Ольга Баскова - Проклятое ожерелье Марии-Антуанетты

Ольга Баскова
Проклятое ожерелье Марии-Антуанетты

 
Глава 1 Париж, 1785
В один из морозных зимних дней богато одетая дама чинно вышла из подъезда одного из домов на беднейшей улице Парижа. Прохожим, кутавшимся в воротники пальто, странно было видеть эту женщину в мехах, с сияющими в маленьких ушах бриллиантами, и они смотрели на нее с нескрываемым удивлением. Незнакомка не замечала пристальных взглядов. Ее тонкие губы улыбались, голубые глаза сверкали. Судя по всему, она была счастлива. Сунув в муфту руки, в одной из которых она сжимала маленькую сумочку из черной кожи, женщина зашагала к экипажу, одиноко стоящему чуть в стороне. Сначала она не обратила никакого внимания на группу из трех оборванцев – подростков, которые шли за ней по пятам. Один из них перегнал женщину и перегородил ей дорогу:

– Тетя, дай монетку на хлебушек.

Дама вздрогнула:

– У меня ничего нет, мальчик. Ступай откуда пришел.

Два других присоединились к товарищу:

– Тетя, тетя, дай монетку!

Женщина испуганно озиралась по сторонам. Как назло, улица внезапно опустела.

– Тетя, а мы не верим, что у вас ничего нет, – заявил высокий и тощий как жердь подросток с белобрысым чубом. – Дайте свою сумочку.

Дама заметалась, как испуганная птица, но оборванцы, прижав ее к стене дома, вырвали из рук муфту вместе с сумочкой и растворились в сумерках.

«Там было сто луидоров», – крутилось в голове аристократки. Господи, зачем она взяла так много? Ведь она не собиралась жертвовать этой самозванке королевской крови большую сумму и не пожертвовала. Что же теперь делать? Она собралась с силами и двинулась к своему экипажу, который оставила за два квартала. Конечно, это была глупость. Глупо стыдиться благотворительности. Наверное, за это ее и наказали высшие силы.

Разумеется, она не видела, как трое ее обидчиков, подождав, пока экипаж скрылся из виду, вынырнули из темноты, направились к тому подъезду, из которого вышла их жертва, поднялись по обшарпанной лестнице на второй этаж и постучали в дверь. Она сразу открылась, и в темном коридоре показалась фигура в белом халате.

– Вот. – Самый высокий протянул кошелек. Тонкая изящная рука открыла его и дала по золотому каждому из мальчиков.

– Надо бы прибавить, – сказал белобрысый.

– Обойдетесь. Для вас это целое состояние, – шепотом проговорила хозяйка квартиры. – Возможно, завтра нам так же повезет.

– Хотелось бы, – прогнусавил самый маленький. – Ладно, хозяйка, мы на стреме. Сегодня, наверное, уже никто не придет, а завтра с утра встанем на вахту.

– Да пораньше, – напутствовала их женщина. – Не провороньте свое счастье.

Кивнув на прощание, мальчишки ушли, тихо переговариваясь о барышах, которые удалось заработать за день. Такая работа им нравилась. Главное – осторожность. Не дай бог, они попадутся на глаза какой-нибудь ограбленной ими дамочке и она натравит на них полицию. Но для того, чтобы жертва причинила им неприятности, она прежде должна узнать своих обидчиков. А это не такое легкое дело. Тысячи оборванцев, похожих на этих мальчишек как две капли воды, бродили по Парижу в поисках наживы. На всякий случай завтра они облачатся в другие лохмотья и сильнее обмажутся грязью. Как говорится, береженого бог бережет. Радость от заработанных денег била через край, и парни выражали ее криками и гиканьем.

В тот момент они не думали о женщине, предоставившей им такой заработок, и не подозревали, что она была не менее счастлива. Подумать только, пять самых богатых дам Парижа, сами того не зная, подарили ей свои кошельки. Еще немного – и можно обзавестись драгоценностями, красивыми платьями и экипажем, а потом просить кредит у банкиров. Однажды один человек из высшего общества сказал, что кредиты охотнее выдаются тем, кто приезжает в собственных экипажах. Что ж, он был совершенно прав.

Дивногорск, 2017
Юля проснулась от громкого чириканья воробьев на подоконнике и, открыв глаза, сразу их зажмурила. Яркий, прямой, как линейка, луч солнца, просочившись между красными, как густой томатный сок, занавесками с белыми полосками, упал на ее овальное лицо с маленьким вздернутым носом, покрытым едва заметными веснушками, чуть тронул пухлые губы, особенно верхнюю, слегка загнутую (за такие многие платят пластическим хирургам большие деньги), пощекотал высокие скулы, пушистые темные брови, переместился на волосы цвета спелой ржи и остановился на длинных ресницах.

– Дай мне поспать, – прошептала девушка, закрываясь ладошкой, но бродяга-луч упорно не хотел оставлять ее, ослепляя и заставляя встать, словно говоря: «Уже много времени, лежебока. И дел, кстати, сегодня у тебя много». Улыбнувшись, Юля вскочила и бросила взгляд на часы с кукушкой, гордость покойной бабушки. Кукушка давно не куковала, превратившись в дряхлого инвалида. Еще недавно она вылезала из гнезда, чтобы издать хриплые звуки и со скрипом исчезнуть, однако вот уже год у нее не хватало сил сделать даже это. Что случилось с механизмом и можно ли починить часы, Юлю не интересовало. Даже если мастер вынесет им смертный приговор, они все равно останутся висеть на стене, не гармонируя с современными моющимися обоями – в память о любимой бабушке. Да и дед никогда бы не позволил снять их и бросить на антресоли, где уже валялось много всякой всячины.

– Господи, уже половина девятого! – Юля схватилась за голову. – А мне еще нужно сбегать в церковь, освятить пасочки и отвезти их дедушке на дачу. Да и Сергей обещал подъехать к десяти. Хорошо, что сегодня солнечно. До чего надоел противный дождь!

А дождь действительно надоел не только ей, но и всему городу. Он лил, не переставая, ночь за ночью, день за днем, превращая городские парки в болота, бесконечно рисуя на оконных стеклах узоры, похожие на дождевых червей.

Облачившись в короткий махровый халатик, выгодно подчеркивающий красивую фигуру – узкие бедра, широкие плечи, рост почти модельный – метр семьдесят с лишним, девушка бросилась в ванную. Заурчал душ, потом зашумела вода в умывальнике, и Юля вышла свеженькой, чистой до скрипа, расчесывая влажные густые волосы.

– Позавтракать уже не успею, – с сожалением сказала она, глотая слюну при виде аккуратных маленьких пасочек, покрытых белой глазурью и посыпанных розовой присыпкой, напоминавшей пшенную крупу. – Это ничего, дедушка напоит чаем.

Быстро сложив куличики в пакет, она надела черное с белым воротником платье (и Сергей, и дедушка считали, что оно очень ей идет). Золотистые волосы, выгодно оттеняемые черным, падали ей на плечи как естественное украшение. Накинула кожаную куртку, сунула ноги в туфли на высоком каблуке и, схватив сумочку из натуральной кожи, купленную на первую премию, полученную за статью о бывшем мэре и его окружении, выбежала на лестничную клетку. Юля обожала светлый праздник Пасхи, с колокольным звоном, суетой на улицах, запахом свежих куличей, наполнявшим подъезд, доносившимся почти из каждой квартиры. Когда-то и в ее квартире пахло ванилью и свежевыпеченным тестом. Хлопотунья-бабушка каждый год делала куличи сама, морщась от магазинной выпечки, приносимой внучкой, как от зубной боли.

– О тебе же забочусь, – ласково говорила Юля, с сожалением наблюдая, как натруженные руки с коричневыми пятнами месят желтоватое тесто. – Тебе нужно отдыхать, сама на сердце жалуешься, а себе не изменяешь.

– Мне уже меняться поздно, – возражала бабушка. – Чувствую, что немного осталось, вот и хочу вас побаловать. Будешь обо мне вспоминать с теплотой.

– Ты и так много для меня сделала, – говорила Юля. – Вырастила… Отец и мама, сколько я помню, всегда были на работе.

– Труженики они, – улыбалась потемневшими губами бабушка. – И ты такая же труженица. Вот увидишь, пройдут годы, и ты своим внукам так же будешь печь пасочки.

Юля обнимала ее и уходила к себе, к своим книгам, а родной человек возился на кухне. Тогда девушка не воспринимала всерьез ее слова о скором уходе из жизни, но однажды бабушка не проснулась утром, и с ее смертью в их большой и дружной семье началась черная полоса. Через год от инфаркта скончалась мама, молодая, полная сил, удивительно красивая даже в пятьдесят, и отец, не выдержав, покончил с собой. Покончил с собой… Так говорили, однако дочь не верила. Папа был полковником полиции, сильным, волевым человеком, честным и неподкупным. Он знал, что после его ухода дочь останется со стариком дедом, его отцом, что он одинаково нужен обоим… Вот почему полковник не мог, не имел права их покинуть. Не мог – и точка. Так Юля и сказала старому другу отца, начальнику полиции Георгию Ивановичу Колесову, однако он лишь сокрушенно покачал головой:

– В жизни бывает всякое, деточка. Наверное, его подкосила смерть твоей мамы. Сдали нервы – и шагнул в петлю. Такое бывает и с сильными людьми.

Юля горячо возражала, однако ее возражения никому не были интересны.

– Я все равно доберусь до истины, – сказала она себе, выходя из кабинета Георгия Ивановича. – Вот увидите.

– Вот увидите, – повторила она и сегодня, сбегая с лестницы и с удовольствием вдыхая запах ванили. – Я докажу.

Юля подумала, что сегодня можно подробно обсудить вопрос гибели отца со служившим в полиции и недавно получившим звание капитана Сергеем и дедушкой, бывшим офицером. Кстати, она собиралась поинтересоваться, в каких все-таки войсках служил Матвей Петрович. А то неудобно получается… Хвастается своим подругам дедом-полковником и даже не знает, где и как он проходил службу. По огромной фотографии, висевшей на стене в большой комнате, ничего не скажешь. Три звезды на погонах с двумя пролетами – точно полковник. И на этом кончаются все ее знания. Стыдоба какая… Бабушку о многом не успела расспросить, маму, отца… Путь хотя бы дед восполнит пробелы в ее знаниях о семье. Улыбнувшись своим мыслям, представив встречу с дедушкой, всегда радовавшимся ее приходу, она не заметила, как дошла до храма, в который любила ходить ее мать, – собора Cвятых Петра и Павла. От ступенек и вдоль ограды тянулась огромная очередь жаждущих освятить куличи и крашеные яйца. Старушки со счастливыми морщинистыми лицами, в белых платочках и темных юбках громко пели: «Христос воскресе из мертвых, смертью смерть поправ…» Все ждали выхода батюшки, отца Сергия, довольно молодого, румяного, с излучавшими доброту глазами. Юля разложила на полиэтиленовом пакете свое пасхальное угощение и, когда показалось шествие, с удовольствием сунула одно яичко, ярко-розовое с крапинками, в корзинку мальчика-дьячка. Отец Сергий, с торжественной улыбкой напевая пасхальный канон, освящал и прихожан, и их корзины. Женщины подпевали. Величественная песня, казалось, взмывала ввысь и разливалась в небесной лазури необыкновенными серебристыми переливами. Девушка с удовольствием подставила голову, и батюшка окропил святой водой ее золотистые волосы. Ей показалось, что сразу исчезла усталость, накопленная за трудную трудовую неделю, на душе стало легко и радостно. Созвучно ее настроению, в сумке пением птиц разразился мобильный. Дисплей высветил имя – Сергей.

– Здравствуй, любимая, – раздался его чуть глуховатый голос. – Христос воскрес!

– Воистину воскрес, – отозвалась девушка. – Ты где?

– А ты? – в тон ей спросил мужчина. – Впрочем, погоди. Дай отгадаю. Ты святишь куличи.

– Недаром ты полицейский, – рассмеялась Юля. – Только что закончила.

– Тогда подъезжаю. – Он отключился, и девушка стала оглядываться по сторонам. Сергей жил неподалеку от собора, из его окна можно было увидеть огромные золотые купола, отливавшие на солнце каким-то особым цветом – от золотого до красновато-коричневого. И до полицейского управления было рукой подать, от храма два квартала. В общем, ему повезло – все под боком, даже любимая девушка. Увидев черный «Опель», Юля махнула рукой водителю и быстрым шагом направилась к нему. Капитан Сергей Плотников, как всегда в безукоризненно белой рубашке и коричневом кожаном пиджаке, восседал за рулем. Его красивое мужественное лицо озарилось улыбкой при виде любимой, стальные с золотыми крапинками глаза просветлели, разгладились две поперечные морщинки на широком лбу.

– Здравствуй. – Он выскочил из машины и помог Юле сесть на переднее сиденье рядом с собой. – Ты не поверишь, как я соскучился!

– Я тоже соскучилась, – рассмеялась девушка и чмокнула его в смуглую щеку, проведя пальцами по смоляно-черной шевелюре. – Странно, правда?

– Что же тут странного, если мы любим друг друга? – Молодой человек обнял ее, обдав запахом дорогого французского парфюма – он не жалел денег на хорошие вещи, а китайские подделки терпеть не мог. – Ну что, поехали обрадуем деда?

Юля достала телефон и взглянула на дисплей.

– Странно, что он еще не звонил, – удивилась она.

– Юленька, зачем ему звонить, если он и так знает, что ты приедешь? – успокоил ее Сергей. – Мы, мужчины, стараемся не тратить время на уточнение того, что и так ясно.

– Да, но обычно он звонит еще утром. – Самойлова бросила телефон в сумочку. – Ладно, наверное, ты прав. Вчера вечером мы обстоятельно обо всем поговорили. Поехали.

– Слушаю и повинуюсь. – Сергей взял под воображаемый козырек, и машина тронулась с места, сразу свернув на дорогу к дачному поселку. Вот уже много лет, еще до смерти сына и невестки, Матвей Петрович жил на даче, которую обустроил еще при бабушке. Добротный каменный дом в три комнаты, с верандой, увитой диким виноградом, на которой он по вечерам в теплые дни любил почаевничать, участок в пять соток, где что только не росло: и съедобное – помидоры, огурцы, баклажаны, кабачки, картофель, вишни, сливы, яблоки, виноград, клубника, малина; и несъедобное, но очень красивое: розы, тюльпаны, лилии, душистый горошек… Матвей Петрович никогда не отпускал внучку без огромного букета цветов. Весной это были тюльпаны, нарциссы, растрепанная белая и фиолетовая сирень, летом – садовые лилии с лепестками, обсыпанными желтой пыльцой, огромные красные розы с толстыми шипами и темно-зелеными глянцевыми листьями, осенью – другие розы, желтые с розовым, стройные гладиолусы, издававшие тонкий аромат французских духов. Когда Юля оставалась ночевать, они с дедом жарили шашлыки на старом мангале, там же пекли картошку, яблоки, резали салат и с удовольствием съедали все на ухоженной веранде, выкрашенной в зеленый цвет и оплетенной, как паутиной, диким виноградом, в изобилии дававшим летом черные круглые плоды, которые, к сожалению, нельзя было есть. Зимой, с наступлением холодов, девушка звала деда пожить в квартире, однако он непременно отказывался.

– У тебя своя жизнь, Юла, – так он называл ее с младенчества – Юла – и все тут. Она привыкла и уже не представляла, что Матвей Петрович назовет ее как-то по-другому. – Я не хочу тебе мешать. А на даче мне очень хорошо. Ты даже не представляешь, как. В моем возрасте человек живет воспоминаниями. Я хожу по дорожкам и вспоминаю, как мы с твоей бабушкой сажали деревья, поливали цветы… Как ты бегала маленькая по грядкам, а мы любовались тобой. Нет, дорогая, это мой мир, и я не собираюсь его покидать. Что касается холодов… Печка меня прекрасно согревает.

Юля пыталась спорить, но в конце концов сдалась. Если деду там хорошо, пусть живет. Магазин рядом, даже импровизированный рыночек есть. Дачники несут туда свежие молочные продукты, птицу, яйца, фрукты и овощи. Многие приезжают из города, чтобы полакомиться парным молочком и сметанкой. Экологические продукты, как известно, продлевают жизнь. Наверное, потому дед в свои восемьдесят выглядел молодцом.

Думая о своем, она не заметила, как машина миновала пустой рынок. Наверное, продавцы еще не вернулись из церкви, построенной из простых, гладко отполированных березовых бревен и напоминавшей сказочный терем с красной крышей и маленьким, будто игрушечным куполом. Возле нее толпился народ, и Юля так, на всякий случай, поискала глазами деда. Он рассказывал, что бабушка в последние годы жизни сделалась религиозной, регулярно посещала церковь и вычитывала вечерние и утренние молитвы. Это казалось странным всем, кто ее знал, потому что Ксения Павловна в молодости слыла комсомолкой-активисткой. Матвей Петрович не разделял ее религиозных взглядов, однако храм иногда посещал, три раза в году точно. В толпе его не было, впрочем, если дедушка и заходил в церковь, то рано утром, так как после десяти ждал в гости внучку. Сергей свернул на дорогу, змейкой вившуюся между дачами, довольно разношерстными – от трехэтажных особняков до деревянных, почерневших от времени хаток, и притормозил возле домика из красного кирпича, огороженного забором из колючей проволоки. По привычке молодой человек посигналил, ожидая выхода старика, однако никто не торопился их встречать.

– Спит, что ли, Матвей Петрович? – удивленно проговорил полицейский, дотрагиваясь до прямого тонкого носа.

– Скорее телевизор смотрит и не слышит. – Юля, пытаясь подавить волнение, выскочила из машины и рванула на себя калитку. Как всегда, она оказалась открытой. – Дедуля, мы приехали! Дедушка, ты где?

По каменным вычищенным плитам она подошла к веранде. На дубовом столе, покрытом белой, местами попорченной, исполосованной шрамами скатерти с красными маками стоял стакан с недопитым чаем. Закопченный старый ветеран-чайник уставился на нее своим коричневым боком, на блюдечке сох ломтик лимона. Вероятно, дедушка напал на какую-то интересную передачу и забыл почаевничать всласть. Такое за ним водилось.

– Дедушка! – Юля вошла в коридор. Здесь стояли несколько пар обуви, служившей Матвею Петровичу для разных целей: в одной он вскапывал огород, в другой наведывался в сельский магазин, в третьей шел к озеру ловить рыбу или за грибами.

– Дедушка! – повторила девушка чуть громче и удивилась. Что-то в доме было не так. Телевизор, верный друг дачника, не работал. Непривычная тишина (вовсе не та доброжелательная, к которой она привыкла, нарушаемая лишь скрипом половиц, порывами ветра, дребезжанием оконной рамы) заставила сердце биться сильнее, выжала холодный пот. Самойлова вошла в комнату и споткнулась об опрокинутый стул.

– Да что же… – она недоговорила, проглотив слова, запнувшись, будто подавившись ими. В комнате, любовно убираемой стариком, царил полный разгром. Ящички старого серванта кто-то выдвинул до предела, разбросал их содержимое, и скромное бельишко Матвея Петровича валялось на полу. Полка из-под книг, которые он любил перечитывать, лежала возле окна. А сами книги небрежно разбросали по ковру. Разинутой пастью зияла открытая тумбочка. Девушка бросилась в соседнюю комнату, служившую старику спальней. На панцирной кровати кто-то скомкал одеяла и простыни, вспорол подушку. Пух белым снегом кружился по комнате, непрошеным гостем залезая в нос. Дедушка лежал у кровати, неловко подогнув больную ногу. На его посиневшем лице застыло выражение скорби и боли. Дыхание с хрипом вырывалось из едва вздымающейся груди. Белая рубашка, надеваемая только в торжественных случаях, пропиталась кровью. Юля зажмурилась и громко закричала. Сергей пулей влетел в спальню старика.

– Что случилось?

Не переставая кричать, Юля указала на Матвея Петровича. Капитан подскочил к нему, чертыхнулся сквозь зубы и прижал пальцы к худой смуглой шее старика. На его лице сначала отразилась досада и недоумение, а потом Сергей щелкнул пальцами.

– Жив. Звони в «Скорую», а я своих ребят вызову. Эх, у кого рука поднялась… – Выругавшись в сердцах, он достал из кармана мобильный и быстро набрал номер.

– Андрюха? Бери-ка нашу бригаду и скорее дуй в дачный кооператив «Бриз». Дед моей невесты, Матвей Петрович Самойлов… Короче, тяжело ранен. Нет, не огнестрел, пока сам не разберусь, что с ним делали. – Он бросил взгляд на пропитанный кровью ковер. – Думаю, большая потеря крови. Да, Юля вызывает «Скорую». Что? Похоже на ограбление, вероятно, действовали какие-то отморозки. Все разворотили. Что искали – не пойму. Старик проживает здесь давно, и всем было известно, что красть у него нечего. В общем, бегом.

Отправив аппарат в карман, Сергей подошел к дрожащей от страха невесте, лицо которой почти сливалось с белой штукатуренной стенкой, и крепко обнял ее.

– Юленька, тебе нужно крепиться. Он сильный, думаю, справится. – Мужчина глотнул, отметив про себя, что это очень неудачное утешение прозвучало неуверенно. Не вовремя навернулось на язык вводное слово «думаю».

– На это вся надежда, – буркнула девушка. – Боже, ну почему, почему? Какая кара преследует нашу семью? Кому мы что сделали? – Она нервно поднялась и выглянула в окно, задернутое старым тюлем. – Сначала мама, потом отец… И вот теперь дед. Господи, – она торопливо перекрестилась, ища глазами образок и не находя, – сохрани ему жизнь! – Потом, всплеснув руками, добавила: – Он умирает… Может быть, мы можем чем-то помочь?

– Мы не знаем, что с ним. – Сергей снова прижал ее к себе. – Судя по всему, кто-то пытал его, вон крови сколько. И ты ничем не поможешь. Только врачи…

Как бы в подтверждение его слов раздался вой сирены «Скорой», и белая с красным машина притормозила у калитки. Юля бросилась встречать врачей – высокого мужчину лет сорока и полную черноволосую и черноглазую женщину с суровыми чертами лица. Через минуту они уже были в доме.

– Где? – отрывисто поинтересовался врач и, едва дождавшись ответа, вбежал в спальню и склонился над Матвеем Петровичем.

– Григория зови, – распорядился он. – И срочно переливание.

Женщина оказалась на удивление проворной. Она сбегала за водителем, и дедушку положили на носилки и понесли к машине. Юля бежала рядом, поправляя простыню, которой она накрыла старика.

– Я с вами, можно? – Девушка умоляюще посмотрела на доктора, и тот кивнул:

– Давайте, только быстро. Залезайте.

Сергей едва успел обнять любимую:

– Позвони мне, как только сможешь.

– Да, обязательно. – Поддерживаемая женихом, Самойлова влезла в салон. Полная женщина уже готовила капельницу.

– Группу крови деда знаете? – спросил врач отрывисто. Юля закивала так быстро, что, казалось, голова оторвется от тонкой длинной шеи.

– Третья положительная, как у меня. Если что, я могу…

Мужчина испытующе посмотрел на нее:

– Пригодится. Гриша, гони.

Автомобиль рванул, провожаемый любопытными взглядами соседей. Сергей вздохнул и вернулся в комнату, ожидая своих товарищей.

Глава 2 Париж, 1785
Граф Алессандро Калиостро расхаживал по богато обставленному залу, довольно потирая подбородок. Он находился в Париже не один месяц и пока не собирался покидать гостеприимную Францию. Легковерных дураков в его жизни всегда хватало, и среди французов их нашлось более чем достаточно. Его затасканная байка о том, что он родился во время сотворения мира и спасся от Всемирного потопа на Ноевом ковчеге, шла на ура. На деле выходило, что ему более полутора тысяч лет, даже две без двухсот, но это никого не смущало. Знатные дамы и кавалеры вовсю раскупали его бальзам, веря, что им тоже удастся сохранить молодость. Ах, молодость, молодость! На что только не пойдет человек, чтобы ее продлить! Калиостро подошел к столу, накрытому парчовой с золотой вышивкой скатертью, и взял в руки флакон с позолоченной крышкой. Внутри поблескивала зеленоватая жидкость – его знаменитый бальзам. Сколько ему удалось его продать? Тонну? Граф поставил флакон на место, подошел к маленькому шкафу из орехового дерева и открыл верхнюю створку. На полке красовалось с десяток таких флаконов.

«Маловато, – решил Калиостро. – Завтра у меня спиритический сеанс. После него наверняка найдутся желающие приобрести чудодейственное зелье. Нужно сегодня же постараться изготовить хотя бы парочку флаконов». Приняв решение, мужчина пригладил напудренный парик и улыбнулся. Он вспомнил, как дотошный престарелый маркиз де Совиньи, у которого отсутствовала половина зубов и волос, с желтым, как старый пергамент, лицом, испещренным морщинами, допытывался, сколько времени нужно принимать это зелье, чтобы помолодеть хотя бы на десяток лет. Калиостро наобум брякнул, что не менее пятидесяти. Совиньи помрачнел и заявил, что тогда ему нет никакого смысла платить такие деньги за лекарство, которое, по сути, ему не пригодится: дескать, он вряд ли проживет еще полвека. Граф с тщательно отрепетированной приятнейшей улыбкой заверил старика: снадобье продлевает не только молодость, но и жизнь. А значит, у достопочтенного маркиза нет никакого повода волноваться. Разумеется, он проживет пятьдесят лет и в один прекрасный день заметит, что к нему возвращается молодость. Это решило дело. Недоверчивый Совиньи приобрел два флакона.

Калиостро мысленно посмеялся над ним, как и над всеми остальными покупателями. Шафран, настойка алоэ, розовая вода, входившие в эликсир, никак не причинят вреда, но и не принесут никакой пользы. Да, на доверчивости людей определенно можно сделать и деньги, и имя.

Граф подошел к зеркалу и довольным взглядом окинул себя с головы до ног. В зеркале отразился представительный мужчина средних лет с прекрасным цветом лица, в меру полноватый, с умными серыми глазами и пронзительным взглядом. «Порой я и сам начинаю верить, что мне более тысячи лет», – усмехнулся Алессандро и позвонил в колокольчик. Верный слуга Гильом, юркий, проворный мужичок, напоминавший доброго гнома с мышиным личиком, тотчас возник перед господином:

– Что прикажете, сударь? Для завтрашнего спиритического сеанса все готово.

– Не все, мой дорогой Гильом, – возразил граф. – Я хочу поручить тебе одно очень важное задание. Только ты с твоим умом и деликатностью способен его выполнить.

Слуга склонился так низко, что с парика посыпалась пудра.

– Я к вашим услугам, синьор.

– Тебе во что бы то ни стало нужно разыскать одну женщину и пригласить ее на сеанс, – сказал хозяин. – Я слышал, сейчас она в Париже, и мне необходимо видеть ее у себя.

– Если эта женщина богата и знатна, мне ничего не стоит выполнить ваше поручение. – Гильом по-прежнему стоял в угодливой позе.

– На данный момент она скорее бедна, чем богата, – отозвался Алессандро. – Она носит графский титул, как и я. Он достался ей от мужа. Но в обществе ее не принимают.

Слуга вытаращил глаза:

– Вы хотите, чтобы такая женщина присутствовала на вашем сеансе? Но что скажут маркиза, графиня и…

Калиостро поднял изящную белую руку с ухоженными ногтями.

– Эта дама довольно деликатна, и я не сомневаюсь, что она наденет густую вуаль. Что же касается дальнейших действий, предоставь это мне.

Он гордо выпрямился, и слуга с восхищением посмотрел на своего господина. Да, поистине он благородного происхождения, что бы ни болтали злые языки. Горделивая осанка, умный проницательный взгляд, орлиный нос…

– Я сделаю все, что вы прикажете.

– Вот и отлично. – Алессандро взял со стола листок и подал слуге. – Ее зовут Жанна де Ла Мотт. Еще совсем недавно она проживала по этому адресу, но не уверен, что графиня находится там и сейчас.

Гильом пробежал глазами округлые буквы.

– Вы правы, синьор. Не такая это улица, чтобы находиться там долгое время. Разве только… – Он не закончил фразу и поклонился: – Я отыщу ее, чего бы мне это ни стоило.

– Поторопись, – напутствовал его хозяин. – Не тебе напоминать, что мой спиритический сеанс назначен на завтра.

Гильом развел руками:

– Разумеется, синьор.

Когда слуга удалился, Калиостро довольно потер вспотевшие ладони. Если эта женщина согласится… если согласится… А она должна согласиться, черт возьми… Услышав о ней, он долгое время не упускал ее из вида. Так вот, если она согласится, они вдвоем… Впрочем, Алессандро решил не загадывать.

Дивногорск, 2017
Девушка сидела как во сне. Врач и медсестра суетились возле деда, поправляли капельницу, а он, неподвижный и бледный как смерть, лежал, ничего не слыша и не видя. Юля вышла из ступора только тогда, когда водитель облегченно вздохнул:

– Приехали.

Выскочив из салона, бригада «Скорой» вытащила носилки и торопливо повезла Матвея Петровича к семиэтажному новому корпусу, где располагались хирургическое и кардиологическое отделения. Какой-то мужчина средних лет в белом халате, с потным широким лицом стоял на ступеньках, и Юля почему-то подумала, что это заведующий отделением. Глянцевый бейджик на униформе осветил луч солнца, и Самойлова прочитала: «Егоров Павел Николаевич».

– Сюда, сюда, осторожнее, – направлял он медиков, и вскоре носилки остановились возле белой стеклянной двери с надписью «Реанимация». Врач «Скорой» и медсестра, попрощавшись, ушли. Полную черноглазую женщину сменила другая медсестра, в зеленоватом медицинском халате. Толкнув дверь ногой, она исчезла за белым стеклом.

– Я его внучка, – обратилась девушка к доктору и подалась вперед, собираясь зайти туда, где ее деду пытались сохранить жизнь. – Кроме меня, у него никого нет. Да и у меня тоже. – Она взмахнула руками. – Ну пожалуйста, я вас прошу!

Павел Николаевич, как заправский охранник, преградил ей дорогу:

– Дальше вам нельзя. – Доктор дружески похлопал девушку по плечу. – Он без сознания, в очень тяжелом состоянии. Мой вам совет – идите домой. Если что-то… – Егоров замялся и покраснел. – Мы вам сразу…

Девушка вцепилась в рукав зеленоватого халата:

– Если что? Что вы имеете в виду? Что? Что???

Доктор избегал смотреть на Юлю.

– Ну, говорите, говорите! Вы хотите сказать, что его не удастся спасти?

– К сожалению, мы не боги. – Доктор открыл стеклянную дверь. – Идите домой, я вам сказал. Вы никому ничем не поможете. Будете только мешать.

Юля покачала головой:

– Нет, нет, как я могу уйти?

Доктор пожал широкими, как у борца, плечами:

– Ну как хотите. Тогда посидите пока здесь. Но я уверен, что никаких изменений в его состоянии не будет, по крайней мере, несколько часов.

– Да. Да, я понимаю, – рассеянно кивнула девушка. – И все же я останусь.

Она села на стул и погрузилась в раздумья. Перед ней проносились картины счастливой семейной жизни, но это было давно, очень давно. Вот бабушка, заботливая, хлопотливая, печет пироги с рыбой, вот дед, вернувшийся с рыбалки, коптит рыбу на даче, вот мама, здоровая, счастливая, красивая, рвет цветы – огромные розы со звучным названием «Глория», желто-розовые, умопомрачительно пахнущие, вот отец, улыбавшийся широкой улыбкой… Да, это было действительно давно.

Юля не заметила, как задремала. Картины мирной жизни продолжали проноситься перед ее глазами. Наконец чуть глуховатый, напряженный голос врача вывел ее из забытья:

– Он пришел в себя и спрашивает о вас/

Самойлова вскочила, опрокинув стул:

– Куда идти?

– Идите за мной.

Он распахнул дверь, ту самую, стеклянную, с пугающей надписью.

– Заходите.

Юля почувствовала, как дрожат колени. Ей почудилось, что она входит в тот, другой мир, и от человека, стоявшего рядом, зависит, выйдет ли она отсюда вместе с дедушкой или останется совсем одна.

– Скажите, у него есть шансы на выздоровление?

Доктор пожал плечами:

– Не хочу вас обнадеживать. Сами понимаете, возраст. Но это уже во-вторых. Отморозки истыкали его каким-то острым предметом. Огромная кровопотеря.

Он остановился и приоткрыл дверь палаты:

– Вот мы и пришли. – Мужчина подталкивал Юлю к кровати, на которой лежал дедушка, но Самойлова медлила. Увидеть его, самого родного и любимого, в таком беспомощном состоянии… Нет, это выше ее сил.

– Подойдите, не бойтесь, – убеждал ее доктор. – Несколько минут… У вас всего несколько минут.

Наконец Юля заставила себя подойти к кровати и охнула. Дедушка, дедуля, звавший ее любовно Юлой, лежал бледный, как укрывавшая его щуплое тело простыня. Тонкий нос с небольшой горбинкой заострился. В осунувшемся лице не было ни кровинки. Седые волосы ерошились как-то по-детски беззащитно.

Она дотронулась до безжизненной руки в старческих пигментных пятнах:

– Дедуля… Бедный мой дедуля… Как же так… Как же так…

Синие губы больного дрогнули. Врач, как часовой, стоявший у изголовья, наклонился над ним.

– Матвей Петрович, вы меня слышите?

Мужчина открыл большие глаза цвета стали и оглядел пришедших. Увидев любимую внучку, он словно засветился изнутри.

– Юла, как хорошо, что ты здесь, моя внученька. – Старик попытался приподняться. – Если бы я не успел поговорить с тобой, я бы себе это не простил даже на том свете. – Матвей Петрович закашлялся, и на губах появилась кровавая пена. Врач сразу засуетился.

– На сегодня достаточно. Поверьте…

Матвей Петрович тяжело задышал:

– Доктор, не мешайте… Иначе не успею. Чувствую, мне недолго осталось. Юла, не перебивай… – Его дыхание становилось все прерывистее. – Пусть доктор уйдет… Ненадолго…

– Павел Николаевич, вы бы не могли оставить нас наедине? – попросила Самойлова. – Пожалуйста.

– Но… – слабо пытался протестовать доктор, и она с усилием подняла руку, как бы умоляя его замолчать:

– Я прошу вас.

Павел Николаевич сдался:

– Ну хорошо, только недолго.

Когда за ним закрылась дверь, дед снова попытался приподняться, заставляя себя это сделать каким-то неимоверным усилием воли. Казалось, желание что-то поведать близкому человеку придавало ему силы.

– Я был не прав, что так долго молчал.

Юля наморщила лоб:

– Ты о чем?

Лицо деда покраснело от напряжения.

– Прости меня, Юла, за все прости. – Она попыталась что-то сказать, но Матвей Петрович остановил ее: – Тише, мне трудно говорить… Я виноват перед всеми… из-за меня умерла твоя мать, и мой сын покончил с собой… Когда-то я совершил страшную вещь, присвоил чужое, а она меня предупреждала, что этого не следует делать…

– Кто предупреждал? – Самойлова ничего не понимала.

– Черная графиня. – Дед схватился за грудь. – Умираю, умираю… Успеть бы сказать… Она приходила к нам в Артеке, предупреждала, предупреждала… Ты должна найти ее могилу и все вернуть… Все драгоценности… У меня на даче… Карта… Люди… Они были тогда со мной… У них тоже… Найди их…

– Дедушка! – Юля вцепилась в его руку. – Дедушка, о ком ты говоришь? Я ничего не понимаю! Дедушка!

– Черная графиня, она… – Старик вдруг широко распахнул глаза, будто пытался лучше рассмотреть внучку, склонившуюся над ним, захрипел и упал на подушку.

– Дедушка! – Девушка принялась трясти старика, но он лежал безмолвный и недвижимый, не реагируя на ее рыдания. Будто опомнившись, Самойлова выскочила из палаты и помчалась по коридору, истошно крича:

– Павел Николаевич!

Он возник точно из ниоткуда, в зеленоватом халате, с бледным лицом, с застывшим вопросом в глазах.

– Он умер, умер… – Юля схватила его за руку. – Доктор, умоляю, быстрее, может быть, можно что-то сделать.

– Посмотрим, посмотрим, – бормотал Павел Николаевич, ускоряя шаг. В стеклянную дверь они ворвались вместе. Дедушка лежал в той же позе, только успевшее загореть лицо уже не выражало страдание – оно казалось спокойным и умиротворенным. Юля вспомнила посмертные маски великих людей. Они ничего не выражали. Вот и сейчас она видела просто гипсовое лицо, не имевшее ничего общего с ее дедом, которому, казалось, смерть принесла облегчение и открыла какую-то важную истину. Доктор пощупал пульс и тяжело вздохнул:

– К сожалению, Юля, вы правы. Он действительно скончался.

– Но почему, почему вы его не спасли? – Юля вдруг зарыдала истерично, навзрыд, как ребенок. Павел Николаевич слегка прищурился, вероятно, думая, какие слова лучше сказать в этом случае, однако ничего не придумал.

– Я знал с самого начала, что не спасу его, – признался он. – Возраст и ужасные раны, к тому же большая кровопотеря. Его не спас бы даже бог медицины. Вы взрослый человек и должны это понимать.

Юля сникла, бессильно опустившись на кровать рядом с Матвеем Петровичем.

– Мой разум не хочет воспринимать это, – проговорила она, всхлипывая. – Он был для меня самым близким человеком.

– Все мы когда-то теряем близких, – философски заметил врач.

– Я потеряла их слишком рано. – Самойлова поднялась и направилась к двери. Обернувшись на пороге, она бросила взгляд на тело, которое доктор прикрыл простыней.

– Когда я могу его забрать?

– Думаю, послезавтра, – ответил Павел Николаевич. – Но постойте, зачем забирать? Мы подготовим необходимые документы, вы принесете вещи. Заберете дедушку в день похорон, так все делают.

– Да, да, хорошо, я так и сделаю, – кивнула девушка.

– Завтра приходите за свидетельством о смерти, – сказал врач. – Только не сюда, в морг. Он возле церкви.

– Да, хорошо. – Она хотела добавить «спасибо», но не могла произнести это слово, почему-то считая, что доктор сделал не все возможное для спасения деда.

– До свидания, – попрощался Павел Николаевич.

На негнущихся ногах Юля вышла из больницы и опустилась на скамейку возле маленького фонтанчика – безвкусного сооружения родом из шестидесятых, натужно выбрасывавшего ржавую струю. В сумке затренькал мобильник, и девушка вспомнила, что давно не общалась с Сергеем. Он оставался на даче, поджидал оперативную группу. Удалось ли им что-нибудь найти?

Она нажала кнопку, и в трубке раздался голос любимого:

– Как вы?

– Матвей Петрович умер, – выдохнула Самойлова. – Сережа, я осталась совсем одна.

– Ты не одна. – Сергей пытался ее успокоить как мог, но чувствовал, что у него плохо получается. – Я с тобой, и тебе это известно.

– Теперь нужно думать о достойных похоронах. – Юля нервно глотнула. – Скажи, а как дела у тебя? Удалось что-нибудь отыскать?

– Удалось понять, что это не обычное ограбление, – пояснил молодой человек. – Твой дед недавно получил пенсию, и она в целости и сохранности лежала в его портмоне. Преступники не могли ее не увидеть. Значит, их интересовало другое. Я уже успел позвонить Павлу Николаевичу, чтобы договориться о передаче тела на судмедэкспертизу. Так вот, доктор полагает, что Матвея Петровича пытали. Его искололи острым предметом, предположительно шилом. Выходит, преступники хотели что-то узнать. У тебя есть какие-нибудь предположения?

– Есть, – призналась девушка. – Перед смертью дедушка пытался мне что-то сказать, попросить прощения… Но я ничего не поняла. Он говорил о какой-то черной графине, которая преследовала его еще в Артеке. Артек, Артек. Это в Крыму, правда? – уточнила она. – Но почему дедушка вспомнил Артек? Он никогда не говорил, что отдыхал там.

– Что еще? – деловито поинтересовался Сергей. – Юля, я понимаю, как тебе трудно, но ты должна вспомнить этот разговор во всех подробностях. Это очень важно.

Самойлова наморщила лоб:

– Он сказал, что взял что-то, чего не должен был брать, и просил меня найти какие-то драгоценности и вернуть в могилу. Только в какую? Этой черной графини?

– Милая, что еще? – умолял ее молодой человек. – Как найти эту могилу или драгоценности? Он был обязан дать тебе какую-то наводку.

– Да, дедушка упоминал о карте… – пробормотала она. – Но где ее искать? Об этом знают какие-то люди, однако дедуля не успел сказать, кто они.

Полицейский задышал в трубку:

– Карта, карта… Вероятно, за ней и приходили эти отморозки. Или за драгоценностями, но, скорее всего, за картой. Судя по всему, с помощью карты Матвей Петрович и просил отыскать эти самые драгоценности. – Он помедлил, словно обдумывая слова. – Любимая, как бы тебе ни было трудно, мы должны осмотреть на даче каждый уголок.

– Но я… – замялась Юля. – Мне тяжело туда возвращаться. И потом, почему ты думаешь, что грабители не нашли карту?

– Не нашли. – Он отвечал довольно уверенно. – Иначе твой дед не просил бы тебя найти сокровища. Их спугнула соседка, тетя Шура, которую мы позвали в понятые. Как выяснилось, она собиралась зайти к Матвею Петровичу похристосоваться, увидела открытую калитку, услышала какую-то возню в доме, покликала твоего деда, но войти не решилась. Может, если бы вошла – кто знает? – спасла бы ему жизнь. Может, своей бы лишилась… Ей показалось, что кто-то выпрыгнул в окно спальни, но описать его она, естественно, не в состоянии. Юлечка, ну будь мужественной, прошу тебя.

Девушка вздохнула:

– Хорошо. Сейчас возьму такси.

– Жду.

Ей удалось поймать машину довольно быстро. К счастью, водитель, пожилой мужчина в клетчатой рубашке, не утомлял разговором, и Юля задумалась о том, о чем собиралась подумать позднее. Но думать придется – рано или поздно. Ей предстояло пройти самое неприятное в жизни – похороны единственного оставшегося в живых близкого человека, и она не представляла, как выдержит эту процедуру, но знала, что выдержит. Человек жив, пока о нем помнят. Значит, ее дед навсегда останется живым в ее памяти. Такие мысли приносили хоть и небольшое, но облегчение. Завтра нужно выбрать ритуальное агентство, которое сделает все быстро и качественно, освободив ее по возможности от всего. Ведь каждый шаг в организации такого мероприятия давался с трудом. Но ничего, все будет достойно, дедушка это заслужил. В своих скорбных мыслях она не заметила, как машина подъехала к даче. Сергей ждал ее у калитки, поникший, бледный. Бросившись к автомобилю, он помог ей выйти и обнял:

– Мои ребята уже сделали все, что от них требовалось, и уехали. Как ты?

– Это самый неуместный вопрос, который ты задал в своей жизни, – буркнула Юля. – Как я могу себя чувствовать, потеряв последнего оставшегося в живых близкого человека? Кажется, от меня оторвали кусочек, который ничем не заменишь.

– И тем не менее ты должна собраться и помочь найти преступника, – твердо сказал Сергей. – Это не только в моих интересах, но и в твоих тоже.

Юля так закусила губу, что крошечная рубиновая капелька окрасила ее в красный цвет.

– Да, я должна помочь, – заявила она. – И я помогу, но, черт возьми, как? Я ничего не поняла из того, что сказал дедушка перед смертью.

Молодой человек, продолжая обнимать любимую, словно боясь отпустить ее от себя, ласково проговорил:

– Просто вспомни еще раз его слова. Пойдем в дом, сядем, выпьем чаю, ведь у тебя с утра маковой росинки во рту не было. Сегодня такой день… Пасха… Для этого гада – убийцы – нет ничего святого. Страшный грех на душу взял. Мы найдем его, вот увидишь.

Юля послушно прошла в комнату, боясь увидеть следы преступления, однако все уже было убрано, лишь кое-какие бумаги, которые Сергей не успел собрать, сиротливо белели в углах.

– Садись. – Она опустилась на стул, своим жалобным скрипом будто выразивший сожаление об умершем хозяине, и полицейский придвинул ей чашку с дымящимся чаем: – Пей и ешь.

Девушка сделала глоток и заставила себя откусить от ароматного кулича.

– Не могу. – Она отставила угощение. – Прошу тебя, не заставляй меня есть после всего, что я сегодня увидела. Давай лучше вернемся к разговору с дедом. Значит, ты думаешь, преступник ничего не нашел?

– Думаю, нет, я уже высказывал свое мнение. – Он наморщил гладкий лоб, и Юле, как всегда, захотелось разгладить каждую складочку. – Милая моя, – Сергей погладил ее дрожавшую руку, – поразмысли, где дедушка мог сделать тайник? Но это должен быть необычный тайник. Его не обнаружил отморозок, не верящий ни в бога, ни в черта. Ну, любимая, давай, давай!

Юля закрыла лицо руками, вспоминая каждое мгновение, проведенное на даче вдвоем с дедом, каждое слово, сказанное им. Может, в каком-то из них содержался намек на тайник? Да нет, вряд ли… Ничего такого не было.

– Он никогда не говорил мне о тайнике, – сказала она уверенно. – И никогда не намекал. И это понятно. Дед не собирался умирать.

Сергей покачал головой:

– И все же что-то было, не могло не быть.

Самойлова не отвечала.

– Давай-ка сами все осмотрим, – предложил Сергей.

– Разве грабитель оставил нам хотя бы один шанс? – удивилась Юля. – Все перерыл, ирод. Искать нечего, Сережа. Раз он не нашел, то и мы не найдем.

– И все же попробуем. – Капитан потянул ее за локоть. – В этой комнате все перерыто и погреба нет. Искать бесполезно. В соседней – тоже. А вот в кухоньке погреб имеется. Давай с него и начнем.

Они прошли в кухоньку, именно не кухню, а кухоньку, маленькую, аккуратненькую, словно кукольную, с вымытыми до блеска оконцами с голубыми наличниками, занавесками с огромными красными маками и в тон им чашечками и тарелками с золотистой каемкой и цветами. Юля помнила каждую щербинку на посуде, каждую трещинку, знала, что сервизу уже много лет и что когда-то дед с бабушкой покупали его в ГУМе в Москве. После бабушкиной смерти Матвей Петрович с какой-то болезненной бережливостью относился к посуде, боялся, что кто-то разобьет чашку или тарелку и лишит его памяти о покойной жене. Проходя мимо полок, Самойлова любовно дотронулась до одной из кружек и взглянула на открытую крышку погреба.

– Здесь тоже побывали, Сережа.

– Да знаю я, что здесь побывали. – Он с досадой махнул рукой. – Подойди ближе и посмотри, все ли на месте или чего-то не хватает.

Девушка покорно подошла к зияющему, как беззубый рот, отверстию в полу и заглянула вниз. Банки с соленьями и вареньями беспорядочно валялись на полу, некоторые разбились, и содержимое перемешалось, образуя лужи причудливых цветов.

– Жаль варенье, и маринованные овощи и грибы жаль, – вздохнула Юля. – Ты знаешь, как дед консервировал… Не каждая женщина… – Она вдруг запнулась и потерла пальцами виски. – Вон та банка, которая валяется возле табуретки, видишь? Пол-литровая, с коричневым содержимым… Правда, отсюда плохо видно, но я знаю, что это она. Сколько я себя помню, она всегда стояла в погребе. Когда я просила деда открыть ее, он отнекивался: мол, это готовила бабушка, и ему хотелось бы оставить в память о ней. Варенье давно засахарилось, да так, что, наверное, его и ложкой не пробить. А дедуля все его берег…

Сергей с любопытством наблюдал за девушкой. Как всегда в минуты задумчивости, Юля хорошела, в светлых глазах появлялся блеск, щеки розовели… Ему захотелось приласкать ее, прижать к сердцу, но он понимал, что это несвоевременно.

– Давай спустимся вниз, – предложил он.

– Давай.

Они спустились в погреб по скрипучей лестнице, и Самойлова взяла в руки испачканную вареньем банку.

– Да, та самая. – Она повертела ее перед носом. – Знаешь, о чем я сейчас подумала? Николай Второй пытался спрятать драгоценности с банках с оливковым маслом. По мнению пожилых людей, обычные стеклянные банки намного надежнее банков как финансовых учреждений. Вот я и подумала… Иначе зачем ему хранить варенье столько лет?

Сергей пощипал себя за кончик носа, что делал в минуты крайнего волнения. От этой привычки его никто не мог отучить.

– А ведь верно… – Его красивое лицо просветлело. – Давай-ка выйдем на свет божий и посмотрим.

– Давай, мне кажется, что я задыхаюсь от спертого воздуха, – прошептала Юля и вдруг сама прижалась к Сергею. – Сережа, мне страшно.

Плотников взял ее разгоряченное лицо в свои прохладные руки и осторожно поцеловал в раскрытые губы, потом бережно, словно она была фарфоровой, повел девушку к дряхлой лестнице со скрипучими ступенями, по которой дед много раз в день спускался в погреб за вареньями и соленьями. Оказавшись в кухне, полицейский деловито осведомился:

– Есть у него ключ для открывания консервных банок?

– Открывашка? – поинтересовалась Юля. – В ящике кухонного стола.

Порывшись среди ложек и вилок, молодой человек отыскал старую открывашку с чуть заметной ржавчиной на железе.

– Похоже, ею давно никто не пользовался, – удивился он. – Как же справлялся Матвей Петрович?

Юля пожала плечами:

– Открывай.

– Какая ты прыткая! – усмехнулся Сергей. – Еще недавно была готова упасть в обморок, а теперь, как говорят, живее всех живых.

– Мне, как и тебе, не терпится узнать, что это за таинственная черная графиня, в могилу которой мы должны положить какие-то ценности, – пояснила Юля. – Ну, орудуй.

Плотников ловким движением открыл крышку, которая от старости почти отвалилась вместе с кусочками стекла. Варенье неопределенного цвета (какой фрукт лег в его основу, тоже было не разобрать) действительно засахарилось. Оно было таким твердым, что отколупнуть от него кусочек можно было, только приложив усилия. Отчаявшись раскопать содержимое ложкой, Плотников отыскал в ящике большой острый нож, наверное, для резки мяса, и погрузил его лезвие в твердую массу. Ему удалось вытащить варенье из банки, разрубить его на куски и извлечь два свертка в оберточной промасленной бумаге. Юля затаив дыхание следила за длинными пальцами любимого, осторожно раскрывавшими тайники. Содержимое их удивило. В одном свертке оказался обрезок старой новогодней открытки годов этак пятидесятых (они почему-то так подумали, что открытка новогодняя и пятидесятых годов: на ней было изображено улыбающееся личико снеговика с традиционным носом-морковкой и детским ведерком вместо шляпы). Второй сверток порадовал их меньше. Вероятно, в щель в промасленной бумаге просочился сироп, который за многие годы съел чернила, и влюбленные не смогли прочитать, что было там когда-то написано.

– Да, возможно, в этом письме и хранился секрет всего, – высказал предположение Сергей, потирая нос. – Только нам прочитать это не под силу. Придется отдавать на экспертизу. Если наша техника потянет, скоро мы будем знать, что хотел сказать дедушка.

– Ты можешь поехать сейчас? – жалобно спросила Юля. – Только, любимый, довези меня до какой-нибудь ритуальной конторы. Я хочу, чтобы дедушку похоронили достойно. Он не жалел на меня сил и денег, и я не пожалею для него ничего, хотя, наверное, сейчас это звучит по меньшей мере глупо.

– Я слышал, лучшая в нашем городе – «Скорбь», – отозвался Плотников и взял со стола борсетку. – Пойдем, дорогая.

Они вышли в теплый апрельский день. Удары колокола, доносившиеся из деревянной церквушки, не казались Юле торжественными. Сегодня, несмотря на светлый праздник, они били траурно, будто исполняли реквием по ее умершему деду.

– Сережа, ты ведь найдешь их? – Она прислонилась к его плечу, пока он заводил и прогревал машину. – Ну, этих отморозков.

– Это мой долг, любимая, – пообещал он, и автомобиль медленно поехал по проселочной дороге.

По дороге до агентства молодые люди молчали, и лишь высадив девушку, Сергей пожелал ей быть мужественной.

– Тебе понадобятся силы, чтобы помочь мне отыскать убийц, – напутствовал он любимую.

Она молча кивнула.

– Я тебе позвоню, когда что-нибудь выясню, – пообещал Плотников, затем еще раз коснулся бледной щеки девушки и сел в автомобиль, с грустью провожая глазами Юлю, поднимавшуюся по ступенькам в ритуальное агентство. И только когда стеклянная дверь за ней закрылась, он включил зажигание.

Глава 3 Париж, 1785
Гильом, прекрасно знавший Париж, не зря отметил убогость улицы Сен-Клод, где обитала Жанна де Ла Мотт. Кутаясь в теплое пальто, он остановился у почерневшего от старости и сырости дома, стряхнул снег с сапог и вошел в темный подъезд. Квартира графини находилась на втором этаже, и слуга, покряхтывая и считая вслух, принялся подниматься по крутым, довольно ветхим ступеням:

– Раз, два, три… Черт, да сколько их тут!

Преодолев ровно одиннадцать, Гильом замер возле черной исцарапанной двери и постучал. На его удивление, она сразу отворилась, и слуга нос к носу столкнулся с пожилой особой, облаченной в старый, линялый капор.

– Что вам угодно, сударь? – спросила она строго. Гильом галантно поклонился, хотя ни минуты не сомневался, что перед ним не та, к кому его послал Калиостро. Скорее всего, эта пожилая особа – такая же служанка, как и он, но довольно противная.

– Мне нужна графиня де Ла Мотт.

– Зачем? – Красный нос женщины задергался от любопытства.

– У меня к ней поручение от очень важного человека, – ответил слуга уклончиво. – И говорить я буду только с ней.

Старая грымза не торопилась впускать непрошеного гостя, видимо, собираясь еще что-то спросить, но приятный голос, принадлежавший явно молодой женщине, вклинился в их пустую беседу:

– Кто там, Клотильда?

Старуха зашмыгала носом – тонким, длинным, в мелких морщинах.

– Он утверждает, что у него поручение.

– Впусти его.

Служанка немного поколебалась, всем своим видом демонстрируя, что от ее решения тоже что-то зависит, и пропустила Гильома:

– Ладно уж, идите.

Мужчина оказался в маленьком коридоре, в котором полностью отсутствовала мебель, и с удивлением заметил, что в квартире почти так же холодно, как на улице. Он решил не снимать пальто, тем более вешалка, подпиравшая стенку и кренившаяся набок, была пуста. Вероятно, обитатели холодной квартиры надели на себя все, что имелось в гардеробе.

– Сюда. – Пожилая особа отворила дверь в комнату, и Гильом предстал перед сидевшей на софе молодой черноволосой женщиной с тонкими, аристократичными чертами лица.

Она казалась довольно миловидной и приятной, но была одета столь же легко и бедно, как служанка. Ее наряд состоял из простого красного платья и черной шали, накинутой поверх. Парик дама не носила, и черная прядь волос оттеняла высокий мраморный лоб; тонкие губы слегка посинели, маленькие руки теребили дырявую муфту. Верный раб Калиостро поразился, как столь слабое создание выносит такой холод. Казалось, что какой-то знатный мужчина с темной бородой и узким лицом, строго смотревший с портрета, висящего на серой, с подтеками стене, тоже подергивался, пытаясь согреться. Гильом с удивлением узнал в нем Генриха Валуа, короля французского и польского. Он-то что делает в убогой квартирке?

– Я графиня де Ла Мотт, – представилась женщина и улыбнулась, продемонстрировав прекрасные ровные зубы. – Вы удивляетесь, почему я сижу в холоде? – Она словно читала его мысли. – А что делать, если денег на дрова не осталось? Правда, может быть, тот господин, которого вы представляете, подбросит мне немного? Он послал вас, получив мои письма, не правда ли?

– Мне только известно, что мой господин, граф Калиостро, желает завтра видеть вас на своем спиритическом сеансе, – мягко ответил Гильом.

Тонкие черные брови графини поползли вверх, как две змейки.

– Граф Калиостро? Это тем более удивительно, что я ему не писала. Маг и чародей никак не может выхлопотать мне достойную пенсию. Чего же он хочет?

Слуга «мага и чародея» повторил так же мягко:

– Чтобы вы были завтра на сеансе.

Графиня сжимала и разжимала маленький белый кулачок, вероятно, пытаясь хотя бы таким образом размять застывшие пальцы.

– Но, насколько я знаю, в его салоне собирается изысканное общество. Бедной женщине – такой, как я, – нечего там делать. – Она обвела взглядом комнату, в которой, кроме софы, накрытой выцветшим шелковым покрывалом неопределенного цвета, двух стульев с прохудившимися сиденьями, бесстыдно обнажавшими пружины, камина, который давно уже никто не топил, и маленького столика, ничего не было. – Кроме всего прочего, у меня всего два платья. Одно на мне сейчас. Видите, какое оно поношенное? Мне не стыдно выйти в нем к благотворительницам, чтобы продемонстрировать нищету, в которой я живу. Но явиться в нем в общество… Извините, но я вынуждена отклонить приглашение. – Жанна де Ла Мотт чуть приподняла подол платья, продемонстрировав Гильому стоптанные туфли. – А что вы скажете на это? Тем не менее это моя единственная обувь.

Мужчина застыл в раздумье. Разумеется, эта женщина наденет вуаль, но жалкая маскировка ее не спасет. За столом графа она станет всеобщим посмешищем, и острячки, подобные маркизе де Шалье, обязательно пустят в незнакомку парочку шпилек. Такие уж это создания – женщины. Они кричат на всех поворотах о своем щедром сердце, о добрых делах, но никогда не упустят случая унизить (причем с самым невинным видом) подобное им существо, в то время как мужчины, настоящие мужчины… Он запустил руку в карман и достал несколько монет.

– Думаю, здесь хватит на платье. – Гильом положил деньги на столик с изрядно потертой полировкой. – Конечно, оно не будет столь дорого и изысканно, как наряды некоторых из присутствующих дам, но, во всяком случае, будет новым и без заплат. Не знаю, хватит ли на башмаки… Впрочем, в комнате, где будет проходить сеанс, всегда очень темно. Кроме того, вы уйдете раньше.

Женщина лукаво улыбнулась:

– То есть вы намекаете, что к столу я не приглашена.

– Честно говоря, сударыня, я понятия не имею, что собирается делать граф после сеанса, – признался Гильом. – Иногда он так устает, что сразу удаляется к себе в спальню.

Графиня развела руками:

– Видите, до чего довела меня бедность… Приходится брать деньги у слуги. Однако помните: я беру их только потому, что ваш господин приказал вам передать его просьбу. Если я не приду на сеанс, вас сделают виноватым, а этого я не могу допустить.

Она мило улыбнулась, и Гильом ответил ей столь же милой улыбкой:

– К сожалению, вы правы, сударыня.

– Я всегда права. – Жанна поднялась, продемонстрировав царственную осанку. – Клотильда вас проводит. Передайте графу, что я обязательно буду.

Слуга поклонился и вышел в коридор, почти не скрывая радости. Обстановка этой убогой квартиры действовала угнетающе. От всего облика графини веяло какой-то тайной, однако Гильом не привык задумываться над непонятными вещами. С таким человеком, как его хозяин, непонятные вещи окружают всю жизнь. Разгадывать загадки – дело магов и чародеев, каковым и является Калиостро. Что касается его, Гильома, то он просто скромный слуга, никогда не совавший нос в дела графа. Если эта женщина нужна Калиостро, он ее получит.

Когда незнакомец ушел, сопровождаемый неодобрительным ворчанием Клотильды, Жанна с легкостью вскочила с софы и подбежала к заиндевевшему окну. Она видела, как мужчина, бросив быстрый взгляд на дом, поспешил по улице, кутаясь в пальто. Его визит ни о чем ей не сказал. Разумеется, как и все в Париже, она слышала про графа Калиостро, но никогда не ходила на его сеансы, которые он устраивал для парижской знати. Интересно, зачем она ему понадобилась? Может быть, кто-то из тех знатных особ, которые иногда посещали ее убогую квартирку и обещали выхлопотать ей достойную пенсию, упомянул о ней? Но это все равно не объясняло желания графа видеть Жанну у себя. Наморщив лоб, молодая женщина придумывала всевозможные причины и, так ничего и не придумав, вернулась на софу.

– Клотильда! – позвала она служанку.

– Слушаю, госпожа.

– Я подожду еще пару часов и больше никого не приму, – сообщила ей свое решение Жанна. – В квартире очень холодно, и нам следовало бы затопить камин. Мы сегодня достаточно заработали, чтобы позволить себе такую роскошь. – Она достала из муфты крошечный ключик и что-то ковырнула на поверхности столика. Потертая поверхность раздвинулась, обнажив нишу, и графиня вынула кошелек.

– Держи. – Жанна протянула Клотильде сто ливров. – Купи дрова, какой-нибудь еды и приличное, но скромное платье. Завтра я выхожу в свет.

Клотильда бросила плотоядный взгляд на кошелек.

– Госпожа, зачем же экономить на платье? Если вы решили наконец показаться в свете, нужно покупать лучшее.

Де Ла Мотт нахмурилась, поражаясь тупости служанки.

– О том, сколько у нас денег на сегодняшний день, знаем только ты и я, – раздраженно проговорила она. – За кредитом к банкирам принято ездить в шикарном собственном экипаже. А женщине благородного происхождения, если она хочет вернуть имения и титул, проще давить на милосердие знатных господ.

– Дешево стоит это милосердие, – прошамкала старуха, но спорить не стала. – Сию минуту выполню ваши приказания.

– Будь любезна.

Наконец дверь за верной служанкой закрылась.

* * *
Слуга Калиостро, увидев на стене портрет Генриха II, не стал долго думать и не поинтересовался (впрочем, проявлять интерес не позволял его ранг), что делает в квартире графини бывший король Франции. Но если бы он вдруг узнал правду, то был бы очень удивлен. Опальному королю молодая женщина приходилась самой настоящей внучкой. Да-да, в ее жилах текла королевская кровь, и графиня де Ла Мотт давно уже собиралась вернуть все, что принадлежало ей по праву. Хотя, наверное, сделать это было нелегко. Современный королевский двор ненавидел Валуа и не желал вспоминать о некогда всемогущем роде. Вот почему ни король, ни королева никогда не откликались на ее прошения. Возможно, они казались им смешными: родственники Валуа давным-давно пошли по миру.

Отец Жанны проживал в ветхом деревянном домике в одной из деревень под Парижем. Хоть он и являлся незаконнорожденным, он всегда помнил, к какому знатному роду принадлежит. Однако он никогда не помышлял вдруг оказаться при дворе, предпочитая голодать. Крошечная пенсия от королевской семьи и скудный урожай с участка земли позволяли ему не протянуть ноги. Сварливая жена, мать Жанны, в прошлом служившая привратницей, никогда не любила мужа. Соблазненная его рассказом о великих предках, женщина заставила супруга переехать в столицу, и там, в бедном парижском квартале, у них родилась дочь. Отец был для девочки единственным на всем белом свете близким существом в отличие от матери, которая то и дело сетовала на свою глупость – неудачное замужество – и глупость мужа, не умевшего прокормить семью. Голод и постоянные переживания добили несчастного, и он умер от воспаления легких. Жанне показалось, что мать даже обрадовалась. Она сразу выгнала дочь из нищей квартиры, и девочке пришлось просить милостыню.

Жанна сказала себе: сидеть на паперти или назойливо приставать к хорошо одетым прохожим, хватая их за одежду вместе с другими претендующими на такой же заработок калеками и убогими, от которых всегда пахло нечистотами, она не будет. Пусть сейчас она ничем не лучше их, такая же нищенка, но в ее жилах течет королевская кровь, и люди, подающие ей, должны знать об этом. Девочка по возможности старалась выглядеть опрятной и робко обращалась к проходившим по улице дамам:

– Подайте потомку королевского рода Валуа.

Прохожие вели себя по-разному. Некоторые откровенно смеялись ей в лицо, обзывали, гнали, и ей приходилось удаляться в подворотни под аккомпанемент веселого улюлюканья уличных мальчишек, сразу прозвавших ее «ваше нищее величество». В такие минуты ей хотелось броситься в мутные воды Сены, чтобы никогда больше не испытывать чувство стыда и унижения. Но, к счастью, насмешников было немного. Часто растроганные дворянки охотно платили девочке, и Жанна, с восторгом глядевшая на меха и золото, понимала: на их месте могла быть она. А раз могла, то должна оказаться, чего бы ей это ни стоило. Но как простой нищенке, даже королевской крови, стать с ними вровень? Ее маленький хитрый мозг работал денно и нощно. Маленькая бродяжка говорила себе, что ее день еще наступит, нужно только подождать.

Однажды холодной зимой, прислонившись к стене какого-то дома и пытаясь согреться в дырявой накидке, которая настолько прохудилась, что начала расползаться, Жанна увидела богатый экипаж. Кучер остановил лошадей у внушительного особняка и помог выйти из кареты шикарно одетой женщине.

– Узнайте, дома ли господин Буленвилье, – властно приказала дама, – и доложите ему о моем приходе.

В другой момент девочка ни за что не подбежала бы к обладательнице такого властного голоса, но сегодня выбирать не приходилось. Либо она замерзнет здесь, на пустынной заледенелой улице, либо отогреется в таверне и продолжит мытарства дальше. Оторвавшись от стены, Жанна рванулась к незнакомке и вцепилась в ее шубу:

– Сударыня, прошу вас, подайте мне, иначе я замерзну или умру с голоду.

Женщина, оказавшаяся довольно молодой и привлекательной, удивленно взглянула на нищенку, так неожиданно появившуюся у нее на пути.

– Жак, подайте девочке монетку, – приказала она кучеру и сделала несколько шагов к дому, но вдруг остановилась, словно передумав, и повернулась к оборванке:

– Сколько тебе лет?

– Тринадцать, – покорно ответила Жанна.

– Ты сирота? Твои родители умерли?

– Мой отец умер. – Нищенка наклонила голову. – Он был королевской крови, из рода Валуа. А мать выгнала меня из дома, и вот уже год, как я о ней ничего не знаю.

Женщина сжала губы:

– Бедняжка! Пойдем со мной.

Она обняла девочку и повела в свой дом.

– Ты действительно родственница Франциска I?

Жанна смиренно наклонила головку:

– Да, сударыня.

Они поднимались по мраморной лестнице к тяжелой деревянной двери с ручкой, инкрустированной золотом, и девочке казалось, что сейчас начинается ее восхождение в рай.

– Как тебя зовут, дорогая? – поинтересовалась добрая волшебница. Именно такой она представлялась сейчас маленькой нищенке.

– Жанна де Сен-Реми Валуа, – покорно ответила девочка. – Мой отец пытался вернуть титул, но его старания не увенчались успехом, и он звался просто Сен-Реми.

Лакей в напудренном парике и голубом шелковом камзоле открыл перед ними дверь, и Жанна оказалась в такой огромной прихожей, какой не видела за всю свою короткую жизнь. Блестящие мраморные лестницы вели наверх. Высокие готические окна скрывались под малиновыми бархатными занавесками. Стены украшала причудливая лепка с позолотой. С потолка свешивались хрустальные люстры. Их висюльки блестели, как алмазы, привлекая пламя свечей.

– Жак, отведите эту бедняжку на кухню и накормите ее, – распорядилась дама, снимая с головы платок. – Потом попросите Адриану, чтобы она подобрала ей что-нибудь из одежды. – Она бросила взгляд на чумазые щечки девочки. – Да, и нагрейте воды. Она не мылась, наверное, несколько лет.

– Неправда, сударыня, – осмелилась возразить Жанна. – В теплые дни я всегда купалась в Сене. Отец учил меня следить за собой, ведь мы королевских кровей.

– Что ж, очень приятно слышать, что ты такая чистюля, – улыбнулась женщина. – И я не забыла о твоей родословной. Кстати, я тоже происхожу из знатного рода. Ты в доме маркизы де Буленвилье.

– О сударыня! – Жанна сделала реверанс, и маркиза, смеясь, подтолкнула ее:

– Ну, иди же. Жак устал тебя ждать.

Лакей в голубом камзоле увел девочку на кухню, которая произвела на нищенку не менее сильное впечатление, чем прихожая. Столько утвари и приспособлений для готовки она еще не видела. Ее мать довольствовалась одной закопченной кастрюлей, в которой варила неизменный луковый суп, и одной сковородой. Жак с удивлением наблюдал за странным хозяйским приобретением, рассматривавшим каждую поварешку, каждый прибор.

– Вижу, тебе не хочется есть, – насмешливо проговорил он, и Жанна оторвалась от созерцания роскоши:

– Простите. Каждая вещь в этом доме для меня в диковинку. Если бы вы знали, как жили мои родители…

Жак потер широкий, испещренный красными прожилками нос.

– Садись сюда. Это стол для прислуги.

Он вышел из кухни и через несколько минут вернулся с женщиной средних лет в белом чепчике и фартуке.

– Это Адриана, горничная. Адриана, госпожа приказала накормить эту девочку, вымыть ее и приодеть.

Большие голубые глаза горничной расширились от удивления, на гладком лбу собрались морщины, однако она ничего не сказала, лишь поставила перед Жанной большую глубокую тарелку и плеснула горячего супа. От него исходил такой запах, что девочку замутило. Она давно не ела ничего, кроме хлеба и лука. Схватив ложку, не деревянную и искусанную, как в ее доме, а оловянную, с инкрустированной ручкой, Жанна с жадностью принялась за кушанье. Адриана присела рядом и погладила ее по голове.

– Откуда ты появилась, прелестное создание?

– С улицы, – пояснила нищенка и, подавившись, закашлялась.

Горничная постучала ее по спине.

– Не торопись. Эту порцию у тебя никто не отнимет. Кроме того, тебя ждет кусок вкусного жареного мяса. Надеюсь, ты от него не откажешься?

Ловким движением она сняла со сковороды кусок мяса, полила его каким-то необыкновенно ароматным темным соусом и придвинула девочке.

– Правда, выглядит аппетитно?

Жанна что-то промычала, не в силах отвечать с набитым ртом.

Горничная лукаво подмигнула ей:

– Пойду нагрею воду и подыщу тебе что-нибудь из одежды.

Адриана удалилась, оставив нищенку совершенно одну, и маленькая Валуа принялась за второе. Блюда, которыми угощали ее в этом доме, казались созданными самим Богом. Белый нежный хлеб ничуть не напоминал расползавшиеся куски серого цвета из дешевой муки – постоянную пищу в ее бедной семье. Суп с шампиньонами зарумянил ее щеки и заставил кровь сильнее биться в жилах. Ну а мясо… Когда-то Жанна могла о нем только мечтать. В их семье никогда не было денег, чтобы купить хотя бы маленький кусочек. Неужели она в раю? Взяв в тонкие, изящные пальцы обгрызенную корочку хлеба, Жанна тщательно вычистила ею тарелку и отправила в рот. В этот момент в кухню вошел полный господин с выпуклыми серыми глазами и длинным горбатым носом. Следом за ним показалась маркиза Буленвилье.

– Это ваше приобретение? – Мужчина оглядел Жанну с ног до головы и, видимо, остался недоволен. – Эта жалкая нищенка – ваше приобретение? Дорогая, у вас достаточно денег, чтобы купить дорогого коня. На нем, по крайней мере, можно скакать по Булонскому лесу и выезжать на королевскую охоту. Но зачем вам этот заморыш?

– Эта девочка королевской крови, – пояснила женщина. – Она Валуа.

– То есть она вам так сказала. – Господин еще раз пробежался глазами по худенькой фигурке девочки. – Я не верю ни единому слову! Париж кишит нищими отпрысками знатных семейств, и кому-кому, а вам это должно быть известно. В общем, она не будет жить в этом доме!

Маркиза гордо вскинула голову:

– Ошибаетесь, сударь! Это мой дом, и я вправе принимать решения. Девочка останется здесь.

На удивление Жанны, с ужасом слушавшей их разговор и ожидавшей изгнания из рая, господин как-то съежился, словно сдулся, и проговорил уже более миролюбиво:

– Ладно, дорогая, в принципе я не имею ничего против. Но с детьми столько возни. Мы же не будем нанимать ей няню?

– Она достаточно взрослая, – возразила маркиза и потянула его за собой, уступая дорогу Адриане, возникшей на пороге с ворохом белья. – Пойдем поговорим в гостиной.

Радость и восхищение Жанны убавились почти вполовину. С присущей ей проницательностью она поняла, что господин де Буленвилье ее враг и ничто никогда не сделает их друзьями. Разумеется, маркиз выгнал бы ее немедленно и сделает это при любом удобном случае. Нужно быть крайне осторожной и снискать расположение маркизы. Тогда райская жизнь для нее никогда не кончится. И маленькая нищенка, выработав хитроумный план действий, приступила к его осуществлению. Она беспрекословно исполняла все поручения маркизы, восхищалась ее красотой, льстила ее женским достоинствам и действительно добилась любви и расположения богатой покровительницы.

– Мы вернем тебе титулы и имения, – обещала госпожа. – Только соберем необходимые документы и докажем твое происхождение. При моих связях сделать это будет нетрудно.

Умиротворенная Жанна спокойно засыпала в мягкой, душистой постели и видела сказочные сны. С каждым днем ей казалось, что ее положение становится все более и более прочным. Однако бедняжка ошибалась.

Маркиз, карточные долги которого оплачивала жена, не желал иметь конкурентку в своем мирке и тоже напрягал мозг, думая, как избавиться от этой самозванки. И ему это удалось. Он стал оказывать девочке такие знаки внимания, какие оказывают либо своей возлюбленной, либо женщине, которую намереваются сделать таковой, и доброе сердце де Буленвилье не выдержало. Напрасно несчастная Жанна уверяла, что это происки ее давнего недоброжелателя. Маркиза верила и не верила и под конец решила отдать девочку в монастырь и следить за ее судьбой.

Монахини с неулыбчивыми лицами рьяно взялись за ее воспитание, и это ей не понравилось. С богатыми отпрысками знатных семейств она тоже не нашла общий язык. Над ней смеялись, обзывая лгуньей, делали из веток корону и пытались надеть ей на голову. Девочка постоянно убегала в дальние аллеи старинного, густого, изобилующего заброшенными уголками монастырского парка и там, в тишине, под журчание ручья, окаймленного замшелыми камнями, давала волю слезам. Она чувствовала себя птицей в клетке, но не в золотой, где ей так хотелось оказаться, а в старой и ржавой. Жаловаться на свое положение было некому. Госпожа де Буленвилье регулярно навещала воспитанницу, но оставалась глухой к ее жалобам и просьбам, и Жанна понимала ее. Маркизе не хотелось скандала. В светском обществе любят мусолить разные скабрезности, и де Буленвилье всеми силами пыталась оградить себя и своего мужа от порочащих разговоров.

Шло время. Три года пролетели как один. Девушка нашла спасение в том, что, однажды обнаружив лаз в каменной стене под густым темно-зеленым с мраморными прожилками плющом, каждый вечер вырывалась на свободу. Она бродила по улицам, останавливаясь у витрин ювелирных магазинов, где изделия известных мастеров были выставлены напоказ во всей своей красе. Бедняжка жадно смотрела на драгоценности, представляя себя в них. Сапфиры ассоциировались у нее с голубизной моря, которое она ни разу не видела, изумруды – с сочной зеленой травой, ну а бриллианты, игравшие при свете фонарей всеми цветами радуги… Бриллианты заставляли ее затаить дыхание и позавидовать счастливым обладательницам камней. В их числе должна быть и она, урожденная Валуа. Но как добиться этого сказочного богатства? Жизнь предоставила ей такую возможность, но тут же дала обратный ход. Что же делать? Оставаться в этом ужасном монастыре, среди хмурых монахинь и чванливых девочек в серых платьях с белыми воротниками? Нет, нет и еще раз нет! Нужно что-то придумать. Но дни бежали, и ничего не придумывалось. Зато удары судьбы продолжали обрушиваться на девушку.

Однажды вместо маркизы к Жанне явился ее муж и сообщил ужасную новость. Любимая госпожа умерла от воспаления легких. Господин де Буленвилье с радостью сообщил, что теперь отпрыск королевской крови свободен от их опеки и может катиться на все четыре стороны. После его ухода Жанна побежала к ручью, где привыкла размышлять о своих проблемах, сидя на стволе дерева, и, к собственному удивлению, заметила, что не так уж сильно скорбит о доброй маркизе. Что ни говори, а та предала ее. Ну и бог с ней. Придется опять рассчитывать только на себя. Девушка решила уйти из монастыря при первой же удачной возможности, но не сейчас (все-таки монастырь давал ей пропитание и крышу над головой).

В тот вечер Жанна опять отправилась рассматривать золотые витрины и заметила у старого платана молодого военного, который поглядывал на нее с интересом. Красавица потупила глаза и прошла мимо, но молодой человек отправился за ней с явным намерением познакомиться. Он очень галантно представился, назвавшись графом де Ла Мотт, и, предложив свою руку, повел ее гулять по набережной Сены. Девушка вела себя сдержанно, еще не зная, станет ли она продолжать это необычное знакомство. Они договорились встретиться на следующий день, а через неделю мужчина сделал ей предложение. Его пленили ее красота и благородное происхождение. Жанна ответила согласием. Нет, не потому, что молодой граф ей понравился. Он был некрасив, неуклюж, имел чересчур круглые щеки, жидкие волосы и нескладную фигуру. Одним словом, он явно не мог претендовать на роль героя ее романа. Но у него имелся титул – основное его достоинство – и наверняка деньги.

Когда молодые люди поженились и граф привел жену в скромную каморку, она, к своему ужасу, узнала, что у него нет ни гроша – ничего, кроме титула. Конечно, титул давал ей возможность проникнуть в свет, в Версаль, о чем она давно и безнадежно мечтала, но за это следовало платить безграничным терпением и опять, как когда-то в детстве, выносить бедность, холод и есть скудную пищу, уступавшую даже монастырской.

Первый поход в Версаль оказался неудачным. Дамы и их кавалеры почти в открытую смеялись над юной графиней и над ее неуклюжим мужем. Не остался в стороне даже его непосредственный начальник – граф д’Артуа. Там, среди роскоши королевского двора, урожденная Валуа впервые увидела Марию-Антуанетту. Она оказалась вовсе не такой красавицей, как девушка воображала, и была немного похожа на овечку белыми кудрями и выпуклыми голубыми глазами. И королева, и Людовик XVI бросили на Жанну мимолетный взгляд, и графиня де Ла Мотт поклялась, что они еще заплатят за подобное пренебрежение. Больше в Версале она не показывалась, а когда один за другим умерли ее новорожденные дети, сделалась затворницей в своей каморке на мрачной и нищей улочке Сен-Клод, отказавшись следовать за мужем в провинцию.

Граф надеялся, что в скором времени у них все будет по-прежнему и жена вернется к нему. Он писал ободряющие письма, наполненные любовью, высылал скудные суммы денег, звал к себе, но Жанна была непреклонна. Ее место – здесь, ее город – Париж, и она покорит его, это решено. Восстановить титул и вернуть имения сделалось ее навязчивой идеей. Скрюченными от холода пальцами она писала прошения министрам и королю, но не получала ответа. Они купались в славе и роскоши. Какое им дело до несчастной женщины, принадлежащей к ненавистной фамилии Валуа? Они отделались от нее скромной пенсией и теперь ничего не хотели слышать.

Иногда Жанну навещали дамы-благотворительницы. Заходя в ее нетопленую комнату, пропахшие духами аристократки, сверкая перстнями на пальцах, бросали ей гроши, как голодной собаке, и она, задыхаясь от унижения и гнева, вынуждена была принимать жалкие подачки. Ее душа переполнялась презрением и ненавистью. Ничего, настанет день, когда все о ней услышат! Но время шло, а такой день все не наступал. Графиня совсем отчаялась, когда последовало приглашение от Калиостро. Но зачем она ему понадобилась? На его сеансах и так бывает самое изысканное общество. Что он может о ней знать? Сколько ни размышляла, Жанна не могла найти ответы на эти вопросы.

Стукнула входная дверь, и на пороге ее комнаты возникла Клотильда с синим от холода носом и блестящими глазами.

– Все исполнила, госпожа. – Она положила на софу сверток. – Вот ваше платье. Модистка посоветовала взять именно его. Думаю, вам подойдет.

Жанна поднялась с софы, развязала шелковый шнур, перетягивавший сверток, сняла оберточную бумагу и, расправив платье, положила его перед собой. Клотильда и модистка не ошиблись. Ей требовался именно такой наряд – невычурный, недорогой и неброский.

– Спасибо, Клотильда. Это то, что нужно.

Женщина подошла к шифоньерке и открыла дверцу. На верхней полке лежала шляпка с черной вуалью. Жанна решила явиться на сеанс, скрыв лицо. Наверняка там будут дамы, которые навещали ее в жалкой каморке и давали деньги.

– Клотильда, помоги примерить платье, – обратилась она к служанке, ожидавшей приказаний. Старуха тотчас ринулась к графине.

– Да, госпожа.

Через несколько минут молодая женщина, облаченная в черную шляпку с вуалью и малиновое платье с белым воротничком, которое выгодно подчеркивало ее красивую фигуру, с улыбкой смотрела в старое, засиженное мухами зеркало. Она осталась довольна собой и возлагала надежды на этот визит. Кто знает, чего от него можно ожидать?

Дивногорск, 2017
Когда Юля вошла в здание похоронной конторы, ее поприветствовала худенькая девушка модельной внешности. Самойлова подумала, что ей место на подиуме, но никак не среди венков и гробов. Продемонстрировав ослепительную голливудскую улыбку, менеджер Надя (это имя красовалось на бейджике, прикрепленном к белоснежной кофточке) поинтересовалась, чем может помочь. Юле хотелось закричать: «Ничем! Никому не дано воскрешать мертвых!», но она сдержалась и внезапно охрипшим голосом попросила показать самый дорогой гроб и венки. Разумеется, эта просьба понравилась девушке, и она чуть ли не поднесла Самойлову к полированному гробу, правда, робко указав на его цену.

– Для меня это не имеет значения, – буркнула Самойлова. – Оформляйте. И еще венки.

Она, не глядя на цены, стала указывать пальцем на товары: вот этот, с огромными красными гвоздиками, а еще этот, с красивыми розами. Дедушка любил розы. Любезная менеджер забивала цены в договор и, когда все было закончено, выдала Юле квитанцию.

– Оплатить не позднее завтрашнего дня. Вы уже подумали, на какой день назначите похороны?

Девушка наморщила лоб. Ей хотелось оттянуть самую неприятную процедуру, но ее мама и бабушка считали, что чем скорее покойник будет предан земле, тем лучше.

– На послезавтра, – решила она. Служащая кивнула, задала еще несколько вопросов о церкви, в которой будут отпевать Матвея Петровича, если он крещеный (а если нет, тоже ничего, есть Дом траура), о времени церемонии, посоветовала кафе для поминок, уютное, недорогое, но с прекрасной кухней, и они распрощались. Юля вышла из ритуального агентства, пошатываясь, и поплелась к остановке. Конечно, можно было позвонить Сергею, чтобы он подбросил ее до дома (домой, домой, скорее, выпить какоенибудь успокоительное и лечь, забыться сном!), однако не хотелось его беспокоить. Для них обоих было важно как можно скорее найти убийцу и раскрыть тайну деда. Да, как можно скорее… Подошел автобус, к счастью, полупустой, и Юля, войдя в салон, села у окна, заметив, что в этот светлый день ей одной грустно и одиноко. Да, Сергей любит ее и всегда готов быть рядом, но дедушка, ее любимый дедушка – это другое, это частичка детства, того мира, о котором не забывает ни один человек и в который возвращается хотя бы мысленно. Сегодня ушла последняя связь с детством, она уже не внучка и не дочка… Грустно это сознавать.

Из оцепенения ее вывела трель мобильного. Сергей! Когда-то она поставила на его звонок озорную мелодию – песню из кинофильма «Веселые ребята». Плотников посмеялся вместе с ней, но заметил, что предпочел бы классику. Но классика – это банально, а вот песня в исполнении Утесова… Улыбнувшись этим мыслям, девушка поднесла телефон к уху:

– Да?

– Есть новости. – Сергей говорил каким-то загадочным голосом. – Ты уже дома? Я могу приехать?

– Я в автобусе, но уже подъезжаю. – Юля вздохнула. – Ну разумеется, можешь. Будешь ужинать? Я поставлю чайник.

– Буду, – обрадовался он. – Я такой голодный! Представляешь, чтобы узнать кое-что из прошлого твоего деда, пришлось бегать сначала к начальству, потом в архив. Ноги гудят и отваливаются. Но я не жалею. Силы потрачены не зря. Впрочем, сама скоро все узнаешь.

– Жду. – Она едва успела выскочить на остановке. Водитель недовольно поглядел ей вслед.

Глава 4 Париж 1785
Граф Алессандро Калиостро, или Джузеппе Бальзамо – так его звали в действительности, – постоянно устраивал спиритические сеансы для своих гостей. В их число входили только знатные особы. Прибывшая вовремя Жанна узнала среди приглашенных маркизу де Ламбаль и графа де Фабра. Другие тоже показались ей знакомыми. Присутствующие сразу обратили внимание на хорошо сложенную даму, лицо которой скрывала черная вуаль, но ничего не сказали хозяину дома. В этом замке все привыкли к чудесам и постоянно их ожидали.

