Наталья Александрова

Стеклянный сад

* * *

Маша брела по улице, внимательно глядя под ноги, чтобы не вляпаться в лужу, есть за ней такой грех, совершенно не смотрит, куда идет. И вообще жалко будет новые туфли.

Долго их выбирала, колебалась, все решала, что лучше – туфли сейчас или платье, а туфли отложить на осень, чтобы носить их исключительно на выход, как говорит свекровь.

«На кажный день, – твердит, – можно что и попроще, а что получше, то непременно поберечь. А то если выходные туфли да платье на кажный день надевать, то вещь очень быстро в тряпку превратится, нужно будет новую покупать, так все денежки и профуфырятся».

Так и произносит «кажный», а не «каждый», как все нормальные люди. И еще словечки разные, как она считает, народные.

Это у нее в последние годы началось, когда она на пенсию вышла. Раньше-то работала в школе, нормально изъяснялась, приличным литературным языком, а теперь вот в народ пошла. Пословицами сыплет, поговорками: «Где родился – там и пригодился», «Мал золотник, да дорог», «Без труда не вытянешь рыбку из пруда», «Пусти козла в огород»…

Какой огород? Сроду у нее никакого огорода не было, дачки крошечной на шести сотках – и того нет, Тошку маленького некуда вывезти было, приходилось снимать халупу какую-то без воды и печки.

И каждый раз, как выдает свекровь очередную поговорку, непременно смотрит на Машу, поджав губы, как будто все это к ней относится.

Мол, мы-то понимаем, о ком речь, да только не скажем, мол, мы-то люди деликатные…

Как всегда, когда вспоминалась свекровь, тут же у Маши заломило виски, в них как будто ввинчивался ее скрипучий голос.

Она потрясла головой и все-таки вступила в лужу.

Да уж, день сегодня и правда ужасный. А когда они у нее были, хорошие дни?

Туфли, конечно, по выражению той же свекрови, товарный вид потеряли. Откровенно говоря, они ей и не нравятся: и неудобные, и цвет ей не подходит.

Вчера только мерила, всего-то попросила две пары принести. Так продавщица так разоралась – сами не знаете, чего хотите! Коробку ей бросила, вроде бы на полразмера больше, и все равно чуть тесноваты туфли. А Маша купила, хотя надо было не брать, раз такое отношение. Но не может она заставить людей себя уважать.

И сегодня с утра не успела на работу прийти, начальник крикнул из кабинета:

– Кочетова, завтра в командировку поедешь!

Маша так и встала на месте, потом в кабинет бросилась:

– Сергей Николаевич, как же так? Договорились, что Лоскутова поедет, я и так уже два раза подряд ездила в этот Металлопрокат.

– Я с тобой ни о чем не договаривался, – шеф отвечает. Это у него манера такая, строгая, как он сам говорит. – Я, – говорит, – с подчиненными строг, но справедлив.

Какая уж тут справедливость, когда она подряд два раза, да еще и третий норовят послать, а Ирка Лоскутова уже два месяца никуда не ездила.

Сначала по-хорошему попросила ее подменить – дескать, мама тяжело больна, Маша и согласилась. Да только бухгалтер Антонина Ивановна ей потом и сказала: дура ты, дура, ничему тебя жизнь не учит. Ирка-то с хахалем в пансионат намылилась на четыре дня, два отгула у начальника выпросила.

А в этот раз сразу поняла Ирка, что с мамой больной номер не прокатит, так, видно, заранее к начальнику подольстилась. Так-то он с подчиненными не спит, принципы у него, опять же Ирка противная такая, сплетница жуткая. А на самом деле, та же бухгалтер считает, что ему и жены-то многовато, все-таки возраст прилично за пятьдесят.

Так что начальник уже все заранее решил, поедешь, говорит, и точка. А если не нравится, то вот тебе Бог, а вот – порог, увольняйся прямо сейчас. Никто не держит.

Ага, увольняйся, а кто тогда в командировку поедет? Пугает только начальник, когда он еще человека на ее место найдет? Да к тому же такого покладистого и безотказного.

Но Маша понимать-то все понимает, а сказать резко не может, не умеет, такой уж у нее характер. И можно ведь плюнуть на все да уйти, так боится. Профессии у нее, считай, никакой, образование – техникум, как представит она унизительные разговоры с кадровиками, да еще дома свекровь будет пилить, мол, не дал тебе Бог ума, так сиди на месте и не дергайся.

Муж свою мамочку всегда поддержит, на Машу смотрит снисходительно, покрикивает, зовет Маруськой. Нарочно так говорит, знает, что Маше неприятно.

Маша смотрит на начальника, закусив губу, и сказать ничего ему не может, обещал же он ей в прошлый раз, что не пошлет в ближайшее время в этот чертов Металлопрокат. И забыл, конечно, улестила его Лоскутова, уговорила.

А начальник увидел на ее глазах слезы и еще больше разозлился.

Меня, кричит, уговаривать не надо, поедешь – и точка! Кулаком еще по столу стукнул, так что ручку сломал дареную дорогую. От этого еще больше рассвирепел.

Еле досидела Маша до обеда, никто ее не трогал, даже Лоскутова куда-то из комнаты испарилась, видно, совестно все же.

Перед обедом поймала ее бухгалтер Антонина Ивановна, сунула документы, что в Металлопрокат отвезти нужно, сказала, что она потом в банк уйдет, так что лучше сейчас разобраться. И ты, говорит, иди с обеда домой, скажешь, что собраться нужно.

На улице дождь хлещет, но Маша все равно ушла, чтобы злорадной морды Лоскутовой не видеть.

И вот теперь куда деться? Не домой же, там свекровь привяжется с вопросами, вечером муж явится, непременно скандал устроит.

И ведь Маша точно знает, что ему все равно, есть она в доме или нет, он и не заметит, если она не придет. Но обязательно выскажет все про командировку. Это мамаша ему в уши напела, что женщина семейная должна при доме находиться, с чужими мужиками по командировкам не мотаться.

При том, что муж абсолютно ее не ревнует. И свекровь в этом плане тоже спокойна, так прямо и говорит при Маше: «На нашу-то кто польстится – ни рожи ни кожи у ней нету…» Ага, так и говорит – не у нее, а у ней, это уж обязательно.

Маша в свое время глупость сделала, рассказала им, что начальник придирается. Свекровь тут же высунулась, это, говорит, потому, что ты себя поставить не умеешь.

Что за выражение такое – «поставить»? Что она – кресло, комод или вешалка в прихожей?

Вот я, свекровь говорит, всегда себя поставить умела.

Ну да, это уж конечно. Если по габаритам свекрови судить, то не женщина, а шкаф платяной трехстворчатый, его уж если поставят, то с места лет пятьдесят не сдвигают.

Нет, домой сил нет идти. Хотя собраться и правда надо. Прямой электрички до этого самого Металлопроката (чтоб он сгорел целиком) нет, нужно ехать до узла железнодорожного, а там пересаживаться на дизельный подкидыш.

Но дело в том, что этот подкидыш ходит два раза в сутки, и чтобы поспеть к нему, нужно сесть на электричку, которая отходит в шесть пятнадцать.

Значит, встать в пять утра и ехать на первом поезде метро до вокзала, а там бежать бегом. И когда она, невыспавшаяся и пропахшая дымом дешевых сигарет, попадет в этот Металлопрокат, ее встретят хмурые небритые мужики, которые даже на здрассте не отвечают. Директор завода сильно пьющий, бухгалтерша – жуткая баба с вечно поджатыми губами, секретарша – блондинка не первой молодости с накачанными гелем губами (кто сейчас так делает?).

Она спит с директором и стережет его почище кавказской овчарки, опасается всех женщин от пятнадцати до пятидесяти пяти.

Разговаривают на этом заводе все исключительно матом, кроме секретарши, та только шипит, как рассерженная кобра. Пока добьешься от них толку, семь потов сойдет.

Ночевать раньше можно было в служебной гостинице, но там огромные злющие клопы и замки на дверях номеров, считай, что никакие, могут ночью пьяные вломиться. К тому же за кражу личных вещей администрация не отвечает, это у них возле стойки крупными буквами написано.

Украли у Маши как-то кошелек, хорошо там денег мало было, но кошелек новый, жалко.

Так что теперь нужно комнату снимать у бабки, что возле станции живет. Там тоже не больно чисто, и бабка мрачная, однако хоть не воруют, и никто ночью не вломится, у бабки собака злющая, вся в хозяйку, но чужих не подпускает.

Дождь полил сильнее, и Маша огляделась в поисках какого-нибудь укрытия.

Как раз рядом оказалась вывеска кафе.

Если она немедленно не выпьет чаю, то простудится.

Маша не ходила в кафе в обеденное время, она брала с собой бутерброды. С ее зарплаты в кафе не насидишься. Ну и ладно, сегодня можно, ей выдали командировочные.

Она шагнула к дверям кафе. Туфли немилосердно жали.

Кафе оказалось небольшим, всего один зал, да к тому же плохо освещенный. Маше это было на руку, она прошла в дальний угол и села у стены на диванчик. Народу было немного. Официантка молча положила на стол меню.

– Мне чаю, – сказала Маша, – обыкновенного, черного, и пирожное, только без крема.

Она сняла под столом туфли и откинулась на мягкую спинку дивана.

Ох, не зря говорят, если хочешь быть счастливым, купи себе тесные ботинки. Сейчас еще чай принесут…

Она встретила официантку с радостью. Но что это? Нос уловил аромат кофе…

– Что это? – Маша отодвинула в сторону чашку. – Кофе? Я же просила чай!

– Вы просили кофе! – огрызнулась девица. – Я точно помню, кофе черный, без сахара… у меня еще склероза нет, я все заказы помню! А если не верите, вот у меня записано! – и ткнула Маше блокнот, где было что-то неразборчиво нацарапано.

Но как же… Маша хотела возмущенно закричать, но тут заметила в глазах девицы злорадные огоньки.

За что они все так с ней? Что она им всем сделала?

Горло перехватило, и чтобы не закашляться, она отхлебнула горького кофе. И все вдруг пропало – и злющая официантка, и затрапезное кафе, и весь этот дождливый город…

Маша стояла перед высокой ажурной оградой.

За этой оградой она увидела удивительный сад – ровные ряды аккуратно подстриженных деревьев, за которыми прятались круглые клумбы и длинные ухоженные цветники, удивительные фонтаны и укромные беседки…

Но все это было какое-то странное, ненастоящее – светло-голубые, полупрозрачные деревья, голубые полупрозрачные цветы на клумбах, голубые полупрозрачные статуи…

И ограда, перед которой она стояла, была из того же странного, удивительного полупрозрачного материала. Словно она была соткана из сгущенного, уплотнившегося воздуха, воздуха одновременно легкого и плотного, каким он бывает в первые волшебные минуты наступающих сумерек, когда все кажется нереальным.

Маша почувствовала непреодолимое желание войти в этот сад, пройти по его дорожкам, ощутить аромат этих цветов.

Она толкнула полупрозрачную калитку и вошла в сад.

Она шла по дорожке – и с каждым шагом душу ее переполняло удивление.

Сад был полон тишины. Особенной, звенящей тишины. Так звенит струна еще долго после того, как ее коснется смычок или пальцы музыканта.

Не щебетали птицы, сидевшие на голубых ветвях, и даже листья голубых деревьев не шелестели под ветром. Не журчали фонтаны, хотя струи воды извергались из пастей фантастических созданий – сказочных рыб, дельфинов, морских коней.

Казалось, этот сад погружен в магический сон, как сад в замке Спящей Красавицы.

Маша наклонилась над клумбой, чтобы понюхать голубую полупрозрачную розу – но у этой розы не было запаха. Точнее, она пахла чем-то незнакомым, странным, как бывает во сне.

Тогда она дотронулась до голубого стебля – и от ее прикосновения стебель призрачной розы треснул и раскололся, голубая роза упала на землю и с нежным, мелодичным звоном рассыпалась на миллион крошечных осколков.

И только теперь Маша поняла, что сад, в котором она оказалась, сделан из стекла. Из полупрозрачного стекла цвета выцветшего весеннего неба. Тревожного, нежного, прозрачного неба, каким оно бывает в середине марта.

Стеклянная вода лилась из стеклянных фонтанов, наполняя стеклянные бассейны, стеклянные птицы сидели на стеклянных ветвях среди стеклянной листвы, стеклянные статуи античных богов и героев прятались в глубине аллей и, казалось, шептались о чем-то на давно забытом языке.

Удивленная и растерянная, Маша взглянула на свои руки… и с изумлением увидела, что они тоже сотканы из того же прозрачного голубого стекла, что и все в этом саду. Сквозь голубоватую прозрачную кожу просвечивали, едва заметно пульсируя, голубые вены, как в первый морозный день вода засыпающей реки просвечивает сквозь первый, хрупкий, еще незамутненный лед.

И тут она услышала нежный, волшебный и печальный звон. Удивительную, космическую музыку.

Она оглянулась в ту сторону, откуда доносился этот звон, – и увидела, что бледно-голубые цветы на стеклянной клумбе рассыпаются, раскалываются на миллионы голубых искрящихся осколков вслед за той первой розой, которую она погубила своим неосторожным прикосновением.

А следом за цветами начали опадать листья со стеклянных деревьев, а затем и ветки, и крупные сучья. Вот и статуи начали раскалываться на части. Стеклянная богиня лишилась рук, на мгновение превратившись в подобие Венеры Милосской, – но тут же вся она рассыпалась, превратившись в груду сверкающих обломков…

Сад разрушался, рассыпался на ее глазах, и этот распад сопровождался неземной музыкой.

И Маша с ужасом поняла, что еще немного, еще несколько минут – и ее тоже затронет эта нежная музыка разрушения, музыка распада, она тоже расколется на мириады осколков. Вот она уже увидела, как по полупрозрачной коже побежала сетка тонких трещин… еще несколько секунд – и ее не станет, она, вместе со своими мечтами и надеждами, превратится в груду битого стекла…

И тут Маша очнулась.

Она сидела в том же самом кафе, где застал ее короткий и странный обморок. Перед ней стояла почти нетронутая чашка кофе. А за соседним столиком, который прежде был пуст, сидели двое – женщина лет тридцати, довольно привлекательная, можно даже сказать, красивая вульгарной, бьющей в глаза, ненатуральной красотой, и мужчина чуть постарше, с мрачным и недовольным лицом.

Они разговаривали вполголоса, явно ссорились тихими злыми голосами, женщина, кажется, оправдывалась, мужчина в чем-то ее обвинял, чего-то от нее требовал. С каждым словом накал ссоры нарастал, голоса становились громче, словно кто-то поворачивал ручку невидимого динамика.

Теперь Маша могла разобрать слова.

– Как ты можешь! – говорила женщина звенящим, напряженным, фальшивым, но в то же время полным подлинной страсти голосом, в котором уже слышались подступающие слезы. – Неужели ты способен втоптать в грязь мои мечты? Неужели ты способен грязными сапогами растоптать все мои надежды…

– Усохни! – оборвал ее мужчина. – Прекрати нести эту чушь! Где ты ее набралась? Где наслушалась?

– Я для тебя ничто! – воскликнула женщина. – Я для тебя пустое место! А я, между прочим, человек, у меня есть порывы, искания… у меня есть внутренний мир…

Маша будто воочию услышала ненатуральные голоса актеров из очередного бесконечного сериала, которые смотрит вечерами свекровь. Еще громкость включает на максимум, говорит, слышит плохо.

Ага, если ей что надо, тут же услышит, хоть шепотом разговаривай. И ведь ни за что громкость не убавит, хотя знает прекрасно, что Маше рано на работу вставать. Муж-то ничего не слышит, спит, как слон, никакими пушками его не разбудишь.

Вспомнив, что завтра вставать в пять утра, Маша еще больше расстроилась.

– Знаю я твои позывы и искания! – мужчина уже и не старался понизить голос. – Знаю я твои мечты! Мечтаешь найти там богатого папика… мечтаешь найти богатого урода, который будет давать тебе деньги на тряпки и побрякушки…

– Как ты можешь! – повторила женщина. – Это – мой большой шанс! Мое будущее!

– Чушь собачья! Туда заманивают таких дур, как ты, готовых на все, чтобы хоть раз мелькнуть на экране…

– А вот и нет! Я выиграла конкурс, ты понимаешь? Это было очень трудно, но я его выиграла! Вот ты меня считаешь дурой, а я выиграла! Я – одна из сотен! Участвовали очень многие, но выиграла я! Видишь, здесь так и написано! – Она показала какой-то глянцевый листок. – Передо мной раскрываются огромные возможности! Огромные горизонты! Сьемки, интервью, телевидение… я могу стать звездой, и я этого достойна! Я достойна большего, чем это…

Она обвела взглядом кафе, имея в виду не только его, но и всю свою жизнь.

– Возможно, когда-нибудь я пройду по красной дорожке в этих… Каннах… Я хочу все изменить! Хочу начать жизнь с чистого, белоснежного листа!

– Ага, размечталась! – мужчина вскочил, едва не перевернув стол, вырвал у спутницы листок и швырнул его на пол. – Только тебя и ждали в Каннах! Уже оркестр заказали! В общем, так, ты должна принять решение – или я, или этот идиотский конкурс! Или он – или я! Алина, ты меня знаешь, как сказал – так и будет! Если сегодня туда пойдешь – можешь завтра собирать свое барахло и катиться ко всем чертям! Хоть в Канны, хоть в Шманны, хоть с Эйфелевой башни прыгай!

С этими словами он резко развернулся и, не оглядываясь, зашагал к выходу из кафе.

– Олег! Олежек! – женщина бросилась за ним, но дорогу ей заступила официантка:

– Куда? А платить кто будет? Вы с твоим дружком, конечно, повеселили публику, но без денег я тебя не отпущу!

– Да пошла ты, кошка драная! Подавись! Сдачи не надо! – женщина швырнула на стол смятую купюру и бросилась к выходу.

– Сдачи не на-адо! – передразнила ее официантка. – Да я и не собиралась тебе сдачу давать! Было бы о чем говорить! Пятьсот рублей бросила, а гонору – как будто озолотила!

С этими словами она ушла за стойку.

Маше вдруг стало противно оставаться в этом кафе. Ей стало здесь тяжело дышать. Она достала кошелек, положила на стол деньги. Руки у нее тряслись, и одну купюру она уронила на пол. Наклонившись, чтобы поднять ее, увидела на полу возле своего стула какой-то листок, машинально подняла его.

На глянцевом листке было напечатано красивыми, витиеватыми буквами:

«Уважаемая Fillina (странное имя было вписано от руки), телевизионная компания «Рассвет» и продюсерский центр «Три кита» извещает Вас, что вы заняли призовое место в нашем творческом конкурсе, и, как призер конкурса, можете принять участие в съемках шоу «Последняя надежда». Для участия в съемках вам надлежит сегодня в 17.00 прибыть по адресу: Третья Промышленная улица, дом семь, строение четыре. Необходимо иметь при себе это приглашение. Генеральный продюсер В. В. Синдиков».

За этим пышным титулом следовала не менее пышная подпись с затейливым росчерком.

Маша еще раз перечитала письмо.

До нее сегодня все плохо доходило, словно между ней и остальным миром было толстое мутное стекло. Но теперь она поняла, что подняла тот листок, который швырнул на пол мужчина, ссорившийся со своей спутницей за соседним столом. Ну да, это приглашение.

Та девица с ненатуральным голосом выиграла какой-то конкурс, и ее пригласили на съемки шоу, но ее любовник категорически против, и в итоге он настоял на своем…

Судя по имени, вписанному в приглашение, девица участвовала в конкурсе анонимно, точнее – под компьютерным ником. Значит, никто не потребует документов, достаточно этого приглашения…

«О чем я думаю? – промелькнула в Машиной голове удивленная мысль. – Не собираюсь же я идти на эти съемки?»

Вот именно, что это пришло ей в голову? Наверное, она просто еще не очнулась от своих грез, не пришла в себя от очередного посещения стеклянного сада.

Это началось недавно, сегодня… какой раз… третий? Четвертый? Неважно. Но эти видения, они всегда приходили так неожиданно. И всегда она видела один и тот же сад из полупрозрачного голубого стекла.

И всегда в конце все цветы и деревья разбивались на тысячи мелких сверкающих осколков. Маша никому не рассказывала об этих странных видениях, хорошо, что это всегда случалось, когда она была одна – в автобусе, в поезде, вот, как сейчас, в кафе…

А кому рассказать-то, с кем поделиться? С мужем они почти не разговаривают, вроде бы не о чем. Так, по хозяйственным вопросам парой слов перекинутся, а вечером он сразу засыпает. Не свекрови же душу открывать, еще не хватало.

Снова она перечитала приглашение. Ну да, явиться сегодня к пяти часам. Вот просто прийти и дать им приглашение.

«Нельзя. Меня тут же разоблачат. И выгонят с позором», – заныл в голове неуверенный голос.

«А почему бы и нет? – прозвучал там же, в голове, другой голос – спокойный и уверенный. – Конечно, та девица, которой принадлежит приглашение, – пошловата и выглядит слишком вызывающе, но в том, что она говорила, была крупица смысла.

Рискнуть всем, начать все сначала, с нуля, с чистого листа… а что тебе терять? За что держаться? Чего жалеть? Мужа, который ни в грош тебя не ставит? Работу, от которой тебя давно уже тошнит? Может быть, свекровь?»

Маша выронила листок, он плавно спланировал на стол, рядом с чашкой недопитого кофе. Что это? Мало ей странных видений, так теперь в голове звучит какой-то посторонний голос.

Ну, это только так говорится, что голос звучит, на самом деле просто мысли в голове не ее, а другие – смелые, разумные. Так может, прислушаться к этому голосу и рискнуть…

Маша в который раз перечитала приглашение.

В преамбуле письма были названы телевизионная компания «Рассвет» и продюсерский центр «Три кита». Она достала телефон и сделала запрос по этим названиям.

Интернет выдал ей целый ворох ссылок. Компании с такими названиями действительно существовали, на их счету числилось множество телевизионных шоу, программ и сериалов.

Значит, это не жулики…

Да, но она-то собирается проникнуть на съемки обманом, по чужому приглашению! Ведь та девица выиграла какой-то конкурс, значит, у нее есть способности…

И снова в голове у нее зазвучал внутренний голос:

«Ты ее видела, слышала, как она говорит. Неужели ты думаешь, что не сможешь обойти ее в любом конкурсе, где нужно проявить хоть немного способностей?»

«Как знать, – тут же возразила сама себе Маша, – мало ли какие нужны способности».

И тут до нее дошел еще один важный момент. Может быть, самый важный из всех.

Время.

Время, когда следовало прибыть на съемки. Это было сегодня, до начала оставалось всего два часа. Так что, если она хочет рискнуть, если хочет попытаться изменить свою судьбу – ей нужно поторопиться, иначе этот шанс будет упущен…

Она оставила на столике деньги и прошла в туалет. Что бы там ни случилось, ни одна женщина не выйдет на улицу, не взглянув на себя в зеркало.

Да, вид в зеркале не слишком впечатлял, и это еще мягко сказано. С такой физиономией не то что на шоу, в школьные уборщицы и то не возьмут.

Маша достала косметичку и привычно расстроилась. Пудра дешевая, а помада вообще закончилась. Стыдно сказать, спичкой нужно выковыривать. Но сейчас и спичка не поможет. О чем она только думала? Уж на то, чтобы помаду новую купить, много времени не нужно.

Живет, как в тяжелом сне, мысли тягучие, скучные, все время одни и те же. Что по работе сделать, что в магазине купить, и то особенно думать не надо, свекровь вечно одно и то же готовит, суп с мясом, наваристый, так что, по ее же собственному выражению, «ложка стоит». Едят они этот суп на ужин, потому что свекровь не признает никаких кафе и столовых. По ее словам, домашнее питание – самое лучшее, а от кафешек этих только язву наживешь.

Маша считает, что от ее жирного супа свекровь наживет непременно болезнь печени, но помалкивает. Да кто ее слушать станет? Кому ее слова интересны?

Муж ест да похваливает, может и наутро спросить: «Маманя, а супцу вчерашнего не осталось?»

Маша воочию представила себе запах свекровкиного супа, и ее тут же затошнило. Нет, нужно немедленно взять себя в руки.

Маша посильнее подвела глаза, попудрила нос, и о, чудо! Кто-то забыл на полочке перед раковиной тюбик губной помады. Конечно, нехорошо пользоваться чужим, ну да ладно.

Помада была для нее слишком яркой, сама она никогда бы не купила такой цвет, но неожиданно помогла, сделала лицо выразительнее, и уголки губ больше не опускались уныло.

– Что ж кофе не допили? – встретила ее в проходе официантка, и глаза ее злорадно блеснули.

Нет, с этой девицей что-то не так, она посетителей всерьез ненавидит. Если ее не уволят, то она, пожалуй, в чай-кофе яд подсыпать начнет.

– Сама свои помои пей! – бросила ей Маша.

И не ожидала вовсе от себя такого, никогда раньше не ругалась в общественных местах. Ей нахамят, она скукожится, голову в плечи втянет да и пойдет.

Официантка, надо думать, тоже такого не ожидала от бессловесной, затурканной жизнью женщины. Во всяком случае, она не нашлась, что ответить.

Маша вышла из кафе и на мгновение задумалась.

Промышленная улица… не очень-то обнадеживающее название.

Маша понятия не имела, где эта улица находится, но не сомневалась, что далеко от центра. И как туда добраться?

Еще не додумав эту мысль до конца, она встала на край тротуара и подняла руку.

Это был необычный для нее поступок. Маша не привыкла пользоваться такси или частными извозчиками – ее приучили экономить на всем.

Как говорила свекровь: «копейка рубль бережет». Так что основной транспорт, каким она пользовалась, – маршрутки.

Черт с ней, со свекровью! Если менять жизнь, нужно начать это прямо сейчас! Как раз командировочные выдали.

Рядом с ней остановилась серая неприметная машина. Маша замешкалась, и из машины донесся гнусавый, словно простуженный, недовольный голос:

– Ну что, будем садиться или так и будем стоять? У меня, между прочим, время не казенное.

– Сажусь, сажусь! – Маша открыла дверцу, плюхнулась на пассажирское сиденье, мимоходом подумав, что водитель мог бы и открыть ей дверь.

Устроившись на сиденье, она взглянула на этого водителя. Это был мужчина лет сорока с обвислым носом, глубоко посаженными тусклыми глазами и унылым, недовольным лицом.

– Что смотришь? – протянул он гнусавым, словно простуженным, голосом. – Куда едем?

Маша снова растерялась.

Ей казалось, что она стоит на краю высокого обрыва, перед зияющей пропастью. Всего один шаг вперед – и ничего уже будет не вернуть… обратной дороги не будет… жизнь – не видеозапись, ее не отмотаешь назад!

А стоит ли что-то возвращать? Есть ли в ее жизни хоть что-то, чем стоит дорожить? Не лучше ли зачеркнуть прошлое и броситься в эту пропасть?

Что ее ждет? Падение, ужас, боль… а может быть – полет? Неизведанное, прекрасное чувство?

– Ну что – едем, наконец? – с явной неприязнью процедил водитель. – Или говори, куда ехать, или вылезай! Мне, между прочим, на жизнь нужно зарабатывать!

– А можно на «вы»? – проговорила Маша твердо, неожиданно для себя самой.

– Чего? – опешил водитель.

– Мы незнакомы, и на «ты» не переходили, так что обращайтесь ко мне на «вы». Пожалуйста.

– Ишь ты, цаца какая! – удивился водитель, но тут же поправился. – Ишь вы! Так все же куда едем?

– Промышленную улицу знаете?

– Я все знаю! Не первый год по городу катаюсь! – И машина тронулась.

Ехали они долго, и Маша от ровного шума мотора, от мягкого укачивания автомобиля впала в какое-то странное состояние полусна-полуяви.

Таксист, поглядывая в зеркало заднего вида, думал, что его пассажирка задремала, но Маша вовсе не спала. Мысли текли вяло, неторопливо, тягуче, как вода в спокойной реке. И вставали перед ней вопросы.

Первый: отчего у нее такая скучная и нелепая жизнь, и нет у нее никаких надежд на будущее. Все какое-то серое, одинаковое, хмурое, как ноябрьское утро.

И второй вопрос: как дошла она до такой жизни? Неужели все из-за замужества?

Маша вышла замуж рано, в двадцать два года, и Антошка родился через пять месяцев. Ну да, она забеременела как полная дура, да еще поняла это далеко не сразу, а потом пожилая врач отговорила ее что-то делать.

Сколько, говорила, у меня в кабинете сидело женщин, которые до слез, до обморока ребенка хотели, а не могут. Кучу денег и нервов тратят на лечение, а когда лечение не помогает, на всякие там процедуры, чтобы забеременеть, а не получается! А вам, дурам, само счастье в руки идет, а вы хотите его уничтожить? Всю жизнь потом каяться будешь, никогда себя не простишь.

Не то чтобы Маша так не хотела ребенка, просто собиралась учиться. И слишком мало они знакомы были с Иваном, всего-то четыре месяца встречались.

Он был старше ее на восемь лет, работал водителем.

Когда Маша сказала ему, что забеременела, то ожидала всякого. Может просто повернуться и уйти, как случилось с одной знакомой девчонкой из техникума.

Снимали они вместе с парнем квартиру, и все вроде было хорошо, а как получился ребенок – так парень, ни слова не говоря, тут же съехал обратно к родителям, а потом приехал к ней его отец, дал денег на аборт, заплатил за квартиру вперед на месяц и сказал, чтобы более его сына она не беспокоила. Вот так вот, а ведь почти год вместе жили. И все было хорошо, то есть это она так думала. И даже собиралась летом его к себе везти, с родителями знакомить.

У нее потом все плохо стало. Протянула с абортом, пошла поздно, сделали плохо, провалялась в больнице, техникум, конечно, бросила, устроилась на работу в какой-то магазинчик задрипанный, жизнь беспросветная, начала попивать, потом все больше, в магазине еще недостачу навесили… в общем, встретила ее Маша через полгода и не узнала даже. Лицо опухшее, под глазом синяк застарелый, одежда грязная, колготки рваные. Ужас! Тусуется с какими-то бомжами, в общем, видно, что человек конченый.

Так что Маша ничего хорошего от разговора с Иваном не ждала, ко всему была готова.

Выслушал он ее внимательно, конечно, особой радости не проявил, сказал, что подумает. И ушел.

Маша так и решила, что насовсем ушел, значит, самой нужно проблему решать. Стерла его номер из мобильника и приказала себе про него забыть. Тут-то врач ее и отругала, чуть из кабинета не выгнала.

А через три дня Иван ее у работы встретил: «Что за дела, почему не отвечаешь? Идем с матерью знакомиться».

Маша тогда так растерялась, что свою волю не проявила. А как увидела свекровь будущую, так вообще замолчала и все делала как скажут.

Свекровь все решала.

«Свадьбы, – сказала, – не нужно, нечего зря деньги на ветер бросать. Понаедут, понабегут разные, им бы только нажраться да “горько” поорать. Нечего эту шваль приваживать».

Это она про родственников так.

Маше было все равно, ее как раз тошнить начало, так что про свадебный стол с неизбежным салатом оливье и селедкой под шубой и думать было страшно. А родственников у нее не было, только тетка двоюродная в родном городе. Мама умерла молодой, а отца она и вовсе не помнит.

Муж еще шутил, что жениться надо на сироте, вот он так и сделал, какой умный.

А у Маши вся беременность прошла как в полусне. А потом Антошка родился, крикливый такой, неугомонный, она все время спать хотела. Свекровь тогда работала, муж к маленькому не подходил.

Маша похудела, голова все время кружилась от переутомления. Еще ведь грудью кормить ребенка надо было.

В конце концов упала она как-то в обморок на лестнице, хорошо, соседка мимо шла, успела подхватить. Вызвали «Скорую», приехала быстро, врачи сказали, что переутомление и гемоглобин упал донельзя. Все это врач свекрови высказала, довели, говорит, девку до ручки, краше в гроб кладут.

Полежала Маша в больнице неделю под капельницами, свекровь сама с ребенком управлялась. И прикипела к нему душой, тут уж ничего не скажешь, внука она любит, только Машу ненавидит. Уж почему так – неизвестно. Впрочем, свекровь есть свекровь…

Молоко у Маши в больнице пропало, перевели Тошку на смеси, стал он наедаться и теперь спал спокойно.

А свекровь с того времени стала Машу поедом есть. И то ей не так и это. Прямо в глаза говорила, что невестка попалась ей ни на что не годная, ничего не может и не умеет. Пустое место, в общем.

Оглянулась Маша по сторонам, да и поняла, что совершенно не нужно ей было замуж выходить, ни к чему все было. А что делать, ведь ребенок маленький, куда денешься.

Прошло время, устроилась она на работу, да все не то. И денег мало, и скучно. Но образования высшего нет, профессии тоже никакой, да еще кадровики как увидят в анкете, что ребенок маленький, такую физиономию скроят, как будто к ним террорист на работу устраивается, а не мамочка молодая.

Время шло, Антошка рос, и ничего не менялось. Муж был к ней совершенно равнодушен. Ну, вспоминал о ней раз в неделю, Маша иногда думала, что это у него такой же рефлекс, как в баню сходить. Так и то после бани более довольный являлся.

Причем Маша знала, что в баню он ходит один, только чтобы попариться, а пива дома выпьет. Не ездит он на рыбалку, и в баню большой компанией не ходит, никаких там девиц, и все такое, этого нет. Не курит и пьет в меру, да и то больше пиво.

Зарплату в дом приносит и свекрови отдает, себе немного оставляет, у него потребности небольшие, сам говорит.

Со временем работу водителя оставил и, по выражению свекрови, пошел на повышение, то есть стал заведовать гаражом в той же фирме, где раньше водителем был. Растолстел немного, голос солидный, говорит мало, слова скупо цедит, движения неторопливые, куда спешить? Кому надо, подождет, говорит.

Положительный, в общем, человек, только до чего скучный. Ничего не читает, даже газет, в телефоне у него даже игр нет, только контакты и навигатор. Вечером придет, поест, телевизор посмотрит да и спать ляжет. И так каждый день. В выходные, кроме бани, никуда не ходит, ну, свекровь на рынок свозит или в супермаркет.

Пыталась Маша раньше хоть в кино его зазвать или в парк погулять, так свекровь сразу возбухла: куда тебе еще из дома его тащить? Нет бы по хозяйству помочь, а тебе бы только удовольствия справлять.

Так и говорит: «справлять» – как будто это день рождения.

Антошка такой же получился. Водила его Маша на занятия разные, на спорт, в бассейн – все не то. Позанимается немного да и бросит. Неинтересно ему.

Педагоги только плечами пожимают, не хочет – не заставляйте, способностей у него никаких нет, так что зря ребенка мучить и деньги тратить. Да еще свекровь ворчит, уж она-то всегда на Антошкиной стороне.

В садике ничем не выделялся, в школу пошел – тоже в основном на тройках едет. Читать не любит, Ну, на уроках не хулиганит, так учительница и довольна.

Первое время спрашивала Маша, какие у него интересы, чего хочет, о чем мечтает? Молчит, отмахивается, ну, в компьютер поиграет иногда, и то, как подслушала она однажды в школе разговоры мальчишек, что ее сын в этом деле не ас.

Сама себе призналась, что сын малость туповат. Ну, не ей бы говорить, она сама не доучилась, ни умом, ни образованием не взяла.

А как-то года полтора назад задержалась Маша на работе, начальник прицепился с какими-то документами. А свекровь с ужином ее никогда не ждет, опоздала, говорит, – твои проблемы, а я десять раз подогревать не нанималась.

Вошла Маша тихонько, свет в прихожей не успела зажечь, а они на кухне сидят. Стол лампой освещен, и увидела Маша, как они все трое похожи: свекровь, и муж, и Антошка. Все похоже: и лица, и фигуры, и жесты, и голоса даже. Сидят за столом, едят молча, и видно, что им разговаривать и не надо, и так хорошо. Семья, в общем. Только ей в этой семье места нет. Не нужна она им, лишняя она на этой кухне, за этим столом.

Как дошло такое до Маши, так она сумку выронила. Повернули они все трое головы на звук, никто не обрадовался, никто с места не вскочил, стул ей не пододвинул – долго, мол, ждали, садись скорей с нами…

Ничего этого не было, только свекровь прошипела что-то нелестное, да муж кивнул скупо. А сын и вовсе ничего не сказал.

Вот тогда и у Маши в душе что-то перевернулось. Раньше-то она себя тем утешала, что хоть с мужем не повезло, зато ребенка она родила, жизнь кому-то дала, есть у нее сын. А тогда поняла, что и сына-то нет. То есть он есть, но сам по себе, что вот случись что с ней – он и горевать особо не станет. А про мужа и говорить нечего.

Нечувствительные они все, странные, другая порода людей, как будто от другой обезьяны произошли. Им друг с другом хорошо, комфортно, но никого другого к себе не примут.

Автомобиль резко подбросило на рытвине, Маша опомнилась и выглянула в окно.

Они ехали по безлюдной улице, по обеим сторонам которой высились одинаковые безликие бетонные корпуса. Промышленные здания, давно заброшенные и обезлюдевшие. Асфальт под колесами машины был растрескавшийся, разбитый, через него пробивалась пожухлая трава, а местами даже крошечные, уродливо искривленные деревца. Тут и там валялись бетонные блоки, ржавые обломки арматуры, железные детали неизвестного назначения. Кое-где темнели глубокие лужи, хотя дождя давно не было.

Прямо скажем, странное место для проведения съемок телешоу! Наверняка здесь что-то не так – либо она перепутала адрес, либо это приглашение на съемки – чья-то жестокая шутка, чей-то идиотский розыгрыш…

Вдруг водитель ударил по тормозам. Автомобиль резко остановился.

– Все, дальше я не поеду! – заявил водитель раздраженно.

– Что, разве уже приехали?

– Не знаю, как ты, а я точно приехал!

Маша огляделась и увидела на одном из серых корпусов выцветшую табличку: «3-я Промышленная улица, дом 3».

– Эй, постойте, мне нужно дальше!

– Дальше не поеду! Дальше – сама, ножками! Я и так чуть из-за тебя машину не угробил! А дальше мне и вовсе не проехать, у меня все же машина, а не вертолет! И даже не гусеничный вездеход! Видела, что впереди?

Действительно, впереди на дороге была огромная яма, на дне которой темнела вода. Вдоль этой ямы тянулись узкие мостки.

– Дальше не поеду! Вылезай!

От злости водитель снова перешел на «ты», но Маша не стала заедаться. С каждой минутой она все больше сомневалась, что приняла правильное решение. Она представила, как будет выбираться отсюда, из этого глухого угла, если не найдет нужную компанию, и умоляюще поглядела на водителя:

– Я вас очень прошу, не уезжайте, подождите меня здесь! Хоть полчаса! Ну, пожалуйста!

– Ладно, полчаса подожду! Только расплатись сейчас! А то сбежишь, не заплатив…

Маша удивилась, с чего он стал таким покладистым. Она заплатила, выбралась из машины и пошла вперед по мосткам.

Мостки под ней скрипели и качались, она боялась, что они подломятся и она провалится в яму с грязной водой. Однако ей удалось благополучно перейти на другую сторону…

И тут сзади послышался шум мотора.

Оглянувшись, Маша увидела задние огни уезжающей машины.

Теперь ей стала понятна неожиданная сговорчивость водителя – он и не думал ее дожидаться, просто не хотел конфликтовать, пока не получит свои деньги.

Маша тяжело вздохнула.

Похоже, она влипла по полной. Перед ней было два пути: возвращаться прямо сейчас или все же найти нужный адрес и убедиться, что там нет никакой телекомпании.

И она выбрала второй вариант – чтобы потом не корить себя, что не довела дело до конца. Тем более что до времени, указанного в приглашении, оставалось всего полчаса.

Она шла вперед по грязной, разбитой, безлюдной улице мимо одинаковых темных корпусов и мысленно ругала себя. Надо же, захотела зачеркнуть свою прежнюю жизнь, начать все с чистого листа – и в итоге оказалась в полной заднице… Нет, новая жизнь – это не для нее! Придется возвращаться в свой повседневный ад – к мужу, свекрови и командировкам в Металлопрокат… Но как же не хочется…

И тут она увидела на очередном бетонном корпусе заляпанную грязью табличку:

«3-я Промышленная улица, дом 7».

А чуть ниже к стене была прикреплена картонка, на которой крупными буквами от руки было написано:

«Последняя надежда».

И стрелка, которая указывала налево.

Последняя надежда… только сейчас Маша поняла, насколько символично название конкурса, насколько точно оно отображает ее собственную жизненную ситуацию.

Ну что ж, во всяком случае, она, кажется, не ошиблась с адресом…

Маша пошла туда, куда показывала стрелка – и скоро увидела в бетонной стене железную дверь, к которой снова вели шаткие деревянные мостки, перекинутые через глубокую канаву.

На двери было написано опять-таки от руки: «Строение 4», хотя никакого отдельного строения Маша не заметила.

Неловко балансируя, она перешла по мосткам, толкнула дверь.

Дверь была заперта.

Только этого не хватало!

Маша чуть не разрыдалась от бессилия и безысходности – но тут из невидимого динамика донесся женский голос:

– Куда?

– На съемки шоу «Последняя надежда»! – выпалила Маша, понимая, как глупо это звучит.

– Имя?

– Фелина! – проговорила она, вспомнив слово, от руки вписанное в приглашение.

Раздался щелчок, и дверь открылась.

Маша проскользнула внутрь и перевела дыхание.

Неизвестно, чем все это закончится, но она, по крайней мере, нашла нужное место и прибыла в него вовремя.

Она увидела, что дверь за ее спиной медленно закрывается, повинуясь доводчику, и осознала только теперь, что перешла некоторую границу и что ее скучная монотонная жизнь закончилась. Хуже будет дальше или лучше, она не знает, но прошлое не вернется никогда.

С чего у нее возникла такая уверенность, Маша предпочла не уточнять.

Она огляделась.

Узкий полутемный коридор вел от двери в глубину здания. Стены его были выкрашены унылой темно-зеленой краской, на полу лежал такой же унылый зеленый линолеум. Маша пошла вперед, поскольку больше ничего не оставалось.

Вскоре коридор раздвоился. Ей показалось, что справа промелькнула какая-то фигура, и она хотела было повернуть в ту сторону, но тут увидела на стене знакомую картонку с надписью «Последняя надежда» и жирной стрелкой, указывающей налево.

Сомнения отпали.

Она пошла налево, и вскоре оказалась перед стойкой вроде гостиничной рецепции. За этой стойкой сидела женщина средних лет в строгом черном костюме, с коротко остриженными черными волосами, с сильно подведенными глазами и без тени улыбки на лице. Плотно сомкнутые губы превратились в узкую малиновую линию, словно прорезанную бритвой.

– Слава богу, я вас наконец нашла! – проговорила Маша с неуверенным облегчением и выдала робкую, заискивающую улыбку.

– Приглашение! – процедила женщина за стойкой, не озаботившись ответной улыбкой. И не поздоровалась и даже, кажется, на Машу и не взглянула.

– Вот… сейчас… – Маша открыла сумку и полезла за приглашением, но никак не могла его найти среди всяких бесполезных мелочей, накопившихся в сумке.

– Сейчас… секундочку… оно было здесь, честное слово… да где же оно…

Она уже вообразила, что выронила приглашение, когда расплачивалась с водителем – и тут злополучный листок выпал из сумки и спланировал на пол.

– Вот оно, нашлось! – Маша подняла приглашение и протянула администратору.

Та начала его внимательно изучать, а Маша, чтобы нарушить напряженную тишину, заговорила:

– Надо же, как вы далеко забрались! Какое неудобное место! Так долго добираться…

Администратор отложила приглашение. Теперь ее лицо казалось куда более приветливым, и она даже соблаговолила ответить Маше:

– У нас, конечно, есть офис в центре, но там сейчас ремонт, вот и пришлось пока разместиться здесь. Но вы не беспокойтесь, здесь все предусмотрено, вам здесь будет удобно.

– А что – это надолго? – спросила Маша, удивленно оглядевшись по сторонам.

– Не могу вам сказать, – женщина сделала какую-то отметку на приглашении и нажала кнопку на стойке.

Тут же у нее за спиной открылась неприметная дверь, оттуда вышел мужчина лет сорока с седыми висками и аккуратными усиками, в костюме без галстука. Он подошел к Маше, улыбнулся и проговорил мягким бархатистым голосом:

– Я буду вашим куратором. Меня зовут Павел. Пойдемте со мной.

Маша обрадовалась, что он не спросил ее имя, потому что не могла вспомнить, как звали ту девушку, чьим приглашением она воспользовалась. Впрочем, может быть, они тоже не знают ее имени…

Павел открыл перед ней ту же дверь и придержал, вежливо пропуская вперед.

Они оказались в небольшой комнате без окон, посреди которой стоял пустой стол и два кресла по его сторонам. Павел показал Маше на одно из этих кресел, сам сел напротив.

Маша устроилась в кресле – и тут вспомнила, как звали ту девицу. Алина. Ну да, конечно, Алина, так назвал ее спутник. И компьютерный ник она выбрала созвучный: Алина – Фелина…

Павел тем временем достал откуда-то портфель, вынул из него стопку листов, блокнот и ручку, положил на стол.

Пристально взглянув на Машу, спросил:

– Сколько вам лет?

Маша смутилась, но ответила честно:

– Тридцать два.

Может быть, Алина чуть моложе, но лучше говорить правду, когда можно – меньше шансов запутаться, меньше шансов забыть, что говорила прошлый раз…

– Ваша группа крови?

– Первая, – ответила Маша после секундной заминки.

– Ваш рост?

– Метр шестьдесят восемь.

Она ждала уже неизбежного вопроса про вес, но вместо этого Павел спросил:

– Сколько будет двадцать семь плюс шестнадцать?

– Сорок три, – ответила Маша, подумав несколько секунд.

– Как вас зовут?

– Алина, – ответила она, может быть, слишком быстро. Но он, кажется, ничего не заметил.

– Столица Филиппин?

Маша на мгновение растерялась, но потом откуда-то из глубины памяти само собой выскочило слово:

– Манила.

– Ваш любимый цвет?

– Синий, – выпалила Маша, хотя секунду назад не знала, что синий цвет нравится ей больше всех остальных.

– Ваш размер обуви?

– Тридцать восьмой.

– Ваша фамилия?

К этому вопросу Маша готовилась. Сначала она думала сказать – Иванова, но потом решила, что это будет слишком прямолинейно, и нужно подобрать что-нибудь не такое распространенное, но, как назло, в голову ничего не лезло, тогда она ляпнула:

– Лоскутова.

Павел что-то записал в своем блокноте, потом достал из своего портфеля еще один лист и положил его перед Машей. На этом листе было большое черное пятно, черная бесформенная клякса из двух одинаковых половин.

– Что вы здесь видите?

Маша вспомнила, что видела такую кляксу в каком-то старом детективном фильме. В голове даже всплыло название – тест Роршаха. В том фильме человека тоже заставляли рассказывать, что он видит в этой кляксе. Но вот для чего был этот тест, что он показывал, она не помнила, и стала честно разглядывать пятно.

– Я вижу дорожку… усыпанную гравием дорожку, по обе стороны которой растут деревья, а впереди, в конце дорожки – круглый фонтан… даже два фонтана… и еще клумбы с цветами, и мраморные статуи… это сад…

Разумеется, ничего этого она в кляксе не видела, просто вспомнила про свои видения, вот и сказала про сад. На секунду она испугалась – а вдруг этот куратор поймет, что она врет?

– Хорошо… очень хорошо… – Павел снова сделал пометку в своем блокноте.

– Стеклянный сад… – проговорила Маша после короткой паузы.

Она сама не знала, почему у нее вырвались эти слова.

– Стеклянный сад? – Павел удивленно посмотрел на нее. – Почему стеклянный?

– Не знаю… – растерянно ответила Маша. – Правда не знаю… почему-то мне так показалось.

Павел еще что-то записал в своем блокноте, потом он убрал все в портфель и проговорил:

– Что ж, сейчас немного подождите, пока мы обработаем ваши результаты.

Он встал и открыл перед Машей дверь – не ту, через которую они вошли. Эту дверь Маша вообще не видела, пока Павел не открыл ее. Здесь вообще было удивительно много потайных дверей. И других тайн, других загадок.

Маша вышла и оказалась в другой комнате. Здесь было значительно светлее, вдоль стен стояло несколько красных кожаных диванчиков. В комнате находились четыре женщины примерно Машиного возраста. Перед диванами стояли низкие столики, на них лежали стопки глянцевых журналов. Еще в этой комнате было окно – по крайней мере, так Маше сначала показалось. За этим окном был цветущий сад. Однако, когда она пригляделась внимательнее, то поняла, что окно это нарисовано на стене, как и сад за ним.

И правда, какой здесь сад? За стенами этого здания промзона со всеми ее прелестями.

Одна из женщин, которых увидела Маша, листала журнал, две другие вполголоса переговаривались. Еще одна – полная, в свободном платье – стояла у окна. При Машином появлении они замолчали и с любопытством уставились на нее.

– Ну что, прошла тест? – спросила одна из них.

– Не знаю, – Маша пожала плечами. – Он сказал, что нужно ждать результата.

– Ждать, – повторила женщина. – Мы здесь только и делаем, что ждем. Тебя как зовут?

Маша уже открыла рот, чтобы назвать свое настоящее имя, но вовремя опомнилась и проговорила:

– Алина.

– Ну, Алина, добро пожаловать в наш клуб! Я – Милена, это – Елена, Марина и Карина.

Кариной оказалась та полненькая, которая стояла возле фальшивого окна. Та, что с ней разговаривала, Милена, была, напротив, очень худа и энергична. И голос громкий, хорошо поставленный. На лицо не очень смотрелась – нос длинноват, глаза слишком близко посажены, одета в брючный костюм.

– Главное для нас – что? – Милена сделала паузу, как будто ждала подсказки.

– Что? – переспросила Маша. У нее не было никакого желания разгадывать загадки, ей хватило Павла с его вопросами.

– Главное для нас – не перессориться! Они, – Милена бросила взгляд на дверь, за которой остался Павел, – они будут пытаться нас перессорить, стравить друг с другом…

– Зачем?

