Наталья Александрова - Щит царя Леонида

Наталья Николаевна Александрова

Щит царя Леонида

Роман

* * *

Я с сожалением выключила душ и отодвинула стенку кабинки. Некогда намываться, меня работа ждет. То есть она-то меня, конечно, не ждет, ждет начальник, и уже готовится устроить нагоняй, потому что я обещала ему оставить отчет на столе, но не оставила. Не успела закончить. И хотела сегодня прийти пораньше, но опять-таки не получится, только-только успеваю.

Я завернулась в полотенце и хватилась фена для волос, которого не было в шкафчике. Вот куда он мог подеваться, хотелось бы знать?.. Странно, в этой квартире я живу одна, а вещи куда-то все время перемещаются. Может, он в комнате?

И тут я услышала стук в дверь.

Вот именно, не звонок, а стук. Дело в том, что дверной звонок работает, если звонят в наружную дверь, ту, которой мы отгородили четыре квартиры на площадке. А мы, хозяева этих квартир, общаемся между собой посредством стука.

Так даже лучше, сразу знаешь, что за дверью свои…

Правда, «свои» – понятие растяжимое, поскольку тесно общаюсь я только с Антониной из трехкомнатной. Опять-таки, если быть до конца точной, это она со мной общается. Дальше, в двухкомнатной, живет жуткая зараза Софья Андреевна (о ней позже), а однокомнатную ее хозяин Гена сдает время от времени, когда в очередной раз женится.

И с утра пораньше стучать может только Антонина – либо у нее кофе закончился, либо сигаретку стрельнуть, либо просто поболтать. Мне-то болтать некогда, но она не отстанет.

– Тонь, ты? – Я распахнула дверь и растерялась, потому что вместо Антонины стояла передо мной посторонняя женщина в халате, и голова замотана полотенцем.

– Простите, – заговорила она и улыбнулась растерянно и даже немного виновато, – простите, пожалуйста, у вас, случайно, нет крота?

– Крота? – Я вылупила глаза и шагнула назад. – Нет у меня никакого крота, и мышей тоже нету, ни белых, ни серых…

– Ой, что это я! – Она засмеялась. – Бога ради извините, я живу тут по соседству… – она мотнула головой в сторону Генкиной квартиры, – стала мыться, а там такой засор… боюсь, что протечет к соседям снизу…

– А, вы об этом… – я раскрыла дверь пошире, – вам состав нужен, который всякую дрянь в трубах растворяет. Нет, его у меня нет, зато… – что-то мелькнуло в мозгу, – зато у меня есть такая штука… если ей вот так пожамкать, то вода может уйти. Хотя бы на время.

– Вантуз, что ли? – оживилась она.

– О, точно, так эта штука называется! – Я тоже обрадовалась, что могу помочь.

В самом деле, все знают, что Генка квартирой совершенно не занимается, и это форменное свинство с его стороны сдавать женщине, как Антонина говорит, некондицию.

– Вы проходите. – Я отступила и тут почувствовала, что полотенце падает, еле успела его подхватить.

Хоть передо мной и женщина, все же неудобно перед незнакомым человеком представать в голом виде… Где же у меня халат?

Халаты я не люблю, но мама настаивает, чтобы хоть один приличный у меня был в наличии. Кстати, сама мне его и подарила на прошлый Новый год. Но если я буду прохлаждаться, то мне даже кофе выпить не удастся.

Машинально подхватив полотенце, я пошла на кухню, соображая, где может быть вантуз.

Обычно люди хранят такие вещи в кладовке, но у меня, как я уже говорила, вещи перемещаются по квартире самостоятельно.

Я посмотрела в шкафчике под мойкой, там стоял только пакет для мусора, причем давно его нужно было вынести на помойку. Вот почему я все забываю?

Зато нашелся халат. Он висел на спинке стула и нахально блестел пуговицами. Говорила же, что не ношу его, месяц, наверное, не надевала, вот как он на кухне оказался, ног у него нет, только рукава.

Утянув халат в кладовку, я огляделась в поисках вантуза. Дело в том, что у меня в квартире не кладовка, а целая гардеробная, такая уж была планировка изначально. Так что когда я делала ремонт, то заказала кучу полок и кронштейнов, и теперь каждая вещь имеет свое место: тут – одежда висит, тут – пылесос стоит, тут – доска гладильная, и так далее.

«А вантуз, очевидно, в коробке со всякими хозяйственными мелочами», – неуверенно подумала я.

И каково же было мое удивление, когда он именно там и оказался! Наверное, не смог самостоятельно выбраться из коробки.

Не подумайте, что я сама такая умная и купила вантуз в хозяйство. Нет, эту штуку мне подарил на работе Димка Петров, для прикола, как сам же и признался. Он собственноручно выкрасил палку вантуза розовой краской, завязал на ней огромный шелковый бант, а на резиновой штуке написал мое имя и фамилию – принадлежит Алине Воробьевой.

Вроде того, как на книге ставят экслибрис. Забыла сказать, что это был подарок на новоселье. То есть сотрудники, конечно, скинулись и подарили мне навороченную кофеварку, а вантуз Димка преподнес от себя лично.

В общем, я натянула халат и вытащила на свет розовое чудо. Девица терпеливо дожидалась меня у двери, сердечно поблагодарила и ушла, сказав, что вернет как можно скорее.

Тут начала открываться дверь соседей, и я поскорее захлопнула свою – Антонина привяжется с разговорами, а я и так опаздываю. Ей-то спешить некуда, распихала, небось, своих деток кого в школу, кого в садик, и может передохнуть.

Муж у Тони дальнобойщик, неделями отсутствует, и злые языки во дворе говорят, что он нарочно устроился на такую работу, чтобы поменьше бывать дома и не слышать визга и гвалта.

У них двое мальчишек, десяти и восьми лет, и девочка, которой недавно исполнилось три. Парни жутко хулиганистые, и девчонка вечно ревет. Сама Антонина тоже баба горластая, есть еще собака, которая все время лает, и телевизор орет, не выключаясь, так что мужа Тониного понять можно.

Итак, я поскорее захлопнула дверь и взглянула на часы. Да, про утренний кофе придется забыть. К счастью, фен нашелся в платяном шкафу, я вспомнила, что сушила им юбку после того, как застирала на ней пятно от варенья.

Пятно не отошло, так что все равно пришлось нести юбку в химчистку, там еще ворчали, что нечего заниматься самодеятельностью, нужно обращаться сразу к специалистам, то есть к ним.

Ага, у Софьи Андреевны вся дубленка белесыми пятнами пошла после их химчистки. Ну, этой заразе так и надо…

Когда я, наскоро накрасив глаза и одевшись, выскочила на площадку, то увидела, что возле двери Генкиной квартиры копошится какой-то мужчина. Вот он открыл дверь…

– Простите, – неожиданно для себя спросила я, – вы закончили?

– Что? – Он повернулся и уставился на меня в удивлении.

Ничего такой мужчина, высокий, спортивного вида. Отчего я решила, что спортивного? Да на нем был костюм фирменный спортивный и кроссовки. Бегает, значит, по утрам. Это, конечно, похвально. Здоровый образ жизни.

– Так что вы хотели? – спросил он весьма нелюбезно.

Скажу сразу, я – девушка привлекательная, это многие признают. Не красавица писаная, но все у меня с внешностью нормально. Поэтому мужчины хамят мне очень редко. И смотрят обычно весьма приветливо. А этот посмотрел не то чтобы с ненавистью, но с досадой и неприязнью – лезут, мол, тут всякие…

Естественно, я обиделась и вместо того, чтобы махнуть рукой и уйти, сказала язвительно:

– Я бы хотела вернуть свой вантуз. Если он вам, конечно, больше не нужен.

Ну что, в самом деле, этот хлыщ бегает себе на свежем воздухе, здоровье сохраняет, а жена самостоятельно с засором борется! И даже если она ему не жена, то тем более…

Тут в глазах у него неприязнь уступила место самому настоящему изумлению.

– Какой вантуз? – Он даже попятился, хватаясь за ручку двери. – Вы вообще о чем?

Все ясно, удрал с утра пораньше, знать не знает, что его жена соседей заливает.

– Ваша жена… – начала я.

– Какая жена? – Он повысил голос. – Вы что – издеваетесь? Нет у меня никакой жены! Я один живу!

И столько подлинного чувства было в его голосе, что я поверила. Точно, передо мной женоненавистник. Так что ни жены, ни другой какой женщины с ним рядом нет.

– Простите, – буркнула я, – я ошиблась, думала, она в этой квартире живет…

Он не сказал, что ничего страшного, не спросил, в чем суть, только отвернувшись, буркнул что-то вроде «дура». Да сам такой! Что он о себе воображает?

Сев в машину, я велела себе успокоиться, потому что за рулем нужно быть предельно внимательной, чтобы не попасть в аварию. Это мама твердит мне бесконечно, хотя сама авто не водит.

Но, однако, неудобно получилось. Вот с чего я взяла, что та девица снимает квартиру Геннадия? Она ведь ничего конкретного мне не сказала, только головой мотнула в ту сторону. Но, опять же, в дверь она постучала, вот я и подумала, что она с нашей площадки. Да, странно…

А Генка, значит, этому мужику квартиру сдал. Неприятный какой тип…

Тут мне засигналил какой-то нервный водитель, и я сосредоточилась на дороге.

В офис я, разумеется, опоздала, так что приготовилась уже смиренно принять нагоняй от начальника, но его, к счастью, вызвали куда-то с утра, поэтому у нас царили тишина и покой. И я даже выпросила у секретарши Милки чашку кофе.

– Варю как начальнику! – приговаривала она. – Помни мою доброту!

Кстати, кофе Милка варит плохо, непонятно за что ее наш шеф вообще на работе держит.

Возвращаясь с работы, я встретила во дворе Антонину. Ну правильно, где ей еще и быть-то. Витя, муж ее, как всегда в рейсе, ей неохота домой идти, там дети всю квартиру вверх дном перевернут, так уж пускай во дворе хулиганят.

– Слышь, Алинка, – обрадованно сообщила она, едва увидев меня, – у Генки новый жилец.

– Тоже мне, новость, – отмахнулась я, – видела его утром.

– Познакомились? – оживилась Антонина.

– Да нет, так, парой слов перебросились…

– Ты присмотрись к нему, вроде мужик приличный. Аккуратный, спортивный. Опять же, кто квартиру снимает на недолгое время? Генка ведь надолго никогда не сдает, сама знаешь, поругается с очередной женой своей, да и вернется сюда. Так что этот, небось, сейчас находится в стадии развода. И как только они с квартирой разберутся – так бери его сразу тепленьким.

– Почему сразу? – поддразнила я. – Пускай человек малость передохнет от семейной жизни.

– Только сразу! – ответила она твердо. – Пока он вкус свободы не почувствовал и не понял, как ему хорошо одному жить. Потом уже поздно будет.

Да, соседка моя Антонина, конечно, баба простая, и умом особым не блещет, однако по-житейски соображает. И у нее один пунктик: хочет меня замуж выдать. Но в данном случае все ее умозаключения неверны, поскольку новый сосед явно женоненавистник. Мне он тоже не понравился, но Антонине я про утренний эпизод рассказывать не стала, а то и домой не попадешь, замучает разговорами.

Однако в квартире я задумалась, кто же такая была эта девица, которая явилась утром. И где ее теперь искать. Не то чтобы мне нужен был вантуз, просто странно все как-то…

Размышляя так, я поставила на плиту кастрюлю с водой, чтобы отварить пельмени. Не подумайте, что я питаюсь магазинными пельменями каждый день, просто замороженные пельмени прислала мама. Она любит готовить, и налепит столько, что в морозилку не помещаются, и раздает потом знакомым и родственникам.

Это я, конечно, преувеличиваю, но мама вбила себе в голову, что если меня не кормить, то я вообще о еде забуду. Или стану питаться гамбургерами. Это утром, когда торопишься, калорийная еда в горло не полезет, и днем некогда рассиживаться, съесть что-то быстро, да и бежать обратно на работу. А вечером, считает мама, человек должен есть вкусную домашнюю пищу. Причем не спеша и не отвлекаясь. Тогда со здоровьем все будет в порядке.

Тут, кстати, замечу, что мама весит без малого девяносто килограммов, но ни капельки по этому поводу не расстраивается.

«Зато морщин не видно», – утверждает она.

И правда, у нее прекрасный цвет лица, и морщин почти нет, и волосы гораздо лучше, чем у меня.

В общем, вода закипела, и я бросила в нее пельмени. А сама тем временем пошла в прихожую, потому что забыла в сумке купленную по дороге сметану.

И тут в мою дверь снова постучали.

Ну, кого там еще черти принесли?

Вспомнив утреннюю историю с неизвестной девицей, я не открыла сразу дверь, а выглянула в глазок.

И что вы думаете?

Перед дверью стояла она, та самая девица, которая утром позаимствовала у меня вантуз, а потом пропала.

Конечно, дверной глазок ее здорово изменил, растянул рот, как у лягушки, и уменьшил глаза, но узнать можно. Девица вроде как улыбалась, а в руках у нее была большая, яркая коробка конфет.

Видимо, принесла ее в качестве извинения. Ну ладно, конфеты так конфеты…

Я открыла дверь. Вот сейчас и узнаю, из какой она квартиры. И если она не с нашей площадки, то как, черт возьми, она открывает ту, первую дверь?

Девица действительно улыбалась виноватой, извиняющейся улыбкой. И конфеты в руках – большая коробка с каким-то средневековым замком на крышке.

– Простите, что задержала, – проговорила она смущенно.

– Да ладно, ничего страшного…

– Вот, конфет коробку принесла… вроде хорошие… к чаю…

– Да не стоило… – я машинально отступила внутрь квартиры.

И остановилась, потому что заметила странную вещь – коробка-то у нее была, а как раз вантуза не было.

– Засор-то удалось прочистить? – спросила я.

– Да, все в порядке.

Я хотела спросить, где же тогда вантуз, но не успела.

Девица протянула мне коробку – и вдруг у нее в руке мелькнуло что-то небольшое, блестящее, и у меня в глазах потемнело, и больше я ничего не помню.

Я пришла в себя от холода, и еще от того, что кто-то сильно хлопал меня по щекам.

Открыв глаза, осознала, что холодно мне от того, что я лежу на полу перед открытой дверью, а надо мной склонился незнакомый молодой мужчина, и собирается снова ударить меня по щеке.

– Не надо… – пролепетала я, отстранившись. – Больно…

Говорить было трудно, такое чувство, что в горле поселился больной еж. Больной, потому что вкус во рту был отвратительный.

– Вы как – в порядке? – проговорил мужчина озабоченно.

– А вы кто? – ответила я вопросом на вопрос, и тут же узнала его – это был тот самый человек, который поселился в квартире Геннадия.

Я же его видела утром, только тогда он был в спортивном костюме, а сейчас – в куртке, и костюм под этой курткой тоже имелся приличный, даже галстук выглядывал.

– Сосед ваш, – ответил он. – Вернулся, вошел в общий тамбур – и тут смотрю, ваша дверь открыта, и вы лежите… вам плохо? «Скорую помощь», может быть, вызвать? – Он помог мне приподняться и сесть, привалившись к стене.

– Спасибо, все в порядке. – Я вымученно улыбнулась. – Просто вдруг сознание потеряла…

– Просто? – у него удивленно поднялись брови. – Может быть, вы…

Он не договорил, но я и без того поняла – хотел сказать, что я пьяная. Или больная.

– Нет, ничего подобного! – Я собрала волю в кулак и поднялась на ноги. – Спасибо, я уже в порядке!

Как ни странно, голова не кружилась. И не хотелось снова упасть на пол. Хотя, конечно, общее состояние оставляет желать лучшего.

Я сделала шаг в сторону зеркала и снова пошатнулась, так что ему пришлось подхватить меня за плечо. Показалось мне или нет, что в лице его мелькнуло отвращение?

Я дернула плечом и прислонилась к стенке.

– Ну, хорошо, если вам ничего не нужно, тогда я пойду… – и он ушел в свою квартиру.

И захлопнул дверь, не оглянувшись. Точно, терпеть не может женщин. Причем до такой степени, что даже прикоснуться к ним противно. Ай, да не больно-то и хотелось…

Я закрыла дверь и потащилась на кухню, чтобы присесть. И только тут вспомнила про пельмени. По идее, вода должна была выкипеть, и кастрюля сгореть, но запаха не было. Больше того, горелка под кастрюлей была выключена. Пельмени жутко разварились, но это оттого, что долгое время мокли в горячей воде, но ничего не случилось – плита и кастрюля в порядке. Вот как…

Я плюхнулась на стул и задумалась.

Что же такое произошло?

Сначала – еще утром – появилась незнакомая девица, одетая по-домашнему, и попросила у меня вантуз. То есть она просила крота, но я отдала ей эту штуку. Я подумала, что она живет в Гениной квартире, но потом это не подтвердилось. Допустим.

Потом она же появляется снова, и тут…

Я постаралась восстановить в памяти это ее второе появление.

Вантуза у нее в руках не было, это я точно помню. Зато была коробка конфет, да вон же она, лежит на полу перед дверью.

Не помню, говорила я или нет, что квартира у меня небольшая, из кухни видны прихожая и часть комнаты.

Я наклонилась, подняла коробку, уставилась на нее, пытаясь восстановить события, предшествовавшие моему обмороку.

Девица протянула мне эту злополучную коробку – и тут я отключилась…

Да нет, не просто так я отключилась.

Я вспомнила, что, когда эта подозрительная девица протянула мне коробку, в ее руке появилось что-то круглое, блестящее. Сосредоточившись на этом воспоминании, я вспомнила, что это был металлический баллончик…

Черт, она мне чем-то прыснула в лицо, от этого я и отключилась!

Бред какой-то… зачем ей это понадобилось? Она что – квартирная воровка?

Я обежала квартиру и убедилась, что у меня ничего не пропало. По крайней мере, на первый взгляд. Да и что особенное у меня есть? Мои шмотки вряд ли представляют для воров большой интерес, компьютер на месте… и банковские карточки… правда, какая-то ерунда! Что ей было нужно?

В процессе осмотра квартиры я совершенно пришла в себя. Голова не кружилась, падать на пол больше не хотелось, и вообще вроде бы все встало на свои места.

Ну ладно, ничего не пропало, и сама я вроде в порядке. Так что можно сказать, легко отделалась. Впредь надо быть умнее, не открывать дверь незнакомым. И все равно, какой-то неприятный осадок остался от всей этой истории. Потому что я не люблю непонятного. Должно быть какое-то логическое объяснение происходящему, а его как раз у меня и нет.

Кроме всего прочего, тот мужчина, что снимает квартиру у Гены, нашел меня на полу… еще подумает, что я пью или что похуже…

Да, не везет нам на встречи… То с вантузом к нему прицепилась, то разлеглась на полу, как полная дура. Точно, он посчитает меня ненормальной или припадочной. А что, это многое объясняет…

Вот, кстати, интересно, как он меня нашел? Сказал, что дверь была открыта… странно это.

Тут я вспомнила, что на нашем этаже у дверей есть одна особенность – если квартирная дверь не заперта на замок или на защелку, а только прикрыта, и кто-то откроет дверь общего тамбура, квартирную дверь распахивает сквозняком. Так что он, наверное, говорит правду…

Но ведь и я не сумасшедшая, я точно знаю, что девица была, и сейчас, и утром…

И тут в мою дверь снова постучали.

Я вздрогнула, замерла на месте… но взяла себя в руки, подошла к двери и снова выглянула в глазок.

Если это снова та девица… ух, что я с ней сделаю!

Я не успела додумать, что сделаю, если это снова она, потому что это была вовсе не она. Это была Антонина.

Я щелкнула замком, открыла дверь, посторонилась.

– Это твое? – Антонина помахала у меня под носом чем-то розовым, в чем я опознала собственный вантуз.

– Мое, мое!

– Ага, я так сразу и подумала! Мои разбойники им во дворе консервную банку гоняли, я смотрю – надпись на нем, и твое имя… ты его выбросила, что ли? Если выбросила, мне пригодится… Витьки вечно дома нету, сама с хозяйством справляюсь…

– Да нет, это случайно. – Я потянулась за вантузом.

– А сигаретки у тебя, случайно, не найдется? – привычно протянула Антонина.

– Сейчас… – Я направилась на кухню, Антонина поплелась за мной, на полпути проговорила:

– Значит, все-таки продала Катька эти конфеты…

– Конфеты? – переспросила я, осознав, что по-прежнему держу в руках злополучную коробку конфет.

– Ну да, вот эти конфеты. Они у Катьки уже давно стоят, у них срок годности кончился. Зря ты их купила.

Катька – это продавщица из магазина в нашем доме. Антонина с ней приятельствует – в основном курит вместе. Я уже говорила, что она вечно во дворе болтается, все про всех знает.

– Ты уверена, что это те самые конфеты? – оживилась я, потому что в голове мелькнула мысль.

– Ну да, картинка такая… замок…

– Мало ли одинаковых коробок!

– Я таких больше не видела. Обычно на коробках цветы или ленточки какие-нибудь. И потом, вот здесь уголок смят…

Я достала сигареты, Антонина закурила, блаженно зажмурившись, и проговорила сквозь дым, кивнув на окно:

– Сегодня в том офисном центре какая-то суета была…

– А? – спросила я рассеянно, пытаясь поймать в голове ускользающую мысль. – Ты о чем?

– Ну, какая-то шишка туда приезжала, машина у него дорогущая, охрана…

Господи, да мне-то какое до этого дело! Я с работы, отдохнуть наконец хочу и поесть!

Я посмотрела на Антонину так сердито, что даже ее проняло. Вообще-то она баба толстокожая, но, видно, я выглядела не блестяще, так что она поскорее докурила и умотала к себе. А я вылила то, во что превратились пельмени, в туалет, напилась чаю с печеньем и легла спать, заперев предварительно дверь на два замка, да еще и ручку привязала веревкой.

Зачем я это сделала – и сама себе не смогла объяснить.

На следующий вечер я припарковала машину во дворе и, прежде чем подняться к себе, заглянула в домовый магазинчик.

Продавщица Катька скучала за прилавком и заметно оживилась при моем появлении.

– Ты уже с работы? Значит, скоро и остальные потянутся. Тебе кофе сварить?

– Свари, и покрепче.

– Вот это правильно. Я тоже без крепкого кофе жить не могу. А то некоторые говорят, что от кофе бессонница и сердце бьется, а я так считаю, что лучше пускай оно бьется, чем носом клевать…

Она занялась кофемашиной, а я спросила:

– А у тебя тут коробка конфет была такая красивая, с замком… купили, что ли?

– А тебе зачем?

– Сослуживцу одному, – соврала я, – у него день рождения. Ему замки всякие нравятся.

– Ну надо же! – Катерина повернулась ко мне. – Раньше надо было думать! То чуть не год она здесь стояла, никто не интересовался, а как купили – так и ты вспомнила!

– А кто купил-то?

– А тебе зачем?

– Ну, думаю, может, кто из наших, с работы. А то я куплю где-нибудь такую же, нехорошо получится.

Я даже сама удивилась, до чего складно получается врать. На любой Катькин вопрос у меня уже ответ готов. Это потому, что сегодня целый день я думала.

Начальник с утра распушил нас всех, поэтому в офисе стояла тишина, все прилежно работали.

Я справилась с отчетом часа за два, но если вы думаете, что сразу же побежала об этом рапортовать, то глубоко ошибаетесь. Уж такие-то вещи и ребенок знает – выполнишь работу быстро и качественно, так тебе сразу еще подбросят. А потом вообще навалят выше головы. Но зарплату, что характерно, не повысят. Так что труд не для того сделал из обезьяны человека, чтобы превратить его в лошадь.

Мысль далеко не новая, зато справедливая.

– Вряд ли ты такую же купишь, – заметила Катька. – Их давно уже не завозят. Всего одна партия была, по всему городу раскидали, у меня случайно залежалась. И я тебе честно скажу – и не стоит покупать: у них уже давно срок годности закончился.

– И все-таки кто ее купил? Такой толстый, лысый, в очках?

– Да нет, ничего похожего! Интересный такой мужчина, высокий, щетина трехдневная, и еще шрам на подбородке. А шрам знаешь как мужчину украшает! – В голосе Катьки появились мечтательные нотки.

Она поставила передо мной бумажный стаканчик с кофе и добавила интригующим голосом:

– А знаешь, что мужчину украшает еще больше, чем шрам?

– Боюсь даже предположить! – усмехнулась я.

– Да я вовсе не о том! – фыркнула Катька. – Я о машине! Ничто так не украшает мужчину, как хорошая машина!

– Да что ты говоришь! И какая же машина была у того человека со шрамом?

– Супер! Синий «Мерседес»!

– Круто! – Я повернулась спиной к прилавку, огляделась и проговорила насмешливо: – Только ты, Катя, заливаешь!

– Чего это? – В ее голосе прозвучала обида.

– А того, что отсюда не видно, какая машина перед магазином стоит. А из-за прилавка – тем более не видно.

– Отсюда, может, и не видно, а если к двери подойти, то очень даже видно!

– Так ты и к двери подошла?

– А что? В магазине никого не было, я и вышла…

В это время в магазин зашел знакомый мужик – здоровый, накачанный, бритый наголо тип с третьего этажа, Павел, кажется. У него такая фишка – вечно носит под мышкой своего песика, йоркширского терьера по кличке Фунтик, и разговаривает с ним.

Катька на этого Павла определенно посматривает, и вот сейчас она резко утратила интерес ко мне и засюсюкала с Фунтиком:

– Какой ты хорошенький! Да какая у тебя симпатичная жилетка! Хочешь печенья?

Я поняла, что больше ничего от нее не добьюсь, и пошла домой.

Может, вам интересно знать, для чего я ее расспрашивала? Да потому что, как уже говорила, я очень не люблю непонятного. И всегда ищу какое-то разумное объяснение происходящему.

Разумеется, я не верю, что вещи в моей квартире перемещаются самостоятельно, я знаю, что это я сама их в рассеянности переставляю и запихиваю черт-те куда. Но признаваться, что ты забывчивая растяпа, неохота даже себе.

Но случай с девицей и вантузом как-то выпадает из общей картины. Вот зачем она притащилась в мою квартиру, да еще два раза? Что ей было от меня нужно?

Раздевшись, я отправилась на кухню – сообразить что-нибудь на ужин. Свет не включила, потому что руки были заняты сумками – прихватила у Катьки бутылку молока, хлеба, яблок…

И в темноте я ударилась ногой об открытую дверцу шкафчика.

Я чертыхнулась, потерла ушибленную ногу, дохромала до выключателя – и тут осознала странную вещь.

Я ушиблась потому, что табуретка стояла не на том месте, где я ее оставила.

Вы спросите, при чем здесь табуретка? И вообще, я вроде как уже привыкла к тому, что вещи в моей квартире живут своей собственной жизнью и оказываются не на тех местах, где я их оставляла. Но это так, из разряда прикладной психологии. А эта табуретка у меня в квартире играет важную роль: она не дает открыться дверце того самого кухонного шкафчика.

Дело в том, что эта дверца имеет подлое обыкновение открываться, как только оставишь ее без присмотра. Вот совершенно новая кухня, я всего год назад въехала в новый дом и ремонт соответственно начинала с нуля. Но чертова дверца открывалась с самого начала, я уж и жаловалась на фирму, что производит кухни, ничего, конечно, не добилась, только нервы истрепала.

А когда дверца открыта, я об нее непременно бьюсь ногой, когда прохожу к холодильнику. Поэтому я ставлю табуретку так, чтобы она не давала этой дверце открыться. И табуретка всегда стоит на одном и том же месте. А тут она почему-то стояла возле окна.

Странно… очень странно… я ни за что не переставила бы ее!

Эта странность заставила меня оглядеться в собственной кухне – нет ли еще каких странностей.

Больше ничего я не заметила, да я не настолько наблюдательна, чтобы обратить внимание на какие-то мелкие детали. Даже в детстве мне никогда не давались такие загадочные картинки, на которых нужно было заметить десять отличий. И сейчас, если бы не ушиблась, так и табуретку бы не заметила.

Да, никаких видимых изменений я не увидела – но вот почувствовала незнакомый запах. Резкий, чуть прохладный запах дезодоранта. Явно мужского дезодоранта. С лимонной горчинкой…

Я снова принюхалась – но на этот раз ничего не почувствовала. Черт, наверняка мне это показалось…

Я машинально прошла к окну и так же машинально влезла на табуретку. Отсюда была хорошо видна парковка и задняя дверь соседнего офисного центра. Что-то такое Антонина говорила про этот центр… кажется, кто-то важный вчера туда приезжал…

Ай, да ладно, мне со своими бы непонятками разобраться. Теперь еще табуретки скачут по кухне козочками…

Тремя часами ранее Софья Андреевна мягкими вращательными движениями нанесла на кожу лица дневной крем. Именно так было написано в инструкции, приложенной к этому крему – нанести его на кожу лица мягкими вращательными движениями.

Крем был дорогущий, и Софья Андреевна возлагала на него большие надежды в той непримиримой борьбе, которую она вела днем и ночью, двадцать четыре часа в сутки и семь дней в неделю.

Это была борьба со временем, точнее – с возрастом. На эту борьбу Софья Андреевна тратила большую часть своего свободного времени и значительную часть семейного бюджета, но борьба эта была изначально обречена на провал.

Время медленно, но упорно побеждало в этой борьбе, и с каждой его победой характер Софьи Андреевны портился, и главное, определяющее ее характер чувство росло.

Это чувство было ненавистью – ненавистью ко всем женщинам моложе ее хоть на несколько лет. И чем больше была разница в возрасте, тем сильнее была ненависть.

Причин для этой ненависти было две.

Первая – само то, что они моложе, значит, их борьба с возрастом пока более успешна, чем ее.

И вторая, может быть, еще более важная – то, что ей казалось, что все молодые женщины спят и видят, как бы соблазнить ее мужа Владислава. Ей казалось, что они заигрывают с ним, кокетничают, строят глазки, нарочно надевают короткие юбки и туфли на высоком каблуке, а Владислав, старый дурак, поощряет эти заигрывания…

Бороться с этой ненавистью было трудно, почти невозможно, хотя Софья Андреевна понимала, что сама ненависть тоже плохо сказывается на ее внешности, и делает еще труднее ее главную борьбу, непрерывную борьбу с возрастом…

Закончив наносить крем, Софья Андреевна немного отстранилась от зеркала и оглядела свое лицо.

Зрелище ее огорчило. Справа под глазом появилась новая морщинка, и цвет лица был нездоровый…

– Чертово зеркало! Это все из-за него! – прошипела Софья Андреевна и вышла из ванной.

В коридоре было большое зеркало, к которому она относилась лучше, чем к тому, в ванной, потому что в этом зеркале она была значительно стройнее и свежее, а значит – моложе.

Оглядев себя в этом зеркале, Софья Андреевна немного успокоилась и решила было пойти на кухню и чем-нибудь перекусить, чтобы поднять настроение – но тут услышала за входной дверью квартиры какой-то посторонний звук.

Софья очень интересовалась жизнью соседей, поэтому она метнулась к двери и выглянула в глазок.

Глазок, конечно, искажал картинку, но Софья Андреевна все же разглядела, что перед дверью семьдесят шестой квартиры стоит какой-то незнакомый мужчина.

В семьдесят шестой квартире жила Алина.

Алина была моложе Софьи Андреевны на… не важно, на сколько лет, но намного. Слишком намного. И к тому же эта нахалка всегда улыбалась ее мужу Владиславу при встрече возле лифта и разговаривала с ним о погоде.

Да что там, Софья Андреевна была уверена, что эта хищница нарочно караулит Владислава у лифта!

Перед глазами ее стояла картина: вот Алина, не дыша, стоит у своей двери, полностью одетая, и ждет, когда Владислав откроет свою дверь и выйдет. Тогда она стремглав бежит за ним… о боже, нет сил это переносить…

От ненависти к этой… не подобрать приличного слова, кому, Софья Андреевна буквально скрипела зубами.

В первый момент Софья Андреевна подумала, что незнакомец – какой-нибудь знакомый Алины, проще говоря – хахаль, но потом она осознала, что знакомый позвонил бы в дверь, или, в случае более близкого и более интимного знакомства, открыл бы ее собственными ключами… но тот не делал ни первого, ни второго. Он возился с замком, как будто пытался открыть его без ключа.

И тут Софья Андреевна осознала еще один крайне неприятный факт.

Этот незнакомец стоял перед дверью квартиры, значит, он уже как-то проник в общий тамбур, как-то открыл его дверь… а как он открыл ее, не имея ключей?

И тут до нее дошла ужасная, но очевидная истина: это был квартирный вор. Взломщик. Домушник – кажется, так их называют. Ужасное существо, изредка посещавшее ее в ночных кошмарах.

Первым ее побуждением было броситься в комнату, закрыть за собой дверь и забиться под одеяло…

Это было побуждение детское, глупое и бесполезное, и Софья Андреевна легко его преодолела.

На смену ему пришло другое, более разумное – тихонько пробраться в ту же комнату, схватить телефон и позвонить в полицию. Или хотя бы в охрану ТСЖ.

Софья Андреевна хотела уже так и поступить, но тут мужчина перед дверью соседней квартиры что-то, видимо, услышал, или почувствовал, и оглянулся.

Его взгляд – пристальный, опасный, звериный, нашел Софью Андреевну за дверью ее квартиры и пригвоздил к месту.

Казалось бы, этот взгляд говорил ей – не вздумай никуда звонить! Стой, где стоишь! Или займись собственными делами!

Софья понимала умом, что злоумышленник никак не может видеть ее через глазок, что глазок на то и устроен, чтобы через него можно было смотреть только в одном направлении…

Умом-то она это понимала, но ум – это одно, а чувства – это совсем другое. И сейчас Софья почувствовала, что не может двинуться с места, что боится этого незнакомца до потери пульса…

От страха она даже зажмурилась…

А когда открыла глаза, никакого незнакомца на лестнице не было, а дверь семьдесят шестой квартиры была закрыта, как и положено.

Софья Андреевна подумала даже, что все это ей привиделось и что такие видения – еще один признак неизбежных изменений, которые приносит с собой возраст…

Но потом она отчетливо вспомнила человека перед дверью, и особенно – его пристальный, звериный взгляд.

Нет, галлюцинации не бывают такими отчетливыми, такими достоверными. Значит, злоумышленник был, и сейчас он хозяйничает в соседней квартире.

«И какое мне, собственно, дело? – подумала Софья Андреевна отстраненно. – Он же не в мою квартиру лезет, а эта Алина сама виновата – нужно было ставить замки понадежнее. Не случайно он полез в ее квартиру, а не в мою…»

Она хотела уже уйти и заняться собственными делами, но отчего-то не могла сделать ни шагу. Тяжелый взгляд незнакомца словно парализовал ее, пригвоздил к месту перед дверью, сковал по рукам и ногам. Казалось бы, его уже нет, он занят собственными черными делами – но гипнотическое воздействие его взгляда все еще сохранялось…

Софья Андреевна впала в панику.

Вдруг дверь семьдесят шестой квартиры тихонько приоткрылась, и из нее выскользнул мужчина. Тот самый мужчина, который недавно стоял перед этой дверью и возился с замком…

«Ну да, – отстраненно подумала Софья Андреевна, – он проник в квартиру, сделал свое черное дело, собрал все, что было в квартире ценного, и теперь уходит восвояси. Ну и бог с ним».

Приятного в этом было мало, но кое-что все же было: во-первых, домушник обокрал соседку, которую Софья Андреевна ненавидела хотя бы в силу ее молодости. И во-вторых – она его снова видела, значит, у нее не было галлюцинаций.

Проходя мимо квартиры Софьи Андреевны, злодей снова бросил на нее такой же пристальный звериный взгляд, как будто видел Софью через глазок и через прочную металлическую дверь.

Софья испуганно отшатнулась от двери и даже перекрестилась, чего прежде никогда не делала.

И тут она поняла, что снова может двигаться, что странный паралич отпустил ее.

Софья Андреевна облегченно вздохнула и занялась своими делами.

Прошло несколько часов. Дело шло к вечеру.

Софья Андреевна осознала, что ждет, когда соседка вернется с работы, обнаружит следы кражи и поднимет шум.

Вот она услышала, как хлопнула дверь тамбура, выглянула в глазок и увидела Алину…

Вот сейчас она войдет в свою квартиру… вот сейчас она заорет… ну или, по крайней мере, выскочит на площадку…

Но минуты шли, и ничего не происходило.

Когда прошел целый час, Софья Андреевна поняла, что шоу на сегодня отменяется.

– Что с тобой? – спросил ее муж Владислав недовольно. – Отчего ты все время топчешься у двери, как будто тебе там медом намазано? Ждешь, что ли, кого-то?

– Квитанцию за квартплату должны принести, – ляпнула Софья первое, что пришло в голову. – Всем уже принесли, а нашу куда-то потеряли, я звонила, сказали, что принесут…

Муж только пренебрежительно хмыкнул: вечно грузишь меня своей ерундой, как будто мне делать нечего!

– Ужинать мы будем сегодня или ты так и проторчишь целый вечер в прихожей?

– Да иду я! – отмахнулась Софья Андреевна, которой показалось, что за дверью Алины слышится какая-то возня.

Но нет, все тихо. А вот интересно, что же все-таки этот тип там делал? Вышел с пустыми руками, стало быть, ничего не взял, да и взять-то, если честно, у этой девицы нечего. Ну, шмотки кое-какие, сережки золотые, колечко… и то она все время их носит. Для такого серьезного человека это ерунда, не стоит и с дверью заморачиваться. Кстати, замки у нее на двери неплохие, в свое время Владислав ей мастера и посоветовал, который у них замки ставил.

За ужином Софья Андреевна была рассеянна, подала мужу вместо томатного соуса соевый и разбила чашку. Хорошо, что не его, а свою. И опять-таки не расстроилась, просто не заметила, так что мужу пришлось самому собрать осколки.

И ночью ей не спалось. Она все думала, в чем же там дело. А вдруг этот опасный человек подложил в квартиру бомбу с целью убить Алину? Да, но отчего же тогда нет взрыва? Или испортил газовый шланг, и теперь он протекает потихоньку, а потом как рванет… она видела такое в детективном сериале…

Глупости, тут же опомнилась Софья Андреевна, у них в доме вообще все плиты электрические.

А может быть, он насыпал яду в сахарницу, и утром, когда Алина станет пить кофе, она вдруг затрясется, закашляет, а потом повалится на пол, губы ее посинеют, изо рта покажется пена, и через несколько минут все будет кончено…

Раньше такая картина перед глазами привела бы Софью Андреевну в прекрасное настроение, как уже говорилось, она ненавидела всех молодых женщин, а уж соседку особенно, потому что она вечно мелькала у Владислава перед глазами. Теперь же эта картина почему-то не доставила ей привычного удовольствия. Она даже зажмурилась, а потом снова открыла глаза.

Проворочавшись полночи, к утру Софья Андреевна сообразила, что ее мучает совесть. С чего вдруг? Эта Алина – девка противная, опять же Владислав…

Софья Андреевна скосила голову в сторону мужа. Увидела чахлые волосики на морщинистом лбу, который переходил потом в обширную лысину. Даже во сне он брезгливо двигал губами и выглядел очень недовольным. И лысеет-то некрасиво, плешь на затылке, как люди говорят, «от чужих подушек». Да кому он нужен-то!

Осознав эту мысль, Софья Андреевна даже испугалась. Но ненадолго, потому что мысль, угнездившись в голове, стала обрастать живыми подробностями.

И в самом деле, если рассуждать здраво, кому нужен этот немолодой, некрасивый и небогатый, в общем-то, мужчина, недовольно сопящий сейчас возле нее? Что может найти в нем молодая интересная женщина? Никаких особых ценностей у него нет.

Ну машина, ну дача, ну квартира. Так ведь половина всего этого по закону принадлежит ей. Если бы были хоть связи… да какие у него связи, всего лишь мелкий чиновник, и вряд ли светит ему повышение в карьере, возраст не тот, молодые норовят обскакать.

Как человек, он совершенно неинтересный, увлечь женщину разговорами или комплиментами не в состоянии. Нежности не по его части.

Что касается секса… тут Софья Андреевна фыркнула так громко, что муж недовольно заворчал во сне. Да, про это лучше вообще не думать. Он-то, конечно, уверен, что с молодой девицей и сам помолодеет, обретет второе дыхание, но это вряд ли…

Встретив рассвет с такими мыслями, Софья Андреевна задала себе конкретный вопрос: какого черта она так изводится? Какого черта иссушает душу и кожу ненавистью, тратит огромные деньги на косметические процедуры? Куда муж от нее денется, с его лысиной, пузом и плохим характером?

Нет, это даже удивительно, до чего изменилось у нее мировоззрение всего за одну ночь… Неужели помог этот дорогущий крем? Не зря его так хвалили…

Утром я проспала, потому что забыла завести будильник. Вот вечно я все забываю…

Пришлось выскочить из дома, даже не накрасившись, потому что шеф вчера серьезно предупредил, чтобы все были на работе вовремя, приедет, мол, какой-то важный заказчик, так чтобы все было на уровне. И Милка шепнула нам с девчонками по большому секрету, что шеф наш очень в этом заказчике заинтересован, а тот зануда жуткий, если увидит, что дисциплина в офисе хромает на обе ноги, то и договор заключать не станет. И тогда нам всем мало не покажется, шеф пойдет вразнос и половину сотрудников непременно уволит.

Скажу сразу, я работаю в этой фирме почти год и еще не видела, как шеф наш уходит вразнос, но Милка утверждает, что такое бывает, и в гневе начальник страшен.

Итак, я выскочила из квартиры и побежала было по лестнице, потому что лифт был занят, но на полдороге вспомнила, что забыла ключи от машины.

Я чертыхнулась и понеслась назад. Ключей на столике не оказалось; судорожно вспоминая, куда они могли деться, я рванула на кухню, потом в комнату.

Ключи нашлись в гардеробной, наверное, выпали из кармана пальто. Или все же вещи в моей квартире гуляют сами по себе.

Я поглядела на часы, ахнула, развернулась на пятках и выскочила на лестницу.

И как думаете, с кем я столкнулась буквально у собственной двери?

Правильно, с заразой Софьей Андреевной, вот ее только мне и не хватало для полного счастья!

– Алиночка… – пролепетала она, – с тобой ничего не случилось?

– Что вы имеете в виду? – буркнула я.

– Ну-у… я слышу, дверь хлопает, и ты бегаешь туда-сюда… ты себя хорошо чувствуешь? Какая-то бледная…

Ну ясно, хорошего не скажет, ведьма!

– Все нормально, я на работу тороплюсь. – Я захлопнула дверь и, развернувшись неловко, наступила ей на ногу. Но вместо того чтобы зашипеть, как гадюка на кочке, или заорать не своим голосом, Софья только ойкнула.

– Извините! – опомнилась я. – Я нечаянно.

– Ничего, – она слабо улыбнулась, – я сама виновата, под ноги лезу, когда люди торопятся. Ты уж осторожней там, за рулем.

Тут как раз вышла Антонина из лифта, и я поскорее туда проскочила, подхватив отвесившуюся челюсть.

Что это с нашей мегерой Софьей? Раньше от нее и простого приветствия не дождешься, только шипит и смотрит с такой ненавистью, как будто ты у нее кошелек украла. Случайно как-то мы с ее мужем вместе в лифте оказались, так я даже испугалась, думала, тут же на месте придушит.

Ну, тут странного ничего нет: боится, что у нее мужа уведут, как будто он кому-то может понадобиться.

Я, конечно, девушка нескандальная, но когда такое отношение… в общем, я тоже с Софьей здороваться перестала. Так-то она сделать ничего мне не может – квартира моя, все права имею.

А вот как-то в прошлом году Геннадий сдал квартиру одной такой… В общем, Ленка эта ушла от мужа. То есть он сам ее выгнал, как сообщила мне Антонина буквально через два дня. Она все всегда знает.

А Ленку муж выгнал за дело, то есть, по выражению Антонины, поймал ее с мужиком. И даже не он сам, а свекровь. Ну, со свекровью не поспоришь, она скандал закатила и вопрос поставила ребром. Муж тут и сделал все, как она велела, – выгнал Ленку в чем есть, да еще с ребенком. Ребенок у нее от предыдущего брака остался.

«В общем, Ленка сама виновата, – говорила Антонина, – если уж гуляешь, то не попадайся». И Ленка тут же начала по сторонам оглядываться, чтобы кого другого найти. Ну, Витя все время в рейсе, а Софьин муж тут.

Ленка рассудила, что на безрыбье и он сгодится, и начала ему глазки строить и зазывать в квартиру вроде бы для мелких хозяйственных работ. Короче, Софья нажаловалась на Генку в ТСЖ и в налоговую, что он квартиру просто так сдает, без оформления, он Ленку и выселил.

Ну, там, допустим, был у Софьи повод Ленку ненавидеть, но я-то при чем? Мне ее Владислав Сергеевич нужен, как мертвому припарки. Но Софья этого понять никак не могла и исходила ненавистью. А теперь прямо поет ласково, как мать родная… Чудеса, да и только!

На работу я, конечно, опоздала, но, к счастью, заказчик позвонил и сообщил, что прибудет только после обеда, так что на этот раз все обошлось. И целый день мы готовились, я сдала шефу отчет и даже удостоилась похвалы сквозь зубы.

Потом шеф повез заказчика в ресторан, а мы разошлись пораньше. Милка потащила меня в новый салон красоты, что открылся рядом с офисом.

Салон внешне был шикарный, но пока не раскрутился, сказала Милка, поэтому у них обалденные скидки и акции, так что можно здорово сэкономить. Опять же всегда очень полезно попробовать что-то новенькое.

Встретили нас в салоне как родных, видно, и впрямь пока с клиентами у них было плоховато. Тут же начали предлагать всевозможные процедуры, но я согласилась только на маникюр и на стрижку, Милка же вошла в раж и набрала кучу всего.

В кабинете мастера ногтевого дизайна, как представилась мне разбитная такая девица не первой, скажем так, молодости, и правда было просторно и удобно.

Девица выложила передо мной палитру цветов и занялась моими руками вполне профессионально. При этом она болтала, не закрывая рта.

Через десять минут я уже было полностью в курсе ее личных проблем. Она приехала в наш город давно, одиннадцать лет назад, привез ее один такой… обещал жениться, да продинамил. Ну, на ребенка давал какие-то деньги первое время, а потом сбежал. А потом еще один тут предложил ей замуж, она и пошла, да только оказался таким козлом, нигде не работал, жил за ее счет, она и развелась с ним, так что теперь сама себе хозяйка, на себя и дочку как-нибудь заработает.

Честно говоря, я не очень ее слушала, не вникала в подробности, так что не могу с уверенностью сказать, в какой последовательности все было – не то муж сбежал от нее, не то хахаль продинамил и выгнал.

Она так много болтала, что у меня голова заболела, и думается мне, что не станут ее держать в дорогом салоне, не тот уровень.

Я машинально поддакивала, перебирая палитру, как вдруг она спросила:

– А ты давно развелась?

Ага, она уже, оказывается, с клиентами на «ты».

Ну точно не станут держать в дорогом салоне!

Это была первая моя мысль. Но она повторила вопрос:

– Ты давно развелась-то?

– Да с чего ты взяла? – Я даже отдернула руку, так что она едва не поцарапала ее. – Я вообще замужем никогда не была!

– Ага, как же, вон след от кольца обручального… – усмехнулась мастер.

И в ярком свете специальной лампы я увидела тонкую полоску на безымянном пальце правой руки. Странно, я раньше никогда ее не замечала. Свет, что ли, тут какой-то особенный, все подчеркивает…

До болтливой девицы наконец дошло, что не стоит так приставать к человеку, этак можно всех клиентов растерять, а их в салоне и так пока немного.

Я выбрала цвет гель-лака, и больше мы темы развода не касались.

Парикмахерша оказалась полной противоположностью болтушке. Она была приветлива и улыбчива, двигалась вроде бы не спеша, без лишней суеты.

– Вы давно краситесь в блондинку? – спросила она.

– Я? – Я даже удивилась. – Всегда.

И правда, у меня глаза серо-голубые, кожа светлая, блондинкой мне хорошо.

– Но ведь это не ваш натуральный цвет… Я вовсе не предлагаю вам вернуться к натуральному, – заторопилась она, видя, что я нахмурилась, – но можно же попробовать что-то другое…

Она не сказала «новое», а именно «другое».

Я улыбнулась ей в зеркале. В конце концов, почему бы и нет?

Пока сохла краска, прибежала молоденькая девчонка и выкрасила мне брови потемнее, сказала, что это совершенно новая технология и продержится гораздо дольше. А потом еще визажист дала бесплатную консультацию по поводу цвета помады и тональника.

В общем, я ушла несколько обалдевшая от своего нового облика, а Милка затерялась где-то в дебрях салона.

Я подъехала к дому, поставила машину на привычное место, заглушила мотор, вышла, захлопнула дверцу и направилась к подъезду.

И вдруг передо мной как будто из-под земли появились два крайне неприятных и подозрительных типа.

Один – высокий, с обвислыми усами и глазами навыкат, второй – низенький и круглолицый, тоже с усами, но у него усы топорщились, как у кота.

«Как у помойного кота», – подумала я с неприязнью.

Приглядевшись, я подумала, что первый, тот, что с обвислыми усами, похож на огромную крысу. Это сходство увеличивали маленькие красные глазки и длинный, подвижный нос.

Хороша парочка – крыса-переросток и помойный кот!

– Куда торопишься? – промурлыкал тот, что похож на кота, и сходство его с котом стало еще заметнее.

– Не твое дело! – резко ответила я и взглянула на отвратительную парочку с высокомерной неприязнью, чтобы не выказать свой испуг.

«А чего мне, собственно, бояться? – убеждала я себя. – Я, считай, дома, а дома и стены помогают…»

– А может быть, как раз мое! – не унимался круглолицый. – Может, у меня к тебе разговорчик имеется!

И оба незнакомца встали прямо передо мной, перегородив мне дорогу к дому.

– Не бойся, – включился в разговор длинноусый. – Мы тебе ничего плохого не сделаем. Прокатишься с нами в машине…

И он начал теснить меня к серому «Фольксвагену», припаркованному возле магазина.

– Покатаемся полчасика, – гнусил длинноусый, – на это же место и привезем…

– А ну, пропустите меня! – прикрикнула я, пытаясь протиснуться к дому.

Я все еще хорохорилась, но чувствовала, что дело плохо.

– Ишь, какая упрямая! – проворчал круглолицый. – Ну что ты упираешься, все равно будет по-нашему…

Тут вислоусый схватил меня за руку и потащил к серой машине. Рука у него была холодная и влажная. И очень сильная. Прикосновение его было очень противным – словно меня и правда схватила за руку огромная красноглазая крыса.

Я в панике завертела головой, чтобы позвать кого-нибудь на помощь. Обычно у нашего дома кто-нибудь ошивается – то Катька курит возле своего магазина, то дворник Ахмет метет тротуар, то гуляет кто-нибудь из собачников, но тут, как назло, не было ни души. Только старушка со второго этажа брела, опираясь на палку. Но от нее какая помощь? На нее ветер дунет – она и переломится…

Тем не менее я повысила голос и окликнула ее:

– Бабушка, позовите Константина, скажите, что ко мне какие-то козлы пристают!

Про Константина я придумала на ходу, надеясь таким образом отпугнуть хулиганов.

– Козлы? – процедил круглолицый. – Ты слышал, Мотыль, она нас козлами обозвала!

– Константина? – переспросила в то же время бабулька, удивительно быстро для своего возраста и внешнего вида приближаясь к нам. – Какого Константина? Не знаю никакого Константина! – и она остановилась, опершись на палочку.

Я поняла, что ждать от нее помощи не приходится, нужно рассчитывать только на свои силы, и пнула долговязого хулигана в колено. То есть хотела пнуть, но его нога непонятным образом сместилась в сторону, так что я потеряла равновесие и чуть не упала.

Зато бабулька внезапно выбросила вперед свою палку и ударила долговязого под колено. Тот споткнулся, оглянулся и вызверился на старушку:

– Ты что, бабка, совсем из ума выжила? Проваливай быстро, пока я добрый! Я вообще-то старых людей не обижаю, но если ты меня разозлишь…

– Ась? – переспросила старуха, приложив руку к уху ракушкой, и тут же ткнула долговязого своей палкой в живот.

