Ольга Тарасевич - Подарок Мэрилин Монро

Ольга Тарасевич. Подарок Мэрилин Монро

Все события и персонажи вымышлены автором. Все совпадения случайны и непреднамеренны.

Екатерине и Феррелу Грей, моим друзьям, которые очень помогли мне в работе над этой книгой

За три месяца до описываемых событий

– Эд, ты опять? Но почему? Почему я опять вижу эту пустую бутылку из-под виски?! – воскликнула Молли, картинно заламывая руки.

Она вообще все делала очень артистично – возмущалась, радовалась, лукаво поглядывала из-под светлой челки.

«Работа стриптизерши в казино Лас-Вегаса, что ни говори, накладывает отпечаток и на внешность, и на поведение», – подумал Эдвард Томпсон. С трудом разлепив глаза, он потягивался на постели и наблюдал за своей подружкой, ловко избавлявшей гостиную от следов вчерашней попойки.

Нет, определенно, Молли – неплохая девчонка.

У нее пухлые губы и стройные ножки, а еще натуральная, не силиконовая грудь третьего размера.

Эту девочку он заприметил сразу по приезде в Лас-Вегас. Симпатичная, сговорчивая, глупенькая, доступная – стриптизерша явно обещала быструю, легкую радость.

Однако уже через пару недель все изменилось. Молли то устраивала сцены ревности, то пыталась ограничить выпивку.

Все симптомы влюбленной женщины налицо.

Что ж, малышку можно понять. Девочки всегда говорят: Эдвард Томпсон – о-го-го какой парень, отлично выглядит и в постели хорош. С таким не заскучаешь. Вот и Молли попалась. А раз так, надо поскорее отчаливать от этой куколки. Сегодня она ворчит: «Эд, почему ты опять выпил бутылку виски?» А завтра скажет: «Давай станем жить вместе, купим дом». Молли думает – перед ней просто молодой симпатичный свободный мужчина. Она даже не предполагает: все не так просто, все далеко не так просто, как кажется...

– Эд, знаешь, я вот подумала... Может, ты согласишься познакомиться с моей мамой? Отец с нами не живет, он бросил нас, когда я была совсем крошкой. А с мамой мы очень близки. – Молли присела на краешек постели, задрала футболку Эдварда и принялась покрывать плоский подкачанный живот дразнящими поцелуями. – Эдди, ну пожалуйста... Ты так много значишь для меня. Ты ведь любишь свою крошку Молли?

– Не знаю, люблю ли я тебя. Но, по крайней мере, когда все парни таращатся на твою задницу, мне чертовски приятно. Потому что они только облизываются на красивую попку и роскошную грудь. А я могу иметь тебя так часто, как только захочу, – простонал Эд, запуская руки в белокурые волосы девушки.

«Мне приятно, – продолжил он мысленно, – но не настолько, чтобы ради этой задницы и сисек бросить все и стать, как все, жить, как все... Ты – милая девочка, правда. Но я сдохну в нашем общем доме от тоски на вторую неделю после его покупки. Мне всегда казалось – я особенный, и у меня должна быть особенная работа и очень интересная жизнь. Не могу сказать, что убирать лидеров оппозиционной афганской партии было очень уж интересно. Да и после того, как мне подкинули работенку в Ираке, я, честно говоря, пару раз чуть не наложил в штаны, так припекало. Но в общем и целом такая жизнь мне по нраву. Никогда не знаешь, что произойдет завтра. Конечно, вряд ли я умру от старости, скорее всего, какой-нибудь говнюк из тех, кого я обычно выкашиваю, просто окажется шустрее меня и прострелит мне череп. Но, по крайней мере, я умру не от скуки. Чего-чего, а вот этого добра в нашем спецотделе просто не имеется...»

– Крошка, ты была великолепна, – простонал Эдди после того, как Молли продемонстрировала, насколько мастерски она умеет владеть своими пухлыми губками.

– Так я могу сказать маме, что на этот уик-энд мы приедем к ней пообедать? – как бы между прочим поинтересовалась девушка, однако напряженная морщинка на ее гладком лобике выдавала тревогу. – Эдди, это тебя ни к чему не обязывает, просто визит вежливости...

– Конечно, моя куколка. Ты можешь пообещать маме, что мы приедем на обед. Я с удовольствием с ней познакомлюсь. Надеюсь, она хорошо готовит картофель фри? Ты же знаешь, твой дикарь его обожает!

Эдвард успокаивал Молли, прикидывал, а не затащить ли девушку еще разик в постель, – и при этом одновременно решал, как бы половчее сбежать от этой куколки-стриптизерши.

По всему выходило, что рвать когти надо сегодня.

Потому что через пару часов девчонка отчалит в казино вертеть возле шеста своей аппетитной попкой.

А завтра у нее выходной, а послезавтра уже суббота, и, конечно, ни к какой маме ехать не хочется, бессмысленно.

Но если сказать обо всем прямо – поднимется такой визг, что можно не сдержаться, врезать по симпатичной мордашке.

Нервы ведь ни к черту. Особенно после того, как афганские моджахеды захватили в плен и чуть не отстрелили кое-что, важное для любого парня...

Но все-таки бить любовниц – это не дело. Был печальный случай, сдержаться не получилось. А потом настроение – хуже не бывает, как у последнего лузера. Все-таки, как ни крути, агент американской спецслужбы должен уметь себя контролировать. Иначе какой он агент – так, обыкновенный сукин сын...

Поэтому надо просто не допускать объяснений, прощаний и всего такого. Следует дождаться, пока Молли уедет, побросать в сумку свои майки и джинсы, спуститься на паркинг, к просторному мощному джипу...

«Сначала сдам взятую напрокат машину. Потом возьму билет... А хотя бы и в Нью-Йорк, – думал Эдвард, наблюдая за тем, как Молли у туалетного столика с большим зеркалом накладывает макияж. После того как ей в гримерке казино подсыпали в пудру толченого стекла, девушка предпочитала краситься дома. – Сколько можно играть здесь в рулетку, надоело. Нет, в общем и целом, Вегас неплох. Тут всегда солнечно, жизнь кипит двадцать четыре часа в сутки. Но от развлечений тоже устаешь. Да еще и проблемы с Молли. Нет, решено – валю в Нью-Йорк. Поброжу по Манхэттену, сниму пару отличных шлюх...»

Однако этим планам не было суждено реализоваться.

Когда в квартирке Молли о присутствии Эдварда напоминала лишь коротенькая записка, а сам Томпсон, усевшись за руль, собирался завести двигатель, за его спиной вдруг раздалось:

– Допрыгался, чертов мудак....

Прижатый к затылку пистолет красноречиво свидетельствовал о том же самом: конец тебе, парень.

Рефлексы тренированного тела срабатывают раньше мозга.

Секунда – и оружие уже выбито, а Эдвард, перемахнув на заднее сиденье, впечатывает по челюсти... своему непосредственному начальнику...

– Извините, босс. Вы, как обычно, – Эдди нагнулся, поднял пистолет и вздохнул: из разбитой губы шефа сочится кровь, – неожиданны, непредсказуемы. Не понимаю, вы что, не доверяете мне? Неужели нельзя просто позвонить и договориться о встрече?

– Можно. – Шеф подвигал челюстью, удовлетворенно кивнул: не сломана. – Но тогда я не буду знать, по-прежнему ли мой агент в хорошей форме.

– Когда-нибудь такая проверка плохо закончится. Я вас грохну!

– Малыш, все мы когда-нибудь плохо кончим. В финале любой жизни – полная задница.

Эдвард привычно гоготнул, делая вид, что в полном восторге от незамысловатого юмора босса.

Конечно, шуточки у него дурацкие и не смешные.

Да и само обращение «Малыш» к парню ростом больше шести футов[1], в то время, как у самого шефа едва наберется пять с половиной[2], тоже выглядит, мягко говоря, нелепо. Однако босс – это босс, конфликтовать с ним бессмысленно по ряду причин. В спецотделе на такие шалости смотрят строго. Агент, не умеющий выстроить ровные отношения с руководством, никогда не перейдет к кураторству сети. А ведь, что ни говори, не всю же жизнь подставлять свою задницу там, где припекает; зрелый возраст не за горами, и захочется более спокойного занятия. К тому же все-таки босс – мужик не вредный. Кажется, он пересмотрел боевиков, чувствует себя Брюсом Уиллисом и Сильвестром Сталонне одновременно, имеет тягу к красивым жестам вроде внезапных появлений. Люди невысокого роста особенно стараются выделиться, обратить на себя внимание. Но в данном конкретном случае это в какой-то степени действительно бодрит...

– Что за работенку вы для меня приготовили? – поинтересовался Эдвард, чувствуя, как все его тело наполняется энергией радостного предвкушения. – Я болтаюсь без дела уже полгода. Надоело, хочу порезвиться!

– Порезвиться? Это можно, если осторожно. Только для начала тебе придется засунуть свои кулаки себе в зад и думать головой. Надеюсь, Малыш, ты умеешь это делать. На карту поставлено слишком много. Я бы даже сказал – это самое крутое твое задание. Ты должен отстоять честь Америки...

Эдвард слушал босса и едва сдерживался, чтобы не расхохотаться ему прямо в лицо.

Честь Америки! Интересы Соединенных Штатов!

За высокопарными словами скрывалась старая малоинтересная история...

– Искать Хуссейна было круче, – не удержался от замечания Эдди. – Все это настолько давнее дело... Мэрилин Монро, Джон Кеннеди – кого это сейчас волнует!

– Поверь, если ты не найдешь то, о чем я говорю, – последствия для Америки будут намного серьезнее, чем угроза Ирака. Наша великая демократия разрушится, как карточный домик. Мы диктуем правила миру. И мы должны быть безупречны, иначе нам никто не поверит. А если мы не можем быть безупречны, то мы должны, по крайней мере, выглядеть так, быть вне всяких подозрений!

– Я понял, шеф. Задание будет выполнено.

Босс удовлетворенно кивнул белобрысой, коротко остриженной головой:

– Я не сомневаюсь в тебе, Эдди. И помни: все очень, очень серьезно. В ходе выполнения этого задания ты можешь прибегать к любым средствам, вплоть до физического уничтожения. Также к твоим услугам, как и обычно, специальная аппаратура, неограниченный кредит. И самые смышленые из наших ребятишек. Задействуй все ресурсы по полной программе!..

1958 год, Нью-Йорк, Гарри Уильямс

Садовник Гарри Уильямс вытер рукавом синего комбинезона вспотевший лоб и неодобрительно покачал головой.

Ну и погодка!

Это просто черт знает что творится!

Еще нет и девяти часов, а солнце жарит, как сумасшедшее. В высоком синем небе ни облачка. Плотный и густой, словно желе, воздух, кажется, не вдыхается – глотается, обжигая легкие. Хочется почувствовать на мокром соленом лице хотя бы робкое прикосновение прохладного ветерка с Атлантики. Но ветра нет. Есть только раскаленные потоки солнечных лучей, обрушивающиеся на все живое стремительной неукротимой Ниагарой.

Да уж, такая жара явно не на пользу саду доктора Барбары Мэй. Зеленый аккуратно подстриженный газон начинает слегка желтеть. Кусты бордовых и белых роз, высаженные вдоль вымощенной булыжником дорожки, могут пожухнуть. А дивные голубые гортензии и розовые магнолии, посаженные по распоряжению миссис Мэй вплотную к окнам кабинета (поэтому изнутри дома кажется, как будто бы с первыми лучами солнца ярко вспыхивает разноцветными гроздьями цветочный фейерверк), уже теперь печально наклонили головки. И это несмотря на долгий вечерний полив!

– Сейчас, сейчас, бедняжечки, – пробормотал Гарри, торопливо разматывая черный толстый шланг. – Не дело это, конечно, по жаре вас поливать. Но разве есть выбор! До заката вы не протянете.

Прижав к ледяной струе палец, Гарри направил поток воды к корням растений и глубоко вздохнул.

С этим чертовым летом все не заладилось с самого начала! Сначала из лечебницы сбежал пациент и поломал кусты жасмина. Потом погода раскалилась, как пышущая жаром печь. Говорят, Нью– Йорк задыхается от жары, под колесами автомобилей плавится асфальт, и даже стекла лопаются, как мыльные пузыри. Впрочем, здесь, в пригороде, не легче. Сад доктора Мэй требует все больше усилий. Приходится заниматься растениями с утра до вечера. А разве есть результат?! Все вянет прямо на глазах!

«Мне даже стыдно встречаться с ребятами в баре, – размышлял Гарри, окатывая листву мелкой россыпью брызг. Капельки воды, поймав солнечные лучи, наполнялись бриллиантовым многоцветием, а над кустами уже появился яркий мостик радуги. – Зайдешь пропустить стаканчик, послушаешь, как поживают друзья. У Джонни на бензоколонке все о’кей; и плотник Джек доволен жизнью; про Зака, водителя, и говорить не приходится – когда дела не в порядке, новый грузовик не покупают. Потом ребята спрашивают: «А ты как поживаешь, старина Гарри?» И что мне отвечать? Гортензии опять посохли?»

Если бы у Гарри кто-нибудь поинтересовался, откуда у него появилась такая твердая уверенность в том, что свою работу надо делать хорошо в любой ситуации, невзирая на любые обстоятельства, – он вряд ли бы смог ответить на этот вопрос.

Может, перед его глазами возникло бы бледное изможденное лицо отца? Бруклинский рабочий, он всего себя отдавал заводу. «Запомните, дети: самое главное – это работа, – любил повторять отец за ужином, после короткой молитвы. – Когда у тебя есть работа – у тебя есть деньги. А если у тебя есть деньги – то у тебя есть все». Впрочем, отца, несмотря на его трудолюбие, вышвырнули с завода безо всяких церемоний, как увольняли в тридцатые годы сотни тысяч американцев. Безработица оказалась ему не по плечу. Он все больше мрачнел, видя, как жена латает и перелатывает детскую одежонку, как из дома не выходят оценщики, описывающие мебель. Единственное его занятие в те нелегкие дни: лечь на постель, уткнуться невидящим взглядом в стену – и так пролежать весь день. «Папа уехал искать работу», – пряча глаза, врала мать после того, как все было кончено. Как будто бы соседи не рассказали всем братьям Уильямс, что отец удавился, едва только от дома отъехал школьный автобус. Мама была в это время в ванной, услышала, как из спальни донесся стук, бросилась на помощь – но было уже поздно...

Потом приезжал толстый коронер с дымящейся в уголке рта сигаретой, а мать все умоляла его покончить с вопросами до того, как дети вернутся из школы...

Мама, худенькая, бледная, всегда в аккуратной, хотя и старенькой одежде, работала с утра до ночи. Очень хотелось помочь ей, заработать хотя бы пару центов. И такие возможности имелись – продавать газеты после школы; прибираться в закусочной, когда за полночь оттуда, пошатываясь, выходят последние посетители. Если бы не те «детские» деньги, которые приносили в дом все братья Уильямс, – порой приходилось бы совсем туго. Времена тогда стояли лютые, безжалостные. «Сухой закон» давно отменили, однако на улицах все еще вовсю орудовали гангстеры. И мамочку, только получившую расчет за неделю, часто грабили бандиты. Несмотря на ее мольбы, они, угрожая револьверами, забирали у нее все, вплоть до последнего цента. А потом, надвинув на глаза шляпы и запахнув длинные пальто, растворялись в ночи нью-йоркских улиц...

Полиция? Смешно! Да полицейские в те смутные годы сами боялись гангстеров, как трусливые крысы. В газетах тогда не печатали заметок о том, что поймана жестокая банда. А вот сообщения, что гангстеры напали на полицейский участок и завладели оружием, появлялись регулярно.

С тех пор прошло немало лет. Многое изменилось. Жизнь стала лучше, проще, сытнее. И безопаснее.

Но не забыть той голодной бессонницы. И как пугал жар, сжигающий тело, – а денег на микстуру нет, и помирать не хочется. Или еще одно воспоминание: стоит солнечный сентябрь, в Центральном парке на деревьях еще ни единого желтого листика. О нет, никаких мечтаний о том, как в декабре здесь зальют каток. Сердце уже грызет тревога: какие там забавы, когда не имеется ни пальто, ни теплых ботинок, а зима в Нью-Йорке холодная...

Да, все-таки, как ни крути, – работа является самым главным в жизни каждого человека. Ее надо всегда делать хорошо.

В этом Гарри Уильямс не сомневался. Рослый, с сильными руками, рыжеватыми волосами и круглыми голубыми глазами, он всей своей бесхитростной душой был предан розам и магнолиям.

Ведь если хозяйка будет довольна и дела пойдут хорошо – можно со временем снять просторный домик. Жениться на горничной мисс Мэй – черноволосой Дженнифер. Она не красавица, но у нее приятная улыбка, а еще она аккуратная, и, безусловно, будет хорошей женой и матерью. Хотя с детишками лучше не торопиться, надо поднакопить деньжонок. А ну опять какая напасть, безработица. Пусть будет запас.

Поэтому...

А черта с два вы засохнете, магнолии и гортензии! Слишком многое от вас зависит!

Поливая кусты, садовник машинально повернулся спиной к лечебнице, прекрасно просматривающейся из сада мисс Мэй.

Очень нужно пялиться на тех призраков в серых пижамах, прогуливающихся по дорожке! Видали, как говорится, зрелища и поприятнее!

Строго говоря, пациенты миссис Мэй (а док была психиатром), приходившие в дом, Гарри тоже не нравились. Бледные, нервные, они то что-то громко выкрикивали, то молчали, и тогда с лужайки можно было расслышать, как настойчиво пытается миссис Мэй завязать беседу.

Однако если терапия не помогала – все эти странные нервные субъекты перемещались прямехонько в лечебницу, находящую в двух шагах от дома миссис Мэй. Док и занималась частной практикой, и присматривала за больными в лечебнице. Иногда получалось так, что один и тот же пациент мог ходить на частные сеансы, потом лежал в больнице, после чего помощь врачей какое-то время не требовалась. Однако рано или поздно этот уже знакомый человек все равно вынужден был звонить у литых ворот миссис Мэй. Док грустно замечала после таких визитов: «Увы, намного чаще я могу только облегчить страдания, а не исцелить...»

– А это не опасно? Больные не могут прийти сюда и выкинуть что-нибудь такое? – растревожился Гарри, впервые оказавшись в запущенном саду перед белоснежным особняком с массивными колоннами.

Соседство дома, где предстоит работать, с больницей для умалишенных ему совершенно не понравилось. Да и то, что хозяйка – психиатр, надо было как следует обмозговать.

Док, впрочем, похоже, даже не сомневалась, что Гарри устроят условия работы. Услышав его вопрос, Барбара Мэй беззаботно рассмеялась:

– О, после таблеток все пациенты становятся такими смирными! И потом, на прогулку выпускают лишь тех, кто не опасен. Я специально купила этот особняк. Прежнему владельцу соседство с лечебницей не нравилось, а я, наоборот, в полном восторге! Ведь мне даже не придется пользоваться автомобилем.

Док оказалась права: по большому счету ни психи из больницы, ни полусумасшедшие пациенты, являвшиеся на прием, особых проблем саду не доставляли. Больные были слишком поглощены собственными делами, чтобы вообще замечать хоть что-нибудь вокруг. Только один раз пациент, не справившись с управлением автомобилем, разворотил красивую клумбу у парадного входа. Да недавний побег придурка из лечебницы дорого обошелся жасминовым кустам, в которых пытался укрыться беглец. Когда его выследили санитары, мужчина в серой пижаме все цеплялся за тонкие ветки и истошно орал.

Однако на такие мелочи можно не обращать внимания.

Если бы не жара, все было бы о’кей...

Скорей бы закончилась эта невыносимая раскаленная духота!

Добросовестно полив кусты, Гарри собирался смотать шланг и отнести его в небольшой домик, где хранился садовый инвентарь.

Но – небывалое дело – прямо к особняку вдруг подъехал огромный черный «Кадиллак», сверкающий лакированными боками.

На долю секунды Гарри пришлось зажмуриться – яркое солнце, отразившись в серебряных ручках автомобиля, швырнуло в лицо пригоршню солнечных зайчиков.

«Что-то рановато для пациентов, обычно док принимает после ланча», – пронеслось в голове у садовника.

Он открыл глаза.

Снова зажмурился.

И опять открыл.

Нет, это не сон.

Не показалось.

Действительно – она...

Сладкая крошка, вожделенная девочка.

Впиться в ее накрашенный красной помадой пухлый ротик был бы не прочь любой мужчина в кинотеатре. Впрочем, да что там кинотеатр – вся мужская половина Америки глотала слюнки при виде такой горячей штучки.

Трогательная, близорукая Пола Девбойс из «Как выйти замуж за миллионера», дружелюбная Лорелей Ли из «Джентльмены предпочитают блондинок»...

Мэрилин Монро! Это была она, она!

Вблизи ее лицо и фигурка показались совсем юными, нежными. Она напоминала не соблазнительницу – ребенка, девочку-школьницу: невысокий рост, небрежно заколотые на затылке светлые локоны.

Мэрилин рассеянно обвела окружающее пространство восхитительными темно-синими глазами и, махнув шоферу, направилась к двери.

Потом красивое лицо актрисы вдруг исказила судорога. А еще она обняла себя за плечи, словно пытаясь унять дрожь, сотрясавшую все тело.

В ту же секунду на крыльце показалась миссис Мэй, с безмятежной улыбкой, которой она встречала всех своих пациентов. Чмокнув Мэрилин в щеку, она посторонилась, давая актрисе возможность пройти внутрь.

– Черт побери, неужели у этой крошки тоже проблемы с мозгами?! – пробормотал Гарри, не в силах отвести взгляд от закрывшейся двери. – Или она дружит с хозяйкой и заехала выпить чашку кофе? Не может же такая красотка быть сумасшедшей!

Внезапно садовник осознал, что все эти слова говорила только часть Гарри – честного, любящего свою работу, мечтающего о собственном доме.

Но есть и другая часть мистера Уильямса.

Тот Гарри не особо влюблен в горничную миссис Мэй Дженнифер. Он не очень-то радуется, когда после пары стаканчиков, пропущенных в баре, девушка соглашается отправиться в уединенное местечко, а там позволяет снять с себя трусики.

И это объясняется просто.

Мэрилин...

Она ведь всегда безумно нравилась! Она будоражила кровь, заставляла сердце биться быстрее. Любовь—не любовь, но покувыркаться в постели с такой красоткой хотелось больше всего на свете.

Только вот Мэрилин была далеко, она казалась недоступной. А Дженнифер находилась рядом. Впрочем, теперь...

В следующую секунду Гарри уже быстрым шагом направился к кустам гортензии и магнолии, росшим у кабинета доктора Мэй. Конечно же, окно в такой жаркий день было распахнуто настежь.

– Барбара, послушайте, я не могу работать! Я не хочу никого видеть. Я потеряла ребенка, а это никого не волнует, – срывающимся голосом говорила Мэрилин.

Невероятно – она даже хлюпала носиком! Как самая обычная девчонка!

Доктор Мэй сочувственно вздохнула:

– Конечно, дорогая, я понимаю: все это очень, очень тяжело.

– Да! Вы должны были приехать ко мне только через два дня, но я не могу ждать так долго, потому...

Миссис Мэй перебила актрису:

– Вы правильно сделали, что пришли. Присаживайтесь в это кресло. Так удобно? Хорошо. Конечно же, мы обязательно обсудим все, что связано с потерей ребенка. Но это будет позже. А теперь я хочу поговорить с одной маленькой девочкой. Ты здесь, Норма Джин?

– Барбара, это обязательно? Я ведь уже часто рассказывала вам о своем детстве. Сколько можно, одно и то же, одно и то же! Теперь я хочу поговорить о ребенке! Представляете, Артур[3] говорит, что я сама во всем виновата – не прекращала пить таблетки. Но я не могу без них ни спать, ни работать. А он так жесток ко мне. Артур во всем винит меня!

– Мы это обсудим позже. Я ведь уже объясняла: важно начинать любой сеанс психоанализа с воспоминаний о детстве. Там не только корень всех наших проблем, но и силы, при помощи которых можно преодолеть все трудности. Итак, ты здесь, Норма Джин?[4]

– Да. Да... Норма Джин здесь...

... Потом Грейс[5] рассказывала: в дом Иды Болендер, занимавшейся воспитанием приемных детей за государственное пособие от штата, мать передала свою дочь, когда той было всего две недели. Иду присмотрела бабушка; такая же сумасшедшая, как и Глэдис[6], она, как ни странно, понимала: ребенка должен воспитывать тот, у кого нет проблем с рассудком.

И все-таки Ида, в мешковатом длинном темном платье и вечном чепце, скрывающем криво постриженные волосы, появляется в памяти позже.

Самое первое воспоминание – искаженное яростью лицо бабушки. Ее болезнь обострилась. Бабушка пробралась в дом Иды, подошла к кроватке и пытается душить внучку подушкой. Как больно! Не хватает воздуха! Пылают пугающей яростью темно-синие глаза на красивом бледном лице...

Потом – как продолжение кошмара – такие же огромные глаза, и красивое лицо, хотя и более молодое, без морщинок.

«Я – твоя мать! Ты будешь жить со мной!» – выкрикивает женщина.

От ее нервного голоса и брызжущей в лицо слюны страшно. А еще она размахивает ножом.

Можно не сомневаться: именно Ида спасала от бабушки и мамы, которые при обострении болезни окончательно переставали что-либо соображать, являлись в дом Болендеров и устраивали скандалы. Однако в памяти первая приемная мать появляется намного позже.

Норме Джин исполняется три годика. Женщина со строгим взглядом протягивает ей пирог с небольшими горящими свечами и фальшиво напевает: «С днем рождения!»

«Спасибо, мама!» – лепечет девочка.

И сразу получает пощечину. Нет, не в прямом смысле слова; руку на детей Ида Болендер никогда не поднимала. Только есть фразы, которые ранят сильнее удара.

«Норма Джин... ты должна знать... я очень люблю тебя, но я не твоя родная мама...»

Отличный подарок на день рождения крохи.

Нет, Ида не была жестокой. Просто всегда старалась называть вещи своими именами. И никогда не позволяла обращаться к себе «мама», никогда!

Задуть все огоньки на пироге от волнения не получается.

И это только начало.

У Нормы Джин не получается слишком многое: не заливаться слезами от осознания того, что родная мать – сумасшедшая, а отец и вовсе неизвестен[7]; не орать, видя, что Ида все-таки относится к родным детям лучше, чем к приемным.

Малышка Норма Джин хочет всего и сразу – новых платьев, конфет, покататься на аттракционах, сходить в кино.

Почему появляются именно такие желания – понять сложно. Может, это привет от родной мамочки, которая в промежутках между лечением ни в чем себе не отказывала? По крайней мере, у Болендеров научиться ничему подобному было невозможно.

«Я никогда не стану пить вино и курить и всю жизнь буду молиться Господу Богу нашему», – повторяют все дети Иды Болендер с самого раннего утра. И это только первая молитва, а всего их – три, перед каждой трапезой. В этой семье принято ходить в церковь, а не в кино. Здесь в почете готовка благотворительных обедов, но не развлечения.

Однако и христианское терпение имеет пределы. Или просто вся набожность Иды на самом деле была лицемерием?

В этом мире никто не говорит правды! И все врут! Действительность ускользает, рассыпается. Хочется найти хоть какую-нибудь точку опоры. Но ее нет, падение в пропасть бесконечно.

Нет-нет, никто и не думает отклоняться от темы.

Это и есть мысли маленькой Нормы Джин.

Ей не повезло, да.

Просто дико не повезло.

Она никогда не видела своего отца.

Она не чувствовала материнской любви и заботы.

И с ранних лет познала предательство...

После того как злобный сосед разрубил щеночка Типпи надвое мотыгой, Норме Джин хочется только одного: плакать, плакать, плакать.

Слезы хотя бы капельку облегчают боль. О, как жесток этот мир, где даже маленький беленький песик с забавной мордочкой не может рассчитывать на любовь!

Норма Джин плачет несколько дней подряд, и нервы Иды не выдерживают.

«В конце концов, у этой несносной девчонки имеется родная мать. Она недавно в очередной раз вышла из психиатрической клиники, вроде бы выглядит присмиревшей. Она хочет забрать Норму Джин. Так пускай забирает! Да, у нее нет возможности заботиться о девочке. Но это уже не мои проблемы! Доходы от Нормы Джин[8] несопоставимы с теми проблемами, которые она доставляет!»

Думала ли так Ида? Жалела ли о том, что отдала ребенка психически неуравновешенной женщине?

Это неизвестно.

А только она собрала чемодан Нормы Джин и объявила:

– Теперь ты будешь жить со своей родной матерью. Иди же отсюда, не медли! Видишь, за тобой уже приехал автомобиль...

Глэдис, помнится, сидела на заднем сиденье желтого такси.

Норма Джин инстинктивно забирается на переднее сиденье, поближе к водителю, подальше от чужой женщины с красивым отрешенным лицом, которую тетя Ида велела называть мамой.

Норме Джин так обидно, а еще страшно. Она ведь помнит – мама может ударить, она хватается за нож...

И эти страхи небезосновательны.

Через пару месяцев у Глэдис опять обострение, ее забирают в клинику.

«Мы будем жить с тобой вдвоем, – говорит мамина подруга Грейс. – Нам будет с тобой неплохо, малышка».

Норма Джин ей верит. У нее просто нет выбора. И, оказывается, всем иногда надо верить во что-то такое.

Вот Норма Джин и верит, и вспоминает эти слова, даже когда за стенкой раздается:

– Отдай девчонку в приют. У меня двое своих детей, еще один рот я не потяну.

Так говорит новый кавалер тети Грейс.

Норма Джин старается кушать совсем немного, как птичка. От голода у нее постоянно кружится голова.

Но через неделю она уже, обмирая от ужаса, стоит у дверей приюта...

Нет, Грейс по-своему старалась устроить судьбу девочки.

Иногда она, уговорив своего мужа, забирала Норму Джин домой. Но тот мог терпеть чужое дитя лишь пару месяцев, а потом все, что бы ни делала Норма Джин (а она делала только одно – старалась не попадаться на глаза), вызывало ярость.

И Грейс пристраивала малышку к друзьям. Кто-то из них научил пить шампанское. Кто-то пытался уложить в постель.

Разные дома, школы. Одинаково чужие люди...

В конце концов, тетя Грейс, осознав накануне очередного переезда, что муж не позволит забрать Норму Джин с собой, все решила просто.

Отдала Норму Джин, которой едва исполнилось шестнадцать, замуж за жившего по соседству Джима Догерти.

Норма Джин не любит мужа. И очень боится секса.

И все-таки у нее в сердце живет надежда.

А вдруг Джим окажется добрым, ласковым и заботливым? Вдруг он полюбит свою жену?

У Нормы Джин впервые появится кто-то, кому она будет по-настоящему нужна. И у нее будет свой собственный дом...

Впрочем, мечты о рае обернулись адом.

Для Нормы Джин это, в общем-то, обычное дело...

...Смахивая слезы, Гарри поднялся с газона и зашагал к домику.

Вообще-то там хранился садовый инвентарь.

А еще на полке, рядом с удобрениями и средствами от тли, стоит небольшой магнитофон.

Доктор Мэй выбросила его в мусорный бак, когда он сломался.

А починить его было проще простого.

Можно взять тот магнитофон, установить в него батарейки, спрятать в кустах и сделать запись.

А потом...

Всхлипнув, Гарри слабо улыбнулся.

Нет, у него не было мыслей о шантаже актрисы, о том, что эту историю можно продать газетчикам.

Просто ему хотелось иметь возможность иногда слышать этот нежный, с легким придыханием, невероятно сексуальный голос.

Уж, конечно, это вам не какая-нибудь горничная миссис Мэй Дженнифер. А сама Мэрилин Монро!

– Черт побери, неужели никто не может позаботиться о такой сладкой малышке?! – ворчал Гарри, разыскивая в полумраке магнитофон.

После яркого солнца казалось, что в сарае стоит темень – хоть глаз выколи. И неиспользованных батареек на полке не нашлось. Однако садовник не растерялся, нащупал фонарик, открутил крышку, выкатил на ладонь пару круглых батарей. А потом продолжил:

– Уж я бы сделал так, чтобы Мэрилин была счастлива! Только разве она позволит приблизиться к себе такому простому парню?! Она – звезда, а я – самый обычный человек...

* * *

– Через полтора часа наш самолет совершит посадку в международном аэропорту Лос-Анджелеса «Лакс». Температура в Лос-Анджелесе составляет 17,2 градуса выше нуля по Цельсию или 63 градуса по Фаренгейту. А теперь пассажирам будут предложены прохладительные напитки и сандвичи.

Когда в проходе между креслами комфортабельного «Боинга» вновь появились стюардессы, перемещающие тележку с вином, соками и минералкой, Лика Вронская печально вздохнула.

Скорее бы уже добраться до этой Америки!

За многочасовой перелет пассажиров перманентно поили-кормили, и теперь уже кажется, что океан булькает в собственном животе. И в этом океане радостно плещется бегемот, так как еще на подлете к США американские авиалинии начинают знакомить с местной кухней посредством невероятного количества гамбургеров. Вроде и проголодаться не успеваешь – а все равно что-то постоянно жуешь, жуешь...

– Лика... вы не подержите Сашеньку еще раз? – Девушка на соседнем сиденье улыбнулась, ерзавший на ее коленях бутуз плаксиво наморщил носик-кнопку. – Извините за беспокойство, но это количество воды...

– Все правильно. – Вронская протянула руки к мальчику. – Во время такого многочасового перелета надо же чем-то заниматься. Правда, Саша? Конечно же, я тебя подержу, и ты будешь вести себя хорошо, согласен?

Ребенок полутора лет от роду смотрел вслед удалявшейся в конец самолета маме, и на пухлощеком личике отражалась вся сложность решаемой им стратегической задачи.

Разреветься теперь, когда мама ушла? Но она вряд ли вернется; плавали – знаем.

Наверное, лучше все-таки дождаться, пока блудная мать разместится в своем кресле и вот тогда поистерить уже с особым удовольствием? Чтобы мамуля знала, знала и понимала: такого прекрасного сына ни в коем случае нельзя оставлять с какими-то непонятными, чужими тетеньками.

– Господи, Сашка, какой же ты хороший, пока маленький. Маленькие детки – маленькие проблемы, правду говорят, – прошептала Лика, невольно улыбаясь исходящему от Сашиной макушки приятно-сливочному запаху. – А потом дети подрастают. Моей Даринке уже четыре года. Болтает вовсю. Лучше бы она иногда молчала...

Закусив губу, Лика уставилась в иллюминатор, залепленный снежной ватой облаков.

Но только память все равно уже услужливо начинает болезненный кинопоказ.

...– Ты – злая мама, – выпалила вдруг симпатичная кроха с белоснежными кудряшками. – Ты меня бросаешь.

В горле от таких заявлений дочки комок. Поэтому, наверное, голос звучит жалко:

– Дарина, да что ты говоришь такое! Ты – мое солнышко, я люблю тебя. Почему ты решила, что я – злая?..

– Ты уходишь, и тебя нет дома. Не хочу сидеть с няней, хочу играть с тобой!

– Но если я буду играть с тобой, то я не смогу ходить на работу, и у нас не будет денежек, чтобы купить игрушки!

– А ты все равно не покупаешь мне плейстейшен! И еще я хочу «Нокию», без кнопок, чтобы пальчиком звонить...

Конечно, дочь еще слишком мала, чтобы понимать какие-то вещи. Глупо обижаться на нее. Обижаться глупо, и в общем и целом материнское сердце все прощает. Но только все равно в нем присутствует удивление – откуда такая жестокость в малышке? Вроде бы совсем недавно она еще не могла ходить. Приходилось брать ее за ручки, и она топала первыми неуверенными шажками, выговаривала первые словечки, улыбалась до ушей беззубой улыбкой... И как-то незаметно превратилась в маленькую вредину, постоянно чего-то требующую и не желающую слышать ни о чем, кроме удовлетворения собственных желаний. У нее есть только желания и никакой благодарности! А ведь она во время беременности позаимствовала из организма своей мамаши весь кальций, что отразилось и на зубах, и на волосах. Она растянула живот своим пухленьким, под четыре кило, тельцем; сколько сил понадобилось, чтобы привести себя в форму после родов! Она изменила жизнь своей матери полностью, в ней больше не осталось места для развлечений, только работа, работа... Ведь детка и так растет без отца[9], значит, приходится вкалывать и за маму, и за папу, чтобы у нее все было, чтобы девочка ни в чем не нуждалась. А благодарность?.. Смешно, конечно, ожидать ее от маленького ребенка. Но если бы дочь была хотя бы немного добрее! Недавно Дарине, которой накануне пообещали поход в пиццерию, бабушка пыталась объяснить: «Солнышко, мама плохо себя чувствует, она простудилась и не может веселиться. Давай пожалеем маму, останемся дома». – «Пусть она нас отвезет и сама полежит в машинке, ей лучше станет», – просиял ребенок. «По крайней мере, она не оставила тебя под дверью пиццерии, – бабуля всегда защищает внучку. – А полежать в машине с температурой – это и правда лучше, чем сидеть в кафе... Я с тобой согласна, дети растут жестокими. Непонятно, откуда Дарина это все подхватывает, – телевизор ты ей ограничиваешь, к компьютеру не подпускаешь. Может, что-то слышит от детей на площадке во время прогулок с няней?.. А вообще, знаешь, ее жестокость – это вынужденная мера. В конце концов, если все вокруг немножко звери, то для того, чтобы адаптироваться в таком обществе, надо с детства обзавестись зубками...» Похоже, дочь приобрела в лице бабушки первоклассного адвоката.

Дарина растет, и... уже иногда неприятно удивляет.

Да, да, это так: ценим, когда теряем. Только теперь начинаешь понимать: во взаимоотношениях с дочерью был такой прекрасный, наполненный исключительной гармонией период. Когда ребенок крошечный, когда он целиком зависит от матери – это такое счастье, несмотря на частые ночные кормления, колики, плач по поводу режущихся зубок. Беспомощного ребеночка любить просто и приятно, такая любовь чиста, ничем не омрачается. Но как только проходит пара лет, и личность начинает развиваться... Плоть от плоти материнской порой высказывает такое...

– Хочу, чтобы ты играла со мной! – требует Дарина, и из ее глазок градом катятся слезы.

Непонятно, что происходит с ребенком! Ведь няня, Светичка, как ее называет Дарина, – лучший друг малышки, она веселая, ответственная, на нее можно положиться. Наверное, ребенок взрослеет, пытается диктовать свои условия...

– Хочу, чтобы ты играла со мной! Хочу в «Макдоналдс»! Хочу, хочу...

Ситуация становится все хуже и хуже.

И так из офиса редакции еженедельника «Ведомости» возвращаешься, с учетом пробок, не раньше восьми-девяти вечера. А к таким воплям домой и вовсе идти не хочется. Маленькая кроха потихоньку выживает маму из собственной квартиры. Мать проклинает себя, но засиживается на работе уже специально. К полуночи детка засыпает, и можно последовать ее примеру, завалиться спать без просмотра очередной серии «Марлезонского балета»...

Сдать ребенка в детский сад нельзя – Дарина часто болеет.

Менять няню бессмысленно – от добра добра не ищут; лучше Светланы с дочкой никто не управится.

Что делать? Что делать с этими истериками?..

В душе обосновываются беспомощность и страх.

Ведь если с ребенком не получается справиться теперь, то что будет потом?..

– Я помогла тебе поработать... – хитро улыбается Дарина. – Компьютер захотел пить. А мы с тобой будем играть в прятки!

В общем, это и стало последней каплей.

Точнее, последней чашкой обжигающего кофе, вылитой прямо на клавиатуру ноутбука...

Из важных материалов на не подлежащем ремонту «венике» хранилось недавно написанное интервью с депутатом Госдумы. Но его удалось восстановить через мейл, файл отправлялся собеседнику на визирование. А вот половина детективного романа – такого захватывающего, такого любопытного! – канула в Лету.

Конечно, в издательстве пошли навстречу постоянному автору, вошли в положение и перенесли срок сдачи книги.

Испорченного ноутбука, по большому счету, тоже было не жаль. Давно следовало с ним расстаться – старенький, зависающий, он все чаще заставлял свою хозяйку нервничать; но менять его (сила привычки!) на новый комп все же не хотелось.

В общем, все устроилось, никакой катастрофы не произошло.

Только вот обида...

Господи, доченька, четыре года без отпуска, сон урывками, много работы, командировки, никакой личной жизни – все для тебя. А ты – маленькая вредина, эгоистка, жестокая...

В таком настроении Лику и застал звонок Кати Фриман, до недавних пор носившей фамилию Ермолович.

Подруга приглашала приехать в гости.

Полгода назад она вышла замуж за американца Майкла Фримана и переехала в США. Свадьбы как таковой не было, со всеми этими визами-сборами у Катерины просто руки не дошли собрать друзей. «Но все-таки, знаешь, душа просит праздника! – Катя счастливым голосом перекрикивала гул машин, обрывки английской речи. – И я решила – а не пригласить ли мне подружек и родственников в Штаты? Мишутка позовет и своих друзей, родных... Лучше все-таки поздно, чем никогда. Наплевать, что «молодая была немолода» – хочу белое платье... Приезжай, Лика! Буду рада тебя видеть! Наш новый дом, конечно, пока не обустроен, я хочу со временем купить кое-что из приличной мебели. Кухню надо обязательно менять. Представляешь, мы с мужем пересмотрели кучу домов, в том числе и тех, которые нам явно не по карману. Дом может быть шикарным, а кухня – всегда полный отстой. Но ты не подумай, я тебя не в сарай приглашаю! Наш домик просторный, в нем куча спален, а еще есть большой сад. Приезжай, места всем хватит. Ты можешь остаться у нас на неделю-другую. Знаешь, особняки, которые стоят прямо на берегу океана, здесь жутко дорогие. Прибрежная улица тут во всех городках называется одинаково – Первая Океаническая. Мы, конечно, купили дом подешевле, на Двадцать пятой улице. От нее до океана – минут сорок пешком. По местным меркам – далеко, а после наших московских пробок, в которых можно и полдня простоять, это все смешно, правда?»

Океан, наверное, и доконал окончательно, заставил принять решение о поездке.

Видеть безбрежную голубую гладь вместо испорченного ноутбука показалось таким заманчивым.

А еще Катя рассказала, что в саду растут грейпфруты и лимоны. Они очень даже съедобные. Только местные их не едят, не принято.

– Это мы свои яблочки, которые на даче вырастим, уплетаем за обе щеки. А аборигены здесь – большие эстеты. Они лучше хурму в супермаркете купят, по доллару штука. А ту, что в саду, в жизни не съедят. Приезжай, Лик! Здесь так интересно, мы с Мишуткой тебе все покажем, – уговаривала подруга.

– Хорошо, я приеду, – невольно вырвалось в ответ. – Кажется, это именно то, что мне сейчас нужно. Спасибо за приглашение!

Потом предстоял долгий сбор документов для визы, отчаянные муки совести («ребенок не виноват, что у него с рождения начался переходный возраст»), лихорадочное дописывание романа, подготовка статей для газеты.

Во всей это круговерти – успеть, не забыть, предусмотреть – как-то совсем не получалось задуматься и осознать, что предстоит встреча с Америкой.

Какой окажется эта страна кантри, небоскребов, джинсов и кока-колы?

Теперь вот сердце тревожно замирает от предчувствия встречи...

Нет, Америку никогда не хотелось увидеть так сильно, как Францию, Израиль или Мальдивы.

Она казалась слишком простой, может, даже излишне знакомой благодаря кинематографу.

Почему-то представляется: города наполнены толстыми людьми, постоянно уничтожающими гамбургеры.

Даже странно, что с такими нездоровыми привычками питания эти толстячки-американцы смогли сделать так, что их государство контролирует фактически половину мира.

Хотя, наверное, элита гамбургеры не трескает и кока-колу, разъедающую желудок, не пьет.

... – Скоро я все увижу своими собственными глазами, – пробормотала Лика Вронская, приникнув к иллюминатору.

Самолет стал снижать высоту, и от этого резко заложило уши.

Сашенька, дремавший на коленях мамы, проснулся и заплакал.

Кто-то впереди нецензурно ругается по-английски. С сильным американским акцентом, искажающим звучание слов; но смысл уловить можно – излишне стремительная посадка.

А сзади раздаются восхищенные возгласы, по-русски: «Какой вид, обалдеть!»

Действительно, есть от чего прийти в восторг.

Приближающийся с каждой минутой Лос-Анджелес прекрасен.

Уже можно различить многое: голубую гладь воды, сияющие коробочки-небоскребы, темные ленты шоссе, вдоль которых растут пальмы; а еще холмы; похоже, и парк аттракционов с огромным колесом обозрения и американскими горками...

Когда самолет коснулся земли, Лика придирчиво изучала в зеркальце пудреницы свое отражение.

В общем и целом для встречи с Америкой оно выглядело вполне прилично. Зеленые глаза радостно сияют; светлые волосы, накануне поездки подстриженные в стильное каре, лежат отлично; вишневый полупрозрачный блеск делает губы влажно-соблазнительными.

«Надеюсь, мои сорок пять кило веса после этой поездки не распухнут. С учетом того, что росточек у меня – метр с кепкой, каждый лишний килограмм сразу же заметен, – Вронская провела пуховкой по лицу. – Говорят, в Америке поправляются быстро, так что надо это учитывать, и если не придерживаться диеты, то, по крайней мере, все-таки сохранять голову на плечах...»

– Спасибо за компанию! Удачи вам! – Девушка-соседка улыбается, и даже малыш на ее руках выглядит радостным, словно бы понимает: многочасовой полет закончился, вот к самолету уже подъезжает трап.

Открыв рюкзачок, Лика извлекла мобильный телефон, кивнула соседке:

– И вам удачи!

Скорее позвонить Катьке, сообщить о прилете! Она, наверное, уже в аэропорту; обещала приехать сама, несмотря на все предпраздничные хлопоты. «Мой муж будет занят, у него собеседование, – объясняла подруга накануне. – Можно было бы отправить в аэропорт братика, он тебя узнает, ты же у нас все-таки известная писательница. Но я опасаюсь, что брат может элементарно потеряться по дороге. Он у меня такой красавчик, девушки ему прохода не дают... Так что я сама тебя встречу, это надежнее. Как говорится, если хочешь, чтобы дело было сделано хорошо, сделай его самостоятельно».

Голос подруги звучал так уверенно! Катя убеждала, что обязательно приедет.

Но... почему же она теперь не отвечает на телефонные звонки?

Сотовый Кати не отключен. Только вот трубку никто не берет.

– Что-то мне все это начинает не нравиться, – пробормотала Лика, поднимаясь с сиденья. Первые вскочившие торопыжки-пассажиры уже покинули проход, и теперь можно было, не толкаясь, направиться к выходу. – И что мне сейчас делать? Брать такси, ехать к Кате домой? Хорошо, что я додумалась на всякий пожарный записать ее адрес, а еще телефон мужа. Хотя, может, в аэропорту просто шумно и Катя не слышит звонка?..

* * *

– Майкл Фриман, пятьдесят три года, последнее место работы – пилот внутренних авиалиний в Танзании; образование – колледж; прохождение срочной воинской службы с присвоением квалификации пилота высшей категории. Знание языков: английский, французский и немного русский. Коммуникабелен, легко обучаем. Все указано верно?

Майкл кивнул:

– Естественно, мэм. Это же мое резюме, я сам его составлял. И уж можете поверить, ничего там не напутал!

Что ж, по крайней мере, начальница отдела туристических экскурсий, где имелась вакансия пилота для управления воздушным шаром, сумела прочитать пару листков. Уже хорошо...

Потому что вид у этой полной блондинки настолько сонный, что можно даже подумать, будто она забыла все буквы.

Или нет, не забыла?

Майкл прищурился, бросил быстрый взгляд в угол кабинета – да, так и есть, не показалось: урна набита обертками из-под мороженого. Должна же она как-то отличать ванильное от шоколадного?

«После знакомства с Катей американские женщины окончательно утратили свое очарование, – решил Майкл, машинально оглядывая фигуру потенциальной начальницы. Хотя разглядывать там, прямо скажем, было особо нечего: складочки, бугорки, округлости – причем не только в тех местах, которые особенно ценят мужчины. – Американки кажутся такими некрасивыми, такими глупыми. Вот взять хотя бы эту женщину. Несимпатичная, полная. А попробуй пригласить ее на ужин – сразу подаст в суд, за сексуальные домогательства на работе. Почему американки не позволяют мужчинам быть мужчинами? Почему не разрешают заботиться о себе, говорить комплименты? Все это приводит к тому, что мы начинаем искать себе подружек в России или на Украине. После развода с Мелани я даже не пытался наладить серьезные отношения с американкой. Раньше уже было много возможностей пообщаться с русскими женщинами: со стюардессами, туристками. Они не просто очень красивы. Рядом с ними чувствуешь себя мужчиной, они не обижаются, когда им открываешь дверь, помогаешь присесть в ресторане, платишь за ужин... После развода сразу заполнил анкету на сайте знакомств, начал общаться с русскими девушками. Найти родственную душу через Интернет – это непросто. Мне не везло, женщин из России явно интересовали мои деньги, возможность эмигрировать в США, но не я сам. Когда же я совсем отчаялся и уехал в Танзанию работать, Бог послал мне чудо, настоящую сильную и взаимную любовь – Катю...»

– А почему вы, пилот самолета, хотите устроиться в нашу компанию? – поинтересовалась блондинка и ловко прикрыла ладошкой легкий зевок. – У вас есть опыт управления воздушным шаром?

– Я ищу более спокойную работу без частых командировок. А опыт управления воздушным шаром у меня есть, и необходимые сертификаты и лицензии имеются, там в резюме указаны номера. – Майкл невольно улыбнулся, представив, какая замечательная жизнь у него теперь начнется.

...Конечно, пилотам сложно вот так резко отказаться от полетов.

«Когда на его «Сессну» несется посадочная полоса, пилот испытывает самые сильные ощущения: рождение, оргазм и опорожнение кишечника». Это такой анекдот для тех, кто в теме. Немного грубовато, но, по сути, очень верно.

К постоянному всплеску адреналина привыкнуть невозможно. Однако если он исчезает, начинает ломать, как наркомана...

Впрочем, теперь тоски по небу, как ни странно, практически нет.

Наверное, все дело в приоритетах.

Для кого-то небо – семья. А для кого-то семья – это самое главное...

Как здорово, что наконец опять появился уютный дом, где всегда ждет красивая любимая женщина! И можно будет ходить с ней ужинать в рестораны, а потом вести неспешные беседы в гостиной или плескаться в бассейне, а по ночам заниматься любовью. Визиты к родственникам и друзьям, походы на концерты, путешествия, романтичные праздники... Все это можно будет делать вместе! Все это позволит чувствовать главное, основу жизни. Семью...

Первая жена, Мелани, не отличалась ни особо броской внешностью, ни умом. Она никогда не работала, занималась домом, воспитанием ребенка, любила возиться с цветами. Впрочем, от нее изначально немного и требовалось – просто всегда находиться рядом. Чтобы было ради кого жить, работать, дышать...

В кино такое часто показывают: пока муж активно трудится, из кожи вон лезет, чтобы обеспечить своей семье дом попросторнее, жена развлекается то с сантехником, то с разносчиком пиццы. Мелани выбрала мастера по установке окон. И, в общем, ее измена могла бы долго оставаться ее личным делом. Муж вечно в небе, жена – на грешной земле, и никакого контроля, полное доверие. Подозрения, предчувствия? А не было ничего такого. Да, конечно, супруга стала выглядеть лучше. Но это вызывало только радость и удовольствие. Приятно видеть, когда у любимого человека сияют глаза! Однако Мелани захотела выйти за любовника замуж. И потребовала развода.

Взрослого сына, делающего успешную карьеру юриста в Вашингтоне, новость скорее удивила, чем расстроила.

Особняка, который судья оставил Мелани («Да, ваша жена сама является инициатором развода, однако она не имеет профессиональной квалификации, так как за годы жизни с вами занималась только домашним хозяйством. Она не может получить постоянную высокооплачиваемую работу, поэтому недвижимость отходит ей, а также вы должны обеспечить бывшей супруге ежемесячное содержание не менее трех тысяч долларов»), было не жаль. У пилотов высокие доходы, и купить новый дом – это действительно не проблема.

Развод не породил чувства горечи, хотя вроде как жена предпочла другого мужчину, и впору было начать сомневаться в собственной привлекательности. Отсутствие Мелани в спальне, как выяснилось, тоже далеко не трагедия; в конце концов, есть проститутки, которые свое дело знают.

И все-таки разрыв с женой обрушил мир; оставил от него, как от башен-близнецов после атаки террористов, кучу обломков.

Оказывается, семья дает человеку множество мелочей, из которых состоит счастье...

Было так досадно понимать, что соседи уже украсили свои дома к Рождеству, а твое жилье не сверкает разноцветными фонариками.

Некому приносить кофе в постель.

Иногда, забывшись, зачем-то ищешь в телефонной книге мобильника «жена». Ах да, уже нет. Уже нет никакой жены.

Больше не надо выбирать подарки.

Больше не надо ничего... У одиночек нет никаких дел и есть куча свободного времени...

Как могут люди жить без семьи?

Ведь семья – это основа всего, фундамент собственной жизни. Нет фундамента – и вся жизнь насмарку. Образуется такая ужасная пугающая пустота...

Ее хотелось скорее заполнить.

Только все не складывалось, не получалось.

И лишь когда последняя надежда оказалось утраченной и стало казаться, что больше уже ничего хорошего не случится – появилось такое чудо, солнышко, счастье.

Катя!

Катя, Катя...

Все изменилось. Весь мир стал другим, ярким, разноцветным. О таком счастье и мечтать было невозможно. Ведь мечтаешь о том, что легко представить. Кто знал, что бывают такие сильные чувства?..

Хотелось благословлять все, что связано с этой удивительной молодой женщиной.

Как прекрасно, что она предпочитает проводить отпуск в экзотических странах! Ведь если бы Катя приехала не в Танзанию, а в популярный Египет, шансов познакомиться с ней не было бы никаких.

Истинная настоящая Африка, не облагороженная туристической инфраструктурой, – испытание не для слабонервных. Из белых в Танзании – в основном мужчины, только те, кто здесь работает. Это место для одиноких и одиночек; для тех, кто хочет остаться наедине с собой или заработать денег. Там слишком жарко, и нет привычных бытовых услуг, и оперативность оказания медицинской помощи под вопросом. В сад перед домиком заходят мартышки и слоны; проще простого наступить на свернувшуюся клубочком змею. Такую экзотику хорошо смотреть по каналу National Geographic. Когда ее слишком много в реальной жизни, а комфорта слишком мало (помидоры и хлеб надо заказывать самолетом, супермаркетов нет, а того, что предлагается в местных лавках, привыкшему к другой еде белому человеку недостаточно) – из Африки хочется бежать сломя голову. Жена приятеля, пилота Ника, пыталась с дочкой провести каникулы в Танзании. Через месяц пришлось отправлять их обратно: ни алкоголь, ни истерики, ни антидепрессанты не помогали женщине привыкнуть к суровой бесхитростной жизни...

Как здорово, что Катя – совсем другая. Она увлекается фотографией, и ей ничего не важно, кроме красивого кадра. Ее не испугала дикая раскаленная пустыня. Без тени страха она воспользовалась внутренними авиалиниями, чтобы попутешествовать по стране, увидеть как можно больше потрясающих мест через объектив своего «Кэнона». Она охотилась с фотоаппаратом на слонов, а поймала сердце пилота...

И, конечно, просто отлично, что русские мужчины – такие слепцы и глупцы. Кате всего тридцать пять лет, у нее изумительная стройная фигура и огромные выразительные глаза, очаровательная улыбка. В Америке так выглядят разве что кинозвезды. Как ни странно, никакого мужа у Кати не было...

Но она сразу расставила все точки над i.

Да, никаких серьезных отношений в России нет.

Но есть разница в возрасте.

Пришлось убеждать в том, что эта разница – формальность.

Первое, что пришло в голову, – это посадить любимую на плечи, побежать к перекладине и начать подтягиваться, болтая при этом что-то вроде такого: «Я в отличной форме и обещаю тебе минимум двадцать лет счастья!» Расхохотавшись, Катя согласилась выйти замуж...

