Наталья Александрова - Тайна турецкого паши

Дверь подъезда распахнулась. На крыльцо вышел мужчина в сером незастегнутом пальто.

На улице падал медленный, крупный снег. В желтоватом свете уличного фонаря он казался каким-то ненастоящим, искусственным, бутафорским – вроде того театрального снега, который падает в опере «Евгений Онегин», в сцене дуэли.

Мужчина зябко поежился, поднял воротник пальто, огляделся по сторонам и достал из кармана мобильный телефон.

Он набрал номер, поднес телефон к щеке, но в это время из темноты вынырнули две фигуры. Казалось, они были частью окружающей темноты, ее сгустками.

В двух этих фигурах было какое-то неуловимое сходство, хотя внешне незнакомцы разительно отличались друг от друга – один был тощим и долговязым, второй – коренастым и плотным. Но была в обоих какая-то хищная повадка, они двигались мягко и пружинисто, то и дело оглядываясь через плечо, словно ожидая погони.

Долговязый подошел к мужчине с телефоном, усмехнулся какой-то опасной волчьей ухмылкой, на мгновение показав крупные желтые зубы, и процедил с ленивой растяжкой:

– А он не похож на покойника!

– Не похож, – подтвердил его коренастый спутник. – Ничуть не похож! Мне ли покойников не знать!

– Мужики, – проговорил мужчина с телефоном, стараясь не показать испуга. – Вы меня с кем-то спутали.

Он попятился, но коренастый тип каким-то непостижимым образом оказался уже между ним и дверью подъезда.

– Вот что, – проговорил долговязый, смерив мужчину с телефоном цепким, неприязненным, пренебрежительным взглядом. – Шатун хочет с тобой поговорить. Вопросы у него к тебе есть. Так что ты сейчас без базара поедешь с нами.

– Никуда я с вами не поеду! Вы меня точно с кем-то спутали!

– Я что, непонятно говорю? – Долговязый оттопырил нижнюю губу, снова обнажив крупные зубы. – Я сказал – ты поедешь с нами! Шатун тебя ждет!

– Не знаю я никакого Шатуна и вас не знаю! Проваливайте отсюда, а то…

– А то что? – Долговязый криво ухмыльнулся, и в его руке появился нож. – Все, я сказал, завязывай базарить! Пойдешь с нами, и все! А то я тебя пером пощекочу…

Мужчина в сером пальто резко развернулся, оказавшись лицом к лицу с коренастым, ударил его без замаха в солнечное сплетение. Коренастый покачнулся, но удержался на ногах и быстро взмахнул рукой.

Мужчина в сером удивленно ахнул, широко открыл рот, как будто ему не хватало воздуха, на сером пальто проступила широкая красная полоса. Ноги мужчины подогнулись, он упал на колени перед коренастым громилой, словно умоляя его о чем-то, громко всхлипнул и завалился на бок. На губах у него вскипела красная пена, глаза закатились, подернулись мутной белесой пеленой.

– Ты чего, Шуруп?.. – протянул долговязый, убирая свой нож. – Ты же его замочил!

– Ну, замочил… а что мне оставалось?

– Шатун же велел его живым привезти!

– Ну, велел! А чего он размахался?

– Ладно, поздняк метаться, сваливаем, пока нас никто не видел! – И двое метнулись в снежную тьму, растворились в ней, исчезли, как будто их никогда и не было.

Крупный бутафорский снег падал на человека в сером пальто, как на убитого Ленского. Первое время он быстро таял, но вскоре перестал.

Через некоторое время, однако, двое появились вновь. На неподвижное тело уже намело небольшой сугроб.

– Вот хорошо еще, что ни одна собака не вышла по такой погоде, – ворчал худой, – ты, Шуруп, еще от Шатуна огребешь по полной.

– Ладно, хватай его да грузи!

Они подхватили мужчину, который издал едва слышный стон.

– Живой! – обрадовался Шуруп. – Ну, мое счастье…

Ника проснулась и, еще не открывая глаз, поняла, что что-то не так. Постель была не ее, это точно. У нее кровать довольно старая, скрипит все время, при каждом неосторожном движении, зато матрац мягкий, качаешься на нем, как на теплых морских волнах. А тут… совершенно новая кровать, пахнет магазином, и матрац ровный и твердый, как футбольное поле, не проминается нисколько.

Да, определенно что-то не так. Она почувствовала страх, как бывало всегда, когда просыпалась не у себя дома. Страх открыть глаза и не узнать того места, где она находится. И что тогда делать? Кричать, сорваться с места и бежать, но куда? Если звать, то кого?

«Спокойно, – сказала Ника мысленно, – ничего не случилось, я просто очень крепко спала и еще не совсем проснулась… так со мной бывает, так что нечего паниковать. Нужно открыть глаза и осознать, где я. Только без паники!»

Так советовал ей когда-то старый врач, к которому водила еще мама. Когда это было? Очень давно, лет пятнадцать назад…

Очень осторожно Ника открыла глаза и тут же снова зажмурилась.

Все было чужое, непривычное – широкая кровать с холодной пластиковой спинкой, слишком тяжелое одеяло и жесткое постельное белье в жутких розовых цветочках. Такое и правда только в страшном сне может присниться!

Она села на кровати и открыла глаза, теперь уже твердо решив разобраться, где она находится и как она здесь очутилась.

Комната была довольно большая, обставленная скупо. Вся мебель была новая и очень простая. Письменный стол у окна, пустоватый стеллаж для книг, парочка стульев, неудобных даже на вид, вместо занавесок были какие-то канцелярские жалюзи. Ни цветка на подоконнике, ни картинки на стене, календаря простого и то не видно. Все незнакомое, да она в жизни тут не была…

«Хватит! – приказала себе Ника. – Хватит идиотничать! Ты сейчас встанешь, оденешься и разберешься в ситуации. Наверняка все объясняется очень просто, как и всегда!»

Она встала с кровати и, осторожно ступая, направилась к стулу, где была брошена одежда. Ну да, вот ее джинсы, вот свитер, вот белье…

Противно было надевать несвежее, и вообще, хорошо бы душ принять, но все же Ника предпочла встретить неизвестность одетой.

Тапочек не было, а ночнушка на ней была простая, трикотажная. Новая, из магазина прямо, но опять-таки в жуткий розовый цветочек. Да что они тут, все с ума посходили, что ли?

Ника оделась и на стуле под джинсами нашла свою сумку. Купила ее совсем недавно, хотя Сергей советовал ей этого не делать. Приедем, дескать, в Петербург, в большом городе магазины лучше, там все и купишь. Ей же не хотелось выглядеть такой чумичкой, провинциальной тетехой, хоть Сергей и говорил…

Сергей! Дрожащими руками Ника раскрыла подвернувшийся под руку паспорт. Да вот же написано черным по белому: Ломакина Вероника Дмитриевна. А раньше была Соловьева. И вот, на другой странице: зарегистрирован брак с Ломакиным Сергеем Викторовичем. Господи, какая же она дура!

Ника счастливо засмеялась.

Ну, все встало на свои места, она все вспомнила. Квартира эта – его, Сергея, он привез ее сюда вчера поздно вечером. Самолет задержался, пришлось несколько часов просидеть в аэропорту у них в городе, она всегда плохо переносит полет, так что вчера она по прилете дико устала и плохо соображала, даже со свекровью, которая встретила их в аэропорту, толком не поговорила. И тут же плюхнулась на эту кровать – и больше ничего не помнит.

Спала она очень долго, судя по всему, сейчас позднее утро, оттого и забыла начисто все. Какой позор, забыть, что замуж вышла две недели назад!

Ну, бывает у нее такое, бывает, когда со сна не помнишь, где находишься. В командировке, в отпуске, как проснется не у себя дома – так проблемы. Ну и сейчас также. Никому про это Ника не рассказывает, только мама знала, ну и Сергей, конечно, у жены ведь от мужа никаких секретов не может быть.

Да, теперь у нее есть муж. Наверное, оттого не сразу о нем вспомнила, что привыкнуть к этому еще не успела. Всего две недели они женаты, а до этого несколько месяцев знакомы были.

Так все быстро случилось, Сергей потом признался – как увидел ее, так сразу понял, что это его судьба, что с этой женщиной он только и будет счастлив.

Сейчас-то Ника помнит тот день во всех деталях, во всех мельчайших подробностях.

Было лето, выходной день, раннее солнечное утро. Какой-то у них был то ли юбилей фирмы, то ли у начальника день рождения, в общем, заказал он кораблик, который должен был отвезти всех на остров, а там – пикник, шашлыки и прочее, в общем, отдых по полной программе до самого вечера.

Река у них в городе красивая, довольно широкая, на острове народу немного, так что день обещал быть отличным, поскольку погода стояла жаркая, вода в реке нагрелась, она, Ника, решила обновить свой новый дорогущий купальник.

И вот, когда она торопилась на причал и решила срезать дорогу через парк, на нее налетел какой-то ненормальный велосипедист. Со всего размаху, так что она упала. И здорово ушибла ногу.

Когда Ника очухалась и поглядела на кровь, сочащуюся из здоровенной ссадины, то поняла, что купальник обновить сегодня не удастся.

Коленка распухала на глазах, и она испугалась перелома. Тут подбежал тот самый велосипедист и так расстроился, глядя на нее, что даже досужие тетки, что оказались рядом, потому что в парке утром был уже народ, не стали ругаться.

Велосипедист предлагал вызвать «Скорую», но Ника решила, что не стоит. Впрочем, она помнит только, что сидела на дорожке и плакала от боли и злости. Но почему ей так не везет?

Велосипедист же дотащил ее буквально на руках до своей машины, которая стояла неподалеку. Оказалось, что велосипед он взял напрокат тут же, в парке. Да не в добрый час, каялся он всю дорогу.

В травмпункте была большая очередь, несмотря на утро, так что Ника с велосипедистом проторчали там часа три – пока снимок делали, пока врача ждали.

Познакомились, мужчину звали Сергеем, он приносил Нике кофе из автомата внизу и вообще всячески ее опекал. Потом привез домой на своей машине. Затем ужаснулся, что нет у нее в доме никакой еды – ну да, она же собиралась провести этот день на природе. Вообще после смерти мамы Ника хозяйством не слишком заморачивалась. Скучно было готовить для себя одной.

Он накупил кучу продуктов и провел с ней весь день. Только после его ухода Ника осознала, что даже не взяла у него номер телефона. И ей стало так плохо от страха, что никогда она его больше не увидит. Она промучилась всю ночь, да еще нога разболелась.

Но утром он уже звонил в ее дверь с горячими булочками из пекарни на углу. И сам сварил ей кофе.

Кофе! Так, как Сергей, кофе не варит никто больше!

Он говорил, что его научил знакомый армянин, который утверждал, что кофе должен быть черным, как ночь, горячим, как огонь, и сладким, как поцелуй любимой женщины. Ну и, конечно, в последний момент нужно добавить зернышко кардамона.

Все эти мысли пронеслись у Ники в голове буквально за минуту, после чего она втянула носом воздух и ощутила запах кофе.

Совершенно божественный запах, так умеет варить кофе только ее муж.

– Сережа! – Ника выскочила из комнаты.

Прихожая была небольшая и выглядела бы совсем пустой, если бы не чемоданы. Ну да, вот большой чемодан, еще мамин, вот чемодан поменьше, который Ника купила в прошлом году, когда ездила в отпуск. Ну да, вчера все бросила как есть, прямо посреди прихожей, сил не было разбирать вещи…

Споткнувшись о сумку, Ника схватилась за ручку ближайшей двери и буквально влетела в кухню.

Увидев мужскую фигуру, стоящую возле плиты, она затормозила босой ногой, потому что ей показалось… только на секунду ей показалось, что это не ее муж.

Да нет же, вот светлые волосы, вот чуть заросший затылок, вот его клетчатая рубашка поверх линялых джинсов. В кухне витал запах кофе. Его кофе.

Неслышно ступая, Ника подошла ближе и положила руки ему на плечи…

– Сережа… – тихо позвала она, – Сереженька…

Она не успела осознать, что что-то не так, он резко обернулся, джезва выскочила у него из рук и покатилась по полу, разбрызгивая коричневую жидкость.

– Черт! – видно, горячий кофе обжег ему ногу. – Черт!!!

За мгновение до этого Ника успела отскочить. И вовсе не потому, что испугалась обжечься. Нет, она увидела, что кофе варил совсем не ее муж. Не Сергей.

– Вы кто? – оторопело спросила она, вытаращив глаза. – Что вы здесь делаете?

– Ника… – Он протянул к ней руки и широко улыбнулся. – Это же я, твой муж…

Обострившимся зрением она увидела, что улыбается он натужно, вымученно, ну еще бы, небось хочется выругаться и ногу потереть, а тут она…

– Что-о? – До Ники дошли его слова. – Что вы такое говорите? Чей вы муж? И где Сергей?

– Ника. – Он развел руки и сделал к ней шаг. – Что с тобой? Ты меня не узнаешь? Ты так разоспалась, что мужа не узнаешь? Ну, иди ко мне, малыш…

Ника опрометью кинулась от него назад, в прихожую, снова споткнулась о сумку, или что там еще валялось, и растянулась на полу со всего маху.

Было ужасно больно и обидно. Слезы хлынули из глаз, и тут подскочил к ней тот самый тип, который нахально утверждал, что он и есть ее муж, рывком поднял с пола.

– Ну что ты, что ты… – бормотал он, – девочка моя, что ты так испугалась… Ну, не нужно так волноваться, все будет хорошо, только успокойся…

Пахло от него совсем не так, как от Сергея, и голос у него был не такой, и лицо… лицо не его, так отчего же тогда он убеждал ее, что он – ее муж?

– Отойдите. – Ника пыталась вырваться из его рук, но он держал крепко.

– Отпустите меня! – взмолилась она. – Отпустите немедленно! Мне плохо!

– А ты не будешь убегать? – Он ослабил хватку и осторожно усадил ее на стул в кухне.

Стул был старый и скрипучий, вообще кухня была явно не новая и достаточно запущенная, от газовой плиты по стене на потолок шел широкий след копоти, сама плита была покрыта слоем жира, так что Нику передернуло от отвращения.

Она тут же одернула себя: о чем она думает? Какое ей дело до этого гадючника, если Сергей пропал? А может быть, это шутка? Дурацкая, жестокая, но все же шутка?

– Ну, хватит, – сказала она по возможности спокойно, – хватит морочить мне голову. Если вы с Сергеем договорились меня разыграть, то вам это удалось. Я испугалась. Потому что это не смешно.

– Какие шутки! – закричал он и, заметив, что она отшатнулась, тут же понизил голос. – Милая, ну приди в себя! Ну что же это такое! Сколько можно! Ну, вспомни, наконец, что я твой муж Сергей Ломакин, что мы расписались в ЗАГСе в твоем городе две недели назад, а вчера прилетели в Петербург. Потому что я тут живу! И привез тебя с собой! Мать у меня здесь и работа!

– В ЗАГСе? – переспросила Ника, из последних сил стараясь не сорваться и не заорать срывающимся голосом что-то несусветное. Еще хотелось стукнуть этого незнакомого типа чем-нибудь тяжелым, чтобы перестал наконец маячить перед глазами и хватать за руки. – В ЗАГСе? – повторила она, вспомнив, как расписывались они с Сергеем две недели назад.

Тогда еще шел дождь, и Танька Самохина, которую она пригласила в свидетельницы, утверждала, что это к счастью. У Сергея свидетеля не было, они позвали первого попавшегося парня, который отирался зачем-то возле ЗАГСа. Ждал кого-то, что ли… Сергей ему заплатил небольшие деньги.

И свадьбы как таковой не было, посидели в ресторане с Танькой и еще одной женщиной, маминой старинной подругой, Валентиной Павловной. Она все плакала и Нику обнимала, а потом ушла.

«Чтобы вам, молодым, – сказала, – праздник не портить».

В общем, не было свадьбы, да Ника и не хотела шума, года еще не прошло, как мама умерла, какой уж тут праздник. А Сергей сказал, что в Питере все будет – и свадьба, и гости, и новая жизнь начнется. Непременно начнется. И Ника с ним была согласна, потому что, откровенно говоря, здорово заела ее тоска.

Пока мама болела, от всех она отдалилась, да и было-то подруг немного. Одна замуж вышла и родила сразу, другая уехала в другой город, третья вообще в другую страну. Осталась только Танька Самохина, с которой, вообще-то, близко никогда не дружили, пришлось ее в свидетели звать.

– Что так смотришь, не веришь? – вторгся в ее воспоминания голос этого типа. – Может, тебе паспорт показать? – И он шлепнул перед Никой на стол раскрытую книжечку паспорта.

Там был штамп… все правильно, такого-то числа сего года зарегистрирован брак с Соловьевой Вероникой Дмитриевной…

Дрожащими руками Ника пролистала паспорт, который был ей знаком, держала она в руках этот документ, в самолете его рассматривала от нечего делать. Паспорт был Сережин. И на первой странице написано черным по белому – Ломакин Сергей Викторович, и фото…

Фотография была не его, не Сергея, фотография была вот этого типа, что сидел напротив и смотрел на нее с тревогой и раздражением.

Ника отшвырнула от себя паспорт, он упал на пол прямо в коричневую лужицу кофе. Этот тип, которого она ну никак не могла считать своим мужем, нагнулся за паспортом, и тут Ника увидела близко его затылок. Затылок был совсем не такой, как у Сергея. Стрижка такая же, но вот сзади у него на шее была ямочка, которую ей так нравилось целовать и гладить. А он всегда смеялся и отводил ее руку, говорил, что щекотно.

Не было никакой ямочки. Вот не было – и все!

– Ты не Сергей, – тихо, но твердо сказала Ника. – Где Сережа? Что ты с ним сделал?

– Ну вот, снова-здорово! – Он вскочил так резко, что едва не задел ее головой. – Да угомонишься ты, наконец? Документам не веришь! – Он брезгливо потряс книжечку паспорта, с которой капало. – Что устроила! Безобразие просто!

– Что тебе от меня надо? – заорала в ответ Ника. – Отвали от меня! Отвали немедленно!

Она оттолкнула его и бросилась в комнату, чтобы взять сумку. И нужно наконец найти хоть какую-то обувь, взять чемодан и уходить отсюда.

Куда идти? Она понятия не имела куда. Но видеть этого типа она больше не в состоянии.

– Ника, постой! – Он бросился следом. – Ну, подожди, давай поговорим спокойно!

Он настиг ее в прихожей, схватил за плечи, она вырывалась. Тут в замке входной двери заскрежетал ключ, и на пороге появилась женщина в зимнем пальто с воротником из крашеного песца.

– Что такое, что случилось? – тут же заговорила она высоким срывающимся голосом. – Сережа, что такое?

– Ох, мама. – Этот тип, утверждавший, что он ее муж, отпустил Нику и вздохнул с облегчением. – Может, ты сумеешь ей объяснить… у меня уже нет сил!

Женщина мигом сбросила пальто и мохеровый берет. Была она немолода, жидкие бесцветные волосы скручены в жалкую кичку на затылке, маленькие глазки, белесые брови и ресницы, только узкие губы накрашены слишком светлой помадой. Этот тип называл ее мамой, а она его – Сережей. Значит, если он выдает себя за ее мужа, то эта тетя – ее свекровь…

– Верочка! – Женщина подбежала к ней и погладила по плечу. – Деточка, что случилось?

Нику передернуло, она терпеть не могла, когда ее имя сокращают так. Ну, с детства звали ее Никой, а никак не Верой.

– Она говорит, что я – не ее муж! – влез тут противный тип. – Представляешь, мама, она говорит, что я – не Сергей! Кошмар просто! В голове не укладывается!

– Подожди, Сережа, не суетись. – Женщина отогнала его мановением руки. – Дай мне с невесткой поговорить.

– Дорогая! – Она заглянула Нике в глаза. – Ты неважно выглядишь. Спала плохо на новом месте?

– Ну да… – неохотно признала Ника.

– Ну вот, нужно умыться, позавтракать, хоть кофе выпить… ты ведь любишь кофе? Сама говорила, что если с утра кофе не выпьешь, то и не человек вовсе.

«Когда это я ей такое говорила? – задумалась Ника. – Первый раз в жизни ее вижу!»

– Ты, наверное, не помнишь, вчера вы поздно приехали, я сразу тебя спать уложила… – Голос у женщины был мягкий, вкрадчивый. – Ты устала очень…

– Вы – Лидия Сергеевна? – неуверенно спросила Ника.

– Ну, надо же, даже отчество запомнила! – восхитилась женщина. – Вот молодец!

Что тут такого героического, в свое время Сергей говорил ей, что мать назвала его Сергеем в честь своего рано умершего отца. И тут Ника вспомнила, что эту женщину она видела. Вчера она их встретила в аэропорту и привезла в эту квартиру. Сергей еще сказал, что квартира – его, они тут будут жить пока, а там что-нибудь придумают. Стало быть, это и правда свекровь.

– Деточка, – проникновенно говорила сейчас свекровь, – соберись, успокойся, возьми себя в руки. Ты дома, у своих, тебя все здесь любят… не волнуйся, ничего не бойся, все будет хорошо… Сережа, свари же нам кофе!

– Конечно, – ухмыльнулся этот тип, который утверждал, что он Никин муж, – сварю, разумеется.

Он ушел на кухню, а свекровь, непрерывно болтая, выдала Нике новые тапочки, которые достала почему-то из своей сумки, проводила в ванную и сама умыла ей лицо холодной водой.

Ника не сопротивлялась, успела только заметить, что ванная в этой квартире совершенно жуткая, сама ванна желтая от старости, и плитка кое-где облетела.

– Ну вот, – сказала свекровь, – теперь тебе станет легче.

И повела ее на кухню, а там уже этот тип держал в руках дымящуюся джезву.

– Кофе должен быть горячий, как огонь, черный, как ночь, и сладкий, как поцелуй любимой женщины! – сообщил он. – И еще надо добавить в него щепотку корицы…

– Что-о? – Ника вскочила, с грохотом опрокинув стул. – Что ты сказал – корица?

– Деточка, что такое, что с тобой? – заблажила свекровь.

– Кардамон! – заорала Ника. – Сергей добавлял в кофе кардамон!

– Господи, ну что опять не так! – заорал в ответ тот тип. – Теперь ей кофе не нравится!

– Верочка, детка моя… – Свекровь бросилась между ними. – Он хотел сказать кардамон, просто перепутал. Ну какая разница – корица, кардамон, перец, ваниль… мужчины вечно все путают. Он тоже нервничает, он тоже ночь не спал… эти перелеты… не хочешь кофе – не надо, пойдем, приляжем… тебе нужно успокоиться, еще немного поспать… есть у меня один человек…

– Какой человек? – Руки у свекрови оказались неожиданно цепкие, сильные, Ника пыталась вырваться из ее объятий, но у нее ничего не получилось.

– Ты только не волнуйся, – бормотала свекровь, – мы ему сейчас позвоним… он старый друг семьи, еще папу моего знал… И Сережу он лечил…

– Лечил? Он врач?

– Доктор, очень хороший… он тебя только посмотрит…

И она все подталкивала Нику вон из кухни, а сама мигала этому типу, чтобы убрался с дороги.

Они оказались не в той комнате, где спала Ника. Эта была побольше, но обставлена так же скудно. Узкий диванчик, старый сервант с допотопной посудой, у окна – круглый стол на одной «слоновьей ноге», покрытый пыльной плюшевой скатертью с пошлыми кистями. И Сергей тут жил? Странно все…

Тут Ника вспомнила, что у нее более насущные заботы – выяснить, куда подевался ее муж.

Свекровь усадила ее на диван и все суетилась рядом, а тот тип встал у двери, сложив руки на груди с самым решительным видом.

– Послушайте, – Ника попыталась сопротивляться, – чего вы от меня хотите? Позвольте мне уйти.

– Ну да, как же… – усмехнулся этот самозванец.

– Куда ты пойдешь, ну куда? – Свекровь всплеснула руками. – Одна, в незнакомом городе, без родных, без знакомых, это просто опасно, наконец. Да еще ты не в себе…

– Я не сумасшедшая! – Ника все пыталась отмахнуться от назойливой свекрови.

– Нет, конечно, ты не сумасшедшая! – согласилась та. – Просто устала с дороги, спала плохо, нервничала… тебе тут нечего бояться, мы тут все свои, твоя семья… Ведь Сережа – твой муж, ты же видела документы, а ему обидно такое твое отношение, вот он и резок немного… Ведь он так тебя любит…

В это время в дверь квартиры позвонили – требовательно, уверенно, настойчиво.

– А вот и он, вот и Валерьян Иванович! – пропела Лидия Сергеевна. – Быстро добрался!

Она выскочила в прихожую, клацнули замки, хлопнула дверь, и почти сразу в комнату вкатился невысокий толстенький человечек с круглой лысиной и круглыми маслеными глазами. Он на ходу натягивал белый халат, за ним поспешала Лидия Сергеевна с кожаным докторским чемоданчиком в руке.

– И где же у нас больная? – проговорил толстячок, потирая руки и оглядываясь.

– Я не больная! – резко возразила Ника.

– Нет-нет, конечно, не больная! – тут же согласился с ней толстяк, подкатился к ней и ухватил за руку, затих, склонив голову к плечу – видимо, слушал пульс.

– Конечно, не больная! – повторила Ника. – Я же не могу не узнать собственного мужа…

– Опять двадцать пять! – простонал самозванец, но свекровь дернула его за руку и выразительно сверкнула глазами – помолчи, мол, не мешай доктору.

– Разумеется, не можете! – подхватил толстяк, выпустив руку. – Деточка, не волнуйтесь! Тут не о чем говорить! Лучше скажите – как мы себя чувствуем?

Он говорил тем ласковым, сюсюкающим, дебильно-жизнерадостным голосом, каким некоторые взрослые разговаривают с детьми. Или некоторые врачи разговаривают с безнадежно больными. И еще эта ужасная манера говорить пациенту «мы»…

– Мы себя чувствуем по-разному, – попыталась осадить его Ника. – Из вас, по крайней мере, никто не пытается сделать душевнобольного!

– Какие мы обидчивые! – проворковал доктор. – Не нужно обижаться и расстраиваться не нужно! Мы сейчас примем таблеточки, и все станет хорошо!

– Вы что, думаете, я приму таблетку и признаю в совершенно постороннем мужчине своего мужа? Да и не стану я ничего принимать! Еще не хватало!

Как ни странно, при виде этого толстяка в белом халате в ней проснулась решительность.

– Ну, если не таблеточки – тогда укольчики! – ворковал толстяк, переглядываясь с Лидией Сергеевной. – Укольчики, они и действуют лучше…

– Но вы меня еще даже не выслушали! – возмущенно воскликнула Ника.

– Выслушаю, непременно выслушаю! Я для того и приехал, чтобы всех выслушать! – Доктор снова переглянулся с Лидией Сергеевной и проговорил совсем другим голосом: – Что с ней случилось?

– Представляете – вчера приехала с Сережей, впервые в нашем городе, все было хорошо, я их встретила, показала квартиру – а сегодня она Сережу не узнает! Представляете?

– Очень даже хорошо представляю! – Толстяк покачал головой. – Вы сами сказали – впервые в незнакомом городе, в незнакомой обстановке, а психика неустойчивая, вот и случился кризис…

Он снова повернулся к Нике и проговорил тем же фальшиво-жизнерадостным тоном:

– Деточка, положите ногу на ногу!

Ника сначала думала, что не станет выполнять его идиотские требования – но тут же передумала. Пусть не считает, что она упрямая идиотка. Он все же врач, он должен понять, что она в своем уме.

Ника положила ногу на ногу, доктор ударил ее по колену молоточком и покачал головой.

– Что-то не так? – насторожилась Лидия Сергеевна.

– Рано что-то говорить… деточка, теперь встаньте, закройте глаза и вытяните руки вперед! Вот так… теперь достаньте правой рукой до носа… теперь левой рукой…

Ника выполнила эти приказы, чувствуя себя глупо, затем села. Доктор снова озабоченно покачал головой, подошел к ней, пробежал пальцами по голове. Нащупал шрам у нее на затылке и замер, как охотничья собака, почуявшая свежий след.

– А это что у нас такое?

– Это… это ерунда… – неохотно пробормотала Ника. – Это было очень давно…

– Давно? Все наши неприятности коренятся в давних травмах… особенно в детских… так что с вами случилось?

– На меня напала собака, – с трудом выговорила Ника. – Я упала, ушиблась… но все очень быстро зажило…

– Ничто не проходит бесследно! – поучающим голосом проговорил доктор и поднял руку, как бы подкрепляя этот тезис. – От таких детских травм в душе остаются очень глубокие отметины!

– Доктор! – вступил в разговор тот тип, который назвался Никиным мужем и который до сих пор молчал с обиженным видом. – У нее есть медицинские бумаги. Там все это описано.

– Бумаги? Очень хорошо! – Толстяк потер руки. – Давайте мне ее бумаги!

Мужчина вышел из комнаты и тут же вернулся с папкой. С той самой папкой, которую Сергей убедил взять с собой.

Ты, сказал, уезжаешь надолго, когда еще вернешься в эту квартиру, все же на выходные не заедешь, далеко. Так и бери все нужное с собой – документы, диплом, карту медицинскую, мало ли, понадобится…

Ника послушалась и теперь смотрела на этого самозванца с бессильным возмущением.

Как он посмел рыться в ее вещах? И откуда он знает про ее подростковую травму? Только Сергей знал, потому что у жены от мужа ведь не может быть секретов…

А этот… Она готова была взорваться, наговорить ему резкостей – но ее останавливало то, что в таком случае ее наверняка посчитают сумасшедшей.

Толстяк взял папку, принялся листать ее содержимое, шурша страницами, время от времени цокая языком и покачивая головой. Наконец нашел какое-то место и прочитал громко, с выражением крайней озабоченности:

– Посттравматический синдром… как же, как же… чего же вы хотите? Ничего удивительного!

– Это серьезно? – почти хором проговорили липовый муж и сомнительная свекровь.

– Достаточно серьезно…

– Но можно что-то сделать?

– Безнадежных случаев почти не бывает. Будем лечить… наука далеко продвинулась вперед!

Нике казалось, что слова доктора обволакивают ее, опутывают, как липкая паутина опутывает беспомощную, одурманенную муху. Что чем дольше она его слушает, тем меньше уверена в собственной нормальности, в собственной адекватности. В душе ее проснулась воля к сопротивлению, она вскочила и воскликнула:

– Да что вы такое несете? Что я, по-вашему, не узнаю собственного мужа? Кто вы такой, чтобы…

– Деточка, не кипятитесь! – укоризненно проговорил доктор и схватил ее за руку. – Деточка, успокойтесь! Я помогу вам, непременно помогу! Главное – осознать свои проблемы, увидеть их, тогда с ними гораздо проще справиться!

Ника перехватила взгляд, которым доктор обменялся с ее новоиспеченной свекровью – озабоченный, настороженный, заговорщицкий. Она попыталась вырвать у него свою руку, но его мягкие, пухлые руки оказались удивительно сильными.

Свекровь куда-то вышла и тут же вернулась со стаканом в руках. Доктор взял у нее этот стакан, поднес к губам Ники и проворковал своим фальшиво-ласковым голосом:

– Выпейте, деточка! Вам непременно полегчает!

– Да не хочу я пить! – возмущенно проговорила Ника, но тепловатая вода уже лилась ей в рот, и доктор ловко подсунул таблетку, и эта таблетка вместе с водой проскочила в горло…

– Что вы мне даете… – Ника попыталась увернуться, но было уже поздно, она рефлекторно сглотнула.

– Ну, вот и хорошо, деточка! – ворковал толстяк, поглаживая ее по руке. – Сейчас нам полегчает…

У Ники слегка закружилась голова, комната поплыла перед ее глазами. На нее накатило какое-то тупое равнодушие. В самом деле, зачем шуметь, зачем возмущаться? Лучше просто прилечь, поспать немного, после этого все должно встать на свои места…

– Вот так, деточка, вот так! – Толстяк помог ей прилечь на диван… и комната растаяла, исчезла…

Ника шла по узкой, горбатой, вымощенной булыжником улочке южного городка, со всех сторон окруженного горными отрогами, каменистыми склонами…

Откуда-то сверху, со склона горы, доносились мерные удары барабана, хриплые голоса и тревожное, резкое верещание зурны.

«Ах да, – вспомнила Ника, – там ведь цыганский квартал, должно быть, у цыган сегодня какой-то праздник…»

Ника сама не знала, откуда ей известно про этот праздник и про цыганский квартал и почему она так хорошо знает этот маленький городок, знает его кривые узкие улочки, знает многих его жителей. Да она была сейчас вовсе не собой, с удивлением поняла она, что одета в мужской кафтан, подпоясанный зеленым шелковым шарфом, и в сапоги из мягкой кожи.

Она – или он? – миновала мечеть на углу двух улочек, миновала глинобитную стену медресе, миновала улочку, где жили кожевенники. Из дверей их домов и мастерских остро и резко пахло дублеными кожами и поташом. Ремесленники с черными от дубильной смеси руками трудились на порогах своих жилищ. Один из них поднял голову и проговорил почтительно:

– Мир вам, господин Хасан!

«Это ведь он ко мне обращается», – поняла Ника и осознала, что ее и впрямь зовут Хасаном, и ничуть этому не удивилась, приняла как должное – так и бывает во сне.

Тут она – или он? – услышала приближающийся цокот копыт по булыжной мостовой. Она – или он? – подняла глаза и увидела двух всадников на больших откормленных конях, которые ехали рядом, перегородив всю улицу и никого не замечая. Богатые кафтаны, сабли в дорогих ножнах на шелковых перевязях, шапки с кокардами – это были стражники. Между ними по мостовой брел человек в порванном вылинявшем халате, без шапки, со связанными руками. Должно быть, арестант, схваченный за какое-то прегрешение.

При приближении всадников прохожие вжимались в стены домов, чтобы кони не сбили их с ног или острые стремена не разорвали их одежду. Стражники ехали неторопливо, они не хотели кого-то задеть нарочно, но и не избегали этого. Они просто не замечали прохожих, как идущий по саду человек не замечает насекомых у себя под ногами.

Хасан – или Ника? – как все прочие, прижался к выщербленной глинобитной стене, чтобы пропустить стражников. Но тут случилось неожиданное – один из них выехал вперед, теперь они ехали гуськом, никого не задевая. Первый всадник проехал мимо Хасана, и с ним поравнялся арестант.

Хасан отвел было глаза, чтобы не встречаться с глазами арестанта, но тот издал какой-то нечеловеческий, мучительный стон, больше похожий на мычание, обдал его жарким дыханием, и Хасан невольно взглянул на него. Рот арестанта был широко открыт, он силился что-то сказать, но не мог – во рту у него бессильно шевелился кровавый обрубок языка.

В то же время арестант протянул к Хасану свои связанные руки, что-то вложил в его ладони и снова мучительно застонал, замычал, что-то безуспешно пытаясь сказать, на что-то показывая.

Хасан посмотрел туда, куда указывал несчастный человек, и увидел одного из стражников. Тот приподнялся в стременах и замахнулся на Хасана нагайкой. Хасан поспешно пригнулся, нырнул в дверной проем ближней лавки.

Это была лавка ковровщика. Сам хозяин стоял позади прилавка, заваленного молитвенными ковриками, и делал Хасану странные знаки, глазами и всем телом указывая на заднюю стену лавки.

Хасан оглянулся. В дверях лавки у него за спиной послышались тяжелые, неотвратимые шаги стражника.

В то же время он осознал, что все еще сжимает в руке то, что передал ему арестант.

Это был смятый, сложенный в несколько раз кусок пергамента…

Ковровщик поднял один из ковров, покрывавших заднюю стену, за ним оказался темный проход.

Хасан опомнился, скользнул в этот проход, пробежал несколько шагов в темноте, споткнулся и упал…

И тут из темноты кто-то позвал его по имени.

Ника проснулась от того, что ее кто-то позвал по имени. Или это ей только показалось? Может быть, это был всего лишь отзвук ее странного сна?

В первый момент она снова не могла вспомнить, где находится. Она спала не на своей привычной кровати, но и не на той новой и ровной, как футбольное поле. Да и вообще она лежала не на кровати, а на узком диванчике и была одета в те же самые джинсы и джемпер, что и утром.

Пока она спала, кто-то заботливо накрыл ее красным клетчатым пледом, подоткнул края.

Тут Ника вспомнила прежнее свое пробуждение, вспомнила того человека, который называл себя ее мужем, вспомнила визит врача… как же его… Валерьян Иваныч… врач дал ей какую-то таблетку, после которой она заснула…

Мысли ее ворочались в голове медленно и неохотно, как большие сонные рыбы. Одна мысль выплыла на поверхность сознания, она показалась Нике важной, но тут же снова ушла в темную глубину, на смену ей пришла другая.

Тот врач… он говорил, что она больна и что он ее вылечит. Так, может, и правда лучше ему довериться? Может, он прав и она действительно не в себе? Да и вообще, важно ли это?

Ей не хотелось думать, не хотелось ничего делать. Вялое, дремотное состояние обволакивало ее, как густая клейкая субстанция. Между ней и всем остальным миром словно было толстое, мутное, почти непрозрачное стекло.

Но минуты шли, и это стекло становилось тоньше, зрение Ники понемногу прояснялось, мысли в голове проплывали быстрее, и одна из них действительно была важной…

Ника осознала, что окончательно проснулась, к тому же было ужасно неудобно на узком продавленном диване, да еще джемпер противно кусал спину и плечи.

Тут дверь скрипнула, и в комнату вошел мужчина.

Тот самый мужчина, который пытался убедить Нику, что они женаты, который выдавал себя за Сергея.

Ника закрыла глаза, снова открыла их…

Ничего не изменилось. Это был совершенно посторонний, незнакомый ей мужчина. Она вспомнила, как утром со спины едва не приняла его за Сережу, как она могла? Но ведь в паспорте сказано, что он – Сергей Ломакин…

Так, может, она и правда больна, в этом все дело? Может быть, поверить этим людям? Они, наверное, знают, как для нее лучше. Они знают…

– Как ты, дорогая? – проговорил мужчина заботливым, сочувственным голосом. – Ты выспалась?

– Да, выспалась… – Ника произнесла эти слова с трудом, язык ворочался во рту как чужой.

– Доктор сказал, что…

– Не надо! – Ника поморщилась. – Не говори мне про этого доктора… я не хочу о нем слышать…

– Зря ты так. Это хороший врач, мама знает его много лет… Ну ладно, хорошо, не буду, если ты не хочешь… но вот это ты обязательно должна принять…

В руке у него был стакан с водой, он поднес стакан к Никиным губам. Вода была теплая и безвкусная, и тут Ника почувствовала, как он вложил в ее губы таблетку.

– Глотай! Тебе сразу станет лучше!

С чего он взял, что ей станет лучше? От той таблетки, что дал доктор, лучше ей не стало, она просто заснула. Заснула и перестала скандалить и требовать, чтобы ей вернули мужа. Настоящего мужа. Потому что этот тип никак не может быть ее мужем Сергеем. Вот сейчас близко она видит его руку – короткие пальцы, ногти некрасивые, ладонь широкая. У Сережи вовсе не такая рука.

– Выпей, детка, – ласково просил этот тип, – доктора надо слушаться. Доктор знает, что тебе нужно.

Но что-то в душе у Ники запротестовало. Она языком сдвинула таблетку за щеку, осторожно глотнула воду.

– Пей еще! – Мужчина настойчиво наклонил стакан, Ника сделала большой глоток, но не проглотила таблетку, сама удивившись, как ловко у нее получилось.

Наверное, вспомнилась подростковая выучка, когда Ленка Лапина научила ее в больнице не глотать таблетки, а прятать их за щеку. Таблетки она потом собирала и отдавала своему парню Лешке, а он уж загонял их наркоманам по сходной цене.

Ленку все же с этим делом поймали и выписали со скандалом. С девчонками врач провел беседу, вы что, сказал, дуры этакие, хотите на всю жизнь тут остаться? Думаете, вам таблетки просто так дают? Застращал их, Ника больше никогда так не делала. Но сейчас совсем другой случай, вот и вспомнилось детство золотое.

Фальшивый муж взглянул одобрительно, поставил полупустой стакан на стол, и в этот момент она исхитрилась, выплюнула таблетку на ладонь, сжала кулак.

Тут в голове у нее снова всплыла та прежняя мысль, казавшаяся ей такой важной.

Фотографии.

У нее же есть фотографии со свадьбы. Ну да, они снимались у дверей ЗАГСа, а потом в ресторане, еще официанта попросили, чтобы все вместе вышли…

– Где мой телефон? – спросила она, с трудом разомкнув онемевшие губы.

– Твой телефон? Вот он! – Самозванец подал ей трубку, как будто ждал эту просьбу и держал телефон наготове.

Ника открыла альбом фотографий, нашла свадьбу, пересмотрела снимки один за другим… Вот она стоит у дверей ЗАГСа и машет кому-то рукой, то есть ясно кому, Сереже, он чуть опоздал, Танька еще смеялась, что напарил ее женишок, смылся.

Вот они с Танькой рядышком в холле. ЗАГС у них в городе недавно отстроенный, красиво как, фонарики разноцветные, окна большие… Танька еще платье новое купила в цветах, буду, смеялась, у тебя вместо букета. А Ника платье новое не стала покупать, надела свое любимое, голубое, к глазам ей очень идет. Сергей отсоветовал – в Питере, сказал, все купишь, там и свадьбу справим…

Вот в ресторане они с Валентиной Павловной рядышком, та ее обнимает и вроде бы уходить уже собралась.

Ника внимательно пролистала всю свадебную папку. Вот зал ресторана, и официант виднеется с тортом, как же его звали… Женя, кажется, Танькин приятель.

Но ни на одной фотографии она не нашла Сергея.

Странно… более чем странно… ведь они же фотографировались вместе… и когда слушали поздравление сотрудницы ЗАГСа, кстати, в новое здание и работников взяли новых, и теперь вместо приземистой тетки в квадратном костюме и с квадратной же стрижкой новобрачных поздравляли молодые интересные женщины с приятными, приветливыми голосами, в нарядных платьях.

Вот как раз стоит та самая, и свидетели подписываются, даже тот парень, совсем незнакомый, которого Сергей нанял, и тот на снимках есть. Но ее мужа нигде не было.

– Почему Сергея нигде нет? – проговорила она растерянно и недоверчиво.

– Меня? Ну, не знаю… посмотри на моем телефоне, там, наверное, есть…

Он подал ей свой аппарат, заранее выведя на экран свадебные фотографии. Ника пролистала их – и правда, нашла там его, этого самого мужчину. Назвать его Сергеем она никак не могла, у нее просто язык не поворачивался.

Она просматривала снимок за снимком – его лицо попадалось то и дело, но вот странно, он был одет в тот же костюм, что и Сергей, но что-то она не помнила в том ресторане такого интерьера.

Впрочем, она была там в первый раз и не смотрела по сторонам, она смотрела на Сергея. Но отчего же нет снимков, где они вдвоем? Или все вместе, она помнит, они же просили этого Танькиного Женю сфотографировать их на память.

Но куда же делись все снимки?

Тут у нее возникла другая мысль.

Почему его нет в ее телефоне – и так много в его собственном? Ведь это не селфи, он снят со стороны…

Впрочем, может быть, он отдал кому-то свой аппарат…

– Ты не хочешь еще поспать? – проговорил этот тип с каким-то странным выражением.

– А сейчас что – утро?

– Сейчас поздний вечер, ты проспала весь день, доктор сказал, что сон – лучшее лекарство. Так ты ляжешь? – спросил он.

И не сумел скрыть нетерпения в голосе.

– Слушай, мне нужно в ванную! – возмутилась Ника. – И вообще, спать одетой вредно!

Тут в комнату заглянула свекровь и мгновенно оценила ситуацию.

– Сергей, как ты можешь! – строго сказала она. – Девочка пришла в наш дом, а ты…

– А что я? – огрызнулся он.

– Верочка! – залебезила свекровь, и Ника снова не успела ей сказать, чтобы не звала ее этим именем, она его терпеть не может. – Деточка, тебе нужно хорошенько поесть и принять душ! А потом ляжешь в теплую постельку и утром будешь как новенькая. Все пройдет, все забудется, все наладится…

Душ в этой квартире оставлял желать лучшего – чуть теплая вода едва капала. Но все же это лучше, чем ничего. Ника взбодрилась и решила пока не перечить ни свекрови, ни этому типу, который уверяет ее, что он муж. Ага, объелся груш!

От еды она отказалась, выпила только чаю, который имел какой-то странный вкус.

– Это чабрец, чабрец! – бормотала свекровь. – Очень полезный чай… от нервов, и вообще…

От ее болтовни у Ники заболела голова, и она поскорее ушла в спальню. Свекровь успокоила ее, сообщив, что Сережа будет спать на диване, чтобы ее не беспокоить. Ника даже улыбнулась ей благодарно, еще не хватало спать с этим самозванцем в одной постели!

Оставшись наконец одна, она накрылась с головой одеялом, вытащила из-под подушки телефон и набрала на нем сообщение:

«Тань, привет! У меня тут много всякого случилось, потом подробно напишу или позвоню. Пока очень тебя прошу, ты ведь фотографировала на моей свадьбе, так пришли мне все фотки, где есть Сергей. Очень прошу! Очень!»

Это сообщение она отправила Таньке Самохиной. В самом деле, у Таньки в телефоне полно фотографий. Вряд ли она сразу все стерла, оставила небось некоторые общие и где они четверо – они с Сережей и Танька со свидетелем.

Она на того парня глаз положила, все звала его с собой в ресторан. Раз уж, говорила, мы теперь с тобой на одной странице расписались, так вроде как родственники. Но парень на ее уговоры не поддался, быстро слинял. Танька даже расстроилась немного – неужели, спросила, я такая страшная, что со мной даже на халяву никто вечер провести не хочет? В ресторане, говорит, тоже никого не подклеишь, поскольку Женька сечет. Ника ее утешать не стала, не до того ей было.

Танька – девчонка неплохая, компанейская, выручила Нику очень, в свидетели согласившись пойти, да вот только к мужчинам у нее отношение… как бы сказать… ну, слишком легкое, что ли. Может познакомиться на вечеринке или еще где – и тут же в койку.

– Как же так, – спрашивала Ника, – человека нисколько не узнав…

– А чего тянуть. – Танька хохочет. – Я же за него не замуж собираюсь!

Ника ей на прощание пожелала встретить хорошего человека и замуж выйти.

– И тебе счастья в личной жизни, – отвечала Танька.

Ну вот, пока что никакого счастья у Ники не наблюдается. Наоборот, вокруг непонятки сплошные. Может, и правда у нее что-то с головой происходит?

Она потрогала шрам на затылке. Как давно это было, сколько же… ей четырнадцать исполнилось или пятнадцать…

Гуляли с подружками вечером на реке, обратно возвращались поздно, решили срезать дорогу. Был там большой участок, и дом на нем старый, совсем развалился. Сад зарос, ребятишки за яблоками лазать и то перестали – уж очень кислые. Бежали они с подружками по тропинке, вдруг откуда ни возьмись – собака. Огромная, породы незнакомой, глаза горят, и рычит так тихо и грозно. Клыки громадные – ну, просто собака Баскервилей. Темно, страшно.

Девчонки как увидели такого монстра, так завизжали и в стороны бросились, а Ника просто окаменела от ужаса. Стоит и не может шага сделать. И видит, как собака напружинилась, к прыжку готовится. Разорвет на кусочки.

Ника из последних сил назад шагнула, нога подвела, она и плюхнулась с размаху на землю. Да попала на корень острый, что из земли торчал. Больше ничего не помнит.

Рассказывали потом, что собака ее не тронула, рвать не стала, только лапы на грудь поставила. Девчонки побежали с криками на реку, привели народ. Рыбаки вооружились кто чем да и побежали Нику спасать.

Оказалось, что участок этот большой один богатый тип купил, хотел там дом строить и причал, чтобы лодки подходили. Забор поставить не успел, а сторожа с собакой нанял.

Про то, что собака такая страшная, он и сам не знал. А сторож со странностями был, собаку просто так бегать отпускал, даже без намордника. Мужики-то как увидели Нику в луже крови, хотели тут же собаку насмерть забить, да побоялись к ней подойти. Потом уже, как сторож собаку отозвал, накостыляли ему, конечно, ну, тут милиция приехала, арестовали сторожа.

А Нику «Скорая» еще раньше увезла в больницу в тяжелом состоянии. Получилась у нее от удара о корень черепно-мозговая травма, да такая серьезная, что врачи и не знали, выживет ли.

Десять суток мама возле ее постели провела, потом рассказывала, что сама не в себе была, не зная, выживет ли дочка, а если выживет, то какая останется. Молиться даже не могла.

Долго Ника лечилась, сначала в неврологическом отделении, потом в специальную клинику ее перевели. Год в школе пропустить пришлось. Мама за это время очень изменилась, постарела даже, хотя ей и сорока еще не было.

Хозяин того участка от милиции как-то отбился, тем более что врачи однозначно сказали, что собака Нику не тронула. Сторожа он тут же уволил, штраф за него заплатил. Но со строительством дома у него ничего не вышло, все какие-то неприятности были. То рабочему электропилой пальцы оторвало, то вагончик со стройматериалами сгорел, то речные власти прицепились, что причал никак нельзя там делать, не по закону. Или уж такую огромную взятку запросили, что решил он не связываться, так и бросил участок.

А Ника с мамой стали дальше жить. Все потихоньку наладилось, мама отошла немного, а то все по ночам вскакивала и бежала Нику проверять – как она, на месте ли, не болит ли что.

Сколько себя помнит Ника, всегда они вдвоем с мамой жили, никого у них не было. Мама Нику очень любила, говорила, что дочка – ее свет в окошке, так оно и было.

Ника снова потрогала шрам на затылке. Иногда он пощипывает немного, когда заденешь. Сейчас совсем ничего не чувствуется. Нет, все-таки не может быть, чтобы у нее начались проблемы с головой. Пятнадцать лет ничего не было – и тут нате вам!

Конечно, бывали у нее приступы паники, когда вот просыпаешься в незнакомом месте и первые несколько секунд не можешь сообразить, как туда попала. Но, как говорил тот немолодой доктор, ничего в этом страшного нет, нужно просто держать себя в руках и рассуждать спокойно. Раньше помогало. А теперь вот…

Наплывал сон – не обычная легкая дрема, а тяжелый, тягучий, неповоротливый сон. Последней мыслью у Ники было, что наверняка эта льстивая пройда свекровь подмешала ей что-то в чай, а она-то, дура, расслабилась…

И снова видела она сон.

Снова она шла по узкой, вымощенной булыжниками улочке маленького городка. Она? Нет, он… Хасан шел по улочке, торопясь укрыться от стражников. Он все еще видел перед своим внутренним взором раскрытый в безмолвном крике рот арестанта и кровавый обрубок языка…

Впереди показались ворота текии, обители дервишей, мусульманских монахов.