Долговязый отпустил мою руку, шагнул к старухе, занеся руку для удара, но она как-то хитро подсунула свою палку ему под ноги, он споткнулся и со всего маху грохнулся на асфальт.

Круглолицый, который до того следил за мной, оглянулся, удивленно уставился на старушку и бросился к ней, угрожающе размахивая кулаками, как ветряная мельница крыльями. Старушка попятилась и с неожиданной ловкостью отскочила в сторону.

В это время из магазина вышел знакомый мне бритоголовый тип с третьего этажа, кажется, Павел, со своим неизменным песиком под мышкой.

Круглолицый, похожий на кота субъект не успел остановиться и с разбега налетел на моего бритоголового соседа. Павел только легонько ткнул его кулаком в живот, отчего круглолицый хулиган отлетел на два метра.

– А ты чего здесь вмешиваешься? – прошипел он на бритоголового. – Это не твое дело! Шел себе – и иди!

– А ты еще кто такой, чтобы мне предъявы кидать? – набычился бритоголовый. – Я здесь живу, значит, здесь мои порядки, а тебя чтобы через секунду поблизости не было или ноги обломаю!

– Это еще кто? – проговорил долговязый, похожий на крысу тип, который поднялся с тротуара и злобно оглядывался по сторонам.

– Да вот нарисовался какой-то лысый качок и умничает! – ответил круглолицый.

– Я его быстро умничать отучу! – И долговязый бросился на моего соседа.

Павел ловко увернулся, спустил песика на тротуар и сказал ему:

– Фунтик, подожди, мне тут разобраться нужно!

Долговязый, похожий на крысу тип развернулся и снова атаковал Павла. Причем почти попал ему кулаком в челюсть. Но Павел все же в последний момент закрылся локтем и, в свою очередь, провел прямой удар в живот долговязого. Тот согнулся пополам, но удивительно быстро пришел в себя и снова двинулся на Павла.

Но в это время Фунтик подскочил к нему, подпрыгнул и вцепился зубами в щиколотку.

Долговязый запрыгал на одной ноге, безуспешно пытаясь сбросить песика, но тот вцепился в него, как клещ. А Павел несколько раз ударил противника в челюсть и в живот, так что тот окончательно скис, а потом ловко перекинул его через плечо и швырнул на тротуар рядом с серым «Фольксвагеном».

Круглолицый коротышка бросился было на помощь своему приятелю, но у него на пути оказалась старушка, про которую все забыли. Старушка ловко взмахнула своей палкой, ноги у коротышки заплелись восьмеркой, и он рухнул на тротуар. Однако быстро поднялся, здраво оценил ситуацию и бросился к машине. По дороге он помог своему напарнику подняться и втащил его в «Фольксваген».

Серая машина обиженно фыркнула мотором и умчалась, оставив после себя запах глубокого разочарования.

Поле боя осталось за нами – за мной, Павлом с Фунтиком и удивительной старушкой. Причем моя роль в этой победе была минимальной, даже маленький Фунтик и тот внес в нее куда более заметный вклад.

Павел, проводив взглядом серый «Фольксваген», повернулся ко мне и лаконично осведомился:

– Знакомые?

– Первый раз вижу! – фыркнула я презрительно и всем своим видом показала, что таких знакомых у меня нет и быть не может. Но тут же спохватилась и искренне проговорила: –  Спасибо вам большое! Если бы не вы, не знаю, чем бы это кончилось! Здорово вы их!

– Да я-то что… – Павел усмехнулся. – Вот Фунтик у меня герой! Как он ему в ногу вцепился! И бабушка тоже здорово поработала… – Он повернулся к старушке, которая уже удалялась, опираясь на свою палочку, и проговорил ей вслед: – Снимаю шляпу, мамаша! Где вы так научились орудовать палкой? Вы, случайно, в спецназе не служили?

– Нет, родной, чего не было, того не было! – проговорила старушка, обернувшись. – Я по молодости в цирке работала, там и научилась! – И она скрылась в подъезде.

– Значит, говорите, первый раз? – переспросил Павел, снова повернувшись ко мне. В его голосе прозвучало сомнение.

– Клянусь – никогда прежде их не видела! Отморозки какие-то, шпана…

– Шпана-то шпана, но тот, долговязый, кое-какие навыки рукопашного боя имеет. Удар хорошо держит и пару хороших приемов знает. Интересно… надо Васильичу сказать, чтобы принял меры, а то у нас какие-то отморозки шляются, непорядок…

Васильич – это военный отставник, который в нашем доме следит за порядком – приглядывает за охранными камерами, время от времени обходит территорию и прочее.

Я еще раз поблагодарила Павла, почесала Фунтика за ухом.

Тут из своего магазинчика вышла Катька.

Увидев меня наедине с Павлом, она поджала губы. Но тут же выкатила глаза:

– Ой, это ты, что ли, Алинка? Чтой-то ты с собой сделала? Не узнать прямо…

Тут и Павел бросил на меня внимательный взгляд.

Ага, узнал, значит. Катерине взгляд Павла не понравился, я это сразу поняла.

– Что тут за шум был? – спросила она Павла.

– Да вот какие-то придурки на нее напали… – начал Павел, а сам все смотрел на меня.

Я поспешила ретироваться – ссориться с Катериной не входило в мои планы.

Дома я встретилась взглядом со своим отражением в зеркале. Несомненно это была я, но как непривычно…

Волосы значительно темнее, подстрижены асимметрично, и под темными бровями взгляд казался более глубоким, выразительным и… и таинственным, что ли.

Я улыбнулась себе в зеркале. Улыбка тоже была другая.

И тут вдруг мне показалось, что такое со мной уже было. То есть я видела уже это отражение в зеркале, та женщина также поворачивала голову и улыбалась. Челка чуть падала на глаза, я откинула ее привычным жестом.

Что такое, ведь у меня не было никогда никакой челки! Всегда носила прямые светлые волосы до плеч, мама еще говорила, что не всегда они выглядят прилично, а я ей завидовала – у нее-то грива будь здоров! У полных всегда волосы хорошие, питания много…

Я вздрогнула, и наваждение прошло. Не было такого, не видела я до сего времени эту женщину в зеркале. Это же я, только прическу изменила. Может, зря я позволила себя уговорить? Этак теперь от зеркала шарахаться будешь…

А вообще-то неплохо, мастер свое дело знает, не зря ее в дорогой салон взяли.

Просто день сегодня какой-то нервный.

После стычки с отморозками меня колотило, пока в лифте поднималась. Даже пожалела, что Антонину не встретила. Вот интересно – то она болтается целыми днями во дворе, а то куда-то делась.

Сейчас дрожь прошла, но когда я вспомнила тех двух уродов, снова поплохело.

Я сварила себе кофе, выпила чашку и машинально открыла коробку конфет – ту самую, которая осталась после посещения коварной девицы.

Конфеты и правда были просроченные – начинка в них высохла и горчила.

На меня кофе действует не так, как на всех остальных, – я от него успокаиваюсь. Чем крепче – тем лучше. Вот и сейчас я немного успокоилась и задумалась.

Что-то слишком много странного со мной происходит в последние дни… сначала ко мне втерлась та девица, якобы за вантузом. Потом она же пришла снова, с конфетами, и отключила меня какой-то дрянью. Причем в квартире ничего не пропало. А сегодня какие-то придурки попытались меня похитить… не понимаю. Зачем я им понадобилась? Я не миллионерша, и не богатая наследница, и никаких ценных секретов не знаю. А они не побоялись напасть на меня прямо возле дома, притом что у нас имеется охрана и камеры установлены…

И вообще в доме живут приличные люди, никогда у нас поблизости таких типов, как эти двое, не бывало.

Тут я снова взглянула на коробку с конфетами и вспомнила, что говорила Катька: что эту коробку купил интересный мужчина со шрамом, приехавший на синем «Мерседесе»…

Ну, если Катьку послушать – у нее все мужики моложе восьмидесяти интересные, это нельзя считать особой приметой, разве что шрам. И то, мало ли в нашем городе мужчин со шрамом. Но вот синий «Мерседес» – это уже что-то конкретное…

И тут я вспомнила, что возле входа в Катькин магазин установлена камера. И что синий «Мерседес» в нее вполне мог попасть. Раз уж он припарковался рядом с магазином.

Я не поленилась, спустилась на первый этаж и постучала в комнату охраны.

– Открыто! – донесся из-за двери хриплый голос Васильича.

Я зашла внутрь. Васильич сидел за столом перед монитором, на который были выведены изображения с нескольких камер, и пил чай с пряниками.

– Чаю хочешь? – спросил он приветливо.

Васильич вообще мужик не вредный, а мне как-то особенно симпатизирует. Говорит, что я на его дочку похожа. А сегодня смотрел по-другому, задумчиво как-то.

Я удивлялась, пока не вспомнила, что была сегодня в салоне красоты и изменила внешность.

– Ничего так! – Васильич подмигнул мне по-хорошему. – Так чай будешь пить?

– Какой чай! – проговорила я со вздохом.

– Случилось что?

– Да какой-то козел мою машину помял! Прихожу – а на ней такая вмятина…

– Так застрахована машина-то?

– Застрахована, конечно, только у меня франшиза – такое повреждение под страховку не попадает, так что я влетела на деньги.

– Сочувствую! А только я-то чем могу помочь?

– Васильич, миленький, а можно мне посмотреть на видео – может, узнаю, кто мою ласточку задел, и прихвачу козла? Если это кто-то из наших…

– Да, конечно, смотри, нет проблем. С какой камеры тебе показать и за какое время?

Я сказала, что ставила машину возле магазина, и время назвала примерно то, когда неизвестный мужчина со шрамом покупал у Катьки конфеты.

Васильич поставил нужный диск, пощелкал кнопками и пересел на другой стул:

– Садись, смотри!

Я начала просматривать запись в ускоренном режиме. Васильич смотрел через мое плечо, чем меня сильно напрягал. Ведь увидит, что моей машины близко не было…

Тут ему кто-то позвонил по громкой связи:

– Охрана? Откройте шлагбаум!

– Кто такой? – строго осведомился Васильич. – На каком основании?

Он вообще-то, как я уже говорила, человек не вредный, но не любит, когда на него повышают голос. Вот и сейчас он прикрыл микрофон ладонью и проворчал:

– Ишь, раскомандовался! Держится, как большой начальник, а наверняка всего-то курьер!

Водитель сменил тон и стал объясняться. Васильич долго ломался, а я, пока он был занят, быстро просматривала запись…

Вот в кадре появился темный «Мерседес». Запись черно-белая, так что цвет сразу не определишь, но, скорее всего, машина и правда синяя. А вот из нее вышел высокий мужчина, вошел в Катеринин магазин… ну, не сказать, что красавец, но ничего, рослый, подтянутый, и вроде бы действительно шрам имеется.

Через минуту он вышел с коробкой конфет. Ну ясно, это тот самый, про кого говорила Катерина. Мужчина сел в машину, и тут я заметила рядом с ним еще один силуэт, скорее всего, женский…

Синяя машина отъехала от магазина и тут же пропала из поля зрения камеры.

Я отмотала немного назад, до того места, когда «Мерседес» появился в кадре. Как назло, номера не были видны, и потом он стоял боком к камере. Но когда отъезжал от магазина, на мгновение развернулся так, что показались номера…

Я поставила плеер на паузу, склонилась к экрану и пригляделась. И мне удалось прочитать номер. УГУ 758. Ну что ж, это хорошо.

Тут Васильич закончил препираться с водителем, поднял шлагбаум и повернулся ко мне:

– Ну что, поймала того козла?

– Нет, наверное, это меня в другом месте задели!

– Ну, если так, я тебе ничем помочь не могу.

– Все равно спасибо!

Грозен и всемогущ Царь Царей, владыка Азии Ксеркс, сын Дария Великого. Он и сам не знает имена всех племен, подвластных его скипетру, он и сам не знает, как обширна его держава, сам не знает, как велико его богатство. Да ему и не надо – на то есть у него подданные, сатрапы и чиновники, казначеи и писцы. По одному мановению его руки, по одному движению брови исполняют они любой приказ, любое царственное пожелание.

 

Восседает Царь Царей Ксеркс в огромном зале, облицованном мрамором и порфиром, украшенном золотом и слоновой костью. Трон его усыпан драгоценными камнями, он сверкает, как утреннее солнце в июле. Сам Ксеркс облачен в просторный, расшитый золотом тирский хитон, на голове у него сияющая тиара, увенчанная огромным рубином. Рубин этот украшал статую богини в далекой Индии, но Царь Царей возжелал его – и покорные индийцы принесли рубин и положили к его ногам. Разгневалась богиня – но что такое гнев индийской богини по сравнению с гневом Царя Царей?

 

В правой руке у царя – скипетр из слоновой кости, усыпанный самоцветными камнями, левой рукой царь перебирает волнистую, выкрашенную охрой бороду.

 

За спиной у царя стоят два эфиопских раба, обмахивают они Ксеркса опахалами из перьев страуса.

 

По бокам трона стоят два могучих воина в драгоценных хитонах, с саблями в позолоченных ножнах. Это – Бессмертные, непобедимые царские гвардейцы.

 

У подножия трона стоят в ожидании приказов грек-переводчик, мидянин-распорядитель и дюжий скиф в рубахе без рукавов – этот на случай, если царь захочет кого-то немедля казнить.

 

Перед троном на мраморном полу – посланец Карфагена, на нем – расшитая золотом пурпурная мантия, драгоценный головной убор. Ждет карфагенянин царского решения – позволит ли Ксеркс его соплеменникам торговать в его бескрайней империи?

 

Царь Царей милостиво кивнул, проговорил что-то переводчику, переводчик залопотал на гортанном языке, карфагенянин заулыбался, низко поклонился, принялся благодарить.

 

В это время распахнулись высокие двери зала, быстро вошел царский родич, военачальник Мардоний. Видно, что только из похода, едва успел переодеться в соответствующие случаю одежды, но не успел смыть дорожную пыль.

 

Прошел военачальник к трону, оттеснив карфагенянина. Тот испуганно отступил, недоуменно огляделся.

 

Царь Царей помрачнел, знает, что не посмел бы Мардоний нарушить порядок без серьезной причины. Знаком велел вывести карфагенянина.

 

Когда двери за ним закрылись, спросил:

 

–  Что случилось?

 

–  Не вели гневаться, государь! – Мардоний склонился перед царем. – Я лишь принес эту весть!

 

–  Говори!

 

–  Греческие города в твоих владениях взбунтовались, перебили гарнизоны.

 

Побагровело лицо царя, глаза его вспыхнули от гнева.

 

–  Как они посмели?! Знают ведь, что будут за это сурово наказаны!

 

–  Они не посмели бы поднять мятеж, если бы не помощь.

 

–  Помощь? Чья помощь?

 

–  Афины прислали им двадцать боевых кораблей.

 

–  Вот как? – Владыка опустил голову, задумался. Затем взглянул на своего распорядителя и приказал: –  Приведите того грека!

 

Распорядитель тут же понял, о ком идет речь, шепнул что-то своим подчиненным, те мгновенно исчезли.

 

Не прошло и часа, как в зал в сопровождении двух придворных вошел хмурый грек в стоптанных сапогах, в простой льняной тунике и поношенном сером плаще. Прошел через зал, не глазея по сторонам, не дивясь блеску мрамора и сверканию драгоценных камней.

 

Сопровождавшие его придворные упали ниц перед троном, грек же остановился и кивнул Царю Царей, как ровне, как старому знакомому.

 

Все в зале замерли в испуге. Даже рабы с опахалами на мгновение перестали обмахивать царя. Только гвардейцы-Бессмертные не шелохнулись и не выказали страха.

 

Мидянин-распорядитель подскочил к невозмутимому греку, испуганно залопотал, косясь на правителя. Переводчик в трепете перед царским гневом зашептал:

 

–  Ты лицезришь Царя Царей, владыку Азии, бессмертного Ксеркса! Немедля склонись перед ним, коснись лбом пола и жди позволения подняться!

 

Грек презрительно взглянул на мидянина и на толмача, проговорил сухо:

 

–  Я – Демарат, царь Спарты, потомок Геракла. Я благодарен великому царю за его благосклонность, но спартанцы никогда и ни перед кем не склоняются.

 

Все присутствующие застыли в страхе. Скиф-палач потянул из ножен меч, ожидая царского приказа обезглавить наглеца. Переводчик побледнел, не решаясь перевести слова грека.

 

Но перевод не понадобился – Царь Царей неплохо понимал по-гречески, переводчика же держал для соответствия придворным правилам, а также для того, чтобы иметь запас времени на раздумья.

 

Лицо владыки перекосилось от гнева… но затем оно разгладилось, Ксеркс взял себя в руки и заговорил:

 

–  Никто из смертных не смел стоять перед моим троном так гордо, как ты. За такую заносчивость любого другого я приказал бы тотчас же казнить, но я вижу твое царственное лицо и понимаю, что ты – истинный царь и ни перед кем не склоняешь головы. Расскажи же, Демарат, что привело тебя в мой дворец и чего ты хочешь.

 

–  Я – законный царь Спарты, двадцать поколений моих предков правили в этом великом городе, но сейчас родственники сместили меня. Я пришел просить тебя, о Ксеркс, о военной помощи, чтобы восстановить справедливость.

 

–  Я выслушал тебя благосклонно, о Демарат. Теперь я хочу спросить: если я помогу тебе вернуть трон твоих предков, поможешь ли ты мне покарать заносчивые Афины?

 

–  Да, государь! Демарат всегда возвращает долги и держит слово! Тем более я ненавижу заносчивых афинян, не ценящих истинное благородство и идущих на поводу у простого народа!

 

–  Скажи мне, Демарат, Спарта – это и впрямь такой великий город, как ты говоришь?

 

–  Да, государь. Самый великий и самый могущественный из греческих городов.

 

–  В чем же его величие? В огромной армии? В мощном флоте? В несокрушимых крепостных стенах?

 

–  Нет, государь! У Спарты нет флота, ибо она расположена далеко от моря. У Спарты нет каменных стен, ибо ее стены – это щиты ее сыновей. Армия Спарты не очень велика, но каждый спартанец стоит сотни других воинов.

 

–  Я выслушал тебя, Демарат. Но это – всего лишь слова. Ты говоришь, что каждый спартанец – великий воин? Но у меня есть моя гвардия, десять тысяч Бессмертных. Каждый из них – великий воин. Можешь ли ты сразиться с одним из них?

 

–  Да, государь.

 

Царь Царей сделал неуловимый жест рукой – и один из Бессмертных выступил вперед, встал перед спартанцем, вытащил из ножен длинную саблю.

 

Демарат быстрым взглядом окинул персидского воина, оценил его высокий рост и мощное телосложение, достал из ножен свой короткий меч – акинак.

 

Распорядитель и переводчик стояли чуть в стороне, наблюдая за происходящим. Они успокоились, царский гнев на сегодня их миновал, и теперь можно было полюбоваться поединком.

 

–  Твой соотечественник глуп, – вполголоса сказал переводчику мидянин. – У него нет ни одного шанса против Бессмертного! Кроме того, что он меньше ростом и слабее, его меч слишком короток. Он не сможет даже приблизиться к гвардейцу – тот снесет ему голову своей длинной саблей! И вообще, как хваленые спартанцы сражаются такими короткими мечами? Их слава явно преувеличена!

 

–  Подожди говорить прежде времени. Ты еще не видел спартанца в бою. Я готов поставить на него драхму. А что до длины меча – не в ней дело, а в том, чьи руки его сжимают. В большом бою спартанцы сражаются копьями, меч у них – лишь для рукопашной.

 

–  Драхму, говоришь? Я готов поставить на Бессмертного четыре драхмы, ибо не сомневаюсь в его победе!

 

–  Заметано!

 

Персидский воин, как всякий опытный боец, не спешил. Он принял боевую стойку и внимательно следил за поведением своего противника, чтобы изучить его манеру боя и выбрать подходящий момент для нападения.

 

Спартанец же стоял свободно, уронив руки вдоль тела, как будто его ожидал не поединок с могучим бойцом, а увеселительная прогулка по царским садам.

 

Бессмертному надоело выжидать. Он решил, что грек – жалкий противник, способный только бахвалиться. Он выкрикнул боевой клич и метнулся вперед, взмахнув длинной саблей, быстрой и сверкающей, как молния…

 

И упал на мраморный пол вниз лицом.

 

Никто не понял, что произошло.

 

Бессмертный лежал, не подавая признаков жизни, а из-под лопатки у него торчала позолоченная рукоять акинака.

 

–  Ты не забыл, мой друг, что поставил на Бессмертного четыре драхмы? – насмешливо проговорил переводчик.

 

И тут же замолчал, потому что заговорил Царь Царей:

 

–  Ты умеешь не только говорить, Демарат. Ты великий воин, и если остальные спартанцы хоть вполовину так хороши, как ты, то я согласен с тобой – Спарта могущественный город, и ей не нужны каменные стены, ее стены – это воины.

 

–  Ты поможешь мне вернуть трон моих отцов, государь?

 

–  Помогу. Тем более что я должен отомстить заносчивым афинянам за помощь мятежникам, и в этом ты, Демарат, поможешь мне…

 

Рано утром у нас на площадке послышался шум, грохот и топот, как будто шло на водопой стадо слонов.

«Все ясно, – сквозь сон подумала я, – Витька вернулся. Как раз вовремя».

Я выглянула на лестницу и увидела, что Витя вытаскивает из лифта какие-то тюки и баулы. Он вечно везет что-то из рейсов.

– Привет! – обрадовался он. – Лифт придержи!

Тут подоспела Антонина, втроем мы быстро управились.

– Здорово, соседка! – Витька весело облапил меня. – Ты все хорошеешь!

– Да ладно тебе, – я легонько вывернулась, – а скажи, Витя, брат твой двоюродный все еще в ГИБДД служит?

– Надумала? – неподдельно огорчился он. – Поздно уже! Раньше надо было думать!

Он отчего-то вбил себе в голову, что с его двоюродным братом я должна найти свое счастье, точнее, это Антонина ему внушила. Говорила же я, что она мечтает выдать меня замуж. Так вот, брата этого я видела только на фотографии и, скажу сразу, не очень впечатлилась. Но сразу об этом Вите не сказала, неудобно было человека обижать, он-то хочет как лучше…

– Упустила ты свое счастье, Алинка, – вздохнул Витя, – женится брательник мой, уже и заявление подали. Она, понимаешь, беременная, двойню ждут! Так что ничего тебе тут не светит… упустила ты свое счастье!

– Да ладно, чего уж… – я сделала вид, что расстроилась, – но вот может он номер машины одной для меня пробить? В память о нашей несостоявшейся любви…

И протянула Вите бумажку с номером. Тут его затормошила Антонина, и дети выскочили на площадку в пижамах, в общем, я решила, что человек нужен семье, и ушла к себе.

Было еще слишком рано, чтобы вставать, поэтому я повалялась немножко, потом долго принимала душ, а когда вышла, услышала стук в дверь.

В последнее время стук в дверь меня несколько напрягает, так что я на всякий случай вооружилась зонтиком, но оказалось, что зря, потому что Витя снова изо всех сил бабахнул кулаком в дверь и зычно крикнул, чтобы я открывала.

– Держи! – он протянул мне бумажку. – Машина на эту фирму зарегистрирована. «АО Аттика», поняла? Как раз брату позвонил, он и сделал запрос, в два счета узнал.

Поблагодарив Виктора, я вернулась к себе и, не откладывая в долгий ящик, включила компьютер.

На название «Аттика» компьютер выдал мне целую серию статей – историческая область на юго-востоке Греции, магазин авторской мебели, поставка экологического детского питания, турфирма, еще несколько мелких фирмочек…

Вспомнив, что сказал Виктор, я добавила к слову «Аттика» две буквы – «АО», акционерное общество.

На этот раз мне выдали единственную статью.

Акционерное общество «Аттика» занималось какой-то непонятной финансово-аналитической деятельностью и размещалось на пятой линии Васильевского острова.

На всякий случай я посмотрела это место на карте и выяснила, что искомый адрес расположен между Средним и Малым проспектами, ближе к Малому.

Тут я взглянула на часы и поняла, что опаздываю на работу. Вот так всегда, вроде бы и проснулась сегодня ни свет ни заря, а от шефа снова попадет.

Когда я, взмыленная и растрепанная, выскочила на площадку, то столкнулась с соседом. Он не спеша выплывал из своей квартиры, был чисто выбрит, из-под куртки выглядывал воротник белой рубашки и кусочек галстука. Галстук был красивый. Судя по брюкам, костюм тоже был весьма приличный и дорогой. И куртка тоже недешевая, и ботинки начищены до зеркального блеска.

– Здравствуйте, – буркнула я, потому что настроение сразу упало. Вот сейчас встанем мы с ним в лифте перед зеркалом, и по сравнению с ним я просто пугало огородное!

– Доброе утро! – ответил он равнодушно, бросив на меня мимолетный взгляд.

И ничего не сказал, не то чтобы комплимент – мол, идет вам новая прическа, изменились к лучшему, – нет, этот тип даже не удивился. Охранник Васильич, которому шестьдесят лет в обед, и то заметил перемены, песик Фунтик лаем выразил одобрение, а этот и бровью не повел, и глазом не моргнул! Мол, мы вас не знаем, смотреть на вас не желаем, хоть вы противогаз наденьте – мы вас в упор не видим. Да не больно-то и хотелось!

И пока я возилась с ключами, он быстренько проскочил к лифту и уехал. Вот именно, просто зашел в кабину и уехал на первый этаж! Ну, я вам скажу, это уж форменное хамство!

Я скрипнула зубами и побежала вниз. И успела раньше лифта, потому что он останавливался едва ли не на каждом этаже, и к соседу подсели Сонька с пятого со своим годовалым бутузом и дядечка с третьего с кавказской овчаркой по кличке Буран.

Вы не поверите, с каким вполне объяснимым злорадством я заметила клочья шерсти на брюках соседа. Да еще и галстук ручной работы был обсыпан крошками печенья (Сонька зазевалась). Да еще овчарка обступала ему все ботинки. Браво, Буранчик, с меня косточка!

Придя в прекрасное расположение духа от такой картины, я не слишком переживала по поводу опоздания. И, как оказалось, зря, потому что шеф впал все-таки в ярость. А поскольку в гневе он страшен, то Милка перехватила меня перед дверью офиса и велела не показываться ему на глаза, а лучше затаиться в бухгалтерии, пока шеф не утихнет.

В бухгалтерию Милка послала меня не просто так, а по просьбе бухгалтера Светланы Сергеевны.

– Алина, ты ведь на машине, так отвези, пожалуйста, накладные на склад! – сказала она таким голосом, что сразу стало ясно: отказа не примет.

Я мысленно застонала: склад находится у черта на куличках, сначала до Васильевского полгорода пилить по пробкам, а потом там дорога вся битая, можно и машину угробить. Но, видно, сегодня не мой день, так что пришлось согласиться.

Погода сегодня не соответствовала петербургской осени, то есть светило солнце, так что я нашарила в бардачке темные очки. Солнце на миг осветило мои руки на руле, и мелькнула полоска на безымянном пальце правой руки. Вспомнилась болтовня маникюрши в салоне.

Да ерунда, глупая баба все путает. Я никогда не была замужем, я знаю точно. А она так прищурилась – мол, не хочешь, не говори, подумаешь, секреты какие! Нет, выгонят девку эту из салона, уж больно фамильярно себя ведет с клиентами. Нахально утверждает, что видит след от обручального кольца. Но с чего она взяла, что кольцо – обручальное, можно ведь и любое кольцо на этом пальце носить.

Снова луч солнца, отразившийся в витрине, осветил мою руку.

Я так пристально рассматривала полоску на пальце, что едва не задела микроавтобус, который истерично загудел. Все-таки некоторые водители слишком нервные.

И все-таки если остался след, то кольцо я должна была носить достаточно долго. И где оно, то кольцо? Куда оно делось?

Я совершенно не помню. У меня одно колечко с сапфиром, и серьги вообще без камней, больше ничего и нету. Я – девушка небогатая, никто драгоценностей не дарит. Так что насчет кольца надо у мамы спросить.

Тут началась такая отвратительная дорога, что все мысли вылетели у меня из головы, кроме одной: какую бы гадость сделать бухгалтеру Светлане Сергеевне, чтобы отомстить за машину.

На складе я управилась быстро, и дорога назад до Васильевского была преодолена мною без потерь. И уже сворачивая на мост, я вдруг вспомнила, что неподалеку отсюда расположена та самая фирма «Аттика», на которую зарегистрирован синий «Мерседес».

Руки сами повернули руль, я съехала на Пятую линию и через две минуты увидела справа от дороги симпатичный двухэтажный особнячок, расположенный в глубине сада.

Деревья в саду уже облетели, и особняк был хорошо виден.

Классической желто-белой расцветки, с пилястрами по сторонам входа, недавно отреставрированный, он говорил о том, что дела в фирме «Аттика» идут неплохо.

Но больше всего меня заинтересовала асфальтовая площадка перед входом в особняк. На этой площадке стояло несколько приличных машин, и на самом заметном месте был припаркован синий «Мерседес».

Вот так вот. Совершенно открыто стоит машина, ни от кого не скрывается. Значит, тот, кто на ней ездит, уверен в себе и никого не боится.

Я припарковала свою машину неподалеку от ворот, достаточно близко к синему «Мерседесу», и приготовилась к ожиданию.

Впрочем, ждать мне пришлось недолго. Прошло примерно полчаса, и из дверей особняка вышел невысокий плотный мужчина с одутловатым, отечным лицом. Дорогое, хорошо сшитое кашемировое пальто скрадывало многочисленные недостатки его фигуры.

Мужчина подошел к синему «Мерседесу», остановился, огляделся по сторонам и недовольно взглянул на часы.

При всем желании его нельзя было принять за того человека, которого я видела на записи охранной камеры, да и под Катькино описание он никак не подходил.

Мужчина подергал дверцу машины, поморщился и достал из кармана айфон. Но набрать номер не успел – дверь особняка снова распахнулась, и оттуда торопливо вышел второй мужчина – высокий, подтянутый, плечистый, в черной куртке.

Приглядевшись, я увидела на его подбородке небольшой шрам.

Ну, это точно тот самый тип, о котором говорила Катерина!

При виде этого человека первый – тот, что в кашемире, – насупился и недовольно проговорил:

– Вячеслав, я тебя здесь уже полчаса жду! Тебе что – надоела эта работа? Так я тебе живо найду замену!

Как я уже сказала, моя машина стояла совсем близко, так что я могла слышать разговор, тем более что шел он на повышенных тонах.

– Не нужно, Армен Левонович! – ответил красавчик. – Меня задержали, Армен Левонович!

– Это меня не интересует! Ты должен выполнять свою работу как положено!

– Это не повторится, Армен Левонович! – С этими словами он предупредительно открыл перед одутловатым типом пассажирскую дверцу, а сам уселся за руль.

Все понятно – это не его «Мерседес», он – шофер, возит своего шефа. А Катька-то губу раскатала… весь из себя, да еще и машина… ага, принц из сказки прямо в магазинчик ее прикатил…

Синий «Мерседес» развернулся, подъехал к воротам, ворота автоматически открылись, и машина выехала на улицу.

Я немного выждала и поехала следом. Ехали они недолго – с Васильевского перемахнули через Неву в центр, свернули налево и остановились перед солидным пятиэтажным зданием. Внушительный вид этого здания и множество дорогих машин, припаркованных перед ним, говорили о том, что в нем располагается какое-то государственное учреждение, куда и приехал Армен Левонович, чтобы решить какие-то важные вопросы.

Синий «Мерседес» пристроился неподалеку от входа. Здесь он уже не выглядел таким внушительным – вокруг было много куда более крутых машин.

Водитель выскочил первым, открыл дверцу шефу. Армен Левонович выбрался следом. Теперь и он тоже не казался таким значительным и самоуверенным, каким был возле своего офиса, – здесь, рядом со средоточием власти, он заметно ссутулился и поник. Тем не менее, повернувшись к водителю, он что-то ему строго проговорил.

На этот раз я была слишком далеко и не могла расслышать его слова, но по властным жестам и выражению лица, а также по тому, как он показал на свои часы, я поняла, что он велит водителю ждать его в такое-то время.

Водитель что-то ответил, подобострастно склонившись, но как только шеф скрылся за дверью, сел за руль и тут же отъехал.

Ага, не очень-то он боится своего начальника, только вид делает, а сам за его спиной проворачивает свои делишки!

Синяя машина объехала квартал, поравнялась с небольшим кафе и притормозила. Тут из кафе вышла молодая, хорошо одетая и смутно знакомая мне женщина.

Приглядевшись к ней, я поняла, что это именно она приходила ко мне в квартиру под видом соседки, именно она брызнула мне в лицо какой-то дрянью, чтобы отключить мое сознание… правда, я так и не знала, зачем она это сделала.

Ну да, только в первый раз на ней был халат (дешевенький такой, едва ли не с рынка) и голова полотенцем замотана, а во второй раз тоже что-то темненькое-скромненькое. И мне бы, идиотке, сразу догадаться, что не может молодая женщина ходить в старушечьем халате, ну не живут в нашем доме такие. Уж, во всяком случае, второй-то раз эту бабу в дом не пускать. Что это на меня нашло…

Но, во всяком случае, теперь я убедилась, что иду по верному следу, и если не собьюсь с него, узнаю, в чем тут дело…

«Мерседес» еще немного покрутил по улочкам центра и снова остановился, на этот раз перед большим магазином женской одежды. Девица вышла из машины и вошла в магазин.

Вот интересно – ее приятель оставил свой пост, рискуя нарваться на гнев начальника, только для того, чтобы отвезти ее в этот магазин? Да сюда и пешком-то можно было дойти за пять минут! Нет, определенно тут какая-то хитрость… то ли она здесь с кем-то встречается, то ли еще что-то задумала…

Недолго думая я остановила машину неподалеку от того же магазина и вошла в него.

Оглядевшись по сторонам, я увидела ту самую девицу. Она как раз подходила к дверям, выходящим на другую улицу.

Ага, она просто запутывает следы! То ли просто на всякий случай, то ли заметила, что я за ней слежу.

Так или иначе, я тоже пошла к выходу.

Выскользнув на улицу, огляделась по сторонам, но не увидела хитрую девицу. Куда она могла спрятаться?

Улица хорошо просматривалась в обе стороны и была пуста.

Тут я заметила подворотню, перекрытую железными воротами. Не иначе как она вошла в эту подворотню…

Я подошла к воротам.

В них имелась калитка с кодовым замком. Я остановилась в растерянности, но тут вспомнила, как читала в каком-то детективе, как герой открыл такой замок. Он посмотрел на него сбоку и нажал на те кнопки, которые были сильнее вытерты.

Я сделала так же – взглянула сбоку и увидела, что кнопки с цифрами три, шесть и восемь блестят сильнее остальных.

Эти-то кнопки я и нажала.

Замок щелкнул и открылся.

Я порадовалась тому, какая я умная, толкнула калитку и вошла в подворотню.

Там было темно, и в первый момент я ничего не разглядела.

А потом рядом со мной прозвучал смутно знакомый голос:

– Думаешь, ты такая умная?

Какую-то долю секунды я пыталась вспомнить, откуда знаю этот голос – и вспомнила, но в то же мгновение в глазах у меня стало еще темнее, и я отключилась.

Пришла в себя я от резкого толчка.

Я открыла глаза и поняла, что нахожусь в машине – но определенно не в своей. У меня машина скромная, хотя она мне нравится и вполне устраивает. И пахнет в ней скромно – пластиком, моими собственными духами и освежителем воздуха. А в этой машине пахло так, как должно пахнуть в дорогих машинах – кожей, немного табаком, немного виски и еще хорошим мужским дезодорантом. А еще – деньгами, хотя говорят, что деньги не пахнут.

И вот интересно, как я оказалась в этом автомобиле?

Я повернула голову и увидела сидящую рядом молодую женщину.

И тут все вспомнила – как ехала по улице за синим «Мерседесом», как в этот автомобиль подсела та самая девица, которая приходила в мою квартиру, как водитель ее высадил, как я шла за ней по улице, как вошла в подворотню…

Вот черт, это она заманила меня в эту подворотню! Я попалась в самую элементарную ловушку, и меня затащили в тот самый синий «мерс»! А я еще порадовалась, какая я умная! Нет, это просто кошмар какой-то, где была моя голова?

– Проснулась? – проговорила девица, перехватив мой взгляд. – Слишком рано! Поспи еще!

Она брызнула мне в лицо чем-то холодным и пахучим – и я опять отключилась…

На этот раз я пришла в себя в какой-то незнакомой комнате. Комната эта была почти пустая. Прямо передо мной на стене висел красный вымпел с надписью «За победу в соревновании за звание лучшей жилконторы района». Под этим вымпелом стоял старый, обшарпанный письменный стол, на нем – открытый ноутбук. Стены были выкрашены грязно-серой унылой краской, потолок кое-где в застарелых подтеках.

Сама я сидела в обычном, не слишком новом офисном кресле, обитом серым же кожзаменителем. А может он был не серый, а просто грязный, мне все равно. Было очень неудобно, все тело затекло.

Я попробовала встать – и не смогла. И поняла по своим ощущениям, что привязана к креслу, точнее – намертво примотана к нему скотчем за руки и за ноги. Ноги были привязаны к ножкам кресла, руки – к подлокотникам.

Вот так. Это никакой не сон, а явь. Меня похитили и связали.

Тут у меня за спиной раздались шаги.

Я попыталась обернуться, чтобы увидеть, кто это там идет – но кресло меня не отпускало.

Впрочем, я и так очень скоро это узнала.

Это был тот самый красавчик со шрамом на подбородке, водитель синего «Мерседеса». Теперь вблизи он вовсе не казался таким интересным – щетина явно переросла, и вид имела неопрятный, глазки маленькие, и шрам вовсе его не украшал. Нет, все-таки у нашей Катерины ужасный вкус!

– Она проснулась! – произнес он, к кому-то обращаясь. – Разбирайся с ней сама, мне пора ехать. Босс скоро выйдет и опять устроит мне выволочку.

Он ушел, и вместо него появилась его напарница, та хитрая девица, которая заманила меня в подворотню. Теперь она вовсе не казалась такой безобидной, как тогда, в халате и полотенце. И дело даже не в одежде. Сейчас глаза ее излучали самую настоящую ненависть. Она пристально посмотрела на меня и процедила:

– Вот так всегда! Он уходит, оставляя мне всю грязную работу! Впрочем, все мужики такие, правда, подруга?

Этот задушевный тон ничуть меня не обманул. И правильно. Она шагнула ближе, наклонилась и проговорила совсем другим тоном, резким и безжалостным:

– На кого ты работаешь?

– На «Сингуляр», – честно ответила я. Я действительно последний год работаю в фирме с таким прикольным названием.

– Что? – удивленно переспросила девица. – Какой еще сингуляр? Что это за контора?

– Обычная коммерческая фирма, – опять же честно ответила я. – И я там работаю менеджером. Товары учитываю, иногда на склад мотаюсь, если секретарша Милка в отпуске, за нее тоже могу…

– Так ты прикалываешься? – вскинулась девица. – Ну, ты это скоро прекратишь! Ты мне все расскажешь – на кого работаешь и почему меня выслеживала…

– Вот интересно! – огрызнулась я. – Это, по-моему, ты пришла ко мне домой, отключила какой-то химией и хозяйничала в моей квартире.

Поначалу я решила держаться твердо, но очень мне не понравились ее глаза, они просто полыхали злобой, так что я решила притвориться шлангом, как говорит Милка.

– Я тебя, между прочим, не звала, не приглашала, – тянула я, – вантуз свой отдала, а ты его на помойку выбросила. А он именной, и дорог мне как память, мне, может, его любимый человек подарил…

Про Димку Петрова я зря упомянула, потому что девица сразу поняла, что я валяю дурака.

– Не хочешь говорить? Очень зря! Тебе же будет хуже! – произнесла она сквозь зубы, достала мобильный телефон, нажала кнопку и заговорила:

– Это я! У меня тут гости. Та, из квартиры, где мы работали. Да, как-то выследила меня… нет, не знаю. Пока она ничего не говорит. Нет, я ее привезла в жилконтору. Нет, нас никто не видел. Я уверена. Что?! – Последнюю реплику она не произнесла, а выкрикнула, как будто ее оскорбили в лучших чувствах. – Что?! Устранить? Ну уж нет, я на мокрое дело не подписывалась! Это не моя специальность! Сыграть роль, установить камеру – это пожалуйста, но мокруха – нет! Каждый должен делать свое дело! Я сказала – нет!

Я слушала этот разговор, и понемногу до меня начал доходить весь ужас моего положения.

В самом деле, до этого, очевидно под действием того препарата, который эта стерва прыснула мне в лицо, голова соображала не то чтобы медленно, но как-то вяло. Ну никак не верилось мне, что все это происходит со мной, ну какое-то все ненастоящее, как в кино. Что я тут вообще делаю? Это гнусноватое помещение, ломаное кресло, мои руки, примотанные скотчем, – просто какой-то криминальный сериал! Причем дешевый.

Судя по всему, этой девице только что приказали убить меня. И если она отказалась, то вовсе не потому, что она такая хорошая и добрая, а из каких-то собственных соображений.

Разговор на этом не прекратился. Девица выслушала своего собеседника, и его предложение, судя по всему, ее устроило.

– Ладно, – сказала она, прежде чем прервать разговор. – Присылайте Вовчика… ему такое не впервой! Он точно справится.

Закончив разговор, она убрала телефон и снова повернулась ко мне.

– Ну что, подруга, – проговорила она сквозь зубы, – а теперь начнется серьезный разговор. Выкладывай, как ты нашла меня… как ты нашла нас. И советую поторопиться.

– Мне торопиться некуда, – ответила я.

Я ответила так вовсе не потому, что я такая бесстрашная. Просто пыталась хоть как-то выиграть время, чтобы придумать выход из своего ужасного положения. Да, эта девка настроена очень серьезно, теперь я вижу.

– А вот тут ты ошибаешься, – проговорила она с кривой усмешкой. – Торопиться тебе очень даже есть куда. Скоро сюда приедет Вовчик, а это такой человек… я его и сама-то дико боюсь! Только ты ему это не говори, а то он загордится! – И девица хихикнула.

Потом она отступила на шаг, наклонила голову к плечу и уставилась на меня, словно рассматривая картину или статую.

– Даже жалко, – промолвила она наконец с фальшивым сочувствием. – Ты очень даже ничего. Пока. После встречи с Вовчиком от тебя мало что останется.

От такого многообещающего заявления и особенно от ее тона мне и правда стало страшно, но я постаралась это не показать.

– Ладно, – продолжила она скучающим тоном. – Я тебе советую выложить все до прихода Вовчика. Тогда тебе, по крайней мере, не придется мучиться.

– Да мне нечего говорить, – ответила я, как и прежде, честно. – Ну не работаю я ни на кого. Живу я в той квартире, она моя, поняла? А ты приперлась, в морду какой-то гадостью прыснула, я почти час на холодном полу валялась, а за что? Что я тебе плохого сделала? А следить за тобой стала по глупости, машину этого твоего… человека со шрамом случайно увидела. Между нами говоря, он лох законченный. Если не хочешь, чтобы тебя заметили, нечего машину под камерой ставить!

– Все сказала? – процедила девица. – Больше нечего добавить?

Я только помотала головой.

– Ну, подруга, ты меня просто огорчаешь! А может, вот эта штучка поможет тебе освежить память? – И она достала из своей сумки электрошокер. – Знакома с такой штучкой? Здорово помогает от временной амнезии!

Она подошла ко мне, наклонилась и ткнула шокером в руку.

У меня было такое ощущение, что мне в руку ударила молния. Правда, молния в меня никогда не била, но чувство должно быть похожее. Боль была адская, и руку свело жуткой судорогой.

Я вскрикнула, а эта дрянь прямо расцвела от удовольствия.

– Ну что – понравилось? Учти, это только начало! Рука – это самая выносливая часть человеческого тела! Если ты сейчас не расскажешь мне все – мы продолжим, и на этот раз перейдем к более чувствительным органам! Шоу только начинается!

Нет, она точно настоящая садистка! Определенно, она получает удовольствие от чужих страданий!

Я отдышалась и с трудом проговорила:

– Не знаю, что ты от меня хочешь услышать! Я и правда ничего от тебя не скрываю! Все как есть рассказала честно.

– Ну ладно, если у тебя плохо с памятью, тогда продолжим! Сейчас мы освежим твою память!

Вот когда говоришь правду, тебе никогда не верят!

Она снова наклонилась, но на этот раз ткнула электрошокером мне в шею.

Меня пронзила чудовищная боль. Нормальный человек такую боль не вынесет – и я ее не вынесла. У меня внутри словно что-то взорвалось. Перед глазами вспыхнуло ослепительное пламя, и на фоне этого пламени, как негатив на фотографии во время проявки, проступила отчетливая картина – красная металлическая дверь, а на ее фоне – зеленый круг с рисунком посредине. Рисунок был какой-то странный, то ли скорпион, то ли огромный паук с маленькими красными глазами…

Этот паук – или скорпион, в общем, это существо – оно смотрело своими красными глазами прямо мне в душу и, казалось, беззвучно говорило со мной.

– Кто ты? – шептало оно. – Ты знаешь, кто ты? Нет, ты не знаешь… тебе только кажется, что ты знаешь… вспомни, вспомни все… вспомни, пока не поздно!

И я начала вспоминать… перед моими глазами, словно кадры фильма, поплыли картины жизни… моей жизни… значит, эта садистка права – боль и правда вернула мне память…

А потом все погасло, и я провалилась в темноту. В благодатную темноту, где не было боли и страдания.

Впрочем, очнулась я очень скоро, оттого что мне на лицо и за шиворот лилась холодная вода.

Я вздрогнула, застонала и попыталась отстраниться.

– Вот зараза! – раздался рядом раздраженный голос.

Я открыла глаза.

В общем, почти ничего не переменилось – я сидела в кресле, передо мной стояла та же самая девица. Только лицо и воротник у меня были мокрые, а на полу валялась пластиковая бутылка из-под воды, вокруг которой растеклась лужа.

Я поняла, что произошло, – когда я потеряла сознание, моя мучительница стала лить воду, чтобы привести меня в чувство, а когда я вздрогнула от холода, она выронила бутылку, и вода разлилась по полу.

Мысли в голове были какие-то не мои, как будто кто-то чужой объясняет мне все хорошо поставленным голосом. И знает, что до меня плохо доходит, если нужно – и повторить не поленится.

Девица подняла бутылку, поставила ее на стол и раздраженно проговорила:

– Ты слишком быстро отключаешься! Не даешь мне как следует развлечься! Ну ничего, сейчас мы сделаем все аккуратнее…

Она прямо в раж вошла, забыла о времени и о том, что не подряжалась на мокрое дело. Теперь ее хлебом не корми – дай меня помучить. Нет, я долго не выдержу!

От страха и холодной воды меня пробрала дрожь, и тут стало заметно, что скотч, которым правая рука была примотана к подлокотнику кресла, немного отклеился. Лишь бы эта садистка не заметила!

Она снова подошла близко, держа включенный шокер, наклонилась, примериваясь, куда бы меня на этот раз ударить…

Я не знала, что делать.

Я просто не перенесу еще одну вспышку такой боли…

Пытаясь отсрочить удар тока, я откинула голову назад, а потом… потом я резко наклонила ее вперед, с размаху ударив головой садистку по руке.

Удар получился неожиданно сильным, и она выронила шокер.

«Ну да, – подумала я отстраненно, – прошлый раз я в полубессознательном состоянии так же выбила у нее бутылку…»

И тут случилось неожиданное.

Электрошокер, который я выбила из руки своей мучительницы, упал в воду, вытекшую из бутылки. От удара он сработал, выдав в одном импульсе всю свою мощность. Разряд прошел по воде, а поскольку садистка стояла одной ногой в луже, он ударил ее в ногу. Она вскрикнула и упала на спину… но позади нее был стол, и, падая, она ударилась о его край затылком.

Наступила тишина.

Я приподнялась в кресле, насколько мне позволял скотч, и увидела, что садистка лежит на полу, не подавая признаков жизни.

Я не знала, умерла она или только потеряла сознание, и не хотела знать. Хотела я одного – воспользоваться счастливой случайностью и сбежать, пока она не очухалась и пока не явился Вовчик, которым она меня пугала…

Я наклонилась к подлокотнику кресла и зубами оторвала скотч до конца.

Дальше дело пошло куда легче – свободной рукой я отлепила скотч на левой руке, а потом и на ногах, и встала с кресла. И тут же едва не упала назад, поскольку ноги затекли и совершенно меня не слушались. И руки какие-то чужие, будто не мои, запястья ободраны скотчем.

Внезапно вся комната поехала перед глазами, я едва успела ухватиться за кресло. Ну ничего, это пройдет.

И правда, скоро все прошло, голова теперь кружилась слегка, и перед глазами ничего не мелькало. Я поняла, что надо немедленно уходить. Потому что встречаться с неизвестным Вовчиком, мастером мокрых дел, мне совершенно не хотелось. А если не Вовчик, то кто-то другой может сюда прийти, и как я тогда объясню вот эту девку, что валяется в луже без сознания?

Девица, кстати, лежала смирно, не шевелилась и не стонала.

А что, если она вообще умерла? Отчего-то эта мысль не привела меня в ужас. Человек привыкает ко всему, и вообще, так ей и надо! Однако мне точно нужно отсюда уносить ноги как можно скорее.

Мое пальто валялось прямо на грязном полу, там же нашлась и сумка, возле нее были разбросаны все мелочи.

Я собрала ключи, телефон, кошелек и косметичку, а также всю ерунду, что копится в сумке, не хватало еще, чтобы меня вычислили по какому-нибудь чеку из магазина.

Напоследок оглядев комнату, я подошла к столу. Ноутбук светился голубым светом, потом на экране появились иконки.

Да, похоже, я ничего не узнаю без пароля. Нужно уходить.

На столе пискнул брошенный смартфон.

«Куда идти?» – прочитала я эсэмэску.

Ой, да это же Вовчик объявился. И он уже близко.

И тут же я услышала шум подъезжающей машины.

Очень осторожно подкравшись к окну, я увидела голую площадку всю в лужах, парочку чахлых кустов и два бетонных столба, очевидно, раньше там были ворота. И в эти самые ворота въезжала черная машина, похожая на сарай на колесах.

Скосив глаза, я разглядела и вход в жилконтору. Машина остановилась возле ворот, потому что асфальт был буквально разбит. Прошло некоторое время, и из машины вышло нечто невообразимое.

Вовчик был похож на комод, поставленный «на попа». То есть у него были очень широкие плечи, плавно переходящие в грудь и живот, минуя талию, и бедра, переходящие в ноги. Вся эта впечатляющая мышечная масса была увенчана крошечной головой без шеи.

Закрыв машину и неторопливо развернувшись, Вовчик направился через лужи к входной двери. Шел он вперевалку, медленно переставляя раскоряченные ноги, мешали толстые ляжки.

Я отскочила от окна и заметалась по комнате.

Что делать? Я выскочу прямо на него, перед домом не спрятаться.

Решение пришло мгновенно. Я схватила телефон девицы и отстучала сообщение.

«Дверь в торце дома, эта закрыта».

Вовчик покрутил головой, не спеша достал из кармана телефон и послушно повернул налево. Пока он будет обходить дом и искать дверь в торце, я должна успеть.

Я схватила валяющуюся девицу и усадила ее в кресло. Голова ее клонилась набок, рот кривился на сторону, но было видно, что она не совсем труп. Дышит, в общем. И на голове только большущая шишка, крови нету. Что ж, ее счастье…

Я наскоро примотала руки и ноги девицы скотчем, моток которого она любезно оставила на столе, отвернула кресло от двери. Но все-таки что-то было не так, Вовчик сразу поймет, что это не я. Тогда я обмотала ее голову своим темным шарфом, схватила вещи и осторожно выглянула в коридор.

В конце его и правда была дверь, запертая на засов, и Вовчик уже перестал туда ломиться. Значит, идет назад, и мне не успеть. Я рванула в комнату и только тут заметила ключ, торчащий из замка хлипкой двери. Ключ торчал снаружи. Что ж, рискнем.

Я вошла в комнату и спряталась за распахнутой дверью. Шаги Вовчика приблизились.

– Эй! – сказал он громко. – Ты где? Ты че, в прятки со мной играть надумала?