– Это – их задача! Чем больше между нами конфликтов, тем интереснее шоу! Ты понимаешь?

Маша ничего не успела ответить. Открылась дверь, и в комнату вошла та самая женщина в черном костюме, которая сидела на рецепции. Узкие губы были поджаты, лицо дышало арктическим холодом. На шее у нее висел бейдж, где было написано имя – Эльвира.

Маша подумала, что это имя ей подходит.

– Все собрались, – проговорила она с непонятным злорадством, – ну, пойдемте посмотрим, на что вы годитесь!

Она открыла еще одну дверь и жестом приказала всем пройти в нее. Маше показалось, что с ними обращаются как с дрессированными собачками. Не хватало только обруча, через который они будут прыгать. И косточек – в качестве награды за послушание и сообразительность. Но в конце концов, она сама сделала выбор…

Как видно, здесь не спешили объяснить, что с ними будут делать и как будут проходить съемки, Маша решила ничего не спрашивать. Возможно, участницы конкурса должны это знать?

Женщины оказались в длинной комнате, посреди которой стоял стол. С одной стороны было несколько стульев, с другой – два кресла. В одном из этих кресел сидел мужчина лет пятидесяти с остроконечной бородкой, в дорогом костюме, второе заняла женщина в черном.

Остальные расселись на стульях.

– Давайте познакомимся, – проговорил мужчина, оглядев присутствующих. – То есть я-то уже знаю, как вас зовут, ознакомился с вашими анкетами, а я – Василий Андреевич. Мы с вами будем работать. Работать, я думаю, плодотворно. Для начала несколько несложных вопросов. Выигрывает та из вас, которая ответит первой.

Он снова оглядел участниц и продолжил:

– Чашка кофе и булочка вместе стоят сто двадцать рублей. Кофе на сто рублей дороже булочки. Сколько стоит булочка?

– Двадцать рублей! – радостно выпалила полненькая Карина. Тема вопроса, видимо, была ей близка.

Она победно оглядела остальных девушек – мол, знай наших!

Маша хотела было согласиться с Кариной, но тут с ней случилось что-то странное. Она снова оказалась в том странном саду, в стеклянном саду своих видений. Но в то же время она оставалась в комнате, среди участников сомнительного шоу. Стол и люди вокруг него стали прозрачными, как стекло, Маша видела сквозь кожу голубоватые вены, больше того – она видела мысли и желания окружающих, видела тайные, скрытые мотивы их поступков…

Это видение продолжалось какую-то долю секунды, и снова вокруг Маши была обычная комната, и Карина победно оглядывала остальных девушек.

Глаза Василия Андреевича хитро блеснули – как будто Карина попалась в расставленную им ловушку.

Но теперь Маша видела все иначе, чем прежде. Все, в том числе нехитрую задачку. Она быстро прикинула – если булочка стоит двадцать рублей, а вместе с кофе – сто двадцать, значит, кофе стоит сто рублей, то есть не на сто, а на восемьдесят рублей дороже булочки… значит, булочка стоит…

– Булочка стоит десять рублей! – быстро проговорила она, пока до остальных не дошел смысл задачки.

– Верно, – Василий Андреевич удовлетворенно кивнул и что-то записал на листке.

– Как – десять? – удивленно пролепетала Карина. – Почему – десять?

– Тогда кофе стоит сто десять, ровно на сто рублей дороже, чем булочка.

Губы Карины обиженно скривились, Милена бросила на Машу недоброжелательный взгляд.

– Ладно, продолжим. Пять человек за пять часов собирают пять корзинок черники. Сколько времени потребуется ста людям, чтобы собрать сто корзинок?

Женщины задумались. На этот раз первой ответила Милена:

– Сто часов.

Маша представила сто энергичных старушек с корзинками, представила, как они ловко обирают усыпанные ягодами кустики. И снова сквозь эту мысленную картинку проступил стеклянный сад ее видений – и ответ выскочил сам собой:

– Те же пять часов.

– Правильно! – Василий Андреевич улыбнулся ей и снова что-то записал.

– Постойте, почему пять? – удивленно проговорила Милена. – Им ведь надо собрать сто корзинок…

– Но их и самих сто! – ответила Маша.

На это раз Милена посмотрела на нее с открытой злостью.

– Третья задача! – перебил их Василий Андреевич. – В пруду растут кувшинки. Каждый день их становится вдвое больше. Если за двадцать четыре дня они покроют весь пруд, то за сколько дней они покроют половину?

Карина и Милена, наученные опытом первых вопросов, молчали. Первой нарушила тишину Елена:

– За двенадцать дней!

– А если подумать?

Маша снова увидела стеклянный сад, волшебный сад своих видений, а посреди него – тенистый, сонный пруд, покрытый кувшинками. Если каждый день кувшинок в пруду становится вдвое больше и если за двадцать четыре дня они покрыли пруд целиком, значит, накануне они покрывали половину…

– За двадцать три дня! – проговорила она тихо.

– Почему за двадцать три? – спросила Елена – и тут у нее в глазах проступило понимание. – Да, действительно, двадцать три… тогда за последний день они покроют весь пруд…

– Что за… – начала было Милена, но Василий Андреевич ее резко перебил:

– Ну, и еще одна задачка. Скажите, какое слово здесь лишнее: арфа, огурец, табурет и баобаб.

– Арфа! – снова первой выпалила Карина.

– Почему? – осведомился Василий Андреевич.

– Потому что она – музыкальный инструмент.

– А по-моему, лишний здесь огурец, – возразила Маша. – Все остальные слова начинаются и кончаются на одну и ту же букву.

На этот раз ей даже не пришлось прибегать к своим видениям – ответ всплыл у нее в голове сам собой. Вот просто стало все ясно. Да и не такая уж сложная эта загадка.

– Хорошо, – Василий Андреевич что-то записал и поднялся со своего места. – Сейчас мы пройдем в другую комнату. Эльвира, проводите наших гостей…

– Ну, ты даешь, – шепнула Милена, – на ходу подметки рвешь! Где ты этому научилась?

Эльвира переглянулась с шефом, подошла к очередной двери, на этот раз ей понадобился ключ. Она открыла дверь, и все прошли в следующую комнату.

Эта комната была гораздо больше предыдущих и не была на них похожа. Вместо обычной офисной мебели в ней были расставлены странные бесформенные предметы из полупрозрачного стекла, что-то вроде стеклянных кустов или скорее кораллов, обросших прозрачными отростками.

Среди этих стеклянных кораллов были расставлены несколько стульев, посредине комнаты на небольшом столике находился какой-то электронный пульт.

И снова Маша вспомнила стеклянный сад своих видений, на этот раз с куда большим основанием.

– Садитесь! – проговорил Василий Андреевич.

Женщины расселись. Эльвира встала в угол комнаты, Василий Андреевич занял место перед пультом. Убедившись, что все устроились, он нажал несколько кнопок.

Тут же стеклянные кораллы засветились странным голубым сиянием. Это сияние становилось все сильнее и сильнее, затем оно начало пульсировать.

Голова у Маши закружилась, ей показалось, что ее тело стало невесомым. Кажется, еще немного – и она взлетит… или растворится в пульсирующем свечении…

А потом у нее возникло странное чувство, будто в этой пульсации скрыт некий тайный смысл, будто с ней говорит кто-то давно знакомый, но забытый… кто-то, кого она давно знает и кому она безоговорочно доверяет… будто этот давний знакомый что-то сообщает ей, что-то очень важное…

Вдруг пульсация света прекратилась, а потом стеклянные кораллы погасли.

Женщины переглядывались, они выглядели растерянными и удивленными. Василий Андреевич отошел от пульта, потирая руки, и проговорил:

– Завтра мы продолжим. Сейчас Эльвира разместит вас по вашим комнатам…

– Как – по комнатам? – забеспокоилась Милена. – Мы что – будем здесь ночевать?

– Разумеется, – заговорила женщина в черном. – Завтра прямо с утра мы продолжим нашу работу.

– Но я не сказала дома, что не вернусь… Вы не предупреждали, что так будет… И вообще, что это все значит, для чего все эти тесты, и когда будут съемки? Я ничего не понимаю…

– Это – ваши проблемы. Если не хотите участвовать в съемках – пожалуйста, уезжайте. Никто вас силой не удерживает. Но только сейчас. Если же сейчас вы останетесь, тем самым вы подтвердите, что согласны участвовать в съемках шоу до самого конца. До того, как определится победитель…

– Я… я согласна… – проговорила Милена после короткого раздумья, и оглядела остальных участниц. – Только сейчас я позвоню домой… я должна предупредить…

Она достала телефон, потыкала пальцем в экран, и лицо ее удивленно вытянулось:

– Нет связи…

Елена тоже достала телефон – и у нее тоже ничего не получилось, сигнала не было.

Она очень расстроилась:

– Я должна поговорить с дочкой – иначе она не заснет… мы с ней обязательно разговариваем перед сном…

Не сумев позвонить, Елена стала показывать всем фотографии дочки на том же телефоне. Хорошенькая девочка с голубыми глазами и золотистыми локонами…

Маша не стала и пробовать звонить – толку-то? Тем более что вряд ли ее кто-то хватится. Вот если она ночевать не придет – тогда, конечно, заметят. Но тоже ничего делать не станут, не станут звонить в полицию или в больницы.

А вот интересно, когда они забеспокоятся? Сколько должно пройти времени – неделя, месяц, год? Ну, это она, конечно, хватила. Наверное, завтра муж позвонит ей на работу, а там скажут, что она уехала в командировку. Вот так вот, все совпало.

– Со связью здесь действительно проблемы, – Эльвира развела руками. – Такое уж тут место… сами видели – промзона… Так что – вы хотите уехать?

– Нет… я останусь… – Милена отступила, но глаза ее блеснули сердито.

– Все останутся?

Ответом ей было молчание.

– Если никто не хочет уезжать, я покажу вам ваши комнаты, – бросила Эльвира нелюбезно.

– А ужин будет? – заволновалась Карина. – Я не смогу заснуть без ужина.

– Обязательно!

Эльвира открыла очередную дверь, и женщины вошли в следующую комнату. Здесь был длинный стол, накрытый клетчатой виниловой скатертью, на нем стояли пять стаканов с молоком и пять тарелок с крекерами.

– Не буду вам мешать! – И с этими словами Эльвира вышла, закрыв за собой дверь.

– Это ужин? – разочарованно протянула Карина.

– По крайней мере, похудеем! – Милена села к столу и пригубила молоко. – Тебе, между прочим, полезно поголодать!

У Карины обиженно задрожали губы.

Маша переглянулась с Еленой и поняла, что той тоже не понравилась бесцеремонность Милены. Надо же, сама же призывала их не ссориться, а вяжется к этой толстушке Карине. Какое ей дело до чужого веса!

Сама Милена запихала в рот сразу три крекера и поднесла к губам стакан с молоком. Тоже поесть не дура!

Маша присела к столу и взяла с тарелки крекер. Молоко она не любила, и поэтому отставила стакан. Была у нее в сумке маленькая бутылка воды, эту привычку приобрела она в командировках.

Ехала как-то в поезде с одной пожилой дамой, та рассказала, что всю жизнь по командировкам, какой-то она редкий специалист, все время по стране мотается. А у нас, говорит, цивилизация не везде еще присутствует. В глубинке-то европейских гостиниц не найдешь, так что по старой, советской еще привычке берет она с собой бутылку воды и кипятильник. Такие, говорила, гостиницы попадаются, там не то что чайника, стакана простого не допросишься. И без еды, сказала, человек уж несколько дней прожить сможет, а без воды – никак. А какая там вода, из-под крана, что ли, пить? Так что бутылочка всегда с собой должна быть.

Так Маша с тех пор и таскает в сумке всегда воду. И сейчас она вместо молока в номере попьет водички.

– Ты молоко не будешь? – спросила Карина, примостившаяся рядом с ней.

– Нет, не выношу его.

– Да я его тоже не очень люблю, но ничего другого ведь нет… можно, я возьму твое?

– Да ради бога! – Маша пододвинула стакан соседке.

Та выпила свое молоко, потом Машино, с завистью взглянула на Машины крекеры, но не стала просить – устыдилась.

– Вытри рот, – посоветовала ей Маша. – У тебя молоко на губах.

– Странный какой-то вкус у этого молока! – пожаловалась Карина, вытирая губы салфеткой. – Наверное, восстановленное… из сухого порошка…

Когда все разделались со скудным ужином, к Маше подошла Милена.

– А ты крута! – проговорила она вполголоса. – Скажи честно – тебе эти вопросы заранее дали?

– Нет, конечно, с чего ты взяла?

– Правда? – Милена спросила это неприязненно, но потом сделала над собой явственное усилие и улыбнулась: – В общем, нам с тобой нужно держаться вместе…

Маша пожала плечами и отвернулась. Милена ей не нравилась, какая-то она беспардонная, слишком активная, всюду лезет, интригует. К Маше вроде в подруги набивается, Карину обидела, а потом, небось, к Елене подкатит или к этой… к Марине.

Елена производила неплохое впечатление – приятная блондинка, дочка очень на нее похожа. И… Маша заметила, что вместо обручального кольца у нее на правой руке обычное колечко, с зеленым камушком. Интересно, с кем она девочку оставила…

Через несколько минут в комнату вошла Эльвира, внимательно оглядела стол, увидела, что все съедено и выпито и удовлетворенно потерла руки.

– Что ж, хорошо. Теперь – по комнатам!

Они пошли по полутемному коридору. Эльвира открыла одну из дверей, впустила Милену, зашла с ней и почти сразу вышла, захлопнув дверь за собой. Замок звучно щелкнул, из чего Маша сделала вывод, что дверь заперта.

Комната, в которую Эльвира привела Машу, была маленькая, в ней едва помещалась узкая кровать, стол, стул и стенной шкаф. Еще здесь была дверь – видимо, в санузел.

Эльвира вышла.

В тот момент, когда она закрывала дверь, Маша под влиянием мгновенного импульса скользнула к двери и приложила к язычку замка сложенное вчетверо приглашение на шоу.

Дверь захлопнулась, но замок не защелкнулся. Маша снова удивилась, до чего здорово у нее все получилось. Откуда что взялось – и реакция быстрая, и сообразительность. Но она решила, что сейчас не время над этим думать.

Маша еще раз оглядела свою комнату. За второй дверью обнаружился крошечный санузел – унитаз, раковина и душевая кабинка, в которой едва можно было уместиться. Все, однако, было новое, чистое. На полочке возле раковины лежала зубная щетка в нетронутой целлофановой обертке и тюбик пасты. И полотенце – простое, вафельное.

Маша умылась и почистила зубы. Да, завтра утром противно будет надевать несвежее белье, но делать нечего. Хорошо хоть душ есть.

Полотенце с трудом раздиралось от избытка крахмала. Маша поморщилась, свекровь так белье крахмалила, чуть стиральную машину не сломала. Белье такое жесткое получалось, как на досках спишь. В углу на полотенце стоял штамп «БУ СНК». Вот и верно, что БУ, полотенце-то далеко не новое.

Маша вернулась в комнату и села на кровать.

Вот теперь самое время подумать.

Несомненно, она попала в очень странное место. Эта Промышленная улица и убогий офис… Кстати, 3-я Промышленная, а где, интересно, первые две? И есть ли они?

В общем, она представляла себе съемки шоу совершенно по-другому.

Во-первых, отчего так мало людей? Во-вторых, для чего все эти тесты и загадки? Для чего их проверяют? Вместо того чтобы учить держаться перед камерой и так далее, им задают дурацкие задачки, просто как на школьной викторине. Непонятно.

Но и сама она изменилась. Она буквально не узнавала себя. Быстрые и правильные ответы на сложные вопросы, удивительная реакция… и это видение, этот стеклянный сад…

Но все же что это за странное место? Что здесь происходит? Это совсем не то, что они обещали… А хотя Маша понятия не имеет, что они обещали, это знала та, вместо кого она пробралась сюда обманом, эта Алина. Ох, как бы не оказался прав ее муж или бойфренд, утверждая, что все это – туфта…

День сегодня был длинным и трудным, Маша устала. Она прилегла на кровать, не раздеваясь, поверх одеяла, чтобы дать отдых телу, – и не заметила, как задремала.

Но почти сразу проснулась, потому что ей показалось, что в ее комнате кто-то разговаривает.

Она села на кровати, сбросила остатки дремоты.

Нет, ей не показалось – в комнате действительно раздавался негромкий мужской голос, он доносился откуда-то из-под потолка.

Прислушавшись, Маша узнала голос Василия Андреевича. Но вот слова… слова были какие-то бессмысленные, бессвязные.

– Двести семьдесят четыре. Алеут. Вагранка. Сорок шесть. Кетцалькоатль. Восемьсот семнадцать. Переплетная мастерская. Достижение. Кессонная болезнь. Четыреста шестьдесят восемь. Автоген. Никарагуа. Семьсот девяносто…

Слова были бессмысленные, но голос Василия Андреевича звучал властно, повелительно, и Маша почувствовала, что под влиянием этого голоса, этих странных, бессмысленных слов в ее мозгу возникают непонятные картины. Металлическая лестница вроде корабельного трапа… длинный коридор, в конце которого видна полуоткрытая дверь, а за этой дверью – сутулый человек… наполненный людьми зал – то ли концертный, то ли лекционный, и тот же сутулый человек идет по проходу между рядами…

А потом перед ней возник сад, удивительный голубовато-прозрачный стеклянный сад из ее прежних видений… она шла по этому полупрозрачному саду, среди голубых цветов и деревьев, а внутри нее звучали загадочные слова:

– Газгольдер… Вальпараисо… девятьсот семьдесят два… тритон… ожидание…

И вдруг сквозь этот властный, гипнотический голос пробился какой-то странный, посторонний звук.

Маша вздрогнула – и очнулась, пришла в себя и прислушалась. Голос Василия Андреевича все еще звучал под потолком комнаты, но из коридора доносились быстрые, торопливые шаги нескольких человек, приглушенные голоса. Кто-то вскрикнул, упало что-то тяжелое, но потом снова наступила тишина.

Маша сбросила остатки сна, поднялась, подкралась к двери, осторожно нажала на дверную ручку. Дверь бесшумно открылась, и она выглянула в коридор.

В дальнем его конце промелькнула фигура в черной униформе, остановилась возле очередной двери и скрылась за ней.

Что это? Ей показалось, или правда, в этом пустынном месте появились какие-то люди? Но почему ночью?

Маша вышла из комнаты и крадучись двинулась по коридору.

Ноги сами принесли ее к той двери, за которой только что исчез человек в черном. Маша остановилась перед этой дверью, замерла и прислушалась.

Из-за двери доносились два голоса. Один из них был ей знаком – это был голос Василия Андреевича, тот же самый голос, который только что раздавался в ее комнате, произносил непонятные, бессмысленные слова. Но сейчас он не казался ни властным, ни гипнотическим – он звучал растерянно, словно оправдываясь.

Второй голос был резкий, с сухим металлическим призвуком. Голос человека, привыкшего командовать. Человека, привыкшего, что его приказы немедленно исполняются.

Мужчины разговаривали негромко, но в ночном здании царила глубокая, напряженная тишина, а Машины чувства были до предела обострены, поэтому она различала каждое слово.

– Тебе ведь однозначно сказали, что эксперимент нужно немедленно прекратить! – говорил незнакомец, обладатель резкого металлического голоса. – Это был приказ! А приказы, как известно, не обсуждаются, их выполняют!

– Как это можно прекратить! Мне осталось совсем немного! Я уже, собственно, добился результата! Ты прекрасно понимаешь, как это важно! Ты прекрасно понимаешь, какие перед нами откроются возможности! Мы потратили на эксперимент столько времени, столько сил, столько денег, в конце концов! Я должен довести его до конца!

– Ты, кажется, меня не слушаешь! Все должно быть немедленно прекращено!

– Нет, это ты меня не слушаешь! Я уже многого добился, группа подобралась хорошая, особенно один человек… я обязательно должен довести дело до конца! Дай мне еще один день!

– Только не сейчас! Комитет принял решение – и оно непременно будет исполнено. Если это не сделаю я, завтра пришлют другого человека. Он не будет с тобой разговаривать… И я это делаю только ради нашего давнего знакомства… Василий, ну, опомнись же ты наконец! Да, я согласен, твои исследования очень важны, эксперимент, возможно, и уникален, но безумно опасен!

– Но мне практически все удалось! Работа зашла слишком далеко! Сейчас как раз заканчивается последняя фаза! – Василий Андреевич почти кричал, в голосе его появились умоляющие нотки.

– Подопытные в состоянии глубокого сна? – отрывисто спросил его собеседник.

– Да, вечером я провел первую фазу, потом, за ужином, им дали принять препарат, предельную дозу, и сейчас им внушается вся связка… к утру они будут готовы к первому испытанию…

– Какое, к черту, испытание? – на этот раз слышно было, что обладатель металлического голоса вышел из себя. – Не будет никаких испытаний, ты понял? Они спят, тем легче будет от них избавиться.

– Что ты имеешь в виду? – голос Василия Андреевича сорвался, он просто пустил петуха.

– Ты прекрасно знаешь что. Мы не можем допустить, чтобы вовне просочились хоть какие-то сведения об эксперименте! Ни в коем случае не можем! – теперь у его собеседника фразы были рубленые, он ничуть не волновался.

– Ты собираешься… – теперь в голосе Василия Андреевича прозвучал явный ужас, – ты хочешь устранить всех… всех участников моего эксперимента?

– Чего я хочу – не имеет никакого значения. Важно только то, что я – точнее, что мы должны сделать. Еще раз напоминаю тебе – никто не должен узнать об эксперименте! Так что устранить придется всех – не только подопытных, но и обслуживающий персонал.

– Весь?!

– Кроме самых необходимых. Эльвиру можешь оставить, а все остальные…

В голосе незнакомца прозвучала такая холодная, бездушная жестокость, что Маше показалось, будто ее сердце сдавила ледяная рука. Ей стало тяжело дышать.

Но тут же она поняла, что нельзя терять ни минуты, нужно действовать, действовать как можно быстрее… действовать, если она хочет остаться в живых! Она не стала сомневаться и раздумывать, отчего-то она сразу поняла, что незнакомец с металлическим голосом говорит серьезно.

Эксперимент… Черт его знает какой, но однозначно незаконный. Но тогда понятно, отчего их пригласили в такое убогое место, и народу тут мало.

Очень осторожно Маша отошла от двери и сделала несколько шагов назад, боясь развернуться и спасаться бегом. Под ногу попало что-то острое, так что она едва не вскрикнула. Услышав шаги в коридоре, когда проснулась, она не стала надевать туфли, а побежала босиком. Попробуйте-ка ступать бесшумно на каблуках! Так что теперь она наступила босой ногой на щепку или на кусок проволоки. Ну да, так и есть, обломок гвоздя. Хорошо, что не поцарапалась до крови.

Однако боль Машу несколько отрезвила. А что, если это все так и было задумано? Мистификация, обманка. Ну, слышала она, как разговаривают двое, мало ли что наговорят. А что, если это – тоже своего рода тест?

Не будем уточнять, за каким чертом им все это нужно, но этот Василий Андреевич какой-то странный…

Вдруг ее ушей достиг какой-то звук – как будто кто-то всхрапнул или всхлипнул, потом захлебнулся и затих.

Она бросилась по коридору назад – туда, откуда совсем недавно привела их Эльвира. Однако не прошла и десяти шагов, как увидела на полу какую-то темную, бесформенную груду.

Подойдя к ней, она попятилась и едва сдержала крик: на полу лежало ничком безжизненное человеческое тело.

Преодолев страх, она снова подошла к этому телу и осторожно дотронулась до него.

От этого толчка человек перекатился на спину, и она узнала Павла, того мужчину, который проводил с ней первый тест. Глаза его были широко открыты, но в них не было признаков жизни.

Маша дотронулась до его шеи, чтобы нащупать пульс, – но ничего не почувствовала. Зато она увидела на горле Павла узкую красную полосу, и поняла, что он задушен…

Человек с металлическим голосом уже приступил к реализации своего кошмарного плана! Ну да, он ведь только что сказал, что персонал тоже должен быть уничтожен… Так быстро…

Маша представила себе, как тонкая веревка обвивается вокруг шеи все туже и туже, вот уже воздух не может пройти в гортань…

От ужаса она едва не задохнулась, вскочила и метнулась прочь по коридору, мимо закрытых дверей. Прочь, прочь отсюда, прочь из этого ужасного места!

Тут она вспомнила, что за этими дверьми спят остальные участницы подозрительного шоу, и подумала, что их тоже нужно спасти или, по крайней мере, предупредить.

Она бросилась к первой двери, дернула за ручку.

Дверь открылась – наверное, замок на ней нельзя было открыть только изнутри, снаружи он открывался легко. На кровати лежала, повернувшись лицом к стене, толстушка Карина.

Дверь за спиной Маши начала закрываться.

Чтобы замок не защелкнулся, Маша подложила под язычок тот же сложенный листок, который взяла из своей комнаты, подбежала к кровати.

– Карина! – зашептала Маша. – Проснись! Просыпайся, говорю! Нужно отсюда уходить!

Карина даже не шелохнулась.

Маша пригляделась к ней, прислушалась… и в душу ее закралось ужасное подозрение.

В тишине комнаты она не слышала дыхания Карины, не замечала ни малейшего движения. Просто лежит как… как мертвая? Ужас какой, неужели она опоздала!

Маша наклонилась ниже, потрясла Карину за плечо, перевернула на спину.

Карина не дышала.

Неужели те ужасные люди уже добрались до нее? Как сказал тот человек – от всех избавиться… Но когда же они успели? Вроде бы только что Маша слышала тот разговор, и в коридоре никого не встретила…

Но нет, на Карине не было никаких следов насилия. Она словно безмятежно спала. На лице толстушки застыло выражение детской обиды, из-под полуопущенных век поблескивали краешки белков. На губах виднелись следы молока.

Маша вспомнила слова Василия Андреевича: «За ужином им дали предельную дозу препарата…»

Вспомнила, как за ужином Карина пожаловалась на непривычный вкус молока…

Все ясно. В молоке был какой-то препарат, вызвавший у тех, кто его принял, глубокий сон. Карина выпила два стакана молока – и получила двойную дозу препарата. И заснула таким сном, глубже которого не бывает. Заснула навсегда.

Маше показалось, что она услышала нежный, жалобный звон. С таким звоном рассыпался стеклянный сад ее видений. Неужели и вся жизнь рассыплется сейчас на тысячи сверкающих осколков?

В комнате внезапно не стало воздуха. Она схватилась за горло, с трудом преодолела спазм и вздохнула. Справившись с ужасом, выскочила из комнаты.

Открыла соседнюю дверь, как прошлый раз, подложила под язычок замка сложенный листок, метнулась к кровати.

На этой кровати, разметавшись, спала Елена.

В первый момент Маше показалось, что она тоже мертва, и душу ее захлестнуло отчаяние. Но тут она услышала сонное дыхание женщины, неразборчивое бормотание.

Маша подскочила к кровати и потрясла Елену за плечо:

– Поднимайся! Вставай, Лена! Нужно отсюда уходить! Немедленно уходить!

Елена что-то недовольно промычала и отвернулась к стене.

– Да вставай же! – Маша ущипнула ее за щеку, но Лена только поморщилась, как обиженный ребенок.

Это было ненормально. Человек не может так крепко спать, если только… ах, ну да, ведь за ужином им дали какой-то препарат. Это все объясняет…

Неужели ей не удастся разбудить остальных женщин? Неужели все они обречены?

Она снова безуспешно потрясла Елену за плечи, но та даже не шелохнулась.

Маша оглядела комнату в тщетной надежде найти что-то, что поможет ей разбудить Елену.

И тут на полу она увидела булавку. Обычную английскую булавку.

Маша нагнулась, подняла булавку, распрямила ее и уколола Елену в ногу.

Та дернулась, вскрикнула и открыла глаза.

– Что это было? – пролепетала сонным, невнятным голосом, и тут увидела Машу.

– Что ты делаешь в моей комнате?

– Потом, потом! Поднимайся, нам нужно уходить отсюда! Разбудить всех и увести их! Иначе нас убьют!

– Что за ерунду ты несешь? – недовольно проговорила Елена, и глаза ее снова начали закрываться. – Дай мне поспать… очень спать хочется… сил нет, как хочется…

– Если ты сейчас заснешь, ты больше не проснешься!

– Да что ты такое несешь… что за ерунда… кому мы нужны… дай же мне поспать…

Голос ее становился тише, глаза слипались.

– Говорю тебе – просыпайся!

Маша еще раз уколола Елену булавкой. Та вскрикнула и села в кровати.

– Ты что – с ума сошла? Больно же!

– Говорю тебе – нужно вставать и уходить отсюда, иначе нас всех убьют!

Елена тупо смотрела перед собой. Маша едва не опустила руки, но тут вспомнила фотографии на Ленином телефоне и решила применить запрещенный прием.

– Ты дочку свою хочешь увидеть?

– Дочку? – вскинулась Елена, в ее глазах проступило осмысленное выражение. – Само собой…

– Тогда возьми себя в руки и проснись!

Елена встряхнула головой и сползла с кровати.

– Да что со мной такое… никогда такого не было…

– И вот опять! – передразнила ее Маша. – Пойми – нам всем за ужином что-то подмешали в молоко, какое-то сильное снотворное.

– А ты?

– А я не пила молоко.

– Да, у этого молока правда был какой-то странный привкус… мне тогда еще показалось…

– Ну что, ты пришла в себя?

– Более-менее…

– Тогда пойдем, постараемся остальных тоже вытащить.

Елена сделала несколько неуверенных шагов, взяла со стула свою сумочку, достала из нее стеклянный пузырек, откупорила. По комнате поплыл резкий знакомый запах. Елена поднесла пузырек к носу, глубоко вдохнула, передернулась, как промокшая собака, встряхнула головой. Глаза ее прояснились.

– Что это?

– Нашатырь. У меня иногда кружится голова, так я ношу с собой пузырек. Очень помогает.

– Хорошо, это нам пригодится! Нам нужно разбудить остальных… тех, кого еще можно.

– Что ты хочешь сказать? – глаза Елены испуганно заметались, и Маша решила не говорить пока о Карине.

Елена привела себя в порядок, оделась, причем Маша все время ее подгоняла. Они вышли в коридор, подошли к следующей комнате, открыли дверь.

Там спала Марина. Маша попробовала ее разбудить, но, как и с Еленой, вначале ничего не вышло. Но теперь у Маши был уже опыт, и она уколола Марину булавкой, а когда та вздрогнула и открыла глаза, Елена поднесла к ее носу пузырек с нашатырем.

Марина ахнула, подскочила и изумленно уставилась на женщин.

– Что такое? Что случилось? Почему вы здесь?

– Просыпайся, одевайся! – скомандовала Маша. – Нам нужно срочно уходить отсюда.

– Почему? В чем дело?

– Потом, я все объясню потом! Сейчас – подъем!

Марина неохотно поднялась. Елена помогала ей одеться, а Маша, чтобы не терять времени, вооружилась булавкой и нашатырем и отправилась в следующую комнату – туда, где спала Милена.

Однако ни булавка, ни нашатырь ей не понадобились. Едва она потрясла Милену за плечо – та, как ни странно, тут же проснулась и удивленно уставилась на Машу:

– Что случилось?

– Потом объясню. Сейчас нужно уходить отсюда.

Как ни странно, Милена не стала задавать никаких вопросов, она быстро поднялась, оделась, и они вышли в коридор, где их уже ждали Елена и Марина.

Маша оглянулась, прислушалась и махнула рукой, чтобы все двигались за ней.

– Куда мы идем? – вскинулась Милена. – Ты можешь объяснить, что все это значит?

– Помолчи! – цыкнула на нее Маша злым шепотом. – Орешь как на вокзале, сейчас они услышат и прибегут.

Они прокрались по коридору в ту комнату, где проводились тесты, там никого не было.

– Ну вот, все в сборе, теперь нужно подумать, что делать, как отсюда выбраться.

– Как – все? – удивленно спросила Елена, оглядев собравшихся. – А Карина?

Маша помрачнела:

– Ей мы уже не сможем помочь.

– То есть… что значит – не сможем?

– Она умерла.

– Не может быть! Как это – умерла? Она выглядела совершенно здоровой…

– Вообще объясните мне, что происходит! – потребовала Марина. – Я никуда не пойду, пока вы не скажете, в чем дело…

– При чем тут я? – фыркнула Милена. – Это она у нас теперь главная, она все выдумала!

И они уставились на нее все трое: Елена – с недоумением, Милена – с нагловатым прищуром, а Марина – с откровенной ненавистью.

Маша только сейчас ее как следует разглядела, до этого Марина держалась в тени. Ни о чем не расспрашивала других, не задавала вопросов ни Эльвире, ни Василию Андреевичу, не отпускала никаких комментариев, не рассказывала о себе, как Елена, не вязалась к другим, как Милена, не жаловалась на условия, как Карина. Помалкивала, в общем.

В отличие от Карины Марина была худа и угловата, одета очень просто – джинсы и джемперок на молнии, все самое обычное. Вот на Елене тоже джинсы, но видно, что приличной фирмы, и куртка кожаная, мягкая, такую не то что надеть, погладить – и то сразу видно, что дорогая.

Маша вздохнула и коротко рассказала своим подругам по несчастью про то, как проснулась среди ночи оттого, что Василий Андреевич говорил какие-то странные слова.

– Не может быть! – тут же перебила ее Милена. – Тебе наверняка приснилось!

Маша только махнула рукой, чтобы не перебивали, и рассказала про неизвестных людей в коридоре и как она прокралась к кабинету Василия Андреевича и услышала там разговор его с незнакомым мужчиной.

– Это не съемки шоу, а какой-то очень опасный эксперимент! – втолковывала она. – И теперь этот тип пришел, чтобы все прекратить, а он не может допустить утечки информации, поэтому он сказал, что нужно всех подопытных уничтожить. И персонал тоже, только оставить эту стерву Эльвиру.

– Точно, очень неприятная женщина! – закивала Елена.

– Все сказала? – Милена встала напротив Маши и сложила руки на груди. – Ничего не забыла?

– Времени нет подробности обсуждать…

– А теперь ответь, для чего тебе все это нужно!

– Как – для чего? – оторопела Маша. – Говорю же вам, здесь опасно!

– Ага, опасно… трупы вокруг валяются! И где они, те трупы? Их только ты видела, так можешь и соврать, вот только я хочу выяснить, зачем тебе это надо? Хотя что там, я и так знаю! Хочешь, чтобы мы все отсеялись, а ты победила и все деньги себе заграбастать?

– Какие деньги! – тут Маша удивилась по-настоящему.

– Ты идиотку-то из себя не строй! – зло бросила Милена. – Никто не поверит, что ты дура, вон какие задачки на счет раз решала! Сообразительная, блин…

– Ну да, деньги… – сказала Елена, – победитель получает миллион, ты разве забыла?

– Ах, деньги… – Маша вспомнила, что в подслушанном разговоре в кафе никакие деньги не фигурировали. Все ясно, Алина нарочно не сказала про них своему любовнику, чтобы он не наложил потом лапу. Хитра, нечего сказать… и неглупа, хоть с виду и не скажешь. Прикинула варианты и решила не рисковать своим благополучием. И получается, что правильно сделала.

– Вряд ли деньги понадобятся покойникам, – буркнула Маша.

– Слушай, ну, что ты завелась? – Милена подошла ближе и говорила теперь не так сердито. – Ну, допустим, мы поверим, что ты не врешь, что ты и правда что-то там слышала и видела. А что, если это – инсценировка? Если нас проверяют, если это – очередной тест?

Маша и сама подумывала об этом, но после того как увидела двух покойников, уверилась, что все на самом деле.

– Говоришь, Павел в коридоре лежит задушенный? – говорила Милена. – А чего же его не спрятали? Не унесли куда-нибудь? Или Карина заснула мертвым сном? А если она притворяется? Ты, что ли, врач, чтобы смерть констатировать?

– Нет, не врач, – угрюмо бросила Маша, – но… я пульс проверила, пульса не было.

– Пульса не было? – захохотала Милена. – Ну, этот фокус в любом детективном фильме покажут! Чем-то там шею обмотают, что пульс не прощупывается!

– Точно, – неожиданно поддержала ее Марина, – они же тут профессионалы.

– А я о чем говорю? – обрадовалась Милена. – Теперь этот Павел, якобы его задушили. Он что – холодный был? Нет, конечно, якобы остыть не успел. А я тебе скажу, что просто полоску на шее нарисовали, а ты и поверила. И еще: говоришь, шли вооруженные люди, спецназовцы, и где они теперь? Отчего они за нами не идут?

– Ори громче, тогда придут, – разозлилась Маша. – В общем, так. Я ухожу из этой богадельни, а вы как хотите, решайте сами. Верите мне, не верите, мне все равно.

– Ты не можешь уйти, ты контракт подписала! – голос Милены зазвенел.

– Меньше народу – больше кислороду! – криво усмехнулась Маша. – У вас больше шансов миллион заработать! Кто со мной?

– Я, – Елена подошла к Маше. – Я хочу уйти отсюда, зря я все это затеяла, лучше бы не начинала. Страшно тут, если хоть часть из того, что ты говорила правда, то и миллион не нужен.

– Миллион не нужен? – вдруг протянула Марина каким-то завывающим, ненатуральным голосом. – Ах, тебе миллион не нужен? Ну, ясно, сама упакована по высшему классу, от скуки решила в шоу принять участие. Мужик тебя содержит, и чтобы ты на стенку не лезла, разрешил. Миллион так просто отбросила и пошла. Еще бы, зачем тебе деньги, ты только свистни – и все у тебя будет. И так уже есть, и всегда было. Знаю я таких, как ты, куколок балованных. Сначала родители на руках небось носили, потом к мужу на шею пересела. Живешь как в раю, ходишь как по облаку, знать не знаешь, что кругом совсем другая жизнь, и думаешь, что так всегда и будет.

– Это не так… – слабым голосом сказала Елена.

– Да что ты о жизни знаешь? – Марина наступала на нее. – Ты знаешь, как жить, когда нет денег не то что за квартиру, а и угол у бабки-алкоголички снять не на что? Когда поесть себе можешь позволить только один раз в день, и то не досыта? И никто не поможет, ни попросить, ни занять не у кого…

– Отстань от нее! – Маша решила вмешаться, видя, что Елена не боец. – Ты на голодающую не похожа, и на бомжиху тоже, нечего тут на жалость бить!

– На жа-алость? – расхохоталась Марина, и смех ее был такой злобный, что не хотелось слушать, хотелось заткнуть уши. – Ну, уж жалеть себя я никому не позволю! И милостыню просить не собираюсь! Сама возьму все что надо!

Елена все отступала от нее назад и уперлась в стену, а Марина вдруг схватила ее за руку.

– И вали отсюда, дрянь! – прошипела она. – Не путайся под ногами! Зарабатывай деньги другим местом! А мне миллион нужен! Так что пускай тут хоть всех передушат-перережут, я не уйду.

– Отойди от нее! – Маша увидела, что Еленины глаза потемнели от боли. – Мы уходим, а вы как хотите!

Она схватила Елену за плечо и подтолкнула вперед, краем глаза следя за Мариной, как бы та не ударила в спину. Но Марина внезапно потеряла к ним интерес и отвернулась. Милена выглядела озабоченной, но удерживать их не стала.

– Не отставай! – бросила Маша Елене, когда они отошли на некоторое расстояние от тех двоих.

– Послушай, а ты что – так и собираешься идти? – Елена указала на Машины босые ноги.

– Черт! – только сейчас Маша сообразила, отчего ей так неудобно.

Как выскочила тогда, чтобы подслушать беседу тех двоих, так с тех пор и не была в своей комнате. Все из-за дурацких туфель, которые купила зачем-то, хотя они ей и не понравились совсем. Даже если бы они были у нее на ногах, как убегать на каблуках, они же стучат.

Вон у Елены на ногах мягкие мокасины, легко и удобно… И сумка у нее красивая… черт, Машина сумка тоже осталась в комнате! А в ней… ну, прежде всего там папка с документами, которые она должна была отвезти на завод в Металлопрокате. Кошелек и паспорт у нее в кармане жакета, и мобильник там же.

Это ее та же тетенька научила, командировочная. Клади, говорит, самые необходимые вещи поближе к себе, так, чтобы, во-первых, получше спрятать, а во-вторых – легко достать можно было. В командировках всякое может случиться, мало ли – проверка документов, ты начнешь в сумке рыться, только людей рассердишь. Они ведь тоже на работе, может, какого-то преступника ищут, а тут тетеха все дело затормозила. А сумку ведь в том же поезде всегда украсть могут, так что лучше держать важные вещи поближе к телу.

Так у Маши уже условный рефлекс выработался, спасибо той тетеньке за науку.

Значит, бог с ней, с сумкой, но идти босиком никак не получится. Что делать?

И тут же за поворотом послышались шаги, и Маша утянула свою спутницу в нишу ближайшей двери. Потом осторожно выглянула и увидела Эльвиру. Вид у помощницы Василия Андреевича был весьма помятый. Ну, еще бы, соскочила небось с постели, а тут такие новости. Волосы не прилегали к голове, а стояли дыбом, как у рассерженного ежа, глаза не накрашены и оттого казались маленькими, вот губы были, как всегда, плотно сжаты.

Черный костюм отсутствовал, вместо него на Эльвире были спортивные брюки и рубашка в крупную клетку, на ногах – тапочки. Ну да, эта зараза знала ведь, что женщин оставят на ночь, припасла небось заранее кое-что из одежды. Может, у нее обувью разжиться?

Одним прыжком Маша приблизилась к двери и прислушалась. За дверью была какая-то возня, вот что-то упало, Эльвира чертыхнулась, что-то передвинули… и Маша едва успела отскочить от двери, потому что та распахнулась, и Эльвира выскочила в коридор, волоча за собой объемистую сумку.

К счастью, она побежала не в ту сторону, где скрывалась Елена, и быстро скрылась за поворотом. Маша успела придержать дверь, не дав ей захлопнуться.

Комната у Эльвиры была попросторней тех спален, где ночевали участницы шоу, но обставлена так же скудно. Был только стол, где, судя по всему, стоял раньше компьютер, валялись там какие-то карандаши и листки бумаги. Компьютер Эльвира, надо думать, взяла с собой, не решилась оставить.

На узкой койке, криво застеленной одеялом, валялись те самые спортивные брюки, а в стенном шкафу Маша нашла чемодан с теми же тапочками и пакетом грязного белья. И все, больше ничего интересного. Придется удовольствоваться тапочками, хорошо хоть они не домашние шлепанцы.

– Что это? – Елена робко заглянула в дверь, в руках у нее была флешка. – Я на пороге нашла…

– Давай сюда! – Маша в это время влезала в спортивные брюки. Тапочки оказались впору, у них с Эльвирой был один размер, хоть это хорошо. Она предпочла не заметить осуждения в глазах Елены – нехорошо, мол, брать чужое. Конечно, нехорошо, но, как говорит ее свекровь: «Тут уж не до жиру, быть бы живу…»

Маша свернула за угол и прибавила шагу. Елена едва поспевала за ней.

– Куда мы идем? – спросила она через минуту. – Ты знаешь, куда нужно идти?

– Примерно, – уклончиво ответила Маша.

Она почувствовала неловкость и добавила:

– Мы идем примерно в том направлении, откуда пришли вчера. Там должен был выход.

И тут коридор перед ними закончился, превратившись в тупик.

– И куда теперь? – спросила Елена, с надеждой глядя на Машу.

Маша хотела резко ответить ей – мол, я-то откуда знаю, но в последний момент удержалась от грубости. Она вспомнила, как Елена показывала фотографии своей дочки, и подумала, что сделает все, чтобы они снова увиделись…

Вот интересно, у нее ведь самой сын, а она о нем и не думает. Все потому, тут же поняла Маша, что, если с ней что-то случится, если она не вернется, Антошка не пропадет, у него есть отец и бабушка. Что уж перед собой притворяться, сын к ней и не привязан совсем. Они трое – семья, а Маша так, сбоку припека…

У Елены, надо думать, совсем другой случай, так что нужно ей к дочери добраться как можно скорее.

Но вот куда сейчас идти?

Она закрыла глаза, пытаясь сосредоточиться.

И снова, как много раз до этого, оказалась в удивительном саду, в стеклянном саду своих видений.

Она шла по дорожке между рядами стеклянных апельсиновых деревьев, усыпанных полупрозрачными плодами. Вдруг дорожка оборвалась, уткнувшись в стеклянную стену…

Маша повернула голову вправо, потом влево – и увидела, что за стеклянной стеной притаился укромный грот, от которого ее отделяет только хрупкая перегородка, не толще яичной скорлупы. Она дотронулась до этой перегородки, стекло рассыпалось от ее прикосновения, и она, наклонившись, вошла в грот, в темное пространство, уходящее в глубину, в неизвестность…

– Что с тобой? – раздался рядом озабоченный голос Елены. – Очнись! Там кто-то идет!

Маша открыла глаза.

Она стояла перед глухой стеной, а позади, за поворотом коридора, раздавались приближающиеся шаги.

Маша вспомнила свое видение – и протянула руку, дотронулась до стены в том же месте, как в стеклянном саду.

Но стена не рассыпалась от ее прикосновения.

Действительно, глупо было на это рассчитывать.

Эта стена была не из стекла, а из гипсокартона.

А шаги приближались к повороту коридора…

Маша в отчаянии надавила на стену изо всех сил.

Стена не рассыпалась и на этот раз – но она поддалась, повернувшись на оси, как вращающаяся дверь. За ней темнел глубокий проем, похожий на грот в саду ее видений.

– Скорее, сюда! – прошептала Маша, ныряя в потайную дверь. Елена проскользнула за ней, дверь за ними захлопнулась, на стене от нее не осталось и следа.

Здесь, как и в том гроте, было темно и тесно.

– Где это мы? – вполголоса спросила Елена.

– Тс-с! – Маша приложила палец к губам.

Совсем рядом, за тонкой дверью, послышались шаги, и удивленный голос проговорил:

– Куда же они подевались?

– Да с чего вообще ты взял, что они здесь?

– Я шаги впереди слышал.

– Слышал, слышал! Тебе показалось. Они наверняка свернули на предыдущей развилке. Пойдем туда…

На этот раз шаги удалялись.

– Кажется, они ушли! – едва слышно проговорила Елена.

– Все равно, возвращаться нельзя!

– А куда же тогда?

Маша снова прикрыла глаза – все равно в темноте от них не было никакой пользы.

Но на этот раз стеклянный сад не возник перед ней. Ее по-прежнему окружала непроглядная душная темнота – но вдруг Маша почувствовала на своем лице легкое дуновение свежего воздуха.

– Где-то здесь должен быть выход!

– Ну да, – неуверенно согласилась Елена, – сквозняк легкий…

Маша пошарила перед собой в темноте и нащупала дверную ручку. Нажала на нее, дверь открылась – и они действительно оказались на улице. То есть это не была улица в прямом значении этого слова, но они были под открытым небом, в проходе, выложенном бетонными плитами и разделяющем два безжизненных заводских корпуса.

– Ура! – воскликнула Елена. – Выбрались!

– Ну, пока не совсем выбрались, – охладила Маша ее пыл. – Но во всяком случае, шанс у нас появился. Только шуметь все равно не нужно – те люди, которые нас преследовали, где-то близко.

Они снова пошли вперед, по растрескавшимся плитам.

Скоро, однако, проход закончился, уткнувшись в глухую бетонную стену.

– И куда же идти теперь? – разочарованно протянула Елена.

Вот она, судьба лидеров, первопроходцев – как только возникают новые трудности, все смотрят на них и ждут нового решения… вот она, плата за доверие…

Елена беспрекословно выбрала ее лидером и шла за ней без капризов и пререканий, не то что Милена, которая вечно спорила, а уж Марина-то и вовсе вела себя ужасно. С одной стороны, с Еленой легче, а с другой – решения принимать приходится одной Маше. Но, как говорит свекровь, «взялся за гуж»… и так далее.

Ох, что-то часто Маша свекровь вспоминает, не к добру это!

Маша огляделась.

Стена впереди была глухой и слишком высокой, и она была сделана из монолитного бетона, так что вряд ли в ней может быть потайная дверь. Слева и справа тоже были глухие стены промышленных корпусов. В них были темные оконные проемы – но слишком высоко, на уровне третьего или четвертого этажа.

– Ловушка! – проговорила Елена. – Мы оказались в ловушке! Может быть, лучше вернуться?

– Возвращаться мы не будем. И не паникуй раньше времени! – оборвала ее Маша и снова огляделась.

С трех сторон их окружали глухие стены, однако к левой стене были привинчены скобы вроде корабельного трапа, поднимающиеся к одному из окон.

Ничего лучшего все равно не было, и Маша полезла по этим скобам наверх.

– Я боюсь высоты! – жалобно проговорила Елена.

– Ничем не могу помочь! – резко отозвалась Маша, но тут же вспомнила фотографии белокурой девочки и добавила: – Здесь не так уж высоко. Главное – не смотри вниз.

Елена тяжело вздохнула – и полезла за ней.

Подъем был не очень долгим и, на взгляд Маши, не очень трудным. Скоро она добралась до оконного проема и уселась на подоконнике, свесив ноги.

Перед ней было большое, даже огромное пространство, почти пустое, если не считать какую-то ржавую металлическую конструкцию на бетонном полу. Наверное, когда-то это был заводской цех.

На противоположной стороне цеха виднелся широкий проем, ведущий наружу. Но вот как до него добраться?

До пола было метров пятнадцать – высота пятиэтажного дома. И никакой лестницы, по которой можно было бы спуститься.

Сзади послышалось тяжелое, хриплое дыхание, и на подоконник вскарабкалась Елена. Устроившись рядом с Машей, она посмотрела вниз и охнула.

– Слушай, ты ведь небось на фитнес ходишь, в бассейне плаваешь, отчего же в такой плохой форме? – не выдержала Маша. – Вроде бы лишнего веса нет, а ползешь наверх, как черепаха!

– Я высоты боюсь, – Елена отвернулась, – и… это я раньше всюду ходила, а как с мужем развелась, то…

– Что, денег совсем не дает? – Маша с усмешкой оглядела Еленину одежду. Курточка умопомрачительно дорогая, сумка тоже, в ушах сережки хоть с маленькими, но бриллиантами.