Хасан подошел к этим воротам, точнее, к расположенной рядом с ними калитке, и постучал.

– Кто здесь? – раздался из-за ворот хриплый голос привратника.

– Во имя Аллаха, милостивого и милосердного, это я, Хасан!

Калитка открылась, и Хасан вошел в текию.

Здесь, в этой обители разума и благочестия, он чувствовал себя спокойно и уверенно. Сюда не проникали житейские бури. Хасан приветствовал привратника и направился в свою келью.

Скоро стемнело, ночь опустилась на текию, на окружающий ее сад и на весь город, как черный плащ паломника, усеянный прорехами звезд. В саду пели и щебетали ночные птицы.

Хасан не мог заснуть.

Он вышел в сад, поднял голову к небу и стал слушать пленительные голоса ночи.

Влажные и сочные трели бульбуля чередовались с тревожными возгласами козодоя, неподалеку от текии журчал ручей. Где-то вдалеке слышались окрики ночных стражников.

И тут среди этих привычных голосов послышались торопливые, быстрые шаги, раздающиеся за стеной текии.

Хасан почувствовал странное волнение. Он приблизился к стене, прислушался. Шаги на какое-то время стихли, затем возобновились. Вот они снова стихли, на этот раз совсем рядом с калиткой. Раздался тихий, едва слышный стук.

Хасан подошел к калитке и спросил вполголоса:

– Кто здесь?

Никто ему не ответил, только снова послышался такой же тихий стук, в котором можно было различить жалобу и мольбу.

И тут неподалеку послышался цокот копыт и приближающиеся гортанные голоса нескольких человек.

И снова незнакомец постучал в калитку, как будто умоляя Хасана о помощи.

Хасан услышал дыхание человека за калиткой – частое, взволнованное, испуганное. Цокот копыт и голоса ночной стражи приближались. И вдруг Хасан сделал то, чего никак от себя не ожидал, – открыл щеколду и толкнул калитку.

В дверь тут же проскользнула, пригнувшись, темная фигура, едва различимая среди ночного мрака. Незнакомец замер, прислушиваясь, потом что-то благодарно пробормотал.

– Не благодари меня, – недовольно прошептал Хасан. – Благодари Аллаха, милостивого, милосердного. Он – защита слабых, радость обездоленных, надежда униженных.

Хасан закрыл калитку, стараясь не скрипнуть, задвинул щеколду и повернулся к незнакомцу:

– Иди вдоль стены вон туда, там в углу сада есть сарай с садовыми инструментами. Спрячься там. Но помни – до утра ты должен уйти. Утром здесь будет много людей.

Незнакомец кивнул и скользнул в темноту.

Цокот копыт и голоса стражи приближались. Вот они уже возле самых ворот. Хриплый голос проговорил:

– Куда он мог подеваться?

– Может быть, он забрался в текию? Разбудим дервишей?

– Нет, не стоит беспокоить святых людей. Ворота заперты, а перелезть через такую высокую стену он бы не смог. У него совсем не осталось сил.

– Однако хватило сил, чтобы убежать и полночи бегать от нас по улицам!

– Видно, шайтан ему помог…

– Азам-паша будет недоволен!

– Что же делать? Мы сделали все, что могли. Из города он все равно не уйдет, его остановят арнауты на мосту.

Снова застучали по камням копыта коней, и наступила тишина.

Точнее, не тишина – снова запели ночные птицы, снова зашелестела листва. Стало слышно журчание ручья, и стрекот цикад, и далекое пение стражников-арнаутов.

Хасан несколько минут слушал ночь, несколько минут созерцал бесчисленные звезды над головой, а потом вернулся в свою келью, лег на тощий матрас и закрыл глаза. И Аллах, милостивый, милосердный, почти сразу даровал ему сон.

Проснулась Ника, когда было уже совсем светло. Мобильник отчего-то валялся на полу рядом с кроватью, хотя с вечера она положила его под подушку.

Она проверила сообщения – от Самохиной не было ничего. Ну, ясно, вчера она писала поздно вечером, Танька небось в телефон не глядела, а сегодня перед работой уж точно посмотрит. Сообщение ушло, так что пришлет она фотки, и тогда Ника сунет их под нос этому типу, который нахально утверждает, что он ее муж. А пока нужно быть настороже. И не злить его понапрасну.

Она потянулась и едва не ударилась головой о жуткую пластмассовую спинку. Нет, все же ужасно неудобная кровать. Однако нужно вставать и как-то разбираться в ситуации.

И тут же дверь открылась, как будто кто-то караулил и подглядывал в щелочку. И вошел тот самый тип, а кому еще и быть-то, если он утверждает, что он – муж.

– С добрым утром, дорогая! – пропел он, фальшиво улыбаясь, поставив на письменный стол поднос, что держал в руках.

Вот именно, он весь фальшивый, поняла Ника, говорит вроде бы ласково, а видно, что слова даются ему с трудом. И в глазах никакой приветливости нет.

– Как спалось? – спросил он.

– Так себе, – честно ответила Ника, – извини, конечно, но кровать очень неудобная.

– Новая же… – нахмурился он.

– Ага. Это ты к свадьбе ее покупал? Или мама? Со вкусом у вас, знаешь ли…

Ника и сама не знала, зачем его дразнит. Впрочем, возможно, он поведет себя как-нибудь по-другому, и хоть что-то прояснится. Потому что сейчас, утром, голова у нее работала четко, и она твердо знала, что этот тип ее обманывает.

Ну, никогда в жизни он не обнимал ее и не целовал, вообще близко не стоял, она бы почувствовала. Вспомнила бы его руки, его губы, вспомнила бы его голос, который тихонько говорил ей ласковые слова.

Сережа, Сережа, где ты?..

Самозванец нахмурился было, но поскорее отвернулся, чтобы прихватить со стола поднос. Там стояли две чашки с кофе и тарелка с булочками.

– Завтрак в постель! – провозгласил он тоном заправского официанта.

– Как мило, – протянула Ника, – как трогательно. А сливок нет? Я утром черный не пью, ты же знаешь…

Это была чистая провокация, она всегда пила черный кофе, тем более что Сергей так здорово его варил. Но этот… не подобрать приличного слова… он поверил. Едва заметно поморщился, но убежал на кухню.

Ника на всякий случай переставила чашки. Кто их знает, может, опять подсыпали чего-то…

Вот интересно, зачем им нужно, чтобы она все время спала? Ах да, чтобы не скандалила и не искала Сережу.

Она решила действовать хитростью и быть начеку.

Этот тип явился с молоком. Надо же, так и тащит пакет, молочника у них в доме нет небось. Чашки новые, простые совсем, а про молочник забыли.

– Нету сливок! – буркнул он.

– Да уж вижу, – притворно вздохнула Ника. – Ладно, ничего, и так сойдет.

Судя по тому, что он взял свою чашку без опасения, кофе был обычный. Только невкусный. Ах, Сережа…

Завтракали они молча. Ника раздумывала, что же ей теперь делать, и решила пока помолчать и посмотреть, как будут развиваться события. И вести себя спокойно, а не то еще и правда в психушку запрут. У нее тут никого нет, никто искать ее не станет.

Если честно, у нее вообще никого не осталось после смерти мамы. Был, конечно, Сергей, но… но она просто не успела к нему по-настоящему привыкнуть. Всего три месяца знакомы были, а потом поженились. Он… Сергей на этом настоял, сказал, что не может больше мотаться в их город, у него работа, которую нельзя бросить. А без нее жить тоже невозможно, так что нужно что-то решать.

Она и решилась, а чего думать-то? Сергей такой славный, заботливый… Где же он? Что с ним случилось?

И получается, что совершенно не к кому обратиться, не в полицию же идти, что она там скажет? Господи, хоть бы Танька фотки прислала, хоть что-то конкретное у нее на руках будет!

Ника проверила свой телефон. От Татьяны ничего не было.

Татьяна Самохина выскочила из дома и побежала вперед, спотыкаясь и оскальзываясь на лужах, покрытых ледком. Ночью подморозило, ну, начало декабря, самое время. Было не то чтобы раннее утро, но вокруг темнота, да еще фонари горят через раз. На ходу она вытащила телефон, чтобы посмотреть время… ну так и есть, без пяти девять! А начальник вчера велел прийти ей к девяти, что-то там должны ему доставить, какие-то документы срочные. Так-то фирма работать в десять утра начинает. А ей вот велено на час раньше.

Черт, она непременно опоздает, тут ходу самое меньшее минут двадцать. За то и выбрала она эту фирму, что от дома близко, пешком дойти можно.

А если курьер ее не дождется и уйдет, от начальника здорово влетит. Так и сказал вчера: «Смотри, Самохина, больше никаких проколов, а то уволю». Она-то, конечно, девчонкам в туалете сказала, что ей наплевать, надо еще за такую работу держаться.

Но на самом деле в их городе работу найти трудновато, тем более она вовсе не классный специалист. Раньше-то начальник с такими вопросами к Нике обращался, вот она обязательная, надо на час раньше прийти – она за десять минут на рабочем месте сидит…

О, вот как раз сообщение от нее! Интересно, как она там жизнь прожигает, в Питере-то…

«Ну и ну», – подумала Татьяна, на бегу прочитав сообщение, что-то у Ники случилось, это ясно. Счастливая новобрачная такое писать не станет. Ну, это все потом… и Татьяна припустила быстрее. Если бежать не по улице, а вот тут срезать между домами, а там переулочком, то можно успеть, подождет же курьер хоть сколько-то…

Возле дороги мелькнула какая-то быстрая тень. Татьяна вздрогнула и прибавила шагу, но, вглядевшись, поняла, что это всего лишь бездомная кошка.

До работы было совсем недалеко.

Татьяна припустила еще быстрее, и тут из темноты выступил незнакомый парень. Долговязый, сутулый, с сальными волосами и оттопыренной нижней губой, придававшей ему дебильный вид. Вид подростка-переростка.

Парень заступил Татьяне дорогу и протянул, заметно заикаясь и растягивая слова:

– Де-евушка, дай телефон, мне позвонить надо! Очень срочно, по делу!

Татьяна была по натуре нежадной и кому-то другому, может, и дала бы позвонить, но в этом парне было что-то крайне неприятное и даже опасное. И слишком нагло он держался, как будто не просил, а требовал положенное.

– Да пошел ты, – огрызнулась она. – С какой стати я тебе что-то должна давать?

Парень громко сглотнул, ссутулился сильнее прежнего и надвинулся на Татьяну, как грозовая туча:

– А ну, сучка, отдавай телефон! Отдавай, пока цела!

– Пошел вон, подонок! – выкрикнула Татьяна и пнула парня под колено.

Тот зашипел от боли, но не отступил, налетел на Татьяну и с размаху ударил ее в лицо. Татьяна почувствовала во рту солоноватый железистый вкус крови, в глазах у нее потемнело.

– Сволочь! – выдохнула она. – Зачем по лицу?

– Говорил тебе – отдай по-хорошему! – проскрипел хулиган и ударил ее еще и еще раз.

Татьяна упала, попыталась закрыть лицо рукой. Хулиган пнул ее ногой в бок, наклонился и вырвал сумочку.

Тут где-то совсем близко раздались приближающиеся быстрые шаги и чей-то знакомый голос:

– Ты что тут? Ты почему?

Хулиган выдохнул сквозь зубы, развернулся и бросился наутек.

Над Татьяной кто-то склонился.

– Девушка, вы как? Вы целы?

Татьяна сморгнула слезы обиды и боли, разглядела встревоженное лицо Андрея Щербакова. Тихий такой парень, работает у них больше года. Со всеми вежлив, но с девчонками не заигрывает, приветливо держится, никого особо не отличает. В компьютерах разбирается, помочь никогда не отказывается.

Сонька Тихомирова было на него глаз положила, ну, в ее положении выбирать вообще не приходится – тридцать четыре года, сама страшная, как смертный грех, ей хоть какой сгодится. Не вышел номер, шарахнулся от нее Андрей этот пару раз, ну, Сонька и отступилась. Не больно-то, сказала, и хотелось.

– Тань, это ты, что ли? – протянул Андрей удивленно.

– Я… – прогнусавила Татьяна, потому что нос распухал и ей было трудно даже дышать. – Да не смотри ты на меня так…

– Кто это тебя? – спросил Андрей, помогая ей подняться.

– Понятия не имею! У тебя платок есть?

– Да, конечно, сейчас… – Андрей протянул ей платок сомнительной чистоты.

Татьяна кое-как стерла с лица слезы и кровь, проговорила убитым голосом:

– Он у меня сумку отнял, а в сумке все – деньги, документы, главное, ключи и телефон…

– Ох! – Андрей развернулся, бросился в темноту.

– Да куда ты! – крикнула Татьяна ему вслед. – Он давно уже убежал… не догонишь…

Андрея, однако, и след простыл.

Татьяна вздохнула и прислонилась к стене. Ну как с утра день не задастся… и на работу она опоздала…

В темноте снова раздались приближающиеся шаги, появился запыхавшийся Щербаков. В руках у него была раскрытая, испачканная сумка.

– Твоя?

– Моя! – обрадовалась Татьяна.

– Он ее бросил на углу! – проговорил Андрей, отдышавшись. – А сам сбежал, козел…

– Козел… – согласилась Татьяна, взяла у Андрея сумку, заглянула внутрь.

– Ну что, что-нибудь осталось?

– Документы не тронул и ключи…

– Ну вот, уже лучше!

– Взял только деньги и телефон. Жалко телефон, у меня новый, дорогой…

– Тебе не о телефоне думать нужно, тебе к врачу срочно нужно! Тань, ты чего?

Он едва успел ее подхватить, потому что в глазах вдруг потемнело, и мелькнула мысль, что теперь-то начальник не посмеет ее уволить, раз у нее производственная травма.

Ника подобрала ложечкой и доела сахар, оставшийся на дне чашки, потому что нужно поддерживать силы, и пристально поглядела в глаза этому самозванцу. Он свои глаза тут же отвел, не выдержал, и только она хотела спросить, какого черта ему от нее надо, как он с размаху хлопнул себя по лбу.

– Слушай, я забыл совсем! Тебе же письмо пришло!

– Какое письмо? Сюда? – удивилась Ника.

– Да не сюда, а еще тогда пришло, в последний день перед отъездом! Я из ящика его забрал, в карман сунул.

– Отчего сразу мне не отдал?

– Ну, забыл, закрутился, мы же улетали, потом тебе плохо было… извини…

Нике никто не писал писем. Если надо, по имейлу свяжутся, сообщение пошлют. Может, маме кто-то написал по старой памяти?

Кольнуло сердце – мама, как же тебя не хватает…

– Вот, смотри! – Он протянул Нике смятый конверт. – Ты не думай, я не читал!

Ника только пожала плечами и вырвала из его рук конверт. И сразу поняла, что конверт официальный, серьезный, вряд ли в таком посылают поздравление с праздником или предлагают рекламу. Адресовано ей, Соловьевой В. Д.

– Помочь? – Это свекровь протиснулась в спальню и протягивала Нике ножницы.

«Повторное» – стоял гриф в верхнем углу листка.

«Уважаемая госпожа Соловьева! – прочитала Ника. – Государственный нотариус Джапаридзе просит Вас явиться 3 декабря 2019 года к 12.00 в нотариальную контору по адресу ул. Казанская, дом 7 для оглашения завещания Джовановича Дмитрия Васильевича, умершего 29 августа сего года».

И подпись. Очевидно, этого самого нотариуса, как его там – Джапаридзе.

– Что такое? – Ника недоуменно перевернула листок, на обратной стороне ничего не было. – Откуда это?

– Дай сюда! – Самозванец вырвал у нее из рук письмо и прочитал его вслух. – Надо же, наследство! Ника, да ты богатая!

– С чего ты взял, что там деньги? – заговорила свекровь. – Мало ли там что… И кто такой этот Джованович?

– Мой отец… – тихо ответила Ника.

Сколько себя помнила, они жили вдвоем с мамой. Но в свидетельстве о рождении действительно стояла у нее эта фамилия – Джованович. И отчество его – Дмитриевна. На ее вопросы мама отвечала, что они с отцом развелись, когда Ника была совсем маленькая, что он уехал в большой город, потому что здесь, в провинции, ему было скучно.

Мама была женщиной здравомыслящей и никогда не обманывала свою дочку, не внушала ей несбыточные надежды, не обещала ей, что папа вернется и заберет их в большой город. Что уж между ними вышло, она никогда не рассказывала, но знала, что он не вернется, не сразу, но поняла это твердо. Потом Нике надоело спрашивать, она поняла, что маме это неприятно. Денег никаких от отца не приходило, ни по почте, ни на карточку. И теперь вот, когда мамы уж и на свете нет…

Ника вспомнила, как жили они вдвоем, в общем-то, небогато жили. Мама, конечно, старалась сделать ее жизнь сносной, одевала получше, подарки делала. В общем, Нике не на что было жаловаться. Но вот потом, когда мама стала болеть… Если бы жили в большом городе и вовремя сделали операцию… И денег жутко не хватало. И самое главное – Ника была совершенно одна, не с кем было разделить заботы. И горе потом не с кем разделить.

Она про отца и не думала никогда, фамилию его начала забывать, как паспорт получила. Ничего их не связывало, только отчество. И вот вдруг наследство. Что там – квартира, наверное…

«Мне от него ничего не надо, – с неожиданной злостью подумала Ника, – черт бы с ним совсем, знать его не желаю».

Тут до нее дошло, что раз ее приглашают на оглашение завещания, стало быть, ее отец умер. То есть общаться с ним ей не придется. Тогда тем более не нужно ей никакого наследства.

– Нужно идти, – засуетилась свекровь, – если поторопитесь, то как раз успеете.

Ника поглядела на нее внимательно.

Уж очень деловито свекровь приняла новость о наследстве. Не стала удивляться, ахать, размахивать руками, вопрошать громко, откуда что взялось, не стала спрашивать, кто такой ее отец, где он жил и вообще, что Ника о нем знает… Ах да, Сережа, наверное, ей рассказывал, что Ника росла без отца. И тут вдруг отец проявился. Очень кстати, как раз вовремя прилетела она в Петербург.

Она повертела конверт в руках. Помятый немножко, он все-таки провел какое-то время в кармане у этого самозванца.

– Что смотришь? – вскинулся он. – Сказал же – не читал я письма! Не открывал!

– Сергей… – предостерегающе сказала свекровь.

И точно, зря он это сказал, потому что Ника уверилась, что письмо он наверняка вскрывал. Вот не было у нее доказательств, но точно знал он, что в письме!

– Деточка, – снова залебезила свекровь, – поторопись, в официальное место опаздывать не стоит.

Ника кивнула и засобиралась, решив, что подумает обо всем позже, а то и правда как бы не опоздать.

– Где это – Казанская улица?

– Сережа отвезет, – влезла свекровь, – он город хорошо знает.

Ника отвернулась. Да, получается, что без этого типа ей не обойтись пока. Ну, хоть какая-то от него польза.

В машине он сразу же включил радио, и Ника была этому рада – не нужно разговаривать. Она осторожно посматривала на него сбоку. Он ей ужасно не нравился. Ну, никак она не могла увлечься этим мужчиной. А свекровь называет его Сергеем, значит, она тоже играет свою игру. Что же с Никой случилось? В какую историю она влипла? И совершенно не с кем посоветоваться и не к кому обратиться. Значит, нужно быть осторожней. И хитрее.

– Казанская, – сказал самозванец. – Вон контора нотариальная.

Ника со спутником вошли в холл, точнее, в приемную. За столом сидела женщина лет сорока, худощавая брюнетка с узкими, плотно сжатыми губами, длинным носом и близко посаженными глазами. Видимо, секретарь нотариуса.

Нике показалось, что она как-то странно взглянула на ее спутника – называть его Сергеем она по-прежнему не могла. Даже мысленно. Особенно мысленно.

Брюнетка поспешно отвела глаза от мужчины, перевела взгляд на Нику и сухо проговорила:

– Представьтесь, пожалуйста.

Ника растерялась, и этот тип опередил ее:

– Вероника Дмитриевна Ломакина.

– Ломакина? – переспросила брюнетка, сверилась со своими записями и изобразила дежурную улыбку. – Но тут записана Соловьева, Вероника Дмитриевна Соловьева.

– Я Ломакина по мужу. – Ника вынуждена была вмешаться, ей не хотелось, чтобы этот тип говорил за нее. – Вот документы.

– Нодар Вахтангович вас примет. Обождите, пожалуйста.

Ника села на диван, прикрыла глаза и приготовилась ждать.

Прошло несколько минут, входная дверь с грохотом распахнулась.

Ника открыла глаза, увидела, как в приемную быстрыми шагами вошла молодая, коротко стриженная женщина в модном коротком пальто. Сбоку от нее семенила особа без возраста, в длинной коричневой юбке и коротком меховом жакете.

Вошедшие проследовали к столу секретаря, стриженая особа бросила на стол паспорт, процедила, скривив губы:

– Александра Романовна Лесницкая. Меня ждут.

Брюнетка взглянула на паспорт, подняла глаза:

– Присядьте, Александра Романовна. Вас пригласят.

Стриженая фыркнула, быстро взглянула на Нику, хотела что-то сказать, но сдержалась. Села на диван как можно дальше от Ники, спутница опустилась рядом с ней.

Минуты две они просидели в тишине, потом спутница Александры скосила глаза на Нику и что-то зашептала. Александра фыркнула, скривила губы, что-то презрительно прошептала в ответ.

Прошло еще несколько минут. Александра выпустила воздух сквозь зубы, прошипела:

– Долго еще?

– Подождите, пожалуйста!

Александра фыркнула, откинулась на спинку дивана, положила ногу на ногу, презрительно взглянула на Нику и снова что-то зашептала своей спутнице.

Она вся была такая модная, злая и лощеная стерва, как сразу заметила Ника. И представила, как выглядит в ее глазах – бледная, растерянная, неуверенная в себе, слишком скромно и неказисто одетая. Провинциалка, в общем. Как в классической пьесе «Женщина, не стоящая внимания».

Осознав это, Ника не расстроилась, а испытала прилив бодрости. Ну ладно, посмотрим, как дело повернется.

Прошло еще несколько минут, и вдруг секретарь подняла глаза и торжественно произнесла:

– Родственники Джовановича могут пройти в кабинет Нодара Вахтанговича!

Ника немного замешкалась. Самозванец подал ей руку, помог подняться, провел к двери. Александра опередила их, протиснулась в кабинет вместе со своей наперсницей, попыталась закрыть дверь перед носом Ники, но этот тип удержал дверь сильной рукой. Все же от него есть какая-то польза.

Все вошли в кабинет.

Посреди кабинета возвышался массивный стол красного дерева, за ним восседал широкий, полный мужчина с холеным лицом, густыми седыми волосами и темными бровями, изогнувшимися над глазами, как две жирные пиявки.

– Присаживайтесь! – проговорил он бархатным голосом с заметным грузинским акцентом.

Вошедшие расселись.

Нотариус оглядел их, откашлялся и проговорил торжественным, официальным тоном:

– Я пригласил вас, чтобы ознакомить с завещанием Дмитрия Васильевича Джовановича…

– Наконец-то! Сколько уже можно ждать! – процедила Александра и покосилась на Нику со спутником. – Не понимаю только, зачем здесь посторонние.

– Здесь нет посторонних! – отрезал нотариус.

Он неторопливо достал из ящика стола большой конверт, украшенный печатями, неторопливо вскрыл его, достал из конверта лист гербовой бумаги, положил перед собой на стол, хотел приступить к чтению, но спохватился, достал из другого ящика черепаховый очечник, вынул из него очки в позолоченной оправе, водрузил на нос и снова оглядел присутствующих, словно заново с ними знакомясь.

– Читай уже! – прошипела Александра.

Нотариус строго и неодобрительно взглянул на нее и наконец начал читать:

– «Я, Дмитрий Васильевич Джованович, такого-то года рождения, родившийся там-то, находясь в здравом уме и твердой памяти, в присутствии государственного нотариуса Джапаридзе, излагаю свою последнюю и окончательную волю. Свое тело я распоряжаюсь кремировать, а прах развеять над Невой с Дворцового моста…»

– Выпендрился дядюшка! – фыркнула Александра. – В своем репертуаре! Переходите уже к самому интересному!

Нотариус бросил на нее быстрый взгляд и продолжил:

– «Двести тысяч долларов, находящиеся на бессрочном депозите в ЗАО «Гамма-банк», я завещаю Онкологической клинике имени профессора Скворцова…»

– Вот еще! – процедила Александра. – Разбрасывается деньгами!

Наперсница вцепилась в плечо Александры и что-то зашептала. Нотариус взглянул на нее сухо и продолжил:

– «Триста тысяч долларов, находящиеся на другом депозите в том же банке, я завещаю школе для одаренных детей «Ипокрена»…»

– Этак он все раздаст! – фыркнула Александра.

На этот раз нотариус сделал вид, что не услышал ее.

– «Сто тысяч долларов, находящиеся на депозите в банке «Авиапром», я завещаю своей племяннице Александре Романовне Лесницкой…»

– Что?! – выпалила Александра, скривившись. – Всего сто тысяч? Меньше, чем этим одаренным маленьким мерзавцам?

Ника смотрела на племянницу удивленно: совсем, что ли, не умеет себя контролировать? Одурела от жадности? На нее саму эти тысячи долларов как-то впечатления не произвели – ну, тыщи и тыщи…

На этот раз нотариус не удержался, он строго взглянул, резко проговорил:

– Александра Романовна, имейте уважение к последней воле своего дяди! Позвольте мне дочитать!

– Да что тут дочитывать? Все и так ясно!

Нотариус повысил голос и продолжил:

– «…Своей племяннице Александре Романовне Лесницкой, по достижении ею сорока лет…»

– Что?! – взвизгнула Александра.

– Сорока лет! – мстительно повторил нотариус. – «Остальное мое движимое и недвижимое имущество я завещаю своей дочери Веронике Дмитриевне Соловьевой…»

– Что?! – снова вскрикнула Александра. – Какой еще дочери? У него нет и не было детей! И родственников, кроме меня, не было! Мне ли не знать!

Тут она взглянула на Нику, словно первый раз ее увидев, и ее лицо перекосилось от ненависти.

– Это ты? Ты, дрянь подзаборная? Откуда ты выползла? Из какой помойки? Ты мошенница! Аферистка! Я тебя выведу на чистую воду! Я добьюсь генетической экспертизы!

– Александра Романовна, пожалуйста, держите себя в руках! – перебил ее нотариус. – Попрошу лиц, упомянутых в завещании, поставить свои подписи вот на этом документе, подтвердив тем самым, что вы ознакомлены…

– Ничего не буду подписывать! – взвизгнула Александра.

– Разумеется, это ваше право! Только позвольте вам напомнить, что в этом случае вы не сможете получить причитающуюся вам долю наследства…

– Это до сорока лет ждать? – взвизгнула она.

– Ну, недолго же… – Голос у нотариуса был теперь не такой вальяжный, он наклонил голову, но Ника заметила, как блеснули его глаза, очевидно, мерзкая баба ему здорово надоела.

И точно, вблизи Ника рассмотрела, что племянница только молодится, а на самом деле ждать до сорока и правда недолго, года два-три, никак не больше.

Александра скрипнула зубами, однако подошла к столу и поставила свою подпись, едва не разорвав бумагу.

Потом она повернулась к Нике. Лицо ее перекосилось от ненависти, глаза вспыхнули темным огнем.

– Счас-стлива? – прошипела она. – Довольна? Рада? Получила свое? Да не свое – чужое! Мое! – И Александра бросилась на Нику, размахивая кулаками.

Но тут ее спутница проявила неожиданную ловкость и силу. Она обхватила Александру вокруг туловища и потащила к дверям, вполголоса увещевая:

– Саша, Сашенька, не надо! Успокойся! Так ты ничего не добьешься, кроме неприятностей!

– Н-ненавижу! – простонала Александра, вяло отбиваясь, но спутница умудрилась вывести ее из кабинета.

Дверь за женщинами закрылась.

Тут самозванец, который до этого помалкивал, облегченно вздохнул, оживился и проговорил, обратившись к нотариусу:

– А можем мы ознакомиться с перечнем того движимого и недвижимого имущества, которое унаследовала моя жена?

– Разумеется, это ее неотъемлемое право. – Нотариус повернулся к Нике: – Вероника Дмитриевна, вы также желаете ознакомиться с этим перечнем?

– Да. – Ника кивнула.

Нотариус придвинул к себе другой лист и начал читать:

– Покойному на правах исключительной собственности принадлежал земельный участок площадью ноль целых три десятых гектара с загородным домом в поселке Мухино на Карельском перешейке, еще один участок площадью ноль целых пять десятых гектара на берегу Лебяжьего озера, квартира площадью триста квадратных метров на Таврической улице, гаражная секция, два автомобиля, счет в банке «Траст», депозитная ячейка в том же банке…

Он продолжал перечислять еще долго, Ника его почти не слушала. Все это казалось ей нереальным, фантастическим и не имеющим к ней никакого отношения. До сих пор ее не оставляла только одна мысль – кто такой этот мужчина рядом с ней, почему он пытается уверить ее, что он – ее муж?

Но теперь она сомневалась даже в том, что она – это она, та Ника Соловьева, которая до недавнего времени жила в провинциальном городе и не имела никакого отношения ко всем этим загородным домам, роскошным квартирам и банковским счетам…

Она украдкой взглянула на своего спутника.

Тот внимательно слушал нотариуса. Лицо его было сосредоточенно и напряженно, но в то же время как-то отстраненно. От волнения он перестал контролировать его выражение, и вместо озабоченности и беспокойства, какое Ника до сих пор видела в нем, проступила жесткость и холодный, трезвый расчет. И еще… еще она поняла, что он, мягко говоря, не слишком умен. По лицу человека очень много можно узнать, когда он себя не контролирует.

Ника вздрогнула, новое выражение его лица испугало ее. Мужчина, видимо, что-то почувствовал, покосился на Нику, и выражение его лица мгновенно переменилось, как будто его стерли тряпкой. На нем снова были забота и беспокойство. Фальшивые, конечно, как теперь твердо знала Ника.

– Ты в порядке, малыш? – проговорил он вполголоса. – Я понимаю, это все так неожиданно… это свалилось на тебя… на нас, как снег на голову… но это же хорошо, правда?

– Наверное… – тихо ответила Ника.

– Конечно, твой отец умер, – спохватился мужчина, – но ты ведь его совсем не знала…

И тон, и голос, и слова его были фальшивы. Впрочем, насчет отца все правда.

Ника вспомнила, как умирала мама. Если бы были деньги, то, возможно, ее бы спасли? Или, во всяком случае, с деньгами в платной клинике отнеслись бы более внимательно, хоть хамства больничного не было бы…

Впрочем, история, да и жизнь вообще, как известно, не имеет сослагательного наклонения.

А этот человек, Дмитрий Джованович, которого отцом ей считать вовсе не хотелось, отчего он никогда не интересовался ею? Что такого сделала ему мама, что он бросил ее с ребенком и никогда не вспоминал о ней?

Мама была хорошим человеком, не могла она его так обидеть. Значит, это он мерзавец. Думал, наверное, что дочка будет ему благодарна за наследство. А скорей всего, поняла Ника, ни о чем таком он не думал. Просто больше некому было ему богатство свое оставить, слишком много его было, вот он и вспомнил, что где-то дочка у него есть. Не оставлять же все этой племяннице жуткой.

Она, кстати, явно неадекватна, не зря при ней эта тетка в меховом жакете, молью прожеванном. Приглядывает за ней, чтобы совсем с катушек не слетела.

Нет, Ника не станет отказываться от наследства. В конце концов, все законно, она не обирает маленьких детей и престарелых родственников. А этой швабре Александре и ста тысяч хватит. Да, пожалуй, ей и того слишком много.

Но все же неужели это она, обычная девчонка из глубинки, стала наследницей огромного состояния? Нет, все же не верится. Так только в кино бывает.

В машине Ника так глубоко задумалась, что не заметила, как этот тип, ее фальшивый муж, положил руку ей на колено.

– Ну, теперь заживем мы с тобой, маленькая, как короли! – хохотнул он.

– На дорогу смотри, – холодно сказала она и спихнула его руку.

Отвернулась и не заметила, что он ожег ее злым взглядом.

В квартире, чтобы не разговаривать со свекровью, Ника поскорее проскочила в ванную. Она хотела проверить, нет ли в телефоне сообщений от Татьяны Самохиной. Потому что вопрос с фальшивым мужем оставался открытым. Тем более теперь, когда она стала богатой наследницей.

А что, если?..

Ника застыла на месте.

А что, если все это и было задумано для того, чтобы получить ее наследство? Тогда они должны были знать, что ее отец умер больше трех месяцев назад.

Но тогда они… они убили Сережу…

Господи, ну конечно! Он был бы с ней рядом, он бы берег ее и защитил…

Что делать?

Ника почувствовала, как накатывает паника. Захотелось упасть на старый кафельный пол и завыть. А потом биться головой о стену.

«Спокойно, – вспомнила она слова старого врача, – нужно взять себя в руки и рассуждать здраво. Теперь я уже не та растерянная тетеха, что приехала три дня назад. Теперь я – богатая женщина, имею деньги, и хоть и гласит пословица, что не в деньгах счастье, однако они все же значительно облегчают жизнь.

В конце концов я от этого типа избавлюсь. В крайнем случае найму адвоката и разведусь. Только сначала обязательно узнаю, что же они сделали с Сережей».

Она поплескала в лицо холодной водой.

Помогло, паника отступила.

Ника пустила воду сильнее и взяла телефон, чтобы позвонить Таньке. Что она себе думает? Раз в жизни о чем-то попросила… подруга называется…

Но телефон запел сам. Номер был незнакомый, и Ника ответила осторожно.

– Вероничка! – голос был незнакомый, хриплый и гнусавый. – Это я, Татьяна.

– Чего? – Ника от неожиданности сама охрипла. – Кто это? Вы вообще куда звоните?

– Да говорю же, это я, Танька, – загнусавили громче. – Ты мне вчера сообщение писала? Так вот, не могу я тебе фотки прислать, у меня телефон отняли.

– Как? – поразилась Ника. – Ограбили тебя?

– Вроде того, – хрюкнула Танька. – И побили еще. Вот, в больнице отдыхаю. Нос сломан, и сотрясение подозревают.

– Да ты что? – ахнула Ника, разом забыв о том, что хотела высказать Татьяне. – А как тебя угораздило-то?

– Да утром на работу пораньше шла, торопилась, какой-то козел пристал, хорошо, Андрюша Щербаков мимо шел, его спугнул. В больницу меня отвез, второй день здесь лежу. Прикинь, телефона нет, скукотища! Сейчас пришел навестить, с его телефона и звоню. Слушай, а зачем тебе фотки-то?

– Нужно, – вздохнула Ника, – очень нужно, просто до зарезу. У кого еще они могут быть?

– Ника, у тебя все в порядке? – Танька заволновалась, даже гнусавить стала меньше.

Тут Нике показалось, что ручка двери ванной чуть заметно шевельнулась.

– Я не могу по телефону. – Она понизила голос. – Слушай, я тут вспомнила, я же Валентине Павловне печатала фотографии, где мы все вместе, и отнесла ей перед отъездом. У нее должны быть! Но ты в больнице…

– Это ничего, я Андрюшу пошлю, он как раз тут. А где Пална живет, я знаю, мы же с тобой у нее были. Жди, в общем, сделаем!

– Спасибо. – Голос у Ники дрогнул. – Поправляйся.

Тут телефон пискнул – это пришла эсэмэска. На экране появилась жуткая рожа, в которой Ника с трудом узнала Таньку. Нос видом напоминал подгнившую картофелину, а цветом – перезрелый помидор, под глазами были синяки, как у очкового медведя. В правом углу рта шов. Да, здорово ее избили.

«Хороша?» – прочитала Ника сопроводительную надпись.

Да, что ни говори, а характер у Таньки замечательный, никогда не унывает. Но что же получается? Как только Нике понадобились фотографии, у Таньки отобрали телефон. Совпадение? Наверное, поскольку все происходит далеко, в другом городе. Но все же…

Ника вспомнила, что, когда проснулась, ее телефон лежал не под подушкой, а валялся рядом с кроватью на полу. Конечно, чтобы открыть его, нужен код, но есть такие умельцы…

Если она не может это сделать, совсем не значит, что другие не могут. И если она уверена, что фальшивый муж прочитал письмо насчет наследства, то отчего бы ему не читать эсэмэски в ее телефоне?

Да, но подослать кого-то ограбить Таньку Самохину… это слишком сложно. Но с другой стороны, тыщу раз они ходили тем переулком, никогда такого не было, да еще не ночью глубокой, а утром, когда все на работу бегут…

– Детка, ты как там? – Свекровь скреблась в дверь. – С тобой все в порядке? Тебе плохо?

– Иду уже!

Ника торопливо стерла Танькину фотографию, сохранила номер телефона Андрея Щербакова, только написала «Аня. Маникюр» и вышла из ванной.

Разумеется, в коридоре ее караулила свекровь.

– Верочка! – проговорила она приторно-сладким голосом. – Что-то ты такая бледная, прямо лица на тебе нет… ну да, что я, ведь ты про папу своего узнала… такой удар, такой удар! Нужно поесть, чайку сладкого выпить, это тебя взбодрит…

«Ага, взбодрит, – подумала Ника, – эта пройда снова чего-нибудь в чай добавит, чтобы я спала…»

Если она откажется, эти двое еще что-нибудь придумают. Проще согласиться.

Ника сделала самое приветливое выражение лица, и даже губы удалось сложить в улыбку.

– Спасибо, Лидия Сергеевна, вы так добры ко мне. Просто не знаю, что бы я без вас делала…

Хотела сказать, что свекровь ей просто как мать родная, но решила, что это будет перебор, даже этот тип, который выдает себя за ее мужа, и то не поверит. Он-то ума небольшого, а свекровь – хитрая бестия, это точно. Мягко стелет…

Стол был сервирован на кухне, хотя чашки были разномастные, салфетки свекровь положила самые дешевые, тонкие, а печенье не в вазочке, а в одноразовом пластмассовом корытце, как в магазине продается. И покрыт стол был самой дешевой клеенкой в цветочек, она была новая и противно пахла.

Ника поморщилась, не сумев удержать на лице приветливое выражение.

– Вы тут с сыном вместе жили? – спросила Ника.

– Нет-нет, у меня своя квартира, – заторопилась свекровь, – не волнуйся, я мешать не стану…

– О чем ты, мать? – Этот мерзкий тип противно заржал. – Думаешь, мы тут жить станем? Да у Ники теперь квартир чертова прорва! И дом загородный, и еще вилла где-нибудь там, в теплых краях, наверняка есть, а то и не одна! Эх, на море хочется, а то тут такая погода отвратительная, не люблю зиму!

Показалось Нике или нет, что свекровь предостерегающе мигнула глазами. Но самозванец ничего не понял. Или не заметил. Тупой он все-таки…

– Малыш, – обратился он к Нике, и ее слегка передернуло от этого обращения.

Вот нарочно они, что ли? Свекровь Верой зовет, а этот малышом. Сережа никогда ее так не называл.

А как он ее называл? Вероничкой, говорил, что имя Ника ей не подходит. Ника – это что-то воинственное, богиня победы, а она какая же победительница? Милая, славная, робкая даже, ее нужно оберегать и защищать…

Ника вздохнула, стараясь подавить всхлип. Где же ты, Сережа? Что они с тобой сделали?

– Детка, что с тобой? – тут же всполошилась свекровь. – Выпей чаю, тебе поможет!

– Да, малыш, – подскочил самозванец и поднес ей чашку к губам.

Ника дернулась, попыталась отшатнуться и задела чашку, так что она вылилась этому типу на рубашку.

– С ума сошла? – заорал он. – Горячий же!

– Сергей! – закричала свекровь. – Немедленно прекрати!

Она дернула его за руку, потому что он… Нике показалось, что он сейчас ее ударит. Свекровь вытолкала его из кухни, что-то при этом прошипев.

– Ты не сердись, – сказала она. – Это он от неожиданности. Мужчины, знаешь ли, такие несдержанные.

Ника хотела уйти, но там, в прихожей, был этот тип, она боялась с ним столкнуться. Внезапно пересохло в горле, она оглядела кухню в поисках воды.

– Пей мой чай, я не трогала. – Свекровь уже протягивала ей другую чашку.

Ника глотнула, и ей показалось, что вкус такой же, как в прошлый раз. Может, и правда это чабрец?

– У тебя день трудный был, – бормотала свекровь, – пойди приляг, я тут уберу…

Ника в самом деле чувствовала, что дико устала. Это от стресса. Нужно и правда отдохнуть и подумать в тишине.

В спальне она не стала зажигать свет, прилегла прямо на покрывало. И вдруг почувствовала, что в голове шумит, а в глаза как будто песка насыпали.

В прихожей послышались шаги, Ника накрылась с головой покрывалом и затихла. Скрипнула дверь.

– Детка, спишь? – тихо спросила свекровь.

Ника постаралась дышать ровно. Свекровь постояла над ней и ушла.

Как только дверь за ней закрылась, Ника вскочила с кровати и босиком осторожно прокралась в прихожую. Дверь на кухню была закрыта, оттуда доносились голоса.

– Неправильно себя ведешь! – говорила свекровь сердитым полушепотом. – Учила тебя, учила, все без толку! Ласково с ней нужно, спокойно. Навязываться не надо, спорить не надо, и уж кричать и ругаться – последнее дело!

– А чего она… кипятком…

– Господи! – Ника не увидела, но почувствовала, как свекровь подняла глаза к потолку. – За какие грехи ты мне этого сыночка послал? Ну никакого от него толку нету, все самой надо, все самой…

– Еще спрашиваешь… – усмехнулся самозванец. – Бог – не фраер, он все видит…

– Отстань ты! – послышался шум упавшего стула, и Ника испуганной ланью скакнула в спальню.

Голова закружилась, она с трудом доползла до кровати и рухнула на нее уже в полусне. Последней ее мыслью была та, что эта пройда-свекровь все-таки подсыпала что-то в чай. Чабрец, чабрец…

Хасана разбудили громкие голоса во дворе текии. Он поднялся, выглянул из окна кельи. Во дворе шейх текии Мехди-ходжа разговаривал с двумя арнаутами из городской стражи.

– У нас нет чужих! – говорил шейх спокойным, уверенным голосом, подобающим служителю Божьему. – Вечером я сам проверил ворота текии, они были заперты…

– Ночная стража видела, как какой-то человек скрылся в текии. Позволь нам осмотреть ее. Мы пришли сюда не по своему желанию, а по приказу Наиб-эфенди, начальника городской стражи, правой руки самого Азам-паши…

– В стенах этой текии мы служим господину куда более могущественному, – возражал шейх, свысока глядя на стражников.

– Какому еще? – неприязненно промолвил стражник.

Определенно, он был небольшого ума.

– Аллаху, милостивому и милосердному! – высокомерно ответил ему шейх.

– Выходит, вам, дервишам, есть что скрывать? – вступил в разговор второй арнаут.

Он смотрел на шейха исподлобья, оскалившись, как бездомный пес, глаза его были красными, как тебризская киноварь.

– Во имя Аллаха милостивого, милосердного, нам нечего скрывать!

Мехди-ходжа развел руки широким жестом, он едва сдержал раздражение, с трудом сохранив подобающее дервишу спокойствие, но Хасан заметил, как у него задвигались желваки и задергалась жилка возле глаза.

– Ладно, можете осмотреть текию, но не отвлекайте дервишей от работы и молитвы!

Арнауты бросились на поиски.

Едва перебранка во дворе затихла, возобновилось пение птиц в ветвях старого граната, как будто кто-то открыл окно в птичий мир или дверцу клетки.

Хасан из своей кельи следил за поисками. Арнауты обошли все кельи, заглянули и к Хасану, потом пошли в сад. Они заглядывали в каждую постройку, сняли даже крышку с колодца, подошли и к сараю, где хранились садовые инструменты. Хасану привиделся вдруг тот человек, которого он впустил ночью в текию. Он представил, как арнауты выводят его из сарая – связанного, избитого.

Он не мог больше оставаться в келье и вышел во двор.

Тут его встретил старший писец Анвер.

– Почему ты ходишь без дела? – набросился он на Хасана. – Разве ты не помнишь, что нам нужно закончить книгу для Азам-паши? Паша будет гневаться, если мы не успеем к сроку!

– Я уже нарисовал те миниатюры, которые вы мне поручили, во имя Аллаха, милостивого, милосердного!

– Нарисовал? Покажи мне!

Хасан краем глаза взглянул на садовый сарай. Арнауты вышли оттуда с разочарованным видом.

Хасан облегченно вздохнул и пошел обратно в свою келью. Старший писец, прежде чем последовать за ним, недовольно проговорил:

– Почему ты держишь эти миниатюры в келье, а не в общей рабочей комнате?

– Вчера в моей келье был более яркий свет, и я мог работать допоздна.

– В рабочей комнате тоже довольно света!

Старший писец замолчал, ожидая ответа.

– Вот эти миниатюры! – Хасан подошел, открыл шкатулку, в которой держал свои инструменты и законченные листы, достал оттуда свою работу. При этом под нижним листом он заметил край старого, пожелтевшего пергамента, и поспешно закрыл шкатулку, пока старший писец не задал ему опасный вопрос.

Анвер, к счастью, ничего не заметил. Он положил листы перед собой на низкий стол, осмотрел их, глаза его потеплели.

– Ты хорошо поработал, Хасан! Кажется, что это труд одного из великих старых мастеров!

Хасан и сам знал, что миниатюры ему удались. Узоры, выписанные голубой, как весеннее небо, лазурью и красной, как кровь, киноварью, сплетались, как ветви райского древа, на этих ветвях сидели сказочные птицы с прекрасными женскими лицами. Приглядевшись, можно было увидеть скрывающегося в глубине ветвей змея. Так порок прячется от света истинной веры в тени добродетели, так гнусная ложь прячется в тени правды…

– Прекрасная работа! – повторил старший писец. – Сейчас я велю Мустафе соединить твои листы с остальными, а потом ты отнесешь готовую книгу Азам-паше. Пусть он увидит тебя, пусть достойно наградит за работу!

– Благодарю тебя, учитель! – Хасан скромно, как подобает дервишу, склонился перед старшим писцом.

– Во имя Аллаха, милостивого, милосердного!

Старший писец сложил его листы, вышел из кельи, напоследок задержался и проговорил:

– Хорошая работа, но все же впредь работай в общей комнате, вместе с другими мастерами! Такой порядок издавна заведен в текиях нашего ордена!

Едва дверь кельи затворилась за старшим писцом, Хасан открыл шкатулку и достал из нее старый пергамент. Положил его на стол, разгладил…

Чернила поблекли от времени, но линии были по-прежнему прекрасны – видно было, что перед ним работа великого каллиграфа.

Хасан попытался разобрать изящные, как соловьиная трель, буквы…

Это не была арабская вязь, которой пользовались дервиши их текии и все добрые мусульмане, обитающие во владениях султана, да продлит Аллах дни его жизни. Это были буквы латинского алфавита, каким пользуются жители Дубровника и Италии.

К счастью, Хасан знал этот язык, и он смог прочитать латинские буквы, и они сложились в слова, столь прекрасные, что у него захватило дух. Казалось, что сам Аллах, милостивый и милосердный, сложил эти слова в волшебном, неповторимом порядке. В этих словах было все – и печаль о безвозвратно прошедшем или несбывшемся, и радость от красоты и совершенства мира, сотворенного Аллахом, милостивым и милосердным, и сожаление о кратковременности и тленности этой красоты, этого совершенства…

Хасану хотелось читать эти слова снова и снова, он чувствовал себя как путник, много дней шедший по выжженной солнцем пустыне и едва не изнемогший от жажды и наконец добравшийся до источника с чистой родниковой водой…

Хасан застыл над пергаментом, потеряв счет времени.

Он очнулся только тогда, когда дверь кельи скрипнула. Хасан поспешно схватил со стола лист старого пергамента и спрятал у себя за пазухой.

На пороге снова стоял старший писец.

– Ты все еще здесь? – проговорил он строго. – Мустафа соединил листы, отправляйся к паше, отнеси ему книгу! – Он протянул Хасану шелковый футляр, внутри которого угадывалась только что сшитая книга. – Поторапливайся! Паша не любит ждать!

– Вот как ты хочешь, а что-то с ней не то! – заявила Татьяна, неохотно возвращая Андрею смартфон.

– С чего ты взяла? – Он посмотрел очень внимательно, даже озабоченно.

– А с того, что голос у нее какой-то… грустный… нет, не грустный, а встревоженный, даже испуганный. Вообще голос не ее, чувствую я, что она дерганая какая-то.

– Ну, приехала в чужой город, никого там не знает, друзей нет, да еще свекровь…

– Ты хочешь сказать, что у нее свекровь – монстр? – хмыкнула Татьяна. – Ну, это-то как раз можно объяснить. Приехала какая-то девка из провинции, небось окрутила ее сыночка ненаглядного, чтобы квартиру захапать. Они там, в большом городе, только так о нас и думают. Хотя… вроде бы Ника говорила, что у ее мужа своя квартира есть, с мамашей вместе жить не будут…

– А ты… что можешь сказать про ее мужа? – осторожно спросил Андрей. – Как он тебе показался?

– Ничего, – усмехнулась Татьяна, – обаятельный…

Андрей тотчас отвернулся. Вряд ли эта недалекая Танька сможет что-то прочитать по его лицу, но все же он не хотел давать ей повод для насмешек. А что смеяться и сплетничать обязательно будут, он знал. У них в офисе мужчин мало, а тетки эти…

Если узнают, станут шушукаться по углам, хихикать ему вслед, те, что постарше, примут деятельное участие, советы будут давать… о господи, только не это!

Так он думал полгода назад, когда осознал, что влюбился. Влюбился в Нику Соловьеву. Точнее, обратил на нее внимание он сразу, как только пришел работать в эту фирму.

Как она отличалась от остальных! Девчонки вечно хихикали, бегали курить, трепались о мужчинах даже в его присутствии, поскольку сразу же составили о нем нелестное мнение. Тихий, одет скромно, зарабатывает средне, в общем, бесперспективный. На такого и силы тратить не стоит, если уж совсем полные кранты, нет надежды приличного человека найти, тогда и этот сгодится. Да и то…

Он случайно услышал эти слова одной такой… Как же ее… Соня, что ли… Это она после того, как попыталась его завлечь. Он тогда полным идиотом притворился, сделал вид, что вообще ничего не понял. Ага, как же, не поймешь тут, когда зажала его в темном коридорчике, а сама весит чуть не сто кило! Еле он спасся. А потом эта Сонька стала о нем гадости говорить, да еще нарочно громко, чтобы он слышал.

Одно хорошо: Ника никогда с ними не тусовалась, некогда ей было. Уже потом он узнал, что мать у нее болела.

Время шло, он все поглядывал на нее, но как-то проявиться даже не пытался. Матери ее становилось все хуже, он даже хотел помощь предложить, да все никак было не поговорить, кругом люди. И что он мог сделать? Знакомств в медицинском мире у него никаких нет, а поддержка ей нужна только от близкого человека. Которого у нее не было. И как же он хотел им стать!