Сопя, как бегемот, эта туша вплыла в дверь, и я тотчас выскочила наружу, мигом заперла дверь на ключ и понеслась к выходу. В дверь заколотили кулаками.

Что ж, дверь хлипкая и замок фиговый, сколько-то времени Вовчик потратит, пока дверь вынесет. А бегать он вообще не умеет, при такой-то массе, так что я успею.

Рядом с машиной я заметила кусок стекла, притормозила малость и проколола у черной машины, похожей на сарай, два колеса. После чего припустила прочь от этого места.

Минут через пять я опомнилась и огляделась. Район был незнакомый, позади осталось двухэтажное строение, выкрашенное краской цвета детской неожиданности. Это и была бывшая жилконтора. За ней расположился пустырь, посредине – огромная лужа, напоминающая очертаниями Каспийское море. Вдалеке маячили пятиэтажные дома.

Я двинулась в ту сторону, скоро дорога перешла в улицу – узкую и летом, наверное, зеленую, а сейчас деревья по бокам стояли совсем голые и черные. Мимо проехал автобус, остановки поблизости не было. Номеров на домах тоже не было. Но машин стало гораздо больше, и виднелся уже за углом новый многоэтажный дом.

Я приободрилась и вдруг услышала писк телефона девицы, который прихватила с собой, сама не знаю зачем.

«Ты где? – писал Вовчик. – Так дела не делаются…»

Неужели он до сих пор не догадался размотать на ней шарф? Да, не зря голова у него такая маленькая, мозги не помещаются…

Машина моя осталась где-то в центре на стоянке у большого магазина женской одежды, ничего с ней не случится.

Я позвонила Милке, сказала, что меня задел какой-то урод на «Жигулях», ничего страшного, только долго ждали людей из ГИБДД. Милка обещала меня прикрыть, хотя шеф все еще мной недоволен.

Вот уж на что мне было наплевать, так это на его настроение. После того, что случилось сегодня, после того как эта стерва пытала меня шокером. Я тут же вспомнила, чем все закончилось. Ну что, как говорится, за что боролась, на то и напоролась.

Выйдя на широкую улицу, я махнула рукой, и тотчас остановилась машина. Водитель был хмур, черен, бородат и волосат, однако мне уже было ничего не страшно. Под заунывную музыку, доносящуюся из динамика, я задумалась о своей жизни.

Что вообще со мной происходит? И началось все это с прихода зловредной девки? Или нет, какое-то странное чувство я испытала потом, когда та болтушка в салоне спросила, как давно я развелась…

Да не было у меня никогда никакого мужа, у меня и паспорт чистый… но, может быть, мы жили просто так, не регистрируя брак. Но зачем тогда я носила кольцо? И почему я этого не помню?

Вот именно, неужели я не запомнила бы если не мужа, то мужчину, с которым у меня были близкие отношения?

А вообще, отчего у меня нет бойфренда, то есть, наверное, кто-то был, потому что мне двадцать девять лет, и на внешность я ничего себе (уже говорила), так неужели никто внимания до сих пор на меня не обратил? Не помню, никого не помню…

Я поерзала на сиденье, потому что музыка сделалась особенно заунывной, просто зубы заболели.

Сказать ему, что ли? Что, в самом деле, за мои-то деньги терпеть такое безобразие? Неохота связываться, уж больно страшный водитель попался.

Я закрыла глаза, но беспокойные мысли не уходили. Вот отчего я совершенно не помню своих парней? Больше того, я не помню и друзей. То есть друзья у меня есть – на работе девочки, и Димка Петров явно оказывает мне знаки внимания. Весьма специфические, примерно как розовый вантуз, но все же…

И с соседями я в дружбе, вон Антонина, считай, каждый день у меня пасется. То сигаретку стрельнуть, то кофейку выпить, то просто поболтать. Компанейская она девка, как въехала я в эту квартиру – так мы сразу и подружились.

Вот именно! Я открыла глаза и потрясла головой. В эту фирму я устроилась год назад, и в квартиру переехала в то же время. А где я жила раньше? И чем занималась, в какой фирме работала? С кем общалась? Где училась? Ведь предъявила же я, наверное, какой-то диплом при поступлении на работу! И трудовую книжку… без нее на работу не возьмут. Надо будет в бухгалтерии спросить.

Я представила, какими глазами посмотрит на меня Светлана Сергеевна и что скажет потом, когда я уйду. И на следующий день по офису поползут сплетни, что я выпиваю или злоупотребляю таблетками, а то и вообще колюсь. Как иначе можно объяснить, что ничего о себе не помню? Так не бывает.

Но что же это такое, меня что – в капусте нашли? Или из коробочки вытащили – вот такую, взрослую, одели, завели ключиком и пустили в жизнь? Да глупости, я помню свое детство.

Лето я проводила на даче, там была река, не слишком широкая, но довольно сильное течение. Один берег был пологий, а на другом – обрыв. Невысокий, метра два всего, и мосточки. И мальчишки прыгали с этих мостков прямо в реку. Там было довольно глубоко, они прыгали в воду, иногда поодиночке, иногда парами, и кто-то последний кидал в воду такую штуку… как огромный спасательный круг… ага, надутая камера от большого автомобиля. И человек пять набивались в эту штуку и плыли на ней по течению.

А еще там была беленькая собачка с кривыми лапами, одно ухо у нее свисало вниз, а другое было направлено вверх. И она боялась прыгать с обрыва в воду, и самый младший мальчишка подхватывал ее под мышку и прыгал вместе с ней… И они плюхались в воду с визгом, а там уж собачка выплывала самостоятельно.

Где это было? Какая это речка и как называлась та деревня или село?

Не помню. Начисто забыла. Помню только блики на воде и яркое солнце. Оно почему-то не грело, и вода в реке была… не помню, кажется, холодная. Или теплая?

Водитель вдруг резко затормозил и выругался на своем языке.

Я ткнулась в спинку переднего сиденья, и тут меня осенило: мама!

Я должна поговорить с мамой и все спросить у нее! Уж она-то должна помнить все про мое детство! И про юность, и про молодость, и где я училась. И про бойфренда… У нас с мамой всегда были хорошие отношения, она обо мне заботится. Просто видеться часто не получается – у меня работа, у нее разные дела. Но она всегда держит руку на пульсе и пишет мне эсэмэски каждый день.

Так, говорит, удобнее, потому что звонок может быть не к месту, мало ли я у начальника в кабинете или за рулем. И вообще, звонят друг другу только пенсионеры. Современные люди только обмениваются сообщениями.

Итак, я отстукала эсэмэску: «Мам, ты где? Надо поговорить».

Ответ не пришел сразу, ну что ж, подождем.

Тут мы надолго застряли в пробке. Я уже открыла рот, чтобы высказать водителю все, что я думаю о неумехах за рулем, которые не знают города и не умеют пользоваться навигатором, но поймала в зеркале его злой взгляд и промолчала. Ладно, мне хоть и хочется скорее домой попасть, но что толку ругаться…

От мамы ничего не было, тогда я решила ей позвонить. В ответ раздавались какие-то странные гудки, потом женский равнодушный голос сообщил, что этот номер занят.

Я набирала снова и снова, мне сказали, что номер не обслуживается. Ну, наверное, она в метро едет, вот телефон и глючит.

Наконец доехали, водитель даже до подъезда меня не довез, остановился на углу, я за это дала ему денег ровно столько, сколько спросил, и того ему много.

Антонина сегодня у дверей не болталась, ну правильно, муж приехал, не до гуляний тут, так что я беспрепятственно вошла в подъезд, направилась к лифту. Возле лифта уже кто-то стоял, я разглядела в полутьме мужскую фигуру. Кабина подъехала, и мужчина, который вызвал лифт, посторонился, пропуская меня вперед, а потом зашел следом за мной в кабину. Я поблагодарила и мельком взглянула на него.

Мужчина был незнакомый. Впрочем, в этом не было ничего удивительного, я знаю далеко не всех соседей.

С виду он был довольно приличный, гладко выбритый и аккуратный, но какой-то средний – среднего роста, не худой и не толстый, с какими-то бесцветными волосами. Встретишь такого на улице и не заметишь, пройдешь мимо. Только густые брови домиком отличали его, да еще взгляд – какой-то ускользающий. От него едва уловимо пахло дезодорантом – что-то довольно приятное, лимонное, с горчинкой…

Не помню, говорила ли я, что у меня очень развито обоняние, я чувствую запахи очень хорошо. И в эту минуту мне показалось, что этот запах – немножко лимона, едва уловимая горчинка, – этот запах мне знаком. Ощущала я его, причем совсем недавно.

– Вам какой этаж? – спросила я, прежде чем нажать свою кнопку.

Он не успел ответить, потому что на площадке перед лифтом показалась Софья Андреевна. Вид у нее был какой-то взмыленный и заполошный, она махала рукой и кричала:

– Подождите! Подождите меня! Не уезжайте!

Я придержала лифт, Софья влетела в кабину, перевела дыхание и взглянула на меня:

– Хорошо, что я тебя застала, Алиночка!

Я пожала плечами: лично я не вижу в этом ничего хорошего. Но не говорить же это вслух!

Софья отвернулась от мужчины и сделала мне страшные глаза.

Я ничего не поняла и еще раз пожала плечами. Софья досадливо вздохнула и повернулась к зеркалу. Дом у нас приличный, лифт чистый, и зеркало в нем висит.

Софья, увидев свое отражение в зеркале, не пришла в ужас, хотя было от чего: волосы всклокочены, тушь на левом глазу размазана.

Было похоже, что Софья этого просто не заметила. Чудеса, да и только! Раньше уж так за собой следила… Пахло от Софьи какими-то сильными, вызывающими духами, наверняка дорогими, которые в таком заполошном виде ей совершенно не шли. На фоне духов тот запах – лимонный, с горчинкой, совершенно потерялся, и я не успела вспомнить, откуда он мне знаком.

Я нажала кнопку и спохватилась, спросила мужчину:

– Так какой вам этаж?

– Мне выше.

Лифт тронулся, и Софья снова проговорила:

– Алиночка, хорошо, что я тебя застала!

Слышали уже. Что это она заладила? Сколько можно повторять? Хорошо так хорошо!

– Ты ко мне сейчас зайди. Буквально на минутку.

Я удивленно взглянула на нее. Да что это с ней? Что ей от меня нужно? И что это она так таращит глаза? Да еще и мигает… определенно, с ней что-то не то… И чего это я к ней пойду? В жизни она меня к себе не приглашала. И вообще никого, уж на что Антонина баба пронырливая, а и то понятия не имеет, что у Софьи в квартире делается. Вечно на все замки закроется, мой дом – моя крепость!

– Извините, Софья Андреевна, но я с работы иду, очень устала. Может, как-нибудь в другой раз? – протянула я, почти не скрывая в голосе недовольства.

– Нет, непременно нужно сейчас! Очень нужно! Я тебе хочу кое-что показать!

Ну точно у нее не все дома! Сдвинулась наша Софья Андреевна с катушек на почве ревности…

Кабина остановилась на нашем этаже, мы с Софьей вышли, мужчина задержался. И тут Софья прямо клещом вцепилась в меня и потащила к своей двери:

– Только на минутку, Алиночка! Я тебя надолго не задержу! Буквально на минутку!

Нет, правда, она из тех, кому проще отдаться, чем объяснить, что не хочешь! Я позволила ей втащить себя в квартиру, надеясь, что это и правда ненадолго, и краем глаза увидела закрывающиеся дверцы лифта.

Как только дверь квартиры закрылась за нами, Софья отпустила мою руку и проговорила смущенно:

– Извини, что я так себя вела…

Вот еще новое дело! Чтобы наша Софья извинялась… не припомню такого!

– Да в чем дело-то? Что вы мне хотели показать? Я действительно устала и хочу попасть домой…

– Не то чтобы показать… я тебе сказать хотела… хотела тебя предупредить…

– Ну так говорите уже! – Я окончательно потеряла терпение. Сколько еще она будет мяться?

– Этот мужчина… – бормотала она, – я боялась, что он тебе что-нибудь сделает.

– Что?! – переспросила я недоуменно. – Какой мужчина? О чем вы вообще говорите?

– Ну тот, что был с тобой в лифте.

Нет, у нее точно с головой не все в порядке! Или просто насмотрелась детективных сериалов.

А Софья продолжила, округлив глаза:

– Дело в том, что я его уже видела.

– Неудивительно, что вы его видели. Он ведь, наверное, живет в нашем доме.

– Нет, не живет!

– Ну, значит, приходит к кому-то в гости… да почему он вас так взволновал?

– Я как увидела, что ты с ним села в лифт – так испугалась, так испугалась… хорошо, что я успела к вам подсесть!

Точно у Софьи крыша поехала! Скорее, даже полетела со скоростью реактивного лайнера.

– Дело в том, Алиночка… только не пугайся… я видела, как он входил в твою квартиру!

– В мою? – Я удивленно взглянула на нее. – Вы ошибаетесь. Я с ним незнакома. Первый раз его сегодня увидела.

– Да я и не говорю, что он твой знакомый!

– Здрасте-пожалуйста! Только что вы сказали, что он входил в мою квартиру…

– Вот именно! Но он в нее входил, когда тебя не было дома!

– Что?! – Я уже перестала что-нибудь понимать.

А Софья начала рассказывать, как видела через дверной глазок этого самого мужчину, как он пробрался в мою квартиру, а потом тихонько вышел из нее…

– Извини, Алиночка! – проговорила она под конец. – Надо было тебе сразу об этом рассказать, да я не решилась… я подумала, что ты меня как-нибудь не так поймешь… только ты не подумай, что я все это выдумала, я его и правда видела!

– Я вам верю, Софья Андреевна! И если у вас все, то я, пожалуй, все же пойду домой!

– Да, только сперва проверим, что он действительно уехал…

На площадке никого не было, и я ушла в свою квартиру.

И там задумалась. Нельзя сказать, чтобы я сразу поверила соседке, помня, как она относилась ко мне прежде. Но, однако, никто не замечал, что у нее буйная фантазия, стало быть, Софья все это не выдумала. Выдумать такое она просто неспособна.

Какой-то человек приходил в мою квартиру, пока меня не было.

После всего, что случилось со мной за последние дни, в этом не было ничего удивительного. Ну, или, по крайней мере, невероятного. Я готова была в это поверить.

То-то мне показалось, что в квартире что-то не так. Да не показалось – табуретка точно была не на том месте, где я ее оставила. И запах… запах этого дезодоранта… ну точно, такой запах я ощутила тогда на кухне, но потом он быстро пропал.

Зачем этому типу понадобилась табуретка?

А зачем ее обычно используют?

Чтобы влезть на нее, когда нужно дотянуться до чего-то высокого. Например, достать книжку с верхней полки шкафа. Ну или банку черничного варенья. Но варенье у меня в доме не водится (мама не любит его варить), а книжки явно не на кухне.

Я вспомнила, что табуретка тогда оказалась около окна, поставила ее на то же самое место, взобралась на нее, огляделась.

Ну, вряд ли он залезал на табуретку, чтобы обозревать мою кухню. Скорее всего, он смотрел в окно…

Я тоже посмотрела в окно.

Отсюда был виден чахлый сквер возле дома и офисный центр напротив. Еще дверь служебного входа. В общем, то же самое, что и без табуретки, незачем было ее переставлять.

Тут я совершенно случайно бросила взгляд на само окно, точнее, на оконную раму.

Рама как рама, обычный пластиковый стеклопакет, не из самых дорогих. Вот только в верхней части рамы, которая мне теперь была хорошо видна, я увидела след от двух шурупов. Отчетливый, хорошо заметный след.

Но я сюда ничего не привинчивала… Строители накосячили? Да нет же, буквально в прошлом месяце я мыла окно на кухне, и никаких дырок там не было.

Значит, привинчивал кто-то другой.

Мне стало ужасно неуютно в своей собственной квартире. Сюда, как к себе домой, ходят посторонние люди, делают здесь какие-то свои темные дела…

В квартире стояла гулкая, густая, вязкая тишина, и мне стало вдруг как-то жутко.

Чтобы как-то избавиться от этого гнетущего чувства, я включила телевизор.

Там шел какой-то старый фильм.

Я мельком взглянула на экран – и вдруг замерла, не в силах оторваться от него.

На экране был берег реки, лето. На берегу играли дети, мальчишки лет восьми-девяти. С ними была собачонка, небольшая светлая дворняжка с кривыми лапами. Одно ухо у нее висело, а другое стояло торчком.

Мальчишки громко смеялись, бросали собаке палку – и она ее тут же приносила. Потом один из них пробежал по мосткам и солдатиком прыгнул в воду. Тут же за ним побежали остальные, в воду столкнули автомобильную камеру, которая поплыла, плавно покачиваясь. Последней, подняв тучу брызг, в воду прыгнула собака, ее обнимал самый младший мальчишка…

Я не верила своим глазам.

Я помнила все это.

Река, склонившаяся над водой ива, невысокий обрыв, шаткие деревянные мостки, брызги воды, ослепительные блики солнца на поверхности реки, мальчишки, взбирающиеся на медленно плывущую камеру…

Ну что уж в этом такого необычного? У всех, наверное, есть примерно такие детские воспоминания…

Примерно такие. Но в моей памяти отпечаталась именно эта картина. Река, солнце, собака, ветки ивы, окунувшиеся в пронизанную солнцем воду…

Один из мальчишек вылез на берег, нашел палку и крикнул:

– Лови, Майна!

Майна… ну да, ту собаку, которую я помнила, тоже звали Майна. Ну, в конце концов, не такая уж редкая кличка.

А потом мальчишка повернулся и крикнул кому-то:

– Светка, что ты глядишь? Айда к нам!

Из кустов выбежала загорелая девочка и тоже прыгнула в воду, подняв фонтан брызг, заискрившихся на солнце.

У меня перехватило дыхание.

Это была я.

Именно такой я помнила себя в детстве – две косички, вздернутый нос, облезлый от солнца, веснушки, круглые голубые глаза…

Да что же это такое, мама дорогая! Что происходит?

Вот именно, мама. Мама, где же ты? Как ты мне нужна сейчас… именно сейчас…

Я бросилась к телефону, он, как назло, куда-то задевался. Трясущимися руками я рылась в сумке, наконец под руку попался телефон. Да это не тот совсем! Откуда он у меня?

В каком-то тумане я вспомнила, что унесла этот мобильник из жуткого помещения, когда-то бывшего жилконторой, это телефон той ненормальной девицы, которая пытала меня шокером.

Сейчас это все было не важно. Сейчас важно поговорить с матерью и выяснить наконец, что со мной происходит. Потому что мне кажется, что я схожу с ума.

Я вывалила из сумки все прямо на пол, потом пошарила в карманах пальто. Ну, вот он, телефон. И от мамы ответа нету.

Я нажала кнопки.

Ну мама, ну возьми трубку! Ну пускай звонки – отстой, пускай ты занята, но найди пять минут для разговора с единственной дочерью!

Снова равнодушный женский голос сказал мне, что этот номер не обслуживается. И эсэмэска моя вернулась.

Я смотрела на экран, не веря своим глазам. Что это, где моя мать? Если номер не обслуживается, я не смогу с ней связаться?

Внезапно я осознала, что ничего про нее не знаю. Не знаю, где она живет и с кем, понятия не имею, где мой отец, есть ли у меня братья и сестры и отчего я с ними не вижусь. Наверное, их нет, мы с мамой всегда были одни…

Следующая мысль возникла в голове очень быстро.

Отчего я не помню маму в детстве?

Я отчетливо помню ее сейчас: полная красивая женщина с пышными рыжеватыми волосами. И кожа у нее очень хорошая, и голос… вот голоса не помню, какой же у мамы голос… И лицо… волосы помню, а лицо… казалось бы, лицо собственной матери запомнишь до мельчайших черточек, а у меня перед глазами какое-то размытое пятно.

И вот в моем детстве, какой мама была молодой? Ничего не помню, совсем ничего.

А была ли мама в моем детстве?

Я думала, что помню детство, а оказалось, что детство это не мое, а киношное. Да еще старый какой-то фильм, автомобильная камера, купальник на девчонке жуткий, ситцевый, не могло у меня быть такого купальника в детстве.

«Почему?» – спросил внутри ехидный голос.

Да потому что двадцать лет назад был девяносто девятый год, и тогда не носили ситцевых купальников, и трусов таких растянутых, как на мальчишках, тоже не носили! Один вообще в штанах купался, как это их раньше называли… ага, треники!

Я подбежала к зеркалу, которое отразило встрепанную личность с безумными глазами. Но личность эта была молодая, это – неоспоримый факт. Больше я ни в чем не была уверена.

Стало быть, у меня не было детства, то есть я его не помню, и школу тоже не помню, и друзей, и работы прежней, но мама… Она ведь заботилась обо мне, следила, чтобы я правильно питалась, пельмени сама лепила и приносила… да вот же они в морозилке!

Я сунулась в холодильник и выволокла оттуда пакет с пельменями. Руки дрожали, и пакет упал на пол, пельмени рассыпались. Я присела на корточки, стараясь собрать пельмени и… и рука схватила какую-то бумажку. Чек из магазина. Пельмени домашние, цена – сто пятьдесят два рубля сорок восемь копеек…

Стало быть, я купила их в магазине.

Но ведь я была уверена, что их сделала мама, слепила своими руками…

Если вы думаете, что я от такого известия свалилась в обморок, то глубоко ошибаетесь. Потому что чек – это что-то конкретное, материальное, осязаемое.

Дальше в голове моей будто задернулась шторка, и все мысли исчезли. Очевидно, этого всего было многовато для моего истерзанного организма. Я запихнула пельмени в морозилку и пошла в комнату, где свалилась на диван прямо в одежде. И тут же заснула.

На берегах Геллеспонта неисчислимые толпы рабов днем и ночью работали, возводя невиданный мост. Мост, который должен был соединить Азию и Европу. Мост, по которому огромная армия Царя Царей, богоравного Ксеркса, должна была перейти Геллеспонт, чтобы всей мощью обрушиться на непокорную Элладу. Высокий, смуглый, как ночь, египтянин-зодчий с выбритой наголо головой, носился по стройке, как дух пустыни, отдавая резкие, короткие, суровые приказы. За ним поспешали мидяне-надсмотрщики, которые палками и бичами доводили слова зодчего до непонятливых. А когда курчавый эфиопский раб замешкался и из-за его промедления сломалась деревянная опора, ему без лишних разговоров отсекли голову, и курчавая голова покатилась под ноги соплеменников. От этого зрелища работа пошла еще быстрее. Финикийцы и египтяне изготовили для моста восемь необычайно длинных и прочных канатов – из прочного белого льна и из папируса. Канаты опробовали – и десять упряжек волов не смогли разорвать их, как ни старались погонщики. Длина этих канатов была добрых двадцать стадиев. Под руководством помощников зодчего эти канаты закрепили на азиатском берегу, потом четыре финикийские галеры отбуксировали их на противоположный берег, где их туго натянули при помощи огромного шкива, который вращали двадцать волов. Затем подвели корабли, которые должны были поддерживать основание моста – платформу из скрепленных кедровых бревен, покрытую толстым слоем утрамбованной глины. Корабли поставили между канатами, закрепили их, спустили прочные бронзовые якоря и установили платформу. Зодчий-египтянин осмотрел мост, и гордостью осветилось его лицо. Он послал своего подручного в шатер Царя Царей, чтобы показать ему плоды своей работы. Зазвучали трубы, и двадцать мускулистых каппадокийских рабов вынесли на берег золоченые носилки, в которых восседал богоравный Ксеркс. Впереди и сзади носилок шагали рослые воины в расшитых золотом хитонах и высоких медных шлемах – Бессмертные, непобедимая гвардия властителя Азии. Египтянин пал ниц. По милостивому жесту владыки он поднялся и гордо проговорил: –  Великий царь, богоравный Ксеркс! Я исполнил твое повеление! Никогда еще человек не видел ничего подобного! Этот мост соединил Европу и Азию, разделенные богами, и твоя армия сможет перейти по нему, не замочив ног! –  Я доволен! – проговорил Царь Царей и снял драгоценный перстень со своей руки, чтобы отдать его египтянину. Но в это время небо помрачнело, и поднялся сильный ветер. Море закипело, как котел чародея, по нему понеслись высокие валы, увенчанные белыми гребнями. Богоравный Ксеркс нахмурился. Архитектор побледнел, на лбу его выступили капли пота. Замерев от страха, он следил за мостом. Какое-то время мост держался. Корпуса кораблей скрипели, они раскачивались на волнах, как пьяные матросы, но выдерживали неистовство стихии. Но вдруг якорный канат одного из кораблей лопнул, корабль понесся по воле ветра, как обезумевший бык, разбивая в щепы остальные корабли. Толстые канаты лопнули со звоном струны, и в считаные минуты невиданный мост исчез в круговороте валов. Архитектор упал на колени. Он понял, что судьба его решена. Царь Царей сделал небрежный знак рукой – и палач, который повсюду сопровождал его, одним взмахом позолоченной сабли обезглавил египтянина. Тут же привели пред царские очи и казнили всех его помощников. Гнев Царя Царей, однако, не прошел. Он приказал наказать непослушное море – высечь его сотнями бичей из воловьей кожи, что и было немедленно исполнено. Дюжие палачи секли море, а богоравный Ксеркс стоял на берегу, следя за этим наказанием. При этом владыка проговорил следующие слова:

 –  О, мятежные горькие воды!Так наказывает вас властитель мираЗа то, что вы меня оскорбили,Хоть я вас ничем не обидел.Отныне никто не станет жертв тебе приносить,О селенное, мутное море!

Проследив за тем, как по его приказу наказывают непокорную стихию, Ксеркс удалился в свой шатер. И тут же назначил нового архитектора – невысокого финикийца с выпуклыми масляными глазами. Наученный горьким опытом своего предшественника, финикиец приказал изготовить вдвое больше канатов и закрепил их иначе, учитывая направление ветра и морских течений, также увеличили длину якорных канатов. Дважды двенадцать дюжин крепких финикийских галер и боевых кораблей поставили на якорь между канатами, крепкий деревянный настил уложили на их палубы, покрыли этот настил толстым слоем глины, проложив через море дорогу. По сторонам настила соорудили ограду из переплетенных ветвей и прутьев, чтобы лошадей не пугали морские валы. Под руководством финикийца десятки помощников проверили каждый узел, каждое сочленение невиданного моста. И когда работа была закончена, неисчислимая армия Царя Царей пришла в движение. Первыми прошли по мосту ассирийцы и хетты в остроконечных шлемах, с колчанами, полными стрел, и короткими кривыми мечами. За ними проследовали бородатые скифы, ведя в поводу своих низкорослых косматых лошадей, за ними – курчавые, темные эфиопы в накидках из звериных шкур, с длинными копьями и пращами для метания камней. Затем прошли арабы в длинных белых накидках, со своими послушными дромадерами, увешанными бронзовыми колокольцами и украшениями из красной шерсти, смуглые индийцы с метательными копьями из бамбука и знаками своих бесчисленных богов на лицах и ладонях, бактрийцы с лицами, обожженными беспощадным солнцем их родины, высокие молчаливые египтяне с длинными луками, в панцирях из нескольких слоев хлопка и круглых шлемах, каппадокийцы и фригийцы, фракийцы и пафлагоны, и десятки других народов, имен которых никто не знал. Великий Ксеркс восседал на своем позолоченном троне, установленном на высоком берегу Геллеспонта, и следил за проходящей перед ним армией. Он и сам не знал, сколько племен и народов обитает в пределах его империи, сколько племен и народов собралось под его знаменами, чтобы покарать непослушных эллинов. Несколько дней проходила по мосту армия Великого Царя, и последними прошли Бессмертные – десять тысяч отборных персидских воинов, лучшие из лучших, личная гвардия Царя Царей. Одетые в длинные хитоны с красной бахромой и в нагрудники из буйволовой кожи, с кривыми мечами на боку и луками за спиной, один к одному, проходили они перед царем. Бороды воинов были завиты мелкими кольцами и выкрашены красной согдийской охрой. А в стороне, за двойным рядом воинов, толпились пастухи и крестьяне, живущие поблизости от Геллеспонта. Удивленно и недоверчиво смотрели они на проходящие мимо них неведомые народы, на непобедимую и неисчислимую армию. Кто может ей противостоять?

 

Утром я проснулась сама, без будильника.

Немного полежала, стараясь упорядочить набежавшие мысли, но ничего не получилось. Как уже говорилось, я не люблю непонятное, а тут непонятным было все.

За каким чертом в мою квартиру приходила злодейская девица? Почему я ничего не помню про себя? Что за странная история с матерью? И наконец, чего хотел от меня тот человек, которого так боится соседка Софья Андреевна? Если, конечно, она ничего не придумала. Но она обычно ничего не придумывает.

Я прикинула так и этак и решила, что Софья хоть и зараза, каких мало, однако фантазия у нее слабовата, и придумать такое на пустом месте она вряд ли смогла бы. Да и зачем ей? И говорила вчера она со мной по-хорошему. Что, конечно, вызывает удивление, но может, она решила изменить свою жизнь и делать теперь всем добро? Смешно…

В общем, ни на один вопрос нет у меня ответа, и уверена я только в одном: если немедленно не встану, то точно опоздаю на работу, на кофе уже времени не остается.

Тут же пришла еще одна мысль: раз уж я – это не совсем я, то нужна ли мне эта работа? Таскаться каждый день, ловить на себе косые взгляды бухгалтера Светланы Сергеевны, опасаться шефа, ибо в гневе, как говорят, он страшен, заниматься скучнейшим учетом товаров, пить кофе, дурно сваренный Милкой… да зачем мне все это надо?

Хотелось послать все к черту, закрыться с головой одеялом и спать. Однако я призвала себя к порядку и засобиралась на работу.

Поискав на столике ключи от автомобиля, я вспомнила, что машина моя скучает в центре города у магазина женской одежды.

Ну, будем надеяться, что с ней ничего не случилось – не обидели ее злые люди, не поцарапали капот подростки, не нагадили на крышу мерзкие голуби, не прокололи шины бомжи. По аналогии я вспомнила, как проколола вчера шины этому дебилу Вовчику, и настроение сразу улучшилось. А вот интересно, что там произошло после того, как я ушла по-английски, не попрощавшись…

Вовчик очень не любил свою фамилию. Это чувство он пронес с самого раннего детства, и его легко понять – какому реальному пацану понравится носить фамилию Мартышкин?

В детстве Вовчик мечтал о серьезной, мужской фамилии. Как хорошо, например, звучит Владимир Львов… ну, на худой конец – Владимир Волков!

Эти фамилии звучат гордо, солидно, они сразу вызывают уважение, и прозвища от них образуются вполне приличные. А так… в детстве Вовчика называли или мартышкой, или обезьяной, или вообще шимпанзе… кому это понравится?

Говорят, некоторые человекообразные обезьяны, особенно шимпанзе, могут понимать до тысячи слов. Сам Вовчик понимал значительно меньше, и то через раз, но все равно сравнение с обезьяной считал для себя оскорбительным.

Вовчик был начисто лишен воображения, и единственным способом борьбы с такими несерьезными и обидными прозвищами он считал бить в рыло каждого, кто его так назовет. Поэтому с детства ему приходилось много и часто драться. От природы он был наделен большой силой и солидной мышечной массой, да еще много тренировался на одноклассниках и соседях по двору, так что к семнадцати-восемнадцати годам его называли исключительно Вовчиком. Это его устраивало.

Вовчик был лишен не только воображения. Соображал он тоже довольно плохо, зато хорошо умел решать вопросы и разруливать ситуации, требовавшие решительности и грубой физической силы. Поэтому, когда он нашел работу в некоей организации, или группировке, которая занималась подозрительными и явно незаконными делами, ему поручали в основном именно такие вопросы, и он за них охотно брался.

Честно говоря, ему нравилось бить и мучить людей. После таких упражнений он чувствовал себя свежим и полным энергии. Если на то пошло, ему нравилось их даже убивать, только потом нужно было аккуратно избавляться от тел. Вовчик делал это неоднократно, то есть рука у него была набита.

Когда ему поручили съездить в «жилконтору» и помочь Лисе, коллеге по организации (или группировке) разобраться с какой-то настырной девкой, он охотно согласился.

Согласился он по двум причинам, которые вряд ли осознавал: во-первых, как уже сказано, он любил свою работу, во-вторых, ему хотелось показать заносчивой и вредной Лисе, кто здесь главный.

А еще ему хотелось взглянуть на «жилконтору».

В принципе, Вовчик знал о существовании «жилконторы» – удобного места, где его коллеги по организации (или группировке) занимались вещами, требующими тишины и уединения, но до сих пор бывать ему там не приходилось.

Вовчик нашел здание по описанию, подошел к двери, но тут ему на телефон пришло сообщение.

Судя по номеру, отправила его Лиса. Она сообщила, что главная дверь «жилконторы» заперта, и нужно войти через запасную, ту, что находится в торце здания.

– В торце так в торце! – проворчал Вовчик. – Мне по барабану… хоть на крыше…

Неторопливо, вперевалку он обошел здание и действительно увидел в торце дверь, но она тоже оказалась заперта. Вовчик подергал ее, пару раз пнул ногой, но дверь не поддавалась – видно, была изнутри заперта на крепкий старомодный засов. Обычный замок не устоял бы перед напором Вовчика.

– Что она, в игры со мной играет… – протянул он и пошел назад.

Ходил он медленно, по причине слишком накачанных ляжек, которые при ходьбе задевали друг за друга, почему Вовчику приходилось ставить ноги на ширину плеч.

Вернувшись к главной двери, он дернул ее… и легко открыл. Дверь вовсе не была заперта.

– Вот же дура, – недовольно проворчал Вовчик, – все перепутала… из-за нее пришлось взад-вперед таскаться! Одно слово – баба!

Женщин Вовчик не то чтобы не любил – он их не уважал и считал, что они сильно уступают в интеллекте и прочих способностях представителям сильного пола. По крайней мере, таким продвинутым и высокоразвитым, как он.

Войдя в коридор жилконторы, Вовчик громко крикнул:

– Эй! Ты где?! Ты че, в прятки со мной играть вздумала?

Никто не ответил, но Вовчик заметил полуоткрытую дверь, из-за которой доносились какие-то неясные звуки.

Он решил, что Лиса чересчур увлеклась процессом получения информации, поэтому и не отозвалась на его вопль. Он открыл дверь пошире, протиснулся в помещение и огляделся.

Прямо напротив двери стояло офисное кресло, в нем сидела, точнее, полулежала девчонка с обмотанной шарфом головой. Ясно, это та самая настырная девка, с которой ему предстоит разобраться… а где же Лиса? Куда ее черти унесли?

Вовчик шагнул к креслу. Он решил незамедлительно приступить к тому, зачем приехал, – но тут у него за спиной кто-то протопал, и дверь с грохотом захлопнулась.

Вовчик удивленно оглянулся.

Да, ему не показалось, дверь была закрыта.

«Наверное, сквозняком захлопнуло», – подумал Вовчик.

Правда, это предположение не объясняло шаги, которые он перед тем услышал, но Вовчик, как мы уже говорили, соображал довольно плохо, и удержать в голове сразу две мысли ему удавалось далеко не всегда.

Он покосился на неподвижное тело в кресле и подумал, что оно никуда не убежит, шагнул к двери, дернул за ручку и с удивлением осознал, что дверь заперта.

Тут Вовчик совершил удивительную для него вещь: он сделал логический вывод.

«Значит, это не сквозняк!» – подумал Вовчик.

Говорят, некоторые человекообразные обезьяны, особенно шимпанзе, вполне способны сопоставлять факты и делать из них логически выводы, но с Вовчиком такое случалось довольно редко.

«Раз это не сквозняк, – подумал Вовчик, – значит, это Лиса. Но зачем она меня заперла? Правда, что ли, в какие-то игры играет?»

Лиса была девица симпатичная, и в какую-нибудь ролевую игру Вовчик поиграл бы с ней, но он придерживался практичной и ответственной точки зрения: сначала – дело, а потом уже игры.

Он решил, что Лиса сама откроет дверь, когда ей надоест, а пока нужно разобраться с девицей в кресле.

Она по-прежнему не подавала признаков жизни, и Вовчик подумал уже, что Лиса не дождалась его и сама решила вопрос. Это лишило его удовольствия, но зато уменьшило предстоящий объем работы. Ему оставалось только избавиться от тела.

На всякий случай он захотел проверить у девицы пульс, но не нашел, поскольку забыл, где его положено искать. Тогда он размотал шарф, которым была обмотана ее голова…

И с изумлением увидел, что в кресле лежит сама Лиса. Или, по крайней мере, очень похожая на нее бабенка.

– Вроде Лиса… – протянул Вовчик, окончательно в этом убедившись. – А тогда кто же закрыл дверь?

Этот вопрос был для него слишком сложен.

Но тут, к счастью, Лиса пошевелилась, застонала и открыла глаза.

– Это ты, что ли? – на всякий случай уточнил Вовчик.

Лиса была бледной как полотно, видно было, что ей плохо, однако даже в таком состоянии умственные способности Вовчика заставили ее усмехнуться.

– Нет, не я! – прохрипела она.

– А кто? – уточнил Вовчик.

– Да я, я! – скривилась Лиса.

– То ты, то не ты… а где же та девка, с которой нужно было разобраться?

– Ну ты и тормоз! Сбежала, ясное дело!

– Сбежала? – удивленно повторил за ней Вовчик. И тут его посетило озарение: – Так это, выходит, она дверь заперла? Ну, я с ней разберусь… ну, я ей такое устрою…

– Ты ее сначала догони!

– Догнать? – повторил Вовчик с сомнением. Он знал, что бег и прочая легкая атлетика – не самая сильная его сторона.

– Да обожди, не надо никого догонять! Ты лучше меня в больницу отвези, а то мне совсем плохо!

– В больницу? – переспросил Вовчик недовольно. – В больницу нам нельзя. В больнице начнут всякие вопросы задавать. Спрашивать начнут, кто да что…

– Ну, не в больницу, а к нашему доктору…

– Мне это не велели. Мне велели с той девицей разобраться…

– Вовчик, ну ты совсем тупой!

– Я не тупой! – Вовчик надулся и побагровел. – Не смей меня называть тупым!

– Вовчик, прости, я не то хотела сказать… Вовчик, я тебя очень прошу, помоги мне, а то я загнусь!

– Ну, тогда я тебя где-нибудь закопаю. Мне как раз велели от тела избавиться, так вот я и сделаю, что велели…

– Вовчик, миленький, помоги! Мне совсем плохо! Помоги, мы же с тобой друзья!

Вовчик задумался. Друзьям помогать действительно надо, это он слышал. Но вот друзья ли они с Лисой? Она говорит, что друзья… может, так оно и есть… ладно, пожалуй, можно ей помочь.

Вовчик взвалил Лису на плечо, подошел к двери, и только теперь вспомнил, что она заперта. Пнул дверь ногой, но Лиса на плече мешала как следует размахнуться. Тогда он положил Лису на пол, несмотря на ее вялые протесты, и изо всех сил ударил ногой в дверь.

Дверь, конечно, распахнулась, он снова подхватил Лису и вынес ее на улицу.

Тут его ожидал очередной неприятный сюрприз: какая-то зараза проколола у его авто шины.

Вовчик тупо разглядывал присевшую на один бок машину. Автомобиль свой он очень любил, поэтому воспринял проколотые колеса как личное оскорбление. Кроме того, теперь не на чем было отсюда уехать, а пешком ходить, как уже говорилось, Вовчик долго не мог по причине слишком толстых ляжек.

Он усадил Лису на грязный асфальт, прислонив к машине. Лиса тихо ругалась матом.

Чтобы не слышать ее завываний, Вовчик включил громкую музыку, так что когда приехал знакомый эвакуаторщик, он застал дремлющего Вовчика и какую-то девку, валяющуюся возле машины, не подавая признаков жизни.

Девка была такая бледная, что эвакуаторщик подумал, что она мертвая, но когда он опасливо ее тронул, она открыла мутные глаза.

– Ну, Вовчик, ты даешь! – с чувством высказался парень.

Итак, я выскочила из квартиры и наткнулась на Владислава, который как раз садился в лифт. И Софья Андреевна выглядывала из своей двери.

Я шарахнулась обратно в квартиру, чтобы не усугублять положение. Хоть Софья теперь ко мне относится гораздо лучше, незачем зря дразнить гусей. Однако она сама крикнула мужу, чтобы подождал.

Я машинально улыбнулась Владиславу, и он принял это как руководство к действию, то есть предложил подвезти, узнав, что я нынче безлошадная. И улыбался, и чрезвычайно игриво поглаживал меня по плечу, пока я не начала хвалить его жену, дескать, Софья Андреевна такая милая женщина, симпатичная, душевная и заботливая, мы с ней, можно сказать, дружим.

Намек был настолько прозрачный, что даже до этого надутого индюка, кажется, дошло. Он поскучнел, и остальную дорогу мы провели в молчании.

В офисе возле кофейного автомата, что стоит у нас в коридорчике, возился какой-то мужик в спецовке. Подскочившая Милка сообщила, что мужик ставит камеру, и на вопрос зачем, пожала плечами – начальство приказало.

Мужик, увидев нас, бросил работу и выцедил из автомата стаканчик дрянного кофе, затем отправился покурить на улицу. А я увидела в том месте, куда он собирался камеру ставить, две удивительно знакомые дырки. Точно такие же у меня дома на окне кухни. Такого же размера и на таком же расстоянии одна от другой…

Так… Стало быть, там была привинчена камера.

Ну да, теперь я вспомнила, что та девка орала по телефону, дескать, камеру поставить, проследить за кем-то – это она может, а на мокрое дело не подряжалась. Ага, а сама меня чуть до смерти не запытала.

Значит, теперь ясно, для чего она приходила в халате. Утром – чтобы камеру поставить, вечером – чтобы ее убрать. Надо же, ловкая какая, быстро все успела. С другой стороны, пока я вантуз искала, можно было слона съесть.

Камера нужна была только на один день, чтобы заснять что-то важное. Но что такого важного могло происходить на улице под моим окном? Из окна кухни видна парковка бизнес-центра и служебный вход, а больше ничего.

– Алинка, ты чего? – это Димка Петров подошел неслышно и обнял меня за плечи.

Оказалось, Милка давно ушла, а я стою возле кофейного автомата с отрешенным видом.

– Ты-то мне и нужен! – обрадовалась я. – Дима, идем к тебе! Дело есть…

– О! – Он сделал вид, что смутился. – Прямо на рабочем месте? Боюсь, начальство не поймет…

Это его обычные шуточки, никто уже не обращает внимания. Правда, шутит он таким образом только со мной, вообще оказывает всяческие знаки внимания вроде розового вантуза.

Димка – балбес и губошлеп баскетбольного роста, по развитию явно не соответствует своим тридцати годам. Он вечно болтается по офисным коридорам и клянчит у Милки кофе и печенье из директорских запасов. Шеф держит его за то, что он здорово сечет в компьютерах и вообще во всякой технике.

– Дима, – строго сказала я, когда мы уселись в его закутке, – выброси из головы посторонние мысли и оставь в покое мою коленку, ты мне нужен по делу.

– Ну вот так всегда, – расстроился Димка, – а я-то надеялся…

Коленку мою он бросил, однако придвинул свой стул так близко, что касался моего бедра ногой.

– Дима, я серьезно, – нахмурилась я.

По-хорошему, нужно было его легонько шлепнуть и уйти, но действительно у меня было к Димке дело.

– Я тоже серьезно, – надулся он, – только ты меня совсем не воспринимаешь.

Все эти разговоры мы вели часто, то есть Димка вечно ныл, что я к нему холодна и равнодушна, а я обычно отмахивалась. Но сегодня и правда он был мне нужен.

Итак, я положила перед ним девицин телефон и велела его открыть без пароля и без кода.

– Всего-то? – Димка покрутил телефон в руках, нажал какие-то кнопки, посмотрел на экран, нахмурился, снова нажал пару кнопок, потом прошелся пальцами по клавиатуре. –  Вуаля! – и подал мне телефон. – Пользуйся!

Я просмотрела журнал звонков. Ого, со вчерашнего дня куча звонков и все с одного и того же номера. Я с опаской нажала кнопку, там ответили сразу.

– Это ты, Лиса? Соизволила наконец! – рявкнул грубый мужской голос. – Где тебя черти носят, почему не отвечала?

– Хм… – Я сделала вид, что закашлялась.

– Говори толком! – орал голос в трубке. – Что с той девкой? Выяснил тот дебил, на кого она работала?

– Ну-у… – К счастью, от страха голос мой был хриплым.

– Что – ну? Не мекай уже, говори толком! – Его голос гремел у меня в ухе. – На кого?

– На Савицкого! – брякнула я первое попавшееся имя.

– Что-о? – Было похоже, что тот, в телефоне, ошарашен до предела, потому что он пустил забористым матом. – Этого не может быть, он же… такого не может быть!

Действительно, не может, я взяла эту фамилию с потолка, и непонятно, с чего этот тип в телефоне так завелся.

– Узнай подробности, как это может быть, – отругавшись, приказал голос.

– Невозможно, она уже того! – буркнула я в трубку. – Вовчик постарался.

Дальнейший мат я слушать не стала и отсоединилась, затем вообще выключила телефон.

– Спасибо тебе, дорогой! – Я чмокнула Димку в щеку, он немедленно облапил меня и вознамерился поцеловать серьезно.

За этим занятием и застала нас Светлана Сергеевна, которой срочно понадобился Димка, потому что у нее полетела бухгалтерская программа. Она посмотрела на меня кинжальным взглядом и поджала губы, как свекровь.

Ужасно хотелось показать ей язык, я удержалась немыслимым усилием воли.

У себя на рабочем месте я задумалась. Значит, ту девицу зовут Лиса. Не имя, а кличка. Оперативный псевдоним. Хотя, скорее, погоняло. И кажется мне, что Лиса выбыла из строя надолго, если не навсегда. Если бы она очухалась, то позвонила бы, отчиталась, нашла бы как со своим работодателем связаться. А так все молчит.

Ладно, меня она больше не побеспокоит, отдыхает, небось, в какой-нибудь больнице под чужим именем. Того типа со шрамом на чужом «Мерседесе» ко мне больше не пошлют, он у Лисы в подчинении ходил – подай, принеси, отвези, куда скажут. Вовчик у них только по мокрому делу, на остальное мозгов не хватает.

Я сама удивилась, до чего здраво рассуждаю. Значит ли это, что мне некого больше опасаться и жизнь моя снова войдет в привычную, устоявшуюся колею?

«А вот этого не надо, – тут же сказала я себе, – не хочу возвращаться к своей скучной унылой жизни. Дом, работа, вечером телевизор, утром поболтать с Антониной, потом снова работа… Ну, с Милкой куда-то сходить… нет, это не жизнь. Не настоящая жизнь».

К тому же вопрос с воспоминаниями остается открытым. Отчего я отчетливо помню только последний год своей жизни? Откуда я вообще взялась? Ах, ну да, мама должна знать. Но неужели мама – это такой же фантом, как мое киношное детство?

Все мое существо бурно сопротивлялось этому. Такого просто не может быть!

Я снова набрала мамин номер. Тот же ответ – номер не обслуживается. Мало того, все сообщения из моего телефона исчезли, как не было. Неужели я больше ничего про маму не знаю?

Я плотно зажмурила глаза и сосредоточилась, пытаясь поймать ускользающее воспоминание. Какой-то сквер, и трава зеленая, и листья на кустах еще не облетели. Была рядом со мной мама или нет? Не помню… вообще не помню ее лица. Волосы помню – густые, рыжеватые, кожа гладкая… полная такая женщина… вроде бы мы сидим с ней на лавочке, и солнышко припекает…

Но как я туда попала, в этот скверик? Может, там живет мама?

Тут перед глазами встало строение со светящейся буквой «М» над входом.

– Фрунзенская! – обрадовалась я. – Мне нужно метро «Фрунзенская!»

– Ты чего? – Милка подошла незаметно и дернула меня за рукав. – Шеф снова на взводе, как приехал из налоговой – так рычит на всех, как голодный тигр. Кофе ему принесла – так он мне его на голову чуть не вылил.

– Это потому, что ты кофе заваривать не умеешь, и он у тебя гадостный, – неожиданно для себя сказала я.

Вот уж это зря, ссориться с Милкой мне совсем не хотелось, все-таки мы с ней приятельствуем, обедаем вместе, вот в салон красоты она меня затащила.

Милка не обиделась, только посмотрела внимательно и сказала, что у меня неприятности. Машину, что ли, сильно побили?

Я вспомнила про авто и ушла с обеда, сказав Милке, что мне нужно в ГИБДД.

Однако вместо того, чтобы забрать машину, я поехала на станцию «Фрунзенскую».

Я свернула в переулок, в другой… ноги сами вели меня куда-то.

Теперь я шла по безлюдной улочке, сердце билось учащенно, неровно. Я остановилась, чтобы успокоиться, взять себя в руки. Я словно чего-то ждала, с тревогой и затаенным страхом.

Справа открылась дверь подъезда, на крыльцо вышла старушка с кошелкой, удивленно взглянула на меня и прошла мимо.

Я снова пошла вперед.

Это должно быть где-то здесь, совсем рядом. Очевидно, мы с мамой здесь встречались, и встречались не раз. Я помнила этот хмурый кирпичный дом с узкими, словно крепостные бойницы, окнами… и это кривое дерево… и даже эту каменную тумбу возле подворотни…

Но я так и не могла вспомнить мамино лицо.

Помнила силуэт, пышные волосы, а вместо лица какое-то смазанное пятно. И голоса маминого не помню. И ее запаха.

Странно. Как все это странно.

Я дошла до перекрестка – и ноги сами понесли меня налево.

Впереди было серое унылое здание, окруженное ажурной оградой. Ворота были широко открыты, и я вошла в них.

Это место было мне определенно знакомо.

Возле крыльца курили две молодые женщины в белых халатах, чуть в стороне стояла машина с красным крестом. Похоже на больницу… Так и есть.

Я не стала подходить к крыльцу, вместо этого пошла вдоль здания, оглядываясь по сторонам и пытаясь вспомнить.

Чуть в стороне от дома, под большим разлапистым деревом, стояла скамейка. Я вспомнила ее, на этой скамейке мы с мамой разговаривали, только не помню о чем.

Я снова попыталась вспомнить мамино лицо – но так и не смогла. Только силуэт, фигура в бежевом пальто, красивые, хорошо уложенные волосы, обрамляющие лицо, но на месте самого лица – овал без глаз, безо рта, пустой белесый овал…

На скамейке кто-то сидел. Сердце мое забилось. Неужели это она, мама? Однако, приглядевшись, я увидела, что это какой-то старик в шляпе с низко опущенными полями.

Я пошла дальше – и вдруг почувствовала какой-то резкий химический запах, и тут в душе моей что-то промелькнуло, не воспоминание даже, а тень воспоминания. С этим запахом что-то было связано, что-то очень неприятное…

Я пошла дальше, дошла до угла здания, обогнула его.

С этой стороны была еще одна дверь, должно быть, служебная. При виде ее я растерялась. Эту дверь я точно где-то видела, и видела совсем недавно…

Выкрашенная тускло-красной краской металлическая дверь, посредине ее нарисован большой зеленый круг, а в центре этого круга странный рисунок – то ли скорпион, то ли огромный паук с маленькими красными глазами…

Ну да, я же видела эту дверь в беспамятстве, когда похитившая меня злобная девица ударила меня электрошокером.

Сердце снова часто и неровно забилось.

Я здесь точно была, я точно видела эту дверь – но когда? И что здесь со мной происходило? И почему я ничего не помню?

И тут дверь скрипнула и начала открываться.

Я метнулась в сторону, как испуганный заяц.

К счастью, совсем рядом с дверью были густые кусты, какой-то вечнозеленый хвойный кустарник – можжевельник, что ли, и я спряталась за ним.

Дверь открылась, и из нее вышел мужчина.

Солидный, представительный мужчина с темными, тронутыми сединой волосами, с глубокими темно-карими глазами, в стильном твидовом пиджаке и галстуке в красно-синюю полоску. Мужчина, всем своим обликом излучающий уверенность в себе.

Я смотрела на него во все глаза. И совсем не потому, что он мне так уж понравился.

Дело в том, что я знала его.

То есть я не могла вспомнить, где и когда я его видела, где я с ним встречалась и как его зовут, – но на все сто процентов была уверена, что наши с ним пути пересекались, больше того – он играл в моей жизни важную роль.

