Ольга Тарасевич - Смертельный аромат № 5

Ольга Тарасевич - СМЕРТЕЛЬНЫЙ АРОМАТ № 5

Компьен, 1907 год

Коко! Коко, где ты, мой цыпленочек?!

Громовой голос Этьена Бальсана раздается с парадной лестницы замка Руайо. Пронизывает широкий холл с невысокими диванчиками. Огибает мраморные античные скульптуры, заглушает шепот стеклянных струй фонтана.

– Коко!

Звуки приближаются, они уже в длинном коридоре первого этажа. Габриэль Шанель различает даже глухое бряцание сапог для верховой езды и с отчаянием накрывает темноволосую голову подушкой. Ей совершенно не хочется видеть Этьена.

…Прошли те времена, когда она, распевая со сцены «Ла Ротонд», выглядывала за столиком милое круглое лицо с небольшими усиками. Потом, когда с Муленом и провинциальным кафешантаном было покончено и Габриэль, как мотылек, устремилась на огонь славы настоящей певицы, именно Этьен дал ей денег на пошив одежды для путешествия в Виши. Толстой пачки ассигнаций даже хватило на оплату небольшой комнатки и аренды коротких платьев с блестками, непременных атрибутов прослушивания «пижонки».[1] Блестки осыпались при малейшем движении. Габриэль наблюдала за серебряным дождем, и он смывал горечь отказа в ангажементе.

Когда деньги Этьена закончились, пришлось, как в Мулене, вновь подрабатывать портнихой. Но благодарность к открытому прямолинейному и чуть грубоватому пехотинцу теплилась в сердце. Нечастые визиты Этьена в Виши радовали Габриэль. Он смущался этой радости, особенно когда не привозил подарка или не мог оставить денег. Габриэль скучала по нему …

И вот они вместе. Вместе?! Этьен поселил ее в самой жалкой комнате замка. Она одевается у портного, который шьет одежду только конюхам и крестьянам. Любовник пресекает все попытки заговорить о женитьбе. Бальсана интересуют две вещи – скачки и…

– …Коко! Цыпленочек мой!

Габриэль сонно потянулась, изображая пробуждение, отбросила от лица непослушные вьющиеся пряди и подумала: «До чего не люблю это прозвище! Да, я худа, как цыпленок. Но как же до сих пор досадно вспоминать эти „Ko Ko Ri Ko“ и „Qui qu a vu Coco“».[2]

Этьен быстро сорвал с себя одежду, вслед за батистовой рубашкой и жилетом швырнул на пол черные галифе. Габриэль зачарованно наблюдала за ним, уже тяжело дышащим, стремительным, как животное, в своей неутоленной страсти.

Знакомые теплые губы вмиг растворили терзавшую ее обиду.

– Моя малышка… Моя красавица…

Он часто произносил эти слова, к ним уже можно было привыкнуть, но глаза Габриэль всегда наполнялись слезами. В такие моменты казалось: рядом с ней мужчина, который нежен и ласков. Он любит ее. Пьянящие поцелуи. Сладкий шепот. Так бывает. В это сложно поверить. Сложно – потому что с самого детства в головке Габриэль придумывались сотни историй о любви. Но она видела лишь, как рыдала мама, вечно беременная, постоянно уставшая: «Альбер, не уезжай! Возьми меня с собой!» Бормоча «Вечно ты ноешь, Жанна», отец уходил, и его красивое лицо делалось надменным. Таким же красивым, надменным и равнодушным оно было после смерти мамочки. Скрипела простая телега, которую волокла тощая старая кобыла. Габриэль мечтала: папа привезет их с сестрой в новый красивый дом. Телега остановилась у ворот приюта.

– Моя малышка…

Какое наслаждение – шепот Этьена, крепкие объятия, влажная от пота спина. Бальсан любит ее каждый день. Он любит ее!

Мысли закончились, и Габриэль провалилась в черную дурманящую ночь. Она падала, исчезала, обо всем забыла, ничего не понимала…

Остывающая, умиротворенная, Габриэль почти не почувствовала благодарного прикосновения губ к щеке. Этьен, нимало не смущаясь своей наготы – он никогда не стеснялся, в его поведении было столько завораживающей естественности, – подошел к туалетному столику. И, ловко приоткрыв портсигар, извлек сигарету и закурил.

Габриэль с досадой закусила губу. Ей не нравилось курить, как не нравились скачки. Она курила. Изображала из себя лихую наездницу и даже заказала себе у удивленного портного в Круа-Сент-Уан галифе. Слава господу, Руайо – не Париж, где недавно полиция задержала двух мадемуазель, осмелившихся совершить велосипедную прогулку в шароварах. Здесь нет никого, кто бы помешал Габриэль садиться на лошадь в одежде, которая предназначена для верховой езды! А Этьен… Он обожал, когда тонкий профиль «малышки Коко» окутывал сигаретный дым. И приходил в восторг от того, что на ипподроме его спутница – не просто мечтательная зрительница. Пришлось научиться дымить сигаретой и разбираться в лошадях. Пусть так. Все, что угодно, лишь бы перестать быть одной из этих .

«Может, даже хорошо, что Этьен не дает мне денег на наряды. Я одеваюсь просто и ничуть не напоминаю куртизанку. Но, с другой стороны, если Бальсан предпочитает не тратиться, а он не скуп, я точно знаю, он не скуп, – это означает одно. Я мало значу для него. Что же делать? Мне уже двадцать пять», – размышляла Габриэль, наблюдая за Этьеном.

Забыл предложить ей сигарету. Недоуменно вертит в руках маленькую соломенную шляпку. У Габриэль нет модистки. Да и не нравятся ей огромные шляпы, отделанные страусиными перьями, лентами и цветами, скрывающие лицо темной сеткой вуали. А вот на такую шляпку – простую, без украшений, подчеркивающую овал лица – внимания обращают куда больше.

Этьен положил канотье на столик и, выпуская колечки дыма, равнодушно заметил:

– Я получил письмо. Завтра, а может, даже и сегодня приедут Эмильена Д’Алансон и Алек Картер.

Габриэль резко поднялась на постели. Да, замок постоянно полон гостей. Тренеры, наездники, конезаводчики. Алек – понятно, чемпион, хороший спортсмен, на его счету немало побед. Но Эмильена! Эта женщина была любовницей Этьена. По слухам, они даже жили пару лет вместе. И вот она едет к нему в гости. Зачем?! По какому праву?!

Она сдержала упреки – горькие, обжигающие. Ей хватило сил улыбнуться и взять дешевый роман в яркой обложке.

Покидая комнату Габриэль, Этьен заметил:

– Никогда не видел особы, которая бы с таким удовольствием бездельничала.

– Бывали времена и похуже, – пробормотала под нос Габриэль. – И потом, еще ведь ничего не ясно. Даст бог, Этьен все же женится на мне.

Она умела себя успокаивать. А что оставалось делать? Ведь рядом с ней обычно не было никого, кто мог бы утешить в сложную минуту.

Книжные страдания виконта, влюбленного в очаровательную замужнюю герцогиню, удерживали внимание Габриэль больше часа. Горячие солнечные лучи, пробившись между складками плотной парусиновой портьеры, уже вовсю хозяйничали в скромной комнатке, возможно, бывшей прежде кельей монахини.

Да и вообще, своды огромного замка Руайо, несмотря на все переделки, сделанные по заказу Этьена, еще хранили атмосферу монастыря. Выбеленные стены в покоях Габриэль постоянно напоминали ей о монастырском приюте, в котором прошло ее детство. Только бывшая комната аббатисы была хороша и по-настоящему шикарна – просторная, обитая светло-голубым шелком, с большой кроватью, бархатный альков которой скрывал стоящее в изголовье распятие. Но Этьен сделал вид, что не понял робких намеков своей «малышки Коко», и устроил ее в дальней тесной келье.

Отложив книгу, Габриэль позвонила в медный колокольчик. Франсуаза, толстая, вечно занятая хлопотами кухарка, как обычно, не пришла. Просьбы «этой вертихвостки хозяина», требовавшей по утрам кофе со сливками, казались ей не стоящими внимания.

Габриэль нехотя поднялась с постели, распахнула шкаф, в котором висело несколько костюмов и платьев, и улыбнулась.

Одежда придает сил и уверенности. Чистая, хорошо скроенная и очень простая одежда. Она доставляет такое удовольствие, что это оправдывает и заточение в Руайо, и сложные отношения с Этьеном, и обидное невнимание слуг.

В ее гардеробе лишь одно платье с корсетным лифом и длинной, украшенной оборками юбкой со шлейфом. К нему прилагается дурацкий зонтик, остроносые туфли с пряжками и шляпа с вульгарными цветами. Сопровождающая Этьена на ипподроме дама должна выглядеть соответственно. Никого не интересует, что в таком платье невозможно свободно передвигаться, что тугой лиф сдавливает грудь, а пряжки безжалостно натирают ноги. Впрочем, теперь еще грех жаловаться. Пышные воланы кринолинов и прикрепляющиеся к платью для создания пикантного силуэта турнюры остались в прошлом.

Зато остальные ее костюмы, пусть и сшитые деревенским портным, хороши и очень удобны. Габриэль выбрала простую белую блузку. Ах, сколько усилий потребовалось, чтобы объяснить портному: ей не нужно жабо, воротнички не являются непременным атрибутом блузы! Потом она достала приталенный серый жакет, напоминающий по покрою жокейский, но без отделки, и свободную прямую юбку.

Одевшись, чувствуя себя невероятно привлекательной, Габриэль заторопилась на кухню. Она миновала холл, прошла через комнату, оборудованную Этьеном для игры в сквош, и уже там уловила упоительные запахи potee champenoise.[3] При всех своих недостатках Франсуаза, как истинная эльзаска, была отменной кулинаркой.

Невероятно – на столе уже стоял поднос с кофейником, кувшинчик сливок и чашка. Кухарка, необъятная в своем рабочем платье и повязанном поверх него фартуке, колола сахар.

Франсуаза расплылась в улыбке и воскликнула:

– Габи, ты уже встала! Добрый день!

Темные глаза кухарки светились любопытством. Вот в чем причина того, что она в кои-то веки решила приготовить «вертихвостке» кофе со сливками!

Габриэль устроилась за столом, взяла с накрытого салфеткой блюда румяный круассан. И, прихлебывая горячий ароматный кофе, великодушно поделилась подробностями о приезде гостей.

Услышав, что ожидается визит Эмильены Д’Алансон и Алека Картера, Франсуаза с облегчением перекрестилась распухшими красными пальцами.

– Пресвятая Дева Мария! Как хорошо. Приедут приличные господа, а не эта банда наездников со своими подругами! – обрадовалась она и стала ловко нарезать jambon sec.[4] – После устроенной хулиганами битвы подушками горничная Мари полдня убирала спальни. А туфельки этих вертихвосток, прибитые к полу!

Габриэль расхохоталась, вспомнив милые проказы Этьена, в которых она с удовольствием участвовала. А ведь Франсуаза еще не знает, что, дождавшись, пока гости уснут, Этьен и Габриэль мазали безмятежно посапывающие лица кремом для бритья. Вот смеху-то было!

Заслышав звук подъезжающего экипажа, Габриэль отставила чашку и выглянула в окно. Любопытная Франсуаза тоже тотчас прильнула к стеклу.

По желтой дороге, окаймленной зелеными прямоугольниками полей и вековыми буками, взбивали пыль две тройки лошадей.

«Эмильена и Алек едут в разных экипажах? Как странно!» – подумала Габриэль, пулей вылетая из кухни.

На широких ступенях замка уже толпилось множество людей. Зоркий взгляд девушки различил Этьена, который, прикрыв глаза от солнца ладонью, вглядывался в даль. Лакей Жак, конюхи, садовник – все напряженно ждали, и даже любопытная хорошенькая горничная Мари украдкой выглядывала из-за колонны.

Габриэль казалось – ее сердце остановится от волнения. Сейчас она увидит ту женщину, с которой Этьен делил кров и постель. Она красива? Изысканна? Только бы Эмильена подурнела так сильно, чтобы Этьен не вспомнил о прежних чувствах!

Сердце не остановилось – оно забилось настолько сильно, что Габриэль стало трудно дышать.

Когда подъехали экипажи и Этьен помогал бывшей любовнице выйти и здоровался с ее молоденьким кавалером, Габриэль позабыла обо всем на свете. Из второго экипажа ловко выпрыгнул высокий мужчина. Его темные зачесанные назад волосы чуть блестели от бриолина, а карие глаза смотрели так заинтересованно, ласково и… так неправильно, что Габриэль, почему-то вдруг задыхаясь, не смогла сделать и шагу навстречу гостям.

Омар, съеденный за обедом в обществе Папика, настойчиво рвался на свободу. Веста Каширцева прилежно делала глубокие вдохи и выдохи, стараясь предотвратить изгнание из организма дорогого полезного морепродукта. Подставляла лицо промозглому мартовскому ветру, влетающему в салон джипа через открытое окошко. И даже покрикивала на водителя Папика, белобрысого увальня Вадима, чтобы тот побыстрее проскочил пробку на Тверской.

Водитель, сочувственно посмотрев на побледневшее лицо девушки, с огорчением заметил:

– Ох, Веста. Уморишь ты себя! Совсем ведь не жрешь ничего. Так нельзя. Ты худая, как щепка! Зачем тебе этот твой подиум? Тебе что, Сергей Павлович мало денег дает? На жизнь ведь хватает?

…Шеф Вадима, он же крутой банкир Сергей Павлович Зорин, он же Папик, скупостью и правда не отличался. Куда уж еще и скупость к полному комплекту «достоинств»: лысине, округлому брюшку, почему-то всегда вонючим носкам и ревнивой супруге. Если бы Папик еще жадничал – у него не было бы никаких шансов иногда прикасаться к Весте. Как девушка красивая, она прекрасно знала себе цену, и Папику приходилось раскошеливаться. На квартирку в элитном жилом комплексе, на пучеглазенький «Мерседес», на бриллианты ко всем праздникам. Конечно, Веста предпочла бы видеть рядом симпатичного веселого олигарха. Но что поделаешь: олигархов мало, красивых манекенщиц, актрис и певичек пруд пруди. Так что у молодых-богатых полный комплект и жен, и любовниц. Приходится пока довольствоваться старперами вроде занудного Папика. Но всю жизнь морщиться от сырного запаха носков и наваливающегося жирного брюха? Ужасная перспектива. Чтобы подыскать кого-нибудь поприличнее, надо ни в коем случае не оставлять работу. Вокруг модельного бизнеса всегда крутится масса богатых мужиков. Да, сама работа – каторга не приведи господь. Это на картинках в глянцевом журнале все чинно, благородно и красиво. А пока придешь в форму, которая необходима для съемки, – не то что в камеру глядеть, жить не хочется. И проблемы с желудком, бунтующим от вечного недоедания, – это еще цветочки. А каждодневная многочасовая гимнастика? А операции постоянные – с живота и бедер последние капли жира убрать, в губы закачать? А показы, кастинги? Но игра стоит свеч.