Потом ее мать умерла. И она совсем окаменела от горя. Как же он хотел ее утешить! Взять ее лицо в свои руки, посмотреть в глаза и твердо сказать, что больше никогда, никогда с ней ничего плохого не случится. Уж он об этом позаботится. Он будет оберегать ее от всех несчастий, даже от мелких житейских неприятностей, он очень постарается сделать ее счастливой.

Но как он мог лезть к ней с утешениями? Кто он ей? И как он мог пользоваться ее слабостью? Вполне возможно, что от тоски и одиночества она бы привязалась к нему, но он не хотел, чтобы она была с ним из чувства благодарности.

Вот такой он человек, возможно, слишком рассудочный и осторожный. Он решил ждать, а пока старался ничем не проявлять свои чувства. Она-то вряд ли заметит в таком состоянии, а офисные дамы – запросто. И начнется… может, кому-то и все равно, но он терпеть не мог, когда обсуждают его чувства.

Прошло несколько месяцев, и он наконец решился. Тогда как раз отмечали какую-то дату образования фирмы, и начальник решил устроить праздник. Лето все-таки, сказал он, будем отмечать на природе. И нанял катер, который отвезет их всех на остров, где никого не будет, кроме них. И весь этот теплый длинный выходной они проведут там. Купание, шашлыки и все такое прочее.

И Андрей понял, что судьба дает ему шанс. В конце концов, надо решиться и сказать Нике, что он ее любит. Или хотя бы попытаться. Если она шарахнется от него, он поймет. И не станет настаивать. Если же она даст ему хоть крошечную, хоть малюсенькую надежду, то он будет ждать, сколько нужно. А так он больше не может. Если ничего не выйдет, он уволится, найдет другую работу и постарается выбросить эту девушку из головы. Это будет трудно, но он сможет.

Он заснул перед воскресеньем в радостном предвкушении. Они будут одни на острове целый день, он найдет время, чтобы поговорить с Никой. И никто им не помешает.

Она не пришла на праздник. Они ждали ее долго, уже хозяин катера начал ворчать, что у него график, еще в три места народ отвезти нужно. Ее телефон не отвечал, Татьяна звонила несколько раз. Он волновался – что-то случилось, но не решился остаться – опять-таки начнут шушукаться и обсуждать его за спиной.

На острове не было связи, так что он промаялся целый день, и только вечером она позвонила Татьяне.

Оказалось, она упала, расшибла ногу и вернулась домой. И завтра на работу не придет. В общем, ничего страшного. Но он почувствовал, что все плохо. Судьба дала ему шанс, и она же его отняла.

Так и оказалось, потому что, когда Ника появилась на работе, в глазах ее он увидел спрятанную радость. Она никому ничего не рассказывала, но он-то заметил. И понял, что его дела плохи.

А потом и другие узнали, потому что ее изредка встречал с работы такой интересный парень, что сотрудницы даже не злословили. Вообще к Нике в офисе относились неплохо.

Андрей парня видел мельком, еще не хватало выслеживать этих двоих.

Шло время, и Ника выглядела вполне счастливой. Стало быть, все у них серьезно.

Через три месяца эти двое расписались в ЗАГСе. Узнали об этом от Татьяны Самохиной, она и фотографии показывала, и рассказала, что свадьбы не было, так, в ресторане посидели недолго. Потом Ника пришла с тортом и принесла заявление об уходе.

Как раз, сказала, две недели отработаю, пока паспорт новый выдадут. Вот так вот.

Эти две недели все силы Андрея ушли на то, чтобы следить за собой. Уволиться он решил чуть погодя, тем более начальник и зарплату прибавил. И проект хотелось закончить.

А теперь вот эта история. Что ни говори, а просьба Ники прислать фотографии ее с мужем весьма странная. Зачем ей они? Ну, пропали, допустим, из телефона, да и ладно. Вот он, муж-то, рядом, можно еще сфотографироваться.

Тем более что и свадьбы никакой не было, то есть ни платья красивого на невесте, ни торта свадебного, ни гостей. Татьяна хоть и небольшого ума девица, а то же самое сказала.

– Ладно, – сказал Андрей, – раз Ника просит – я это непременно сделаю. Звони этой Валентине Павловне, скажи, что я зайду, пусть подберет снимки. А тебе свой старый телефон пока принесу, чтобы ты от скуки совсем не озверела.

– Спасибо тебе… – Татьяна прилегла на кровать и смотрела грустно, как больной мопс.

– Давай поправляйся. – Он улыбнулся и похлопал ее по руке.

Раньше она никогда не видела его лицо в таком ракурсе. И сейчас, снизу, кое-что в нем разглядела. Вот интересно, раньше глаза видели лучше, и голова не болела, и нос не распух, а ничего она не замечала. А теперь глаза – как щелки, нос – как помидор, голова – как пивной котел гудит, а все же видно, что Андрей этот уж очень близко к сердцу принял Никины неприятности.

Тем более что это еще и неточно, может, там ерунда какая-то с этими фотками.

И вот еще интересно: раньше Танька тут же принялась бы болтать и подшучивать. А теперь промолчала – чего человека зря смущать… он это не заслужил…

– Пока-пока… – Она закрыла глаза и отвернулась к стене.

Ника проснулась поздно, с больной головой.

За окном сегодня была серая хмарь. Не то мелкий дождь, не то туман, не то мокрый снег, в общем, какая-то дрянь сыпалась с серого неба.

Первое, что Ника увидела, открыв глаза, была ее, с позволения сказать, свекровь. Она стояла рядом с кроватью, на губах у нее была слащавая улыбка.

– Ты проснулась, Верочка? – проворковала свекровь. – Кофе будешь? Я сварю!

– Да, я сейчас, только душ приму… а где… Сергей? – Ника сделала над собой усилие, чтобы произнести это имя.

– Сереженька? А он по каким-то делам ушел, не стал тебя будить! Хотел, чтобы ты выспалась…

Свекровь вышла. Ника посмотрела ей вслед удивленно. Что это с ней? Что это она второй день так заискивает? Ах, ну да, сынок рассказал ей про движимое и недвижимое имущество, оставленное Нике! Ну нельзя же быть такой примитивной… Хотя… что тут хитрить, свекровь же сказала вчера ему, чтобы был поласковее. А он артачился, тогда свекровь услала его подальше, а сама перед Никой заискивает. Думает, что у нее лучше получится.

Ника выползла в коридор, зашла в ванную.

Сегодня душ погорячее, и как это свекровь его уговорила?

Постояв подольше, Ника пришла в себя, даже вспомнила вчерашние события.

Надо же, она – богатая наследница! И рассказать-то некому, близких никого, никто за нее не порадуется.

Выйдя в коридор, она увидела на тумбочке возле двери свой мобильный телефон. Экран его светился, как будто телефоном только что пользовались.

Черт, это наверняка свекровь проверяла телефон, читала сообщения! Вот ведь зараза!

Она потянулась к телефону, чтобы проверить, не пришло ли новое сообщение, может, этот самый Андрей Щербаков уже достал фотографии, но тут в дверях кухни показалась свекровь.

– Верочка, ты идешь? Кофе остывает!

– Да, сейчас…

Снова уйти в ванную… это будет подозрительно, свекровь точно насторожится. С одной стороны, нужно кофе выпить, а то в голове туман не хуже, чем за окном, с другой же стороны – противно из рук этой пройды что-то принимать.

Она прошла на кухню, взялась за чашку, раздумывая, куда бы вылить подозрительный напиток. Лучше уж голодной сидеть, чем пить то, что ей наливает эта ведьма…

Свекровь стояла рядом, как привязанная, зорко следила за каждым ее движением.

И тут свет на кухне мигнул и погас.

Погас он не только на кухне, но и во всей квартире.

– Ох! – Свекровь схватилась за сердце. – У меня в морозилке рыба испортится! Деточка, ты не посмотришь предохранители? Они там, на лестнице… я в этом ничего не понимаю, а Сережа сказал, что не скоро придет…

Ника хотела сказать, что за несколько минут рыбе ничего не сделается и с чего это свекровь так всполошилась, но решила, что это даст ей возможность не пить кофе. Да лучше воды из-под крана напиться, чем кофе у этой заразы пить!

Поэтому она кивнула, вышла на лестницу, на всякий случай прихватив по дороге свой телефон. Свекровь показала ей шкафчик с предохранителями, а сама ретировалась в квартиру.

Что это она?

Ника не стала раздумывать над ее странным поведением, она решила воспользоваться им. Достала телефон, проверила его.

Сообщений не было. Вообще никаких.

Ну, ясно, пока там этот Андрей соберется, пока созвонится с Валентиной Павловной, пока будет ей объяснять, зачем ему фотографии… насколько Ника помнила, он вообще человек неторопливый. Спокойный такой, говорит негромким голосом, вежливо так, если с компьютером что случится или с другой техникой – всегда поможет, в ответ на благодарность улыбнется скупо, блекло, да и пойдет по своим делам. А больше-то ничего она про него вспомнить не может, он людей сторонится, все больше помалкивает.

Ника убрала телефон и открыла шкафчик.

Внутри были тумблеры, подписанные номерами квартир. И тумблер с их номером был опущен. Ну, понятно – где-то выбило предохранитель… никаких проблем… передернуть тумблер, и все…

Ника уже потянулась к тумблеру, но что-то ее остановило.

В свое время она окончила электротехнический колледж. Это Валентина Павловна, мамина подруга, посоветовала идти туда после школы, она там преподавала.

Дескать, получишь диплом, сможешь на работу устроиться уже не просто после школы или курсов секретарских, с дипломом легче возьмут. И если захочешь потом высшее образование получить, то колледж засчитают, все меньше учиться.

Это она при маме такие резоны приводила, а потом как-то подкараулила Нику после школы да и сказала прямо.

Ты, мол, взрослая уже, должна соображать. Сможет мать тебя пять лет в институте тянуть? Да нет, конечно, у нее здоровье слабое. Стало быть, иди в колледж ко мне, профессию получишь да и работать пойдешь. А потом – в вечерний институт поступишь, опять же я посодействую. А уезжать отсюда и не вздумай, мать не оставляй.

Ника недолго думала, потому что тетя Валя права была. Хотелось, конечно, в большой город, в новую, интересную жизнь, но ведь надо реально на вещи смотреть. Откуда у мамы деньги, чтобы ее там содержать? Эх, знать бы тогда про папашу богатенького… Нет, у Ники не было к нему никаких чувств.

В колледже старый преподаватель усердно вдалбливал в головы студентов правила техники безопасности.

«Электрик, как и сапер, – говорил он при этом, – ошибается только один раз…»

И еще он говорил, что самого его много раз спасала развитая интуиция.

«Это только говорится – интуиция, а на самом деле – внимание! Когда имеешь дело с высоким напряжением, внимание должно быть такое же высокое! Все чувства должны быть включены на максимум – зрение, слух, обоняние…»

Обоняние.

Ника поняла, что ее беспокоит. От распределительной коробки пахло свежо и резко – озоном. Так пахнет вблизи от вольтовой дуги или от места обрыва проводов. И еще пахло обгорелой изоляцией.

Ника пригляделась – и увидела, что провод отсоединен от контакта и касается оголенным концом ручки тумблера. В месте этого соприкосновения тумблер заметно обуглился.

Черт! Если бы она второпях схватилась за тумблер, ее бы запросто убило током! Напряжение здесь – о-го-го!

Она закрыла коробку, вернулась в квартиру. Свекровь с каким-то странным выражением лица стояла в коридоре.

– Ну что там, сделала? – спросила она. – Нету света-то…

– Где у вас инструменты? – спросила Ника.

– Инструменты? А вот здесь, в этом ящике, самом нижнем! А тебе зачем?

Ника нашла пассатижи и крестовую отвертку с изолированной ручкой, вернулась к распределительной коробке, навела в ней порядок. По ходу дела с удивлением поняла, что провод кем-то зачищен. Причем очень неаккуратно.

Что же это такое? Кто тут хозяйничал? А если бы она не разбиралась в электричестве? Если бы сразу схватилась за тумблер?

Ника передернула исправленный тумблер, вернулась в квартиру.

– Надо же, какая ты умница! – квохтала свекровь. – Редко какая женщина в электричестве понимает!

Ника развернулась и посмотрела на нее в упор. И встретилась с абсолютно прозрачными глазами. Да, в таких ничего не прочитаешь!

«Неужели все это было сделано нарочно?» – думала Ника в спальне.

Но зачем? Зачем кому-то ее убивать?

И тут же вспомнила, что она теперь – очень обеспеченная женщина, богатая наследница. Господи, все никак не привыкнуть к своему новому положению.

А за такие деньги запросто убить могут. И вот если с ней произойдет несчастный случай, кому достанутся деньги? Да мужу же! Муж – законный наследник, официальный. Значит, это все организовал тот фальшивый муж? А свекровь ему помогала? То есть не свекровь она совсем, а злодейка. И настоящему Сергею Ломакину вовсе не мать.

Отчего-то от этой мысли Нике стало легче.

А вот если она теперь богатая женщина, то что она вообще делает в этом гадючнике? Для чего она спит в этой ужасной, неудобной кровати, терпит хамство мужа, то есть тьфу! – этого самозванца, когда она может просто переехать отсюда? В свою квартиру, в свой загородный дом, да куда угодно!

Как странно звучит – моя квартира, мой загородный дом… да там, кажется, еще что-то есть, там столько всего, она сразу и не запомнила. И если наследство – это все правда, нет никакой ошибки и ей ничего не приснилось, то нужно выяснить все подробно, а не торчать тут с фальшивой свекровью. Что еще эта зараза задумает? Вопрос с тумблером остается открытым.

Помяни черта, а он тут как тут, свекровь деликатно поскреблась в дверь.

– Верочка, детка, ты как там? Все в порядке?

– Слушайте! – Ника распахнула дверь. – А у вас что – своих дел никаких нет, что вы меня стережете? На работу вы не ходите, это понятно, по возрасту на пенсии. Но отчего вы здесь все время торчите? Сами же говорили, что у вас своя квартира есть и что мешать вы молодым, то есть нам, не будете! А сами…

Ника сама не понимала, как это так получилось, что выскочили из нее эти слова. Никогда раньше не хамила она пожилым людям. Да и не только пожилым, всяким, не такой у нее был характер. Мама была человеком выдержанным и ее приучила разговаривать с людьми вежливо. Но сейчас словно бес в нее вселился.

Свекровь, надо сказать, нисколько не смутилась и не испугалась. Просто сделала вид, что не слышит.

– Дорогая, – сказала она, – ты не в духе. Что ж, это вполне понятно – столько событий, такой стресс.

«Если она сейчас предложит мне выпить таблетку и немножко поспать, я просто стукну ее табуреткой, – мрачно подумала Ника, – или подушкой придушу».

Она представила, как свекровь валяется на кровати и бьется головой о неудобную пластмассовую спинку, а она, Ника, сидит на ней верхом и прижимает к лицу подушку. Свекровь сучит ногами и кричит что-то из-под подушки, понемногу перестает дергаться и затихает.

Эта картина неожиданно привела Нику в прекрасное расположение духа, она даже улыбнулась лучезарно и сказала, что ей нужно выйти по делам.

– Сережа тебя отвезет, куда скажешь! – тут же заявила свекровь. – А то ты города не знаешь.

– Его же нету, – прищурилась Ника.

– Да он скоро придет, ты и собраться не успеешь!

Вот интересно, только что она говорила, что он очень занят и вернется не скоро. В кладовке она его прячет, что ли? Или из окна сигналы флажками подает?..

Очевидно, свекровь знала, что говорит, потому что этот самозванец, выдающий себя за мужа, явился через десять минут. Ника торопилась, поскольку хотелось поскорее уйти, но все же провозилась, накладывая макияж и выбирая подходящую одежду.

Да что тут выбирать-то? Выбирать и правда было особо не из чего. Говорил же ей Сережа, чтобы не брала с собой много вещей – там, мол, все купим, что нужно, вот она и взяла только парочку платьев да костюм. Ну, еще джинсы, конечно, но они после дороги в ужасном состоянии, надо бы постирать…

С изумлением Ника сообразила, что в этой квартире нет стиральной машины. Как же тогда вообще жить? Нет, что-то тут не то…

– Ну, ты идешь, наконец? – послышался недовольный мужской голос из прихожей.

И тут же самозванец еле слышно охнул, наверное, свекровь ущипнула, чтобы не зарывался. Жуткий тип! И дурак к тому же! Ума не хватает сообразить, что Ника теперь не та, что раньше. Вот не угодит ей этот, с позволения сказать, муженек, и она с ним разведется.

А что, это выход… Да, но при разводе ему, кажется, полагается чуть ли не половина всего имущества. Ну да, когда она получила наследство, они уже были женаты, так что… вот с какой радости отдавать ему то, что ей оставил отец? Вот просто так отдать? Ну, уж нет! Надо бы проконсультироваться с адвокатом. Но где его взять? В интернете искать? Там, скорее всего, на жулика нарвешься. Господи, она же никого, просто никого не знает в этом городе!

Ладно, пока этот вопрос оставим, нужно действовать похитрее.

– Иду, дорогой! – крикнула она. – Уже готова!

Они подъехали к Таврическому саду, свернули на тихую улицу и остановились возле красивого пятиэтажного дома. Фасад этого дома украшали балконы, поддерживаемые пухлыми кариатидами, к двери вело мраморное крыльцо.

Ника почувствовала смущение. Она покосилась на своего спутника и заметила, что он тоже нервничает. Отчего-то это подняло ей настроение и придало уверенности.

– Не волнуйся, малыш! – проговорил мужчина с фальшивой бодростью. – Я с тобой!

– А я и не волнуюсь, – спокойно ответила Ника. – С какой стати я должна волноваться?

Она поднялась на крыльцо, нажала на кнопку.

Из динамика над дверью донесся строгий голос:

– Кто такие? По какому вопросу?

– Я – Вероника Ломакина, – представилась Ника твердым голосом. – Я звонила управляющему.

– Да, меня предупредили, заходите…

Замок щелкнул, и дверь открылась.

Ника со спутником вошли внутрь.

Они оказались в просторном холле, пол которого был выложен в шахматном порядке черными и белыми плитами. В глубине холла виднелся плавный изгиб мраморной лестницы, устланной красной ковровой дорожкой, рядом с ней находилась кружевная кованая кабина лифта. Там же, чуть в стороне от лестницы, стояла мраморная статуя – женщина в коротком греческом хитоне, со строгим лицом и светильником в поднятой руке. То ли аллегория Истины, то ли Правосудия. Впрочем, Правосудие должно быть с весами в руках. Казалось, эта статуя давно уже дожидается лифта, отсюда и недовольное выражение ее лица.

Холл был таким просторным, что Ника не сразу заметила в нем стеклянную будку, в которой сидел охранник. Это был не пузатый отставник, какие обычно служат охранниками магазинов и офисов, а подтянутый, спортивный мужчина лет тридцати.

– Вероника Дмитриевна, сейчас вас встретят, я позвонил! – проговорил охранник с осторожной профессиональной вежливостью.

Ника подумала, что своим профессиональным взглядом он сразу определил, что ее спутник явно не играет большой роли. И обращался исключительно к ней, на мужчину смотрит как на пустое место. Что ж, он все правильно понял.

И правда, в ту же минуту откуда-то из-под лестницы показалась женщина. В первый момент Нике показалось, что это мраморная статуя двинулась к ним, но потом она поняла, что статуя осталась на своем месте, к ним же приближается женщина лет пятидесяти, в прямом бежевом платье и туфлях на низком удобном каблуке.

Женщина подошла.

У нее была гладкая прическа и строгое неулыбчивое лицо человека, неизменно уверенного в своей правоте. Именно это строгое выражение делало ее похожей на аллегорию Истины.

– Вы – Вероника Дмитриевна? – спросила она настороженно – и вдруг в лице ее что-то изменилось, словно маска Истины сползла с него. – Что же я спрашиваю, вы так на него похожи! Просто удивительно! Я даже не знала, что бывает такое сходство!

Она перевела взгляд на спутника Ники и замерла выжидательно, настороженно.

Ника замялась. Она никак не могла назвать своего спутника мужем, не могла даже произнести его имя. Тогда он сам представился:

– А я – Сергей, ее муж… мы совсем недавно поженились.

– Ах, совсем недавно! – проговорила женщина таким тоном, как будто уличила его в каком-то неблаговидном или даже криминальном поступке. – А я – Юлия Милановна, я много лет служила Дмитрию Васильевичу… вашему отцу.

– Милановна? – переспросил мужчина.

– Да, совершенно верно, – сухо подтвердила женщина. – Милан – сербское имя. Мой отец был родом из бывшей Югославии, как и сам Дмитрий Васильевич. Ну вы, конечно, знаете…

– Нет, я, к сожалению, очень мало о нем знаю, – проговорила Ника, – надеюсь узнать больше от вас…

– Да, конечно, если… я работала у него… как это называют… экономкой, и после его смерти осталась здесь, чтобы дождаться вас. А дальше уж – как вы решите.

– Конечно, я хочу, чтобы вы остались…

– Вероника, – перебил ее спутник, – не спеши, не принимай никаких решений второпях! Мы должны все тщательно обдумать, взвесить, прикинуть…

Резкий ответ застыл на губах Ники. Вот какого черта он лезет не в свое дело? Уж с экономкой она как-нибудь сама разберется. И вообще, он тут никто. И звать никак.

Но воспитание взяло верх. Ругаться при посторонних последнее дело. Это просто унизительно. И вообще, она же дала себе слово действовать хитростью.

– Конечно, вы должны все взвесить! – проговорила экономка, поджав губы. Хотя формально она согласилась со словами Сергея, но обращалась исключительно к Нике, и в самой ее интонации отчетливо прозвучало неодобрение. – Что же мы стоим в холле, – спохватилась она. – Пойдемте, я покажу вам его… вашу квартиру. – И женщина направилась к лестнице, жестом пригласив Нику и ее спутника следовать за собой.

Когда они подошли к лестнице, экономка пояснила, отвечая на невысказанный вопрос:

– Лифт нам не понадобится, ваша квартира на втором этаже… точнее, это бельэтаж.

– И вы там живете? – уточнил Сергей с несколько подозрительной интонацией.

– Что вы, как можно! – иронически ответила ему Юлия Милановна. Хотя отвечала она Сергею, но смотрела при этом на Нику, принципиально не замечая ее спутника. – Я живу вот здесь! – Она кивком указала на неприметную дверь под лестницей. – Это бывшая дворницкая. Впрочем, если вы меня уволите, я съеду…

– Нет, нет, что вы… – поспешно возразила Ника.

– Там будет видно! – добавил Сергей.

По плавному изгибу лестницы они поднялись на второй этаж, подошли к высокой белой двери. Экономка достала из кармана своего платья связку ключей, один из них вставила в скважину, распахнула дверь и отступила в сторону, пропуская Нику вперед.

Ника не представляла себе, что бывают такие квартиры. То есть назвать это квартирой у нее просто язык не поворачивался.

Здесь был круглый холл с колоннами и удивительным хрустальным светильником, из этого холла двери вели в гостиную и столовую, в две спальни и кабинет. В гостиной был огромный камин из резного мрамора и пушистый персидский ковер, в котором утопали ноги, в одной из спален – огромная кровать под бархатным балдахином на резных столбиках, в другой – низкое и плоское японское ложе и японские же гравюры с цветами и бабочками.

Где-то в глубине квартиры скромно расположилась кухня размером с небольшое футбольное поле, гардеробная размером с гараж и две ванные комнаты, в каждой из которых можно было разместить общественный бассейн.

И во всех комнатах была мебель немыслимой красоты, старинные картины и мраморные скульптуры. Ванны на позолоченных львиных лапах были так велики, что в них можно было сдавать нормативы по плаванию.

Обойдя все комнаты, на что ушло немало времени, экономка снова пришла в кабинет.

Ника была так потрясена увиденным, что уже плохо все воспринимала, видела все как сквозь туман или сквозь толстое стекло. Сергей, кажется, тоже немного растерялся, но он ни на мгновение не выпускал Нику из поля зрения.

Пожалуй, кабинет был самой скромной комнатой в этой волшебной квартире, и экономка не случайно пришла именно сюда. Здесь размеры комнаты и обстановка не подавляли, так что можно было спокойно разговаривать.

Несколько застекленных книжных шкафов с темными старинными томами, письменный стол красного дерева с зеленой кожаной столешницей, пара глубоких кожаных кресел, на стенах гравюры – горные пейзажи, люди в необычных экзотических костюмах, красивые усачи с саблями на боку, гарцующие всадники.

– Итак, я вам все показала, – проговорила экономка с прежней сухой профессиональной интонацией. – Обдумайте все и решите, что будете делать с этой квартирой. Если вы оставите ее, я могу по-прежнему поддерживать в ней порядок… если вас, конечно, это устраивает.

– Мы это обдумаем! – поспешно проговорил Сергей, не дав Нике вымолвить ни слова.

В это время у него в кармане зазвонил мобильный телефон. Он поморщился, достал телефон, взглянул на дисплей и поднес его к уху, машинально отвернувшись от женщин.

Тут произошло неожиданное. Экономка сделала шаг в сторону Ники, протянула к ней руку и что-то вложила в ее ладонь.

Ника вздрогнула, ей невольно вспомнился странный сон – узкая улочка мусульманского городка, два всадника на откормленных лошадях, арестант в разорванном халате, с окровавленным обрубком языка так же вкладывает в ее руку листок пергамента…

Впрочем, это видение пронеслось в ее голове в долю секунды.

Сергей – точнее, тот человек, который называл себя Сергеем, – быстро закончил свой разговор и снова повернулся к ним.

Ника скосила глаза на экономку – но та стояла на прежнем месте и смотрела перед собой со сдержанностью и равнодушием, как будто все происходящее ее не касалось.

Можно было подумать, что ничего не было, что она ничего не передавала Нике, но та отчетливо чувствовала в руке сложенный листок бумаги…

Она хотела спрятать этот листок, но Сергей, точнее, тот человек, который называл себя Сергеем, не сводил с нее внимательного, подозрительного взгляда.

– Спасибо, – проговорил Сергей сдержанно. – Мы все видели и должны подумать…

– Конечно. Подумать – это очень полезно, – ответила экономка с почти незаметным сарказмом, по-прежнему смотря только на Нику. – Я провожу вас…

– Это лишнее, мы и сами прекрасно найдем дорогу.

Ника ничего не сказала.

Она чувствовала, что у нее горит лицо.

Эта бумажка, которую вложила в ее руку экономка, заставляла ее дрожать от страха и растерянности.

Они вышли из квартиры.

Сергей – или кто он там на самом деле – подозрительно покосился на Нику.

– Что с тобой? – спросил он озабоченно или скорее настороженно. – На тебе лица нет!

– А как ты думаешь, – выпалила Ника с неожиданной страстью и раздражением, – я увидела такую квартиру… Я таких квартир в жизни не видела – и вдруг она мне досталась по наследству! Она моя! Понятно, что я волнуюсь!

– Чего тут волноваться – радоваться нужно! Переезжать нужно в эту квартиру! А тетку эту мы непременно уволим!

– Почему это?

– Не понравилась она мне! Смотрит волком, цедит через губу… подумаешь, всего-то прислуга, а о себе много возомнила! Нет, непременно уволим!

– Она близко знала моего отца, заботилась о нем, он к ней хорошо относился…

– Это только она так говорит, и вообще, твоего отца больше нет, так что незачем о нем говорить… – начал Сергей, но тут, видимо, все же почувствовал, что перегнул палку, и осекся.

Потом произнес примирительным тоном:

– Ладно, мы об этом еще подумаем.

Всю дорогу до дома они молчали – Ника думала об отце, которого никогда в жизни не видела, и о том, что говорила ей экономка.

Сергей молчал настороженно и подозрительно, то и дело поглядывал на жену, словно пытаясь прочитать ее мысли.

Вот интересно, он явно небольшого ума, но чувствует, что экономка его раскусила, поэтому и злится. А уж она-то сразу поняла, что он есть проходимец, который присосался к богатой женщине, как пиявка, и теперь станет тянуть из нее деньги. Ничего собой не представляет, потому и пыжится. «Мы подумаем и решим вас уволить!» Надо же…

– А кто же тогда будет следить за квартирой, если ты хочешь уволить эту Юлию Милановну? – холодно спросила Ника, подчеркнув местоимение «ты». – Уж не хочешь ли ты сказать, что я должна бегать с тряпкой и пылесосом?

– Ну, зачем… – отмахнулся он, – мама кого-нибудь найдет… это не так трудно…

– Вот насчет мамы… – протянула Ника, – как бы это объяснить…

– А что насчет мамы? Что ты имеешь против? – забеспокоился он.

Ника не случайно завела этот разговор. Она давно уже поняла, что в этом тандеме главное место занимает свекровь, и если как-то от нее отвязаться, то можно обхитрить этого типа, которого она в мыслях не могла назвать Сергеем. А на словах – могла. Если постараться.

– Дело в том, – терпеливо начала она, – что я в принципе, конечно, ничего не имею против твоей мамы. Но… – она подняла палец, – когда ты сделал мне предложение, ты не говорил, что мама будет жить с нами. Ты сказал, что у нее есть своя квартира и она не будет мешать, так? Ты это говорил?

– Ну… – неуверенно промямлил он, – но мама…

– Так вот я тебе заявляю совершенно серьезно, мой дорогой, – отчеканила Ника, – никакой мамы и вообще никаких твоих родственников в этой квартире не будет. И духу их не будет. Только мы с тобой. А если тебя такой вариант не устраивает, то можешь оставаться с мамочкой в этой квартире, а я…

– Я понял. – Он отвернулся, и Ника не видела его лица. – Учту твои пожелания.

«Вот то-то», – удовлетворенно подумала Ника. Сразу нужно было с ним построже…

– Мама просила в магазин зайти, продукты закончились, – сказал он, когда они проезжали мимо супермаркета. – Пойдем вместе?

Ника хотела остаться одна, чтобы прочитать записку, что дала ей экономка, и сказала, что очень устала, так что лучше пойдет домой, тут недалеко.

– Как хочешь! – Он запер машину и пошел к дверям супермаркета, а она развернулась и отправилась по улице к дому.

Хотелось прочитать записку тут же, но Ника побоялась, что этот тип за ней следит. Уж слишком легко он ее отпустил. Ладно, лучше это сделать в квартире, закрыться в ванной и прочитать.

Ника уже подходила к подъезду, когда в ее сумочке настойчиво и взволнованно зазвонил телефон.

Первой мыслью было, что это звонит Татьяна. Или Андрей Щербаков с сообщением насчет фотографий. Танька говорила, что он – парень обязательный, если обещал, что сходит к Валентине Павловне, то назавтра и пойдет, тянуть и увиливать не будет.

Надо же, и Таньку от отморозка какого-то спас, и в больнице ее навещает, запал он на нее, что ли?

Ника попыталась представить себе этого Андрея, но не получилось. Странно, вроде бы он почти год работает у них в фирме, а они почти не разговаривали, так, по делу перекинутся парой фраз. А потом маме стало совсем плохо, и Нике было уже не до разговоров. А потом мама умерла, тут уж вообще ни до чего…

А потом… потом она встретила Сережу. И очень скоро вышла за него замуж…

Ника остановилась, достала телефон. Номер на дисплее был незнакомый, но это ничего не значило. Наверное, Андрей звонит. Или Танька у кого-то в больнице выпросила мобильник. Она своего добиться умеет, это точно.

Ника поднесла телефон к уху.

Из трубки доносились невнятные шумы и скрипы, сквозь которые пробился едва слышный голос:

– Ника!.. Ника!.. Ты меня слышишь?..

– Тань, это ты?

Из трубки снова понеслась какая-то какофония.

– Это ты? – повторила Ника, прислонившись к стене. – Достали вы фот… – Ника тут же прикусила язык и спросила гораздо тише: – Успехи у Андрея есть? Был он у Валентины?

Снова из трубки доносился только треск и шорох, и опять прозвучал неразборчивый, едва различимый голос, непонятно даже, женский или мужской:

– …Ты слышишь… послушай, что я тебе скажу… только не отключайся…

И снова – треск и шум. Да что там у нее еще стряслось?

Мимо Ники неторопливо шествовал крупный полосатый кот. Вид у него был такой, как будто это не кот, а как минимум председатель земного шара.

И тут открылся подъезд, и из него выскочила небольшая бело-рыжая собачонка породы джек-рассел.

Увидев кота, собака с радостным и победным лаем бросилась на него. Кот выгнул спину верблюдом, зашипел и распушил усы.

Терьер подлетел к нему с самыми серьезными намерениями, но кот молниеносно ударил его лапой – и песик отлетел с жалобным и разочарованным визгом. Причем отлетел прямо под ноги Нике.

Ника инстинктивно отскочила в сторону – не дай бог попасть под раздачу в этом межвидовом конфликте! После того что случилось с ней в пятнадцать лет, больших собак она боялась, а маленьких просто не любила. Никогда не гладила, на руки не брала, вообще старалась не касаться, так что быстро отскочила на несколько шагов.

И в ту же самую секунду на то место, где она только что стояла, с грохотом упало что-то большое и тяжелое.

Терьер в последнюю секунду тоже успел отскочить – у него была отменная реакция. Кот тоже исчез, как не было.

Ника замерла, изумленно глядя перед собой.

На тротуаре лежали осколки глиняного горшка, по сторонам разлетелась земля и ошметки того, что еще совсем недавно было ярко-красной цветущей бегонией.

И все это лежало именно там, где Ника только что стояла…

А если бы она не отскочила вовремя? Тяжелый горшок вдребезги разбил бы ее голову…

Ей чудом удалось уцелеть! Ее спасла чистая случайность, а точнее – ее спасли кот и терьер!

Все это происшествие заняло от силы несколько секунд.

Дверь подъезда снова открылась, из него вышел крупный, представительный мужчина средних лет с поводком в руке – видимо, хозяин бесшабашного терьера. Он огляделся по сторонам, увидел своего питомца и недовольно окликнул его:

– Оскар! Иди сейчас же сюда! Сколько раз говорил тебе – не смей убегать!

Тут мужчина заметил разбитый горшок и жмущуюся к стене Нику и виноватым голосом проговорил:

– Это мой паршивец устроил? Вы знаете, это какой-то террорист! Другие собаки сходят с ума весной, а Оскара этой зимой как будто подменили!

– Нет, не волнуйтесь, он тут ни при чем… – ответила Ника, с трудом шевеля непослушными, одеревеневшими губами. – Он, скорее, потерпевшая сторона…

И тут в голове у нее мелькнула некая важная мысль.

Действительно, на улице декабрь, пусть начало, но все же самая что ни на есть календарная зима. Все хозяйки, летом украшавшие свои подоконники и балконы геранью или бегонией, давно убрали горшки с цветами в тепло, на зимние квартиры.

Откуда же тогда взялся этот злополучный горшок?

Ника отступила в сторону, запрокинула голову, оглядев окна на разных этажах. И тут до нее дошел еще один удивительный факт.

На окнах над ней не было штор или занавесок. Потому что это были не квартирные окна, а те, что выходят на лестничные площадки. А на таких окнах тем более не должно быть горшков с цветами.

Ника еще раз осмотрела окна.

Все, кроме одного, были закрыты. Что опять же не удивительно – декабрь на дворе, люди берегут тепло.

Все, кроме одного.

Окно на пятом этаже было открыто.

Ника бросилась к подъезду, вбежала внутрь, не дожидаясь лифта, взлетела на пятый этаж…

Но теперь окно на лестничной площадке было закрыто.

Может быть, она ошиблась?

Ника на всякий случай поднялась на шестой этаж, спустилась на четвертый – но и там, и там окно было закрыто. Да и не могла она ошибиться, когда смотрела снизу.

Она вернулась на пятый этаж, подошла к окну, внимательно осмотрела его.

На подоконнике она увидела просыпанную землю.

Значит, именно отсюда на нее сбросили тот горшок… Вот именно, горшок не сам упал, кто-то специально притащил его сюда и сбросил, дождавшись, когда Ника подойдет к подъезду.

Да что же это такое? Кто так желает ее смерти?

Тут она услышала доносящиеся из сумки приглушенные гудки и спохватилась. Из телефона давно уже доносились сигналы отбоя.

И тут ей в голову пришла еще одна мысль – и она была ужасна.

Ведь именно этот звонок заставил ее остановиться возле подъезда, в том самом месте, куда секундой позже упал горшок. Что же, выходит, Татьяна хотела ее смерти?

Да нет, бред, конечно! Татьяна находится за сотни километров отсюда. И с чего она взяла, что звонила ей Танька Самохина? Номер незнакомый, и слышно было так, как будто не из другого города звонят, а, к примеру, с Марса. Или вообще из Туманности Андромеды. Там точно мобильной связи нет, значит, в трубку нарочно шипели, фыркали и зажимали ее рукой. Значит, звонила ей вовсе не Татьяна, а кто-то, находившийся совсем близко, кто-то, кто наблюдал за ней…

Кто-то, кто специально дождался ее около этого окна, задержал ее странным звонком и сбросил горшок, когда она оказалась в нужном месте…

И этот кто-то стоял здесь только что, еще минуты не прошло – ведь когда она снизу смотрела на это окно, оно было открыто. Значит, тот человек после этого закрыл окно и убежал. Причем она не встретила никого на лестнице, и лифт не проезжал – значит, он спрятался где-то здесь, в их доме, в их подъезде…

Ника отступила от окна, огляделась.

Здесь он стоял, отсюда смотрел на нее, караулил, выжидал, когда она окажется под самым окном, чтобы сбросить на нее этот чертов горшок… наверное, он еще позвонил ей в нужный момент, чтобы она остановилась под этим окном…

Кстати, почему она все время мысленно говорит «он»? Может быть, это была женщина? Для того чтобы сбросить с окна горшок, не нужно особенной силы или каких-то навыков, с этим справится кто угодно, любая старушка…

Ника еще раз внимательно оглядела само окно, подоконник, потом пол перед ним. Она сама не знала, что рассчитывала найти и с чего вообще взяла, что тот человек что-то здесь оставил или потерял…

И тут она увидела на полу возле окна какой-то маленький блестящий предмет.

Ника наклонилась, протянула руку и подняла.

Это была крошечная коричневая трубочка, чуть больше сантиметра длиной и, наверное, миллиметр в диаметре. Трубочка чуть заметно сужалась с одной стороны…

Не сразу, но Ника поняла, что это такое.

Это был наконечник от шнурка, какие используют в мужской обуви. Впрочем, сейчас и женщины носят ботинки на шнуровке. Такие лакированные башмаки с тупыми носами. У Таньки такие, а Нике они не понравились. Но вот видела здесь, в витрине дорогого магазина, те очень даже ничего… И узкие брюки к ним в мелкую-мелкую клеточку, и курточку…

Господи, ее едва не убили, а она думает о тряпках! Да что это с ней такое?

Наконечник был чистый, новый – видно было, что он недолго валялся на лестничной площадке, что его потеряли совсем недавно.

Очень может быть, что его потерял тот самый человек, который сбросил на нее горшок с бегонией.

Ника на всякий случай сунула наконечник в свою сумку и отправилась домой. То есть, конечно, не домой, а в ту квартиру, где она жила под присмотром того человека, который называл себя ее мужем, и фальшивой свекрови…

Поднявшись в квартиру, Ника невольно ссутулилась – после высоченных потолков и огромных комнат отцовской квартиры здесь все казалось ей маленьким и тесным, она почувствовала себя, как Гулливер в стране лилипутов.

Она оглянулась и позвала:

– Лидия Сергеевна! Вы дома? Я вернулась.

Никто не отозвался, и Ника просто не поверила своему счастью. Неужели в квартире никого нет?

Ну да, ее фальшивый муж ушел в супермаркет, а свекровь… неужели свекровь умотала наконец к себе, в собственную квартиру? С другой стороны, она все же умела держать в руках своего псевдосыночка. Ох, как же они оба Нике надоели!

В прихожей было полутемно, поскольку лампочка в бра горела только одна. Вообще квартира ужасно запущенная, вон обои отклеились, двери поцарапанные, ремонта небось лет десять не было. Как можно жить в такой берлоге?

Ника брезгливо открыла галошницу, по внешнему виду ровесницу Русско-японской войны. Там стояли мужские темные кроссовки, и все шнурки на них были в порядке. Не то чтобы ей стало легче, просто страх чуть отпустил.

На всякий случай она уединилась в ванной, достала записку, которую передала ей экономка, и развернула ее.

На смятом листке бумаги было написано мелким аккуратным почерком:

«Я должна вам сказать кое-что очень важное. Приходите завтра в двенадцать часов в торговый центр «Третье измерение», это на Таврической улице. Там на втором этаже есть кафе «Бистро Андре», я вас буду ждать. Приходите одна!!!»

Последние слова были подчеркнуты и выделены несколькими восклицательными знаками. Должно быть, экономка придавала этому очень большое значение. Впрочем, Ника и сама понимала, что ни в коем случае нельзя посвящать в эту тайну своих новых «родственников». Но вот как избавиться от их надзора…

Ника вздохнула и поглядела на себя в зеркало. Там отражалась довольно неприглядная физиономия с испуганными, затравленными глазами. Нужно взять себя в руки.

Она причесалась, чуть подкрасила губы и вышла из ванной.

И едва не закричала от ужаса, увидев в прихожей тень человека.

Сергей – точнее, тот человек, который упорно отзывался на это имя, – выглянул из кухни. И тут же шарахнулся обратно.

Ника решительно шагнула вслед за ним. Он смотрел на нее совершенно дикими глазами.

– Это ты? – заикаясь, едва выговорил он.

– Ты что? – холодно спросила она. – Ты что, ожидал увидеть кого-то другого? Какую-то другую жену? Если у тебя еще есть жены, так ты скажи сразу, я в гареме жить не хочу!

– Ты шутишь… – Он перевел дух и несмело улыбнулся. – Я просто… просто…

«Он знает! – Догадка молнией сверкнула в мозгу. – Он точно знает про чертов горшок с бегонией! Он удивился, что я еще жива!»

Она опустила глаза вниз. Ботинки у него были вообще без шнурков. Сегодня он ездил с ней смотреть квартиру, так что надел костюм и даже галстук повязал. Костюм был знакомый, именно в нем Сергей был в ЗАГСе. И галстук тоже знакомый, приличный. Но отчего же костюм так плохо сидит? Раньше она этого не замечала.

Так или иначе ботинки были без шнурков. Что-то с этими ботинками было не так, но Ника отвернулась и пошла в спальню, по дороге столкнувшись со свекровью. Тоже еще партизанка, ходит неслышно, как кошка!

Фальшивый муж шел за ней прямо в затылок, видно, боялся хоть на секунду выпустить Нику из поля зрения.

– Мама… – промямлил он, – мы вернулись.

– Да уж вижу! – буркнула свекровь.

Ника удивилась, что не слышит ее обычного слащавого тона, и посмотрела на свекровь повнимательнее. И увидела чахлый пучок бесцветных волос на затылке, и пальто с вытертым песцовым воротником (да кто сейчас такое носит). На ногах у свекрови были боты. Именно так называлась раньше такая обувь – по щиколотку, без каблука и застегивается сбоку на одну большую кнопку. Боты, и как там дальше… как-то они в народе назывались… ага, прощай, молодость!

Это уж точно, молодость у свекрови давно позади. А вот интересно, сколько ей лет… Сыну тридцать пять (по паспорту), стало быть, ей не больше шестидесяти. Тоже, конечно, много, но одевается она так, будто ей восемьдесят, а то и все девяносто.

Под ее внимательным взглядом свекровь тотчас сложила губы в слащавую улыбку.

– Верочка, детка, как все прошло? Красивая квартира?

Ника снова поразилась, какой маленькой, тесной и неуютной кажется ей эта квартира. Нужно поскорее отсюда съезжать. Только выяснить, что ей хочет сказать Юлия Милановна.

Она подняла взгляд на своего фальшивого мужа и проговорила решительным тоном, как о давно решенном:

– Завтра хочу пройти по магазинам.

– Что? – переспросил он, удивленный не столько самими словами, сколько ее решительной, уверенной интонацией. – Что тебе нужно? У тебя же все есть!

– Все есть? – переспросила Ника возмущенно, подбавив в голос истерические нотки. – О чем ты говоришь? Как я одета! Это же просто отстой! Ты видел, как на меня смотрела эта, как ее, Александра? Как на последнюю нищенку! Как на бомжиху! А сегодня в этом доме? Охранник кривился, даже эта экономка и то слова цедила… Неужели тебе самому за меня не стыдно?

Самозванец растерялся от такого неожиданного напора, но тут же пришел в себя.

– А я тебе сказал, что экономку нужно уволить!

– Не уходи от темы! – отмахнулась Ника. – С ней я сама разберусь, а завтра – по магазинам.

Он упрямо набычился, но тут откуда-то со стороны кухни вывернулась свекровь и заворковала примирительно:

– Верочка права, ей, конечно, нужно кое-что прикупить! Ты ее завтра свозишь в магазин…

«Сергей» посмотрел на нее удивленно, но спорить не стал – видно, привык, что она принимает все главные решения.

Наутро Ника проснулась рано. Какое-то время она лежала, обдумывая свое положение и вырабатывая планы, потом поднялась, приняла душ. «Свекровь» тоже проснулась – видно, боялась не уследить за ней. Она сварила кофе, поджарила сырники.

На запах еды появился заспанный Сергей.

– Ты не забыл, что мы с тобой сегодня едем в магазин? – напомнила ему Ника.

Сергей переглянулся со своей «матерью» и кивнул:

– Не забыл, не забыл. Сейчас позавтракаю, и поедем. Вот куда только… ты как думаешь, мама?

«Свекровь» ничего не успела сказать, Ника ее опередила:

– Мы поедем на Таврическую улицу, в торговый центр «Третье измерение».

– Куда? – Мужчина взглянул на нее удивленно.

– Ты слышал – на Таврическую.

– Да почему именно туда?

– Там очень приличные магазины.

– С чего ты взяла? Откуда ты вообще знаешь про этот центр? Ты же в этом городе без году неделя…

– Я видела их рекламу в интернете.

Сергей недовольно нахмурился и хотел что-то возразить, но снова вмешалась «свекровь»:

– Что ты споришь, сынок? Верочка – женщина, она в таких вещах лучше понимает. Вези ее, куда захочет! На Таврическую так на Таврическую!

Ника готова была многое простить «свекрови» за такую неожиданную покладистость, но тут она случайно перехватила взгляд, которым та обменялась со своим «сынком», и невольно поежилась: в этом взгляде была затаенная угроза и уверенность в том, что никуда она, Ника, от них не денется…

Пускай, мол, погуляет, денег сколько-то потратит, расслабится, отвлечется… Станет о тряпках думать, внимание ослабит, а то вон вся на нервах.

– Ты что, деточка, не простудилась ли? – озабоченно проворковала «свекровь». Видно, заметила, как передернуло Нику…

– Вы на своего сына имеете хоть какое-то влияние, так скажите ему, чтобы не спорил по пустякам, – отчеканила Ника. – Все ему не то и не так! В квартире моей отвратительно себя вел!

И с удовлетворением увидела, что свекровь грозно посмотрела на самозванца. Пустячок, а приятно!

Через час они подъехали к новому зданию из стекла и бетона, которое строители втиснули между старыми благородными домами Таврической улицы. Этот торговый центр выглядел здесь неуместно и раздражающе, как золотой зуб во рту нищенки.

Ника вошла в холл, откуда разбегались на разные этажи лифты и эскалаторы. Сергей держался рядом с ней как пришпиленный. До назначенного экономкой времени оставалось около часа, и нужно было как-то от него отделаться.

Ника вспомнила свои домашние заготовки и прямиком направилась к магазину женского белья. На немой вопрос своего спутника она решительно ответила:

– С этого нужно начинать! Хорошее белье – это главное, что нужно женщине для самоуважения!

Самозванец что-то недовольно фыркнул, но ничего не ответил и с каменным лицом проследовал за ней в магазин, несмотря на косые взгляды продавщиц и клиенток.

Первая домашняя заготовка не сработала. Ника рассчитывала, что этот тип все же постесняется заходить, останется снаружи и она сумеет как-нибудь проскользнуть мимо него…

Нужно было срочно придумать какой-то новый план.

Здесь он хотя бы не таскался за Никой вплотную, он нашел в середине магазина удобное кресло, из которого мог за ней следить, и устроился в нем с комфортом. Еще, может, кофе этому паразиту подадут или чаю… ох, до чего же он Нике надоел!

Ника подошла к стойке с образцами лифчиков, возле которой стояли две разбитные особы лет сорока, наверняка подруги. Одна пополнее и пониже, другая – выше и худее.

– Дамы, – зашептала Ника, втиснувшись между подругами, – помогите от мужа отделаться!

– Что?! – удивленно переспросила высокая. – В каком смысле отделаться?

– Ты о чем вообще говоришь? – вклинилась полная.

– Да не подумайте плохого, вот, видите, ходит за мной всюду, контролирует, как налоговая инспекция, каждый чек проверяет, каждую копейку считает! Думала, хоть в этот магазин за мной не потащится, постесняется, так нет, пришел и сидит, как Крылов в Летнем саду! Вон, видите, в кресле?

Подруги незаметно взглянули на Сергея и переглянулись.

– Да, бывают такие мужики! – вздохнула полная. – Расселся, как дома на диване! У меня такой тоже был, помнишь Валерия, Анюта?

– Еще бы не помнить! – подхватила высокая. – Разве такого забудешь? Настоящий козел! Но ты с ним быстро развелась и хорошо пощипала его при разводе!

– Разводись тоже со своим! – посоветовала Нике полная. – Развод – это лучший выход из такого положения.

– Да я уж думаю, только тут все непросто… – вздохнула Ника.

– Да, это всегда непросто! Адвоката хорошего найди да и разводись.

– Как этого твоего адвоката фамилия была? – спросила худощавая свою подругу. – Медведев? Барсуков? Что-то лесное… Рысин?

– Шишкин его фамилия, – ответила полная и сунула Нике белую с золотом визитку, – берет дорого, но сделает все, как тебе надо. И никогда не проигрывает.

– Спасибо, конечно. – Ника спрятала визитку в карманчик сумки. – Но сейчас-то что делать?

– Ладно, мы тебе поможем от твоего муженька отделаться хоть на время.

Подруги позвали продавщицу, выбрали лифчики и отправились в примерочные кабинки.

Ника ходила вдоль стоек, краем глаза поглядывая на Сергея. Он следил за ней из-под полуопущенных век.

Тут одна из примерочных кабинок широко распахнулась, из нее вышла высокая дама в одном нижнем белье, она с невозмутимым видом подошла к большому зеркалу и принялась вертеться перед ним, поворачиваясь то одним, то другим боком.

На безмолвный вопрос продавщицы она ответила с апломбом:

– Здесь освещение лучше, чем в кабинке! Марианночка, выйди тоже, погляди, как на мне этот лифчик сидит!