В той жизни, которая была до того, как я устроилась на работу в фирму «Сингуляр» и поселилась в той квартире, где сейчас живу. В той моей жизни, которую я никак не могла вспомнить.

А тот человек, на которого я смотрела через кусты, человек из моей прошлой жизни, остановился возле двери, огляделся по сторонам и затем взглянул на часы – он явно кого-то поджидал.

Прошло две или три минуты – и из-за угла дома торопливо подошел еще один человек, долговязый, рыжеволосый мужчина в накинутом на плечи белом халате.

– Опаздываешь! – проговорил первый, тот, которого я никак не могла вспомнить. – Мы же договаривались…

Второй что-то ему вполголоса ответил, передал ему что-то небольшое, не больше компьютерной флешки, они тихо поговорили, потом мужчина в халате ушел туда же, откуда появился, а первый, тот, что в твидовом пиджаке, открыл дверь и вошел внутрь.

И тут я совершила неожиданную вещь. Вещь, совершенно нехарактерную для меня прежней.

Дело в том, что эта дверь была с доводчиком, и закрылась она не сразу. Мужчина из моей прошлой жизни уже исчез, а дверь все еще медленно закрывалась. И тогда я подобрала с земли какую-то дощечку, метнулась к двери и засунула дощечку между дверью и косяком, чтобы дверь не смогла плотно закрыться.

Затем я выждала пару минут, чтобы не столкнуться с тем человеком, открыла дверь и проскользнула внутрь.

Я оказалась в небольшом тамбуре, из которого вели две застекленные двери. Здесь было полутемно и пахло какими-то лекарствами. Что, в принципе, неудивительно – это ведь больница или что-то вроде того, а в больнице и должно пахнуть лекарствами. Но удивительно было другое – этот запах был мне хорошо знаком.

Говорят же, что запахи запоминаются лучше всего, лучше звуков или картин. Больше того – говорят, что запахи помогают вернуть, восстановить, пробудить утраченные воспоминания. Вот и я сейчас не только вспомнила этот больничный запах, но вспомнила, что когда-то уже была в этом месте. Я знала, что идти мне нужно в левую дверь и что за этой дверью будет короткий коридор, а потом – лестница на второй этаж.

Я вошла в левую дверь и действительно скоро увидела лестницу.

«Ничего удивительного, – внушала я себе, поднимаясь по лестнице, – это еще ровным счетом ничего не доказывает, в любом здании есть коридоры и лестницы».

Но сейчас же память подкинула мне еще одну подсказку: коридор, в котором я оказалась, поднявшись на второй этаж, повернет налево, и сразу за поворотом будет сестринская…

И коридор действительно повернул налево, и за поворотом была дверь с табличкой «Сестринская». Эта дверь была приоткрыта, и я в нее осторожно заглянула.

Внутри никого не было, а на вешалке висело несколько белых халатов.

Я чувствовала себя как-то неуютно: ведь я проникла в это здание тайком, украдкой, и отчего-то была уверена, что если меня здесь застанут – это приведет к большим неприятностям.

И тут я сообразила, что в белом халате вполне смогу сойти за медсестру и не буду бросаться в глаза в больнице, не буду казаться здесь посторонней.

Прикинув на глаз, какой халат мне подойдет по размеру, я надела его и пошла дальше по коридору. А пальто спрятала в пакет, который нашелся в сумке.

Вскоре моя догадка подтвердилась: навстречу попалась женщина средних лет в таком же, как у меня, халате. Она скользнула по мне равнодушным взглядом и прошла мимо.

А я шла дальше по коридору – и снова какая-то часть меня чувствовала, что я здесь уже была, и не один раз. И эта часть меня знала, куда нужно идти.

Я еще раз повернула по коридору и оказалась возле очередной белой двери.

С виду эта дверь не отличалась от всех остальных, но сердце при виде ее забилось от волнения.

За этой дверью я бывала, больше того – я провела за ней много часов. За этой дверью… за этой дверью скрывалась тайна моего прошлого. Прошлого, о котором я не знаю.

Я подергала ручку – но дверь, как нетрудно догадаться, была заперта. На ней стоял старомодный кодовый замок.

И тут у меня случилось озарение.

Я откуда-то знала, какой код нужно набрать. В моей голове всплыли четыре цифры – 1977.

Не понимая, откуда взялись эти цифры, я набрала их на клавиатуре замка – и почти не удивилась, когда раздался негромкий щелчок и дверь открылась.

Я вошла в комнату.

Это был обычный медицинский кабинет.

Хотя нет – не совсем обычный. Здесь был стол, на котором стоял компьютер, возле этого стола стояло удобное кресло с высокой спинкой, обитое мягкой коричневой кожей, а возле стены – такая же коричневая кожаная кушетка.

В американских фильмах иногда показывают кабинет психоаналитика, так вот он выглядит именно так. И на такой кушетке обычно лежит пациент, выкладывая аналитику свои тайные мысли и чувства. А тот его сочувственно выслушивает. За большие, между прочим, деньги.

И я… я вспомнила, как лежала на этой кушетке и говорила, говорила… а тот человек – человек с тронутыми сединой волосами, с глубокими и внимательными глазами, слушал меня и иногда тоже говорил своим властным, завораживающим голосом…

Я сбросила это наваждение, обошла стол, села в кожаное кресло. Передо мной стоял компьютер – и я, не задумываясь, включила его. Компьютер запросил пароль. На этот раз я немного помешкала, но все же набрала те же четыре цифры, которые позволили мне открыть дверь этого кабинета.

И они, как ни странно, сработали. Передо мной открылся рабочий стол компьютера. Я навела курсор на иконку с надписью «Личные дела», щелкнула кнопкой мыши – и на экране появился длинный список имен и фамилий.

Я пробежала взглядом по этому списку. Все эти имена ничего мне не говорили, пока… пока я не увидела одну запись.

Алла Савицкая.

И снова мое сердце взволнованно забилось.

Это имя… это имя было мне не просто знакомо. Оно для меня значило очень много. Вот именно это сочетание: Алла Савицкая.

Еще сегодня утром, когда злой голос в трубке называл меня Лисой и спрашивал, на кого она, то есть я, работаю, я сказала, что на Савицкого, то есть, как думала тогда, ляпнула первое попавшееся имя. Оказалось, эта фамилия пришла мне в голову не случайно, с этой фамилией многое связано в моей прошлой жизни.

Я с трудом заставила себя закончить эту мысль, все во мне этому сопротивлялось. Неужели… неужели Алла Савицкая – это мое собственное имя?

Черт, но ведь этого не может быть!

Я знаю, кто я! Я знаю, как меня зовут!

Знаю ли? Но тогда откуда эта непроницаемая тьма, окутывающая все, что было больше года назад?

Я поняла, что этот файл должен многое объяснить, поняла, что в нем скрыта тайна моего прошлого, и попыталась открыть его – но упорный компьютер снова запросил пароль, и на этот раз четыре волшебные цифры не помогли.

Что делать?

Я не компьютерный гений и такая задача мне явно не по зубам. Вот если бы здесь был Димка Петров – он бы запросто взломал этот файл, но Димки здесь нет…

И тут я кое-что вспомнила.

Димка иногда дарит мне разные смешные вещи, по приколу, как он говорит. Ну, как тот розовый вантуз, с которого все началось. А как-то он подарил мне штучку полезную – брелок для ключей в виде смешного игрушечного бегемотика. Но бегемотик этот оказался с секретом – если потянуть его за задние ноги, они выдвигаются, и бегемотик превращается в компьютерную флешку.

Этот брелок и сейчас у меня с собой, он, как и положено, был прикреплен к связке ключей. Или ключи прикреплены к нему – не знаю, как правильнее.

Я достала ключи, открыла флешку, вставила в компьютер и запустила запись. Файл с личным делом Аллы Савицкой начал переписываться на флешку.

Двадцать процентов… тридцать… сорок… надо же, как все просто! Я скачаю этот файл, принесу его Димке, и он наверняка сможет его вскрыть, и тогда я все узнаю…

И тут я вздрогнула, словно увидев себя со стороны.

Я проникла в этот кабинет, распоряжаюсь в нем, скачиваю какую-то информацию… а что, если меня здесь застанут? Нет, нужно скорее отсюда уходить!

Восемьдесят процентов… девяносто… наконец скачивание файла закончилось, я вытащила флешку и вставила ее обратно в брелок, в смешного бегемотика.

И тут дверь кабинета с негромким скрипом открылась.

На пороге стоял тот самый человек – тронутые сединой волосы, глубокие темно-карие глаза…

Эти глаза нашли меня, захватили своим взглядом.

– Ты пришла! – проговорил он голосом властным и гипнотическим. – Ну что ж, ты сама это выбрала…

И тут я вспомнила… нет, не то, кем я была – кем был он. Кем он был для меня. А он был всем – он был моим властелином, моим повелителем, он хозяйничал в моей голове, как у себя дома. Его властный, завораживающий голос приказывал мне – и я делала все, чего он хотел. И сейчас, когда он смотрел мне в душу своим пронзительным завораживающим взглядом, я поняла, что все кончено.

В этот день Карпов решил сделать вторую пробежку – вечером. Он уже бегал утром, но в воздухе было что-то тревожное, что-то, очевидно, назревало, какое-то напряжение, какое бывает перед грозой, и он решил пробежаться еще раз, чтобы оценить обстановку и понять причину своего беспокойства.

Выйдя на улицу, он первым делом проверил, хорошо ли зашнурованы кроссовки. Конечно, он бегал не для результата и даже не для поддержания спортивной формы, цель у его пробежек была другая – но если уж ты бежишь, нужно делать это хорошо. Все, что ты делаешь, нужно делать хорошо или не делать вовсе.

Кроме того, наклонившись, он незаметно оглядел окрестности у себя за спиной.

Затем Карпов сделал два-три простых упражнения, чтобы разогреть мышцы, и побежал. Он бежал легко, ровно и ритмично, следя за дыханием, не перенапрягаясь, но в то же время достаточно быстро, чтобы ощутить мышечную радость. И, конечно, одновременно делал то, в чем была его главная цель – наблюдал.

Он хотел понять, с чем связано это тревожное чувство, которое беспокоило его с утра. А для этого нужно было понять, изменилось ли что-то в районе.

Не сбиваться с ритма. Вдох на три шага, выдох – на пять.

Сначала он пробежал вдоль дома, быстро и внимательно оглядев припаркованные на домовой стоянке автомобили. Ни одной незнакомой машины он не заметил. На краю стоянки дворник Ахмет заметал мусор.

Карпов помахал ему, Ахмет дружелюбно улыбнулся. Дворники многое замечают, с ними нужно поддерживать хорошие отношения. Никогда не знаешь, что может пригодиться.

Вдох на три шага, выдох – на пять.

Карпов свернул к офисному центру.

Здесь было сложнее, машины каждый день менялись, кроме нескольких постоянных, принадлежащих сотрудникам самого центра и нескольких фирм, арендующих здесь постоянные помещения. Впрочем, ничего тревожного он не заметил.

Вдох на три шага, выдох на пять.

Затем он выбежал на боковую улицу и тут заметил кое-что новое, что-то, что выбивалось из привычной картины.

Возле овощного лотка стоял незнакомый продавец. Обычно здесь торговала Зульфия, полная, громкоголосая немолодая таджичка с золотым зубом, а сегодня ее место занимал смуглый парень лет тридцати. Крепкий, спортивный, широкоплечий… такой мог бы найти работу получше, чем торговля овощами.

Пробегая мимо лотка, Карпов немного притормозил, сделал вид, что завязывает развязавшийся шнурок.

Как раз в это время миниатюрная старушка, придирчиво выбиравшая груши, спросила продавца:

– А где же Зульфия? Я к ней привыкла! Она мне всегда самые лучшие фрукты отбирала!

– Отвыкай, мамаша! – весело ответил продавец. – Зульфия домой уехала, внуков нянчить! Я теперь вместо нее буду! А фрукты у меня не хуже, чем у нее!

Отметив про себя этот ответ и решив позднее проверить, соответствует ли он истине, Карпов побежал дальше.

Больше ничего нового на пути его пробежки не было, и он решил уже, что его тревога ни на чем не основана. Но когда он уже возвращался, возле самого подъезда увидел незнакомую машину. Внедорожник серо-стального цвета только что подъехал к дому.

Карпов замедлил бег, потом вообще перешел на шаг, делая вид, что восстанавливает дыхание. Краем глаза он следил за внедорожником, срисовал его номер.

Водительская дверца открылась, и из машины вышел представительный мужчина средних лет, с седеющими темными волосами, в стильном твидовом пиджаке.

Карпову показалось, что он где-то уже видел этого человека, но вот где?

Мужчина обошел машину, открыл вторую дверцу и помог выйти пассажирке.

Это была знакомая девушка, соседка, она жила на том же этаже, что и Карпов. Алина. То есть они с ней не знакомились специально, просто он слышал, как ее звала соседка. С соседями он предпочитал держаться холодно, никаких приглашений на чай-кофе не принимал и сигареты не одалживал.

Карпов видел девчонку почти каждый день и понял, что она не представляет для него ничего интересного. Один раз только обнаружил он ее без сознания валявшуюся в собственной прихожей.

Ну, перебрала малость или температура высокая.

Но сегодня она выглядела как-то странно. Она была как будто в полусне или в трансе.

Выйдя из машины, Алина остановилась в растерянности, как будто не знала, где находится и куда ей нужно идти.

Карпов насторожился.

Седеющий мужчина мягко, но уверенно взял девушку за локоть, повел ее к подъезду. Она послушно шла, не сопротивляясь, но и не проявляя инициативы. Казалось, она пойдет сейчас куда угодно.

Мужчина открыл дверь, вошел в подъезд.

Карпов немного выждал, сосчитав до десяти, потом открыл дверь, вбежал в подъезд, подбежал к лифту. Он рассчитал правильно, дверцы кабины как раз начали закрываться, Алина и ее спутник были внутри.

Карпов помешал дверцам закрыться, проскользнул внутрь, проговорил с глупой улыбкой:

– Извините, я с вами!

Мужчина был, конечно, недоволен, но ничем это не выказал. Улыбнувшись одними губами, проговорил:

– Конечно! Вам на какой?

– На тот же, что вам. – Карпов кивнул на светящуюся кнопку их этажа.

Он незаметно принюхался.

В кабине не пахло алкоголем, значит, девушка не пьяна. Что же с ней такое?

Она смотрела прямо перед собой невидящим взглядом, лицо было бледное, отрешенное. О том, чтобы взглянуть на соседа и поздороваться, и речи не было. Она явно его не узнает. Вообще не замечает.

Ее спутник держался спокойно, хорошо скрывая свое недовольство. Где же все-таки Карпов его видел? Это его беспокоило, у него была хорошая память на лица.

Карпов решился на довольно прямой ход:

– Девушке, кажется, нехорошо?

– Она просто устала! – спокойно ответил ее спутник и взглянул в глаза Карпову уверенным, властным взглядом.

Карпов почувствовал легкое головокружение. Он подумал, что зря лезет не в свое дело… что нужно после пробежки принять душ и забыть все, что он видел…

А потом он осознал, что мысль эта была чужая, что сам бы он так не подумал, это на него совсем не похоже.

Карпов удивленно взглянул на спутника Алины. Неужели это он попытался внушить ему такую мысль?

Лифт тем временем остановился, дверцы раздвинулись. Алина медлила на пороге кабины, как будто снова забыла, куда ей нужно идти. Спутник снова взял ее за локоть и уверенно повел ее к двери семьдесят шестой квартиры.

Карпов пошел к себе.

Но не ушел из прихожей, хотя ему действительно хотелось принять душ. На двери у него была прикреплена миниатюрная камера, снимавшая в постоянном режиме все, что происходило на лестничной площадке. Карпов включил подключенный к этой камере экран и стал следить за дверью Алининой квартиры.

Следить ему пришлось недолго. Прошло всего несколько минут, и представительный седеющий мужчина вышел из соседней квартиры, запер дверь и направился к лифту.

Пока он шел по лестничной площадке, Карпов успел сделать несколько хороших крупных снимков. Хорошо бы, прогнать их по большой базе данных с системой распознавания лиц, но дома у него такого оборудования не было, а пересылать серьезные вещи по сети Карпов опасался. Можно выдать себя неосторожной сетевой активностью.

Зато он проверил номер внедорожника по базе ГИБДД. Для этого хватило возможностей его ноутбука. Но здесь, как он и ожидал, был полный облом.

Срисованный им номер принадлежал владельцу полуразвалившихся «Жигулей», выпущенных еще в прошлом веке. Понятно – номера поддельные.

Утром небо нависло над городом серыми клочковатыми тучами, и ветер дул в окна, но Карпов снова отправился на пробежку. Было рано, на площадке никого не было, из семьдесят шестой квартиры не доносилось ни звука.

Карпов пробежал вдоль дома, помахал Ахмету, свернул к офисному центру.

Вдох на три шага, выдох на пять.

Возле центра было по утреннему времени совсем мало машин.

Свернул в боковую улочку, поравнялся с лотком.

Смуглый продавец был уже на своем месте. Что-то рано он начал торговлю…

Карпов бежал мимо лотка.

Вдох на три шага, выдох на пять.

Вдруг он услышал негромкий голос:

– Сегодня, кажется, будет дождь. Юго-западный ветер всегда приносит дождь.

Карпов сбился с шага, сбился с дыхания. Он остановился возле лотка, наклонился, делая вид, что завязывает шнурки, быстро взглянул на продавца. Тот стоял как ни в чем не бывало. Как будто это не он только что произнес пароль.

– Может, ветер еще поменяется, – проговорил Карпов после паузы.

– Купи груши! – проговорил продавец. – Очень хорошие груши!

– Куда я их положу? – Карпов выпрямился, быстро огляделся. Улица была пуста.

– Я тебе дам пакет.

– Хорошо, только немного. Две штуки, не больше.

Продавец положил в пакет две спелые груши, Карпов достал из поясной сумки сложенную купюру, в которую была завернута флешка, протянул продавцу:

– Сдачи не надо.

Потом добавил едва слышно:

– Прогони это лицо по большой базе. Этот человек меня очень интересует.

– Спасибо, дорогой! – жизнерадостно проговорил продавец. – Ты только попробуешь эти груши – всегда их покупать будешь! Заходи, дорогой, или забегай – я теперь всегда здесь буду стоять. Зульфия домой уехала, с внуками сидеть, так что теперь я здесь буду!

Бежать с грушами в руке было неудобно. Карпов с удовольствием выбросил бы их в первую попавшуюся урну, но за ним кто-то мог наблюдать, и он побежал дальше, неловко придерживая пакет.

Вдох на три шага, выдох на пять…

Я проснулась оттого, что во дворе кто-то сильно хлопнул дверцей машины, затем загудел мусоровоз, потом зычно крикнул дворник.

Минуту я лежала, уставившись на щель в занавесках, пока до меня не дошло, что за окном светло. То есть довольно позднее утро. Проспала! Проспала и теперь опоздаю на работу! И тут же в голове всплыла мысль, что сегодня суббота, и можно никуда не спешить.

Никаких особенных планов у меня на выходные нет, в квартире прибраться, по магазинам пройтись, где-нибудь кофе выпить и съесть что-нибудь не слишком калорийное… в общем, как в песне поется: «Мне некуда больше спешить…»

Я потянулась, потом перевернулась на другой бок с намерением снова заснуть, но сон не шел. И то верно, сколько можно спать. Вот что сначала: душ или кофе из моей навороченной кофеварки, которую подарили сотрудники на новоселье?

Я представила себя в халате на кухне, как я пью капучино из большой чашки, а на столе блюдо пирожных. Как было бы здорово!

Но: во-первых, никаких пирожных у меня нет, я их принципиально не покупаю. А во-вторых, я же никогда не хожу по дому в халате.

Ну да, халат подарила мама, сказав, что вовсе не заставляет меня его носить. Но мало ли понадобится утром или вечером из ванной выйти и до постели дойти.

В общем, нужно идти в душ, а потом приготовить себе калорийный завтрак вместо того, чтобы пробавляться одним кофе. В морозилке найдутся и блинчики, и пельмени.

Пельмени мама лепит сама, сразу очень много, кладет их в морозилку, а потом раздает родственникам и знакомым. С блинчиками та же история. Мама исповедует истину, что человек должен питаться домашней калорийной пищей, тогда со здоровьем и с нервами все будет в порядке.

Забыла сказать, мама весит без малого девяносто килограммов, но ни капельки по этому поводу не комплексует, у нее густые хорошие волосы и замечательная кожа.

Я бодро прошлепала в ванную и там, взглянув на себя в зеркало, остолбенела.

Кто это? Когда я успела выкрасить волосы и изменить прическу? И с какого, как говорит Милка, бодуна, мне вздумалось изменить цвет? Я же всегда крашусь в блондинку, мне подходит к глазам…

И эти неровно подстриженные пряди, а были прямые волосы до плеч. Теперь придется ходить месяц до следующего похода в парикмахерскую, а потом еще ждать, пока волосы отрастут.

Целую вечность я провозилась в поисках шапочки для душа. Вот куда она делась из ванной, хотелось бы знать? Казалось бы, я живу одна, вещи никто не трогает. У меня крепнет подозрение, что они сами перемещаются по квартире.

Так и есть, шапочка отыскалась на кухне в ящике для столовых приборов. Хорошо, что не в холодильнике…

Я долго плескалась и вышла из ванной бодрая, как певчая птичка. Поискала в морозилке блинчики, но были только пельмени. Надо будет напомнить маме, что у меня все кончилось.

Мы общаемся с ней исключительно эсэмэсками, мама, как известно, говорит, что звонки – это отстой, только для пенсионеров.

Я поставила на плиту кастрюлю с водой и тут услышала, что в прихожей заливается телефон.

Телефон звонил в моей сумке.

– Лиса? – заорали в трубку. – Ты какого черта не отвечаешь? Ты куда вообще пропала?

– Вы ошиблись номером, – вежливо ответила я и отсоединилась.

В конце концов, со всяким может случиться.

И только тут заметила, что телефон не мой. Как он оказался в моей сумке? Странно все…

Я пожала плечами и побрела на кухню. Вода закипела, я бросила в кастрюлю пельмени. Красиво накрыла стол, мама говорит, что для себя все надо делать красиво.

В холодильнике нашлась сметана и пучок укропа. Пельмени были очень вкусные, мама – мастер своего дела, и она права, домашние пельмени ни в какое сравнение не идут с магазинными.

После пельменей я выпила большую чашку кофе с оставшимся печеньем. Печенье очень вкусное, с шоколадной крошкой, мама не печет сама, а покупает его в специальном магазине и привозит мне. Все-таки хорошо, когда о тебе заботятся…

Я тщательно уложила волосы, наложила макияж, потом сделала селфи и послала фотку маме с вопросом «Как тебе это?»

Ответ не заставил себя ждать: «Кошмар, но волосы не зубы – отрастут, и перекраситься можно».

Мама всегда знает, как меня подбодрить.

На улице сильный ветер разогнал ужасные тучи, и я решила выйти. Что дома-то сидеть, нужно пройтись.

За дверью слышался гвалт – это Антонина собирала все свое святое семейство на прогулку. Затем вышел Владислав со своей дражайшей половиной, по субботам он везет ее в супермаркет.

Ну вот, все наконец ушли, тогда и я собралась. Ненавижу тесниться в лифте. И только я вышла, как открылась дверь Генкиной квартиры, и вышел новый сосед. Временный.

Геннадий у нас мужчина весьма любвеобильный, меняет женщин как перчатки (это Софья Андреевна однажды так выразилась в сердцах). Софья Андреевна та еще зараза, но об этом после.

В общем, Генка примерно раз в год заводит себе новую пассию и переезжает к ней жить с самыми серьезными намерениями, а квартиру сдает.

«Женюсь, – говорит, – и навсегда, это, – говорит, – моя судьба».

Антонина сообщила мне, что женат-то он вообще никогда не был.

В общем, через несколько месяцев Генка вдрызг ругается с очередной своей бабой и возвращается в собственную квартиру. Потом встречает свою очередную судьбу – и снова все повторяется. Так что соседи у нас меняются постоянно. Мне, в общем, все равно, можно сказать – по барабану, но Софья Андреевна ругается за шум и грязь на площадке. Этот сосед, правда, тихий, приличного вида.

– Доброе утро! – приветствовал он меня первым. И, можете себе представить, даже улыбнулся. Улыбка у него была приятная, не то что раньше смотрел волком. Ведь может же, когда хочет!

Я невольно улыбнулась в ответ. И с чего мне вздумалось считать его женоненавистником? Что-то такое вроде было, какие-то разговоры, я уж не помню… да ладно. Мама считает, что я очень рассеянная. Наверное, так и есть.

Пока я копалась с замками, сосед любезно придержал для меня лифт. Я поблагодарила его кивком. Нечего рассыпаться в любезностях, еще подумает, что я имею на него виды.

Так-то он, конечно, неплохо выглядит, одет хорошо, со вкусом. Вроде бы видела я его в приличном костюме, галстук ручной работы, ботинки… Сегодня выходной, так что форма одежды свободная: джинсы, курточка, все фирменное.

Я тихонько вздохнула: у меня-то одежда попроще будет. А где взять денег? Зарплаты хватает только на такую одежду да на еду, ну, тут мама помогает, конечно…

– О чем задумались? – спросил сосед.

– Да ни о чем. – Я удивилась тому, что он заметил. Значит, смотрел на меня? Интересно…

– Красивой девушке нужно думать о приятном, – продолжал он.

Да он что – клеиться ко мне вздумал, что ли?

Я улыбнулась одними губами и отвернулась. Странный какой-то мужчина, то проявляет невнимание, граничащее с хамством, то комплименты говорит. Но я не поведусь на дешевую лесть, у девушки должна быть гордость, как говорит мама.

Не помню, говорила ли я, что дом у нас новый, весьма приличный, в лифте чисто, ничего не нацарапано на стенах, и зеркало висит. Так вот в этом зеркале я поймала взгляд соседа. Взгляд был пристальный, очень серьезный, изучающий меня, как будто перед ним не женщина, а бабочка, пришпиленная булавкой.

Я вздрогнула, и в его взгляде тотчас пропала серьезность, он снова улыбнулся. Тут, к счастью, лифт приехал на первый этаж, и я поскорее вышла.

У подъезда маячила уже Антонина, одним глазом надзирая за своими отпрысками, а другим перемигиваясь с Катькой, которая выглядывала из дверей магазинчика.

Увидев нас с соседом, выходящих из подъезда, Антонина принялась мигать обоими глазами.

Ну, зараза какая, получит она у меня теперь кофе или сигаретку! Припомню ей это! Помои в чашку налью, сухого листа в самокрутку набью, не я буду!

– Здравствуйте, Антон! – пропела Антонина басом. – Ничего, что я вас просто по имени, по-соседски? Мы тут все свои…

Ого, узнала уже, как его зовут. Ну, Антонина все всегда знает. Интересно, откуда.

– Здравствуй, Тоня, – сказала я, видя, как сосед едва заметно поморщился. – Что это у тебя с голосом, простудилась? И глаза слезятся, моргаешь все время, у тебя конъюнктивит? Или ячмень вскочил? Гляди, это заразно…

Сосед хмыкнул, а я пошла к машине. И очень удивилась, не увидев ее на обычном месте.

Когда год назад я въехала в этот дом, удобных мест на парковке уже не было. Помню, даже собрание по этому поводу собирали, и особо нервные жильцы орали, что вечером, едучи с работы, машину совершенно некуда приткнуть. И что положено на квартиру две машины, а некоторые по четыре имеют. Себе, жене, да еще детям по машине. Она только школу закончила – ей на выпускной машину дарят. Скоро в детском саду на авто ездить станут.

Я в этих дебатах участия не принимала, поскольку человек в доме новый и вообще не люблю скандалить. Ну, как-то разобрались тогда, а потом Лилька, что жила на четвертом этаже и имела очень крутого хахаля, вышла замуж (не за него, а еще круче). Так вот у нее было постоянное место возле подъезда, и она уступила его мне. Просто так, из хорошего отношения. А пока она тут жила, ее хахаля так все боялись, что и меня никто не стал гнать с хорошего места.

И вот машины на месте не было. Я оглянулась по сторонам. Тонькины мальчишки устроили какое-то хулиганство на детской площадке, и она помчалась туда, Катерина скрылась в магазине.

– Проблемы? – осведомился сосед, как его… Антон, что ли, видя мое растерянное лицо.

Совершенно не помню, куда я вчера ставила машину. То есть я всегда ставлю ее вот сюда, на это место, и сейчас место никто не занял. Угнали тачку? Это вряд ли, у нас двор приличный, Васильич опять же бдит у мониторов.

Сосед все маячил рядом, как пришитый, вот чего ему нужно, хотелось бы знать…

Карпову непременно было нужно знать, что происходит. Он-то в отличие от девушки помнил, что вчера вечером ее привез какой-то подозрительный хмырь на своей машине. И уехал потом на ней же. Но похоже, что она ничего не помнит. И Карпов хотел выяснить наконец, раз и навсегда, что происходит с соседкой.

Либо девица обычная наркоманка, либо психическая больная, либо здесь происходят странные вещи.

По логике вещей, девушка просто нездорова, то есть, говоря откровенно, больна на всю голову. Провалы в памяти, обмороки, спутанная речь… ведь несла она давеча какую-то несусветную чушь по поводу какого-то вантуза… Но… обычно таких больных не оставляют одних. То есть если она не буйная, то не обязательно в стационар помещать, но все же должен кто-то за ней присматривать. А она живет одна.

Сейчас вот машину свою потеряла, точнее, оставила где-то. И разумеется, не помнит, если вчера ее привезли в неадекватном состоянии, он-то видел…

Если вы думаете, что я всполошилась и начала бегать по двору с криками, то глубоко ошибаетесь.

Пару месяцев назад Димка Петров сделал мне очередной подарок. Надо сказать, более полезный, чем розовый вантуз. Небольшую такую штучку, маячок, который нужно оставить в машине, таким образом, я всегда буду знать, где она находится. В дорогих машинах такая штука изначально встроена, а у меня будет просто лежать в укромном месте. Конечно, радиус действия у нее небольшой, но для таких рассеянных, как я, это полезная вещь.

Итак, я достала телефон и нашла в нем нужную программу. Там что-то замигало, и на экране появилась карта города, а на ней – крошечный красный огонек.

Ого! – я увеличила масштаб и попыталась прочитать названия улиц.

– Это в центре, я могу вас отвезти, – предложил сосед, который и не думал от меня отходить. И даже разглядел, что у меня появилось на экране телефона.

Вот интересно, у него что – дел своих нет?

Я молчала, потому что перед глазами встала картина: я паркуюсь на стоянке возле большого магазина женской одежды, запираю машину и иду. Куда? Нет, не вспомнить.

– Если вас не затруднит… – протянула я.

– Что вы, я как раз собирался в центр! – В голосе его я отметила излишний энтузиазм, но решила пока об этом не думать.

Под внимательным взглядом Антонины мы сели в машину соседа и отъехали, я еще сделала ручкой Катерине, с любопытством выглядывающей из магазина.

Антон вел машину спокойно и уверенно. Я отвернулась, глядя в окно, чтобы он не лез с разговорами. Наверняка хочет спросить, отчего машина моя стоит не у дома. А я понятия не имею, как она там оказалась.

Ну ладно, вещи в квартире перемещаются сами по себе, но чтоб автомобиль… В общем, на эту тему мне разговаривать совсем не хочется.

– Вы давно живете в этом доме? – спросил Антон или как его там.

Вот интересно, какое ему дело?

– Чуть больше года назад переехала, – неохотно ответила я.

И тут же поняла, что сейчас он спросит, где я жила раньше. И поняла, что не смогу ему ответить, потому что… потому что не помню этого. Вот совершенно выпало из памяти! Скорей всего, мы жили вместе с мамой, нужно спросить у нее. Я хотела тут же отстукать маме эсэмэску, потянулась уже за телефоном, но решила пока подождать. Этот настырный тип еще заметит.

– А вы надолго к нам в дом? – спросила я.

– Как дела пойдут. – Он понял скрытый намек и тут же прекратил расспросы.

Но на душе у меня заскребли кошки. Что-то у меня с памятью не то. Ведь если честно, то я не могу вспомнить ни где я работала до этой фирмы со странным названием «Сингуляр», ни где жила, ни в какой школе училась, ни в каком институте.

Может, приехала из другого города? Надо спросить у мамы. Раз у меня есть мать – стало быть, я не из пробирки получилась. И не возникла во взрослом состоянии из небытия.

И вообще, я кое-что помню.

Например, я помню свое детство. Летом меня возили на море. Помню яркое солнце и песок, такой горячий, что никак нельзя было по нему ходить босиком. А возле воды песок был мокрый и твердый, было интересно рисовать на нем разные картинки. А потом набегала волна и все стирала.

Иногда волны были сильные, с белыми кудрявыми барашками, они шумели и набрасывались на берег, как будто хотели все смести на своем пути. Сломать, разрушить и унести с собой обломки. И меня тоже унести, поэтому я с визгом убегала от такой волны.

А иногда волны были тихие, безмятежные, они накатывали на песок, ласково касаясь моих босых ног. Море было теплое, стало быть, все происходило где-то на юге. Ну да, я помню множество маленьких крабов, которые бежали по песку к воде. И большого, уже высохшего краба, который лежал на камне.

Все это я помню так четко… только не знаю, как называлось то место, где мы отдыхали… с мамой? Уж наверное, не одна же я там была. Нужно спросить у мамы.

– Мы приехали, – прервал мои воспоминания Антон.

Машина моя никуда не делась, стояла себе возле магазина женской одежды, никто ее не обидел, не отвинтил зеркала, не проколол шины и никуда не увез ее эвакуатор, и штрафа за парковку не набежало.

Я искренне поблагодарила соседа за помощь и вовремя пресекла его попытки пригласить меня выпить кофе вот тут рядом.

Как-то слишком пристально он на меня смотрел, изучающе. А я не люблю, когда меня изучают, я не справочник любителя кроссвордов и не словарь иностранных слов.

Я сказала, что зайду в магазин, как раз нужно кое-что купить по мелочи. Разумеется, как всякий мужчина, он сразу поскучнел и ретировался. Я видела из окна, как отъезжала его машина, но бродить по магазину отчего-то расхотелось. Нужно отъехать от этого места, найти тихое кафе и посидеть там спокойно.

Сказано – сделано. Я выбросила из головы все посторонние мысли, потому что мама неустанно повторяет, что за рулем нужно быть максимально внимательной, и осторожно тронулась с места.

В машине пахло чем-то затхлым, похоже, что она стояла здесь, без меня, довольно долго. Зачем я оставила свою машину здесь? Понятия не имею, ну, раз с ней ничего не случилось, то это не важно.

Я выехала на улицу и поехала по проспекту, машинально поглядывая по сторонам.

Мысли вяло проплывали в моей голове, как большие сонные рыбы.

В витрине магазина промелькнул плакат – смешная рыжая лиса гонится за перепуганной курицей… что этот плакат рекламирует? Кажется, куриные тушки…

Лиса…

Я вспомнила странный звонок. Мужской грубый голос ругался на какую-то лису. Лиса Алиса… Да нет, просто Лиса, так ее зовут. Кто такая – понятия не имею. Вообще, откуда у меня взялся чужой телефон? Нашла его где-то? Абсолютно не помню. Да, в последнее время что-то плохо с памятью…

В голове проплыла очередная мысль, она показалась важной – но додумать ее я не успела.

Впереди ехала дорогущая машина – ярко-красное купе «Лексус». Я вроде держала дистанцию, но тут, задумавшись, подъехала слишком близко, и вдруг…

Вдруг «Лексус» резко затормозил: перед ним выскочила на дорогу какая-то ошалевшая собака.

Я тоже ударила по тормозам, но поздно, моя машина врезалась в «Лексус». Не сильно, конечно, скорость была небольшая, но удар был вполне ощутимый.

Я покрылась холодным потом.

Только этого мне не хватало! Врезаться в дорогущую машину… теперь неприятностей не оберешься! Я ехала сзади, так что вина определенно моя… правда, я этот «Лексус» едва задела, но владельцы таких машин очень трепетно к ним относятся, и мне сейчас достанется по полной программе…

А из «Лексуса» уже выскочила его хозяйка – шикарная баба в стильном плаще, по-моему, от «Эскады», и на убийственно высоких каблуках понеслась ко мне. Лицо у нее было покрыто красными пятнами, рот кривился от злости.

Я втянула голову в плечи, готовясь принять на себя удар.

Хозяйка «Лексуса» подскочила к моей машине, наклонилась к окну и заорала:

– Ты, дешевка подзаборная, первый день за рулем? Кто вообще таким права дает? Ты хоть понимаешь, сколько стоит моя машина? Да где тебе понимать, ты таких денег и в глаза не видела!

Я попыталась вклиниться в ее гневный монолог:

– Да заплачу я… Страховка есть…

– Заплатишь! Еще как заплатишь! А если не заплатишь, я тебя по асфальту размажу… Ездят тут всякие… небось, в деревне своей привыкла на кобыле ездить.

– На тракторе, – разозлилась я, – железный конь давно пришел на смену крестьянской лошадке.

– Что-о? – заорала баба на уровне ультразвука. – Да я же тебя…

И вдруг в лице ее что-то переменилось, глаза округлились, а челюсть отвисла. Она уставилась на меня, как на привидение, и дрожащим голосом выдавила:

– Ты? Алла? Савицкая? Не может быть, ты же… я же своими глазами… не может быть…

Настал мой черед вылупить глаза. Я даже ничего не ответила противной бабе, только помотала головой.

Потом опомнилась и хотела перейти к делу. То есть нужно вызывать парней из ГИБДД и так далее. Но она вдруг зажала рот рукой и припустила обратно к своей машине. Села за руль и газанула вперед – прямо на красный свет.

Я растерянно смотрела ей вслед.

Первым моим чувством было облегчение. Хозяйка «Лексуса» уехала, гроза миновала, я буквально отделалась испугом. Но потом появилась другая мысль.

Что вообще это было? За кого она меня приняла? Почему вдруг так перепугалась, что даже забыла про свою поцарапанную машину?

На светофоре давно уже загорелся зеленый, и машины сзади меня вовсю сигналили. Я поехала вперед, пытаясь разобраться в хаосе, который творился у меня в голове.

Что ее так напугало? Она приняла меня за свою знакомую, за какую-то Аллу… она даже назвала ее фамилию… как же она сказала… ах, ну да – Алла Савицкая!

Она определенно ошиблась, мы с ней никогда не встречались, но при звуке этого имени в памяти у меня что-то шевельнулось, как будто для меня это имя что-то значило.

А потом в памяти всплыл какой-то странный детский стишок:

Алла – Алла – Аллочка,Крестик – нолик – палочка…

Это было что-то из далекого, безнадежно забытого детства. Кто-то большой и добрый подбрасывает меня на руках и повторяет этот стишок. Странно – ведь меня зовут не Алла, а Алина. Надо будет спросить у мамы – не помнит ли она этот стишок…

В любом случае мне уже расхотелось кофе и надоело кататься по городу, и я поехала домой. Дома хорошо, тихо, никто не лезет с разговорами и расспросами. А если припрется Антонина, я ее шугану, будет знать, как с Катькой перемигиваться за моей спиной!

Дома я включила компьютер и запустила поисковую программу, задав ей вопрос про Аллу Савицкую.

Программа выдала мне много результатов. Я нашла десятки женщин с такой фамилией. Почти все они или жили в других городах, или не подходили по возрасту, например, владелица фирмы по производству тортов и прочих кондитерских изделий Алла Васильевна Савицкая уже отпраздновала свое пятидесятилетие, а чемпионке города по плаванию Алле Михайловне Савицкой было, наоборот, всего девятнадцать лет. Была еще заслуженная учительница Алевтина Савицкая в возрасте восьмидесяти лет, а дальше пошли уже женщины с другими именами, начиная с космонавта Светланы Савицкой.

И вдруг, когда я уже отчаялась найти что-нибудь подходящее, программа выдала небольшую заметку, напечатанную в городской газете примерно год назад:

«Сегодня на проспекте Энергетиков произошло дорожно-транспортное происшествие с человеческими жертвами. Легковой автомобиль „Ауди“ столкнулся с микроавтобусом. В результате лобового столкновения погибли водитель микроавтобуса, уроженец Таджикистана, и оба пассажира легковой машины – известный бизнесмен Алексей Савицкий и его жена Алла. По предварительным данным, в крови водителя микроавтобуса обнаружено присутствие алкоголя».

 

Тут же была фотография – разбитые в хлам, обгорелые машины и столпившиеся вокруг зеваки.

Так, если та женщина, хозяйка «Лексуса», приняла меня за жену бизнесмена Савицкого – можно понять ее испуг. Ей действительно показалось, что она увидела привидение…

Разумеется, она обозналась. Но тогда почему мне кажется таким знакомым фамилия-имя «Алла Савицкая»?

Я снова запустила поиск, на этот раз поставив в поисковую строку имя «Алексей Савицкий». Тут меня буквально завалили информацией – очень уж распространенные имя и фамилия. Тогда я добавила слово «бизнесмен», и ссылок стало поменьше.

Большая часть статей была совершенно бесполезной – какие-то бизнес-планы, ничего не говорящие мне проекты, договора о намерениях, но наконец мне попалась небольшая заметка в той же газете, но уже трехлетней давности, посвященная открытию нового спортивного комплекса на Гражданке. Рядом с этой заметкой была фотография, под ней – лаконичная подпись:

«Бизнесмен Алексей Савицкий с женой на открытии спортивного комплекса».

 

Фотография была нечеткая, на ней мне с трудом удалось разглядеть плечистого, чуть полноватого мужчину с квадратным подбородком, и рядом с ним – женщину.

Мужчина показался мне знакомым, а женщина…

Я не поверила своим глазам. Это лицо я очень хорошо знала. Более чем хорошо.

Она была очень похожа на меня.

Конечно, фотография плохая, нечеткая, но все же сходство было удивительным.

– Не может быть! – сказала я после того, как долго пялилась на фотографию. – Снимок, конечно, некачественный, ничего толком не разглядеть.

Не было у меня привычки разговаривать вслух сама с собой, но сейчас мне показалось, что так будет доходчивее. До кого? Да до меня же, больше никого тут нету.

Не помогло, ничего не изменилось, я по-прежнему видела, что женщина на фотографии очень похожа на меня. Или я на нее. И та баба в «Лексусе» так говорила, называла меня Аллой…

И что делать? Позвонить маме? Изложить ситуацию, посоветоваться. Мама, как всегда, все объяснит, она скажет, что такого не может быть, что я просто ошиблась и что нечего обращать внимание на слова какой-то хамской бабы. Надо же, выдумала, что я из деревни вчера приехала! Сама ты из Задрипанска, а я в этом городе родилась!

Тут мелькнула мысль, что я мало что помню. Ну и ладно, человек не помнит, как он рождался, но я твердо знаю, что родилась здесь. Знаю, и всё! В конце концов, можно у мамы спросить.

Но… я взялась уже за телефон, чтобы отстучать маме эсэмэску или позвонить, хоть мама и против звонков, но тут же одумалась.

Придется ведь рассказывать маме все в подробностях, про аварию, про хамскую бабу. А она, конечно, разволнуется, начнет меня ругать, потому что очень переживает, когда я за рулем, все время твердит, чтобы я была предельно внимательна и осторожна на дороге. Нет, маме сообщать ничего нельзя.

В тот же день, когда армия Великого Царя переходила Геллеспонт, на главной площади Спарты, возле Дома Совета, выстроились воины, которым предстояло отправиться с царем Леонидом в Фермопильское ущелье, чтобы встать на пути персидского войска.

 

Впереди стояли триста гоплитов, триста урожденных спартанцев, разделенные на отряды – в каждом отряде по восемь шеренг, по четыре человека в шеренге. За ними выстроились легковооруженные воины из числа союзников Спарты, за ними – слуги-илоты с запасным оружием и прочей кладью.

 

К воинскому строю приблизились женщины, облаченные в белое, – матери молодых солдат, недавно прошедших посвящение и теперь отправлявшихся в свой первый поход, в свое первое сражение, которое могло стать и последним.

 

Протрубили флейты, и первый молодой воин вышел из строя, снял с плеча щит, полученный от отца, положил на землю.

 

Облаченная в белый хитон женщина подняла этот щит, надела на руку сыну и проговорила традиционную фразу, по-спартански короткую и выразительную:

 

–  С ним или на нем!

 

Это значило, что сын должен вернуться или с победой, со щитом на плече, в строю таких же гоплитов, или же товарищи принесут его на этом щите, павшего в бою, чтобы с почестями похоронить в родной земле.

 

Один за другим выходили из строя молодые бойцы, один за другим возвращались, получив щит из рук матери.

 

Вот последний воин встал в строй – но на этом церемония не закончилась.

 

Снова запели флейты, и к строю гоплитов подошел глава Геруссии, или Совета старейшин. Он нес в руках круглый щит – старый, потертый, носящий следы многих сражений.

 

С этим щитом он подошел к предводителю отправляющихся в поход воинов, одному из двух спартанских царей.

 

–  Леонид, сын Александрида, потомок Геракла! Вручаю тебе этот щит, много поколений хранящийся в нашем городе. Этот щит принадлежал самому Гераклу, и тот, кто носил его на плече, никогда не знал поражений! Иди и возвращайся с победой!

 

Леонид опустился перед старейшиной на одно колено, принял из его рук щит и надел на левую руку.

 

Третий раз запели флейты, и отряд, более не задерживаясь, походным маршем вышел из города.

 

Из-за холма донеслось пение флейт, отдаленно напоминающее звуки пастушеской свирели, и в то же время непохожие на них – как не похож боевой меч на заржавленный нож пастуха, как не похоже грозное рычание льва на заливистый лай крестьянских собак.

 

Пению флейт вторили глухие ритмичные удары, похожие на звуки отдаленного грома.

 

Грозные и волнующие звуки приближались – и вот наконец из-за холма, поднимая густые, тяжелые клубы пыли, появились первые ряды воинов.

 

В жарком, дрожащем и обманчивом полдневном воздухе силуэты их казались нечеткими, расплывчатыми – и от этого еще более грозными и волнующими. Впереди колонны шли музыканты. Флейтисты извлекали из своих инструментов странную, гипнотическую мелодию, в которой можно было расслышать голос смерти – и радость от того, что смерть эта будет славной и достойной. Флейтам вторили глухие, ритмичные удары барабанов и резкий звон литавр.

 

Следом за музыкантами ровными рядами шагали пехотинцы. Знаменитые спартанские гоплиты, бесстрашные и непобедимые воины. Грудь каждого воина защищала бронзовая кираса, ноги – поножи, на левом плече у каждого висел круглый щит, гоплон, украшенный изображением диких зверей или сказочных чудовищ. Лица гоплитов были почти не видны, их закрывали забрала коринфских шлемов, украшенных яркими гребнями. От этого воины казались не живыми людьми из плоти и крови, а сказочными созданиями, непобедимыми и прекрасными чудовищами, созданными только для того, чтобы убивать или умирать.

 

От их строя отделился воин, почти ничем не отличающийся от остальных – в такой же запыленной бронзовой кирасе, с таким же круглым щитом-гоплоном на левом плече, в таком же коринфском шлеме, почти полностью закрывающем лицо. От остальных его отличал только тройной красный гребень, венчающий шлем, – но именно этот гребень означал, что это не простой воин, а один из двух царей Спарты, Леонид, сын Александрида.

 

Да еще, пожалуй, его отличал щит – старый, местами помятый, носящий следы многочисленных битв. Украшало этот щит не изображение льва или дикого кабана, не буква лямбда, как у молодых воинов, – на этом щите была нарисована атакующая фаланга, опасное, ядовитое насекомое, давшее название спартанскому сомкнутому строю.

 

По легенде, некогда этот щит принадлежал самому Гераклу, к которому возводили свой род цари Спарты.

 

Леонид подошел к военачальникам и отдал им воинское приветствие.

 

Ему ответил афинянин Фемистокл, командующий греческим флотом, который только что прибыл с флагманского корабля для участия в военном совете.

 

–  Приветствую тебя, славный сын Спарты! Ты пришел во главе передового отряда? Остальные силы спартанцев идут следом?

 

–  Нет, – ответил Леонид, помрачнев. – Эфоры и старейшины запретили основным силам нашего города покидать Пелопоннес. Они постановили на своем совете, что спартанцы будут защищать Коринфский перешеек. Я дал союзникам слово, что буду сражаться за Фермопилы, и я сдержу его, что бы ни случилось, но совет позволил мне взять с собой только мой личный отряд, триста воинов. Так что этот отряд – все, что прислала сюда Спарта.

 

–  Скверно… – проговорил Фемистокл. – Но мужчинам негоже предаваться унынию. Будем готовиться к сражению. Я расположу корабли в проливе так, чтобы персы не смогли обогнуть Фермопильский проход по морю и ударить с тыла. Тебе же, благородный Леонид, союзники поручают командовать сухопутным отрядом. Так что приступай к подготовке, время не ждет.

 

Леонид кивнул и вернулся к своим воинам.

 

Он отдал распоряжения, и сопровождавшие воинов илоты принялись восстанавливать полуразрушенную каменную стену, которая перегораживала проход. Стена эта была в человеческий рост. Она не смогла бы остановить противника, но создавала для защитников прохода удобный рубеж обороны.

 

Переговорив с командиром феспийцев, чей город располагался рядом с Фермопилами, Леонид узнал, что существует обходная тропа, ведущая к горному проходу Анопея. Если персы узнают об этом пути, они смогут ударить в тыл греческому войску.

 

Обдумав положение, Леонид отправил отряд из семисот фокейских гоплитов охранять эту тропу. Остальных же воинов он разместил вдоль каменной стены, которую илоты успели восстановить, назначил караулы и дозоры.

 

Флот под командованием Фемистокла вышел в пролив, чтобы защищать войско с моря.

 

Анфиса Валеева не могла дождаться, пока вернется домой. Она припарковала машину возле какого-то большого строительного магазина и вытащила телефон.

Несколько секунд она размышляла, кому позвонить в первую очередь – Вете Клубникиной, Варе Голицыной или Фекле Штейн, но потом в голове у нее что-то щелкнуло, и она набрала номер совсем другого человека.

– Гарик, – проговорила она взволнованным голосом, – ты не поверишь, кого я только что видела!

– Неужели Элвиса Пресли?

– Да ну тебя, я серьезно!

– Кого же?

– Аллу!

– Что? Какую Аллу? Пугачеву, что ли?

– Да ты что – не врубаешься? При чем тут Пугачева? Я видела Аллу Савицкую!

– Ты что – уже успела попудрить носик? Или выпила что-нибудь экзотическое?

– Да брось ты! Я с утра чиста как стеклышко!

– Но тогда ты сама понимаешь, что это ерунда! Этого никак не может быть! Ты наверняка ошиблась!

– Гарик, я сначала тоже так подумала. Но я видела ее своими глазами! Я была в двух шагах от нее… я не могла ошибиться…

– А она тебя не узнала?

– Нет, не узнала.

– Ну, значит, ты обозналась. Бывают похожие люди.

– Но не до такой степени! Говорю тебе – это она!

– Подожди… давай встретимся, и ты мне все подробно расскажешь. Ты сейчас свободна?

– Ну, ты же знаешь, я теперь вообще свободна. С Виталием у нас все, а с Артуром все как-то неопределенно, так что если ты… если, конечно, ты серьезно…

– Да я совсем не в том смысле! Ты вот сейчас, буквально сейчас можешь подъехать в «Жан-Батист»?

– Могу.

– Ну так подъезжай. Так, подожди… ты кому-нибудь об этом говорила?

– Нет, тебе звоню первому.

– Очень хорошо. И никому не говори, пока мы не встретимся и не поговорим. Если, конечно, не хочешь стать всеобщим посмешищем. Ты ведь этого не хочешь?

– Я? Посмешищем? Само собой, не хочу!

– Ну так придержи язык. И поезжай в «Жан-Батист».

– Ладно, уже еду…

Разговор прервался.

Анфиса еще несколько секунд смотрела на телефон. С одной стороны, ей невыносимо хотелось поделиться еще с кем-нибудь сенсационной новостью, но с другой… Гарик сказал, что она может стать посмешищем – а этого Анфиса боялась больше всего на свете. Это виделось ей в самых жутких ночных кошмарах. А может, Гарик не прав, и она упускает замечательный шанс сообщить такую новость…

Нет, Гарик в таких вещах хорошо разбирается. Нужно сначала поговорить с ним, а уже потом…

Анфиса подъехала к популярному ресторану, вошла в двери.