– Деньги дает… – голос Елены дрогнул, – дает, но только на то, что он сам считает нужным. На питание, на дочку, квартиру нам снял в хорошем месте трехкомнатную, про одежду так говорит: покупай все приличное, только не зарывайся. Мне, говорит, не нужно, чтобы разговоры пошли, что моя бывшая бомжихой ходит. Но и деньги на всякую ерунду транжирить не позволю.

– О, как тебя держит! Жадный он, что ли?

– Не то чтобы жадный… просто…

– Не реви! – строго сказала Маша. – У тебя положение еще не самое ужасное, все-таки денег дает на приличную жизнь.

– Знала бы ты… – Елена утирала слезы ладонью, – знала бы ты… У меня ведь ничего своего нет, вообще ничего, только что на мне. Если он захочет, то и дочку отберет, я ничего сделать не смогу.

– Как это? – возмутилась Маша. – А законы на что? Ребенок должен с матерью жить!

– Какие законы? У него такие адвокаты! – Елена махнула рукой. – Говорит, сиди тихо, делай что велят, не то вообще денег не дам ни копейки. А куда я с ребенком?

Елена тяжело вздохнула.

– Делать ничего не умею, да он и не разрешает работать, мне, говорит, не нужно, чтобы сплетни пошли, что моя бывшая работает в магазине каком-то задрипанном. Да и как я дочку оставлю? Он на няню денег не дает, нечего, говорит, ребенка на няню бросишь, а сама по мужикам пойдешь? Имей в виду, если что узнаю – голую на улицу выгоню!

– А с чего это его так разбирает? – полюбопытствовала Маша. – Ты что, ему изменила, что со скандалом развелись?

– Да что ты! – Елена так замахала руками, что едва не свалилась с подоконника. – Вообще ни сном ни духом! А только прожили мы с ним лет пять, вдруг он приходит как-то и говорит: собирай манатки, я с тобой развожусь. Я прямо обалдела, слушаю его и ничего не понимаю, все как в тумане. Что такое, говорю, за что? Что случилось? Что я тебе сделала плохого? Ничего, говорит, не сделала, просто я так решил. И точка. Тут пришел его такой…

– Охранник, что ли?

– Ну, он все время при нем, вроде как порученец. Противный такой, глазками тут стреляет, носом водит, вынюхивает все… В общем, отвез нас с дочкой на квартиру, деньги, сказал, будут на карточку переводить, после уже приехал с документами на развод. Я тогда опомнилась чуть-чуть, говорю, что мне при разводе что-то причитается.

Он ничего не сказал, только хмыкнул и посмотрел так противно, а на следующий день приезжает муж. Здорово на меня наорал, ударил даже, дочку перепугал до смерти, ну, и велел сидеть тихо, а то ребенка отберет и увезет далеко, так что я не найду ее никогда.

– Ну и ну! – поразилась Маша. – И как тебя угораздило за такую сволочь замуж выйти? Ты откуда сама-то?

– Ох, даже не хочу вспоминать ту свою жизнь! – вздохнула Елена. – Городок маленький, раньше фабрика там была мебельная, потом закрылась, все и развалилось. Мама меня без мужа родила, от командировочного какого-то. Призналась мне как-то, что нарочно с ним переспала, потому что не хотела рожать ни от кого местного.

А потом все-таки замуж вышла, мне двенадцать лет было. Мужик грубый попался, неприятный, она сказала – все-таки мужчина в доме. И правда, по хозяйству управлялся, да какое у нас хозяйство? Полдома всего и палисадничек. Ну, с деньгами полегче стало, после школы уговорила меня мама в училище поступать педагогическое, а как закончила его, так мама и умерла. Скоропостижно. Отчим после ее смерти запил. И как напьется – так ко мне пристает. Ну, отбилась я пару раз, а потом случайно услышала, как соседки сплетничают, что, мол, Павел давно с Ленкой живет, ни стыда у нее ни совести, и мать в могилу она свела.

– Вот мрази какие! – отреагировала Маша.

– И так мне противно стало, что собрала я вещички, деньги, что на пальто копила, да и рванула оттуда. Так бы, наверное, ни за что не уехала, у меня характер робкий, нерешительный, ты же видишь. – Елена слабо улыбнулась.

– И что теперь? – проговорила она упавшим голосом. – Что мы здесь сидим?

– Ага, как сороки на заборе, – снова Маша вспомнила свекровь, это ее выражение. – Видишь – вон там, на другой стороне, выход?

– Выход-то я вижу, но как к нему попасть? Летать-то я не умею…

– Ты мне еще монолог Катерины прочитай! – проворчала Маша.

– Ах, отчего люди не летают? – проговорила Елена высоким, не своим, голосом и рассмеялась: – Мама в библиотеке работала, там драмкружок организовала. Только классику никто ставить не хотел, все и развалилось.

Маша разглядывала потолок цеха.

По этому потолку была проложена металлическая рельса, за которую зацеплено небольшое устройство – что-то вроде монорельсового вагончика. От этого вагончика свисала вниз железная цепь с огромным крюком на конце.

Наверняка это устройство для подъема и перемещения грузов внутри цеха. Но вот как привести его в действие?

Как уже было до того, Маша закрыла глаза, представив, что снова оказалась в стеклянном саду своих видений. Этот сад уже несколько раз приходил ей на помощь…

Она снова стояла на дорожке, усыпанной гравием, между двумя рядами стеклянных деревьев. Кроны деревьев смыкались у нее над головой, превращая дорожку в тенистый туннель, наполненный фантастическим голубоватым свечением. Когда стеклянных ветвей касался легкий ветерок, они издавали нежный мелодичный звон. Впереди, в конце этого туннеля, Маша увидела свет куда более яркий.

Маша пошла вперед, навстречу этому свету.

Еще несколько шагов – и туннель закончился, точнее – резко оборвался. Маша стояла в обрамлении стеклянных деревьев, словно в широком оконном проеме, залитом золотистыми лучами вечернего солнца. В этом месте стеклянный сад был огражден ажурной стеной из того же голубоватого стекла, и там, где стояла Маша, в этой стене был неширокий проход.

Впереди, прямо у нее под ногами, разверзлась глубокая пропасть, на дне которой змеилась узкая река, обрамленная нежно зеленеющими деревьями; лежащая среди них, как кривая турецкая сабля в драгоценных ножнах, вдалеке виднелась скала, на которой стоял старинный замок с башней, увенчанной короной зубцов. Дальше все терялось в золотистой дымке.

Маша почувствовала щемящую печаль. Ей захотелось оказаться в этой долине, пройти вдоль реки – но у нее не было крыльев, чтобы спуститься на дно пропасти…

Она вытянулась вперед, заглядывая в чудесную долину…

И вдруг откуда-то справа до нее донесся нежный хрустальный звон.

Маша повернула голову в сторону этого звука и увидела, что справа от пролома на стеклянной стене укреплена какая-то шкатулка. Она потянулась к ней, дотронулась до шкатулки рукой – и тут же перед ней возникла ажурная лестница, спускающаяся на дно долины…

И тут до Маши донесся взволнованный, испуганный голос:

– Что с тобой? Очнись! Да что с тобой происходит? Не бросай меня! Мне страшно!

Маша вздрогнула – и открыла глаза.

Она сидела на краю оконного проема. Под ногами у нее была не прекрасная весенняя долина, а пустой, заброшенный цех, а рядом с ней сидела Елена. Лицо ее было бледным от страха, она трясла Машу за плечи и повторяла:

– Ты же упадешь! Ты разобьешься! Не бросай меня! Не оставляй меня одну!

– Все в порядке! – проговорила Маша успокаивающим голосом. – Что ты так переполошилась?

– Я подумала, что ты потеряла сознание. – Елена перевела дыхание и порозовела. – У тебя было такое странное лицо… я представила, что останусь здесь одна…

– Не бойся, я с тобой!

Маша вспомнила свое видение, вытянулась вперед, насколько это было возможно, и посмотрела направо.

На стене справа от окна была закреплена проржавевшая металлическая коробка с квадратным стеклянным окошечком и красной надписью: «Резервный пульт управления подъемником. Разбить стекло в случае необходимости».

– Осторожно, не сорвись! – проговорила Елена.

Она смотрела вниз, и лицо ее снова стало бледнеть.

– Не смотри вниз, лучше помоги мне удержаться! – Маша взяла ее за руку, свесилась в пропасть и, обмотав руку платком, резко ударила по стеклу.

Оно раскололось, под ним оказались три кнопки, расположенные друг над другом.

Маша нажала на верхнюю.

Раздалось негромкое гудение, и вагончик подъемного устройства неторопливо пополз по рельсу под потолком, удаляясь от окна, где сидели беглянки.

Маша отпустила первую кнопку, нажала вторую.

Вагончик пополз в обратную сторону. Он подползал все ближе, и скоро дополз до самой стены. Прикрепленный к нему крюк на цепи раскачивался над головой Маши.

Тогда она отпустила вторую кнопку и нажала на третью, самую нижнюю.

Снова заработал мотор, но звук его изменился. Теперь цепь разматывалась, крюк опускался. Скоро он был прямо над головой у Маши и Елены, затем закачался перед ними.

Маша отпустила кнопку и ухватилась за крюк.

Она повернулась к Елене и проговорила:

– Хватайся за этот крюк, и я спущу тебя вниз. Оттуда легко выбраться наружу.

– Но я… я не смогу… – Елена расширенными от ужаса глазами смотрела на крюк, висящий, раскачиваясь, на опасной высоте над каменным полом.

– Я сорвусь…

– Ты хочешь увидеть дочь?

– Хо… хочу…

В глазах Елены все еще стоял непреодолимый ужас.

Чтобы отвлечь ее, Маша спросила:

– Кстати, с кем ты ее оставила? Ты же говорила, что тебе нельзя няню нанимать!

– Там… тетка приехала из моего города, мамина сестра. Единственная моя родственница, она болеет сильно, вот хотела обследоваться. Нашла меня ВКонтакте, просила хоть на несколько дней приютить, я и согласилась… Тут как раз пришло приглашение сюда, на это шоу. Я тетке велела никому дверь не открывать и никуда не выходить, она, знаешь, женщина твердая, раз обещала – сделает. Но волнуется небось, что я ночевать не пришла.

– Ты потому и связалась с конкурсом этим, что хотела от мужа независимой стать? – догадалась Маша.

– Да видно, не в добрый час, – вздохнула Елена. – Ничего мне не надо, только бы дочку увидеть.

– Тогда возьми себя в руки и держись за крюк!

Елена глубоко вздохнула, схватилась за крюк обеими руками – но тут же отшатнулась:

– Нет… я не могу… ты же знаешь – я ужасно боюсь высоты… я сорвусь…

– Постой, у меня есть идея! – Маша увидела, что талия Елены туго затянута кожаным ремешком, и скомандовала:

– Сними ремень!

Елена послушалась, расстегнула ремень и протянула его Маше.

Маша снова застегнула ремень, накинула его на крюк и велела Елене пропустить через него руки. Теперь она была надежно пристегнута к крюку и не сорвалась бы, даже если разжала руки.

– Держись! – приказала Маша.

– Но я не смогу…

И тут Маша столкнула ее с подоконника. Елена вскрикнула и закачалась над пропастью. Лицо ее снова залила бледность, глаза от ужаса закрылись. Маша потянулась к пульту и снова нажала на нижнюю кнопку.

Мотор заработал, цепь стала разматываться, и крюк с Еленой пополз вниз.

Через минуту Елена коснулась ногами пола и завертела головой, пытаясь понять, где она находится.

– Отстегнись от крюка! – крикнула ей Маша.

Она хотела поднять крюк и повторить операцию, чтобы самой спуститься.

Но Елена ее не слышала или не понимала. Она стояла посреди цеха в полной растерянности.

Маша решила действовать иначе, хотя это было труднее и опаснее. Она притянула к себе цепь, ухватилась за нее руками и ногами и полезла вниз, вспоминая школьные уроки физкультуры, на которых ей приходилось лазать по канату, опасаясь учителя физкультуры Анатолия Борисовича, который ругал ее последними словами… Впрочем, ругал он всех, это у него был такой педагогический метод.

Через две минуты она уже стояла рядом с Еленой.

У той был совершенно ошалелый вид.

– Ну все, самое трудное позади! – проговорила Маша, отстегивая ремень. – Еще немного, и мы будем на свободе…

– Ну вот и встретились! – раздался вдруг совсем близко насмешливый голос. – Ну и цирк вы здесь устроили!

Маша вздрогнула и обернулась.

В дверном проеме, выходившем на улицу, стоял человек в черном комбинезоне и маске-балаклаве с прорезями для глаз. В руке у него был большой десантный нож.

– Отбегались, девочки! Финиш! – проговорил боец и вошел внутрь цеха.

«Неужели все было напрасно? – промелькнула в Машиной голове отчаянная мысль. – Неужели моя жизнь кончится здесь, в этом заброшенном цеху?»

Тут она увидела несчастное, опустошенное лицо Елены, вспомнила фотографии белокурой девочки…

Нет, она не сдастся!

Маша толкнула Елену на пол, а сама, зацепившись за железный крюк, бросилась прочь от боевика. Тот, повинуясь инстинкту прирожденного охотника, перешагнул через Елену и побежал за Машей, чувствуя в ней более серьезного противника. Ну да, с этой-то тетехой он и после управится, а за той еще побегать надо.

Маша бежала по прямой. Тяжелый крюк замедлял ее шаги, и боевик с каждым шагом приближался.

Скосив глаза, Маша увидела злобный и торжествующий блеск его глаз в прорезях маски. Он даже не слишком торопился, растягивая удовольствие, поскольку видел, что бежать Маше некуда – впереди нее была глухая стена.

– Куда же ты, птичка? – прохрипел он насмешливо. – Подожди папочку… или ты хочешь со мной поиграть в кошки-мышки? Я тоже люблю такие игры…

– Значит, любишь играть? А как ты относишься к мышеловкам? – отозвалась Маша, и вдруг отцепилась от крюка и упала на руки на каменный пол.

Тяжелый крюк, освободившись, полетел назад, как гигантский маятник, постепенно увеличивая скорость под действием накопленной потенциальной энергии. Боевик не успел осознать, что происходит, когда ржавый крюк всем своим весом ударил его в грудь и лицо. Боец изумленно ахнул и бездыханным полетел на каменный пол. Крюк еще продолжил движение, постепенно уменьшая скорость, потом полетел обратно, качнулся еще два или три раза и остановился.

Маша поднялась на ноги, подошла к поверженному боевику.

Его лицо было разбито, тело залито кровью. Маша не стала проверять, дышит он или нет, ее это не интересовало.

Она обошла его, подошла к Елене. Та в ужасе смотрела на неподвижное окровавленное тело.

– Ну, все, надеюсь, больше сюрпризов не будет! Пойдем! Мы уже близко к выходу!

Маша взяла Елену за плечо, повела к дверному проему. Оглянувшись, она увидела, что окровавленное тело слабо пошевелилось. Не убило его цепью, значит. А жаль. Она вспомнила, как этот тип бежал за ней с десантным ножом, и в глазах его светилось предвкушаемое удовольствие, и поняла, что нисколько не переживает.

За дверным проемом перед ними открылась темная, пустынная улица, над ней нависло ночное небо в рваных, стремительно бегущих облаках. По сторонам улицы темнели корпуса заброшенных заводов. Маша узнала то место, до которого довез ее таксист. Казалось, это было очень давно, много дней назад, хотя на самом деле с тех пор прошло всего несколько часов.

Вдохнув полной грудью свежий ночной воздух, она приободрилась. Елена тоже ожила, лицо ее порозовело, в глазах появилось осмысленное выражение.

– Где-то здесь я оставила машину… – проговорила она, оглядываясь по сторонам. – Кажется, вон там, в той стороне, там еще проехать можно было…

И тут совсем недалеко от них раздались осторожные, крадущиеся шаги.

Маша инстинктивно попятилась, схватила Елену за руку и оттащила в темную нишу. Они слились со стеной и замерли, стараясь ничем себя не выдать.

Неужели их все же выследили?

Вот снова прозвучали шаги, треснула у кого-то под ногой доска. Из темноты выскользнула гибкая темная фигура.

Проводив взглядом уходящих девушек, Милена и Марина повернули назад, к своим комнатам. Однако они не прошли и десятка шагов, как из-за угла коридора появились три рослых широкоплечих человека в черных комбинезонах и черных же масках-балаклавах с узкими прорезями для глаз.

Увидев девушек, незнакомцы переглянулись, прибавили шаг и окружили их.

– Вы куда идете? – спросил один из бойцов.

В прорезях маски сверкнули темные глаза.

– Никуда, – торопливо ответила Милена. – Вышли пройтись, сейчас возвращаемся в свои комнаты…

– А вы вообще кто такие? – выступила вперед Марина. – Вы на этих… телевизионщиков работаете?

– На телевизионщиков, – подтвердил тот же боец, покосившись на своих спутников. – На кого же еще?

– Шеф же говорил, что они должны спать! – вступил в разговор второй спецназовец.

– Заткнись! Не болтай лишнего! – прикрикнул на него первый. – Помнишь инструкцию?

– Давай уже разберемся с ними… – второй боец положил руку на кобуру.

– Не рыпайся! – первый бросил на него злой взгляд.

– Что значит – разберемся? – испуганно проговорила Марина. – В каком смысле разберемся?

– Товарищ шутит! – протянул первый спецназовец.

– Какие-то у него странные шутки…

– Он вообще грубый человек. Лучше скажите, где остальные? Вы их не видели?

– Нет, не видели! – ответила Милена. – А Василий Андреевич в курсе? Он знает, что вы тут делаете?

– В курсе, в курсе! – даже в балаклаве было видно, что боец усмехнулся.

– Давай уже… – повторил второй боец. – Нам еще остальных искать… время только теряем…

В это время за спиной у бойцов появился человек с бородкой.

Увидев его, Милена оживилась:

– Василий Андреевич, тут какие-то люди… они говорят, что работают на вас…

– Все в порядке, – ответил тот, и вдруг взглянул на Марину и произнес непонятное:

– Десятка треф!

Марина побледнела, широко открыла глаза, отступила к стене и вдруг метнулась вперед, подпрыгнула и в прыжке ударила ногой первого бойца. Удар пришелся в горло, боец покачнулся, захрипел, схватился за горло и упал.

Двое оставшихся бойцов шарахнулись в стороны, один вытащил из кобуры пистолет, в руке второго появился тяжелый десантный нож. Марина же, едва коснувшись ногами пола, снова подпрыгнула, выбросила вперед сложенные пальцы правой руки и резко ударила ими в переносицу бойца с пистолетом. Раздался отвратительный хруст, мужчина упал на колени, по лицу его потекла темная кровь.

Марина перевернулась в воздухе, оттолкнулась руками от пола и приземлилась за спиной последнего уцелевшего бойца, захватила локтем его шею и резко дернула. Шея треснула, боец изумленно охнул и бездыханным упал на пол.

И в то же мгновение прогремел выстрел.

В затылке Марины появилось круглое черное отверстие, она вскрикнула и упала на труп убитого бойца.

За спиной у нее стоял мужчина в таком же черном комбинезоне, как остальные боевики, но без маски. На вид ему было около сорока, седые волосы коротко острижены. В руке у него был дымящийся пистолет.

– Браво! – проговорил он, повернувшись к Василию Андреевичу. – Впечатляет! Отличная демонстрация! Тебе действительно удалось доработать методику.

– Я же говорил! – Василий Андреевич окинул взглядом груду мертвых тел. – Эксперимент нельзя прерывать! Он подходит к концу. Мы столько в него вложили…

– Сколько можно повторять – это не тебе решать. Не нам с тобой. Я вижу – ты очень продвинулся, но решение уже принято. Мы должны его исполнить…

Он огляделся по сторонам и удивленно проговорил:

– Кстати, здесь ведь были две девушки.

– Действительно, две… – подтвердил Василий Андреевич.

– Куда же подевалась вторая?

Маша не успела испугаться, поскольку осознала, что темная фигура была слишком миниатюрна для боевика…

Маша вгляделась в приближающийся силуэт. Она увидела собранные в пучок волосы, белое пятно лица…

– Милена! – окликнула Маша вполголоса.

Темный силуэт замер. Блеснули глаза, и Милена отозвалась:

– Где вы?

– Здесь! – Маша вышла из темной ниши, подошла к Милене.

– Слава богу, вы живы! – та перевела дыхание.

– А что случилось с вами? И где Марина? Она все же решила остаться, а ты передумала?

– Все гораздо хуже, – ответила Милена, помрачнев. – Марина мертва… ее убили. Ты была права. Отсюда надо уходить. Убегать. Причем как можно быстрее.

– Убили? – ахнула Елена. – Не может быть… кому могло понадобиться ее убивать?

– Ты что, совсем дура? – разозлилась Маша. – Тебя саму тоже только что чуть не убили, забыла уже? Приди в себя наконец, прекрати квохтать! Соберись!

Елена сжалась от крика и отступила. Маше стало стыдно, как будто она обидела ребенка.

– Да, ты права… – Елена сжала голову руками. – И все равно, я никак не могу поверить, что все это настолько серьезно…

– Даже после всего, что ты видела своими глазами?

– Да, все равно это не укладывается у меня в голове! Я никак не могу поверить, что такое могло случиться со мной…

– Да поверь уж!

– Да, поверь, она права! – поддержала Машу Милена. – Надо как можно скорее отсюда уходить!

– Пойдемте, я оставила свою машину неподалеку… – Елена достала из кармана ключи.

– Моя ближе, – возразила Милена. – Она вон там, за этим углом. А сейчас каждая минута важна.

– Но я не могу бросить свою машину…

– Сейчас есть более важные цели, чем твоя машина! Нужно спасать свои жизни…

Они прошли вдоль корпуса, завернули за угол, и Милена остановилась, удивленно глядя перед собой.

– Где же она?

– Что случилось? – спросила Елена.

– Где твоя машина? – в один голос с ней проговорила Маша. – Ты говорила, что оставила ее здесь.

– Она… она пропала…

– Ты ее точно оставила здесь?

– Да точно, точно… вот как раз возле этой самой трещины в асфальте…

– Тут этих трещин столько… каждую не запомнишь! Ладно, не будем терять время, пойдем к твоей машине, – Маша повернулась к Елене. – Где ты ее оставила?

– Вон там, возле того кирпичного здания. Дальше я не поехала, побоялась разбить подвеску, уж больно дорога плохая.

– Ну, пошли…

– Подождите меня, девочки… – смущенно проговорила Милена. – Я буквально на минутку… мне вдруг очень понадобилось… я вас скоро догоню…

– Что – никак не дотерпишь?

– Я очень быстро! Вы и глазом не успеете моргнуть!

– Ладно, догонишь нас потом, мы пойдем к ее машине!

Милена кивнула и метнулась за угол.

Елена направилась было к кирпичному зданию, но Маша жестом остановила ее.

– Что такое?

– Тс-с! Подожди! – Маша прижала палец к губам и крадучись двинулась к углу, за которым скрылась Милена.

– Куда ты? Это неудобно…

– Она очень подозрительно себя ведет! – прошептала Маша и заглянула за угол.

Милена стояла в нескольких шагах от угла, прижав к уху мобильный телефон, и негромко разговаривала.

– Что происходит? Мы так не договаривались! Речь шла только о том, чтобы подслушивать их разговоры и передавать вам… вы не говорили, что дело может зайти так далеко! Сколько людей уже убито? Четверо? Пятеро? Нет, я вам не верю! Это не инсценировка! Не забывайте, я была там, я все видела! И куда исчезла моя машина? Что значит – вы ни при чем? А кто тогда?

Маша вышла из-за угла и направилась к Милене.

– Я что-то подобное подозревала! – проговорила она и вырвала у Милены телефон. – Значит, у всех остальных связи нет, а у тебя есть? Ну да, ты ничему не удивилась, и проснулась ты так легко! Тебе в молоко не подмешали снотворное?

– Отдай! – вскрикнула Милена и попыталась вернуть свой телефон, но Маша сунула его в карман и отскочила.

– Отдай, стерва! – Милена бросилась на Машу, сжав кулаки, но та отскочила и подставила Милене ногу. Та споткнулась и упала лицом на разбитый асфальт.

Маша наклонилась над ней и проговорила:

– Что здесь происходит? Что еще за эксперимент? На кого ты работала? Говори! – она рывком перевернула Милену на спину. Стало видно, что лицо ее сильно разбито, кровь текла из многочисленных ссадин. – Лучше скажи правду, – прошипела Маша, – не то еще больше морду попорчу. На кого работаешь?

– На… на Василия Андреевича… – прохрипела Милена. – Про эксперимент я ничего не знаю… он только велел мне слушать ваши разговоры и передавать ему… Сказал, что это входит в условия конкурса, сказал, что я заработаю больше баллов… что таким способом я получу преимущество…

– Ой, врешь! – не поверила Маша. – Тогда бы тебе в молоко тоже что-то подмешали!

– Ну да, – быстро согласилась Милена, – это никакой не конкурс, это эксперимент. Вас собрали, и ввели препарат, который он изобрел, через молоко. А до того еще воздействовали светом какой-то особенной частоты. А потом он ночью что-то всем внушал, а я должна была наблюдать и фиксировать, а потом все ему передавать.

Она перевела дыхание, быстро взглянула на Машу.

– Это все?

– И еще… еще я должна была следить, чтобы все шло по плану, мало ли кто-то захочет уйти раньше времени… Он сказал, что, пока эксперимент не закончится, никого нельзя отпускать, это опасно…

– Да в чем дело-то там?

– Ты не представляешь… – тихо сказала Милена, – Марина, она… нас преследовали трое, и они хотели… в общем, они собирались нас убить, то есть я тогда думала, что это не так…

– Не тяни! – рявкнула Маша. – Говори толком!

– Василий Андреевич вдруг сказал что-то непонятное, какую-то бессмысленную фразу… кажется «десятка треф», и Марина… она вдруг из человека превратилась в робота. Хотя нет, робот не может так быстро двигаться… в общем, она их всех убила, представляешь? Троих опытных бойцов, причем без оружия, только ногами и руками, как в кино прямо! А потом там оказался еще один, без маски, голова седая, наверное, начальник, он выстрелил ей в затылок, и… и все. Конец. Пока они разбирались, я сбежала.

Тут послышался тревожный писк ее мобильника, Маша вытащила его и прочитала эсэмэску:

«Подходи к восточному входу, я вывезу тебя отсюда. В. А.»

– Он врет, не ходи никуда, – сказала Маша, – поедем с нами. Ему сказали, что уничтожат всех, кроме него и Эльвиры.

– Вас тоже поймают, – ответила Милена, забирая телефон, Маша отдала его без сопротивления, звонить все равно по нему нельзя, эти тут же вычислят.

– Зря ты, – сказала она, уходя.

Маша вернулась туда, где оставила Елену. Та ждала ее, испуганно оглядываясь по сторонам.

– А где Милена? – проговорила она, увидев Машу.

– Мы разошлись. Она решила, что по отдельности у нас больше шансов спастись, – Маша решила не рассказывать ничего про эксперимент, Елена и так едва жива от страха.

А вот интересно: получается, что Елена единственная, кто остался из испытуемых. Потому что Маша и Милена не в счет, на них внушение не подействовало.

Да, но про Машу Василий Андреевич не знает, он понятия не имеет, что Маша не спала и никакого внушения не получила. Хотя, тут же сообразила Маша, эта предательница Милена уж непременно ему все расскажет, выслужиться захочет.

– Да? – Елена покосилась на Машу. – Но ты не уйдешь? Ты не бросишь меня? Я так боюсь…

– Ладно, кончай разговоры, пошли, где твоя машина?

Они в молчании прошли несколько минут, обошли кирпичный корпус и увидели новенькую темно-красную машину.

– Вот она! – при виде своей машины Елена расцвела, как при встрече с любимым существом.

Нажала кнопку на брелоке с ключами, машина мигнула фарами, и дверь послушно распахнулась. Елена села за руль, Маша устроилась рядом, и машина тронулась.

– Вот о чем я думаю… – проговорила Маша, когда они выехали из промзоны на широкую, ярко освещенную улицу. – Почему твою машину не тронули?

– Что? – удивленно скосилась на нее Елена. – О чем ты? Что ты хочешь сказать?

– Машина Милены пропала, а твоя осталась на прежнем месте. Как ты думаешь, почему?

– А… я думаю, потому что я ее поставила дальше. Знаешь, как говорят: «Подальше положишь, поближе возьмешь…»

Маше это напомнило свекровь с ее поговорками. Она недовольно взглянула на Елену.

– Ерунда. Это бы вряд ли им помешало.

– Ну, тогда не знаю… еще может быть, потому, что она оформлена не на меня.

– Не на тебя?

– Ну да, машина оформлена на бывшего мужа, а я езжу по доверенности.

– Вот как? Ах, ну да, ты же говорила, что у тебя своего ничего нет, живешь как бомж…

– Не издевайся, – вздохнула Елена, – сама знаю, что я бесхребетная, безвольная, все об меня ноги вытирают, но уж такая уродилась. Всего боюсь, как начинают на меня голос повышать – сразу теряюсь, ничего не соображаю…

– Бороться с собой надо!

– Если бы ты моего бывшего мужа видела, ты бы так не говорила… – Елена в который раз тяжело вздохнула. – И вышла-то за него от полной безысходности, всего и знакомы были чуть больше месяца. Он вдруг и говорит ни с того ни с сего: «выходи за меня», я так растерялась да и согласилась. Какая, думаю, у меня тут жизнь будет, если не соглашусь? Ни работы, ни квартиры, ни денег. Ты не думай, я не то чтобы продалась ему, просто смотрю – человек решительный, все у него по струнке ходят, сам себе хозяин… я у себя такой жизни и не представляла. И честно тебе скажу, все делала, чтобы ему угодить. Не спорила, не обижалась, когда он вечером явится злой как черт, понимала, что у него бизнес, свои проблемы. А моя задача – ребенок, и чтобы все тихо было. Кстати, он к дочке совершенно равнодушен был, только морщился, на нее глядя, убери, говорил, крикуна этого, не выношу детского визга. Ну, я и старалась, чтобы он поменьше ее видел. Оттого я так испугалась, когда он пообещал дочку у меня отобрать. У себя он ее точно не оставит, не нужна она ему, отправит в какой-нибудь приют, так что я ее никогда не найду.

– Ужас какой… – невольно сказала Маша.

У нее-то случай не тот, если с ней что случится, свекровь Антошку ни за что не бросит, это уж точно, привязана она к внуку, хоть и по-своему. Вряд ли воспитает его приличным человеком, учится он так себе, на троечки, ничем особенно не интересуется, а как Маша пыталась строгость проявить насчет занятий, так такого наслушалась, свекровь ее чуть не побила.

Мужу вообще все равно, это, говорит, ваше бабское дело – с ребенком возиться. Можно подумать, у него дел невпроворот, ага, после работы поесть да на диван перед телевизором с пивом завалиться. Лопнет скоро от пива этого!

Маша по привычке пыталась подавить раздражение, но вдруг поняла, что его нет. Ну да, ей совершенно все равно, сколько там муж этого пива выпьет, и вообще, все равно, что с ним дальше будет. Сейчас не время об этом думать.

Внезапно она осознала, что к той, прошлой, жизни нет больше возврата. И не потому, что она находится в смертельной опасности и может вообще эту жизнь потерять, хотя такой поворот событий вполне может иметь место. Даже если все каким-то чудом обойдется, той жизни больше не будет.

– Что молчишь? – Елена посмотрела искоса. – Вижу, что у тебя тоже не все хорошо.

– Да уж… знаешь… – Она хотела рассказать Елене, что попала в этот эксперимент обманом, просто прихватила чужое приглашение, но в последний момент осторожность взяла верх.

– Ничего, – вместо этого сказала она, – мы все преодолеем, главное – держаться вместе.

– У меня тут подруг не было, – помолчав, сказала Елена, – пока замужем была, только общалась с мамочками на прогулке, муж строго сказал, чтобы никого домой не водила. А у него, если праздник какой в ресторане, то одни мужчины, с женами не принято.

– Все ясно, девочек заказывали…

– Да не знаю, – вяло ответила Елена, – мне как-то все равно было… Насчет секса у нас с ним как-то не очень… он ничего особенного не требовал, тронет меня если раз в две недели, то и хорошо. А я, честно сказать, лежу и думаю, скорей бы все закончилось, вымыться, да и спать уйти. Я в дочкиной комнате спала, чтобы ему не мешать.

– Ну и ну! – хмыкнула Маша и тут осознала, что и ей-то похвастаться нечем, у них с мужем все было так же скучно. Никакой страсти, никакой нежности, и бес ее попутал замуж за него выйти! Ах да, из-за Антошки…

Первое время эта мысль ее утешала, примиряла с такой жизнью. А потом, когда поняла, что сын не ее, что не нужна она ему, чужая, так хоть в петлю лезь. Оттого и ввязалась в эту авантюру. Не знала, что тут так все запущено, что они теперь с Еленой в смертельной опасности.

«А если бы знала, – сказала себе Маша, – то все равно бы пошла. Вот так вот».

За разговором они доехали довольно быстро.

– Ну, вот он, мой дом! – проговорила Елена, показав на красивое здание, огороженное невысоким ажурным забором. – Спасибо, что поддержала меня.

Она теперь выглядела не такой испуганной – видимо, ее успокоил разговор или близость своего дома.

– Если хочешь, – продолжила Елена, – можешь у меня переночевать. Или я вызову тебе такси…

Она свернула на подъездную дорогу.

– Подожди-ка… – Маша схватила ее за руку.

– Что такое? – в голосе Елены снова зазвучал страх, она резко затормозила.

– Видишь, вон там, у шлагбаума, стоит темная машина?

– Ну да… кто-то ее оставил на ночь…

– Не так все просто. Посмотри внимательно!

Было слишком темно, чтобы разглядеть, что или кто находится внутри подозрительной машины.

– Я ничего не вижу… – начала говорить Елена – но как раз тут она увидела.

Внутри темной машины на мгновение вспыхнул бледный огонек – должно быть, чиркнули зажигалкой, чтобы прикурить сигарету. И при этом огоньке Елена успела разглядеть два темных силуэта.

– Да, я кого-то видела! – на этот раз Елена перешла на шепот.

– Да, они тебя уже ждут.

– Меня? – испуганно пролепетала Елена.

– Ну да, а кого еще? Это ведь твой дом. Очевидно, они узнали, где ты живешь.

– Но как? Ведь мы в том конкурсе выступали под никами! Они никак не могли…

– Ой, я тебя умоляю! – отмахнулась Маша. – Хорошему специалисту ничего не стоит выяснить все данные по ай-пи-адресу!

Сама она сообразила, что про нее-то эти люди ничего не знают, она пришла на конкурс по чужому приглашению. Как говорит свекровь: «Нет худа без добра!»

Дверца черной машины открылась, из нее вышли два человека в одинаковых черных куртках. Они миновали шлагбаум, подошли к подъезду, остановились возле него, переглянулись.

– Какие идеи? – проговорил один из них, тот, что повыше.

– Позвоним консьержке, скажем, что полиция, она откроет.

– А если не откроет? Если она настоящую полицию вызовет?

– Если, если! Что же, так и будем здесь до утра ошиваться? Нас шеф по головке не погладит!

– Подожди-ка, смотри, кажется, кто-то едет… может, не придется звонить…

Действительно, к дому подъехало такси. Шлагбаум поднялся, машина въехала на дорожку, остановилась неподалеку от подъезда. Из машины, покачиваясь, вышел мужчина лет сорока, расплатился с водителем и направился к двери.

Двое людей в черном прижались к стене, слившись с темнотой. Впрочем, гуляка не заметил бы сейчас и Дженнифер Лопес или Монику Белуччи в бикини.

Такси уехало. Подвыпивший пассажир вытащил из кармана ключи, уронил их, выругался, с трудом поднял и прижал электронную таблетку к панели домофона.

Дверь открылась далеко не с первого раза. Пьяненький жилец протиснулся в открывшийся проем, едва не шлепнувшись на пол. Когда дверь почти захлопнулась за ним, из темноты выскользнул один из напарников, в последний момент схватил ручку двери и придержал, не дав ей закрыться.

Шаги пьяного жильца удалились, прошумел лифт, и снова наступила глубокая тишина.

Двое в черном проскользнули внутрь подъезда.

Вызывать лифт они не стали, чтобы не поднимать шум, поднялись пешком на пятый этаж, подошли к нужной двери.

– Дверь железная, – тоскливо проговорил тот, что повыше. – И замки хорошие…

– А ты как думал? – покосился на него напарник. – Дом-то видел какой? В таком доме фанерных дверей не бывает.

– И что же делать?

– Звонить! – И толстый палец решительно надавил на кнопку дверного звонка.

Довольно долго ничего не происходило – наверняка обитатели квартиры крепко спали.

Мужчина снова позвонил, сделал паузу и позвонил еще и еще раз.

Наконец за дверью послышались шаркающие шаги, и заспанный женский голос проговорил:

– Кто здесь? Лена, это ты?

Мужчины замерли – вдруг им повезет, и женщина, не дождавшись ответа, откроет дверь.

Однако этого не случилось. Женщина за дверью была достаточно осторожна, да и кто в наше время открывает дверь незнакомым людям, да еще ночью?

Женщина снова спросила:

– Кто здесь? Отвечайте, а то я вызову полицию!

– Так мы и есть полиция! – отозвался мужчина в черном – тот, что пониже. – Откройте, пожалуйста! – Он совершенно правильно определил по неуверенному голосу, что полицию вызывать женщина не станет.

– А что вам нужно? – отозвалась женщина из-за двери. – Я тут не хозяйка, мне не велено никому открывать!

– Мы вам должны кое-что сообщить, – проговорил мужчина, – откройте, пожалуйста. Разговор конфиденциальный, мы не хотим через дверь разговаривать.

– Какой? – переспросила женщина.

– Секретный!

– Какие еще секреты?

– Вот как раз насчет хозяйки этой квартиры…

– А что с ней случилось? – На этот раз в голосе женщины зазвучало беспокойство, скрипнул замок.

Казалось, еще мгновение, и дверь откроется.

Мужчины в черном переглянулись, и тот, что повыше, строго проговорил:

– Откройте, не через дверь же это рассказывать!

– А почему не через дверь? – Голос снова стал подозрительным. – Не открою!

– Кто тебя за язык тянул? – прошипел тот, что ниже. – Она уже почти открыла!

– Чертова старуха! – отозвался тот мужчина, что повыше. – Ломать дверь нужно!

– Черта с два ты ее сломаешь! Вон какая сталь! И весь дом перебудишь! Да у нас и инструментов никаких нет!

– Так что с Еленой? – снова раздался голос из-за двери.

– В больницу она попала! – оживился высокий. – Ей документы срочно привезти нужно!

– В больни-ицу? – протянула женщина. – А полиция тут при чем, если в больницу?

Мужчины переглянулись.

– Все-таки придется ломать! – прошипел высокий.

– Ага, сейчас, – с досадой ответил его напарник, – эта тетка подозрительная такой вой поднимет. Да и нет там нашей девки, нужно ее возле подъезда караулить.

В это время с нижнего этажа донесся истошный женский голос:

– Это что же творится? Это что же происходит? Они меня заливают посреди ночи! У меня ремонт дорогущий – и все насмарку! Плитка итальянская отваливается, обои пузырями пошли, паркет разбух! Сей же час вызываю полицию, пожарных и МЧС! И заодно частное охранное предприятие, где мой супруг работает!

Мужчины в черном переглянулись, метнулись к лестнице и, не глядя по сторонам, ссыпались по ней на первый этаж, пулей вылетели из подъезда, добежали до своей машины и умчались в неизвестном направлении.

Маша, которая стояла в темной нише ниже этажом, проводив их взглядом, тоже спустилась и вышла из дома, пока не проснулись соседи, разбуженные ее криком.

Черная машина проехала несколько кварталов, и вдруг водитель – тот, что повыше, – сбросил скорость и прислушался.

– Ты чего? – спросил его напарник – тот, что пониже.

– Стучит что-то, – ответил тот озабоченно. – Вот, слышишь? Снова застучало…

– Ну, стучит, и пусть стучит! У нас еще дел полно! Некогда с каким-то стуком разбираться!

– Тебе хорошо – это не твоя машина. А если в моторе какая-то неисправность? Если он в самый неподходящий момент заглохнет? Ты первый на меня накатишь!

Водитель подъехал к тротуару, остановил машину и заглушил мотор.

– Все равно стучит! – проговорил он удивленно.

– Да, теперь и я слышу, – подтвердил его напарник. – Правда, что-то стучит… да еще как громко!

И тут лицо водителя посветлело.

– Да я же знаю, что это стучит! – проговорил он довольным голосом. – Мотор ни при чем, мотор в порядке! Это та девка в багажнике очнулась и стучит!

– Нужно ее утихомирить! – заволновался второй боевик – тот, что пониже. – Нужно утихомирить – а то, не дай бог, еще кто-нибудь услышит…

– Да кто тут услышит-то! – долговязый внимательно оглядел пустынную улицу.

– Не скажи, всякое может случиться! Лучше подстраховаться, чтобы потом не было мучительно больно!

Напарники вышли из машины, обошли ее и остановились возле заднего бампера. Из багажника доносились ритмичные удары, перемежающиеся невнятным мычанием.

Водитель – тот, что повыше, – открыл крышку.

В багажнике лежала связанная по рукам и ногам женщина с заклеенным скотчем ртом. Под левым глазом у нее был синяк, все лицо измазано помадой и тушью, из носа стекала струйка засохшей крови, волосы превратились в воронье гнездо после урагана с красивым женским именем, так что сейчас в ней трудно было узнать аккуратную и ухоженную Милену.

– Ты че тут скандалишь? – раздраженно проговорил водитель. – Ты че тут шумишь? Ты че тут нарываешься?

Милена громко замычала и попыталась пнуть долговязого бойца связанными ногами.

– Ты что творишь? – прошипел тот, отступив. – Ты что себе позволяешь? Да я же тебя сейчас…

Он потянулся за монтировкой, которая лежала тут же, в багажнике, но тут его напарник – тот, что пониже, – придержал его руку.

– Обожди, у меня мысль появилась!

– Да что ты? – долговязый взглянул на напарника недоверчиво. – У тебя – и мысль? Это что-то новое!

– Ты смотри, не нарывайся! – огрызнулся напарник. – Лучше послушай. У нас с той, с Еленой, ничего не получилось, так?

– Так… – вздохнул долговязый.

– А почему?

– Потому что какая-то зараза ниже этажом шум подняла и весь дом перебудила…

– Нет, тут ты не прав. Надо смотреть в корень. У нас ничего не получилось, потому что мы не смогли дверь по-тихому открыть. А почему не смогли?

– Потому что дверь железная и замки хорошие…

– И опять ты не прав. Не из-за двери и замков, а из-за того, что мы ту тетку в квартире не смогли уболтать. А тетку мы не смогли уболтать, потому что голоса у нас мужские…

– А какие же еще у нас могут быть? Что это ты пургу несешь, я тебя не понимаю! Само собой, у нас голоса мужские, поскольку мы и есть мужчины! Или я не прав?!

– У нас голоса мужские, с этим ничего, конечно, не поделаешь. А вот у нее, – он ткнул пальцем в сторону Милены, – а вот у нее голос женский. Так вот какая у меня мысль: нужно ее с собой взять, чтобы она с той бабой, к которой мы сейчас едем, через дверь поговорила. Тогда она дверь откроет, и мы все сделаем без шума и геморроя…

– А что, это и правда мысль! – оживился долговязый, с некоторым сожалением взглянув на монтировку.

Немного подумав, он добавил:

– А если она не согласится?

– Она согласится, – усмехнулся его напарник. – Согласится, если ее правильно уговаривать!

– Правильно – это как?

– А вот смотри. Смотри и учись.

Он наклонился над Миленой и проговорил мягким, почти ласковым голосом:

– Ты слышала, о чем мы сейчас говорили?

Милена кивнула.

– Так вот, теперь еще послушай. Я тебя сейчас развяжу и пересажу в салон. В салоне тебе всяко будет лучше, чем в багажнике, так?

Милена снова кивнула.

– Потом мы приедем к той, последней бабе, и ты ее через дверь уговоришь, чтобы она открыла. Это понятно?

Милена энергично закивала.

– Хорошо, что понятно. Только теперь уясни еще кое-что. Если ты думаешь, что ты такая умная, если ты думаешь, что ты нас обманешь, если ты думаешь, что сбежишь, или поднимешь шум, или еще что, – так вот заранее запомни: как только ты что-то попробуешь сделать не по плану – я тебя… что? Думаешь, убью? Так вот, ни фига подобного. Я тебя убивать не буду, я тебе в ту же секунду рожу так исполосую, что собственная кошка тебя не узнает!

С этими словами бандит вытащил из кармана складной нож, выпустил щелчком его лезвие и поднес к щеке Милены. Кончик ножа заскользил по коже, выписывая на нем какой-то вензель. Милена задрожала мелкой дрожью.

– Поняла? – процедил бандит.

Милена часто-часто закивала.

– Вижу, что поняла! – он тем же ножом перерезал веревки на руках и ногах Милены, а потом срезал скотч.

Милена вздрогнула от боли, но не издала ни звука. Бандит выдернул ее из багажника, пересадил на заднее сиденье машины и сел рядом, поигрывая ножом. Потом бросил своему долговязому напарнику:

– А вот теперь поехали! Надеюсь, ты не забыл адрес той, последней, девки?

Алина проснулась от жуткого воя. Подняв голову, она проговорила заспанным возмущенным голосом:

– Джерри, скотина, прекрати сейчас же!

Джерри не прекратил – напротив, он завыл еще громче, как будто кто-то подкрутил у него внутри мощность.

Тогда Алина потрясла Олега:

– Олежек, проснись! Джерри что-то сожрал, и теперь требует, чтобы его вывели на прогулку!

Олег ответил каким-то неразборчивым, но, несомненно, нецензурным выражением.

Ну да, понятно, он накануне столько выпил, что сейчас его не добудишься…

Однако Алина попыталась еще раз, соединив метод кнута и пряника. Она ущипнула своего спутника жизни за жирный бок, а когда он вскрикнул и открыл глаза, быстро проговорила:

– Олежек, лапушка, Джерри что-то сожрал и теперь хочет гулять. Выведи его, всего на пять минут! А я тебя за это поцелую…

Олег взглянул на нее с выражением вполне осмысленной злобы и прохрипел:

– Сама его вчера вывела без намордника – вот он и сожрал какую-то гадость. Так что сама с ним теперь и гуляй…

– Но ты же знаешь, Олежек, что мне одной на него намордник не надеть!

– Кстати, и поцеловать его можешь, – добавил Олег, – а меня от твоих поцелуев стошнит!

Выдав эту тираду, он повалился на спину и мгновенно заснул, так что к вою Джерри присоединился мощный храп.

А Джерри завыл еще громче.

Ничего не поделаешь. Если его сейчас не вывести – он, во-первых, перебудит всех соседей, а во-вторых, из вредности нагадит в квартире, а ей потом придется убирать…

Алина со стоном сползла с кровати, напялила кое-какую одежду, прицепила к ошейнику поводок и поплелась на прогулку. Надевать намордник не стала и пытаться и дверь просто захлопнула – чего возиться, если через десять минут вернется…

На этот раз темная машина подъехала к самому дому – никакой ограды вокруг него не было, не говоря уже о шлагбауме.

Люди в черном вышли из машины, вывели Милену.

Тот, что пониже, демонстративно помахал перед ее лицом ножом.

– Помнишь, о чем мы с тобой договорились?

Милена энергично кивнула, хотя рот у нее больше не был заклеен скотчем.

Троица подошла к двери подъезда.

На двери был домофон, но тот бандит, что пониже, ничуть не расстроился. Он потыкал пальцами во все кнопки подряд, и через несколько секунд из динамика донеслись недовольные голоса:

– Кого черти принесли среди ночи?

– Прекратите хулиганить!

– Это ты, что ли?

– Я, я! – ответил бандит.

Замок щелкнул, и дверь открылась.

Напарники втолкнули Милену внутрь, вошли следом за ней, как и прежде, поднялись по лестнице, чтобы не поднимать шум, остановились перед нужной дверью.

– Ну что? – долговязый покосился на Милену. – Как ты с ней договаривался?

– А ведь она нам даже не понадобится! – жизнерадостно проговорил его невысокий напарник. – Ты только посмотри на эту дверь!

– А чего на нее смотреть? Дверь как дверь! Что я, дверей никогда не видал?

– Да эту дверь ребенок запросто откроет!

Боец достал из кармана бумажник, вытащил из него пластиковую карточку, вставил в щель между дверью и косяком и провел снизу вверх. Язычок замка отжался, и дверь открылась.

– Ну, до чего же некоторые люди легкомысленные! – проговорил он, открывая дверь.

– Так это, выходит, мы ее зря с собой тащили? – протянул второй, задумчиво взглянув на Милену.

– Зря не зря, теперь все равно уже ничего не поделаешь. Не тащить же ее обратно. Давай уже с последней девкой разберемся… как ее… с Алиной.

Милена опустила глаза, чтобы эти двое уродов не заметили, как они блеснули.

Ага, последняя девка, как же! С той, Еленой-то, у них полный облом вышел. И что-то ей подсказывает, что не обошлось тут без той, второй. Уж больно она шустрая попалась, сумела избежать внушения. А она, Милена, тогда и не заметила, что та молоко не выпила. Это ее прокол, что и говорить.

Хотя теперь это даже хорошо, теперь-то она гаду Василию Андреевичу ничем не обязана. Кто он, если не гад последний? Подставил ее, сдал этим бандитам.

Она тоже хороша, говорили ей – не ходи, убьет, не нужна ты ему. Нет, поверила, что он ее выведет, приперлась к восточному выходу. Еще помедлила, понаблюдала, смотрит – идет Эльвира, ну, она и успокоилась. А что оказалось? Подошла Милена, спрашивает, что происходит, отчего все не по плану пошло?

Отчего же, Эльвира говорит, все по плану, так и было задумано.

И – раз! – Милене баллончик в лицо!