Из второй кабинки выкатилась полная особа, тоже в одном белье. Она подкатилась к подруге, и обе стали крутиться перед зеркалом, обмениваясь впечатлениями.

Вдруг полная дама повернулась к Сергею и завопила, как будто только сейчас его заметила:

– А ты что на меня пялишься? Ты что на меня глядишь, извращенец? Устроился тут, как на бесплатном стриптизе! Мы сейчас тебя полиции сдадим! Знаешь, как они с такими обходятся!

– Козел! Скотина! – подключилась подруга. – Не будем мы тебя полиции сдавать, мы лучше сейчас моему Константину позвоним! Он с тобой такое сделает – никакой полиции не суметь!

– Да! – подхватила первая. – Точно! И твоему Константину, и моему Анатолию!

Сергей покраснел, потом побледнел, наконец вскочил и вылетел из магазина, как пробка из бутылки.

Подруги заговорщицки взглянули на Нику, та поблагодарила их взглядом и устремилась к запасному выходу из магазина, который присмотрела, пока прогуливалась между стойками.

Выскочив на галерею, она внимательно огляделась, убедилась, что Сергея нигде не видно, и отправилась на поиски кафе, в котором экономка покойного отца назначила ей встречу.

До назначенного времени оставалось всего несколько минут, и ей следовало поторопиться.

Сперва ей попались два обычных сетевых кафе, которых в последнее время много развелось. И у них в городе парочка таких есть, а уж тут-то и вовсе полно.

Ника прибавила шагу, чтобы не опоздать, и почти перешла на бег. Наконец она увидела яркую вывеску «Бистро Андре», над которой был изображен жизнерадостный повар в высоком белом колпаке, с маленькими французскими усиками и довольной улыбкой. Под мышкой этот нарисованный француз сжимал длинный нарисованный багет. Что ж, все ясно.

Десяток столиков этого бистро были отгорожены от галереи невысоким деревянным барьером, украшенным искусственными цветами.

Ника пошла вдоль барьера, приглядываясь к посетителям бистро. Сначала она не заметила Юлию Милановну. Она взглянула на часы – было уже десять минут первого.

Неужели экономка не дождалась ее и ушла?

И тут она увидела знакомую фигуру в самом дальнем, самом темном углу кафе. Юлия Милановна сидела, откинувшись на спинку стула, повернувшись лицом к стене. Ника обошла барьер и направилась к угловому столику.

Немного не доходя до него, она окликнула экономку:

– Юлия Милановна!

Та не отозвалась и даже не шелохнулась.

Ника пожала плечами, подошла к столу и села напротив экономки.

Та по-прежнему не шевелилась.

В углу было темно, потому что светильник из цветного стекла, висевший рядом на стене, не горел, поэтому Ника не могла разглядеть выражение ее лица. Она увидела только, что сегодня экономка одета наряднее, чем в их первую встречу, что, в общем, не удивительно. На ней был бежевый трикотажный расстегнутый жакет, под ним – белая кружевная блузка с яркой рубиновой брошью.

Руки Юлии Милановны неподвижно лежали на столе, пальто висело рядом, на соседнем стуле.

– Извините, что я немного опоздала, – проговорила Ника, отдышавшись. – Никак не могла отделаться от своего… мужа. Вы ведь сказали, что я должна прийти одна.

Экономка молчала и не шевелилась.

– Спасибо, что вы меня дождались…

Юлия Милановна по-прежнему молчала, ни одна мышца на ее лице не шелохнулась.

Это молчание, эта удивительная неподвижность озадачили и насторожили Нику.

– Вы ведь сами настаивали на нашей встрече… – проговорила она смущенно.

Что-то в позе экономки показалось ей странным. Ника протянула руку, дотронулась до ее пальцев – но даже сейчас экономка не пошевелилась. Ника перегнулась через стол…

И зажала рот, чтобы не вскрикнуть.

Лицо Юлии Милановны, спрятанное в тени, было искажено невыносимой болью. Глаза ее были широко открыты и неподвижны, в них отражалась темная пустота.

Экономка была мертва.

То, что Ника приняла за брошь, было головкой булавки, или шпильки из тех, которыми прежде закалывали волосы или прикалывали к волосам кокетливую маленькую шляпку. Только рубиновая головка этой заколки торчала снаружи, все остальное вонзилось в грудь несчастной экономки, прямо в ее сердце. На блузке вокруг булавки растеклось рубиновое пятно крови.

Впрочем, крови было совсем немного – видимо, Юлия Милановна умерла мгновенно, сердце остановилось, и кровь перестала течь из маленькой раны.

Ника на мгновение зажмурилась.

Она подумала, как было бы хорошо сейчас открыть глаза и увидеть, что экономка отца жива и здорова, а вонзенная в сердце булавка ей просто померещилась…

Но нет – когда Ника открыла глаза, ничего не изменилось.

Она по-прежнему сидела за столиком кафе напротив мертвой женщины. Мало того – Ника осознала, что все еще касается ее руки, и в ужасе отдернула пальцы.

И тут увидела, что под мертвой рукой экономки что-то лежит. Что-то маленькое и зеленое. Рука чуть сдвинулась, и торчал теперь краешек странного предмета.

Под действием какого-то неосознанного побуждения Ника захотела посмотреть, что же это такое.

Очень осторожно, стараясь не коснуться холодной руки покойницы, она потянула эту штуку на себя – но тут до Ники дошел весь ужас ее положения: она сидит рядом с только что убитой женщиной, из груди которой торчит длинная булавка… если кто-нибудь увидит ее, наверняка подумает, что она – убийца, и тут же вызовет полицию…

Оправдаться будет невозможно! Вот полиции в ее положении ей только не хватало! Ника представила, как она рассказывает в подробностях все, что случилось с ней за последнюю неделю… да никто ей не поверит. И слушать не станут! Да если на то пошло, она и сама не поверила бы. Она еще и со своими, с позволения сказать, родственниками не разобралась, а тут еще мертвая экономка. Ну, эту женщину она видела один раз в жизни, так что не станет слишком расстраиваться.

Ника опасливо огляделась.

В кафе было мало посетителей, и в ее сторону никто, к счастью, не смотрел. Она тихонько поднялась, тихонько отошла от стола и направилась к выходу, опустив глаза и стараясь не торопиться, чтобы не привлечь к себе ничье внимание.

Только выйдя из-за деревянного барьера и смешавшись с оживленной и шумной толпой покупателей, Ника перевела дыхание.

Тут она осознала, что все еще сжимает в руке тот самый предмет, который взяла со стола. Это оказался плоский пластмассовый кругляшок с дыркой в верхнем краю. В первый момент Ника хотела немедленно выбросить его, избавиться от того, что могло связать ее с убитой экономкой…

Но тут же она вспомнила, что Юлия Милановна очень настаивала на этой сегодняшней встрече, придавала ей большое значение – так, может, этот предмет содержит хоть какой-то намек на то, что экономка хотела ей рассказать?

Ника раскрыла ладонь и еще раз рассмотрела кругляшок. На нем по периметру шли буквы: «Новый сад. Ресторан сербской кухни».

Вот и все. Это похоже на номерок из гардероба, осенило Нику. Но зачем он нужен? Ника вспомнила записку. Юлия Милановна писала, что скажет что-то очень важное. Так что вряд ли она при важном разговоре крутила бы в руках посторонний предмет.

Ладно, с этим номерком нужно будет разобраться. А пока… пока Ника решила идти в банк. Она собиралась туда после встречи с Юлией Милановной (как это говорят – мир праху ее).

Тут как раз близко, она вчера в интернете карту посмотрела. Пешком дойти можно.

Хасан покинул текию и пошел по узким улочкам городка.

Все вокруг него было давно знакомым – вымощенные камнем горбатые улицы, беленые стены, из-за которых выглядывали гранатовые деревья и плоские крыши домов, встречные женщины, закутанные до глаз в темные покрывала, несущие на голове кувшины с колодезной водой или корзины с фруктами.

Но все это сегодня было каким-то новым, незнакомым. Цветы были ярче, чем всегда, дома красивее, женщины стройнее. Даже солнце сегодня светило ярче, чем обычно.

Отчего так? Что стало причиной?

Неужели это из-за старинного пергамента, который лежал у Хасана за пазухой?

Не из-за самого пергамента, понял Хасан, но из-за слов, начертанных на нем красивым старинным почерком.

Он миновал последние дома городка, миновал приземистый глинобитный домик, в котором жили стражники-арнауты, по горбатому мостику перешел через речку, которая металась и клокотала на дне ущелья, как мечется больной в тифозном жару, и пошел по широкой каменистой тропе, поднимавшейся в гору, к Белому Замку, где обитал турецкий наместник Азам-паша со своим отрядом янычар.

Тропа сделала крутой изгиб, огибая одинокую скалу, торчащую из склона, как волчий клык. Впереди, на вершине горы, как прекрасное видение, показался Белый Замок. Его белые зубчатые стены, его круглые башни с узкими бойницами приближались, вырастали из рыжего с зеленью горного склона.

И вдруг из кустов шелковицы на тропу выпрыгнул человек в рваном и засаленном кафтане, с головой, обмотанной вместо тюрбана окровавленным лоскутом. Он выпрыгнул на тропу, как тигр выпрыгивает из зарослей навстречу обезумевшей от страха антилопе или как коршун падает с неба на трясущегося ягненка. В руке у него был длинный кривой ятаган.

Хасан в испуге попятился.

У незнакомца был только один глаз – черный, пылающий яростью. На месте второго глаза зияла страшная дыра. Кудлатая борода окаймляла его изрытое оспой лицо.

Хасан понял, кто перед ним – Акча Одноглазый, знаменитый разбойник и головорез, за которым уже второй год безуспешно гоняются янычары Азам-паши. Разбойник, который в одиночку держал в страхе окрестных бошняков-крестьян и богатых купцов.

– Куда идешь, дядя? – прохрипел разбойник.

– Во имя Аллаха, милостивого, милосердного… – начал Хасан. – Добрый человек, я всего лишь бедный дервиш из Мевликийской текии, пропусти меня с миром, и Аллах, милостивый, милосердный, вознаградит тебя… обидеть бедного дервиша – большой грех перед лицом Аллаха, да и прибыли тебе никакой…

– Я спросил – куда идешь! – перебил его разбойник. – Впрочем, можешь не отвечать, я и так знаю! Ты идешь в замок паши, в Белый Замок! Значит, ты не простой дервиш! Ты что-то несешь турку! Покажи, что у тебя в мешке?

Хасан закусил губу.

Если разбойник отнимет у него книгу, пропадет труд многих дней. Не только его труд – труд всех дервишей текии, и тех, кто писал эту книгу дорогими китайскими чернилами, и тех, кто украшал ее страницы тонкими узорами, чудесными рисунками…

– Прошу тебя, добрый человек… – повторил Хасан, опустив глаза, чтобы не видеть яростный взор одноглазого, который прожигал его, как пылающая головня.

– Не называй меня добрым человеком! – рявкнул разбойник. – Не пытайся меня разжалобить! Покажи, что у тебя в мешке – или я снесу твою голову! – И он поднял свой ятаган.

Хасан понял, что не дни, но минуты его жизни сочтены. Даже если он отдаст Одноглазому книгу, предназначенную паше, – тот вряд ли пощадит его… впрочем, выбора не оставалось.

Хасан запустил руку в мешок…

Но вместо книги в руку его попался лист старого пергамента. Он вытащил его, потому что захотел в свой смертный час еще раз прочесть начертанные на нем волшебные слова, захотел в последний раз насладиться ими, в последний раз почувствовать скрытую в них сокровенную красоту мира.

– Что это за грязная бумага? – рявкнул разбойник. – Не хочешь ли ты уверить меня, что из-за нее идешь в Белый Замок? Я в это все равно не поверю! Что там еще у тебя есть?

И тут Хасан начал нараспев читать начертанные на пергаменте слова. Волшебные слова лились из его уст, как холодная вода льется из родника в жаркий полдень, как соловьиная песня льется из сада на закате. Все прочие звуки послушно затихли, даже ветер не шелестел в ветвях шелковицы. Змея, проползавшая среди камней в погоне за полевкой, забыла об охоте, подняла треугольную головку и застыла, прислушиваясь к волшебным словам. Но и полевка забыла о страхе перед змеей и замерла, не добежав до своей норки.

Хасан бросил мимолетный взгляд на разбойника, удивленный тем, что тот молчит, не перебивает его.

Лицо Одноглазого было белым, как мел. Единственный глаз был полузакрыт, и из него по изрытой оспой щеке сползала слеза, оставляя за собой борозду, как плуг пахаря.

Хасан дочитал надпись на пергаменте и замолк.

Некоторое время вокруг царила торжественная, молитвенная тишина – но потом природа словно проснулась, с новой силой зазвучало все вокруг, словно заиграл огромный оркестр, тщательно настроивший свои инструменты.

Зашелестели листья шелковицы, радостно запели птицы, застрекотали цикады. Полевка опомнилась и бросилась к своей норе, но змея опередила ее и нанесла смертельный удар.

Хасан взглянул на разбойника.

Тот стоял неподвижно, словно превратился в статую из тех, какие ваяют гяуры в Венеции или Дубровнике. Вдруг ноги его подогнулись, разбойник упал на колени и проговорил непривычно тихим, надтреснутым голосом:

– Святой отец, убей меня!

Он протянул к Хасану руки, на которых, как новорожденный младенец, лежал кривой, остро заточенный ятаган.

– Что такое ты говоришь, добрый человек! – в испуге промолвил Хасан. – Аллах, милостивый, милосердный, запрещает убивать! Я никогда не проливал крови, не пролью ее и сейчас…

– Не называй меня добрым человеком! – перебил его разбойник, но на этот раз в его голосе звучала не ярость, но мольба. – Я делал много дурного… я грабил, и воровал, и убивал, но теперь с этим покончено. Я встретил тебя – и буду делать только то, что ты мне велишь! Скажи, что мне делать – и я сделаю! Никто отныне не заставит меня свернуть с избранного пути!

Хасан растерялся.

Он понял, что чудесные слова со старого пергамента обладают удивительной силой. Сейчас они спасли его жизнь, мало того – они вручили ему власть над душой этого закоснелого в грехе человека. Но с ними нужно быть осторожным, как с опасным оружием…

– Встань, добрый человек! – проговорил Хасан решительно. – Иди и постарайся исправить то зло, которое причинил… ты не сможешь вернуть отнятые жизни, верни хотя бы деньги, которые добыл грабежом и насилием!

Одноглазый Акча слушал его, сложив руки возле сердца и широко открыв свой единственный глаз. Видно было, что каждое слово дервиша он навечно отпечатывает в своем сердце.

Хасан обошел раскаявшегося разбойника и пошел по тропе дальше – к возвышающемуся на горе Белому Замку.

Ника вошла в холл банка – и первый, кого она увидела, был тот самый человек, который упорно выдавал себя за Сергея, за ее мужа.

Он стоял в углу холла и тут же бросился ей навстречу. Лицо его было перекошено от злости, он только хотел наброситься на Нику с обвинениями, но она опередила его.

Не дав ему сказать ни слова, она возмущенно, с чувством собственной правоты проговорила:

– Куда ты пропал? Ты прекрасно знаешь, что у меня нет денег, и как раз когда мне нужно было заплатить за покупки, ты исчез! Как сквозь землю провалился!

– Я? Исчез? – Видимо, он ожидал от нее оправданий, извинений, и ее встречная атака выбила у него из-под ног почву.

– Вот именно – исчез! Представляешь, в какое положение ты меня поставил? Мне нечем было заплатить! Пришлось извиняться перед продавщицами, пообещать, что я скоро вернусь…

Фальшивый муж растерялся от такого неожиданного напора, он хлопал глазами и подбирал достойный ответ, но Ника не дала ему времени. Она устремилась в операционный зал, и ему ничего не оставалось, как последовать за ней.

У входа в зал их встретила симпатичная девушка в униформе банка. Она изобразила на лице дежурную улыбку и спросила о цели посещения банка.

– Моя фамилия Соловьева, в замужестве Ломакина, – сообщила ей Ника, – Вероника Дмитриевна Ломакина. Я наследница Дмитрия Васильевича Джовановича и хотела бы ознакомиться с его счетами.

– Одну минутку, подождите немного, я сообщу о вас старшему менеджеру.

Девушка исчезла за дверью с табличкой «Только для сотрудников банка». Ника села на диванчик.

В это время ее телефон пискнул, сообщая о поступившей эсэмэске. Ника взглянула на дисплей.

Там было обычное с виду рекламное сообщение:

«Вероника Дмитриевна! Только на этой неделе у вас есть удачная возможность оформить чрезвычайно выгодный тариф «Спокойно работаем». Для этого вам достаточно отправить короткое сообщение «Колобок» на такой-то телефонный номер. Чтобы уточнить детали тарифа и условия его предоставления, позвоните по второму номеру…»

Ника еще раз перечитала сообщение.

Эта была не простая реклама.

Начать с того, что первый телефонный номер, указанный в нем, она очень хорошо знала. Это был номер ее офиса, офиса фирмы, в которой она работала, пока не вышла замуж и не уехала из родного города. Уехала, как она надеялась, к новой, счастливой, яркой жизни. С мужем Сергеем Ломакиным.

Кроме того, название тарифа тоже кое о чем ей напоминало. У Михаила Степановича, директора их небольшой фирмы, была постоянная присказка. Что бы у них ни произошло, он говорил: «Не волнуемся, не нервничаем, спокойно работаем!»

А в довершение всего фамилия Михаила Степановича была Колобков, и, разумеется, сослуживцы и подчиненные за спиной называли его исключительно Колобком. Тем более что и похож он был на колобок – круглая голова на плечах, почти без шеи, и сам такой аккуратненький, животик округлый чуть выпирает…

Значит, это была не обычная рекламная эсэмэска. Это было зашифрованное послание, адресованное ей, и только ей. Знать бы еще, кто отправил ей это послание…

Тут Ника почувствовала на себе пристальный взгляд. Она подняла глаза и увидела, что фальшивый муж внимательно и подозрительно смотрит на нее. А она так задумалась, что про него и забыла совсем. Зря, конечно, он на нее зол и в покое не оставит.

– Ты получила какое-то сообщение? – спросил он настороженно.

– Да, ерунда! Спам! – отмахнулась Ника.

– Спам? – переспросил он недоверчиво. – Ты так внимательно его читала…

– Да что ты меня контролируешь? – огрызнулась Ника. – На, посмотри, если хочешь! Какой-то новый тариф предлагают! – И она показала ему экран с сообщением.

«Муж» быстро и подозрительно проглядел сообщение и, по-видимому, успокоился. В это время из служебного помещения вышла прежняя девушка, только улыбка на ее лице стала еще шире.

– Вероника Дмитриевна, пойдемте со мной, я провожу вас в отдел обслуживания ВИП-клиентов.

Ника и ее спутник поднялись с дивана.

– Позвольте ваши паспорта! – проговорила девушка.

Ника протянула девушке свой паспорт. Лицо фальшивого мужа помрачнело, и он смущенно проговорил:

– Я забыл паспорт дома. Я тебя здесь подожду.

Ника вслед за девушкой вошла в служебный коридор.

Она вспомнила, что видела, как ее фальшивый муж, перед тем как выйти из дома, положил паспорт в карман. Почему же сейчас он сказал, что забыл его дома?

Может быть, потому, догадалась она, что паспорт у него фальшивый, такой же фальшивый, как он сам, и банковские работники сразу это определят? Это ей он может голову морочить, а у них тут проверка серьезная.

Тем временем девушка подвела ее к двери, открыла ее и пропустила в кабинет, торжественно сообщив его хозяину:

– Вероника Дмитриевна Соловьева!

Таким тоном в фильмах из жизни высшего общества сообщают о приходе на торжественный прием царствующих особ или послов заграничных государств.

Ника усмехнулась про себя: ясно, что тут, в банке, она фигурировала под своей прежней фамилией. Значит ли это, что ее скоропалительный брак является для них чем-то несерьезным?

Ника даже остановилась на мгновение. Что это с ней? Впервые подумала о своем замужестве как о скоропалительном шаге. Может быть, не стоило так торопиться? Но Сергей настаивал. Надоело, говорил, туда-сюда мотаться, устал уже от поездов и самолетов. А без тебя, говорил, жить не могу, все из рук валится, давай уже определимся.

С подружками Ника не советовалась – близких у нее не было, а на работе только скажи – замучают вопросами. А если потом ничего не получится, коллектив долго сплетнями пробавляться станет.

Побежала к Валентине Павловне. Та осторожно посоветовала не торопиться. Возьми, сказала, отпуск, съезди в Петербург, посмотри, что за семья у него, что за квартира. С друзьями пускай тебя познакомит, тогда и решишь. Только Ника ее слушать не стала, влюблена была. Скучала без Сергея, тоже все из рук валилось.

То есть как это – влюблена? – тут же поправила себя Ника. Она и сейчас его любит и обязательно найдет. Ну, не может же человек бесследно пропасть, как не было. Хоть и показывают в сериалах всякие ужасы, а не верится.

Тут Ника осознала себя застывшей посреди кабинета с растерянным, отрешенным выражением лица и тут же отбросила мысли о Сергее. Что о ней подумают?

Хозяин кабинета, лысоватый дядечка лет пятидесяти, вскочил, выбежал из-за стола и устремился навстречу Нике с выражением неподдельного восторга на лице.

– Рад, Вероника Дмитриевна, очень рад! Ваш отец долгие годы был клиентом нашего банка, и я имел честь лично с ним работать. Надеюсь, что мы с вами тоже поладим…

– Я тоже на это надеюсь, – ответила Ника с достоинством.

Менеджер представился, усадил Нику в удобное кресло и занял прежнее место.

– Мы уже получили соответствующие документы и знаем, что вы вступили в права наследования, – начал он. – Итак, чем я могу быть вам полезен?

– Во-первых, я хочу узнать, какие средства я унаследовала и как я могу ими распоряжаться.

– Да, пожалуйста… – Менеджер пробежал пальцами по клавиатуре компьютера и сообщил: – Вашему отцу принадлежали… а теперь, следовательно, принадлежат вам четыре валютных депозита – два депозита в долларах и два в евро, на такие-то суммы, а также рублевый депозит на сумму… – Менеджер произнес такие цифры, от которых у Ники закружилась голова и пересохло во рту.

Она подумала, что ослышалась, но менеджер положил перед ней компьютерную распечатку, которая подтвердила его слова. Напечатанные на бумаге цифры выглядели более достоверными, хотя и не менее фантастическими.

– Я могу снимать деньги с этих счетов? – спросила Ника.

– Можете, конечно, – проговорил менеджер, чуть помедлив, – но лично я бы вам это не советовал. В случае снятия денег с этих счетов до истечения срока депозитов вы потеряете проценты, а это довольно значительные суммы.

– Но если мне понадобятся деньги…

– Но постойте, я еще не закончил. Помимо срочных депозитов, у него… то есть теперь у вас, имеется текущий рублевый счет, привязанный к «платиновой» банковской карте. Поскольку владелец счета сменился, мы выпустили новую карту на ваше имя…

Он открыл небольшой сейф и протянул Нике тускло отсвечивающую карту и конверт с ПИН-кодом и реквизитами.

Ника просто не верила в происходящее.

Но когда она осознала, что все это не сон и все это происходит действительно с ней – до нее дошло еще кое-что.

Она вспомнила, что на выходе из банка ее поджидает фальшивый муж, который контролирует каждый ее шаг, проверяет все ее звонки и сообщения. Да еще свекровь в квартире бдит. И хоть самозванец этот явно ума небольшого, но, подученный свекровью, способен на многое. Небось связался уже с ней, получил инструкции. Один раз Ника его провела, ушла от наблюдения, второй раз труднее будет.

Господи, как же они ей надоели!

Мелькнула мысль уйти и не возвращаться больше в ту запущенную квартиру. Вещи там брошены? Да черт с ними, с вещами, она себе все новое купит, вот она, карта платиновая, в кармашке лежит.

Но нельзя, тут же поняла Ника, нужно разобраться в этой истории до конца. И самое главное: куда делся Сережа? Эти двое могут знать.

Тут она вспомнила о только что полученном сообщении и смущенно обратилась к менеджеру:

– Простите… у меня к вам небольшая просьба. Могу я воспользоваться вашим телефоном? Дело в том, что мой телефон барахлит, а мне нужно сделать важный звонок…

– Да, конечно! Для вас – все, что пожелаете! – Менеджер придвинул к ней свой настольный телефон, а сам снова вскочил из-за стола и бросился к выходу из кабинета: – Не буду вам мешать…

Ника проводила его взглядом и еще раз перечитала закодированное сообщение. В нем были указаны два телефонных номера, один из них – офисный. Вряд ли имеет смысл по нему звонить. Но вот второй… нужно звонить по этому номеру.

Она недолго колебалась – не усложнит ли этот звонок ее и без того трудное положение? – и все же набрала номер.

В трубке раздалось несколько гудков, затем щелчок – и знакомый голос проговорил:

– Ника, это ты?

– Кто это? – переспросила Ника – и тут наконец узнала этот голос, точнее, она ждала, что услышит его. – Андрей? Это Андрей?

– А то! – Это и правда был Андрей Щербаков, тихий, всегда спокойный и молчаливый Андрей.

Ника вспомнила, что Татьяна Самохина звонила ей с его телефона… А она еще записала его как несуществующую Аню-маникюршу.

– А я загадал, – проговорил Андрей каким-то странным голосом, как будто он что-то прожевывал и все не мог проглотить. – Если ты меня узнаешь – все будет хорошо…

Все будет хорошо? Интересно, о чем это он?

Ника была разочарована. Получив странное зашифрованное сообщение, она обрела было надежду на то, что кто-то поможет ей, поддержит ее. Кто? Об этом она не задумывалась. Но Андрей Щербаков не казался ей тем человеком, на которого можно положиться. Вряд ли он поможет ей – они почти незнакомы, пока вместе работали, и не разговаривали толком. Так, парой слов перебросятся по работе, да и все… Но, однако, Таньку, считай, спас от отморозка того, в больнице навестил, опять же фотки согласился поискать… Нужно с ним полюбезнее быть, поприветливее…

– Ну, как там у вас? – проговорила она светским тоном. – Зима небось настоящая? Как Татьяна? Выписалась уже из больницы?

– У нас? – Андрей хмыкнул. – У нас – то же, что у вас. Я вообще-то в Питере. Сегодня приехал. Так что про Татьяну не знаю. Но вроде она пошла на поправку. Заживает, сказала, все на ней, как на собаке. А по мне, так даже лучше.

– Ты в Питере? – удивленно переспросила Ника. – По делам, что ли, приехал? Или так – город посмотреть?

– Вообще-то, по делам, – ответил Андрей уклончиво. – Мы можем встретиться?

– Встретиться?

– Ну да. Я тебе кое-что привез. У Валентины Павловны взял. Очень славная тетка, привет тебе передавала.

– Ну, давай… я скоро освобожусь… ты где находишься?

– На Петроградской стороне, возле площади Льва Толстого. Но могу приехать, куда ты скажешь.

– Хорошо. Давай встретимся через час в… В Доме книги на Невском. Найдешь?

– Уж как-нибудь, – обиделся он.

Ника повесила трубку и проговорила в пространство:

– Я закончила разговор!

И тут же в кабинете появился менеджер, как будто возник из сгустившегося воздуха.

– Спасибо! – Ника благодарно улыбнулась ему. – Вы мне очень помогли!

– Всегда рад!

– Скажите, а могу я выйти отсюда не через главный вход?

– Без проблем! – Менеджер вызвал ту же девушку, которая привела Нику в его кабинет, и попросил вывести ее через служебный выход.

Опасливо озираясь по сторонам, Ника отошла подальше от банка, чтобы не попасть на глаза фальшивому мужу, остановила такси и попросила отвезти ее к Дому книги. Она назначила Щербакову встречу в этом месте, потому что они оба, и сама она, и Андрей, плохо знали Петербург, точнее, совсем его не знали, но найти Дом книги, расположенный в самом центре города, может кто угодно.

Действительно, дом Зингера, увенчанный огромным стеклянным куполом, был виден изда- лека.

Ника вышла из машины, подошла к дверям магазина и тут поняла, что выбрала не самое удачное место для встречи. Почти каждый гость Петербурга включает Дом книги в список достопримечательностей, которые необходимо посетить, да и многие петербуржцы заходят сюда время от времени. В итоге перед входом царило настоящее столпотворение, так что найти нужного человека было весьма проблематично.

Ника стояла перед входом в магазин, крутя головой и пытаясь найти в шумной толпе Андрея. На нее то и дело кто-то налетал, натыкался, ее ругали последними словами за то, что она стоит на самом проходе. Это было все равно что стоять на тропе, ведущей к водопою, на пути у стада антилоп или, скорее, бизонов.

Как ни странно, толчки и ругань прохожих нисколько не мешали ей думать.

Теперь у нее много денег, а деньги – это в первую очередь свобода и независимость.

Ей незачем возвращаться в ту жалкую квартиру, к человеку, который выдает себя за ее мужа. У нее есть своя собственная квартира, огромная и красивая, и она может переехать туда прямо сейчас…

Эти мысли уже посещали ее. Но… все не так просто. Вокруг нее крутятся опасные люди. И главное – неизвестные. Потому что мало ей свекрови и этого недалекого типа, так еще и экономку убили. Причем именно тогда, когда она вызвала Нику на свидание, чтобы сообщить ей что-то важное. И вот что она скажет полицейским, когда они придут в ту квартиру, потому что Юлия Милановна работала на нее? Труп-то небось давно нашли…

Ника поежилась.

И хотела уже отойти от дверей, но тут как раз кто-то робко дотронулся до ее локтя:

– Привет, Ника!

Ника оглянулась – и узнала Щербакова.

Она сама удивилась, как обрадовалась ему. Это был кто-то из ее прежней, настоящей жизни. Кто-то, кто ни за кого себя не выдавал, не пытался ее обмануть…

Андрей смущенно улыбался.

– Ну, как ты здесь?

– Да как тебе сказать… давай уже пойдем куда-нибудь, а то нас здесь затопчут!

– Пойдем. Я видел тут на втором этаже приличное кафе, можно там посидеть.

Они влились в поток туристов, вошли в магазин и поднялись на второй этаж. Там и правда было большое кафе, из которого открывался чудесный вид на Казанский собор и Невский проспект. К счастью, им удалось найти свободный столик.

Ника и Андрей сели лицом к огромному окну. К ним тут же подошла официантка, положила перед ними меню.

Ника взглянула в меню и присвистнула: цены здесь были атомные, видимо, в них включали надбавку за вид. Тут же она вспомнила, что только что унаследовала солидное состояние и может позволить себе все, что угодно…

И прикусила губу.

Не нужно рассказывать об этом Андрею. Вообще, лучше не рассказывать ему ничего лишнего, чтобы не впутывать постороннего человека в ее неприятности. Поговорить с ним – и разойтись…

Надо же, тут же мысленно усмехнулась она, казалось бы, на нее свалилось громадное счастье, теперь она стала богатой женщиной, у нее будет совершенно другая жизнь, а она вместо радости испытывает огромную усталость.

Она заказала чашку кофе, это тебе не у свекрови, здесь хоть дряни какой-нибудь не подмешают.

Как только официантка отошла, потянулась к Андрею.

– Ты говорил, что что-то мне привез.

– Да, точно… те фотографии, Валентина Павловна отдала… – Он наклонился, поднял свою сумку и стал рыться в ней. – Сейчас… минутку… они должны быть здесь…

Наконец он нашел желтый пластиковый конверт, протянул его Нике.

Ника торопливо вытряхнула снимки на стол.

Здесь было несколько общих снимков, но в основном – они с Сергеем…

Вот именно, на этих фотографиях был Сергей, ее Сергей, ее настоящий муж, а не тот наглый тип, который выдает себя за ее мужа и таскается за ней, следит за каждым ее шагом!

Она не сошла с ума!

Ника схватилась руками за щеки. Было такое чувство, что с души ее свалился мельничный жернов, даже дышать стало легче. Какое счастье ощущать себя живой и нормальной!

Ну да, она никак не могла принять того мерзкого типа за своего мужа, она знала, что это не он, никто ее не убедил бы в обратном, но все же… все же она только сейчас поняла, что была уверена не до конца. Этот доктор, который говорил таким проникновенным голосом, а сам щупал шрам у нее на затылке и переглядывался со свекровью. Сама свекровь… хотя с чего Ника взяла, что это ее свекровь?

Эти люди что-то сделали с Сергеем, а теперь пытаются убедить ее в том, что у нее не в порядке голова… они все сделали для этого, даже подделали свадебные фотографии!

Никакой шрам на затылке тут ни при чем, она не сумасшедшая, хотя этот урод и показывал доктору бумаги из клиники. Вот откуда они узнали, ведь она говорила об этом только Сереже…

Боже мой! Ника едва не застонала в голос. Ведь они его пытали, следили за ним, и может быть, он уже… нет-нет, не нужно об этом думать, не нужно приваживать беду…

Но теперь-то она поставит на место этих злодеев! Ткнет им в лицо эти фотографии и посмотрит, как они смогут это объяснить…

Щербаков осторожно посматривал на Нику. Чтобы не испугать ее и не пялиться слишком сильно, он заслонялся чашкой с кофе.

М-да-а, она похожа на кого угодно, только не на счастливую новобрачную. Бледная, сильно похудела, волосы не вьются колечками вокруг лица, а безжизненно висят. Он слишком часто наблюдал за ней из своего уголка в офисе, он научился распознавать по выражению лица ее желания, ее настроение.

Иногда она хмурилась и потирала переносицу, значит, ей что-то не нравилось в отчете. Иногда обхватывала себя руками и крутилась на стуле, значит, снова не успела позавтракать и с нетерпением ждет перерыва на ланч. Иногда она поднимала глаза, отрываясь от работы, и смотрела куда-то вдаль. И видно было, что она мыслями не здесь, в тесноватой комнате, заставленной офисными столами, а где-то далеко, где светло и просторно, и много моря и солнца, и рядом с ней кто-то, кем она дорожит…

Он всегда трезво оценивал свои возможности и понимал, что вряд ли она сможет представить рядом с собой такого, как он. Но все же на что-то надеялся.

Он сразу догадался, что у нее кто-то появился – по радости, спрятанной в глазах, опять же по волосам, завивавшимся теперь упругими колечками. Теперь она сидела, склонившись над бумагами, но он видел, что она даже и не думает о работе. И на все замечания начальника она отмалчивалась, так что он махнул рукой.

Иногда она поднимала глаза, и офис окутывался сиянием. Возможно, так казалось только ему. Во всяком случае, он понял, что его шансы значительно падают.

Потом она уволилась с работы и улетела с мужем в Петербург. Эти дни он помнил плохо. Он взял несколько отгулов и провел их дома. Не пил, но хотелось надраться в хлам. Не с кем было, а одному напиваться – это уж совсем последнее дело.

Но такой, как сейчас, он не видел Нику никогда.

У нее беда, понял он, и некому ей помочь. Неужели этот подлец ее бросил?

– Что с тобой? – осторожно проговорил Андрей. – Что случилось? Ты на себя не похожа!

– Ни… ничего… – протянула Ника, дрожащими руками убирая фотографии в конверт.

Подержала конверт в руках. Хотелось прижать его к сердцу, но под пристальным взглядом Андрея она сдержалась и убрала конверт в сумку. Руки перестали дрожать, и она более внимательно посмотрела на своего визави. Что он сказал? Что она не похожа на себя? А откуда он знает, какая она вообще? Какая она настоящая? Разве они близко знакомы? Что ему вообще от нее нужно?

Да что это она, тут же опомнилась Ника, ведь это ей нужно было получить фотографии. А он был так любезен, что привез ей эти фотки прямо сюда, в Петербург. Можно было отсканировать и послать, а он вот решил сам привезти. И с чего вдруг такая готовность помочь? Танька попросила? У них что, роман? Хотя слово «роман» к Таньке неприменимо. Она говорит – секс. Вот именно так и говорит про какого-нибудь парня: «У нас был секс». Коротко и ясно.

Ника склонила голову и посмотрела на Андрея сбоку. Да нет же, их рядом с Танькой и представить невозможно!

Она едва сумела подавить смешок. Неудобно, еще подумает, что над ним смеются.

Настроение неожиданно улучшилось, и голова перестала болеть. А с утра было такое чувство, что ее стягивает железный обруч. И прояснилось в этой самой голове, как будто свежим ветром ее продули.

И Ника поняла, что ни в коем случае нельзя показывать эти фотографии фальшивому мужу и его липовой матери. То, что она видела эти снимки, дает ей какое-то преимущество – и нужно этим преимуществом воспользоваться.

Чем меньше те люди знают, тем лучше. Нужно продолжать делать вид, что она ни в чем не уверена, что у нее проблемы с памятью. И с головой тоже проблемы, ну да, в пятнадцать лет в нервной клинике лежала, у нее и справка есть.

Значит, не нужно пока сжигать мосты, не нужно порывать с ними отношения, не нужно переезжать в квартиру отца. Подождать, выяснить все, что можно… Притвориться полной дурой…

Она теперь точно знает, что они ведут какую-то хитрую, подлую игру, но не знает какую. Самое главное, она не знает, что они сделали с Сергеем. С ее Сергеем, с ее мужем… жив ли он? И если жив – где они его прячут?

Она должна выяснить это, должна спасти Сергея, если еще не поздно. Значит, придется вернуться к ним… И некогда рассиживаться здесь и кофе пить, тут каждый час дорог, может быть, Сергею плохо… Нужно скорее уходить.

Ника полезла в сумку за кошельком. При этом из сумки выпал какой-то пластмассовый жетон…

Нет, это был не жетон, а гардеробный номерок необычной формы, мужское лицо с густыми длинными усами и надписью по краю – «Новый сад. Ресторан сербской кухни».

Тот самый номерок, который она взяла из мертвой руки экономки своего отца.

Тут мысли Ники потекли в новом направлении.

Юлия Милановна хотела встретиться с ней, встретиться без свидетелей. Значит, она знала, что ее спутник – не тот, за кого себя выдает. Что ему ни в коем случае нельзя доверять. Ну или, по крайней мере, подозревала.

Она придавала этой встрече большое значение.

И не только она.

Еще кто-то ни в коем случае не хотел допустить их встречи. Настолько не хотел, что убил Юлию Милановну…

Но что экономка хотела ей рассказать?

Теперь Ника этого никогда не узнает. Единственное, что у нее осталось, – номерок, который Юлия сжимала в руке…

Так, может, этот номерок она и хотела ей отдать?

Эта мысль показалась Нике странной, нелепой, но никакого другого пути узнать, о чем хотела рассказать ей экономка, не было. Так почему бы не проверить?

Для этого нужно только найти этот ресторан… но кто его знает – не опасно ли это? Одной идти в незнакомое место…

У богатых людей охрана есть, да хоть водителя с машиной нанять. Но как это сделать? Найти агентство по найму персонала? Но сколько времени это займет? К тому же Ника сунется в первое попавшееся, которое найдет в интернете. А это небезопасно. Ведь решила же она никому не доверять. А тут собственную безопасность доверить совершенно незнакомому человеку…

Нет, это не выход. И времени совсем нет.

Вот экономка могла помочь. Уж она-то знала, как нанимать персонал, порекомендовала бы ей нужного, надежного, проверенного человека. Так, может, ее и убили для того, чтобы оставить Нику совершенно одинокой, беспомощной?

Ну уж нет, она не сдастся, обязательно найдет выход!

Андрей деликатно кашлянул, напоминая о своем существовании.

– Извини, я тебя, наверное, задерживаю? – проговорила Ника, пробуждаясь от своих безрадостных мыслей. – У тебя, наверное, какие-то дела?

– Да нет, никаких особенных дел. Так что вполне можешь мной располагать.

– Но ты говорил, что приехал сюда по делу…

– Ну да… вообще-то по делу… – Андрей смущенно отвел глаза.

– Так ты что, приехал только из-за этих фотографий? – спросила Ника удивленно. И тут же пожалела, что спросила. Ни к чему все уточнять и усложнять.

– Ну, не то чтобы… Питер посмотреть… у меня отгулов много накопилось…

Любая женщина поняла бы тут же, что он врет. И правда, не было у него никаких отгулов, он неделю назад несколько дней на работу не ходил, когда узнал, что она замуж вышла. Сказал начальнику, что болел, тот и не стал заедаться, списал отгулы.

Андрею самому был противен свой блеющий голос. А она ничего не заметила.

– Ладно, если тебе совсем нечего делать – составишь мне компанию? Я хочу найти один ресторан…

– Конечно, почему нет?

Он решил не спрашивать, для чего ей ресторан. Тем более что она все равно не скажет. Ладно, хорошо хоть подальше не послала.

Ника хотела расплатиться, но Андрей ей не позволил, положил на стол деньги, и они вышли на Невский.

Ника остановила машину, они сели на заднее сиденье.

– Куда едем? – осведомился водитель.

– А вы знаете такой ресторан – «Новый сад»? Кажется, это ресторан сербской кухни.

– А навигатор на что? – Водитель пробежался пальцами по клавиатуре смартфона, и тот тут же выдал ему адрес сербского ресторана. К счастью, он располагался совсем недалеко, на набережной Фонтанки.

Движение в центре было плотное, но все равно через двадцать минут машина остановилась перед высокими, украшенными резьбой деревянными воротами.

– Если навигатор не врет, это здесь! – сообщил водитель.

Ника с Андреем вышли из машины. Вблизи они заметили в воротах калитку. На ней была прикреплена красивая кованая табличка «Салтыков – лофт».

Андрей толкнул калитку, и они вошли внутрь.

За воротами оказался большой, вымощенный булыжником двор, внутри которого было размещено множество ресторанчиков и кафе, художественных галерей и мастерских.

Ника огляделась.

Здесь имелся рыбный ресторан «Пиранья», вегетарианское кафе «Трава», грузинский ресторан «Хмели-сунели», итальянская траттория «Дольче вита», ресторан гималайской кухни «Пьяная панда» и множество других заведений.

Несмотря на пронизывающий холод и какую-то мелкую морось, сыпавшуюся с неба, во дворе тусовалась модная молодежь с продвинутыми смартфонами.

В дальнем углу двора двое высоких загорелых парней меняли вывеску над очередной дверью. Ника подошла к ним и смущенно спросила:

– А где здесь ресторан сербской кухни? «Новый сад», кажется?

– «Нови сад»! – поправил один из них.

– Здесь, дорогая, это здесь! – оживился второй. – Заходите, не пожалеете!

Ника с Андреем вошли внутрь.

За дверью обнаружилось большое сводчатое помещение с грубыми кирпичными стенами, заставленное дощатыми столами и дубовыми скамьями.

Слева от входа находился гардероб, в котором дремал крупный пожилой мужчина с длинными седыми усами. При появлении гостей он открыл глаза, поднялся, шагнул им навстречу, заняв при этом весь дверной проем.

– Добрый дан! – проговорил он красивым певучим голосом.

– Здравствуйте! – ответила ему Ника и протянула гардеробщику номерок. – Вот это, наверное, ваше?

Силуэт на номерке явно изображал этого самого мужчину. Или кого-то похожего.

– Молимо… дозволите взглянуть… – Гардеробщик осторожно взял у нее из рук номерок, оглядел со всех сторон, даже зачем-то потряс его возле уха, потом кивнул:

– Да, это наше. Идите пока в зал, Душан вас проводит, а я позову Миодрага.

Тут же рядом с Никой появился невысокий улыбчивый паренек, наверное, здешний метрдотель, и повел их за собой. Ника ничего не поняла, но не стала задавать новых вопросов и послушно пошла за Душаном. Андрей, незаметно приглядываясь, последовал за ней.

Большинство мест в зале было занято, за столами сидели в основном мужские компании. Красивые, рослые, загорелые мужчины степенно разговаривали за чашкой черного кофе или рюмкой, перед некоторыми стояли тарелки с зеленью, жаренными на гриле колбасками и какими-то мясными деликатесами.

– Изволите! – Метрдотель подвел гостей к свободному столику.

Они не успели сесть, как к ним подлетел проворный официант и поставил на стол две запотевшие рюмки с чем-то прозрачным, светло-золотистым, и тарелку с маленькими пирожками.

– Изволите! – произнес он то же слово, что и метрдотель.

Видимо, слово «изволите» было главным в лексиконе здешнего персонала.

– Но мы еще ничего не заказали… – удивленно проговорила Ника.

– Это подарок от заведения! – успокоил ее официант.

– Но я не пью водку… – попыталась возразить Ника.

– Где вы видите водку? – возмущенно воскликнул официант. – Это ракия! И не какая-нибудь – это настоящая дунечка! – Последнее слово он произнес с придыханием, как имя любимой девушки.

– Дунечка? – переспросила Ника. – Какая еще Дунечка?

– Дуня – это по-сербски айва. Я вам принес настоящую айвовую ракию! Вы ее никогда не пробовали?

– Нет, никогда.

– Зря жизнь прожили! – Он тут же спохватился и добавил: – Впрочем, у вас еще все впереди! Вы ее только понюхайте!

Ника послушно подняла рюмку, поднесла ее к носу – и почувствовала ни с чем не сравнимый запах спелой айвы. На мгновение ей показалось, что она перенеслась в цветущий весенний сад, полный чудесных запахов и птичьего пения. Над ней распахнулось ночное южное небо, усыпанное драгоценными камнями крупных звезд…

Чудесное наваждение быстро прошло, и Ника снова оказалась в зале ресторана.

– Правда, пахнет замечательно.

– На вкус еще лучше! Только запомните – ракию не пьют залпом, как водку, только маленькими глотками!

Ника под взглядом официанта сделала маленький глоток.

– Ну как? – спросил тот с надеждой.

– Прекрасно!

Она чуть покривила душой, потому что «дунечка» была ужасно крепкая, у нее прямо дух захватило.

– И закусите этим пирожком.

Ника послушалась. Пирожок оказался с брынзой или с домашним сыром, он буквально таял во рту.

– Вы пока выберите заказ, как только будете готовы, я сразу же к вам подойду! – Официант положил на стол две книжки меню и деликатно удалился.

Ника пролистала меню и повернулась к Андрею.

– Ты знаешь, что такое плескавица?

– Понятия не имею.

– А чевапичи?

– Аналогично. А мы сюда вообще зачем пришли?

Ника не успела ответить, потому что к их столу подошел высокий плечистый мужчина средних лет. Лицо его показалось Нике знакомым, и она почти сразу сообразила, в чем дело: именно он послужил моделью для портрета на гардеробном номерке. Но и тот, в гардеробе, тоже похож. Они тут все чем-то похожи…

– Добрый дан! – проговорил он, вглядываясь в лицо Ники.

– Вы Миодраг? – спросила девушка.

– Да, я Миодраг. А вы, наверное, дочь Дмитрия Джовановича?

– Да, я Вероника. Вот мой паспорт… – Ника полезла было в сумку, но Миодраг остановил ее жестом:

– Не надо! Вы так похожи на него! И самое главное – вы принесли номер. Пойдемте со мной.

Ника хотела спросить Миодрага, куда и зачем он ее зовет, но не решилась задать эти вопросы. Она поднялась из-за стола, вопросительно взглянула на Андрея.

– Наверное, мне лучше подождать вас здесь? – проговорил тот несколько настороженно.

– Да, лучше подождать! – ответил Миодраг за Нику.

Встретив взгляд его темных глаз, Андрей успокоился и сел на место. Однако ракию на всякий случай решил не пить. Как-то все это странно… Дочь Джовановича… Ника всегда жила только с матерью, про это и Татьяна говорила. И тут вдруг отец возник… Да, похоже, у нее в жизни наступили большие перемены. Замужество, переезд в большой город, отец… судя по всему, отца уже нет, так бы он пришел сюда вместе с дочерью. Что все это значит?

А это значит, с горечью понял Андрей, что ему в жизни Ники нет места. По всему выходит, что так. И он, разумеется, не будет мелькать у нее перед глазами и мешаться под ногами. Он только убедится, что с ней все в порядке, никто и ничто ей не угрожает, а потом деликатно уйдет с ее дороги…

Потому что сейчас с ней явно что-то не то. Нет рядом никого, кто бы помог хоть советом, хоть делом. А вот интересно, муж-то куда подевался?

Он все-таки отхлебнул ракии.

– Не залпом… – укоризненно сказал появившийся официант. – Маленькими глотками…

Ника вслед за Миодрагом вышла из зала через служебную дверь, они миновали кухню, где царили запахи жареного мяса и свежей зелени, свернули в узкий сводчатый коридор. По этому коридору прошли еще немного и остановились перед массивной дубовой дверью.

Миодраг достал связку ключей, одним из них открыл дверь и пропустил Нику вперед.

Она оказалась в просторном подвале, где вдоль стен были размещены многочисленные полки с запыленными винными бутылками. В дальнем конце подвала находилось несколько бочонков, в днища которых были вделаны краны. В общем, классический винный подвал, какие Ника видела прежде только в кино.

Ника все еще не понимала, зачем ее сюда привели.

Ей стало как-то неуютно – одна, в полутемном подвале наедине с незнакомым мужчиной…

Миодраг тем временем прошел в конец подвала, подошел к одному из бочонков, повернул кран.

Ника удивилась – он не подставил под кран какую-то емкость, и вино сейчас польется на пол…

Но этого не произошло. Вместо этого днище бочонка открылось, как дверца шкафа. Миодраг запустил внутрь бочонка руку и достал оттуда небольшую шкатулку из темного дерева.

Повернувшись к Нике, он протянул ей шкатулку и проговорил:

– Вот то, что я должен был вам отдать.

Ника взяла шкатулку в руки, осмотрела ее.

Крышка шкатулки была сплошь покрыта искусной резьбой, в центре, среди узоров, выделялась какая-то надпись на непонятном восточном языке.

– Что это? – удивленно спросила Ника Миодрага. – Что я должна с этим делать?

– Я не знаю. – Миодраг пожал плечами. – Я должен был сохранить эту шкатулку и отдать тому, кто принесет номерок. Больше ничего я не знаю. Может быть, вам поможет Юлия…

– Юлия? – переспросила Ника.

– Ну да, Юлия Милановна… ваш отец очень ей доверял.

Ника хотела было сказать ему, что Юлию Милановну убили, но вовремя прикусила язык. Всегда лучше лишний раз промолчать… говорят же, что молчание – золото… А этот Миодраг, похоже, и правда ничего не знает.

– Отец… он часто здесь бывал? – спросила она, чуть запнувшись, уж очень непривычно было произносить слово «отец».

– Заходил иногда, – ответил Миодраг, как ей показалось, неохотно.

И Ника поняла, что ее расспросы ни к чему не приведут. Что ж, придется разбираться самой.

Миодраг проводил ее обратно в ресторанный зал.

Андрей встретил ее растерянным взглядом. Перед ним на столе стояло огромное блюдо, на котором возвышалась целая гора каких-то колбасок, мясных рулетов, обжаренных ребрышек и прочих деликатесов, посыпанных свежей зеленью.