К ней кинулась метрдотель Людмила. Что у них за манера – носить на работе туфли на низком каблуке! Никакого вида.

– Здравствуйте, Анфиса Дмитриевна! – прощебетала Людмила. – Вы одна?

– Ты что? Обидеть меня хочешь? Унизить? Когда это я сидела в одиночестве?

– Простите, Анфиса Дмитриевна, это случайно сорвалось с языка… это не повторится…

– То-то, что случайно! Надеюсь, что не повторится! Мой спутник подойдет позднее!

– Вы будете обедать или только выпьете кофе?

– Пока кофе, а там будет видно! Свободна та кабинка в углу? Та, с розовыми стеклами.

– Для вас – всегда!

Людмила провела клиентку в кабинку, отгороженную от зала высокими стенками из цветного стекла с изображениями тропических птиц, положила перед ней меню. Через несколько минут расторопная официантка принесла ей чашку латте.

Анфиса пригубила кофе, он был, как всегда, восхитителен. Она достала из сумочки телефон, посмотрела на него, как на красивое, но опасное насекомое.

Хотелось позвонить, но что, если Гарик прав? Нет, так рисковать нельзя!

Она взглянула на часики. Швейцария, белое золото, последний подарок Виталия. Или Георгия? В общем, какая разница? Ну где же он? Разве можно заставлять даму ждать?

Она снова пригубила кофе и вздрогнула.

Рядом с ней за столиком сидел мужчина лет сорока с тяжелым квадратным подбородком. На руках у него были тонкие перчатки из мягкой кожи.

– Ох! Как ты меня напугал! Как ты всегда незаметно появляешься! Просто как призрак…

– Ну, ты же знаешь – это моя профессия.

– Да уж, знаю… но все равно как-то стремно. И эти твои перчатки… вот почему ты всегда ходишь в перчатках?

– Ну, такая у меня привычка, – хмыкнул мужчина. – Но если тебе неприятно… хорошо…

Он снял перчатки и убрал их в карман. На пальце у него было кольцо.

Если бы Анфиса была более внимательна, она заметила бы, что кольцо надето камнем внутрь, и не преминула бы спросить, отчего так. Но Анфиса была женщина недалекая, проще говоря – глуповатая, так что не обратила на такой факт никакого внимания.

– Довольна?

– Ты меня напугал, – капризно сказала Анфиса.

– Извини, это не входило в мои планы. Так рассказывай – что ты там видела?

– Не что, а кого! – Анфиса понизила голос и округлила глаза. – Я видела Аллу Савицкую!

– Во сне, что ли? – Гарик усмехнулся одними губами, глаза его были серьезны и внимательны.

– Да перестань меня троллить! – Анфиса вспыхнула. – Я видела ее наяву, и совсем близко – вот как тебя сейчас!

– И где же?

– На улице! Я себе еду, и вдруг на светофоре какая-то нищенка на старом «Фольксвагене» врезалась в меня сзади. Я, само собой, выскочила, чтобы разобраться, поставить ее на место, подбежала к машине – и увидела за рулем ее, Аллу!

– Ну, ты же сама видишь, что тут нестыковка! Чтобы Алла Савицкая ездила на старом «Фольксвагене»…

– Да, я сама сначала не поверила. Но потом, когда подошла и увидела… говорю тебе, это точно была она!

– А она тебя узнала?

– Вроде бы не узнала, но может, только сделала вид.

– Хорошо, допустим. А ты, случайно, не запомнила номер этого «Фольксвагена»? Тогда я проверил бы его по базе и узнал, кому он принадлежит…

– Ты шутишь? Ты же знаешь, что у меня очень плохая память на цифры! Я даже пин-коды своих карточек вечно путаю! Приходится их записывать, хотя говорят, что это опасно… говорят, их может кто-нибудь прочитать.

– Хорошо, тогда скажи, в каком месте это случилось. На какой это было улице?

– На какой? – Анфиса нахмурила лоб, пытаясь вспомнить, потом сообразила, что такая мимика может привести к преждевременному образованию морщин, и постаралась разгладить лицо, придав ему безмятежное выражение.

– А зачем тебе это?

– Может быть, там есть камеры, и я смогу найти кадры с вашим столкновением, а на них – номер того «Фольксвагена».

– Я не помню, на какой улице, но там рядом был этот новый ювелирный магазин Макса Данцига… как он называется… какое-то сложное название на «х»… холецистит, что ли…

– Может быть, халцедон? – Гарик перевернул кольцо на правой руке, оно оказалось украшено красивым золотистым камнем.

– Вот-вот, точно, халцедон!

– Хорошо, возле ювелирного магазина наверняка есть камеры. Я проверю.

– Гарик! – взмолилась Анфиса. – Ну вот я с тобой поговорила, теперь я могу об этом кому-нибудь рассказать?

– Кому?

– Ну хоть одному человеку! Ну хоть Фёкле… или Вете… сил нет держать это в себе! Я просто взорвусь!

– А до сих пор ты никому об этом не говорила? Припомни – ни одному человеку?

– Нет, никому. Ты же не велел.

– Фёкле, говоришь? – Лицо Гарика приобрело задумчивое выражение. – А это не она там идет?

– Где? – Анфиса выглянула из кабинки и завертела головой. – Не вижу…

Пока Анфиса выглядывала, Гарик протянул руку с перстнем к ее кофейной чашке и нажал на камень. Камень чуть заметно сдвинулся, и из-под него в чашку высыпалось несколько белесых крупинок, которые тут же исчезли в розоватой пене.

– Не вижу! – повторила Анфиса.

– Может, я ошибся. А как у них кофе – приличный?

– Очень приличный! – Анфиса поднесла чашку к губам и сделала большой глоток. – Странно, у него какой-то привкус… вроде раньше не было…

– Тогда не буду заказывать… а вообще, ты хочешь что-нибудь заказать?

– Ну, не знаю… может быть, лимонный торт, он у них очень даже ничего.

Анфиса вдруг нахмурилась, словно к чему-то прислушиваясь, вспомнила про морщины, попыталась разгладить лицо, но на этот раз ей это не удалось. По ее лицу пробежала мучительная судорога.

– Что с тобой? – озабоченно спросил Гарик.

– Сама не пойму… что-то вдруг стало нехорошо… неужели мне вреден кофе?

– Кофе? Кофе вообще вреден. Так ты точно никому не рассказывала, что видела Аллу?

– Точно. – В глазах Анфисы проступил испуг. – А почему ты спрашиваешь?

– Да так, на всякий случай…

– Это… это ты? – Анфиса взглянула на своего визави, но вместо одного Гарика увидела сразу двух. И оба они как-то странно колебались и просвечивали. – Гарик, это ты? За что…

– Извини, Анфиса, ничего личного. Я просто не могу допустить, чтобы поползли слухи. Не бойся – больно тебе не будет.

– Откуда… откуда ты знаешь? Ты что – пробовал?

– Надо же, ты еще можешь острить!

– Так… это… и правда была она?

Ответа Анфиса не дождалась. Лицо ее перекосилось, она схватилась рукой за живот и прохрипела:

– Ты же говорил, что больно не будет…

– Выходит, меня обманули.

Анфиса упала лицом на стол, несколько раз дернулась и окончательно затихла.

Гарик протянул к ней руку, прощупал шею, убедился, что пульса больше нет. Тогда он повернулся к стене, обшитой деревянными панелями, и сдвинул одну из этих панелей в сторону. За ней обнаружился темный проем.

Гарик скользнул в этот проем, наклонив голову, и задвинул за собой панель.

Прошло несколько минут.

Официантка заглянула в кабинку, чтобы убедиться, что у клиентки все есть, и с испугом увидела, что та лежит, уронив лицо на стол. Официантка, стараясь не поднимать шума, подошла к метрдотелю Людмиле и едва слышно прошептала:

– Дама в четвертой кабинке лежит лицом на столе!

– Это же Анфиса Дмитриевна, и она в кабинке, значит, может делать что хочет…

Тут до нее дошли слова официантки. Людмила быстро и настороженно взглянула на нее, прошла к кабинке и заглянула внутрь.

Увидев неподвижную клиентку, она сделала то же самое, что до того Гарик, – проверила пульс.

Убедившись, что пульса нет, повернулась к официантке и прошипела:

– Стой здесь и никого не пускай!

– Но во второй кабинке ждут тирамису…

– Ничего, подождут!

И Людмила, стараясь сохранять невозмутимое лицо, направилась в кабинет администратора ресторана Леопольда Артуровича. Леопольд Артурович был человек тертый, повидавший всякого, и ни в какой ситуации не терял хладнокровия.

Выслушав Людмилу, он проследовал в зал, величественный, как круизный лайнер, вошел в кабинку и тоже первым делом проверил пульс.

Пульса по-прежнему не было.

Да, маме про аварию сообщать не нужно. Я подошла к зеркалу в прихожей и вгляделась в свое отражение. Зачесала волосы набок, затем забрала их наверх, потом снова отпустила свободно лежать. Повернула голову, бросила на себя взгляд искоса, улыбнулась. Улыбка получилась кривоватая, да уж, мне сейчас и правда не до смеха.

Снова и снова всматривалась я в зеркало.

Понемногу черты отражения разгладились, взгляд женщины стал спокойным, видно было, что все у нее хорошо и ничего ее не тревожит всерьез. Плавным жестом отвела она волосы, и в левом ухе блеснула серьга. Не моя – простенькая, без камня, а красивая, белого золота, и маленький бриллиант сверкнул. Как интересно…

Я отвела волосы от правого уха – ну да, серьги хороши, что и говорить. И кольцо. На правой руке, на безымянном пальце. Кольцо явно обручальное, только не обычный ободок, а солидное, золотое, и бриллиант вполне соответствует.

Вот она вся – красивая, спокойная, уверенная в себе. Алла Савицкая. Жена крупного бизнесмена, богатая холеная женщина.

Что за черт?

Я потрясла головой и отвернулась от зеркала. Ведь это же просто зеркало, обычное стекло, покрытое амальгамой, или как там она называется! Самое простое купила, когда ремонт делала, денежки я считала, вечно их не хватало.

А вот откуда они вообще взялись, эти деньги? Моей зарплаты хватает только на еду и на скромную одежду, да вот на эти дешевые шмотки, что на мне, а на ремонт откуда я брала деньги? С карточки. Этак получается, как в старом анекдоте: «Откуда у вас, гражданин, деньги? Из тумбочки брал. А в тумбочку кто клал?»

Вот именно, кто на карточку-то деньги клал? Мама? Как-то я про это не задумывалась. И где она сама живет и с кем? Потому что если одна, то для чего она меня отселила? Никакого мужчины у меня в ближайшем окружении не наблюдается. Есть только Димка Петров, но он балбес и пофигист, его ухаживания всерьез принимать нельзя.

Возможно, у мамы кто-то есть и она хочет наладить свою личную жизнь? Почему я его никогда не видела? И вообще, почему я никогда не была у мамы в ее квартире? Как-то мы с ней общаемся только телефонными сообщениями, даже звонить она не любит. Ах да, телефонные разговоры – полный отстой, каменный век.

Я снова повернулась к зеркалу. Теперь там отражалась я сама. Вот такая, какая есть. И все же, как я связана с Аллой Савицкой?

Что-то мне подсказывало, что если я задам маме прямой вопрос, то ответа не получу. Больше того, если я захочу с ней встретиться, она отговорится занятостью или плохим самочувствием. А вот если…

Я нашла в сумке телефон и мигом отстукала эсэмэску: «Мам, я в магазине покупаю платье. Никак не могу выбрать между голубым и…»

Если я укажу зеленый, мама не поверит, она знает, что зеленый мне не идет. Темно-красный? Напишет, бери голубой.

«Между голубым и светло-лиловым. Ты не могла бы подскочить в магазин? А то я просто теряюсь…»

И тотчас пришел ответ: «Не могу, сделай селфи в обоих платьях и пришли мне».

Ну что ж, я такого и ожидала. А если позвонить? Мама не ответит, пишет же, что занята. Телефонные разговоры – отстой, прошлый век… и что там еще-то…

А что, если… нет, я так не могу. Это же моя мама… больше у меня никого нет…

Но тут я снова бросила взгляд в зеркало, и красивая, уверенная в себе женщина махнула мне оттуда рукой.

«Не бойся, – говорил ее взгляд, – сделай это!» И на пальце ее сверкнул бриллиант чистой воды.

Я вытащила из сумки чужой телефон, принадлежащий, надо думать, какой-то Лисе, раз уж именно ее домогался грубый мужской голос, и набрала мамин номер. Я ожидала, что сейчас равнодушный голос скажет, что абонент находится вне действия сети или что телефон выключен, но после четвертого гудка, мне ответил мужской голос.

– Слушаю вас! – Голос был глубокий вальяжный баритон, и чем-то неуловимо мне знакомый. – Говорите!

Я замешкалась, припоминая, где я могла слышать этот голос. И ведь не один раз…

– Да что же это! – раздраженно буркнул мужчина, и только было я собралась заговорить, как он спросил в сторону:

– Юлия Сергеевна, что случилось?

– Извините, Валерий Николаевич, тут пришел мужчина к больному Резуну.

– К Резуну? – Мне по телефону было слышно, что в голосе чуть-чуть поубавилось вальяжности и уверенности. – По какому поводу?

– По поводу аварии, он утверждает, что Резун врезался в его машину и уехал с места аварии…

– Что еще за глупость… – проворчал голос, затем, видимо, осознал, что держит в руках работающий телефон, и нажал кнопку отключения.

Я посидела немного с пикающей трубкой в руках.

Что все это значит? Как это понимать? Я звонила на мамин номер, а попала… куда я попала? Ответил какой-то Валерий Николаевич, да я его знать не знаю. Кто он? Мамин муж? Любовник? Сердечный друг? Просто приятель?

Отчего он отвечает по маминому телефону, да еще явно не дома? А где он находится? Как эта тетка сказала – «больной Резун». Так говорят в больнице. Или в поликлинике. Но раз кто-то пришел к больному, стало быть, это больница, в поликлинику люди сами ходят, своими ногами. Пока могут.

Может, мама тоже работает в той больнице?

Глупости, моя мать нигде не работает, она обожает заниматься собой и домашним хозяйством. Готовить любит, какая уж тут работа.

Вот бы узнать, что это за больница…

Не успела эта мысль прийти мне в голову, как голову эту схватило будто обручем. Я даже застонала вслух, до чего стало больно. Что это со мной?

С трудом добравшись до кухни, я вытащила из холодильника бутылку минеральной воды и выпила прямо из горлышка.

Через некоторое время боль отпустила. Очень осторожно я встала и повертела головой. Вроде не болит.

Внезапно меня заклонило в сон. И я потащилась уже в комнату, но, проходя мимо зеркала в прихожей, снова увидела там отражение той женщины.

Она смотрела укоризненно: «Что же ты? Так ничего и не выяснишь? Так и оставишь все как есть?»

– Что я могу сделать? – спросила я ее и тут же опомнилась.

Не дело это – разговаривать с зеркалом. Одна такая говорила: «Свет мой, зеркальце, скажи… – а потом: – Ах ты, мерзкое стекло, это врешь ты мне назло!» И чем это закончилось? Конкретно не помню, что там стало со злой царицей, но ничего хорошего.

«Что я могу сделать? – проговорила я мысленно. – Я понятия не имею, где эта клиника находится. Не обзванивать же все больницы в поисках Резуна, их столько…»

«А ты придумай что-нибудь…»

Резун… Какое отношение он имеет ко мне? Где-то я слышала эту фамилию. Нет, не слышала, а видела.

Очень медленно я взяла сумочку, где держала все документы на машину, и вытащила всё на стол. Вот оно. «Фольксваген» за номером таким-то, владелец Резун Василий Васильевич. А вот и доверенность, по которой я езжу на его машине. Странно, что я про это забыла. Впрочем, я многое забываю. Но ведь документы мог проверить любой гаишник, и тогда… что бы я сказала ему тогда? Тут возникла крамольная мысль, что мама не зря так заклинала меня быть осторожной на дороге и не нарушать правила.

«Глупости, – тут же привычно отмахнулась я, – просто она волнуется за меня, как заботливая мать».

Ага, мать, которая никак не может встретиться с дочерью и отвечает по телефону мужским голосом.

Глядя на документы, я осознала, что, может, с головой у меня что-то не в порядке, но доверенность – вот она, это неоспоримый факт. Нужно найти этого Резуна и разобраться, за каким чертом он доверил мне свою машину. Но из случайно слышанного разговора я поняла, что Резун находится в клинике.

Голову тут же снова схватило болью, но я была начеку и немедленно выбросила из нее мысль о клинике. А вместо этого стала думать о Димке Петрове, какой он хороший и умный. И как он мне сейчас нужен. Просто до зарезу.

Лиза Семечкина работала в ювелирном магазине «Халцедон».

Лиза любила свою работу. Да и какой девушке не понравилось бы проводить свои дни среди золота, бриллиантов и прочих дорогих и красивых вещей! Правда, все это ей не принадлежало, но она могла, когда в торговом зале было пусто, примерить какое-нибудь кольцо или серьги, сделать селфи и выставить на своей страничке в инстаграме. При этом можно было написать, что кольцо или серьги подарил ей богатый бойфренд. Кто проверит?

Кроме того, к ним в магазин время от времени приходили богатые, представительные мужчины, и Лиза могла мечтать, что однажды один из этих мужчин заметит ее, придет в восторг от ее неземной красоты, сделает ей предложение, и жизнь ее волшебным образом переменится…

Правда, пока дальше мечты дело не шло, и неземную Лизину красоту не замечал никто, кроме нее самой.

Сегодня день вообще не задался – с утра в магазине не было ни души, а значит, заработать ничего не удалось.

Наконец дверной колокольчик звякнул, и в торговый зал вошел высокий мужчина в дорогом сером пальто. Мужчина был интересный – лет сорока, с тяжелым властным подбородком и внимательными серыми глазами. Что-то в его облике говорило Лизе, что он не женат.

Лиза подобралась и сделала стойку.

Мужчина подошел к прилавку.

Лиза выдала свою самую очаровательную улыбку и проговорила:

– Я могу вам помочь?

– Конечно, – ответил посетитель сухо. – Где у вас охранник?

Лиза поскучнела.

– Охранник? Зачем вам охранник?

– Затем, – мужчина показал Лизе какое-то удостоверение.

Разглядеть его девушка не успела, но сразу поняла, что удостоверение серьезное. И поскучнела еще больше.

Надо же, как она в нем ошиблась! Приняла за богатого клиента, а он оказался всего лишь полицейским…

– Так где у вас охрана? – нетерпеливо повторил мужчина.

Лиза нажала незаметную кнопку под прилавком и проговорила вполголоса:

– Костик, выйди, пожалуйста, в зал! Здесь тебя спрашивают.

Тут же в зале появился охранник Константин, парень лет тридцати, сильно располневший от малоподвижного образа жизни.

Мельком взглянув на Лизу, он спросил:

– Кому я понадобился?

– Мне! – отозвался мужчина в сером пальто.

– В чем дело? – спросил Константин настороженно.

Мужчина показал ему то же удостоверение, что Лизе, но Костик, похоже, успел его разглядеть.

– И чего вы от меня хотите? – проговорил он по-прежнему настороженно.

– У вас над входом есть камера.

– Допустим.

– Мне нужно просмотреть ее записи за последние сутки.

Костик все еще смотрел подозрительно, и мужчина пояснил:

– К вам конкретно никаких претензий нет. Просто перед вашим магазином было ДТП, так вот я хотел его увидеть.

– Ах, ДТП! – Константин заметно успокоился. – Ладно, пойдемте ко мне…

Он провел посетителя в свою каморку, вставил в дисковод диск с записью и включил ускоренное воспроизведение.

– Вот здесь – медленнее! – попросил гость.

На экране появился шикарный «Лексус» Анфисы Валеевой, он затормозил на перекрестке, и тут в него сзади врезался скромный «Фольксваген».

Мужчина в сером пальто внимательно смотрел на экран.

Анфиса выскочила из своей машины, подбежала к «Фольксвагену», размахивая руками, как ветряная мельница крыльями. Рот ее некрасиво открывался, лицо пошло пятнами.

Водительница «Фольксвагена» не выглядывала из своей машины. Анфиса наклонилась, заглянула в окно – и тут же попятилась, словно увидела привидение, побежала обратно к своему «Лексусу», села за руль и умчалась, не дожидаясь зеленого света.

Чуть позже «Фольксваген» тоже уехал – и в этот момент мужчина в сером смог разглядеть его номер.

– Что-нибудь еще? – спросил Константин.

– Нет, спасибо, вы мне очень помогли!

Выйдя из магазина, мужчина в сером сел в черную «Ауди», но не сразу уехал. Сначала он отправил некоему абоненту текстовое сообщение:

«Заказанное вами лекарство Эндокурит поступило в аптеку. Получите его до семнадцати часов».

 

В аптеку на углу улицы Шипящих и проспекта Согласных вошел мужчина чрезвычайно ординарной внешности. Если, конечно, ординарность может быть чрезвычайной. Но во внешности этого мужчины действительно не было ничего бросающегося в глаза, ничего запоминающегося, разве что густые темные брови домиком. Встретишь такого на улице – и не заметишь ничего, кроме бровей. Пройдешь мимо – и вспомнишь разве что эти самые брови.

Мужчина подошел к окошечку и проговорил:

– Я получил сообщение, что к вам поступило заказанное мной лекарство.

– Какое лекарство? – уточнила строгая женщина в белом халате.

– Эндокурит. Мне сказали, что его нужно получить до семнадцати часов.

– Есть такое! – Женщина достала из-под прилавка бумажный пакетик, протянула его клиенту.

– С вас двести сорок рублей.

Клиент расплатился, вышел, сел в машину и аккуратно вскрыл аптечный пакетик.

В нем была упаковка обычного аспирина. Мужчина открыл коробочку, достал оттуда инструкцию по применению и сразу обратился к разделу «побочные эффекты».

В этом разделе было напечатано мелким шрифтом:

«Найти водителя „Фольксвагена“ номер… Сфотографировать, выяснить о ней все, что можно. Статус – срочно».

 

Неприметный мужчина тут же, в машине, включил компьютер, запустил поиск по базе ГИБДД. Выяснив адрес и фамилию владельца «Фольксвагена», поехал к метро «Академическая».

Нужный ему дом оказался типовой хрущевской пятиэтажкой. На скамейке перед подъездом сидели две старушки в одинаковых малиновых мохеровых беретах. Одна из них была худая и миниатюрная, вторая – рослая и полная.

Неприметный мужчина подошел к двери, нажал на домофоне кнопку нужной квартиры.

Ему никто не ответил, зато одна из старушек – полная и рослая – строго осведомилась:

– В двенадцатую?

– Да, в двенадцатую, – честно ответил неприметный мужчина.

– А по какой надобности?

– Курьер я. Конверт принес.

– Конверт? Какой конверт? – спросила вторая старушка – та, что меньше и худее.

– Вот этот, – не моргнув глазом ответил «курьер» и действительно достал из-за пазухи желтый конверт с неразборчивой надписью.

– Это, значит, Василию конверт… – сообщила худая старушка своей полной приятельнице.

– Однозначно Василию, – согласилась вторая и обратилась к «курьеру»: – Только зря ты приехал. Нету Василия.

– Нету, – поддержала ее первая. – Нету, и долго не будет.

– Долго? – огорчился курьер. – Так, может, супруга его дома? Я бы супруге передал, это разрешается.

– Супруга? – Полная старушка взглянула на худую и усмехнулась: – Слышали, Зоя Ивановна? Супруга! У Василия!

– Слышала! – отозвалась та и тоже усмехнулась. – Нет у него никакой супруги, и никогда не было! Он, Василий этот, со странностями!

– С большими странностями! – подхватила вторая. – Проще говоря, тараканы у него в голове!

– Во-от такие! – Худая старушка раздвинула пальцы, показывая немыслимо больших тараканов.

– Так что ни одна женщина в здравом уме за него бы не вышла, – припечатала полная старушка.

– Что же мне делать? – пригорюнился «курьер». – Мне непременно нужно сегодня этот конверт доставить, иначе мне штраф насчитают! Я и так копейки получаю, а если еще штраф…

– Ничем тебе помочь не можем! – строго заявила худая старушка.

– Ничем? А где же он сейчас?

Старушки переглянулись.

– Скажем, Зинаида Степановна? – Худая старушка покосилась на подругу.

– А что, Зоя Ивановна, можно и сказать… мы ведь подписку не давали, а человеку отчего не помочь…

– В клинике он, – понизила голос худая старушка.

– В клинике? В какой клинике?

– А в той самой, где тараканов выводят.

– Из головы, – уточнила полная, на тот случай, если курьер попался непонятливый.

– В «Скворечнике», что ли? – уточнил «курьер», имея в виду хорошо известную всему городу психиатрическую больницу имени Скворцова-Степанова.

– Не-ет! – Старушки дружно замахали руками. – До «Скворечника» он все-таки еще не дотянул! У него хоть и тараканы в голове, но все же не совсем псих! Он пока что в нервной клинике, что возле «Фрунзенской». На Карпатской улице…

Курьер поблагодарил сердобольных старушек и вернулся к своей машине.

Ситуация несколько осложнялась.

Ему было поручено найти водителя «Фольксвагена». И речь шла о ней, то есть водителем была женщина.

Когда по базе данных он установил, что «Фольксваген» зарегистрирован на некоего Василия Резуна, он ничуть не удивился: в его машине могла находиться жена или любовница. Но соседки уверенно заявили, что у Резуна нет никаких близких женщин. Конечно, соседки могли и ошибаться…

В любом случае нужно было найти Василия Резуна. Причем срочно – так было написано в инструкции.

«Курьер» поехал на Карпатскую улицу.

Он остановился перед серым унылым зданием, окруженным ажурной оградой. Ворота были широко открыты, и он въехал на площадку перед зданием.

На крыльце возле клиники курили две разбитные девицы в коротеньких белых халатах. С интересом взглянув на приехавшего мужчину, одна из них проговорила:

– Надолго к нам?

– Нет, ненадолго. Мне только один вопрос выяснить…

– Ну, это все так говорят! – усмехнулась вторая. – А что за вопрос-то?

– Человека одного найти.

– Женщину? – огорчилась первая.

– Мужчину. Брата двоюродного.

– А, ну это вам к Юлии Сергеевне.

– А где она?

– А как войдете, сразу ее увидите.

Мужчина поблагодарил девушек, вошел в холл и действительно сразу увидел за белой деревянной стойкой строгую женщину в белоснежном халате.

– Вы по какому вопросу? – сухо осведомилась она.

– Я ищу одного человека, – ответил мужчина.

– Что значит – ищу? У нас не стол находок!

– Я понимаю. Но тут такое дело… он уехал с места аварии… мне не хотелось бы подавать в суд… я хотел бы с ним просто поговорить, урегулировать вопрос, так сказать, полюбовно…

– В суд? Авария? – Женщина нахмурилась. – А как зовут этого вашего человека?

– Резун Василий Васильевич.

– Василий Васильевич? – На лице женщины промелькнуло какое-то странное выражение, она сняла трубку с телефонного аппарата и проговорила, не набирая номер: – Валерий Николаевич, тут гражданин пришел, Резуна спрашивает… говорит, какая-то авария… так точно, Василия Васильевича… хорошо, все поняла! Да, Валерий Николаевич!

Положив трубку, она взглянула на посетителя не так строго, как прежде, и проговорила:

– Валерий Николаевич вас примет.

– Валерий Николаевич? Но мне нужен не Валерий Николаевич, а Василий Васильевич!

– Валерий Николаевич вам все объяснит! Пойдемте, я вас к нему провожу.

Она вышла из-за стойки и направилась по коридору, сделав посетителю знак следовать за собой.

Они прошли по коридору, поднялись на второй этаж, прошли еще немного, подошли к одной из дверей.

Юлия Сергеевна постучала, открыла дверь и проговорила:

– Валерий Николаевич, вот этот мужчина! По поводу Резуна… по поводу аварии…

Затем она отступила в сторону, пропуская посетителя. Тот вошел в кабинет, и дверь захлопнулась за ним.

Он оказался в довольно просторном кабинете, у одной стены которого стояла кушетка, обитая коричневой кожей. Прямо напротив двери был массивный письменный стол, за которым в коричневом кожаном кресле с высокой спинкой сидел мужчина средних лет с темными, тронутыми сединой волосами. Глаза у него были тоже темные и очень выразительные. Казалось, этот человек привык командовать, более того – повелевать. В руке у него был телефон.

– Здравствуйте, голубчик, здравствуйте! – проговорил он приветливо и привстал, как будто хотел выйти из-за стола и устремиться навстречу посетителю. Но передумал, сел, положил телефон и показал посетителю на стул по другую сторону стола. – Присаживайтесь! Итак, что вы хотели узнать?

– Я хотел найти Резуна. Василия Васильевича Резуна.

– Отлично, голубчик, отлично! А по какому поводу?

– Дело в том, что моя машина… то есть его машина…

– Что-то вы, голубчик, путаетесь! То его машина, то ваша… а когда это случилось? В какое время?

– Что? При чем тут время?

– Время, голубчик, всегда очень важно! Чрезвычайно важно! – Хозяин кабинета достал из кармана старинные серебряные часы на цепочке, показал их посетителю: – Вот сколько сейчас времени?

Посетитель хотел взглянуть на собственные часы, но вместо этого посмотрел на часы Валерия Николаевича. Они ритмично раскачивались на цепочке, странно приковывая его взгляд. Тусклый блеск серебра и ритмичное раскачивание завораживали его. В то же время хозяин кабинета заговорил властным, гипнотическим голосом:

– Раз, два, три, четыре… ваши руки тяжелеют, словно наливаются свинцом… ваши ноги тоже тяжелеют… пять, шесть, семь, восемь… ваши веки становятся тяжелыми, вам хочется спать… вы не можете преодолеть свою сонливость…

Посетитель хотел возразить, хотел сказать этому самоуверенному типу, что он вовсе не хочет спать, что он не поддастся на его дешевые фокусы… но его руки и ноги действительно как будто налились свинцом, веки начали слипаться.

Он попробовал еще сопротивляться, но это было выше его сил.

Наконец глаза посетителя закрылись, но он еще долго слышал властный, завораживающий голос:

– Вы спите… вы крепко спите, но все еще слышите меня. Вы забудете о Резуне, забудете обо всем, что с ним связано. Вы вообще никогда не слышали этой фамилии…

Несколько дней прошло в напряженном ожидании.

 

Наконец в полдень Леонид увидел во весь опор мчащегося к стене всадника. Это был воин, посланный командиром патрулировать дорогу.

 

Подлетев к царю, всадник соскочил со взмыленного коня и, не успев перевести дух после бешеной скачки, выпалил:

 

–  Они идут, повелитель! Их сотни и сотни тысяч! Никто и никогда не видел такого огромного войска, таких несметных полчищ! Когда их кони пьют – пересыхают реки! Когда они зажигают костры – ночь превращается в день! Если они разом выстрелят из своих луков – их стрелы закроют солнце!

 

–  Вот и отлично! – спокойно проговорил Леонид. – Мы будем сражаться в тени, а то сегодня слишком жарко. Пойди выпей холодной воды, а то ты, я смотрю, чересчур разгорячился.

 

Царь отдал несколько приказов.

 

Часть воинов заняли места позади стены, часть встали перед ней, на самом узком месте прохода. В ожидании неприятеля они делали гимнастические упражнения, чтобы не терять время даром.

 

Через некоторое время из дальнего конца равнины донеслись приближающиеся звуки – какой-то ровный и мощный гул, подобный гулу приближающейся грозы или грохоту штормового моря. Это был гул огромной армии. Сквозь этот ровный шум доносились крики погонщиков, лошадиное ржание и резкие крики верблюдов.

 

Вскоре на вершине холма показался одинокий всадник. Широкие штаны и яркий хитон выдавали в нем перса.

 

Молодые спартанцы сделали вид, что не замечают его.

 

Перс недолго разглядывал их, затем развернулся и пропал из вида.

 

Снова наступила тишина.

 

Прошло еще какое-то время, и на дороге показалась группа всадников. Впереди ехал важный перс в богатом голубом одеянии, за ним рослый воин со знаменем в руках.

 

–  Они не вооружены, – проговорил стоящий рядом с Леонидом старый воин Карисс. – Это посольство.

 

Он оказался прав.

 

Немного не доезжая до греческих рядов, всадники остановились, и их предводитель заговорил.

 

Переводчик-грек тут же перевел его слова:

 

–  Я – уста Царя Царей, великого Ксеркса. Я пришел, чтобы говорить с вами от лица Владыки. Кто из вас главный?

 

Леонид вышел вперед:

 

–  Я – Леонид, сын Александрида, царь Спарты. Говори со мной.

 

Перс оглядел спартанца с высокомерием. Он был облачен в хитон из голубого виссона, на боку его висела сабля с золотым эфесом, какие носят Бессмертные, на голове – митра, расшитая золотом и украшенная драгоценными камнями. Перед ним же стоял воин в запыленных доспехах, с припорошенными пылью волосами.

 

Персидский посол заговорил.

 

На этот раз он говорил долго, при этом выразительно жестикулировал, обводя руками горизонт, показывая то на небо, то на морской берег. Наконец он замолчал, кивнул, показывая, что сказал все, и сделал знак переводчику.

 

Тот начал переводить его речь.

 

–  Царь Царей Ксеркс, повелитель всех четырех сторон света, владыка земли и моря, господин всего сущего, послал меня, чтобы передать вам свою волю. Царь Царей Ксеркс приказывает вам, люди Греции, уйти с этой дороги и пасть перед ним на колени, дабы не вызывать гнев владыки. Все народы и племена, живущие под небом, уже преклонились перед владыкой, увидев его мощь и силу. Воинство его многочисленно, как звезды на небе и песчинки на берегу моря. Ничто не может ему противостоять. Царь Царей Ксеркс милостив и добр. Он не возьмет ваши жизни, если вы преклоните перед ним колени, сложите свое оружие и предадите себя его власти. Я передал волю владыки и жду ответа.

 

Выслушав послание Ксеркса, Леонид прямо посмотрел в глаза послу и проговорил:

 

–  Тебе нужно наше оружие? Приди и возьми!

 

Переводчик, побледнев от страха, перевел слова спартанца своему хозяину. Тот гневно скрипнул зубами, развернулся и поскакал прочь вместе со своим эскортом.

 

Прискакав в ставку Ксеркса, он вошел в царский шатер, пал ниц перед троном и, заикаясь от страха, передал повелителю короткий и решительный ответ спартанца.

 

Ксеркс пришел в ярость.

 

Он вызвал своих военачальников и приказал немедленно атаковать греческие позиции.

 

–  Смять их! Раздавить! – кричал он, топая ногами. – Взять их вождей живыми! Привести их ко мне в цепях! Я хочу насладиться видом их страданий!

 

Спартанский изгнанник Демарат, находившийся в царском шатре, пытался утихомирить Ксеркса, убеждал его, что поспешность опасна, – но царь не хотел его даже слушать.

 

–  Как смеют эти жалкие козопасы противиться моей воле? Они должны познать всю тяжесть моего гнева!

 

Персидский лагерь оживился. Трубили трубы, командиры отдельных частей отдавали приказы, и вскоре несметное войско двинулось в наступление.

 

Димка Петров ответил сразу, у него телефон всегда рядом, под рукой. Телефон у него очень крутой, навороченный, Димка утверждает, что разговаривать по нему или отправлять обычные эсэмэски – это все равно что лазером гвозди забивать. Тем не менее он не считает, что звонки – это отстой и каменный век.

– Алиночка, свет моих очей! – заорал он в трубку. – Чего тебе надо от твоего покорного раба?

Все ясно. Сейчас у нас восточный период, и Димка изъясняется как джинн из сказки про Аладдина с его лампой.

– Здравствуй, Дима. – Я хотела сразу перейти на деловой тон, но не тут-то было.

– Чем прогневал я свою повелительницу, что она говорит со мной на незнакомом языке? – взревел Димка пароходной сиреной. – О роза души моей, скажи, что тебе нужно, и я все исполню! Хочешь, я за одну ночь выстрою дворец?

– Ладно. Мой верный раб сможет встретиться со мной в самое ближайшее время?

– О боги! – снова завопил Димка. – Неужели царица моего сердца сменила гнев на милость и готова разделить со мной скромный ужин и жесткую постель?

Так. Насчет постели он, конечно, погорячился, а ужин… почему бы и нет?

– Димка, ты мне нужен по делу, – отчеканила я строго, чтобы привести его в чувство, – так что приходи в кафе «Буратино» через полчаса. Я знаю, тебе от дома близко.

– О светоч души моей, ты знаешь, где я живу? – Димка взвыл от неподдельного восторга.

– Да кончай ты дурака валять, мне и правда срочно!

Вот за что я люблю Димку, так за то, что хоть он и балбес, каких мало, но обязательный. Сказано – через полчаса, значит, он на месте как штык. Правда, ему идти до этого «Буратино» от дома минут десять.

– О луна моей жизни! – Увидев меня, Димка привстал с места и засиял, как медный самовар.

– Не начинай! – отмахнулась я. – Тем более это вообще уже не восточные мотивы, а заурядное фэнтези. Что есть будешь? Я плачу.

Димка надулся, потому что понял, что романтического ужина нынче не предполагается. Но он вечно хочет есть, поэтому быстро утешился, глядя в меню.

– Ну? – спросил он, когда мы сделали заказ и ему принесли нефильтрованное пиво, а мне чай. – Что-то подсказывает мне, что ты не на свидание меня пригласила.

Я посмотрела на него внимательно. Димка сменил наконец тон и выглядел непривычно серьезным.

– Какая-то ты не такая, – сказал он в ответ на мой взгляд, – не такая, как раньше. Что-то в тебе изменилось…

– Это стрижка другая, и покрасилась…

– Не то. Алинка, с тобой ничего не случилось?

Ого, Димка-то, оказывается, вовсе не такой балбес, каким кажется! Но в мои планы не входило объяснять ему ситуацию. Тем более я сама еще в ней не разобралась.

Принесли заказ, и мы поели в молчании, что тоже было странно, Димка – ужасный болтун.

После я решилась и положила перед ним телефон.

– Снова без кода открыть не можешь?

– Нет, с этим порядок, вот я звонила по этому номеру. А ты можешь сделать так, чтобы выяснилось местонахождение телефона, по которому я звонила? Где он в данный момент находится?

– А тебе зачем? – по инерции спросил он, но посмотрел мне в глаза и молча достал свой навороченный телефон.

Постучал по клавиатуре, уставился в экран, подождал немного, стал нажимать кнопки, затем снова обратился к клавиатуре, подумал немного, почесал в затылке, чертыхнулся тихонько, изумленно свистнул и поднял на меня глаза.

– Тут все очень хитро запущено. Так просто не определить. Вот если бы на том телефоне, который ты хочешь найти, было заранее установлено специальное приложение, тогда без проблем…

– Так не сможешь? – Разочарованию моему не было предела. – Димочка, ты ведь такой умный!

– Оно конечно, – солидно кивнул Димка, – только дело не в уме, а в оборудовании. У меня мощности не хватит.

– И что делать? Облом?

– Почему облом? Сейчас поедем в одно место…

Он быстро набросал сообщение на телефоне, а пока ждал ответа, я расплатилась с официантом.

– Только сначала заедем в зоомагазин! – предупредил Димка, когда мы сели в машину.

– Тебе зачем? – удивилась я.

– Надо, – отмахнулся он с загадочным видом. – Делай, что говорят, и ни о чем не спрашивай.

Надо же, как он изменился, а говорил, что я роза его души и царица его сердца…

В зоомагазине Димка набрал корма и еще каких-то палочек и игрушек для грызунов.

– У тебя что – дома белая крыса живет или свинка морская? Ты мне никогда не говорил…

– Да не у меня… Сказал же – не задавай лишних вопросов!

Мы приехали в центр, машину оставили на проспекте, а сами прошли проходными дворами к переулку, там снова зашли во двор.

Парадная была неказистая, однако дверь железная, хоть рыжая краска на ней давно облупилась, ярко проступала только надпись, выполненная голубой краской крупными аккуратными буквами «Худяков – козел». И ниже, другим почерком, и розовой краской: «Одобряю».

Мы долго поднимались по узкой и темной лестнице, где пахло застарелой едой и кошками. Один раз из темноты сверкнули на меня зеленые глаза, и раздалось раздраженное шипение, этаже на четвертом проскользнула мимо хвостатая серая тень, и только было я собралась заорать, как Димка больно сжал мою руку.

Вообще он был какой-то непривычно серьезный, я его таким никогда не видела. Впрочем, я не присматривалась.

Наконец, этаже на шестом, а может, и выше, мы остановились перед совсем обшарпанной дверью, и Димка легонько в нее постучал костяшками пальцев, потому что на двери не было никакого звонка, номера квартиры тоже не было.

– Кого еще принесло? – послышался голос откуда-то сверху.

Голос был непонятно чей – не то мальчишка-подросток, не то старушка.

– Мы договаривались, я звонил… – вполголоса проговорил Димка, также глядя вверх. Что у них там – камера? Как ни вглядывалась я в потолок, ничего не заметила.

Так постояли мы минут пять, очевидно, нас изучали. Мне захотелось показать язык, но Димка снова крепко сжал мою руку – не вздумай, мол, веди себя прилично.

Вот интересно, раньше я не замечала, чтобы он умел читать мысли. Впрочем, как уже говорилось, я к нему особо не присматривалась.

Наконец дверь открылась, и на пороге… на пороге стояло такое чучело, что я даже зажмурилась на мгновение. Это была девчонка, почти подросток, маленького роста, очень запущенная, с немытыми спутанными волосами, худенькая и бледная до синевы. Одета она была в черные засаленные и продранные на коленях джинсы и темную же майку, которая была велика ей размера на четыре. Пахло от девчонки чем-то звериным, как в зоопарке.

– Здрассте! – выдохнул Димка и уставился на девчонку таким взглядом, как будто перед ним была… ну, не знаю, картина Рафаэля, что ли… или, скорее, машина «Феррари».

– И чего? – Девчонка переступила босыми ногами, почесалась, и тут, откуда-то из-под майки появился у нее на руках зверек. Серый с белым, с пушистым хвостом. Кто это?

– Знакомьтесь! – ожил Димка. – Это Сима…

– Здравствуйте, Сима. – Я сделала над собой усилие и улыбнулась девчонке. В конце концов, Димка привел меня сюда не просто так, это мне от него кое-что нужно.

Девчонка на мою улыбку отреагировала своеобразно, хмыкнула презрительно.

– Это он – Сима. – Она кивнула на зверька, который тем временем спрыгнул на не слишком чистый пол и подбирался уже к пакетам, принесенным Димкой.

– А мы вот тут… принесли Симе…

Но Сима уже забрался в пакет и мигом прогрыз упаковку с палочками.

У девчонки в глазах мелькнула нежность, и голос потеплел, когда она спросила у Димки, что ему от нее нужно.

Пока они толковали о своем, я помогла Симе разорвать пакет и попыталась скормить ему палочку с руки. Хорек, а это был именно хорек, как я поняла, когда пригляделась, на контакт не пошел, только оскалился, показав мелкие зубки. Ого, такой укусит – мало не покажется!

– Не лезь к Симе! – бросила мне девчонка, хотя вблизи стало ясно, что никакой она не подросток, просто маленькая и недокормленная.

Пальцами с грязными обкусанными ногтями она быстро бегала по клавиатуре компьютера. Димка следил за ней с неприкрытым, почти молитвенным восхищением.

Надо же, а на меня он так никогда не смотрит, а еще говорит, что я – роза его души и госпожа его сердца…

Наконец Димка не выдержал и спросил девицу:

– Как ты это делаешь?

Она взглянула на него сверху вниз и процедила:

– Элементарно!

Я думала, этим она и ограничится, но она все же сжалилась над Димкой и снизошла до пояснений:

– У вас же есть номер того телефона. Я по этому номеру послала эсэмэску, зараженную специальным трояном. Троян загрузил в телефон приложение для определения координат. Ну а дальше уже – дело техники, это бы и ты смог сделать.

– Действительно, дело техники! – восторженно проговорил Димка.

– Ну вот, – девица показала Димке экран, – клиника имени Шарко, вот адрес… У тебя все?

– Спасибо, огромное спасибо! – расшаркался Димка и потащил меня к двери.

– Обращайся! – крикнула девица, прихватив своего хорька на руки.

Мне она не сказала ни слова, упорно не замечая.

Чтобы отвязаться от Димки, пришлось притвориться, что я обижена на такое обращение незнакомой девицы и что я даже ревную.

Он посмотрел удивленно, но я села в машину и укатила. Ничего, такси возьмет или на автобусе до дома доедет.

На этот раз утро было ясное, но холодное.

Карпов, как обычно, отправился на пробежку. На площадке никого не было, и в семьдесят шестой квартире стояла тишина.

Карпов пробежал вдоль дома. Ахмета еще не было на посту. Что-то он сегодня припозднился.

Карпов свернул к офисному центру, прибавил темп.

Вдох на три шага, выдох на пять.

Машин возле центра почти не было.

Карпов свернул в боковую улочку, поравнялся с овощным лотком.

Вдох на три шага, выдох на пять.

Смуглый продавец был уже на своем месте, ранняя он пташка.

Карпов немного сбавил скорость.

– Здравствуй, дорогой! – окликнул его продавец. – Тебе мои груши понравились? Я тебе еще приготовил! Такие вкусные груши – пальчики оближешь!

Карпов перешел на шаг, подошел к лотку. Продавец уже протягивал ему пакет с грушами. Карпов взял пакет, расплатился, поблагодарил, побежал дальше.

Продавец крикнул вслед:

– Забегай, дорогой! Как захочешь моих груш или другого чего – забегай!

Вдох на три шага, выдох на пять.

Главное в беге – не сбиваться с ритма.

Карпову не терпелось заглянуть в пакет, но нужно было соблюдать конспирацию, делать все, как обычно, как вчера, как позавчера. Он пробежал по своему обычному маршруту, стараясь не менять темп, не спешить, вернулся к дому.

На этот раз Ахмет был на месте, Карпов помахал ему, перешел на шаг, вошел в подъезд.

Только в своей квартире заглянул в пакет.

Там лежали три сочные груши и смятый кассовый чек. Больше ничего.

Карпов разгладил чек, прочитал.

На чеке была отпечатана сумма, дата и название юридического лица, владеющего торговой точкой. Индивидуальный предприниматель Костаки Валерий Николаевич.

Понятно. Значит, человек на фотографии, которую он передал продавцу, – Валерий Николаевич Костаки. Хорошо, что не Иванов, найти его будет несложно.

Карпов принял душ, включил кофеварку и принес на кухню ноутбук. Налил себе чашку крепкого кофе без молока и сахара и запустил поисковую программу.

Для начала оказалось, что греческая фамилия Костаки не такая уж редкая, и в нашем городе нашлось несколько десятков людей с такой фамилией, причем три из них носили то же самое имя, которое искал Карпов, – Валерий, а у двух совпадало и отчество.

Однако выбрать из них нужного оказалось совсем не трудно: один Валерий Николаевич Костаки только что поступил в первый класс общеобразовательной школы, так что никак не мог быть тем, кого искал Карпов.

Остался всего один человек с подходящими данными, и на нем Карпов сосредоточился.

Умная программа выдала ему несколько десятков статей об этом человеке.

Валерий Николаевич Костаки оказался личностью, как говорится, широко известной в узких кругах, а именно – крупным специалистом по психологии и психиатрии. Десять лет назад он успешно защитил кандидатскую диссертацию по какой-то сложной теме, связанной с памятью и ее нарушениями. Потом он работал в крупном научном институте, защитил докторскую диссертацию, участвовал в международных конференциях, публиковал многочисленные статьи в уважаемых научных журналах. Темы этих статей были связаны с краткосрочной и долгосрочной памятью, травматической амнезией и другими такими же непонятными Карпову вещами.

А потом что-то случилось.

Три года назад Костаки перестали приглашать на конференции, его статьи появлялись все реже и реже.

Карпов расширил поиск и нашел несколько упоминаний доктора Костаки в околонаучной прессе. Там как раз три года назад появились какие-то осторожные намеки, что Валерий Костаки нарушил принципы врачебной и научной этики, провел какие-то недопустимые эксперименты, после чего ему пришлось по собственному желанию уволиться из знаменитого института.

Валерий Николаевич Костаки ушел из большой науки, но не стал безработным.

Последние три года он работал простым врачом в частной неврологической клинике, финансируемой крупным благотворительным фондом. Клиника носила имя Шарко.

Это имя Карпову было известно по одной-единственной причине – он знал, что существует душ Шарко. Теперь он удивился, что неврологическая клиника названа именем изобретателя душа, и на всякий случай уточнил в интернете, кто такой этот Шарко.

Шарко оказался выдающимся французским психиатром и неврологом, учителем знаменитого Зигмунда Фрейда, кавалером ордена Почетного легиона и членом Французской академии. Еще о нем сообщалось, что в своих исследованиях он активно применял гипноз.

На старинном черно-белом дагерротипе был изображен плотный, вальяжный человек в расшитом золотом мундире члена Академии, с яркими, внимательными, властными глазами.

– Так вот оно что! – проговорил Карпов вслух.

Он вспомнил, как столкнулся в лифте с девушкой из соседней квартиры, которая была явно в неадекватном состоянии. Значит, она не была в тот момент пьяной или наколотой. Она была под гипнозом. И этот тип, Костаки, был с ней рядом. Это многое объясняет… Но не всё.

Итак, чтобы найти ответы на накопившиеся вопросы, нужно познакомиться поближе с доктором Костаки. А для этого, в свою очередь, нужно нанести визит в неврологическую клинику имени Шарко…

Отвязаться от Димки мне было нужно позарез, потому что тащить его за собой в клинику я вовсе не собиралась. Потому что я решила, что в клинику эту поеду прямо сейчас, не откладывая дела в долгий ящик и несмотря на то, что уже вечер. Если не получится туда попасть, хоть снаружи осмотрюсь.

Не помню, говорила я или нет, что очень не люблю непонятного. А тут непонятно было все, и я хотела получить ответы хотя бы на некоторые свои вопросы.

Навигатор сказал, что клиника рядом.

За ажурной металлической оградой стояло серое унылое здание. Видимо, это и есть та самая клиника.

Я подошла к воротам. Как и следовало ожидать, они были закрыты в такое время.

Но я твердо решила попасть в клинику, так что пошла вдоль ограды, чтобы поискать какой-нибудь проход, но как раз в это время изнутри к воротам подъехала машина. Зажужжал скрытый мотор, и ворота начали медленно открываться.

Я бегом вернулась к ним и спряталась в кустах, что росли возле ворот. Кусты были уже без листьев, но фонарь над воротами не горел, так что вряд ли меня увидит охранник из освещенной будки.

Машина выехала на улицу. Ворота начали закрываться, но я успела в последний момент проскользнуть внутрь. Никто не выскочил из будки и не заорал на меня истошно. Все ясно, охранник спит на работе. Ну, это мне на руку.

Прямо напротив ворот был главный вход, к которому вело широкое крыльцо. Однако идти через главный вход я побоялась, мне не хотелось попасть на глаза кому-то из здешнего персонала. Я медленно двинулась направо вдоль здания, прячась за деревьями.

Я выбирала самые темные участки и едва не наткнулась на скамью. Обычная садовая скамья стояла под деревом, но эта скамья показалась мне смутно знакомой.

Когда-то я сидела на ней, с кем-то разговаривала, с кем-то очень для меня важным – но с кем и когда, никак не могла вспомнить. При попытке вспомнить я натыкалась на ту же глухую, непроницаемую стену, что и каждый раз, когда пыталась пробиться в свое прошлое.

Но вот странно: буквально сегодня, когда я только пыталась думать о клинике, голову сдавливал тугой обруч, так что кричать хотелось от боли. А сейчас, когда я, можно сказать, почти у цели, голова не болела. Может, я нахожусь в мертвой зоне?

Сейчас на скамье дремал какой-то старик в надвинутой на глаза старомодной шляпе. Отчего-то мне показалось, что я его уже видела…

Я прошла мимо скамьи, обошла здание клиники, свернула вдоль его торцевой стены. Здесь была еще одна дверь – металлическая дверь, выкрашенная тускло-красной краской, посредине нее нарисован большой зеленый круг, а в центре этого круга странный рисунок – то ли скорпион, то ли огромный паук с маленькими красными глазами… Дверь была хорошо видна, потому что над ней горел свет.

