Наталья Александрова - Часослов Бориса Годунова

Наталья Николаевна Александрова

Часослов Бориса Годунова

Еще с лестницы Ирина услышала, что в ее квартире истеричным фальцетом заливается телефон.

Кто в наши дни пользуется городским телефоном? У всех же есть мобильные! Кроме того, она только что вернулась из поездки, о чем еще никому не успела сообщить. Скорее всего, это какая-то ошибка. Тем не менее эти непрерывные звонки заставили ее нервничать. Кому она так срочно понадобилась?

Ирина подкатила чемодан к двери, нашарила в сумочке ключи и не с первого раза попала в замочную скважину.

В глубине души она надеялась, что звонки прекратятся – но не тут-то было. Они продолжались с завидным упорством, ввинчиваясь в черепную коробку, как ржавые шурупы.

Надо же, головная боль, начавшаяся в самолете, вроде бы прошла, то есть не то чтобы прошла, но отступила, пока она ехала в метро. Ирина думала, что тяжелая дорога позади, что сейчас она приедет в свою чистую уютную квартирку, выпьет чаю с мятой или ромашкой и ляжет спать.

При мысли о том, как она вытянется на свежих простынях, в душе разлилась тихая радость. И вот теперь эти звонки. Головная боль дала о себе знать с новой силой.

Ирина открыла дверь, вкатила чемодан в квартиру и бросилась к телефону – не потому, что спешила узнать, кто там такой упорный, а чтобы прекратить, наконец, этот звон, который отдавался в больной голове, как будто ее лупили кувалдой.

Сдернув трубку, она раздраженно выпалила:

– Слушаю!

– Гражданка Зарянкина? – проскрипел в трубке незнакомый голос. Незнакомый, но очень неприятный.

– Да…

– Нехорошо, гражданка Зарянкина!

– Что нехорошо? Вы вообще о чем?

– К телефону долго не подходите!

– Да я вообще только сейчас в квартиру вошла… я вообще только что приехала…

Ирина поняла, что оправдывается перед этим противным незнакомцем, – и разозлилась.

– Вы вообще кто? – рявкнула она. – Чего вам вообще от меня нужно? Какой-нибудь дурацкий товар будете мне навязывать? Звоните по всем номерам, авось, где-то выгорит… так вот, можете не беспокоиться – что бы вы ни предлагали, мне это не нужно! Ни чудодейственные косметические снадобья, ни турпоездки на Колыму…

Тут же до нее дошло, что, если бы этот человек собирался ей что-то продать, он не назвал бы ее гражданкой. И фамилию ее вряд ли бы знал. Но слово – не воробей.

Ее агрессивность можно было объяснить только усталостью от перелета и головной болью, обычно она не позволяла себе хамить незнакомому человеку. Знакомому, впрочем, тем более.

– Нет, я вам ничего продавать не собираюсь, – невозмутимо заметил голос в телефоне. – У меня другая работа. Я вообще-то следователь, Дятел моя фамилия…

«Очень подходящая фамилия…» – подумала Ирина, но, к счастью, не произнесла это вслух.

Она немного опомнилась и решила поменьше говорить и побольше слушать. Золотое, кстати, правило, везде применимо.

Честно говоря, она испугалась. Да и кто бы на ее месте не испугался, узнав, что разговаривает со следователем. Однако Ирина не показала свой испуг и спросила как можно спокойнее (по крайней мере, она на это надеялась):

– И что вам от меня нужно?

– Мне нужно, чтобы вы приехали ко мне на службу и ответили на несколько вопросов.

– Что – прямо сейчас?

– Желательно.

– Но ведь уже вечер… – растерялась Ирина.

– У меня рабочий день ненормированный, – последовал ответ.

«А у меня, – Ирине захотелось заорать на противного Дятла, – у меня ребенок орал над ухом несколько часов пожарной сиреной, и мамаша его уговаривала таким же громким голосом, и уши заложило при посадке, и голова раскалывается!»

Разумеется, ничего из этого она не сказала, а принялась жалобно канючить:

– Но я же сказала вам, что только что приехала… еще даже чемодан не разобрала и устала с дороги… неужели это никак нельзя отложить? Хотя бы до завтра?

Дятел на мгновение замолчал, а потом проговорил с каким-то странным выражением:

– Вообще-то, вопросы очень серьезные, но так и быть – до завтра я подожду. Но только завтра приходите с самого утра, к девяти часам. И не опаздывайте. Дело не терпит отлагательств.

– А в чем вообще дело? – задала наконец Ирина самый очевидный вопрос.

– Это не телефонный разговор. Вот завтра придете – и тогда все узнаете.

Последняя реплика следователя прозвучала мстительно – или Ирине это только показалось? Мол, пришла бы сегодня – сразу бы все и узнала, а так потерпи, голубушка, до завтра…

Правда, на этом разговор не закончился. Следователь Дятел все же задал один вопрос:

– Вам принадлежит красная «Мазда» номер такой-то?

– Принадлежит… – растерянно призналась Ирина.

– Ладно, тогда до завтра.

Ирина уже хотела повесить трубку, но тут спохватилась, что не знает, куда ей завтра нужно явиться. Следователь продиктовал ей адрес, и на этом разговор завершился.

И начались Иринины мучения.

Она ничего не могла делать, не могла даже разбирать чемодан, а когда легла в постель – не могла заснуть, безуспешно пытаясь понять, что может быть нужно от нее следователю. В голову приходили самые идиотские мысли.

Следователь спрашивал ее о машине – значит, речь пойдет о каком-то дорожно-транспортном происшествии. Но Ирина за собой никаких грехов по этой части не помнила, да и вообще, только что вернулась из командировки… в чем же дело? Машина стояла даже не во дворе у дома, перед отъездом Ирина поставила ее на охраняемую парковку. Она очень трепетно относилась к своей новой «Мазде».

Она выпила чаю с мятой и приняла таблетку от головной боли. Ни то ни другое не помогло, она промаялась до утра, не сомкнув глаз, и в результате с больной головой отправилась по названному ей адресу.

Внешность следователя Дятла вполне соответствовала его фамилии: он был небольшого роста, крепенький, лысоватый, с длинным носом и маленькими пронзительными глазами. Так и казалось, что вот сейчас он примется долбить своим длинным носом стол, выклевывая из него жучков-древоточцев.

Увидев в дверях кабинета Ирину, он приподнялся, энергично потер руки и взглянул на часы. Видимо, хотел отчитать Ирину за опоздание. В глазах его мелькнуло заметное разочарование – на часах было ровно девять.

– Что же такое случилось? – спросила Ирина, без приглашения усевшись по другую сторону стола. – Зачем я вам понадобилась, да еще так срочно?

– Вопросы здесь задаю я! – ответил Дятел расхожей фразой из старого фильма и сразу же перешел в наступление:

– Где вы были двадцатого мая, около семнадцати часов?

Ирина, подавленная его напором, на мгновение замешкалась с ответом, и следователь, уставившись на нее пристальным немигающим взглядом, процедил:

– Давайте я вам подскажу. Вы были на углу Загородного проспекта и переулка Скабичевского!

Ирина, наконец, опомнилась и уверенно проговорила:

– Да с чего вы взяли? Двадцатого мая меня вообще не было в нашем городе! Двадцатого я была в командировке, в Нижнем Новгороде, откуда вернулась только вчера! Как раз, когда вы мне звонили!

Следователь заметно поскучнел и протянул тусклым, как ноябрьский рассвет, голосом:

– И доказать это можете?

– Разумеется! Я летала туда самолетом, и у меня есть билеты! Можете проверить!

– Вот как… проверим, непременно проверим… – Следователь повернул голову, как будто примериваясь клювом к столу, и побарабанил по нему пальцами, как настоящий дятел барабанит по стволу дерева или трухлявому пню, выискивая в нем насекомых, но тут же снова заговорил:

– Допустим, вы действительно были в командировке… а как насчет вашей машины?

– А что насчет моей машины? Она в командировке не была…

– Вот именно! А кто, кроме вас, ею пользуется? Кто мог ездить на ней в ваше отсутствие?

Тут Ирина на мгновение замешкалась. Ей в голову пришло, что все это как-то связано с Гошкой, но она решила не болтать лишнего и твердо проговорила:

– Никто.

– Вы в этом уверены?

– Ну, разумеется! Это же моя машина, и я никому не давала ключей от нее. И доверенность на вождение не выписывала.

– Допустим, допустим. А где сейчас ваша машина находится?

– Где? На платной подземной парковке.

– Вы в этом уверены?

– Во всяком случае, там я оставила ее перед отъездом.

– Оставили?

– Ну да, оставила. И если с ней ничего не произошло, она там по-прежнему должна находиться…

– То есть по возвращении из командировки вы свою машину еще не видели?

– Ну когда?! Когда, по-вашему, я это успела? Я только вчера вечером вернулась из командировки, а утром вы велели мне явиться ни свет ни заря… На работе предупредить не успела, не позавтракала даже!

Не завтракала Ирина, потому что есть не хотелось в такую рань, хотела выпить кофе для бодрости, но нашла в банке жалкие остатки. Все-таки заварила, но, пока пыталась в ванной замазать синяки под глазами, кофе сбежал.

– Но вы могли приехать на машине! – Голос следователя был скрипуч и невозмутим.

– Вы же велели мне ни в коем случае не опаздывать, а парковка довольно далеко от моего дома. Мне быстрее было доехать до вас на маршрутке.

Ирина мысленно призвала себя к порядку. Не нужно повышать голос и болтать лишнее, нужно коротко и уверенно отвечать на поставленные вопросы. И тогда этот противный Дятел ее отпустит.

– Допустим… – В голосе следователя прозвучало недоверие. – А знаете что? – Следователь склонил голову к плечу и снова побарабанил пальцами по столу, прислушиваясь к звуку: – Мы с вами сейчас съездим туда…

– Куда? – удивленно протянула Ирина.

– На ту самую парковку. Съездим и убедимся, что ваша машина действительно там находится.

Ирина хотела возразить, но Дятел смотрел на нее так строго и пристально, что она сдалась.

Следователь решительно поднялся, они вышли из кабинета, покинули здание, сели в неприметную серую машину, чем-то похожую на своего хозяина, и поехали к парковке.

В машине они молчали. Ирина правильно поняла, что следователь не станет отвечать на ее вопросы. Он сам же, очевидно, задавал свои только в кабинете.

«Хоть бы музыку включил, что ли…» – с тоской подумала Ирина, когда молчание стало невыносимым.

А вот интересно, какую музыку слушают дятлы? Барабанный бой? Нет, лучше не надо.

Машину следователя они оставили на улице, прошли мимо знакомого Ирине охранника (кажется, его звали Василий) и спустились на первый уровень, где Ирина перед отъездом оставила свою «Мазду».

Однако на том месте, где она должна была находиться, красной машины не оказалось.

Ирина помнила, что оставила ее на месте В-17, но сейчас в этом отсеке стояла синяя «Тойота». Во рту у Ирины пересохло от волнения. Сердце мгновенно ухнуло вниз.

Неужели ее машину угнали, и она оказалась замешана в каком-то серьезном происшествии? Но как они смогли… тут все же охраняемая парковка, вон, охранник в будочке бдит… Что же делать, что делать?..

Ирина хотела уже что-то сказать следователю, но, к счастью, замешкалась, и тут заметила за бетонной колонной знакомый ярко-алый капот.

Вот же она, ее любимая машинка! Она стояла рядом, в секции В-18.

Ирина вздохнула с облегчением. Хорошо, что она ничего не успела сказать этому Дятлу… И тут же скосила глаза на следователя – не заметил ли он ее метаний. Нужно следить за своим лицом.

– Вот моя машина, – проговорила она как можно спокойнее. – Как я вам и говорила…

Следователь взглянул на нее подозрительно, но ничего не сказал. Он подошел к «Мазде», осмотрел ее капот, даже зачем-то потрогал его и снова повернулся к Ирине:

– Машина в порядке?

– Ну вы же и сами, по-моему, видите. Никаких вмятин, никаких царапин…

Ирина потихоньку обретала под ногами твердую почву. В самом деле: чего ей бояться? Машина – вот она, целая и невредимая, а сама она в командировке была, билеты туда и обратно прилагаются.

– Спрошу по-другому, – дятел он и есть дятел, бьет и бьет в одну точку. – Вы не замечаете ничего необычного? Все так же, как тогда, когда вы ее здесь оставили?

– Ну да, так же, – твердо ответила Ирина, хотя вовсе не была в этом уверена.

– Ну-ну… – протянул следователь.

– Я свободна? – сухо осведомилась Ирина.

– Что? А, да, конечно, вы свободны. Но я могу вас еще пригласить, если появятся какие-то вопросы. Так что пока никуда не уезжайте, не поставив меня в известность.

– Да я никуда и не собираюсь! Только что из командировки приехала, мне бы отдохнуть… Да и на работе нужно показаться, у меня начальник строгий, – на всякий случай соврала Ирина.

Следователь понял намек, простился кивком и направился к выходу с парковки.

Ирина проводила его взглядом и снова взглянула на свою машину.

Как там спросил этот Дятел? Не заметила ли она чего-нибудь необычного? Все ли в машине так, как она оставила?

Она ничего ему не сказала, чтобы избежать лишних расспросов, но с машиной не все было в порядке. Начать с того, что она стояла на другом месте. Но и это было не все…

Ирина достала из сумочки брелок с ключами, нажала кнопку. Машина приветливо подмигнула ей фарами, дверца открылась. Ирина заглянула внутрь.

И поморщилась.

Для начала, в машине стоял какой-то незнакомый запах. Мужской запах. Точно мужской и неприятный. Но это еще не все.

Ирина любила свою машину, она ухаживала за ней, как за ребенком, поддерживала в салоне идеальную чистоту – а сейчас в салоне было грязно. Нет, на полу, конечно, не валялись окурки и упаковки от чипсов, и посторонний человек мог вообще ничего не заметить, но Ирина не была посторонним человеком.

Она увидела на коврике под водительским сиденьем след грязной обуви, и тут же, рядом, валялся какой-то бумажный комочек. Ирина машинально подобрала его и сунула в сумку, потом села на водительское место и еще раз огляделась.

А потом открыла бардачок.

И первое, что там увидела, – упаковку от соленых сухариков.

Ну, тут уж ей сразу все стало ясно.

Яснее ясного.

Гошка, паршивец!

Это были его любимые сухарики, он постоянно жевал их, хрустел ими, как кролик морковкой, и постоянно разбрасывал пустые смятые упаковки, оставляя их за собой, как Мальчик-с-пальчик оставлял камешки.

Все время их совместной жизни Ирина боролась с этой ужасной, на ее взгляд, привычкой. Все время хрустит, и крошки везде, где можно, и пальцы жирные. Хорошо хоть, не с чесноком… Нет, Ирина такого допустить не могла.

И, в конце концов, чего-то добилась.

Гоша не бросил чертову упаковку на пол – он убрал ее в бардачок… что тоже порядочное свинство.

Ирина тут же опомнилась. О чем она думает? Какая разница, с чесноком сухарики или с луком? Гошка брал ее машину, брал без спросу, хотя, если бы и попросил, она бы ни за что ему не дала попользоваться. Гошка – жуткий неряха и водит плохо, лихачит на дороге все время. Даже когда они были вместе, Ирина и то давала ему машину считаные разы. А потом срок доверенности кончился, и она не стала продлевать. Потому что у них с Гошкой все стало плохо, и она начала задумываться, как бы его выставить из квартиры без лишнего шума.

Он жил у нее почти год, и этого Ирине хватило сполна. Поначалу-то все было не то чтобы отлично, но неплохо. У Гошки был замечательный легкий характер, иначе говоря, ему все было по фигу. Он всегда был в отличном настроении, умел рассмешить, с ним Ирине не было скучно. В постели тоже все было легко и необременительно.

Они встречались несколько месяцев, а потом Гошка как-то незаметно утвердился в ее квартире, сказал, что там, где он прежде снимал, ему отказали, и есть ли смысл платить за квартиру, когда он все равно часто ночует у нее?

«И в самом деле, – подумала тогда Ирина, – зачем лишние деньги тратить?»

Работал Гошка в фирме, которая торговала автомобилями, причем, как вскоре поняла Ирина, работой своей нисколько не дорожил, хоть и платили ему вполне приличные деньги. Надо отдать Гошке должное: когда нужно, он умел взять себя в руки и заставить себя трудиться. Другое дело, что ему почти никогда ничего не было нужно. Есть работа? Хорошо. Нету? Тоже неплохо отдохнуть.

Он мог, к примеру, уволиться и улететь месяца на два к приятелю на Бали, снять там убогую хижину на берегу моря и валяться на белом песке, сутками ничего не делая. Или устроиться на пляж таскать лежаки и жить тут же, в пляжном сарайчике. Самое интересное, что, когда он возвращался, его снова брали в ту же фирму, потому что, как уже говорилось, если нужно, Гошка умел работать. А нужно ему было только тогда, когда кончались деньги.

Ирина прекрасно знала все Гошкины недостатки, но, как справедливо сказала подруга Наташка, тебе же не замуж за него выходить? И то верно, выйти замуж за Гошку Ирине никогда не приходило в голову. Да если на то пошло, она вообще замуж не собиралась, во всяком случае, в ближайшие несколько лет.

Но, как уже говорилось, ей было с ним весело и приятно. Опять-таки, надо отдать ему должное: Гошка никогда не требовал от нее ни свежевыглаженных рубашек, ни обеда из трех блюд. И хоть был он ужасающим неряхой, все-таки временами внимал Ирининым мольбам и приказам и кое-как пытался разгрести за собой. И еще: когда Ирина приползала с работы вечером совершенно без сил, ее всегда ждал ужин. Чаще всего это была заказанная пицца, но все же такая забота о чем-то говорит…

Они продержались почти год, а потом Ирина поняла, что с нее хватит. Она изучила Гошку вдоль и поперек и знала, что он скажет в следующую минуту, куда посмотрит. Ее больше не смешили его шуточки, они казались ей одинаковыми. И самое главное: ее стал раздражать его пофигизм. В самом деле: мужику тридцать один год, а он ведет себя как подросток. Как в каком-то старом фильме: хочу – халву ем, хочу – мармелад… И больше никаких помыслов.

Гошка всегда жил только сегодняшним днем, не давая себе труда загадывать хоть на пару дней вперед. Он ни к чему не стремился, его все устраивало, он всегда был доволен и весел. Ирина пыталась с ним поговорить серьезно – мол, что, так и будешь болтаться всю жизнь? Годы-то идут, нужно как-то определяться. «Зачем?» – спрашивал он и сводил все к шутке.

«Ну и ладно, – сказала себе Ирина, – в конце концов, она ему не жена и не мать, пускай живет как хочет. Только без нее».

И раздумывала, как бы половчее намекнуть ему, чтобы сваливал из квартиры. Гошка намеков не понимал или делал вид, что не понимает.

А у нее тогда был полный завал на работе, она закрутилась, было не до Гошки. И однажды ее остановила соседка Зоя Михайловна с первого этажа и завела разговор. Мол, извините, что вмешиваюсь, но только обидно мне на вас смотреть. Такая, говорит, симпатичная женщина, красивая даже, самостоятельная, работящая, а ваш, простите, бойфренд так с вами нехорошо поступает.

Ирина знала прекрасно, что нельзя поддаваться на такие разговоры, просто пройти мимо, да и все. Но старушенция выглядела такой невинной, такой безобидной, что она невольно остановилась. И соседка тут же ввела ее в курс дела.

Как оказалось, Гошка в ее отсутствие завел себе девицу.

– Такая жгучая брюнетка, – сказала Зоя Михайловна, – очень худая, длинная, и одна прядь волос, крашенная в бордовый цвет. И ходит, и ходит, на ночь не остается, но часа в два-три ночи вызывает ей Гоша такси. И дверцей так они хлопают, что ее, Зою Михайловну, будят, так что потом до утра не заснуть.

Больше всего Ирина возмутилась, что паршивец водит свою девку в ЕЕ квартиру.

Нет, ну как вам это понравится? Она, Ирина, пустила его к себе, доверила ключи от квартиры, они почти год считались парой – и вот, пожалуйста! Мало того что этот гад живет у нее на всем готовом, он еще и девок водит!

Честно говоря, такого Ирина от Гошки не ожидала. Ведь она думала, что видит его насквозь, что изучила его вдоль и поперек, что не узнает о нем больше ничего нового.

Узнала. Спасибо соседке.

Зоя Михайловна смотрела испуганно, видно, у Ирины на лице отражалось такое…

Она взяла себя в руки, поблагодарила соседку и пошла домой. Гошки не было, и Ирина начала собирать его вещи.

От такой монотонной работы она успокоилась и встретила вернувшегося Гошку почти приветливо. Он наткнулся на сумку в прихожей и пялился на нее изумленно.

– Это чего? – выдохнул он.

– Гошенька, ты съезжаешь из моей квартиры, – почти пропела Ирина, – дорогой, настал момент, когда нам нужно расстаться.

Злость на него почти прошла, и теперь она с нетерпением ждала, когда же он уберется. Тогда можно будет закрыться на все замки и отдохнуть. В ванне подольше поваляться, музыку послушать… А в выходной сделать генеральную уборку и вообще забыть о Гошкином существовании.

– Ну, я не понял… – Он наклонил голову и стал похож на барана перед новыми воротами. – С чего это вдруг ты решила…

Как видно, Гошке изменил его обычный пофигизм, а скорей всего, ему просто некуда было идти. Да хоть на вокзале пускай ночует, ей-то какое дело!

– Георгий, – строго сказала Ирина, – не морочь мне голову! Когда ты пришел жить в мою квартиру, мы договорились, что ты не будешь устраивать в квартире свинарник и отдаешь половину расходов на еду и хозяйство.

– Ну да…

– Но мы не договаривались, что ты будешь водить сюда девок! – не выдержала Ирина.

– Кто – я? – Гошка сделал самые честные глаза. – Я – девок? Да ты с ума сошла!

Ирина тут же поняла, что он врет. То есть она это и так знала. Но только сейчас она поняла, что он врал ей и раньше. Именно такие глаза он делал, когда рассказывал ей, как жил, пока она была в командировке, именно таким голосом он разговаривал.

– Короче, избавь меня от пустых разговоров, – устало сказала она, – вали из квартиры и не возвращайся.

– Но, девочка моя… – Если Гошка и растерялся, то только в первый момент. – Рика, дорогая, послушай… – это он придумал так сокращать ее имя, – ты ведь это не всерьез. Ты же не можешь вот так просто зачеркнуть все, что у нас было…

– Пошел вон, козел! – не выдержала Ирина.

И Гошка упал на колени прямо тут, в прихожей.

– Прости! – закричал он. – Прости меня! Клянусь, это было всего один раз! Она для меня ничего не значит, это так, пустой, случайный эпизод! А ты…

«Снова врет, – уверилась Ирина, – но я-то какой была дурой…»

Отчего-то эта мысль не доставила ей страданий, ей просто хотелось, чтобы все наконец закончилось.

– Гоша, – сказала она почти ласково, – я не сержусь. Давай расстанемся друзьями. Сейчас ты должен уйти, мы отдохнем друг от друга…

– Но я могу хотя бы надеяться? – Гошка вскочил с колен и приложил руки к сердцу.

– Ну, надежда умирает последней… – в тон ему ответила Ирина, – вот еще возьми этот пакет для мусора, там грязное белье и твои старые кроссовки.

Гошка вздохнул, расцеловал Ирину в обе щеки, подхватил сумку и ушел.

Глядя в окно, Ирина видела, как он идет по двору, посвистывая. Мысли его читались даже со спины: «Не прошло – и ладно». Ну, выгнала его эта, найдем другую, девушек на свете много, он, Гошка, любую уговорит.

«Козел», – снова вздохнула Ирина.

Все эти мысли пронеслись у нее в голове буквально за несколько минут, и Ирина осознала, что по-прежнему сидит в собственной машине.

Что-то было не так. Во-первых, пустая упаковка от сухариков, во-вторых, – след грязного ботинка. И самое главное – запах. Сильный неприятный запах крепкого мужского пота, просто какой-то звериный запах. Запах крупного, опасного хищника.

Ирина достала мобильник и набрала номер Гошки. С тех пор, как они расстались, прошло чуть больше месяца. За это время Гошка не делал попыток вернуться, зато позванивал изредка, как будто они старые друзья. Ирина не интересовалась, где он живет и с кем.

Гошка ответил сразу.

– Рика! – обрадованно завопил он. – Ты вернулась?

«Откуда он знает, что я была в командировке?» – неожиданно удивилась Ирина, но вслух спросила другое:

– Гоша, скажи, пожалуйста, ты брал мою машину?

– Кто – я? – удивился он. – Да зачем мне…

Но по тому, как голос его чуть дрожал на высоких нотах, Ирина поняла, что врет. Значит, все-таки брал.

– Гошка, зачем ты это сделал? – вздохнула она. – Ты понимаешь, что у всех теперь будут неприятности? Ведь меня… – тут он перебил ее, буквально закричав:

– Слушай, я же говорю, что не брал машину! Мы с тобой расстались, как я могу взять чужое? Ты за кого меня держишь-то?

– Значит, не брал? – уточнила Ирина. – И двадцатого мая никуда на ней не ездил?

– Сказал же – нет! – отрубил Гошка. – Ладно, пока, я занят!

«Врет как сивый мерин, – уверилась Ирина, слушая короткие гудки, – но какая же я идиотка, что не догадалась проверить запасные ключи. От дома связку у него забрала, а про машину забыла».

Она снова набрала номер Гошки, но тот теперь не брал трубку.

Что ж, нужно уходить. Хорошо бы на работе показаться, времени двенадцатый час уже…

Ирина решила на всякий случай не брать машину – черт его знает, во что вляпался Гошка.

Она тяжело вздохнула, заперла «Мазду» и пошла к выходу с парковки.

Но, немного не доходя до выхода, остановилась, потому что услышала впереди голоса.

Один голос был хорошо знакомый – тусклый, въедливый голос следователя Дятла. Второй – резкий, дребезжащий, то и дело срывающийся на фальцет – голос охранника парковки… кажется, Василия.

Слов Ирина расслышать не могла, но, судя по интонации, Дятел о чем-то расспрашивал охранника, а тот отпирался и оправдывался. Ближе подойти Ирина боялась – там бы ее заметили.

Наконец разговор закончился, следователь ушел.

Ирина выждала еще немного, вышла из-за поворота и подошла к шлагбауму. Охранник стоял рядом, мрачный, как ноябрьская ночь.

– Здравствуй, Васенька! – проговорила Ирина приветливо, надеясь, что не перепутала имя охранника.

Тот взглянул на нее подозрительно. Ирина кокетливым жестом поправила волосы и улыбнулась:

– Давно не виделись!

Взгляд охранника немного потеплел. Ирина подошла к нему ближе и сняла с форменной куртки невидимый волосок.

– Я, понимаешь, в командировке была, потому и не приходила. Но теперь часто буду приходить… так что мы чаще будем видеться… ты меня понимаешь?

Охранник ничего не ответил, но приосанился. Ирина набрала полную грудь воздуха и проговорила, глядя ему прямо в глаза:

– Вась, а пока меня не было, кто-нибудь мою машину брал?

Охранник в первый момент отшатнулся и отвел глаза, потом снова взглянул на Ирину, но теперь тепло в его взгляде испарилось, серые глаза словно подернулись льдом.

– Никто твою машину не брал, поняла? – проговорил он вполголоса и опасливо огляделся по сторонам.

– Как же не брал, когда я точно знаю…

– Никто. Твою. Машину. Не брал, – повторил он медленно и раздельно. – Поняла? И если не хочешь больших неприятностей на свою, допустим, голову, держись от этого дела подальше.

– Как это подальше, когда машина-то моя… – нахмурилась Ирина.

– Вот и сиди тихо, – твердо посоветовал Василий. – И лишних вопросов не задавай. Потому что и правда можешь большие неприятности огрести. Думаешь, мужик этот, – он мотнул головой в сторону, куда ушел следователь, – просто так ходит? Тут дело серьезное, не обычное ДТП.

– Какое ДТП, – замахала руками Ирина, – машина вся целая, ни царапинки!

– Это-то и плохо, – серьезно сказал Василий, – стало быть, дело еще хуже. Намного хуже. Так что не суетись и не гони волну. Ты в командировке была, ничего не знаешь, поняла? А сейчас иди, ты меня от работы отвлекаешь.

– От работы? – прищурилась Ирина. – Ну-ну…

И развернулась на пятках, и ушла, печатая шаг. Надо же, она отвлекает этого типа от работы! Работа у него – не бей лежачего, а туда же. И, гад такой, небось, за небольшую денежку разрешил Гошке взять ее машину. А может, и просто задаром, за банку пива. Постороннего человека, может, и остановил бы, а Гошку-то ведь он знает.

В общем, Ирина сама виновата, нужно было предупредить охрану паркинга. Но разве она могла предположить, что этот паршивец Гошка посмеет…

Она снова набрала его номер. И, разумеется, ответа снова не получила.

Когда Ирина, голодная, невыспавшаяся и злая, как ведьма, явилась на работу, она застала в офисе только секретаршу Варвару. Да еще начальник выглядывал из кабинета, как рыба из аквариума. Остальные сотрудники ушли на обед.

– Явилась, – констатировала Варвара без всякого выражения, – а тебя тут уже обыскались. Нашему срочно те бумаги понадобились, что ты из Нижнего должна была привезти.

– А чего же ты не позвонила? – встрепенулась Ирина.

– Да зачем? – Варвара пожала полными плечами. – Думаю, пускай человек с дороги отдохнет, выспится как следует.

– Твоими бы устами да мед пить, – вздохнула Ирина.

Тут начальник высунулся из своего аквариума по пояс, как дельфин в прыжке, и позвал Ирину к себе.

До конца рабочего дня она разбиралась с документами, затем вызвали в бухгалтерию оформлять отчет о командировке. Спасибо доброй душе Варваре, она хоть напоила Ирину чаем с крекерами.

Все это время Ирина звонила Гошке, чтобы выяснить, наконец, что произошло с машиной и отчего ею интересуется полиция, но паршивец не брал трубку.

Вечером, когда все уже собирались уходить, Ирина перехватила Варвару и попросила у нее телефон.

– Хахаль от тебя прячется, – Варвара сказала это без всякого злорадства, просто констатировала факт, – не унижайся.

– Да мне нужно! – отмахнулась Ирина.

Варвара снова пожала плечами и дала телефон.

На этот раз Гошка взял трубку сразу.

– Зайка, это ты? – обрадованно заорал он. – Где ж ты ходишь, тут все собрались. Полный улет!

– Это не зайка, – отчеканила Ирина, – и не белочка и не котик. Гошка, какого черта ты не берешь трубку? Скажи, кому ты дал мою машину, это очень серьезно, на меня полиция наехала!

– Полиция? – По голосу Ирина поняла, что Гошка здорово трусит.

Однако он тут же опомнился.

– Не знаю, о чем вы говорите! – заявил он нагло. – Вообще не врубаюсь. Вы, девушка, наверное, номером ошиблись!

– Сволочь! – выругалась Ирина и едва не бросила телефон на пол.

– Говорила, не унижайся, – заметила Варвара.

Ирина вышла из офиса и задумалась. Гошку нужно срочно приструнить и вытрясти из него необходимую информацию. Потому что раз он так испугался, когда она упомянула полицию, значит, у него рыльце в пушку.

И она, Ирина, знает, как его найти. Пока они разговаривали, она слышала музыку на заднем плане. Это композиция старой английской группы Uriah Heep, которая называется «Июльское утро», Гошка говорит, что просто балдеет от проигрыша в конце. У него и на телефоне та же мелодия. И Гошка обожает торчать в клубе «Вудсток», там все время звучит старый рок. Стало быть, там Ирина его и найдет.

И хорошо, что машину не взяла, можно в клубе пару коктейлей выпить, чтобы расслабиться. Хотя что-то подсказывало Ирине, что расслабляться ей теперь долго не придется.

Ирина подошла к дверям клуба.

Перед дверью стоял со скучающим видом охранник, бритоголовый тип с квадратным подбородком и маленькими пустыми глазами. Около него вертелись две удивительно похожие девицы в коротких платьицах кислотного цвета, только у одной кислота была розовая, а у второй – бирюзовая.

– Олежек! – лепетала розовая девица, строя охраннику глазки. – Ну, ты же нас хорошо знаешь… ну, пропусти!

– То-то и оно, что я вас хорошо знаю! – лениво отругивался охранник. – Мне Павлик строго-настрого сказал, чтобы вас не пускать! После того раза…

– Ну, Олежек! – вторила ей девица в бирюзовом платье, оттопырив губу, как капризный ребенок. – Павлик ничего не узнает, да его сегодня вообще нет! А я тебя после смены ждать буду… понимаешь намек? Ну, Павлик, по глазам вижу, что согласен! Пропусти!

– Ладно, что с вами сделаешь! – Охранник посторонился, и девицы проскользнули в клуб.

Ирина тут же заняла освободившееся место и выразительно взглянула на охранника.

– А тебе что нужно? – процедил тот, окинув ее с ног до головы оценивающим взглядом.

– Мне в клуб нужно, – честно ответила Ирина. – Меня там друг ждет.

– Ничего не знаю! – отрезал охранник, выпятив подбородок. – Ты читать умеешь? – и он ткнул толстым пальцем в табличку, висящую возле двери.

На табличке было написано:

«Клуб является частным заведением, и любому посетителю может быть отказано без объяснения причин».

– Ну, конечно, умею! – проворковала Ирина, кокетливо потупившись и опустив ресницы. – Но я не только читать, я и слушать умею. Тебе Павлик не велел этих лахудр в клуб пускать, а ты пустил… думаешь, Павлику это понравится?

– Ты бы сразу так и сказала, что Павлика знаешь! – пробасил охранник. – Ладно, проходи!

Ирина проскользнула в двери – и на нее сразу обрушился шквал оглушительной музыки и человеческих голосов, безуспешно пытающихся эту музыку перекричать. Под потолком вращались цветные прожекторы, заливающие зал мерцающими волнами красного, синего, фиолетового цвета, превращающими лица посетителей в безжизненные и фантастические маски сказочных существ.

Ирина двинулась сквозь толпу, оглядывая посетителей клуба в поисках Гошки. Вокруг нее были неживые, отрешенные лица, окрашенные светом цветных прожекторов.

Возле зеркальной стены Ирина увидела женщину прилично за сорок, которая самозабвенно танцевала с собственным отражением. Наверняка в обычной жизни она была бухгалтером или менеджером, а сюда приходила, чтобы забыть о тоскливых буднях и стать хоть ненадолго другим человеком – свободным, раскованным. Ну, тетя, бог тебе в помощь…

Музыка на мгновение затихла, и тут же зазвучала другая композиция – та самая старая песня группы Uriah Heep, которую так любит Гошка, просто тащится от нее.

И тут Ирина его увидела.

Он не танцевал – он сидел на высоком табурете возле бара, и рядом с ним возвышалась худая долговязая брюнетка с одной прядью, выкрашенной в бордовый цвет.

Та самая девица, которую описывала соседка!

Надо же, а Гошка клялся, что порвал с ней! На колени падал, кулаком себя в грудь стучал, говорил, что все и было-то один раз, о прощении молил! Разумеется, Ирина ему не поверила, но какой артист! Ведь даже слезу пустил…

Брюнетка что-то интимно шептала на ухо Гоше – хотя в таком шуме в этом не было никакой необходимости, можно было говорить в полный голос, – и то и дело поглаживала его по колену. И Гошка ничуть не возражал.

Брюнетка буквально прильнула к этому лживому и коварному типу, шептала ему в самое ухо, Ирине показалось даже, что она его легонько укусила.

На какое-то время Ирина забыла, зачем сюда пришла. От злости у нее в глазах все заволокло красным туманом… но она тут же поняла, что всего лишь попала в полосу красного света, и напомнила себе, что Гошка – это пройденный этап, что ей нет до него никакого дела, и пришла она сюда не для того, чтобы выяснять с ним отношения, а только для того, чтобы разрешить вопрос насчет машины. Потому что машина – это важно, а остальное – ерунда на постном масле, черт с ним, с Гошкой, все равно они расстались.

Она немного успокоилась, и в это время красный свет прожектора сменился зеленым. Музыканты в записи перешли к финальному гитарному соло. И в этот самый момент Гоша что-то резкое сказал своей брюнетке, соскочил с табурета и зашагал через толпу.

Брюнетка, видимо, не ожидала такого поворота событий. Она еще некоторое время продолжала сидеть на высоком табурете, как ворона на колу, и оторопело смотрела вслед своему хахалю.

А Гошка стремительно пересек зал и скрылся за дверью. Точнее, за занавесом из блестящих нитей, закрывавшим арочный проход в дальнем углу зала.

Ирина направилась в ту же сторону – в конце концов, им нужно поговорить! И очень хорошо, что он сейчас без этой своей чернявой швабры, она не помешает.

Брюнетка, наконец, опомнилась, сползла с табурета и тоже бросилась вслед за Гошей. Она была гораздо ближе к арке, перекрытой блестящим занавесом, и через несколько секунд скрылась за ней.

Ирина расстроилась – теперь Гошку к стенке не припрешь, эта черная ворона ее и близко к нему не подпустит! Еще в драку полезет, судя по внешнему виду – девка задиристая. Еще драки Ирине в ее положении не хватало.

От этой мысли она даже остановилась, пораженная. Какое такое у нее положение? Она ведь ни в чем не виновата, ничего не сделала, закон не нарушала. Но здравый смысл подсказал ей, что Гошка втянул ее в неприятности. Прав охранник Василий: не стал бы следователь так суетиться, если бы дело было несерьезное. И не отстанет от нее этот Дятел, будет долбить и долбить. Нет, нужно взять Гошку за шкирку и вытрясти из него правду!

Ирина сделала решительный шаг в сторону арки, но вдруг случилось нечто совершенно неожиданное.

Блестящие нити раздвинулись, и из них, как Венера из морской пены, возникла та же самая брюнетка. Глаза ее были вытаращены, волосы растрепаны, рот разинут, и выглядела она просто огородным чучелом. Ирина не смогла скрыть злорадства, увидев такое зрелище.

До нее не сразу дошло, что брюнетка что-то кричит.

Но тут как раз гитара замолкла, в зале наступила звенящая, оглушительная тишина, и в этой тишине отчетливо прозвучал истошный крик злополучной брюнетки:

– Убили! Убили! Его убили! Гошу убили!

На мгновение снова наступила тишина – а потом она взорвалась удивленными и испуганными криками.

Ирина на мгновение застыла, пытаясь осознать, что же произошло. Когда она пришла в себя, обстановка в зале переменилась. Музыка больше не играла. Через зал к арке, в которой стояла злополучная брюнетка, проталкивалось несколько охранников. Остальные посетители бросились к выходу, Ирина тоже метнулась было туда – однако там уже стояли охранники, никого не выпуская. А с улицы доносились сирены полицейских автомобилей.

Ирина снова застыла в растерянности.

Что делать?

Неужели Гошку действительно убили? Да не стала бы эта девка зря народ пугать, не похожа она на ненормальную. Значит, точно видела Гошку мертвым. Значит, все-таки вляпался он в какой-то криминал. И втянул, паразит, в него Ирину, потому что машина-то ее. Точно его из-за машины пришили, больше не за что.

Ирина прислушалась к себе и поняла, что не испытывает никакой скорби. Ну, почти никакой. Гоша – это уже пройденный этап. Конечно, они были вместе какое-то время, и он умел ее изредка развеселить – но в остальном был не подарок, и у них не было будущего. И уж точно между ними не было настоящей любви.

Все равно, конечно, жалко человека, но сожалеть о нем она будет потом, в более подходящее время и в более подходящей обстановке. Сейчас же важнее как-нибудь незаметно ускользнуть отсюда. Если ее задержат в клубе, если установят ее личность – это тут же станет известно следователю Дятлу. И он непременно переведет ее из разряда «свидетель» в разряд «подозреваемая». И никакая командировка не поможет, хоть десять билетов на самолет ему предъяви…

Только этого ей не хватало!

Ирина отошла к стене, чтобы не маячить на виду, и снова огляделась по сторонам.

Выход был перекрыт, и рядом с охранниками клуба уже появились мрачные мужчины в черных куртках, в которых нетрудно было узнать сотрудников полиции.

Как быть?

И тут рядом с ней раздался негромкий голос:

– Пойдем!

Она обернулась.

У нее за спиной стоял плечистый, немного сутулый парень лет тридцати. В его коротко стриженных темно-русых волосах выделялась седая прядь.

– Это вы мне? – удивленно осведомилась Ирина, пристально оглядев незнакомца.

– Тебе, тебе, кому же еще! Пошли! Ты еще долго будешь стоять тут, как Эйфелева башня?

– Я что – такая же высокая?

– Нет, ты такая же заторможенная! Говорю тебе – пошли! Время дорого!

– И куда это мы пойдем?

– Слушай, мне уже надоело тебя уговаривать! Ты идешь или нет? Решай быстро!

– Но куда? – все еще упрямилась Ирина.

– Куда – это следующий вопрос. Для начала нужно уйти отсюда, и проблемы нужно решать по мере их поступления. Мне, например, совсем не хочется общаться с полицейскими, а тебе?

Ирина не стала отвечать. Впрочем, ответ был и так очевиден. Он был написан у нее на лице.

– Так ты идешь? – Парень развернулся, не дожидаясь ответа, и пошел через зал, раздвигая плечом растерянную толпу.

В это время пространство перед баром расчистилось, там появился высокий лысоватый мужчина в темном костюме и проговорил голосом, уверенно перекрывшим шум зала:

– Господа, прошу соблюдать спокойствие! Очень скоро вы все сможете покинуть клуб, только перед этим мы должны проверить ваши документы. Вы должны уяснить себе серьезность происходящего и проявить гражданскую сознательность!

Эти слова произвели эффект масла, выплеснутого в разгорающийся огонь. Они только усилили панику. Ирина поняла, что раздумывать больше нельзя, и бросилась вслед за тем незнакомым парнем, который звал ее за собой.

Его седая прядь мелькала уже возле двери, на которой висела табличка «Только для персонала». Ирина ввинтилась в толпу – и догнала его в тот самый момент, когда он открывал эту дверь.

Парень покосился на нее, но ничего не сказал, только чуть прибавил шагу.

Они оказались в полутемном коридоре.

Откуда-то спереди тянуло пряностями и жареным мясом. Еще несколько шагов – и они оказались на кухне. Здесь было шумно, жарко и тесно, суетились люди в белых поварских колпаках и куртках. Один из них повернулся к Ирине и ее спутнику и проговорил с сильным восточным акцентом:

– Здэсь нэльзя!

Парень отмахнулся от него, прошел через кухню и вышел в другой коридор. Впереди раздались громкие голоса и приближающиеся шаги. Парень поднес палец к губам, схватил Ирину за руку и втянул ее в какую-то дверь.

Оглядевшись, Ирина поняла, что они находятся в туалете, причем туалет был мужской.

– Мне сюда нельзя! – попробовала она протестовать, но ее спутник снова поднес палец к губам, потом повертел этим же пальцем у виска, а потом показал на стену.

Стена была облицована розовым кафелем. На высоте человеческого роста была вмонтирована пластмассовая решетка, закрывающая вентиляционную трубу.

– Пилочка для ногтей есть? – вполголоса спросил парень Ирину.

– Пилочка? Зачем? – переспросила она.

– Не спрашивай! – прошипел он. – Некогда! Просто дай!

Ирина открыла сумочку, нашарила в ней пилочку и протянула ему. Парень ловко вывернул пилочкой шурупы, снял решетку и повернулся к Ирине:

– Полезай!

– Куда? – спросила она испуганно. – В вентиляцию?

– Ну да!

– Но там темно… и грязно…

Он не удостоил ее ответом, и тогда она выдала самый главный аргумент:

– Я туда не влезу!

– Влезешь. Я прикинул. Нормально пройдешь. Вот мне точно не пройти, – он пожал широкими плечами.

От такой расчетливости Ирина растерялась. С другой стороны, кое-что стало ясно. Вот, значит, зачем она понадобилась этому парню! А он уже подхватил ее за талию и приподнял, чтобы она могла пролезть в темный проем.

– Ползи вперед, там недалеко. С другой стороны тоже решетка, выбьешь ее ногами, вылезешь в бойлерную, слева увидишь дверь, закрытую на задвижку, откроешь ее…

Ирина ничего не успела ответить – он уже втолкнул ее в вентиляционную трубу. Она поползла вперед – ничего другого не оставалось. В трубе действительно было темно и пыльно, у нее сразу зачесалось в носу, захотелось чихнуть. А потом по руке проползло что-то противное, многоногое… Паук!

Ирина вскрикнула, но тут же взяла себя в руки. Ну, паук, противно, конечно, но не смертельно. Вот если бы тут была подруга Наташка, которая боится пауков до одури, до обмороков, тогда, конечно, поднялся бы крик. А она потерпит.

Но пауков становилось все больше, она едва не запуталась в липкой, противной паутине, чувствуя себя беспомощной мухой, и тут увидела впереди свет.

От света ее отделяла вторая пластмассовая решетка.

Как велел ее спутник, она пнула эту решетку ногами.

С первого раза ничего не получилось, но с третьего решетка вылетела, и Ирина выбралась на волю.

Она оказалась в большом полутемном помещении, где стояли какие-то котлы. В памяти всплыло слово «бойлерная».

Слева от нее действительно была железная дверь, запертая на толстую стальную щеколду. Ирина с трудом отодвинула эту щеколду, дверь тут же распахнулась, и в бойлерную ввалился ее странный спутник.

– Молодец! – одобрительно проговорил он, запирая за собой дверь. – Все сделала правильно!

И тут до Ирины окончательно дошло.

– Так ты меня позвал только для того, чтобы я пролезла в вентиляцию и открыла эту дверь?

– Ну да, – ответил он как ни в чем не бывало, – а ты, интересно, что подумала?

– Да ничего я не подумала, некогда думать, уходить надо, – проворчала Ирина.

– Вот это ты верно заметила, за то тебя и выбрал, что не орешь, не визжишь, не паникуешь попусту, опять же не толстая, везде пролезешь, – с этими словами парень устремился в дальний конец бойлерной, где отыскалась небольшая обитая железом дверца, запертая на проржавленный висячий замок.

– Ого-го, – весело сказал парень, – отгадай загадку: не лает, не кусает, а в дверь не пускает, что такое?

И ловко сбил замок одним ударом ноги.

– Прошу! – сказал он.

Из двери пахнуло сыростью. Ирина замешкалась, тогда он прошел первым. Потянуло легким сквозняком, и дверь за ними захлопнулась. Они очутились в полной темноте.

Иринин спутник включил телефон, который давал слабый свет, но все же видно было, что на стенах старая кирпичная кладка.

– Не отставай, а то потеряешься! – бросил парень и ходко устремился вперед.

Глядя на бледное пятно света впереди, Ирина вдруг ощутила панический ужас. А что, если этот подозрительный тип убежит и бросит ее тут? Одна, в темноте…

Тигриным прыжком она бросилась за ним. Захотелось взять его за руку или лучше пристегнуть собачьим поводком. Но у нее нет поводка, так что придется обходиться своими силами.

– Куда мы идем? – спросила она.

– Нужно выйти отсюда на поверхность, – ответил он, – так, где-то тут рядом есть поворот к продуктовому складу. Только осторожней, здесь крысы ходят…

Крик, который издала Ирина, ощутив, как по ноге пробежало что-то пищащее и лохматое, дал понять, что продуктовый склад близко. И точно, они оказались перед старой деревянной дверью. Может, она и была закрыта с той стороны на засов, только он давно отвалился, так что на склад они вошли беспрепятственно – как видно, хозяева не ждали с этой стороны неприятностей.

Большое помещение было уставлено ящиками и коробками, наверху горела тусклая лампочка в сетчатом металлическом наморднике, как у доктора Лектора.

– Теперь не отставай, а то сторож услышит, у него собаченция ужас какая злобная, – сказал парень и устремился в проход между стеллажами.

Шел он уверенно, из чего Ирина сделала вывод, что бывал тут не раз.

«Кто же он такой?» – мелькнула мысль, но Ирина сочла ее несвоевременной и выбросила из головы.

Они пропустили три поворота, свернули в четвертый, затем протиснулись в совсем уже узкий проход и оказались перед заколоченным оконным проемом.

– И что? – спросила Ирина. – Как дальше-то?

– Не боись, все учтено могучим ураганом, – отмахнулся парень и ловко вытащил две доски.

– Это бомжи придумали, чтобы продукты со склада тырить, – объяснил он, – ну, они не зарываются, берут понемножку, так что никто и не хватится. Полезай!

Окно выходило во двор, безлюдный по позднему времени.

Ирина огляделась, пока ее спутник пристраивал доски на место, и увидела только полосатого помойного кота, что сидел на лавочке и наслаждался ночной прохладой.

– Лучше бы крыс ловил! – сказала она коту, на что он даже не повел ухом.

Парень провел ее через два проходных двора и вывел в безлюдный переулок. Вдали виднелись огни проспекта, Ирина, наконец, узнала, где они находятся.

– Ну, теперь сама, – сказал парень, – пока-пока.

И исчез. Вот только что стоял рядом и исчез, как не было. Ирина моргнула и направилась к проспекту.

И, оказавшись на освещенной улице, пришла в ужас. Она собрала на одежде всю грязь из вентиляции и из подвала. Да в таком виде ее и в маршрутку не пустят!

Кое-как почистившись, она подняла руку. Остановилась только третья по счету машина – самая раздолбанная и неказистая. И то водитель, оглядев Ирину с ног до головы, укоризненно покачал головой и сделал попытку уехать. Не тут-то было, Ирина живо юркнула в машину и захлопнула дверцу.

Всю дорогу таратайка грозила развалиться прямо на ходу, но Ирине уже было все равно.

Она еле-еле поднялась в квартиру, потому что какая-то сволочь снова сломала лифт.