– Что это? – удивленно и испуганно спросила Ника.

– Мешано месо! – тут же ответил за Андрея вывернувшийся откуда-то официант.

– Понимаешь, я не знал, что выбрать, – смущенно оправдывался Андрей, – и попросил его принести что-нибудь на свой вкус. Вот он и принес… это.

– Это очень, очень укусно! – вставил официант. – Это главное сербское блюдо!

– Да, но это очень, очень много! – возразила Ника. – Нам столько за целый день не съесть!

– Вы только попробуйте! – уговаривал официант. – Вам понравится! Очень понравится!

Ника нацепила на вилку какую-то колбаску, откусила кусочек.

Это действительно было очень вкусно. Официант налил ей из кувшина домашнего вина и деликатно удалился.

Ника сделала глоток вина. Оно было простым, но очень вкусным, в нем чувствовался аромат меда и фруктов. На мгновение Нике показалось, что все ее неприятности не так уж серьезны, а жизнь, несмотря ни на что, прекрасна…

Но тут она вспомнила про Сергея… как она могла забыть о нем, пусть ненадолго? Сидит тут в ресторане, объедается, а он, может быть, умирает от голода и холода!

Она достала из сумочки свой телефон и включила его. Нужно восстановить контакт со своим фальшивым мужем, только так она может узнать, что случилось с Сергеем, и найти его.

На экране телефона загорелась целая вереница пропущенных звонков – все от «мужа».

Вот интересно, у нее в телефоне он записан как Сергей, а номер-то совсем другой. Она помнит номер Сережи наизусть, но только теперь сообразила, что у этого типа номер не тот. Значит, фотки в телефоне заменили, а номер – нет… Как же она раньше на это внимания не обратила?

Ну, ничего, мстительно подумала Ника, пускай понервничает… она ведь теперь – богатая наследница, так что ему придется держать себя в руках!

Телефон тут же зазвонил, но она сбросила звонок и пригубила еще вина. До чего же неохота слышать голос этого самозванца, хоть поесть спокойно.

– А это и правда очень вкусно! – проговорил Андрей с набитым ртом.

– Здесь говорят – укусно, – улыбнулась Ника, – наверное, это по-сербски…

Они еще какое-то время сидели, неторопливо потягивая вино и пробуя сербские блюда. Вдруг у входа в ресторан поднялся шум, через минуту к их столику подошел официант, наклонился к Нике и вполголоса проговорил:

– Там пришел какой-то мужчина, ищет вас.

Ника приподнялась и через голову официанта разглядела у входа своего фальшивого мужа.

– Черт, как он меня так быстро нашел?

– Кто это? – озабоченно спросил Андрей.

– Ох, это моя большая проблема…

– Если хотите, мы можем с ним разобраться, – вступил в разговор официант. – Можем сдать его в полицию или своими силами. У нас есть крепкие ребята…

– Нет, нет, не стоит. Но все равно спасибо.

– Или вывести вас через служебный выход…

– Спасибо. Лучше придержите его пару минут, а потом незаметно выведите моего спутника. – Она кивнула на Андрея.

– Как изволите! – И официант деликатно удалился.

– Так кто это? – спросил Андрей, кивнув на вход.

– Потом я тебе все расскажу. А пока я попрошу тебя, спрячь все это! – Ника отдала Андрею свадебные фотографии и резную шкатулку.

– Это очень, очень важно! Мне просто некуда пока это спрятать, так что береги это. Обещаешь?

– Разумеется, – кивнул он, и Ника поверила и тут же проговорила задумчиво:

– И все же, как он меня нашел?

– Дай-ка! – Андрей взял у нее телефон, немного повозился с ним и поморщился: – Все ясно, у тебя в телефоне установлено приложение, которое позволяет всегда установить твое местонахождение. Такие приложения обычно родители ставят своим детям, чтобы всегда знать, где они находятся. Или ревнивые мужья женам… как только ты включила телефон, он тебя тут же локализовал…

– Ах вот оно что! Тогда вот еще что – ты можешь купить мне новый телефон? Самый простой, без лишних наворотов.

– Без проблем.

– Тогда сейчас разойдемся. Сербы тебя выведут, и позже мы с тобой встретимся. Договоримся о встрече таким же образом, как первый раз – пришлешь рекламную эсэмэску…

Она махнула рукой официанту. Тот подошел к столу и повел Андрея к служебному выходу. Ника немного выждала, потом поднялась из-за стола и подошла к дверям ресторана.

Там ее фальшивого мужа с трудом удерживали двое крепких парней. Он был багровым, как спелый сербский помидор, и буквально кипел от ярости.

– Это ты, Сере-ежа? – пропела Ника, изобразив удивление. – Как ты здесь оказался?

Теперь ей было совсем нетрудно называть ее именем своего настоящего мужа. Потому что она твердо знала, что он существует, а этот урод еще заплатит ей за все.

– Это ты меня спрашиваешь?! – Мужчина скрипнул зубами. – Где тебя носило? Что ты здесь делаешь?

Он рванулся было к ней, но парни его удержали.

– Ты, Сере-ежа, кажется, забываешься! – холодно процедила Ника. – Чему тебя учила мама? С женой нужно обращаться вежливо, более того – ласково! Особенно с такой, как я!

Фальшивый муж проглотил уже готовые сорваться с языка ругательства. Должно быть, он вспомнил наставления «свекрови» и с трудом взял себя в руки. К тому же крепкие парни наводили на мысль, что если он станет рыпаться, то еще и накостыляют ему здесь как следует.

– Да, конечно… – нехотя выдавил он. – Но ты пойми, я очень за тебя волновался… очень беспокоился… ты пропала, и телефон твой не отвечал… чего только я не передумал!

– Ах, извини, я решила немного пройтись по магазинам. Ты же знаешь, я пережила такой стресс, мне нужно было как-то отвлечься, а для женщины лучшее лекарство – тряпкотерапия… У меня ведь теперь есть карта… а на ней денежки… – Она поморгала глазами.

– Стресс? – переспросил мужчина, тупо глядя перед собой.

– Конечно, стресс! Ты разве забыл, что я только что потеряла родного отца?

– Да ты его никогда не видела!

– И что с того? Все равно это родная кровь! – И Ника плавно повела рукой вокруг.

– Но здесь-то ты как оказалась?

– Но я здорово проголодалась и зашла сюда. Ты имеешь что-нибудь против? Я уже поесть не могу? Тем более здесь у них все так вкусно… они говорят – укусно, представляешь? А ты вечно всем недоволен, все тебе не то и не так!

– Да нет, что ты… – мужчина явно сник.

– Ну, ты, кажется, взял себя в руки? Мальчики, отпустите его! Он больше не будет!

– Вы уверены?

– Ну, если что – вы ведь рядом!

– Всегда обращайтесь!

Они выпустили скандалиста, и тот вместе с Никой покинул ресторан под строгими взглядами сербов.

В машине они тоже молчали. Ника решила вообще с ним не разговаривать – все равно ничего умного не скажет, а фальшивый муж, очевидно, думал, как он будет выглядеть перед свекровью. Получалось, что плохо будет выглядеть, но это уж его проблемы.

Поднявшись в квартиру, Ника решила не ждать вопросов, а начать первой. Как известно, лучшая оборона – это наступление.

– Лидия Сергеевна! – звенящим голосом позвала она с порога. – Знаю, что вы дома! Идите сюда, нам надо поговорить!

– Что случилось, Верочка? – Свекровь возникла на пороге кухни в ситцевом вылинявшем переднике, вытирая руки о такое же старое вылинявшее полотенце.

Вот интересно, где она берет эти тряпки? Мелькнула мысль, что эта нарочитая, показная бедность неспроста, но Ника решила, что подумает об этом позже.

– Случилось то, что ваш сын меня совершенно не уважает… он в грош меня не ставит, – отчеканила она, – он позволяет себе орать на меня в присутствии… в присутствии посторонних! Он бросил меня одну, а сам… а сам…

– Я бросил одну? – заорал самозванец. – Я как полный дурак сидел в банке, ждал ее, а она сбежала!

– Сергей, – начала было свекровь, но того уже понесло.

– Удрала и телефон выключила, а потом прихожу – она в ресторане сидит! А я как дурак…

«Это точно, дурак». Ника постаралась, чтобы эта мысль не отразилась на лице.

Очевидно, свекровь подумала то же самое, потому что хлестнула самозванца полотенцем и повысила голос:

– Да будешь ты слушаться когда-нибудь?

Он присмирел от ее вида.

– Нам всем нужно успокоиться, – сказала свекровь через некоторое время.

Ника успела снять сапоги и пальто.

– Что я, по магазинам не могу пойти, что ли? – вздохнула она. – Денег уж не прошу, свои есть. И все равно такое отношение…

– Купила что-нибудь? – оживилась свекровь. – Покажи! Примерь!

Ника отвернулась. Вот хитрая баба, сразу суть уловила. Теперь нельзя сказать, что ничего не понравилось, она не поверит.

– Купила много всего, – ворчливо ответила она, – и отослала в ту квартиру, отцовскую, не сюда же везти. У вас в спальне и шкафа приличного нету. Там Юлия Милановна примет, все разберет и в шкаф повесит, я ей позвонила.

Все это она выговорила четко и внимательно смотрела на этих двоих. Ничего не мелькнуло в их глазах при упоминании экономки. Фальшивый муж только скривился, совсем как в первый раз, когда велел экономку уволить.

Ну ладно свекровь, она та еще пройда, лицо свое контролирует, но этот урод непременно бы показал как-то, что знает насчет убийства экономки.

«Значит, не они, – уверилась Ника, – не они убили Юлию. Но тогда кто же?»

Сергей Ломакин открыл глаза. Над ним склонился какой-то незнакомый человек в несвежем белом халате и белой медицинской маске. Человек снял маску и проговорил с некоторым удивлением в голосе:

– С добрым утром! И с возвращением!

– Откуда? – отозвался Сергей.

Он сам не узнал собственный голос – такой он был хриплый и неразборчивый.

– С того света! – отозвался доктор – а это, понял Сергей, был доктор.

– Он очнулся! – крикнул доктор куда-то за спину.

Тут же в поле зрения Сергея появился другой человек – худой, с длинным лицом и злыми узкими глазами. Это лицо показалось Сергею смутно знакомым. Худой человек пристально поглядел на Сергея и усмехнулся кривой волчьей улыбкой, обнажившей крупные, желтые от никотина зубы:

– Ну, здорово! Давно не виделись!

И тут Сергей вспомнил, откуда он его знает. Он вспомнил крупный, медленно падающий, словно бутафорский, снег, желтый свет фонаря и двух мужчин с опасной повадкой серьезных хищников.

И Сергей пожалел, что пришел в себя.

– Шатун велел передать тебе привет! – процедил длиннолицый.

– Ну что, мы теперь в расчете? – спросил его доктор, суетливо потирая руки. – Я его вытащил буквально с того света. Шатун мне обещал за это списать долг…

– Обещал, обещал! – Длиннолицый стер с лица волчью ухмылку. – Он теперь точно выживет?

– Выживет, только не надо его бить. Он еще слишком слаб. Ему надо хотя бы пару дней отлежаться.

– Бить мы его не будем! – Длиннолицый снова ухмыльнулся. – Пока не будем. А ты, Айболит, можешь проваливать.

Доктор вздохнул с облегчением и ушел.

– Ну что, с тобой тут кое-кто хочет поговорить! – Длиннолицый повернулся и крикнул: – Шатун! Он готов!

Сергей прикрыл глаза. Ему хотелось вернуться в благословенную беспамятную тьму, из которой его только что вытащили.

Рядом с ним послышались тяжелые шаги – и он невольно открыл глаза, чтобы увидеть того, кто пришел по его душу.

Это был приземистый, коренастый человек непонятного возраста, с длинными, как у гориллы, руками, лысой головой и маленькими глазками под тяжелыми набрякшими веками, которые придавали ему сонный и как будто не опасный вид.

Обманчивый, надо сказать, вид.

– Ну, здравствуй! – проговорил Шатун тихим скрипучим голосом. – Помнишь меня?

– Тебя, пожалуй, забудешь!

– Помнишь, значит! – удовлетворенно констатировал Шатун. – А помнишь, что за тобой должок?

– Помню, помню… – протянул Сергей.

– Это хорошо, что помнишь! А то я уж подумал, что ты забыл. Или решил, что можешь мне его не отдавать. Уехал далеко, думал, я тебя не найду?

– Нет, Шатун, у меня и в мыслях такого не было! Я уехал по делам, как раз чтобы денег заработать и тебе долг отдать!

– И почему это я тебе не верю?

– Зря не веришь, Шатун! Я тебе все отдам! До копейки! Я тогда проиграл пятьдесят тысяч, это вообще не вопрос…

– Это последний раз пятьдесят. А до того еще сто, и еще полтораста, и еще триста… всего за тобой набежало восемьсот тысяч, правильно?

– Пусть будет лимон, для круглого счета. Я тебе отдам… я непременно отдам…

– Да ты что? За кого ты меня принимаешь? Лимон! Не смеши мои кроссовки! Ты сколько времени мне не отдавал долги? Да еще сбежал… мне тебя пришлось искать, людей беспокоить…

– Я не сбежал, Шатун! Я не…

– Сбежал, сбежал! – Шатун наклонился низко. – Так вот, за это время набежали проценты, плюс штраф за побег, за моральный, так сказать, урон… накладные опять же расходы… на одну дорогу сколько ушло… короче, ты мне должен четыре лимона.

– Четыре? – переспросил Сергей. – Четыре? Шатун, побойся бога! Четыре – это чересчур!

– Нет, Серый, я, кажется, обсчитался! Не четыре – пять лимонов! Пять ты мне должен, вот это будет точнее! А если ты еще немножко покочевряжишься, станет еще больше! Сам понимаешь – такси стоит, а счетчик тикает!

– Шатун, да где же мне взять столько денег? – заныл Сергей. – Это нереально…

– Нереально, говоришь? Я тебе сейчас покажу, что реально, а что нереально!

Из-за спины Шатуна появился еще один человек – широколицый, приземистый. Это был второй из тех двоих, которые всплыли в памяти Сергея на фоне театрального снега.

– Шатун, можно я его обработаю? У меня так руки чешутся, прямо сил нет!

– Угомонись, Шуруп! Ты прошлый раз уже погорячился, мне из-за тебя пришлось с ним возиться, доктору счет списать. Сейчас его бить нельзя, доктор сказал – он загнуться может. Рана откроется – то, се… Кровищи будет… Вот не надо этого!

– А как же тогда?

– Головой надо работать, Шуруп! Головой, а не кулаками! Позови ко мне Коптёлыча!

Шуруп исчез, а через пять минут появился невысокий худенький старичок. У старичка была круглая розовая лысина, окруженная аккуратным венчиком кудрявых седых волос, круглые глаза под круглыми же металлическими очками и остренький любопытный носик. Одет он был в серый костюмчик из дешевой ткани, похожий на школьную форму советских времен.

– Где клиент? – осведомился старичок.

– Вот он, Коптёлыч! – Шатун показал на Сергея. – Смотри не угробь его… он мне живой нужен.

– Обижаешь, Шатун! – Старичок наморщил детский лобик. – Когда это я клиентов гробил? Ты меня со своими громилами не путай! Я работаю аккуратно, интеллигентно, подход у меня психологический! Можно даже сказать, философский!

– Ну, давай, философ, работай!

Старичок подошел к Сергею, улыбнулся ему детской приветливой улыбкой и проговорил:

– Ну, здравствуйте, молодой человек! Как вы себя чувствуете?

– Погано, – честно ответил Сергей.

– Ну, зачем же так грубо! – Старичок покачал головой. – Пока вам не так уж плохо. А вот сейчас мы с вами познакомимся ближе и посмотрим, что можно сделать.

Сергей промолчал, удивленно разглядывая старика.

– Сейчас мы с вами поиграем в одну простую игру. Я вам буду говорить слово, а вы мне – другое, первое, какое придет вам в голову. Только не раздумывайте.

– Это еще зачем?

– Затем, что так хотят старшие товарищи! А раз они хотят… Ну, начнем. Улица…

Сергей угрюмо молчал.

– Ну, я же вам объяснил правила. Я вам говорю слово, вы мне – другое…

Сергей по-прежнему молчал.

Старичок повернулся к Шатуну:

– Попроси его соблюдать правила!

Шатун поднялся, наклонился над Сергеем и, поиграв желваками, проговорил:

– Будешь делать, что тебе сказали, иначе отдам тебя таким людям, что ты пожалеешь, что на свет родился!

– Шатун, – влез тут приземистый, – ну, можно я его…

– Да отвали ты, Шуруп! – рявкнул Шатун.

– Спокойно! – Старичок отодвинул приземистого, наклонился и жесткими пальцами нажал Сергею точку за ухом.

Все тело пронзила мгновенная боль, Сергей застонал.

– Ну что, продолжим? – спросил старичок ласково, когда он отдышался. – Улица…

– Дом, – нехотя ответил Сергей.

– Отлично. Комната…

– Окно.

– Фонарь…

– Снег.

– Свадьба…

– Фотография.

– Тарелка…

– Мясо.

– Шерсть…

– Расческа.

– Серый…

– Волк.

– Змея…

– Трава.

– Гора…

– Море.

– Теснота…

– Пещера.

– Ползают…

– Раздавить.

– Восемь лап…

– Гадость.

– Паук…

– Бежать.

– Ну, видите, как все хорошо и просто? – Было похоже, что старичок искренне обрадовался. – Вот мы с вами и познакомились. Я теперь все о вас знаю.

– Что вы такое обо мне знаете?

– Я знаю о вас самое главное. Знаю, чего вы боитесь больше всего на свете.

– И чего же?

– Да ладно, наш разговор закончен. Переходим ко второй части марлезонского балета. Для начала обеспечим полную неподвижность пациента…

С этими словами он удивительно ловко пристегнул Сергея кожаными ремнями за руки и за ноги к кровати. Затем старик повернулся к Шатуну и попросил:

– Скажи своим ручным дуболомам, чтобы принесли чемодан номер четыре.

Шатун отдал приказ, и через минуту Шуруп принес небольшой чемодан, который он держал на отлете, стараясь как можно меньше с ним соприкасаться.

– Ну вот, молодой человек, приступим… – Старичок открыл чемодан, так что крышка закрывала его содержимое, и достал оттуда небольшой стеклянный ящичек, в котором шевелилось что-то мохнатое и бесформенное.

– Ну вот, молодой человек, начинается самое интересное…

Он поднес ящик поближе, и Сергей увидел, что в нем ползают несколько огромных мохнатых пауков.

Душа у него ушла в пятки. Он вспомнил, как в далеком детстве, в детском саду, подошел к террариуму. Там, в таком же стеклянном ящике, сидел большой мохнатый паук. Маленький Сергей смотрел на этого паука как завороженный и не мог сойти с места.

Вдруг к нему подскочил главный детсадовский хулиган Северюхин. Северюхин все время издевался над Сережей, доставал его по-всякому. И сейчас он внезапно схватил паука поперек брюшка, вытащил из террариума и засунул Сергею за ворот рубашки.

Мохнатые лапы заскребли по животу.

Это было так страшно и омерзительно, что Сергей едва не умер. То есть на какое-то время он почти умер, во всяком случае, он потерял сознание…

С тех пор он не выносил пауков. Даже самых маленьких. При виде безобидного крошечного паучка, который тихо плел свою паутину в углу, поджидая зазевавшуюся муху, у Сергея в ушах начинали забивать сваи, и к горлу подступала тошнота.

И вот сейчас мерзкий старик сдернул с него одеяло и поставил на живот Сергея стеклянный ящик с пауками.

У Сергея пересохло во рту, сердце заколотилось, как целый ансамбль японских барабанщиков.

– Уберите это! – прошептал он умоляюще.

– Нет, молодой человек! Сначала вы скажете все, что хочет знать старший товарищ. А потом я это, может быть, и уберу. Очень может быть. А иначе – я выдвину нижнюю стенку ящика, и пауки выползут прямо на ваш живот…

Сергей покрылся холодным потом. Он представил, как мохнатые лапы заскребут по его беззащитной коже… пока между ним и пауками была хотя бы тонкая преграда, тонкая стеклянная стенка, но если мерзкий старик ее уберет…

– Только не это! – вскрикнул он неожиданно тонким голосом. – Все, что угодно, только не это!

– Ну что, теперь ты готов серьезно поговорить? – проговорил Шатун, выдвинувшись из-за спины Коптёлыча.

– Готов… готов… я заплачу тебе, сколько ты скажешь… пусть будет пять лимонов…

– Э, нет! Я же говорил тебе, что счетчик тикает! Это раньше было пять, а теперь уже восемь.

– Хорошо, хорошо, восемь! Только пусть он уберет это… пусть сейчас же уберет…

– Вот как ты заговорил! На все согласен! А вот скажи мне, где ты возьмешь эти восемь лимонов? На дереве они не вырастут! Не тот у нас климат. Сейчас Коптёлыч уберет своих зверюшек, и ты сразу успокоишься и возьмешь свои слова обратно, заноешь, что у тебя таких денег нет и взять их неоткуда.

– Нет, я отдам! Я знаю, где их взять!

– И где же?

– У моей жены! – выдохнул Сергей.

Он держался, он держался, понимая, что жена – его последний шанс. Но это сильнее его. Теперь все кончено.

– Вот как? Мы, оказывается, женаты? Это что-то новое!

Шатуна трудно было чем-нибудь удивить, но Сергею удалось, хоть он и не ставил перед собой такой задачи.

– Да, я женился недавно, в провинции, и привез жену сюда… она в меня влюблена, как кошка, и заплатит тебе… заплатит, сколько ты скажешь…

– Что же ты меня, Серый, на свадьбу не пригласил? Я бы, может, пришел с цветами…

На такое провокационное заявление Сергей не ответил, глаза его прикованы были к мохнатому чудовищу в контейнере.

Шатун посерьезнел и продолжил:

– И откуда же у твоей провинциальной женушки такие деньги? Ты мне не заливаешь?

Сергей на какое-то мгновение замешкался с ответом. Шатун переглянулся с Коптёлычем, и тот сделал вид, что собирается выдвинуть стеклянное дно и выпустить пауков. Сергей побледнел, затрясся от ужаса и выпалил:

– Она только что получила большое наследство…

– А ты не врешь?

– Нет… она должна была вступить в права… должна была получить все документы у нотариуса… наверное, уже получила, пока я тут у вас валялся…

– Как зовут нотариуса?

Коптёлыч снова потянулся к ящику, но Сергей опередил его:

– Джапаридзе.

– Ну, видишь, как все, оказывается, просто! – Шатун взглянул на старика и проговорил: – Спасибо, Коптёлыч, ты меня не подвел!

– А когда я тебя подводил? Всегда обращайся. Кстати, гонорар мой не забудь.

– Не забуду, не волнуйся!

Шатун повернулся к Шурупу, который тихо стоял в стороне, и строго произнес:

– Видел, как человек работает? Вот что значит настоящая старая школа! А тебе бы все только кулаками размахивать! Головой нужно работать, головой!

– Старая школа, старая школа… – недовольно проворчал Шуруп. – Посмотрел бы я на него на стрелке…

– А может, этот козел все наврал? – с подозрением спросил вернувшийся тип с волчьим оскалом.

– У Коптёлыча не врут!

– А может, его жена обманула? Или там не такие большие бабки?

– А вот это ты как раз сейчас и проверишь. Как там этого нотариуса зовут?

– Джапаридзе!

– Ну вот, память у тебя хорошая. Так что тебе и карты в руки… отправляйтесь с дружком твоим…

Высокая худощавая брюнетка, похожая на ворону, вышла из нотариальной конторы и собралась уже запереть дверь. Она уже предвкушала тихий одинокий вечер перед телевизором… или лучше – за собиранием нового пазла… подруга, такая же одинокая, как она, как раз подарила ей новый замечательный пазл – репродукцию картины Сурикова «Взятие зимнего городка»…

И вдруг к ней подскочили два человека – один долговязый и тощий, с узким хищным лицом, второй – невысокий и коренастый. Оба они были ничуть не похожи на обычных клиентов нотариуса Джапаридзе. Правда, иногда к нотариусу приходили и не совсем обычные клиенты. Даже совсем необычные.

Бывало так, что после оглашения завещания весьма приличные люди начинали драку прямо в кабинете, на этот случай у нее на столе была кнопка вызова охранника. Иногда драка затягивалась, и приходилось вызывать подмогу из соседнего бутика, у нотариуса с его хозяйкой были давние хорошие отношения. Одна старая дева, которой неожиданно перепало наследство от богатой тетки, от счастья упала в обморок прямо в кабинете.

А в другой раз к ним на оглашение пришли две вдовы покойного бизнесмена, и первая вдова, которой достались на память альбомы с фотографиями и книжный шкаф, набитый собраниями сочинений классиков, плеснула кислотой в лицо второй вдове, которая получила квартиру в центре, виллу в Испании и солидный счет в банке. Впрочем, все деньги с этого счета ушли на восстановление попорченной физиономии.

Брюнетка работала секретарем нотариуса много лет и за это время повидала всякого.

– Мы уже закрыты, – строго проговорила она, попытавшись поставить этих странных посетителей на место, показать им, что она остается хозяйкой положения.

– Для нас откроетесь, – возразил ей коренастый и втолкнул ее обратно в приемную.

– Но Нодар Вахтангович все равно уже ушел… – пролепетала секретарь, почувствовав, что, несмотря на все усилия, она утратила контроль над ситуацией. И до заветной кнопки ей не дотянуться.

– А нам не он нужен, – ответил коренастый тип.

– Нам ты нужна, – подхватил долговязый и ухмыльнулся как-то по-волчьи, показав крупные желтоватые зубы.

– Я? Зачем я вам?

– Ты нам сейчас быстренько ответишь на пару вопросов – и живи дальше!

– Ка…каких еще вопросов?

– Была у вас клиентка Ломакина? – процедил долговязый и снова оскалился.

– Она же Соловьева! – добавил коренастый.

– Я… не… могу…

– Можешь, ворона, можешь! – прошипел долговязый и снова ухмыльнулся.

От его волчьей ухмылки у брюнетки закружилась голова и затянуло где-то внизу живота. Она подумала, что, в конце концов, если она просто подтвердит то, что эти двое и так знают, от этого никому не будет большого вреда. А она вернется домой, запрет дверь на все замки и займется новым пазлом…

– Бы…была, – ответила она дрожащим голосом.

– Хорошо, молодец! – похвалил ее долговязый. – Теперь еще один вопрос: зачем она к вам приходила?

– Это… это я не имею права…

– Ах, не имеешь? – Долговязый переглянулся со своим напарником. – Видишь, какая она принципиальная? Должно быть, не хочет домой вернуться в полном комплекте!

Секретарь нотариуса очень хотела домой. Причем так, чтобы все части тела ее были с ней. Они ей все нужны: и голова, и руки-ноги, и нос, и уши. И если волосы повыдергают, то тоже плохо. Но что-то ей подсказывало, что, если эти двое возьмутся за нее как следует, одними волосами она не отделается.

– Она… она приходила к нам, чтобы ознакомиться с завещанием своего отца…

– Молодец! – одобрил долговязый и повернулся к приятелю. – Оказывается, она не такая уж принципиальная!

– Теперь я могу идти?

– Теперь уже очень скоро! Только ответишь нам на последний вопрос. Что ей оставил папаша?

– Это… это нельзя… это никому нельзя… даже мне не положено знать… только сам Нодар Вахтангович…

– Надо же, какая неприятность! – Долговязый снова по-волчьи скривил рот. – Значит, не хочешь домой… что же нам с тобой делать? Как ты считаешь, Шуруп?

Его коренастый спутник оживился и проговорил:

– Может, сделаем как тогда – с той бабой в Песочном?

– В Песочном? – переспросил долговязый. – Ну, не знаю… тогда очень долго отмываться пришлось. Столько крови было…

У брюнетки подкосились ноги, и она осела на пол.

– А тогда, может, сделаем как с той, в Шувалове? Там почти не было крови… очень чисто…

– Крови-то не было, да она так кричала, что я чуть не оглох. Но там пригород, никто ничего не слышал, а здесь все же город, как бы соседи не услышали. Придется их тоже… того. А это, сам понимаешь, какая головная боль.

– Ну, тогда… – коренастый задумчиво поднял глаза, – как думаешь, вон тот крюк от люстры тело выдержит, если подвесить?

– Думаю, да, – кивнул долговязый, придирчиво осмотрев брюнетку, – весу-то в ней немного… одни кости…

Секретарь нотариуса всхлипнула, икнула и подала голос:

– Я скажу… я вам все скажу…

– Да? – Долговязый удивленно взглянул на нее. – Ты же говорила, что ничего не знаешь. Что только сам Нагар Фонтанович…

– Но я же перепечатывала эти документы… я вводила их в компьютер…

– Ну, если так – говори!

– Она получила очень, очень много! Два больших участка на Карельском перешейке, дом в элитном коттеджном поселке, квартиру триста метров в «золотом треугольнике», две дорогие машины и счета в нескольких банках… ну, и еще по мелочи кое-что – гаражную секцию и много всякого добра…

– Богатенькая буратинка! – завистливо проговорил долговязый и переглянулся с напарником. – Шатун будет доволен!

– Это все? Теперь я могу быть свободна? – всхлипнула несчастная брюнетка.

Ей никто не ответил.

Она моргнула, огляделась по сторонам – и убедилась, что, кроме нее, в приемной никого нет.

Так, может, ей это все привиделось?

Домой, скорей домой, закрыться на все замки, выпить чаю, добавив туда порцию коньяка, а завтра… завтра предпринять кое-какие действия. Обязательно.

Теперь они вообще ее никуда не отпускали. В квартиру ее отца Ника сама боялась сунуться. Если она появится, там непременно объявится полиция и станет задавать вопросы насчет экономки. А вдруг в этом кафе… как его, «Андре», есть видеокамеры? Скорее всего, так и есть. И тогда они увидят, что Ника сидела рядом с убитой. За одним столом. И как она оправдается?

Придется рассказывать все как есть, а кто ей поверит?

Господи, как трудно и страшно одной в незнакомом городе, когда нет никого рядом. И совершенно не на кого положиться.

Так, может, Юлию Милановну и убили, чтобы отобрать у Ники единственного человека, который помог бы… А с другой стороны, с чего она так прониклась к этой самой Юлии? Она ее единственный раз видела. Нет, никому Ника не может доверять.

Ехать смотреть загородный дом Ника тоже боялась, еще подстроят ей по дороге аварию или еще что придумают. С другой стороны, дома сидеть тоже не выход. Снова подмешают что-то в чай или в кофе, к тому же готовила свекровь отвратительно, все получалось у нее либо жутко пересоленное, либо, наоборот, слишком пресное, или уж вовсе подгорелое и жесткое, как подошва.

Поэтому сегодня Ника напросилась в магазин вместе с этим придурком, иначе она его в мыслях и не называла теперь. Хоть самой продукты выбрать, желательно готовые, чтобы только разогреть. И воды минеральной побольше, вряд ли они в бутылки впрыскивать снотворное станут.

Она нарочно велела ему ехать в дальний супермаркет, хотя свекровь велела не задерживаться, у нее, мол, обед скоро готов. Ага, знаем мы этот обед, тошниловка полная, как говорит Танька Самохина.

Они провозились долго, пошел дождь, потом снег, потом все прекратилось, они подъехали к дому не с той стороны, там все парковочные места были давно заняты, и пришлось поставить машину не во дворе, а снаружи.

И теперь Ника шла по улице в неизменном и раздражающем сопровождении своего фальшивого мужа. Еще не совсем стемнело, но наступили те зимние сумерки, которые хуже настоящей темноты, которые делают все вокруг незнакомым и подозрительным. Редкие прохожие, попавшиеся навстречу, норовили натянуть капюшон и закрыть лицо от сырого пронизывающего ветра.

Вдруг из темной подворотни вынырнули две фигуры, два подозрительных человека – один высокий и тощий, другой низенький и коренастый.

– Псст! – прошипел долговязый, остановившись на пути Ники и ее спутника.

– Чего? – раздраженно отозвался фальшивый муж.

– Мой друг сказал, чтобы ты остановилась! – пояснил коренастый, обращаясь исключительно к Нике.

– Да ты вообще кто такой? – возмущенно воскликнул Никин спутник.

Впрочем, за его возмущением отчетливо звучал страх, вызванный опасной повадкой незнакомцев, их численным преимуществом и самим фактом их внезапного появления. Да и сгущающиеся сумерки тоже не располагали к оптимизму.

– А с тобой разве кто-нибудь разговаривает? – удивленно осведомился долговязый и усмехнулся, показав крупные желтоватые зубы. – Я вот с ней разговариваю!

– С ней? Но я… но она… но мы…

– А ты отвянь! – Долговязый легонько ткнул спутника Ники в живот, тот отлетел в сторону и приземлился на асфальт, выронив пакеты с продуктами. В одном что-то звякнуло.

Надо сказать, что Ника увидела все это не без тайного удовольствия. Хотя в душе у нее при виде подозрительной и явно преступной парочки тоже разросся страх.

Фальшивый муж, однако, не угомонился. Он вскочил, подбежал к обидчику и попытался его ударить. Но долговязый лениво махнул кулаками, и Никин спутник снова отлетел, причем на этот раз изо рта у него текла кровь, а под глазом расцветал синяк.

К нему подошел коренастый тип, наклонился и проговорил с бандитской растяжкой:

– Ну, теперь до тебя наконец дошло? Сделай так, чтобы мы тебя долго искали!

Фальшивый муж вскочил и пустился наутек, что-то жалобно вереща и испуганно оглядываясь.

«Подставили! – мелькнула у Ники ужасная мысль. – Нарочно меня сюда завел, сейчас эти двое меня убьют! И синяки ему нарочно они наставили, скажет потом, что пытался меня защитить, но не смог… Ой, какая же он скотина!»

Долговязый проводил скотину взглядом и повернулся к Нике:

– Это кто такой?

– Так, пустое место! – ответила Ника, из последних сил стараясь не показать страх. – А вы кто такие и что вам от меня нужно?

– Нам-то? – Долговязый криво усмехнулся. – Мы тебе от Сереги весточку принесли.

– От Сергея? – переспросила Ника, и сердце ее провалилось куда-то вниз живота. – От моего Сережи? Он жив?

– Жив, жив! И останется живым, конечно, если ты за него заплатишь выкуп.

– Выкуп? – снова переспросила Ника. – Какой еще выкуп?

– Большой! – Ухмылка у долговязого стала еще кривее. – Очень большой выкуп.

Ника почувствовала приближение паники. Вот сейчас она сдуется, как проколотый воздушный шарик, и упадет на асфальт. Горло перехватит спазмом, ни говорить, ни дышать станет невозможно, она забудет, где она находится…

«Спокойно! – мысленно приказала себе она. – Сейчас не время. Сергей в беде, нужно его спасать! Похоже, что эти двое вовсе не собираются меня убивать…»

Очень осторожно Ника сделала вздох. Все нормально, дышать она может.

– А откуда я знаю, что вы мне не врете? – спросила она чуть охрипшим голосом. – Откуда я знаю, что он правда жив и что он у вас? Почему я должна вам верить?

– А вот сейчас он сам тебе скажет! – долговязый протянул Нике телефон.

Она прижала трубку к уху и услышала сначала хрип и стон, а потом дрожащий, надломленный голос. В первый момент она его даже не узнала, так он изменился, но потом вспомнила эти интонации. Это же Сережа, ее Сережа!

– Ника… милая… спаси меня… выручи… это ужасные люди… просто ужасные…

– Сережа, это ты? – пролепетала Ника. – Это правда ты? Где ты? Что с тобой случилось?

– Это долго… долго объяснять… я не в том положении… сделай то, что они просят… Пожалуйста, иначе они меня убьют!

Тут же голос Сергея прервался, исчез, и вместо него зазвучал другой, незнакомый, властный:

– Если хочешь увидеть его живым и целым – заплатишь мне пять миллионов.

– Пять миллионов? – переспросила Ника заплетающимся языком. – Пять миллионов… чего?

– Долларов, само собой!

– Но это… это очень много…

– А ты постарайся, напрягись! Иначе получишь своего мужа маленькими частями!

Долговязый подскочил и отобрал у нее телефон.

– Все поняла? – хмыкнул он. – Не боись, если все сделаешь как надо, получишь своего мозгляка обратно в целости и сохранности. Что-то ты побледнела, на ногах не стоишь, фраер-то твой сбежал, мы уж тебя до дома доведем…

– Отвали! – Ника вырвала свою руку. – Сама дойду!

И побрела по безлюдной улице к дому, прихватив один из магазинных пакетов. Из второго текла неаппетитная лужа, так что Ника решила его бросить.

И куда все люди подевались? Вроде бы большой город, мегаполис, время после работы, а народу никого…

Свекровь выскочила на лестницу, услышав, видно, шум лифта.

– Верочка, как ты? Сережа весь побитый вернулся, я уж хотела…

– Полицию хотели вызвать? – прищурилась Ника. – Что же не вызвали?

– Зачем? – вскинулась свекровь. – Ты вроде жива-здорова… Кто эти люди?

– Понятия не имею, – отмахнулась Ника, – просто спросили, как проехать на Уральскую улицу.

– Что-о? А зачем же они Сережу побили?

– У него спросите! – буркнула Ника.

И ушла поскорее в спальню, прихватив из пакета бутылку минералки и два банана. Хватит ей и на обед, и на ужин.

Свекровь отиралась возле спальни, но Ника заклинила дверь стулом и крикнула, чтобы оставили в покое, у нее голова болит.

Сама же улеглась на осточертевшую неудобную кровать и начала думать. Что это за история с похищением? Но говорил с ней по телефону Сергей, его голос она узнает из тысячи голосов. И она сразу поняла, что ему действительно очень плохо, что он ранен, возможно, тяжело, что его мучают, морят голодом и не дают даже воды.

Минеральная вода тотчас встала колом в горле, Ника почувствовала, что не может сделать и глотка. Снова подступила паника, но только на один короткий миг, Ника даже не успела призвать себя к порядку.

Она уже перестала удивляться событиям, которые творились вокруг нее в последние несколько дней. Просто смирилась, и все. Ну, жила раньше в своем городе тихо и, в общем-то, неинтересно. Приехала сюда, в Петербург, тут все и началось.

Значит, Сергея, ее настоящего мужа, похитили какие-то отморозки и требуют за него выкуп. В полицию, ясное дело, сказали не обращаться, не то его убьют. Тут Ника им поверила, до сих пор перед глазами стоит кривая ухмылка того долговязого типа. Да ему человека убить – как муху прихлопнуть!

И по всему получается, что эти двое – фальшивый муж и свекровь (теперь Ника точно знает, что свекровь тоже фальшивая, и от этого даже стало чуть легче на душе) – в похищении Сергея не участвовали. Потому что, если бы они похитили ее настоящего мужа, то для чего такие сложности с фальшивым? Для чего подсовывать ей этого типа и выдавать его за Сергея? Потребовали бы сразу выкуп…

Ах да, про наследство они узнали гораздо позже… то есть это Ника узнала про письмо нотариуса только по приезде сюда, а теперь вспомнила, что на конверте стоял штамп «Повторное».

Ника прикидывала так и этак, и все равно ничего не сходилось. Ясно одно: надо спасать Сергея. Но как это сделать?

У нее нет таких денег, которые требуют эти бандиты. На счету, во всяком случае, нету.

Есть депозит, и еще что-то… говорил тот вкрадчивый менеджер, долго объяснял ей что-то насчет денег. И нотариус говорил. Ника тогда была как оглушенная, ну никак ей не верилось, что это все про нее. Нужно же наконец разобраться с этим наследством. Вот только освободит она Сережу, и вместе они разберутся. Главное – чтобы ему ничто не грозило, остальное все решаемо.

А сейчас она постарается уснуть, авось утром придет в голову что-то дельное.

И, уже ворочаясь на неудобной кровати, Ника задала себе вопрос: а откуда бандиты узнали, что у нее есть деньги? Следили за ней? Сергей сказал? Но он ведь и сам не знал…

Тут перед ней встало его лицо – худое, бледное, под глазами мешки, и сами глаза совершенно потухшие. Бедный, бедный Сережа…

Андрей Щербаков этим вечером тоже думал. И мысли его были о Нике. Как, впрочем, и всегда в последние полгода. Попытался он выбросить ее из головы, когда она замуж вышла, но ничего не получилось. Если бы она исчезла из его поля зрения, если бы уехала в большой город и присылала бы изредка Таньке сообщения, что все у нее прекрасно, а потом и вообще перестала бы связываться, он бы заставил себя успокоиться. И жил бы дальше.

Хотя, если честно, то для чего ему такая жизнь? Скучная, размеренная, одинокая… В кого он превратится лет через десять? В откровенного зануду. Ни семьи, ни друзей… Друзей и сейчас нету. А ведь были. Были и друзья, и девушки, была молодость и предвкушение чего-то хорошего. Все исчезло в один день…

Стоп! – тут же приказал себе Андрей.

Он столько сил и времени потратил на то, чтобы забыть весь тот ужас, который случился с ним много лет назад, и преуспел в этом. Он даже гордился собой – как же, справился сам.

Было трудно, но он справился. Не понадобились ему эти мозгоправы, да что они могут-то, только лекарствами человека глушить.

Правда, собой гордился он недолго. Потому что понял, что относиться к жизни так, как раньше, не будет уже никогда. Решил начать новую жизнь, чтобы забыть все, что было раньше. И потихоньку успокоился. А потом встретил Нику.

То есть не встретил, а увидел. Пришел на новую работу и увидел ее. И поверил вдруг, что все у него с ней будет хорошо. Все забудется, и эта девушка примет его такого, какой есть, и полюбит.

Ага, размечтался. Приехал какой-то столичный хмырь и подхватил ее тут же, пока он, Андрей, все тянул время и не решался признаться.

Андрей посмотрел на разложенные на столе фотографии. Тот пакет, где лежала шкатулка, он спрятал подальше, а фотографии оставил, чтобы рассмотреть как следует.

Он и раньше их видел, еще у Валентины Павловны. Она все вздыхала, на них глядя, и качала головой.

Андрей осмелился спросить, понравился ли ей жених. Она ответила уклончиво, что все случилось очень быстро, она и рассмотреть-то его как следует не успела.

Все ясно, не понравился, значит. Отчего-то ему стало чуть легче.

И вот снова он смотрит на эти снимки.

Ника такая красивая, выглядит счастливой, а этот тип улыбается покровительственно, руку по-хозяйски ей на плечо положил.

Сразу видно: в себе уверен на все сто. Зачем ему Ника, вот зачем?

Это зависть, тут же остудил себя Андрей. Это просто обычная, вульгарная зависть. К более удачливому мужику. Ни к чему хорошему зависть не приводит.

Он аккуратно сложил фотографии в конверт. Оно-то так, но Ника сейчас выглядит несчастной. Это раз. А во-вторых, где же он, этот счастливый любящий муж? Куда он подевался в самый медовый месяц? И вместо него возле Ники крутится какой-то грубый подозрительный тип. Немного похож на того, брат, что ли, его?

Похоже, настало время все же задать ей несколько вопросов. Как раз он ей новый телефон купил.

Андрей подумал немного и отстучал эсэмэску.

Высокая, худощавая брюнетка вышла из нотариальной конторы, сказав нотариусу, что идет обедать. На улице она достала из сумочки мобильный телефон, набрала знакомый номер и, едва услышав ответ, проговорила вполголоса:

– Нам нужно немедленно встретиться!

– Кто это? – недовольно спросил голос в трубке.

– Как – кто? Это я, Антонина! Ну да, секретарь Нодара Вахтанговича… нотариуса Джапаридзе!

– Зачем вы звоните? Вам же ясно сказали – вы не должны мне звонить! Что здесь непонятно?

– Мало ли, что вы сказали! Ситуация изменилась! Кое-что произошло! Кое-что серьезное!

– Что еще?

– Это не телефонный разговор! Мы должны немедленно встретиться!

– Встретиться? Это невозможно!

– Еще как возможно! Или мы сейчас же встретимся – или я приму меры… такие меры, которые вам точно не понравятся!

– Ладно, мы встретимся. Только не нервничайте и не натворите глупостей! Слушайте, где и когда…

Секретарь нотариуса выслушала инструкции и отправилась в сквер перед Александринским театром, известный всему нашему городу как Катькин садик, по той причине, что в центре этого сквера возвышается величественный памятник Екатерине Второй в окружении ее приближенных и фаворитов.

Весной и летом этот сквер полон народу, здесь прогуливаются молодые мамаши с колясками, на скамейках разыгрывают партии шахматисты и просто греются на солнце пенсионеры, но сейчас на улице было холодно и промозгло, так что в сквере почти никого не было.

Антонина, как ей было сказано, подошла к скамейке, расположенной слева от чугунной императрицы, села, зябко поеживаясь, и нетерпеливо огляделась по сторонам.

По сравнению с теплым временем года сквер был почти пуст. Только группа вездесущих китайских туристов фотографировалась на фоне памятника императрице, но вскоре и они ушли.

Антонина взглянула на часы. Время встречи уже наступило, прошло даже несколько лишних минут.

Мимо нее прошла пожилая женщина с голубой коляской – ответственная бабушка выгуливала внука, невзирая на погоду. Следом за ней проследовала парочка обнимающихся студентов, которым холод тоже был нипочем.

Антонина поправила шарф, подняла воротник пальто и снова огляделась. Сколько можно ждать? Этак можно заработать ангину или даже пневмонию…

Тут на скамейку рядом с ней опустилась старушка в потертом пальто неопределенного цвета, при виде которого в голове всплывало забытое слово «коверкот». На голове у старушки была старомодная, не подходящая к сезону шляпка, украшенная гроздью искусственного винограда, на носу – круглые очки. Старушка неторопливо открыла сумку, достала из нее пакет с сухим хлебом и принялась крошить на дорожку. Тут же налетела стая голубей.

– Гули-гули-гули! – запричитала старуха, бросая крошки.

Антонина волком уставилась на незваную соседку. Теперь тот человек, которого она ждет, не подойдет. Можно, конечно, пересесть на другую скамью, но ей велели строго соблюдать инструкцию…

– Вы не могли бы пересесть на другую скамью? – неприязненно проговорила Антонина.

– Чего это? – осведомилась старуха. – Гули-гули-гули!

– Здесь полно свободных скамеек, а у меня аллергия на птиц.

– Можешь сама пересесть! Сама же сказала – здесь полно свободных скамеек! Гули-гули…

– С какой стати! Я здесь первая села!

– Ладно, говори, зачем хотела меня видеть. Что там еще у тебя стряслось?

– Что? – Антонина изумленно уставилась на странную старуху. – Это… это вы?

Этот человек… эта женщина неизменно удивляла ее, каждый раз представая в новом облике.

При первом знакомстве она появилась в виде строгой деловой дамы средних лет, возможно, даже чиновницы среднего звена, второй раз – в облике спортсменки, совершающей утреннюю пробежку, третий – в образе байкерши в кожаной куртке-косухе с заклепками, а вот теперь – в виде старухи…

– Нет, не я! – раздраженно проговорила старуха. – Не задавай глупых вопросов, если не хочешь получить глупые ответы! Давай уже, выкладывай, что там тебя так напугало?

– Ко мне приходили какие-то люди…

– Что еще за люди?

– Два человека… один худой и долговязый, другой плотный и коренастый.

– Как парочка цирковых клоунов? – усмехнулась старуха, высыпая на дорожку очередную порцию крошек. – Гули-гули-гули… а вы что теряетесь? Налетайте!

Последние ее слова относились к парочке воробьев, которые пытались урвать свою долю, протиснувшись между голубями.

– Мне не до смеха! – повысила голос Антонина. – Они мне угрожали! Они выглядели очень опасными!

– И чего хотела эта цирковая парочка?

– Они… они задавали мне вопросы!

– Какие еще вопросы? Да говори уже толком! Из тебя каждое слово приходится клещами вытягивать!

– Они задавали вопросы насчет той женщины… насчет наследницы Дмитрия Джовановича…

– Вот как?! – Старуха перестала сыпать крошки. Она быстро взглянула на Антонину цепким, оценивающим взглядом. – Надеюсь, ты им ничего не рассказала?

– А что мне оставалось? Они грозились меня убить… я не хочу умирать…

– Надо же, как оригинально! Не хочет она! Можно подумать, тебя кто-нибудь спрашивает! Не тяни, говори конкретно, что они спрашивали и что ты им ответила.

– Они спрашивали о завещании… о том, чего и сколько оставил ей отец.

– И ты им все выложила?

– А что мне оставалось?

– Могла валять дурочку, могла сказать, что ничего не знаешь. Не мне тебя учить.

– С ними бы это не прошло! Вы их не знаете… это такие люди – они видели меня насквозь! Они… они мне угрожали! Они говорили, что зарежут меня или повесят на люстре!

– Ну-ну, – усмехнулась старуха. – Короче, чего ты хочешь?

– Я хочу спрятаться… уехать куда-нибудь. А для этого мне нужны деньги. Вы мне обещали заплатить!

– Я и заплачу. Обязательно заплачу. Но позднее – когда мы сами получим деньги…

– Я не могу ждать! Я боюсь!

– Подождешь, ничего тебе не остается!

– Нет, я не буду ждать! Я хочу получить обещанные деньги, и хочу получить их прямо сейчас! Заплатите мне то, что обещали, – или вам придется пожалеть!

– Ты мне никак угрожаешь? – Старуха искоса взглянула на Антонину, потом снова перевела взгляд на голубей, которые толклись возле ее ног. – Гули-гули-гули…

– Я вас предупреждаю!

– А что ты можешь сделать? Расскажешь своему нотариусу, что рассказала за деньги содержание завещания? Флаг в руки! Он тебя тут же уволит – и все! Или не все – он еще постарается, чтобы тебя никуда не взяли на работу! Даже в жилконтору! А нам на это уже плевать! Или ты пойдешь в полицию? Еще смешнее! Гули-гули-гули…

– Нет, – Антонина понизила голос. – Да перестаньте вы кормить этих чертовых голубей!

– Чем тебе голуби помешали?

– Они… то есть вы своей идиотской воркотней мешаете мне сосредоточиться! Нет, я, конечно, не пойду в полицию и ничего не скажу нотариусу. Но я поговорю с ней… с Вероникой Дмитриевной… расскажу ей о вас!

– Надо же! – Старуха усмехнулась. – А ты не так глупа, как кажешься на первый взгляд! Честное слово – ты гораздо умнее, чем кажешься! Пожалуй, я тебя недооценила!

– Не надо мне льстить – я не поведусь! Теперь я вижу, чего вы боитесь! Заплатите мне – или я так и поступлю! Расскажу все Веронике! Сорву все ваши планы!

– Стоп, стоп, стоп! Не будем горячиться, чтобы потом не пожалеть! Давай лучше все спокойно обсудим!

– Что нам обсуждать? Я сказала – заплатите мне, или…

– Подожди! Ты же понимаешь, что сейчас я не смогу заплатить тебе все, что обещала… у меня просто нет таких денег!