Я опасливо огляделась по сторонам, подошла к двери, подергала – но дверь была заперта.

Что же делать? Неужели из моего похода в клинику ничего не выйдет?

Я потопталась у двери и вдруг почувствовала какой-то резкий химический запах. Запах лекарства, запах отчаяния, запах больницы.

Этот запах мне определенно был знаком. Он словно немного раздвинул стену, огораживающую мое прошлое, в голове замелькали какие-то смутные картины… говорят же, что запахи запоминаются лучше всего – лучше звуков и зрительных образов…

Я была в этой клинике. Этот самый химический запах преследовал меня днем и ночью, казалось, что я вся пропиталась им. Иногда я отправлялась в туалет, чтобы тайком выкурить сигаретку – лишь бы перебить этот депрессивный больничный запах. Где я доставала сигареты? Этого я не могла вспомнить, да и не важно.

Зато я вспомнила другое – как вставала на цыпочки возле замазанного белой краской окна, как приоткрывала его и курила, выпуская дым на улицу…

Да вот же это окно!

Недалеко от красной двери было замазанное белилами окошко. И – о чудо! Оно было немного приоткрыто…

А нельзя ли открыть его пошире?

Я огляделась, увидела в сторонке мусорные баки. Возле одного из них валялся пластиковый ящик из-под бутылок с минеральной водой.

Я подхватила этот ящик, поставила его возле стены под окном, влезла на него, запустила руку в щель. Пальцы нащупали шпингалет, я смогла сдвинуть его и открыть окно шире.

Теперь можно было просунуть руку дальше, но тут меня ждал неприятный сюрприз: за окном была решетка.

Запах лекарства стал сильнее, он сочился из окна, проникал в меня, оживляя память.

Перед моим внутренним взором снова замелькали смутные воспоминания, связанные с пребыванием в этой клинике. Я вспомнила, что у этой решетки есть секрет: если потянуть ее вверх и налево, она вылезает из пазов и ее можно снять…

Я потянула решетку, мне даже не пришлось прилагать большие силы, она действительно сдвинулась с места, но мне не удалось удержать ее, и решетка со звоном упала на кафельный пол.

Я втянула голову в плечи – мне показалось, что этот грохот услышат все вокруг, и сейчас набегут охранники, чтобы скрутить меня и отвести в палату номер шесть…

Какая еще палата номер шесть? Откуда вообще вылезли эти слова? Наверное, из тех времен, когда я лежала в этой клинике… тогда этими словами пугали пациентов – или узников клиники, им – нам – грозили шестой палатой, если мы нарушим распорядок, не послушаемся доктора… в памяти всплыло помещение без окон, стены его были обиты чем-то отвратительно мягким, а под потолком днем и ночью сияли люминесцентные лампы…

Это видение на мгновение промелькнуло перед моим внутренним взором – и растаяло.

Секунды шли одна за другой, но никто не прибегал, чтобы схватить меня, и вообще ровным счетом ничего не происходило. Должно быть, никто не услышал грохота от упавшей решетки.

Я успокоилась, снова запустила руку в окно и открыла его так широко, как смогла. Достаточно широко, чтобы пролезть внутрь.

Я девушка стройная, худощавая, так что подтянулась, перелезла через подоконник, спрыгнула на пол, порадовавшись тому, что нахожусь в хорошей физической форме. Странно, потому что никуда я не хожу – ни на фитнес, ни в бассейн, с работы – домой, и ужин всегда плотный…

Это и правда был туалет. Тот самый, где я курила, чтобы перебить запах лекарства. Даже сейчас здесь едва уловимо пахло табаком и ментолом. На полу рядом с окном валялась решетка. Я подняла ее и установила на прежнее место. Просто приткнула, и всё.

Отлично, со стороны ничего не заметно!

Я приоткрыла дверь, выглянула в коридор. Там не было ни души, и я решилась выйти. Дальше ноги понесли меня сами.

Прямо по коридору, по лестнице подняться на второй этаж, снова по коридору, на этот раз налево… я миновала «Сестринскую» и увидела следующую дверь. По дороге не встретилось мне ни души, очевидно, больные были заперты в палатах, а дежурные сестры спокойно спали.

С виду дверь ничем не отличалась от остальных, но я застыла на месте как вкопанная. Здесь, за этой дверью, я бывала очень часто. Здесь происходило что-то очень важное. Что-то связанное с той глухой стеной, которая отгораживает от меня мое прошлое…

Дверь была закрыта на обычный кодовый замок.

Тут лекарственный запах усилился – и вдруг, неизвестно откуда, в моей памяти всплыли четыре цифры. 1977.

Почему бы и нет? Попытка не пытка…

Я набрала эти цифры на кодовом замке – он щелкнул, и дверь открылась. Вот интересно, откуда я знаю этот код?

Решив, что подумаю об этом позднее, я толкнула дверь и вошла.

И оказалась в обычном врачебном кабинете.

Хотя, пожалуй, он немного отличался от обычного кабинета. Слишком дорогой и стильный письменный стол, мягкое коричневое кожаное кресло перед ним, мягкая коричневая кожаная кушетка возле стены. И еще… еще удивительное чувство, что я бывала здесь, и бывала не раз. Что часами лежала на этой коричневой кушетке. Что в этом кабинете хранятся ответы на те вопросы, которые мучают меня днем и ночью.

Секреты моего прошлого.

Я обошла стол, села в кресло, открыла ноутбук.

Если здесь есть какие-то ответы, то они – именно в этом ноутбуке.

Экран засветился, и компьютер запросил пароль.

Я, почти не сомневаясь, набрала те же четыре цифры – 1977.

Экран мигнул, на нем показалось розовое облачко, в середине которого всплыла фраза:

«Привет, Алла!»

И тут же случилось еще две вещи: меня ударило током, так что потемнело в глазах, и завыла сирена. Видимо, набрав эти четыре цифры, я включила охранную систему.

То есть эта мысль появилась у меня потом, много позже, а в тот миг я ни о чем не могла думать, я просто корчилась в кресле от электрического удара.

Все мои мышцы, все суставы скрутило болью, и на какое-то время я потеряла сознание. Перед глазами вспыхнуло ослепительное белое пламя, и на фоне этого пламени проступила картина – разбитая вдребезги, горящая машина и склонившийся над ней человек… очень знакомый человек – импозантный мужчина средних лет, с тронутыми сединой волосами и с темными, глубокими, властными глазами… эти глаза видели меня насквозь, они проникали прямо в мою душу, хозяйничали там, как в собственном доме…

– Кто ты? – шептал он. – Ты знаешь, кто ты? Нет, ты не знаешь… тебе только кажется, что ты знаешь… вспомни, вспомни все… вспомни, пока не поздно!

И я опять начала вспоминать… опять перед моими глазами, словно кадры старого фильма, поплыли картины жизни… боль от удара тока вернула мне память…

А потом эти видения погасли, и я пришла в себя.

Видимо, беспамятство длилось совсем недолго, потому что ничего не изменилось – я по-прежнему полулежала, скорчившись в кожаном кресле, на столе стоял выключенный компьютер, а над головой завывала дурным голосом сирена.

Тут дверь кабинета распахнулась, и в него влетели два здоровенных мужика в белых халатах. Должно быть, здешние санитары.

Мгновенно оценив ситуацию, они подскочили ко мне и выдернули из кресла. Я не могла стоять – после электрического удара ноги меня совсем не держали, я словно превратилась в тряпичную куклу. Если бы санитары не поддерживали, я просто упала бы на пол.

Санитары переглянулись, и один сказал другому:

– Она со второго этажа или с третьего?

– Понятия не имею. По-моему, она вообще не наша.

– Откуда же она взялась?

– Понятия не имею.

– Что это ты заладил, как попугай, – «понятия не имею, понятия не имею»?

– Но если я действительно понятия не имею? Ты смотри, на ней пальто, значит, она вообще не из нашего контингента.

– Ну и что мы с ней будем делать? Вкатить ей двойную дозу пенопробутала?

– А вдруг она… того? Кто будет отвечать – Бехтерев?

– Шарко!

– Давай запихнем ее в палату номер шесть, пускай пока там посидит, подумает о своей жизни. Валерий Николаевич утром придет и сам решит, что с ней делать.

– Вот это дело!

Санитары подхватили меня под руки и повели, точнее – поволокли прочь из этого кабинета.

Мы вышли (если ко мне можно применить это слово) в коридор, прошли по нему недолго и остановились перед лифтом. Один санитар нажал кнопку, и дверь тотчас открылась. Мы вошли (с позволения сказать) в кабину, санитар снова нажал кнопку, и кабина поплыла.

Судя по моим ощущениям, мы не поднимались, а опускались. Причем дольше, чем должны были, – ведь мы находились всего лишь на втором этаже и должны были очень быстро доехать до первого, а мы всё опускались и опускались…

Наконец кабина остановилась, дверь открылась, и мы снова вышли в коридор. Коридор был ярче освещен, чем на втором этаже. По сторонам его были пронумерованные двери.

Меня подвели к двери с номером шесть. Санитар открыл эту дверь большим ключом, втолкнул меня внутрь и бросил в спину:

– Не скучай!

Дверь захлопнулась, и я осталась одна.

Это была небольшая, ярко освещенная комната. Стены ее, пол и даже потолок были обиты чем-то мягким, податливым – наверное, чтобы пленник этой палаты никак не мог себя покалечить, не мог разбить голову о стены. В потолок были вмонтированы несколько очень ярких ламп, свет которых мучительно резал глаза.

Окон в этой комнате не было – что и неудивительно, поскольку она явно находилась под землей. В углу было свалено несколько подушек в наволочках из серого полотна – должно быть, они заменяли здешним узникам постель. И тут раздалось гудение. Тихое, ровное гудение. Оно ввинчивалось в уши и попадало потом в мозг. Было такое чувство, что в мозг врезаются два сверла.

Я повернулась к двери и принялась колотить в нее кулаками, крича во весь голос:

– Выпустите меня! Выпустите немедленно! Выключите его, выключите!

Разумеется, никакого прока от моих криков не было.

Дверь была обита той же мягкой субстанцией, что и стены, и эта субстанция гасила все удары. Они были почти не слышны, я даже руки почти не отбила.

Так бывает во сне – когда ты бежишь из всех сил, но не сдвигаешься с места ни на шаг. Или пилишь бревно, но пила только скользит по его поверхности, ни на миллиметр не углубляясь в древесину.

Я попробовала сменить тактику – не кричать, не требовать свободы, а просить, умолять, бить на жалость.

– Пожалуйста, выпустите меня… я вас очень прошу… я не могу долго оставаться в этой комнате… я этого просто не вынесу! Или выключите, выключите его, пожалуйста!

Но такая тактика тоже ничего не принесла. Никто не пришел, никто не открыл дверь ужасной шестой палаты.

Приходилось признать очевидное – санитары ушли, как только затолкали меня в эту палату. За дверью никого нет, и я только напрасно рву голосовые связки.

Осознав эту неутешительную мысль, я села у двери прямо на пол и принялась дергать себя за волосы, чтобы заглушить два сверла, терзающие мозг. Не помогло. И вот когда я осознала, что еще немного – и я просто сойду с ума окончательно, гудение прекратилось.

Я покрутила головой, потом отошла от двери, сложила подушки горкой и уселась на них, чтобы обдумать свое безрадостное положение.

А еще… еще я наконец смогла осознать то, что увидела, когда меня ударило током.

А я в тот момент действительно кое-что увидела. Как будто приоткрылась дверь, за которой была спрятана вся моя жизнь.

Не открылась настежь – а именно немного приоткрылась, так что я увидела какие-то части этой жизни, какие-то ее фрагменты.

Например, я вспомнила, что уже была в этой клинике – не тогда, когда лежала в ней в качестве пациентки, а гораздо позднее, совсем недавно, может быть, всего пару дней назад. Тогда я пробралась в клинику через боковую дверь, проникла в тот же кабинет, что сегодня, и я… я нашла в компьютере очень важный файл. Файл, который может открыть мне все тайны моего прошлого. Файл так и назывался «Алла Савицкая». Потому что теперь я знаю, что Алла Савицкая – это я.

И я записала этот файл на флешку.

На флешку в виде бегемотика, которую подарил мне Димка.

Флешка была у меня при себе, на связке ключей, но где взять компьютер?

Царь Леонид вывел своих воинов за стену и построил фалангой.

 

Гоплиты выстроились в широкую шеренгу. Каждый из них повесил щит на левое плечо, в правой руке держа длинное копье. Щиты составили непроницаемую бронзовую стену.

 

За первым рядом воинов стоял второй, за вторым – третий, и так – восемь рядов могучих, облаченных в доспехи воинов.

 

Первой шеренге предстояло принять на себя первый, самый страшный удар персидского войска. Если какой-то воин из первой шеренги падал мертвым, на его место тут же вставал боец из второй шеренги, и так далее – чтобы в стене из щитов не возникло пробоины, через которую может прорваться враг.

 

На дороге поднялось облако пыли, раздался леденящий душу гром барабанов, ржание лошадей и топот тысяч ног.

 

На дороге, ведущей к греческим позициям, показалась огромная армия. Развевались многоцветные знамена, сверкали доспехи, звучали отрывистые команды.

 

Леонид выкрикнул короткий приказ – и воины подняли копья.

 

Поперек дороги выстроилась стена из щитов, ощетинившаяся смертоносными иглами.

 

Персы издали боевой клич и бросились в атаку.

 

Лавина вооруженных людей с устрашающими криками бросилась на безмолвное греческое войско – и разбилось о стену щитов и копий, как морские волны разбиваются о береговые скалы.

 

Греческий отряд стоял в самом узком месте прохода, поэтому на подходе к нему персы теснились и мешали друг другу, их многократный численный перевес из достоинства превратился в недостаток. Тут и там кипели отдельные схватки, тут и там раздавались стоны раненых и крики умирающих, но спартанская стена была непоколебима.

 

А потом Леонид, перекрыв своим голосом шум битвы, выкрикнул новый приказ – и железная фаланга двинулась вперед, сметая все на своем пути.

 

Используя рельеф местности, греки изогнули свой строй, выдвинув вперед правый и левый фланги, как клешни скорпиона.

 

Персидский военачальник, наблюдавший за схваткой с холма, понял, что греки могут окружить и уничтожить центр его армии, и отдал приказ о немедленном отступлении. Тем самым он хотел сохранить в своих войсках хоть какой-то порядок.

 

Затрубили сигнальные рожки, и персидская армия начала отступать, стараясь не расстроить свои ряды.

 

И вдруг Леонид тоже отдал приказ об отступлении.

 

Греческие воины забросили щиты за спину, чтобы защитить себя от случайной стрелы или копья, и быстрым шагом двинулись к стене.

 

Персидский командир решил, что греки выдохлись и хотят отступить за стену – и снова приказал наступать, чтобы ударить в тыл отступающим греком и раздавить их численным превосходством.

 

Обрадованные неожиданным поворотом сражения, персы бросились вперед в поспешной и беспорядочной погоне. Когда они ворвались в самое узкое место перешейка, ряды их полностью смешались.

 

Именно на это и рассчитывал Леонид.

 

Когда его отступающие воины дошли до стены, они внезапно развернулись, и перед персами, которые бежали вперед беспорядочной толпой, снова предстала железная стена щитов, ощетинившихся остриями копий.

 

Передовые воины персидского войска пытались остановиться, но их теснили бегущие сзади толпы, кроме того, наступающих подгоняли своими бичами десятники и офицеры.

 

И хаотичная толпа персов наткнулась на смертоносную стену греческого строя.

 

В считаные минуты сотни мертвых тел усеяли площадку перед стеной, потоки крови залили ее, крики раненых и умирающих наполнили Фермопилы.

 

И тут Леонид, перекрыв своим мощным голосом эти адские вопли, снова отдал приказ о наступлении. И железные шеренги непобедимых спартанских воинов зашагали вперед – по трупам персов, по окровавленной земле Фермопил.

 

Греческая фаланга шла через толпу израненных, перепуганных персов, как горячий нож сквозь масло, оставляя на своем пути новые и новые трупы.

 

Персидский военачальник отдал приказ об отступлении, но этот приказ запоздал – уцелевшие персы и так уже бежали что было сил, падая и поднимаясь, оглашая окрестности воплями боли и ужаса и тем самым увеличивая панику в войске.

 

Ксеркс, наблюдавший с холма за боем, не мог поверить своим глазам. Впервые его огромная, казавшаяся непобедимой армия с позором отступила – и отступила перед жалкой горсткой противников! Впервые его воины вернулись в лагерь окровавленными, напуганными, разбитыми. А многие из них и вовсе не вернулись…

 

В страшном гневе Царь Царей велел казнить начальников разбитых отрядов, а потом отдал приказ бросить на защитников Фермопил свою личную гвардию, цвет персидского войска – Бессмертных.

 

Над персидским лагерем, заглушая стоны и рыдания, снова зазвучала барабанная дробь, извещающая о новой атаке.

 

Десять тысяч отборных персидских воинов стройными рядами, в полном молчании вышли из лагеря и двинулись к Фермопильскому перешейку. Они были свежими, отдохнувшими, полными сил, прекрасно вооруженными – и не сомневались, что сомнут и уничтожат измученных, израненных греков, раз и навсегда сломят их сопротивление, покажут, что никто не может противиться великому государю, владыке Азии.

 

Греческие воины едва успели отдышаться и смыть с себя кровь – к счастью, чужую. Воины Леонида почти не понесли потерь, но многие были ранены – и вот караульные принесли весть, что на них движется новое войско. Совсем другое войско.

 

–  Царь, – доложил Леониду караульный, – они совсем другие, не похожие на варваров. Они движутся молча, держат правильный боевой строй. Видно, что это настоящие воины. С ними будет сражаться куда тяжелее.

 

Леонид приказал трубить построение.

 

Он поменял расположение воинов в шеренгах – те, кто в первом сражении шли в двух передних шеренгах, отошли назад, те, кто шел в последних шеренгах и не так утомился в бою, – заняли первые ряды фаланги.

 

Сам Леонид встал на крайний правый фланг первой шеренги.

 

Правый фланг греческой фаланги – самый ответственный и самый опасный, ведь каждый воин в фаланге закрывает своим щитом соседа слева, а первый справа никем не прикрыт. И он, этот крайний справа воин, задает темп и направление движения фаланги.

 

Десять тысяч Бессмертных в грозном молчании приближались к защитникам Фермопил, к стене из щитов, ощетинившейся длинными копьями. Вот расстояние между двумя отрядами сократилось до двух бросков копья…

 

И тут царь Леонид совершил неожиданное и удивительное.

 

Он снял с левой руки свой гоплон, круглый щит, старый, местами помятый в бесчисленных схватках, украшенный изображением атакующей фаланги. Щит, по легенде, некогда принадлежавший самому непобедимому Гераклу.

 

Снял он и свой коринфский шлем, и этим шлемом что есть силы ударил по щиту, как музыкант бьет в литавры.

 

И над Фермопильским проходом, над полем битвы поплыл густой, долгий, гулкий звон.

 

Казалось, от этого звона замерло само время. Замерли в небе многочисленные стервятники, кружившиеся в жарком выцветшем безмолвии в ожидании богатой поживы. Замерли змеи, скользившие среди горячих камней. Замер сухой горячий ветер. Замерло само солнце, остановив свой вечный бег.

 

От этого звона священный ужас охватил Бессмертных. Они сбились с шага, ряды их на мгновение смешались. Правда, опытные командиры резкими короткими приказами быстро восстановили порядок, и персидская когорта продолжила движение – но в этом движении уже не было прежней уверенности в своей силе, не было прежней сокрушительной неотвратимости, не было прежней уверенности в неизбежной и скорой победе.

 

Зато греческих воинов охватило страшное и возвышенное ликование, священное ликование битвы, перед которым не может устоять ни один противник. Казалось, сам бог войны Арес вселился в каждого воина, наполнив его мышцы божественной силой.

 

Леонид вскинул свой щит на левое плечо и побежал вперед, на персидский отряд, и вместе с ним побежала вся фаланга, устремилась на персов неостановимым и непреклонным потоком, железным потоком, все сметающим на своем пути.

 

Бессмертные тоже прибавили шагу – и скоро два отряда, две живые стены сшиблись, столкнулись. Стон и крик поднялись над полем боя. Удары сыпались один за другим, кровь лилась потоком.

 

На правом фланге, где сражался Леонид, греческая фаланга преодолела сопротивление персов и начала теснить их, вклиниваясь в порядки Бессмертных. То же самое происходило и на левом фланге, которым командовал старый и опытный Карисс.

 

Зато в центре Бессмертные, по-видимому, побеждали, они продвигались вперед, заставляя греков отступать, постепенно углубляясь в их ряды…

 

И тут Леонид снова ударил в свой щит.

 

Снова над Фермопилами поплыл протяжный звон…

 

И прорвавшиеся вперед персидские воины замерли в ужасе. Они поняли, что греки, отступая, заманили их в ловушку, и сейчас Бессмертные оказались между двумя клешнями фаланги…

 

И бой превратился в избиение.

 

Греческие гоплиты с двух сторон обрушились на центр отряда Бессмертных, круша персидские доспехи и прорубая в рядах персов кровавые просеки.

 

Бессмертные побежали, побежали впервые за все время существования этого непобедимого войска. И их отступление превратилось в бойню.

 

Когда греки по команде Леонида остановились и вернулись к стене, чтобы не попасть в ловушку, от десяти тысяч Бессмертных осталась едва десятая часть.

 

Отойдя со своими воинами к стене, Леонид снял шлем и издал победный клич, который подхватило все греческое войско.

 

Для пробежки время было не самое подходящее, и Карпов, махнув рукой на конспирацию, просто подошел к фруктовому лотку.

Смуглый продавец был на своем месте.

– За грушами пришел, да? – спросил он Карпова. – Извини, дорогой, те груши, которые тебе так понравились, уже кончились.

– Кончились? – разочарованно проговорил Карпов.

– Но ты не расстраивайся, дорогой, возьми сливы! Сливы тоже очень хорошие, попробуешь – не оторвешься! Еще просить будешь! Не сливы – объедение!

– Ну, сливы так сливы… – Карпов взял у продавца пакет, протянул ему деньги и отправился домой.

Дома он достал из пакета со сливами кассовый чек.

На первый взгляд чек был самый обычный, такой же, как прошлый раз – сумма, дата, номер кассового аппарата. Но там, где прошлый раз была напечатана фамилия Костаки, на этот раз была сложная последовательность букв и цифр, больше похожая не на название юридического лица, а на компьютерный пароль.

Карпов включил компьютер, запустил поисковую программу и набрал этот пароль в строке запроса. Точнее, он только начал набирать этот пароль, но когда он дошел до половины, экран компьютера потемнел, затем на темном фоне появился золотой череп.

Рот черепа приоткрылся, и он проговорил загробным голосом:

– Добро пожаловать в Темный Интернет! Здесь вы можете не стесняться своих мыслей и желаний! Добро пожаловать в царство неограниченных возможностей!

Череп замолчал и уставился на Карпова пустыми глазницами, как будто чего-то ждал.

Карпов ввел остальную часть пароля.

Экран посветлел, и на нем появилась обычная главная страница сайта.

В верхней части этой страницы красивым крупным шрифтом было написано название – «Неврологическая клиника имени доктора Шарко». Тут же был помещен адрес клиники. Ниже располагался рекламный текст. Впрочем, текст был не вполне обычный.

«В жизни иногда возникают сложные ситуации, когда вам очень хочется избавиться от кого-то из своих близких. Возможно, вам надоела жена. Или, наоборот, муж. Может быть, вам очень мешает компаньон. Не подумайте ничего плохого! Мы не предлагаем вам услуги киллера! Это – не к нам! Мы предлагаем вам нечто гораздо более эксклюзивное! Ваш родственник, или компаньон, или любой другой человек забудет, кто он такой, и будет жить в прекрасных условиях частной неврологической клиники. Вы в любой момент можете навестить его (или ее) и убедиться, что с ним все в порядке, он всем доволен и ни на что не жалуется. Наши услуги стоят дорого – но они того стоят! Приходите к нам, назовите кодовое слово, и наш специалист расскажет вам все подробности предлагаемых услуг, предложит типовой договор, а также ознакомит вас с условиями содержания пациентов. В целях безопасности кодовое слово каждый день меняется. На сегодня это слово – Антананариву. Приходите к нам – и ваша жизнь поразительно изменится! Как сказал один писатель, самое дорогое у человека – это жизнь, она дается ему всего один раз, и прожить ее нужно с удовольствием!»

 

Ниже шли отзывы клиентов, которые рассказывали, как они довольны этой клиникой и ее эксклюзивной услугой.

– Интересная клиника! – проговорил Карпов.

Он обследовал свой гардероб, выбрал самый приличный костюм и дорогие итальянские ботинки ручной работы.

Карпов помнил старую поговорку, что встречают человека по одежке, но он для себя давно сделал важное уточнение: человека встречают не столько по одежде, сколько по обуви. Обувь гораздо больше, чем одежда, говорит о его социальном статусе и финансовых возможностях.

Подготовившись таким образом к встрече, Карпов отправился в клинику имени доктора Шарко.

Клиника располагалась в неприметном двухэтажном здании, окруженном ажурной металлической оградой. Ворота были закрыты, но, когда Карпов подъехал к ним и посигналил, они тут же открылись.

Карпов въехал за ограду, припарковал машину на площадке перед домом и поднялся на крыльцо.

Дверь тут же открылась, и перед Карповым появился рослый плечистый мужчина в белом халате.

– Чем могу вам помочь? – спросил он, внимательно оглядев Карпова с ног до головы.

– Можете, можете! Проводите меня к кому-нибудь из вашей администрации.

– По какому вопросу?

– А вот это я уже скажу тому, к кому вы меня отведете! У меня вопрос деликатный…

– Ах, деликатный… – Мужчина взглянул с пониманием. – Что ж, пойдемте…

Он провел Карпова по коридору первого этажа и открыл перед ним дверь просторного кабинета.

Кабинет был не только просторный, но и роскошно обставленный. Напротив входа стоял письменный стол черного дерева с инкрустацией, пол покрывал пушистый ковер, на стенах висели портреты каких-то представительных мужчин. Карпов узнал только Шарко, поскольку только что читал о нем в интернете.

За столом сидел маленький, толстенький человечек с круглой сверкающей лысиной, в которой отражался свет хрустальной люстры. При виде этого человечка на память Карпову невольно пришел колобок из детской сказки.

– К вам, Гелий Радиевич! – проговорил провожатый, представляя Карпова. – По деликатному вопросу!

Хозяин кабинета отпустил провожатого царственным мановением руки. Как только дверь за ним захлопнулась, он проговорил высоким, почти детским голосом:

– И что же у вас за вопрос?

– Антананариву! – ответил Карпов вполголоса.

Человечек выкатился навстречу Карпову, еще больше усиливая сходство с колобком, подкатился к нему и проговорил чрезвычайно приветливо:

– Антананариву – чудесный город! Одно название чего стоит! Рад, рад, чрезвычайно рад! Итак, изложите мне вашу проблему – и я подумаю, как ее можно решить.

– Мою проблему зовут Клара Борисовна, – проговорил Карпов с тяжелым вздохом.

– Теща? – спросил Колобок, склонив голову к плечу и проницательно взглянув на Карпова.

– Теща… – подтвердил тот, понурившись. – Сил уже нет! Во все вмешивается, поучает, воспитывает, и все время вяжется, вечно она тут… пробовал ее отселить – устроила дикий скандал! И слова ей не скажи – жена обижается!

– Как я вас понимаю! – вздохнул Колобок, подняв глаза к потолку со страдальческим видом.

– Я уже подумывал о… радикальном решении вопроса, но как-то стало боязно, да и для жены это было бы тяжелым ударом…

– Нет, ну это уже чересчур! – Колобок всплеснул руками. – Мы же с вами цивилизованные люди двадцать первого века, а не людоеды какие-нибудь!

– Вот именно!.. Потому я и обратился к вам!

– И правильно сделали!

– Надеюсь, у вас хорошие условия?

– Прекрасные! – Колобок снова поднял глаза к потолку, но на этот раз на его лице был чистый восторг. – Конечно, все зависит от материальной стороны… от оплаты…

– Об этом можете не беспокоиться. Я готов на все, только бы решить этот вопрос.

– Прекрасно, прекрасно! Впрочем, лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать!

– Да, лучше увидеть!

– Пойдемте, я вам все лично покажу!

Колобок выкатился из кабинета, подкатился к лифту. Карпов следовал за ним.

В лифте Колобок показал на кнопки. Кнопок этих было всего две, по числу этажей.

– Наша клиника – как айсберг. Сверху – только небольшая часть, все самое интересное – внизу, под землей. Чтобы попасть туда, нужно воспользоваться ключом и потом дважды нажать на нижнюю кнопку. Это чтобы посторонние ни о чем не догадались.

Он достал из кармана маленький плоский ключик, вставил его в скважину, потом дважды нажал на кнопку, и кабина плавно заскользила вниз.

Лифт остановился, двери раскрылись, и Карпов с провожатым вышли в коридор.

Коридор этот был ярко освещен, по сторонам его располагались многочисленные двери, в каждой из которых имелось небольшое застекленное окошко.

Колобок подкатился к одной из таких дверей и показал Карпову на окошко:

– Вот, извольте взглянуть. Как мы с вами уже говорили, лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать.

Карпов подошел к двери и посмотрел в окошко.

За дверью была небольшая, довольно уютная комната. Все в ней было розовое – розовый диванчик, два розовых мягких кресла, выкрашенные розовой краской стены. В одном из розовых кресел сидела старушка с аккуратно завитыми розовыми волосами, в розовом шелковом халате, с глянцевой книжкой в руках.

– Это, между прочим, почти ваш случай. Теща одного очень, очень высокопоставленного человека. – Колобок привычно воздел глаза к потолку, но на этот раз взгляд его выражал безграничное почтение. – Теща его буквально извела, все время чего-то требовала, мотала нервы. В конце концов он обратился к нам. И все стало хорошо! Всем стало хорошо! Главное, что сама теща счастлива! Все свои амбиции забыла, читает любовные романы, по два в день.

– Где вы берете столько романов?

– А она может один роман перечитывать по несколько раз, лишь бы не подряд. Они ведь один от другого почти не отличаются.

Колобок перекатился к следующей двери, показал Карпову на окошко:

– А вот загляните сюда!

За этой дверью была комната примерно такого же размера, и примерно так же обставленная, только все в ней было не розовое, а голубое. На голубом диванчике сидела красивая женщина лет сорока в голубом свитере и синих джинсах. Она качала на руках большую куклу в голубых ползунках, глядя на нее с восхищением и что-то напевая.

– А это – совсем другой случай, – зашептал Колобок. – Жена одного крупного бизнесмена. Видите ли, она очень хотела детей и все время донимала этим мужа. Ну а он как раз встретил другую женщину, помоложе, и не такую требовательную. Ну и обратился к нам. Мы решили проблему к общему удовольствию. Женщина уверена, что у нее есть ребенок, и очень, очень счастлива. Ну и муж, само собой, доволен…

Он перешел к следующему окошку.

За ним, в комнате, оформленной в бледно-сиреневых тонах, две дамы средних лет сидели с растопыренными руками и играли в веревочку. Как это еще называется – в «кошачью колыбель».

Колобок хотел рассказать о них, но Карпов нетерпеливым жестом остановил его:

– Спасибо, довольно! Я все понял, и мне это нравится. У меня только один вопрос: в вашей клинике содержатся только женщины?

– Нет, отчего же! Женщин, конечно, больше, но мужчины тоже есть, на следующем этаже. Просто вы обдумываете вопрос с тещей, поэтому я и показал вам женское отделение. Но если вам интересно, могу провести вас и в мужское…

– Нет, нет! – Карпов замахал руками. – Не нужно! Ваша клиника – действительно как айсберг. Все самое интересное – ниже ватерлинии. Мужской этаж – последний или есть еще более глубокие?

– Есть и еще. Там у нас в основном помещения для научных исследований…

– На животных?

– Разумеется, на животных.

– Что ж, вы меня убедили. Это и правда лучшее решение моей проблемы. Дайте мне ваш типовой договор.

– Хорошо, тогда вернемся ко мне в кабинет.

Они вернулись к лифту.

Перед дверью лифта Карпов резко остановился, Колобок от неожиданности споткнулся и уронил на пол ключ. Карпов извинился, поднял ключ и подал своему спутнику.

Они поднялись наверх, прошли в кабинет Колобка, и тот вручил Карпову отпечатанный договор.

– Спасибо, я его внимательно изучу и вернусь к вам. Скорее всего, завтра.

– Хорошо, только не затягивайте. Пока у нас есть места в женском отделении, но кто знает… очень много желающих. И помните – как сказал один писатель, самое дорогое у человека – это жизнь, она дается ему всего один раз…

– И прожить ее нужно с удовольствием! – закончил Карпов.

– Совершенно верно, совершенно верно! Так мы вас ждем. Наш сотрудник вас проводит…

Колобок нажал неприметную кнопочку у себя на столе, в кабинете почти тотчас же появился давешний рослый человек в белом халате и без слов проводил Карпова к выходу из клиники.

Карпов сел в свою машину, выехал за ворота, но не уехал далеко. Свернув за угол, он припарковал машину и заглушил мотор. Он достал из бардачка плоскую коробочку, в которой была какая-то белая пластичная масса, и крохотный стеклянный пузырек. Из своего кармана он вытащил брусок пластилина.

Когда около лифта «Колобок» уронил ключ, Карпов успел незаметно прижать этот ключ к пластилину, получив на нем отчетливый оттиск. Сейчас он вдавил в пластилин белую массу из коробочки и капнул на нее золотистую жидкость из пузырька. Белая масса мгновенно отвердела, и теперь в руках у Карпова была копия ключа.

Изготовив ключ, он прикрыл глаза и замер, отдыхая и дожидаясь, когда большая часть персонала покинет клинику.

Он просидел так около двух часов, потом выбрался из машины и вернулся к клинике, на этот раз пешком.

Теперь ворота клиники были закрыты.

Карпов огляделся, отошел в сторону от ворот и удивительно ловко перебрался через ограду.

Подойдя к клинике, прошел вдоль нее, пока не увидел неплотно закрытое окно. Рядом с этим окном валялся пустой пластиковый ящик.

– Непорядок! – проговорил Карпов, усмехнувшись.

Он придвинул ящик к окну, встал на него, запустил руку в окно и без проблем открыл его. Была там еще решетка, вставленная кое-как, так что Карпов высадил ее без труда.

Через минуту он был уже внутри. Помещение, в которое он попал, оказалось туалетом. Что ж, тем лучше, внутренняя дверь не закрыта на замок.

Убедившись, что в коридоре никого нет, Карпов добрался до лифта, вошел в кабину и вставил самодельную копию ключа в скважину на пластине с кнопками.

Ключ вошел в скважину, как родной.

Карпов вспомнил, что «Колобок» показывал ему минус первый этаж – тот, где содержались женщины. На минус втором были мужские палаты, но «Колобок» говорил и о более глубоких этажах.

Интересно, что у них находится там?

Карпов нажал на кнопку четыре раза, и лифт плавно заскользил вниз, под землю.

Скоро он остановился, двери кабины раздвинулись.

Карпов вышел в коридор – не такой светлый, как тот, куда его приводил «Колобок». Вдоль коридора шли одинаковые двери. Не было на них никаких надписей и табличек, только номера.

Карпов осторожно шел по коридору, оглядываясь в поисках камер. Вроде бы их тут нету, а ту, что в лифте, он отключил.

Остановившись у двери с номером шесть, он усмехнулся и заглянул в крошечное окошко.

Палата была ярко освещена, стены и пол обиты чем-то серо-мягким. В углу скорчилась женская фигурка. Лица не было видно, но он определенно видел недавно это пальто…

Женщина пошевелилась, вскинула голову.

Да черт возьми! Это же она!

Замок на двери Карпов открыл обычной скрепкой, очевидно, персонал не ждал никакой подлянки от больного, находящегося внутри.

Услышав скрип двери, женщина села, и он узнал Алину. Она щурилась, потому что он стоял против света, потом прикрыла лицо и постаралась отползти. Но уперлась в угол и мелко затряслась.

– Алина! – Он наклонился к ней и взял за плечи. – Алина, вы меня узнаете?

Она молчала, и глаза ее были пусты. Тогда Карпов несильно встряхнул ее, потом поднял с пола. Ноги ее подкосились, и она упала бы, но Карпов держал крепко.

– Ну-ну, – проговорил он, – ничего страшного, сейчас мы уйдем отсюда. Только возьмите себя в руки.

От его спокойного тона она малость опомнилась, из глаз ее исчезло растерянное выражение.

– Это вы? – прошептала она и потрясла головой.

– Ну да, это я, – нетерпеливо ответил Карпов, – а теперь идемте уже отсюда.

Она послушалась и даже самостоятельно застегнула пальто.

Когда я открыла глаза и увидела перед собой того типа, который поселился в квартире Геннадия, то решила, что у меня глюки.

Ну, наверное, я все же сошла с ума, и теперь мне мерещится то, чего нет. Да и чья психика вынесла бы все, что досталось на мою долю? К тому же глаза болели и слезились от света, так что я просто отвела его руки и хотела устроиться на полу. Но он настойчиво меня окликал и тряс за плечи, ну, почему они не могут оставить меня в покое?

Пришлось взять себя в руки и осознать ситуацию. И что оказалось?

Оказалось, что я в жутком виде стою перед этим типом, а он недовольным голосом призывает меня куда-то идти. Что ж, тут он прав, мне порядочно надоела эта палата номер шесть.

– Идти можете? – спросил он.

Я попробовала, и оказалось, что могу. И даже почти не шатаюсь, и голова не кружится. Все же нет пределов выносливости человеческого организма!

Он все-таки придерживал меня за локоть, когда мы шли по коридору к лифту.

В пустой кабине он привычно сунул ключ в панель и повернул его, после чего лифт поехал вверх. Ну да, мы же глубоко внизу…

Я успела подумать еще, что непонятно, кто же этот тип – мой спаситель либо же он заодно с тем врачом, но тут двери лифта разъехались, и пред нами предстали те два санитара, которые определили меня в палату номер шесть некоторое время назад.

– Ку-ку! – сказал один и замахнулся, чтобы врезать кому-то из нас в лоб.

Но не успел, потому что сосед мой молниеносно боднул его головой в живот, и санитар плюхнулся через него в лифт, я едва успела отскочить. А сосед уже боролся со вторым санитаром. Тот хоть и был мужик очень здоровый, но, однако, расслабился тут, в клинике, еще бы, это тебе не больных людей бить.

Мой спаситель, теперь я точно знала, что так оно и есть, весьма успешно с ним справлялся, и тут я заметила, что первый санитар вполне очухался и вышел из лифта с самыми серьезными намерениями, и в руке у него была такая штука… я видела ее в кино. Электрическая дубинка, вот это что.

С некоторых пор у меня резко отрицательное отношение к электрическому току. И потом двое на одного – это нечестно, поэтому недолго думая я схватила огнетушитель, стоящий в углу у стенки, и с размаху опустила его на голову санитара. Он булькнул и упал на пол, как куль с мукой.

Сосед мой тем временем расправился со вторым санитаром и аккуратно уложил обоих в кабину лифта, после чего мы добрались до туалета без приключений и вылезли в окно. Потом он помог мне перебраться через забор, и наконец можно было вздохнуть свободно.

– Ловко вы его, Алина, – одобрительно сказал сосед.

– Почему вы называете меня Алиной? – удивилась я.

– А кто же вы?

– А вы? – Я остановилась. – Кто вы такой? Как вы оказались в клинике? Зачем вы меня спасли? Я даже не знаю, как вас зовут.

Тут что-то забрезжило в мозгу насчет его имени, но я решила не напрягаться.

– Карпов. Моя фамилия Карпов.

– И все?

– Пока да, – твердо ответил он, – и давайте отложим нашу беседу до более удобного случая. Нужно убираться отсюда.

– У меня там машина… – вспомнила я.

– Поедем на моей. – Он взял меня за локоть.

Вот, значит, как. Не доверяет. Тогда зачем спасал? Вряд ли из благородных побуждений. И хоть он и вытащил меня из психушки, я ему тоже не доверяю.

Я хотела обдумать в машине, как себя вести дальше, но неожиданно задремала, и проснулась только, когда Карпов остановил автомобиль возле нашего дома.

Мы вошли в подъезд, поднялись на свой этаж. Я хотела уже распрощаться с Карповым, уйти в свою квартиру – но он смотрел на меня пристально, с ожиданием.

– Ну что еще? – проговорила я недовольно. – Не смотрите на меня так, не пытайтесь меня гипнотизировать – вам все равно далеко до того доктора…

– Костаки. Его фамилия Костаки. Он очень крупный психиатр, автор собственной теории, прекрасно владеет гипнозом…

– Вы знаете, я заметила. Испытала на себе…

Я тут же устыдилась этих слов и самой интонации: человек меня спас, вытащил из подземной психушки и вправе рассчитывать хотя бы на элементарную благодарность. А он отвел глаза и произнес тихо, но настойчиво:

– Я хочу наконец узнать, кто вы такая и как оказались замешаны в этом деле.

– Может быть, завтра? Я так устала…

– Лучше выяснить все прямо сейчас. Завтра может быть поздно.

Я тяжело вздохнула и впустила его в свою квартиру.

– Но хоть кофе выпить можно? Без чашки крепкого кофе я сейчас же засну.

На самом деле кофе мне нужен был для того, чтобы успокоиться. После того как я продремала всю дорогу в машине, спать не хотелось. А хотелось прочитать файл и узнать наконец, что все это значит.

– От кофе я и сам не откажусь, – согласился Карпов. – И… – он помедлил, – может быть, найдется у вас какая-нибудь еда? С утра ничего не ел…

Ой, ну эти мужчины! Тут у человека жизнь рушится, а им лишь бы живот набить! Что бы ни случилось, а на столе должна быть вкусная и калорийная еда.

Это мамины слова, тут же осознала я, но мама… с мамой что-то не то. Как, впрочем, и со мной.

Но, однако, в морозилке должно быть что-то калорийное. Пельмени и фрикадельки я с негодованием отложила в сторону – еще не хватало полный ужин ему сервировать! А вот пирожки с повидлом… сейчас разморозим…

– Лучше бы с мясом, – пробурчал Карпов.

«Лопай, что дают»! – Я посмотрела на него так выразительно, что он вздрогнул.

– Дело в том, – начала я, заправляя кофеварку, – вы можете мне не поверить, но я сама знаю немногим больше вашего.

Он хотел уже что-то ответить, но я остановила его жестом:

– Я-то знаю не больше вашего, но у меня есть кое-что, что может дать ответы на все ваши вопросы. И на мои тоже.

С этими словами я предъявила ему брелок в виде бегемотика. Этот брелок никто не тронул – видимо, люди из клиники не обратили на него внимания.

– Что это? – удивленно спросил Карпов.

– Это флешка. – И я продемонстрировала, как бегемотик разделяется пополам, превращаясь в компьютерную флешку.

Кофеварка заворчала, выдавая ароматный кофе. Я поставила на стол две чашки и тарелку с пирожками, вынутыми из микроволновки, после чего принесла из комнаты ноутбук. По дороге увидела себя в зеркале, что висит в прихожей, и ужаснулась. Поэтому пришлось задержаться – волосы пригладить, губы подкрасить. Честно говоря, лучше не стало, так что я только вздохнула.

Пока я сокрушалась перед зеркалом, Карпов съел все пирожки и смотрел виновато.

На флешке был записан единственный файл – тот самый файл, который я скачала с компьютера доктора Костаки. Файл, озаглавленный именем «Алла Савицкая». Моим собственным именем.

Карпов смотрел на экран через мое плечо.

Увидев название файла, он ахнул. Я невольно обернулась:

– В чем дело?

– Это имя… что это значит?

– Боюсь, что так меня зовут. На самом деле. Но я об этом узнала совсем недавно.

– Не может быть!

– Мне тоже в это трудно было поверить. И до сих пор трудно. Но вас-то почему это так удивило?

– Я расскажу… только давайте сначала проглядим файл!

Файл открылся без проблем, и на первой его странице я увидела женское лицо. Несмотря на то что лицо это было покрыто синяками и ссадинами, не узнать его было невозможно. Это была я.

Под этой фотографией стояла дата – десятое сентября, примерно год назад, в тот самый день, когда, если верить газетной заметке, бизнесмен Савицкий с женой Аллой погибли в аварии.

Но я-то точно не погибла…

Так вот, под фотографией стояла дата аварии, а дальше шел убористый текст.

«Десятое сентября. Важнейшая дата. Начало нового эксперимента. Те люди, которым я плачу за материалы для моей работы, наконец-то предоставили мне очень хороший материал.

 

Молодая, физически здоровая женщина в результате аварии полностью потеряла память. Ее мозг превратился в чистую страницу, на которой я могу написать все, что захочу. Тем самым я докажу, что моя теория памяти справедлива, совершу переворот в науке. Я докажу, что память человека можно стирать и записывать, как магнитофонную запись. Это будет открытие века. Нобелевская премия – это самое малое, на что я могу рассчитывать».

 

Ого, доктор-то, оказывается, полон амбиций! Нобелевская премия, ну надо же…

«Двенадцатое сентября. У подопытной женщины проявляются обрывки прежних воспоминаний. Это мешает мне провести чистый эксперимент. Я провел сеанс гипноза в сочетании с медикаментами, чтобы стереть эти воспоминания.

 

Начал создавать для нее новую личность. Назвал ее Алиной. Это похоже на прежнее имя, ей будет легче к нему привыкнуть. Впервые я совершенно свободен в своей работе. Потому что по документам Алла Савицкая погибла в аварии вместе с мужем. Ее тело, основательно обезображенное огнем, похоронили. То есть мою пациентку никто не будет искать, она полностью в моей власти. Это замечательно, ничего не будет меня отвлекать от работы!»

 

Нет, да он просто маньяк какой-то! Я вспомнила это неприятное чувство, как кто-то хозяйничает в моей голове, как голос звучит у меня в ушах, а я чувствую себя рабой этого доктора. Нет, это невозможно…

«Пятнадцатое сентября. Я сформировал для Алины детские воспоминания – под гипнозом показал ей фильм, кадры из которого она теперь будет считать своими ранними воспоминаниями».

 

Я вспомнила, как увидела этот фильм по телевизору и какой при этом испытала шок… мерзавец, он ставил на мне эксперименты, превратил меня в подопытного кролика!

Я резко вскочила с места и отошла от компьютера, потому что мне захотелось его разбить. Хотя ноутбук уж точно ни в чем не виноват.

Я сжала зубы и представила, как доктор в своей клинике идет по коридору, а я прячусь в нише возле двери в его кабинет. И в руке у меня тот самый огнетушитель, которым я недавно огрела одного из санитаров. И вот доктор Костаки входит в кабинет, а я влетаю за ним и с размаху опускаю огнетушитель на его гениальную голову. И плакала тогда его Нобелевская премия!

Мне стало легче, тем более что Карпов нетерпеливо махнул рукой – иди скорее, надо же дочитать.

«Двадцатое сентября. Продолжаю формирование новой личности. Дело идет довольно быстро. Алина оказалась очень удобным объектом, с пластичной и податливой психикой».

 

Надо же! Он меня еще и похвалил. Я не только подопытный кролик – я еще хороший подопытный кролик. Умненький, благоразумненький, а главное – послушный…

«Двадцать третье сентября. У Алины снова проявляются фрагменты прежних воспоминаний. Что же это значит? Значит, они не стерты, а только загнаны в подсознание? Это противоречит моей теории. Или нет. Может быть, я просто не до конца стер их первый раз. Провел повторный сеанс, более тщательно. Сменил сопутствующие медикаменты. На этот раз все должно получиться».

 

«Двадцать пятое сентября. Все же я гений. У меня появилась блестящая мысль – нужно внедрить в сознание Алины образ матери, с которой она будет общаться исключительно при помощи текстовых сообщений. При помощи этих сообщений я смогу держать ее сознание под контролем, при необходимости корректировать ее воспоминания. Ведь ранние воспоминания человека на девяносто процентов это то, что ему рассказывали близкие. Очень интересная работа. Я постарался, создал образ совершенно живой яркой женщины. Волосы красивые, кожа гладкая, сама полная, готовить любит… Нет, все же я весьма и весьма неплох в своем деле…»

 

Господи, какой кошмар! Значит, моя мама – это не живой человек, а всего лишь фантом, порождение его больного воображения… Ну, я об этом уже догадалась, но все же, когда читаешь своими глазами записи этого доктора, который считает себя гениальным, становится просто плохо. Подумаешь, создал он образ матери!

Ничего оригинального. Готовить любит – так и полная. Волосы видел, небось, в какой-нибудь рекламе шампуня, а вот лицо так и не сумел придумать. И вообще, детство из кинофильмов берет, сам ничего представить не может, мыслит убого…

«Тридцатое сентября. Думаю, что формирование новой личности закончено. В память Алины загружено все, что я хотел. Теперь я приступаю к самой ответственной части эксперимента – я выпущу ее в свободное плавание, в социум. У нее будет собственное жилье, работа, она будет лишена постоянного контроля. Дальше нужно только наблюдать. Если при всем этом она достаточно долго сможет сохранять устойчивую личность – моя теория будет доказана. Человечество вступит в новую эпоху, и это – моя заслуга.

 

Моя теория… моя теория – это не просто новый подход к психологии, это новый взгляд на человека! Это новая эра! Человек немногим сложнее, чем компьютер, его память, а значит, и его сознание можно переписывать, человеческое сознание можно трансплантировать, как почку или сердце! Это – прямой путь к бессмертию! Все эти чинуши, которые закрыли мне доступ в научный мир, будут посрамлены…»

 

По мере того как я читала файл, в голове понемногу расступался туман, скрывавший до этого мое прошлое. Как статуя, с которой снимают покров.

В памяти всплывали какие-то картины прошлой жизни – неясные, неотчетливые, как постепенно проявляющиеся фотографии. Всплывали какие-то большие, красивые комнаты, какие-то люди… среди этих людей чаще остальных мелькал высокий мужчина с грубо вылепленным, самоуверенным лицом – неужели это мой муж? С другой стороны, кому же еще и быть-то…

«Пятое октября. Вот и все. Я выпустил Алину в свободное плавание. Через клиента клиники нашел ей работу, снял квартиру. Я решил, что оставить ее совсем без контроля нельзя, нужно, чтобы кто-то следил за ней, сообщал мне обо всем, что с ней происходит. Поэтому я снял ей квартиру рядом со своим человеком, от которого буду получать еженедельные отчеты…»

 

Я оторвалась от экрана.

Значит, у доктора Костаки есть свой человек в моем непосредственном окружении! Здесь, в этом доме!

Мы с Карповым переглянулись – он подумал о том же.

Понятно, что это не он – тогда он не стал бы добиваться от меня правды, постарался бы спустить дело на тормозах. И в первую очередь не стал бы вытаскивать меня из клиники. Вот именно, он бы срочно вызвал туда доктора, который заново перепрограммировал бы меня. Было же так один раз, когда я, как полная дура, сама приперлась к нему в кабинет. И что вышло?

Доктор мигом меня загипнотизировал и привез домой, то есть в эту вот квартиру. Забыл, наверное, из какого фильма мне про детство воспоминания втюхал, заменил на другое кино. Море, прибой, крабы по песку бегают… Ненавижу!

Но тогда кто же у нас в доме предатель, докторский шпион?

– Что с вами… – Карпов встряхнул головой. – Что с тобой случилось в последние дни? Сначала я нашел тебя на полу, потом видел, как тебя в полубессознательном состоянии привел домой доктор Костаки… а на следующий день ты ничего не помнила…

Так. Похоже, настало время полной откровенности. Похоже, что только этому человеку я и могу доверять. Не до конца, конечно, но имеет смысл попробовать.

Я тяжело вздохнула и рассказала ему все с самого начала.

С того момента, как ко мне в квартиру заявилась та подозрительная девица – Лиса, как она пришла второй раз и усыпила меня какой-то дрянью… тут я вскочила со стула и показала Карпову следы от шурупов на окне:

– Вот здесь она установила камеру, когда пришла первый раз, а потом появилась второй раз, чтобы снять ее!