В глазах мигом все потемнело, и больше Милена ничего не помнит. Очнулась, когда над ней крышка багажника хлопнула. И разговаривают двое, тот мужик седой, который Марину убил, и один из этих уродов. Вывезите, говорит, ее за город подальше, да там и… Тот кочевряжиться начал – мол, по городу с трупом в багажнике, а с живой еще хуже… Нужно, говорит, ее к тем приплюсовать, одним трупом больше, одним меньше…

Тут седой заорал на него, чтобы не умничал. Теми, говорит, уже занимаются, а эту тащить через всю промзону – себе дороже. Тут где-то сторож имеется, опять же «Скорая» подъедет к одному из наших, которого цепью та девка едва не убила.

Испугалась Милена жутко, а потом сообразила, что в городе убивать ее эти двое не станут, шума побоятся. А вот когда один грозился лицо порезать, то не врал, это они могут. Но она не собирается покорно ждать своей участи, раз уж из багажника выпустили, то нужно делать ноги. Причем как можно быстрее.

Долговязый открыл первую дверь, заглянул в нее. По светящемуся табло микроволновой печи и сонному урчанию холодильника понял, что попал на кухню, и втянул голову обратно. Толкнул вторую дверь – и догадался, что это – ванная комната.

Он шагнул к третьей двери – и тут заметил, что Милена, воспользовавшись тем, что про нее на время забыли, прокралась к входной двери и уже пытается выскользнуть из квартиры.

– Куда? – бандит в один огромный шаг нагнал ее, схватил за шею и поднес нож к лицу:

– Забыла, что я тебе обещал?

– Не… не забыла… – пролепетала Милена, вжав голову в плечи. – Пожалуйста, не надо!

– Ладно, – прошипел бандит, – на первый раз прощаю! Помни мою доброту!

На самом деле доброта была ни при чем: он представил себе, какой визг поднимет Милена, если он приведет в исполнение свою угрозу. Явно перебудит всех обитателей квартиры, да и всех соседей заодно. И снова сорвет операцию.

Он снова открыл дверь ванной, втолкнул туда Милену и страшным шепотом пообещал:

– Только пикнешь – всю морду располосую!

Закрыв дверь ванной, он заклинил ее стулом и вернулся к третьей двери. Дернув на себя эту дверь, он услышал доносящийся из темноты богатырский храп.

– Джерри, паршивец, давай уже, делай свои дела, и пойдем домой! – недовольно проговорила Алина.

Джерри сделал вид, что не услышал ее. Он обнюхивал очередной угол – видимо, до него здесь побывала какая-то знакомая собака, и теперь он читал оставленное ею послание.

Алина тяжело вздохнула.

Какая все же свинья Олег! Даже его собственную собаку приходится выгуливать ей! Вообще из плюсов у него только собственная квартира, а в остальном – одни минусы. Грубый, неопрятный, скандальный, денег у него вечно не допросишься. И не позволил ей пойти на тот конкурс… а ведь это был ее большой шанс! У нее могла начаться новая жизнь! Она могла стать богатой и знаменитой…

Алина представила себе свет софитов, вспышки фотоаппаратов, роскошные приемы, вечерние платья от лучших модельеров, сверкание хрусталя и бриллиантов… и официант в дорогом ресторане почтительно подвигает стул, и продавщицы в бутиках буквально стелятся перед ней, и шофер в форме открывает дверцу лимузина… у нее могло быть все это и гораздо больше! А вместо этого она должна посреди ночи выгуливать этого наглого жирного пса… такого же наглого, как его хозяин!

Она дернула за поводок и раздраженно проговорила:

– Все, мне это надоело! Пошли домой! Немедленно!

Джерри почувствовал перемену в ее голосе – а может быть, просто нагулялся – и послушно потрусил к дому.

Приближаясь к подъезду, он все же стал тормозить, плестись нога за ногу и даже попытался пройти мимо подъезда, сделав вид, что забыл, где они живут, так что Алина с трудом затащила его, вцепившись в ошейник.

– Гадский пес! – вполголоса ругалась она. – И за что мне такое наказание среди ночи?

Джерри даже не огрызнулся, он понимал, что насчет ночного гуляния перегнул палку.

Услышав доносящийся из темноты мощный храп, напарники переглянулись.

– Это мужик! – прошептал долговязый.

– Ну да, мужик! А ты что думал – она одна живет?

– Вообще-то да! А что с мужиком делать? Нам про него ничего не говорили!

– Ну, значит, шарахнем по голове, чтобы не вмешивался, и сделаем свое дело…

В это время храп резко оборвался, и сонный мужской голос проговорил:

– Алинка, ты чего там возишься? Ты чего спать мешаешь? Ложись уже… мне утром вставать рано!

Один из бандитов – тот, что повыше – нашарил на стене у двери выключатель и включил свет. Трое мужчин удивленно уставились друг на друга.

Олег, временный спутник Алины, тупо разглядывал двух незнакомых мужчин, стоящих на пороге его спальни, пытаясь одновременно и безуспешно найти ответы на три вопроса – кто они такие, что делают в его спальне и как они в ней оказались. Те тоже смотрели на него с удивлением – их удивило не столько его присутствие, сколько отсутствие в кровати самой Алины.

– А где Алина? – проговорил наконец тот из ночных гостей, что повыше.

«Совсем Алинка оборзела! – промелькнула в голове Олега злая мысль. – Посреди ночи мужиков пригласила! Завтра же выгоню ее к чертям собачьим! Выгоню, а потом поколочу… нет, так не получится. Сперва поколочу, а потом выгоню!»

Однако, разглядев незнакомцев, увидев их решительные и мрачные физиономии, он подумал, что это – вряд ли дружеский визит. И в голове у него промелькнула следующая злая мысль:

«Совсем Алинка озверела! Не иначе, в какой-то криминал влипла! Как бы мне заодно не перепало! Завтра точно ее выгоню! Только сперва, конечно, поколочу…»

Тут, правда, в голове его промелькнула еще одна мысль, крайне неприятная – для того, чтобы выгнать Алинку, предварительно ее поколотив, сперва нужно самому уцелеть. А это может оказаться непросто, учитывая серьезную внешность незнакомцев.

Он скатился с кровати, вскочил на ноги, отбежал к платяному шкафу и оглядел комнату, пытаясь найти какой-то выход. Впрочем, он и так знал, что единственный выход из этой комнаты – он же вход – та самая дверь, через которую вошли незваные ночные гости.

Тем временем один из незнакомцев двинулся к нему, второй тоже отступил в сторону, так что путь отступления на какой-то момент оказался открыт. Олег пригнулся и бросился на дверь, как разъяренный бык на тореадора.

Он уже был близок к двери, но тот незнакомец, который был ближе к нему, успел подставить ногу, и Олег с разгона влетел головой в дверную притолоку. В голове у него зазвонили колокола, ноги подогнулись, и он осел на ковер. Незнакомец тут же снова поднял его на ноги, встряхнул и спросил грозным голосом:

– Я тебя еще раз спрашиваю – где Алина? И имей в виду – третий раз спрашивать не буду!

Перед глазами Олега все расплывалось и двоилось. Ему казалось, что в его спальне оказались сразу четыре злобных незнакомца. Это было чересчур для его измученной похмельем нервной системы.

– В третий раз спрашивать не буду! – прорычали двое из четырех.

– Она… она гуляет с Джерри!

– С кем? – незнакомцы переглянулись.

Оставшись в ванной комнате, Милена задумалась о том, что ее ждет. По всему выходило, что не ждет ее ничего хорошего. Сейчас эти два злобных кретина разделаются с Алиной, а потом… потом и до нее дойдет очередь. Вряд ли они оставят ее в живых – слишком много она видела, слишком много знает. Тем более что у них приказ – отвезти ее подальше от города, а там уж…

Что же она – так и будет, как овца, дожидаться, когда с ней покончат? Нужно бороться!

Из-за двери донеслись приглушенные голоса и звуки ударов. Судя по всему, боевикам сейчас не до нее, они разбираются с обитателями квартиры – значит, нужно этим воспользоваться… другой возможности может не быть…

Для начала она подергала дверь – но тут же убедилась, что она заперта снаружи. Странно, задвижка внутри… значит, они ее чем-то заклинили. Ну, значит, нужно придумать что-то другое…

Милена машинально повернула задвижку со своей стороны, оглядела ванную комнату – и увидела на полу пушистый коврик.

Скатав этот коврик, она положила его в раковину и открыла кран на максимум. Затем перебросила душевой шланг с насадкой через край ванны и тоже пустила сильную струю. Вода хлестала на пол, лужа на кафеле на глазах разрасталась… через минуту-другую вода найдет дорогу в перекрытиях между этажами…

Милена ощутила, что ноги промокли, и обрадовалась – долго ждать не придется.

Вероника Глухарева проснулась посреди ночи от каких-то странных звуков, доносящихся из верхней квартиры.

«Вот козел! – привычно подумала Вероника. – Опять со своей бабенкой скандалит! Надо с ним серьезно поговорить!»

Правда, если с ним действительно серьезно поговорить – потом у нее могут возникнуть такие же серьезные неприятности, а ей сейчас неприятности не нужны. У нее очень важный год, Максим Максимович сказал, что она должна сделать решающий шаг в своей карьере, иначе будет поздно…

Раз уж проснулась, Вероника встала и дошла до туалета.

И тут она увидела, что с потолка капает, по стенам стекают струи воды, и на полу уже образовалась приличная лужа.

Это уже перебор.

Шум посреди ночи она еще готова была терпеть, но то, что он залил ее красивую, недавно отремонтированную квартиру, переходило всякие границы.

Вероника забыла о возможных неприятностях, забыла о своей карьере, забыла о словах Максима Максимовича, выскочила из ванной и, как была, в пижаме, бросилась на лестницу.

– Она с Джерри гуляет! – повторил Олег, пытаясь справиться с головокружением.

– Ты что, мужик, хочешь сказать, что Алина от тебя гуляет – а тебе на это плевать?

– Да не в том смысле гуляет! – из последних сил возмутился Олег. – Она его вы… выгуливает!

– Собачку, что ли? – догадался долговязый незнакомец, грозно уставясь на него.

– Со… собачку… – и Олег наконец отключился.

В это время из коридора донесся грохот, затем – стремительно приближающиеся шаги.

Дверь спальни распахнулась, и на пороге возникла невысокая хрупкая девушка в розовой пижаме с изображением котенка, играющего с собственным хвостом. Правда, лицо девушки плохо сочеталось с гламурной пижамкой и миниатюрной фигуркой. Лицо было красным от гнева, глаза ее метали молнии.

– Ты, ка-азел! – выпалила она, быстро найдя взглядом Олега. – Я сколько раз тебе говорила, что, если ты еще что-нибудь устроишь, я тебе ноги оторву?

– Это не она, – проговорил долговязый, разглядев девицу в пижаме. – Это не Алина!

– Как – не она? – недоверчиво переспросил второй – тот, что пониже. Он уже пересек комнату и попытался схватить девушку за плечо, но это у него категорически не получилось.

Каким-то непонятным способом он отлетел в сторону и грохнулся на пол, при этом кости у него захрустели, а комната закружилась, как будто он катался на карусели.

– Что за черт? – он вскочил, подбежал к девушке и попытался…

Он и сам не успел понять, что попытался сделать, потому что из этого снова ничего не вышло. Но на этот раз незадачливый боевик хотя бы успел осознать, что с ним произошло.

Хрупкое создание в розовой пижамке ухватило его за запястье, перекинуло через плечо, как будто он был легкой тряпичной куклой, и снова швырнуло на пол.

На этот раз бандит не сразу встал. Он удивленно уставился на удивительную девушку, затем нашел своего напарника и пролепетал слабым голосом:

– Что это?

– Это не что, – ответил долговязый напарник, отступая к кровати, – это кто! Это Вероника Глухарева, чемпион страны по боевым единоборствам в суперлегком весе!

– Значит, это не Алина?

– Догадался наконец!

– И что теперь делать? – проговорил низкорослый, наконец поднявшись на ноги и увидев, что суперлегкая Вероника приближается к нему с угрожающим видом.

– Вот что! – долговязый достал из подплечной кобуры пистолет, навел его на Веронику. – Против лома нет приема, окромя другого лома…

Но в этот момент в коридоре раздались какие-то странные звуки, отдаленно напоминающие приближение кавалерийского отряда, дверь спальни снова распахнулась, и в нее влетел Джерри – шестидесятикилограммовый питбуль светло-песочного цвета. Он, не раздумывая, бросился на бандита, в руке которого был пистолет, в полете толкнул его на пол, и страшные челюсти сомкнулись на запястье…

Бандит вскрикнул и выронил пистолет, а потом и сам грохнулся на пол.

В это время в комнату наконец вошла Алина.

Она увидела учиненный там разгром, лежащего на полу без сознания Олега, двух совершенно измочаленных типов в черном, торжествующего Джерри и разгневанную Веронику с нижнего этажа.

– Что здесь произошло… происходит? – проговорила Алина, обращаясь ко всем сразу, и добавила уже одному Джерри:

– Отпусти его, ты ему руку почти отгрыз!

– Это тоже не она! – прохрипел долговязый бандит и бочком выскользнул в прихожую.

– Что происходит? – переспросила ее Вероника. – Я тебе скажу, что происходит! Вы с твоим козлиной мою квартиру к чертям собачьим залили! А у меня ремонт только что сделан!

– Залили? Не может быть!

– Ах, не может? – Вероника выскочила из спальни, подбежала к двери ванной. На полу перед этой дверью валялся стул, который Джерри сбросил во время своего победоносного штурма квартиры.

Как только стул слетел, Милена выскочила из ванной комнаты, а затем и из квартиры.

Вероника отступила перед Алиной, чтобы та своими глазами могла увидеть потоп.

– Значит, говоришь, не может быть? – повторила она зловещим голосом.

– Да, ничего себе! – восхитилась Алина. – Ну, не волнуйся, Олег тебе все оплатит. Когда придет в себя.

– Да уж, конечно, оплатит! А не то я ему ноги оторву!

– Верю! – весело сказала Алина. – Насчет этого – верю! А пока, может, кофейку глотнем? Вижу, ты энергии много потратила, пока этих двоих усмиряла…

– Да что там! – застеснялась Вероника. – Мне и нетрудно совсем… Вообще-то у меня режим. Ну да ладно.

Олег пришел в себя от звучащего совсем рядом ласкового голоса:

– Милый мой, дорогой, хороший! Какой же ты у меня замечательный! Какой ты храбрый! Ой, что у тебя здесь – ссадина? Ну, ничего, я ее обработаю, и все заживет… ой, не дергайся! Больно? Сейчас подую… А хочешь, я тебя поцелую?

Олег узнал голос Алины. Сквозь отступающую дурноту он подумал, что все же в женщинах, при всех их недостатках, есть и хорошие черты. Когда тебе плохо, когда ты пострадал, их ласка может облегчить боль и страдание…

– Ладно, поцелуй! – проговорил он снисходительно.

– Что?! – переспросила Алина совсем другим голосом, в котором не было и тени ласки или сочувствия. – Тебя? Поцеловать? С какой это стати? Что ты мне сделал хорошего?

– А с кем же ты тогда любезничаешь? – Олег открыл глаза и со стоном приподнялся.

Алина сидела на полу. Рядом с ней устроился Джерри, положив ей на колени огромную голову. Алина какой-то мазью смазывала ссадину на его лапе.

Увидев Олега, пес приподнял верхнюю губу, показав внушительные клыки, и едва слышно зарычал:

«Тр-ронь ее, попр-робуй!»

Маша крадучись выскочила из подъезда и проводила глазами удаляющиеся огни черной машины. Надо же, как здорово у нее все получилось! И какие эти двое идиоты…

Она тут же одернула себя. Не следует расслабляться, просто соображение не самая сильная их сторона. Не дай бог столкнуться с ними лицом к лицу, на узкой дорожке, да еще в темное время суток, вот тут они против безоружных женщин очень даже неплохо выступят. Против лома, как известно, приема нет.

– Ну что? – Елена подняла темные от страха глаза. – Получилось?

– Пока да, – осторожно ответила Маша, но Елена, не слушая дальше, выскочила из машины и помчалась к подъезду.

Маша побрела за ней, почувствовав вдруг нечеловеческую усталость. Нужно хоть немного передохнуть. Рассветало, и, судя по розовым облакам на востоке, день обещал быть солнечным.

Маша вдохнула прохладный утренний воздух. Стало чуть легче.

– Подожди меня! – она еле успела прихватить дверь подъезда, прежде чем та закрылась.

Елена бегом поднималась на пятый этаж, Маша приехала на лифте чуть позже и прошла в квартиру вслед за ней.

В просторной прихожей Елена препиралась с крупной широкоплечей теткой в криво застегнутом фланелевом халате.

– Нет, ты мне скажи, что же это такое? – напирала та. – Ты сказала, часа на два уйдешь, а сама на всю ночь улепетнула! И даже не позвонила! Нет, я, конечно, все понимаю, что женщина ты молодая, с мужем развелась, так надо личную жизнь устраивать, так отчего меня-то не предупредила? Сижу тут как дура в полном недоумении, приходят какие-то, тебя спрашивают, а я что?

– Ой, тетя Соня, извини, так получилось, я и не знала… – слабо отбивалась Елена. – А как Катюшка-то?

– Прекрасно твоя Катерина, все в порядке, поела да спать легла, ну, мультики мы с ней, конечно, посмотрели, книжку почитали… с ней-то как раз проблем нет…

Елене удалось наконец протиснуться мимо мощной тетки, и она скрылась в одной из комнат.

– А вы кто же будете? – тетка переключилась на Машу. – Подруга ее, значит?

– Вроде того, – ответила Маша, – и… знаете, у нее серьезные неприятности.

– Да уж, вижу, – ворчливо сказала тетка, – явилась вся встрепанная, где-то всю ночь пропадала, уж не у любовника была, от любовника в таком виде не приходят, разве только жена застанет в самый интересный момент. А с Ленкой не то: морда не побитая, волосенки не повыдерганы, значит, не в этом дело.

Маша невольно улыбнулась: тетка начинала ей нравиться.

– Меня Софья Андреевна зовут, – сказала тетка, улыбнувшись в ответ, – а ты…

– Я Маша, – она слишком поздно сообразила, что представилась настоящим своим именем, а ведь Елена знала ее как Алину. Ну и ладно, что ж теперь делать.

Из-за двери послышался звонкий детский голосок.

– О, разбудила зачем-то! – проворчала тетка.

На пороге появилась Елена, на руках у нее была девочка лет пяти, хорошенькая, как картинка. Белокурые локоны и огромные синие глаза, в данный момент слегка заспанные. Елена счастливо смеялась, и было видно, как они с дочкой похожи. Исчезло затравленное выражение из глаз, и уголки губ не опускались уныло. Девочка обняла ее за шею и что-то прошептала, Елена понесла ее на кровать.

– Вот, видела, – вздохнула тетка, – красавица писаная, а счастья нет. У них в семье всегда так было: по женской линии все красавицы и все невезучие. Матери наши родные сестры, Катька у тетки поздняя была. Уж такая она была хорошенькая, выскочила замуж в восемнадцать лет, а он ее бросил, как только Ленка родилась. Такой подлец оказался, пробы ставить негде. У него еще жена была в Московской области, а нам врал, что никого нету… Потом уже вышла от полной тоски за этого, приличного слова не подобрать, да и умерла скоро. Бабка наша тоже хороша была, так муж ее утонул по пьянке в реке, потом так замуж и не вышла. И говорили мы Катьке, чтобы дочку Еленой не называла, как бабку, потому как судьбу ее внучка повторить может, а она не послушала, и что вышло? И свою дочку ведь Ленка назвала Екатериной, как мать, Катюшка – это так, по-домашнему. Ох, не к добру все это! – тетка вздохнула и пошла на кухню.

Стало видно, что она здорово хромает.

– Уложила! – Елена прибежала на кухню. – Господи, как дома-то хорошо! Забыть все это, как страшный сон, и жить, как жила! Даже к мужу бывшему и то как-то стала лучше относиться!

– А зря, – хором сказали Маша и тетка.

Маша тут же замолчала, а тетка продолжала:

– Вот, заморочила голову мне совсем, я и забыла. Как ушла ты, так приходил этот… такой плюгавенький, в глаза не смотрит, слова через губу цедит…

– Жук? – Елена бледнела на глазах.

– А и верно, что жук! – обрадовалась тетка. – Звонил прямо в дверь, я спрашиваю, кто там, а он – от бывшего мужа Кудряшова Виталия Иваныча алименты.

– Какие алименты… – прошептала Елена и плюхнулась на стул, подставленный Машей. – Это мужа порученец, у него фамилия такая подходящая – Жук.

– Порученец? Это кто ж такой будет? – прищурилась тетка. – Чего-то отвези, куда-то сбегай, по-нашему это шестеркой называется. Я-то думала, он и правда денег привез, ну и открыла. А он давай расспрашивать да выпытывать, кто я такая, да что тут делаю, и где ты ходишь, если ребенок вот тут со мной.

– А вы что?

– А какое твое дело, говорю, мил человек? Тебе велено деньги передать, ты и передавай, насчет меня не сомневайся, никуда денежки не денутся, все Елене с ребенком достанутся. А кто я такая, тебя, говорю, совершенно не касается. Ну, он говорит, раз так, то ждите неприятностей. И ушел, никаких денег не оставил.

– Никогда он денег не привозит, муж мне на карточку переводит. Он просто меня проверяет, нарочно без звонка является, а потом бывшему докладывает. Ой, что теперь будет! – Елена прижала руки к щекам. – Говорил же он, что, если что узнает – голой на улицу выгонит и дочку отберет.

– А ты не отдавай! – сказала тетка. – Зубами в него вцепись, крик подними, всю морду ему расцарапай!

– Вот, – обрадовалась Маша, – такой подход мне нравится. Слушай тетку, она плохого не посоветует! И вообще, как хочешь, а здесь тебе с дочкой оставаться нельзя. Эти бандиты ведь просто так не отвяжутся, еще придут.

– Точно, я сразу поняла, что бандиты, – подтвердила тетка, – а еще говорили, что из полиции и что ты в больницу попала, а они, мол, сообщить мне должны что-то важное. Нашли дуру – дверь открывать в ночь-полночь!

– Но куда я пойду? – Елена снова смотрела испуганно. – Говорила же тебе, что ничего своего у меня нет!

– Да господи! – Маша схватилась за компьютер, который стоял тут же, на кухне. – Ты как с Луны свалилась!

Мигом нашла она нужный сайт, где сдавались квартиры, и велела Елене собирать пока вещи. Тетка тоже не теряла времени даром и готовила калорийный завтрак.

К тому времени как были готовы блинчики с мясом, Маша нашла подходящую по цене квартирку в Дачном.

– Далеко… – сморщилась Елена.

– Зато дешево!

Договорились пока на неделю, и хозяйка сказала, что заедет туда перед работой, чтобы отдать им ключи. Разбудили девочку, поели, мигом перетаскали вещи в машину и отбыли, не встретив никого из соседей. Впрочем, как сказала Елена, она компанию ни с кем не водила, бывший муж это не приветствовал.

Милена выскочила из квартиры и побежала по лестнице. Страх пропал, теперь ее терзала холодная ярость. Голова была ясной, как будто не она видела, как Марина убила голыми руками троих здоровых мужчин и как потом она падала на пол с аккуратной дырочкой на виске. И как будто не ее, Милену, везли куда-то в багажнике, да не куда-то, а на смерть.

И кто в этом виноват? Кто втравил ее в эту историю?

Разумеется, Василий Андреевич. Когда все пошло не по плану, он тут же пожертвовал ею, отбросив в сторону, как будто она – апельсиновая кожура на дороге или пустая упаковка от мороженого. Ему, видите ли, оказалась нужна только Эльвира. Ну ладно, ничего, с этой стервой Милена разберется в первую очередь.

Лифт шел наверх. Милена не стала вываливаться из подъезда, а спряталась в закутке возле мусоропровода. И правильно сделала, потому что буквально через пять минут по лестнице скатились двое ее мучителей. Один был еще ничего, во всяком случае, шел сам, хоть и крутил головой, как обалделый.

Со вторым, как с удовлетворением отметила Милена, все было гораздо хуже. Он держал правую руку на весу и подволакивал левую ногу. Первый был красен, как вареный рак, второй – бледен до синевы. По щекам его тек холодный пот, было видно, что идет он с трудом и надолго его не хватит. Так и оказалось, напарник подхватил его, когда он попытался упасть возле двери.

«Так вам и надо!» – злорадно подумала Милена.

Накануне описываемых событий Иван Кочетов подошел к двери собственной квартиры и привычно надавил на кнопку звонка. За дверью раскатилась заливистая хулиганская трель, но никто не поспешил ее открыть, вообще никто к ней не подошел. Из-за двери не донеслось ни звука.

Что за дела?

Обычно, стоило ему позвонить, как дверь тотчас распахивалась. Чаще всего открывала мать, но иногда и Маруся. Но что с ними обеими случилось сегодня?

Мало того – кроме матери и жены в квартире должен быть Антон. Мог бы и он в кои-то веки открыть родному отцу! Распустили бабы парня! Задницу со стула поднять лень!

Иван позвонил еще раз, и еще – но с тем же результатом. То есть без всякого результата.

Тут он вспомнил, что мать с Антошкой с полдня уехала на дачу к своей то ли двоюродной, то ли троюродной сестре. У той дача в каком-то захудалом садоводстве – шесть соток черноплодной рябины и избушка на курьих ножках. Хотя рядом лес, в котором отродясь не бывало грибов, и озеро, в котором нельзя купаться, потому что на другом его берегу находится птицефабрика, которая спускает отходы в это самое озеро, двоюродная или троюродная сестра отчего-то утверждает, что у них на даче целебный воздух.

Ага, куриным дерьмом несет!

«Зато яйца в магазине дешевые», – утверждала мать, для того и ездила в это садоводство.

Так, с матерью и сыном все понятно, но жена-то где? Она-то должна быть на месте, возле семейного очага? Должна с работы явиться и мужа с горячим ужином ждать.

Иван окончательно убедился, что никто не собирается открывать ему дверь, и полез за собственными ключами.

Открыть дверь удалось не с первой попытки.

Наконец Иван открыл чертову дверь, ввалился в квартиру и мрачным голосом выкрикнул:

– Маруська, ты чего не открываешь? Муж усталый с работы пришел! Ты спишь, что ли?

Но ему никто не отозвался.

Мало того – собственный голос прозвучал гулко и одиноко, как он звучит только в пустой квартире.

Оставалось признать очевидное: дома никого не было.

Иван скинул ботинки, нашарил на привычном месте тапочки, прошел на кухню и уставился на стол.

Обычно к тому моменту, как он подходил к этому столу, на нем уже дымилась тарелка горячего супа. Чаще всего – свежих щей с говядиной или куриного супа с лапшой, но иногда и его любимого борща с пампушками, такого густого, что ложка в нем стояла. Откуда этот суп на столе появлялся, кто его готовил, кто ставил тарелку на стол – его не интересовало. Просто к его приходу с работы суп должен быть на столе. Это закон природы, непреложный, как смена дня и ночи.

Но теперь на столе не было тарелки.

Там были только пыль, хлебные крошки и одинокая муха.

Муха особенно возмутила Ивана.

Он хлопнул по столу кулаком, естественно, промахнулся и задумался – что делать.

Первое, что пришло ему в голову – позвонить жене.

Он достал телефон, нашел ее номер, но неприятный женский голос мстительно сообщил ему, что абонент находится вне зоны.

– Совсем Маруська оборзела! – припечатал Иван.

В его телефоне был и рабочий номер жены – и он набрал его, хотя время было уже позднее.

Тем не менее ему почти сразу ответил наглый мужской голос. Видимо, у них там ненормированный рабочий день.

– Марию Кочетову! – строго потребовал Иван.

Он вообще придерживался правила, что с незнакомыми людьми нужно держаться строго и без послаблений, иначе они посчитают тебя за слабака и сядут на шею.

– Марию? – переспросил наглый голос и крикнул куда-то в пространство: – Мужики, а где у нас Кочетова?

– Так она же в командировку уехала, в Металлопрокат!

– Кочетова в командировке, – сообщил наглый голос Ивану, хотя тот и так уже все слышал.

Не поблагодарив незнакомца (еще не хватало!), Иван прервал разговор.

В первый момент в голове у него была только одна мысль – что его сегодня никто не накормит.

Затем, вернее, почти одновременно, возникла другая – вот Маруська зараза, укатила в командировку и даже сообщить мужу не удосужилась. И холодильник едой не набила.

А потом на смену этим двум нехитрым мыслям пришла третья мысль, как раз довольно хитрая.

У этой третьей мысли было имя. И даже фамилия. Имя и фамилия были такие – Тонька Бабочкина.

Антонина Бабочкина была диспетчером в их гараже и неоднократно бросала на Ивана недвусмысленные взгляды. То есть однозначно давала ему понять, что только мигни – она не против. И дело не ограничивалось одними взглядами – Антонина неоднократно угощала Ивана пирожками собственного изготовления. И при этом снова бросала на него взгляды и даже позволяла себе всевозможные намеки. Пирожки были чаще всего с луком и яйцом, и намеки были соответствующие – не собирается ли он с кем-нибудь целоваться. И если нет, то почему.

А что? Он мужчина видный, представительный, в подходящем возрасте – не мальчишка сопливый, но и не старик. Опять же, какой-никакой, а начальник.

Сама Антонина тоже была ничего себе – совсем еще не старая, подходящей комплекции и вполне аппетитная, прямо как ее пирожки.

Иван не раз подумывал о том, чтобы все эти намеки и взгляды как-нибудь реализовать, но для этого нужно было что-то выдумывать, искать место и время, сочинять какое-то правдоподобное объяснение, а он по природе был чрезвычайно ленив. Лень была самой сильной стороной его натуры и явно перевешивала тягу к удовольствиям.

И вот сегодня судьба, казалось, сама подбросила ему подходящие обстоятельства.

Мать с сыном в отъезде, жена в командировке, и квартира в его полном распоряжении…

Он вспомнил призывные взгляды, вспомнил аппетитные формы Антонины, а заодно – и ее не менее аппетитные пирожки, и торопливо набрал номер.

Антонина ответила быстро. Как будто ждала его звонка.

– Антонина Петровна, – проговорил Иван игривым тоном. – Как вы относитесь к тому, чтобы разделить одиночество симпатичного мужчины средних лет?

– Одну секундочку, Инна Викторовна! – странно ответила Антонина. – Что-то слышно плохо…

– Какая еще Инна Викторовна? – удивленно проговорил Иван. – Это же я, Кочетов!

– Я вас поняла, Инна Викторовна! Раз уж это необходимо – я приеду. Что поделаешь.

И тут же другим голосом она крикнула:

– Это с работы, милый! У них там сменщица не вышла, нужно срочно ехать! Да, сверхурочные оплатят!

«Вот оно в чем дело! – сообразил Иван. – Это она мужу говорит… выходит, у нее муж дома. А Инна Викторовна – это вместо Ивана Васильевича, чтобы на те же буквы начиналось, чтобы не путаться. Ох, и умная же баба».

Ему, впрочем, до этого не было дела. Лишь бы Тонька приехала. И хорошо бы пожрать привезла.

– И пирожков своих прихватите! – прибавил он прежним игривым тоном. – Инна Викторовна очень проголодалась, а ваши пирожки ей очень нравятся.

– Непременно, Инна Викторовна! – ответила понятливая Антонина. – Все поняла!

На Промышленной улице в доме номер семь наконец наступила тишина. Уехала машина «Скорой помощи», увозя одного человека в больницу, уехал автобус с тонированными стеклами и наглухо запертыми дверями, этот увозил трупы, причем пришлось ему сделать две поездки. Уехали двое уборщиков, которые вычистили помещение, отмыли пол и стены от крови и вообще от следов посторонних людей.

Последними уехали двое незадачливых бойцов, первый повез второго в больницу со сломанным запястьем. К счастью, в момент нападения питбуля на запястье у него были часы с металлическим браслетом, они спасли руку, а то бы пес отхватил ее напрочь.

У бойца, что сопровождал своего напарника в больницу, у самого кружилась голова и дергалось веко после того, как суперчемпионка с нижнего этажа метнула его в стену. Но перед отъездом он доложил в подробностях начальнику о том, как прошла операция. То есть о том, что они полностью облажались. То есть он-то хотел представить себя в лучшем свете, но голова совсем не соображала.

– Та-ак, – протянул седоволосый мужчина, смотря на бойца с легким презрением, – понятно все с вами. Сгинь с глаз моих, вези этого в больницу, адрес знаешь.

Боец предпочел удалиться.

– Ну? – Седоволосый обвел глазами оставшихся Василия Андреевича и Эльвиру. – И вот что теперь делать? Ты хоть понимаешь, какую кашу заварил? Трупы множатся, как тараканы, а толку – чуть. Ты понимаешь, кого ты выпустил на свободу? Ведь они же, эти двое, они способны полгорода на тот свет отправить!

– Ага, теперь ты понял, что мое открытие уникально! – взвился Василий Андреевич. – Что это буквально переворот!

– Как бы тебя самого не перевернули, да с другого конца не завинтили, – буркнул седоволосый. – Вот узнают там… – он показал наверх. – Узнают – мало тебе не покажется.

– А пускай они не узнают, – задиристо ответил Василий Андреевич. – Это же от тебя зависит.

– Не могу, – вздохнул седоволосый, – приказы надо выполнять. Есть у вас хоть чай какой-нибудь или кофе?

Эльвира молча встала и ушла в крохотный закуток, который служил здесь кухней, и через некоторое время принесла три чашки крепкого с виду черного кофе и тарелку крекеров, которые, надо думать, должны были пойти на завтрак участницам эксперимента.

Седоволосый отпил из своей чашки и недовольно поднял брови: кофе оказался хоть и крепким, но растворимым.

– Если бы ты, – сварливо начал Василий Андреевич, размешав в чашке сухие сливки, – если бы ты не влез со своими идиотами, все было бы иначе…

– А вот, кстати, как ты собирался продолжать? – Седоволосый отставил свою чашку. – Допустим, ты внушал этим бабам ночью свои идеи, облучал их поляризованным светом, а как ты собирался проверить, подействовало на них твое внушение или нет?

– Ну… – Василий Андреевич замялся. – Это второй этап эксперимента, он еще немного не доработан. Но благодаря тебе я наблюдал свой метод в действии!

Седоволосый поймал взгляд Эльвиры.

«Да он же полный псих!» – говорил его взгляд.

Она чуть заметно покачала головой.

«Да, но зато гениален…»

– И где их теперь прикажешь искать? – Седоволосый снова схватился за свою чашку, но вовремя вспомнил, какая гадость в ней налита, и не донес чашку до рта.

Они говорили о двух женщинах, поскольку понятия не имели, что одна из них, Маша, не пила молоко с добавленным в него снадобьем. Об этом знала Милена, и, если бы ее встретил у ворот сам Василий Андреевич, она бы, конечно, все ему доложила. Но Эльвира у людей вызывала только отрицательные чувства, с ней никому разговаривать по собственной воле не хотелось, а хотелось сделать ей гадость. Мелкую или крупную, уж как повезет. Эльвира была не промах, так что сделать гадость удавалось единицам.

Так что троица, сидящая за столом, была уверена только в том, что одна из женщин, участвовавших в эксперименте, выдала себя за Алину, а сама исчезла в неизвестном направлении. Как и Елена. Ну, это уж двое бойцов постарались.

«Работнички, – со злостью подумал седоволосый. – Но других у меня не осталось. И за этих-то придется как-то рассчитываться…»

От этой мысли он еще больше помрачнел, но решил, что подумает об этом потом, в более подходящее время.

– Что мы о ней знаем? – спросил он, и Эльвира молча положила перед ним сумку сбежавшей фальшивой Алины.

Ничего особенного, сумка недорогая и неновая, в ней дешевая потертая косметичка, пачка салфеток, пластиковый календарик, одна серебряная сережка со сломанной дужкой и больше ничего, заслуживающего внимания. Ни телефона, ни кошелька, никаких документов, даже квитанции никакой, чека завалящего и то нет.

Зато был довольно увесистый пакет в плотной желтоватой бумаге.

Эльвира аккуратно сняла клейкую ленту и раскрыла пакет. Он был набит документами, отпечатанными на обычном принтере. Какие-то акты, договора и протоколы.

«ООО Горизонт и предприятие «Стекломет»… заключили настоящий договор… стороны обязуются… сроки выполнения работ… штрафные санкции…»

«Акт о сдаче изделия номер…»

«Протокол проведения испытаний…»

«Договор заказа…»

И далее в том же духе, целая пачка. На всех документах фигурировали две фирмы – «Горизонт» и «Стекломет».

Эльвира, повинуясь едва заметному повороту головы седоволосого, уже искала информацию в компьютере.

Фирм с названием «Горизонт» было несколько.

Мигом отбросили фитнес-центр и также торговый комплекс, магазин телевизоров, который существовал уже лет тридцать и все эти годы не менял названия, и остановились на одной фирме, которая занималась изготовлением изделий из технического стекла. Потому что договор был заключен с предприятием «Стекломет», что наводило на мысли о техническом стекле и изделиях из него. Эльвира вывела на экран адрес и часы работы фирмы. Что ж, время уже подошло.

– Иди сама, – вздохнул седоволосый, – у меня уж и людей не осталось. А кто остался, ни на что не годны. Опять же к женщине доверия больше. Легенду дать?

– Мне бы удостоверение сотрудника полиции.

– Сделаем, – кивнул седоволосый, подумав про себя, что баба жутко противная, но работник, видно, хороший, не зря Василий Андреевич так за нее держится.

Всеми готов пожертвовать, а про Эльвиру и слышать не хочет! Мне, говорит, она нужна, она полностью в курсе всего, всех деталей эксперимента, за ней, говорит, я как за каменной стеной… Так может, если она полностью в курсе его дел… он-то становится совершенно неадекватным…

Тут он снова перехватил внимательный взгляд Эльвиры, было такое впечатление, что она прочитала его мысли.

Вот интересно, он еще и подумать-то толком не успел, а она уже кое-что сообразила. Да, неглупая баба, хваткая, и, судя по всему, без моральных ограничений, ишь, как она с Миленой-то быстро разобралась.

Тут он вспомнил, что двое его бойцов так и не сказали, куда они отвезли тело Милены. Ладно, потом он спросит, не забыть бы, этих двоих нужно постоянно проверять…

Кстати, хотя Эльвира неглупая и хваткая, доверить операцию только ей нельзя. Придется ее подстраховать…

Как только Эльвира ушла, седоволосый набрал на мобильном телефоне номер. Ему почти сразу ответил неприятный, слишком высокий для мужчины голос:

– Отдел технической поддержки!

– Здравствуй, Телепнев!

– Простите, с кем я говорю? – голос в трубке стал еще выше.

– А вот это тебе знать не обязательно!

– То есть как? Я немедленно прерву разговор…

– Нет, не прервешь. И кстати, я знаю, что наш разговор записывается… так вот, сделай так, чтобы запись прекратилась. Ты ведь отдел технической поддержки, значит, ты это можешь!

– С какой стати?

– С такой, что это в твоих же интересах. Ты ведь не хочешь, чтобы твое начальство узнало, где ты был две недели назад? И не только начальство…

– Замолчите!

– Я же говорю – в твоих интересах отключить запись! Причем как можно быстрее!

– Сейчас… одну секунду… вот, я ее отключил! Так кто вы, черт возьми, такой?

– Повторяешься, Телепнев! Я ведь сказал, что тебе это знать не обязательно.

– Что вам от меня нужно?

– А вот это уже правильный вопрос! А нужно мне, Телепнев, чтобы ты записал парочку телефонных номеров и сообщил мне, когда эти номера активизируются. И кстати, передал мне их координаты. Со всей возможной точностью.

– Вы с ума сошли! Меня за это выгонят с работы!

– Ах, Телепнев, Телепнев! Ты так ничего и не понял! Тебе сейчас не о том нужно думать, чтобы не вылететь с работы, а о том, чтобы не попасть в очень неприятное место…

– О чем это вы?

– О зоне, Телепнев, о зоне!

– С чего это?

– Ты, кажется, забыл, что я знаю, где ты был две недели назад? Могу напомнить: ты был в гостинице «Пале Рояль»… и был ты там не один, а с неким Виталиком…

– Ну и что? У нас за это больше не сажают!

– А вот тут ты ошибаешься, Телепнев! Не сажают, если все происходило по взаимному согласию между двумя совершеннолетними людьми…

– У нас все и было по взаимному…

– Да, может быть, и по взаимному. Но только ты не учел, сколько лет твоему знакомому Виталику.

– Сколько? – в голосе прозвучал страх. – Он сказал, что ему девятнадцать…

– Так вот, Телепнев, он тебя обманул. Виталик, конечно, выглядит старше своих лет, но на самом деле ему всего семнадцать. А ты понимаешь, что это значит!

– Не может быть!

– Очень даже может!

– Что же теперь будет?

– Будет именно то, что я тебе сказал: ты запомнишь два телефонных номера и, как только любой из них или оба активизируются – сообщишь мне по третьему номеру, который тоже запомнишь. А еще сообщишь мне их координаты…

Ирина Лоскутова обладала природным чутьем на скандалы и неприятности. Причем неприятности исключительно чужие, от которых сама Ирина получала чистое, незамутненное удовольствие. Чужие неприятности подпитывали Лоскутову, как мультивитамины подпитывают ослабленного подростка.

Вот и в этот день у нее с самого утра было такое чувство, что сегодня непременно что-нибудь произойдет. У нее даже ноздри раздувались от предвкушения.

Где-то к середине рабочего дня это чувство стало настолько сильным, что Ирина не выдержала, ушла со своего рабочего места и ошивалась возле входа в офис. Она делала вид, что кокетничает с охранником Витасей, но на самом деле ждала.

И дождалась.

Дверь открылась, и в холл перед постом охраны вошла худощавая (по мнению Лоскутовой, костлявая) женщина средних лет (по мнению Лоскутовой, почти старуха).

У этой женщины были коротко стриженные черные волосы («ворона облезлая», – подумала Лоскутова), глаза сильно подведены («кошмар на улице Вязов»), узкие губы плотно сжаты и накрашены малиновой помадой («ужас, летящий на крыльях ночи»), одета она была в строгий черный костюм («отстой и убожество»). На плече у нее висела черная сумка, примерно такая, какие в старых фильмах носят офицеры на полевых учениях, кажется, называется планшет.

Однако по всему выходило, что именно эта женщина принесет в фирму долгожданные неприятности. Неприятности сквозили в ее мрачном, зловещем взгляде, неприятности трепетали на ее узких, как бритвенное лезвие, губах.

Лоскутова замерла в предвкушении.

Мрачная женщина подошла к Витасе и не успела еще ничего сказать, как тот выпалил, имитируя служебное рвение:

– Пропуск!

Женщина разлепила узкие губы, подведенные малиновой помадой, и произнесла скрипучим голосом:

– Полиция!

И в подтверждение своих слов раскрыла перед Витасиным лицом красную книжечку удостоверения. Раскрыть раскрыла, но в руки Витасику не дала, хоть он и потянулся взять.

– Поли-иция? – протянул Витася совсем другим тоном. – А что случилось-то?

– Я что – каждому хомяку докладывать буду? – отчеканила незнакомка, смерив Витасю неприязненным взглядом.

– Это почему хомяку? – обиженно пропыхтел Витася, подтягивая живот. – Это с какой стати хомяку? Я, между прочим, нахожусь при исполнении служебных обязанностей и не потерплю, чтобы всякие посторонние…

– Потерпишь! Вижу я твои обязанности! – Мрачная особа скользнула взглядом по Лоскутовой, и той показалось, что этот взгляд ее порезал на несколько неровных кусков. – Это я нахожусь при исполнении, а ты меня задерживаешь!

– А что я? Я ничего… я не задерживаю… особенно если при исполнении… – испуганно залепетал Витасик. – А что вам конкретно нужно?

– Мне конкретно нужен ваш начальник!

– А я вам сейчас покажу! – вылезла вперед Лоскутова. – Я вас сейчас к нему в кабинет провожу!

Ирина поняла, что перед ней возникла счастливая возможность узнать все из первых рук.

– Ну, проводи, – согласилась брюнетка, снова взглянув на Лоскутову, но уже с некоторым интересом.

Ирина провела нежданную гостью по коридорам фирмы, довела до кабинета начальника, но не ограничилась этим. Она привычным движением открыла дверь кабинета и вошла в него вместе с роковой брюнеткой, торжественно сообщив:

– Сергей Николаевич, к вам женщина из полиции!

Затем она закрыла дверь изнутри и встала около нее с таким видом, что ясно было – никакая сила ее с этого места не сдвинет.

– Из полиции? – Шеф удивленно и растерянно взглянул на мрачную незнакомку.

– Из полиции! – отчеканила та. – Капитан Свиристенко! – и открыла перед шефом свое удостоверение. Однако в руки не дала.

«Как и Витасику», – отметила Лоскутова.

– И что же вас привело в нашу скромную фирму? – осторожно осведомился шеф.

– Вот это, – брюнетка расстегнула свою огромную сумку и выложила на стол перед шефом довольно объемистую и слегка помятую стопку документов.

Лоскутова до хруста вытянула шею и сумела разглядеть на верхнем документе название их фирмы. Больше того – у нее возникло подозрение, что это – те самые документы, которые шеф хотел передать в Металлопрокат. Ей самой с трудом удалось отвертеться от этого поручения, и в итоге документы отдали Кочетовой.

Этой тюхе и мямле Кочетовой, о чем Лоскутова вспомнила сейчас не без удовольствия, поскольку, для того чтобы отвертеться от командировки, ей пришлось приложить максимум усилий.

– Это ведь ваше? – осведомилась брюнетка.

– Да… как будто наше… – неуверенно протянул шеф, перебирая документы.

Неуверенность в его голосе была не оттого, что он сомневался, его ли фирме принадлежат эти документы, а оттого, что он лихорадочно соображал, как они могли попасть в полицию и чем этот неприятный факт лично ему угрожает.

– А как они у вас оказались? – спросил он наконец.

– Вообще-то, я не должна сообщать посторонним детали следствия, – проскрипела брюнетка.

– Разве я посторонний? – вклинился шеф. – Вы же ко мне пришли с вопросами…

– Дайте договорить! Вообще-то я не должна, но поскольку в данном случае речь идет об установлении важных для следствия фактов, я, так и быть, сообщу…

Лоскутова в этот момент решала две архиважные задачи: во-первых, стать как можно незаметнее, чтобы эта чернявая зараза забыла о ее существовании и не выставила из кабинета в самый интересный момент, и, во-вторых, чтобы не пропустить ни одного ее слова.

– Сегодня ночью в зоне отчуждения железной дороги обнаружен неопознанный труп. Документов при нем не обнаружено, но найдены вот эти бумаги, так что у следствия возникло предположение, что вы можете помочь с установлением личности…

– Труп?! – в один голос выпалили шеф и Лоскутова.

Похоже, что брюнетка только сейчас осознала, что Ирина находится в кабинете, и повернулась к ней. Выражение ее лица не обещало ничего хорошего, и поэтому Лоскутова торопливо заговорила, пока ее не выставили за дверь:

– Я, я вам могу помочь с установлением личности! Это наверняка Мария Кочетова.

– Кочетова?! – переспросил шеф, и на лбу у него нарисовались морщины.

– Ну да, конечно, Кочетова! Ведь вы ее вчера с этими документами отправили в командировку, в Металлопрокат…

– При чем тут я? – поморщился шеф. – Я тут совершенно ни при чем! Командировка была заранее запланирована…

– Постойте! – перебила его полицейская брюнетка. – Мне эти ваши проблемы неинтересны. Мне интересно другое. Значит, неопознанный труп – это ваша сотрудница Мария Кочетова… сообщите мне ее адрес, телефон и прочие личные данные. Мне нужно связаться с ее близкими для… для опознания и прочих процедур.

– Это вам нужно к Антонине Ивановне, – затараторила Лоскутова, – она вообще-то бухгалтер, но кадрами тоже занимается, потому что у нас фирма небольшая и отдельного кадровика нет, так что у нее все личные данные есть…

Шеф поморщился – ему не нравилось, что Лоскутова всюду лезет и перебивает его, и вообще слишком много говорит, но в то же время хотелось как можно скорее отделаться от полицейской капитанши.

– Да, верно, вам нужно к Антонине Ивановне, – подтвердил он. – Лоскутова, проводи даму… извиняюсь, капитана!

Таким образом, он избавлялся сразу и от полицейской брюнетки, и от настырной Лоскутовой.

В этом его интересы совпадали с интересами Ирины. Она оставалась в центре событий.

Проводив мрачную брюнетку к бухгалтеру и убедившись, что та записала координаты Кочетовой, Ирина побежала по комнатам, распространяя сенсационную новость.

Через полчаса весь коллектив фирмы точно установил, что Мария Кочетова пыталась продать доверенные ей шефом секретные и наиважнейшие документы конкурентам, но при обмене этих документов на деньги что-то пошло не так, и конкуренты выбросили Марию из поезда на полном ходу.

Распрощавшись с Еленой и оставив ее на попечение толковой тетки, Маша отправилась к себе домой. Она вспомнила, что свекровь собиралась поехать с Антоном к своей родне, надеялась, что муж уже ушел на работу и дома никого нет, так что можно будет привести себя в порядок и хоть немного отдохнуть после ужасной ночи.

Подойдя к своей квартире, Маша нашарила в кармане ключи и открыла дверь.

И сразу же заподозрила что-то неладное.

То ли это было легендарное шестое чувство, то ли внезапно проснувшаяся в ней женская интуиция, а скорее всего, она просто почувствовала в квартире незнакомый запах. Да, пожалуй, именно запах. Резкий, пряный, наглый запах чужих духов.

Маша включила в прихожей свет – и увидела на вешалке возле двери мужнину куртку. Значит, ее надежды на несколько часов покоя не сбылись, муж дома.

Но это было еще не все. Рядом с мужниной на вешалке висела еще одна курточка, определенно женская. Красная кожаная курточка, явно на пару размеров больше ее собственной одежды.

Так-так… это уже интересно.

Со стороны спальни донесся громкий всхрап.