... – Я хочу найти работу поспокойнее, без частых командировок, – терпеливо объяснял Майкл. – Недавно мы с женой решили обосноваться в Бич-сити. Я думал о том, чтобы открыть собственное туристическое бюро, купить свои шары. В Лос-Анджелесе много туристов, полеты на воздушных шарах – дело прибыльное. Но пока мы приобрели дом, и собственный бизнес я начать еще не могу. Поэтому решил попробовать для начала наняться пилотом.

Беседуя, Майкл невольно поглядывал на свое отражение (за спиной сонной блондинки висело огромное, вполстены, зеркало).

Загорелый, голубоглазый, с белоснежной улыбкой... Светлые волосы, довольно длинные, стильно подстрижены. «У тебя прическа как для фильма! Да что там волосы! Брэд Питт остался бы без работы, если бы ты согласился сниматься», – всегда восклицает сестра, щелкая ножницами. В общем, ей, наверное, виднее – Саманта работает парикмахером в Голливуде, на «Юниверсал Пикчерз», и знает о царящих там нравах все. Инструктор из спортивного зала сокрушается: «Майкл, с твоими данными надо профессионально заниматься бодибилдингом». Профессиональные занятия – уже лишнее. Однако рельеф мышц стоит поддерживать, здоровое тело – источник неиссякаемой энергии.

Нет, разница в возрасте – это ерунда. Ее совершенно не видно. У Кати – красивый сильный муж, который обязательно сделает ее счастливой!

– Также я могу выполнять функции переводчика при общении с русскими туристами. У меня жена из России, она учит меня русскому языку, я ее – английскому, – произнес Майкл.

И вдруг замолчал, задержал дыхание.

Выдохнуть мешала резкая пронзительная боль в сердце.

Должно быть, и лицо побледнело.

– Не волнуйтесь, – встревоженно залопотала блондинка и метнулась к кулеру, хрустнула пластиковым стаканчиком. – У вас большие шансы получить эту должность. Только я очень надеюсь, что у вас все в порядке со здоровьем и вы сможете отдавать работе много сил. Перед нашей компанией стоят...

Продолжение тирады Майкл уже не слышал, пулей вылетел из кабинета, едва только немного улеглась волна мучительной боли.

Катя.

Катя, девочка любимая.

С тобой что-то случилось.

Совершенно не понятно, откуда вдруг появилась такая уверенность.

Ясно только одно – нельзя терять ни минуты...

* * *

– Убью, скотина! Козел американский!

Андрей бросился на мужика, присевшего на корточки перед лежащей на газоне сестрой, и заматерился.

Конечно, этого и стоило ожидать – американский крендель, которого сеструха откопала в Африке, уже начал заниматься рукоприкладством.

Стоило брату уйти из дома, как на тебе, пожалуйста.

А что было бы, если бы парикмахерская не оказалась закрыта? Да этот американский крендель, наверное, вообще убил бы сестренку!

Наверное, Майкл двинул Кате так, что мало не показалось. Полгода еще вместе не живут, а он уже кулаки распускает, урод обдолбанный! Да они тут все придурки, со школьных лет пальбу в кого ни попадя устраивают! А что с детьми нашими вытворяют! Усыновят – и давай дубасить малышей!

– Андрей, нет, нет...

Слабый вскрик пошевелившейся Кати прозвучал в ту же секунду, когда с мужика, закрывавшего от ударов лицо руками, слетела бейсболка.

Изумленный, Андрей замер.

Ерунда какая-то получается.

Американский муж сестры, крендель Майкл, которого сестра нежно зовет Мишуткой, – вполне себе волосатый чувак.

А этот вот, из сада, – почему-то вдруг бритый, наголо. И вообще, не в этой бритости дело. Просто это никакой не Майкл. Рожа не его, совершенно другая физиономия.

Хотя... Ну и что, что этот чел – не муж сеструхи?

Знаем мы этих америкосов, мозгов ведь у них, как у младенцев.

Наверное, это какой-то рабочий (таких в связи с недавним ремонтом по участку шастает куча). Пришел, увидел сеструху, обалдел от ее красоты (уж, конечно, Катька гамбургеры не жрет, с детства вместо ужина на пробежки отправляется). Обалдел и обидел.

А раз так...

Андрей размахнулся, собираясь еще раз наподдать мужику. Тот что-то залопотал по-своему, стал тыкать на забор.

– Вижу, вижу, откуда ты упал. Это заметно, что дело плохо, с высоты шандарахнулся и мозг повредил. Высоты тут – полметра, но тебе хватило, – процедил Андрей сквозь зубы. – Что, наверное, полез к моей Катьке? А она тебя по мордасам, а ты ей, и она упала. А может, ты – ворюга паскудная?! Козел...

– Андрей, это сосед. Прекращай его метелить, тебя сейчас в полицию заберут! – придерживаясь за затылок, Катя осторожно приподнялась, покачала головой. – Он мне помог. А ты набросился на него, как сумасшедший!

Андрей виновато уставился на американца. У того из носа текла тонкая струйка крови.

– Ну, извини, брат. Не разобрался. Но ничего, цел будешь. И вообще, знай – Катьку мою обижать нельзя, иначе придется иметь дело со мной...

Слова все слетали с губ. Глупые, детские, выстраивающиеся, наверное, в те самые фразы, какими говорят герои тупых американских фильмов.

Ну и ладно. Какая разница. Смысл от этого не меняется.

Катька уже давно выросла в красивую толковую девицу. От кавалеров отбоя нет. Фирма, которую она с нуля создала, процветает. Катя – большая девочка. А только все равно всегда она будет младшей сестрой, которая нуждается в защите своего брата. Один раз, только один раз стоило упустить ее из вида. Не специально, так сложились обстоятельства, по бизнесу были непонятки. И вот на тебе, пожалуйста – свалила в Африку, нашла там американского старпера и замуж за него вышла! Замуж – и при этом прекрасно знает, что родной единственный братик всех этих америкосов на дух не переносит! Даже если бы она старалась специально досадить брату – большего удара нанести было невозможно!

Американцы – они ведь такие, такие... Короче, они – не как мы, не как русские, и это здорово выводит из себя!

– Извини, – процедил Андрей сквозь зубы и протянул американцу руку. – Я уж по-вашему лопотать не умею и учиться не буду принципиально. Лучше вы русский язык изучайте. Давай помогу встать тебе.

Сосед вытянул вперед ладони, явно желая тем самым сказать: без посторонней помощи обойдемся, и вообще, парень, держись от меня подальше.

Поднявшись на ноги, он о чем-то заговорил с Катей.

– Я не понял! Что это за тайны? Сестренка, может, ты объяснишься? Чего это ты вдруг в обморок шахнулась? – возмущенно выпалил Андрей и тут же густо покраснел.

Вот дурак! Кретин, идиот!

А то непонятно, с чего это замужние женщины вдруг в обморок падают!

Все ясно, как божий день – Катька-то, похоже, уже залетела от своего американского кренделя.

«Что ж, может, это и неплохо, – невольно расплываясь в дурацкой улыбке, решил Андрей. – По крайней мере, родители будут счастливы. С меня в этом плане толка мало, до сорока лет дожил, а семьи так и не заимел. И детей, кажись, тоже. Во всяком случае, мне об этом ничего не известно. Так пусть хотя бы Катька их порадует... Ох, как обидно, что у папы прихватило сердце и предки не смогли приехать. Хорошо еще, что есть скайп. Во время свадебной вечеринки Катя планирует поставить веб-камеру так, чтобы родители видели всю тусовку...»

– ...а потом меня вдруг кто-то шахнул по затылку!

Андрей встрепенулся.

– Кто кого шахнул?

– Ну, ты даешь! Андрей, о чем ты только думаешь?! – Катя нахмурилась, и на чистом смуглом лбу обозначилась маленькая вертикальная морщинка. – Я тебе уже почти все рассказала. Я поехала в аэропорт, подругу встречать. Потом вернулась, мне показалось, что духовку не выключила: что я и жаркое, и весь дом сожгу. В доме кто-то был, на втором этаже явно раздавались шаги... Я испугалась, выбежала на улицу, стала звать на помощь. Я думала, что Стивен – кстати, Андрей, познакомься, это наш сосед, Стивен Уэйн – находится где-то рядом, он стриг газон. Я звала Стива, и тут меня кто-то ударил по затылку. Больше ничего не помню... Стивен только что сказал, что видел какого-то невысокого мужчину в плаще, который бежал с нашего участка... Вообще странно, в этом районе никогда не было никаких грабителей...

«Ничего странного, – подумал Андрей, ощупывая затылок сестры. – Череп остался цел; ни ссадин, ни крови. Только небольшая шишка все-таки свидетельствовала о несильном ударе. – Я уже один раз пытался говорить с тобой на эту тему. И ты закатила мне истерику... Но суть от этого не меняется. Твоя квартира в центре Москвы, в престижной «сталинке» даже в кризис с его падением цен на недвижимость стоила больше миллиона долларов. Наш дедушка-академик, наверное, и не подозревал, что его наследство потянет на такую кругленькую сумму! Решившись на переезд, ты продала квартиру, хотя я предлагал тебе ее сдать, мало ли как все обернется. Но ты заявила, что встретила любовь всей своей жизни. И что средства тебе понадобятся, когда ты решишь начать в Америке свой бизнес. Фирму свою ты тоже толкнула за приличную сумму. Тут я согласен, оставишь бизнес без контроля – все покрадут, а так ты получила нормальный навар... В общем, на твоем счету лежит куча денег. Брак с американским кренделем оформлен юридически. Завещания, естественно, нет. Поэтому если что-то с тобой случится – американский муж получает кругленькую сумму. Я пытался тебе объяснить все это, но ты закричала, что я необоснованно обвиняю в корысти твоего любимого человека. Я очень хотел бы ошибиться... Но чудес не бывает. Мне кажется, что сегодня никакого грабителя тут не было. И этот невысокий человечек, которого видел сосед... Он приходил для того, чтобы убить тебя, а не ограбить. Грабить тебя будет Мишутка, крендель американский! Ну почему ты не нашла себе нормального русского мужика?! Тогда мне было бы за тебя спокойнее...»

1960 год, Лос-Анджелес, Мэрилин Монро

– Лучшие друзья девушек – это барбитураты, – пропела Мэрилин. Ослепительно улыбнувшись, она высыпала на ладонь несколько пилюль.

Хотя ни петь, ни улыбаться ей на самом деле совершенно не хотелось. Так, привычка играть – даже если единственным зрителем является лишь она сама; даже если настроение – хуже не придумаешь.

Еще четыре часа назад надо было явиться в павильон, где установлены декорации для новой картины. Вся съемочная группа, включая режиссера, уже давно привыкла – не стоит ждать Мэрилин вовремя, она никогда не приходит в назначенный час. И даже опоздание на полдня – тоже не из ряда вон.

Но нет, прислали, видите ли, помощника режиссера. Сукин сын, тупой ублюдок! Он заявился прямиком в особняк! Обомлел, естественно. Всякий глаза вытаращит, увидев, что на актрисе только черные лакированные шпильки. «Мисс Монро, вас ждут», – прошептал мужчина, облизывая пересохшие губы.

– Вон! – заорала Мэрилин, швыряя в помощника режиссера флакон духов.

Мужчина ловко прикрылся дверью, и это вызвало еще большую злость.

Ждут они, видите ли!

Ничего, подождут! Еще как подождут – до завтрашнего утра, и никак иначе! Потому что теперь мисс Монро работать не в состоянии! Ее расстроил навязчивый помощник режиссера! И ей надо отдохнуть! Вот сейчас она всем назло примет снотворное и ляжет спать!

Поставив пузырек на тумбочку у постели, Мэрилин раскрыла желтые желатиновые оболочки и высыпала порошок в бокал шампанского. Золотистый напиток, пенясь, быстро растворил белую струйку лекарства, превращая нембутал во множество лопающихся пузырьков.

Смешивать таблетки со спиртным – это отлично. Такой коктейль действует и быстрее, и сильнее. Важно только делать это в одиночестве. Иначе...

Мэрилин поморщилась, вспомнив о муже, всегда оравшем в таких ситуациях: «Да ты – просто конченая наркоманка! Тебе надо прекратить прием таблеток!» Залпом опрокинув шампанское, актриса бросилась к зеркалу, схватила расческу, стала взбивать белокурые волосы...

Вглядываться в собственное отражение.

Любоваться высокими скулами, вздернутым носиком, огромными глазами и пухленькими губками.

Думать о том, что теперь полным ходом идут съемки нового фильма; что роман с Ивом Монтаном, закрутившийся во время работы над картиной с символичным названием «Давай займемся любовью», доставил много сладких минут.

Думать о чем угодно, только не...

О нет, нет!

Неужели опять начинается приступ паники?! Перед глазами словно начинают мелькать кадры из фильмов, собственное прошлое чередуется с невероятно страшными кошмарными видениями. А еще отовсюду могут раздаться чужие голоса...

Мэрилин прищурилась, пытаясь разглядеть в зеркале собственное лицо, – но видела уже лишь искаженные яростью черты Артура.

...Господи, Господи, Артур Миллер!

«Я долго думал, надо ли мне жениться на Мэрилин Монро. Бесспорно, она красива. Однако эта женщина глупа, мне не о чем говорить с ней. Да, Мэрилин слушает мои речи открыв рот. Но что будет потом, когда мне это осточертеет?!»

Он написал эти строки в своем дневнике. И оставил тетрадь на самом видном месте. Должно быть, дневник не прятался совершенно сознательно – чтобы жена его обнаружила, и долго рыдала, и глотала таблетки...

Артур Миллер оказался настоящим сукиным сыном! А ведь он производил такое приятное впечатление; казался надежным, как банковский сейф! Кто бы мог подумать, что такой высокий рост, и интеллигентские очки, и умные монологи на самом деле маскируют редкостного ублюдка!

После знакомства с ним подумалось: вот он, наконец, тот мужчина, который сможет дать счастье. Он напишет сценарий для фильма, он станет хорошим отцом будущих деток, он позаботится о деньгах. И можно будет наконец не волноваться по поводу кучи проблем; сняться в паре оглушительно успешных картин; родить дочку, а лучше – двух. И потом просто чувствовать себя счастливой женщиной...

Это счастье – оно выстраданное и заслуженное.

За него заплачено горькими слезами двадцатилетней Нормы Джин, послушно снимающей трусики, едва только семидесятилетнему продюсеру Шенку захочется с ней позабавиться. Норма Джин умирает от отвращения, чувствуя несвежее дыхание престарелого любовника. Но бизнес есть бизнес. В этой игре такие правила. Можно отказаться их принимать. Постараться стать верной женой, вернуться к Джиму Догерти, развод с которым оформлен совсем недавно. Вернуться к нему – и что? Опять терпеть эти нудные разговоры о хозяйстве? «Поменяй занавески, Норма Джин. Почему у нас опять текут краны, а ты все снимаешься для обложек журналов?! Чем строить глазки фотографам, лучше водопроводчика вызвала бы!» Очень интересные темы для бесед! А еще Джим Догерти хочет кувыркаться в постели по нескольку раз на дню. От его грубых движений никакой радости, только внутри все болит. Поэтому да пошел этот Джим Догерти куда подальше! Попользовался молоденькой красоткой – и будет с него. Надо самой устраивать свою жизнь, самой пробиваться. Хотя ради этого и приходится терпеть престарелых любовников...

Старичок Шенк не подвел, пристроил молоденькую фотомодель в актрисы, на «Коламбиа Пикчерз». Отдельное спасибо таблеткам, погружавшим в сладкое полузабытье в тот момент, когда к нежному телу тянутся холодные влажные стариковские руки, усыпанные пигментными пятнами. Без пилюль ничего бы не вышло. Секс и так премерзкое занятие, а уж со старым любовником – никакие нервы не выдерживают. Хорошо, что пузырек затуманивающих сознание пилюль всегда поблизости...

Итак, в актрисы все-таки пристроили.

Свершилось!

Первый фильм – дороже, чем первый мужчина. Название у картины не очень романтичное – «Ужасная мисс Пилгрим». А у роли-то, у первой роли начинающей актрисы Мэрилин Монро вообще ни имени, ни названия. Может, попытаться ее окрестить как-нибудь по-своему? Например: «Девушка у телефона»? Камера только на пару секунд фиксирует испуганные глаза хорошенькой блондинки, сжимающей в руках телефонную трубку. Толком и разглядеть-то ничего нельзя, так быстро исчезают те кадры. Однако эту малюсенькую сцену переснимали миллион раз! Едва только в лицо начинал бить прожектор света – рот Мэрилин кривится, челюсть перекашивает. Режиссер, узнавший, что контракт с «Коламбиа» заключен всего на полгода, вздыхает с облегчением. Недолго мучиться? Он думал, что избавится от неумеющей играть милашки? Это напрасно! У милашки на этот счет имелись свои планы. Реализовать их было сложно. Но, как всегда, цель оправдывает любые средства. Важен только результат. Все остальное – не имеет значения...

О том, что преподавательница по актерскому мастерству Наташа Лайтесс неровно дышит к хорошеньким девушкам, в Голливуде все знали. Да и горящие страстью темные глаза женщины лучше всяких слов говорили: «Мэрилин, Норма Джин, стань моей, и ты не пожалеешь, я сделаю все для тебя».

При виде ее тонких рук с длинными пальцами и четко очерченных губ в голову все время лезло: «Нет, ну не может же женщина быть хуже старика?! Старички слабенькие, пока они станут хоть на что-то годны – семь потов сойдет. А с женщиной не надо, наверное, мучиться долгими ласками. И потом, у Наташи так красиво подстрижены волосы. Она меня порекомендует своей парикмахерше! На аренде квартиры опять-таки можно сэкономить. Гонорары пока небольшие, приходится считать каждый доллар...»

Наташа учила играть.

Понимала ли она, что играют прежде всего с ней?

Наверное, понимала. Глупой Наташу никто назвать бы не мог.

Она действительно поселила у себя симпатичную блондиночку, томно говорящую: «Да, я совершенно точно что-то к вам испытываю, но мне нужно время для того, чтобы осознать свои чувства». И при этом прекрасно отдавала себе отчет: уроки актерского мастерства – единственное, что по-настоящему интересует Мэрилин.

Она проводила с новой ученицей все свое время, работала с утра до ночи над ее пластикой, артикуляцией, мимикой – и осознавала: благодарности не будет. Эта высокая худая брюнетка обладала уникальным чутьем, позволявшим угадывать успех и отдельного актера, и фильма в целом. Конечно же, она сразу поняла то, что еще никто, кроме нее, понять не мог: Мэрилин ждет слава, ошеломляющая, оглушительная. Но как только на небосклоне Голливуда взойдет эта новая звезда – старые друзья мгновенно утратят для нее свою важность, влияние. Ведь в этой жизни так много всего интересного: люди, фильмы, города. Надо двигаться вперед, не стоять на месте. Использовать те возможности, которые предоставляются, – и тут же забывать о них, искать новые. Увы, Мэрилин так устроена. Ее сущность – движение вперед. Задерживаться нельзя, Мэрилин – река, а что станет с рекой, если вдруг замедлится плавный, но неуклонный ход воды?..

Наташа Лайтесс была умной женщиной. Она все понимала. Но ничего не могла с собой поделать. Просто влюбилась. Тонула в сладком омуте своих чувств, надежд, желаний...

Такая отчаянная любовь не вызывала ответных чувств.

Почему-то наоборот: чем добрее и великодушнее поступала Наташа, тем больше Мэрилин хотелось унизить свою преподавательницу актерского мастерства.

«Никто не должен видеть твоих переживаний и разочарований, – учила Наташа, нежно поправляя белокурый локон своей ученицы. – Актриса должна дарить радость. И если этой радости не будет в тебе – ты не добьешься успеха. Тебе больно – а надо улыбаться...»

Проверим, какова эта теория в действии?

Сможет ли Наташа спрятать свое горе за улыбкой?

Настолько ли она сильна, как хочет казаться?

И оказывается – ничего подобного!

– Мэрилин! Что ты делаешь?! Зачем ты так поступаешь со мной... с нами?! Господи, за что, за что мне все это?!

Струятся слезы по бледному лицу Наташи. В карих глазах – боль, подбородок дрожит.

Легко можно догадаться, о чем Наташа думает в эту минуту.

О том, что любимая девочка живет в ее квартире уже больше полугода. Такая волнующая, сладкая! У Мэрилин дразнящие привычки – обожает разгуливать нагишом по квартире в туфлях на высоких каблуках; эта обувь позволяет бедрам и ягодицам покачиваться особенно соблазнительно. Мэрилин настолько рядом, ближе не бывает – но Наташе все еще не позволяется прикоснуться к роскошному телу своей любимой девочки. «Я не готова, дорогая», – смущенно бормочет Мэрилин, отводя взгляд.

И вот Наташа застает свою любимую целующейся с маникюршей! Тех губ, на которые Лайтесс готова молиться, касается другая женщина!

– Это не то, что ты подумала, Наташа! – оправдывается маникюрша, не замечая, что все ее лицо перепачкано ярко-красной помадой. – Между нами ничего нет. Мне вообще не нравятся женщины. Просто я пришла делать Мэрилин маникюр, на ней не было никакой одежды, и я... Я не знаю, что на меня нашло!

Маникюрша – не лесбиянка, это все прекрасно знают. Тем больший азарт – попытаться соблазнить ее, заставить эту девушку пойти наперекор собственной природе.

Высший пилотаж актерского мастерства – дразнящие прикосновения, томные взгляды, многозначительные паузы.

Мэрилин умеет соблазнять, как никто другой...

У нее роскошные белые волосы, и красивые платья, и уверенный вид. Но только это ведь лишь оболочка. А под ней – все та же сиротка, худенькая Норма Джин, готовая на все – не есть, не шуметь, не капризничать; готовая на все – лишь бы только ее кто-нибудь полюбил.

Вызывать любовь, искать любовь – это все, чем занималась Норма Джин с юных детских лет, едва у нее получилось осознать, в каком незавидном положении она находится.

Малышка никому и никогда, по сути, не была нужна. Лишенная материнской и отцовской ласки, она хотела, как бродячая собачонка, немного тепла – но получала только койку в приюте.

Но ничего, Мэрилин своего добьется – эту девочку полюбит вся страна. Она всех соблазнит, очарует, заставит испытывать и нежность, и вожделение.

Соблазнит всех, всех!

Естественно, маникюрша не выдерживает, откладывает пилочку, целует ярко-накрашенные губы.

Все разыгрывается, как по нотам: Наташа заглядывает в дверь именно в этот момент, ее лицо искажает боль, из глаз текут слезы.

– Ты чудовище, Мэрилин, – обиженно бормочет она потом, когда маникюрша уже выставлена за дверь. – Но я так люблю тебя!

Чудовище?

Вовсе нет! Это ведь была просто шутка, забавная безобидная шутка!

Мэрилин жестока? Вздор!

Ведь совсем недавно она потратила все свои деньги на рынке! Там, заключенные в клетки, бились о прутья белоснежные голуби с темненькими хохолками. Какая участь бы их ждала? Отправиться в духовку? А так они получили свободу и, расправив крылья, взмыли в ярко-синее бесконечное небо. Правда, их спасительница имеет контракт с «Коламбиа», предусматривающий плату всего 125 долларов в неделю. Ей теперь будет нечего есть, потому что мальчишки-продавцы запросили за свободу птичек целую сотню и не соглашались уступить и десяти баксов. Но это – мелочи. Самое главное – прекрасные голуби теперь, должно быть, стремительно проносятся над океаном...

Любовь Наташи, кажется, чувствуется физически.

Она обнимает Мэрилин – и воздух становится теплее, а свет – ярче. Но ее тело все-таки не вызывает ничего, кроме раздражения. Сказать прямо о том, что губы, покрывающие грудь нежными поцелуями, совершенно не возбуждают, не хватает духа. Проще притвориться, задрожать всем телом, издать стон.

Все делается в точности, как советовала преподавательница по актерскому мастерству.

Наташа счастливо улыбается:

– Мэрилин, тебе хорошо со мной?

Кивнуть в ответ несложно.

А любовь слепа – чистая правда.

Любовь слепа...

Мэрилин раздосадована. Она втайне завидует последнему осветителю, тискающему костюмершу в укромном уголке съемочного павильона.

Как хочется ослепнуть! Как хочется самой почувствовать то, что испытывает Наташа, – сумасшедшую страсть, невероятную радость от секса. Неужели всю жизнь придется только играть? Только притворяться, что чувствуешь любовь – и в жизни, и на съемочной площадке?..

И вот, совершенно неожиданно случилось, свершилось...

Хотя первое впечатление от Джо ДиМаджио: ну и дурак, вот урод! Долговязый, словно каланча. Бейсбол, может, и сделал его звездой (фотографии не сходят со страниц газет), однако дорого обошелся его зубам, не улыбка – обломки. Впрочем, спортсмена это не смущает – улыбается постоянно. Ничего не рассказывает, только скалит плохие зубы. И приносит из бара один коктейль за другим. Ну не идиот ли?

Он получил Мэрилин Монро в свою постель лишь по одной причине – Наташа накануне закатила дикую сцену ревности.

Она вообще начинала требовать все больше и больше внимания, старалась сопровождать «любимую крошку» с утра до ночи, даже в магазин за новым платьем не выпускала. А еще она пыталась запретить и шампанское, и таблетки. В общем, пришло время срочно куда-то переезжать. У Джо ДиМаджио имелся прекрасный дом с видом на океан. И этот парень вообще не кричал – только улыбался. Так, может, он сгодится для того, чтобы приютить хорошенькую актрису?..

Странно, но его кожа пахла невероятно приятно – свежим ветром, скошенной травой, весенней зеленью.

Джо только берет Мэрилин за руку – а по ее телу уже бегут мурашки.

От поцелуев, оказывается, может кружиться голова. Губы Джо пьянят сильнее шампанского.

Мэрилин понимает, что в этот раз все будет по-другому и что можно забыть о своем актерском мастерстве, и кричит, как дикая кошка, и воздух и свет вдруг внезапно заканчиваются...

– Ты плачешь? Я сделал тебе больно?

Джо испуган. Он вскакивает с постели, приносит бокал шампанского, смахивает пальцами бегущие по щекам слезы.

– Ты сделал мне хорошо, – бормочет Мэрилин, чувствуя невероятную легкость во всем теле. – Мне кажется, я родилась заново. И, знаешь, Джо ДиМаджио, как ты посмотришь, если мы больше никогда не будем расставаться?

Странно, необычно – больше никаких прагматичных мыслей, ни о доме, ни о деньгах. Просто хочется, чтобы этот мужчина всегда был рядом. Видеть его глаза, прикасаться к крепкому мускулистому телу – неожиданное наслаждение; острое, никогда не испытанное ранее удовольствие...

Джо кивает:

– Как раз ломал голову над тем, как бы сказать тебе, что хочу познакомить тебя со своей семьей.

Как пьяная, Мэрилин знакомится с мамой ДиМаджио, выбирает свадебное платье, занимается обустройством дома.

Все, что происходило в те месяцы предсвадебной суеты на съемочной площадке, фактически не оставило в сознании следа. Собственное счастье оглушило, заполнило всю жизнь. Невозможно было запомнить слова даже малюсеньких ролей! Поэтому помощник режиссера пишет реплики на карточках – а если взгляд Мэрилин вдруг не может их отыскать, то актриса просто безмолвствует перед камерой.

Отрезвление от счастья происходит быстро и мучительно.

– Я думал, ты бросишь карьеру и будешь сидеть дома! – кричит Джо, и... и бьет свою жену огромными крепкими кулачищами. – Сколько можно сниматься в этих дурацких пошлых фильмах!

Мэрилин пытается увернуться от ударов и рыдает.

Как больно, как стыдно!

Да, с Джо прекрасно в постели.

Но он требует невозможного – оставить кино, ради которого потрачено столько сил. Оставить – а что взамен? Вдруг муж разлюбит, захочет развестись – и что тогда, ни денег, ни работы? Как он не может понять: ее жизнь складывалась так, что рассчитывать приходилось только на свои силы. И невозможно теперь вот так просто, ради чьей-то прихоти, бросить работу, отказаться от денег, от славы – от всего, что стоило неимоверных усилий!

Все реже муж кажется добрым волшебником. Все чаще – бесчувственным чурбаном. Как прекрасен был подарок на его день рождения! Золотая медалька, на которой красовалась гравировка: «Зорко одно лишь сердце, самого главного глазами не увидишь». Хотелось сказать Джо то, что, оказывается, так сложно произнести. Что любовь к нему согревает душу; что только рядом с ним становится хорошо и спокойно. Кто-то из девочек на съемочной площадке рассказал: есть такой писатель, Сент-Экзюпери, и он придумал такую четкую и вместе с тем нежную формулировку. Эти слова стали бы лучшим признанием в любви, признанием, которое Джо никогда не слышал. «И что это за глупость тут нацарапана?» – отреагировал муж. Да он не понимает ни книг, ни кино. Ничего не понимает, кроме своего тупого спорта!

А теперь еще и эти удары...

Мэрилин терпит несколько месяцев.

Гримеры изводят килограммы косметики, замазывая покрывающие все тело синяки.

Джо дерется все сильнее.

Развод в таких условиях – это уже просто вопрос выживания.

Но как же это больно...

На пресс-конференции, посвященной разводу с ДиМаджио (на ее проведении настоял агент, уверяя, что лучше один раз собраться с духом и все честно рассказать газетчикам, чем терпеть их постоянный террор), получилось только вымолвить:

– Да, мы разводимся.

Потом губы задрожали, из глаз хлынули слезы.

Очередные обломки очередной семьи...

«Все, больше никогда, – подумалось тогда, после чуть успокоившейся боли. – Никаких мужей, никаких романов. Я буду сосредоточена только на работе».

Мыслей о браке с Артуром действительно не было.

Он сам проявлял инициативу, настаивал. Дарил бриллианты, обещал написать сценарий гениального фильма с прекрасной женской ролью, мечтал о будущих детях, которые наполнят шумом гостиную роскошной квартиры на Манхэттене. В конце концов, драматург объявил о своих планах жениться на Мэрилин Монро в прямом эфире на телевидении!

Такой напор произвел впечатление.

А после свадьбы мужа как подменили.

Казалось, это кино уже недавно снималось, только с ДиМаджио в главной мужской роли: упреки, ревность, оскорбления...

Из этой реальности хотелось сбежать в сладкий мир, который дарили пилюли.

Но в последнее время кошмары стали проникать и туда.

Какие-то мужчины... Они прячутся за дверью, негромко переговариваются. Но ведь ясно: они собираются ворваться в спальню, а потом убивать, долго и мучительно.

Бежать от них! Скорее к окну! Только там... Там приставлена лестница. И возле стекол уже видна голова ребенка... Это мальчик, у него игрушечный нож в руке. А вот его лицо стареет, нежная кожа покрывается морщинками...

– Ты – ничтожество, Мэрилин Монро, – пробивается голос Артура Миллера через гул голосов незнакомых мужчин. Тех, что постоянно прячутся за дверью спальни. – Ты жалкое ничтожество...

– …Нет! Нет, я сильная! Я сильная и справлюсь со всеми проблемами! – закричала Мэрилин. – Я все могу, я всем докажу – у меня талант, и я не сумасшедшая, я не сумасшедшая!

Высыпав в рот пригоршню пилюль, она заметалась по спальне.

Есть только один человек, который умеет отключать это страшное кино и затыкать эти ужасные голоса. Психиатр Барбара Мэй из Нью-Йорка.

Да, еще предстоит месяц съемок, и надо торчать здесь, в Голливуде.

Но нет никаких сил видеть этих жутких мужчин, слышать их разговоры.

Наплевать на съемки, подождут пару дней возвращения ведущей актрисы. В конце концов, она плохо себя чувствует. И теперь самое главное – бросить в чемодан пару платьев и уехать в Нью-Йорк. Кажется, сам дом миссис Мэй, расположенный в дивном прекрасном саду, приносит облегчение. Буквально полчаса беседы с доктором творят чудеса.

В Нью-Йорк! В Нью-Йорк!

И поскорее...

* * *

«Я в Америке, в Америке, в Америке!!!»

Лику Вронскую просто распирают радостные эмоции. Она едва сдерживается, чтобы не запрыгать прямо здесь, на выходе из аэропорта.

Во-первых, после многочасового перелета пройтись пешком, чувствуя, как разминаются затекшие ноги, – это уже огромное удовольствие.

Во-вторых, получение багажа и прохождение паспортного контроля оказалось настолько быстрым и сопровождалось таким количеством улыбок, что настроение мгновенно стало соответствующим – веселым, легким.

И все-таки, как невероятно приятно после промозглого московского ноября вдруг ощутить на своем лице ласковое дуновение соленого ветерка! Здесь так тепло, что даже можно снять куртку!

Осень в Калифорнии – это, оказывается, около двадцати градусов выше ноля, и яркое солнце в ослепительно-синем небе. Впрочем, в холле аэропорта уже распевают рождественские песни Санта-Клаусы, висят декоративные композиции: елочные веночки, гроздья красных шариков, золотистые и серебристые гирлянды. К Рождеству, как выясняется, здесь начинают готовиться рано. Какой резкий контраст: яркое солнце, никакого снега и атрибуты зимнего праздника.

«Я в Америке, я в Америке, и...»

Пулей вылетев из здания аэропорта, напоминающего огромную летающую тарелку, Лика сразу же увидела стоянку такси; направилась к ней, катя за собой большую сумку на колесиках. Но потом остановилась, завертела головой по сторонам.

А что делают другие пассажиры?

Это безопасно – пользоваться такси?

Это «официальные» таксисты, с которыми надо расплачиваться по тарифу, или же, как и в Москве, поездка на такой машинке может обернуться неприятным финансовым сюрпризом? С московских «бомбил» станется запросить за доставку от Шереметьева до города долларов сто пятьдесят – двести! Интересно, а какие здесь нравы? Просто разводят на деньги или же разводят на деньги еще и с угрозой для безопасности туриста-чайника? Иногда по телевизору покажут про США такое: и грабеж средь бела дня, и убийство из-за пары долларов...

Может, стоит позвонить Катиному мужу, его номер есть в блокноте? Хотя... вот вариант проще!

Увидев визуально знакомого парня-русского, прилетевшего тем же рейсом, Лика развернулась и заторопилась к нему навстречу.

– Извините, вы можете мне помочь? Так получилось, что подруга не смогла меня встретить. А я не выясняла никаких туристических подробностей. – Вронская сняла с плеча черный кожаный рюкзачок, достала записную книжку. – Вот, посмотрите, это адрес моих друзей, куда мне надо попасть. Я могу взять такси на стоянке возле аэропорта, это безопасно? Сколько это примерно будет стоить?

– Да нисколько это не будет стоить. Тебе надо в Бич-сити?

Лика неуверенно пожала плечами:

– Вроде нет, подруга говорила, что живет в Лос-Анджелесе...

– Это тебе авиабилет надо было покупать до Лос-Анджелеса. А на самом деле Лос-Анджелес – это фактически название многих городов. Для приезжих это все объединение – Лос-Анджелес, а местные называют каждую часть по-своему. В Нью-Йорке та же беда, мегаполис объединил множество городов, но там единое управление. Здесь – нет, в каждом городке – своя власть. У тебя в блокноте написано – Бич-сити. Это как бы такая коттеджная деревня, небольшой городок преимущественно одноэтажной застройки. Не Беверли-Хиллз, конечно, но очень приличный, без криминала, с хорошими школами и больницами. В принципе, мы живем в двадцати милях дальше по побережью, и Бич-сити нам по пути. Меня встречает жена, на машине. Если хочешь, можем подбросить тебя. Странно, какой у твоих друзей знакомый адрес... У меня такое чувство, что я совсем недавно что-то на эту тему читал...

Пока парень открывал портфель, Лика внимательно изучала попутчика.

Похоже, он – ровесник, немногим за тридцать. Выглядит хорошо, отлично одет, очки придают внешности вполне интеллигентный вид. А еще у него тонкие длинные пальцы. Наверное, музыкант?

– Да, точно, смотри, заметка! Твоим друзьям повезло купить такой дом по дешевке! Вот и в статье написано, теперь он стоил бы совсем других денег. – Парень протянул газету: – Держи, друзьям покажешь, если они не в теме. Я – Виталий. О, а вон моя Машка бежит. – Попутчик поднял руки вверх, замахал ими. Что было совершенно излишним: длинный, как каланча, он и так возвышался над толпой, растекающейся в разные стороны оживленными ручейками. – Она у меня всегда везде опаздывает. Мы – программисты, работаем на «Юниверсал Пикчерз», рисуем американское кино. Поработали год, решили здесь остаться. Зимы практически не бывает, платят хорошо. Сначала напрягали все эти улыбки неискренние. Но потом мы с Машкой решили: лучше уж неискренние улыбки, чем искреннее хамство, и перестали париться по поводу этой разницы менталитетов...

Лика машинально взяла газету, опустила взгляд.

Перевести заголовок и Лид[10] получалось с трудом.

– Ладно, потом, – пробормотала она, запихивая газету в рюкзачок. – Когда-то у меня был отличный английский, но те времена явно уже прошли!

Расположившись на заднем сиденье просторного мини-вэна, Вронская прилипла к стеклу.

Да-да, невежливо все время молчать и пялиться на проносящийся за окном город.

Люди оказали тебе услугу, и дань вежливости – не надуваться тут букой, а вести ни к чему не обязывающий разговор; перекидываться банальными фразами, словно мячиком для пинг-понга.

Но, елки-палки, новая страна, новый город, новые люди, новые лица – все это настолько любопытно!

Журналистско-писательский взгляд, как сканер, фиксирует сразу множество деталей.

Небоскребы, ну в точности как в кино, величественны и прекрасны. Их головокружительная мощь действительно производит впечатление. Пока в России была вся эта революционная неразбериха и советский застой, Америка строилась. В Москве подобные кварталы только начинают появляться и выглядят не всегда гармонично. Здесь – совсем другое дело...

Дороги – это тоже отдельная тема, просто изумительная, нетипичная часть пейзажа. Развязки находятся высоко, это придает трассе несколько непривычный вид.

Что у нас тут с автомобилями, кстати? А они самые разные! Машины яркие новые; машины-середнячки, «пятилетки»; даже древние автомобильчики, чуть тронутые ржавчиной. Американский автопром, конечно, рулит – большинство тачек, естественно, «американцы»: «Форд», «Дженерал Моторс». А еще почему-то заметно много «японцев», хотя модельный ряд явно не европейский – все эти пикапы, огромные джипы и даже обычные седаны выглядят так, как будто их конструировали для великанов...

Вообще, не такая она и лощеная – Америка. В телесюжетах и кино показывают наиболее удачные ракурсы: небоскребы, мосты на фоне океана. В реальной жизни же шикарные дома могут переходить в промышленный квартал, за ними следуют какие-то базы, или предприятия, или оптовые магазины – все это обнесено аккуратными пластиковыми щитами и уменьшает «гламурность» образа, но делает город более живым.

И проблема лишнего веса американцев, похоже, тоже на самом деле не настолько актуальна, как это может показаться после просмотра телесюжетов.

Полные люди на улицах есть. Но их не так много, далеко не каждый прохожий – шарик по сто пятьдесят килограммов. Просто камера на съемках репортажа специально фиксирует наиболее расплывшиеся тела. А на самом деле по городу дефилируют и длинноногие темнокожие красотки, и худенькие подростки, и стройные молодые женщины и мужчины – явно «белые воротнички», выскочившие из какого-нибудь банка в ближайшее кафе выпить чашку кофе.

Или не только чашку кофе?..

Машина вот как раз теперь проносится вдоль какого-то сквера, можно рассмотреть сидящих на скамейке людей. Парень азиатской внешности сделал пару глотков, явно подносил к губам что-то похожее на бутылку – но напиток был упакован в пакет.

– Пить спиртное в общественных местах нельзя, штраф вкатят огромный, – заметив недоуменный Ликин взгляд, прокомментировал Виталий. – Вообще, странные тут нравы. Запрет на алкоголь, запрет на курение – а на самом деле и алкашей полно, и наркоманов. Есть местечки, куда не заглядывают даже полицейские, там просто нельзя находиться. А в некоторых городках полицейские на улицах здороваются. Такая вежливость – в элитных кварталах, где дома по пятнадцать-двадцать миллионов стоят и где каждый прохожий может оказаться Биллом Гейтсом. Но опять-таки, дорогой район ни о чем не свидетельствует. Мы с Машкой жилье арендуем, квартиру, две тысячи долларов в месяц. Думали домик снять, но он стоит четыре тысячи. Решили по итогу сэкономить, на свое жилье начать копить. Кредитная-то история у нас еще нулевая, дом полностью в кредит взять не удастся, придется вносить большую часть стоимости. Так вот, домик, который мы присматривали для аренды, снял мужичок, живет там с семьей. Я его в новостях увидел, обалдел – он же, оказывается, владелец заводов-газет-пароходов, миллионер, чуть ли не наш Абрамович. И вот на тебе, пожалуйста – скромное съемное жилье. Американцы – большие чудаки, тут нет никаких правил. И каждый поступает так, как считает нужным... Мне нравится то, что здесь все зависит от человека. В нашем доме живет русская женщина, приехала работать официанткой за зарплату в тысячу долларов. Сейчас стала менеджером в том же кафе – уже получает трешку. Кто хочет работать – тот здесь хорошо получает. Мне обидно, что в России сиделки и официантки по полторы-две штуки баксов в месяц никогда не заработают.

Лика собиралась что-то возразить. Поспорить, просто так, из принципа. Напомнить про то, что этот пресловутый американский доллар – на самом деле не обеспеченная золотовалютными резервами бумажка; и что внутренний долг США достиг невероятных размеров; а вся эта система продолжает функционировать только потому, что экономики слишком большого количества стран зависят от США. Но рано или поздно колоссы на глиняных ногах все же рушатся, и последствия будут катастрофическими.

Однако ничего этого она выпалить не успела, отвлеклась на зазвонивший сотовый телефон.

Причем на экране мобильника определился Катин номер!

Подруга сразу же застреляла вопросами:

– Где ты? Как долетела? Не потерялась? Извини, я не смогла тебя встретить, так получилось. Ты взяла такси и едешь в Бич-сити?

– Да, у меня все в порядке.

– Мы приедем уже через пятнадцать минут! – подсказал Виталий.

– У меня все хорошо, – повторила Лика. – Вот, парень, который меня взял в свою машину, говорит – мы уже на подъезде. Что у тебя стряслось?

– Все в порядке. Лика, роуминговые звонки – недешевое удовольствие. Потом поговорим...

И подруга отключилась.

Вроде бы в рассуждениях Кати присутствует логика. От того, что она все объяснит десятью минутами позже, ничего не изменится, кроме разве что баланса сотового.

Однако Лике вдруг стало очень тревожно. На радужное ослепительное настроение наползла мрачная туча нехороших предчувствий, и вот почему-то стремительно становится все грустнее, и больше уже ничего не любопытно. А радость растаяла, как утренний туман, словно бы ее никогда и не было...

Когда автомобиль притормозил у особняка, обнесенного нетипично низким, символическим забором, Лика поблагодарила любезных соотечественников, помахала вслед отъезжающему минивэнчику и огляделась по сторонам.

Все вроде бы в порядке.

Все отлично.

Катька не соврала, вон через невысокие плиты ограждения можно рассмотреть ветки с апельсинами. Оранжевые мячики, растут себе. И это в ноябре, прелесть какая! Хотя осень все-таки немного заметна: в винограднике, оплетающем дом, различимы красные листья. А в Москве уже никакого листопада – заморозки, снег...

Еще, похоже, возле дома есть бассейн. Видна часть бирюзовой поверхности, обложенной белой плиткой; шезлонг, зонтик.

Все условия для отдыха. Нет никаких оснований для паники. Только...

Встряхнув светлыми волосами, Лика нажала на кнопку звонка.

Да все отлично, а будет еще лучше! Хотя лезет в голову всякая ерунда. Почему-то очень хочется унести ноги от этого дома подальше...

Ну не бред ли – провести столько часов в самолете, чтобы потом развернуться и отправиться восвояси?!

Бред, и глупость, и...

И... это конец.

«Я погибла. Нет-нет, не хочу в него влюбляться. Это невозможно. Ну и что с того, что у него огромные синие глаза, и густые, темные, чуть вьющиеся волосы, и легкая щетина. Такие красивые губы не могут достаться в постоянное пользование, только в аренду. А это меня не устраивает...»

– Здравствуйте, Лика. Проходите, пожалуйста. Как долетели? Я – Андрей, Катин брат.

И голос у открывшего дверь мужчины тоже оказался изумительный: низкий, бархатный, обволакивающий...

«О да, Катя ведь предупреждала, что брат – красавчик. – Лика шагнула на участок, потом выразительно посмотрела на свою сумку. – Но это же не внешность, это катастрофа. Не буду в него влюбляться, вот возьму и не буду!»

– У вас очень легкий чемодан. – Андрей сверкнул белоснежной улыбкой. – Впрочем, это естественно. Такой красивой девушке никаких нарядов не требуется. – Он легонько тронул Лику за плечо. – Подождите, нам надо левее, главным входом в дом мы пока не пользуемся. Крыльцо после ремонта, мастер советовал пару дней по плитке не топать.

Его прикосновение напоминало удар электрическим током...

* * *

Сидящий в парикмахерском кресле мужчина был вне себя от ярости.

– Поправьте пряди вот тут! – орал он, брызгая слюной. – На висках – ерунда какая-то, все висит! Почему вы мне все волосы зализали! Вы что, издеваетесь надо мной?! Вы сделали меня лысым! Я не пойду в кадр в таком виде, это же кошмар! Да мне из гримерки стыдно выйти!

Саманта Фриман-Паркер мысленно выругалась.

Джек, Джой, как там его? Достал!

Начинающий актеришка, в кино – без году неделя. У него только одна роль; правда, в довольно кассовом фильме, и в этом проблема. Мальчишка сразу же почувствовал себя звездой и стал выпендриваться на полную катушку.

Никто ему никакую прическу не портил.

Просто этот парень – из числа тех, кто всего к тридцати пяти годам обзаводится лысиной. У него уже имеются участки с минимальным волосяным покровом, проплешины на лбу, на макушке. И такую проблемную прическу надо подготовить для съемок исторической картины – про те времена, когда мужчины носили довольно длинные волосы. И вот пытаешься решить две задачи – прикрыть лишенные волос участки и одновременно придать прядям пышность. А этот урод своими воплями здорово мешает! Как будто бы не наследственность, а именно стилист виновен в том, что с волосами – проблема. И вообще, у этого актерчика все манеры – как у гея. Теперь-то, конечно, парень переодет в старинный сюртук, но все видят, в каком виде он заявляется на площадку, – яркая цветастая рубашка, обтягивающие шорты; в ушах – серьги, на пальцах – перстни. Такой «штучке» попробуй что не так сказать – сразу начнет орать о гомофобии, сексуальной дискриминации. Еще и в суд подаст, с такого станется. Шутки шутками, но на студии многим пришлось компенсировать таким вот людям нетрадиционной сексуальной ориентации якобы нанесенный моральный ущерб...

– Я не понимаю, что происходит, – теперь в голосе парня явно уже слышались слезы. – Переделайте работу! Саманта, умоляю, посмотрите сбоку, это же нельзя так оставить!

– Конечно, мистер, – с улыбкой отозвалась женщина. А про себя подумала: «Чем известнее актер, тем меньше с ним проблем. Помню, как-то я брила Брюса Уиллиса, и рука дрогнула, машинка хорошо так «зажевала» кожу. И вот на голове – порез, кровища хлещет, а у меня слезы: позор же, такую звезду изуродовала. Брюс только улыбнулся, сказал: «Нет проблем», сходил к автомату и принес мне стаканчик кофе».

Приведя в порядок голову вредного актера, Саманта ловко управилась с прической занятой в главной роли актрисы. С девушкой, к счастью, никаких проблем не возникло. Всех дел-то было: собрать «родные» волосы в гладкий пучок и закрепить над ними роскошный черный парик, имитирующий укладку прежних лет.

Потом она немного понаблюдала за съемками.

Так делают все, кто работает в Голливуде. Причем совершенно неважно, сколько времени прошло с того момента, как человек впервые попал на студию: неделя, год или вообще десяток лет. И вроде бы все уже давно известно: как проходят съемки, как истерят актеры, как ругаются режиссеры. Ничего нового. Но это – кино, оно всегда притягивает внимание и завораживает. А изнанка кино, может, любопытна даже еще больше. Особенно, когда есть возможность поглазеть на звезд, разглядеть их целлюлит, шрамики от пластических операций...

Теперь, конечно, снимаются не топовые актеры, и в этом почти нет интриги.

Сегодня по плану – любовная сцена, все очень целомудренно, объяснение между героями на улице Нью-Йорка. Любая улица – здесь не проблема. На студии имеется множество имитаций самой разной архитектуры, от американских небоскребов до европейских замков.

«Как странно, вблизи декорации выглядят совсем плоскими. Хотя, в общем, откуда взяться той объемности? Фасад, немного фанеры сбоку – вот и весь дом, – решила Саманта, оглядывая квартал, где снималось множество картин – «Трансформеры», «Война миров», «Когда Гарри встретил Салли». – Конечно, искусство оператора сотворит чудеса, и архитектура на пленке будет выглядеть впечатляюще. Теперь же я вижу только нелепо разряженных людей, делающих вид, что фанера перед ними – это настоящие здания. Вдобавок тут слышен истошный визг. Посетители находящегося поблизости парка развлечений «Юниверсалс-студио» орут как резаные; на аттракционах и правда страшно. Хорошо, что во время съемок фильма не пишется звук, он накладывается отдельно. Не представляю, как иначе глушили бы все эти вопли. Аттракционы отсюда не очень близко, но люди кричат громко...»

Поглазев на важного, как павлин, режиссера и поправив актеру-скандалисту растрепавшиеся пряди (ох уж эти лысеющие мужчины, за ними нужен глаз да глаз. Немного зазеваешься – и зритель уже увидит все проблемы актера, а зачем это нужно? Проблемы – для реальной жизни, а в кино пусть все будет красиво), Саманта достала сотовый телефон, уже давно иногда вибрировавший в кармане джинсов.

На экране появился значок, означающий: пришел новый мейл.

«Наверное, от мужа», – решила Саманта и невольно улыбнулась.

Кому-то, наверное, может показаться странным – обмениваться с мужем любовными письмами, дарить супругу (просто так, совершенно безо всякого повода) связки воздушных шаров, оставлять в доме милые дурацкие записочки, ведущие то к холодильнику, где припасено что-нибудь вкусненькое, то к стойке с дисками (Дин обожает музыку, для него нет лучше подарка, чем сборник джазовых композиций).

Но в их паре такие отношения в порядке вещей.

«Дин очень меня любит, – Саманта защелкала по меню, намереваясь прочитать мейл. – А я люблю его. Мы вместе уже больше двадцати лет. Когда выяснилось, что я не смогу иметь детей, я говорила мужу: давай разведемся, ты еще сможешь стать отцом, создать новую семью. Он сказал, что я буду и его любимой, и его ребенком... Тогда мне казалось, что я справлюсь одна. В конце концов, у многих женщин нет детей, и они счастливы. У меня интересная работа, я много путешествую... Теперь я не могу себе и представить жизни без Дина. Он все эти годы купал меня в любви, и...»

Сначала Саманта удивилась, изумленно приподняла брови и даже собралась подозвать находящуюся неподалеку девочку, помощницу режиссера, тоже наблюдавшую за съемками.

Саманте показалось, что спам-фильтр не справился с рекламой порносайта. И вот на ящик пришла фотография, где с пышноволосой белой брюнеткой развлекается двое темнокожих мужчин.

А потом она вдруг с ужасом узнала в этой женщине себя.

Причем порнографический снимок был сделан в собственной спальне, на ее постели, на их с Дином постели...

«Недавний вечер в клубе, – вдруг пронеслось в голове молнией. – Дин уехал в Нью-Йорк, он – модельер и часто уезжает на переговоры. Я пошла с подругой в клуб, выпила один коктейль и... больше ничего не помню. Очнулась уже дома. Подруга сказала, что она отлучалась, зажигала на танцполе, а когда вернулась – меня уже не было за столиком. Неужели я напилась так, что у меня снесло башню?! Снять двух мужиков, притащить их к себе домой? Да я на это не способна, этого не может быть. Но вот – снимок... И еще я помню, в то утро, когда я проснулась после клуба, постельное белье как-то ужасно пахло. Я решила, это после выпивки, бросила его в корзину, застелила новое...»

Телефон опять завибрировал, принимая очередной мейл.

Дрожащими пальцами Саманта открыла сообщение и вздрогнула.

Там был еще один снимок, более вульгарный, чем предыдущий. И пара пугающих строчек: «Если не хочешь, чтобы эти снимки увидел твой муж, будь послушной девочкой и сделай то, о чем я тебя попрошу...»

Саманта закусила губу.

Похоже, вся эта история была спланирована с самого начала. Возможно, кто-то сумел незаметно подмешать в коктейль сильнодействующее снотворное, а потом были сделаны эти ужасные снимки... Только вот Дин в такую версию развития событий не поверит. Никогда не поверит!

* * *

«Как странно здесь воспринимается время. Совсем по-другому, не так, как в России. – Катя подошла к джакузи, включила воду, бросила в ванну пару шариков с ароматическим маслом. – Я в США уже несколько месяцев, а кажется, будто приехала только вчера. Утром – плюс пятнадцать, днем двадцать три – двадцать пять. По Цельсию, ко всем этим «фаренгейтам» я, наверное, вряд ли привыкну. Тут тепло, солнечно и дни похожи один на другой. Такое длинное большое светлое счастье. Нет московской толпы, борьбы с ветром, нервных пробок... Мишутка – просто супермужчина. Люблю его. Ни разу не пришлось пожалеть о наших отношениях, он делает для меня все. Русские мужчины не такие, они разборчивы, избалованны, не знают, чего хотят. Русский парень часто предпочитает, чтобы женщина решала его проблемы, зарабатывала на жизнь. Не то чтобы я против благотворительности. Но мне кажется – лучше уж ребенка из детдома взять, чем взрослого мужчину поить-кормить. Американцы в отношении к семье ведут себя иначе. Мишутка мой – охотник, добытчик, все для меня делает, просто из кожи вон лезет. Я не привыкла к тому, что жизнь мужчины фактически может быть посвящена удовлетворению моих желаний. Это производит впечатление! И я стараюсь быть благодарной, не только брать, но и отдавать. Мои друзья и родные в шоке, подозревают Мишутку то в корысти, то еще бог весть в чем. Ерунда, я такие вещи просекла бы быстро; на меня где сядешь, там и слезешь. Дом муж купил на свои сбережения, а зарегистрировал, между прочим, на мое имя. Я предлагала ему воспользоваться нашими деньгами для старта бизнеса – отказался, сказал, что сам заработает. Может, это и правильно, мужчина должен уметь выкрутиться в любых обстоятельствах. А я, пожалуй, открою тут небольшую фирму. Правда, это будет позже, пока я готовлю Мишутке борщ, балдею и не хочу в офис. А как он меня чувствует, просто на расстоянии! Сегодня вот потеряла сознание – и муж примчался домой прямо с собеседования... Это – любовь! Я очень счастлива! И все-таки переезд в другую страну... Я опасалась, что не смогу здесь адаптироваться. Что просто задохнусь среди этих тупых американцев! Ничего подобного, никакие они не тупые. Просто, может, россияне чаще имеют возможность общаться с людьми попроще, которые путешествуют, работают не на самых высоких должностях. И это еще можно поспорить, кто хуже: русский пьяница из деревни или какой-нибудь местный бесхитростный ковбой. В каждой стране есть самые разные люди – умные, глупые, богатые, бедные. И Америка в этом плане не исключение. Мишутка меня познакомил тут с кучей народу. Наш сосед Стивен – писатель. Сестра Майкла, Саманта, – стилист на киностудии, брат Майкла – высококлассный адвокат. Наверное, можно сказать, что это элитарный круг общения, попасть в него не так-то просто. Но и в России Маринина с Борщевским на улицах, как простые смертные, не разгуливают... В общем, пока мне нравится здесь жить. И я люблю Мишутку!»

Сняв шелковый халатик, Катя заколола длинные темно-русые волосы и погрузилась в теплую чуть розоватую воду, пахнущую клубникой.

Еще надо включить подсветку. И массажные струйки, чтобы все тело приятно покалывали булькающие пузырьки. Последний штрих – специальная непромокаемая подушечка на бортике. Теперь...