…Впрочем, посвящать Вадима во все эти тонкости Веста не стала. Улыбнулась отрепетированной под строгим контролем президентши модельного агентства обворожительной улыбкой и сказала:

– У женщины в жизни должно быть дело.

– Было у тебя уже дело, – ехидно усмехнулся Вадим и ожесточенно засигналил заглохнувшему впереди «жигуленку».

…Веста сразу поняла, на что намекает водитель Папика. Как только с ней заключили пару приличных контрактов, журналисты заинтересовались: что за модель, откуда она. На такой случай в пиар-службе агентства всегда имеются отлакированные приличные биографии. Разогнать бы эту контору к чертовой матери! Только деньги напрасно получают. Ведь журналисты всегда все пронюхивают. И Веста Каширцева не стала исключением. Писаки раскопали абсолютно все. И про родителей – алкашей поганых. И про то, как на рынке она с пятнадцати лет фрукты продавала. Одноклассники, добрые люди, ничего скрывать не стали. «Красавица Веста училась на двойки и воровала пирожки в столовой», – гласил заголовок. Все это – чистая правда. Какие уроки, когда над ухом мать с отцом бутылку поделить не могут? Какие принципы, если от голода перед глазами дрожат, расплываются яркие цветовые круги? Даже не вспомнить, как она эти пирожки крала. А когда их уминала до последней крошечки – сытая тупая радость просто заполняла ее всю, и это было так приятно. Откуда появилась еда, не имело ровным счетом никакого значения…

Она и школу поэтому бросила, и на рынок устроилась. Поближе к продуктам. Хоть какая-то да пища. Дома – шаром покати… Подгнившие бананы хозяин лотка разрешал съедать. Добродушный, как все кавказцы, он любил русских женщин. Только Веста его никогда в этом качестве не интересовала – худющая, бедно одетая, с затравленным взглядом. Да она бы до сих пор мерзла на этом занюханном рынке, если бы не Ира Суханова. Это чудо, что президентша решила провести кастинг в их провинциальном городишке. Чудо, что забежала на рынок, что в тот день работала не рыжая толстая Танька, а Веста. Разве пошла бы она сама, без приглашения, на кастинг? Да ни в жизнь, ведь и слова-то такого не знала. У нее на тот момент одна мечта имелась – колготки купить с лайкрой, в моде они тогда были. Какие показы? Какие съемки? В те годы цели казались простыми и понятными, как пять копеек. Не окоченеть на рынке. Покушать. И купить, наконец, вожделенные колготки.

Президентша агентства ее спасла. Безусловно. Но Ирина, кстати, как и Папик, никогда не вспоминает, как восходящая модельная звезда на том рынке торговала.

А Вадим – москвич, видите ли, выискался. Белая кость. Сам простым водилой вкалывает, а над Вестой хихикает. Хотя она за один показ на Неделе высокой моды получает больше, чем Вадик за месяц. Но какой смысл говорить ему об этом? Пускай радуется собственной значимости. Зачем дуракам доказывать, что они далеки от совершенства?

– …Жизнь – это американские горки, – с рефлекторно милой интонацией произнесла Веста. Омар наконец угомонился в ее плоском подтянутом животике. – Сегодня ты наверху, а завтра ка-ак скатишься. Или наоборот.

Вадим поморщился.

– Мне эти материи до лампочки. По мне, так баба должна дома сидеть и борщи варить. А не задницей перед другими мужиками вертеть.

– Ты прав, конечно, – нежно чуть ли не пропела Веста и уставилась в окно.

Спорить с Вадимом скучно. Впрочем, кто знает… Если вдруг все сложится удачно, так, как она рассчитывает, больше не будет никакого Папика. И, соответственно, Вадима!

Джип притормозил у «новой русской высотки», словно плывущей по Москве-реке, и Веста опять мило улыбнулась. Ирина школа. Суханова всегда говорила: « Кукусики! Делайте выражение лица, приятное для людев ». Манекенщицы хихикали над нарочитыми ошибками начальницы, но очень скоро Веста поняла, что по сути Ира права. Камера фотографа фиксирует не только тело, но и душу. И если в ней нет теплого света, доброжелательности – снимки вряд ли заинтересуют потенциальных работодателей. Профессиональная целесообразность – быть белой и пушистой. Если не быть – то хотя бы казаться. И даже когда мозг подсчитывает проценты гонорара или оценивает стоимость очередного подарка Папика, на лице, в глазах должно отражаться совсем другое.

Попрощавшись с водителем, Веста выпорхнула из джипа, и пару шагов до подъезда ее спина пылала от буравящего черную кожаную курточку взгляда Вадима.

«Хороша Маша, да не наша», – мстительно подумала девушка, пересекая просторный мраморный холл.

Как ее радовал этот блеск, и предупредительная консьержка, и бесшумный лифт, останавливающийся у двери роскошного пентхауса! Только когда-то живший в вонючей коммуналке может по-настоящему оценить ту свободу и комфорт, который дают деньги…

Войдя в прихожую, Веста первым делом бросила взгляд в огромное, во всю стену, зеркало. Когда она его впервые увидела – чуть не придушила от радости Папика. Единственное зеркало, в котором целиком умещаются ноги! Какое счастье!

Убедившись, что длинные стройные ножки, едва прикрытые коротенькой клетчатой юбочкой, по-прежнему чудо как хороши, Веста пристально изучила свое ненакрашенное, как обычно вне подиума, лицо. Огромные карие глаза, вздернутый носик, пухленькие губы… Первая морщинка на лбу, едва заметная. Морщинка – мелочи. Можно прикрыть челкой – и нет ее. И все же она, даже без косметики, выглядит чуть старше своих двадцати двух лет. Брюнетка, смуглая кожа – такие всегда кажутся взрослее. Впрочем, с учетом последних событий, это скорее может рассматриваться как достоинство…

Больше всего на свете Весте в настоящий момент хотелось забраться в джакузи и помечтать про радужные перспективы. Однако через три часа ее ждали на показе купальников, поэтому она не стала терять ни минуты.

Быстро сбросила одежду, проэпилировала ноги, приняла душ. Потом проверила содержимое сумки. Все в порядке: косметика на тот случай, если крема и тени визажиста ей не понравятся. Туфли на высоком каблуке. Иногда на показах, особенно белья и купальников, не находится обуви нужного размера. На всякий пожарный все девочки носят с собой пару «шпилек». И, конечно, портфолио. А вдруг нагрянет птица счастья, надо будет показать себя во всей красе.

Черные джинсы, простенький свитерок, ботинки на плоской подошве. Сиротка или отправляющаяся на показ модель – они выглядят примерно одинаково.

Веста собрала длинные волосы заколкой, набросила куртку и захлопнула за собой дверь.

В гараже, куда за считаные секунды ее доставил бесшумный услужливый лифт, девушка быстро разыскала свою машину. Серебристый глазастенький «Мерседес», легкий, изящный, с голубыми стеклами, снова заставил мысленно поблагодарить Папика. Ради одной этой тачки можно смириться с его вечным занудством и дневными свиданиями. По вечерам Папик прилежно играет роль верного супруга…

Веста щелкнула брелком и опустилась на водительское сиденье. Привычный поворот ключа вдруг вызвал какие-то скребущие звуки из-под капота.

– Не может быть! Он же всегда заводился, – пробормотала девушка, терзая замок зажигания.

Ее красавец не хотел никуда ехать – какой кошмар!!!

Стрелки часиков от «Chaumet» неумолимо спешили к началу показа.

«Потом разберусь с машиной. Вызывать техпомощь просто нет времени», – решила Веста, с сожалением выходя из автомобиля.

Она бросила последний взгляд в салон и с досадой нахмурилась. Всем хорош серебристый «Мерседес». Только кнопка включения противотуманных фар расположена неудобно, в нижней части панели. Кнопку волей-неволей задеваешь коленкой. Ноги-то длиннющие. Вот, задела, не заметила, «противотуманки» остались включенными. И пожалуйста – аккумулятор сел…

Веста вышла из гаража и заторопилась к шоссе. Там она остановит такси. А может, и ждать машину не придется – вдруг подхватит какой-нибудь водила и подбросит до центра?

Девушка подняла руку и с радостью заметила: приближающийся автомобиль показывает сигнал остановки.

Скорее выйти на проезжую часть. Она заплатит любые деньги. «Хорошая модель всегда приходит вовремя», – повторяет Ира Суханова.

Все произошло очень быстро. Девушка успела удивиться тому, что притормаживающая машина вдруг набрала скорость. И Веста попыталась запрыгнуть на бордюр, но тяжелый удар потушил этот мир. Навсегда…

Буквально днями раньше журналистка и писательница Лика Вронская уверенно бы сказала: «Март – мой любимый месяц». По ночам Москву еще студит ледяное дыхание ветра. Мокрый снег засыпает улицы, и прохожие брезгливо прячутся от него в воротники и капюшоны легких пальто. Но загазованный московский воздух уже отчаянно пахнет весной. А в разрывах свинцовых туч показываются клочки голубого неба, такие чистые, такие забытые в битвах с зимними морозами, что хочется… Всего и сразу. Писать статьи в еженедельник «Ведомости». Урвав пару часов от сна, сочинять детективные романы. Они всегда особенные, «весенние» книги – энергичные, неожиданные, легкие и светлые. А еще в марте с новыми силами хочется любить. Пока слишком прохладно для того, чтобы заменить джинсы и теплые свитера невесомыми платьями и сексуальными костюмчиками, но это уже хочется сделать, и предвкушение красоты, предчувствие любви заставляют сердце радостно замирать.

За окнами буйствовал март со всеми своими достоинствами и недостатками. Лика уныло прокуривала кухню и думала о том, что была не права. Главный ингредиент в дурманящем весеннем коктейле – не первая ласка просыпающегося солнца. И не еще сжавшиеся, сухонькие почки на ветке липы, скребущей по стеклу. Любовь. Мужчина. Вот так все просто. Как в незатейливой песенке Тани Овсиенко. «Женское счастье – был бы милый рядом». Для всех. Даже, как выяснилось, для чрезвычайно занятых творческих особ.

– Эх, Пашка, Пашка, – прошептала Лика, стряхивая пепел мимо пепельницы. – У меня дырка в груди. Как ты мог, уродище, так со мной поступить!

…Они несколько лет прожили вместе. Гражданским браком. А что меняет штамп в паспорте? Свадьба – радость для многочисленных родственников, которые почему-то впадают в неописуемый восторг при виде своих «птенчиков», облаченных в костюм и белое платье. Лику тошнило при одной мысли об этом мероприятии. Угробить минимум два дня жизни на развлечение родни? А самой мучиться в неудобном платьишке? Ну уж дудки! Жизнь коротка. И использовать ее надо рационально.

Что еще дает регистрация отношений? Возможность оттяпать часть имущества мужа в случае развода. Но здесь не тот случай. Зачем Пашина квартира, если имеется собственная? Да и зарабатывала Лика всегда прилично. Смысл претендовать на Пашины деньги, когда своих хватает?

Дети. Пожалуй, то единственное, ради чего стоит смириться и пройти через нудную церемонию. Тогда штамп в паспорте действительно дает ряд преимуществ. У ребенка есть официальный отец, детеныш не страдает от косых взглядов, не чувствует себя обделенным. Что ни говори, а для малыша это важно. Однако Лика не торопилась заводить ребенка. Вначале просто было боязно. Да, Паша – хороший парень, с ним все в радость: и бродить по улицам, и мчаться в постель, и молчать. Но смогут ли они ужиться вместе? Начало совместной жизни и притирка характеров – то еще испытание. Они и правда пару раз разбегались с твердой уверенностью, что не подходят друг другу. Но потом Паша решил, что клейкие магазинные пельмени и постоянные Ликины командировки все же менее существенны, чем радость совместного пробуждения. А Лика перестала раздражаться из-за вечных упреков и ревности бойфренда.

Паша часто говорил: «Давай плодиться! Старушка, о чем ты думаешь? Репродуктивный возраст поджимает». Тянуть и правда было дальше некуда. Лике как-то незаметно исполнилось двадцать девять. И Вронская прекрасно понимала: по медицинским параметрам она уже прочно засела в безжалостной категории «старородящих». Еще пяток лет побегает из редакции в издательство – и могут начаться проблемы с беременностью, вынашиванием ребенка, родами.

Пашка нажимал, и Лика судорожно пыталась понять: хочет ли она, чтобы ребенок появился именно от этого мужчины? Любовь, нежность, благодарность за совместно прожитые годы – все вдруг отступило перед генетическим инстинктом заботящейся о будущем потомстве самки. Лике приходилось видеть Пашу в разных ситуациях, в том числе и в очень непростых, и в конце концов сомнения отпали. «Подходит», – решила она и даже не возмутилась, когда бойфренд отправил в мусорное ведро противозачаточные таблетки. Лика планировала сдать в издательство очередной роман, пройти с Пашкой полное медицинское обследование и сделать, наконец, то, к чему стремится каждая женщина.

И вот тогда выяснилось такое…

Все оказалось не так. Не так, как в книгах – чужих и собственных. Измена любимого человека шокирует настолько сильно, что заботливое подсознание просто блокирует все чувства и эмоции.

Лика, уставшая от походов по торговому центру, особенно многолюдному в связи с распродажей, мечтала о прохладной минералке. И в руках множество пакетов, неудобно-то как. Но радостно – выбрала себе и Пашке кучу обновок. В кафе рассиживаться времени особо нет – через два часа интервью, собеседник непростой, политолог, очень умный, эмоциональный. И вдруг исчезло все – жажда, звуки, планы… Лика инстинктивно укрылась за колонной и оттуда наблюдала за столиком у прозрачной витрины кафе.

Вот ее Пашка. Знакомый и родной. Любимые русые вихры торчат на затылке. Очки поправляет, большинство программистов – как слепые котята, монитор компьютера безжалостен к зрению. На бойфренде свитер, бежевый, крупной вязки, Паша его особенно любит: наметился животик, а свитер свободный, скрывает небольшую полноту. Все понятно. Кроме одного.

Пашина ладонь накрывает руку брюнетки. Брюнетка. Красивая – короткое каре, ровный профиль, ресницы шикарные. Фигуру не рассмотреть, но, судя по прямой осанке и обтянутой красной водолазкой груди, с экстерьером у девушки все в порядке.