– Заплатите хотя бы половину, остальное потом.

– У меня и половины нет!

– Тогда нам не о чем разговаривать! Тогда мне ничего не остается, я свяжусь с Вероникой…

– Постой, постой, не горячись! Я сказала, что всей суммы у меня нет, но какие-то деньги у меня, конечно, есть, и я могу заплатить тебе прямо сейчас.

– Сколько?

– Давай посмотрим, что у меня есть… – Старуха раскрыла свою сумку и наклонилась над ней.

Антонина невольно потянулась к ней и тоже заглянула в сумку, полную каких-то мелочей. Старуха, которая суетливо перебирала содержимое сумки, вдруг задержала дыхание, неуловимым движением выхватила из сумки какой-то маленький пузырек, нажала на его колпачок. Из пузырька вырвалось облачко спрея.

Антонина, склонившаяся над сумкой, закашлялась и схватилась за горло.

– Что… – прохрипела она, – что это…

– А это – чтобы ты не болтала лишнего! – невозмутимо ответила ее собеседница.

Антонина отшатнулась от старухи, захрипела, безуспешно пытаясь вздохнуть. Лицо ее посинело, она откинулась на спинку скамьи, несколько раз дернулась и затихла.

Старуха закрыла сумку, огляделась по сторонам, придала Антонине более естественную позу, после чего поднялась со скамьи и удалилась удивительно быстро и энергично для своего возраста. Лицо ее было прикрыто полями шляпки, так что не видно было нахмуренных бровей и плотно сжатых губ. Встретившегося ей на дорожке голубя старуха пнула ногой, он едва увернулся.

Витя Гусь шел по Катькиному садику развинченной походкой фланирующего бездельника. Ему приходилось делать над собой усилие – погода не благоприятствовала таким прогулкам. А что делать – работа есть работа, а Витя работал именно здесь, в этом садике. Он обчищал карманы здешней публики.

Летом работать в садике было одно удовольствие – народу полно, от хорошей погоды все расслабленны и не следят за содержимым карманов. Зимой же публики в саду совсем мало, а кто и попадается – ходят, ссутулившись, подняв воротник и спрятав руки в карманы, так что постороннюю руку в своем кармане тут же почувствуют. Иногда, конечно, появляются группы китайских туристов, но замешаться в такую группу – дело дохлое, потому что на китайца Витя категорически не похож и сойти за своего ему не удастся.

В общем, зимой работать тяжело, но деньги нужны зимой не меньше, чем летом, а, может, даже и больше. Поэтому Витя вышел сегодня на свой обычный промысел.

Конечно, куда лучше было бы отправиться куда-нибудь в теплое местечко – например, в расположенный неподалеку Гостиный Двор, но там уже работают свои умельцы, которые не потерпят появления лишнего человека…

Витя Гусь поежился, втянул голову в плечи и огляделся.

Слева от него возвышалась чугунная императрица в окружении придворных, справа на скамейке сидела какая-то худая, похожая на ворону черноволосая бабенка.

Кому придет в голову сидеть в декабре на садовой скамейке? Сам бы Витя, будь его воля, вообще носу бы из дома не высунул, сидел бы в тепле и пил чай с вареньем. А то – коньяк с лимоном. Но вот находятся же любители погулять в холодное время года! И не только погулять – но даже посидеть в сквере…

Баба эта сидела, сообразно сезону – нахохлившись, подняв воротник, зарывшись подбородком в шарф. Сидела и даже по сторонам не смотрела.

Приглядевшись, Витя понял, что глаза ее были призакрыты. Кемарит, значит… Нашла тоже место.

Что ж, чужой глупостью нужно пользоваться!

Витя сел на ту же скамейку, чуть в стороне от странной женщины, и завел разговор. Начал он издалека:

– Какая, однако, сегодня неудачная погода!

Брюнетка не отозвалась. Но Витя, конечно, и не рассчитывал на такую быструю реакцию. Он придвинулся к ней на несколько сантиметров и продолжил:

– Вы, девушка, как я погляжу, тоже любите гулять на свежем воздухе… прямо как я…

Бабенка ничего ему не ответила, даже не пошевелилась. Но она, во всяком случае, не отшила Витю с первых слов, не залепила ему пощечину, не обозвала его нахалом и бездельником, не пересела на другую скамейку и даже не отодвинулась подальше, а это уже можно было считать большой удачей.

Витя придвинулся еще немного и продолжил разговор:

– Да, свежий воздух – это очень полезно для организма. Прямо как витамин. Только я так думаю, что дышать им приятнее не в одиночестве, а в хорошей компании.

И снова брюнетка ничего не ответила.

Тогда Витя решительно придвинулся к ней, оказавшись в непосредственной близости, и перешел к активным действиям. А именно одну руку он положил на рукав брюнеткиного пальто, изображая сдержанную мужскую ласку, а вторую совершенно незаметно запустил в ее карман.

Этому трюку Витя обучился много лет назад. Со стороны никому и в голову бы не пришло, что он обшаривает ее карманы. Со стороны можно было подумать, что у них идет задушевный разговор.

Брюнетка не шелохнулась, тем самым поощряя Витю к продолжению и углублению контакта.

В кармане, однако, не оказалось ничего интересного, кроме сложенного вчетверо носового платочка. Следовало проверить остальные карманы, а для этого немного изменить положение.

Витя передвинул левую ладонь с рукава брюнетки на ее руку…

И ощутил ледяной, неживой холод.

Он вздрогнул, почувствовав, что с этой бабой явно что-то не то.

Осторожно высвободив правую руку из кармана, чуть отстранился и искоса взглянул на ее лицо.

Лицо это было совершенно неподвижным и неестественно бледным. А еще глаза…

Глаза ее были полуоткрыты. Не мигая, они смотрели куда-то вперед, в таинственную даль, на что-то, что могла видеть только сама эта брюнетка. И никто другой…

И Витя Гусь понял страшное.

Женщина, рядом с которой он сидел, была мертва.

Он еще немножко отодвинулся. И еще немножко. И еще чуть-чуть, буквально на несколько сантиметров.

Положение было препоганое. Если кто-нибудь, какой-нибудь случайный прохожий, забредший от нечего делать в Катькин садик, увидит его, Витю, рядом с покойницей и если этот случайный прохожий сообщит в полицию – на него и повесят ее убийство. А что-то, какое-то неизвестное науке шестое чувство подсказывало Вите, что брюнетка не умерла от естественных причин, вроде инфаркта, а именно убита. Вот прямо здесь, среди бела дня. Но – убита.

И полиция не будет особенно разбираться.

Витя был на месте преступления, и у Вити такой послужной список, что можно прямо на месте оформлять на него дело…

Витя огляделся по сторонам.

Кажется, поблизости никого не было.

Он отодвинулся еще немножко, потом тихонько поднялся со скамейки и медленно, с самым независимым видом пошел прочь.

Главное – не торопиться, не переходить на бег, ведь бегущего человека все непременно запомнят… Хотя кто тут увидит-то, одни голуби возле скамейки сидят. Гули-гули-гули…

Возле ворот Белого Замка Хасана окликнул часовой-янычар.

– Кто такой? – спросил он высокомерно. – Зачем идешь в замок? Что несешь в своем мешке?

– Я – Хасан, дервиш Мевликийской текии. Шейх текии послал меня, чтобы передать паше сделанную по его заказу книгу. Эту книгу я и несу паше.

– Коли так, проходи! – Янычар отворил калитку слева от ворот замка и пропустил его во двор.

Хасан вошел.

Перед ним в замковом дворе трое солдат играли в кости. В стороне щипал травку старый мул, молодая женщина с открытым лицом набирала воду из колодца. В глубине двора возвышалась круглая башня из ослепительно-белого камня.

Один из солдат прервал игру, поднялся, шагнул навстречу Хасану и спросил почти то же, что часовой:

– Кто таков? Зачем пришел?

Хасан слово в слово повторил свой ответ.

Солдат повернулся к башне и крикнул, сложив ладони:

– Тут какой-то дервиш! Он говорит, что принес книжку господину паше!

Прошло некоторое время. Наконец двери башни отворились, из них вышел старик, похожий на колдуна из сказки – длинная борода, черный тюрбан, пестрый кафтан, сафьяновые туфли с загнутыми носами.

Шаркая ногами, он подошел к Хасану, оглядел его с ног до головы и проговорил резким, каркающим голосом:

– Пойдем, дервиш! Господин паша давно ждет эту книгу!

Хасан послушно последовал за ним.

Они вошли в башню, поднялись по винтовой лестнице, прошли мимо первого помещения – Хасан увидел там с десяток янычар, одни спали, другие чистили оружие или разговаривали. Один из янычар поднял голову, посмотрел – кто поднимается по лестнице, но успокоился, увидев знакомого прислужника.

Они поднялись еще выше и наконец оказались в большой круглой комнате, с окнами, выходящими на все четыре стороны света. Пол этой комнаты был застелен дорогими тебризскими коврами, тут и там стояли низкие диваны, обитые испанской кожей, и серебряные канделябры из Италии. Посреди комнаты стояла удивительная вещь – огромный шар на подставке, покрытый рисунками и надписями.

Хасан слышал от одного дервиша их текии, которому пришлось в своей жизни много путешествовать, что гяуры придумали такой шар, на котором они рисуют все земли и страны, все моря и реки, сотворенные Аллахом, милостивым и милосердным, и назвали этот шар глобусом. Но он никак не думал увидеть этот гяурский глобус в доме правоверного мусульманина.

Разглядывая удивительные вещи этой комнаты, Хасан не сразу заметил ее обитателя.

Азам-паша стоял возле глобуса, что-то на нем разглядывая. Это был невысокий, худощавый человек средних лет в расшитом золотом кафтане. Лицо его, покрытое глубокими морщинами, казалось блеклым и невыразительным, особенно на фоне богатого наряда и удивительной обстановки его жилища.

Войдя в обитель паши, старик, сопровождавший Хасана, низко поклонился сам и ткнул дервиша в бок, прошипев:

– Кланяйся паше!

Хасан поклонился скорее по привычке, чем из почтения.

Старик проговорил с деланым смирением:

– Да продлятся твои дни, паша! Прости своего слугу за то, что он нарушает твой покой.

Паша отвернулся от глобуса, шагнул навстречу пришедшим.

– Кого ты привел, старик?

– Это дервиш из Мевликийской текии, паша. Он принес книгу, которую ты заказал их шейху.

– Ах, книгу! – Паша, казалось, был разочарован. – А что, того беглого раба еще не поймали?

– Нет, паша, его еще ловят.

– И тот пергамент не нашли… – проговорил паша не вопросительным, но печальным тоном.

Старик на это ничего не ответил – должно быть, ответ был очевиден.

Паша небрежным жестом отпустил слугу и повернулся к Хасану:

– Покажи мне книгу, которую ты принес, дервиш!

Хасан еще раз поклонился и выложил книгу на низкий столик из благовонного сандалового дерева.

Паша оживился, он перелистывал страницы, разглядывал чудесные миниатюры, изящные заставки и буквицы, расцвеченные лазурью и киноварью.

– Прекрасная работа! – проговорил он, наконец оторвавшись от книги. – Передай шейху, что я очень доволен. Эта книга достойна лучших мастеров Герата или Тебриза. Удивительно, что такие мастера живут здесь, в этих глухих боснийских горах…

Он немного помолчал, потом снова заговорил тихо, мягко, доверительно:

– Знаешь ли ты, дервиш, почему все властители и полководцы так ценят красивые книги? Почему, едва получив власть и богатство, они заказывают их мастерам каллиграфии и художникам? Почему, захватив город врага, они первым делом посещают его библиотеку? Прежде даже, чем сокровищницу?

– Потому что красивая книга – это одна из радостей жизни. Одна из услад, дарованных нам Аллахом, милостивым, милосердным.

– Нет, дервиш, вовсе не поэтому! В жизни много радостей, более простых и понятных, чем книги, – вкусные яства, застольный разговор с друзьями, прекрасные женщины, соколиная охота, породистые лошади… но только книги дают владыкам и полководцам надежду, что дела их продлятся за пределами смерти, что они будут ведомы потомкам. Поэтому каждый владыка, победив врага, спешит в его библиотеку и приказывает своим мастерам в каждой книге стереть имя предшественника и заменить его своим именем!

– Но потом придет новый победитель и снова заменит имя!

– Так и происходит, дервиш! Скажи, дервиш, почему шейх именно тебя послал ко мне в замок?

– Шейх был добр ко мне. Он посчитал, что я сделал много для этой книги, что без моего труда она не была бы так хороша.

– Должно быть, это так и есть, дервиш. Что ты делал в этой книге? Писал ли ты тексты, рисовал ли миниатюры, расцвечивал ли буквы красками?

– Я рисовал миниатюры.

– Покажи мне их!

Хасан показал паше свои работы. Он и правда мог ими гордиться – лазурь, голубая, как весеннее небо, киноварь красная, как кровь, сказочные птицы с прекрасными женскими лицами… казалось, еще немного – и миниатюры оживут.

– Ты и правда очень искусен, дервиш! – проговорил паша. – Я награжу тебя по достоинству…

Он открыл сундучок черного дерева, достал из него кожаный кошель, полный денег, и протянул Хасану.

Хасан поклонился, благодаря. Но паша продолжил:

– Я знал одного мастера, каллиграфа, который владел своим искусством, как никто другой… я повелел ему написать некий стих…

Паша замолчал, задумавшись о чем-то своем.

– И что же, он справился с этой работой?

– Справился…

– Где же теперь его работа? И где сам этот мастер?

– Не знаю. Я велел своим людям искать его повсюду, но он как сквозь землю провалился. Вот что я хочу от тебя, дервиш. Ведь ты знаком со многими художниками и писцами, мастерами рисунка и каллиграфии. Если ты услышишь от кого-то из них о том беглом мастере – сообщи мне или кому-нибудь из моих слуг. Тогда я щедро награжу тебя, куда щедрее, чем сегодня.

– Не знаю, владыка, где я могу о нем услышать. Я редко выхожу за ворота текии…

– Ты услышал меня, мастер. А теперь можешь возвращаться в свою текию, я более тебя не задерживаю.

Тут же рядом с Хасаном появился прежний старик-прислужник, он зашептал на ухо дервишу:

– Пойдем прочь, паша утомился и более не хочет разговаривать с тобой!

Со своим провожатым Хасан вышел из башни. Здесь старик оставил его, указав дорогу к воротам.

Хасан поблагодарил его и пошел прочь.

Ника проснулась от того, что дверь ходила ходуном. Кто-то стучал и тряс ее так сильно, что ручка вот-вот отвалится.

– Ника! – орал за дверью мужской голос. – Ника, открой! Открой сейчас же!

Ника потрясла головой и с трудом села на кровати. Неужели они снова подмешали ей что-то в еду? Тут она увидела валявшиеся возле кровати шкурки от бананов и вспомнила, что ничего вчера не ела. Надо же, как разоспалась.

– Ника, тебе плохо? – надрывались за дверью. И бухнули ногой, отчего стул наконец вывалился из ручки, и в комнату влетел этот тип, который пытался уверить Нику, что он – ее муж.

Ну, дурак какой, на что он рассчитывал?

Сегодня вид у него был не блестящий, на щеке наливался фиолетовыми разводами приличный такой синяк, и шею он держал как-то вбок, видно, по шее тоже вчера попало.

И тут Ника вспомнила все, что случилось вчера. Ведь она же говорила с Сережей! Ведь его похитили, и теперь за него просят выкуп. Несусветные какие-то деньги, но дело не в этом. А в том, что Сережу нужно немедленно спасать! А тут эти двое маячат, шагу ступить не дают. Как бы от них избавиться…

– Дорогой! – вскрикнула Ника, всплеснув руками. – Что это с тобой… – Она хотела сказать «случилось», но поняла, что это будет перебор. Этот идиот ничего не поймет, но свекровь маячит в дверях и смотрит очень нехорошо.

Правда, поймав Никин подозрительный взгляд, свекровь тут же сложила губы в слащавую улыбку.

– Верочка, ты так долго спала, мы уж волноваться начали. Как ты себя чувствуешь?

– Лучше бы вы за своего сыночка волновались, – буркнула Ника неприязненно, – мазь какую-нибудь на синяк нанести, что ли… Это же из дому выйти нельзя…

Она подошла ближе к самозванцу и протянула руку, чтобы потрогать синяк. Он резко отвернулся, поморщившись и чертыхнувшись от боли, и тут она заметила узкую полоску отросших у корней волос. Волосы были темными.

Ага, стало быть, покрасился, чтобы больше на Сергея походить. Ну это же надо…

Она скрылась в ванной, прихватив телефон, и прочитала свежую эсэсмэску:

«Распродажа мобильных телефонов! Новые телефоны по цене производителя. Спешите!»

И внизу номер телефона, тот же самый, что в прошлый раз.

Ага, стало быть, у Андрея две симки. И он купил ей новый телефон. Это хорошо, потому что по всему получается, что ей нужен помощник. И придется довериться Андрею. Она не хотела этого делать, но нужно спешить, а то Сереже будет плохо. Она написала несколько слов и отправила на тот же номер.

Из ванной Ника вышла при полном макияже, нетерпеливо отмахнулась от свекрови с ее непременным нытьем по поводу завтрака и собралась уходить.

– Ты куда это? – Фальшивый муж стоял в дверях, скрестив руки, как Наполеон.

– В банк, нужно кое-какие бумаги подписать, менеджер вчера звонил, – на голубом глазу соврала Ника.

– Никто тебе вчера не звонил, – нахмурился «муж», но от того, что щека распухла, получилось у него совсем не грозно, а просто противно. Перекосило морду лица, да и все.

– Сережа отвезет! – как обычно, влезла свекровь.

– С такой-то рожей? – заорала Ника.

Она сильно нервничала. Пока тут с этими идиотами разбирается, настоящего Сережу, ее Сережу, возможно, пытают.

– Пусти меня! – крикнула она и ткнула самозванца кулаком в живот.

Ткнула несильно, но, очевидно, попало по вчерашнему синяку, потому что он взвыл и согнулся пополам.

– Ну что ты творишь, – устало сказала свекровь.

Как оказалось, сказала не Нике, а этому типу.

Он с трудом разогнулся и посмотрел на Нику с самой настоящей ненавистью.

– Вера, тебе и правда не стоит ездить одной. – Свекровь вклинилась между ними. И дернула этого придурка за руку, она-то думала, что незаметно, но Ника видела.

– Ладно, пускай отвезет, – согласилась она.

В машине, как обычно, он включил музыку, так что можно было не разговаривать.

– Ну? – спросила она с насмешкой. – Пойдешь со мной в банк? Так до первого охранника, с такой рожей тебя живо развернут. Так что поставь машину в сторонке и жди меня. Не бойся, не сбегу, мне транспорт нужен, потом еще в одно место поедем.

Он скрипнул зубами и отвернулся.

Андрей уже ждал ее в холле банка. Ника подхватила его под руку и устремилась в самый дальний угол, где стояли два кресла и столик с журналами. Она приметила это место в прошлый раз, тут можно спокойно поговорить.

Как видно, Андрей решил начать первым:

– Я видел, что тебя привез тот тип, что буянил в ресторане, – начал он. – Еще я вижу, что ты расстроена. Что происходит, Ника? Кем тебе приходится этот недоумок и где твой муж?

Вот так вот. Сразу ухватил суть. Хотя что тут думать-то, когда вместо мужа какой-то урод крашеный…

– Зачем ты приехал в Петербург? – тихо спросила Ника. – Вот просто так взял и привез мне те фотки? Подумаешь, самолетом туда и обратно смотаться из хорошего ко мне отношения… Слишком ты добрый, так не бывает…

Андрей отвернулся. И вот здесь, в этой суете, он должен рассказывать ей о своих чувствах? Когда она вся на нервах, вон руки едва не трясутся, и голос какой-то слишком высокий, с надрывом.

Да уж, она, пожалуй, и слушать не станет. А если выслушает хотя бы до половины, то скажет: «нашел тоже время». Нет уж, он так не может. Да и не хочет.

Андрей повернулся и твердо посмотрел ей в глаза. Под его взглядом она немного смешалась – с чего ей вздумалось разговаривать с ним таким тоном? Нельзя так с человеком. Она от него ничего, кроме хорошего, не видала.

– Ты знаешь этот город, ты не в первый раз здесь… – пробормотала она, – ты не думай, я не навязываюсь с расспросами, но раз ты спрашиваешь, то и я…

– Понятно, – перебил он. – Я учился здесь в Политехническом институте пять лет.

– И у тебя тут друзья?

– Институтских почти нет, но есть армейский друг.

– Ты в армии служил? – Тут она непритворно удивилась.

На него это было совсем не похоже.

– Да уж, служил…

Он вспомнил Чечню, горные дороги и пыль, красную пыль повсюду – в одежде, в койке, в кружке с чаем… и еще постоянное, тошнотворное чувство страха, что вот сейчас, за этим самым поворотом, начнется ад. Посыплются камни, начнется стрельба, и дьяволы с завязанными платком лицами появятся ниоткуда. Вот вроде вокруг, насколько хватает глаз, совершенно безлюдная местность, только горы плавятся на солнце, и через секунду начинается кровавый ад…

И так почти все время, пока едет колонна машин по этим горным дорогам, черт бы их побрал. И сами горы тоже. Потому что они, эти дьяволы, тут ориентируются прекрасно, здесь их дом, их спрячет любой пастух в своей хибаре. Да что там, они, как змеи, могут схорониться под любым камнем.

Его забрали в армию со второго курса. Мать болела сердцем дома, так ее прихватило, что отчим позвонил, хотя она просила его этого не делать. У них с отчимом отношения были из рук вон плохие, мать его и отпустила в Петербург, чтобы разделить их с отчимом, а то без скандалов и недели не проходило.

Противный мужик был и к матери относился плохо. Впрочем, что значит был? И сейчас небось где-то существует, такие в огне не горят и в воде не тонут.

Он сорвался домой, никому не успел ничего сказать, пропустил лекции, зачеты не сдал. Матери и правда было плохо, но в больнице откачали. Врач твердил что-то про операцию, она и слышать не хотела.

Когда Андрей вернулся, замдекана тут же начал катить на него бочку. Успеваемость и правда была у него так себе, потому что приходилось подрабатывать, чтобы не отощать окончательно. Стипендии хватало ненадолго, а из дому ему ничего не присылали, отчим неусыпно за этим следил и устраивал матери скандалы даже за посылку с домашним вареньем и сушеными яблоками.

Мать не умела хитрить, говорить полуправду, сглаживать ситуацию. Не было у нее ни сестер, ни других родственников, ни близких подруг, отчим всех распугал. Коллег по работе тоже не привечал. А с посторонними мать никогда не откровенничала, никому не рассказывала о своей семейной жизни из гордости.

Андрей еле-еле дотянул до окончания школы, потому что отчима на дух не выносил. И матери часто это высказывал, не стесняясь в выражениях. Она никогда его, поганца такого, не обрывала, только моргала испуганно и втягивала голову в плечи.

В общем, после первого курса Андрей домой не поехал, устроился в магазин грузчиком, потом взяли его на вещевой рынок в палатку торговать, так лето и прошло.

А осенью отчим и позвонил: «Мать в больнице, приезжай, а то не успеешь». Он и сорвался, никого не предупредил. А когда вернулся, замдекана и наехал на него танком – дескать, прогулы, успеваемость плохая, будем отчислять.

Андрей ему про мать больную, а тот отмахивается, все вы, мол, так говорите. Небось загулял где-нибудь, а теперь матерью прикрываешься. Вот если бы ты справку принес, что мать твоя умерла, тогда бы я поверил.

Сволочной был мужик, говорили ребята, что взятки берет, а с девчонок – вообще натурой требует. Он, Андрей, конечно, не в лучшей форме тогда был, как услышал про мать – так и врезал замдекана по морде. И ушел, дверью хлопнул.

Его взяли в общежитии через два дня. Сволочь замдекана сообщил в военкомат. Там призыв осенний уже заканчивался, Андрей последним успел. И главное, приказа еще не было о его отчислении, замдекана задним числом все оформил.

И попал Андрей сразу в Чечню, то есть в форменный ад. Где дьяволы с завязанными лицами неожиданно выскакивали из засады, а самое страшное было до того, пока гадали, когда это случится – вот за этим поворотом или за следующим.

И так день за днем, день за днем, пока это ежеминутное ожидание смерти, ожидание ужаса не стало для него привычной, будничной рутиной, пока чувство опасности не притупилось, не сгладилось от бесконечного повторения…

И тогда-то и случилось самое ужасное.

Андрей и еще несколько ребят ехали на броне бэтээра, одурев от слепящего солнца, от однообразия горной дороги, да просто от усталости.

Высоко в бледно-голубом небе парил одинокий коршун. Бронетранспортер мягко перевалил через очередной валун, свернул за скалу… и тут сверху на дорогу посыпались камни.

Мощный мотор натужно заурчал и заглох. На мгновение наступила звенящая, удивительная тишина. Молоденький лейтенант выглянул из люка и заорал:

– Духи! Засада! Занимайте круговую оборону! – И тут же, словно по его команде, со всех сторон загрохотали выстрелы, засвистели пули.

Лейтенант вскрикнул высоким, резким голосом – и упал лицом на броню. Часть его головы снесло пулей. Обнажилось что-то отвратительное, жуткое, серо-розовое.

Андрей, как и остальные ребята, скатился с брони, вжался в каменистую, жестокую почву этой чужой, негостеприимной земли, чтобы стать незаметным, невидимым. Рядом с ним лежал Костя Мухин, по кличке Муха, белобрысый парень из Архангельска. Чуть дальше, в неглубокой ложбинке, – Никита, по прозвищу Кит, рядом с ним – Витька Салагин, откликавшийся на кличку Салага…

Костя Мухин приподнялся, стащил с плеча автомат и дал короткую очередь по обломку скалы, похожему на зуб великана, из-за которого строчил тяжелый пулемет.

Андрей опомнился, тоже изготовил автомат к бою, перевел его в режим одиночной стрельбы, чтобы сэкономить патроны, и выстрелил в какое-то красное пятно, выделявшееся на пыльно-сером фоне каменистого склона.

И тут раздался самый страшный звук – резкий, разбойничий свист, какой издает в полете выпущенная из миномета мина…

Андрей еще плотнее вжался в землю.

Страшно, гулко ахнуло, на какое-то время он оглох. Потом снова вернулись звуки, и где-то совсем рядом раздался детский плач. Жалобный, захлебывающийся.

Андрей удивленно огляделся – откуда здесь мог взяться ребенок?

Он увидел Муху. Тот почему-то не лежал, а сидел, раскачиваясь, как на молитве, и прижимая к себе кровоточащий обрубок руки, как мать прижимает к груди младенца.

Оказывается, это он плакал тонким детским голосом…

– Муха, держись! – проговорил Андрей, как будто его голос мог перекрыть грохот боя.

Он нашарил в ранце санитарный пакет, разорвал упаковку бинта, подполз к Мухе, собираясь перебинтовать руку… краем глаза он увидел, как фонтан камней и песка обрушился на ту ложбину, где укрывались Кит и Витька Салага…

И тут снова раздался душераздирающий свист.

А потом все стихло.

– Да, служил я в армии… – повторил Андрей, и по его тону, по незнакомому выражению, которое на мгновение появилось в его глазах, Ника поняла, что он не хочет, точнее, не может говорить об этом. Ни с кем. Никогда.

И что сейчас он вообще не здесь, не с ней.

Он и правда был не здесь. Не здесь и не сейчас.

Сколько себя уговаривал и тренировал, чтобы забыть. Просто выбросить из памяти навсегда те несколько недель, что случились после того взрыва. Он-то думал раньше, что попал в ад, когда ожидал в страхе, что из-за каждого поворота дороги раздадутся выстрелы и выскочат потом дьяволы. Оказалось, это был первый круг. А дальше началось самое страшное.

Он очнулся в сырой и темной яме.

Где-то высоко над ним было небо – удивительно яркое, удивительно синее. Удивительно маленькое. Удивительно чужое.

Крошечный кружок неба – далекого, недоступного. И там, в этом голубом кружке, парил коршун – может быть, тот самый, которого Андрей видел перед боем.

Рядом кто-то глухо, невнятно забормотал.

Андрей приподнялся, огляделся.

Он был не один в этой сырой яме – рядом с ним на голой земле лежал Витька.

– Салага, ты живой? – прохрипел Андрей, не узнавая собственного голоса.

– А ты как думаешь?

– Где это мы?

Еще не договорив этот короткий вопрос, Андрей понял, как глупо он звучит. Ясно, где они – в плену у духов.

Им часто приходилось слышать о ребятах, которые попали в плен – как паршиво им там было. Голод, пытки, издевательства. Мало кто из пленных выжил. Только те, кого нашли родичи, чаще всего – матери. Нашли и заплатили за них выкуп.

– Что с нами случилось? – спросил Андрей после недолгого тяжелого молчания. – Где остальные ребята? Кто-нибудь из наших еще остался в живых?

Салага молчал, и Андрей подумал уже, что не дождется ответа, но тут Витька заговорил:

– Твое счастье, что ты ничего не помнишь! Бой кончился очень быстро, с горы скатились духи, подобрали тех, кто еще выжил. А выжили только двое – мы с тобой…

– А Муха? – Андрей вспомнил детский плач и раскачивающегося, как китайский болванчик, Костю, прижимающего к груди окровавленный обрубок руки.

– Мухе дух отрубил голову, – неохотно ответил Салага. – Хорошо, что ты не видел…

– А Никита?

– Никита? Его завалило землей. Рядом взорвалась мина… считай, ему повезло.

– Черт… никого из наших не осталось…

– Только мы с тобой. И то, я думаю, это ненадолго. Долго мы здесь не вынесем.

Через какое-то время сверху донеслись голоса, в яму заглянули бородатые люди, поговорили по-своему, снова исчезли. Андрей и Витька молчали, не унижались до просьб.

Но еще немного позже им спустили на веревке бурдюк с водой.

Вода могла быть отравлена – но им было все равно, они пили жадно, захлебываясь.

Потом им спустили корзинку с несколькими черствыми пресными лепешками.

Так и потянулись страшные, одинаковые дни.

Раз в день им давали воду, раз в день – лепешки.

Потом солнце садилось – и вместо голубого кружка неба над ними появлялся темно-лиловый кружок, густо усыпанный звездами. Крупными, яркими.

Андрей смотрел на эти звезды и думал, что такие же звезды сияют сейчас и дома, в родном городе…

Они часами разговаривали с Витькой – о своей жизни там, на гражданке. О том, что будут делать, если каким-то чудом выживут. Хотя оба понимали, что шансов на это нет.

– Я первым делом выпью большую кружку пива! – сказал как-то Витька.

Андрей представил эту кружку – запотевшую, с пышной шапкой пены…

И снова тянулись дни и ночи, отличавшиеся только цветом жалкого лоскутка неба над головой.

Спасти их могло только чудо – если наши займут это село. Село, судя по звукам, было большое, только их яма в стороне, на отшибе. Такое везение случалось редко, обычно пленные просто бесследно пропадали, либо их казнили, либо сами умирали от ран и болезней. Могилы, разумеется, никогда не найдут.

Был еще способ, уж точно похожий на чудо. В расположении их части жили матери. Узнав из писем, что сыновья пропали, некоторые матери приезжали в часть и сами ходили по горным деревням и селам, расспрашивали женщин, показывали фотографии. Иногда находили сыновей, иногда успевали сообщить в часть, тогда начинались переговоры. Кого-то удавалось вытащить за деньги или на обмен.

Андрей на такой случай не надеялся. Нарочно не писал матери из Чечни, она вообще не знала, что его в армию загребли. Не дай бог узнает – точно сердце не выдержит.

Так проходили дни, и они перестали надеяться. Потом наверху что-то изменилось.

К яме снова подходили бородатые люди, говорили между собой. Потом один из них спросил по-русски:

– Который из вас Салагин?

Бойцы переглянулись. Этот вопрос мог означать разное: мог – смерть, а мог и свободу…

Но все же лучше хоть какая-то определенность, чем неизвестность и бесконечное ожидание…

– Ну, я Салагин! – ответил Витька, запрокинув голову.

Бородач внимательно вгляделся в него, ушел.

В этот день им не принесли ни воды, ни лепешек.

А на следующий день в яму спустили веревку с петлей на конце, и тот же бородач проговорил:

– Который Салагин, на выход! Твое счастье! За тобой мать приехала, выкуп привезла!

– Я один не пойду! – резко проговорил Витька. – Или оба пойдут, или никто!

– Не дури! – оборвал его Андрей. – Подумай о матери! Подумай, что она перенесла, чтобы найти тебя! Не зли их!

Салага опустил голову.

– Салагин! – снова донеслось сверху. – Долго ждать я не буду! Что твоей матери передать?

– Полезай! – подтолкнул Андрей друга. – Прощай…

Витька тяжело вздохнул, просунул ногу в петлю, уселся в ней, как в монтажной люльке.

Сверху потянули, и Салага, раскачиваясь, поплыл к небу.

Андрей проводил его завистливым взглядом.

За ним никто не придет. Он никому не нужен…

Прошло еще несколько дней – таких же тусклых, безжизненных, однообразных. Дней, которые отличались от ночи только цветом крошечного лоскутка неба над краем ямы. Андрей окончательно пал духом, потом отупел и ни на что уже не реагировал, даже не ел плесневелые, черствые лепешки.

А потом наверху поднялась стрельба – сначала застрекотали автоматы, потом тяжело забухали минометы. Затем раздался гул приближающихся моторов – Андрей узнал звук вертушек, боевых вертолетов.

Снова загремели разрывы, но уже ближе.

И опять наступила тишина.

Андрей смотрел вверх – без надежды. Он уже давно перестал надеяться.

А потом над ямой показалось знакомое лицо – лицо Никиты.

– Есть здесь кто?

– Кит, я здесь! – отозвался Андрей. Не сразу, потому что язык отказывался повиноваться, он молчал несколько дней.

Никита вытащил его из ямы.

Ноги Андрея подкашивались, за время плена он разучился ходить, и Никита довел его до вертолета. Сил не было даже на то, чтобы взобраться в вертолет, голова кружилась, глаза резало яркое солнце, ребята втащили Андрея на руках.

Он долго и жадно пил воду, потом жевал что-то и частично пришел в себя.

По дороге, уже в вертушке, Никита рассказал Андрею, как пришел в себя под грудой земли и каменных обломков, как выполз из-под них, как дополз до тропы… и как чудом его заметили ребята из проезжавшего неподалеку конвоя.

– Кроме нас с тобой, никто из наших не выжил… видно, такие уж мы с тобой везучие.

– А как же Витька? – спросил Андрей. – Его же мать выкупила!

Никита отвел глаза.

– Да что такое?

И Никита рассказал ему.

Когда Витькина мать узнала, что ее сын пропал без вести, она сначала не хотела жить. Ей казалось, что самое простое решение – заснуть и не проснуться. А потом она услышала об одной женщине, которая, оказавшись в такой же ситуации, не сдалась, не сложила руки, а собрала все деньги, какие смогла, отправилась на Кавказ и принялась за поиски. И в итоге нашла сына, который был в плену, и выкупила его.

Витькина мать ожила, у нее появилась робкая надежда, появился смысл жизни.

Она подумала о том, что ее сын сидит где-то в застенке, в прокаленной солнцем глинобитной хижине или в земляной яме, и ему не на кого надеяться, кроме нее.

Женщина продала квартиру, собрала, сколько смогла, денег и отправилась в Чечню.

Там она встретила таких же, как она, солдатских матерей, которые научили ее всему, что знали сами – как жить, что делать, к кому обращаться. Командир части, где служил Виктор, пошел ей навстречу, разрешил ей жить в комнатке при штабе, помог связаться с нужными людьми, у которых были связи среди боевиков.

Витькина мать моталась из части в часть, из села в село.

Всюду есть матери, и все матери думают и чувствуют одинаково, так что чеченские женщины помогали ей, чем могли.

До нее доходили слухи то об одном пленном солдате, то о другом, она бросалась проверять эти слухи – но все это оказывалось ошибкой. Это тоже были чьи-то сыновья – но не ее Витя. Ей хотелось спасти каждого, но это было невозможно, в первую очередь она должна была думать о собственном сыне.

И снова она моталась по горам, встречалась с мрачными бородатыми чеченцами, заглядывала им в глаза в жалкой надежде и задавала, задавала вопросы.

И наконец узнала, что ее сын, ее Витя, второй месяц сидит в яме в горном селении, контролируемом боевиками.

Это был точно он. Все сходилось – время, когда он попал в плен, часть, в которой воевал. А потом ей сообщили и его имя.

Она нашла человека, который часто бывал в том селении и знал хозяина ямы. Умолила его договориться о выкупе и обмене. Приготовила деньги.

В назначенный день с несколькими солдатами, которых дал ей командир части для сопровождения, отправилась на перевал, где была назначена встреча. К ним вышел родич хозяина, оглядел солдат и сказал, что она должна была прийти одна. Он назвал другое место – и женщина пришла туда одна.

Она ждала на неумолимом солнце час, и другой, и третий.

И вдруг к ней подъехал человек на коне, бросил к ее ногам мешок и ускакал.

Она стояла перед этим мешком, не в силах вздохнуть, не решаясь заглянуть в него, предчувствуя страшное. Но потом все же пересилила себя и развязала тесемки.

И потеряла сознание.

В мешке лежала голова ее сына.

Похититель приехал на встречу и привез с собой Виктора, но в последний момент заподозрил ловушку или просто психанул – и обезглавил парня.

Женщину нашли пастухи – она сидела на палящем солнце, качая на руках голову сына, и пела ему колыбельную.

К вечеру она умерла.

Андрей выслушал рассказ Никиты довольно безучастно – он ни на что уже не реагировал, подумал только вяло, что зря позавидовал тогда Витьке.

Ребята отвезли его в госпиталь – уж очень был истощен и слаб. Там замотанный военврач наскоро провел осмотр, прописал какие-то капельницы и уколы, а через неделю, когда Андрей смог самостоятельно ходить, вызвал к себе в кабинет и сказал, что с его стороны никаких отклонений нет и что может он, конечно, перевести Андрея в психотделение, но очень этого делать не хочет. Там, мол, возиться с Андреем тоже не станут, наколют такими лекарствами, что от них и не отойдешь потом. Опять же окружение соответствующее.

Он, доктор, уж всякого в жизни повидал, его трудно чем-то поразить, но как увидит тамошних пациентов, бывших солдат, кого война эта проклятая разума лишила, так только после бутылки коньяка и может спать.

– Бери себя в руки, – сказал врач на прощанье, – не так все у тебя плохо. Всего-то месяц посидел в яме, парни вон по году маялись… Опять же, вытащили тебя наши. И документы в части не успели оформить, что ты без вести пропал, а то бы намучился. А война на убыль идет, так что тебя спишут скоро.

Так и оказалось. Андрей промаялся некоторое время в части, потом пришел приказ. За это время он написал матери три письма и ответа не получил. И только в самом конце, когда находились они в части последние дни, пришло письмо от соседки.

Она писала, что мать его умерла больше полугода назад, когда Андрей как раз только приехал в Чечню.

Устав ждать от него известий, она позвонила в институт, там сказали, что Андрея отчислили, а в военкомате просто так ничего не ответили, а велели посылать официальный запрос. И вот, когда пришел ответ на запрос, что Андрей служит… и еще там было как-то так написано, что можно было догадаться, что в Чечне, отчим первым достал письмо и прочел. А потом высказал матери, что вырастила оболтуса, мол, теперь его в армии уму-то научат.

После чего мать прочитала письмо и упала замертво. Врач из «Скорой» только смерть констатировал.

А письма его отчим сразу выбрасывает, это, последнее, соседка за уголок из ящика вытащила и вот решила написать.

«Уж прости, Андрюша, за плохие вести, но все так и есть».

Андрей не поехал в родной город, а вернулся в Петербург, тем более Никита звал. Сам с ним в институт пошел, какие-то там документы нужно было забрать.

Того замдекана уже не было, рассказали ребята из прежней группы, что была там какая-то некрасивая история с девчонкой, от которой он требовал за допуск к сессии определенных услуг.

Девчонка оказалась не простая, а со связями, так что разразился жуткий скандал. Который, впрочем, быстро замяли, а замдекана тихо уволился по собственному желанию.

Новый замдекана с виду был мужик приличный, уговорил Андрея восстановиться в институте. Ребята в группе были молодые, незнакомые, Андрей был этому рад. Он ни с кем не поддерживал близких отношений, вел себя спокойно, держался ровно, никто не знал, какие демоны бушуют у него в душе по ночам.

Ночью ему снился ад – дьяволы, выскакивающие из-за гор, беспрерывный грохот тяжелых минометов и Витькина голова с кровавыми выколотыми глазами, которая шевелила губами, пытаясь сказать ему что-то важное.

Андрей пробовал пить. И очень быстро понял, что это не поможет. И никто ему не поможет, только он сам должен взять себя в руки. И забыть. Забыть все.

Он очень старался. И думал, что преуспел в этом. И потом, когда вернулся в свой город, потому что в Петербурге ему нечего было делать – ни друзей, ни близких, – он думал, что ему удалось. Гордился собой. Выходит, зря. Потому что, когда он встретил Нику, он поверил на некоторое время, что все у него может быть хорошо. Зря верил. Не будет у него в жизни ничего хорошего. На нем печать.

– Андрюша… – Ника осторожно тронула его за плечо. – Андрей, что с тобой?

Они уже минут двадцать сидели в углу, и он молчал, уставившись в одну точку.

– Тебе плохо? – Она смотрела испуганными глазами.

– А? – Он тряхнул головой и посмотрел на нее осмысленно. И даже улыбнулся.

– Все в порядке. Так на чем мы остановились? Тебе нужна моя помощь?

– Да я… – Она хотела сказать, что теперь уж и не знает, нужно ли, что он какой-то странный, но вспомнила, что сама позвонила ему вчера и вызвала сюда. И что ей не к кому больше обратиться.

Ника глубоко вздохнула и рассказала ему все. Про то, как проснулась утром в чужой квартире и какой-то посторонний, совершенно незнакомый тип уверял ее, что он ее муж. Что она, конечно, не поверила, тогда они позвали врача, напоили ее какой-то гадостью, так что она плохо соображала. И фотографии у нее из телефона исчезли, тогда она позвонила Татьяне, а на нее напали… ну, про это он знает.

– Знаю… – медленно произнес Андрей.

– И вот ты привез фотографии, и это доказательство, – лепетала Ника, – а потом позвонил Сережа… то есть они подкараулили меня на улице… оказалось, его похитили…

– Чего? – Андрей едва не разинул рот. – Зачем?

– Чтобы получить выкуп! – Ника рассердилась, что он такой непонятливый. – Они сказали, что, если я не заплачу, он умрет в страшных мучениях…

Андрей отвернулся, чтобы она не видела его лица. Что за нелепую историю она рассказывает, прямо мексиканский сериал какой-то! Он вспомнил свою собственную историю. Там тоже был выкуп, назначенный за человеческую жизнь. И кончилось все очень плохо…

– И много денег они просят? – осторожно поинтересовался он.

– Пять миллионов долларов! – выпалила она.

– Понятно…

Теперь ему действительно кое-что стало понятно – ее нервное состояние, ее опасения и страхи. У нее что-то с головой, и будем надеяться, что ничего серьезного, просто переутомление и переезд в другой город спровоцировали. Но с другой стороны, на Таньку-то и правда напали. Но, наверное, это совпадение.

– То есть, конечно, это сумасшедшие деньги, – заторопилась Ника, – я понимаю и непременно буду с ними торговаться. Если раз в десять сумму снизить…

– А у тебя что – есть полмиллиона долларов? – Андрей очень следил, чтобы в голосе его не прозвучало никакого сарказма.

– Наверное, есть… я выясню точно…

Тут до нее кое-что дошло, и она взглянула на Андрея в упор.

– Ты что – мне не веришь?

– Ну, насчет денег… как-то это… – хмыкнул он.

Ника скривилась и потрясла головой. После чего пересказала вкратце историю с наследством.

«Вот так вот, – думал Андрей, – еще и богатая наследница».

Впрочем, может, все не совсем так? Да нет, вон прошел менеджер и раскланялся с Никой, а она от него нетерпеливо отмахнулась. Знают ее в этом банке, и, судя по тому, каким взглядом менеджер посмотрел, и правда она богатая клиентка. А вообще-то нутром он чует, что какая-то вокруг Ники идет игра. Засада, в общем.

– Ты опять мне не веришь. – Она уже сердилась.

– Я верю. – Он улыбнулся, чтобы ее успокоить. – Но если у тебя много денег, то отчего ты не пошлешь этих двоих подальше и не съедешь от них в свою большую квартиру?

Господи, он же не знает про убийство экономки! Но уж про это Ника ему не станет рассказывать, с этим она разберется потом. Они с Сережей разберутся, когда она его спасет.

Снова царапнула ее какая-то неприятная, несвоевременная мысль, но Ника отогнала ее.

– Извини, – сухо сказала она Андрею, – если ты не хочешь мне помочь…

– Хорошо-хорошо, – перебил он ее, – я согласен.

– Тогда сделаем вот что…

Андрей задержался в холле, чтобы его не видели вместе с Никой, она вышла из банка и свернула налево, в переулок, где ждал ее самозванец с машиной. И тут откуда ни возьмись появились перед ней давешние двое: один высокий и худой, как скелет, с кривым волчьим оскалом, второй низенький, квадратного вида.

– Постой, красавица! – сказал высокий, осклабившись. – Куда ты так торопишься?

Ника, не отвечая, шарахнулась назад, тогда приземистый схватил ее за локоть.

– Сказал – стой!

– Руку убери, – процедила она, – вон там видишь камеру? И еще одна вон там. Так что если сейчас меня не отпустишь, через минуту сюда охрана прибежит. Я у них ВИП-клиентка, они за мной присматривают.

– Ишь, как заговорила. – Высокий оскалился в волчьей ухмылке. – Забыла, что мы муженька твоего держим? Так мы можем тебе его некоторые части прислать, чтобы была посговорчивее.

Один бог знает, чего Нике стоило выслушать это и не измениться в лице.

– Вот что, – сказала она и с радостью убедилась, что голос ее не дрожит, – я с вами разговаривать не собираюсь, вы все равно ничего не решаете. Так что дай телефон, я с главным поговорю.

Низенький буркнул что-то, но руку отпустил, а высокий протянул ей телефон.

– Ну? – услышала она ненавистный голос. – Собрала деньги?

– Ты себе представляешь, что такое пять миллионов долларов? – спросила Ника. – Или больше двадцатки никогда в жизни не видел?

– Что-о? – Тот в телефоне даже растерялся. – Да ты знаешь, что я с твоим… – он выплюнул неприличное слово, – сделаю?

Одной рукой Ника держала трубку, вторую стиснула так, что ногти больно врезались в ладонь.

– Тогда, – выдохнула она, – не получишь ни цента. Тебе как лучше – моего мужа убить или деньги получить? В общем, могу прямо сейчас получить в банке сто тысяч, больше наличных не дадут.

Она понятия не имела, сколько дадут, но, очевидно, что сразу ей такую сумму не выплатят, заказывать нужно заранее.

И начался утомительный торг.

– Нет у меня столько денег, – отбивалась Ника, – могу, конечно, на тебя квартиру переписать и дом загородный, но ты ведь к нотариусу с паспортом не придешь…

Сошлись на пятистах тысячах, причем Ника чувствовала, что этот тип согласился только для вида, что не выпустит он просто так ее из рук.

Ну, ладно, только бы Сережу спасти, а там они вдвоем придумают, как от этих негодяев избавиться.

Мобильник она не отдала высокому типу, а спрятала в карман. И ушла, не оглянувшись. Нужно было выполнять план, что придумали они с Андреем.

Через сорок минут Ника со своим фальшивым мужем вошла в торговый центр, в оживленной толпе покупателей пошла по коридору первого этажа. Впереди мелькнула рослая фигура полицейского.

Тут из толпы рядом с фальшивым Сергеем появился среднего роста парень самого скромного вида в синей куртке с капюшоном, с доверчивыми голубыми глазами. Внезапно он схватил «Сергея» за руку и истошным голосом завопил:

– Караул! Держите вора! Он у меня бумажник вытащил!

Спутник Ники от неожиданности растерялся. Он отшатнулся от незнакомца и негромко, стараясь не привлекать к себе внимания окружающих, проговорил:

– Мужик, ты чего? Совсем сдурел? Отвяжись от меня! Отвяжись по-хорошему…

Незнакомец, однако, вовсе не был настроен спустить ситуацию на тормозах.

– Держите его! – кричал он дурным голосом. – Сбежит! Сейчас сбежит! Он у меня бумажник украл… а в бумажнике все мои деньги! Все до копейки!

Вокруг них образовалось пустое пространство. Дальше, за этим кругом пустоты, толпились зеваки, с жадным любопытством следившие за развитием событий и выдававшие комментарии.

«Сергей» попытался вырваться и смешаться с толпой, но голубоглазый вцепился в него как клещ.

– Помогите, кто-нибудь! – кричал он в толпу. – Вызовите полицию! Сбежит! Мне его одному не удержать!

Никто из очевидцев не спешил ему на помощь. Впрочем, через толпу уже протискивались двое полицейских.

Пробившись к месту событий, один из полицейских сурово проговорил:

– В чем дело, граждане? Что здесь происходит? Что за цирк? Кто из вас потерпевший?

– Я, я потерпевший! Вот этот мужик у меня только что вытащил бумажник, а в бумажнике все деньги и документы! – с готовностью сообщил голубоглазый парень.

– Да он ненормальный! – перебил его «Сергей». – Я с женой за покупками приехал, идем себе, никого не трогаем, вдруг он на меня налетел…

– С женой? – осведомился полицейский. – И где же ваша жена? Что-то я ее не вижу!

«Сергей» завертел головой. Ника под шумок куда-то исчезла.

– Только что была… – протянул он растерянно.

– Врет он все! – раздался чей-то голос из толпы зевак. – Не было у него никакой жены! Он тут один целый час крутится, высматривает, кого бы обворовать!

– Вы свидетель? – Полицейский цепким взглядом окинул скопище зевак, пытаясь выделить того, кто говорил, но тот уже растворился в толпе. Да и сама толпа начала стремительно рассасываться, как всегда бывает, когда ищут свидетелей.

– Да что вы их слушаете… – ныл «Сергей». – Это какие-то ненормальные… они сами не знают, что говорят… и этот мужик все врет про свой бумажник…

– А вот не вру! – возражал «обворованный». – А вот правду говорю! А вот вы проверьте его карманы! Особенно вот этот! – он ткнул пальцем в правый наружный карман куртки «Сергея». – Я видел, как он туда мой бумажник засунул!

– Нет там ничего!

– А вот мы сейчас посмотрим! – Полицейский отработанным движением выхватил из кармана куртки потертое кожаное портмоне, которое Ника незаметно подсунула ему в машине, когда они ехали из банка. – А это вот что такое? Это ваш бумажник, гражданин? – Он пристально взглянул на «жертву».