Устроившись поудобнее, Катя закрыла глаза и улыбнулась.

В общем и целом последние новости радуют!

Шишка на затылке не болит. Лика Вронская удачно добралась из аэропорта. Мишутку взяли в туристическое агентство (хотя он и смылся без объяснения причин в разгар собеседования, однако ему перезвонили и сообщили, что его кандидатура утверждена и уже завтра он может выходить на работу).

Можно расслабиться и пару минут помечтать.

Помечтать о том, как...

Как..

Катя вдруг резко села в ванне.

Странное чувство дискомфорта, ощущение чужого присутствия, оценивающего взгляда, тревоги – все это не только не проходило, наоборот, усиливалось.

И ведь это уже не в первый раз!

Невозможно объяснить, почему никак не получается расслабиться в такой невероятно удобной, комфортабельной ванне!

Катя растерянно посмотрела в окно.

Вдалеке, на залитой солнцем лужайке (непосредственно возле окна ванной никаких дорожек выложено не было) виднелись фигуры Лики и Андрея. Похоже, брат и подруга о чем-то оживленно беседовали. И в окно ванной, разумеется, не подсматривали.

В самой комнате – Катя невольно осмотрелась по сторонам – естественно, тоже никого.

Что все это значит? Что происходит?

Выбравшись из воды, она накинула на плечи полотенце, бросила быстрый взгляд в зеркало, потом прищурилась.

А ведь не показалось!

В отражении действительно кое-что было непонятно.

Нет, с собственным лицом-то все в порядке. А вот со стеной напротив зеркала, похоже, нет.

Та стена выложена крупной красивой плиткой. На светлой поверхности то тут, то там видны легкие цветовые пятна, мазки, штрихи, зигзаги.

Вода была включена слишком долго, образовалось много пара, и вся стена покрылась пупырышками конденсированной влаги. Вся, кроме небольшой круглой области, особенно отчетливо выделяющейся на фоне запотевшей плитки.

Катя пододвинула к стене пуфик, взобралась на него и...

К стене был прикреплен какой-то странный предмет из светлого пластика. Он очень легко снялся, чуть вытянутый пластмассовый кругляшок.

– Какой-то такой причиндал я, кажется, видела в кино про Джеймса Бонда, – слабо улыбнувшись, пробормотала Катя. – Шутки шутками, но я действительно чувствовала, что за мной словно бы кто-то подглядывает... Это может быть беспроводной видеокамерой?.. Нет, нет! Не хочу!

Она замотала головой, и слетевшая от движения заколка освободила тугие густые локоны.

«Не хочу, чтобы все это было правдой! Во вчерашней газете написали – наш дом как-то связан с известной актрисой Мэрилин Монро. И вот уже сегодня нас стали осаждать ненормальные – то в дом проберутся, то по затылку меня жахнут, то камеру в ванную всунут! – Катя энергично растерлась полотенцем, потянулась за халатиком. – В газете писали – владельцам дома можно только позавидовать; ведь все, что связано с актрисой, сразу увеличивает свою стоимость. Ее одну-единственную фотографию на аукционе могут продать дороже, чем нам обошелся этот особнячок. Но мы ведь не планировали продавать этот дом, даже если он вдруг и подорожал! Мы хотим просто жить здесь, долго и счастливо, и никакой смерти в один день – только вечное бессмертие. И я буду не я, если позволю кому-то помешать мне быть счастливой!»

Май 1962 года, Нью-Йорк, Мэрилин Монро

...прекрасно помню тот день, когда состоялось наше с Джоном знакомство.

Я проснулась с первыми лучами солнца и поняла, что чудесно выспалась. Голова была легкой, хотя накануне, как всегда, пришлось принять пару пилюль снотворного. По телу прокатилась теплая волна... возбуждения, предвкушения.

– Произойдет что-то чудесное, – промурлыкала я, выскользнула из постели и, обнаженная, закружилась по спальне.

И это я, я, которая раньше двенадцати не открывает глаз! А проснувшись, еще пару часов лежит пластом, не в силах пошевелиться! Если проходят съемки, ко мне прямо домой приезжает гример и начинает красить лицо, когда я еще нахожусь в кровати, – иначе мы бы вообще не успевали снять ни сцены. Понимаю, употребление снотворного меня убивает. Пилюли помогают уснуть, но проснуться ранним утром нелегко, голова кружится, все тело словно налито свинцом...

Но в тот день я, как ни странно, вскочила, полная сил, и захотелось танцевать, чувствовать легкое скольжение ветерка по обнаженной коже.

Я всегда хожу дома обнаженной.

Не люблю все эти пеньюары. Да, полупрозрачное кружево и нежный шелк нравятся мужчинам. Но мне кажется, нет ничего лучше свободы не скованного одеждой тела...

Выпив кофе, я поехала к Пат[11].

Мне казалось, что радостным настроением я обязана именно ей; мы долгое время не виделись и накануне как раз договорились о встрече.

Пат – солнышко, всегда готовое согреть ласковыми лучами. У моей подруги правда самое доброе сердце на свете.

А видели бы вы ее дом!

Огромный особняк с белоснежными колоннами! Там столько спален, что можно заблудиться! В саду, конечно же, тоже есть все, чего только душа пожелает: аллеи, беседки, цветники, поле для гольфа, теннисная площадка. Бассейн... Да-да, еще и бассейн! Ума не приложу, зачем понадобилось его устраивать! Ни разу не видела, чтобы там кто-нибудь плавал, ведь в двух шагах от дома – чистейший пляж. Ах, какой оттуда открывается чудесный вид! Белоснежный песок, синяя полоска океана, соленый теплый воздух; загорелые парни, играющие в волейбол... Мне нравится лежать в шезлонге, потягивать ледяное шампанское и глазеть на то, как пальмы помахивают на ветру ветками, словно огромными руками...

Забавно – находясь в гостях у Пат, с самой Пат часто и перекинуться словечком невозможно.

Знаете, Пат – она не красавица, слишком грубые черты лица, излишне худое тело. Но у нее такая улыбка! Солнечная!

И в доме, и в саду – вечно шум, гам, кавардак. Трое детей, не меньше дюжины собак (кажется, и сама Пат точно не знает, сколько псов в носящейся по лужайкам стае), вечные гости, слуги...

Посплетничать с подругой получается не всегда: то она занята с малышами, то невозможно отвлечься от родственников.

Но как же все-таки хорошо в этом веселом бардаке!

Может, мне так нравилось в гостях у Пат потому, что я тоже хотела бы жить в таком доме – просторном, наполненном детьми, собаками и гостями?..

Я уже видела раньше брата Пат, Роберта.

– О, зовите меня Бобби, – сказал он, когда нас представили друг другу.

Красивый, высокий, с такой же солнечной, как у сестры, улыбкой, он окинул меня пронзительным страстным взглядом, который лучше всяких слов говорил о том, чего хочет от меня Боб.

– Конечно, Бобби, – промурлыкала я, поглядывая на мужчину из-под полуопущенных век.

Такому взгляду меня много лет назад научила Наташа, он позволяет оценить, какие соблазнительно длинные у меня ресницы.

Бобби... Да, Боб был определенно хорош. Чем больше я сталкивалась с ним у Пат, тем отчетливее понимала: мне нужен именно такой муж.

Довольно с меня сумасшедшего секса, как это было с ДиМаджио. Страсть проходит – и больше ничего не остается; а заранее что-либо тут предусмотреть нельзя, это же страсть.

Больше нет никаких иллюзий и насчет такого брака, какой был с Артуром Миллером. Напрасно думать, что общее дело поможет создать прочную семью. Хорошо, когда все ладится. Но только вот часто бывает: успех и вдохновение отворачиваются, перспектив никаких, и уже нет никакого общего дела, одно лишь только раздражение... Представляете, Артур ведь за годы жизни со мной не написал практически ни строчки. Кроме своего поганого дневничка, разумеется. Не прощу его, никогда не прощу его за те жестокие слова! А жили мы с ним... по большому счету, на мои гонорары. Да, Артур купил роскошную квартиру в Нью-Йорке. Но на этом его сбережения закончились, и он ничего не зарабатывал, только пилил меня, что я не могу выносить ребенка и беременность всегда оканчивается выкидышем. «Прекрати пить свои таблетки», – говорил Артур с раздражением. Но без таблеток я не смогу спать, а значит – не смогу работать. Мужу было легко давать советы. И вот, интересно, как бы мы жили, если бы я прекратила сниматься? Мы бы не смогли себе позволить ни прислуги, ни ресторанов, ни новой одежды. Нет уж, теперь я точно уверена: в семье достаточно одной творческой личности. И такой личностью отныне буду только я!

А вот такой богач, как Бобби... О, он избавил бы меня от всех проблем. Я снималась бы только в тех фильмах, которые мне понравятся, а тупые сценарии выбрасывала бы в корзину. И мы объехали бы весь мир! Так всегда хотелось попутешествовать, но работа не позволяла увидеть ничего, кроме кинокамеры. Что толку с того, что некоторые мои фильмы снимались в Лондоне или Париже, съемочные площадки везде одинаковы! А еще мужчина из семейства Кеннеди подарил бы мне то, чего у меня никогда не имелось и что я хотела получить больше всего на свете. Семью! Всех этих еле передвигающихся бабушек-дедушек, несносно орущих младенцев, элегантных мужчин и изысканных женщин. Я была как-то приглашена к этой семье на День благодарения. Такое дивное зрелище – множество столов, за которыми сидят родственники! А я, я – у меня ведь в целом мире нет ни одной родной души! Конечно, на этом празднике Бобби присутствовал рядом со своей женой, Эстель. Но я не сомневалась, что мои чары могут оказаться достаточно сильными для того, чтобы этот мужчина развелся и стал только моим.

Итак, когда я вошла в гостиную дома Пат, все еще ослепленная ярким солнцем, мне показалось – на диване, потягивая виски, сидит Бобби. Поскольку Эстель поблизости не оказалось, я быстро подошла к дивану, нагнулась (стараясь, чтобы мои грудки аппетитно манили из выреза декольте) и поцеловала Бобби прямо в губы. Он ведь тоже никогда не упускал возможности сорвать поцелуй. Наш флирт постепенно становился все откровеннее, прикосновения – бесстыднее, и я не сомневалась – совсем скоро мы окажемся в одной постели.

– О, мисс Монро! Это так неожиданно, но очень приятно, – пробормотал мужчина, ловко усаживая меня к себе на колени.

В тот момент, когда его рука обвивала мою талию, до меня вдруг дошло: а ведь это голос не Бобби!

Это более низкий голос, чем у Бобби. Совершенно иной тембр, и...

Я уперлась руками в грудь мужчины, отодвинулась и внимательно посмотрела в его лицо.

Испугаться (а что, если это опять галлюцинации?) я попросту не успела.

На меня смотрели огромные голубые глаза. Я увидела красивые чувственные губы, прекрасную линию скул, твердый подбородок...

А мое тело уже пылает от страсти.

И в душе хмельным шампанским пенится радость.

Еще не произнесено ни слова, но я откуда-то знаю, точно уверена, не сомневаюсь – это он, мой мужчина, единственный, кого я ждала.

Или, может, мне было не страшно потому, что все-таки незнакомец внешне немного напоминает Бобби?

– Разрешите представиться, Джон Кеннеди, будущий президент Соединенных Штатов Америки, – ослепительно улыбаясь, говорит тот мужчина.

Он мог бы не произносить ни слова. Его улыбка – в точности как у Пат, и у Бобби, и у всех прочих членов семейства Кеннеди.

Я думаю о его улыбке и вдруг до меня доходит: президент!

Президент, точно, президент!

Да это же именно тот Джон, о котором Пат мне все уши прожужжала; он собирается баллотироваться на самый главный пост в стране, и у него есть все шансы для победы!

Богатый наследник клана Кеннеди, президент Соединенных Штатов Америки и – мой муж.

Конечно! Это просто и логично! Так оно все и будет!

Я этого хочу. Я этого достойна. Мне уже так много лет, а я не имею ни семьи, ни детей. Но только мне все равно хочется думать – все еще будет, надо только немного подождать. Своими страданиями я заслужила право на счастье. Я его заслужила!

Конечно, я прекрасно помнила рассказы Пат: Джон женат, и его супруга Жаклин – настоящая красавица.

Но вот в те секунды нашей первой встречи я чувствую всей своей кожей – Джон хочет меня до безумия.

И я, уж можете не сомневаться, позабочусь о том, чтобы его страсть превратилась в самую нежную пылкую любовь на свете!

Первый раз мы занимаемся сексом в тот же вечер, в укромном уголке на пляже.

У нас еле получается дотерпеть, пока закончится ужин и можно будет ускользнуть из гостиной, наполненной кружащимися в танце парами.

От океана веет прохладой. Из дома доносится джазовая мелодия. Джон прикасается к моей груди, я расстегиваю его брюки... И через пару секунд он уже, сгорая от нетерпения, берет меня, и я чувствую его жадные быстрые движения, смотрю в унизанное звездами небо, а потом тону, исчезаю в жаркой волне наслаждения...

– Мэрилин, ты должна понять: скоро начнется подготовка к выборам. Любой мой шаг будет под прицелом газетчиков. Мне очень хорошо с тобой, но мы не сможем видеться часто, – говорит Джон, нежно перебирая пальцами мои волосы. – Боюсь, мы вообще пока не сможем встречаться. Но после выборов...

Джон делает многозначительную паузу, и я мысленно заканчиваю: «После выборов ты станешь только моим, красавчик!»

Этот мужчина будет моим, он создан для меня, он нужен мне больше жизни!

Я только об этом и думаю, разглядывая в газетах фотографии кандидата в президенты Джона Кеннеди.

Клянусь, я даже научилась читать все эти занудные статьи о политике и поняла, чем республиканцы отличаются от демократов и что за вопросы рассматриваются в конгрессе!

Когда стали известны результаты выборов, я, как всегда обнаженная, уселась перед зеркалом и откупорила бутылочку «Дом Периньон». А почему бы не выпить за победу моего будущего мужа?!

С ума сойти можно – я стану первой леди Соединенных Штатов Америки!

Я пила шампанское.

Я смеялась, когда представляла, как изумятся все мои бывшие мужья, прочитав в газете о том, что президент Америки женится на самой яркой звезде Голливуда.

Я плакала, когда вспоминала, через сколько страданий пришлось пройти, прежде чем я нашла наконец самого лучшего мужчину на свете...

Президент занимал все мои мысли. Только о нем я целыми днями и думала.

Я понимала: у Джона сразу после выборов появилось слишком много дел и новых обязанностей, ему понадобится время, чтобы со всем разобраться. Я толком и не осознаю, каково это – быть президентом. Но, думаю, тут любой бы растерялся и опешил.

Конечно, я жду звонка, сгораю от нетерпения. Уже выбрала два платья, которые сразят будущего мужа наповал. Оба они обтягивают фигуру, как вторая кожа, а отличаются по цвету – черное и золотистое. Черное эффектно подчеркивает мои платиновые волосы, золотистое – нежность кожи. Конечно же, под такие обтягивающие платья нельзя надевать белье. Костюмеры уже привыкли к тому, что меня приходится буквально втискивать в одежду, что на мне практически никогда нет трусиков... Целыми днями я подбираю к новым платьям сумочки, украшения, туфли. Готовлюсь. Но Джон все равно застает меня врасплох.

– Привет, красотка! Еще не забыла своего дружка? У меня были дела, но я все время про тебя вспоминал. Как насчет ближайшего уик-энда? Встретимся?

Я собираюсь отказаться, не понимаю, кто бы это мог мне звонить. Но какой-то странно знакомый смешок раздается в телефонной трубке, и я недоверчиво интересуюсь:

– Джон?

Президент хохочет, я окончательно узнаю его смех и кричу, кричу, что есть сил:

– Согласна! Уик-энд – отличная идея! Я скучала по тебе, малыш!

Мне начинает казаться, что моя собственная жизнь становится сценарием веселого фильма со счастливым финалом. Сколько раз я играла это в кино: простая романтичная девушка встречает своего принца, влюбляется в него, выходит замуж. И вот наконец дождалась! Счастье, любовь, принц – все это происходит по-настоящему! Все это действительно происходит со мной! Я не играю – просто живу!

Наш уик-энд чудесен...

Мы на президентском самолете перелетаем в Техас, на настоящее ковбойское ранчо.

Я не большая любительница родео, все эти зрелища укрощения жеребцов и быков (которые, кстати, на самом деле чаще всего одерживают победу над ковбоями, во время съемок «Автобусной остановки» чуть не произошел несчастный случай) мне мало интересны. Но рядом – Джон, и он дарит мне светлое теплое счастье.

Среди приглашенных много известных людей – политики, актеры, певцы. Меня немного смущает присутствие Фрэнка Синатры, когда-то мы весело проводили время вместе. Но я вижу сияющие глаза Джона – и забываю обо всем.

Президент не скрывает наши отношения! Он влюблен! Он разведется и предложит мне выйти за него!

Я чувствую себя такой сильной и здоровой, как будто бы никогда не было никаких галлюцинаций. Серые полупрозрачные силуэты, чужие голоса – все это в прошлом.

Теперь я сильна... но вместе с тем, как ни странно, я чувствую себя беззащитной и уязвимой. Слабой. Вот так противоречиво, но тем не менее...

Может, это были мои предчувствия? Еще нет нескончаемой бездны боли, я еще на пике счастья. И одновременно с этим почему-то есть понимание своей уязвимости...

Впрочем, нет. Нет. Беда все-таки приходит неожиданно. И от этой неожиданности еще больнее.

Ничего такого я не предчувствовала. Не подозревала, не могла и предположить.

Джон сладко постанывает в моих объятиях. Его взгляд полон нежности.

А вы бы могли предположить, что мужчина, который брал вас по многу раз в день и говорил о своей любви, вдруг выкинет такое?..

Уик-энд прошел. Пролетел, как одно мгновение. Я была полна надежд и планов.

А он...

Джон попытался сделать вид... как тяжело это говорить... но он попытался сделать вид, что наших отношений не было вовсе.

Я звонила в Белый дом с утра до ночи. Я оставила его секретаршам сотни сообщений.

А в ответ – ни-че-го!

Вообще!

Ни единого словечка...

Президент словно бы исчез! Не было такого нежного страстного мужчины в моей жизни? Я, наверное, просто себе его придумала? Я сошла с ума?! У меня опять галлюцинации? Джон не перезванивает, и чем дольше длится эта пытка, тем важнее мне просто услышать его голос.

Если бы только Джон знал, что я не только теряю любовь! Я теряю себя, рассудок... Мне так плохо, так больно!

В конце концов, Пат сдается. Дает мне личный номер Джона. Телефон, который снимает он сам, а не очередная секретарша, должно быть, млеющая, представляя, как президент предлагает ей провести ночь вместе...

Еле доживаю до того момента, пока вернусь от Пат к себе.

Хватаю телефон, кручу диск дрожащими пальцами.

Слишком много было всего: снотворного, шампанского, волнения.

Я понимаю – мое состояние ненормально. Я вижу, как тени на обоях вдруг становятся выпуклыми. Я слышу шаги, хотя прекрасно помню: прислуга отпущена, в доме нет никого, кроме меня.

Звонить Джону теперь – верх безумия. Но я не могу поступить иначе.

– Алло, – произносит мой любимый.

От его голоса по телу бегут мурашки. Сто раз успеваю пожалеть, что, кажется, напилась до смерти. Стараюсь, чтобы мой голос звучал чарующе и соблазнительно:

– Привет, Джон, это Мэрилин...

Напрасно было переживать, что, перебрав с шампанским, не смогу вести великосветскую беседу.

Никакой беседы нет.

Вообще.

Услышав мой голос, Джон просто бросает трубку.

Он бросает трубку, сукин сын!

Словно бы между нами ничего не было!

Как будто бы я не известная актриса, не Мэрилин Монро собственной персоной – а самая последняя шлюха, с которой можно особо не церемониться...

Пилюли, шампанское, снова таблетки.

Мне хочется забыть все, забыться.

Я так много надежд возлагала на этого мужчину. Я почему-то верила ему. Моя душа была полна им, принадлежала только ему. Мне казалось: он сможет позаботиться обо мне. А я сделаю его счастливым.

И вот он бросает трубку.

Бросает...

Бросает, чтобы... чтобы вдруг появиться у меня в доме?

Я вижу его! Смотрите, смотрите, это он!

Нет, не все еще потеряно.

Слава богу...

– Я люблю тебя, – невольно шепчут мои губы. Обнимаю президента, прижимаюсь к нему всем телом. – Соскучилась по тебе безумно. Ты так обидел меня...

– Извини меня, моя сладкая девочка. Малышка, малышка Мэрилин... – Его руки скользят по моей коже, это так приятно. – Я не должен был быть с тобой. Но ничего не могу с собой поделать. Ты сводишь меня с ума...

Кажется, мы занимаемся любовью.

Кружится голова, перед глазами все плывет...

Потом предметы вокруг и склонившееся надо мной лицо обретают четкость, и я кричу, кричу, что есть мочи:

– Это не ты, не ты! Не ты!!!

Со мной в постели Бобби.

Не Джон.

Я перепутала, они похожи, а я пьяна. И Бобби, сукин сын, этим пользуется.

Пользуется долго... Я погружаюсь в забытье, потом прихожу в себя, понимаю, что Боб еще все трудится над моим телом, снова проваливаюсь в полудрему.

Я еле жива от усталости, я то ли сплю, то ли умираю.

Но прекрасно помню, что говорит Боб, покидая мою спальню:

– Не звони ему, детка. Никогда не звони больше Джону, если не хочешь неприятностей. А позабавиться ты можешь и со мной. Ты – горячая штучка, и я не прочь еще раз встретиться...

Не знаю, понял ли Боб, что все произошедшее было следствием ошибки?

А может, он рассказал Джону, что был со мной, и они оба смеялись над несчастной пьяной женщиной?

Барбара, простите, уже поздно.

Я понимаю, что ради меня вы отказали другим пациентам, что я опять примчалась к вам не в свое время.

Но я снова не могла дождаться, когда вы приедете, чтобы выслушать меня.

Мне было очень плохо. Теперь вот выговорилась – и как гора с плеч. Можно попросить у вас таблеток? Я не сплю уже вторые сутки. Те пилюли, которые я обычно принимала, больше не действуют...

... Уже давно уехал черный лимузин Мэрилин Монро. В окне доктора Мэй погас свет. По темно-синему небу протянулись розовые ленты разгорающегося рассвета.

«Надо пойти поспать хотя бы пару часов, – убеждает себя садовник Гарри Уильямс, доставая из магнитофона очередную катушку с пленкой. – Надо выбросить из головы все эти проблемы. Все равно я ничем не могу помочь Мэрилин. Однажды попытался подойти к ней и познакомиться. Посмотрела на меня, как на пустое место, пожала плечами и шмыгнула в свою машину. А только я все равно ничего не могу с собой поделать. Бросил невесту Дженнифер, не смотрю на других девчонок. Прекрасная актриса заполняет все мое сердце. Мне остается лишь одно – коллекционировать пленки с ее признаниями. Может, когда-нибудь потом напишу книгу – «Любовь всей моей жизни»? Никогда бы не подумал, что со мной может случиться что-то подобное. Да, Монро – милашка, никто не спорит. Но красивых девчонок полно. Мэрилин поломала мою жизнь. Не специально; бьюсь об заклад, она и не помнит, как я пытался с ней знакомиться. Она разрушила меня не специально. Но она меня разрушила, и...»

Рассуждения Гарри оборвались внезапно.

Вдруг зашуршал гравий, редкие предрассветные сумерки прорезали круглые желтые фары, и черный лимузин, негромко посигналив, остановился перед крыльцом.

Из автомобиля вышел невысокий полный мужчина, одетый в неприметный серый костюм. Быстрым шагом он направился к дому...

* * *

– Корней, ну что ты за вредный кот! Ты зачем в мусорный бак лезешь? Я тебя для этого в Америку везла, чтобы ты тут по помойкам ошивался? А вообще, знаешь, ты здесь так округлился, вырос. Может, и мне в мусорный бак заглянуть? Может, там че хорошее дают? И у меня ноги вырастут? Ну, хотя бы одна. Я, конечно, на фигуру не жалуюсь. Но, как говорится, больше ног, хороших и разных! Усатик мой... Ты не смотри, что я тут мыслью по древу растекаюсь! Слезай с мусорного бака! Пошел вон, котяра вредный!

Лика все-таки не выдержала, расхохоталась. И, приподнявшись на локте, посмотрела в окно.

Как же все-таки странно – ноябрь месяц, а окно распахнуто настежь, теплынь, яркое солнце. Можно легко подслушать, как Катя беседует со своим котом. Корней, кстати, и правда после переезда на другой континент как-то окреп и приободрился. В Москве же казалось, что это животное, которому больше десяти лет от роду, вот-вот отправится прямиком к кошачьему богу.

– Котяра мой! Котяра... – Подруга, улыбаясь, наклонилась к соблаговолившему покинуть помойку пушистому питомцу. – Корнеюшка, хорошо тебе на берегу океана?

Океан! Точно, ведь здесь же есть океан!

Вронская аж подскочила на постели, отбросила плед.

Остатки сна как рукой сняло.

Конечно, долгий перелет и смена часовых поясов для организма бесследно не проходят; голова, несмотря на отдых, все еще гудит. И все же предложение подруги вздремнуть часок оказалось очень даже кстати. Самочувствие улучшилось. И морок, вызванный красивой внешностью Андрея, вроде бы рассеялся.

«Нет, я больше не хочу никаких интрижек, – думала Вронская, открывая чемодан. С учетом местной погоды джинсы и свитер срочно требовалось поменять на что-нибудь менее теплое. – Да, Андрей дико, безумно красив. Мы немного погуляли по саду; с ним приятно общаться, интересно разговаривать. Может, он излишне категоричен. Но лидеры другими и не бывают, в сильной личности всегда много эгоизма и нетерпимости. Если бы он был другим – вряд ли его бизнес стал бы таким успешным. У Андрея все в порядке с работой. Он – очень красивый. Такой мужчина может быть без жены (а Андрей сразу сказал, что холостяк, стал флиртовать) только по одной причине – она ему не нужна. Зачем ограничиваться одной женщиной, когда можно наслаждаться всеми по очереди? Столкнувшись с таким «строптивым», девушка думает: ну, со мной все будет по-другому, уж на мне-то холостяк точно решит остановиться. Такая наивная надежда приводит только к разбитому сердцу! Богатый красивый холостяк ходит неокольцованным не потому, что все еще не встретил свою умницу-красавицу. Ему нужен только сам процесс поиска... А я не хочу быть очередной галочкой из списка. Я устала от таких мужчин. Может, это уже начинается старость, но я действительно не вижу смысла бросаться в омут романа, который не принесет мне ничего, кроме страданий. Сердечные раны заживают долго, я не могу потом писать книги, срываюсь на собеседников, которые согласились дать интервью нашей газете... Пора взрослеть. Пора становиться умнее. Нет никаких принцев, которые мечтают избавить свою любимую от всех проблем. Зато поверхностных ловеласов, признающих только короткие романчики безо всяких обязательств, полным-полно. В общем, решено: никаких интрижек с Андреем! Если бы он был моей судьбой, мы пересеклись бы в Москве. А так... Только отношения с Катькой испорчу; ей будет обидно, что Андрей разбил мне сердце; я стану упрекать подругу – «что ж ты не предупредила, не повлияла?». Нет-нет, да здравствует благоразумие! Лучше буду изучать новую страну, а не повторять старые ошибки!»

Наряд после долгого рассматривания содержимого чемодана был выбран все-таки не самый сексуальный – бриджи, топик и светлая рубашка.

– Конечно, на пляже шорты уместны, – пробормотала Вронская. – Но я так поняла, что океан не очень близко, придется идти через город. А у меня из шортов полпопы торчит, они джинсовые и короткие; на пляже потусоваться еще можно, а в люди не выйдешь. Так что лучше надену бриджи, типа приличная. – Выложив на постель отобранные вещи, Лика опять присела на корточки возле чемодана. – Вот купальник мой красненький... Интересно, надо ли брать на пляж полотенце? Или там, как в некоторых отелях, есть прокат и шезлонгов с матрасами, и полотенец?

Со стороны лестницы (спальни в этом доме находились на втором этаже, а внизу располагались холл, гостиная, кухня, небольшой тренажерный зал и что-то вроде террасы-оранжереи) раздался звук шагов. Лика повернула голову и улыбнулась.

Катя, пританцовывая с подносом, на котором стоял графин сока, явно пыталась изобразить танец живота.

– О, какое у меня настроение классное! Я просто обожаю своего Мишутку! – Она поставила графин на столик у кровати и обернулась. – Ой, мисс Вронская сейчас облачится в бикини! В бассейн собралась? Это правильно! Мишутка его как раз перед твоим приездом почистил!

– Да нет, на пляж. Кать, какой бассейн, когда океан рядом! А я его еще даже не видела.

Подруга пожала плечами:

– Увидеть-то ты его увидишь. А вот купаться там вряд ли стоит. У нас народ купается только в августе-сентябре. Но по мне, так и в сезон холодно. Там течения холодные, вода ледяная, а я – не морж. Но если есть желание – можешь попробовать. Я попрошу, чтобы Андрей тебя отвез.

– Не надо, – испугалась Лика, невольно представив заманчивую картину: синяя гладь воды, красивый мужчина рядом... – Я хочу пешком пройтись. Одна. Обдумать сюжет новой книги. Мне те ребята, которые из аэропорта подвозили, говорили: городок ваш абсолютно безопасный. Так что я одна прогуляюсь, ничего со мной не случится.

– Кстати, по поводу обдумывания сюжета. Как тебе такое нравится?

Лика с удивление уставилась на Катину ладонь. Там лежал маленький шарик со слегка поблескивающим стеклышком.

– Я уверена, что это видеокамера, – заявила Катя, и, поднеся ладонь к лицу, принялась корчить рожицы. – Есть прием! Юстас, я – Алекс.

– Откуда у тебя это?!

– Сняла со стены в ванной. Знаешь, вот отмокаю в джакузи и шкурой чую – кто-то смотрит на меня. Стенка от пара вся запотела, а там, где эта хреновина прилеплена, – естественно, заметное пятно. Но, веришь, у меня даже мысли не было, что это жук какой в ванную залетел. Я просто чувствовала, как кто-то меня разглядывает...

– Ужас какой. Кать, не нравится мне все это. Надо в полицию обратиться, наверное.

– Полицию? – Катя откинула упавшие на лицо волосы и покрутила пальцем у виска. – Я что, совсем того? Вот еще, я не позволю каким-то сумасшедшим фанатам испортить мне свадебную вечеринку и медовый месяц. Мы тут так старались, делали генеральную уборку, кое-что ремонтировали. Чтобы какие-то фанаты нас отсюда выжили? Полицейские?! Да психи эти, наверное, только этого и добиваются! Плевать мне на камеру! Пускай еще в спальню такой причиндал засунут, мы с Мишуткой там так зажигаем, пусть порадуются! Никуда я из нашего дома не выметусь. Все равно, кому он там принадлежал, даже если...

Катя вытянула ладони, делая вид, что опускает взметнувшееся платье, надула губки и пропела что-то нечленораздельно-беззаботное; вроде как спародировала Мэрилин Монро.

На ее солнечную улыбку было невозможно не ответить.

– Катя, я так рада за тебя. – Лика обняла подругу. – Ты выглядишь такой счастливой!

– Я не выгляжу – я счастлива. Знаешь, иногда я видела влюбленные парочки, прямо-таки светящиеся от счастья, и не понимала, как такое возможно. А теперь мне кажется, что я умею летать. И...

Раздавшийся на участке шум заставил Катю замолчать.

Женщины бросились к окну, потом, не сговариваясь, сразу выбежали из комнаты, помчались вниз по лестнице. Ведь там, на лужайке, крупная короткошерстая собака загнала бедного Корнея на апельсиновое дерево. И, порыкивая, плотоядно облизывалась, показывая крупные белые клыки...

– Это питбуль нашего соседа, Стивена! – запыхавшись, прокричала Катя. – Когда-нибудь он сожрет моего Корнея. Заборы тут сама видишь какие! Их не то что перепрыгнуть – перешагнуть можно!

К счастью, внизу уже все было в порядке. Какой-то высокий мужчина, похоже, примчавшийся хозяин, пристегивал к ошейнику собаки поводок. Пес покорно сидел рядом и даже дружелюбно молотил хвостом по лужайке; черный пушистый кот торжествующе шипел с ветки.

Снимая Корнея с дерева, Катя бодро затрещала на английском:

– Знакомься, это Стивен Уэйн, наш сосед... Стив, надо что-то решать с нашими животными. Может, сделаем между участками высокий забор? Ладно, потом обсудим. Стив, разреши тебе представить Лику Вронскую. Она – моя подруга из Москвы. Вы оба занимаетесь одним и тем же делом – пишете книги. Надеюсь, вы быстро станете друзьями.

Лика отзывалась приличествующими в такой ситуации «How are you?»[12] и, улыбаясь, одобрительно осматривала мужчину.

Сосед у Кати оказался очень симпатичный, высокий, с темно-синими глазами. Бритый наголо, он явно напоминал Брюса Уиллиса и отсутствием растительности на голове, и притягательным добродушием. Хотя можно было предположить, что радикальная смена имиджа у Стива случилась совсем недавно, слишком заметна была разница между загорелым лицом и бледной выбритой кожей головы.

«Я ему нравлюсь. Это совершенно точно. Каждая женщина такие вещи чувствует мгновенно... Не хватало еще, чтобы он начал тут за мной ухаживать. Нет-нет, никаких романов, ни с русскими красавчиками, ни с американскими».

Словно бы подслушав Ликины мысли, Катя затараторила:

– Стив, вы сейчас свободны? Моя подруга хочет посмотреть океан. Вы можете составить ей компанию? Я сейчас очень занята, столько хлопот с подготовкой к вечеринке. Надеюсь, вы тоже придете к нам? Отлично! Хорошей вам теперь прогулки по побережью.

И, незаметно ущипнув Вронскую за бок, Катя добавила по-русски:

– Давай, не упусти свой шанс. Видишь, какой парень – симпатичный, неженатый. С соседями у него, опять-таки, все в полном порядке.

«Все ясно, с моим статусом свободной девушки будет покончено, – решила Лика, следуя за Стивом. – Катя точно меня замуж выдаст. Хм... а может, я зря сопротивляюсь? Стивен – такой симпатичный... И ради него стоит вспомнить английский, может, все не так плохо, как мне кажется?»

И она иронично улыбнулась:

– Стивен, ваша фамилия не Кинг? Вы пишете мистическую прозу?

Он развел руками:

– Жаль вас разочаровывать. Но я – не известный король ужасов. Моей настоящей фамилии читатели не знают. Я всегда использовал псевдоним. Я – не публичный человек, ненавижу журналистов. Мне кажется, дело писателя – писать книги, а не давать сотни похожих интервью, в которых он объясняет, почему тот или иной герой делает именно то, что он делает... Хотя иногда я думал – может, все-таки открыть инкогнито. Это помогло бы мне в благотворительной деятельности. Знаете, я еще и волонтер, в хосписе. И думал, может, мне как известному писателю будет легче собрать средства. Но после первой же акции понял: нет никакой нужды использовать свое имя, американцы с радостью помогают друг другу. К тому же не настолько уж я и популярный автор. Пишу вампирские саги. Этот жанр сейчас в большой моде...

Через пару минут Лика позабыла обо всем.

Прекрасный собеседник, Стивен рассказывал о своих книгах; о том, какое мучительное бессилие он испытывает, начиная новый роман, – и каким невероятным счастьем является финал, ощущение того, что написана хорошая книга.

Оказалось, писательские проблемы во многом схожи.

Возрастающая в последнее время популярность электронных книг делает работу писателя все менее и менее доходной. Ведь за скачивания книг с сайта автор получает меньше денег, чем за издание бумажной версии. Но это в лучшем случае. В России он, как правило, не получает вообще ничего. Как только книга выкладывается для платного скачивания, ее воруют пиратские электронные библиотеки. А выложенные там файлы с книгами доступны для бесплатного скачивания. Впрочем, попытки не размещать электронные версии романов даже на сайтах, перечисляющих отчисления автору, тоже ничего не дают. Мало-мальски популярную литературу сканируют и опять-таки выкладывают в пиратских библиотеках, просто это происходит чуть медленнее, чем при воровстве с сайта, легально купившего электронные права.

– Это возмутительно. У нас нет такого вопиющего воровства! Электронные права на книгу – это тоже права! И за их нарушение тут сажают в тюрьму! Бесплатное скачивание вызвало бы проблемы у всех; и у тех, кто делает такие сайты, и у тех, кто скачивает без оплаты. – Стив ошеломленно покачал головой. – Хотя я тоже могу сказать, что мои доходы от писательства в последнее время сократились. У многих писателей, которые работают в моем жанре, вышли экранизации. Кино подстегнуло и продажи книг. Только не моих, разумеется!

– Пока у нас на рынке не было кризиса, меня это электронное воровство не особо волновало, – призналась Лика, любуясь ровными рядами оригинальных стеклянных дворцов. За причудливой архитектурой уже виднелась голубая гладь воды. Хрустальный домик у кромки океана – какое же это изумительное зрелище! – А теперь бумажные тиражи упали, количество допечаток сократилось, и я злюсь. В конце концов, электронная книга – это точно такой же товар, как гамбургер. Только гамбургер вам никто не даст бесплатно, а если вы попытаетесь его украсть – придется объясняться в полиции. С книгами все по-другому. У нас просто пока нет возможности привлечь к ответственности пиратов. Они пользуются хостингом в Новой Зеландии, а сами вполне могут администрировать сайт с Мальдив; рекламные доходы, думаю, позволяют...

Она говорила, выслушивала мнение Стивена, и... одновременно все больше мрачнела.

Рядом идет красивый мужчина.

Тема разговора – интереснее не бывает, творчество, финансы, условия работы.

А только... только все мысли почему-то об Андрее.

Что он там делает? Покоряет очередную девушку? А может, расспрашивает свою сестру о ее подруге? Последний вариант был бы, безусловно, предпочтительнее!

«Все плохо, – уныло решила Лика, продолжая при этом толкать речь на английском о положении писателей в России. – Похоже, я попалась. Заболела. Меня не спасли собственные призывы к благоразумию, и...»

Открывшаяся взгляду панорама безбрежного океана мгновенно выключила все мысли.

Лика не сдерживала восхищенных возгласов.

Изумительно!

Как здесь красиво!

Превосходно!

Многокилометровая лента белоснежных пляжей завораживала...

Хотелось только одного – вертеть головой по сторонам и фотографировать взглядом все нюансы.

Если когда-нибудь придуманных героев ее романа судьба забросит на пляжи Калифорнии, их глазам откроется дивное зрелище!

Чистая голубая вода, бесконечная, всезаполняющая. Она сверкает на солнце, рассыпается, как бриллиантами, солнечными зайчиками. Кажется обманчиво теплой... Но ласка океана – иллюзия. Стоит только снять обувь и подойти по мягкому песочку к ленивой волне – ступни обжигает лед. И все-таки многочисленных серфингистов это не смущает. Впрочем, они, наверное, достаточно ловки для того, чтобы надолго не погружаться в ледяную воду. На пляже ветрено – и множество досок вспарывает гладь воды.

Еще одна деталь американского пляжа – целые ряды сеток, волейбольные площадки. Большинство из них заняты; и, кажется, атлетическими парнями, ловко перекидывающими мяч, можно любоваться до бесконечности. Красивые тела, изящные движения, голубовато-серебристый фон воды...

– Что это? – Лика указала на ряд больших металлических кругов, напоминающих автомобильные диски, только почему-то закопченные.

– Барбекю. Камины для тех, кто хочет пожарить мясо на пляже, – Стивен присел на песок, набрал его полную ладонь и медленно пропустил между пальцами. – А теперь смотри сюда. Смотри, смотри...

Песок растаял, а ладонь Стивена стала золотой.

«Наверное, в песок что-то добавляют, кварц или слюду, – подумала Лика, вглядываясь вперед. Там, на велосипедной дорожке, было довольно оживленно: кто-то крутил педали, кто-то бежал трусцой, кто-то просто шел пешком. – Да уж, такому уровню сервиса стоит поучиться у американцев. Пляж идеально чистый, никаких окурков и пустых бутылок, и легкая примесь к песку, покрывающая тело, словно золотой пудрой, и...»

Она огорченно вздохнула.

Увы, не показалось.

По пешеходной дорожке, прямо навстречу, двигался Катин муж, Майкл. Все бы ничего, но рядом с ним, ослепительно улыбаясь, шла стройная темноволосая девушка. Майкл, сияя, как медный таз, приобнял ее за плечи...

– Стивен, так хочется пить. – Лика тронула глядящего на океан мужчину за локоть. – Я вижу, вон там кафе, принеси мне минеральной воды, пожалуйста. А я подожду здесь. И... можно я возьму твою бейсболку? Голову печет, ваше американское солнце такое яркое!

Дождавшись, пока писатель отойдет подальше, Лика надвинула на глаза козырек и быстро зашагала по пляжу.

План простой: подкрасться к парочке сзади и подслушать, о чем они разговаривают.

И выполнить его тоже просто.

У Майкла громкий голос.

– I want the sweetiest girl in the world![13] – говорит он.

Его спутница довольно смеется:

– You will get her! I promice[14].

Лика так ошеломлена, что застывает, словно вкопанная.

Сомнений нет, все расслышано и переведено совершенно правильно.

Так просто, никакой ошибки.

У Катиного мужа есть любовница!

Они гуляют по пляжу, смеются, мечтают, как скоро займутся любовью...

Вот тебе и идеальный американский муж... Прекрасный благородный Мишутка...

Он просто морочит Кате голову!

И как ей сказать об этом? Она ведь вся светится от счастья – поет, танцует, готовится к вечеринке. Она даже не подозревает, насколько сильно ошибается в своем возлюбленном...

* * *

– Приходи! Мы с Катей будем очень рады тебя видеть! Приехали гости из Москвы, я пригласил своих родных. Катя еще не знает – я заказал тот же самый лимузин, на котором в день своей свадьбы ездили Брэд Питт и Анджелина Джоли. Конечно, это еще не все сюрпризы. Кое в чем мне здорово помогла моя сестра Саманта. Но не стану раскрывать все тайны. Дэн, мне будет очень приятно, если ты придешь!..

Дэниэл Смит, мусоля в пальцах сигару, смотрел на загорелое лицо Майкла Фримана и в очередной раз убеждался: Майкл действительно непробиваемый человек. Он совершенно не чувствует ненависти. Ни капельки!

А как же давно это мучительное чувство сжигает душу...

Но Майклу все равно. Ни о чем не догадывается. Школьный приятель искренне уверен: Дэниэл – лучший друг, верный и надежный. Майкл готов отдать ради дружбы все, ничего не требуя взамен. Он всегда был таким – бескорыстным, надежным... и отчаянно ненавидимым!

Воспоминания вдруг стали наплывать тягучими изматывающими волнами.

...В детстве проклятый соперник, конечно, был лучше, достигал большего.

Вот награждают самых первоклассных игроков школьной бейсбольной команды. Майкл и Дэни, оба они – мечта всех девочек в школе, красавчики и спортсмены. Только Майкл занял первое место, а Дэни – второе.

Как несправедлива жизнь! У Майкла вообще все лучше, у него всего больше: отличных оценок, карманных денег, красивой одежды, приглашений на вечеринки. Сам друг на это не обращает ровным счетом никакого внимания. Он подсказывает на уроках, разрешает сколько угодно пользоваться своим велосипедом; даже готов отказаться от понравившейся девчонки – стоит только приятелю намекнуть, что та ему тоже нравится. Да-да, его терпение и жертвенность воистину не знают границ! Ведь на вечеринке в честь Хэллоуина, где пара симпатичных ребят познакомилась с очаровательными куколками из соседней школы, первоначально возник совершенно другой расклад: Дэни приглашает танцевать Мелани, Майкл приносит кока-колу для Кристин. Убедить «уступить» Кристин захотелось просто из вредности. Но, странное дело, Майкл согласился. И хотя считал, что Мелани не так красива, как Кристин, стал приглашать на свидания именно менее симпатичную девушку, оставив яркую красотку другу. Однако даже на свадьбе Мелани и Майкла возникла не радость, а раздражение. Он ведь не женился на нелюбимой просто потому, что пара приятных часов на заднем сиденье родительского «Форда» привела к беременности! Мелани не ждала ребенка! Приятель действительно увлекся «доставшейся» ему девушкой, он полюбил ее искренне, трогательно, от всей души. И выглядел таким счастливым!

Черт побери, этот сукин сын Фриман всегда был счастлив! Проще простого быть счастливым, когда дела ладятся. Но Майкл умел, казалось, быть веселым и неунывающим всегда, в любой ситуации. Нет, его не обминули проблемы. Майкл болел, терял деньги, провожал в последний путь близких людей. Ему было больно, но он всегда сохранял вкус к жизни, стремился поскорее пережить сложный период, видел не только проблемы, но и положительные моменты...

Новость о разводе Майкла и Мелани, конечно, оказалась приятной. «Старина Дэн», естественно, вслух сочувствует, а в глубине души радуется такому краху семейной жизни. Но радость длится недолго: новая подруга Фримана, стройная молодая женщина из России, оказалась яркой красавицей и смотрела на Майкла такими влюбленными глазами, что никаких сомнений не оставалось: этот Фриман опять счастлив.

Конечно, если рассуждать без эмоций – Майкл заслужил это счастье. Только вот абстрагироваться от ненависти к нему, которая появилась в самом раннем детстве, росла и взрослела, наверное, невозможно...

Майкл был идеальным и безукоризненным. Он всегда и все делал правильно, поступал, как надо...

...«Дружить с таким человеком – нелегкое испытание, – думал Дэниэл Смит, разглядывая беззаботно раскачивающегося в кресле Майкла. Теперь, когда за его спиной синел океан и легкий ветерок развевал светлые волосы, приятель выглядел особенно эффектно, этаким вечно молодым симпатичным мачо. – Когда тебе тринадцать, ты давишь прыщи на лбу – а он нет. Когда тебе шестнадцать, ты врешь первой подвернувшейся крошке о большой любви, рассчитывая получить ее тело, – а Майкл ждет настоящее сильное чувство. Когда тебе тридцать и ты переезжаешь в роскошный дом на первой линии – Майкл живет в скромной лачуге в часе езды от океана, но улыбается так, словно ему принадлежит половина Беверли-Хиллз... Я настолько сильно его ненавижу, что, наверное, он стал мне ближе родного брата. Почему-то очень хочется уничтожить Фримана, морально. А может, даже физически?.. Нет, я представил, что Майкла нет в моей жизни, и понял – без него она будет пустой. Я стою во много раз больше, чем он. У меня лучший дом, я был женат на известных моделях и актрисах. Он заставлял меня стремиться вперед. Мне недолго пришлось быть вторым номером, по уровню доходов – я первый, и уже давно. И все-таки при этом у меня осталось такое чувство, что обогнать Майкла все-таки не получилось...»

– Кстати, ты читал вчерашний «Лос-Анджелес Монинг»? – поинтересовался Майкл, уворачиваясь от Петси. Голенькая собачка породы «китайская хохлатая» обожала Фримана; стоило только ему появиться в доме, она обнимала лапками его ноги, при случае мигом взбиралась на колени и норовила лизнуть прямо в губы. – Там такая странная статья... К нам приехала Катина подруга из Москвы, Лика. Вообще-то она отлично говорит по-английски. Но ту статью перевести не смогла. Да я и сам почти ничего не понял, там все какие-то странные намеки. Наверное, ясно только одно – тот дом, который мы купили с Катей, он как-то связан с Мэрилин Монро. Представляешь, как забавно?!

Дэн едва удержался, чтобы не скрипнуть зубами.

Нет, ну вы видели?! С Фриманом всегда так! Он отхватывает себе роскошную бабу. Совершенно роскошную, оказаться рядом с такой женщиной, красивой и умной, – большая удача для любого мужчины. Он покупает новый дом. Конечно, не на первой линии, не модный теперь стеклянный дворец – но вполне неплохой особняк, особенно с учетом того, что предыдущий дом отошел Мелани, и времени заработать деньги на новый у Майкла было не так уж и много. И вот – про его дом уже, видите ли, пишут в газетах! Он имел отношение к известной актрисе!

Как же все это несправедливо!

Впрочем, остается надежда, что, может быть, Майкл что-нибудь перепутал?

– Как называется газета, в которой напечатали статью про твой новый дом? – Дэн протянул руку к лежавшему на столике макбуку. – Надо зайти на сайт. Это ведь действительно очень интересно. – Его пальцы быстро забегали по клавишам. – Да, слушай, похоже, ты тоже теперь невольно прославишься. Станешь знаменитым, у тебя будут спрашивать автографы.

Майкл грустно вздохнул:

– Автографы – это вряд ли. Похоже, наш дом начинают осаждать фанаты. Ну, знаешь, на такие места, наверное, любопытно взглянуть поклонникам. К нам уже кто-то забирался в дом, даже ударил Катю. К счастью, с ней все в порядке. Буду думать о надежной сигнализации...

В словах Майкла не было ничего особенного.

Но каждое из них словно бы провоцировало новое извержение неугасимого вулкана то ли зависти, то ли ненависти.

– Я приду на вашу свадебную вечеринку. Спасибо за приглашение, – почти дружелюбным голосом произнес Дэн.

А про себя подумал: «Майкл Фриман, клянусь, ты запомнишь этот вечер надолго...»

* * *

Линда Грин, всхлипнув, завела двигатель серебристой «Акуры», притопила газ, тронулась с места, и... И резко нажала на тормоз.

Нет, когда глаза застилают слезы, вести машину нельзя. Так никуда не доедешь. Разве что до первого столба еще внутри территории паркинга.

К тому же эти трясущиеся руки...

И в ушах постоянно звучит гневный голос редактора отдела новостей: «Линда Грин, корреспонденту такого престижного и влиятельного издания, как «Лос-Анджелес Монинг», надо проявлять больше внимания и осмотрительности. Эта твоя заметка, «Тайна Мэрилин Монро», она никуда не годится! В ней нет ни одной цитаты, ни единой ссылки на источник информации. И никакой тайны, между прочим! Анонимными сплетнями наша газета не занимается! К тому же ты превысила служебные полномочия! Воспользовалась тем, что выпускающий редактор, ответственный за содержание материалов, ушла домой, заставила верстальщика переделать полосу. А что верстальщик может понимать в качестве текста?! Конечно, он поставил твою тупую заметку про Мэрилин Монро взамен твоей не менее тупой заметки про антиквара! Что, Линда Грин, ты думала, информация про антиквара не привязана к дате, а потому совершенно спокойно выйдет в следующем номере? Ничего подобного, эта заметка не будет опубликована никогда. И это только часть наказания за твою самодеятельность!»

Опустив голову на руль, Линда сделала то, что ей хотелось сделать весь сегодняшний день, – разрыдалась.

Нет, все-таки журналистика – это профессия не для ее нервов!

Вот так стараешься, из кожи вон лезешь, чтобы добыть эксклюзивную информацию – и никакой благодарности не получаешь, одни упреки...

Как жалко бедного дедушку-антиквара! Старенький, впавший в маразм, он действительно не смог рассказать о своей потрясающей коллекции на той эмоционально-увлекательной волне, на которой можно было подать такую информацию. Старичок что-то сухо мямлил, в итоге текст вышел проходной, действительно на троечку, а не на пятерку. И все-таки подобные статьи в газете тоже публикуются. Да чуть ли не половина номера – вот такие из пальца высосанные новости ни о чем. А именно эту заметку, которая раньше уже была в полосе, теперь не поставят из вредности, редактор хочет наказать строптивую журналистку. Но разве в этих разборках виновен старичок, который из последних сил старался, отвечая на вопросы, а теперь уже оборвал телефон вопросами, когда же выйдет его интервью?.. Нет, что ни говори, в этой профессии до людей, до настоящих живых людей, собеседников корреспондентов и самих читателей, никому нет дела! Журналистов волнуют только прибыль, субординация в коллективе, рост тиража. Что угодно, кроме людских судеб, здоровья и нервов...

– А разве так уж плоха моя заметка про дом в Бич-сити?.. – Линда, деловито достав из бардачка пачку салфеток, протерла лицо, пошмыгала носом. И, решив, что плакать все равно еще хочется, опять заскулила. – Это была хорошая заметка. Да, фактуры мало. А читателям все равно, я вызвала интерес. Все, что связано с Мэрилин Монро, автоматически притягивает внимание. У той заметки – восемьдесят три тысячи просмотров. А у статьи про новое заявление Барака Обамы – намного меньше, пятьдесят семь. Кстати...

Она опять утерла слезы, откинула с лица копну рыжих кудряшек и забарабанила пальцами по рулю.

Ладно, поплакали – и хватит.

Теперь надо думать о том, как выпутываться из создавшегося положения.

Информацию о доме в Бич-сити предоставил бывший бойфренд, Джейк. Парень работает в «Лос– Анджелес-банк». Он и рассказал, что увидел письмо, в котором упоминался связанный с Мэрилин Монро дом в Бич-сити. Джейк, конечно, официально не мог ничего комментировать. Кому охота признаваться, что есть такой грех – сунуть нос в переписку, которая для твоих глаз вовсе не предназначена? Однако он, как смог, пересказал содержание того письма.

Из Джейка больше информации не выдавишь, это очевидно.

Но ведь он может познакомить со своими коллегами, которые в теме!

Конечно, придется воспользоваться своим женским очарованием, построить глазки; может, сходить с коллегой Джейка на свидание... Но не в первый же раз, в конце концов! И тем более серьезной замены занудному Джейку пока не найдено...

И будет новая статья про дом в Бич-сити. Уже с фактурой, все как полагается.

Тогда редактор поставит и заметку про дедушку-антиквара. А чего ему вредничать-то? Ведь все его замечания учтены и исправлены!

Пасьянс сложился!

Отлично!

Теперь только вперед, и действовать, действовать, действовать...

Подъезжая к дому Джейка, Линда набрала номер бойфренда.

Надо предупредить о своем визите.

А вот суть вопроса, конечно, следует обсуждать с глазу на глаз. Отказать по телефону ведь проще простого. Но когда Джейк увидит заплаканное лицо своей бывшей девушки, узнает, как долго шеф ругал ее, – о, его сердце дрогнет, и он обязательно согласится помочь.

Надо предупредить, но... но Джейк не снимает трубку... и это очень странно, потому что уже виден его дом, стоящий прямо у шоссе, и в окнах горит свет...

– Может, Джейк пригласил в гости новую подружку и поэтому не отвечает на мой звонок? – прошептала Линда, притормаживая у обочины. – Но нет, почему-то я в это не верю. Тем более во время нашей последней встречи он все жаловался, что не может забыть меня: предлагал начать все сначала, и у него были такие печальные глаза...

Тревожные предчувствия гнали вперед.

Линда выскочила из машины, подошла к забору, огораживающему дом, и нахмурилась.

Калитка не заперта. А ведь Джейк такой аккуратный! Все его вещи всегда лежат на своих местах; выпив стакан колы, Джейк сразу же ставит бокал в посудомоечную машину, а если на столе остается пара крошек от сандвича – бросается наводить порядок. Незакрытая калитка – это очень странно...

Дверь в дом тоже оказалась приоткрытой.

Линда резко ее распахнула и невольно попятилась назад.

Бывший бойфренд лежал в холле, лицом вниз. Из его спины торчала рукоятка ножа, и по белой майке растекалось пятно крови...

Август 1962 года, Нью-Йорк, Барбара Мэй

«Вчера, 4 августа 1962 года, не стало выдающейся актрисы, секс-символа Голливуда Мэрилин Монро. Она покинула нас, когда ей было всего 36 лет. Ушла в мир иной в самом расцвете своей завораживающей красоты, на пике карьеры.

«Конечно же, мы возлагали на сотрудничество с Мэрилин большие надежды. Не так давно были подписаны контракты на съемки двух картин, бюджет которых составлял миллион долларов. Кроме того, поверенный актрисы Микки Рудин договорился с нами о возобновлении в октябре съемок фильма «Что-то должно случиться», – говорит представитель студии «Фокс» Эстер Ленни. – Ничто не предвещало трагедии. Кинематографический мир понес тяжелую утрату. Мы выражаем соболезнования родным и близким Мэрилин Монро...»