Закрыв за собой дверь, Ирина ощутила, что упадет тут прямо у порога на коврик и будет лежать до утра. Сил не было ни на что, ноги и руки стали ватными, в ушах стоял ровный громкий шелест, как будто стрекотали тысячи кузнечиков.

Помогло зеркало, которое наперекор всяким принципам фэншуй Ирина повесила напротив двери. И в этом зеркале отразилось такое, что Ирина со стоном поднялась и потащилась в ванную.

После душа стало легче, Ирина даже вспомнила, что ничего не ела, считай, целый день. Варварино печенье не в счет.

Холодильник, разумеется, ничем не порадовал, сама же перед командировкой его основательно почистила. И даже морозилка пуста, как зимняя тундра.

Вот когда жил здесь Гошка, она забивала морозилку пельменями, блинчиками и готовыми котлетами. А потом, когда он съехал, с радостью отказалась от всего вредного и калорийного и решила перейти на здоровый образ жизни. Да, очень полезно для здоровья – целыми днями вообще ничего не есть.

И тут до нее дошло, наконец, что Гошка мертв. Вот только несколько часов назад она с ним говорила – и нате вам, его убили.

Ужас какой! Гошка, врун и лоботряс, который дико раздражал ее своим пофигизмом, больше никогда ничего никому не соврет. И не позвонит. И не возьмет без спроса ее машину…

Трясущимися руками Ирина налила себе чаю, едва не обварившись кипятком.

После чая она обрела способность соображать. Значит, Гошку убили. Не просто несчастный случай, а именно убийство, уж больно та его девка, похожая на ворону, орала громко. Стало быть, зарезали ножом. Или застрелили.

Там такой шум стоял, хоть из пушки пали, никто не услышал бы. И с чего вдруг в довольно приличном, известном клубе такие вещи творятся? Раньше такого у них не было, отморозки всякие в этот «Вудсток» не ходят. Так что не тот случай, как если бы Гошка случайно попал под раздачу в чужой криминальной разборке.

И вообще, ни в каких криминальных делах Гошка не замешан, она, Ирина, прожила с ним почти год, она бы знала, Гошка непременно бы проболтался.

Значит… значит, все началось недавно, когда они расстались. И как ни крути, а получается, что все связано с машиной. У Гошки кто-то попросил достать машину, и этот дуралей не придумал ничего лучше, как взять Иринину.

Ирина рывком села на кровати. Значит, Гошка делал такое и раньше, когда они еще жили вместе. А она-то ему доверяла…

В его оправдание можно только сказать, что он понятия не имел, для чего в этот раз машина нужна. Хотя какое это оправдание, глупость просто, тот же пофигизм.

И очевидно, что машина замешана в каком-то серьезном преступлении, раз уж этот следователь Дятел так сурово настроен.

События развивались так: Ирина сразу после разговора со следователем позвонила Гошке, он наврал ей, что машину не брал, но испугался. И тут же стал звонить тому человеку, который пользовался ее машиной. В то, что сам Гошка был за рулем, Ирина не могла поверить, Гошка раздолбай и пофигист, ему никакого серьезного дела никто не поручит.

Тут она вспомнила, что Гошки нет в живых, но отчего-то еще больше разозлилась. Ему-то уже все равно, а ей теперь разбираться. Следователь ведь не отстанет.

Значит, тот тип договорился с Гошкой о встрече – либо сказал, что все объяснит, либо посулил денег, а Гошка и поверил. Тот его и убил, чтобы на него не вышли.

«Жалко все-таки Гошку».

С этой мыслью Ирина заснула.

И проснулась рано в твердой уверенности, что нужно что-то делать. Необходимо узнать, что же случилось двадцатого мая на углу Загородного проспекта и улицы Скабичевского (ведь следователь спрашивал ее именно об этом месте и об этом времени), а для этого съездить туда и попытаться выяснить все на месте. Потому что следователь Дятел вряд ли ей про это расскажет (век бы его не видать).

Все сегодня ей удавалось, Ирина быстро собралась на работу и решила взять машину. А то как-то подозрительно получается: машина на парковке, а она в маршрутке трясется.

Возле парковки было небольшое кафе, которое открывалось в половине восьмого, и к восьми там подавали уже калорийные завтраки.

Съев огромный омлет с грибами и помидорами и выпив большую чашку кофе с молоком, Ирина почувствовала прилив сил и уверенность в себе. Ничего, она выкрутится.

«Мазда» приветливо мигнула огнями при ее приближении, как будто обрадовалась.

– Моя девочка, – тихонько умилилась Ирина, – как же я по тебе соскучилась.

В салоне было чисто, и больше не было никаких незнакомых запахов.

Начальник был так доволен результатами командировки, что Ирина решилась отпроситься с обеда. Ничего, прокатило.

Ирина, наконец, пробилась через пробки, проехала Владимирскую площадь, слева мелькнули сверкающие свежей позолотой купола собора, и машина покатила по Загородному проспекту.

Немного не доезжая до нужного перекрестка, Ирина нашла свободное место, припарковала машину и вышла.

По проспекту в обе стороны текла река прохожих. В одном месте эта река закручивалась водоворотом и раздваивалась, обтекая какого-то человека, как поток обтекает застрявшую в реке корягу.

Ирина двинулась наперерез потоку, приблизилась к месту завихрения. Там стоял парень с длинными светлыми волосами и глупой жизнерадостной улыбкой. Заметив интерес в глазах Ирины, он еще больше оживился и протянул ей яркий листок:

– Только на этой неделе вы можете получить в салоне красоты «Офигения» грандиозную скидку на процедуру ядерного пилинга, электронного лифтинга и лазерной криотерапии! Не упустите свой шанс, девушка!

– Спасибо, – Ирина взяла у парня листовку и проговорила вполголоса: – А вы здесь все время стоите?

– Да, все время… здесь место хорошее, людей всегда много, купоны хорошо разбирают…

– И вы, наверное, все замечаете?

– Ну, вообще-то да…

– И двадцатого числа вы тоже здесь были?

– Двадцатого? – Жизнерадостности во взгляде парня заметно поубавилось, он что-то начал мысленно подсчитывать. – А это какой был день недели?

– Вторник.

– А в чем дело? Почему вас именно этот день интересует?

– Да, собственно, ни в чем… – Ирина замела хвостом. – Я просто вижу, что вы такой наблюдательный, сообразительный, внимательный человек, так вот хотела спросить…

Обычно такая грубая лесть действовала на мужчин, но на этот раз она не сработала. Парень настороженно взглянул на Ирину и проговорил, понизив голос:

– Девушка, я вам купон на скидку дал? Дал. Если хотите, могу еще дать. Мне не жалко, чем больше раздам, тем лучше. А насчет остального… вот зачем вам вопросы эти задавать?

– А я в газете работаю! – на ходу сочинила Ирина. – Наши читатели хотят знать…

– Ах, в газете! Так вот вы лучше ее спросите! – Парень показал на кого-то за спиной Ирины.

Ирина обернулась, но не увидела никого заслуживающего внимания. Только обычные прохожие, стремящиеся куда-то по своим обычным делам. Она снова повернулась к парню, но того и след простыл.

– Вот черт! – не сдержалась Ирина и снова завертела головой.

Парень исчез бесследно.

Неожиданно рядом с Ириной прозвучал низкий, хрипловатый, словно простуженный голос:

– Ты кого ищешь, девонька? Ты никого не ищи, незачем тебе кого-то искать, ты лучше с Лялей поговори! Ляля – она все видит! От Ляли ничего не укроется!

Вместе с голосом до Ирины докатился тяжелый запах давно немытого тела. Она резко обернулась и увидела совсем рядом существо неопределенного возраста и предположительно женского пола, облаченное в лиловый спортивный костюм немыслимого размера, покрытый пятнами всевозможных оттенков, как политическая карта Африки, и кокетливую соломенную шляпку с грязно-голубой шелковой лентой. В руке у этого колоритного создания была большая пластиковая сумка из сетевого супермаркета, наполненная какими-то подозрительными пакетами, свертками и коробками.

Существо это имело круглое, излишне румяное лицо, на котором выделялись крючковатый нос и круглые, выпученные глаза. Все это в сочетании с соломенной шляпкой создавали сходство с Совой из мультфильма о Винни-Пухе.

– Ляля – она все видит! – повторило существо и погрозило кому-то пальцем.

– Кто это – Ляля? – удивленно осведомилась Ирина, стараясь держать безопасную дистанцию.

– Так я же и есть! – ответила незнакомка и слегка присела, изображая что-то вроде книксена.

– И что же вы видели?

– А вот ты послушай… – Ляля схватила Ирину за локоть неожиданно твердыми пальцами и забормотала:

– Есть трава сулея, она по кладбищам растет, особливо по заброшенным да запущенным, где кресты покосившиеся да могилы провалившиеся. Ее надо непременно в полнолуние собирать и бросать в корзинку через левое плечо. Она от головной боли и от душевных хворостей помогает. Еще есть трава – зовется ведьмины слезы, эта растет по оврагам, где кто-нибудь сгинул, где чьи-то кости лежат. Ее надо собирать перед самым рассветом, когда выпь закричит. Если ее в подол зашить, никто на тебя гневаться не будет. А еще есть кабурлык-трава, она на болотах растет. Как болотный огонь увидишь – иди за ним, он тебя непременно к той траве приведет. А трава это хорошая, кто ее отвар выпьет, тому всегда веселые сны сниться будут…

– Еще есть разрыв-трава, – бормотал колдун, глядя перед собой пустыми белесыми глазами, в которых отражалось пламя свечи. – Растет она вдоль старых заброшенных дорог, собирать ее надо в тот час, когда утренняя звезда взойдет. Эта трава любой замок, любой запор легко откроет…

– На что мне чужие замки открывать? – перебил колдуна молодой боярин. – На что мне чужая казна, чужие сокровища? У меня своих довольно! Ты мне, старик, такую траву дай, чтобы меня гнев грозного царя миновал, чтобы не попасть мне на дыбу и на плаху! Чтобы быть мне у грозного государя в милости да в почете! Признавайся – есть у тебя такая трава?

Пламя свечи закачалось, едва не погаснув, но потом вспыхнуло ярче прежнего, осветив жалкую лачугу, ее хозяина – старого слепого колдуна и его ночного гостя – молодого боярина в дорогом кафтане и мягких сафьяновых сапожках.

Видно было, что боярин неловко, неуютно чувствует себя в этой нищей лачуге, что привычнее ему богатые боярские хоромы и даже царские палаты. Не пришел бы он посреди ночи в эту лачугу, коли не было бы крайней нужды.

– Есть, боярин, как не быть! – Колдун захихикал, пальцы его зашевелились, как белесые черви. – Та трава называется одолень, ее надо в ночь после Духова дня собирать, непременно чтобы на новую луну, а растет она на погостах…

– Это мне знать без надобности! – резко оборвал его боярин. – Ты ведь уже ту траву собрал, дай мне ее, да дело с концом. А я тебе за нее звонким золотом заплачу. Ты ведь слепой, да не глухой, звон монет услышишь!

– Твоя правда, боярин, твоя правда… – колдун открыл маленькую шкатулку темного дерева, и по его землянке расползся тяжелый, пряный запах.

– Ох, духовитая эта трава! – огорчился боярин. – Как бы не почуял ее грозный царь! Как бы не обвинил меня в чародействе! Он с чародеями да знахарями суров!

Вспомнил он, как на прошлое Крещение в Александровой слободе, где помещался теперь царский двор, казнили двух дворян и одного мещанина из немцев. Изобличили их в чародействе, схватили по доносу дворянского слуги да подвергли жестоким пыткам на сыскном дворе.

Не выдержали все трое, признали свою вину, покаялись в том, что через свое чародейство хотели извести государя.

По вине и казнь – закопали всех троих на выгоне в землю по самую шею да выпустили на тот выгон свиней…

Ох, как кричали несчастные!

Хорошо хоть, недолго – быстро их муки кончились.

Некоторые опричники наблюдали за казнью, а сам молодой боярин отговорился тяжким похмельем – не любил он таких кровавых развлечений…

– Не бойся, боярин! – проговорил колдун, поглядев на молодого боярина своими белесыми незрячими глазами, словно прочел его самые черные мысли. – Ты эту траву заверни в рыбий пузырь, запаха-то и не будет!

Он достал из шкатулки маленький мешочек, обнюхал его со всех сторон и с неохотой протянул боярину.

– Вот она – одолень-трава! Носи ее в ладанке, и не будет тебе беды от грозного государя!

Боярин спрятал мешочек с травой на груди под кафтаном, бросил перед колдуном несколько золотых монет.

– На, как договаривались – пять золотых ефимков… да вот тебе еще три, помни мою доброту!

– Благодарствую, боярин!

Колдун замолчал, словно к чему-то прислушиваясь, потом заговорил тихо, значительно:

– Добр ты был ко мне, боярин! Добр и справедлив! И я не подведу тебя, открою тайну. Трава, что я тебе дал, сильная да чудодейственная, да только государь Иван Васильевич – не простой государь, в гневе он страшен да коварен…

– Ох, мне ли этого не знать! – вздохнул боярин. – Часто, ох, часто вижу я его в лютом гневе!

– Чтобы отвести его гнев, мало одной травы… может и не помочь эта трава…

– Что же ты мне голову морочишь! – Боярин вскочил, схватился за саблю.

– Погоди, боярин, не гневайся! Трава, что я тебе дал, хорошая, но, чтобы она в полную силу тебе помогла, нужно еще особое заклинание знать.

– Ну, так говори его скорее! Говори свое заклинание! Не томи меня, старый чародей!

– Погоди, боярин, не торопись!

Колдун опустился на колени, подполз к дальнему углу своего жилища, отвалил от стены замшелый камень, пошарил за ним и вытащил небольшую старинную книжицу в потертом кожаном переплете, открыл ее.

Желтоватые страницы этой книги были покрыты аккуратно выведенными, выцветшими от времени письменами.

– Что это за книжица? – спросил боярин отчего-то дрогнувшим голосом.

– Часослов это, – ответил ему колдун вполголоса, словно кто-то мог их подслушать.

– Не похожа она на часослов!

– Твоя правда, боярин. Не похожа. Потому как не простой это часослов. Черный это часослов…

– Как это?

– До меня принадлежал он великому чародею. Большой силы был колдун… часть его силы в этом часослове заключена.

– Где же он сейчас?

– Нет его. Сожгли его за чародейство.

– Видать, не помог ему этот часослов!

– Твоя правда – не помог. Видно, такая уж была его судьба. Но только в этом часослове большая сила скрыта. Не простые молитвы в нем написаны, а сильные заговоры да тайные заклятья. И не простыми чернилами те заклятья написаны – кровью казненных, кровью повешенных.

– Чур меня! – Боярин отшатнулся от страшной книги. – Что ты такое говоришь, старик?

– Правду говорю! Ты меня спрашивал, как царский гнев от себя отвести? Так вот заклятье на такой случай… – Он перевернул страницу и нараспев забормотал:

– На дворе трава, на траве роса, не простая то роса, то кровь заговоренная, заколдованная… кровь трех странников, пяти калик перехожих, семи каторжников заклейменных, девяти колодников замученных… кровью той заклинаю, заговариваю – как коса скосит траву, так ты, роса утренняя, трава заговоренная, отведи от меня лютый гнев государев…

Замолчал колдун. Тихо стало в его лачуге. Снаружи, за тонкой стеной, прокричал козодой.

– Бери этот часослов, – проговорил наконец старик и протянул страшную книжицу боярину. – Много в нем мудрости. Не только от царского гнева он тебя защитит – научит, как получить великую власть и силу…

– Власть и силу… – повторил боярин как завороженный. – Знаешь ты, старик, как сердце человека отворить. Читаешь в нем, как в открытой книге…

– А не хочешь ли ты, боярин, узнать, что тебя ждет?

Боярин замешкался, не зная, что ответить.

– Что – али боишься? – усмехнулся колдун.

– Я, Годунов? – Даже в полутьме землянки видно было, что лицо боярина вспыхнуло. – Я ничего не боюсь! Ладно, показывай, что у меня впереди!

– То-то… – колдун повернулся к очагу, над которым булькало в закопченном котелке какое-то варево, голыми руками схватил этот котелок и поставил его перед своим гостем.

Боярин хотел было заглянуть в котелок, но колдун остановил его властным жестом:

– Погоди, боярин, погоди! Больно ты скорый, боярин, больно горячий! Сперва еще кое-что сделать нужно… протяни-ка мне свою левую руку!

Боярин вытянул вперед левую руку, растопырил пальцы. Колдун неожиданно взмахнул своей костлявой рукой, в которой невесть откуда появился кривой, острый, как бритва, сарацинский нож, полоснул по ладони боярина. Тот вскрикнул – больше от неожиданности, чем от боли, и отдернул руку. Большая капля крови успела упасть в котелок, растворилась в нем. Варево в котелке забулькало, закипело, как будто под ним снова развели огонь.

– Ты сдурел, что ли, старик? – прошипел боярин и потянулся к кинжалу, висящему на отделанном серебром поясе.

– Не серчай, государь мой! Для верного колдовства нужна была малость твоей крови. Теперь можешь глядеть… теперь тебе твое будущее откроется…

Варево в котелке тем временем утихло, успокоилось, поверхность его стала ровной и блестящей, как вода в замерзающем озере перед тем, как покрыться льдом.

Боярин наклонился над котелком и застыл, пристально вглядываясь в него.

– Что ты видишь, боярин?

– Вижу коршуна черного… вижу, как клюет он гусей, да журавлей, да прочих птиц… клюет, так что кровь из них так и брызжет! Что сие значит, старик?

– Видно, еще многих людей сживет со свету грозный царь, прежде чем за ним самим придет костлявая…

Боярин снова вгляделся в котелок.

– А теперь что ты видишь?

– Теперь вижу, как падает тот коршун с небес в черное озеро. Упал, как камень, только вода плеснула. И сразу по озеру рыбы заплавали, заскользили, одна другую проглотить пытается… как сие видение понимать?

– Так понимать, что скоро умрет грозный государь и ближние его бояре перегрызутся, власть деля.

Боярин снова склонился над котелком.

– А теперь что ты видишь?

– А теперь вижу самого себя. Вижу, что стою я под большим дубом, а с того дуба падают на меня не листья да не желуди, а золотые да серебряные украшения – кольца с дорогими каменьями, гривны нашейные, кинжалы сарацинские, искусно изукрашенные… ох… а теперь мне в руки венец дорогой упал!

– Видать, государь мой, что после смерти грозного царя достанутся тебе слава и богатство невиданные, а спустя какое-то время будешь сам ты венчан на царство!

Боярин отшатнулся от котелка, уставился на колдуна, потом схватил его за отворот кафтана и встряхнул:

– Правду ли ты говоришь, старик?

– Я тебе ничего не говорю, это тебе колдовское зелье сказало. А я только толкую то, что ты сам видел.

Боярин отпустил старика и снова склонился над котелком.

– Не довольно ли тебе, государь? – окликнул его колдун. – Может, остановишься?

– Не мешай мне, старик! Я должен знать все… все, до конца! А ты только толкуй мне видения…

– Ну, воля твоя… говори, что ты видишь!

– Вижу, как курица клюет своего цыпленка… как овца пожирает своего ягненка… вижу, как корова гложет теленка… что сие может значить?

– Голод большой будет в твое царствование. Такой голод, какого не видывали прежде на Руси!

– Голод? Велика ли беда! Главное, что я заранее о нем узнаю, велю приготовить большие запасы… казны не пожалею, но людей от голода спасу…

Он снова склонился над волшебным котелком – и отшатнулся в испуге, вскрикнул:

– А это что?

– Что ты увидел, государь?

– Увидел лицо младенца… мальчика малолетнего… в крови, весь он в крови! И свои руки увидел – а на них кровь… что это видение значит, старик?

– Не знаю, государь мой, ничего не ведаю! – колдун отвел глаза. – Ты сам про то больше моего знаешь. Что ты там видел – это только тебе самому ведомо… только тебе самому открыто… а сейчас уходи, прощай, государь мой, оставь меня, мне помолиться нужно, замолить нужно грехи свои тяжкие… столько на моей душе грехов накопилось, что вовек не отмолить…

– Ты мне, старик, зубы-то не заговаривай! – Боярин снова схватил колдуна за ворот. – Говори, что сие видение значит! Говори толком, а не то сей же час снесу тебе голову!

– Голову снесешь? – Колдун страшно, хрипло захохотал, ловко вывернулся из рук боярина, выпрямился во весь рост и вдруг стал вдвое выше самого боярина, вдвое выше любого человека.

Голова его уперлась в потолок землянки, он согнулся, нависнув над боярином. Лицо его осунулось, обтянулось сухой желтой кожей, а потом и вовсе превратилось в череп с пустыми страшными глазницами.

– Голову снесешь? – прошамкал череп безгубым ртом, и тут же колдун сам оторвал свой череп и швырнул его под ноги боярину.

Череп подкатился под ноги Годунова, сверкая черными провалами глазниц, открыл рот и прохрипел:

– Голову снесешь? – И дикий, отвратительный хохот заполнил всю землянку.

Боярин в ужасе вскрикнул, вылетел из землянки и побежал прочь, не разбирая дороги, спотыкаясь, крестясь на ходу и бормоча слова молитвы.

И бежал так, пока не выбежал на проезжую дорогу…

– …а еще есть навзрыд-трава, – бормотала бомжиха, – она растет на помойках позади круглосуточных магазинов, и собирать ее нужно непременно по понедельникам, тогда же, когда стеклотару. Если кто ту траву заварит с чабрецом и мятой да выпьет – ему непременно будет прибавка к пенсии…

«Господи, что я слушаю! – подумала Ирина, с отвращением глядя на Лялю. – Бред какой-то! Ничего я здесь не узнаю, только время впустую потрачу. Нужно скорее уходить, а то еще подхвачу от нее какую-нибудь заразу!»

– А еще есть трава-кровохлебка… – не унималась Ляля. – Если ее к ране вовремя приложить – кровь тут же остановится. Только ей никто ту траву к ране не приложил, вот она и померла, болезная! Померла, несчастная!

– Кто помер? – машинально переспросила Ирина. – Про кого это ты говоришь?

– Дык, она же! Та самая бабка! – ответила Ляля убежденно. – Вот тут она как раз лежала, а вокруг нее – крови целая лужа!

Ляля показала на асфальт под ногами Ирины.

– Прямо даже удивительно, сколько в одном человеке крови может быть! Целая, говорю, лужа натекла! Если бы ей тогда траву-кровохлебку приложили – все бы, может, и обошлось, но где же ее взять, кровохлебку? Тут-то, в городе? Она ведь, трава эта, только по старым дорогам растет, по которым больше никто не ходит и не ездит, и собирать ее нужно непременно после грозы… ох, и люблю я грозу, особенно если в начале мая… когда весенний первый гром…

– На этом месте кого-то убили? – Ирина попыталась вернуть бомжиху к интересующей ее теме.

– Ну да, а о чем я тебе толкую? Вот на этом самом месте… вот прямо где ты сейчас стоишь…

Ирина невольно отступила в сторону.

– А когда это случилось?

– Известно – когда. В прошлый вторник…

– Точно – во вторник? Двадцатого? Ты ничего не путаешь? Подумай хорошенько, Ляля!

– Насчет того, двадцатого или другого какого – это я не скажу, врать не буду, а что во вторник – это точно!

– Почему ты так в этом уверена? – недоверчиво переспросила Ирина. Она сомневалась в достоинствах Ляли как свидетеля.

Ляля наверняка не знала, какое сегодня число и даже какой год, откуда же она так точно знает, какой тогда был день недели?

– Потому уверена, – отвечала бомжиха рассудительно, – что по вторникам нам возле Пяти углов одежку раздают благотворительную, и я как раз оттуда шла. Кофту мне хорошую дали, теплую. Натуральная кофта, чистая шерсть.

– И где ж та кофта? – Ирина с насмешкой показала на засаленный костюм бывшего фиолетового цвета. – Пропила уже? Или, может, потеряла?

– И ничего не пропила, – насупилась Ляля, – у меня привычки такой нету, чтобы хорошую вещь пропивать.

Она приосанилась и поучительным тоном проговорила:

– К одежде надо трепетно относиться, об ней надо заботиться. Чистить ее надо, не кидать на пол комом мятым. Тогда она тебе тем же отплатит, поможет тебе в трудную минуту. Платье так сядет, что все недостатки скроет, пальто обычное так запахнется, будто оно от самого «Диора». А вот если будешь к одежде пренебрежительно относиться, мять да пачкать – то она тебе обязательно отомстит. В самый неподходящий момент подол оторвется, да и провиснет. Или лямка у бюстгальтера лопнет. Что колготки поползут, я уж и не говорю.

– Пуговицы опять же… – машинально поддакнула Ирина, – или молния застрянет…

Она поразилась Лялиным рассуждениям. Надо же, никак от нее такого не ожидала… Вроде бы рвань рванью, а туда же, об одежде рассуждает. И ведь все правильно говорит.

Ирина с детства была приучена к порядку, оттого Гошка так и раздражал ее своей неряшливостью и жутким пофигизмом.

Вспомнив про Гошку, она расстроилась. Вот ведь, человека нет, говорят, о мертвых нужно помнить только хорошее, а она о нем только плохое вспоминает.

– Так что кофту ту я припрятала, чтобы на выход надеть, – сообщила Ляля.

«На выход? – удивилась Ирина. – Ну, надо же! Куда этой Ляле еще выходить?»

Но вслух ничего не сказала.

– Вот, значит, иду я оттуда, где вещи раздают, и смотрю – женщина упала, как раз вот на этом месте, и кровь вокруг… кровищи было – ужас! И машина та – прямо как кровь!

– Машина? – ухватилась Ирина за последнюю Лялину реплику. – Какая машина?

– Я же говорю – красная, как кровь! А травы-кровохлебки никто к ране не приложил, вот она и померла. Эти-то когда приехали, на «Скорой», она уже мертвая была… Совсем как есть мертвая, живые так не лежат. По живым-то видно, как им лежать неудобно да холодно, а мертвым – все едино, хоть жар, хоть холод, хоть под ними гвозди, хоть перина пуховая… уж Ляля знает…

– Нет, постой, что ты говорила про красную машину? При чем тут красная машина?

– Как это – при чем? Он же в этой машине сидел, который ее убил. Выстрелил – и сразу уехал, только его и видели… а еще есть трава-ворожея, если ее под подушку положить, непременно вещий сон приснится, и ты все узнаешь, что было и что будет, и даже чего отродясь не было… если бы эти, что потом приехали, положили эту траву себе под подушку – они бы непременно узнали, кто ту женщину убил. Но только где же они ее достанут? Она ведь только под виселицей растет, а где сейчас найдешь виселицу? Они вместо этого стали людей спрашивать – кто что видел. А никто ничего и не видел, одна Ляля видела. Потому как все люди спешат, торопятся… ничего не замечают. А куда торопятся? Все равно дальше кладбища не убежишь. Им бы у Ляли спросить…

– А они не спросили?

– Не, не спросили! Им с Лялей разговаривать неохота, они Лялю вообще не замечают, как будто ее нет, как будто она не человек. А вот ты со мной поговорила, и я тебе все рассказала, что знала да что видела. И даже про травы всякие. А вот ты еще его спроси, он тоже может тебе много чего порассказать…

Ляля показала пальцем куда-то за спину Ирины.

Ирина обернулась, но позади нее не было никого, заслуживающего внимания – только озабоченные, спешащие по своим делам пешеходы. Да еще черный кот, который сидел возле водосточной трубы, сосредоточенно вылизывая заднюю лапу, как будто находился не на оживленной городской улице, а в тихом провинциальном дворике.

Уж не его ли имела в виду Ляля?

С нее станется…

Ирина повернулась к Ляле, чтобы попросить у нее пояснений, но той уже не было в пределах видимости. Вроде бы только что сидела вот здесь со своим скарбом – и нету ее, ни сумки, ни коробочки, и даже запаха не осталось.

Ирина удивленно огляделась.

Не привиделась ли ей эта колоритная личность? Не померещился ли удивительный разговор? А что – день сегодня жаркий, прямо как летом, душно, парит, перед грозой, что ли…

Да нет, не может быть, никогда с ней такого не случалось. Только что она разговаривала с Лялей и узнала от нее, что на этом самом месте двадцатого мая, в тот самый день, о котором расспрашивал ее следователь Дятел, убили какую-то женщину.

И, по Лялиным словам, убийца стрелял из красной машины. Из машины цвета крови…

А по документам цвет ее собственной «Мазды» так и называется – «бычья кровь»…

Теперь понятно, почему следователь Дятел заинтересовался ее «Маздой»…

Хотя… мало ли в городе красных машин? Почему именно ее машина так заинтересовала следствие?

Ладно, надо уезжать отсюда, ничего она больше не выяснит, только себе навредит.

Ирина шла по проспекту, задумавшись, – и вдруг она почувствовала какой-то смутно знакомый запах.

Резкий, неприятный запах. Запах зверя. Запах крупного, опасного хищника. Точно такой же запах она ощутила, когда после командировки в первый раз оказалась в своей машине…

Ирина вздрогнула и обернулась.

Рядом с ней шел мужчина средних лет с желтовато-смуглым лицом и узкими рысьими глазами. Встретившись с ней взглядом, он прошипел, почти не открывая рта:

– Иди вперед, не поворачиваясь и не оглядываясь! Иди, я сказал, не пялься!

Ирина хотела возмутиться, хотела ответить ему резко и решительно, но во рту у нее неожиданно пересохло, язык прилип к небу, и даже дышать ей стало тяжело. С трудом вдохнув, она смогла выдавить из себя только одно слово:

– Почему?

– Вот почему! – узкоглазый незнакомец положил ей руку на талию, словно ласково приобняв, а другой рукой дотронулся до левого бока.

Ирина дернулась было, но почувствовала легкий укол. Она скосила глаза влево и увидела, что в руке незнакомца зажато маленькое шило с тонким, как швейная игла, жалом.

– Дернешься – и тебе конец. Я воткну шило тебе в сердце. Мгновенная смерть…

Ирина почувствовала, как кровь отлила от лица. Ноги у нее стали ватными, и она едва не упала. Не упала она только потому, что ужасный незнакомец поддержал ее.

Она огляделась.

Вокруг по-прежнему текла человеческая река. Десятки, сотни человек спешили куда-то по своим делам, и никому не было до нее дела. Да ее просто никто не замечал. Точнее, замечали на мгновение, потому что она стояла у многих на пути, и ее приходилось обходить.

Ирина увидела себя со стороны. Себя и своего страшного узкоглазого спутника.

Мужчина и женщина стоят рядышком, мужчина заботливо обнимает свою спутницу – а что она бледна, как полотно, так этому может быть множество причин. Ну, голова у нее закружилась от духоты, сегодня и правда душно, наверное, гроза будет. Или вообще беременная… (тьфу, чтоб не сглазить…)

– Иди вперед! – повторил узкоглазый.

– Я… я не могу! – пролепетала Ирина, с трудом справившись со своим голосом.

– Жить захочешь – сможешь! – И он ощутимо кольнул ее в бок кончиком шила.

Он вскинул голову и посмотрел по сторонам – так хищная птица оглядывает окрестности в поисках добычи.

Ирина взяла себя в руки – и действительно сделала один шаг, и еще один, и медленно пошла по проспекту.

– Так-то оно лучше! – прошипел узкоглазый удовлетворенно. – Теперь налево…

Она послушно свернула – и тут же оказалась перед запертыми железными воротами, которыми была перекрыта ведущая во двор арка. В этих воротах имелась небольшая калитка. Она тоже была заперта на кодовый замок.

– Здесь закрыто! – вполголоса констатировала Ирина, почувствовав странное злорадство.

– Закрыто – откроем! – Узкоглазый скользнул свободной рукой по замку, и он с негромким щелчком открылся.

Узкоглазый втолкнул Ирину в калитку и шагнул следом, по-прежнему прижимая кончик шила к ее боку.

Они оказались в узком дворе, заросшем сорняками. В углу двора был железный бак для отходов, на котором сидел облезлый кот с драным ухом. Узкоглазый подтолкнул Ирину к этому баку. Глаза его вспыхнули недобрым тусклым огнем.

В этих глазах Ирина увидела свою смерть. Эта смерть была настолько близка, настолько неизбежна, что Ирина даже не испугалась – она только огорчилась, что умрет в этом грязном, запущенном дворе, рядом с переполненным помойным баком, и единственным свидетелем ее смерти станет облезлый дворовый кот… И небось, пихнет ее тело этот злодей прямо в бак, а там воняет… Тут Ирина сообразила, что ей уже будет все равно, и покорилась судьбе.

Узкоглазый поднял руку с шилом.

Ирина попятилась – но отступать ей было некуда, за спиной у нее был тот самый бак для отходов. Она выдохнула и собралась закрыть глаза, чтобы больше не видеть страшное узкоглазое лицо, вообще ничего не видеть…

И в это мгновение за спиной убийцы промелькнула какая-то стремительная тень, и что-то большое и, наверное, тяжелое опустилось на его голову.

Узкоглазый от неожиданности присел, вскинул руки, защищая голову, при этом выронил свой страшный инструмент. Шило покатилось по земле и укатилось под бак.

А Ирина разглядела, наконец, того человека, который отменил или, по крайней мере, отсрочил ее смерть.

Это было существо предположительно женского пола, одетое в некогда лиловый, а сейчас просто грязный спортивный костюм немыслимого размера и кокетливую соломенную шляпку с грязно-голубой шелковой лентой.

Короче, это была бомжиха Ляля – и сейчас ни один другой человек не вызвал бы у Ирины такой симпатии. Ирина готова была ее расцеловать – несмотря на запах.

Ляля огрела узкоглазого убийцу по голове той самой пластиковой сумкой из супермаркета, полной непонятных коробок, пакетов и свертков.

Сумка на вид казалась легкой, и Ирина не поняла, почему удар этой сумкой по голове произвел на убийцу такое сильное впечатление. Он все еще не мог прийти в себя, вертел головой, таращил глаза и тяжело дышал, как выброшенная на берег рыба.

Тем временем Ляля снова подняла свою сумку и снова с размаха опустила ее на голову узкоглазого. Тот покачнулся и упал. Ляля взглянула на него удовлетворенно, затем схватила Ирину за руку и потащила прочь, выпалив:

– Убегать, однако, нужно, долго он не пролежит! Крепкий мужик, быстро оклемается!

Ирина придерживалась того же мнения и побежала вслед за Лялей. Ее, правда, немного удивило, что та бежит не к железным воротам, которые ведут на улицу, а в глубину двора, где, казалось бы, нет никакого выхода – но она доверилась Ляле, решив, что та наверняка хорошо знает все местные закоулки.

Действительно, когда женщины подбежали к самому углу, оказалось, что стены домов в этом месте сходятся не вплотную, между ними оставался узкий зазор, куда Ляля и ввинтилась, недвусмысленным жестом предложив Ирине следовать за собой.

Особого выбора у Ирины не было. Она решила, что если довольно толстая Ляля без опаски протиснулась в этот проход, то она пройдет и вовсе свободно.

Так и вышло.

Протиснувшись между двумя стенами, женщины оказались в следующем дворе, более просторном и ухоженном, чем первый.

Ляля остановилась и огляделась.

Воспользовавшись этой паузой, Ирина задала ей мучивший ее последние минуты вопрос:

– Как это ты так ловко того мужика отключила? Вроде нетяжелая у тебя сумка, а как приложила его – он тут же выпал в осадок! Вообще отключился!

– Не тяжелая, говоришь? – Ляля усмехнулась, поставила свою сумку на землю, порылась в ней и достала кирпич. – А это ты видела? У меня сумочка не простая, с секретом! У нас, у бездомных, жизнь трудная и опасная, всегда нужно при себе иметь какое-никакое оружие! Кстати, зря мы остановились, тот мужик скоро очухается! – И она снова побежала, направляясь в дальний угол двора, где виднелись несколько стертых каменных ступеней, ведущих к двери в подвал.

Ирине ничего не оставалось, как послушно последовать за ней.

Спустившись по этим ступеням, Ляля остановилась и постучала в дверь условным стуком.

Из-за двери донесся кашель, и затем чей-то хриплый, недовольный голос проговорил:

– Кого еще нелегкая принесла? У меня закрыто! Сегодня больше не принимаю! Завтра приходите!

– Профессор, это я! – проговорила Ляля в дверь.

– Это какая же такая «Я»? – недоверчиво спросил тот же хриплый голос.

– Я, Ляля!

– Ах, это вы, мадам? – голос за дверью стал оживленным и радостным. – Так бы сразу и сказали!

Щелкнул замок, дверь открылась.

На пороге стоял невысокий сутулый мужчина лет шестидесяти, в поношенном пиджаке в крупную клетку. Под пиджаком была рубашка, тоже в клетку, только в мелкую. Завершал образ этого персонажа повязанный на шее яркий галстук-бабочка.

Мужчина учтиво поклонился Ляле и в лучших традициях позапрошлого века поцеловал ее грязную руку с обломанными ногтями. Ляля, подыгрывая ему, слегка присела с грацией бегемота среднего возраста.

Ирина изумленно уставилась на странного человека. Только теперь он заметил ее и спросил у Ляли:

– А это кто, мадам, ваша подруга?

– Подруга, подруга! – ответила та, проходя в глубину подвала. – Можно мы у тебя, Профессор, посидим часок? За нами какой-то отморозок гонится. Мы от него оторвались, но он упорный.

– Для вас, мадам, мой дом всегда открыт! – галантно проговорил обитатель подвала. – А ваши друзья – это мои друзья! Так что будьте как дома!

Ирина оглядела подвал, куда привела ее Ляля.

Это было длинное помещение с низким сводчатым потолком, состоящее из нескольких соединенных между собой арками комнат. Большая часть этого подвала была завалена перевязанными шпагатом стопками книг, газет и журналов. Едва ли не больше бумажного хлама было навалено на полу просто россыпью, грудами и горами, грозящими в любую секунду обвалиться, похоронив под собой скудную обстановку подвала – узкую койку, застеленную клетчатым байковым одеялом, два-три хлипких фанерных шкафчика, несколько колченогих стульев и табуреток, а заодно и самого хозяина.

Перехватив удивленный взгляд Ирины, Ляля пояснила:

– Профессор, он макулатуру собирает. Принимает у людей и сдает куда-то…

– Не куда-то, – уточнил хозяин, – а на фабрику, для переработки. Между прочим, очень нужное и важное дело! – Он поднял руку, подчеркивая важность своих слов. – Каждый килограмм макулатуры спасает дерево! Вы это знали?

– Ну, слышала что-то подобное… – промямлила Ирина, голова которой была занята более важными мыслями.

– Таким образом, за свою жизнь я спас целую рощу! Целый лес! Кроме того, в грудах макулатуры, которые проходят через мои руки, иногда попадаются самые настоящие жемчужины!

– В каком смысле жемчужины? – недоверчиво переспросила Ирина.

– В самом прямом! – Мужчина показал на стопку книг в углу, возле маленького окошка, выходящего во двор. – Это то, что я отобрал только за последний месяц! Первое издание сборника речей знаменитого адвоката Плевако, редчайший экземпляр книги Чарльза Дарвина «Путешествие натуралиста на корабле Бигль», прижизненное издание стихотворений великого князя Константина Романова, известного как К.Р… и это только за месяц! А в прошлом году мне попался – вы просто не поверите! – манифест футуристов «Слово как таковое»! Редчайшее, бесценное издание! Подлинный раритет!

Хотя Ирина не очень-то разбиралась в редких книгах, в голосе хозяина подвала звучал такой неподдельный восторг, что она посчитала себя обязанной проявить соответствующие эмоции.

– Да что вы говорите! – воскликнула она с энтузиазмом. – Не может быть!

– Я сам так подумал, когда увидел эту книжку, – не может быть! Такого просто не бывает! Но нет, все точно, это была именно она! Вот почему я занимаюсь этим с виду неблагодарным делом! – с пафосом закончил мужчина свою тираду.

Затем он повернулся к Ляле и проговорил:

– Мадам, не хотите ли чашку чаю? У меня есть очень хороший чай – «Лондонское утро».

– Чаю? – Ляля взглянула на него искоса. – Ты же знаешь, Профессор, я чаю не пью… мне бы этого… сам знаешь…

– Но, мадам, это вам повредит… – протянул Профессор. – Это может испортить ваш голос, и вообще…

– Профессор, ты мне друг или нет?

– Но, мадам, вы знаете, что друг… самый преданный друг… другого такого у вас нет…

– А тогда – налей!

Профессор тяжело вздохнул, проковылял к одному из своих шкафчиков, достал оттуда пыльную бутылку и стакан, протер стакан не слишком чистым посудным полотенцем, наполнил его до половины мутноватой жидкостью и протянул Ляле:

– Ну вот, мадам… раз уж вы настаиваете…

– И себе! – строго заявила Ляля. – Не буду же я одна пить! Я еще до такого не дошла!

– А ваша подруга? – хозяин покосился на Ирину. – Может быть, она составит вам компанию?

– Не, она точно не будет. Себе наливай!

– Но, мадам, вы знаете, мне нельзя…

– Ты мне друг или нет?

– Друг, конечно, друг!

– Тогда пей!

Профессор снова тяжело вздохнул и достал из шкафчика второй стакан. Вдруг он забеспокоился и показал на окно:

– Смотрите-ка, мадам, кто-то пришел! Это не тот ли человек, который за вами гнался?

Ляля повернулась к окну. Профессор в то же мгновение достал из шкафчика бутылку минеральной воды, наполнил из нее стакан и снова спрятал бутылку.

– Никого не вижу! – проговорила Ляля, разочарованно отвернувшись от окна.

– Значит, показалось! – Профессор подал ей стакан, второй, с минералкой, поднял к потолку и провозгласил:

– За ваше славное прошлое, мадам!

С этими словами он опустошил стакан, незаметно подмигнув Ирине.

Ляля тоже осушила свой стакан, глаза ее в ту же минуту остекленели, она, пошатываясь, подошла к койке, повалилась на нее и заснула, издавая богатырский храп.

Профессор заботливо накрыл ее пледом, повернулся к Ирине и проговорил со вздохом:

– Ничего не поделаешь… нельзя ей пить, но я не могу ей отказать! Ни в чем не могу! Хотя и знаю, что это ей очень вредно, но не могу. Она это знает и пользуется моей слабостью. А какая была актриса!

– Актриса? – удивленно переспросила Ирина.

– Конечно! А вы не знали?

– Понятия не имела! Я ведь с ней только сегодня познакомилась! Часа не прошло!

– Вот как? Тогда подождите, я вам сейчас покажу…

Он открыл другой шкафчик и достал оттуда сложенный вчетверо глянцевый лист. Развернул его – и Ирина увидела немного выцветшую афишу.

На этой афише была изображена молодая женщина в ярком концертном платье. Подпись снизу гласила, что это – актриса Елена Лепесткова и что ее сольный концерт состоится двадцать пятого июня в Доме культуры работников пищевой промышленности. Год не был указан, но по фасону платья и по многочисленным второстепенным деталям Ирина предположила, что это восьмидесятые годы.

При всем желании Ирина не могла найти в женщине с афиши даже отдаленного сходства с Лялей. Конечно, прошло много лет, но все же должно хоть что-то остаться!

– Вы уверены, что она? – спросила она с сомнением.

– Еще бы мне не быть уверенным! – воскликнул Профессор. – Я не пропустил ни одного ее спектакля! Ни одного концерта! Какая это была актриса! Настоящая звезда! Какой голос! Какое обаяние! Какие она срывала аплодисменты!

– И что же случилось? – В голосе Ирины против ее воли прозвучало резонное недоверие. – Как же она докатилась до такого? – Она показала глазами на продавленную койку, откуда слышался немелодичный Лялин храп.

– О, это настоящая трагедия! – Иринин собеседник подсел к столу и снова попил водички. – Я расскажу…

– Я вообще-то тороплюсь… – Ирина поерзала на шатком стуле.

– Молодые всегда куда-то торопятся, – грустно сказал Профессор, – а нам уже торопиться некуда. Никто нас не ждет, никто поздно вечером не сидит у окна, высматривая поздних прохожих, никто не подбегает к двери, вслушиваясь в шум поднимающегося лифта. Вот он едет, едет… вдруг остановится на нашем этаже? Но нет, поехал выше… Никто не сидит перед телефоном, застыв от напряжения, а мерзкий аппарат только усмехается и молчит, молчит…

«Да он прямо поэт, – мысленно усмехнулась Ирина, – ишь, как здорово излагает».

Профессор вдруг бросил на нее быстрый внимательный взгляд, и у Ирины едва хватило времени придать своему лицу соответствующее выражение.

– Вижу, что вы хорошая девушка, – сказал Профессор совершенно другим голосом, – потому что Ляля, она… как бы это сказать… она в людях совершенно не разбирается. За ней надо присматривать, у нее с головой проблемы.

– Вижу уж… – Ирина снова кивнула на койку.

– Это не причина, а следствие, – вздохнул Профессор, – это у нее после аварии случилось…

– Аварии?

– Будете слушать или уж идите, если торопитесь, – строго сказал Профессор, – я вас не держу.

Ирина устыдилась, вспомнив, что, как ни крути, а Ляля спасла ей жизнь, так что можно проявить малую толику внимания и выслушать Профессора. Тем более, и правда интересно, неужели Ляля в молодости актрисой была…

– Значит, Елена Лепесткова… – начал он, – красавица, талантливая, мало того что драматическая актриса, так еще бог дал ей прекрасный голос. Она играла в театре, пела там, танцевала, ее заметил один тогда довольно известный режиссер, дал главную роль в своем фильме, фильм победил в Каннах…

– Неужели в Каннах? – недоверчиво переспросила Ирина. – На том самом фестивале?

– Представьте себе! Вот тут-то все и началось. Признание, интервью с зарубежными журналистами, пресса там просто с ума сошла. Да еще бесконечные фотографии – такую красивую и фотогеничную актрису все захотели снимать. В общем, познакомилась она там с одним фотографом. Помню фамилию, он потом большой известности добился, но называть не буду, потому что он давно умер, говорили, что от передоза, но кто его знает, как на самом деле было.

Короче, вернулась Елена сюда, тут, конечно, тоже пресса положительная – как же, фильм-то победитель самого Каннского фестиваля. Но, однако, дошли слухи про фотографа, видели их вместе и не раз. А надо вам сказать, что время было – начало восьмидесятых, тогда еще о перестройке и не слыхали.

Вызвали Елену в соответствующие органы, сделали внушение. Ей бы повиниться, промолчать, слезу пустить – актриса ведь, все могла изобразить, а она не захотела. Виноватой себя не чувствовала, ничего плохого не сделала, а что любовь у нее с фотографом получилась, то это, она сказала, ее личное дело.

– Так и правда – личное дело… – удивилась Ирина.

– Эх, молодость… – вздохнул Профессор, – ничего-то вы не знаете. Если бы все случилось хотя бы лет на пять попозже… тогда перестройка ход набирала, уже не так строго относились к зарубежным контактам. И раньше люди уезжали официально – в Израиль там, в Штаты. Ну, сложно, конечно, нервов помотают, но все же выпускали. Но Елена уж больно на виду была, и решили ей жизнь качественно испортить. Было тогда такое: человека сломать так, что он сам в петлю полезет или сопьется. Установка такая была, чтобы другим неповадно было. Ну, начали травлю по всем правилам. В театре, где Елена числилась, ее не больно любили, потому как все поголовно завидовали. Еще бы: молодая, красивая, талантливая… вы же понимаете!

Ирина сочувственно кивнула. Профессор продолжил:

– Главный режиссер заступаться не стал, его пугнули, что зарубежные гастроли зарежут, а уж бабы-то расстарались. Такую характеристику дали – в тюрьму не примут. Одна только заступилась старая актриса, на собрании выступила: «Совести, – кричит, – у вас нету совсем, что ли? Разве можно так человека травить?»

Ну, то ли еще помнила порядочных людей, то ли играла уже исключительно роли благородных старух, и Елена ей не конкурент была. Но все равно благородную бабулю вскорости на пенсию проводили. С почетом, правда, даже по телевизору показывали. А тогда Елену из театра быстренько уволили, в газетах гадости писали. Тот кинорежиссер, правда, не высказывался, имя свое марать не стал, но и не заступился. Мужа Елены таскали в органы.

– У нее муж был?

– А как же, незамужних за границу не больно тогда пускали. Муж был актер какой-то бесталанный, кое-как перебивался в массовках да на детских утренниках. Они уж и не жили вместе, но официально-то пока не в разводе. Ну, муж, конечно, на нее зол был, опять же зависть… короче, понаписал он на нее такого… вы не думайте, что я вру, мне сама Ляля рассказывала. У нее иногда проблески бывают, раньше были…

Как прочитала Елена его показания – так чуть с ума не сошла. Да, а фотограф к тому времени пропал. Елена ему звонит, телеграммы шлет, а в ответ ни слуху ни духу. Ну, телеграммы-то перехватывали, ясное дело, а почему он на звонки не отвечал, я уж и не знаю.

И выходит она в соответствующем настроении из Большого дома и садится в машину. Тогда мало у кого машины были, но Елена заработала, сама водила. И врезался в нее со всего размаха грузовик. Вроде бы водитель пьяный был, он и сам погиб. А она выжила, хоть и очень плохая была. Но тело-то подлечили, а вот голову нет. Память у нее отшибло начисто, ничего не помнит.

Кем работала, с кем жила, где снималась, про фотографа тоже забыла, но это и к лучшему. Врачи говорили, что со временем память восстановится, а пока выписали ее из больницы. Из театра ее уволили сразу, а пока в больнице лежала, муж развод оформил, квартиру разменял, ее запихнул в коммуналку, вещи все ценные забрал.

А она плохо соображает, все подписала. Жила на пенсию грошовую инвалидную, ну и покатилась потихоньку по наклонной плоскости… Красота-то сразу после аварии ушла, какими-то лекарствами ее пичкали, весь организм перелопатили, все разладили.