– Мой, мой! – радостно воскликнул голубоглазый.

– Не знаю, как он у меня оказался! – заверещал «Сергей». – Подсунул, наверное…

– Пройдемте в дежурную комнату! – строго проговорил полицейский. – Там разберемся!

Под восторженными взглядами зевак двое мужчин в сопровождении полицейских проследовали в служебное помещение. По дороге «Сергей» крутил головой и повторял:

– Это недоразумение! Это недоразумение!

Вся группа вошла в тесное помещение.

«Сергей» снова воскликнул «Это недоразумение!», но никто не обратил на его слова внимания. Старший полицейский сел за стол, раскрыл потертый бумажник, ознакомился с его содержимым и проговорил, обращаясь к «жертве»:

– Значит, это ваш бумажник?

– Мой, – ответил тот, честно глядя на полицейского наивными голубыми глазами.

– А как вас зовут?

– Андрей Иванович Щербаков! – отчеканил тот.

– Верно. Здесь имеются водительские права на такое имя. Так что можете взять свой бумажник.

Он протянул портмоне потерпевшему.

– Вот спасибо, вот хорошо! Я теперь могу идти?

– Нет, подождите немножко! Сейчас мы вот с этим разберемся. – Он кивнул на «карманника». – Нам для протокола могут понадобиться ваши показания.

– Это недоразумение! – повторил «Сергей» и вдруг вскочил и выкрикнул: – Нет, это никакое не недоразумение! Я понял – он мне подбросил этот бумажник!

– Это что-то новенькое! – Полицейские переглянулись. – Крадут бумажники каждый день, и телефоны, и прочие ценные вещи, а чтобы подбрасывали – такое первый раз слышим!

Старший посерьезнел и проговорил:

– Кончайте базар. Будем оформлять протокол. У вас документы имеются?

– А как же… – «Сергей» полез во внутренний карман куртки и вытащил оттуда паспорт.

И тут на стол выпала еще одна бордовая книжечка.

– Оп-па! – полицейский потянулся к ней. – У вас, гражданин, что – два паспорта?

– Нет, почему два… – залепетал «Сергей». – То есть да, два, конечно, два, один мой, а второй жены… то есть нет, один паспорт внутренний, другой заграничный…

– Так вы уж, гражданин, как-нибудь определитесь с показаниями! А мы пока посмотрим…

Полицейский раскрыл оба паспорта и разглядывал их по очереди.

– Та-ак… – протянул он наконец с явным удовольствием. – Интересно… очень интересно… насчет того, что один паспорт вашей жены, никак не прокатывает, потому как оба паспорта мужские. И насчет того, что один из них заграничный – тоже лажа: оба внутренние. А самое главное – один паспорт на имя Сергея Викторовича Ломакина, а второй – на Михаила Леонидовича Неквашина… но вот что особенно интересно – фотографии на обоих паспортах одинаковые… ваши, между прочим, фотографии! Как вы это можете объяснить, гражданин Ломакин? Или Неквашин? Как вас теперь называть?

– Погляди-ка, Толян, – вступил в разговор второй полицейский, взглянув на паспорта через плечо коллеги. – Вот в этом паспорте фотография нормальная, а в этом явно вклеена вручную. Фальшивка, причем грубая! Кустарная работа!

– А ведь ты прав, Колян! – Первый полицейский еще больше оживился и даже потер руки от удовольствия. – Мы тут имеем серьезное преступление… это не просто нарушение паспортного режима! Это подделка основного документа! Это уже не наша компетенция, придется коллегам передавать!

– Но теперь-то я могу уйти? – напомнил о себе «потерпевший».

– А, вы-то? Вы-то можете, дальше уж мы сами! И спасибо вам за бдительность!

Выйдя из служебной комнаты, «потерпевший» достал мобильный телефон и набрал номер.

– Ну как? – спросила Ника.

– Полный порядок! Его продержат как минимум трое суток, а может, и вообще посадят на длительный срок за подделку документов. Кстати, настоящая его фамилия – Неквашин. Михаил Неквашин. Может, это тебе понадобится…

– Может быть! Спасибо тебе, Андрюша, дальше я сама разберусь.

«Ага, как же, разберется она, – подумал Андрей, – да и вместе нам не разобраться. Придется подключать Никиту…»

Он уже набирал номер. Никита даже не удивился, что Андрей в городе. И на просьбу его отреагировал спокойно.

– Надо так надо, все сделаем в лучшем виде.

А Ника отправилась домой. Точнее, в опостылевшую квартиру своего липового мужа. Она бы и близко не подошла к этой квартире, если бы не надеялась спасти настоящего Сергея.

Сейчас у нее на руках были сильные козыри – сам фальшивый «муж» на какое-то время обезврежен, а со «свекровью» она как-нибудь управится… один на один… Определенно эта сволочная баба должна что-то знать…

Дома никого не было.

Ника обошла квартиру, убедилась, что она действительно одна. Потом, под влиянием какого-то неизвестного науке шестого чувства, выглянула в окно.

По дорожке к подъезду приближалась какая-то незнакомая старушка в потертом пальто и старомодной шляпке, украшенной гроздью искусственного винограда, с большой сумкой в руке. Фигура этой старухи и ее походка показались Нике смутно знакомыми. А впрочем, какое ей дело до посторонней старухи…

Она отошла от окна, обдумывая линию поведения.

Тут в прихожей послышался звук поворачивающегося ключа.

Ника вышла в прихожую.

В первый момент ей показалось, что в квартиру вошла та самая незнакомая старушка, которую она видела из окна. Но потом Ника разглядела, что возле двери стоит свекровь с большой сумкой в руках. На голове у нее была не шляпка с искусственным виноградом, а розовый мохеровый берет, но пальто на ней было то же самое, потертое, неопределенного цвета.

Надо же, а раньше она в другом пальто ходила, там воротник из песца крашеного. А это пальто уж и вовсе старье, в таком на помойку и то выйти стыдно…

– А шляпка где – в сумке? – насмешливо осведомилась Ника.

– О чем это ты, Верочка? – проворковала свекровь тем же приторным голосом, каким всегда с ней разговаривала. – Какая еще шляпка? Подай мне тапочки, чтобы на полу не наследить!

Ника машинально подтолкнула ей тапки и машинально же взглянула на обувь свекрови.

На ней были полуботинки мужской формы, на толстой подошве и со шнуровкой.

И на одном шнурке не хватало металлического наконечника.

Ника побледнела. Наконечник лежал у нее в косметичке. Как нашла его на лестничной площадке возле окна, так он там и лежал.

– Так это вы сбросили на меня тот горшок? – проговорила она едва слышно.

– О чем это ты, Верочка? – повторила свекровь, но теперь сквозь медовый голос послышались ледяные нотки.

– Вы меня прекрасно поняли!

– А где Сереженька?

– Вы хотели сказать – Мишенька? Так вот его загребла полиция, и теперь он выйдет, скорее всего, через несколько лет.

– Не понимаю, что ты такое говоришь! У тебя, наверное, температура… тебе полежать нужно…

– Ага, чайку вашего выпить… скажите честно, – это все – из-за наследства?

– Что ты, детка, такое говоришь? – Свекровь изобразила праведное негодование. – Мы с Сереженькой знать не знали ни про какое наследство! Ты же сама видела – письмо от нотариуса только сюда пришло… откуда нам было знать?

– Да все вы знали! – крикнула Ника. – Для того со мной и возитесь. Так вот: ничего вам не обломится, я все знаю!

– Да о чем ты говоришь? – начала было свекровь, но по лицу Ники поняла, что нужно сменить тактику. – Значит, замели Мишку? – спросила она спокойно. – Ну и ладно, он только мешал тут, под ногами путался, дуралей такой.

– Вы же его сыночком называли, – прищурилась Ника.

– Ну, хватит о нем. Вероника, нужно нам поговорить в открытую, – строго сказала «свекровь». – Если ты знаешь что-то про Сергея, то должна мне сказать…

«Свекровь» еще что-то говорила, но ее слова сливались в какой-то почти бессмысленный фон, вроде белого шума, в котором терялись, растворялись отдельные слова.

«Да она мне просто зубы заговаривает! – осознала Ника внезапно. – Несет какую-то бессмысленную чушь. Отвлекает меня от чего-то… но от чего?»

«Свекровь» быстро, внимательно взглянула на нее, словно прочла что-то в ее глазах, встала, потянулась за чайником.

– Я ничего пить не буду! – резко проговорила Ника. – Хватило мне уже вашего чая!

– Да не пей, не пей, я тебя не заставляю! – «Свекровь» усмехнулась. – Но мне-то можно чаю выпить? Во рту пересохло!

– Да делайте что хотите! – вяло отмахнулась Ника. – Вы у себя дома. Только ко мне…

Она не успела закончить начатую фразу. «Свекровь» за разговором незаметно зашла ей за спину и неожиданно ударила чем-то тяжелым по затылку.

Ника охнула и провалилась в темноту.

Когда Ника пришла в себя, она осознала, что привязана к старому рассохшемуся креслу, а «свекровь» стоит над ней со стаканом в руке. То есть это была не та пожилая женщина, которая до сих пор играла роль ее свекрови. Теперь это была крепкая, подтянутая особа лет сорока в спортивном костюме и кроссовках. Исчез жиденький пучок бесцветных волос, и белесые брови – но глаза, повадки, само выражение лица были прежними.

– А ты хорошая актриса! – проговорила Ника, с трудом ворочая языком. – Здорово умеешь перевоплощаться! Только вот зачем весь этот карнавал? Чего ты от меня хочешь добиться? Имей в виду – я не собираюсь играть по твоим правилам!

– Не отвлекайся, доченька! – перебила ее «свекровь». – Лучше выпей водички! Небось во рту пересохло…

Она поднесла к губам Ники стакан. У Ники действительно пересохло во рту, но она не собиралась так легко сдаваться. Она плотно сжала губы и попыталась отвернуться, но садистка схватила ее свободной рукой за подбородок, а потом пальцами сжала челюсти с двух сторон, заставив приоткрыть рот, и тут же влила ей в рот содержимое стакана.

– Пей, говорят тебе, пей!

Ника пыталась сопротивляться, но тепловатая вода наполнила ее рот, и ей пришлось сделать глоток, чтобы не захлебнуться. Только теперь она осознала, как пересохло у нее внутри. Теплая вода доставила ей неожиданное удовольствие.

– Вот молодец! Давай еще глоточек… не сопротивляйся, все равно ничего не выйдет!

Ника пыталась сжать губы, отплевывалась, но теплая жидкость все равно попала в пищевод.

– Вот и все! – удовлетворенно проговорила «свекровь», поставив на стол пустой стакан. – Дело сделано!

«Что это она такая довольная? – подумала Ника. – Что она в меня влила? Снова снотворное? Но что это ей даст? Даже если я просплю целые сутки – какая ей от этого выгода?»

«Свекровь» словно прочла ее мысли.

– Ты хочешь узнать, что сейчас выпила? – проговорила она насмешливо и в то же время угрожающе. – Вот это! – она достала из кармана небольшой пузырек зеленоватого стекла с таблетками. – Я развела две таблетки на стакан. Хватило бы и одной, но я решила не рисковать и подстраховаться. У тебя организм молодой, сильный…

– И что это такое?

– Моносульфат гипохлорида, – ответила свекровь спокойно.

– Понятия не имею, что это такое! – Ника поморщилась. – У меня по химии никогда не было больше тройки.

– А зря! Химия – наука полезная! Не буду утомлять тебя научными подробностями, но говоря проще, это яд.

Она поднесла зеленоватый пузырек к глазам Ники, повернула его другой стороной. Ника увидела этикетку, на которой был изображен череп со скрещенными костями, под которым было написано мелкими черными буквами:

«Яд. Обращаться с крайней осторожностью».

– Действует далеко не сразу, так что пока ты, наверное, ничего не чувствуешь, но через несколько часов у тебя начнутся мышечные боли, которые будут постепенно усиливаться, пока не станут невыносимыми. Затем – судороги, множественные кровотечения и, наконец, мучительная, медленная смерть…

Ника побледнела.

– Какого черта… – проговорила она, прислушиваясь к своим ощущениям. – Что это тебе даст? Это нисколько не будет похоже на смерть от несчастного случая! Будет следствие, вскрытие… этот твой монохлорид наверняка обнаружат… зачем тебе убивать меня таким жутким способом? И ты все равно ничего не получишь! Я же сказала тебе, что тот, кто выдавал себя за моего мужа, уже задержан…

– А я и не хочу тебя убивать, – проворковала «свекровь» почти так же ласково, как в прежние времена.

– Но ты только что сказала…

– Я сказала, как могут развиваться события, если ты попытаешься мне не подчиниться, если не сделаешь то, что я скажу. А если ты будешь послушной девочкой…

«Свекровь» выдержала небольшую драматическую паузу, а затем продолжила:

– Если ты будешь послушной девочкой, сделаешь все по-моему – я дам тебе антидот.

– Что?

– Противоядие. Вещество, которое полностью нейтрализует действие моносульфата. Но, конечно, нужно поспешить, пока действие яда не затронуло жизненно важные органы.

– И что я должна сделать?

– Все очень просто. Сейчас я тебя развяжу. Надеюсь, ты не будешь делать какие-нибудь глупости, не будешь пытаться сбежать или напасть на меня, потому что в этом случае тебе останется жить всего несколько часов. Это ты поняла?

– Поняла. – Ника кивнула. – А что потом?

– А потом, детка, ты прилично оденешься и отправишься в свой банк. Точнее, в тот банк, где находятся счета твоего покойного папаши. Которые ты теперь унаследовала. В банке ты скажешь, что хочешь снять все свои деньги со счетов, получить их наличными…

– Наверняка это невозможно сделать сразу!

– Я не требую от тебя невозможного! Но ты обналичишь столько, сколько удастся. И дай тебе бог, чтобы удалось снять много. Если это будет меньше миллиона…

– Рублей?

– Ты шутишь, что ли? Стала бы я рисковать ради такой мелочи! Миллион евро… ну в крайнем случае долларов…

– Так много мне не дадут!

– А ты постарайся! И имей в виду – не пытайся со мной играть! От того, сколько ты сможешь снять, будет зависеть твоя жизнь! Надеюсь, ты это понимаешь?

– Понимаю. – Ника кивнула.

– Ну, тогда начинаем… – «Свекровь» развязала ее.

Ника растерла затекшие запястья, поднялась. В первый момент она подумала, что неплохо бы приложить «свекровь» чем-нибудь тяжелым… но потом вспомнила флакон зеленоватого стекла, вспомнила страшную смерть, которая ее ожидает – и опустила руки.

– Ну, детка, давай уже, собирайся в банк! – поторопила ее свекровь. – Помни, времени у тебя совсем немного!

– А вы… ты будешь ждать меня здесь?

– Еще чего! Я провожу тебя до банка и там подожду. Это в твоих же интересах – ты же хочешь как можно скорее получить противоядие! Так что советую поторопиться… На такси поедем, я с тобой…

Через сорок минут Ника со «свекровью» вошли в фойе банка. Они прошли через большой операционный зал, где на кожаных диванчиках сидели клиенты, дожидаясь, пока подойдет их очередь. «Свекровь» села на один из диванов, а Ника подошла к девушке-распорядителю, назвала свое имя и сказала, что хочет переговорить с менеджером, работающим с VIP-клиентами.

Девушка переговорила по внутренней связи и проводила ее в небольшой холл перед кабинетом.

– Сейчас менеджер закончит разговор с другим клиентом и сразу же примет вас!

Перед Никой стоял круглый стеклянный столик, на котором лежали веером глянцевые журналы. Биографии звезд и скандальные истории из их жизни чередовались с рекламой дорогих часов и парфюма.

Как только девушка вышла, Ника положила несколько журналов в свою сумку. Затем она достала мобильный телефон, набрала номер и, едва услышав ответ, быстро проговорила:

– Слушайте и не перебивайте! Через час будьте около офиса такого-то банка. Сергей должен быть с вами, иначе никаких денег вам не видать. Из банка выйдет женщина примерно сорока лет в серой спортивной куртке, с чемоданчиком в руках. В чемоданчике – выкуп… как только увидите ее – выпустите Сергея…

Не дожидаясь ответа, она прервала соединение и тут же набрала новый номер:

– Вы позвонили в службу вызова такси…

Ника сказала, что ей нужна машина, назвала адрес банка и время, выслушала ответ и отключилась.

Она сделала все, что могла, или почти все. Теперь нужно довести дело до конца и ждать результата. Хватит ли ей времени?

Ника прислушалась к своему самочувствию.

Пока она не ощущала никаких болезненных симптомов, но долго ли это продлится?

На ее собственном телефоне высветился номер Андрея.

– Ты как, в порядке?

– Все под контролем, – ответила она и поняла, что он ей не поверит, уж больно жалкий у нее голос. Тем не менее она прервала разговор, потому что менеджер сам открыл дверь своего кабинета.

– Чем я могу вам помочь?

– Мне нужны наличные деньги… – Ника назвала сумму, которая соответствовала ее плану.

– Нет проблем! – Он снял трубку, связался с валютной кассой и продиктовал распоряжение.

– Это все?

– Да, еще я попрошу чемоданчик для денег. Знаете, такой, с кодовым замком.

– Нет проблем… хотя это не такая большая сумма, для которой нужен специальный кейс.

– Мне так удобнее.

– Как скажете…

Через двадцать минут Ника вышла в большой расчетный зал банка с черным чемоданчиком в руках.

«Свекровь» поднялась ей навстречу. Глаза ее блестели в предвкушении большого куша.

– Сколько здесь? – спросила она взволнованным шепотом.

– Миллион евро, – так же тихо ответила Ника.

– Покажи!

Ника глазами приказала «свекрови» сесть, сама села рядом с ней, опасливо огляделась по сторонам и быстро, незаметно набрала на кейсе код, прикрывая кнопки рукой. Затем приоткрыла чемоданчик, так что «свекровь» увидела ровные ряды купюр, и тут же закрыла его.

Свекровь потянулась за кейсом, положила его к себе на колени, спросила:

– Какой код?

Ника проговорила вполголоса:

– Ну уж нет! Ты не получишь этот код, пока не дашь мне противоядие! Все будет, как договорились! И без фокусов – имей в виду, мне терять нечего, так что я не скажу тебе код, пока не получу антидот! Иначе подниму скандал!

«Свекровь» криво усмехнулась:

– Нет никакого антидота!

– Что? – Ника побледнела. – Ты меня обманула? Тогда ты ничего не получишь! Моя смерть ничего тебе не принесет! Сейчас я подниму тревогу и сдам тебя охране банка, а уже они передадут тебя полиции! Ты загремишь надолго!

– Да успокойся ты! Тебе не нужен никакой антидот! Тебе ничего не грозит! То, что ты выпила, – это не яд…

– Как – не яд? Я тебе не верю!

– Да вот же, посмотри сама! – «Свекровь» достала тот зеленоватый флакон, таблетки из которого заставила принять Нику, протянула его девушке. – Взгляни на таблетки!

Ника вытряхнула одну таблетку на ладонь, прочла мелкие буквы, выдавленные поперек белого кругляшка:

«Нурофен».

– Успокоилась?

– Ну, ты и сволочь! – выдохнула Ника.

Она почувствовала облегчение, смертельная опасность миновала, но руки все еще тряслись.

Свекровь блефовала. Но и сама она вела двойную игру, так что еще посмотрим, кто будет смеяться последним…

– Не понимаю, чем ты недовольна. Ты предпочла бы, чтобы я дала тебе смертельный яд? Ну все, я свое получила, так что счастливо оставаться! – «Свекровь» поднялась с дивана и энергичной походкой тренированного спортсмена вышла из банка.

Ника проводила ее взглядом.

Пока все шло так, как было задумано. Но теперь наступал самый сложный и ответственный этап операции – и к сожалению, теперь Ника уже никак не могла повлиять на события. Она могла только ждать, надеясь, что все рассчитала правильно.

Ника подошла к большому окну банка, откуда была хорошо видна улица перед входом. Чуть в стороне от входа, в стороне от камер наблюдения, стоял белый микроавтобус.

По другую сторону от входа в банк припарковалась неприметная серая машина с логотипом таксомоторной фирмы.

Ника набрала тот же номер, по которому звонила двадцать минут назад, и проговорила:

– Выпускайте Сергея. Женщина с выкупом выходит.

Дверца белого микроавтобуса открылась, на тротуар выбрался высокий сутулый человек с длинным лицом. Следом за ним появился еще один человек…

Сердце Ники пропустило один удар, во рту пересохло от волнения.

Это был Сергей. Ее Сергей, ее муж.

Она уже не надеялась увидеть его живым.

С того последнего дня, когда она видела его, Сергей удивительно исхудал и побледнел. Всегда подтянутый, чисто выбритый и аккуратный, сегодня он был небрит и растрепан, одежда помята и выглядела так, как будто он несколько дней спал, не раздеваясь. Но это был он, ее любимый, ее единственный…

До этой секунды Ника в глубине души не верила, что снова увидит его. Сколько же ему пришлось перенести! Сколько выстрадать! Но она спасет его, и все его страдания закончатся…

Сергей стоял, растерянно оглядываясь по сторонам, как будто не понимая, что происходит.

Долговязый бандит крепко схватил его за локоть и повел к двери банка, откуда как раз в это время вышла энергичная женщина с черным чемоданчиком в руках. Подталкивая Сергея, долговязый пошел навстречу этой женщине.

Ника заметила, что его свободная рука прижата к боку Сергея, и поняла, что в этой руке бандит держит оружие, которое пустит в ход, если что-то пойдет не так.

Долговязый и Сергей поравнялись со «свекровью». Сергей вскинул голову, на лице его проступило удивление, он что-то проговорил. «Свекровь» тоже удивленно уставилась на него – видимо, никак не ожидала увидеть его здесь и сейчас.

В это время долговязый бандит протянул руку за чемоданом, но женщина попятилась и завертела головой, пытаясь просчитать путь отступления. Бандит отпустил руку Сергея, потянул к себе чемодан, направил на «свекровь» пистолет. Женщина ударила его по руке, пистолет выпал, покатился по тротуару, женщина отбросила его ногой, дернула чемоданчик на себя…

Но в то же самое мгновение к «свекрови» подскочил второй бандит – невысокий, плотный, круглолицый, чем-то похожий на уличного кота. Он ударил женщину в бок и вырвал у нее из рук чемоданчик, перебросил его своему напарнику.

Женщина не собиралась сдаваться. Она налетела на долговязого, вцепилась в его лицо ногтями…

Ника больше не могла ждать. Она выскочила в дверь банка и бросилась к Сергею. В борьбе за чемоданчик с деньгами все забыли о нем, он стоял в растерянности.

Ника схватила его за руку и потащила к такси.

Сергей взглянул на нее изумленно, глаза его округлились.

– Ты?! Как ты здесь…

– Потом, потом! Все потом! – перебила его Ника и втолкнула на заднее сиденье такси.

Плюхнувшись рядом с ним, захлопнула за собой дверцу и крикнула в широкую спину водителя:

– Вперед! Поезжайте скорее!

– Сейчас, сейчас… – проворчал тот, поворачивая ключ в замке зажигания.

– Да скорее же!

– Ладно, ладно, едем уже…

Машина наконец сорвалась с места и помчалась вперед по улице.

Ника перевела дыхание, оглянулась назад.

Двое бандитов вталкивали фальшивую свекровь в белый микроавтобус, один из них держал в руке чемоданчик. Женщина из последних сил сопротивлялась.

«Она это заслужила!» – подумала Ника мстительно и перевела взгляд на Сергея.

Он сидел, вжавшись спиной в спинку сиденья, на лице у него был ужас и безысходность.

– Сережа, что с тобой? – удивленно проговорила Ника. – Все позади! Это же я! Мы их провели! Мы от них удрали! Теперь все будет хорошо! Теперь мы с тобой будем вместе, а это главное!

Он ничего не ответил. Губы его тряслись.

– Что такое? – Ника проследила за его взглядом.

Сергей смотрел в спину водителя.

Только сейчас Ника внимательно взглянула на него. Это был широкоплечий, приземистый, коренастый человек непонятного возраста, с длинными, как у гориллы, руками и лысой головой. В зеркале заднего вида она увидела маленькие злые глазки под тяжелыми набрякшими веками, которые придавали ему сонный и как будто неопасный вид. Обманчиво неопасный.

– Остановитесь, пожалуйста! – проговорила Ника, стараясь, чтобы в ее голосе не прозвучала паника. – Мы здесь выйдем.

– Здесь остановка запрещена, – ответил водитель хмуро и прибавил скорость.

– Остановитесь же! Остановитесь немедленно! – повторила Ника и попыталась открыть дверцу.

Дверца была заблокирована.

– Что вы такое делаете?! – воскликнула Ника. – Куда вы едете? Кто вы такой?

Водитель ничего не ответил. За него ответил Сергей:

– Это… это Шатун… – пролепетал он. – Страшный человек…

Водитель оглянулся. На губах его играла усмешка, маленькие глазки горели, как тормозные огни автомобиля.

– Отпустите нас! – взмолилась Ника. – Зачем мы вам нужны? Чего вы от нас хотите?

– А ты как думаешь? Ты богатенькая буратинка, ты нам можешь много заплатить за свою свободу… ну и за его, понятно!

Он снова взглянул на дорогу. Ника, воспользовавшись этим, вытащила из сумочки баллончик с перцовой смесью.

– Не советую! – прохрипел Шатун, не поворачивая головы. – В замкнутом пространстве тебе достанется не меньше, чем мне. Кроме того, если я сейчас отключусь, машина разобьется, и вы с ним погибнете. Так что убери-ка ты свой баллончик!

Ника застыла с баллончиком в руке.

В словах Шатуна была доля правды… что же делать?

Машина тем временем свернула в безлюдный переулок и остановилась. Прямо перед ней стоял знакомый уже белый микроавтобус. Из него выбрался долговязый бандит, подошел, переваливаясь, к машине Шатуна, ухмыльнулся волчьей усмешкой, показав желтые прокуренные зубы.

– Все тут?

– Все, все! – прохрипел Шатун.

Ника вжалась в сиденье, переводя взгляд с одного бандита на другого. Шатун повернулся к ней, протянул длинную волосатую руку, дотронулся до плеча…

И Нику пронзила резкая, неожиданная боль. В нее словно ударила молния – и она провалилась в небытие…

Хасан то ли забыл дорогу, то ли свернул не туда, куда следовало, только оказался не у выхода из замка, а в глухом закоулке между башней и белой каменной стеной.

Хасан завертел головой, пытаясь найти выход, и тут услышал где-то совсем близко негромкий, измученный голос:

– Помоги мне, добрый человек!

Хасан снова огляделся.

В закоулке возле стены никого не было, кроме него, но он снова услышал тот же голос, молящий о помощи.

Хасан пошел на этот голос – и вдруг увидел у себя под ногами, среди травы, круглое отверстие в земле, наподобие колодца, закрытое сверху железной решеткой. Именно оттуда доносился жалобный голос:

– Помоги мне, добрый человек!

Хасан наклонился над решеткой и увидел под ней скорчившегося в земляной яме человека в жалких лохмотьях, с косматой растрепанной бородой. Человек этот запрокинул голову, глядя на Хасана из темноты полными страдания глазами.

– Пить! – прохрипел несчастный. – Дай мне хоть немного воды, добрый человек! Мне уже два дня не давали воды, и внутренности мои спеклись от жажды!

Хасан просунул в проем между прутьями свою дорожную фляжку, в которой оставалось еще немного воды.

Узник жадно, в несколько глотков выпил ее и проговорил:

– Спасибо тебе, добрый человек! Аллах отблагодарит тебя за твою доброту!

– Кто ты, – спросил его Хасан, – и за что тебя бросили в эту яму? Какое злодейство, какое преступление ты совершил? Чем ты заслужил такое суровое наказание?

– Меня зовут Мевлет, и я был писарем в замке паши. Я не совершил ничего дурного.

– Но тогда за что ты был так жестоко наказан?

– Я наказан не за дурной поступок, не за страшное преступление и не за грех перед лицом Аллаха.

– За что же тогда?

– За то, что видели мои глаза и слышали мои уши.

– Не понимаю, как такое может быть! Растолкуй мне свои слова!

– Слушай же, добрый человек! Я работал в мастерской паши вместе с одним искусным каллиграфом. То был замечательный мастер, он бывал во многих городах и странах, бывал в самом Стамбуле, и в Тебризе, и в Герате, и в Исфагане. Бывал он даже в землях латинян – в Дубровнике и в Венеции. Во всех этих землях он изучал старинные рукописи и совершенствовался в своем мастерстве. И он достиг в этом мастерстве удивительных высот, его работы были не хуже тех, что сделаны великими мастерами прошлых лет…

Узник ненадолго замолчал, видимо, с непривычки ему трудно было долго говорить.

– Однажды, разбирая старые книги, тот мастер нашел изорванный и измятый кусок пергамента, на котором что-то было написано. Мастер пожелал переписать эту надпись. Он нашел кусок хорошего пергамента, и прекрасные китайские чернила, и хорошую кисть и переписал ту надпись. В то время мы были вдвоем в мастерской, и каллиграф, закончив свою работу, прочел ее мне. И тогда, добрый человек, я сам не знаю, что со мной случилось. Мне хотелось плакать и смеяться, словно Аллах, милостивый, милосердный, открыл передо мной врата рая, и ангелы встретили меня на пороге, и ко мне вернулась моя юность… Я упал на колени перед каллиграфом и сказал ему, что готов на все ради него, как будто он – ангел небесный, или пророк, или посланец самого Аллаха, милостивого, милосердного. Каллиграф удивился моим словам и велел мне встать и раскрыть глаза, увидеть, что он – такой же человек, как я, и что не годится преклонять предо мной колени, словно я божество или пророк.

Но, должно быть, кто-то из слуг паши подслушал наш разговор и донес господину. Паша решил, что каллиграф нашел манускрипт с могущественным древним заклинанием, которое дает ему власть над людьми. И в тот же день несчастного каллиграфа отвели в подвал башни и отрезали ему язык, чтобы он не смог больше произносить то заклинание. Вещи его обыскали и нашли старый, изорванный пергамент. Но каллиграф, по соизволению Аллаха, милостивого, милосердного, сумел спрятать свою копию, и люди паши не нашли этот пергамент.

Наступила ночь, и я пробрался в подвал башни, подкупил охранника и помог каллиграфу бежать, ибо в ушах у меня все еще звучал его голос, произносивший слова из того удивительного манускрипта.

Каллиграф бежал, и с тех пор я ничего о нем не знаю, меня же схватили стражники и бросили в эту яму, где я с тех пор томлюсь, изнемогая от голода и жажды.

Теперь ты знаешь мою историю, добрый человек, и сам можешь решить, совершил ли я что-то дурное перед лицом Аллаха, милостивого, милосердного…

– Не мне решать, что есть добро и что есть зло. Весы, которые определяют наши поступки, в руках Аллаха…

– Это так, добрый человек. Но только одно еще я хочу узнать, одно только не дает мне покоя – жив ли тот каллиграф, которому я помог бежать из подвала башни. Ибо до сих пор в ушах моих звучит его голос, когда он читал мне тот пергамент…

Хасан не успел ответить, ибо из-за башни появился давешний его провожатый.

– Что ты делаешь здесь, дервиш? – спросил он гневно.

– Я сбился с пути и попал сюда, вместо того чтобы выйти из вашего замка.

– Сюда не следует ходить, если ты не хочешь вызвать гнев паши. Паша был милостив к тебе и щедро наградил тебя за работу, не отвечай же ему злом за добро. Пойдем прочь, я доведу тебя до ворот, откуда ты вернешься в свою текию…

Ника пришла в себя от резкой боли в запястьях и лодыжках – и почти сразу поняла, что эта боль вызвана глубоко впившимися в кожу веревками.

У нее было чувство дежавю, словно время сделало мертвую петлю и вернулось вспять, к тому совсем недавнему времени, когда фальшивая свекровь оглушила ее и привязала к креслу.

Ника открыла глаза.

Она ничуть не удивилась бы, если бы увидела склонившуюся над ней «свекровь» со стаканом снотворного в руке – и действительно увидела ее. Только на этот раз женщина не стояла над ней, а, как и сама Ника, сидела в офисном кресле, к которому она была крепко-накрепко привязана за руки и за ноги.

При виде связанной «свекрови» Ника испытала короткий всплеск злорадства… впрочем, очень короткий, потому что она увидела, что чуть в стороне, в еще одном кресле, сидел Сергей.

Ника вспомнила, как хитростью отбила его у бандитов, как усадила в такси… и оказалась в очередной ловушке, в руках Шатуна. Попала из огня в полымя… Да, переиграл он ее… Не то чтобы Ника его недооценивала, но все же надеялась… да ни на что она не надеялась, ведь в глубине души знала, что так просто он ее не отпустит. Теперь уж точно знает, когда этого Шатуна воочию увидела. Ой как плохо все…

За спиной у нее негромко хлопнула дверь, раздались приближающиеся шаги.

Появился Шатун в сопровождении своих подручных. В руках у него был банковский чемоданчик.

– Ну-ка, скажи, какой здесь код? – спросил он Нику.

Она замешкалась, и он сурово нахмурился.

– Отвечай! Я и так его могу взломать, но не хочу рисковать – там бывают всякие ловушки, капсулы с краской и тому подобное. Так что говори – или пожалеешь, что родилась!

Ника поморщилась и назвала код – бог с ним, с чемоданчиком. Она с самого начала хотела им пожертвовать.

Шатун криво ухмыльнулся, положил чемоданчик на стол, набрал код. Замок негромко щелкнул, открываясь. Шатун открыл крышку. Его спутники склонились над чемоданом… и тут же разочарованно отодвинулись от него.

В чемоданчике, под тонким слоем денег, лежали глянцевые журналы, которые Ника позаимствовала в банке.

– Ты что – кинуть меня хотела? – прохрипел Шатун.

– Это она меня, выходит, кинула! – подала голос «свекровь».

Шатун покосился на нее, словно только что заметил, и проговорил недовольно:

– Зачем вы ее вообще привезли?

– А ты не сказал, что с ней делать, – ответил долговязый. – Может, она тебе нужна.

– Да никому она не нужна! Нам девчонка нужна, она дорого стоит, и мужик ее тоже пригодится – его можно использовать для давления на нее, а эта старая швабра… что с нее возьмешь? Закатать в асфальт, и дело с концом! Или лучше в фундамент нового дома положить, чтобы никто не нашел…

Хоть Ника была дико зла на «свекровь», но при этих словах ее передернуло.

– Что вы такое говорите?! – вскрикнула «свекровь». – Сереженька, замолви за меня словечко! Сделай что-нибудь…

И Ника по голосу ее сразу поняла, что тетя снова ведет свою игру, как в свое время с ней, Никой. Голос теперь был не такой приторный и слащавый, но интонация… за то время, что они провели вместе, Ника хорошо научилась определять фальшь.

– Заткнись! – равнодушно бросил Сергей. – Мне на тебя наплевать с высокой вышки!

– Ах, вот как ты теперь заговорил?! – вспыхнула «свекровь». – Так я расскажу Верочке, как все было! Открою ей глаза! Все ей про тебя расскажу!

– Лучше заткнись!

– Не затыкай мне рот! Верочка, послушай… этот мерзавец… он тебя нарочно охмурил!

– Что? – переспросила Ника. – Не понимаю, о чем вы говорите…

– Заткните ей пасть! – крикнул Сергей, повернувшись к бандитам. – Пускай она замолчит!

Долговязый вопросительно взглянул на Шатуна, но тот только ухмыльнулся:

– Пускай говорит! Люблю скандалы! Во время скандала всегда можно узнать что-нибудь интересное! Говори, тетя, не стесняйся, может, в последний раз поговорить тебе удастся…

– Вот спасибо тебе! – оживленно продолжила «свекровь». – Душа у меня горит на этого подлеца, все расскажу как есть!

Ника смотрела на Сергея и увидела, что в глазах его появилась самая настоящая ненависть, и еще страх. Что такое?

– Все замутила эта дура Александра, – заговорила «свекровь», – она трепалась направо и налево, что ее дядя, очень богатый человек, тяжело болен, буквально одной ногой в могиле, и оставит ей все, что у него есть. Дескать, она – единственная его родственница, больше у него никого нету… Она рассказывала об этом всем и каждому, трепалась парикмахерам и массажистам… Ну, когда я узнала, то разработала план. Сам бог велел облапошить эту идиотку, уж очень нахально себя вела. Тогда я и придумала эту комбинацию. Нашла вот его, – она глазами показала на Сергея. – У него большой талант по этой части…

– По какой части? – машинально переспросила Ника.

Она не понимала, о чем говорит «свекровь», и не верила ни одному ее слову – но все же слушала ее…

– Известно, по какой! Одиноких дур обрабатывать! Деньги из них выкачивать! И, надо сказать, в своем деле он ас, с племянницей все прошло как по маслу, через две недели она ела у него с руки и вообще влюбилась как кошка. Тут как раз Джованович умер, и я решила подстраховаться. Уговорила секретаршу нотариуса сообщить содержание завещания, и что оказалось? Этой идиотке Александре дядя оставил только сто тысяч, и то по достижении ею сорока лет! С чувством юмора у твоего, Верочка, папаши было все в порядке… А остальное все отошло его дочери, о которой никто и знать не знал!

– Ух ты! – Шатун слушал с большим интересом.

– Пришлось действовать быстро. Первое письмо нотариуса секретарша перехватила, у нас было всего несколько месяцев, потому что если бы через полгода ты не явилась к нотариусу…

– Я вам не верю! – закричала Ника. – Сережа, скажи, что она врет!

– Врет! Конечно, врет! – выпалил Сергей, но его голос звучал неубедительно, а глаза предательски бегали.

– Ничего я не вру! – отмахнулась «свекровь». – Это я его отправила в твой город, якобы в командировку. Охмурить тебя ему ничего не стоило. Познакомиться случайно, что там – на велосипеде он тебя сбил или от шпаны какой-нибудь спас? Старый как мир прием, а срабатывает безотказно. Опять же его обаяние. Ты в него влюбилась с первого взгляда, а через три месяца согласилась пойти за него замуж.

– Я вам не верю! – выдохнула Ника.

– Веришь, только признаваться не хочешь!

– А почему тогда вы заменили его другим человеком?

– Потому что в первый же день, как вы приехали сюда, в наш город, этот кретин пропал!

– Меня похитили вот они… – Сергей опасливо покосился на бандитов.

– Значит, и им ты успел здорово насолить! И ведь предупреждала его, спрашивала – ты чист? Никому ты дорогу не перешел, никто тебя не ищет и в самый последний момент операцию не сорвет? Слово давал, в грудь себя кулаком стучал – что ты, что ты, все будет тип-топ, фирма веников не вяжет, за девчонку я ручаюсь, работаю без ошибок. Девчонку-то он охмурил, а только его самого… тьфу, такую операцию провалил!

«Не может быть! – мысли неслись в голове Ники со скоростью курьерского поезда. – Этого просто не может быть! Сережа, его руки, его губы, его глаза… слова, которые никто никогда ей не говорил… и никто никогда ее так не целовал… не может быть!»

– Ну вот, короче, он пропал, как сквозь землю провалился, – продолжала эта стерва свекровь, – и мне пришлось срочно найти другого человека, хоть немного на него похожего.

– Неужели ты всерьез рассчитывала, что я приму его за своего мужа?

– Ну, мне надо было только несколько дней продержаться, поморочить тебе голову, чтобы дождаться, когда ты вступишь в права наследования, а потом…

– А потом ты меня хотела убить! – выпалила Ника.

Она вспомнила испорченную проводку и упавший рядом с ней цветочный горшок…

– Чего уж теперь! – «Свекровь» отвела глаза. – Было дело… но ты же понимаешь – ничего личного…

– Не верь ей, Ника! – проговорил Сергей. – Она все врет! Ты не представляешь, какой это человек!

– Я… я не верю… – проговорила Ника, но в голосе у нее не было уверенности.

– Все, кончили терки! – прохрипел Шатун, хлопнув в ладоши. – Это было очень интересно, но у нас много дел и мало времени. Ты. – Он кивнул на Нику. – Ты, богатенькая буратина, поделишься с нами своими деньгами. Знаешь поговорку: «Бог велел делиться!» Если все сделаешь, как я велю, – мы тебя отпустим! И его тоже!

«Так я и поверила», – вяло подумала Ника.

Вдруг ее охватила апатия, ей стало все равно.

Андрей и Никита сидели в микроавтобусе неподалеку от мрачного здания из красного кирпича.

Они приехали сюда за Никой, в чьем новом телефоне Андрей установил приложение, которое позволяло ему в любое время узнать, где она находится. До банка выследил ее сам Андрей, который проводил ее до дома, а потом увидел, что она выходит вместе с очень подозрительной бабой. Оказалась – свекровь, или черт ее там разберет.

– Сигнал идет отсюда, – проговорил Никита, переводя взгляд с этого здания на экран своего компьютера.

– И что это такое?

Никита молниеносно постучал пальцами по клавиатуре, повернулся к приятелю:

– Сначала здесь был небольшой завод металлоизделий, выпускавший детали для торпед. Потом, в восьмидесятые годы, началась программа конверсии…

– Чего?

– Это была программа, по которой часть оборонных предприятий стала выпускать потребительские товары, которых в стране катастрофически не хватало. Тогда этот завод переориентировали на производство холодильников. В память о торпедах эти холодильники назвали «Балтийская волна».

– Круто!

– Не очень круто. Холодильники были так себе – громоздкие, неудобные и дорогие. И электричества потребляли, как целая подводная лодка. Пока не было конкуренции – их худо-бедно покупали, но потом границы открылись, в страну хлынул импорт, и завод встал. Какое-то время он еще пытался встроиться в конкуренцию, затем попробовал выпускать электрические чайники, но потом окончательно загнулся. Лет десять простоял бесхозным, начал уже разваливаться, но тут его купила какая-то подозрительная фирма…

– Что за фирма?

Никита снова постучал по клавиатуре.

– Очень подозрительная… чем она занимается, никто не знает, что выпускает – никому не известно, но определенно связана с каким-то криминалом. Но эта фирма отремонтировала старый завод и регулярно оплачивает счета за электричество и воду. Солидные, кстати, счета. Значит, что-то там происходит…

Он еще немного повозился с компьютером, вгляделся в экран и добавил:

– Однако я нашел поэтажные планы здания. А еще схему электропитания и пожарной сигнализации. А также автоматического пожаротушения.

– И что нам это дает? Вроде как пожара там пока нет…

– Ты считаешь, нет? А вот мы сейчас проверим…

И Никита снова застучал по клавиатуре.

Ника закусила губу.

Что делать? Как выпутаться из ужасного положения, в которое она сама себя загнала, вступив в игру с Шатуном и его подручными? Сдаться, сложить руки? Отдать им все, что они просят?

Вдруг свет в комнате замигал и погас.

– Черт, что это еще? – прохрипел в темноте Шатун. – Шуруп, разберись…

В темноте раздался грохот, кто-то грязно выругался. Но тут свет снова вспыхнул.

Приземистый бандит стоял на полпути к дверям, потирая ушибленное в темноте колено. Рядом с ним валялось опрокинутое кресло, тут же корчилась вывалившаяся из него «свекровь». Видимо, Шуруп налетел на нее, пробираясь в темноте к дверям.

– Проводка старая, барахлит! – проговорил Шуруп.

И в это время с потолка хлынули мощные потоки воды.

– А это еще что такое? – Шатун отступил в сторону, пытаясь увернуться от струй.

– Пожаротушение сработало! – ответил Шуруп, задрав голову. – Видишь, там трубы под потолком? А вон на них датчики… видно, они включились…

Ника корчилась в кресле, безуспешно пытаясь увернуться от потока холодной воды. Волосы слиплись, промокшая одежда липла к телу, от холода стучали зубы.

Не хватало еще заработать здесь пневмонию…

Шатун тоже промок и от этого еще больше разъярился, он заорал на Шурупа:

– Да чтоб тебя! Я тебя не прошу лекцию прочитать! Мы не в жилконторе и не в лектории для пенсионеров! Я же тебе сказал – разберись! Выключи эту хрень к чертовой матери!

Шуруп выбежал из комнаты.

Прошло несколько минут, но ничего не менялось, вода все еще хлестала с потолка. Шатун к чему-то прислушивался, настороженно крутил головой. Вдруг свет в комнате опять погас.

– Да чтоб их там… – прохрипел Шатун. – Шуруп! Где ты пропал?

Ответа не последовало, или он был не слышен за шумом льющейся воды. Свет несколько раз мигнул и снова загорелся.

– Придется самому идти! – Шатун повернулся к долговязому: – Присмотри за ними, Сухарь! Разбегутся – шкуру с тебя спущу!

– Чуть что – шкуру спущу… – проворчал долговязый, едва Шатун скрылся за дверью. – Оставил меня здесь под холодным душем… лучше бы сам остался, а я пошел проверить…

Ника оглядела комнату. Нужно что-то делать, если она не хочет умереть от холода. Одна рука у нее оставалась свободной после того, как она открыла банковский чемоданчик. Этой рукой она попыталась ослабить узел на левой руке. Веревка промокла, и от этого еще хуже поддавалась.

Свет снова замигал. Теперь он мигал непрерывно, и в его вспышках Нике почудилась какая-то логика. Чередовались короткие вспышки и длинные… Может быть, кто-то пытается передать ей сообщение? Может быть, это азбука Морзе? Беда только в том, что Ника не знает эту телеграфную азбуку…

Справа послышался какой-то шум. Ника скосила туда глаза и увидела, что «свекровь», валявшаяся на полу, проделывает какой-то акробатический фокус. Она подтянула ноги к животу, сгруппировалась и вытянула до предела связанные за спиной руки. Еще теснее прижав ноги к животу, она протащила их через связанные руки, как через скакалку.

Теперь руки у нее были спереди.

Ника поразилась ее ловкости – такой трюк труден даже для профессионального акробата, не то что для женщины средних лет!

Но тут Сухарь повернулся к «свекрови» и заметил перемену в ее положении.

– Ты, швабра старая, что задумала?! – Он шагнул к ней, одновременно вытаскивая из кармана складной нож.

«Свекровь» легко вскочила на ноги, отступила в сторону, огляделась в поисках какого-нибудь тяжелого предмета, подходящего для самообороны. Бандит резким движением руки раскрыл нож, двинулся навстречу женщине, выставив вперед лезвие.

«Свекровь» скользнула влево и вдруг выбросила вперед связанные руки. Нож оказался между ними, одно незаметное движение – и веревка была перерезана, руки женщины освободились. Она отступила, Сухарь шагнул вперед – и женщина оказалась у него за спиной. Она захватила горло бандита локтем и сжала…

Ника следила за своей фальшивой «свекровью» с невольным восхищением. Ловкости той было не занимать, но силы явно не хватало. Бандит напряг шею, зажатую локтем женщины, попытался развернуться, взмахнул ножом, пытаясь зацепить женщину, но промахнулся.

Тогда он попятился, стараясь прижать женщину к стене.

Но при этом он зацепился ногой за валявшуюся на полу трубу, покачнулся и упал…

Раздался едва слышный вскрик… и Никина незадачливая «свекровь» вытянулась на полу под тяжестью бандита.

Тот почувствовал, что сжимающая горло рука разжалась, и вскочил на ноги.

Женщина осталась на полу, она не шевелилась и не подавала никаких признаков жизни. Из ее шеи торчала рукоятка ножа, а на цементном полу растекалась лужа темной крови.

Видимо, когда она вместе с Сухарем упала на пол, его нож вонзился в ее шею.

– Сдохла старая гадюка! – прошипел бандит и наклонился, чтобы поднять нож.

И в это мгновение свет в комнате снова погас. В темноте раздался звук падения, какой-то невнятный вскрик…

– Что за хрень… – прохрипел Сухарь испуганно, и тут свет снова вспыхнул.

В дверях стояли двое рослых парней в черной униформе с красной эмблемой на рукаве, один из них держал за локоть Шурупа. У того глаз был подбит, на запястьях виднелись наручники. Еще один парень в униформе подходил к Сухарю, который стоял на четвереньках рядом с мертвой женщиной.

– Встал! Отошел! Руки поднял! – скомандовал парень в черном.

Сухарь что-то невнятно пробормотал, но подчинился, учитывая явное численное превосходство противника. Парень в черном надел на него наручники.

В дверях появились еще два человека. Один – худощавый парень, с кривым шрамом на щеке и коротким ежиком седоватых волос, второй… второй был Андрей Щербаков.

– Ну вот, операция прошла успешно… – проговорил седой.

Андрей его не слушал. Он бросился к Нике.

– Ты жива? Ты в порядке? Они тебе ничего не сделали?

– Да жива я, жива! – проворчала Ника. – Помоги вот… развяжи меня… видишь – самой никак…

– Да, конечно, извини, я что-то совсем не врубаюсь… – Он поспешно разрезал ее путы, помог подняться.

– А это кто такие? – Ника, растирая запястья, кивнула на людей в черном.

– А это… это вот, познакомься, это Никита, мы вместе воевали в Чечне. – Андрей показал на седого.

– Ты был в Чечне? – Ника удивленно, новыми глазами взглянула на Андрея.

Ей трудно было представить его в горячей точке, с автоматом наперевес. Она привыкла видеть в нем скромного ботаника, офисный планктон. Тихий такой, спокойный парень. Если надо – поможет, а так не навязывается. Девчонки говорили, что он скучный… Хотя… тогда в банке ясно же было, что служба в армии выпала ему тяжелая…

– Мы вместе были! – проговорил Никита, подходя к ним. – Многое пережили… Он же…

– Короче, Никита – руководитель охранного предприятия «Мурена», он мне по старой дружбе помог…

От Ники не укрылась поспешность, с которой Андрей перебил друга и сменил тему.

– Да мне это и самому полезно! Мы сейчас этих гавриков полиции сдадим, они давно в розыске. А нам это зачтется. Частным охранникам с полицией дружить очень полезно.

Он повернулся к своим людям и спросил:

– Шатуна так и не нашли?

– Нет, как сквозь землю провалился!

– Вот везучий, гад! Между пальцев ушел!

– Ника! – подал вдруг голос Сергей. – Ника, развяжи меня, пожалуйста…

– Да, как же я про тебя забыла! – усмехнулась Ника.

Никита в это время разговаривал со своими бойцами, Андрей отошел в сторону.

– Ника… – прошептал Сергей, – спасибо тебе, что спасла меня. Ника, я должен все объяснить. Эта женщина… она… она все не так рассказала… я должен…

Ника поняла, что разговора не избежать. И что, вот так, прямо здесь, на виду у всех, они будут выяснять отношения? Перед Никитой и его бойцами, перед бандитами и самое главное – перед Андреем. Господи, какой стыд!

– Поедем домой, – сказала она ровным голосом. – То есть в ту квартиру, которую ты представил как свою. За сколько сняли ее?

– Ника… – Он попытался заглянуть ей в глаза, но понял, что сейчас не время.