Актриса умерла в ночь с 3 на 4 августа. Причина смерти – передозировка сильнодействующего снотворного – нембутала. Была ли передозировка сознательной или же актриса приняла слишком большое количество препарата по ошибке, еще предстоит выяснить полиции. Однако, как отметил в беседе с корреспондентом «Лос-Анджелес Тайм» доктор Ральф Стоун, присутствовавший на месте происшествия, в доме Мэрилин Монро в Брентвуде, в спальне актрисы были обнаружены три пустых пузырька из-под снотворного. Предположительно, Мэрилин Монро приняла более тридцати пилюль. С учетом того, что разовый прием не должен превышать пяти таблеток, вероятность ошибки низка. «Не сомневаюсь: актриса совершила самоубийство, – считает доктор Ральф Стоун. – Конечно, окончательные выводы будут сделаны после вскрытия. Но уже теперь можно предположить – вряд ли случайно возможно превышение дозировки в шесть-восемь раз...»

Тело обнаружила домработница Мэрилин Монро, миссис Юнис Мюррей. По ее словам, в три часа ночи она обратила внимание, что у актрисы в спальне горит свет. Дверь в комнату была заперта изнутри, на оклики Мэрилин Монро не отзывалась. Тогда домработница обратилась за помощью к мистеру Маку Кизи, проживающему в соседнем доме. Он разбил окно, выходящее в сад, и обнаружил актрису без сознания. Мэрилин Монро лежала на кровати полностью обнаженной, в ее руке была зажата телефонная трубка. Приехавшие вместе с полицией врачи констатировали смерть. Как отметил в беседе с корреспондентом «Лос-Анджелес Тайм» доктор Ральф Стоун, видимых повреждений на теле Мэрилин Монро при осмотре выявлено не было. Это – еще одно подтверждение того, что смерть актрисы носит ненасильственный характер.

Полиции уже удалось установить – последний человек, с которым говорила Мэрилин Монро перед смертью, – муж ее подруги Пат Кеннеди Питер Лоуфорд. Его уже допросили в полицейском участке. И в своих показаниях он сообщил, что Мэрилин при разговоре была сонной, ее голос звучал тихо и приглушенно. Со слов мистера Лоуфорда, Монро не высказывала никаких намерений уйти из жизни; сообщила, что накануне вернулась с вечеринки, что этот вечер намерена посвятить отдыху, а вот завтра с удовольствием примет приглашение в гости. Потом связь внезапно прервалась, и линия долгое время оставалась занятой...

Посмертной записки, объясняющей, по каким причинам Мэрилин Монро рассталась с жизнью, обнаружено не было. Завтра в центральной больнице Лос-Анджелеса состоится вскрытие тела актрисы, после которого, как полагает полиция, вопросов без ответов больше не останется...»

– Вопросов без ответов больше не останется, – доктор Барбара Мэй скептически скривила рот, отложила газету и вздрогнула. – Вопросов не будет ни у кого, кроме меня...

Она перевела взгляд за окно, где, подсвеченные оранжевым закатным солнцем, вовсю пламенели яркие гроздья магнолии. Однако красивый вид не принес обычного успокоения. По телу снова и снова прокатывались ледяные волны мучительной дрожи, зубы клацали, руки тряслись.

– Никто ничего не узнает, – прошептала Барбара, вставая со стула. Она подошла к шкафу, достала теплый клетчатый плед и снова переместилась к столу. – У меня не было выбора. Не было выбора. Прости меня, Монро. На моем месте ты поступила бы точно так же...

Образ Мэрилин не отпускал. Почему-то казалось, что актриса находится в этом кабинете, где ей приходилось много трудиться, проходить сквозь запутанные лабиринты боли для того, чтобы обрести хотя бы хрупкое подобие душевного равновесия.

Присутствие Монро ощущалось практически физически.

Казалось даже, что комната наполняется запахом любимых духов Мэрилин – «Chanel № 5»...

Барбара Мэй испуганно обернулась на кушетку, где всегда лежала актриса.

Никого!

Но почему-то все равно чудится ее взгляд, вечно полный слез; и эти пухлые дрожащие губы, которые она от обиды надувала, как маленькая девочка; стянутые в простой пучок волосы («О, Барбара, как утомляют эти парикмахеры»)...

Говорят: убитые всегда приходят к своим убийцам. Являются, чтобы отомстить за всю ту боль, которую им причинили.

Может, это правда? Поэтому Мэрилин как будто бы находится здесь, в этой комнате?..

– Детка, прости, – шептала Барбара своим видениям.

Наверное, если бы в этот момент кто-нибудь из пациентов увидел лучшего психиатра Нью– Йорка – рыдающую, дрожащую, кутающуюся в плед жарким августовским вечером, – то ее практика вмиг стала бы не такой обширной.

Однако доктора Мэй это в настоящий момент не волновало. Изнемогая от боли и раскаяния, всей душой она просила прощения у самой известной своей пациентки.

– Детка, Мэрилин, – шепчут пересохшие губы. – Ты пойми, у тебя не было шансов. Параноидальная шизофрения гналась за тобой по пятам. Я вырывала тебя ненадолго из ее лап. Но ремиссия – все-таки не исцеление. Такое не лечится. С годами в твоей голове раздавалось бы все больше так пугающих тебя чужих голосов. И страшных зловещих видений становилось бы все больше и больше... Потом ты стала бы закатывать скандалы прямо на улицах, и дело кончилось бы помещением в лечебницу. После блеска Голливуда – палата с решетками на окнах, смирительная рубашка. Ничего себе изменения, да? А ты ведь помнишь, Мэрилин, оттуда надолго не выходят. Сколько могла выдержать твоя мать без врачей и таблеток? Месяц, два. А потом ты сама искала клинику, в которую можно поместить находящуюся не в себе женщину. Вот такие дела, детка. Тебе не повезло. Тебе, бедняжке, всегда не везло. Я точно знаю, ты была очень хорошей актрисой. Находясь в таком аду – одиночество, болезнь, нелюбимые мужчины, – так беззаботно улыбаться в камеру... У меня много пациентов, Мэрилин. Ты была самой тяжелой, самой несчастной. Я даже не могла тебе сказать – оставь семейку Кеннеди в покое. Знаешь, почему? Все просто, во время сеансов врач всегда сближается со своим пациентом. Я понимала тебя, как никто другой, в какой-то степени я была тобой в те часы, когда мы работали вместе. И я знала – ты не могла не интересоваться Кеннеди, ведь у них было все, к чему ты стремилась и чего у тебя никогда не было: деньги, власть, успех, семья... Мне казалось, что все это плохо закончится. Джон и Бобби играли с тобой, как кошка с мышкой, то приближали, то отдаляли. Ты думала, президент женится на тебе? Я знаю, ты верила в это, будущая свадьба казалась тебе такой же очевидной, как океан за окном или статуя Свободы. В тебе всегда жила неистребимая вера в чудо... Жизнь била тебя наотмашь – а ты все равно верила, что рано или поздно она тебе улыбнется... Конечно же, Джон и не думал разводиться. Но ему очень нравилось, что самая красивая актриса Голливуда летит к его ширинке по первому щелчку пальцев. Вся страна в его власти – а ему нравилось властвовать еще и над тобой, доставлять то радость, то горе. Такие эмоциональные качели не для твоих расшатанных нервов, детка, и я боялась, что ты долго не выдержишь, и...

– Что, док, я вижу, вы совсем плохи. Вас мучает совесть, да? Я все знаю! Я знаю, что вы сделали! И если вы думаете, – садовник Гарри Уильямс бросил взгляд на лежавшую на столе газету, при виде снимка мертвой Монро шмыгнул носом и быстро отвернулся, – что я буду молчать – так вы напрасно так думаете! Я обратился в полицию! Да-да, в полицию, и это вам не шуточки. Спросите у любого парня в нашем баре – Гарри Уильямс свое слово держит! Я уже дал показания и бьюсь об заклад – вы ответите за то, что сделали...

Какой же этот садовник глупец!

Недавно его сбил автомобиль, парень угодил в больницу.

Он оттуда сбежал? Похоже, что так!

Ворвался в кабинет, пытается тут то ли угрожать, то ли запугивать. Наверное, это шантаж, ему нужны деньги? Если бы все было так просто!

На самом деле здесь ведется игра совершенно другого уровня...

Слишком серьезная игра, ставка в которой – жизнь...

Гарри даже не понимает, насколько опасно все происходящее...

Доктор Мэй покачала головой, и ее черные вьющиеся волосы взметнулись над плечами пышным облачком.

– Какая полиция, ты о чем? Ты ничего не знаешь!

Уильямс, вытирая лоб рукавом клетчатой рубашки, застонал:

– Все я знаю! Все! Не так давно к вам приходила Мэрилин Монро. А потом, буквально через пару часов, к дому подъехал автомобиль. Я не спал еще. Я вообще... очень волновался после того, как вы беседовали с Мэрилин, а я подслушивал. У Монро всегда дела обстояли – хуже не бывает. Только в тот вечер я вообще чуть с ума не сошел. Как она страдала, бедняжка... Я думал, может, мне вообще прекратить все это подслушивание? Помочь не могу, только расстраиваюсь, прямо с ума схожу. И так уже много лет...

Барбара удивленно вскинула темные брови:

– Ты подслушивал, о чем мы говорим с Мэрилин на наших сеансах, много лет? Но зачем? А, хотя, не говори, я уже все поняла по твоим глазам. Еще одна жертва нашей обольстительницы. Интересно, неужели ты на что-то рассчитывал? Да, Гарри, цветы ты поливаешь отлично. А вот соображаешь намного хуже!

– А это уже не ваше дело, док. Я про другое толкую. В тот вечер, или точнее – ночь, к вам в кабинет прошел мужчина. И я знаю, о чем вы говорили и что он потребовал...

Барбара закусила губу.

Похоже, садовник не шутит. Он шпионил давно. И в тот роковой вечер и ту ужасную ночь тоже не пропустил ни слова.

...Появившийся ночью мужчина вел себя решительно и нагло.

– Вы являетесь лечащим врачом мисс Монро, не так ли? – поинтересовался он, без приглашения развалившись в кресле у окна. – Я надеюсь, мы с вами найдем понимание. Вы будете умненькой девочкой, Барбара, и сделаете все, о чем я попрошу. Мисс Монро должна умереть.

Страх (кто это явился среди ночи?) невольно сменился возмущением.

– И не подумаю! Убирайтесь из моего дома! Еще минута – и я набираю номер полиции!

Выпроводить незнакомца казалось таким правильным и естественным. До тех пор, пока в его руках не мелькнуло удостоверение.

И вот уже ужас леденит сердце.

Мистер Флетчер, оказывается, является агентом секретной службы, Национального Центра Расследований...

Кому жаловаться? Куда обращаться за помощью?

В таких случаях подмоги ждать неоткуда...

Без вариантов, остается лишь одно – делать то, что от тебя требуют.

Флетчер, разумеется, не посвящал в причины, по которым надо прописать Мэрилин Монро смертельные препараты.

Он только сказал, что ближайшие десять дней актриса должна быть жива, а вот потом...

И, безусловно, агент хорошо подготовился к этому разговору, проконсультировался с опытным фармацевтом. Он пришел с готовой схемой употребления различных препаратов, не оставляющих от человеческой жизни ничего за считаные дни. Также Флетчер захватил с собой и пилюли. От лечащего психиатра, по сути, требовалось лишь одно – передать Мэрилин лекарства и сделать вид, что лошадиные дозы таблеток будут полезны для ее здоровья. Хотя на самом деле они убьют ее, убьют быстрее, чем даже получится осознать – вместо сна приходит смерть. Вряд ли Мэрилин сможет пережить даже второй прием таких огромных доз нембутала. Но если вдруг – то третий ее уже точно доконает...

– Я не смогу выдержать этот разговор, – просто сказала Барбара Флетчеру. Обсуждать само убийство было глупо – НЦР отдает приказы, а не обсуждает их. И всегда добивается своего, не останавливаясь ни перед чем... – Понимаете, мы очень близки с Мэрилин, я работаю с ней много лет. Я не могу вот так в глаза ей рекомендовать таблетки, которые убьют ее...

– А что, услугами курьерской службы воспользоваться нельзя? – поинтересовался агент, вставая с кресла и всем своим видом показывая: договоренности уже достигнуты, больше обсуждать с психиатром Барбарой Мэй ему нечего. – Разве вы иногда не передаете с посыльным для Монро пилюли? Передаете. И с авиапочтой тоже – у Монро ведь такой напряженный график, съемки проходят по всему миру, и неизвестно, в каком городе у нее вдруг закончится снотворное. Вот через десять дней – две недели напишите Мэрилин письмо, пошлите пузырьки с таблетками – и все будет о’кей. Насчет того, что кто-то это письмо потом обнаружит – можете не волноваться. Мы свою работу всегда выполняем хорошо...

Проклятый Флетчер – он действительно знал все особенности взаимоотношений врача и пациентки!

Предполагать, что Мэрилин что-то заподозрит в связи с огромными дозами пилюль, которые ей рекомендовалось принимать за раз, было глупо.

Актриса никогда не думала, насколько сочетаются со здравым смыслом рекомендации врача.

Она просто всегда послушно их выполняла...

Зачем НЦР понадобился такой временной промежуток, вскоре стало понятно и безо всяких объяснений со стороны мистера Флетчера.

Через пять дней состоялось празднование юбилея президента. Счастливая, в полупрозрачном, переливающемся стразами платье, Мэрилин жеманно шептала в микрофон: «Happy birthday, mister president!»[15]...

Наверное, в ее сердце опять вспыхнул очередной фейерверк надежд. И, как всегда, им было не суждено сбыться...

После того как Монро появилась на этом официальном мероприятии, все окончательно прояснилось: Джон Кеннеди явно в курсе проводимой секретной службой операции по устранению актрисы. Он пригласил ее на праздник специально, по просьбе НЦР. Таким образом, Джон и Бобби старательно делают вид, что никакого конфликта с Мэрилин нет, что их отношения – дружеские, любовные. Какие угодно – только не напряженные. А значит, винить в самоубийстве известной актрисы президента США никто не посмеет.

Просто в один прекрасный день Мэрилин вдруг не станет...

И будет не понятно, что это – сознательный шаг или досадная оплошность...

Никто ни о чем не догадается.

Настоящие убийцы останутся безнаказанными...

Зачем же все-таки семье Кеннеди понадобилось убирать Мэрилин?

Да, в общем, все просто.

Несчастная, страдающая, она истошно кричала о своей боли на каждом перекрестке. В курсе ее взаимоотношений с Джоном и Бобом начинало быть все больше людей. Это портило репутацию! Хороши же президент и генеральный прокурор, делящие постель с одной подружкой! А уговоров замолчать по-хорошему Монро не понимала. Мир, в котором жила актриса, состоял из переплетения кошмаров и фантазий. Он был слишком далек от реальности, чтобы осознать всю серьезность угрозы...

... – Какая же вы сука, док, – шептал Гарри, с ненавистью глядя на Барбару. По его лицу струился пот, который он вытирал рукавом клетчатой рубашки. – Когда я услышал, что вы согласились убить Мэрилин, то бросился в полицию. Но мне не повезло! Проклятый грузовик... Не знаю, откуда он появился на дороге, выскочил как будто из-под земли... В больнице я требовал полицейского. Говорил, что хочу предотвратить убийство. Врачи, эти паршивые засранцы, говорили мне: «Вы бредите, бредите. У вас жар!» Жар у меня и правда был. Однако я не бредил, а хотел рассказать, что знаю. Только вот никого это не волновало. А сегодня под окнами палаты заорали мальчишки, продающие газеты... Я понимаю, док, – мне еще нельзя было вставать с постели. Как кружится голова... Наплевать! Своего я добился. Сходил в участок, дал показания. Вы слышите, док?! Они уже едут, они скоро будут здесь.

Барбара вздрогнула.

Предрассветную тишину, наполненную разве что редкими трелями птиц, действительно прорезали звуки полицейской сирены.

– Я думал, может, не стоит вас предупреждать. Но не смог сдержаться, – Гарри, пошатнувшись, ухватился за дверь. – Ничего, вам от них не скрыться. – Бледный, мокрый, он опустился на пол и счастливо улыбнулся. – Вы заплатите за смерть моей любимой малышки...

Первый порыв врача, увидевшего, как человек падает в обморок, – помочь.

Губы Гарри стали совсем синими, а лицо – белее листа бумаги.

– Но нет, – прошептала Барбара, успев сделать пару шагов к лежавшему на полу садовнику. – Не теперь. Нельзя терять ни минуты. Визитная карточка Флетчера, где же она? – Ломая ногти, доктор быстро открывала ящики стола. – Где же эта паршивая карточка этого паршивого агента?!

Все дальнейшее напоминало дурной сон, который все длится, длится. А пробуждения даже не предвидится.

Остывающее тело Гарри на полу кабинета.

Полицейские, толстый шериф, «вы имеете право не отвечать на вопросы без адвоката», холод наручников на запястьях...

Доехать до участка не получается – полицейскую машину останавливают какие-то люди. Через стекло не разобрать, что втолковывают шерифу, ясно только, что он недоволен – на полном лице застыло недоуменно-расстроенное выражение.

– Барбара Мэй, вы свободны, – недовольно буркает он, расстегивая наручники.

Вспыхнувшая радость заставляет забыть об усталости, наполняет тело энергией.

Конечно, немного странно оказаться вот так в одиночестве на шоссе. Впереди виднеются горящие огнями коробки небоскребов, сверкают разноцветные блики рекламы. До оживленного квартала далековато, но самое главное – свобода, и никаких показаний, никаких объяснений!

Скорее бы вернуться домой, набрать полную ванну воды и забыть этот ужасный вечер!

Такси!

Такси!!!

Есть ли в этом огромном городе хотя бы одна-единственная свободная машина?!

– Не торопитесь, Барбара. Опустите руку. Я отвезу вас домой, – неожиданно раздается над ухом вкрадчивый голос.

Агент Флетчер...

Он вдруг выступил из темноты, словно бы соткался из воздуха. Его не было среди тех людей, которые говорили с полицейскими. Но, конечно, можно предположить, что те «освободители» были с ним заодно. Ведь все-таки перед приездом полиции удалось сделать телефонный звонок проклятому агенту и рассказать о том, что арест произойдет с минуты на минуту...

– Я понимаю, что, видимо, должна поблагодарить вас, – охрипшим голосом произнесла Барбара, расположившись на переднем сиденье неприметного серого «Форда».

Флетчер сверкает белоснежными зубами:

– Нет проблем, док. Я же говорил, мы свою работу всегда делаем на совесть. Это вам спасибо.

– Так получилось, что мой садовник, Гарри Уильямс, подслушивал все мои сеансы с Мэрилин. Он слышал и тот разговор, когда вы просили меня... Ну, вы понимаете? Мне сложно говорить о таком, о вашей... просьбе...

Лихо петляя в потоке машин, агент кивает:

– Понимаю. Не стоит волноваться. Гарри Уильямс вас больше не побеспокоит. Никогда.

– Вам... не придется заставлять его замолчать. Он умер. Сердечный приступ.

– Отлично! Мы позаботимся о том, чтобы полиция забыла о его показаниях. Все будет хорошо. Все устроится.

Странно: в окнах особняка с белыми колоннами горит свет.

Но ведь полицейские, уводя хозяйку дома, скованную наручниками, машинально щелкнули выключателем.

А теперь в доме светится огромная хрустальная люстра. И в гостиной видны люди.

Да это же... Это же те самые, «освободители»!

Барбара растерянно осмотрелась по сторонам.

Флетчер вышел из автомобиля, шарит в кармане пиджака – должно быть, достает сигареты.

А больше никого рядом нет.

Бежать!

И чем быстрее – тем лучше!

Это была ошибка – возвращаться в дом, довериться Флетчеру!

Барбара мчится по лужайке, топчет клумбы, задыхается, но... ощущение погони становится все сильнее и неотвратимее, и вот уже тяжелая рука сминает платье на спине, материя трещит, а плечо обжигает тонкая пронзительная боль.

Последняя мысль: «Он вколол мне снотворное, но зачем?..»

Точнее, нет, та мысль была предпоследней.

А последняя приходит вместе с резкой болью, удушьем, теплом опорожняющихся кишечника и мочевого пузыря, темнотой, судорогами.

«Они хотят имитировать мое самоубийство...»

Когда сил терпеть больше нет, вот совсем ни капельки не остается – боль вдруг оканчивается.

Барбара выходит из петли, опасливо смотрит на «освободителей», на прикуривающего сигарету Флетчера.

Невероятно – почему-то люди не обращают на нее никакого внимания.

– Просто вы мертвая, док. И я тоже мертвый.

Обернувшись (Гарри, садовник, все-таки не стоило ему выкидывать такие штуки с его больным сердцем), Барбара видит собственное тело, болтающееся в петле, и кричит от ужаса:

– Нет! Я не хочу умирать, нет!

Гарри пожимает широкими плечами:

– Так вроде мы и не такие уж и мертвые, док. Все оказалось не очень страшно. Я, наверное, погорячился со своими обвинениями. Вас заставили. А потом тоже не пощадили. Нам, конечно, здорово не повезло. Но ничего, правда все равно рано или поздно станет известна. Пусть мы умерли, но пленки-то остались!

– Какие пленки? – машинально поинтересовалась Барбара, наблюдая за «освободителями». Они, снимая перчатки, пристально оглядывали кабинет, явно пытаясь понять, насколько естественным выглядит «самоубийство». – Какие пленки, о чем ты?

– Пленки, на которых записаны ваши разговоры с Мэрилин. Есть и запись, где этот агент берет вас за горло, заставляет убить Монро. Катушки спрятаны в надежном месте. И о них никто не знает, ни эти агенты, ни полицейские! Я кое-что сделал перед тем, как первый раз отправиться в полицию... Да уж, не стоило мне так сокрушаться по поводу грузовика. Теперь-то я уже понимаю: спасти Мэрилин не было никаких шансов. У этих ребят, которые брали вас за горло, все схвачено, в том числе и в полиции...

На какой-то момент Барбаре стало любопытно: что за записи, как у Гарри получилось их сделать?

Но в следующую секунду часть дома словно растворилась в воздухе. И там, где находилась стена, появилась странная необычная панорама.

Барбара увидела тропинку, пролегающую в сочной изумрудной траве, а еще сбоку было озеро, и вдалеке махали руками какие-то люди... Видневшийся вдали мужчина напоминал отца: высокий, худой, улыбающийся...

Папочка не произнес ни слова.

Но Барбара каким-то странным образом поняла, что он мог бы сказать.

Что произошедшее с ней – это не страшно, а радостно.

Что вот-вот можно будет увидеть всех своих родных. И еще того, кто ближе всех родных и чья любовь всегда все принимает и прощает. И вот это – самое главное. А все остальное – суета...

* * *

«Катя совсем с ума сошла со своей любовью. Не понимаю, как можно быть настолько безответственной, ни на что не обращать внимания! К ней в дом залазят какие-то ненормальные, бьют ее по темечку – а ей все равно. В ванной вдруг обнаруживается видеокамера – опять-таки, по барабану! Да, все люди – разные, и реакция на события у них разная. Я, конечно, та еще паникерша и пока не разобралась бы в происходящем – в этом доме ни за что не осталась. Катя всегда была и легкомысленнее, и спокойнее. Пока на неприятности можно не обращать внимания – она и не обращает. Но что будет, если проблема станет слишком серьезной?.. Катерина только смеется: «Мой Мишутка меня спасет!» А на самом деле ее Мишутка дурит ей голову! Но у Кати было настолько счастливое лицо, что я так и не решилась ей ничего рассказать. Не смогла... Майкл – двуличный подлец! За ужином так и увивался вокруг Катьки: «Дорогая, хочешь еще шампанского? Давай я положу тебе салата!» Он принес ей цветы, огромный букет роз. Вот что чувство вины с мужиками делает! Кате – цветики в утешение, а сам тискает на пляже «самую сладкую девушку в мире»!»

Вздохнув, Лика Вронская выбралась из постели, подошла к окну.

Слишком много новых впечатлений для одного дня.

Слишком много каких-то непонятных моментов, вызывающих тревогу.

И... слишком сильно тянет к Андрею...

В этом хороводе мыслей заснуть просто невозможно.

«Я не смогу сделать благоразумный выбор. Никогда не умела, так и не научилась. А после тридцати люди уже принципиально не меняются», – Лика уселась на подоконник, обхватила руками колени и невольно залюбовалась красивым освещением участка.

Цитрусовая ночь...

Прямо над бассейном повис грейпфрут луны, желтый диск отражается и в глади воды. А небольшие лампочки, закрепленные на ветках деревьев, высвечивают яркие оранжевые шарики. Апельсины, апельсины... Если есть рай на земле – то он здесь, засаженный апельсиновыми деревьями...

«После прогулки к океану Стивен пригласил меня на ужин, – вспоминала Вронская. – Отказалась (не хочу близких отношений) – он заговорил о боулинге, дискотеке, экскурсии. Любой каприз, в общем. Мне кажется, он неплохой человек, и я нравлюсь ему. У нас много общего, и Стивен выглядит таким надежным, заботливым. Только вот он – не Андрей, и...»

Внизу, в холле, явственно послышался шум.

Затаив дыхание Вронская соскользнула с подоконника, высунула голову за дверь, прислушалась.

Не показалось.

Там, внизу, явно кто-то ходит...

Быстро натянув джинсы, Лика на цыпочках вышла из спальни и, закусив губу, стала осторожно спускаться вниз по лестнице.

Ступени, обтянутые ковровым покрытием, не издавали ни звука. К скрипящим деревянным перильцам («Ну ты видишь, сюда и дизайнера приглашать стыдно! – жаловалась Катя, показывая дом. – Кухня убогая, перила отвратительные. Дом старый, срочно нужен кардинальный ремонт! Те небольшие отделочные работы, которые мы провели, никакой погоды не делают».) Вронская на всякий случай прикасаться не стала.

Когда Лика оказалась на лестничном пролете, откуда можно было рассмотреть весь холл, ее сердце тревожно забилось.

В дальнем углу, почему-то с фонариком, перемещался Андрей...

– Эй, ты чего не спишь? – неожиданно для себя самой шепотом поинтересовалась Лика. – Что-то случилось, света нет? Но подсветка на участке вроде как работает.

Катин брат поманил пальцем:

– Иди ко мне!

Ночь, красивый, безумно притягательный мужчина, чувственный голос, какая-то недвусмысленная фраза...

С пылающими щеками Лика приближалась к Андрею.

В эти доли секунды, казалось, все органы восприятия работали на двести процентов, даря миллионы разных ощущений, эмоций, запахов.

Как приятно касаться босыми ногами мягкого ковра.

Андрей изумительно пахнет. Очень необычная туалетная вода, в ней сплелись в одну мелодию аккорды из сухих листьев и свежескошенной травы, сладких тропических фруктов и горьковатого лайма.

Его кожа в полумраке кажется такой смуглой, а голубые глаза – прозрачными, хрустальными.

Как здесь непривычно тепло – из раскрытого окна в комнату закатываются волны жаркого ветра.

Много работы, мало отдыха, никакой личной жизни – и вот из этой нервотрепки вдруг попадаешь в рай, где тебя ждет самый лучший на свете мужчина. Пересохшие губы, предательская слабость в коленях... И, может быть, хватит сил не вести себя, как изнывающее от желания животное. Но именно таковым себя в настоящий момент чувствуешь...

– Так зачем фонарик? – охрипшим голосом поинтересовалась Вронская, стараясь не смотреть в глаза Андрея. – Кругом враги?

Мужчина пожал плечами:

– Похоже, что так.

Он засунул руку в карман джинсов, вытащил пару пластиковых шариков, темный и светлый – только они, в отличие от тех, который демонстрировала днем Катя, были треснуты.

– Камеры. Там внутри микросхема, еще было крошечное стеклышко. Все раздолбал, разобрал. Не поймешь тут, как эта мелочь работает, но он-лайн трансляцию устраивать явно не хочется. Камеру в своей спальне заметил, когда зажигал ночник. От непрямого несильного источника света, оказывается, стекло камеры слегка бликует. Еще одну камеру нашел на кухне. Наверное, они в каждой комнате понатыканы. И я, кажется, догадываюсь, чьих это рук дело!

Лика взяла пластиковые кругляшки, повертела в пальцах. Очевидно, что это был не микрофон, а маленькая камера – внутри устройства имелся микроскопический зазор, как раз для того, чтобы закрепить стекло.

– И кто же за нами подглядывает? – Лика нахмурилась. – Интересно, а в моей спальне тоже есть такая ерунда?

– Пошли, – Андрей взял Лику за руку, – надо проверить. Я думаю, во всем виноват этот Катькин американский крендель.

– Майкл? – уточнила Вронская и сразу же мысленно себя заругала.

Как будто бы у Катерины – гарем американских мужей! Вот, а теперь Андрей решит, что подружка сестры – типичная блондинка, глупая, совершенно ничего не соображающая.

Что там Андрей решил, она так и не поняла.

Скорее всего, его мысли вообще были далеки от обсуждаемой темы. Потому что он вдруг притянул к себе Лику и поцеловал ее прямо в губы.

Не обращать внимания на закружившуюся голову.

Ноги стали ватными – наплевать, пытаться контролировать себя.

Устоять, собраться.

И...

– Ты чего дерешься! – возмутился Андрей, потирая живот. Несколькими секундами раньше туда пришелся резкий удар Ликиного кулачка. – Я к тебе со всей душой...

– А я тебе – по печени, – улыбнулась Вронская, любуясь лицом Андрея: растерянным, обиженным и очень красивым. – Предупреждать надо о таких душевных порывах.

– Что-то не так?

Она пожала плечами:

– Все так. И все не так... Мы идем осматривать мою комнату?

Андрей улыбнулся:

– Только чур не драться.

– Договорились!

«Что-то происходит, – наблюдая за желтым лучом фонарика, исследующим стены, думала Лика. – Минуту назад я чувствовала себя героиней любовного романа. Теперь мне почему-то кажется, что я в книжке про Карлсона; в том эпизоде, где Малыш и Карлсон с фонарем шпионили за сестричкой Малыша и ее кавалером. Мне теперь так легко, как будто бы я не мать, не писательница, не состоявшаяся журналистка, а глупая девчонка. Которая с замирающим сердцем ждет поцелуя. У Андрея потрясающие губы. Только мне, наверное, больше не светит их целовать. И сама виновата... То есть нет, не виновата. Я сначала решила подраться, а потом подумала о своих желаниях. У меня моторика всегда опережает мыслительный процесс. Дура!.. Как же мне нравится этот парень...»

Андрей негромко присвистнул:

– Смотри! Видишь, моя теория верна.

И правда: вот луч фонарика проводит по вроде бы самой обычной поверхности, откуда, как чертик из табакерки, вдруг выпрыгивает солнечный зайчик.

Взгляд сразу становится более пристальным... и различает на углу книжной полки, рядом с темной петлей крепления, миниатюрную пластиковую капельку.

Невероятно! Как быстро развивается техника! Про эту видеокамеру уже почти можно сказать – размером с булавочную головку...

Поднявшись на цыпочки, Андрей сорвал камеру, бросил ее на пол, схватил стоявшую на полке бронзовую статуэтку.

– Ты весь дом перебудишь, – прошептала Лика, опускаясь на пол рядом с мужчиной, остервенело крушащим камеру.

Она нечаянно коснулась плечом его плеча и вздрогнула, как от удара электрическим током.

В ту же секунду губы обжег поцелуй, и голова опять закружилась.

Тепло Андрея, его опытная нежность, настойчивые бесцеремонные прикосновения, и вот почему-то взгляд упирается в потолок, а под спиной, оказывается, уже кровать...

«Если я хочу остановиться, то надо это делать теперь. Потому что потом будет поздно. То есть нет, уже поздно; я не хочу останавливаться, я хочу Андрея...»

Она даже не поняла, куда вдруг исчезла одежда. Просто почувствовала прикосновение к своей обнаженной коже жаркого мускулистого тела. И в ту же секунду очень захотелось, чтобы Андрей стал еще ближе.

Ближе, быстрее, еще ближе.

А никаких других мыслей больше не было...

Когда действительность обрела свои очертания, ни стыда, ни сожаления в ней не оказалось.

Прижавшись к Андрею, Лика счастливо улыбнулась.

Очень глупо, конечно, едва познакомившись, заниматься сексом.

Еще глупее делать на основании пары нехитрых телодвижений концептуальный вывод о том, что случайный любовник – это и есть та самая твоя половинка, которая предназначена только тебе.

Но что поделаешь, если только такая ерунда и заполняет голову! Значит, приходится принять: ум и рассудок – это не твои сильные стороны.

«Почему-то мне кажется, что Андрей – это навсегда, – Лика приподнялась на локте, заглянула в лицо мужчины и улыбнулась: оно было таким счастливым! – Я уверена – он полюбит Дарину и будет заботиться о нас, и я буду очень стараться, чтобы мой любимый никогда не разочаровался в своем выборе».

– Ты чего меня рассматриваешь?

– Нравится! Хочу и рассматриваю!

– Лучше скажи, борщ варить умеешь? А с хозяйством у тебя как?

Лика рассмеялась:

– Как честный человек, ты хочешь на мне жениться? Это правильно!

– А ты против?

– А ты куда торопишься?

– А чего тянуть?

– А ты всегда отвечаешь вопросом на вопрос?

– А что плохого в том, что я изучаю понравившуюся мне девушку?

– Я вижу, мы подходим друг другу.

– Без базара.

«Интересно, если бы я описала в романе такую сцену, редактор согласилась бы, что так бывает? Или попросила бы меня ее доработать, решив, что я перефантазировала? Вот за что я люблю жизнь, так это за то, что она тебе подкидывает ситуации, которые и придумать нельзя. Сорок минут назад я лежала в этой же комнате в гордом одиночестве. Если я все правильно поняла, меня теперь вроде как зовут замуж, и...»

Она быстро вскочила с кровати. Внизу, на участке, послышался какой-то шум.

Не узнать Катиного мужа невозможно.

Несмотря на неяркую подсветку, его высокая фигура и светлые волосы отчетливо различаются в полумраке. А привлекший внимание странный шум – это треск отодвигающихся гаражных ворот.

– Надо проследить за ним, – прошептала Лика уже оказавшему за спиной Андрею. – Одевайся, пойдем!

– Ты знаешь, где ключи от Катиной машины? У тебя есть права? Или ты собралась просто бежать за тачкой этого америкоса? Чемпионка по спринту? Голая сладкая чемпионка...

– Зануда!

– Торопыжка, – Андрей поцеловал Лику в шею, его руки мягко коснулись ее груди, сосков. – Мне тоже не нравится, что Катин крендель куда-то ездит по ночам. Но именно теперь у нас нет никакой возможности за ним проследить. Зато мы можем заняться кое-чем другим...

* * *

«Линда, привет! Мне кажется, у нас проблемы! Зачем я только рассказал тебе о том письме насчет дома и Мэрилин Монро! Мне следовало помнить – с тобой нельзя говорить просто так, по душам, всего лишь желая поделиться какой-нибудь новостью. Это так же опасно и глупо, как засовывать руку в горящий камин. Все, из чего можно сделать хотя бы маленькую заметку для твоей проклятой газеты, ты обязательно используешь в своих интересах! И даже не предупредишь! А если начнешь тебя упрекать, у тебя один ответ: «Джейк, ты зануда!»

– Но ты же действительно зануда! – прошептала Линда Грин, отрывая взгляд от нетбука.

Небольшой компьютер был очень старым, с диагональю всего восемь дюймов. Зато он без проблем помещался в любую сумку, и на нем было так удобно просматривать электронную почту. Хотя глаза от небольшого экрана уставали слишком быстро.

Линда обвела взглядом верхушки небоскребов, выполняя обычное упражнение глазной гимнастики. И почувствовала, как все тело сжимается в комок, во рту появляется металлический привкус, дрожат руки.

Нет больше ничего обычного. Ни гимнастики для глаз, ни занудного бывшего бойфренда, ни спокойствия. Нет и не будет...

...«Беги, Линда!» – словно бы кто-то шепнул ей, пока она, парализованная от ужаса, смотрела на торчащую из спины Джейка рукоятку ножа.

Это были совершенно неправильные слова. В таких ситуациях, наверное, надо не улепетывать куда подальше, а вызывать полицию.

Однако никаких доводов логики слышать не хотелось. То есть даже не то, чтобы не хотелось. Просто в тот момент пришло совершенно четкое понимание: СПАСАЙСЯ!

Иначе будет слишком поздно...

И был быстрый бег к машине, истошно завизжавшие колеса, стрелка спидометра впервые взметнулась к запредельной отметке в семьдесят миль...

Успокоиться. Не нервничать.

Скрыться.

И еще почему-то – проверить электронную почту. Это обязательно. И чем скорее – тем лучше.

Вся жизнь вдруг сузилась до этих команд, неизвестно кем подаваемых, но выполняемых покорно, точно, автоматически.

Бред какой-то! Вместо того чтобы идти в полицию – скрываться с места происшествия и, убедившись в отсутствии погони, разбирать мейлы?!

Мозг бунтует: так поступать нельзя, это противозаконно.

Но вот уже пальцы послушно бегают по клавишам.

В ящике много всяких писем: приглашения, предложения, анонсы предстоящих мероприятий.

Ничего удивительного. У всех журналистов – обширная переписка.

А вот... Один из адресов знаком слишком хорошо, но к работе он никогда не имел никакого отношения. Сначала с него шли мейлы с пометкой «как дела?», потом – «люблю», затем – «прости, вернись».

Теперь вот – «опасно».

И это последнее письмо, отправленное с данного адреса. Потому что его обладатель валяется теперь в холле своего дома лицом вниз, а из его спины торчит рукоятка ножа.

Очень не хочется следовать примеру Джейка.

А раз так, надо собраться, не паниковать, думать...

... – Джейк, ты и был занудой, – пробормотала Линда, изо всех сил стараясь вести себя, как обычно.

Обычно она ведь всегда шутит, ехидно комментирует, злословит.

Значит, и теперь надо себя вести именно так.

Да, от страха зубы стучат.

Но это разве поможет? Помочь может только выдержка, а поэтому...

Ее глаза снова заскользили по строчкам.

«Ладно, Линда, зануда так зануда. Можешь называть меня, как захочешь. Возможно, ты и права, Линда Грин. Просто я оказался слабее тебя. А только я все равно тебя очень люблю... Милая, ты подумай, может, вернешься?.. Клянусь, больше ни одного упрека.

Вообще, прости, что я так на тебя накинулся.

Просто мне очень страшно теперь. Кажется, я влип по полной программе, за мной следят какие-то люди.

Ну, начну с самого начала. Иначе ты совсем запутаешься...

Помнишь, когда мы еще жили вместе, я говорил тебе – наш банк переезжает в другое здание, так как в том, где мы работали, пришло время делать капитальный ремонт.

С этим переездом столько мороки! Мы даже вынуждены были закрыться на пару дней, чтобы успеть перевезти мебель, технику и хотя бы немного обустроиться.

И вот я укладывал свои вещи в коробки. В том самом хранилище. Ты же помнишь, в чем заключается моя работа? Не такая она уж и сложная – провести клиента к сейфу, потом проводить обратно. Наверное, в этом вся проблема, да? Скажи, если бы я зарабатывал больше, ты бы осталась со мной?

Опять отвлекаюсь. Извини...

Наш банк старался выполнить ремонт как можно быстрее, чтобы по минимуму беспокоить клиентов нашими организационными проблемами.

Я еще паковался, а строители уже стали разбирать стену, так как по проекту было предусмотрено из двух хранилищ-сейфов сделать одно, более просторное. И вдруг строители нашли среди кирпичей одну из наших металлических ячеек! Она была просто вмурована в стену! Я сразу же догадался, почему так могло случиться. Наверное, история повторяется. Когда-то давно ведь межкомнатной перегородки не было. Должно быть, прежде это помещение тоже ремонтировалось, строители ставили стену, клерки возились с вещами, и повсюду царил жуткий беспорядок. Наши сейфы, плоские и небольшие, немудрено на ощупь перепутать с кирпичами. Должно быть, один из ящиков по ошибке использовали в кладке, потом стену быстро заштукатурили, покрасили.

Чуть позже я понял, почему этот сейф никто не искал. Просто искать его было некому...

Конечно же, строители, сгрудившиеся вокруг находки, изнывали от любопытства.

– Может, там бриллианты?

– Или деньги? Хотя ящик совсем маленький, миллиона баксов там не окажется.

– Эй, парень, – это уже они явно обращались ко мне, – ключа не найдется? Надо бы открыть!

Забирая сейф, я сказал:

– Пойду поставлю в известность шефа. Вскрывать ящик – не наше дело, пускай у него голова болит.

Честно слово, Линда Грин, ты же меня знаешь: я – аккуратный педантичный парень. И я действительно собирался отдать сейф своему боссу. Но эти слова строителей о бриллиантах здорово засели у меня в голове. Мне вдруг подумалось: а может, и правда нашему банку посчастливилось найти сокровище, которое долгие годы считалось утраченным? Я мог бы рассказать об этом тебе. «Лос-Анджелес Морнинг» поместила бы статью. Помнишь, ты всегда говорила: «Газета должна первой сообщать новости, только тогда ее будут ценить читатели». И вот ты написала бы статью и, может, согласилась бы вернуться ко мне. Я так скучаю по тебе, Линда Грин...

В лифте я с замирающим сердцем засунул в замок универсальный ключ.

Клиенты нашего банка думают, что замки уникальны. И что если они арендуют ячейку, то им выдают ключ, который открывает только их ящик. И это отчасти правда – соседний ящик клиентским ключом не откроешь. Но наш банковский ключ – универсален, открывает все замки. Думаю, это правильно, ведь клиенты часто теряют свои ключики, а потом требуют, чтобы мы быстро выдали им их ценности...

Мой ключ подошел.

Меня это не удивило, потому что части сейфов в нашем банке чуть ли не сто лет. Клиент может выбрать, какой сейф ему нужен – электронный или механический. Я бы лично предпочел именно механический, потому что любая электронная система может дать сбой, и я слишком часто вижу, как в нашем банке выходит из строя даже самое, казалось бы, надежное оборудование.

Итак, Линда Грин, я сделал то, чего не должен был делать, – открыл сейф.

Ради тебя.

Все глупости, которые я делал в своей жизни, я делал ради тебя и для тебя.

Не подумай, твой зануда ни в чем тебя не обвиняет.

Просто констатация факта...

Когда я заглянул внутрь узкой металлической ячейки, меня охватило разочарование.

Внутри находился только сложенный вдвое листик пожелтевшей бумаги, а еще пять катушек пленки. Ну, знаешь, таких круглых катушек, с намотанной на них магнитной лентой, для магнитофона времен наших дедушек.

Прослушать записи прямо в тот момент, естественно, было невозможно. Поэтому я стал разбирать небрежный мелкий почерк.

Текст записки я запомнил хорошо. Его начало было ужасным. От страха у меня по спине побежали мурашки.

«Если вы читаете эти строки, то меня, скорее всего, просто нет в живых... Меня звали Гарри Уильямсом. И я работал садовником у психиатра Барбары Мэй. Долгое время я делал магнитофонные записи бесед Барбары с актрисой Мэрилин Монро. Вся Америка восхищалась этой красивой беззаботной блондинкой. Но только мы с Барбарой знали, насколько несчастной была Мэрилин... Я прекрасно осознаю, что поступал очень некрасиво, записывая, о чем говорит Монро со своим психиатром. Но я безумно любил эту женщину. Конечно же, не было никаких шансов, что она ответит мне взаимностью. Ее голос – это единственное, что оставалось в моей жизни. Я слушал эти пленки, и мне казалось – Мэрилин рядом, она принадлежит только мне и доверительно рассказывает о самом сокровенном.

За несколько лет у меня образовалось пять катушек с записями. На последней пленке содержится информация о том, как какой-то человек вынудил Барбару Мэй убить актрису. Он заставил дока прописать ей лошадиную дозу пилюль, от которых доверчивая бедняжка Мэрилин и скончалась.

К сожалению, я не смог предотвратить убийство.

Меня сбил грузовик, я угодил в больницу. Я болен и теперь, лечение не окончено. Но сейчас, по крайней мере, у меня есть силы сбежать и дойти до участка.

Увы, я собираюсь обратиться в полицию только теперь, когда стало известно: Монро мертва.

Однако все же хочу подстраховаться. Я высылаю по почте пленки и это письмо в «Лос-Анджелесбанк», а также денежный перевод, на оплату аренды сейфа. Если в течение пяти лет никто не потребует находящиеся в сейфе материалы, я настаиваю на обнародовании этой информации.

Также хочу сообщить, что копии катушек с записями находятся в доме моего брата, Бич-сити, Двадцать пятая улица, семнадцать. Я спрятал их там раньше, задолго до всех этих событий, среди предметов обстановки. Мой брат не знает, что в его доме находятся копии пленок.

Если вы читаете эти строчки, это может значить только одно. Тот подонок, который заставил дока убить Мэрилин, добрался и до меня. Никто так и не узнал правды. Весь мир думает, что Мэрилин совершила самоубийство.

Но это не так! Не так... Бедняжка Монро очень страдала. Однако как бы туго ей ни приходилось, она всегда хотела жить.

Об этом обязательно нужно всем рассказать. Свою последнюю трагичную роль Мэрилин сыграла не по своей вине. Ее безжалостно убили. Так пусть же восторжествует справедливость!»

Прочитав такое, я не знал, что и подумать, Линда Грин.

Пришел к своему начальнику, говорю: «Вот строители нашли сейф».

Я не сказал ему о том, что покопался внутри ячейки.

Не могу объяснить, почему я испугался всей этой истории. Ведь вроде бы после убийства Мэрилин Монро прошло так много лет. И если кто-то все-таки сумел отправить на тот свет еще и садовника, то теперь-то мне все равно нечего опасаться. Никакой даты на письме не стояло, но я залез в Интернет – Мэрилин Монро ушла из жизни аж в 1962 году.

Я собирался передать эту сенсацию тебе.

Помнишь, все приглашал тебя в гости, ты не ехала, говорила – много работы. А сама, должно быть, не очень-то хотела видеть меня. Наверное, думала: я опять стану упрашивать тебя вернуться, начать все сначала. Все правильно, я так и собирался поступить...

В общем, ты все не ехала ко мне, Линда Грин.

А потом я узнал, что мой начальник, тот самый, которому я передал сейф, – мертв.

Якобы произошел несчастный случай.

Босс переходил улицу в неположенном месте, его сбила машина. Сбила и уехала, оставив босса истекать кровью...

Все это выглядит правдоподобно, да?

Действительно, иногда люди не обращают внимания на дорожные знаки и гибнут под колесами автомобилей. Но надо знать моего босса! Он был хорошим, честным, законопослушным парнем. Он никогда не нарушал никаких правил, всегда был предельно осторожен. Проще представить Луну, упавшую на Землю, чем моего босса, который идет через перекресток на красный свет или переходит улицу в неположенном месте...

И я понял: с тем сейфом что-то нечисто, до сих пор. Мне лучше заткнуться и молчать о том, что я знаю о его содержимом.

И в тот же вечер наконец ты добралась до моего дома.

Я смотрел на твои рыжие волосы, зеленые глаза и насмешливые губы – и любил каждую черточку, каждую деталь, все-все, что с тобой связано.

Тебе со мной, как всегда, было скучно. Отвернувшись, ты даже прикрыла ладошкой зевок...

И тогда, чтобы хоть как-то пробудить твой интерес, я сам того не заметил, как рассказал про тот дом в Бич-сити.

Знаешь, общаясь с тобой, я уже немного стал разбираться в том, какой должна быть информация, из которой впоследствии получается заметка для газеты.

Ты мне объясняла: в хорошей информационной заметке обязательно должны содержаться ответы на вопросы: что? где? когда? почему? как?

Я и рассказывал тебе о доме в Бич-сити таким образом, чтобы ты не получила ни единого ответа на эти вопросы. Я только намекнул, что этот дом связан с известной актрисой. Никакой конкретики. Не за что уцепиться.

Кстати, до этого разговора я пробежался по Интернету и понял: если бы только я смог найти те катушки с записями, то сразу бы стал миллионером. В Сети было полно информации о том, как редкие фотографии и видеозаписи, имеющие отношение к Мэрилин Монро, продавались за сотни тысяч долларов и даже миллионы! Ты представляешь, сколько могли бы стоить записи разговоров Мэрилин со своим психиатром! Вот тогда бы уж точно у нас никогда не возникло проблем с деньгами! Знаешь, я даже звонил риелтору, чтобы уточнить: может, тот самый дом сейчас выставлен на продажу? Представляешь, как было бы здорово купить тот особняк, спокойно его обшарить, найти пленки (если они все еще находятся там, конечно). Видишь, Линда Грин, может, я и зануда, но в сообразительности мне не откажешь. И ради тебя я готов на все! Можно было бы продать записи на аукционе. Или, может, лучше написать книгу – это принесло бы нам больше денег?

Я так люблю тебя...

Увы, идея с покупкой дома оказалась неудачной. Риелтор уточнила все детали и сказала – тот особняк с большим участком как раз недавно был куплен. Также новые владельцы появились и у некоторых особняков по соседству.

Впрочем, я думал – может, все равно как-нибудь удастся договориться с новыми хозяевами.

Мне казалось, из того, что я тебе рассказал, никакого материала для газеты получиться не может.

Я недооценил тебя, Линда Грин.

Уже в следующем номере «Лос-Анджелес Морнинг» появилась твоя заметка.

Я ни в чем тебя, впрочем, не упрекаю.

Я сам во всем виноват.

Просто очень хотелось видеть радостный блеск твоих глаз...

После того, как вышла публикация, за мной стали следить какие-то люди.

Не могу описать их внешность.

Один день меня провожал какой-то темнокожий мужчина, в другой – уже белый. Их слишком много...

Пару дней назад пропал мой портфель, со всеми кредитками, ключами, документами. Я поменял замки, но все равно, даже находясь в своем доме, теперь я не могу чувствовать себя в безопасности.

Все очень и очень серьезно, Линда Грин.

Ты должна быть осторожна.

Возвращайся ко мне, милая. Я очень люблю тебя...»

... – Я тоже люблю тебя, Джейк, – прошептала Линда, вытирая слезы. – Я слишком поздно поняла это. Теперь уже ничего не изменишь. Но я всегда буду помнить о тебе. Никто из мужчин не сделал для меня большего, чем ты. Ради того, чтобы я имела возможность подготовить сенсацию, ты отдал свою жизнь. Какая же я сука! Если бы я только знала, что все так выйдет... Прости меня, милый...

Всхлипнув, Линда забарабанила пальцами по рулю автомобиля.

Надо оставить эмоции и попытаться рассуждать логически.

Да, это тяжело. Но придется.

Итак, Джейк мертв.

Люди, которые его убили, явно зачищают следы, не щадят никого.

В этих условиях единственный шанс уцелеть – это подготовить публикацию. Обнародованная информация в таких условиях, как ни странно, является лучшим охранником. Если у журналиста после выхода статьи начинаются проблемы – то, по крайней мере, понятно, кто в этом заинтересован. Намного хуже, если журналист собирает материал, но не успевает напечатать статью, тогда доказать причастность героя будущей публикации сложнее; как говорится, не пойман – не вор...

– Придется срочно ехать в офис, – прошептала Линда, заводя двигатель. – Но только сначала я перешлю письмо Джейка своему начальнику. Вдруг...

Произнести «вдруг не доеду» она так и не решилась.

Отправила мейл на работу.

А потом еще и разместила текст письма в своем блоге.

– Начальника Джейка убрали безо всяких обсуждений. Где гарантия, что моего не шлепнут? А если не убьют – то надавят: никаких статей о смерти Мэрилин Монро. Поэтому надо подстраховаться, озвучить опасную информацию. Да, среди читателей моего блога полно журналистов. Но лучше быть живой и разбираться с конкурентами, которые захотят украсть информацию, – пробормотала Линда, контролируя, чтобы большое сообщение правильно разместилось в дневнике, – чем много знать и быть мертвой. Если на меня выйдут убийцы, я им прямо скажу – в моей смерти нет уже никакого смысла...

Но ничего такого сказать Линда не успела.

По дороге в офис она заехала на заправку. Залила полный бак бензина в свою «Акуру», купила бутылку минеральной воды, тронулась с места.

И вдруг висок обожгло, а весь мир взорвался...

«Акура» продолжала тихонько катиться вперед, а потом ткнулась в припаркованный на обочине шоссе трак[16].

Однако девушку, находившуюся за рулем, это уже не волновало. Выстрел убийцы снес Линде Грин полчерепа...

* * *

Саманта Фриман-Паркер чувствовала себя уставшей, как собака.

Денек выдался сумасшедший: сначала актрисе-блондинке нужно было сделать стильную укладку, потом для следующей сцены перекрасить эту же девушку в черный, а затем опять сделать блондинкой.

Попытки объяснить режиссеру, что такой интенсивный график съемок, мягко говоря, негативно скажется на состоянии волос актрисы, оказались безуспешными. «Ничего, не облысеет! В гробу я видел все эти капризы! – кричал режиссер, и из его рта брызгала слюна. Пожилой, обрюзгший, он напоминал свирепого дракона. – Мне надо скорее закончить картину, продюсер торопит!»

Насчет продюсера – это было полное вранье. Плотно сидящий на «коксе», он заботился только об одном – чтобы была возможность выложить дорожку из белого порошка, ведущую в рай. Вот с этим продюсер ждать был не намерен. А затягивание сроков окончания работы – весь «Юниверсалс Пикчерз» об этом знал – его ни капельки не волновало.

Кардинальная смена цвета волос актрисы – тоже чистой воды самодурство, режиссерская блажь; в большинстве случаев актеры пользуются париками.

Однако режиссер явно хотел показать, кто в доме хозяин; а ведь съемочная группа должна выполнять все его распоряжения, даже самые бессмысленные.

Но даже в этом тяжелом нервном дне нашлось место для радостной новости. Позвонил Дин и сообщил: «Дорогая, я задержусь у наших друзей в Нью-Йорке. Ты не возражаешь? Хочу немного отдохнуть, отвлечься от всего. Переговоры о закупках коллекции меня совершенно измотали. Ты не будешь скучать?»

Последний вопрос – глупый. И Дин прекрасно знает, что тоска по нему начинается даже не с разлуки – с предчувствия расставания.

Однако в том, что муж задержится в поездке, есть и плюсы.

Надо просто знать Дина...

Популярный модельер, он вынужден общаться с окружающим миром по определенным правилам, иначе можно просто сойти с ума от большого количества телефонных звонков, бесцеремонных замечаний, просьб об интервью, деловых предложений.

Дин никогда не отвечает на телефонные звонки, сделанные с неизвестных ему номеров. На его мобильник пользователи, не внесенные в телефонную книгу, не смогут прислать эсэмэс, мэмээс, мейл. С электронными письмами тот же принцип – Дин открывает сообщения, присланные только со знакомых адресов. А находясь на отдыхе, вообще не садится за компьютер, не пользуется Интернетом. У него даже нет ноутбука! «Когда я захожу в Сеть, мне кажется, что на меня выливается вся грязь этого мира. Мне слишком тяжело воспринимать современный поток информации, – объясняет муж свою привычку. – А для работы мне нужна не грязь, мне нужен свет. Нет, если уж на отдыхе отключаться от всего – то в полном смысле этого слова».

Итак, Дин собирается отдохнуть. А это значит только одно – что шантажист не будет иметь возможности добраться до мужа. Так что самое время добраться до шантажиста...

– Ты еще не знаешь, насколько сильно ты ошибся, – пробормотала Саманта, укоризненно поглядывая на сотовый телефон, как будто бы лежавший на столике кусок пластмассы был повинен в обрушившихся на нее бедах. – Ради Дина я готова на все! На все! Я перехитрю тебя! Пока Дин недоступен, я позвонила брату. Майкл приедет, и мы вместе с ним что-нибудь обязательно придумаем. Я никому не позволю заставлять меня строить козни против родного брата. Я убью всякого, кто причинит зло Дину...

Устав расхаживать взад-вперед по холлу, Саманта присела на белый кожаный диван и, поправив подушку, прилегла, свернулась клубочком.

Страшно ей не было.

Старший брат – умный, сильный. Он всегда выручал, помогал решить любые проблемы. И уж теперь, конечно, Майкл даст дельный совет.