Маша сняла тапочки и босиком, чтобы уж вовсе не шуметь, подошла к двери спальни. Она приоткрыла эту дверь…

На широкой супружеской кровати крепко спал ее муж. Время от времени он всхрапывал, а потом сонно бормотал, как будто на что-то жаловался.

А рядом с мужем, по-хозяйски положив на него руку, спала какая-то посторонняя бабенка. Далеко не худенькая крашеная блондинка не первой молодости.

В общем, ситуация, как в пошлом анекдоте – приезжает муж из командировки, а в постели… только в ее случае, из командировки вернулась она сама. Точнее, она ни в какую командировку и не уезжала. Но от этого ситуация не стала менее пошлой и противной.

И тут Маша, к своему удивлению, поняла, что не испытывает тех, казалось бы, обязательных эмоций, какие положено испытывать в этой ситуации. Не было ни гнева, ни бешеной ревности, ей не хотелось наброситься на наглую бабу в постели с кулаками, не хотелось выдрать ей волосы или расцарапать лицо. Точно так же не хотелось ей отлупить мужа, чем ни попадя, устроить скандал с битьем посуды, разбить телевизор и зеркало в ванной. Хотя, кажется, так поступают обиженные мужья, а не жены.

В общем, никаких этих чувств Маша не испытала и даже не удивилась по этому поводу.

Она поняла, что муж давно уже стал для нее совершенно посторонним человеком, да и сама она стала чужой в этой семье.

Маша почувствовала даже облегчение, что Иван сам поставил крест на их жизни. Надо же, а она-то думала, что он настолько ленив, что его и женщины не интересуют. Оказалось, не все так просто. Ладно, это даже хорошо, что все решилось само собой.

Маша тихонько притворила дверь спальни и открыла стенной шкаф, чтобы вытащить дорожную сумку. Паспорт у нее при себе, теперь хоть какие-то вещи прихватить. Эх, как неудачно, что эти двое в спальне устроились, в платяной шкаф не попасть.

Она сунула в сумку свои джинсы, которые отчего-то валялись в коридоре, переоделась в кроссовки, прихватила кое-что из белья, которое сохло на балконе в комнате свекрови. Запустила она стиралку перед отъездом!

Кажется, впервые в жизни Маша подумала о свекрови с благодарностью, возможно, это оттого, что больше она ее никогда не увидит, не услышит ее псевдонародных пословиц и поговорок, которые та вставляет к месту и не к месту. Не было бы счастья, да несчастье помогло!

Да, вот еще деньги понадобятся. Маша вытащила из кухонного ящика деньги на хозяйство. Да тут и нет ничего, наверное, свекровь с собой взяла. Тогда она обшарила карманы мужа и вытащила всю наличность из его бумажника. Ничего, не обеднеет!

В последний момент она забежала еще в комнату сына и прихватила фотографию в красивой рамочке. Антошка на ней первоклассник. Стоит такой смешной, волосы приглажены, и букет гладиолусов больше него самого.

Маша тихонько прошла через прихожую, тихонько выскользнула из квартиры и вышла на улицу. При этом она почувствовала удивительное облегчение – как будто избавилась от громоздкого, тяжелого чемодана. Теперь, правда, возник другой вопрос – куда пойти…

Антонина проснулась от какого-то шороха. Ей послышались чужие шаги, но, когда она открыла глаза и подняла голову, убедилась, что в спальне никого нет, кроме нее и Ивана.

Но тут она бросила взгляд на часы… и переполошилась.

– Ваня! – вскрикнула она, тормоша любовника. – Ваня, мы проспали! Уже половина десятого!

– Отстань, Маруська! – отозвался сквозь сон Иван и натянул подушку на голову. – Дай поспать…

– Какая я тебе Маруська! – возмутилась Антонина, сбросив подушку на пол. – Совсем сдурел? С женой своей плоскогрудой перепутал?

Иван проснулся, протер глаза и увидел Антонину. Вчерашний вечер и его продолжение всплыли в его памяти. Он плотоядно улыбнулся и ущипнул Антонину за аппетитный бок. Она игриво хлопнула его по руке и проговорила:

– Проснулся? Так вот я тебе говорю, что мы проспали. На работу давно пора.

– На рабо-оту? – лениво протянул Иван.

– Конечно, на работу! А то от начальства попадет…

Тут до Антонины дошел смысл ее слов, и она удивленно протянула:

– Так ведь ты и есть мое начальство!

– Вот именно! – подтвердил Иван. – И я тебе, как твой начальник, предоставляю сегодня дополнительный выходной. За особые успехи в работе.

С этими словами он обхватил ее и снова повалил на кровать.

После активных и продолжительных постельных развлечений их снова сморил сон, и прошло довольно много времени, пока Иван окончательно проснулся.

Проснувшись второй раз, он понял, что жизнь хороша, но чего-то в ней все же не хватает.

Внимательно проанализировав свои ощущения, он осознал, чего именно ему не хватает для полного удовлетворения.

Пива.

Иван растолкал свою подругу и проговорил строго:

– Антонина, принеси пива. И себе можешь налить.

– Вот еще, – сонно отозвалась та. – Жену свою за пивом гоняй, а я не нанималась. Сам сходи.

Иван немного подумал, но все же не стал заедаться. Он спустил ноги на пол, прошлепал на кухню и открыл холодильник.

Здесь его ждал неприятный сюрприз: пива в холодильнике не было.

– Вот зараза Маруська! – проворчал он привычно. – Пива купить не могла!

Ситуация сложилась безвыходная.

Он хотел пива, а в доме пива не было…

То есть выход, конечно, был – послать за пивом Тоньку или сходить самому.

Тонька, пожалуй, заартачится. Как сейчас – на кухню сходить, и то отказалась. Легче уж самому. Тем более сам он выберет то пиво, которое надо…

Иван оделся и крикнул в сторону спальни:

– Антонина, я выйду ненадолго! Только за пивом схожу!

Антонина к этому времени окончательно проснулась. Она, нога за ногу, дошла до ванной, оглядела себя в зеркале и пришла в ужас: лицо было какое-то мятое и опухшее. Нет, в таком виде нельзя показываться перед мужчиной!

Она ревниво оглядела полочки с косметикой Ваниной жены и мстительно подумала, что косметика у нее бедновата. Наконец ей попался тюбик с косметической маской.

– Хлорофилловая, питательная… – прочитала Антонина. – Нанести на полчаса, потом смыть теплой водой…

Полчаса – это хорошо, как раз пока Ваня ходит в магазин…

Она нанесла маску на лицо.

Теперь из зеркала на нее глядело какое-то зеленое чудовище.

Ну, ничего, можно смыть и пораньше…

К Машиному дому подъехал темный автомобиль. Он остановился неподалеку от подъезда, из машины вышли двое мужчин. Казалось, что оба недавно побывали в серьезной передряге – лица обоих покрывали синяки и ссадины, кроме того, у одного (того, что повыше ростом) правая рука была туго забинтована.

Прихрамывая и спотыкаясь, напарники подошли к подъезду.

Один из них (тот, что пониже) хотел повторить прежний трюк – нажать одну за другой несколько кнопок с номерами квартир, в надежде что кто-нибудь откроет дверь, не задавая лишних вопросов, – но это не понадобилась: кто-то из жильцов дома, кому, наверное, надоело возиться с домофоном, подложил под дверь дощечку, так что она до конца не закрывалась.

Порадовавшись этой небольшой удаче и посчитав ее хорошим предзнаменованием, напарники проскользнули в подъезд.

На этот раз они поднялись на лифте – последние сутки у них выдались такие тяжелые, что уже не осталось сил, чтобы подниматься по лестнице пешком. Все же в целях конспирации они проехали на этаж выше Машиной квартиры, а потом спустились пешком.

Один из напарников (тот, что пониже и, чего уж греха таить, поумнее) нажал на кнопку звонка и вполголоса предупредил своего незадачливого спутника:

– Помалкивай! Я сам буду говорить, а то снова облажаешься, как в тот раз…

– А я что? Я ничего! – пробубнил второй (тот, что повыше). – Ты так ты…

Однако говорить не пришлось ни тому, ни другому.

За дверью раздались быстрые шаги, и жизнерадостный женский голос проговорил:

– Ванечка, как ты быстро вернулся! Я тебя еще и не ждала!

Непосредственно после этих слов дверь распахнулась.

На пороге стояло существо, несомненно, женского пола, в коротеньком полураспахнутом махровом халатике, из-под которого выглядывали обильные телеса. Лицо у этого существа было интенсивного зеленого цвета.

Увидев перед дверью двух незадачливых напарников, зеленое существо испуганно ойкнуло, поспешно запахнуло халат и попыталось закрыть дверь. Однако один из незваных гостей (тот, что пониже) успел поставить ногу между дверью и косяком, так что попытка закрыть дверь не увенчалась успехом.

Тогда зеленолицее существо схватило первое, что попалось под руку (это оказался длинный металлический рожок для обуви) и принялось лупить незнакомца.

Тот, однако, не отступил и не убрал ногу, но протиснулся в квартиру, закрывая голову локтем от ударов, и перехватил женщину за запястье, так что она выронила свое оружие.

Тут зеленолицее создание резко сменило тактику. Если активное сопротивление при помощи обувного рожка не помогло, нужно перейти к традиционному и сильнейшему женскому оружию – к слезам и беспомощности.

Женщина горько заплакала (при этом по зеленым щекам поползли темные дорожки) и слабым, жалобным, полным страдания голосом пролепетала:

– Отпусти-ите меня! Пожа-луйста отпустите! Очень больно! Вы мне руку сломаете!

– Ничего твоей руке не сделается! – огрызнулся долговязый незнакомец.

– Отпусти-ите! – ныла женщина. – У меня всегда такие синяки остаются, как только кто дотронется… вообще, чего вам от меня нужно? Я вам все отдам, что хотите!

Она хотела как-то потянуть время, надеясь, что вернется Иван и спасет ее.

– Отпусти-ите! Вообще, кто вы такие?

– Умолкни! – прикрикнул на нее незнакомец, и переглянулся со своим напарником.

– Она это или не она?

– Да она, конечно! – отозвался тот. – Это же ее квартира? Кому, кроме нее, здесь быть!

– А что это у нее морда зеленая?

– Да это она косметикой какой-то намазалась. Моя Кристинка тоже иногда такое на лицо нанесет, ночью увидишь – натурально привидение! Или этот… инопланетянин.

– Тогда надо быстрее с ней разобраться. А то она вроде кого-то ждет. Придет кто-то, а нам это ни к чему.

– Что значит – разобраться? – заверещала женщина. – Берите все, что хотите, только не трогайте меня…

– Как ты с ней хочешь разобраться? – спросил второй злоумышленник, не обращая внимания на визг женщины.

– А вот как! – низенький бандит свободной рукой поднял с пола обувной рожок и с размаху ударил жертву по голове.

Глаза женщины закатились, и та плавно осела на пол.

– Что – уже все? – удивился тот злоумышленник, что повыше. – Она уже готова?

– Не болтай ерунды! Лучше помогай! – низенький подхватил жертву под мышки и потащил на кухню.

Там он открыл дверцу духовки, положил женщину на пол, так, чтобы ее голова оказалась в духовке, и открыл все газовые краны.

– Вот теперь все! – проговорил он удовлетворенно. – Теперь можно уходить! Натуральное самоубийство!

Его напарник пошел к дверям квартиры, то и дело оглядываясь на лежащее тело.

– Здорово! Как ты все хорошо продумал! И правда, натуральное самоубийство! А тут наших отпечатков не осталось? – проговорил он, подходя к двери квартиры.

– Сейчас, может, и остались, – авторитетно ответил его напарник, – но после того, как рванет, точно ничего не останется.

– Правда не останется! Здорово! – обрадовался долговязый, но тут же в его глазах проступило сомнение: – А почему рванет?

– А потому что кто-нибудь почувствует запах газа и позвонит в квартиру. Звонок электрический, вызовет искру – тут оно и рванет! И никаких тебе следов!

Прежде чем выйти из квартиры, низенький положил перед дверью скатанный в рулон домотканый коврик – чтобы меньше газа попадало на лестницу.

– Здорово! – продолжал его напарник. – А если первый придет тот, кого она ждала, и откроет дверь своими ключами?

– Чего это он будет ключи искать, если знает, что она дома? Он тоже позвонит. И вообще, кончай пургу гнать, пойдем скорее, пока кто-нибудь не появился!

Иван Кочетов довольно долго провозился в магазине. Сначала он искал свой любимый сорт пива, потом ему захотелось взять рыбы на закуску, потом очередь в кассу двигалась очень медленно, а когда уже подошла его очередь, у кассирши заело кассовый аппарат.

В общем, прошел целый час, когда он вернулся домой и подошел к двери своей квартиры.

И тут он вполголоса чертыхнулся: перед дверью торчала соседка, старая карга Анфиса Антоновна.

– Здравствуй, Ванечка! – проговорила старуха слащавым до тошноты голосом. – А что это ты не на работе?

– Выходной у меня! – хмуро ответил Иван, отодвигая соседку и протискиваясь к двери. – Отгул за прогул!

– Ах выходной? – переспросила соседка, неохотно отступая. – А у Машеньки тоже выходной?

– Почему выходной? – недовольно скривился Иван. – В командировке она!

– В командировке? А мне что-то послышалось… как будто бы вы с ней…

– Мало ли, что вам послышалось!

Иван нашарил в кармане ключи. Звонить нельзя – старая карга увидит Тоньку и потом настучит Маруське… Не то чтобы он боялся жену, просто крути не крути, а скандал она устроит. И от матери еще влетит за то, что не сумел все тихо провернуть.

«Делай что хочешь, – говорит мать, – но не попадайся!»

– А еще мне послышалось, – не унималась старуха, – что из вашей квартиры газом пахнет.

Тут Иван и сам почувствовал отчетливый запах газа. В душе у него шевельнулось смутное беспокойство. Что там Тонька в его отсутствие устроила?

Он открыл дверь – и тут действительно сильный запах газа приливной волной хлынул из квартиры. Иван задержал дыхание и прямиком устремился на кухню.

– Ох ты, и правда газом пахнет! – прокаркала у него за спиной старая карга и тоже просочилась в квартиру, воспользовавшись замешательством Ивана.

На кухонном полу лежала Антонина в полураспахнутом халате, голова ее была в духовке. Иван первым делом распахнул окна, сделал несколько глубоких вдохов, высунувшись в окно, а потом оттащил Антонину от плиты, выволок в прихожую, отметив, какая она тяжелая. Гораздо тяжелее Маруськи.

В прихожей тут же заквохтала соседка:

– Ох ты, что это с ней? Надо «Скорую» непременно вызывать! Ой, а кто же это? Этот ведь не Машенька! Машенька-то похудее будет! А это кто же такая?

– Сестра моя двоюродная, из Бобруйска приехала! – машинально отоврался Иван.

– Ах сестра! Ах двоюродная! Ах из Бобруйска! И как раз когда Машенька в командировке! А чегой-то она голая? Нешто сестры так в чужой квартире ходят, хотя бы и двоюродные? Ой, да она никак мертвая! – ахнула старуха. – Ой, не шевелится!

– Да ты чего несешь? – от страха Иван заорал на всю лестницу, и тут же открылась дверь квартиры напротив и выскочила собачонка Раисы, которая залилась громким лаем. За ней появилась и сама Раиса – дородная бабища в розовом спортивном костюме и со шваброй – как видно, занималась уборкой.

– Что за шум? – весело спросила Раиса. – А драки нету?

– Отстань ты! – Иван махнул рукой, отгоняя собачонку, и нечаянно попал по лицу Анфисе Антоновне.

– Караул! – тотчас заверещала старая карга. – Убивают! Вот он одну убил, в духовке газом потравил, а теперь и меня хотел! Раиса, вызывай патруль срочно! И это еще вопрос, в командировке ли его жена, может, он ее тоже того… Маньяк!

– Точно! – согласилась Раиса. – Маньяк! Давеча в лифте с ним ехали, он так на меня смотрел…

Ее собачонка тут же вцепилась Ивану в брюки. Антонина, отдыхавшая на полу, чуть пошевелилась и закашлялась.

– Живая! – расстроилась старуха. – Ну надо же, не убил…

Раиса отцепила свою собачку и пошла к себе, уверившись, что старухе, к сожалению, мало попало. Антонина с трудом села и смотрела вокруг абсолютно очумелыми глазами. Иван окончательно озверел, взял в руки рожок для обуви и так посмотрел на соседку, что ту ветром выдуло из квартиры.

– Ты не думай! – прокричала она из-за двери. – Сегодня же к участковому пойду и всем непременно расскажу, что ты устраиваешь, пока жена в командировке. Выведу тебя, голубчика, на чистую воду! И на работу сообщу!

Иван с тоской понял, что так оно и будет.

Милена очнулась на скамейке в скверике от того, что какой-то малыш катал рядом с ней машинку, время от времени откусывая от шоколадного батончика с орехами.

Милена открыла глаза и долго сидела, не шевелясь, пытаясь осознать, что с ней происходит и как она здесь оказалась. Понемногу мысли пришли в относительный порядок, она вспомнила все, что случилось с ней накануне. Как выскочила она из квартиры той, настоящей Алины, как долго сидела в закутке перед мусоропроводом, ожидая, пока все не утихнет, обдумывая, куда теперь податься.

Домой – нельзя, там ее в два счета найдут, уже небось караулят. Родственников у нее не было, друзей близких тоже, да и далеко не всякий пустит к себе среди ночи. Выход только один – нужно идти к Мопсу. Рассказать ему все, ничего не утаивая, и вместе они придумают, как быть дальше. И пускай попробует отказаться ей помочь! Она сумеет его убедить.

Так Милена решила, но трудность заключалась в том, что до логова Мопса добираться было очень далеко. А у нее не было ничего – ни денег, ни карточки, ничего ценного. Эти бандиты там, на Промышленной улице, отобрали у нее все.

Небось велели тем двум уродам и раздеть ее, мертвую, чтобы по одежде не опознали, если когда-нибудь тело найдут. Хотя какая у нее одежда, самая обычная, недорогая. Украшений никаких она не носила, даже уши не проколоты. И карманы обшарили, сволочи, всю мелочь вытрясли.

В общем, выход был только один: идти до логова Мопса пешком. Что Милена и сделала.

Пару раз останавливались возле нее попутные машины, водители предлагали подвезти, Милена только отмахивалась – денег нет. Один натурой предложил расплатиться, она даже посылать его не стала – не было сил.

Наконец ее подвез мусорщик. В кабине невыносимо воняло, но Милена и тому была рада. И все равно идти было еще долго.

Рано утром она сломалась. Еле дотащилась до скверика, плюхнулась на скамейку и вырубилась.

И вот сейчас очнулась. Все тело болело, покрытое синяками, которые она получила, находясь в багажнике. Ноги отказывались идти. Хотелось есть и пить, но сначала встать под горячий душ, а потом уже лечь, и чтобы еду принесли в постель.

Ага, размечталась…

Малыш подобрался уже к ее ногам и попытался катать машинку у нее на коленке. Милена чуть отодвинулась.

– Лешенька, иди сюда! – крикнула его мамаша, до этого самозабвенно болтавшая с такими же, как она, молодыми женщинами. Сидят себе с утра пораньше в скверике, благо погода хорошая, на солнышке греются, сплетничают…

На один миг Милена люто позавидовала этим мамашам, но потом опомнилась, посчитав это минутой слабости. Давно уже решила она, что такое – не для нее.

Зависеть от мужчины – да ни за что на свете! Нужно всего добиться самой, а для этого не тратить жизнь на некоего типа, который поселится в ее квартире и постоянно будет требовать калорийной еды и разбрасывать по дому грязные носки. Еще пивом наливаться и футбол постоянно смотреть по телевизору.

Нет уж, у нее работа, которая ей нравится, которая приносит ей удовлетворение, она хочет наукой заниматься…

Так она рассуждала всегда и что теперь получила?

Усилием воли Милена отбросила эти мысли.

Лешенька с неохотой пошел на зов, бросив на скамейку половину батончика. Милена с трудом дождалась, когда они выйдут из сквера, и схватила остатки еды.

После сладкого появилась некоторая бодрость, и Милена поднялась на ноги. Мамаши проводили ее недовольными взглядами.

Темный брючный костюм собрал всю грязь, волосы растрепаны, глаза размазаны, на лице ссадины с засохшей кровью и синяк под левым глазом.

Наркоманка небось хорошо, что ушла, нечего им на детской площадке ошиваться.

Милена думала, что не сможет сделать и пары шагов, потому что ко всему прочему еще и жутко натерла ноги. Но ничего, главное было сделать первый шаг, а потом она сжала зубы и пошла. Если такой темп удастся держать, то идти минут сорок.

Она прошагала больше часа, но и то неплохо. Часы, разумеется, с нее эти уроды сняли (дорогие, швейцарские), она ориентировалась по внутренним, биологическим часам.

Вот наконец знакомый дом. Милена обошла его, прошла под аркой, завернула за угол. С торца окон было мало, это хорошо, никто не будет пялиться. Она проскользнула на газон, маскируясь за чахлыми кустиками, и нашла небольшое подвальное окошко, которое не было заколочено обычными досками, а закрыто аккуратными железными ставнями.

Оглянувшись, Милена стукнула в окошко сначала легонько, потом сильнее.

Никакого ответа. Не слышит, стало быть, сидит в наушниках и работает.

Когда-то давно дом этот принадлежал Строительному управлению, и селились в нем его сотрудники. На первых этажах народ был попроще, начальство – выше. Зато на первых этажах можно было занимать подвал. Подвалы в доме были просторные и сухие.

Один жилец, выходец из кавказской республики, который имел золотые руки, а также возможность использовать нужные строительные материалы, причем даром (как тогда говорили, на чем сидишь, то и имеешь), сделал из своей части подвала самый настоящий винный погреб, хранил там вино, привезенное из родной деревни, и собирал изредка друзей, чтобы никто не мешал посидеть со вкусом.

Но в лихие девяностые годы, когда был в стране разгул бандитизма, приехали к жильцу то ли родственники, то ли соседи из родного аула и попросили спрятать, поскольку были у них крупные нелады с законом.

Хозяин не посмел отказать, поскольку для кавказца кровные связи – это святое, а через три дня приехали полицейские на трех машинах с мигалками и брали погреб штурмом в течение трех часов, потому что те отстреливались упорно. Родственники жильца оказались самыми настоящими террористами, и, разумеется, мирного кавказца замели на приличный срок за пособничество.

Испуганная жена мигом продала квартиру задешево и увезла детей к родственникам в Краснодарский край. Новый владелец вставил в разбитые окна новые стекла и устроил в подвале склад продуктов.

Но вскоре появились крысы, которые быстро пронюхали о том, что в подвале есть дармовая еда, и остальные жильцы были очень недовольны, тем более что крысы совершенно обнаглели и скоро добрались уже до третьего этажа, где была квартира самого начальника Строительного управления.

После того как его теща обнаружила крысу в духовке собственной плиты, где хвостатая прохиндейка лакомилась пирогом с грибами, злополучную квартиру снова продали.

Потом она сменила еще нескольких владельцев, затем и дом перестал быть ведомственным, потому что Строительное управление приказало долго жить.

Наконец два года назад квартиру купил Мопс. Он полностью переделал подвал и набил его самой современной и продвинутой электроникой, с самой же квартирой не заморачивался. Так что управдом или любопытная соседка, заглянувшая за солью, могли видеть не слишком чистые апартаменты и мебель, оставшуюся от прежних жильцов, то есть полное барахло, которое лень было вынести на помойку. Зато, если бы они попали в подвал…

Но туда Мопс никого не пускал. Кроме Милены.

Милена подождала немного и стукнула в ставни еще раз. По-прежнему, никакой реакции. Не слышит, значит.

Она прошла чуть дальше и увидела небольшое отверстие в стене между кирпичами. У взрослого человека могла пролезть туда только рука, но этот выход был сделан не для человека, а для кота.

У Мопса не было родственников и друзей тоже не было. Коллеги ему были не нужны, он ни с кем не общался, кроме Милены. Но было единственное существо, которое он любил, заботился о нем по-своему и всячески баловал.

Существо являлось котом дворовой породы, который явился как-то в подвал и занял там свое законное место. Назвали кота Вараввой, чем-то он напоминал знаменитого библейского разбойника. Кот свое полное имя не любил и предпочитал что попроще – Варик. Впрочем, на него он тоже не откликался.

Милена наклонилась и бросила в отверстие горсть мелких камешков. Через некоторое время в отверстии показалась усатая разбойничья морда.

Кот вопросительно мяукнул: «чего надо?» – но узнал Милену и скрылся – пошел тормошить Мопса.

Милена уверилась, что дело сделано, и пошла обратно в обход дома к подъезду.

Дверь была открыта – рабочие носили наверх мешки с цементом, так что Милена беспрепятственно прошла к квартире на первом этаже и позвонила. Послышались тяжелые шаги, и на пороге возник Мопс – огромная туша в бесформенной хламиде неопределенного цвета. Давно не мытые волосы были стянуты сзади аптечной резинкой. Круглая физиономия, чуть выкаченные глаза и обвисшие щеки придавали Мопсу вид собаки одноименной породы, но кличку свою он получил не за это, а по фамилии – Мопсин.

Впрочем, фамилию знала теперь одна Милена, потому что с этим чудом они учились когда-то в одном классе и жили в одном дворе. С детства он был толстый, да еще фамилия – вот и Мопс, имени его не знали, кажется, даже учителя.

Милена уже теперь и не помнит, как они подружились, общаться с Мопсом всегда было трудновато. Но ей удавалось найти к нему подход, чем-то он был ей интересен. А со временем выяснилось, что Мопс – компьютерный гений.

Школу он кое-как закончил, в институт и не пытался поступать, родители его развелись, причем мать убежала из квартиры первая, оставив не совсем нормального сына и его отца, который попивал, уволившись с работы, и потихоньку превращался в алкоголика. Милена тогда училась в университете, и как-то все изменения в жизни Мопса проходили мимо нее. Еще роман у нее был, который, впрочем, не принес ничего хорошего, она не любит об этом вспоминать.

Через некоторое время, однако, в жизни отца Мопса появилась женщина – бывшая одноклассница, с которой они встретились случайно. Чем-то он ее заинтересовал, и она решила выйти за него замуж, скорей всего, больше просто не было кандидатов.

Однако женщина оказалась не нищей неудачницей, а риелтором. Не то чтобы сильно преуспевала, но все же были у нее кое-какие связи. Она взялась за размен квартиры, и тут выяснилось, что никто из родителей не желает существовать вместе с Мопсом.

И то сказать, к тому времени он жутко растолстел, совершенно обрюзг и постоянно сидел дома за компьютером, заказывая на дом пиццу, так что пустые коробки занимали уже половину комнаты, а в самой комнате стоял запах, который бывает только в клетке у медведей (другие хищники, особенно кошачьи, более чистоплотны).

Кстати, родители с немалым изумлением выяснили, что деньги у их непутевого сына все же водятся, поскольку питался он на свои, да еще и отца подкармливал.

Женщина-риелтор прикинула варианты и произвела обмен, выгодный для всех, кроме Мопса, его запихнули в дремучую коммуналку, где половина жильцов сдавала комнаты торговцам с ближнего рынка, а в остальных доживали одинокие старухи, которые тут же начали скандалить с Мопсом по поводу огромных счетов за электричество.

Тут и нашла его Милена, заставила брать заказы и зарабатывать деньги, чтобы вылезти из этой конуры. Много денег уходило на старух, чтобы не орали, и на участкового, которому старухи успели-таки нажаловаться. Но потихоньку денежки копились на счете, и после долгих поисков Мопс купил квартиру, которая его устраивала в первую очередь из-за подвала.

Подвал был набит компьютерами и всевозможными электронными прибамбасами. Мопс проводил в подвале большую часть суток. Спал он мало, ел не отрываясь от компьютера, мылся только перед выходом из дома, а выходил он чрезвычайно редко.

У самой Милены дела обстояли не очень хорошо. Она закончила психологический факультет университета и искала работу. Предлагали пойти в школу детским психологом, Милена попробовала и отказалась.

Психолог в обычной школе был нужен не детям, а учителям, то есть когда какой-нибудь ученик очень сильно доставал на уроках, так что невозможно было успешно давать учебный материал, учитель отправлял его подальше, то есть к школьному психологу. В таких случаях полагалось ласково с паршивцем беседовать, проявлять всяческую заинтересованность к его внутреннему миру, а после сообщать родителям о его сложных проблемах.

Подразумевалось, что родители в таком случае прочувствуют и еще больше будут баловать свое чадо, которое окончательно обнаглеет и еще больше станет доставать учителей на уроках.

После нескольких месяцев такой работы Милена, которая и раньше не слишком любила детей, поняла, что она их ненавидит. Сунулась еще в организацию, которая проводила тренинги в офисах различных фирм, но в кадрах деликатно сказали, что у нее нет опыта, а в таком случае лучше взять кого попригляднее, клиенты, мол, должны смотреть на психолога с удовольствием.

Милена была не то чтобы уродлива, но некрасива, причем это исходило у нее от характера. При средней внешности не было у нее ни обаяния, ни приятной улыбки, ни звучного голоса.

В общем, она сунулась еще в несколько фирм, но везде как-то не сложилось. Она не очень и расстраивалась, ей хотелось заниматься наукой. Ее интересовала поведенческая психология, настроения толпы и все такое. Но с наукой было сложно в том смысле, что надо было на что-то жить, а за науку если кому и платят, то не ей.

Мопс же, не выходя из дома, зарабатывал очень неплохо. Общался он только с Миленой и однажды попросил ее о помощи.

Заказчик хотел поговорить с ним лично, а Мопс не любил покидать свою квартиру. Звать к себе – ни боже мой, никогда. Он очень буквально понимал выражение «мой дом – моя крепость».

Условились встретиться в ресторане, где не бывает много народу, и Милена потратила кучу времени на выбор одежды для Мопса. Главная трудность заключалась в том, чтобы уговорить его выйти в магазин. У нее не получилось, тогда все доставили на дом, а постригла она его сама. И привезла на встречу на своей машине.

Василий Андреевич, как представился новый заказчик, тоже был не один. Его сопровождала Эльвира, которая Милене сразу не понравилась. С Мопсом заказчик договорился вот о чем: ему будут поступать солидные суммы денег в биткоинах, откуда – Мопса не должно интересовать, да он и не сможет разобраться, а его дело – сделать так, чтобы можно было биткоины превратить в русские рубли, причем так, чтобы отследить это было невозможно.

Мопс обсуждал конкретные детали с Эльвирой, а Василий Андреевич поинтересовался у Милены, кто она по специальности, и очень обрадовался, когда она ответила честно, что психолог. Он рассказал ей про необычный эксперимент и предложил в нем участвовать.

Суть эксперимента была в том, что он хочет собрать нескольких женщин, которых подвергнет влиянию нескольких факторов, от медикаментов и облучения светом определенного спектра до вербального воздействия, то есть определенных слов, произносимых в строго обусловленном порядке, а она, Милена, должна будет наблюдать за этим экспериментом изнутри.

Отбирал он для этого эксперимента исключительно женщин, потому что считал, что на них сильнее действует вербальное внушение.

И Милена, как полная дура, согласилась. Да что там – пришла в восторг, ведь это поможет ей собрать материал для диссертации или хотя бы для большой статьи в крупном научном журнале. Поведенческая психология – именно то, о чем она мечтала, да еще и денег посулил Василий Андреевич достаточно…

Знала бы она, чем закончится этот эксперимент…

– Привет! – сказал Мопс, ничуть не удивившись потрепанному виду Милены, такие вещи он просто не замечал. – Жрать охота!

На миг в душе Милены вспыхнуло раздражение: ее чуть не убили, она в бегах и понятия не имеет, что теперь с ней будет, а этому обжоре лишь бы еда была! Если кто другой станет еду приносить, он про нее и не вспомнит.

Раздражение Милена тут же подавила: нет смысла, Мопса нужно принимать таким, какой он есть. Она молча пихнула его в бок, чтобы пройти в квартиру, и устремилась в ванную, где сбросила с себя отвратительные шмотки, бывшие когда-то приличным брючным костюмом, и встала под горячий душ. Ванная комната у Мопса была весьма запущена, ванна в ржавых подтеках, плитка кое-где побита, но такие мелочи Милену не волновали.

После душа стало легче, Милена завернулась в полотенце, которое было огромным, сама же его купила, чтобы Мопс поместился, так что Милене его вполне хватило.

Если в ванной было просто грязно, то кухня была загажена до предела. Неизменные коробки с недоеденной пиццей источали вовсе не приятный аромат, повсюду валялись крошки, которые с аппетитом поедали огромные тараканы.

Милена порылась в холодильнике, но нашла там только две позеленевшие от времени сосиски, больше еды не было никакой. Тогда она присела возле буфета, он был огромный, прежние жильцы оставили его, потому что не представлялось возможным разобрать, чтобы вынести на помойку.

На самой нижней полке был у Милены тайник, туда Мопс никогда бы не сумел заглянуть по причине своей толщины. В тайнике хранился неприкосновенный запас – несколько пакетов чипсов, соленые сухарики, две пачки крекеров.

Увидев крекеры, Милена поморщилась, вспомнив про ужин на Промышленной улице, но есть хотелось зверски, так что она вскрыла пачку тут же, после чего спустилась в подвал.

Мопс сидел за компьютером.

– Ну, что у тебя? – спросила Милена.

Мопс поднял на нее красные глаза, сморгнул, облизнулся и проговорил:

– Чипсы принесла? Ты же знаешь, мне нужна постоянная подпитка серого вещества.

– Принесла, принесла! – Милена протянула ему пакет.

Мопс торопливо разорвал его, зачерпнул полную горсть чипсов и захрустел.

– Ну, так что тебе удалось выяснить?

Он проговорил что-то нечленораздельное, потом проглотил чипсы и повторил:

– Значит, так… позавчера восемь биткоинов были переведены с того счета, за которым я следил, на другой криптовалютный счет, расположенный в Венесуэле…

– Всего восемь биткоинов? – разочарованно протянула Милена. – Так мало?

– Ты че? – уставился на нее Мопс. – Восемь битков – это, по-твоему, мало?

– А что, много, что ли?

– Ну, конечно, кому как… для Билла Гейтса или Павла Дурова это, конечно, ерунда, а для нас с тобой – вполне приличные деньги. Биток на сегодня тянет около девяти тысяч баксов, или шестьсот с лишним тысяч рублей, так что восемь битков – это на наши деньги больше пяти миллионов…

– А, ну да, тогда конечно… надо же, а я и не знала, что они такие дорогие!

– Поначалу биткоин был очень дешевым, на первом этапе можно было купить один биток за десять-пятнадцать центов. В 2010 году за 10 000 биткоинов была куплена обычная пицца ценой в 25 долларов. На сегодня стоимость этой знаменитой пиццы составила бы несколько миллионов долларов. Несколько лет биток был в замороженном состоянии, его стоимость колебалась от половины доллара до доллара, но потом начался стремительный рост. В 2011 году биткоин вырос с одного доллара до девяноста, а потом начался бешеный рост, иногда прерывавшийся периодами падений или заморозки. Во всяком случае, те, кто вложился в биткоин семь-восемь лет назад и не продали его под влиянием паники, сегодня стали миллионерами…

– Ну, я поняла. Не отвлекайся. Что там дальше случилось с этими деньгами?

– Значит, так… в Венесуэле эти деньги были переведены в местную валюту и отправлены в Шанхай. Там их превратили в юани и перевели в Сидней…

– Это в Австралии, что ли?

– Ну да, конечно. В Австралии их уже конвертировали в доллары и перевели в Сингапур…

– Ничего себе, прогулочка!

– Так всегда делают, когда хотят запутать следы. Ты будешь слушать дальше?

– Конечно, конечно!

– Из Сингапура эти деньги переместились в Лондон, превратились в фунты стерлингов, и снова переместились – на этот раз в Первый банк Черногории. И вот уже тут – внимание! – эти деньги конвертировали в российские рубли, и они совершили свое последнее путешествие. Как ты думаешь куда?

– Ну, знаешь, твои загадки разгадывать я не умею! Может быть, в Японию, а может, в Таиланд…

– Гораздо ближе! Эти деньги сегодня утром были переведены в отделение Сбербанка, расположенное в нашем городе, на улице Курсанта Западалова… если еще конкретнее, совсем недавно они попали на текущий счет некоей Валерии Михайловны Северюхиной.

– А это еще кто такая?

– Пенсионерка, тысяча девятьсот сорокового года рождения. Если тебя интересуют более подробные сведения о ней…

– Конечно!

– Так вот, адрес ее я выяснил. Живет одна, никаких родственников не имеет…

– Да, этого следовало ожидать!

– И если тебя интересует мое скромное мнение…

– Очень интересует!

– Так вот, я считаю, что это отделение Сбербанка – конечный пункт, здесь эти деньги снимут со счета и превратят в наличку.

– В наличку? Ты уверен? Кто сейчас пользуется наличкой? Ты ничего не перепутал?

– Очень многие. Те, кто хотят скрыть происхождение денег. Если эту сумму перевести на чей-то безнальный счет, конечный получатель засветится. А так – очень скоро старушка снимет деньги, и дальше их при всем желании не отследишь. Слушай, а зачем тебе это все надо? Ну, отслеживать деньги, мне, конечно, нетрудно, но ведь ты вроде бы на этого Василия Андреевича работаешь…

– Уже нет, – помрачнела Милена, прикидывая про себя, рассказать ли ему все или не нужно грузить, все равно он не воспринимает ничего, кроме своего компьютера.

– Оторвись на минуту, – она все же решила рассказать, поскольку для него эта история тоже может быть опасна.

Кто-то большой и пушистый прыгнул ей на колени.

«Пр-равильно…» – мурлыкнул Варик.

И Милена ввела своего старинного приятеля в курс дела.

– Интересно, – сказал Мопс. – Ты не бойся, я помогу. Сделаем этого Василия Андреевича, найдем, разыщем…

Он протянул пухлую руку и погладил Милену по плечу.

– Мопсик, ты гений! Я тебя обожаю! – грустно ответила Милена.

– Ну, мы же с тобой старые друзья! Помнишь, как мы привязали консервную банку к хвосту собаки школьного завхоза? Сколько лет прошло – а до сих пор приятно вспомнить! Как завхоз ругался! Я таких слов до того не слышал!

– Ладно, я поеду, а то как бы не упустить старушку! Только вот что, Мопсик, ты мне не одолжишь что-нибудь из своей одежды? Понимаешь, не хочу, чтобы меня узнали… И вообще, надеть нечего, мои шмотки только на помойку годятся…

– Из одежды? – Мопс посмотрел на Милену удивленно, он подумал, что ослышался. – Тебе моя одежда вряд ли подойдет…

Действительно, он весил больше ста килограмм, и одежду носил соответствующую. Причем менял ее только под нажимом Милены примерно раз в месяц. Пользоваться стиральной машиной вообще не умел, то есть не знал, что она у него в квартире есть.

– Ну ничего, из большого не выпаду!

– Ну, если так…

Мопс подвел ее к большой картонной коробке из-под телевизора, которая играла в его доме роль платяного шкафа, потому что настоящий платяной шкаф Милена таки выбросила на помойку, когда обнаружила, что он весь поеден жучками.

Перерыв содержимое этой коробки, Милена нашла относительно чистые штаны, черную футболку с надписью «Я ненавижу Билла Гейтса» и потертую кожаную куртку с многочисленными заклепками, причем куртка была относительно небольшого размера (примерно пятьдесят четвертого), и как она оказалась в коробке, один бог знает.

Тем не менее все это было Милене безнадежно велико, но она не отступила. Она обернула вокруг талии полотенце, затянула штаны ремнем, подвернула рукава куртки и подобрала для полноты маскировки кепку-бейсболку и темные очки с огромными стеклами.

– Да, в таком виде тебя точно не узнают! – проговорил Мопс, оглядев ее с ног до головы.

– И еще одну вещь я хочу у тебя попросить…

Через час Милена подъехала к отделению Сбербанка. Пришлось воспользоваться обычным автобусом, там на нее никто не обращал внимания.

Людей в отделении было немного. Милена в своем экстравагантном виде вызвала среди них небольшой переполох. Она с независимым видом подошла к автомату, выдающему номерки электронной очереди, взяла номер на оформление новой кредитной карты и села на диванчик с таким расчетом, чтобы видеть всех входящих в офис.

Напротив нее, на таком же диванчике, сидел парень в круглых очках, типичный ботаник, и что-то читал в телефоне.

Минут сорок ничего не происходило. Люди приходили и уходили, совершали платежи и переводы, гасили кредиты, снимали деньги со счетов и получали пластиковые карты – но никто из них не подходил под описание Валерии Михайловны Северюхиной тысяча девятьсот сорокового года рождения.

Милена делала вид, что читает эсэмэски, то и дело быстро оглядывая помещение. Своим телефоном она пользоваться боялась, взяла у Мопса бесхозный телефон, как уже говорилось, у него всякой техники было навалом.

Ее номер давно прошел, и Милена начала волноваться, что охранник банка обратит на нее внимание. Особенно учитывая ее необычный внешний вид. В помещении пришлось снять темные очки, которые бросались в глаза, но кепку она оставила.

И в это время входная дверь снова открылась, и на пороге появилась худощавая старушка в старомодных очках и черном кружевном платочке, из-под которого выбивались седые волосы. В руках у нее была объемистая хозяйственная сумка. Видно было, что эта сумка пуста.

Милена насторожилась.

Старушка шла, как и положено в ее возрасте, слегка прихрамывая и сутулясь. В какой-то момент она споткнулась, зацепившись ногой за резиновый коврик, но не потеряла равновесие, а тут же восстановила его, как опытный конькобежец.

К старушке подошла сотрудница банка, спросила, чем она может ей помочь.

– Деньги я снять хочу, – сообщила старушка, всячески изображая беспомощность и растерянность. – Деньги снять со своего счета… у меня счет в вашем банке, так вот я хочу снять…

Что-то в голосе старухи показалось Милене знакомым, и она на всякий случай снова надела темные очки.

Сотрудница помогла старушке получить номер и заботливо проводила до дивана.

Оказавшись рядом с Миленой, старушка опасливо покосилась на нее и передвинулась на другой конец дивана.

Милена из-под своих черных очков внимательно разглядывала старушку.

Что-то в ней было определенно ненатуральное. Видно было, что она разыгрывает старческую беспомощность, а из-под очков то и дело выглядывают молодые внимательные глаза.

А потом Милена заметила узкие губы, похожие на бритвенный разрез, и все стало на свои места.

Это была Эльвира, ассистентка Василия Андреевича, загримированная под старушку.

«Ах ты, зараза! – подумала Милена, стараясь ничем себя не выдать. – Значит, ты все еще в игре…»

Она надвинула кепку как можно ниже на глаза, чтобы Эльвира не признала ее ненароком, потом неловко положила телефон в сумку, при этом из сумки выпали какие-то мелочи и раскатились по полу. Милена негромко чертыхнулась и опустилась на колени, чтобы все собрать. Тюбик губной помады подкатился к ногам фальшивой старушки.

Милена подползла к ней, подобрала помаду и поднялась, опершись рукой на диван совсем рядом с Эльвирой. Та попыталась было отодвинуться, но она и так уже сидела на краю дивана.

Милена скользнула рукой по ее старушечьей кофте, при этом незаметно прицепила к рукаву крошечную металлическую таблетку.

Это был миниатюрный микрофон, который перед расставанием дал ей Мопс.

Эльвира неприязненно поморщилась, отшатнувшись от нее.

– Извините, бабушка! – проговорила Милена хриплым чужим голосом, и села на свой край дивана. Она снова достала телефон и подключила к нему наушники.

В это время на табло посреди зала загорелся очередной номер.

Фальшивая старушка облегченно вздохнула, поднялась и подошла к столу служащей.

Милена подкрутила громкость на своем телефоне. Теперь она могла слышать все, что говорила Эльвира.

– Я хочу деньги снять со счета… – проговорила та, всячески подчеркивая беспомощность. – Все, какие есть…

– Ваш паспорт, пожалуйста…

«Старушка» положила перед служащей документ.

«Фальшивка, конечно! – подумала Милена. – Интересно, кто ей его сделал? Не иначе тот тип из секретной конторы, у него связи…»

Служащая взглянула на паспорт, отдала его «старушке» и застучала пальцами по клавиатуре компьютера.

Очень скоро она нашла счет госпожи Северюхиной, и брови у нее от удивления полезли на лоб.

– Вы хотите снять все деньги, Валерия Михайловна?

– Все, доченька, все! – прошамкала та. – Чего там оставлять? Много ли мне осталось!

«Переигрывает! – отметила про себя Милена. – Ей по легенде и восьмидесяти нет, а она разговаривает так, как будто ей все сто!»

– Я племяннику своему хочу подарок сделать, – продолжала «старушка», – племянник у меня очень хороший! Хочу, чтобы помнил он тетину доброту…

– Что ж, это ваше право… тогда мы счет закроем…

– Закрой, доченька, закрой!

– Подпишите вот здесь… и еще здесь… сейчас вы пройдете в кассу, и там вам выдадут всю сумму. Может быть, вы хотите, чтобы вас проводил наш охранник? Это можно устроить!

– Нет, деточка, ничего не нужно! Я уж как-нибудь сама! Мне тут идти совсем недалеко!

– Это ваше право! – повторила служащая. – Проходите в кассу, это налево по коридору!

Фальшивая старушка с трудом поднялась, отошла от стола и направилась к двери кассы, усиленно хромая. Как только она свернула в коридор, где ее не могли видеть служащие, походка ее стала бодрой и пружинистой.

Милена проследила за ней до двери кассы и приготовилась к долгому ожиданию – пересчитать и уложить шесть с лишним миллионов не такое быстрое дело.

Впрочем, старушка управилась на удивление быстро, и уже через десять минут вышла из кассы. Теперь ее хозяйственная сумка была плотно набита, как живот хорошо пообедавшей таксы, а во всем облике чувствовалось удовлетворение.

Впрочем, выйдя из коридора в общий зал, она снова ссутулилась и принялась усиленно хромать.

Милена дождалась, пока переодетая Эльвира выйдет из банка, и пошла следом за ней.

И тут краем глаза Милена заметила, что почти одновременно с ней из банка вышел молодой человек скромного вида, типичный «ботаник» в сером кургузом пиджачке и круглых очках в металлической оправе, приводящих на память Гарри Поттера. Тот самый «ботаник», который сидел напротив нее в банке.

Он был такой неприметный, что Милена не обратила бы на него внимания, если бы он, как и переодетая Эльвира, не изменился, выйдя из офиса.

Парень, который до того сутулился и робко поглядывал на окружающих поверх очков, словно ожидая от них подвоха, снял эти очки, спрятал их в карман, распрямился, воровато огляделся по сторонам и быстро зашагал вслед за фальшивой старушкой.

В считаные секунды из законченного «ботаника» он превратился в опасного уличного хищника.

Милена следовала за Эльвирой на безопасном удалении, чтобы та ее не заметила. Она не боялась потерять Эльвиру, потому что всегда могла проследить за ней при помощи жучка.

Тем временем Эльвира свернула в дворовую арку.

Подозрительный молодой человек последовал за ней, Милена немного отстала.

Как только она подошла к арке, микрофон, прикрепленный к кофте загримированной Эльвиры, ожил, и в наушниках раздался резкий и злой мужской голос:

– Стой, бабка!

– Что ты, сынок? – фальшивым старческим голосом отозвалась Эльвира. – Что тебе нужно от старухи?

– Сумку! Отдавай сумку – и я тебя не трону!

– Сынок, тебе разве в детстве не говорили, что нужно уважать старость?

– Ты мне зубы не заговаривай! За что это тебя уважать? Отдавай сумку, или я тебе ноги переломаю, будешь остаток жизни на костылях передвигаться!

– Фу, какой невоспитанный!

Дальше последовали какие-то нечленораздельные звуки.

Милена тихонько заглянула в арку, и увидела, что недавний «ботаник» и Эльвира, пыхтя и чертыхаясь, вырывают друг у друга сумку.

– До чего же бабка упорная! – прохрипел парень. – С виду божий одуванчик, а вцепилась в свою сумку, как бультерьер… ну все, если не хочешь по-хорошему, значит, будет по-плохому…

Он выпустил сумку, замахнулся рукой, в которой было зажато что-то тяжелое…

Но в это время «старушка» слегка отступила и в то же время едва заметно переместилась вправо и одновременно повернулась на пятке, как будто танцуя под беззвучную музыку, и ударила «ботаника» ногой под колено.

Тот удивленно ахнул, потерял равновесие и осел на асфальт. А «старушка» подскочила к нему и нанесла еще несколько ударов ногами. Немного отступив, она победно поглядела на поверженного противника и проговорила:

– Будешь теперь уважать старость!

Незадачливый грабитель растянулся на асфальте и затих, а Эльвира поправила одежду и зашагала дальше.

Милена дождалась, пока она отойдет на безопасное расстояние, и пошла следом.

Проходя мимо лежащего на земле «ботаника», она замедлила шаг и пригляделась к нему. Не то чтобы она беспокоилась о нем, просто было любопытно, как его отделала Эльвира.

Отделала она его знатно. На лице у «ботаника» наливался огромный синяк, нос был свернут на сторону, но он был определенно жив и в сознании. Почувствовав на себе взгляд Милены, парень приподнялся на локте и злобно прошипел:

– Что уставилась? Проваливай, швабра потертая!

– Ну, значит, ты в полном порядке! – Милена пнула его в бок носком ботинка и последовала за своим объектом.

Выйдя из-под арки, она оказалась в большом зеленом дворе, окруженном пятиэтажными кирпичными корпусами. Посреди этого двора была ухоженная детская площадка, вокруг кусты сирени, чуть в стороне – несколько гаражей и одноэтажное здание какой-то технической службы. И к этому-то зданию подходила переодетая старушкой Эльвира, прижимая к груди плотно набитую сумку.

Эльвира подошла к железной двери, нажала на кнопку звонка.

Из-за двери донесся чей-то невнятный голос.

Эльвира так же невнятно ответила.

Милена поняла, что находится слишком далеко от «объекта», поэтому мощности микрофона не хватает для уверенного приема.

Тем временем железная дверь приоткрылась, и Эльвира проскользнула внутрь.

