоганн увидел на полу испорченный с одной стороны листок бумаги, подобрал его, положил на стол чистой стороной кверху. Затем достал из кармана печать, подаренную ему Хранителем, хозяином Сильверберга. Дохнул на нее и оттиснул на чистом листе…

Витиеватые буквы появились на бумаге, они сплетались и змеились, как виноградные лозы, менялись на глазах, выстраиваясь в слова и целые книги. На этот раз Иоганн не поддался их магии, но старый мастер уставился на оттиск, словно его затянула невидимая, волшебная воронка, словно она перенесла его в иной, лучший мир…

Вдруг где-то совсем рядом раздался резкий и хриплый звук, будто здесь, в мастерской каркнул ворон.

Господин Мюнстер вздрогнул и опомнился. Он с трудом оторвал взгляд от оттиска печати и перевел его на Иоганна, как будто только сейчас увидел его.

– И много денег тебе нужно, мальчик?

– Мне понадобится сплав на основе свинца, и мастерская, и опытные работники…

– Короче – сколько тебе нужно денег?

– Думаю, шестисот гульденов должно хватить. Ну, на всякий случай пусть будет семьсот…

– Семьсот гульденов – это большие деньги! Это очень большие деньги!..

Старик снова уставился на листок с оттиском. Подслеповатые глаза его вспыхнули, как будто он помолодел.

– Знаешь, мальчик, за то, чтобы вернуть былую славу своей мастерской, мне не жаль отдать все свои деньги… семьсот так семьсот… покупай все, что тебе нужно.

Иоганн на мгновение прикрыл глаза – и ему привиделись тысячи и тысячи шелестящих страниц, высокие полки, заставленные темными томами, огромные залы, в которых за длинными столами сидят сотни людей, склонившись над книгами.

Все это будет – и все благодаря ему…

Женя открыла дверь офиса и увидела, что две престарелые сотрудницы пьют чай.

– Женя! – всплеснула руками Настасья Ильинична. – Господи, ты жива?

– Женечка, куда ты пропала? – Софья Петровна даже не кашляла. – Мы уж тут всякое передумали!

Надо же, Женя всего-то отсутствовала два дня, а потом подоспели выходные. Она переделала множество дел и с понедельника вышла на работу.

– А с чего вы так всполошились? – удивилась она.

– Как – ты не знаешь? Наша-то Альбина попала в аварию. Насмерть! – захлебывалась Настасья Ильинична. – Такой ужас, из полиции приходили, говорили – машина сгорела в уголья, и она там…

– А Лера… нет, ты не поверишь! – вступила Софья Петровна. – Леру взорвали на Витебском вокзале!

– На Витебском? – Женя плюхнулась на стул. – Да что она там делала?

– Вот уж не знаем! – старухи покачали головами в такт. – И ты еще пропала, мы уж подумали – мор напал на молодых сотрудниц!

– Все в порядке, я с вами навеки, – усмехнулась Женя, принимая от Настасьи Ильиничны чашку с чаем.

– Ох, я совсем забыла, нужно же на склад сходить! После обеда придет Овчинкин, нужно принести ему две пачки его мемуаров! – Софья Петровна страдальчески вздохнула, привычно закашлялась и пошла в угол за тележкой.

– Софья Петровна, не мучайтесь, я схожу! – Женя опередила ее, взяла тележку.

– Сходишь? – Софья удивленно взглянула на нее и сразу перестала кашлять. – Это очень мило с твоей стороны… я просто не ожидала… действительно не ожидала…

– Я все равно туда собиралась!

Женя достала из холодильника ореховый тортик, который купила утром перед работой, поставила его на тележку и выехала в коридор.

Возле лифта, как обычно, ошивался охранник из «Алиби» Георгий. Он демонстративно курил прямо под табличкой «Курение запрещено». Увидев Женю, плотоядно ухмыльнулся и проговорил голосом волка из мультфильма «Красная шапочка»:

– Куда это ты? Никак на склад?

Женя не успела ответить, потому что двери лифта открылись и вышел Ушаков. В виде «Великого и ужасного» – костюм, сшитый в Лондоне, итальянские ботинки и галстук ручной работы. И выражение на лице соответствующее.