Но сердце ноет от любви, оно переполнено жалостью к Дину.

Муж – самый лучший, самый добрый, самый великодушный. Самый-самый...

Что, он не мог оставить бесплодную женщину? С его внешностью, именем и деньгами Дин Паркер без труда нашел бы себе жену. Манекенщицы и актрисы виснут на нем гроздьями! «Всегда быть вместе, в радости и печали, в болезни и здравии» – такую клятву дают при венчании все молодожены. Однако сколько можно вспомнить примеров, когда первая трудность заставляет мужчину отступить? И плевать они хотели на обещания, хотя никто за язык не тянул... Для Дина собственное слово значит многое. Если уж он что-то обещает – то выполняет обязательно. Но дело не только в человеческой порядочности. Его любовь, когда стало известно о том, что беда пришла и никогда никуда не уйдет, – его любовь только стала сильнее. И Дин, внимательный, заботливый, еще больше старался сделать так, чтобы его жена выбросила из головы все грустные мысли. У него получилось создать своей супруге такие условия, подарить ей такую потрясающую жизнь, что в душе нет ни обиды, ни разочарования – только благодарность судьбе за то, что все сложилось именно таким образом.

За все, кроме одного.

Последние годы Дин очень болен.

Болезнь тяжелая.

Битву с ней выиграть может не каждый.

Муж борется, врачи надеются.

Но как же это страшно – каждую минуту знать, что безжалостная болезнь стремится разрушить тело самого лучшего, самого родного и дорогого человека...

Дин – сильный. Ни разу не пришлось видеть его потерянным, напуганным. Если он из-за чего-то и переживает, то из-за полной ерунды.

Химиотерапия негативно сказалась на его мужской силе.

«Я больше ни на что не годен в постели. Ты так молода и красива, а у тебя нет секса. Ты должна найти себе мужчину, Саманта! Почему ты должна страдать?» – убеждает Дин.

Глупец! Во всем мире нет никого желаннее его.

Главное – чтобы он выиграл в битве с болезнью. Все остальное не имеет никакого значения.

Конечно, если бы дурацкие снимки были сделаны еще пару лет назад, когда в спальне от страстного секса регулярно ломалась кровать, у шантажиста не появилось бы никаких шансов. Можно было бы показать фото Дину, вместе посмеяться, а потом придумать, как выпутаться из этой ситуации. Ведь Майклу угрожает опасность – это очевидно...

Однако теперь Дин болен. Он переживает из-за ослабевшей эрекции. И такие снимки могут его расстроить.

Но, конечно, если кто и будет расстраиваться, то это шантажист.

– Ты еще пожалеешь, – прошептала Саманта, и в ту же секунду зазвонил телефон. Она поднялась с дивана, пробормотала: – Вот и Майкл приехал, наверное, забыл номер моей квартиры, хочет уточнить...

Однако в телефонной трубке раздался незнакомый голос:

– Саманта, что ты надумала? Неужели ты считаешь, что я не смогу разыскать Дина в Нью-Йорке? Конечно, вряд ли меня впустят в дом к Канингемам. Но я подойду к Дину в «Морской пучине», покажу ему распечатки снимков.

Канингемы – это и были те самые друзья, у которых собирался остановиться Дин.

А «Морская пучина» – любимый ресторан мужа в Нью-Йорке, там виртуозно готовят блюда из морепродуктов...

– Не вздумай ничего рассказывать Майклу, – продолжал вещать тем временем голос незнакомого мужчины. – Смотри мне, без глупостей.

«Как вы узнали? Как вы все узнали, и про Дина, и про Майкла?» – хотелось спросить Саманте.

Но от страха она не могла произнести ни слова...

Не работалось...

Стивен Уэйн походил вдоль письменного стола, на котором стоял роскошный двадцатисемидюймовый моноблок «Эппл», посмотрел в чайные выразительные глаза Стефани Майер. Плакаты известной писательницы, а также постеры с актерами, сыгравшими главные роли в фильме «Сумерки», занимают все стены в рабочем кабинете. Они создают соответствующую атмосферу и словно напоминают: пошевеливайся, Стивен Уэйн; пока ты расслабляешься – конкуренты работают, зарабатывают свои миллионы долларов.

– Я тебя еще обгоню, – пообещал Стивен красивой писательнице и уселся на стул с высокой удобной спинкой. – Подумаешь, сюжет: она – обычная девочка, он – красавчик вампир. Сейчас в два счета попытаюсь сочинить что-нибудь подобное. Выполню свою норму, напишу пять страниц. А вечером прекрасно проведу время в компании виски со льдом...

Пальцы Стивена забегали по клавишам.

Он прилежно продолжал строчить историю в духе модных ныне вампирских саг и при этом раздраженно думал: этот жанр пропагандирует совершенно неправильные ценности.

Вампир – это такой современный миллионер, только постоянно молодой. Он выбирает самую обычную девочку в школе, не первую красавицу, не лучшую ученицу-отличницу. И все, ей больше уже не надо прилагать никаких усилий – ни получать хорошие оценки, ни поступать в колледж. Люби своего вампира, а он обеспечит тебе все составляющие дольче вита без исключения. Эти книги – для слабеньких серых мышек. Настоящая сильная личность никогда не сможет ассоциировать себя с возлюбленной вампира; ей интереснее ставить перед собой амбициозные цели и их реализовывать, чем страдать по поводу любви к какой-то там нечисти. Впрочем, подавляющее большинство девушек восхитительно глупы. И это их ничуть не портит, главное, чтобы у них имелись стройные ножки, упругая попка и большая полная грудь. И, конечно, отсутствовало навязчивое желание связать себя узами брака...

– Как только можно читать и издавать такой бред! Интересно, Стефани Майер получает удовольствие от того, что делает, или просто зарабатывает деньги? Второе я понимаю и поддерживаю, а вот радость от такой работы – это что-то запредельное, во всяком случае, для меня, – простонал Стивен и резво вскочил.

Зазвонивший телефон – веский предлог прерваться!

Мало ли что, вдруг случилось что-то важное...

Обсудив с волонтером хосписа организацию концерта в честь Дня благодарения, Стив потаращился в окно на неожиданно затянувшееся тучами небо. Почесал за ухом Дика – питбуль, не выносящий подобных нежностей, бросил злобный взгляд, однако мощными челюстями не щелкнул, явно сдержался.

Не без угрызений совести Стивен взял пульт, и с экрана большого плазменного телевизора в комнату сразу же ворвались биржевые котировки, европейские метели и чрезвычайные происшествия.

Но ведь писатели должны быть в курсе последних событий, правда? Да, они живут как бы в своем особенном мире; мире, где примерить чужую жизнь так же легко, как обычные люди примеряют одежду. Но тем не менее им приходится просматривать и текущие, «общедоступные» новости. А вдруг позвонит журналист, поинтересуется мнением писателя о том или ином событии? А писатель и слыхом ничего не слыхивал! Позор!

Так что этот серфинг по каналам – в каком-то смысле тоже часть работы. Да, Стивена Уэйна вряд ли позовут на ток-шоу, он пишет под псевдонимом, а на обложках вместо портретной фотографии помещают картинку с лунной ночью и слабо освещенными лесными деревьями. Однако новости полезно посмотреть и ему тоже – а вдруг сама жизнь подскажет какой-нибудь необычный поворот сюжета, который и придумать нельзя! Все-таки жизнь – самый креативный писатель, порой она подкидывает невероятные сюрпризы. Никогда не знаешь, что может случиться завтра, и...

Прервать внутренний монолог Стивена заставило жуткое зрелище.

На экране все мелькали и мелькали страшные кадры.

Слегка помятый автомобиль, рыжеволосая девушка упала лицом на руль; стекло с водительской стороны от выстрела практически полностью высыпалось, и через образовавшийся проем можно различить – приборная доска и лобовое стекло заляпаны кровью и бело-розовой кашицей мозга...

Дверь машины заклинило. Вот спасатели пытаются извлечь тело, однако им приходится воспользоваться специальными инструментами, вспарывающими металл.

Врач метнулся к девушке, уже вытащенной из автомобиля и лежащей на носилках, но только развел руками. На его добродушном лице появляется такая гримаса отчаяния, что и безо всяких комментариев понятно: бедняжка мертва, помощь медиков ей уже не требуется...

– Линда Грин являлась штатным корреспондентом популярной газеты «Лос-Анджелес Морнинг», – бодро рапортовал голос за кадром. – Незадолго до своей смерти она приезжала к своему бывшему парню, Джейкобу Уинсли. Камеры наружного наблюдения зафиксировали, как «Акура» Линды Грин притормозила у особняка, и сама девушка прошла внутрь. Через пару минут она выбежала обратно, снова села за руль. Полиция уже обратила внимание на то, что до визита Линды в дом своего бывшего бойфренда в работе камеры были помехи. Поэтому сказать о том, кто убил Джейкоба Уинсли, пока проблематично. Скорее всего, вряд ли убийцей была Линда Грин. Мы располагаем комментарием судмедэксперта, который считает, что парень уже был мертв не меньше двух часов до того, как к дому подъехала Линда Грин. Редактор «Лос-Анджелес Морнинг» уже готовит заявление в связи с убийством корреспондентки издания. По имеющейся у нас информации, будет подчеркнуто – никаких расследований Линде не поручалось. В основном она специализировалась на новостях культуры и никогда не писала на острые политические и социальные темы. Так что убийство журналистки, скорее всего, связано не с ее профессиональной деятельностью. И... минуточку, – камера, уже давно показывающая полную темнокожую журналистку, вдруг уехала в сторону, снова демонстрируя чуть помятый автомобиль. Однако за пару секунд до этого можно было успеть заметить: ведущая поправила находящийся в ухе передатчик и что-то внимательно слушает. А вот уже снова оказавшись в фокусе, взволнованно продолжает: – Внимание, только что поступили новые сведения. Линда Грин незадолго до смерти разместила сообщение в своем дневнике. Она опубликовала письмо бывшего бойфренда, который уверял, что нашел в своем банке кассеты, на которых записаны беседы известной актрисы Мэрилин Монро со своим психиатром...

Заинтригованный, Стивен бросился к компьютеру.

Дробь по клавишам, параметр для поисковика: «Блог Линды Грин», вереница ссылок. Похоже, первая же – рабочая, адрес явно содержит имя и фамилию журналистки, а также популярный ресурс интернет-дневников. Нажать на «enter», и...

– Ничего не понимаю, – пробормотал Стивен Уэйн, недоуменно моргая. – Я не вижу никакой записи. Последнее сообщение в блоге размещалось неделю назад. Никакого письма бойфренда журналистки тут нет...

Впрочем, через пару минут он уже читал про подробности отношений Линды и Джейка, а также про старый сейф, который парень случайно обнаружил во время ремонта.

Из блога Линды Грин эта запись действительно была удалена. Однако ее успели растащить по своим дневникам журналисты; некоторые корреспонденты уже даже поторопились подготовить статьи с использованием этой информации для интернет-изданий.

Современные технологии позволяют распространять сенсацию быстрее вируса...

– Представляю, что за жизнь теперь начнется у Кати с Майклом! Наверное, к ним в дом ринется целая толпа безумцев, все станут искать кассеты. Ведь обнародовано все – улица, номер дома... Но это не самый интересный вопрос. Намного занимательнее другое. Неужели Мэрилин Монро и правда убили? – прошептал Стивен Уэйн, окончив чтение. Его пальцы снова забегали по клавишам. – Кто же тогда расправился с этой красивой актрисой? За что ее убрали?

Через час Стивену Уэйну уже казалось, что он знает ответ на этот вопрос. Но от этого событие, произошедшее много лет назад, не стало казаться менее трагичным и нелепым...

* * *

Она – именно такая, как надо. Стройненькая, миниатюрная, словно статуэтка. Глаза огромные, не глаза – глазищи, причем зеленые. Веселая, грустная, кокетничающая, угрожающая – она всегда кажется самой красивой, такой желанной. Впрочем, дело не в постели. Перевести отношения с симпатичной девушкой в горизонтальную плоскость – совершенно заурядное событие. А вот любоваться сонным личиком, и улыбаться от нежности, ожидая, пока она проснется, а еще предвкушать возможность принести ей завтрак... И самое главное – не бояться... Не бояться, что за этой нежностью последует невыносимая боль...

«Как-то неожиданно я попался, – Андрей Ермолович осторожно убрал от Ликиного лица прядь волос. Похоже, та ее щекотала, Лика смешно морщила нос, пыталась отбросить локон, но вместо щеки попадала по подушке и морщилась еще больше. – Честно говоря, не думал, что когда-нибудь со мной такое опять случится. Умом понимал: после гибели Тани прошло много лет. Времена изменились. Зверье в человеческом обличье, конечно, осталось. Но теперь у него другие методы. Все-таки того, что было в лихие девяностые, сегодня не происходит...»

... Доперестраивались.

Зарплаты папы-академика хватает разве что на хлеб и молоко. Мясо, колбаса – уже недоступны. Впрочем, от этого Ермолович-старший не страдает. Во-первых, в магазинах нет ни того, ни другого, даже за хлебом с раннего утра выстраивается длинная очередь. Во-вторых, отец обитает в каком-то своем мире – формул, технологий, расчетов. Он и в лучшие времена, похоже, не осознавал, что именно поглощает на ужин... Когда-то папа зарабатывал очень много. Вместе со своим отцом, физиком-ядерщиком, он занимался разработками, предназначение которых в семье обсуждать было не принято. Однако как бы маленькие Андрей и Катя ни упрашивали: «Папа, а мы хотим сходить на твою работу», отец оставался непреклонен: нельзя, государственная тайна. Он зарабатывал много, но финансы его интересовали лишь как возможность в неограниченном количестве покупать книги. Книг в перестроечные годы становилось все больше. Папа хотел купить и Булгакова, и Чейза – однако они стоили каких-то бешеных денег, и отец становился мрачным. Перемены в стране смяли папино лицо в такую непонимающе-обиженную маску, что становилось понятно: обсуждать с ним перспективы покупки модных светлых джинсов-«пирамид» или «турецкого» свитера из толстой шерсти, с красными или зелеными ромбиками, абсолютно бесперспективно.

Приходилось думать о том, как заработать денег, самостоятельно.

Ни думать, ни зарабатывать, естественно, не хотелось. Необходимость этого вызывала невероятно ожесточенную озлобленность.

Профессорские дети, избалованные... У них ведь в советские годы была беззаботная жизнь, сытое детство. К хорошему привыкаешь быстро и быстро начинаешь считать высокий уровень жизни чем-то само собой разумеющимся... Пока отец мог обеспечить елку в Кремле, продуктовые заказы, Черноморское побережье и «Волгу» с водителем, он казался самым лучшим. Когда «совок» накрылся медным тазом, бедному папочке довелось выслушать такое... «Да кому нужна твоя наука, если ты семью прокормить не можешь!» Словно базарные торговки, ведут себя дорогие детки, что Катя, что Андрей. Катя еще слишком мала, ничего не понимает, просто копирует, как обезьянка, поведение и речи брата. А брат привык ни в чем не знать отказа, он требует выполнения всех своих капризов, и ему наплевать, что для их реализации больше нет никаких условий. Переходный возраст, подростковая глупость, которая на том уровне развития воспринимается как знание всех тайн мироздания... Бороться с трудностями не хочется, проще кого-нибудь обвинить, а кто всегда рядом? Самые близкие, дорогие люди, родители. Теперь вспоминать те злобные резкие фразы, срывающиеся с губ, мучительно стыдно... Родители, впрочем, никогда и не вспоминают. Нет ничего такого, чего не могли бы они простить своим детям. Если бы еще можно было что-нибудь сделать с собственной памятью...

В общем, как ни печально, приходилось шевелить извилинами на предмет самостоятельного улучшения своего финансового положения.

Тогда вырисовывались две модели поведения: что-то продавать-покупать или же вынуждать поделиться тех, кто это самое продает-покупает. Познакомиться с бандитами оказалось проще. Они часто захаживали в ресторан, находящийся прямо возле дома. И та часть их жизни, которую можно было увидеть со стороны, казалась привлекательнее. Лучше уж в ресторане сидеть, чем таскать неподъемные клетчатые сумки с товаром, как это делают челноки. А потом еще и отстегивать со своих кровно заработанных.

Конечно, интеллигентское воспитание, профессорская семья – все это просто так за борт не выбросишь. Среда всегда влияет. Хотя бы на уровне оправданий, которые сам для себя придумываешь.

«Я граблю торгашей. Всяких хитрых ушлых людей, которые покупают подешевле, продают подороже», – думал Андрей Ермолович образца девяностых годов. Нет, он, конечно, был не дурак. Прекрасно понимал, что эти челноки – как правило, учителя и инженеры, слабые, пожилые, не умеющие противостоять наглому молодому стремлению хапнуть побольше и побыстрее. Но тот парень весь свой ум пускал лишь на поиск аргументов в защиту бандитского беспредела. «Коммерция – это всегда риск и опасность. Любой продавец на рынке знает – если к тебе подходит парень в спортивном костюме и просит поделиться выручкой, спорить с ним не надо. Следует дать ему то, что он просит. Тогда с товаром и со здоровьем продавца все будет в порядке, – рассуждал новоиспеченный рэкетер. – Правила игры определены и общеизвестны. И если человек вступает в эту игру – он знает, на что идет; он готов ко всему...»

Впрочем, угрызения совести закончились быстро.

На уровне народной мудрости тезис выражен образно: с волками жить – по волчьи выть.

Марксизм-ленинизм к излишним сантиментам не апеллирует: бытие определяет сознание.

Уже нет никакого очарования воровской бандитской жизнью. Когда от хороших друзей остается лишь пара крестов на кладбище (пацаны опрометчиво приехали на «стрелку» без волын), на многие вещи начинаешь смотреть иначе. Есть шрам и на собственном животе – а не надо было верить, что гонец от конкурирующей группировки пришел для того, чтобы «замириться». Доверчивость стоила обжигающей боли, невыносимого ощущения сквозняка прямо во внутренностях. «Не щадя живота своего, – бились тогда, сразу после ранения, лихорадочные мысли. – Все правильно, жизнь – она в животе, а сейчас в моем животе сквозняк, и жизнь запросто может вылететь». Впрочем, напрасно паниковал: врачи откачали и даже сказали, что особой опасности не было; просто, наверное, сложно в штаны не наложить, когда пузо насквозь протыкают... Что еще было в те лихие годы? Полное собрание сочинений Булгакова, подарок отцу. («Сынок, твою научную статью напечатали, и ты великодушно потратил гонорар на мое хобби», – растрогался папа, так и не научившийся ориентироваться в реальной жизни.) Были усталость, постоянное нервное напряжение, иногда – страх... А еще была привычка. Вид владельца киоска, пристегнутого наручниками к батарее, не вызывает больше никакого желания оправдаться перед собой. Потому что никто из пацанов такой ерундой не занимается. Другие вопросы на повестке дня: собрать дань побольше, «подогреть» братву, которая сидит, разобраться с конкурентами...

Сестра и родители – доверчивые, верят и не сомневаются – Андрей занимается коммерцией. Правда, никто никаких атрибутов этой самой коммерции (кроме денег разве что) не видит. Но семья-то особенная, к тайнам привычная. Вот батькино КБ было засекречено, теперь – эта самая «коммерция».... «Не забывай работать над диссертацией, – наставляет папа. – Нам надо двигать вперед науку». Вообще-то обычно его сыну приходится двигать ногой в челюсть зарвавшемуся «коммерсу». Но не вдаваться же в такие подробности!

Желания спорить нет на уровне логики.

Но в глубине души – все равно что-то доказываешь, объясняешь.

Папа, твои принципы устарели!

Жить честно, вкалывать с утра до ночи, чтобы получать зарплату в двадцать долларов в каком-нибудь НИИ? Если еще найдешь этот самый НИИ – они все закрываются, а на огромных площадях институтов плодятся коммерческие фирмы и фирмочки.

Нет, нет. Жизнь стала такой, что рассчитывать можно только на себя. Кто сильнее – тот и прав.

Бандитская среда затягивала...

Больше не вызывали никакого удивления все эти сауны с проститутками после перестрелок, рестораны, дорогие тачки, похороны «братвы».

Тогда казалось: да, до старости такие пацаны, как правило, не доживают. А оно разве надо? Зато погуляли, потешились в свое удовольствие, ни в чем себе не отказывали. Лучше жить ярко и сгореть быстро, чем долго и печально влачить жалкое никчемное существование.

Такие рассуждения казались вполне логичными. До знакомства с Таней.

И все сразу изменилось...

Таня пришла в его жизнь в тот период, когда откровенный воровской беспредел уже начал постепенно трансформироваться. Появились слово «бизнес» и первые фирмы по отмыванию денег, а еще финансовые пирамиды.

Со спортивным костюмом и кожаной курткой покончено. Началось время зеленого пиджака с золотыми пуговицами, сотового телефона, напоминающего по размеру автомагнитолу, визитки «Андрей Ермолович, директор компании «РосттекO».

За красивым названием скрывалась одна из первых в Москве финансовых пирамид. И красивые доходы. И даже в принципе красивая миссия: научить людей тому, что халявы не бывает, что деньги надо зарабатывать своим трудом, а не доверять мошенникам.

Вкладчики в шикарный офис на Воробьевых горах приходили самые разные. Пенсионеров, которые несут последние копейки, стремясь заработать на подарок внукам, было мало. В основном вклады делали ушлые граждане, явно наодалживавшие денег у соседей с целью получения быстрой прибыли, – обманывать таких было сущим удовольствием. А еще, как ни странно, значительный процент составляли... московские нищие. Плохо одетые и еще хуже пахнущие, они несли свои копеечки и мятые рублики. Странная доверчивость для тех, кто, кажется, более чем хорошо знаком с изнанкой жизни!

А потом в один день в кабинете вдруг появился ангел.

У светловолосой девушки было лицо такой необычной красоты, что просто дух захватывало. И невозможно было рассмотреть ни ее фигуру, ни одежду. Огромные карие, как на иконе, глаза, казалось, видят всю душу, всю сущность, знают все-все сокровенные мысли.

Краска обожгла щеки.

Почему-то впервые за много лет стало стыдно.

– Здравствуйте. Вот, я бабушку к вам привела. Жертва рекламы, хочет сделать вклад. Не смогла ее переубедить, а жаль. Я в школе математику преподаю. Так что мне лично с вашими расчетами все понятно!

Какой у нее нежный голос, звоночек, хрустальный...

– Не волнуйтесь. Минуточку. Сейчас все оформлю, – засуетился Андрей, чувствуя, как его раздирают два противоречивых желания – познакомиться с девушкой и боязнь получить отказ (она ведь ТАКАЯ...) – Конечно же, вашей бабушке выплатят высокие дивиденды. Вы правильно сделали, что пришли к нам.

Наконец, улучил момент, приблизился, и, волнуясь, про телефончик:

– Не оставите ли? Пожалуйста!

Только бы не отказала, только бы не отказала, только...

– Вы очень симпатичный. Но вот никаких отношений у нас с вами не будет. Мы просто очень разные люди. Я никогда не понимала таких, как вы. Этот ваш бизнес – он нечестный. Моей бабушке дивиденды вы выплатите за счет средств следующих вкладчиков. Но вот тем-то бедолагам уже вряд ли повезет...

Татьяна всегда называла вещи своими именами. И, похоже, не лукавила, говоря о непонимании такой позиции – всеми путями и способами вырвать у судьбы свой кусочек сладкого пряника. Но самое главное – она умела радоваться. РАДОВАТЬСЯ всему, что у нее есть, всему, что ее окружает.

Конечно же, со временем Таня сдалась.

Любая женщина – это крепость, которая хочет сдаться на милость завоевателя. Поэтому мужчинам не надо отчаиваться. Если они действительно захотят, чтобы понравившаяся девушка сменила гнев на милость, то обязательно добьются этой цели. Придется, конечно, совершить пару-тройку подвигов. Просто так ничего не бывает. Но приложенные усилия возвращаются сторицей...

Покорять Таню было приятно.

Все, сделанное для нее и ради нее, доставляло огромное удовольствие.

И все стало меняться...

В это было сложно поверить. Происходящее казалось каким-то чудом, волшебством.

Вот жуткая зараза, вредная привычка – курение. Бытует мнение, что никотиновый плен – это уже навсегда, если попадешь – не вырвешься. Но Таня не курила, морщила носик в прокуренных кафе, кашляла. И было решение завязать с этой вредной привычкой. И был страх – не получится. А вот мук отвыкания, как ни странно, не было.

То же самое произошло со всякими пьянками-гулянками, водкой, бессмысленными разговорами «за жизнь» со случайными людьми.

Таня словно бы очистила его жизнь от всего ненужного, наносного. И она зажгла свет...

Оранжевые закаты, лимонные рассветы, серебристые чешуйки на глади озера, яркая зелень травы, краски цветов, от которых захватывает дух, – как можно было жить, не видя и не зная всего этого?

То была не жизнь.

Что-то грязное, дымное, захламленное, с привкусом своей крови и чужих слез.

Конечно, рядом с такой девушкой продолжать заниматься прежним «бизнесом» просто невозможно.

Тане не нужно было ничего говорить или требовать.

Просто стало очевидно: так дальше продолжаться не может. Решение начать жизнь с чистого листа пришло так же естественно, как любой человек делает вдох и выдох.

– Андрюха, ты сошел с ума? Ты просто хочешь выйти из дела и даже не будешь забирать свою долю?! – недоумевал «компаньон».

Совместному «бизнесу» с ним было без году неделя, стаж пристегивания «коммерсов» наручниками к батарее – значительно больше.

Объяснений про желание начать новую жизнь компаньон, естественно, не понял.

Похоже, какие-то важные и простые вещи ему не было дано понять изначально. Во всяком случае, на том этапе собственного развития.

Документы компаньон согласился переоформить легко. Только предупредил: «Смотри, Андрюха, если ты что мутишь – я же тебя из-под земли достану».

Никто ничего не мутил, без базара.

Но бывают такие стечения обстоятельств – из разряда «нарочно не придумаешь».

Через пару дней в офисе устроили «маски-шоу», нашли кучу неучтенной налички, возбудили уголовное дело, «закрыли» «оставшегося на хозяйстве» приятеля.

У компаньона, как и у всех в те годы, разговор был коротким...

Тогда никто ничего не уточнял, не выяснял.

Стреляли без предупреждения.

Но стреляли друг в друга! Родители, братья-сестры, жены-дети – все это было табу даже для самых отмороженных отморозков.

Таню убили, когда она возвращалась из церкви, с вечерней службы. В переулке притормозил черный джип, и...

Накануне она ничего не предчувствовала.

Была немного бледненькой, но веселой.

– Может быть, я тебя удивлю, любимый... – звенел чудесный хрустальный голосок.

Удивил судмедэксперт.

Таня была беременна, срок – три недели.

Конечно, такие вещи не прощаются. Компаньон... в общем, его нет уже на этом свете...

Присутствовать на похоронах любимой не вышло. Сердечный приступ отправил в больницу.

Может, поэтому осознать ее смерть так и не получилось?

Почему-то казалось, что Таня все время находится рядом. Наверное, это помогало не сойти с ума. И жить ради нее. Жить так, как она бы одобрила. Оказывается, все это возможно – и честный бизнес, и никого не ломать через колено. Так сложнее, но игра стоит свеч. Спокойная совесть – самый значительный капитал.

Тане бы такой вывод понравился... А то, что полюбить, как ее, никого не получалось – нет. Она была верующей, считала любовь тем состоянием, которое необходимо человеку для того, чтобы создать семью, чтобы появились дети.

И все-таки полюбить, как ее, всей душой, плотью, всем-всем, из чего состоит человек, – не получалось.

Отчасти – страх. А еще думалось: настоящая любовь бывает раз в жизни. Все остальное – от скуки или для здоровья.

Но... человек предполагает, а Бог располагает...

... «Я чувствую себя полным дураком, – Андрей Ермолович смотрел, как Лика улыбается сквозь сон, и еле удерживался от поцелуя. Целоваться хотелось ужасно. А будить – совсем не хотелось, девушка так красиво спала. – Я счастлив. И я не знаю, сколько продлится это состояние. Но этого не было так давно... Обидно только, что мы познакомились здесь, в этой долбаной Америке. Ненавижу американцев... После того, как Таню убили, я всю голову себе сломал – почему, за что? «Просто так, не повезло, стечение обстоятельств» – это ведь не объяснения. И я все понял со временем. То есть я не претендую на истину в последней инстанции. Может быть, моя ненависть – это из разряда тех детских обвинений отцу, что он бабок заработать не умеет. Но все-таки. Вся эта преступность и беспредел – все это произошло с Россией из-за того, что нам стали навязывать западную идеологию. Все эти жвачки, джинсы, деньги – все это отсюда, из-за океана. У народа нашего в голове все перепуталось. Армия, учителя, врачи – то, что требовало и личного мужества, и хорошего образования, сразу же обесценилось. Я не коммунист и считаю, что коммунисты много ерунды наделали с теми же репрессиями. Но кое в чем нынешние наследники компартии правы: Советский Союз был сильной страной, и его развалили извне. Кто выиграл из-за того, что у нас все, кто смог, стали бандитами и друг друга перестреляли? Русские? Ничего подобного, америкосы. И я их ненавижу!»

Надо же, начал говорить вслух – и не заметил.

Лика проснулась...

– Ты ненавидишь американцев? А почему? – сонно пробормотала Лика и обняла Андрея за шею. – Ой, какой ты теплый, хороший... Вообще я по утрам тоже всех ненавижу. Но ты, кажется, будешь исключением. Слушай, а кофе в этом доме дают?

Андрей собирался сказать: дают. А еще сок, тосты, джем, сыр, йогурт.

Слушаю и повинуюсь – ваш личный персональный джинн сейчас доставит завтрак в постель; прекрасной госпоже стоит только сделать заказ.

Однако ничего этого он сказать не смог.

Потому что смотрел в окно, где торчала какая-то рожа. Рожа, это сразу стало понятно, была тупой и типично американской, с такой же идеальной улыбкой, как у Катиного кренделя.

Идиотски улыбаясь, рожа производила фотосъемку! В руках у рожи был большой фотоаппарат.

Андрей машинально хрустнул костяшками, разминая кулаки.

И бросился к окну...

* * *

Осмотревшись по сторонам, Майкл Фриман решил, что подготовка к полету проходит в полном соответствии с правилами. И даже при желании придраться здесь совершенно не к чему.

Воздушный шар (какая у него красивая расцветка, сияют-переливаются на белоснежном полотнище яркие радуги!) расстелили на огромной брезентовой подстилке. Помощники пилотов выкатили из ангара большие вентиляторы-фены, нагнетающие в шар воздух. Корзина еще лежит на боку. Больше всего не везет парню из техперсонала, который «держит вход», основание воздушного шара, через которое вентиляторы накачивают воздух. Мальчишку обдувают мощные прохладные потоки, а ведь день сегодня не жаркий.

Пассажиры, оживленно обсуждающие неподалеку будущий полет, тоже представляют собой типичную группу, в которой обязательно имеются мисс/мистер Всезнайка и мисс/мистер Трусишка. Первый всегда готов с радостью дать совет, как управлять воздушным шаром. С Трусишкой проще: визжит себе, как резаный; шума, конечно, больше, зато раздражения меньше.

Молодая полненькая девушка уже с полчаса оглашает окрестности звонким:

– Мне страшно! Я умру от страха!

– Не бойся. Управлять шаром – проще простого. – Мистеру Всезнайке около пятидесяти, и он смотрит на мисс Трусишку явно не отеческим взором. – Видите, там два таких разноцветных каната. Дернешь за левую веревочку – шар летит влево, за правую – вправо.

«Я тебе подергаю, – Майкл улыбнулся, чувствуя взгляд туристки, невысокой брюнетки лет сорока, смотрящей на него с явным интересом. – Я тебе так подергаю, что мало не покажется! Это хорошо, что туристы не знают, сколько опасностей подстерегает во время путешествия. В принципе, шары стараются поднимать только рано утром или на закате, когда сбалансированы температурные потоки. Но это же погода, предсказать точно тут никто не берется! Даже небольшой поток теплого воздуха от раскаленного асфальта может привести к крушению. Еще очень опасно огибать холмы. За ними встречаются течения воздуха; так в океане подводные течения огибают скалы. Попадая в такой поток, корзина с шаром закручивается, словно в тайфуне, только летит не вверх, а вниз; штопором ввинчивается в землю. Следующий кошмар всех пилотов – линии электропередачи. Они практически не заметны сверху. Неосторожное касание – и шар превратится в факел. Это с земли кажется, что шар висит в воздухе. Ничего подобного, он движется со скоростью резвого спортивного велосипеда. Но командам подчиняется с задержкой, в этом проблема. Шар надо просто чувствовать, как любимую женщину. Без этого нечего и подниматься в воздух...»

– Прошу на посадку! – Старший пилот махнул рукой и, предупреждая вопросы туристов, торопливо добавил: – Да, сначала мы будем лежать в корзине. Потом я включу горелку, и через две минуты корзина примет вертикальное положение, шар оторвется от земли. Пересаживаться из одной ячейки в другую во время полета запрещено. Также нельзя садиться на борт корзины.

Дождавшись, пока туристы улягутся в корзину, Майкл быстро забрался внутрь, немного радуясь, что пока в экипаже выполняет функции второго пилота.

Это значит, сажать шар не придется. Посадка на шаре будет посложнее, чем на самолете. У шара нет мотора, поэтому пилоту приходится учитывать множество нюансов: температурные потоки, их скорость, направление. Причем надо заранее прогнозировать, как отреагирует на эти условия шар; ведь если будет допущен просчет, быстро изменить курс шара невозможно. Начинающие пилоты при посадке часто «скачут лягушкой» – жесткая посадка провоцирует шар снова подниматься вверх, и так несколько раз. Можно напороться на дерево, получить разрывы внутренних органов... Впрочем, несмотря на высокую степень риска, такая работа вызывает массу положительных эмоций. Когда каждый день приходится преодолевать себя, бороться со стихией, рисковать и побеждать – в организме вырабатывается столько адреналина, что любое другое занятие уже кажется пресным и скучным.

– Я боюсь, – заныла мисс Трусишка, когда шар набрал высоту. На взлете она сидела с закрытыми глазами, вцепившись в скамейку побелевшими пальцами. Потом, оглядевшись, не могла произнести ни звука; только слышалось, как ее зубы выбивают негромкую дробь. – А мы не упадем?!

– Нет, – мягко заметил Майкл, потихоньку выпуская из «карманов» шара воздух, чтобы обеспечить корзине правильное положение. – Сегодня отличная погода, и, даст бог, все пройдет замечательно. На самом деле, в каждой группе бывают такие люди, как вы, – с сильной боязнью высоты. Не думаю, что на вашем месте решился бы на полет.

– Вы так ловко управляете этой штукой. – Туристка-брюнетка прищурилась и медленно провела языком по полной верхней губке. – Наверное, вы все делаете ловко...

«Твою мать! Обалдеть! – Майкл вежливо улыбнулся, хотя внутри все закипело от возмущения. – Никто из туристов уже не любуется потрясающей панорамой Бич-сити. Все подслушивают – а как я отреагирую на флирт этой женщины. В принципе, она ничего, симпатичная... Надо же, пристает ко мне вот так запросто – и совершенно не смущается... Я бы так не смог, все-таки постарался бы улучить момент, когда никого поблизости не окажется...»

Через пару минут он уже не улыбался.

Брюнетка окончательно сошла с ума – принялась поглаживать себя по бедрам, прикасаться к груди...

Никто из туристов не решался сделать женщине замечание.

Но вокруг все просто, казалось, искрило от ее неприкрытого сексуального желания.

Конечно, с учетом того, что все это эротическое шоу проходило в ограниченном пространстве корзины, пилоты не могли не нервничать.

«Я переборщил с выпусканием воздуха, шар летит слишком стремительно, – ругал себя Майкл, отвернувшись от своей поклонницы. – Только бы посадка прошла хорошо. У меня наполеоновские планы на ближайшие дни, не хватало еще получить проблемы из-за этой сумасшедшей женщины. Честно говоря, не знаю, зачем она платила за полет, все равно по сторонам не смотрит, только на меня пялится. Полет стоит пятьсот долларов! Думаю, жиголо обошелся бы намного дешевле!»

Посадка прошла как по маслу.

Вместе с туристами Майкл поаплодировал старшему пилоту, посадившему шар так мягко, что корзину даже не тряхнуло в тот момент, когда она касалась земли.

Краем глаза заметив, что брюнетка пишет на карточке номер телефона, он быстро выскочил из корзины и бросился в домик для персонала.

Конечно, нужно было еще переделать много работы, помочь коллегам со складыванием шара. Однако пусть прежде навязчивая туристка уйдет.

Убедившись, что в комнате никого нет, он достал сотовый телефон, набрал номер и с волнением заговорил:

– Джулия, привет, дорогая! Как там поживает моя конфетка?..

Ближе к вечеру Майкл то и дело поглядывал на часы.

Не терпелось скорее увидеть Кейт, обнять ее хрупкое красивое тело, заглянуть в сияющие от любви глаза. А стрелка, как назло, словно приклеилась к циферблату...

И вот наконец все позади: подписание какие-то бумажек, в которых каждый из членов экипажа должен оставить автограф; летящая с превышением скорости по шоссе машина; поход в супермаркет за любимым Катиным вином; снова автомобиль, заезд на площадку перед гаражом, и...

– Твою мать, – выругался Майкл, заметив в зеркало заднего вида, как по участку промелькнула человеческая тень. – Я чуть его не задавил. Кто бы это мог быть?

Но через секунду он уже радостно улыбался.

Никаких визитов неизвестных людей!

– Рад видеть тебя, Дэни. – Майкл протянул приятелю руку. – Хорошо сделал, что зашел. А что это у тебя? Старые катушки? Послушаем музыку?

Друг кивнул:

– Обязательно. Я думаю, это будет самая интересная запись, которую ты когда-либо слышал...

* * *

– У тебя нос красный, – рассмеялась Катя, закалывая волосы. – В тон купальнику!

– Слушай, а похолодало сегодня. Я пока до душа добежала, озябла. – Лика подплыла к бортику, махнула рукой. – Давай сюда! Вода такая теплая, наверное, нагрелась за вчерашний день.

– Просто этот бассейн с подогревом. И кто-то утром нажал на нужные кнопочки. – По металлической лестнице Катя опустилась в воду и красивым кролем заскользила по дорожке.

Подставив спину под массажные струйки, бьющие под бортиком, Лика наблюдала за подругой. И понимала только одно: в собственных мыслях царит полный разброд и шатания. События стали развиваться настолько стремительно, что она даже забыла позвонить домой, узнать, как там Дарина.

Мамаша, называется...

Совсем голову потеряла со своей любовью!

А любовь эта – тот еще кадр. Палец в рот не клади, чуть что не понравится – давай вперед с кулаками морду бить.

«Вообще-то я интеллигентный человек, – объяснил Андрей свое рукоприкладство после того, как странный бесцеремонный американец с фотоаппаратом был изгнан с участка. – Но америкосов я не люблю и спуска им не даю. Лика, согласись: это же свинство полное – залазить на дерево с фотоаппаратом и снимать валяющихся в постели людей. Но все-таки у соотечественника я бы сначала поинтересовался: «Что за дела?» С америкосами я никаких разговоров не веду по идеологическим соображениям. В табло и без предупреждений! А они что, предупреждали нас, когда Союз разваливали?»

Появление странного американца, явно бывшего фоторепортером, позже разъяснилось. Позвонил сосед, Стивен, и рассказал печальные новости. Оказывается, убили журналистку, а в доме спрятаны пленки, записи бесед известной актрисы Мэрилин Монро со своим психиатром.

Потом было терзание Интернета, и каждая подробность только усугубляла страх.

Оказывается, смерть журналистки Линды Грин – не единственная. Раньше убили бойфренда девушки, который предоставлял ей информацию.

Пленки стоят кучу денег.

У полиции нет никаких версий о том, кто так жестоко расправляется с людьми, имеющими хоть малейшее представление о записях.

Вывод после просмотра сайтов можно было сделать только один: все, прощай, спокойная жизнь...

В лучшем случае жителей особняка атакуют журналисты с вопросами. В худшем – сумасшедшие фанаты или жулики-авантюристы, которые перевернут тут все вверх дном, пытаясь отыскать катушки.

Может, было бы логичнее собраться всем вместе и обыскать дом самостоятельно?

Найти пленки, сделать с ними что-нибудь – отдать в полицию, продать, передать в музей? Сделать с ними что угодно, обеспечивая себе спокойную жизнь, возможность просто валяться в постели, не боясь, что на дереве окажется фоторепортер?

Единственный плюс всей этой устрашающей информационной лавины, пожалуй, заключается в том, что можно хоть как-то объяснить наличие понатыканных по всему дому видеокамер. Наверное, кто-то узнал о том, что в доме хранится такая ценность, и решил понаблюдать за жильцами: а вдруг найдут те самые аудиозаписи?..

В любом случае, надо что-то срочно со всем этим делать. Потому что люди, охотящиеся за пленками, шутить не намерены...

«Прекращай включать автопогрузчик, – распорядилась Катя, выдергивая из решетки шнур от ноутбука. – Я никому не позволю портить себе жизнь! Ни полицейским, ни журналистам! Сейчас Мишутки нет дома. Вот он появится, мы все обсудим и придумаем, как поступить. Пока – никакой паники на корабле. И вообще, слушайте мои команды. Андрей, я думаю, ты по достоинству оценишь то оборудование, которое мы заказали для нашего тренажерного зала. Между прочим, Мишутка торопил поставщика, чтобы все было готово именно к твоему приезду. Так что не все американцы такие вредины, как ты думаешь... А мы с Ликой пойдем плавать. И пусть все репортеры мира за этим наблюдают, мне плевать. Нам с нашими фигурами стесняться нечего...»

Подруга оказалась права: вода успокаивает. Она растворила страх и панику. Но вопросы все равно остались. Надо что-то решать...

Катя слишком полагается на своего мужа. А у него ведь есть любовница. Придется набраться смелости и рассказать об этом подруге. В конце концов, лучше горькая правда, и...

– У тебя такое лицо, как будто бы ты решаешь все проблемы мирозданья. Причем одним махом! – брызнув на Лику водой, рассмеялась Катя. – Я уже две дневные нормы проплыла. А ты тут все стоишь, хмуришься, губы кусаешь! А я, между прочим, видела, в какую спальню сегодня утром мой братик понес завтрак...

– И часто он это у тебя так? Завтрак не в свою спальню подает? – хмуро поинтересовалась Вронская, чувствуя, как мучительная ревность сдавливает дыхание. Вот только подобных глупостей не хватало, особенно с учетом серьезности ситуации! Но контролировать себя невозможно, в глазах темнеет... – Я понимаю, с его внешностью можно коллекцию девушек собрать! Да, я сопротивлялась изо всех сил. Но теперь в любовном списке твоего братика есть и вот такая галочка – писательница-блондинка. Ты молодец, что волосы не красишь. Вообще у меня свой цвет – достаточно темный, пепельно-русый. Но, похоже, активное использование блондирующих тюбиков действительно сказывается на умственной деятельности, и...

Договорить Лика не успела.

Катя изловчилась и макнула подругу головой в воду.

– Ты чего балуешься? – Вронская насилу отфыркалась. Глаза, в которые попала хлорка, отчаянно щипало.

– Я не балуюсь, – Катя снова вцепилась в Ликину шею. – Я тебя жизни учу! Ты у меня прекратишь паниковать! Ты у меня перестанешь наезжать безо всяких оснований. Да, братик у меня красавец!

Лика сбросила Катину руку и взмолилась:

– Эй, только не топи меня. Я все выслушаю. Просто я реально воды нахлебалась, у меня во рту солено и горько одновременно...

– Ничего, тебе полезно. Да, Андрюха – красавец. Весь в сестричку. Работает, как каторжный, поэтому ты у меня его никогда в гостях и не заставала. По гостям рассиживаться – денег особо не заработаешь, а Андрюха у меня трудоголик, честный и правильный. Парень – не монах. Но это и к лучшему. Не монах – значит, здоров. Только, знаешь... я никогда у него такого идиотского выражения лица, как сегодня, не наблюдала.

Лика радостно улыбнулась:

– Точно? Ты не врешь?

– Я не вру. Но чего ты на него так вызверилась? Он что, тебя обидел?

– Я... – Лика запнулась, пытаясь сформулировать свои мысли. Тут просто столько всего навалилось: тяжелый перелет, новые отношения; страх душевной боли – ведь что-то может не сложиться; просто страх из-за того, что в доме происходят непонятные события... – я, это... Для профилактики... Или, может, у меня ПМС?

– Я покажу тебе профилактику! Я тебе дам ПМС! – закричала Катя, снова пытаясь опустить Ликину голову под воду. – Все проблемы – это от нашего неправильного отношения. Я займусь твоим воспитанием! В голове все проблемы! Я тебя отучу включать автопогрузчик!

– Это я займусь твоим воспитанием! – Вронская одной рукой отбивалась от подруги, а второй шарила вдоль бортика. Катя как раз находилась под металлической планкой, откуда лилась мощная струя водопада. Где же включается этот проклятый фонтан?! – Может, я – паникерша. Но ты не хочешь видеть реальность! Ты не умеешь просчитывать ситуацию на пару ходов вперед!

Нужная кнопка нашлась, и ответ Кати заглушил шум воды.

– Так тебе и надо! – прокричала Вронская.

Но радоваться пришлось недолго – через секунду Катя уже втащила ее под мощную прохладную струю...

Через десять минут, отфыркавшись от воды, выбравшись из бассейна и растеревшись полотенцем, Лика пробормотала:

– Ну, все, Катерина. Кажется, я устала от всей этой возни настолько, что у меня теперь создалась полная душевная гармония. А может, даже и нирвана.

– Нирвана? – Катя отклонила в сторону полотенце, которым она подсушивала длинные волосы. – Ты стала так мудра?

– Нирвана – это в смысле полного отсутствия желаний, и...

Лика прикусила язык.

К бассейну приближался Майкл, рядом с ним вышагивал незнакомый симпатичный мужчина. Майкл улыбался во все свои идеальные тридцать два зуба и посылал жене воздушные поцелуи.

Ох, а ведь подруге так ничего и не известно о том подслушанном разговоре на пляже; о том, что Майкл обнимал какую-то девушку...

Катя до сих пор ничего не знает. Смотрит на своего Мишутку настолько влюбленными глазами, что просто сердце разрывается от жалости.

Может, рассказать ей все прямо сейчас? И что будет делать Катя, вернется в Москву? Андрей говорил, что она продала свою большую квартиру; выходит, ей и жить негде, в прямом смысле этого слова...

– Лика, познакомься, это мой друг, Дэниэл Смит. Дэн, – Майкл толкнул приятеля в бок, – видишь, у моей красивой жены и подруги красивые. Между прочим, Лика не замужем! Дэниэл, ты не теряйся!

– Как поживаете, Дэни? – безо всякого энтузиазма поинтересовалась Вронская.

– Прекрасно, – отозвался мужчина. – Вот кое-что нашел в гараже вашего дома.

У Лики перехватило дыхание: «Отвалилась челюсть – это не художественное выражение, это проза жизни. Я прямо чувствую, как нижняя часть лица вытянулась и онемела. Невероятно... Не может быть...»

В руках симпатичного мужчины были пять круглых катушек с пленкой!

Тем временем он как ни в чем не бывало продолжил:

– Думаю, с учетом последних новостей нам надо поскорее все это прослушать.

– Да это же те самые пленки!!! А где мы возьмем магнитофон?! – возбужденно поинтересовалась Катя. Забывшись, она откинула мокрые густые волосы, и на всех присутствующих полетели брызги. – Ох, простите... У нас в гараже полно всякого хлама. Представляете, есть даже старый автомат, куда надо было бросить монетку, и можно выбрать песню. Но автомат сломан... А магнитофона я там не видела.

– Дорогая, не беспокойся. Я думаю, через полчаса у нас уже будет магнитофон. – Майкл пододвинул к жене пластиковый стул. – Присаживайся, отдохни. Или, может, вам лучше отправиться в гостиную, выпить аперитив? А я пока займусь поиском магнитофона. В Интернете можно отыскать все. Уверен, купить такую технику – это не проблема. – И он прижался губами к виску жены.

«Какой актер, – пронеслось в голове у Лики. – Он выглядит таким влюбленным, словно не тискал девицу на пляже!»

Майкл оказался прав.

Пусть не через полчаса, а через полтора, но нужный магнитофон оказался в распоряжении всех, кто собрался в особняке на Двадцать пятой улице.

Даже присутствие Андрея рядом не так волновало Лику, как гулкое чавканье, с которым включился магнитофон. Легонько поскрипывая, начала мотаться пленка.

Пленка перематывалась, но... но звука не было.

– Мишутка, ты купил какую-то фигню! – Катя вскочила с дивана и раздраженно заходила по гостиной. – В этой бандуре явно не работает звук!

Она ругалась по-русски, но муж прекрасно ее понял.

– Я проверял, магнитофон работает, – тихо сказал Майкл, снимая найденную в доме катушку. – Тот парень, который продал его, захватил с собой запись «АББА». Он оставил мне кассету.

И действительно, уже через минуту в гостиной зазвенели задорные женские голоса.

– Может, в гараже было сыро, и кассеты размагнитились? – предположила Вронская, разглядывая катушки с пленками. Те, которые нашел приятель Майкла, в сравнении с записью «АББА» выглядели не очень – какие-то затертые, светлые, с трещинками на корпусе. – В любом случае, сами мы не в состоянии восстановить записи. Предлагаю поставить в известность полицию и передать катушки экспертам.

– Отличная мысль! – воскликнул Андрей и, наклонившись к Вронской, добавил: – А еще было бы неплохо, если не избавиться от папарацци, то, по крайней мере, закрывать жалюзи. Сегодня утром мы вели себя на удивление прилично. И это просто непростительно неприлично!

* * *

– Предлагаем вашему вниманию специальный репортаж, подготовленный нашими корреспондентами об убийстве Линды Грин, а также о доме в Бич-сити на Двадцать пятой улице. Сегодня там были обнаружены кассеты, на которых предположительно содержатся записи бесед известной актрисы Мэрилин Монро со своим психиатром. Журналистка Линда Грин была убита вчера вечером...

– Люди! Все сюда, нас сейчас по телевизору будут показывать! – закричала Катя, раскладывая диван, стоящий перед закрепленной на стене «плазмой». – Мишутка, принеси из сада шезлонги! На диван все мы не поместимся. А полицейские нас всех так достали, хочется принять горизонтальное положение! И захвати на кухне красное вино и бокалы. Не знаю, как кому, а мне надо срочно расслабиться.

«На самом деле мне требуется напиться и забыться, – мысленно продолжила Катя, наблюдая, как по лестнице со второго этажа спускаются Лика и Андрей. Причем оба появились из комнаты Вронской, у обоих счастливые и слегка утомленные лица. – Меня обманули. Я проиграла. Нет никакой красивой истории любви, нет американской сказки. Есть обычное кидалово-разводилово. Все, как на родине. Хотя... почему здесь должно быть по-другому? Козлы и мошенники не имеют национальности, и они всегда творят свои гнусности примерно одинаковыми методами, врут, преследуют свои интересы, плюют на окружающих...»

– Дорогая, твое вино. – Вручая бокал, Майкл нагнулся, намереваясь поцеловать Катю в губы, но та как бы случайно отвернулась, сделала вид, что потрясена жутким зрелищем застреленной прямо в автомобиле девушки. В итоге муж ткнулся носом в щеку. – Успокойся, любимая, теперь нам ничего не угрожает. Мы правильно сделали, что избавились от этих пленок.

– Какой я мордатый! – прокомментировал брат свое появление на экране. – Жрать надо меньше!

Вронская заулыбалась:

– Андрей, ты красивый. Просто камера все-таки прибавляет пару килограммов. А еще оператор взял специально самый стремный ракурс, снизу. Лицо так снимать нельзя. Но он, наверное, решил сделать тебе гадость.

Журналистка тем временем бодро рапортует: недавно дом на Двадцать пятой улице был куплен молодой семьей, американским мужчиной и женщиной из России. Они не знали о том, что в доме хранятся такие уникальные записи, а также не имели никаких контактов ни с Линдой Грин, ни с Джейкобом Уинсли. После появления информации о пленках они стали обыскивать дом и нашли те самые записи, о чем сразу же поставили в известность полицию.

– Ну, не совсем сразу же, – прокомментировала Вронская и, зажмурившись от наслаждения, сделала глоток вина. Поставив бокал рядом с шезлонгом, она продолжила: – Сначала мы сами попытались их прослушать. Жаль, не вышло.

Глаза Кати застилают слезы.

«Только бы никто ничего не заметил! Не хватало еще разрыдаться прямо при всей компании!»

Через мутноватую пелену слез изображение на экране телевизора кажется нечетким. Хотя различить, что происходит, все-таки можно. К тому же съемки ведь проходили в родной гостиной, знакомый интерьер...

Вот полицейский сидит в кресле, делает вид, что о чем-то беседует с Ликой.

Теперь Майкл передает симпатичной девушке в полицейской форме записи, та ослепительно улыбается.

На самом деле, и допросы, и передача катушек проходили раньше. Просто журналисты были допущены в дом спустя пару часов; после того, как полицейские задали все свои вопросы, а также провели осмотр гаража. Журналисты попросили немного подыграть для съемок сюжета, пришлось всем присутствующим попробовать себя в качестве актеров...

– К сожалению, записи повреждены, и их восстановить невозможно, – вдруг заявила появившаяся на экране женщина.

– Кто она? – поинтересовалась Катя, тревожно прислушиваясь к собственному голосу. Слава богу, вроде бы не дрожит. – Я не успела разобрать подпись.

– Криминалист, – лениво отозвался Дэни. – Слушай, а удобные у вас шезлонги. Я сейчас засну!

– Восстановить записи нельзя, – продолжила криминалист, старательно глядя мимо камеры. Вообще, лицо ее было напряженным, нервным. – Они хранились в ненадлежащих условиях, и теперь узнать, о чем именно говорила Мэрилин Монро со своим психиатром, невозможно. Однако я уполномочена опровергнуть распространенную некоторыми СМИ информацию о том, что якобы Мэрилин Монро убили. Материалы по вскрытию ее тела хранятся до сих пор. В них нет ни малейшего намека, свидетельствующего о насильственном характере смерти. Всякие спекуляции на теме якобы убийства актрисы преследуют одну цель – просто заработать себе популярность на известном имени!

– Слушайте, что-то как-то подозрительно мне все это, – пробормотала Лика, почесывая затылок. – Слишком много эмоций. И записи якобы восстановить нельзя, и никакого убийства не было. Такая поспешность и категоричность обычно свидетельствуют – все в точности наоборот. А еще, знаете, мне жутко не понравилась реакция полиции на ту новость, что в доме были найдены видеокамеры. Помните, Катя им показала ту камеру, которую она нашла в ванной? Полицейский сказал, что во всем разберется, но у него при этом было такое лицо – сто пудов ничего делать не станет.

– Камеры – ерунда. Но послушайте: если полицейские ездят нам по ушам, а на самом деле восстановили пленки – то, получается, они могут огрести кучу деньжищ? – поинтересовался Андрей, вставая с шезлонга. Он приблизился к Лике, стал массировать ей плечи. – Получается, нас слегка обокрали? Я не согласен! Не надо позволять себя дурить!

– Я думаю, мы можем попытаться оговорить размеры компенсации, – заметил Майкл, поворачиваясь к Кате.

Та лишь отвела взгляд.

Деньги, деньги...

Всех интересует только это!

Андрей был прав: Мишутка – мошенник, его привлекает исключительно финансовый аспект.

Как же больно в очередной раз обмануться в самом близком человеке.

Он говорит – люблю. А сам закрывается в ванной и любезничает с какой-то другой женщиной. Причем содержание разговора не составляет никаких сомнений – отношения у них очень-очень близкие...

И, наверное, надо прямо обо всем спросить.

Только так страшно, до слез, до прерывающегося дыхания.

Всего пара предложений, и собственный уютный мирок, наполненный ярким солнцем, любовью, приятными хлопотами, может рухнуть.

А что взамен?

Слезы и страдания?..

– Катя! Кейт? О чем ты думаешь? У тебя такое грустное лицо.

Во взгляде коварного мужа-изменщика столько заботы. Из него мог бы получиться хороший актер.