Милена немного выждала и подошла поближе, чтобы улучшить качество сигнала. Она увидела неподалеку от одноэтажного домика скамью и села на нее, подставив лицо солнцу и делая вид, что слушает музыку через наушники. Почти тотчас она снова услышала голоса, на этот раз вполне разборчивые.

– Все в порядке? – осведомился хорошо знакомый мужской голос. Это, несомненно, был Василий Андреевич.

– А вы что – сомневались? – переспросила Эльвира с плохо скрытым раздражением. – Я свое дело знаю хорошо. Деньги у меня.

– Отлично, отлично! Я знал, что ты справишься. Теперь мы можем продолжить эксперимент…

– Продолжить? Как вы это себе представляете? У вас же не осталось людей!

– Были бы деньги – люди найдутся!

– Вы же говорили, что тот эксперимент, на Промышленной улице, самый последний?

– Да, но мне не удалось довести его до конца! Ты же знаешь, что все пошло не так, не по плану… но теперь я точно знаю, что нужно для удачного завершения. Слабое место моей методики – облучение поляризованным светом. Те стеклянные излучатели, которые я использовал, не дают нужную частоту…

– Ну и что делать?

– Теперь я точно знаю, что нужно сделать! Я нашел описание одного средневекового артефакта, которым нужно заменить стеклянные излучатели. Он был изготовлен в пятнадцатом веке на венецианском острове Мурано и обладает уникальными свойствами… говорят, что он создает звуковые волны, удивительным образом воздействующие на человеческое сознание. Он может вводить людей в состояние глубокого транса, наводить очень яркие галлюцинации…

– И где же вы его возьмете?

– У меня есть наводки. Сейчас в одном частном музее проходит выставка художественного стекла из Венеции, и среди прочих экспонатов там находится этот артефакт…

– Вы хотите, чтобы я его достала? Но там наверняка очень серьезная охрана!

– Да, конечно. Тебе не придется действовать в лоб. Для того я и получил эти деньги. Мы используем их, чтобы подобраться к этому артефакту. Но сейчас это не самое срочное. Нам нужно как можно скорее найти тех двух женщин, которым удалось сбежать… найти и вернуть, пока не случилось непоправимого…

– Вы же знаете, их уже пытались найти люди Власова – и все безуспешно!

– Плохо искали! Те люди, которые занимались поисками, – они ни на что не годились!

– Других у вас нет. И у него, я так понимаю, тоже нет. Вы не забыли, что троих ваша… подопытная убила, еще один в больнице в тяжелом состоянии, осталось у него всего двое…

– Ах, да какая разница, сколько их осталось! – Милена словно воочию увидела, как Василий Андреевич небрежно машет рукой. – Кого волнуют эти жалкие людишки! Зато я убедился, что мой метод работает! Как она их, а…

«Да он просто маньяк какой-то! – подумала Милена. – И где было мое профессиональное чутье?»

Очевидно, Эльвира, услышав такое, не сумела скрыть эмоции, и Василий Андреевич кое-что понял.

– У меня есть ты, Эльвира, – сказал он проникновенно. – Я в тебя очень верю.

– Это, конечно, очень лестно, – в голосе Эльвиры прозвучала насмешка. – Только, боюсь, одной вашей веры недостаточно. И вообще – почему вы так на них зациклились? Не проще ли найти новых подопытных кроликов? Только помани…

– Как ты не понимаешь! Во-первых, я хочу провести тесты, чтобы узнать, как на них подействовала моя методика, определить, были ли какие-то побочные эффекты. А во-вторых, они просто опасны. Ведь ты видела, как вела себя одна из них…

– После того, как вы произнесли кодовое слово. Без него они совершенно неопасны.

– А вдруг они случайно услышат кодовое слово? Страшно подумать, что они могут натворить!

«Как будто тебе не все равно, – подумала Милена, – или ты боишься за себя?»

– Кстати, я бы тоже хотела знать кодовые слова для тех двух женщин, – гнула свое Эльвира.

– Зачем это тебе?

– На всякий случай. Ведь мне предстоит их искать, поэтому лучше знать о них как можно больше. Хотя бы для того, чтобы случайно их не произнести. А то сами понимаете, что случится…

– Нет, такое совпадение невероятно. Один шанс на тысячу. И вообще, забудь, кодовые слова тебе не понадобятся. Кодовые слова – это мой маленький секрет…

Василий Андреевич просвистел какую-то простенькую мелодию, а затем продекламировал своим звучным, красивым голосом:

– Дама бубен варила бульон и пудинг пекла на обед… десятка бубен украла бульон, а пудинг украл валет…

– Какой еще пудинг? – раздраженно переспросила Эльвира. – К чему это вы?

– К тому, что неплохо бы выпить кофе. Кофе прекрасно стимулирует мою умственную деятельность. Только, пожалуйста, не ту растворимую бурду, которую мы пили там, на Промышленной улице. От того кофе у меня были изжога и депрессия.

– Ладно, я заварю нормальный кофе… только переоденусь, надоело ходить в этой старушечьей кофте! Я себя так чувствую, будто постарела на сорок лет!

Послышался какой-то шорох, приглушенный стук, и затем удивленный голос Эльвиры:

– А это еще что такое?

– Автономный компактный микрофон, – без колебаний ответил Василий Андреевич.

– Жучок попросту?

– Он самый. Где ты его успела подхватить?

– Черт… я в этой кофте была только в банке… значит, это там… ну да, около меня ошивалось какое-то чучело…

– Выходит, кто-то за тобой следил. Выходит, кто-то уже знает, что мы получили деньги… больше того, теперь этот кто-то знает, где мы прячемся! А ты уверяла меня, что не привела за собой хвоста! Как непрофессионально!

Повисла небольшая напряженная пауза, потом Василий Андреевич выпалил:

– Это наверняка Власов!

– Да с чего вы взяли?

– Больше просто некому! Он следил за мной! Он хотел, чтобы я прекратил эксперимент! Эльвира, ты не спелась с ним у меня за спиной? Я видел, как ты с ним разговаривала!

– Василий Андреевич, вы сами подумайте: если бы я работала на него, зачем бы он стал подсовывать мне жучок?

– Да, ты права, ты права… извини. Да, вот еще что: такие микрофоны работают на небольшом расстоянии, значит, тот, кто нас прослушивает, должен быть где-то рядом. Выйди и проверь, нет ли здесь посторонних… а для начала…

В наушниках Милены раздался жуткий, оглушительный треск, и затем наступила тишина. Милена поняла, что Василий Андреевич раздавил микрофон.

Ну что ж, она уже и так достаточно много узнала. А сейчас нужно скорее удирать отсюда, пока не вышла Эльвира…

Милена вскочила со скамейки и припустила к выходу из двора. Однако она еще не успела дойти до дворовой арки, когда железная дверь открылась и на пороге появилась Эльвира, уже не в старушечьей кофте, а в синих джинсах и свитере. Убегать было поздно, и Милена юркнула в детский домик на игровой площадке.

Эльвира внимательно оглядела двор, но не заметила ничего подозрительного и вернулась в свое убежище. Милена выждала еще минут пять, вылезла из домика и покинула двор.

На Венецию опустилась волшебная, прозрачная, фантастическая ночь. Серебристый туман с лагуны наплывал на блистательные палаццо, расположенные по сторонам Большого канала, на особняки богатых горожан в приходах Сан Моизе и Сан Закария, на мрачные, темные строения Нового Гетто, на огромные купеческие складские здания Фондаменте Нуова.

Черные с золотом гондолы развозили по домам последних посетителей роскошных казино рядом с мостом Риальто. По узким улочкам Канареджо и Дорсодуро пробегали таинственные незнакомки в масках Пьеретты или Коломбины, проходили одинокие кавалеры, искатели приключений в черных плащах и треугольных, отделанных серебром шляпах, с длинными шпагами, болтающимися на боку.

Время от времени проходили, таясь в тени домов, сбиры – агенты всесильного Совета Двадцати, наводившие ужас на случайных ночных прохожих.

Но большая часть порядочных горожан, большая часть счастливых обитателей Светлейшей Республики, чья власть раскинулась на всю Адриатику и большую часть Средиземноморья, давно уже спали безмятежным сном праведников – или беспокойным сном грешников, это уж как кому повезло.

В этот час около темного палаццо, расположенного на безымянном канале неподалеку от Школы Святого Георгия, остановилась скромная темная гондола.

Высокий гондольер ухватился за полосатый причальный столб, обмотал вокруг него веревку и помог своему единственному пассажиру, мужчине средних лет в темном плаще, перебраться с палубы гондолы на причал.

Пассажир гондолы подошел к двери палаццо и постучал в нее бронзовым молотком в форме феникса.

Должно быть, его ждали, потому что дверь тут же открылась и на пороге появился слуга, несмотря на поздний час, облаченный в черно-фиолетовую ливрею – видимо, таковы были геральдические цвета хозяина палаццо.

– Мастер Джакомо Маринетти! – представился ночной гость.

– Вас ожидают! – проговорил слуга и отступил в сторону, пропуская мастера в дом.

Он запер дверь и повел гостя через аркаду первого этажа, мимо отсыревших, покрытых плесенью стен, к широкой лестнице, ведущей на второй, парадный этаж.

Здесь они миновали анфиладу богато убранных комнат, стены которых были украшены выцветшими от времени старинными гобеленами, служащими не только для украшения, но и для борьбы с сыростью, и портретами знатных господ в костюмах прошедших веков. В одной из комнат длинный резной стол черного дерева был еще завален остатками вечернего пиршества.

Миновав эти комнаты, слуга остановился перед высокой дверью, покрытой тонкой резьбой, распахнул эту дверь и отступил в сторону, пропуская вперед гостя.

Мастер Джакомо шагнул вперед – и оказался в саду, в одном из тех пленительных, тайных садов, которые прячутся за стенами многих старинных венецианских палаццо.

Узкие дорожки разбегались по сторонам, огибая клумбы и шпалеры с чудесными розами, наполняющими сад своим волшебным ароматом, апельсиновые деревья, усыпанные золотыми плодами, и прячущиеся среди них античные статуи.

Заглядевшись на этот удивительный сад, мастер Джакомо не сразу увидел сутулого мужчину лет шестидесяти в полурасстегнутом бархатном камзоле тех же черно-лиловых цветов и в сбившемся набок напудренном парике.

– Не правда ли, этот сад прекрасен? – проговорил этот мужчина, выходя из тени апельсинового дерева.

– Да, ваша милость, – ответил мастер с низким почтительным поклоном.

– Мне говорили, мастер Джакомо, что вы – лучший из мастеров острова Мурано.

– Тот, кто сказал это, был слишком добр ко мне, – мастер снова поклонился, – однако не буду спорить, я и правда неплохо делаю разные вещицы из стекла.

– Должно быть, вам тоже немало говорили обо мне…

– Я знаю, что вы – маркиз Сантакьяра, член семейства, имя которого уже триста лет числится в Золотой книге республики…

– Вообще-то, четыреста, но кто считает! Но я думаю, мастер Джакомо, вы слышали обо мне не только это. Уверен, что вам говорили также, что я – алхимик, знаток колдовства и чародейства, что я дрессирую саламандр и грифонов, делаю золото из мусора и превращаю прекрасных девушек в жаб и тритонов…

– Я не слушаю всякие глупости, ваша милость!

– А зря. Среди глупостей иногда можно услышать и два-три слова правды. Впрочем, девушек в жаб я не превращаю – для чего? Девушки мне нравятся гораздо больше.

Лицо мастера удивленно вытянулось.

Маркиз, увидев это, весело расхохотался.

– Шучу, шучу!

Он сбросил улыбку, как сбрасывают опостылевшую маску, и проговорил серьезным, внушительным тоном:

– Но я пригласил вас в такой поздний час не ради шуток. Я хочу поручить вам большую и ответственную работу.

– Я к вашим услугам, ваша милость!

– Видите ли вы этот сад?

– Как я могу не видеть его!

– Нравится ли он вам?

– Еще бы!

– Он и правда, хорош. Но у него есть один большой недостаток. Догадываетесь, какой?

Мастер молчал, и тогда Маркиз ответил сам:

– Как и все прекрасное в этом мире, он недолговечен. Как недолговечна весна, как недолговечна женская красота, как недолговечна юность человека…

– Что поделать? Сама наша жизнь коротка, такой создал ее Господь, чтобы мы еще больше ценили его дары.

– Все так, мой друг, все так! Не в наших силах продлить жизнь, не в наших силах продлить весну, но мы можем сохранить ее быстротечную красоту. Мы можем запечатлеть ускользающую красоту на холсте художника, в мраморе скульптора или в переливах стекла… для того, мой друг, я и позвал вас сюда. Я хочу, чтобы вы в своей мастерской создали стеклянный сад, подобный этому саду. Сможете ли вы исполнить такой заказ?

– Почему бы нет? – Мастер еще раз оглядел сад – но уже другим взглядом, цепким и внимательным взглядом художника, схватывая важные детали.

– Если вы возьметесь за эту работу – я хочу, чтобы в нее были внесены кое-какие тонкие штрихи… не совсем обычные штрихи.

– Что вам будет угодно, ваша милость.

– Что ж, ловлю вас на слове, мастер Джакомо. Когда вы приступите к работе?

– Завтра же… то есть уже сегодня, и я приеду к вам еще раз со своими подмастерьями и с инструментами, необходимыми для того, чтобы зарисовать сад. Когда эта часть работы будет закончена, я смешаю стеклянную массу подходящего цвета…

– Вот этот этап меня особенно интересует. Я хотел бы присутствовать в это время в вашей мастерской.

– Это против моих правил, ваша милость. Я не люблю, чтобы в моей мастерской находились посторонние.

– Можно ли считать меня посторонним? Ведь я – заказчик, я щедро заплачу вам за эту работу!

– Это так, ваша милость, но у всех нас есть определенные правила…

– Правила для того и существуют, чтобы время от времени их нарушать, не так ли?

Мастер Джакомо хотел что-то ответить, хотел возразить господину маркизу, хотя и не в его правилах было спорить с заказчиками – но вдруг он увидел, что возражать некому, потому что рядом с ним никого нет, что он один стоит в чудесном саду.

Мастер пожал плечами – до него и правда доходили слухи о чудачествах и странностях маркиза Сантакьяра. Возможно, среди этих странностей была и манера внезапно исчезать посреди разговора, словно провалившись сквозь землю.

Впрочем, его эти слухи мало волновали. Он получил большой заказ – и пора возвращаться домой, чтобы немного отдохнуть и приступить к работе.

Мастер Джакомо вернулся к той двери, через которую попал в сад, и остановился в ожидании.

Он надеялся, что вот-вот появится слуга маркиза и проводит его к выходу из палаццо. Возможно, он и сам нашел бы дорогу, но ходить в одиночку по дворцам заказчиков было не в его правилах.

Однако прошло несколько минут, а слуга все не появлялся.

Мастер начал уже беспокоиться, как вдруг услышал голоса, доносящиеся из соседней комнаты.

Не в его правилах было подслушивать чужие разговоры, особенно разговоры высокопоставленных особ, но голоса были такими громкими, что он невольно расслышал каждое слово.

Разговаривали двое – мужчина и женщина.

Мужской голос, несомненно, принадлежал хозяину дворца, маркизу Сантакьяра. Женский голос был молодым, даже юным, и чрезвычайно взволнованным.

– Дядюшка, умоляю вас… если бы моя покойная матушка могла знать…

– Твоя покойная матушка была бы только счастлива, узнав, что я принял участие в твоей судьбе! Чем ты недовольна? Чего тебе не хватает? По-моему, я ни в чем тебе не отказываю! У тебя есть все самое лучшее, все, о чем только может мечтать девушка твоих лет!

– Вы держите меня в своем дворце, как в клетке! Пусть даже эта клетка золотая…

– Я выполняю каждую твою прихоть! Каждое желание! Казалось бы, тебе следовало проявить хоть каплю благодарности… но ты всегда недовольна! Чего еще тебе надо?

– Вы знаете, дядюшка, чего я хочу! Отпустите меня! Выпустите из этой золотой клетки! Вы знаете, дядюшка, что певчие птицы не поют в неволе!

– Еще как поют – если их как следует выдрессировать! У моей знакомой, графини Фоскари, целый хор дрессированных канареек!

– Я не канарейка, дядюшка… выпустите меня!

– Проси о чем угодно – но только не об этом! Я сделаю для тебя все, что захочешь, но только не это! Ты сама не знаешь, о чем просишь! Ты вся в свою мать! Я предупреждал ее, чтобы она держалась подальше от этого чернокнижника, твоего отца, но она меня не послушалась…

– Дядюшка, дядюшка, не будьте так жестоки! Я отдала вам все книги батюшки, все его магические артефакты, я рассказала вам все, чему он меня научил. Отпустите меня!

– Никогда! А если ты пойдешь против моей воли, если попробуешь сбежать, я пущу по твоему следу сбиров, этих сторожевых псов Республики! Ты нигде от них не скроешься!

– Дядюшка, дядюшка…

– Прекрати капризничать, дитя мое! Проси о чем угодно – я тебе не откажу. Ты хотела стеклянный сад – и я пригласил лучшего мастера с острова Мурано, чтобы он сделал его для тебя!

– За это я вам чрезвычайно признательна… я и правда очень хотела этот сад…

Голоса замолкли, и тут же послышались приближающиеся шаги. В первый момент мастер Джакомо подумал, что это идет наконец слуга маркиза, но шаги эти были слишком легкими и быстрыми для слуги, кроме того, к ним примешивался шорох пышной юбки. Должно быть, это была женщина.

И действительно, когда дверь открылась, мастер увидел не степенного лакея в черно-лиловой ливрее, а молодую даму в пышном платье из серебристой парчи, в пудреном паричке и черной полумаске.

Дама стремительно пересекла комнату, подошла к мастеру Джакомо и порывисто схватила его за руку.

Мастер Джакомо почувствовал окружающий ее нежный аромат – аромат изысканных духов, аромат весенних левкоев и еще более тонкий и естественный аромат юности, свежести и прелести.

Сердце мастера, которое, казалось, трудно было взволновать, забилось, как в юности.

– Я должна поговорить с вами, мастер! – выпалила юная особа, сжимая руку Джакомо.

– Я счастлив нашей встрече, синьора! – галантно ответил тот. – Однако я хотел бы знать, кто вы…

– Это ни к чему… – отмахнулась девушка. – Ведь вы – тот мастер, которому маркиз заказал копию своего сада?

– Да, это так. Но все же – кто вы?

– Говорю же – это не важно! Более того – вам этого лучше не знать! У меня к вам только одна просьба.

– Для вас, синьора, я готов на все!

– Вот как? Ловлю вас на слове! Я хочу присутствовать в вашей мастерской, когда вы будете смешивать стеклянную массу.

– Что? – мастер подумал, что ослышался. – Но это решительно невозможно!

– Вы обещали мне! Порядочный человек не отступает от своего слова, особенно если дал его даме!

– Но господин маркиз просил меня о том же самом!

– Вот как? – голова в паричке невольно склонилась. – Что ж, мы непременно что-нибудь придумаем, не правда ли?

Мастер хотел возразить – но незнакомка, шурша юбками, метнулась в сторону и исчезла за дверью, которую мастер Джакомо прежде не замечал.

И тут же в комнату вошел давешний слуга.

– Простите, любезный господин, что заставил вас ждать! – проговорил он, входя. – Извольте проследовать за мной!

Они проследовали в обратном порядке через анфиладу богато отделанных комнат, спустились по парадной лестнице на первый этаж, и мастер вышел из палаццо на пристань, где его дожидался заспанный гондольер.

Попетляв около получаса по улицам и убедившись, что никто за ней не следит, Милена снова пришла к Мопсу.

Проверенным способом (через кота Варика) дала о себе знать.

Прошло несколько минут, пока Мопс впустил ее в квартиру. Выглядел он недовольным.

– Ну что у тебя опять? И говори покороче, я вообще-то занят… у меня важная программа работает…

– Ну во-первых, Мопсик, спасибо, ты мне очень помог. И извини – я твой микрофон потеряла.

– Черт с ним, с микрофоном! – Мопс махнул рукой. – Не вопрос. Это все?

– Ну почти все! Только вот взгляни, в каком частном музее сейчас проходит выставка художественного стекла из Венеции? Мне это очень нужно!

– Что? И ты хочешь, чтобы из-за такой ерунды я загружал свое супермощное оборудование?

– Ну, мне больше негде посмотреть. Ты же знаешь – я сейчас домой не могу вернуться.

– Ладно, пойдем со мной, сама посмотришь на каком-нибудь ноутбуке…

Милена с Мопсом спустились в подвал.

Милена бросила взгляд на большой экран, перед которым стояло вращающееся кресло Мопса. На этом экране была жутко размалеванная брюнетка с ирокезской стрижкой и дюжиной колец в носу и бровях. Она раздраженно повторяла:

– Мопс, ты куда пропал? Сколько можно ждать? Я сейчас отключусь! Мопс, ты козел!

Мопс недовольно покосился на экран и встал так, чтобы загородить его от Милены.

– Ну вот, возьми тот ноут… – он показал на валявшийся на полу компактный компьютер.

– Спасибо. Можешь возвращаться к своей… суперважной программе. Да, еще закачай мне на телефон приложение, чтобы пользоваться твоим счетом, мне деньги нужны.

– Чего? – возмутился Мопс. – Еще и деньги ей нужны?

– Продуктов куплю, тебе же есть нечего! – завлекающим тоном сказала Милена. – Мопсик, у тебя же куча счетов, я знаю, а я своей картой пользоваться не могу, меня вычислят.

Мопс с ворчанием выполнил все, что надо.

Милена включила ноутбук, запустила поисковую программу и уже через минуту знала, что выставка художественного стекла из Венеции проходит в частном музее имени барона Тизенгаузена, расположенном на набережной Фонтанки.

Мопс был так увлечен своей брюнеткой, что не заметил, когда она покинула его квартиру. Теперь путь ее лежал в ближайший торговый центр.

Кепку и темные очки она оставила у Мопса, но продавщица в фирменном джинсовом магазине при виде ее нахмурилась.

Милена направилась к стойкам с джинсами.

– И чего? – мрачно спросила продавщица, подойдя неслышно.

– Эти, эти и еще вот эти принеси померить, – в таком же тоне ответила Милена. – И еще майку вон ту черную. И курташку какую-нибудь, сама уж посмотри…

– А размер какой? – продавщица насмешливо окинула Милену взглядом, и в ее глазах отразилось форменное чучело в штанах, поддерживаемых ремнем, и майке, размерами напоминающей чехол от самолета.

– У меня сорок шестой! – рявкнула Милена, потеряв терпение. – И давай, шевелись!

До продавщицы наконец дошло, что перед ней покупательница, и она забегала, принося в кабинку вещи. Подошли джинсы третьи по счету, и по глазам продавщицы Милена поняла, что выглядит в них и правда ничего себе.

Оставив вещи Мопса в кабинке, она расплатилась и пошла в обувной. Там купила себе самые дорогие кроссовки и выбросила наконец осточертевшие ботинки.

Жить стало значительно легче. Милена так разохотилась, что хотела еще купить новую косметику, но, взглянув на себя в зеркало, поняла, что косметика вообще не нужна.

В зеркале отражалась совсем молодая худенькая девчонка, волосы чуть взлохмачены, но так даже лучше, создается впечатление естественности. Да, она, несомненно, похудела за эти несколько дней и вообще изменилась.

Ладно, хватит расслабляться, у нее дело, нужно узнать, что там за стеклянный сад выставлен в музее.

Уже через полчаса Милена подходила к старинному особняку на набережной Фонтанки.

После той сцены, которую Маша застала утром в своей квартире, в ее душе что-то ощутимо изменилось. Она чувствовала не гнев, не возмущение и уж точно не ревность, а какое-то странное облегчение, вроде того, когда вырвут больной зуб. Она словно освободилась от тяжкой и обременительной обузы.

В самом деле, отношения с мужем не приносили ей ничего, кроме усталости и раздражения. Не говоря уже о свекрови…

Это была чужая, посторонняя семья, с которой ее не связывало ничего, кроме общей жилплощади.

Конечно, был еще Антошка – но, страшно сказать, и он был для нее чужим, непонятным человеком, больше похожим на отца или бабушку, чем на того маленького мальчика, которого она нянчила и баловала несколько лет назад.

Маша понимала, что муж и его семья не изменились, что они всегда были такими и останутся такими навсегда. Изменилась она сама. Она стала совсем другим человеком, гораздо более решительным, гораздо более проницательным.

Но что ее так изменило? Что произошло за последние дни с ней или с окружающим ее миром?

Странный эксперимент, участницей которого она стала, и развернувшиеся во время этого эксперимента ужасные события?

Нет, Маша отчетливо поняла, что изменилась раньше. Что в тот дом на Промышленной улице она приехала уже другим, новым человеком – иначе она бы там просто не выдержала ночных испытаний, погибла бы одной из первых.

Тогда что?

И тут Маша вспомнила свои повторяющиеся видения, стеклянный сад…

Эти видения изменили ее взгляд на окружающий мир, на людей и события. Сам мир, конечно, не изменился, он остался прежним, но она видела его по-другому.

Она видела мир и населяющих его людей так, как будто они были сделаны из стекла, как удивительный сад ее видений. Все вокруг нее было прозрачным, она видела тайные помыслы и желания людей, их подспудные намерения, читала их, как раскрытую книгу. Книгу со стеклянными страницами.

Все это было так странно!

Ей нужно было осмыслить, осознать это – а для этого хоть где-то посидеть, собраться с мыслями.

Потом нужно будет найти какое-то жилье, но сначала – найти саму себя, найти и понять.

Впереди на улице Маша увидела вывеску небольшой кофейни. Она вошла туда, заняла свободный столик. К ней тут же подошла молодая приветливая официантка.

Маша собиралась было, как обычно, заказать чай – но вдруг передумала. Она стала другим, новым человеком – значит, и привычки у нее должны быть новые.

– Чашку кофе, пожалуйста.

– Капучино? Латте? Американо? – защебетала официантка на своем птичьем языке.

– Капучино! – решила Маша.

Официантка ушла, а Маша оглядела кафе.

На стене за стойкой были развешаны фотографии каких-то красивых старинных чаш, кубков, бокалов и других изделий из чудесного переливчатого стекла. Ярко подсвеченные, эти изделия сверкали всеми оттенками сапфирово-синего, рубиново-красного, изумрудно-зеленого цвета.

И вдруг среди этих ярких снимков Маша увидела фотографию, которая заставила ее сердце биться часто-часто.

На этом снимке был изображен сад из полупрозрачного бледно-зеленого стекла. Узкие дорожки, обрамленные рядами цветущих апельсиновых деревьев, фигурные клумбы в полупрозрачных цветах, прячущиеся среди кустов статуи, фонтаны, источающие струи стеклянной воды…

У нее не было никаких сомнений – это был тот самый стеклянный сад, сад ее видений.

Официантка вернулась, поставила на стол перед Машей большую чашку с шапкой пышной пены. Поверх этой пены был умело нанесен коричневый цветок – роза из шоколадной крошки.

Прежде чем пригубить кофе, Маша небрежным тоном, стараясь не выдать свое волнение, спросила официантку:

– Эти фотографии… там, на стене… где они сделаны? Что на них изображено?

– Фотографии? – девушка проследила за Машиным взглядом. – Ах, эти! Да это я просто вырезала из проспекта выставки. А что, правда ведь, красиво?

– Проспект выставки? – переспросила Маша. – Какой выставки?

– Да вот, к нам часто заходит женщина, которая работает в частном музее, она и принесла несколько проспектов – сказала, может, кто-то из клиентов заинтересуется. Вот, здесь есть еще один такой же…

Она взяла с барной стойки глянцевый проспект и положила его перед Машей:

– Можете взять, у меня еще есть.

Маша поблагодарила и взглянула на проспект.

Сверху мелким шрифтом было напечатано название музея – «Музей художественного стекла имени барона Тизенгаузена».

Ниже крупными изящными буквами было выведено:

«Выставка шедевров из Музея художественного стекла на острове Мурано, Венеция».

Маша раскрыла проспект, торопливо перелистала страницы.

Чаша синего стекла с портретами юноши и девушки и античными сценами… сосуд янтарно-золотистого цвета, украшенный изображениями цветов… стеклянный осьминог, обхвативший щупальцами расколотую амфору… трехмачтовый корабль с развернутыми парусами, тоже из стекла… стеклянная маскарадная маска, усыпанная сверкающими стразами… бокалы, чаши и кубки удивительной красоты…

И вот наконец то, что она с таким волнением искала.

Стеклянный сад.

У нее не осталось никаких сомнений – именно этот сад она видела в последнее время.

Такие же изящные дорожки, такие же деревья, усыпанные стеклянными цветами и плодами, такие же фигурные фонтаны, извергающие струи искрящейся воды.

Значит, этот сад не был порождением ее больного воображения. Значит, он существует на самом деле. Но как объяснить ее видения? Ведь она никогда не бывала в этом музее и в Венеции тоже не была… откуда же она знает этот сад?

Маша с трудом оторвалась от созерцания чудесного сада, вернулась к началу проспекта и нашла адрес музея.

Он находился, как нетрудно догадаться, в историческом центре города, на набережной Фонтанки, в особняке барона Тизенгаузена, владельца крупнейшей дореволюционной фабрики художественного стекла.

Теперь Маша знала, куда пойдет в первую очередь: в этот музей. Она должна увидеть стеклянный сад. Может быть, тогда она поймет причину своих видений. Может быть, тогда она поймет причину и смысл происшедших в ней перемен.

Приняв это решение, Маша сделала глоток кофе.

Она почувствовала его нежный и бодрящий вкус и с удивлением подумала, почему до сих пор считала, что не любит кофе. Нет, она определенно стала другим человеком.

Допив кофе, Маша оставила на столе деньги, добавив приличные чаевые, и вышла из кафе.

Погода была хорошая, и ей захотелось пройтись пешком, тем более что до Фонтанки было совсем недалеко. Она шла тихими, малолюдными переулками и очень скоро вышла на набережную.

Напротив, на другой стороне реки, красовался Фонтанный дом графов Шереметьевых. Слева, всего в нескольких шагах, Маша увидела еще один изящный особняк. Возле обрамленного колоннами входа была прикреплена бронзовая табличка:

«Музей художественного стекла имени барона Тизенгаузена».

К двери тянулась небольшая очередь.

Маша встала в эту очередь, и через четверть часа купила билет и вошла в музей.

Широкая, раздваивающаяся мраморная лестница с резными перилами вела на второй, парадный этаж. Перед высокой, широко распахнутой дверью стояла на деревянной подставке яркая афиша венецианской выставки.

Маша вошла в первый зал, украшенный лепниной и позолотой. Посреди зала в стеклянных витринах были выставлены шедевры венецианских мастеров. Некоторые из них Маша уже знала по фотографиям в проспекте, но фотографии не давали и сотой части тех впечатлений, что настоящие артефакты. Они не могли передать глубокое сияние венецианского стекла, прозрачного, как морская вода в полдень, или пылающего, как закатное небо.

Маша невольно задерживалась то возле сапфирово-синей чаши, то перед рубиновым кубком, покрытым филигранной резьбой, то перед блюдом, на котором грудой лежали стеклянные фрукты, неотличимые от настоящих.

Вдруг рядом с ней прозвучал мужской голос:

– Груды перезрелых изумрудов. ГрудыБирюзовой грозовой руды.Нежный рот моллюска. Грудь Гертруды,Древоточцев робкие труды.Моря подъяремного движенье,Колыханье сонного стекла,Бронзового времени сложенье.Вычитанья тайна истекла,Вытекла, как устрица на блюдо,Как коралла карнавальный век,Позолота, патина, полуда,Продремала в ожиданье чуда,Триста лет, не поднимая век…[1]

Маша оглянулась.

У нее за спиной стоял высокий мужчина лет сорока, с проблесками седины в густых темных волосах, в сером твидовом пиджаке.

– Прекрасно, не правда ли? – проговорил он. – Я не о стихах, стихи – бог с ними. Я о Венеции. Венеция – воплощение умирающей, исчезающей красоты. Все это живет прекрасным прошлым… прекрасным и невозвратным… и венецианское стекло очень точно передает самую квинтэссенцию этих свойств – оно так же прекрасно и хрупко, стоит неосторожно коснуться его – и от этой неземной красоты останутся только осколки…

– Да, все это очень красиво, – не стала спорить с ним Маша. – Но я вообще-то ищу здесь определенный экспонат.

– Какой же?

– Стеклянный сад.

– Вот как? – мужчина поднял брови. – Откуда у вас такой интерес к этому артефакту?

– Ну, это долго рассказывать. Так где он? В этом зале я его не вижу. Вы тут, похоже, все знаете…

– Ну да, конечно, я вообще-то работаю в этом музее. Меня зовут Дмитрий…

– А я – Маша.

Уже назвав свое настоящее имя, Маша тут же засомневалась – не опасно ли это. Но тут же она заверила себя, что это не причинит ей никакого вреда – этот музей так далек от всех ее прежних проблем и неприятностей.

– Прекрасное имя! – проговорил Дмитрий. – А стеклянный сад… пойдемте, я вам его покажу.

Он проследовал через парадный зал, не оглядываясь, словно не сомневался, что Маша следует за ним, прошел через анфиладу комнат поменьше, где посетители музея разглядывали бесчисленные стеклянные сосуды и безделушки, и наконец вошел в небольшую, ярко освещенную комнату, лишенную пышной, показной яркости и блеска прочих дворцовых помещений.

Почти всю эту комнату занимала огромная витрина, внутри которой на специальном столе стоял тот самый сад. Стеклянный сад Машиных видений.

Маша остановилась перед витриной, вгляделась в сад и словно забыла, где находится. Где и когда.

Она была в средневековой Венеции, в старинном палаццо на берегу Большого канала…

Перед ней открылась высокая двойная дверь, она прошла через нее и оказалась в саду. В том самом саду ее видений.

Маша почувствовала удивительную легкость и покой. Все ее горести, все проблемы остались далеко позади, за стенами этого сада. Она оказалась там, куда всегда стремилась. Там, куда, сама того не зная, шла всю свою жизнь.

Маша шла по дорожке, гравий хрустел у нее под ногами, а впереди, среди цветущих деревьев и пышных клумб, ее кто-то ждал, кто-то ждал ее долгие годы…

Ветерок коснулся ветвей – и ветви деревьев над головой Маши зазвенели, как нежные колокольчики.

Ну да, ведь это – не настоящий сад, а рукотворный, неживой, стеклянный…

Маша шла вперед, провожаемая нежным хрустальным звоном. Казалось, еще немного – и она увидит какого-то давно забытого друга и получит от него ответ на многие волнующие ее вопросы… и тогда жизнь ее удивительным образом изменится…

Вдруг откуда-то сзади и сверху до Маши донесся призывный, обеспокоенный голос:

– Маша! Маша! Очнитесь!

Этот голос… он почему-то показался Маше знакомым. И странным образом он заставил ее замедлить шаги. Она все еще шла вперед – но теперь каждый шаг давался ей с трудом, ей приходилось преодолевать сопротивление, как будто она двигалась против сильного ветра или даже навстречу течению невидимой реки.

– Маша! – снова прозвучал тот же знакомый голос. – Маша! Отзовитесь! Вернитесь!

Ей очень не хотелось возвращаться – но зовущий ее голос был полон такой боли, что она не могла не отозваться на него. Она повернулась и проговорила едва слышно:

– Я здесь…

И тут же порыв сильного ветра пробежал над садом, подхватил ее и вынес…

Маша стояла в музейной комнате перед огромной витриной, в которой был расположен стеклянный сад. Рядом с ней стоял ее новый знакомый, Дмитрий, работник музея. Его лицо было удивленным и обеспокоенным.

– Маша! – повторил он. – Маша, отзовитесь!

Маша поняла, что именно его голос слышала в саду, именно его голос уговаривал ее вернуться – и почувствовала обиду и сожаление.

– Я здесь! – проговорила она.

– Слава богу! – Дмитрий вздохнул с облегчением.

– Что это вы так переполошились?

– Ох, вы не видели свое лицо! Оно было совсем неживое, казалось, еще немного – и вы превратитесь в стеклянную статую. Или вообще исчезнете, рассыплетесь на тысячу осколков.

– Что за ерунда!

– Ну да, наверное, я говорю глупости, но с этим артефактом, с этим стеклянным садом связана любопытная легенда. Мне рассказывал ее хранитель Музея стекла на острове Мурано, когда мы с ним готовили стеклянный сад к перевозке. Говорят, что это не просто старинная стеклянная безделушка, но удивительный музыкальный инструмент. Если прикоснуться к стеклянным ветвям и цветам в определенном порядке, они издадут удивительную мелодию…

– Ну, в этом нет ничего странного или необычного. Есть же музыкальные инструменты из стекла, самый простой – составленный из обычных бокалов, подобранных по тональности. На нем можно исполнить любое музыкальное произведение…

– Да, это так. Но стеклянный сад настроен на одну-единственную, постоянную мелодию, и говорят, что тот, кто исполнит или случайно услышит эту мелодию, превратится в стеклянную фигурку и перенесется в сад…

– Ну, это уже мистика!

– Совершенно верно! Но хранитель венецианского музея вполне серьезно рассказывал мне, что сотни лет назад, когда этот сад только был создан, юная девушка, возлюбленная одного аристократа, спасаясь от преследования сбиров…

– Кого? – переспросила Маша.

– Сбиры – это агенты венецианского правительства, что-то вроде тайной полиции. Так вот, спасаясь от их преследования, та девушка ушла в сад, превратилась в одну из стеклянных статуй.

– Ну, вы же сами сказали, что это легенда!

– Да, несомненно. С тех пор прошло столько лет – поди проверь. Но есть и еще одна история, куда более поздняя. Всего несколько лет назад какой-то человек сумел проникнуть в музей стекла ночью, отключив охранную сигнализацию и усыпив хлороформом одного из сторожей. Судя по следам и уликам, он прямиком отправился в помещение, где хранился стеклянный сад, вырезал часть витрины… и бесследно исчез. Музейный сторож все же очнулся и поднял тревогу, мобильная группа полиции прибыла на место буквально через несколько минут, ни один из экспонатов не пострадал и не пропал, но самого злоумышленника не было.

– Должно быть, сбежал, увидев приближение полиции.

– Так все и подумали. Однако никаких следов его побега не обнаружили – все окна целы, все двери, кроме той, через которую он вошел, были заперты, и из здания музея никто не выходил.

– Ну мало ли как он сумел ускользнуть! Ловкий был злоумышленник, хорошо изучил здание музея!

– Да, конечно. Но только… я сказал вам, что ни один экспонат не пострадал. Но когда мой коллега, хранитель музея стекла, внимательно обследовал стеклянный сад, он с удивлением обнаружил, что в саду появилась новая фигурка. Мужская стеклянная фигурка в современной одежде.

– То есть вы хотите сказать, что злоумышленник ушел в сад, стал его частью?

– Именно. Так вот, когда вы стояли возле этого сада, у вас был такой странный вид, что я испугался. Казалось, какая-то непреодолимая сила затягивает вас внутрь этого сада… казалось, еще немного – и вас уже будет не вернуть…

– Да что вы такое говорите! – Маша заставила себя рассмеяться. – Вы, Дмитрий, очень впечатлительный человек, я понимаю, ваша работа такова, что…

Он понял намек и тоже рассмеялся, причем Маша готова была поклясться, что сделал он это с усилием, потому что глаза его оставались серьезными.

– Дмитрий Алексеевич, можно вас на минуточку? – К ним подошла дама в блестящем платье, в ушах у нее качались большие стеклянные серьги.

От Маши не укрылось, что Дмитрий, перед тем как повернуться к даме, невольно поморщился.

– Я по поводу… – Дама наконец заметила Машу и подняла аккуратно нарисованные брови, затем снова повернулась к Дмитрию, причем серьги при этом так закачались, что едва не упали.

А вот интересно, они разобьются или нет?

– Приятно было познакомиться, – сказала Маша Дмитрию и пошла к выходу.

Он двинулся было за ней, но дама вцепилась в него мертвой хваткой, так что вырваться не было никакой возможности.

Милена остановилась напротив музея и сделала вид, что любуется солнечными бликами на воде реки Фонтанки. Мимо проплывали катера, моторные лодки и речные трамвайчики с неизменными китайскими туристами. Китайцы радостно махали руками и что-то кричали по-своему. На следующем кораблике на открытой палубе был накрыт стол, и пожилой турист с окладистой рыжеватой бородой приветственно поднял бокал шампанского.

Погода сегодня была прекрасная, и народ расслаблялся вовсю.

Милена с улыбкой отвернулась от реки и задумалась. Что, если Эльвира уже там, в музее? Тогда будет очень плохо, если они столкнутся нос к носу. Ну, допустим, на людях Эльвира ничего не посмеет ей сделать, но все равно Милене совершенно не нужно, чтобы те узнали, что она жива. То есть Власов-то, верно, вытряс из своих уродов правду, и ее караулят у квартиры, но столкнуться с Эльвирой она совершенно не готова. Хотя рано или поздно это надо будет сделать.

Милена почувствовала сильнейшее желание задушить Эльвиру собственными руками. Вот именно, никому этого дела не поручать, никого не просить, ни на кого не рассчитывать, она и сама прекрасно справится.

В музей входили и выходили люди, была даже небольшая очередь у входа, и вдруг…

Милена не поверила своим глазам. Из музея вышла молодая женщина и быстрым шагом пошла в сторону. Да это же она, та самая… как ее, Алина, то есть не Алина, а та, которая выдавала себя за нее, потому что настоящую Алину уже навестили бандиты и убедились, что женщина – не та.

Милена вспомнила, как они расстались, они с Еленой уговаривали ее пойти с ними, а она, как полная дура, поверила Василию Андреевичу и вот теперь вынуждена прятаться от всех, и жить негде. Не может быть, что эта девица оказалась тут случайно, не в таком они все сейчас положении, чтобы по музеям ходить.

Милена в несколько прыжков догнала Машу и резко развернула ее к себе.

– Ты? – Надо сказать, что та узнала ее сразу и инстинктивно рванулась в сторону.

– Погоди, – Милена держала крепко, – не спеши. Давай-ка поговорим. Я вообще-то на твоей стороне.

– Так я тебе и поверила! – Милена заметила, что ее собеседница не в лучшей форме, глаза какие-то задумчивые, затуманенные, движения замедленные.

– Ну, может, и не на твоей, но точно не на их. В общем, надо поговорить в спокойной обстановке. – И она утянула вяло сопротивляющуюся девицу в ближайшую подворотню.

За воротами, однако, оказался не двор, то есть двор, но непростой. По всему периметру двора были расположены многочисленные кафе и ресторанчики, так что двор был буквально уставлен столиками.

Были столики самые простые, пластмассовые, и зонтики обычные, были столики получше, и тент над ними общий, полосатый, были и вовсе тенистые террасы, закрытые от посторонних глаз ящиками с цветами, у входа самой шикарной из этих террас стоял официант в белом и манил их руками.

Милена протащила Машу мимо всего этого великолепия и втолкнула в неприметную дверь, на которой была скромная вывеска на грузинском. Они спустились на несколько ступенек вниз и оказались в огромном подвале. Неоштукатуренные стены из старого кирпича, каменный пол, очень простые светильники…

Милена устремилась в самый дальний угол и села на широкую деревянную скамью.

– Что это за место? – Маша с любопытством огляделась.

– Грузинский ресторан, хорошо кормят, я есть хочу – умираю! – сказала Милена, и Маша тотчас осознала, что она тоже.

Подкатила официантка – совсем молодая девчонка на роликах, ну да, в таком просторном помещении только так и можно передвигаться, Милена тут же ткнула в меню несколько строчек, и через десять минут им принесли воды и огромный горячий хачапури.

– Ну, – сказала Милена невнятно, стараясь прожевать кусок, – давай я первая начну. Только скажи, как тебя звать, а то ведь я в курсе, что ты не Алина.

– Маша я, – вздохнула Маша, – влезла в эту историю по глупости и легкомыслию, теперь вот…

Что-то в ее голосе подсказало Милене, что Маша с ней не совсем искренна.

– Ладно, слушай, что было…

Скрипя зубами, она рассказала о предательстве Василия Андреевича, о злобной стерве Эльвире, о том, как ее запихнули в багажник и повезли на убой.

– Сначала они к Елене поехали, только там их спугнули.

Маша фыркнула.

– Твоя работа? Я так и поняла, что не случайно, да еще тетка там оказалась крепкая, дверь им не открыла.

– Надо же, мы и не знали, что ты в багажнике была… – вздохнула Маша.

– Да уж… Потом они к Алине настоящей поехали… – Милена, посмеиваясь, живописала все приключения дома у Алины.

– Так что ты не переживай, Алина эта – девка везучая, там все хорошо. А я, пока они там разбирались, из ванной выскочила, да и дала деру. Пересидела в уголке, видела, как эти двое чуть живые выбрались, потом уже… – Милена нахмурилась, вспоминая, как шла всю ночь до дома Мопса, как буквально упала в скверике на скамейку.

Надо ли рассказывать Маше про Мопса? Осторожность подсказывала, что не надо, с другой стороны, Маша – девка неглупая, и видно, что ей не доверяет.

Милена вздохнула и коротко рассказала о своем знакомстве с Василием Андреевичем.

– Понимаешь, у него денег полно, как-то он их добывает, я думаю, у него спонсор есть, он ему и переводит, и парень мой никак не отследит, откуда деньги идут. А уж если он не может, то и никто…

Дальше Милена рассказала, как наблюдала за Эльвирой в отделении Сбербанка, где та получала деньги, как отделала она грабителя, как подслушала Милена разговор про стеклянный сад.

– Ах, вот оно что… – проговорила Маша, вспомнив рассказ Дмитрия про то, что артефакт обладает магическим действием.

Она-то думала, что просто симпатичный сотрудник музея хочет ее заинтересовать, и только сейчас удивилась, потому что раньше мужчины вообще не обращали на нее внимания. Ну, она поняла уже, что изменилась.

– Ну, теперь твоя очередь, – сказала Милена, принимая из рук официантки дымящуюся сковородку с мясом и картошкой. Официантка сказала грузинское название, которое Маша тут же забыла, сама она выбрала рыбу в очень пряном соусе.

И Маша рассказала ей в подробностях, какая скучная и однообразная жизнь была у нее до того, как в дешевом кафе случайно подслушала она разговор настоящей Алины с ее любовником, как нашла приглашение и решила выдать себя за Алину от полной безысходности, как, устроив Елену на съемной квартире (адреса не скажу, хоть пытай меня прямо здесь каленым железом), рано утром явилась домой и обнаружила там спящего мужа в обнимку с жуткой толстой бабенкой. Как нисколько не расстроилась, решила, что это судьба, и ушла тихонько, по-английски.

Милена слушала очень внимательно и без труда поняла, что Маша многого не договаривает, зачем-то приводит ненужные подробности, как ужасно выглядит любовница ее мужа (толстая, старая, одета жутко), свекровь тут приплела, хотя той и дома-то не было. В общем, напускает туману, забалтывает Милену, чтобы той надоело и она сама прекратила разговор. То есть хочет что-то скрыть.

Но не знает или не принимает в расчет, что Милена психолог, так что своим профессиональным взглядом она сразу все видит.

– Слушай, насчет семьи я все поняла, – прервала она Машу, – но как ты очутилась в этом музее, зачем туда пошла?

– Не… не помню, – пробормотала Маша, – совершенно не помню, откуда ко мне явилась эта мысль. Нашла в кафе проспекты музея…

О видениях она ни за что не скажет, хоть режьте ее на месте.

Машу спас звонок, и она взглянула на дисплей телефона.

Звонила тетка Елены Софья Андреевна.

– Извини, я должна поговорить! – Маша отошла в сторонку и поднесла телефон к уху:

– Да, Софья Андреевна, я слушаю! У вас что-то случилось? Елена и девочка в порядке?

– Да они-то в порядке… – неуверенно отозвалась женщина. – Да только тут такое случилось… я теперь просто не знаю, что и делать…

Примерно за час до того в дверь квартирки, которую сняла Елена, позвонили. Елена на кухне готовила обед и не услышала звонка. Софья Андреевна устроила в ванной постирушку и как раз вышла с тазом белья, чтобы развесить его на балконе. Она поставила таз на пол, подошла к двери и спросила:

– Кто здесь?

– Горгазсветэнерго! – отозвался из-за двери приятный бархатистый голос.

Софья Андреевна с уважением и некоторой опаской относилась к коммунальным службам, поэтому, услышав магическое слово, открыла дверь.

На пороге стоял рослый и широкоплечий мужчина лет сорока, лицо которого выражало строгость и озабоченность.

– У вас утечки газа не наблюдалось? – спросил он, плавно вдвигаясь в прихожую.

– Утечки? – испуганно переспросила Софья Андреевна. – Нет, никакой утечки не было… а в чем дело?

Вспомнив про ночные события, она попыталась оттеснить незнакомца обратно за порог, но тот не поддавался. Сдвинуть его с места было не легче, чем сдвинуть с места Медного всадника вместе с его знаменитым постаментом или Исаакиевский собор.

– Вы уверены? – мужчина повел носом, ноздри его раздулись. – А я чувствую запах… однозначно, вам нужно немедленно поменять газовые краны! Пока не поздно…

– А я ничего не чувствую. Вы вообще по какому поводу?

– Я по такому поводу, что в вашем доме как раз сейчас идет плановая замена штатных магистральных счетчиков учета текущего расхода потребления…

Выдав эту заковыристую тираду, он протиснулся ближе к кухне.

– Чего-чего? – переспросила Софья Андреевна. – Какого такого текущего? Каких таких счетчиков?

– Счетчиков штатного расхода учета текущего планового потребления. И вы сейчас имеете уникальную возможность установить эти счетчики по специальной, чрезвычайно выгодной цене. Они обойдутся вам всего по семнадцать тысяч за штуку, а если вы приобретете сразу три штуки, то это будет еще выгоднее – за три счетчика вы заплатите всего шестьдесят тысяч… если еще поменять газовые краны, все вместе вам обойдется в семьдесят пять…

Услышав такое, немолодая женщина, очевидно, потеряла голову, потому что в эту голову не пришла самая простая мысль, что квартира у них съемная, и ей дела нет ни до каких газовых кранов, о чем и следовало немедленно предупредить настырного типа.