Пашка отводит непослушные пряди волос с ее лица. Торопливо снимает очки, и… целует эту девчонку! Его глаза закрыты, а лицо – такое счастливое, полное блаженства.

Слишком хорошо знакомое.

Точно такое же.

Он целует другие губы.

Оглушенная, растерянная, Лика стояла за колонной, наблюдала за немым кино очень четких, совершенно недвусмысленных сцен. Героини ее детективов в таких ситуациях кричали, выясняли отношения, колотили коварных предателей и вцеплялись в волосы «гнусным девкам». Вронская молча подхватила пакеты и пошла к машине.

Она не плакала. Совершенно ничего не чувствовала. Отчасти, возможно, это было связано с работой. Времени до интервью – всего ничего. Даже если получится дозвониться до редакции и отловить свободного журналиста, он не успеет не то что подготовиться к разговору – добраться не сможет. Наземная Москва стоит в пробках. В подземной тоже становится все сложнее – гигантские людские потоки сдерживают движение по переходам, тормозят на эскалаторах, не всегда позволяют втиснуться в вагон поезда. Никто не успеет. Никто не поможет. А статья запланирована в номер. И кровь из носа, цунами и наводнения, изменяющий бойфренд и его брюнетка – а материал все равно должен быть сдан вовремя.

Как робот, Лика доехала до исследовательского центра, где ее ждал политолог. Даже не опоздала. На автопилоте задала необходимые вопросы, поглядывая время от времени на красную лампочку диктофона. Горит, все в порядке, батарейки не сели, запись ведется…

Она спрашивала о нюансах политической жизни, и вместе с тем какая-то часть мозга анализировала собственную жизнь, собственный опыт. Часто мотается по командировкам. Знает: мужики при первом удобном случае кадрят девушек. Например, случайные подружки фотокора Лешки, как правило, в подметки не годятся красивой законной супруге. Лешка объясняет:

– Это же не измена. Я по-прежнему люблю жену. Просто лишний раз убеждаюсь, что она лучшая. Она теряет оттого, что я трахну «левую» бабу? Наоборот – мне слегка стыдно. Я понимаю, что жена все равно лучше. И делаю все для того, чтобы она была довольна. В моей душе словно две параллельные полочки. Они не пересекаются. Семейная – главная. Но вторая тоже должна быть.

Итак, и у Паши оказались полочки. И что же теперь со всем этим делать?

Записав интервью, Лика поехала в редакцию. Подготовила текст, выслушала от редактора «Ведомостей» замечания по поводу несовершенства работы газеты вообще и лично ее работы в частности.

Редактор издания, два метра красоты с коэффициентом ай-кью в районе гениальности, Андрей Иванович Красноперов вообще-то мужик добродушный. Но накануне сдачи номера всякий раз случался какой-нибудь журналистский «пожар», и нервы шефа порой не выдерживали.

Вронская не без удовольствия поругалась с начальником. Вычитала все газетные полосы, включая те, на которых находилась программа телепередач и кроссворды. И с радостью почитала бы что-нибудь еще, но газета закончилась. Пришлось ехать в то место, которое в первой половине дня еще считалось семейным очагом.

– Привет, любимая!

Пашины губы легонько коснулись щеки. Противно? Да нет…

– Разогреть ужин? – поинтересовался он.

Голос звучит заботливо…

Лика покачала головой:

– Устала, есть не хочется. Чаю попью.

Вот только тогда, на кухне, знавшей все об их мечтах и ссорах, Лика почувствовала первые иголки боли, заколовшие сердце.

«Почему?! – спрашивала она мысленно у Пашки, который, ничего не подозревая, грыз вафли. – Чего тебе не хватало?! Если ты разлюбил меня. Если не нравлюсь. Почему прямо об этом не сказать?!»

Она отставила чашку и тихо спросила:

– Паша… А ты уверен, что хочешь ребенка? Нам первые годы придется сложно. Ты точно знаешь, что действительно сильно любишь меня, что вынесешь мой токсикоз, придирки, детский плач?

– Глупышка, – Паша коснулся светлых Ликиных локонов, и она невольно отстранилась, – конечно же, люблю. Когда пойдем анализы сдавать?

Бойфренд казался таким любящим, озабоченным, внимательным – прямо-таки мечта любой женщины.

Нет, Лика не решила, что она ошиблась. С глазами, слава богу, у нее все в порядке, галлюцинаций тоже раньше не наблюдалось.

Но вдруг. Вдруг все-таки это какое-то недоразумение. Глупый спор, минутный порыв…

В сочинении детективов масса преимуществ. Это интересно. Позволяет оставить значительный след в жизни. Статьи живут неделю, книги – намного дольше. А еще появляется масса знакомых в правоохранительных органах.

Через пару дней, получив распечатку Пашиных звонков и понаблюдав за бойфрендом, Лика убедилась: все просто ужасно. Паша звонит своей брюнетке каждый день, они встречаются в ее квартире, часто вместе обедают. Причем Паша выбирает те кафе, где вероятность Ликиного появления минимальна. Она и в торговый центр-то тот, кстати, случайно заехала, он не входил в число любимых мест шопинга. Просто объявление о распродаже, замеченное из окна машины, показалось очень уж заманчивым.

И вот тогда, когда не осталось ни малейших сомнений в том, что Паша изменяет давно, цинично, Лика орала так, что сел голос.

Раскаяние? Нет, ни тени раскаяния и сожаления не промелькнуло на Пашином лице. И он слишком хорошо знал склад Ликиного характера, чтобы оправдываться. Собрав свои вещи, он просто сказал:

– Прощай… Я понимаю твою обиду. Хотя так живут все. Я люблю тебя. И не хотел делать тебе больно.

– Пошел вон! – прокричала Лика.

Ее трясло от ненависти. Так живут все! Ну надо же!

– Пошел вон! Но прежде чем ты уйдешь, я хочу тебе рассказать кое-что! Я тоже тебе изменяла. Да! Это случилось один раз, во время командировки в Чечню. Там заварилась жуткая каша! Меня чуть не убили! И я сама соблазнила спецназовца, потому что если бы я этого не сделала, то просто сошла бы с ума! – Она выкрикивала эти фразы и радовалась, что Пашино лицо исказила гримаса боли. – Я понимаю, что контролировать можно далеко не все. И не всегда. В порыве эмоций, в стрессовой ситуации происходит такое, о чем потом жалеешь. Но ты же! Паша, это совсем другая история! Ты встречался с этой девушкой, ты спал с ней, а потом шел домой и спал со мной, и выкидывал мои контрацептивы! Я не знаю, сколько это продолжалось! Мне принесли распечатку твоих звонков за полгода. Минимум полгода!

Через полчаса после того, как за Пашей закрылась дверь, Лика уже ждала, что он вернется. Или позвонит. Одиночество разверзлось страшной пропастью, и плевать на самолюбие, лишь бы не скатиться, только бы удержаться…

…Заливистая трель сотового телефона прервала горестные воспоминания. Лика схватила мобильный и разочарованно вздохнула. На дисплее крошки– «Самсунга» высвечивался номер Иры Сухановой.

– Лика, у тебя ни стыда ни совести!

– Согласна…

Подруга, президент агентства «Supermodels» Ира Суханова уже неделю просила Лику подъехать в агентство и помочь в написании интервью. Разговаривать с журналистами Ира Суханова не любила, но, поскольку время от времени требовалось «светиться» в прессе, стала просить присылать вопросы по электронной почте. Уровень работы собственной пиар-службы ее не устраивал, интервью получались кондовыми и безжизненными. Она как-то пожаловалась на это Лике, и та за полчасика подготовила легко читающийся интересный текст. С той поры Вронской иногда приходилось выступать в роли личного пресс-секретаря.

Суханова не унималась:

– Я обещала журналистам подготовить ответы на прошлой неделе! А это, между прочим, крутой глянцевый журнал. Я должна пропиарить своих девчонок!

– Ир, прости, забегалась, – пробормотала Лика. – Если хочешь, я приеду через час-полтора.

– Жду! – коротко бросила Ира и отключилась.

«В конце концов, это к лучшему, – думала Лика, направляясь на стоянку к своему небесно-голубому „фордику“. – Подготовлю Ирише интервью, а потом нажалуюсь на Пашку. Маме я про всю эту историю не рассказывала. Она уже вяжет пинетки будущему внуку… А больше делиться особо не с кем».

Однако посплетничать с подругой не получилось. Едва Лика закончила работу, в Ирин стильный кабинет вбежала высокая тоненькая девушка.

– Весту Каширцеву сбила машина! – задыхаясь от волнения, выкрикнула она.

По ее хорошенькой мордашке потекли черные струйки туши…

«Господи, как хорошо, что с Леркой все в порядке», – подумала Ирина Суханова и сразу же застыдилась этой мысли. Но что поделаешь. Первая реакция материнского сердца… Дочери недавно исполнилось тринадцать лет. Ирина подарила Лере вожделенный MP3-плеер, добавив себе новый повод для беспокойства. Лерочка и так рассеянная, а уж когда идет в наушниках – вообще ничего не замечает. Ире то казалось, что к девочке, привлеченные злополучным плеером, прицепятся хулиганы. То представлялось, как дочь, оглушенная музыкой, не увидит вылетающего из-за угла автомобиля…

«Слава богу, с дочерью ничего не случилось. Бедная, бедная Весточка. Невозможно поверить, что ее больше нет…» – думала Ира, прислушиваясь к рассказу всхлипывающей Кати Родимовой.

Подробностей произошедшего с Вестой Катя толком не знала.

– Позвонили из милиции. Сказали, что насмерть. Телефон наш отыскали, я так поняла, в портфолио Весты. Про родственников спросили, – Катя схватила протянутый Ликой Вронской стакан воды и сделала пару глотков. – А… еще сказали, что тот подонок скрылся. Завтра попросили вас прийти в милицию, адрес я записала.

– Почему завтра? – тихо поинтересовалась Ира.

Лика сочувственно посмотрела на подругу и, налив ей воды, пояснила:

– Порядок такой, Ир. Там сейчас не до нас просто. По горячим следам опера работают. Свидетелей опрашивают. Вдруг кто-то видел, как это случилось. В таких ситуациях важно как можно быстрее все выяснить.

Ира слушала Лику, и масштаб возможных неприятностей пугал ее все больше и больше.

– То есть как? Теперь менты ходят по соседям и всем рассказывают про то, что Весту сбила машина? – с тревогой уточнила она.

Лика кивнула.

– А как иначе? Уголовное дело возбудят. Водителя попытаются разыскать. Ир, человек погиб… На месте происшествия сейчас куча народу. Дежурный следователь, эксперты, криминалисты, опера, милиционеры с участка по месту жительства. Тебя завтра в милицию вызывают. Возможно, потом и в прокуратуру придется подъехать. Если у следователя возникнут вопросы по протоколу твоего допроса.

– Катерина, оставь нас, – распорядилась Суханова. И, дождавшись, пока одна из лучших моделей агентства скроется за дверью, повернулась к Лике: – Сколько надо отстегнуть и кому, чтобы ничего этого не было?

Лика принялась нервно накручивать на палец светлые пряди волос. Потом засыпала вопросами:

– Как не было? Чего не было? Ира, я не понимаю. Объясни, что происходит? Меня удивляет твоя реакция. Девочка погибла! Разве ты не хочешь, чтобы все выяснилось?

– Хочу, – твердо заявила Ира. – Для меня все мои девчонки и мальчишки – как дети родные. Конечно, хочу. Но…

Мысли Иры Сухановой путались. Она пустилась в сбивчивые объяснения. То, что случилось с Вестой, – не просто трагедия. Катастрофа. Девушка уже шесть лет работает в Москве. Приехала из провинции, где жила в жутких условиях, но эти трудности закалили характер. Веста всеми силами старалась сделать карьеру, работала как лошадь, потому что возвращаться ей было некуда и не к кому. Конечно, раскручивала состоятельных кавалеров. Редко кто из моделей может устоять перед соблазном получить все и сразу. Но богатый поклонник не являлся пределом ее мечтаний. Девушка стремилась к самостоятельности. Поэтому и хваталась за любой мало-мальски приличный заказ и отрабатывала его со всей энергией. Ее часто приглашали на показы – грациозная, как кошка, прирожденная манекенщица, основы походки и повороты освоила буквально в считаные недели. Ее часто снимали – выразительнейшее лицо, идеальная кожа. Смерть Весты – большой удар для агентства, многочисленные контракты этой девушки приносили немалый процент. Да и человека до слез жалко! Только на ноги девчонка стала, только у нее жизнь наладилась – и такой финал… Однако сейчас надо попытаться обуздать эмоции и замять дело. Хотя бы на какой-то период, месяца на два-три. У «Supermodels» есть шанс выйти на принципиально новый уровень. Конечно, гибель Весты все осложняет, она была в числе девочек, отобранных для участия в новом проекте с французами. Всего пригласили трех манекенщиц. Одну из них Лика уже видела – Катя Родимова. У девочки большой потенциал. Вторая, Арина Иванова, непонятно по каким параметрам заинтересовала французов. Очень стандартный типаж. Вне всяких сомнений, Веста обошла бы их обеих, но… Случилось то, что случилось. А теперь очень важно, чтобы кому-то из двух девчонок удалось пройти этот путь. В случае успеха агентство и модель получат очень большие деньги.

– Подожди, – перебила Лика. – Ты недоговариваешь. Какой проект? Ир, не темни! Если у твоей Весты были конкурентки, то ты же понимаешь: речь может идти совсем не о несчастном случае!

Ира глубоко вздохнула и, взяв с подруги обещание, что все сказанное сохранится в тайне, продолжила рассказ:

– У моих девочек есть шанс сняться для рекламы духов «Chanel № 5». Наверное, даже ты понимаешь: бюджеты таких кампаний исчисляются миллионами. И гонорар модели, и мои проценты, и доля французской стороны, выступающей посредником, составят более чем приличные суммы. Но как только информация о произошедшем выплывет наружу, с нами разорвут все отношения. Никого не будет интересовать, случайна смерть Весты или нет. Chanel – это имя, это высочайший уровень, они просто откажутся от сотрудничества в случае появления малейших намеков на темную историю! Мне нужно спрятать концы. Еще пару лет назад я сама разрулила бы эту ситуацию. Но ты же в курсе: олигарх, реальный владелец нашего агентства, уже год как под следствием. Да, у меня есть «крыша», пара «братков». Но максимум, что они могут, – это морду кому-нибудь набить. Не по Сеньке шапка, понимаешь! Поэтому, Лика, умоляю тебя, помоги! И чтобы никаких журналистов!

Лика вскочила с черного кожаного кресла и, озабоченно наморщив лоб, заходила по кабинету.