Вышколенный напудренный Гильом провел всех в темную маленькую комнату с круглым столом и стульями, которых было в два раза больше, чем гостей. Лишь позже Жанна поняла: прибор перед гостем и лишний стул предназначались для духов. Сам Калиостро в темном камзоле, с сосредоточенным лицом появился словно из ниоткуда.

Графиня затрепетала. Его вкрадчивый голос внушал страх. Что задумал этот человек? Для осуществления какого дьявольского плана она ему понадобилась? Алессандро чуть повысил и так пробиравший до костей голос и вдруг… вызвал дух ее деда, Генриха Валуа. По комнате будто пронесся ветер. Пламя свечей затрепетало. Графиня схватилась за сиденье стула, стараясь удержаться и не упасть.

– Великий король французский, ты здесь? – торжественно провозгласил Калиостро. Пламя снова колыхнул порыв ветра. Жанна видела, как дрожат руки у маркизы.

– Он здесь, – раздался шепот графа де Фабра. – Великий король здесь.

Пламя свечей продолжало плясать на лакированной поверхности стола, который начал сотрясаться. Фарфоровые тарелки звякнули.

– Дух великого короля не отказал нам в любезности. – Маг и чародей поклонился невидимому гостю. – Что скажешь нам, великий правитель?

По телу Калиостро прошла судорога. Черты его аристократического лица менялись на глазах. Внезапно граф заговорил другим голосом, заставив Жанну трепетать как осиновый лист.

– Да, я великий король Генрих, и мне пристало говорить только с человеком королевской крови!

Присутствующие стали переглядываться.

– К сожалению, сегодня среди нас нет особ королевской крови, – произнес Калиостро обычным голосом. – Окажи нам любезность и ответь на наши вопросы.

– Здесь есть человек королевской крови! – прогремел Генрих. – Это моя внучка Жанна Валуа, и я буду говорить только с ней.

Гости все как один уставились на незнакомку в черной вуали.

– Дух указывает на вас! – воскликнул Калиостро. – Вы и есть Жанна Валуа.

Графиня хотела что-то сказать, но горло перехватило, в глазах помутилось. Она вскрикнула и упала без чувств на холодные плиты.

* * *
Когда молодая женщина очнулась, она увидела, что лежит на мягкой софе в незнакомой комнате. В окно светила луна, позволяя рассмотреть мужчину, неподвижно сидевшего у нее в ногах. Граф Калиостро не казался удрученным и взволнованным. Его полные щеки покрывал румянец, а в серых глазах блестели искорки. Жанна заметила про себя: «Он выглядит так, словно то, что произошло совсем недавно, было запланировано заранее и чрезвычайно обрадовало великого мага». Это испугало молодую женщину, и она шевельнулась, намереваясь подняться.

– А, графиня, вы пришли в себя… – Калиостро помог ей сесть. – Что ж, тем лучше. Видите ли, мне нужно с вами поговорить, и поскорее.

Жанна тяжело вздохнула. Она чувствовала себя усталой и разбитой. Ей хотелось немедленно уехать отсюда, оказаться дома, в уже натопленной Клотильдой комнате, и улечься в постель.

– Могу ли я ехать? – поинтересовалась она слабым голосом. – Я не в состоянии вести сейчас беседу. Обещаю, позже мы увидимся с вами, и вы еще раз вызовете дух моего деда. – Графиня сжала руки. – Мне так много нужно ему сказать… – Молодая женщина порывисто встала. – Пожалуйста, проводите меня.

Калиостро удержал ее за тонкую талию:

– Сядьте. Я не отпущу вас до тех пор, пока с вами не поговорю.

Она закусила губу:

– Что вам от меня нужно?

– Прежде всего, чтобы вы выслушали меня, – начал Калиостро. – Видите ли, дорогая графиня, вынужден признаться сразу, что никакой дух вашего деда я вызывать не буду, как бы вы ни просили.

– Но почему? – удивилась Жанна. – Это же мой родной дед, и мне хотелось бы…

Граф поднял вверх длинный указательный палец:

– Даже если бы он был вашим любимым отцом, я все равно не сделал бы этого, потому что не смог бы. Возможно, кто-то и умеет приглашать мертвецов к себе на чай, но только не я.

Жанна почувствовала, как кровь прилила к ее лицу.

– То есть вы хотите сказать, что никакого короля Генриха на спиритическом сеансе не было?

Калиостро послал ей самую очаровательную улыбку, на которую был способен.

– Именно так, дражайшая графиня. Не было.

Руки женщины тряслись, алые губы дергались.

– Но этого не может быть! Генрих пришел, и мы все присутствовали при этом. Чем же тогда объяснить дрожание стола, ветер и ваш изменившийся облик?

Алессандро добродушно рассмеялся:

– Изменение моего облика можно смело приписать моим артистическим талантам. Что до всего прочего, за это спасибо Гильому. Под полом комнаты для спиритических сеансов имеется келья со всевозможными приспособлениями. Я обучил Гильома нехитрой технике, и мой слуга вполне справляется с задачей, когда слышит некоторые команды, понятные только нам.

Жанна снова встала. Лицо ее было белее простыни, глаза метали молнии, мраморный лоб прорезала морщина.

– Извините, сударь, но я не имею дела с шарлатанами! Они мне противны. Вам не стыдно обманывать доверчивых людей?

– О, они сами хотят быть обманутыми. – Граф приложил руку к сердцу, как бы клянясь в этом. – И согласитесь, деньги парижане отдают мне добровольно. Я не сколачивал банду местных оборванцев, чтобы чистить их кошельки, как это сделали вы.

Молодая женщина прижала руки к пылающим щекам.

– Если бы вы знали, что такое голод и холод! – воскликнула она. – Только обстоятельства заставили меня пойти на столь постыдное дело. А теперь, сударь, я ухожу, и вы не сможете этому помешать.

– Сядьте, – снова повелел он, и Жанна, к своему удивлению, послушалась. Граф так и не сказал, зачем она ему понадобилась. Именно это предстояло выяснить теперь.

– Вам ничего не известно про мою прошлую жизнь, и, если хотите, когда-нибудь я вам о ней расскажу, – строго сказал он, – но явно не сегодня. Сегодня я хочу поговорить о другом и попросить вас принять одно решение. От него будет многое зависеть.

– Зависеть что? – усмехнулась графиня.

– О, дражайшая графиня, не будьте столь нетерпеливы, – усмехнулся Калиостро. – Итак, все по порядку. Я признался вам, что перед вами самый настоящий шарлатан, который во время спиритических сеансов разыгрывает представления. Пока парижане верят, что мне почти две тысячи лет, что я торгую разными целебными эликсирами, а мой знаменитый бальзам способен продлевать жизнь и молодость.

Жанна подняла глаза к потолку.

– Так дурачить людей! – воскликнула она. Мужчина жестом приказал ей замолчать.

– Когда люди хотят, чтобы их одурачили, их обязательно одурачат, – веско произнес он. – Не я, так кто-то другой. Кстати, мои снадобья совершенно безопасны, а некоторые из них даже помогают, скажем, от несварения желудка. Сейчас я в моде, но лет через пять обман вылезет наружу. Никто не застрахован от старости. Как бы я ни следил за собой, какие бы косметические средства ни использовал, я начну стареть. Я могу сколь угодно долго красить волосы краской собственного производства, но не сумею избежать морщин, которые скоро избороздят мое лицо. И тогда доверчивые парижане спросят, почему мне явно более сорока пяти лет. Ведь я заверил их, что запрограммировал себя именно на этот возраст. – Он щелкнул пальцами. – А потом люди увидят, что мой эликсир молодости не помогает. Тогда меня в одночасье объявят мошенником. Разумеется, я сбегу из страны, но слух обо мне пойдет по всему миру. Я превращусь в изгнанника, не имеющего средств, чтобы жить достойно. Надо сказать, такое положение дел меня не устраивает. Покинув Францию, я желаю поселиться в какой-нибудь спокойной стране, скажем, в Швейцарии, возле прозрачного озера, с кошельком, набитым золотыми. Видите ли, вкусив однажды богатой жизни, человек никогда ничего не захочет менять.

– Разумеется, – кивнула графиня. – Но зачем вы все это рассказываете мне?

Калиостро поднял вверх указательный палец. Сапфир на перстне сверкнул в бледном свете луны.

– Минутку терпения, дорогая. С моей личностью все ясно, переходим к вам. Однажды, несколько лет назад, я увидел вас у витрины ювелирного магазина. Вы с жадностью рассматривали драгоценности, и я сказал себе: «Эта женщина пойдет на все ради золота и драгоценных камней». Потом ваш след затерялся, и я был удивлен и обрадован, встретив вас в Версале. В своем старом платье вы вышагивали как принцесса, но общество не приняло вас. Я заметил, каким взглядом вы одарили королеву и ее супруга, и подумал, что вы с легкостью отомстите двору за свои унижения. Потом я наблюдал за вами, когда вы просили аудиенции у министра, надеясь вернуть свои имения и титул. Вот тогда я узнал вашу историю и стал следить за вами. Уверяю, с оборванцами неплохо придумано, но все это очень мелко. Наблюдая за вами, я убедился, что именно такая женщина, как вы, нужна мне для осуществления одного мероприятия. Это рискованно, но у нас все должно получиться. И тогда вы тоже сможете покинуть Францию с шестью сотнями тысяч в кошельке.

Щеки Жанны заалели, грудь вздымалась от волнения.

– О каком мероприятии вы говорите? – поинтересовалась она, стараясь выглядеть как можно более равнодушной, но дрожавший голос выдавал ее.

– Что вы слышали об ожерелье, которое Людовик XV заказал для своей любовницы, госпожи Дюбарри? – спросил Калиостро.

Графиня пожала узкими плечами.

– Наверное, то же, что и все. Знаменитые ювелиры сделали для нее ожерелье, равного которому нет во всем мире. Однако Людовик скоропостижно скончался и не успел выкупить его. Я думала, его внук подарит драгоценность своей жене.

Граф улыбнулся, обнажая ровные белые зубы.

– Между нами, Людовик XVI терпеть не может Марию-Антуанетту. Почему? Откуда мне это знать? Но мне доподлинно известно, что австриячка мечтала завладеть ожерельем и получила решительный отказ. Король заявил, что в казне нет денег, а изготовившие драгоценность ювелиры Бомер и Боссанж запросили полтора миллиона. Это не такая большая цена, ведь в ожерелье шестьсот двадцать девять бриллиантов чистой воды. Ювелиры собирали камни по всему свету, скупали втридорога, надеясь потом не только отдать кредиты, но и хорошо навариться, но жизнь не дала им такой возможности. Насколько я знаю, они спят и видят, как избавиться от этой драгоценности.

Жанна вздохнула.

– Вы рассказываете мне это для того, чтобы я приобрела ожерелье? – поинтересовалась она. – Уверяю вас, мои оборванцы еще не принесли мне полтора миллиона.

– Ваши оборванцы никогда не принесут вам такую сумму, – заверил ее Калиостро. – Именно поэтому я и упомянул о некоем мероприятии. Согласно моему плану, мы должны завладеть ожерельем, поделить камни и разъехаться в разные стороны. Моя доля, разумеется, будет больше, потому что все придумал я. Но шестьсот тысяч ливров – тоже неплохая сумма. Бриллианты – не бумаги, они не упадут в цене. Кто знает, может быть, в какой-нибудь стране вам удастся выручить за них больше шестисот тысяч.

– Если не меньше, – усмехнулась Жанна. – Камни будут засвечены, их не продашь сразу и дорого. Придется искать надежного покупателя. Может пройти не один год, пока я избавлюсь от них. И все это время мне нужно будет на что-то жить.

– Это я тоже учел, – деловито произнес Калиостро. – Неделю назад я выставил на продажу два своих отеля. Деньги от одного из них я отдам вам. Это будет авансом.

– Если нас поймают, то посадят в тюрьму, – прошептала женщина.

– Мы должны соблюдать осторожность и просчитывать все ходы, только и всего, – ответил Алессандро. – Когда особы, которым в моем мероприятии отведено почетное место, опомнятся, мы будем уже далеко.

Он говорил довольно уверенно, и его уверенность почти передалась Жанне. Кровь забурлила в ее жилах. Неужели ей выпадает шанс стать богатой, пусть даже таким способом? Если этот человек, которому в течение десятков лет удавалось дурачить сильных мира сего, убежден, что у них все получится, отчего же не попробовать? Зато потом – богатство, свобода, пусть даже и не в этой стране. Однако надо быть предельно осторожной и все хорошо разузнать. Какая роль отводится ей в этом предприятии? Не слишком ли это опасно? Графиня выпрямилась.

– Что я должна делать?

Лицо Калиостро озарила довольная улыбка.

– Вот это другой разговор, дражайшая графиня! Собственно говоря, особо работать вам не придется. Во-первых, вы переедете в один из моих домов, и я окружу вас комфортом. Вы станете моей помощницей на сеансах, и я введу вас в высшее общество и заставлю местных снобов признать родственницу Валуа. Это во-вторых. А потом… Потом начнется самое интересное. Я приглашу кардинала де Рогана на ужин и познакомлю его с вами. Наша задача – убедить принца, что вы одна из лучших подруг королевы, с которой у него подпорчены отношения.

– Отчего же так? – поинтересовалась молодая женщина. Алессандро пожал плечами.

– Ходят разные слухи. Одни утверждают, что в свое время де Роган противился свадьбе Людовика XVI и Марии-Антуанетты и делал все для того, чтобы расстроить их брак. Естественно, королева обиделась и возненавидела его. Уже несколько лет де Роган делает все, чтобы помириться с ней. Видите ли, ему мерещится портфель первого министра. За это он готов продать душу дьяволу. Но без согласия королевы ему не суждено взлететь так высоко. Вот почему мы с вами должны сделать вид, будто страстно желаем ему помочь, и предложить одну вещь.

– О чем конкретно идет речь? – спросила Жанна.

– На сегодняшний день кардинал – один из самых богатых людей во Франции, – пояснил Алессандро. – Поэтому заплатить за ожерелье полтора миллиона, которых нет у короля, для него не представляет труда. Мы предложим ему купить драгоценность для королевы в знак их примирения.

– Рискованно. – Графиня покачала головой. – Может быть, Мария-Антуанетта дуется на де Рогана, но вряд ли не заговорит с ним, когда он к ней обратится. Только представьте себе, как он отреагирует, если увидит на ее лице удивление и услышит, что она никогда не просила его покупать для нее ожерелье.

Граф поднял руку.

– Я это предусмотрел. Вы выступите в роли посредницы между королевой и де Роганом. Кардинал поверит, что дело очень деликатное и что Мария-Антуанетта напрямую не станет обсуждать с ним условия покупки. А затем, когда ожерелье будет приобретено, мы с вами им завладеем.

– Почему вы решили, что де Роган отдаст ожерелье мне для передачи его королеве? – поинтересовалась Жанна. – Эта драгоценность стоит больших денег, и он захочет отдать ее лично в руки.

Мужчина хлопнул в ладоши, и звук гулко прокатился по пустой комнате.

– Разумеется, он захочет это сделать, и мы ему поможем. Он и передаст драгоценность лично королеве. Вернее, он будет думать, что передает ее королеве, а на самом деле преподнесет подарок женщине, поразительно на нее похожей. Она отдаст ожерелье нам, и мы в срочном порядке покинем Францию. Когда кардинал решит выяснить, почему Мария-Антуанетта так и не увенчала свою лилейную шейку его дорогим подарком, мы уже будем далеко.

– Вы так доверяете женщине, похожей на королеву? – удивилась Жанна. Граф наклонил голову.

– Доверяю, и у меня есть на то причины. Если вы хотите еще что-то спросить, я к вашим услугам.

Графиня задумалась, и ее лоб снова избороздили морщины. Само предприятие уже не казалось ей таким опасным. В самом деле, если следовать инструкциям Калиостро, вскоре они будут держать в руках драгоценность, равной которой нет в мире. Она немного расслабилась и откинулась на шелковые подушки. Алессандро, не отрываясь, смотрел на нее, догадываясь, о чем размышляет его будущая подельница. Ставшая гораздо более раскованной поза женщины его порадовала. Жанна попалась на крючок, а лучшего он и не желал.

– Вижу, графиня, мои слова дошли до вашего разума. – Он иронически улыбнулся. – Это не может не обнадеживать. Итак, вы согласны помочь мне? Да что там помочь! Вы согласны стать полноправным участником этого мероприятия и по его завершении получить шестьсот тысяч ливров бриллиантами?

Жанна немного помедлила, но все же кивнула.

– Да. Надеюсь, вы знаете, что делаете.

– Я всегда знал, что делал, и в результате из бедняка Джузеппе Бальзамо стал графом Алессандро Калиостро, лично общавшимся с царицей Клеопатрой и великим Юлием Цезарем! – отозвался мужчина. – Поверьте, графиня, мир любит рисковых людей и благоволит им. У нас с вами все получится. Дайте мне вашу руку.

Жанна робко протянула ему белую маленькую ручку. Калиостро поцеловал ее и посмотрел в глаза компаньонки.

– Решено. Сейчас отправляйтесь в свою квартирку на Сен-Клод и начинайте собирать вещи. Завтра утром я пришлю за вами экипаж. Свою старую грымзу Клотильду лучше увольте. У вас будут лакеи и служанки, куда более подобающие вашему титулу. Иначе нам никогда не убедить кардинала, что вы подруга королевы.

– Это мне кажется самым сложным, – проговорила графиня. – Кардинал вращается в высшем обществе. У него есть тысячи способов выяснить, в каких я отношениях с Марией-Антуанеттой.

– Будем решать проблемы по мере их поступления, – отмахнулся Калиостро. – Я уже обещал проложить вам дорогу в Версаль и Трианон, и я, черт возьми, сдержу свое слово! Правда, и вам придется потрудиться, чтобы у кардинала не возникло сомнений. Но как именно вы это будете делать – мы решим. А теперь, моя девочка, поезжайте домой. Я смертельно устал и хочу отдохнуть. Завтра у нас еще будет возможность пообщаться, если в этом возникнет необходимость.

Он взял гостью за руку, помог ей подняться с софы и подтолкнул к двери.

– В коридоре ждет Гильом. Он поможет вам одеться и проводит. Очень надеюсь, что завтра вы не передумаете. – Он приблизил к гостье свое лицо; на кончике тонкого носа блестели капли пота. – Вот вам мой совет. Когда захотите передумать, вспомните, что такой шанс выпадает раз в тысячу лет. Поскольку мои рассказы о преклонном возрасте, бессмертии и вечной молодости всего лишь сказки, можно сделать вывод, что больше такой шанс вам не выпадет.

Покачиваясь от пережитых волнений и усталости, Жанна вышла в темный коридор. Она слегка удивилась, что старый Гильом, как верная собачонка, сидел в кресле возле комнаты и ждал, когда хозяин закончит беседу с госпожой де Ла Мотт. Слуга проводил графиню до входной двери, помог ей надеть дешевую накидку и вывел на улицу. Возле дома Калиостро стоял экипаж, на козлах гордо восседал разодетый кучер.

– Мадам, уже очень поздно, – пояснил Гильом. – Часы в гостиной показывают три утра. В такое время опасно ходить по улицам, особенно в вашем районе. Хозяин распорядился, чтобы вас доставили к дому. Завтра ровно в девять этот же экипаж заберет вас.

Жанна лишь слегка кивнула, чувствуя крайнее утомление. Она забралась в карету, обитую бархатом, прилегла на желтую шелковую подушку и задремала. Ее смог разбудить лишь окрик кучера. Она заставила себя выйти на улицу и на непослушных ногах поднялась на второй этаж. Графиню встретила встревоженная Клотильда, которая уже несколько раз разжигала и тушила камин и мешала жаркое. Впустив госпожу в прихожую, она принялась стаскивать с нее верхнюю одежду.

– Вы, наверное, проголодались? – поинтересовалась служанка, нос которой даже удлинился от предвкушения свежих новостей. – Как прошел вечер?

Графиня де Ла Мотт сжала локоть верной Клотильды.

– Спасибо за заботу, Клотильда, но я не голодна. – От пережитых волнений ей не хотелось ни есть, ни пить. – Завтра для нас с тобой начнется новая жизнь.

Старуха встревоженно заморгала.

– Что вы говорите? Какая жизнь?

Жанна продолжала сжимать ее локоть.

– Я переезжаю в другой дом, милая Клотильда. У меня будет несколько лакеев и другая служанка. Этот дом принадлежит одному господину, который сам выбирает персонал. Нам придется расстаться.

Клотильда зашмыгала длинным носом. Из глаз на морщинистые щеки полились слезы.

– Вы бросаете меня, госпожа! Это бессердечно. Без вас я пропаду, сами знаете.

Жанна это знала. Два года назад она наняла Клотильду потому, что старуха просила за свои услуги дешевле всех в Париже, и не случайно. Она была ленива, жадна и нечистоплотна, плохо готовила, еще хуже следила за домом и за всю жизнь сменила не один десяток, а может, и сотню хозяев.

– Милая Кло, я не оставлю тебя без средств! – горячо пообещала графиня, обнимая старую женщину. – Пойдем со мной.

Она увлекла служанку в комнату и открыла потайной ящик.

– Видишь кошельки? Они твои! Все до одного. Мне они уже не понадобятся. При скромной жизни тебе хватит на долгое время. А потом найдешь меня, и я подброшу тебе еще. Я никогда – слышишь? – никогда не позволю, чтобы ты голодала.

Почувствовав искренность в словах госпожи, старуха смягчилась и успокоилась.

– Ну если вы так говорите… Вероятно, какой-то богатый господин… – Она не закончила фразу, но Жанна поняла ее смысл: Клотильда думала, что ее добрую мадам взял на содержание кто-то из знатных людей.

Графиня покраснела и затрясла головой. Черный локон, вывалившись из прически, упал ей на лоб.

– Нет, дорогая, все не так! Я достаточно горда и достаточно высокородна, чтобы отвергать такие гнусные предложения. Да, богатый господин будет принимать участие в моей судьбе, но он лишь проникся ко мне теплыми чувствами и хочет, чтобы я вернула свои титулы и имения и заняла в обществе подобающее место.

– И он поселит вас в своем доме, – констатировала старуха.

– Да, он вынужден поселить меня в одном из своих домов, о котором никто не знает, – ответила Жанна. – Все будут думать, что он мой. Будучи богатым и знатным, легче вернуть то, что принадлежит тебе по праву. Ну, бери же кошельки, моя добрая Клотильда! Они твои.

Но старуха колебалась. Такое поведение было ей несвойственно. Обычно ее высохшая рука, покрытая синими набухшими жилками, сметала деньги со скоростью урагана, глаза загорались ярким огнем при виде бумажек или золотых червонцев.

– Ну бери же, – нетерпеливо повторила Жанна, посматривая на часы. – Я своего решения не поменяю.

На ее удивление, служанка покачала головой и провела пятерней по жидким седым волосам.

– Я никогда не привязывалась к господам, а к вам привязалась, как к дочери, которая умерла в младенчестве, – вдруг заговорила она с нежностью. – Я люблю вас, как дочь, чувствую, когда вам хорошо, когда плохо, угадываю ваши желания. Что-то подсказывает мне, что вас хотят втянуть в опасное дело. Милая моя госпожа, откажитесь и оставайтесь со мной в нашей квартире! Разве вам было так уж плохо здесь? Мальчики приносили нам неплохую прибыль.

– Это не может продолжаться вечно, – парировала Жанна. – Когда-нибудь оборванцы попадутся, и тогда они выдадут меня. Они такие неосторожные. – Она погладила старуху по плечу. – Нет, Клотильда, все решено. Если хочешь, оставайся в этой квартире. Я буду регулярно ее оплачивать.

Лицо служанки просветлело.

– Вы действительно не бросите меня на произвол судьбы?

– Разве я тебя когда-нибудь обманывала? – искренне воскликнула графиня, и женщины кинулись друг другу в объятия. Несколько минут они плакали, но Жанна, вспомнив, что сегодня ей предстоят сборы, отстранила верную Клотильду.

– Помоги мне собраться, дорогая.

Старуха кинулась в ее комнату, достала старый дорожный чемодан, порыжевший от времени и сильно обтрепанный, и принялась с не свойственной ей аккуратностью складывать вещи. Их оказалось мало. Не заполнив даже половины чемодана, она развела руками:

– Надеюсь, ваш господин оденет вас как куколку.

– Я сама одену себя, – гордо сказала Жанна. – Все еще обо мне услышат.

– А как же жаркое? – спохватилась старуха. – Вы так и не поедите?

Графиня покачала головой:

– Не хочется. Ешь сама, моя дорогая Кло. А теперь оставь меня. Мне нужно побыть одной.

Спровадив служанку, Жанна присела на софу и грустным взглядом окинула комнату, в которой прожила не один год. Ее охватило какое-то щемящее чувство, похожее на ностальгию. Будущее и манило, и пугало женщину. Все ли сложится так удачно, как предсказал Калиостро? Все же они решили бросить вызов сильным мира сего и могут поплатиться. За оскорбление королевского величества полагалась смертная казнь. То есть если их разоблачат, пощады ждать не придется. Думая об этом, Жанна несколько раз порывалась разобрать дорожный саквояж и отказаться от рискованного предприятия, но убогая обстановка комнаты останавливала графиню. Если она откажется, что ее ждет? Снова прозябание на одной из самых бедных улиц Парижа и воровство кошельков у дам-благотворительниц? Нет, такая жизнь ей давно осточертела. Она хочет больших денег, и она их получит, пусть даже таким способом.

Дивногорск, 2017
Сергей явился голодный, усталый, но его глаза необыкновенно блестели. Вымыв руки, он с чувством выполненного долга сел за стол.

– Как ты?

– Держусь пока. – Юля грустно посмотрела на него. – А что мне остается делать? Послезавтра похороны. Хорошо хоть, агентство все взяло на себя, только заплати. Ну деньги у меня есть. И дед месяц назад дал сумму на похороны. – Она всхлипнула. – Я ему говорю: «Дедушка, рано тебе умирать. Нужно правнуков дождаться». А он покачал головой и ответил: «Внученька, человек предполагает, а Бог располагает. Если угодно Всевышнему, протяну еще десяток лет. Если нет – похоронишь с миром». И не думала, что предчувствия у него… Даже не подозревала. – Девушка тихо заплакала, и слезинки, как бусинки, покатились по бледным щекам.

– Ну, Юля, не нужно, родная. – Сергей подошел и обнял ее. – Возьми себя в руки. Ты же хочешь отыскать убийцу, а как его найдешь, если ты расклеишься и не сможешь мне помогать?

– Да, да, ты прав. – Самойлова расправила плечи и взяла кусок кулича. – Только не знаю, удастся ли нам это. Вот уже два года, как я хочу узнать правду о смерти своего отца.

– Но тут и узнавать нечего. – Сережа вернулся на место и налил чаю. – Разве он не покончил с собой?

Юля покачала головой:

– Он не мог этого сделать. Это был сильный человек. И он хотел дождаться внуков. Смерть мамы, конечно, повлияла на него, но не настолько, чтобы сводить счеты с жизнью.

– Но у нас в управлении все считают, что полковник Самойлов… – Он запнулся, наткнувшись на холодный взгляд невесты.

– Его старый друг, Георгий Иванович, почти ничего не сделал для того, чтобы выяснить правду, – пробурчала она. – Экспертиза не была проведена должным образом. Ну да ладно, не будем об этом сегодня. Рассказывай, что тебе удалось узнать.

– О, немало. – Сергей делал трехэтажный бутерброд – внизу колбаса, сверху сыр «Хохланд», еще выше – веточка укропа – вкуснятина. – В общем, о твоем деде я мало что знал, как и ты. Но вдруг мне на память пришел один разговор с твоим отцом… Мы беседовали на разные темы, и Геннадий Матвеевич проговорился, что отец его служил в МГБ. – Он разинул рот и с трудом откусил кусок трехэтажного произведения искусства. – Вот я и решил узнать, где твой дед проходил службу. Попросил коллег, они направили запрос в архив, разумеется, получив все нужные разрешения, и вот что мне удалось выяснить. – Он аккуратно, словно боясь повредить, положил бутерброд на тарелку с золотой каемочкой и достал из кармана брюк черный глянцевый блокнотик, раскрыл его посередине: – Вот, слушай. В начале пятидесятых годов Матвей Петрович вместе с четырьмя сослуживцами был командирован в Крым, знаешь зачем?

Юля скривила рот:

– В Крым? Ну откуда я могу знать? Я понятия не имела, что он там бывал.

– А это очень интересно. – У Сергея загорелись глаза, и его тонкое лицо стало еще красивее. – Нужно было большими темпами поднимать хозяйство после войны, а денег у страны не хватало. И тогда правительство вспомнило одну старую историю о том, что французская аферистка, некая Жанна де Ла Мотт, которая, можно сказать, спровоцировала французскую революцию, какое-то время проживала в Крыму и там же умерла. Источники говорят, что ее похоронили в Старом Крыму. Есть такой город на полуострове, в нем коротал последние дни Александр Грин. Слышала?

– Да, слышала. – Юля оперлась щекой на руку. – И что же дальше? Ты хочешь сказать, что деда направили на поиски ее могилы? Но зачем она понадобилась?

– Сразу видно, ты не читала Дюма. – Он попытался улыбнуться, однако улыбка вышла жалкой. – Эта самая Жанна обманом украла ожерелье, равного которому не было. Когда о мошенничестве догадались, ей пришлось бежать в Англию. Там она вышла замуж за графа, завещавшего ей все свое состояние. Однако и в Англии ей спокойно не жилось. За ней постоянно следили люди, желавшие завладеть ожерельем или тем, что от него осталось. Вот и бежала наша дама в Россию. Прожила там двенадцать лет, пока император ее не разоблачил. Высылать женщину Александр Первый почему-то не стал, решил отправить в Крым с миссионерками. В Крыму Жанна жила сначала у Голицыной в Кореизе, потом – в маленьком домике в Артеке, неподалеку от Медведь-горы, затем перебралась в Старый Крым, где и умерла. Легенда это или быль, понятия не имею, ибо никогда не интересовался, однако ходили слухи, что старуха завещала служанке-армянке похоронить ее с бриллиантами.

Юля моргнула.

– И что же? Она выполнила ее просьбу?

– Как ты понимаешь, об этом никто не знает. – Сергей вздохнул, подавляя зевок. Сидя в теплой квартире, он вдруг почувствовал, как устал, намотавшись сегодня по городу. Кроме того, сказалось нервное напряжение от пережитых волнений. Он вдруг подумал, что Юле еще труднее. Вот сейчас, возможно, на несколько минут, она погрузилась мыслями в интересный рассказ о Жанне, но пройдет совсем немного – и его любимая вновь подумает о том, что ее деда больше нет и что послезавтра его придется хоронить.

– И деда Матвея с сослуживцами послали на поиски бриллиантов, – догадалась девушка. – Думаешь, их нашли?

– Теперь, после заявления твоего деда, я в этом уверен, – сказал Плотников. – Вероятнее всего, они не отдали бриллианты властям, а взяли их себе.

– Этого не может быть, – прошептала Юля. – Дедушка был предельно честным. Он никогда бы не взял чужое. – Ее щеки покраснели, глаза заблестели, загораясь гневом. – Он всегда был примером честности для меня и папы.

– Я пытаюсь проанализировать предсмертные слова Матвея Петровича, – Он взял ее руки в свои. – Ну не кипятись, любимая. Я не хотел причинить тебе боль. Но ты сама мне сказала, что перед смертью дед винил себя во всех бедах вашей семьи, просил у тебя прощения и наказывал вернуть в могилу графини драгоценности. Если учесть, что Жанна и есть та самая графиня – именно этот титул она получила после замужества, – тогда все сходится.

Юля вскочила, опрокинув на колени чашку с горячим чаем, и вскрикнула от боли. Плотников схватил кухонное полотенце и бросился смахивать с нее коричневатую жидкость.

– Ну нельзя быть такой неосторожной! Вот, платье испачкалось… – заметил он. – Ничего, я виноват – я постараюсь его очистить.

– Да черт с ним, с платьем! – Девушка всхлипнула. – Самое печальное, что ты прав, Сережа. Вероятно, дедушка действительно совершил неблаговидный поступок тогда… Наверно, был молод, неопытен, хотел лучшей жизни… а потом понял, что не в деньгах счастье, потому что ни разу не воспользовался этими проклятыми бриллиантами. – Дрожащими скрюченными пальцами она вцепилась в плечо жениха. – Сережа, нужно отыскать эти чертовы бриллианты и закопать в могилу Жанны, или как ее там. Если дед считал, что ее душа после этого успокоится, так тому и быть. Мы начнем сразу после похорон, Сережа. – По ее чистому, светлому лицу текли слезы, оставляя дорожки, казавшиеся хвостами комет или звезд – такие же блестящие. – Это мой долг.

Плотников обнял ее, так сильно прижав к сердцу, что Юля почувствовала его биение.

– Я все понимаю. Мы отыщем ее могилу.

– Да, да, да. – Девушка почти шептала, и молодой человек, оторвав ее от себя, заметил, что ее глаза слипаются. Еще немного – и девушка опустится на пол и погрузится в сон, глубокий, всепрощающий, все исцеляющий.

Он поднял ее на руки и перенес на диван, укрыв заботливо одеялом.

Глава 5 Париж, 1785
Алессандро сдержал свое слово, и ровно в девять часов тот же шикарный экипаж с угрюмым кучером ждал Жанну у дверей дома. Кучер принял из рук женщины дорожный чемодан, пристроил его рядом с собой и помог графине забраться в карету. Они помчались по оживающим, усыпанным снегом улицам утреннего Парижа. Жанна с интересом рассматривала районы, где никогда не была. А может быть, и была – давно, в детстве? Как называлась улица, на которой они жили с отцом и матерью? Изменчивая память не подсказывала ответ, и графиня подумала о матери. Интересно, где она сейчас? Жива ли? Вспоминает ли иногда о своем единственном ребенке? Как бы ни относилась эта женщина к дочери, все равно грустно, что они никогда больше не увидятся.

Печальные мысли одолевали Жанну до тех пор, пока кучер не выехал из Парижа и не помчался по загородной дороге. По обеим ее сторонам раскинулись обширные поля, покрытые не истоптанным, а свежим, искрящимся белым снежком. Коегде виднелись крестьянские домики. Мальчишки катались на санях, отгоняя собак, переливчатым лаем оглашавших окрестности. Эта сельская картина вызывала умиротворение, и Жанна успокоилась. Значит, Калиостро поселит ее за городом. Что ж, она давно мечтала пожить на природе. Как бы в подтверждение ее мыслей, кучер проехал по бревенчатому мостику через маленькую замерзшую речку и остановился возле двухэтажного домика, огороженного небольшим забором, за которым высились сосны. Белый, с красной остроконечной крышей, он казался сказочным жилищем гномов, и Жанне стало весело. Когда ей помогли вылезти из экипажа, она засеменила по свежевыпавшему снегу, с удовольствием прислушиваясь к его скрипу.

– Идите в дом, – напутствовал ее кучер. – Слуги уже ждут вас.

Графиня кивнула ему и по вымощенной красным кирпичом дорожке прошла к крыльцу. Не успела она подняться по ступенькам, как предупредительный молодой лакей могучего телосложения в шелковой красной ливрее открыл дверь и почтительно склонился перед ней. Жанна прошла в маленькую прихожую, устланную шикарным мягким ковром. Лакей помог ей снять верхнюю одежду.

– Идите завтракать, госпожа. Ваш кофе уже готов.

– Спасибо, – поблагодарила де Ла Мотт. – Как тебя зовут?

– Роже, мадам, – ответил слуга.

– Сначала я осмотрю дом, Роже, – бросила Жанна и, к своему удивлению, призналась: – Я здесь впервые. А ты слуга Калиостро?

Молодой лакей покачал головой.

– Нет, мадам. Меня наняли только вчера для вас.

– Сколько вас всего? – поинтересовалась новая хозяйка.

– Пятеро, мадам, – отозвался Роже. – Четверо лакеев и одна горничная.

– Отлично.

Жанна прошла в обставленную со вкусом гостиную. Здесь было все самое необходимое: стол со стульями, софа, шкафчик из орехового дерева, инкрустированный перламутром. Бархатные желтые портьеры закрывали два небольших окна. С потолка спускалась хрустальная люстра. Осмотрев гостиную, графиня осталась довольна комфортной обстановкой и перешла в одну из спален. Широкая кровать в стиле Людовика XIV, покрытая желтым парчовым покрывалом, занимала почти всю площадь; на туалетном столике с довольно большим зеркалом лежали принадлежности, так необходимые женщине. Вторая спальня была меньше и, скорее всего, предназначалась для гостей.

Познакомившись со своим новым жильем, де Ла Мотт вышла в коридор. В гостиной ее уже ждал накрытый к завтраку стол. Графиня только сейчас почувствовала, как проголодалась, и с удовольствием принялась за воздушные круассаны. Как давно она их не ела! У ее супруга вечно не хватало денег. А здесь… Калиостро явно не поскупился. На стол были выставлены несколько сортов варенья, бисквиты, шоколад. Голодная Жанна смела почти все, что ей предложили лакеи, и сладко потянулась.

– Что же мне теперь делать? – произнесла она вслух, ни к кому не обращаясь.

– До двенадцати вы можете заняться чем хотите. – Роже, оказывается, находился совсем рядом. – А в двенадцать приедет господин. Он просил напомнить, что у вас сегодня встреча.

Графиня закивала.

– Да, да, я не забыла. – Она вытерла губы батистовой салфеткой и вышла в прихожую. – Роже, занесите мой чемодан в спальню.

Молодой великан поднял его как пушинку.

– Легкий, мадам.

Он не стал ничего добавлять, но Жанна поняла, что Роже удивлен скудностью ее гардероба. Женщина прошла в спальню, надела простое домашнее платье, порадовавшись, что теперь камин можно разжигать когда душе угодно, и улеглась на мягкие подушки, венчающие большую кровать. Измученная переживаниями, она не заметила, как заснула, и пробудилась только тогда, когда горничная, симпатичная молодая блондинка с огромными голубыми глазами и красившей ее родинкой на щеке, слегка потрогала ее за плечо:

– Мадам, к вам господин Калиостро.

Жанна мгновенно вскочила, поправила прическу и выбежала в гостиную. Алессандро, развалившись, сидел в кресле с высокой спинкой. Его пронзительный взгляд прошелся по красивой фигуре графини де Ла Мотт, по ее посвежевшему лицу. Видимо, он остался доволен своей подельницей, потому что лицо мужчины озарила улыбка.

– Рад, что вы отдохнули, – произнес он, вставая и целуя маленькую белую руку. – Значит, вы лучше сможете воспринимать то, о чем я буду говорить. Сегодня вас ждут самые настоящие занятия, как у школяров.

Это изумило женщину.

– Но зачем? – прошептала она. – Я умею читать и писать.

Калиостро замахал руками.

– Милая моя, для знатной дамы, претендующей занять подобающее место в высшем обществе, вашего монастырского образования недостаточно. К тому же, как мне известно, вы не были прилежной ученицей. Видите ли, когда я приведу сюда де Рогана, вы должны произвести на него впечатление. Кардинал хорошо образован, и дама, которой предстоит с ним беседовать, должна почти ни в чем не уступать ему. Итак, если вы готовы, давайте начнем, ибо у меня мало времени.

– Давайте начнем, – со вздохом согласилась Жанна. Калиостро достал из черного портфеля несколько книг.

– Это нужно прочесть, и чем быстрее, тем лучше. А теперь, моя прекрасная ученица, слушайте меня и постарайтесь схватывать на лету. Сегодня я проведу с вами уроки математики.

Жанна вздрогнула. В этой науке она не разбиралась. На ее счастье, Алессандро объяснял очень доходчиво и беспокоился, удалось ли графине все понять. Он радовался, видя, что де Ла Мотт если и не схватывает на лету, то, во всяком случае, старается понять, о чем идет речь.

– Вы довольно способны, – похвалил он молодую женщину, проведя с ней полтора часа. – Держу пари, вам никто об этом не говорил. Да и кто мог сказать? Родители не дали вам никакого образования, а в монастыре вы были не нужны и неинтересны равнодушным монахиням. И лишь я, великий Калиостро, решил заняться огранкой бриллианта по фамилии Валуа! Честь мне и хвала, хотя я и делаю это из корыстных побуждений. – Он взглянул на огромные часы в виде головы Горгоны, висевшие в гостиной. – А теперь, дражайшая графиня, мне пора. Завтра мой кучер доставит вас ко мне, и, кроме уроков астрономии, я обучу вас, как помогать мне во время сеансов.

– Помогать во время сеансов? – удивилась Жанна. – И все будут знать меня как вашу помощницу?

– Разве кто-нибудь видит моего помощника и слугу Гильома? – Граф скривил полные губы. – Нет, моя дорогая, это мне ни к чему. Ни одна живая душа не будет знать, что мы вместе мистифицируем публику. Для гостей вы будете только родственницей бедного короля Генриха.

Жанна наклонила голову.

– На это я согласна.

Великий чародей поднялся с кресла и направился к двери.

– Значит, до завтра, мой друг.

– До завтра, – эхом отозвалась графиня. Она поняла: у нее действительно началась новая и интересная жизнь. А придет ли к ней удача, зависит не только от Калиостро.

Дивногорск, 2017
Следующий день прошел для Юли как в тумане. Надо было вплотную заниматься похоронами, пригласить тех, кто знал и любил ее деда, позаботиться о поминальном столе, съездить на кладбище. Накануне она решила, что похоронит Матвея Петровича рядом с его боевой подругой – ее бабушкой. Мысли о Жанне и ее могиле отошли на задний план. Она обязательно подумает об этом, но потом, когда отдаст дедуле последние почести. Девушка куда-то бегала, с кем-то общалась, ругалась с кладбищенскими работниками, а вечером, совершенно измученная, упала на диван, даже не приняв душ, что привыкла делать регулярно. Сергей позвонил ей только один раз. Он тоже был занят, но совсем другим. Отпросившись у начальства, полицейский с раннего утра отправился в архив МГБ, размышляя, как хорошо иметь много друзей – явно лучше, чем сто рублей. Его одноклассник, с которым они в школе были неразлейвода, служил в военной разведке – он и помог проникнуть за закрытые двери, чтобы своими глазами увидеть нужные документы. То, что удалось разузнать по запросу, Сергея не устраивало – слишком мало сведений. Наверняка в папках хранится информация о сослуживцах Матвея Петровича, тех самых, фамилии которых скрывал сверток в банке с вареньем. К сожалению, даже после колдовства криминалистов ничего не удалось узнать. Сироп съел химические чернила, и буквы полностью исчезли. Оставалась надежда на архив МГБ. Вот уж где не пропадет ни одна бумажка! Работница архива, пожилая женщина с пучком седых волос на голове, напоминавшая школьную учительницу на пенсии, приветливо улыбнулась гостю:

– Это вы Сергей Плотников? Насчет вас звонили, – и, смутившись, как школьница, пролепетала: – А удостоверение ваше можно посмотреть?

– Да, да, конечно. – Он вытащил корочку и раскрыл перед ней. Дама еще больше смутилась, и ее полные щеки, украшенные большими бородавками, стали пунцовыми:

– Спасибо. Проходите, пожалуйста. Какой год вас интересует?

– Пятьдесят третий, – отчеканил Сергей. – Точнее, дело, связанное с поиском могилы Жанны де Ла Мотт. Им занимался один из работников МГБ – Матвей Петрович Самойлов. Мне кажется, тогда он был в звании лейтенанта.

– Сейчас все найдем. – Вероятно, школьная учительница, как он уже успел ее прозвать, работала здесь давно. Она без колебаний подошла к нужной полке и, перебрав папки, остановилась на одной: – Здесь все, что нужно. Только учтите, выносить и фотографировать документы нельзя.

– Я сам работник органов, – усмехнулся Сергей, – и мне это известно не хуже, чем вам.

– Тогда прошу за этот стол. – Ловким движением дама смахнула пыль с небольшого письменного столика, на котором стояла старая настольная лампа с зеленым абажуром, покрытым серой пылью. Плотников уселся на стул с высокой спинкой, чуть не разлетевшийся от его резкого движения, и с волнением раскрыл папку. Каким-то образом сюда попал дневник офицера МГБ Самойлова. Полицейский сразу узнал почерк Юлиного деда, его по-детски круглые буквы. Казалось, рука старательно выводила строки, предназначенные для начальства. Перед глазами Сергея пронеслась вся авантюрная история, заранее обреченная на провал. Почему власти относились ко всему этому более чем серьезно? Ведь, кроме слухов и легенд, у них ничего не было. И тем не менее группу из пяти человек командировали в Крым. Матвей Петрович, в то время старший лейтенант, возглавлял операцию, старательно фиксируя почти каждое действие. Он писал, что они остановились в Артеке, неподалеку от домика Черной Графини, и не слишком поверили в рассказы местных жителей о том, что дама иногда наведывается в свое жилище. Ее часто видели в укромных уголках парка, она пугала не угомонившихся после отбоя пионеров. Однажды Матвей Петрович решил в полночь прогуляться по артековскому парку, по самым темным его уголкам. Пятно в конце аллеи показалось сначала фонариком сторожа, который иногда осматривал окрестности в поисках непослушных артековцев. Однако это был не фонарик. Светящаяся точка приближалась, увеличиваясь в размерах, превращаясь в пожилую женщину в платье времен Людовика XVI, с высокой прической. Дама была прозрачная, легкая, воздушная… И тем не менее она разговаривала. Она обратилась к Самойлову, от страха будто вросшему в землю, на русском языке, с заметным акцентом, прося не тревожить ее кости и не брать бриллианты, которые никому не принесли и не принесут счастья. Матвей Петрович потерял сознание. Его нашел сторож, обходивший лагерь, и позвал друзей. Они долго не могли привести его в чувство, а когда привели, Самойлов не соображал, где находится. Лишь оказавшись в комнате и выпив горячего кофе, он пришел в себя. Друзья уложили его в постель, интересуясь, что произошло. Он все рассказал, но это вызвало лишь сочувствие, смешки и заверения, что случившееся – плод его воображения, галлюцинация. А потом они поехали в Феодосию.

Далее Юлин дед рассказывал, как они нашли могилу графини, но в ней ничего не было. Побродив в горах, они вернулись в Москву несолоно хлебавши. Матвей Петрович так и написал в дневнике: «Наши поиски не увенчались успехом». Кроме того, он сообщил об этом в огромном донесении начальству, информируя о том, что если в Старом Крыму действительно когда-то похоронили именно Жанну де Ла Мотт, а не особу, выдававшую себя за нее, следы ожерелья, к сожалению, утеряны. Однако, судя по его последним словам, на деле все выходило совершенно по-другому, и Сергей решил рассказать Юле о своих соображениях, но не сегодня, а завтра, даже, может быть, послезавтра, когда пройдет неприятная процедура похорон. Помимо всего этого, предстояло выяснить, кто еще, кроме четверых сослуживцев, мог знать о драгоценностях. Этот кто-то существовал – полицейское чутье ни разу не подводило Сергея, он шел по следам эмгэбистов и был готов убивать. Подойдя к работнице архива и возвратив ей папки, Плотников улыбнулся, поблагодарил и, уже уходя, спросил как бы невзначай:

– Скажите, кто-нибудь еще спрашивал вас об этой экспедиции?

Ей не понадобилось и минуты на размышление. Пожилая женщина прекрасно помнила всех, кто вторгался в ее скромное святилище, в котором она проработала много лет – уж и не помнила сколько.

– Конечно, такой же, как и вы, полицейский. Он предъявил удостоверение.

Плотников похолодел. Полицейский? Этого еще не хватало! В таком случае у них вряд ли получится опережать его хотя бы на шаг, а значит, ничего у них не выйдет.

– А как его фамилия?

Она смутилась, покраснела, глотнула, прежде чем ответить.

– Видите ли… – Каждое слово давалось ей с трудом. – Я не… Я… Так получилось, что…

Ему показалось, что женщина теряет сознание. Лицо ее побелело, губы посинели и дрожали. Жалкая прядь вырвалась из пучка и грязной сосулькой висела на лбу. И сама она выглядела такой жалкой, потерянной, задавленной тяжелой жизнью, что молодой человек все понял. Она не посмотрела его фамилию, потому что незнакомец сунул ей какой-то презент – вероятно, коробку конфет. Даже ей эта бедняга была рада.

– Такое со мной впервые, поверьте, – лепетала работница архива, преданно заглядывая в глаза Плотникову, как потерявшая след собачонка. – Вы не скажете начальству?… Не скажете?…

Он отмахнулся от нее:

– Больше так никогда не делайте. Из-за вашей беспечности может случиться беда. Уже случилась.

Она побелела еще больше, но капитан, не в силах находиться здесь, вышел на улицу. Завтра, завтра… Завтра надо приниматься за дело. Завтра – крайний срок, даже если Юля еще не оправится после похорон. Преступник не оставил им времени.

Глава 6 Париж, 1785
Граф всерьез занялся своей подельницей. Он обучил ее практически всему, что знал сам. Каждый день Жанна занималась точными науками, философией, культурой речи, читала бессмертные творения древних авторов, училась у них красноречию. Великий чародей оставался доволен своей ученицей. У нее были пытливый ум, хорошо развитое логическое мышление и – главное – желание получить хорошее образование. Кроме всего прочего, граф обучил ее всяким техническим тонкостям, и вскоре женщина с успехом заменяла Гильома. Разумеется, ни одна живая душа не догадывалась, кто ассистирует магу.

Калиостро сдержал свое слово и вывел новую помощницу в свет. В конце февраля он повез Жанну в Версаль, чтобы участвовать в зимнем катании королевы. Молодая графиня во второй раз увидела женщину, правившую Францией, – дочь австрийской эрцгерцогини Марии-Терезии и Франца I, императора Священной Римской империи. Супруга Людовика XVI показалась ей еще более некрасивой, чем прежде, и де Ла Мотт снова подумала, что на ее месте могла быть и должна быть она. Да, происхождение у Антуанетты более знатное, но, по крайней мере, черты лица у Жанны тоньше и благородней, фигура красивее. Сделав сравнение в свою пользу, она не почувствовала обиды на судьбу, напротив, ей стало смешно. Эта чопорная вершительница судеб, показавшая при дворе свой характер и прозванная гордячкой за отказ наладить отношения с мадам Дюбарри, даже не подозревает, как скоро расплатится за свое пренебрежение к той, в чьих жилах течет не менее благородная кровь. Жанна, ожидая, что верный своему обещанию Калиостро представит ее, повернулась к своему спутнику, который держал ее под руку. Чародей едва заметно кивнул и низко поклонился королеве. Мария-Антуанетта любезно ответила на его поклон.

– Поверьте, я желала быть на всех ваших сеансах, – с улыбкой сказала она. – Но, к сожалению, себе не принадлежу. Любой уход из дворца мне нужно согласовывать с мужем, а он, как известно, не сильно приветствует такие собрания, даже если за вашим столом собираются самые достойные люди.

– Передайте ему, что я мечтаю видеть короля за своим столом, – в тон ей ответил Калиостро, – и с нетерпением буду ждать этого момента.

Мария-Антуанетта расхохоталась, показав острые белые зубки.

– Скорее сама Клеопатра придет к вам.

– Она уже приходила и не рассказала мне ничего интересного. Кстати, по сравнению с вами царица Нила – жалкая смуглая плебейка. – Граф сжал руку Жанны и слегка подтолкнул ее вперед. – Сегодня я хотел бы вам представить своего друга, графиню де Ла Мотт, урожденную Валуа.

Королева наморщила лоб, и Жанна отметила, какая у нее белая и нежная кожа. Мороз чуть зарумянил щеки государыни, делая их похожими на лепестки чайных роз.

– Жанна Валуа? Где-то я слышала это имя. – Она щелкнула пальцами. – Постойте, мне рассказывали о вас. Значит, вы и есть та самая бедная женщина благородного происхождения, которая еле сводит концы с концами?

– Да, ваше величество, – скромно отозвалась де Ла Мотт и сделала реверанс. – Я давно уже живу на пожертвования. К сожалению, мой супруг, тоже имея благородное происхождение, получает мизерное жалованье. Наши дети умирают от голода и холода.

На лице Марии-Антуанетты отразилось сочувствие. Калиостро это заметил и принял эстафету у своей новой подруги:

– Графиня желала обратиться к вам, ваше величество, но ей посоветовали сначала посетить министра, который ее не принял.

Королева сжала маленький кулачок, облаченный в черную перчатку.

– Значит, в нашей стране родственница короля влачит жалкое существование. – Она закусила губу. – Да, я понимаю, почему министр не принял вас. Ему это неинтересно. Благотворительностью занимаюсь я. Вам следовало писать мне.

Тонкий ум и врожденная тактичность подсказывали Жанне верные ответы.

– Я не смела, ваше величество, – тихо сказала она.

Мария-Антуанетта решительно топнула маленькой ножкой, обутой в сафьяновый сапожок.

– Вы должны прийти ко мне на прием, и я попробую провести вас к своему мужу! – произнесла она. – Король не столь жалостлив, как я, но ему присуще чувство справедливости. Думаю, мы сможем что-нибудь сделать для вас.

Жанна отметила про себя, что теперь королева ведет себя с ней довольно любезно, не так, как несколько лет назад, когда она явилась в Версаль в стоптанных башмаках и потрепанном платье, и оценила этот факт не в пользу Марии-Антуанетты. Что ни говори, а королева должна помнить своих подданных – всех, а не избранных, коими она себя окружила, чем вызвала всеобщее неодобрение. Почему-то графиня не сомневалась, что даже теперь, несмотря на протекцию Калиостро, ни Мария-Антуанетта, ни ее супруг ничего для нее не сделают. Сытые голодных не разумеют. Недаром в обществе повторяли фразу, как-то вскользь оброненную ее величеством: «Кто не ест хлеб, пусть ест пирожные». Алессандро, взяв Жанну за руку и любезно попрощавшись с государыней, направился в сторону заснеженного сада.

– Вы любите зимнее катание? – поинтересовался он, будучи уверенным в ответе. Де Ла Мотт покачала головой:

– Нет.

– И я нет. Давайте порадуемся за других.

Они встали в толпе праздных и богато одетых людей и с улыбкой наблюдали, как на лед небольшого озерца, казавшегося зеркальным кругом неправильной формы, выкатили огромные голубые сани с королевскими лилиями по бокам. Мария-Антуанетта с раскрасневшимся на морозе лицом гордо восседала на голубой бархатной подушке. Возле саней столпились молодые люди, среди которых Жанна узнала графа д’Артуа, начальника своего мужа. Это был стройный, довольно интересный мужчина с тонким длинным носом. Все оспаривали право прокатить королеву. Наконец один из кавалеров, розовощекий красивый блондин, сложенный как Геракл, схватил упряжь и под крики восхищенной толпы заскользил по льду, разгоняясь все больше и больше. Жанна заметила, что государыня чуть побледнела, но ничем не выказывала страха. Наиболее резвые молодцы мчались параллельно саням, пытаясь перехватить упряжь. Они показались молодой женщине похожими на больших борзых, которые старались угодить своему хозяину. Это зрелище было и смешным, и грустным одновременно – правда, только для нее. Толпа подбадривала молодежь, участвующую в действе, и восторженно хлопала в ладоши. Алессандро, прильнув к маленькому, побелевшему от мороза уху подельницы, принялся знакомить ее с присутствующими, обжигая горячим дыханием:

– Маркиз де Ламбаль… Граф де Торрен… А вон и Людовик Шестнадцатый.

Взгляд графини упал на остроносого худощавого всадника, обладателя каштановых тараканьих усов и мягкого, безвольного рта, который одиноко сидел на ухоженной гнедой лошади и смотрел на невинное развлечение с нескрываемой скукой. Де Ла Мотт узнала короля. Монарх уже и на людях не скрывал, сколь равнодушен к молодой жене и ее светским развлечениям. Он показался Жанне нерешительным и бесхарактерным. «Странно, что она не настояла на покупке ожерелья, – подумала графиня. – Если он воспротивился, то только по одной причине. В казне мало денег, а у нее и так бриллиантов, говорят, на двадцать два миллиона». Но какая женщина откажется от лишней драгоценности, тем более такой, как подарок Людовика XV мадам Дюбарри? Их с Калиостро предприятие могло выгореть.

Зимние игры королевского двора продолжались довольно долго. Придворные, резвясь на снегу, веселились как дети, но Жанна начала скучать. Она с детства не любила развлечения, в которых не могла принять участие сама, и свободно вздохнула, когда Калиостро приказал ей идти к экипажу.

– Первый шаг мы сегодня сделали, – сообщил он своей подельнице, плюхаясь рядом на сиденье. – Месяца через полтора сделаем второй.

– В чем он будет заключаться? – спросила Жанна, кутаясь в меховую накидку из горностая, подаренную магом.

– Я представлю вас кардиналу де Рогану, и мы с вами должны будем убедить его, что вы близкая подруга королевы, – небрежно бросил граф.

Женщина поежилась.

– Второй шаг более рискованный, чем первый.

– Отнюдь, – возразил чародей. – Кардинал не вхож к королеве и не может в беседах с ней проверять каждое мое слово. Однако кое в чем вы правы. Придется потрудиться. Нужно воочию убедить де Рогана, что у вас с королевой приятельские отношения.

– Но как это сделать? – воскликнула Жанна.

– О, теперь это проще, чем раньше, – улыбнулся маг. – Мария-Антуанетта разрешила вам просить ее аудиенции. Вы можете спокойно прийти в Версаль и застать королеву одну в саду. Необходимо, чтобы Роган увидел вас вдвоем. Уверяю: он поверит, что вы заняты дружеским разговором.

Жанна пожала плечами.

– Постараюсь. Значит, следующие полтора месяца мы будем продолжать совершенствовать мое образование?

Граф иронически поклонился.

– Именно так, мадам.

Дивногорск, 2017
Юля старалась гнать мысли о похоронах, о том, как она последний раз увидит своего дедушку, но этот день наступил. Впрочем, спасибо работникам ритуального агентства, ребятам лет тридцати с лишним, совершенно не похожим на советских кладбищенских работников: трезвые, опрятно и хорошо одетые, они взялись за дело засучив рукава и избавили ее от множества неприятных впечатлений. Во время гражданской панихиды (дед был некрещеным, и его не отпевали в церкви), на которую пришло совсем немного народа, девушка не понимала, где находится, вернее, не хотела понимать. В ее воспаленном мозгу не укладывалось, что этот мужчина с желтым вытянутым лицом, хмурый и сосредоточенный, неподвижно лежащий в гробу, обитом красным бархатом, – ее дедушка, который так любил жизнь и звал ее Юлой.

На поминках посетителей было больше. Плотников, не отходивший от невесты ни на шаг, заметил про себя, что некоторых он видит впервые, что они наверняка понятия не имели, кто такой Матвей Петрович, и оказались тут случайно: их притащили другие приглашенные. Присутствовать на похоронах – это одно, и совсем другое – сидеть в уютном кафе, пить водку с пирожками и другими закусками и притворно охать о незнакомом человеке. Через полтора часа, уставший и раздраженный, Плотников подмигнул Юлии, сидевшей в каком-то оцепенении и ни на кого не обращавшей внимания, и девушка шевельнулась, намереваясь показать запоздалым гостям, что пришло время прощаться. Те с сожалением поднялись, воровато складывая в предусмотрительно прихваченные пакеты все, что осталось на столе, – салаты, пирожки, булочки, нарезки и конфеты. Хозяйка им не препятствовала. Юле кусок не лез в горло, она лишь впихнула в себя ложечку необыкновенно вкусной кутьи и чуть похлебала суп с домашней лапшой. Все остальное время она сидела, как мраморное изваяние, не слыша, что говорят. Сегодня обрывалась последняя ниточка, связывавшая ее с детством. Ниточка, связывавшая с отцом и матерью, так рано ее оставившими.

– Пойдем, Юля. – Сергей помог ей подняться, попрощался с гостями и потащил невесту в машину. Она не сопротивлялась, безучастно смотрела в окно на озаренные вечерним солнцем тополя и крыши домов.

– Я тебе говорил, мне удалось кое-что выяснить, – начал Сергей, не надеясь на какую-нибудь реакцию с ее стороны – слишком уж безжизненными были ее всегда живые глаза. – Сейчас я отвезу тебя домой, ты выспишься, а завтра поговорим.

Девушка качнулась, будто собираясь упасть в обморок, и произнесла четким ровным голосом:

– Нет, ты расскажешь мне все сегодня. Сегодня, ты слышишь? Мы должны как можно раньше разобраться во всей этой истории и найти негодяя, угробившего единственного близкого мне человека.

– Впрочем, я готов, все зависит только от тебя. – Он подрулил к Юлиному дому и помог ей выйти из машины. Соседка, сидевшая на скамейке, подняла на нее глаза с хитринкой и тут же скривилась в сострадательной гримасе:

– Бедняжечка ты наша, сиротинушка… Вот деда похоронила… Каким он был молодцом, Матвей Петрович… И бабуля твоя… Какие хорошие люди! Сколько лет их знала, сколько добра мне сделали…

– Что-то на похоронах я вас не видела, – парировала Юля. – Если столько лет на одной лестничной клетке, душа в душу, что ж попрощаться не пришли? Ни с дедом, ни с бабушкой, ни с родителями…

Бабулька сразу преобразилась. Сострадание куда-то исчезло, уступив место злорадной ухмылке:

– А мне там делать нечего, я с ними щи вместе не хлебала. Ну жили по соседству – и что с того?

Самойлова ничего не ответила. Она потянула Сергея за рукав:

– Пойдем отсюда. Больше я с ней не здороваюсь.

Они поднялись по лестнице, и девушка сунула ключ в замочную скважину.

– Знаешь, – она подняла печальные огромные глаза на Сергея, – страшно заходить. Сегодня там, на похоронах, я поняла, что дедушка больше никогда не позвонит, не зайдет сюда. Боже, как страшно, Сереженька!

– Тебе нужно как можно скорее выйти за меня замуж. – Зайдя в темный коридор, мужчина прижал ее к себе. – Согласна? Подождем сорок дней, а потом подадим заявление.

– Согласна, – кивнула Юля. – Только для начала отыщем этого негодяя. – Она сняла туфли и плащ. – Ты хотел что-то мне рассказать. Давай пройдем в комнату. Я готова выслушать.

В просторной столовой Самойлова залезла на диван и свернулась калачиком. Ее знобило, и она делала над собой неимоверные усилия, чтобы держать себя в руках. Плотников укрыл ее пледом с желтыми и черными клетками.

– Может, поспишь?

Девушка покачала головой:

– Я сказала, что готова тебя выслушать.

Он уселся в удобное кресло, выдохнул и рассказал о своем визите в архивы, о дневнике и донесениях ее деда и о том, что кто-то, скорее всего, назвавшийся полицейским, идет по следу сокровищ. Юля слушала внимательно, на белой тонкой шее пульсировала голубая жилка, уголки рта чуть подергивались.

– Думаешь, этот полицейский и есть убийца?

– Если только у него нет сообщников, – предположил Сергей.

– Да, это первое. – Она поежилась. – Есть еще и второе. Сереженька, ты уверен, что драгоценности существуют? Дед писал в донесении, что они ничего не нашли. – Девушка вспыхнула и отвела глаза. Плотников понимал: Юля задала этот вопрос для того, чтобы унять мучившую ее совесть. На деле выходило, что Матвей Петрович, всегда являвшийся для внучки примером честности и неподкупности, по сути, обманул, обокрал государство, найдя драгоценности и не отдав их властям. Сергей присел рядом с любимой и взял ее ледяные ручки в свои.

– Конечно, я уверен, как и ты. Как бы ни было неприятно, но Матвей Петрович и его друзья скрыли факт существования бриллиантов. – Его голос дрогнул, выражая душевную боль: он сам любил и безмерно уважал полковника Самойлова. – Иначе последние слова твоего дедушки были бы о чем-то другом. Но драгоценности и могила Жанны беспокоили его. И мы должны выполнить его последнее желание.

– Но если драгоценности отыскали, куда же их дели? – спросила Юля, и глаза ее зажглись. – Как ты думаешь?

– У меня только одна версия, – признался Сергей, потирая кончик носа. – Так иногда делают воры, ты уж извини за сравнение. Чтобы по какой-то причине не лишиться бриллиантов по дороге в Москву или по возвращении, они спрятали их где-то неподалеку от могилы Жанны, в Старом Крыму, составив карту, по которой можно до них добраться.

Юля опустила длинные пушистые ресницы:

– Да, дедушка говорил про карту. Но почему никто из них за долгие годы не забрал сокровища?

Плотников улыбнулся:

– Пожалуй, это я смогу объяснить. Сбыть такие бриллианты в Советском Союзе было трудно, практически невозможно. И потом, после этой командировки они наверняка находились под пристальным вниманием самой могущественной организации СССР. Ну а после, вероятно, в этом не было надобности. Все ждали подходящий момент, а он, вероятно, так и не наступал. Странно, что все… – Он задумался, и на его лбу опять собрались морщинки, и снова Юле захотелось их разгладить. – Мне кажется, твой дед придумал какую-то штуку, благодаря которой сокровище могли забрать или все сразу, или никто.

– Возможно. – Самойлова дернулась под пледом. – Остается самый главный вопрос: где карта? Ты предположил, что грабитель и убийца не взял ее, раз дед упомянул о ней перед смертью. Так где же она?

Плотников пожал широкими плечами:

– Вот этого я не знаю. Сейчас у нас с тобой единственная зацепка – отыскать его сослуживцев. – Он достал из кармана список. – Вот они, голубчики: Григорий Борисович Поплавский, Станислав Михайлович Пономаренко, Василий Андреевич Чистяк и Павел Федотович Лисицын. Я попросил наших компьютерщиков, пусть пробьют по базам, где эти люди, живы ли они вообще. Пока не звонили, но… – он широко улыбнулся, показав белые ровные зубы, – думаю, они не заставят меня ждать.

Он оказался прав: Юля не успела ничего сказать, как раздался звонок мобильного. Ее всегда раздражала мелодия симфонии Шостаковича, она казалась ей слишком безжизненной и немелодичной. Однажды она сказала об этом Плотникову, и тот, усмехнувшись, обещал сменить звонок, но так этого и не сделал – не дошли руки. Странно, но сегодня девушка выслушала Шостаковича совершенно спокойно, вероятно, после пережитых страданий все остальное казалось ей ерундой.

– О, Сашок! – крикнул капитан в трубку. – Представь, только о тебе говорили. Неужели выполнил мое поручение? – Он включил громкую связь, и девушка услышала чуть глуховатый голос Саши Андреева, лучшего компьютерщика отдела, прозванного Гейнцем.

– Это означает, что мне нужно икнуть?

– Необязательно, – успокоил его Сергей. – Скажи, ты нашел этих людей?

– Разумеется, – спокойно ответил Андреев. – Хотя, в общем, не всех.

– Как не всех? – не понял Плотников.

– Не всех на этом свете, – усмехнулся Андреев, и капитан представил, как его полное лицо с глубокой ямочкой на подбородке расплылось в улыбке. – Жив только старик Пономаренко, у остальных есть родственники. В нашем Дивногорске обитает только Григорий Поплавский, сын покойного с теми же именем и фамилией. Он предприниматель, и довольно процветающий. Остальные проживают неподалеку, в соседних городах. Я имею в виду родственников покойных. Записывай адреса.

– Одну минутку. – Юля знала, что сейчас Сергей достанет из кармана пиджака блокнот с прикрепленной к нему шариковой ручкой с золотым колпачком. – Давай говори. – Мелким убористым почерком он записывал координаты. – Спасибо, друг. Сочтемся.

– Обязательно. – Компьютерщик снова усмехнулся. – Теперь с тебя четыре бутылки пива.

Закончив разговор, Плотников повернулся к девушке и подмигнул:

– Ну вот, любимая, у нас есть адреса всех, кто помогал твоему деду в той поездке. Это уже кое-что. – Он пробежал глазами список. – Сегодня уже поздно, а завтра начнем расследование. Думаю, сначала нужно побывать у сына Поплавского. Во-первых, он живет в нашем городе, во-вторых, Матвей Петрович постоянно упоминал о нем в своем дневнике. В общем, как бы то ни было, надо с кого-то начинать. Верно? – Он наклонился над Юлей, однако девушка не слышала его. Ее принял в свои объятия сон.

Глава 7 Париж, 1785
Полтора месяца промчались как один день. Калиостро регулярно приезжал в загородный домик, проводил занятия с талантливой ученицей, хвалил ее за усердие и однажды, в конце апреля, когда снег совсем сошел, обнажив голую желтую землю с пробивающейся местами редкой изумрудной травкой, решительно объявил:

– Завтра вам предстоит знакомство с кардиналом!

Графиня побледнела и прижала ладонь ко рту:

– Уже завтра?

Граф расхохотался.

– Что я вижу? – Его светлые глаза, казалось, пронизывали ее насквозь. От такого взгляда женщина растерялась еще больше. – Что я вижу? – повторил он. – Бесстрашная графиня боится? Хочу заверить вас: бояться нечего. Де Роган вас не укусит.

– Но кардинал… – Жанна метнулась к шкафу с платьями и, дернув на себя дверцу, принялась перебирать немногочисленные наряды. – Что мне надеть, как вы считаете? То платье, в котором я была в Версале?

– Ни в коем случае! И именно потому, что вы уже в нем были, – ответствовал граф. – Перестаньте волноваться. Я привез вам новое платье.

Жанна замерла, открыв рот.

– Вы купили для меня платье?…

– А вас это удивляет? – поинтересовался Калиостро. – Надеюсь, вы не станете спорить со мной – хотя бы потому, что я больше вашего вращаюсь в высшем обществе.

– Ну разумеется. – Молодую женщину охватил понятный азарт, который охватывает каждую представительницу прекрасного пола, когда речь идет о смене гардероба. – Вы покажете мне его?

– Ваш вопрос меня удивляет. – Калиостро распахнул дверь и указал на картонную коробку. – Берите, примеряйте. Оно ваше!

Жанна бросилась к покупке и судорожным движением разорвала тонкий шпагат. Атласное бордовое платье с фламандским кружевом выглядело потрясающе.

– О, – прошептала она, – о-о-о!

Этот возглас многое бы сказал любому человеку. Сразу становилось понятно, что у графини никогда не было таких дорогих и шикарных вещей.

– Примерьте, – повторил Калиостро. – Знаете, очень важно не ошибиться с размером.

Восхищенно проведя по материи белой рукой с едва заметными голубыми жилками, Жанна бросилась в спальню и там, путаясь в одежде, лихорадочно ее сняла. Когда женщина наконец облачилась в новое платье и подошла к зеркалу, изумлению ее не было предела. На нее смотрела не прежняя Жанна де Ла Мотт, готовая унижаться из-за жалких десяти лир, а гордая королева с аристократичными чертами лица, белой гладкой кожей, небольшим ртом, пухлыми губами, маленьким орлиным носом, миндалевидными голубыми глазами и словно нарисованными углем тонкими бровями-подковками.

– О-о-о! – произнесла она еще раз и отворила дверь спальни, представ перед Калиостро во всем своем великолепии. Граф замер, с довольной улыбкой созерцая новую богиню.

– Если раньше я немного сомневался в вас, то теперь мои сомнения улетучились, – заметил он и достал из кармана камзола небольшую коробочку. – Но это еще не все. Метаморфозы продолжаются. – Лилейную шейку Жанны обвило жемчужное ожерелье. – Это не бриллианты, однако все равно драгоценность, которая вам необыкновенно идет. Когда наше мероприятие выгорит, вы согнетесь под тяжестью бриллиантов. О, моя дорогая, вы разобьете не одно мужское сердце! Впрочем, чтобы вы не расслаблялись, я перестаю сыпать комплиментами. Хорошо отдохните, моя деточка, завтра вы должны быть во всеоружии.

Он галантно поцеловал мраморную ручку и, насмешливо поклонившись, вышел. Раньше Жанну покоробила бы его насмешливость. Какой-то плебей так ведет себя с дамой королевских кровей! Как именно? Да как с подельницей, которую никто не уважает, и прежде всего он. Но теперь подобная вспыльчивость казалась ей излишней. Только бы завтра все получилось! Чтобы расслабиться, как советовал Калиостро, она выпила чашку горячего шоколада и вышла в сад. Весна уверенно вступала в свои права. На газонах возле домика курчавилась изумрудная травка. Нежные нарциссы склонили к земле свои желто-белые головки. Женщина сорвала нарцисс и поднесла его к носу, испачкавшись в желтой пыльце. Свежий воздух с ароматами оттаявшей земли пьянил и слегка кружил голову. Жанна сжала кулачок.

«У меня все получится, – заявила она сама себе. – У меня не может не получиться».

Кардинал никогда не опаздывал и явился в особняк Калиостро ровно в шесть часов. Жанне, вышедшей навстречу гостю, он показался очень высоким и чуть полноватым, но полнота его не портила. Свежее, красивое лицо принца крови с румяными щеками и большими серыми глазами было довольно привлекательным. Светлые напудренные волосы, зачесанные назад, открывали гладкий большой лоб, не испорченный ни единой морщинкой. Увидев гостя, Алессандро послал ему самую очаровательную улыбку и отвесил легкий поклон.

– Вы не представляете, как я счастлив вас видеть!

– Взаимно, дорогой граф.

Молодая женщина заметила, что зубы кардинала чуть-чуть выступали вперед, однако это не было серьезным недостатком. Вероятно, так считала не только она, но и те дамы, которые втайне навещали священнослужителя для любовных утех. По сплетням, наводнившим Париж, их было достаточно много. Кардинала считали первым ловеласом столицы. Его образ никак не вязался с кардиналами былой Франции, в частности, с Ришелье. Луи ни в коем случае никто не назвал бы набожным – скорее светским, умным и воспитанным, – так считал и Вольтер.

На самом деле Луи-Рене страстно любил охоту, искусство, литературу, но более всего – симпатичных женщин. Странно, но, будучи неплохим дипломатом, как раз в дипломатии он не преуспел. Когда Луи исполнял обязанности посла Франции в Австрии, императрица Мария-Терезия невзлюбила епископа-посла, чья разнузданная манера поведения претила ее суровым нравам. Разумеется, о своих выводах она писала Марии-Антуанетте, и письма матери сделали свое дело: будущая королева Франции возненавидела кардинала. А когда в одном из писем Луи взял на себя смелость высмеять свою государыню, ненависть приняла чудовищные размеры. С тех пор Роган, успевший вернуться во Францию и награжденный почетным титулом Главного духовника при королевской особе, находился в немилости. Что он только не делал, чтобы расположить к себе королеву, к которой испытывал большую симпатию! Ничего не помогало. Вот на этом и решил сыграть великий маг и чародей.

Жанна все знала из рассказов графа. Ее любопытство было задето, и она не отрывала от гостя глаз. Большой лоб кардинала говорил об уме и незаурядности. Интересно, позволит ли принц себя одурачить? Калиостро однажды сказал ей, что Луи-Рене при своем незаурядном уме очень доверчив. Во всяком случае, он безоговорочно верил той чепухе, которую предсказывал великий маг. Ну, как говорится, будущее покажет. Де Роган, чувствуя пристальный взгляд Жанны, повернулся к ней.

– Сегодня вы встречаете меня в обществе очаровательной незнакомки, – произнес он, и его глаза блеснули восхищением. – Почему же вы до сих пор меня не представили?

– Что касается вас, то вы не нуждаетесь в представлении, – ответил Калиостро. – Но даму я представлю. Ее кровь так же благородна, как ваша. Это графиня Жанна де Валуа де Ла Мотт, внучка короля Генриха.

Румяное лицо кардинала ничего не выразило, и молодая женщина поняла, в чем дело. Принц не верил в ее королевское происхождение. Мало ли самозванок бродит по Парижу, не вызывая ни жалости, ни уважения. Вот тебе и доверчивый кардинал! Калиостро, словно прочитав его мысли, наклонил голову.

– Графине очень приятно, что к ней прониклась сама королева и что она принимает участие в ее судьбе. Она вернула ей одно из поместий, где графиня сейчас и проживает. Мария-Антуанетта собирается назначить ей достойную пенсию, а ее мужа сделать пэром Франции и дать ему полк.

– В самом деле? – удивился гость. – Что ж, если это правда, это очень похвально с ее стороны.

Переговариваясь, они шли по длинному коридору особняка, освещенного сотнями свечей. Пламя играло в огромных зеркалах.

– Мария-Антуанетта подружилась с графиней, – сообщил граф принцу, наклонившись к самому его уху. – Жанна де Ла Мотт очень приятная собеседница, и королева часто вызывает ее к себе.

Лицо де Рогана выразило заинтересованность.

– Значит, вы частая гостья Трианона, – обратился он к Жанне. – И как вам наше высшее общество, к которому вы скоро будете принадлежать?

Женщина пожала плечами:

– Есть очень скучные люди. Извините за откровенность, монсеньор.

– И кого же вы считаете скучным? – участливо спросил кардинал.

На счастье Жанны, в последнее время она только и делала, что наблюдала за знатью, собиравшейся у Калиостро. Кое о ком ей рассказывал Алессандро, развлекая свою ученицу во время уроков. Поэтому высказать свое мнение о придворных ей не составило труда, и она бойко ответила:

– Например, граф Прованский, монсеньор.

Тонкие брови кардинала поползли вверх.

– Брат короля? Скучный? Чем же он заслужил вашу немилость?

– Прежде всего тем, что он лентяй, бездельник и сплетник, а еще он плохо относится к человеку, которого я безмерно уважаю, – проговорила Жанна. – Или, по-вашему, распространять непристойные слухи о Марии-Антуанетте пристало человеку королевской крови? Я слышала, некоторые мечтают вызвать его на дуэль, чтобы положить конец памфлетам, порочащим королеву и наводнившим весь Париж.

– Говорят, граф Прованский обращался за помощью в сочинительстве к самому Бомарше, – вставил Калиостро. Де Роган сделал вид, что впервые слышит об этом.

– Правда? Странно. Мне кажется, великий сочинитель ни за что не пошел бы на такое подлое дело. Вспомните, Мария-Антуанетта даже сыграла в одной из его пьес роль Розины.

Графиня состроила милую гримаску и пожала плечами.

– Допустим, он и сам не предполагал, что делает, хотя я не представляю, как это возможно. Но оставим все на совести Бомарше. Он далеко не первая скрипка в этом дуэте. Сама Мария-Антуанетта не держит на него зла.

Кардинал напрягся.

– Она не перечисляла вам своих так называемых врагов?

Задав вопрос, де Роган тут же одернул себя за несдержанность. Ну откуда она может знать об этом? Вряд ли королева доверилась бы такой особе. Алессандро сжал кулаки, молясь про себя, чтобы его ученица не наговорила лишнего. Однако ума и находчивости графине было не занимать.

– Хотите знать, не входите ли вы в их число? Когда-нибудь я скажу, что думает о вас королева, но не сейчас. Давайте поговорим о ком-нибудь другом, например, о брате короля и начальнике моего супруга графе д’Артуа. Он умный и красивый, но… у него столько любовных приключений, что сам Бомарше, решив сделать его героем своей пьесы, запутался в именах его любовниц.

Остроумные высказывания так и посыпались из графини как из рога изобилия. По ироническому смеху кардинала женщина догадывалась, что ее суждения нравятся де Рогану. Чародей тактично отошел в сторону, довольно потирая хрящеватый нос. Он видел: скоро птичка попадется в силки. Если принц еще не верил, что перед ним особа королевской крови, то наверняка уже заинтересовался ею как человеком и как привлекательной дамой. А это уже кое-что.

Дав гостю пообщаться с Жанной еще минут десять, Калиостро взял его под руку.

– Графиня, вы совсем заговорили монсеньора! – воскликнул он со смешком. – А между тем ужин стынет. Позвольте проводить вас в гостиную.

* * *
Ужин прошел в дружеской обстановке. Графиня де Ла Мотт сегодня была в ударе. Она блистала остроумием, посылала кардиналу самые очаровательные улыбки, и, прощаясь, де Роган выразил надежду, что они скоро увидятся. Жанна усмехнулась про себя. Де Роган и не предполагал: хозяин этого дома и его очаровательная спутница спят и видят эту встречу и сделают все, чтобы она состоялась как можно раньше. Проводив гостя, Алессандро с особой нежностью помог Жанне забраться в экипаж и проговорил на прощание:

– Ну вот, моя дорогая помощница, первый шаг сделан. Предстоит сделать второй. Мы должны доказать принцу, что вы действительно подруга королевы. В ближайшее время вы отправитесь в Версаль и попросите аудиенцию у Марии-Антуанетты. Постарайтесь, чтобы разговор происходил в саду. Де Роган часто бывает в Версале, и не исключено, что он увидит вас вместе уже в первое ваше посещение. Если же этого не произойдет, придется повторить комедию. Постарайтесь понравиться королеве, сделайте так, чтобы она полюбила ваши беседы и при каждом посещении отводила вам время для совместных прогулок. Тогда у кардинала не останется на ваш счет никаких сомнений. Только после этого мы сможем действовать. Дерзайте, прекрасная графиня! – Он галантно поцеловал ей руку. – Пусть сны, которые вам приснятся сегодня, подскажут путь к достижению цели.

Закрыв дверь кареты, Калиостро махнул платком, и лошади помчались по проселочной немощеной дороге. Графиня смотрела в окно на чуть поблескивавшую при свете луны антрацитовую ленту Сены, на темные поля и думала. Порой карикатурное поведение подельника и его насмешливый тон ей не нравились. Хорошо, если такой тон вызван предвкушением предстоящего успеха. Однако за последнее время она прекрасно изучила графа и понимала: так он ведет себя вовсе не поэтому. А почему? Ответ напрашивался сам собой и ей не нравился. Граф прекрасно знал, что все держит под контролем, как кукловод, дергает за ниточки и в любом случае выйдет сухим из воды. Если у них все получится, он вполне может скрыться за границей, не дав Жанне ни единого ливра и бросив ее на произвол судьбы. Если их план будет разгадан, он наверняка сделает так, что все обвинения падут на нее. В самом деле, кто она и кто он? Разве их можно поставить рядом? Она – нищая самозванка, пусть даже и королевских кровей, а он – известный всей Европе маг и чародей. Высшее общество скорее поверит ему, чем ей. И тогда на многие годы, а может быть, и на всю оставшуюся жизнь домом графине станет не прекрасное высокогорное шале в Швейцарии, а каземат в Бастилии. Впрочем, Бастилия – это тюрьма для знатных особ. Возможно, королевская чета упрячет ее в какой-нибудь грязный подвал, предназначенный для всякого сброда. Что сделать, чтобы этого не случилось? Естественно, нужно постоянно держать ситуацию под контролем и все продумать до мелочей, чтобы ее подельник не заметил: теперь именно она ведет игру. Вот тогда у нее появится шанс и завладеть бриллиантами, и спастись.

Дивногорск, 2017
Юля проснулась, когда солнечные лучи полностью позолотили комнату. Она с удивлением обнаружила, что спит одетая на диване. Наверное, вчера во время разговора с Сергеем она, как говорят, просто вырубилась, а он не стал ее будить – пожалел. Сам Плотников примостился рядом на дежурной раскладушке, вероятно, боясь оставлять девушку одну – вдруг ей станет плохо или что-то понадобится. Юля потянулась и тяжело вздохнула, вспомнив о вчерашних похоронах. Да, дедушки больше нет, но есть память о нем, которую не уничтожат никакие силы. Он останется в ее сердце рядом с отцом и мамой. С отцом… На секунду папа будто предстал перед ней – высокий, улыбающийся, с маленькой черной родинкой над бровью… Господи, как он рано ушел! Но она докопается до истины, узнает, кто свел в могилу близких ей людей. Хотелось бы думать, что все дело в ожерелье, но…

– Привет, – раздался бодрый голос, и жалобно скрипнула раскладушка. – Ты проснулась?

– Мог бы не спрашивать. – Юля свесила ноги. – Поднимайся, будем завтракать и продолжим разговор. Мне сегодня не идти на работу, как я понимаю, тебе тоже.

– Да, вчера я отпросился у полковника, – бросил Сергей. – Если хочешь, можешь еще поваляться. Я приготовлю завтрак.

Самойлова решительно тряхнула головой:

– Нет уж. Мне срочно нужно в душ. А потом мы продолжим вчерашний разговор. Насколько я помню, мы так и не выработали план действий.

– «Есть ли у вас план, мистер Фикс?» – Сергей передразнил героя известного мультфильма и тут же стушевался, вспомнив о трауре. – Извини, как-то само собой вырвалось.

Юля махнула рукой:

– Ладно, ничего страшного. Иди вари кофе, а я – принимать водные процедуры.

– Есть, товарищ начальник! – отчеканил молодой человек. Дождавшись, пока Сергей выйдет, Юля скинула черное платье и облачилась в белый с голубыми полосами махровый халат – подарок отца ее маме (он был чертовски удобным, хотя и на парочку размеров больше) – и юркнула в ванную. Вскоре зажурчал душ, а когда девушка завершила водные процедуры и показалась на пороге кухни, расчесывая густые влажные волосы, Плотников уже пожарил яичницу, свою фирменную, с овощами, и сварил кофе, тоже фирменный, в старой медной турке. От умопомрачительных запахов закружилась голова, и Юля вспомнила, что вчера на поминках почти ничего не ела – кусок не лез в горло. А сегодня молодой организм требовал своего – пищи, – и она опустилась на табуретку.