Зато пришла в ее голову другая мысль.

Софья Андреевна регулярно ходила в магазин и умела считать. Она нахмурилась и проговорила:

– Шестьдесят тысяч за три счетчика – это же выходит по двадцать тысяч за каждый! Какая же тут выгода, если один по вашим словам стоит семнадцать? Да и то, мне кажется, это очень дорого, я видела гораздо дешевле…

Лицо незнакомца посуровело.

– Дешевле? В таких вещах нельзя гоняться за дешевизной! Не знаю, кто предлагал вам дешевле, но наверняка это была несертифицированная организация!

– Все равно, у вас концы с концами не сходятся! Почему три счетчика стоят шестьдесят тысяч, если один семнадцать?

– Но ведь вам и необязательно покупать сразу три! – охотно смягчился незнакомец. – Зачем вам три счетчика, если вполне достаточно одного? Можете купить всего один… правда, потом, когда он сломается, вам придется покупать второй, а это потребует времени и денег, а самое главное – вам придется искать сертифицированную организацию, так что не проще ли сразу купить два, если уж вы категорически не хотите три… так, значит, пока вы купите только два счетчика? – и он достал из кармана какую-то квитанцию.

– Погодите! Я ничего не собираюсь у вас покупать! Никаких счетчиков! Мне вообще ничего не нужно! Я вообще тут… Как, вы сказали, называется ваша организация?

– Горсветэнергогаз!

– Да? А первый раз вы сказали по-другому!

– Ничего подобного! Как первый раз, так и второй… нет, я все-таки чувствую запах…

– А документ у вас имеется? – Софья Андреевна малость пришла в себя.

– Конечно, имеется! Неужели я бы пришел к вам без документа? Я без документа даже на улицу не выхожу! Давайте уже оформим оплату, чтобы не тратить зря ваше время, и я вам предъявлю все документы, какие вы захотите…

С этими словами незнакомец протиснулся-таки на кухню, где Елена шинковала овощи.

– Вот же, пахнет газом! Я был прав, вам срочно нужно заменить газовые краны!

– Ничего не газом! Это луком пахнет! Это племянница моя лук шинкует… Правда ведь, Леночка, это у нас луком пахнет, а никаким не газом?

– Луком, а что? – Елена оторвалась от своего занятия. – А кто это вообще такой?

– Да вот, вломился какой-то, говорит, что нам непременно нужно краны газовые поменять и какие-то счетчики установить…

– Ах, вломился?! – Елена посмотрела на незнакомца, потом на свои руки.

Увидев у себя в руке нож, она с некоторым усилием отложила его в сторону и встряхнула головой, словно вытряхивая из ушей воду после купания.

– Да ничего я не вломился, – ответил тот с мягкой снисходительной улыбкой, с какой некоторые взрослые разговаривают с детьми. – Я не вломился, а пришел, чтобы сделать вам чрезвычайно выгодное предложение…

– Ах, выгодное предложение? Да видно же, что ты натуральный мошенник! И организации такой нет, на какую ты ссылаешься! Думаешь, если в доме одни женщины, так их можно обдурить? – Софья Андреевна дернула настырного типа за рукав, вспомнив, что на племянницу полагаться нельзя. Сейчас начнет бледнеть и трястись, как всегда.

– Не надо со мной так разговаривать! – строго перебил ее мужчина. – Я вижу, что у вас в доме нет мужской руки, значит, вам нужен совет, и не стоит отказываться, когда вам делают такое выгодное предложение…

В это время на кухню заглянула хорошенькая голубоглазая девочка с золотыми локонами.

– Мамочка, а можно мне для зайчика взять морковку?

– А какая у вас дочка симпатичная! – заворковал мужчина. – Такую дочку беречь нужно! Если у вас ненароком утечка газа случится, что с девочкой будет?

Он сделал рукой козу и потянулся к девочке.

Закончить это движение он не успел.

Елена шагнула к нему и внезапно ухватила за запястье.

Мужчина удивленно взглянул не Елену. Она была ниже его на полторы головы и легче в два раза, но была настроена чрезвычайно решительно.

– Девушка, вы чего?..

Елена не ответила. Вместо этого она слегка согнулась и взвалила рослого незнакомца на плечи, как куль с мукой.

Он удивленно охнул, а Елена перекинула его через плечо и вышвырнула в прихожую. Мужчина заверещал неожиданно тонким голосом и попытался встать на ноги, но не успел: Елена подскочила к нему, схватила за ногу и выволокла из квартиры на лестничную площадку, а затем подтолкнула к ступенькам.

Мошенник скатился по ступенькам, пересчитав их спиной, и остановился на следующей лестничной площадке.

– Леночка, что ты? – переполошилась Софья Андреевна. – Ты же его, наверное, убила!

Однако мужчина застонал, поднялся на ноги, с ужасом оглянулся на Елену и припустил вниз по лестнице.

Во всяком случае, он был жив и даже мог самостоятельно передвигаться.

Елена же вдруг удивленно завертела головой, захлопала глазами, как будто только что проснулась, и растерянно проговорила:

– Тетя Соня, а что это мы на площадке стоим? Вроде я только что на кухне была, обед готовила, и вдруг – уже здесь…

– Так вот, – закончила Софья Андреевна свой рассказ, – Лена ведь всегда была такая мягкая, ласковая… мужу своему никогда слова поперек не скажет, хотя иногда бы и надо, да ты знаешь. Честно сказать – даже чересчур она была мягкая. А тут… когда она этого жулика из квартиры выкидывала, я даже сама ее испугалась. Никогда ее такой не видела. Глаза белые, пустые, словно ничего не видит… я подумала, что, если сейчас встать у нее на дороге – убьет и не заметит!

– Ну, Софья Андреевна, вы же сами понимаете – тот человек ее дочке угрожал, а какая мать это потерпит? Вот она и пришла в ярость… материнский инстинкт – это страшная сила! – Маша сама поняла, что голос ее звучит фальшиво.

– Может быть… – неуверенно согласилась Софья Андреевна. – Но только все равно, странно как-то. Странно и боязно… как будто совсем незнакомый человек рядом со мной… Я, конечно, тоже хороша, дура старая, открываю кому ни попадя. Но испугалась очень насчет газа, у нас в городе из-за утечки три дома на воздух взлетели… Может, ты приедешь, с ней поговоришь?

– Ладно, приеду. Только вы уж сидите тихо, никому не открывайте.

– Слышала? – Маша убрала телефон и повернулась к Милене. – Что-то там с Еленой случилось, она случайного жулика едва не убила. Что-то у нее переклинило. Ты ведь помнишь, какая она раньше была? Тише воды ниже травы…

– Амеба натуральная, – кивнула Милена, – слушай, это у нее перестройка началась. Что-то такое Василий Андреевич бормотал, я не совсем поняла… в общем, он говорил, что материал сырой (это он про вас), что требуется наблюдать и корректировать…

– Его самого бы подкорректировать как следует! – возмутилась Маша. – Слушай, там тетка за девочку боится, вдруг у Елены совсем крышу снесет? Ты как хочешь, а я поеду, хоть взгляну на нее.

– Я с тобой! – Милене вовсе не хотелось отпускать Машу, ведь толком она ничего про нее не выяснила.

Зачем Маша ходила в музей? Какая связь тут со стеклянным садом?

А что связь есть, Милена своим профессиональным взглядом видит ясно.

Машину она выбрала сама, вторую по счету.

Водитель, ясное дело, по-русски хоть и говорил, но с акцентом.

– Твоя-то где? – отрывисто спросила Маша.

– Так и не нашла, а заявлять боюсь, тогда они узнают, что я жива, – вздохнула Милена, – ладно, пока с этим поедем, а если нужно, я машину достану.

Маша бросила на нее быстрый взгляд и тут же отвела глаза. Ох, эта Милена тоже не так проста!

Эльвира вышла из машины и подошла к входу в музей.

Сейчас она снова была загримирована – на этот раз под интеллигентную даму лет шестидесяти, типичную старую деву, непременную посетительницу художественных выставок и лекций на околонаучные темы.

Плохо прокрашенный парик с просвечивающими седыми прядями, старомодные очки с толстыми линзами, длинная бесформенная юбка неопределенного цвета и белая блузка под горло. Только губы, узкие, как бритвенный порез, остались от ее прежнего образа.

В руках у нее была громоздкая сумка с самым странным содержимым. Чего там только не было – какие-то флакончики, пузырьки, баночки, коробочки с гомеопатическими пилюлями, вся эта бесполезная ерунда, которую обычно носят в своих сумках немолодые одинокие дамы со странностями.

Охранник – лысый толстопузый отставник в мятом черном пиджаке и ярком галстуке – скользнул по ней пустым взглядом и не стал тщательно проверять сумку.

Эльвира тоже взглянула на него – но совсем по-другому, с профессиональным интересом, оценивая его деловые качества и прикидывая, как с ним поступить в случае операции. Что проще – подкупить или отключить?

Пожалуй, отключить проще и надежнее. Брызнуть в лицо из розового флакончика, в котором вместо духов налито сильнодействующее снотворное – и дело с концом. Правда, над постом охраны установлена камера наблюдения, но вывести эту камеру из строя – минутное дело. Точнее, даже секундное. Достаточно брызнуть на нее из баллончика с надписью «Средство от москитов, комаров и других летающих насекомых». На самом деле в этом баллончике обычная краска…

Поднявшись по широкой мраморной лестнице и сосчитав охранников, Эльвира вошла в первый из парадных залов. Здесь было много красивых вещей, но она этими побрякушками не интересовалась, и вообще, пришла в музей совсем с другой целью.

Во-первых, она отметила все камеры в зале, зафиксировала мертвые зоны, которые эти камеры не охватывали, и набросала в уме оптимальный маршрут. Для большей надежности сделала несколько снимков на мобильный телефон, пока к ней не подошла служительница, чем-то неуловимо похожая на нее сегодняшнюю.

– Дама, на этой выставке нельзя фотографировать! – проговорила она тихо, но строго.

– Ах, извините! – засмущалась Эльвира. – Я не знала! Здесь так красиво, что я не удержалась! А вы мне, кстати, не покажете, где здесь стеклянный сад? Я о нем так много слышала, а найти что-то не могу. Или его не привезли?

– Привезли, привезли! – успокоила ее служительница. – Это вам нужно пройти через всю экспозицию, там будет последняя комната, так вот в ней он и выставлен.

Эльвира поблагодарила служительницу и бодро зашагала вперед.

Она дошла до последней комнаты и наконец увидела то, ради чего пришла сегодня в музей.

И сильно расстроилась.

Стеклянный сад был такой большой, что для него была сделана специальная витрина. Она занимала бо́льшую часть комнаты.

Эльвира обошла витрину.

Она разглядела дорожки, обрамленные стеклянными деревьями, фигурные клумбы с цветами, фонтаны, статуи, прячущиеся среди ветвей, и подумала, что Василий Андреевич поставил перед ней невыполнимую задачу.

Можно вывести из строя охранников, можно заблокировать или обойти камеры, можно вскрыть любую дверь, но как вынести из музея этот огромный артефакт? Особенно учитывая то, что он сделан из стекла, значит, очень хрупкий?

Эльвира подошла к окну, как будто захотела полюбоваться открывающимся оттуда видом. Вид был и правда неплохой, но ее интересовали не городские красоты. Она подумала, что можно подогнать к окну машину с подъемником, вроде тех, какие используют для ремонта фонарей, и вынести сад через окно…

Но это будет слишком заметно. Наверняка какой-нибудь любознательный сосед обратит внимание на то, что из окна музея выносят какой-то большой предмет, и вызовет полицию…

Дело кончится погоней, и при этом хрупкий артефакт может разбиться вдребезги, и вся операция пойдет прахом… а этого она никак не может допустить!

Что же делать?

Как решить эту задачку?

Эльвира вспомнила известную поговорку: «Если гора не идет к Магомету, то Магомет идет к горе».

То есть, если она не может вынести стеклянный сад из музея и доставить его Василию Андреевичу – можно привести сюда самого ученого, чтобы он провел здесь ту часть эксперимента, для которой ему нужен этот злополучный сад.

То есть нужно будет сделать все то, что она планировала – вывести из строя охранников, заблокировать или отключить камеры, вскрыть двери – только не для того, чтобы вынести отсюда артефакт, а для того, чтобы доставить сюда Василия Андреевича и все, что ему нужно для успешного завершения эксперимента… Что ж, пожалуй, этот вариант самый подходящий.

Выходя из музея, Эльвира очень удачно услышала, как жаловался охранник кому-то по телефону, что его начальство заставляет работать сегодня в ночь. Сменщик, видите ли, заболел, грыжа у него вдруг случилась, а он теперь за всех отдуваться должен.

– Котик, – проговорила Елена, прижав к себе дочку, – мама хочет принять душ. Ты побудешь пока одна… то есть с бабушкой Соней? Это совсем недолго…

– Конечно, мамочка! – ответила девочка, подняв на маму круглые голубые глаза.

Мама ушла в ванную комнату, а Катя заглянула на кухню, где бабушка Соня пекла пирог с вареньем.

– А можно я поиграю со Светой? – спросила девочка.

Она сегодня была очень послушная.

– Ну, конечно, котенок! – бабушка ласково улыбнулась. – Со Светой всегда можно играть!

Светой звали любимую Катину куклу. Света была очень похожа на свою маленькую хозяйку – такие же золотистые локоны и большие голубые глаза. И вкусы у Светы были такие же, как у Кати, – она любила мороженое, танцы и мультфильмы про Машу и Медведя.

Елена вошла в душевую кабину, пустила горячую воду и закрыла глаза. Ей все еще было тяжело дышать, ее била нервная дрожь. Она все еще не могла прийти в себя после приступа неуправляемой, бешеной злобы, который накатил на нее, когда тот мелкий, мерзкий мошенник протянул руку к Кате, когда в его голосе ей послышалась угроза.

Она тогда потеряла контроль над собой, еще немного – и могла его убить… чем бы тогда все это кончилось?

Елена не понимала, что с ней происходит. Она совершенно не узнавала себя.

Всегда, всю жизнь она была мягкой, уступчивой, ранимой. Может быть, даже слишком мягкой, слишком уступчивой. Мужа своего она боялась, и он этим пользовался. А сегодня она превратилась совсем в другого человека…

Нет, поняла она, это превращение случилось не сегодня, а в ту ночь, которую она провела в здании на Промышленной улице… во время того странного эксперимента…

Горячие струи хлестали тело – и дрожь постепенно проходила, Елена смогла дышать полной грудью. Но она не спешила выходить из-под душа, пока к ней не вернулось душевное равновесие…

Катя усадила куклу Свету на диван и спросила ее взрослым, серьезным голосом, каким мама обычно разговаривала со взрослыми.

– Вы хотите чаю? Чаю с пирожными?

У нее был игрушечный чайный сервиз и набор пластмассовых игрушечных пирожных, которыми она угощала Свету не реже чем дважды в день. Так что Свете это уже надоело.

– Нет, не хочу! – ответила Катя за куклу тоненьким и капризным детским голоском. – Мне надоели эти пирожные! Не хочу пирожных! И чаю не хочу!

– Да? Вам надоели пирожные? – удивленно переспросила Катя взрослым голосом.

– Надоели, надоели! Не хочу! Они не настоящие!

– А чего же вы хотите?

– Я хочу мультик! – ответила она за куклу.

– Мультик? Где я тебе возьму мультик? – проговорила Катя, подражая маме.

– В мамином телефоне!

– Но мама не велела трогать ее телефон!

– А я хочу, хочу! – заверещала кукла, точнее, Катя пронзительным кукольным голосом.

– Какая ты капризная девочка! – проговорила она, как иногда говорила мама в похожей ситуации.

– Хочу, хочу! – требовала кукла, топая по дивану ножками. – Хочу мультик!

– Ну что с тобой поделаешь! – вздохнула Катя (как иногда вздыхала мама). – Ладно, но только один мультик, договорились? Один-единственный, и на этом все!

– Хорошо! – тоненьким голосом согласилась кукла.

Катя покосилась на дверь (она догадывалась, что мама не одобрит то, что они со Светой собрались делать), подошла к маминой сумке и заглянула в нее.

Как она и думала, телефон был там.

Он был почему-то выключен, но Катя была большая девочка. Большая и наблюдательная. Она видела, как мама включает свой телефон, и даже знала код, который нужно набрать, чтобы он ожил.

Она набрала код, нашла нужную картинку и включила любимый мультфильм.

Елена насухо растерлась полотенцем, надела халат, вышла из ванной и вошла в комнату, откуда слышался детский голосок.

На диване сидели рядышком Катя и кукла Света, перед ними лежал включенный телефон, на экране которого мелькали персонажи любимого мультфильма.

Катя строгим взрослым голосом, явно подражая маме, увещевала куклу:

– Света, но мы же с тобой договаривались, что ты посмотришь только один мультик, а это уже второй!

– Ну пожалуйста! – отвечала она сама себе тоненьким кукольным голоском. – Ну, пожалуйста, еще один! Самый-самый последний! Последний-препоследний!

В первый момент Елена умилилась, подумала, какая Катя артистичная…

Но уже в следующий момент она поняла, что дочка включила ее телефон. А Маша строго-настрого предупреждала ее, чтобы она ни в коем случае телефон не включала, потому что включенный телефон могут засечь те ужасные люди…

Она подскочила к дивану, схватила телефон и торопливо выключила его, при этом строго проговорила:

– Катя, я же тебе говорила – не трогай без разрешения мой телефон! Я же запретила его включать!

Лицо девочки вытянулось, на глазах выступили слезы.

– Не ругай меня, мамочка! – захныкала она. – Это Света… она капризничала и просила показать ей мультфильм… я ей говорила, что ты будешь сердиться, но она меня не слушалась… она капризничала и очень просила…

– Ах, это, оказывается, Света? – Елена не выдержала и улыбнулась. – Ох уж эта Света! Во всем-то она виновата! Придется ее наказать!

– Ой, мамочка, не наказывай Свету!

Елена прижала к себе дочку и подумала, что телефон был включен недолго, и, может быть, те ужасные люди не успели его засечь.

– Обещай мне, – проговорила она, гладя девочку по шелковистым волосам, – обещайте обе, и ты, и Света, что больше не будете без разрешения трогать мой телефон. Иначе мама очень расстроится. Вы со Светой не хотите, чтобы мама расстроилась?

– Не хотим… я обещаю… мы обещаем…

Власов почувствовал в кармане вибрацию мобильного телефона, достал его и взглянул на экран.

Номер на дисплее не определялся, но что-то подсказывало ему, кто это звонит. Он поднес телефон к уху и коротко бросил:

– У телефона!

– Это я… – прозвучал в трубке неприятный, слишком высокий для мужчины голос. – Ну, вы меня узнали? Вы понимаете, я не хочу называть свое имя…

– Узнал, узнал! – отозвался Власов насмешливо. – Есть какие-нибудь новости?

Этот тип по фамилии Телепнев работал в телефонной компании, у Власова на него кое-что было. У него на многих людей кое-что было, иногда что-то серьезное, а иногда – пустяк, которому люди придавали большое значение. Власов умел этим пользоваться, он вообще умел заставить человека делать то, что ему нужно.

В данном случае он вспомнил про этого типа, когда ему понадобилось отследить мобильный телефон одной из пропавших женщин. Он думал, что осталась только одна, Елена, но оказалось, что двое его оставшихся идиотов проворонили Милену, точнее, она сбежала, воспользовавшись случаем. А эта – баба ловкая и кое-что знает, теперь скрывается.

Ну, с ней потом он разберется. Хорошо, что еще одна, которая проникла в эксперимент обманом, уже нейтрализована, ее отравили газом. Хотя… он не слышал, чтобы в том районе был взрыв, нужно будет уточнить. Вот уж подсунули ему работничков, прости господи!

– Ну что, есть новости? – рявкнул он в трубку.

– Да, поэтому я и звоню… один телефон из вашего списка включился. Правда, ненадолго, он тут же снова выключился…

– Ты успел его засечь?

– Успел…

– Вот и молодец! Так не тяни кота за хвост, говори, где этот телефон находится.

– Это в Дачном… – И обладатель слишком высокого голоса продиктовал Власову координаты.

– Вы удовлетворены? Я надеюсь, что вы больше никогда не будете мне звонить?

– Надейся, надейся! – хмыкнул Власов. – Надеяться, Телепнев, не вредно…

Он отключился, но не успел убрать телефон в карман, как тот снова зазвонил. Власов глянул на дисплей и помрачнел, однако не посмел сбросить звонок.

– Слушаю! – он постарался придать голосу как можно больше солидности.

– Это хорошо, что слушаешь, Власов, – раздался на том конце низкий уверенный голос. – Это очень хорошо. Сейчас ты будешь слушать очень внимательно.

– Короче! – буркнул Власов, чтобы показать говорившему, кто есть кто. Он – представитель серьезной Конторы, а его собеседник – полукриминальный тип, богатый, конечно, кое-что может, связи кое-какие имеет, но за ним, Власовым, стоит Контора, а это гораздо серьезней и значительней.

– Короче? – собеседник при разговоре очень противно растягивал слова. – Можно и короче. До меня дошли сведения, что ты потерял моих людей, конкретно троих. Еще один находится в больнице в тяжелом состоянии.

– Это потому, что твои люди совершенно непрофессиональны! – разозлился Власов. – Ни на что не способны! Дали себя убить, как последние лохи!

– Это не важно, – голос стал еще более низким. – Это совершенно не важно. А важно то, что ты должен мне за них деньги.

– Я расплатился, у нас была договоренность!

– Это раньше была договоренность, и цена была раньше. А теперь та договоренность отменяется, расклад изменился, и цена будет другая! Три трупа, и не думай, что, если их никогда не найдут, денег платить не нужно!

– Сколько? – обреченно спросил Власов и мысленно нехорошо выругался, услышав цифру.

– Срок – неделя, – сказал звонивший, – в противном случае пеняй на себя. Я не шучу, ты знаешь.

– Знаю… – пробормотал Власов в замолчавший телефон. – Что ж, это меняет дело.

Он снова набрал номер, ему ответила Эльвира. Власов задал ей только один вопрос, она озвучила цифру, после чего он позвонил Василию Андреевичу.

– Я могу доставить тебе объект.

– Ты нашел? – обрадовался тот. – Это кстати! Ее ни в коем случае нельзя убивать!

– Я понял, – медленно сказал Власов, – но теперь будем играть по моим правилам. Ты заплатишь мне за нее деньги. Иначе ты никогда ее не увидишь и твой эксперимент пойдет прахом.

– Сколько? – спросил Василий Андреевич и, услышав цифру, выругался вслух.

– Торг неуместен, – заметил Власов.

– Хорошо. Я согласен, – сказал Василий Андреевич.

«Псих, – подумал Власов. – Забрать деньги, да и самого его… Пожалуй, так и нужно сделать…»

Если бы в это время он видел лицо Василия Андреевича, то не был бы так спокоен.

В лазурных водах венецианской лагуны разбросаны сотни больших и маленьких островов. На одном из них, острове Мурано, издавна селились мастера стекольных дел. Отсюда, с этого небольшого острова, расходились по всему миру чудесные венецианские зеркала и вазы, искрящиеся светильники и кубки, чаши и бокалы, принося Светлейшей республике огромные доходы.

Стекольные мастерские острова Мурано сотни лет переходят от отца к сыну, от деда к внуку. Стекольных дел мастера гордятся своими родословными, не менее древними, чем у графов и маркизов, обитающих в палаццо Большого канала. Одна из самых старинных, самых уважаемых мастерских на острове уже четыреста лет принадлежит семейству Маринетти.

Мастер Джакомо работал в своей мастерской.

В мастерской стекольщика всегда царит тропическая жара, поэтому мастер был одет только в широкие кожаные штаны. Он стоял, обливаясь потом, перед большой печью, в которой готовилась стеклянная масса для удивительной работы, заказанной ему недавно маркизом Сантакьяра.

Его помощники и подмастерья покинули мастерскую – они знали, что в этот ответственный момент мастер не терпит постороннего присутствия.

Зеленоватая масса кипела, на поверхности ее лопались прозрачные пузыри. Мастер Джакомо поднес к печи трубку, подцепил на ее конец каплю жидкого стекла и повернул ее, разглядывая на свет. Масса была почти готова.

В это время в мастерскую быстрыми шагами вошел немолодой сутулый мужчина в черно-фиолетовом бархатном камзоле и напудренном парике. За спиной у него переминался слуга в ливрее таких же, как у хозяина, цветов.

– Как дела, Джакомо? – проговорил господин.

– Ваша милость, – отозвался мастер недовольно. – Я не люблю, когда меня отвлекают в такой важный момент!

– Я пришел не для того, чтобы отвлекать тебя. Я принес кое-что и хочу, чтобы ты добавил это в стекольную массу.

С этими словами маркиз протянул стеклодуву замшевый мешочек и хрустальный флакон.

– Я сам составляю стекольную массу по рецепту, который унаследовал от своего отца, а он – от деда. Этот рецепт – старинный секрет семьи Маринетти, который мы из поколения в поколение тщательно оберегаем от посторонних. Я не стану портить массу даже в угоду вам, ваша милость.

– Уверяю тебя, Джакомо, то, что я принес, не испортит твое стекло, наоборот, придаст ему удивительные свойства. Поэтому я прошу – добавь это прямо сейчас…

Мастер хотел строго отчитать самонадеянного маркиза, хотел выставить его из мастерской – но отчего-то не смог это сделать. Руки его сами потянулись к маркизу. Он вытряхнул на ладонь содержимое мешочка – и увидел темно-серый камень с черными прожилками, формой и размером напоминающий голубиное яйцо.

– Это безоар, – пояснил маркиз странным, гипнотическим голосом. – Он обладает многими удивительными свойствами, в нашем же случае он придаст стеклу необычайный блеск.

Мастеру Джакомо не раз приходилось слышать о безоаровых камнях.

Эти камни чрезвычайно редко образуются в желудке у коз, лошадей и других травоядных животных и очень ценятся, потому что, как говорят, обладают многими магическими свойствами. В частности, предохраняют своего владельца от яда.

Крупный безоаровый камень может стоить не меньше такого же рубина.

– А это что? – Джакомо взял у маркиза хрустальный флакон, взглянул сквозь него на свет. Внутри флакона плескалась густая темно-рубиновая жидкость.

– Это – кровь единорога, – ответил маркиз. – Не представляешь, как трудно было ее достать. Обидно будет, если ты ее не используешь по назначению.

– Коли уж вы, ваша милость, раздобыли такие редкости, я не посмею отказать вам!

С этими словами мастер бросил в стеклянную массу безоаровый камень.

Стеклянная масса на глазах переменила цвет. Сначала по ней пошли пятна и полосы янтарного оттенка, потом проступила густая прозрачная зелень, вроде того цвета, который приобретают в полдень адриатические волны.

Тогда Джакомо влил в массу рубиновую жидкость из хрустального флакона.

Стеклянная масса заискрилась, словно внутри нее зажглись тысячи крошечных звезд. Затем сама масса засветилась переливчатым звездным светом.

Мастеру на какой-то миг показалось, что он находится не в своей мастерской, знакомой ему до мельчайшей детали, а на капитанском мостике корабля, плывущего сквозь звездную ночь в таинственные, неизведанные просторы…

Наваждение тут же покинуло его.

Он снова стоял в своей собственной мастерской, а в печи сияла и переливалась стеклянная масса необыкновенной, невиданной, неземной красоты.

Мастер Джакомо оглянулся, чтобы высказать свое удивление маркизу – но того не было в мастерской. Тогда он выглянул в соседнюю комнату, где дожидались подмастерья, и спросил:

– Куда ушел господин Сантакьяра?

Подмастерья переглянулись, словно не поняли его слова, словно удивились им.

– Что вы так смотрите, балбесы? Сейчас сюда приходил маркиз Сантакьяра, мой заказчик, так вот…

– Простите, хозяин, – заговорил старший подмастерье, – простите великодушно, но сюда никто не приходил. Мы бы никого и не пустили, ведь вы не терпите, чтобы посторонние приходили в мастерскую, особенно в такой важный момент!

– Никто не приходил? – недоверчиво переспросил мастер. – Как это – никто не приходил?

– Ни одна живая душа!

Тут мастер уловил какое-то движение у себя за спиной.

Он удивленно обернулся – и увидел, что крышка расписного сундука-кассоне, стоящего у задней стены, поднимается.

– Кто здесь? – проговорил мастер удивленно.

Крышка кассоне откинулась до конца, и из сундука выбралась стройная девушка в лиловом платье и черной шляпке, с лицом, скрытым бархатной полумаской.

Мастер Джакомо почувствовал изысканный запах весенних левкоев и вспомнил ночь в палаццо маркиза Сантакьяра и девушку, которая говорила с ним…

– Господин маркиз ушел? – вполголоса осведомилась девушка.

– Как вы сюда попали? – удивленно спросил мастер.

– Я спрашиваю – господин Сантакьяра ушел? – повторила девушка и в нетерпении топнула ножкой.

– Ушел, ушел! – заверил ее мастер.

– Слава богу! Но нам нужно поторопиться!

– Поторопиться? О чем вы говорите, прекрасная синьора?

– Вы ведь уже почти закончили приготовление стеклянной массы?

– Да, я закончил, и скоро начну отливать исходные формы. А что вы хотите…

Но девушка перебила его:

– И маркиз добавил в нее свои колдовские зелья?

– Не знаю, о каких зельях вы говорите. Он бросил в массу безоаровый камень и еще…

– Вот-вот, об этом я и говорю! Теперь, чтобы от этого не случилось большой беды, вы должны добавить туда еще кое-что…

– Я ничего не стану добавлять! Моя семья из поколения в поколение передает секрет особенной стеклянной массы, и при всем уважении, прекрасная синьора, я не стану портить ее неизвестными добавками. И вообще, вы правы, мне следует поспешить, иначе стеклянная масса загустеет…

– Мастер, мастер, послушайте меня! Вы должны добавить в стекло вот это… – С этими словами девушка выхватила из-за корсажа маленький кинжал, отхватила свой локон и бросилась к печи.

Мастер попытался перехватить ее, но девушка ловко поднырнула под его руку, подскочила к печи и бросила блестящий локон в густеющую массу.

– Дело сделано! – проговорила она и вдруг показала на что-то за спиной Джакомо:

– Откуда это у вас?

– О чем вы, синьора? – мастер обернулся, но ничего особенного не увидел.

Когда же он снова повернулся к необыкновенной гостье, той и след простыл.

Мастер Джакомо покачал головой и подошел к печи. Нужно было работать, чтобы не испортить стекло.

Приглядевшись к стеклянной массе, он увидел, что она снова переменила цвет. Теперь у нее появился глубокий и нежный перламутровый оттенок, подобный тому, какой приобретает вода венецианской лагуны в час перед закатом.

Большая черная машина подъехала к типовой хрущевской пятиэтажке в Дачном. За рулем машины сидел коротышка с физиономией, разукрашенной синяками и ссадинами, рядом с ним – мрачный долговязый тип с туго перевязанной рукой. На заднем сиденье в гордом одиночестве разместился Власов.

Шестьдесят лет назад, когда Никита Хрущев объявил, что каждая советская семья должна жить в отдельной квартире, и начал программу массового строительства, именно здесь, в Дачном, начали строить первые в Ленинграде типовые пятиэтажки.

Квартиры в них были маленькие и тесные, с крохотными кухоньками, но получая такую квартиру после комнаты в дремучей коммуналке, с общим на десять семей туалетом и кухней, на которой завывали десять примусов, или после подвала, в который солнце заглядывало раз в году, люди были счастливы.

В то время считалось, что через двадцать лет будет построен коммунизм, в стране наступит всеобщее изобилие, и поэтому типовые пятиэтажки были рассчитаны именно на двадцать лет.

Коммунизм не наступил, но и пятиэтажки оказались гораздо долговечнее, чем рассчитывали их проектировщики, и до сих пор служат поставленной цели. Некоторые из них обновлены, некоторые просто подкрашены, как стареющая кокетка, чтобы скрыть слишком бросающиеся в глаза дефекты внешности. Тот дом, перед которым остановилась черная машина, был из второго разряда.

– Какая установка, шеф? – спросил водитель, повернувшись к Власову и выражая голосом и лицом исключительную преданность, которая, на его взгляд, успешно заменяла все остальные достоинства.

– Установка! – передразнил его седовласый. – Все тебе надо разжевать и в рот положить! Установка у вас одна – нужно взять эту женщину живой. Живой и по возможности невредимой. Это понятно? На этот раз вы не облажаетесь?

– Понятно, шеф… – без энтузиазма протянул коротышка. – А в какой она квартире?

– Вот тут есть маленький вопрос. Наш человек засек кратковременное включение ее телефона. Координаты очень точные, он определил не только дом, но и подъезд. Вот этот самый подъезд, первый от угла. Но, к сожалению, вертикальных координат никакая техника не дает, так что номера квартиры мы не знаем.

– Так что же, обходить подряд все квартиры?

– А что, можно! – подал голос второй боец, до сих пор скромно молчавший. – Дом небольшой, всего пять этажей, на каждом по две квартиры… итого десять…

– Можно! – передразнил его Власов. – С кем приходится работать! Тебе лучше помалкивать!

Долговязый обиженно замолк, а Власов повернулся к его более смышленому напарнику и проговорил:

– Вот как вы сделаете…

Через несколько минут двое мужчин весьма подозрительного вида подошли к подъезду.

Этот подъезд не был даже оснащен обычным домофоном – на двери стоял допотопный кодовый замок. Тот из напарников, что пониже и посмышленее, посмотрел на клавиатуру замка сбоку и моментально определил три кнопки, которые были вытерты до блеска от частых прикосновений. Нажав на эти кнопки, он открыл дверь.

Напарники пошли не вверх по лестнице, а вниз – в подвал.

Здесь находились все трубы, по которым в квартиры поступала горячая и холодная вода, и прочие внутридомовые коммуникации.

Оглядев их, невысокий перекрыл один из кранов, тем самым прекратив доступ воды во все квартиры подъезда.

– И что теперь? – осведомился его менее сообразительный напарник.

– Теперь ждать!

К счастью, ждать им пришлось недолго.

Дверь подвала открылась, раздалось глухое кряхтенье и оханье, и лестница заскрипела под чьими-то тяжелыми шагами. Наконец в подвале появился мужчина лет сорока, такой толстый, что лестница под ним едва не подломилась. Он был одет в необъятный рабочий комбинезон, едва не лопавшийся на его животе, в одной руке держал чемоданчик с инструментами, в другой – тяжелый разводной ключ. Все это указывало на то, что это – местный водопроводчик.

Подслеповато оглядывая полутемный подвал, водопроводчик пропыхтел:

– Мишка, паршивец, опять ты хулиганишь? Вот поймаю – так надеру задницу, что месяц сидеть не сможешь!

Не получив ответа на эту гневную тираду, водопроводчик, тяжело вздыхая и переваливаясь, направился к стене с кранами.

Тут из темного угла вышел долговязый тип с перевязанной рукой и следами побоев на лице.

Ухмыльнувшись, он проговорил:

– Ку-ку!

– А ты еще кто такой и что тут делаешь? – строго осведомился водопроводчик и покрепче сжал в руке разводной ключ.

Если раньше было в ходу выражение «булыжник – оружие пролетариата», то сейчас его смело можно заменить другим: оружием пролетариата в наше время стал разводной ключ или монтировка.

– Это ты, что ли, воду перекрыл? – пропыхтел водопроводчик и сделал шаг вперед.

– Ну, я! – нагло ответил незнакомец.

– А по тыкве получить не хочешь? – и водопроводчик замахнулся разводным ключом.

При этом на лбу у него выступили капли пота – из-за толщины он потел от малейшего усилия.

– Зря ты так, Вася! – раздался у него за спиной незнакомый, но очень неприятный голос.

Водопроводчик попытался повернуться, но в этот момент второй незнакомец, подобравшийся к нему сзади, пнул несчастного толстяка под колени. Из-за своей толщины водопроводчик нетвердо стоял на ногах. От пинка он потерял равновесие и грохнулся на колени, отчего пол заметно содрогнулся.

Самый низкорослый народ на земле, пигмеи Центральной Африки, очень ловко охотятся на огромных слонов. Маленькие охотники подбираются сзади к четвероногому гиганту и подрезают ему сухожилия на задних ногах, отчего слон падает и становится почти беспомощным.

Двое напарников вряд ли знали об этом методе охоты, но использовали именно его. За тем исключением, что они не подрезали водопроводчику сухожилия, а обошлись с ним более гуманно.

Как только водопроводчик упал на колени, долговязый тип толкнул его в бок. Толстяк завалился на бок, и напарники общими усилиями перекатили его на спину.

Теперь водопроводчик был совершенно бессилен – без посторонней помощи он ни за что не смог бы подняться на ноги. Он только пыхтел и чертыхался, лицо его наливалось кровью.

– Вы… кто… такие? – прохрипел он, пытаясь отдышаться. – Чего… вам… надо?

– Кто мы такие – это тебя не касается, Вася. А вот что нам надо… расскажи нам обо всех жильцах этого подъезда. Ты ведь их наверняка хорошо знаешь.

– Мужики… – пропыхтел водопроводчик. – Вы явно не туда зашли… здесь богатые люди не живут, одна нищета… здесь вам ничего не обломится…

– Ты за нас не думай, мы уж как-нибудь сами! Отвечай, или мы тебя тут оставим и дверь подвальную запрем! Будешь тут трое суток барахтаться! Одно хорошо – может, похудеешь! Еще раз повторяю – расскажи про всех жильцов!

– Ох… ну, слушайте. На первом этаже, справа, в одиннадцатой квартире, живет очень скандальная бабка…

– Одна?

– Почему одна? С семью кошками! Хотя сейчас, может, уже и больше, кто их считает. Ну у нее в квартире и запах! Я один раз к ней зашел насчет протечки, так чуть не задохнулся…

– Дальше!

– Напротив нее, в двенадцатой квартире, алкаш один, Тимофеич. Вся квартира пустыми бутылками завалена… он все ждет, когда советская власть вернется и бутылки снова будут принимать. На втором этаже, тринадцатую квартиру хозяйка сдает…

– Сдает? – оживился коротышка. – Кому – не знаешь?

– Там снимают шестеро этих… гастарбайтеров. На стройке работают, неподалеку.

– Ясно. Тоже не то. Дальше!

– В четырнадцатой старички живут, муж и жена. Аккуратные, ничего сказать не могу, только цветы всякие разводят, так у них в квартире жарко и влажно, как в оранжерее…

– Дальше!

– На третьем этаже, в пятнадцатой, Люська живет. Ну, эта мужиков постоянно водит, этим и зарабатывает. Один раз вызвала меня кран в ванной поменять, так и то хотела натурой расплатиться – денег, говорит, сегодня нет…

– Дальше!

– Напротив Люськи, в шестнадцатой, Зоя Васильевна, пенсионерка и очень активная особа. Как что не так, как что не по ней – непременно звонит и пишет, куда только можно: кто машину не там поставил, кто музыку поздно включил, немедленно сообщает во все инстанции – и в полицию, и в прокуратуру, и в следственный комитет… ну, и про Люську, соседку свою, каждый день сигнализирует, про ее антиобщественное поведение, только все без толку – у Люськи хахаль в полиции, так что дальше его эти заявления не идут…

– Дальше!

– На четвертом этаже, в семнадцатой квартире, Расторгуева живет. То есть она здесь не живет, живет она у своего мужика в Володарке, а эту квартирку она сдает…

– Так! Вот с этого места подробнее!

– А какие тут подробности? Сдает и сдает, то одни жильцы, то другие, чуть не каждый месяц меняются… оно и понятно, квартирка незавидная и район не очень…

– А сейчас конкретно кто там живет?

– Сейчас-то? Вроде бы новым сдала, женщине с дочкой и тетке постарше…

Напарники переглянулись.

– Напротив, в восемнадцатой, Настасья Филипповна, балерина на пенсии, со своим Ромуальдом…

– Больше нам ничего не нужно! Свободен!

Напарники направились к выходу.

– Эй, мужики! – крикнул им вслед водопроводчик. – Вы же меня обещали не оставлять, если я вам все расскажу! Вы же меня поднять обещали!

Напарники переглянулись.

– Ты ему что-нибудь обещал? – спросил тот, что пониже.

– Я? Я ему ничего не обещал, – честно ответил второй.

– Мужики, ну пожалуйста…

Но напарники уже покинули подвал и поднимались по лестнице.

Поднявшись на четвертый этаж, они остановились перед дверью квартиры номер семнадцать и переглянулись.

– Ну что, звонить будем? – проговорил тот, что повыше.

– Зачем звонить? Только лишний шум поднимем! Ты эту дверь видел? Ты этот замок видел?

Действительно, дверь была хлипкая, а замок такой, что его, кажется, можно было открыть ногтем.

Невысокий тип не стал портить ноготь, он достал из кармана обычный складной нож с несколькими лезвиями и одним из них без особых проблем открыл замок.

Стараясь не шуметь, напарники приоткрыли дверь и проскользнули в квартиру.

Квартирка была не просто маленькая – она была крошечная. Прихожая… о некоторых тесных прихожих говорят «больше двух не собирайся», но в этой прихожей два человека могли бы поместиться, только прижавшись друг к другу в пылком объятии, а уж одеться в ней с трудом мог и один человек средней комплекции.

Слева, из кухни, доносился несколько фальшивый женский голос, исполнявший старую эстрадную песню «Ландыши». Справа, в жилой комнате, детский голосок декламировал бессмертное «Ехали медведи на велосипеде».

Тот из напарников, что пониже и потолковее, показал своему спутнику на кухню, а сам шагнул в комнату.

Долговязый тип заглянул на кухню.

Там стояла возле плиты бодрая женщина пенсионного возраста и, напевая, помешивала поварешкой в кипящей кастрюле суп. Судя по запаху, суп был куриный.

Больше никого на кухне не было, и боевик попятился, решив присоединиться к своему партнеру. Но в этот момент женщина у плиты заметила на пороге незнакомого мужчину, страшно удивилась, машинально зачерпнула полную поварешку супа, плеснула в незнакомца и громко крикнула: «Брысь!»

Горячий суп попал долговязому в лицо и на шею, кусок курятины попал за воротник, а несколько капель супа – на левую штанину. Он вскрикнул и пулей вылетел обратно в прихожую.

Как уже было сказано, прихожая в этой квартире была крошечной, поэтому незадачливый бандит врезался в стену, своротив при этом висевшую на этой стене вешалку.

Тем временем его более толковый напарник заглянул в жилую комнату.

Он застал там следующую умилительную картину.

Елена, сидя на диване вполоборота к двери, заплетала своей дочке модную французскую косу, а Катя при этом декламировала «Тараканище» Чуковского. Кукла Света, наказанная за плохое поведение, сидела в углу дивана.

Бандит оценил обстановку, прикинул на глаз расстояния и шагнул к Елене, намереваясь заломить ей руку за спину.

Однако Елена увидела его отражение в дверце серванта и, даже не успев ничего подумать, вскочила, сделала обманное движение навстречу бандиту, затем мгновенно отступила, перехватила его за плечо и с неожиданной в ее хрупком теле силой швырнула на пол.

Тут же она подхватила Катю и выскочила в прихожую.

Власов сидел в машине, поглядывая на часы.

Прошло уже полчаса, как его бестолковые подчиненные вошли в подъезд, а от них до сих пор не было ни слуху ни духу. Он вспомнил, как бездарно те действовали до сих пор, и решил, что нужно самому вмешаться в события. Известно же, что, если хочешь, чтобы дело было сделано, – делай его сам.

Власов без проблем открыл кодовый замок, вошел в подъезд и прислушался.

Снизу, из подвала, доносилось громкое пыхтение, словно там возилось какое-то большое животное. Сверху раздавались приглушенные голоса и звуки ударов.

Власов пошел наверх.

Определив источник звуков, он быстро поднялся на четвертый этаж и увидел открытую дверь.

В прихожей стоял долговязый, с задумчивым видом счищая с воротника вермишель.

– Где? – лаконично осведомился Власов.

– Там! – так же лаконично ответил ему бандит, мотнув головой в сторону комнаты.

В дверях комнаты стояла Елена, прижимая к груди дочь. За ее спиной с ошалелым лицом поднимался с пола второй боевик – тот, что пониже и посмышленее.

Власов вытащил из-за пазухи электрошокер и шагнул к Елене.

Елена быстро взглянула на него и проскочила на кухню. Низкорослый бандит окончательно пришел в себя и побежал за ней. Елена сделала обманный маневр, передала девочку тете Соне и вытолкнула ее на лестницу, сама же развернулась к бандитам, готовая противостоять любым превосходящим силам.

Долговязый, желая искупить свои прежние неудачи, бросился ей навстречу, но зацепился ногой за вешалку и растянулся на пороге. Елена перешагнула через него и налетела на коротышку, ударила его в солнечное сплетение, затем в шею…

Он покачнулся, но устоял на ногах.

И в это время Власов, который оказался за спиной Елены, поднес к ее шее шокер и нажал на кнопку.

Высоковольтный разряд ударил в шею.

Елена без сознания упала на пол.

Власов перевел дыхание.

Правило «хочешь сделать дело – делай его сам» сработало и на этот раз.

– Поднимите! – скомандовал он своей бестолковой парочке.

Долговязый бросился исполнять приказ, но, как всегда, начал не с того конца и только с помощью напарника поднял Елену и потащил ее к выходу из квартиры.

Выйдя на лестничную площадку, он вспомнил о дочери Елены.

Тетя Соня, выскочив на площадку с плачущей Катей на руках, поняла, что в своем возрасте, да еще с таким грузом не сможет далеко убежать. Нужно было искать другой путь спасения.

Она позвонила в квартиру напротив.

За дверью раздался хриплый лай, потом прозвучал такой же хриплый голос:

– Кто это там?

– Откройте, пожалуйста! – взмолилась Софья Андреевна. – К нам вломились бандиты!

Тут напуганная Катя громко заплакала, и дверь открылась.

На пороге стояла высокая, очень худая женщина средних лет с гладко зачесанными темными волосами и удивительно прямой спиной, выдающей бывшую балерину. В руке она держала янтарный мундштук с дымящейся сигаретой. У ее ног сидел большой старый ротвейлер и хрипло, простуженно лаял.

– Уймись, Ромуальд! – прикрикнула на него хозяйка. – Веди себя прилично при посторонних!

Она закрыла дверь на все замки и повернулась к Софье Андреевне:

– Я вас знаю. Вы недавно сняли квартиру напротив. Так что у вас случилось?

– А вы не могли бы погасить свою сигарету? Девочка это плохо переносит…

Действительно, Катя закашлялась.

– Ох, извините! – женщина погасила сигарету в фарфоровой пепельнице. – Понимаете, я работала в балете, а там сплошные ограничения. Есть нельзя, пить нельзя, курить и то нельзя… так что когда вышла на пенсию, решила ни в чем себе не отказывать. Кстати, мы не познакомились. Настасья Филипповна… мои родители были большими поклонниками Достоевского.

– Софья Андреевна! – представилась в ответ тетя Соня. – Мои родители, должно быть, предпочитали Толстого…

Власов посмотрел на дверь соседней квартиры и приказал долговязому:

– Проверь эту квартиру. Я думаю, тетка с девочкой там. Потом догонишь нас…

И они с коротышкой потащили Елену вниз по лестнице.

Оставшись перед дверью, долговязый задумался.

Обычно он был на подхвате у своего более способного напарника. Тот решал за него все сложные вопросы, выбирал линию поведения и брал на себя общее руководство…

Вот что делать сейчас – позвонить или попытаться вскрыть дверь?

И кто там находится, за этой дверью?

Водопроводчик говорил, что в этой квартире живет старая артистка со своим Ромуальдом, наверное, таким же стариком. Так что опасности никто из них не представляет…

Долговязый бандит еще немного подумал и достал из кармана складной нож. Нож был такой же, как у напарника. Он вообще старался во всем ему подражать.

Долговязый одно за другим перебрал лезвия ножа и выбрал одно, на его взгляд, самое подходящее. Этим лезвием он попытался открыть замок, как ключом. У его напарника это как-то получилось, но у него самого ничего не вышло. В результате безуспешных попыток он только сломал хрупкое лезвие.

Чертыхнувшись, он выдвинул другое лезвие и хотел еще раз попытать удачу, но тут из-за двери донесся низкий, хриплый лай, который потом перешел в глухое грозное рычание.

Бандит в испуге взглянул на дверь и попятился. Он вспомнил свое столкновение с кровожадным питбулем, покосился на перебинтованную руку и сделал еще один маленький шажок назад…

Тут, правда, он подумал о строгом шефе, который приказал ему разобраться с обитателями этой квартиры, и о напарнике, перед которым ему будет мучительно стыдно…

Но рычание за дверью стало еще страшнее, а потом раздался еще один кошмарный звук – звук собачьих когтей, скребущих хлипкую квартирную дверь.

Долговязый представил, как дверь распахивается, не выдержав мощного напора, и клыкастое, брызжущее слюной чудовище вырывается на свободу, чтобы растерзать его, разорвать на клочки…

– Мама! – закричал он тонким дрожащим голосом и покатился вниз по лестнице.

Старый ротвейлер Ромуальд еще раз рыкнул, ноги его подогнулись, он сполз на коврик перед дверью и задремал. Ему снилась чудесная, огромная мозговая кость. Костей он давно уже не мог грызть по причине старости и плохих зубов, но мечтать-то ведь не вредно…

– Вон к тому дому! – Маша показала водителю на одну из типовых хрущевских пятиэтажек в ряду десятков точно таких же. – Только близко подъезжать не надо…

– То близко, то неблизко… – ворчал водитель. – То надо, то не надо… не поймешь вас…

Он ворчал всю дорогу после того, как Милена велела ему выключить музыку.

В это время дверь подъезда распахнулась, и из нее вышли двое мужчин подозрительного вида, волоча молодую женщину, безвольно перебирающую ногами.

– Надо же, как набралась! – осуждающим тоном проговорил водитель. – Наши женщины так не пьют… вы меня, конечно, извините, дамочки… – Он покосился на пассажирок. – Я вас не имею в виду…

Тем, впрочем, было не до него.

– Опоздали! – выдохнула Маша.