Катя с усилием улыбнулась:

– Все в порядке, дорогой, просто я немного устала.

– Звонила Саманта. Она хочет завтра принести тебе платье для нашей вечеринки. Я знаю, моя жена будет самой красивой девушкой вечера!

– Спасибо, Майкл. Да, пускай приходит завтра.

– Ваш муж прав, вы ослепительно прекрасны, Кейт. – Дэни повернулся на шезлонге, закинул руки за голову. – Ребята, а что вы скажете насчет моей яхты? Может, проведем праздник там?

Майкл едва заметно пожал плечами:

– Не знаю, Дэн. Вообще-то я уже сделал кое-какие заказы именно на дом. Не думаю, что все мои сюрпризы будет удобно перенести на яхту. Может, только если прокатиться потом, поздно вечером.

«Интересно, если вот прямо сейчас спросить: «Майкл, кто та девушка, с которой ты болтаешь, закрывшись в ванной?» – что он ответит? Наверное, скажет: «Дорогая, ты все придумала!» – размышляла Катя, мрачно поглядывая на мужа. – А мне ничего не показалось. Он зовет ее «моя конфетка»! «Моя конфетка уже готова для встречи со мной?» – умилительно шепчет он, уверенный, что я не слышу его разговоров. Конфетка! Меня сейчас стошнит!»

– Мама, приезжай! Будем с тобой на Снапике кататься! Смотри, смотри, как я на нем еду!

Круглое личико Дарины со светлыми кудряшками вдруг исчезло с экрана монитора. Зато зазвучал голос Ликиной мамы:

– Доча, подожди минутку, я поверну ноутбук. Это надо видеть!

Раздался легкий треск, веб-камера заскользила по гостиной загородного дома родителей, и Лика Вронская невольно поежилась.

Скайп – прекрасная программа, дает возможность общаться с людьми по всему миру, использовать видеосвязь. Тоска по доченьке благодаря скайпу становится не такой сильной. Все-таки когда почти каждый день своими глазами видишь, что ребенок здоров, весел и счастлив, – на душе становится спокойнее.

Однако только что веб-камера показала вид из окна родительского дома.

Эти голые ветки, припорошенные снегом... Когда сама постоянно любуешься апельсиновыми деревьями, такой родной зимний пейзаж не очень-то радует; прямо мороз по коже проходит. И никакой ностальгии по зиме!

– Дарина! Ты уморишь собаку, – улыбнулась Лика, наблюдая за тем, как маленькая вредина вскарабкалась на спину Снапи, вцепилась в рыжие уши и бодро лупит ножками по бокам. Снапи стоически терпит все эти издевательства. Но скакать, аки коник, отказывается и укоризненно поглядывает из-под золотистых ресниц... – Дарина, я кому говорю, отпусти Снапи!

– А ты все равно меня не накажешь. И бабуля мне разрешила, да?

– Нет! – возмутилась бабушка. – Но разве ты меня слушаешь!

– Опять двадцать пять, – заворчала Лика, в глубине души радуясь, что Снапи – собака породы голден-ретривер, он абсолютно не агрессивен и покорно сносит все детские шалости. – Дарина, у тебя совесть есть?

– Есть, есть. И я веду себя хорошо. Ты же купишь мне плейстейшен, правда?..

– Ладно, мамуль, я побегу. – Разговор с дитятком перешел в совершенно бессмысленное русло. – Да, кушаю хорошо. Нет, в океане не купаюсь, холодно. Купаюсь в бассейне. Нет, он не глубокий. Конечно же, я буду очень осторожна...

Выключив скайп, Лика закрыла крышку ноутбука и заходила по своей комнате.

«Какой прелестный ребенок!» – восхитился Андрей, увидев фотографии Дарины. Интересно, что он скажет, когда этот прелестный ребенок рухнет на пол в магазине игрушек и огласит окрестности истошными воплями: «Купи, хочу!»?..

«Впрочем, проблемы надо решать по мере их поступления, – решила Вронская, с разбега бросаясь на кровать. Мягкий упругий матрас чуть оттолкнул тело. – Пока есть я, есть Андрей, и нам хорошо вместе. Он – прекрасный любовник, интересный собеседник. И на нынешнем этапе отношений больше и требовать нечего. Тем более...»

Она с досадой закусила губу.

Но тут ничего не поделаешь...

Намного больше, чем собственный роман, интригуют последние околокриминальные события, все эти непонятные убийства, пленки, полицейские.

«Себя не переделаешь, – Лика протянула руку к ноутбуку, взяла его со стола. – Когда у меня в личной жизни был полный штиль, мне казалось: Господи, найти достойного мужчину – это все, что мне нужно. Я устала вкалывать, как лошадь, устала все тащить на себе – заработки, воспитание дочери, домашнее хозяйство; я просто хочу, чтобы дома меня кто-то ждал; чтобы можно было рассказать, как прошел день. Но вот появился Андрей... красивый, возможно, даже заботливый и надежный... И я в очередной раз понимаю: или же ценность для человека представляет только то, чего у него нет; или же я полный моральный урод. Но меня, правда, так интригуют все эти пленки! Мне... это даже интереснее, чем собственный роман! Жаль, что все это происходит не в России. Американские полицейские умеют держать язык за зубами. В Москве, разумеется, я мимо такого странного, интригующего случая бы не прошла. Но там мне проще, куча знакомых следователей, оперативников, экспертов. А здесь – другая страна, и вариантов действий у меня немного. Втереться в доверие к полицейским у меня не получилось. Конечно, я пыталась; говорила им, что пишу детективы. «Очень интересно, мэм» – весь ответ. И по глазам видно – ничего им не интересно! И «женский фактор» особо не подключишь. Как тут можно строить глазки, если Андрей и так стоит со свирепым видом... В общем, только и остается, что мозг ломать, анализировать информацию в открытых источниках. Больше пока тут ловить явно нечего...»

Она открыла крышку ноутбука, подключилась к Интернету, ввела в поисковик на русском языке «Мэрилин Монро», потом сделала то же самое на английском.

Появились тысячи ссылок: интервью, биографии, кинокартины.

Чем больше Лика Вронская изучала информацию, тем ей становилось понятнее: образ беззаботной блондинки, глупенькой и наивной, – это высший пилотаж киноискусства. Произошло полное перевоплощение, благодаря которому актрису воспринимают как героиню ролей. В реальности же Мэрилин Монро совсем другая...

– Очень жаль, что не удалось прослушать записи бесед Мэрилин с ее психиатром, – пробормотала Лика, открывая все новые и новые окна. – Похоже, у девушки была настолько трагичная судьба – нарочно не придумаешь. Тяжелые испытания, безусловно, закаляют характер. Забраться на вершину карьеры, пройдя через такой ад – и потом самоубийство? Здесь что-то не сходится. Кажется, я начинаю верить этому погибшему бойфренду Линды Грин. И...

Она замолчала, прищурилась, почесала затылок.

Но ведь это действительно очень странно и подозрительно...

В разных американских изданиях на протяжении лет десяти, если не пятнадцати, размещаются статьи с одним и тем же заголовком: «Мэрилин Монро действительно совершила самоубийство».

Известными телекомпаниями снято несколько документальных фильмов-реконструкций – в них озвучивается тот же вывод.

А еще – целый залп биографической литературы. Авторы у книг разные, но последние часы жизни актрисы, кажется, написаны под копирку.

И последний настораживающий момент. Недавнее письмо Джейкоба Уинсли, того самого бойфренда убитой журналистки. Его полный текст растиражирован в блогах. Статьи с использованием той информации размещались в интернет-газетах – однако теперь публикаций нет. И в недавнем телесюжете о письме Уинсли говорилось очень хитро, вскользь – только чтобы объяснить, почему катушки с записями оказались в доме на Двадцать пятой улице. Наверное, не будет ничего удивительного, если со временем полный текст письма исчезнет и из журналистских блогов. Репортеров уже обрабатывают – просто их слишком много, и приструнить всех одновременно невозможно...

– Мэрилин Монро была убита, – прошептала Лика, чувствуя, как тревожно забилось сердце. – И политика местных СМИ в отношении этого вопроса только подтверждает этот вывод. На самом деле это ведь иллюзия, что Америка – страна со свободой слова. Свобода слова здесь действует ровно до тех пор, пока это не противоречит национальным интересам. И если вдруг возникает потребность сформировать в обществе определенное мнение – американские СМИ выполняют приказы так слаженно, что коммунисты с фашистами с их четко выстроенной системой пропаганды просто бы обзавидовались...

С учетом всего прочитанного вывод напрашивался один: даже если полиции удастся восстановить записи, общественность этого никогда не узнает.

Но вот ради кого и ради чего предпринимается столько усилий?

После убийства Мэрилин Монро прошло много лет. Почему сегодня кто-то явно пытается предотвратить любые попытки оспорить общепринятую версию о самоубийстве?..

Вронская собиралась, чуть отдохнув, с новыми силами терзать Интернет.

Однако ее насторожили шаги, приближающиеся к двери.

Отложив компьютер, Лика, к своему собственному удивлению, быстро распахнула шкаф, забралась внутрь.

Это все произошло в считаные секунды.

Затаившись между мягкими, слегка пахнущими духами Катиными платьями, она попыталась осмыслить причины такого дурацкого поведения.

Объяснения долго выдумывать не пришлось.

Андрей, конечно, классный мужчина.

Но сколько можно заниматься сексом?! То есть все это, конечно, очень приятно. Однако правильно ли вот так сразу, поддавшись чувству, терять голову? Увы, хорошими девочками мужчины с удовольствием пользуются. А любят – стерв, которые питаются их нервными клетками.

Находясь в одном помещении, очень сложно манипулировать мужскими желаниями. Но плавали – знаем: все, что легко дается, ценится меньше. Хитрить противно. Однако если от этого зависит твое счастье, то приходится. Надо себя заставить! Давно пора научиться, хотя бы к тридцати годам... Было бы неплохо поинтриговать, заставить Андрея немного поревновать. Пускай мучается, это полезно...

К тому же сейчас действительно намного интереснее заниматься исключительно умственными упражнениями. Почему-то возникает такое чувство, что головоломка вот-вот может сложиться, надо только немного поднапрячься. Может, загадка уже наполовину разгадана и до цели остается всего пара шагов?..

– Лика! Лик, ты здесь?

Первый порыв – выскочить из шкафа на зов подруги. Однако секунду спустя появляется другая мысль: вот Катерина видит свою приятельницу, появляющуюся из шкафа. Несложно предугадать, какой вывод она сделает. Что у той с головой не все в порядке, и...

Немного наклонившись вперед (в щелку было видно – Катерина появилась в комнате в шикарном белом платье, наверное, предназначенном для вечеринки; как тут не попробовать рассмотреть все детали), Вронская затаила дыхание. И попыталась чуть отодвинуть дверцу. С противным скрипом она полностью распахнулась.

Катя вздрогнула. Пару секунд ошеломленно похлопала ресницами. А потом расхохоталась.

– Все-таки здорово, что ты приехала, – сквозь смех простонала она. – Ты – мой самый лучший антидепрессант. С тобой не соскучишься! Вронская, вот скажи, ты чего в шкаф забралась?!

Пытаясь придать лицу невозмутимое выражение, Лика постаралась как можно грациознее выбраться из своего укрытия. Чем спровоцировала новый приступ смеха.

– Ты там слегка повредила мой шарф с перышками. Нет, ничего страшного, ты только с волос перья сними. Ты как курица, ощипанная, но гордая...

Встряхнув шевелюрой (из которой и правда посыпались перья интенсивно-синей окраски), Лика, восхищенно разводя руками, обошла вокруг подруги.

Платье было шикарное!

Кружевной корсет приподнимал грудь, сразу казавшуюся полнее, и делал талию тонюсенькой-претонюсенькой. Пышная кружевная юбка в пол мягко обтекала силуэт, придавая движениям женственность и эротичность. И длинный полупрозрачный шлейф, скроенный так искусно, что просто дух захватывает; он разделяется на несколько частей, и кажется, будто Катя стоит в струящихся ручейках воды, немного переливающихся на солнце.

– Вот это платье, – выдохнула Лика, когда к ней вернулась способность говорить. – Только для того, чтобы примерить что-то подобное, стоило выйти замуж.

– Так чего ты в шкафу пряталась?

– Думала я там. Я же сумасшедшая писательница, со своими ну очень тараканистыми тараканами. Когда надо подумать какую-нибудь мыслю, сразу зашиваюсь в шкафу. А что, нельзя?

Катя пожала плечами:

– Да, пожалуйста. А шарфик с перьями мне никогда особо не нравился, просто его тетушка Майкла подарила, вроде как выбрасывать неудобно.

– Майкла?.. Ты сказала «Майкла»?! Кать, первый раз слышу, что ты его называешь не Мишуткой. Что-то случилось?

Подруга молча кивнула, развела руками, невольно демонстрируя оригинальный фасон длинных атласных перчаток. Простроченные серебряными нитями, при движении они тоже переливались, как струи воды.

– Лика, Андрей был прав, – Катя всхлипнула, и, расправив подол, опустилась в кресло. – Майкл женился на мне только ради денег. А любит он на самом деле совсем другую женщину. Я слышала, как он воркует с ней. Он называет ее – «моя конфетка». Что делать? Лика, что мне теперь делать?

У Кати было такое несчастное лицо, что Вронская интуитивно почувствовала: не стоит сейчас добивать подругу. Описания подробностей прогулки благоневерного по берегу океана в обнимку с какой-то левой темноволосой девицей Катерина попросту не вынесет.

Лика уселась на кровать, заложила ногу за ногу и, расправив джинсы и красную футболку, имевшую после марш-броска в шкаф весьма помятый вид, деловито уточнила:

– Кать, а вот этот дом – он за твои деньги куплен?

– Нет, на сбережения Майкла. И еще потребовалось оформить небольшой кредит. Но юридически я являюсь его собственником, Майкл настоял при регистрации. Впрочем, в Штатах законодательство при разводе максимально лояльно к женщинам. И это значит...

– Что это значит?

– Что в разводе Майкл не заинтересован ни в коем случае. Зато его может волновать кое-что другое... Понимаешь, у меня есть большой счет в банке. Продажа квартиры и фирмы... Андрей считает, что Майкл вполне может отправить меня на тот свет для того, чтобы получить наследство. Наверное, думает убить меня и радоваться жизни со своей «конфеткой». «Конфетка», блин! Меня сейчас стошнит!

Катя скорчила такую забавную мордашку, что Лика невольно улыбнулась.

А потом ей в голову неожиданно пришел оригинальный план.

Наклонившись к подруге, она зашептала:

– Дорогая, я понимаю, как тебе сейчас не хочется участвовать во всем этом спектакле с вечеринкой. Ты бы с большим удовольствием расцарапала неверному Мишутке рожу, а не играла роль статиста во всем этом балагане. Но давай будем умнее и хитрее, проявим выдержку. Мне кажется, у меня появилось пара дельных идей. Мы получим полную информацию. И, по крайней мере, будем точно знать, что происходит...

* * *

– Саманта, ты когда появишься в студии? Да, мне говорили, что ты взяла выходной. Но я не понимаю, как можно было так поступить?! Какое коварство! Какая безответственность! Ведь ты же знаешь, что из всех стилистов я предпочитаю работать с тобой! Именно ты разработала грим для актеров. Маргарет не может его повторить! Поэтому ты должна была...

Нажимать на кнопку окончания разговора нельзя. Режиссер-психопат, с него станется узнать телефоны родственников и друзей, а потом названивать им и кричать: «Саманта Фриман-Паркер – безответственная мерзавка!»

Именно так уже несколько раз и происходило.

Зато, если дать ему выговориться – он выпустит пар и на следующий день забудет даже предъявить претензии; устало кивнет в знак приветствия и станет придирчиво рассматривать макияж и прически актеров...

Теперь же лучше просто отвести руку с телефоном в сторону. Пускай режиссер орет себе, разрывается. Главное, чтобы не над ухом. Иногда можно подносить аппарат к губам и говорить что-то вроде: «У всех иногда бывают личные обстоятельства. Взять выходной – это мое право».

Взять выходной – это действительно право и актера, и костюмера, и стилиста.

Только на студии этим правом все пользуются в самых крайних случаях. Потому что, едва только попадаешь в киноиндустрию, очень быстро начинаешь понимать – здесь вся жизнь сводится только к работе, с утра и до вечера, от рассвета и до заката. Это только на экране кинотеатра все выглядит легко и непринужденно. Кино изнутри – адский труд, каторга. Никого не волнуют твоя семья, здоровье, дети. Кино требует от всех полной самоотдачи, и неважно, кто ты: осветитель или сам режиссер.

– Взять выходной – это мое право, – пробормотала Саманта и снова отвела руку с телефоном от уха.

Может, поэтому Бог и не дал ей детей? Вот у Маргарет, тоже стилиста с «Юниверсал», есть сын, уже взрослый, пятнадцать лет. Недавно парень получил условный срок за распространение наркотиков. А все почему? Мать не могла уделять ему достаточно внимания. Хотела, но не могла. Надо работать, чтобы содержать ребенка. А работа отнимает массу времени... Съемки на выезде – это по три-четыре месяца, если не по полгода, вообще не появляешься дома. Но даже когда снимают в павильонах «Юниверсал», ситуация немногим лучше. На студии есть специальные домики для технического персонала. Как правило, приходится ночевать там. Часто кино снимается в сжатые сроки, съемки могут начаться в девять утра, а если актеру требуются сложный грим и прическа – это означает, что стилист вынужден приступать к работе в пять-шесть. Если накануне работа оканчивается в час-два ночи – домой, естественно, возвращаться нет ни сил, ни смысла...

– Я вас уверяю, Маргарет без проблем накрасит актрис по моей схеме. – Саманта подняла брови и удовлетворенно кивнула.

Отлично, кажется, режиссер расстрелял свой заряд агрессии и уже ругается без прежнего энтузиазма.

Хотя, конечно, он в чем-то прав. Шоу должно продолжаться. Если ты в нем участвуешь – надо продолжать улыбаться, несмотря ни на что. «Засунь свои личные дела глубоко в задницу. Работай, детка!» – банальные диалоги, они есть почти в каждом фильме. Но как они соответствуют киношным реалиям! В кино так действительно живут все. Актерам и режиссерам это компенсируется премиями кинофестивалей и красными дорожками, техническому персоналу – только деньгами. Деньги дают свободу, но, получив ее, начинаешь думать – а действительно ли она была так нужна? Может, из-за всей этой увлеченности работой случилось непоправимое?

Наверное, поэтому так терзает чувство вины перед мужем. Дин – он такой рассеянный, невнимательный. Супруг рисовал эскизы своих потрясающих платьев, превращающих любую женщину в богиню, и не обращал внимания на легкое недомогание. А потом стало поздно...

«Ох, нет, что я только думаю такое, – спохватилась Саманта, складывая наконец сотовый телефон, так как режиссер соблаговолил попрощаться. – Дин борется, врачи надеются. И я верю, что мы обязательно победим болезнь. Без мужа моя жизнь потеряет всякий смысл... Но все будет хорошо. У нас все получится. Только для начала мне надо обязательно разобраться с этим шантажистом. И я уверена, что смогу это сделать. Да, вначале я поддалась панике. Мне казалось, что случилось что-то непоправимое, что выхода из этого положения нет. Но все-таки черный пояс по айкидо, который я получила в молодости, дает о себе знать. Я собралась, сконцентрировалась. И я готова дать отпор!»

Саманта приблизилась к туалетному столику, взяла в руки белоснежную шляпу с широкими полями, изготовленную для Кати.

Жена брата, переодевшись в роскошное платье, сшитое по эскизу Дина, куда-то убежала и даже не успела примерить головной убор. Наверное, помчалась хвастаться перед подругой; платье и правда получилось божественным.

Что ж, тем лучше.

Можно воспользоваться вдруг представившейся возможностью осмотреть ее комнату.

Зачем это делать, если катушки вроде бы как найдены?

Хороший вопрос!

Он задавался и шантажисту...

После того как по телевизору показали сюжет о том, что в доме Майкла были найдены записи и переданы полиции, невольно возникла радость. Ведь эти же катушки требовал отыскать и шантажист! Он говорил, что в доме брата находятся записи, что они где-то спрятаны, их надо оставить в укромном месте – и тогда Дин никогда не увидит те порнографические фотографии.

И вот вроде бы все разъяснилось. Очень жаль, конечно, погибшую девушку-журналистку. Но главное – пленки. Они найдены и переданы в полицию. Изменить уже ничего нельзя. Конечно же, поведение брата, как честного человека, с учетом открывшихся обстоятельств вполне логично. Майкл – взрослый человек. Понятно, что, обнаружив записи, он сразу же связался с полицией, а не стал советоваться с сестрой. Так что повод для шантажа Саманты Фриман-Паркер исчез сам собой! Ведь она узнала о произошедшем одновременно со всей страной, из выпуска новостей! И у нее нет теперь никаких возможностей добыть пленки! Одно дело – пошарить в доме брата, но кто позволит искать в полицейском участке!

Однако по телевизору еще мелькали кадры гостиной Майкла, а телефон уже зазвонил.

– Ищи пленки, наши договоренности остаются в силе, – произнес низкий мужской голос.

– Но ведь их же нашли! – невольно вырвалось в ответ.

– Ищи. Не обращай на те заявления никакого внимания. От тебя требуется пять старых кассет-катушек с пленками. Если ты не найдешь их в ближайшие дни, твой муж увидит, как ты трахаешься с двумя первоклассными кобелями...

Что ж, это мы еще посмотрим, кто там чего в конечном итоге увидит.

Даст бог, этот шантажист еще пожалеет о том, что появился на этот свет.

Ну а пока придется все-таки поискать пленки. Или, по крайней мере, сделать вид, что идет поиск...

Вот только где старые катушки могут быть? Мебель в Катиной комнате новая, ее немного. Кажется, прятать здесь записи вроде бы совершенно негде.

Если только...

Саманта стала осторожно простукивать стены. Однако никакого эффекта это не давало: звук везде был ровный.

Но, может, где-нибудь здесь все-таки находится встроенный сейф? По крайней мере, на съемках фильмов такие сейфы регулярно обнаруживались всякими авантюристами, разыскивавшими сокровища. О, как же сильно реальная жизнь отличается от кино!

Она как раз находилась за выступом в стене, когда в комнату Кати зашел человек.

Оглянувшись по сторонам, он опустился на пол и принялся осматривать покрытие.

– Черт побери, что все это значит? – воскликнула Саманта, появляясь из своего укрытия. – Мне кажется, ты здесь что-то ищешь...

* * *

– Дик! Дик, ко мне!

Питбуль обернулся на зов Стивена Уэйна, потом снова оскалил клыки и залаял.

Морда у Дика была виноватая, и он слегка вильнул хвостом, всем своим видом показывая: хозяин, я бы всей душой рад тебя послушать, но этот кот – он так меня бесит, что я начинаю просто закипать от ярости, гав!

Что ж, тем лучше...

Ведь у бассейна на соседском участке в красном бикини находится симпатичная блондинка Лика. Она опасливо косится на питбуля, но прогонять собаку не решается. И правильно делает. Дик, особенно когда преследует котов, не только выглядит устрашающе – он может запросто броситься на человека.

Какие у Лики стройные ножки!

Расхулиганившаяся собака – отличный повод подойти к девушке, завязать разговор, ненавязчиво пригласить на ужин. Говорят, русские женщины сговорчивые и нетребовательные. Но, судя по поведению писательницы, пока никакой сговорчивости что-то не видно...

Перебравшись через заборчик, разделяющий участки, Стивен Уэйн замахал поводком:

– Дик! Я тебя накажу! Успокойся немедленно!

– Добрый день, Стивен. – Лика набросила на плечи полотенце, явно стараясь прикрыть свою хрупкую стройную фигурку. Солнце светило ослепительно-ярко, и замерзнуть девушка вряд ли могла. – Я смотрю, твоя собака никак не может полюбить соседа.

– О да, котов он ненавидит. – Стив пристегнул поводок к ошейнику, оттащил пса от дерева. – Как твои дела? Видел вчера вас всех по телевизору. Ты выглядела восхитительно. Впрочем, как и обычно. Надеюсь, ты не напугана произошедшим?

Девушка пожала плечами:

– Нет, страха, наверное, нет. Все развивалось так стремительно, я толком и не поняла, что произошло. Друг Майкла нашел пленки, мы вызвали полицию... У нас все в порядке, бояться нечего. Но очень жалко, что люди погибли.

– Мне тоже... Как не вовремя все это произошло. Я так понимаю, завтра у Кати и Майкла вечеринка? Я видел сегодня Катю в таком белом красивом платье. Она, словно кинозвезда, репетировала, как будет спускаться по лестнице. Наверное, после допросов сложно выбирать наряды...

– Платье шикарное! Катя и Майкл не виноваты, что все так сложилось. Они собираются радоваться своей любви, несмотря ни на что.

– А потом вы с Катей куда-то еще уезжали. В полицию?

На лице девушки появилось разочарованное выражение:

– Мне кажется, у полиции к нам нет никаких вопросов. И очень жаль... Я бы с удовольствием разузнала подробности.

– Ты любопытная. – Стивен дернул поводок, так как пес, заметив, что кот слез с дерева, явно намеревался пуститься в погоню. – Наверное, хочешь собрать информацию для романа? Тебе повезло: писать детективы и оказаться в центре событий. Это надо использовать!

– Ты тоже любопытный! Заглядываешь к нам во двор, рассматриваешь, в каком платье Катя, замечаешь, куда кто пошел! А писательство и удача... Все относительно. Я думаю, если бы ты оказался в центре событий, связанных с вампирами, тебе бы скорее не повезло.

– Как знать! Может, я бы, наоборот, обрадовался. Просто... – Стив нахмурился, поправил сползавшую с бритой головы на глаза бейсболку и грустно вздохнул, – просто у меня, наверное, творческий кризис. Я каждый день набираю свои пять страниц. Я стараюсь работать систематически и ежедневно писать не меньше пяти страниц. Утром я стучу по клавишам. Вечером все стираю. Не нравится! Все то, что я пишу, мне ужасно не нравится! Слова кажутся чужими, герои – глупыми. Я не люблю вампирские саги. Вообще, честно говоря, я всегда их ненавидел. А у меня договор с издательством, через полгода надо сдать новый роман. Я в панике, мне кажется, новая книга не будет написана никогда. Отвлекаюсь на волонтерскую работу – мне становится немного легче. Когда видишь, как страдают другие люди, собственные проблемы кажутся такими незначительными. Ну и еще есть старое доброе виски...

– Мне так жаль! И я даже не знаю, что тебе посоветовать. У меня никогда не было таких проблем.

– Я знаю, что ты можешь для меня сделать. Давай поужинаем вместе! У меня есть на примете отличный ресторан, там китайская кухня. Или ты предпочитаешь европейскую?

Лика покачала головой и бросила сочувственный взгляд:

– Мне очень жаль, но я не могу.

Стивен понимающе кивнул:

– Надо готовиться к вечеринке, много дел.

– Нет. Просто мне очень нравится Катин брат, Андрей, и мне не хотелось бы, чтобы он ревновал.

«Как могла такая симпатичная и вроде бы неглупая девушка заинтересоваться таким идиотом?! – Стив невольно поежился, вспоминая, как этот сумасшедший русский вдруг набросился на него с кулаками. – Да этот Андрей – типичный бандит. Я легко могу представить, как он палит из пистолета направо и налево и отвлекается от этого дела лишь для того, чтобы выпить водки».

Лика, виновато улыбаясь, указала на шезлонг, покрытый синим матрасом:

– Может, присядешь? Я бы хотела поговорить с тобой, если есть минутка.

Стив, жестом приказав собаке лежать, уселся в шезлонг и хитро улыбнулся:

– И о чем же ты хочешь со мной поговорить? Ты уверена, что тебе нравится Андрей? Может, ты врешь самой себе? И на самом деле ты такая же, как я, одиночка? Знаешь, я ведь никогда не был женат. Да, у меня были женщины. Но я, встречаясь даже с самой красивой девушкой, всегда изначально знал, что наш роман рано или поздно закончится. Я не хочу вот этого «жили долго и счастливо и умерли в один день». Мне так скучно. Я хочу все попробовать, все узнать! А, ограничиваясь отношениями с одним человеком, пусть даже самым лучшим, ты все равно себя ограничиваешь. И тебе тоже скучно! Я чувствую, ты из нашей общей породы – любопытных путешественников, странников, шариков перекати-поле. Почему ты не с Андреем теперь, вот именно в эти минуты? Лика, ты подумай, возможно, мы были бы хорошей парой? Ты тоже не можешь себе позволить долгой счастливой взаимной любви. Иначе ты умрешь от скуки и не сможешь писать. Мы обречены много-много раз ломать свою жизнь, свою судьбу. Из этой боли и новых впечатлений появляются наши книги. И знаешь что? Я вижу, твой взгляд говорит мне: я прав...

– Ты не прав. Не совсем прав... Слушай, а твои книги переведены на русский? Мне кажется, я где-то читала похожий текст; может, так говорил кто-то из героев романа? Или это из твоего интервью?

Стив пожал плечами. Книги на иностранные языки вообще не переводились, никаких интервью для русских журналистов не было; это совершенно точно. Но, наверное, все писатели мыслят примерно одинаковыми категориями. Безусловно, подобные рассуждения уже кому-то приходили в голову...

– Понимаешь, Стив, есть один такой момент, – Лика выговаривала слова медленно, явно стараясь не делать ошибок. Грамматически ее речь была идеально правильной, и от этого казалась слегка устаревшей, что придавало девушке еще больше обаяния. – Нет, я сказала правду – я ничего не боюсь в связи с последними событиями. Но я все-таки постоянно думаю о том, что произошло. Понимаешь, меня это интригует. Я все-таки люблю тот жанр, в котором пишу книги. Главная героиня моих романов похожа на меня, она любопытная... Стивен, ты знаешь, что в доме Кати и Майкла было полно маленьких видеокамер?

– Фриманы мне жаловались, да. Ума не приложу, кому понадобилось их развешивать!

– Итак, камеры – это первое. Во-вторых, какой-то человек проник в дом и ударил Катю. Это произошло еще до того, как убили Уинсли и Грин, но после того, как вышла заметка. Мы решили: фанаты Мэрилин Монро. Но, похоже, они тут ни при чем. Просто кто-то еще раньше знал о том, что пленки находятся в доме.

Стивен восхищенно развел руками:

– Лика, ты рассуждаешь, как настоящий детектив! Ты не просто красивая девушка, ты еще очень умна. Опасное сочетание. Я начинаю влюбляться, серьезно...

Она нахмурила тонкие темные брови:

– Давай не будем отвлекаться. Мне надо с тобой посоветоваться.

– Конечно.

– Стив, я просматривала новостные сайты, анализировала информацию. Мне кажется, что на журналистов оказывалось и оказывается давление. Письмо Джейкоба упоминалось во многих статьях – а потом статьи исчезли; их просто-напросто убрали с сайтов. Все выглядит очень подозрительно. Журналисты не могут замолчать убийства Уинсли и Грин. Но они стараются не упоминать, что в письме говорилось: Мэрилин Монро была убита.

– Я тоже обратил на это внимание. Ты совершенно права.

– Я вот подумала – раз ты писатель, то у тебя, наверное, есть связи среди журналистов. Ты мог бы поинтересоваться, кто им советовал держать язык за зубами?

Стив саркастически усмехнулся:

– Странный вопрос. Неужели ты действительно не знаешь на него ответа?

– Речь идет о спецслужбе?

– Разумеется! Разве ты этого не понимаешь? Ты очень хорошо умеешь анализировать информацию. Причастность спецслужбы – это же так очевидно...

...Джон Эдвард Штейнер. Репортеры прозвали его мистер Тот, Кого Никто Не Знает. Он возглавил Национальный Центр Расследований в 1924 году и проработал там до своей странной смерти, случившейся в 1972-м. Он пересидел восемь президентов Соединенных Штатов Америки. Министры менялись, как перчатки, а высокий полный человек с бульдожьей челюстью и маленькими обманчиво сонными глазками продолжал каждый день опускаться в кресло директора НЦР. И можно даже не сомневаться: если бы экономка, решившая позвать господина Штейнера к завтраку, вдруг не обнаружила бы, что разбудить хозяина уже невозможно в принципе – Джон Эдвард продолжал бы еще очень-очень долго исполнять свои обязанности. Кто мог лишить его власти, если у него был компромат на половину Америки? Только смерть... Кстати, было очень похоже, что его смерть носила насильственный характер: обнаруженное на полу спальни жирное тело директора НЦР покрывали многочисленные синяки и ссадины; разворошенная кровать свидетельствовала о, может, непродолжительной, но яростной обороне. Однако расследования обстоятельств смерти, необходимого в подобных случаях, не проводилось. Кто бы ни был тот человек, отправивший Джона Эдварда Штейнера к праотцам, – он все правильно сделал хотя бы потому, что позволил тысячам людей вздохнуть с облегчением. И никого не волновали мотивы, по которым расправились с директором НЦР. Для того чтобы убить Штейнера, существовали сотни причин. Поэтому чья именно чаша терпения переполнилась – в общем, было совершенно безразлично.

Всезнающие журналисты после смерти Штейнера решились, обнародовали кое-какие имеющиеся у них материалы.

Оказывается, у одного из самых могущественных людей Соединенных Штатов Америки были немецкие корни. Как знать, что случилось бы с Гитлером, окажись у того под рукой такой беспринципный педант. Но Штейнер родился в Америке, и ему пришлось соблюдать хотя бы видимость приличий при осуществлении своих фашистских решений. Впрочем, он быстро этому научился. Учиться Штейнер умел... Джон Эдвард рос слабым и болезненным ребенком, воспитывался в небогатой семье. В школе мальчика били и дразнили «жирдяем»; а строгая мать, казалось, была заодно с теми обидчиками. Она требовала, чтобы ее сын был сильным, решительным, мужественным. Ничего этого не имелось в природе его характера. Но зато он быстро понял: аналитическое мышление в сочетании с хитростью могут привести к желаемому результату намного быстрее, чем собственная сила. Умело наябедничать учителям, пустить слухи, немного приврать – и вот уже обидчик Джона Эдварда заливается горючими слезами. Нет никакой нужды его избивать. Можно просто устроить провокацию...

Конечно, все эти качества своего характера – подлость, беспринципность и бездушность – Штейнер очень умело маскировал; старательно делал вид, что является недалеким, но очень исполнительным клерком. Которому от жизни больше ничего и не требуется – только бы вверенная в его попечение библиотека Конгресса США содержалась в полном порядке. Потом он столь же ревностно относился к канцелярской работе в НЦР. Штейнер перекладывал бумажки, старательно кивал начальникам. Он вел скучную стерильную правильную жизнь. У него не было ни друзей, ни любовниц. Но была цель. Может, он поклялся ее осуществить во что бы ни стало?

Как бы то ни было, на должность руководителя НЦР его назначали по протекции бандитских группировок. И лишь с одной целью – он казался славным малым, который никогда не доставит гангстерам никаких проблем. Странно звучит? Так ведь все это происходило в 1924 году! Бандиты заправляли всем – спецслужбами, палатами парламента, администрацией президента. Сегодня, впрочем, похожая тенденция сохраняется – разве что гангстеры называются по-другому.

Первое, что сделал Джон Эдвард Штейнер на новом посту, – это перестрелял всех руководителей, оказавших ему протекцию бандитских группировок.

Впрочем, «перестрелял» – это скорее образное выражение. Всю черновую работу по разработке и осуществлению операций проводили агенты. Штейнер приходил, когда в изящно расставленную ловушку уже попадала дичь.

В белых льняных брюках, черном пиджаке и соломенной широкополой шляпе, Джон Эдвард появлялся в баре, где находился преступник, доставал наручники и с торжественным видом объявлял:

– Вы арестованы!

Потом он же методично выдавливал из НЦР всех, кто особо отличился при поимке гангстеров.

Нелогично?

Так ведь Джон Эдвард Штейнер был большим оригиналом. Ему ничего не стоило выгнать с работы кадровика, принявшего на работу молодого человека с сильной угревой сыпью, или заставить всех сотрудников сверять свой вес со специальной таблицей. «Толстякам» давали время на то, чтобы привести фигуру в форму, а если этого не происходило – им просто указывали на дверь. И это решение было принято человеком, который сам всегда страдал от излишней полноты, который лучше, чем кто-либо, знал – диеты и занятия спортом далеко не всегда могут способствовать похудению!

Впрочем, самым трагичным в деятельности Штейнера было даже не его непредсказуемое самодурство.

Человеческая жизнь для него всегда являлась пятицентовой монеткой. Потерялась – и ладно. Не о чем беспокоиться!

При реализации операции по поимке банды ку-клус-клана случайными жертвами стали десятки людей. Для того чтобы спровоцировать преступника, агенты могли убивать родственников бандита, друзей – да кого угодно, лишь бы у объекта поиска сдали нервы.

Штейнер все чаще начинал вершить собственное правосудие. Неугодные ему политики и общественные деятели погибали один за другим. Закон? О, Джона Эдварда это никогда особо не волновало.

И, конечно, все допустимые рамки перешла страсть начальника НЦР к шпионажу. По сути, на каждого второго американца собиралось подробное досье, позволяющее быстро и легко надавить на болевые точки человека, сделать его покорным и послушным.

В ситуации с Мэрилин Монро и Джоном Кеннеди имя Штейнера никогда не упоминалось. И совершенно напрасно. Судьбы этих самых известных влиятельных и красивых людей он разрушил в своих интересах так легко, как карточный домик...

... – Стивен, тебе надо писать детективы! Серьезно, тебе обязательно надо обсудить в издательстве вопрос о смене жанра! – Лика восхищенно улыбнулась и поднялась с шезлонга. – У меня спина затекла и ноги. Давай, может, пойдем, прогуляемся к океану? Очень любопытно выслушать, чем закончится вся эта история. Ты раскопал столько интересных фактов!

– Мне кажется, мы с тобой не пойдем на прогулку. По крайней мере, теперь не пойдем.

– Но почему? У тебя дела? Хочешь вернуться к компьютеру и поработать?

Стив кивнул, Лика обернулась и увидела своего дорогого русского бандита. Тот расположился за столиком на противоположной стороне бассейна и в своей обычной манере (придурок!) нервно поводил шеей и хрустел кулаками...

«Тупой русский Кинг-Конг, так бы и вышиб ему мозги», – подумал Уэйн, неприязненно косясь на бассейн.

Девушка помахала Андрею рукой и снова повернулась к Стиву:

– Не понимаю, почему бы нам не продолжить разговор. Андрей не помешает!

– Лика, ты не увлекалась шахматами?

– Нет.

– Странно, ты умеешь мыслить очень логично, как будто бы выстраиваешь шахматную партию. Когда-то мне нравились шахматы... Впрочем, ты вообще очень необычная девушка. Ты нравишься мне. Я сейчас скажу тебе кое-что очень важное. Поверь, будет лучше, если ты не станешь лезть во все эти криминальные дела. Ты приехала в гости к подруге, собиралась отдохнуть? Вот и отдыхай! Целее будешь.

– Звучит угрожающе...

– Звучит по-дружески; может, я не самый лучший писатель, но хороший аналитик. А угрожающе на меня смотрит твой новый бойфренд. Пожалуй, мне пора. Этот идиот все время распускает кулаки. В прошлый раз мне стоило очень больших усилий не сломать ему шею...

Дернув за поводок (Дик разомлел на солнце и давно уже сладко похрапывал), Стивен поднялся с шезлонга. И посмотрел на Лику тем пронзительным взглядом, перед которым не могла устоять ни одна женщина:

– Приходи сегодня вечером, буду ждать. Я хорошо готовлю. И не только готовлю, поверь. Девушки никогда на меня не жаловались...

* * *

«Это ничего, что Саманта меня увидела, – Дэн с силой вжал в пол педаль газа своего ярко-красного кабриолета, рискуя получить немаленький штраф за превышение скорости. – Да, я, конечно, сглупил. Надо было сначала осмотреть спальню Кати и Майкла, убедиться, что никого там нет. И лишь потом приниматься за поиски пленок. Но мне так хотелось поскорее найти катушки! Когда я думал, как ловко мне удалось всех провести, – у меня прямо руки дрожали от нетерпения. Хотелось поскорее найти записи и утереть Майклу Фриману нос! Не то чтобы у меня есть проблемы с деньгами. Но мысль о том, что, одурачив Майкла, я смогу заработать миллионы, возбуждала невероятно...»

...Казалось, план сложился сам собой, за считаные секунды.

Может, такой быстроте мышления поспособствовал недавний визит первоклассного психоаналитика? Доктор приехал, как обычно, с утра. Выслушал о новом приступе ненависти и зависти к Майклу Фриману, посоветовал переключить внимание на что-нибудь другое, провел сеанс гипноза. Отвлечься от ненависти, конечно, не получилось. И доктор сам грустно констатировал: до решение проблемы еще очень и очень далеко. Но после его сеансов всегда становилось намного легче, голова делалась свежее, и даже дышалось с намного большим удовольствием.

Радостный, довольный, Дэн растянулся на кожаном диване, щелкнул телевизионным пультом, и...

– ...Пять кассет с пленками, на которых записаны беседы известной актрисы Мэрилин Монро, возможно, все еще находятся в доме номер семнадцать на Двадцать пятой улице в Бич-сити, – сообщила полная, но очень симпатичная корреспондентка.

И тут все сразу стало ясно и понятно.

Первым делом надо спуститься в цокольный этаж собственного дома. Там полно катушек с записями, оставшимися от дядюшки. Дядюшка сейчас очень занят. Он отдыхает в сумасшедшем доме. Да даже если бы он находился не под контролем санитаров, убедить его в том, что вообще не было никаких катушек и он не любит слушать музыку – проще простого. У дяди настолько серьезные проблемы с психикой и такая дырявая память... Если какие-то воспоминания, навыки и рефлексы у него и сохранились, то только те, что имели отношение к далекой молодости. Например, как та же музыка. Дядюшка умело включал бобинный магнитофон и тащился от своих любимых «Битлз». Но вот попытки научить его пользоваться хотя бы кассетным магнитофоном терпели неудачу. От пульта, одним нажатием кнопки запускающего новейший музыкальный центр, дядюшка вообще прятался; считал его очень опасным. А вид подростков в модных штанах с низкой талией доводил его до истерики. «Ой, смотри, у них трусы торчат», – смеялся дядя, когда медсестра везла его на стационарное лечение. Сам дядюшка, естественно, признавал только брюки клеш.

Итак, благодаря забавному старичку древних записей на бобинах в доме – полно.

Надо очистить пленки от легкомысленной музыки (иначе сразу будет понятно, что это не те катушки) и быстренько подбросить их в дом Майкла.

Что сделает честный Фриман, предугадать несложно. Разумеется, вызовет полицию и передаст им «записи», которые вдруг случайно нашлись в доме. После чего, разумеется, никто не станет все переворачивать в комнатах с ног на голову. А зачем? Ведь катушки уже найдены...

Потом все просто. Надо проникнуть в особняк Майкла, когда ни самого Майкла, ни его молодой красивой русской жены Кати там не будет. Проникнуть, как следует все обыскать, найти пленки, продать записи. И получить много денег, и обставить этого ненавистного Фримана. И выпалить ему прямо в лицо то, что хочется высказать со школьной скамьи.

Что он дурак, идиот, сукин сын...

Реализация плана чуть не сорвалась.

– Привет, Дэн! Рад тебя видеть, как поживаешь?

Майкл приветливо улыбался, и, судя по безмятежному виду, никаких новостей еще узнать не успел.

– А что это у тебя? Старые катушки? Но зачем?...

Он слишком быстро появился, выскочил, как из-под земли. Вот досада, неудачное стечение обстоятельств, да еще и множество вопросов.

Ах, как все могло бы отлично сложиться!

Имелись намерения припарковать машину, потом пробраться в дом и спрятать пленки в старую декоративную корзинку для искусственных фруктов, стоящую в гостиной. Такие корзинки были, наверное, когда-то в большой моде, а теперь уже остались в редких домах, хозяева которых все не соберутся вывезти хлам. Внизу этих китчевых вещиц, помнится, было что-то вроде небольшого декоративного ящичка, открываемого сбоку.

В общем, спрятать пленки туда (предварительно убедившись, что ящик пуст, а то вдруг настоящие записи находятся именно в тайничке?), потом позвать Майкла и Катю, изобразить поиск...

Однако проклятый Фриман застукал своего друга, когда тот только что вышел из машины и держит в руках катушки!

– Привет, Майкл! – фальшиво улыбаясь, Дэн пожал протянутую руку. – А вот погляди, что я нашел в твоем гараже!

За секунду до этого удалось удачно рассмотреть – гаражные ворота открыты.

Дэн выпалил про гараж – и сразу же об этом пожалел.

Вдруг на самом деле там царит стерильный порядок и никаких катушек там невозможно найти в принципе? И... зачем, собственно говоря, понадобилось туда заглядывать?..

– Понимаешь, мне показалось, что вроде в моем автомобиле спустило колесо. Ворота были открыты, и я решил посмотреть, нет ли у тебя в гараже насоса. Я не нашел насос, потому что уже увидел вот это, – импровизировал Дэн, молясь, чтобы все прошло гладко. – Ты уже смотрел новости? На этих пленках – целое состояние! Не вздумай идти в полицию, а то я знаю твою честную натуру...

– Да уж, в нашем гараже все, что угодно, можно отыскать. Там полно всякого хлама. Мы приводили в порядок дом, а до гаража еще руки не дошли. Представляешь, у нас там даже есть старый музыкальный автомат, правда, он сломан. А что на этих пленках?

«Слава богу, что я так угадал с гаражом, где вообще никогда не был, – пронеслось в голове. – Вообще-то Майкл, конечно, парень аккуратный. Просто они недавно переехали и, наверное, не успели прибраться в каждом уголке».

Вслух же, со вздохом огромного облегчения, было произнесено совсем другое:

– Думаю, на пленках – записи бесед Мэрилин Монро с ее психиатром. Не вздумай нести их в полицию! Я знаю твою честность, старина Майкл. Но ты не забывай, что записи могут стоить кучу денег!

В общем, все прошло как по маслу.

Ни Майкл, ни полицейские ничего не заподозрили.

В гараже и правда находилось столько хлама, что можно было бы не удивляться, если бы там отыскались не то что старые бобины – корабль с инопланетянами!

Майкл с удовольствием принял приглашение друга провести часть вечеринки на яхте.

Это означало, что можно спокойно вернуться в дом, пока все будут веселиться на судне, и преспокойно заняться поисками пленок.

Но вот только любопытство и нетерпение не давали покоя.

Да, вроде бы пленки никто специально не ищет – так как Майкл с женой их передали полиции. Однако в том доме полно каких-то русских. Симпатичная невысокая подруга, брат жены – судя по физиономии, бандит бандитом, хотя и очень обаятельный, с такой брутальной мужской красотой... Кто знает, не найдут ли кассеты случайно?! Вероятность такого развития событий не велика, однако полностью ее тоже исключать нельзя!

Невозможно было не торопиться.

Дэниэл Смит якобы зашел, чтобы все еще раз уточнить насчет вечеринки, поинтересоваться, не надо ли заказать на борт легкий ужин.

На самом же деле не терпелось поскорее приступить к поискам.

– Дэниэл, я сейчас занимаюсь примеркой платья и не могу ничего обсуждать, – сказала Катя, почему-то отводя взгляд. – Майкл должен скоро приехать, поговори об этом с ним. Все равно я не в курсе всех организационных деталей.

– Я могу его здесь подождать?

– Конечно!

Проследив, в какой комнате скрылась Катя, Дэн отправился в соседнюю, и там его ждал неприятный сюрприз.

Саманта, сестра Майкла, неожиданно оказалась в той комнате и прямо поинтересовалась:

– Что ты здесь ищешь?

Пришлось соврать про перстень, который якобы исчез вчера.

– А почему ты решил поискать его в спальне Майкла и Кати? – не отставала Саманта.

Пришлось с независимым видом сообщить:

– Я зашел в эту комнату случайно, по ошибке. Разве у тебя так не бывало: ищешь уборную и все никак не можешь найти, а в туалет хочется все сильнее? Я так разволновался после вчерашних событий, что бегал по дому, как сумасшедший. Перстень был мне великоват, вот и обронил его...

По колючему недоверчивому взгляду сестры Майкла было понятно: не верит она Дэниэлу Смиту, вот просто ни единому словечку не верит.

Впрочем, это уже ее проблемы. Пусть подозревает все, что ее душе угодно.

Саманта Фриман-Паркер все равно не сможет помешать осуществлению плана.

И никто не помешает...

...Добравшись до своего особняка, Дэни схватил бутылку с виски, наполнил стакан, бросил туда же кубик льда.

Расположившись на террасе, он смотрел на океан и прикидывал, где именно в доме Майкла могут находиться пленки.

Больше всего подозрений вызывал пол.

Судя по всему, недавно рабочие, занимавшиеся косметическим ремонтом, обили его ковролином. Однако под покрытием в некоторых комнатах явно чувствовалось что-то вроде крышек люков, и это наводило на определенные мысли...

– У меня была идея подбросить Кате наркотики и устроить незабываемый визит полиции на свадебную вечеринку, – прошептал Дэн, потягивая виски. – Но, конечно, идея с пленками намного круче. Заполучить причитающиеся Майклу деньги – это здорово. Или, может, лучше дать знать полиции о записях? Хотя нет, не выйдет – тогда меня могут привлечь за дачу ложных показаний... Может, после того, как я продам пленки и получу кучу денег, моя ненависть перестанет меня душить так мучительно?..

* * *

«Нет, ну вот почему нельзя было сказать тем роскошным русским женщинам, блондинке и брюнетке: «Кевин Кельман, первый помощник частного детектива к вашим услугам»? Стормозил, обалдел. Тут у любого бы крыша поехала. Девчонки – такие красотки. Русские девочки – они вообще все без исключения красавицы. Как увидишь их по телевизору – так и задумаешься, как там в России по улицам ходят мимо такого количества красоты и в маньяков не превращаются. «Как тебя зовут?» – спросила длинноволосая брюнетка. «Эй, ты вообще умеешь говорить?» – улыбнулась блондинка с короткой стрижкой. И вот тут...»

К щекам Кевина прихлынула кровь. И уши тоже отчаянно запекло от стыда. Потому что повел он себя в корне неправильно. Лажанулся. Пробормотал, жалкий придурок: «My name is Marble»[17]. Это глупое прозвище как-то само собой сорвалось с губ. Во всем виноват начальник! Еще при приеме на работу он прочитал в резюме, что соискатель должности помощника является победителем чемпионата по мраморным шарикам[18], и шикарный офис сразу же наполнился раскатистым хохотом. «Шарики, шарики, – шеф просто изнемогал от смеха. – Неужели ты считаешь, что это тебе поможет получить работу? Я бы предпочел, чтобы ты не шариками щелкал, а умел фотографировать и лихо водить автомобиль». На работу босс, впрочем, отсмеявшись, взял. Фотоаппарат пришлось освоить позже, а еще пройти курсы экстремального вождения. Но о «шариках» начальник не забыл. От него то и дело слышалось: «Hi, Marble! Do it, Marble!»[19]

Красота клиенток, вдруг появившихся в офисе детективного агентства, произвела такое ошеломляющее впечатление, что обидное прозвище вместо имени слетело с языка само собой.

Девушки, как и шеф (который, кстати говоря, уже неделю как отбыл в Вашингтон, со спокойным сердцем оставив агентство на помощника), тоже засмеялись. А потом погрустнели. Потому что проблема у них была в общем и целом печальная, хотя и очень распространенная.

Муж брюнетки, некий Майкл Фриман, подозревался в измене.

«С ума сойти, как можно изменять такой красивой девушке!» – хотелось сказать Кевину. Но ничего такого он клиентке, разумеется, не сказал. Потому что шеф вымуштровал: никаких личных эмоций, все разговоры – только по делу, это позволит клиенту сконцентрироваться и предоставить больше информации.

Все симптомы адюльтера были налицо: муж закрывался в ванной, вел там долгие телефонные разговоры, называя собеседницу «сладкой» и «конфеткой»; ему постоянно звонила какая-то девушка; а еще Майкл Фриман стал вести себя особенно заботливо по отношению к жене.

«И это все – через пару месяцев после свадьбы! Мы только на днях собираемся устраивать вечеринку в честь того, что поженились!» – жаловалась брюнетка.

И снова хотелось ей кое-что рассказать. Именно после свадьбы многие мужчины и уходят в загул. Свадьба – то еще испытание для жениха и невесты, они оба здорово переживают, хотят, чтобы все прошло хорошо. А потом некоторым парням кажется, что дело сделано, семья уже создана, теперь можно и немного расслабиться. Но, конечно, все эти мысли тоже пришлось держать при себе.

Очень уж грустным было личико у красавицы брюнетки. Не возникало никаких сомнений: она любит своего мужа и очень страдает из-за того, что Майкл Фриман завел себе любовницу.

Зато теперь...

Кевин, рассматривавший снимки на экране фотоаппарата, даже чуть замедлил шаг, чтобы полюбоваться необычным зрелищем.

Зато теперь и клиентка-брюнетка, и ее симпатичная подруга-блондинка будут просто счастливы.

Потому что на самом деле Майкл Фриман...

Мысли оборвались внезапно.

Последнее, что понял Кевин, – через секунду на него наедет черный джип, и, хотя время вдруг расслоилось на множество кадров, как при замедленной съемке, на самом деле рвануть вперед или назад по пешеходному переходу было уже слишком поздно.

От страшного удара Кевин взлетел вверх, потом вместо неба перед глазами оказался пахнущий пылью и маслом асфальт. Он обжег лицо, и наступила темнота...

– Полиция! Полиция, сюда, срочно!

– Я записал его номер!

– Надо вызвать «Скорую помощь»!

Через пару минут возле тела паренька, лежавшего на обочине, собралась толпа.

В образовавшейся суматохе никто не обратил внимания, как к фотоаппарату, отброшенному ударом к урне, приблизился темнокожий мужчина. Он сделал вид, что завязывает шнурок. И, быстро обведя взглядом пространство, схватил массивный «Кэнон» и спрятал его под куртку...

«Послушай, я думал, у нас любовь, а ты тут скалишь зубы с этим придурком-америкосом...»

«Лика, мне не нравится, когда ты строишь глазки другим мужчинам».

«Я хотя бы что-нибудь значу для тебя? Я тебе нравлюсь хотя бы немного?..»

Мысли в голову приходили – одна другой хуже.

Андрей Ермолович с раздражением хрустнул костяшками пальцев, походил взад-вперед по комнате. Потом остановился, запрокинул голову, уставился в потолок.

«Лика, я думаю, нам надо серьезно поговорить. Какого хрена ты улыбаешься всяким бритоголовым соседям? Причем к тому же американским! Это значит, что ты меня бросила? Потрахались, как кролики, и разбежались?!»

Нет, этот вариант, кажется, еще хуже...

Вообще хотелось даже не разговоры разговаривать.

Зачем выяснять отношения, когда и так все понятно?

Да тут не разговаривать – действовать надо.

Лика – красивая, умная и любимая женщина. Спутник у нее – тоже ничего, вполне себе достойный: небезгрешный, зато, как говорится, твердо вставший на путь исправления. Что, хорошему парню и прекрасной девушке больше делать нечего, кроме как сидеть в этой долбаной Америке и заниматься всякой ерундой?

Да сваливать надо отсюда, причем поскорее и обязательно вдвоем!

А далее по тексту – все очень и очень пристойно.

Сначала, конечно, надо попробовать пару месяцев пожить вместе. Чего сразу в загс бежать? Оба уже не маленькие, и яснее ясного: чувства чувствами, а совместная жизнь, особенно на первом этапе, может оказаться непростой. У всех свои привычки, взгляды; и характер – оба, похоже, те еще бараны, и это тоже не способствует быстрому нахождению компромисса. А вот если через пару месяцев ни у кого особого недовольства не возникнет – тогда можно оформить отношения официально. Здорово, что у Лики есть дочь. Но и с общим ребенком тянуть не следует. Только сначала надо сделать ремонт в квартире. Все-таки жизнь свободного мачо отличается от того, что требуется семье; например, ничего похожего на детскую в квартире пока нет и в помине. Со временем можно приобрести загородный дом. Это ведь холостяку в огромной домине делать особо нечего. А семейному человеку занятие найдется – газон стричь, любоваться носящимися по участку детьми-собаками...