– Ммм…

– То-то, – в тон ей ответил полицейский, кладя кусок яичницы с розовым помидором и луком ей на тарелку. – Налетай. Сейчас кофе налью.

– Молоко вроде оставалось. – Самойлова провела рукой по лбу. – Впрочем, не помню. Знаешь, после всех этих событий…

– Знаю, дорогая, я уже посмотрел сам. В пакете осталось на один раз. Сегодня обязательно купим. Чтобы не мучиться, закажем обед из ближайшего кафе.

Она кивнула, уплетая яичницу:

– Хорошо, с едой разобрались. С чего начнем поиски?

Плотников глотнул кофе и, поморщившись, отставил чашку – горячий.

– Вчера я предложил начать с Григория Поплавского. Он житель нашего города, бизнесмен. Думаю, все же, несмотря на занятость, выкроит для нас минут этак десять. Тем более с этой книжечкой, – он потряс над головой удостоверением, – меня куда только не пропускали. Безотказно действует.

Юля посерьезнела:

– Тогда, дорогой, пообедаем где придется. Закончим завтрак, я приведу себя в порядок – и отправимся к этому Поплавскому. Чем раньше мы начнем, тем лучше.

– Будет сделано, командир, – отозвался молодой человек, жуя веточку петрушки.

Когда с едой было покончено, Юля прошла в спальню и, скинув халат, облачилась в джинсы и свитер. Это была ее любимая одежда – в ней девушка чувствовала себя комфортно. Потянувшись за косметичкой, она застыла – раздался звонок в дверь.

– Кто это? – удивленно прошептала Юля и крикнула: – Сережа, открой! Если ко мне, я сейчас выйду.

Плотников предварительно посмотрел в глазок и увидел пожилого незнакомого человека в кожаном плаще. Вероятно, незнакомец понял, что его разглядывают, или почувствовал это, потому что громко сказал:

– Матвей Петрович Самойлов здесь проживает?

Сергей сразу распахнул дверь:

– Вы к нему?

– Позвольте, я войду. – От незнакомца исходил запах дорогого одеколона. Плотников попытался вспомнить, как называется этот парфюм – ведь он недавно собирался купить себе такой же, только, увидев цену в три свои зарплаты, передумал, оставил до лучших времен. – Глупо стоять на лестничной клетке и информировать соседей о цели моего прихода.

Сергей посторонился, и мужчина уверенно вошел в прихожую. Уверенность исходила от него, как аромат от чайной розы. Эта уверенность говорила о том, что у обладателя брендовых вещей много денег и он привык подчинять себе людей. И в то же время опытный глаз оперативника заметил некую растерянность, прятавшуюся в опущенных уголках губ и во взгляде, и бледность, проступавшую сквозь загар – ясно, где загорал, когда летом и не пахнет – в СПА-салоне.

– Так где Матвей Петрович? – осведомился гость деловым тоном. – Будьте добры, пригласите его.

– Сережа, кто там? – Юля возникла на пороге, с удивлением поглядев на незнакомца. – Кто вам нужен?

– Матвея Петровича вчера похоронили, – ответил Плотников. – Так что, извините, ничем не можем помочь, если вам был нужен только он.

Мужчина растерялся:

– Умер? Ой, как не вовремя. Что же делать? – Он озирался по сторонам, словно ища поддержки.

– Это его внучка Юля, – представил девушку Сергей, – а я ее жених, Сергей Плотников. Может, мы сумеем решить ваши проблемы?

Незнакомец покачал головой:

– Вряд ли… Хотя… Если вы внучка… Мне все равно больше не к кому обратиться… – Он слегка улыбнулся, чуть дрогнули губы. – Простите, я не представился. Григорий Григорьевич Поплавский. Мой отец был другом и сослуживцем вашего деда.

Юля кивнула:

– Мне это известно, хотя узнала об этом я недавно.

Плотников быстро заморгал:

– Не иначе как высшие силы послали вас к нам. Сегодня за завтраком мы обсуждали, как с вами встретиться.

– Со мной? Но зачем? – удивился мужчина.

– Расскажите сначала, что привело вас сюда, – попросил полицейский. – Может быть, нам будет легче понять друг друга.

Поплавский открыл было рот, собираясь протестовать, но неожиданно сдался:

– Хорошо. Видите ли, умирая, отец передал мне письмо в конверте. – Из кожаного портфеля он извлек посеревший от старости конверт, на котором химическими чернилами было написано: «Сыну Григорию. Вскрыть после моей смерти». – Адвокат передал мне его, и я прочитал содержание. – Голос Григория дрогнул. – Содержание, скажу я вам, довольно странное. Отец писал, что если мне понадобятся деньги, то я могу обратиться к его старому другу Матвею Петровичу Самойлову. Однако я довольно успешный предприниматель, и деньги мне не требовались.

– До сегодняшнего дня? – уточнил Плотников. Поплавский качнул головой:

– Вовсе нет. Их и сегодня у меня предостаточно. Произошло нечто другое… – Он снова начал озираться, как бы боясь, что их подслушивают. – Меня пытались убить. – Григорий нервно икнул: – Не один раз, понимаете?

Плотников развел руками:

– Меня, как полицейского, это не удивляет. Вы успешный бизнесмен, разве у вас нет конкурентов? Представьте, за мою практику мне пришлось расследовать массу случаев, в том числе и таких, когда гибели предпринимателю желал кто-то из его собственной семьи. Ну а о конкурентах и говорить не приходится. Как только у кого-то начинает идти в гору бизнес, сразу появляются рейдеры. А эти ребята ничем не брезгуют, запугивания для них – самое обычное дело. – Он дотронулся до кончика носа. – Согласитесь, если бы вас хотели убить, то убили бы. В противном случае произошло банальное запугивание. Не сегодня завтра к вам заявятся эти самые рейдеры. Я постараюсь помочь вам избавиться от их назойливости.

Поплавский замотал головой, как китайский болванчик:

– Нет, вы не правы. Я думал точно так же, когда меня пытались убить полмесяца назад. Тогда я не придал этому должного значения. Допустим, автомобиль возник неизвестно откуда и развил в переулке, где находится мой дом, страшную скорость. Тогда мне чудом удалось отпрыгнуть в сторону и избежать смерти. Знаете, что я тогда сказал жене, которая требовала, чтобы я заявил в полицию? Я сказал: «Маша, это какой-то пьяный. Слава богу, все живы». И все же провидению было угодно, чтобы я запомнил марку – черный внедорожник «Лендкрузер» и фигурку обезьянки над зеркалом заднего обзора. Когда второй раз эта же машина пыталась протаранить меня неподалеку от моего офиса и я опять чудом спасся, мне уже не казалось, что водитель пьян. И тогда я стал ждать какого-нибудь предупреждения, о рейдерском захвате или о чем-то еще, но никаких предложений не поступало. А в третий раз, – его лицо покрыла смертельная бледность, – в третий раз меня заперли в сауне на даче. – Его руки тряслись, голос дрожал. – Этот тип каким-то образом узнал, что я буду один. Пока я пытался вырваться из плена, он обшарил мой дом.

– Почему же вы отпустили охрану? – Сергей подошел к окну и бросил вниз заинтересованный взгляд. – Судя по всему, у вас крепкие ребята. Они не дали бы ему уйти, особенно если он действует в одиночку.

Поплавский замялся:

– Понимаете, в тот вечер на даче у меня была назначена встреча… – Теперь его лицо меняло цвета, как хамелеон, – от мраморного до свекольного. – Не деловая, ну вы соображаете… С молодой очаровательной брюнеткой… Я приводил в порядок свое тело, сауна очень хорошо помогает. – Подумав, что он слишком разоткровенничался с незнакомыми людьми, Григорий перешел на деловой тон: – Впрочем, брюнетка не имеет никакого отношения к делу.

– Вы уверены? – строго спросил Плотников. Поплавский опять задергал бычьей шеей:

– Да, да, совершенно уверен. Она и спасла меня, оттащив бревно, которым негодяй заблокировал дверь. Когда я вошел в дом, я увидел, что там все перевернуто. Знаете, мне пришло в голову, что ко всему этому может иметь отношение мой покойный отец.

Теперь настал черед удивляться Юле:

– Ваш покойный отец? Почему?

– Сейчас постараюсь объяснить. – Поплавский нервно ходил по комнате, ломая пальцы. – Эта дача когда-то принадлежала моему отцу. Разумеется, я построил там особняк как для него, так и для себя. До своей смерти старик жил там. Во-вторых, после третьего покушения мне пришло вот это с незарегистрированного номера. – Он достал телефон с большим экраном и сунул его под нос Сергею. На экране было сообщение. «Ты живучий, гад, – писал кто-то, – но я даже рад, что тебя не прикончил, потому что на даче не нашел то, что искал. Если хочешь остаться в живых – отдай мне то, что оставил в наследство твой папаша. Тогда обещаю: будешь спать спокойно».

– Это уже серьезно. – Плотников нахмурился и вернул телефон хозяину.

– Конечно, – кивнул Григорий. – Я стал думать, что же оставил мне в наследство отец? Понимаете, когда у тебя много денег, о наследстве, оставленном кем бы то ни было, не сразу вспоминаешь. Каюсь, мысль о письме пришла мне в голову в последнюю очередь. По счастью, оно хранилось не на даче, а дома в сейфе. Выудив его оттуда, я попытался разыскать Матвея Петровича, думая, что он объяснит, почему этот список и кусок старой открытки так поднялись в цене. Но, как оказалось… – Мужчина достал кружевной платок с монограммой и вытер пот с отекшего лица. – Вот теперь не знаю, что делать. – Его длинные руки повисли бессильно, как плети.

Плотников побледнел от волнения:

– Вы сказали, кусок старой открытки? Поздравления с Новым годом?

– Да, но откуда вы… – Поплавский стал заикаться. – Впрочем, вот, держите.

Он протянул конверт Сергею. Полицейский вытащил из него письмо, написанное химическими чернилами, местами расплывшимися, и кусочек старой новогодней открытки. Его отрезали от такой же открытки, обрывок которой молодые люди нашли в банке с вареньем.

– Юля, неси наш… – Сергей недоговорил, но девушка поняла без слов и бросилась в комнату. Через минуту Плотников уже прикладывал друг к другу два кусочка. Самойлова с любопытством наблюдала за женихом, и только Поплавский стоял хмурый и безучастный.

– Не сходятся, – выдохнул полицейский, – хотя отрезаны от одной открытки. Видишь, – он указал на снеговика, – на этом обрывке – нос морковкой, а на этом – метла. Постой… – он поднес кусочки к окну, подставив их под солнечный луч, – видишь, какие-то линии и цифры? Если я прав… – Он вдруг прервал себя и покосился на Григория. – Что вы собираетесь делать с наследством, которое оставил вам отец? Мы должны знать, чтобы решить, как поступать дальше.

Поплавский махнул рукой:

– Что собираюсь? Вот с этим? Да ничего не собираюсь. Хотите – отдам вам.

– Мы бы, конечно, не отказались, – вставила Юля, пристально глядя в болотные глаза предпринимателя, – но обязаны вас предупредить. Итак, вы спрашивали, почему вот эти бумаги так поднялись в цене. И я вам объясню. Мы предполагаем, что Матвей Петрович и ваш отец в свое время, работая в Крыму, отыскали клад, но скрыли это от властей и его спрятали. Чтобы когда-нибудь вернуться и отыскать его, они нарисовали карту. Не буду от вас скрывать: мне кажется, что кусочки старой открытки, если их сложить, и есть та карта. Сережа, ты ведь хотел сказать именно это? Теперь я понимаю, что мой дедушка с сослуживцами, нанеся на открытку план местности, где они спрятали сокровище, разрезали ее. Каждый взял кусочек. Таким образом они подстраховались.

Поплавский дернул плечом:

– Это почему? Они прекрасно помнили, куда его дели. Любой из них мог поехать и взять.

– Значит, не мог, – парировал Сергей. – Я думаю, за ними долгое время следили, как за каждым сотрудником МГБ, кто выполнял такую работу. А потом поменялся ландшафт, и без помощи пометок на карте сокровище было не отыскать.

По холеному лицу бизнесмена не промелькнула и тень интереса. Было видно: все это кажется ему пустыми словами, какими-то сказками, верить в которые может только дурак.

– Гоняться за призраками – ваше дело, – пробурчал он. – Разумеется, я не пошевелю и пальцем, потому что не верю ни в какой клад.

– То есть вы добровольно отказываетесь от конверта? – по-деловому переспросил Плотников.

– Отказываюсь, отказываюсь, отказываюсь. – Григорий быстро перекрестился, словно спасаясь от нечистой силы. – Если убийца свяжется со мной, я скажу, что наследство теперь у внучки Самойлова.

Сергей скривил губы. Поплавский с самого начала не вызывал в нем симпатии, лишь будил отвращение своим чванством и трусостью. Вот и сейчас большой сильный человек с тренированной вышколенной охраной перекладывал свои проблемы на плечи хрупкой девушки. И, судя по всему, его не мучили ни стыд, ни совесть.

– Желаю удачи. – В эти слова Сергей вложил все презрение, скопившееся после общения с Григорием.

– И вам того же. – Поплавский вздернул подбородок, под которым уже начала образовываться складка жира, и вышел из квартиры. Юля горестно вздохнула:

– Ловко он передал нам своего убийцу. Мало своих бед, так еще теперь его прибавятся.

Плотников обнял ее:

– Со мной ничего не бойся. Для начала мы постараемся вычислить человека, который охотится за тем, что осталось от ожерелья. Если он работает в полиции, то это не составит труда. Другое дело, если это удостоверение поддельное или куплено в подземном переходе или в Интернете. Тогда нам с тобой придется быть предельно осторожными. – Он еще крепче прижал девушку к сердцу. – Итак, что мы с тобой имеем? У каждого из пяти командированных в Крым остались обрывки старой открытки, на которые нанесены координаты места, где спрятано сокровище. Вряд ли им удалось вывезти его из Крыма, посему оно должно находиться неподалеку от могилы Жанны. Два обрывка у нас уже есть, осталось найти три. – Молодой человек отстранил Юлю и взглянул на часы: – В нашем распоряжении достаточно времени, чтобы съездить в Чистополь, он неподалеку от нашего города – на машине два часа езды. По словам нашего компьютерного гения, там проживает внучка приятеля твоего деда, Павла Федотовича Лисицына. О девушке самые негативные отзывы – пьет, наркоманит, нигде не работает. После гибели родителей в автокатастрофе у Анны – так ее зовут – будто крышу снесло. Бросила институт, связалась с дурной компанией и покатилась по наклонной. Родительскую квартиру в центре, которую получил еще ее дед, она продала, поселилась на даче. Адрес дачи у меня есть, так что собирайся. – Плотников слегка подтолкнул Самойлову к спальне. – Возьми то, что тебе необходимо. Думаю, останавливаться в этом городишке не придется.

– Полагаешь, Анна отдаст нам так называемое наследство? – поинтересовалась Юля, расчесывая волосы.

Сергей кивнул:

– Уверен в этом. Она наркоманка, причем, судя по отзывам, конченая. Такие за дозу продадут родную мать, не то что какой-то обрывок.

– Хорошо, если он у нее вообще сохранился, – вздохнула девушка.

Глава 8 Париж, 1785
Вопреки своему убеждению, Жанне не пришлось хлопотать об аудиенции. Калиостро, торопившийся провернуть аферу как можно скорее, помог и в этом. С помощью графа д’Артуа, приятеля принцессы де Ламбаль, графиня оказалась в саду Версаля. Оправившись немного от охватившего ее волнения, де Ла Мотт зашагала по вымощенной булыжником дорожке, вдыхая аромат цветущих деревьев. Весна уже давно вступила в свои права, подарив земле изумрудную траву и одев яблони и вишни сада в свадебные наряды. Любуясь красотой природы, Жанна чуть не прошла мимо королевы, сидевшей на скамейке с маленькой болонкой на руках.

– Здравствуйте, ваше величество. – Она сделала глубокий реверанс. – Извините, что помешала вашему одиночеству. Если вы прикажете удалиться…

Бледные щеки Марии-Антуанетты тронул румянец.

– Нет, нет, что вы. – Она мило улыбнулась Жанне. – Одиночество мне уже наскучило. Я намеревалась поискать своего мужа. Кстати, вы не видели его?

Графиня покачала головой.

– К сожалению, нет.

Она никак не могла справиться с волнением и как можно глубже сунула дрожавшие руки в легкую муфту.

– И все же извините, что нарушила ваш покой.

– О, вам незачем извиняться! – Королева встала, скорее всего, из вежливости. Будучи правительницей Франции, она не могла предложить своей гостье сесть рядом. – Напротив, я рада вас видеть. Вы, кажется, графиня де Ла Мотт, верно?

Жанна снова сделала реверанс.

– Мне очень приятно, что ваше величество не забыли о скромной подданной.

Мария-Антуанетта развела руками:

– И вы называете себя «скромной подданной»? Вы? Особа королевской крови?

Графиня притворно вздохнула:

– Особа королевской крови не имеет ничего за душой, а уж о ее положении при дворе не приходится и говорить.

– Я постараюсь все исправить. – Щеки королевы вспыхнули. – Клянусь вам, я побеседую с мужем! Он упрям, своенравен, но иногда не может мне отказать.

«С трудом в это верится, если помнить о том, что говорят», – подумала Жанна, вспомнив слухи о влиянии родственников Марии-Антуанетты, да и ее самой на Людовика XVI, но ничего не сказала и, решив переменить тему, прикоснулась к собачонке, дремавшей на руках королевы.

– Какая шелковая шерстка! – с восхищением воскликнула она. – Поистине это королевская собачка. Только у вашего величества могут быть такие великолепные животные. Нет, вы посмотрите, посмотрите! – Жанна прикасалась к белым завитушкам на спине болонки. – Ее шерсть столь же мягка и шелковиста, как ваша кожа.

Мария-Антуанетта зарделась. Как и любой женщине, ей были приятны комплименты.

– Какие милые вещи вы говорите! – улыбнулась она. – Жаль, что сегодня я не могу ответить вам тем же. Но обещаю, в ближайшее время мы с мужем решим ваш вопрос. Думаю, вы останетесь довольны.

Графиня приложила руку к сердцу.

– Если бы вы знали, как мне неудобно отрывать хоть минуту вашего драгоценного времени.

Мария-Антуанетта сжала ее локоть.

– Вам не нужно об этом думать, графиня. Мой замок всегда для вас открыт.

Жанне показалось, что чей-то пристальный взгляд жжет ей спину, и она быстро обернулась. За высоким зеленым деревом стоял де Роган и пристально наблюдал за женщинами. На его лице плутовка успела прочитать недоумение и усмехнулась про себя. Кажется, кардинал все глубже увязал в расставленной для него ловушке. Что ж, с этим можно поздравить и ее саму, и идейного вдохновителя всего мероприятия. То ли еще будет! Мария-Антуанетта встала со скамейки, выпустила болонку из рук и кивнула Жанне:

– К сожалению, меня ждет муж. Странно, почему его до сих пор тут нет… Он обещал прийти.

– О, у королевского величества всегда найдутся дела, – тактично сказала графиня. – Но я уверена, когда у него появится свободная минутка, ваш супруг прибежит сюда. Здесь так прелестно, ваше величество! Говорят, вы сами проектировали этот сад. Правда?

Лесть снова попала в цель. Трианон был любимым детищем Антуанетты.

– Это правда, дорогая графиня, – ответила королева. – Я рада, что вам здесь нравится. Знаете, сколько у меня недоброжелателей, которые разглагольствуют о моем безвкусии, множа слухи во всех уголках Земли?

Жанна изобразила негодование:

– Что вы, как можно!

– Выходит, можно. – Королева нагнулась и взяла собачонку на руки. – А теперь мне действительно пора. Думаю, скоро увидимся.

Жанна склонилась в реверансе.

– Хочется на это надеяться, ваше величество.

Мария-Антуанетта кивнула и зашагала по дорожке, ведущей во дворец. Де Ла Мотт, делая вид, что ей еще хочется побродить по тропинкам сада, направилась к маленькому озерцу. Кардинал вынырнул перед ней внезапно, словно по взмаху волшебной палочки.

– Здравствуйте, дорогая графиня! – Он бережно взял в свои ее маленькую белую ручку и немного придержал, прежде чем поцеловать. – Рад вас здесь видеть. Не знал, что вы частая посетительница Версаля.

– Кажется, Калиостро говорил вам о нашей дружбе с королевой, – небрежно отозвалась Жанна. – Вероятно, вы не поверили. Но я никого не заставляю верить мне. Имея покровительство королевы, можно более ни в ком не нуждаться.

– Она действительно обещала вам вернуть имения Валуа? – удивился кардинал.

– Обещала, – согласилась Жанна. – Поверьте, это не такой уж щедрый подарок от королевства. Мой дед сделал очень много для Франции, и вы не можете это не признать.

– Главное, чтобы это признала королевская чета, – усмехнулся де Роган. – Насколько мне известно, Людовик XVI скептически относится к обедневшим потомкам знатных родов. Неужто вы исключение?

– За меня хлопочет Мария-Антуанетта, – скромно ответила Жанна. – И я не собираюсь просить аудиенции у короля. Если у моей подруги ничего не получится, я больше не стану навязываться. Мне вполне хватит и того, что уже есть.

– Правда? – с интересом спросил кардинал. – Королева все еще надеется вам помочь?

– Через два дня мы снова встретимся с ней в Трианоне, – проговорила графиня, глядя собеседнику прямо в глаза, чтобы он не заметил лжи. – Она сама настояла на этом. Кроме того, она жаждет, чтобы мой супруг получил титул пэра Франции.

– В Трианоне? – прошептал кардинал.

– Да, в ее любимом дворце.

Жанна не случайно назвала Трианон. Малый дворец был любимым местом отдыха Марии-Антуанетты. Построенный по прихоти мадам Помпадур, он являл собой переходный от рококо к неоклассике архитектурный стиль. Этот дворец стал лучшим из творений архитектора Габриеля. Однажды, оказавшись возле дворца с мужем, Жанна была поражена его изысканной простотой. Над цоколем возвышались стройные белые колонны фасада. Со стороны парка здание окружала большая терраса. Крышу венчал антик с балюстрадой. Когда Людовик XVI подарил Трианон своей жене, она, влюбившись в этот маленький дворец, каждый год вносила в него изысканные изменения, не только не портившие общую картину, но и органично в нее вписывавшиеся. В ее покоях на первом этаже не было ничего помпезного, только все самое необходимое: софа, небольшой круглый столик на высоких ножках, несколько кресел.

В этом месте можно было отдохнуть от формальной и суетной жизни двора: погулять по саду, покормить лебедей в пруду, насладиться одиночеством и, конечно, развлечься, когда этого хотелось. Вот почему по приказу королевы вокруг дворца создали пасторальную крестьянскую деревеньку, романтические руины, беседки, забавную игрушечную мельницу. Придворные, облаченные в крестьянскую одежду, с удовольствием исполняли роли селян, повторяя их песни, пляски, прибаутки. Может быть, в такие минуты королеве казалось, что она становится ближе к своему народу?

Продолжая совершенствовать Трианон по своему вкусу, Мария-Антуанетта спроектировала сад в английском стиле. Со всех концов света сюда везли редкие деревья и кустарники. Огромные клумбы венчали розы и вечнозеленые кусты самшита. Искусственный пруд с белыми и черными лебедями и утками служил украшением. Мария-Антуанетта настояла, чтобы для нее построили миниатюрный театр. На его сцене выступали не только комедианты, но и сама королева, с детства любившая участвовать в спектаклях. Некогда сам Бомарше восхитился ее актерским талантом.

Де Роган присел на маленькую скамеечку, выкрашенную в зеленый цвет, увлекая за собой графиню.

– Смотрите, как прелестны эти утки! – Он указал на птиц, безмятежно скользивших по водной глади. – Знаете, иногда я им завидую. У них нет ни забот, ни хлопот, они не хотят ничего, кроме спокойной жизни и ежедневной кормежки. Все это им обеспечено. Королева лично кормит их французскими булочками. – Его голос дрогнул, большие глаза увлажнились.

– Вы завидуете уткам? – удивилась Жанна. – Как это странно слышать! Что же омрачает вашу жизнь?

Мужчина провел рукой по лицу, словно смахивая уныние, которому он неожиданно для себя дал волю.

– Сейчас я завидую вам, – вырвалось у него.

Тонкие черные брови графини взлетели вверх, как два четко очерченных полукруга.

– Завидуете мне?! Что я слышу! Вы, такой богатый, такой знатный, завидуете бедной женщине?

– Вы не такая уж и бедная, – заверил ее кардинал. – К тому же особа королевской крови, которую вот-вот окончательно признают при дворе. Я видел, как на вас смотрела королева. Будьте уверены, ваш звездный час не за горами, чего нельзя сказать обо мне. Мне никогда не добиться от Марии-Антуанетты хотя бы ласкового взгляда, как бы я ни старался.

Жанна изобразила удивление:

– Но почему?

Де Роган вздохнул.

– Виной всему эти грязные сплетни, которые кто-то усердно распускает во дворце. Слышали?

Графиня покачала головой. Прядь черных волос, вырвавшись из прически, упала ей на лоб, оттеняя голубые глаза и делая женщину еще привлекательнее.

– Я никогда не интересуюсь сплетнями. Но все же мне любопытно, что о вас говорят.

– Кто-то придумал, будто я был противником брака Марии-Антуанетты и Людовика XVI, считая, что она ему не пара, да еще и высмеял королеву в каком-то письме, которое я никогда не писал! – проговорил кардинал с отчаянием. – Самое ужасное, что она поверила этой лжи.

Тонкие пальцы графини слегка коснулись его локтя.

– Что, если вам с ней просто побеседовать? – промолвила она. – Королева – чуткий человек, уверена, она с удовольствием протянет вам руку.

Де Роган весь сжался, сразу постарев на несколько лет. На лбу обозначилась глубокая морщина.

– Мария-Антуанетта никогда не захочет со мной разговаривать, – простонал он, приложив руку к сердцу. – Думаете, я не пытался наладить с ней отношения? Не помогло ничего! Благодаря ей от меня отвернулись верные друзья, потому что во Франции тот в почете, кто ближе ко двору.

Жанна опустила ресницы.

– Ох, если бы я могла вам помочь! – прошептала она. – Поверьте, я бы сделала все возможное.

Кардинал взял ее руку в тонкой кружевной перчатке и поднес к пылающим устам.

– Знаете, что-то подсказывает мне, что вы – умный и тактичный человек, – начал он. – Кто знает, вдруг передо мной мой ангел-хранитель… Дорогая графиня, если когда-нибудь в беседе с королевой вы коснетесь моей скромной особы, замолвите за меня словечко!

Слушая эти страстные речи, Жанна лишь улыбалась про себя. Да, птичка попалась в силки, и скорее, чем она думала.

– Наверное, я смогу оказать вам услугу. Мне кое-что известно о пристрастиях королевы.

Мужчина подался вперед всем своим грузным телом. Скамейка хрустнула, но удержала его вес.

– Что вы знаете? Чем вы можете помочь?

В его возгласе умная графиня прочла неразделенную симпатию и подумала, что и это им на руку. Она усмехнулась:

– В наше время ничего не делается просто так, уважаемый кардинал. Допустим, вы послушаетесь меня и поступите, как я вам говорю. Мария-Антуанетта назначит вас первым министром, вы достигнете всего, чего желали. А что останется мне, бедной женщине?

Де Роган мотнул головой на полной белой шее.

– Обещаю, я сам займусь вашим делом. Я верну вам все имения Валуа и сделаю вашего супруга пэром Франции, если… – Он окинул графиню плотоядным взглядом и прищелкнул языком. Она не отрывала от него глаз, понимая, что первый ловелас Франции не пропускает ни одной юбки.

– Если что?

– Если вы согласитесь иногда скрашивать мне досуг в домике, который я обставлю по своему вкусу и подарю вам!

Она изобразила негодование и вскочила:

– Как вам не стыдно?!

Ее громкий, пронзительный голос разнесся по саду. Потревоженные утки недовольно крякнули. Кардинал, боязливо оглянувшись по сторонам и не увидев никого, кроме пажа, облаченного в голубой камзол, схватил Жанну за локоть и насильно усадил рядом с собой.

– Тихо, здесь везде глаза и уши! Вы же в Версале.

– А мне все равно, где именно говорят непристойности! – Женщина кипела, как вода в котелке. – Не желаю слушать ваши скабрезности!

Она предприняла еще одну попытку встать, но де Роган опять помешал ей это сделать.

– Вы уйдете, когда все мне расскажете, и не раньше, – жестко проговорил он. – Никто не собирается соблазнять вас против вашей воли. Еще раз повторяю: если вы мне поможете, то навсегда забудете, что такое бедность. Кроме того, вы обретете второго могущественного покровителя. Ну как?

– Звучит, по крайней мере, заманчиво, – отозвалась Жанна, заметно смягчившись. – Что ж, слушайте, раз так настаиваете. Что вам известно об ожерелье мадам Дюбарри?

Кардинал вздрогнул и стал нервно теребить тугой воротник на белой шее.

– Об этом известно всем, моя дорогая. В настоящее время оно не принадлежит никому, потому что Мария-Антуанетта отказалась принять его в дар от своего супруга. В результате у Франции появилась возможность приобрести корабль, верно?

– Верно, да не совсем. – Жанна мотнула головой. – Королева желала получить ожерелье. Между ней и Людовиком XVI состоялся серьезный разговор. Она умоляла супруга сделать ей такой подарок, тем более что драгоценность идеально сидела на ее лебединой шее. Но муж оказался непреклонен. Он решил, что в такое непростое время, когда в казне нет денег, преподносить подарки за полтора миллиона даже горячо любимой жене просто преступно.

Де Роган откинулся на ажурную спинку скамейки.

– Вот как? Я не знал. Это вам рассказывала сама королева?

– Ну разумеется, – бросила Жанна с такой небрежностью, словно и впрямь была близкой подругой государыни. – Смею вас заверить, госпожа до сих пор бредит ожерельем. Она понимает, что Бомер и Боссанж в ближайшее время постараются избавиться от него, чтобы выйти из долгов, связанных с драгоценностью. Это бередит ей душу, а душа у ее величества хрупкая.

Кардинал, слушая женщину, сжал кулаки.

– Зачем же вы все это рассказываете мне?

Жанна поудобнее примостилась на скамейке.

– Открою вам карты, монсеньор, – начала она. – В настоящее время вы – самый богатый человек Франции. Если полтора миллиона – сумма, непосильная для королевской казны, то для вас это не такие большие деньги.

Де Роган усмехнулся.

– Вы говорите с такой уверенностью, будто сами заглядывали в мой кошелек. Откуда вам известно про мои финансы?

– Я верю тому, что говорят при дворе, – скромно отозвалась графиня. – Впрочем, дослушайте меня до конца. Если я в чем-то ошибаюсь, вам достаточно ничего не сделать из того, что я хочу вам предложить.

Глаза кардинала загорелись, щеки зарумянились.

– Я весь внимание, – улыбнулся он. – Мне ужасно интересно, к чему вы клоните.

– Разве вы еще не поняли? – Женщина обнажила в улыбке ровные белые зубки. – Почему бы вам не приобрести ожерелье и не подарить его Марии-Антуанетте?

Кардинал почувствовал, что задыхается от волнения.

– Вы предлагаете мне купить его для королевы?

– Вот именно. – Никогда еще Жанна не выглядела такой спокойной и уверенной. – Почему бы нет? Если супруг отказывает жене в такой мелочи, значит, найдется другой жаждущий исполнить мечту прекрасной дамы и нашей государыни. Поверьте, это единственный путь к примирению. Подарите ей ожерелье – считайте, портфель первого министра у вас в руках. – Она повела плечами. – Я беспокоюсь не только о вас, но и о себе. Став министром, вы поможете мне во многом, и это будут не пустые слова, потому что в ваших руках сосредоточится власть.

Кардинал закатил глаза. Его взору уже рисовались те изменения, которые он проведет в королевстве. О, как оно нуждается в преобразованиях! Он покажет, что королевскую казну можно пополнить, он…

Лай маленькой собачки, обнаружившей на клумбе среди роз какую-то живность, вернул его к действительности.

– Это очень заманчиво, графиня, – сказал он уже более сдержанно, – разумеется, я готов выложить полтора миллиона, чтобы сделать приятное Марии-Антуанетте, но где гарантия, что мой подарок будет принят? Во-первых, наша королева – достаточно гордая женщина, чтобы вот так принимать столь дорогие подношения. Во-вторых, ей придется держать ответ перед мужем. И что она скажет Людовику? Что заставило меня преподнести, а ее принять драгоценность?

– Мы, женщины, очень хитры, – ответила Жанна с улыбкой. – Поверьте, она что-нибудь придумает.

Де Роган решительно покачал головой.

– Нет, пока я не переговорю с королевой и не узнаю, готова ли она действительно оказать мне такую милость, я не пошевелю и пальцем. Вы устроите мне свидание?

Графиня кивнула.

– Нет ничего проще. Завтра я явлюсь пред светлые очи ее величества и передам вашу просьбу. Не скрою, мне придется сильно заинтересовать Марию-Антуанетту, иначе, памятуя о ваших отношениях, она не согласится на встречу.

Глаза де Рогана вспыхнули. Схватив маленькую ручку Жанны, он принялся покрывать ее поцелуями. Графиня, смеясь, ее выдернула.

– На нас уже смотрят! Глядите, это фрейлина королевы, первая сплетница двора. Боюсь, завтра мне придется объяснять, о чем я так мило беседовала с вами в присутствии уток. Впрочем, как только я скажу об ожерелье, любопытство королевы будет более чем удовлетворено. – Жанна встала и отряхнула платье. – А теперь извините, монсеньор, мне пора. Нужно подготовиться к завтрашней встрече и все хорошо обдумать, чтобы не навредить ни себе, ни вам.

Де Роган сделал еще одну попытку поцеловать ей руку, но женщина резко развернулась, махнула на прощание веером из страусиных перьев и поплыла по аллее. Кардинал с восхищением смотрел ей вслед. Он верил: эта дама принесет ему удачу.

Чистополь, 2017
Аня продрала глаза, с удивлением обнаружив себя в родных стенах дачи. Что было вчера – начисто выветрилось из ее памяти. Вроде бы в местном дешевом баре, где собиралась одна шваль, она выпила стакан водки. Кто ее угостил? Она отправилась на поиски приключений без копейки. Наверное, нашелся добрый человек. Наверное, он притащил ее сюда и даже обеспечил дозой – на локтевом сгибе она обнаружила свежий укол. Интересно, чем ей пришлось расплатиться? Натурой? Вроде бы одежда в порядке. Впрочем, какая разница. Теперь другая проблема – как и где раздобыть дозу сегодня? Придется снова тащиться в тот бар, как-то задабривать бармена. Еще месяц назад он обещал гнать ее в шею, если она заявится без денег. Анна усилием воли заставила себя встать и подошла к зеркалу. В нем отразилась женщина неопределенного возраста, с огромными черными синяками под глазами, желтой нечистой кожей, обтянувшей череп, и жидкими мышиного цвета волосами, спадавшими на плечи сальными прядями. С трехногого табурета ее рука, похожая на лапку летучей мыши, стянула беззубую деревянную расческу. Аня провела ею по поредевшей шевелюре, с горечью вспомнив, как когда-то ее мать гордилась густыми волосами дочери. Боже, как это было давно! Приведя себя в порядок, девушка обвела мутным взглядом комнату и прихожую – обычное жилище наркоманки. Все, что можно было вынести, она давно вынесла и продала. Комнаты зияли пустотой, как нора крота.

– Черт, – негромко выругалась Анна, почесываясь. – Идиотская ситуация. Идиотский поселок, где ни у кого не займешь и копейки. Что же делать?

Когда раздался скрип никогда не запиравшейся калитки, она с надеждой выглянула в окно, такое пыльное, что можно было разглядеть только самые ближние предметы: старые яблоневые деревья, вишню и сухой бурьян на том месте, где когда-то была клумба с цветами. Вместо занавески с пустых карнизов свисали клочья паутины, делая жилище еще более запустелым. Когда на крылечке показался хорошо одетый молодой человек, в глазах Анны засветилась надежда. Может быть, удастся перехватить денег? Она пригладила волосы. Интересно, что такому здесь надо? К ней давно уже не ходили приличные. Не дай бог ошибся домом, тогда плакали ее денежки. Незнакомец вежливо постучал в дверь – негромко, ненастойчиво. Так стучат хорошо воспитанные люди.

– Открыто, – отозвалась Анна как можно любезнее.

Молодой человек осторожно вошел в прихожую, пытаясь в полумраке увидеть хозяйку.

– Тут я, – подсказала ему девушка. – Идите, не бойтесь. Я не укушу.

– Я не боюсь. – Голос незнакомца был приятным, мягким. – Если не ошибаюсь, вы Анна Андреевна Лисицына.

Наркоманке стало страшно. Уж не полиция ли к ней заявилась? Ведь она не помнит, что было вчера.

– Да, это я, – отозвалась она, нервно сглотнув. – А вы кто будете?

– Так получилось, что мой отец дружил с вашим, – грустно пояснил незнакомец, – и знал еще вашего деда. Интересный был человек.

– Точно, интересный, – подтвердила Анна. – Почему вы решили меня навестить?

Молодой человек еще раз пристально оглядел убогое жилище.

– Я вижу, вы нуждаетесь в деньгах, – сказал он. – А я как раз тот, кто мог бы вам их дать. Деньги. Много денег.

Ей показалось, что она слышит это во сне.

– И что я должна сделать? Спорим, вы дадите их не в память о покойных родителях.

– Отчасти, – подтвердил он. – У вас есть одна вещица, которая очень нужна мне. Готов ее купить.

– Вещица? Судя по всему, ценная? – Анна захихикала. – Да вы смеетесь надо мной. Посмотрите на стены и полы. Все ценное давно продано. У меня остались только кровать, стол и пара табуретов, которые сколачивал еще мой дед. Я бы и это продала, да никто не купит. Неужели вы пришли за этим?

Ее совиные глаза вспыхнули необычным, дьявольским блеском.

– Этого добра и у меня хватает, – усмехнулся незнакомец. – Нет, дорогая, мне нужно другое. Мне нужно письмо, которое оставил вам в наследство дед.

Анна засунула грязную пятерню в сальные волосы:

– Письмо в наследство? Да вы шутите?

– Вовсе нет. – Молодой человек улыбнулся очень ласково и открыл кошелек, наполненный пятитысячными купюрами. – Видите? Это все может стать вашим, если вы напряжете свою память и поищете нужную мне вещь.

Анна протянула дрожащую лапку к деньгам, однако молодой человек предусмотрительно убрал кошелек в кожаную сумку водителя.

– Баш за баш, дорогая моя.

Она напрягла проспиртованный, пропитанный наркотиками мозг. Черт возьми, задачка оказалась не из легких. Ну не помнила Анна никакого письма, черт бы его побрал.

Следя за изменениями выражения ее лица, незнакомец догадался, какая непосильная задача стоит перед Анной.

– Давайте я помогу вам вспомнить, – вызвался он. – Спорим, мебель вы продавали без хлама, который в ней хранился? Куда вы дели старые бумаги? Неужели сожгли?

– Половину я выбросила в погреб, – озарило ее. – Мне все равно он без надобности. Посмотрите там.

Незнакомец поежился. Перспектива спускаться в погреб наркоманки не привлекала. Однако он героически полез туда по расшатанной лестнице, сразу погрузившись в удушливую атмосферу. Это уже был не погреб, а помойка, и пахло тут соответственно. Но незнакомец не растерялся. Достав из сумки водителя фонарик, он осветил все и с завидным упорством стал рыться в бумагах. Его усердие было вознаграждено. Старая пожелтевшая папка попалась на глаза почти сразу. Она хранила такие же древние пожелтевшие фотографии, которые не было времени рассматривать. Среди вороха снимков лежало оно, вожделенное письмо, адресованное сыну Лисицына. Дрожащими, серыми от пыли пальцами незнакомец вскрыл его, опасаясь, что содержимое давно сгинуло в гигантской свалке. Однако его опасения не подтвердились. Сложенное вчетверо письмо с обрывком открытки мирно покоилось в конверте. Он немедленно сунул находку в карман и полез наверх, задыхаясь от смрада. Анна ждала его наверху, постукивая о пол носком старой дырявой туфли.

– Ну что, нашли?

Он кивнул:

– Да, дорогая моя. Деньги ваши, как я и обещал.

– Покажите.

Незнакомец достал конверт:

– Вы когда-нибудь видели это?

Она облизнула потрескавшиеся губы:

– Не помню. Что в письме?

– Информация, ничего для вас не значащая.

– Все равно дайте его сюда, я почитаю. – Она вырвала конверт из его рук, достала письмо и пробежала глазами.

– Кто такой Матвей Петрович Самойлов? Почему он должен помочь моему отцу с деньгами?

– Матвея Петровича давно нет в живых, вместо него помогаю я, его родственник, – пояснил молодой человек.

– Зачем же вам это письмо? – резонно спросила она.

– Чтобы никто больше деньги не просил. – Объяснение показалось ему неудачным, но это было первое, что пришло в голову. – Я забираю такие письма. Впрочем, что вам за дело? Вам требуется материальная помощь, и я ее окажу.

Анна сверлила его взглядом. Ее глаза сверкали, как два уголька.

– Зачем вы врете?

– С чего вы взяли, что вру? – Он отвел взгляд, подтвердив ее догадку.

– Если бы все было так, как вы сказали, вы бы не явились за письмом, – парировала Анна. – А тех, кто приехал бы к вам просить денег, вы бы просто отправили подальше. – Она сплюнула в угол. – Пусть я наркоманка, но кое-что соображаю. Это письмо стоит значительно дороже. Я хочу за него, – она закатила глаза, – двадцать тысяч долларов.

Молодой человек поперхнулся и закашлялся:

– Сколько? Да вы не в своем уме. Такие деньги вам никто не даст.

– Вы дадите, – улыбнулась наркоманка. – Иначе я вызову полицию, и вы забудете сюда дорогу.

Молодой человек заскрипел зубами, потом взял себя в руки и спокойно ответил:

– Хозяин – барин. Но дело в том, что сейчас таких денег у меня нет. – Он кинул конверт на табурет. – Я привезу их вечером. Подождите меня здесь, никуда не уходите. Вот от меня подарок, чтобы не пришлось искать деньги в барах и на дорогах. – Рядом с конвертом незнакомец положил маленький пакетик с белым порошком. Анна сразу поняла, что это, и у нее закружилась голова.

– Так я вас жду, – выдавила она, не сводя глаз с наркотика. – Я вас очень жду.

– И я с нетерпением буду ждать встречи с вами. – Он кивнул на прощание и растворился в пыльном полумраке.

Девушка бросилась к пакетику, схватила его и побежала на кухню, где из мебели оставались один стол и старая электроплита. Зато все необходимое для приготовления дозы стояло на своих местах. Ане понадобилось совсем немного времени, чтобы растворить порошок. Когда живительная субстанция полилась в ее жилы, она блаженно закрыла глаза и через минуту отключилась.

Ровно через полчаса скрипнула входная дверь дачи. Незнакомец никуда не уходил, он терпеливо ждал, когда все кончится. Не нащупав пульс на бледной шее девушки, молодой человек прошептал: «Дура. Могла бы еще пожить и поколоться, надо было брать то, что дают, и не выпендриваться». Положив конверт в сумку водителя, он вышел из запущенного жилища наркоманки.

Глава 9 Париж, 1785
Алессандро расхаживал по большой зале, устланной мягкими, как кошачья шерсть, персидскими коврами, и с удовольствием слушал речи своей подельницы.

– Значит, он клюнул? Рыбка клюнула! – Мужчина довольно потер руки. – Представление начинается! – Калиостро радостно подскочил к Жанне и обнял ее за плечи. – Завтра его ждет свидание с королевой. Черт возьми, где же все устроить, чтобы не вызвать подозрений? – Он вдруг хлопнул себя по выпуклому, без единой морщины лбу. – Ну конечно! В Версале! Там прекрасный парк и беседка, увитая плющом. Свидание устроим в сумерках. Тогда ему ни за что не отличить Николь от ее величества Марии-Антуанетты.

– Они так похожи? – удивилась Жанна, которая еще не была знакома с двойником королевы. Граф поднял вверх указательный палец.

– Просто удивительно! – На его румяном лице появилось мечтательное выражение. – Я встретил эту даму на гулянье в Пале-Рояле. Девушка стояла, прислонившись к холодным перилам большой лестницы. – Он усмехнулся. – Представьте себе, я чуть не хлопнулся в обморок от удивления. Ее величество – одна, без сопровождающих, в скромном сером платье! Моя спина сама угодливо изогнулась в поклоне, да в таком, какой я никогда никому не отвешивал. Разумеется, после этого я месяц лечил себя от радикулита. Но это так, к слову. Девушка опешила, видя, как прекрасно одетый и по всем признакам знатный господин выразил желание ей поклониться. Она зарделась как мак и стала еще прекраснее. От волнения правый уголок ее прелестного алого ротика немного подергивался, и только тогда я понял, что передо мной не королева, а создание, очень на нее похожее, ее двойник. Что-то подсказало мне, что случайное знакомство необходимо продолжить, и я предложил Николь-Оливе – так ее зовут, дочери несчастного инвалида Леге, – сходить в одну недорогую харчевню, где прекрасно готовят петуха в вине. Бедняжка просто вылизала тарелку: она была голодна и призналась мне, что уже давно живет на луковой похлебке. Конечно, о своем необыкновенном сходстве с королевой Николь не имела понятия, она попросту ее не видела, как и все окружение того бедного квартала Парижа, где обитало несчастное создание. Она призналась, что зарабатывает на жизнь шитьем. Потом, когда я поднялся к ней в ее чердачную каморку, девушка показала свои изделия. – Алессандро театрально воздел руки к небу. – О, они были прекрасны! Я увидел бездну вкуса, умение из простого грубого холста сделать нечто потрясающее. Думаю, если бы ее допустили ко двору, она создала бы вещи, которые, несомненно, понравились бы королеве. Как вам известно, Мария-Антуанетта всегда стремилась стать королевой мод, арбитром элегантности, самой модной женщиной в Европе. Она никогда не надевает дважды одно и то же платье, три раза в день меняет наряды, каждую неделю придворный куафер, Леонар Боляр, делает ей новую прическу, которую можно смело назвать произведением искусства, а модистки изобретают цвета и фасоны, которые идут нашей государыне. Думаю, Николь стала бы одной из первых. Но, к сожалению, ее талант до сих пор никто не оценил, ибо ценители прекрасного не живут в том сомнительном квартале. Нет, впрочем, один проходимец, ее любовник, оценил ее возможности заработать деньги. Он немилосердно обирает бедняжку. Ей следовало помочь, как вы считаете?

– И верно, – кивнула Жанна, которую ужасно занимал этот рассказ. – Держу пари, вы даже заказали ей парочку вещиц.

– О, от вас ничего не скроешь, моя прорицательница! – восхищенно ответил Калиостро. – Конечно, я сделал это, хорошо заплатил, хотя прекрасно понимал, что деньги достанутся не ей, и между нами завязалась дружба. Мысль использовать ее как подставу возникла у меня совсем недавно.

– Двойник королевы, который находится в дружеских отношениях с вами, – это полдела, – веско заметила графиня. – Мне не нужно быть прорицательницей, чтобы угадать с первого раза: вы никогда не заговаривали с ней на интересующую нас тему. Что, если она откажется? Вы ничего не сказали о нравственности нашей помощницы.

– Несмотря на бедность, она высоконравственна. – Калиостро наклонил голову. – Но у нее есть слабое место – ее возлюбленный. Они встречаются довольно давно, но малый до сих пор не соизволил жениться. Он благородного происхождения, но беден как церковная крыса. Видно, что девушка нравится ему, но жить в нищете не нравится совсем. Я не говорил Оливе, что ее любовник мне несимпатичен. Стоит появиться другой красотке с достатком, он тут же забудет свою Николь. Малый бредит собственным домиком в деревне и натуральным хозяйством. Я намерен дать мнимой королеве столько, сколько требуется для осуществления их мечты, этак пятнадцать тысяч ливров. Думаю, она не откажет.

Жанна потянулась, как сытая кошка.

– Давайте же спросим у нее. Пошлите за ней Гильома.

– Никого посылать не надо, – улыбнулся граф. – Вот уже несколько месяцев Олива живет неподалеку от моего замка в охотничьем домике. Я постарался окружить ее комфортом, чтобы она привыкла к нему и с отвращением вспоминала о прошлой жизни.

– И ваше выгодное приобретение никогда не интересовалось, почему вы проявляете к ней такую заботу? – Губы Жанны изогнулись в усмешке. – Судя по всему, вы не пытались ее добиться, а это более чем удивительно. Порядочные женщины не нашли бы приемлемого объяснения.

– Она поверила, что я – богатый одинокий граф, который помогает таким, как она, – пояснил Алессандро. – Вам известно, что у богатых свои причуды. Если у меня много денег, я имею полное право тратить их по своему усмотрению. Почему бы не помочь маленькой бедной портнихе, добывающей кусок хлеба в поте лица?

Графиня покачала головой.

– Логично. Но давайте все же поговорим с ней.

– Давайте. – Калиостро отворил дверь и поманил кого-то рукой. Из темного коридора в комнату, освещенную свечами, пламя которых мягко тонуло в пурпуре занавесей, вынырнула высокая, стройная фигура.

– Олива, знакомьтесь. – Алессандро взял подсвечник и поднес его к лицу незнакомки, словно давая Жанне возможность убедиться в правоте своих слов. – Это графиня де Ла Мотт. Я вам о ней рассказывал.

Мадемуазель Леге откинула капюшон, изогнулась в реверансе, и Жанна, глядя на ее овальное лицо безупречной формы, на тонкий орлиный нос, золотистые кудри, свободно падающие на плечи, издала удивленный возглас. Это было поразительное зрелище – Мария-Антуанетта собственной персоной, только в сером скромном платье, необыкновенно шедшем ей, без каких-либо украшений, в простой черной накидке, без любимой высокой прически и, главное, не в Версале, а в таинственном замке графа Калиостро! Алессандро не обманул. Природа по своей прихоти создала двойника французской королевы, отличавшегося от оригинала лишь некоторыми штрихами и нервным подергиванием уголков рта.

– Мне очень приятно видеть вас, графиня, – тихо сказала модистка, и подельница Калиостро отметила про себя, что ее голос тоже было трудно отличить от королевского.

– И мне приятно познакомиться с вами, – в тон ей ответила Жанна и обратила взор на графа. – Теперь, дорогой Калиостро, вам пора открыть карты. Не будем же мы весь вечер рассыпаться в любезностях.

Щеки Оливы побледнели, и она сделала шаг назад.

– Вы говорите «открыть карты»? Что это значит?

– Это значит, дорогая, что я как принимал участие в вашей судьбе, так и буду это делать, – мягко сказал граф. – Однако мне понадобится ваша помощь. Готовы ли вы оказать ее мне и этой очаровательной женщине? – Он кивнул на Жанну.

– Вы же знаете, граф, что я очень предана вам, – пролепетала растерянная девушка. – И я с удовольствием окажу вам услугу. Но в чем она будет заключаться?

Алессандро взял дрожащую модистку под руку и провел к креслу.

– Что же вы стоите? Садитесь, устраивайтесь поудобнее и чувствуйте себя как дома! Помните, перед вами друзья, желающие вам помочь. Но вам тоже придется немного нам посодействовать.

Олива склонила головку. Водопад волос закрыл ей лицо.

– Что я должна делать?

Калиостро махнул рукой.

– О, это сущий пустяк! Вам придется поучаствовать в розыгрыше кардинала де Рогана и ненадолго выдать себя за королеву. Теперь вы знаете, как похожи на ее величество.

Мадемуазель отпрянула.

– Выдать себя за королеву перед самим кардиналом?! Но если обман откроется, меня ждет смертная казнь! Это называется оскорблением ее величества, не так ли?

Калиостро и Жанна переглянулись. Простая швея из бедного квартала Парижа оказалась не такой темной, как они ожидали.

– Ну о чем вы говорите! – бросил, смеясь, Алессандро, и графиня отметила в его смехе искусственные нотки. Лишь бы их не услышала Олива! – Вам ничего не угрожает. Неужели вы думаете, что я способен послать вас на смерть? Нет, вы меня не поняли, дорогая мадемуазель Леге. Ровно через день кардинал узнает, что виновником его розыгрыша был я, и вместе со мной и очаровательной графиней де Ла Мотт посмеется над этим. Уверяю вас, он ничуть не обидится, потому что сам большой шутник. Знаете, сколько раз из-за него я попадал в смешные ситуации? Когда я увидел вас, то сразу понял, что смогу отплатить ему тем же. Согласитесь, это здорово придумано – устроить де Рогану шуточное свидание с самой королевой! Такого он от меня не ожидает.

– И все же я не могу согласиться, вы уж простите меня… – Олива достала чистый платочек и приложила его к глазам. – Мне ужасно не хотелось бы отказывать вам, господин, но… простите меня.

Де Ла Мотт бросила недовольный взгляд на подельника. Как он мог обещать ей удачу в мероприятии, не заручившись поддержкой самого главного действующего лица? Однако граф проигнорировал этот мечущий молнии взгляд и нежно взял Оливу за руку.

– Дорогая моя, – вкрадчиво начал он, – вы сделаете работу, которая, разумеется, будет надлежащим образом оплачена, хотя та же графиня де Ла Мотт, которая находится перед вами, не взяла бы за такой пустяк и сантима. Но только из уважения к вам и желания обустроить вашу судьбу я даю вам за участие в простом розыгрыше пятнадцать тысяч ливров, и вы со своим возлюбленным сможете осуществить давнюю мечту – купить домик в деревне и заняться сельским хозяйством.

– От себя прибавляю еще пять тысяч, – отозвалась Жанна. – И покончим с этим делом.

Олива замотала головой.

– Нет, нет, мне не нужны деньги! Мы с Босиром сами их заработаем.

– Ваш Босир способен только брать, а не давать, – недовольно заметил Калиостро и буркнул: – Впрочем, если это ваше окончательное решение, не смею больше задерживать. Вы свободны, дорогая Олива. Разумеется, вы еще пожалеете об опрометчивом поступке, да только уже будет поздно. Сотни девушек Парижа, похожих на Марию-Антуанетту, согласятся участвовать в невинном розыгрыше, который кардинал, несомненно, оценит. Но вы боитесь, не хотите – и это ваше право. Повторяю, вы свободны.

Очаровательное личико мадемуазель Леге просветлело.

– Я и правда могу идти?

– Куда вам угодно, дорогая.

– Спасибо вам, господин Калиостро! – Она прижала руки к груди. – За все спасибо!

Девушка вылетела из комнаты, как птичка, наконец освободившаяся из силков, и Жанна гневно обратилась к подельнику:

– Ну и после этого вы скажете, что замечательно подготовили мероприятие?

Ее поразило спокойствие графа. Светлые, чуть выпуклые глаза не метали молнии, на тонких губах блуждала улыбка.

– Именно так я и скажу, прелестная графиня, ибо наша замечательная Олива явится сюда не позднее завтрашнего дня, – проговорил он ехидно. – У нас с вами имеется замечательный помощник – ее любовник, который спит и видит, как получить задарма неплохие деньги. Уверен, наша нимфа обязательно побежит к нему и сообщит все, о чем говорилось в этой комнате. Так что будьте наготове. Не позднее завтрашнего дня нам предстоит пообщаться с этой парочкой и продолжить мероприятие под названием «Ожерелье».

Графиня поправила и без того идеальную прическу. Она заметно нервничала. По ее мнению, тщательно разработанный план подвергался угрозе, и женщина удивлялась уверенности Калиостро.

– Олива произвела на меня впечатление высоконравственной девушки, – сказала она. – Такую нелегко сбить с пути, и я сомневаюсь, что это удастся Босиру.

– А вот я не сомневаюсь в Босире, ибо имел честь с ним пообщаться, – заверил ее граф. – Впрочем, утро вечера мудренее. Поезжайте к себе и ложитесь в постель. А завтра… сами увидите, что будет завтра.

Жанна встала и направилась к выходу, сопровождаемая верным Гильомом. На душе скребли кошки. По мнению графини, Олива никак не подходила на отведенную ей роль королевы, разве что внешне. Модистка из бедного квартала, даже если Алессандро удалось бы ее уговорить, могла выдать себя разговором, мимикой, жестами, и тогда произошло бы бог весть что. Нажить такого врага, как кардинал де Роган, не хотелось никому. Подходя к экипажу, женщина подумала, что, может быть, разумнее отказаться от этого опасного дела.

Чистополь, 2017
Сергей и Юля подъехали к Лисицыной только к вечеру. При выезде из города они попали в большую пробку, которая тянулась на много километров. Несколько потоков машин рвануло окольными путями, образовав и там огромные заторы. Раньше трех выбраться на свободную дорогу не удалось, и Плотников припарковал машину возле запущенной дачи только около пяти. Выйдя из машины, Юля деликатно постучала в открытую калитку:

– Хозяева!

Им никто не открыл. Плотников решительно распахнул ржавую дверцу:

– Не слышит. Может, под дозой. Нужно зайти в дом.

Еле пробравшись сквозь толстый, как канат, прошлогодний или позапрошлогодний бурьян с колючими коричневыми стеблями, они поднялись на крыльцо и, дернув дверь, вошли в прихожую.

– Анна, где вы? – спросил Сергей, морщась от неприятного запаха. – Анна, к вам гости.

Страшная тишина оглушала, пыль роилась в воздухе, как пчелы.

– Анна!

Плотников сделал шаг в гостиную. Хозяйка с пожелтевшим лицом лежала на диване, безжизненно раскинув руки в разные стороны.

«Уже успела», – хотел сказать полицейский, но, нервно вскрикнув, бросился к девушке и прижал пальцы к артерии на ее шее:

– Пульса нет! Черт возьми, да она мертвая… – Оглядев сиротливо лежавший на полу шприц, он все понял: – Передоз.

– Звони в «Скорую»! – крикнула Юля. – Может быть, они еще успеют ее спасти.

Плотников покачал головой:

– Поздно! Она укололась довольно давно. Черт, черт, черт! – Он с силой ударил себя по колену. – Нужно вызвать местную полицию. Я займусь этим, а ты поищи конверт.

Самойлова с сомнением посмотрела на него:

– Ты думаешь, это реально? Судя по всему, она давно продала мебель, а содержимое ящиков сожгла.

– Ты все же поищи… – посоветовал Сергей. – Для конченого наркомана это большой труд – развести костер и бросать туда старую бумагу. Скорее всего, свалка в доме, возможно, в погребе.

Юля сделала несколько шагов и отпрянула:

– Смотри, погреб действительно есть. Его кто-то уже открывал. Аня? – Она заглянула в темную пасть и поморщилась:– Фу, как воняет. Кроме того, темень непроглядная. Мне нужен фонарик, Сережа.

Он достал из борсетки маленький карманный фонарик и кинул девушке:

– Что бы ты без меня делала?

– Мерси. – Самойлова осторожно опустила ногу на скрипнувшую ступеньку лестницы. – Мне страшно. Она так шатается.

– Не бойся, – успокоил ее Плотников, набирая номер. – Черт, здесь ничего не ловит. Жуткая дыра. Подожди, сейчас я подойду к тебе, только запру дверь.

– Боишься, что кто-то войдет? – поинтересовалась Юля, ступая на мусор, заскрипевший под ногами. Чего тут только не было! От бумаги до старых игрушек, пластмассовых кукол с выпуклыми голубыми глазами, розовевших в сиянии лучика фонаря. И везде пыль, пыль, пыль, скрипевшая, как снег, светившаяся металлическим блеском.

– Остановись! – вдруг властно приказал Сергей. – Стой и не двигайся. – Он старался ступать в следы невесты. – Глянь, тут кто-то был, и совсем недавно. Следы свежие. Хозяйка, по ходу, давно сюда не наведывалась. Значит, погреб посетили гости. Смотри, разбросанные старые фотографии… – Молодой человек вздохнул. – Сдается, он нашел то, что искал. Наркоманы готовы продаться за что угодно… В общем, нам здесь больше делать нечего.

Они выбрались из подвала, вдохнув полной грудью. Запах в доме был не намного лучше, но все-таки не такое зловоние. Вероятно, наркоманка выбрасывала в погреб и остатки продуктов питания.

– Ты не будешь вызывать полицию? – спросила Юля, зябко ежась и боясь посмотреть на безжизненное тело.

– Буду, – кивнул Сергей, – только не со своего телефона. Приедем в город, и я сделаю это из ближайшего автомата, не представляясь.

– Но ты же полицейский… – Юля подняла на него удивленные глаза. – Разве это не твоя святая обязанность?

Плотников покраснел. Было видно, что он полностью согласен со своей невестой, но в данном случае не может поступить иначе.

– Если я вызову полицию и представлюсь, – начал он, стараясь не избегать ее укоризненного взгляда, – мне придется ждать, пока они приедут, потом давать свидетельские показания. Это займет массу времени. Все бы ничего, если бы не преступник, который наверняка идет по следу родственников сослуживцев твоего деда. Не знаю, удастся ли избежать смерти Поплавскому, надеюсь, да, хотя таких людей мне никогда не было жалко. Как ты понимаешь, другие в опасности. Мы должны поторопиться, чтобы успеть их спасти, если это еще не поздно.

Самойлова приложила ладони к пылавшим щекам. Ей было не по себе:

– Ты прав. Как я сразу об этом не подумала…

– Тогда вперед. – Он потянул ее за руку из этого дома, пропахшего смертью, на свежий воздух. – Пойдем отсюда скорее.

Они сели в машину и всю дорогу до города молчали. Притормозив у первого телефонного автомата, Плотников дозвонился в полицию и сообщил о смерти наркоманки Анны Лисицыной.

– Теперь мы наведаемся к Лилии Николаевне Чистяк, – проинформировал он невесту. – Она живет в этом же городе, на окраине, в собственном доме. – Он вдавил педаль газа в пол. – Знаешь, у меня такое впечатление, что все друзья Матвея Петровича обожали природу. Ну посуди сама: твой дед построил дачу, на которой и жил последнее время, дедушка Анны тоже любил дачу, а Петр Иванович Чистяк отгрохал дом в черте города.

– Что известно о его дочери? – поинтересовалась Юля. – У нее есть муж, дети?

Сергей покачал головой:

– Нет и не было. Лиля не вышла замуж, всю жизнь проработала учителем математики. Это внушает уважение и вселяет надежду, что она поймет нас и отдаст обрывок открытки. Если только… – он вдруг запнулся, словно оборвал себя. Самойлова встревоженно взглянула на любимого:

– Что, если?

– Не будем о плохом, – отмахнулся Сергей и прибавил скорость.

Глава 10 Париж, 1785
Жанна, которая плохо спала ночью и вскочила ни свет ни заря, была очень удивлена, когда к обеду получила записку от Калиостро. В ней говорилось, что Олива выполнит поручение, что она побывала у своего жениха Босира, который обещал бросить ее, если она откажется от прибыльного предприятия, а значит, сегодня де Ла Мотт необходимо быть в Версале, чтобы поговорить с кардиналом. Графиня радостно вскрикнула, позвала горничную, приказала приготовить лучший наряд и отправилась во дворец. Она застала Марию-Антуанетту в саду. Свежая, румяная, беззаботная королева играла с собачкой, бросая ей маленькую палочку. Послушный песик приносил ее хозяйке, сверкая глазками-бусинками.

– Ну что за прелесть ваша собачка! Не устаю любоваться ею!

Знакомый голос, наполненный восхищением, заставил ее величество отвлечься от своего приятного занятия и поднять голову. Увидев склонившуюся в реверансе Жанну, королева улыбнулась, всем своим видом показывая, как рада гостье.

– О, моя дорогая графиня!

Де Ла Мотт ответила такой же улыбкой.

– Ваше величество, как вам удается с каждым днем выглядеть все восхитительнее? Сознайтесь, у вас есть особый секрет очарования!

– Никакого секрета, – смеясь, ответила Мария-Антуанетта. – У меня сегодня хорошее настроение, вот и все. – Она вдруг помрачнела. – К сожалению, я не могу повысить его вам, дорогая. Вчера я разговаривала с мужем о вашем деле, – она нервно глотнула, – он… В общем, он пока не готов к таким действиям. Но это пока. Видите ли, Людовик добр и справедлив, однако иногда… – Королева щелкнула пальцами. – А я упряма и обязательно добьюсь своего. Вот подождите – и увидите.

«Как же, увижу, – буркнула про себя Жанна, стараясь сохранить любезный вид. – Отчего же он не подарил тебе ожерелье?»

Вслух она лишь сказала:

– Спасибо, ваше величество! Я ни на что не претендую.

Мария-Антуанетта нежно взяла ее за руки.

– Скоро в Трианоне состоится очередное представление, – произнесла она. – Вы слышали, иногда мы позволяем себе немного повеселиться. Мои подданные переодеваются в костюмы крестьян и изображают сельскую жизнь. Вам удивительно пойдет костюм поселянки! Дорогая, я буду рада, если вы к нам присоединитесь.

– О, ваше величество! – Жанна снова сделала реверанс. – Я и мечтать об этом не могла.

– Это чудесно, что вы согласны! – Королева подхватила собачку и улыбнулась на прощание. – А теперь извините. Меня ждет маркиза де Ламбаль.

На этот раз Жанна не вздрогнула, когда неизвестно откуда появился де Роган и схватил ее за талию.

– Добрый день, графиня.

– Он действительно добрый, монсеньор, – заверила его де Ла Мотт. – Я только что говорила о вас с королевой.

Она с удовольствием заметила, как зарделись полные щеки кардинала.

– В самом деле? – В его голосе звучало волнение, которое он старательно пытался скрыть. – И что же она сказала?

– Королева была в восторге от предложения подарить ей ожерелье, – восхищенно начала Жанна. – Однако по понятным причинам она не может принять его напрямую. В этом случае ей придется давать объяснения мужу. В то же время ей так хочется получить драгоценность, что она разработала свой план, которым желает поделиться с вами. Короче говоря, завтра вам предстоит свидание в версальском парке. Утром королева известит меня о месте и времени, а я извещу вас. Что с вами, монсеньор?

Кардинал вытер пот, обильно струившийся по лицу, и тяжело опустился на скамейку. Мечта, много лет казавшаяся несбыточной, спускалась с небес, и Жанна представлялась ему ангелом.

– Королева и в самом деле желает завтра встретиться со мной?

– Вне всякого сомнения, монсеньор, – подтвердила графиня, стараясь говорить как можно убедительнее.

– Дорогая графиня, если это правда, вы даже не представляете, сколько благ обрушится на вас после моего назначения первым министром! – заверил он женщину. – Я уговорю Людовика вернуть все, что вам причитается. Из жалкого домика вы переедете во дворец и будете первой красавицей Версаля. Ваш муж станет пэром Франции… – Он схватился за горло и закашлялся.

«Слишком много обещано», – усмехнулась про себя дама и остановила поток красноречия:

– Довольно, монсеньор. Обсудим наши с вами дела, когда вы уладите свои с королевой. – Она кивнула на прощание. – Завтра будьте галантным кавалером, не разочаруйте свою госпожу.

Мошенница медленно пошла по вымощенной красным кирпичом дорожке. Де Роган откинулся на спинку скамейки и закрыл глаза. Его воображение рисовало красочные картины, одна радужнее другой, и он погрузился в сладостную дремоту. Завтра ее величество будет с ним говорить! Это большая победа. Ну и чертовка, ну и проныра эта самозванка графиня де Ла Мотт! Впрочем, ее, несомненно, нужно будет отблагодарить, может быть, не так щедро, как он обещал… Разумеется, никаких замков ей не видать и в помине. Она довольствуется суммой эдак в двадцать тысяч ливров. Нет, в пятнадцать. Пятнадцати будет вполне достаточно.

Пока кардинал пребывал в радужных мечтах, горя желанием изменить политику Франции и пополнить казну, Калиостро учил роль с Оливой. На его счастье, девушка оказалась талантливой актрисой и довольно смекалистой особой. Графу оставалось только изумляться, видя, как быстро она запоминает нужные слова, с какой грацией поворачивает голову, как мастерски избавляется от говора бедных кварталов. Только нервное подергивание правого уголка рта ему не удалось искоренить, но Калиостро справедливо полагал, что кардинал или не заметит тика в темноте, или спишет все на волнение. Встреча будет проходить в беседке версальского парка. Увитая плющом, надежно скрытая от посторонних глаз вековыми дубами и соснами, она служила идеальным убежищем влюбленным и как нельзя лучше подходила для тайной беседы. Когда Гильом принес записку от Жанны с сообщением о том, что кардинал извещен о месте и времени свидания, Калиостро повернулся к бледной как луна Оливе.

– Ну вот и все, дорогая. – Он бросил взгляд на настенные часы. – У нас с вами осталось не так много времени, чтобы привести вас в порядок и еще раз прорепетировать. Гильом проводит вас в комнату, где моя горничная поработает с вашей прической и подберет наряд. Ну, идите же, я вам сказал!

Бедняжка весь день крепилась, как могла, но при упоминании о том, что встреча состоится совсем скоро, ей снова стало страшно.

– Может быть… – произнесла она едва слышно, но Калиостро зло сверкнул на нее глазами.

– Может быть – что? Откажемся от задуманного предприятия? Вы хотите все испортить? Нет, дорогая, назад дороги нет. Кроме того, я не понимаю, чего вы боитесь. Я вот уже сотый раз повторяю, что это розыгрыш, что кардинал посмеется над ним через несколько дней, а вы продолжаете строить оскорбленную невинность. Что ж, если вы такая упрямая, не видать вам ни Босира, ни денег.

Олива вздрогнула. Потерять возлюбленного было выше ее сил. А он обязательно бросит ее, если она не выполнит требования графа и не получит деньги. Он такой красавец, и обеспеченные особы так и бегают за ним. Нет, прочь все страхи. Босир должен принадлежать только ей.

– Я все сделаю, как вы скажете, – выдавила из себя девушка. – Куда мне нужно пройти?

– Я же сказал, Гильом вас проводит.

Ноги бедняжки дрожали, когда она покидала кабинет великого мага. Проводив Оливу, граф подошел к шкафу и вынул оттуда бутылку красного вина и стаканы. Пройдоха Босир сказал ему, что Олива становится сговорчивее, когда выпьет немного вина. Калиостро решил перед свиданием дать ей чуточку чудодейственного снадобья. Главное – не переборщить. Тонкий нос кардинала не должен учуять спиртное. Мария-Антуанетта никогда не позволила бы себе явиться на встречу слегка навеселе. Алессандро взял бокал за тонкую хрустальную ножку и плеснул в него несколько капель бордо. Господи, сколько, однако, мороки с этими недотрогами! Ей платят деньги, которые не заработать и за два десятка лет, а она еще кочевряжится. Такая может сорвать тщательно спланированную операцию… Разнервничавшись, Калиостро сам сделал добрый глоток из бутылки и изумленно посмотрел на Оливу, представшую перед ним в новом обличии. Дорогой хрустальный бокал выпал из трясущихся рук. Перед ним в черной накидке стояла Мария-Антуанетта. Мужчина вскочил и, плохо соображая, что делает, прижался губами к холодной руке двойника.

– Вы богиня! – произнес он, с восхищением глядя на свою Галатею. – Вот увидите, розыгрыш удастся. Кардинал выставит мне бутылку доброго бургундского.

* * *
Получив послание Жанны о месте встречи, де Роган поспешил в версальский парк. Свидание было назначено на самой его окраине, где когда-то стоял домик лесничего. Парк, очень похожий на лес, такой же огромный, с гротами, беседками, полуразрушенными мостиками через многочисленные ручьи, не содержался в должном порядке. Королева занималась Трианоном, и некоторые участки постепенно приходили в упадок. Искусственные озера зарастали осокой и камышом, старые деревья вплотную подступали к аллеям, их толстые корни вырывались из земли на свет божий и покрывались зеленым мхом – верным спутником сырости и гниения, переплетались, служа препятствием любому, кто осмеливался посетить это царство. На вершинах зеленых гигантов свили гнезда вороны, оглашая окрестности карканьем. Некогда разбитые клумбы в английском стиле заросли сорной травой. Здесь редко можно было поздним вечером увидеть человека. Именно в таком месте и назначила свидание кардиналу королева.

Не было ли это странным? Во всяком случае, тогда ничто не дрогнуло в душе монсеньора. Пробираясь через колючий кустарник к беседке и спотыкаясь о толстые, как канаты, корни, де Роган не выказывал ни малейшего неудовольствия. Он понимал: здесь их никто не увидит, и они могут спокойно поговорить без многочисленных свидетелей.

– Кар! – крикнула ворона над его головой, и кардиналу стало не по себе. Ноги провалились в какую-то мутную жижу. Где же эта проклятая беседка? Неожиданно из темноты вынырнула женская фигура и осветила путь фонарем.

– Монсеньор, это вы?

Де Роган вздохнул с облегчением. Он узнал голос графини.

– Да, да! – с радостью закричал он. Женщина поманила его пальцем.

– Идите за мной.

Видимо, де Ла Мотт прекрасно знала этот путь. Следуя за ней, он вскоре увидел беседку, запрятанную среди дубов и оплетенную плющом. Его глянцевые листья с белыми мраморными прожилками поблескивали в свете полной луны. Жанна дружески сжала локоть мужчины.

– Поспешите. Королева уже ждет вас.

Де Роган на трясущихся ногах переступил порог беседки и споткнулся. Сидевшая на каменной плите фигура вздрогнула и повернулась к нему. Луч света слегка осветил ее лицо, и кардинал узнал королеву.

– Ваше величество! – Он упал перед ней на колени и поцеловал руку в черной кружевной перчатке, которую государыня не отняла. – Ваше величество…

– У нас мало времени! – прошептала женщина, озираясь по сторонам. – Вы понимаете, что я ужасно боюсь. Муж не в курсе, что я покинула дворец. Я должна вернуться как можно скорее, поэтому давайте ближе к делу.

Он закивал. Его голова задергалась на полной шее, как у китайского болванчика.

– Графиня передала мне ваше предложение. – Мария-Антуанетта старалась спрятаться в тень, но де Роган заметил, что правый угол ее рта подергивается, и приписал это волнению. – Не скрою, мне хотелось бы иметь это ожерелье, но по понятным причинам принять его в дар от вас я не могу. Что скажет Людовик, когда увидит его на моей шее? Этому должны найтись достойные объяснения. Я долго ломала над этим голову и вот что придумала.

Тонкий аромат ее духов кружил голову. О, как де Роган любил этот запах, созданный самой королевой! Она придумала духи с цветочным ароматом, духи, которые произвели революцию в парфюмерии, потому что до появления Марии-Антуанетты аристократы предпочитали тяжелый парфюм. Она, эта чистенькая, вымытая и вычищенная до скрипа австрийская принцесса, внесла правила гигиены и искоренила тяжелый дух немытых тел, витавший во дворцах. Каждый день принимая ароматизированные ванны, она заставила придворных делать то же самое. Какая дама! Настоящая королева! Сейчас кардинал был готов на все ради этой женщины, к которой еще в Страсбурге почувствовал влечение. О, если бы она ответила на его любовь, если бы он, как многие знатные особы, стал ее фаворитом!

– И что же вы придумали, ваше величество?

– Вы выкупаете это ожерелье у Бомера и Боссанжа, чтобы им не завладели царственные особы других стран, передаете его мне, а я в течение года постараюсь расплатиться с вами, – твердо прошептала она. – Вам известно, что каждый месяц мне выдают на расходы пятьсот тысяч ливров. Из такой суммы трудно сэкономить, но я постараюсь это сделать. Вы получите обратно свои полтора миллиона, слово королевы. Мужу я скажу, что выкупила его у вас, а вы забрали его у ювелиров, чтобы никто, кроме меня, не мог завладеть драгоценностью. Думаю, Людовик оценит такую преданность и даст вам портфель первого министра.

Кардинал затрепетал и снова припал к руке королевы.

– Я ваш верный слуга на долгие годы.

Мария-Антуанетта оглянулась.

– Мне пора. Не вздумайте следовать за мной! Завтра в этом же месте вы передадите мне ожерелье. Уверяю вас, моя благодарность вас не разочарует. Держите на память! – Она сунула ему в руки красную розу, издававшую умопомрачительный аромат, нырнула в темноту и исчезла в лабиринте деревьев. Де Роган вытер пот и тяжело опустился на мраморные холодные плиты. Графиня де Ла Мотт застала его в полуобморочном состоянии.

– Что с вами, монсеньор? – участливо спросила она.

Плохо соображая, что делает, де Роган сжал ее в объятиях.

– Вы с ума сошли? – Графиня оттолкнула мужчину, который почти висел на ее хрупких плечах.

– Вы мой ангел! – Кардинал сдавил ее плечи и показал свежий красный цветок. – Она подарила мне розу, понимаете? Королева подарила мне цветок! О, как я счастлив! Как я счастлив, моя милая графиня! И все это благодаря вам. Можете просить сейчас чего хотите!

– Хотелось бы мне одну вещичку, – улыбнулась Жанна. – И она не будет дорого стоить.

Прижав губы к уху кардинала, она изложила свою просьбу, и он обрадовался, что женщина просит так мало за свои услуги. Любая знатная дама запросила бы больше, а он не такой богатый, каким его считают. Если Людовик решит, что церковное имущество не принадлежит монсеньору, его вообще можно будет назвать бедным. Разумеется, сейчас деньги он найдет, однако не мешало бы получить их обратно, чтобы не разориться.

– Да, вы получите эту безделушку, – заверил ее мужчина. – И я приплачу вам за услуги… О нет, нет, не отказывайтесь! – запротестовал он, видя, что графиня с негодованием взглянула на него. – Мне нужно от вас кое-что еще. Видите ли, сам я не решился… Поймите, я деловой человек, и мне нужны гарантии…

Жанна кивнула.

– Да, понимаю. Вы хотите, чтобы королева написала вам расписку. Вы все получите завтра же.

Довольный монсеньор снова припал к ее руке.

– И вы кое-что получите завтра.

Де Роган действительно считался богаче всех в королевстве, и достать к завтрашнему дню полтора миллиона для него не составляло труда. Бомер и Боссанж чрезмерно ему обрадовались. Они уже распрощались с мыслью быстро и выгодно продать ожерелье и подумывали о том, как сбавить цену и при этом не остаться в совершенном убытке. Кардинал не только заплатил требуемую сумму, но и дал каждому из них по двадцать тысяч ливров. Вечером, в том же заброшенном парке, он вручил королеве маленькую бархатную коробочку с бесценным подарком, спустя пять минут оказавшуюся в руках Жанны де Ла Мотт, и взял расписку от Марии-Антуанетты, подделанную проходимцем по имени Рето де Вилетт, который давно специализировался на копировании почерков и получал хорошую благодарность за свои услуги. Калиостро, тоже наблюдавший за этой сценой, собрал подельников у грота, где к ним присоединился Босир, выдал Оливе и ее жениху деньги во внушительном конверте и благословил влюбленных идти на все четыре стороны. Как только парочка растворилась в многочисленных аллеях парка, Алессандро решительно взял Жанну под руку.

– А теперь, моя дорогая, давайте сюда коробочку! Я вас поздравляю, у нас все получилось. Получилось даже заплатить за работу Оливе гораздо дешевле обещанного. Бедняжка не открыла конверт, чего я боялся, и не увидела вместо двадцати четыре тысячи. Нужно как можно скорее продать ожерелье и скрыться за границей. Я предпочитаю Россию. Там любят иностранцев, даже боготворят их и обычно не задают много вопросов.

Услышав это, графиня сжала губы.

– Надеюсь, шестьсот тысяч ливров, которые вы мне обещали, при вас? – заметила она. – Иначе коробочка останется лежать там, где лежит.

Граф оскалился.

– Дорогая, я обещал вам деньги только после продажи ожерелья. Где я сейчас возьму такую сумму?

– В таком случае я подожду. – Жанна повернулась к нему спиной, намереваясь уйти, но Калиостро схватил ее за руку.

– Я не советовал бы упрямиться! – Он наполовину вытащил из ножен шпагу. – В противном случае ваш хладный труп найдут в дебрях этого парка. Если найдут… Обычно, кроме бродяг, тут никто не ходит. Но даже если ваше тело и обнаружат, то на меня никто не подумает. К тому же я уже буду далеко. Итак, вместо шестисот тысяч я предлагаю вам кое-что гораздо дороже – жизнь. Отдайте коробку – и вы уйдете невредимой.

– Ох, негодяй, какой же вы негодяй!.. – Графиня швырнула футляр ему в лицо. – Не думаю, что ожерелье принесет вам счастье.

– О, спасибо! – Граф открыл коробочку. Драгоценность мирно покоилась на атласном дне, сверкая при слабом свете луны. – Благодарю за напутствие и искренне надеюсь, что мы с вами никогда больше не увидимся. С сегодняшнего дня вы уже не живете в моем домике, он продан. Так что возвращайтесь в свою уютную квартирку на Сен-Клод. Думаю, Клотильда вас заждалась.

Прислушиваясь к шагам госпожи де Ла Мотт, уходившей все дальше и дальше, Калиостро испытал нечто вроде угрызений совести. Да, справедливости ради нужно было дать этой женщине денег, хотя бы немного. Кто знает, чего от нее можно ожидать? Граф подался вперед, собираясь ее догнать, но потом передумал. Возможно, он вышлет ей с Гильомом тысяч пятьдесят ливров, возможно, ничего не вышлет. Даже если она не увидит ни сантима, все равно ей ничего не остается, кроме молчания. Ну что она скажет де Рогану? Что вместе с Калиостро они решили развести его на ожерелье? В таком случае она сама попадет в тюрьму, а этого ей ой как не хочется! Когда замешаны столь высокие особы, лучше всего сидеть тише воды ниже травы. Жанна – умная женщина и прекрасно понимает, как устроен мир. Об ожерелье ей придется забыть, а деньги на жизнь она продолжит зарабатывать при помощи уличных мальчишек. Таким образом, нет ничего страшного, если он расстанется с ней вот так, а сам поскорее сделает отсюда ноги.

Ступая по старым прелым листьям, распространявшим грибной запах, граф дошел до экипажа и нырнул внутрь. Он считал минуты, пока лошади мчали его по пустынным улицам Парижа, и еле дождался момента, когда Гильом распахнул перед ним входную дверь. Увидев бледного и дрожащего господина, верный слуга все понял.

– Вам нечего бояться, – быстро сообщил он. – Проданы еще два дома, за которые заплачено наличными, а ювелиру Ламберу я назначил на восемь утра.

Калиостро почувствовал, как страх постепенно улетучивается. Если завтра в восемь придет Ламбер, ювелир, занимающийся контрабандой и не гнушающийся скупать краденое, не позднее чем через сутки он будет держать в руках больше миллиона ливров. Разумеется, не бог весть какая сумма за такое сокровище, но здесь, во Франции, дороже его не продать, а из страны нужно бежать как можно скорее.

– Спасибо, мой верный Гильом, – с чувством поблагодарил Алессандро слугу. – Огромное спасибо! Пакуй свои вещи, ты едешь со мной.

Старик поклонился, роняя пудру на рукав камзола хозяина.

– Да, мой господин.

* * *
Граф Калиостро, думая о своей подельнице, которую он оставил в дураках, даже предположить не мог, что Жанна пребывала в более радужном настроении, чем он. Нанятый экипаж домчал ее до улицы Сен-Клод, женщина взлетела на второй этаж и постучала в старую, обшарпанную дверь бывшей квартиры. Заспанная Клотильда, долго шаркая, наконец открыла и в изумлении уставилась на госпожу.

– Вы?! Что случилось?

Графиня подхватила сухонькое тельце старушки и прижала к себе.

– Случилось, моя дорогая, что мы никогда больше не будем бедствовать! Немедленно собирай свои вещи!

Верная горничная, кутаясь в рваный ватный капот, моргала, как сова, ничего не понимая.

– Милая Кло, мы переезжаем, и немедленно! – Графиня топнула изящно обутой ножкой. – Вчера я сняла премиленький домик. Тебе понравится.

– Значит, вы разбогатели, – сделала вывод старуха и направилась в комнату собирать нехитрые пожитки.

Жанна подошла к засиженному мухами зеркалу, в которое часто смотрелась, когда жила в этой каморке, задорно улыбнулась, поправила непослушную прядь и сообщила своему отражению:

– Да, да, да.

Чистополь, 2017
Дом Лилии Николаевны Чистяк оказался самым бедным на улице. Юля предположила, что когда-то, еще до перестройки, все дома в округе были похожи, как одноименные пальцы на руках, однако потом кто-то, занявшись бизнесом, снес старые постройки, воздвигнув двух-трехэтажные коттеджики или дворцы. Разумеется, владельцы дворцов не работали в школе: на зарплату учителя можно было только купить рассаду для огорода (и это пробивало огромную брешь в бюджете) и побелить деревья. Именно поэтому домишко – именно домишко – Чистяк смотрелся среди других нелепо. Старый забор, почерневший от дождей, клонился к земле, как больной радикулитом, крыша местами прохудилась, осыпалась побелка. Зато огромные старые яблони в отличие от яблонь в саду Анны были ухоженными и начинали цвести. Сергей постучал в калитку, оказавшуюся запертой.