А потом уж риелторы-мошенники квартиру расселяли, и Лялю на улицу выбросили.

– А теперь она где живет? – сочувственно спросила Ирина, жалко было Лялю.

– Да по подвалам где-то да по чердакам… – Профессор тяжело вздохнул, – летом к себе вот пускаю… давно мы с ней познакомились, уж лет десять будет…

В это время раздался громкий стук в дверь, так что Ирина вздрогнула: ей показалось, что за дверью стоит тот самый смуглый убийца с рысьими глазами.

– Не открывайте! – Она вскочила и заметалась.

– Михалыч! – загремел бас за дверью. – Дак, ты на месте? Открывай уже, у меня времени нету совсем!

– Не бойтесь, это Леня, – шепнул Профессор, – надо открыть, постоянный клиент, он не уйдет.

Он повернул задвижку на двери и зайцем прыгнул в сторону, потому что дверь тотчас распахнулась от удара ногой, и в помещение ввалилась гора. Небольшая такая гора, не Эверест, но в комнате сразу же стало тесно. Гора повернулась, и стало видно, что на самой верхушке сидит маленькая круглая голова, а по бокам торчат руки, толстые, как бревна. Вот гора небрежно махнула одной рукой, и тотчас на пол обвалилась куча макулатуры.

– Леня, – строго сказал Профессор, – мы же договорились. Руками не махать, ногами не топать, головой не вертеть, басом не орать, иначе внутрь пускать не буду.

– Извиняйте, – повинился Леня и тут увидел Ирину.

Он громко ахнул, прижал руки к сердцу и попытался поклониться, отчего своротил еще одну кучу макулатуры.

– Леонид! – загремел Профессор.

Леня наклонил голову, и Ирина, наконец, заметила совершенно круглые детские его глаза. И рот пухлый. Было такое чувство, что голова явно от другого тела.

– Принимай груз, Михалыч, – сказал Леня нормальным голосом, – у нас аврал, ремонт начался, бумаг столько на выброс.

– В издательстве Леня работает дворником, – объяснил Профессор, – у них рукописи копятся. Они велят, чтобы в электронном виде присылали, а авторы все равно в бумажном шлют.

– Уж как Ольга Павловна ругается! – подхватил Леня. – Делай, говорит, что хочешь, но только, чтобы я этого безобразия больше не видела. Зарываемся, кричит, в рукописях этих! Девай их куда угодно! Так что я вечером еще принесу.

Профессор вышел вместе с Леней, чтобы принять макулатуру, а Ирина приготовилась уходить. Но тут Ляля внезапно очнулась и села на своей коечке.

– Ляля, ты как, пришла в себя? – спросила Ирина. – Может, водички дать?

– Да не пью я воду эту! – отмахнулась Ляля. – Ты слушай, что я знаю. Значит, баба эта, которую убили, сюда не просто так ходила. По делу она ходила каждую неделю.

– Да с чего ты взяла? – начала было Ирина, но тут же закрыла рот рукой.

– Потому что Ляля все видит, – забубнила Ляля, – это Лялю никто не замечает, а Ляля все видит. И баба эта, которую убили, каждую неделю ходила. Как на работу.

– Да куда она ходила-то?

– В прачечную, – твердо ответила Ляля.

– Белье стирать? – недоверчиво прищурилась Ирина. – Странно это как-то.

– Вот и я думаю, что странно… – согласилась Ляля, – потому как люди в прачечную белье грязное несут, так? А обратно чистое. А у них ничего в руках не было!

– У кого это – у них?

Вместо ответа Ляля вдруг запела детским чистым голоском:

– Ухти-тухти, ухти-тухти, я лесная прачка, ухти-тухти, я стираю зайцам и собачкам…

«Точно, наша Ляля ку-ку», – подумала Ирина.

– Там ее и нашли, не успела, значит, зайти в прачечную-то, – пробормотала Ляля, закрывая глаза и снова укладываясь на койку, – что уж она там делала, не успела… а я гляжу – лежит, и вся в крови, и машина красная отъезжает.

– Ты про это уже говорила, – пробормотала Ирина, вспомнив, что ее собственная машина стоит без присмотра на Загородном проспекте, и убийца с рысьими глазами наверняка уже очухался и вполне может ее караулить возле машины.

– Лежит такая… а я еще думаю, что-то с ней не то… – бухтела Ляля сквозь сон.

– Ясно, что не то, если она мертвая! – вставила Ирина.

– Ага, мертвая… здрассти, думаю, я ваша тетя… – голос Ляли затихал, – и вот что в руке у нее было, а после выпало, я и взяла… вот ты погляди, что это…

С этими словами Ляля вложила в руку Ирины маленькую блестящую штучку – пластмассовый брелок с колечком в виде золотой рыбки.

– Что это? – удивилась Ирина.

И Ляля вдруг не хриплым, не детским, а хорошо поставленным звучным бархатным голосом произнесла:

– На пороге сидит его старуха, а рядом с ней – разбитое корыто…

Дальше Ирина услышала только мерный храп.

Вернулся Профессор, и Ирина собралась уходить.

– Подождите немного, – посмеиваясь, сообщил Профессор, – буквально несколько минут, пока Леня уедет со своей тележкой. Вы произвели на него неизгладимое впечатление, и, поскольку он… как бы это выразиться, личность непосредственная, то рискуете нарваться на приглашение покататься, к примеру, на его тележке. Дело в том, что лет ему тридцать пять, а по уму – пять или чуть больше.

– Да я уж заметила, – вздохнула Ирина.

– Он безобидный. – Профессор прикрыл храпящую Лялю застиранным одеялом и сел к столу.

– А почему Ляля называет вас Профессором? – спросила Ирина просто так, чтобы не сидеть молча.

– Почему? – переспросил хозяин подвала, отводя взгляд. – А кстати, может быть, вы хотите чаю? У меня есть очень хороший чай… замечательный…

– «Лондонское утро»! – вспомнила Ирина.

– Совершенно верно, «Лондонское утро». Очень хороший сорт. Так как – хотите?

Ирина вспомнила, что посуда в этом доме не блистает чистотой, но решила все же согласиться – чтобы уважить хозяина. Да и чаю ей в самом деле хотелось.

– Да, пожалуйста.

Мужчина открыл очередной шкафчик – не тот, что прошлый раз, и достал из него две чашки хорошего синего фарфора, как ни странно, чистые. Оттуда же он достал синий фарфоровый чайник, жестяную чайницу и бутылку питьевой воды. Через минуту электрический чайник зашумел, закипая.

Мужчина заварил чай и только тогда повернулся к Ирине и проговорил, продолжая прерванный разговор:

– Потому что я действительно был преподавателем, не профессором, правда, но доцентом. Но теперешним моим знакомым это без разницы – что доцент, что профессор. Работал я в педагогическом институте, который сейчас университет, на кафедре, извиняюсь, марксистско-ленинской этики и эстетики.

– Что, правда была такая кафедра? – удивилась Ирина.

– Разумеется! Тогда, в советские времена, все было марксистско-ленинским. Один мой знакомый преподавал в сельскохозяйственном институте, так он защитил диссертацию по теме «Марксистско-ленинские принципы свиноводства». А вы говорите – эстетика!

– С ума сойти! – весело удивилась Ирина. – Свинки, значит, должны расти по марксистско-ленинской науке!

– Это сейчас так шутить можно, а раньше – ни-ни, – вздохнул Профессор. – За такие шутки можно было и срок заработать.

– Значит, преподавал я в институте, и все у меня было хорошо – ученая степень, приличная зарплата, квартира большая, жена хорошая… но тогда, знаете, в академических кругах ходила такая поговорка: «У каждого профессора все кончается аспиранткой». Так вот у меня все кончилось не аспиранткой, а студенткой, старшекурсницей…

Профессор тяжело вздохнул и продолжил:

– Училась она на пятом курсе и никак не могла сдать мой предмет. Пересдавала два раза, и оба раза несла такую ахинею, что у меня последние волосы дыбом вставали. Можете себе представить – перепутала антидюринг с антидопингом, а сфинкса со сфинктером!

Ирина понятия не имела, кто такой антидюринг, но на всякий случай кивнула.

– Но ей обязательно нужно было сдать этот экзамен, иначе ее могли отчислить. У нее было уже несколько хвостов, и в деканате строго предупредили. Она меня уговаривала принять ее еще раз, но у меня не было времени. Тогда она приехала ко мне домой…

– Но у вас ведь была жена! – напомнила Ирина, почувствовав, к чему идет дело.

– Да, но жена, как назло, в это время была в кардиологическом санатории! В общем, как-то так вышло, что оказались мы на диване, одежда на полу… сам не понимаю, как это получилось. А она так нахально улыбается и говорит:

– Ну что, сдала я экзамен?

– Что мне оставалось? Вписал я в зачетку «Хорошо»… а потом она на дополнительные занятия напросилась. Еще раз и еще… на том же самом диване… я и сам как-то не понял, как с женой развелся и на ней женился. Квартиру с женой разменяли, дочка со мной не разговаривает, жена сердцем болеет, а мне и горя мало. Как опоила меня студенточка эта, ни о чем больше думать не могу, как о ней. В общем, неинтересно про это рассказывать, совсем голову потерял, дурак старый. – Профессор отпил чаю и, тем не менее, продолжал:

– Значит, проходит время, характер у моей жены молодой меняться стал. Все ей не то и не так, денег мало, и я сам плохо ей соответствую, подружкам, в общем, не похвастаться. Тогда как раз в институте нашем ротация кадров началась, и мою ставку сократили, там еще завкафедрой подсуетилась, стерва, очень ей мой поступок не понравился, она с женой моей первой в хороших отношениях была.

– Ну, сунулся я работу искать, а делать-то ничего не умею! В школу историю преподавать кое-как взяли, так и то через несколько месяцев сбежал от деток этих. Ужас, я вам скажу, это какие нервы надо иметь… не знаю, как вообще сколько-то выдержал.

Ирина скосила глаза, чтобы незаметно посмотреть на часы, но ее собеседник все понял.

– В общем, история самая обычная, – вздохнул он, – перестал я свою женушку молодую устраивать как муж, и задумала она от меня избавиться. Убить все же побоялась, потому как посадят, тогда стала помаленьку спаивать. Выпьем да выпьем, а потом жалобу накатала в разные инстанции, заявление в полицию отнесла, адвоката наняла.

– Ну, я тогда, признаться, не в лучшей форме был, побил ее маленько в пьяном виде, меня и забрали. И вот очухался я в обезьяннике на нарах, рядом бомж вонючий храпит, и так мне худо стало. Думаю, если выпустят, то дойду до Невы, да и утоплюсь сразу. Лучше быстрая смерть, чем такая жизнь, потому что домой ни за что не вернусь, эту заразу, жену свою молодую, видеть не могу. И главное, ведь сам все себе устроил, некого винить, кроме себя.

«Это уж точно», – мысленно согласилась с ним Ирина, но вслух ничего не сказала.

– Ну, лежу это я, себя ругаю, как вдруг приходят за мной. Я так обрадовался, неужели выпустят? Выхожу, а там жена сидит. Да не молодая, а та, первая.

Лет прошло всего ничего, а я и не сразу узнал ее, до того похудела да с лица спала. Ты, говорю, что здесь делаешь? На меня полюбоваться пришла? Позлорадствовать?

Молчи, говорит, и делай, что велю.

В общем, заплатила она за меня, там, в отделении пока дело не завели, ну и выпустили.

Ну, взяли такси, поехали к ней домой, в квартирку однокомнатную, которую она после развода выменяла. Там она мне и говорит: «Мне жить осталось не больше года, так хочу я напоследок доброе дело сделать, тебя, дурака такого, из беды выручить. Бросай там все как есть, не то доведут тебя до греха, будешь тут жить. И мне поможешь, а то трудно уже с хозяйством».

– Не женщина, а ангел! – поразилась Ирина.

– Точно, – серьезно ответил Профессор, – такая она и была. Ну, продержалась она, благодаря моему уходу, не год, а два. Перед смертью квартиру на меня переписала, похоронил я ее как положено, потом вот сюда устроился. Деревья спасаю, Лялю вон опекаю, квартиру на лето сдаю, так и живу.

– Слушай, кончай уже беседу свою, совсем девчонку заговорил! – сказала вдруг Ляля трезвым голосом, садясь на койке. – Охота ей про нашу жизнь слушать!

– Пойду я уже! – обрадовалась Ирина. – Еще на работу заскочить нужно…

Про работу она просто так сказала, на работу она не собиралась. Она просто хотела уйти поскорее. Некогда ей чаи распивать да воспоминания слушать. Ляля, конечно, ей очень помогла, но, если честно, лучше было бы вообще ей сюда не ездить. Тогда не встретила бы она убийцу с рысьими глазами.

Ирина тут же опомнилась. Да что с ней такое, она совершенно не соображает! Ведь убийца теперь не остановится, он убил Гошку, чтобы тот не проболтался, кому давал машину, и теперь обязательно будет охотиться на нее, Ирину, потому что понятия не имеет, что она знает. А вдруг Гошка успел ей что-то рассказать?

И этот страшный тип с рысьими глазами ее в покое не оставит, он же не знает, что Ирина понятия не имеет, в чем там было дело, кого он убил и за что.

И вот что теперь делать? Попроситься на прием к следователю Дятлу и все ему честно рассказать? Про машину, про убитого Гошку, про покушение на нее саму, про Лялю наконец… вот уж Ляля точно ей спасибо не скажет.

А у Ирины нет доверия к этому Дятлу. Вот нет доверия – и все! Ему лишь бы дело поскорее закрыть, перед начальством отчитаться. И если Ирина сейчас расскажет ему все, он наедет на нее танком.

Почему сразу не сказала, что машину Гошка брал? Как узнала, что он убит? Ах, ты в том клубе была? А уж не ты ли, голубушка, сама его укокошила?

В таком деле бывшая подружка – первая подозреваемая. Или вторая, а первая – та девка с бордовой прядью в волосах. И ее тоже спросим, не сомневайтесь.

Вот такой вот разговорчик у них получится. И ничего-то этот Дятел не выяснит, а про убийцу просто не поверит, подумает, что Ирина все просто выдумала, чтобы от себя подозрения отвести. Нет, следователь ей не поможет. И вообще никто не поможет, нужно рассчитывать только на собственные силы.

Ляля что могла, то сделала, за то ей спасибо. А теперь нужно самой выпутываться.

– Заходите, если что понадобится, – церемонно сказал на прощание Профессор, – дорогу вы теперь знаете.

– Спасибо за чай, – в таком же тоне ответила Ирина.

Ляля закашлялась, и верный друг бросился к ней, махнув рукой Ирине, мол, сама выход найдешь и дверь за собой захлопнешь.

Ирине вдруг стало боязно выходить, а вдруг этот тип с рысьими глазами караулит ее поблизости? Хоть бы баллончик с собой носила… Как это Ляля говорила: у женщины всегда должно быть с собой какое-никакое оружие.

Ирина огляделась в поисках чего-нибудь тяжелого, что можно прихватить с собой. Так, кирпичей тут не найти, но можно же книжку выбрать потяжелее… уж чего-чего, а книжек всяких здесь более чем достаточно…

Она опасливо оглянулась на хозяина макулатуры. Он хлопотал над Лялей и ничего бы не заметил сейчас. Не глядя, Ирина сунула руку в кучу бумаг, и под руку ей попалась книга.

Не слишком большая, но на ощупь тяжелая и крепкая. То, что надо. Она сунула книжку в сумку и взялась за ручку двери.

Гулким, густым басом загудели колокола на дворцовой звоннице, заревели большие трубы, извещая всех царедворцев о явлении государя, царя и самодержца московского Иоанна Васильевича.

Замерла вся огромная палата, замерли все царские гости – князья и бояре, опричники и знатные московские люди из земщины – те, кто не входил в узкий круг опричного дворянства. Много их собралось в палате, в три ряда стояли здесь длинные столы, по десяти столов в каждом ряду, по двадцати гостей за каждым столом. Парчой и бархатом покрыты длинные скамьи, да неуютно, неудобно сидеть гостям на этих скамьях – ждут они грозного царя, ждут и боятся – каков-то он сегодня, в гневе ли он али в милости.

Стихли трубы, отгудел колокольный звон, наступила гулкая тяжелая тишина.

Вошел в палату Иоанн Васильевич.

Высок царь, сутул и худощав телом. На черного коршуна похож – крючковатый нос, темные страшные глаза. Озирают эти глаза палату, словно коршун жертву высматривает.

Облачен государь в богатые парчовые одежды, жемчугом и самоцветами расшитые. На груди – дорогой тяжелый крест, на шее – бесценное ожерелье с ликами святых апостолов и пророков, на ногах – сафьяновые сапожки на высоких красных каблуках. Мрачным огнем горят его глаза. Чело испещрено морщинами, словно древняя книга письменами. То – письмена его грехов, его злых деяний. Не стар еще годами государь, ликом же стар, словно злоба да подозрительность его раньше времени состарили.

Зашептались царедворцы – гневен сегодня государь, как бы не было беды. Когда является он на пир с таким гневным лицом, непременно кого-то из приближенных ждет лютая смерть. Кому на сей день выпадет участь испытать на себе царскую злобу?

Зашептались царедворцы, да тут же умолкли под тяжелым взглядом, которым обежал государь палату.

Поспешно встали, низко поклонились государю.

Медленно прошел он между рядами столов, дошел до своего места, до высоких резных кресел, покрытых тяжелой парчою с золотыми узорами да жемчужными украшениями. Ножки тех кресел – два льва из дорогого черного дерева, спинка – резной да позолоченный двуглавый орел, царский герб, принесенный в Московию царевой бабкой, дочерью византийского кесаря Софией Палеолог. Не было у бабки другого приданого, вот и принесла она будущему мужу императорский герб. Широко раскинул двуглавый орел крылья, далеко собрался лететь.

Остановился царь перед креслами, окинул суровым взором приближенных, поклонился на все стороны, прочел молитву, перекрестился, сел в кресло.

Все царедворцы перевели дыхание, тоже опустились на скамьи, зашептались.

Может, и минует их сегодня государев гнев…

Снова распахнулись двери палаты, вбежали многочисленные слуги в шитых золотом бархатных кафтанах, внесли золотые блюда с первой переменой кушаний.

В первой перемене по царскому обыкновению были жареные лебеди, с них всегда начинался государев обед.

В дальнем конце царского стола сидят два человека, очень между собой несхожие – красивый молодой боярин с живыми черными глазами и приветливым взглядом и рядом с ним – мрачный, широкоплечий человек с густыми рыжими волосами, с широким, некрасивым, изрытым оспою лицом.

То – царский приближенный Борис Федорович Годунов, быстро продвигающийся при дворе, и тесть его, Григорий Лукьянович Скуратов-Бельский, прозванный Малютой. Самые страшные, самые мрачные свои дела поручает государь Малюте Скуратову. Даже свои собственные опричники боятся Малюту.

Пир пошел своим чередом.

Лебедей съели, дочиста освободив блюда.

Выбежали слуги из палаты, вернулись с новыми блюдами – с жареными павлинами, распущенные хвосты которых раскачивались, как драгоценные опахала.

Государь что-то шепнул своему кравчему, голубоглазому юноше с миловидным девичьим лицом. Миловидное у него лицо, да черна душа, нет в ней жалости да сострадания.

Кравчий обошел стол, направляясь к дальнему его концу, держа в руках золотое блюдо с кубком вина.

Замерли царедворцы.

Кого жалует государь чашею?

Принять чашу государеву, кубок с его стола – большая честь, однако не раз бывало, что, выпив такую чашу, обласканный царедворец тут же и помирал. Был у царя среди ближних людей опытный аптекарь Штольц, из немцев, который не только в лекарствах да целебных снадобьях толк знал, но и в ядовитых зельях.

Прошел кравчий вокруг стола, приблизился к тому концу, где сидели Скуратов с Годуновым. Замедлил шаги.

Замер Борис Федорович, забилось его сердце, как птица в силках птицелова.

Неужели последний его час настал? Неужели суждено ему испить чашу государева гнева?

Никакой вины не знал он за собой, но у грозного царя никогда не знаешь, есть за тобой вина или нету. Встанет государь не с той ноги – и найдет за тобой вину…

Прикоснулся Борис Федорович к груди.

Там, под парчовым кафтаном, под тонкой льняной рубашкой спрятана золотая ладанка, а в той ладанке – чудодейственная трава, которую дал ему колдун. Трава, которая должна отвести от него государев гнев.

Замедлил шаги царский кравчий, почти остановился. Поглядел на Малюту Скуратова, поглядел на Бориса.

Замер Годунов.

Сковало его душу ужасом, как зимнюю реку льдом.

Неужели обманул его колдун?

Медлит кравчий, на губах его улыбка играет. Наслаждается своей властью, своим могуществом. Пусть временным. Сладко ему видеть чужой страх.

Ничего, недолго тебе чужой бедой тешиться. Может, уже завтра прогневишь ты чем-нибудь грозного царя, и самому тебе выпадет лютая смерть…

Вспомнил Годунов старинный часослов, который получил он у старого колдуна вместе с травой. Вспомнил написанные на его страницах странные слова. Порадовался, что сохранились они в его памяти. Забормотал едва слышно:

– На дворе трава, на траве роса, не простая то роса, то кровь заговоренная, заколдованная… кровь трех странников, пяти калик перехожих, семи каторжников заклейменных, девяти колодников… кровью той заклинаю, заговариваю – как коса скосит траву, так ты, роса утренняя, трава заговоренная, отведи от меня гнев государев…

Покосился на Годунова его тесть, страшный Малюта, да подумал – молится боярин, просит у всевышнего, чтобы миновала его царская немилость.

Помогла молитва.

Постоял кравчий еще мгновение, шагнул дальше.

Перевел Годунов дыхание, опустил руку, которая держала ладанку с колдовской травой.

Не подвел колдун, миновала его гроза царского гнева. Хоть сегодня, да миновала. А уж что завтра будет – то одному богу известно.

Остановился кравчий перед старым боярином Никитой Морозовым, протянул ему поднос с кубком:

– Никита-ста, великий государь Иван Васильевич помнит твою верную службу, оказывает тебе свою царскую милость, жалует тебя чашей со своего стола!

Поднялся старый боярин, низко поклонился государю. Если и был в его душе страх, ничем он его не выдал, ничем не показал. Старый, опытный царедворец Никита Морозов, при трех государях служил, знает, как положено вести себя в царских палатах, знает, как положено принимать государеву милость или опалу. С поклоном принял у кравчего драгоценный кубок и выпил в несколько глотков. Еще раз поклонился, вытер усы, проговорил:

– Благодарствую, государь!

Обвел Морозов взглядом соседей по столу, обвел взглядом старых родовитых бояр, обвел взглядом земское дворянство да безжалостных царевых опричников. Хотел поклониться всем, как положено, в пояс, да не смог. Лицо Морозова перекосила мучительная судорога, он побагровел, из груди вырвался хрип, дыхание прервалось, и старый боярин грянулся на пол.

Шум пробежал по палате, как ветер по траве. Опричники переглядывались, земские дворяне да бояре испуганно уставились в свои тарелки.

– Боярин выпил лишку! – раздался в наступившей тишине голос государя. – Вынесите его вон, чтобы пьяным своим видом пир наш не порочил! Отнесите в холодные сени, пускай полежит там, покуда не протрезвеет!

Подбежали к боярину царские слуги, ловко подхватили его за руки да за ноги, быстро вынесли из палаты, унесли куда-то, от государевых глаз подалее.

Утих ропот в палате, успокоились царедворцы.

Государь утолил на сегодня свой гнев, выплеснул его на старого боярина. И то сказать – чересчур прям был Морозов, чересчур много себе позволял, говорил напрямую, что думает, какой государь вытерпит этакое своевольство?

Да и то сказать – может быть, повезло Морозову, легкую смерть даровал ему грозный царь. Раз – и нету. Ни муки смертной, ни позора мучительного. Иным боярам не так повезло – кого псами затравили, кого живым в землю закопали…

Повеселел грозный государь, как всегда, когда находил выход своему гневу, как всегда, когда погибал кто-то на его глазах, когда погибал кто-то по его воле. Повеселели и остальные – важные надменные бояре, земские дворяне, царевы опричники…

Продолжился пир своим чередом.

Насчет следователя Дятла Ирина была не совсем права. Ему было вовсе не все равно, и убийство неизвестной старухи на углу Загородного проспекта и улицы Скабичевского он хотел честно раскрыть. Тому были серьезные причины.

За несколько дней до встречи с Ириной Зарянкиной следователь Дятел спустился в подвальный этаж отделения полиции и нажал кнопку на железной двери.

За дверью прозвучал резкий звонок, затем послышался чей-то недовольный голос, приближающиеся шаги. Замок щелкнул, дверь открылась. Из-за двери потянуло холодом и едким дымом, от которого у Дятла сразу защипало глаза.

На пороге стояла коренастая, широкоплечая женщина в белом халате, с дымящейся сигаретой в руке – патологоанатом и главный медицинский эксперт Вчерашняя.

– Здравствуй, Татьяна Петровна! – проговорил следователь с непонятным смущением, которое всегда испытывал в присутствии Вчерашней. – Какую же ты дрянь куришь! Ты же врач, должна понимать, что это вредно!

– Жить вообще вредно, – отрезала Татьяна Петровна. – Рано или поздно все попадут ко мне на стол. А раньше это случится или позже – это уж кому как повезет…

При этих словах она профессиональным взглядом окинула следователя, как будто прикидывала, как приступить к его вскрытию, затем примирительно добавила:

– Запах табака хотя бы отбивает остальные запахи. При моей работе это важно.

Она покосилась на дымящуюся сигарету, зажала ее в уголке рта и со вкусом затянулась.

Все в отделении знали, что Татьяна Вчерашняя курит исключительно «Беломор». Где она достает это антикварное курево, оставалось загадкой.

Кое-кто подозревал, что она сохранила огромный запас этой отравы еще с советских времен, другие утверждали, что где-то в глухом углу Ленобласти работает подпольный цех, выпускающий «Беломор» специально для Татьяны Петровны и нескольких таких же сумасшедших фанатов этих папирос.

– Ты что пришел-то? – спохватилась Вчерашняя, закрыв дверь за Дятлом.

Следователь зябко поежился: во владениях Вчерашней царил арктический холод. Яркие люминесцентные лампы освещали столы-каталки, их холодный свет отражался в хромированных инструментах и колбах с реактивами.

– Есть что-нибудь по жертве убийства на Загородном?

– Ты же знаешь, Дятел, я не люблю раньше времени делать заключения. Когда все закончу – тогда все изложу. В письменном виде. Обещаю, что ты это прочитаешь первым.

– Ну хоть что-нибудь! Понимаешь, Татьяна Петровна, что-то меня в этом деле не устраивает… что-то не стыкуется… убийство явно заказное, профессиональное, но таких старух обычно не заказывают… кому она могла помешать?

– Старух? – переспросила Вчерашняя, и ее глаза подозрительно сверкнули.

– А что? – насторожился Дятел. – Она что – не старуха?

– Да уж она точно не старуха! – Татьяна Петровна усмехнулась. – Сейчас я тебе покажу, какая она старуха…

Вчерашняя развернулась и, печатая шаг, прошла в глубину своего подвала.

Остановилась перед металлическим столом на колесиках, на котором под простыней просматривались контуры тела, резким движением откинула простыню.

Таким движением сдергивают покрывало, когда открывают памятник.

Следователь Дятел не любил покойников. Не то чтобы он их боялся, но не любил и старался как можно реже с ними пересекаться. Эту нелюбовь он старался скрывать от сослуживцев, но сделать с ней ничего не мог. Поэтому в первый момент он отвел глаза от того, что находилось под простыней.

– Ну, как тебе? – проговорила Татьяна Петровна, явно разочарованная его реакцией. Точнее, ее отсутствием.

Дятел преодолел себя и взглянул.

И не сдержал удивленный и не совсем приличный возглас.

На столе, вне всякого сомнения, лежала не старуха. Судя по некоторым характерным деталям анатомии, это был, несомненно, мужчина. Мужчина средних лет.

– Вот именно! – процедила Вчерашняя, имея в виду возглас следователя. – Вполне с тобой согласна!

– А это точно то самое тело? С Загородного? – на всякий случай уточнил Дятел. – Может быть, путаница какая-нибудь вышла? Может, ошибка?

– Ты меня за кого принимаешь? – обиделась Татьяна Петровна. – Я здесь двадцать лет работаю! У меня за это время были такие ошибки? Я за это время хоть раз путала трупы?

– Чего не было – того не было! – признал Дятел.

– Вот, кстати, его… или ее парик, – Вчерашняя показала следователю седую шевелюру, которая лежала тут же, на столе. – Так что это именно то тело, которое привезли с Загородного. И причину смерти, так и быть, я тебе сообщу – проникающее огнестрельное ранение. Пуля в левой стороне грудной клетки, прошла через левое предсердие, что привело к остановке сердца…

– Две пули, – привычно уточнил Дятел.

– Не перебивай! – строго одернула его Вчерашняя. – Причина смерти – первая пуля, смерть была мгновенной. Второй выстрел – контрольный, жертва к этому времени была уже мертва.

– Профессионал… – вздохнул Дятел.

– Так точно – профессионал!

– А что у нас с отпечатками пальцев?

– Вот, сам смотри, у меня других дел хватает! – и Вчерашняя протянула следователю компьютерный диск.

Поднявшись к себе в кабинет, Дятел долго не мог согреться. Он заварил большую чашку растворимого кофе, выпил ее, морщась, – кофе был отвратительный, давно нужно его выкинуть – но все равно в глубине организма прятался холод, проникший туда в царстве мертвых, которым заправляла Татьяна Петровна Вчерашняя.

Дятел зябко поежился, вставил в компьютер диск и запустил программу поиска по базе данных отпечатка пальцев таинственного, внезапно поменявшего пол трупа.

Поиск продолжался довольно долго, но безрезультатно: среди отпечатков, хранящихся в полицейской базе, совпадения не было. Значит, убитый на Загородном проспекте мужчина не числится в розыске, нет его в базе осужденных или хотя бы временно задержанных…

Дятел хотел было вынуть диск из дисковода, но под влиянием внезапного и неосознанного порыва запустил еще один поиск, на первый взгляд бессмысленный.

И почти сразу компьютер нашел совпадение.

Дятел на всякий случай проверил параметры поиска.

Нет, никакой ошибки не было.

Компьютер нашел отпечаток неизвестного в базе данных, которую проверять, в общем-то, не имело смысла.

Это была база удаленных отпечатков. То есть база отпечатков людей, которых уже нет в живых.

– Интере-есно! – протянул Дятел – и открыл файл, связанный с найденным отпечатком.

Если верить компьютеру – а не верить ему не было причин, – тот человек, который сейчас лежал на металлическом столе морга, уже был убит несколько лет назад.

Дятел помнил обстоятельства его смерти, поскольку сам тогда занимался расследованием.

Выйдя на улицу, Ирина огляделась.

Вокруг нее по-прежнему текла людская река. Никому не было до нее никакого дела, у всех были свои собственные заботы. А совсем рядом, буквально в нескольких шагах от подворотни, она увидела яркую цветную вывеску:

«Прачечная самообслуживания Ухти-Тухти». Рядом с этой надписью на вывеске красовалась жизнерадостная енотиха в кокетливом розовом передничке. Все ясно, вот отчего Ляля запела вдруг детским голосом про Ухти-Тухти, сказочную енотиху.

Вот она, та самая прачечная, в которую по вторникам приходила убитая женщина… то есть приходила, пока ее не убили.

А сегодня – как раз вторник… ну да, неделя уже прошла с убийства, а Ляля-то и забыла, что по вторникам ей гуманитарку выдают… сегодня ей было не до того…

Ноги сами понесли Ирину к двери прачечной.

«Ну, зачем ты туда идешь? – говорил ей внутренний голос. – Чего тебе надо? Ты только что с трудом выпуталась из неприятностей – и снова ищешь их?»

– Я только загляну в эту прачечную! Какие неприятности могут ждать меня в прачечной с таким симпатичным названием? – сказала вслух Ирина – и расстроилась: никогда прежде она не разговаривала сама с собой.

Толкнув стеклянную дверь, Ирина оказалась в длинном прохладном помещении. Вдоль одной стены выстроились в ряд огромные барабаны стиральных машин, вдоль другой сидели на диванчиках клиенты – кто-то читал глянцевый журнал, кто-то вдумчиво полировал ногти, большинство уткнулись в светящиеся экраны смартфонов. В глубине зала за стойкой дремала полная женщина в голубой униформе – то ли кассир, то ли администратор.

Ирина огляделась.

В это время в прачечную вошла еще одна клиентка – женщина лет пятидесяти в ярком платье.

Ирина оглядела ее с головы до ног.

Что-то в ней было не так.

Дама была слишком хорошо одета для прачечной. Впрочем, некоторые женщины даже мусор выносят, тщательно накрасившись, а в магазин вообще при полном параде – и это правильно, никогда не нужно опускаться.

Нет, дело было не в этом, а в том, что у новой клиентки не было ничего для стирки. Вообще никаких вещей, кроме маленькой нарядной сумочки.

Подозрительная клиентка прошла к стойке администратора, о чем-то переговорила. Ну да, понятно – она просто что-то уточняет, уточняет правила и расценки, а вещи в стирку занесет позднее…

Ирина на мгновение отвела взгляд, а когда снова посмотрела на стойку – с удивлением обнаружила… вернее, как раз не обнаружила там нарядную даму.

Ее не было ни возле стойки, ни возле стиральных барабанов, ни на одном из диванчиков. Ее вообще не было в прачечной.

Удивительное дело!

Ирина еще раз оглядела помещение – и убедилась, что загадочная дама бесследно исчезла.

Ирина на всякий случай протерла глаза, но от этого ничего не изменилось. Тогда она прошла мимо стиральных машин и клиентов и приблизилась к стойке администратора.

Женщина за стойкой внимательно посмотрела на нее, словно чего-то ожидая. Ирина снова огляделась – но и здесь не было никаких следов загадочной дамы.

– Я вам могу чем-то помочь? – осведомилась женщина за стойкой.

– Да, наверное… – протянула Ирина, задумчиво вертя на пальце брелок с колечком, который дала ей Ляля.

Администратор заметила этот брелок и приветливо улыбнулась:

– Вы у нас первый раз?

– Да, вообще-то первый… – честно призналась Ирина.

– Тогда приложите ключ вот сюда, – и женщина показала ей на терминал для оплаты банковскими картами.

– Ключ? – удивленно переспросила Ирина.

– Ну да – ключ! – Женщина показала взглядом на брелок, который вертела Ирина, – золотистую пластмассовую рыбку.

– Ах, ключ… – Ирина поднесла брелок к считывающей панели терминала.

Терминал мигнул, внутри него что-то щелкнуло, и вдруг пол под ногами Ирины поехал, как будто она стояла на детской карусели. Вместе с ним поехала и часть стены. Ирина едва удержалась на ногах, хотела за что-то ухватиться – но пол уже остановился.

Ирина удивленно огляделась.

Прачечная самообслуживания куда-то исчезла. Исчезли барабаны стиральных машин, исчезли диванчики с клиентами, исчезло само тускло освещенное помещение. Ирина стояла в ярко освещенном холле, стены которого были выкрашены в изысканный бледно-лиловый цвет. Возле этих стен стояли кожаные диванчики такого же цвета, между которыми размещались хромированные стойки с яркими тропическими цветами в горшках и аквариум, в котором плавали большие красивые рыбы. Рыбы были, правда, не лиловые, но какие-то пятна фирменного цвета в их окраске присутствовали.

Прямо перед Ириной оказалась лиловая, конечно же, стойка, отдаленно похожая на ту, что была в прачечной, только куда более красивая и представительная. За этой стойкой сидела ухоженная блондинка в изящном лиловом костюме. Она улыбнулась Ирине и приветливо проговорила:

– Добро пожаловать в клинику «Клитемнестра». Вы записаны к кому-то из врачей?

Ирина растерялась и неуверенно пробормотала:

– Я вообще-то не к врачу…

– Так ты, наверное, Ирина? – заметно обрадовалась блондинка, перейдя на «ты».

Ирина окончательно растерялась и кивнула, пытаясь понять, откуда эта девица может знать ее имя.

– Ну, слава богу! – блондинка облегченно вздохнула. – Мария Константиновна звонила, говорила, что ты придешь, но я не думала, что так скоро! Ты можешь прямо сейчас приступить?

Ирина снова неуверенно кивнула. Правда, она понятия не имела, кто такая Мария Константиновна и к чему ей придется приступить, но надеялась как-то выкрутиться.

– Очень хорошо! А то после того, как Лиза уволилась, я одна никак не управляюсь! Ты меня просто спасла! Кстати, меня зовут Вика. Нам же вместе работать… пойди, Ира, пока переоденься и можешь приступать… у тебя размер примерно такой же, как у Лизы, так что ее униформа должна тебе подойти…

С этими словами блондинка показала на дверь позади стойки. Дверь была, разумеется, лиловая.

Ирина, удивленная таким поворотом событий, прошла в эту дверь. Там оказалась маленькая комнатка без окон, в которой имелись пара неудобных офисных стульев, маленький столик с чайником и кофеваркой, а также узкий стенной шкаф.

Вероятно, это была комната, где служащие клиники могли переодеться и отдохнуть в промежутках между исполнением служебных обязанностей.

Открыв шкаф, Ирина увидела на плечиках такой же лиловый костюм, как тот, что был надет на дежурной.

Костюм ей действительно подошел. Ирина оглядела себя в настенном зеркале.

В голове у нее все понемногу улеглось, и ситуация начала проясняться. Видимо, Ирина оказалась в частной клинике, откуда недавно уволилась администратор Лиза. Некая Мария Константиновна пообещала прислать в клинику свою знакомую, которую по случайному стечению обстоятельств тоже зовут Ирина. И здешняя сотрудница приняла Ирину Зарянкину за эту новую сослуживицу…

– Бухгалтер у нас в отпуске, – тараторила Вика, – на той неделе выйдет, тебя оформит. Мы тебя завтра ждали, так что очень хорошо, что ты сегодня пришла, я хоть дух переведу! А то, веришь ли, две недели без выходных пашу! Лизка, зараза, уволилась, заранее не предупредила и две недели отрабатывать не пожелала. Замуж она, видите ли, выходит! Ну, с другой стороны, ее все равно увольнять собирались, она вечно все путала и на работу опаздывала.

Ирина порадовалась, что вторая Ирина придет не сегодня, а завтра. Не хватало еще столкнуться с ней нос к носу.

– Слушай, посиди за меня полчасика, я хоть пообедать сбегаю, ладно? – умильно поглядела на нее Вика. – А то уже смотреть не могу на это все! Две недели тут торчу!

– Ну… я же не знаю, что делать, – растерялась Ирина. – Ты меня хоть введи в курс…

– Да что тут уметь! – затарахтела Вика. – Значит, первое дело – пароль. Пароль простой – «Клитемнестра 001», это название клиники. Потом смотришь в компьютер, в этом файле на сегодня записанные клиенты, скоро одна придет, фамилию назовет, она к неврологу. Так сестра Алевтина сама выйдет ее встретить, тебе только про бахилы ей сказать надо и отметку сделать, что она пришла. Если кто по телефону позвонит, запиши, куда скажет. Главный сейчас в отпуске, к нему не записывай. Да я вернусь минут через сорок, столько-то ты справишься! – С этими словами Вика исчезла в чуланчике и выскочила через пять минут уже в очень миленьком платьице в цветочек.

– Не замерзнешь? – бросила ей вслед Ирина. – Похолодало вроде. Накинь что-нибудь.

– Я быстро! – отмахнулась Вика и была такова.

А Ирина решила использовать свободное время с пользой. Нужно выяснить, кто же такая та тетка, которую укокошили буквально перед дверью клиники. Что она ходила именно в клинику, а не в прачечную, это ясно, тут Ляля не в курсе была, да и то подозревала что-то. Так и сказала: что-то с ней не то… а потом, здрассте, я ваша тетя! Ну ладно, разберемся со временем.

Ирина быстро нашла в нужном файле список больных, посетивших клинику двадцатого мая. Всего было пятнадцать человек. Да, и как среди них найти нужную клиентку? Женщин больше половины, да еще вот, например фамилия Хват. Хват В. П. Вот и думай, кто это – Валерий Петрович или Вера Павловна.

Тут Ирину осенило, что убитая старушенция приходила, по словам Ляли, в клинику каждую неделю. Стало быть, от двадцати отнимаем семь, получается, что предыдущий вторник был тринадцатого. Ну да, вон у Вики календарь висит.

Тринадцатого мая посетителей было меньше, суеверные они все тут, что ли… Ирина выделила совпадения, женщин среди них было всего три. И еще этот самый Хват, он или она. А если посмотреть более ранний вторник, шестого… нет никаких записей, очевидно, в майские праздники клиника не работала.

Тут в холл вышла полная женщина в форме медсестры.

– Коростель не приходила? – спросила она.

Ирина быстро нашла в списке фамилию Коростель. Инна Леонидовна Коростель. Что ж, бывают разные фамилии.

– Вечно она опаздывает, – огорчилась медсестра, – а ты теперь вместо Лизы, да?

– Ага… – неуверенно ответила Ирина.

– А тебя кто рекомендовал? – не отставала медсестра и посмотрела так внимательно цепкими глазками.

«А твое какое дело», – подумала Ирина, но вслух, разумеется, ничего не сказала, а задала свой вопрос:

– А вы Алевтина, да? Вика говорила, что вы сестра у невролога.

Алевтина намек поняла. Дескать, раз ты медсестра, то и занимайся своим делом, а насчет персонала свои люди ответственные в клинике есть. Вот им Ирина и расскажет, кто она и откуда, полный отчет даст и документы предъявит.

Алевтина поджала губы. Тут в холл влетела заполошная тетя в сиреневом летнем костюме.

– Ой, я опять опоздала! – закричала она и плюхнулась на мягкий диванчик. – Так бежала, так бежала, просто сердце зашлось. Ох, попить бы… водички бы… без газа и не холодную…

Алевтина уже протягивала ей стаканчик с водой. Тетя залпом выхлебала воду, закашлялась, вскочила, замахала руками, пыталась что-то сказать, глаза ее выкатились из орбит. Алевтина ненавязчиво подталкивала ее к дверям врачебного кабинета. Да, этой тете успокоительное точно не помешает…

Оставшись одна, Ирина снова заглянула в компьютер и с удовлетворением отметила, что фамилия Коростель числится в ее списке. Значит, Инна Леонидовна тоже ходит в клинику раз в неделю. Что ж, ее можно со спокойной совестью вычеркнуть, она жива, и если не здорова, то вылечат.

Следовательно, остается две женщины. Колобкова Р. С. и Лисина А. Р. Лиса и Колобок, вот как.

Тут Ирине пришло в голову, что, судя по всему, убитая старуха в клинику не попала, значит, возле ее фамилии не должно быть никакой отметки. Но – полный облом, ни у кого в списке не было никаких значков, очевидно, администратор Лизавета и правда выполняла свои обязанности из рук вон плохо.

«Что я тут делаю? – внезапно разозлилась Ирина. – Для чего я копаюсь в чужом компьютере? Зачем мне все эти незнакомые женщины? В конце концов, меня поймают на вранье и сдадут в полицию. Хотя нет, они тут шифруются, клиника какая-то левая, значит, просто накостыляют и выгонят… уже легче».

Тем не менее она решила узнать хоть что-нибудь и поискала файлы, где находились медкарты. Там ведь паспортные данные должны быть или хотя бы адрес. Ну, телефон-то уж точно.

Она ввела первую фамилию – Колобкова и запустила поиск. Вскоре компьютер выдал еще один список. Не было в нем ни адресов пациентов, ни паспортных данных, только имена-отчества и номера телефонов. Как видно, раз клиника шифровалась, то посетители тоже не спешили раскрывать свои секреты.

Ирина выяснила, что Колобкову зовут Раиса Сергеевна, и списала номер телефона. Лисину же звали Алена Романовна, и тоже был записан номер мобильного телефона.

Она хотела уже закрыть файл, но вспомнила про Хвата. Или Хват. Хват В. П. То же самое было в списке. И ничего больше. Ирина хотела поискать еще, но ее отвлек звонок телефона.

– Клиника «Клитемнестра», – сказала она как можно приветливее, – чем могу вам помочь?

– Виктория, это Мария Константиновна, – ответила трубка, – а чего-то у тебя голос на себя непохожий?

– А это у нас аппарат новый, голос искажает, – тут же нашлась Ирина, – здравствуйте!

– Ну-ну… значит, я свою девушку обещала завтра прислать, а она сегодня просится, очень на работу хочет. Так что вскоре и придет, ты поняла?

– Ага… – пробормотала Ирина.

– Значит, все ей покажи, расскажи, введи в курс дела… ну, там сама знаешь.

– Все сделаю, не беспокойтесь, – Ирина постаралась, чтобы в ее голосе не звучала паника.

Повесив трубку, она поняла, что пора уходить.

И в это время стена отошла в сторону, и в холле появилась крепенькая такая девица с вытаращенными глазами и зализанными в кичку волосами мышиного цвета.

– Здрассте! – сказала она и шмыгнула носом. Но тут же спохватилась – видимо, ей велели вести себя прилично и изжить из себя деревенщину – и сказала еще раз:

– Здравствуйте. Я от Марии Константиновны.

– Очень приятно, Ира. Ты ведь Ира? – спросила Ирина вполголоса.

– Ну да, – ответила девица с достоинством, – Ирина Ивановна Денежкина.

– Замечательно! – воодушевилась Ирина. – Значит, ты сейчас иди прямо вон по тому коридору, потом повернешь налево, там будет пятая комната, это бухгалтерия, спросишь там Веру Павловну, она все тебе объяснит.

Она понятия не имела, где находится бухгалтерия клиники, и уж точно знала, что нет там никакой Веры Павловны, но девицу надо было срочно услать из холла, пока ее кто-нибудь не приметил, хоть та же глазастая Алевтина.

Девица Ира послушно свернула в коридор и скрылась из глаз. А Ирина скользнула в чуланчик и поставила рекорд по скоростному переодеванию, после чего выскочила в холл и нажала кнопку на стене, которая тотчас отъехала в сторону.

Провидение было к ней благосклонно, никто не вышел в холл, и женщина, сидевшая перед турникетом, только кивнула ей. Стараясь не бежать, Ирина вышла из прачечной и устремилась к Загородному проспекту. Сесть в машину и уехать отсюда подальше. И больше никогда в этот район не возвращаться.

Машина стояла на прежнем месте.

«Какая же она у меня красивая», – подумала Ирина с нежностью, как о живом и близком существе.

Она достала брелок с ключами, выключила сигнализацию, открыла дверцу, села на водительское место и вздохнула с облегчением. Оказаться за рулем своей машины – это так приятно… примерно такое же чувство, как вернуться домой после долгого и опасного путешествия…

Однако удовлетворение длилось недолго. Ирина почувствовала какое-то смутное беспокойство. Прислушавшись к своим ощущениям, она поняла, в чем дело.

В запахе.

В салоне пахло диким зверем. Опасным, кровожадным хищником.

Точно такой же запах Ирина почувствовала, когда села в машину первый раз после командировки, придя на парковку со следователем… и точно такой же запах почувствовала она, когда к ней подошел на улице смуглый человек с рысьими глазами.

Ирине стало страшно.

Может быть, этот запах просто сохранился в салоне с прошлого раза? Да нет, с тех пор она уже опрыскала салон дезодорантом, и запах выветрился, после того раза она его больше не чувствовала.

А может, ей уже просто мерещится этот запах? Может, у нее на нервной почве начались обонятельные галлюцинации? Может быть, она просто переутомилась, перенервничала. Надо, наконец, ехать домой, отдохнуть…

Ирина вставила ключ в замок зажигания, хотела уже повернуть его…

И вдруг на плечо ей легла тяжелая рука, и смутно знакомый голос проговорил:

– Не делай этого!

Ирина вздрогнула, похолодела.

Неужели это страшный человек с рысьими глазами? Тот человек, от которого ее спасла Ляля? Неужели это он подкараулил ее возле машины и теперь расправится с ней?

Она испуганно взглянула в зеркало заднего вида…

И увидела в нем знакомое лицо.

Нет, это был не узкоглазый убийца. Это был тот парень, который помог ей сбежать из клуба, где убили Гошу. Ну, вообще-то, трудно сказать, кто там кому помог.

– Это ты! – выдохнула Ирина с облегчением.

– А ты ожидала увидеть кого-то другого? – начал он ерничать, нашел тоже время!

– Никого я не ожидала! – с раздражением ответила Ирина. – Вообще, что ты делаешь в моей машине? Как ты в нее попал? Выходи из нее немедленно!

– Выйду, выйду, не беспокойся. Мы сейчас вместе выйдем – тихо, незаметно…

– Лично я собираюсь ехать домой! – отрезала Ирина и снова взялась за ключ зажигания.

– Стой! – парень перегнулся через спинку сиденья и схватил ее за руку. – Говорю же – не делай этого! Не поворачивай ключ!

– Почему это? – возмутилась Ирина.

– Потому что не знаю, как тебе, а мне жить еще не надоело! И дел еще много осталось незавершенных!

В его голосе была такая решительность, такая серьезность, что Ирина вздрогнула и убрала руку. Один раз он ее уже спас – может быть, и сейчас тоже… к тому же тот запах, который она почувствовала в машине… может быть, он прав…

– Так, правильно, молодец! – мягким, убедительным голосом проговорил парень. – А теперь ты тихонько, незаметненько выбираешься из машины… лучше пригнуться… видишь вот тот грузовичок? Выберешься – и сразу прячешься за него!

Ирина не хотела ему подчиняться – но против своей воли взглянула в ту же сторону, что он.

Рядом с ее машиной въехал на тротуар темно-синий грузовой микроавтобус. Автобус остановился возле открытых дверей мебельного магазина, и сейчас двое бравых парней в аккуратных комбинезонах выносили из него кресла и стулья.