Потом я рассказала ему, как меня похитили, как держали в «жилконторе», как туда явился Вовчик, чтобы от меня избавиться, как я оттуда сбежала…

Карпов меня внимательно выслушал, потом встал и осмотрел кухонное окно.

– Да, точно, здесь была установлена камера… На один день…

Лицо его было очень озабоченным.

– Ну а теперь, – обратилась я к нему, – может быть, вы расскажете мне свою часть истории? Ведь вы здесь тоже не просто так поселились и явно что-то знаете…

– Расскажу, непременно расскажу, только сначала один вопрос… вы… ты сказала, что девицу, которая установила камеру, звали Лиса? И с ней был еще Вовчик?

– Ну да, Вовчик – очень колоритная личность. Незабываемое зрелище, – подтвердила я и протянула ему телефон. – Вот, кстати, мобильник этой Лисы…

Он посмотрел на мобильник, понажимал какие-то кнопки и снова взглянул на меня.

– А это были не эти люди? – И он показал мне на экране своего телефона несколько фотографий. Я узнала среди них и Лису, и Вовчика. Остальные лица были незнакомые.

– Да, так я и думал…

– Хватит уже этих глубокомысленных взглядов и двусмысленных намеков! Объясни мне, в чем дело! – рявкнула я, нарочно назвав его на «ты». Много чести выкать ему еще!

– Ладно, объясню. Дело в том, что я занимаюсь поиском разных редких предметов. Артефактов.

– Так ты частный детектив, что ли?

– Ну, можно сказать и так. Только обычные частные детективы занимаются по большей части слежкой за неверными мужьями и женами, а я, как уже сказал, ищу редкие вещи. Иногда книги, иногда исторические редкости…

– Ага, как Джонни Депп в фильме «Девятые врата»!

– Ну вот, так и знал, что ты это скажешь! – Карпов поморщился с неудовольствием.

– А что, разве это плохо? Джонни там очень симпатичный! Ну ладно, переходи уже к делу.

Нельзя сказать, что я сразу поверила Карпову, наболтает ведь с три короба, но однако решила выслушать его внимательно.

– Перехожу. Сейчас я разыскиваю одну очень ценную и очень древнюю вещь, и я получил достоверные сведения, что эта вещь – или, по крайней мере, ключ к ней – находится в банковской ячейке, в здешнем отделении «Гамма-банка». А в этом бизнес-центре, – он кивнул на здание за моим окном, – находится офис этого банка. Не головной офис, а филиал. Так вот, некоторое время назад я получил от своего человека достоверные сведения, что владелец этой ячейки назначил встречу с директором, чтобы обговорить какие-то нюансы. Но ты знаешь, что в этой истории самое удивительное? – Он сделал эффектную паузу.

– Понятия не имею! Говори уже!

– Самое удивительное, кто владелец банковской ячейки.

– И кто же?

– Алексей Савицкий!

– Что? – Я не поверила своим ушам. – Мой… мой муж?

– Да, именно он. Поэтому ты представляешь, как я удивился, когда увидел имя в названии файла! Ведь я был уверен, что Алла Савицкая вместе с мужем погибла в той аварии…

– Как и все остальные. Все были в этом уверены. Так что – получается, что мой муж… Савицкий жив?

Мне трудно было произносить эти слова – «мой муж». Мне трудно было поверить, что я была замужем за тем человеком, чье лицо начало проступать на заднем плане моей памяти.

Я закрыла лицо руками и отдалась воспоминаниям.

Вот мужчина с недовольным, грубо вылепленным лицом бросает мне что-то резкое и отрывистое, и я молча склоняю голову, чтобы не видеть его глаз. Не то чтобы я чувствую себя виноватой, но я не знаю, что сделала не так.

Вот тот же самый мужчина стоит ко мне спиной, и я мучаюсь неизвестностью: каким он будет, когда повернется. Рявкнет на меня грозно или же посмотрит с беспричинной злобой. Или пройдет мимо с равнодушным лицом, как будто я – не его жена, а банкетка в прихожей или картина на стене.

Хотя нет, картина – это выгодное вложение денег, кроме того, на картине хоть что-то изображено, можно задержать взгляд, а я – никто и ничто. Меня, в сущности, нету, потому что муж меня не замечает. И так даже лучше.

Потому что когда он меня замечает, то… ночью он просто пользуется мной, как будто я – это не я, а кукла без желаний и чувств. Впрочем, сама себе я давно уже призналась, что у меня нет никаких желаний, а из чувств к нему осталось только одно: страх.

Вот именно, я его боюсь. До судорог, до дрожи в руках. Да что там руки, иногда у меня дрожит все, все члены и внутренние органы. Это ужасно противное чувство.

А самое трудное – скрывать свой страх, потому что я твердо знаю: как только он узнает, что я его боюсь, он станет меня бить. Поэтому я стараюсь быть как можно незаметнее и притворяюсь кабачком на грядке. Кабачок же не испытывает никаких чувств, не боится, что его завтра срежут и съедят.

Я твердо знаю одно: уйти мне некуда, он найдет меня повсюду, никто меня от него не защитит. И покуда я ему не мешаю, могу как-то существовать.

– До сегодняшнего дня я был уверен, что Алексея Савицкого тоже нет в живых. Как и тебя, – отвлек меня голос Карпова.

Я посмотрела на него с недоумением – кто это? Что этот мужчина делает в моей квартире? Да и моя ли это квартира? У нас с мужем загородный дом, то есть, конечно, не у нас, это все принадлежит ему – и дом, и большая квартира в центре, и даже машина, на которой я ездила по доверенности. Своего у меня ничего нет, и он не устает мне об этом напоминать.

– Алина… – Карпов смотрел встревоженно, озабоченно, – с тобой все в порядке?

Странный вопрос. Разумеется, со мной ничего не в порядке. И вообще я не Алина, а Алла. Алла Савицкая…

Хотя какая же я Алла? Алла погибла в аварии, ее похоронили вместе с мужем…

– Постой, ты меня совсем запутал. Ты ведь сказал, что владелец ячейки должен был встретиться в этом бизнес-центре с банкиром. Значит, ты знал, что он жив!

– Все сложнее. Я выяснил через человека, работающего в банке, что в документах указаны кроме самого Савицкого еще два человека, которые могут получить доступ к этой ячейке: это жена Савицкого и его двоюродный брат. Так вот, поскольку Савицкий и его жена считались погибшими, то именно этот брат оставался единственным человеком, который мог быть допущен к содержимому ячейки.

– Не знаю, что и думать… Теперь еще какой-то брат… И почему, если в ячейке хранится ценный артефакт, то они ждали больше года, чтобы его забрать?

– Ну, во-первых, наследства по закону нужно ждать полгода. А во-вторых… – Карпов развел руками, – я не знаю. Есть у меня кое-какие мысли, но это уже из области фантастики. Человек из банка толком ничего не знал, только дал понять – что-то готовится. Какая-то важная встреча. И встреча назначена здесь, в этом филиале. Так что если двоюродный брат Савицкого – законный наследник, то для чего ему тайно встречаться с банкиром в этом задрипанном офисе? Шел бы себе в банк со всеми документами и с адвокатами… ан нет. Слушай, а ты что-нибудь знаешь про этого брата? Помнишь его?

– Помню, что не было у му… – я не смогла выговорить слово «муж», – у Савицкого не было никаких братьев, ни родных, ни двоюродных. И сестер тоже не было, и вообще никакой родни. Он часто говорил, что детдомовский был. И родственников своих презирал. Когда, он говорил, отец сбежал, а мать от водки загнулась, никого не было, а как узнали, что деньги у него появились, – так поперла какая-то родня, седьмая вода на киселе. Всех подальше послал! Он и меня выбрал, потому что у меня никого нету. Мама… – Голос мой дрогнул.

Ведь почти год я считала матерью какой-то фантом, сообщения в телефоне принимала за проявление любви и заботы. Лучше об этом не думать сейчас.

– Так что мама? – спросил Карпов, но чутким ухом я уловила нотки раздражения в его голосе.

Неинтересно ему про маму, ему нужно артефакт раздобыть. Свое, в общем, задание выполнить.

Моя мать умерла, когда мне было пятнадцать лет. А ей соответственно тридцать девять.

Мы жили в большом городе в Сибири, у отца был свой бизнес, который, насколько я помню, шел хорошо. Он много работал и проводил время с такими же, как он, бизнесменами средней руки – охота, рыбалка. И, видимо, девочки.

Мама была очень недовольна, они часто скандалили, не стесняясь меня, поэтому я старалась поменьше бывать дома. Училась кое-как, родителям было не до меня. Но как-то я все же узнала, что у отца появилась постоянная любовница, а это (даже я в пятнадцать лет понимала) гораздо серьезнее девчонок из сауны.

Мама не работала и усиленно занималась своей внешностью, а к своему сорокалетию выпросила, видно, у отца большие деньги и улетела в подмосковный город в очень дорогую клинику, чтобы сделать пластику и еще много всего.

И что-то пошло не так. Не то они в клинике напортачили, не то мамин организм не выдержал такого сильного воздействия – в общем, мама умерла. Дело спустили на тормозах, у этих, в клинике, все было схвачено, впрочем, мне подробностей не сообщали.

Прошло всего несколько месяцев, и отец женился на своей любовнице, которая оказалась уж такой редкостной стервой, что поискать. Я, конечно, тоже тогда была не подарок, а отец полностью устранился.

В общем, мы кое-как продержались два года, после чего отец оплатил мне год учебы в институте и снял квартиру опять-таки на год. И сказал, чтобы я катилась в Петербург и далее сама о себе заботилась. На прощание мы разругались.

– Так что мама? – переспросил Карпов.

– Ничего. У меня нет родственников, – твердо ответила я. – Никого. И у Савицкого тоже не было никакого брата.

– Тогда…

– Но кто те люди, чьи фотографии ты мне показал? Лиса и Вовчик? Кто они такие?

– А, эти… они работают на одного такого серьезного деятеля… в свое время, больше года назад, твой муж его здорово кинул, на большие деньги. Тот, конечно, хотел отомстить, но Савицкий тут очень своевременно погиб в аварии. Но поскольку с этой аварией все как-то смутно, неясно и подозрительно, то, видно, тот тип не до конца поверил в его смерть и на всякий случай держал руку на пульсе. Очевидно, у них тоже был кто-то свой в банке, который знал, когда состоится встреча, вот они и поставили камеру у тебя в квартире. Потому что только из окна твоей кухни виден служебный вход.

«А то я не знаю, – с усмешкой подумала я, – вот обязательно этим мужчинам нужно все объяснить».

– И вот если предположить, что твой… что Савицкий вовсе не погиб в той аварии, а просто подставил вместо себя другого человека, чтобы исчезнуть… Потому что у него были серьезные проблемы – хотя бы вот с тем типом, которого он кинул… – Карпов кивнул на телефон, откуда с экрана пялился на меня Вовчик с дебильной улыбкой. – Так вот, если предположить, что он жив, просто скрывается, то тогда все сходится. Он договорился с банкиром встретиться приватно, поскольку не может идти в банк открыто.

– А почему он ждал так долго, больше года?

– Вот этого я пока не знаю… Но обязательно выясню.

Я хотела еще рассказать ему про того странного мужчину, который был в моей квартире, поскольку его видела Софья Андреевна. А потом он ехал со мной в лифте и хотел… чего он от меня хотел? Чего они все от меня хотят, что им всем надо?

Внезапно я почувствовала жуткую усталость, ноги налились свинцом, голова клонилась набок, глаза слипались.

– Ладно, – Карпов, видимо, понял и поднялся с места, – пора тебе отдохнуть.

У меня едва хватило сил дотащиться за ним до двери, чтобы закрыться на все замки и, по совету Карпова, подвесить к двери две пустые бутылки, чтобы зазвенели, если кто-то попробует проникнуть ко мне. После чего я с закрытыми глазами притащилась в комнату и рухнула на диван, не раздеваясь.

Ксеркс был взбешен – но и безутешен.

 

Разгром Бессмертных, его любимого войска, его личной охраны, выбил почву у него из-под ног. На этот раз он не был так уверен в неизбежности своей победы – и не решался возобновить атаку.

 

Пять дней персидское войско стояло на месте. Пять дней военачальники думали, как прорвать греческое сопротивление.

 

Беда персов была в том же, в чем и их сила – в грандиозных размерах их армии. Эту неисчислимую толпу нужно было каждый день кормить, а все запасы, которые персы привезли с собой, быстро таяли. И отряды фуражиров, которые персы посылали по окрестностям, возвращались ни с чем – местные жители уже отдали им все, что имели, под угрозой немедленной расправы.

 

Нужно было наступать – и победить, чтобы прорваться к нетронутым войной местам, чтобы получить в свое распоряжение запасы греков.

 

На пятую ночь один из персидских воинов, несших караульную службу на краю огромного лагеря, заметил какое-то подозрительное движение за камнями.

 

Он вскинул лук и хотел уже выстрелить, как из-за камней поднялся худой бородатый человек в запыленной одежде и крикнул на ломаном персидском:

 

–  Не стреляй, добрый человек! Я принес тебе хорошие известия! Очень хорошие известия!

 

Перс оглядел незнакомца подозрительно и на всякий случай не опустил свой лук.

 

–  Кто ты такой и что тебе нужно?

 

–  Я отвечу только твоему командиру!

 

–  Говори мне – или я пристрелю тебя, как собаку.

 

–  Воля твоя – но если твой командир узнает, что по твоей вине Царь Царей Ксеркс лишился великой победы, как ты считаешь – намного ли ты переживешь меня?

 

Часовой вызвал начальника стражи, и тот отвел подозрительного грека к командующему, родичу царя Мардонию.

 

Вельможа с любопытством оглядел грека и спросил высокомерно:

 

–  Кто ты такой и что привело тебя в наш лагерь? Если ты греческий лазутчик, твоя смерть будет страшной!

 

–  Я не лазутчик, государь! Меня зовут Эфиальт, я родом из Феспии, и я знаю горную тропу, по которой твои воины смогут зайти в тыл воинам царя Леонида.

 

–  Если ты говоришь правду – тебя ждет щедрая награда. Если ты лжешь – ты будешь казнен.

 

–  Пошли со мной несколько солдат, и ты очень быстро убедишься, что я не лгу.

 

–  Что ж, я так и сделаю. Скажи мне, Эфиальт, что заставило тебя прийти к нам? Только желание получить награду?

 

–  Нет, государь. Я ненавижу заносчивых спартанцев, которые считают себя выше всех остальных. Я слышал о могуществе Царя Царей Ксеркса и хочу присоединиться к нему. И, конечно, я хочу получить награду…

 

Когда Эфиальт, получив плату за свое предательство, вышел из роскошного шатра военачальника, к нему подошел мрачный эллин в сером дорожном плаще.

 

–  Негоже воину говорить с предателем… – произнес он сухо.

 

–  Так не говори! – усмехнулся Эфиальт. – Не я подошел к тебе. Кроме того, судя по тому, что ты в лагере Ксеркса, ты тоже изменил своему народу. Ты ведь спартанец, правда?

 

–  Не я изменил Спарте! – резко оборвал Эфиальта грек. – Это Спарта изгнала меня, своего законного царя! Но я надеюсь восстановить справедливость…

 

–  Персидским оружием?

 

–  Не тебе говорить, изменник!

 

–  Так ты, значит, спартанский изгнанник Демарат…

 

–  Он самый.

 

–  Чего же ты хочешь от такого изменника и предателя, как я?

 

–  Чего хочу я – отдельный разговор. А вот ты… ты жаден до денег. Хочешь получить награду?

 

–  Больше, чем эта? – Эфиальт встряхнул мешочек с золотом, который получил у персидского военачальника.

 

–  Может, и больше.

 

–  Ты не похож, Демарат, на богатого человека. Сперва тебе следовало бы сменить плащ…

 

–  Не твое дело, как я одет!

 

–  Ну, если ты не хочешь говорить толком, я пойду. Мне нужно потратить мою награду, а жизнь коротка.

 

–  Особенно у предателей!

 

–  И у изгнанников.

 

Эфиальт сделал вид, что уходит, но Демарат остановил его:

 

–  Подожди! Ты ведь предал эллинов не только из-за денег.

 

–  Не твое дело, спартанец.

 

–  Пусть так. Но я хочу поручить тебе одно дело, и мне кажется, что оно будет тебе по сердцу. А что до награды… когда персы помогут мне вернуть отцовскую корону, я заплачу тебе больше, чем они. Ты знаешь, что я держу свое слово.

 

–  Что же это за дело, которое ты хочешь мне доверить?

 

–  Слушай же… – и Демарат зашептал что-то на ухо Эфиальту.

 

Накануне вечером в обычной квартире в отдаленном районе города разговаривали двое мужчин. Один был тот самый мужчина с квадратным подбородком и внимательными серыми глазами, который принял такое участие в судьбе несчастной глупой Анфисы Валеевой. Она называла его Гариком, вполне возможно, что это и было его имя. А может, настоящего его имени никто не знал.

Второй мужчина хоть и был примерно одних лет с ним, но выглядел гораздо старше. Он был худой, и внимательному взгляду стало бы ясно, что похудел он недавно. И вовсе не потому, что одежда висела на нем, как на вешалке, нет, с одеждой как раз было все в порядке. Мужчина одет был скромно, но довольно дорого и прилично.

Дело было в другом. Такое чувство, что там, внутри кожи у него оставалось еще некоторое место, некоторое свободное пространство, которое было раньше заполнено. И что раньше он ходил и двигался по-другому, а сейчас никак не может привыкнуть к своему новому состоянию. И с лицом у него было не все ладно.

Обычно, если человек худеет, на лице появляются морщины. Но нет, у этого мужчины лицо было гладким. Но если приглядеться, то мимика его никак не соответствовала этому лицу. Вряд ли многочисленные знакомые и даже жена узнали бы в этом человеке Алексея Савицкого, а это был именно он.

– Ну? – спросил он низким угрожающим голосом, и его собеседник невольно вздрогнул. Голос у его шефа остался прежним.

– Ну что, нашел я этих уродов, которые обеспечивали аварию. Ту самую, год назад, – осторожно заговорил Гарик и опасливо покосился на своего шефа.

Тот как-то странно дернул головой, как будто хотел ее повернуть, а она не поворачивалась в нужную сторону. Или ему так казалось.

– Там главный их в больнице отдыхает, избили его сильно, – неторопливо продолжал Гарик, – вообще, там все у них в упадок пришло. Кризис, конкуренция… – Он хмыкнул. – Кое-кто из пацанов переметнулся к другим конторам. Но… я нашел одного такого… он спился совсем, на серьезное дело его не берут, так он в большой обиде и по пьянке мне все и выложил.

– Говори уже, не тяни! – рявкнул шеф. – Суть излагай! – и снова дернул головой и поморщился, потому что не получилось, как раньше.

Вот ведь зараза какая, никак не может привыкнуть к новому своему состоянию. И к лицу своему новому привыкнуть не может.

Гарик бросил на шефа косой взгляд и сразу же отвел глаза, чтобы тот не увидел в них некоторого злорадства.

– В общем, тогда, в прошлом сентябре, они малость не рассчитали. И она, Алла, почти нетронутой оказалась после аварии. Жива была, только по голове ей попало. И, тот тип говорит, смотрит пустыми глазами, как кукла прямо, ничего в них не отражается. И хотели они так прямо ее в машину обратно сунуть к тому трупу, да и поджечь, как договаривались, а тут главному идея в голову пришла. Они, понимаешь, с одним доктором работали по договору. Ему нужны были живые люди, но чтобы никто их не искал, и желательно здоровые. А им всё попадались или бомжи, от истощения помирающие, или же законченные алкаши, которые память потеряли. Для эксперимента, доктор говорил, это плохо, здоровые нужны, крепкие. И тут такой случай, прямо подарок. Ну, они и отвезли к нему Аллу, еще и денег срубили. Этот урод смеялся еще: два, говорит, в одном, экономия… А вместо нее в машину труп женский положили, в морге достали девку какую-то неопознанную… Шлюшка какая-то, не то прирезал клиент, не то от передоза загнулась, ее и прихватили. Как и с тобой получилось…

Тут Гарик замолчал, потому что наткнулся на взгляд Савицкого. Взгляд этот был страшен. То есть он был страшен раньше, когда черты лица были грубо вылеплены, и Савицкий в гневе сверкал глазами из-под нависших бровей, и на скулах ходили желваки.

Теперь желваков не было, и брови не нависали, лицо было гладким, все, что можно, пластический хирург подтянул. Его задача была – сделать клиента моложе и чтобы никто его не узнал. Так-то оно так, но мимика теперь была другая, а характер остался прежним. Одно другому не соответствовало, и его подчиненный, хоть и видел шефа часто, никак не мог привыкнуть к его новому облику.

– Ты их нашел, – прошипел Савицкий и скрипнул зубами, – ты их отыскал и нанял…

– Ты сам сказал, чтобы взять абсолютно посторонних людей, чтобы не было утечки… – тут же оправдался Гарик, – откуда же я мог знать, что они… что она…

– Она жива? – перебил его Савицкий. – Где она? Куда ее дел этот чертов доктор? Что он с ней сделал?

Гарик отвернулся, чтобы шеф ничего не смог прочитать по его глазам. Надо же, со стороны послушать, так можно подумать, что Савицкий волнуется о своей жене.

Что, орет, с ней сделал этот доктор? И это притом что сам он без колебаний пожертвовал собственной женой, чтобы придать достоверность той аварии, чтобы все поверили в их общую смерть. Силен… Он, Гарик, наверное, так бы не смог. Впрочем, у него нет жены. И возможностей таких у него нет.

– Она жива, ее случайно видела одна дура… – сказал он после небольшой паузы, – я с ней разобрался, чтобы круги по воде не пошли. Все сходится на докторе…

Он рассказал о машине и о ее владельце Резуне.

– Мой человек пошел искать Резуна в клинике и пропал. Просто исчез, как не было. Не отвечает на звонки, не выходит на связь.

– Какая клиника?

– Нервная, имени Шарко. А фамилия врача, которому передали Аллу, Костаки. Костаки Валерий Николаевич. Вот адрес и все телефоны этой клиники.

– Так… – сказал Савицкий, взглянув на распечатку, – в клинику мы не поедем. И звонить ему не станем, мы его дома подождем, там и поговорим… или, пожалуй, вот как сделаем…

Несмотря на усталость, спала я плохо. Сны снились какие-то тревожные и непонятные. Не то я от кого-то убегала, не то я кого-то преследовала, причем тайно, скрытно, маскируясь и ползая буквально по-пластунски. Часто я просыпалась в поту и с бешено колотящимся сердцем. В комнате было душно, но у меня не хватало сил встать, чтобы открыть форточку.

Перед глазами стояла пелена, и в пелене этой мелькали какие-то лица – вон то с грубо вылепленными чертами, которые вдруг начинали меняться, и вот уже как будто совсем другое лицо, но я отчего-то знаю, что это тот самый человек – мой муж Алексей Савицкий.

Я не успеваю спросить себя, как такое может быть, и снова засыпаю. И опять вижу сон, как меня тащат куда-то в темноте… ах да, это у меня завязаны глаза, потом меня сажают на переднее сиденье машины… да это же машина мужа, я знаю, как там пахнет… освежителем, его одеколоном, дорогой кожей сидений… и еще злобой. Его злобой.

На водительском месте кто-то сидит, но я чувствую, что это не муж. Машина куда-то едет, все быстрее и быстрее катится под откос, я волнуюсь и кричу водителю, чтобы тормозил. Но он не двигается с места, и я с ужасом замечаю, что руки его примотаны к рулю скотчем, а сам он недвижим и холоден. Он манекен, кукла?

И тут машина с размаху плюхается с крутого обрыва, и в самый последний момент я успеваю отстегнуть ремень безопасности и выпасть наружу. Что-то с размаху бьет меня по голове, и дальше наступает глубокая, бездонная тьма.

И в этой тьме меня хватают и куда-то несут, не слишком беспокоясь, удобно мне или нет. И кто-то спорит надо мной, спорит до крика. Затем грубые руки снова пихают меня в машину, только уже в другую. Меня снова куда-то везут, и вот после этого все пропадает. Изредка вклинивается в воспоминания звучный бархатный голос, который что-то говорит, говорит…

Очевидно, тогда я и стала другим человеком. Точнее, не человеком, а искусственной личностью с ложными воспоминаниями. Да, с этим доктором я еще посчитаюсь, уж это я себе обещаю!

Теперь-то я помню все, что он пытался заставить меня забыть, – свое детство, юность, помню, как училась в институте, и денег вечно не хватало, потому что отец перестал их присылать курсе на третьем. Помню, как бралась за любую работу, помню парня, с которым мы пытались жить вместе, он был уверен, что так будет экономнее – одну квартиру снимать, а не две.

Выдержали мы полгода, не больше, он дико меня раздражал. Помню нудные поиски работы, я долго не удерживалась на одном месте, потому что везде хотели платить поменьше, а работать заставляли все больше. И однажды в ту фирмочку, где я работала секретарем, приехал Савицкий. Что уж ему надо было у нас, я понятия не имею до сих пор. А также не знаю, что он во мне нашел такого особенного, что обратил внимание. И не знаю, отчего через несколько месяцев нашего знакомства он захотел на мне жениться.

Ах да, наверное, потому, что у меня нет родственников.

А их к тому времени и правда не осталось, потому что как-то под Новый год я решилась и позвонила отцу. Хотела просто поговорить с ним, денег просить у меня и в мыслях не было. Просто хотела сказать, что у меня все хорошо, жизнь вроде наладилась. Интересно, что я тогда и правда так думала.

Мобильный отца молчал, а по домашнему ответил чужой женский голос, который холодно сообщил, что отец мой умер скоропостижно больше года назад, а его вдова продала все имущество и фирму и уехала жить в теплые края. Или еще куда-то, она, хозяйка дома, не в курсе. Они купили этот дом и не поддерживают с вдовой никаких отношений, так что она просит меня больше сюда не звонить.

Трубка давно уже пищала, а я стояла, окаменев. Вот как, отец умер, а эта стерва мне даже не сообщила! Все ясно, боялась, что я буду претендовать на наследство.

Несколько дней мне было очень плохо.

В таком состоянии и застал меня Савицкий со своим предложением выйти за него замуж.

Очевидно, я и правда была не в лучшей форме, если согласилась. Я чувствовала себя ужасно одинокой, а он, по крайней мере, обещал избавить меня от материальных забот.

Когда я поняла, какой это страшный человек, было уже поздно. Уйти от него я не могла – некуда, не на что жить, а самое главное – он бы никогда меня не отпустил.

И если бы не случай, меня похоронили бы больше года назад в нашей общей с ним могиле. То есть там-то похоронен сейчас совершенно посторонний человек. А Савицкий жив. И я ему обязательно отомщу, потому что теперь я его не боюсь.

Мысли мои прервал стук в дверь.

Кто еще притащился в такую рань? Если Антонина, выгоню в шею! Это еще надо разобраться, кто из милых соседей стучал на меня доктору Костаки!

Это оказался Карпов. В дверь стучал он ногой, потому что руки были заняты пакетами с продуктами.

– Вот, – он пронес пакеты на кухню, – я тут кое-что принес. А то у тебя один кофе, и то без молока, так долго не продержишься.

Вот интересно, это не он ли съел вчера упаковку пирожков с повидлом? А говорит, что, кроме кофе, у меня ничего нету…

В пакетах были: сливки самой высокой жирности, теплый багет, булочки (опять-таки со сливками), нарезка ветчины и сыра, пачка темного сахара, упаковка яиц и еще много всего, он весь стол заставил.

Ассортимент продуктов был такой, что я сразу поняла, что был он всего только у Катерины. Поленился, значит, далеко идти в супермаркет, взял что есть. Ну ладно, и на том спасибо.

Пока я принимала душ, Карпов жарил омлет с ветчиной. Пережарил и пересолил, но я сказала, что очень вкусно. Мужчин надо хвалить, иначе они станут обижаться, вспоминать все твои прегрешения, и дело закончится скандалом.

Осознав эту мысль, я перестала жевать, потому что омлет встал в горле. Вот с какого перепуга я не хочу портить отношения с Карповым? Кто он мне: сват, брат или двоюродный дядя из Урюпинска? Или, может быть, я имею на него виды?

Да ладно, нужен он мне как собаке пятая нога. То есть так-то он мужчина видный, и я даже вспомнила, что раньше поглядывала на него с интересом. Только потом перестала, потому что посчитала его женоненавистником. Но я ошибалась, к женщинам он относится нормально. Только его ничего не интересует, кроме его работы. И продукты он принес не из заботы, а чтобы меня задобрить. Нужно ему от меня что-то. И я примерно представляю, что именно.

От жирных сливок к кофе я отказалась, и вообще выпила чаю. Не помню, говорила ли я, что кофе меня успокаивает, а чай, наоборот, бодрит.

– Ну? – спросила я, отставив чашку. – Что ты собираешься теперь делать?

– Понимаешь… – Он замялся и отвел глаза.

Вот эти мужчины, никогда не скажут прямо!

– Ты не могла бы… – Карпов вздохнул, – в общем, нужно идти в банк. Раз ты жива… то есть я хотел сказать, что у жены Савицкого есть доступ к ячейке… и если ты… Ты не думай, – заторопился он, видя, что я нахмурилась, – я с тобой пойду!

Еще бы он не пошел. Разумеется, я сообразила, что нужно идти в банк. Но нужно ли это мне?

Нужно, тотчас поняла я, таким образом я смогу отомстить Савицкому.

– Ну, если ты считаешь, что это возможно… конечно, я готова тебе помочь…

Я сказала эти слова с придыханием, и Карпов тотчас отреагировал как надо. Он взял меня за руку, а я поскорее опустила глаза, чтобы он не понял, что, конечно, ему помогу, но и для себя тоже постараюсь.

Прежде чем отправиться в банк, я еще раз сравнила свою внешность с фотографиями Аллы Савицкой и нанесла последние штрихи, чтобы подчеркнуть свое сходство с ней, то есть с самой собой, до того, как доктор Костаки слепил из меня нового человека.

Мы припарковали машину перед главным входом в «Гамма-банк», поднялись по мраморному крыльцу и вошли в просторный холл. К нам подошла девушка-менеджер в униформе фирменного фиолетового цвета, спросила о цели нашего посещения.

Карпов проговорил спокойным и уверенным тоном:

– Я хочу получить доступ к своей ячейке в хранилище.

Девушка кивнула и вызвала другого сотрудника – ответственного за депозитные ячейки.

Карпов протянул ему свой паспорт и назвал номер ячейки, которую забронировал накануне. Надо же, оказывается, он был так уверен, что я стану ему помогать…

– Девушка со мной, – проговорил он в ответ на безмолвный вопрос сотрудника.

Служащий банка проводил нас к хранилищу и передал другому человеку – мрачному субъекту лет сорока с пронзительным, недоверчивым взглядом. Тот открыл массивную металлическую дверь, провел нас в маленькое помещение, внутри которого на простом столе стоял включенный компьютер с экраном необычной формы. Напротив стола с компьютером была еще одна закрытая металлическая дверь.

– Номер ячейки!

Карпов назвал ему номер – но уже не своей ячейки, а ячейки Савицкого. Видно, узнал этот номер от своего человека в банке.

Служащий набрал этот номер на клавиатуре компьютера и повернулся к Карпову:

– Вас нет в числе людей, имеющих доступ к этой ячейке!

– Это не я, это она владелица ячейки. – Карпов отступил в сторону, пропустив меня к монитору.

– Алла Константиновна Савицкая? Все верно! Вы имеете доступ!

А я-то думала, зачем он меня привел!

– Приложите руку сюда!

Я послушно потянулась к экрану.

Честно говоря, мне было очень страшно – вдруг ничего не получится? Вдруг система не признает меня? Что тогда будет? Нас с Карповым просто с позором выгонят из банка – или передадут службе безопасности, а та вызовет полицию?

Я взглянула на Карпова. Он встретил мой взгляд спокойным и уверенным взглядом – мол, все хорошо, держись, я с тобой!

Я невольно позавидовала его спокойствию, взяла себя в руки, приложила ладонь к экрану. Монитор мигнул – и на нем появилась красная надпись:

«Клиент не идентифицирован».

Я похолодела. События развивались по самому пессимистическому сценарию. Сейчас нас арестуют…

– Еще раз, пожалуйста! – сухо проговорил служащий и протянул мне салфетку. – Протрите ладонь!

Я сглотнула, взяла у него салфетку и тщательно протерла руку. Затем снова приложила ее к экрану. Только бы получилось… только бы получилось…

Монитор снова мигнул – и на этот раз на нем загорелась зеленая надпись: «Клиент идентифицирован».

– Вот все время так… – пробормотал служащий. – С первого раза редко у кого срабатывает… очень уж чувствительная система…

В то же мгновение раздалось негромкое гудение, и вторая дверь открылась. За ней было просторное, неярко освещенное помещение, все стены которого занимали многочисленные ячейки. Вот оно, само хранилище…

Служащий провел нас внутрь, подвел к нужной ячейке, вставил в скважину свой ключ и повернул его.

Передняя стенка ячейки немного выдвинулась вперед, открыв небольшой сенсорный экран.

– Теперь приложите сюда большой палец правой руки! – проговорил служащий, повернувшись ко мне.

Я приложила палец – и стальной ящик до половины выдвинулся из стены. Служащий вытащил его до конца и поставил на металлический стол.

– Чтобы открыть ячейку, еще раз приложите к экрану большой палец. Не буду вам мешать!

Он вышел из хранилища, оставив нас наедине с металлическим ящиком.

Я снова взглянула на Карпова. Как ни странно, теперь, когда мы были близки к цели, на его лице проступило беспокойство.

– В чем дело? – тихо спросила я. – Что-то не так? Тебя что-то тревожит?

– Ящик слишком маленький для того, что я ищу… но других вариантов нет. Открывай его.

Я приложила палец к экрану. Внутри ящика что-то щелкнуло, и крышка откинулась.

В первое мгновение мне показалось, что в ящике сидит какое-то насекомое – многоногое, с крошечными красными глазками и угрожающе приподнятыми клешнями…

Я испуганно отшатнулась от ящика – мне показалось, что это отвратительное создание сейчас вцепится клешнями в мою руку. В то же время я вспомнила, что совсем недавно где-то уже видела такое многоногое существо…

Я моргнула, пригляделась – и поняла, что в ящике находится вовсе не насекомое, а странный металлический предмет с несколькими стальными ножками и фигурной ручкой, которую я приняла за угрожающе приподнятые клешни.

Карпов запустил руку в ящик и, вынув оттуда этот странный предмет, повернул его к свету, чтобы разглядеть со всех сторон.

– Ну и что это такое? – спросила я. – Стоило проникать в банк из-за этой странной игрушки?

– Честно говоря, я надеялся найти здесь совсем другое. Но когда увидел размеры ячейки – понял, что в ней не поместится артефакт, который я ищу. Но это, насколько я понимаю, ключ…

– Ключ? – удивленно переспросила я, приглядываясь к странной находке. – Но это совсем не похоже на ключ!

– Ключи, как и замки, бывают разные. Сейчас чаще всего встречаются либо «английские» ключи, для простых замков рычажного типа, где штифты выстроены по высоте, либо крестовые ключи – с цилиндрами, где штифты расположены по кругу, есть еще «финские», или дисковые, ключи, есть сувальдные ключи – их еще называют «ключ-бабочка», из-за характерной двусторонней формы, есть помповые ключи, представляющие собой пластинку с горизонтальными прорезями, перфорированные ключи с лунками определенной глубины, интерактивные ключи, магнитные, электронные…

– Ну, ты мне целую лекцию собрался читать? По-моему, не самый подходящий момент…

– Извини, я увлекся. Это все – современные ключи, навороченные, а в прошлом были в основном распространены самые простые ключи – их еще называют «буратино», с простым плоским язычком. Такой ключ, конечно, ненадежен, поэтому некоторые мастера и тогда придумывали более сложные конструкции, и на арабском востоке изобрели так называемый «ключ-скорпион». Вот именно такой ключ мы нашли в этой ячейке. У него несколько лапок определенной длины, а в замке – несколько отверстий. Если вставить лапки ключа в эти отверстия в нужном порядке и повернуть – замок откроется. Знать бы только, где этот замок!

– Вот именно, – мрачно согласилась я. – Мы с тобой оказались в положении того самого Буратино – у нас есть золотой ключик, но мы не знаем, какую дверь он должен открыть!

– Ну что ж, если ты помнишь, Буратино много раз видел эту дверь, только не сразу догадался, что это она! Может быть, мы тоже просто не знаем, с чем имеем дело…

– Что ты хочешь сказать?

И тут в моей памяти снова промелькнуло воспоминание – я где-то уже видела многоножку, похожую на этот ключ…

Я почти уже вспомнила, где видела ее, но тут Карпов сбил меня с мысли, проговорив:

– Все, забираем ключ и уходим отсюда. Не нужно вызывать подозрения у служащих банка.

Тут я с ним была полностью согласна.

Он спрятал ключ в карман и нажал на кнопку вызова.

Служитель тут же пришел, поставил ящик на место и проводил нас к выходу из хранилища.

Мы сели в его машину и поехали домой.

Пока мы были в банке, на улицах образовались пробки, и Карпов поехал в объезд. Свернув в очередной переулок, он оказался на хорошо знакомой нам обоим улице – рядом с неврологической клиникой имени доктора Шарко.

И тут я схватила его за руку.

– В чем дело? – Карпов удивленно покосился на меня. – Никогда не хватай водителя за руку…

– Я вспомнила! Вспомнила!

– Что ты такое вспомнила?

– Вспомнила, где видела насекомое, похожее на этот скорпионовый ключ! На задней двери этой клиники!

– Черт! – Карпов ударил по тормозам.

Сзади послышался резкий возмущенный сигнал машины, которая чуть в нас не врезалась.

Карпов подрулил к тротуару и заглушил мотор.

– Черт! – повторил он. – Как же я это не вспомнил? Я ведь тоже видел рисунок на двери!

Мы дождались, когда чья-то машина выезжала в ворота, и проскользнули на территорию клиники, прокрались вдоль дома и подошли к задней двери.

Память меня не подвела – на этой двери действительно было нарисовано странное насекомое с грозно поднятыми клешнями.

Мы переглянулись. Карпов достал из кармана какую-то хитро изогнутую железку, вставил ее в замочную скважину, немного повернул, и дверь открылась.

Мы оказались внутри клиники.

– Ну и что дальше? – Я с надеждой взглянула на него.

До сих пор Карпов, казалось, знал, что делает, но сейчас он выглядел таким же неуверенным, как я.

– Ну, вряд ли то, что мы ищем, расположено в надводной части этого «айсберга», то есть на первом или втором этаже клиники. Наверняка главные их секреты спрятаны под землей…

– Значит, нам нужно спуститься на лифте!

Мы тихонько пробрались по коридору к лифту, к счастью, никого по дороге не встретив. Вообще в этой части клиники царила подозрительная тишина. А вот интересно, нашли уже они двух санитаров? Наверное, нашли. Одного-то я прилично успокоила, ну, тут больница, на месте помогут…

Карпов нажал кнопку вызова, кабина подъехала, двери открылись. Кабина была пуста, стало быть, санитаров нашли.

Карпов уставился на панель с кнопками.

– Знать бы, на что нажимать…

Он потер переносицу и вдруг решительно потянулся к панели.

– Что, догадался?

– Может быть… если исходить из того, что в банке хранился ключ-скорпион, то скорпион играет в этом деле важную роль, а число скорпиона – пять.

– Пять? Почему именно пять?

– Потому что скорпион – самый мистический, самый загадочный знак зодиака, и его символ – пентаграмма. Значит, нам нужно попасть на пятый подземный этаж. Это, конечно, только гипотеза, но ничего лучше у нас все равно нет.

И он вставил ключ и пять раз подряд нажал на кнопку.

Кабина заскользила вниз.

На этот раз мы ехали намного дольше, чем прежде. Мне не хотелось думать, что ждет нас в глубине. Честно говоря, мне было страшно – но я старалась не показать свой страх Карпову.

Наконец кабина остановилась, и двери лифта раздвинулись. Мы вышли в коридор.

Этот коридор был гораздо уже тех, в которых мне уже пришлось побывать, и более скудно освещен. Самое же главное – если в коридорах верхних этажей было множество дверей, здесь не было ни одной двери, гладкие бетонные стены уходили в темноту. Скорее, это был даже не коридор, а тоннель.

– Ну что ж, пойдем… – проговорил Карпов, и в его голосе я впервые услышала неуверенность.

Мы пошли вперед по бетонному коридору. Дальний его конец терялся в темноте. Бетонные стены и низкий потолок создавали ощущение мрачной безысходности. Мы шли и шли, но по-прежнему в стенах не было ни дверей, ни каких-то проходов.

Так мы шли десять минут… пятнадцать… двадцать… по-прежнему никаких дверей.

Когда я почти уверилась, что коридор никуда нас не приведет, впереди показалась глухая бетонная стена. Коридор закончился.

– Ну и что теперь? – проговорила я неуверенным голосом. – Похоже, мы вытянули пустой номер… пойдем назад?

Мне хотелось скорее уйти отсюда, из этого мрачного, безысходного подземелья.

– Нет, не может быть… раз сюда спускается лифт, значит, здесь находится что-то важное…

Он сделал еще несколько шагов и проговорил:

– Смотри, там что-то есть!

Я хотела возразить, хотела сказать Карпову, что не вижу впереди ничего, кроме глухой бетонной стены, в которую упирается тоннель – и вдруг поняла, на что он смотрит.

Впереди действительно была стена – но перед самой этой стеной в полу коридора был круглый люк, закрытый массивной металлической крышкой.

Карпов подошел к этому люку, осмотрел его.

В крышку было вделано стальное кольцо, вроде ручки. Карпов ухватился за это кольцо, потянул его.

Крышка была тяжелая, я увидела, как у него от напряжения вздулись жилы на шее – но в конце концов крышка с глухим скрипом поднялась. Люк открылся.

Я заглянула внутрь.

Под крышкой люка оказался темный колодец. Он был неглубоким – может быть, метра полтора или чуть больше, и очень темным. Я с трудом разглядела его дно, но что-то в нем было странное. Мне показалось, что дно колодца чуть заметно шевелится, как сухая осенняя трава шевелится под ветром.

– Что это? – проговорила я едва слышно.

Карпов вместо ответа достал из кармана мобильный телефон, включил в нем режим фонарика и направил узкий луч голубоватого света на дно колодца.

Я едва сдержала крик ужаса и вцепилась в локоть своего спутника.

Дно колодца действительно шевелилось.

Оно было покрыто десятками, а может быть, и сотнями скорпионов, огромных мохнатых пауков и других отвратительных и наверняка ядовитых многоногих созданий. Вся эта живая масса непрерывно шевелилась, двигалась, колыхалась. В этом страшном мирке то и дело вспыхивали короткие жестокие схватки, заканчивающиеся чьей-то смертью и пожиранием.

– Что это? – прошептала я, не выпуская локоть Карпова. – Зачем это здесь?

Он молчал, медленно перемещая голубоватый луч фонаря и вглядываясь в колодец.

Я взглянула на его лицо. В глазах его был страх – но в то же время странное восхищение. В самом деле, то, что происходило на дне колодца, по-своему завораживало. В этом бесконечном сражении была какая-то первобытная подлинность. Этими существами владел древний, непреложный закон – убить или быть убитым.

– Пойдем отсюда! – прошептала я и потянула Карпова от колодца, боясь, что страшное зрелище затянет его, как воронка водоворота затягивает неопытного пловца.

– Нет. Не зря же мы сюда пришли. Мы не можем вернуться, когда уже так близки к цели.

– Но что это…

– Сама подумай! Зачем кому-то понадобилось принести сюда все это многоногое воинство?

– Зачем?

– Чтобы отпугнуть того, кто сюда попадет! Подумай, ведь этот террариум нужно время от времени пополнять – эти твари убивают друг друга, просто умирают, и через какое-то время здесь была бы только груда дохлых пауков и скорпионов. Но здесь множество живых созданий – значит, кто-то за ними присматривает, кормит их, выбрасывает мертвых и приносит новых. А это значит – мы пришли именно туда, куда хотели! Эти твари – дополнительный уровень безопасности перед тайником! Нам нужно его пройти!

– Неужели ты хочешь спуститься в этот колодец? Но они ядовиты! Ты тут же погибнешь!

– Нет, наверняка это препятствие можно как-то преодолеть… ведь тот, кто создал это подземное хранилище, должен был сам в него попадать! Должен быть какой-то выход…

Он продолжил осматривать стенки колодца, водя по ним голубоватым лучом фонарика.

Приглядевшись, я увидела в одной из стенок круглую, покрытую налетом ржавчины дверцу. Именно на эту дверцу Карпов смотрел с интересом.

– Это должно быть тут! – проговорил он взволнованно.

– Но как туда попасть?

И тут Карпов снова направил луч фонаря на живую, страшную, шевелящуюся массу, покрывающую дно колодца.

Там, посредине этой колышущейся ядовитой массы, виднелся какой-то удлиненный металлический предмет. Металлический, тускло отсвечивающий цилиндр с круглым вентилем на конце.

Карпов повернулся ко мне, протянул мне свой телефон:

– Свети туда, на этот баллон!

– Что ты собираешься делать? – спросила я испуганно.

– Свети на баллон! – повторил он раздраженно. – Имей в виду – от того, как ты будешь светить, зависит моя жизнь!

– Ты с ума сошел!

– Свети! – Он лег на пол, подполз к самому краю люка, перегнулся через него.

Мне ничего не оставалось, как подчиниться. Я села рядом с ним на корточки и направила луч на металлический цилиндр. Карпов свесился вниз и протянул руку к вентилю.

Многоногие создания на дне колодца пришли в еще большее возбуждение. Может быть, на них так подействовал яркий свет фонаря, а может, запах человека напомнил им того, кто приносил им корм, во всяком случае, десятки пауков и скорпионов поползли к нему, отталкивая друг друга. Огромный черный скорпион опередил всех других, он уже подползал к вентилю.

Я вздрогнула от ужаса, и луч света немного сместился.

– Свети! – рявкнул Карпов.

Я торопливо сдвинула телефон, направив луч на вентиль. Карпов ухватился за него, напрягся, попытался повернуть. Вентиль не поддавался его усилиям.

Черный скорпион подполз совсем близко, поднял над головой суставчатый хвост, заканчивающийся смертоносным жалом.

Я закусила губу, стараясь, чтобы мои руки не дрожали. Карпов напрягся, и наконец вентиль со скрипом повернулся.

Из горловины баллона вырвалась струя белого пара. Даже на расстоянии я почувствовала излучаемый этим паром космический холод. Черный скорпион ударил хвостом. Карпов в последний момент отдернул руку. Белый пар окутал скорпиона – и тот внезапно раскололся на сотню кусков.

Карпов подтянулся, немного отполз от края люка, но не отводил от него взгляда. Я тоже смотрела вниз, как завороженная.

Белое облако покрыло дно колодца, и вся беснующаяся, шевелящаяся масса, только что покрывавшая это дно живым ковром, замерла, как будто ее заколдовали.

– Что это? – прошептала я в изумлении.

– Жидкий азот! Его температура всего на несколько градусов выше абсолютного нуля. Он заморозил всех этих гадов! Теперь нам нужно подождать несколько минут, пока температура повысится, и можно спуститься в колодец.

Скоро белое облачко осело. Дно колодца покрылось тонким слоем сверкающего инея. Больше ничто там не шевелилось, не боролось, не пожирало друг друга – теперь там были только сверкающие льдинки, осколки пауков и насекомых.

– Ну все, можно спускаться! – проговорил Карпов.

Он спустил ноги в колодец и спрыгнул на дно.

Я с опаской последовала за ним. Под ногами у меня с жалобным звоном раскалывались сотни замороженных созданий. Даже сквозь подошвы я чувствовала страшный холод.

Я вспомнила любимую детскую книжку «Снежную королеву».

– И что дальше?

Карпов разглядывал заржавленную дверцу, вделанную в стенку колодца.

– Думаешь, это здесь?

– Наверняка. Иначе на пути к этой дверце не было бы таких препятствий.

Внимательно приглядевшись к крышке, он нашел вделанное в нее кольцо – такое же, как на люке, который закрывал колодец. Подцепил это кольцо, потянул…

На этот раз дело пошло легче, чем с первым люком. Крышка откинулась, за ней обнаружился очередной темный туннель. Карпов посветил в этот туннель фонариком телефона и тут же полез внутрь.

Через полминуты из туннеля донесся его голос:

– Полезай сюда! Туннель короткий!

Я влезла в туннель, проползла несколько метров.

Дальше туннель закончился, я вылезла в темноту. Передо мной стоял Карпов, он освещал стену лучом фонарика. Скоро он нашел выключатель, щелкнул – и над головой у меня вспыхнула лампа.

Мы оказались в очередном коридоре, который уходил в глубину метров на двадцать. Под потолком было несколько ламп, освещавших этот коридор. Справа от нас у стены стоял металлический шкаф. Карпов повозился с замком и открыл его дверцу.

Внутри шкафа было несколько полок, разделенных на секции, как в картотеке. Над каждой секцией были проставлены буквы: А-В, Г-Е, Ж-И…

На полках под этими буквами стояли многочисленные коробки.

Я наугад взяла одну коробку, открыла ее.

Внутри находилось несколько компьютерных дисков, на внутренней стороне коробки было напечатано:

«В.Н. Костаки.Эксперимент „Мнемозина“»

Ниже был список фамилий – наверняка тех людей, над которыми «добрый доктор» проводил свои опыты.

Где-то здесь должна быть и моя фамилия…

– Это не то, что мы ищем! – проговорил у меня за спиной Карпов.

– Ну да, не то, что ты ищешь, – уточнила я. – Это архив нашего доктора. Судя по тому, как тщательно он его прячет, в этом шкафу очень много интересного.

– Но у нас нет времени заниматься этим! Пойдем дальше!

– Хорошо!

Однако прежде чем закрыть шкаф, я вытащила из него коробку, где хранились материалы на букву «С».

Карпов уже шел вперед.

Я догнала его.

Коридор был довольно короткий, скоро мы дошли до его конца. Здесь в стене была очередная круглая крышка, покрытая густым слоем ржавчины.

– Сколько можно! – простонала я. – Мы как будто попали в компьютерную игру! Туннели, коридоры, которым нет конца, заржавленные крышки люков…

– Конец должен быть близко! – ответил мне Карпов.

Он достал из кармана платок и потер середину крышки.

– Кажется, тут что-то есть…

Я взглянула на крышку через его плечо и увидела в самой середине несколько проступающих сквозь ржавчину отверстий.

– Не зря же мы ходили в банк! – проговорил Карпов, отвечая на мой невысказанный вопрос. – У нас есть ключ, а вот и дверца, которую этот ключ должен открыть.

Он достал из кармана тот странный ключ, похожий на металлического скорпиона, ключ, который мы нашли в банковской ячейке, приложил его к середине дверцы – и ножки скорпиона с глухим звуком вошли в отверстия.

– Что и требовалось доказать! – проговорил Карпов и осторожно повернул ключ.

Дверца повернулась вместе с ключом и в ту же секунду откинулась, открыв перед нами темное углубление, в конце которого была еще одна круглая крышка, покрытая толстым слоем ржавчины.

– Но у нас нет еще одного ключа! – проговорила я разочарованно.

– Может быть, он и не понадобится!

Карпов ухватился за края крышки и повернул ее. Крышка издала громкий скрип и открылась. Карпов распахнул ее и направил внутрь луч фонаря.

За крышкой было небольшое пространство с матовыми металлическими стенками, что-то вроде внутренности большого сейфа. Карпов осветил фонариком все углы этого сейфа, залез в него чуть не до пояса и замолчал.

– Черт, мы опоздали… – проговорил он после затянувшейся паузы. – Кто-то уже побывал здесь раньше нас…

Я тоже заглянула в подземный сейф и убедилась, что он совершенно пуст.

– Ну, хоть теперь-то ты можешь сказать мне, что ты надеялся здесь найти? Что ты искал? Кажется, я имею право узнать, из-за чего рисковала своей жизнью?

– Это гоплон, – ответил Карпов с тяжелым вздохом.

– Что?! – переспросила я удивленно. – Гоп… что?

– Гоплон, – повторил Карпов. – Так называли древние греки свои щиты. По этому слову греческие латники, тяжеловооруженные воины назывались гоплитами, то есть щитоносцами.