Подумав, она затараторила:

– Ириша, нереально. По линии следствия никто не возьмет на себя такую ответственность. Новость о гибели Весты уже обсуждает твое агентство. И любой следак просчитает: все равно информация уйдет. Кто-нибудь из твоих девочек рано или поздно проболтается о произошедшем, обо всем узнают твои конкуренты. 99 процентов из 100, что все выплывет наружу. Потом, в плане газет и телевидения. У многих оперов есть знакомые журналисты. Менты или за небольшие деньги, или просто по дружбе рассказывают о необычных происшествиях. Гибель известной модели – горячая тема. Ира… Я не знаю, что делать в данной ситуации. У меня и знакомых репортеров нет в этой сфере. И я поставила себя на их место. Мне звонит коллега и просит-умоляет не давать в номер сенсацию. Корпоративная солидарность – сильная штука, однако не до такой же степени!

Ира закусила губу. Но не бывает безвыходных ситуаций! Не бывает! Всегда можно что-нибудь придумать!

– Сколько времени может занять розыск водителя? – нервно спросила она, с раздражением глядя на Лику. Подруга называется: как надо помочь – сразу же в кусты. – Слушай, вот еще идея. А что, если сейчас поехать на квартиру Весты и подбросить туда пакетик с кокаином? Девочка под кайфом попала под машину. Тогда все будет выглядеть как личные проблемы модели. Конечно, агентство это не украсит, но…

– Ира! Прости, но ты идиотка! Кто тебя пустит сейчас на квартиру Весты! Что значит подбросить кокаин? А результаты вскрытия? И откуда у тебя кокс, кстати?

Суханова молча пожала плечами. Оттуда! Нужен иногда бывает!

– Ира! Оставь дурные мысли! У Весты дома уже все осмотрели, обыскали и запротоколировали! Эксперты доложат следователю все, что Веста ела, что пила. Так что твоя идея попросту глупа! Я все поняла. Ты думаешь, что к этому причастны твои девчонки? Да?

– Возможно. Не хочу в это верить. Очень боюсь. И через неделю нам лететь в Париж. Секретарша уже все документы на визы сдала.

Лика вытащила из рюкзачка записную книжку, задумчиво зашелестела страницами.

– Ума не приложу, кому звонить, как выпутываться из всей этой истории. И еще неизвестно, стоит ли. Не нравится мне это, очень не нравится. Ладно, я поскакала в машину. На ходу что-нибудь соображу, времени в обрез.

– Подожди! Я хочу дать тебе денег. Может, понадобятся.

«Помоги мне, Лика, пожалуйста. Весту не вернешь. Но если этот план реализуется – я сделаю то, чего еще не удавалось никому», – проводив глазами скрывшуюся за дверью подругу, подумала Ира Суханова. И вместе с тем отчетливо понимала, что поступает неправильно. Но ведь цель оправдывает средства…

Ник Перьев готовил студию к съемке. Настроение у него было не ахти. Конечно, он не испытывал к Весте Каширцевой особо пламенных чувств. Как и к любой девушке. Женщины фотографа агентства «Supermodels» совершенно не интересовали по нескольким причинам.

…Кому, как не фотографам, знать: современная женская красота – это миф. Искусство визажиста и парикмахера. Труд тренеров фитнес-центров и пластических хирургов. Мастерство тех, кто, выбрав наиболее выгодный ракурс, щелкает фотоаппаратом. А если абстрагироваться от всех этих аспектов и взглянуть на женщину без ретуши, то что мы увидим? Очень плохие пропорции. Широкий таз, округлые бедра, короткие ноги. Большинство среднестатистических мужчин сложено куда лучше элитных красоток, рассекающих коридоры агентства Иры Сухановой.

Природу не обманешь. Женщина создана для того, чтобы быть матерью, а не разгуливать по подиуму. Для материнства полные бедра и складочки жира в районе талии – плюс, это способствует появлению здорового потомства. И природе совершенно наплевать на то, что сегодня девочки думают не о здоровом ребенке, а о том, как попасть на обложки глянцевых журналов. Природа не вносила и не будет вносить никаких корректив в принципы устройства женского организма. Вот почему даже у день и ночь занимающихся своей внешностью моделек то целлюлит на худенькой ножке вдруг обозначится, то животик наметится, то спинка «поплывет». Впрочем, не в одной эстетике дело. Женский мозг поверхностен и примитивен. Женская сущность – постоянное вранье.

Нику всегда было проще иметь дело с парнями. Мужчины надежнее, понятнее, они более предсказуемы. И более красивы.

А еще он очень рано понял: мир устроен неправильно, большинство мужчин в восторге от некрасивых и глупеньких созданий. Его школьный друг, заставлявший сердце то замирать, то усиленно биться, безжалостно посмеялся над неловкими объятиями Ника. И стал провожать домой девочку с пухлыми щечками и большой попой… А позднее Ник осознал: ему здорово повезло, что «совок» с его уголовной статьей за «мужеложство» развалился. В советские времена ему пришлось бы туго. Хотя логики в преследовании геев нет никакой. Большинство общества замечательно справляется с воспроизведением потомства. Процент людей, которые не могут любить противоположный пол, незначителен. Однако в их существовании, видимо, тоже есть какой-то смысл. В природе нет ничего лишнего. Зачем же всех стричь под одну гребенку…

Конечно, он предпочел бы снимать мужчин. Но у фотографов нет выбора. Гигантский маховик индустрии моды вращается прежде всего для женщин. А это значит, что и работа в рекламе – удел девочек. Надо работать с тем материалом, который есть. Даже если он более чем далек от совершенства.

И все же гибель Весты выбила Ника Перьева из колеи. Уход знакомого человека – это всегда эмоционально очень тяжело. Жалость, переживания, волнения, страх… Но необходимо взять себя в руки. Суханова четко распорядилась: новые снимки девушек для обновленного сайта должны появиться на ее столе уже завтра. Поэтому Ник выставлял свет для портретной съемки, устанавливал фон и пытался отделаться от грустных мыслей. Девчонки, судя по нетипичной тишине в расположенной через стенку гримерке, сами в шоке. Надо бы их приободрить. Но как? Тяжело на душе, очень тяжело…

– …Ник, все готово? Можем приступать?

Фотограф быстро окинул взглядом появившуюся в студии Арину Иванову. Макияж блондиночки, как всегда, хорош. Визажист Наталья использует легкие, едва заметные пастельные тени. Никакой помады – только блеск для губ, влажный, соблазнительный. Грубоватая, вульгарная в жизни, Арина теперь выглядит примерной школьницей.

Работа парикмахера Елены Быстровой тоже на высоте: не очень густые волосы Арины накручены и уложены так естественно, что только профессионалы поймут, сколько усилий потребовалось для придания изысканной небрежности волнистым локонам. Но вот одежда…

– Цветочек мой, тебе надо переодеться, – твердо сказал Ник. – Ты сливаешься с белым топиком. Давно не была в солярии, кожа бледная. Нужна черная рубашка. Спроси, может, у девчонок найдется джинсовая. Грубая ткань придаст светлой коже детской пикантности. Недостаток станет достоинством.

Арина Иванова взвизгнула:

– Никуля, ты прелесть!

И исчезла в гримерке. Арина – из «стареньких». Уже знает, что фотограф плохого не посоветует. Его подсознательная антипатия полностью компенсируется желанием делать свою работу максимально хорошо. И Арина ценит замечания, а не спорит.

Модель разыскала рубашку. Правда, не черную, а темно-синюю.

– Подойдет? – спросила она и соблазнительно провела тонкими пальцами по пышной груди. – Я тебе нравлюсь?

«У девчонки отличное настроение», – подумал Ник и сказал:

– Конечно, мой цветочек. Ты хороша, как никогда. Только по грудке себя потом погладишь. Когда мы три четверти снимать станем.

Арина привычно стала у стены, закрытой серым фоном, имитирующим грубую каменную кладку. Ник зажег лампы, вернулся к установленной на штативе камере.

То, что он увидел на дисплее, ему не понравилось. Цифровые фотоаппараты, отлично подходящие для пейзажной съемки, для работы с архитектурой, безжалостны к людям. Будь его воля – снимал бы девчонок только на пленку. Она делает лицо нежнее, нет вызывающей микроскопической четкости «цифры». А еще лучше черно-белое фото. Оно создает романтичное ностальгическое настроение. И Photoshop[5] при всех своих возможностях проигрывает. Но президент модельного агентства идет в ногу со временем. Использование всех технических новинок для Иры Сухановой является правилом. Она никогда не жалеет денег на оснащение фотостудии самым современным оборудованием.

– Цветочек мой, расслабься, – Ник сделал пару снимков. Кошмар! Даже на компьютере нет необходимости рассматривать. И так понятно: не пойдет. – Ты какая-то возбужденная, слишком оживленная.

Арина недовольно дернула плечиком:

– Что ты придираешься! Я же улыбаюсь!

– Это не улыбка, а звериный оскал, – пробормотал Ник, нажимая на кнопку зуммера. Надо слегка отдалиться от Арининого личика. Может, тогда оно будет посимпатичнее. – Ну-ка, признавайся! Мой цветочек вампирша?

Арина помрачнела:

– Ник, ты мне как подружка. Я тебе доверяю. Ну вот скажи – кто из наших не радуется чужим неприятностям?! И я радуюсь. Да, я стерва. И мне это нравится!

– Радуйся, мой стервозный цветочек. Только потом, не перед камерой. Расскажи мне лучше, что ты любишь кушать.

Светло-голубые глаза девушки засветились. О! Она обожает мороженое. Не обязательно самое калорийное, шоколадное. Подойдет фруктовое. Хотя бы самый маленький стаканчик…

Ник быстро нажимал на кнопку затвора.

– Отлично! Очень хорошо, цветочек! Замечательно! – выкрикивал он и уже готов был любить Арину за милый детский восторг, трогательную полуулыбку, мечтательность.

Отснятый материал впечатлял. Арина очень похожа на актрису Николь Кидман, те же выразительные глаза, курносый носик, небольшой аккуратный рот. Но эти портреты куда лучше застывшей гламурности кинодивы. Они живые. Яркие краски юности, искрящиеся мечты…

Поскольку ассистент соврал, что заболел, а сам в действительности отправился помогать в проведении фотосессии глянцевого журнала, Нику пришлось самому переставлять лампы и светоотражатели. Он особо не расстраивался, любимый труд всегда в радость. Только крикнул, чтобы в гримерке услышали:

– Девчонки, кто-нибудь! Фен подержите!

На пороге студии появилась Катя Родимова, и Ник тотчас позабыл про Арину. Какие у Катерины глаза – хрустальные от готовых вот-вот выплеснуться слез! Нельзя терять ни секунды!

– Катюш, на сайте эти снимки вывешивать не стоит, – закончив снимать прозрачный хрусталь, пояснил Ник. – Вы же там должны быть веселыми красотками. Но я тебе очень советую включить снимок в портфолио. Ты выглядишь очень эффектно! А потенциальным клиентам надо предлагать самые разные фотографии. Чем неожиданнее – тем лучше.

Катя лишь махнула рукой и вяло сказала:

– Аринка, ну что, становись, что ли. Мы так до ночи из агентства не выйдем.

Ник наблюдал за моделью и мысленно отмечал: Арина становится все опытнее. Ее уже смело можно снимать в полный рост. Такие кадры, в полный рост, – самые тяжелые. Если девушка только начинает карьеру, от них надо отказаться. Даже природная красота фигуры не исправляет недостатков этого формата снимков. Тело зажато, искусственно, выглядит жалким… А Аринка молодец. Поза манекенщицы – одна ножка впереди другой, носочек развернут под углом в сорок пять градусов – позволяет свести к минимуму нефотогеничность колена. Очень умело работает руками. Поправляет светлые волосы – ребенок, впервые пробующий обольстить. Проводит по бедрам – уже опытная львица. Ладонь у лица – задумчивая растерянность. Хороша, чертовка! Голубые глаза светятся счастьем…

И все же потом Ник сделал несколько снимков в своем любимом формате три четверти. Этот формат позволяет показать все – красивое лицо и изгибы фигуры. Многочисленные браслеты на запястье Арины – кажется, так звенят с фотографии. И вместе с тем – недосказанность. Три четверти – это личико и тело до уровня бедер. Что дальше? Так хочется увидеть Арину полностью, да нельзя, и фантазия рисует силуэт…

– Цветочек, ты молодец! – устало выдохнул Ник.

Арина, ослепительно улыбнувшись, чмокнула его в щеку и промурлыкала:

– Спасибо, Никулечка! Я могу быть свободна?

Ник отрицательно покачал головой. Сфотографированные девушки будут держать фен снимающимся моделям. А что делать? Не может же он разорваться!

Работа – радость. Работа – счастье. Полет, восторг, параллельный мир. Ник фотографировал девушек и чувствовал себя богом, потому что это он останавливал мгновения, яркие и прекрасные. Он делал своих Галатей совершенными и неотразимыми, используя все преимущества их внешности, старательно пряча недостатки.

«И кто это ценит? – подумал Ник и грустно вздохнул. – Нет, у меня отличные отношения со всеми девчонками, я их искренне люблю, когда они работают хорошо. Некоторые из них могут со временем стать настоящими звездами. Но никто никогда не вспоминает тех профессионалов, мастерство которых позволило моделям пройти путь к успеху. Известных манекенщиц больше, чем именитых фотографов. Еще один штрих изнанки модельного бизнеса. Но к этому привыкаешь. Возможно, потому, что изменить ничего нельзя…»

Париж, 1910 год

В парке Монсо прохладно и малолюдно. Тенистые аллеи, как зонтик, надежно закрывают от пронырливого солнца. Легкий ветерок доносит с зеленых лужаек аромат ирисов и гортензий.

Но куда больше парковых красот Боя радовали тонкие пальцы Габриэль, лежавшие на его руке. Он неспешно вел девушку по аллее и думал о том, что вот уже больше года Шанель живет в холостяцкой квартире Этьена на бульваре Мальзерб. В квартире, куда прежде заглядывали «курочки» Бальсана, чтобы отдаться своему любовнику. Теперь они приходят туда и заказывают изысканные шляпки. Дела в мастерской идут неплохо. Габриэль, не справляясь с большим количеством заказов, даже пригласила для помощи младшую сестру Антуанетту. Девушка, хорошенькая и стройная, но не обладающая даже отблеском шарма Коко, живет по соседству, 8-й дом по авеню Парк Монсо. Он, Артур Кейпл, Бой, как вслед за Этьеном начала называть его Габриэль, тоже снимает квартиру поблизости, на том же бульваре Мальзерб. На правах соседства можно навещать Габриэль каждый день. Каким наслаждением было показывать ей Париж! Что она видела со своим увальнем Этьеном? Ипподромы. Они располагаются в предместьях. Этьен даже не сводил ее поужинать в «Maxim’s», не провез вдоль величественного Лувра и каменного кружева Нотр-Дама.