– Никита, кто-нибудь из твоих ребят отвезет меня? – спросила она, игнорируя взгляд Андрея. – Я хочу вещи забрать и вообще…

Сергей опасливо, бочком, пробирался за ней. Никто его не удерживал.

В машине Ника села на заднее сиденье и забилась в уголок, тщательно следя, чтобы при резких поворотах не коснуться Сергея хоть чуточку.

Водитель находчиво включил радио и не лез с разговорами, хоть Ника и ловила в зеркале его любопытные взгляды.

Они почти подошли к подъезду, как вдруг боковым зрением Ника заметила какое-то быстрое движение. События последних дней приучили ее быть постоянно настороже, и она резко обернулась, готовая к любой неожиданности.

В нескольких метрах от подъезда стояла маленькая ярко-красная машина, и сейчас из этой машины выскочила молодая, коротко стриженная брюнетка в модном коротком пальто.

Ника узнала ее, хотя и видела всего один раз в жизни, в кабинете нотариуса Джапаридзе. Это была Александра – племянница ее покойного отца. Как и следовало ожидать, лицо Александры пылало от гнева и ненависти, отчего, прежде ухоженное и красивое, это лицо сделалось вульгарным и уродливым.

Но вот что было совершенно неожиданно – полный ненависти взгляд Александры был направлен не на Нику, а на ее спутника. Ах да, что-то такое говорила «свекровь» (чтоб на том свете досталась ей пригорелая сковородка!) про нее и Сергея…

– Вот как, дружочек-пирожочек! – процедила Александра, презрительно скривив губы. – Ты уже с ней, с этой деревенской коровой? Быстро переметнулся! Ну да, как же, ведь теперь она – богатая наследница! А давно ли ты обхаживал меня? Давно ли клялся в неземной любви? Как только пронюхал, что денежки достанутся этой дешевке – так сразу забыл все свои клятвы!

Ника искоса взглянула на Сергея. В его глазах было испуганное и вороватое выражение, как у мелкого воришки, которого поймали с рукой в чужом кармане, или у кота, которого застали за кражей сосисок. И когда он заговорил, обращался он не к Александре, а к Нике.

– Не слушай ее! – выпалил он полным праведного негодования голосом. – Она все врет! Она истеричка! У нас с ней ничего не было! Ничего и никогда!

– Ах, ничего? – пропела Александра издевательским голосом. – Ах, никогда? Может, мы с тобой вообще не знакомы?

– Да, она в меня влюбилась, не давала мне прохода, но я ее просто послал…

– Да, как же, послал! – Александра криво ухмыльнулась. – Хочешь, я перечислю все твои родинки? Начиная с той, что под левой лопаткой! Хочешь, расскажу, как ты ведешь себя в постели? Впрочем, в этом нет ничего интересного… Хочешь, я скажу на память все ласковые имена, которыми ты меня называл? Небось она их тоже знает… – Александра мотнула головой в сторону Ники.

Если бы это случилось на несколько дней раньше, да хотя бы вчера, Ника от этих слов испытала бы невыносимую боль. Но теперь… теперь ей было наплевать. Она уже разглядела подлинного Сергея, его фальшивую, лживую натуру – и слова Александры почти ничего не добавили к ее представлению о муже. Муже…

Тьфу, как противно!

– Проваливай! – выкрикнул Сергей срывающимся голосом. – Ты для меня пустое место!

Ника смотрела на него новыми глазами.

Теперь она видела, как он рисуется, как тщательно обдумывает каждую свою фразу, каждый жест, словно глядя на себя со стороны и выстраивая, как ему кажется, самую выигрышную мизансцену. И все равно он выглядел пошлым и жалким.

Дешевый провинциальный актер – вот он кто!

Это сейчас, тут же усмехнулась про себя Ника, а раньше-то… Как она обмирала от одного его прикосновения, да что там – эсэмэску от него прочитает – и то радости на полдня! Как она плавилась под его взглядами, как таяла от его слов. И ведь поверила, идиотка этакая, что это все серьезно, что это… что это навсегда. До чего же стыдно!

Ника постаралась отойти в сторону, Александра орала и вовсе что-то несусветное и наступала на Сергея, целясь длинными, ярко накрашенными ногтями ему в глаза.

Тут открылась дверь подъезда, и вышла старуха с собачкой корги. Она посмотрела изумленно на их группу и сделала было шаг назад, но корги твердо была настроена на прогулку, так что дернула поводок, и старуха вывалилась наружу, а в это время Ника проскочила в подъезд. И услышала крик и лай корги. В маленькое окошко на двери было видно, что Сергей, отчаявшись отцепиться от Александры, здорово врезал ей по физиономии, и она, отлетев, свалилась прямо на корги.

– Ника, постой! – Он вбежал за ней в подъезд и нагнал на втором этаже.

Ника остановилась перед дверью квартиры, куда он неделю назад привез ее из аэропорта – счастливую, полную надежд на новую, интересную жизнь с любимым мужем. Да, вот же он – муж. Объелся груш!

И тут она сообразила, что не сможет попасть в квартиру, потому что у нее нет ключей. Были ключи у «свекрови» и у этого типа, которого в обезьянник загребли с ее помощью. Ничего, пускай там посидит и подумает о собственном поведении.

– Я открою! – Сергей уже склонился над замком, стало быть, у него тоже ключи были.

В квартире было душно и никакого порядка. Валялись какие-то бебехи, обрывки веревок, старая поношенная обувь.

Ника прошла в спальню, достала из кладовки чемодан и начала собирать вещи. Не то чтобы одежда была ей нужна, но следовало забрать из этой квартиры все, особенно документы.

– Ника… – Сергей притащился за ней. – Ника, мы должны поговорить…

– Да что ты? – сквозь зубы процедила она. – И о чем ты собираешься разговаривать? Что выяснять? Мне, знаешь ли, все про тебя ясно. Сначала свекровь просветила, потом Александра.

– Они все врут! – пылко вскричал Сергей.

И тут же понял по ее лицу, что взял неправильный тон. И быстро сменил тактику:

– Ника. – Он осторожно подошел ближе. – Ника, конечно, я очень виноват перед тобой. Ну да, я поддался искушению, я слабый человек, как многие. Я играл в азартные игры, не сумел себя обуздать и влез в долги. И когда она, Лидия, посвятила меня в свой план, я согласился. Потому что у меня не было другого выхода. Но когда я познакомился с тобой… Ника, я должен сказать… я знал много женщин, я этого не скрываю, но ты… ты особенная…

Ника не успела отстраниться, когда он схватил ее руки.

– Ника, дорогая, прости меня! – Он прижал ее руки к своим пылающим щекам (надо же, мимолетно удивилась Ника, щеки-то и правда горячие, ну, силен парень, артист прямо). – Ника! – Он отпустил ее руки и упал перед ней на колени. – Умоляю, дай мне последний шанс! Руки мои чисты, я не преступник, я просто слабый человек. А ты… я верю, ты сумеешь меня перевоспитать…

– Да для чего мне это нужно? – всерьез удивилась Ника.

– Что? – Он поднял лицо и посмотрел с легким недоумением.

– Сам посуди, за каким чертом мне нужно тебя перевоспитывать? – заговорила Ника. – Зачем ты мне сдался? Значит, сделаем так: я сейчас уезжаю отсюда в свою квартиру, а ты остаешься здесь. Или можешь катиться отсюда, куда хочешь. И больше мы с тобой не увидимся. Никаких разговоров и звонков по телефону, впрочем, я номер поменяю. И не вздумай ко мне явиться, я охрану предупрежу.

– Ах вот как заговорила… – до него с трудом, но все же дошло очевидное – что она больше не поведется на его речи.

И Ника увидела, как лицо его резко изменилось. Где его привычное обаяние, где приветливость и мягкость, где ласковый взгляд, куда все это делось? Теперь черты его искривились, он кусал губы и некрасиво поводил носом.

– Ах, вот как заговорила… – повторил он и встал, возвышаясь теперь над ней, – а не забыла ли ты, дорогая моя девочка, что мы с тобой женаты? Законным, так сказать, браком сочетались хоть и в твоем зачуханном городишке, однако власть и там есть. Так что у меня свидетельство о браке имеется, и в паспорте штамп стоит.

– Ты сначала верни паспорт свой! – Ника вспомнила, что паспорт его с фальшивой фотографией забрали полицейские.

– Верну. Скажу, что украли, заявление напишу, – успокоил он ее. – Так что, дорогая женушка, ты наследство получила, когда мы с тобой официально женаты были. И так просто ты от меня не отвяжешься. Делиться надо.

– Ну, вот теперь ты настоящий! – Ника ощутила, что ей стало неизмеримо легче, даже стыд куда-то делся. – Значит, сиди здесь и жди звонка от моего адвоката. У меня ведь денег много, так что я самого лучшего найду. Если будешь артачиться, то добьюсь, что брак вообще недействительным посчитают, тогда как бы ты мне еще должен не остался. А если все быстро и полюбовно решится, тогда, может, сколько-то денег и получишь. Хотя на много не рассчитывай. В общем, пока, я такси вызываю, и больше мы с тобой не увидимся.

Ника подхватила чемоданы и ушла, не оглядываясь.

Такси приехало быстро, она хотела дать адрес квартиры, что досталась ей от отца, но вовремя вспомнила про смерть экономки. Вот тоже еще проблема…

– Везите меня в какой-нибудь приличный отель в центре, – сказала она таксисту, – цена не имеет значения.

– Найдем! – весело отозвался таксист.

Ночью Ника спала как убитая, а утром позвонила Андрею и, не вдаваясь в подробности, сказала, что хотела бы встретиться.

Назначая место встречи, она обмолвилась, что живет теперь в отеле. Он ничего не сказал, хоть, несомненно, понял, что с Сергеем они расстались.

«И хватит об этом! – неожиданно зло подумала Ника. – Не желаю ничего никому объяснять!»

Сама она решила, что смерть экономки может быть связана с содержимым шкатулки, и теперь настало время с ним разобраться.

На этот раз Ника увидела Андрея издалека. Он стоял возле перекрестка, понурившись, поглядывая на часы. Она подошла к нему сзади и проговорила:

– Привет! Извини, я опоздала…

– Ничего! – Андрей повернулся к ней, порозовел, глаза его засияли. – Как ты?

– Ой, тут коротко не ответишь!

– Да я никуда и не тороплюсь. Может, посидим где-нибудь?

– А ты не захватил ту шкатулку, которую я тебе отдала?

– Нет, как-то не подумал. Она у меня дома…

– Дома? – удивленно переспросила Ника. Для нее слово «дом» звучало странно. Будет ли у нее когда-нибудь свой дом?

– Ну да. Я тут неподалеку квартиру снял по интернету. Надо же где-то жить, а в гостинице дорого. Если ты меня здесь подождешь, я быстро обернусь…

– Да зачем? Пойдем к тебе, если это правда близко.

– Ко мне? – Андрей оживился. – Конечно, близко! Совсем рядом, вот тут, за углом!

Они немного прошли по Большому проспекту, свернули, подошли к железной двери подъезда. Андрей открыл ее ключом-таблеткой, пропустил Нику вперед.

Его квартира была на втором этаже.

– Ты только не обращай внимания, – засуетился Андрей, едва они вошли в прихожую, – тут не убрано… тут беспорядок… я не знал, что ты придешь… если бы знал, я бы прибрался…

– Да ладно, все вполне прилично! – отмахнулась Ника.

Квартирка была небольшая, но довольно чистая, во всяком случае, находиться в ней было гораздо приятнее, чем в той берлоге, куда привезли Нику из аэропорта. Андрей провел Нику в скромно обставленную гостиную, торопливо задвинул ногой под диван потертые тапочки.

– Посиди пока здесь, я сейчас кофе сварю… или, может быть, ты хочешь чаю?

– Можно кофе, если есть. И достань ту шкатулку.

Андрей выдвинул ящик комода, вытащил оттуда резную шкатулку, поставил ее на стол и ушел на кухню. Оттуда донесся какой-то грохот и приглушенное ругательство, потом наступила тишина.

Ника подошла к столу, взяла шкатулку в руки, осмотрела.

Всю поверхность шкатулки покрывали сложные узоры, посреди крышки была какая-то надпись, выполненная изящной восточной вязью.

Ника попыталась открыть крышку – но не нашла ни защелки, ни замка. Она повертела шкатулку так и этак, но не смогла ее открыть.

С кухни появился Андрей с медной джезвой в руках. Он поставил на стол две чашки, разлил кофе, вопросительно взглянул на Нику.

– Не знаю, как ее открыть, – пожаловалась та.

– Ну, давай выпьем кофе, может, какая-то мысль придет в голову.

Ника улыбнулась, взяла чашку.

Она почувствовала удивительный покой. Здесь, на съемной квартире Андрея, она и правда чувствовала себя как дома – не то что в той квартире, где все было не тем, чем казалось, где от чашки чаю можно было заснуть…

Господи, да хватит уже вспоминать про тот ужас! Свекрови уже и на свете нет, а с Сергеем она разберется. Он же трус, так что не станет искать лишних проблем на свою голову. Деньгами небольшими от него откупиться, да и забыть про все…

Вдруг кто-то позвонил в дверь квартиры.

– Ты кого-то ждешь? – испуганно проговорила Ника.

Ей пришло в голову, что Сергей все-таки выследил ее.

– О черт! – Андрей страдальчески поднял глаза к потолку. – Опять он! Будет звонить, пока не открою!

– Он? Кто это – он?

– Да сосед мой! Рядом квартиру снимает и то и дело ко мне ломится – то чего-то попросить, то посоветоваться…

В дверь уже не только звонили, но и стучали.

– Подожди, сейчас я его выпровожу…

Андрей вышел в прихожую, щелкнул замком – и почти сразу в гостиную, толкая перед собой упирающегося Андрея, ввалился смуглый парень в коричневой кожаной куртке.

– Мне сейчас некогда… – бормотал Андрей. – У меня гости… ты же видишь…

– О, у тебя дэ-вот-чка! – радостно воскликнул незваный гость, увидев Нику. – Будэм знакомиться! Меня зовут Кемаль… я изучать русский язык… я приехать из Турция… а как тэбя зовут?

– Кемаль! – попытался пробиться к нему Андрей. – Говорю же – мне некогда!

– Я понимать! – Кемаль прижал руки к груди. – Ты с дэ-вот-чка… ты только отвечать на один вопрос – и я уходить…

– Ну, какой еще вопрос? – простонал Андрей, обменявшись с Никой выразительным взглядом.

– Я тоже познакомиться с дэ-вот-чкой, отчень красивый дэ-вот-чка, только когда мы с ней прос-чались, она сказала такое, что я нэ понять… вот здесь я записать… – Кемаль достал из кармана листок и с выражением прочитал: «Сдэлай так, чтобы я тэбя отчень долго искаль и никогда нэ нашель…»

Кемаль поднял голову, взглянул на Андрея:

– Я отчень хорошо знает русский язык, но я не понимать… что она хотеть – играть со мной в ролевые игры? Я знаю ролевые игры, я уметь играть…

– Нет, не то, – осторожно ответил Андрей, чтобы не рассмеяться. – Эта девушка хотела тебе сказать, что больше не хочет с тобой встречаться.

– Не хотеть? – воскликнул Кемаль. – Как это – не хотеть? Я ей все, что она хотеть! Я ей из Турции платья привозить, шелковый шарф привозить, кофта привозить, красивый бусы привозить, шкатулка привозить, вот как эта… – Он показал на шкатулку, стоящую на столе. – Турецкий шкатулка хороший… что еще этот русский дэ-вот-чка надо?

– А это тоже турецкая шкатулка? – спросила Ника, заинтересовавшись его словами.

– Турецкий, турецкий! – подтвердил Кемаль. – Вот ведь, на ней по-турецки написано…

– А что на ней написано?

– На ней написано – нажми один раз на узун, три раза на мерхаба и два раза на араба…

– А что это такое – узун, мерхаба?

– Узун, мерхаба, араба – это турецкие буквы… как это сказать? Они так называться в альфабет…

– В алфавите! – догадалась Ника.

– Да-да, в алфавите!

– Как у нас раньше были аз, буки, веди… – проговорил Андрей.

– А где здесь эти буквы? – не отставала от Кемаля Ника.

– Ну вот. – Кемаль показал на буквы в надписи. – Это – узун, это – мерхаба, это – араба…

– Спасибо! – искренне проговорила Ника.

– А теперь иди-ка ты домой и сделай так, чтобы мы тебя очень долго искали! – добавил Андрей.

– О, теперь я понимать! – усмехнулся Кемаль. – Ты говорить мне «до свидания!».

Едва дверь за ним закрылась, Ника бросилась к столу, где стояла шкатулка.

– Как он сказал – один раз нажать на узун, три раза на мерхаба и один раз на араба?

– Вроде бы два раза на араба…

– Надо было записать, пока он не ушел!

– Я и так едва его выпроводил!

Ника нажала на те буквы, которые ей показал Кемаль. Внутри шкатулки что-то щелкнуло, и она открылась.

Под крышкой, на подкладке из красного шелка, лежал сложенный вчетверо листок пергамента.

Ника почувствовала укол разочарования.

Она думала, что найдет в шкатулке какую-нибудь удивительную драгоценность – бриллиантовое колье, или браслет с изумрудами, или, на худой конец, перстень с огромным сапфиром, а тут всего лишь старая, потертая бумажка.

Но потом она подумала, что если ее отец, богатый и влиятельный человек, приложил такие серьезные усилия, чтобы спрятать эту шкатулку с ее содержимым и передать эту шкатулку ей, своей дочери, – значит, это не простая бумажка, а что-то очень важное… Опять же Юлия Милановна… человек, можно сказать, жизнью за это заплатил…

Ника развернула пергамент.

На нем были выведены выцветшими, едва различимыми чернилами какие-то непонятные слова.

– Что там такое? – спросил Андрей.

– Какая-то надпись…

– По-турецки?

– Да нет… буквы, кажется, латинские, но на каком языке – не знаю…

Ника попыталась разобрать выцветшую надпись.

Сначала шли какие-то странные, бессмысленные слова… – Ablanatalba ablanatana alba…

Ника начала читать вслух – Абланаталба абланатана алба… – и дальше слова полились сами. – Fiat firmamentum in medio aquanim et separet aquas ab aquis…

Ника произносила эти слова, не понимая их значения, но само звучание этих слов заставило ее сердце чаще биться.

За окном, где еще мгновение назад висела тусклая декабрьская хмарь, внезапно засияло солнце. Краски окружающего мира стали ярче и выразительнее, как будто кто-то промыл стекло, отделяющее Нику от мира, звуки стали громче и отчетливее, и душу Ники наполнила беспричинная, чистая радость…

Ника шла по улице в странном, непривычном состоянии. У нее было такое чувство, что она только что узнала о себе самой и о своей жизни что-то новое, что-то необыкновенно важное. И не только о своей жизни, но и о жизни вообще, об окружающем ее мире. И это новое и важное было связано всего лишь со старым пергаментом, который лежал у нее в сумке. Даже не с самим пергаментом, а с начертанными на нем загадочными, непонятными, волнующими словами.

От этого пергамента исходило удивительное тепло.

Ника ощущала это тепло сквозь сумку, сквозь одежду.

И ей хотелось снова прочесть загадочные слова, снова ощутить то чувство полноты и цельности жизни, которое она почувствовала, прочтя их первый раз.

Она не могла дождаться, пока доедет до дома, и зашла в первое попавшееся кафе.

Устроившись за угловым столиком, она достала из сумки пергамент, но тут к ней подошла официантка. Ника заказала чашку кофе, хотя только что выпила кофе в гостях у Андрея. Лишь бы официантка скорее оставила ее в покое…

Едва дождавшись, пока та отошла, Ника развернула пергамент и начала читать – шепотом, едва слышно:

– Абланаталба абланатана алба…

И тут боковым зрением она увидела, что кто-то подходит к ее столику. Это было так несвоевременно, так неуместно, так неприятно…

Ника подняла голову и увидела особу неопределенного возраста, с бесцветными жидкими волосами, в длинной коричневой юбке и коротком меховом жакете. Вся она была какая-то бесцветная, невзрачная, тусклая, как ноябрьские сумерки. И эта бесцветная особа явно собиралась сесть за Никин стол.

– Вы позволите? – прошелестела она таким же бесцветным, невыразительным голосом.

– В кафе полно свободных мест! – проговорила Ника раздраженно. – Вы не могли бы сесть за другой столик?

– Ты меня не узнала? – выдохнула бесцветная женщина, и на какое-то мгновение сквозь ее тусклую оболочку проглянуло какое-то подлинное чувство. Но она тут же вздрогнула и повторила другим тоном, робким и заискивающим:

– Вы не узнали меня, Вероника Дмитриевна?

И тут Ника ее действительно узнала. Она один раз встречалась с этой женщиной – в нотариальной конторе. Та сопровождала Александру, наглую и беспардонную племянницу ее отца.

– Вы позволите? – повторила бесцветная особа, и, не дожидаясь разрешения, села напротив Ники.

– Что вам от меня нужно? – проговорила Ника усталым голосом.

Ей вовсе не хотелось сейчас разговаривать с этой женщиной. Да и ни с кем не хотелось разговаривать. Ей хотелось, чтобы ее оставили в покое, чтобы ей дали прочесть еще раз волшебные слова, начертанные на старом, выцветшем пергаменте…

Но бесцветная женщина не собиралась оставить ее в покое.

Она уставилась на Нику своими блекло-серыми глазами и прошелестела едва слышно:

– Мне… мне самой ничего от вас не нужно. Поверьте мне – я не стала бы вас беспокоить, если бы… если бы не Сашенька. Вы не представляете, какое это нежное, ранимое существо!

– Вот уж не сказала бы! – Ника вспомнила, как вела себя Александра у нотариуса, с каким презрением и высокомерием она смотрела на нее вначале и какой ненавистью сочилась позже, когда услышала, что Ника получит по завещанию большую часть имущества своего отца! И потом, буквально вчера. Она, конечно, злилась на Сергея, но Нику тоже обозвала по-всякому. Так что нету у Ники к ней никакого сочувствия.

– Зря вы так! – вспыхнула бесцветная женщина. – Вы ее совсем не знаете, но если бы вы узнали ее поближе…

– Вот уж чего я точно не хочу!

– Она мне как дочь… я воспитывала ее с ранних лет…

– С чем я вас и поздравляю! Но опять же не понимаю, чего вы от меня хотите!

– Я хочу… – Теперь ее голос окреп, стал отчетливым и звучным. – Я хочу, чтобы вы поступили по справедливости!

– Это как?

– Чтобы вы отказались от наследства в пользу Сашеньки!

– Что?! – Ника подумала, что ослышалась. – Это с какого, извиняюсь, перепуга? С какой стати?

– С такой, что так будет справедливо! Сашенька – хрупкий цветок, нежное, ранимое создание! Она не перенесет нищету… она погибнет, зачахнет…

– Что-то я не заметила, чтобы она выглядела нищей! Да и мой отец, насколько я помню, кое-что ей оставил…

– Это такие гроши! – Женщина небрежно махнула рукой. – Сашеньке этого хватит совсем ненадолго… она не привыкла жить в бедности, ее это убьет! Она уже рассчитывала на это наследство и теперь просто не в состоянии…

– А я, значит, в состоянии?

– Вы – это совсем другое дело! – женщина снова махнула рукой. – Вы уже привыкли к такой жизни, и вам много не нужно… у вас не такие большие потребности…

– Да вы, по-моему, просто ненормальная! – проговорила Ника. Она почувствовала, как в висках зарождается пульсирующая боль. – Оставьте меня…

Тут тусклые глаза ее собеседницы вспыхнули темным огнем, она перегнулась через стол и зашептала:

– Лучше уступите! Лучше уступите по-хорошему! Иначе вы просто не представляете, что вас ждет!

– Оставьте меня в покое! – повторила Ника и завертела головой в поисках официантки. Но та, как назло, словно сквозь землю провалилась. Вот когда она нужна…

Тут Нике пришло в голову, как она может отгородиться от этой сумасшедшей.

Она опустила глаза к пергаменту, который все еще лежал на столе, и снова начала читать:

– Абланаталба абланатана алба… Fiat firmamentum in medio aquanim et separet aquas ab aquis…

Непонятные, магические слова, как и в первый раз, наполнили ее силой и покоем, теплом и жизнью. Ей больше не страшно было безумие этой бесцветной тетки, оно ничуть ее не волновало. Перед ней открылась прелесть и волшебство мира…

– Абланаталба абланатана алба… quae superius sicut quae inferius et quae iuferius sicut quae superius ad perpetranda miracula rei unius…

Ника на мгновение оторвалась от пергамента и взглянула на свою визави. С той происходило что-то непонятное. Бесцветные глаза стали ярче, в них проступила печаль, постепенно переходящая в тихий молитвенный восторг.

Бесцветная женщина была не здесь. Она перенеслась в иной, высший, прекрасный мир…

Ника дочитала текст на пергаменте. Как и в первый раз, он наполнил ее силой и уверенностью. Теперь ей была не страшна блеклая тетка, сидящая по другую сторону стола…

Но та тоже была настроена совсем иначе. Враждебность полностью исчезла из ее взгляда, наоборот, теперь она смотрела на Нику с преданным, собачьим выражением.

– Я не знала, какая вы! Я была слепа! Я ничего не понимала! Простите меня! – лепетала она, пытаясь поймать Никину руку.

Наконец это ей удалось, и она поцеловала руку влажными губами.

Нику передернуло от отвращения.

Преданность этой противной тетки была едва ли не хуже, чем недавняя ненависть.

– Да отвяжитесь же вы от меня! – раздраженно проговорила Ника. – Сколько можно?

– Я сделаю для вас все, все, что угодно! Все, о чем вы попросите! Ради вас я не пожалею жизни!

– Если вы и правда готовы все сделать – просто уйдите, оставьте меня в покое!

– Я уйду, если вы этого действительно хотите! Но я непременно вернусь, чтобы доказать свою преданность!

С этими словами тетка вскочила из-за стола и бросилась прочь из кафе, но по дороге она то и дело оглядывалась, через плечо бросая на Нику преданные взоры.

Ника проводила ее удивленным взглядом и покачала головой.

Ну и ну! Вот так пергамент! Он поистине творит чудеса!

На следующий день Ника позвонила нотариусу Джапаридзе. Ответил он сам страдальческим голосом.

– Вы из агентства по найму? – спросил он. – Давно жду!

Ника представилась и сказала, что ей нужно с ним приватно поговорить, на что Джапаридзе ответил, что контора его сейчас закрыта по причине отсутствия помощницы.

– Что с ней случилось? – поинтересовалась Ника. – Сбежала?

– Умерла, – бухнул нотариус, – скоропостижно.

– Я все-таки приеду, – решительно сказала Ника.

Нотариус сам открыл дверь. Вид у него был не блестящий.

– Догадываюсь, что со смертью вашей помощницы не все гладко, – осторожно начала Ника.

– Все так и есть! – Он махнул рукой. – Полицейские тут были, замучили совсем, этак я всех клиентов растеряю…

– Не хотелось бы вас расстраивать еще больше… – начала Ника.

– Вы что-то знаете? Да говорите уж, – вздохнул нотариус. – Семь бед – один ответ!

И Ника рассказала про предательство секретарши.

Джапаридзе схватился за голову:

– Надо же! Столько лет у меня проработала! Какой ужас!

В качестве извинения он связал Нику с очень хорошим адвокатом, который тут же понял ее проблему с Сергеем и обещал ее решить в самое ближайшее время. Что и сделал, позвонил Нике через пару дней и предложил встретиться в грузинском ресторане на Девятой линии.

Адвокат уже сидел за столиком в глубине зала. Круглая лысина блестела, в ней отражалась люстра. Круглые очки сползли на нос. Перед ним стояла мисочка с сациви.

– Вероника Дмитриевна, дражайшая! – воскликнул он, приподнимаясь. – Извините, я очень тороплюсь, мне в Москву нужно ехать. Но вы должны как можно скорее подписать вот эти бумаги…

– А что Сергей – подписал соглашение?

– Подписал, подписал! – Адвокат радостно заулыбался, замахал маленькими пухлыми ручками. – А что еще ему оставалось? Знаете, дражайшая, что в таких случаях говорил мой двоюродный дядя, между прочим, умнейший человек?

– Откуда же мне знать? – Ника усмехнулась, адвокат с его многословием и непрерывной бурной жестикуляцией напоминал ей то ли клоуна, то ли булгаковского кота Бегемота. Ему не хватало только самовара с бензином.

– Мой дядя говорил – лучше хрен, чем ни хрена! – И адвокат рассмеялся, довольный собственным остроумием. – Вероника Дмитриевна, дражайшая, я вам тоже заказал сациви. Сациви здесь очень хорошо готовят. Вы обязательно должны попробовать.

– Ну, если вы уже заказали… – Ника села рядом с ним. – Что нужно подписать?

– Вот это, и это, и еще это…

Он разложил перед ней несколько листов.

Пока Ника просматривала документы, пытаясь вникнуть в их содержание, он доел сациви, выпил чашку кофе и удовлетворенно промурлыкал:

– Ну, вот и отлично…

Вдруг у него зазвонил мобильный телефон.

Адвокат схватил телефон, поднес к уху и замурлыкал:

– Да, слушаю вас, дражайший Михаил Юрьевич… да что вы говорите? Бегу! Лечу! Уже в полете!

Спрятав трубку, он повернулся к Нике и сложил ручки в молитвенном жесте:

– Вероника Дмитриевна, дражайшая, простите меня великодушно, должен мчаться! Наиважнейшее дело! Труба, как говорится, зовет! Вы подписали? Отлично!

Он сложил подписанные Никой листы в свой маленький портфельчик, протянул ей еще один документ и проговорил:

– А это, дражайшая, прочтите на досуге, это окончательный вариант. Как только вернусь из Москвы – скорее всего, завтра вечером – мы с вами все обсудим. Целую ручки!

Вероника моргнула – а когда открыла глаза, адвокат уже исчез, только воздух дрожал там, где он только что был, как дрожит он летом над разогретой солнцем дорогой.

Вероника покачала головой, убрала в сумку документ, оставленный адвокатом, и принялась за сациви…

И вдруг осознала, что она снова не одна за столом.

Она вздрогнула и повернула голову.

Рядом с ней сидел коренастый, широкоплечий человек без возраста, с длинными, как у гориллы, руками и лысой, как бильярдный шар, головой. На нее смотрели в упор маленькие злые глазки под тяжелыми набрякшими веками.

Шатун.

– Ну, здравствуй, Вероника! – проговорил он низким, властным голосом. – Давно не виделись!

– Хоть бы и век вас не видать! – выпалила Вероника.

– И тебе не хворать!

– Чего вы от меня хотите? Зачем явились?

– А ты как думаешь?

– И думать не хочу!

– Это ты зря. Очень зря. Думать вообще полезно. Особенно в твоем положении.

– Это какое такое у меня положение?

Шатун отмел ее вопрос небрежным жестом ладони и проговорил, роняя слова, как камни:

– Ты прикинь – за мной вся полиция города гоняется, всех моих людей взяли. Не по твоей ли вине?

– По моей? – Вероника задохнулась от возмущения. – Вы меня похитили, мучили – и я же виновата?

Шатун опять отмел рукой ее возражение и продолжил:

– Не будем считаться, кто прав, кто виноват. Мне нужно залечь на дно, спрятаться куда-нибудь, а для этого нужно что?

– Деньги, – догадалась Ника.

– Правильно говоришь – деньги! И вот ты мне их и дашь.

– С какого перепуга?

– С какого? А с такого, что у тебя выхода нет. Если ты не дашь мне денег – конец тебе. Причем не в переносном смысле, а в самом что ни на есть буквальном. Ты меня знаешь, мне человека убить – все равно как комара прихлопнуть. Раз – и нету! А ты молодая, тебе еще жить да жить… тем более с деньгами, которые тебе папаша оставил. Поделись со мной деньгами – и живи дальше, я не возражаю.

Ника опустила глаза на свою сумку, снова подняла их на Шатуна. Он встретил ее взгляд своим прямым и властным взглядом, словно скрестил с ней шпаги. В его взгляде Вероника увидела жестокость и безразличие к чужой жизни.

Конечно, можно попытаться откупиться от него – но с таким человеком ни о чем нельзя договариваться, ему ни в чем нельзя верить. Он возьмет деньги – и все равно убьет ее. Ему ведь это и правда – как комара прихлопнуть…

А что, если…

Она вспомнила сцену с бесцветной женщиной, теткой Александры. Как изменилась она под действием текста, написанного на старинном пергаменте! Если сработало тогда – может, сработает и сейчас? Конечно, Шатун – это не стареющая старая дева, это совсем другой случай, но чем черт не шутит, вдруг на него тоже подействуют те удивительные слова… другого выхода все равно нет…

– Я сейчас не могу получить никаких денег! – проговорила она раздраженно. – Видел, здесь только что был адвокат? Он мне сказал, что муж – Сергей, ты же его знаешь – выдвинул встречный иск, и до конца разбирательства все мои счета заморожены.

– Врешь, – спокойно и уверенно ответил Шатун.

– Вру, да? А вот я сейчас тебе прочитаю документ, который он мне принес!

Она открыла сумку, заметив краем глаза, как напрягся при этом Шатун – вдруг у нее там пистолет или баллончик с опасным газом? Но он сразу успокоился, увидев, что она достала из сумки всего лишь бумаги. Документ, который оставил ей адвокат, и старинный, потертый на сгибах желтоватый пергамент.

Пергамент она положила так, чтобы можно было прочесть текст, и начала медленно, отчетливо:

– Абланаталба абланатана алба… Fiat firmamentum in medio aquanim et separet aquas ab aquis…

– Это еще что за хрень кошачья? – проговорил Шатун, и его маленькие глазки растерянно заморгали.

Он столкнулся с чем-то незнакомым, незнакомым и непонятным. А все непонятное вызывало у него недоверие и страх.

– Слушай, слушай! – перебила его Ника и продолжила, отчетливо произнося непонятные слова: – Абланаталба абланатана алба… quae superius sicut quae inferius et quae iuferius sicut quae superius ad perpetranda miracula rei unius…

Ника уже не первый раз произносила эти слова, но у нее снова захватило дух от их завораживающей красоты. В этих словах была и печаль о чем-то миновавшем или несбывшемся, и радость от вечной, ускользающей прелести мира…

Шатун вжался спиной в спинку стула. Его челюсть отвисла, глаза остекленели, он смотрел на Нику в полной растерянности. Он не понимал, что с ним происходит.

Наконец он сглотнул, на мгновение прикрыл глаза и с трудом, преодолевая внутреннее сопротивление, как будто шел против сильного течения, проговорил:

– Ну, так я же не знал, что ты… это… что тебя надо… ну, раз так… говори, я все сделаю, что ты прикажешь…

– Пока ничего не нужно, – ответила Ника, поражаясь удивительной силе древнего пергамента. – Пока ты пойдешь…

Она не успела закончить.

К их столу подошел официант. Что-то в нем было странное, выпадающее из образа – настолько выпадающее, что Ника уловила это боковым зрением и подняла на него глаза.

Это был мужчина лет сорока, невысокого роста, с блестящими глазами и оттопыренными ушами. Белая куртка официанта была ему явно велика, но самое главное – его глаза. Глаза эти были внимательные и жесткие. Глаза хищника, убийцы, а не заурядного работника общественного питания.

– Что… что вам… – начала Ника задавать вопрос, но не успела его закончить.

События начали развиваться с немыслимой, нереальной, неправдоподобной быстротой. Официант сбросил салфетку, которая закрывала его правую руку – и в его руке обнаружился небольшой черный пистолет, к стволу которого была прикреплена длинная металлическая трубка.

Где-то в подсознании у Ники мелькнуло слово «глушитель», но она не успела осознать, что это слово значит и какое отношение имеет к происходящему.

Впрочем, это не имело сейчас никакого значения. Значение имело только то, что удлиненный черной насадкой ствол пистолета был направлен прямо на нее.

Ника попыталась отскочить, увернуться от направленного на нее черного зрачка пистолета, но для этого нужно было время, а как раз времени у нее не было. Не было даже лишней секунды. Она еще только начала приподниматься со своего места, а пистолет уже готов был выдохнуть в нее смерть…

Говорят, что в последнюю секунду жизни перед внутренним взглядом человека успевает пролететь вся его жизнь, все его удачи и ошибки, все радости и невзгоды.

Интересно, кто это выдумал – ведь последняя секунда жизни на то и последняя, что после нее уже ничего нет, и никто не сможет рассказать о своих последних видениях.

Во всяком случае, перед внутренним взором Ники ничего подобного не пролетело, у нее только мелькнула смутная мысль о бессмысленности происходящего…

Но в следующую долю секунды произошло нечто неожиданное.

Рядом с Никой раздалось настоящее звериное рычание, и массивная, тяжелая фигура метнулась к фальшивому официанту.

Ника увидела, как Шатун, одним движением опрокинув стол, налетел на человека с пистолетом, повалил его на пол, обрушился на него сверху и сжал на его горле свои волосатые руки.

В последнее мгновение перед этим официант сместил ствол пистолета, направив его на Шатуна, и нажал на спуск. Раздался негромкий хлопок, и на спине Шатуна появилось круглое черное отверстие, из которого хлынула кровь.

Тем не менее, словно не замечая страшную рану, Шатун, рыча, как не вовремя разбуженный медведь, продолжал сжимать руки на горле незадачливого убийцы.

Глаза фальшивого официанта вылезли из орбит, побагровели и покрылись бессмысленной мутной пленкой. Официант захрипел, несколько раз дернулся и затих. Изо рта у него выступила розоватая пена. Шатун тоже застыл, но даже мертвый, он продолжал с нечеловеческой силой сжимать руки на горле стрелка…

В зале ресторана стояла гробовая тишина. Ника, глядя на две неподвижные фигуры, без сил сползла на пол. Немногочисленные посетители застыли, как восковые фигуры в Музее мадам Тюссо.

Тут открылась дверь, и в зал влетела нелепая фигура в потертом меховом жакете.

«Ее только тут не хватало», – мысленно простонала Ника.

Путаясь в длинной юбке, женщина подбежала к Нике и протянула к ней руки.

– Вероника Дмитриевна! Простите, простите меня! Недоглядела, недоглядела, упустила…

Она плюхнулась рядом с Никой на колени и прижала руки к обширной груди. От мехового жакета так несло нафталином, что Ника едва не чихнула. Но стало легче, как от нашатыря.

– Это она, она, – тряся головой и захлебываясь, говорила женщина, – она, Александра, она киллера наняла, нашла его в интернете и договорилась. Она грозилась, что вас убьет, но я думала, что это так, одни разговоры. А она… господи, простите, простите меня! Недоглядела, упустила ее из виду… Она же на учете состоит, она же лежала уже на Пряжке…

Шоу пошло по кругу. Ника отмахнулась от протянутых рук и встала сама.

– Что мне делать, как искупить? – взывала тетя.

– Идите домой, – четко сказала Ника, – и вызывайте психперевозку. Или полицию ждите, сами уж решайте, как лучше.

Тетя застегнула свой меховой жакет и пошла к выходу, шагая широко и целеустремленно. Как раз успела до появления полицейских. Остальным посетителям повезло меньше, всех задержали до выяснения обстоятельств.

Обратный путь до текии показался Хасану удивительно коротким и легким. Он не заметил, как прошел по каменистой горной тропе, не заметил, как миновал жалкие хижины предместья, как прошел по узким горбатым улочкам города. Опомнился он уже в своей келье.

Смеркалось.

Остальные дервиши уже закончили свои дневные работы и тоже разошлись по кельям. Наступила тишина, наполненная только дыханием ветра и голосами ночных птиц.

Хасан ворочался на своем узком и жестком ложе и никак не мог заснуть. Каждый раз, когда он закрывал глаза, ему виделось изнуренное лицо за решеткой земляной тюрьмы, слышался хриплый от жажды голос, который рассказывал историю каллиграфа. Каллиграфа, которому вырвали язык, чтобы он не мог прочесть слова, начертанные на волшебном пергаменте.

На том самом пергаменте, который сейчас лежал в его келье.

Наконец сон начал рассказывать Хасану свою бесконечную сказку, перед глазами его поплыли чудесные миниатюры из старинных рукописей – и в это время в дальнем углу кельи послышался едва слышный шорох.

– Кто здесь? – проговорил Хасан, приподнявшись на локте.

В углу кельи мелькнула какая-то тень.

– Кто здесь? – повторил Хасан. – Ответь мне, во имя Аллаха, милостивого, милосердного!

Однако вместо внятного ответа из угла кельи донеслось какое-то неразборчивое бормотание, сходное то ли с детским лепетом, то ли с рычанием дикого зверя. В это время в окно кельи заглянул бледный лик луны, сходный с прекрасным ликом Лейлы, какой рисуют опытные мастера, украшая историю Меджнуна.

Бледный свет озарил келью, и Хасан увидел в углу человека с усталым, измученным лицом. Того самого человека, которого минувшей ночью Хасан впустил в текию. Того самого, которого днем раньше он встретил в городке, когда его, связанного, вели стражники.

Человек открыл рот, словно пытаясь что-то сказать, но Хасан увидел багровый обрубок языка, шевелящийся во рту, словно раненая саламандра, а вместо слов из уст ночного гостя снова донеслось неразборчивое бормотание.

В этом бормотании слышалась просьба, более того – мольба, и каким-то неведомым чувством Хасан понял, что ночной гость просит его вернуть тот пергамент, который он передал Хасану на сохранение.

– Я отдам тебе его, добрый человек! – поспешно проговорил Хасан и открыл свою шкатулку.

Сложенный пергамент лежал на дне этой шкатулки. Хасан извлек ее и протянул немому.

В это мгновение он ощутил тоску и боль, как будто расставался с любимым человеком. Но долг выше любви, и он отдал пергамент ночному гостю.

Тот благодарно забормотал, спрятал пергамент под своей запыленной, изорванной одеждой и выскользнул из кельи.

Хасан хотел лечь – но не смог, им овладело неясное беспокойство. Он торопливо оделся, и вышел из кельи, и прокрался через двор текии, и успел заметить, как неясная фигура проползла по ветвям большого гранатового дерева и перебралась через стену.

Луна скрылась среди облаков, и глубокая темнота опустилась на текию, опустилась на весь город.

В этой темноте Хасан последовал тем же путем, с ветвей дерева перелез на стену и увидел тень, крадущуюся вдоль стены по узкой ночной улочке.

Тут из темноты донесся окрик стражника.

Беглец замер в глубокой тени под стеной текии, слился с этой тенью.

В конце улочки показались два стражника-арнаута. Один из них держал в руке горящий факел, которым пытался разогнать тьму. Он заметил прячущегося возле стены человека и пришпорил коня.

Немой перебежал дорогу, нырнул в густые кусты, росшие на краю оврага, но в последний миг второй стражник выстрелил в него из большого кремневого пистолета. Беглец вскрикнул, как раненая птица, сделал еще несколько шагов и упал среди кустов.

Стражники подъехали к кустам, спешились и склонились над беглецом. Вдруг в ночной тишине раздался негромкий свист, и один из арнаутов упал замертво. Из затылка его торчала стрела.

Второй стражник выхватил ятаган и завертелся на месте, вглядываясь в темноту. Факел, который держал его спутник, погас, и на дорогу упала глубокая темнота. Вдруг из этой темноты возникла стремительная фигура, подскочила к стражнику.

Сверкнула сталь – и голова арнаута покатилась по земле.

В это время луна снова выкатилась в разрыв облаков. Человек, обезглавивший стражника, повернулся к свету – и Хасан увидел заросшее косматой бородой, изрытое оспой лицо и единственный пылающий глаз Одноглазого Акчи.

Разбойник склонился над неподвижным телом беглеца, обшарил его одежду и извлек пергамент.

И тут снова облако закрыло луну, и снова на дорогу, и на текию, и на весь город опустилась непроглядная тьма.

Тьма опустилась и на сердце Хасана. Тьма, которой не суждено рассеяться многие годы – до тех пор, пока он не вернет старинный пергамент.

Когда Ника проходила мимо ресепшн в отеле, ее окликнул портье.

– Вероника Дмитриевна, вас ждут в кафе!

– Ждут? Кто? – переспросила Ника.

Портье пожал плечами:

– Он не представился.

Ника направилась в кафе. Ей было немного тревожно, но теперь она верила в свои силы и считала, что неприятности закончились и все самое плохое осталось позади. В самом деле, Шатун мертв, Сергей угомонился, Александра тоже больше не потревожит.

Войдя в кафе, она сразу увидела за угловым столиком высокого представительного мужчину с длинными усами – Миодрага из сербского ресторана.

Если до сих пор в ее душе и была тревога, теперь Ника окончательно успокоилась: от этого человека она не ждала ничего плохого.

Миодраг улыбнулся и привстал ей навстречу:

– Добрый дан! Рад видеть вас в добром здравии!

– Взаимно! – Ника села напротив серба. – Что вас привело сюда?

– Пергамент… пергамент у вас?

– Да, у меня.

Ника едва заметно напряглась.

– Держать его у себя небезопасно.

– Небезопасно? – повторила Ника, чтобы потянуть время.

– Да, небезопасно. Есть люди, которые много отдали бы за него. Люди, которые невысоко ценят человеческую жизнь.

– Это они убили Юлию Милановну? – догадалась Ника.

– Да… – Миодраг вздохнул и опустил глаза.

– Вы хотите, чтобы я его вернула вам? – Ника почувствовала сожаление.

– Нет, не вернуть… я его только хранил, берег его для вас. Вы его использовали, он помог вам в трудную минуту, и теперь его нужно отвезти туда, где он появился. История должна завершиться там же, где она началась.

– И где же это?

– В Боснии, в маленьком городке Столац.

– Столац? – переспросила Ника и почувствовала странное волнение.

Она вспомнила свой сон – узкие, горбатые улочки, вымощенные камнем, открытые двери лавок, всадники на откормленных конях…

– Столац! – повторил Миодраг. – Вот билеты до Белграда, там вы арендуете машину…

– Два билета? – удивленно проговорила Ника.

– Два. В этом путешествии вам понадобится спутник… надежный спутник.

Ника взглянула на билеты. Один был на ее имя.

Она ничуть не удивилась, прочитав вторую фамилию.

Вдоль дороги проплывали горные отроги, каменистые осыпи, заросли колючего, выжженного безжалостным боснийским солнцем кустарника. Справа показалась изрытая осыпями гора, на вершине которой белели развалины замка.

– Свернем здесь! – Ника показала на поворот дороги, возле которого стояла стрелка с названием – Stolac.

Машина повернула направо, проехала мимо нескольких белых домиков, окруженных садами, выкатила на каменистую дорогу, которая изгибами серпантина поднималась в гору, к белоснежным, источенным временем руинам.

Теперь машина ползла медленно, словно утомленный пилигрим, приближающийся к цели своего паломничества.

Дорога сделала еще один поворот – и оборвалась, уткнувшись в распахнутые ворота замка. Андрей заглушил мотор, и наступила звенящая, настороженная тишина, нарушаемая только шорохом ветра в траве и стрекотом цикад.

Из живых существ здесь находилась только коза, которая бродила у стены, выедая полузасохшую траву. Она приветствовала двух посетителей тихим блеянием.

Ника вышла из машины, прошла через ворота и оказалась в замковом дворе. Справа от нее виднелись остатки разрушенной башни, слева в земле чернело круглое отверстие.

– Колодец, наверное! – проговорила Ника, заглянув в темный провал.

Андрей подошел к ней, взглянул в яму и тут же отшатнулся, почувствовав затхлый запах, запах боли и унижения. Он вспомнил сырую яму в других горах, вспомнил горечь и безнадежность плена и проговорил вполголоса:

– Нет, это не колодец… совсем не такой запах… это зиндан, земляная тюрьма… здесь держали пленников или в чем-то провинившихся людей…

Ника быстро, сочувственно взглянула на него и ничего не сказала. Слова здесь были не нужны. Излишни.

Вместо этого она обошла руины башни и остановилась возле пролома в стене. За этим проломом до самого горизонта виднелись горы – рыжие, серые, коричневые, тускло-зеленые, вечные горы, прекрасные и величественные. Здесь была поставлена каменная скамья, с которой можно было любоваться видом. На спинке этой скамьи сидела тускло-зеленая ящерица. Повернув треугольную головку, она взглянула на Нику и скользнула вниз. Ника улыбнулась, села и широко открыла глаза, чтобы насытить зрение красотой древнего пейзажа.

Андрей подошел к ней и без слов сел рядом.

Они долго молчали, слушая шепот ветра в растрескавшихся камнях, а потом Ника, повинуясь внезапному порыву, достала из сумки пергамент, развернула его и начала читать.

– Fiat firmamentum in medio aquanim et separet aquas ab aquis…

Вокруг наступила торжественная тишина, как в соборе во время богослужения. Казалось, сама природа замерла, вслушиваясь в волшебные слова, которые произносила Ника.

Андрей придвинулся ближе и повторял за ней шепотом слова, которые казались ему знакомыми, хотя он слышал их впервые. Слова эти давали ему силы не забыть весь тот ужас, что пережил он в юности, нет, слова давали ему силу его перенести. И твердую уверенность в том, что такое никогда больше с ним не случится. Никогда больше не почувствует он, что один в целом мире и нет никому до него никакого дела. И не будет он больше один. Вот же она, сидит рядом – девушка, которую он полюбил уже давно, но боялся ей в этом признаться. А теперь она знает, этот волшебный пергамент помог ему все ей сказать. И все у них будет хорошо – и семья, и дети… потом, позже…

– Quae superius sicut quae inferius et quae iuferius sicut quae superius ad perpetranda miracula rei unius…

И снова, как каждый раз, когда Ника произносила эти слова, ее переполнил восторг перед вечным совершенством мира, перед его несказанной гармонией. Ее переполнил восторг – и в то же время удивительный покой…

Здесь, в этих горах, это чувство было особенно полным – ведь именно здесь были написаны на старом пергаменте удивительные, волшебные слова…

Ника дочитала пергамент и замолчала.

Еще несколько мгновений царила тишина, а потом все вокруг ожило – запели птицы, зашелестели листья кустов, зазвенели голоса цикад.

Ника повернулась к Андрею – и увидела на его лице то же выражение восторга и покоя.

Она ничуть не удивилась – ведь у них были общие чувства, общие мысли. Общие радости и общие печали.

Вдруг Ника почувствовала, что они не одни в замковом дворе.

Она повернула голову и увидела приближающегося к ним человека.

Это был высокий, худощавый мужчина в старинной белой одежде. Седые усы и длинные волосы, видневшиеся из-под тюрбана, говорили о его возрасте, но голубые глаза были ясными и молодыми.

Он показался Нике знакомым – где она видела его? Может быть, во сне или в прошлой жизни?

– Добрый дан! – проговорил он негромко. – Вы пришли… вы принесли пергамент…

– Да, принесли, – ответила Ника. – Кто вы?

– Меня зовут Хасан, – ответил он просто и протянул руку.