– Вот-вот, незаметно выбираешься из машины и прячешься за этот микроавтобус! – повторил парень, четко разделяя слова, надо думать, для того, чтобы до Ирины дошло.

– Интересно, с какой стати? – Ирина все еще пыталась спорить и огрызаться.

– С такой стати, что я тебе добра желаю!

– Ну, уж не знаю… – жизнь приучила Ирину, что к таким словам нужно относиться с сомнением.

В самом деле, с самого детства слышала она эти слова, и ничего хорошего не получалось. Еще в школе завуч уверяла, что желает ей только добра, а сама вызывала родителей за малейшую провинность. И соседка по подъезду пожаловалась участковому, когда мальчишки мячом разбили стекло, а мячик был Иринин. И главное, окно было вообще не соседкино, та проживала на третьем этаже, но, по ее же собственному выражению, не могла молчать.

Участковый явился к ним домой, и Ирине тогда здорово влетело от родителей. А соседка еще фальшиво ее жалела и говорила, что желает ей добра, что Ирина ее потом вспомнит. Да уж, икается, наверное, той соседке, если жива еще…

– Ну ладно, как хочешь, я тебе, в конце концов, не нянька, делай, что хочешь, но только дай мне время уйти на безопасное расстояние! Не хочу погибнуть из-за твоего ослиного упрямства! Ну, надо же, до чего бывают упертые женщины!

Похоже, он и вправду разозлился.

Парень приоткрыл заднюю дверцу и сделал вид, что собирается выходить. Тут Иринино упрямство куда-то подевалось. Она снова почувствовала запах опасного хищника в салоне, пригнулась, выскользнула из машины, пробежала несколько шагов и спряталась за синий микроавтобус.

– Молодец! – прозвучал рядом одобрительный голос.

Ирина скосила глаза и увидела рядом все того же парня.

Момент был не самый подходящий, но она отметила, что он довольно симпатичный. Похож на Бреда Питта в его лучшие времена. И это отчего-то вызвало у нее раздражение.

– И что теперь? – проговорила она недовольно. – Теперь прикажешь мне встать на четвереньки и залаять? Или заползти под микроавтобус? Или пройтись на голове?

– Ну, в этом я не вижу необходимости, – ответил парень совершенно серьезно. – Делай как я!

С этими словами он согнулся в поясе и перебежал от микроавтобуса к огромному внедорожнику, припаркованному поблизости. Ирина против своей воли повторила этот маневр.

– Отлично! Еще одна перебежка… – парень снова согнулся и, пробежав десяток шагов, спрятался за киоском прессы.

Ирина пристроилась рядом с ним.

– А что теперь? Так и будем передвигаться перебежками? И докуда? До самого дома?

– Думаю, больше не нужно. Эта часть улицы оттуда не просматривается. Здесь неподалеку стоит моя машина, я отвезу тебя домой. Если хочешь, конечно.

– А свою машину так здесь и оставить?

– Честно говоря, именно это я и хочу предложить, – осторожно заметил парень.

– Но это же глупо! По-моему, ты просто заигрался в шпионов, и меня втянул в свою игру…

«Что я несу? – тут же подумала Ирина. – Зачем я говорю с ним в таком тоне? Зачем вообще я его послушалась? Нужно было гнать его из машины и уезжать немедленно! Незнакомый совсем человек и очень подозрительный!»

– Даже если я не прав, советую не торопиться, – увещевал ее парень. – Твоя машина простояла тут несколько часов без присмотра, постоит еще. А потом вызови эвакуатор и отвези ее в авторемонт, пусть ее тщательно проверят. Так как – отвезти тебя домой?

В его голосе была спокойная уверенность, так что Иринины губы сами выговорили:

– Ладно, вези…

Парень выглянул из-за киоска, достал из кармана ключи, нажал на брелок. Рядом отозвался неприметный серый автомобиль. Они сели в машину, и только тут Ирина осознала, что забыла в своей машине ключи. Оставила их прямо в замке зажигания.

– Я должна вернуться! – проговорила она решительно.

– Ни в коем случае!

– Нет, я должна! Я не могу бросить на улице новую машину с ключами в зажигании!

– Опять двадцать пять! Я же сказал, что это опасно! Смертельно опасно!

Ирина хотела достойно ответить ему – но вдруг совершенно неожиданно она оглохла.

Василий Ящеров был большим человеком. Большим – в самом прямом смысле слова. При росте метр девяносто четыре он весил сто сорок килограммов и носил сорок шестой размер обуви. Такие габариты в совокупности с низким лбом и маленькими злыми глазами сыграли важную роль в его карьере. В девяностые годы его за одну только внешность охотно приняли в небольшую удачливую банду – одно его появление, да еще с бультерьером Васильком на поводке, заставляло неаккуратных должников отдавать самые проблемные долги, а излишне ретивых конкурентов соглашаться на предложенные условия. Даже если они были не очень выгодными. Если же кто-то все же пытался возражать и дело доходило до схватки – Василий тоже был незаменим. Не говоря уже о его четвероногом напарнике.

Разумеется, эффектный внешний вид и звучная фамилия Василия были причиной того, что он получил у своих коллег незамысловатую кличку Ящер. Характер у него был соответствующий. Единственным родным существом у него был уже упомянутый бультерьер по кличке Василек.

К концу девяностых большая часть его банды перекочевала на городские кладбища или в места заключения, но сам Василий проявил неожиданную смекалку и вовремя перешел на другую сторону баррикад – из рядового бандита он превратился в начальника службы безопасности медицинского концерна.

На этом ответственном посту он и пребывал с тех пор. Правда, замашки и методы ведения дел у него ничуть не изменились с девяностых годов, и среди новых коллег и конкурентов он по-прежнему был известен как Ящер.

Вася Ящер неплохо зарабатывал. Он купил хорошую трехкомнатную квартиру на Загородном проспекте и в своем доме установил железный порядок. Его слово было законом для всех остальных жильцов. Когда он по утрам выходил на прогулку со своим неизменным бультерьером (бультерьер был уже другой, но звали его, как и прежнего, Василек), все прочие жильцы дома спешили спрятаться по квартирам, прихватив своих собак.

Однажды старушка Розенвайсер со второго этажа, которая была глуховата и подслеповата, не заметила вовремя Василия и его пса и не успела скрыться вместе со своим йоркширским терьером Эркюлем. Любопытный Эркюль подбежал к Васильку, виляя хвостом, и предложил познакомиться. Василек возмутился от такой наглости и выразил свое возмущение единственным доступным способом – он перекусил легкомысленного терьера пополам.

Старушка Розенвайсер не вынесла такого ужасного зрелища и на месте скончалась от обширного инфаркта.

Никто из жильцов дома не посмел высказать Василию свое отношение к происшествию. Никто – кроме тихого холостяка, филателиста Симочкина с четвертого этажа. Симочкин подошел к Ящеру во время его традиционной утренней прогулки, поправил очки и проговорил дрожащим от смелости голосом:

– Как вам не стыдно!

Вася уставился на смельчака удивленно, потом переглянулся с Васильком. Бультерьер облизнулся, сглотнул слюну и приоткрыл пасть… но Симочкина уже и след простыл.

Вот такой человек был Василий Ящеров.

Машину свою, возвращаясь с работы, он всегда ставил на одно и то же место, возле мебельного магазина. Все жители окрестных домов знали эту привычку, и никто не покушался на Васино место.

И вот, вернувшись в очередной раз, Василий Ящеров увидел, что на его обычном парковочном месте кто-то посмел поставить новую красную «Мазду».

Сперва Василий не поверил своим глазам. Он медленно выбрался из огромного «Лендровера», медленно подошел к красной машине и уставился на нее, надеясь, что она растворится в воздухе, как туман под лучами утреннего солнца.

Машина не исчезла, она стояла на прежнем месте.

– Где этот козел? – спросил Василий скорее удивленно, чем разгневанно.

Он просто не мог понять, кто из местных жителей вдруг решился на такую глупость.

Правда, приглядевшись к машине, он вынужден был перефразировать свой вопрос:

– Где эта коза? – ибо машина была определенно женская.

Единственный, кто был рядом, – верный бультерьер Василек ответил хозяину так, как отвечал всегда, – он облизнулся и громко сглотнул.

– Не знаешь, Василек? – прокомментировал хозяин его ответ. – Я тоже не знаю. Но когда узнаю…

Что он сделает, когда узнает, Василий не уточнил, но это было и без того понятно.

И тут Василий заметил удивительную вещь.

Коза, которая посмела поставить свою машину на его законное парковочное место, дошла в своей наглости до того, что оставила ключи в замке зажигания.

Это была уже крайняя степень самомнения, и за это хозяйку «Мазды» нужно было немедленно и строго наказать.

Вася Ящеров огляделся.

Он увидел неподалеку дворника Абдуллу и поманил его.

Дворник немедленно примчался и встал перед Ящером по стойке «смирно».

– Абдулла! – прохрипел Василий. – Кто здесь эту тачку поставил? Вот эту красную?

– Не знаю, Василь-амак! – ответил дворник, преданно глядя Ящерову в глаза.

– А кто знает?

– Не знаю!

– А ты куда глядел?

– Я двор подметал, Василь-амак!

– Ладно, с тобой ясно. От тебя толку не добьешься. Скажи теперь, когда мусоровоз приедет?

– Дак вон он – уже едет! – сообщил испуганный дворник.

– Хорошо! Скажи тем мужикам, на мусоровозе, чтобы ко мне подъехали и кузов свой открыли. Я туда эту тачку затолкаю! Скажи им, что это я велел, – они послушают!

– Слушаю, Василь-амак! – дворник помчался выполнять приказ Ящера.

Сам Василий открыл дверцу красной «Мазды», сел за руль. Бультерьер Василек привычно вспрыгнул на пассажирское сиденье рядом с хозяином.

Мусоровоз развернулся и встал перед красной машиной. Задний борт его опустился.

Василий Ящеров повернул ключ в зажигании, чтобы подогнать бессовестную «Мазду» к самому мусоровозу. Затем он хотел немного подтолкнуть ее своим «Лендровером»…

Но сделать этого он не успел.

Через секунду после того, как он включил зажигание, в красной машине сработало взрывное устройство.

Вспыхнуло оранжевое пламя, красная машина взлетела на воздух и разлетелась на тысячу кусков. Вместе с ней по всему микрорайону разлетелось содержимое мусоровоза и Василий Ящеров вместе со своим верным бультерьером, который и в смерти последовал за своим великолепным хозяином.

И только потом, через секунду или даже две, на город обрушился оглушительный грохот, от которого всем вокруг заложило уши, а в ближних домах полопались стекла.

– Эй, эй! – послышался вдалеке смутно знакомый голос. – Ты вообще как? В себя приди! Только не отключайся! Не хватало мне еще с тобой возиться!

И чья-то рука легонько стукнула Ирину по щеке. Она тут же крутанулась на месте и ткнула кулаком в ту сторону, откуда появилась рука. Точнее, только попыталась это сделать, потому что кулак ее попал в пустоту.

– Ну, хватит, хватит… – снова послышался голос, и Ирина осознала, что находится в чужой машине, а рядом, на месте водителя сидит тот самый парень, который вчера вывел ее из клуба, где убили Гошку, а сегодня вытащил ее из машины, которая… которую… о господи, ее «Мазда»! Ее любимая машина, которая превратилась сейчас в груду обгорелых обломков!

И в ту же секунду до Ирины дошло, что если бы не этот странный и подозрительный парень, то она осталась бы в машине, повернула бы ключ зажигания, и сейчас там догорал бы ее труп…

– Эй, ты чего? – парню изменило его спокойствие, когда он увидел, как Ирину затрясло крупной дрожью.

– Выпей водички, успокойся, ты жива осталась, а это самое главное… – он протягивал ей початую бутылку воды.

– Отвали! – из последних сил прохрипела Ирина, пытаясь отвести его руку.

Вода вылилась ей на юбку, она потянулась за сумкой, где лежали салфетки. Разумеется, сумка выскочила у нее из рук, и все мелочи рассыпались по полу машины.

– Сама поднимай, – парень в это время тронул машину с места, – уезжать отсюда надо, сейчас менты приедут на взрыв. Это же надо, мусор-то как разметало… – почти восхищенно добавил он.

Было видно, как двое мусорщиков ошалело смотрели на то, что осталось от кузова мусоровоза, потом один из них выразительно покачал головой и пошевелил губами, выдав, судя по всему, забористую матерную тираду.

Ирина нагнулась и, не глядя, сгребла в сумку мелочи.

Так, телефон не забыть, а это что?

В руку попала небольшая, но толстая и тяжелая книжка, откуда она взялась?

Ирина попыталась рассмотреть книжку внимательней. Казалось бы, сядь да смотри, светлее будет. Но нет, отчего-то не захотела она показывать книжку этому подозрительному парню. Черт его знает, что за человек, ясно только, что себе на уме.

Книжка была небольшого формата, но тяжелая, следовательно, бумага плотная и обложка кожаная, хоть и потертая сильно. Буквы на желтой бумаге выцарапаны кривоватые, цвета рыжего, как будто кровь засохшая, выцветшая.

Книжка открылась посередине, Ирина выхватила взглядом слова:

«На дворе трава, на траве роса, то роса не простая, кровавая, а кровь от пяти калик, от семи повешенных…»

– Эй, ты чего там застряла? – окликнул Ирину парень. – Пристегнись! Пристегнись, говорю!

Ирина спрятала книгу в сумку и только тогда села. Молча причесалась и подкрасила губы, действуя нарочно медленно, чтобы было время подумать.

Вот чего надо от нее этому парню? Второй раз они встречаются при самых подозрительных обстоятельствах, и он вроде бы ей помогает, но так ли это на самом деле?

Вчера в клубе Гошку убили, сегодня ее машину взорвали. Да уж не он ли руку к этому приложил? Да, но тогда для чего он ее из машины вытащил…

Иринина рука коснулась книжки, и тут она вспомнила, что она сама прихватила ее у Профессора в подвале с макулатурой. Взяла в качестве оружия. Для самообороны. Да, не очень помогла книжечка, против лома, как говорится, приема нету.

– Куда мы едем? – спохватилась Ирина.

Голос дрожал, слова с трудом выходили из перехваченного спазмом горла.

– Как – куда? – удивился парень. – Домой тебя везу! Главное, отсюда подальше! А ты недовольна?

– Ты вообще кто такой? – спросила Ирина, сунув руку в сумку и сжав книжку, отчего-то это придавало ей уверенности.

– Ну, Антон я, – помедлив немного, сказал парень, – Ягодкин Антон. Тебя это устраивает?

– Антоша, значит. И чего, тебе, Антоша, от меня надо? – Теперь голос Ирины звучал гораздо спокойнее, она сама не понимала, как ей удалось взять себя в руки.

– Ну, здрассти, пожалуйста! – закричал он, даже бросив руль и повернувшись к ней. – Ну, вытащил ее из машины, жизнью своей, между прочим, тоже рисковал, а что получил? Ни тебе спасибо, ни тебе благодарствую, ни тебе объятий, ни поцелуев!

– Ты руль-то держи! – Ирина мигом поняла, что возмущение его наигранное и что ничего он ей про себя не расскажет, так и будет дурака валять, пока ей не надоест спрашивать.

Однако какой все-таки подозрительный тип…

Ирина откинулась на сиденье и замолчала, сделав вид, что ей плохо.

– Эй, ты как там? – через некоторое время встревожился Антон. – Жива еще?

– Твоими заботами, – вздохнула Ирина, – скоро приедем? Что-то мне и правда поплохело.

Он остановила машину чуть в стороне от подъезда, за разросшимися кустами, за что Ирина была ему благодарна, поскольку Зоя Михайловна как раз в это время выходила из подъезда, и Ирине вовсе не хотелось, чтобы она его видела. Не оберешься потом каверзных вопросов и понимающих взглядов.

Последние силы ушли на то, чтобы добраться до квартиры, а там Ирина села прямо на коврик около двери и затихла.

Перед глазами стоял огненный шар, в который вдруг превратилась ее новенькая машина, уши снова заложило, как тогда, даже запахло в квартире паленым. Ну, это уж точно глюки.

Просидев так некоторое время, Ирина, наконец, пошевелилась и поняла, что нужно встать, иначе она тут с ума сойдет. Рядом валялась выпавшая из сумки загадочная книжка, и открылась даже на той же странице. Ирина стала читать, шевеля губами:

– На дворе трава, на траве роса, не простая то роса, то кровь заговоренная, заколдованная… кровь трех странников, пяти калик перехожих, семи каторжников заклейменных, девяти колодников замученных… кровью той заклятой, заколдованной заклинаю, заговариваю – как коса скосит траву, так ты, роса утренняя, трава заговоренная, отведи от меня…

– Что за ерунда? – спросила себя Ирина. – Зачем это нужно? Какой в этом смысл?

Но в голове сами собой звучали странные слова:

– На дворе трава, на траве роса…

И неожиданно ей стало легче. Она встала, отправилась в ванную и долго мылась, чтобы избавиться от запаха паленого. Потом осознала, что хочет есть. Ну да, утром только завтракала. В холодильнике, разумеется, ничего не было, перед командировкой сама его очистила. Ладно, хоть чаю выпить…

В буфете нашлись окаменелые пряники, купленные, кажется, еще Гошкой. Ирина только тяжело вздохнула, сообразив, что такого не может быть.

За чаем она думала, что делать. Нужно же будет разбираться с машиной. И что им сказать? А, ладно, утро вечера мудренее, завтра подумает об этом. А сейчас спать.

Но до завтра подождать не дали. Не успела она опустить голову на подушку, как зазвонил телефон.

– Ирина Анатольевна? – послышался в трубке сухой официальный голос. Официальный, но очень знакомый. Знакомый до зубной боли. Вот век бы его не слышать!

– Гражданка Зарянкина? – спросил голос, не услышав ответа.

– Угу, – буркнула Ирина, – она самая и есть.

– Нехорошо, – продолжал следователь Дятел, а это он и был, кто же еще-то, – нехорошо, Ирина Анатольевна.

– Что – к телефону долго не подхожу? – спросила Ирина, охваченная ощущением дежавю. Вот будто вернулась она из командировки, и Гошка был еще жив…

– Да нет, нехорошо следствие обманывать! – нудил свое Дятел. – Вот я же вас предупреждал…

– В чем дело? – холодно спросила Ирина. – Вы просто так звоните, со мной поболтать или у вас ко мне дело? Излагайте тогда!

Она тут же пожалела о своих словах, но Дятел не обиделся.

– Машина за номером… вам принадлежит?

– А то вы не знаете, – буркнула Ирина, – вы меня уже об этом спрашивали. И не притворяйтесь, что не знаете, что она взорвалась сегодня днем. Вы ведь поэтому звоните?

– Ага, – тут в голосе следователя прорезалась некоторая радость, – так что прошу вас приехать ко мне для беседы.

– Что, прямо сейчас? Ночь на дворе!

– Ну ладно, сейчас не обязательно, так и быть, можно завтра, но только с самого утра.

Ну, точно дежавю. Только на этот раз Ирина не стала ничего бояться, а спала крепко всю ночь.

Светловолосый отрок вбежал в палату, поклонился наспех, без особого почтения, выпалил:

– Боярин, изволь к государю явиться, сей минут!

– Что – в гневе? – осведомился Годунов, поспешно шагая за царевым посланцем.

– Вестимо… – ответил тот, довольный, что может просветить могущественного боярина. – На то он и грозный государь…

– Вестимо! – передразнил его боярин. – Как всегда – или в особливом гневе?

– Пожалуй, что в особливом…

Отрок распахнул дверь, вбежал первым, поклонился в пояс и объявил звонким голосом:

– Боярин Годунов!

Борис вошел в палату, огляделся.

Царь сидел в углу, сгорбившись. Позади него толпились десятка полтора приближенных с растерянными, напуганными лицами. Перед царем двое слуг держали за руки какого-то старика в черном разорванном одеянии. Старик обернулся – и сердце Годунова провалилось в пятки: это был тот самый колдун, у которого он давеча купил колдовскую траву и заветный часослов…

Неужто кто-то видел, как он пробирался в лачугу колдуна, и донес на него? Неужто царь обвинит его в злокозненном чародействе, в чернокнижии?

Государь повернулся к нему, проговорил сухим, резким, каркающим голосом:

– А, пришел, Бориска? Глянь-ка, какого умника ко мне привели! Говорит, что моя смерть приходит!

– Как он смеет, смерд? – выпалил Годунов, изображая возмущение, в душе же радуясь – кажется, не о нем пойдет речь. Кажется, ему на этот раз повезло.

– Скажи-ка боярину, что мне говорил! – потребовал царь, повернувшись к колдуну.

Колдун мотнул головой, промолвил:

– Твоя воля, государь…

– Конечно, моя! – усмехнулся царь. – Покуда я царь, во всем будет моя воля! Да говори уж, говори!

– Звезда прошлой ночью упала… не простая звезда – красная, как кровь!

– Что он врет! – воскликнул Годунов. – Как он мог видеть эту звезду? Он же слеп, как крот!

– Ты слышал, кудесник? – усмехнулся царь. – Слышал, что сказал боярин? Ты ведь и правда слепой!

– Слепота мне не мешает видеть самое важное! Глаза мои незрячи, зато сердце зоркое! – ответил колдун, повышая голос. – Кроме того, про ту кровавую звезду мне многие сказывали. Спроси кого хочешь, великий государь…

Придворные за спиной царя зашептались, зашушукались, кто-то из них не побоялся, сказал:

– Правду говорит кудесник, видели минувшей ночью конюхи, как упала кровавая звезда!

– Вот как – видели! – усмехнулся царь. – Что ж мне про то никто не сказал? Побоялись?

На этот раз никто ему не ответил.

– Ладно! – прохрипел царь. – Упала той ночью кровавая звезда… и что сие предвещает? Говори, старик! Говори, что прежде говорил, – или умрешь лютой смертью!

– Не гневайся, великий государь… не своей волей говорю, не своими словами… сама судьба моими устами говорит… а перед судьбой все равны – что смерд, что боярин, что великий государь.

– Ну, говори уже! – царь ударил в пол посохом.

– Сия кровавая звезда – жизнь твоя, великий государь, а что она упала – то говорит, что скоро тебе придет конец.

Все в палате застыли в ужасе и от самого известия, и оттого, что ждали вспышки царского гнева. Но грозный царь не взбеленился, не набросился на колдуна, не проткнул его своим заостренным посохом, которым убил своего первенца, своего старшего сына Ивана. Он опустил голову, помолчал немного, затем взглянул на колдуна и проговорил чужим скрипучим голосом:

– Хвалю, что сказал, не побоялся… люблю бесстрашных людей. За храбрость твою, так и быть, помилую тебя… пока. Только скажи, старик, когда смерть за мной придет? В этом году? В этом месяце? На этой неделе?

Колдун поднял бледное лицо, уставил на царя свои незрячие глаза и проговорил веско, тяжело, словно камни перекатил:

– Сегодня, государь. Сегодня, еще до заката.

– Сего-одня? – переспросил царь, и лицо его перекосила судорога. – Врешь, старик! Сегодня я себя как раз хорошо чувствую! С чего бы мне помереть?

– Не мои то слова, – возразил колдун, – моими устами судьба твоя говорит!

– Слышали уже! – рявкнул царь и ударил в пол посохом. – Ты свое сказал, старик? Теперь вот что я скажу. Сейчас отведут тебя в темницу, и там ты пробудешь до заката. И если до заката я жив останусь – тебя в медвежью шкуру зашьют и собаками затравят. Так что один из нас двоих точно умрет.

– Твоя воля, государь! – проговорил колдун – и тут же двое стрельцов увели его из палаты.

А навстречу им вошел государев медик, доктор Якоби. Ничуть не робея, подошел к царю, взял его за руку, не обращая внимания ни на приближенных, ни на стрельцов царевой охраны.

Годунов хотел было что-то сказать, но Якоби поднял руку, приказывая молчать. Склонил голову к плечу, внимательно прислушиваясь. Послушал пульс, заглянул в зрачок государя.

– Ну что, дохтур? – прохрипел царь, стараясь не показать волнение. – Не пора мне еще помирать?

– Ваша милость, сосуды, по коим кровь течет от сердца и обратно к сердцу, зело изношены, и вам следует их поберечь… вам не следует волноваться, не следует гневаться. Самой малой причины может быть довольно, чтобы они порвались… принц Вюртембергский, которого я пользовал, был в таком же плачевном состоянии, и я также предупредил его, как вашу милость, но он не изволил послушать меня и сел играть в карты. Принц весьма много проиграл, сильно разволновался, пришел в большой гнев и…

– Говори проще, иноземец! Не юли! При чем здесь твой принц? Мне до него нет дела! Скажи прямо – поживу я еще?

– Поживете – ежели не будете волноваться, если воздержитесь от гнева и раздражения…

– И ты туда же! Как же мне не гневаться, коли все вокруг норовят меня обмануть и предать? Как же мне не гневаться, когда кругом меня одни предатели?

– Берегите себя, ваша милость, сдерживайте сердце, коли хотите продлить свою жизнь.

– А если проще – скажи правду, иноземец, врет тот знахарь? Переживу я сегодняшний день?

– Достоверно сие может знать только всевышний, – Якоби поднял глаза к потолку, пожевал бледными губами. – Но, на мой взгляд, никаких особенных причин для скорой смерти нет. Ежели не будете сильно гневаться – переживете и сегодняшний день, и многие другие. Ежели, конечно, на то будет божья воля.

– Вот! – радостно воскликнул царь. – Переживу! А тот чернокнижник болтал… казню его, как только солнце сядет! Велю зашить в медвежью шкуру…

Царь оглядел оставшихся придворных и рявкнул:

– А вы что стоите? Ждете моей смерти, шакалы? Слышали, что дохтур сказал? Не дождетесь! Пошли прочь, ироды! Не желаю более вас видеть!

Царедворцы кинулись к дверям палаты, как перепуганные овцы при виде волка, в дверях получилась толчея. Царь следил за ними со злой усмешкой, в последний миг крикнул:

– А ты, Бориска, останься!

Годунов смиренно поклонился, вернулся к государю, гадая, что может значить такой приказ – опалу или приближение. Государь дождался, пока остальные покинут покои, проговорил:

– Принеси-ка ту игру, что персидский посол подарил. Как бишь она зовется? Тавлея?

– Шахматы, – поправил царя Годунов.

– Один черт. Неси, сыграем с тобой.

Борис принес красивую резную доску, расставил на ней искусно вырезанные фигуры.

Царь сделал первый ход, быстро взглянул на Годунова и проговорил сквозь зубы:

– А ты, Бориска, небось, и обрадовался, как услышал, что смерть моя близко?

– Что вы такое говорите, государь? – Борис перекрестился. – Я за вас сам помереть готов!

– На словах вы все горазды, а сам только и ждешь, когда я помру. Федьку, сына моего, прибрал к рукам! Будешь его именем всем царством заправлять! Василий Шуйский мне давеча говорил про твои изменнические мысли. Они с Бельским давно тебя подозревали…

– Ложь! – воскликнул Годунов. – Они наговаривают на меня из зависти! Вы знаете, государь, мою верность… я от самых младых ногтей верой и правдой служил вам и так же буду служить Федору Иоанновичу, когда он воссядет на престол…

– Я знаю, что, пока жив, – все в верности клянутся, а стоит мне помереть, наброситесь, аки волки голодные… твоему царю, кстати, шах! Видишь, еще соображаю что-то!

Борис сделал ответный ход, опасливо взглянул на царя.

Тот сверкнул глазами, пристукнул посохом:

– Думаешь, не знаю я твоих мыслей? Да я тебя насквозь вижу! Как в шахматы, людьми играешь! Да только найдутся игроки посильнее тебя! Давно надо было Федьку с сестрой твоей развести, да только прикипел он к ней, не хочет и слышать про развод. Эх, кабы был жив Иван… да что теперь говорить, мой грех… нет, нужно развести Федьку с Ириной, больно много вы с ней власти забрали!

Годунов опустил глаза, прижал руку к груди, к спрятанной под кафтаном ладанке с заветной травой. В голове зазвучали слова колдовского заговора:

«На дворе трава, на траве роса… не простая то роса, то кровь заговоренная, заколдованная…»

– Что ты там шепчешь? – прохрипел царь. – Что ты там такое бормочешь?

– Молюсь за вас, государь, за здоровье ваше! – быстро нашелся Годунов. – Прошу Богородицу, чтобы продлила ваши дни! Прошу, чтобы даровала вам скорую победу над всеми ворогами и супостатами, над всеми предателями и изменниками…

– Врешь небось, змей хитрый! Но не думай – меня тебе не перехитрить! Видишь, ферязь моя бьет твоего слона, а потом и до царя доберется! Обыграю тебя в шахматах – и в жизни обыграю. Разведу Федьку, завтра же разведу, найду ему новую жену из хорошего старого рода…

– Ваша воля, государь!

В голове Годунова все еще звучали слова заговора:

«… кровь трех странников, кровь пяти калик перехожих, семи каторжников заклейменных, девяти колодников…»

– А наврал тот чернокнижник! – проговорил царь. – Вот уж кончается день, а я живехонек и даже лучше себя чувствую, чем утром! А тебе, Бориска, снова шах! Пойди-ка выгляни в оконце – село ли солнце? Коли село, велю его казнить…

Годунов поднялся, подошел к маленькому окну, выглянул в него, повернулся к царю.

– Нет, не село еще!

– Как – не село? Не может быть! А у меня в глазах вроде бы темнеет…

Годунов вернулся к столу, переставил фигуру и проговорил, торжествуя:

– Не извольте гневаться, государь, но вашему царю конец пришел. Шах и мат.

– Как – конец? – Иван побагровел, потянулся к доске, махнул рукой, сбрасывая фигуры, захрипел:

– Как… как конец… не может того быть… никак этому быть не можно…

– Конец! – повторил Годунов.

Царь попытался встать, но вместо этого повалился на пол, задергался, захрипел.

– Врача! – крикнул Годунов стрельцу, стоящему у входа в палату. – Немедленно врача! И… духовника!

Через минуту палата наполнилась людьми.

Появились и оба царевых медика – Эльмс и Якоби, появились ближние бояре, появились думные дьяки и приближенные к царю дворяне. Одним из последних вбежал царевич Федор, увидел лежащего на полу отца, всплеснул руками, упал на колени, воскликнул:

– Что с государем батюшкой? Неужто…

Медики заставили придворных расступиться, подошли к телу царя. По очереди послушали пульс, потом переглянулись, Якоби припал ухом к груди царя, послушал, снова переглянулся с коллегой, обернулся к присутствующим и проговорил с достоинством:

– Сердце государя остановилось. Иоанн Васильевич всея Руси скончался…

Федор кинулся к телу отца, упал на него, восклицая:

– Батюшка, батюшка… на кого же ты меня оставил…

Потом завертел головой, позвал:

– Борис! Шурин! Где ты?

Годунов тут же протиснулся, расталкивая царедворцев, склонился перед Федором и проговорил торжественно:

– Государь Федор Иоаннович, я верный ваш слуга! Батюшка ваш велел мне оберегать вас от всех недругов и изменников, служить вам делом и советом…

– Да, да, Борис, это все так! – Федор Иоаннович махнул рукой. – Я знаю, как ты мне предан… но сейчас я не понимаю, что делать. Как жить без батюшки? Научи меня! Помоги!

– Не беспокойтесь, государь! Я знаю свой долг и буду служить вам, как служил вашему отцу.

Он встал рядом с Федором и проговорил громким, звучным, красивым голосом:

– Государь и самодержец Иоанн Васильевич всея Руси помре. По праву и закону христианскому на престол воссядет законный его сын и наследник Федор Иоаннович. Бояре Бельский и Шуйский, изменой своей сократившие жизнь Иоанну Васильевичу, сегодня же будут под крепкой охраной отправлены в ссылку.

– Что? Как? – князь Шуйский бросился вперед, уставился на Годунова, потом перевел взгляд на Федора, воскликнул:

– За что? Я верой и правдой…

– Борис лучше знает! – отмахнулся Федор Иоаннович. – Борису виднее…

– Схватить Шуйского и Бельского! – приказал Годунов, и стрельцы тут же исполнили его приказ.

Утром Ирина тщательно накрасилась и поехала к следователю на метро.

Он встретил ее сурово.

– Ну? – спросил он. – Что вы можете мне сказать?

– Насчет чего? Вы задаете некорректные вопросы. – Ирина решила сразу поставить его на место, хотя для чего она это делает, не смогла бы ответить.

– Я хотел бы узнать, каким образом ваша машина взорвалась, а в ней, между прочим, погиб человек…

– Это вы меня спрашиваете? – закричала Ирина, потому что ей внезапно все надоело. – Это я должна задавать вопросы! Куда смотрит полиция, если машины взрывают среди бела дня на людном проспекте! Ведь я же сама могла сесть в нее!

– А вместо вас сел другой человек. Совершенно посторонний, – вкрадчиво сказал следователь. – Или нет? Вы его знаете? Кем вам приходится Василий Ящеров?

– В жизни о нем не слышала! – честно ответила Ирина. – И понятия не имею, что ему понадобилось в моей машине. Может, он ее угнать хотел? Скорее всего!

Про оставленные ключи она благоразумно промолчала.

– Разберемся! – пообещал Дятел, сразу поскучнев, но Ирина ему не поверила.

Где уж тебе, Дятлу такому, разобраться, ты и с убийством той тетки пожилой не разобрался, а туда же, новое дело взял. Нарочно подсуетился, небось, чтобы ее, Ирину, закопать.

Очевидно, следователь что-то прочитал по ее лицу, потому что посмотрел строго и спросил, каким образом ее машина очутилась вчера на Загородном проспекте как раз там, где неделю назад случилось происшествие.

– Какое происшествие? – тут же вскинулась Ирина. – Я про происшествие на Загородном проспекте ничего не знаю! Вы меня спрашивали, могла ли там быть моя машина в конкретный день, то есть двадцатого числа. Я говорю – не могла, и охранник паркинга вам подтвердил, что она на месте стояла. А что там случилось двадцатого, вы мне не говорили.

– Это тайна следствия, – важно заявил Дятел, – и вообще, вопросы здесь задаю я! А вы отвечайте, что делали вчера в том районе?

«Дундук какой! – рассердилась Ирина. – Хочешь, чтобы тебе информацию ценную выдали – нужно с людьми по-хорошему разговаривать, а он…»

– Вчера я была в мебельном магазине. Там как раз магазин на углу, – затараторила Ирина. – Я – женщина одинокая, все должна сама делать. Давно хотела комодик в спальню присмотреть, вот и поехала. С работы отпросилась пораньше, мне за командировку отгулы полагаются…

– Ну и как – купили?

– Что?

– Комодик…

Теперь уже невозможно было не услышать сарказма в голосе следователя.

– Нет, смотрела, смотрела, один вроде ничего, но цвет не понравился, – вздохнула Ирина.

– Может, хватит уже? – нахмурился Дятел. – Мне ведь это надоесть может…

– Что вы ко мне пристали? – закричала Ирина, и очень удачно в голосе ее прорезались слезы. – У меня машина новая совсем, только кредит выплатила, я в страховую компанию еще не ходила, а они по телефону говорят, что это вообще не страховой случай. Мол, они страховали от угона и от аварии, а про то, что взорвут машину, в договоре ничего нету! И что мне теперь делать?

До нее только сейчас дошло, что такой поворот вполне может быть, так что слезы были настоящими.

– Но везде ваша машина присутствует. И я обязательно докажу, что вы во всем замешаны, – сказал Дятел.

И она еще колебалась, не рассказать ли ему все честно и подробно! Ага, разбежалась!

– Слушайте, я ведь пока с вами по-хорошему разговариваю, – сказал следователь. – А могу вас и задержать на двое суток.

– Это еще за что? – изумилась Ирина.

– Уж найду за что, поверьте! К примеру, за препятствование следствию. Или еще за что-нибудь подобное. Так что не надо со мной так разговаривать!

Ирина испугалась, а ведь и правда может. Вот сейчас вызовет кого-нибудь, и Ирину отведут в камеру. Да еще и подсуетится, чтобы в самую ужасную определили. И губы ее вдруг сами собой зашевелились и забормотали:

– На дворе трава, на траве роса, то не простоя роса, а кровавая. А кровь та от пяти калик убиенных, от семи повешенных, от девяти колодников заклейменных. Заклинаю той кровью, заговариваю: отведи от меня все зло, что этот дятел причинить может, помоги над ним верх одержать…

И глаза у Ирины сами собой закрылись, и представилось ей, что она не в тесном душном кабинете, а в густом темном лесу. И она будто не она, а птица. Сидит на ветке, на самом высоком дереве, а сверху небо голубое без конца и без края. А на соседнем дереве дятел сидит и стучит в ствол. Смотрит на него Ирина – нестрашный совсем дятел, только скучный очень. Все стучит и стучит в одну точку. Может, там и жучков-то нет, давно ушли, а он все стучит. Глупый!

– Что с вами? – послышался рядом удивленный голос, и Ирина открыла глаза.

Следователь наклонился к ней близко, и в глазах у него Ирина заметила страх. Вот так вот, пускай сам боится. Не ее, конечно, а начальства своего, или еще чего-то, Ирине все равно.

Он-то хорохорился и смотрел на нее пронзительно, как будто не глаза у него, а два буравчика, да только Ирине не страшно больше. И она глаза не отвела. Так бы и сидели они, только телефон зазвонил.

Дятел взял трубку, послушал и тут же нахмурился. Затем отошел в сторону, но Ирину из кабинета выгонять не стал.

– Да, – говорил он, – да, запрос посылал. Да ничего у вас не оцифровано, то есть оцифровано, но там не все! Мне нужна папка с делом. Обыкновенная бумажная папка с документами, понятно? Да, позавчера официальный запрос оформил!

Он послушал немного, потом спросил:

– Слушайте, девушка, а вы вообще кто? В архиве раньше Аглая Михайловна работала, так вот она бы никогда… ах, на пенсию вышла… ага, а вы, значит, вместо нее… – тут Дятел отчего-то тяжело вздохнул. – Но все же… как это нету? Не может быть! Почему это нету, когда должно это дело быть, я сам… куда вы папку дели? Всего-то пять лет прошло! Понимаю, что вы тогда тут не работали, судя по всему, вы тогда еще в детский сад ходили… а я не хамлю, я просто… девушка, я вас очень прошу, посмотрите еще раз! Посмотрите внимательно!

Дятел зажал трубку рукой и выругался тихонько, затем оглянулся на Ирину, она едва успела опустить глаза.

– Да! – тут же снова заорал Дятел, очевидно махнув рукой на конспирацию. – Слушаю! Нету? А по фамилии вы смотрели? Внимательно смотрели? Ковригина нету? То есть как – Ковригина, какой еще Ковригин? При чем тут какой-то Ковригин? Веригин он, Веригин Илья Ардальонович! Говорю по буквам: Виктор, Евгений, Ромуальд… ну да, Веригин. Ищите уже, я перезвоню!

Он бросил трубку, утирая пот со лба.

– Черт знает что! Дура какая!

Ирине даже стало его немножко жалко, но она тут же подавила этот неуместный порыв.

Следователь писал что-то, Ирина молчала. Наконец он поднял глаза и дал подписать ей протокол, присовокупив, что непременно еще вызовет. Казалось, он вдруг потерял к ней всякий интерес. Ирина была этому только рада.

На работу она успела только часам к двенадцати. Пришлось рассказать про машину. Девчонки поахали, начальник выразил сочувствие, затем Ирина вознамерилась объясняться со страховой компанией, но те сразу же открестились – пока, дескать, машину не осмотрят, ничего делать не будут. А машину не скоро им покажут, потому что над ней сейчас эксперты работают, человек-то сгорел заживо.

– Не расстраивайся, – посоветовала Варвара, – тебе всяко лучше, чем ему.

И то верно! И Ирина решила заняться собственным расследованием, то есть выяснить, кто такая была та женщина, которую убили в прошлый вторник, когда она шла в клинику.

А вот интересно, этот Дятел знает про нее что-нибудь? Был бы он нормальным человеком, можно было бы обменяться информацией. Но нет, никому Ирина доверять не станет, сама разберется.

Ирина взяла у Варвары телефон и набрала первый номер из своего списка, на всякий случай проверив, кому он принадлежит. Ну да, все правильно, Колобковой Раисе Сергеевне.

В трубке вместо обычных длинных унылых гудков раздалась старая мелодия. «В бананово-лимонном Сингапуре, в бурю, когда ревет и стонет океан…»

Мелодия прервалась, и послышался немолодой, но вполне бодрый голос:

– Слу-ушаю вас! – проговорил этот голос нараспев. – Слушаю, слушаю, ничего не слышу!

– Это Раиса Сергеевна?

– Нет, это ее горничная, ха-ха-ха!

– А где сама Раиса Сергеевна?

– А кому она пона-адобилась? – пропел голос в трубке. – Неужели это ты, Липа? Мы же с тобой только что говорили! Или ты уже ничего не помнишь? У тебя альцгеймер? – ха-ха-ха!

– Так это все же Раиса Сергеевна? Вас беспокоят из клиники «Клитемнестра»…

– Ах, из кли-иники? Викуся, это ты? А я тебя со своей старинной приятельницей перепутала! Это, значит, у меня самой альцгеймер… ха-ха-ха!

Ирина хотела возразить, но собеседница ее не слушала.

– Викуся, как твоя Дейзи? Ей стало лучше?

– Кто? – растерянно переспросила Ирина. – Дейзи?

– Ну да, твоя кошка, Дейзи! Ты же говорила, что у нее выпадает шерсть, а я тебе посоветовала шампунь с кератином… ты что – уже забыла? Значит, это у тебя альцгеймер… рановато! Ха-ха-ха!

– А, ну да, я не поняла, о чем вы… ей гораздо лучше, спасибо.

– Перестала шерсть выпадать?

– Перестала, перестала.

– А что ты звонишь, Викуся?

– Я только хотела уточнить, придете ли вы к нам как обычно, в следующий вторник.

– Приду, приду, обязательно приду! Как же я могу не прийти? У меня же еще нет альцгеймера! Ха-ха-ха!

Ирина повесила трубку и перевела дыхание. Раиса Сергеевна жива и здорова, если не считать специфическое чувство юмора, значит, ее можно вычеркнуть из списка.

Что ж, осталось еще два телефона…

Чтобы не тратить зря времени, она набрала следующий номер из своего списка, который, если верить ее записи, принадлежал Алене Романовне Лисиной.

На этот раз раздались обычные гудки. После трех гудков послышался щелчок, и взволнованный мужской голос проговорил:

– Кто это?

– А могу… могу я попросить Алену Романовну?

– Что? – мужчина явно разозлился. – Вы что – издеваетесь? Кто это звонит? Это ты, Лена? Я тебя узнал! Если ты знаешь, где Алена… если ты что-то о ней знаешь – лучше скажи! Иначе… иначе я тебе гарантирую большие неприятности!

В это время в трубке послышался другой голос, на этот раз женский, раздраженный:

– Кто это звонит?

– Это Лена! – отозвался первый голос. Теперь он звучал тише – наверное, мужчина положил трубку, забыв ее выключить.

– Какая еще Лена?

– Подруга ее. Она, правда, не назвалась, но я ее узнал, это точно она. Делает вид, что не знает, что Алена пропала.

– Пропала! – передразнил его женский голос. – Сколько можно объяснять тебе – она сбежала! Сбежала от тебя с любовником! А ты не хочешь это признать…

– Мама! – возмущенно воскликнул мужчина. – Я знаю, ты никогда не любила Алену, но теперь, когда с ней что-то случилось, ты могла бы отнестись к этому…

– Да ничего с ней не случилось! Какой же ты дурак! Дурак и размазня! И это мой сын! Она не ставит тебя ни в грош, вытирает об тебя ноги, а ты… я с самого начала говорила тебе, что она из себя представляет! Я пыталась открыть тебе глаза на ее истинную сущность, но разве ты когда-нибудь слушаешь мать?

Ирина поняла, что случайно подслушала разговор мужа Алены Лисиной и ее свекрови. Из этого разговора она поняла две вещи.

Во-первых, Алена пропала. То есть, возможно, она и есть убитая на Загородном женщина.

Во-вторых, свекровь ее ненавидит. Ну, как раз в этом нет ничего необычного. Отношения свекрови и невестки – это готовый материал для античной драмы.

Ирина только тихо порадовалась, что у нее самой нет свекрови, и в обозримом будущем не предвидится.

С другой стороны, убитая была женщиной пожилой, Ляля точно знает, она ее близко видела. А тут, судя по свекрови, Алена эта вполне еще молодая. И наверняка интересная, раз свекровь про любовников талдычит.

– Мама, что ты говоришь? – воскликнул мужчина.

– Я знаю, что говорю!

– Мама, перестань!

– Ты вечно затыкаешь мне рот!

– Мама, не надо! Я не хочу тебя слушать!

– Ты никогда меня не хотел слушать! А ведь если бы ты хоть иногда для разнообразия слушал мать, твоя жизнь сложилась бы совсем по-другому!

– Да уж, по-другому, но не знаю, лучше ли!

– А я знаю, что лучше! – последнее слово, как всегда, осталось за мамашей.

Дверь хлопнула, и наступила тишина.

Ирина подумала, что больше ничего не услышит, и хотела уже нажать кнопку отбоя, но вдруг послышался писк кнопок мобильного телефона и снова зазвучал тот же самый женский голос – только на этот раз приглушенный и деловитый:

– Ну, что там у вас? Есть фотографии? Хорошо, может быть, хотя бы они вправят мозги моему сыночку! Увидимся через час в кафе «Кофемания». Том, что на углу Зайцева и Гороховой. Да, не волнуйтесь, я заплачу вам, заплачу!

В телефонной трубке снова наступила тишина, на этот раз окончательная.

Последний подслушанный разговор заинтриговал Ирину.

С кем разговаривала свекровь Лисиной? О каких фотографиях шла речь?

Судя по всему, это было как-то связано с исчезновением Алены. Свекровь наверняка имела к этому исчезновению какое-то отношение, но вот какое?

Может быть, она наняла частного детектива или просто какого-то авантюриста, чтобы опорочить невестку в глазах сына? Ну это же надо – так невестку ненавидеть…

И тут Ирина поняла: чтобы выяснить, в чем там дело, ей нужно немедленно ехать на место встречи свекрови с ее собеседником. Благо и место, и время этой встречи она узнала.

– Ты куда это? – спросила Варвара, видя, что Ирина схватила сумочку и опасливо оглядывается на кабинет начальника.

– Да тут… нужно по делу съездить… Прикроешь меня?

– Да не вопрос, – Варвара пожала плечами, – скажу, что тебя насчет машины вызвали разбираться.

Ирина тяжело вздохнула, вспомнив, что машины у нее больше нет, и придется вызвать такси или воспользоваться общественным транспортом. Она предпочла первый вариант, и уже через сорок минут была на углу Гороховой улицы и переулка Зайцева.

На этом углу действительно находилось небольшое заведение под названием «Кофемания».

Ирина вошла в кафе и огляделась.

В этом кафе было всего несколько столиков, разделенных низкими перегородками с ящиками цветущей герани. Небольшой размер кафе был на руку Ирине: ведь она не знала в лицо свекровь Лисиной и не нашла бы ее в большом скоплении народа. Здесь же было всего пять или шесть посетителей, среди которых найти злобную свекровь пропавшей женщины не составило бы труда.

Впрочем, сейчас в кафе никого подходящего на эту роль Ирина не увидела.

За одним из столиков сидели две подружки лет семнадцати, они лакомились мороженым и оживленно болтали о своем, о девичьем. За другим столом моложавая жизнерадостная бабушка кормила чем-то вкусным шестилетнего внука, получая от этого процесса еще больше удовольствия, чем сам внук.

За третьим столом сидел в одиночестве мужчина лет сорока в темных очках. Он пил маленькими глотками черный кофе, время от времени поглядывая на часы.

Ирина подумала, что этот таинственный персонаж вполне подходит на роль частного детектива, нанятого свекровью Лисиной. Наверняка он дожидается здесь свою заказчицу…

В таком случае нужно сесть как можно ближе к нему, чтобы подслушать их разговор.

Ирина подошла к свободному столику, расположенному рядом с мужчиной в темных очках, и села так, что ее отделял от этого мужчины только ящик с огненно-красной геранью.

Тут же к ней подошла официантка.

Ирина заказала чашку капучино и морковный торт.

В это время дверь кафе открылась и в него вошла привлекательная блондинка в платье цвета шиповника. Платье было, пожалуй, слишком нарядным для дневного времени и простенького кафе. Блондинка огляделась и направилась летящей походкой к столику одинокого мужчины. Тот вскочил, снял очки, уронил их, не заметив, бросился навстречу блондинке, схватил ее за руки и что-то влюбленно заворковал. Лицо блондинки взволнованно вспыхнуло.

Картина была очевидная – встреча любовников, чьи отношения находятся еще в ранней, романтической стадии.

Так что Ирина ошиблась, посчитав мужчину в темных очках частным детективом. Да и одет при ближайшем рассмотрении он оказался весьма прилично, так что явно не тот.

И в это время дверь кафе снова открылась.

На пороге появилась женщина лет шестидесяти в брючном костюме нежно-крысиного цвета, с бесцветными волосами, собранными на макушке в узел, с маленькими пронзительными глазками и узкими, неприязненно поджатыми губами. В общем, внешность этой особы как нельзя лучше подходила для злодейки-свекрови.

Особа огляделась, взглянула на часы, строевым шагом пересекла кафе и села за самый дальний от Ирины столик.

Такой поворот событий Ирину никак не устраивал – отсюда она ничего не могла ни видеть, ни слышать.

Недолго думая, она встала и пересела за другой стол – рядом с предполагаемой свекровью. В это время появилась официантка, которая несла ее заказ.

Увидев Ирину за другим столом, она удивленно подняла брови.

Хотя никто и не просил у нее объяснений, Ирина вполголоса проговорила:

– Там сквозняк! Из кондиционера очень дует!