– Звонок есть, – буркнул кто-то рядом, и он, оглянувшись, увидел старушку в сером цветастом платке, черной юбке и такой же кацавейке.

– Соседка я Лилина, Капитолина Ивановна, – представилась она. – Родителей ее хорошо знала, жаль, померли – отец вообще скоропостижно – и оставили ее, бедняжку, одну-одинешеньку. Ни мужа, ни детей судьба не дала.

Плотников только сейчас заметил глянцевую кнопку звонка и нажал ее. Однако хозяйка не спешила выходить.

– Спит, что ли? – удивился Сергей. – Может, с работы пришла и сразу в постель? Утомительная у нее работа, с современными детками возиться.

– Так-то оно так, – согласилась Капитолина Ивановна. – Да только Лилечку я уже дня три не видела. И ухажера ее тоже…

– Какого ухажера? – спросила Юля дрожащим голосом. – Разве у нее…

– Был, был, – перебила старушка. – У бедняги осталась машина старая, «жигуленок» разбитый. Денег на новую не было, да и откуда они возьмутся? Вот Лиля эту машинку холила и лелеяла, да только машинка – одно название – ломалась постоянно. Месяц назад встречает меня Лилечка, на себя не похожая: глазки горят, на щеках румянец, помолодела, похорошела – не узнать.

– Тетя Капа, говорит, я замуж выхожу.

Я руками всплеснула:

– Да что ты? Откуда ж взялся добрый молодец?

– Вот вы про мою машинку всегда плохо говорили, – ответила мне Лиля. – Понятное дело, у вашего сыночка каждый месяц новая. А моя мне суженого помогла найти. Представляете, заглохла посреди дороги… Я стою, рукой машу – хоть бы кто-нибудь отозвался. С час, наверное, простояла. Остановился все-таки… тут она марку автомобиля назвала, хоть убей, не помню, да и не это главное. Короче, вышел из машины прекрасный принц, помог ей до дома добраться и автомобиль починил. С тех пор началось у них… Ну вы сами понимаете… Лилечка расцвела. Думала, свадебку скоро сыграют. А они пропали оба. Что Лилечки, что его три дня точно не видно.

У Плотникова кольнуло сердце. Это случалось всегда, когда у него возникало нехорошее предчувствие. Он сильнее дернул калитку, и трухлявая щеколда, державшаяся, как говорят, на честном слове, оборвалась, гостеприимно распахнув дверь. Полицейский вбежал на участок. Мертвая, именно мертвая тишина оглушила, заставила похолодеть. Дверь в дом, напротив, оказалась открытой, и Плотников рванул в комнату. Лиля висела в петле, качаясь на веревке, как маятник, и первое, что пришло на ум полицейскому при виде нее, – как такую массу (Лиля была довольно крупной) удержал старый крюк в потолке? Юля вбежала следом и тихо осела на деревянный пол.

– О господи! – вырвалось у нее с каким-то хрипом. – Не успели…

Сергей достал телефон и набрал номер полиции, сообщив адрес.

– Юля, теперь нам придется дождаться стражей порядка, – твердо заявил он. – Нас видела соседка, мы не можем уйти. Если они станут спрашивать, как и зачем мы тут оказались, скажем, что Лиля пригласила тебя в гости. Она вполне могла это сделать, если бы интересовалась друзьями отца.

Скорбную, кладбищенскую тишину нарушила соседка, решившая войти в дом из любопытства. Увидев труп, она охнула, но не потеряла сознание, лишь пролепетала:

– Лилечка, как же так? – потом, справившись со спазмом, сдавившим горло, спросила, задыхаясь: – Полицию вызвали?

– Вызвали, – успокоил ее Сергей и, приобняв за опущенные плечи, повел к выходу: – Идите, вам не нужно здесь оставаться.

– Родственникам бы надобно сообщить, – прошептала женщина. – Да только кому? Никого у бедняжки не осталось. И дома не останется… Сосед наш, Витька, владелец консервного завода, давно предлагал Лиле землю продать и квартиру в центре купить, да только она отказывалась. Оно понятное дело. Дом этот еще отец ее строил, подвал создавал, где Евдокия, жена его, закрутки держала. Ой, и гостеприимные были… На Лилечке род их и прервался, наследничков не дал бог.

Она осторожно шагнула со ступенек на землю, заботливо вскопанную Лилей. Бедная учительница готовилась к весенним работам в саду, следовательно, – сработал компьютер в голове у Плотникова, – не собиралась умирать. Комья земли довольно свежие, им три дня от силы. Что, если это убийство?

– Так мне до дому идти? – поинтересовалась старушка, бесцеремонно вклинившись в его мысли.

– Идите, мы позовем вас, когда понадобитесь, – пообещал Плотников. – Который дом ваш?

Старушка с какой-то опаской и неохотой указала на трехэтажный дворец:

– Сынка моего хоромы. Если прислуга дверь откроет, не стесняйтесь, требуйте Капитолину Ивановну.

– Обязательно, – заверил ее полицейский и вернулся в дом Лили. Юля сидела на диване бледнее мела. Ее пухлые губы тряслись, пальцы нервно сжимались и разжимались.

– Я считала, что учителя – сильные люди, – выдавила она. – А Лиля… Наверное, бросил ее мужик – и что? Жизни себя лишать?

– Думаю, она не покончила с собой, – твердо сказал Сергей. – Женщина готовилась к весенним работам в саду. Что же получается? Вскопала, занесла лопату в сарай, а потом в петлю полезла? Толку землю копать, если известно, что после твоей смерти сосед участок заберет? Нет, Юленька, ее убили. И, возможно, ухажер, который так неожиданно появился в ее жизни. Впрочем, неожиданно – это для нее и соседей. А вообще способ знакомиться с женщинами, помогая им с машиной, известен всем. Он знал, что у Чистяк старый «жигуль», и ждал, пока тот заглохнет где-нибудь неподалеку от ее дома.

– Значит, ее кавалер – тот, кто охотится за ожерельем? – с придыханием спросила Самойлова.

– Я в этом уверен. – Капитан хлопнул в ладоши, и звук гулко отозвался в пустых стенах. – Хватит разговоров. Давай обыщем дом до приезда полиции.

Юля удивленно посмотрела на него:

– Но это невозможно!

– Возможно, если рассуждать логически, – оборвал ее полицейский. – Посуди сама, зачем нам обыскивать каждый угол? Убийца наверняка сделал все до нас. У него была уйма времени, чтобы покопаться в каждой щелке. Нет, если он не нашел обрывок, значит, его хорошо спрятали. – Он коснулся кончика носа. – Капитолина рассказала, что отец Лили сам делал подвал. Давай его осмотрим.

– Но преступник наверняка был и там, – возразила девушка.

– И все равно, давай туда спустимся.

– Ладно, давай.

Возле входа в подвал, располагавшийся возле гаража, они остановились и прислушались, потом осторожно спустились вниз по крутым ступеням. В помещении было темно и сыро. Сергей включил фонарик. Луч весело заплясал по стенам, с которых свисали гирлянды паутин.

– Идем вдоль стены, – скомандовал Плотников. Медленно продвигаясь вперед, он простукивал стены, все больше убеждаясь, что они сложены из хорошего камня, сложены добротно, как говорят, на века. Чистяк планировал оставить дом внукам, но его планам не суждено было сбыться.

– Странно, – пробормотал Сергей, наткнувшись на сломанный стул и отшвырнув ногой какую-то ветошь. – Очень странно, кладка хорошая, щелей и трещин нет. А это означает, – он вздохнул, – что я ошибся. Возможно, убийца учительницы украл карту гораздо раньше нашего приезда сюда.

– Я же тебе говорила. – Юля начинала терять терпение. От затхлого воздуха кружилась голова. – Пойдем наверх. Может быть, и полиция подъехала.

– Может быть, – повторил Плотников, разглядывая чугунную трубу. – Все может быть… Видишь эту трубу?

– Ну вижу, – раздраженно ответила Самойлова. – Обычная канализационная труба. Или ты разглядел в ней что-то необычное?

– Помнишь расположение комнат в доме? – раздался его драматический шепот. – Туалет, ванная, кухня находятся вон там, – он указал на начало подвала. – И там есть три трубы. Вон, свисают с потолка. Как раз три, ровно столько, сколько нужно. Спрашивается, для чего эта? – Плотников провел по ней рукой. – Кстати, все рабочие трубы в любое время года влажные, а эта сухая.

Юля почувствовала, как вспотели ладони:

– Так ты считаешь?

– А это мы сейчас посмотрим. – Он вытащил отвертку из борсетки. – Постараюсь закончить до приезда полиции.

На их счастье, болты поддались сразу. Сергей поддел заглушку, обнажив овальное отверстие. Самойлова охнула. Молодой человек сунул в лючок руку:

– Что-то есть.

Он вытащил пакет из плотной бумаги, перевязанный веревкой.

– Думаю, то, что мы искали. А теперь быстрее наверх. И молись, чтобы полиция не застала нас выходящими из подвала.

Молодые люди быстро поднялись по крутым ступенькам, с облегчением увидев, как полицейская машина притормаживает возле дома.

– Успели, – выдохнула девушка. – Вообще-то долгонько ехали. Могли бы и быстрее.

– Нам на руку, – бросил Сергей и, улыбаясь, пошел навстречу молодому белобрысому старшему лейтенанту, на ходу вытаскивая из кармана удостоверение: – Капитан полиции Плотников.

– Старший лейтенант Максимов. – Они пожали друг другу руки, и белобрысый, с уже успевшим где-то обгореть и облупиться носом, поинтересовался:

– Значит, обнаружили труп?

Плотников кивнул:

– Да, – и, не дожидаясь вопросов, продолжил: – Видите ли, отец Лили дружил с дедом моей невесты Юли. Оба уже умерли, и Лиля пригласила Юлю к себе, наверное, для того, чтобы поговорить о них, хотя до этого женщины не общались. Мы приехали, стучали в калитку, но соседка сказала, что не видела хозяйку уже дня три. Это показалось мне странным. Понимаете, как полицейский, я посчитал, что нужно войти в дом. Что, если Лиля нуждается в помощи? Дверь оказалась незапертой. – Придерживая коллегу за локоть, он повел его к жилищу учительницы. – Мы не ожидали, что… Впрочем, вы сами все увидите.

Он заметил, как парень вздрогнул всем телом, взглянув на труп с посиневшим лицом.

– Бутаков, вызывай экспертов! – крикнул он круглолицему сержанту, торжественно шагавшему за ними. – Все подтвердилось.

Глава 11 Париж, 1785
Первую ночь великий маг и чародей спал спокойно. Надышавшись свежего лесного воздуха, успокоившись после сильного волнения и сознавая, что теперь он – единоличный хозяин уникальной вещи, Калиостро смежил веки, только его голова коснулась подушки, и если бы Гильом не разбудил его около семи, то, скорее всего, он проспал бы до полудня. Слуга сообщил господину, что пора начать приготовления к встрече с ювелиром и что завтрак уже готов и дожидается в гостиной. Алессандро позволил себе выпить рюмку белого вина для поднятия тонуса и велел Гильому собирать поклажу.

– Мы покидаем с тобой Францию самое позднее послезавтра, – произнес он. – Но я очень рассчитываю, что у господина Ламбера на руках окажется нужная мне сумма. Ох, Гильом, – граф закатил глаза, – как давно я мечтал о тихой и спокойной жизни! Никаких эликсиров, никаких спиритических сеансов, никаких предсказаний. Я хочу быть простым гражданином солнечной страны, наслаждаться морем, солнцем и любовью хорошеньких смуглянок. И я чувствую, что это все не за горами.

Гильом не возражал. За долгие годы он привык доверять своему господину.

– Это было бы здорово, сударь, – откликнулся он. Алессандро встал и дружески постучал старика по плечу.

– Тебе мы тоже найдем какую-нибудь молодку. Ты у меня еще хоть куда.

Слуга покраснел, собираясь что-то сказать, но зазвонивший дверной колокольчик заставил его рысцой побежать в прихожую.

– К вам господин Ламбер, граф.

Алессандро поправил напудренные волосы.

– Зови.

Господин Ламбер, пожилой еврей-ювелир, не гнушался сомнительными сделками и никогда не вызывал у мага и чародея приязни. Наоборот, при виде этой физиономии хитрого хорька графу хотелось плюнуть в нее, наговорить гадостей и вышвырнуть гостя, однако Ламбер никогда не приходил без приглашения и вот сейчас стоял перед Калиостро, показывая желтые остренькие зубки.

– Вы звали меня, господин Калиостро? Я весь внимание.

Граф поднял бутылку белого:

– Хотите вина?

– Сначала поговорим о деле, – вкрадчиво произнес Ламбер. – Таково мое правило.

– Ладно, – махнул рукой Калиостро, стараясь выглядеть как можно непринужденнее. – Я работаю с вами не один год и давно уже убедился, что вы умеете хранить секреты.

Ювелир склонил седую гриву в знак согласия.

– Это так. У вас для меня любопытная вещь?

– О такой вещи любой человек вашей профессии может только мечтать! – С лукавым видом граф открыл шкафчик и вытащил бархатный футляр. – Что вы скажете об ожерелье госпожи Дюбарри?

Доброжелательное выражение на мордочке хорька сменилось алчным, крысиным.

– Ожерелье Дюбарри? Откуда оно у вас?

– О, вы никогда не задавали мне подобные вопросы. – Алессандро бросил футляр на стол. – Честно говоря, какая разница? Берете ли вы его или мне обратиться к кому-нибудь другому?

Маленькие желтые ручонки Ламбера задрожали и потянулись к коробочке.

– Вы прекрасно знаете, что никому не сможете доверять так, как мне. Насколько я помню, Бомер и Боссанж просили за него полтора миллиона… – Тонкие пальцы с ногтями в черной окантовке сжали футляр. – Я могу дать, скажем, миллион двести. Согласитесь, больше вам не даст никто.

Калиостро улыбнулся про себя. Он ожидал меньшего, но вслух сказал недовольным тоном:

– Наличными.

– Разумеется. – Ламбер открыл футляр, вытащил ожерелье, надел очки и поднес драгоценность к толстым линзам. Его лицо приняло удивленное выражение.

– Ну как? – поинтересовался граф. – Может, прибавите еще с десяток тысчонок?

– Подождите! – Из ящичка, принесенного с собой, Ламбер достал лупу и принялся пристально разглядывать каждый бриллиант, недоуменно хмурясь. Закончив работу, ювелир бросил ожерелье на стол и повернулся к графу: – Вы что, решили надо мной подшутить? Этой драгоценности красная цена тысяча!

Калиостро побледнел и сжал кулаки, чуть не бросившись на гостя.

– Что вы говорите?!

– Повторяю, этой вещичке цена не больше тысячи, – произнес Ламбер уже более громко. – Вы решили меня надуть или проверить мою компетентность? Подделка искусна, ничего не скажешь, но я не желаю платить за нее как за оригинал.

Внутри Калиостро все сжалось.

– Подделка? Как подделка?!

– Очень просто, граф. – Ламбер подошел к двери. – Мне странно, что вы сами не разглядели этого. По-моему, по части драгоценностей вы не уступаете хорошему ювелиру. Если не верите мне, обратитесь к другому. Но лучше уж вам не позориться.

– Подделка… – Алессандро впервые в жизни почувствовал, как остро кольнуло сердце.

– Прощайте. Встретимся, когда вы решите продать мне действительно что-нибудь стоящее. – Ювелир кивнул и вышел из комнаты.

Дрожащая рука мага и чародея потянулась к драгоценности. Хорошенько рассмотрев ее при свете, он согласился с Ламбером. Разумеется, это копия высшего качества. Кто же и для чего мог изготовить такую? Немного поразмыслив, Алессандро все понял. Ювелиры Бомер и Боссанж никогда не показывали оригинал тем, кто желал на него взглянуть, кроме особ королевской крови. Для прочих желающих они изготовили подделку, уютно покоившуюся в витрине. Наверное, чертовка графиня де Ла Мотт попросила кардинала подарить ей эту подделку в память о настоящем ожерелье, которое монсеньор с ее помощью преподнес королеве. И конечно, вчера она поменяла футляры. Эта дрянь была готова к обману с его стороны и решила сама нанести удар. Что ж, он ей удался. Пока удался.

Жанна давно сняла прехорошенький домик с садом и верандой, ничуть не хуже того, где еще недавно ее навещал Калиостро. Она понимала: не нужно спешить нанимать лакеев и сразу выставлять напоказ богатство. Всему свое время.

Открыв калитку, Жанна подтолкнула Клотильду вперед:

– Смелее, Кло. Это все наше.

Старуха переминалась с ноги на ногу, не торопясь войти в новый дом.

– Ну что ты? – удивилась графиня. – Тебе не нравится? Не бойся, кроме нас, здесь никого нет. Завтра придет кучер, но сегодня все в твоем распоряжении. Пойдем, я покажу тебе твою комнату. – Она обняла старуху.

Клотильда улыбнулась, показав беззубый рот.

– Это хорошо, госпожа, что вы так говорите, – прошамкала она. – Да только у меня что-то тревожно на душе. Ну, скажите на милость, где вы взяли деньги на такой домик? Вам дал их ваш покровитель?

– Допустим, – отозвалась Жанна, явно не желая продолжать щекотливый разговор. – Какое в конце концов тебе дело?

– По-моему, это пахнет мошенничеством, и большим, – предупредила ее старуха. – Не лучше ли бросить все и уехать из Франции?

Графиня сжала ее морщинистые коричневые руки.

– Ни за что, – твердо произнесла она. – Во всяком случае, не сейчас. Помнишь, я сказала тебе, что покорю Версаль? Пока у меня это не вышло. Для всего в этом проклятом мире нужны деньги, даже для простого признания умной и красивой женщины, родственницы короля. Теперь деньги у меня есть. Выше нос, Кло!

Служанка опустила плечи.

– Ну ладно, вам виднее… – Она схватила мешок с нехитрым скарбом. – Показывайте мое жилище.

Жанна с видом триумфатора прошла в дом. Она обставила его согласно своему вкусу и – сама боялась в этом признаться – вкусу королевы. Дом должен был стать ее маленьким Трианоном, и поэтому в саду уже разбивались клумбы в английском стиле. В спальне Жанны красовались софа, накрытая голубым атласным покрывалом, круглый столик и стулья с ажурными спинками. Бархатные голубые портьеры, почти не пропускавшие свет, закрывали большие окна. Возле огромного зеркала стояло кресло. В комнате Кло было только самое необходимое – кровать и деревянный стол со стулом, однако старуха обрадовалась и этому. Долгие дни и ночи она коротала на стуле в прихожей холодной квартиры.

– Наконец-то у меня свой угол! – Она расчувствовалась. Мутная слеза стекла в глубину морщины и поблескивала при солнечном свете. – Вот спасибо, уважили старуху! Дай бог, чтобы мы с вами прожили тут долгую и счастливую жизнь.

* * *
Как Жанна ни давала себе слово сразу не тратить деньги, как ни сдерживала себя, ее натура, давно стремившаяся к богатству и роскоши, дала себя знать.

Первый бриллиант графиня де Ла Мотт продала через три дня после переезда в новый дом. Ей помогли ее старые знакомые – уличные мальчишки, которые прекрасно знали, кто из ювелиров скупает краденое; и графиня, получив наличные, сразу обзавелась прекрасным экипажем. Три гнедых коня, чистые и ухоженные, играя мускулами, стояли возле ее жилища в аккуратном дворике. Карета с гербом Валуа радовала глаз. Именно по этому гербу бывшую подельницу узнал Калиостро, давно мечтавший о встрече с нахалкой и о восстановлении справедливости. Проследив за Жанной и таким образом узнав, где она живет, он решил навестить старую знакомую. Глазастая Клотильда, убиравшая комнату и изредка посматривавшая на улицу, первая заметила визитера.

– Смотрите, госпожа, к вам никак гости! Вроде вы никого не ждали…

Графиня выглянула в окно. Калиостро собственной персоной расхаживал возле калитки. Да, от этого человека не скроешься. Он наверняка организовал за ней слежку. Старуха засуетилась.

– Давайте я выйду и скажу, что вы уехали, – предложила она. – Вижу, вам очень не хочется его видеть.

Жанна решительно тряхнула головой.

– Хочется или не хочется – это уже не имеет никакого значения. Если мы не поговорим сейчас, он придет снова. Так или иначе, увидеться придется. Только не готовь чай, он ничего не получит в этом доме.

Женщина поправила прическу и вышла во двор. Граф по-прежнему стоял возле забора. До прихода сюда он еще колебался, размышляя, куда могла деться драгоценность, если Ла Мотт действительно ее не брала, но теперь, лучше разглядев ее новые приобретения, не сомневался, что он на правильном пути. При виде подельницы его лицо скривилось, словно он только что положил себе в рот кусок лимона, и лишь усилием воли мужчина выдавил улыбку, получившуюся, впрочем, не очень любезной.

– Признаться, графиня, я не ожидал, что вы окажетесь такой хорошей ученицей… – Он старался говорить как можно любезнее, но это у него плохо получалось. Маг и чародей словно выплевывал слова. – Что ж, вы доказали, что на многое способны, и преподнесли мне хороший урок. Вот к чему приводит жадность! Я целиком и полностью признаю свою вину и прошу вас разделить со мной нашу добычу. На сей раз деньги при мне, и вы можете в этом убедиться. – Он достал конверт и открыл его. – Видите? Можете пересчитать, здесь все до последнего сантима.

Жанна склонилась в реверансе.

– Я, право, не понимаю, граф, о чем вы говорите, – спокойно отозвалась она. – Я, конечно, готова принять деньги, раз вас замучила совесть, но никакого ожерелья у меня нет. Оно у вас, и кончайте ломать комедию. Говорите прямо: что вам от меня нужно? Что это вы вдруг решили поиграть в доброго дядю? Несколько дней назад вы обчистили бедную девушку до нитки. Что изменилось сегодня? И зачем вы меня хвалите как способную ученицу? Я ничего не знаю, граф, кроме одного: нарушив свое слово, вы забрали ожерелье, а теперь явились ко мне и требуете его. Это даже не смешно, вам не кажется?

Ее спокойный тон вывел Калиостро из себя, и он вплотную подошел к калитке, которую Жанна предусмотрительно не открывала.

– Слушай, ты, дрянь, – прошипел мужчина, – я раскрыл весь твой обман! В самый последний момент ты подменила коробки и отдала мне подделку. Немедленно неси сюда подлинник, пока я не разгромил твое убежище и не отвел тебя на гильотину!

Жанна приподняла черные, точно нарисованные углем, брови.

– Что я слышу? – удивилась она. – Вы хотите отвести меня на гильотину? Интересно, что вы скажете полиции?

– Я выдам тебя с потрохами, если немедленно не вернешь драгоценность! – пообещал граф. Однако и это Жанну не испугало.

– Что ж, вы можете это сделать, – произнесла она совершенно спокойно, – да только я вам из дружеских побуждений не советую. Я тоже молчать не буду. Если вы надеетесь отсидеться в тени, то это у вас не получится. Думаю, Олива и Босир бежали не так далеко, и при желании их можно отыскать. Олива расскажет, как жила в ваших владениях все это время, Босир подтвердит, что вы пытались с его помощью надавить на его возлюбленную. Всем известно, что вы маг и колдун. Я расскажу, что вы, прибегая к разным зельям и гипнозу, диктовали мне, что я должна делать, и я делала это против собственной воли. Ожерелье я передала вам, его у меня нет, и полиция ничего не найдет при обыске. В лучшем случае мы окажемся в соседних камерах, мой дорогой граф! Ну а в худшем… не хотела бы я быть на вашем месте. – Дама тряхнула подолом платья. – А посему не вижу больше причины вас задерживать.

– Ты еще пожалеешь об этом! – Изо рта Калиостро вырвалось шипение кобры. – Я уничтожу тебя! Версаль действительно узнает о Жанне Валуа, да только как об аферистке и преступнице!

Женщина развела руками.

– Что ж, – вздохнула она, – как я уже сказала, будем сидеть в соседних камерах. А теперь мне и в самом деле пора. Говорят, королева дает бал в Трианоне. Не сомневаюсь, что она пригласит меня. За последнее время Мария-Антуанетта так меня полюбила!

Демонстративно развернувшись, графиня направилась к дому, подмигнув Клотильде, которая с ужасом созерцала эту сцену.

– Милая, – подскочила к ней старуха, когда женщина вошла в дом, – вы говорили о каком-то ожерелье. Я умоляю вас, отдайте все этому человеку!

– Отстань, Кло, – отмахнулась Жанна, – я ужасно устала. Налей-ка мне лучше чашку горячего шоколада.

Служанка хотела еще что-то сказать, но графиня сделала ей знак молчать и удалилась в свою комнату. Усевшись в кресло возле окна, она стала напряженно размышлять. Что же лучше всего сейчас предпринять? Может быть, послушаться Кло и уехать из Франции? Где-нибудь на островах ей действительно будет спокойнее. Продав ожерелье, она заживет безбедно. Да, безбедно, но уединенно. Бежать придется в такие места, где никто никогда не слышал о графине де Ла Мотт, а значит, ее клятва самой себе покорить Версаль так и повиснет в воздухе. Не лучше ли все же остаться? Да, наверное, лучше. Теперь у нее есть деньги, она станет вхожа в лучшие дома Парижа. А что касается Калиостро и де Рогана… Кардинал никогда не осмелится спросить королеву, почему она не отдает ему деньги и почему до сих пор не надела его подарок. А не осмелится потому, что они не в таких отношениях. Нет, ехать никуда не нужно. Скоро Париж падет к ее ногам. В доме графини будет собираться лучшее общество. Завтра, а может и сегодня, необходимо продать еще один бриллиант и обзавестись драгоценностями и прекрасными туалетами.

Пока Жанна набивала шкаф нарядами и смело выезжала на балы в новом дорогом экипаже, поражая публику экстравагантным вкусом, кардинал проводил вечера в глубоком раздумье. С тех пор как он сделал королеве дорогой подарок, прошел уже месяц. Его не беспокоило, что Мария-Антуанетта пока не возвращала ему деньги и не надевала украшение. Его волновало совсем другое. Во-первых, после последней встречи с королевой он стал чаще бывать во дворце и старался попадаться ей на глаза, но она по-прежнему вела себя с ним холодно и равнодушно, и он не узнавал той Марии-Антуанетты, которая позволила поцеловать свою руку и с благодарностью приняла ожерелье. Во-вторых, король поговаривал о смене кабинета министров и называл фамилии, однако кандидатура де Рогана даже не рассматривалась. Странно, что Мария-Антуанетта ничего не сказала супругу, хотя обещала. Все это было не похоже на нее. Люди, близко знавшие королеву, говорили, что ее слову можно верить. Впрочем, де Роган и сам это прекрасно знал. Вот почему он постоянно задавал себе вопрос, что же произошло.

В результате вконец измучившийся нехорошими подозрениями кардинал решился поговорить с Марией-Антуанеттой. Утром он явился во дворец, подождал, пока королева останется одна, и подошел к озеру. Мария-Антуанетта кормила лебедей. Де Роган с восхищением смотрел на ее белую шею, едва скрытую высоким воротом платья, на руку с тонкими длинными пальцами, выглядывавшую из широкого, по моде рукава. Мужчина низко поклонился, и королева ответила небрежным кивком. В тот же миг все сомнения монсеньора о необходимости разговора улетучились – он смело шагнул к Марии-Антуанетте и тихо проговорил:

– Ваше величество, простите, что украдкой любовался вами…

Краска залила щеки государыни, и она нехотя бросила:

– Это непорядочно с вашей стороны. Украдкой наблюдают только воры.

Холодный голос вызвал в кардинале гнев. Неужели эта женщина настолько хитра и вероломна? Неужели будет делать вид, что ничего не случилось?

– Думаю, вы прекрасно понимаете, почему я позволил себе сию дерзость, – более смело отозвался де Роган. – Я жду, когда ваше величество украсит свою лилейную шейку моим подарком.

Остатки белой воздушной булки выпали из руки королевы. С лицом, пышущим гневом, она повернулась к кардиналу:

– Что вы сказали?

Монсеньор опешил. Он не стал рассыпаться в извинениях, потому что ничего не понимал. Они были совершенно одни, и королеве незачем было притворяться. Зачем же она держит себя как оскорбленная добродетель?

– Я повторяю, что вы сказали? – Она кусала тонкие розовые губы, которые на глазах становились пурпурными. – Каким «вашим подарком» я должна украсить свою шею? Может быть, вы сошли с ума?

Другой умер бы на месте, испугавшись гнева Марии-Антуанетты, но де Роган, как старая скаковая лошадь, помчался к финишу.

– Более месяца назад вы приняли от меня в подарок бриллиантовое ожерелье госпожи Дюбарри и обещали заплатить. Даже дали расписку, – сказал он. – Если все дело в деньгах, они мне не нужны. Делая такой подарок, я руководствовался исключительно уважением к вам.

Королева приложила руку к груди, словно пытаясь остановить бьющееся сердце.

– Вы… вы подарили мне ожерелье Дюбарри? Я писала расписку?!

– Так точно, ваше величество.

Мария-Антуанетта сначала без сил опустилась на скамейку, потом вскочила:

– Зачем вы лжете, кардинал? Зачем снова пытаетесь меня опорочить? Мне известно, что вы были против нашей с Людовиком свадьбы, но ничего не смогли поделать! Что вам нужно от меня сейчас?

Ее негодование и удивление были столь неподдельными, что де Роган бросился к ее ногам.

– Простите, ради бога, если обидел вас! Но кому же, как не вам, я передал футляр с ожерельем месяц назад?

Королева провела рукой по пылающей щеке.

– Вы лично передали мне ожерелье?!

– Совершенно верно, ваше величество!

Она старалась успокоиться, но краска продолжала заливать щеки.

– Но где и когда?

– На окраине версальского парка, – его голос дрогнул и сорвался, зазвенев, – в беседке.

Он сознавал, как нелепо звучат его слова. Гордая женщина никогда не пришла бы в такое место. Это во-первых. Было еще и во-вторых. Пристально наблюдая за лицом Марии-Антуанетты, де Роган не заметил подергивания правого уголка рта, несмотря на то что королева пребывала в сильном волнении. Все говорило о том, что там, в парке, была не она, что его разыграли как мальчишку, что расписка была поддельной и что драгоценность, равной которой нет в мире, сейчас находилась в руках мошенников. Осознав все это, кардинал воздел руки к небу и прорыдал:

– Это были не вы! Это не вы!.. К сожалению, я понял это только сейчас.

К его удивлению, Мария-Антуанетта, та самая гордячка, которая, как поговаривали, ненавидела его, помогла де Рогану подняться и усадила рядом с собой.

– Разумеется, это была не я, а скорее всего, похожая на меня женщина, – кивнула королева. – Смею предположить, ее облачили в накидку с капюшоном, а сумерки помогли обману. Однако меня изумило, как легко вы поддались на провокацию! По Парижу давно ходят сплетни насчет ожерелья Дюбарри. Злые языки поговаривают, что мне безумно хотелось его иметь, но мой супруг расставил все точки над «i», решив на полтора миллиона приобрести новый корабль. Как вам известно, приказы короля не обсуждаю даже я. Вот почему я ни за что не приняла бы такой дорогой подарок от кого бы то ни было, даже от вас, монсеньор. Тем более я не стала бы делать это тайно, в каком-то заброшенном парке.

Каждое ее слово добивало мужчину все больше и больше. Он побелел как полотно – казалось, вот-вот упадет в обморок.

– Но кто надоумил вас провернуть такое дело? – с интересом спросила королева. – Ясно, сами вы никогда не посмели бы купить эту вещь для меня. На вашем пути встретился довольно опытный аферист, убедивший подкупить меня таким способом. Кто он? Я надеюсь, вы не станете скрывать его имя?

– Ее, – покорно ответил кардинал. – Вы удивитесь, но это ваша близкая подруга, мадам де Ла Мотт.

Мария-Антуанетта приподняла левую бровь.

– Моя близкая подруга? Графиня де Ла Мотт? Почему вы решили, что эта женщина входит в число моих подруг?

– Потому что она сама так говорила, – пояснил де Роган, – потому что вы часто беседовали с ней в саду.

– Я действительно беседовала с ней в саду, но обсуждала только деловые вопросы, – призналась Мария-Антуанетта. – Графиня намеревалась вернуть принадлежавшие ее семье имения, но мой супруг категорически отказывался ей помогать. Кому-кому, а вам должно быть известно, как король не любит обедневшую знать.

– Но одно имение ей удалось выклянчить, – вставил де Роган.

Королева усмехнулась:

– Представьте себе, ни одного!

Кардинал замотал головой на полной шее.

– Этого не может быть! Я видел ее премиленький домик в деревне. Она сказала, что вы посодействовали, чтобы она его получила.

Женщина развела руками.

– Нет, нет и нет.

– Откуда же у нее деньги и дом? – На лбу монсеньора собрались морщины. Теперь он выглядел старше своих лет.

– Я нахожу этому только одно объяснение, – отозвалась королева. – Графиня тоже действовала не одна. Кто-то могущественный и богатый посоветовал ей втянуть вас в аферу, дал денег – и она согласилась. И ожерелье, которое мечтали заполучить многие знатные особы, в том числе и я, находится у этого человека. – Она встала и решительно тряхнула головой. – Сейчас мы с вами пойдем к Людовику и все ему расскажем. Да, мой супруг не любит меня, как мне бы хотелось, но он не позволит порочить мое честное имя. Король немедленно выпишет ордер на арест госпожи де Ла Мотт, мы заточим ее в темницу, и, я уверена, она станет сговорчивой и выдаст сообщника.

– Но, ваше величество… – Кардинал замялся. Он знал о нелюбви Людовика и справедливо полагал, что король обвинит во всем кардинала, увидев в этой истории желание де Рогана лишний раз опорочить его супругу. Мария-Антуанетта с присущим ей чутьем и умом все поняла.

– Не бойтесь. – Женщина ободряюще улыбнулась кардиналу. – Сейчас я на вашей стороне. Я верю вам.

Тряхнув головой, она решительно повела де Рогана к Людовику, который в это время рассматривал эскизы нового корабля, купленного за полтора миллиона ливров вместо пресловутой драгоценности. Сообщение об ожерелье оказалось как нельзя кстати. Король сначала побагровел, потом, немного успокоенный женой, смягчился, предложил кардиналу сесть и еще раз поведать эту странную историю. Де Роган не заставил себя упрашивать, и уже через десять минут Людовик XVI владел всей информацией, или почти всей.

Сначала он решил, что кардинал не может быть непричастен к этой истории, и чуть не издал указ о лишении его сана и заточении в Бастилию. Однако поддельная расписка сыграла на руку де Рогану и немного смягчила наказание. Правда, король изумился, как такой умный и знающий тонкости двора человек не заметил подделки. Рето написал на документе: «Мария-Антуанетта Французская». Подпись королевы была подделана плохо. К тому же никогда французские короли и королевы не прибавляли к своему имени в подписи слова «Французские». Де Рогану можно было вменить только его доверчивость, однако совсем оправдать монсеньора король не мог. Как-никак он оскорбил королеву и должен был за это ответить.

Кроме того, предстояло заняться графиней. Одно ему было непонятно: как жалкая самозванка де Ла Мотт решилась на дело, которое карается смертью? Когда священнослужитель вежливо сообщил своему государю, что, по мнению Марии-Антуанетты, у нее был покровитель и сообщник, несомненно, находившийся на первых ролях и продумавший всю эту операцию, Людовик кивнул в знак согласия.

– Да, теперь у меня нет никаких сомнений. Но кто этот человек, вам известно?

Мария-Антуанетта и кардинал переглянулись. На эту роль годились многие знатные особы, ненавидевшие августейшую чету, но выбрать из них кого-то одного не представлялось возможным. Сама графиня ни словом не обмолвилась о своем покровителе, якобы соблюдая верность несчастному мужу. Однако, немного поразмыслив, де Роган кое-что вспомнил. И память подсказала ему то, что нужно. С этой женщиной его познакомил граф Калиостро, он же внушил кардиналу, что она приходится подругой королеве. Такой мошенник вполне был способен продумать и осуществить аферу века. Высказав свои предположения государю, де Роган обратился к нему с последней перед арестом просьбой:

– Позвольте мне самому поехать в Бастилию.

Но разгневанный Людовик не внял его мольбам. Внезапно на пороге появился министр двора, барон Бретей, всю жизнь ненавидевший кардинала, и громко, во всеуслышание приказал начальнику стражи, герцогу де Виллеруа:

– Именем короля! Арестуйте господина кардинала!

Рогана отвезли в Бастилию, которая распахнула объятия для первого узника такого громкого и небывалого дела.

Потом, сжав кулаки, Людовик потребовал к себе начальника полиции господина де Крона. На одном дыхании король выложил ему все обстоятельства дела, приказал немедленно арестовать графиню и поместить ее в каземат Бастилии, а затем бросить туда же Калиостро и неизвестную девицу, сыгравшую роль королевы. Де Крон, не любивший Жанну за ее, как ему казалось, высокомерие и желание пролезть в верхи, с радостью помчался исполнять приказание, захватив с собой двух жандармов. Втроем они прибыли в новое жилище де Ла Мотт, которое давно уже стало известно всем богатым людям Парижа. Старая Клотильда встретила визитеров враждебно, однако, услышав, кто перед ней, отворила калитку и прокричала взволнованным голосом:

– Госпожа… Ох, моя госпожа…

Жанну, в это время мирно пившую горячий шоколад, поразил голос служанки. Тем не менее она вышла к непрошеным гостям в легком голубом пеньюаре, воздушная и прекрасная и с таким невинным выражением лица, что де Крон испытал угрызения совести. Действительно ли эта женщина виновна в столь злостном преступлении или это очередные интриги королевского двора? К последним он привык и успел ужасно устать от них, но не помышлял отказаться от должности и начать честную и спокойную жизнь.

– Вы? – непритворно удивилась графиня, бросив одновременно приветливый и изумленный взгляд на полицейского. – Что же вам угодно, господин Крон?

Начальник полиции достал указ, подписанный Людовиком XVI, и протянул ей:

– Именем короля, сударыня, вы арестованы.

Белая тонкая рука графини дрогнула, и лист бумаги выпал на толстый ворсистый ковер, украшенный причудливыми цветами.

– Я арестована? Это что, глупая шутка? Немедленно объясните, в чем меня обвиняют!

– Вас обвиняют в мошенничестве, – терпеливо ответил начальник полиции. – Вы обманом выудили у кардинала ожерелье стоимостью в полтора миллиона ливров якобы для передачи королеве. Разумеется, Мария-Антуанетта ничего не получила, а де Роган лишился денег.

Удивление на лице де Ла Мотт было совершенно искренним.

– Мне приписывают похищение ожерелья Дюбарри? – поинтересовалась она со смехом. – Господин де Крон, вам не кажется это забавным? Как бы мне удалось все провернуть?

– Вы нашли особу, похожую на королеву, организовали ей встречу с кардиналом, который передал обманщице драгоценность, а она отдала ее вам, – покорно объяснил де Крон. Жанна развела руками, словно удивляясь человеческой глупости.

– И вы хотите сказать, что де Роган не узнал Марию-Антуанетту?

– Было темно, графиня. Вы одели женщину в накидку с капюшоном.

Де Ла Мотт вздохнула.

– Клотильда, – позвала она служанку, которая как часовой стояла у дверей, – приготовь-ка мне одежду. Я немедленно поеду к королеве и потребую объяснений.

– Увы, вы поедете в Бастилию, дорогая графиня, – ласково сказал де Крон, решив быть по возможности любезным. Кто знает, чем окончится это странное дело? Что, если графиня докажет свою невиновность? – А потом, если королева сочтет нужным, она даст вам аудиенцию.

– В тюрьму? – Накидка выпала из рук изумленной Клотильды. – Милая госпожа, я не пущу вас в тюрьму!

Жанна продолжала улыбаться.

– Успокойся, дорогая Клотильда, я там долго не задержусь, – заверила она старуху. – Господа обязательно во всем разберутся. Вот увидишь, не пройдет и суток, как я обниму тебя. – Она повернулась к полицейским: – Через пять минут я буду в вашем распоряжении.

Два жандарма с изумлением взирали на эту сцену. Впервые женщина, которую они приехали арестовывать, вела себя очень достойно, не кричала и не грозила призвать своих покровителей. Такое поведение заслуживало только уважения. Вот почему, когда графиня вышла из спальни, просто, но элегантно одетая, они почтительно повели ее к экипажу с зарешеченным окошком. Начальник полиции подал женщине руку, помогая забраться в карету.

– Вы очень любезны, – улыбнулась графиня. – Когда я выйду на свободу, я о вас не забуду, поверьте.

– Надеюсь, эта ситуация действительно окажется недоразумением и быстро разрешится, – шепнул де Крон своей спутнице, и она одарила его благодарным взглядом.

Жанна не знала, что в тот же день в Бастилию доставили ее подельника, графа Калиостро. Вскоре к ним присоединилась и несчастная Николь-Олива Леге. Открыв пресловутый конверт по дороге из версальского парка, Босир увидел, что там далеко не двадцать тысяч ливров, и вскипел. На такую сумму нельзя было не то что купить домик, но и сносно пожить за границей, пока не утихнет эта история. Вот почему ушлый малый, побежав якобы за экипажем, оставил несчастную в одиночестве и больше к ней не вернулся. И теперь Николь отыскали и повезли в Бастилию.

Чистополь, 2017
Юле и Сергею пришлось проторчать в городке до позднего вечера. Правда, коллеги не оставили их голодными, накормили, напоили, предлагали даже переночевать, но они наотрез оказались. Конверт, мирно покоившийся в борсетке, жег Плотникову руки, и он поторопился уехать домой. Кое-что интересующее обоих выявилось после осмотра тела экспертами. Лилия Чистяк действительно была убита. Кто-то профессиональным нажатием на артерию сначала, как говорят, вырубил женщину, а потом повесил. Как и Сергей, полицейские сразу заподозрили ее ухажера. Капитолину Ивановну долго мучили, пытаясь создать идеальный фоторобот, но старушка, к сожалению, видела мужчину мельком и толком не могла сказать, сколько ему лет. Высокий, широкоплечий, в черной кожаной куртке – да сколько этих курток в стране – вот и все сведения, которые удалось выжать из пожилой дамы. Следователь намеревался посетить школу, где работала покойная. Вдруг она хвалилась кавалером и кто-нибудь да разглядел его лучше старушки? В этом Плотников сильно сомневался, однако взял обещание с Максимова, что тот обязательно позвонит ему, если появятся новости. Когда Сергей и Юля садились в машину, оба чувствовали себя разбитыми.

– Сережа, ну, открывай скорее! – попросила девушка, как только они отъехали от здания полиции на приличное расстояние.

– Подожди, родная, еще немного. – Плотников не решился остановить автомобиль, пока не выехал. – Ну где наша не пропадала.

Его дрожавшие от волнения пальцы долго не могли развязать бечевку. Когда она наконец поддалась и молодой человек потряс конверт, ему на колени выпало письмо и обрывок открытки.

– Господи! – вырвалось у Юли. – Мы нашли еще одно звено в цепи!

Плотников прочитал содержание письма. Оно как две капли воды повторяло то, о чем писал своему сыну Григорий Поплавский. Если Лиле понадобятся деньги, она может обратиться к Матвею Петровичу Самойлову. Вот только почему он не отдал дочери письмо при жизни? Наверное, потому, что умер скоропостижно, от инфаркта.

Глава 12 Париж, 1785
Серое мрачное здание Бастилии всегда нагоняло на парижан страх. Построенное изначально как крепость для охраны города от врагов, монументальное сооружение быстро превратилось в место заключения. Тюрьма-крепость представляла собой довольно правильный параллелограмм длиной около шестидесяти пяти метров и шириной около тридцати пяти. На каждой из длинных сторон располагалось по четыре полукруглые пятиэтажные башни, соединявшиеся друг с другом галереями, предназначенными для размещения пушек. Одной своей стороной Бастилия была обращена к Парижу, а другой – к предместью Сент-Антуан. В довершение ее окружал широкий и глубокий ров с перекинутым через него висячим мостом. В башнях были устроены верхние камеры для заключенных: свет и воздух в них проходили через небольшие отверстия, закрытые решетками.

Но были в крепости места заключения и более ужасные, находившиеся на шесть метров ниже уровня двора: в эти подземелья прятали тех, от кого хотели поскорее отделаться, а также непокорных и буйных арестантов, нарушавших суровую тюремную дисциплину. О том, что происходит в сырых мрачных казематах, знали все.

Бастилии пришлось пережить много перемен. Каждый король, вступая на престол, считал своим долгом ввести новшества для этого необходимого в государстве здания. Людовик XI, параноидально боявшийся своих вассалов и бросавший их в казематы при первом подозрении на измену, приказал соорудить в Бастилии железные клетки и комнату ублиеток. Ублиетками назывались камеры и глубокие колодцы. Именно там томились приговоренные к смерти. Комната ублиеток была устроена в одной из башен, которая по иронии называлась башней Свободы.

В Бастилию никогда не заключали уголовных преступников, находившихся под следствием или отбывающих наказание по приговорам общих судов: для них существовали другие тюрьмы. «Высокой чести» попасть в Бастилию удостаивались только люди, приказы о заключении которых писал король. Их называли lettre de cachet. По неизвестной причине они составлялись без указания срока: человек мог просидеть в крепости от нескольких дней до нескольких десятков лет. Если у заключенного не было влиятельных покровителей или они отказывались хлопотать за него, бедняга рисковал провести в Бастилии большую часть своей жизни. Иногда о несчастных просто забывали, обрекая их на вечное заключение.

Жанна знала и о том, что иногда в тюрьму попадали книги. Для них писался такой же королевский указ, как и для остальных заключенных. В общем, история этой крепости представляла собой историю человеческих страданий, сломанных судеб, многочисленных ужасов и вопиющих злодейств. Не зря опасливые парижане придумали присказку: «О Бастилии безопаснее молчать, чем говорить». И это изречение родилось не случайно. Кто попадал в казематы, назад обычно не возвращался. Если же по чистой случайности заключенному удавалось выйти на свет божий, он категорически отказывался говорить, что пережил в крепости. Бывшие узники словно давали обет молчания.

Именно сюда, в эту страшную тюрьму, стены которой видели и убийства, и пытки, и нечеловеческие страдания, и слезы, привезли графиню де Ла Мотт.

Оказавшись в камере, где не было ничего, кроме лежанки – грязного полосатого матраса-клоповника и такого же одеяла, изгрызенного крысами, женщина пришла в ужас. Когда-то каморка, в которой они так мирно жили с Клотильдой, казалась ей верхом нищеты, но жилище, куда ее поместили сейчас, не шло с ней ни в какое сравнение. Отсюда надо было выбираться, и как можно быстрее. Графиня опустилась на лежанку, брезгливо отодвинув матрас, и задумалась. Самое верное в ее положении – это просить свидания с королевой, но ее величество вряд ли станет говорить с узницей. Лучше написать ей письмо, в котором, уверяя в своей преданности, заявить о невиновности. Графиня постучала в окошко, передала свою просьбу тюремщику, и вскоре он принес ей бумагу, перо и чернила. Дрожавшими пальцами де Ла Мотт начала выводить непослушные буквы:

«Ваше Величество! Не знаю, по чьей воле, но Ваша самая преданная слуга оказалась оклеветанной и теперь томится в заключении. Мне приписывают то, чего я не совершала и совершить не могла – подлог с величайшей драгоценностью, достойной украшать только Вашу лилейную шею. Поверьте, я стала игрушкой чьих-то интриг, думаю, интриг кардинала. В подтверждение моих слов я требую провести обыск в моем доме. Если вы найдете ожерелье, я с радостью приму Ваше решение умереть на гильотине, повторяя Ваше имя. Преданная Вам Жанна де Ла Мотт».

Закончив писать, женщина еще раз перечитала послание, нашла, что оно неплохо написано, и снова постучала в окошко. Тот же тюремщик принял от нее письмо, известив, что скоро ее вызовут на допрос. Графиня была этому рада. Чем скорее все начнется, тем скорее кончится. Она уже обдумала линию поведения и решила неукоснительно ей следовать.

* * *
Хранитель королевской печати господин де Бретель – маленький, сморщенный, с желтым личиком, похожий на старый гриб человечек, – обнажил в улыбке гнилые зубы, обдав Жанну запахом нездорового кишечника.

– Господин де Крон проинформировал вас о причине вашего ареста, – начал он бесстрастно. – Смею вас заверить, в ваших интересах говорить правду. Только в этом случае можно сохранить себе жизнь.

– Неужели? – отозвалась графиня с улыбкой. – Вы хотите сказать, что, если я расскажу правду, Людовик XVI, всегда питавший ко мне неприязнь, окажет мне милость? Извините, но в это мало верится.

– Королевские особы милостивы, – заметил де Бретель тем же равнодушным голосом.

– Но дело в том, что мне совершенно нечего рассказывать. – Жанна с невинным видом опустила глаза, но старик, так же как и король, презиравший подобных особ, не обратил на это никакого внимания.

– Ваше молчание не делает вам чести, – буркнул он, – напротив, оно ведет вас под нож гильотины. Вы умная женщина, госпожа де Ла Мотт, подумайте сами: своим молчанием вы обвиняете знатных особ.

Услышав эти слова, графиня уверилась, что ее тактика верна и нужно продолжать в том же духе. С благодарностью она воздела руки к небу.

– Видит Бог! – воскликнула женщина. – Я невиновна, но я никого и не обвиняю. Мне сказали, что я содействовала свиданию кардинала с какой-то дамой, очень похожей на королеву, и в это легко поверили. Но почему никто не подумал, что, возможно, к кардиналу была подослана женщина, похожая на меня? Разве найти обеих мошенниц и заставить их предстать перед судом не является задачей полиции? Клянусь, я не палач, я такая же жертва, как королева и кардинал. Неужели из-за моего происхождения меня сделают виновной во всех грехах? – Графиня подалась вперед, грудь ее, прикрытая тонким шелком, вздымалась, и де Бретель стыдливо отвел глаза. – Прошу вас, найдите их и восстановите справедливость!

Старик мысленно отметил, что представление с госпожой де Ла Мотт в главной роли было разыграно мастерски. На ее длинных ресницах повисли слезы, лоб изрезали морщины, щеки побелели, губы дрожали от негодования и отчаяния.

– Вы, вы, такой мудрый, верите мне? – вопрошала женщина, заламывая руки.

Тертый калач не верил ни единому слову этой аферистки. Его логическое мышление подсказывало – она лжет, пусть даже очень искусно, и драгоценность если не у нее, то у ее сообщника, который тоже ничего не скажет.

– Я почти поверил вам, сударыня. – Бретель сделал ударение на слове «почти». – Но факты говорят обратное. Нами задержана ваша сообщница Николь Леге, дочь инвалида.

На лице заключенной не отразилось никаких эмоций.

– Мне незнакомо это имя, – ответила она.

– А эта девушка утверждает другое. – Старик скривил тонкие губы. – Благодаря ее показаниям мы все знаем о вашем преступном сговоре с Калиостро.

Жанна пожала плечами.

– Я часто посещала сеансы великого мага, но не вступала с ним ни в какие сговоры. Неужели он дает другие показания?

Бретель не знал, что сказал Калиостро: его еще не допрашивали. Он чертовски устал от бесполезного допроса и вызывавшей раздражение игры мадам де Ла Мотт, а потому решил отправить Жанну обратно в камеру. В конце концов у них еще есть время, торопиться некуда. Если ей угодно молчать – пусть молчит, пусть посидит в каземате с крысами и клопами, пусть поспит на жесткой постели… если это можно будет назвать сном. А расследование будет идти своим чередом. И кто знает, вероятно, уже через пару дней в этом же кабинете гордая графиня во всем признается.

– Скажу честно, графиня, положение у вас незавидное. – Его хлесткие слова падали на нее, словно кнут. – Сейчас я прикажу отвести вас в камеру, но перед этим добавлю вот что. Думаю, такой совет дал бы вам ваш отец, будь он жив. Если у вас есть какие-то смягчающие обстоятельства, скажем, кто-то толкнул вас на столь непристойное дело, выдайте нам этого негодяя – и тогда вы избежите печальной участи. В противном случае… вы сами знаете, что вас ожидает.

Жанна презрительно посмотрела на де Бретеля, и от этого взгляда гордый хранитель печати съежился и стал казаться еще меньше.

– Я же сказала, никакого сообщника у меня не было, потому что не было самого подлога, – бросила она. – Мне больше нечего добавить, ведите меня в камеру!

Старик вздохнул. Во всяком случае, он сделал все, что мог.

– Уведите заключенную, – приказал он жандарму.

Оказавшись в камере, графиня тяжело опустилась на лежанку, обхватила голову руками и задумалась. Королева не ответила на ее письмо – значит, была убеждена в виновности подозреваемой. А впрочем, что оставалось делать ее величеству? Пойди она навстречу предполагаемой преступнице, и все заговорят о том, что Мария-Антуанетта причастна к мошенничеству. Этого, разумеется, не могли допустить ни она, ни ее августейший супруг. Граф Калиостро тоже будет молчать. Жанна знала, что умный и проницательный де Крон в конце концов вычислит мага и чародея как вероятного сообщника вероломной де Ла Мотт. Проворачивая аферу века, Алессандро не сумел остаться в тени. Впрочем, его сгубила жадность. Если бы граф отвалил этой девице Леге требуемую сумму, она и ее любовник были бы сейчас далеко, и ни одна живая душа не подтвердила бы слова кардинала де Рогана.

Жанна вытерла капельки пота, которые выступили на белой коже, несмотря на то что в камере было довольно прохладно. Раздавив клопа, сразу обдавшего ее мерзким запахом, женщина легла на грязные простыни и впервые за много лет заплакала. Еще недавно она имела все, что могла пожелать: и большие деньги, и связи, и уважение знатных особ. Теперь же от нее все отказались, и она осталась одна-одинешенька, сменив комфортный дом на камеру с крысами, клопами и ужасной едой, к которой она не притрагивалась несколько дней, заставляя себя съедать по кусочку серого хлеба из муки грубого помола. Этот хлеб напоминал ей детство. Именно таким ее потчевала мать, никогда не любившая ни дочь, ни мужа.

Интересно, жива ли эта женщина? Жанна поймала себя на мысли, что вспоминает о ней второй раз за всю взрослую жизнь. Что ж, она это заслужила. А ее муж? Любопытно, как он поступит, когда ему сообщат, в чем обвиняют его жену? Наверняка разведется с ней. Что ж, они никогда не подходили друг другу. Пусть начинает жизнь заново. А она… она продолжит борьбу. И схватка будет не на жизнь, а на смерть. Графиня подошла к окошку, постучала и крикнула:

– Передайте, что я требую адвоката! Если он не зайдет ко мне завтра утром, я не скажу больше ни слова.

Ее слова передали Бретелю. Он поинтересовался, какого мэтра желает себе графиня. Старик знал, что король предложил кардиналу выбор: дело будет либо решено в порядке королевского декрета либо передано на рассмотрение обыкновенного уголовного суда. Роган предпочел суд и избрал ни много ни мало шесть защитников. Руководил ими мэтр Тарже, один из двух знаменитейших адвокатов XVIII века, а его правой рукой стал мэтр Жербье, тоже талантливый юрист. Сам кардинал не ведал, что мэтры ненавидели друг друга, хотя и согласились выступить в тандеме. Жербье всегда презирал де Рогана. Если бы об этом узнала Жанна, она немедленно наняла бы его себе в защитники и выиграла процесс. Но женщина не знала и поэтому предпочла престарелого мэтра Дуало. Как только почтенный старец встретился со своей подопечной, графиня упала ему в ноги.

– Господин адвокат, господин адвокат! – Она рыдала очень натурально. Мысль провести в Бастилии полжизни не давала ей покоя. – Сделайте все, чтобы меня оправдали. Я невиновна, поверьте, я невиновна! Если вы меня спасете, я хорошо заплачу.

– Дорогая графиня, ради бога, встаньте. – Он поднял женщину и усадил на грубо сколоченный стул. – И умоляю, не плачьте. Слезами делу не поможешь. Лучше расскажите мне все без утайки и поверьте: перед вами друг, который желает вам добра.

Пожилой адвокат, говоривший очень проникновенно, почувствовал, как от прикосновения ее маленькой руки с тонкими пальцами и ногтями миндалевидной формы кровь быстрее побежала по его жилам. Взглядом старого опытного ловеласа он смотрел на ее тонкое лицо, восхищался голубыми глазами, черными, густыми от природы волосами, прелестной фигурой и думал, как потребует обещанную награду, но это будут вовсе не деньги. Их у него предостаточно.

– Так вы мне все расскажете? – повторил адвокат, впрочем, не надеясь на искренность. Да и кому она нужна, эта искренность, если он сам будет выстраивать свою линию защиты? Жанна опустила ресницы.

– Да, я все расскажу, как на исповеди.

Дуало уселся поудобнее и начал слушать странное повествование, на ходу соображая, как можно обелить графиню. На деле это выходило довольно трудно. К сожалению, следствие предоставило свидетелей, которые видели, как она общалась с Оливой, как везла ее в карете в версальский парк, а сама мадемуазель Леге рассказала о свидании с де Роганом в беседке Венеры, устроенном Жанной и Калиостро. Мэтр, правда, не мог не заметить, что графиня де Ла Мотт совершенно не боялась показаний очевидцев, но защищалась не по-умному. Лавочник, сообщивший о ее встрече с Оливой, оказался, по словам графини, не кем иным, как человеком, пытавшимся однажды ее изнасиловать (правда, где, когда и зачем – она не помнила). В кучере, который привез ее в версальский парк, несчастная вдруг узнала негодяя, поставлявшего женщин в местный бордель.

Сначала Дуало, влюбившийся по уши, верил дерзкой красотке, но когда следователь разбивал ее показания одно за другим, старик приуныл. Имея за плечами огромный опыт, он не знал, что посоветовать своей клиентке. Валить все на знатных особ? Это означало верную смерть. Молчать? Тогда другие скажут за нее. Мэтр попросил передышку и удалился к себе в дом, чтобы привести в порядок мысли и выстроить наиболее приемлемую защиту.

Этим воспользовался следователь и принялся снова и снова вызывать Жанну на допросы. На предпоследнем, четвертом, уставшая, с красными от бессонницы глазами и воспаленными губами, женщина стала заговариваться и понесла откровенную чушь. Какое ожерелье? Какой версальский парк? Сколько можно ее мучить и спрашивать о том, о чем она слышит впервые в жизни? По-человечески следователю было жаль несчастную, но за ним стояли августейшие особы, требовавшие как можно быстрее восстановить доброе имя ее величества.

Пятый раз Жанну вызвал де Бретель, который от запугивания снова перешел к увещеваниям и уверениям в помощи, если она все честно расскажет. Немного поразмыслив, графиня решила уступить. Да, она в курсе про ожерелье, но просто помогла кардиналу, который украл его, а потом передал ей для продажи часть камней. Де Бретель, мило улыбаясь, предложил ей для облегчения собственной участи вернуть бриллианты, но Жанна уже изменила показания. Нет, господин не понял, она ошиблась. Все было не так или не совсем так. Во всем виноват Калиостро. Своим колдовством он принудил ее и несчастную Леге участвовать в сомнительной афере. Отправляясь на свидание с кардиналом, обе женщины находились словно под гипнозом и не соображали, что делали. Де Бретель резонно поинтересовался, зачем Олива жила в одном из имений Калиостро, а Жанна часто навещала мага. Неужели все это следствия проклятого гипноза? Если граф такой всемогущий, почему не добьется своего освобождения магическим способом? Выслушав Бретеля, графиня отметила про себя, что это резонное замечание, и снова изменила показания. Да, гипноз имел место, но у нее возникло желание подшутить над своим любовником Роганом, и, когда Калиостро принудил ее помогать, она не отказалась. Да, сейчас она не оговорилась, с кардиналом они действительно были любовниками. Пусть Рене-Луи честно признается в этом и расскажет, как потом они вместе смеялись над этой шуткой.

– Да, господин де Бретель, это была самая настоящая шутка! – сказала де Ла Мотт и захохотала хриплым смехом, от которого следователю стало не по себе. Его несчастная голова раскалывалась от бреда госпожи де Ла Мотт. Казалось, он сходит с ума. Не в силах больше продолжать, де Бретель приказал отправить заключенную в каземат, но через полчаса Жанна сама попросилась на допрос.

– Ладно, господин Бретель, я вам кое-что скажу. – Она встала, подошла к нему и прижалась к его плечу. От неожиданности бедный хранитель печати отпрянул, оттолкнул женщину, и она чуть не упала на грязные плиты, но не разгневалась, как он ожидал, а рассмеялась, и снова дрожь прошла по всему телу мужчины.

– С этим делом связана одна государственная тайна, которую я могу раскрыть только первому министру! Вы не сопроводите меня к нему?

Дикий блеск голубых глаз вызвал в Бретеле страх.

«Да она помешалась! – подумал он. – Бедняга сошла с ума. Нужно позвать тюремного врача».

Он соображал, как лучше себя с ней вести. Наверное, делать вид, что верит каждому ее слову, и снова сопроводить в каземат. Если графиня сошла с ума, надо немедленно доложить об этом королю. Пока в голове Бретеля шла усиленная работа мысли, Жанна начала стаскивать с себя платье, демонстрируя белое полное плечо с блестящей кожей.

– Я давно заметила, что нравлюсь вам, господин Бретель, – сказала она и призывно улыбнулась. – Отошлите прочь караульного, он нам только мешает. Останемся вдвоем и насладимся друг другом.

Женщина сильно сжала его в объятиях, и его золотое пенсне свалилось на каменные плиты. Хранитель королевской печати попытался освободиться, но это ему плохо удавалось. Сознавая, что их могут увидеть и подумать бог весть что, де Бретель собрал все силы, оторвал жадные руки узницы от своего сухонького тела, усадил ее на стул и истошно закричал:

– Караульный!

На его счастье, здоровый детина явился очень быстро.

– Графине плохо! – сообщил де Бретель, стараясь не смотреть на белизну оголенного плеча. – Проводи ее в камеру и вызови врача.

Детина как пушинку поднял на руки Жанну, разыгравшую обморок. Бретель с ужасом смотрел им вслед.

Это сцена породила в нем страх. Он не знал, что графиня не помешалась, она мыслила так же здраво, как любой министр королевства, а ее помешательство было не чем иным, как искусной игрой. Впрочем, эта игра принесла плоды, и Жанна добилась своего. Следователи стали с ней более доброжелательными, терпели все ее капризы. На допросах графиня почти не разговаривала. Она билась в рыданиях, падала в обморок, кусала караульных, опасавшихся сопровождать ее. Когда о поведении пленницы сообщили Калиостро, немилосердно топившему бывшую подельницу, он только улыбнулся:

– О, в ней погибла великая актриса!

Де Бретель, услышав его заявление, решил сделать им очную ставку. Кто знает, вдруг магия графа подействует на Жанну и она тут же выздоровеет? Однако графиня осталась верной себе. Увидев Алессандро, она что есть силы запустила в него довольно тяжелым медным канделябром, стоявшим на столе. То ли магия, то ли хорошая реакция помогли Алессандро избежать неприятного столкновения. Он очень удачно увернулся, канделябр ударился о стену, оставив на ней след, а графиня заорала от боли: горевшая свеча полетела ей в глаз.

Маг и чародей поморщился.

– Не верьте этой истеричке, – сказал он, смахнув с костюма копоть. – Пусть насчет нее будет вынесено справедливое решение.

В ответ графиня разразилась площадной бранью. Ее поспешили отвести обратно в каземат.

Устав от бесплодных допросов, вымотавших его и прибавивших ему немало седых волос, де Бретель доложил королю, что преступница продолжает все отрицать, симулирует невменяемость и отказывается сотрудничать. Немного поразмыслив, Людовик XVI назначил заседание суда на ближайшее время. На суде Жанна, изрядно исхудавшая, измученная, с посеревшей от недостатка воздуха кожей, потускневшими черными волосами, в которых после всех испытаний засеребрилась прядь, и красными от бессонницы веками, продолжала все отрицать, пытаясь играть на чувствах судей и вызвать жалость к себе. Услышав приговор, женщина упала без чувств. Судьи не испытывали никакого сострадания к преступнице, почти не слушали выступление адвоката, кишевшее противоречиями, и приговорили ее к избиению кнутом, клеймению и пожизненному заключению в тюрьме.

Калиостро, Николь-Оливу и кардинала освободили. Им нечего было вменить. Да, расследование показало, что де Роган плохо думал о королеве, считая ее способной назначить свидание в таких местах, как темные уголки версальского парка, и приобрести драгоценность мошенническим путем. Но усмотреть в этом состав преступления не получилось. Каждый человек может думать что угодно о ком угодно, не так ли? Против великого мага тоже не нашлось никаких улик. На суде он, упиваясь собой, наплел много, но не по существу. Впрочем, это ему уже не повредило. Судьи определили виновную и невиновных.

Монсеньор и маг покинули зал суда с видом триумфаторов. Когда они вышли на улицу, народ, усмотревший в их действиях противоречия королевской власти, к которой давно не питал уважения, приветствовал новоявленных героев дикими криками радости. Бесчисленная толпа чуть ли не на руках донесла их до Бастилии, откуда они забрали свои вещи, и проводила по домам. Расчувствовавшийся граф, оказавшись в своем отеле, выходил на балкон через каждые пять минут. Он бросал народу мелкие монеты и кланялся, подобно уличному артисту, прижимая руку к сердцу. За его аферу должна была отвечать графиня де Ла Мотт, дама, ловко его обдурившая, и он чувствовал и радость, и досаду одновременно. Все же бриллианты уплыли из его рук, будто маленький косяк ставриды.

Итак, все были свободны и счастливы, кроме бедняги графини. Униженная, оскорбленная, с растоптанной душой, она ожидала исполнения приговора.

Позорная процедура должна была состояться на площади в центре Парижа, и Жанна с горечью подумала, что теперь о ней действительно узнает весь город. Поглазеть на яркое зрелище наверняка соберутся все знатные особы, в том числе августейшая чета. Но ее не могут просто так высечь и заклеймить! Ее! Родственницу Валуа, знакомую кардинала и королевы! Это просто не должно случиться! Однако приказ короля звучал устрашающе – все, кроме смерти. Может быть, лучше смерть, чем позор?

Узнав от Бретеля время своего официального падения, графиня принялась писать прошения о помиловании, но ни Мария-Антуанетта, ни Людовик XVI на них не реагировали. Жанна присмирела, уже не закатывала истерики, все время лежала на грязной постели, уставившись в потолок, и умоляла небеса, чтобы этот день никогда не наступил. Пусть ему помешают самые страшные события! Пусть тюрьма сгорит! Пусть сгорит вместе с ней, если так угодно высшим силам! Пусть случится Апокалипсис, и весь Париж провалится в тартарары! Но высшие силы не внимали просьбам несчастной, страшный день приближался и наконец наступил.

Двадцать первое июня выдалось очень жарким. Графиня с самого утра находилась словно во сне. Она не сопротивлялась, когда на нее надели грубую льняную одежду белого цвета, когда, взяв под руки, помогли взойти на помост, где палач в черной маске, из-под которой поблескивали стальные глаза с золотистыми крапинками, раскаливал клеймо на огне. Глашатай зачитал королевский указ, согласно которому графиня де Ла Мотт приговаривалась к клеймению. Бордовое пламя напомнило женщине детство. Ребенком она любила смотреть на огонь в камине. Если у них появлялись деньги, отец разжигал его, и Жанна, греясь, завороженно наблюдала за язычками пламени.

Но этот огонь казался зловещим, словно вырывался из ямы ада, улюлюканье толпы, окружившей помост, походило на пляски чертей, и Жанна подумала о дьяволе. «Сейчас меня высекут и заклеймят, – пронеслось у нее в голове. – Но я не буду молиться. Бог отвернулся от меня. Что ж, да будет так. Я обращаюсь к дьяволу. Именно его сила помогла мне завести знакомство с королевой и кардиналом и украсть ожерелье у них из-под носа. Значит, дьявол поможет и сейчас. Пусть получает взамен мою душу. Пусть, пусть, пусть. Ты слышишь? – прошептала она, глядя на небо. – Если слышишь, дай знак. Поверь, вдвоем мы с тобой составим прекрасную пару!»

Стоило графине произнести эти страшные слова – и на безоблачном небе показалась серая тучка. На мгновение она сверкнула молнией, которую, может быть, никто, кроме нее, не заметил. «Ты услышал меня, о Вельзевул!» – сказала женщина уже громче и вдруг захохотала. Толпа с изумлением взирала на грешницу, которая с минуты на минуту должна была испытать муки ада, но никто из них не подозревал, что эта грешница была к ним готова и даже жаждала их.

Палач взмахнул кнутом и опустил его на спину жертвы. Жанна вздрогнула, но не издала ни звука. Тогда мучитель снова занес плеть. В воздухе раздался свист, и кто-то из огромной толпы охнул. Видимо, мужчина вложил во второй удар большую силу, потому что белый льняной балахон, в который облачили приговоренную, треснул на спине, и все увидели красный рубец на белой коже. Графиня застонала, стиснув зубы, и закрыла глаза. Через несколько минут она уже не чувствовала боли и почти ни на что не реагировала, а ее мучитель громко отсчитывал количество ударов и удовлетворенно остановился на цифре 21. Ровно столько ударов значилось в приказе короля.

После первой экзекуции настал черед второй. Палач поднес к обнаженному плечу графини раскаленное клеймо в виде буквы V, что значило voleuse – «воровка». Женщина вскрикнула и бросилась от него прочь. Сильные руки жандармов подхватили Жанну, извивавшуюся как змея. Кто-то разорвал балахон на плече. Женщина изо всех сил пыталась вырваться, но мучители были сильнее. Несчастная продолжала сопротивляться, и неумелый палач опустил раскаленное железо на ее правую грудь. Секунда – и страшная обжигающая боль разлилась по телу. Липкие, горячие руки мучителей не отпускали, и вскоре на белоснежном плече также горела страшная буква. Только после этого ее оставили в покое. Жанна пошатнулась и обвела толпу мутным взглядом. Перед глазами плыли красные круги. Ей показалось, что она увидела королевскую чету, и королева даже смотрит с сочувствием, но, скорее всего, это был горячечный бред. «Я отомщу, – шептали окровавленные губы графини, – я вам всем отомщу! Теперь у меня сильный покровитель, и вам с ним не справиться!»

– Да, вам со мной не справиться, – бросила она в толпу, и сознание покинуло ее.

Дивногорск – Озерск, 2017
Юля проснулась в десять утра, удивляясь тому, как крепко спала. Наверное, на ней сказались все тяготы, которые ей пришлось пережить. Сергей еще мирно посапывал рядом, и она провела рукой по его темным волосам:

– Вставай, лежебока. Забыл, что дел по горло? Сегодня мы должны отправиться за последним обрывком открытки – четвертым для нас. Если пятый у убийцы, думаю, ничего страшного. Все же четыре – не один. У нас гораздо больше шансов отыскать это проклятое ожерелье.

Плотников приоткрыл глаза:

– Ты права. Ох, и устал я вчера! Все тело ломит.

– Тогда лежи, а я пока приготовлю завтрак. – Юля сунула ноги в мягкие тапочки и, сладко потянувшись, достала халатик и накинула на себя. – Одну минутку.

По-домашнему зажурчал душ, и Сергей, вскочив с кровати, десять раз присел. Оба торопились проглотить пищу, чтобы вернуться к интересующей их теме.

– Значит, сегодня Пономаренко, – сказала Юля, моя сковороду.

– Да, сегодня Пономаренко, – подтвердил Плотников. – Дай бог, чтобы мы успели… – Он немного помолчал и добавил: – На похороны.

До городишки, где жил Станислав Михайлович Пономаренко, добрались с трудом – им мешали пробки, преследовавшие их по городу. И только вырвавшись из него, оба почувствовали облегчение. Автомобиль покатил по ровной дороге, недавно отремонтированной по указанию мэра города.

– Гладкая дорога, – усмехнулся Сергей и задорно посмотрел на Юлю. – Помнишь видеоролик, который нам сбросил мой приятель Дима? В нашей стране есть разные технологии построения дорог. Их можно сделать гладкими, но тогда аварий прибавится, а можно сделать пористыми, что значительно сократит число аварий.

– Получается, в нашем городе всего одна гладкая дорога, – улыбнулась девушка. – Остальные пористые.

– Сегодня гладкая поможет домчаться без проблем, – предположил Плотников. – Вон, кстати, и домики показались. Адрес наизусть помнишь?

– Помню. – Юля всегда гордилась своей памятью. – Гоголя, восемь, квартира десять.

– Держу пари, у него есть дача. – Сергей крутанул руль, сворачивая на узкую, как колея, улочку, довольно пыльную и неозелененную. – Город – одно название. Раньше это был поселок городского типа, окруженный колхозами и совхозами. Перестройка их благополучно уничтожила, поля опустели, сады заросли. А люди, брошенные на произвол судьбы, стали выживать как могли. Думаю, семья Пономаренко считалась здесь довольно зажиточной. Все же подполковник…

– Возможно, – кивнула Юля и вдруг вскрикнула: – Стоп. Улица Гоголя. Это второй дом, нам нужен восьмой.

Восьмой оказался последним по этой улице. Далее, через небольшой пустырь, украшенный недостроем, начиналась другая улица, на сей раз названная в честь великого математика – Лобачевского. Разумеется, ни писатель, ни ученый никогда не слыхали о городе-поселке Озерске, никогда не были даже вблизи этих мест, однако руководству почему-то показалось, что будет правильно назвать неухоженные улицы, на которых часто прорывало канализацию и мутные ручьи текли в речку Зарянку, в честь известных всем людей. Притормозив у нужного дома, двухэтажного, довольно неприглядного, не украшенного ни одной еврорамой – лишь деревянными, с облупившейся краской, – Плотников припарковался возле последнего подъезда и не ошибся. На каждом этаже помещалось по три квартиры, а до квартиры под номером десять пришлось подниматься по крутым ступеням, пахнувшим кошачьей и человечьей мочой. Дверь Пономаренко выгодно отличалась от остальных на лестничной клетке – она была обита дерматином, местами потрескавшимся. Сергей нажал черную кнопку звонка, в ответ раздалась заливистая громкая трель. Визгливый женский голос поинтересовался:

– Кто там?

– Откройте, мы к Станиславу Михайловичу! – отозвался Плотников.

Дверь приоткрылась, придерживаемая цепочкой. В полумраке они увидели худое вытянутое лицо пожилой дамы, волосы которой, испорченные перекисью водорода, были накручены на бигуди, уже давно не выпускаемые ни одним заводом.

– А вы кто? – спросила она без всякого любопытства. – Я незнакомых в дом обычно не впускаю.

– И правильно делаете, – похвалил ее капитан. – Мне нужно было сразу представиться. – Как волшебной палочкой, он махнул удостоверением: – Капитан полиции Сергей Плотников.

Молодой человек заметил, что удостоверение ее не успокоило.

– Сейчас такое можно купить в подземном переходе, – буркнула женщина.

– Извините, здесь написан номер полицейского отделения, где я служу, – возразил Сергей. – Вам стоит только узнать номер телефона, набрать его и поинтересоваться, есть ли там такой работник. Можете описать мою внешность.

Дама задышала спокойнее, ее щека с глубокими морщинами перестала дергаться.

– Но что же вам все-таки нужно?

– Я уже сказал – Станислав Михайлович Пономаренко, – терпеливо объяснил Плотников. – По проверенным данным, он жив и здоров. Будьте добры, позовите его, пожалуйста.

Женщина убрала цепочку, ее узкое лицо теперь выглядело приветливее, в серых тусклых глазах вспыхнул интерес.

– Вам сказали, что он жив – это правда. Но насчет его здоровья кто-то погорячился. – Она широким жестом пригласила молодых людей в квартиру: – Да заходите, нечего порог топтать. Кстати, я не представилась. Племянница Станислава Михайловича, Карелия Борисовна. Да вы проходите, проходите. Одна я, муж в рейсе. Завтра прибудет.

Юля и Сергей зашли в чистую уютную гостиную и сели на диван.

– Чаю будете? – спросила Калерия Борисовна доброжелательно. – И пирожки домашние есть, с мясом и капустой, мои фирменные. Знаете, приятно, когда кто-то о дяде вспоминает. Хороший он человек, только жизнь у него тяжелая.

Юля с Сергеем переглянулись и кивнули. За тяжелую долгую дорогу они проголодались и готовы были съесть слона, не то что несколько пирожков, запивая их ароматным чаем с малиновым вареньем.

– Божественно. – Сергей смаковал слоеное тесто, смущаясь под ревнивым взглядом Юли. Она ведь совсем недавно спрашивала, ел ли он что-нибудь вкуснее ее пирогов? Он совершенно искренне отвечал «нет», не подозревая, что есть еще на свете и другие кулинарки. Ну в конце концов, если вкусно, что же, молчать? Калерия Борисовна совсем размякла.

– Я вот давеча насчет здоровья его говорила, – начала она. – Плох он, совсем плох. В доме престарелых. – Женщина вздохнула, пряча глаза. – Жалко его до слез, а что было делать? Болезнь Альцгеймера, знаете, какой это кошмар?

Молодые люди кивнули.

– Забыл начисто и как его зовут, и что с ним было. – Калерия покачала головой. – Пробовали его одного оставлять на какие-то десять минут – чуть квартиру не спалил. Сиделку нанимали – все сбегали. Он, извините за выражение, кишечник опорожняет там, где придется. Да еще и кишечник слабый… В общем, за такого пациента огромные деньги требовали. Вот и пришлось… У меня знакомая там работает, следит за ним, мы доплачиваем. Я каждый день туда езжу. Он вымыт, чист, ухожен. Я рада, что то недолгое время, что отведено ему судьбой, он проживет в комфорте.

Юля прижала пальцы к пылавшим вискам:

– Господи! А мы хотели с ним поговорить. Понимаете, нам очень важно было с ним поговорить!

– Что же вы хотели у него узнать? – Женщина округлила серые глаза, и они сделались похожими на две пятирублевые монеты.

– Видите ли, мой дед и ваш дядя когда-то вместе служили. – Юля запнулась на последнем слове. – Мой дедушка недавно умер, Матвей Петрович Самойлов, может быть, вы слышали?

– Как же, слышала, – кивнула Калерия Борисовна. – Перед тем как все на свете забыть, дядюшка вспоминал то, что было давным-давно, в том числе и поездку в Крым, и своих сослуживцев. Разумеется, он называл Самойлова.

– Что именно он рассказывал? – с надеждой спросила Юля и подалась вперед от охватившего ее волнения. – Вероятно, он давал вам письмо, предупреждал, что делать, если закончатся деньги? Давал вам обрывок старой новогодней открытки?

Глаза Калерии снова стали похожими на пятирублевые монеты:

– Какое письмо? Какой обрывок? Про это ничего не знаю.

Девушка покраснела, на носу выступили капельки пота.

– Не может быть! Пожалуйста, вспомните, это очень важно.

Женщина обиженно надула полные губы:

– Тут и вспоминать нечего. Не говорил, не знаю. Да вы не думайте, что он все до мелочей мне поведал. Боялся дядя Стас очень. Все ему мерещилось, что за ним следят. Сколько его помню, столько ходил и оглядывался. Выходит, поэтому тайну свою мне и не доверил.

Сергей с досады захрустел пальцами:

– Наверное, так и есть.

– А что было в письме? – поинтересовалась Калерия. – Что за тайна такая?

– Когда-то в Крыму они разрыли одну могилу. – Плотников пригладил темные волосы. – Потом это не давало им покоя. Они поклялись, что когда-нибудь вернутся туда и приведут ее в порядок. Дедушка Юли перед смертью просил сделать то, что сам не успел.

– И что они такое с могилой сотворили? – охнула женщина. – Осквернили, что ли? Только когда это было. Поди, и могилы-то той давно уж нет, и стоит на ее месте какой-нибудь супермаркет.

– И все же мы намерены исполнить последнюю волю деда, – твердо сказала Юля. – Мы надеялись на помощь вашего дядюшки, но, видно, не судьба… – Она встала. – Извините, что побеспокоили.

– Да подождите! – Калерия вскочила, уронив стул. – Вы что, магические обряды собираетесь проводить?

Сергей и Юля переглянулись и ничего не ответили. Они боялись, что, узнав о бриллиантах, племянница Пономаренко перестанет быть откровенной. Калерия восприняла их взгляды по-другому.

– Конечно, собираетесь. – Она еще больше укрепилась в своей мысли. – Только ерунда все это, я в такое не верю. Даже если они клад выкопали. – В тот момент женщина и не подозревала, как недалека от истины. – С тех пор много воды утекло. Но если дед просил перед смертью ту могилу навестить, то, конечно, надо бы вам в Крым съездить.

– Нам бы еще найти обрывок открытки, – жалобно проговорила Юля. – Понимаете, тогда в Крыму они на открытке карту нарисовали и разрезали ее на равные кусочки. И кусочка, который хранился у вашего дяди, нам очень не хватает. Может быть, вы знаете, где он? Или хотя бы предполагаете?

Калерия задумалась.

– Даже не представляю, мои милые. Не представляю.

– А в старых альбомах? – подсказал Сергей.

Женщина махнула рукой с полной безнадежностью:

– Нет его в старых альбомах. Тут недавно один журналист приезжал, из какой-то газеты, названия не запомнила, он тоже дядей интересовался. – Она гордо приподняла подбородок. – Оказывается, Станислав Михайлович считается почетным гражданином нашего города, а он собирается написать о нем статью. Вот и пришлось мне залезать на антресоли и весь старый хлам перелопачивать. Впрочем, альбом с фотографиями у дяди Стаса оказался один – ну не любил он фотографироваться, может, потому, что в такой организации служил. Журналист даже не поверил, сам полез на антресоли. Расчихался, в пыли обвалялся, как сырник в муке, но ничего больше не нашел. Смешной такой! – Калерия хихикнула. – Спрашивал, нет ли в квартире тайников. Дескать, у эмгэбэшников всегда в квартирах тайники.

Юля и Сергей снова переглянулись, на этот раз уже тревожно.

– Журналист спрашивал о тайниках?

Калерия закивала:

– Сказал, что статья интереснее будет. Говорю, смешной. Мне не поверил, к дяде в дом престарелых отправился. – Она развела руками. – Только с дяди взятки гладки. Он и не предполагал, что Станислав Михайлович совсем умом тронулся. Такую околесицу понес, что хоть святых выноси.

– И что, вышла статья? – поинтересовался Плотников. – Он приходил к вам еще раз? Приносил газету или журнал?

Калерия покачала головой:

– Нет, но статья вышла.

– Откуда вы знаете? – Сергей подошел к ней и посмотрел в серые глаза. – Вы видели ее?

– Да ничего я не видела, – вздохнула женщина. – Предполагаю только. После его ухода вскорости вор ко мне забрался. Прихожу с работы – все перевернуто, будто что-то искали. Ну я и смекнула, что тот журналист статью написал и о тайниках упомянул. А у нас народ какой? Если написано – значит, верить можно. А в тайниках что может быть? Не иначе как золото-бриллианты. Вот и залез какой-то прощелыга. Так и не знаю, нашел ли тайник… И где он был, этот тайник-то…

– Не в стене, это явно. – Плотников по-хозяйски прошелся по маленькой гостиной. – Калерия Борисовна, разрешите нам посмотреть? Извините за наглость.

– Да что же делать, если вам нужно? – Калерия обвела комнату пристальным взглядом. – Думаете, если вор не нашел, мы отыщем?

– Во всяком случае, постараемся. – Плотников подошел к полке с книгами и достал самую толстую. Это оказался второй том полного собрания сочинений Ленина. Обложка выцвела до такой степени, что трудно было даже предположить, какого цвета она когда-то была. Полицейский открыл книгу на первой попавшейся странице и стал листать дальше. Станислав Михайлович в свое время подробно изучал труды классика, оставлял пометки на полях, подчеркивал заинтересовавшие его строчки, однако никакого письма и кусочка открытки здесь не было.

– В книгах не ищите, – пришла на помощь Калерия Борисовна. – Вор этот все тома переворошил.

Сергей возвратил книгу на полку и снова обошел комнату, потом присел и осмотрел пол. Старый оргалит, покрытый коричневой краской, местами здорово облезлый, не дал надежды, что под ним скрывается отверстие, в которое можно что-то спрятать. Его листы были плотно пригнаны. Нет, полы вскрывать бесполезно. Молодой человек подошел к старому телевизору, мирно доживавшему свой век на тумбочке, покрутился возле него и, не найдя ничего заслуживающего внимания, спросил:

– У вас однокомнатная?

– Нет, есть спаленка, – отозвалась Калерия Борисовна. – Совсем крошечная, правда. Дядя с тетей там когда-то большую железную кровать поставили, ну с сеткой, а мы с мужем новую купили, двуспальную, а ту давно на свалку выбросили. – Ее глаза заблестели. – Думаете, тайник мог быть там?