Габриэль пила Париж, как пьяница хлещет вино, – жадно, быстро, без остановки. Ей хотелось всего и сразу – кататься на пароходике по ленивой Сене, гулять по Елисейским Полям, глазеть на уродливую Эйфелеву башню и любоваться белоснежной Сакре-Кер из окон кафе на Монмартре. Лишь теперь она согласилась пройтись по парку Монсо, располагающемуся буквально в двух шагах от ателье. И то без особого удовольствия. Аргументы Артура о том, что это прелестный уголок, где пахнет природой и время застывает в белоснежных мраморных скульптурах, немало ее озадачили.

– Я не люблю природу. Она напоминает мне… Не важно, в общем, что напоминает. А застывшее время – такая глупость! – сказала она, но все же засобиралась на прогулку.

Артур прикусил язык. Да, Габриэль гонит прочь все воспоминания о нищем деревенском детстве, рано умершей от истощения матери, гуляке-отце. Но призраки прошлого не отпускают ее. Это можно понять. Артур тоже с радостью позабыл бы о том, что является незаконнорожденным сыном. Он получил в наследство угольные рудники, умело организовал поставки угля, и теперь его состояние превосходит доходы любого графа или барона. Но молва по обе стороны Ла-Манша – и в Англии, и во Франции – до сих пор перемывает ему косточки.

Сосредоточенная созерцательность вообще претит Габриэль. Эта красавица – огонь, энергия, вечное движение. Таких женщин Артур прежде никогда не встречал. Габриэль похожа на раскаленное стекло, мечущееся, ищущее форму, которую надо заполнить. Она разыскивала ее с отчаянием человека, тонущего в бушующих волнах моря, пытающегося спасти свою жизнь.

– Посмотри, какая красота, – Артур замедлил шаг и указал на полукруглую колоннаду, огибавшую заросший лилиями и кувшинками пруд.

Габриэль бросила рассеянный взгляд и ничего не ответила. Ее мысли витали где-то далеко.

Артур невольно залюбовался сосредоточенным личиком. Из-под маленькой элегантной шляпки-колокольчика выбиваются короткие черные локоны. В Париже Габриэль обрезала волосы и еще больше похорошела. Теперь Артур уже терялся в догадках, какая Габриэль ему нравится больше: растерянная, застывшая, словно изваяние, на ступенях замка в Руайо, или нынешняя, уверенная, полная идей, покоряющих избалованный Париж.

…То, что Этьен владеет сокровищем, ценности которого даже не осознает, Артур понял сразу же. В тот памятный вечер их встречи друг глаз не отводил от Эмильены, пухленькой блондинки с напудренными волосами, в атласном расшитом золотом платье. Габриэль в своем жакете выглядела в сравнении с ней, может, менее женственно, но необыкновенно элегантно. И Эмильена, кстати, сама обратила на это внимание. Рассмотрев за ужином шляпку Габриэль, она не без ревности спросила:

– Кто ваша модистка?

Габриэль смущенно покраснела, и Этьен быстро заметил:

– Она сама делает шляпки. Надо же ей чем-то заняться.

Эмильена попросила изготовить канотье и для нее. Всплеснув руками, девушка радостно заворковала:

– О! Впору открывать мастерскую. Я ведь уже делала головные уборы для нескольких дам из Компьена.

– А почему бы и нет? – заметил Артур. Любовница Этьена нравилась ему все больше и больше. Вообще-то он предпочитал рассуждать о Прудоне, но если мадемуазель интересуется шляпками… – У вас могло бы получиться.

Этьен нахмурился и нервно затеребил усы.

– Вздор! Моя малышка Коко не будет работать!

Артур знал своего друга как облупленного. И ему очень понравилась Габриэль. План родился мгновенно.

– А кто говорит о работе, Этьен? Так, забава. Шляпки для друзей. Что здесь такого?

Бальсан задумался, а потом с сомнением покачал головой.

Он считал, что это чистая авантюра, которая к тому же требует немалых хлопот. Надо снимать помещение для ателье. На чье имя? Габриэль? Это юридически невозможно. На свое собственное? А что подумают друзья из жокей-клуба? Курам на смех – Этьен Бальсан арендует ателье! Нет, он не может на это пойти.

Артур знал, что говорил. Холостяцкая квартира Этьена в Париже, на первом этаже большого дома по бульвару Мальзерб. Кому какое дело, что в ней появится Габриэль? Она может поселиться там и делать свои шляпки, и никаких расходов на аренду.

Этьен удовлетворенно кивнул. Если не надо ничего платить – пожалуй, он согласится на то, чтобы Габриэль занималась своим увлечением. Эмильена же мечтательно улыбнулась:

– Да, я помню эту квартиру. И, заметив, как помрачнело выразительное личико под соломенной шляпкой, она расхохоталась: – Милочка, как вы юны! Неужели не знаете: кто старое помянет – тому глаз вон. Мужчины – это такое удовольствие, в котором не надо себе отказывать. С годами, поверьте, вы это тоже поймете!

Габриэль Шанель считала по-другому. Артур чувствовал, что его симпатия взаимна. Любимая охотно проводила с ним время, но когда он во время одной из таких уединенных прогулок попытался поцеловать хорошенький ротик, красный от карминной помады, Габриэль в гневе оттолкнула его.

– Как не стыдно! А еще друг Этьена!

– Ты же не любишь его, – Артура прямо затрясло от возмущения и обиды. Женщины никогда ему не отказывали. И он знал, что строптивая девица тоже хотела этого поцелуя! – А в Руайо, между прочим, приезжала крошка Жози, и она провела ночь с Этьеном.

Габриэль лишь закусила губу и, смахнув набежавшие на глаза слезы, с горечью сказала:

– Бой, мне это совершенно не интересно.

Он не мог ею обладать. Пришлось довольствоваться тем, что есть. Ее веселыми песенками, когда она мастерила шляпку. Ее восхищением Парижем. Прогулками…

– …Этот парк возник по распоряжению герцога Шартрского, – Артур старательно играл роль гида. Хотя больше всего ему хотелось не совершать исторический экскурс, а коснуться едва заметной синей прожилки на длинной ослепительно белой шейке Габриэль, украшенной нитями искусственного жемчуга. – Пойдем, дорогая, в глубине парка Монсо есть очаровательная шартрская ротонда.

– Бой! Я так больше не могу! Мне нужно с кем-нибудь посоветоваться, иначе я сойду с ума!

Голос Габриэль дрожал от отчаяния.

Артур увлек ее на ближайшую скамью с вычурными перильцами и озабоченно посмотрел в любимые карие глаза. В них плескалось столько боли, что Кейпл не нашелся что сказать. Он подозревал: Этьен опять что-то выкинул.

Примерно так и оказалось.

– Заказов становится все больше. Мы не справляемся. Сегодня попросила расчет Люсьена. Ты знаешь, скольких трудов мне стоило уговорить ее работать с нами. Она превосходная модистка, и ее с радостью взяли бы в лучшие ателье. И вот она ушла. По очень простой причине. Находясь в этой квартире, нет никаких шансов заполучить знатную клиентуру. Мои шляпки носят дамы высшего света. Но лишь единицы приходят на бульвар Мальзерб сами. Они посылают служанок, они стесняются, им неудобно… Люсьена хочет, чтобы ее работой гордились. В нашей квартирке она сотрудничает… с кокоткой, Бой! Она именно это сказала!

Опомнившись, Артур спешно стал успокаивать Габриэль.

– Ничего страшного не случилось, – он смахнул предательски заструившуюся по бархатной щечке слезинку, невольно отмечая: у Габриэль очень нежная кожа. – Найдешь другую модистку, я помогу тебе.

– Она тоже уйдет. Уйдет. Надо съезжать с квартиры. Я говорила с Этьеном, когда ездила в Руйао. Если бы он только согласился купить мне бутик! Но нет. Он никогда не пойдет на такой шаг. Сказал, что приобрел недавно луговой участок, содержание лошадей обходится дорого, и он не может выбрасывать большие деньги на ветер.

Артур облегченно вздохнул. Если проблема в помещении для бутика, слезы на прекрасных глазах испарятся через секунду.

– Я куплю тебе этот бутик. Можешь уже придумывать ему название. Шляпы от Шанель – звучит неплохо, не так ли?

– Я хочу заниматься не только шляпами, но и шить одежду, – быстро заговорила Габриэль и вдруг умолкла. Она явно не сразу уловила смысл сказанных Боем слов. – Ты?! Купишь бутик?! Мне? Мне, да? Артур, я не ослышалась?

Она бросилась Бою на шею и поцеловала его. Губы Габриэль были солеными от слез…

Через месяц на рю Камбон, 21 появилась вывеска «Chanel Modes».[6]

Объяснения с Этьеном Бальсаном Артур взял на себя. Бывший любовник Габриэль был несколько раздосадован, но с деланой любезностью сказал:

– Я буду рад видеть вас обоих в замке Руайо. – И, хитро подмигнув, добавил: – Кстати, Бой, нет ли у тебя на примете молоденькой «курочки»?

– Лик, я все выяснил. На место происшествия выезжали съемочные группы двух телеканалов. Сейчас монтируют сюжеты о смерти Весты Каширцевой. Выход материалов запланирован на утренние выпуски криминальной хроники. Ты хочешь, чтобы мы тоже дали статью?

Вронская гневно взмахнула рукой. Как будто бы редактор отдела происшествий мог видеть ее, сидящую в засыпаемом снегом «фордике».

– Что ты, Витя, не вздумай! Никаких материалов для «Ведомостей», – от волнения голос дрогнул. Лика сглотнула подступивший к горлу комок и повторила: – Никаких статей, это событие нас не интересует.

И она быстро нажала на кнопку отбоя, предупреждая возможные споры с Виктором. Тема действительно горячая. Витька ей проест плешь, отстаивая свою точку зрения, и это напрасная трата времени. Непозволительная роскошь в нынешних условиях!

Итак, телевизионщики готовят сюжет, на часах – Лика бросила взгляд на запястье – половина девятого, и надо что-то срочно делать, а в голове ни единой мысли.

Отшвырнув телефон на сиденье, Лика закрыла глаза. Все пропало! У нее нет возможностей остановить информационную волну. Что для телевизионщиков проблемы Иры Сухановой, когда они уже материал отсняли, оператора, журналиста и водителя задействовали, в монтажке проторчали и с чувством выполненного долга запланировали сюжет в завтрашние программы? Да тьфу, плюнуть и растереть, мелочи!

– Бедная Ирка, – сочувственно прошептала Лика. Перед глазами возникло бледное напряженное лицо подруги. Ее как-то вдруг мгновенно потухшие рыжие вьющиеся волосы. Дрожащий подбородок… – Она даже поплакать по-человечески не может! Не может, потому что у нее работает несколько десятков девушек и парней. Штатные фотограф, визажист, парикмахер, преподаватели для школы красоты. Агентство открывалось с размахом. Ее олигарх хотел, чтобы все было «по-богатому», на порядок круче, чем у остальных. Да, Ирка была в «шоколаде» – на первом этапе, когда приходится вкладывать деньги, а не считать прибыли, олигарх ее полностью финансировал. Ну хотелось нефтянику создать такой цветник-оазис, по которому порхают милые девчушки. Прибыли агентство не приносило, профессиональной целесообразности никакой. Не вышки же нефтяные девчонкам рекламировать. Просто придумал себе такую игрушечку. Хобби на грани благотворительности. Причем редкий случай – сам на моделей «лиловым глазом» не косил, жену любил до безумия. Но потом, когда его посадили, Ирка осталась один на один со всеми финансовыми проблемами. Спонсоров не нашлось. Сама выкручивалась. И справилась! Шикарный уровень, штат, офис огромный в центре Москвы – все сохранила. Пахала, как лошадь, сутками. Да что говорить: на телефонный звонок не всегда могла ответить, ребенок неделями только с домработницей общался! Она не может рыдать по Весте, потому что у нее вагон и маленькая тележка таких девчонок и им надо искать работу, делать пиар-кампании, надо, надо, надо… Ира должна получить этот контракт!

Внезапно Лика схватила сотовый телефон. Ну конечно же! Как она сразу не вспомнила об этом человеке! Такой же трудяга, как и Ирка! Если кто-то поможет, то только он!

Дрожащими руками Вронская искала в телефонной книжке номер Владислава Сергеевича Опарина и мысленно молилась: только бы не отключил телефон. Время не рабочее. Да и дел у высокопоставленного сотрудника администрации президента множество, вдруг он не в Москве. И – захочет ли он помочь? Конечно, когда у него возникли проблемы, Лика писала статьи в его поддержку, но ведь у людей память на добрые дела короткая…

– Владислав Сергеевич, простите за поздний звонок, – выпалила Лика, услышав приятный басок. – Есть ли у вас возможность сейчас со мной встретиться?

Опарин растерянно молчал, и Вронская быстро добавила:

– Для меня это очень срочный вопрос. И очень важный. Пожалуйста…

– Через час в «Национале» вас устроит?

– Конечно!

«Наверное, его вызывали в Кремль, – подумала Лика и включила дворники. Зима плевать хотела на календарь, капризничала, сыпала пригоршни снега. – Он может помочь. Теперь – действительно может…»

Еще семь лет назад чиновника, отдающего указания журналистам, было и представить сложно. Владельцы СМИ и власти договаривались, проводили переговоры, обсуждали оптимальные условия взаимовыгодного сотрудничества. Конечно, абсолютной свободы слова не существует, журналисты всегда действуют в рамках, очерченных владельцем СМИ. Просто раньше владельцев было больше, они пытались формировать политику – и журналисты делали ставку на тот клан, действия которого не противоречили собственным взглядам и пристрастиям. Сейчас ситуация изменилась, рычаги реальной политики сосредоточены только в Кремле, и даже формально независимые СМИ все равно прислушиваются к «государственникам». Может, для имиджа страны и порядка в мозгах граждан это и неплохо. Однако сами журналисты в глубине души никогда не согласятся с целесообразностью таких мер. Когда привыкаешь в глаза резать правду-матку – «фильтровать базар» потом особенно тяжело.

«Я старею, – подумала Лика, притормаживая у поворота на Моховую. – Мыслю прежними категориями. Вот ведь не сразу сообразила про Опарина. Власти в стране меняются, политтехнологи остаются. Без Владислава Сергеевича в российской политике запросто могли быть другие лица. Он очень влиятельный человек. Теперь один его звонок из администрации может решить проблему. Я старею?..»