– Да-да, пожалуйста… – ответила официантка, поставив перед ней заказ. – Может быть, плед хотите?

– Нет, спасибо…

Официантка отошла.

Ирина огляделась и поняла, что ее новое место очень удобно для наблюдения за соседкой, – сама она сидела к ней спиной, но зато на стене висело зеркало, в котором Ирина могла видеть предполагаемую злодейку-свекровь.

Оставалось только надеяться, что на этот раз Ирина не ошиблась.

Соседка заказала кофе американо без кофеина, снова взглянула на часы, и губы ее сделались еще уже, если это было возможно. Затем она достала из сумки телефон, набрала номер и раздраженным голосом проговорила:

– Где вы пропадаете? Я вас здесь уже полчаса жду! У меня скоро кончится терпение!

«Вот врет! – подумала Ирина. – Сама только что вошла!»

– Пробки? Это меня не касается! Скоро? Скоро это как – через час? Через десять минут? Я вас не намерена ждать полдня! Я вам, между прочим, деньги плачу! Через пять минут? Ну, надеюсь, что на этот раз вы будете точны!

«Ну и зараза! – подумала Ирина. – Хамит даже человеку, которого сама наняла! Похоже, иначе она не умеет!»

Ирина уже переполнилась отвращением к этой женщине, хотя ей самой она, казалось бы, ничего не сделала.

Прошло несколько минут, и дверь кафе снова открылась.

На этот раз вошел неприметный лысоватый мужичок лет пятидесяти. Одет мужичок был весьма просто, даже немного неряшливо. Он вытер потный лоб платком и прямиком направился к столику вероятной свекрови. Сел напротив нее и проговорил:

– Всюду пробки… весь центр стоит…

– Это ваши проблемы! – отрезала женщина. – Скажите лучше – вам удалось сделать фотографии?

– Удалось! – мужчина положил на стол большой конверт из плотной бумаги.

Заказчица потянулась за конвертом, но мужчина отодвинул его и накрыл ладонью:

– Э, нет! Сначала деньги! Вы мне еще ничего не заплатили!

– Но я еще ничего и не получила!

– И не получите, пока не заплатите! Я уже провел большую работу и потратил собственные средства, так что извольте заплатить! Пока не будет денег – никаких фотографий вы не увидите!

– Жмот! – выплюнула свекровь.

– Скупердяйка! – не остался в долгу мужичок.

– Ну ладно, сколько я вам должна?

Мужчина положил на стол листок с цифрами. Ирина увидела листок в зеркале, но прочитать цифры не смогла. Впрочем, они ее не очень интересовали.

Зато заказчицу эти цифры привели в состояние шока.

– Сколько?! – воскликнула она. – Вы с ума сошли! Это грабеж! Откуда такая сумма?

– Вот это – оплата моей работы. Я предупреждал вас, сколько беру за день работы.

– Допустим, а это что такое?

– А это – оплата номера в гостинице, куда я ее привез.

– Так дорого? Это что – «Хилтон»?

– Да что вы, мадам! Это самая дешевая гостиница, которую мне удалось найти.

– Ничего себе – дешевая! Вы меня пытаетесь развести? Вы наверняка хотите нагреть руки! Каждый норовит нажиться на одинокой, слабой женщине!

– Это вы-то слабая? Я вас умоляю! Вот, пожалуйста, чек из гостиницы. Я знал, что вы потребуете подтверждения. И давайте уже деньги, мне надоело с вами торговаться.

Мужчина положил на стол кассовый чек. Заказчица мрачно посмотрела на него, поджала и без того узкие губы и наконец полезла в сумочку за кошельком.

– Ладно, получите! – Она отсчитала несколько купюр. – Теперь, надеюсь, вы довольны?

– Мадам, что это?

– Как – что? Деньги!

– Но это – не тысячная купюра! Это пятьдесят рублей!

– Что вы говорите? Ах да, действительно! Ну, они обе голубые… их очень легко перепутать. Ладно, держите еще одну тысячу! Теперь-то вы довольны?

– Ну, с вами рассчитаться – семь потов сойдет!

– А теперь давайте фотографии!

Мужчина пододвинул заказчице конверт. Она набросилась на него, как коршун на цыпленка, вытряхнула на стол кипу снимков.

Ирина вгляделась в зеркало.

На всех фотографиях, лежащих на соседнем столе, была молодая спящая женщина. На части этих фотографий она была накрыта одеялом, на других одеяло сдернуто, и женщина была обнаженной.

– Что это? – проговорила заказчица возмущенно.

– Ваша невестка, – спокойно ответил ей мужчина.

– Я сама вижу, что это моя, с позволения сказать, невестка! – воскликнула женщина. – Я не спрашиваю вас, кто это. Я спросила вас – что это!

– Фотографии… которые вы мне заказывали…

– Я вам заказывала компрометирующие фотографии! Компрометирующие – это что, непонятно? Вы что – не в ладах с русским языком?

– Но она на них голая…

– И что с того? Она должна быть голая – и непременно с мужчиной! Тогда мой растяпа-сын, может быть, сделает какие-то выводы! А какие выводы можно сделать здесь? Она просто спит! Что я вам поручила? За что я вам заплатила?

– Я сделал в точности как вы поручили, – неохотно проговорил мужчина. – Я подкараулил ее в кафетерии возле работы, незаметно подсыпал в ее кофе наркотик, а когда она отключилась, вывел ее на улицу, посадил в машину, отвез в гостиницу, там раздел, уложил в кровать и сделал эти снимки…

– И что с них толку? Кретин! Идиот! Размазня! Прямо как мой сыночек! Тебе что, все надо разжевать? Все надо положить в рот? Я думала, если ты – частный детектив, ты хоть что-то умеешь делать сам! В конце концов, ты должен был сам раздеться, лечь с ней и сделать… как это сейчас называют? Селфи!

– Ну, уж нет! – отрезал детектив. – То, что вы предлагаете, – это уже статья уголовного кодекса… даже не одна, а несколько статей, а сфотографировать такое – это дать на самого себя неопровержимые улики! Готовый компромат! Она же очухается и на меня заявление накатает!

– При чем тут ты вообще? Главное, что мой сын, этот размазня и мямля, убедится, что его женушка – последняя шлюха! В дешевой гостинице трахается с таким мужиком, на которого смотреть и то противно! Нимфоманка!

– Спасибо, конечно, на добром слове, – по голосу Ирина поняла, что мужчина еле сдерживается, – но насчет снимков – я пас. Поверят там, в полиции ей или не поверят, но дело заведут. Нет уж, проще сразу пойти в прокуратуру и сделать признательные показания! Нет, мадам, я на зону не хочу!

– А деньги зарабатывать хочешь?

– Но не ценой своей свободы!

– Отдавай деньги, мерзавец! Или верни деньги – или доведи дело до конца!

– Мадам, прошу вас, тише! Вы привлекаете внимание! На нас уже оглядываются!

– Не указывай мне! – фыркнула заказчица, однако перешла на шепот.

Детектив перегнулся через стол и тоже что-то зашептал. Теперь Ирина не слышала, о чем они говорят, до нее доносились только отдельные слова заказчицы:

– Ты позвонишь моему сыну и скажешь… я не могу сама ему сказать, я должна быть ни при чем… подготовишь портье, заплатишь, если надо… делай, как я сказала…

– Может, вы все-таки сами?.. – заныл детектив.

– Ты не понимаешь, что сын должен узнать все не от меня! – чуть не в полный голос заорала свекровь. – Иначе он не поверит! Он должен узнать все от постороннего человека!

Проговорив, точнее, прошептавшись еще несколько минут, собеседники, по-видимому, пришли к соглашению, встали и вместе покинули кафе.

Ирина проводила их долгим взглядом.

Алена Лисина оказалась не тем человеком, которого она искала, не тем, кого убили на Загородном проспекте, но ей стало ее жаль. Такая свекровь – это кошмар, готовый персонаж для фильма ужасов… надо же, до чего дошла! Наняла какого-то полукриминального детектива, чтобы тот похитил невестку и накачал наркотиками! И сейчас задумала еще какую-то интригу… Ясно, чтобы сын застал свою жену в голом виде, да еще наговорят про нее разного в том клоповнике…

Помочь бы ей – но как? Ирина понятия не имеет, где заговорщики держат свою жертву… если бы она знала, где находится Алена Лисина, она бы ей помогла, а так…

Ирина оглядела стол, за которым только что сидели заговорщики, и вдруг увидела на полу под столом какую-то скомканную бумажку. Она наклонилась и подняла ее.

Разгладив бумажный комочек, Ирина поняла, что это чек из гостиницы. Тот самый чек, который детектив предъявил своей скупой заказчице, чтобы получить от нее компенсацию своих накладных расходов. И на этом чеке было черным по белому напечатано название гостиницы – «Тихая гавань». И даже ее телефон.

Теперь у Ирины не было удобного оправдания. Она узнала, где частный детектив держит Алену Лисину. А раз так – она должна помочь Алене.

Ирина задала поисковику в своем телефоне название гостиницы, и умная программа тотчас же сообщила, что отель «Тихая гавань» находится – кто бы мог подумать – в дальнем конце Васильевского острова, неподалеку от Гавани. На сайте гостиницы недвусмысленно сообщали, что каждый номер оснащен огромной (именно так) кроватью, что гостиница гарантирует клиентам полную конфиденциальность и что снять номер можно не только посуточно, но и на несколько часов.

То есть это был самый обычный дом свиданий. Или бордель – как кому больше нравится. Причем явно дешевый, так и есть – самый настоящий клоповник.

Ирина вызвала такси и отправилась по этому адресу. У нее не было никакого плана, но она надеялась придумать его по дороге. Или вообще положиться на интуицию.

Гостиница «Тихая гавань» оказалась трехэтажным особняком, окруженным большим садом. Действительно тихое местечко, потому что кусты и деревья сильно разрослись, а вместо газона были там заросли лопухов и крапивы.

Ирина прошла по плохо выметенной дорожке, открыла дверь – и услышала возбужденный мужской голос.

– Безобразие! Вы мне ответите! Я разнесу ваше заведение по кирпичику! Что вы сделали с моей женой?

Перед стойкой портье стоял крупный мужчина лет тридцати пяти с ярко выраженным пивным животом. Лицо его было багровым от возмущения, под глазами темнели синяки, губы тряслись. Он наклонился над стойкой и тряс кулаком перед лицом портье – коренастой, коротко стриженной женщины средних лет, с квадратным подбородком и бульдожьими щеками.

Портье приподнялась со своего места, оскалилась, сделавшись еще больше похожа на бульдога, и прорычала:

– Вы на меня тут голос не повышай! Вы на меня тут кулаками не маши! Вы у меня тут лучше заткнись! Это, значит, ваша супруга в двадцать восьмом номере? О-очень хорошо! У нас приличная гостиница, мы своим клиентам обещаем покой и тишину, а из двадцать восьмого номера второй день пьяные крики и грязное сквернословие! Горничную вытолкала, посуду перебила, в голом, извиняюсь, виде по коридору бегала… О-очень хорошо, что вы за ней явился! Вы ее заберешь, но прежде того вы заплатишь за все ее художества! И за номер, и за разбитую посуду, и за эту… аморальную компенсацию! Горничную нашу вытолкала, неприличными словами ее обозвала, а эта горничная, между прочим – очень приличная девушка, она таких слов отродясь не слышала!

– Не может быть! – заревел мужчина. – Моя жена совсем не такая! Это не она!

– А вот вы сейчас на нее посмотришь и лично убедишься, такая она или не такая!

Ирина поняла, что перед ней – муж Алены Лисиной, которому позвонил частный детектив и, не называя своего имени, сообщил, где находится его жена. А сам тем временем подготовил портье, чтобы та наговорила на Алену.

А портье и рада – получит с мужа двойную плату за номер (ведь детектив за него уже заплатил, Ирина сама видела чек), и еще за несуществующий моральный урон… надо же – гостиничная горничная не слышала неприличных слов! Тоже мне, тургеневская барышня! Да, эта тетка за стойкой – та еще пройда, за деньги все что хочешь, скажет, и от себя еще прибавит.

Значит, не вышло у свекрови невестку шлюхой изобразить, так она ее пьяницей и дебоширкой представит. Ой, не дай господи такую свекровь! Нет, замуж точно нужно за сироту выходить…

А сейчас нужно скорее спасать Алену, пока ее муж разбирается с портье!

Теперь Ирина знала, в каком номере ее держат.

Двадцать восьмой номер находился на втором этаже. Муж Алены очень удачно загораживал обзор.

Ирина проскользнула мимо стойки портье, поднялась по лестнице на второй этаж и нашла нужный номер.

В коридоре никого не было, ее шаги заглушала протертая, когда-то зеленая ковровая дорожка, которой давно уже было место на помойке. Дверь двадцать восьмого номера была далеко не новой, в потеках старой краски, с поломанной ручкой. Да, как есть клоповник!

Дверь оказалась не заперта. Ирина толкнула ее, вошла в комнату.

В номере было полутемно – плотные шторы задернуты. Было душно, пахло пылью и еще чем-то тухлым и противным. На полу валялось несколько пустых бутылок – видимо, частный детектив разбросал их для создания видимости последствий попойки.

На огромной кровати (не соврал рекламный сайт), разметавшись, лежала молодая женщина, полуприкрытая одеялом.

Когда Ирина подошла к кровати, она пошевелилась и застонала – видимо, действие снотворного подходило к концу.

Ирина наклонилась и потрясла ее за плечо:

– Алена! Проснись!

Лисина сонно пробормотала:

– Олежек, ну еще минутку… всего минутку… мне такой интересный сон снится…

– Да проснись же! Проснись, тебе говорят! Сейчас твой муж явится – вот это будет уже не сон, а самый настоящий кошмар!

Все было бесполезно, «спящая красавица» не просыпалась. В сказке ее разбудил поцелуй прекрасного принца, но ни одного самого завалящего принца поблизости не было, а когда явится муж Алены – вряд ли он разбудит ее поцелуем.

Ирина огляделась по сторонам, увидела на полу брошенную кучей одежду. Среди этой одежды что-то сверкнуло. Приглядевшись, Ирина увидела гранатовую брошь. Красивая такая, старинная, наверное. Она подняла ее и уколола Алену в плечо. Потом еще и еще.

Та вскрикнула и, наконец, открыла глаза.

Уставившись мутным взглядом на Ирину, проговорила:

– Ты кто? Где это я? Что вообще происходит? И почему мне так хочется спать?

– Только не спи! – прошипела Ирина. – Поднимайся! Одевайся! Вот твоя одежда! Говорят тебе – одевайся скорее!

– Почему… зачем… – пролепетала Алена, и глаза ее снова начали слипаться.

– Да проснись же, наконец! – рявкнула Ирина. – Сейчас явится твой муж и такое устроит…

– Олежек… – Алена сонно улыбнулась. – Олежек меня не обидит… Олежек меня любит…

Ирине захотелось как следует стукнуть эту тетеху по лбу. Или дернуть за волосы.

– Да проснись же! Ты знаешь, где находишься?

– Понятия не имею… – Алена повернулась на бок и сделала попытку снова задремать, но Ирина ей этого не позволила.

– В почасовой гостинице, где встречаются любовники! Как думаешь, понравится это твоему Олежеку?

– А как… как я сюда попала? – Алена удивленно захлопала глазами.

– Это ты спроси у своей свекрови! Это она тебе посодействовала!

– Эльвира Павловна? – испуганно переспросила Алена.

– Она самая!

При имени свекрови сон слетел с Алены. Она испуганно вскочила и заметалась по номеру. Ирина помогла ей одеться.

– Да оставь ты бюстгальтер, потом наденешь! Платье сразу натяни! Колготки дай сюда, не замерзнешь, вот туфли! Скорее, нужно отсюда уйти, пока не пришел твой муж! Ты представляешь, что будет, когда он увидит все это?

И в это самое время из коридора донеслись приближающиеся шаги и громкие голоса.

– Где она?! – ревел мужчина раненым медведем. – Где моя жена? Что вы с ней сделали?

– Вот вы сейчас сами все увидишь! – мстительно отвечал женский голос. – Вот вы сейчас сами убедишься!

– Не успели! – ахнула Ирина.

– Там Олежек… – пролепетала Алена и шагнула к двери.

– Ты что? Ты представляешь, что будет, если он тебя здесь увидит? Да проснись же ты, наконец! Это же все подстроила твоя свекровь! Ты же не хочешь, чтобы она добилась своего?

– Эльвира Павловна… – Алена побледнела и попятилась. – Что же делать? Что делать?

Ирина заблокировала ручку двери стулом и быстро огляделась.

Другого выхода из комнаты не было, но было окно, задернутое плотными занавесками. Она отдернула край занавески и заглянула за него. За ней было не окно, а балконная дверь.

Ирина схватила Алену за локоть и втащила ее на балкон. В последний момент она оглядела номер, чтобы проверить, не осталось ли там каких-нибудь следов Алениного пребывания. Вроде бы ничего не было.

Черт, у нее же наверняка сумка была, а где она?

Сумка нашлась под кроватью, вроде бы даже закрытая, так что ничего из нее не вывалилось.

Балкон был длинный, общий для нескольких номеров, отдельные его части были отгорожены невысокой решеткой, через которую вполне можно было перебраться. Ирина перелезла на соседнюю часть балкона и потянула за собой Алену. Та уперлась:

– Ой, я так боюсь высоты!

– Да какая тут высота? Всего-то второй этаж!

– Ой, я даже на табуретку боюсь влезать!

– Трудно с тобой! А свекрови ты боишься?

– Еще как!

– Ну, тогда возьми себя в руки и перелезай!

Упоминание свекрови сделало свое дело: Алена побелела, закусила губу, но все же перелезла на соседнюю часть балкона.

Ирина приоткрыла балконную дверь и заглянула в номер.

В этом номере, как и в Аленином, было полутемно, кровать была разобрана, и из нее доносилось сосредоточенное пыхтение, время от времени прерываемое страстными вздохами.

Алена взглянула через плечо спутницы и вскрикнула:

– Ой!

Щеки ее залились краской. Ирина потянула ее за руку:

– Да пошли уже, им не до нас!

Они проскользнули через номер, выглянули в коридор. Там никого не было, а из соседнего номера доносились крики. Муж Алены без труда выломал дверь, до того был зол.

– Это Олежек! – испуганно проговорила Алена.

– Вот и пошли скорее отсюда, пока он не вышел. Представляешь, что будет, если он застанет тебя в этом гнезде разврата?

Женщины пробежали по коридору, увидели дверь, ведущую на запасную лестницу, и через минуту уже были на улице.

– Давай шевелись! – подгоняла Ирина. – Нужно отсюда подальше уйти!

Алена хромала и спотыкалась, жаловалась, что кружится голова, и даже упоминание о свекрови не помогало.

Ирина с грустью вспомнила, что у нее больше нет машины, и подняла руку. Вскоре остановилась синяя «Хонда», женщины сели в нее.

– Куда едем? – спросил их немолодой водитель, скосив все же глаза на Аленин бюст, беззастенчиво вываливавшийся из выреза платья.

– У тебя есть какое-нибудь безопасное место, где можно отсидеться и прийти в себя? – спросила Ирина.

Алена задумалась.

– Так куда едем, девочки? – водитель оживился и подмигнул Алене.

– Ну, так что? – Ирина отмахнулась от водителя и прикрыла Алену своей курткой.

– Пожалуй. У меня есть близкая подруга…

– Лена? – выпалила Ирина, вспомнив подслушанный разговор Алениной свекрови и мужа.

– Точно, Лена… а ты откуда знаешь?

– Долго объяснять! Так что – ты хочешь поехать к ней? Стоит ли впутывать ее в твои проблемы?

– А она сейчас все равно в отъезде. Улетела на Кипр, отдохнуть, а мне оставила ключи от своей квартиры, чтобы я Маркизу навещала…

– Маркизу? Какую маркизу?

– Это кошку ее так зовут – Маркиза. Так вот, Лена попросила меня заходить к ней, кормить, а главное – общаться с ней, чтобы Маркизе не было так одиноко в ее отсутствие… ой, а ведь я уже второй день там не была… как там бедная Маркиза… так что в любом случае нам нужно немедленно ехать к Лене!

– Ну, так вы, девочки, решили, куда ехать? – нетерпеливо проговорил водитель.

– Да, да, решили! – и Алена продиктовала ему адрес.

В кремлевской палате было почти темно. Царь Федор Иоаннович сидел в резном кресле, у ног его на золоченой скамеечке примостилась царица Ирина, вполголоса она читала ему жития святых. Вдруг дверь распахнулась, в палату быстрым шагом вошел князь Иван Петрович Шуйский. Навстречу ему шагнули дежурные стрельцы, но царь увидел князя и смущенно проговорил:

– Князь Иван Петрович, что с тобой? На тебе лица нет! Или ты нездоров?

– Государь, – Шуйский оттолкнул стрельцов, подошел ближе, поклонился. – Государь, не о моем здоровье речь! Государь, позволь слово молвить!

– Да говори, Иван Петрович, говори! Разве я когда тебя не слушал? Разве я тебе не внимал?

– Государь, ты меня слушал вполуха – а Бориса, шурина своего, во весь слух!

– Ну вот, Иван Петрович! – Царь поморщился. – Опять ты с Борисом Федоровичем в ссоре? Мирю вас, мирю – а вы все ссоритесь, как дети малые! Сколько можно? Ведь он уже вернул тебя из ссылки и все твои имения вернул – чего бы тебе еще? Помиритесь уже с ним! Мне оба вы дороги…

– Государь, Годунов – змей хитрый. На словах он со всем соглашается, а на деле всю власть хочет в свои руки забрать… хочет тебя от престола отодвинуть…

– Ну вот, ну вот опять! Борис мне служит верой и правдой, и ты служи – и не будет тебе ни в чем отказа!

– На словах, на словах он тебе служит, государь, а на деле – свой интерес блюдет. Сейчас только я узнал, что он моих братьев двоюродных отправил в ссылку… вели их вернуть!

– В ссылку? Так, наверное, к тому была какая-то причина! Не стал бы Борис…

– Одна причина – они служили тебе, государь, а не ему!

Царица Ирина, до того молчавшая, подняла голову от книги и проговорила тихо:

– Свет мой, как ты позволяешь этому человеку наговаривать на моего брата? Ты знаешь, как Борис тебе предан!

– Знаю, Аринушка, знаю!

Царь повернулся к Шуйскому и строго произнес:

– Что ты такое говоришь, князь? Нет, так не годится, я тебе не позволю на Бориса Федоровича наговаривать! Поди прочь, не желаю тебя слушать!

– Повинуюсь, государь! – Шуйский низко поклонился, сверкнул глазами и быстро вышел из палаты.

Царица Ирина, проводив его недовольным взглядом, проговорила вполголоса:

– Свет мой, боюсь я этого человека!

– Ничего не бойся, Аринушка, Борис не даст нас в обиду!

В просторном покое в доме Ивана Петровича Шуйского собрались его друзья и родичи. Иван Петрович велел затворить двери, оглядел собравшихся и проговорил медленно, веско:

– Я пытался говорить с царем – но все бесполезно. Федор слушает только Годунова и делает все по его воле. Меня в любой час могут схватить и сослать, а то и заточить в темницу. Тогда и вам всем конец. Скажите прямо – хотите ли вы погибнуть позорной смертью или пойдете со мной до конца?

Собравшиеся в покое разом заговорили – и Федор Шуйский, племянник Ивана Петровича, сказал за всех:

– Мы все с тобой, князь! Приказывай! Что ты задумал?

– Федор Иоаннович – не царь. Он впал в скудоумие и не может далее править. Вся власть в Москве в руках Годуновых. Одно нам осталось – поставить на царство Димитрия Иоанновича!

– Но он еще совсем мал…

– Оно и к лучшему. Пока он не войдет в возраст – мы будем править его именем.

– А не Нагие, родичи его матери царицы Марии?

– С Нагими мы как-нибудь сладим. Сейчас для нас главное – убрать Годунова. В общем, так. Ты, князь Василий, отправляйся в Углич, там с Нагими звоните в колокола, соберите жителей и объявите Димитрия царем. После привезете его в Москву, со звоном колокольным, с иконами и хоругвями.

Ты, Дмитрий, сей же час поедешь в нашу отчину, в Шую, соберешь там народ, дворян и духовных лиц и объявишь им с лобного места, что царь Федор Иоаннович впал в безумие и не может более править государством. По такому случаю законным государем нашим становится Димитрий Иоаннович, последний сын Иоанна Васильевича. Пусть всем народом целуют ему крест.

Ты, князь Андрей, отправляйся в Рязань, собери там войска и веди их на Москву.

Ты, Федор, отправляйся в Нижний, поднимай там народ.

Ты, Головин, – поезжай в Суздаль и там объяви о воцарении Димитрия Иоанновича.

– А ты, дядюшка?

– А я с Мстиславским останусь здесь, чтобы взять Годунова под стражу. Как только узнаем, что вы все свое дело сделали, что царевич Димитрий на Москву идет, через верных людей поднимем московских жильцов и купечество, поведем их в Кремль и схватим супостата! Довольно уж он попил нашей крови!

– Да будет так!

– В добрый путь, братие, и да здравствует государь Димитрий Иоаннович!

– Да здравствует государь Димитрий Иоаннович!

Администратор гостиницы открыла дверь номера и пропустила Олега Лисина вперед:

– Ну, заходите, мужчина! Разбирайтесь со своей супругой! У меня она уже вот где сидит! – И она сделала характерный жест, проведя ребром ладони по горлу.

Олег вошел в полутемный номер, шагнул вперед. Он увидел разобранную, но пустую кровать и повернулся к своей спутнице:

– Где она?

– А что – тут нету? – Женщина вошла за ним в номер, огляделась, заглянула в ванную комнату, отдернула занавеску, выглянула на балкон и удивленно проговорила:

– Нету…

– Я сам вижу, что ее нету! – рявкнул Лисин. – Вы мне скажите то, чего я не знаю! А конкретно – где моя жена? Вы же утверждали, что она здесь, в этом номере, и никуда из него не выходила! Где же она в таком случае? Куда вы ее дели?

От собственных слов он пришел в еще большую ярость и наступал на администратора, сверкая глазами:

– А ну, отвечай, прохиндейка! Отвечай, куда дела мою жену?! Отвечай, что ты с ней сделала! Отвечай немедленно, а то я всю твою малину раскурочу вдребезги пополам! Камня на камне от нее не оставлю! Одна вывеска от нее останется!

– Что? Что ты сказал, ирод? – Администратор отбежала, так что между ней и Лисиным оказалась разобранная кровать, и завизжала на грани ультразвука:

– Михаил! Михаил! Скорее сюда, на помощь! Здесь буйный клиент! Сюда, скорее!

Не прошло и минуты, как дверь номера распахнулась, и в него вошел, вытирая руки о фартук, здоровенный детина с тупым, невыразительным лицом. Формально он считался кухонным работником, но на самом деле его держали в отеле за неразговорчивый нрав, убедительную внешность и исключительную физическую силу, благодаря которой удавалось в корне пресекать любые скандалы.

– Это который тут буйный? – строго осведомился Михаил, оглядев номер.

Обычно такого вопроса в сочетании с огромным ростом Михаила хватало, чтобы восстановить порядок, но Олег Лисин не на шутку разозлился и бросился на вышибалу с кулаками.

Это было его ошибкой.

Михаил не знал никаких особенных приемов, не владел восточными единоборствами, он просто размахивал кулаками. Чаще всего он промахивался, но один удар из пяти или даже десяти попадал в цель, и этого было достаточно, чтобы привести его противника в недееспособное состояние.

Через пять минут администратор закричала:

– Стой, Михаил! Остановись, тебе говорят! Да остановись же, ты его убьешь!

Михаил остановился, удивленно посмотрел на неподвижно лежащего Лисина и проговорил с детской обидой:

– А чего он сам первый полез?

– Ну вот, теперь «Скорую» вызывать придется! – вздохнула администратор. – Что ж ты, Михаил, никогда не можешь вовремя остановиться!

– А чего он сам первый драться начал?

– Ну вот, приехали! – в голосе водителя слышалось разочарование.

Он все поглядывал в зеркало заднего вида на Алену, которую в машине снова развезло, и она сладко спала у Ирины на плече.

«Вот еще докука… – с досадой думала та, – и зачем я вообще в это дело ввязалась? Своих забот хватает!»

Но вспомнив про заразу-свекровь, Ирина подумала, что такое прощать никак нельзя.

Дом был новый, красивый, на въезде стоял шлагбаум.

– Дальше я не смогу! – сказал водитель. – Если только охрану не предупредите.

– Ничего, остановитесь здесь, дальше мы так дойдем, – Ирина протянула ему деньги.

Водитель на прощанье оглянулся на Алену и уехал.

Ирина думала, что ей придется тащить свою спутницу волоком, но Алена, кажется, выспалась в дороге, потому что явно приободрилась и шла сама, только сильно прихрамывала, но это потому что каблук на левой туфле ходил ходуном.

Они дошли до нужного подъезда и поднялись на лифте, не встретив никого из соседей.

– Не могу открыть, – пожаловалась Алена, – руки трясутся, уроню ключи.

– Ну-ну. – Ирина отобрала у нее ключи и распахнула первую дверь.

Тотчас же послышался жуткий мяв. С завываниями.

– Это Маркиза, она плачет! – всполошилась Алена.

Ирина осторожно приоткрыла вторую дверь и подалась в сторону. Тотчас в узкую щель просочилась серая молния и с жалобным мявом бросилась на Алену, мигом вскарабкалась по ней и устроилась на груди, благо бюст у Алены был внушительных размеров, не зря водитель чуть шею не свернул.

– Моя бедная девочка, – причитала Алена, – прости, прости, ты голодаешь и страдаешь от одиночества… Ну все, все в порядке, не плачь, я приехала.

Кошка успокоилась и начала урчать, как мотор дорогой машины на холостых оборотах – тихо и ровно. Алена так и потащила ее на кухню на себе. Кошка позволила себя снять, только увидев полную миску любимого корма.

– Я в душ, – бросила Алена, снимая на ходу платье и перешагивая через него, – сил больше нет.

Ирина оглядела квартиру. Две комнаты, ремонт хороший, кухня набита всякой техникой, как видно, подруга Лена была женщиной обеспеченной. И одинокой, Ирина не нашла здесь следов мужчины.

Кошка Маркиза оторвалась от еды, попила водички и за неимением Алены подошла к Ирине помурлыкать. Была она огромной и очень пушистой, издалека напоминая серое облако.

– Скучаешь по хозяйке? – спросила Ирина и почесала кошку за ухом.

Она никогда не держала животных и понятия не имела, как с ними обращаться.

Явилась Алена в чужом халате и привычно включила навороченную кофеварку.

– О, у Ленки булочки есть замороженные! – оживилась она. – То, что надо…

Ирина хотела сказать, что Алена, конечно, женщина аппетитная, и бюст шикарный, но еще немного – и вес будет лишний, так что насчет булочек… но решила промолчать – какое ее дело?

С аппетитом съев три булочки и выпив две чашки крепчайшего ароматного кофе, Алена выглядела вполне бодрой. И смотрела на Ирину осмысленно.

– Слушай, ты вообще кто? – наконец спросила она, и кошка Маркиза у нее на коленях подозрительно мигнула зелеными глазами.

– Давай уже по порядку, – мягко заметила Ирина, – вот ты мне скажи, что ты помнишь?

– Да ничего, – Алена удивленно пожала плечами, – помню только вчерашний день, как я с работы ушла и зашла в кафе. Понимаешь, у Олега вчера ужин был деловой с компаньонами, а я как представила, что целый вечер придется со свекровью в одной квартире находиться, мне прямо поплохело. Я и тянула время, думала, в кафе зайду, потом по магазинам пробегусь… Помню, что сижу я в кафе, и тут мужчина какой-то споткнулся, столик толкнул, кофе пролился, хорошо, что не на платье. А он так извинялся, я, говорит, вам еще чашку куплю… и сам принес от стойки мне капучино.

– Так… мужичок такой немолодой, с виду потертый, неказистый, глаза бегают?

– Ну да, вроде похож, я на него толком не смотрела…

– Ага, ну это тот самый, что твоя свекровушка заклятая наняла, он, пока кофе нес, тебе в него снотворное подсыпал, а потом вывел из кафе под ручку, вроде как тебе плохо стало… И увез в тот гадюшник, где я тебя нашла.

– Но зачем? – изумилась Алена.

– Ладно, слушай внимательно, – и Ирина подробно и обстоятельно рассказала все, чему была свидетелем, начиная со своего телефонного разговора с мужем Алены.

– Ну это же надо, до чего человек дошел… – потрясенно пробормотала Алена. – Знала я, что она меня ненавидит, но чтобы до такой степени… это же кошмар какой-то! Ну, я ей устрою! Попомнит она меня, в порошок сотру! Все мужу расскажу!

– Стой! – Ирина вырвала у нее из рук телефон. – Погоди! Тут знаешь, подумать нужно! И уж во всяком случае, не по телефону про такое говорить! Муж не поверит.

– Точно, – сникла Алена, – он всегда мамочке своей верит. И скажет, что я на нее наговариваю.

– А она, небось, еще слезу подпустит, сердечный приступ натурально изобразит…

– Ну это она может, это она запросто, хотя здорова как корова, артистка такая!

– Тут похитрее надо действовать, – советовала Ирина, – сразу мстить не стоит, обдумать все нужно. Вот она сейчас что думает? Что муж тебя застал в той «Гавани», так? И уж готовится тебя из дому выставить, вещи твои, небось, собирает. И тут ты приходишь, как ни в чем не бывало, нигде не была, ничего плохого не делала…

– А что я скажу, где я сутки пропадала?

– Да… – задумалась Ирина, – ну вот, к примеру, пришла ты вчера в эту квартиру кошку покормить, и вдруг тебе плохо стало. Ну, живот, к примеру, прихватило или температура под сорок. И сил нет даже позвонить, или телефон вообще разрядился. Так и провалялась целые сутки, а потом очухалась, нашла у Лены зарядку, вот, звонишь. Если не поверит муж, пускай проверяет, кошку спросит. Маркиза, ты ведь подтвердишь?

Кошка дала понять, что подтвердит все, что угодно, лишь бы ее одну надолго не бросали.

– Моя девочка! – умилилась Алена. – Слушай, ты умная какая. Но вот что хочу спросить: а зачем вообще ты мне звонила, чего тебе от меня надо было?

Ирина смутилась, потому что ступила на скользкую почву.

– Дело в том, – со вздохом начала она, – дело в том, что я… дело в том, что у меня…

Нет, все же не стоит рассказывать Алене правду, ни к чему постороннего человека в это вовлекать.

– А я знаю! – глаза у Алены загорелись. – Ты, наверное, из полиции! Насчет убийства!

– А похожа? – прищурилась Ирина.

– Да нет…

– Ну вот и не будем уточнять, откуда я, – веско заметила Ирина, – одно скажу: я точно убийство той женщины расследую.

– Женщины? – в свою очередь прищурилась Алена. – Да я тебя умоляю, это же мужик!

– Что-о? Ты откуда знаешь?

– Я в эту клинику ходила к психоаналитику, он меня от чувства страха лечил…

– Какого еще чувства страха?

– Это Олежек так решил, что мне подлечиться нужно, потому что я нервная очень стала…

– Нужно было со свекровью расселиться и вообще с ней не встречаться!

– Теперь-то я понимаю, что все из-за нее, – согласилась Алена, – зря только деньги на врачей потратила. В общем, столкнулись мы на ресепшен пару раз.

Ирина вся превратилась в слух, и даже кошка Маркиза перестала мурлыкать и тоже навострила уши.

– Значит, входит тетка такая немолодая, седая вся, и сразу – раз в туалет. И выходит оттуда мужчина, одет скромно, но прилично, волосы подстрижены аккуратно. И тоже к врачам. Какую-то ему процедуру серьезную делали каждую неделю.

В первый раз я думала, что у меня глюки на нервной почве, а когда второй раз все так же было, тут уж я сообразила. Мужик это, просто он шифровался, как шпион.

– Ну, надо же… – Ирина вспомнила, как бомжиха Ляля бормотала: «Здравствуйте, я ваша тетя». И вроде бы ни к селу ни к городу, а оказалось, она что-то подозревала. В том старом фильме ведь тоже мужчина эту самую тетю играл.

– И фамилия этого мужика Хват, да? Хват В. П.

– Вроде да… – пробормотала Алена. – И знаешь еще что? В тот последний раз я после него в туалет зашла. Мне таблетки какие-то выписали от нервов, а вместо этого началось у меня натуральное расстройство желудка.

– От нервов-то помогло? – фыркнула Ирина.

– Ну, как по анекдоту, думаешь только о том, как бы до туалета добежать, все остальное до лампочки! – усмехнулась Алена. – Короче, еле дождалась я, когда он выйдет, а после уже нашла на полу карточку. Видно, она у него из одежды вывалилась, когда он переодевался.

– И что за карточка? – напряглась Ирина.

– Вроде на скидку… – Алена вдруг сорвалась с места и побежала в прихожую, где схватила сумку и вывалила ее содержимое прямо на пол. Затем присела и стала рыться в куче мелочей, как терьер разрывает мышиную норку.

– Вот вспомнила я, что с этой сумкой была! – торжествующе сказала она, протягивая Ирине карточку. – Понимаешь, я пока вышла, мужик тот уже ушел, а я к врачу опаздывала. Думала, на ресепшен отдать, так этой раздолбайки Лизки вечно на месте не было, а потом уж, когда от врача выхожу, слышу – шум, гам, а это уже полиция приехала, потому что рядом с прачечной труп нашли. Ну, до клиники-то они не добрались, сама знаешь, как там дело поставлено, вход через прачечную… Так что я про карточку вмиг позабыла.

– Угу. – Ирина рассматривала карточку, это оказалась скидка на доставку еды на дом.

Фирма называлась «Обеденный клуб», работают с девяти до двадцати трех, без выходных и праздников.

– Это точно его карта?

– Да говорю же тебе, я сразу после него зашла! Иначе уборщица бы нашла, она как раз убирала перед этим!

– Ладно, спасибо. – Ирина убрала карточку в карман.

– Слушай, а мне-то что сейчас делать? – спохватилась Алена.

– Как договорились, звони мужу, скажи, что тебе плохо было, что телефон разрядился… голос жалостливый сделай, если сможешь, слезу пусти…

– Ага, а телефон-то и правда выключен был… – Алена нажимала кнопки, – эх, добраться бы до того гада, который меня в тот гадюшник определил! Хотя ты права, он не виноват, его наняли, а во всем свекровь виновата. Слушай, муж трубку не берет, телефон, что ли, забыл… вот, сейчас… Алло! – закричала Алена, – Олежек?

Ирина шикнула и сделала страшные глаза – тише, мол, слабости в голос подпусти, страдания, дескать, у тебя полный упадок сил и так далее…

– Олежек? А кто это? Из больницы? – Алена слушала и бледнела на глазах. – А я кто? Жена, разумеется, кто же еще… ага, я поняла, второе хирургическое, приеду!

– Это медсестра трубку взяла, Олежек говорить не может, – Алена заметалась по квартире, потом скрылась в спальне, – нужно ехать, у Ленки шмотки возьму, у нас один размер.

– Да что случилось-то?

– Да то, что его там избили! – крикнула Алена из спальни. – Она сказала – два ребра сломано, сотрясение мозга, еще вывих и челюсть сломана. Поставили ему какую-то штуку, ни есть толком, ни говорить не может… Ну, спасибо свекровушке дорогой, удружила! Мы ведь в отпуск собирались, хотели от нее отдохнуть – так вот теперь что! Пошел отпуск прахом!

Ирина отметила, что голос у Алены не дрожит и слез в нем не слышно. И точно, из спальни выскочила вполне спокойная молодая женщина, только очень злая.

– Знаешь, это даже хорошо, что мужа побили в том клоповнике, – сказала Алена Ирине, – может, теперь дурь из головы у него уйдет. А то все – мамочка то, мамочка се, шагу без нее не ступит, вбил себе в голову, что он по гроб жизни ей должен. Ладно, с ней потом разберусь, сейчас в больницу надо.

– Ты поосторожней там, сразу-то не набрасывайся, понаблюдай, послушай, что свекровь скажет… – посоветовала Ирина.

– Не учи ученого, – отмахнулась Алена, – я теперь ей такую жизнь устрою, что она сама из квартиры сбежит. Не хотела по-хорошему, так будет по-моему!

Кошка Маркиза ужасно обиделась и сидела на галошнице, повернувшись к ним задом.

Простились дружески, обменявшись телефонами.

В доме Бориса Годунова темно. Сам Борис ходит по горнице, сжимая кулаки, бормочет что-то себе под нос. В дверь заглядывает слуга, говорит вполголоса:

– Ваша милость, там пришел тот человек… говорит, есть до вас важное дело.

– Зови!

В горницу тут же вошел сутулый человек средних лет в купеческой одежде, низко поклонился:

– Боярин, Борис Федорович, дозвольте сказать!

– Говори, говори, иначе зачем пришел?

– Сидор я, по прозванию Голубь, лавка у меня в Китай-городе, мягкой рухлядью торгую…

– Это мне не интересно. Ты говори, зачем пришел.

– Я завсегда от вашей милости только доброе видал, и потому…

– Да говори же толком!

– Был я в доме князя Ивана Петровича Шуйского, слышал, о чем там говорили…

Купец замолчал, словно не решаясь продолжать. Годунов подскочил к нему, нетерпеливо схватил за ворот:

– Ну, что ты тянешь! Говори же – о чем?

– Иван Петрович послал родню по городам – в Шую, в Рязань, в Нижний – поднимать народ. А племянника своего, Василия, – в Углич, к Нагим. Велел им объявить Димитрия царем и вести его с иконами и хоругвями на Москву.

– Ты не врешь?

– Зачем мне врать, Борис Федорович? Я себе не враг!

– Вижу, что не врешь! Вижу, что ты честный человек! Что же делать, что делать?

– Того я вам сказать не могу! То не моего ума дело… мы – люди маленькие… а только Димитрий – природный царевич, Иоанна Васильевича сынок… а что делать – того мы знать не можем, то ваше дело, господское…

– Не тебя спрашиваю! Пойди к Миколе, дворецкому моему, скажи – я велел сей же час заплатить тебе двадцать золотых ефимков… нет, тридцать!

– Благодарствую, боярин Борис Федорович! – Купец снова поклонился и тихо покинул горницу.

Борис снова заходил по ней, бормоча:

– Что же делать? Что делать? Неужто этот угличский отрок отнимет у меня… у нас все? Неужто малый ребенок разрушит все мои планы? Как его остановить? Как ему помешать? Ах, кабы его вовсе не было!

Вдруг он остановился, глаза его загорелись. Он промолвил с надеждой в голосе:

– Часослов! – и тут же крикнул в приоткрытую дверь:

– Эй, ты, как тебя… Микола!

В дверях тут же появился слуга:

– Чего изволите, ваша милость?

– Принеси шкатулку палисандрового дерева… ту, что стоит в опочивальне за иконами!

Слуга исчез, через несколько минут вернулся, неся небольшую резную шкатулку. Годунов нетерпеливо открыл ее, достал небольшую книжицу в потертом кожаном переплете, дрожащими руками раскрыл эту книгу в первом попавшемся месте, принялся читать неровные, выцветшие темно-красные строчки:

– Посреди Океана-моря стоит Буян-остров, на том острове лежит Алатырь-камень… Алатырь-камень, горюч камень волшебный, кровью ведьминой политый, молоком волчьим вспоенный, сделай так, чтобы мои вороги угомонились! Сделай так, чтобы по моей воле все сотворилось! Сделай так, чтобы моя воля совершилась! Алатырь-камень, горюч камень заговоренный…

Прочитав заклятье еще несколько раз, Годунов закрыл книгу и снова заходил по горнице.

– Нет, ничего не выйдет… зря я на это рассчитывал… ничего не выйдет… кончено… вся жизнь моя прошла впустую, все достанется Нагим да Шуйским… и все из-за малолетнего ребенка… ах, кабы его не стало… нет, этому не бывать…

Вдруг перед его глазами предстало видение – солнечный полдень, пыльный, заросший бурьяном двор, и на земле, между несколькими растерянными мальчуганами, бьется в судороге отрок в шелковой красной рубашке…

Нет, не красной была рубашка, белой она была, а покраснела от крови, что из горла хлещет…

И вдруг загудели, застонали колокола, словно заплакали об убитом отроке…

Застыл боярин.

Что это привиделось ему?

В это время дверь скрипнула и отворилась, на пороге снова появился слуга, проговорил испуганно:

– Ваша милость, пришла какая-то монашка, говорит, что она из Углича…

– Из Углича? – глаза Бориса вспыхнули, он метнулся навстречу слуге, взволнованно проговорил:

– Зови ее немедля… нет, не зови, не хочу знать, какую весть она принесла… нет, зови!

– Так звать или не звать, ваша милость?

– Зови, конечно, зови! И принеси сюда еще свечей, а то в горнице темно, как в склепе!

– Слушаюсь!

Микола вышел, но скоро вернулся с двумя бронзовыми подсвечниками, поставил их на стол, зажег. Следом за ним вошла женщина в черном монашеском облачении, не дойдя до середины горницы, упала на колени, ударилась лбом об пол.

Годунов испуганно взглянул на нее, перевел глаза на слугу, проговорил раздраженно:

– Поди вон!

Микола попятился, вышел прочь. Только тогда Годунов подскочил к монашке, поднял ее, проговорил:

– Ты кто? Какие вести ты принесла? Говори скорее! Нет… ничего не хочу слышать! Нет, говори сей же час!

– Прости меня, государь боярин… – женщина зарыдала, попыталась снова упасть на колени. – Не уберегла… не уберегла я ангела небесного, сокола ясного…

– Да говори ты толком! – Годунов встряхнул ее. – Говори, кто ты и какую весть принесла!

– Не монашка я… это облачение я надела, чтобы меня не признали. Волохова я, – проговорила женщина дрожащим голосом. – Мамкой была при царевиче… при Димитрии малолетнем… – слова ее снова прервались рыданиями.

– Ну, говори же! – Годунов снова встряхнул женщину, она перестала рыдать и быстро заговорила:

– Играл ангел наш с мальчишками на заднем дворе, играл в свайку – да тут болезнь на него пришла…

– Падучая?

– Она самая, батюшка… иногда приходит она на него, и ничего не поделаешь, вот и тут… упал наш ангел, упал – и прямо накололся на ножик… кровь так и брызнула! Я к нему подскочила, гляжу – а он уж и не дышит!

– Умер царевич? – переспросил Годунов то ли испуганно, то ли радостно.

– Умер, умер ангел наш! А государыня, матушка его царица Мария, как узнала, прибежала на двор, бросилась на него и сама хотела заколоться, да передумала, захотела вместо того меня прибить. Да только я не ждала того, я в чулане спряталась, меня и не нашли. А нашли племянника моего, Володичку, и тут же насмерть забили камнями да палками… – Волохова зарыдала, слова ее стали неразборчивы. Потом она все же справилась со слезами, продолжила:

– Царица Мария родичей своих позвала, Нагих, велела им в колокола звонить, народ собирать. Народ сбежался, Нагие им показали мертвое тело царевича и велели меня убить, и родню мою, и дьяка Битяговского, которого твоя милость приставил за ними доглядывать. Битяговский строг с ними был, спуску не давал, денег лишних не отпускал на прокорм, вот они и выместили на нем свою злость. Сказали, будто он мне приказал царевича извести по твоему, батюшка, повелению. Народ и рад, что можно с большими людьми поквитаться. Битяговского камнями забили, и родню мою всю насмерть побили, а я до вечера в чане с кислым молоком пересидела, чуть не захлебнулась, а как стемнело – в слободу к одной знакомой попадье пробралась, она меня монашкой переодела и помогла из города выйти, а там уж я с купцами знакомыми до Москвы добралась и сразу к тебе, батюшка…

– Это ты правильно сделала… – проговорил Годунов задумчиво. – Это ты хорошо сделала. Теперь пойди к человеку моему, к Миколе, и скажи ему, что я велел тебя в доме моем поселить и все тебе дать, что надобно. Чтобы ни в чем не было тебе отказа и недостачи. Теперь отдыхай, да будь готова – как только призову тебя, чтобы сей же час пред очи мои явиться и все, что надобно, повторить.

Волохова низко поклонилась и покинула покой.

Годунов подошел к иконе, низко поклонился и забормотал молитву. Потом вернулся к столу, на котором лежал часослов, и проговорил задумчиво:

– Слава тебе, господи… Нет, негоже так говорить… малый ребенок, отрок невинный погиб, а я, грешный, радуюсь… нет, моей вины в этом нету, я в его крови неповинен, то божий промысел… Божий ли? Не знаю, божьей волей или наущением диавола, а только второй уже раз этот часослов меня спасает…

Он еще немного помолчал, потом решился, громко хлопнул в ладоши и крикнул:

– Микола! Где же тебя черти носят? То вертишься под ногами, а когда ты нужен, не дозовешься…

Немного погодя в горницу вошел слуга, позевывая и потирая спросонья глаза.

– Микола, зови ко мне стрелецкого сотника! Коли спит – разбуди немедля!

Стрелецкий сотник тоже был заспанный, хмурый, но быстро проснулся и приободрился, когда понял суть дела. Дело обещало хорошие барыши.

– Сей же час отправляйся со своими людьми в дом к боярину Ивану Петровичу Шуйскому, повяжи его и доставь к государю. Да поспеши! Быстро управишься – всем твоим людям по десяти ефимков, тебе – пятьдесят!

– Понял, государь боярин! – радостно выпалил сотник. – Не извольте сомневаться, все сделаем в лучшем виде! Нешто мы не знаем, как надлежит все дело справить!

Отправив сотника, Годунов снова вызвал Миколу и велел подать придворный наряд. Меньше чем через час он уже был в царских покоях, велел стрельцам охраны будить государя.

Федор Иоаннович вышел из опочивальни сонный, недовольный.