– Нет, не думаю. – Сергей заглянул в спаленку. Она действительно оказалась крохотной – около десяти квадратных метров. Супруги не успели ее обставить: кроме новой двуспальной кровати, еще пахнувшей деревом, ничего больше в комнатке не было. Пол покрывал такой же оргалит, стены были побелены так же, как и в гостиной, никаких намеков на щели. Возле кровати – допотопный торшер – бабушкина радость, с огромным абажуром.

– Значит, кроме кровати, вы не выбрасывали никакие дядины вещи, – уточнил капитан.

– Да, – подтвердила Калерия Борисовна, – не выбрасывала. Шкаф, книжная полка, полка с посудой, телевизор – все дядино. – Она сердито поджала губы. – Полку с посудой, ну которая висела на стене гостиной, пришлось снять после того, как этот вор проклятый ее на пол скинул и сервизы побил. Да, еще вон торшер дядин, тоже старье, считай, с середины прошлого века здесь пылится, почти антиквариат, да руки не поднимаются выкинуть. Муж участок купил, может, когда и домишко построим. Глядишь, рухлядь пригодится. Мы не миллионеры, чтобы новые гарнитуры покупать.

Сергей подошел к когда-то обитому шелком торшеру. Материя так выгорела, что можно было только предположить, какого она когда-то была цвета – то ли желтого, то ли оранжевого. Местами обивка треснула и обнажила пластмассовый корпус абажура, просвечивающий сквозь нее, как кожа на черепе старика или старухи сквозь редкие волосы. Плотников, сам не зная зачем, дернул провод, и одна лампа под абажуром загорелась, выдавив из себя тусклый свет. Вторая выглядела безжизненной, мертвой, покрытой довольно толстым слоем пыли. Интересно, почему хозяйка не смахнет ее?

– Сколько себя помню, вторая лампа не горела никогда, – вставила Калерия Борисовна, словно почувствовав, что Сергей подумал о ней. – Я удивлялась, но спросить дядю не решалась, потому что боялась его жутко. Как сверкнет глазищами! – Она охнула и прикрыла рот ладонью.

– Выходит, в торшере горела всего одна лампа. – Плотников обхватил руками голову. Юля и Калерия наблюдали за ним, а он, не замечая их пристального взгляда, бормотал себе под нос: – Всегда одна, всегда одна.

Внезапно, словно выйдя из оцепенения, он рванулся вперед, чуть не уронив торшер, и принялся выкручивать лампочку. Она едва поддалась, еле-еле покинула гнездо вместе с цоколем. А потом из патрона выпал сморщенный клочок картона. Никакого письма, просто кусок картона – то, что им было нужно.

– Обрывок открытки! – воскликнула Калерия. – Вы ведь его искали?

– Да, – коротко ответил Плотников и бережно развернул кусочек, боясь, как бы он не рассыпался. – Да, его.

В сухом теплом месте чернила сохранились отлично, можно было разглядеть цифры и названия.

– Надо же! – Хозяйка всплеснула руками и широко улыбнулась, показав ряд золотых коронок, впрочем, вряд ли из настоящего золота. – Ну, ребята, хоть не зря приехали.

– Огромное вам спасибо! – Юля в порыве чувств обняла добрую женщину. Калерия зарделась:

– Рада была помочь. Знаете, – она вздохнула полной грудью, словно сняла с себя мучившую ее проблему, – помогая вам, я будто помогала дяде. Мы с мужем ему многим обязаны.

– Мы можем его увидеть? – поинтересовался Сергей.

– Ну конечно. – Калерия рванулась к столику, на котором лежало несколько листов бумаги. – Сейчас напишу адрес дома престарелых и знакомой позвоню, пусть вас встретит и проводит, – она виновато опустила глаза, – сама бы поехала, да муж должен скоро появиться.

– Что вы, не стоит беспокоиться, – убедил ее Плотников, – мы все сделаем сами.

Глава 13 Париж, 1785
Жанна очнулась в своей камере на том же грязном матрасе. Нестерпимо болели грудь и плечо, хотелось пить, и она, заставив себя встать, постучала в окошко. Высокий худой тюремщик с зачесанными назад и забранными в хвост седыми волосами посмотрел на нее с сожалением.

– Вам что-то нужно, госпожа?

– Пить, – простонала она, почти сползая по стене на пол, – пить…

Мужчина быстро принес ей воды в жестяной кружке, такой ледяной, что ломило зубы.

– Уж не знаю, можно ли вам пить, – сказал он. – Спросить бы у кого, да нет здесь доктора. Может быть, поесть хотите? Вы же с утра в беспамятстве.

При слове «еда» Жанна почувствовала тошноту и покачала головой:

– Нет, не нужно. Меня сводит с ума даже мысль о еде.

Тюремщик улыбнулся.

– О той еде забудьте. Многие знатные дамы пожертвовали деньги коменданту Бастилии, чтобы он хорошо вас кормил.

Графиня замотала головой:

– Все равно, только не еду. Принеси еще воды.

– Уж не знаю, – снова начал он, но женщина подняла руку:

– Прошу тебя.

Мужчина выполнил ее просьбу. Выпив вторую кружку, графиня добралась до лежанки и упала на нее. Мысли о мести снова закрутились в голове. Сильные мира сего ее унизили, предали, и их полагалось покарать. Но как это сделать, если она за семью замками, за самыми толстыми и крепкими стенами Бастилии?

– Помоги мне, о Вельзевул! – прошептала она. – Только ты способен вызволить меня отсюда. Только ты это сможешь.

Она ожидала дьявольского знамения, но его не последовало.

– Я знаю, что ты слышишь меня. – Ее запекшиеся от жара губы продолжали шевелиться. – Помни, я твоя, я на все согласна. Ты поможешь мне, ты облегчишь мою участь.

В тот же день Жанна узнала, что достучалась до дьявола. Ее перевели в тюрьму Сальпетриер.

В середине XVII века Людовик XIV разрешил устроить в Малом арсенале Парижа убежище для нищих. Малому арсеналу принадлежал огромный участок земли, где изготовляли селитру, и это вещество дало название тюрьме – Сальпетриер. Заведение, изначально задуманное как приют для тех, кому некуда больше податься, на самом деле было самой настоящей тюрьмой. Вид ее корпусов внушал ужас, возможно, не меньший, чем Бастилия. Там были отделения для нищих, для бродяг, для «детей, предоставленных Божьей воле», для женщин, которых то или иное влиятельное лицо почему-либо желало держать в заключении, для «слабоумных», для «развратных женщин и проституток, замешанных в скандальных делах». Когда герцогу Ларошфуко-Лианкуру было поручено сделать доклад о Сальпетриер, он заявил, что это настоящий ад. Именно в этот ад и перевели бесчувственную графиню.

Клетушка, в которую ее поместили, была немного больше каземата Бастилии, но в остальном они мало отличались. Такое же грязное, никогда не стиранное, провонявшее немытым телом белье покрывало лежанку, такие же клопы прятались в подушке и матрасе, набитом соломой, те же крысы пищали днями и шуршали по ночам, пытаясь отыскать, чем бы поживиться. Из соседних камер доносилось зловоние. Нищие с гниющими ранами, больные, лежащие в лужах собственной крови, за которыми почти никто не ухаживал, – все это привело бы в ужас любого нормального человека. Однако графиня не сразу окунулась в новую атмосферу. Несколько дней Жанна находилась в полубреду, то впадая в забытье, то возвращаясь в этот мир. Она ничего не ела, много пила, и предусмотрительный тюремщик ставил на пол перед ее лежанкой кружку, наполненную ледяной водой. Плечо и грудь постепенно заживали, и в минуты просветления, глядя на буквы, горевшие на белоснежной коже, графиня улыбалась: «Это клеймо преступников. И все же оно породнило меня с королевской семьей, разве нет?»

Немного оклемавшись, женщина стала подумывать, чем можно заняться в тюрьме. Сидеть ей предстояло долго, очень долго, до самой смерти, если могущественный покровитель не окажет ей милость. Но кто захочет вызволить ее раньше? Найдется ли такой человек? Надежды на это было мало. Роган, оправданный лишь чудом, больше не захочет иметь с ней никакого дела, а Калиостро, тоже чудом избежавший заключения, наверняка находился далеко от Франции.

После недельного недомогания графиня почувствовала, что хочет есть. Она поднялась с постели и уже более твердо подошла к окошку. Тюремщик, молодой красивый парень с густыми волосами цвета спелой ржи, словно ждал ее. Он с радостью просунул женщине жестяную тарелку с густой луковой похлебкой и белую французскую булку. Жанна вспомнила слова стража в Бастилии: «Многие знатные дамы пожертвовали деньги коменданту Бастилии, чтобы он хорошо вас кормил», – и улыбнулась впервые за много дней. На лице тюремщика читалась неподдельная радость.

– Я уж за вас молился, молился, и Бог услышал…

– Не надо о Боге, – остановила его Жанна, памятуя, что ей помогают совсем другие силы. – Спасибо, дружок. Как тебя зовут?

– Жозеф, госпожа, – ответил тюремщик и порылся в кармане. – Это еще не все. Пока вы лежали в беспамятстве, одна женщина кое-что передала мне для вас. – Оглянувшись по сторонам, он протянул де Ла Мотт сложенный вчетверо листок со следами хлебных крошек. – Вы уж извините, что он мятый. Много времени прошло.

Жанна схватила листок и, мигом побледнев, прижала его к груди. Не это ли послание от Дьявола?

– Какая женщина? – шепотом спросила она. Тюремщик пожал плечами.

– Обычная, такая же красивая, как и вы. И возраста вашего. Только в остальном на вас она совсем не похожа. Это дама легкого поведения, каких здесь много. Она ничего не сообщила, кроме своего имени. Ее зовут Анжелика.

– Анжелика? Ангел? – Графиня весело рассмеялась. – Если это и на самом деле ангел, то он обратился не по адресу.

– И тем не менее это вам, – настаивал тюремщик.

– Спасибо, дружок.

Жанна перенесла жалкий обед на лежанку и с жадностью съела похлебку, чем-то напоминавшую луковый суп, который варила Клотильда в лучшие времена. Белый хлеб графиня припрятала под подушкой. Она не знала, сколько раз здесь кормят. Если вдруг очень захочется есть, можно будет полакомиться французской булкой. Покончив с супом, де Ла Мотт с волнением, как дорогую драгоценность, развернула записку, пропахшую кислятиной. Размашистый почерк был ей незнаком, но содержание захватило ее сразу и заставило еще раз вспомнить о покровителе. Проститутка под именем Анжелика (вряд ли ее действительно так звали) только передала клочок бумаги, но писал явно другой человек – грамотный и образованный:

«Дорогая графиня! Мы знаем, сколько Вам пришлось вытерпеть, и искренне Вам сочувствуем. Мы ни на йоту не сомневаемся, что Вы стали жертвой интриг двора, воплощающего в себе жалкую власть, которая давно нуждается в смене, и, разумеется, никакого ожерелья не брали. Эту записку мы посылаем Вам для того, чтобы Вы помнили: Вы не одиноки. Во Франции много людей, желающих, так же как и Вы, отомстить заевшейся королевской чете. Мы собираемся открыть глаза и другим. Тем, кто еще пребывает в неведении, не видит, как Франция благодаря своим правителям летит в пропасть. Вы могли бы в этом помочь. Нужно лишь рассказать, как бессовестные Людовик XVI и его женушка подставили Вас и без зазрения совести решили сгноить в тюрьме. Мы этого не допустим. Ваши друзья».

В конце послания стояла подпись, которая начиналась с буквы Р, однако Жанна, как ни пыталась, не могла припомнить никого, кроме Рогана, с таким именем или фамилией. Она еще раз, более внимательно и уже не с таким волнением, перечитала записку и вытерла пот, градом покатившийся по ее бледным, впалым щекам. Несомненно, дьявол услышал ее мольбы! Группа людей собиралась дать бой королю и его жене и просила ее помощи. Но чем она могла помочь, находясь за каменной толщей стен Сальпетриер? Наморщив лоб, женщина задумалась и вдруг с силой хлопнула по лежанке.

– Я знаю, как выполнить вашу просьбу! – сказала она крысе, высунувшей из норы острую мордочку, и рассмеялась. – Я буду отомщена.

Через полчаса Жозеф принес графине бумагу и чернила, и она в красках, с необычайным воодушевлением начала описывать свою жизнь, хотя раньше презирала сочинителей. Перо так и скользило по бумаге, изливая желчь и злость, ложь и ненависть, и Жанна удивлялась, как легко давалось ей это занятие. Будто сам дьявол водил ее рукой, подсказывая нужные слова. За десять дней она исписала двадцать листов и, перечитав их, осталась довольна. Только бы эти люди, ее тайные покровители, не забыли о ней! Только бы не забыли! И они не забыли. Вскоре Жозеф, улыбаясь, передал ей вторую записку и шепнул через окошко:

– Будьте готовы сегодня в полночь.

Жанну сотрясла мелкая дрожь. «Быть готовой в полночь» значило подготовиться к побегу. Неужели это возможно? Она знала нескольких человек, которым в прошлом удалось бежать даже из Бастилии, но вряд ли ее друзья смогут подготовить все столь хорошо. Если ее поймают во время побега, королевская чета наверняка вынесет смертный приговор. А если это вообще провокация? Почему она сразу слепо поверила какой-то записке, присланной неизвестно кем? Что, если именно августейшей чете нужно, чтобы она попыталась покинуть тюрьму и скомпрометировала себя еще сильнее? Нет, прежде чем что-то предпринять, необходимо все хорошо обдумать. Жанна легла в постель и укрылась дырявым одеялом. Ее знобило, хотя жаркое лето было в разгаре. Кто эти люди, решившие ей помочь? И существуют ли они на самом деле? Она почувствовала легкий жар и боль в плече. Нет-нет, осторожность прежде всего. Женщина решила не покидать тюрьму, но после обеда к ней снова обратился Жозеф:

– Это опять для вас.

В ее руках оказалась новая записка. Неизвестный покровитель писал: «Я понимаю, Вы не доверяете нам, но Ваши сомнения напрасны. Нам нужно, чтобы Вы оказались на свободе любой ценой. Сегодня в полночь должно все получиться. Доверьтесь Жозефу».

Прочитав послание, графиня свернула его в трубочку, выглянула в окошко и, встретившись глазами с тюремщиком, кивнула. Он ответил радостной улыбкой и прошептал:

– Сегодня.

«Сегодня, сегодня, – юлой завертелось у графини в мозгу. – Сегодня дьявол или поможет мне выбраться, или… или на белом свете нет ни Бога, ни дьявола». Она провела рукой по пылающему лбу и взяла листок бумаги, решив продолжить мемуары, чтобы отвлечься от тревожных мыслей. Тонкая рука с пером порхала над белоснежными листами, на бумаге появлялись изящные буквы. «Я буду отомщена, – шептала женщина, насыщая некоторые места будущей книги никогда не имевшими место скабрезностями, – я буду отомщена!..»

Жанна так увлеклась, что не заметила, как наступил вечер. Жозеф дал знать: нужно собираться, но графине нечего было брать, кроме старого рваного платья, в котором ее сюда доставили, и холщового балахона со следами крови. Ладно, она наденет платье. Пусть оно попорчено, но все же это лучше, чем тюремная роба.

Отыскав кусочек бечевки, Жанна бережно связала исписанные листки, но не заметила, как один из них вылетел на свободу и, словно лебединое перышко, опустился на пол и шмыгнул под лежанку. Окинув взглядом каземат, женщина села на разобранную постель и принялась ждать. Она уже не реагировала на укусы клопов, ее не раздражал писк крыс. Жанна терпеливо ждала часа освобождения, и он наступил. Ровно в полночь Жозеф открыл дверь каземата. Графиня стояла на пороге. Она была бледная, словно привидение, и тюремщик испугался почти до обморока.

– Все будет хорошо, госпожа. Но вы зря надели это платье. У меня для вас другой наряд.

Он протянул ей мужской костюм. Превозмогая слабость, де Ла Мотт натянула его.

– Как вы прекрасны! – восхищенно прошептал тюремщик, но от волнения графиня не расслышала. Она покачнулась, и испуганный Жозеф, схватив ее за руку, потащил женщину по темным коридорам, практически полностью приняв на себя ее вес. Де Ла Мотт действительно находилась в полуобморочном состоянии, поэтому ничего не видела и почти ничего не понимала. Жозеф, видимо, за годы работы изучил Сальпетриер и знал каждый закуток. Он помог беглянке спуститься по склизкой извилистой лестнице и подвел ее к решетчатому окну.

– Сейчас вам придется пережить не очень приятные минуты, госпожа, – тихо сказал Жозеф и снял решетку, которая оказалась подпиленной. – Вниз отсюда можно добраться только по веревочной лестнице. Я подсажу вас на окно, и вы смело ступайте вниз. Если боитесь высоты, закройте глаза. Там, внизу, нас с вами уже ждут. Здесь не так высоко. Это всего лишь второй этаж.

«Второй этаж!» Жанна не сознавала, как оказалась на подоконнике, как потом занесла ногу, уперлась ею в веревочную ступеньку и, покачиваясь над землей, начала спуск к свободе. Она не смотрела вниз, как подсказал ей Жозеф, и потому не знала, долог ли ее путь. Женщина вздохнула с облегчением, когда чьи-то сильные руки подхватили ее и опустили на землю.

– Ну вот, госпожа де Валуа, свобода приветствует вас! – тихо сказал мужской голос. Жанна повернулась к своему спасителю и не смогла разглядеть лицо: его скрывал черный капюшон. «Дьявол», – пронеслось у нее в голове, и она задрожала. Мужчина ободряюще положил руку на плечо графини.

– Не бойтесь, – проговорил он. – То, что мы незнакомы, не дает вам повода меня опасаться. Вы не забыли свои мемуары?

Женщина постучала кулачком по груди:

– Они здесь.

В темноте она почувствовала, как неизвестный спаситель довольно улыбнулся.

– А вот и Жозеф. Теперь пойдемте. Нас ожидает экипаж.

Карета, в которую усадили графиню, не была роскошной, к каким она привыкла в последнее время. Каждая щербинка, каждый камешек, попадавший под колеса, создавал тряску, и женщину подбрасывало, словно мячик. Но бывшая заключенная радовалась всему: чистому воздуху, свежему ветерку и звездам, подобно бриллиантам, усыпавшим небо. Подобно бриллиантам… Вспомнив об ожерелье, де Ла Мотт дотронулась до локтя человека в черном.

– Мне нужно побывать в моем поместье, чтобы взять кое-что из вещей, – сказала она. – Как я понимаю, больше мне не придется вернуться в родной дом.

Незнакомец кивнул.

– Может быть, но очень не скоро, моя дорогая графиня. Поэтому я выполню вашу просьбу. Мы заедем к вам. Но вы должны управиться очень быстро. Скоро по нашему следу направят ищеек. Вы знаете, они умеют искать и находят.

– Да, это я знаю, – прошептала Жанна, вспомнив де Крона. – Они не успеют меня поймать.

Жозеф ударил кнутом по лошадям, и резвая тройка помчалась по пустынным улицам Парижа. Графиня скорее угадывала, чем узнавала знакомые места. Казалось, после ее ареста прошла целая вечность. Она подумала, что не сказала незнакомцу, где находится ее поместье, но этот человек, видимо, прекрасно осведомленный о каждом ее шаге, домчал женщину без единого вопроса. Подъехав к живой изгороди, Жанна с удивлением заметила, что одно из окошек первого этажа освещено. Спазм сдавил горло, и графиня выскочила из кареты, с волнением шепча:

– Кло, милая Кло…

Она с силой распахнула дверь, почему-то незапертую (возможно, преданная служанка ждала свою госпожу). И действительно, старуха сидела у оплывающей свечи и негромко бормотала себе под нос что-то очень похожее на молитвы.

– Кло, милая Кло! – Жанна бросилась к ней, и служанка удивленно заморгала, широко улыбнулась, демонстрируя недостаток зубов, и распахнула объятия.

– О, моя милая госпожа! Вы свободны?

– Я не совсем свободна, дорогая Кло, – призналась женщина. – Не пройдет и суток, как сюда явятся жандармы.

– Вы бежали?! – догадалась старуха, с ужасом глядя на нее.

– Я бежала, потому что у меня не было другого выхода. – Графиня высвободилась из крепких объятий, морщась от запаха пота: Клотильда не любила принимать ванны. – Дорогая, мне нужно собрать вещи.

Служанка хитро подмигнула и, вытащив из замусоленного халата черную бархатную коробочку, протянула госпоже:

– Вы приехали за этим?

– Но как ты… – Дрожавшими пальцами Жанна открыла крышку. Все бриллианты, кроме двух, были в целости и сохранности.

– Я видела, куда вы ее спрятали, – призналась старуха. – И решила перепрятать. Жандармы – они ведь умеют искать. Ну я и подумала, что нужно поместить ее в такое место, где никто искать и не станет.

Она засуетилась, словно вспомнив еще что-то очень важное.

– Ваша дорожная сумка… Сейчас я все соберу.

– Только самое главное, Клотильда, – пробормотала графиня и протянула старухе бриллиант. – Возьми, Кло. Что-то подсказывает мне, что мы не скоро увидимся. Тебе нужно как-то жить, и я не позволю моей любимой служанке прозябать в нищете.

Старуха покачала головой:

– Тех денег, что вы мне оставили, вполне хватит на безбедную старость. А эти камни… Я их боюсь. Пока они не принесли вам счастья. Дай бог, чтобы я ошибалась.

Служанка молниеносно собрала кое-что из одежды, и Жанна, еще раз крепко обняв Клотильду, вернулась в карету. Ее порадовало, что человек в черном ни о чем не спросил, хотя наверняка догадался, зачем Жанне понадобилось посетить свой дом. Лошади снова помчались, теперь по предместьям Парижа. Они ехали час, два, но женщина не чувствовала усталости, словно хорошо отдохнула в Бастилии и Сальпетриер на лежанке с матрасом, полным клопов. На рассвете человек в черном приказал остановиться, и карета подвезла их к маленькой бревенчатой избе.

– Здесь вы немного отдохнете и продолжите путь уже без меня, – сказал Жанне незнакомец, сверкнув черными глазами.

– Но куда я еду? – выдохнула графиня.

– Вам нельзя оставаться во Франции, – пояснил мужчина. – Жозеф доставит вас на берег Ла-Манша, где вас ждет нанятое нами судно. На нем вы доберетесь до Саутгемптона, а потом – до Лондона. Там вас встретят и спрячут, и враги никогда не найдут ваше убежище. В крайнем случае правительство Англии не выдаст вас, потому что наши страны находятся на грани войны. Ваша задача – закончить свои мемуары и издать их. Наш человек в Лондоне поможет это сделать.

Жанна закрыла лицо руками.

– В Лондон, – прошептала она. – Значит, Париж никогда обо мне не услышит.

Незнакомец посмотрел на нее с удивлением.

– Что вы сказали?

– Когда-то в детстве, голодая и терпя унижения, я поклялась, что верну свой титул и поместья, что чопорный Париж еще услышит обо мне. – Графиня развела руками. – Но, видимо, этому не суждено случиться…

– Этому суждено случиться! Возможно, не так скоро, как вам бы хотелось, – мягко ответил человек в черном. – Вот увидите, о вас еще заговорят. А теперь мне, к сожалению, пора. Но я не прощаюсь навсегда. До встречи, графиня де Валуа!

Махнув, он сел в карету, и усталые лошади пошли шагом по каменистой дороге.

Жанна осталась наедине с Жозефом в бревенчатом домике, где, кроме грубо сколоченного стола, пары стульев и деревянной кровати, ничего не было. Бывший тюремщик успел зажечь свечу, озарившую скудную обстановку крестьянского жилища. Странно, но графиня радовалась всему: и запаху дерева, и золе в очаге, и маленькому окошку с бычьим пузырем вместо стекла. Все это была свобода, ее запах! Сейчас женщина любила всех и вся и мило улыбнулась Жозефу. Мужчина, оседлавший колченогий стул, поднялся, подошел к ней и робко спросил:

– Может быть, баньку истопить, госпожа? Небось вам очень хочется помыться. В тюрьме никто не предлагал, верно?

Приглядевшись к нему при пламени свечи, Жанна заметила, как хорош бывший тюремщик. Он казался еще красивее, чем виделся за окошком камеры. Ровные сахарные зубы блестели, падающие на гладкий лоб волосы цвета ржи поражали густотой.

– Жозеф, вы знаете, какой вы красавчик? – игриво поинтересовалась беглянка. – Зачем вы согласились работать в грязной тюрьме, следить за нищими, больными, преступниками и проститутками?

– Сначала помойтесь и выпейте чаю, – сказал мужчина. – А потом, если захотите, я вам все расскажу.

– Хорошо, – согласилась графиня. Пока бывший тюремщик топил баню, она прилегла на чистую постель, которая пахла полевыми цветами и молоком, и не заметила, как задремала. Жозеф потряс ее за плечо.

– Графиня, к сожалению, вам придется решать – сон или еда и баня. У нас нет времени на все сразу. Через два часа приедет новый экипаж, и мы помчимся дальше. Иначе жандармы Крона догонят нас.

Жанна провела рукой по лицу, словно отгоняя дремоту.

– Ну конечно, баня, мой дорогой Жозеф!

До сегодняшней ночи госпожа де Ла Мотт никогда не мылась в деревенской бане и даже не представляла, какое при этом можно испытать наслаждение. Ей казалось, вместе с потом и грязью от нее ушли все невзгоды, она помолодела и была готова снова продолжать рискованное путешествие. После бани ее ждал горячий чай, настоянный на травах, который она никогда не пила.

– Да вы просто кудесник, Жозеф! – Жанна с наслаждением прихлебывала обжигающе горячий напиток. – Где же вы всему научились?

Парень тоже плеснул себе кипятку.

– А давайте обо всем по порядку, графиня. Варить чай и топить баньку я научился в деревне, где жил до двадцати лет. А потом нужда пригнала меня в город. Где только я не работал! Сами знаете, как плохо в Париже человеку без денег и связей. Но однажды мне повезло. Я встретил людей, которые предложили мне неплохую должность за хорошую плату. Вот так я стал тюремщиком. Я брал деньги у родственников заключенных, передавал письма, устраивал тайные свидания, а сегодня… – он запнулся и покраснел, – помог бежать прекраснейшей женщине Парижа.

Жанна потупила глаза.

– О чем ты говоришь, Жозеф?

На ее удивление, тюремщик отставил кружку и опустился на колени.

– Да-да, вы – прекраснейшая женщина Парижа! – Он говорил с таким чувством и волнением, что Жанну охватила сладостная дрожь. – Как только я увидел вас там, на площади, когда вы стояли на позорном эшафоте, то понял, что люблю вас и сделаю все, чтобы вам помочь. И когда мои хозяева попросили посодействовать вашему освобождению, я с радостью выполнил все их приказания.

Графиня залилась краской. Мужчины давно не говорили ей таких слов.

– Я люблю вас, графиня и вряд ли так же полюблю кого-нибудь еще… – Жозеф робко прикоснулся к руке своей дамы. – Люблю, несмотря на то что знаю: через два дня мы доедем до пролива, я посажу вас на судно и никогда больше не увижу. Впрочем, даже если бы я не сопровождал вас, все равно нам было бы суждено расстаться. Кто вы и кто я? Знатная дама и бедный крестьянин. Я вам не пара, это любой бы сказал. Но я не могу молчать и хочу, чтобы вы услышали мои признания. Если вам понадобится – возьмите мою жизнь. Она принадлежит вам.

Де Ла Мотт дрожала, как в лихорадке. Впервые за многие месяцы, а может, и годы ей захотелось настоящей любви. Не той красивой, куртуазной, но выдуманной, что можно отыскать в дворцовых кулуарах, а настоящей, земной, позволяющей почувствовать плечо любящего мужчины и броситься с головой в сладостный мир ощущений. Вот почему она не оттолкнула Жозефа, а опустилась на колени рядом с ним.

– Давай забудем, кто мы, – шепнула она, – и пусть в этом домике останутся только двое влюбленных. Иди ко мне, Жозеф. Иди же, не бойся.

Мужчина встал на ноги и сделал нетвердый шаг. Жанна, подбадривая его взглядом, расстегивала крючки на платье.

– Иди же сюда, ты сам сказал, что у нас мало времени.

Ее страсть и желание передались ему, он быстро сорвал с себя рубашку, обнажив мускулистое тело полубога, потом бережно, словно драгоценность, поднял графиню на руки и понес на кровать. Положив возлюбленную на подушки, Жозеф несколько секунд гладил ее черные, еще влажные после бани волосы, а потом впился поцелуем в алый пухлый рот.

* * *
Через полчаса они, разгоряченные любовными утехами, лежали на мокрых от пота простынях. Губы Жанны улыбались, а огромные голубые глаза изучали щербинки в потолке. Жозеф наклонился к ней.

– О чем ты думаешь?

– Мне было хорошо с тобой. – Она немного приподнялась и поцеловала заросшую щетиной щеку. – Странно, что жизнь может свести людей вот так, а потом раскидать в разные стороны. Что-то подсказывает мне, что мы никогда больше не увидимся.

Парень уткнулся лицом в подушку и тяжело вздохнул.

– Я буду помнить о тебе всегда.

– Я тоже, Жозеф. – Де Ла Мотт погладила его мускулистый живот и прислушалась. – А вот и конец нашей сказке. Кажется, к дому подъехал экипаж.

Мужчина вскочил и стал быстро натягивать одежду.

– Госпожа, вы тоже одевайтесь! – Его тон снова стал почтительным. – Это действительно за нами. Жаль, отдохнуть не успели. Путь предстоит неблизкий.

– Ты жалеешь? – Прекрасная в своей наготе, белая, как лебяжий пух, напоминавшая лесную богиню, графиня подошла к любовнику и провела рукой по его жестким волосам. – Неужели ты жалеешь?

Жозеф прижал ее к себе.

– Будь я волшебник, я бы остановил эти мгновения, – признался он и хотел еще что-то добавить, но в окно постучали, и раздался грубый голос нового кучера:

– Эй, поторопитесь!

– Уже идем! – Влюбленная парочка молниеносно собралась и вскоре уже разместилась в карете.

Озерск, 2017
Дом престарелых маленького поселка городского типа, коим когда-то считался Озерск, не выглядел внушительным архитектурным строением. Его владелец, вероятно, понимал, что стариков здесь по сравнению с большим городом гораздо меньше, и построил трехэтажный особнячок на берегу заросшей камышом мутной речонки. Место было довольно красивым – об этом подумали и Юля, и Сергей. Справа от здания с белыми колоннами и огромными евроокнами зеленел сосновый лес, а слева, за речонкой, расстилалась бескрайняя степь. Впрочем, старики могли не утруждать себя походом к речке или в лес: за забором, скрывавшим бедных постояльцев от посторонних глаз, разбили прекрасный парк с газонами, на которых летом и осенью благоухали розы разных цветов, шумели маленькие фонтанчики, в крохотных беседках можно было спрятаться от палящего солнца в жаркие летние дни. В общем, благодать, да и только! Знакомая Калерии Борисовны оказалась юркой старушкой лет семидесяти, в чистом белом халате и такой же выглаженной до скрипа косыночке.

– Калерия говорила о вас, – приветливо начала она. – Кстати, вам повезло. Я только что вывезла его на прогулку. Пойдемте со мной.

Они миновали мостик, перекинутый через искусственный пруд, по которому плавали внушительные белые кувшинки с желтой серединкой, и подошли к одной из беседок, расположенной возле розового куста, только выбросившего глянцевые темно-зеленые листики. Тощий бледный старик с длинными белыми волосами, зачесанными за уши, сидел в инвалидной коляске и безучастно смотрел в одну точку.

– Станислав Михайлович! – ласково окликнула его сиделка. – К вам гости.

Пономаренко даже не повернулся, и Сергей, взяв Юлю за руку, подошел к нему:

– Здравствуйте, Станислав Михайлович. Вы нас слышите?

Старик поднял на него выцветшие, слезящиеся голубые глаза в обрамлении красных морщинистых век.

– Вы нас слышите? – повторил Плотников. Пономаренко кивнул:

– Я все слышу. И меня слышат. Говорите тише, ибо и у стен имеются уши.

Капитан подтолкнул Юлю вперед:

– Это внучка вашего товарища, Юлия Самойлова. Помните Матвея Петровича?

Старик молчал, погруженный в свои мысли.

– Когда-то в Крыму вы искали могилу Жанны, – продолжал Плотников, надеясь, что хотя бы это вернет его минут на пять в реальный мир. И, на удивление сиделки, эти слова, словно магические заклинания, возымели действие.

Пономаренко приподнялся с кресла, потом обессиленно рухнул в него обратно и растерянно заморгал, словно потерявшийся ребенок:

– Замолчите, замолчите. Они все время следят за нами. Нам нельзя открывать тайник, они все заберут. Ради бога, замолчите.

– Кто заберет? – пытался разобраться Сергей. – Кто следит?

– Могущественные люди. – Станислав Михайлович еще что-то забормотал, но уже неразборчиво, и повернулся к сиделке: – Увезите меня, спрячьте, спрячьте скорее. И вы уходите, спасайтесь, спасайтесь. Они здесь, за кустами, за деревьями, за пригорками, – везде, от них не спрячешься. – Он вдруг горько заплакал, не вытирая слезы, которые градом катились по морщинистым щекам.

– Приступ, – спокойно заметила женщина и виновато улыбнулась: – Калерия, наверное, предупреждала вас, что разговаривать с ним бесполезно? Такие пациенты как дети малые. – Она покатила коляску по тропинке, выложенной крошкой красного кирпича. – А кто за ним следил, кто так напугал, знаете? Меня такой интерес разбирает. А он или молчит, или несет околесицу.

– Работал он в такой организации, как МГБ, – пояснил Сергей. – Сам за всеми следил, да и за ним, по-видимому, приглядывали. Это и наложило отпечаток на остаток жизни.

– Печально, – вздохнула сиделка. – Ну ладно, пора нам. Сейчас успокоительный укол сделаю – и баиньки. До вечера спать будет.

– Спасибо вам. – Сергей пожал ее потную сильную ладонь. – Всего хорошего.

Они направились к воротам, охраняемым мужиком с полным отсутствием интеллекта на лице – наверное, такими и должны быть настоящие охранники. Выйдя за ворота, Юля заметила тропинку, уходившую к реке и присыпанную чистым желтоватым речным песком.

– Давай подойдем к воде, – попросила она и потянулась, вдохнув полной грудью ароматный воздух. – Знаешь, здесь очень хорошо и спокойно.

– Я рад, что тебе спокойно. – Плотников нащупал кобуру с пистолетом, невидимую под кожаной курткой. – А вот мне после разговора с этим безумным стариком очень даже неспокойно. Такое впечатление, будто за нами действительно следят.

Самойлова расхохоталась и в шутку ударила жениха по спине кулачком:

– А вы трус, однако. Ну кто за нами может следить? Сереженка, расслабься. Посмотри, как здорово! Шуршание камыша так успокаивает. – Она подошла к воде и присела на корточки. Позже Сергей не мог сказать, что заставило его рвануться к ней и толкнуть на влажный речной песок. Наверное, какое-то шестое чувство, выработанное на службе в полиции. Благодаря его реакции пуля прошла над головой девушки, выстрела почти не было слышно – просто хлопок.

– Бежим. – Он схватил ее за руку и бросился в заросли камыша, надеясь, что это хоть как-то спасет их от гибели. Еще один хлопок – пуля просвистела совсем рядом. Плотников на ходу достал оружие и заорал что есть мочи: – Не советую тебе стрелять! Я тоже вооружен! И в отличие от тебя не промахнусь.

Разумеется, ему никто не ответил. Только длинные стебли камыша, колышимые ветром, пели свою древнюю, как мир, песню без слов. Плотников остановился и посмотрел на свою спутницу. Она, бледная, с растрепанными волосами, с царапиной на щеке, из которой сочилась кровь, стояла ни жива ни мертва.

– Пригнись, – шепнул он ей. – Подождем немного. Если он пойдет по нашему следу…

– Не пойдет. – Юля кивнула на пригорок, где стоял дом престарелых. Несколько старушек и стариков, сопровождаемых персоналом или родственниками, шли к реке, наверное, подышать воздухом. – Пролетели, – вздохнула Самойлова и как-то по-детски заплакала.

– Не раскисать. – Сергей снова взял ее холодную дрожащую руку. – Идем к машине. Иди спокойно, ситуация под контролем.

Юля медленно, еле передвигая ноги, пошла к машине, спокойно стоявшей возле ворот дома престарелых. Старики и старушки, опираясь на палки и с помощью сопровождающих, продолжали шествие к реке. Они передвигались с черепашьей скоростью, и Плотников, решивший, что неожиданный преследователь не станет стрелять в пожилых людей, старался, чтобы они их закрывали. Его расчет оказался верным. Больше выстрелов не было. Юля вздохнула с облегчением, приблизившись к машине, но тут же пронзительно вскрикнула. Сергей увидел, что с расширенными от ужаса глазами она показывает на капот. Там, заливая его кровью, лежала большая ворона, серая с черным, скрюченными когтистыми лапами словно вцепившаяся в металл. Он подошел ближе. Преступник попал птице в голову, почти в глаз, наверное, этим желая показать, что если бы хотел убить их, то обязательно это сделал.

– Негодяй! – прошептал Плотников. – Быстрее садись в салон. Не бойся, он стрелять не станет.

– Почему ты так думаешь? – Дрожащей рукой Юля открыла дверцу и юркнула на сиденье. – Почему он передумал нас убивать?

Сергей ответил не сразу. Он наклонился, поднял что-то с земли и только тогда сел за руль.

– Окурок. – Молодой человек показал находку невесте и сунул ее в пакетик. – Отдам криминалистам. Чем черт не шутит – вдруг удастся узнать, кто за нами гоняется. Вдруг он уже когда-то наследил и его ДНК есть в базе.

– Почему ты думаешь, что он не станет стрелять? – не отставала Юля, пытавшаяся успокоиться, однако у нее это плохо получалось. Ее губы оставались синими, будто от холода, щеки – бледными, как известь.

– Потому что не дурак, – пояснил Сергей. – Я думаю, нужно ждать его звонок. Логика преступника довольно понятная: сначала напугать, показать, что он не выпускает нас из поля зрения, а потом начать шантажировать. Возможно, он предложит тебе деньги, – Плотников дернул плечом, – или спокойствие в обмен на открытку.

Юля сжалась от нехорошего предчувствия. И тут, словно в подтверждение слов Сергея, раздался звонок ее мобильного. Все еще трясущимися руками она еле достала его из сумочки. Номер на дисплее не отображался.

– Отвечай, – приказал ей Плотников. Девушка медлила. – Отвечай, не бойся, – повторил он. – Ты со мной, и я никому не дам тебя в обиду.

Девушка побелевшим пальцем нажала кнопку и услышала бодрый голос, показавшийся ей знакомым:

– Здравствуйте, госпожа Самойлова, – он говорил немного насмешливым тоном, – как поживаете?

– Кто это? – поинтересовалась она, не отрывая глаз от капитана. Сергей поддерживал ее взглядом.

– О, вы меня не знаете, однозначно, – продолжал незнакомец, – а я давно уже слежу за вами. Так уж получилось, что я проник в тайну, которую бережно хранили ваш дед и его друзья. И так уж получилось, что мне позарез нужны деньги. Но, несмотря на это, я предлагаю вам продать карту. Без меня вам все равно не добраться до сокровища. Сколько вы хотите за четыре кусочка жалкого картона?

– Вы назвали этот картон жалким. – Самойлова немного осмелела, и ее голос зазвучал увереннее. – И ваше предложение тоже жалкое. Сами понимаете, он не продается.

– То есть вы отказываетесь поменять карту на жизни? – удивился незнакомец. – На жизни вашу и вашего жениха? Согласитесь, это очень странно.

– Карта спрятана в укромном месте, – отчеканила девушка. – Без нас вам никогда его не найти. Не представляю, как вы отыщете ее, если убьете нас.

– Ну убивать можно долго и мучительно, – усмехнулся мужчина. – Кому, как не вам и вашему покойному деду, знать об этом?

– Мой дед стерпел пытки и не выдал тайну, – гордо ответила Юля. – Знаю, героиней быть трудно, но я постараюсь. Особенно если меня будет греть мысль, что такому негодяю, как вы, ничего не достанется.

Он часто задышал, явно заволновавшись.

– Подождите, давайте все же попробуем договориться.

– Мы никогда не договоримся, и вам это известно, – отозвалась Самойлова. – Всего хорошего.

Она нажала отбой, и частые гудки застучали в уши похоронным маршем.

– Сережа, мне страшно. – Девушка прижалась к жениху. – Он угрожал…

– Я все слышал. – Сергей погладил ее по вздрагивающей спине. – Все будет хорошо. Поехали, дома все обсудим.

– Он может поджидать нас у дома. – Юля снова побледнела. – Это страшный человек. И еще… Сережа, он ненормальный психически. Только психически больной будет так мучить пожилого человека.

– Не волнуйся ты так! – Плотников поцеловал ее в голову, вдохнув аромат волос. – Сейчас я позвоню коллегам и попрошу, чтобы подежурили у твоего дома до нашего приезда. Мы вместе с ними войдем в квартиру, все проверим, а потом хорошо запремся. Учти, он во многом блефует. В отличие от его жертв мы предупреждены, а значит, вооружены. Ему не удастся застать нас врасплох, как твоего дедушку.

Он нажал педаль газа, и машина тронулась с места.

– Знаешь, Сережа, иногда мне начинает казаться, что мой отец имел отношение ко всей этой истории, – прошептала Юля.

– Но его никто не убивал, – заметил Плотников.

– Его убили так же, как и Лилю, – настаивала девушка. – Я знаю, что можно повесить человека в бессознательном состоянии. Впрочем, ты тоже это знаешь. Почему же ты не хочешь видеть то, что вижу я?

– Потому что пока у меня нет фактов, – ответил Плотников. – Будут факты – будет разговор.

– Ладно, подождем до лучших времен. – Юля посмотрела в окно на проплывавший мимо пейзаж – лесной массив. Высокие вековые сосны стояли, чуть покачивая на ветру вечнозелеными ветками. Самойловой вдруг захотелось выскочить из машины и убежать подальше в лес, чтобы сосны, могучие, сильные, защитили ее от всех невзгод. Все же их много…

– О чем думаешь? – вклинился в ее мысли Сергей.

– Да так, ни о чем, – нехотя отозвалась девушка.

– Сейчас мы приедем домой и попытаемся сложить карту, – начал молодой человек. – У нас четыре кусочка, а у него всего один. Возможно, его помощь нам не потребуется. Если все будет более-менее понятно, нужно заказывать билеты в Крым.

– Ты уверен, что ожерелье или то, что от него осталось, спрятано в Крыму? – спросила Юля устало.

– Более чем. – Плотников щелкнул пальцами. – Ну посуди сама: если за ними постоянно следили, они не могли спрятать его очень далеко от могилы или увезти в Москву. Впрочем, не станем торопить события. Сначала сложим эту головоломку.

– Хорошо. – Она откинулась на сиденье и задремала. Сергей достал телефон и набрал номер:

– Андрюха, это я. Ты на дежурстве? Отлично. Организуй-ка мне кого-нибудь по адресу Юли. Да, очень нужно. Потом объясню. – Он посмотрел на невесту и прошептал: – Спи, моя хорошая, спи, моя дорогая девочка. Нам с тобой еще многое предстоит вынести.

Глава 14 Париж, 1785
Мария-Антуанетта с интересом изучала новую пьесу модного автора, думая, как разыграть ее в Трианоне, когда слуга доложил ей о приходе Людовика XVI и господина де Крона. Недовольная, что ее отвлекают от увлекательного занятия, королева поднялась, придвинула мужу стул и учтиво ответила на поклон начальника полиции, вид у которого был какой-то болезненный. Щеки главного блюстителя порядка впали, губы дрожали, на лбу выступили капли пота.

– Что случилось, господин де Крон? – поинтересовалась Мария-Антуанетта. – Вы неважно выглядите. Какое же дело привело вас ко мне?

Она хотела сказать немного по-другому: «Какое дело вы не смогли решить с моим супругом?» – но передумала. Впрочем, проницательность полицейского и тут оказалась на высоте.

– Ваше величество, наверное, недовольны, что я нарушил ваш покой, – начал он. – Но мы с королем решили посвятить в это дело вас. Нам кажется, вы обязательно должны об этом узнать.

Королева поправила высокую прическу.

– Да что же случилось? – В нетерпении она даже притопнула изящно обутой ногой. – Говорите же!

– Сегодня ночью из Сальпетриер сбежала небезызвестная вам Жанна де Ла Мотт, – выдохнул де Крон. На его удивление, Мария-Антуанетта не выразила гнева, только изумление.

– И как же ей удалось покинуть хваленые толстые стены? – насмешливо спросила она. – Сколько раз я слышала, что там прекрасная охрана.

– Вы отлично знаете, что даже из Бастилии побег возможен, и небезызвестный вам Жан-Анри Латюд покидал ее целых три раза, – отозвался де Крон. – Беглецу всего лишь навсего нужно иметь влиятельных покровителей с деньгами. Тюремщик Жозеф Бертран пропал. Не удивлюсь, если она его соблазнила. Остальным караульным за ужином кто-то подсыпал в напиток снотворное, и они так сильно храпели, что могли исчезнуть все заключенные, и они бы ничего не заметили.

– Ну и бог с ней. – Мария-Антуанетта махнула рукой. – Эта женщина теперь никому не интересна. Можно, конечно, попытаться ее поймать, но я сомневаюсь, что мы вернем ожерелье. Жанне не откажешь в уме. Судя по всему, драгоценность давно распилена и продана. Так что эта дама больше не имеет значения.

– Я бы тоже так думал, если бы в ее камере не обнаружил вот это. – Де Крон подал королеве сложенный в трубочку листок. – Прошу вас, изучите сей документ, и как можно скорее.

Мария-Антуанетта принюхалась.

– Какой неприятный запах! Это действительно из камеры?

– Все равно прочитайте, даже если вы учуяли запах раздавленного клопа, – просительно произнес полицейский. – И тогда вы поймете, что мы не зря побеспокоили ваше величество.

– Дорогая, сделайте так, как говорит де Крон. – Королева заметила, что Людовик тоже выглядит встревоженным.

– Хорошо, я займусь этим немедленно.

Женщина развернула листок и ответила на поклон начальника полиции. Оставшись одна, она погрузилась в чтение. Витиеватый почерк графини де Ла Мотт, назвавшейся ее подругой, был ей незнаком. С первых же строк Мария-Антуанетта почувствовала гнев и отчаяние. Умная королева сразу поняла замысел дерзкой самозванки и мошенницы. Бойким языком несостоявшаяся звезда Версаля описывала постельную сцену Марии-Антуанетты и кардинала де Рогана с такими подробностями, словно сама присутствовала при этом.

– Боже, какая гадость! – прошептала королева.

Она ясно поняла замысел мемуаров, созданных униженной и заклейменной женщиной. Это была месть палачам, в которые Жанна прежде всего записала августейшую чету, и месть очень утонченная. Королеве не требовалось читать все остальное, чтобы уяснить, о чем пойдет речь. Сообщив людям тайну Марии-Антуанетты и кардинала, якобы состоявших в любовной связи, Жанна тем самым обеляла себя, превращаясь из злодейки в невинную жертву, и намекала, что пресловутое ожерелье просто не может быть у нее, так как де Роган преподнес его своей любовнице-королеве, давно грезившей этой драгоценностью, но по причине жадности августейшего мужа так ее и не получившей. Чтобы предстать чистой, как Пресвятая Дева, перед рогоносцем-мужем и французским народом, Мария-Антуанетта отыскала козла отпущения (правильнее сказать, козу) и в одночасье сделала ее мошенницей и воровкой. Разумеется, записка и письма королевы не были поддельными. Де Вилетту хорошо заплатили, чтобы он признался в том, чего не совершал. Королева отбросила листок, плавно опустившийся на ворсистый красный ковер, и обхватила голову руками. Нужно было что-то немедленно предпринимать. Иначе…

Ее величество вызвала супруга и де Крона, который, на ее счастье, еще не покинул дворец, будто предчувствуя, что может понадобиться.

– Я прочитала это. – Мария-Антуанетта брезгливо указала пальцем на исписанную бумагу. – Действительно ужасно. Нужно во что бы то ни стало возвратить беглянку и посадить ее в самый темный каземат! Вы же найдете ее, господин де Крон, не так ли?

Крон пожал плечами.

– К сожалению, у графини было время, чтобы скрыться, – признался он. – Не думаю, чтобы она решила остаться во Франции. Скорее всего, быстрые кони несут ее к границе.

Мария-Антуанетта вздрогнула.

– И мы не успеем ее перехватить?

– Такие быстрые средства передвижения еще не изобретены, – ответил начальник полиции.

Королева поднялась с кресла и принялась нервно ходить по комнате, теребя украшение на платье.

– И все же нужно что-то делать, – шептала она. – В какую страну, по-вашему, могла направиться де Ла Мотт?

– Я бы на ее месте выбрал Англию, – предположил де Крон. – Это страна, где нам сложнее всего будет ее достать.

Мария-Антуанетта наморщила гладкий белый лоб.

– Да, Англия – это разумно, – согласилась она. – Мой дорогой де Крон, у вас наверняка есть там свои люди. Поручите им отыскать графиню.

Людовик, опиравшийся на высокую спинку кресла, презрительно фыркнул:

– Допустим, мы найдем ее. А что потом? Извинимся и пригласим обратно, обещая золотые горы? Сомневаюсь, что теперь она нам поверит.

Королева покачала головой.

– Никто не собирается совершать такие глупости! – строго сказала она. – Мы перекупим у нее мемуары, заплатим столько, сколько она попросит.

Король нервно дернул рыжеватый тараканий ус.

– «Заплатим сколько попросит»? Да вы в своем уме, дорогая?! А если эта самозванка попросит миллион ливров? Вы готовы разорить Францию? Мой министр финансов и так все время сообщает, что народ окончательно обнищал. Нет, вы заплатите ей только через мой труп!

Мария-Антуанетта зарделась от гнева и высокомерно взглянула на мужа.

– Ах, вот вы как заговорили! – воскликнула она. – А вам никогда не приходило в голову, что вы – главный виновник всей этой кутерьмы? Вы, а не я.

Людовик дернулся.

– Вы смеете обвинять меня?

– А кого же еще обвинять? – продолжала наседать королева. Никогда он не видел ее такой решительной и злой. – Если бы вы нашли способ выкупить для меня это проклятое ожерелье, которое со времени своего изготовления было для всех как бельмо на глазу, эта история не произошла бы! А так вся Франция заговорила о том, что Мария-Антуанетта жаждет получить злосчастную драгоценность, а ее жадный супруг, который к тому же терпеть не может жену, не собирается делать ей такой подарок. Этим и воспользовались мошенники!

Король, обиженный несправедливыми, как ему казалось, обвинениями, тяжело опустился в кресло и захрустел пальцами.

– Ну знаете ли… не ожидал от вас. Не вы ли согласились, чтобы на полтора миллиона ливров я купил корабль для государства?

Она тряхнула головой, и непослушный локон, вылетев из тщательно убранной прически, заплясал на лбу.

– Да, говорила и ни капли не жалею. Но народ воспринял это по-своему, и родились сплетни. Это оказалось кое-кому на руку.

Король шмыгнул длинным носом, и его тонкие губы исказила улыбка, которая, должно быть, означала, что он не хочет ссориться с женой и готов признать ее правоту.

– Ладно, – выдохнул он, – будь по-вашему. Я совершил глупость, когда не преподнес вам ожерелье. Но платить этой женщине за ее писанину – глупость вдвойне.

– Почему? – поинтересовалась Мария-Антуанетта.

– Да потому что этот поступок нам точно никто не простит! – буркнул Людовик, брызжа слюной. – Это во-первых. Во-вторых, в казне действительно нет денег.

– Да черт с ней, с казной! – воскликнула королева. – Я не собираюсь брать оттуда ни сантима. Все будет оплачено из моего жалованья. Если понадобится, я продам свои драгоценности.

Людовик взглянул на де Крона. Тот почтительно молчал.

– Ладно, поступайте как хотите, – сказал король таким тоном, словно смирился с неизбежным. – В конце концов вы вправе распоряжаться своими деньгами по своему усмотрению.

– Спасибо, ваше величество. – Мария-Антуанетта отвесила супругу самый галантный поклон и повернулась к начальнику полиции. – Вы всемогущи, господин де Крон. Найдите мне эту женщину! Я тоже думаю, что она отправится в Англию. Осталось лишь связаться с нашими верными агентами.

Полицейский кивнул.

– Я найду ее, будьте спокойны, ваше величество.

Распрощавшись с непокорной супругой, Людовик потянул начальника полиции в свои покои.

– У меня к вам разговор, любезнейший.

Начальник полиции удивился. Впервые августейшие супруги действовали порознь, хотя конец их разговора наталкивал на другие мысли. Оказавшись в просторной светлой комнате, король придвинул к себе кресло и тяжело опустился в него.

– Как вам решение моей супруги? – поинтересовался он.

– Оно довольно разумно, – деликатно ответил де Крон.

– Пусть потешится, – сказал государь с оттенком ехидства. – Я думаю, эта дрянь еще раз обдурит ее. И вот тогда в действие вступит мой план. – Его глаза холодно сверкнули, и полицейскому стало не по себе. – Я бы никогда не хотел больше слышать об этой женщине, – твердо произнес Людовик. – Никогда! Надеюсь, вы меня поняли?

Де Крон посерел. Он все понял.

* * *
Тем временем карета графини, делая короткие остановки для отдыха, проехала Ножан, Труа, Нанси, Мец и оказалась в Бресте, где ее уже ждало судно, следовавшее в Англию. Каждую ночь Жозеф приходил к Жанне, и они любили друг друга до изнеможения, но неподалеку от Бреста он попросил высадить его у одной деревушки.

– Мне пора вас покинуть, госпожа, – сказал он, и женщина вздрогнула. Она знала: час разлуки обязательно настанет, но не думала, что это произойдет так скоро.

– Уже пора? – Ее голос сорвался, и она подавила рыдание. Жозеф привлек возлюбленную к себе.

– Прощайте, госпожа. Думаю, лучше расстаться здесь. Помните обо мне, ну а уж я о вас никогда не забуду.

– Прощай, Жозеф! – Жанна собрала в кулак всю свою волю, чтобы не расплакаться. – Будь счастлив!

Улыбнувшись на прощание, он побрел по бугристой дороге, а она, чтобы не смотреть ему вслед, быстро залезла в карету и заплакала. Это был единственный человек в жизни графини де Ла Мотт, который по-настоящему ее любил и ничего не просил взамен. Лошади понесли карету дальше.

Жанна ехала в страну, где ни разу не была и не знала ни одного человека, со спокойной душой. В те времена договор между Англией и Францией не был заключен, точных правил о выдаче преступников тоже еще не придумали. Иногда их выдавали, иногда – нет. С чем это было связано, никто не знал. Вот почему Лондон считался раем для злодеев, а Англия – родиной преступлений.

Путешествие до Саутгемптона прошло довольно приятно. Море было серым, не вызывающим желания окунуться, но спокойным, без барашков. Корабль скользил по зеркальной глади, как утюг по шелку. Жанна радовалась, словно ребенок. Она впервые путешествовала. И пусть причиной тому была лишь необходимость скрыться от жадных и мстительных Бурбонов – получала искреннее удовольствие. Белоснежные чайки без страха садились на перила, и женщина кормила их крошками. Иногда из воды показывались глянцевые спины дельфинов, сопровождавших корабль. Морской воздух пробуждал аппетит и улучшал сон. Ей было так спокойно и хорошо, что Жанна огорчилась, когда вдали показались очертания берега.

Вскоре корабль пришвартовался в Саутгемптоне. Одевшись в строгий дорожный костюм, графиня подхватила легкую поклажу и спустилась вниз по трапу. Она жалела, что не узнала, как будет выглядеть встречающий. Но к ней решительным шагом направился высокий мужчина лет пятидесяти.

– Графиня де Ла Мотт? – поинтересовался он немного скрипучим голосом. Женщина кивнула.

– Я рад приветствовать вас на английской земле. – Мужчина подхватил ее поклажу. – Меня зовут Бертран. Сейчас я отнесу ваши вещи в маленькую, но довольно приличную гостиницу. Думаю, вам там понравится. Впрочем, даже если не понравится, ничего страшного. Вам суждено прожить там всего день. А потом мы отправимся в Лондон, госпожа.

Графиня была согласна на все. Незнакомые люди взяли ответственность за ее жизнь и судьбу – разве это плохо? Она оглянулась в поисках экипажа, но его нигде не было.

– Здесь недалеко, – сказал Бертран, как бы прочитав ее мысли. – Минут десять пешком. А мы почти налегке. Кстати, вот и наше жилище.

Он указал на серое двухэтажное здание с маленькими окнами с решетками.

– Комнатки, правда, тут небольшие, но кормят хорошо, да и хозяйка – моя старая знакомая. Если вам что-то понадобится, можете обращаться к ней.

Он постучал в толстую дубовую дверь – и стучал довольно долго, пока полная пожилая дама с белым чепцом на круглой голове, с круглым, как луна, и красным, как помидор, лицом, с толстым носом и узкими, заплывшими жиром глазками не открыла дверь и, доброжелательно улыбнувшись, не произнесла:

– Здравствуйте, сейчас я покажу вам вашу комнату.

Бертран пояснил смысл фразы, но Жанна заволновалась. Только сейчас она осознала, как непросто будет находиться в стране, язык которой она не понимает.

– Не волнуйтесь, – успокоил ее мужчина. – В этой гостинице служит мальчишка-подмастерье, приехавший из Франции. Родной язык он не забыл, а английский выучил. Если вам понадобятся его услуги, просто назовите Элизе его имя – Давид.

Графиня кивнула.

– Мои друзья не оставят вас без помощи. – Он незаметно вложил в руку де Ла Мотт увесистую пачку денег. – Это вам на расходы. Связываться с нами не нужно, мы сами навестим вас завтра, перед дорогой. Как продвигается работа над вашей книгой?

– Скоро она будет готова, – призналась Жанна. Они поднялись по скрипучим деревянным ступенькам на второй этаж. Остановившись перед дверью в самом конце коридора, Элиза ловким движением сунула ключ в замочную скважину и открыла ее.

– Проходите, – пригласила она, и этот жест был понятен без переводчика. Жанна вошла в маленькую комнатку, чем-то напоминавшую монашескую келью. Возле окошка, похожего на бойницу и закрытого решеткой, располагалась широкая кровать, застеленная полосатым одеялом. Рядом стояли маленький стол и табурет. Возле двери примостился узкий шкаф для одежды.

– По-моему, мило, – произнесла Элиза, и Бертран подтвердил это по-французски.

– Да, действительно мило.

Мужчина кивнул Элизе, и она удалилась, оставив зажженную свечу.

– Располагайтесь, – сказал Бертран. – Отдохните с дороги, а после можете прогуляться. Вам приходилось видеть море раньше, до поездки?

Жанна покачала головой.

– Я всегда мечтала увидеть его, но не получалось. – Она улыбнулась. – Странно, во Франции так много моря, а я видела только серую Сену.

– О, теперь это досадное недоразумение будет искоренено, – подмигнул ей мужчина и поднялся. – Впрочем, мне пора. Скоро вас пригласят на ужин. Он проходит в большой комнате на первом этаже. Но за отдельную плату вы можете потребовать его к себе в комнату.

– Да, я так и сделаю. – Жанна принялась распаковывать вещи. – Значит, до завтра.

– До завтра. – Бертран поклонился и вышел.

Графиня де Ла Мотт переоделась в пеньюар, напоминавший ей времена, когда она жила с Клотильдой в прехорошеньком домике, и прилегла на кровать, пытаясь уснуть. Ее немного покачивало, но сон не шел. Жанна вспомнила Жозефа, его пылкую любовь, и на ее длинных темных ресницах показались слезы. Где он, что с ним? Увидятся ли они когда-нибудь еще?

Не в силах лежать, женщина встала и подошла к окну. По вымощенным чистым улицам сновали экипажи. Мачты пришвартованных в порту кораблей напоминали голый зимний лес. Морской воздух бодрил, и Жанна решила немного поработать. Она достала исписанные листки и кое-что добавила, а потом на минуту задумалась. Все, о чем хотела сказать графиня, уже было изложено, и ей стало жалко, что работа в принципе закончена. Оставалось еще много чистой бумаги. Жанна не знала, почему ей вдруг захотелось сделать копию. Наверное, так, на всякий случай, вдруг с первой рукописью что-нибудь произойдет. Обмакнув перо в чернила, она принялась тщательно переписывать мемуары и вскоре заметила, что одной страницы не хватает. Удивившись, она перерыла весь нехитрый багаж, с опозданием догадавшись, что потеряла листок в тюрьме, скорее всего, во время побега.

«Значит, он уже у королевы, – подумала беглянка. – Наверняка тюремщики найдут его и доложат августейшим особам. Итак, мой сюрприз не получился. А я так хотела преподнести его моей обожаемой Марии-Антуанетте».

Женщина снова села за стол и быстро восстановила содержимое пропавшего листка.

– Мария-Антуанетта прочитала постельную сцену с Роганом! – произнесла она вслух и весело рассмеялась. – Надеюсь, ей понравилось. Интересно, покажет ли она это кардиналу? Пусть он порадуется, что его мечта стать ближе к королеве осуществилась, хотя бы всего лишь на бумаге.

Настроение графини улучшилось. Она позвала Давида, заказала ужин в номер и до позднего вечера работала над копией мемуаров. Когда наступила ночь, женщина с удовольствием расположилась на кровати, порадовавшись мягкому матрасу, чистым, пахнущим свежестью простыням, и безмятежно заснула.

Господин Бертран не обманул, оказавшись весьма пунктуальным. На следующий день Жанну ждала карета, запряженная тройкой свежих лошадей, которая понесла ее в Лондон.

* * *
Мария-Антуанетта, несколько дней ожидавшая визита де Крона, приняла начальника полиции очень любезно. Но, несмотря на улыбку, игравшую на алых губках, на ее лице читалось напряжение.

– Ну как, господин Крон? – доброжелательно поинтересовалась она. – У нас есть какие-нибудь сведения о мошеннице?

Начальник полиции был рад, что может ответить утвердительно. Его люди сразу напали на след беглянки, но поймать ее, к сожалению, уже не смогли.

– Ваше величество, новости и хорошие, и плохие одновременно, – сказал он.

Королева нетерпеливо махнула черным веером из страусиных перьев, в которых поблескивали бриллианты.

– Давайте обе. Есть новости – уже хорошо.

– Мои сыщики взяли след, – ответил Крон, – но графиня получила фору во времени, и поймать ее мы оказались не в силах.

Мария-Антуанетта наклонила голову.

– Это понятно. Где же сейчас моя так называемая бывшая подруга?

– Вчера она прибыла в Саутгемптон, а сегодня, думаю, уже мчится в Лондон, где и остановится на долгое время, – предположил де Крон. – Наши агенты выследят ее, как только она ступит на лондонскую землю.

– Отлично, – заметила королева, щелкнув длинными пальцами. – Вы немедленно сообщите мне об этом, но я и сама начинаю действовать. Надеюсь, мой муж не давал вам каких-либо заданий у меня за спиной?

Де Крон отвел глаза в сторону и покачал головой. Мария-Антуанетта все поняла и пригрозила начальнику полиции:

– Учтите, нужно сделать так, как я говорю!

Полицейский еще раз услужливо поклонился.

– Как только нам станет известно, где остановилась графиня, мы сию же секунду известим вас.

Королева показала прелестные зубки:

– Это будет отлично, господин де Крон.

Проводив начальника полиции, государыня села у зеркала и принялась расчесывать длинные белокурые волосы, густой волной спадавшие на плечи. Огромные голубые глаза женщины сверкали, как два озера, дугообразные брови напоминали подковы, алые губки чуть приоткрылись, белые зубы блестели.

«Почему Людовик меня не любит? – подумала она. – Что во мне не так?»

На длинных ресницах повисли слезы, но Мария-Антуанетта не дала им волю. Она знала: в отличие от других королей ее муж не имел любовницы. Разумеется, на это были свои причины. Во-первых, Людовик не слыл красавцем: неуклюжая походка, кривые зубы, высокий гнусавый голос. Он стеснялся себя. Отсюда – склонность к уединению, любовь к охоте и слесарному делу.

Во-вторых, в юношестве он терпеть не мог любовницу своего деда, Жанну Дюбарри, и за эту ненависть был временно удален от участия в государственных делах. Когда молодой человек стал законным королем Франции, он, не мешкая, арестовал мадам Дюбарри и заточил ее в монастырь.

Королева знала и интимную тайну супруга, которая благодаря болтливости придворных врачей давно уже перестала быть тайной для двора. До женитьбы на ней Людовик не имел интимных отношений и после свадьбы из-за физического недостатка оставался девственником целых семь лет. Его еле-еле уговорили на операцию, которая помогла. Спустя год у Людовика родился первенец – принцесса Мария Тереза Шарлотта, а за следующие семь лет – еще трое детей. Однако, как сейчас понимала Мария-Антуанетта, дети не укрепили этот давно пошатнувшийся брак.

Королева в отличие от мужа кинулась в светскую жизнь, пытаясь забыться и найти утешение в объятиях других мужчин. Однако и это не помогло. На балы, маскарады, азартные игры, наряды, украшения и дорогие подарки уходили огромные средства из государственной казны. Это все более увеличивало дефицит бюджета, и только. Счастье не приходило, но зато, как сорняки, разрастались сплетни. Марии-Антуанетте приписывали множество скандальных романов, героиней которых она никогда не была. Особенно в этом преуспевал граф Прованский, брат короля, испытывавший к ней самую настоящую ненависть. Королева платила ему тем же, но не могла прекратить разговоры о том, что все ее дети не от Людовика XVI, а от различных поклонников, чьи имена уже канули в Лету.

Так несчастная добилась презрения собственного полунищего народа, с радостью подхватывавшего все грязные слухи о своей владычице. Одним из них был нелепый слух об интимной связи с ее лучшей подругой, графиней Иоландой Мартин Габриэль де Поластрон, в браке герцогиней де Полиньяк. Поговаривали, что именно поэтому Мария-Антуанетта облагодетельствовала не только герцогиню, но и всех ее родственников. И никто не хотел видеть правду. Одинокая, не любимая мужем, избегавшим ее, королева обрела в герцогине настоящую подругу, готовую пожертвовать за нее жизнью и дававшую дельные советы. Вот почему вопросы о назначении на любой государственный пост королева решала только вместе с де Полиньяк. Людовик иногда соглашался с ними, иногда выдвигал свои кандидатуры, но тем не менее герцогиня пользовалась большим доверием в Версале. Именно ей Мария-Антуанетта и собиралась поручить встретиться с Жанной и уговорить ее продать мемуары за любые деньги.

Смахнув слезы, королева приказала слуге послать за герцогиней. Подруга не замедлила явиться, и Мария-Антуанетта, предложив Иоланде присесть, залюбовалась этой красивой, уверенной в себе женщиной. Де Полиньяк, как всегда, выглядела ослепительно. Невысокого роста, белокожая, с тонкими чертами лица, темными томными глазами, черной родинкой на мраморной щеке, которая очень ее красила, ангельской улыбкой и мелодичным голосом, умная и веселая, она обладала изысканным, немного экстравагантным вкусом и неизменно покоряла всех, кто имел счастье с ней встретиться. Марию-Антуанетту всегда удивляло, что подруга, ее дорогая Жюли, не носила бриллиантов. И это при той роскоши, которая окружала фаворитку королевы!

– Я слушаю вас, ваше величество, – произнесла герцогиня, наклонив голову. Ее высокая прическа была, как всегда, безукоризненна, белое платье из муслина, отделанное фламандским кружевом, шилось по последней моде. Поистине Жюли могла свести с ума кого угодно.

– Вы всегда были мне добрым другом и советчиком, – начала Мария-Антуанетта, – и я снова надеюсь на добрый совет и помощь с вашей стороны.

– Я в вашем распоряжении, госпожа, – ответила фаворитка и слегка улыбнулась. – Надеюсь, дело не касается бриллиантов? Думаю, о них давно забыли. Нам удалось восстановить ваше доброе имя. Надо признаться, ваш супруг поразил меня своей решительностью.

– Ох, что верно, то верно, – согласилась королева, – но, к сожалению, вопрос не закрыт. Я говорила вам, что графиня де Ла Мотт бежала из тюрьмы, обронив лист из своей рукописи?

– Да, говорили. – Герцогиня приподняла брови. – Вас волнуют ее мемуары, не так ли?

Королева скрестила руки на груди.

– Если быть абсолютно откровенной, народ по-разному воспринимал этот процесс, – с болью в голосе проговорила она. – Нашлись те, кто с самого начала оправдывал Жанну и во всем обвинял королевский двор.

– Это печально, – поморщилась де Полиньяк. – Однако так оно и есть. Я сама слышала, как народ распевает памфлеты, сочиненные неизвестно кем, которые порочат королевскую власть. С этим нужно что-то делать, ваше величество. Вы знаете, кто сочинители?

– Даже если мы перевешаем всех изменников, на их место встанут другие, – проговорила королева. – Властители никогда не были в чести у народа. В королевской чете всегда найдут что-нибудь противное толпе. Невозможно угодить всем, и вам это хорошо известно.

Жюли склонила голову в знак согласия.

– Бог с ними, с этими памфлетистами. Мы говорили о мерзавке де Ла Мотт и ее мемуарах. Как я понимаю, ни в коем случае нельзя допустить, чтобы их издали.

– Именно так. – Тонкое лицо Марии-Антуанетты побледнело. Она вспомнила, с какими подробностями Жанна расписала постельную сцену между ней и кардиналом де Роганом. – Вы, мой друг, должны отправиться в Лондон, отыскать графиню и выкупить ее труды.

Прелестный небольшой ротик Жюли приоткрылся, обнажив белоснежные ровные зубки:

– Вы хотите ей заплатить?

– К сожалению, это единственная возможность избавиться от грязных сплетен, написанных рукой предательницы, которая стала необычайно популярной, – вздохнула королева.

– Не лучше ли… – Де Полиньяк не успела договорить фразу. Ее величество замахала руками, отрицая невысказанную идею:

– Я всегда была против насилия! Обойдемся без него и в этом случае. На наше счастье, графиня любит деньги больше всего на свете. Когда она их получит, она с радостью расстанется с рукописью.

Верная подруга, чтобы не выдать свои мысли, написанные на лице, отвернулась к окну и стала теребить тесьму золотистой портьеры. Она не верила, что за деньги королева избавит себя от грязной клеветы.

– Как вы думаете, за какую сумму де Ла Мотт расстанется с рукописью? – поинтересовалась Жюли.

Мария-Антуанетта поправила пышно взбитые кудри. Она размышляла. Каждый месяц из королевской казны ей выдавалось жалованье в пятьсот тысяч ливров. Его едва хватало, чтобы оплатить те развлечения, к которым она привыкла. Если взять львиную долю этих денег, придется затянуть пояс. Что ж, пусть так, если речь идет о будущем королевской власти во Франции.

– Вы можете обещать ей двести тысяч ливров, – твердо сказала Мария-Антуанетта и протянула кошелек, расшитый драгоценными камнями. – Это все, что мне удалось скопить за месяц.

Жюли с тревогой посмотрела на подругу:

– Но, как я понимаю, это деньги, предназначенные на ваши расходы.

Королева послала ей грустную улыбку.

– Грандиозные балы в следующем месяце отменяются, Трианон отдыхает. – Она вздохнула. – Но, дорогая, не все же время веселиться! Вы понимаете, как мне нужны эти мемуары.

Герцогиня кивнула.

– Когда мне ехать, ваше величество?

Мария-Антуанетта печально посмотрела на подругу. В ее огромных голубых глазах стояли слезы.

– Вы можете собираться прямо сейчас, – проговорила она, и голос ее сорвался. – Да, дорогая, вы можете собираться. Чем скорее мы это сделаем, тем будет лучше для всех.

Жюли еле сдержалась, чтобы не расплакаться от жалости к подруге. Она сделала реверанс и удалилась. Нужно было готовиться в дальнюю поездку, а это требовало времени. Покидая покои королевы, она не заметила, как лакей его величества, отскочив от двери, спрятался за портьеру, а потом крадучись проводил де Полиньяк и направился к Людовику XVI. Король сидел за столом и, пытаясь сосредоточиться, писал новый указ. На его тонком, длинном носе собрались капли пота, которые он и не думал смахивать. Мысли Людовика крутились вокруг графини де Ла Мотт и ее пресловутой книги. Слуга тихонько постучал в дверь.

– Ваше величество!

Увидев лакея, монарх оживился:

– Значит, моя жена дала поручение герцогине. Тебе удалось услышать, сколько она согласна заплатить за мемуары?

– Двести тысяч ливров, – прошептал лакей. Людовик закусил губу.

– Двести тысяч ливров? Это поистине огромная сумма! Странно, что она не просила у меня ни одного су. – Он взял со стола чистый лист бумаги и, обмакнув белое гусиное перо в чернильницу, что-то быстро черкнул.

– Беги к де Крону и отнеси ему мою записку, – приказал он. – Пусть этот господин немедленно приедет ко мне.

Глава 15 Дивногорск, 2017
Юля проспала всю дорогу и открыла глаза только тогда, когда автомобиль подъехал к ее дому. Плотников увидел, как из подъезда вышел Андрей Скляров, его подчиненный и приятель, лучший оперативник отдела, и остановился на тротуаре, улыбаясь во весь огромный рот. Скляров знал, что его иногда называют «Солнышко» или просто «Солнце» за рыжий цвет волос, золотистые веснушки, разбросанные по всему лицу, будто пшеничные зерна, и веселый характер. Что бы ни случилось, он никогда не унывал, умел подбодрить, и даже самые неприятные люди в отделе уважали и любили его.

– Что произошло? – поинтересовался Андрей, протягивая руку приятелю, когда тот вышел из машины. – Зачем взбаламутил весь отдел?

Плотников смутился. Он колебался, стоит ли посвящать друга в свою и не свою тайну и, наконец решив, что стоит, произнес:

– Все спокойно?

– Как на Луне, – насмешливо отозвался старший лейтенант. – Или в Багдаде. Выбирай, что больше нравится. Мне – на Луне. Сейчас в Багдаде вовсе не спокойно.

– Пойдем к нам, расскажу. – Сергей улыбнулся на неожиданно вырвавшееся «к нам». Они с Юлей еще не были женаты, только собирались, но уже были как единое целое. Он не представлял жизни без этой хрупкой девушки и надеялся, что она без него тоже.

Плотников помог ей вылезти из салона и, прикрывая собой, повел к подъезду. Скляров был начеку, поглаживая холодную рукоятку пистолета, заткнутого за пояс. Во дворе стояла тишина, лишь изредка нарушаемая лаем собак, которых добросовестные хозяева выгуливали на пустыре неподалеку. Когда молодые люди прошли в квартиру и сели на диван в гостиной, Сергей положил руку на теплую веснушчатую ладонь Склярова:

– Андрюха, все рассказывать я не буду, это не только моя тайна. В общем, дед оставил Юле важный документ, в котором говорится о драгоценностях, когда-то обнаруженных им и его сослуживцами – старик раньше служил в МГБ. Так получилось, что они утаили клад от государства, припрятали и решили когда-нибудь – разумеется, в период почти тотальной слежки это было невозможно – вернуться и разделить его по-братски. Дед Юли, умирая (кстати, ты знаешь, что он умер не своей смертью), завещал внучке отыскать клад и вернуть в могилу, откуда он в пятидесятые годы был извлечен. Чтобы его отыскать, требуется по кусочкам собрать карту.

– А кусочки у каждого из сослуживцев, – догадался Андрей. – Получается головоломка. Ну ничего не скажешь, молодцы ребята!

– Головоломка, и еще какая! – подтвердил Сергей с пафосом. – Кроме сбора кусочков, нам еще нужно решить загадку, кто и почему убивает родственников сослуживцев Матвея Петровича и сам хочет завладеть кладом. Кстати, от него мы и просили подстраховать.

– Круто! – усмехнулся Скляров. – Значит, есть еще один охотник за удачей, о котором вы ничего не знаете. Он не пытался объединить ваши усилия, то есть как-то договориться?

– Пытался, – ответила Юля и зевнула. Она ужасно устала после долгой дороги и хотела спать, но интерес к карте, которую Сергей пообещал собрать, перебивал желание завалиться в постель. – И угрожал, и пытался договориться одновременно. Предлагал деньги, хотя сам признался, что в них нуждается. Впрочем, это мало бы что изменило. Дед завещал мне вернуть сокровище, и я должна выполнить его последнюю волю. – Девушка посмотрела на Андрея. – Знаешь, когда ты сказал, что наш преследователь – еще одна головоломка, у меня в голове что-то такое мелькнуло. Нет, разумеется, я даже не предполагаю, кто это, но его голос показался мне знакомым. Только не спрашивайте меня, где я его слышала. Это бесполезно. Если я не вспоминаю сразу, потом не вспомню ни за что.

– Такое бывает, – протянул Скляров. – И много кусочков вы собрали?

– Достаточно, чтобы опережать его не на шаг, а на целых четыре, – похвастался Плотников. – В смысле, у нас четыре кусочка, а у него всего лишь один. Возможно, его часть нам не понадобится, нужно взглянуть… – Он сунул руку в потайной карман на джинсах, сделанный втайне от всех, и извлек маленький пакетик с кусочками открытки. Юля ахнула:

– Разве ты брал их с собой?

– Согласись, оставлять в квартире такую штуковину опасно, – отозвался Сергей. – Наш друг прекрасно проникает в чужие хаты, и ничто ему не мешает. Ну-ка, давайте вместе покумекаем, как сложить головоломку.

Он кинул кусочки открытки на покрытый клеенчатой скатертью стол и наклонился над ними. Юля и Андрей последовали его примеру. Длинные пальцы капитана, словно пальцы опытного факира, крутили обрывки, пока на скатерти, белой, с аляповатым ассорти из ягод, не появилась открытка со смешным снеговиком, с жестяным ведром вместо шапки и носом-морковкой. У него не хватало одного бока, правого. В слове «годом» отсутствовали две последние буквы и восклицательный знак в конце.

– Странно, – пробормотала девушка. – Смотрите, пятый кусочек…

– Подожди. Не дышите! – приказал Сергей и взглянул на Юлю. – Где у тебя скотч?

Она осторожно приподнялась, будто боялась, что неловким движением сметет головоломку-карту, и быстро пошла на кухню. Два мотка скотча, широкий и тонкий, всегда лежали в одном из ящиков старого кухонного шкафа. Она протянула Плотникову широкий:

– Подойдет?

– Отлично, – отрывисто произнес он и поспешил в гостиную. Андрей сидел не шевелясь, и капитан улыбнулся про себя. Он вспомнил, как в детстве пытался собрать кубик Рубика. Соседский мальчишка Колька, известный всему кварталу хулиган, собирал его без всяких проблем, за минуту. Так быстро не получалось ни у кого, даже у отличника Владика, победителя городских олимпиад по математике. Сережа не мог сложить его ни за две минуты, ни за полчаса. Эта головоломка никак не укладывалась у него в мозгу, и, если по его просьбе Колька медленно показывал ему и по слогам объяснял премудрость рубика, он потом боялся дышать на него, повернуть грань вправо или влево, чтобы не нарушить красоту, однако его терпения хватало ненадолго, и мучения начинались снова. Он боялся признаться невесте, что до сих пор не научился собирать проклятый кубик. Это все же не головоломка из пяти кусочков! Взяв в руки ножницы, Плотников отрезал от мотка скотча сначала одну ленту, потом другую и по очереди протянул их Андрею:

– Подержи в растянутом положении.

Скляров сразу понял, что хочет от него начальник. При помощи Юли он наклеил полоски на указательные пальцы, и Сергей принялся лепить на них кусочки открытки. Эту работу он проделал спокойно и аккуратно, и через несколько секунд друзья созерцали плоды своего труда.

– Странно, что пятый кусок такой огромный, – произнес капитан. – Такое впечатление, будто их осталось два. Но почему два? Мы правильно посчитали, что друзей было пятеро. Мы отыскали всех и забрали три кусочка. У нас уже имелся один, следовательно, получается четыре. Пятый наш неизвестный друг одолжил у наркоманки Ани. Только пятый, но не вместе с шестым. Однако не хватает явно двух частей. Спрашивается, где мы лоханулись? И у кого шестой? Есть варианты?

Он бросил взгляд на невесту и приятеля. Юля скривила пухленькие розовые губки, а Андрей нервно дернул плечом.

– Молчание – это положительный ответ, – невесело буркнул капитан. – Самое паршивое, ребята, что у меня тоже никаких вариантов. Просто ума не приложу, где еще одна частичка. На даче Матвея Петровича ее нет, это как пить дать. Он бы и ее законсервировал. В другом месте твой дедушка спрятать кусочек тоже не мог. Не вижу смысла. Следовательно, есть человек, который хранит часть открытки, но мы об этом субъекте ничего не знаем. Возникает самый важный вопрос – кто это? И по какому праву ему оставили священную частичку?

Юля прерывисто задышала:

– Что же делать?

– Ребята, не нужно так отчаиваться. – Андрей взял в руки открытку и взглянул на обратную сторону. – Давайте посмотрим, сможете ли вы отыскать сокровище без двух кусочков? Держу пари, что сможете.

Сергей повеселел:

– А это мысль. Юля, Андрей, садитесь ближе. Впрочем, Юля, подожди. Включи компьютер и распечатай карту Крыма. – Он взглянул на Склярова. – Я уверен, Андрюха, что сокровище в Крыму. Ну не могли они так рисковать – тащить бриллианты в Москву и там придумывать тайник. За ними постоянно следили, так следили, что Пономаренко малость тронулся на этой почве. Каким-то чудом они утаили клад, что тоже было нелегко, и прикопали его где-нибудь неподалеку от могилы Жанны. – Он ласково погладил ладошки Юли, которые она положила ему на плечи, бросив листок с картой на стол:

– Ваше приказание выполнено, товарищ начальник.

– Садись, – Сергей взял открытку и поднес к глазам. – Ребята, как я прав, как я прав! – Он стукнул себя по колену: – Глядите, что здесь написано. КЪРЫМ – это Крым, стопудово. Солхат – не знаю, что такое, город такой, наверное. Есть какие-то цифры, дорога, похоже, шоссейная. Ага, вот еще одно название, вернее, его часть. Агар. И какие-то рисунки – вроде бы зернышко, что-то похожее на щетку или веник и треугольник. Есть еще часть какого-то изображения, только я не могу сказать, какого. Напоминает лепесток, но я не уверен. – Он потянулся к карте Крыма. – Ребята, ищем Солхат и что-то начинающееся на агар.

– Нет здесь такого, – заметил Андрей через минуту. – Ни Солхата, ни Агара. Нужно пойти другим путем. Юля, набери в Интернете, что такое Солхат.

Самойлова достала мобильный и внесла слово в поисковик.

– Солхат, – объявила она, – это старое название города Старый Крым.

– Все правильно, – кивнул Сергей, потирая от волнения нос. – Именно этот город нам и нужен. Открывай в Интернете «Старый Крым». Возможно, в нем есть гора или река с нужным нам названием.

Юля послушно выполнила его просьбу и воскликнула:

– Представь себе, есть! Это гора Агармыш, которая входит в число достопримечательностей полуострова. В переводе с крымско-татарского Агармыш значит «седая». Ее высота около семисот тридцати метров над уровнем моря. Да вы и сами можете посмотреть. – Она увеличила картинку, и Скляров с Плотниковым наклонились над ней. Сама гора казалась невысокой. Густой зеленый лес плотно покрывал ее склоны.

– Неужели они спрятали драгоценности на ней? – удивился Андрей. – Как это им удалось? Смотрите, на карте отмечено, что гора на приличном расстоянии, если учесть, что за ними постоянно кто-то наблюдал, сразу возникает вопрос: как им удалось оторваться от слежки и подняться на нее?

– «Гора расположена неподалеку от города, – прочитала Юля. – До нее можно добраться по нескольким тропинкам и улочкам». Не так уж и далеко, особенно по нынешним меркам. Можно что-то придумать… – Она запнулась, и Андрей не преминул ехидно вставить:

– Чтобы сбегать на горку? А ты подумала о том, что нужно выбрать место, подходящее для тайника? Людям, которые приехали впервые, это не под силу.

– Они прожили там довольно долго. – Сергей решил заступиться за невесту. – Что, если сначала они совершали прогулки на гору с ведома своих наблюдателей? Там и приглядели место. Потом снова прогулка, уже с другой целью. Ребята, давайте почитаем, нет ли в ней пещер.

Юля снова углубилась в Интернет.

– Есть! – радостно воскликнула она. – Их около двенадцати. Одну называют Бездонный колодец. Ребята, внимание. Я нашла кое-что еще… По легенде, Жанна де Ла Мотт неоднократно поднималась на гору к Бездонному колодцу. По этой же легенде, она бросила туда остатки ожерелья. Этот колодец славится тем, что если вечером кинуть в него зерно, утром родники выносят его на поверхность к подножию горы. Такие эксперименты проводили скалолазы. Допустим, Жанна действительно бросила камни в колодец. А потом ее служанка, отыскав их, закопала в могиле. Ребята, что, если мой дед узнал об этом колодце и бросил туда камни? Это можно было сделать и на глазах у тех, кому он не хотел доверять тайну. Что с того, что кто-то кинул вниз какой-то пакет? Это не преступление. Следовательно, камни мы должны искать у подножия горы, вычислив, куда их могли вынести родники.