– И что – этот твой гоп… этот щит такой ценный?

– Ну… в общем, да. Мало того что он очень древний – ему самое малое две с половиной тысячи лет, но он к тому же связан с очень важным и известным историческим событием. Надеюсь, ты слышала о Фермопильском сражении?

– Ну да, – ответила я не очень уверенно. – Был такой фильм «Триста спартанцев»… там триста человек остановили огромную армию персов… чуть не миллион…

– Ну, все почти правильно. Хотя они эту армию не остановили, но задержали надолго. И дали возможность остальным грекам подготовиться к войне. И при этом погибли все до одного. А ты знаешь, кто командовал этим знаменитым отрядом?

– Ну… не уверена…

– Спартанский царь Леонид.

– Ах, ну да, точно! Как же я забыла… это ведь даже в школе, кажется, проходили…

Я не стала напоминать ему, что до недавнего времени не помнила толком большую часть своей собственной жизни, куда уж мне вспоминать события из истории Древнего мира.

– Так вот, тот щит, который я ищу, по легенде, принадлежал этому спартанскому царю. Но мало того – уже во времена царя Леонида этот щит был древним и легендарным, Леонид получил его от своих предков, а те – от самого Геракла.

– Ну уж! Разве Геракл был на самом деле? Это же мифологический герой…

– Разумеется, это легенда, но этой легенде две с половиной тысячи лет. Значит, в любом случае уже во время Фермопильской битвы этот щит был уже очень старый.

– И что – он дорого стоит?

– Ну, вообще говоря, он бесценный, потому что второго такого нет нигде в мире. Но да, за него многие люди готовы отдать миллионы. Многие миллионы.

– Миллионы? – повторила я с уважением.

– Миллионы долларов. Но тот человек, на которого я работаю, ценит гоплон Леонида особенно высоко, потому что считает спартанского царя своим предком.

– И что – это правда его предок?

– Ну, я не специалист по родословным, но мой заказчик, греческий миллиардер, действительно происходит из очень древнего рода. И этот щит для него – не просто исторический артефакт, а семейная, родовая реликвия. Поэтому, когда щит у него похитили, он и обратился ко мне, чтобы возвратить его…

– Похитили? Ничего не понимаю!

– Да, он уже владел щитом Леонида, но потом кто-то проник в его особняк на острове Корфу и выкрал щит. С тех пор я охочусь за ним. И получил достоверные сведения, что щит находится здесь, в этом городе. А потом – что его купил у похитителя Савицкий… вложил в этот щит все, что имел…

– Зачем он ему понадобился?

– Ну, это сложный вопрос. Возможно, он знал, что за ним охотятся, и хотел скрыться, а перед этим вложил все свои деньги в один очень ценный предмет… И купил, небось, его не так дорого, как он стоит… Но сейчас у нас нет времени это обсуждать.

– Да, пойдем уже отсюда, а то здесь как-то неуютно…

Карпов пошел к выходу.

Я развернулась, чтобы пойти за ним, и задела плечом за круглую заржавленную крышку пустого сейфа.

– Черт, грязь какая! – пробормотала я вполголоса. – У тебя нет какой-нибудь тряпки, чтобы ее стереть?

Карпов протянул мне платок. Я стерла ржавчину с плеча и удивленно взглянула на платок, а потом – на крышку сейфа.

Как-то уж больно легко отошла ржавчина. А в том месте, где я задела плечом за ржавый металл, под ржавчиной проступила тускло-золотистая поверхность.

Тут у меня мелькнула еще одна мысль. Почему внутри сейф совершенно чист, а его дверца покрыта таким густым слоем ржавчины? А что, если…

– Скажи, а как он выглядит, этот твой гоплон? – проговорила я неуверенно.

– Как выглядит? Круглый бронзовый щит, с внешней стороны немного выпуклый…

– А какого он размера?

Карпов развел руки чуть больше, чем на метр:

– Примерно такой.

– Как вот эта крышка? – Я показала ему на заржавленную крышку пустого сейфа.

– Да… примерно… – протянул Карпов, и на его лице появилось удивленное и недоверчивое выражение.

А я принялась оттирать крышку от ржавчины.

Платок быстро пришел в негодность, и я в нетерпении принялась тереть крышку рукавом. Карпов шагнул обратно и тоже принялся очищать эту крышку.

Через несколько минут перед нами предстал выпуклый бронзовый диск, в центре которого проступил поблекший от времени, но еще вполне различимый рисунок – огромное многоногое насекомое с агрессивно поднятыми клешнями.

– Это он? – спросила я Карпова, чуть отступив в сторону и любуясь результатом нашего труда.

– Он… – выдохнул Карпов, восхищенно глядя на щит, – вот, видишь, на нем изображена фаланга…

– А я думала, это скорпион.

– Нет, это фаланга, она тоже ядовита и очень опасна. Именно она дала название греческому боевому построению.

Карпов замолчал и повернулся ко мне:

– Как… как ты догадалась?

– Ржавчина… слишком легко она отошла. Я как-то на работе испачкала куртку ржавчиной, так никакими силами было ее не оттереть, а тут пару раз провела платком – и все чисто…

– Да, гениальная идея! Сейф пуст, но щит – это его крышка… он спрятан на самом видном месте…

– Ну все, теперь ты доволен? Пойдем уже отсюда! – Я зябко поежилась.

– Да, конечно… – Карпов осторожно отвинтил зажимы, которые удерживали щит на месте, вскинул щит на плечо, и мы пошли обратно по коридору.

Пять дней и пять ночей тишина царила в Фермопильском ущелье.

 

Греческие воины залечивали свои раны, чинили оружие и занимались гимнастическими упражнениями. Они знали, что тишина обманчива, и рано или поздно персы снова обрушат на них мощь своей армии.

 

Леонид постоянно проверял караулы и посылал лазутчиков к персидскому лагерю, чтобы выведать намерения Ксеркса.

 

На шестую ночь дежуривший у южного края стены воин из Платеи услышал шорох в кустах.

 

–  Кто там? – крикнул платеец в темноту. – Если ты эллин, назови сегодняшний пароль!

 

Никто не отозвался.

 

Грек подошел к кустам, но никого там не заметил. Он решил, что в кустах прокрался какой-то зверь.

 

Немного позже спартанец, сидевший рядом с догорающим костром, заметил мелькнувшую в темноте быструю тень. Он подумал, что кто-то из молодых воинов уходил к девушке в соседнюю деревню и сейчас вернулся в лагерь.

 

Однако тень скользнула к шатру царя Леонида. Спартанец встал, подошел к шатру и спросил дозорного, не заметил ли тот чего – но дозорный ничего не видел.

 

А наутро примчался дозорный и сообщил Леониду, что предатель показал персам тайную тропу через горный проход Анопея. Персы уже идут по этой тропе. Охраняющие ее фокейские гоплиты отступили, и скоро большой персидский отряд выйдет в тыл греческому войску.

 

Леонид созвал всех воинов – и спартанцев, и их союзников – и объявил:

 

–  Эллины, вы славно сражались, велика и достойна хвалы ваша доблесть. Но предательство одного человека погубило плоды доблести тысяч. Предатель указал персам горный проход Анопея, и большой персидский отряд скоро ударит нам в тыл. Мы будем окружены и обречены на поражение. Воины Греции! Коринфяне и орхоменцы, феспийцы и фокейцы, микенцы и фиванцы, локры и тегейцы! Негоже, если тысячи доблестных воинов падут напрасно, своей чистой кровью заплатив за предательство одного негодяя, недостойного зваться эллином! Ваши мечи и копья еще понадобятся Элладе! Возвращайтесь в свои города, призовите своих сограждан к оружию! Война не будет закончена, пока персы не покинут нашу землю – живыми или мертвыми! Мы же, спартанцы, останемся здесь, в Фермопилах, чтобы доблестно умереть на этой земле. Не в наших правилах отступать. Мы будем сражаться до последнего и дадим вам время уйти, не опасаясь вражеского преследования.

 

Многие воины из числа союзников Спарты не желали уходить, боясь прослыть трусами, но Леонид заверил их, что они доказали свою храбрость в бою и уходят лишь для того, чтобы продолжить борьбу, чтобы убедить своих сограждан забыть разногласия и междоусобицы, соединить свои силы и единым фронтом выступить против персов. А также потому, что таков его приказ.

 

Гробовым молчанием встретили союзники слова Леонида, но все же разбились на небольшие отряды и стали поспешно собираться в путь. Лишь феспийцы категорически отказались уходить – их родной город лежал ближе остальных, и первым должен был пасть после победы персов.

 

Леонид поблагодарил их и приказал всем, кто остается, отдохнуть и подкрепиться.

 

–  Давайте завтракать, воины! – сказал он. – Ужинать мы сегодня будем в царстве мертвых!

 

Он умылся и велел подать еду, но прежде приказал илоту-оруженосцу принести из шатра его оружие.

 

Через несколько минут илот прибежал. На нем не было лица.

 

–  Владыка! – воскликнул он, в растерянности остановившись перед царем. – Он пропал!

 

–  О чем ты говоришь?

 

–  Твой гоплон… твой щит… он пропал! Вчера я почистил его и вместе с мечом положил в ларь, но сейчас его там нет!

 

–  Ты уверен? Может быть, ты положил его в другое место? – Лицо Леонида побледнело.

 

–  Да, владыка! Я обыскал весь шатер, но щита нигде нет… это моя вина, можешь казнить меня, но твой щит пропал бесследно!

 

–  Я не стану тебя наказывать. Ты верно служил мне много лет, и сегодня твоя служба закончится. Но то, что именно сегодня пропал этот священный щит, доставшийся мне от предков, а им – от великого Геракла, это – скверное предзнаменование. Боги отвернулись от меня и лишили меня последней надежды. Сегодня – мой последний день, и его заката я не увижу. Что ж, принеси мне запасной щит и приготовь доспехи – я буду готовиться к своей последней битве!

 

Спартанцы закончили приготовления, и Леонид велел протрубить построение к бою.

 

Маленький отряд выстроился перед стеной.

 

Леонид, как и прежде, встал на правом фланге, феспийцы заняли левый фланг. Казалось, само время застыло.

 

И тут в дальнем конце ущелья послышались дикие звуки труб и ритмичный бой барабанов.

 

Среди клубов пыли показались передовые отряды персов.

 

Леонид отдал приказ – и греческая фаланга быстрым маршем двинулась навстречу огромному персидскому войску.

 

Два воинства неотвратимо сближались, и хотя персы видели, что греков осталось совсем немного, они помнили сокрушительную, сверхчеловеческую силу спартанских воинов, сеявших смерть среди персидских рядов в прежних сражениях, – и страх закрадывался в их сердца. Если бы не бичи, которыми их гнали вперед офицеры, персы повернули бы вспять, отступили бы перед надвигающейся фалангой Леонида.

 

Два строя столкнулись, замелькали мечи, полилась кровь.

 

Как и прежде, греки несли смерть, пробиваясь сквозь многочисленное и свежее персидское войско, прорубая в нем просеку, как в молодом лесу. Все вокруг было усеяно трупами персов. Но греков было мало, во много раз меньше, чем противников, они были утомлены и изранены, и не было свежих воинов, которые могли бы сменить их.

 

Сражаясь плечом к плечу с другими воинами, Леонид сожалел только о том, что при нем нет его родового щита, по легенде принадлежавшего самому Гераклу. С ним он чувствовал бы себя непобедимым.

 

Персы начали окружать фалангу – и тогда Леонид скомандовал отступление.

 

Закинув щиты за спину, греки отбежали к стене.

 

Персы, оглушенные страшным ударом фаланги, не решились преследовать ее. Они помнили, как спартанцы ложным отступлением обманули персидское войско и напали на него, внезапно развернувшись. И на этот раз греки, едва дойдя до стены, снова развернули строй и бросились в атаку, словно обретя второе дыхание.

 

Так повторялось несколько раз – как только фаланге Леонида грозило окружение, она отступала к стене, а потом снова бросалась в бой. Персы не могли ничего противопоставить быстрым маневрам спартанцев, но греки постепенно выдыхались.

 

Ксеркс следил за сражением с ближнего холма, и сердце его переполнялось гневом и страхом. Он не мог понять, как такой маленький отряд может сражаться с его огромным войском. И в душе его впервые зародилось сомнение в том, что он сможет победить этих свободолюбивых людей.

 

Впрочем, вправду ли они люди? Они больше похожи на бессмертных богов!

 

Увидев Царя Царей, наблюдающего за ходом сражения, Леонид изменил направление фаланги. Он попытался пробиться к холму, чтобы убить самого Ксеркса.

 

Фаланга уже приближалась к подножию холма, но тут вражеская стрела пронзила правое плечо Леонида.

 

Обливаясь кровью, спартанский царь перебросил меч в левую руку и продолжал крушить персов.

 

Но тут один из Бессмертных сумел поразить его саблей в лицо. Глаза Леонида были залиты кровью, он почти ничего не видел, но продолжал сражаться.

 

В это время за стеной, в тылу греческого отряда, раздался торжествующий боевой клич – это персидский отряд, который шел обходной тропой, дошел до Фермопил и готовился ударить в тыл спартанцам.

 

Леонид понял, что сражение подходит к концу.

 

Он нанес еще один яростный удар мечом и упал.

 

Десяток персидских воинов набросился на него, и через минуту все было кончено. Леонид, сын Александрида, потомок Геракла, пал славной смертью.

 

Спартанские воины отбили тело своего царя и выстроились вокруг него прямоугольником, ощетинившись копьями. Отступать им больше было некуда, со всех сторон их окружали враги.

 

Фаланга была теперь совсем малочисленной, но персы все равно боялись подступать к ней. Тогда персидские военачальники отдали приказ, и ряды латников расступились, пропустив вперед легковооруженных воинов – лучников и пращников.

 

На греков посыпался град стрел и камней.

 

Греки падали один за другим, но до последнего держали строй, смыкая щиты.

 

Наконец последние воины упали на пропитанную кровью землю, и только тогда персы бросились вперед, чтобы добить раненых. Впрочем, добивать никого не пришлось – все греческие воины были мертвы.

 

Но даже мертвые, они наводили ужас на персов – те боялись, что греки и из царства мертвых могут нанести смертельный удар, поэтому, проходя через щедро политое кровью ущелье, персидские отряды старались обходить мертвецов.

 

Ксеркс, однако, едва бой закончился, приказал найти труп Леонида.

 

Когда его отыскали среди бесчисленных трупов убитых спартанцем персов, Царь Царей повелел обезглавить его, голову насадить на копье и пронести перед своим войском, дабы все убедились, что непобедимый спартанец мертв, и увидели, какая страшная смерть ожидает любого, кто посмеет встать на пути Великого Ксеркса.

 

Доктор Костаки спешил.

В клинике что-то происходило – сработал датчик, установленный в кабине лифта. Кто-то спустился на самый нижний этаж… на тот самый этаж, где было спрятано нечто очень важное… конечно, это могло быть ложное срабатывание, как уже не раз бывало, но проверить было необходимо, слишком многое поставлено на карту.

Кроме того, охрана сообщила, что рано утром нашли в кабине лифта двух санитаров без сознания. Один – в тяжелом состоянии с травмой головы. Второй пришел в сознание, но ничего не помнит. Камера в лифте оказалась выключена, и это тоже наводило на тревожные мысли.

Как назло, на полпути к клинике Костаки попал в пробку. Машины еле ползли, продвигаясь по метру зараз, а потом вообще встали намертво.

Чтобы не терять драгоценное время, доктор развернулся и поехал узкими переулками.

Однако тут его ждала новая неприятность.

На выезде из такого переулка его остановил полицейский – высокий мужчина с квадратным подбородком.

– Лейтенант Харитонов! – представился он, подойдя к машине. – Ваши документы!

– Шеф, очень тороплюсь! – умоляющим голосом проговорил доктор, протягивая полицейскому бумаги.

Но тут он вспомнил свои профессиональные навыки и проговорил властным, гипнотическим голосом:

– Лейтенант, у меня все в порядке. Вы меня не будете задерживать… вы вернете мне документы и пропустите…

В глазах лейтенанта проступило удивленное выражение, он встряхнул головой, взял у доктора документы и задумчиво уставился на них. И в эту секунду рядом с машиной появился другой человек.

Доктор не успел его разглядеть, потому что этот второй дотронулся до его руки каким-то металлическим предметом. Вспыхнули голубоватые искры, и доктор Костаки провалился в темноту.

Мы выбрались из клиники через ту же заднюю дверь и пошли вдоль здания.

Чуть в стороне от стены под деревом стояла скамейка. На ней сидел старичок в пальто с поднятым воротником и в старомодной шляпе, с бородкой клинышком. Он водил палкой по песку, словно что-то на нем рисовал.

Я бросила на него удивленный взгляд – не очень-то подходящее время для прогулок! И потом – как он сюда попал? Ведь ворота клиники закрыты! Мы с Карповым перелезли через ограду, но этому старичку такие упражнения не под силу…

И тут я заметила еще кое-что.

На песке, по которому он водил палкой, был не рисунок. На нем были выведены четыре цифры. 1977.

Я вздрогнула.

Ведь это – код к кабинету доктора Костаки, пароль к его личному компьютеру… откуда этот код знает старик с бородкой?

Карпов перехватил мой взгляд.

– Пойдем, у нас нет времени…

– Подожди немного… – Я шагнула к старику и спросила: – Что это за цифры?

Старичок поднял на меня глаза и улыбнулся.

– Хороший был год! – проговорил он мечтательно. – Я тогда был младшим научным сотрудником. Большие планы, большие надежды, большие амбиции…

– О чем это вы? – настороженно проговорил Карпов и вопросительно взглянул на меня: – Чего я жду?

– Об этом здании. – Старичок кивнул на клинику. – Его построили в тысяча девятьсот семьдесят седьмом году. В нем располагался новый, только что созданный институт пограничных состояний мозга. Два этажа наверху, пять этажей под землей. Там, на подземных уровнях, находилось все самое интересное. Мы занимались удивительными экспериментами! Конечно, большая их часть была засекречена, но теперь срок давности по тем работам давно вышел. И вообще, через пятнадцать лет финансирование наших исследований прекратилось, все сотрудники разбежались кто куда – кто уехал за рубеж, кто подался в бизнес, а кто и вовсе спился…

– Обычная для того времени история! – нетерпеливо проговорил Карпов и снова взглянул на меня. – Пойдем уже!

– А здание, – продолжал старичок, – приватизировала какая-то частная фирма. Потом большую его часть арендовала частная клиника имени Шарко, а самый нижний этаж…

Карпов, который уже пошел прочь, резко остановился и прислушался.

– Самый нижний этаж выкупила одна очень необычная организация. Она устроила там хранилище для ценных депозитов, которые их владельцы по тем или иным причинам не могут доверить обычным банковским хранилищам…

– Что это за организация? – взволнованно спросил Карпов.

– Да я-то разве знаю? – Старичок пожал плечами. – Кто я такой? Обычный пенсионер… вся моя жизнь теперь – прогулки, лекарства, режим… вот вы его спросите – он знает куда больше меня! – И старичок показал глазами на что-то – или кого-то – у нас за спиной.

Мы с Карповым удивленно оглянулись…

Но никого там не было, да и кто мог здесь оказаться в такой час?

– О ком это вы?! – недовольно переспросил Карпов, повернувшись к старику…

Но на скамейке никого не было. И вообще, поблизости не было ни души. Что не удивительно – в такое время…

– Что это было? – проговорил Карпов растерянно.

– Понятия не имею, – ответила я, – пойдем уже, пока кто-нибудь нас здесь не застукал…

Доктор Костаки пришел в себя очень скоро.

В первый момент он не мог понять, где находится – точно не в клинике и не в своей машине… он попробовал пошевелиться, но не смог – и осознал, что связан по рукам и ногам.

И тут он вспомнил, как ехал в клинику, как попал в пробку, как его остановил полицейский… вспомнил, как попытался подчинить этого полицейского своей воле – но не успел. Вспышка, короткая судорога боли и темнота.

«Электрошок», – запоздало понял доктор.

– Он очнулся! – раздался совсем рядом смутно знакомый голос – и доктор увидел того самого полицейского. Впрочем, никакой это был не полицейский. Хорошо бы понять, на кого работает этот тип с квадратным подбородком…

Главное – не отчаиваться, не впадать в панику. Он жив, он в сознании, а значит – нечего бояться. Он сможет подчинить этого типа своей воле. Он все сможет.

Костаки огляделся, насколько это удалось.

Он был в небольшой, почти пустой комнате с бетонными стенами и без окон. По одной из стен тянулись жгуты проводов. Скорее всего, это был какой-то подвал.

Тут рядом с фальшивым полицейским появился второй человек.

В его внешности было что-то странное, что-то неестественное. Он двигался скованно, как будто неуютно чувствовал себя в собственном теле. Казалось, это тело ему мало, как костюм с чужого плеча. И лицо у него было словно неживое. Как будто это не человеческое лицо, а хорошо слепленная маска.

Странный человек склонился над доктором и проговорил, сверля его взглядом:

– Где она?

– О ком вы? – удивленно спросил Костаки.

– Где она? – повторил незнакомец, едва сдерживая нарастающее раздражение.

– Скажите мне, кто вас интересует, – проговорил доктор рассудительно, как будто разговаривал с ребенком, – тогда я, возможно, смогу ответить на ваш вопрос.

– Не выделывайся! – рявкнул незнакомец. – Ты не в том положении! Где Алла?

И тогда доктор все понял. Понял, кто этот человек, понял, почему он так странно выглядит, понял, что дело его плохо. Надо же, он, оказывается, жив! Больше того, так и было все задумано, чтобы Алла погибла там, в машине, для большего правдоподобия. Женой пожертвовал! А он, доктор, встал на его пути. Да, плохо его дело…

Но не безнадежно.

– Вы Алексей Савицкий? – уточнил Костаки, хотя почти не сомневался в ответе.

– Кто же еще? Только не говори мне, что она погибла в аварии. Я все знаю, я знаю, что ты заплатил, чтобы тебе ее отдали, а в машину подсунул труп другой женщины. Мне наплевать, зачем она тебе понадобилась. Мне нужно знать, где она сейчас.

– Послушайте меня, – проговорил доктор, стараясь не волноваться. – Я все вам скажу, только внимательно меня выслушайте…

Его голос звучал мягко, вкрадчиво, обволакивающе, но в то же время властно.

– Вы узнаете все, что хотите, если будете меня внимательно слушать…

– Заткнись! – рявкнул Савицкий и ударил доктора в солнечное сплетение, так что у того на мгновение перехватило дыхание. – Заткнись, сволочь! Думаешь, я не понимаю, чего ты хочешь добиться? Хочешь меня загипнотизировать? Только со мной у тебя ничего не выйдет! На меня твои фокусы не действуют!

От удара Костаки едва не задохнулся. Понятное дело, он не мог говорить. По крайней мере, какое-то время. Значит, подчинить его своей воле не получится. Да и вообще, доктору показалось, что этот тип, Савицкий, относится к той немногочисленной категории людей, которые не поддаются внушению…

С другой стороны, Савицкому нужно, чтобы он говорил, значит, он даст ему отдышаться. А тогда мы еще посмотрим… никогда не нужно отчаиваться…

– Не надейся! – процедил Савицкий, отходя в сторону. – Ты мне все скажешь! Я знаю, как развязать язык такому, как ты! Боль – ключ к любому секрету!

Он повернулся к своему подручному и добавил:

– Присмотри за ним, я сейчас вернусь, только прихвачу кое-что… и не позволяй ему говорить!

Он ушел в ту часть комнаты, которую доктор не мог видеть. Хлопнула дверь – должно быть, Савицкий куда-то вышел. Этим нужно было воспользоваться, другого момента может не быть…

Доктор Костаки глубоко вздохнул и попробовал голос.

Он был еще хриплым, но вполне отчетливым.

– Послушайте… – начал он вполголоса.

– Не собираюсь ничего слушать! – резко перебил его «полицейский». – Я знаю про твой гипноз…

– Да не бойтесь вы, при чем тут гипноз! Я вас только хочу предупредить, это очень важно!

– Не слушаю!

– Да ради бога! Просто имейте в виду – это ведь подвал, правда? А в подвалах всегда большая концентрация углекислого газа. От нее человека клонит в сон, у него начинают слипаться глаза…

Доктор вполне овладел своим голосом, он говорил уверенно, властно, убедительно.

– Начинают слипаться глаза, руки и ноги становятся тяжелыми, словно наливаются свинцом…

Фальшивый полицейский застыл, словно статуя, глаза его остекленели. Костаки перевел дыхание и продолжил:

– Вы спите, но при этом все еще слышите мой голос. Только мой голос. Вы слышите его, и вы ему подчиняетесь. У вас больше нет собственной воли. Вы сделаете все в точности, как я скажу… как только я произнесу слово «апельсин»…

Дверь за спиной доктора Костаки скрипнула, раздались приближающиеся шаги. Появился Савицкий. В руках у него была электрическая дрель.

– Ну вот, сейчас ты у меня заговоришь! Ты мне все расскажешь, уж поверь мне!

Он подошел к Костаки, окинул его оценивающим взглядом и включил дрель. Резкий, пронзительный звук разнесся по комнате предвестием страдания.

– Ну, даю тебе последний шанс. Скажи, где она сейчас. Тогда ты можешь избежать боли. Страшной боли. – Савицкий выразительно взглянул на воющую дрель.

– Апельсин, – проговорил доктор Костаки.

– Что? Какой еще апельсин? – недоуменно переспросил Савицкий.

И в ту же секунду к нему сзади подскочил его подручный и всадил в бок тяжелый десантный нож.

Савицкий ахнул, попятился, развернулся, уставился на подручного. Тот стоял перед ним с растерянным и ошарашенным видом, сжимая в руке окровавленный нож.

– Ты… ты что… – выдохнул Савицкий.

Он шагнул вперед и ткнул своего взбунтовавшегося помощника дрелью в глаз. Тот дико заорал, выронил нож. Колени его подогнулись, и он упал на цементный пол. Савицкий сделал еще один шаг вперед и тоже свалился, как скошенный сноп.

Доктор Костаки перевел дыхание и сполз на пол. Он подобрался к окровавленному ножу, чтобы перерезать скотч, которым были связаны его руки. Через несколько минут он смог освободить руки, дальше пошло легче, и скоро он полностью освободился.

Он бросил последний взгляд на два трупа и поспешно вышел из помещения.

Он помнил, что в кабине лифта сработал датчик – значит, нужно как можно скорее попасть в клинику…

Не прошло и часа, как он добрался до клиники, спустился на нижний этаж и торопливо прошел по коридору.

То, что он увидел, потрясло его.

Дно колодца было усеяно осколками замерзшего хитина. Кто-то побывал здесь раньше его и открыл вентиль баллона с жидким азотом.

Костаки спрыгнул на дно колодца, пролез по короткому туннелю, вошел в коридор и открыл дверцу шкафа с документами.

И она легко открылась.

Одна полка в шкафу был пуста.

Это грозило ему серьезными неприятностями.

Но тут он вспомнил еще кое-что. Здесь же, в этом подземном коридоре, был какой-то сейф. Этот сейф манил и волновал его. Он знал, что в нем хранится какой-то бесценный артефакт, и как-то привел сюда опытного медвежатника, большого специалиста по самым редким и сложным сейфам. Тот осмотрел дверцу сейфа и сказал Костаки, что без ключа не стоит и пытаться его открыть – в таких сейфах обычно предусмотрена специальная система, которая уничтожит сам сейф и все его содержимое при попытке взлома.

Доктор Костаки принял эти слова к сведению и не пытался взломать сейф, но сделал все, чтобы к нему не мог подобраться никто посторонний. А сам, используя все свои связи, пытался найти ключ к нему.

Сейчас он подошел к сейфу и увидел, что дверца его открыта, а сам сейф пуст.

Машина подъехала к нашему дому и остановилась. Карпов заглушил мотор, и тут ему кто-то позвонил.

Мы сильно задержались, поскольку отвозили щит в одно такое место…

Карпов велел мне забыть этот адрес, тем более что щит там не задержится. И вот теперь ему, надо думать, сообщили, что щит отправился по назначению, потому что на лице его проступило явственное облегчение.

Я стояла рядом с машиной и ждала, когда он закончит разговор. Вдруг из Катькиного магазина донесся звон бьющегося стекла и истошный женский вопль:

– Помогите! Убивают! На помощь!

Я, не раздумывая, на чистом рефлексе бросилась в магазин.

Катька сидела на полу посреди магазина со странным выражением лица. Никто ее не бил, никто не грабил. Вообще, на первый взгляд в магазине, кроме нее, никого не было. На полу рядом с ней стоял ящик минеральной воды. Одна бутылка была разбита.

– Кать, ты чего? – спросила я удивленно. – Тебе плохо, что ли? У тебя голова закружилась?

– Извини, – проговорила она смущенно.

– За что?

И тут я перехватила ее взгляд, направленный куда-то за мою спину. Я резко обернулась.

У меня за спиной, возле двери магазина, стоял доктор Костаки.

Он выглядел не таким лощеным господином, как обычно, – седеющие волосы растрепаны, на щеке ссадина, некогда стильный твидовый пиджак помят, один рукав даже порван. Но взгляд был такой же властный и завораживающий, как всегда. И направлен был этот взгляд прямо в мою душу.

– Сейчас ты погрузишься в транс, – проговорил он уверенно. – Ты будешь слышать только мой голос и будешь делать только то, что я тебе прикажу. Ты будешь послушно исполнять мою волю.

Я хорошо помнила этот голос. Сколько раз я слышала его! Сколько дней, недель, месяцев он внушал мне чужие мысли, чужие чувства, чужие воспоминания! Да что там – он внушил мне чужую жизнь! До сих пор я была его подопытным кроликом, его игрушкой, его послушной марионеткой. До сих пор я безропотно выполняла каждый его приказ.

Но сейчас со мной что-то случилось. Я изменилась – то ли из-за всех событий, выпавших на мою долю за последние дни, то ли из-за того, что вспомнила свое прошлое, вернула свою прежнюю жизнь, свою прежнюю сущность. Как бы то ни было – но я не поддавалась властному, гипнотическому голосу доктора. Я слушала его – но при этом оставалась самой собой.

А он этого, похоже, не замечал.

– Сейчас ты отдашь мне то, что взяла в подземном хранилище, – говорил он медленно, уверенно, – отдашь мне все документы и записи. И немедленно забудешь все, что ты там видела. Ты снова станешь Алиной Воробьевой. Станешь послушной участницей моего эксперимента, самым главным доказательством моей теории. Тебе просто некуда больше деться. Потому что муж твой, хоть и оказался живым, но ненадолго. Вы с ним похоронены в одной могиле, и там и останетесь. Алла Савицкая мертва, и никогда из могилы не восстанет, никто ей не поверит. Ты и сама не поверишь. А теперь я досчитаю до трех, ты придешь в себя и выполнишь все, что я сказал.

Он шагнул вперед, поднял руку театральным жестом и проговорил:

– Раз…

До чего же он все-таки любит театральные эффекты! И сам он выглядит второсортным провинциальным актером! Как я раньше этого не замечала!

– Два…

– Три! – выпалила я, схватила бутылку минералки и приложила его по голове.

Доктор ахнул, глаза его округлились – скорее, от удивления, чем от боли, – и он грохнулся на пол.

– Здорово ты его! – послышался за спиной Катькин голос.

Я обернулась.

Катерина смотрела на меня с восхищением.

– Ты бы лучше молчала! – проговорила я возмущенно. – Это ведь ты следила за мной по его приказу!

Я вспомнила записи доктора, вспомнила, что он оставил рядом со мной своего человека, своего шпиона, – и поняла, кто это был. Не Антонина с ее тремя детьми, не Витька, которого вечно нет дома, не Софья Андреевна, которая в последнее время стала ко мне относиться гораздо лучше, а Катерина. Вот что я ей плохого сделала?

– Ну я… – Она отвела взгляд. – Ты не представляешь, как он меня скрутил… это такой человек…

Она смотрела на доктора Костаки, как кролик смотрит на удава – даже сейчас, когда он лежал на полу без сознания.

– Очнись! – крикнула я. – Злая колдунья повержена! Ее чары разрушены!

– Тебе хорошо говорить… – в голосе ее звучали слезы, – ты ни в чем не виновата… а я… я человека убила, вот. А он, доктор этот, мне помог. Спас меня…

Она подошла к доктору, который валялся на полу в луже воды.

– Я – по жизни актриса, раньше в театре работала и в сериалах снималась. Ну, как-то после премьеры выпили, конечно, мы на банкете. И черт меня попутал за руль сесть. Взяла бы такси, да и всё. А тут еду, вроде ничего не нарушаю, да и машин мало, уж ночь на дворе. Вот откуда он вывернулся? Короче, столкнулись мы, я отрубилась. Очнулась – в клинике, рядом доктор сидит.

– Этот? – Я пнула ногой зашевелившегося Костаки.

– Он самый, – кивнула Катерина. – И говорит, что привезли меня в клинику после аварии, что второй водитель умер на месте, а виновата в аварии я, потому что за руль в нетрезвом виде села и много чего нарушила. И дознаватели уже приходили, но он, доктор, их пока не пускает. А дальше я сама должна решить: либо все пойдет своим путем, и после клиники придется мне под суд идти. Либо же он мне поможет, но зато и я должна ему навстречу пойти. Я говорю, что денег у меня больших нет, а это, он отвечает, не важно. Ему от меня не деньги нужны, а готовность помочь. Ну, я и согласилась. Выписали меня, у полиции претензий не было, дела не заводили, это доктор постарался. И стал он меня использовать на разных работах. Туда пойти, то передать, кое с кем встретиться. Я же актриса, легко могу перевоплощаться. Или вот как с тобой… Велел за тобой присматривать. Ну, я заметила, что ты с этим, который по утрам бегает, снюхалась, ему все сообщала…

– Неужели ты год в этом магазине торчала?

– Да меньше, доктор сказал, что у тебя со временем засада, он внушит – ты поверишь… А меня и гипнотизировать не нужно, сама на все готова, из-за того, что он меня от убийства Резуна отмазал…

– Как ты сказала? Резуна? – встрепенулась я. – Василия Резуна, это ты его насмерть в аварии…

– Ну да… – Катька помотала головой.

– Ошибаешься, подруга, – усмехнулась я, – жив твой Резун. Жив и здоров. И машина его цела, я на ней езжу.

– Что-о? – Катерина смотрела в полном обалдении. – Не может быть!

– Вот смотри, – я вытащила из сумки доверенность, – Резун Василий Васильевич, все честь по чести, я на его машине по этой доверенности езжу…

– Не может быть… Я же…

– Это он тебе мозги пудрил, чтобы ты под его дудку плясала и ни о чем не спрашивала. Работала просто так, да еще его благодарила…

– Ах ты! – Катерина пнула ногой доктора в бок. – Чего только делать не заставлял, под всяких уродов подкладывал! Вот тебе! Вот!

Доктор Костаки стонал и уворачивался. Тут в магазин заглянул Карпов.

– Девочки, что это вы так расшумелись? Катерина, оставь его, сейчас за ним приедут. Там в клинике такие дела творятся, давно пора ею заняться. Сигналы-то поступали, так что теперь поработают там компетентные органы. Ты скажи, что его впервые видишь, он зашел за водой и упал. Сознание потерял.

– Да я завтра из этой богадельни уволюсь!

– Прощевайте, господин доктор! – Я больно схватила Костаки за нос. – Теперь будете зэков в камере гипнотизировать!

К вечеру ко мне снова постучался Карпов. На это раз он был без продуктов и одет не по-спортивному. Костюм дорогой, сидит отлично, выбрит чисто, и эти его итальянские ботинки… словом, совершенно европейский лоск.

– Уезжаешь? – догадалась я.

– Ну да, что тут теперь делать? Ой, прости, – тут же опомнился он, – я не то хотел сказать…

– Да чего уж… – я усмехнулась, – попрощаться, стало быть, заскочил. Ну, всего тебе хорошего, не поминай лихом…

– Алина… – Он прошел в комнату и сел на диван. – То есть Алла… то есть я не знаю, как тебя теперь звать!

– А тебя, я вспомнила, зовут Антон. Или не Антон и не Карпов вовсе?

– Это не важно, – отмахнулся он, – важно другое. Вот. – Он протянул мне квадратный прямоугольник со множеством цифр. – Это счет на предъявителя Я… – он назвал банк, – вот номер счета, а вот пароль, деньги выдадут просто так, без предъявления паспорта. Дело в том, – заторопился он, видя, что я нахмурилась, – что мне полагается довольно существенная сумма за работу. Гонорар. Так вот поскольку без тебя я бы не справился, я разделю гонорар с тобой.

– Мне ничего не нужно! – Я отвела его руку с карточкой.

– Погоди, посмотри хотя бы, какая сумма! – И он написал на листочке цифры.

– Ой! – Глаза мои полезли на лоб.

– Вот то-то. Я обычно беру десять процентов от стоимости вещи, но тут щит такой дорогущий… в общем, не вздумай отказываться, тебе эти деньги очень пригодятся. Извини, больше ничем помочь не могу. Но советую не добиваться раскрытия этой истории, вряд ли у тебя получится, связей нужных нету…

«Без ваших советов как-нибудь обойдусь!» – подумала я, но вслух сказала другое:

– Спасибо тебе. И удачи во всех делах!

Показалось мне или нет, что в глазах его мелькнули сожаление и грусть? Ну и ладно, как это в сказках говорится, «ступай себе с Богом!».

После его ухода я задумалась ненадолго, а потом позвонила Милка с работы и спросила, что я рехнулась, что ли, что на работу не вышла и не предупредила никого?

– Хоть бы мне звякнула, я бы тебя прикрыла, а так шеф озверел и увольнением тебе грозит…

– Очень хорошо, я и так увольняюсь, – брякнула я, – завтра зайду за документами.

– Он две недели отработать заставит… – заикнулась Милка.

– Обойдется!

На следующий день после уничтожения спартанского отряда огромное войско Ксеркса двинулось через Фермопилы на просторы Греции. По земле, с которой еще не были убраны трупы, по земле, обильно политой кровью греков и персов, кровью других народов, сражавшихся под знаменами Ксеркса, шли и шли бесчисленные отряды.

 

Шли ассирийцы и хетты, скифы и эфиопы, арабы и индийцы, бактрийцы и египтяне, фригийцы и пафлогоны, гирканцы и ассирийцы. Шли бесчисленные племена и народы, имен которых не знали даже командовавшие ими персидские военачальники. Но они не были уже такими нарядными и полными сил, как при переходе через Геллеспонт. Ряды их поредели, доспехи и плащи были покрыты пылью и кровью, и сами воины были утомлены и изранены.

 

Среди прочих прошли и Бессмертные, царская гвардия – но как мало их осталось! Большая часть персидских гвардейцев полегла в Фермопилах, и стервятники выклевали их глаза. И у тех, что остались в живых, не было прежней уверенной стати – они потеряли своих однополчан, а самое главное – потеряли уверенность в своей непобедимости. Они больше не чувствовали себя Бессмертными…

 

Царь Царей с холма следил за движением войск, и сердце его обливалось кровью. Неужели он не осуществит задуманное? Неужели не накажет заносчивых греков? Неужели не заставит их преклонить перед ним колени?

 

Нет, у него еще осталось достаточно людей, чтобы довести начатое до конца!

 

Наступил вечер, но еще четверть персидского войска не прошла через ущелье.

 

Люди остановились на ночлег, разбили временный лагерь. Сам Ксеркс и его приближенные оставались в прежнем лагере, дожидаясь, когда пройдет все войско.

 

Когда окончательно стемнело и сменилась вторая стража, спартанский изгнанник Демарат выскользнул из своей палатки.

 

Оглядевшись по сторонам и убедившись, что за ним никто не следит, он пошел к ближнему холму. Там, в кустах у подножия холма, у него была назначена встреча.

 

Он подошел к условленному месту, приложил руки ко рту и дважды крикнул совой. Ответа, однако, не последовало.

 

–  Что позволяет себе этот простолюдин! – проворчал спартанец и прошел немного дальше.

 

Выждав еще какое-то время, он повторил условный сигнал.

 

На этот раз из темноты донесся ответный крик совы. Демарат пошел на этот крик, но тут крик повторился, и из кустов, бесшумно взмахивая крыльями, вылетела настоящая сова.

 

–  Проклятье! – пробормотал Демарат. – Это Геката, богиня ночи, потешается надо мной…

 

Как всякий настоящий спартанец, Демарат был бесстрашен, но суеверен. Он не боялся ни одного человека, ни одного живого существа из плоти и крови, но трепетал перед порождениями преисподней, перед призраками мертвых и перед Гекатой, страшной богиней тьмы и колдовства.

 

Дождавшись, пока сова улетит, он еще раз повторил условный сигнал.

 

Ответа снова не было.

 

В нетерпении Демарат пошел вдоль подножия холма.

 

И вскоре он увидел в темноте сидящую, привалившись к камню, темную фигуру. Он подошел ближе и вполголоса окликнул сидящего человека:

 

–  Это ты, Эфиальт?

 

Тот и на этот раз ничего не ответил, но в упавшем на него лунном отсвете, пробившемся сквозь облака, Демарат смутно разглядел блеснувшие глаза и широко открытый, нагло ухмыляющийся рот.

 

–  Чему ты смеешься, жалкий предатель? – проговорил Демарат с горечью. – Тому, что я, законный царь Спарты, потомок славного царского рода, многие поколения которого занимали трон, потомок самого Геракла вынужден встречаться с тобой в темноте, как последний вор? Тому, что я, как и ты, оказался в стане заклятого врага Спарты, попирающего священную землю Эллады?

 

Эфиальт ничего не ответил и не шелохнулся.

 

Демарат подошел ближе и спросил:

 

–  Ты принес то, о чем я говорил? Почему ты молчишь? Ты сумел украсть у него щит?

 

Эфиальт по-прежнему не отвечал. В это время облака разошлись, и полный диск луны выплыл на небосвод. Теперь Демарат мог как следует разглядеть предателя.

 

Он едва сдержал крик ужаса.

 

Хотя глаза Эфиальта были широко открыты, в них не было света жизни. Только холодный свет луны отражался в них, как в ночных озерах. Предатель был мертв. То, что Демарат принял за широко улыбающийся рот, на самом деле было кровавой раной. Горло Эфиальта было перерезано от уха до уха.

 

Демарат выхватил из ножен короткий спартанский меч и огляделся по сторонам.

 

–  Ты, кто бы ты ни был, выходи! – проговорил он в темноту. – Будь мужчиной, покажи свое лицо! Выйди против меня в честной схватке! Скрести свой меч с моим!

 

Ему, однако, никто не ответил. Кто бы ни убил Эфиальта, за что бы его ни убили – за его подлое предательство, стоившее жизни спартанскому царю и его соратникам, или за те несколько монет, которые он получил у персов, – убийца давно скрылся в ночи.

 

Демарат обшарил кусты вокруг тела Эфиальта – но ничего не нашел. Не нашел древний щит, который предатель перед последней битвой украл у царя Леонида. Древний щит, за которым Демарат послал Эфиальта, надеясь, что, вернув этот щит, он сумеет вернуть и трон своих предков, трон Спарты.

 

Утром, глядя на себя в зеркало, я размышляла. С работы, конечно, нужно уволиться, мне там осточертело до жути. Кроме Димки Петрова, который по-своему хорошо ко мне относился, больше и вспомнить нечего.

Но что я буду делать дальше?

Карпов прав: совершенно некуда идти и некому жаловаться. Что я могу сделать, чтобы восстановить свою личность? И надо ли это делать? Потому что кто его знает, что за долги остались у Савицкого, не зря его выслеживали Лиса с товарищами, так если они узнают, что жива его жена, не станут ли требовать от меня возвращения долгов?

Судя по вчерашним словам доктора Костаки, Савицкий мертв, теперь уже по-настоящему, но мне-то что с того? Все так и думали, что он мертв уже больше года. И я, кстати, тоже. И денег от него никаких не осталось.

Я вспомнила свое видение в зеркале, как я стою в серьгах с бриллиантами, и кольцо обручальное тоже с камнем. Теперь-то я знаю, что это все были имитации, а настоящие драгоценности хранились в банке.

То есть так сказал мне Савицкий, а на самом деле их там уже и не было. Зачем ему их оставлять, если с женой будет покончено в ближайшее время? Нет, все-таки скотина какая… слов нет. Ну, про него можно забыть.

Ни до чего не додумавшись, я отправилась на работу.

Милка шепнула мне, что шеф распорядился выдать мне все документы, но чтобы на характеристику я не рассчитывала. Если, мол, кто позвонит с той работы, куда я устроюсь, то он сам лично так меня распишет – в тюрьму и то не примут.

Я только отмахнулась и отправилась в бухгалтерию.

А там оказалось, что потеряли мою трудовую книжку. Было очень забавно наблюдать за лицом бухгалтера Светланы Сергеевны. Она-то точно помнила, что приняла от меня все документы и положила в конверт, а теперь в конверте только мое заявление и копия диплома, а книжки нету. Я-то сразу поняла, что это дело рук доктора Костаки (чтоб ему в камере досталось место у самой параши), загипнотизировал он бухгалтершу в свое время, но, вспомнив, сколько мелких гадостей сделала мне Светлана Сергеевна, решила помалкивать. Да и что я могла сказать, все равно никто не поверит.

– Я вам ее сдавала, – повторяла я монотонно, – без книжки вы меня на работу не приняли бы, так что ищите или восстанавливайте сами.

В конце концов, Светлана Сергеевна сжала виски и сказала, что все сделает.

На выходе кто-то набросился на меня сзади, обхватил за плечи.

– Димка, – сказала я, – что за манеры.

Он развернул меня к себе, и тут взгляд его изменился, стал более серьезным.

– Прости… те, – промямлил он и отвел глаза.

– Да ладно, – я улыбнулась, – ты чего, Димка, мы же друзья…

– Алина, – он смотрел на меня очень серьезно, – у тебя неприятности?

– С чего ты взял?

– С того, что ты – это не ты, ты очень изменилась.

Ого, а Димка, оказывается, не такой уж балбес, каким кажется! Я хотела отшутиться и уйти, но потом подумала, что на данное время Димка мой единственный друг, больше у меня никого нет. И он может помочь хотя бы разобраться с документами. Но могу ли я все ему рассказать? Потому что, если использовать его втемную, это свинство.

– Пойдем! – Он потянул меня к выходу. – Посидим в спокойном месте.

– Тебе же работать надо… – Я колебалась.

– Да если ты увольняешься, то мне тут вообще делать нечего! – возмутился Димка.

И в тихом полутемном зале кафе я рассказала ему про эксперимент доктора Костаки и про Савицкого, не называя его фамилии. Про Лису и мои приключения он и сам уже знал. И про клинику Шарко тоже.

Но ни слова про Карпова и щит, это не мои дела, ни к чему болтать. Не знаю, поверил ли Димка или же просто хорошо ко мне относился.

– Что нужно? – спросил он, и больше никаких вопросов не задавал.

Нет, все-таки хороший парень! Я положила перед Димкой свой паспорт.

– Мне нужно узнать, можно ли с ним жить спокойно, – твердо сказала я. И добавила: – Что я не преступница в бегах, никто меня не ищет.

– Да я уж понял, – пробормотал Димка, – но с этим не ко мне, я не справлюсь.

– Стало быть… снова к Симе?

– Угу. Только через зоомагазин.

Снова мы оставили машину на проспекте и долго шли проходными дворами. На железной двери по-прежнему выделялась надпись голубой краской «Худяков – козел». Только внизу под розовым «Одобряю» было еще несколько записей разными почерками: «Я тоже», «я тоже» и «я тоже».

На этот раз хакерша встретила нас более благосклонно, а ее хорек Сима даже позволил почесать себе загривок. Дима отдал Симе угощение, и мы прошли в рабочий кабинет.

– Ну, что у вас на этот раз? – осведомилась хакерша своим скрипучим голосом. – Еще какой-нибудь телефон отследить? Или взломать сайт Центрального разведывательного управления?

– Да нет, что ты! – Дима вежливо хихикнул, показывая, что оценил ее юмор. – Для начала взгляни на этот паспорт. Как он, на твой взгляд, – настоящий?

Дима протянул ей мой паспорт. Хакерша посмотрела на него, потом перевела взгляд на меня:

– Твой?

– Вот это мы и хотим выяснить! – ответил за меня Димка.

Хакерша вложила паспорт в сканер, отсканировала все его страницы и запустила какую-то программу.

Через несколько минут она задумчиво проговорила:

– Для начала – он не поддельный. По крайней мере, так считает эта программа, а она в таких вещах разбирается.

– Не поддельный? – удивленно переспросила я. – Но ведь это не моя фамилия…

Димка строго взглянул на меня – мол, не болтай лишнего. И то верно, что это я…

Хакерша перехватила этот взгляд и усмехнулась:

– Да ладно, меня ваши тайны мадридского двора не волнуют! А из того, что паспорт настоящий, вовсе не следует, что ты – Алина Викторовна Воробьева. Просто кто-то взял паспорт этой Воробьевой и вклеил в него твою фотографию.

– А можешь ты узнать что-то про эту самую Воробьеву?

– Чего уж проще…

Девица выбила дробь на клавиатуре компьютера, и по экрану побежали какие-то непонятные символы. Мне показалось, что я смотрю фильм «Матрица».

– Ну что, эта Воробьева действительно родилась в городе Анчайске, в тот самый день, который указан в паспорте…

Я мысленно отметила, что по паспорту я на два года моложе, чем на самом деле. Ну, в этом нет ничего плохого…

– Алина в том же городе закончила среднюю школу, после чего переехала в Петербург. Угу, полиграфический техникум, еще секретарские курсы, потом работа в одной фирме… так, директора потом посадили, бухгалтер вовремя сбежала… эта дурочка Алина устроилась уж вовсе в криминальную фирму, наверное, в приличную не брали, жила с хозяином, но недолго…

– Это откуда известно? – прищурилась я.

– А он на ее имя записал кое-какое имущество, а потом слинял в Финляндию. На Алину тут наехали по полной, все отобрали, даже то, что не его было. Ей, видишь ли, комната в коммуналке досталась от тетки двоюродной. В общем, осталась девушка голой, босой и нищей. И пошла по рукам.

– И это тоже твоя чудо-программа знает? – Я уже злилась.

– Ага, она часто номер снимала в таких отелях несолидных. Очевидно, ее мужики боялись своими документами светить, а те, в гостиницах, тоже какой-то порядок соблюдали все-таки. А потом Алина Воробьева пропала, видно, совсем опустилась и «работала» уже нелегально. А год назад возникла из небытия, видно, пропала девица от такой жизни, а паспорт ее остался, вот его и продали кому-то.

– Уж я знаю кому, – вздохнула я. – Значит, никто ее искать не станет?

– У нее никого нет. Мать умерла, отца вообще не было. Так что мое такое мнение, что паспорт чистый, живи с ним.

– Спасибо. Теперь насчет квартиры.

Тут было все просто. Хакерша мигом выяснила, что квартира, где я живу, снята сроком на два года неким Резуном Василием Васильевичем. Вот как, опять его этот злодей Костаки использует.

Тут я вспомнила, что в документах на букву «С», что я вытащила из потайного шкафа в подземелье, затесались еще несколько на букву «Р», потому что рядом. И нет ли там дела Резуна? Нужно его найти и помочь, потому что что-то мне подсказывает, что доктор Костаки и тут постарался. Гипнозом заставил его все сделать, в клинику определил, чтобы Резун ему не мешал и вопросов не задавал. Ладно, найду его, помогу, сделаю хоть одно доброе дело, авось зачтется потом…

Мы распрощались с хакершей, причем Сима даже прыгнул сам ко мне на руки и приглашал заходить еще.

Во дворе шел снег. Его мягкие хлопья падали на мокрый асфальт и не таяли. Я подняла лицо к небу и закрыла глаза.

Вот так вот. Это даже хорошо, что я не буду Аллой Савицкой. Я хочу забыть ту жизнь, забыть навсегда. И начать все с чистого листа. Запишусь на какие-нибудь курсы, поищу работу получше, пока поживу в той квартире, потом куплю свою, денег там хватит. Заведу новых друзей, заживу, в общем, новой жизнью…

– А мне в этой новой жизни будет место? – Димка заглянул мне в глаза.

Оказывается, я сказала все вслух.

– Димка, давай дружить, – я потерлась о его плечо, – а там посмотрим!