В общем, дел – выше крыши.

А любимая тут прохлаждается, флирует, вертит своей красивой попой в красном купальнике неизвестно перед кем.

Придется срочно заняться ее воспитанием!

Но для начала...

Андрей подошел к небольшому столику, на котором лежал телефонный справочник, зашелестел страницами.

– Надо забронировать билеты, – пробормотал он, пытаясь сообразить, следует ли набирать указанный в скобочках код или нет. Наверное, все-таки код не требуется – звонок-то местный. – Пару дней у Кати еще потусуемся, а потом в Москву рванем на пару. Я хочу, чтобы Лика была моей и со мной. Значит, так оно все и будет... Алло! Девушка, алло! Я хочу забронировать билеты до Москвы. Я говорю, билеты на Москву хочу забронировать! Что ты мне по-английски мычишь, я русским языком говорю! Знает в вашей конторе хоть кто-нибудь русский или как?

Было похоже, что рассчитывать на понимание не приходится. С того конца провода отзывались со спокойными интонациями – но исключительно на иностранном языке.

Андрей раздраженно бросил трубку на рычаг.

В этой долбаной Америке никто не говорит по-русски!

Вот почему любой иностранец, обратившись в российские авиакассы, может получить ответ на свой вопрос на английском, а россиянин в аналогичной ситуации – шиш с маслом?! По какому такому праву английский считается международным языком? Земли у России не меньше, нефти больше, а если мы еще вспомним, что броня у нас крепка и танки быстры, а к тому же в арсенале имеется ядерное оружие – все эти америкосы на цыпочках станут ходить, улыбаться в свои отбеленные тридцать два зуба и общаться исключительно на русском...

Не в силах совладать с эмоциями, Андрей треснул кулаком по столику и заматерился.

Елки-палки, да что же сегодня за день, сплошная непруха!

Вот еще и столик журнальный сестренке раздолбал на запчасти!

А он такой красивенький был, деревянный, на резной подставке.

Ни хрена эти американцы делать не умеют! Разве это вещь – вдаришь по ней кулаком, тихонечко, даже не со всей силы – а она, хрясь, и развалилась.

Может, ее можно склеить? Но...

Андрей от неожиданности вздрогнул и уронил два крупных обломка столика.

– Вот это дела, – присвистнул он, пристально вглядываясь в полость между частями подставки. – Да здесь, похоже, тайник. – Он протянул руку к закрученному в пожелтевшую газету свертку. – Здесь тайник, а в нем находится...

Развернув газету, Андрей недоуменно пожал плечами.

В свертке оказались пять круглых пластиковых катушек с пленками. Они были как две капли воды похожи на те, которые обнаружились раньше в гараже.

– Ничего не понимаю, – пробормотал Андрей, почесав затылок. – Выходит, копий было несколько? Тогда мы не смогли прослушать записи, но, может, в этот раз нам повезет больше?

Он вышел из комнаты и закричал:

– Лика! Катерина! Зайдите ко мне, я кое-что нашел...

* * *

– Лика! Я тебя зову, зову...

Она оторвала взгляд от экрана ноутбука и почувствовала, как щеки заливает краска смущения.

Андрей – такой красивый... От его наполненного любовью взгляда и чувственных губ из головы выветрились все мысли.

Наверное, немного жаль.

Ведь Стивен Уэйн, кажется, великодушно указал на ниточку, торчащую из запутанного клубка. Попытки его распутать, возможно, позволяли понять кое-что очень важное и любопытное.

Но какие тут могут быть расследования, когда рядом все это: любовь, красота, тепло, родной любимый запах, сводящие с ума прикосновения...

Объятия Андрея похожи на теплое нежное облако.

Находясь в нем, очень сложно сохранять независимый вид и пытаться хладнокровно поиграть на нервах, выстраивая выигрышную стратегию поведения.

Просто хочется остаться, застыть отражением в счастливых голубых глазах, воздушным телом, которое от любви вот-вот растает и унесется на синее небо.

Как же хочется, чтобы так было всегда, чтобы время исчезло, превратилось в счастливую вечность!

От этого хорошо и все-таки немного страшно. Потому что за пару дней этот мужчина стал таким близким, родным, нужным и самым главным человеком. И если вдруг что-то не сложится – все краски померкнут, вкус жизни потеряется, и станешь, как бездомная собачонка, с недоверием смотреть на всех, так как уже знаешь: сильная и мучительная боль может прийти внезапно и безо всякой вины с твоей стороны. Или, может, наполненное счастьем и любовью сердце – все-таки вина? Собаки до первого удара любят человека рефлекторно. Как и люди, наверное. Но люди все-таки очень быстро понимают – в любви больше шансов выиграть у того, кто любит меньше. Инстинкт самосохранения нашептывает: женщины не зря придумали все эти хитрости и уловки; а ты тоже женщина, значит, можешь всему этому научиться и начать использовать. А сердце ничего не слышит. Оно просто любит и, кажется, сильнее никогда не любило, сильнее никогда не полюбит – невозможно.

«Это полная глупость, но если бы Андрей предложил мне пожениться прямо сейчас, я бы не отказалась, – Лика оторвалась от любимых губ, поймала нежный взгляд и улыбнулась. Голова кружится... Кажется, все вокруг водит хороводы: мебель, стены, окна. – Это очень глупо. Ну и ладно, не всем же быть умными. То есть я бы, конечно, не отказалась стать обладательницей ума более продвинутого уровня. Но от моего желания тут совершенно ничего не зависит, поэтому я буду просто радоваться тому, что есть, и...»

Ее рука соскользнула вниз, провела по джинсам Андрея, и под пальцами в ту же секунду стал увеличиваться холмик.

– Подожди, не приставай, вот маньячка, – вздохнув, Андрей поймал Ликину ладонь. – Я чего пришел. Хотел в Москву нам с тобой билеты заказать. Позвонил в кассы. По-русски никто не рубит. Ну, я распереживался и слегка покалечил журнальный столик. Там нашлись катушки – такие же, как те, что мы передали полиции. Надо, наверное, опять звонить долбаным американским полицейским? Пускай приезжают и забирают это добро. Апельсины на ветках – это еще ладно, а вот фоторепортеры...

Издав вопль, Лика схватила Андрея за ворот рубашки:

– Так чего молчишь?! Какая полиция? У нас магнитофон есть, пошли скорее записи слушать! С ума сойти можно! Такие новости – а ты молчишь, партизан!

– Я не молчу, я действую. Пленки вниз снес, магнитофон в гостиную притарабанил. Мы ведь его перед тем, как полицию вызвать, в беседку на участке отнесли, чтобы вопросов лишних не возникало. Я так и подумал, что тебе полиция по– боку. Но на всякий случай решил уточнить, а вдруг ты у нас – девушка правосознательная... Я собирался тебе все это сказать, но только кто-то сразу целоваться полез, – пробурчал Андрей, спускаясь вслед за Вронской по лестнице.

Она загримасничала: наморщила лоб, надула губы:

– Целоваться полез... Что-то я не заметила, что тебе не понравилось!

– Мне очень понравилось! Но только говорить и целоваться одновременно я не умею.

– Позови Катю, – распорядилась Вронская, усаживаясь на корточки перед магнитофоном. – Ты не помнишь, куда Майкл прикреплял катушки? Впрочем, кроме как на эти гвоздики, их и приткнуть некуда. Так, кнопку «play» вижу, здоровая такая. В общем, поехали!

Палец, включающий громоздкую технику, так дрожит...

И сердце бьется как сумасшедшее.

Треск, скрип, шелест.

Все, что угодно, кроме голоса, но...

«Я никогда не знала своего отца. Моя мать отдала меня на воспитание в приемную семью, и много лет крошка Норма Джин думала, что Ида Болендер, женщина в темном платье, с сурово поджатыми губами, и есть родная мама. Правда, как только я научилась говорить – она сразу же запретила так себя называть...»

От возбуждения и волнения можно задохнуться.

Это же он, голос Мэрилин Монро!

Жеманный, с придыханием – его все равно, несмотря на дублирование по-русски, прекрасно слышно в старых фильмах. Чувственные звуки, как волшебная палочка, сразу пробуждают память. И вот уже звучат все легкомысленные песенки, которые напевала актриса, и чудится взгляд огромных глаз, приветливая улыбка, сияющая ярче ее любимых бриллиантов...

– Обалдеть, – прокомментировала начало записи Катя и покачала головой. – Мы все-таки нашли эти пленки! В это невозможно поверить! Неужели это голос самой Монро?! Очень похож!!!

– Тише, не кричи, я не могу разобрать слова, – взмолилась Вронская, придвигаясь еще ближе к магнитофону. – Вы слышите, у нее такой странный голос... Она как будто бы говорит и шепчет одновременно. Разобрать, что именно произносит Мэрилин, непросто.

– Да это пленка посвистывает. Как можно сразу говорить и шептать? – удивился Андрей, прикрывая ладонью зевок. – Это же взаимоисключающие вещи.

– Она умела, – отозвалась Лика, морща лоб. – Я читала, такой странной манере говорить Мэрилин научила ее преподавательница актерского мастерства, Наташа. А потом другие педагоги долго и безуспешно пытались ее от этого шепота-придыхания отучить. Хотя... подождите, мне пришла в голову одна мысль!

Нажав на паузу, Лика побежала вверх по лестнице.

Все-таки что-то есть в журналистской привычке всегда таскать с собой диктофон. Конечно, сейчас функция записи разговора имеется и в мобильном телефоне. Однако десять-пятнадцать часов подряд ни на какой телефон не поместятся. Пять катушек – получается, минимум пять часов исповеди известной актрисы...

Надо взять диктофон и сделать копию записи с магнитофона. Потом перенести звуковой файл на ноутбук, где установлена специальная программа-студия. Ну а дальше – любой каприз: можно убирать нежелательные помехи, менять тональность голоса. Иногда такое требуется, если голос собеседника звучит слишком неразборчиво и обработать запись с интервью не получается. Отличная программа! Эдакий «фотошоп» для звуковых файлов!

Теперь техника может все. Нужно просто не лениться ее осваивать, приложить немного усилий – а потом удивляться, какой простой, оказывается, может быть жизнь...

«Я всегда просила на Рождество у Санта-Клауса, чтобы он подарил мне настоящую семью, маму и папу, – жаловалась Мэрилин. – Но в подарочном чулке все время оказывались то кукла, то конфеты...»

Лика слушала обиженный и вместе с тем манерный голос Мэрилин; следила за тем, чтобы красная лампочка на диктофоне, означающая запись, горела; нежно перебирала волосы лежащего рядом на диване Андрея (подувшись, что никто не собирается ему переводить, он явно задремал).

Она слушала голос Мэрилин Монро и убеждала себя: сомневаться в реальности происходящего нет никаких оснований.

Уже из предварительно изученной информации было понятно: Мэрилин Монро – человек непростой судьбы, страданий ей выпало, может, даже больше, чем славы и почестей.

Но одно дело – читать об этом в статьях, и совсем другое – слушать, как, всхлипывая и делая глотки воды, актриса сама рассказывает о своей боли. От этого в собственной груди, кажется, образуется дырка. Слишком много страданий для одного человека, чтобы все это было правдой.

Может, Мэрилин все-таки немного играет? Хотелось бы, чтобы это было так...

– У меня сердце разрывается от жалости, – пробормотала Лика. Осторожно переложив голову задремавшего Андрея на подушку, она поднялась, намереваясь поменять кассету. – Кать, я правильно перевела: когда ей было двадцать, ее любовнику перевалило за семьдесят?

Подруга молча кивнула, хлюпнула носом и смахнула пальцами пару слезинок, явно блестевших под глазами.

Через пару минут гостиная снова наполнилась печальным голосом:

«…Прекрасно помню тот день, когда состоялось наше с Джоном Кеннеди знакомство. Я проснулась с первыми лучами солнца и поняла, что чудесно выспалась. Голова была легкой, хотя накануне, как всегда, пришлось принять пару пилюль снотворного. По телу прокатилась теплая волна... возбуждения, предвкушения...»

«Наверное, те цифры на катушках – это номера, указывающие на последовательность, в которой делались записи, – Лика пододвинула поближе к магнитофону диктофон, так как качество воспроизведения этой пленки было еще хуже, чем предыдущей. – Точно, сначала я поставила первую, потом стормозила – поставила проигрывать пятую, видимо, последнюю. Но переставлять не буду, очень сложно заправлять пленку в пустую катушку, там такой замусоленный кончик. Лучше прослушаем эту катушку, а последующие уже будем ставить в порядке очередности».

– Все мужики – козлы, даже президенты, – всхлипывая, комментирует Катя ту часть рассказа Мэрилин, где она говорит о том, как, воспользовавшись ее полупомешанным состоянием, Бобби Кеннеди затащил ее в постель.

Лика собирается подтвердить: президенты, может, еще даже большие гады, чем обычные мужчины, потому что они избалованы и ни за что не несут ответственности. Кто может приструнить самого крутого начальника? Разве что собственная совесть и Господь Бог. Но в этой жизни так почему-то получается: если должность есть, совести уже нет...

Она собирается сказать все это, но слова застревают в горле.

Запись плохая, много треска, шума, а еще истошно орут какие-то насекомые.

Тем не менее собеседник психиатра Мэрилин Монро произносит фразы довольно громко, с очень четкой артикуляцией.

И ошибки перевода здесь тоже быть не может.

Он приказывает доктору избавиться от своей пациентки! Та протестует, однако мужчина не желает ничего слышать; советует воспользоваться услугами курьерской службы для передачи пилюль и письма, рекомендующего принимать таблетки в смертельных дозах.

Катя резко вскочила с кресла:

– Ну ни фига себе! Это же все меняет! Получается, Мэрилин Монро была убита, никакого самоубийства, и...

Ее прерывает звонок домофона.

Лика несется к экрану, на котором показывается, кто стоит перед калиткой и символическим заборчиком, огораживающим участок, и потрясенно качает головой.

На кнопку звонка нажимает девушка с внешностью латинского типа, в полицейской форме. Рядом с ней переминается с ноги на ногу чернокожий парень, тоже полицейский.

– Полиция, – испуганно шепчет Катя, заглядывая через плечо.

Через секунду мысленный ступор Вронской вдруг заканчивается.

– Катя, буди Андрея, пусть прячет катушки там, где их нашел. Ты быстро сунь магнитофон куда-нибудь с глаз долой, – распорядилась Лика, поднимая с пола свой диктофон. Повертев его в руках, она сунула крошечное записывающее устройство в карман джинсов. – Я иду открывать полицейским, попробую их немного задержать. Запомните: мы никаких пленок не слушали, ничего не находили.

– Кто ничего не находил? – спросонья пробормотал Андрей. – Что тут происходит? Может, морду кому набить надо?

Несмотря на тревогу, Лика не удержалась и хихикнула. Потом, нащупав диктофон в кармане (в прошлый раз никакого личного досмотра не было, может, и теперь пронесет), отправилась открывать калитку.

Собственно говоря, это можно было сделать и изнутри дома, нажать на соответствующую кнопку рядом с экраном, на который передавала изображение видеокамера у входа.

Однако это сэкономило бы время, что явно только в интересах полиции...

* * *

– Эй, Бразилия, ты как? Нормально себя чувствуешь? Не хмурься, детка, с улыбкой ты намного красивее! Все прошло отлично! Мы выполнили задание идеально! Нам даже не пришлось особо напрягаться! Информация оказалась верной, мы в два счета нашли эти катушки! Слушай, как думаешь, нам дадут премию? Я бы обязательно поощрил двух таких классных работников, как мы! Ну вот, уже лучше, ты повеселела!

Девушка с внешностью латинского типа, одетая в форму полицейского, и правда слабо улыбнулась.

Темнокожего напарника, который может рассмешить и утешить кого угодно, в отделе зовут Пончиком. Но это не потому, что он кругленький и пухленький. Наоборот, Пончик худой, как спичка. Просто он очень любит сладкие булочки с малиновым и вишневым джемом. Поглощает их каждый день в невероятных количествах и совершенно не поправляется.

При мысли о еде девушка побледнела. В горле снова заплескалась тошнота.

Хотелось к океану – чтобы прохладный свежий ветер очистил мысли. Хотелось в душ – долго-долго стоять под упругими струями, ощущая только одно: иголочки воды приятно покалывают тело. А вот вспоминать о том, что в багажнике автомобиля валяется окровавленный «Кэнон», который Пончик ловко подхватил после того, как кто-то из агентов переехал молоденького помощника детектива, совсем не хотелось...

– Бразилия, а как ты попала в отдел? – вдруг спросил Пончик, ловко обгоняя старенький трак. – Сама пришла или взяли за задницу?

Девушка гневно сверкнула темными глазами.

Пончик родился и вырос в Нью-Йорке, его работа – только его личный выбор. Стало скучно, захотелось почувствовать себя крутым парнем, ну, чтобы не хуже, чем те ребята вроде Брюса Уиллиса.

Он помнит лица матери и отца. У него были игрушки. Он мог пойти работать в отдел или отказаться. Он – птица другого полета.

Наверное, этот парень даже не осознает, сколько девочек, дочерей нищих нелегальных мигрантов, вместо Барби играют с крепкими эрегированными членами и знают вкус спермы куда лучше вкуса конфет...

– Прости, я, наверное, сказал что-то не то. – Пончик вздохнул, и его вечно улыбающееся лицо вдруг словно заменилось скорбной маской. – В конце концов, это не мое дело, правда? Захочешь, расскажешь. Нет – значит, нет. Слушай, но ты молодец! Нам сказали: катушки были обнаружены в той комнате, где живет русский парень Андрей. Потом поступили данные – русские прослушивают запись в гостиной. Однако я перевернул там все – и ничего не нашел. Как ты догадалась, что катушки спрятаны в журнальном столике? Такой интересный столик! Он легко разбирается и собирается...

– Следи лучше за дорогой, – посоветовала девушка, откидывая назад черную блестящую косу. – Сейчас как врежемся вон в ту малолитражку!

– Бразилия...

Она резко оборвала Пончика:

– Заткнись. И мне не нравится прозвище Бразилия!

Возможно, так нервно реагировать не стоило. Пончик – прекрасный верный напарник, и он не заслуживал такого отношения.

Просто сегодня он, как специально, вызывал из памяти самые мучительные воспоминания.

В том борделе из мебели были только кровать, стул и туалетный столик. Клиенты часто давали чаевые, но сутенер отбирал их все, до последнего цента. Прятать деньги под матрасом или в постельном белье было бессмысленно – он находил смятые купюры, а потом избивал до полусмерти. А вот у столика внизу имелась декоративная полочка. Ее доски легко разъединялись, позволяя припрятать пару монеток...

– Самое главное, что все прошло гладко, – примирительно заметила девушка, улыбаясь. Пончик в своем репертуаре: перед дорогой на базу притормаживает у кондитерской. Сколько он провел без своего лакомства, целых два часа? Интересно, что бы этот парень запел в ситуации посложнее? Похоже, еда для него – настоящий наркотик... – Как ты думаешь, они поверили, что мы действительно полицейские?

– Не знаю, – Пончик пожал плечами и похлопал себя по животу. – Конечно, та светловолосая русская – она, похоже, удивилась, что мы не пишем никаких бумаг, не составляем никаких протоколов. Но ничего не сказала.

– Наверное, они и сообразить ничего толком не успели. Мы быстро появились; сразу заявили, что мы знаем о том, что найдены еще одни копии пленок... Потом – обыск, и вот уже найдены катушки. Мы быстро забрали пленки и ушли. А они стояли, открыв рты, и хлопали глазами...

– Мы – молодцы и заслужили пару пончиков. Ты какой хочешь – с джемом или с шоколадом?

– Мне – только кофе, – грустно вздохнула девушка. – Как вспомню, как тот парень упал на асфальт, как хрустнули его кости...

– А ты не вспоминай. В конце концов, это наша работа. Мы делаем ее отлично. Нам не в чем себя упрекнуть, понимаешь?..

Девушка не верила в то, что напарник прав. И не считала, что ей не в чем себя упрекнуть. Весь ужас заключался в том, что от этого ничего не менялось. Если из борделя еще можно было с трудом, но вырваться, то со спецотделом такие фокусы ни за что бы не прошли. Или за них пришлось бы заплатить собственной жизнью...

* * *

Отпустило.

Быстро и сразу.

Боли нет.

Есть только бешеное, жадное желание – жить, восхищаться красивыми рассветами, засыпать в уютной постели, заниматься интересным делом, общаться с друзьями, заботиться о родителях. И – любить, несмотря ни на что. Обязательно любить...

«Как странно на меня повлияло прослушивание этой записи, – Катя натерла разморозившееся мясо солью и перцем, сделала в большом куске надрезы для долек чеснока. – Мне стало легче. Мне больше не больно из-за того, что Майкл оказался подлецом и бабником. Я больше не боюсь, что мое призрачное семейное гнездышко, которое я создавала с такой любовью, вдруг развалится. Да, очень жаль, что мечтам о долгом счастливом браке было не суждено сбыться. Но я не виновата в том, что оказалась излишне доверчивой. А что, лучше жить в напряженном ожидании удара, с уверенностью, что человек человеку – волк? Это разве жизнь?! Да, меня обманули. Но у меня есть главное – моя жизнь. Она прекрасна сама по себе, вне зависимости от того, какие происходят события. Я слушала запись, какой-то мужской голос требовал у психиатра Мэрилин Монро совершить убийство, перечислял малейшие детали. Это было так страшно, так серьезно, настолько по-настоящему, что мороз прошел по коже. Молодую красивую талантливую женщину убили... Мне очень не нравится все, что происходит в последние дни с этими пленками. Как-то подозрительно быстро приехала полиция; они словно бы точно знали, где искать, сразу прошли не в мою с Майклом комнату, которая находится ближе всего к лестнице, а в спальню Андрея. И еще все эти убийства: журналистки, ее приятеля... Я не знаю, чем закончится вся эта история. Но я все-таки благодарна за то, что оказалась вовлеченной в эти события. Мне кажется, раньше я не понимала ценности жизни, замыкалась на мелких проблемах. Теперь каждая минута доставляет мне огромное удовольствие. Я не боюсь смотреть в глаза Майкла. Частный детектив, которого мы с Ликой наняли, сделает свой доклад только завтра. Но мне теперь хватит смелости прямо спросить обо всем мужа самой. Я наслаждаюсь всеми мелочами, которые меня окружают, – хотя бы возможностью приготовить ужин. Я надеюсь, что судьба отпустит мне еще много самых разных дней. Все люди теоретически знают, что смертны. Но я никогда не была в такой ситуации, как теперь – когда смерти вокруг слишком много, когда она слишком близко. Оказывается, когда так случается – особенно остро ощущается счастье и очень хочется жить...»

Обернув кусок мяса фольгой, Катя положила его на противень, закрыла духовку и приступила к приготовлению салата.

Вид у сочных листьев и красных помидоров был настолько аппетитным, что Вронская, занимавшаяся взбиванием теста для какого-то суперпирога, не утерпела, выхватила лист салата.

– Это нервное, – пробормотала она с набитым ртом. – Я так перепугалась, когда полицейские нашли пленки. Думала, нас повяжут и ночь мы проведем, развлекая полицейских в участке. Я даже подумывала, не позвонить ли мне редактору нашей газеты, чтобы согласовать тему репортажа. «Вся правда об американской тюрьме» – вот это круто, да?

– Ничего это не круто. – Катя замахнулась ножом. – Ты кончай помидорки тырить! Тюрьма – это не круто. Вообще, со всеми этими непонятными событиями ты даже на экскурсию в Лос-Анджелес не съездила. Еще есть парк развлечений «Юниверсалс-студио», там кино снимают – тоже любопытно поглазеть. Пока ты не новую страну изучаешь, а играешь в детектива! Словно бы привезла с собой все то, что есть в твоих книгах.

Лика нахмурилась:

– Не наезжай на меня! Сама виновата – прикупила со своим Мишуткой какой-то стремный домик, а теперь все киваешь на влияние специфики моего творчества. Вот веришь – я к тебе отдыхать ехала. От работы, от стрессов, от детективной атмосферы... А тут – что ни день, полиция...

Андрей встрепенулся:

– Вот, правильно, давай рванем отсюда. У Кати погудим и уедем. В гостях хорошо, а дома лучше. Особенно если речь идет об этой долбаной Америке.

– Андрей, вот когда на родине средняя зарплата будет, как здесь, – тогда и станешь ерничать! А пока давай уважать чужой труд и чужие достижения! – выпалила Катя, ловко перекладывая нарезанные овощи с разделочной доски в красивую прозрачную миску. А потом, подумав, добавила: – А вообще, знаете, я все же рада, что послушала эти пленки, хотя бы частично. Конечно, так страшно было слышать, что Мэрилин планируют убить.

– Ее и убили, – отозвалась Вронская и шлепнула по руке Андрея. Тот ловко выгребал из мисочки изюм, который Лика приготовила для пирога. Или, может, ей не понравилось, что минутой раньше Андрей ущипнул ее за попу? – Ты слышала, как послушно уточняла психиатр все детали у агента Национального Центра Расследований? Да сделала она все, что от нее требовали! Сто пудов! Этот план осуществился!

– Да, к сожалению. Но такие вещи помогают понять ценность и хрупкость собственной жизни. Как бы ни сложились мои отношения с Майклом, я все равно буду счастлива и буду радоваться всему, что меня окружает.

– А что, твой крендель тебя расстроил? Почему я ничего не знаю? Завели тут манеру за спиной брата всякие свои девичьи сплетни сплетничать. А я сижу, ни сном ни духом. Может, надо уже Майклу морду набить? За мной не заржавеет! – пообещал Андрей, поворачивая голову к двери. – Девчонки, кажется, к нам гости! Я слышу опять звонок.

Реактивная подруга снова успела первой добежать к экрану, на который передавалась изображение от установленной у калитки камеры.

Катя заглянула через Ликино плечо и вздрогнула.

То, что у калитки стоит Майкл, понятно – вернулся с работы; ключи, как обычно, не взял. «Я никогда не буду брать ключи. Потому что теперь меня ждет дома любимая красивая жена», – говорил он, и глаза его сияли. Кажется, все это было давным-давно. В прошлой жизни. Все-таки боль и страдания – широкая пропасть, через которую не сразу и разглядишь былое счастье...

Присутствие Майкла понятно.

Но почему рядом с ним опять стоит полицейский?

– Блин, сейчас точно повяжут, – заныла Лика, нажимая на кнопку, открывающую замок. – Наверное, ребятки приехали в свое управление, посовещались и решили – вина наша безмерна, пора готовить камеры...

На Майкле, как говорится, лица нет.

Еще когда он стоял у калитки, перекидываясь какими-то словами с полицейским, было заметно – он нервничает, удивлен.

Теперь же, войдя в холл, муж уже просто стал весь черный; нервно ходят желваки на потемневшем лице...

«Неужели нас все-таки посадят в тюрьму? Майкл об этом знает, испугался. Он все еще любит меня? Или боится за свою шкуру, и...»

Мысли Кати прерывает вопрос мужа:

– Кейт, полицейский говорит, что ты наняла для слежки за мной частного детектива. Этого парня недавно сбила машина. Ты стала его последней клиенткой, и полицейскому надо задать тебе несколько вопросов. Катя, у меня в голове не укладывается – ты потребовала, чтобы за мной следили! Ты больше не доверяешь мне? Вместо того, чтобы поговорить прямо, ты что-то затеваешь за моей спиной. Как это на тебя не похоже! Ты объяснишь мне, что все это значит?!

* * *

– Это значит, что ты мне изменяешь, Майкл. Несколько раз я слышала, как ты любезничал по телефону с какой-то девушкой. У тебя хороший динамик. То, о чем ты говоришь, слышно не только тебе, но и окружающим. Я совершенно точно различала, как отзывается женский голос. Ты называл ту девушку, с которой общался, то «моя сладенькая», то «конфетка». В этой ситуации я посчитала, что задавать тебе прямые вопросы бессмысленно. Если ты прячешься для того, чтобы поболтать со своей подружкой в ванной, то вряд ли будешь честен со мной. Начнешь врать, выдумывать какие-то объяснения... Зачем? Я не хочу лезть во все это болото! И я хочу совершенно точно знать, что происходит. Поэтому я сделала вид, что готовлюсь к вечеринке, примеряю платье, составляю меню. А в промежутках между этими занятиями я сходила к частному детективу. И знаешь что, Майкл, мне совершенно не стыдно. В конце концов, это и моя жизнь тоже. Очень хочется расслабиться, не работать, заниматься только домом. И мне казалось, что ты изо всех сил стараешься мне такую возможность предоставить. А потом начались эти странные телефонные звонки... Не сразу, но Лика мне призналась – она видела, как ты прогуливаешься с какой-то брюнеткой по берегу океана. В общем, я обратилась в первое же детективное агентство, телефон которого был указан в справочнике. Это значит только одно, Майкл. Я никому не позволю себя обманывать. Даже тебе. Особенно тебе...

К окончанию этого монолога жены Майкл Фриман испытал полную гамму эмоций: ужас, удивление, жалость. Теперь же ему хотелось расхохотаться, обнять Катю, покрыть поцелуями обиженное родное личико.

Потом, все-таки вспомнив о словах полицейского (парень сказал, тот частный детектив угодил под машину), Майкл помрачнел.

Он достал из кармана джинсов сотовый телефон, защелкал по кнопкам, повернул экран к жене. И попросил:

– Посмотри, пожалуйста. Вот она, моя конфетка и самая сладкая девушка в мире. Здесь не очень хорошее освещение. Но, думаю, лицо и фигуру узнать можно...

Суровая морщинка на лбу Кати через секунду исчезла.

– Мишутка... Это невероятно, – только и могла пробормотать она. – Этого не может быть...

Это действительно было невероятно.

Не зря заказы самого лучшего кондитера во всем Лос-Анджелесе, Джулии, расписаны на полгода вперед.

Это чудо, что удалось уговорить ее заняться тортом для свадебной вечеринки!

Впрочем, при всем уважении к Джулии надо отметить, что ее торты, конечно, очень красивы. Состоящие из пяти-семи круглых частей, они украшены сливками, шоколадом и фруктами и выглядят весьма и весьма аппетитно. Но по-настоящему изумляют те скульптурки, которые девушка делает из шоколада!

Представляете свою любимую невесту, сделанную из шоколада, в полный рост?!

Причем Джулия так искусно использует разные оттенки шоколада, от белого до почти черного, что кажется: шоколадная невеста – как живая, у нее выразительный взгляд, естественная улыбка; на ней надеты самые настоящие одежда и обувь...

Конечно, изготовление такой скульптуры – дело сложное, требующее много времени.

И Джулия не хотела всем этим заниматься. Найти с ней общий язык помогла Саманта. Сестра узнала, что у Джулии есть сын, который мечтает сняться в кино; его фотографии были во всех детских базах (сынишке всего пять лет). Однако мальчика не приглашали: слишком мал даже для роли второго плана. Саманта помогла устроить так, чтобы ребенка сняли в рекламе. Не бог весть что, но Джулия сразу же в благодарность согласилась заняться и тортом, и скульптурой. Только она сразу же предупредила (во время той самой прогулки у океана, свидетельницей которой, как выяснилось, стала Лика Вронская): поскольку времени у нее в обрез, работать ей придется по ночам. Для изготовления скульптуры требуется множество снимков. Так что надо быть готовым к тому, что среди ночи может раздаться звонок с требованием выслать по мейлу дополнительные фото жены.

Конечно же, посвящать Катю во все эти подробности не хотелось. Иначе сюрприза бы не вышло!

И вот результат – жена услышала, как муж, среди ночи закрывшись в ванной, обсуждает «самую красивую, сладкую девушку в мире». И вообразила себе неизвестно что!

– Катя, эта скульптура выполнена из шоколада, – произнес Майкл, обнимая жену, все еще рассматривавшую снимок в мобильнике. – Я хотел на нашей свадебной вечеринке удивить и тебя, и гостей. Знаешь, наверное, я даже не обижаюсь, что ты решила пошпионить за мной. Только вот...

Он запнулся.

Только вот смерть детектива выглядит как-то странно.

Полицейский сказал: похоже, произошел несчастный случай. Черный джип с тонированными стеклами, видимо, потерял управление. Водитель даже не пытался притормозить, сбил пересекавшего проезжую часть по пешеходному переходу парня, а потом скрылся с места происшествия.

«Наверное, в том автомобиле имелись какие-то серьезные технические неисправности», – говорил полицейский.

Однако с учетом всех последних событий выглядело это все как-то очень подозрительно.

– Да, как жаль парня, – по-английски сказала Лика, в ее глазах заблестели слезы. – Такой молодой, он очень нам понравился, все шутил... Даже не верится, что мы стали последними клиентами, которые обратились в его агентство... Сегодня у нас просто сумасшедший день какой-то... Пару часов назад приезжали полицейские с повторным обыском, нашли у нас еще один комплект пленок с откровениями Мэрилин Монро. Теперь вот погиб помощник частного детектива...

Полицейский удивленно покачал головой, отошел в сторону и достал сотовый телефон.

Он очень старался говорить тихо, однако все же удалось различить: спрашивал насчет того, кто из коллег приезжал к Фриманам. Лицо у него после этого разговора стало озадаченным. Однако никаких пояснений не последовало.

Расположившись за столом, полицейский стал задавать вопросы о помощнике частного детектива. Вроде бы допрос проходил в доброжелательной манере, однако все равно вызывал невероятное раздражение.

«Закончится ли это все когда-нибудь или нет? – думал Майкл, любуясь тонким ровным профилем жены. – Я все понял, сразу после вечеринки мы хотя бы на пару дней поедем в путешествие. По крайней мере, хоть там с нами не будет происходить ничего экстраординарного и нас перестанут доставать полицейские!»

Джорджио Мацони умирал. Умирал давно и мучительно, несмотря на все попытки медиков облегчить боль. Многочисленные инъекции, пускавшие в его кровь наркотический туман, помогали слабо и ненадолго. После укола проходило не больше часа, которые старик мог провести без стонов. Тем не менее взгляд поблекших голубых глаз был довольно спокойным. Да, Мацони испытывал боль. Но не страх перед собственной смертью.

«Он словно бы видит ту дорогу, по которой ему предстоит пойти совсем скоро, – подумал Стивен Уэйн, осторожно откидывая одеяло с постели Мацони. – Знать бы на самом деле, что там такое. Вообще-то я никогда не задумывался о таких вещах, как смерть или загробный мир. Но здесь, в хосписе, подобные мысли невольно лезут в голову».

Осторожно, стараясь не причинить боли высохшему телу, Стивен стащил со старика пижамные штаны. А потом, подстелив салфетку, снял и памперс.

В памперсе темнел кал, и Стивен вопросительно посмотрел на своего подопечного. Обычно тот в таких ситуациях просил, чтобы его отнесли в ванную и аккуратно ополоснули струей воды. Но Джорджио становится все слабее. Похоже, он уже вот-вот сделает то, ради чего все и оказываются в хосписе, – умрет; не без боли, но без отчаянного страха. Впрочем, Мацони не похож на других пациентов хосписа. У него изначально было какое-то умиротворенно-философское настроение, ему не требовалась поддержка психологов, которые помогают больным облегчить муки осознания того, что те стоят на пороге смерти...

Да, так и есть, Мацони сдает. Ему горько признаться, что он не выдержит уже даже самую обычную гигиеническую процедуру.

Старик не знает, что делать.

Он просто закрывает глаза, оставляя волонтера наедине с этой проблемой.

За время дежурств в хосписе такое поведение больных стало привычным, не вызывает удивления. Только вот у большинства умирающих из-под прикрытых век катятся слезы.

Морщинистая кожа старика суха.

Почти уничтоженный болезнью, он все-таки остается сильным.

Оказывается, так бывает – сил на борьбу за жизнь нет, но есть какое-то невероятное спокойное достоинство...

– Сегодня мы воспользуемся салфеткой, – говорит Стивен Уэйн, изо всех сил стараясь, чтобы от разрывающей сердце жалости не задрожал голос. – А душ примем завтра. Вот, я протру ваши ягодицы салфеткой, и все будет в порядке. Салфетка пропитана раствором с антисептиком, очень удобно. Вообще, знаете что? Вы – большой молодец, мистер Мацони. Вы очень сильный человек, и я рад, что вас узнал.

Слова на самом деле уже почти не нужны. Их произносишь машинально, пытаясь успокоить. Наверное, в первую очередь себя, не умирающего...

За те две недели, которые старик находится в хосписе, Стивен изучил все пожелания и предпочтения этого пациента.

Мацони не просит пульт от телевизора, новостная пена дней его не интересует. И чтения вслух он не любит. Надо просто включить диск с классической музыкой (Джорджио предпочитает легкие и светлые «Времена года»). И посидеть часик возле его постели. При этом пациенту даже нравится, когда волонтер не сосредотачивает внимание только на нем. Можно просматривать газеты, щелкать клавишами ноутбука или увлечься игрой на мобильном телефоне.

Впрочем, теперь – Стивен Уэйн на цыпочках подошел к музыкальному центру и выключил негромко игравший диск – развлекать Джорджио музыкой не надо.

Он заснул, дыхание стало ровнее. Разгладились напряженные складки у губ.

У него есть пара минут, пока еще обезболивающее продолжает действовать. Мацони так счастлив в эти мгновения...

«Господи, пожалуйста, если ты есть... – Стивен Уэйн открыл крышку ноутбука и вздохнул. – Нет, наверное, я неправильно к нему обращаюсь. Станет он выполнять мои просьбы, если я тут сомневаюсь: а может, он есть, а может, его нет... Я не сомневаюсь, я верю, правда. И прошу только об одном: чтобы смерть, которая придет ко мне, была быстрой и безболезненной...»

Изредка поглядывая на спящего старика, Стив погрузился в работу.

Его пальцы быстро бегали по клавишам, и иногда он даже ловил себя на мысли, что ему нравится и сам процесс, и написанный текст.

Умирающий старик, ведущий себя мужественно и достойно, словно бы придавал сил. Заставлял проще относиться к своей работе, да и вообще ко всему происходящему. Все-таки жизнь – стремительная гонка, никогда не знаешь, что ждет тебя за поворотом. Но, возможно, имеет смысл не переживать из-за настоящего – ведь неприятности следующего виража окажутся на порядок круче...

Когда время для благотворительной работы завершилось, Стивен Уэйн заторопился домой.

Ведь уже скоро должен приехать курьер, который привезет арендованный смокинг.

О, это, наверное, будет потрясающий вечер!

Прекрасная музыка, хорошая еда, развлечения...

«Интересно, в каком платье появится Лика? – Стивен, опускаясь на водительское сиденье своего роскошного «БМВ», смущенно улыбнулся. – Я понимаю, что в личном плане мне с ее стороны ничего не светит. Может, если бы рядом с ней не находился тот отмороженный бандит, мои шансы на успех оказались бы высокими. Кажется, пару раз она смотрела на меня с явной заинтересованностью. Но потом русский психопат произвел на девушку впечатление. Прекрасно понимаю: мне ничего не обломится, кроме бесед о литературе или последних событиях в криминальном мире. Но ничего не могу с собой поделать. Хочу, чтобы мы оказались в одной постели. У меня никогда не было русской любовницы...»

Выбранный по фотографии на сайте смокинг оказался изумительным.

Стив довольно повертелся перед зеркалом.

Когда у тебя рост, как у баскетболиста, а еще широкие плечи и узкие бедра – очень сложно подобрать костюм, который нигде не жмет или, наоборот, не болтается.

Но в этот раз выбор сделан удачно. В таком смокинге и «Оскар» получать не стыдно!

– Вообще Фриманы, конечно, молодцы, – пробормотал Уэйн, брызгаясь своей любимой туалетной водой от «Hermes». – Несмотря ни на что, не отменяют запланированную вечеринку. И, в общем, это правильно. Майкл так долго готовился... Он по секрету рассказал мне, что заказал скульптуру Кати из шоколада. Как это мило! Как там говорится во время свадебной церемонии? Всегда вместе, в болезни и здравии, радости и печали? У ребят, живущих по соседству, это получается!

По идее, ничего из увиденного во время вечеринки удивить Стивена не могло.

Роскошное белоснежное Катино платье? Оно было рассмотрено во всех подробностях еще раньше. Катя репетировала, как будет спускаться по лестнице, видимо, хотела потренироваться, чтобы на вечеринке не запутаться в складках длинного наряда. Заборчик между участками чисто символический, отлично можно рассмотреть, что происходит у соседей. Платье и правда великолепное. Далеко не все, что показывают на фэшн-показах, выглядит так оригинально и вместе с тем элегантно.

Огромный лимузин «Хаммер», в который поместились все гости, и, распивая шампанское, покатили на прогулку по вечернему Лос-Анджелесу? Таких машин полно. Вроде бы Майкл говорил, что именно этим авто пользовался кто-то из голливудских знаменитостей. Наверное, и Катя теперь тоже может себя почувствовать звездой.

Лика Вронская в ярко-красном платье, похожая на вспыхнувший факел, очаровательна. Но несложно предположить: без платья она намного прекраснее. А еще лучше она смотрелась бы без русского бандита, не спускающего с нее глаз!

Да, все выглядит очень красиво. Сад украшен гирляндами воздушных шаров и фонариками. Звучит легкий джаз. Красивые люди в стильной вечерней одежде то негромко переговариваются, то хохочут. Майкл только что вручал жене такой огромный букет белоснежных роз, не удержал равновесия и загремел прямо в бассейн...

Но в этом вечере есть что-то очень важное, чего не видно на первый взгляд.

У Кати такое счастливое лицо! Майкл с нежностью и заботой помогает жене разместиться в кресле, изо всех сил старается предугадать ее желания...

Настоящий праздник – это не вышколенные официанты, обносящие гостей великолепным шампанским. Это то, что происходит между двумя влюбленными людьми. Они сейчас словно распространяют вокруг себя яркий свет, тепло...

«Интересно, как это: жить с кем-то и знать, что партнер будет рядом всегда? – подумал Стив, делая глоток шампанского и машинально оглядывая гостиную на предмет наличия подходящих объектов для флирта. – Выбрать одного человека и пытаться прожить с ним всю жизнь – для меня это что-то не только недоступное, но и непостижимое. Хотя я понимаю, что только это и есть то правильное и важное. Любовь – это счастье, смена женщин – развлечение...»

– Добрый вечер, Стив! Как ты?

Он окинул Лику восхищенным взглядом. Длина ее красного платья была более чем целомудренной, ниже колена. Но вырез декольте так сильно обнажал высокую загорелую грудь...

Сглотнув слюну, Уэйн пробормотал:

– Если бы ты смотрела на меня так, как смотришь на своего Андрея, я бы ответил: «Превосходно». Что нового у тебя? Выбиралась на экскурсии?

Девушка покачала светловолосой головой:

– Было некогда. Представляешь, мы случайно отыскали в доме еще один комплект пленок с записями голоса Мэрилин Монро. Мы стали их прослушивать, но не успели дослушать до конца – приехала полиция, пленки нашли и отобрали. Хорошо еще, что я догадалась сделать дубликат хотя бы части записи на диктофон. А еще мы нанимали с Катей частного детектива, его убили, и опять приезжала полиция...

От обилия новостей (или это шампанское? Или декольте девушки?) у Стива закружилась голова.

Он взял Лику под руку, увлек на дорожку, вдоль которой росли апельсиновые деревья. И потребовал:

– Рассказывай обо всем по порядку. Что было на пленках? Ты додумалась сделать несколько копий? У тебя старый пленочный диктофон или цифровой? Надеюсь, если ты пользуешься цифровым диктофоном, ты сделала копии? Обязательно займись этим! Звуковой файл – вещь ненадежная, он может повредиться. И... я очень тебя прошу... Ты ведь дашь мне возможность послушать ту запись?

На симпатичном лице девушки появилось ехидное выражение:

– Мне кажется, это немножко незаконно. Ты не боишься, что тебя заберут в полицию? Я, если честно, сама очень напугана. И еще эта непонятная смерть детектива...

Стив замотал головой:

– Нет, что ты, ничего я не боюсь! Ведь про диктофонную запись никто не знает? Ты ничего не сказала полицейским?

– Естественно! Про запись знают только наши – Катя, Майкл, Андрей. Мы собирались еще раз послушать файл – завтра, после вечеринки. А копия у меня, конечно, есть, я перенесла файл на ноутбук.

– Я размещаю копии всех своих материалов в Интернете, там есть специальные сайты. Можно хранить фотографии, звуковые файлы.

– А я все собираюсь этим заняться, однако руки не доходят... Слушай, но как я вчера испугалась! Представляешь, мы слушаем пленки – и тут в калитку трезвонят полицейские. Мы попытались потянуть время, спрятали записи. А полицейские словно бы знали обо всем – они помчались прямиком к тайнику!

Стивен пожал плечами:

– Но ведь это же так просто. Объяснение лежит на поверхности! Вы находили в доме камеры, да? Однако почему вы так уверены, что обнаружили все приборы? Видимо, еще что-то осталось, и часть из них все еще находится в рабочем состоянии.

– Да брось ты! Быть такого не может! Стив, мы обшарили все стены.

– А потолки? А мебель?

– Мебель – да, осматривали. И потом... даже если предположить, что часть камер осталась и работает. Тогда получается, что камеры в нашем доме понатыкала полиция?! Но зачем?!

Стивен достал сотовый телефон и пробормотал:

– Мне надо сделать один звонок. Я сегодня дежурил в хосписе и забыл закрыть окно. Пациент совсем плох, а теперь поднялся прохладный ветер. Я позвоню, попрошу медсестру закрыть окно. А потом все расскажу тебе. Но только при одном условии – ты согласишься провести ночь со мной. Ты согласишься? Говорят, я умею доставить женщине удовольствие...

* * *

«Вот сейчас он закончит говорить по телефону, и я ему все выскажу, – думала Лика Вронская, зябко поеживаясь. Эффектное красное платье все-таки оказалось слишком легким даже для калифорнийского ноября. – Да пошел этот парень куда подальше с такими требованиями. Тоже мне, выдумал: секс в обмен на болтовню! Похоже, быть ему единственным ценителем собственных знаний, страшной тайны. Не буду говорить, что у всех американцев мозги завернуты. Но этот Стив – он явно с приветом. Конечно, я понимаю, что являюсь созданием неземной красоты, при виде которой у мужчин сносит башню. Но не до такой же степени!»

– Лика, о чем ты думаешь? – Стив осторожно прикоснулся к ее руке. – Надеюсь, ты поняла, что я пошутил? То есть я бы с радостью с тобой провел время. Но я понимаю, тебе нравится Андрей. Так что я ни на что не претендую.

– Вот это чувство юмора! Очень интеллектуальное! Ты всегда шутишь с таким серьезным лицом?

– Мне просто нравится тебя дразнить... Как думаешь, Катя с Майклом не будут в обиде, что мы их покинули? Хотя гостей приглашено много, наверное, они и не заметили, что мы исчезли.

Лика промолчала.

Вести великосветскую беседу не было сил. Но и показывать свое любопытство не хотелось.

«Да что Стив может знать?! – она присела на скамейку, утопавшую в зарослях терпко пахнущих цветов, и раздраженно забарабанила пальцами по гладким доскам. – Писатель, богатое воображение! Я набирала в поисковике его фамилию. Он был прав, скачать книги тут нельзя, никаких пиратских библиотек нет и в помине. Но перед покупкой книги можно прочитать отрывок... Мне понравилось, как он пишет. У него необузданная фантазия, даже не верится, что так проникновенно можно писать, не любя жанр, в котором работаешь. Наверное, он – хороший сильный человек. Взять, к примеру, ту же его работу в хосписе. Не думаю, что у меня хватило бы сил делать что-то подобное; все-таки первая реакция на боль чужого человека достаточно эгоистична; хочется спрятаться, а не помогать.... Все понятно: как и все творческие люди, как и я сама, Стив – типчик со странностями. И его теории не стоит воспринимать всерьез».

Уэйн присел рядом на скамейку, положил ногу на ногу, и, обхватив колено тонкими пальцами, вздохнул:

– Мне кажется, вам всем пришлось иметь дело не только с полицией. Вообще, вам здорово не повезло. Было бы куда лучше не вмешиваться во всю эту историю. Еще неизвестно, чем все это закончится...

Лика слушала монолог писателя и едва удерживалась от скептических возгласов.

Опять – двадцать пять: кругом враги, спецслужбы, агенты.

Главный демон по теории соседа – все тот же Джон Эдвард Штейнер. Просто воплощенное зло, никаких моральных принципов и неограниченная власть...

– Он пришел в НЦР, когда ему было всего двадцать девять лет. «Бойскаут», – иногда раздавалось вслед новоиспеченному директору. Уже через год мало кто осмеливался говорить так, – рассказывал Стивен, печально глядя на Лику ярко-голубыми глазами. – Потому что Штейнер с оппонентами разбирался строго; в лучшем случае увольнял безо всяких объяснений, в худшем – недоброжелатели Джона Эдварда неудачно переходили дорогу или заплывали слишком далеко... Потом пришел черед общественных деятелей. Список убранных по распоряжению этого человека людей огромен. Исполнителей тоже убивали. Никто не мог доказать причастность директора к этим преступлениям!

– Ты рассказываешь какие-то страшные вещи. Я не понимаю, зачем этому Штейнеру понадобились все эти реки крови?

– Может, он был психопатом? Он жил очень уединенно. Ни с кем не ходил на свидания. Поговаривали, что у этого мужчины очень нежные отношения со своим помощником. Но мне кажется, намеки на гомосексуализм безосновательны. Штейнер был слишком осторожен, чтобы позволить себе такое... Я ничего не понимаю в психиатрии, но очень похоже, что этот парень страдал паранойей. Ему везде мерещились большевистские заговоры. Даже Мартина Лютера Кинга он подозревал в связях с коммунистами! Конечно же, темнокожего проповедника тоже убрали...

– Ты хочешь сказать, что известную актрису убили только из-за того, что какой-то высокопоставленный сумасшедший решил, будто бы она связана с коммунистами?!

Стивен покачал головой:

– Не совсем так. Мэрилин Монро в том раскладе, как мне кажется, вообще не играла никакой особой роли. Надо говорить о Джоне Кеннеди. И не только о нем. На президентских выборах, которые выиграл Кеннеди, Штейнер поддерживал его оппонента, Ричарда Никсона. Однако в тот раз Никсон проиграл. Я думаю, у Штейнера было достаточно компромата на Джона Кеннеди для того, чтобы сохранять нейтральные отношения.

– То есть в отставку его не отправили?

Стив хлопнул себя по колену:

– В том-то и фокус, что никто из президентов никогда не отправлял Штейнера в отставку! Менялись премьер-министры, руководители министерств и ведомств. Только директор НЦР оставался константой при любом кадровом раскладе. В общем, у Штейнера получилось найти общий язык с Кеннеди. Конечно же, он продолжал шпионить, по его распоряжению к нему стекалась полная информация, в том числе и о взаимоотношениях Мэрилин Монро, Джона Кеннеди и его брата Роберта. А Штейнер... как бы тебе поточнее объяснить его психологический тип... Я ведь тебе уже говорил – он немец. Из такой любви к формальному порядку и пристойности появился фашизм... Ему была противна эта связь между братьями Кеннеди и Монро, его бесили сплетни и слухи. А слухов было множество – Мэрилин, полусумасшедшая, тайны из своей личной жизни не делала...

– То есть ты считаешь, что с ней расправились, чтобы не портить имидж президента?

Он кивнул:

– Конечно. Причем мне кажется, что оба Кеннеди были в курсе всей этой операции.

– Какой цинизм! Но неужели было нельзя попросить ее не болтать?! Или хотя бы поместить в клинику! Зачем убивать?!

– Лика, ты рассуждаешь с позиции сегодняшнего дня, когда ценность жизни человека – несомненна. И, кстати говоря, в том, что такое убеждение сформировано, велика роль именно США и нашей пропаганды демократических и общечеловеческих ценностей. Но ты понимаешь... есть такая фраза насчет того, что в основе любого большого состояния есть хотя бы одна монета, нажитая нечестным путем. Так же и с политикой... Ты теперь не можешь представить, какое тогда было время, какие царили нравы!

Те события напоминают мне боевик... Какое-то время Джон Кеннеди не раздражал Штейнера. Но, возможно, все-таки потом шеф НЦР решил, что Никсон на главной государственной должности его устроит больше. И Джона Кеннеди ликвидировали. История с Ли Харви Освальдом, припоминаешь?

Лика кивнула. В журналистской памяти, похожей на захламленный чулан, как-то быстро отыскались обрывочные сведения.

Вроде бы этот Ли Харви Освальд был странной темной лошадкой. Ненавидел Америку, приехал в СССР. Жил в Минске, женился, работал на заводе. Потом решил вернуться в США, и его, как ни странно, выпустили. В прессе писали, что при покушении на Кеннеди было произведено несколько выстрелов. Однако винтовка, из которой якобы стрелял Ли Харви Освальд, была настолько старой, что на ее перезарядку ушло бы много времени...

– А ты знаешь, что дать показания после убийства Кеннеди Ли Харви Освальд не успел? – продолжал тем временем Стив, нервно потирая выбритую голову. – Его застрелили по дороге. А потом нашли труп того, кто его убирал... Все это отлично вписывалось в мышление Штейнера. Ли Освальд – гнусный коммунист, большевик, уничтожает президента США. По отзывам тех людей, которые знали Освальда, он и стрелять не умел. Из него сделали виновника, а потом убрали, чтобы мужчина не успел оправдаться... Сколько трупов... И все из-за того, что руководитель спецслужбы решил слегка перетасовать политическую колоду...

– Ты рассказываешь ужасные вещи!

– Я согласен, приятного тут мало. Я долго думал обо всех этих штуках... Мне бы только повод найти, чтобы поломать голову, а не работать! В общем, я думал и пришел к выводу, что даже к такой истории надо относиться с пониманием. Пройдя через неуважение к человеческой жизни и личности, Америка очистилась и стала великой страной. Эта болезнь преодолена, целиком и полностью. И теперь мы заботимся о своих гражданах везде, где бы они ни находились. К сожалению, цена за такой уровень соблюдения закона оказалось слишком высока. Но теперь изменить уже ничего нельзя...

Лика собиралась возразить, что такая позиция спорна. Темные страницы истории есть у любой страны. Но если Россия как правопреемница СССР публично осудила репрессии против собственного народа, то в Америке ситуация другая. О разгуле бандитизма и всех этих криминально-политических событиях знают разве что по фильмам. Спецслужбы никогда не обнародовали никаких архивов. «Шоу должно продолжаться» – здесь все живут по этому принципу и делают вид, что все отлично и что нет никаких проблем. Никто не копается в прошлом, никто не напрягается.

Она уже открыла рот, чтобы выпалить все это, но возле скамейки вдруг появился Андрей. Заметив Стива, он повел шеей и, сцепив руки в замок, хрустнул пальцами.

– Не помешал? – осведомился он с саркастической улыбкой. – Извините, если нарушил вашу идиллию. Но вообще-то там какой-то крендель зовет всех гостей покататься на своей яхте...

* * *

– Ты такая красивая...

– Ты тоже, дорогой! Я так люблю тебя!

Саманта Фриман-Паркер уткнулась в пахнущий знакомой туалетной водой подбородок мужа и счастливо улыбнулась.

Этот вечер похож на сказку! На долгую прекрасную сказку...

Брат очень красиво украсил свой дом и садик – разноцветными гирляндами, связками шаров. Приглашенные музыканты исполнили для Кати серенаду. Конечно, самое сильное впечатление на гостей произвела прекрасная копия жены, выполненная из шоколада. Катя с братом предлагали друзьям: «Давайте разломаем огромную шоколадку, попробуем!» Это предложение показалось присутствующим кощунственным – уничтожать такую красоту... Платье невесты, сшитое по эскизу мужа Саманты, произвело фурор. Красивая, стройная, молодо выглядящая Катя хороша в любой одежде. Но талант Дина придавать эротичность и изысканность каждому платью превратил девушку в богиню. И еще эти ее сияющие от любви и счастья глаза...

Все устроилось как-то само собой и без малейших усилий.

Шантажист больше не беспокоит. Видимо, он как-то выяснил, что последняя копия интересующих его пленок найдена и передана в полицию.

Лечащий врач мужа позвонил и обрадовал: анализы у Дина отличные. Конечно, окончательные выводы делать еще рано, но очень велика вероятность того, что все-таки удалось победить болезнь.