Плотников качнул головой:

– Не получается. По весу камни намного тяжелее зерна. Они так и остались бы на дне колодца. Нет, эта пещера нам не подходит. Что еще?

– Лисий хвост и Медвежье ухо, – проговорила Самойлова. – Да вот фотографии, можете сами посмотреть. Под снимками есть заметки.

Мужчины быстро пробежали их глазами.

– Лисий хвост в принципе подходит, – сказал Сергей после недолгой паузы. – Она довольно обжитая. Кроме того, в ее стенах множество расщелин, куда можно незаметно спрятать мешочек с драгоценностями. Впрочем, и Медвежье ухо подходит. Она маленькая, всего три на четыре, можно было незаметно скользнуть туда, допустим, по надобности, и найти подходящее местечко для клада. – Он сокрушенно вздохнул: – Эх, нам бы недостающую часть! Тогда мы бы точно узнали, где искать тайник. А теперь – надежда только на собственные силы.

Молодой человек похлопал по плечу Андрея, заворожено глядевшего на снимки крымских пещер:

– Друг, поможешь? Завтра мы вылетаем в Крым. Попробую заказать билеты по Интернету на любой самолет за любые деньги. Завтра – и ни днем позже. В противном случае нас опередят.

– Какой помощи ты ждешь от меня? – удивился Скляров, округлив зеленые глаза. Свет лампы падал на его лицо, и Юля заметила, что он действительно будто посыпан золотом: отливающие золотом волосы, золотистые веснушки… – Я-то с вами не поеду.

– Не поедешь, – согласился Сергей, – вернее, поедешь только до аэропорта. В случае чего поможешь оторваться от слежки. В Крыму мы сами управимся, очень на это надеюсь. Кроме того, Андрюша, друг любезный, отдай Дмитричу. – Он протянул полиэтиленовый пакетик с сигаретой. – На ней слюна убийцы. Чем черт не шутит – вдруг его данные есть в нашей базе. Я слышал, начальник криминальной полиции начал делать базу ДНК преступников. Уверен: результат нулевой, но все же…

– Можешь во мне не сомневаться. – Андрей взял пакет, бросил взгляд на часы и поднялся. – Ну, ребята, засиделся я у вас. Все безумно интересно, только вот мне тоже надо спать, хотя бы иногда. Кроме того, дома меня ждет очаровательная блондинка, которую я давеча подцепил в баре и надеюсь на продолжительное знакомство. Так что пока… – Он пожал Сергею руку, направился к двери и, обернувшись на пороге, добавил: – Не беспокойся, все сделаю. В котором часу завтра планируешь выехать?

– Я тебе позвоню или сброшу эсэмэс, – ответил Плотников. – Для начала нужно выяснить, что нам может предложить «Аэрофлот».

– Тогда до завтра. – Золотистый паренек кивнул и исчез.

Капитан вернулся в гостиную.

– Юля, иди спать, – попросил он девушку. – Мы много пережили за сегодняшний день. Представляю, как ты устала. К сожалению, завтра нас ожидает не менее тяжелый день, с перелетом в Крым.

– Иду, – согласилась она и зевнула, блеснув белыми ровными зубками. – Думаешь, удастся взять билеты?

– Сейчас не курортный сезон, – резонно заметил Плотников. – Если обычным путем ничего не получится, попробую по своим каналам. Это безотказный вариант.

Она кивнула и медленно пошла сначала в душ, потом в спальню. Сергей уселся у компьютера, пытаясь заказать билеты по Интернету. Это ему удалось. На счастье, оставались билеты на двенадцатичасовой рейс до Симферополя в экономклассе. Что ж, эконом так эконом, лишь бы скорее долететь до Крыма.

Глава 16 Париж, 1785
Де Крон не заставил себя ждать и вскоре стоял перед королем. Людовик XVI проинформировал начальника полиции о предстоящем визите в Англию герцогини де Полиньяк и о немыслимой сумме, которую королева отрывала от сердца в надежде выкупить мемуары. Господин де Крон, который уже давно ничему не удивлялся, мастерски изобразил изумление.

– Двести тысяч ливров, вы говорите?

– Вот именно!

Монарх встал из-за стола и подошел к окну. Сумерки опускались на зеленые клумбы Версаля, пестревшие красными розами; высокие деревья будто стояли на страже дворца. Людовик любил природу, ему нравилось часами гулять по лесу и дышать свежим воздухом. И не всегда в нем играл инстинкт охотника, иногда он отпускал егерей, садился на зеленую мягкую траву и наслаждался одиночеством, радуясь, что выпала минута побыть вдали от светской жизни. Впрочем, сейчас он думал не об охоте или прогулке по лесу, намеченной на ближайшие выходные. Дело об ожерелье нанесло удар по репутации его жены, и нужно было исправлять положение.

– Вот именно, – повторил он и повернулся к полицейскому. – Что вы думаете по этому поводу? Удастся ли герцогине уговорить эту женщину?

Де Крон учтиво поклонился.

– Уговорить, возможно, и удастся, – ответил он. – Графиня просто обожает деньги и пойдет ради них на все. Но не следует забывать, что она коварна и хитра. Дама находилась в заключении довольно долгое время, и ей ничто не мешало сделать копию. Может быть, она сделает ее в ближайшие дни и продаст лондонскому издательству, таким образом подоив двух коров одновременно. Я бы не стал доверять ей.

Людовик задумчиво почесал за ухом.

– Чертова женщина! – проговорил он. – Мы никогда не узнаем, что у нее в голове. Вот почему я предлагаю уничтожить ее сразу, как только она получит деньги. Вы говорили, у вас есть человек для подобных поручений.

Бугристое лицо де Крона посерело.

– Вы действительно хотите, чтобы… – Он дернул ворот сюртука.

– Да, я действительно хочу, чтобы ее устранили, – подтвердил король. – Если мы этого не сделаем, она настрочит еще сотни мемуаров, порочащих королевскую семью. Это мой приказ, и он не обсуждается. Я желаю, чтобы вслед за де Полиньяк выехал ваш человек, который прекрасно справится со столь щекотливым поручением.

Де Крон снова поклонился.

– Мы узнаем время выезда герцогини, и мой человек будет тайно сопровождать ее. Как я понимаю, никто не должен знать об этом?

Монарх кивнул.

– Даже моя жена. Видите ли, королева слишком сердобольна и считает, что в подобных случаях все решают деньги. – Он достал из кармана кружевной платок и вытер кончик длинного носа. – Идите, господин де Крон, и готовьте своего человека. Думаю, де Полиньяк уже запрягает лошадей.

Проводив полицейского, король снова подошел к окну и с грустью подумал, что очень часто его недальновидность приводила к нежелательным последствиям. Такую даму, как де Ла Мотт, нельзя было настраивать против себя. С ее умом, логическим мышлением и способностью к решительным действиям она могла переиграть кого угодно, в том числе и герцогиню, хотя та считалась одной из умнейших женщин при дворе. По отношению к Жанне Людовик вел себя как самый настоящий сноб. Ну что мешало ему дать несчастной хотя бы одно бывшее имение Валуа? Возможно, они с Марией-Антуанеттой имели бы преданнейшего друга, который с блеском выполнил бы любое их поручение, даже на дипломатическом поприще. Благодаря ему, Людовику, графиня превратилась в заклятого врага, и теперь пришлось приговорить ее к смерти. Слабовольный и инертный король не любил отдавать подобные приказы, особенно когда речь шла о женщинах. Но сейчас, как он считал, у них не было другого выхода.

* * *
Покинув короля, де Крон сел в экипаж, поджидавший его у дворца, и помчался на улицу Сен-Дени, где обитал человек, выполнявший поручения определенного толка. Звали этого умельца виконт Максим де Тран. Титул был самым что ни на есть настоящим. Будущий наемный убийца происходил из благородного, но обнищавшего рода. Отец виконта промотал за карточным столом сначала свое состояние, а потом состояние жены. Однако он посчитал своим долгом дать сыну хоть какое-то образование, на оплату которого ушли деньги, полученные с продажи последнего клочка земли.

– Теперь, сынок, наживай все сам, – перед смертью напутствовал своего наследника виконт. – И прости беспутного отца.

Максим пустил фальшивую слезу у постели умирающего и заверил, что никогда не держал на него зла. Тремя днями позже, бросая горсть земли на могилу, он проклял старого виконта, оставившего его без гроша, возвратился в дом и стал думать, что делать дальше. Выход нашелся только один.

Де Тран, как и многие юноши благородного происхождения, оказавшиеся в незавидном финансовом положении, поступил на воинскую службу, и она ему приглянулась. В любой баталии он чувствовал себя как рыба в воде. Однажды их отряд напал на контрабандистов, и Максим, чтобы отличиться, саморучно зарубил двоих без приказа капитана. Его опьянил запах крови, и молодой человек прикончил бы еще парочку человек, если не всех, но бдительный капитан вовремя преградил ему путь. Однако виконт понял, что убийства дают ему непередаваемые ощущения, и часто без всякой надобности забирал чужие жизни. Если бы его постоянно посылали на войны, которые любят вести короли, он бы сделался героем. Но войны, как назло, не было, и де Тран продолжал развлекаться, убивая направо и налево без всякой надобности.

Кроме этой страсти, виконт имел еще одну. Он любил женщин, однако дамы, с которыми все получалось слишком просто, его не устраивали. Ему было мало добиться внимания неприступных красавиц. У избранниц Максима обязательно должны были иметься мужья, и мужья ревнивые. Молодому человеку доставляло несказанное удовольствие проникнуть ночью в спальню к возлюбленной и совершить акт любви чуть ли не под боком ее супруга. Вот тогда он получал истинное наслаждение. Но однажды рогатый муж застиг его на месте преступления, и де Тран недолго думая проткнул его шпагой. Убийцу поймали, выпороли и выслали из Парижа в тихую деревеньку. И Максим до поры до времени не знал, что приглянулся начальнику полиции.

Де Крон, беседуя с заключенным, поражался его способности убивать, получая от этого наслаждение, и патологической тяге к приключениям. Он понял: такой человек необходим не только ему самому, но и более высокопоставленным особам для выполнения дерзких поручений. Подождав, пока об этой истории забыли, начальник полиции вернул де Трана из ссылки. Он приказал виконту поселиться в тихом квартале столицы и не высовывать нос без его приказания. Максим выполнил все с завидным послушанием, и вскоре на него посыпались заказы и деньги. Он стал лучшим и самым высокооплачиваемым наемным убийцей Парижа, не провалившим ни одного дела. Женщины по-прежнему были от него без ума, и ему многое удавалось выполнить благодаря их помощи. В общем, де Тран считался самым успешным агентом. Кого же еще мог послать де Крон в Лондон?

– Итак, куда я должен ехать? – Максим развязно развалился в кресле. – Кого на этот раз нужно прикончить, милейший начальник полиции?

– Слушай меня внимательно и запоминай! – Де Крон вырвал из рук виконта бутылку бордо, к которой тот уже успел изрядно приложиться. – Тебе предстоит выполнить сложное дело.

– Разве это мне когда-нибудь мешало? – Максим показал на бутылку с остатками красного вина. – Уверяю вас, от вина я становлюсь еще более внимательным и рассуждаю гораздо лучше, чем в совершенно трезвом состоянии. – Де Тран махнул рукой. – Ладно, валяйте, что там у вас?

– На улице тебя ждет экипаж, запряженный тройкой лошадей, – начал начальник полиции. – Быстро собирайся и отправляйся к дому герцогини де Полиньяк. Ты должен не спускать с нее глаз и следовать за ней, словно тень.

Виконт ухмыльнулся.

– Не хотите ли вы сказать, любезнейший, что именно ее мне и предстоит убить? Неужели королю наконец надоели игрища жены с ее так называемыми подругами и в нем взыграло мужское самолюбие? Честно говоря, на его месте я бы давно покончил с подобными бабами!

Он мерзко захихикал, и де Крон ударил кулаком по столу.

– Да помолчите же вы! Мы теряем драгоценное время. Разумеется, ваша жертва не Полиньяк. Вы последуете за ней в Лондон. Там она разыщет де Ла Мотт, купит у нее книгу и отдаст деньги. После этого вы должны убить графиню.

Виконт часто-часто заморгал. Он трезвел на глазах.

– Вы хотите сказать, что я должен прикончить графиню де Ла Мотт? Разве это поможет отыскать ожерелье?

Как и всякий парижанин, он слышал об истории с ожерельем и восхищался авантюризмом и ловкостью Жанны. Она чем-то напоминала его самого, только оказалась более удачливой и надула королевскую семью на хорошенькую сумму. За это женщина, безусловно, заслуживала уважения, и лишать ее жизни было, по крайней мере, несправедливо. Нет, он не станет убивать графиню. Пусть это дело поручат кому-нибудь другому.

Виконт открыл рот, собираясь высказать де Крону свои соображения, но тот уже и сам обо всем догадался, читая по лицу собеседника как по открытой книге.

– Это королевское поручение, – строго сказал он. – Вы понимаете, о чем я говорю? Вам заплатит сам король, и он не станет скупиться. Кроме того, госпожа де Полиньяк везет графине двести тысяч ливров, которые вы можете взять себе после ее устранения. Да что там двести тысяч! Вы можете взять все деньги и драгоценности, которые найдете в ее квартире. Это изрядно пополнит ваш бюджет, не так ли?

Де Тран опустил глаза. Начальник полиции был прав. Он давно спустил последний гонорар в карточной игре и опять остро нуждался в деньгах. Видимо, придется соглашаться. Ох, продажная его душа!

– Ладно, ваша взяла! – Виконт тяжело поднялся с кресла и, взяв бутылку, залпом выпил остатки. – Говорите, где меня ждет экипаж?

– Вот это другое дело. – Полицейский открыл коричневый кожаный портфель с царапиной посередине и вытащил внушительную пачку денег. – Это на расходы.

Де Тран небрежно взял купюры и бросил на стол.

– Это еще не все. – За деньгами последовал конверт. – В этом конверте бумага, которая поможет в пути – приказ за подписью короля. Если на станции вам откажутся срочно поменять лошадей, а герцогиня уже сорвется с места, предъявите бумагу. Вы получите коней, которые обгонят экипаж де Полиньяк. Перед вами раскроются любые двери.

– Я всегда говорил, что Людовик XVI очень щедр, – иронически заметил де Тран. – Что ж, я готов ехать. – Он взял дорожную сумку, которая всегда была собрана и стояла в углу. – Где ваш экипаж?

Начальник полиции кивком указал на окно, и де Тран, мельком выглянув на улицу, увидел карету, запряженную тройкой гнедых.

– Да, добрые лошаденки, – сказал он со знанием дела. – Здесь его величество не поскупился. Надеюсь, и денег предостаточно, чтобы молодой мужчина мог не только поработать, но и немного развлечься.

Де Крон сжал кулаки. Иногда ему хотелось прибить виконта на месте.

– Да не злитесь, я уже умчался как ветер, став тенью госпожи де Полиньяк. – Максим открыл дверь, приглашая начальника полиции к выходу. – Итак, новое приключение начинается! Его величество останется доволен, уверьте его в этом.

На улице они распрощались. Экипаж тронулся по мощеной мостовой, но начальник полиции еще несколько минут смотрел ему вслед.

«Все же этот малый – настоящая парижская шваль, – подумал он. – С кем приходится работать! С другой стороны, ни один добропорядочный человек не согласится выполнять такие грязные поручения. Мы – как нищие, нам выбирать не приходится».

Махнув на все рукой, он сел в свою карету и поехал домой.

Дивногорск, 2017
Верный своему обещанию, Андрей ждал машину приятеля на перекрестке центральной улицы города. Когда автомобиль Плотникова свернул к дороге, ведущей в аэропорт, Скляров последовал за ним, стараясь не бросаться в глаза. Сейчас трудно было понять, следует ли за его другом преступник: пробки в городе с недавнего времени стали появляться и в утренние часы. Причину этого никто не мог объяснить, тем не менее пробки существовали, мешая автомобилистам. Оперативник вздохнул с облегчением, когда черный «Опель» приятеля наконец вырулил на новое, без колдобин и трещин, гладкое шоссе. Его называли в городе «аэропортовским», потому что именно по нему, никуда не сворачивая, получая наслаждение от прекрасной дороги, можно было добраться до аэропорта. Скляров немного отстал, наблюдая опытным глазом за автомобилями, пристраивающимися следом за «Опелем». Их, на его счастье, оказалось мало – всего четыре, – и из этого количества нужно было выбрать машину преследователя. Андрей сразу же отмел две «копейки», старые-престарые, с местами выступившей коррозией. Водители – пожилые мужчины – тоже не вызывали никаких подозрений. Стопроцентные дачники, которые через пару километров свернут на проселочную дорогу, ведущую прямехонько в дачные кооперативы. Тогда можно будет лучше разглядеть пассажиров и водителей в двух других автомобилях – черном джипе «Чероки» и новенькой, блестящей «Тойоте Камри». Андрей поставил на джип – более быстроходный, с одной стороны, а с другой – способный перегородить дорогу, если потребуется. Придется подождать, пока его догадка подтвердится. А если нет никакого преследователя? Руки Андрея, лежавшие на руле, немного дрожали от волнения. От него сегодня многое зависело. Через пять минут дачники свернули на проселочную дорогу, и Скляров вплотную придвинулся к «Тойоте Камри». Сидевший сзади мальчик лет двенадцати показал ему язык и состроил рожу. Красивая блондинка, вероятно, его мать, слегка ударила ребенка по затылку. Оперативник подумал, что ни один бандит не стал бы рисковать своей семьей даже ради бриллиантов какой-то Жанны. «Тойота» отпала. Значит, преследователь, если он сегодня выбрался на охоту, находился в черном джипе. Андрей прибавил скорость, и водитель «Камри» не стал препятствовать обгону. Скляров подумал: хорошо, что в салоне сидела жена водителя. Она наверняка постоянно предупреждала, чтобы супруг не гнал. Иначе черта с два такая машина пропустила бы вперед довольно пожилой «Форд». Теперь оперативник ехал за джипом, стараясь разглядеть пассажиров, но это ему не удавалось. Он стал думать, когда и где водитель автомобиля решится на то, ради чего сейчас ни на миг не отставал от «Опеля». А он решится, теперь Андрей был в этом уверен. Сергей специально чуть придвинулся к обочине, чтобы более быстроходный джип перегнал его, но тот не стал торопиться.

Место явно неподходящее. Огромный луг с только начавшей зеленеть травкой, вдали лес и холмы, видимость как на ладони. Если водитель станет прижимать Плотникова к обочине, то только через пять километров, где сосновый лес вплотную подступал к дороге. Своими действиями такая махина может заставить любого водителя свернуть в «карман», а потом можно, угрожая, загнать их в лес и там с ними разделаться. Ну и что с того, что шоссе не совсем пустое? Пост ГИБДД практически возле самого аэропорта, а остальных он не боялся. Не боялся, потому что самый настоящий отморозок. Андрей, как и большинство полицейских, на дух не переносил убийц детей и женщин, считая их самыми отъявленными отморозками. Этот уже укокошил двух – учительницу и несчастную наркоманку. К ним можно было прибавить и Матвея Петровича, старики – они как дети, такие же беззащитные. Вот почему Скляров ни секунды не сомневался, что на удобном участке дороги преступник перейдет в наступление. Он нашарил на переднем сиденье мобильник и набрал Плотникова. Тот сразу откликнулся, будто ежесекундно ожидал звонка.

– Серега, – начал Андрей. – Этот джип по вашу душу.

– Я с тобой согласен, – отозвался Сергей. – Андрюха, звони нашим. Пусть предупредят ГИБДД. Думаешь, будет перехватывать меня возле Марьина?

Возле деревни Марьино и начинался сосновый лес с множеством «карманов» для автомобилистов, решивших отдохнуть на лоне природы.

– Более удобное место вряд ли найдешь, – поддакнул Скляров. – Кстати, это довольно скоро – еще с пяток километров. Ну все, конец связи, звоню нашим.

Ему быстро удалось предупредить ГИБДД, но машина находилась на приличном расстоянии и в лучшем случае могла подъехать минут через двадцать. А лес уже начинался. Мелькнул голубой знак с надписью «Марьино», и джип, завороженно следовавший за «Опелем», вдруг активизировался. Рванувшись вперед, автомобиль стал прижимать хрупкую легковушку. Плотникову ничего не оставалось, кроме как съехать в «карман». Юля вцепилась в него скрюченными пальцами, трясясь от страха.

– Сережа, он убьет нас!

– Успокойся, пригнись и, я тебя умоляю, не высовывайся, – приказал капитан. – Мы не одни в отличие от него. Андрей не позволит нас убить. А скоро подкатят и гайцы.

Но девушка, будто обезумев, ничего не понимала:

– Он убьет нас!

– Да пригнись же! – Сергей сам нагнул ее голову, выругался и, достав пистолет, стал осторожно вылезать из автомобиля, однако не успел этого сделать. Раздался визг тормозов, и добрый старый «Форд» Склярова протаранил бок джипа. Поняв, что появилось неожиданное подкрепление, водитель не стал испытывать судьбу, развернул покалеченную машину и, как следует газанув, помчался обратно в город.

– Ты сообщил гайцам номер машины? – крикнул Плотников своему подчиненному, вылезая из салона. Скляров с солнечной улыбкой на солнечном лице шел ему навстречу.

– Ну разумеется, только убежден, машинка краденая, – проговорил он. – Этот гад был в «балаклаве», уверен, он стрелял бы на поражение. Двумя трупами больше, двумя меньше – это никак не повлияет на приговор, если мы его поймаем и докажем причастность к предыдущим убийствам. Ну, Серега, счастливого тебе полета. До аэропорта вы доберетесь без приключений, гайцы вам это обеспечат. Как вы будете справляться с этим парнем в Крыму – не представляю. Не хочется вмешивать в дело местную полицию. Еще неизвестно, как они посмотрят на ваше предприятие. Знаешь, одно дело – завещание дедушки, другое – закон. Так вот, по закону… Впрочем, что тебе говорить, ты и сам это прекрасно знаешь.

– Знаю, но надеюсь на лучшее. – Плотников пожал крепкую руку Андрея. – Ладно, до свидания. Самолет ждать не станет.

– Давайте, а я останусь здесь до приезда наших друзей. – Скляров махнул на прощание и направился к своей машине. Плотников распахнул дверь, впустив в душный салон свежий лесной воздух, и подмигнул Юле, которая сидела ни жива ни мертва.

– Расслабься, дорогая. До аэропорта нас никто не потревожит, в аэропорту – тем более. Хочешь – вздремни немного. Ехать еще полчаса.

– Да какой тут сон. – Девушка устроилась поудобнее. – Сережа, Андрей прав. Что мы будем делать в Крыму? Я тебе не помощница в столкновениях с нашим преследователем, только помеха. Склярова не будет рядом. Местной полиции доверять нельзя, да и вообще никому нельзя доверять. Ты вот доверился одному Андрею…

Плотников не знал, что ответить, и сказал только:

– Что-нибудь придумаем.

Но он не представлял, как им избавиться от убийцы. А тот пойдет по следу – это как пить дать.

Глава 17 Лондон, 1785
Столица Англии встретила Жанну мелким моросящим дождем и серым небом. Сквозь плотные тучи не пробивались лучи, и женщина, выйдя из кареты, с грустью подумала о наступающей осени, такой мягкой в Париже и такой мокрой и слякотной в Лондоне. Смахнув со щеки предательскую слезу, уже смешавшуюся с дождевыми каплями, она одернула себя: этот город спасает ее от королевской четы, которую она ненавидела больше всего на свете, и пусть хоть разверзнутся хляби небесные – ей все равно, лишь бы шавки Бурбонов не добрались до нее.

Жанна огляделась по сторонам, не зная, куда ее доставил кучер, и увидела высокого мужчину в черной накидке. Ему было около пятидесяти. Из-под черной шляпы торчали длинные седые волосы. Черты лица были тонкими и благородными, но кожа выглядела сероватой. Возле правого крыла орлиного носа чернела родинка, напоминавшая мушку. Серые глаза смотрели на незнакомку доброжелательно.

– Графиня де Ла Мотт, если я не ошибаюсь? – Его голос звучал мягко и печально. Жанна сделала реверанс.

– Здравствуйте, господин.

– Граф Гастон де Гаше, – подсказал ей мужчина. – Меня попросили встретить вас и проводить в новое жилище. – Он восхищенно оглядел красавицу с ног до головы. – Признаюсь, я сделаю это с удовольствием. Следуйте за мной, нас ждет мой экипаж.

Он предложил Жанне руку, и она с благодарностью оперлась на нее.

– Куда же мы сейчас отправимся?

– Мы отправимся в одно из моих имений, – пояснил де Гаше. – Я довольно богат, и у меня их много. Зачем же платить за гостиницу, если можно поселить такую очаровательную женщину в пустующем доме? Вы не против?

– О, как же я могу быть против! – воскликнула графиня. – Если вы скажете, что ваше имение находится за городом, это будет здорово вдвойне! Я обожаю жить за городом.

– Тогда радуйтесь вдвойне. – Де Гаше улыбнулся. – Я и планировал поселить вас за городом. Впрочем, оттуда до Лондона ехать совсем недалеко. Если вы захотите прогуляться по столице, поездка не будет долгой – каких-нибудь полчаса.

– Чудесно, чудесно! – Жанна захлопала в ладоши. Ей показалось, что сквозь тучи пробилось солнце. – Я поеду с вами!

Экипаж господина Гаше был шикарным, и графиня уверилась в том, что ее новый друг богат.

– Вы же француз, – сказала де Ла Мотт, когда они разместились в карете на мягких парчовых подушках и лошади неспешным шагом пошли по мостовой. – Почему вы живете в Лондоне?

– Одну минутку. – Гастон сделал предостерегающий жест и хлопнул в ладоши. Карета тотчас остановилась.

– Что случилось? – взволнованно спросила Жанна.

– Быстро выходим.

Де Гаше схватил ее за локоть. Не обращая внимания на протесты и просьбы все объяснить, он вытащил свою спутницу из кареты и почти на руках внес в неприглядную таверну. Впрочем, графиня лишь потом поняла, что это таверна, или паб, как называли подобные заведения в Англии. Посетители, разместившись за отполированными до блеска локтями столиками, пили пиво и жевали крепко пахнущую вяленую рыбу. Они все как один повернулись в сторону хорошо и дорого одетых господ.

– Иветта, открой черный ход, – шепнул граф полной молодой брюнетке с крючковатым носом в нечистом переднике и сунул ей в руку монету. Женщина побежала исполнять его просьбу, и Жанна поняла, что, несмотря на неприглядность заведения, Гастон был тут своим человеком. За полной брюнеткой, от которой за версту несло рыбой, они прошли по узкому темному коридору и, выйдя через маленькую дверь, оказались на улице. К своему удивлению, Жанна увидела поджидавший их другой экипаж и все поняла.

– За нами слежка? – спросила она миролюбиво.

Де Гаше кивнул.

– Во всяком случае, мне так показалось. Лондон наводнен агентами Людовика XVI. Уверен, у них есть причина преследовать вас.

Жанна опустила голову. Она вспомнила о потерянном в камере листке с записями.

– Вы правы.

– Вот видите, – улыбнулся граф, обнажив зубы. Они были мелкими и острыми, как у хорька. – У вас нет причин не доверять мне. Обещайте рассказывать обо всем подозрительном, что с вами происходит.

– Обещаю, – вдохновенно сказала Жанна.

– Вот и хорошо. – Гастон помог ей сесть в карету. – Надеюсь, мы от них оторвались. А теперь вас ждет дом.

Молодой кучер, не дожидаясь приказа, рванул по улице.

– Теперь, когда мы в относительной безопасности, я с удовольствием отвечу на все ваши вопросы, – начал Гастон. – Почему я, француз и патриот своей страны, живу здесь? Потому что, дорогая графиня, я терпеть не могу тамошних правителей. Они погрязли в разврате и мотовстве. А что происходит во Франции? Вы еще довольно молоды и не помните, как ликовал народ, когда Людовик XVI пришел к власти. О нем говорили, что это человек доброго сердца. К сожалению, некоторые знали о его нерешительности и небольшом уме. Царственный дед не любил внука за отрицательное отношение к придворному образу жизни и презрение к своей любовнице Дюбарри, поэтому держал вдали от государственных дел. Я знаю, что Людовик вступал на престол с самыми лучшими чувствами. Он любил народ и хотел сделать для него как можно больше хорошего. А что получилось? Проклятая австриячка, его женушка, подчинила супруга своему влиянию! Ей удалось сделать это только потому, что Луи был несостоятелен как мужчина. В результате наш король отменял принятые решения, не доводил до конца начатые реформы, которые улучшили бы положение в стране. Бедный народ! Он возлагал большие надежды на нового правителя. А что сделал хорошего Людовик XVI? Да, удалил любовницу деда и прежних министров, на коих она имела влияние. Но кого же выбрал вместо них? Нужно было ставить на молодых и решительных реформаторов, но он предпочел не рисковать. Морепа, старый царедворец, боялся нового как огня. Впрочем, потом Людовик исправил свои ошибки, поставив во главе управления Тюрго и Мальзерба. Тюрго провел целый ряд финансовых реформ. Они сделали преобразования во всех отраслях. Но что с ними стало? Король послушал дворянство, парламент и духовенство, которые восстали против новшеств, боясь за свои привилегии. В результате Тюрго пал, хотя именно король отозвался о нем: «Только я и Тюрго любим народ».

Теперь финансы приходят все в большее расстройство: займы не покрывают дефицита. А все расточительность двора. Знаете, была предпринята попытка реформировать областное и местное самоуправление, но все это делалось так неумело и половинчато, что реформа снова никого не удовлетворила. В общем, страна катится в пропасть, народ нищает. Вот увидите, это ничем хорошим не кончится! Случится то, что наши монархи не могли представить и в самых страшных видениях. Грянет революция.

– Революция? – удивилась женщина. – Это очень странно! Мне кажется, народ любит своих господ.

– Любит… до поры до времени, пока ему не предложат лучшую жизнь, – парировал граф. – Я знаю многих достойных людей из оппозиции монархам, которые ждут своего часа. И дождутся, будьте уверены.

Женщина подалась вперед, стараясь разглядеть лицо нового знакомого в сумерках кареты.

– Скажите, не эти ли люди освободили меня? – спросила она, с нетерпением ожидая ответа, и тут же его получила.

– Эти люди относятся к вам с большой благосклонностью. Они не допустят, чтобы достойные члены общества сидели за решеткой, а развратницы указывали, кому раздавать портфели министров.

Графиня улыбнулась, понимая, о ком идет речь. Пресловутая герцогиня де Полиньяк, которой Жанна всегда страшно завидовала, не раз надавливала на королеву, проталкивая в министры своих родственников.

– Вы согласны со мной? – Он приблизил к ней лицо.

– О да, разумеется, – отозвалась женщина. – И я буду рада, если достойные люди займут место вероломных правителей.

Гаше взглянул в окно, отодвинув красную бархатную занавеску – любимый цвет графини.

– Мы уже подъезжаем к поместью. Скоро вы вступите на порог своего нового жилья.

В голове у Жанны юлой вертелся вопрос: чем она будет платить за него? Или те люди, о которых с таким восторгом говорил граф, уже расплатились с ним? Она никогда не верила в бескорыстие, и поэтому предложение де Гаше пожить в пустом имении казалось ей невероятным. Экипаж несколько раз дрогнул на немощеной дороге и замер. Мужчина первым выскочил из кареты и предложил руку даме. Она осторожно спустилась, вдыхая свежий воздух.

Небо было затянуто тучами, но дождь кончился. Граф зашагал по мокрой земле, оставляя следы. Жанна пошла за ним. Де Гаше открыл калитку и жестом пригласил ее войти. Оказавшись на участке, женщина вскрикнула от удовольствия. Одноэтажный коттедж, напоминавший сказочное жилище гномов, утопал в зелени. Он походил на ее собственный домик во Франции, где она несколько месяцев счастливо жила с Клотильдой. Возле очаровательного строения раскинулись клумбы, но цветы уже пожухли. В маленьких фонтанчиках с позеленевшей водой резвились красные рыбки.

– Весной и в начале лета здесь веселее, – виновато сказал де Гаше. – В такое время гораздо уютнее в комнатах. Не желаете осмотреть жилище?

С какой-то внутренней дрожью Жанна ступила на порог. Пахло сыростью. Было видно, что здесь действительно давно никто не появлялся.

– Сейчас придет горничная, которая приготовит вам обед, растопит камин и уберет в комнатах, – пояснил граф. – Вы увидите, как все изменится, когда она смахнет вековую пыль.

Миновав узкую прихожую, графиня прошла в гостиную. Софа из орехового дерева, светло-коричневого цвета, обитая голубым шелком, прошитым золотыми нитями, стояла почти у самого окна, скрытого под голубыми бархатными портьерами. Стулья, тоже из орехового дерева, были обиты голубым шелком и окружали круглый стол, покрытый голубой скатертью. Небольшой шкаф был доверху забит книгами в красивых кожаных переплетах, тисненных золотом. Жанна вытащила одну и сразу чихнула, смахнув пальцем толстый слой пыли.

– Вольтер, – прочитала она с удивлением и повернулась к другим книгам. – Дидро, Руссо! О, да вы вольнодумец, мсье Гаше!

– В наше время стоит читать только этих авторов, – парировал граф. – Остальное – пустота. Вы знакомы с их сочинениями?

Графиня вынуждена была признаться, что не имела такой чести, только слышала о них.

– Когда вы прочитаете, – Гаше настоятельно сунул ей в руки томик Руссо, – и разберетесь во всем, о чем здесь говорится, сразу поймете, что я прав.

– О да, я обязательно прочитаю! – Жанна рассмеялась. – До этого у меня не было времени заняться самообразованием. То водоворот светской жизни закружил меня, то тюрьма… Знаете, в таких условиях как-то не до книжек.

– Кстати, как ваша собственная книжка? – вдруг поинтересовался Гастон. – Она может оказать нам всем огромную услугу. Если рукопись готова, нужно начать переговоры с издательством. Я знаю одного редактора, готового хорошо заплатить за подобные вещи.

– Книга давно закончена, я снимаю копию. Думаю, она может мне пригодиться, – ответила графиня. – Я вполне готова переговорить с вашим издателем.

– Вы все правильно делаете. В ближайшие дни я устрою вам встречу. – Граф слегка вздрогнул, услышав звон дверного колокольчика. – Наверное, это Мария, ваша горничная. Не волнуйтесь, что вы не сможете общаться. Отец Марии – француз, постаравшийся, чтобы дочь владела его родным языком.

Жанна облегченно вздохнула. Впервые за много лет она почувствовала себя под защитой. За нее думали, решали, о ней заботились. Разумеется, ей хотелось жить на широкую ногу, купаясь в деньгах, и ни в чем себе не отказывать, однако женщина понимала, что сейчас она не может себе этого позволить. Люди, вытащившие ее из заключения, были уверены, что никаких бриллиантов она не брала. Они думали, что все это интриги королевы и ее любовника, кардинала де Рогана. Графиня как могла старалась убедить их в этом. Что же они подумают, если она, бедная, несчастная изгнанница, приехав в чужую страну, напропалую станет разбрасываться деньгами? Нет, нужно затаиться и ждать своего часа. А он скоро наступит – это уж как пить дать.

– А вот и Мария. – Гастон похлопал по плечу девушку в белом чепце. У девушки было широкое лицо, усыпанный веснушками курносый нос, высокий гладкий лоб, серые глаза навыкате и мужеподобная фигура. – Будьте уверены, дорогая графиня, эта особа знает свое дело. А это, Мария, твоя госпожа Жанна де Ла Мотт.

Мария хитро улыбнулась, сделала реверанс, и Жанна подумала, что эта девка все о ней знает и вряд ли уважает ее так же, как граф. Ну ничего, ее дело маленькое – убрать и приготовить. Если она надумает совать нос в дела, которые ее не касаются, мигом вылетит отсюда.

Де Гаше, видимо, почувствовав настроение Жанны, быстро отдал приказ новой служанке:

– Все привести в порядок, растопить камин и приготовить еду.

Мария еще раз присела.

– Что желает госпожа?

Графиня наморщила лоб, но, не придумав ничего лучшего, ответила:

– Жаркое и луковый суп. Настоящий луковый суп, ты слышишь?

Девушка улыбнулась.

– Ну это как раз нетрудное поручение. Сейчас все сделаю.

Она оказалась на удивление проворной: вмиг затопила камин и смахнула пыль с мебели. Жанна подумала, что, если останется здесь надолго, обязательно поменяет круглый ореховый стол. Пусть будет с мраморной столешницей, как в Версале.

– Дорогая графиня, вам нужно отдохнуть. – Гастон галантно поклонился. – Пока можете посидеть в саду, там премилая беседка, а потом, когда комнаты согреются, придете сюда, поужинаете и ляжете спать.

Жанна опустила глаза. Ее щеки зарделись, как спелые красные яблоки.

– Я не знаю, как вас благодарить.

Он приложил руку к сердцу.

– О, поверьте, я сделал для вас слишком мало! Надеюсь, у меня еще будет возможность доказать вам свою преданность.

– И я надеюсь. – Она показала жемчужные зубы, и Гастон впервые за много лет, прошедших после смерти жены, почувствовал зов плоти. Эта женщина заставила его сердце биться сильнее. Но приглянулся ли он ей? Мог ли он понравиться такой даме? Да, богатство и знатность – это, конечно, хорошо, но разница в возрасте… Ответит ли графиня де Ла Мотт когда-нибудь взаимностью своему уже немолодому почитателю? В том, что Жанна крепко запала ему в душу, де Гаше был уверен. Он будет ей предан и постарается заслужить симпатию своей избранницы, исполняя все ее желания. Взяв в свою широкую руку маленькую белую ручку красавицы, граф поднес ее к горячим губам и поцеловал.

– Если вы разрешите, завтра я навещу вас.

Графиня расхохоталась.

– Мне странно слышать такой вопрос, граф! Это не вы у меня, это я у вас в гостях, в вашем доме, вход в который для вас всегда открыт. Что касается меня, я рада вашему обществу. Приходите завтра обедать.

– Обязательно. До свидания, графиня.

Он выбежал из дома, как озорной мальчишка, и запрыгнул в поджидавший его экипаж с невероятной для своих лет прытью. Кучер с удивлением поглядел на своего господина.

– В особняк, сэр?

– Да, именно туда, Дэвид.

Жанна стояла у окна, провожая глазами удалявшуюся карету. Она подумала о том, что будет рада завтра видеть господина Гаше. Во всяком случае, он скрадывал ее одиночество. Как хорошо иметь друга в незнакомом городе, в незнакомой стране, где все говорят на чужом языке. Может быть, Англия примет ее как родную дочь? Если она не нужна Франции, то пусть ее родиной станет другая страна.

В комнате уже весело трещали бревна в камине. Через несколько минут с кухни потянуло соблазнительным ароматом. На душе у Жанны стало уютно, и она уже с благодарностью подумала о Марии. Девушка суетилась не покладая рук. Графиня прошла на кухню. Служанка в чистом передничке и белоснежном чепце чистила картошку. Увидев Жанну, она встала и поклонилась.

– Завтра у нас обедает граф де Гаше, – сказала де Ла Мотт. – Если вы когда-нибудь слышали о его вкусовых пристрастиях, поделитесь со мной. Я хочу, чтобы он остался доволен обедом.

Мария покачала головой.

– К сожалению, я ничего о нем не знаю. Господин граф отыскал меня через общих знакомых, но они никогда не говорили, что он предпочитает.

Жанна закусила губу.

– Он очень много сделал для меня, – продолжила она. – Приготовьте ему самые вкусные блюда французской кухни.

– Какие же, мадам?

Графиня наморщила лоб, вспоминая, что она ела на обедах Калиостро.

– Пусть это будут перепелки с чечевицей и гратен дофинуа, – решила она. – Не представляю, стоит ли предлагать ему луковую похлебку и жаркое, это я соскучилась по таким блюдам.

– На сладкое я приготовлю пудинг, – отозвалась Мария. – Его любят и англичане, и французы. Вы любите пудинг?

Жанна помедлила с ответом. По логике вещей, она изображала из себя знатную даму, часто бывавшую в светском обществе. Но за одним столом с королями или их приближенными графине сидеть не довелось. Кто знает, кушали ли они пудинг?

– Никогда не доводилось пробовать это блюдо, – решила она признаться. – Пусть завтра он станет для меня маленьким открытием английской кухни. Готовь его, дорогая. Я тебе доверяю.

Польщенная Мария раскраснелась и еще усерднее принялась за картошку.

– Ваша спальня готова, мадам, – произнесла она. – Возможно, она еще не совсем прогрелась, но вы уже можете там отдыхать.

– Благодарю тебя, Мария. – Жанна поспешила в комнату. После долгого путешествия она горела желанием лечь в постель. Сняв платье, женщина облачилась в шелковый пеньюар, который добрая Клотильда успела положить в ее дорожную сумку. Одежда пахла домом, и на глаза навернулись слезы.

«Как там моя несчастная Кло? – подумала Жанна, смахнув слезинку с длинных черных ресниц. – Да, я оставила ей деньги, но она такая непрактичная. Не пропадет ли? Наверняка она скучает по своей госпоже и знает, что и я тоскую по ней».

Высморкавшись в батистовый платок, графиня положила его на стул и улеглась в кровать. Простыни не прогрелись, и от них исходил холод, но пуховое одеяло сразу окутало теплом, и Жанна не заметила, как задремала и проспала до утра.

Она вскочила с постели, когда солнце вовсю светило в окошко ее скромного жилища, золотя поверхность орехового стола.

«Боже мой, сколько же я проспала?» – ужаснулась женщина и кинулась в переднюю. Мария, все такая же румяная и проворная, встречала ее с улыбкой.

– Я рада, что вы отдохнули, госпожа. Не желаете ли выпить чашку чая или кофе? Думаю, граф придет через три часа, и у вас будет время привести себя в порядок. Если вам понадобятся мои услуги, я с удовольствием помогу вам.

Служанка излучала спокойствие и благополучие. Ее полное лицо светилось добротой, руки мирно лежали на животе.

– Спасибо тебе, дорогая. – Жанна даже прослезилась. – Но сейчас нужно поторопиться. Помоги мне надеть платье и сделай чашку шоколада. Будем готовиться к встрече графа.

Граф, как и все англичане, оказался пунктуальным. Уже с порога он, галантно поклонившись молодой женщине и поцеловав ее руку (сегодня де Гаше задержал ее в своей дольше положенного), потянул носом.

– О, какие вкусные запахи!

– Мы надеялись вас не разочаровать. – Жанна мило улыбалась, пока Мария помогала гостю снять накидку. – Не знаю, понравятся ли вам наши скромные кушанья, но мы очень старались.

Де Гаше потер руки.

– Я уверен, все прекрасно! – Он прошел в гостиную к изящно накрытому столу и воскликнул: – Что я вижу! Настоящая французская кухня! Мои любимые перепелки с чечевицей!

Перепелки и вправду были хороши. Их румяные бока радовали глаз, а аромат, разносившийся по комнате, щекотал ноздри.

– Ммм, и бутылка старого доброго бургундского!

Вино, которое Клотильда сунула впопыхах своей госпоже, оказалось очень кстати. Мария усадила графа во главе стола, и он, ловко орудуя ножом и вилкой, принялся разделывать перепелку.

– Боже мой, как вкусно! – Он ел, не забывая нахваливать пищу. – Мария, вы замечательная кулинарка! Моему лентяю повару – кстати, выписанному из Парижа, – до вас, право, далеко. Если бы я знал, что вы так здорово готовите, ни за что не пропустил бы ваши таланты! Впрочем… – Он поднял глаза на Жанну, собираясь сказать, что для такой красивой женщины, как графиня, ему ничего не жалко, но, увидев ее бледное, напряженное лицо и синеву под глазами, замер с поднятым бокалом. – Что с вами, графиня? Вам плохо?

– Да, – еле выговорила Жанна. – Извините меня, я ненадолго вас покину. – И, зажав рот, женщина выбежала в сад.

Рот наполнила желчь. Под раскидистым кленом ее стошнило на желтые узорчатые листья, и она в ужасе закрыла лицо руками. Такое состояние было ей знакомо. Она испытывала его дважды во время своих беременностей. Это означало, что и сейчас женщина ждала ребенка, которого понесла от Жозефа. Господи, как все не вовремя! Что же делать? Ее снова замутило, и граф де Гаше, беспокоившийся за состояние Жанны, а потому вышедший вслед за ней, с жалостью смотрел, как ее сотрясают спазмы.

– Что с вами? – повторил он, приблизившись к женщине, которая вытирала рот шелковым платком. Она потупилась и ничего не ответила.

– Вы беременны?

Графиня опустила голову и всхлипнула:

– Да.

Мужчина обнял ее за трясущиеся плечи.

– Пойдемте в дом. Здесь холодно. Вы вся дрожите. Вам нужно лечь в постель.

– Мне уже лучше, – еле выговорила Жанна. – Сейчас Мария сделает мне чай, но я, к сожалению, не смогу съесть ни кусочка.

– Боюсь, что вам ничего и не достанется, – пошутил де Гаше, бережно открывая перед ней дверь. – Еда замечательная. Вы еще попробуете перепелок, приготовленных Марией.

Они зашли в гостиную, и Гастон услал служанку на кухню.

– Давайте поговорим. – Он налил себе вина на две трети бокала и сделал маленький глоток. Де Ла Мотт видела, как мужчина немного подержал напиток во рту, наслаждаясь букетом, и проглотил. Вино ему явно нравилось. – Давно не пил настоящего бургундского, однако речь пойдет не о нем. – Граф пристально посмотрел на Жанну, и она съежилась под его взглядом. – Кто отец вашего ребенка?

– Он никогда не узнает, что у него будет ребенок, – призналась графиня. – Мы любили друг друга недолго и расстались навсегда.

– Вы уверены, что навсегда? – поинтересовался Гастон и покрутил бокал, словно присматриваясь к цвету напитка. – Отвечайте откровенно, пожалуйста. Для меня это очень важно.

– Я уверена, мы расстались навсегда, – твердо ответила Жанна.

Де Гаше поставил бокал на стол, встал и, приблизившись к бледной как полотно женщине, помог ей подняться.

– Может быть, вам трудно стоять, – начал он, – но я считаю это торжественным моментом, хотя вы, вероятно, сочтете иначе.

– Но почему? – Жанна была заинтригована до такой степени, что на мгновение забыла о недомогании. – Давайте же, граф.

– Возможно, вы посчитаете меня старым чудаком… – Гастон старался говорить уверенно и твердо, но от волнения его голос срывался, – возможно, это так и есть. Видите, я даже не знаю, как лучше начать… – Он улыбнулся и развел длинными худыми руками. – Когда я увидел вас, графиня, то был сражен вашей красотой, вашим умом и понял: именно такая женщина мне и нужна. Вам известно, что я давно вдовец, живу один и не имею родственников. Вот почему я обращаюсь к вам, дорогая Жанна, с предложением руки и сердца. Вступив в законный брак, вы возьмете мою фамилию, и ваш ребенок, который должен родиться, не станет носить клеймо незаконнорожденного. Я богат, у меня дома, имения, земли, и мне нужен наследник, чтобы передать свое имущество. Я с удовольствием напишу завещание на вашего сына или дочку. – Де Гаше мечтательно закатил глаза. – Надеюсь, это будет мальчик. Я много чему научил бы его.

– Но я не хочу рожать этого ребенка, – призналась графиня. – Я не планировала его, он заявил о себе некстати. Вы же понимаете, в каком я сейчас положении. Ребенок мне будет только мешать.

Гастон сжал ее руку с такой силой, что Жанна вскрикнула.

– Вы делаете мне больно, граф!

– Не говорите такие страшные вещи! – попросил он. – Разве у вас есть дети?

– Мои дети умерли в младенчестве от голода и холода, – ответила графиня.

– Вот видите! – с укором заметил де Гаше. – А у этого ребенка будет все – и деньги, и титул, и няни. Он еще порадует нас своими успехами!

Жанна молчала. Деликатный Гастон решил не давить на женщину.

– Впрочем, если я вам так противен, считайте, что мы не говорили на эту тему, – мягко произнес он. – А если вам нужно время, чтобы принять решение… Что ж, я готов ждать. Сколько? Неделю? Две? Три? Лучше все решить как можно скорее в интересах ребенка. Ну, что вы мне ответите?

– Граф. – Каждое слово давалось женщине с трудом, она волновалась не меньше, чем ее собеседник. Давно уже никто из знатных особ не делал ей предложения. Когда-то возле ювелирного магазина в Париже молоденький жандарм Николя… Но все это было в другой жизни. – Граф, я польщена. Для меня это великая честь, поверьте. Смущает лишь одно: вы совершенно не знаете меня. Неужели вы ничего обо мне не слышали? Не слышали об истории с ожерельем, прогремевшей на всю Францию, из-за которой я вынуждена скрываться в чужой стране? Светские сплетни разносятся быстро, и я не верю, чтобы они не докатились до наших соотечественников в Англии.

Гастон облегченно вздохнул.

– Ах, вы боитесь этого! Уверяю вас, вам нечего опасаться. Я, разумеется, слышал и об ожерелье, и о том, как с вами поступила королевская семья, сделав виноватой в своих интригах. Еще тогда мне захотелось найти и защитить слабую и ни в чем не повинную женщину, но мои возможности не простирались так далеко. На мое счастье, и другие люди думали так же, как я. Они помогли вам бежать и вместе со мной взяли ответственность за вашу судьбу.

– Спасибо вам за такие слова. – Жанна освободила руки и села. – Обещаю, я подумаю. Но, умоляю, не торопите меня! Замужество – это серьезный шаг, тем более в моем положении.

Она увидела, как худое благородное лицо де Гаше озарилось радостью.

– Вы правы. – Он схватил шляпу и направился к двери. – Когда примете решение, вам стоит только прислать Марию с запиской в мой особняк. И тогда… о, тогда наступят самые счастливые дни в моей жизни!

Жанна обхватила голову руками и погрузилась в серьезные раздумья. Она даже не проводила гостя, не слышала, как хлопнула входная дверь. Ее заботило совсем другое. Женщина уже знала, что откажет новому поклоннику, но искала деликатный способ. Гастон сказал: «Если только я вам не противен». Ни в коем случае нельзя допустить, чтобы граф подумал именно так. А противен ли он ей в самом деле? Сможет ли она когда-нибудь полюбить этого человека? На поставленный вопрос следовало отвечать другим вопросом: сможет ли Жанна вообще кого-нибудь полюбить?

Только сейчас женщина поняла, что еще не изведала этого чувства. К первому мужу, Николя, она испытывала симпатию и желание получить графский титул, который давал ей право блистать на королевских балах. В объятия Жозефа ее толкнула страсть и долгое отсутствие близости с мужчиной. Сейчас, когда ее возлюбленного не было рядом, графиня очень редко вспоминала о нем. Значит, и это была не любовь. Если в молодости она смогла жить с нелюбимым, даже не задумываясь о чувствах, то теперь ей это просто не нужно. Нет, разумеется, Гастон ей не противен, но на данный момент муж ей не требуется, как и ребенок. Она не хотела связать себя брачными узами с кем бы то ни было, потому что мечтала о свободной жизни и понимала, что в Англии, да еще с супругом, ей не видать настоящего счастья, точнее сказать, счастья в ее понимании. В этой стране она никогда не продаст бриллианты и не заживет на широкую ногу, ни в чем себе не отказывая. Следовательно, графиня тут не задержится. Как только она продаст мемуары, сразу же сбежит подальше отсюда. У нее появятся деньги не от продажи бриллиантов, и в порту можно будет сесть на какой-нибудь корабль, отправляющийся в Испанию и Португалию. Там она приобретет домик у моря, о котором давно мечтала, и заживет полной жизнью.

Пользуясь протекцией де Крона, де Тран не испытывал проблем при найме экипажа и вскоре из саутгемптонского порта несся за герцогиней в Лондон, останавливаясь на тех же постоялых дворах, что и Жюли. Возможно, наблюдательная де Полиньяк заметила молодого мужчину с ястребиным лицом, но не придала этому значения. По этому пути постоянно ехали пассажиры. В столице Англии женщину снова встречали. Максим отметил про себя, что все агенты Людовика XVI были чем-то похожи, и вот сейчас перед герцогиней предстал маленький, юркий, похожий на хорька мужичонка лет тридцати с лишним. Он проводил ее в гостиницу «Золотой лев». Де Трану ничего не стоило снять комнату по соседству. Бросив в углу легкую дорожную сумку, он подошел к двери номера герцогини и приник к ней ухом. На его счастье, Жюли, измученная дорогой и раздраженная, разговаривала довольно громко.

– Как же получилось, что вы упустили ее? – спрашивала она агента. – Что ж, я сообщу об этом королю! Думаю, ему будет приятно узнать, какие специалисты даром едят его хлеб!

– Умоляю вас, герцогиня, не делайте этого! – отвечал мужчина плачущим голосом. – После того как беглянку встретил граф де Гаше, мы вели их экипаж до самого трактира. Когда пара зашла туда, мы и предположить не могли, что они сбегут через черный ход.

– И где прикажете теперь их искать? – ехидно поинтересовалась Жюли. – У меня мало времени, чтобы я ждала, пока вы прочешете весь Лондон!

– Его, то есть графа, искать не нужно, – угодливо отозвался агент. – Он вернулся к себе в тот же вечер, но уже без де Ла Мотт.

Де Полиньяк взволнованно задышала.

– Вернулся один, вы говорите?

– Совершенно верно, герцогиня.

Она хлопнула в ладоши.

– Отлично! У нас есть шанс найти пропажу. Вы можете принести мне список всех имений графа, включая загородные? – Видимо, агент согласно кивнул, и Жюли повторила: – Отлично! Чем скорее вы это сделаете, тем будет лучше для всех.

Максим подивился ее уму. Действительно, так отыскать беглянку будет значительно проще.

Агент-хорек доставил список довольно быстро. Де Тран, снова прильнувший к двери, слышал, как герцогиня выбирала из списка подходящее убежище для Жанны и, остановившись на двух, приказала их проверить как можно скорее.

– Слушаюсь, герцогиня, – отозвался мужчина.

Де Тран снова услышал, как его каблуки цокают по ступенькам, и решил, что успеет выпить чай и съесть пирожное, которое ему удалось купить по дороге, прежде чем появятся новости. Вряд ли хорек справится с поручением раньше чем через два часа. Можно было полежать на софе и немного вздремнуть, но Максим готовился ко всяким неожиданностям.

Виконт накинул мундир и спустился вниз, под лестницу, где хозяйка гостиницы, полная опрятная женщина лет сорока, довольно пухленькая, но приятная, варила кофе. Немного побалакав с ней и назначив свиданье, он увидел вернувшегося агента и, галантно распрощавшись, рванул за хорьком, который уже входил в комнату Жюли. Первая фраза, сказанная агентом, порадовала виконта:

– Мы нашли ее, герцогиня!

– Где же прячется мадам? – спокойно поинтересовалась де Полиньяк.

– В имении. – Агент назвал деревню. – Это всего в получасе езды от Лондона, если двигаться по берегу Темзы.

– Прекрасно! – констатировала Жюли. – Я должна немедленно увидеть эту женщину. Спускайтесь вниз и садитесь в мой экипаж.

Максим юркнул в свою комнату, быстро накинул плащ, выскочил на улицу и поймал свободную карету. Сунув в руки плутоватому кучеру золотой, он шепнул ему на ухо:

– Не спускай глаз вон с той колымаги, она сейчас тронется и помчится в пригород Лондона.

Жанна сидела у зеркала и расчесывала свои длинные черные волосы. Сегодня женщина никого не приглашала и никого не ждала. Вот почему, когда у входной двери зазвонил колокольчик, она нервно дернулась и вскочила со стула.

– Мария, узнай, кто пришел! – крикнула она служанке. Та живо побежала исполнять приказание госпожи.

– К вам какая-то дама, графиня.

– Проводи ее в гостиную. – Жанна мучительно соображала, кто это может быть. – Скажи, я буду через минуту.

Она быстро натянула не самое нарядное серое платье, еще раз прошлась по волосам щеткой и вышла в гостиную. В кресле сидела красивая дама с сильно напудренными волосами, высокой прической и жесткими линиями рта. При виде графини она слегка кивнула, но с места не встала, чтобы приветствовать хозяйку дома более дружелюбно, видимо, выказывая этим свое неуважение.

– Надеюсь, вы меня узнали, графиня де Ла Мотт? – спросила она металлическим голосом. Жанна нервно заморгала. Она не могла не узнать фаворитку королевы, которую неоднократно видела в Версале, – герцогиню де Полиньяк. Но как она ее нашла и что ей нужно?

– Конечно, я вас узнала, – ответила Жанна бесстрастным тоном. – Признаюсь честно: не ожидала увидеть вас в своем скромном жилище. Что же привело сюда подругу королевы? Уж не передает ли мне поклон сама Мария-Антуанетта?

Наглость де Ла Мотт разгневала Жюли, но, собрав все свое самообладание, она ничем не выдала своих чувств, только на щеках предательски вспыхнули два красных пятна.

– Моя госпожа не передает вам поклон! – презрительно сказала она. – Все поклоны закончились после аферы с ожерельем.

– Которого у меня нет и не было, – живо вставила графиня. Де Полиньяк нетерпеливо тряхнула головой, как норовистая лошадь.

– Вы можете заверять нас в этом сколько душе угодно. – Она пожала плечами. – Впрочем, королевской чете уже все равно. Нас интересует другое.

– Что же? – Жанна притворно захлопала ресницами. – Что еще может быть интересного в моей скромной особе?

– Вам мало вашего мерзкого поступка, и вы решили пойти дальше, чтобы окончательно опорочить королеву, эту святую женщину! – гневно произнесла герцогиня. – На ваше счастье, Мария-Антуанетта добра, как настоящий ангел, и она готова вас простить, если вы отдадите ей свои мемуары.

Жанна хлопнула в ладоши.

– Ах, вот в чем дело! Но все права на издание моих книг принадлежат только мне, и посему я откажу ее величеству. Любой писатель мечтает видеть свою книгу изданной.

– Зачем вам хочется издать ту грязь, которую вы написали? – В голосе Жюли появились усталые нотки. Она поняла, что эту особу голыми руками не возьмешь. – Вам, конкретно вам королева не сделала ничего плохого. Вы сами постарались скомпрометировать ее в глазах общественности.

– Вы считаете, королева всегда была со мной справедлива? – ехидно поинтересовалась графиня. – Я, внучка короля Генриха, прозябала в комнатушке на чердаке, в то время как сами монархи купались в роскоши! Да, было время, когда я верила в их справедливость и пыталась достучаться до их сердец, которые, видно, сделаны из камня. Что я такого просила? Чтобы мне вернули имения деда! И что я получила в ответ? Меня выгоняли из приемных, где я простаивала часами, называли самозванкой, унижали! Вы считаете, я должна любить за это правителей Франции?

Жюли нервно глотнула. Она видела: Жанна оседлала любимого конька и не сойдет с пути. Что ж, по-видимому, бесплатно ей не получить эти мерзкие рукописи. Придется платить, как и ожидала Антуанетта.

– Никто не говорит, что вы должны отдать нам рукописи даром, – сказала де Полиньяк уже довольно миролюбиво. – Ее величество готова заплатить, чтобы раз и навсегда покончить с этой неприглядной историей.

Жанна, стоявшая у окна и нервно теребившая оборку на платье, тоже села.

– И сколько же готова заплатить королева за мое и свое спокойствие? – спросила она, подавшись вперед. – Боюсь, и на этот раз она продешевила.

Жюли хотела начать с пятидесяти тысяч, но наглая самозванка своей фразой заставила ее сразу прибавить цену.

– Сто тысяч ливров, – произнесла она, морщась от чувства гадливости, которое вызывала в ней наглая собеседница.

Де Ла Мотт расхохоталась:

– Не верю своим ушам! Любой издатель предложит мне больше!

– Тогда назовите свою цену, – проговорила Жюли, опасаясь, что таких денег у нее нет, и оказалась права.

– Я хочу полмиллиона ливров, – дерзко ответила графиня, – и ни су меньше.

Де Полиньяк выдавила из себя улыбку.

– Хотите сказать, что издатели предложат вам больше?

Хитрая Жанна покачала головой.

– Они уже предложили мне… столько же.

Жюли развела руками. Графиня не могла не заметить, какие у нее белые, ухоженные руки с миндалевидными розовыми ногтями, и это усилило ее ярость. Жюли во многом походила на нее: она была такая же хитрая, такая же пронырливая и, что немаловажно, сама происходила из аристократического, но обедневшего до нищеты рода. Как же ей удалось приблизиться к королеве, да еще до такой степени, что Мария-Антуанетта и дышать без нее не могла? Королева всюду брала с собой подругу, осыпала ее различными милостями. Много доставалось и ее нищей родне, которой, казалось, не было числа. Дошло до того, что графиня стала вертеть королевой, как марионеткой, и та с радостью выполняла любые желания своей фаворитки.

Болтали, что ежегодное содержание семьи де Полиньяк обходилось королевскому дому в полмиллиона ливров. Все предыдущие фаворитки правителей стоили государству намного дешевле.

Жанна никогда не могла понять: каким талантом обладала семья де Полиньяк, чтобы так поработить королеву? Правда, сама того не ведая, первая красавица двора навлекла на себя и на свою госпожу общественный гнев, способствовала тому, что сплетни про нее и королеву роились, как осы, но, похоже, такие мелочи, как общественное мнение, ее мало волновали. Она, недавно нищая, купалась в золоте, и остальное ее не заботило. Так пусть же теперь поделится неправедно нажитым богатством с той, которая нисколько не уступает ей ни во внешности, ни в титуле.

– Да, мне предложили полмиллиона, – повторила Жанна, – и на меньшее я не соглашусь! Сами посудите, это было бы глупо.

– В самом деле? – Герцогиня скорчила забавную гримаску. – Что ж, очень жаль. Из своего скромного бюджета Мария-Антуанетта смогла выделить лишь двести тысяч ливров. Если мы с вами не договоримся, даже не знаю, как сообщить об этом королеве. Думаю, и Людовику вся эта история не очень понравится.

Жанна сжала кулачки. Двести тысяч ливров! Нет, эти деньги она не упустит.

– Только из уважения к вам, герцогиня, я возьму деньги, – строго сказала графиня. – Вы проделали такой длинный путь ради меня – и я не позволю, чтобы вы вернулись ни с чем. Видите ли, я тоже хочу забыть об этой мерзкой истории, в которой – видит бог! – она картинно воздела руки, – я не виновата. Вы получите мемуары.

Герцогиня кивнула, стараясь не выдать своей радости.

– Я знала, что вы поступите благоразумно.

Из корсажа она достала конверт.

– Деньги при мне, можете пересчитать. Теперь дело за вами, дорогая графиня.

Жанна наклонила голову и вышла в другую комнату. Через минуту она вернулась с толстой рукописью.

– А вот то, что нужно вам. Пересчитывать я ничего не буду. Думаю, не в интересах королевы обманывать меня в такой мелочи.

– Надеюсь, и вы не обманете нас. – Жюли бегло перелистала книгу. – Похоже, все верно. – Она улыбнулась, показав прелестные жемчужные зубы. – Ну давайте прощаться. От души надеюсь, что мы с вами больше не увидимся. Думаю, Англия приютит вас, во всяком случае, на какое-то время, а во Франции постараются о вас забыть.

– Другого я и не желаю. – Жанна склонилась в реверансе. – Передайте Марии-Антуанетте мое искреннее почтение.

Де Полиньяк тряхнула головой и вышла на улицу, где ее ожидал шикарный экипаж. Максим, прятавшийся за изгородью, не слышал того, что происходило в комнате, но по довольному лицу герцогини, по толстой папке, которую женщина сжимала под мышкой, догадался: у Жюли все получилось. Итак, скоро он вступит в игру.

Крым, 2017
До Симферополя долетели без приключений. Выйдя из самолета, молодые люди попили кофе и взяли билеты на феодосийский автобус до Старого Крыма. Опустившись на сиденье, Юля задремала, и Плотников последовал ее примеру. Лишь когда водитель объявил, что они подъезжают к автовокзалу города, Юля и Сергей встрепенулись и приникли к окну. Ровное новое шоссе, без трещин и ям, змеей врезалось в зелень, с одной стороны покрывавшую вершины гор, напоминавших гигантские головки голландского сыра, с другой – уходившую в бескрайнее поле, к голубевшим на горизонте холмам. Маленькие дубы чередовались с огромными крымскими соснами, чьи стройные, покрытые коричневой корой стволы будто создали прочный забор для непрошеных гостей.

– Мне кажется, здешний климат – просто находка для людей, которые любят тепло, – предположил Сергей. – Смотри, горы преграждают путь ветрам. Не думаю, что температура здесь намного ниже, чем, скажем, на Южном берегу.

– Вообще здесь гораздо теплее по сравнению с нашим городом, – отозвалась девушка. – Я заметила это еще в аэропорту. Только середина апреля, а солнце палит, как у нас в июне. Гляди, плодовые деревья отцвели, а у нас только началось цветение.

– Это хорошо, когда тепло, – улыбнулся Плотников. – Оно поможет в наших поисках. Представь, что бы было, если бы мы искали клад в дождь и снег. Брр, как подумаю, что пришлось бы месить грязь и скользить по склонам горы… Нет, погода нам благоволит.

– Хочется верить, что все будет нам благоволить. – Юля мечтательно подняла кверху ясные голубые глаза. – Мы делаем доброе дело и никому не собираемся причинять зла. Вот, кажется, и приехали.

Автобус, несколько раз фыркнув, затормозил на вокзале, довольно чистом, ухоженном, с зелеными газонами, но таком маленьком, что скорее его можно было назвать автостанцией, о чем, впрочем, и гласила вывеска. Маленькое здание, кафе, тоже крошечное, в котором бойко торговали самсой, чебуреками и восточными сладостями, несколько автобусов в ожидании отправления, парочка маршруток – и все. Людей с сумками и кошелками, всегда копошащихся в таких местах, почти не было. Десять человек – не больше, может, даже меньше.

– Курортный сезон еще не начался, – заметила Самойлова. – Сразу видно.

– Главное, он начался для нас с тобой, – усмехнулся Плотников. – Давай этому радоваться, потому что мы вообще-то в этом году на курорт не собирались. Ты говорила: нужно помогать деду на даче.

– Дачей придется заниматься, хочешь ты этого или не хочешь, – буркнула Юля.

– Да я не возражаю. – Капитан подхватил сумку. – Теперь нужно найти жилье. У кого бы спросить, где приличная гостиница? Извините, – окликнул он молодую женщину в длинном сером платье и зеленом пальто, закутанную в платок, по-видимому, мусульманку. – Не подскажете, где ближайшая гостиница?

Мусульманка, скорее всего, татарка, сверкнула на них черными глазами:

– Идите в «Солнечный Крым». Не пожалеете. Недешево, правда, но вы же просили приличную…

– Как до нее добраться? – поинтересовался Сергей. Молодая мусульманка подробно объяснила, как дойти до «Солнечного Крыма». Старый Крым оказался маленьким городом, под стать автостанции, и до всего было рукой подать.

– Сами откуда? – спросила женщина, когда Плотников и Юля поблагодарили ее. – Издалека?

– Из Дивногорска, – ответила девушка. – Это средняя полоса России.

– Приятного отдыха, – пожелала им татарка и, кивнув, продолжила свой путь. Сергей приосанился и бодро зашагал по тротуару в указанном направлении. Тяжелая сумка оттягивала руку.

– Ты что, кирпичей туда накидала? – Через минуту он поставил сумку на асфальт и потер руки. – Моих вещей там раз-два и обчелся. Чего ты набрала?

– Твоих вещей там не раз-два и обчелся, – возразила Самойлова. – Мало ли сколько нам придется здесь пробыть. Я взяла все свитера и рубашки, которые ты оставлял в моей квартире.

– Сумасшедшая! – Плотников пронес сумку еще несколько метров и встал как вкопанный. – Все, больше не могу. Давай возьмем такси. Мы обрадовались, что город маленький и всюду можно ходить пешком, однако это хорошо для путешественников, которые совсем налегке.

– Думаешь, я возражаю? – После пережитого волнения, долгого перелета и почти трехчасовой тряски в автобусе Юлю немного покачивало. – Да мне не терпится принять ванну и завалиться в постель. Кстати, и поесть бы не мешало. Если мне не изменяет память, кофе с пирожками мы пили довольно давно. Душа просит горячего, борща например.

– От него и я бы не отказался, – согласился Плотников и, оставив сумку под развесистым деревом с толстым, обхвата в два, стволом, подбежал к желтым «Жигулям» с шашечками наверху. Водитель, пожилой мужчина восточной наружности, в кожаной потертой кепке, дремал на переднем сиденье.

– Отец, до гостиницы «Солнечный Крым» довезешь? – спросил Плотников, облокотившись на капот.

– Двести рублей, – отозвался водитель. Сергей сморщился:

– Отец, да ты рехнулся. Нам сказали, туда ходьбы полчаса от силы.

– Не хотите – как хотите, – равнодушно буркнул мужчина. – Пешком и идите. Чего зря людей беспокоите?

– Ну и цена! – возмутился Плотников, но тем не менее позвал Юлю, сбегал за сумкой и загрузил ее в багажник. – Если в вашем городишке все так кусается, мы разоримся через два дня.

– За красоту природы с вас денег не возьмут. – Водитель придавил педаль газа, и машина взревела, как раненый вепрь. – Бесплатно любуйтесь.

– Спасибо, отец. – Капитан решил больше ни о чем не спрашивать. Шофер ехал довольно профессионально, умудряясь держаться на шаг в стороне от пыльного облака, которое так и норовило осесть на и без того грязный капот. До гостиницы – для одноэтажного домика, выкрашенного в розовый цвет, такое наименование тоже было громким – доехали за пять минут и встали под шелковичным деревом, где цементная поверхность дорожки вспучилась, вздыбилась, и колесо уперлось в холмик. Возле гостиницы был разбит цветник, за которым никто не ухаживал, какие-то незнакомые цветы поникли от жары, и Юле захотелось немедленно отыскать лейку, чтобы их полить. Плотников расплатился с мужчиной и, подхватив сумку, подошел к деревянным дверям. Юля плелась за ним, спотыкаясь от усталости. Вместе они вошли в просторный вестибюль. Женщина-администратор, полная приятная блондинка средних лет, дружелюбно улыбнулась гостям:

– Желаете снять у нас номер?

– Еще как желаем, – подтвердил Плотников. – Если только вы не убьете нас ценами за одноместный с двуспальной кроватью.

Женщина расхохоталась и покачала головой:

– Цены очень даже приемлемые. Особенно в межсезонье. Да вот прайс. – Она указала на стену. – Выбирайте то, что понравится и по карману, и заселяйтесь.

Молодые люди выбрали одноместный, как и хотели, цены действительно были очень демократичными. Блондинка положила перед ними ключи:

– Заселяйтесь. Надолго к нам?

– Как говорится, время покажет, – отозвался Плотников и потащил сумку к деревянной двери, на которой красовалась цифра «два». Номер был довольно просторным, с двуспальной кроватью, душевой комнатой, телевизором, холодильником – в общем, всем, о чем они мечтали в дороге.

– Иди принимай душ. – Сергей упал на кровать. – Боже, как хорошо! Кажется, и не вставал бы пару деньков.

Юля ухмыльнулась и покачала головой, растрепав светлые волосы:

– Не получится, дорогой. Даже сегодня не получится. Нужно найти кафе, поесть, потом побродить по окрестностям, поговорить с работниками местного музея. Здесь, кроме музея Грина, должен быть еще какой-нибудь краеведческий. Я в этом уверена.

– Тогда давай поторопимся, иди в душ, переодевайся, а я разберу вещи. – Сергей присел возле сумки, дернул «молнию» и принялся вытаскивать пакеты. Самойлова отыскала среди них пакет с халатом и скрылась в душевой. Душ успокаивающе зажурчал, и Плотникову захотелось завалиться спать, всерьез и надолго. Но дела не терпели отлагательств. Поэтому, дождавшись, когда свежая, чистенькая девушка вышла из душевой, он юркнул туда и с наслаждением подставил усталое тело под теплые струи. Юля ждала его в номере, облачившись в голубые джинсы и легкую кремовую куртку из плащовки. Он быстро натянул джинсы, легкий пуловер, черную кожаную куртку и, зашнуровывая кроссовки, проговорил:

– Вперед, дорогая.

Они вышли из гостиницы, отведали в татарском кафе напротив местные блюда (вкуснейший плов, манты, чебуреки) и спросили у официантки, худенькой смуглой девушки с большими черными глазами:

– У вас есть какой-нибудь музей, кроме гриновского?

– Есть еще музей Паустовского и литературно-художественный, – ответила просвещенная официантка. – Вам какой нужен?

Сергей сморщился, отчего кожа на его лбу собралась в складочки. Самойловой, как всегда, захотелось прогладить их, чтобы лицо любимого оставалось гладким, не испорченным глубокими морщинами.

– Скорее всего, литературно-художественный, – ответил он. Девушка-татарка бойко и подробно объяснила, как до него добраться, потом взглянула на часы и с сомнением добавила: – Уж не знаю, успеете ли вы. Он закрывается рано, если нет экскурсий.

– Постараемся успеть. – Плотников схватил Юлю за руку, и молодые люди вышли из кафе. В животах у них была приятная тяжесть.

– Почему-то мне кажется, что снова придется брать такси, – усмехнулся Сергей. – Слушай, хорошо, что я взял с собой банковскую карту. Чувствую, налички хватит ненадолго.

– Продержимся, – успокоила его девушка. – А про такси – мысль интересная. Я думала, душ придаст мне бодрости, но оказалось, что ошибалась. После ужина или обеда, не знаю, как точнее выразиться, ноги совсем ватные. Давай возьмем машину.

Они огляделись в поисках такси и остановились на старой «Ауди» красного цвета. Водитель, паренек лет двадцати с лишним, белобрысый, с круглым лицом, покрытым ранним загаром, дремал на своем сиденье, но как только молодые люди подошли к автомобилю, будто по команде открыл глаза:

– Куда поедем, командир?

– В литературно-художественный, если возьмешь по-божески, – отозвался капитан.

– А по-божески – это сколько? – поинтересовался парень, зевнув. – Если десять рублей, идите пешком.

– Называй свою цену, – предложил Плотников. Водитель еще раз зевнул, показав розовый язык:

– Сто.

– Идет.

Они сели в машину, и она медленно поехала вдоль тротуара. До музея оказалось рукой подать, так что стольник за такую поездку тоже был самой настоящей обдираловкой. Об этом и сказал парню Сергей, когда они подрулили к двухэтажному старому особнячку. Водитель нисколько не смутился, лениво потянулся и ответил:

– Я же тебе говорил, командир: не нравится – пешком ходи.

– Да что с ним разговаривать! – Юля потянула Сергея за рукав куртки. – Идем.

Они постучали в деревянную дверь, покрытую облупившейся коричневой краской.

– Интересно, сколько лет этому особнячку? – Плотников с интересом разглядывал явно старинное здание из коричневого кирпича.

– Посчитайте сами, – раздался приятный женский голос, и дверь открылась. На пороге стояла пожилая дама с короткой стрижкой на седых волосах, тонким лицом и удивительными светлыми глазами. – Это постройка тысяча девятьсот четвертого года, то есть ей больше ста лет. – Она задорно улыбнулась. – Вообще-то мы закрываемся, но проходите, раз пришли.

Юля и Сергей с каким-то благоговением вошли в маленький коридор и словно погрузились в историю. Пожилая дама оказалась интересным человеком, досконально знавшим то, о чем рассказывала. Экскурсия по музею началась с зала, посвященного античному и средневековому периоду в истории Старого Крыма.

– Наш городок хоть и маленький, но пропитан духом любви к истории, – пояснила она. – Знаете, когда строится дом или обрабатывается огород, люди порой находят много интересного и несут к нам. Вот, посмотрите. Это находки не только археологов, но и обычных жителей.

Молодые люди увидели старинные монеты разных времен, древние подковы, гвозди, чаши, подсвечники… Сергей, с интересом рассматривая их, вдруг сжал Юлину ладонь:

– Смотри!

В углу на серой стене висела фотография старой могильной плиты. Фотограф постарался, и объектив выхватил все детали: вазу с большими листьями, замысловатый вензель из латинских букв, лилию, служившую символом королевской власти опального рода Валуа, и щит внизу.

– Похоже, это то, что нам нужно.

Женщина улыбнулась:

– Хотите сказать, вам нужна Жанна де Ла Мотт?

Самойлова задрожала от волнения.

– Что вы о ней знаете? – спросила она, заикаясь. – Это ведь надгробный камень с ее могилы?

Экскурсовод кивнула:

– Совершенно верно. До сих пор ходят разные слухи. Многие не верят, что дама, именовавшая себя графиней де Гаше, на самом деле Жанна де Ла Мотт, которая не погибла в Англии, а вышла замуж за графа, потом бежала в Россию и нашла последнее пристанище в Крыму.

– А вы как считаете? – поинтересовался капитан. Женщина наклонила голову и взглянула на него светлыми глазами:

– Глупо отрицать очевидное. Я считаю, этот факт давно доказан. Слышали о таком французском писателе, Луи Бертрене, писавшем под псевдонимом «Луи де Судак»? Судьба забросила его в Крым, и он интересовался историей полуострова и его жителями. Как-то раз он познакомился со своей пожилой соотечественницей, которая поведала ему удивительную историю: графиня де Ла Мотт не умерла в Лондоне. Судьбе было угодно, чтобы эта женщина скончалась в Крыму в весьма преклонных годах. – Она сделала эффектную паузу и продолжила: – Не знаю, поверил бы ей писатель, если бы не услышал от старого гончара, армянина, жителя Старого Крыма: «Тебе известно, что здесь жила госпожа Гаше, укравшая, кажется, какое-то ожерелье у себя на родине. Я был еще совсем маленьким, и она часто звала меня к себе, чтобы поиграть при солнечном свете с огромным бриллиантом на золотой цепочке, которую она крутила перед моими глазами. Я был восхищен и жмурился от этого блеска. Когда она умерла, а умерла она здесь, и ее начали раздевать, чтобы омыть тело по здешним обычаям, то заметили на ее плече и груди следы двух слабо различимых букв». Как говорил Бертрен, у него не осталось никаких сомнений, когда от гурзуфского татарина он получил те же самые сведения. Графиня, укравшая у королевы ожерелье, последние годы жила в Крыму, в Артеке сохранился ее дом! Писатель загорелся желанием разгадать тайну знаменитой авантюристки, узнать о ней все. Бертрен погрузился в воспоминания Марии Боде, дочери Александра Карловича Боде, французского барона, который эмигрировал в Россию после революции, принял российское подданство и служил смотрителем училища виноградарства и виноделия в Судаке. Таинственная мадам Гаше была его доброй знакомой, завещавшей ему самое дорогое, что у нее имелось. Правда, однажды она его здорово надула. Видите ли, Жанне пришлось бежать сначала из Кореиза, из дома Голицыной, потом из Гурзуфа (ее домик до сих пор сохранился на территории Артека), потому что ее преследовала одна особа, Каролина Собаньська. Как ни пыталась Жанна сохранить инкогнито, Каролина ее раскрыла.

– Странно, что графиня оказалась в Крыму, – протянула Юля. – Это кажется фантастикой.

– Ничего странного, – парировала экскурсовод. – Если вы в курсе ее истории, то вам известно, что ее выслал Александр Первый. Однажды посетительница ее салона в Петербурге, англичанка и доверенное лицо императрицы, случайно назвала имя авантюристки при императоре. Александр воскликнул: «Она здесь?!» – и пожелал ее увидеть. Де Гаше испугалась, однако отказать царю она не могла, и встреча состоялась. Надо отдать должное благородству Александра – он ее не выдал, но отправил с миссионерами в Крым. Почему в Крым? Да потому что для людей того времени эти места были самой настоящей Тмутараканью, Колымой в нашем понятии. Де Гаше отправилась в дамской компании, состоящей из княгини Анны Голицыной, баронессы Юлии Крюденер, ее дочери и зятя. К сожалению, баронесса была тяжело больна, и ее вместе с родными пришлось оставить в Карасубазаре – так назывался Белогорск, – где она и скончалась. А остальные добрались до имения Голицыной в Кореизе. Жанна и Анна вскоре подружились, однако некая Каролина Собаньська, как уверяли злые языки, любовница княгини, раскрыла ее и пыталась шантажом узнать, где бриллианты. Я уже сказала, что ей пришлось бежать сначала в Гурзуф. Но Каролина разыскала ее и там. Тогда де Ла Мотт вернулась в Кореиз, к своей приятельнице Голицыной, и встретила там Александра Карловича Боде. Барон поинтересовался, не хочет ли она поселиться в Старом Крыму, в его имении. Если оно ей приглянется, она даже может его купить тысяч за пять рублей. На эти деньги Боде хотелось приобрести дом в Судаке, где он тогда работал. Уж не представляю, что двигало Жанной – ее авантюрная натура или нежелание расстаться с деньгами, но женщина поступила непорядочно. Она поселилась в доме со служанкой, армянкой Зарой, но когда барон приехал за деньгами, сказала, что может заплатить всего полторы тысячи. Александр Карлович, надеявшийся на пять, отказался и попросил найти покупателя в Старом Крыму, пока он будет находиться в Судаке. Графиня пообещала, однако делала все с точностью до наоборот. Она отвадила всех покупателей, и барону, который однажды приехал в собственный дом, пришлось возвращаться в Судак несолоно хлебавши. А де Гаше осталась. Потом она помирилась с бароном, сделав ему дорогие подарки, возможно, и заплатив какие-то деньги. Здесь ее уже не беспокоили.

– И здесь она умерла и была похоронена, – вставил Сергей и щелкнул длинными пальцами.

– И здесь она умерла и была похоронена, – повторила женщина. – Ее смерть ускорило падение с лошади. Представляете, какова была женщина? Вот уж неуемная натура. Будучи уже немолодой, она возглавила в Гурзуфе шайку контрабандистов, а по дорогам Старого Крыма в преклонном возрасте гарцевала на коне. Однажды лошадь сбросила ее, и Жанна еле доплелась до домика. Пожилая женщина сказала Заре, что скоро умрет, но запрещает себя обмывать. Она написала завещание, потом развела огонь в камине, достала шкатулку и, бегло просматривая бумаги, бросала их в огонь, в конце концов оставив лишь два письма, которые по завещанию должен был получить барон Боде.

Утром Зара обнаружила свою госпожу уже окоченевшей. Выполняя ее последнюю волю, она послала за священником. Пришли двое – русский и армянский. Они приняли решение обмыть покойную. Вопреки воплям Зары, соседи помогли раздеть графиню и с удивлением обнаружили выжженное клеймо в виде латинской буквы V.

– Господи, кто же на самом деле эта женщина? – воскликнул русский священник и схватил Зару за локоть. – Вы должны сказать правду! От этого будет зависеть, как мы ее похороним.

Плача, служанка назвала ее настоящее имя – графиня де Валуа де Ла Мотт. Она сообщила, что госпожа была особой королевской крови, и священники открыли рты от удивления. Как, такая дама жила в их городе, а они ничего не знали?

На деньги, по завещанию отпущенные на похороны и лежавшие на столе возле кровати покойной, купили дорогой гроб. В округе находилось всего одно кладбище – армянское, и, чтобы не тратиться на переезд к другому погосту, приняли решение похоронить графиню на нем. Потом пришли к каменотесу заказать плиту на могилу. На их удивление, единственный в городе лучший каменотес ответил: неделю назад графиня была у него и заказала плиту, которая уже готова и даже оплачена. Соседи вместе с Зарой и священниками свезли плиту на кладбище и покрыли ею могилу бедной женщины. Рисунок на надгробии показался им странным. Он изображал какую-то вазу с акантовыми листьями (они не знали, что это символ триумфа и преодоления испытаний), под которой располагались вензель из латинских букв, казавшийся довольно затейливым (однако при желании в нем можно было прочитать инициалы), лилия, служившая символом королевской власти Валуа, и щит внизу плиты. Разумеется, ни имени, ни даты смерти там не было. Каменотес утверждал, что женщина ни в какую не хотела говорить, как ее зовут, а когда умрет, естественно, не знала, вот он и оставил свободное место. Зара взяла с него обещание, что в ближайшие дни он высечет на плите все, что не смог сделать при жизни Жанны, но забыла об этом, занявшись делами госпожи по завещанию, а каменотес, которому не заплатили за эту работу, не выполнил ее просьбу. Так и осталась на армянском кладбище безымянная плита, лишь своими рисунками намекавшая, что под ней лежит знатная дама.

Юля прижала руки к пылавшим щекам, почувствовав, как ладошки вспотели от волнения. История графини де Ла Мотт завораживала, притягивала, и хотелось слушать еще и еще.