– Борис Федорович, что за срочность? Неужто никак нельзя было подождать до утра?

– Нет, государь, никак не можно до утра ждать! Такие дела творятся, что никак не можно!

– Да что случилось-то?

– Случилось, что боярин князь Шуйский против тебя, государь, злое замыслил!

– Князь Шуйский? Иван Петрович? Борис Федорович, друг любезный, да что он мог замыслить? Князь – верный человек, служил и батюшке моему верой и правдой…

– Служил-то служил, а теперь хочет, государь, тебя от престола отлучить, да поставить вместо тебя Димитрия…

– Митеньку? Да разве же я против, чтобы Митенька царем стал? Долго ли мне еще жить? Вот помру, и сядет он на престол московский…

– Не говори так, государь-батюшка! Ты еще много лет будешь править, на радость нам и на славу царству! А предателей нужно покарать…

– Борис Федорович, брат мой милый, какой же князь Иван предатель? Помирись с ним, Христом богом прошу!

– И рад бы, государь, да не можно! Предательство прощать никак не можно!

В дверь постучали.

Следователь Дятел поднял глаза от бумаг и недовольным, скрипучим голосом произнес:

– Войдите!

Дверь приоткрылась, в нее заглянула невзрачная девушка с жидким хвостиком волос.

– Я вас слушаю! – проскрипел Дятел.

– Вот… вы запрос посылали… – пролепетала девушка, протягивая следователю старую картонную папку с завязками.

– Запрос? – переспросил Дятел, который еще был погружен в материалы, которые читал. – Какой запрос?

– Ну как же! Вы затребовали дело Ковригина… то есть, извините, Веригина, я еще фамилию перепутала.

– Ах, дело Веригина! – Дятел оживился, вскочил из-за стола и бросился навстречу девушке. – Так это я с вами разговаривал? Вот спасибо! И извините, если что не так! Беру все свои слова обратно… все, все, что я сказал!

Девушка покраснела, испуганно попятилась, отдала ему папку и стремительно вылетела из кабинета.

Дятел сел за стол, раскрыл папку и погрузился в чтение, чтобы восстановить в памяти дело пятилетней давности.

Дело было серьезное, как теперь говорят – резонансное.

Началось все с того, что миллиардер Иорданский, владелец огромных золотоносных приисков в Западной Сибири и столь же огромной коллекции произведений искусства, захотел пополнить свою коллекцию и приобрести большую историческую и художественную ценность – драгоценный нагрудный крест, принадлежавший, по достоверным сведениям, царю Борису Годунову.

Ценность была огромная, даже для такого богатого человека, как Иорданский. А когда такие люди, как Иорданский, приобретают художественные ценности, они их обязательно страхуют. И Иорданский – точнее, его референт – обратился в крупную страховую компанию, чтобы застраховать свою покупку.

Страховая компания, конечно, была заинтересована в такой крупной сделке. Но у Иорданского была не очень хорошая репутация. Нет, он не обманывал своих партнеров и компаньонов, не проворачивал страховые аферы, для него это было слишком мелко. Напротив – ходили слухи, что в его знаменитой коллекции очень много подделок, или, выражаясь профессиональным жаргоном, фальшаков. Что миллиардера регулярно напаривают, как заурядного лоха.

Чего стоила одна только история с картиной Леонардо да Винчи, которая, как выяснилось, была изготовлена большим умельцем из Орехова-Зуева…

Короче, страховщики потребовали провести независимую экспертизу. И эксперта они выбрали на свой вкус.

Это был тоже коллекционер, хотя и не такой богатый, как Иорданский, но зато очень уважаемый и известный в научных кругах человек – профессор Веригин, доктор исторических наук и большой специалист по истории Смутного времени.

Профессор уже не читал лекций, он ушел на заслуженный покой и посвятил все свое время собственной коллекции.

Коллекция у него была весьма солидная и очень дорогая, поэтому Веригин превратил свою квартиру в настоящую крепость. Две стальные двери, несколько надежнейших швейцарских замков, лучшая система видеонаблюдения…

Вот этого-то человека страховая компания пригласила в качестве независимого эксперта. И Веригин согласился на эту экспертизу – не столько из-за денег, хотя гонорар был назначен весьма внушительный, сколько ради возможности увидеть своими глазами, подержать в руках знаменитый крест.

Сложность была только в одном: Веригин уже несколько лет не выходил из своей квартиры. У него была какая-то редкая фобия – боязнь открытого пространства.

Что ж, страховая компания пошла навстречу уважаемому эксперту. Договорились, что драгоценный крест привезут ему домой, естественно, с надежной охраной и с сопровождающим ответственным сотрудником компании.

Так и сделали.

Драгоценный крест привезли в бронированном автомобиле с вооруженной охраной. Доверенный сотрудник страховой компании, опять же с охраной, поднялся к двери Веригина и сообщил коллекционеру о своем приходе. Кстати, фамилия сотрудника страховой компании была Сергачев. Да-да, вот тут написано, Сергачев Вячеслав Петрович.

Веригин впустил его в квартиру.

Охранники остались снаружи – таково было непременное условие эксперта.

Дверь закрылась, и наступила тишина.

Прошло полчаса, час, два часа – страховщик все не выходил и никак не давал о себе знать.

Конечно, экспертиза средневекового артефакта – дело не быстрое, но не до такой же степени!

Когда прошло три часа, охранники связались со своим начальством и спросили, что делать.

Начальство попыталось по телефону связаться с Сергачевым – но он не отвечал. Попробовали дозвониться до Веригина – но телефон профессора тоже молчал.

Руководство страховой компании испугалось и дало команду проникнуть в квартиру Веригина.

Как уже говорилось, квартира профессора была надежно укреплена, и прошло еще два часа, прежде чем удалось вскрыть бронированные двери и войти внутрь.

Внутри квартиры были найдены два изуродованных трупа – самого профессора Веригина и Сергачева из страховой компании. Создавалось впечатление, что их убил какой-то сумасшедший – он размозжил их головы с нечеловеческой жестокостью.

Самого убийцы в квартире не было.

Как не было и драгоценного креста.

Миллиардер Иорданский пытался требовать у страховой компании компенсацию за утерянный крест – но компания стояла насмерть, ведь крест еще не был застрахован, более того – еще не была установлена его подлинность.

Суд встал на сторону страховщиков.

Но все эти юридические подробности следователя Дятла уже не интересовали. Он вел следствие по делу о двойном убийстве – и следствие это уткнулось в тупик, перешло в разряд так называемых глухарей, или висяков.

Не удалось выяснить, как таинственный убийца смог проникнуть в квартиру Веригина, не удалось также выяснить, каким образом он сумел оттуда выйти, если под дверью квартиры неотлучно находились вооруженные охранники.

Не удалось найти никаких следов драгоценного креста. Он не всплыл ни на одном аукционе, ни в одной частной коллекции.

В общем, дело Веригина отправилось в архив, став одной из самых больших профессиональных неудач в карьере следователя Дятла… следователь очень не любил это дело вспоминать.

Почему же теперь, спустя пять лет, он затребовал его из архива?

Дело в том, что, когда он проверил отпечатки пальцев человека, убитого несколько дней назад на Загородном проспекте, он выяснил удивительную вещь.

Эти отпечатки совпали с отпечатками пальцев Сергачева – того самого сотрудника страховой компании, который был убит пять лет назад в квартире профессора Веригина.

Сперва следователь не поверил своим глазам. Он еще раз запустил проверку отпечатков – и снова получил стопроцентное совпадение. Приходилось признать удивительный факт, ведь программа не ошибается, а одинаковых отпечатков у двух разных людей быть никак не может. Это – установленный наукой непреложный факт.

Что же это значит?

Мало того что убитая на Загородном проспекте женщина оказалась мужчиной – так еще к тому же мертвым мужчиной, убитым при загадочных обстоятельствах пять лет назад…

Следователь Дятел не обладал художественной фантазией, он стоял на твердых материалистических позициях, не верил в призраков, зомби и возвращение живых трупов. Всякому явлению и событию он старался найти разумное, реалистическое объяснение.

Вот и сейчас.

Если отпечатки убитого на Загородном человека совпали с отпечатками Сергачева – значит, это и был Сергачев.

А как же труп, найденный пять лет назад в квартире профессора Веригина?

Вот с этим трупом Дятел и пытался сейчас разобраться.

К счастью, материалы дела пятилетней давности хорошо сохранились и давали полную картину места преступления.

Дятел внимательно просмотрел все фотографии и протоколы первичного осмотра квартиры Веригина и понял важную вещь. Вернее, целых две вещи.

Во-первых, лицо Сергачева (точнее, того человека, которого признали Сергачевым и похоронили под этой фамилией) было так основательно разбито, что узнать его было невозможно.

Впрочем, об опознании речи не стояло.

Многочисленные свидетели видели, как Сергачев вошел в квартиру Веригина. Оттуда никто не выходил. И когда в квартире нашли труп такого же роста и телосложения, как Сергачев, да к тому же одетый в его одежду, – никому и в голову не пришло сомневаться в том, что это он и есть.

Во-вторых, просматривая протоколы первичного осмотра, Дятел не нашел там ни слова об отпечатках пальцев Сергачева.

Опять же, поскольку никто не сомневался, что это он лежит в луже крови, никому не пришло в голову проверять его отпечатки. А те отпечатки, которые следователь использовал для сравнения с отпечатками убитого на Загородном, он взял из архива страховой компании. Там снимали отпечатки у всех своих сотрудников. На всякий, как говорят, пожарный случай.

Итак, сейчас, через пять лет после тех событий, Дятел сделал вывод, что при расследовании того дела он допустил целый ряд досадных промахов и недоработок, в результате чего неверно опознал жертву убийства.

Значит, теперь можно считать безусловно установленным, что сотрудник страховой компании Сергачев вовсе не был убит пять лет назад…

Но тогда получается, что он как раз и мог совершить то убийство, а также похитить драгоценный крест…

Правда, вопросов от этого не стало меньше.

По-прежнему непонятно, как Сергачев сумел выйти из квартиры Веригина, миновав охрану? Выйти и вынести крест?

Непонятно также, где он находился все эти пять лет. Точнее – почему через пять лет он все еще находился в нашем городе?

Исходя из своего немалого опыта, Дятел полагал, что преступники, совершившие удачное и прибыльное преступление, стремятся как можно скорее уехать подальше от наших широт – желательно к теплому южному морю.

А поскольку Сергачев в том деле сорвал очень большой куш – такая возможность у него была. Почему же он ей не воспользовался? Что ему помешало?

И возник еще один, новый вопрос.

Если убит был не Сергачев – то кто?

И как тот человек попал в квартиру Веригина?

Дело в том, что профессор Веригин жил не в простом доме. В том доме обитали люди обеспеченные и озабоченные своей безопасностью, поэтому на первом этаже сидела не безобидная престарелая консьержка, а серьезный, профессиональный охранник из частного охранного предприятия. И он не пропускал в дом посторонних людей. А у посетителей, у которых была договоренность с кем-то из постоянных жильцов, непременно проверяли документы и записывали время прихода и ухода в журнал посещений.

Так вот, во время расследования следователь Дятел изъял этот журнал посещений и установил, что в день, когда было совершено преступление, никто к профессору Веригину не приходил. И даже накануне никто не приходил.

Так как же попал в квартиру тот третий человек, чей труп приняли за труп Сергачева?

Изъятый пять лет назад журнал посещений по-прежнему находился в папке с делом Веригина, и Дятел принялся внимательно пересматривать его.

В тот день, когда было совершено убийство Веригина, в его дом приезжали люди из службы доставки питьевой воды (они доставили двадцать бутылей родниковой воды в квартиру номер шестнадцать), сотрудник курьерской службы, доставивший финансовые документы господину Веселовскому из четырнадцатой квартиры, еще один курьер, который привез букет владелице квартиры номер восемь (у нее был день рождения, Дятел это на всякий случай проверил).

Еще приезжал телевизионный мастер, которого вызвали в двадцать шестую квартиру, и, наконец, врач из платной клиники, вызванный к пожилой актрисе Лидии Сергеевне Серафимовой из квартиры номер двадцать два. У нее случился гипертонический криз.

Дятел помнил, что пять лет назад просматривал этот журнал и не нашел в нем ничего полезного, но на всякий случай снова проглядел все записи.

И тут он заметил одно несоответствие.

Служба доставки воды. Вошли в дом в десять сорок, вышли в десять пятьдесят пять.

Курьер с документами, если верить журналу, вошел в одиннадцать шестнадцать, вышел в одиннадцать двадцать. Видно, что он очень спешил, – только поднялся, передал клиенту документы, получил расписку и вышел из дома.

Другой курьер – тот, что привез букет – вошел в двенадцать ноль четыре, вышел в двенадцать двадцать восемь. Явно не торопился. Хотя, может быть, он должен был прочитать какое-то поздравление. Или хозяйка задержала его, угостила чем-нибудь.

Следующая запись – мастер по ремонту телевизоров.

Вошел в двенадцать сорок, вышел…

А вот записи о выходе этого мастера в журнале не было. В двенадцать пятьдесят пять вошел врач, который вышел в тринадцать сорок. Ну да, на осмотр больного нужно много времени, плюс рекомендации, рецепты и прочее…

Но когда же вышел телемастер?

Следователь так и не нашел второй записи.

Может быть, дежурный охранник забыл записать время его выхода? Это странно, потому что все прочие записи в журнале сделаны очень аккуратно…

Дятел отложил журнал посещений и перешел к следующей стопке документов. Это были протоколы первичных опросов свидетелей – соседей Веригина, тех, кто в тот день был дома.

Проку в этих протоколах было немного – никто из соседей не видел и не слышал ничего странного или подозрительного до того самого момента, когда охранники из страховой компании подняли шум и начали вскрывать дверь квартиры коллекционера.

Впрочем, и дома были немногие жильцы – день будний, время дневное, и большинство жильцов было на работе, а кто-то и вообще в отъезде.

Дятел машинально перебирал листки протоколов, просматривая их по диагонали.

Сами протоколы не содержали ничего интересного, ничего, что могло ему как-то помочь.

И тут Дятел почувствовал, что что-то пропускает, не замечает что-то важное…

Он вспомнил, как в давнее время, когда он посещал лекции по криминалистике, старый преподаватель говорил им: каждый может заметить улику, находящуюся на месте преступления, гораздо сложнее заметить, чего там не хватает.

Он еще раз просмотрел протоколы – и наконец, понял, что его насторожило. В пачке было всего восемь протоколов – по числу соседей, которые находились дома во время первичного обхода. Все остальные жильцы отсутствовали.

Так вот, среди этих бумаг не было протокола первичного опроса жильцов двадцать шестой квартиры. Значит, в этой квартире в момент обхода никого не было.

Но тогда кто же вызвал телевизионного мастера?

Дятел снова открыл журнал посещений, нашел нужную запись. Там была указана фамилия мастера, Синельников, а также название фирмы, в которой он работал, – «Домовой».

Следователь нашел в Интернете сайт этой фирмы. Фирма «Домовой» предлагала ремонт на дому компьютеров и телевизоров, холодильников и электроплит, стиральных машин и прочей бытовой техники. Заказ можно было сделать на сайте или по телефону.

Дятел набрал этот телефон, и после непременного музыкального вступления приятный женский голос сообщил ему, что этот звонок чрезвычайно важен для фирмы и что ему ответит первый же освободившийся оператор.

Действительно, примерно через минуту музыка стихла, и в трубке раздался другой голос – мужской и не такой приятный.

– У вас компьютер сломался или бытовая техника?

– У меня ничего не сломалось.

– Тогда что вам нужно? Зачем вы звоните? Имейте в виду, наш разговор записывается…

– Очень хорошо. Вообще-то я из полиции, и у меня есть вопрос относительно одного из ваших мастеров.

– А, тогда это не ко мне, тогда я переключу вас на дежурного администратора…

В трубке раздался щелчок, и послышался третий голос – тоже мужской, но еще менее приятный.

– Слушаю вас.

Следователь представился.

– И чем же я могу вам помочь?

– Надеюсь, что можете. У вас несколько лет назад работал телемастер по фамилии Синельников. Так вот, я хотел бы с ним поговорить. Это очень важно.

– Несколько лет назад – это сколько? – уточнил собеседник Дятла.

– Пять лет назад.

– Тогда я здесь еще не работал… сейчас я соединю вас с другим человеком…

Снова раздался щелчок – и на этот раз следователь услышал женский голос:

– Что вы хотели?

– Я из полиции. И мне надоело, что меня все время переключают, отсылают от одного сотрудника к другому! Вы как будто в футбол играете! Мне нужен ваш мастер по фамилии Синельников, я хочу поговорить с ним. Надеюсь, вы мне поможете!

– Как, вы сказали, его фамилия?

– Синельников, – повторил следователь. – Могу сказать по слогам. Си-нель-ни-ков.

– К сожалению, ничем не могу вам помочь!

– И вы не можете? – возмутился Дятел. – А кто же тогда может? Вы ведь работали здесь пять лет назад!

– Работала, – невозмутимо ответила собеседница следователя. – Но помочь вам не могу. И никто другой не может. Я о нашем персонале знаю больше всех, потому что занимаюсь кадрами.

– И все равно не можете мне помочь?

– Нет, не могу.

– Это почему же? – недовольно переспросил Дятел.

– Потому что Синельников у нас больше не работает.

– А где он сейчас работает? – не сдавался следователь.

– Не знаю и знать не хочу! – отрезала его собеседница.

– Я попрошу вас сменить тон! – прикрикнул на нее Дятел. – Или вы предпочитаете продолжить этот разговор у нас, в полиции? В таком случае я могу вызвать вас повесткой!

– Ну, зачем же так? – Женщина сбавила обороты.

– Затем, что мне уже надоело такое отношение! Я расследую серьезное преступление, убийство…

– Ну, извините, я готова пойти вам навстречу, но действительно ничем не могу вам помочь. Синельников ушел от нас внезапно, даже не написал никакого заявления. Уехал на заказ – и не вернулся… больше мы его не видели.

– Постойте, вы говорите – не вернулся? И даже трудовую книжку не забрал?

– Можете себе представить – не забрал! Правда, сейчас к трудовым книжкам отношение несерьезное. Все, что нужно, есть в компьютере. Ну что – вас еще что-то интересует?

– Да, конечно… вы говорите, он уехал на заказ и не вернулся. А когда это случилось?

– Примерно пять лет назад…

– А точнее сказать не можете?

– Почему же? Могу…

Зашелестели страницы, а затем собеседница назвала следователю точную дату.

Дятел замер.

Это была та самая дата, когда было совершено двойное убийство в квартире коллекционера Веригина.

– Спасибо… – проговорил Дятел. – Вы мне очень помогли…

Из трубки понеслись сигналы отбоя, а следователь думал о том, что ему удалось узнать.

Телевизионного мастера Синельникова вызвали в тот дом, где жил Веригин. Причем вызов был из квартиры, в которой в это время никого не было. Судя по записям в журнале посещений, мастер вошел в дом – но не вышел оттуда.

Спустя некоторое время приехал представитель страховой компании Сергачев с охраной. Сергачев вошел в квартиру Веригина, охранники остались перед дверью и, когда Сергачев подозрительно долго не выходил, подняли тревогу.

Когда квартиру открыли и вошли внутрь, там нашли два обезображенных трупа. Поскольку в квартиру незадолго до того вошел Сергачев, одного из убитых посчитали страховщиком. Его личность даже не стали тщательно проверять.

Но теперь Дятел узнал, что Сергачев в тот день не погиб.

Зато в тот самый день бесследно исчез телемастер Синельников, который за пару часов до трагических событий вошел в дом Веригина и, судя по журналу, так и не вышел из него.

Теперь события складывались в голове следователя следующим образом.

Кто-то (пока неизвестно кто, но вполне возможно, что это – сам Сергачев или его сообщник) вызвал телемастера, назвав номер квартиры, в которой в тот момент никого не было.

Когда мастер вошел в дом и позвонил в двадцать шестую квартиру, его впустили внутрь и там оглушили или вывели из строя при помощи какого-то химического состава. После этого его в бессознательном состоянии переместили в квартиру Веригина.

Где его позднее убили.

Затем приехал Сергачев с охраной и крестом, который Веригин должен был оценить. Сергачев вошел в квартиру, а через какое-то время там были обнаружены два изуродованных трупа, при этом драгоценный крест бесследно пропал.

Один из трупов – труп самого хозяина квартиры, Веригина, второй же посчитали трупом Сергачева, но на самом деле это был убитый телемастер Синельников…

Вся эта последовательность событий кажется вполне логичной, но в ней есть несколько непонятных моментов.

Самое главное – как Сергачев с похищенным крестом смог покинуть квартиру Веригина, минуя стоящих у двери охранников и других, тех, что находились снаружи, у подъезда?

Посреди ночи к дому князя Ивана Петровича Шуйского подъехали двое конных. Они спешились, один взял поводья коней, второй подошел к воротам и постучал в них рукоятью плети.

– Что стучишь? – послышался из-за ворот заспанный голос сторожа. – Ты что стучишь, леший? Вот я тебе сейчас так по голове постучу – забудешь, как беспокоить ночью честных людей!

– Не болтай лишнего, дядя! Лучше отворяй ворота!

– Щас, размечтался!

– Отворяй ворота, сей же час! – вмешался в разговор второй приезжий. – Да пошли кого-нибудь, чтобы немедленно разбудили князя Иван Петровича!

– Да ты, я вижу, совсем сдурел! Чтобы посередь ночи князя будить… никак не можно!

– Чтобы разбудили князя да сказали ему, что племянник его, князь Василий, из Углича прискакал!

– Что, и правда князь Василий? – испуганно проговорил сторож, вглядываясь в ночного гостя и торопливо отпирая ворота. – Что ж ты, батюшка, сразу мне не сказал?

Через пять минут заспанный боярин вошел в горницу, на ходу натягивая кафтан.

Племянник ждал его посреди покоя.

– Друг мой, Вася, что случилось? – спросил Иван Петрович, вглядываясь в лицо племянника. – Что за спешность? Мы с тобой уговаривались, что ты придешь с угличскими людьми, с иконами да с хоругвями, и с царевичем Димитрием Иоанновичем, чтобы посадить его на отцовский престол, а ты приезжаешь посреди ночи, почитай, что один, яко тать…

– Нет более Димитрия Иоанновича! – горестно проговорил князь Василий.

– Нет? Как нет?

– Убился, в ножички играя. Падучая с ним случилась, упал и на нож напоролся.

– Убился? Сам убился? – недоверчиво переспросил Иван Петрович. – А не Годунова ли это рук дело?

– Может статься, и так. В народе разное говорят. Однако как бы ни было – нет больше Димитрия Иоанновича, а стало быть, не получится отлучить от царства Федора.

– А где Федор – там и Борис Годунов… – Иван Петрович схватился за голову. – Останется Борис окаянный при власти – и нам всем конец. Что делать?

– Затем я и прискакал к тебе, дядя, – нужно тебе сейчас же, не дожидаясь утра, уезжать в Шую. Там люди нам преданные, там ты гнев Годунова пересидишь.

– Твоя правда, Вася! Велю сейчас же запрягать. И ты со мной поедешь…

В это время с улицы донеслись голоса, грохот. В горницу вбежал дворецкий, испуганно проговорил:

– Беда, боярин! Беда! Стрельцы хоромы окружили, ворота ломают. Говорят, именем царя Федора Иоанновича и правителя Бориса Федоровича велено им тебя задержать и в Кремль доставить.

– Много ли тех стрельцов?

– Много, боярин, много!

– Что ж, я к этому готов… а ты, Вася, скачи в Шую… там люди нам верные…

– Не пропустят его стрельцы! У них приказ – и тебя, боярин, задержать, и князя Василия…

Утром Ирину настиг звонок мобильного, когда она только еще собиралась проснуться.

– Слушай, – Варвара, как всегда, была спокойна, как мамонт, – тут тебя вчера искали…

И замолчала, только слышался в трубке хруст, очевидно, Варвара завтракала печеньем.

– Кто искал? – Против воли у Ирины перед глазами встал Антон.

Или как его там на самом деле, она подозревает, что насчет имени он просто наврал. Ну да, тот самый парень с неуместной седой прядью в вечно растрепанных волосах.

– Да не тяни ты, говори уж!

– Пришел вечером, перед самым концом рабочего дня, – сказала Варвара, проглотив печенье, – мне, говорит, нужна Ирина Анатольевна Зарянкина по срочному делу. А я говорю, что тебя нету и будешь только завтра. А он не уходит, смотрит так нехорошо… Я говорю, вы по какому делу-то? А он…

– А как он выглядел? – перебила Ирина, и сердце ее забилось от страха.

– Такой, знаешь… вроде бы мачо… сила такая чувствуется в нем и глаза… такие глаза раскосые… ну, не то чтобы раскосые, как у японца, скорее, узкие…

– Рысьи?

– Ну да, – обрадовалась Варвара, – точно, рысьи. И еще запах… пахнет он так по-звериному… А кто это?

– Понятия не имею! – тут же открестилась Ирина.

– Ну, не хочешь – не говори! – Ирина увидела, как Варвара пожимает плечами. – Только стремно мне как-то. Этот тип… ходит вокруг меня и ходит. Хорошо, что начальник тут вышел, он всегда последним уходит, ты же знаешь.

– Варя, я сегодня на работу не приду, очень прошу, скажи, что я заболела! – голос у Ирины дрогнул.

– Я-то скажу, но сколько можно прятаться? Сколько можно голову в песок зарывать? – возразила Варвара. – Завтра все равно на работу идти придется.

– До завтра я свои проблемы решу! – Она сама почувствовала, как фальшиво это звучит, Варвара же только хмыкнула.

Ирина же бросилась к двери и проверила замки. Вроде бы все оказалось в порядке. Но значит ли это, что она в безопасности? Вовсе нет… этот тип с рысьими глазами охотится за ней. Он понял, что не удалось взорвать ее в машине, то есть машину-то он взорвал, но погиб вместо нее другой человек. И тогда он приперся к ней на работу. А как он все про нее узнал?

Господи, да по машине же! Но тогда он должен был прийти домой. А он отчего-то начал с работы. Ах да, он пришел поздно, когда все сотрудники уже ушли, одна Варвара сидела. И сегодня будет караулить ее с утра, там от остановки как раз нужно идти через безлюдный скверик. Вот там-то он Ирину и поймает…

Ирина вспомнила страшные рысьи глаза, глаза прирожденного хищника, и вздрогнула. Но тут же сообразила, что у нее есть некоторое время. Пока убийца будет ждать ее возле офиса, она может кое-что разведать.

Карточка, что дала ей Алена, валялась на столе рядом с телефоном. Ну да, та самая, «Обеденный клуб», и эмблема в углу: круг, а в нем черный верблюд на сиреневом фоне. Интересно, при чем тут верблюд? Ест, что ли, много, еду впрок запасает?

Ирина набрала напечатанный на карточке номер, и хоть еще не было девяти утра, ей ответили:

– «Обеденный клуб», что хотите заказать? Но имейте в виду, курьер приедет только после девяти.

– Да я не заказать, я уточнить, – заговорила Ирина, – понимаете… у меня адрес поменялся, так вот…

– Какой номер вашей карты? – перебила ее девушка.

– Сто девяносто пять ноль ноль семь, – прочитала Ирина мелко написанные цифры.

– Так-так… – судя по всему, девушка искала в компьютере, – адрес, по которому вам доставляют еду… Малая Озерная улица, дом двенадцать, все правильно?

– Точно! – обрадовалась Ирина. – А я думала, там старый адрес! Значит, уже изменили!

– Что будете заказывать? Как обычно?

– Ой, я подумаю над заказом и вам перезвоню ближе к обеду, большое спасибо!

– Рада помочь, – девушка закончила разговор дежурной фразой и отключилась.

Ирина тут же нашла в телефоне карту и выяснила, что Малая Озерная улица находится на севере города, и метро там близко, так и называется «Озерки». А что, если… она сама не знала, зачем собирается ехать в такую даль, когда у нее и времени нету. Но, с другой стороны, она представила, как следователь Дятел смотрит на нее ничего не выражающими глазами и молчит.

Хотя нет, он же угрожал посадить ее в камеру. Но это она сама напросилась, тут же поняла Ирина, не нужно было ему хамить. Хотя он тоже хорош.

Ладно, сейчас не о нем нужно думать, с ним-то ничего не случится. А вот Ирину преследует убийца, которого нужно поймать. А для этого сначала хотя бы выяснить, кто же такой был тот убитый.

А вот интересно, Дятел знает, что это был мужчина? Конечно, узнал уже, небось, эксперты работают. Надо же, а ей ничего не сказал, как же, тайна следствия… Противный какой!

Осторожный голос внутри твердил, чтобы Ирина никуда не ездила, то есть не искала больше приключений на свою голову. В самом деле – вон потащилась на то место, где убили старуху, там-то ее и саму чуть не убили. Машину, опять же, жалко.

С другой стороны, не сидеть же сложа руки. Нужно как-то из этой ситуации, в которую она угодила из-за Гошки, выбираться.

Так что Ирина решила ехать в Озерки. Но хорошо бы взять хоть что-то для защиты. Оружия у нее никакого нет, даже баллончика нигде не завалялось. Хотя баллончик – это ненадежно. Того убийцу баллончиком вряд ли отпугнешь.

В прихожей на столике валялась книжка. Та самая, старинная, с заклинаниями. А что, если… если книжка эта не простая? Ведь помогло же заклинание там, в кабинете у следователя Дятла! Сначала он на нее сильно наезжал, а потом вдруг потерял к ней всяческий интерес.

Вообще-то все это полный бред, тут же поняла она. Ну да ладно, там, на месте, и проверим. И Ирина сунула книжку в сумку.

До Озерков она доехала без толкотни, в ту сторону по утрам народ не ездил. Перешла Выборгское шоссе и спустилась к озеру. Озер было всего три, они и дали название району и станции метро.

На пляже уже загорали, самые смелые отваживались купаться, хотя вода в конце мая даже в небольших озерах у нас ледяная. На большой поляне рядом с озером играли в мяч, дальше, в тени под деревьями, устроились молодые мамы с колясками и старички на раскладных стульях. Погода обещала быть теплой, народ расслаблялся вовсю, хотя день был рабочий.

Ирина миновала озеро и по узкой дорожке между заборами вышла на Большую Озерную улицу. Спросила у местной старушки, где Малая Озерная, и узнала, что та идет параллельно Большой. Дома раньше тут были все деревянные, с большими участками, и когда-то давно поселок Озерки считался хорошим дачным местом. Очень, кстати, популярным, даже Александр Блок описал его в своем самом знаменитом стихотворении – «Незнакомка». Теперь же вокруг был город, однако в Озерках не строили больших домов.

– Вот тут пройди, – старушка указала на двухэтажный деревянный дом, не огороженный забором.

Дом, судя по всему, был на несколько квартир, и владельцы не заморачивались никакой оградой – ходи кто хочет.

Ирина осторожно пробралась мимо веревок с сохнущим бельем, затем миновала стол в тени березы, за которым уже налаживались несколько не совсем трезвых индивидуумов играть в домино. И это с утра, в будний день… Они что тут – вообще не работают?

Тут Ирина вспомнила, что и сама-то в последнее время норовит от работы откосить, так что кто бы говорил.

Вот и Малая Озерная. Дома на ней были красивые, за высокими заборами, все новые. Ворота, естественно заперты, над ними камеры наблюдения, на самих воротах угрожающие надписи про охранное предприятие и про злую собаку.

Ирина решила искать двенадцатый дом самостоятельно, чтобы не вызывать подозрений, благо номера на домах были.

Восьмого дома не было видно из-за забора. Забор был высокий и высокохудожественный: по серому кирпичу были живописно разбросаны фрески – сказочные животные и птицы, как видно, архитектору хотелось самовыражения, и он вложил в этот забор всю душу.

Следующий, десятый дом горделиво высился на совершенно пустом участке. Дом выглядел современно – спереди сплошное тонированное стекло и какие-то металлические конструкции. Ни деревца, ни кустика, ни клумбы цветочной, только газон с подозрительно ровно подстриженной травой.

Ирина чуть притормозила, заглядевшись на дом, и тотчас же к воротам подбежал огромный черный доберман. Он не стал лаять, только повернулся боком и приподнял губу, показывая внушительный желтоватый клык.

– Все поняла. – Ирина поскорее прошла мимо.

И оказалась перед следующим домом, под номером двенадцать. Да, этот дом сильно отличался от всех остальных на этой улице. Начать с того, что забор был не железный, не кирпичный и даже не из плотно пригнанных досок.

Забор, точнее то, что от него осталось, был из полусгнившего штакетника, и непонятно, каким образом он еще держался в вертикальном положении. Самого дома не было видно, потому что за забором неприлично разрослись пышные кусты сирени. Сирень была белая и лиловая и одуряюще пахла.

Ирина подошла ближе и обнаружила в заборе хлипкую калитку, а на калитке висел старый, проржавевший железный почтовый ящик, на котором было написано когда-то белой масляной краской: «Улица Малая Озерная. Дом 12».

Вот он, нужный дом.

Но на калитке был ржавый амбарный замок. Ирина вытянула шею, заглянув через забор, и сквозь кусты увидела сам дом. То есть не дом, а то, что от него осталось. Провалившаяся, покрытая лишайником крыша, окна с выбитыми стеклами, кое-где забитые потемневшими от времени досками. Дверь, подпертая поленом. Да, жить в этом доме не стал бы самый распоследний бомж.

Очень странно. Ведь именно сюда регулярно заказывали доставку еды…

Ирина, однако, заметила, что амбарный замок не запирает калитку, а висит просто так, для видимости. Она осторожно приоткрыла ее и протиснулась в узкую щель. Прямо от калитки начиналась густая трава, новая, ярко-зеленая, и сухая, прошлогодняя, и в этих зарослях пролегала едва заметная тропа. Как будто человек проходил несколько раз и траву приминал.

Ирина пошла по следам, запуталась в кустах шиповника, собрала все прошлогодние репейники, обожглась крапивой и едва не провалилась в какую-то вонючую лужу.

Обойдя дом, она увидела сзади грядки, заросшие сорняками, и развалины сарая. А за сараем протекал небольшой ручей, и проложены были через него две довольно новые доски. Пройдя по этому импровизированному мостику, Ирина снова заметила забор.

Тут вообще не было калитки, просто выломаны несколько штакетин. Ирина пролезла в дыру и оказалась в узком безымянном переулке, недалеко от перекрестка.

Все ясно: таким путем мужчина, который здесь прятался, заметал следы. Как лиса, которая делает в своей норе обязательно два выхода. А может, и больше. Он получал здесь заказанную еду, а потом этим путем шел в свое тайное убежище…

Ирина отряхнула одежду и огляделась по сторонам.

В это время справа от нее раздалось тарахтение мотора. К перекрестку подъехал скутер, на котором сидел человек в яркой сиреневой куртке с логотипом фирмы «Обеденный клуб» – черный верблюд на сиреневом фоне. За спиной у курьера был большой сиреневый рюкзак с тем же самым логотипом. Голову его закрывал круглый черный шлем с затемненным стеклом.

Ирина машинально подумала, что курьер из «Обеденного клуба» привез еду тому человеку, который здесь скрывался, как регулярно привозил ее до того…

Но ведь тот человек уже несколько дней как убит. Кто же заказал сегодняшнюю доставку? И опять-таки, это же вовсе не Малая Озерная улица, а совсем другой переулок…

Сиреневый курьер остановился на перекрестке и огляделся по сторонам, повел головой из стороны в сторону, как хищная птица, высматривающая добычу.

И тут Ирина узнала это движение.

Точно так же поводил головой смуглолицый убийца с рысьими глазами. Его лицо было скрыто темным стеклом, но силуэт и движения были те самые, движения опасного хищника… Это он! Но как он ее нашел? Как вычислил?

И едва Ирина узнала этого человека – как он тоже заметил ее. Он нажал на педаль скутера и помчался к ней.

Ирина словно окаменела.

Она понимала, что нужно бежать, спасаться, – но тело не слушалось ее, она буквально превратилась в соляной столп, как жена библейского Лота.

Скутер неумолимо приближался к ней.

Убийца снял одну руку с руля, потянулся к поясу – и в его руке что-то ослепительно сверкнуло.

Ирина слышала, что в последнюю секунду перед смертью перед глазами человека проносится вся его жизнь, – но с ней ничего такого не произошло. Она видела только стремительно приближающийся скутер, человека с повадками опасного хищника и сверкающий предмет в его руке. Что это – нож? Пистолет?

Какая разница?

Это то, что принесет ей смерть…

И тут кто-то сильно дернул ее назад.

Ирина охнула и повалилась на траву. Скутер пронесся в двух шагах от нее, в воздухе мелькнула сверкающая молния, а в следующую секунду произошло что-то непонятное – перед скутером появилась катящаяся железная бочка, раздался грохот, скутер подлетел в воздух и упал на обочину, а его седок вылетел из седла, полетел в другую сторону и грохнулся посреди дороги.

В тот же самый момент из-за поворота вылетел грузовой пикап, резко затормозил, но все же задел бампером седока скутера.

Что произошло дальше, Ирина не разглядела, потому что чья-то сильная рука рывком подняла ее и потащила прочь. Они не бежали по дороге, а продирались через какие-то кусты, затем прошлепали через небольшое отвратительно пахнущее болотце, миновали помойку и, наконец, забежали в небольшой лесок, где Ирина плюхнулась прямо под елку, потому что ноги ее не держали.

– Передохни малость! – сказал кто-то, усаживаясь рядом.

Она скосила глаза и увидела рядом знакомого парня – того самого красавчика, похожего на Бреда Питта, который уже неоднократно вытаскивал ее из самых опасных ситуаций…

– Это снова ты? – пробормотала она, едва успев отдышаться. – Кто бы сомневался!

– Это вместо «спасибо, Антон»? Или хотя бы вместо «Привет, я рада тебя видеть?» – В голосе его как обычно звучала насмешка.

– Спасибо, – с трудом выдавила из себя Ирина и почувствовала, что ее бьет дрожь.

Она с трудом справилась с этой дрожью и, чтобы не молчать, проговорила:

– Который уже раз ты меня спасаешь? Вроде бы третий?

– Может быть, третий, но кто считает! Ты мне лучше скажи, что здесь делала?

«Вот так я все тебе и выложу!..» – подумала Ирина и покосилась на своего спутника.

Все-таки он симпатичный, и даже седая прядь ему идет. Только вот какой-то загадочный. И каждый раз оказывается в нужное время в нужном месте. Как это ему, интересно, удается? Ангелом-хранителем ее нанялся, что ли?

– Не хочешь говорить? – Антон тоже взглянул на нее искоса и усмехнулся. – Ну, не хочешь – и не надо. Я сам попробую догадаться. Не иначе, ты искала тайное убежище того человека, которого убили на Загородном.

– Как это ты догадался? – Ирина взглянула на Антона с удивлением и недоверием.

– Дело в том, что я тоже искал это убежище. И как мы с тобой только что убедились, его искал еще кое-кто.

При этих словах он оглянулся в ту сторону, где все еще валялся разбитый скутер.

Кстати, его седока уже не было видно.

– Ну, так что – ничего мне не хочешь рассказать? Ну ладно, твое дело! Не хочешь – и не надо. Все равно нам это убежище не найти. А у тебя, случайно, нет салфетки?

– Чего? – переспросила Ирина, удивившись такой неожиданной смене темы.

– Салфетки, желательно влажной.

– А зачем?

– Да понимаешь, у тебя на щеке грязь, так вот, если найдешь салфетку, можно попытаться ее оттереть…

– Ох… – Ирина смутилась, торопливо открыла сумочку, откуда тут же выпала старинная книга.

Ну да, она взяла ее с собой – по примеру Ляли, чтобы было чем отбиваться. Да глупости, вовсе не за этим, она и сама не знала, зачем прихватила книгу с собой. Просто эта история, которая началась со звонка следователя Дятла из-за машины и казалась поначалу обычной уголовщиной, теперь явно отдает мистикой. При чем тут мистика, Ирина пока не поняла, но что книга ей помогла пару раз – это точно. Так, может, довериться ей и делать, как книга велит?

Ирина потянулась было за книгой, но вспомнила, что у нее есть более срочное и неотложное дело, нашла в сумке зеркальце, заглянула в него и пришла в ужас. Грязь была не только на щеке, но и на подбородке, и даже на кончике носа.

Видно, это когда она упала… точнее, когда Антон повалил ее на землю… правда, он тем самым спас ее от убийцы, но зато теперь она выглядит как огородное чучело, еще неизвестно, что хуже…

– Да не переживай! – подал голос Антон. – Ничего страшного! Тебе даже идет!

– Что ты несешь! – огрызнулась Ирина и принялась оттирать грязь носовым платком.

Кое-как привела себя в порядок, заодно поправила волосы и только тогда наклонилась, чтобы поднять книгу.

Книга лежала на земле, раскрытая на случайном месте. Невольно Ирина прочла первые строчки на странице:

«Кора корявая, лошадь караковая, десятью кривыми травами тебя заклинаю, десятью кровавыми каменьями тебя заговариваю. Чтобы тебя, кора корявая, кровью заговоренной заговорить, чтобы тебя, лошадь караковая, водой ключевою заключить, водой ключевою, заклятою, над семью четвертою, над тремя девятою. Десятью травами тебя заклинаю, десятью каменьями заговариваю, огненным глазом, в темноту подземную зрящим…»

Ирина оторвала взгляд от загадочной книги, подняла его… и увидела сквозь деревья на деревенском доме выцветшую, выгоревшую на солнце табличку:

«Улица Карякова, дом шесть».

– Кто такой Каряков? – машинально спросила она.

– Понятия не имею, – Антон пожал плечами, – а что, это единственное, что тебя в данный момент интересует? Кроме собственной внешности, конечно.

Ирина взглянула на него украдкой и сразу все поняла. Он вовсе не вредный, просто в данный момент не знает, что сейчас делать. Так-то он смелый и решительный, вытащил ее из рок-клуба, опять же буквально силой заставил выскочить из машины перед тем, как она взорвалась, и сейчас тоже вовремя подоспел. Но вот как дальше действовать, он понятия не имеет. И от этого злится.

Самое умное в данной ситуации было не заводиться, а промолчать, что Ирина и сделала, даже головы не повернула.

Улица Карякова… надо же – как там в книге? Кора корявая, лошадь караковая… улица Карякова… случайно ли такое совпадение, такое созвучие?

– Ты думаешь, нам не найти его убежище? – проговорила Ирина задумчиво.

– А что? У тебя есть какие-то соображения? – спросил он, причем в голосе звучало явно недоверие, даже сарказм.

Ну как же, какие у нее, блондинки, могут быть соображения? Хотя она вовсе и не блондинка, а средне-русая, и чуть-чуть золотистого оттенка мастер прибавляет, когда красит. Но разве нормальный мужчина поймет такие тонкости?

– Есть, – призналась Ирина. – Вот это – дом шесть, значит, десятый дом должен быть чуть подальше, сразу после восьмого… – И она пошла по обочине.

– Десятый дом? – переспросил Антон. – А почему именно десятый? И почему на этой улице?

– Лучше не спрашивай! – отмахнулась от него Ирина.

И правда, совершенно нет времени растолковывать ему заговор в книге. Во-первых, он не поймет, она и сама-то ничего не понимает, во-вторых – не поверит. А когда мужчина чего-то не понимает, он еще больше злится. Некогда с ним пререкаться.

– Если не хочешь – оставайся здесь, я сама пойду! – Ирина направилась вдоль улицы.

– Кстати, ты только что сказала «его убежище», – проговорил Антон, догоняя ее. – А ведь считается, что на Загородном проспекте убили женщину…

Ирина быстро взглянула на него и успела перехватить хитрую усмешку. Значит, для него это не секрет. Нет, все-таки этот Антон – человек с двойным дном…

Тем временем они подошли к дому номер десять по улице Карякова.

Это оказался не обычный жилой дом, а длинное одноэтажное бревенчатое строение с несколькими входами. Над воротами висела яркая вывеска:

«КОНЮШНЯ «ЭДЕЛЬВЕЙС».

Возле дальнего конца здания шла высокая рыжеволосая женщина в сапогах для верховой езды.

– Что, ты хочешь сказать, что он прятался в этой конюшне? – недоверчиво спросил Антон.

– Я тебя не заставляла за мной идти! – огрызнулась Ирина. Она дождалась, пока рыжая женщина скрылась за углом конюшни, и вошла в ворота.

К центральной двери вели широкие ступени, по сторонам от нее были еще несколько дверей, над которыми висели таблички с изображениями лошадей. На одной табличке лошадь была серая, в светлых пятнах – кажется, таких лошадей называют серыми в яблоках, на другой – черная. Ирина знала, что такая масть называется вороной. Но на этом ее познания в мастях лошадей заканчивались.

Ирина вспомнила странные строчки, которые привели ее к этой конюшне:

«Кора корявая, лошадь караковая…»

– Антон, – повернулась она к своему спутнику. – А ты, случайно, не знаешь, какая лошадиная масть называется караковой?

– А зачем тебе?

– Значит, не знаешь…

– А вот и знаю! Караковая лошадь – это темно-гнедая, с черными гривой и хвостом и рыжими подпалинами…

В голосе Антона прозвучало типичное самодовольство нормального мужчины, который может блеснуть своими познаниями перед симпатичной девушкой.

– Вот такая, что ли? – Ирина показала ему на картинку над одной из дверей.

– Точно, именно такая.

– Значит, нам нужно сюда… – Ирина подошла к двери.

Но, как и следовало ожидать, эта дверь была заперта на кодовый замок.

– Может, ты и код знаешь? – в голосе Антона против его воли прозвучала насмешка.

– Может, и знаю… – ответила Ирина, скромно потупив глаза.

Она снова вспомнила слова старого заклятья: «…Водой ключевою заключить, водой ключевою, заклятою, над семью четвертою, над тремя девятою…»

Над семью четвертою… Ирина нажала на клавиатуре цифры семь и четыре. Над тремя девятою… три и девять…

Раздался негромкий щелчок, и дверь открылась.

Ирина покосилась на Антона.

Честное слово, у него от удивления отвисла челюсть! А она уже и удивляться перестала. Работает книжечка, работает! А как уж она это делает – Ирина потом выяснит.

– Ну что – так и будешь пялиться на дверь, или уже пойдем? Эй, я тебе говорю!

– Как ты это сделала?

– Долго объяснять! Пойдем, наконец?

– Пойдем! – Антон опомнился и шагнул вперед, но еще долго недоверчиво косился на свою спутницу.

За дверью оказался длинный полутемный коридор, по обеим сторонам которого располагались невысокие решетчатые воротца. За этими воротцами раздавались мерное дыхание, ритмичный хруст и редкое всхрапывание. Из-за некоторых ворот выглядывали лошади, с любопытством рассматривая незнакомых людей.

В коридоре никого не было, и никаких звуков, кроме лошадиного всхрапывания не было слышно.

– Конюшня, она и есть конюшня, – заговорил Антон, оправившись от удивления. – Это – стойла…

– Да уж я как-нибудь догадалась! – фыркнула Ирина. – Понятно, что стойла, а не кабинки для переодевания…

– Очень странное убежище…

– Напротив, здесь кроме лошадей никого нету, – возразила Ирина, – а лошади никому не расскажут. Наверное, ухаживает за ними кто-то, но этот человек должен быть в курсе…

– Так ты думаешь, здесь и прятался Сергачев?

– Сергачев? – переспросила Ирина. – О ком ты говоришь? Кто такой Сергачев?

– Ну, тот человек, которого убили на Загородном проспекте.

– Ты о нем подозрительно много знаешь. Тебе не кажется, что пора и мне о нем рассказать?

– Ты тоже могла бы мне кое-что сообщить… по-моему, ты тоже знаешь гораздо больше, чем говоришь…

«Не хочешь говорить – как хочешь, – подумала Ирина, – но я тоже не собираюсь язык распускать. Никому не доверяю теперь…»

И тут Ирина увидела в конце коридора тускло светящийся темно-багровый огонь. Круглый темно-красный светильник смотрел на них с Антоном, как огромный огненный глаз.

Она снова вспомнила заклятье:

«…Огненным глазом, в темноту подземную зрящим…»

– Нам туда! – Ирина показала на красный светильник и уверенно зашагала вперед.

На этот раз Антон не стал с ней спорить, ни о чем не стал ее спрашивать – после фокуса с цифровым замком он верил ей безоговорочно.

Они дошли до конца коридора.

Там к стене был прикреплен фонарь, темно-красным светом разгонявший полутьму конюшни.

– И что дальше? – Антон покосился на Ирину.

Снова вспомнила Ирина слова из старинной книги – «огненным глазом, в темноту подземную зрящим…»

Вот же он, огненный глаз!

А где же подземная темнота?

Ирина подошла к фонарю.

Свет его падал на земляной пол, усыпанный сенной трухой. В одном месте, прямо под фонарем, трухи было как будто поменьше. Почему бы это? Ирина наклонилась, смела труху в сторону – и увидела в полу квадратный люк.

– Помоги! – бросила она Антону.

Он не стал подшучивать над ней, опустился на колени, осмотрел люк и нашел незаметное, утопленное в крышке кольцо. Подцепил его, потянул – люк со скрипом открылся, под ним оказалась уходящая в темноту деревянная лестница.

– Ну что – полезем туда?

Антон быстро взглянул на Ирину, хотел что-то сказать, но передумал. Вместо этого он начал осторожно спускаться по лестнице.

Ирина последовала за ним.

В последний момент она опустила за собой крышку люка, и в это время услышала, как одна из лошадей испуганно заржала. Ирина выглянула в просвет люка. Ей показалось, что в дальнем конце коридора мелькнула какая-то фигура, но, возможно, это была просто игра света и тени.

Крышка люка опустилась. Стало темно, и Антон включил свой телефон в режиме фонарика. Призрачный голубоватый свет вырвал из темноты деревянные ступени, затем – дощатый пол. Лестница кончилась, они еще немного прошли по прямому узкому коридору и оказались перед дверью.