Невероятное везение – на парковке прямо у гостиницы оказалось свободное место. Шустрый Ликин «Форд» удачно выиграл гонку у неповоротливого «Мерседеса». И, не обращая внимания на истошный мат обиженного водителя, Лика быстро прошла в «Националь». Заледеневший на ступенях швейцар даже не пошевелился, чтобы распахнуть двери.

Владислав Сергеевич любил этот ресторан. Последний раз Вронская с ним встречалась здесь же после президентских выборов на Украине. Даже у гениев бывают неудачи, и Опарину, казалось, требовался слушатель, который это подтвердит.

– Отлично выглядите, – дождавшись, пока официант, проводивший Лику к столику, удалится, сказал Владислав Сергеевич. – У вас проблемы?

Несмотря на невысокий рост, полную фигуру, короткий ежик седых волос с уже угадывающимися залысинами, Опарин нравился Лике. Она посмотрела в его карие глаза, которые с экрана почему-то всегда кажутся голубыми, и кивнула:

– Проблемы.

– Я уже сделал заказ. Поужинаете со мной?

– Не голодна, – соврала Лика. Измученный никотином желудок требовал пищи, но есть и говорить одновременно сложно. – В общем, вот какая неприятная история произошла…

Рассказ Опарину напоминал исповедь – полнейшую, подробную, даже с теми деталями, о которых Ира Суханова просила не распространяться. С Владиславом Сергеевичем лукавить опасно. Его мозг, как мощный компьютер, отмечает малейшие нестыковки, и тогда на лице «серого кардинала» российской политики мелькает тень снисходительности.

Полив принесенную официантом рыбу лимонным соком, Владислав Сергеевич пожал плечами и с неудовольствием заметил:

– Вполне можно было и по телефону этот вопрос решить. Зачем потребовалось меня выдергивать?

«Ура, получилось», – облегченно подумала Лика и солнечно улыбнулась.

– Понимаете… – ей с трудом удавалось подобрать слова. Нельзя же прямо сказать: я – дитя перестройки, и потому сегодняшние реалии понять сложно. – Мне было неудобно. И я не сразу догадалась, что вы можете помочь. Спасибо вам большое!

На лице Опарина появилась хитрая улыбка.

– Одним спасибо не отделаетесь. Придется публицистикой отрабатывать.

– Если бы вам понадобилась публицистика в нашем издании – вы бы ее получили. И в любом другом тоже. Так что спасибо, Владислав Сергеевич.

– Кстати, – Опарин сделал глоток белого вина и зажмурился от удовольствия, – прочитал недавно в самолете ваш опус. Умная же девочка. А такой ерундой занимаетесь!

Лика сразу же почувствовала: краснеет. Катастрофически. Щеки полыхают жаром. Ерунда, что Опарину не понравился ее детектив. У каждого собственные литературные предпочтения, и многим читателям нравятся легкие книги. Но в каждом придуманном книжном герое всегда есть чуть-чуть от самого автора. Героев в романе не один десяток. Всем сестрам по серьгам – сам в неглиже. И вот смотреть в глаза знакомого человека и понимать, что теперь он видел тебя в спальне, знает все о твоих мечтах и обидах, – это очень сложно…

Когда с ужином, кофе и разговорами было покончено, Владислав Сергеевич расплатился по счету. Помогая Лике одеться, галантно поинтересовался:

– Куда вас отвезти? Домой?

– Я на машине, – пробормотала Лика, тоскливо подумав: домой ей в ближайшие часы попасть вряд ли удастся.

Она проводила глазами удаляющийся в сторону Кремля служебный «Мерседес» Опарина. И, с трудом открыв примерзшую дверцу «Форда», опустилась на сиденье.

«Полдела сделано – но многое еще предстоит уладить», – подумала Лика, разыскивая в рюкзачке сотовый телефон.

Следователь Владимир Седов мгновенно пресек Ликин приветственный щебет, прямо спросив:

– Чего надо? Давай быстро и по существу. Писанины выше крыши.

– Хочу подъехать. Прямо сейчас.

– Отложить можно?

– Нет.

– Ладно. Что с тобой поделаешь.

Еще бы, Володька откажется с ней встретиться! Лика Вронская помчалась в прокуратуру и, как обычно, разоткровенничалась со своим небесно-голубым «фордиком».

– Володя меня любит заклятой любовью, – бормотала она, проскакивая перекрестки. – Мы знакомы сто лет. Я помогала ему в расследовании некоторых дел. Он стал прообразом для героя моей книжки. Мы часто ругаемся. Я думаю, он зануда. Володька считает, что я авантюристка, которая постоянно добавляет ему головной боли и проблем. Но все-таки, если Опарин теоретически мог отказать мне в помощи, то Володя этого не сделает. Потому что мы с ним друзья. Хотя воплей будет – ты, машинка, даже не представляешь!

Однако Лика ошиблась – возмущаться у Седова не было ни времени, ни сил. Когда Лика вошла в его кабинет, он приветственно кивнул, повернулся к монитору компьютера и извиняющимся тоном пояснил:

– Нужно срочно закончить оформление дела для передачи в суд. Так что я буду печатать свои бумажки, а ты рассказывай. И кофе мне сделай.

Кабинет разрезала зеленая комета, и, звонко чирикнув, приземлилась Лике на плечо.

– Здравствуй, Амнистия, – Вронская протянула ладонь, и попугайчик послушно перескочил на руку. – Хорошая девочка…

Птицу Володе Седову подарили друзья на день юриста. Супруга следователя Людмила терпеть дома голосистую живность отказалась, и Амнистию пришлось поселить прямо в кабинете. Ее клетку Володя никогда не закрывал, объясняя: из этой комнаты и так многие отправляются за решетку. Птица Уголовный кодекс не нарушала. А потому пусть пользуется неограниченной свободой.

Сделав кофе, Лика забралась на подоконник, равнодушно отодвинула в сторону пожелтевший человеческий череп, доставшийся Седову «в наследство» от предыдущего хозяина кабинета. И постаралась как можно быстрее и понятнее изложить суть вопроса.

На добродушном, чуть полноватом лице следователя появилось выражение досады.

– Да уж, оформишь с тобой документы, как же, – нахмурив светлые брови, пробормотал Володя и пододвинул к себе телефонный аппарат. – Вечер добрый. Следователь Седов беспокоит. Меня интересует информация по наезду на Весту Каширцеву…

То, что через пару минут услышала от следователя Лика Вронская, подтвердило ее наихудшие предположения. Автомобиль виновного в смерти девушки не установлен. Номерные знаки были аккуратно покрыты толстым слоем грязи, цвет машины предположительно бежевый, модель – то ли «восьмерка», то ли «девятка». Водителя разыскивают, введен в действие план «Перехват», однако результатов пока нет. По предварительным опросам свидетелей, более полной информации о транспортном средстве и его владельце получить не удалось.

– Пока рано делать выводы, – подытожил, прихлебывая кофе, Седов. – Но ты ведь уже более-менее в нашей работе ориентируешься. И понимаешь: теперь возникают подозрения, что наезд на сотрудницу твоей подруги выглядит неслучайным. Ловить вам, девчонки, особо нечего. Уголовное дело никто закрывать не станет.

Лика покосилась на свой рюкзачок, висящий на стуле. В нем – врученная Ирой толстая пачка долларовых купюр. Лика не пересчитывала деньги, но заметила: в пачке бумажки по сто долларов, сумма приличная. С Володей можно говорить начистоту…

– А что за следователь занимается этим делом? Ирина готова хорошо заплатить. Через неделю ей лететь в Париж, и она бы хотела, чтобы месяца на два-три об этом происшествии просто забыли. Володь, у вас же работы всегда выше крыши! Ну что, неужели следак не согласится всего лишь пару месяцев имитировать бурную деятельность, не трепаться и не капать Ирке на мозги?

Седов сосредоточенно скреб затылок, в его голубых глазах сверкало негодование. Обдумав пламенный Ликин спич, он закурил сигарету и отрицательно покачал головой.

– Не выйдет. Скорее всего, ничего из этой затеи не выйдет. Следователь, который по этому делу работает, – Тимофей Аркадьевич Ковалев – пожилой, очень опытный человек. Среди старшего поколения нашего брата большинство тех, кто работает за идею. Конечно, как говорится, в семье не без урода. Есть следаки, которые взятки берут. И потом, закон ведь неоднозначен. Бывают ситуации, когда дело можно по нескольким статьям классифицировать. Мера ответственности разная. Да, берут денежку – за меньший срок, более легкие условия отбывания наказания… Но, Лик, ты пойми – в этой жизни не все продается и покупается. Мне тоже бабки нужны. И что с того? Езжу на старых «Жигулях», зато сплю спокойно. У меня нет ничего общего с теми уродами, которых я отправляю за решетку. Не лезь ты к Ковалеву с деньгами. Даже не думай предлагать. Все испортишь.

– Отлично! – Лика спрыгнула с подоконника и, скрестив на груди руки, заходила по кабинету. – Это все очень замечательно, что ты говоришь! По-человечески мне спокойнее, если вы все такие действительно классные, приличные люди. Но мне-то что делать? Есть подруга. Есть проблема. Какой выход из этой ситуации?!

– Лик, давай попробуем поговорить завтра с Ковалевым. Большего я для тебя сделать не могу. Честное слово, – Володя повернулся к экрану компьютера, но потом вдруг бросил на Лику быстрый взгляд: – А ты уверена, что у Сухановой-то твоей рыльце не в пушку? Чего она так старается концы спрятать?

– Контракт. Седов, ты слушал, что я тебе объясняла?!

Володя скептически усмехнулся:

– Слышать-то я слышал. Лика, мне точно известно, что в этой жизни нельзя делать лишь одну вещь. Ходить по потолку. Во всем остальном, мать, возможны варианты…

В спальне особняка на Рублевке, просторной, с огромной низкой кроватью, застеленной черным бельем, директор модельного агентства «Russia» Дмитрий Платов занимался… Да он и сам понимал, что занимается совсем не тем, чему следовало бы предаваться в холостяцком гнездышке. Никаких блондинок, юных скромниц. Никаких брюнеточек, страстных молоденьких хищниц. В глазах рябит не от женских прелестей, а от столбиков цифр из толстой папки финансовой отчетности. И с этим еще можно смириться, если бы цифры были оптимистичными.

Но картина вырисовывалась настолько удручающая, что Дмитрий с досадой отложил документы и принялся бесцельно ходить по спальне.

– Блин, когда мне исполнилось двадцать пять, я заработал первый миллион баксов. Сейчас мне сорок два, и я считаю каждый рубль, – пробормотал он и взял с полки у камина фотографию в стальной рамке.

Симпатичная крошка в красном комбинезоне, неумело стоящая на горных лыжах… Как же ее звали? Не вспомнить. Курорт – Австрия, не самый фешенебельный, Зель-ам-Зее, но там отличные спуски, чудесное озеро и минимум русских. Девчонка смотрит не в камеру, а на него, любимого. На снимке Дмитрию лет тридцать пять, но с той поры вроде особо не изменился. Те же черные блестящие волосы с легкой сединой на висках, подтянутая мускулистая фигура. Женщины млеют от его темно-карих глаз. Доходит до смешного: один взгляд, и девочка уже на все готова… И эта крошка, имя которой не задержалось в памяти, с восторгом согласилась поехать в Австрию, хотя, помнится, ненавидела зиму, не умела кататься на лыжах, да и знакомы они были всего-ничего…

– Если бы за успех у женщин платили, я бы опять стал миллионером, – тихо сказал Дмитрий, возвращая фотографию на прежнее место. – Успех есть, бабла нет. Агентство вылетает в трубу!

Агентство… Дмитрий горько усмехнулся. Он и подумать не мог, что модельный бизнес станет единственным источником существования. В конце 80-х – начале 90-х слова-то такого не было: модельный бизнес. И бизнеса тогда вообще не было. Просто покупали, продавали, воровали, постреливали…

…«Процесс пошел», и по Москве забегали первые иномарки, и вдруг появились люди, презрительно посмеивающиеся над словом «зарплата», когда Дмитрий заканчивал «Нархоз». И он вдруг понял, что все будет совсем не так. Нет нужды защищать диплом, устраиваться на предприятие, убиваться там до седьмого пота, чтобы через двадцать лет стать его директором. Результата, причем куда более значительного, чем директорское кресло, можно добиться проще, быстрее и красивее. Бросив институт, Дмитрий заработал первые приличные деньги на перепродаже ширпотреба. Потом пришло время торговли компьютерами, успешной игры на финансовом рынке, участия в приватизации. В последнем здорово помогли связи отца, в прошлом большой партийной «шишки». Ну а дальше вообще все стало очень просто. Когда владеешь предприятием металлообрабатывающего профиля, в жизни появляется лишь одна проблема: куда потратить бабки. Дмитрий швырялся деньгами направо и налево. Покупал дома и квартиры, открывал магазины и салоны красоты. Модельное агентство возникло по одной простой причине: чтобы девки красивые под рукой были. Себе и партнерам по бизнесу. На Тверской еще неизвестно на кого нарвешься. Болезни, клофелин и все такое. А в агентстве куча молоденьких девчонок. Поужинать сводишь, часики подаришь – и вот красотка уже на все согласна. Девчонки друг другу готовы были в волосы вцепиться, лишь бы переспать с хозяином.

Но как пришли шальные бабки – так и ушли. Если бы компаньон не «кинул» Дмитрия – была бы возможность сохранить завод. Рассовал бы кому надо конвертики с деньгами, кому надо – счета бы открыл, перевел требуемый «откат». И никаких тебе пересмотров итогов приватизации. Не вышло. Платов пытался зацепиться на новых сегментах рынка, и кое-что уже начало получаться, и тут грянул дефолт. Едва встал на ноги, и понял: а все, время больших денег и больших возможностей прошло. Кто не успел – тот опоздал. Особняк, пара приличных авто, магазин по продаже мебели и агентство – вот и все, что осталось от прежних миллионов.

Надо играть теми фигурами, которые есть… Дмитрий пытался превратить свое бордельное агентство в приносящую прибыль структуру, но получалось это плохо. Права была Ира Суханова, которая говорила: репутация создается годами, а рушится мгновенно. Впрочем, из-за девок, которых изредка «пользовал» Дмитрий, проблем особых не возникало. Он ведь выполнял любой каприз моделей, возможности позволяли. Это Ирка вспыхнула, как спичка, и подала заявление об уходе, когда обо всем узнала. А девчонки не в обиде были, помалкивали. Настоящий же скандал возник позже. Ира уволилась. Сам Платов руководить агентством на тот момент не собирался, он и в Москве-то бывал нечасто, пропадал в Сибири, на заводе. Теперь сложно сказать, кто рекомендовал на должность президента «Russia» редкостного мерзавца Стаса Полянского. Без рекомендаций такая халява не обламывается. Но Дмитрий не учел: это Ире можно было доверять целиком и полностью. А Стас думает только о себе, о своем кармане, своих интересах. Какой это был шок: прочитать в газете, что твои модели, из твоего агентства, в массовом порядке выезжают в Арабские Эмираты и занимаются там всем, чем угодно, кроме показов и съемок! Первым делом Дмитрий позаботился о том, чтобы Стас переместился из кресла руководителя прямиком на нары. Затем пришлось долго и нудно платить за «отмыв» журналистам, но эхо тех событий и по сей день мешает нормальному сотрудничеству с зарубежными партнерами. Правда, в последнее время в агентстве появились настолько интересные лица, что ради них наконец Платову перестали поминать прошлое.