– Боже, как интересно! – воскликнула девушка. – Она действительно была удивительной. Миледи из «Трех мушкетеров», хотя и с другим клеймом…

– Вы правильно заметили, она стала прообразом Миледи в «Трех мушкетерах», – кивнула экскурсовод. – И, естественно, главной героиней еще одного романа. Дюма, несомненно, что-то привлекало в ней. Может быть, стремление к своей цели и желание добиться ее во что бы то ни было. Разумеется, он не мог знать, что Жанна не умерла в застенках, а бежала и прожила вторую жизнь, полную приключений, и умерла в глубокой старости за много километров от Франции. Надо сказать, де Ла Мотт привлекала не только писателей. Бертрен, который тогда был вице-консулом в Феодосии, увлеченный рассказами о необыкновенной судьбе необыкновенной женщины, в тысяча девятьсот тринадцатом году создал франко-русскую комиссию, которая сделала вывод, что графиня Гаше действительно похоронена в Старом Крыму. Они нашли доказательства, в том числе и памятник, и многие сочли их довольно убедительными. Во время оккупации Крыма – это было в тысяча девятьсот восемнадцатом – немецкие офицеры фотографировались возле захоронения Гаше. Зачем, спрашивается? Почему именно возле ее могилы? Чем она их так заинтересовала? Да разве только их? Плиту видели многие известные художники и зарисовывали ее. Опять возникает вопрос – зачем, если она ничего ценного не представляет? Значит, верили, что под ней – прах знаменитой авантюристки.

– Я так понимаю, самой плиты у вас нет, – заметил Плотников. Пожилая дама развела руками:

– Нет, к сожалению. Плита неизвестно где. Когда снесли церковь Сурб Аствацацин на армянском кладбище, том самом, где похоронили графиню, оставив только пару стен (кстати, останки церкви вы можете увидеть неподалеку от новой церкви Пресвятой Богородицы), и стало ясно, что здесь пройдет дорога и сюда перенесут городской рынок, два приятеля решили забрать плиту и спрятать ее. Оба погибли трагически – одного сбила машина, другого насмерть забили неподалеку от могилы Жанны. На могиле необычной женщины, вершившей судьбы великих мира сего, построили сельский магазин. Кстати, вы можете увидеть его – или то, что из него делают сейчас, на окраине рынка. Люди, интересовавшиеся судьбой надгробия, спрашивали семьи погибших, где оно может находиться, но родные предпочитали отмалчиваться, только буркали, что плиты у них нет – дескать, давно уже продали какому-то коллекционеру из Москвы, чтобы не навлекать на себя несчастья. Многие готовы были выложить за нее огромные деньги, потому что, по очередной легенде, графиня могла спрятать бриллианты именно в надгробие, которое попросила изготовить еще при жизни. Знаете что интересно? – Она интригующе улыбнулась и подмигнула: – И в наши дни графиня продолжает приносить несчастья. Многим, кто так или иначе соприкасался с ней, пришлось столкнуться с неприятностями. Наверное, потому, что Жанна во время клеймения дала клятву верности дьяволу. Вероятно, он ее услышал и оберегал память графини. – Она быстро три раза перекрестилась. – Противно так думать, но иначе не могу объяснить несчастные случаи. Ребята, – она положила холодную руку на Юлину ладонь, – если вы приехали искать бриллианты, то мой вам совет – не тратьте время, уезжайте. Это не только бесполезно, но и опасно. Со всеми, кто тревожил ее могилу, случались несчастья. Если не с ними самими, то с их близкими. Я уже рассказала вам о трагической судьбе наших горожан. Был еще один искатель приключений, который задумал найти коллекционера и вернуть плиту городу. Он тоже погиб – в пещере Бездонный колодец. Его сестра, приехавшая сюда, чтобы положить букет цветов на место гибели брата, рассказала, что перед смертью он ей звонил и говорил: мол, напал на след плиты, теперь прижмет коллекционера, и в скором времени надгробие будет у него. Но, как видите, ничего у него не вышло. Возможно, и Жанна приложила к этому руку: ей надоело, что постоянно тревожат ее память. Думаю, и отряд МГБ, который приезжал сюда в пятидесятые годы, настигла месть этой женщины. Голову даю на отсечение, что счастья в жизни у них не было.

Юля опустила глаза. Она хотела признаться, что она внучка одного из эмгэбистов, но промолчала. Впервые в жизни ей было стыдно за деда. Она изо вех сил старалась подавить это чувство, но ничего не получалось.

– А сколько погибло в пещерах на горе Агармыш! – воскликнула экскурсовод. – Когда любители сенсаций разнесли легенду о том, что Жанна не зря любила проводить время в горах, туда ринулись охотники за бриллиантами. Больше всего их интересовал Бездонный колодец – самая опасная пещера в окрестностях. Ее глубина сорок с половиной метров. Скажите, как неподготовленный искатель приключений спустится внутрь без специального снаряжения? Правильно, никак. В лучшем случае сломает ногу, а в худшем… Так вот, у нас этих худших случаев было очень много. Гибли совсем молодые. Молодость склонна к авантюризму.

– Вы верите, что бриллианты остались в ваших краях? – поинтересовался Сергей. Юля затаила дыхание. Ей казалось, что от этого ответа зависит успех или неуспех их дела. Дела очень важного, потому что она обещала деду… Деду, которого любила больше всех. Несмотря на то, что…

– Верю ли я, что бриллианты в Старом Крыму? – переспросила дама. – Трудно сказать, где они. Возможно, Жанна продала их еще в Париже или в Англии.

– А если предположить, что она все же захватила их с собой? – уточнила Юля.

– Если она, как вы выразились, прихватила их с собой, то они при ней и оставались, – констатировала женщина. – Дочь барона Боде писала, что Зара после смерти своей госпожи сказала священникам, что сама впервые увидела клеймо в день смерти Жанны. Значит, она ее раздевала. Если де Гаше попросила не обмывать ее только из-за того, чтобы забрать бриллианты в могилу, то Зара, естественно, их нашла. Но эта честная женщина обязательно положила их в гроб – я в этом уверена. Что касается настоящего местонахождения бриллиантов… Я понятия не имею, где они сейчас. Иногда мне кажется, если кто-то их и отыскал, то это эмгэбисты. Уж больно рьяно они вскрывали ее могилу и в этом предприятии были первыми. Когда-то, еще до того, как Луи Бертрен узнал о захоронении, местные пытались получить разрешение на вскрытие могилы, но им не дозволяли. А представителям НКВД – МГБ – КГБ все разрешалось. Так что, если я права, бриллианты либо пошли на развитие промышленности СССР либо пополнили коллекцию какого-нибудь партийного босса.

Юля и Сергей переглянулись, и Плотников подмигнул. Бедной старушке было невдомек, как близко она подобралась к правде. Да, могущественная организация, узнав об ожерелье, не могла выпустить его из своих цепких рук. Не могла, но и не завладела. Вот как бывает в жизни. Женщина кашлянула и посмотрела на маленькие часики, обхватывающие ее худое сморщенное запястье.

– Ой, заговорилась я с вами! – воскликнула она. – И не заметила, как восьмой час пошел. Что же это сторож меня не кликает? Ну до свидания, мои дорогие! – Дама с чувством пожала руку капитану и обняла Юлю. – Хорошего вам отдыха. И не увлекайтесь бриллиантами, их давно здесь нет.

Она отправилась искать по коридорам сторожа, и ее звонкий голос отдавался эхом в полупустых помещениях музея. Юля и Сергей вышли на улицу и глотнули свежего воздуха. Девушка вздохнула и улыбнулась:

– Сережа, я действительно будто побывала в девятнадцатом веке. Боже, до чего интересная история! Да, эта женщина достойна того, чтобы о ней писали романы и слагали стихи. Что за судьба, какая насыщенная жизнь!

Плотников дернул широким плечом и ухмыльнулся:

– Ты рассуждаешь как творческий человек. Я же – как мент, и, по-моему, она просто авантюристка с широким размахом. Знаешь, сколько человек с, как ты выразилась, интересной судьбой я усадил за решетку? Жанна обманула королеву, мои же клиенты пытались надуть государство на сумму, превышающую стоимость ожерелья.

– Поистине у тебя отсутствует воображение, – нахмурилась Юля, но взяла его под руку. – Хорошо, товарищ капитан, какие указания будут на завтра? Где ищем драгоценности?

– На горе Агармыш, – уверенно сказал Плотников и поежился. – Слушай, у меня такое ощущение, будто за нами следят.

Самойлова качнула головой:

– Быть не может! Каким образом он узнал, где мы? Неужели Скляров его не вычислил? Кстати, мы должны ему позвонить.

– Придем в гостиницу – позвоним. – Сергей, оглянувшись по сторонам, прижал Юлю к себе и поцеловал в холодный нос. – Замерзла? Хотел предложить тебе пройтись пешком, но теперь не знаю, уместно ли будет мое предложение.

Девушка поежилась:

– По правде говоря, к вечеру похолодало. И потом, я очень устала, извини. Хочется принять душ и залезть под одеяло.

– Согласен, – кивнул Сергей. – Странно, но у меня аналогичное желание. И паршивое ощущение, что кто-то дышит мне в спину. Берем такси, дорогая.

Он подошел к обочине и всмотрелся в темноту. Маленький городок будто вымер. Огромные звезды холодно светили с небес. Луна делала серые пыльные тротуары серебристыми, а их лица – голубоватыми, как лица инопланетян. По пустой дороге мимо него медленно проезжали машины, но ни одна не выделялась шашечками на крыше. Видимо, в такое время такси уже не ждали пассажиров.

– Черт, – выругался Плотников и повернулся к Юле: – Ни одного такси. Это что, месть Жанны?

– Если она способна разбираться, что к чему, то не должна нам мстить, – улыбнулась Самойлова. – Мы хотим вернуть драгоценности, а не осквернять ее останки. – Она закусила губу, и на щеках показались ямочки. – Дорогой, мы можем поймать частника.

– Если найдется такой отважный, – засомневался мужчина. – Сама знаешь, сколько криминальных историй показывают по телевизору. Честные простые люди боятся помогать таким же честным и простым, видя в них преступников.

– Ладно, отойди. – Юля слегка оттолкнула молодого человека и, выйдя на дорогу, подняла руку. Донельзя раздолбанный «Москвич» резко затормозил перед ней, и старческий дребезжащий голос поинтересовался:

– Куда, девонька?

– В гостиницу «Солнечный Крым», – вежливо ответила девушка и поманила жениха: – Иди уже, учись, как это делается.

Они втиснулись в узкий салон, и лысоватый старичок в ватнике задорно, будто молодой, подмигнул им:

– Неужто курортники? Рановато вроде.

– Для курортников закон не писан, – заметил Плотников, и дедок согласился:

– Это верно. В наши края ездят не только летом. И всегда ездили. На могилу Грина посмотреть, по местным музеям побродить и за бриллиантами поохотиться. Слыхали, какая у нас знаменитость похоронена?

– Слыхали, – как можно равнодушнее отозвалась Юля. – Жанна де Ла Мотт – Валуа.

– Выходит, она теперь известная особа, – усмехнулся старичок. – Раньше о ней немногие знали, в основном местные. Впрочем, и КГБ ее стороной не обошел. В пятидесятых прикатили, могилу вскрывали. Нашли чего, не нашли – черт его знает. Я тогда мальчонкой был, хорошо их запомнил, потому что старшой группы, Матвеем его звали, к моему отцу обращался. Мой отец в этих краях родился и вырос, каждую тропку знал. Ежели кто из приезжих хотел в горы пойти – к нему обращались, даже платили, правда, по мелочовке. Рублик, два – отец таксу не устанавливал.

Юля порывисто задышала. Этот старичок с расчерченным морщинами желтым лицом, заросшим белой щетиной, вдруг стал ей родным. Он видел ее деда, может быть, общался с ним. Господи, как тесен мир!

– Зачем Матвей обращался к вашему отцу? – взволнованно спросила она. – О чем просил? Помните?

– Да как не помнить? – усмехнулся старик. – Прекрасно помню. Они хотели побродить по тем местам на горе Агармыш, где когда-то бродила Жанна. Конечно, отец не знал, где она конкретно бродила, но народ говорил, что графиню часто видели у разных пещер. Отец показал им дорогу, пещеры, и потом они ходили без него.

– Значит, они поднимались на гору одни? – От волнения рука Сергея потянулась к носу. – Какую же пещеру они предпочитали?

Дедок пожал плечами и притормозил у гостиницы:

– Приехали, молодые люди.

Плотников порылся в кармане и сунул ему сто рублей:

– Какую пещеру они навещали чаще всего? Бездонный колодец, Медвежье ухо, Лисий хвост?

– А вы, оказывается, продвинутые, – дед хмыкнул. – Нашими пещерками интересуетесь?

– Книгу пишем об истории вашего города, – вставила Юля. – Сами понимаете, нам все факты необходимы.

– Какая пещера им приглянулась больше других? – Старик задумался, послюнявив большой палец. – Знать не знаю, но догадываюсь. Есть одна маленькая, но длинная пещерка. О ней только мой отец ведал. Во время землетрясения вход засыпало, но он отыскал другой. Через него можно пройти вглубь на несколько сот метров. Отец назвал пещеру Миледи. Он рассказывал о ней Матвею и потом часто видел их возле нее. Правда, эмгэбэшники лазали везде – и в Бездонный пытались спуститься, и в Медвежье ухо заглядывали, и в Лисий хвост.

– Спасибо. – Юля с чувством пожала ему руку. – Огромное спасибо.

Она выскочила из салона, вытирая мокрые глаза. Растроганный капитан сунул в холодную руку старика еще одну сторублевку:

– Еще раз спасибо, отец.

Старик пожевал фиолетовыми губами:

– Почему вы так ими интересуетесь?

– Странно, если бы не интересовались. – Плотников вылез из машины и бросил в открытое окно: – Матвей – ее родной дед.

– Ты смотри! – Из открытого от удивления рта дедка на серые старые брюки капнула слюна. – Что же, он ее сюда послал?

– Никто никого не посылал, помер он, – буркнул Плотников. – Юля решила поехать по всем местам, где он когда-то работал, в память о нем. Книгу хочет писать, посвященную дедушке. Матвей, как вы его называли, много рассказывал о Крыме.

Дед вздохнул и шмыгнул носом, большим, в красных прожилках, выдававшим его любовь к крепким напиткам:

– Понимаю. Это хорошо, когда молодежь чтит память ушедших. Это очень хорошо.

– Я тоже так считаю. – Сергей достал еще несколько скомканных сторублевок и протянул старику. – Надеюсь, вы покажете нам эту пещеру… Миледи. Мы хотим пойти в горы.

Старик кивнул:

– Хорошо. Только, – он помусолил палец во рту и тщательно пересчитал деньги, – добавь еще пятисоточку. Сам понимаешь, пенсия маленькая, а с огорода не проживешь.

– Добавлю завтра, около пещеры, – пообещал капитан. – Назначайте время – где, когда и во сколько встречаемся.

– А здесь и встретимся, часиков эдак в девять, – решил водитель. Его тускло-голубые глаза смотрели внимательно и живо. – Кстати, меня Филиппом Артемьевичем зовут. – Он открыл дверцу и пожал Сергею руку. – А тебя как?

– Сергей, – представился полицейский, – а мою невесту – Юля. Рад был познакомиться с вами, Филипп Артемьевич. Значит, завтра.

– Завтра, – подтвердил дедок и нажал на педаль газа. Разбитый «Москвич» взревел и помчался по дороге. Несколько секунд Плотников, сам не зная зачем, смотрел ему вслед. Порыв холодного ветра заставил его поежиться и подумать о горячем душе. Юля, наверное, завершила вечерний туалет и уже готовится спать. Полицейский сделал шаг к гостинице и остановился, дотронувшись до широкого морщинистого ствола старой шелковицы, которая, наверное, уже много лет не давала плодов. Какой-то едва уловимый шорох раздался за стволом, в кустах сирени, и Сергей, едва проглотив застрявший в горле комок страха, спросил:

– Кто здесь?

Разумеется, ответом ему было молчание, тягостное, как кладбищенская тишина. Капитан достал из кобуры пистолет и, посветив фонариком в кусты, снова произнес:

– Кто здесь? Черт, может, почудилось. – Плотников убрал пистолет в кобуру и пробормотал: – Вот так наслушаешься рассказов об этой Миледи и начнешь с опаской ходить по улицам. Хотя бояться есть чего. Но сюда он не сунется, если что. Гостиница на сигнализации.

Успокоив себя таким образом, капитан прошел в номер. Как он и ожидал, Юля уже успела принять душ, переодеться, залезть в кровать и укрыться одеялом с головой.

– Спишь? – тихо поинтересовался он, садясь рядом с девушкой и гладя ее плечо, холмиком вырисовывающееся под одеялом.

– Сплю, – сонно отозвалась Самойлова и зевнула. – Что так долго?

– Да дедок этот занятный, – произнес он, – завтра поведет нас с тобой в горы. Поглядим на пещеру Миледи.

– Завтра, все завтра, – пробормотала Юля, и молодой человек понял, что больше она ничего не скажет – слишком измучена. Нужно ложиться спать, чтобы к завтрашнему утру быть бодрым и готовым на подвиги.

Глава 18 Лондон, 1785
Тем временем графиня де Ла Мотт, приказав Марии приготовить чай с бисквитами, пересчитывала деньги. Королева не обманула. Она действительно прислала со своей подругой двести тысяч ливров. Такой суммы с лихвой хватит на безбедную жизнь в течение нескольких месяцев, и тратить ее она может спокойно. Это вам не бриллианты, которые еще требовалось продать.

Положив деньги в шкафчик и заперев его на ключ, Жанна достала копию своей рукописи и громко рассмеялась. Только такая доверчивая особа, привыкшая, что все вокруг исполняли ее приказы, как королева Франции, могла поверить слову своего врага и не предположить, что де Ла Мотт все же попытается подзаработать и в Англии. А она попытается! Интересно, сколько заплатят издатели? Они любят горячие, как пирожки, истории, и эта придется им по вкусу.

Глаза Жанны загорелись жадным блеском. Она быстро черкнула записку Гастону, попросила указать адрес заинтересованного в ее мемуарах издательства и позвала Марию:

– Отнеси, пожалуйста, это графу де Гаше и возвращайся как можно скорее.

Когда служанка в темной накидке вышла на улицу, графиня принялась бегло перелистывать мемуары и вскоре бросила это занятие. Ей казалось, что она выучила наизусть каждую страницу. Швырнув рукопись на стол, женщина уселась в кресло. Долго ждать не пришлось.

Мария, вернувшаяся довольно быстро, принесла ответ. Жанна развернула записку Гастона с волнением, которого сама от себя не ожидала, и принялась читать:

«Я все еще надеюсь на Ваш положительный ответ, – писал граф, – но понимаю, что прошло мало времени для принятия какого-либо решения. Что касается издателя, я посылаю Вам его адрес. Его зовут Джордж Кар, он с удовольствием запустит в печать Ваши мемуары. Можете встретиться с ним завтра. Оплатой тоже останетесь довольны».

В конце добрый Гаше указывал улицу и номер дома издателя. Жанне этот адрес ни о чем не говорил, так как Лондон она не знала. Графиня позвала Марию, и та объяснила, что Джордж живет совсем недалеко от их пригорода, в промышленном районе, на берегу Темзы. Лошади домчат госпожу в два счета. Она может приказать кучеру, который стоит у дверей, чтобы завтра утром он отвез ее к Кару. Жанна решила, что это разумно.

Преданный кучер, присланный де Гаше, действительно ждал графиню у калитки вместе с шикарным экипажем, о каком можно было только мечтать. В этом жесте тоже чувствовалась любовь графа. Де Ла Мотт попросила, чтобы экипаж подъехал к полудню, и мужчина, кивнув, умчался к своему хозяину.

Жанна закрыла калитку и отправилась в дом в самом радужном настроении. Завтра она приступит к осуществлению второй части своего плана – мести королю и его ненавистной супруге. Мемуары будут опубликованы в ближайшее время – в этом она не сомневалась. Бедняга не знала, что де Тран, притаившись за кустом, внимательно выслушал весь ее разговор с кучером и злорадно улыбнулся.

Англичане, как известно, не любят опаздывать. Кучер де Гаше, которого Гастон немного научил французскому, прибыл ровно в полдень. Жанна успела принять ароматную ванну, одеться, красиво причесаться и завернуть книгу в плотную бумагу. Кучер помог ей подняться и сесть в карету. Благодаря шелковым мягким подушкам она не чувствовала тряски, пока экипаж ехал по немощеной дороге. Когда они покинули предместье и въехали в Лондон, сельская тишина сменилась городским шумом. Кучер остановился и высадил госпожу.

– Вам нужен тот дом, мадам, – сказал он с заметным акцентом, указывая на трехэтажный особнячок из белого камня. – Я подожду вас.

Жанна поблагодарила мужчину и, крепче сжав рукопись, направилась к особнячку. Она подумала, что редактор выбрал не очень удачное место для своего бизнеса. Улицы на берегу Темзы были грязны и переполнены торговцами, наперебой предлагавшими все подряд – от продуктов питания до одежды. От серой Темзы, по цвету напоминавшей Сену в Париже, тянуло затхлостью. По ней шныряли баржи, наполненные углем. Морщась от непривычного запаха, Жанна быстрым шагом дошла до особняка и постучала в дверь. Она ожидала увидеть приятного лакея в камзоле, расшитом золотыми нитями, но дверь распахнул мужчина средних лет с растрепанными седыми волосами, красным лицом и большим багровым носом. Увидев незнакомку, он осклабился, показав недостаток передних зубов. Неужели это и есть редактор Кар?

– С чем пожаловали, госпожа? – спросил мужчина по-английски, и графиня покачала головой.

– Говорите по-французски, если можете, – сказала она, не надеясь на понимание. К ее удивлению, редактор молниеносно перешел на ее родной язык.

– Теперь я понял, кто вы! – Он схватил даму за руку и с силой втащил в переднюю. – Вы – графиня де Ла Мотт! И вы принесли мне свои мемуары.

– Совершенно верно. – Графиня сочла, что реверанс в данном случае будет лишним.

– О, я счастлив вас видеть! Поднимайтесь наверх. – Мужчина, представившийся Джорджем, побежал по лестнице на второй этаж, Жанна еле поспевала за ним. Он провел гостью в небольшую пыльную комнату, заваленную кипами бумаг, и указал на кресло, такое ветхое, что женщина побоялась сесть и предпочла остаться на ногах.

– Где же ваша рукопись? – поинтересовался Джордж. Жанна протянула ему сверток.

– Вот, здесь все.

– Прелестно, прелестно, – нараспев повторял Кар, развязывая шпагат. – О, уже по первым строкам я вижу, что мне подойдет. Мы напечатаем ваши мемуары в типографии Оксфорда. Вы получите гонорар в сто тысяч ливров.

Де Ла Мотт поморщилась. Она ожидала большего. Графиня хотела поторговаться, но, еще раз оглядев убогую обстановку редакторского кабинета с серой пылью на полках, с грязными занавесками и ветхой мебелью, поняла, что просить прибавки бесполезно. Возможно, Кар и так назначил ей самую высокую оплату.

– Хорошо, – произнесла она.

– Прелестно, прелестно, – картаво проговорил Кар. Он открыл шкафчик, достал шкатулку и вынул пачку денег. – Держите, это все ваше.

– Благодарю вас, – теперь Жанна послала ему очаровательную улыбку. – Когда же я увижу экземпляр своей книги?

– О, скоро, моя госпожа, скоро, – пел Джордж, увлекая де Ла Мотт в переднюю. – Вы и оглянуться не успеете, как книга будет лежать перед вами.

«Здорово, – подумала женщина. – Надеюсь, Мария-Антуанетта увидит ее так же быстро».

Сопровождаемая редактором, она спустилась на первый этаж и вышла на улицу. Кар махнул графине на прощание рукой, Жанна вежливо ответила и зашагала по грязной мостовой к месту, где оставила свой экипаж. Ее ждали. Три красавицы лошади нервно подергивали ноздрями, кося лиловыми глазами во все стороны.

– Я освободилась.

Жанна взглянула на кучера и вздрогнула. На козлах сидел не прежний возница, а мужчина гораздо моложе его. Его лицо пересекал белый тонкий шрам.

– Извините, возможно, я ошиблась. – Графиня принялась искать глазами другой экипаж, но кучер любезно ответил:

– Вы не ошиблись, госпожа, если вы графиня де Ла Мотт. Граф де Гаше попросил меня заменить приятеля, который с утра чувствовал недомогание. Не беспокойтесь, я доставлю вас домой так же быстро, как это сделал бы он.

Возница спустился и протянул руку, намереваясь помочь Жанне сесть в карету. Какое-то шестое чувство подсказывало женщине, что этому непонятному субъекту с ястребиным лицом не стоит доверять. Не лучше ли сделать вид, что ей хочется пройтись пешком, а по дороге нанять другой экипаж? Благо, деньги у нее есть, и немалые. Словно прочитав ее мысли, Максим де Тран (а это был, конечно, он) вежливо заметил:

– Зря вы смущаетесь, госпожа! Прошу вас, садитесь и не создавайте проблемы ни мне, ни себе. Ну что мне скажет граф, когда узнает, что его приказание не выполнено? Он поинтересуется, почему вы отказались ехать со мной, и тут же меня уволит. Я знаю, вас пугает мой проклятый шрам, но свое дело я знаю, будьте уверены.

Зажмурившись, Жанна занесла ногу на ступеньку, и в тот же миг Максим бережно подсадил ее в карету.

– Нам предстоит увлекательная поездка! – Он улыбнулся, оскалив зубы. – Уверен, вам понравится.

Кнут, свистнув в воздухе, лег поочередно на спины гнедых, и они понесли карету сначала шагом, а потом рысцой. Графиня смотрела в окно, отодвинув шелковую занавеску, и не сразу заметила, что новый кучер везет ее не той дорогой, по которой они приехали. Она постучала по стенке кареты, но мужчина не обратил на это никакого внимания, даже не остановился. Жанну охватил животный страх. Она стала барабанить по стенкам и полу, а потом, открыв дверцу, попыталась выпрыгнуть, но побоялась.

Лошади выехали на пустынную равнинную дорогу. Здесь не было даже домиков крестьян, и ее крик никто бы не услышал. Решив покориться судьбе и посмотреть, что будет дальше, Жанна забилась в угол кареты и закуталась в накидку. Вскоре кучер остановил коней и, распахнув дверцу резким движением, заглянул к своей пленнице:

– Вылезайте.

Она забилась еще глубже, словно была столь наивна, чтобы полагать, будто он не найдет ее в сумерках. Мужчина ловким движением запрыгнул внутрь и схватил графиню за руку.

– Вылезайте.

– Куда вы меня привезли? – спросила Жанна. – Что вам нужно?

Он бесцеремонно вытащил ее из экипажа.

– Сейчас вы все узнаете, моя куколка.

Парализовавший женщину страх лишь усилился.

– Я никуда с вами не пойду! – Она выпрямилась. – Я требую, чтобы вы отвезли меня к графу Гаше.

– Обойдешься. – Незнакомец продолжал сжимать ее кисть. – Пойдем.

Графиня уцепилась за высокое колесо кареты, и ему стоило немалых трудов ее оторвать. Белый шрам побагровел, лицо исказилось от гнева, и Жанна поняла, что перед ней настоящий безжалостный убийца. Она собрала последние силы и, вырвавшись, бросилась бежать, но ботинки с каблуками увязли в размытой дождями колее, и преследователь легко догнал беглянку.

– Вы вынуждаете меня быть грубым! – Убийца нанес ей мощный удар в челюсть, от которого Жанна почти потеряла сознание, и потащил несчастную и почти бесчувственную жертву на холм, покрытый пожухлой осенней травой. Краем глаза графиня отмечала полуразрушенную изгородь, покосившиеся могилы какого-то старого сельского кладбища и, наконец, разрушенную временем часовню, куда похититель ее и занес. Запах здесь стоял такой же, как в больнице Сальпетриер, и она закашлялась. Преступник силой усадил де Ла Мотт на некое подобие стула, неизвестно как оказавшегося в пустом зале, и привязал веревкой.

– Теперь, дорогая, я готов ответить на все ваши вопросы. – Он улыбнулся и снял шляпу, обнажив жидкие светлые волосы. – Меня зовут виконт де Тран, и я иногда выполняю гнусные поручения короля. За деньги, разумеется. На этот раз мне приказано убить вас. И уже заплачено. Итак, сударыня, вы должны умереть.

– В самом деле? – прошептала Жанна, собираясь с мыслями. Значит, Людовик не поверил, что фаворитка его жены привезла всю рукопись. Его не покидала мысль: хитрая де Ла Мотт может сделать копию. И он не ошибся. Правда, мемуары были уже у редактора, так что сейчас наемный убийца опаздывал с наказанием, но это ничего не меняло. Если Людовик заплатил, этот человек убьет ее.

– Сколько же вам заплатили за мою смерть? – поинтересовалась женщина, стараясь совладать с собой.

– А какое это имеет значение, моя прелесть? – удивился де Тран. – Вы умрете – и это не обсуждается.

– Если вы так любите деньги, почему бы вам не взять у меня больше, чем дал король? – Графиня нервно глотнула. – Прямо сейчас вы получите сто тысяч ливров, а потом все остальное.

– Я и так получу все ваши деньги и бриллианты, – усмехнулся де Тран и взмахнул хлыстом. Жанна закусила губу.

– Бриллианты, опять эти проклятые бриллианты! – вздохнула она. – Сколько можно повторять, что я не имею понятия, где они. Мария-Антуанетта и ее любовник, кардинал де Роган, подставили меня с помощью колдовства Калиостро, а теперь боятся, что я много знаю, и хотят прикончить.

– Сударыня, – Тран наклонился к ее побледневшему лицу, – вы мне глубоко симпатичны. Но деньги я люблю больше. А посему давайте договариваться полюбовно. Вы отдаете мне деньги и бриллианты…

– И вы меня отпускаете? – живо проговорила Жанна. Максим покачал головой.

– Нет, моя милая. Королевский приказ есть королевский приказ. Вы умрете.

– Тогда какой смысл мне делиться с вами? – удивилась Жанна.

– Смысл в этом есть, – заверил ее преступник. – От этого будет зависеть, как вы умрете.

Де Ла Мотт расхохоталась.

– Вы считаете это веским аргументом?

– Еще каким, моя дорогая, – подтвердил де Тран. – Вам, видно, не приходилось делать такой выбор. Дело в том, что вы и так расскажете мне, где прячете бриллианты: в случае вашего упрямства я вырву это признание под страшной пыткой, после которой вы сами будете молить меня о смерти. Если же вы отдаете мне все добровольно, я выстрелю вам в сердце, и смерть будет мгновенной и безболезненной. Ну, решайте же поскорее.

Жанна закрыла глаза.

– Смерть есть смерть, какой бы она ни была, – прошептала графиня. – Бриллиантов у меня нет, поэтому пытайте сколько душе угодно. Если я умру во время пыток, что ж, значит, так будет угодно Всевышнему.

«Мой покровитель дьявол не допустит, чтобы я погибла вот так, здесь, в этом старом храме», – про себя подумала женщина.

– Хорошо, – констатировал де Тран с каким-то извращенным удовлетворением, и Жанна поняла, что пытать людей доставляет ему огромное удовольствие. – Тогда приступим.

Он подошел к связанной и беззащитной женщине и ловким движением разорвал на ней платье, обнажив плечи и грудь. Графиня истошно закричала, но ее, разумеется, никто не услышал, только эхо пронеслось под старыми сводами часовни. Испуганные вороны, давно свившие здесь гнезда, закаркали и вылетели в разбитые окна.

– Здесь только мертвые, – усмехнулся Максим. – Скоро вы к ним присоединитесь.

Он ловко достал из корсажа бледной женщины конверт с деньгами и спрятал его за пазуху.

– О, вот моя первая добыча, – усмехнулся негодяй. – Сейчас начнем узнавать, где же спрятано самое ценное. Кстати, как ваше клеймо воровки? Зажило?

Он провел ногтем по букве V.

– Это о многом говорит. Теперь любой человек будет знать, с кем имеет дело. Вас не примет ни один хороший дом. Ну зачем вам такая жизнь, графиня? Ведь вы мечтали не об этом. Впрочем, хватит разговоров. Приступим.

Кнут свистнул в воздухе и опустился на белое плечо возле клейма, оставив багровую полосу. Жанна вскрикнула.

– То ли еще будет, моя деточка!

Он снова замахнулся. Удар пришелся по щеке. Ее крики только забавляли и распаляли убийцу.

«Зверь, настоящий зверь», – думала женщина, стараясь увернуться от ударов, но они градом сыпались на нее. После особенно болезненного несчастная потеряла сознание.

Жанна очнулась и мутным взглядом обвела помещение, в котором она находилась. Ей не сразу удалось вспомнить, где она и что произошло. Мучителя поблизости не было: видимо, он решил прогуляться перед продолжением пытки, не рассчитывая, что его жертва так скоро придет в себя.

Графиня попыталась освободиться, но веревки крепко держали ее измученное тело. Что же делать? Женщина посмотрела по сторонам и возле подобия стула, к которому была привязана, увидела осколок разбитой бутылки с острыми краями. В голове тотчас родился план побега. Нужно было действовать быстро. Раскачавшись, она вместе со стулом упала на холодные плиты, до того пыльные, что сразу почти погрузилась в грязь, и, работая ногами, стала приближаться к осколку. Ей удалось положить на него веревку, стягивающую руки, и она яростно принялась тереть ее об острые края. Вскоре веревка поддалась. Освободив руки, Жанна размяла затекшие пальцы и развязала ноги. Теперь она была свободна как ветер, но преступник наверняка находился где-то неподалеку, и женщина решила поторопиться.

Приводить себя в порядок было некогда. Не тратя ни секунды, Жанна подбежала к высокому готическому окну, намереваясь залезть на подоконник и выпрыгнуть на улицу, но железные решетки не иссушило время, и ей пришлось искать другой способ сбежать из импровизированной тюрьмы. Вспомнив, что в старых часовнях обязательно должны быть подземелья, графиня принялась обшаривать пол настолько тщательно, насколько это позволял сделать лунный свет, пробивавшийся в окна, на которых паук вместо занавесей давно сплел искусную паутину. К счастью, бедняжке удалось достичь цели. Она обнаружила кольцо в каменных плитах и потянула на себя. Плита отодвинулась, и Жанна нырнула в узкий лаз.

Оказавшись в подземелье, женщина чуть не задохнулась от смрада, который шел именно отсюда. Графиня почти побежала по коридору, пригибаясь, чтобы не задеть потолок. В кромешной тьме она ничего не видела. Зловоние усиливалось, и вскоре ее ноги погрузились в вязкую жижу. Она не сразу поняла, что путь ей преградила гора трупов, многие из которых уже разложились. Вероятно, сюда со всего Лондона свозили тела несчастных, найденных на улице. Пробираясь через груду мертвецов, Жанна отыскала выход – маленькую деревянную дверцу – и, выскочив на улицу, вдохнула полной грудью. Графиня испачкалась в страшной жиже, и ее вырвало прямо на влажную землю. Она оглянулась по сторонам, ища путь к спасению, но ничего не увидела, кроме мирно протекавшей поодаль Темзы, казавшейся угольной в свете луны. На другом берегу светились огни Лондона. Как же до него добраться? Спотыкаясь о камни и коряги, Жанна зашагала к воде и, дойдя до нее, начала черпать воду пригоршнями и яростно тереть тело и одежду. Это плохо помогало.

Неподалеку от берега графиня заметила какой-то темный предмет и, лишь приблизившись, поняла: это рыбацкая лодка. Может быть, ей дан шанс спастись? Оттолкнув ее от берега, женщина попыталась грести одним дряхлым веслом, но без сноровки нечего не вышло. Увидев бегущего к воде де Трана, бедняжка стала грести еще яростнее, но он одним прыжком догнал утлое суденышко и, вцепившись в локоть своей жертвы, стащил ее в воду.

– Ну, будьте благоразумны, графиня! – прошипел убийца. – Теперь вам нужно вымолить у меня прощение, иначе вам предстоит испытать куда более ужасные муки.

Она снова собрала последние силы и попыталась его оттолкнуть, но мучитель, схватив графиню за распущенные черные волосы, погрузил ее голову в реку и вытащил на поверхность только тогда, когда несчастная начала захлебываться.

– Не нужно мне перечить, я предупреждаю!

Жанна сделала вид, что покорилась, и пошла следом, волоча за собой весло. Виконт его не видел, так как оно почти полностью погрузилось в воду. Боль и ярость позволяли графине не чувствовать обжигающего холода Темзы. Подходя к берегу, она с легкостью разломала дряхлое весло и вонзила острый конец в спину своему обидчику. Конечно, гнилое дерево рассыпалось, но острый конец, пробив кафтан, немного поцарапал кожу. От неожиданности де Тран вскрикнул и обернулся. Жанна, как ведьма, стояла в свете бледной луны, растрепанная и жалкая. Она сжимала весло, как копье, ее взгляд переполняла решимость. Все существо убийцы сотрясло от гнева. Он кинулся на жертву, как лев, схватил за шею и стал топить. Изо рта мучителя вырвался страшный рык, посыпались проклятия.

– Мне недоело с тобой возиться! – шипел он. – Ты умрешь здесь и сейчас! А бриллианты я найду сам. Стоит только хорошенько обыскать твой дом.

Жанна почувствовала, как тысячи холодных иголок вонзились в ее тело. Она пыталась отбиться, но силы были неравными. Женщина задыхалась. Перед глазами плыли красные круги, тело обмякало. Руки, колотившие мучителя по ногам, бессильно опустились. Она услышала какой-то грохот, как ей показалось, сквозь сон; руки де Трана, крепко сжимавшие ее шею, разжались. Жанне вдруг стало легко, и она подумала, что она уже на небесах. В этот миг сознание покинуло ее.

Старый Крым, 2017
Филипп Артемьевич не забыл о своем обещании. Ровно в девять часов возле отеля остановился многострадальный «Москвич», ожидая, пока Юля и Сергей сядут в салон. Плотникова удивило, что старик приоделся в старый, наверное, оставшийся еще с советских времен чистый, отутюженный серый костюм. Под пиджаком пряталась белая рубашка, и капитан подумал, что сегодня Филипп Артемьевич выглядел так, будто они собирались не в горы по неасфальтированным тропам, а в самый крутой ресторан Старого Крыма.

– Вы сегодня при параде, – заметил он вежливо, чтобы не дай бог не обидеть проводника. – Праздник какой?

– Молодой человек, – укоризненно бросил дедок, искоса глядя на него и поворачивая ключ в замке зажигания, – вы живете в большом городе, и вам невдомек, что значит жить в совсем маленьком. Для нас поход в горы с приезжими – уже событие. Вот я и приоделся по такому случаю. К сожалению, более подходящие случаи предоставляются судьбой очень редко. Ну дочь с внуками приедет, гости соберутся на день рождения, когда-никогда и праздник какой-нибудь отметим – и все, тишина, мертвая тишина, скука смертная, понимаешь? Выйдем с бабкой моей во дворик посидеть, посудачим немножко – вот и все развлечение. От безделья и таксовать стал, деньги ведь смешные зарабатываю.

– Я рад, что мы разнообразили вашу жизнь. – Плотников подмигнул Юле, отдохнувшей и похорошевшей, и она ответила ему задорной улыбкой. – Долго ли ехать?

– А у нас тут все близко, – заверил его Филипп Артемьевич. – Немного прокатимся, а потом пешком пойдем.

– Заметано.

Через три минуты водитель остановился у одноэтажного домика и скомандовал:

– Вылезайте. Дальше без машины.

Выйдя из салона, Юля вспоминала свои походы в горы. У нее давно сложилось впечатление, что с дороги нельзя получить верного представление о размере какого бы то ни было горного массива.

– Видите, мы начнем подниматься со стороны кладбища. – Старик махнул рукой, худой, сморщенной, покрытой старческими коричневыми пятнами, которые народная молва окрестила «могильными». – По этой дороге ходят редко. Оно и хорошо. Не будет лишних вопросов от знакомых.

Он уверенно зашагал по асфальтированной старой дороге, ведущей наверх. Плотников хотел спросить, почему они не поехали дальше на машине, но вскоре асфальт перешел в грунтовку, которая, удерживая северо-западное направление, метров через двести превратилась в узкую извилистую тропу. Поднявшись немного по ней со своими спутниками, Филипп Артемьевич остановился у развилки.

– Я не повел вас сразу к пещерам, потому что вы сами хотели побывать везде, где был Матвей. Мой отец часто поднимался с ним на Лысый Агармыш.

– Правильно. – Сергей достал платок и вытер выступивший пот. Апрельское солнце начинало припекать, и в кожаной куртке было как в сауне. Он скинул ее, положив в предусмотрительно захваченный пакет. Девушка усмехнулась, выпятив полные розовые губки:

– Запарился?

– Не говори. – Он взглянул в ее розовое лицо, веки с белесыми ресницами, не покрытыми тушью, с любовью дотронулся до светлых волос. – Устала?

– Ни капельки! – отмахнулась она. – Филипп Артемьевич, это карьеры? – Ее пальчик с длинным наманикюренным ногтем указал на ямы на восточном склоне.

– Карьеры, – подтвердил старик. – Из-за них даже точная высота Лысого Агармыша неизвестна. Жители говорят, что карьеры «съели вершину».

Они вернулись на развилку и поменяли направление. Тропа привела их в лес, и Юлю поразило, что по склонам горного массива росли невыразительные кустарники с едва начавшей пробиваться листвой, а лес, настоящий лес, зеленел на вершине. Молодые люди узнали дубы, только здесь они были маленькие, с тонкими стволами, покрытыми порыжелым мхом. Между деревьями, задорно выглядывая из вороха упавших прошлогодних листьев, зеленела первая травка. Дубовый лес выглядел достаточно светлым, веселым, готовым встретить гостей и поделиться радостью, что весна наконец пришла и скоро на ветках появятся причудливые глянцевые узорчатые темно-зеленые листья, а потом из ячеек выглянут овальные плоды, которые они часто собирали в детстве и строили из них при помощи спичек разные сооружения. Вскоре дубовый лес закончился, передав вахту другому, незнакомому дереву, выбросившему из почек зеленые листочки с мелким узором по краям, напоминавшим края чебуреков. Как выяснилось, это был бук.

Молодые люди вошли в лес как в святилище, стараясь осторожно ступать по прошлогодней листве. Пахло прелью, грибами, но в отличие от дубового леса они не увидели ростков первой травы. Лесное царство было как бы само по себе: куда-то делись другие деревья, низкорослые кустарники и птицы. Казалось, лес создал тишину в первозданном виде и свято соблюдал ее, призывая к этому и непрошеных гостей. И тишина поражала, завораживала, человек будто бы становился ее частью, огражденный от шума, свиста, стрекотанья.

– Удивительно, – прошептала Юля, – до чего же удивительно!

Сергей сжал ее потную ладошку, соглашаясь с любимой. Миновав буковый лес, они вышли на проселочную дорогу, немного поплутали по ней и поднялись на другое возвышение.

– Это Большой Агармыш, – произнес старик. – Можно сказать, пришли. Скоро будет Бездонный колодец.

– Читали про нее, – отозвался Сергей. – А что, Матвей Петрович и здесь бывал?

– Говорил же, они все пещеры осматривали, – буркнул Филипп Артемьевич. – Видно, на легенды наши подсели. О них слыхали?

– И об этом слыхали, – улыбнулся Плотников. – Знаем, есть легенда о зерне, о драгоценностях Жанны и о мусульманском факире, который якобы иногда появляется из колодца.

– Молодцы! – похвалил дедушка. – А родственник ваш, Матвей, и его сослуживцы об этом не ведали. Как только отец мой им рассказал, сразу и обступили его: веди, мол, Палыч, к пещерам. Видать, драгоценности искали. Да только, – Филипп Артемьевич сделал многозначительную паузу, пожевав губами, – легенды – они и есть легенды. Куда делись сокровища – одна графиня и знала. И не хотела, чтобы другие когда-либо завладели ими. Да вот и Бездонный колодец. – Он указал на массивную плиту. – Видите, вход закрыт, ибо много людей поплатилось жизнью за желание найти проклятые бриллианты. Вон, видите, расщелина? Это лаз для спелеологов. Но и они не спустятся туда без специального оборудования. Так что вам пробовать силы не советую.

– Скажите, – Юля задыхалась от волнения (еще бы, ведь они приближались к разгадке той тайны), – а мой дед спускался в пещеру?

– А то как же, спускался на веревке, – подтвердил старик. – Только долго не пробыл. Отец сказывал, минут через пять уже наверх просился. И верно, что там делать? Ладно, ребятки, пойдем дальше. До Миледи немного осталось.

Вернувшись на проселочную дорогу, они какое-то время шли и наконец вышли к Медвежьему уху и Лисьему хвосту.

– Если от Хвоста шагать в западном направлении, на Миледи и набредешь, – пояснил проводник. – О ней забыли, туристы туда не ходят. Да и чтобы попасть туда, нужно разобрать заваленный вход. Кстати, ваш дед разбирал его и ходил внутрь. – Он неожиданно пристально взглянул на Самойлову, под палящим солнцем чувствовавшую себя как в сауне. – А что дедушка говорил насчет бриллиантов? Может быть, они нашли их, но никому не сказали?

Девушка покачала головой, отчего ее светлые волосы заметались по плечам:

– К сожалению, он ничего никогда не говорил о бриллиантах. Я узнала о цели этой экспедиции от других.

– Странно, что он не делился с близкими. – Филипп Артемьевич задумался и всю оставшуюся дорогу молчал. Когда старик, вдруг раздвинув колючие плети, указал на словно паутиной оплетенный рыжеватым мхом камень, полностью скрытый под зарослями ежевики, делавшими его почти невидимым, молодые люди поняли, что этот замшелый страж прикрывает вход в пещеру.

– С тех пор, как они – то есть эмгэбисты – посетили Миледи, здесь никто не был, – сказал проводник. – Может быть, кто и подходил к камню, но внутрь не проникал. Оно и понятно, работы много, а стоит ли она того – неведомо. Глядите, – он достал маленький фонарик и посветил в глубь колючих зарослей, – разрослась, гадюка. Вот ведь как в природе бывает! У ежевики ягода вкуснейшая, для всего пригодная, а попробуй достань ее просто так… и здесь эта гадюка оплела вход. Нужен секатор, чтобы с ней побороться. Голыми руками ее не возьмешь.

Плотников, отдав Юле куртку и засучив рукава клетчатой рубашки, попробовал раздвинуть заросли, чтобы приблизиться к камню, но не тут-то было. Колючки верного стража, поставленного для охраны великой тайны, впились ему в кожу, причем довольно глубоко, будто игла шприца, раня и не пуская дальше. Сдавшись, Сергей отошел к Юле, протянувшей ему платок:

– Сережа, вытри кровь.

Он приложил к кровоточащим царапинам белый платок, сразу покрывшийся красными метками.

– Месть Жанны?

Старик, услышав его слова, дребезжаще расхохотался:

– Это графини-то? А склоны других гор зачем ежевикой оплела? Нет, дорогие мои, это не ее месть, это всего-навсего природа.

– Знаете, отец, – Плотников вернул Юле платок и взял старика за руку, – вы сказали: нужен секатор. Но, кроме него, вероятно, понадобятся и лопаты, и кое-что еще. У вас наверняка все есть. Одолжите нам на завтра, а мы хорошо заплатим.

Филипп Артемьевич сдался сразу:

– А чего не одолжить, коли хорошие люди? Адресок мой запишите и завтра с утречка забегайте. Все дам, что ни попросите.

– Отлично, говорите адрес. – Сергей быстро забил его в телефон. – Утром, часиков в восемь, к вам в гости пожалуем.

– Да хоть в семь, – доброжелательно отозвался старик. – Таксовать не выйду, пока вас не дождусь, еще и к подножию горы подброшу.

– А теперь пойдемте назад, – решил капитан. Маленькая группа вернулась на тропу, поглядывая на горы. Они напоминали медведя, уютно устроившегося спать. Еще голые, но не портившие панораму деревья казались его вздыбленной шерстью. На севере и востоке хребет постепенно переходил в бескрайнюю серую степь, и молодым людям показалось, что они стояли на краю мира. В солнечном свете хорошо было видно, как разматывались во всех направлениях серые ниточки дорог, нагие деревья обозначали места, куда не проникала свирепая мощь ветров и бурь. Не сговариваясь, они ахнули.

– А, каково? – поинтересовался проводник, довольный произведенным впечатлением. – Тропка, как змейка, а в город выведет.

Солнце, отдохнувшее за ночь, палило нещадно. Юля подумала, что ее нос подгорел и, как у всех натуральных блондинов, скоро облезет, и это станет причиной насмешек коллег. И, вероятно, предметом зависти – это качество свойственно многим из пишущей братии – окажется ее статья о Жанне де Ла Мотт, великой женщине, до сих пор волнующей воображение людей и так и не раскрывшей свою тайну. Сергей взглянул на часы. Его покрасневшее лицо выражало удовлетворение.

– У нас с тобой есть время побродить по городу. – Он ласково обнял девушку и дотронулся пальцем до ее обгоревшего носа. – Давай перекусим и побродим. Нам нужно найти место, где когда-то была могила Жанны, и прикинуть, сколько от него до пещеры Миледи. Если расстояние подходит, считай, мы нашли тайник.

– С планом согласна, – улыбнулась Юля и мечтательно посмотрела на кафе, перед которым коренастый татарин готовил на мангале шашлыки. Их пряный запах разбудил аппетит. – Я бы отдала предпочтение мясу на мангале.

– Видишь, как мы похожи. – Плотников сглотнул слюну, перехватив взгляд девушки. – Я бы тоже не отказался от шашлыка. Не будем далеко ходить, пообедаем прямо здесь.

Они облюбовали столик в деревянной беседке на улице, у бойкой смуглой официантки заказали два салата «Летних» из огурцов и помидоров и два шашлыка с ароматным травяным чаем.

– Знаешь, – Сергей с наслаждением смаковал сочную баранину, обмакивая ее в авторский соус с кинзой и острым томатом (официантка похвасталась, принеся угощение: дескать, повар сам кетчупы и соус делает, нигде такого не попробуете), – кажется, я понял, как было дело. Мы с тобой оказались недалеки от истины.

– Какой истины? – ответила Юля с набитым ртом.

– Я понял, как им удалось спрятать бриллианты. – Плотников пожевал кусочек тандырной лепешки, круглой, как луна, с особенным привкусом. – Группа, возглавляемая твоим дедом, знала, кто за ними следил, но этот кто-то, вероятно, не всегда принимал участие в раскопках. По возможности он старался не оставлять сослуживцев одних, однако им иногда удавалось от него оторваться. Так они и договорились между собой, что припрячут сокровище, если его найдут. Обнаружив бриллианты, они с ловкостью фокусника прикарманили их, никого не поставив в известность, а потом распустили слух, на который купился их наблюдатель: дескать, драгоценности могут быть спрятаны в одной из пещер на горе Агармыш, недаром графиня часто прогуливалась в этих местах. Так они получили свободный доступ к пещерам, но изучали их для того, чтобы спрятать находку. И это им удалось. Незаметно от соглядатая они составили карту и как ни в чем не бывало вернулись в Москву. Кроме того – опять по моим предположениям, – они договорились, что возьмут сокровище только в самом крайнем случае. Вот почему оно и остается до сих пор на Крымском полуострове.

Самойлова глотнула горячий чай и поморщилась:

– Мне нечего возразить. Ты все логично расписал. Остается только догадываться, откуда появился наш преследователь.

– Думаю, это один из родственников кого-нибудь из пятерки, – предположил капитан и отставил пустую кружку. – Ладно, пойдем. Остатки шашлыка в себя я уже не запихну.

– И я, – засмеялась девушка.

На их удивление, порции оказались такими огромными, что часть еды пришлось захватить с собой. Любезный татарин упаковал ее в пластиковые контейнеры, и молодые люди направились в центр города. Они жалели, что не спросили у экскурсовода, где была армянская церковь, которую снесли в конце шестидесятых годов.

Вдруг капитана осенило.

– У нас есть телефон Филиппа Артемьевича, – воскликнул он радостно. – Старик не может не знать место захоронения графини.

Он вытащил мобильный и набрал номер. Пожилой мужчина долго не отвечал, будто хотел помучить гостей, но наконец смилостивился и взял телефон:

– Слушаю.

– Филипп Артемьевич, это мы, Сергей и Юля, – начал Плотников. – Видите ли, нас заинтриговали легенды о графине де Ла Мотт, и мы ходим увидеть, где она жила, где находилась церковь с кладбищем и могильной плитой. Вы не могли бы подсказать, куда нам податься?

– Конечно, – радостно отозвался старик. – Жанна обитала на улице Партизанской, на окраине Старого Крыма. Это и сейчас окраина. Любой вам покажет, где стоял ее домик. У этого же человека можно поинтересоваться, где была могила де Ла Мотт. В нашем городе об этом знает каждый.

– Спасибо и до встречи, – отчеканил Сергей и, сунув телефон в карман джинсов, немного испачканных после путешествия к пещерам, обратился к женщине неопределенного возраста, в сером старом ватнике и косынке, типичной сельской жительнице, вероятно, шедшей с рынка и несшей в обеих руках пустые ведра.

– Не подскажете, где улица Партизанская?

Сельская дама с черным от загара лицом указала на проселочную дорогу, по обеим сторонам которой росла сухая степная трава:

– Пойдете по ней и увидите.

– А до могилы графини далеко? – продолжал задавать вопросы Плотников. Женщина прыснула и прикрыла рот рукой:

– Так вот зачем вам Партизанская… Никак снова кости Жанны тревожить приехали?

– Почему сразу тревожить? – удивился капитан. – Просто посмотреть. В вашем городе это, наверное, стало таким же историческим памятником, как могила Грина.

Женщина моргнула пушистыми белесыми ресницами:

– Верно. От Партизанской до места захоронения недалеко. У нас здесь все недалеко – городишко маленький. Увидите золотой купол церкви и на него идите. Церковь восстановили на месте кладбища. Там же и рынок находится. Где-то в этих местах Жанна и упокоилась.

Они поблагодарили местную жительницу и продолжили путь по серой от пыли проселочной дороге, бугристой, с разъезженными колеями, словно созданной не для современных машин, а для повозок, запряженных лошадьми или быками, плавно спускавшейся в овраг, сначала пустынной, а потом застроенной жильем, мимо частных, большей частью одноэтажных домиков с фруктовыми садами – уже отцветшими яблоневыми, вишневыми и сливовыми деревьями, мимо грубо сложенных из камней сараев с деревянной крышей и верандами, оплетенными диким виноградом. Запах травы и земли успокаивал, и Сергей уже не прислушивался к внутреннему голосу, шептавшему о том, что нужно не забывать об осторожности, что здесь они не одни и что преследователь, имевший всего одну часть головоломки, не откажется от драгоценностей ни за что на свете. Когда в его радужные мысли вклинился звонок мобильного, он будто очнулся от наваждения, повертел головой, словно просыпаясь, и ответил:

– Слушаю.

– Слушай, слушай, – расхохотался Скляров. – Как поживаешь, дружище?

– На курорте всегда хорошо, – заметил Плотников и быстро спросил: – Есть новости?

– Есть. – Андрей немного помолчал, будто собираясь с мыслями. – Будьте осторожны. Нам не удалось задержать водителя того джипа. Ну а машина, как и следовало ожидать, оказалась в угоне. Так что пока ума не приложу, чем вам помочь, кроме доброго совета.

– А как с экспертизой ДНК? – спросил капитан. – Выяснили, кто это?

– Мог бы догадаться, что нет. – Андрей вздохнул. – Этот кадр нигде не засветился. Будьте вдвойне осторожны.

– Спасибо, – поблагодарил Плотников. – До связи.

Его натренированный взгляд скользнул по табличке на зеленых металлических воротах одного из частных домов. На белом фоне черным было выведено «Ул. Партизанская».

– Кажется, пришли, – выдохнул он, оглядывая одноэтажные домики и прислушиваясь к блеянию коз и мычанию коров. – Кажется, наша героиня жила именно здесь. И, похоже, жила затворницей. Только такую жизнь можно вести, обитая на окраине городишки.

– Да. – Юля кивнула и поправила светлые волосы. – Возможно, ее неуемная натура наконец успокоилась. Впрочем, это спорный вопрос. Если она в свои семьдесят с лишним любила гарцевать на лошади с парочкой пистолетов… Ладно, Сережа, пойдем попытаемся найти старое кладбище, где она обрела покой.

Жара немного спала: солнце закрыла маленькая тучка. Стало легче, и путешественники легко поднялись по проселочной дороге и направились в город. Он, вопреки ожиданиям, не встретил их шумом и гулом, а обдал ароматом садов и запахом степи. Золотой купол с крестом и синей шиферной крышей молодые люди увидели сразу и пошли на него, как капитаны идут на свет маяка. За плотным толстым забором маленькая церковь выглядела игрушечной, сказочной.

– Закрыто. – Сергей на всякий случай потрогал калитку. – Жаль. Иначе поставили бы свечки за здравие и за упокой.

– Не мешало бы, – поддакнула Самойлова, потирая беленую стену. – Сережа, я чувствую дрожь в ногах. Мы на территории старого кладбища. Видишь рынок? Где-то здесь совдеповский магазин, на месте которого когда-то была ее могила. Если мы найдем его, то узнаем, куда предстоит зарыть бриллианты. – Она произнесла это с пафосом, и капитан пугливо оглянулся по сторонам.

– Тише! Местным жителям вовсе не обязательно знать о наших планах.

Однако его опасения оказались напрасными. Игрушечная церковь находилась на развилке, от которой бугристые, каменистые, узкие проселочные дороги змейками бежали в три стороны. Кругом стояла тишина, можно было услышать, как жужжат трудяги-пчелы, подбадривая друг друга своим веселым гулом. Местных жителей не было видно. Нет, изредка проносились мальчишки в потертых древних джинсах на старых скрипучих велосипедах, поднимая серо-белую, как мука второго сорта, пыль и нарушая покой проселочных улочек. От церкви молодые люди прошли к окраине рынка и увидели бывший совдеповский магазинчик, вернее, то, во что он превратился сейчас. Новый хозяин создал нечто из стекла и серебристого металла, и строение, явно переделанный сельмаг, в котором когда-то хлеб лежал на одной полке с хозяйственным мылом, а возле лотков с конфетами продавались демисезонные и зимние пальто и топорная обувь (в таких магазинах всегда стоял специфический запах – гибрид запаха сельхоза и продуктового, и трудно было сообразить, чем именно все-таки пахнет), теперь напоминало о былых временах только ровной прямоугольной формой. Юля взбежала по металлической лестнице космического серебристого цвета, потрогала увесистый замок на дверях, потом спустилась и присела на корточки, потрогав теперь серую каменистую землю.

– Ну здравствуй, Жанна, – прошептала она, и ее тонкое личико приняло торжественное выражение. – Вот мы тебя и нашли.

– Давай подойдем к развалинам церкви, где ее отпевали. По всему, они неподалеку. – Плотников указал пальцем на заброшенные строения с голубыми треугольными крышами. – Такое я уже видел. Это старые табачные склады.

– Да, конечно. – Девушка медленно, словно нехотя, поднялась. – Пойдем.

Они миновали заброшенные склады, где когда-то хранился табак, любовно выращиваемый сельскими жителями, и вошли в проем между одноэтажным домом, имевшим какой-то нежилой, запущенный вид, и складским помещением.

– Вот она! – воскликнула девушка. От некогда величественной армяно-григорианской церкви остались только стены без крыши, сложенные из белого камня и выглядевшие как старая крепость с квадратными бойницами-окошечками. Медная табличка, отливавшая красным под солнечными лучами и сообщавшая путешественникам, что это памятник архитектуры, плохо сочеталась со старым камнем.

– Здесь, здесь! – Юля проникла внутрь «крепости» через низкое овальное отверстие. – О боже, Сережа, я словно вижу людей, несущих простой гроб с телом великой женщины в черном платье с высоким воротником, плачущую пожилую армянку и бесстрастных священников. Как хорошо, что остатки церкви охраняются законом и местные жители не могут растащить их для своих нужд.

Сергей усмехнулся:

– Знаешь, все, что связано с Жанной, так пропиарили, что люди не станут ничего растаскивать: они гордятся тем, что у них почила такая знаменитость.

Юля подошла к нему и прижалась всем дрожащим телом:

– Сережа мы нашли, мы нашли ее! Сережа, я выполню последнюю волю дедушки.

Мужчина погладил ее по растрепавшимся светлым волосам:

– Да, дорогая. Осталось только отыскать бриллианты. А теперь пойдем в гостиницу. Завтра нам предстоит последняя операция. Будем надеяться, все пройдет хорошо.

Глава 19 Лондон, 1785
Жанна очнулась на мягкой, чистой постели – простыни благоухали цветочным ароматом, который любила Мария-Антуанетта, – и закашлялась. Сильно болели голова и шея.

– Где я? – прошептала она. – Уже на том свете?

Мужчина, сидевший у изголовья постели, повернулся, и де Ла Мотт узнала графа де Гаше.

– Слава Господу, вы еще на этом свете, дорогая! Вас пытались убить. Вы помните, как все было?

Жанна нахмурилась.

– Да, помню. Он ждал меня возле редакции вместо вашего кучера, потом повез куда-то на окраину Лондона, на старое кладбище, и мучил в заброшенной часовне.

– Хотел, чтобы вы сказали ему о бриллиантах? – поинтересовался граф. Она закусила губу.

– Бриллианты, вечно эти бриллианты! Мне надоело повторять, что я не имею к ним никакого отношения. Но, кроме этого, он сказал мне: его прислал сам король, чтобы меня убить.

Гастон наклонил голову.

– Все становится на свои места. Его величество боится вас и не верит, что, продав мемуары де Полиньяк, вы не напишете новые или не издадите копию. На его несчастье, он просчитался. Ваша книга уже отправлена в оксфордскую типографию. Не пройдет и месяца, как народ увидит ее.

– Как вы меня нашли? – спросила Жанна, пытаясь подняться. Голова закружилась, и она бессильно опустилась на подушки.

– Лежите, доктор сказал, чтобы вы пока не вставали. – Граф поправил кружевное одеяло. – Да, признаться, я насилу нашел вас и еле успел спасти. Видите ли, этот негодяй всадил кинжал в спину моего кучера, но тот, собрав последние силы, дополз до будки жандарма и, прежде чем умереть, успел все рассказать. Жандарм сразу же оповестил меня, но я понятия не имел, где вас искать. Потом я стал рассуждать логически. Подлец, убивший моего кучера, наверняка намеревался сделать то же самое с вами. На холме, недалеко от Темзы, есть старая заброшенная часовня, пользующаяся дурной славой. Говорят, в ее подземелья свозят трупы убитых, если их нужно спрятать. Люди обходят треклятый холм стороной. Я подумал, что мерзавец вполне мог отвезти вас туда. Разумеется, я рисковал ошибиться, но все же решил проверить свою догадку – и еле успел. Я вытащил вас из воды, когда вы потеряли сознание.

– Кто был этот человек со шрамом? – поинтересовалась Жанна.

– Скорее всего, один из агентов Людовика, коих тут довольно много, – пояснил Гастон. – Милая моя, теперь я не отпущу вас за город! Мария – прекрасная кухарка, но плохая охранница. Я уже перевез ее сюда вместе с вашими вещами. В имение вы больше не вернетесь.

Графиня закрыла глаза. Этот человек приютил ее в своем доме по доброте душевной, но долго она не сможет пользоваться его благодеяниями. Ясное дело, Гастон ждет, что она ответит на его чувства и согласится стать его женой, однако у нее другие планы. Словно угадав ее мысли, граф мягко улыбнулся и накрыл своей рукой ее нежную кисть.

– Прошу вас, ни о чем не думайте, графиня, – сказал он. – За мое гостеприимство вы не должны мне ровным счетом ничего. Живите сколько вашей душе угодно, а я буду ждать и надеяться, что когда-нибудь вы полюбите меня. Еще раз повторяю: я вас не тороплю. Вы свободны и вольны делать что пожелаете.

Ресницы графини дрогнули.

– Вы – необыкновенный человек, – проговорила она. – И я никогда не забуду вашей доброты. А сейчас… я хотела бы отдохнуть, я очень устала.

– Если вам что-нибудь понадобится, – Гастон указал пальцем на колокольчик, – на его звук сразу примчится Мария. Я тоже буду навещать вас, если вы не против.

– Нет, спасибо вам.

Жанна подождала, пока за ним закроется дверь, и снова попыталась встать. На этот раз попытка оказалась удачной. Женщина, покачиваясь, подошла к зеркалу и стала разглядывать свою длинную белую шею. Безжалостные пальцы де Трана оставили на ней следы – фиолетовые синяки. Да, просто чудо, что она осталась жива. Графиня оглядела комнату, поражаясь ее размерам. Граф предоставил в ее распоряжение огромную кровать в стиле Людовика XIV, прекрасную мебель: вместительный шкаф, стол с мраморной поверхностью и кресла, спинки которых были украшены причудливой резьбой. Женщина потянула дверцу шкафа. Чья-то заботливая рука разместила в нем ее наряды. Задыхаясь от волнения, графиня достала старое серое платье и, бросив его на кровать, стала искать потайной карман. Именно в нем покоился мешочек с ожерельем. Когда Жанна увидела, что все на месте, она вздохнула с облегчением. Гастону не были нужны ее драгоценности, и он не стал обыскивать одежду своей гостьи.

Вернувшись в постель, графиня принялась обдумывать свое положение. Ей необходимо как можно скорее бежать из Лондона. Людовик XVI, не дождавшись возвращения агента, обязательно догадается, что все пошло не так, как они планировали, и прикажет убить де Ла Мотт кому-нибудь другому. По словам Гаше, Лондон наводнили агенты французского короля. Они знали, где она живет, как выглядит. Если в ближайшее время ей не удастся сесть на корабль, отчаливающий в дальние страны, ее ждет неминуемая гибель. Да, но как сказать обо всем Гастону? Разумеется, он никуда ее не отпустит. Значит, нужно бежать из дома тайно, нанять экипаж до Саутгемптона и дальше – морем – рвануть в теплые края, где ее никогда никто не найдет. Все для себя решив, Жанна взяла в руки колокольчик и вызвала Марию. Служанка с радостью примчалась на зов и бросилась в объятия любимой госпожи.

– О, как мы переживали! – сказала она со слезами на глазах, и Жанна с горечью подумала, что с удовольствием взяла бы девушку с собой. Путешествовать одной довольно рискованно и очень одиноко, но захочет ли Мария разделить с графиней все радости и невзгоды? Женщину так и подмывало завести разговор на щекотливую тему прямо сейчас, но она решила, что это преждевременно.

– Я тоже рада тебя видеть, дорогая, – искренне ответила Жанна. – Принеси мне чашку горячего чая.

– С радостью, госпожа!

Мария побежала исполнять приказание. Жанна снова встала, превозмогая слабость, и подошла к окну. Особняк графа де Гаше поражал великолепием. Огромное здание из темного камня как нельзя лучше вписывалось в цветовую гамму туманного Альбиона. Графине удалось разглядеть колонны и ниши со статуями римских богов, однако она не стала задерживать на них взгляд. Британский классицизм ее нисколько не интересовал, а вот стена, ограждавшая особняк, вызывала беспокойство. Если она довольно высока во всех местах и не имеет потайной дверцы или лаза, о побеге можно забыть. Сначала эта мысль привела Жанну в уныние, но потом женщина решила все осмотреть, прежде чем впадать в панику. Как только она немного окрепнет, она попросит графа показать свои владения. Вне всякого сомнения, он сделает это с удовольствием. И тогда… тогда она найдет способ вырваться из золотой клетки.

Графиня не ожидала, что оправится так скоро. В постели она пролежала две недели, и только по одной причине: Гастон, постоянно навещавший больную, категорически запретил ей вставать. Напрасно Жанна уверяла, что ей лучше. Граф де Гаше, боясь за здоровье любимой женщины, рьяно исполнял все предписания врача. И только на третьей неделе Гастон предложил гостье после завтрака прогуляться по окружающему особняк саду. Графиня с радостью согласилась. Она так долго ждала этого предложения! От волнения у нее разыгрался аппетит, и внучка короля съела все, что до этого вызывало тошноту: овсяную кашу и хлебный пудинг. Граф попросил Марию, чтобы она помогла Жанне одеться, и, предложив руку, вывел женщину из дома. От свежего осеннего воздуха сразу закружилась голова, и де Ла Мотт покачнулась. Гастон удержал ее и с тревогой всмотрелся в побледневшее лицо.

– Вам плохо? Может быть, вы слишком рано встали на ноги?

Жанна отрицательно покачала головой.

– Нет, дорогой граф. По правде говоря, я уже залежалась в постели. Все мое существо жаждет воздуха.

На ее щеки упали первые капли дождя.

– Ох, этот Лондон! – воскликнул Гастон. – Никак не могу привыкнуть к промозглой погоде! Солнце здесь появляется почти так же редко, как снег на юге.

– И тем не менее кому-то такой климат по душе, – ответила графиня, кутаясь в накидку.

– Да, жить можно везде, – согласился граф, – и привыкнуть ко всему тоже можно. Но если во Франции произойдут позитивные изменения, я вернусь туда.

– Мне бы тоже этого хотелось, – прошептала женщина и оперлась на руку графа. Он сделал несколько шагов в сторону калитки и повернулся к дому.

– Ну вот, теперь вы видите мое холостяцкое жилище. Нравится?

– О да, – искренне ответила Жанна.

Дом Гастона не мог не понравиться тому, кто считал себя знатоком и любителем палладианского стиля в архитектуре. Некогда его создатель, Андреа Палладио, написал в своей книге: «Подобно человеческому телу, имеющему как благородные и прекрасные части, так и менее благородные и красивые, однако не менее необходимые, без которых первые не могли бы существовать, дому следует иметь части достойные и почетные, и другие, не столь элегантные, без которых, однако, первые потеряли бы часть своего достоинства и красоты. Благословенный Создатель расположил наши члены таким образом, что наиболее красивые из них лучше всего видно, менее красивые – спрятаны. Так и в здании мы должны главные и значимые помещения делать доступными обзору, а менее красивые прятать как можно дальше».

Трехэтажный особняк поражал благородством и простотой линий. Каждый его элемент, казалось, логически вытекал из другого. Дом украшали портики, оформленные колоннами. Окна казались огромными и состояли из трех просветов: центрального и самого большого, завершающегося полукруглой аркой, и двух маленьких боковых, отделенных от центрального пилястрами. По обеим сторонам главного дома располагались симметричные крылья. На прямоугольных клумбах росли какие-то вечнозеленые кустарники.

– Летом они пестрят цветами, – пояснил Гастон. – А осенью мой сад кажется довольно скучным. Во всяком случае, он не идет ни в какое сравнение с Версалем или Трианоном.

– Кому что нравится, – возразила Жанна. – Мне кажется, в королевских садах много ненужного. У вас каждая вещь на своем месте.

– Правда? – улыбнулся граф и сжал ее руку. – О, у вас ледяные ладошки! Ну почему вы не надели перчатки? Давайте пройдем в дом. Посмотрите на него изнутри.

Графиня не стала спорить. Она действительно озябла и почувствовала слабость. Гастон помог ей подняться по ступеням и снять накидку.

– Пойдемте знакомиться дальше.

Коридор дома с классической нишей и античной скульптурой, с портретом какого-то вельможи и гипсовыми бюстами античных мыслителей поразил графиню величием и простотой одновременно. В конце коридора граф устроил библиотеку, и в большом шкафу из орехового дерева красовались книги в толстых переплетах, тисненных золотом. Маленький диван, покрытый белым покрывалом, и камин с потрескивавшими дровами делали библиотеку уютной. Жанне захотелось забраться на диван с ногами, взять любую книгу и читать при отблесках пламени.

– Вижу, вам тут понравилось. – Гастон подмигнул. – Но дальше еще интереснее, уверяю вас.

Он провел ее в гостиную, в интерьере которой использовались золотисто-коричневые тона. Мебель из красного дерева выглядела массивной. Стол с гладкой поверхностью, обитые кожей большие кресла и диван с полукруглыми подлокотниками и изогнутыми ножками – все радовало глаз. Окна были обрамлены массивными деревянными карнизами, тяжелыми шторами с бахромой, ламбрекенами и подхватами.

Кабинет графа выглядел как кабинет настоящего аристократа – роскошь не бросалась в глаза. По сравнению с гостиной здесь царила более торжественная атмосфера. Потолок украшала причудливая лепнина, пол был мраморным. Над камином висела картина, изображавшая Венеру после купания. Кресла и диван были обиты мягкой кожей самого высокого качества. На столе в строгом порядке лежали исписанные листки бумаги.

– Вы тут работаете, – констатировала Жанна.

Мужчина кивнул:

– Да, и я должен заниматься делами.

– Тоже пробуете себя на писательском поприще? – спросила графиня. Гастон пожал плечами.

– Это, наверное, слишком громко звучит. Я не писатель, а скорее правовед. Пишу советы монаршим особам, которые никогда им не покажу и к которым они никогда не прислушаются.

– Но зачем же тратить время на то, что никогда не увидит свет? – удивилась Жанна. Де Гаше развел руками.

– Видите ли, я неисправимый мечтатель. В глубине души продолжаю надеяться, что вдруг когда-нибудь пригодится и моя писанина.

– Возможно, – поддакнула женщина.

– Ну ладно, я вас заговорил сегодня, – спохватился хозяин, – а между тем вы еще очень слабы. Пойдемте выпьем по чашечке крепкого английского чая.

– Я бы не отказалась. – Жанна закатила глаза. Общество графа становилось ей все более и более приятно. Он галантно провел гостью в отведенную ей комнату.

– Жду вас, дорогая графиня.

Бросив накидку на стул, женщина опустилась на кровать и задумалась. Гастон ей нравился, но не настолько, чтобы связать с ним свою жизнь. Взяв в руки колокольчик, Жанна вызвала Марию.

– Зайди ко мне, пожалуйста, после чая, – сказала она служанке. – Мне необходимо с тобой серьезно поговорить.

Девушка кивнула:

– Да, госпожа. Сразу после чая.

За столом разговаривали мало, потом Жанна, ссылаясь на слабость (она действительно устала после легкой прогулки), удалилась в свою комнату. Мария пришла через десять минут.

– Я слушаю вас, госпожа. – Она угодливо присела, но де Ла Мотт махнула рукой, всем своим видом демонстрируя, что ей эти условности ни к чему.

– Мария, дорогая Мария… – начала женщина, и на ее глазах показались слезы. Горло сдавили спазмы, и графиня задохнулась от волнения.

– Да что с вами, госпожа? – удивленно спросила девушка. – Что-то случилось?

Усилием воли Жанне удалось взять себя в руки.

– Я не знаю, с чего начать, – вздохнула она. – Все слишком сложно. Милая Мария, мне нужно бежать из этого дома.

Белесые брови служанки скакнули вверх.

– Бежать? Но зачем? Граф сдувает с вас пылинки! На вашем месте я бы вышла за него замуж и навсегда осталась в этом доме.

– Это невозможно, Мария. – Графиня покачала головой. – Пожалуйста, не спрашивай меня почему, это не только моя тайна. Я не могу принять его предложение, и это будет наилучшим выходом для нас обоих. Поверь, я знаю, что говорю. Итак, я собираюсь бежать в ближайшие дни или недели. Готова ли ты следовать за мной?

На полном лице Марии отразилось изумление.

– Куда вы собрались, госпожа? Хотите вернуться во Францию?

Жанна вздрогнула.

– Нет, о нет, конечно! Это было бы самоубийством. Я хочу сесть на корабль и уехать куда-нибудь подальше, скажем в Южную Америку. Поедешь со мной?

– В Южную Америку?! – Гладкий лоб служанки прорезала морщинка. – Нет, госпожа, это слишком далеко. Здесь моя семья, которой я должна помочь.

Ее отказ поразил графиню, словно сильный удар. Она не ожидала, что здесь у Марии могли быть близкие люди.

– Это твое окончательное решение? – спросила она.

Девушка опустила голову.

– Да. Я не могу их бросить.

– Тогда просто помоги мне убежать. – Жанна подошла к горничной и обняла ее за плечи. – Просто помоги уйти из этого дома незамеченной.

Мария прерывисто задышала.

– Хорошо, я сделаю все, что вы скажете.

– Прекрасно. – Графиня почувствовала слабость и опустилась на кровать. Она горела как в лихорадке. – Скажи, есть ли в доме охрана? Кто стоит у калитки?

– Специально калитку не охраняет никто, – ответила девушка. – Но днем или утром я бы не рекомендовала покидать дом. По саду шныряет слишком много слуг. Если вы хотите уйти незамеченной, лучше всего сделать это поздним вечером или в полночь.

– Хорошо, пусть будет так, – согласилась Жанна. – Есть еще один вопрос. Как только я выйду отсюда, в квартале от дома меня должен ждать экипаж. Я дам тебе деньги, и ты наймешь карету, которая повезет меня в Саутгемптон.

Служанка наклонила голову.

– Да, я все поняла.

– А теперь иди. – Де Ла Мотт встала с кровати. – Я убегу не завтра, у тебя еще есть время подумать, составишь ли ты мне компанию. Поверь, мы заживем как в сказке. Я выдам тебя замуж за состоятельного человека. А что ждет тебя здесь? Полунищенское существование? Брак с бедняком, холодный очаг и смерть детей, которых нет возможности лечить?

– Хорошо там, где нас нет, – заметила девушка. – Нет, вы меня не уговорите. Когда вам понадобится экипаж, дадите мне знать.

– Да, иди, ты свободна.

Мария сделала несколько шагов к двери и обернулась.

– Вы сейчас говорили о детях, моя госпожа, но подумали ли вы о своем ребенке? Не обрекаете ли вы его на мучения?

– Мой ребенок – не твоя забота, – отрезала де Ла Мотт и отвернулась к окну. Она не обернулась до тех пор, пока за Марией не закрылась дверь.

– Что это такое?! – взбешенный Людовик XVI ходил по кабинету, держа в руке книгу, которая еще пахла типографской краской. – Что это такое, я вас спрашиваю?

Бледный де Крон стоял перед монархом навытяжку и готовился к самому плохому. Он догадывался, какой книгой король машет перед его лицом.

– Вот, полюбуйтесь! – Его величество швырнул на стол фолиант, и начальник полиции осторожно взял его. – Узнаете?

Де Крон прочел на обложке имя и фамилию автора: «Графиня Жанна де Ла Мотт», и все его существо сжалось от страха. Но как это получилось? Куда делся Максим де Тран? Неужели он не выполнил приказ самого короля? Вот негодяй! Впрочем, изливая проклятия на голову неизвестно куда подевавшегося наемного убийцы, де Крон понимал: во всем виноват только он.

Когда виконт не явился в положенное время за вознаграждением, начальник полиции не удивился. От де Трана можно было ожидать чего угодно, даже отъезда в другую страну. Авантюрист по природе, Максим вполне был способен под пытками выудить у графини, где она прячет бриллианты, благополучно присвоить их и рвануть куда-нибудь в теплые края уже богатым человеком. Если ожерелье оказалось у него в руках, деньги короля ему были уже не нужны. Именно так и подумал де Крон, когда один из самых лучших исполнителей канул неизвестно куда.

Но чтобы он не выполнил приказания… Это просто немыслимо! Графиня должна быть мертва. Тогда почему же вышли мемуары? Вероятно, они опоздали, и де Ла Мотт успела продать их издательству. Другого объяснения начальник полиции не находил.

– Ваше величество, я в растерянности, – еле выдавил он посиневшими губами. – Мой человек не мог не исполнить приказ, тем более королевский. Де Ла Мотт мертва, я в этом даже не сомневаюсь.

– Тогда как ее мемуары увидели свет? – Людовика трясло, и он нервно теребил кончики тараканьих усов.

– Возможно, мы опоздали, и графиня уже отдала рукопись в издательство, – предположил де Крон. – Она обманула госпожу де Полиньяк, которая, вернувшись сюда, сказала, что выкупила у нее мемуары. Вероятно, де Ла Мотт предусмотрительно сделала копию, которую потом продала редактору.

Король нервно заходил по кабинету.

– Что говорит ваш агент? – рявкнул он.

– Мой агент пропал, но я считал, что на это имеются достаточные причины, – задыхаясь, произнес де Крон. – Он вполне мог выпытать, где Жанна прячет бриллианты, а потом прихватить их и бежать подальше и от Англии, и от Франции.

Его величество тяжело опустился на стул.

– Проклятье! – прошептал он и стукнул кулаком по столу. – Господин де Крон, вы сами понимаете, что я должен немедленно заключить вас в Бастилию? Но вы всегда были ревностным служакой, и я даю вам шанс исправиться. В ближайшие месяцы я должен услышать о смерти графини, а ваши люди обязаны присутствовать на ее похоронах, чтобы засвидетельствовать этот факт. Если вы не выполните мои требования в течение месяца-двух, я… – Он смахнул пот батистовым платком. – Впрочем, мне нет нужды говорить вам, какое наказание за этим последует.

Де Крон от волнения оторвал пуговицу на камзоле.

– Я все понял, ваше величество. – Он низко поклонился монарху. – Вскоре вы услышите о смерти этой женщины.

Он развернулся на каблуках и вышел. Людовик, несколько минут сидевший в оцепенении, велел пригласить Мирабо, видного политического деятеля, суждения которого очень ценил. Предвидя неприятный разговор с политиком, король поморщился. Он не жаловал этого человека, на которого к тому же было неприятно смотреть. Мужчина не был красавцем. Он родился с искривленной ногой и довольно сильно прихрамывал. Лицо несчастного навсегда обезобразила оспа, которой бедолага переболел в три года. Многие, однако, находили, что безобразие лица искупалось красивыми блестящими глазами и подвижностью. Король всего этого не замечал. При виде Оноре Габриеля он чувствовал робость и с облегчением вздыхал, когда политик покидал его кабинет.

Этого человека одинаково уважали и простые люди, и монаршие особы. Первые боготворили его за нападки на привилегированные сословия, вторые радовались, что Мирабо остается убежденным монархистом. Вот почему Людовик XVI всегда прислушивался к талантливому политику и решил поинтересоваться его мнением и в данной, как ему показалось, непростой ситуации.

Мирабо сам не любил ждать и славился пунктуальностью. Он прибыл в Версаль, как только ему передали приглашение короля. Как всегда, элегантный, в напудренном парике, он низко склонился, оказавшись в кабинете его величества. Король поморщился, взглянув на его бугристое лицо.

– Я не зря пригласил вас, граф, – быстро проговорил он. – Вы знаете, я считаю вас умнейшим человеком в государстве. Сколько раз вы давали мне разумные советы, и я никогда не жалел, что последовал им.

– Сейчас вам тоже потребовался совет? – поинтересовался Оноре и блеснул умными глазами. – Я весь внимание, ваше величество.

– Не говорите, что вы не слышали о проходимке Жанне де Валуа де Ла Мотт, – пробурчал Людовик, скривив губы. Мирабо не выразил удивления. Ни один мускул не дрогнул на его обезображенном лице. «Почему женщины бегают за этим уродом? – невольно пронеслось в голове короля. – Неужели среди них находятся оригиналки, готовые ничего, кроме ума, не замечать? Впрочем, ума ему не занимать». – Итак, – повторил монарх, – вы о ней слышали?

– Это риторический вопрос или утверждение? – вежливо спросил Оноре. – Мне кажется, в Париже едва ли найдется хоть один человек, не слыхавший об ожерелье и о роли, сыгранной графиней в его похищении. Я никогда не скрывал своего отношения к этой особе. Возможно, в ее жилах и течет кровь Валуа, но душа этой дамы развращена. Таких женщин я не уважаю и никогда не имею с ними дела. – Он улыбнулся. – Но неужели ваше величество вызвали меня затем, чтобы вспомнить о ней?

– Да, в государстве есть более важные дела, – согласился Людовик. – Не знаю, в курсе ли вы, но несколько месяцев назад де Ла Мотт бежала в Лондон и там издала вот это. – Он протянул Мирабо мемуары. – Ознакомьтесь с ними, дорогой граф, и дайте совет, как поступить. Вы можете сделать это в специально отведенном для вас кабинете.

Поскольку Оноре склонился в почтительном поклоне, король вызвал слугу и приказал проводить графа в одну из просторных комнат дворца.

– Я знаю, вы читаете довольно быстро, – сказал Людовик. – Эта книга не так толста, чтобы посвятить ей несколько дней. Думаю, за пару часов вы управитесь.

– Я постараюсь, ваше величество.

Оноре вышел, прихрамывая, и направился за слугой. Оказавшись один в кабинете, он удобно устроился в кресле и раскрыл книгу. Эта смесь лжи и фантазии по-своему захватила его. Некоторые страницы со скабрезностями или откровенной бранью граф попросту пропускал, отмечая про себя, что особа королевских кровей психологически надломлена, а такая может наломать дров.

Мирабо действительно расправился с мемуарами за полтора часа и попросил свидания с королем. Его величество сидел в том же кабинете, вид у него был довольно жалкий.

– Что вы скажете об этих грязных сплетнях? – грустно спросил он графа.

Оноре нахмурился.