Антон толкнул дверь. Она была не заперта.

Они оказались в темной комнате. Антон осветил стены рядом с дверью и нашел слева выключатель. Под потолком вспыхнул матовый плафон, и комнату залил теплый желтоватый свет.

И в то же мгновение дверь у них за спиной захлопнулась.

– Это еще что такое?

– Сквозняк, наверное…

– Какие здесь сквозняки? – Ирина метнулась к двери, попыталась открыть ее – но дверь была заперта. Больше того – изнутри на ней не было ни ручки, ни замочной скважины.

– Ну вот мы и доигрались… – проговорила Ирина упавшим голосом. – Не зря эта дверь была открыта. Мы сами зашли в ловушку. Что теперь делать?

– В первую очередь не впадать в панику, – ответил Антон. – Здесь явно должен быть какой-то выход.

Ага, как всегда, решил взять руководство на себя. Как всякий нормальный мужчина. Уверенно так сообщает, что выход есть. Вот с чего он взял?

Ирина огляделась.

Комната была небольшая, около восьми квадратных метров. Возле одной стены была узкая койка, застеленная грубым темно-красным одеялом, возле другой – стол и два стула. На столе стоял электрический чайник. В углу поместилась маленькая душевая кабинка.

– Да, похоже, здесь и было его убежище! – проговорил Антон, закончив осмотр помещения.

– Да уж, не слишком уютно… хорошо бы как можно быстрее отсюда выбраться.

– Спартанская обстановка! Неужели он провел здесь пять лет? – протянул Антон.

– Пять лет? – переспросила Ирина. – Почему именно пять?

– Ну, это довольно долгая история…

– А я никуда не тороплюсь! И давно хочу узнать подробности этой истории! Кто такой Сергачев и кто такой ты, наконец? Каким образом ты замешан в этой истории?

– Я тебе непременно все расскажу, обещаю, но сейчас у нас есть более спешное дело… для начала нам нужно найти выход отсюда… и еще кое-что…

– О чем это ты?

– Раз уж мы нашли это убежище, нужно как следует его осмотреть. Вдруг мы найдем еще что-то…

– И что ты рассчитываешь здесь найти? Пустую посуду? Использованные трамвайные билеты? Лично я хочу одного – как можно быстрее выбраться из этой ловушки!

Ирина пыталась призвать себя к порядку – все равно толку не будет, если они сейчас разругаются, но сердце у нее просто замирало от страха. Никто пока что ей не угрожал, никто на нее не покушался, но она всей кожей чувствовала опасность. Неужели она зря доверилась книге, и та привела ее в ловушку?

Разумеется, этот упрямец Антон не ответил на ее выпад. Он действительно принялся внимательно обследовать комнату, сантиметр за сантиметром.

Впрочем, как уже сказано, комната была невелика и очень скудно обставлена, так что даже самый тщательный обыск не должен был занять много времени.

Ирина уселась за стол, достала из сумки старинную книгу и опять открыла ее на случайном месте. Книга уже не раз выручала ее в трудных ситуациях, вдруг она и сейчас поможет?

Выцветшие бурые буквы, как всегда, складывались в непонятные ритмичные строчки.

«Кобыла караковая о четырех ногах, о четырех ногах, под червленой попоной…»

Опять про караковую лошадь! Тот, кто писал эту книжку, явно предпочитал эту масть всем другим… правда, на этот раз смысла еще меньше, чем прежде. Лошадь о четырех ногах! Как будто бывают другие! А что значит «червленая»?

– Антон, – спросила она, – «червленая» – это какая?

– Червленый цвет – это темно-красный, – ответил Антон, который в это время тщательно простукивал стены комнаты. – Примерно такой, как это одеяло…

– Все-то ты знаешь… – Ирина снова заглянула в книгу.

«…о четырех ногах, под червленой попоной, под одной твоей ногой воля вольная, под другой – доля дольная, а под третьей твоей ногой крест сверкающий, крест святой из Царя-города…»

– Нет, не найти! – проговорил Антон, выходя на середину комнаты. – Как говорится, трудно найти черную кошку в темной комнате, особенно если ее там нет.

– А вообще, что ты ищешь? Конечно, кроме выхода из этой комнаты?

– Ну, вообще-то я ищу крест… но, честно говоря, я не очень рассчитывал его найти.

– Крест? – переспросила Ирина и продекламировала:

– Крест святой из Царя-города…

– Да, этот крест из Константинополя, то есть из Царьграда… – подтвердил Антон. – А откуда ты это знаешь?

– Да я ничего не знаю ни о каком кресте. Это я в своей книжке прочитала… тут еще про караковую лошадь о четырех ногах под червленой попоной… ты еще сказал, что червленый цвет – это примерно как это одеяло?

– Ну да…

– Слушай, я, кажется, знаю, где твой крест!

– Откуда ты это можешь знать?

– Вот из этой книжки!

– Что за ерунда! – отмахнулся он.

И посмотрел еще так жалостливо, как на маленькую неразумную девочку.

– Так… – медленно начала Ирина, – а скажи, пожалуйста, с какого перепуга я тогда тебя сюда привела? Ведь именно эта книжка помогла мне найти конюшню, и открыть кодовый замок, и найти вход в это убежище… хотя лучше бы мы его не нашли!

– Ты меня разыгрываешь!

– Ага, больше мне делать нечего! Как раз сейчас самое время! Еще может скажешь, что я с тобой флиртую? Кокетничаю? Нарочно все придумываю, чтобы твой интерес вызвать?

– Ну… такого я, конечно, не думаю, – Антон пошел на попятный. – Ну и что на этот раз говорит твоя волшебная книжка?

Антон пытался произнести эти слова с насмешкой, но против его воли голос звучал серьезно. Наверное, решил с ней не ссориться.

– Лошадь о четырех ногах с червленой попоной – это тебе ничего не напоминает?

– У любой лошади четыре ноги… – машинально ответил Антон и уставился на кровать.

– Ты сам сказал, что это одеяло – червленое. У кровати четыре ноги, и это одеяло – чем не попона?

– Ну это же бред…

– А почему бы не проверить?

– Где там нужно проверять?

– Подожди… как тут сказано… «а под третьей твоей ногой крест сверкающий, крест святой из Царя-города…»

Антон отодвинул кровать в сторону и опустился на колени.

– Смотри-ка, под ножками кровати более свежая краска… такое впечатление, что здесь что-то закрашено…

Антон порылся в карманах и достал оттуда складной швейцарский нож. Выдвинув одно лезвие, он поскреб краску на полу.

– Смотри-ка, под краской действительно кое-что спрятано! Посмотри-ка!

Ирина подошла к нему и пригляделась к полу. На том месте, где только что стояла ножка кровати, в пол был завинчен небольшой винт или шуруп.

Среди многочисленных лезвий швейцарского ножа нашлась отвертка, Антон вставил ее в шлиц винта и начал его отвинчивать.

Когда он сделал два или три поворота, раздался едва слышный щелчок, и тут же послышалось негромкое шипение.

– Что это? – испуганно спросила Ирина, невольно понизив голос.

На этот раз и Антон, всегда невозмутимый, выглядел испуганным.

– Это газ, – проговорил он, внимательно прислушиваясь. – Сюда начал поступать газ…

– Но я не чувствую никакого запаха!

– И не почувствуешь. Это азот, он ничем не пахнет.

Вопрос, откуда он знает, что это именно азот, Ирина сочла в данный момент неуместным.

– Но азот, кажется, не ядовит… он же содержится в воздухе… – она вспомнила школьные уроки химии.

– Содержится, – кивнул Антон. – Но при слишком высокой концентрации азота в воздухе дыхательный центр в мозге отключается, и наступает смерть от удушья.

– И ты так спокойно об этом говоришь? Сделай же что-нибудь! Завинти этот чертов винт обратно!

– А я, по-твоему, что делаю? – Антон действительно торопливо завинчивал винт на прежнее место. Однако из этого ничего не выходило – видимо, винт был рассчитан на однократное использование, или Антон, отвинчивая его, сорвал мягкую резьбу. Как видно человек, который все это устроил, сделал это намеренно.

– Что же делать?! – воскликнула Ирина и снова взглянула на злополучную книгу.

На этот раз ее подсказка завела их в тупик. В смертельную ловушку.

Она почувствовала головокружение.

Неужели это все? Неужели ее жизнь закончится в этом душном подвале, рядом с малознакомым, хоть и симпатичным парнем? Да что же это за напасть такая, в последнее время несчастья сыплются на нее как из рога изобилия!

Антон что-то ей говорил, она видела, как шевелятся его губы, но его слова плохо доходили до Ирины, как будто между ними было толстое стекло, к тому же мутное, давно не мытое, потому что лицо Антона она тоже видела нечетко.

– Эй, ты что? Не отключайся!

Ирина сделала над собой усилие, переспросила:

– Да, извини, что ты говоришь?

– Что там было сказано в твоей книге?

– Зачем это тебе? Век бы ее не видать, эту книгу… мы из-за нее погибнем…

– Не опускай руки! Повтори – что там было сказано?

Ирина сосредоточилась и продекламировала, стараясь ничего не перепутать:

– Под одной твоей ногой воля вольная, под другой ногой – доля дольная, а под третьей твоей ногой крест сверкающий, крест святой из Царя-города…

– Так, под одной ногой мы уже проверили…

– И ничего хорошего из этого не получилось!

– Но все же нужно проверить под другими… возможно, мы неправильно отсчитали…

Антон передвинулся к тому месту, где стояла вторая ножка кровати, поскреб пол лезвием своего ножа – и нашел под слоем свежей краски еще один винт.

Он начал выворачивать его.

– Не делай этого! – вскрикнула Ирина. – Остановись! Мало тебе первого винта…

– Ну, хуже уже вряд ли будет…

Антон вывернул винт до конца – и часть доски отскочила, как крышка шкатулки. Под ней оказался неглубокий проем. Антон запустил в него руку и вытащил замшевый мешочек.

– Неужели это то, что я думаю…

Он перевернул мешочек – и на ладонь его выпал крест.

Довольно большой крест из красноватого золота, украшенный сверкающими камнями и миниатюрными эмалевыми вставками с изображениями святых.

– Это он! – воскликнул Антон восторженно. – Я нашел его! Мы нашли его!

– Что это ты так обрадовался? Красивая вещица, конечно, но хочу тебе напомнить…

– Красивая вещица? – передразнил ее Антон. – Да ты не понимаешь, что это такое! Этот крест привезли из Константинополя в шестнадцатом веке! Он принадлежал царю Борису Годунову!

– Да хоть Ивану Грозному! – закричала Ирина. – Ты, кажется, забыл, что мы заперты в подземном бункере и к нам поступает смертоносный газ? Мы умрем через несколько минут, а ты так радуешься какой-то золотой побрякушке!

– Побрякушке? – в глазах Антона полыхнул огонь. – Да за эту вещь столько людей убили… – Он замолчал, наткнувшись на ее пристальный взгляд.

А во взгляде ее было недоверие. И подозрения ее вспыхнули с новой силой. Кто он такой? Ишь как обрадовался, что крест нашел, прямо облик человеческий потерял! Еще бы, крест-то, наверное, дорогой, если такой старый. Больших денег стоит.

Стало быть, Антон его давно искал. Для того и за ней таскался, думал, что она его к кресту приведет. Все так и вышло. Ишь какой стал, голос прямо дрожит от жадности.

– Извини, просто я так долго искал его… – Антон провел рукой по лицу и спросил обычным голосом: – Напомни, что там еще сказано в твоей книге?

Ирина решила, что все зря, но все же сосредоточилась и проговорила, стараясь не перепутать слова заклятья:

– Под одной твоей ногой воля вольная, под другой ногой – доля дольная, а под третьей твоей ногой крест сверкающий, крест святой из Царя-города…

– Так, насчет креста твоя книга не соврала… значит, будем надеяться, что и в остальном тоже… доля дольная… ну да, мог бы и сам догадаться – дольная доля – это участь всех обитателей дольнего, то есть нижнего мира, смерть…

– Вот обрадовал-то!

Ирина пыталась язвить, чтобы не впасть в панику.

– Но тогда под третьей ногой должна быть вольная воля, то есть – выход из этой западни!

Антон еще немного сдвинул кровать и наклонился над тем местом, где прежде стояла третья ножка.

Там тоже был незаметный со стороны винт.

Он начал выворачивать его.

– Может, не надо? – вздохнула Ирина. – Вдруг случится еще что-то ужасное…

– У нас нет другого выхода! – отмахнулся от нее Антон и повернул винт еще раз.

До чего все мужчины похожи! Вот вечно им надо на своем настоять. Но Ирина больше не стала спорить. Голова у нее кружилась, в глазах начало темнеть.

Еще один оборот винта. Снова раздался щелчок.

Ирина замерла… и вдруг дверь комнаты приоткрылась.

– Ура! – воскликнул Антон. – Вот видишь, твоя книга не подвела! А кстати, откуда она у тебя?

– Потом, все потом… сейчас – скорее выйдем отсюда… Нашел время вопросы задавать…

Про себя она решила, что, пока не выяснит у него всю подноготную про крест и про него самого, ничего рассказывать не станет. С ним нужно держать ухо востро.

Ирина бросилась к двери, но пол уплыл у нее из-под ног, и она упала. Точнее, мягко опустилась на пол, покрытый трухой.

Антон без лишних слов подскочил к ней, поднял на руки и вынес в коридор.

– Не надо… я сама… – бормотала Ирина.

– Помолчи!

Только отойдя на десяток шагов от потайной комнаты, Антон остановился и спросил Ирину:

– Ну как, дальше сможешь сама идти?

– Смогу, конечно…

Ирина встала на ноги и медленно, неуверенно пошла вперед по коридору. Антон поддерживал ее за локоть. Скоро они поднялись по лестнице, Антон открыл крышку люка, и они выбрались наверх, причем Ирину он пустил первой и поддерживал сзади, хотя ей это и не очень нравилось.

Гнедая лошадь в ближнем стойле тихонько заржала, словно приветствуя старых знакомых. Воздух конюшни показался Ирине свежим, как в сосновом лесу.

Она опустилась на пол и проговорила слабым голосом:

– Передохнем немножко…

– Конечно, – кивнул Антон и отошел в сторону, чтобы принести ей свежей соломы под голову.

Гнедая лошадь снова заржала – на этот раз тревожно, как будто хотела о чем-то их предупредить. Антон хотел что-то сказать, но тут за спиной у него мелькнула какая-то тень, и он упал лицом вниз на усыпанный сеном пол конюшни.

В просторной трапезной Новодевичьего монастыря было пусто. Только вдовствующая царица Ирина, ныне, после смерти Федора Иоанновича – инокиня Александра Федоровна, сидела в углу трапезной на простой скамейке, да брат ее, Борис Годунов, расхаживал из угла в угол, как дикий зверь в клетке.

– Боренька, друг мой! – проговорила Ирина, сжав руки. – Не убивайся так, бог милостив, не оставит он нас без помощи!

– Тебе хорошо говорить, тебя никто не тронет. Доживешь век свой в монастыре, молясь за упокой Федора. А против меня большие бояре давно злобу держат. Братья Романовы крови моей хотят, сами на трон метят, да князь Мстиславский с ними сговорился… думой боярской они вертят как хотят, а без думы мне престола не видать…

– Да кому же и править, как не тебе? Феденька на смертном одре тебе скипетр завещал…

– Завещать-то он завещал, да духовную подписать не успел, а на словах мне никто не верит!

В сенях послышались торопливые шаги, в трапезную вбежал родич Годунова Семен Сабуров.

– Беда, брат Борис! Большая беда!

– Да что такое? Говори уж прямо, не томи! И так уже я тут истомился!

– Боярин, князь Мстиславский, собрал московский народ, и служилых людей, и купцов, и простолюдинов, требует, чтобы сей же час целовали крест думе…

– Что удумали, злодеи! – ахнула вдовствующая царица. – Хотят без царя жить? Хотят, чтобы вся власть у них, у бояр, была? Да где такое видано?

– Видно, не смогли между собой поладить, – проговорил Годунов. – Братья Романовы себе престол заполучить хотели, Мстиславский сам на него зарился, а тут еще Богдан Бельский из ссылки воротился, тоже воду мутит… не иначе, он такое удумал – не избирать царя, а править всей думой…

– Что же делать, братец?

– Мне сейчас в Москву ехать нельзя, не ровен час, бояре меня схватят. Сами казнить не решатся, так натравят на меня людей, а потом скажут – народ озлился да затоптал Годунова…

– Тогда и нам всем конец! – проговорил Сабуров.

– А хоть кто-то за меня перед народом слово молвит?

– Патриарх Иов за тебя заступается да всем священникам по церквам велит молиться за царицу Ирину и за тебя.

– Патриарх верный мне человек, да много ли он может? С большими боярами ему не сладить! Вот что, поезжай обратно в Москву да смотри и слушай, что там творится!

Едва Сабуров покинул трапезную, Борис хлопнул в ладоши.

Тут же вбежал слуга Микола, поклонился.

– Что угодно, государь боярин?

– Принеси мне ту шкатулку… ну, ты знаешь!

Микола тут же исчез. Не прошло и десяти минут, как он снова вбежал, в руках у него была палисандровая шкатулка.

Едва Микола вышел из трапезной, Борис открыл шкатулку, достал оттуда книжицу, раскрыл ее на середине и принялся читать:

– Море яремное, затворенное, мрамор-камень замурованный, зачарованный, сотвори чудо несравненное, отвори мне ворота заговоренные! Отвори горницу потаенную…

– Боря, друг мой, что такое ты читаешь? – испуганно проговорила царица. – Это ведь чародейство… это ведь грех великий!

– Аринушка, сестра моя милая, – отозвался Борис. – Не осталось у нас с тобой друзей, не осталось помощников. Злые люди против нас восстали, хотят нашей погибели. Так что нет более для нас греха! Нужно спасаться, как получится!

– Боренька, свет мой, бог милостив! Не оставит он нас в беде! Поможет!

– Господь помогает только тому, кто сам себе помочь хочет! – отрезал Борис и снова принялся читать заклинания.

Ирина опустила голову.

В трапезной начало темнеть.

Вдруг откуда-то из-за монастырских стен донесся приближающийся шум – словно звук морского прибоя.

– Что там? – испуганно проговорила Александра Федоровна.

– Не иначе, бояре с войском пришли! – мрачно ответил ее брат.

Дверь трапезной снова отворилась, вбежал Семен Сабуров. Лицо его сияло

– Что ты принес, братец? – нетерпеливо проговорил Годунов. – Худые вести?

– Нет, брат, хорошие!

– Тогда говори, не тяни!

– Патриарх Иов вывел московский народ из церквей, привел его сюда, к Новодевичьему, чтобы просить тебя принять из его рук царский венец. Всякого звания люди пришли – и дворяне служилые, и купцы торговые, и простой черный народ… все стоят перед монастырем, просят твою милость выйти, просят тебя на царство!

– А бояре?

– Большие бояре не пришли, в Кремле сидят, а меньшие – пришли с патриархом.

– Видишь, Боря, господь нас не оставил! – вдовствующая царица подошла к брату, перекрестила его. – Иди к народу!

Годунов в сопровождении Сабурова вышел из трапезной, прошел на высокое крыльцо, огляделся.

Монастырский двор был полон. Людское море шевелилось и гудело. В толпе виднелись дорогие кафтаны знати, блестящие шлемы служилых людей, серые армяки простонародья. Впереди, в окружении приближенных, стоял патриарх Иов – седая борода, голубые выцветшие глаза, простая ряса, надетая вместо пышного патриаршего облачения.

При появлении Бориса по площади пробежал вздох:

– Годунов! Годунов!

– На колени! – воскликнул Иов высоким звучным голосом – и вся человеческая масса в едином порыве упала на колени.

– Государь Борис Федорович! – выкрикнул патриарх со слезой в голосе. – Весь народ московский пришел просить тебя на царство! Услышь просьбу нашу! Только на тебя надеемся!

Борис оглядел площадь. Все присутствующие были охвачены единым порывом – патриарх ли постарался, сам ли народ хотел прекратить междуцарствие и обрести, наконец, государя.

Но момент еще не пришел.

Опытный властитель дум, Годунов шагнул вперед и воскликнул своим красивым голосом:

– Люди московские! Служилый люд, торговые купцы! Хрестьяне! Никогда, даже в мыслях своих, не посягал я на превысочайший царский чин! Служить природному государю – вот моя забота! Вот к чему милостивый господь меня приспособил! Вот чему посвятил я жизнь свою от младых ногтей! Не просите меня – ни за что не воссяду на священный московский престол!

По площади пронесся единый вздох разочарования, сменившийся плачем и криками:

– Смилуйся, государь Борис Федорович! Просим тебя всем миром – согласись на наши моления! Никого другого не хотим царем – только тебя, отец наш и заступник! На коленях тебя просим! Прими из наших рук венец царский!

Борис снова оглядел площадь – и обмотал шею цветным платком, воскликнул:

– Нет, люди добрые, не просите! Скорее удавлюсь этим платком, нежели воссяду на престол Ивана Калиты!

– Смилуйся! – завопила вся толпа. – Не оставляй нас своим попечением! Просим тебя все, как один!

Годунов снова оглядел людей, увидел красные от крика лица, текущие по щекам слезы.

Пожалуй, теперь время наступило. С таким воодушевлением народным великие бояре ничего не смогут поделать. Перед ним смирятся и надменные Романовы, и гордый Мстиславский, и старый интриган Бельский…

– Хорошо, люди добрые! – воскликнул Борис с чувством. – Не могу против вашей воли пойти! Быть по сему, принимаю царский венец, против воли своей принимаю! Помните – не хотел я царства, только на ваши моленья согласился!

– Помним, и вечно помнить будем! – ответил за всех премудрый патриарх Иов.

Ирина ахнула и подняла голову.

Над Антоном стоял худощавый смуглый мужчина с узкими рысьими глазами. Его голова была забинтована, но он по-прежнему излучал злую, опасную силу.

– Ты?! – тихим, безнадежным голосом проговорила Ирина.

– Я, – убийца улыбнулся одними губами, рысьи глаза оставались холодными и беспощадными.

Ирина попыталась отползти в сторону, но убийца схватил ее за волосы, подтащил к опорному столбу, поддерживающему крышу конюшни, привязал к этому столбу веревкой, чуть отступил в сторону, словно любуясь делом своих рук.

– Да кто ты такой? – Ирина повысила голос. – Что тебе от меня… от нас нужно? Откуда ты свалился на мою голову?

– Я пришел восстановить справедливость! – проговорил убийца, вскинув голову и свысока взглянув на Ирину. – Я пришел воздать каждому по делам его! Пришел заплатить каждому его монетой! Мне отмщение, и аз воздам!

– Что ты такое несешь? За что ты мне хочешь отплатить? Я тебе ничего не сделала! Я тебя вообще никогда прежде не видела! Знать тебя не знала! Чего ты ко мне привязался?

Она поняла, что на этот раз никто ее не спасет, потому что Антон лежит без движения, может, он вообще умер.

Неожиданно для себя Ирина перестала бояться.

– Я пришел, чтобы исполнить библейскую заповедь – око за око, зуб за зуб! Я пришел заплатить за смерть своего брата!

– Что? Какого еще брата? Я знать не знаю твоего брата! Вообще понятия не имею, кто он такой!

– Знаешь или не знаешь – но ты заплатишь за его смерть! Я внес тебя в свой список… В этом списке все, все, кто так или иначе причастен к его смерти… Я пять лет искал, я ждал пять лет, пять бесконечно долгих лет. Он думал, что сумеет уйти от моей мести, сумеет спрятаться. И да, пять лет он удачно скрывался. Но я был терпелив, о, я умею ждать! И звезды были ко мне благосклонны, потому что месть – это святое. За брата я должен убить не только того, кто лишил его жизни, я убью еще многих и многих, я залью кровью этот город, город, который пять лет давал пристанище убийце моего брата!

– Постой! – закричала Ирина. – Послушай, тот, кто убил твоего брата, это он прятался здесь, в конюшне? Ну да, ты его убил, но при чем тут я? Я никогда в жизни его не видела, я даже не подозревала о его существовании, я не помогала ему прятаться, с какой стати тебе убивать меня?

Убийца ее, однако, не слушал. Глаза его сверкали лихорадочным, безумным огнем. Он что-то прошептал, достал из-за пазухи длинный кривой нож и шагнул к Ирине, занес нож…

Ирина выставила вперед руки в жалком, молящем жесте. Но тут же опомнилась. Она не будет его ни о чем умолять, не будет унижаться, тем более что это не поможет. Она завертела головой, задергалась в своих путах.

Вдруг перед ее глазами всплыли неровные выцветшие строчки старинной книги, сложились в странные, бессмысленные слова, и она забормотала:

– Иду я по чистому полю, навстречу мне семь бесов с полубесами, семь духов с полудухами, все черные, аки ночь, все злые, аки диавол, все нелюдимые, аки нощь темная.

Идите вы, бесы с полубесами, духи с полудухами, к лихому человеку, держите его на крепкой привязи, чтобы я от него была цела и невредима на пути и дороге, во дому и в лесу, в чужих и в родных, во земле и на воде, на пиру и на обеде, в свадьбе и в беде.

Мой заговор долог, как ночь зимняя, слово мое крепко, как узел заговоренный, кто это слово не послушает, кто супротив него слово скажет или дело сделает, ино быть во всем наиново, по худу, по добру, как во преди сказано…

Убийца споткнулся, нож выпал из его руки, глаза удивленно расширились.

– Что… что такое? – прошипел он, глядя на упавший нож. – Не может быть…

Он наклонился, чтобы поднять нож, но тот скользнул в сторону, как живой, и провалился в щель между половицами.

– Черт! – убийца снова с ненавистью взглянул на Ирину и потянулся руками к ее горлу.

Ирина повысила голос:

– На велик я день родился, тыном железным огородился, пошел я к злому лихому человеку, он хотел ломать мои кости, хотел щипать мое тело, топтать меня ногами, пить мою кровь. Солнце мое ясное, звезды светлые, небо чистое, море тихое, все вы стойте тихо и кротко, так бы кроток и тих был злой лихой человек, во все дни, во все часы, в нощи и полунощи.

Как желтый воск горит и тает от лица огня, так бы горело и таяло сердце у злого лихого человека. Как ледяной студенец льет холодную воду во все дни и во все ночи, так бы текло у него сердце, и чтобы не было в руках у него силы, чтобы злое мне сделать, напусти лютый страх на злого лихого человека. Как дверь к косяку крепко притворяется, так бы мои слова к нему притворились во все дни, во все часы, во дни и в ночи, в полдень и в полночь…

Руки злодея, только что тянувшиеся к горлу девушки, упали вдоль тела, как плети. Он ахнул, попятился, удивленно взглянул на свои руки, потом на Ирину.

– Да ты, никак, заговоренная? – проговорил вполголоса. – То-то я два раза пытался тебя убить – и оба раза мне что-то мешало… нет, я доведу это дело до конца! Если я сам не могу тебя убить – я убью тебя чужими руками… или ногами! – он плотоядно усмехнулся, отошел от Ирины, направился к стойлам.

Ирина подумала, что в те, прошлые разы, не было никакой мистики, ей помогли живые люди, сначала бомжиха Ляля, а потом – Антон. Но теперь Ирина окончательно убедилась, что имеет дело с сумасшедшим, с опасным безумцем, для которого не существует человеческой логики, не существует причин и следствий. Он твердо намерен убить ее – и добьется этого, так или иначе.

Но, может быть, именно из-за своего безумия этот злодей чувствителен к гипнотической бессмыслице средневековых заклинаний…

Воспользовавшись недолгой паузой, Ирина попыталась развязать веревку, которой была привязана к столбу, но ничего не получилось, маньяк затянул узлы намертво.

Она взглянула на Антона.

Он не был связан, и, если бы он пришел в себя – у них появился бы какой-то шанс… но Антон по-прежнему не подавал никаких признаков жизни. Он лежал вниз лицом, из раны на затылке сочилась кровь, на полу натекла уже целая лужа.

Ирина подумала, что, раз кровь все еще течет из раны, значит, Антон жив, сердце его бьется. Однако это не поможет ей избавиться от злобного безумца… Он непременно убьет ее, а потом и Антона. Одно слово – псих!

Убийца не терял времени даром. Он открыл одно из стойл и вывел из него красивого темно-гнедого коня с рыжеватыми подпалинами и черной гривой.

Ах, ну да, Антон говорил, что как раз такие лошади называются караковыми…

Конь грациозно ступал по усыпанному соломой земляному полу, осторожно переступая ногами, как будто шел по тонкому льду. Карие глаза его косили на идущего рядом человека, ноздри раздувались. Конь явно нервничал.

– Вот кто с тобой рассчитается! – процедил убийца, подведя коня к Ирине. – На него твои фокусы не подействуют!

Конь попятился, тихонько заржал.

– Я знаю, ты не причинишь мне вреда! – проговорила Ирина, ласковым голосом пытаясь успокоить прекрасное животное. – Ты не сделаешь мне ничего плохого…

– Ты так думаешь? – злодей усмехнулся одними губами.

– Я уверена!

Действительно, от ее слов конь немного успокоился и даже тихонько заржал, словно ответил Ирине.

Злодей поморщился и проговорил:

– И от человека, и от животного добиться можно чего угодно, надо только правильно выбрать стимул. Для человека это деньги или тщеславие, у животных другие стимулы…

– И какие же? – Ирина говорила, чтобы оттянуть, отсрочить неизбежное.

– Боль! – проговорил злодей.

Надо же, с виду – полный псих, а рассуждает логично… Впрочем, сумасшедшие очень умными бывают, Ирина где-то читала.

Он наклонился, поднял с полу пучок соломы, достал из кармана зажигалку, щелкнул.

Конь испуганно покосился на огонь, попытался отступить в сторону. Однако злодей быстрым движением поднес зажигалку к соломе, а как только пучок вспыхнул, ткнул этим маленьким факелом в шелковистый конский бок.

Конь всхрапнул от боли и неожиданности, громко, возмущенно заржал, затем поднялся на дыбы, молотя перед собой воздух передними ногами.

Ирина вжалась в столб.

Перед ней мелькали страшные копыта.

Еще мгновение – и они превратят ее в кровавое месиво… да ей хватит и одного удара…

И снова в памяти всплыли строчки из древней книги, и снова она зашептала непонятные слова:

– На море на Океане, на острове на Буяне стоит дом о семи дверях, о семи окнах. В доме том сидит древняя старица о семи глазах, о семи руках. В руках у нее семь прялок, семь веретен. Прилетают на остров Океан, на остров Буян семь буйных ветров, прилетают к дому старицы. Крутит старица прялки да веретена, наматывает на них семь буйных ветров. Как те ветры успокаиваются, так и семь коней успокоятся – конь гнедой да конь вороной, конь буланый да конь соловый, конь серый да конь игреневый, а пуще всех – седьмой, караковый…

То ли древнее заклятье подействовало на коня, то ли голос Ирины успокоил его, но только конь опустился на все четыре ноги и отступил от столба.

– Да что же это… – прорычал убийца и снова ткнул в лошадиный бок горящую солому.

Конь всхрапнул, отскочил в сторону, а потом развернулся и попытался лягнуть человека. Тот отскочил, оказавшись рядом со столбом, к которому была привязана Ирина.

И вдруг раздался резкий, короткий свист…

Убийца вскрикнул и замолчал.

Ирина вывернула шею, чтобы увидеть, что с ним случилось.

Узкоглазый злодей стоял, прислонившись спиной к столбу. Голова его свесилась на грудь, рысьи глаза потухли, из угла рта стекала кровавая дорожка.

Из его груди торчала стрела, пригвоздившая его к столбу. Эта стрела и удерживала его в вертикальном положении, не давала упасть, хотя узкоглазый злодей был уже мертв.

Ирина завертела головой, пытаясь понять, откуда прилетела смертоносная стрела, – и увидела в дальнем конце конюшни высокую рыжеволосую женщину в сапогах для верховой езды. В руках у нее был лук.

Женщина отбросила этот лук и подошла к коню, погладила его по холке, что-то ласково проговорила и только после этого повернулась к Ирине.

– Кто вы? – спросила Ирина, но тут же вспомнила, что есть дело куда более срочное, куда более важное.

Рядом, в двух шагах от нее, лежал вниз лицом Антон, и кровь все еще сочилась из его затылка.

– Ему нужно помочь! – воскликнула Ирина, потянувшись к раненому, – но веревки не пустили ее.

– Развяжите же меня!

– Сейчас… – рыжеволосая женщина наклонилась, в руке ее сверкнул нож, и она одним движением перерезала веревки.

Ирина бросилась к Антону, хотела перевернуть его вверх лицом – но побоялась.

И вдруг она увидела на полу все ту же заветную книгу.

Она уже спасла ее столько раз – почему бы не попробовать снова?

Ирина раскрыла книгу в первом попавшемся месте и начала громко читать:

– Летит черный ворон через Океан-море, несет в клюве нитку шелковинку. Ты, нитка, оборвись, а ты, кровь, уймись…

Ирина перехватила удивленный взгляд рыжеволосой женщины и увидела себя со стороны ее глазами. Сидит над тяжело раненным человеком и бормочет какие-то бессмысленные средневековые заклинания… действительно, можно принять ее за сумасшедшую. Но эти заклинания уже несколько раз спасали ее, помогали ей в безвыходных положениях… и Ирина снова забормотала:

– Пойду благословясь из избы дверьми, из двора воротами, в чисто поле за воротами. В чистом поле стоит свят окиян-камень, на святом окиян-камне сидит красная девица с шелковой ниткой, рану зашивает, боль унимает и кровь заговаривает,

Антон застонал и пошевелился. Ирина продолжила:

– Рану зашивает, боль унимает, усмиряет, чтобы не было ни крови, ни боли, ни ломоты, ни сухоты, моим словом добрым ключ и замок отныне до веку, аминь…

И тут случилось удивительное.

Кровь, непрерывной струйкой сочившаяся из раны, как будто вскипела крупными пузырями и остановилась. И даже сама рана на глазах уменьшилась в размерах. Антон снова пошевелился, приподнялся и открыл глаза.

Глаза его были прозрачны и пусты, не было в них никакого выражения. Ирина даже испугалась – а вдруг заклинания помогли только остановить кровь, а в сознание Антона привести не могут? И теперь он так и будет таким… То есть никаким.

– Антоша, – ласково сказала она и тихонько потрясла его за плечо, – очнись, приди в себя!

Антон шевельнулся, по глазам его пробежала едва заметная тень, как будто легкая рябь по гладкой воде озера, он моргнул и остановил взгляд на Ирине. А куда ему было еще смотреть, если она сидела рядом? Рыжеволосая женщина увела куда-то лошадь, ласково приговаривая на ходу, так что в помещении никого не было, кроме них и покойника, пришпиленного стрелой к столбу.

– Ты-ы… – прохрипел Антон, – ты кто?

– Я Ира, – голос у Ирины дрогнул.

Антон смотрел с растерянностью и недоверием, затем поднял руку и пощупал голову, а потом с изумлением уставился на свою руку, всю в крови. Перевел взгляд на лужу крови на полу, потом с трудом голову повернул, слегка поморщившись от боли, и увидел столб с пришпиленным к нему покойником.

И внезапно дернулся как ужаленный, отчего, надо думать, голова его взорвалась болью. И боль эта окончательно привела его в сознание. Он вспомнил убийцу с рысьими глазами.

– Кто это его так? – спросил он.

– Я! – послышался сзади голос рыжеволосой. – А вы как? Встать можете?

– Да вроде… – Антон пошевелился, – чем это он меня?

Ирина не ответила, она тихо злилась. Надо же, она его спасла наговорами, кровь остановила, в сознание его привела, а он ее даже не узнал! Когда убийцу увидел – сразу в себя пришел, а на нее смотрит и спрашивает, кто она такая? Вообще не помнит ничего! Нет, этот вредина нарочно прикидывается!

Ирина хотела ехидно сообщить, что Антон убийцу попросту прозевал, дал ему подойти близко, лоханулся, в общем. Но потом вспомнила, сколько раз Антон ее спасал от того же убийцы, и решила промолчать. Ладно, она потом с ним посчитается.

Между тем рыжеволосая женщина подошла к Антону и помогла ему подняться. Затем подставила плечо и потащила куда-то в сторону. Там оказалась дверь, а за ней – маленький коридорчик, который заканчивался небольшим помещением, в котором стояли стеклянные шкафы с какими-то бутылями, а также маленький столик с электрическим чайником и тремя чашками.

Ирина подобрала с пола свою сумку, спрятала в нее книгу и потащилась за ними. А что ей еще оставалось?

Женщина усадила Антона на стул, обработала рану на голове и туго забинтовала.

– Не беспокойтесь, – усмехнулась она, перехватив взгляд Ирины, – я лошадей лечу, так уж с вашим другом как-нибудь справлюсь. Разница не такая большая, как может показаться.

Ирина хотела сказать, что Антон ей вовсе не друг, она вообще его мало знает, но опять-таки промолчала.

Тем временем вскипел чайник, женщина насыпала в чашки какой-то травки и залила кипятком. Запахло свежим сеном.

«Не заржать бы от такого чайку», – опасливо подумала Ирина, однако на вкус отвар оказался приятным.

– Ну вот, – сказала рыжеволосая, – теперь можно и поговорить. Здесь гораздо спокойнее, чем там, при покойнике-то… Давайте выясним для начала, кто же мы такие и что теперь будем делать. Ладно, так и быть, я первая начну.

Она отпила чая, откашлялась и заговорила:

– Зовут меня Алла Петровна Бакланова, в девичестве Сергачева. Ну да, тот человек, которого убили неделю назад, был моим братом. Родным, единственным и любимым… – голос ее дрогнул.

Она снова отпила из чашки и продолжала:

– Родители наши умерли, отец вообще рано, когда Славику десять лет было, а мама потом, когда он школу закончил. И остались мы с ним вдвоем. Младший брат – это почти как ребенок…

А мне тогда двадцать три года было, конечно, никакого высшего образования не получила, откуда, когда мать одна нас тащила? Да я лошадей очень любила, устроилась в конюшню тренером. Конюшня дорогая была, богатые люди там своих лошадей держали. Ну, там с мужем своим и познакомилась. Он там свою лошадь держал, и очень ему понравилось, как я с ней обращаюсь.

А у него такая фишка была – все время жениться. Даже фильм такой был давно, американский, кажется, – «Привычка жениться», – так это про моего мужа.

Ирина отпила чая, он стал явственно горчить. Вообще как-то все странно. Сидят они тут, пьют эту бурду для лошадей, а время идет. И там, между прочим, совсем рядом, убийца к столбу пришпилен стрелой, как святой Себастьян на картине… вот, забыла, как художника зовут, но картину очень хорошо помнит – красивый молодой святой истыкан стрелами, глаза его подняты к небу…

А эта Алла Петровна спокойна, как мамонт, устроила тут вечер воспоминаний, она бы еще рассказала, как в детский сад ходила! Антон же сидит себе, чаек попивает и в эту тетку глазами так и впился, слушает внимательно.

– Да, значит, продержались мы с мужем года три, я за это время Академию ветеринарную закончила, Славику помогала, пока он в институте учился. А потом муж вдруг и говорит – разводимся.

Ну, я особенно возражать не стала, любви между нами неземной не было. Ладно, говорю, как скажешь.

А за то, говорит, что судом мне не грозишь, нервы не мотаешь и отступных больших не требуешь, я с тобой разойдусь по-хорошему. Проси чего надо.

Ну, я и попросила конюшню эту, он согласился, купил конюшню на мое имя, первое время своим знакомым меня рекомендовал, потом уж я сама раскрутилась. А потом все так завертелось, бизнес все время и все силы отнимает. Со Славиком редко виделись, он институт закончил, работал, карьеру делал, какие-то у него девушки были, меня пару раз знакомил… но ничего серьезного.

Потом устроился в крупную страховую компанию, деньги там приличные платили, а на меня тогда как раз бандиты наехали, хотели конюшню отнять. Отбилась я, однако нервов и денег потеряла много. И не знала, что Славик задумал, уж потом он мне рассказал, когда все случилось…

– Вот с этого места, пожалуйста, поподробнее! – оживилась Ирина, и тут же едва не подпрыгнула на месте от тычка в бок.

Оказывается, это Антон! Хотел ее, видите ли, к порядку призвать, чтобы не перебивала хозяйку конюшни, а дала человеку высказать наболевшее. Что-то уж очень издалека тетя начала, этак они и до вечера не закончат.

Алла Петровна отреагировала на ее выпад удивительно спокойно и продолжала:

– Он в страховой компании работал, и однажды к нему один такой сомнительный тип обратился… это насчет креста, который вроде бы принадлежал царю Борису Годунову. Его купил один очень богатый человек…

– Иорданский, – подсказал Антон.

– И у них в компании хотел застраховать. А начальство что-то засомневалось, точнее, они обратились к своему эксперту, а тот уже человек пожилой, из дома не выходит, нужно ему было этот крест прямо в квартиру привезти. Вот Славика и уговорил тот криминальный тип крест этот украсть, потому что только в этот промежуток времени это можно сделать. До того крест под охраной, а у эксперта…

– Веригина, – влез Антон.

– У Веригина в квартире охранников не будет, они должны на лестнице ждать, эксперт такое условие поставил.

А Славик с этим типом договорился, что эксперту прыснет в лицо чем-то, тот и заснет, а он с крестом этим выйдет через потайной ход в соседнюю квартиру, тот тип так устроит, что там никого не будет.

– Как вы говорите – потайной ход? – заинтересовался Антон. – Как же так, отчего потом полиция ничего не обнаружила?

– Никто про это не знал, – вздохнула Алла Петровна, – то есть сам Веригин, хозяин квартиры, то ли знал, то ли нет, его теперь не спросишь. Он шкафом на кухне вход заставил, а другие соседи ничего не знали, тот тип как-то выяснил. Дом старый, нашел строительные планы какие-то позапрошлого века еще.

Значит, условились они, что тот человек потайной вход откроет, и Славик выйдет, передаст ему крест, потом переоденется, загримируется и выйдет. Дверь из той квартиры не на ту площадку выходит, где охранники ждать будут.

– Не на ту площадку? – перебил ее на этот раз Антон. – Как же так? В том доме всего один подъезд!

– Верно, один. Но вторая квартира находится ниже этажом, там что-то вроде лифта, которым на кухню дрова поднимали. А откуда вы про этот дом знаете?

– Да уж знаю… вы продолжайте, продолжайте!

– В общем, Славик должен был оттуда через другую квартиру выйти, а когда охрана спохватится, Славик уже далеко будет. Этот тип сказал, что у него уже покупатель на крест есть и документы новые он Славику сделает.

– Глупо все как-то! – Ирина пожала плечами и снова получила от Антона чувствительный тычок в бок – не мешай, дескать, не лезь со своими замечаниями.

– Да, – вздохнула Алла, – я говорила, что тогда занята была своими делами, а иначе отговорила бы Славика. Деньги огромные ему глаза застили, оттого и согласился.

В общем, в тот день, пять лет назад, поздно уже было, я конюшню закрыла, всех отпустила, да сторож у меня заболел, так что пришлось самой на ночь оставаться – лошадей-то не бросишь. И уж спать ложусь – вдруг стук в окно.

Я открываю – Славик. Да в таком виде, что и не описать. Трясется весь, зубы стучат, глаза дикие. Ну, чаем его отпоила, он и рассказывает. Про то, как сговорился с этим типом крест украсть. А когда вошел в квартиру эксперта этого…

– Веригина, – подсказал Антон.

– Ага, так вошел он и увидел, что Веригин на ковре в комнате лежит мертвый. Там камин был, а возле него кочерга старинная, бронзовая. Так вот его этой кочергой…

И, Славик рассказывает, его как стукнуло, сразу ясно стало, что это его подставили, что тот тип, с которым он сговорился, с самого начала задумал эксперта убить и Славика тоже, чтобы про него никто не узнал и деньгами не делиться.

Дошло до него за секунду, Славик говорил, он еще только нагнулся над стариком, увидел, что тот мертвый, а поднялся уже с кочергой в руке. И как жахнет по ногам того типа, который подкрался к нему тихонько. Хотел Славика убить, да не вышло у него ничего, потому что Славик его оглушил, а потом, себя не помня, все бил и бил кочергой, пока не убил.

Очнулся через какое-то время – матерь божья, все в крови, эти двое мертвые лежат. Что делать?

Запаниковал он, испугался, что на него подумают, два трупа на него повесят. Соображал плохо, решил бежать. Этот тип на него чем-то похож был – рост такой же, телосложение, волосы… Ну, а лица не видно, там одна кровавая каша. Если бы Славик его не бил так, можно было все на него свалить, сказать, что самооборона была. А так… в общем, переодел он убитого в свой костюм, документы свои положил, часы свои на руку надел, да и ушел в другую квартиру.

Все закрыл, заделал, так что полиция потом ничего не заметила. А там, в соседней-то квартире, просидел несколько часов, а потом уж, когда полиции понаехало, то и вышел потихоньку. Там все двери нараспашку были, ходи кто хочешь…

Алла Петровна замолчала, потом вздохнула тяжело.

– И что мне было делать? Брат в невменяемом состоянии, куда его денешь? А он боялся страшно, во-первых, полиции, а во-вторых, что кто-то за тем типом стоял. Ну и крест, конечно, он забрал, непонятно только зачем, потому что продать его Славик никак не мог, слишком заметная вещь, сразу бы на него вышли.

В общем, оборудовали мы тут, под конюшней, убежище, Славик оттуда и не выходил почти.

Вызывали меня в полицию, сообщили, что брат погиб. Никто там особо не расследовал, посчитали того типа Сергачевым, страховая компания мне еще деньги какие-то выплатила. Потом квартиру я его продала, так и жили все эти годы. Славик, он… он такой странный стал, вроде как умом малость повредился.

– А скажите… – спросила Ирина, – ваш брат ведь болел? – И сама первая ткнула Антона в бок – мол, не лезь тут, не командуй, сама знаю, что говорить и как спрашивать.

– Да, это у него тяжелое заболевание крови, от отца, наследственное, передается генетически. Отец рано умер именно от этого, а Славику как-то купировали.

Потом ему гораздо хуже стало, через пять лет. Видно, со всеми этими делами запустил он лечение. И узнали мы, что теперь его болезнь не то чтобы можно вылечить, но жизнь продляют и состояние улучшают. Нужно только курс процедур провести.

Ну, нашли мы частную клинику, которая тихо работает, почти подпольно, себя не рекламирует, наоборот даже, от налогов, что ли, скрываются, точно уж не знаю, врать не буду. Паспорт чужой я ему раздобыла по случаю на фамилию Хват. Стал Славик туда ходить раз в неделю на процедуры.

– Пожилой женщиной переодевался, чтобы не узнали? – уточнила Ирина.

– Ну да, только все равно его скоро вычислили. Этот, – она кивнула в сторону того помещения, где остался труп. – Он брат того человека, который втянул Славика в историю с крестом. В общем, отомстил. Моего брата убил в отместку за своего. Око за око…

Женщина опустила голову и помолчала, потом снова взглянула на собеседников:

– Вот так. Все вам рассказала, теперь ваша очередь. Вы… – она обратилась к Антону, – вы кто такой?

– Ну что ж… – Он отпил остывшего чая и украдкой поморщился. – Уже известно, что этот крест, – он положил на стол драгоценность, – купил в свое время миллиардер Иорданский. И когда крест пропал, ему, конечно, страховку не выплатили, поскольку крест формально не был застрахован. Не успели его застраховать, раз такое дело вышло.

Ну, он, конечно, в суд подал, а только страховая компания в судах этих так натренировалась, в общем, ничего ему не присудили, сказали, случай сомнительный. Полиция, понятное дело, тоже ничего не нашла, так что остался Иорданский при пиковом интересе.

Ну, у него денег много, так что для него не смертельна потеря креста, но все же обидно, что так напарили.

Ну, прикормил он кое-кого в полиции, чтобы, как только что-то насчет креста известно станет – сразу ему сообщали. И ничего не было целых пять лет. А потом вдруг труп появился некоей женщины, которая оказалась на самом деле мужчиной. Да мало того – отпечатки совпали с отпечатками Сергачева, который по их же, полицейским данным, давно умер. Дальше в дело вступаю я…

«Угу, – мрачно подумала Ирина, – вот и подошли, наконец, к самому главному. В дело вступает Антон Ягодкин, великий сыщик всех времен и народов».

– Может, что-то хочешь спросить? – вкрадчиво обратился к ней Антон. – Теперь можно.

Ирина открыла было рот, чтобы высказать этому самодовольному типу все, что она о нем думает, но поймала насмешливый взгляд Аллы Петровны и правильно поняла, что насмешка относится вовсе не к ней, а к Антону, поскольку она тоже отчетливо уловила хвастливые нотки в его голосе.

«Не обращай внимания, – сказала Алла глазами, – этим мужикам вечно надо выпендриться, показать, какие они крутые, так уж они устроены».

Ирина прикусила губу и опустила глаза.

– Продолжайте, – обратилась к нему Алла, – мы вас внимательно слушаем.

– Да, – Антон малость стушевался, – значит, Иорданский нанял меня, чтобы прояснить ситуацию с крестом. Потому что точно известно, что крест за пять лет нигде не всплывал, значит, после похищения его спрятали. В общем, выяснить про машину, которая засветилась при убийстве, не составило труда. Я нашел хозяйку машины и узнал, что она, то есть ты, – он повернулся к Ирине, – была в то время в командировке. Самолетом ведь летала, стало быть, все в компьютере есть.

– Твои бы слова, да следователю в уши, – вздохнула Ирина, вспомнив, сколько крови попортил ей Дятел.

– Дальше вообще все просто, – продолжал Антон, – узнал, что ты своего парня недавно выгнала, этого Георгия… как его…

– Гошку? – ахнула Ирина. – Да кто же тебе сказал?