Даже противный приятель Майкла Дэни оказался в конечном счете милым парнем. Пригласил на свою огромную яхту, и здесь вдоль палубы расставлены вазы с белоснежными розами. Нежные ароматы дурманят голову... А еще Дэни намекнул: для молодоженов приготовлена специальная каюта...

Обнимая мужа, Саманта любовалась прибрежной линией огоньков. И чувствовала, как все ее существо становится чистой светлой радостью.

Все проблемы ушли.

Ничто больше не мешает находиться в гармонии с прекрасным миром...

– Я так люблю тебя, Дин, – прошептала она и вздрогнула.

Муж взял ее руку, опустил вниз, а там...

– Как же я тебя хочу, – простонал он, покрывая ее шею быстрыми поцелуями. – Девочка моя, я так соскучился по твоему телу...

У Саманты потемнело в глазах.

Сколько времени прошло без секса? Год, полтора? Интенсивное лечение, муж слабел, его влечение угасало... «Когда он пойдет на поправку, сексуальное здоровье тоже придет в норму», – обнадеживал врач.

Поэтому теперь этот быстрый шепот мужа и его взгляд, полный едва контролируемого желания, – это что-то особенное; больше, чем секс, символ любви и здоровой жизни...

– Я тоже хочу тебя, – хриплым голосом отозвалась Саманта. – Давай уедем отсюда. На яхте полно людей.

– А помнишь... когда-то мы сделали это в туалете...

– Дин, не теперь. Сегодня особенный вечер.

– Понимаю! Но я не могу терпеть. Пока мы еще доедем до нашего дома!

– Тогда поехали к Майклу! До его особняка от причала добираться быстрее.

Вместо ответа Дин подарил нежный многообещающий поцелуй. И отправился отыскивать парня, который подвозил гостей к яхте на моторной лодке.

До дома Майкла, впрочем, добраться не получилось.

Пляж оказался таким заманчиво пустынным... А роль постели прекрасно сыграл длинный плащ...

Саманта целовала своего мужа, еще не зная: если бы только они попали туда, куда намеревались – в ее жизни не было бы больше ни любви, ни секса. И самой жизни не было бы тоже...

* * *

«Бич-сити – прекрасный городок. Здесь нет воровства, поэтому жители часто оставляют окна домов открытыми. А может, даже входную дверь не всегда запирают на ключ. Даже если вдруг Майкл побеспокоился о том, чтобы закрыть дом, я легко проникну внутрь через окно. Все окна были распахнуты настежь, и перед тем как отправиться на яхту, никто их не закрывал, – рассуждал Дэниэл Смит, резво катя к дому Майкла. – Как я все отлично придумал! Народ будет веселиться на яхте до утра. А я совершенно спокойно тем временем обшарю дом и найду пленки!»

Настроение у Дэни становилось все лучше.

Он думал о том, что уже очень скоро пленки окажутся у него и он обманет, и отомстит этому выскочке Фриману, и заработает кучу денег.

Он думал о чем угодно, кроме того, что стремительно приближается к собственной смерти...

* * *

– Ваня, слушай, ну как быстро развивается техника! – Ликина мама, Валентина Федоровна, отошла от нетбука, зачерпнула из большого пакета стакан корма, высыпала его в миску и залила бульоном. – Снапи! Иди кушать!..

Огромный голден-ретривер, молотя хвостом, захрустел ужином с таким аппетитом, что можно было подумать: никто и никогда не кормил эту бедную несчастную собаку; за счет чего она вымахала из крошечного плюшевого комочка в упрямого лохматого коня – совершенно непонятно.

– Она зря не отключила скайп, – отозвался Иван Юзефович, Ликин отец, возившийся на ковре с внучкой. У Дарины явно был приступ благотворительности, она передавала дедушке то свою куклу, то плюшевого медведя с комментариями: «Играй, дедушка, а то тебе скучно, наверное». – Картинка расходует много трафика, она там своих друзей разорит.

– Да ладно тебе! – Валентина Федоровна снова устроилась у компьютера. – У них, наверное, безлимитка. Вообще Катя отлично придумала, расставила веб-камеры по всему дому. Ее родители не смогли прилететь. Но теперь увидели всю вечеринку собственными глазами! Лика посмотрела на подругу и тоже решила включить свой ноут, чтобы мы могли понаблюдать за происходящим. Отличная идея!

– В Америке-то, может, и безлимитка, – заворчал Иван Юзефович, старательно делая вид, что увлечен кормлением Барби, которое ему великодушно доверила Дарина. – Но у нас с тобой такой тариф, что есть ограничения по трафику. Ты сейчас весь наш запас израсходуешь! И чего Лика не отрубила скайп, когда все уехали?!

– Забыла. Она с годами становится все более и более рассеянной. Наверное, написание книжек даром не проходит... И вообще, не мешай мне! Смотри, как интересно – большая гостиная, такая красивая. И эта фигурка из шоколада, как настоящая.

– Тебе больше делать нечего! Вот ты ерундой занимаешься, трафик расходуешь, а я новости потом читать не смогу!

Валентина Федоровна собиралась сказать мужу, что новости лучше вообще не читать, нервная система целее будет.

Но от неожиданности не смогла произнести ни слова...

Картинка, передающая изображение того, что происходит в американском особняке, вдруг стала меняться.

Через открытые окна в дом пробрались несколько человек.

Ловко поднимая паркет, они стали опускать на пол какие-то узкие пакетики. А потом незнакомцы вдруг спрятались за мебель.

Вот через окно в комнату проникает еще один человек.

– Ваня, иди сюда, – прошептала Валентина Федоровна. – Скорее, тут происходит что-то непонятное.

Пока муж освободился от залившейся слезами Даринки, прошло несколько секунд.

То, что происходило в это время на экране компьютера, казалось кадрами кинофильма.

Только в кино с такой легкостью и безо всяких объяснений человеку всаживают в спину нож.

Только в кино он вдруг падает навзничь, и на белом пиджаке начинает расползаться темное пятно крови...

* * *

«Что-то с дочерью?! – испугалась Лика Вронская, увидев на определителе номер мамы. – Мы же с ней только что болтали по скайпу, все было в порядке. Если мама звонит – это значит только одно: произошло что-то плохое и срочное...»

Наконец она добралась до той части яхты, где было немного потише (на палубе начались зажигательные латиноамериканские танцы, темпераментная румба оглушала), ответила на звонок и оцепенела.

– Лика, ты не выключила скайп. Мы до сих пор видим, что происходит в гостиной дома твоей подруги. – Мама почему-то с трудом сдерживала рыдания. – Там появились какие-то люди, они стали приподнимать паркет. Лика, папа говорит, что, возможно, они минируют дом. А потом через окно залез какой-то мужчина, он был среди гостей. Я запомнила его потому, что он один появился в белом костюме; даже Катин жених надел черный костюм, а этот заявился в белом.

У Лики невольно вырвалось:

– Да это же друг Майкла, Дэни! Что с ним?

– Все очень плохо. Когда этот Дэни пролезал в окно, те, другие, сначала спрятались. А потом один выскочил и ударил его ножом в спину. Дэни упал. Нож вошел, по-моему, глубоко... Вот, Лика, папа мне подсказывает: они точно минируют дом, а еще принесли канистры, наверное, с бензином. Вам туда нельзя, Лика. Пообещай мне, что сразу же пойдешь в полицию! Ты слышишь, пообещай! Вот, папа мне подсказывает – те, кто минируют дом, похожи на сотрудников спецслужбы.

Лика даже различила голос отца:

– Ты скажи ей, спецы работают. Слишком профессионально, никакого дилетантизма.

Папа знает, что говорит. Ему можно верить. За его плечами опыт – годы работы в КГБ, потом ФСБ.

Значит, Стив прав: за всеми этими преступлениями стоял НЦР.

Нет срока давности по таким делишкам. Даже спустя десятилетия агенты убирают тех, кто волею судьбы стал случайным свидетелем, кто знает хоть что-нибудь на эту тему.

– Мама не волнуйся. Мы обязательно что-нибудь придумаем. Я перезвоню тебе, когда все прояснится, – пообещала Лика.

Она бросила взгляд на берег и закусила губу.

Невозможно поверить в происходящее...

Вон там, за причалом, вспыхивают разноцветными огнями вывески кафе и ресторанчиков.

На шикарной яхте красиво одетые люди отдаются темпераментному танцу.

А в это самое время владелец яхты валяется на полу с ножом в спине. И дом молодоженов, который они выбирали и приводили в порядок с такой любовью, вот-вот взлетит на воздух...

– Нет, в особняк входить нельзя, – пробормотала Вронская, вцепляясь в перила. От последних новостей голова пошла кругом и сердце заныло острой противной болью. – Зачем им уничтожать дом без нас? Их цель – не само строение, а люди. Ничего не поменялось со времен Кеннеди и Штейнера – убирают всех, кто хоть что-то знает. Лучший свидетель – мертвый свидетель, и... В полицию идти нельзя. Однозначно. Нас просто заберут из участка и перемочат. И никто ничего не пикнет. Значит, надо отправляться в посольство России. Только там нас защитят...

Отыскав среди танцующих Катю, Лика шепнула:

– Пройдем в туалет. Есть срочный разговор.

Разгоряченная бокалом шампанского, подруга расхохоталась:

– В туалет?! Я думала, это место предназначено для кое-чего другого!

– Катя, умоляю... Скорее, нельзя терять ни минуты!

Вронская втащила подругу в туалетную комнату, закрыла замок и затараторила:

– Катя, мы в опасности! Я так торопилась на яхту, что не отрубила скайп. И мои родители увидели, как в вашем доме убили человека, друга Майкла, Дэни. Нам надо срочно бежать, скрыться в посольстве России. В полиции нас не защитят! Нельзя терять ни минуты!

Недоуменное выражение лица Кати сменилось сначала испуганным, потом недоверчивым.

– Дэни мертв? Бред какой-то. – Она достала сотовый телефон, защелкала по кнопкам. – Странно... не отвечает...

– Прекрати! – Лика забрала аппарат, привычным жестом попыталась опустить его в карман джинсов. Потом, осознав, что в вечерних платьях никаких карманов сзади не предусмотрено, отправила телефон в микроскопическую сумочку, висящую на плече. – Ты что, вообще ничего не соображаешь! Ты же обостряешь ситуацию! Нас всех решили перемочить! Стивен был прав – тут замешана спецслужба! Ты делаешь глупости и добьешься только того, что мы раскроем карты раньше времени.

– Тихо, тихо, не надо так нервничать. В конце концов, у меня свадьба! И я имею законное право хотя бы выяснить, что происходит, прежде чем ломануться неизвестно куда и неизвестно зачем. И никакого посольства России в Калифорнии нет, не тот уровень. Консульство в Сан-Диего подойдет?

– Вполне. Только тише, давай это обсудим не при всех, – испуганно пробормотала Лика, пробираясь через толпу танцующих. Ей уже везде мерещились агенты.

– Ты с ума сошла, здесь никто не говорит по-русски!

– Береженого бог бережет...

К счастью, долго убеждать Майкла не пришлось.

Выслушав информацию, он встревоженно нахмурился и кивнул:

– Лика полностью права. Я сам ставил ее ноутбук на шкаф, откуда открывается отличный вид на всю гостиную. Нет ничего удивительного, что преступники не заметили компьютер, шкаф высокий, ноутбук слегка прикрыт, чтобы веб-камера захватывала побольше пространства. Ликины родители такими вещами шутить бы не стали... Очень жаль, если Дэни мертв. Я предлагаю поступить так: добравшись до берега, перед поездкой в Сан-Диего, все-таки позвонить в полицию. По крайней мере, мы попытаемся оказать моему другу помощь, может, он ранен...

– Майкл прав, – кивнул Андрей. – Может, тому американскому кренделю еще можно помочь!

«Приезд полиции автоматически станет сигналом для НЦР, – подумала Вронская, прижимаясь к Андрею и обнимая его за талию. – Агенты поймут, что мы все знаем. И будут пытаться нас отыскать. В кино показывают – засечь местонахождение человека по мобильнику для спецслужбы – дело нескольких минут. В кино все так просто выбрасывают сотовые... Не уверена, что сама рискну сделать что-то подобное, остаться без связи...»

Ей все-таки удалось убедить своих друзей оставить мобильные телефоны на яхте, а звонок в полицию сделать из автомата, находящегося подальше от причала.

Дорога в Сан-Диего всех успокоила.

Майкл беззаботно подпевал игравшему в салоне его кроссовера Джону Леннону; Катя пальцами выбивала такт на стекле; напряженная морщинка на лбу сидящего на заднем сиденье Андрея разгладилась.

«Все хорошо, что хорошо заканчивается, – подумала Лика. – Но что будет потом, когда мы доберемся до консульства? Да, нам помогут сейчас. Но нас не будут охранять всю жизнь! Мы с Андреем планировали вернуться в Москву. У меня там полно друзей среди следователей и милиционеров, как-нибудь да выкручусь. Но вот что делать Кате с Майклом? Они планировали жить в Америке, и где гарантии, что их не ликвидируют, просто чуть позже, когда весь этот шум уляжется...»

«Не говори гоп, пока не перепрыгнешь».

Но об этом Лика подумала позже.

А сначала все ее внимание было приковано к огромному внедорожнику «БМВ», явно висевшему на хвосте кроссовера Майкла.

Похоже, Катин муж что-то заподозрил, стал ускоряться, и джип тоже добавил газа.

– Э, да за нами погоня, – протянул Андрей, резко поворачиваясь к заднему стеклу. – Вон тот крендель не отстает.

– Сам вижу! Держитесь крепче! – процедил сквозь зубы Майкл.

Он попытался уйти от погони, рванул к съезду, невольно сбрасывая скорость, чтобы войти в поворот.

Джип все приближается, и...

– Не может быть, – вырвалось у Лики, когда она смогла рассмотреть лицо находящегося за рулем человека.

Впрочем, отчетливо было видно не только лицо.

Одной рукой Стивен Уэйн придерживал руль. А в другой был пистолет...

– Держитесь! – прокричал Майкл. – Сейчас я пущу машину в занос. Потом – всем не шевелиться. Надеюсь на подушки безопасности. Иначе он перестреляет нас в два счета! Не шевелиться, всем понятно?!

* * *

...Сержант Маккейн был полным мудаком. Его щеки покрывали фиолетовые ямки, оставшиеся от угревой сыпи, а военный ремень впивался в тугое брюхо так, что из него образовывались два валика жира.

Впрочем, мудаком сержант был не поэтому.

Новобранцы, дрожа от испуга, делились душераздирающими подробностями. Кого-то отправили на уборку туалета, а потом, из-за едва заметного пятнышка, макнули лицом в унитаз. Кто-то сто раз перестилал койку. Смазливенькому парню из Мичигана, похожему на девчонку, не повезло больше всех. Сержант хотел заставить его делать минет, а потом, когда тот отказался, ударил в живот так сильно, что мальчишка два дня ходил полусогнутым.

Он был очень умный, Маккейн.

Издевался всегда без свидетелей.

Если бил – то так, чтобы не оставалось синяков.

Только одно он сделал неправильно – замучил Эдди Томпсона дежурствами по кухне.

Это была его стратегическая ошибка. О, она дорого обошлась сержанту Маккейну!

Эдди помыл посуду один вечер. Когда назначили заниматься тем же самым повторно – тоже помыл. Спорить, доказывать, что два дежурства подряд – это не дело, казалось совершенно бессмысленным. О чем вообще можно разговаривать с такими идиотами, как сержант Маккейн? С ними не разговаривать надо. Надо сделать так, чтобы они никогда не могли причинить вреда, не могли унизить...

После отбоя, когда взвод захрапел, ноги сами собой привели Эдди к койке сержанта.

Конечно, беззвучно опустить подушку на лицо Маккейна не вышло. Тот хрипел, пытался оттолкнуть стальные кулаки, вжимавшие его в постель; перебудил ребят. Многие делали вид, что спят, в душе явно радуясь тому, что с сержантом будет покончено. А те, которые набрались смелости отбросить одеяло, на помощь начальнику не бросились; просто смотрели, как под жирным телом койка ходит ходуном, а потом амплитуда движений становится все меньше и меньше...

– Рядовой Эдвард Томпсон, признаете ли вы свою вину в умышленном убийстве сержанта Маккейна? – спрашивал полицейский из специального отдела, занимающегося расследованием преступлений в армии.

Эдди кивает.

Отпираться глупо.

Приговор не страшит.

Конечно, не очень-то хочется отправляться в тюрьму. Там нет ни виски, ни симпатичных милашек, с которыми так сладко провести время на заднем сиденье «Форда».

Но все-таки оказаться за решеткой – это означает разорвать привычную схему выходца из провинциального городка. У таких ведь, как он, все расписано с пеленок: учеба, армия, работа, свадьба, дети, старость, чинная панихида на местном кладбище.

Каждый шаг предсказуем, любое событие ожидаемо.

Из этого круга всегда хотелось вырваться. Неважно, каким образом. Постоять за себя – чем не повод...

– Может, убийство произошло случайно? Может, вы просто не рассчитали свои силы? Думали избить сержанта, наказать его? Вы подумайте, рядовой Томпсон, возможно, речь идет об убийстве по неосторожности?

Он хороший парень, этот полицейский. Должно быть, родом из Нью-Йорка или Чикаго. Он просто не понимает, какой это ад: знать в лицо всех жителей своего городка. Здороваться с ними, спрашивать «как дела?» и при этом отчаянно ненавидеть... Может, этот полицейский, узнай он о такой печальной ситуации, возразил бы: «А отчего не уехать? Америка ведь огромная». Умный выискался! Как будто бы Эдди Томпсон – полный кретин и сам до такого бы ни за что бы не додумался! Страна-то огромная. Только вот, как ни старайся, нет в ней места, чтобы укрыться от жалости к отцу, Томпсону-старшему. Он ведь мэр, похоже, пожизненный; сколько бы выборов ни проходило – итог один. И что скажут люди, если даже дети такого идеального мэра покидают этот славных тихий городок, от которого на самом деле сводит скулы. С утра до вечера отец выступает с призывами: «Молодежь! Не отрывайтесь от ваших корней! Население нашего города за последние годы сократилось вдвое!» Побег собственного сына, с детства воспитываемого в духе яростного местного патриотизма, папу доконает, это очевидно. А он ведь и так пережил инсульт... «Сын мэра отстоял свою честь» – а вот такой заголовок в местной газете отцу понравится. Он даже будет по-своему счастлив, воспитал не какого-нибудь там покорного ублюдка, настоящего мужчину, который отстоял свою честь и, значит, – не посрамил родной городок...

– Я хотел убить сержанта Маккейна, – говорит Эдди, и, наплевав на приличия, вытирает лоб рукавом рубашки.

В комнате для допросов жара. Вентилятор не включен, окна закрыты. Разгар лета... Должно быть, так делается специально. Чтобы те парни, которые попадают в эту комнату, были посговорчивее.

Облизав пересохшие губы, Эдди повторяет:

– Я хотел убить сержанта Маккейна, и я его убил. Мне было наплевать, что меня поймают. Я никому не позволю над собой издеваться. И мне наплевать, что будет потом. Я знаю об этой жизни все. И ничего из того, что я знаю, мне неинтересно.

В ответ раздается:

– Очень хорошо.

Взгляд полицейского между тем ничего хорошего не предвещает.

Опасения оправдываются. В камере уже ждут трое крепких парней. Они потирают кулаки, готовясь вот-вот пустить их в ход.

Бьют долго, сосредоточенно, несмотря на усталость.

Свет теряет яркость, воздуха становится все меньше. С одной стороны, хочется скорее сдохнуть, чтобы прекратилась эта боль. С другой... в истерзанном теле кипит холодная ярость. Собраться бы с силами, броситься к стеклу, выломать кусок. Потом – по шее хотя бы одному из этих троих. А вот потом можно и подыхать. И папа-мэр будет гордиться...

Эдди собирается с силами и, как ни странно, разбрасывает своих обидчиков по углам камеры, мощным ударом разбивает окно.

Уже потом стало понятно, почему не было на окне никаких решеток, почему вдруг в камере оказались те трое, которые, не говоря ни слова, набросились с кулаками...

А тогда мыслей никаких не было.

Тело само знало, что делать, действовало машинально, автоматически.

Стекло перерезало шеи двух парней, выпуская к потолку фонтаны алой крови, а затем вдруг захрустел собственный череп.

«Чем же меня долбанул тот урод?» – успел удивленно подумать Эдди, а потом наступила полная темнота.

Темнота...

И в ней почему-то раздается смутно-знакомый голос:

– Как насчет того, чтобы умереть, выполняя боевое задание? Твой старик будет гордиться героем! И у него ведь еще есть сын и дочь. О твоих родителях есть кому позаботиться. Решайся, парень. Такой шанс представляется раз в жизни. Не упусти же его! Ты нам подходишь, ты прошел проверку на «отлично»...

Понять, о чем толкует тот самый полицейский, который проводил допросы, сразу не получилось.

А когда дошло – так бы и запрыгал на койке.

Как здорово все придумано!

Эдди Томпсона юридически больше не будет. Родителям отправят урночку с пеплом. Они погрустят, но скоро утешатся. В провинции никто ни по ком особо не убивается. «Бог дал – бог и взял», – говорят там в таких ситуациях и, всплакнув, расходятся по чистеньким улочкам в свои чистенькие уютные дома, где нет места никаким сильным эмоциям.

Эдди Томпсона больше не будет.

Но и тюрьмы не будет тоже!

Зато появится такая работа, такая, такая...

Каждый день непредсказуем.

Чем все закончится – непонятно.

Приключения и адреналин – уже профессия.

Мечтать больше просто не о чем...

В академии, где проходили подготовку будущие сотрудники Центра Национальных Расследований, обучаться было непросто.

Из будущих агентов преподаватели по физкультуре и психологи готовили безропотные орудия, готовые выполнить любой приказ.

Ты – ничто, приказ – все.

Процесс понимания этой мысли протекал довольно болезненно.

Убить просто так, не зная, виновен человек или нет, прервать чужую жизнь только потому, что твой шеф считает это правильным... Ломка наркомана – ничто в сравнении с той болью, которую переживает молодой агент, до недавнего времени живший, как все. Вчера хрустел попкорном в кинотеатре и гладил девушек по коленкам – сегодня убиваешь любого, не из-за самообороны, просто так... Невозможно даже приблизительно описать все муки, которые терзают душу...

А еще многим курсантам, которые должны были полностью отказаться от собственной жизни ради того, чтобы следовать той или иной «легенде», даже делались пластические операции.

Через два года от Эдди Томпсона не осталось ничего – ни лица, ни имени.

Но только он в перерывах между заданиями всегда помнит, что он – Эдди, и больше всего на свете любит виски и симпатичных сговорчивых милашек, а еще любит свободу, а не любит предсказуемости...

Задания чередовались, и в них не прослеживалось никакой логики.

Можно было годами торчать в Афганистане или Ираке под видом скромного работника посольства, потом получить приказ на участие в силовой акции, потом изображать мелкого клерка на военном объекте, вычисляя агентов, завербованных иностранными разведками.

В таких случаях всегда очень важно полностью вжиться в роль того персонажа, которого приходится изображать по «легенде». Конечно, специалисты НЦР подготовят полный отчет, в котором расписана каждая мелочь, начиная от предпочитаемых спиртных напитков и заканчивая принятой в соответствующем кругу манерой одеваться. Однако преподаватели в академии всегда учили: механическое выполнение всех пунктов отчета все равно ставит под сомнение успех операции. Чтобы избежать прокола, надо просто жить так, как живет тот человек, в шкуре которого приходится работать. Если это ученый – придется просиживать штаны в лаборатории и пялиться в микроскоп; если это мелкий клерк, дорожащий своим местом, – то следует проявлять максимум энтузиазма во время корпоративного похода в боулинг; если это писатель – сиди и пиши с утра до вечера, как можешь, как получается. Надо делать то, что делает изображаемый персонаж, надо испытывать те эмоции, которые он испытывает...

Кто были те люди, под прикрытием имен которых приходилось работать?

Как они попали в разработку НЦР?

Об этом агенты не имели ни малейшего понятия.

Конечно, можно было предположить – одинокие, без семьи, малообщительные. Видимо, в их жизни была пара-тройка постыдных страниц, благодаря которым сотрудники спецслужбы смогли их завербовать. Такие разработки, конечно, велись годами. Ведь для того, чтобы внедрить на тот же военный объект специального агента под именем реального человека (а по-другому нельзя, круг специалистов часто бывает ограничен; а не спецагент, лишенный соответствующей физической и технической подготовки, просто не справится с работой), требуются годы...

Похоже, люди, «отдававшие» агентам свои имена и биографии, все же оставались в живых. Потому что порой при выполнении задания требовалась оперативная помощь от такого «оригинала» – и она оказывалась. Возможно, такие ребята содержались на специальных базах, а потом, когда необходимость в их услугах отпадала, им делали новые документы и слегка «чистили» память. При НЦР работает самая современная медицинская лаборатория, ее врачи – большие специалисты.

Впрочем, даже если того же реального Стивена Уэйна ликвидировали (или со временем ликвидируют) – это никак не повлияет на моральное состояние того, кто будет жить, как этот таинственный, реально существующий писатель.

Меньше знаешь – крепче спишь. Ты – ничто, приказ – все.

Это в академии усваивается, как молитва. А если не усваивается – то молиться приходится уже за покойного агента. Редко, но все же осечки случались. Иногда попадавшие на обучение парни, вроде бы по всем параметрам пригодные для работы в секретной службе, не выдерживали и ломались. С такими не церемонились. Пуля – лучший способ предотвратить распространение конфиденциальной информации о методах работы НЦР...

И вот – очередной этап, новое задание. Как радостно! После полугода бездействия, пьянок в Вегасе, прекрасного секса с Молли, сменяемого обычным бабским нытьем, наконец – настоящая работенка. Правда, не такая динамичная, как обычно, и слишком уж мудреная. Но приказы ведь не обсуждаются, а выполняются. И лучше уж такое дело, чем вообще никакого, иначе можно и закиснуть.

Эдди честно пытается стать писателем. И даже мысленно себя называет только так: Стив, Стивен...

Итак, Стивен Уэйн переезжает в дом по соседству с особняком Фриманов буквально за пару дней до того, как Майкл и Катя стали обживать свой особняк.

«Норка» Стивена удачно расположена – это единственный соседский дом, Двадцать пятая улица заканчивается тупичком, за которым начинается склад; дом Майкла – последний, дом Стивена – предпоследний.

Похоже, жильцы из особняка, в котором поселился Стивен, выбирались спешно – по всему дому были разбросаны детские игрушки и рисунки. Ничего удивительного: Национальный Центр Расследований умеет убедить кого угодно в необходимости быстрого освобождения помещения...

Жить писательской жизнью оказалось непросто. От долгого сидения у монитора болят спина и глаза. Постоянно хочется спать; непонятно даже, откуда берется эта давящая тяжелая усталость. Возникает такое чувство, что пока пытаешься придумать жизнь – твоя собственная со свистом проносится мимо. Эмоциональная отдача от попыток написать вампирскую сагу возникает – но исключительно негативная, сам жанр кажется невыносимо скучным и поверхностным. Право же, уж лучше читать многочисленные интервью самых разных писателей, размещенные в Интернете. Это тоже способствует пониманию сущности профессии и специфики мышления, но, по крайней мере, это не так выводит из себя, как чтение вампирских саг или попытки их написания! К тому же психологи НЦР рекомендовали Стивену Уэйну заняться волонтерской деятельностью, предложить в хосписе свои услуги по присмотру за пациентами. От помощи там не отказались. Вид безнадежно больных, умирающих людей также не способствовал поднятию настроения...

– Все идет по плану, Стивен! Уже очень скоро пленки будут у нас, – не терял оптимизма шеф.

Он с утра до вечера просиживал в домике, где находился своеобразный штаб по проведению операции. Там были установлены специальные экраны, на которые передавалось изображение со всех видеокамер, оставленных в доме Майкла и Кати Фриман, а также Саманты Фриман-Паркер.

Установить мини-видеокамеры, конечно, никогда не является проблемой. В любой дом так или иначе приходят рабочие, рекламные агенты, представители разных организаций. Особняк Кати и Майкла нашпиговать аппаратурой было проще простого: едва въехав в дом, они затеяли небольшой ремонт: перекладывали плитку на крыльце, устанавливали новый бассейн, заказывали оборудование для тренажерного зала. Поглощенные только разглядыванием друг друга, они даже не замечали, что иногда «строители» оказываются в таких комнатах, где не выполнялось ремонтных работ. Что касается квартиры Саманты, то у нее «случайно» испортился стационарный телефон...

Кстати, о телефонах.

– Надо внедрить микрофоны во все аппараты стационарной сети, – распорядился шеф, разрабатывая детали операции.

Видеоконтроль, прослушка мобильников...

Зачем еще «жучки» в телефонах?

Такой шаг казался лишним.

Но от него впоследствии стало зависеть очень многое. Успех операции был бы под большим вопросом, если бы не «начинка» стационарных телефонов. Она позволяла не только узнавать содержание телефонного разговора, но и передавала все беседы, происходящие в ближайшем радиусе. Потом выяснится, что это важно...

Как всегда при разработке таких операций, работа велась по нескольким направлениям.

Видеокамеры и личный дружеский контакт Стивена Уэйна с объектами разработки – это была лишь часть плана. Шеф возлагал на это направление большие надежды, но и об остальных аспектах не забывал. По сути, любая операция, проводимая НЦР, – это опера, где задействован полный симфонический оркестр, и каждый инструмент исполняет свою собственную важную партию, являющуюся частью общей мелодии.

На всех людей, контактировавших с Фриманами (друзей, родственников, коллег), были составлены психологические портреты. Психологи НЦР рассматривали две кандидатуры на роль вынужденных помощников, которых можно заставить заняться поисками пленок, – Дэниэля Смита и Саманту Фриман-Паркер. Однако вторая кандидатура оказалась предпочтительнее. Сильная привязанность к мужу вынудила бы Саманту не делать резких движений; она не стала бы ни откровенничать с братом, ни обращаться в полицию. А вот ненависть Дэниэля к Майклу, по мнению экспертов, могла бы заставить раньше времени раскрыть карты. Работой с Самантой занималось несколько агентов, которые блестяще провели операцию по соблазнению женщины, изготовлению компрометирующих снимков и последующим сажанием «на крючок» при помощи шантажа. Конечно, Саманта пыталась переиграть шантажиста. Однако полный контроль за ее квартирой и телефонными разговорами создавал у женщины впечатление, что проще выполнить свою задачу, чем бороться. Отдельные люди были задействованы и на направлении, связанном с «Лос-Анджелес-банк». Начальник Джейкоба Уинсли сам подписал себе смертный приговор. Он выставил на аукцион записи, которые предварительно прослушал. И, намереваясь повысить цену, направо и налево болтал: личный психиатр Мэрилин Монро была замешана в убийстве актрисы, на все это ее вынудил пойти агент НЦР... У спецслужбы везде есть свои люди. Парня ликвидировали, пленки изъяли и уничтожили. Джейкоба Уинсли пока не трогали, но организовали за ним наблюдение, чтобы выяснить, опасен ли мелкий банковский клерк. Однако оставались ведь еще и копии пленок...

– Почему бы нам просто не ликвидировать этих новых владельцев дома? – невольно вырвалось у Стивена, когда шеф только начинал его знакомить с обстоятельствами операции. – Мы разрабатываем столько схем, задействуем такое количество людей и техники. И ведь результат под вопросом, может получиться – может нет...

Он проговорил эти предложения и потом вдруг понял: привык, адаптировался, стал плотью от плоти спецслужбы. Жизнь человека – ничто, национальные интересы – все. И если ради национальных интересов надо убрать несколько мелких винтиков – то их надо просто убрать. Иногда случается так, что надо убрать очень, очень много винтиков. Как это было, например, 11 сентября. Конечно же, все американские спецслужбы знали все подробности планируемой атаки террористов. Их можно было бы остановить. Но тогда не возникло бы повода для ввода войск в Афганистан... Америка – великая страна, в которой действительно есть свобода. Но только эта страна – самая большая заложница собственных правил...

Шеф недоуменно пожал плечами.

– Я тоже думаю, что было бы лучше устранить Фриманов, а потом, до приезда полиции, как следует обшарить дом и найти то, что нам требуется. Но начальство не дает санкции на силовой вариант в связи с тем, что жена Майкла Фримана – русская. В последнее время только утихли скандалы, связанные с разоблачением нашей шпионской сети в России. Русские вели себя максимально лояльно, и наше начальство не хочет обострять отношения. Мы вынуждены работать тонко и незаметно. По крайней мере, там, где дело касается граждан России.

Нежелание обострять отношения с иностранным государством породило просто лавину вынужденных ликвидаций.

Агенты убрали Джейкоба Уинсли. В ходе прослушки его разговоров стало понятно, что он в курсе ситуации и готов поделиться всеми подробностями со своей бывшей подружкой, Линдой Грин. Также, практически в режиме онлайн, контролировалась его электронная переписка. Специалисты думали, что сумели перехватить и уничтожить то его подробное письмо, которое он отправил Линде Грин. Сразу после этого было принято решение о ликвидации Уинсли. Однако потом выяснилось: вследствие технической ошибки адресат все же получит нежелательную корреспонденцию. Как распорядится ею журналистка – предугадать несложно. Джейкоб что-то предчувствовал, пытался всех перехитрить. Письмо было отправлено на несколько адресов Линды, переслано в качестве личных сообщений на ее страницы в социальных сетях. Быстрее убрать человека, чем вычистить такой массив электронной рассылки... Парочка агентов помчалась убирать девчонку – но опоздала, Линда успела не только прочитать письмо, но и переслать его по куче адресов, даже разместить в своем блоге...

В особняке Фриманов тоже события развивались не в интересах НЦР. Видеокамеры и символическое ограждение между участками вроде бы позволяли Стивену Уэйну легко улучить момент и пробраться к соседям, чтобы осмотреть дом и обнаружить копии пленок. Однако Катя практически никогда не выходила из дома! Она увлеченно готовила блюда русской кухни, поддерживала форму в тренажерном зале, нежилась в джакузи (не надо было там устанавливать камеру, возможно, тогда обнаружения круглосуточной видеотрансляции бы не произошло). За продуктами в супермаркет заезжал Майкл. Катя оказалась какой-то очень домашней женщиной, сидела себе в своем гнездышке, наводила порядок, раскладывала вещи. Потом она как-то обмолвилась: «Завтра приезжает подруга, поеду встречать ее в аэропорт. А Андрей хочет сходить в парикмахерскую, не подскажешь, где здесь находится ближайшая?» Насчет парикмахерской удалось объясниться: по таким местам не хожу, бритва – мой лучший парикмахер. Катя даже не заподозрила, что сосед, так же, как и она сама, лишь недавно появился в Бич-сити. Но в тот день все пошло наперекосяк. Катя неожиданно вернулась. Пришлось выбираться из дома со второго этажа (хорошо, что строители, красившие фасад, еще не закончили работу и оставили лестницу), потом быстро подкрадываться к Кате и легким ударом по специальным точкам на затылке «выключать» сознание девушки, чтобы потом «оказать ей помощь» и сообщить, что по участку якобы пробегал невысокий человек в плаще... И, конечно, похожий на бандита Катин брат тоже оказался тут как тут, стал махать кулаками (и чего ему, спрашивается, не сиделось в этой парикмахерской, куда он собирался отправиться!). Стоило очень большого труда не дать ему сдачи. Особенно учитывая то, что оставалось не понятно, что именно этот русский бандит успел увидеть... Но выдержка свое дело сделала. Как выяснилось позднее, никаких подозрений в адрес соседа ни у Кати, ни у ее брата не возникло. А вот нокаут Андрея, возможно, заставил бы их задуматься о том, откуда интеллигентный писатель и волонтер хосписа Стивен Уэйн так хорошо знает приемы самообороны...

Если бы только обитатели особняка знали, сколько планов спецслужб они разрушили!

Первоначально была идея устроить Майклу Фриману легкое ДТП, следствием которого стало бы попадание в больницу – тогда Катя точно покинула бы дом. Но пока уточнялись все детали – гостей в доме появлялось все больше. Андрея предполагалось отвлечь каким-нибудь романом с очаровательной сотрудницей НЦР, Лику – интеллектуальными беседами со Стивеном Уэйном. Однако Лика и Андрей влюбились друг в друга... Можно было бы спровоцировать Майкла Фримана на «левый» роман, симпатяжка из НЦР при всех чуть ли не в штаны к нему полезла. Но Майкл – тот еще крепкий орешек, рулит своим воздушным шаром и ни на что не обращает внимания...

То, что катушки, которые якобы нашел в гараже Фриманов Дэниэл Смит, к настоящим записям отношения не имеют, стало понятно очень скоро.

К тому времени практически все видеокамеры были обнаружены. Но гараж никто обшарить не додумался. Естественно, никакой картинки из гаража на экраны, находящиеся в штабе проведения операции, не передавалось. Зато все стационарные телефоны (а они были в каждой комнате) прилежно ретранслировали: Дэнни вешает Фриманам и их гостям лапшу на уши; утверждает, что обнаружил эти пленки в гараже.

– Надо опять надавить на Саманту Фриман, – решил шеф, проанализировав последнюю информацию. Повернувшись к Стивену Уэйну, он вздохнул: – Боюсь, что ситуация может выйти из-под контроля.

– Еще надо забрать все материалы из полиции, – подсказал Стив, потирая бритый затылок. – Они начнут делать экспертизы, потом станут копать дальше.

Шеф покачал головой:

– Не станут. Но ты прав, материалы мы изымем. А полицейских попросим еще раз подчеркнуть: Мэрилин Монро покончила жизнь самоубийством. Эта паршивка Линда Грин опять разодрала рану. В СМИ снова черт знает что творится. Мы потихоньку объясняем журналистам, что к чему, но объем работы огромен...

Тогда шеф еще не знал, что работы будет становиться все больше и больше.

У этих русских был просто талант какой-то – ни о чем не подозревая, доставлять НЦР все новые и новые проблемы.

Это же надо было додуматься – нанять частного детектива для того, чтобы пошпионить за Майклом на предмет супружеской неверности...

За Майклом ходила «наружка», как и за всеми обитателями дома, выбиравшимися на улицу. Шеф все-таки очень рассчитывал, что рано или поздно создастся ситуация, благоприятная для обыска особняка.

Ничего подобного!

Никаких приятных сюрпризов для НЦР. Только пренеприятные.

У частного детектива оказался фотоаппарат с широкоугольным объективом. При съемке такой техникой в кадр попадает огромная панорама – улицы, прохожие, кафе, магазины. И агенты наружного наблюдения. Лица которых никогда не должны засвечиваться на любительских фотографиях...

Во всей этой привычной суете не сразу нашлась возможность подумать, в какой клубок из интересов НЦР и политики закрутилась судьба Мэрилин Монро. В уютном особняке, за эппловским монитором, было так удобно рассуждать, выстраивать гипотезы... В конце концов, сложившийся тогда расклад стал понятен и безо всяких объяснений со стороны шефа. Он был прав: обнародование информации о том, как НЦР убивал актрис и президентов только потому, что на руководящей должности находился такой психопат, как Штейнер, взорвет общественное мнение Америки. И более невинные шалости вроде забав с мисс Левински дорого стоили президентскому рейтингу. Что произойдет, если ханжеская чопорная Америка узнает об убийствах, – и предположить сложно. К тому же сложность ситуации усугубляется негативными последствиями экономического кризиса. Тут действительно остается только одно: любой ценой не допустить волнений.

Писатель Стивен Уэйн погружался в события шестидесятых-семидесятых годов прошлого века – а эксперты НЦР, основываясь на кое-каких данных прослушки и отчетах Стивена, подготовили психологические портреты Андрея Ермоловича и Лики Вронской. То, что было написано о Лике, потрясало. Высокий показатель ай-кью, способность к аналитическому мышлению, устойчивость в стрессовых ситуациях. Из нее вышел бы достойный сотрудник НЦР. Психологи советовали установить с этой девушкой ровные, дружеские отношения. Из всех обитателей особняка у нее были самые высокие шансы обнаружить пленки. «Лучший способ завоевать ее доверие – говорить правду. Она очень тонко чувствует ложь и тогда сразу начинает рассматривать собеседника с позиции негатива. Но если только ее мнение о человеке формируется как положительное – такой типаж ничего не утаивает, полностью раскрывается, делится всеми своими мыслями и рассуждениями...» – значилось в психологическом портрете.

На тот момент все мысли Стивена Уэйна были о Штейнере...

Говорить или нет? А что, если Лика использует эту информацию в работе над романом? Она же писательница, и, как считают психологи, анализировавшие несколько ее романов, очень часто сюжетами становятся события из реальной жизни Лики... Но ведь она все равно может начать работу над новым романом. Наверное, лучше быть в курсе ее планов...

Расчет оправдался. Как стало понятно из разговоров с Вронской, она сама была в полушаге от разгадки.

И еще одна очень верно подмеченная психологами часть ее характера. Девушка интересуется только тем, что недостижимо. Она, как гончая по следу, старательно размышляла обо всех последних событиях – но как только ей озвучили информацию о Штейнере, она сразу потеряла к ней интерес и даже слегка разочаровалась...

Вообще, и Лика, и Катя сделали то, что не могли сделать с агентом НЦР даже афганские моджахеды, бросившие его в подвал. Русские женщины посеяли в его душе страх и неуверенность: а что, если все-таки жизненный путь был выбран неправильно?

Они любили так искренне, просто светились от счастья.

Невольно стали закрадываться мысли – а может, нет никакой радости в экстремальной работе и калейдоскопе тел в собственной спальне? Может быть, вот такие отношения, семья, дом – это и есть то самое важное, для чего живет человек? И в этом нет никакой скуки, но есть счастье?..

Впрочем, после бутылки виски такие мысли, как правило, прекращали сверлить мозг. И это радовало. Потому что они были совершенно неконструктивными; не только не способствовали выполнению задания, но и мешали...

В тот день, когда в особняке Фриманов нашли катушки с пленками, Стивен Уэйн находился в штабе.

Питбуль Дик, вроде бы прошедший курс дрессировки и обученный выполнять все команды, окончательно возненавидел своего напарника. С утра пораньше он попытался тяпнуть за ногу, потом угрожающе рычал. Пришлось ехать в штаб, чтобы показать собаку кинологу.

Специалист где-то задерживался, пришлось ждать, присматривая за Диком. Хотя на нем был намордник, он поглядывал на проходивших мимо специалистов НЦР не без угрозы. В желтоватых глазах явно отражались все собачьи мысли: вот сейчас Эдди-Стивен зазевается, а я лапой стащу эту кожаную маску со своей морды и как вцеплюсь в чью-нибудь ногу...

– Срочные данные по прослушке! – вдруг радостно вскрикнул паренек, снимая наушники. – Шеф, скорее сюда, они наконец нашли пленки!

Через пару секунд все уже сгрудились возле стола, на котором стояла прослушивающая аппаратура. Специалист врубил звук на полную громкость, и вот уже понятно, что происходит в доме Фриманов: они включают магнитофон, пытаются прослушать записи.

Все остальное было делом получаса.

К Фриманам в полицейской форме отправились агенты НЦР, имевшие всю информацию о том, где могут находиться катушки. Конечно же, увидев звонящих в калитку полицейских, Лика, Катя и Андрей попытались спрятать катушки. Но ведь при этом они переговаривались! А все стационарные телефоны работали как мощные микрофоны. Аппараты находились в каждой комнате, в ванных, коридорах... Уже двигаясь по дорожке к дому Фриманов, Пончик и Бразилия получили информацию: искать катушки надо в спальне Андрея.

Казалось, что операция, такая сложная и долгая, наконец успешно завершена.

Но с этими русскими ни в чем нельзя быть уверенными...

Стивен Уэйн собирался на свадебную вечеринку со спокойным сердцем.

Дело сделано.

Можно немного расслабиться, выпить виски, приударить за какой-нибудь симпатичной милашкой из числа гостей.

Слова Лики Вронской о том, что у нее есть диктофонная запись, прозвучали как гром среди ясного неба.

Конечно, в этом не было никакой хитрости. Вронская, разумеется, даже не подозревала о том, что ведется прослушка гостиной и всех остальных комнат. Она просто тихо, безо всяких обсуждений, включила диктофон и успела сделать копию части записей, которые потом изъяли Пончик с Бразилией...

Это было то стечение обстоятельств, которое невозможно предусмотреть.

Но со всем этим надо было что-то делать.

Стивен обсуждал с Ликой вопрос о копиях диктофонной записи. Откровенная, искренняя (все-таки психологи из НЦР были правы: мир девушки этой окрашен только в две краски: черную и белую. «Белому» собеседнику она доверяет целиком и полностью, а с «черным» не имела бы никаких дел, нимало не заботясь о том, насколько соответствует действительности сформировавшееся мнение), Вронская ничего не скрывала. Получалось, что копия диктофонной записи есть только на ноутбуке писательницы.

– Мне надо перезвонить в хоспис, – сообщил Стивен Уэйн.

На самом деле в голове у него уже был сформулирован новый доклад для шефа. И тот, обдумав оперативные данные, принял решение о ликвидации всех – Кати, Майкла, Лики, Андрея. «К сожалению, мы вынуждены прибегнуть к самому силовому варианту развития событий, – вздохнув, сказал начальник. – Мы сделали все, что было в наших силах для предотвращения распространения информации. Но теперь ситуация выходит из-под нашего контроля. И мы не должны этого допустить...»

К дому Фриманов были отправлены специалисты по взрывному делу.

К сожалению, не удалось обойтись без ненужных жертв – в самый неподходящий момент в особняк проник Дэниэл Смит, которому еще никто не успел рассказать об обнаружении катушек с записями. Он мешал, и времени было в обрез, и в таких ситуациях никто никогда не церемонится с теми, кто оказался в неудачное время в неудачном месте.

От Стивена Уэйна требовалось немного: дать сигнал о том, что веселье закончено и нужные люди покидают яхту. Однако внезапно выяснилось: все объекты наблюдения исчезли...

Потом была погоня, и машина Майкла улетела с трассы, и...

... – Ну, здравствуй, мой любимый...

Эдди Томпсон вздрогнул от неожиданности. За его спиной стояла Молли. Только не такая, какой она была в Вегасе, – ярко-накрашенной, в мини-юбке и коротенькой кофточке, из которой выглядывала пышная аппетитная грудь. Эта, нынешняя Молли была одета очень скромно, в длинную юбку и строгую блузку.

– Не бойся, все хорошо, – тихо сказала она. – Ему уже ничем не помочь...

Молли кивнула на операционный стол, где врачи пытались реанимировать мужчину.

– Я схожу с ума, – пробормотал Эдди, чувствуя, что ему отказывает его обычная выдержка.

Но тут действительно повредиться рассудком проще простого!

Разве можно одновременно лежать на столе в операционной и видеть это со стороны, и чувствовать, как Молли касается руки?!

И откуда она здесь взялась?

И что, черт подери, все это значит?

– Когда ты сбежал от меня, я два дня проплакала, – говорила тем временем Молли. – А потом решила – сколько можно страдать, поеду развлекаться. Села за руль, и... Дороги было почти не видно, но меня это не смутило... Умирать совсем не больно, правда? А еще я сразу поняла, что ты тоже скоро придешь сюда. И что мы наконец будем вместе. Я так люблю тебя...

Он обнял Молли и подумал: «Нет, так не бывает, надо как-то выпутаться из этой ситуации. Операция близка к провалу, надо собраться, и...»

– Больше не будет никаких операций, – тихо сказала Молли, освобождаясь от объятий. Чуть отклонившись назад, она пристально посмотрела в его глаза. – Теперь у нас все будет по-другому, ты понимаешь?

И он понял.

Потому что операционная с врачами, суетящимися у тела Эдди Томпсона, вдруг исчезла. Вместо нее перед глазами вдруг оказался изумрудный луг, а в нем была тропинка, и она уводила куда-то вдаль. И было уже невозможно не отправиться вперед по этой дороге...

Щелк-щелк-щелк.

Нож быстро мелькает в руках Лики Вронской, нарезаются овощи для салата оливье.

К Новому году уже почти все готово: украшена елка, из духовки доносится упоительный запах запекаемой свинины с яблоками, в хрустальной вазочке высится горка оранжевых мандаринов.

Надо сделать салат, нарезать ветчину и овощи. И улыбаться, улыбаться – праздник же!

Все это понимается на уровне рассудка.

В выжженной дотла душе, кажется, уже никогда не будет никаких эмоций.

«Закончен роман, радоваться надо. Я написала очередную книгу, хорошую, – убеждала себя Лика, мелко нарезая вареный картофель. – Но теперь мне кажется, что я никогда не смогу больше ничему радоваться. Как я ненавидела Стивена Уэйна, ведь он был виновен в таком количестве смертей, он чуть не убил нас! Он преследовал нас на своем джипе, Майкл пустил автомобиль под откос. Сработали подушки безопасности, никто из нас не пострадал. Все-таки «Вольво» не зря декларирует безопасность своих автомобилей. Но это был такой ад – катиться неизвестно куда в скрежещущей машине. Я думала, что умру от страха. Хотелось разрыдаться, но я помнила: Майкл сказал, что надо лежать тихо... Потом Катин муж объяснил: у него всегда в бардачке лежит пистолет, на который даже разрешение имеется. Рефлекс, оставшийся после долгих лет, проведенных в Африке. Улучив момент, он просто пристрелил Стивена, приблизившегося к нашей машине с оружием в руках... Я толком ничего и не успела рассмотреть, все произошло слишком быстро. В тот момент мне не было жаль Стива. Не было страшно. Я испытала эйфорию – ведь мы живы, и больше нам ничего не угрожает. Но вот потом, когда Стивен стал персонажем моей книги, – я вся исстрадалась. Писатель любит всех своих героев, и плохих, и хороших. Описывая реальность, я извелась больше, чем когда все это проживала сама... Как я только могла не раскусить Стивена раньше! Ведь он говорил о том, что ненавидит жанр, в котором якобы работает. А я находила какие-то книги, написанные, видимо, реальным писателем, – в них было столько экспрессии! Впрочем, не думаю, что, прояви я больше проницательности, это что-то принципиально бы изменило. Спецслужба – это механизм, не останавливающийся ни перед чем. Чудо, что всех нас не уничтожили...»

Нарезав овощи и колбасу, Лика добавила в большую миску зеленого горошка, потом напряженно посмотрела на полученную массу.

Все ингредиенты? Или что-то забыто?

– Ах да, майонез! – Она слабо улыбнулась, а потом пробормотала: – Вот было бы здорово, если бы все наши проблемы остались в старом году. Все происходящее было настолько страшным – я даже не могла поверить в то, что можно настолько влипнуть. Но потом...

Лика закусила губу от болезненных воспоминаний.

После того, как Майкл убил Стивена Уэйна, последовали долгие разбирательства в полиции. С участием и американских адвокатов, и российских дипломатов.

Первоначально полицейские явно намеревались обвинить Майкла в превышении допустимой самообороны. Однако потом выяснилось: в Москве есть запись того, что происходило в особняке Фриманов; родители, желая на всякий случай подстраховаться, сделали видеозапись того, как по дому шарят какие-то люди со взрывчаткой, а рядом на полу валяется труп...

Узнав эту новость, полицейские и какие-то американцы в штатском, а также российские дипломаты удалились в отдельную комнату и оставались там несколько часов.

После консультаций представитель посольства России заверил: американская сторона готова забыть о произошедшем, она гарантирует безопасность всех, кто был замешан в последних событиях, – но надо уничтожить все оставшиеся копии бесед Мэрилин Монро со своим психиатром. А также видеозапись, сделанную в доме Фриманов.

– Я не советую вам выполнять эти требования, – сказал представитель российского посольства, стальной взгляд которого невольно свидетельствовал: в специфике работы спецслужб этот человек разбирается явно больше, чем в дипломатии. – Все эти записи – гарантии вашей безопасности. Никуда американцы не денутся – выпустят вас из страны, как миленькие. Мы переиграли их...

В тот момент, когда «Боинг» вылетал из аэропорта Лос-Анджелеса, а на соседних сиденьях переговаривались Катя, Майкл и Андрей, оно действительно так и казалось: мы, как ни странно, выстояли в борьбе со спецслужбой. Теперь главное – забыть обо всем, начать жизнь с чистого листа.

И планов у всех имелось – выше крыши, только успевай реализовывать.

Катя с Майклом решили купить участок земли и строить дом самостоятельно – чтобы не было ни малейших предпосылок вновь пережить недавний кошмар.

Андрей предложил переехать к нему – попытки наладить совместный быт тоже требуют и времени, и терпения.

И вроде бы все окончилось хорошо.

И всем было чем заняться.

Но...

Чем больше дней проходило после возвращения из США – тем тяжелее становилось на душе.

Когда прошла первая отчаянная радость (мы живы, нашей безопасности ничего не угрожает!) – пришло осознание всего кошмарного, бесцеремонного насилия над личностью.

Весь этот тотальный контроль, видеокамеры, микрофоны. Наружное наблюдение. Внедренные в круг общения агенты. Смерти простых американцев...

Сделать вид, что ничего этого не было?

Сидеть тихо, как мышь под веником, радоваться своей безопасности?

А как же честь, собственное достоинство? Как же осознание того, что погибли ни в чем не повинные люди – и тебе известно, кто с ними расправился, но ты молчишь?..

Невероятно, но о возможности описать всю эту историю в книге все заговорили одновременно: и Катя, и Майкл, и Андрей...

Да, у всех есть родственники, близкие люди.

Да, страшно – за них, за себя.

Очень страшно, потому что теперь уже полностью осознаешь – человек, попавший в жернова спецслужбы, перемалывается в муку.

Но, оказывается, бывают такие ситуации, когда лучше принять этот страх и смотреть опасности в лицо, чем жить с такой тяжестью на сердце...

«Как странно устроена писательская психика. – Лика Вронская помыла листья салата, разложила их на блюде и взяла кусок ветчины. Нарезка на таком фоне будет выглядеть отлично. – Я не переживаю из-за того, что НЦР доберется до нас в России и открутит всем нам головы. Но мне так жаль всех этих несчастных людей – Линду, Джейка. Они погибли в самом расцвете молодости, так и не успев стать счастливыми. Мне жаль Стивена – он все время выполнял чужие приказы, он жил чужими жизнями. Я уверена, своего счастья у него не было... Мне кажется, роман получился хороший, но я очень устала. При написании книги чужой боли нет – она становится собственной. Теперь я настолько опустошена и измотана, что мне хочется просто пожить своей жизнью. Не писать романов. Просто целоваться с Андреем, гулять с Дариной, смотреть хорошее кино. Когда пробьют куранты, я загадаю такое желание – просто жить своей жизнью, обычной, простой, размеренной. Очень хочется, чтобы так оно все и было...»

Октябрь 2010 – январь 2011

Больше 190 см.

165 см.

Артур Миллер, драматург, третий официальный муж Мэрилин Монро.

Норма Джин Мортенсен, в крещении – Норма Джин Бейкер – настоящее имя актрисы Мэрилин Монро.

Подруга матери актрисы, сыгравшая большую роль в судьбе Мэрилин Монро.

Мать актрисы.

Мать актрисы указала отцом ребенка второго официального мужа – Мортенсона, при этом допустив ошибку в написании его фамилии. Однако близкие отношения между ними закончились за несколько лет до рождения ребенка. Позже Глэдис говорила, что отцом Нормы Джин является наследник большого состояния Стэнли Гиффорд, однако тот всегда отрицал свое отцовство, даже когда Мэрилин, будучи в зените славы, пыталась наладить с ним отношения.

Девочка не была удочерена официально, Ида Болендер занималась воспитанием ее, а также других неродных детей за государственное пособие.

Более подробно об истории знакомства Лики Вронской и отца ее дочери, трагически погибшего музыканта Влада Резникова, см. роман О. Тарасевич «Роковой роман Достоевского».

Вводная часть материала, в котором коротко излагается его суть.

Патрисия Кеннеди – сестра Боба и Джона Кеннеди, подруга Мэрилин Монро.

Как поживаете? (англ.)

Я хочу самую сладкую девушку в мире (англ.).

Ты ее получишь, обещаю! (англ.)

С днем рождения, мистер президент (англ.).

Грузовик.

«Меня зовут Мраморный Шарик» (англ.).

Популярная игра в США.

Привет, Шарик! Сделай это, Шарик! (англ.)