– Они отвратительны, ваше величество! Если у вас есть возможность выкупить тираж, делайте это и не сомневайтесь. В настоящее время обстановка во Франции оставляет желать лучшего, и для ее ухудшения нет ничего более подходящего, чем эта книжонка. Она должна гореть в вашем камине.

Людовик наклонил голову.

– Поверьте, я в жизни не желал ничего больше, чем последовать вашему совету.

В тот же день его величество призвал своих министров и приказал через агентов в Англии выкупить весь тираж книги Жанны де Ла Мотт. Не доверяя больше де Крону, Людовик высказал пожелание поскорее услышать о смерти этой женщины.

Старый Крым, 2017
Вернувшись в гостиницу, Юля, вдруг почувствовавшая усталость, без сил повалилась на кровать и заныла:

– Ой, ноженьки мои, ноженьки… Сегодня вам досталось…

– Устала? – удивленно спросил Плотников, склонившись над девушкой. – Чего же молчала? Мне показалось, ты находилась в приподнятом состоянии, и я еще удивлялся твоей стойкости.

Самойлова хмыкнула и, будто забыв про усталость, бодро вскочила и присела на краешек жалобно скрипнувшей кровати.

– Ты же понимаешь, – начала она возбужденно, и от волнения на ее покрасневшем на солнце носике выступили, как бисеринки, капельки пота. – Я хочу покончить со всей этой историей как можно скорее. Два человека ждут, когда все будет расставлено по своим местам, – мой дед и Жанна. Мы не должны заставлять их ждать долго. Доставай карту. Могилу мы нашли, теперь прикинем, где может быть спрятан клад.

Сергей открыл борсетку, с которой последнее время не расставался, достал аккуратно сложенный из четырех склеенных скотчем частей кусок картона и взял в руки предусмотрительно прихваченную лупу.

– Слушай, – на шее мужчины заходил острый кадык, – кажется, мы движемся в правильном направлении. От старого кладбища до подножия Агармыш количество метров совладает. Во всяком случае, мне так кажется. Мою догадку подтверждает и часть слова – Агар. Больше ни о каких Агарах в этих краях мы не слышали. Пойдем дальше. Эта линия, по всей видимости, тропа, ведущая в горы. Елки-палки, как же я сразу не догадался! Гляди, это же названия пещер, зашифрованные в образах. Зерно – это Большой колодец, щетка без ручки со щетиной или волосками – Лисий хвост, треугольник – Медвежье ухо. А последняя пещера… – Он поднес карту к солнечному лучу, пробивавшемуся сквозь тюль на окне. – Кажется, это половина лилии. Посмотри. Ты согласна со мной?

Дрожащими от волнения пальцами Юля осторожно, будто хрупкое богемское стекло, взяла карту и прищурилась.

– Очень похоже, – сказала она после недолгого раздумья. Молодой человек хлопнул в ладоши:

– Дорогая, тогда все сходится. Ты поняла, почему эмгэбисты во главе с твоим дедом изобразили лилию?

Юля задрожала еще больше и уронила карту, охнув:

– Клеймо на плече Миледи! Или символ королевской власти.

– Думаю, твой дед читал «Трех мушкетеров» Дюма, – предположил Сергей. – Кстати, он никогда не говорил тебе об этом?

– Говорил, – прошептала девушка, все еще не приходя в себя. – Говорил, что увлекался этой книгой в детстве. Советовал мне обязательно взять ее в библиотеке… – Она дотронулась до горла, неожиданно сдавленного спазмом.

Плотников удовлетворенно кивнул и запустил пятерню в волнистые смоляные волосы:

– Тогда все совпадает. Ладно, давай спустимся в кафе, перекусим и будем отдыхать. Сегодня мы честно заслужили отдых.

Выйдя из гостиницы, они отправились в центр города. Для молодых людей было странно, что местечко явно поселкового типа теперь называется городом. Когда-то Старый Крым считался поселком городского типа. Это определение и сейчас подходило ему гораздо больше. По обеим сторонам асфальтированной дороги высились одноэтажные строения – аптеки (Юля насчитала их целых три на десяти квадратных метрах), магазинчики с продуктами, парфюмерией и косметикой. Внизу, на параллельной улице, тоже считавшейся центральной, красовалось несколько девятиэтажек, подтверждавших, что Старый Крым можно назвать городком, пусть и небольшим.

– О, то, что нужно. – Плотников ткнул пальцем в вывеску с надписью «Столовая». – Попробуем другую пищу.

Они вошли в довольно приличное заведение и заказали борщ, настоящий украинский борщ с пампушками, посыпанными чесноком. Столовая, видимо, пользовалась популярностью у местного населения: два пожилых татарина разговаривали с бойкой официанткой с высокой прической из вытравленных перекисью волос, которая советовала им купить свежайшие пирожки с луком и яйцом. Восточные мужчины послушались женщину и унесли с собой целые пакеты, и их сменила семья – родители и двое детей школьного возраста, потребовавшие несколько порций солянки.

– Вкуснее вашей кухни в городе нет, – произнес отец семейства, и молодые люди, смакуя свежий, неперекипяченный борщ, подумали, что он говорит истинную правду. Поев и расплатившись, Юля и Сергей вернулись в гостиницу и, немного посмотрев телевизор, заснули крепким, здоровым сном.

Глава 20 Лондон, 1785
Готовясь к побегу, Жанна каждый день совершала длительные прогулки по саду. Мария, посвященная в тайну своей госпожи, не уставала ее отговаривать. Но графиня была непреклонна, хотя сама себе боялась признаться, что ей страшно покидать этот гостеприимный дом и Англию и пускаться в неизвестность с ребенком в чреве и бриллиантами под мышкой, которые еще нужно было реализовать. Вот почему, уже достаточно окрепнув, она оттягивала момент побега. Гастон был с ней чрезвычайно предупредителен, он пока не заговаривал о женитьбе, а когда вышел первый тираж мемуаров, устроил Жанне ужин с шампанским.

– Я говорил с вашим издателем, – наливая вино в бокал, признался граф. – Ваши книги идут нарасхват. На них можно неплохо заработать.

– Сколько? – поинтересовалась де Ла Мотт.

– Еще сто тысяч ливров, – предположил де Гаше и поднял бокал. – За вас, дорогая Жанна! Надеюсь, вы когда-нибудь смилостивитесь над бедным мужчиной, страстно влюбленным в вас, и не отвергнете его предложение руки и сердца.

– Все может быть, – уклончиво ответила женщина, слегка пригубив шампанское. – Извините, что из-за своей беременности не могу отметить выход книги как следует. Но вам ничто и никто не запрещает опустошить бутылку.

– Вы правы, – ответил Гастон и снова наполнил бокал. – А теперь я выпью за вашу кровожадность!

Жанна подняла брови.

– За мою кровожадность? Разве я кого-нибудь убила или покалечила? Насколько мне помнится, недавно чуть не прикончили меня.

Гастон расхохотался. Он заметно опьянел.

– Возможно, я неверно выразился, – сказал он и бросил на стол тоненькую брошюрку. – Издатель опубликовал не только вашу книгу, но и это письмецо.

– Какое письмецо? – Щеки Жанны раскраснелись от волнения. – Я не давала ему никакого письма.

Граф подмигнул.

– А вы посмотрите. Может быть, вспомните, когда и где вы его писали.

Дрожавшими руками графиня взяла брошюрку. На обложке красовалось название: «Письмо графини Валуа Ла Мотт к французской королеве».

– О боже, – проговорила она и открыла первую страницу. На нее пахнуло свежей типографской краской.

– Прочтите дальше. Я уже имел удовольствие, – попросил де Гаше, снова наполняя бокал. – Прочтите вслух, мне нравится ваш стиль.

– «Недоступная твоей бессильной злобе (подавись ею), – покорно прочитала госпожа де Ла Мотт, – сообщаю тебе, что отрываюсь от второй части своих мемуаров только для того, чтобы пожелать тебе гибели…» – Она вздохнула и отшвырнула книжонку. – Этого я не писала, дорогой граф. И вы не правы, это не мой стиль. Я никогда не позволяла себе обращаться к ее величеству на «ты» и никогда, несмотря на обиду, которую она мне нанесла, не желала ей гибели. Пусть Мария швырнет это так называемое письмо графини де Ла Мотт, писанное кем-то от моего имени, в камин.

Глаза Жанны разгорелись и дивно блестели. Черные волосы разметались по плечам. Гастон любовался ею и с горечью думал, что она никогда не станет его женой. Жизнь с мужчиной средних лет в Англии слишком скучна для этой женщины. Он наклонил голову.

– Да, графиня, я вам верю, однако с ужасом думаю, что будет, если это письмо попадется на глаза Людовику и его жене. Лучше бы вам не покидать мой дом в одиночестве. Лондон кишит агентами его величества.

– Да, да, конечно. – Жанна вытерла губы салфеткой и встала. – Спасибо вам за романтический ужин! Если бы вы знали, как давно никто не делал для меня ничего подобного.

– Оставайтесь в этом замке как хозяйка, и я буду угощать вас шампанским каждый день. – Гастон встал и подал ей руку. – Вы обещали подумать. Чем скорее вы примете решение, тем будет лучше.

Жанна склонилась в реверансе.

– Благодарю вас за все.

Граф учтиво проводил женщину до ее комнаты, и, как только его шаги затихли в конце коридора, Жанна вызвала Марию.

– Закажи экипаж, – приказала она. – Пусть ждет меня завтра в полночь за квартал от особняка графа.

Служанка заломила руки.

– Госпожа, сколько раз я просила вас, чтобы вы одумались, но вы этого не сделали! Одумайтесь сейчас, пока не поздно!

Жанна покачала головой.

– Мария, – она встала и взяла холодную руку девушки, – за последнее время ты стала больше моей подругой, чем служанкой. Я ценю твою преданность, и мне очень жаль, что ты не едешь со мной. Но это твой выбор, и я уважаю его. Отнесись же и ты с уважением к моему выбору.

Служанка стояла молча, по ее круглым щекам катились слезы.

– Мне нельзя оставаться в доме графа де Гаше, – продолжала Жанна. – Мало того, мне вообще нельзя оставаться в Лондоне. Король и королева Франции имеют достаточно гнусностей, написанных моей рукой, чтобы ненавидеть меня и желать моей смерти. Я не могу быть в безопасности даже в этом особняке. Мне необходимо убежать в такую страну, где никто не слышал о Жанне де Валуа де Ла Мотт и где нет агентов Людовика XVI. Только там я смогу дожить до глубокой старости и умереть своей смертью. Ты поняла меня, мой друг?

Девушка вытерла слезы и всхлипнула:

– Да, госпожа. Завтра вас будет ждать экипаж.

Услышав ее слова, графиня заметно повеселела.

– Вот и умница. Кучер может запросить большую цену – не торгуйся. Деньги у меня есть. – Она достала спрятанный на груди кошелек, расшитый бисером, и вытащила одну банкноту. – Мне нужно кое-что еще, моя милая. Ты права, опасно путешествовать одной с большими деньгами. Мне необходим пистолет. Думаю, прожив долгое время в Лондоне, ты знаешь, где его приобрести.

Мария немного подумала.

– Да, госпожа, я найду то, о чем вы просите.

– Спасибо. Спокойной ночи, дорогая.

Проводив служанку, графиня достала дорожную сумку и принялась набивать ее вещами. Заботясь о своей гостье, в которую к тому же был влюблен, Гастон часто делал ей подарки в виде роскошных нарядов, и Жанна подумала, что многие из них можно неплохо продать в той стране, куда ее забросит судьба. Но будет ли она в безопасности хоть где-то? Не достанет ли ее длинная рука короля даже в самом отдаленном уголке света? Теперь гнев монарших особ ее не радовал, а пугал. Мало того что к ним попали мемуары, полные скабрезностей, так еще это письмо, которое она не собиралась опубликовывать. Жанна написала его в гневе, а потом забыла о нем. Наверное, оно затерялось среди страниц рукописи, которую она недостаточно хорошо просмотрела перед поездкой к издателю. Пройдоха Кар, разумеется, не мог пройти мимо и опубликовал этот пасквиль без ее согласия. Может быть, лучше написать королю о том, что она не имеет никакого отношения к этой брошюре?

Повинуясь внезапному порыву, графиня придвинула к себе лист бумаги и макнула перо в чернильницу. Боже, как давно она ничего не писала! Теперь женщина обдумывала каждое слово, которое, возможно, могло спасти ей жизнь. «Ваше величество, – начала она, – я глубоко возмущена многочисленными клеветническими пасквилями, которые распространяются в народе от моего имени. Мне столь же коварно, сколь нелепо и святотатственно приписывают самые и самые кощунственные обвинения. Я публично и торжественно отказываюсь от этих гнусных писаний…»

«Завтра попрошу Гастона отправить мое послание во Францию, – решила она. – Завтра… завтра… Последний завтрак с графом, последние обед и ужин… и больше он никогда не услышит обо мне. Что же, тем лучше для него. Зачем ему авантюристка, беременная чужим ребенком? Я спасаю не только свою жизнь, я спасаю и Гастона от опрометчивого поступка».

Жанна легла в постель, не раздеваясь, и долго не могла уснуть, думая о завтрашнем побеге.

Рано утром Мария постучала в ее комнату. Графиня молниеносно вскочила и открыла дверь. У нее раскалывалась голова, перед глазами плыли круги. Предприятие, которое она задумала, теперь пугало, однако она не видела другого выхода.

– Я еле договорилась с кучером, – прошептала девушка, задыхаясь. – Никто не хотел ехать за тридевять земель.

– Почему за тридевять? – удивилась графиня. – Всего лишь до порта.

– Не знаю почему. – Служанка сложила руки на груди. – Я пообещала кучеру две тысячи ливров.

– Если бы ты сказала десять, я дала бы десять, – успокоила ее Жанна. – Где и когда меня будут ждать?

– Я провожу вас, – сказала Мария. – Кучер отказался ждать в квартале от дома, уж не знаю почему. Вам придется пройти два.

– К сожалению, заказывает музыку этот человек, – вздохнула Жанна. – Если надо, я пройду и три. И тебе необязательно сопровождать меня.

– Я все равно провожу, – упрямо бросила служанка. – Давайте я помогу вам собраться и причешу вас. Скоро завтрак, и граф будет удивлен, увидев вас такой бледной и встревоженной. Вы ничем не должны показывать, что сегодня покинете его. И… – она запнулась, – у меня есть для вас кое-что еще.

Она расстегнула корсаж и достала маленький пистолет.

– Мне показали, как он стреляет. – Служанка взвела курок. – И не нужно ничего заряжать. В нем целая обойма.

Жанна повторила все действия Марии. Она подумала, что жизнь все же заставила ее научиться обращаться с оружием.

– А сейчас нам точно пора. – Служанка бросила пистолет в раскрытую дорожную сумку госпожи.

– Да, да, ты права. – Графиня принялась расстегивать крючки на платье. – Помоги мне надеть свежее белье!

Мария быстро привела в порядок свою госпожу, и Жанна спустилась к завтраку. Она боялась поднять глаза на Гастона, чтобы он, с присущим ему чутьем, не прочел в них о задуманном предприятии. Впрочем, выглядеть беззаботной ей не удалось. Де Гаше заметил синие круги под глазами, тревожный, бегающий взгляд своей гостьи и поинтересовался:

– Что случилось, госпожа де Ла Мотт?

Жанна как могла изобразила веселость и беспечность.

– Ничего не случилось, мой друг, – сказала она, стараясь казаться спокойной, но голос предательски дрогнул: – Почему вы решили?

– Потому что уже успел изучить вас. – Он отодвинул стакан с недопитым чаем. – Отвечайте, что с вами происходит.

Графине не пришло в голову ничего лучшего, как сослаться на недомогание.

– Вы знаете, граф, в моем состоянии такое иногда случается. Если вы позволите, я уйду к себе в комнату и отдохну.

Гастон развел руками, как бы подчеркивая свое бессилие в данной ситуации.

– Да, конечно, идите.

Жанна быстро поднялась по лестнице и, прикрыв за собой дверь, открыла дорожную сумку. Благодаря стараниям Марии все вещи были собраны. Оставалось уповать на удачу. В полночь кучер повезет ее в Саутгемптон, где она сядет на корабль. Интересно, куда ей предстоит отправиться? Будет ли выбор? Если будет, скорее всего, следует выбрать Южную Америку. Она много слышала о ней. С деньгами Жанна там не пропадет. Ребенка поможет воспитать какая-нибудь чернокожая рабыня. В Новом Свете легче продать бриллианты и приобрести плантацию, скажем, с кофе или сахарным тростником. Ей говорили еще во Франции, что многие люди, отправившиеся туда на заработки с почти пустыми карманами, сделались миллионерами.

Жалко, конечно, что Мария не согласилась разделить со своей госпожой трудности путешествия, но в Южной Америке много чернокожих девушек, которые с лихвой заменят ей англичанку французского происхождения. Конечно, у графини будут проблемы с языком. В Южной Америке говорят в основном на португальском и испанском. Но ничего страшного. В конце концов она сама выучит местный язык и научит свою служанку или рабыню болтать по-французски.

Немного успокоившись, графиня решила прилечь и не заметила, как ее веки смежил глубокий сон. Сказалось волнение последних дней. Жанна проспала обед, не вышла к ужину, и встревоженный граф позвал Марию.

– Вы навещали госпожу де Ла Мотт?

– Да, но она нездорова. – Мария отвела глаза. – Знаете, в ее положении бывают дни, когда совсем не хочется есть. Мы договорились, что она позовет меня, если ей что-нибудь понадобится.

Гастон подошел к служанке и сильно сжал ее локоть.

– Мне кажется, за моей спиной зреет какой-то заговор, – произнес он с горечью. – Странно, что происходит это в моем собственном доме, а я ничего не могу сделать. Мария, умоляю вас, если госпожа де Ла Мотт что-то задумала, скажите мне! Эта женщина в таком состоянии, что порой не ведает, что творит. Ей нельзя покидать мой дом. После опубликованного письма ее жизнь в опасности. Впрочем, – он махнул рукой, – она давно в опасности. Один раз ее уже хотели убить, и только случай помешал негодяю довершить начатое. Теперь ее враги могут оказаться удачливее. Ну, Мария, если вы что-то знаете, не скрывайте от меня! Поверьте, я, как никто, хочу ей помочь.

Минуту служанка молчала. Ее так и подмывало рассказать правду, потому что господин граф был прав на все сто процентов. Графиня де Ла Мотт решила покинуть гостеприимный дом – и это верх глупости. Не лучше ли известить об этом графа? Она уже открыла рот, собираясь все выложить, но потом подумала, что таким образом предаст женщину, которая всецело ей доверилась, и ответила только:

– Нет, клянусь вам, никакого заговора нет. Если вы мне не верите, можете подняться в комнату графини. Она рассеет ваши сомнения.

Гастон отпустил ее локоть и пожал плечами. Тяжелые мысли не покидали его. Служанке, как она ни старалась, не удалось развеять его подозрения.

– Если вы, Мария, сейчас солгали, вы согрешили перед Богом, – торжественно произнес он. – Но это еще не все. Надеюсь, вы знаете, что делаете, и никто не пострадает из-за вашей лжи. Идите, вы свободны.

Служанка сделала реверанс и ушла в свою комнату. Ночное предприятие госпожи ее пугало не меньше, чем саму Жанну. Кучер, который наконец согласился везти графиню до Саутгемптона, показался ей ненадежным пройдохой. Однако другие или сразу отказывались, ссылаясь на расстояние, или заламывали огромную цену, и у служанки не осталось выбора.

«Когда я подведу свою госпожу к экипажу и еще раз взгляну на него, – подумала Мария, – я сделаю окончательный вывод, стоит ли ей садиться в карету. Если мне что-то покажется подозрительным, я отговорю ее ехать, по крайней мере, сегодня».

Так, купаясь в тревожных мыслях, Мария не заметила, как наступила полночь. Дом погрузился в сон уже в одиннадцать, и не увиденная никем служанка спокойно пробралась в покои Жанны.

– Нам пора, – шепнула она лежавшей на кровати госпоже. – Вставайте.

Жанна поднялась с постели. Она уже была полностью одета. Мария подхватила дорожную сумку, и они тронулись в путь.

– Идемте скорее, – сказала девушка, – мне кажется, граф что-то подозревает. Он может организовать за нами слежку.

Де Ла Мотт скрипнула зубами:

– Этого еще не хватало! Давай поторопимся. Ты никого не видела в холле?

Служанка покачала головой. Обе женщины почти сбежали по лестнице и беспрепятственно вышли в сад. Девушка тихо открыла калитку. Узкая улица возле дома еле освещалась одиноким газовым фонарем. Две темные фигуры свернули в переулок и сразу провалились в кромешную темень.

– Черт возьми! – выругалась Жанна. – Кажется, я попала каблуком в выбоину. Если так пойдет дальше, я рискую сломать ногу.

– Вы же сами просили, чтобы экипаж не мелькал возле дома, – оборвала ее Мария и умоляюще проговорила: – Еще не поздно вернуться! В такое время по Лондону бродят опасные личности. Нас могут убить прежде, чем мы доберемся до экипажа.

– Замолчи! – прервала ее Жанна, пытаясь унять дрожь. Она сознавала правоту служанки, но отступать было некуда. – Если хочешь, возвращайся. Я тебя не держу.

Прижимаясь друг к другу, они прошли еще один квартал и оказались на берегу Темзы. В темноте ее вода выглядела маслянистой.

– Он обещал ждать здесь. – Служанка огляделась, стараясь в кромешной тьме отыскать признаки экипажа. – Эй, есть здесь кто-нибудь? Мы пришли.

Ответом на ее призыв был плеск набежавшей волны. Бедной девушке стало по-настоящему страшно.

– Этот кучер, – начала она, – в нем было что-то такое… Не удивлюсь, если он связан с бандитами и они поджидают нас неподалеку. Поверьте, лучше нам вернуться, госпожа!

Жанна скривила губы.

– Этот мужлан мог перепутать один квартал с другим, – презрительно заметила она. – Наверняка он ждет нас дальше, чем мы планировали.

Она смело зашагала вперед. Мария немного замешкалась. Беглянки не услышали тихие шаги за спиной, поэтому, лишь когда в спину служанки воткнули что-то острое и горячая кровь побежала по телу, впитываясь в платье, она издала истошный вопль.

– Госпожа, спасайтесь!.. Бегите! – из последних сил прокричала несчастная.

Услышав перепуганный, полный боли голос Марии, Жанна оглянулась и увидела, как два силуэта подняли бесчувственное тело и бросили в воду. Только теперь она поняла, что девушка была права. Кучер никого не собирался везти в Саутгемптон. Она прибавила шаг, а потом, стащив неудобные ботинки, побежала. Два силуэта ринулись за ней. Один, тот, что был потоньше и пониже ростом, нагнал ее довольно быстро и схватил за накидку.

– Именем французского короля я приказываю вам остановиться! – крикнул он, запыхавшись, и графиня поняла, что сейчас произойдет то, чего она боялась. Агенты короля выследили ее и собираются убить. Собрав последние силы, женщина рванулась вперед, но нога попала в яму. Жанна оступилась, подвернула лодыжку и, вскрикнув от боли, остановилась. Агент с лицом, напоминающим мордочку хорька, уже набросился на нее и, словно клещами, вцепился длинными пальцами в тонкую шею своей жертвы.

– Подождите! – умоляюще просипела графиня. Краем глаза она увидела, что второй агент замешкался у берега Темзы, наверное, стараясь проследить, не всплыло ли тело служанки. – Не убивайте! У меня есть бриллианты, о которых вы слышали. Я отдам вам их все до одного.

Худое лицо мужчины ничего не выразило, бескровные губы прошептали:

– Давайте.

Женщина поняла: на сей раз драгоценность не спасет ее жизнь. Этот хорек заберет предложенное и все равно убьет.

– Да, сейчас достану, они в моей сумке… – Она принялась расстегивать ремни. Хорек наблюдал за графиней, стараясь хоть что-то разглядеть в темноте. Внезапно Жанна достала пистолет, взвела курок и выстрелила прямо в грудь своему обидчику. Не ожидавший такого поворота событий, агент упал как подкошенный. Но его товарищ уже бежал на помощь, и женщина направила оружие на него.

– Не подходите ко мне! Убирайтесь!

– Тихо, тихо. – Улыбаясь, незнакомец остановился в двух шагах от нее. – Какая вы красавица, черт побери! Когда мне приказали вас убить, я и подумать не мог, на кого придется поднимать руку. Знаете, я дам вам уйти с превеликим удовольствием, но мне будут нужны доказательства для его величества. Он хочет быть уверен на сто процентов, что вы убиты. Иначе другие начнут за вами охоту.

Жанна, тяжело дыша, слушала льстивые речи, верила и не верила им.

– Какое же доказательство вам нужно? – спросила она.

– Вы предлагали моему напарнику бриллианты, отдайте их мне, – ответил агент без тени сомнения. – Я не возьму себе ни камня, просто покажу королю, тем самым доказав, что убил вас и обыскал ваш дом. Людовик говорил, что расстаться с ожерельем вас может заставить только смерть. Думаю, он поверит, что вас нет в живых.

Жанна усмехнулась про себя. Да, король верно определил сущность ее натуры. Деньги превыше всего! Она уже хотела распрощаться с коробочкой, где лежали заветные камни, но в самый последний момент передумала. Эти королевские агенты обычно преданы августейшим господам до мозга костей. Если мужчина получит драгоценности, ее жизнь не будет стоить и ломаного гроша.

Агент нетерпеливо переминался с ноги на ногу в ожидании ее решения. Он не спускал глаз с пистолета, который Жанна продолжала держать на уровне его груди.

– Так что же вы решили, графиня? Учтите, убив меня, вы лишь оттягиваете неизбежный конец, а между тем вы могли бы бесследно раствориться в мире.

Вдруг у Жанны в голове родилась дерзкая мысль.

– Я согласна, – твердо сказала она. – Вы правы. Мне лучше расстаться с тем, что не даст мне покоя.

Она нагнулась, собираясь достать что-то из сумки, но агент, видимо, только и ждал, когда графиня опустит пистолет. В тот же миг он выхватил оружие из слабой женской руки и вцепился ей в шею.

– Мне не нужны ваши драгоценности! – прошипел он. – Не нужны они и королеве. Они хотят лишь одного – чтобы вы умерли! И я исполню свой долг.

Жанна хрипела, пытаясь оторвать его руки от своего горла, но у нее ничего не получалось. Как несколько недель назад, когда ее пытались утопить в Темзе, перед глазами поплыли красные круги, по телу разлилась пугающая слабость, внизу живота вспыхнула обжигающая боль. Когда агент неожиданно отпустил ее, женщина была почти без сознания и упала на холодные камни мостовой. Ей показалось, что она услышала голос Гастона, распекавшего своего лакея:

– Я ведь приказывал тебе не спускать глаз с обеих! Что, если бы мы не успели? Смотри, графиня вся в крови! Поехали к врачу.

Слуга что-то бессвязно отвечал, но Жанна уже не разбирала слов. Граф взял ее на руки и понес к карете, которая ждала его недалеко от страшного места.

Жанна открыла глаза и узнала свою комнату в доме графа де Гаше. Рядом с ней сидела чистенькая пожилая сиделка. Вспомнив о несчастной Марии, которая нашла последнее пристанище в темных водах Темзы, Жанна тихо заплакала. Ее безрассудство стоило жизни преданному и хорошему человеку. Увидев, что больная очнулась, незнакомая женщина пробормотала что-то по-английски и спешно вышла за дверь. Гастон появился через минуту, словно дежурил неподалеку.

– Слава богу, вы пришли в себя! – Он сел возле ее постели и взял ее холодную руку в свои. – Скажите, Жанна, неужели я вам так противен?

Она заморгала.

– Почему вы так решили, Гастон?

– Вы сделали все, чтобы сбежать от меня, пренебрегая моими опасениями за вашу жизнь. Неужели я так вам противен? – повторил граф, стараясь улыбнуться, но улыбка получилась печальной. – Если так, ничего не скрывайте от меня. Я дам вам денег и сам помогу уехать из Англии. Так получилось, что уже дважды мне удалось спасти вас, но ваше безрассудство стоило жизни Марии. Я навечно останусь в неоплатном долгу перед семьей несчастной. Но хуже всего то, что в третий раз я могу не успеть вовремя прийти вам на помощь.

Графиня тяжело дышала.

– Спасибо вам, граф, за то, что вы для меня сделали, – прошептала она. – Однако мое бегство ни в коей степени не связано с плохим отношением к вам. Наоборот, вы мне глубоко симпатичны, и я не хочу подвергать вашу жизнь опасности. Агенты короля сказали, что все равно убьют меня, где бы я ни находилась. Они не пощадят никого, кто попытается мне помочь, поверьте! Толстые стены вашего особняка не спасут и вас от расправы.

Гастон усмехнулся и облегченно откинулся на спинку кресла.

– Ну если дело только в этом… Я никого не боюсь в Лондоне. У меня хватает знатных покровителей, которые смогут меня защитить, как только я к ним обращусь. И если вы согласитесь выйти за меня замуж, они защитят и вас.

Жанна закрыла глаза.

– Завтра я дам вам ответ, – твердо сказала она. – Я не буду больше томить вас ожиданием.

Граф поклонился.

– Каким бы ни было ваше решение, я его приму. – Он встал, собираясь уходить, но вдруг быстро повернулся, и его благородное лицо исказилось страданием.

– Когда я сказал только про одну загубленную жизнь, я солгал. – На его ресницах повисли слезы. – Ваше бегство погубило еще одну душу…

Графиня затрепетала.

– Что вы имеете в виду?

– Ваш ребенок, мадам… – Мужчина распахнул дверь и выбежал прочь, словно боялся разрыдаться. Жанна осталась спокойной, лишь щеки слегка побелели. Она пережила смерть двух детей, которые отдали Богу душу у нее на руках от голода и холода. Третьему повезло. Он не оказался в этом мире, полном жестокости, коварства и лжи. Хотела ли она его? Вряд ли. При той жизни, которую вела Жанна, малыш ей только мешал бы. А граф, видимо, хотел. Бог не дал ему своих сыновей, и он был готов отдать состояние чужому. Графиня попыталась вспомнить молитвы, но не смогла. Наверное, та клятва дьяволу, которую она дала в Бастилии, не позволяла молиться.

– Я надеюсь, что Бог заберет эту невинную душу в рай, – прошептала она. – Но что же делать мне? Какое решение принять?

Она долго лежала в постели и раздумывала, перебирая разные варианты, пока не остановилась на одном, по ее мнению наиболее подходящем. Когда пожилая сиделка принесла ей еду, она, стараясь как можно понятнее изложить свою просьбу, передала Гастону, что хочет видеть его немедленно. Граф примчался по первому зову. Жанна видела, как бледны его впалые щеки, какие темные круги очертили глаза, и ей было приятно, что мужчина так сильно переживает за нее.

– Сядьте, пожалуйста, рядом. – Она указала на стул возле кровати, и де Гаше послушно, как мальчик, опустился на него. Стул жалобно скрипнул, словно передавая состояние его души, и женщина тихо спросила:

– Скажите, Гастон, вы меня очень любите?

Он дотронулся до кончика своего прямого аристократического носа.

– Люблю ли я вас? Да я с ума схожу от любви с тех пор, как впервые вас увидел! Вам ли об этом спрашивать, графиня? Вы все прекрасно знаете.

Ее ресницы затрепетали.

– Граф, готовы ли вы исполнить мою последнюю просьбу? – взволнованно спросила Жанна. – От этого будет зависеть многое, в том числе и наша с вами жизнь.

Пылающими устами он припал к ее холодной как лед руке.

– Если у меня есть шанс стать вашим мужем, я готов сделать все, что вы мне скажете. – Его пылкость не передалась ей, и графиня подумала, что никогда не сможет полюбить этого человека. Наверное, Жозеф был последним, кто сумел разжечь в ее сердце пламень. А сейчас… от прежнего огня не осталось даже угольков.

– У вас есть шанс, но придется подождать. – Жанна взглянула в его горящие глаза. – Вы должны на время забыть обо мне. Я сама разыщу вас, даю слово. И если вы все еще будете любить меня и ждать, мы поженимся.

Гастон светился от счастья.

– Да, да! Все, как вы захотите, – проговорил он, запинаясь на каждом слове. – Все в вашей воле, моя дорогая.

Жанна присела на постели.

– Дайте мне немного денег и отпустите на все четыре стороны. Умоляю, не посылайте за мной ваших слуг, чтобы они проследили, куда я иду! Если я замечу слежку, вы никогда меня больше не увидите. Поверьте, граф, я уже большая девочка и знаю, что делаю. Только так я смогу спасти себе жизнь и не подвергнуть вас опасности.

Она видела, как поник Гастон, явно рассчитывавший на другой ответ. Но как порядочный человек, он уже не мог отказать.

– Хорошо, я дам денег и отпущу вас. Никто не станет следить за вами. – Он вздохнул. – Вы свободны, дорогая графиня. Если вам не захочется возвращаться ко мне, я все пойму и не обижусь. Никто не может насильно привязать к себе человека и рассчитывать на искренность чувств. Такая жизнь не нужна и мне. – Он поерзал на стуле. – Когда вы намерены покинуть мой дом?

Жанна закрыла глаза. Ей было жалко этого человека, но иначе она не могла поступить.

– Чем скорее, тем лучше, – проговорила она еле слышно. – Думаю, завтра.

Он кивнул.

– Я все для вас приготовлю.

Гастон вышел из комнаты гостьи, даже не взглянув на графиню.

«Это хороший знак, – подумала женщина. – Значит, если что, он не будет сильно тосковать».

Она спустилась к обеду, проверяя свои силы, потом прошлась по саду и поняла, что завтра сможет преодолеть необходимое ей расстояние и обойтись без чьей-либо помощи. Теперь ей долго придется рассчитывать только на себя. Если все получится так, как она задумала, в дальнейшем… в дальнейшем она постарается сделать Гастона одним из счастливейших людей на земле. А пока… Завтра утром она покинет гостеприимный дом и отправится в никуда.

Старый Крым, 2017
Утром их разбудил яркий солнечный луч, проглядывавший сквозь закрытые шторы, и Юля бодро вскочила с кровати и потянулась.

– Вставай, лежебока. – Она наклонилась над Сергеем, моргавшим спросонья, и поцеловала его в нос. – Любимый, уже половина девятого. Нужно успеть позавтракать – и бегом к Филиппу Артемьевичу. Мне кажется, он очень обязательный человек. Подождет пятнадцать минут и уйдет.

– Ты права, – кивнул Плотников и потер глаза. – Иди в душ и не задерживайся. Я следом.

– Не задержусь. – Девушка скользнула в ванную комнату, и вскоре зашумела вода. Сергей вышел на балкон в ожидании своей очереди, с удовольствием вдохнув утренний весенний воздух. Солнце, еще не раскаленное, но уже проснувшееся, посылало горячие лучи остывшей за ночь земле, сверкая тысячами разноцветных капель росы на слабеньких травинках, на цветах, на крышах. Наглый воробей, прогуливаясь по перилам почти у самого носа капитана, озорно поглядывал на него бусинкой-глазом.

– Нет ничего, приятель, – с сожалением произнес Сергей и оглянулся. Юля уже стояла у зеркала и расчесывала влажные волосы. Плотников любил наблюдать, как она это делала, медленно, с чувством, и спутанная копна падала на плечики ровными прядями. Он отмечал про себя, что этим искусством владеют многие женщины, а мужчины никогда тщательно не расчесываются, лишь скребут гребешком по коже. Девушка перехватила его взгляд и рассмеялась:

– Ну чего смотришь?

– До чего ты хороша, моя душа! – пропел молодой человек и попытался чмокнуть ее в нос, но Юля отстранилась и шутливо стукнула его по плечу:

– Иди в ванную.

Сергей принял душ быстрее ее, Самойлова только успела одеться и наложить косметику.

– Знаешь, – сказала она, проходя спонжем по лицу, – меня не покидает мысль, что сегодня все закончится. Для меня это очень важно, понимаешь? Важно, потому что этого хотел мой дед, важно, потому что все несчастья должны отступить, и мне никогда больше не придется переживать столько смертей за короткое время. Я почему-то верю: исполним мы просьбу – будем жить долго и счастливо. Если же нет, – она наморщила лобик, и единственная морщинка заиграла на гладкой коже, – нет, не хочу даже думать об этом.

– И правильно. – Плотников обнял ее и коснулся влажным лицом щеки девушки. – Не думай, потому что мы все сделаем. – Он отстранился, взял джинсы и рубашку и быстро оделся. – Вперед, моя дорогая. Выпьем кофе, перекусим – и к Филиппу Артемьевичу за снаряжением.

Они наскоро перекусили в татарском кафе, отыскали дом Филиппа Артемьевича, довольно добротный, двухэтажный, с большим фруктовым садом и ухоженным огородом, где уже курчавилась первая зелень, и нажали глянцевую кнопку звонка, блестевшего у калитки. Молодые люди ожидали, что старик тут же выскочит на звонок, отдаст им инвентарь в надежде получить деньги, но ошиблись. Из дома не торопились выходить. Удивленный Сергей нажал еще раз – тишина.

– Странно. – Юля вскинула брови-подковки. – Как-то это не похоже на хозяина. Мне казалось, он на многое готов, чтобы принести в дом лишнюю копейку. Нет, такой человек не мог забыть о своем обещании.

– Может, не слышит? – Плотников надавил на кнопку в третий раз и держал ее несколько секунд, пока в доме не отворилась дверь, и какая-то женщина неопределенного возраста (ей можно было дать и сорок, и шестьдесят) в старом халате и косынке направилась к калитке и распахнула ее.

– Здравствуйте, – вежливо сказал Плотников. – Мы к Филиппу Артемьевичу. Он договаривался с нами о встрече. Вы не могли бы его позвать?

Ее узкое лицо скривилось, маленькие серые глазки были полны злобы, черные брови, которые не мешало бы выщипать, подергивались.

– Отец не выйдет, – буркнула женщина, – болен.

Она хотела захлопнуть калитку, но Сергей предусмотрительно протиснулся боком в проход, мешая ей это сделать.

– Очень жаль, но ваш папа обещал нам инструменты, – проговорил он уже менее любезно. – А мы обещали заплатить. – Молодой человек помахал пятисотрублевой бумажкой перед ее немного искривленным носом.

Казалось, злость так и кипела в ней:

– Да провалились бы вы со своими инструментами. – Женщина взяла черный полиэтиленовый пакет, стоявший у вишни, и чуть ли не кинула Сергею в лицо. – Возьмите и убирайтесь. Нам не нужно ваших денег. Инструменты потом поставите у двери и не звоните.

– Большое спасибо. – Капитан не торопился с ней прощаться. Поведение дочери старика казалось ему более чем странным. Вчера расстались, словно добрые знакомые, а сегодня… Что за новости?

– Может, мы все же его навестим и скажем спасибо? – поинтересовался он с каплей иронии в голосе и пригладил растрепавшийся смоляной чуб. Дочь Филиппа Артемьевича побагровела, краска выступила сквозь загар.

– Я же сказала – убирайтесь. – Она что есть силы толкнула капитана и быстро захлопнула калитку.

Плотников покрутил пальцем у виска, давая понять Юле, что дочь старика явно не в адеквате, и раздраженно фыркнул:

– Разрази меня гром, если я хоть что-нибудь понимаю. Еще вчера мы с дедом были лучшими друзьями, а сегодня он через дочь указал нам на дверь. – Он поднял пакет с инструментами и прокричал: – Спасибо и на том, – и, повернувшись к Юле, добавил уже спокойным тоном: – А у тебя, дорогая, есть какие-либо предположения, почему нас выпроводили?

– Ни малейшего понятия. – Она взяла его под руку. – Ладно, в конце концов инструменты у нас. Пойдем.

– Да, пойдем. – Молодой человек вздохнул. – Надеюсь, это было самое неприятное за сегодняшний день.

Они зашагали к горе, минут через десять уже нашли тропу, ведущую к пещерам, и направились к Миледи. Замшелый камень, густо опутанный ежевикой, как верный страж, скрывал вход. Покопавшись в полиэтиленовом пакете, Сергей вытащил старый секатор с пожелтевшей пластмассовой ручкой.

– Сейчас, – сказал он, стараясь ухватить колючий ствол, – сейчас мы покончим с тобой.

Куст не сдавался, колючки впивались в кожу рук, царапая ее и раздирая, но силы все равно были не равны, и вскоре замшелый камень очистился от плетей.

Юля протянула жениху лопату:

– Давай попробуем поддеть его. Он хорошо залег в своем логове. Голыми руками не достать.

Капитан послушно взял инструмент и, найдя подходящую точку и приложив немало усилий, выкатил камень из гнезда, освободив вход в пещеру. Он оказался довольно узким, и им пришлось согнуться, чтобы туда залезть. В пещере было темно и сыро. С потолка струилась мутная, как самогон, вода, стены были покрыты слизью. Юля почувствовала, что ей не хватает воздуха.

– Сереженька, давай искать, – взмолилась она, – доставай фонарик, плохо видно.

Капитан послушно включил свой карманный фонарик, и тонкий луч побежал по стенам, ощупывая каждую складочку. На одной широкой и глубокой расщелине он задержался, и Сергей подошел к ней и сунул руку в склизкую глубину.

– Есть! – радостно крикнул он и вытащил металлическую коробочку, покрытую ржавчиной, и отметил про себя, что не сильно удивился. Самойлова подбежала к нему, раскрасневшись, затаив дыхание:

– Они там?

Крышка коробочки, очень напоминавшей коробочку из-под монпансье, круглую, с изображением румяной девочки, поддавалась трудно, видимо, мешала многолетняя ржавчина, но все же она поддалась, и Сергей направил на содержимое свет фонарика. Несколько камешков, с виду обычных стеклянных бусинок, заиграли всеми цветами радуги, она заплясала на мокрых стенах, на потолке, и Юля не могла сдержать восхищения:

– Боже, какая красота!

– Да, – согласился с ней Плотников, утирая пот, в обилии покрывший лицо, – а теперь пойдем. Что-то подсказывает мне, что нужно скорее покинуть пещеру.

– Да, да, конечно. – Девушка закивала, поправляя пряди волос, на которые упало несколько мутных капель. – Нам осталось совсем немного. Всего лишь зарыть их под ларек…

Пошатываясь, она пошла к выходу, но вдруг обнаружила, что камень, который они оставили у входа, вернулся на свое место, перекрыв дорогу.

– Что за черт? – удивился Плотников. – Ерунда какая-то. Он не мог сам скатиться.

Девушка побледнела и вцепилась в его руку. Она дрожала, как в лихорадке, и шептала с придыханием:

– Это Жанна. Она отомстила нам.

– Быть не может. – Сергей высвободил руку и, собрав все силы, попробовал сдвинуть валун с места, но все было напрасно. Молодой человек в бессилии опустился на холодный пол.

– Я не понимаю, что произошло, – хрипло сказал он. – Это какая-то мистика. И тем не менее нужно вызывать подмогу.

Он достал телефон и, взглянув на дисплей, сплюнул прямо в мутную лужицу.

– Не ловит.

Юля присела рядом, закрыв лицо руками.

– Что с нами будет? – спросила она.

– Филипп Артемьевич знает, что мы здесь, – попытался ободрить ее капитан. – Не дождавшись нашего возвращения, он обязательно придет сюда.

На последнем слове его голос предательски дрогнул. Он и сам понимал, что слова звучат неубедительно. Ну зачем старику идти на Агармыш? Забрать старые инструменты? На кой черт они ему нужны? Дочка не беспокоилась, что их могут не вернуть, наоборот, ее пламенная речь была произнесена для того, чтобы непрошеные гости больше никогда их не тревожили. Получалось, помощи ждать не от кого. В ярости и отчаянии молодой человек вскочил и изо всей силы, сдирая в кровь руки, забарабанил по холодному камню, надеясь, что произойдет чудо и вход откроется. И чудо произошло, только вовсе не то, какого ожидал Сергей. Снаружи послышался голос:

– Эй, как вы там?

Обрадованный, Сергей застучал еще громче, понимая, что звук приглушается камнем:

– Спасите нас, пожалуйста. Со мной женщина. Вы в состоянии отодвинуть камень? Если нет, умоляю – позовите кого-нибудь. Здесь мало воздуха. Через час мы потеряем сознание.

Он не предвидел – да и кто мог такое предвидеть, – что незнакомец расхохочется громким дьявольским смехом, от которого, казалось, дрогнули горы.

– Сколько вы там будете сидеть, зависит только от вас. – Он еле выговорил это, не переставая хохотать, и Юля сжала запястье любимого.

– Это он, – произнесла она, задыхаясь, – это он, тот человек, который звонил мне. Который предлагал продать карту.

– Черт, он все-таки добрался до нас. – Плотников сжал кулаки. – Так просто мы ему не сдадимся.

Незнакомец постучал чем-то по камню, привлекая внимание затворников.

– Эй, голубки, что притихли?

– Мы знаем, что вы потребуете за спасение! – крикнул капитан. – И нас такой обмен не устраивает.

– Я так и думал, и мне совершенно наплевать, что вас устраивает, – хмыкнул он. – Вы сами сказали – там мало воздуха. Так что, хотите вы этого или не хотите, вы в мои руках – однозначно. И выйдите ли вы оттуда живыми, зависит только от вас. Я и так получу карту. Если вы сейчас ее не отдадите, я уйду отсюда, хорошо замаскирую вход, верну инструменты Филиппу Артемьевичу и появлюсь денька через три. Не думаю, что кто-то из вас окажет мне сопротивление. Скорее всего, вы проститесь с белым светом раньше.

– Филипп Артемьевич… – пробормотал Сергей. – Откуда ты знаешь, как его зовут? – Он хлопнул рукой по склизкой стене и поморщился. – Теперь я все понял. Ты запугал его, и поэтому его дочь так с нами разговаривала.

– Запугал, – признался незнакомец. – И это было несложно. Я затащил его в заброшенный дом и пытал папиросами. Он быстро сдался, старик явно не герой. Остальное было делом техники.

– Зачем ты убил Аню? – спросил Плотников, скрипя зубами. – Она несчастная наркоманка, ты мог бы взять обрывок открытки совершенно спокойно. А Лиля Чистяк?

– Анька хотела слишком много, однозначно, – признался убийца. – И я не оставляю свидетелей. Мне вовсе не улыбалось, чтобы мой фоторобот украшал стенды полиции. А что касается Лили… – он на секунду задумался, словно сожалея, но только на секунду, – она слишком назойливо стала предлагать узаконить наши отношения. С ней надо было кончать. Однозначно. Тем более когда я убедился, что Лилька не может быть мне полезной. Она не знала, где у отца тайник. А у меня, признаюсь, не хватило мозгов его вычислить. Вы это сделали, поздравляю. И тогда я решил, что нужно просто вам не мешать, и вы сами приведете меня к тайнику. Видите, я оказался прав, хотя до этого можно было додуматься раньше и оставить наркошу и училку в живых. Однозначно.

Юля вдруг вскрикнула и дернула плечом.

– Помнишь, – лихорадочно зашептала она, прижавшись к Сергею, – я говорила, что мне знаком голос. Я узнала его. Это Толик, сын Колесова.

Кровь отлила от лица Плотникова:

– Георгия Ивановича, сына нашего начальника?

– Да, – возбужденно закивала девушка. – Это его любимое словечко – однозначно.

– Ребята! – Толик снова колотил по камню. – Мы не обсудили условия.

Юля приникла к камню:

– Толечка! Я не верю своим ушам! Мы всегда были с тобой хорошими друзьями. Отпусти нас. Ты всегда прекрасно относился и к моему деду. Он завещал мне вернуть драгоценности в могилу. И я сделаю это.

За камнем послышалось шипение.

– Ты дура! – вдруг истошно завопил Анатолий. – Непроходимая! Я отправил твоего ненаглядного деда на тот свет, чтобы завладеть картой. А ты предлагаешь отказаться от всего. Дура, дура! – Он в ярости бил камень.

– Ты мучил моего деда… – На Юлю было страшно смотреть. Она побледнела как полотно, глаза сузились. Разгневанная, девушка сейчас напоминала Медею, узнавшую о предательстве Ясона: волосы рассыпались по плечам, глаза сверкали холодным блеском вечных льдов. – Как ты мог… Он любил тебя как сына. Сколько времени ты проводил в нашем доме! Твои родители часто оставляли тебя ночевать у нас, и дед с бабушкой читали нам книжки, рассказывали сказки. И после всего этого у тебя поднялась на него рука… Боже мой, какой же ты все-таки негодяй!

– Ладно, ладно, – отмахнулся Анатолий. – Побереги силы, они тебе пригодятся. Все же сидеть в пещере со спертым воздухом долгое время – сомнительное удовольствие.

– Если мы выйдем и отдадим карту, ты нас убьешь, – процедила Юля. – Все равно убьешь, хотя и обещал оставить в живых. Ты одержимый, маньяк!

– Разумеется, я вас убью, – согласился Колесов. – Но только от вас зависит, какой смертью вы предпочтете умереть. Быстрой, от пистолетного выстрела, или долгой и мучительной.

– Как ты узнал о карте? – поинтересовался Сергей. Он не мог придумать ничего лучшего, кроме как тянуть время, хотя и не представлял, зачем это нужно.

– Это вышло случайно. – Анатолию доставляло удовольствие вести беседу, чувствовать себя хозяином положения. – Да, я часто оставался ночевать у Юльки. Однажды к твоему деду (это было лет пятнадцать назад), который вовсе не был белым и пушистым, каким ты хочешь его выставить, пришел человек. Его звали Станислав Михайлович Пономаренко. Я знаю, что его имя говорит вам о многом, но кое-чего вы не знаете. Матвей Петрович пригласил его в свой кабинет. Сначала они разговаривали тихо, а потом Пономаренко начал орать, и я приник к двери от любопытства. Станислав Михайлович просил какие-то бриллианты, говорил, что бог не дал им с женой детей, и когда она умерла, он чувствовал себя самым несчастным и самым одиноким человеком на свете. Но оказалось, что это не так. Любовница, с которой у него была многолетняя связь, родила ему сына, но сказала об этом только сейчас – она не хотела разбивать его семью. Сейчас сыну двадцать пять, и он очень болен – у него лейкемия. К счастью, можно сделать операцию по пересадке костного мозга за границей, чтобы его спасти. Но нужны большие деньги. И он просит Матвея, своего друга, разрешить ему воспользоваться бриллиантами. Хотя бы одним, даже один камень способен спасти его сына. Как ты думаешь, что ответил ему, своему старому товарищу, твой ненаглядный дед?

Юля опустила голову. Она догадывалась, какой ответ дал Матвей Петрович. Но почему? Чем он мотивировал отказ? Анатолий словно прочитал ее мысли.

– Как ты понимаешь, он отказал, сославшись на то, что они до сих пор под колпаком, только уже ФСБ. Бредово звучит, правда? Готов поспорить, что Матвей Петрович сам мечтал прикарманить бриллианты, чтобы обеспечить свою семью. Вы наверняка задавались вопросом, кто же шестой человек, хранящий обрывок открытки? Откуда он взялся, если эмгэбешников было всего пять? Правильно, это призрак. Твой дедушка заграбастал два обрывка, один из которых отдал твоему папаше. А своему боевому товарищу он ничего не дал. Судя по тому, что Пономаренко сейчас умирает в доме престарелых в совершенном одиночестве, его ребенок не выжил. И смерть парня на совести Матвея Петровича. Однозначно.

Девушка нервно сжимала и разжимала пальцы.

– Этого не может быть, я не верю, – шептала она. – Он не мог так поступить.

– Смог и поступил, – заверил ее Анатолий. – Но давайте продолжим повествование. Перед смертью я удовлетворю ваше любопытство. Итак, я узнал о тайнике, карте и загорелся желанием заполучить все. Кстати, дорогая моя, как еще один наследник полковника Самойлова я имею на это полное право.

– Наследник Самойлова? – Юля вскинула брови. – Что ты хочешь сказать?

– Хочу, дорогая, открыть тебе еще одну тайну, – весело продолжал парень. – Твой папаша, убийцу которого ты грезишь найти, считая отца человеком кристально честным и любившим твою мать больше жизни, тоже не был святым. Ты даже не задумывалась, почему твой папаша бежит на службу и остается на ночь, когда дежурит мой отец. А бежал он сначала к моей матери в койку. Я подслушал их интересный разговорчик. Она призналась, что родила меня от него. Так что ты моя сестренка, красавица. А я твой сводный братик, единокровный и претендующий на наследство дорогих предков.

– Ты мой брат? – Казалось, Юля упадет в обморок. – Этого не может быть…

Она закрыла глаза. Отец… Высокий, красивый, похожий на голливудского актера… Мама, тоненькая, хрупкая, тоже необыкновенно красивая. Они были хорошей парой, жили душа в душу. Неужели он ее обманывал? Обманывал с тетей Надей, матерью Анатолия, рыжеволосой зеленоглазой бестией, громко и заразительно смеявшейся и не боявшейся ничего? Она говорила, что счастлива с Колесовым. Неужели тоже обманывала?

– Ты говорил об этом с тетей Надей? – поинтересовалась девушка, стараясь держать себя в руках, не разрыдаться, не растратить последние силы.

– Я говорил с этой лживой тварью, – Анатолий будто выплевывал слова, – и она, разумеется, солгала, однозначно. Она сказала, что мне послышалось. Дескать, Самойлов действительно был ее любовником, этого она не отрицает. Но такого она ему не говорила, потому что я – сын Колесова, однозначно. Возможно, мать говорила, что хотела бы родить Самойлову сына. В общем, изворачивалась, как могла, да только я не верил ни единому слову.

Силы покинули Юлю, и она медленно осела на пол. Плотников кинулся к ней:

– Что с тобой, любимая?

Девушка глотала слезы.

– Сережа, мне уже все равно, выживу я или умру, – давясь спазмами, проговорила она. – Мой отец… Мой дед… Они всегда были для меня примерами. Это невыносимо. – Она вдруг встрепенулась от неожиданно пришедшей в голову мысли, мысли страшной, мучительной:

– Это ты убил моего папу… Убил, как Лилю Чистяк, и забрал обрывок открытки. На твое счастье, никто не стал копаться в этом деле. Какой бы отец ни был, но после смерти моей матери он переживал.

– Я и не отпираюсь, – отозвался Колесов совершенно спокойно, и молодые люди поняли, что такое нравственное понятие, как совесть, вряд ли ведомо этому парню. – Надо сказать спасибо моему так называемому папаше, Колесову, однозначно. Он всегда хотел сделать из меня мужика и заставлял ходить на восточные единоборства. Как видите, это мне пригодилось. Забрать кусок открытки было легче легкого: он пылился в старом альбоме.

– Негодяй, негодяй! – заорала Юля и осеклась, сознавая, что кричать некому, разве этим мокрым, вековым стенам, покрытым склизкой субстанцией. Тот, кому предназначались эти слова, не раскается, не заплачет.

– Успокойся, ради бога, успокойся. – Капитан, гладя ее по волосам, постучал по камню костяшкой указательного пальца, но звук получился еле слышным. Неудивительно, что там, на том конце, на него не отреагировали.

– Анатолий! – крикнул молодой человек, надрывая горло. – Все это бессмысленно, поверь опытному полицейскому. Тебе никогда не продать такие бриллианты. Ни один ювелир не примет их у тебя, кроме того, мои друзья, которые в курсе дела, сбросят нужную информацию. С тобой не свяжется ни один коллекционер.

– А вот тут ты не прав однозначно, великий полицейский, – усмехнулся Колесов. – Со мной уже связались. Если вы знаете историю надгробной плиты, то слышали, что ее купил какой-то коллекционер из Москвы. Я разыскал его, и он готов уже сегодня заплатить за бриллианты миллион долларов. Придется, правда, подождать денька три, но сути это не меняет. Я все равно получу деньги и в тот же день уеду из страны. Даже мой так называемый папаша никогда не узнает, куда я полечу. Однозначно. Но… – он сделал многозначительную паузу, не сулившую ничего хорошего, – я что-то с вами заговорился. Пришло время обеда. А еще ужина и завтрака. Я навещу вас завтра. Может быть. До новых встреч.

Он удалялся нарочито громко, пиная ногой камешки, а Юля, обхватив голову руками, думала, что за много лет совсем не узнала своего приятеля. Ей всегда казалось, что он опоздал родиться. Длинноватые для мужчины кудри ржаного цвета, неряшливая, подчеркнуто неряшливая одежда и своеобразные, очень своеобразные манеры. В свои двадцать пять он выглядел наивным ребенком, которого нельзя отпускать на улицу одного. Выходит, и впрямь нельзя было отпускать одного… Ребенок натворил дел. И это при таких родителях. Она вспомнила тетю Надю, ее вычурную, но безвкусную одежду, еду, которую она готовила, – слипшийся рис, жареная картошка, подгоревшая с боков и недосоленная, жесткая, как подошва, говядина. Так было всегда, и она не собиралась меняться. Почему же отец променял маму на нее? Да, тетя Надя, несомненно, красивая, но броской, яркой красотой. От такой красоты быстро устаешь. А мама другая – утонченная, как фарфоровая статуэтка или японская живопись. Такая красота не бросается в глаза, ее способны оценить только знатоки, оценить и восхититься. В одном фильме герой сказал героине: «Вы не ширпотреб, вы индпошив». Очень точные слова, как оказалось.

– О чем ты думаешь? – поинтересовался Сергей, взяв ее руки в свои.

– О жизни, – отозвалась Юля. – Видишь, как она иногда поворачивается. Я всегда считала свою семью образцовой, а оказалось наоборот. И семью Колесовых я считала образцовой… Как полковник мог упустить своего сына?

– К Колесову действительно применимо слово «образцовый», – согласился Плотников. – Только в другом смысле. Не образцовый семьянин, а образцовый полицейский, дни и ночи просиживающий на работе и доверивший воспитание сына жене. И она воспитала его как смогла.

– Да, как смогла, – эхом откликнулась девушка. – Знаешь, мне действительно абсолютно все равно, останусь ли я в живых. Пусть он забирает эти проклятые бриллианты. Они не принесут счастья ни ему, ни московскому коллекционеру.

Она прерывисто задышала, и Сергей, уже ощущавший нехватку кислорода, не пытался ее успокоить. Этот негодяй их переиграл, и поэтому… – оборвав мысль, назойливо крутившуюся в голове, капитан услышал шум снаружи и взглянул на камень, закрывавший вход. Их страж двигался, и полицейский достал предусмотрительно захваченный с собой пистолет.

– Сиди тихо, – бросил он девушке. – Похоже, негодяй вернулся, чтобы покончить с нами сегодня, но просто так я ему не сдамся.

Вид Юли пугал. Кожа ее так побледнела, что приняла синюшный оттенок.

– Господи, скорее бы все закончилось, – прошептала она запекшимися губами.

– Закончится, даю слово, – Плотников встал возле камня, ожидая непрошеных гостей.

Глава 21 Лондон, 1791
Торговец мебелью Макензен, пожилой толстяк с красным лицом, прошитым синими прожилками, поднимался по лестнице, тяжело дыша. Его бесцветные водянистые глаза извергали молнии, жидкие волосы разметались в разные стороны. Мужчина был в страшном гневе и собирался наконец добиться справедливости. Одна непорядочная француженка, ни бельмеса не понимавшая по-английски, несколько раз брала у него в долг, меблировала свою жалкую комнатенку за его счет и до сих пор не заплатила ни пенни. Макензен, уже не первый раз навещавший ее квартирку, буквально кричавшую о бедности хозяйки, угрожал несчастной полицией, однако женщине раз за разом удавалось разыгрывать отчаяние, да такое, от которого старое сердце кредитора чуть не разрывалось. Она рвала на себе волосы, заламывала руки, клялась, что выпрыгнет в окно, даже залезала на подоконник, и он бросался к ней, чтобы помочь ей спуститься. Если эта ненормальная и правда прыгнула бы вниз с четвертого этажа, от нее осталось бы одно мокрое пятно. Разумеется, Макензен не хотел брать грех на душу и потому удалялся ни с чем, попадая в другой ад, в который на сей раз превращался его собственный дом, где сварливая жена, видя, что супруг опять пришел без денег, грозилась выдрать ему последние лохмы.

Сегодня супруга послала его с напутствием без денег домой не возвращаться, подозревая в грязной связи с этой бессовестной француженкой. Мужчина, чтобы отвести от себя подозрения, преисполнился решимости вернуть свои кровные и, поднявшись на четвертый этаж, постучал в квартиру. К своему стыду, он подумал, что плохо знает фамилию должницы. Она представилась то ли как Валотт, то ли как Мотт. Макензен ссужал ее деньгами без всяких расписок, почему-то веря басням, которые она плела ему, и не удосужился познакомиться с ее документами. К счастью, у него были свидетели, готовые подтвердить факт займа со стороны госпожи Валотт или Мотт. На стук никто не отозвался, и мужчина, немного потоптавшись у двери, постучал громче.

– Кто там? – послышался слабый голос Валотт или Мотт.

– Госпожа, это Макензен, – ответил толстяк. – Я пришел за деньгами.

– Одну минуту.

Женщина приоткрыла дверь. Как всегда, она была неряшливо одета. На ней был грязный, засаленный капор и несуразный чепец, из-под которого торчали распущенные, давно не чесанные космы.

– Здравствуйте, господин Макензен! – Валотт пропустила его в квартиру, где, кроме софы, столика и одного кресла, ничего не было. – Я знаю, что много должна вам, но сейчас мне неоткуда взять деньги. Хотите – забирайте назад свою мебель. Я думаю, ее еще можно продать. Да, первоначальную цену вы за нее не выручите, но хоть что-нибудь… Остальное я верну вам при первой же возможности.

– Вот уже год, сударыня, вы кормите меня обещаниями, – буркнул толстяк. – И я как дурак слушаю вас. Помнится, вы рассказали мне, что ваш брат, богатый торговец шелками, должен прибыть в Лондон и снабдить вас деньгами. Где же он? Почему до сих пор не приехал?

Она стала ломать руки, но эта сцена уже не вызывала у него жалости.

– О, я не знаю, куда делся Том! – плакала женщина. – Возможно, его корабль потерпел крушение. Давайте я отработаю вам все, что должна. Быть может, вам нужна горничная или посудомойка? Я согласна на все.

Макензен представил себе, что его ждет, если он приведет эту даму домой.

– Нет, госпожа, мне не нужны служанки, – твердо ответил торговец. – Мне нужны мои деньги, и я их получу. Прямо сейчас я иду за полицией, и вам придется объясняться с ними.

– О, только не за полицией! – застонала Валотт. – Они посадят меня в тюрьму.

– Вам там самое место. – Поклявшись себе быть решительным, Макензен развернулся и вышел на лестницу.

– Если вы пойдете в полицию, я выброшусь из окна! – прокричала несчастная женщина.

– Туда вам и дорога, – в сердцах брякнул толстяк и хлопнул дверью. Выйдя на улицу, он плюнул на мостовую и зашагал в полицейский участок. Какой-то жуткий звук заставил его остановиться и оглянуться назад. Истошно вопили женщины. Люди окружали лежавшее на мостовой распростертое тело. Макензен заставил себя сделать несколько шагов к толпе и с ужасом увидел, что госпожа Валотт или Мотт сдержала обещание. Желтый старый чепец отлетел в сторону, черные волосы смешивались с кровью, пропитывавшей засаленный капор. В горле толстяка что-то булькнуло, и он медленно сел на холодные камни.

– Вам плохо, господин? – Незнакомый молодой человек в простой одежде попытался ему помочь. – Эй, принесите стакан воды! – Поставив Макензена, дрожавшего как осиновый лист, на ноги, он обратился к толпе, окружившей неподвижное тело: – Расступитесь, я врач! Может быть, ей еще можно помочь.

Без следов брезгливости он взял белую прозрачную руку и попытался нащупать пульс, однако через пару секунд отбросил ее в сторону.

– Кончилась. – Врач обвел глазами присутствующих. – Кто ее знает?

– Она жила в этом доме, – начала беззубая торговка зеленью, – и почти не выходила. Кажись, даже за комнату забывала заплатить. Видать, надоела ей нищета, бедняжке. Да и кредиторы каждый день угрожали ей полицией. Вот, кстати, один из них, бесстыдник! – Скрюченным пальцем она указала на Макензена, который стоял ни жив ни мертв. – Каждый месяц к ней как часы таскался! Довел бедную женщину…

Все взоры обратились на торговца мебелью. Он то краснел, то бледнел. Женщины, пораженные страшной гибелью, принялись ругать его отборной бранью, и почти никто не обратил внимания на то, как подъехали дроги и врач помог двум дюжим парням взвалить на них несчастную.

– Ее звали Жанна де Ла Мотт, – сообщил он толпе, вытаскивая из кармана испачканные кровью документы, и махнул рукой. Печальная процессия покатила по улице. Один из просто одетых мужчин с сумкой, набитой зеленью и куском мяса, услышав имя и фамилию погибшей, подскочил и бросился бежать. Бедняга перевел дух лишь тогда, когда оказался перед дверью особняка графа де Гаше.

– Господин граф, господин граф! – Слуга как пуля ворвался в кабинет своего господина, сидевшего у камина за чтением книги. – Графиня нашлась!..

Гастон, который вот уже шесть лет ничего не слышал о своей возлюбленной, поднялся с кресла и схватился рукой за стол.

– Нашлась графиня?! Но где? – Он отбросил книгу и дернул слугу за плечо. – Если ты знаешь, где она, веди меня к ней, умоляю тебя!

Слуга не пошевелился. Его лицо было смертельно бледным.

– Она мертва, – прошептал он. – Сегодня утром выбросилась из окна своей квартиры.

Гастон почувствовал, как в левом боку что-то кольнуло, и схватился за грудь. До этого дня он никогда не испытывал боль в сердце.

– Вам плохо? – учтиво спросил слуга. Гастону не хватало воздуха, но он покачал головой, плеснул воды из графина и залпом выпил.

– Где она?

– Ее увезли. – Парень почесал затылок. – Только я не знаю куда. Там был врач.

– Почему она покончила с собой? – задыхаясь, спросил де Гаше.

– Как я понял из разговоров тех, кто ее знал, она жила в нищете, и ее преследовали кредиторы, – ответил слуга.

Граф опустился в кресло и закрыл лицо руками.

– Жила в нищете! – простонал он. – И не обратилась ко мне за помощью! Почему, почему?…

Слуга стоял неподвижно, как манекен.

– Помоги мне одеться, – попросил Гастон дрожащим голосом. – Я должен разыскать ее. Пусть графиню похоронят не в общей могиле, а по-человечески, так, как подобает ее сану.

Парень покорно протянул ему плащ.

Старый Крым, 2017
Когда, потревоженный чьей-то сильной рукой, камень отвалился, капитан выстрелил в образовавшуюся пустоту и, не поверив ушам, услышал недовольный голос Андрея Склярова:

– Друг, мы так не договаривались.

– Боже, Андрей! – заорала Юля, сразу почувствовавшая прилив сил. – Как ты здесь оказался?

Она встала с мокрого холодного пола, сырость которого не ощущала, и кинулась в объятия друга:

– Как ты нас нашел?

Андрей задорно улыбнулся:

– Странный вопрос ты задаешь полицейскому, другу своего жениха. Неужели и жених не догадался, что я здесь делаю и как вас вычислил?

– Я хотел тебе позвонить и не сделал этого, – признался Сергей. – Понимаешь, столько всего навалилось…

– Ладно, расскажу, только сначала выйдем отсюда. – Андрей протянул руку девушке и вывел ее на свежий воздух. Самойлова сразу задышала полной грудью. Казалось, она никогда не испытывала такого наслаждения от возможности дышать. Плотников стоял рядом, поддерживая ее.

– Давайте спустимся, внизу нас ждет машина, – пояснил Скляров. – Кстати, вы отыскали бриллианты?

– Да, нам повезло. – Сергей улыбнулся вымученной улыбкой и стукнул по карману с заветной коробочкой. – Андрюша, когда спустимся с горы, давай поедем к могиле Жанны. Нам не терпится покончить с этим делом.

– Заметано, – ответил рыжеволосый полицейский. – Так вот, как же я вас нашел… Когда ты не вышел на связь, я понял, что вас нужно спасать, и примчался сюда. Ребята из нашего отдела пробили твои звонки и обнаружили телефончик деда Филиппа, а потом нашли и его адрес. Разумеется, я навестил его. Дочь ни в какую не хотела пускать меня к отцу, пришлось потрясти удостоверением и пообещать неприятности. И я понял, почему она была против, когда увидел, во что негодяй превратил его лицо и руки – на них не было живого места. Однако старик был в состоянии говорить, кипел праведным гневом и подробно описал преступника. Признаться, я долго не хотел верить, что это Толька Колесов. Но все мои опасения развеяли ребята из лаборатории. Колесов давно хотел создать в нашем городе базу ДНК и прежде всего поместил туда свои образцы. Когда эксперты пробивали ДНК преступника, выявились его неожиданные родственные связи.

Юля нервно глотнула:

– Как? Некоторое время назад Толик утверждал, что он не сын своего отца.

– Парень заблуждался, – усмехнулся Андрей.

– Вы его взяли? – с надеждой спросил Плотников. Скляров кивнул и зевнул:

– Разумеется. Взяли горяченького десять минут назад. Гаденыш ведет себя, как ему кажется, героически, но нам его показания не нужны – все и так предельно ясно.

– Колесову сообщили? – поинтересовался капитан, перешагивая через кочку.

– Сообщили, – безрадостно ответил приятель. – Он в шоке.

– Еще бы, – заметила Юля, срывая какой-то узорчатый листик. – Еще бы… Такое ему не приснилось бы и в самом страшном сне.

Глава 22 Лондон, 1791
Смерть Жанны не наделала в Лондоне никакого шума. В полицейском участке с удовольствием вынесли вердикт – самоубийство, и тело стали готовить к погребению в общей могиле для бедняков. Лишь вмешательство графа де Гаше все изменило. Он заказал приличный гроб, выбрал место на кладбище под старым кленом неподалеку от Темзы, думая, что Жанне понравилось бы ее последнее пристанище. Готовиться к похоронам ему помогал врач, который первым подбежал к телу женщины. Гастон щедро одаривал молодого человека деньгами, потому что он был единственным, кто жалел несчастную так же, как и сам граф. В комнате графини де Гаше нашел записку и узнал почерк Жанны. Бедняжка писала, что дошла до последней степени нищеты, находится на грани умопомешательства и подумывает о самоубийстве. Если она все же решится на такой шаг, пусть газетчики напишут о ней в своих изданиях, не преминув отметить, что ее довела королевская чета. Пусть монархи Франции порадуются: на их совести будет еще одна загубленная жизнь.

– Вы дадите материал в газеты? – поинтересовался молодой врач, когда Гастон рассказал ему о записке. Граф кивнул.

– Я не могу не исполнить ее последнюю просьбу. Пусть Лондон узнает, что за женщина выбросилась из окна, доведенная до отчаяния.

Доктор вздохнул.

– Так-то оно так… Надо же, я и предположить не мог, когда пытался нащупать пульс, чью холодную руку держу в своей. Вот как бывает в жизни! А вы, видимо, ее очень любили…

Он не ждал ответа, но Гастон тяжело вздохнул.

– Да, очень любил и делал все, чтобы она осталась со мной. Но в один прекрасный день графиня исчезла, правда, оставив надежду, что когда-нибудь вернется. Как видите, она передумала. – Он резко повернулся к собеседнику и схватил его за плечо: – Пойдемте к ней! Я хочу увидеть ее в последний раз! В какой церкви гроб с ее телом?

Он рванулся, намереваясь немедленно отправиться на поиски, но доктор остановил его.

– Вам лучше этого не делать, – сказал он мягко. – Священник отслужит мессу при закрытом гробе. Если бы вы видели, как изуродовано ее лицо! Вы человек тонкий, она будет сниться вам по ночам. Поверьте, не стоит смотреть на нее. Это уже не та женщина, которую вы любили.

– О боже, боже! – Граф снова схватился за сердце. – Я буду чувствовать себя виноватым всю жизнь. Да и разве это жизнь – без любимой женщины?

Молодой человек крепко пожал его руку.

– Крепитесь, граф. Постарайтесь отдохнуть. Завтра похороны.

Он покинул несчастного, который не спал всю ночь, вспоминая Жанну.

Утром, так и не сомкнувший глаз, разбитый, постаревший на несколько лет граф, поддерживаемый слугой, еле забрался в экипаж. Еще неделю назад он с легкостью преодолевал сложные подъемы, радуясь, что в свои пятьдесят два по-прежнему бодр и свеж. Наверное, его еще согревала надежда на брак с графиней. Теперь же в его жизни не оставалось ничего, кроме тягостных воспоминаний. Он не помнил, как доехал до церкви, как в пустом зале священник произносил молитвы, почти не сознавал, что идет за гробом к свежевырытой могиле, и очнулся от оцепенения только тогда, когда у старого клена увидел высокую стройную женщину в серой накидке, закрывавшей лицо.

«Кто это?» – пронеслось у него в голове.

Могильщики опустили гроб в яму, и Гастон бросил на крышку горсть влажной земли. Незнакомка тоже взяла в руку землю. Что-то знакомое было в ее облике, и де Гаше старался вспомнить, где ее видел. Кто мог прийти на похороны несчастной Жанны де Валуа? Он не отрываясь смотрел на таинственную даму, и она, словно почувствовав это, послала ему ответный взгляд. Из-под капюшона блеснули знакомые голубые глаза. Граф охнул и схватился за сердце:

– Вы?! Это вы? Но… как?!

В его голове помутилось, он покачнулся и упал возле свежевырытой могилы к ногам любимой, которую уже похоронил.

– Я не думала, что так вас напугаю.

Это была первая фраза, услышанная Гастоном после обморока. Жанна и слуга отнесли в экипаж бесчувственное тело де Гаше и удобно устроили его на мягких подушках кареты. Теперь женщина, на чей гроб граф недавно бросил горсть земли, сидела рядом и держала его за руку, дожидаясь, пока он очнется.

– Если можете, простите меня.

Гастон снова схватился за сердце.

– Вы живы? Но зачем, зачем это все?! Зачем вы подвергали таким мучениям себя и меня? Не лучше ли было остаться в моем особняке и выйти за меня замуж? Каждый день, ожидая вашего прихода, я сходил с ума. А когда узнал о вашей смерти… – Он стал задыхаться, и Жанна погладила его по плечу.

– Дорогой, прошу вас, успокойтесь! Неужели вы сами не понимаете, чем вызвана такая необходимость? Агенты Людовика все равно не оставили бы меня в покое. Кроме того, до меня дошли слухи, что Людовик потребовал выдать меня во что бы то ни стало, а английское правительство, немного поупрямившись, решило пойти ему навстречу. В конце концов меня бы разыскали, отправили во Францию и отрубили голову. – Женщина грустно улыбнулась. – Жанна де Ла Мотт должна была умереть. И она это сделала, ее больше нет. Женщина, сидящая рядом с вами, – никто. У нее отсутствуют имя и фамилия, она не имеет титула. Вы, как Пигмалион, можете вылепить из нее Галатею, какую вам угодно. Она ваша.

– Но как… как вам удалось провернуть это дело?! – Де Гаше еще не до конца поверил в случившееся. – Кто же выпал из окна вашей комнаты и лежал на мостовой в луже крови?

– Позвольте, я все расскажу, граф. – Жанна улыбнулась, и Гастон заметил морщины в уголках ее губ. – Покинув вас, я сразу сняла комнату в одном из беднейших домов Лондона. Никто не знал ни моего имени, ни моей фамилии – моих соседей они не интересовали. Им было все равно, кто живет с ними бок о бок. Я заплатила за два месяца своими деньгами, а потом просто брала в долг у торговца мебелью Макензена, которому приглянулась как женщина. Почти год этот добрый господин снабжал меня, веря, что мой брат, богатый купец, скоро прибудет в Лондон и отдаст ему все с процентами. Но даже этот дуралей в конечном итоге понял, что я не собираюсь возвращать ему ни пенни, и пригрозил полицией. Этого я и ждала. Он назначил мне последний день расплаты с долгами, и я решилась действовать по давно задуманному плану. На оставшиеся деньги я подкупила молодого врача, рассказала свою историю, и он выкрал невостребованный труп из трупохранилища. Бедная женщина, вероятно, умершая от нищеты и голода, чем-то напоминала меня: такая же стройная фигура, такие же длинные черные волосы. Накануне прихода Макензена мы спрятали труп в шкафу, предварительно одев в мою одежду и изуродовав лицо. Как только торговец направился в полицейский участок, мы с доктором выкинули труп на мостовую. К шее бедняги мы привязали флакон с красной жидкостью, напоминавшей кровь. Разумеется, труп опознали по одежде. Ни у кого не возникло сомнений, что он принадлежит беднячке, снимавшей комнату в доме и задолжавшей всем на свете. А в кармане ее платья нашли документы на имя графини де Ла Мотт. В полицейском участке быстро вынесли вердикт о самоубийстве, ибо бедняки никого не интересуют, и отдали тело на погребение. Если бы ваш лакей не присутствовал на месте происшествия, вы бы узнали все из газет. Надеюсь, люди, которые довели меня до крайности и пытались убить, теперь будут спать спокойно.

Устав от длинной взволнованной речи, Жанна закрыла глаза и прислонилась к спинке кареты.

– Люди, о которых вы говорили, наверное, будут казнены, – ответил Гастон.

Графиня сжала пальцы.

– Что, что вы сказали?

– Людовик XVI и его жена Мария-Антуанетта будут казнены, – повторил граф де Гаше. – Я в этом не сомневаюсь. Все зашло слишком далеко. Впрочем, вы же ничего не знаете. Пока вы прятались от мира и придумывали, как организовать свои похороны, во Франции произошла революция. Многие из наших друзей считают, что ваши мемуары дали ей толчок. Несмотря на то что Людовик постарался скупить как можно больше экземпляров и сжег их в камине, кое-что осталось. Люди на улицах Парижа цитировали вас. Видите, в какой-то степени ваше желание стать известной сбылось.

Жанна закрыла лицо руками.

– Французская революция, – прошептала она. – Я слышала, что когда-нибудь она произойдет, но никогда не думала о ней всерьез. Когда и как это случилось?

– Все началось после вашего ухода из моего дома, – сказал Гастон. – Франция продолжала катиться в пропасть, хотя де Бриенн старался провести реформы. Они были неплохи, но стоили казне огромных денег. Образовался внешний и внутренний долг. За это ухватились противники короля и своей критикой еще более расшатали и без того хлипкий трон. Прибавьте ко всему несколько неурожайных лет, голод, высокие цены, безработицу, инфляцию. – Он вздохнул. – Под давлением народа Людовик собрал Генеральные штаты, в которых большинство мест получили горожане, а не дворяне и духовенство. Однако Францию уже ничто не могло спасти. По стране прокатились голодные бунты. Начались восстания рабочих. Самое печальное, что Людовик и не думал никого разгонять: накануне у него скончался сын. Находясь в печали, он уже не мешал аристократам стягивать к Парижу войска, а горожанам громить полицейские участки. Но ни один королевский солдат не сделал выстрела. В результате королевские войска разоружили. – Де Гаше взял Жанну за руку. – Графиня, вы помните Бастилию?

Женщина содрогнулась.

– Еще бы не помнить! Забыть этот каземат с крысами и клопами, душное помещение со спертым воздухом! Разве это возможно?

– Восставшие взяли Бастилию, – выдохнул Гастон. – Это произошло четырнадцатого июля.

Жанна задрожала еще сильнее.

– Взяли Бастилию? Вы не шутите? Но как? Мне казалось, крепость хорошо укреплена. Да и зачем она восставшим?

Граф пожал плечами.

– Думаю, в этот день у бунтовщиков не было цели во что бы то ни стало овладеть этой твердыней, – ответил он, – или, как кричали некоторые из них, непременно освободить заключенных, которых на тот момент было всего семеро. Просто в Бастилии были большие запасы пороха, а он был нужен горожанам для боев с правительственными войсками. Помимо пороха, революционеры требовали от коменданта убрать пушки из амбразур, и после отказа завязалась перестрелка, завершившаяся капитуляцией. Впрочем, вполне возможно, что народ решил взять Бастилию, потому что в его сознании она всегда была символом абсолютизма и деспотической мощи государства. После ее взятия Людовик наконец признал: началась революция. Была объявлена декларация прав человека и гражданина: всеобщее равенство, гражданские свободы.

– О, – прошептала Жанна. Каждое слово поражало ее больше и больше. – Неужели это возможно для той Франции, которую знала я?

– Вполне возможно, – подтвердил Гастон. – Весной Учредительное собрание составило Конституцию и провозгласило страну конституционной монархией. Высшая исполнительная власть предоставлялась королю, высшая законодательная – Законодательному собранию. Людовику следовало бы согласиться с этим, ведь он все равно влиял на принятие законов. Но бедняга хотел вернуть абсолютную монархию, постоянно готовил выступление своих войск, а совсем недавно совершил глупость – бежал вместе с семьей в надежде добраться до пограничной крепости Монмеди, а оттуда во главе контрреволюционных войск двинуться на Париж, разогнать Собрание и восстановить прежний режим. Когда карета короля была уже недалеко от границы, почтовый смотритель Друэ опознал Людовика XVI, переодевшегося лакеем, и, подняв на ноги местное население, бросился вдогонку. В местечке Варенн король и королева были задержаны и взяты под стражу вооруженными крестьянами. Они были возвращены в Париж как пленники, преследуемые улюлюканьем толпы. Если бы вы знали, какие люди теперь стоят у руля! – Он мечтательно закрыл глаза. – Они стараются облегчить жизнь народа, и для них слова «равенство», «братство» – не просто красивые лозунги. Они выступают против монархии, говорят людям правду и, кстати, используют цитаты из ваших мемуаров. – Гастон улыбнулся.

– Значит, вот кто способствовал моему освобождению! – воскликнула графиня, но де Гаше ничего не ответил, сразу сменив тему.

– Помните, дорогая Жанна, перед уходом вы сказали мне, что, когда вернетесь, можно будет поговорить о браке? – Граф задал вопрос, который интересовал его более всего.

Жанна кивнула.

– Да, помню и не отрекаюсь от своих слов. Дорогой Гастон, если вы меня еще любите, я ваша. Можете назначать день свадьбы. Я прошу лишь об одном – чтобы она была тихая и ни одна живая душа не знала, что Жанна де Ла Мотт теперь графиня де Гаше. Думаю, вы справите мне новые документы, и мы с вами начнем новую жизнь.

Радость графа трудно было передать словами!

– Вы согрели мне сердце, – сказал он. – Завтра я поговорю со священником. Мы обвенчаемся в часовне, которая находится на территории моего поместья. Только верные слуги будут слушать торжественные речи.

Графиня кивнула и крепко сжала горячую руку жениха.

– Спасибо! Я думаю, наш брак будет счастливым. Во всяком случае, я сделаю для этого все.

Старый Крым, 2017
Они уже спустились к подножию, к началу асфальтированной дороги с кочками и выбоинами, где Скляров указал на желтую «копейку»:

– Даже в таком захолустье можно брать машины напрокат, и недешево. Но для вас мне ничего не жалко. Садитесь.

В крохотном салоне, с сиденьями, обитыми местами распоротой шелковистой тканью неопределенного цвета, было душно, как в парилке, и Андрей открыл окна:

– Сейчас поедем с ветерком. Говорите, куда везти.

Плотников взял на себя роль лоцмана, и они помчались – если так можно было сказать, ведь в городке никто не гонял – по узким пыльным улицам. Юлин цепкий глаз отмечал все: вот центральная, вот поворот к рынку, вот сам рынок, пустой в будний день, вот церковь с синей крышей…

– Останови, – попросил Сергей, и Скляров послушно притормозил. Молодые люди вышли из автомобиля и направились к ларьку.

– На этом месте была ее могила, – сказал Плотников, и Андрей все понял, не стал переспрашивать. И верно, чей прах еще мог покоиться здесь? Юля и Сергей переглянулись и обнялись в порыве чувств. Сейчас им предстояло завершить важное дело, которое чуть не отняло жизни у них самих. Плотников присел на корточки возле серебристого ларька, осматривая землю. Она была твердой, как алмаз. Однако Сергей, не обращая на это никакого внимания, достал перочинный ножик и принялся ковырять ее, неподатливую, до тех пор, пока под лесенкой не образовалось углубление, скрытое от посторонних глаз и вполне достаточное для тайника. Достав коробочку, он бережно положил ее в углубление, присыпал землей и утрамбовал ногами. Юля, заметив возле дома, почти касавшегося ларька деревянным забором, ворох соломы, взяла охапку и прикрыла место клада.

– Никто из жителей и подумать не сможет, что тут спрятано сокровище, – сказала она. – Дожди и солнце продолжат нашу работу и вскоре утрамбуют наш схрон лучше тебя.

– Да, – прошептал Плотников, – да, ты права. Никто никогда его не найдет, и месть Жанны уйдет в прошлое.

– А мы с тобой будем счастливы, и ничто нас не потревожит, ничто не омрачит наше будущее, – добавила Юля и шагнула к любимому. Андрей тактично отошел в сторонку, а Сергей крепко прижал девушку к себе и горячо поцеловал. Их сердца бились в унисон, губы слились, они чувствовали себя единым целым, которое никто никогда не разделит, и оба верили: впереди новая, интересная жизнь, полная света и добра.