– А, соседка твоя, старушенция такая интеллигентная, – усмехнулся Антон, – все рассказала в подробностях…

– Зоя Михайловна, больше некому, – Ирина неодобрительно покачала головой.

– Наверное, очень она к тебе хорошо относится, все сокрушалась, что такая приличная девушка связалась с таким бессовестным охламоном, что он в твою квартиру девок водил, пока ты по командировкам моталась…

Ирина взялась за ручку чашки, чтобы стукнуть этого гада Антона по затылку. И пускай у него опять кровь пойдет, пускай он даже сознание потеряет, хоть гадости говорить перестанет. Но Антон вдруг как-то приглушенно вскрикнул и дернулся, Ирина с опозданием поняла, что это Алла Петровна ткнула его кулаком в бок, чтобы заткнулся и говорил по делу.

Антон не то чтобы усовестился, но замолчал. Потом заговорил другим тоном:

– Короче, вычислил я этого Гошку, и тут, в клубе, увидел тебя. А потом его убили.

«Лучше бы не за мной следил, а убийцу караулил», – зло подумала Ирина, но вслух сказала другое:

– Значит, ты меня нарочно оттуда вывел, чтобы потом за мной следить. Только зачем, если я ни при чем?

– На всякий случай, – усмехнулся Антон, – прицепил маячок на твою машину, на следующий день смотрю – а чего это она на то место потащилась, где Сергачева убили? Я – туда, как раз успел заметить, что этот тип, – он мотнул головой в сторону того помещения, где остался убийца, – чего-то с машиной сделал.

– Чего же ты его не схватил? – прищурилась Ирина.

– А мне не надо, – усмехнулся Антон, – моя задача – крест найти, а уж убийцу пускай полиция ищет.

– И меня он спас вовсе не из человеколюбия, просто я ему нужна была для дела, – сказала Ирина Алле Петровне.

– Похоже, что так, – спокойно согласилась та.

Антон обиделся, это ясно. Но голос его не дрогнул, когда он продолжал рассказ:

– Ну, дальше ты сама знаешь. Просто выследил тебя до Озерков сегодня, тут как раз этот тип тоже появился. И не говори, что ты ни при чем, потому что очень уж много ты знаешь. Подозрительно много. Вот как ты поняла, что крест здесь, в конюшне спрятан?

– Мне книга сказала, – усмехнулась Ирина.

– Книга? Ты это серьезно?

– Еще как серьезно! Ты же сам видел!

– А книга откуда взялась?

– Так тебе все и скажи… – теперь она откровенно смеялась.

В самом деле, ни за что не расскажет она Антону про Лялю и про Профессора. Еще не хватало, хороших людей подставлять! Они ей очень помогли…

Мелькнула мысль о Ляле, надо бы ее проведать. Ляля рассказала ей о прачечной, а там уж Ирина проникла в клинику, а потом нашла Алену, от нее получила карточку доставки еды… в общем, это она расследовала все дело, и если бы не она, то крест ни за что бы не нашелся. А Антон только следил за ней, тоже мне, великий сыщик!

Ирине стало ужасно обидно, просто до слез.

– Больше ничего не скажу, – буркнула она, – у меня тоже свои источники. Зато хочу спросить: вот вы в результате получили все, что хотели. Антон нашел крест, то есть выполнил свою работу, вы, Алла Петровна, отомстили за смерть брата, хотя, наверное, не ставили перед собой такой задачи.

– Это уж точно, – вздохнула хозяйка конюшни.

– То есть вроде бы все устаканилось, а я? Что теперь делать мне? У меня взорвали машину, и чует мое сердце, страховку мне за нее если и выплатят, то очень не скоро, поскольку полиция все тянет. Дальше: следователь Дятел, век бы его не видать, всерьез уверен, что я замешана в этих делах по самые уши, он мне прямо сказал, что докажет мое участие, и даже может в камеру посадить до выяснения. И что мне делать? Если я честно расскажу всю историю, он твердо уверится, что я во всем этом замешана, а поскольку у него больше нет подозреваемых, то я как раз тут пригожусь. И какого черта я должна за все это отвечать, если я тут вообще ни с какого боку? Это все из-за Гошки, он дал мою машину тому типу, за деньги, разумеется. Но он за это уже получил по полной.

– Да, ситуация сложная, – сказала Алла Петровна, – со своей стороны скажу, что мне бы хотелось как-то разобраться с трупом. Не могу же я обратиться в полицию… Они приедут, начнут тут крутиться, лошадей испугают, мне не поверят… нет, это не выход. Можно, конечно, закопать труп где-то поблизости, а потом пустить по этому месту табун лошадей, как делали древние скифы, но все же это как-то ненадежно… Мало ли что… так что хотелось бы чего-то более определенного…

– Насчет машины… – начал Антон, помолчав, – дело в том, что за найденный крест мне полагается премия. Очень приличная, так что насчет машины можешь не волноваться. Поделимся, и на новую машину тебе точно хватит.

– Но я вовсе не хочу брать от тебя деньги! – вспыхнула Ирина.

– Это не от меня, это от Иорданского, – отмахнулся Антон, – и хватит об этом, это самый простой вопрос. А вот насчет тела и этого Дятла… Слушайте, есть у меня кое-какие идеи… – Антон приглашающе махнул руками, чтобы женщины слушали внимательно, а сам понизил голос и заговорил.

Темно в опочивальне царя Бориса. Одна тусклая лампадка перед иконами не то чтобы разгоняет темноту, но оживляет прячущиеся по углам тени, оживляет мрачные лики святых, словно гневаются святые на государя.

Тяжелым сном спит царь. Даже во сне хмурится его чело, даже во сне не отпускают его тяжкие заботы правления.

Четвертый год страшный голод царит в государстве, четвертый год ползут по дорогам вереницы бледных, голодных, измученных людей, больше похожих на оживших покойников. Идут голодные из Рязани, из Твери, из Шуи в Москву – потому что по всей Руси ходят слухи, что в Москве царь Борис отворил свои закрома и бесплатно раздает неимущим хлеб. Идут, ползут из последних сил, падают замертво по обочинам, не дойдя до Москвы.

А те, кто и дошли до Москвы – лучше ли им?

Не бездонны царевы закрома, всем не хватает – и умирают люди на пороге этих закромов, не дождавшись дармового хлеба, умирают на пути к Москве, и перед смертью тянут руки к небу, проклиная неприродного царя, который много обещал, но не смог сдержать свое слово, не смог выполнить свои обещания.

А от западных рубежей идет войско самозванца.

Неужто и правда ожил царевич Димитрий? Неужто и правда восстал из мертвых отрок, убиенный в Угличе?

Не может такого быть!

Привезли тогда мертвое тело царевича на Москву, Василий Шуйский привез, племянник главного Борисова недруга. Нарочно его послал Борис – рассчитал, что больше ему будет веры. Люди всех сословий приходили в Кремль, чтобы взглянуть на мертвеца, чтобы убедиться, что взаправду умер последний отпрыск грозного царя. Приходили князья и бояре, приходили служилые дворяне и торговый люд – и все в один голос говорили, что это – царевич…

А теперь все в один голос твердят, что в Угличе убили другого отрока, а царевич чудесным образом спасся и теперь идет из польских пределов на Москву, чтобы вернуть себе отцовский престол, отобранный бесчестным боярином.

Невелико было поначалу войско Самозванца, немного было у него воинов, в честном бою разбили его царские воеводы, многих взяли в плен – но сам Самозванец уцелел, ушел с малым числом людей – и тут же присоединились к нему новые соратники, примкнули к нему казаки да беглые холопы, и стали государевы города сдаваться ему один за другим, стали царские воеводы со своими полками переходить под знамена воскресшего царевича.

Потому что не верит народ Борису, не видит в нем природного царя, помазанника божьего…

Не понимает Борис, за что ему выпала такая тяжкая доля, не понимает, за что не любит его народ.

Добром он обещал править, обещал не проливать крови – и держит свое слово, даже за большие вины не рубит головы изменникам да ворам, обходится ссылкой в холодные края.

Но, должно быть, всю его доброту, всю эту непролитую кровь перевешивает кровь одного отрока, убиенного в Угличе…

Поминают люди грозного царя, молятся за него – а что хорошего он сделал?

Большую войну в Ливонии Иоанн проиграл, отдал недругам земли возле холодного Балтийского моря – а он, Борис, хитрой своей дипломатией сумел вернуть их – но разве кто это замечает?

Правда, завоевал Иоанн Васильевич много земель на восточных рубежах – да только это одни слова, что завоевал: распалась огромная татарская империя, и подобрать обломки ничего не стоило. Да и проку от тех обломков не то чтобы много.

Столько людей извел грозный царь своими казнями, что некому было пахать и сеять не только на новых землях, но и на прежних, исконных отчинах – отсюда и голод…

Дает Борис людям хлеб, дает землю – но люди видят в этом не доброту, а слабость. Грозный царь сеял в стране не хлеб, но кровь и горе – а против него никто не смел бунтовать…

Что делать? У кого искать помощи и совета?

А ведь есть одно средство…

Вздрогнул Борис во сне, вздрогнул и проснулся.

Какой-то шорох разбудил его. Поднялся он в кровати, вгляделся в темноту.

Какая-то тень шевельнулась в углу опочивальни.

– Кто здесь? – хотел крикнуть – да голос его не послушался.

Шевельнулась тень в углу, показалось лицо с неживыми белесыми глазами.

– Кто ты?

Не ответила тень, но Борис и сам вспомнил – это ведь тот колдун, который много лет назад продал ему чародейскую траву да заветный часослов. Много раз спасал Бориса тот часослов – и от царева гнева, и от мятежных бояр…

Может быть, и сейчас он ему поможет?

– Чего тебе надобно, старик? – прошептал Борис.

Не ответил ему колдун, шагнул из темноты на свет, подошел к иконам.

Свет лампады отражается в белесых глазах, как в двух тусклых зеркалах.

– Чего ты хочешь, старик? – повторил Борис чуть громче. – Зачем ты пришел? Зачем разбудил меня посреди ночи? Хочешь получить плату за свой часослов? Мало я тебе заплатил в тот раз? Что ж, заплачу еще, есть деньги в моей казне…

Хочет Борис встать, да не может, не слушается его тело, словно связан царь по рукам и ногам.

Хочет царь позвать на помощь слуг своих верных, стрельцов охраны – да не может, не слушается его голос.

А слепой колдун подошел к киоту с иконами, запустил за киот руку, пошарил там – и вытащил палисандровый ларец.

Ларец, в котором хранил Борис заветный часослов.

– Стой! – хочет крикнуть ему Борис. – Стой, возьми что хочешь! Возьми кошель золота! Возьми драгоценный крест наперсный, из самого Царьграда привезенный!

Хочет крикнуть – да выходит только хриплый шепот, никому не слышный.

От страха, от бессилия потемнело у государя в глазах, охватила его тяжкая истома – и повалился он на кровать, забылся тяжелым сном без сновидений…

– Батюшка, свет мой! – трясет кто-то Бориса, будит его.

Открыл глаза – царица Мария.

– А? Что? Что случилось?

– Что с тобой, свет мой? Кричал ты во сне, стонал, будто муку терпел смертную!

– Нет, ничего не помню… – протер Борис глаза – и тут вспомнил ночное видение, вспомнил колдуна с белесыми глазами. Вспомнил, как тот достал из-за киота палисандровый ларец…

Нет, сон это был! Как мог колдун пройти во дворец, в самую царскую опочивальню? Не пропустили бы его стрельцы, остановили бы слуги постельного приказа…

Вскочил Борис, подошел к киоту, запустил руку – нашел там палисандровый ларец, вздохнул с облегчением.

Да только открыл ларец – а в нем пусто.

Нет в нем заветной книги, нет запретного часослова.

– Батюшка, свет мой! – воскликнула царица Мария. – Что с тобой? На тебе лица нет!

Не отвечает Борис, глядит по сторонам, тяжело дышит, глаза чуть из орбит не вылезают.

Закричала царица раненой птицей, набежали в опочивальню слуги да приближенные, позвали немца-лекаря.

Тот взял царя за руку, послушал, пальцем в грудь постучал, в глаза посмотрел, пустил ему кровь.

Вроде полегчало Борису Федоровичу, отдышался, смог говорить.

Велел позвать начальника стрелецкой сотни, которая минувшей ночью несла караул.

Пришел стрелецкий начальник, спрашивает его государь – кто приходил ночью в мою опочивальню?

Стрелецкий начальник крестится, в грудь себя бьет – никто, государь-батюшка, никто не приходил! Никого мои орлы в твои покои не пропустили бы!

Послушал его царь, головой покачал.

Велел всем уходить. Одного оставил ближнего слугу, Миколу.

Царица Мария не хотела уходить – но государь на нее строго прикрикнул, чего прежде не бывало. Огорчилась царица, чуть не заплакала. Все же послушалась, ушла, понурившись, перекрестив напоследок Бориса Федоровича.

Велел государь Миколе седлать двух коней, поехал с ним прочь из Кремля, прочь из Москвы, на мельницу, возле которой жил когда-то слепой колдун.

Спешились возле мельницы.

Борис Федорович отошел от нее по узкой тропинке.

Вот здесь, вроде, была лачуга колдуна…

Да только ничего от нее не осталось, ни следа.

Огляделся государь.

Увидел старушонку, которая собирала лесные ягоды, окликнул:

– Старая, не знаешь ли, где человек, который раньше здесь жил? Слепой…

– Кондратьич, что ли? Знахарь, что травами и заговорами людей лечил?

– Он самый.

– Знаю, батюшка, как не знать! Пойдешь по этой вот тропке до большого дуба, там ты его и найдешь! А то провожу я тебя, батюшка, чтобы ты с тропинки не сбился…

Поблагодарил царь старуху, пошел по тропинке.

Вот и дуб…

А под дубом – камень старый, замшелый.

Огляделся Годунов.

Не было поблизости никакого жилья – ни лачуги бедной, ни землянки.

– Старая, где же он? – спросил Годунов старуху. – Выходит, обманула ты меня!

– Зачем обманула? – обиделась та. – Мне уж много лет, а отродясь никого не обманывала! Здесь он, здесь Кондратьич, под этим камнем похоронен. На кладбище его батюшка не позволил похоронить, и крест над ним поставить не позволил. Сказал, что чародейство – великий грех. Так что закопали мы его тут, под дубом…

– И давно его схоронили?

– Да уж пятый год пошел!

– Пятый год? – переспросил Борис и почувствовал, как земля уходит у него из-под ног.

Он вспомнил темную опочивальню, скудно освещенную единственной лампадой, и таящуюся в углу фигуру с белесыми невидящими глазами… выходит, колдун с того света явился к нему за своим колдовским часословом…

Темно стало в глазах царя.

Темно, как в опочивальне.

Ноги под ним подкосились, и, если бы Микола не подхватил его – упал бы государь на траву. Но верный слуга поддержал Бориса, усадил его на коня и повез шагом обратно, в Москву…

Через два дня на столе у следователя Дятла требовательно зазвонил телефон. Дятел поморщился – по этому телефону ему звонил только начальник отделения подполковник Горохов. Все остальные предпочитали мобильный.

– Зайди! – коротко приказал подполковник.

Дятел тяжело вздохнул и поплелся наверх – такие вызовы от начальника не предвещали ничего хорошего.

Перед дверью начальника он перевел дыхание, пригладил ладонью волосы и вошел.

Подполковник сидел за своим столом, обложившись бумагами, и сосредоточенно читал их.

«Скорее всего, – подумал Дятел, – просто создает видимость крайне занятого человека».

По другую сторону стола сидел коллега Дятла Виталий Кузнечкин. Вид у него был несколько растерянный и озадаченный, на коленях лежала толстая папка.

– А, Дятел! – проговорил начальник, оторвавшись от своих бумаг. – Садись… – он показал на второй стул.

Дятел сел рядом с Кузнечкиным, покосился на его папку. На обложке что-то было написано, но таким неразборчивым почерком, что понять ничего не удалось.

– Сейчас, минутку… – подполковник перевернул страницу, удовлетворенно крякнул и поднял голову.

– Ты ведь, Дятел, занимаешься делом на Загородном?

– Так точно… – вздохнул Дятел.

Все ясно – начальник будет песочить его за то, что долго с тем делом возится.

– Так вот, дело это можно считать закрытым! – проговорил начальник удовлетворенно.

– Как – закрытым? – удивился Дятел. – Почему закрытым? Зачем закрытым?

– Закрытым ввиду смерти главного подозреваемого!

– А кто у нас главный подозреваемый?

Начальник повернулся к Кузнечкину и проговорил с обычной своей хищной улыбкой (должно быть, в древние времена так же улыбался саблезубый тигр над тушей поверженного мастодонта):

– Расскажи ему, Кузнечкин!

Кузнечкин подтянулся, можно сказать – сел по стойке смирно, раскрыл папку, преданно уставился на начальника и заговорил:

– Вчера в дежурную часть поступил сигнал…

– Ты не мне рассказывай, – остановил его подполковник, – ты вот ему рассказывай, Ивану Сергеевичу!

Дятел удивился – начальник впервые назвал его по имени-отчеству. К чему бы это?

Кузнечкин повернулся к нему и снова начал:

– Вчера, значит, в дежурную часть поступил сигнал, что на пустыре неподалеку от Витебского вокзала имел место взрыв. Группа, само собой, выехала на место происшествия и установила, что в подлежащем сносу кирпичном гараже на этом пустыре произошел самоподрыв подозреваемого во время сборки самодельного взрывного устройства… то есть бомбы. Сам подозреваемый в результате подрыва разлетелся на множество фрагментов…

– Пока все понятно, Дятел? – перебил подчиненного подполковник.

– Все понятно, только одно непонятно – какое отношение это имеет к делу на Загородном? Где Загородный, а где пустырь возле железной дороги…

– Сейчас тебе все будет понятно… продолжай, Кузнечкин!

– Криминалисты обследовали помещение гаража и фрагменты взрывного устройства, и иден… иденте… идентифицировали детали от пистолета «Глок» австрийского производства, а также фрагменты источника питания… проще говоря – аккумуляторной батарейки.

– И что? – переспросил Дятел, поскольку Кузнечкин сделал паузу.

– А то, что фрагмент источника питания идентичен такому же фрагменту, найденному на месте взрыва автомобиля «Мазда» на Загородном проспекте. Кроме того, на фрагменте источника питания найден серийный номер, по которому удалось установить, что этот источник… эта батарейка принадлежит к той же серии, что и использованная при том взрыве. Кроме того, убийство гражданина Хват… Хвата там же, на Загородном, было совершено из пистолета «Глок».

– Теперь тебе все понятно, Дятел? – проговорил начальник, и снова выдал свою фирменную саблезубую улыбку. – Таким образом, считаем установленным, что некий злоумышленник совершил два убийства – одно с использованием пистолета «Глок», другое – при помощи самодельного взрывного устройства. После этого он планировал следующее убийство, для чего собирал еще одно взрывное устройство. Ну и не рассчитал, устройство взорвалось – и тю-тю…

– Оно, конечно, тю-тю, – согласился Дятел, – но какие мотивы были у тех двух убийств?

– С мотивами как раз все ясно: нашему киллеру заказали убить гражданина Ящерова…

– Ящерова? – переспросил Дятел. – А Ящеров-то этот кому понадобился?

– Как выяснилось, у Ящерова, – подполковник выразительно взглянул на подчиненных, – у Ящерова было богатое криминальное прошлое, и наверняка кто-то из его прежних подельников затаил на него зло и сейчас заказал его убийство…

– Но ведь машина была не его, он в ту машину случайно сел, по недоразумению…

– Видимо, эта случайность была хорошо подготовлена. Киллер все рассчитал… знаешь, как говорят – хороший экспромт должен быть тщательно отрепетирован!

– Допустим… – недовольно протянул Дятел. – Но при чем тут первое убийство?

– А вот первое убийство произошло, скорее всего, по ошибке. Мы выяснили, что в момент того убийства Ящеров находился неподалеку. Может быть, киллер просто промахнулся…

– Такой профессионал – и промахнулся?

– И на старуху бывает проруха! Может, он чихнул во время выстрела, рука дрогнула…

– Но постойте! Мы ведь установили, что первая жертва… то есть первый убитый – это никакой не Хват, а Сергачев, сотрудник страховой компании, замешанный в деле Веригина и считавшийся тогда же убитым…

– Ну вот, опять ты! – подполковник поморщился. – Когда было это дело Веригина?

– Пять лет назад.

– Вот именно – пять лет назад! И оно давно закрыто! А ты, Дятел, все долбишь и долбишь…

– Но Николай Иванович, там действительно много непонятного! Более чем непонятного! Дело Веригина нужно заново открыть!

– Открыть? Да с какого перепугу?

– Нужно тщательно обследовать квартиру Веригина и другую, двадцать шестую квартиру… между ними наверняка есть проход… в день убийства в тот дом пришел, якобы, телемастер, который обратно не вышел… так вот, у меня есть версия, что под видом телемастера в подъезд проник сообщник Сергачева…

– Дятел, ты сам-то себя послушай! Квартиры обследовать! Через пять лет! Раньше это нужно было делать, а сейчас все, поезд ушел! Обе эти квартиры сменили владельцев, то есть купил две квартиры один такой… лучше о нем вообще не говорить. И он в них сделал ремонт с перепланировкой, так что сейчас там что-то искать не имеет смысла! Ничего там не осталось!

– Но можно поговорить с рабочими, которые делали ремонт…

– И рабочие давно вернулись в Таджикистан! Или куда там еще! Все, Дятел! Ты не понимаешь? Если я говорю: все, значит – все! Повторяю для идиотов: квартиру купил очень большой человек, и беспокоить его по всякой ерунде я тебе не советую! Нарваться можешь так, что не только я, а и высшее начальство… – он поднял глаза к потолку, – тебя не спасет. Да и не станет этого делать, потому что кому ты, Дятел, нужен-то…

– Я понимаю, Николай Иванович… – Дятел пригорюнился.

– А если понимаешь – принимайся за новое дело! Ограбление винного склада возле Пяти Углов – серьезное дело, двери автогеном, сторожа наркозом… взяли десять ящиков водки «С добрым утром». Имей в виду – дело на моем личном контроле. Знаешь, какому человеку этот склад принадлежит? Твое счастье, что не знаешь!

Дятел успел еще поймать сочувственный взгляд Кузнечкина, но тот тут же отвел глаза и сделал каменную физиономию.

Ирина поглядела на телефон и увидела там семь звонков от Варвары из офиса. Так, ее на работе потеряли. Но отвечать она не будет, сил просто нету. Ладно, завтра, все завтра.

Ирина так устала за день, что заснула, едва ее голова коснулась подушки.

И приснился ей сон.

Снилось Ирине, что идет она по узкой тропинке через лес. Лес этот темный, мрачный, нелюдимый. Ни птицы в нем не поют, ни цветы не цветут, только колючие ветки тянутся с обеих сторон тропинки, норовят схватить Ирину за одежду, поцарапать ей лицо. Только подозрительный шорох раздается в чаще, будто крадется там кто-то большой и опасный, ждет подходящей минуты, чтобы напасть.

Наконец расступились заросли, впереди послышалось журчание, показался ручей с запрудой. Возле запруды – полуразрушенная мельница, а чуть в стороне – приземистая, почти вросшая в землю лачуга с соломенной крышей.

Подошла к этой лачуге Ирина, постучала негромко в дверь, окликнула хозяев:

– Эй, есть тут кто? Темнеет в лесу, впустите меня до рассвета, ночь переждать, света дождаться!

Донесся изнутри чей-то голос:

– Заходи! – так, по крайней мере, Ирине послышалось.

Ирина дверь толкнула, внутрь вошла.

Темно в лачуге, еще темнее, чем снаружи. В глубине горит тусклая свечка, не столько освещает лачугу, сколько оживляет тени по углам, заставляет их шевелиться, колыхаться.

Перед свечой, спиной к входу, кто-то сидит.

Из-за темноты не разглядеть Ирине хозяина, только кажется ей, что это – старый колдун с белесыми бельмами на глазах. Склонился колдун над старинной книгой, что-то тихо бормочет.

Страшно Ирине – но делать нечего, нужно свой страх превозмочь, преодолеть.

Окликнула хозяина:

– Дяденька, можно я у вас в уголочке посижу, утра дождусь? Я много места не займу…

Пробормотал хозяин в ответ что-то невразумительное, да Ирина не расслышала.

– Что вы сказали, дяденька? – переспросила она.

– Что долги свои надо отдавать!

– Долги? Разве я кому-то должна?

– А как же! Все мы кому-то должны! Должны людям, которые нам добро сделали!

С этими словами повернулся хозяин, на свечку дунул.

Не погасла от этого свечка, а только ярче загорелась, так ярко, что осветила всю лачугу. И хозяина осветила.

И увидела Ирина, что вовсе это не слепой колдун, не горбатый старик, а существо вроде как женского пола и неопределенного возраста, облаченное в лиловый спортивный костюм огромного размера, покрытый пятнами всевозможных оттенков, и кокетливую соломенную шляпку с грязно-голубой шелковой лентой. Рядом с этим созданием на полу лачуги стояла большая пластиковая сумка, из тех, что прежде называли «мечта оккупанта», наполненная какими-то подозрительными свертками и пакетами.

– Ляля? – удивленно воскликнула Ирина, узнав это колоритное существо… и тут же проснулась.

Было уже утро, солнце ярко светило в окно.

Ирина очень отчетливо вспомнила свой сон – и поняла, что в этом сне прозвучала правда: долги свои нужно отдавать. Та же Ляля сделала ей так много хорошего, да что там – жизнь ей спасла, а Ирина про нее и думать забыла!

Она полежала еще немного и осознала, что сегодня суббота, а это значит, что на работу идти не надо, и объяснение с начальством откладывается на два дня. Что ж, это радует.

Она поднялась, приняла душ, хотела выпить кофе – да передумала, решила не откладывать дело в долгий ящик и поехала на Загородный проспект.

И уже по дороге поняла, что явно поторопилась – вряд ли Ляля встает в такую рань…

Выйдя на знакомом углу, Ирина огляделась.

Ей все же очень хотелось кофе.

Совсем рядом она увидела небольшую, судя по всему, симпатичную кофейню и направилась к ней, но, уже войдя, услышала внутри звуки скандала.

– Убирайся прочь! – говорила официантка, сухопарая блондинка средних лет. – Мне после тебя придется не только уборку делать, а еще и дезинфекцию!

– Ну, мне бы только пирожное! – плаксивым голосом отвечала ей обрюзгшая особа в розовой куртке. – Очень я эти пирожные люблю! У меня и деньги есть… ты не думай, деточка, что я попрошайничаю, я тебе заплачу…

Приглядевшись, Ирина узнала Лялю. Та сменила верхнюю одежду – видимо, перешла на летний гардероб. Куртка была когда-то фирменная, но такая засаленная и рваная, что с трудом можно было определить ее первоначальный цвет. На правой поле была большая прожженная дыра, на которую пришита заплата из серого брезента.

«Не иначе, Профессора работа», – усмехнулась Ирина, заметив, как неумело пришита заплатка.

– Не нужны мне твои деньги! – огрызалась официантка. – Я к ним и прикасаться-то не хочу! Еще не хватало – заразу какую подцепить, потом на лечение больше потратишь!

– Ну, зачем вы с ней так сурово! – вмешалась в ссору Ирина. – Она ведь тоже человек!

– А тебе что нужно? – обернулась к ней официантка. – Вроде приличная женщина, а за эту дрянь вступаешься! Сама бы, небось, с ней за стол не села!

– Это вы зря так считаете! – Ирина вытащила из сумки старинную книгу, раскрыла ее на первом попавшемся месте и начала читать с выражением:

– Пойду из избы в сени, из сеней во двор, из двора в ворота, под красно солнышко, во чисто поле. В чистом поле стоит церковь, сами царские двери растворяются, сама я от людской злости, от немилости заслоняюсь, заговариваюсь…

– Эй, это что ты такое говоришь? – официантка удивленно уставилась на Ирину. – Ты что это такое делаешь?

– Ничего, книжку читаю… – Кто обо мне худое скажет либо подумает – тому пути не будет. В лесе лесок, в море песок, а на небе звезды, во веки веков!

– Что… что это… – официантка провела рукой по лицу и этим движением словно стерла с лица злое и раздраженное выражение.

– Ну ладно, – проговорила она примирительно. – У нас все равно пока никого нету, так и быть, пускай она посидит, съест пирожное, выпьет чаю… или тебе кофе? – спросила она Лялю.

– Мне бы капучино… – протянула та мечтательно.

– Вот, слышали – ей капучино, а мне – американо с молоком… и пирожных… Ляля, ты какие пирожные любишь?

– Ой… – Ляля растерялась, на лице ее расцвела мечтательная улыбка. – Раньше-то такое пирожное было – «Алые паруса», там такой вкусный крем из сгущенки, а сверху еще вишенка… так, наверное, сейчас таких уже не делают…

– Отчего же не делают, – обиделась официантка. – Вот, пожалуйста, точно то самое, что вы говорите. Только название у него поменялось, теперь оно называется «Венское наслаждение». Но вы не думайте, это то самое, те же «Алые паруса»…

– Ну, значит, давайте нам два таких пирожных, – распорядилась Ирина.

– А можно еще корзиночку с ягодами?

– Все можно! У нас сегодня праздник!

Через несколько минут официантка заставила стол чашками и тарелками. При этом в глазах у нее были удивление и растерянность, как будто она сама себя не понимала.

Ляля в детском восторге оглядела пирожные, она никак не могла решить, с чего начать. Наконец взяла «Венское наслаждение» и откусила приличный кусок.

– Вкусно! – проговорила с набитым ртом. – Вот ведь, говорят – люди злые, а к ним нужно просто правильный подход найти. Вот попросила я ее по-хорошему – и все она принесла…

– Ты попросила? – Ирина тихонько засмеялась.

– А что?

– Да ничего, ты кушай, кушай!

– А что это у тебя за книжка? – спросила Ляля, справившись с первым пирожным и приступая ко второму.

– А, это не простая книжка… это удивительная книжка… хочешь, я тебе из нее почитаю?

– Ну, почитай…

Ирина раскрыла книгу – как всегда, на случайном месте – и начала читать:

– За морем за синим, за морем за Хвалынским, посреди Окияна-моря лежит остров Буян, на том острове Буяне растет дуб столетний, под тем дубом сидят семь старцев столетних, по рукам скованных, по ногам связанных.

Приходил к ним восьмой старец, приводил к ним рабу божию без памяти, без разума, по рукам, по ногам спутанную, связанную, злыми духами заколдованную… возьмите вы, старцы столетние, ножи булатные, ножи каленые, колите, рубите злых духов…

– Это что за книга такая странная? – испуганно проговорила Ляля. – Я такого никогда не слышала…

– Ну вот и послушай… – и Ирина продолжила:

– За морем за синим, за морем за Хвалынским, посреди Окияна-моря лежит остров Буян, на том острове Буяне стоит каменный дом о семи дверях, о двенадцати окнах, а в том доме стоят кадки железные, а в тех кадках лежат тенета шелковые…

– Странная какая книга… – протянула Ляля, прижав пальцы ко лбу. – Но я ее где-то уже видела… ах да, у Профессора!

– Видела, видела! – кивнула Ирина. – А теперь послушай… – и она продолжила:

– Вы, старцы столетние, возьмите тенета шелковые, свяжите злых духов по рукам, по ногам, заточите их в кадки железные, освободите от них рабу божию…

Ляля нахмурилась, словно что-то мучительно вспоминая. Ирина продолжила:

– За морем за синим, за морем за Хвалынским, посреди Окияна-моря лежит остров Буян, на том острове Буяне сидит птица Гамаюн, с железным клювом, с медными когтями. Ты, птица Гамаюн, сядь у дома, где стоят кадки железные, где лежат злые духи, шелковыми тенетами связанные. Сиди возле того дома, стереги злых духов, не выпускай их, чтобы была свободна раба божия, чтобы вернулись к ней память и разумение. Пусть мой заговор будет долог, и крепок, и нерушим, пусть будет слово мое крепко!

Книга сама собой захлопнулась.

Ирина внимательно взглянула на Лялю.

Ляля сидела со странным, отрешенным выражением лица. Лицо ее при этом удивительным образом изменилось, оно словно отвердело, в нем проступили осмысленность и определенность. Больше того – в нем проступило едва различимое сходство с актрисой Еленой Лепестковой, которую Ирина видела на афише в подвале у Профессора. Конечно, сходство было не очень выражено, да и заметно только Ирине, но ведь прошло столько лет…

Вдруг Ляля завертела головой, словно пытаясь понять, где находится. Потом она уставилась на свою куртку, и на лице ее проступили испуг и растерянность.

– Боже! – Ляля покраснела. – Что это со мной? Как я одета! Это же просто ужас!

Тут же она повернулась к Ирине и смущенно проговорила:

– У тебя… у вас есть зеркало?

– Есть, но я не советую… вам это может не понравиться…

– Дайте, пожалуйста…

Ирина тяжело вздохнула, нашла в сумке маленькое зеркальце и протянула Ляле. Та взглянула в зеркало и тут же уронила его, всплеснув руками:

– Боже, как я выгляжу! Что делать? Меня ведь может увидеть кто-нибудь из знакомых…

– Ну, надо же! – восхитилась Ирина. – Вот это книжка, как сработала! Это просто чудо! Ляля, ты что-нибудь помнишь о том, что с тобой случилось? То есть, извините, вы…

– Как вы сказали – Ляля? – Женщина повернула голову, и жест этот убедил Ирину больше, чем слова. – Ах, как давно меня никто так не называл! Только бабушка в детстве…

И если лицо ее, конечно, хранило следы прожитых трудных лет и одежда, мягко говоря, оставляла желать лучшего, то голос ничуть не пострадал. Глубокий и звучный, он просто завораживал.

– Пойдемте к Профессору! – предложила Ирина.

– Профессор? Кто это? Ах да, я, кажется, его знаю…

– Это ваш друг, он очень хороший человек…

– Но он… но я… я не хочу предстать перед ним в таком виде! Это невозможно!

«А вот интересно, – подумала Ирина, – как же это действует?»

Было похоже, что все, что случилось с Лялей после злосчастной аварии, просто слетело с нее, как шелуха, но с другой стороны, что-то она помнит… вот Профессора вспомнила. А ее, Ирину, кажется, нет.

– Очень даже возможно! – заговорила она горячо. – Профессор видел вас все это время, он заботился о вас, его ничем не шокируешь, наоборот, он будет счастлив, что вы снова стали прежней!

– Прежней? – воскликнула Ляля (впрочем, теперь это имя ей не очень подходило). – Какая же я прежняя? Вы не видели, деточка, какой я была прежде! Но вы считаете, что ему можно показаться? Вот в этом… в таком виде?

– Не сомневаюсь! Пойдемте прямо сейчас. Вот только доешьте пирожные…

– Что? – Ляля испуганно взглянула на остатки пиршества. – О чем вы говорите? Никаких пирожных! Никакого сладкого! Я безобразно растолстела, с этим что-то нужно делать! Нужно немедленно взять себя в руки! И еще, деточка… – она засмущалась. – Прежде чем идти к нему, я должна хоть что-то с собой сделать… у вас есть тушь, пудра, помада и прочее?

– Конечно, есть… – Ирина протянула ей свою косметичку. – Я, правда, не уверена, что вам подойдет…

– Лучше, чем ничего… – пробормотала Ляля и занялась макияжем.

Через несколько минут она вернула Ирине косметичку и еще раз оглядела себя в зеркале.

– Нет, конечно, это не мой тон, но все же лучше, чем ничего… спасибо вам, деточка!

Ирина расплатилась с официанткой, и они с Лялей отправились к Профессору.

На улице Ляля выглядела смущенной, она подняла воротник куртки и прятала глаза от прохожих.

Наконец они пришли в знакомый двор, спустились к подвальной двери. На этот раз Ирина сама постучала, поскольку Ляля смущалась и держалась у нее за спиной.

Из-за двери донесся недовольный голос Профессора:

– Кто там? Я сейчас не принимаю… приходите в пятницу, а лучше на следующей неделе…

– Это мы! – проговорила Ирина.

– Это какие же мы?

– Ирина и Ляля… Елена Сергеевна!

– Елена Сергеевна? Ну что же вы сразу не сказали? – Профессор поспешно распахнул дверь.

На этот раз он был в полосатом пиджаке, но галстук-бабочка был прежний.

Ирина шагнула вперед. Ляля по-прежнему пряталась у нее за спиной. Профессор ее, однако, разглядел.

– Мадам! – воскликнул он, всплеснув руками. – Вы сегодня удивительно выглядите!

– Да что вы говорите? – Ляля покраснела, как школьница. – Вы мне льстите… я не причесана… – и она кокетливым движением поправила волосы.

– Кстати, мадам, у меня совершенно случайно сохранилось кое-что из вашей прежней одежды.

– Неужели правда? – Лялины глаза загорелись.

– Да, посмотрите там, в соседней комнате, в шкафу… я не буду вам мешать…

– Боюсь, что прежняя одежда может мне не подойти… – тем не менее Ляля точнее Елена Сергеевна удалилась в соседнюю комнату.

– Что вы с ней сделали? – вполголоса спросил Профессор Ирину, проводив Лялю взглядом. – В ней действительно появилось что-то от прежней Елены Сергеевны! Это просто чудо!

– Я тут ни при чем! – Ирина развела руками. – Это все книга…

– Книга?

– Ну да… я должна признаться, что позаимствовала у вас книгу. Я подумала, что вам она все равно не нужна…

– Ах, книга! – Профессор тонко улыбнулся. – Что ж, честно говоря, я на нее рассчитывал.

– Рассчитывали? Значит, вы знали о ее необыкновенных свойствах?

– Ну, разумеется! Кстати, вы ее принесли?

– Да, теперь она у меня постоянно с собой. А вы хотите, чтобы я ее вернула?

– Да, она уже сыграла свою роль и больше вам не понадобится. Нужно вернуть ее туда… туда, откуда я ее взял. Она может еще кому-нибудь пригодиться… за ней уже очередь…

– Вот как? Только не говорите мне, что взяли ее в районной библиотеке! – Ирина достала заветную книгу из сумки и с явной неохотой протянула Профессору. – Или вам принес ее случайный человек, который нашел ее на помойке!

– Не скажу, – Профессор улыбнулся, – по этому поводу ничего не скажу, это – мой секрет.

– Но если вы с самого начала знали, что это за книга, почему сами не воспользовались ей, чтобы вернуть прежнюю Лялю, прежнюю Елену Лепесткову?

– О, все не так просто! Не всякому человеку это под силу. Позвольте привести вам такой пример. Если я дам вам скрипку, пусть даже очень хорошую скрипку, пусть даже это будет скрипка Амати или Страдивари – вы сумеете сыграть на ней партитуру Баха?

– Нет, конечно! Я скрипку в руках-то никогда не держала, а тут надо учиться многие годы!

– И не только учиться. Нужно еще иметь большие способности, абсолютный слух…

– Вы хотите сказать, что у меня есть какие-то способности… но ведь эту книгу я тоже впервые увидела у вас, и никто не учил меня, как нужно ею пользоваться!

– Да, но зато у вас есть способности. Прямо вам скажу – удивительные способности!

– Что это за такие способности? И как, интересно, вы их во мне определили?

– Способности у вас редкие, сейчас они почти не встречаются. Вы умеете превращать на первый взгляд бессмысленные слова в мощные заклинания. Такие люди чаще встречались в прежние времена, особенно – в Средние века, чаще это были женщины. И часто им приходилось расплачиваться за свои способности… иногда даже собственной жизнью…

– Вы что – не о ведьмах ли говорите? – насмешливо проговорила Ирина.

– Ну, иногда их и так называли.

– Вот спасибо-то! Значит, вы хотите сказать, что я прирожденная ведьма?

– Кстати, не вижу в этом ничего плохого. У вас просто есть дар придавать определенным словам магическую силу. Поэтому я и сделал так, чтобы эта книга попала вам в руки… это все равно как дать скрипачу прекрасную скрипку… а теперь мы вернем ее, как возвращают скрипку после концерта. На ней еще кто-нибудь сыграет…

– А как вы эти способности во мне разглядели?

– Ну, видите ли…

– Ага, у вас тоже есть определенные способности! Если я в Средние века могла стать ведьмой, то вы, наверное, были бы инквизитором! Ведьм пачками на костре сжигали!

– Ну, вы преувеличиваете…

В это время рядом раздалось деликатное покашливание.

Ирина и Профессор обернулись – и увидели в дверях комнаты Лялю, точнее – Елену Лепесткову. Потому что от прежней Ляли почти ничего не осталось.

Куда делся растерянный мутный взгляд, немытая пакля волос, неловкие движения, неуверенная походка? Ничего этого теперь не было. Перед ними стояла женщина, не первой молодости, конечно, но с абсолютно прямой спиной и красиво посаженной головой на длинной шее. И платье, конечно, абсолютно немодное платье, которое валялось у Профессора в не очень хороших условиях много лет, но зато цвет очень подходил к глазам Елены – темно-синим, с мягким блеском.

– Боже мой! – Профессор молитвенно сложил руки. – Боже мой! У меня нет слов!

На Иринин женский взгляд платье было узковато в груди и талии, но Елена умело прикрыла недостатки шалью.

– Ну? – она строго спросила Ирину, поскольку Профессор, что называется, выпал в осадок, и вразумительного ответа от него в ближайшее время ждать не приходилось.

– Худеть, – честно ответила Ирина, и… что-то надо сделать с лицом. Первым делом – волосы и брови! Брови удивительно меняют женщину! А так… ничего.

– Ну, ничего так ничего! Хоть люди не испугаются! – весело сказала Елена. – Пошла я, дел много очень!

И вдруг пропела чистым глубоким голосом:

               Целую ночь соловей нам насвистывал,               город молчал, и молчали дома…               Белой акации гроздья душистые…

– Вот и все, – грустно сказал Профессор, – отцвели белой акации гроздья душистые. Какая женщина! Больше ее не увижу… но мне и так повезло встретить ее на своем пути…

Гулким басом загудели колокола на дворцовой звоннице, заревели большие трубы, извещая всех собравшихся в кремлевской трапезной царедворцев о явлении государя, царя и самодержца московского Бориса Федоровича.

Замерла вся огромная палата, замерли все царские гости – князья и бояре старинных родов, служилые люди и приказные дьяки, лучшие люди московские.

Не так много их собралось в палате, как бывало.

В три ряда стоят здесь длинные богатые столы, по десяти столов в каждом ряду, но половина мест за теми столами пустуют. Где же остальные?

Кто – в войске Самозванца, кто – в своем имении отсиживается, ждет, когда пройдут лихие времена.

Парчой и бархатом покрыты длинные скамьи, да неуютно, неудобно сидеть гостям на этих скамьях – не знают гости, что будет завтра, идет на Москву войско иноземное, во главе того войска идет воскресший царевич.

Что принесет этот царевич московским людям?

Кому-то – почести и казну, кому-то – опалу и смерть…

Стихли трубы, отгудел колокольный звон, наступила гулкая тяжелая тишина.

Вошел в палату Борис Федорович.

Всего семь лет просидел он на московском престоле, а как за те годы изменился!

Был он красив лицом, крепок телом, на щеках румянец играл, как вешняя заря, глаза пылали, как у ясного сокола. Сейчас же стал бледен, глаза потухли, спина ссутулилась.

В дорогие парчовые одежды облачен государь, жемчугом и самоцветами расшитые. Но не красят его те одежды, не сверкают те самоцветы.

Не стар еще годами государь, в самом возрасте, но подточили его заботы и невзгоды, подточила его тайная вина, как червь точит крепкое с виду дерево.

Зашептались царедворцы – болен государь, недужен. Одной ногой стоит он уже в могиле. Сможет ли устоять перед Самозванцем? Удержит ли в руках кормило государства московского?

А что, если умрет государь?

Какой бы ни был, он – царь, ему крепкую присягу давали, ему клялись хранить верность. Кроме того, Борис хитер, ловок, опытен и расчетлив в придворной игре, умеет, когда нужно, привлечь к себе сердца людские, умеет составить хитрую интригу. Сможет ли заменить его наследник, царевич Федор?

Зашептались царедворцы, но все же встали, хоть и неспешно, поклонились государю.

Медленно прошел Борис между рядами столов, медленно прошел, оглядывая гостей, пытаясь прочитать по их лицам тайные мысли, пытаясь понять – кто из них верен от всего сердца, кто затаил в душе злобу и предательство?

Дошел царь до своего места, до высоких резных кресел, покрытых тяжелой парчою, остановился перед креслами, окинул взором приближенных, поклонился на все стороны, прочел молитву, перекрестился, сел в кресло.

Сели и гости царевы. Сели, заговорили промеж себя вполголоса.

Оглядел царь гостей, поднял полный кубок и проговорил:

– Первую чашу хочу я выпить за воеводу моего Петра Федоровича Басманова!

Поднялся Басманов, поклонился.

– Утешил ты меня, боярин! Разбил нечестивого Самозванца! Теперь можно мне спокойно умереть…

Удивленно взглянул Басманов на царя:

– Зачем тебе умирать, государь? Тебе еще жить и жить… да и самозванец, хоть и разбито его войско, снова сумел уйти, новое войско собирает…

Зашептались остальные гости, зашумели.

Вдруг царь ударил кулаком по столу, так что подскочили золотые кубки, расплескалось дорогое иноземное вино.

Тихо стало в трапезной. Замерли гости, смотрят на царя с испугом и удивлением.

– Ждете смерти моей? – проговорил Борис Федорович в наступившей тишине.

– Как можно! – ответил за всех Василий Шуйский. – Денно и нощно все мы за тебя, государь, молим!

– Только ли за меня?

– И за тебя, и за семейство твое… за наследника твоего, Федора Борисовича, и за царевну Ксению, и за супругу твою…

– То-то… – проговорил царь, и глаза его вспыхнули. – Будете ли вы верно служить сыну моему, как мне служили?

– Конечно, будем! – опять за всех отвечает Шуйский.

– Тогда клянитесь все сей же час! Клянитесь все в верности сыну моему…

– Виданное ли дело, государь, – подал голос боярин Салтыков. – Таковые клятвы надлежит в Храме Божием приносить, пред святыми иконами, а не в трапезной за обедом!

– Есть и тут иконы, – Борис показал в красный угол. – Клянитесь в верности государю Федору Борисовичу!

Гости молчали в растерянности.

Борис прикрыл глаза и заговорил невнятно, неразборчиво, то и дело запинаясь:

– На море… на море на Океане, на острове на Буяне стоит дом о пяти… о семи углах… в доме том сидит красна девица, в руках она держит шелкову нитку… как завяжет она эту нитку… шелкову нитку крепким узлом – так никто ее развязать не сможет… не сумеет… или все же не сможет? Да как же там дальше?

– Свет мой, батюшка, что с тобой? – окликнула Бориса царица. – Что ты такое говоришь?

– Не мешай, жена… – Борис поморщился, продолжил:

– Как этот узел завязан… как крепко этот узел завязан, так и слово наше будет крепко… нерушимо… как же там…

Вдруг царь привстал, лицо его побагровело, он вскрикнул, показывая пальцем в дальний угол трапезной:

– Вот он! Он там! Гоните его прочь!

– Кто, батюшка? – испуганно проговорила царица. – Кого ты там увидел?

– Его… царевича…

– Господь с тобою, нет там никого!

– Есть, есть, я вижу… – И царь упал лицом на стол.

Руки его некоторое время дергались, словно пытаясь что-то схватить со стола, но потом застыли.

Василий Шуйский огляделся и крикнул:

– Лекаря! Сей же час позвать лекаря!

Вскоре появился старый лекарь Якоби, пользовавший еще покойного государя Иоанна Васильевича. Стар лекарь, но еще крепок, только на палку опирается. Властным жестом велел всем расступиться. Бояре и придворные попятились, вокруг царя образовалось свободное место.

Якоби подошел к царю, взял его за руку, поискал пульс, но не нашел. Повернул государя поудобнее, достал из кармана маленькое зеркальце, поднес к губам Бориса.

Немного выждал, убедился, что зеркальце не запотело, и проговорил веско, с сознанием важности своих слов:

– Государь Борис Федорович скончался.

Загалдели придворные, зашумели.

Умер царь.

Что-то теперь начнется…

Прошел год. Снова наступило лето. Ирина ехала с работы в новенькой бирюзовой «Ауди». Притормозив на перекрестке, она взглянула на висящий рядом огромный рекламный плакат или, говоря более современным языком, билборд. На этом билборде была изображена красивая женщина, явно не первой молодости.

Ирина внимательнее пригляделась к билборду. Он рекламировал новый телевизионный сериал с несколько необычным названием – «Отцвели уж давно…».

Главную роль в этом сериале исполняла актриса Елена Лепесткова.

– Ну что, неплохо, – пробормотала Ирина, – вполне себе прилично ее изобразили. Нужно позвонить ей, сказать, что я видела рекламу… поздравить…

Но сзади уже сигналили, так что Ирина тронула машину с места.

Телефон зазвонил сам через несколько минут.

– Ириша! – говорил в трубку Антон. – Тут курьер приезжал, привез приглашение на премьеру сериала этого… как же…

– «Отцвели уж давно…»? – обрадовалась Ирина. – Хорошо, что ты дома был!

– Ага, приглашение на два лица, в субботу… слушай, я никак не могу, у меня дело важное!

– Знаю я твое дело важное, это футбольный матч будут транслировать, а вы все в баре соберетесь и будете болеть!

– Ну да, а сериалы эти я не очень, ты же знаешь… И потом там дресс-код какой-то строгий…

– Да кто тебе сказал, что я с тобой туда идти собираюсь?

– А с кем? – тут же занервничал Антон.

– Да уж заранее подобрала себе кавалера, – посмеивалась Ирина, – это очень старый приятель…

– Ну, смотри у меня!

– Интересно, – проговорила Ирина, убирая телефон, – у Профессора есть смокинг? Ну, в случае чего, возьмем напрокат!