При виде высокого начальства Георгий поперхнулся и едва не проглотил сигарету.

Ушаков, однако, его не заметил, он смотрел только на Женю, как будто вокруг больше никого и ничего не было.

– Привет! – сказала Женя. – Давно не виделись!

– Ага, – его лицо просветлело. – А ты что тут делаешь?

– Как что? Работаю! Ты ведь меня не уволишь за два прогула?

– Не думал тебя встретить… – он снова смешался, – ты ведь теперь…

Георгий смотрел то на Женю, то на Ушакова. В глазах его зашкаливало изумление. Он застыл на месте и стоял столбом, как полный кретин, не догадываясь хотя бы отойти в сторонку.

Ушаков, наконец, опомнился и потянул Женю к окну.

– Послушай… – заговорил он, мучительно подбирая слова, – я… то есть ты… понимаешь, я хотел позвонить, но…

– У меня мобильника нету, сегодня куплю! – перебила его Женя. – Столько дел, к родителям заезжала, предлагала им квартиру разменять, теперь хватит денег на доплату. Представляешь, они пять лет в разводе, а живут в одной квартире. Так не хотят! Привыкли, говорят, если что – хоть стакан воды будет кому подать… Вот уж странные они у меня люди!

– Ты должна мне все про себя рассказать, – перебил ее Андрей, – я же ничего про тебя не знаю.

– И я про тебя…

– Женя, я соскучился, я так привык, что ты все время со мной… – он наклонился к ней близко-близко.

Мелькнуло совершенно обалделое лицо Георгия.

– Теперь будем часто видеться, – успокоила Женя Андрея, – я работу бросать не буду, а то старушки совсем тут растерялись. Так что вместо Альбины стану, найму кого помоложе, парнишку шустрого с компьютером, девчонку деловую, и все наладится.

– При чем тут работа? Евгения, оставь женские штучки, я о другом говорю! – похоже, он рассердился. – У меня самого полный завал, на два дня нельзя фирму оставить, но надо же что-то делать!

– Ты о чем? – спросила Женя с самым невинным видом.

– О нас! Короче, сегодня после работы жди меня, поедем куда-нибудь, поговорим и все решим, ты согласна?

«Вот интересно, что он собирается решать, – подумала Женя, – ну ладно, послушаем…»

– Ой, я пойду, пожалуй, а то скоро Овечкин придет… то есть Овчинкин…

– Овчинкин? Кто такой Овчинкин? – удивленно переспросил Ушаков – но Женя уже вошла в лифт и нажала кнопку первого этажа.

Она вышла из кабины, прошла по знакомому коридору, толкнула тяжелую дверь…

Вот и Третий Цех.

Груды пустых ящиков и коробок, горы заржавленных, никому не нужных деталей.

Женя вспомнила, как входила сюда, словно в страшный, заколдованный лес, как ей мерещились глядящие из темноты злобные глаза, липкие руки, тянущиеся к ней, как слышались из углов цеха таинственные голоса.

Как давно это было! Как она изменилась с тех пор! Теперь она знает, чего на самом деле стоит бояться. А тот, кто живет в этом странном месте… наверное, это друг. И она пришла сегодня, чтобы напомнить ему об их дружбе.

Откуда-то из угла донесся знакомый шорох, и тихий голос прошелестел:

– Здравс-ствуй!

– Здравствуй!

Женя прошла по узкой тропинке между грудами ненужного барахла, подошла к знакомому ящику, поставила на него торт.

– Я тебе кое-что принесла!

Между ящиками снова негромко зашуршало, и Жене показалось, что она увидела едва различимый сгусток голубоватого тумана.

– Вот ты какой! – протянула она.

И тут из-за ящика вышел котенок, серый, с белым пятном на мордочке, смело подошел к Жене и потерся об ее ногу.

– Какой ты вырастешь красавчик… – Женя протянул руку, чтобы погладить, но котенок мягко отстранился, открыл розовую пасть и тихонько мяукнул.

«В следующий раз принеси колбаски!..»