– …Только бы получилось, – пробормотал Дмитрий, растягиваясь на постели. Спину покалывали иголки боли. Вот она, расплата за долгие часы, проведенные в офисе. – Если дело с французами выгорит, я заработаю неплохие деньги…

Он прикинул, чем занять остаток вечера. Позвонить кому-нибудь из подруг? Лениво. Пока доберется, пока потрахаются, потом придется оставить девчонку у себя и морщиться от глупой болтовни. Лучше просто поваляться на постели и почитать.

Дмитрий взял глянцевый журнал и зашелестел страницами.

– Черт возьми! – сквозь зубы процедил он. – И здесь Суханова! Хороша. Если не знать, что Ирке за сороковник, – никогда не догадаешься. На этих снимках выглядит лет на двадцать пять. Блин, ее агентство мне как кость в горле. Надо терпеть. Делать вид, что мы друзья. Я использую ее методы, ее идеи. Как же мне это надоело!

На мониторе, куда передавалось изображение с расположенных внутри и снаружи особняка видеокамер, вспыхнула красная лампочка. Дмитрий выругался – легка на помине: возле дома притормаживает Ирин серебристый «Лексус». Высокая, худенькая, с копной рыжих вьющихся волос, полыхающих на плечах, Ира легко выпрыгнула из джипа и нажала на кнопку звонка. Пришлось подниматься с кровати и впускать нежданную гостью…

Как легко удаляется грим с молоденькой кожи. Одно движение пропитанного косметическим молочком спонжа – и тональный крем исчезает с гладкого Арининого личика. С собственной кожей Наталье Захаровой, несмотря на большой опыт косметолога и визажиста, пришлось бы повозиться куда дольше. Тридцать лет – это уже паутина угадываемой старости. Четче делаются носогубные складки, верхние веки становятся тяжелыми, и морщинки пролагают русла возле губ, на лбу…

– Ник нас совсем измучил, – Арина капризно надула ротик и сдула со лба светленькую челку. Красивая асимметричная линия, отлично выглядевшая на снимках, безжалостно закрывала глаза. – Наташ, как же я устала!

– Ничего, дорогая. Отдохнешь, выспишься – и завтра опять пойдешь покорять всех своей красотой, – Наталья сочувственно утешала модель, но в душе поднималась глухая волна раздражения.

Устала она, понимаешь ли. Двадцать лет. У Арины рост под метр восемьдесят, ножки от ушей, соблазнительная полная грудь. Девчонка просто не понимает своего счастья. Наталья бы все что угодно отдала за такое тело. Когда любишь – любимому мужчине хочется предложить самое лучшее. Увы, ее собственная фигура далека от модельных стандартов. Может, поэтому Петр лишь позволяет себя любить? А любит ли он сам? Вряд ли…

Арина все не унималась:

– Весту машина задавила. Наташ, ты слышала? Я счас вот скажу, что думаю. Меньше народа – больше кислорода. Я Каширцеву никогда не любила. Строила из себя прям такую супер-пупер! А сама же вся порезанная была. Пара липосакций, ринопластику делала. Точно, был у нее какой-то фраер при бабках. И ничего нам не рассказывала. Прикинь, вот нахалка…

– Нахалка, – вяло согласилась Наталья. Сил спорить с Ариной, тоже, кстати, как и большинство моделей, побывавшей под скальпелем пластического хирурга, у нее не было. Тридцать мордочек как накрасишь – лишь одно желание возникает. Присесть. Гудят ноги, отваливаются. – Хотя, знаешь, мне ее лицо нравилось. Очень правильные черты. Ее рисовать – одно удовольствие. Но кожа у Весты очень требовательная. Была…

Наталья взяла с полочки у зеркала флакон с тоником и новый спонжик. Сейчас она протрет Аринину мордашку тоником, нанесет легкий увлажняющий крем, и пусть циничная девчонка катится на все четыре стороны.

«Мне… не то, чтобы жаль Весту, – вдруг поняла Наталья. – Я скорее даже рада. Эта девочка нравилась Петру. Теперь ее нет. Минус один повод для ревности».

От этих мыслей настроение визажиста агентства «Supermodels» испортилось окончательно.

«Дожила, называется, – корила себя Наталья. – Я такая же, как эти маленькие дряни. Аринка как-то разоткровенничалась, что в гримерке втихаря вылила из флакона Вестин гипоаллергенный тоник и налила туда какой-то бурды. Две недели на Каширцеву без слез смотреть было нельзя. Арина радовалась. А я чем лучше? Ничем. Я так люблю Петра, что готова на все…»

Когда в кресло опустилась Катя Родимова, Наталья нахмурилась. Несколько легких движений по лицу модели, удаливших тональный крем, лишь подтвердили ее подозрения. Поры на лбу и щеках уже закупорены кожным салом. Нет, еще не видно не то что воспалений – черных точек не рассмотреть. Но профессиональный взгляд – как рентген. Катино лицо вообще склонно к образованию угревой сыпи. И вот они, первые, практически еще незаметные, чуть выпуклые следы начинающихся неприятностей. Через неделю для фотосъемки это личико станет непригодным. С показами, конечно, проще, вечерний макияж позволит замаскировать гормональный взрыв.

– Кать, у тебя месячные скоро? Глазки прикрой… – сказала Наталья и стала осторожно удалять тушь с длинных ресничек.

Девушка глубоко вздохнула:

– Да нет, месячные прошли недавно. Что, опять?

– Угу.

– Как Весту-то жалко…

«Распереживалась – и лицо себе испоганила, – поняла Наталья. – Нельзя Катьке волноваться. У нее все проблемы на коже сразу же отражаются».

– Наташ, сделай что-нибудь, – жалобно пискнула Катя. – Мне нельзя в прыщах ходить. У меня очень плотный график. Сама нахватала работы. Скоро же в Париж еду. Хочется хоть какую-то денежку заработать. Магазины там, говорят, шикарные. Да и в музеи бесплатно вряд ли пустят.

– Ты мне когда обещала к дерматологу пойти? – рассматривая Катин лоб, поинтересовалась Наталья. – У тебя на коже живет какая-то зараза. Малейший стресс – и ты профнепригодна!

– Но ведь ты же мне писала список каких-то таблеток.

– Да! Потому что Суханова взяла меня за горло! У тебя был серьезный контракт! Но я же не врач, Катя. А вдруг тебе нельзя принимать те препараты, которые я указывала?

Глубоко вздохнув, Катя принялась рассматривать свои ботиночки – простенькие, не фирменные, с уже облупившимися носами.

Сердце Натальи дрогнуло. Закончив снимать косметику, она вымыла руки, выдернула из блокнота листок и быстро написала названия нескольких витаминных комплексов и антибиотиков.

«В конце концов, это одна из немногих девочек, которая живет только на самостоятельно заработанные деньги. У нее еще куча братьев и сестер. Несмотря на хорошие гонорары, ботинки себе приличные купить не может. Родственникам денег не жалеет, а на себе экономит, – думала Наталья, вручая девушке свои пометки. – Но как же меня раздражает ее кукольная внешность…»

«Что я делаю? – думала Ира Суханова, нажимая на кнопку звонка. – Зачем я здесь? Мне следовало поехать за телом Весты. Позвонить Лике. В крайнем случае подъехать в агентство и просмотреть снимки для сайта. Но нет. Уже давно не маленькая девочка. И знаю: Дима не самый сильный, не самый лучший. Он меня не любит. У него хватает своих проблем. И все равно. Как побитая собачка, я ищу его сочувствия».

Всю дорогу, пока «Лексус» мчался по Рублевскому шоссе, Ирина мысленно себя ругала за слабость. Платов не тот человек, у которого можно всплакнуть на плече. Они теперь конкуренты. Хотя до сих пор нет никакой нужды разыскивать Диму по телефону. Разбитое сердце уже не болит. Растоптанная душа, которая, казалось, растерзана на мельчайшие кусочки окончательно и бесповоротно, зажила. От умершей страсти остался странный рефлекс. Ира всегда знала, где находится Платов. Она чувствовала его настроение. Необъяснимо. Непонятно. Но Ира ни на секунду не сомневалась, что отыщет Дмитрия везде: в Москве, за городом. На другой планете. И непременно – в следующей жизни. Она должна быть обязательно – следующая жизнь. Может, тогда все у них сложится.

Ей казалось, прошла целая вечность, прежде чем отодвинулась створка ворот. Ира села за руль и медленно поехала по занесенной мокрым снегом дорожке.

Ворота распахнулись. Он хочет ее видеть. Какое счастье…

Припарковав машину рядом с Диминым черным «БМВ», уже заваленным снежными хлопьями, она поднялась по ступенькам стилизованного под замок особняка. Потянула на себя ручку двери и сразу же уткнулась в пахнущий «Фаренгейтом» черный мягкий свитер.

– Ну что стряслось? – Дмитрий не торопился размыкать случайные объятия. – Ириш, да на тебе лица нет. Что такое?

Ира умела сдерживать слезы. Жизнь заставила, научила быть сильной.

– Кофе есть? – коротко спросила она, с грустью понимая, что в этих руках, на этой груди, под теплыми лучами карих глаз хочется остаться навсегда. – Давай, угощай.

Дима улыбнулся:

– Ты примчалась из Москвы, чтобы кофе попить? Ладно, не вопрос. Давай помогу снять куртку.

Случайные прикосновения – к волосам, спине, плечу. Тело тает. Оно незлопамятно. У него не было никого лучше Димы. И оно ноет, горит, замирает, ожидая его, чтобы стать собой.

Нахлынувшее безумие было таким сильным, что Ира быстро отстранилась. Еще секунда – и все, губы станут искать поцелуя, и любовь выплеснется через край, и второй раз из нее не выплыть.

Ира отвернулась, но в ту же секунду черные глаза Дмитрия оказались близко-близко, его руки бесцеремонно проникли под юбку, дыхание перепуталось.

«Он меня целует. Что же это такое, – думала Ира, едва сдерживая стон. – Я не должна, не могу, нельзя…»

Она впитывала его быстро, жадно, не отрываясь от Диминых губ, и даже одежда была с ней заодно, не мешая вспоминать все его косточки, кожу, мускулы, волоски, все, к чему можно прижаться, что можно потрогать, только бы это никогда не заканчивалось, только бы скорее все случилось.

В спальне шептало море. Там раскинулась пропасть. Под сомкнутыми веками вспыхнули алмазы, и испепеляющий огонь желания окатил Иру волной сладкой дрожи.

Дима мучил ее медленными ласками. Его губы дразнили грудь. Поцелуи на изнывающем животе – как обжигающие пули, толчки боли. Тягучей боли, от которой темнеет в глазах.

– Димочка, не могу больше, – застонала Ира, отыскивая его ладонь. – Хочу тебя очень…

– Сейчас, моя девочка. Повтори это еще…

– Хочу! Возьми меня! Скорее…

Когда он проскользнул в нее, Ира задохнулась. Она пыталась дышать, ей хотелось коснуться Диминой спины, крепких холмиков ягодиц, вобрать его всего, навсегда, и ничего не получалось. Он с ней, в ней, все…

Ира очнулась от собственных стонов, от Диминых криков.

Освобождение. Полет. Жизнь…

Не отпускать его никогда. Пусть это длится вечно. Расслабленное тело еще вжимает ее в постель. Но проклятые секунды их разделяют, расклеивают, уводят друг от друга.

– Так как насчет кофе? – улыбнулся Дима и потянулся за халатом.

– Положительно!

Приподнявшись на кровати, Ира осмотрелась по сторонам. Ее одежда, вперемешку с вещами Платова, беспорядочно разбросана по всей спальне.

Не обратив внимания на скрывшегося за дверью Дмитрия, Ира подняла с пола разорванные черные колготки.

«Он не меняется», – подумала она и старалась не вспоминать точно такие же растерзанные в порыве страсти колготки, и кинохроника прошлого все равно закрутилась перед ее глазами.

…По нынешним модельным меркам в 1988 году Ира была безнадежно стара – 24 года. По внутреннему самоощущению, жизнь только начиналась, но какой она будет, Ира в общих чертах представляла достаточно отчетливо. За плечами факультет прикладной математики, скоро закончит аспирантуру. Надо карабкаться дальше. Преподавать на родном факультете, работать над кандидатской. Мир цифр завораживал, казался таким совершенным и прекрасным в своей логичности, и вместе с тем непредсказуемым, многовариантным, вдохновляющим. Аналитический мозг уже подавал тревожные предупреждения. Наука теперь не востребована, для нее наступают не самые лучшие времена. Но Ира и помыслить не могла, что будет заниматься чем-то другим.

Она сидела в кафе, машинально доказывая в ожидании заказанного кофе теорему Ферма, когда за столик опустился симпатичный черноволосый парень в ужасном малиновом пиджаке.

«Еще один, – с неудовольствием подумала Ира. – Даже кофе попить спокойно не дадут. Везде цепляются мужики – на улице, в метро, да и на кафедре наши старые пенечки иногда намекают, как можно быстрее решить проблемы».

– Девушка, я не кусаюсь! Какой у вас взгляд настороженный, – парень обаятельно улыбнулся. – Меня Димой зовут. Я спонсирую конкурс красоты «Мисс Москва». Вообще-то участницы уже отобраны. Но вот увидел вас и не удержался. Хочу пригласить. Вы очень красивы. Возьмите с собой купальник, короткую юбку, туфли на высоких каблуках и приходите на ВДНХ.

Ира растерянно огляделась по сторонам. Все столики заняты, скрыться от назойливого парня некуда. Кофе надо выпить обязательно – увлеклась, полночи решала задачи, глаза слипаются.

– Меня это не интересует, – твердо сказала Ира и незаметно скомкала исписанную салфетку. – Спасибо за предложение, но я им не воспользуюсь.

– А вы знаете, каким будет главный приз?