Елену подтащили к черной машине, втолкнули внутрь. Один из мужчин сел за руль, второй, с седыми волосами, стоял рядом с машиной, оглядываясь на подъезд, словно кого-то или чего-то ожидая.

– Странно, – пробормотала Милена на ухо Маше, – у Власова ведь приказ был – всех нас убить, так почему же он этого не сделал? Куда он ее тащит?

– Тебя тоже не сразу убили, в багажнике куда-то везли, – рассердилась Маша, она ужасно испугалась за Елену.

– Тут другое… – Милена не отреагировала на ее резкий тон. – Василию Андреевичу она живой нужна, это так. Но…

Тут из подъезда, испуганно вереща и держа на весу перебинтованную руку, выбежал третий мужчина.

– Нет там никого! – выпалил он, подбегая к машине.

– А от кого ты так убегаешь? – осведомился седовласый.

– Там собаки… целая свора… чуть меня не разорвали…

Седовласый покачал головой, оба сели в машину, и автомобиль тронулся.

– За ними! – приказала Маша водителю.

– Ты платишь – ты командуешь! – Тот пожал плечами и поехал за черной машиной.

– Только держись от них подальше, чтобы они нас не заметили.

– Как скажешь, хозяйка! Уж как-нибудь, не первый год за рулем!

Он ехал за черной машиной около получаса.

Вдруг Милена насторожилась и проговорила:

– А я, кажется, знаю, куда они едут…

На доме, мимо которого проезжала машина, была табличка «Улица курсанта Западалова». В этом же доме располагалось знакомое отделение Сбербанка.

Черная машина свернула под арку и скрылась во дворе.

– Дальше надо идти пешком! – снова подала голос Милена. – Иначе они нас увидят!

– Вот и хорошо, дамочки, дальше пешком, только сперва нужно расплатиться!

Маша и Милена прошли через арку и оказались во дворе, окруженном пятиэтажными кирпичными домами. Посреди двора находилась детская площадка, вокруг кусты сирени, чуть в стороне от нее – несколько гаражей и одноэтажное здание какой-то технической службы, в которое вела единственная железная дверь.

Перед этим одноэтажным зданием стояла знакомая черная машина.

– Здесь находится новая база Василия Андреевича, – вполголоса сообщила Милена своей спутнице.

– И как нам вызволить оттуда Елену?

– Как ее вызволить – пока не знаю, но мы, по крайней мере, можем выведать их планы.

– Как?

– Очень просто – подслушать. Сейчас я активизирую микрофон… проще говоря – жучок…

– Ты же говорила, что они его нашли и раздавили!

– Они нашли один микрофон и сразу успокоились. А я подсунула два…

– Откуда у тебя столько техники? – невольно спросила Маша.

– Ты же не говоришь мне, для чего пошла посмотреть на стеклянный сад? – Милена пожала плечами и отвернулась.

Маша только вздохнула.

Елену, все еще не приходящую в сознание, усадили в кресло на колесиках.

– Привяжите ее как следует, – проговорил Василий Андреевич, потирая руки. – Когда она придет в себя, может быть очень опасна… даже частичная активация скрытых возможностей организма дает впечатляющие результаты…

– Да уж знаем! – поморщился Власов.

Его злополучные подчиненные тщательно связали Елену по рукам и ногам.

– А где вторая? – Василий Андреевич взглянул на Власова.

– Мы ее убили! – ответил за шефа долговязый.

– Убили? – переспросил его Василий Андреевич. – Ах, какая жалость… она бы мне очень пригодилась…

– Приказ был…

– Тебя кто-то спрашивал? – оборвал Власов своего бестолкового подчиненного. – Когда тебя спросят – тогда будешь говорить, а до того помалкивай! Тем более что никого вы не убили!

– Как не убили? – всполошился бандит. – Мы ее сунули в духовку головой… окна закрыли, так что она должна была помереть… а потом все должно было взорваться…

– Должно было! – передразнил его Власов и повернулся к Василию Андреевичу:

– Никого эти орлы не убили. Я проверил. Тем более что в той квартире вообще была другая женщина. Совсем не та, которая участвовала в эксперименте.

– Не та? – удивленно переспросил Василий Андреевич. – А где же та? Вы узнали?

– Трудно сказать. Скорее всего, залегла на дно. Вряд ли удастся ее найти. Я поставил ее телефон на контроль, но вряд ли она его включит. Судя по всему, серьезный противник. Так что придется тебе обойтись одним подопытным кроликом!

– Жаль… один человек – это недостаточно надежно… но что поделаешь, лучше, чем ничего…

– Скажи лучше, будут ли у тебя деньги? – Власов в упор уставился на Василия Андреевича. – Я должен рассчитаться за все потери и текущие расходы…

– Не «будут», – ответил тот гордо. – Они уже есть! Я в отличие от вас со своей частью работы справился успешно!

«А я тут как будто ни при чем!» – подумала Эльвира, которая молча стояла в стороне, переводя взгляд с него на Власова.

Тут Василий Андреевич вспомнил о ней и осведомился:

– Ты осмотрелась в музее? Мы сможем вынести оттуда артефакт?

– Исключено! – отрезала Эльвира.

На лице Василия Андреевича появилось выражение капризного ребенка, у которого отнимают любимую игрушку.

– Что значит – исключено? Он мне необходим! Без него мы не продвинемся дальше!

– Исключено – значит, исключено! Вы его хоть видели? Вы представляете, какой он огромный?

– При чем тут это? У нас же теперь есть деньги… мы можем подкупить охрану…

– Очень даже при чем! Да, мы можем подкупить часть охранников, можем отключить камеры или обойти их. Мы сможем добраться до артефакта – но мы не сможем его вынести! Он слишком большой!

– Что же, выходит, все зря?

– Я этого не сказала. Я же говорю, что мы можем добраться до артефакта. Вместе с вами и с ней, – Эльвира кивком показала на Елену. – Вы сможете провести часть эксперимента, для которой нужен артефакт, прямо там, в музее?

Василий Андреевич на мгновение задумался, потом кивнул:

– Пожалуй, да… это идея. Ты права!

– Слыхала? – Милена повернулась к Маше.

– Так я и думала, что они ее в музей потащат, потому что украсть стеклянный сад не смогут! – кивнула та. – Значит, этот Власов с Василием Андреевичем сторговался. А орал там – приказ, приказ… Тоже скотина та еще!

Незадолго до закрытия Музея художественного стекла к его входу подошла худощавая темноволосая женщина в короткой черной юбке и туфлях на высоком каблуке.

«Вполне себе привлекательная дамочка», – подумал охранник, лысоватый толстый отставник по фамилии Кулебяка.

Вполне привлекательная, если бы не слишком узкие ярко-красные губы. Словно бритвенный порез.

В облике этой дамочки ему что-то показалось знакомым, но вот что? Ему и в голову не могло прийти, что эта же самая дамочка приходила в музей в облике засушенной грымзы с плохо прокрашенными седеющими волосами.

– Музей скоро закрывается, – доброжелательно предупредил он пикантную дамочку.

– А я ненадолго! – ответила та, изобразив своими узкими губами какое-то подобие улыбки.

– Тогда, извиняюсь, предъявите сумочку! Такой уж, извиняюсь, порядок!

– Я понимаю, порядок превыше всего!

Она открыла дорогую черную сумку и положила ее на стол для досмотра. При этом из сумочки выпала стопка купюр. Довольно основательная стопка.

– У вас деньги выпали, – проговорил Кулебяка неожиданно севшим голосом.

– Это не мои деньги, – ответила женщина и быстро взглянула на охранника.

– То есть как не ваши? А чьи же?

– Ваши!

– Мо… мои? – на какое-то мгновение Кулебяка совсем лишился голоса. – Почему мои?

– Потому что вы их сейчас возьмете и положите в карман. И если мы с вами договоримся – очень скоро получите еще столько же.

Кулебяка на глазок прикинул толщину пачки и примерно пересчитал ее сумму в рублях. Выходили очень большие деньги. А если эта странная дамочка даст еще столько же, то это будет…

С такими деньгами он сможет слетать на пару недель в Турцию и неплохо отдохнуть в отеле «Все включено». Причем не с женой, с этой старой галошей, а с буфетчицей из музейного кафетерия Зинаидой. Зинаида точно не устоит против такого предложения.

Но тут у Кулебяки мелькнуло сомнение.

Чего потребует у него эта подозрительная дамочка за свои деньги? Точнее, что он может ей предложить? Вдруг она хочет ограбить вверенный ему объект?

– Не бойтесь, я не грабитель, – проговорила та, словно прочитав его мысли. – Я ничего не собираюсь красть. Я – секретарь одного очень значительного лица. И мой шеф… он человек, мягко говоря, необычный, и он захотел осмотреть экспозицию вашего музея, но только без публики. Без посторонних. Чтобы никто не мешал ему наслаждаться искусством. У богатых, знаете, свои причуды! – Дамочка улыбнулась, как бы приглашая Кулебяку вместе с ней улыбнуться таким невинным причудам своего могущественного шефа.

– Но почему тогда вы не обратились к начальству? – пролепетал Кулебяка. – К директору… к владельцу…

– Говорю же вам – мой шеф человек необычный! И у него не очень хорошие отношения с владельцем этого музея. Поэтому я подумала, что вы поможете нам. Кто дежурит сегодня ночью?

– Ночью? Ночью дежурят Курицын и Лисицын…

– А вы можете поменяться с одним из них?

– Ну, в общем, могу… уговорю Лисицына… он не хотел выходить в ночь, так что будет только рад…

– Вот и отлично! Значит, вы выйдете в ночь, и около полуночи мы с моим шефом приедем. Как только вы нас пропустите – вы получите еще такую же стопочку купюр.

– А Курицын?

– Курицын… а давайте мы сделаем так. Когда мы приедем, вы попросите Курицына подойти к дверям, и мы сделаем ему такое же предложение, как вам. Как вы думаете, он согласится?

– Курицын-то? – охранник фыркнул. – Конечно, согласится! Да он и за половину таких денег согласится! И за четверть!

Кулебяке стало как-то обидно, что тупой и грубый Курицын ни за что ни про что получит такие же деньги, как он. Тем более что Курицын тоже поглядывает на Зинаиду из кафетерия.

– Зачем лишние деньги тратить!

– Ну, Семен Степанович, не будем жадничать! – проговорила дамочка и улыбнулась своими узкими губами. – Тем более что деньги эти не ваши и не мои.

Кулебяка заморгал: откуда эта подозрительная особа знает, как его зовут? И что еще она о нем знает?

Он хотел было спросить ее – но той и след простыл.

Кулебяка подумал было, что странная дамочка ему привиделась и что зря он накануне смешал честную русскую водку с сомнительным иностранным джином. Но тут он почувствовал в правом внутреннем кармане приятную припухлость, проверил и убедился, что там лежит та самая стопочка купюр.

А значит, ему ничего не привиделось и нужно договариваться с Лисицыным.

Был уже второй час ночи.

Семен Степанович Кулебяка из последних сил боролся со сном.

Перед ним был экран, на котором можно было видеть улицу перед входом в музей и часть набережной.

По набережной время от времени проезжали машины.

Вот одна из них остановилась в десятке метров от входа, из нее вышло несколько человек, подошли к дверям музея.

Впереди, судя по фигуре и походке, шла женщина. Она подняла голову к камере, и охранник ее узнал – это была та самая дамочка, которая приходила перед закрытием. Та самая, которая дала ему стопку денег и обещала еще одну. Она жестом показала – мол, открывай.

Кулебяка немного поколебался, но все же открыл.

Дамочка вошла первой, за ней проследовали еще пятеро. Четверо мужчин и еще одна женщина, причем эту женщину с двух сторон держали за локти. И лицо у нее было какое-то странное – то ли сонное, то ли просто обалдевшее.

– Вы же сказали, что будете только вы с шефом! – проговорил охранник вполголоса.

– Ну, вообще-то я вам этого не говорила, – возразила женщина. – Мой шеф – он такой важный человек… такие люди без охраны даже в туалет не ходят!

Охранник вынужден был признать ее правоту. Он хотел было спросить про вторую женщину, но отчего-то не решился.

– Вызывайте Курицына! – напомнила ему дамочка.

Кулебяка на долю секунды застыл в нерешительности, и тогда она похлопала его по карману – тому самому, в котором днем лежала аппетитная стопочка купюр.

Семен Степанович включил переговорное устройство и произнес слегка смущенным голосом:

– Слава, подойди ко мне на пост!

– А что такое? – отозвался коллега. – Я вообще-то занят… кстати, ты не знаешь, как зовут того чувака, который продал душу дьяволу?

– Слава, отложи свой кроссворд и подойди. Тут такое дело… в общем, не пожалеешь.

Заинтригованный Курицын отключился и через пять минут появился в холле музея. Увидев целую толпу незнакомцев, он удивленно уставился на коллегу:

– А это кто такие?

– А это, Слава, очень важные люди… – начал Кулебяка, но его знакомая дамочка улыбнулась своими узкими губами и проговорила:

– Не беспокойтесь, Семен Степанович, я сама все объясню вашему коллеге!

С этими словами она подошла к Курицыну и достала что-то из кармана. Кулебяка подумал было, что это – пачка денег, но тут же убедился, что это никакая не пачка, а маленький блестящий баллончик. Дамочка брызнула из баллончика в лицо Курицыну, тот охнул, закрыл лицо руками и без чувств повалился на пол.

– Что это?.. – испуганно проговорил Кулебяка. – Что вы с ним?.. Зачем это?.. Мы о таком не договаривались…

– Ну, договаривались или не договаривались – какая разница? – Дамочка снова улыбнулась своими узкими губами, и от этой улыбки охраннику стало как-то нехорошо.

– И вообще, зачем платить Курицыну такие деньги? – продолжала дамочка. – Ведь он, собственно, ничего не сделал…

– А я? – протянул Кулебяка.

– А вы – это другое дело, вы нам очень помогли и еще поможете. Так что вы свои деньги вполне заслужили.

В этом пункте Кулебяка был с ней вполне согласен. Хотя насчет Курицына у него были некоторые сомнения.

– Но он… – проговорил охранник, кивнув на своего неподвижного коллегу. – Он ведь потом может рассказать…

– Вот об этом можете не волноваться. Курицын никому ничего не расскажет.

– Вы его что… – Кулебяка похолодел.

Он не мог произнести страшное слово, которое было у него на языке.

– Убили? – произнесла за него это слово страшная дамочка. – Да что вы! Зачем это? Он и так никому ничего не расскажет, потому что ничего не вспомнит! – С этими словами она повернулась к своему шефу и что-то ему вполголоса сказала.

Тот кивнул, подошел к Курицыну и тоже что-то негромко забормотал.

– Гипноз, что ли? – испуганно спросил Семен Степанович.

– Да какая разница, как это называть! – Дамочка скривила губы. – Вы лучше свое дело делайте.

– Дело? Какое дело?

– Известно, какое. Отключите камеры – вот эту, вот эту и еще эту! – И она показала на несколько кнопок на пульте охраны.

– Но как же… но это не положено…

– Деньги получили – отрабатывайте!

Семен Степанович тяжело вздохнул и выключил камеры.

– Путь свободен! – сказала узкогубая дамочка своим спутникам, и они отправились в глубину музея.

Семен Степанович проводил их растерянным взглядом. Его уже не радовала перспектива двухнедельного отпуска в Турции. Даже с Зинаидой из кафетерия. У него было такое чувство, что он здорово влип. Особенно беспокоило его тело Курицына, лежащее посреди холла.

Он подошел к сослуживцу, наклонился, чтобы послушать пульс.

Пульс был.

Семен Степанович на всякий случай оттащил бесчувственного Курицына в угол, за ширму.

Полуночные посетители музея поднялись по мраморной лестнице, миновали анфиладу парадных комнат, уставленных витринами с экспонатами выставки. Эльвира то и дело сверялась со своим планом и вела спутников по такому маршруту, чтобы не попадать в поле зрения работающих камер.

Наконец они вошли в последний зал, где на огромном столе красовался стеклянный сад.

– Вот он! – радостно проговорил Василий Андреевич. – Сейчас мы доведем эксперимент до конца!

Маша и Милена подошли к запертым дверям музея.

Маша нажала кнопку звонка.

– Что надо? – раздался из динамика над дверью неприветливый голос охранника.

– На выставку посмотреть хотим! – Маша придала своему голосу мечтательное выражение. – Очень любим венецианское художественное стекло!

– Вы что, девушки, выпили лишку, день с ночью перепутали? Музей закрыт! Днем приходите…

– Дверь открой, дядя! – оборвала его Милена. – Неохота через дверь разговаривать. Это в твоих же интересах…

– В каких еще интересах? – возмущенно забормотал динамик. – Музей закрыт, вам сказали! Сейчас я полицию вызову!

– Вызывай, дядя, вызывай! Полиции очень будет интересно, почему ты тех людей впустил!

– Каких еще людей?

– Тех, которые сюда вошли десять минут назад!

– Мы вообще-то тоже с ними, – перебила Маша спутницу. – Мы в группе сопровождения.

– Ну так что ж вы сразу не сказали… – Кулебяка ей не очень-то поверил, но решил впустить странных девиц, чтобы те не шумели на улице.

Вдруг и правда полиция нагрянет…

Дверь открылась. Маша с Миленой вошли внутрь.

Милена оглядела холл и увидела торчащий из-за ширмы ботинок.

Выразительно взглянув на охранника, она проговорила:

– А это кто?

– Это? – Семен Степанович растерялся. – Это напарник мой, Курицын. Он там отдыхает. Мы с ним по очереди дежурим. Он отдохнет и сменит меня…

– Отдыхает? На полу? Ну-ну…

Охранник почувствовал, что запутался, и рявкнул:

– А вы точно с теми людьми? Что-то непохоже!

– А сколько они тебе заплатили, дядя? – процедила Милена.

– Что значит…

– Да ты не смущайся, мы тебе тоже заплатим! – Милена полезла в карман куртки.

Семен Степанович проследил за ее движением. Он ждал, что из кармана появится пухлая пачка денег, но вместо этого в руке девицы оказался серебристый металлический баллончик. Точно такой же, как перед тем у дамочки с узкими губами.

Кулебяка успел подумать, что снова ошибся, и что второй раз наступает на одни и те же грабли, – и тут в глазах у него потемнело, и он сполз на пол.

– Зря ты его! – вполголоса проговорила Маша. – Мы бы его и так уболтали.

– Времени нет на болтовню! – отмахнулась Милена. – Да не бойся, ничего ему не будет. Поспит часок и придет в себя. Нам нужно еще много чего сделать…

Она подошла к пульту и снова включила некоторые из тех камер, которые выключил Кулебяка. Потом достала телефон, набрала номер и проговорила:

– Мопс, я на месте. Ты перехватил сигнал с этих камер? Отлично. Теперь перенаправь их сам знаешь куда!

Закончив разговор, она спрятала телефон и направилась к лестнице. Маша последовала за ней.

Они вошли в анфиладу парадных комнат…

И тут из-за полуоткрытой двери выскользнула темная фигура с пистолетом в руке.

– У нас гости! – проговорила Эльвира, втолкнув Машу и Милену в последнюю комнату, где вокруг витрины со стеклянным садом столпились ночные посетители музея.

– Вот как! – оживился Власов. – Мы их так долго искали – а они сами появились! Так что вместо одного подопытного кролика у вас будет три!

– Два, – поправил его Василий Андреевич. – Милена не участвовала в эксперименте, я включил ее в группу как внутреннего наблюдателя…

– Так это она! – Власов пригляделся к Милене и повернулся к своим людям. – Вы же говорили, что избавились от нее…

– Они, как всегда, облажались! – усмехнулась Эльвира. – Ну, мальчики, хотя бы связать их как следует вы сможете?

– Без проблем! – оживился долговязый, и бросился исполнять приказ.

Через минуту Маша и Милена были связаны по рукам и ногам.

Василий Андреевич открыл свой чемоданчик и принялся колдовать над какими-то флаконами и ампулами, напевая при этом какую-то детскую песенку.

– Давай уже, проводи свой эксперимент! – поторопил его Власов. – Ты не в своей лаборатории, нам в любую минуту могут помешать!

Василий Андреевич выпрямился. В одной руке у него был шприц, в другой – пластиковый контейнер с несколькими ампулами. Он подошел к витрине со стеклянным садом.

– Так… нужно ее открыть. А где Эльвира?

В самом деле, Эльвира, приведя Машу и Милену, как-то незаметно исчезла.

– Как раз когда она мне нужна…

– Да разбить эту витрину – и дело с концом! – предложил Власов.

– Ни в коем случае! – В глазах Василия Андреевича вспыхнул ужас. – Витрина очень прочная, бронированного армированного стекла, а самое главное – вы можете повредить сам артефакт, и тогда весь эксперимент пойдет насмарку!

– А чем тогда тебе поможет Эльвира?

– Она всегда находит какой-то выход…

Тут из соседней комнаты появилась Эльвира. Она подталкивала перед собой высокого, начинающего седеть мужчину лет сорока в клетчатом пиджаке.

Маша узнала Дмитрия Алексеевича, с которым познакомилась в музее.

– Вот, еще один гость! – проговорила Эльвира сквозь зубы, вытолкнув Дмитрия на середину комнаты.

– А это еще кто такой? – удивленно спросил Власов.

– Я работаю в музее, – ответил Дмитрий без малейшего признака волнения.

– По ночам?

– А что, уже ночь? – Дмитрий взглянул на часы и поднял брови: – И правда… заработался! Заканчиваю важную статью, понимаете ли…

– Пристукнуть его, и все…

– Постойте! – Василий Андреевич оживился. – Может быть, это нам на руку! Любезный, а вы можете открыть эту витрину?

Дмитрий замешкался с ответом, и Власов подскочил к нему:

– Открой витрину, козел, иначе я тебе кишки выпущу!

– Как грубо! – Дмитрий отстранился, отряхнул пиджак. – Может быть, я и открою эту витрину, чтобы вы со своими грубыми методами не наломали дров, но это будет не так просто…

– А по-моему, очень просто! Или ты ее откроешь, или я тебя пристрелю. Усек?

– Не горячитесь, не горячитесь! – Дмитрий подошел к витрине и стал что-то отвинчивать.

– Ну вот видишь, мои методы хоть и грубые, но действенные! – Власов победно взглянул на Василия Андреевича. – Давай уже, делай свои уколы, время не ждет!

Василий Андреевич подошел к Елене, взял ее за предплечье.

Елена смотрела перед собой пустым, погасшим взглядом, словно все происходящее ее не касалось. Она не сопротивлялась, и Василий Андреевич легко поднял ее руку, закатал рукав и поднес шприц к коже. Он снова напевал без слов свою песенку.

Милена вспомнила, как он напевал эту же песенку у себя на базе, когда она подслушивала его через микрофон Мопса. Только тогда он пел ее со словами… она вспомнила эти слова: «Дама бубен варила бульон и пудинг пекла на обед, десятка бубен украла бульон, а пудинг украл валет…»

И тут… видимо, песенка оживила ее память, и она вспомнила полутемный коридор в доме на Промышленной улице, вспомнила девушку Марину, участницу ужасного эксперимента, которой уже нет в живых… вспомнила, как их поймали люди Власова и уже хотели с ними расправиться, но тут Василий Андреевич произнес «десятка бубен!» – и Марину словно подменили. В нее словно вселился дьявол, и она в считаные доли секунды расправилась с боевиками Власова…

Но потом сам Власов застрелил ее.

Значит, кодовым словом для Марины было «десятка бубен». Так, может быть, код для Елены тоже взят из этой же песенки? Недаром Василий Андреевич все время ее напевает!

Во всяком случае, она ничем не рискует, хуже, чем сейчас, уже не будет…

И Милена выпалила:

– Дама бубен!

В это же мгновение произошло сразу несколько событий.

Елена напряглась, глаза ее вспыхнули, она выдернула свою руку у Василия Андреевича и обвела комнату быстрым безумным взглядом, словно пытаясь понять, кто она такая и где находится.

В то же мгновение Василий Андреевич, сообразив, что происходит и чем это грозит, метнулся в сторону как можно дальше от Елены – и оказался рядом с витриной, над которой трудился Дмитрий Алексеевич.

И в это же самое время Дмитрий отвернул какой-то винт и снял часть армированного стекла, открыв одну сторону стеклянного сада.

В следующее мгновение в комнате воцарился ад.

Елена метнулась к одному из людей Власова, схватила его одной рукой за воротник, второй за пояс и бросила через всю комнату, как невесомую тряпичную куклу. Тут же она развернулась, схватила второго боевика и швырнула в другой угол. Власов, никогда не терявший хладнокровия, успел вытащить пистолет, но Елена опередила его – она налетела на него, как ястреб на цыпленка, вырвала пистолет, чуть не оторвав вместе с ним руку, и швырнула Власова на пол…

Она снова развернулась, оглядывая комнату… но в это время Дмитрий Алексеевич мягким, завораживающим голосом произнес:

Лес, растущий к небу корнями,Чтобы клекот веков сколоть,Кто твоими кормил камнямиОкеана льняную плоть?Кто, весь мир разыграв в рулетку,Посылал за стрелой стрелу?Кто ковал золотую клеткуИмператорскому орлу?Кто луны плесневелой коркойХищный строй кораблей дразнил?Кто империей дальнозоркойСкифский выводок соблазнил?Ослепительно умираяНа подмостках былых веков,Отраженье земного раяВ тусклом зеркале облаков,Сувенирная лавка мира,Мастерица стеклянных склок,Отголосок чумного пира,Пышной вечности эпилог! [2]

Елена остановилась, провела рукой по лицу и снова удивленно огляделась. Только на этот раз в глазах ее было не безумие, а усталость и растерянность.

– Где это я? – проговорила она тихим, неуверенным голосом, и тут, заметив Машу и Милену, повторила иначе: – Где это мы?

– Мы тебе все расскажем, – ответила Милена, – но сначала развяжи нас! Пожалуйста!

Пока Елена развязывала подруг, Маша оглядела комнату – точнее, поле короткого, но яростного побоища.

Сам Власов и его последние люди стонали и пытались подняться, Василий Андреевич и Эльвира куда-то исчезли, Дмитрий стоял возле витрины со стеклянным садом, как ни в чем не бывало, прилаживая стекло на прежнее место.

В это время из соседней комнаты донеслись приближающиеся шаги многих людей.

– Нам всем лучше отсюда уйти! – проговорил Дмитрий Алексеевич, подойдя к девушкам.

– Да, только куда?

– Вы не забыли – я же здесь работаю! – Он подошел к стене комнаты, обшитой деревянными панелями, и слегка нажал на нее. Панель повернулась, и открылся потайной проход.

Все четверо проскользнули в него.

Маша, которая шла последней, прежде чем закрыть потайную дверь, выглянула в щелку.

В комнату вбежали несколько человек в черной униформе и масках, они направили оружие на Власова и его людей.

– Убери пушку! – прохрипел Власов, кое-как поднявшись с пола. – Ты знаешь, кто я такой?

– Отлично знаю! – ответил вместо бойца коренастый человек средних лет, последним вошедший в комнату. – И мы разберемся, что за дела ты проворачиваешь за спиной руководства!

– Это ты?! – на этот раз в голосе Власова прозвучал настоящий испуг.

– А ты что – думал, про твои дела никто не знает? Отдел внутренних расследований давно тобой интересуется! Мы знали, что ты, так сказать, в свободное от основной работы время трудился на благо одной могущественной подпольной организации. Знаем, что ты участвовал в преступном эксперименте по изменению человеческого сознания. Целью этого эксперимента было раскрытие возможностей человеческого подсознания и создание из обычных женщин супербоевиков, машин для убийства. Знаем и то, что твои новые хозяева испугались возможных последствий этого эксперимента и приказали тебе свернуть его. Но ты и им изменил, продолжил работать со своим давним знакомым, профессором Жуковским, который решил во что бы то ни стало довести эксперимент до конца. Одного не знаем – откуда ты взял людей? Своих подчиненных ты не использовал, потому что боялся, что они доложат нам о твоих тайных играх…

Власов молчал, мрачно уставившись в стену.

– Не хочешь говорить? – Собеседник Власова усмехнулся. – Это тебе вряд ли поможет! Впрочем, у меня есть догадка. Это ведь Кудряшов тебе дал людей?

Власов вздрогнул и оглянулся, как будто чего-то испугавшись.

– Вижу, что моя догадка верна! Мы давно уже присматриваемся к его частной компании…

За спиной у Маши раздался сдавленный возглас. Она оглянулась и увидела Елену. Лицо ее было бледным, глаза округлились от удивления.

– Он сказал – Кудряшов? – прошептала она.

– Тише вы! – шикнула Милена. – Если эти нас заметят – точно живыми не уйдем, серьезные люди и много их…

– Так что, Власов, плохи твои дела, – продолжал коренастый, – многое про тебя известно, а остальное ты сам расскажешь. А вы тоже свое получите. – Он повернулся к двоим бойцам и нахмурился. – А остальные где? Этот профессор ненормальный и его ассистентка?

«А правда, где они!» – Маша повернулась к Дмитрию, но он прижал палец к губам.

– Что ж, нужно уходить! Убрать тут все, чтобы утром шуму не было! – приказал главный. – Этих с собой!

Через несколько минут комната опустела.

Дмитрий Алексеевич проговорил вполголоса:

– Все ушли, мы тоже можем выходить из своего тайника.

Он открыл потайную дверь, и девушки вышли из убежища.

Прежде чем покинуть комнату, Маша еще раз остановилась возле витрины со стеклянным садом.

– Какой он все-таки красивый…

Дмитрий, который стоял рядом с ней, улыбнулся.

– Да, вот чего я не понимаю… – проговорила Маша, нахмурившись. – Куда подевались Василий Андреевич и Эльвира? Неужели они смогли ускользнуть? Тут ведь была куча народу, они профессионалы…

– Не понимаете? – Дмитрий внимательно взглянул в глубину стеклянного сада.

Маша проследила за его взглядом – и увидела в конце одной из дорожек, возле фонтана с дельфином, извергающим струи искрящейся воды, две фигурки, которых здесь прежде не было. Мужчина лет пятидесяти, с остроконечной бородкой, в лиловом бархатном камзоле и треугольной шляпе с серебряным кантом, удивительно похожий на Василия Андреевича, и женщина в черном платье со шлейфом. Лицо женщины было закрыто черной полумаской, но из-под нее были видны узкие красные губы, напоминающие бритвенный порез…

– Не может быть! – Маша всплеснула руками. – Этого просто не может быть!

– Но вы же сами видите, – Дмитрий улыбался мягкой улыбкой.

– Но я не понимаю… – начала было Маша, но увидела его глаза и поправилась, – то есть я понимаю, что этот сад… он не обычная работа из стекла.

– Разумеется, понимаете! И я знаю, что у вас с этим старинным и необычным артефактом есть какая-то связь. И я очень надеюсь, что с вашей помощью смогу разобраться, что же это такое – стеклянный сад.

– Конечно, я тоже хочу разобраться! – Маша не заметила горячности в своем голосе.

Зато Елена, стоявшая в сторонке, заметила, как блестят ее глаза и голос дрожит. Ну и ладно.

– Слушай, подруга, – она тихонько взяла за руку Милену, – тут такое дело… У меня к тебе просьба будет. Ты ведь можешь в любой компьютер залезть, любую информацию про человека получить?

– Я – нет, но кое-кто может, – осторожно ответила Милена.

– Тогда попроси его… – Елена зашептала прямо ей в ухо, но это было напрасно, те двое были слишком увлечены беседой.

– Попросить я, конечно, могу, – Милена нахмурилась, – но понимаешь, он даром-то ничего делать не будет.

– А я не даром! – обрадовалась Елена и протянула Милене флешку это я там, на Промышленной улице, в комнате Эльвиры нашла! Тебе пригодится!

– Надо думать! – Милена схватила флешку, как кот Варик хватает мышь. – Ведь там небось все наблюдения за экспериментом.

Дмитрий проводил их до выхода.

– Слышь, дядя, – Милена пнула ногой Кулебяку, отдыхавшего на полу, – давай, поднимайся, да дверь за нами запри, чтобы утром у тебя неприятностей не было. И помалкивай там завтра, языком не трепли зря.

– Да уж себе не враг… – проворчал Кулебяка.

– Ну вот, – Елена открыла дверь и пропустила вперед дочку, – хорошо, что мы дома, а то в Дачном этом как-то тесно. Да и вообще мне тот район совсем не нравится. Сейчас вещи разберем, а завтра бабушку Соню в больницу отвезем.

– Да уж, – проворчала Софья Андреевна, – пора бы мне и своим здоровьем заняться. Приехала с врачами проконсультироваться, обследование пройти, а вместо этого все бегаю да бегаю по вашим делам, как будто мне делать нечего.

– Зато ты хромать перестала! – весело сообщила Катя.

– А ведь верно! – удивилась Софья Андреевна. – И нога почти не болит. Ну надо же…

Елена втащила вещи – немного, всего один чемодан и сумка, да еще узел с подушками и одеялом, и протянула руку, чтобы запереть дверь, как вдруг эта дверь отлетела в сторону. Очевидно тот, кто так сильно пихнул дверь, имел намерение этой дверью Елену пришибить, но она успела отскочить.

В дверном проеме возник кряжистый мужчина с такими широкими плечами, что с трудом прошел в дверь. На плечах этих сидела небольшая голова с маленькими свиными глазками, которые в данный момент смотрели свирепо.

– Ты? – ахнула Елена и прижала руки к груди, потому что ей вдруг стало трудно дышать. Перед ней был Виталий Кудряшов собственной персоной.

– А ты думала – кто? – прогудел мужчина. – Хахаль новый?

Елена вздохнула, она прекрасно знала, что спорить с бывшим мужем бесполезно. Если она будет возражать, пытаться оправдываться, взывать к его логике и здравому смыслу, то будет только хуже. Тем более, как она заметила, сейчас он был в крайней степени ярости. Ну еще бы, у него небось служебные неприятности. Да еще какие, схлестнулся с серьезной Конторой, которая шутить не любит. И он, разумеется, решил сорвать свою ярость на ней.

За пять лет совместной жизни Елена неплохо изучила своего мужа. Если честно, там и изучать было нечего, ничего сложного, примитивный индивидуум.

Елена не успела удивиться своим мыслям, раньше она никогда так о бывшем муже не думала, она его боялась. До жути, до колик в животе, до остановки сердца.

Ну да, когда она видела его в таком состоянии, как сегодня, то сердце сначала останавливалось, и невозможно было дышать, потом же, когда наконец удавалось сделать вздох, сердце нехотя начинало биться, но не на своем обычном месте, а где-то внизу, в желудке, что ли, или еще ниже…

Кудряшов сделал широкий шаг в прихожую, за ним бочком протиснулся его порученец Жук.

Глядя на него, Елена хотела гадливо поморщиться, еле сдержалась. И правда противный тип, какой-то скользкий, глазки бегают по сторонам, все высматривает, вынюхивает, потом мужу докладывает, да еще гадости от себя прибавляет.

– Ну? – прорычал бывший муж. – Я тебе говорил, чтобы сидела тихо и никуда не ходила?

– Говорил, – Елена сумела справиться с дыханием, и голос почти не дрожал.

Впрочем, бывший и не ждал, что ему ответят.

– Предупреждал я тебя, чтобы ты не шлялась по мужикам и никого сюда не водила? – теперь бывший пер на Елену танком.

– Ага, предупреждал, – закивала Елена, – сколько раз предупреждал.

Краем глаза она поймала удивленное выражение на лице этого прихлебателя Жука, он что-то почувствовал в ее голосе и поведении, но, разумеется, промолчал. При Виталии Кудряшове многие предпочитали молчать.

– Ну так вот, раз предупреждал, то теперь нечего и говорить, – неожиданно спокойно произнес бывший, – значит, как я сказал, так и сделаю.

– Что сделаешь? – прошелестела Елена.

Кудряшов решил, что его бывшая жена говорит так от ужаса, и на миг в его лице проступило самое настоящее удовольствие, ведь в глубине души он был настоящим садистом, ему нравилось унижать и мучить тех, кто не мог ответить тем же. Жук же, который умел всегда держать нос по ветру, уже не удивился, а заподозрил подвох, но снова промолчал.

– Забираю ребенка, а ты можешь катиться куда подальше, – отрезал Кудряшов, – сказал, что голую на улицу выгоню, – значит, так и будет. Я два раза не повторяю.

В прихожей установилась звенящая тишина, Елена не двинулась с места и не сказала ни слова.

Неизвестно каких действий ждал от нее бывший муж, возможно, думал, что она будет рыдать и умолять его, валяться в ногах, а он отпихнет ее и все равно сделает по-своему, поэтому, не дождавшись ничего, он еще больше разозлился.

– Что стоишь? – рявкнул он Жуку. – Забирай девчонку!

Тот не посмел ослушаться и шагнул на кухню, куда Софья Андреевна под шумок сумела утянуть Катю.

Кудряшов смотрел в ту же сторону, поэтому не видел, что случилось с его бывшей женой. Он почувствовал вдруг, как что-то схватило его за плечи и повернуло вокруг своей оси, потом получил сильнейший удар по шее, потом его подняли в воздух и бросили на пол, при этом в левой руке что-то хрустнуло, и Кудряшов осознал себя сидящим на полу и баюкающим руку, которая распухала на глазах. Рядом тут же плюхнулся Жук, которого Софья Андреевна огрела чугунной сковородкой, почувствовав при этом глубокое удовлетворение.

Кудряшов поднял глаза на свою бывшую жену и не узнал ее. Перед ним стояла не женщина, а машина для убийства. Пустые глаза, точные, экономные движения и никакого оружия в руках. От этого ему стало еще страшнее.

– Ты… – прошипела она, наклонившись, так что совсем близко он увидел ее пустые холодные глаза, в которых ничего, ну совершенно ничего не отражалось.

От этого зрелища он немного пришел в себя и попытался отползти в сторону. Однако, хоть прихожая в этой квартире и была гораздо больше, чем в Дачном, Виталий Кудряшов был мужчиной чрезвычайно крупным, да еще и Жук тут валялся, так что далеко уползти не получилось.

– Ты, – повторила Елена, как следует тряхнув бывшего мужа, отчего рука отозвалась резкой болью, – ты знаешь, что у меня есть? Не знаешь, – сказала она, не дождавшись ответа, достала из сумки пачку листков и поднесла ее к лицу Кудряшова.

– Вот здесь у меня все твои делишки с цифрами и фактами, – заговорила она спокойно, – все, чем ты занимался в течение последних десяти лет. А поскольку все это противозаконно, то в соответствующих службах очень обрадуются, получив эти материалы. Они-то там голову ломают, как тебя ущучить, а тут такой подарочек им! Так что, если я еще раз, понял? Только один раз увижу тебя или твоего… – она пнула ногой Жука, который потихоньку пришел в себя и смотрел теперь на нее полными ужаса глазами, – если еще раз увижу тебя рядом с дочкой или вообще про тебя услышу, то мигом отправлю эту информацию куда следует, понял? Я спрашиваю, понял?

Голос у Елены был сухим и невыразительным, без всяких эмоций, отчего было еще страшнее.

– П-понял… – просипел Кудряшов.

– И буквально сегодня ты немедленно перепишешь эту квартиру и машину на мое имя. И откроешь счет в банке, куда положишь деньги на дочку. Понял?

– П-понял… – Кудряшов с ужасом смотрел на распухающую на глазах левую руку, рукав уже грозил лопнуть. – Но… мне в больницу…

– Ничего, рука левая, правой документы подпишешь, – отмахнулась Елена, – а сейчас пошел вон!

Она резко пихнула бывшего мужа ногой в бок, отчего он мигом перевернулся и вскочил на ноги, опираясь только правой рукой. И ходко побежал к двери.

– А с тобой… – Елена повернулась к Жуку, который пытался ползти за хозяином, – а с тобой мы еще не закончили.

Жук понял, что пришел его смертный час. Елена схватила его одной рукой и понесла в комнату. Открыла балкон и посмотрела вниз. Так она и думала, внизу стояла машина бывшего мужа. В этом доме у самого подъезда машины ставить было нельзя, так договорились жильцы на общем собрании, но Виталий Кудряшов никогда не обращал внимания на такие мелочи, он делал так, как ему удобно, и никто не смел с ним спорить. До сегодняшнего дня.

Елена перехватила Жука поудобнее и свесила вниз.

– Пятый этаж… – сказала она задумчиво.

– Не надо! – Жук тонко заверещал и задергался в ее руках. – Умоляю, не надо!

Елена с сожалением втащила его обратно на балкон, схватила цветочный горшок с засохшим непонятным растением и бросила его вниз. Попала по крыше машины, тут же выскочил водитель и оторопело уставился наверх.

Жук представил, что на месте горшка был бы он, и плюхнулся на плитки балкона. Елена перевела дух, потрясла головой и пошла на кухню к дочке.

Жук опомнился, когда Софья Андреевна потрясла его за плечо.

– Вставай, мил человек, ишь, разлегся тут, на чужом балконе. Что тебе тут, пляж, что ли? Иди давай отсюда по-хорошему, пока еще сковородкой не получил!

Мастер Джакомо третью неделю работал над стеклянным садом, который заказал ему маркиз Сантакьяра. Работа увлекла его, и он почти от нее не отрывался – подмастерье приносил ему еду прямо в мастерскую, и только когда его руки начинали дрожать, мастер на три-четыре часа ложился отдохнуть.

Наконец работа подошла к концу.

Мастер отошел на несколько шагов, чтобы осмотреть свое изделие.

Перед ним на рабочем столе стоял чудесный сад из переливчатого, мерцающего стекла. Вдоль узких дорожек сада стройными рядами выстроились апельсиновые деревья, на ветвях которых висели зрелые плоды одновременно с нежными цветами, фигурные клумбы покрывали чудесные розы и левкои, фонтаны извергали искрящиеся струи воды. Это была чудесная, удивительная, неповторимая работа, какой не выполнил прежде ни один мастер острова Мурано. Но чего-то все же не хватало стеклянному саду…

Мастер Джакомо сам не понимал причину своего недовольства. Им гордился бы его покойный отец, и отец его отца, и многие поколения стекольных мастеров…

Он знал, что подлинный художник никогда не бывает полностью доволен результатом своего труда, всегда хочет достичь большего, но все же в этом саду и впрямь чего-то не хватало.

Вдруг в дверь мастерской кто-то негромко постучал.

Обычно мастер негодовал, если кто-нибудь нарушал его одиночество во время работы, – и все его подмастерья, все его близкие знали это и не смели приближаться к мастерской без его позволения. Но сейчас работа была уже завершена, и мастеру захотелось показать ее кому-нибудь, захотелось увидеть восхищение в чьих-то глазах.

Он отворил дверь. За порогом была глубокая ночь, прозрачная и загадочная ночь Венеции, ночь, полная волшебства и тайны. Сначала мастер никого не увидел, он подумал уже, что стук ему послышался, но потом из тумана и темноты возникла девушка. Это была та загадочная синьора, которая приходила в его мастерскую, когда он только начал работу над стеклянным садом. Лицо ее было взволнованно, на щеках блестели слезы.

– Что вам угодно, синьора? – удивленно проговорил мастер.

– Спрячьте меня, мастер Джакомо! – воскликнула девушка, схватив его за руки. – За мной гонятся! Умоляю вас, спрячьте меня! Моя жизнь в ваших руках!

– Гонятся? Кто же? Что случилось?

– Умоляю, не задавайте вопросов! Просто позвольте мне спрятаться в вашей мастерской!

– Я не могу отказать вам, синьора, однако хотел бы понять, что случилось…

– После, после! Все после!

Мастер Джакомо огляделся, думая, где он может спрятать таинственную синьору, в это время с улицы донеслись приближающиеся шаги и громкие, повелительные голоса. Кто-то решительно постучал в дверь мастерской:

– Именем совета двадцати, немедленно откройте!

Формально главой Светлейшей Венецианской республики считался дож, но реальной властью он не обладал, будучи только декоративной и символической фигурой. Реально возглавляла Венецию сложная система управления, состоявшая из многочисленных советов – совета ста, совета восьмисот, совета сорока. Все эти советы проверяли и контролировали друг друга, чтобы не позволить кому-то захватить абсолютную власть, но самым влиятельным из них был совет двадцати, состав которого хранился в тайне.

Мастер оглянулся на беглянку, он хотел сказать, что не может не подчиниться могущественному совету, в руках которого жизнь и свобода каждого венецианца, да и поздно уже прятаться.

Однако таинственная красавица уже куда-то исчезла, уже успела спрятаться. Он вспомнил, как прошлый раз она вылезла из кассоне, и подумал, что она спряталась там же.

Мастер тяжело вздохнул и открыл дверь.

На пороге мастерской стояли вооруженные сбиры – тайные агенты правящего совета, в руках у них пылали факелы. Чуть позади толпились слуги и подмастерья, заспанные и перепуганные.

– Что вам угодно, господа? – в голосе мастера недовольство смешивалось с испугом.

Старший сбир поднес факел к его лицу и проговорил:

– Мы получили достоверные сведения, что в вашей мастерской спряталась особа, которую мы ищем. Особа, арест которой санкционирован советом двадцати.

– Уверяю вас, господа, вы ошибаетесь! У меня никого нет, я работаю в одиночестве…

– Это мы сейчас проверим, и горе вам, если вы нас дерзнули обмануть! – С этими словами сбир оттеснил его в сторону, и его подручные заполнили мастерскую.

Мастер Джакомо в страхе следил за ними. Он знал, что, укрывая преступника, сам становится преступником и может быть арестован сбирами.

Агенты безрезультатно обыскали все углы мастерской. Наконец один из них подошел к расписному сундуку – кассоне.

– Постойте! – проговорил мастер. – Не открывайте сундук…

– Вот как? – оживился старший сбир. – Видать, тут-то она и прячется…

Агенты откинули крышку кассоне – но там никого не было, лежала только стопка чистых скатертей.

Сбиры переглянулись и, разочарованные, один за другим покинули мастерскую.

Старший, прежде чем выйти, сурово взглянул на мастера и проговорил:

– На этот раз вы отделались легко, но помните – сокрытие преступника – само по себе преступление!

– Я это знаю!

Заперев за сбирами дверь мастерской, мастер Джакомо удивленно огляделся.

Куда же спряталась его ночная гостья?

Взгляд его невольно обратился к рабочему столу, на котором стоял стеклянный сад.

И тут он почувствовал, что за время обыска чудесный сад удивительным образом изменился. Казалось бы, все было таким же, как прежде, – дорожки, стройные ряды апельсиновых деревьев, цветочные клумбы, фонтаны с бьющей из них водой, прячущиеся среди листвы мраморные статуи – но теперь кто-то словно оживил стеклянный сад, вдохнул в него жизнь.

Все теперь казалось живым, настоящим – цветы благоухали, листья деревьев трепетали под легким ветерком, струи воды мелодично журчали…

Что же изменилось за несколько минут? Кто вдохнул в стеклянный сад жизнь, душу?

Мастер внимательно оглядел свое творение – и вдруг в самой глубине сада увидел фигурку, которой прежде здесь не было, фигурку, которую он не создавал.

Это была фигурка девушки, как две капли воды похожая на ночную гостью мастера. Казалось бы, такая же стеклянная фигурка, как остальные, как статуи, тут и там расставленные среди ветвей, – но она была гораздо живее и выразительнее остальных. На лице ее играла печальная улыбка, и мастеру показалось, что вот-вот эта стеклянная синьора заговорит…

И тут мастер Джакомо понял, что именно этой фигурки, именно этой девушки не хватало в его стеклянном саду. Именно она вдохнула в него жизнь.

Маша перебежала дорогу перед автобусом с туристами, который негодующе загудел, и подошла к входу в музей. Открыла тяжелую дверь и увидела знакомого охранника, какая-то смешная у него фамилия, ага, Кулебяка. И не удержалась:

– Привет, дядя, помнишь меня?

– Забудешь тебя, как же… – проворчал Кулебяка.

– А ты все трудишься, без отгулов и выходных?

– Какой тут выходной, когда один в больнице, а Курицын вообще ни фига не помнит, жену и то не узнает, вы, говорит, дама, меня с кем-то путаете, я вообще никогда женат не был! Здорово его тот мужик загипнотизировал!

– С этим уж ничего не поделаешь, может, само пройдет. И ты, дядя, забудь про все, так лучше.

– А вы, дамочка, куда это идете? – Кулебяка посмотрел на Машу со злорадством. – Выставка-то закрыта, упаковывают экспонаты и обратно в Венецию отправляют.

– Да? – Маша не слишком расстроилась. – Тогда мне к Дмитрию Алексеевичу.

– Не знаю такого. Выставка закрыта, пустить вас не могу.

– Как же так?

Тут к охраннику подошла музейная служительница – дама лет шестидесяти с седыми волосами, убранными в узел, и в строгом сером костюме.

– Что такое, Семен, что за шум?

– Мне нужен Дмитрий Алексеевич, ваш сотрудник, – строго сказала Маша.

– Что вы, дорогая, я работаю в этом музее много лет и точно знаю, что у нас нет сотрудника с таким именем. Нет, и никогда не было, – доброжелательно, но твердо ответила служительница и удалилась.

Боже мой!.. Маша отошла от охранника и прислонилась к стене в холле. Что же это, как же это? Неужели ей все показалось? Неужели не будет у нее никакой новой жизни? Неужели придется возвращаться назад, к прошлому, скучному и опостылевшему прошлому? Неужели никогда больше не увидит она волшебный стеклянный сад и так никогда и не поймет, в чем же там дело и какая у нее с этим садом таинственная связь?

Нужно было уйти туда, поняла Маша, когда она стояла возле сада в первый раз, нужно было уйти туда. И не возвращаться. Но Дмитрий зачем-то вернул ее. Дмитрий, которого, как выяснилось, тоже никогда не было.

– Хм… – Охранник манил ее к себе. – Я, конечно, извиняюсь, совсем забыл. Вам, дамочка, письмо. Вот, просили передать.

Дрожащими руками Маша вскрыла конверт, из него выпал билет на самолет Санкт-Петербург – Венеция и гостиничная бронь.

Гостиница «Корте Кантарини», прочитала Маша, на виа Гарибальди, возле Арсенала. И вылет завтра.

Примечания

Стихотворение А. Танкова.

Вернуться назад

HOME / Романы

Наталья Александрова - Стеклянный сад