Через два дня на рыжих локонах заискрилась корона победительницы. Ире вручили то, ради чего она пришла на конкурс, – ключи от новенькой синей «семерки». Она бредила собственным авто. Но в тот момент, когда мечта, красочная, пахнущая новым пластиком, была в двух шагах, на сцене, Ира вдруг поняла, что больше всего ее радуют восхищенные глаза сидящего в зале Дмитрия Платова.

Ире казалось – он ухаживает за ней, красиво, терпеливо. Лучшие рестораны, огромные букеты непременно бордовых колючих роз, забавный плюшевый тигренок. Тигренок сразу стал ночевать в Ириной постели. Но не Дима…

Как сложно отказывать симпатичному парню. Как трудно перешагнуть через уверенность, что серьезные отношения с постели не начинаются. Ире очень нравился Платов, но она, сама неимоверно мучаясь, морочила ему голову. Когда сил сопротивляться больше не осталось и прозвучало мысленное обещание: «Вот теперь все случится», Дима… Он просто уехал из Москвы, не посчитав нужным что-либо объяснять.

К моменту второй встречи с Дмитрием Ира успела сходить замуж и развестись. Толик, талантливейший математик, оказался таким ребенком, что проще было уйти, чем терпеть его вечное нытье. Ира писала диссертацию, преподавала, подрабатывала репетиторством, но больше всего денег приносили съемки для рекламы. Хотя и нечастые. Конкуренция в этой сфере возрастала, потребность в «старых» моделях возникала в основном в период представления коллекций отечественной промышленности. Они столкнулись в Доме моды, и на подиум Ира в тот вечер так и не вышла. Дима, оживленный, взволнованный, пригласил ее в кафе. Как загипнотизированная, Ира грелась под теплым ласковым взглядом. Понимала, что опять влюблена. С волнением думала: «Все еще у нас наладится».

– Подыскиваю руководителя модельного агентства, – сказал Дмитрий и открыл лежащую на столике папку. – Вот, все документы на регистрацию готовы. Как хорошо, что мы встретились! Я вдруг понял: этим проектом должна заниматься женщина. Такая, как ты, – умница, красавица и имеющая опыт в этой сфере.

Мысленно чертыхнувшись, Ира отказалась. Диссертация. Студенты. Репетиторство. Все это приносит мало денег и много удовольствия. Какое модельное агентство?!

– Ни-за-что, – отрывисто, для пущей убедительности по слогам произнесла Ира.

– Так, а что, я тебе запрещаю заниматься наукой? Да ради бога! А зарплата у тебя будет такая, что тебе со своим репетиторством и не снилось!

У него получилось ее убедить. Он снова раскинул сети своего обаяния, и Ира опять в них попалась. И вновь боролась, объясняя Платову:

– Мы вместе работаем. Этим все сказано. Ничего личного.

Диссертация так и осталась незащищенной, потому что модельный бизнес дал Ире все. Любимые математические расчеты. О! Уклониться от налогов, и чтобы при этом никто не подкопался – тут такие комбинации приходилось разрабатывать, на уровне высшей математики. И еще Ира незаметно влюбилась в мир моды. Красивые девочки, красивая одежда, красивые фотографии. Это была новая формирующаяся среда с потрясающими декорациями, и Ира играла в ней главную роль, потому что Дмитрий делами агентства не занимался. Приходилось самой учиться, принимать решения, побеждать конкурентов.

А еще агентство являлось любопытнейшим индикатором изменения принципов, ценностей, приоритетов. Да, работа моделей сложна. Доходы не так высоки, как кажется тем, кто смотрит на подиум из зала или листает глянцевый журнал. Но все-таки за эти деньги можно снять квартиру, покупать нормальную одежду, поддерживать себя в нужной для съемок и показов форме. Однако девчонки – почти все без исключения – предпочитали не только ходить на кастинги, но и «клеить» состоятельных мужчин. Ира только диву давалась. Вчера крошка ходила неумытая в каком-нибудь Тьмутараканске, два года как в Москве – и уже машинка появляется, тряпочки фирменные, собственное жилье… Это их сознательный выбор. Их компромисс. И компромисс ли? Ирина позиция по этому вопросу заключалась в следующем. Никаких девочек для нужных людей. Агентство «Russia» никогда не отправляло моделей за границу по сомнительным контрактам. Но личная жизнь сотрудниц – во всяком случае, до тех пор, пока они не нарушают условия договора и выполняют свои обязательства, – это их дело. Новое поколение. Новые ценности. Или их отсутствие – это с какой стороны посмотреть.

Когда появилась первая прибыль и Ира сказала, что Дмитрий может прекратить ежемесячные дотационные выплаты на агентство, в его глазах мелькнуло удивление.

Он только и смог сказать:

– Ириша, ну ты даешь! Молодец. Не ожидал, что так быстро.

Она и правда очень старалась. Не только потому, что работа увлекала. Ей хотелось доказать – они с Димой одной крови, одной породы. И им надо быть вместе не только потому, что они еще не касаются друг друга, а воздух уже искрит от желания. Они похожи. Половинки. Того, что должно стать единым целым.

Когда было доказано все, что Ира считала нужным доказать, она просто сказала:

– Поехали к тебе. Кажется, я люблю тебя.

– Кажется, я тоже.

Именно этой фразы Ира подсознательно и ждала.

Он растерзал ее одежду. Он заласкал ее до слез. Ира прятала повлажневшие глаза. Потому что стеснялась того, что в свои двадцать восемь лет впервые испытала то, после чего прежние мужчины и радости кажутся такими незначительными, ненастоящими… Секс с Димой оглушил Иру так сильно, что ей сделалось страшно. «Ничего лучшего в моей жизни уже не будет. Лучшего не бывает», – думала она, рассматривая спящего Диму, смешно хмурившего во сне темные брови.

Лучшего и правда больше не было. Когда Дима уехал из Москвы, опять не предупредив, Ира особо не волновалась: бизнес такое дело. Может, возникла необходимость срочного присутствия на заводе. Но потом выяснилось – в животе растет Лерка. И вот тогда каждый день превратился в пытку, потому что, помимо работы и жуткого токсикоза, Иру мучила неопределенность. Она ждала хотя бы телефонного звонка, а телефон молчал, и это сводило с ума.

Ее выворачивало наизнанку в туалете, и вдруг возле умывальника раздалось:

– Платов вчера звонил. Сказал, что приедет. Как он классно трахается! И мужик не жадный!

– Ты что, думаешь, он хочет на тебе жениться?

– Во всяком случае, он ездит ко мне каждую неделю!

– А знаешь, что мне Светка рассказывала. Он к ней тоже вот так ездил, ездил, а потом спросил: не хочешь ли встретиться с моим другом?

– Да ты что?! А что Светка?

– Согласилась. Слупила свою «капусту»…

Когда появились силы двигаться, Ира прошла в свой кабинет и написала заявление об уходе.

Она все быстро просчитала. Есть хорошее имя, связи, организаторские способности. Ресурсы под открытие нового агентства с ее-то отличной репутацией можно привлечь. Ребенка родит, вырастит. Но чем такой отец – лучше уж вообще никакого.

Сколько было можно, Ира прятала Леру от журналистов. Но когда «Supermodels» стало серьезным игроком на рынке модельного бизнеса, его президент автоматически превратился в фигуру публичную. Во всех журналах замелькали снимки Ирины Сухановой с дочерью. Димины гены оказались сильнее. У Лерочки его глаза, губы, волосы. Но Платов ни о чем не подозревал.

Они ругались. Мирились. И вот сейчас случилось то, что случилось…

…Приняв душ, Ира оделась и опять растерянно посмотрела на истерзанные колготки.

«Ладно, в машине печка, как-нибудь доберусь», – подумала она и машинально нагнулась, чтобы поднять с пола Димины джинсы. Из их кармана выпала визитка, и надпись на ней повергла Иру в шок. Эмилия Конде, президент агентства «L’etoile», Париж.

Эмилия! Именно с этой женщиной Ира вела переговоры о возможных съемках для Chanel!

Аккуратно засунув визитку в карман, Ира швырнула джинсы на пол и присела на краешек кровати.

Ну и новость. Это все меняет. Никаких разговоров о Весте. Неужели Эмилия смотрела моделей из агентства Платова?!

– Вот тебе кофе. Вот бутерброды. И шоколад!

Дмитрий вошел в спальню с подносом, склонился над маленьким столиком у кровати.

Щелкнув телевизионным пультом, Ира пару минут наблюдала за показом Fashion TV. Потом как можно равнодушнее поинтересовалась:

– Ну, как жизнь вообще? Много работы? Зарубежные контракты есть?

Дмитрий искренне изумился:

– Ир, да ты что? После того, что сделал с агентством Стас, какие контракты? Финансовое положение очень сложное…

– Тимофей Аркадьевич, вам письмо. Танцуйте!

Следователь Ковалев выхватил из рук оперативника конверт со штампом Бюро судебно-медицинских экспертиз и проворчал:

– Марат, вот будет тебе за шестьдесят – я посмотрю, как ты запляшешь. В этом возрасте другие радости. На пенсию не отправляют, и ладно.

– Тимофей Аркадьевич, да какая пенсия, вы что? – На лице Марата Кудряшова, невысокого, худого, появилось выражение искреннего недоумения. – Вы ведь вчера убийство девочки почти раскрыли!

И, хотя у следователя имелись уже первые подозреваемые по делу об убийстве Весты Каширцевой, он возмущенно замотал седой головой:

– Марат, еще рано делать окончательные выводы!

Разорвав конверт, Тимофей Аркадьевич достал сколотые скрепкой листы. Он нетерпеливо пролистнул первую страницу, где перечислялись вопросы по разрешению экспертизы, обстоятельства дела и результаты наружного исследования трупа. Внутреннее исследование пропускать не стал. Уже обжигался. По одному из уголовных дел пришлось столкнуться с убийцей-химиком, отравившим жертву ядом, оставляющим минимальные следы в организме. Преступник вывез тело на ночную трассу с целью имитации наезда. Эксперт, вскрывавший труп, обнаружил легкие следы химического повреждения тканей и органов. Однако не рискнул делать вывод о причинно-следственной связи между этими повреждениями и наступлением смерти. Тем более что концентрация алкоголя в крови покойного зашкаливала все мыслимые и немыслимые нормы. И в связи с этим горизонтальный характер нанесенных автомобилем травм на теле покойного выглядел совершенно логично. Пьяный человек. Переходил дорогу в неположенном месте. Упал на проезжую часть. Совершивший наезд водитель в состоянии шока повез труп в больницу и даже утверждал, что слышал стоны… Правда по этому делу выяснилась через год, когда ни в чем не повинный водитель сидел в тюрьме, а настоящий убийца разоткровенничался с соседом, негласно сотрудничающим с правоохранительными органами. После этого случая Тимофей Аркадьевич читал часть судебно-медицинской экспертизы, касающуюся внутреннего исследования, с особым вниманием.

Медицинская лексика позволила абстрагироваться от собственных эмоций. Когда Тимофей Аркадьевич выехал на место происшествия, лицо молоденькой девочки было спокойным и просветленным. Но смерть изломала, окровавила ее тело. Ковалев писал протоколы, опрашивал свидетелей, и сердце кололо: такая молоденькая, такая красивая… В экспертизе уже нет места для эмоций.

Следователь внимательно прочитал исследования, убедился, что все разрывы органов и ушибы тканей напоминают по характеру автомобильные травмы. Следов хронических заболеваний и химических поражений тканей, а также нанесенных до смерти серьезных повреждений эксперты, проводившие вскрытие Весты Каширцевой, не обнаружили.

– Тимофей Аркадьевич, да чего там рассусоливать, – устав от ожидания, Марат ерзал на стуле. – Все и так ясно. Задавили девчонку! Вы послушайте, что я узнал!

– Потом, – следователь улыбнулся. Вот она, молодость. Энергии – хоть отбавляй. И никаких болей в пояснице. – Марат, мне нужно ознакомиться с экспертизой.

Список нанесенных девочке ранений казался нескончаемым – открытая черепно-мозговая травма с ушибленными ранами, переломом основания черепа и нижней челюсти, многочисленные кровоизлияния. Ковалев продрался сквозь анатомический частокол и вслух зачитал:

– Указанные телесные повреждения возникли незадолго до наступления смерти от действия тупых предметов (выступающих частей автомобиля) при нахождении гражданки Каширцевой В.А. в вертикальном либо близком к таковому положении, обращенном к транспортному средству задней поверхностью тела с первичным контактом с поясничной областью, затылочной областью головы и дальнейшим падением на дорожное покрытие. Указанные повреждения имеют признаки тяжких телесных повреждений и состоят в прямой причинной связи с наступлением смерти. При судебно-химическом исследовании крови и мочи от трупа гр. Каширцевой В.А. этиловый спирт не обнаружен.

– Блядь! Вот сука, а! – Марат возмущенно вскочил со стула и потряс кулаком с побелевшими костяшками. – Девчонка убегала. Но вы же видели, какая там дорога! Бордюр высоченный! И эта сука ее раздавила!

«Сам таким был, – подумал Тимофей Аркадьевич, с завистью вдыхая дым от сигареты Марата. – А почему был? Таким и остался. Просто теперь эмоции не выплескиваются наружу, а используются для принятия решений…»

– Ну, что там по опросам свидетелей? – спросил Ковалев, откладывая экспертизу.

Марат оживился. Хотя еще вчера поводов для оптимизма не наблюдалось. Неизвестно, видел ли кто-нибудь из водителей, как совершался наезд на Весту. Дожидаться милицию никто не стал, и все призывы откликнуться очевидцев остались не услышанными. Оставался поквартирный обход, но и тут Марату казалось: дело – труба. Элитный жилой комплекс. Если и удавалось застать дома хозяев квартир, то они на момент совершения ДТП либо спали, либо отмокали в ванне, либо сидели за компьютерами. В окошко выглядывать у этой категории граждан привычки нет. С прислуги тоже толку немного. Домработницы драят полы, няни приглядывают за детишками, все при деле, деньги зарабатывают, а не проявляют любопытство к чужим делам. Да, про личную жизнь Весты Каширцевой стало известно со слов консьержки. Но дальше не удавалось продвинуться ни на шаг. Что за машина ее сбила? Кто находился за рулем? Ответов на эти вопросы не находилось.

– Мне повезло дважды! – радостно тараторил Марат. – В одной из квартир проживала бабушка. Мать владелицы квартиры, я так понял. Старушка не отличается крепким здоровьем, и вот дочь на всякий пожарный перевезла ее к себе. Бабушка – подарок. Первый этаж. Окна на трассу выходят. На балконе бабуля культивирует рассаду. Она видела эту машину! Тачка стояла на дороге со включенной «аварийкой». Бабуля бдительная. Решила, что это террористы, а автомобиль начинен взрывчаткой и надо срочно звонить в милицию. Но тут начался сериал, и это свело порыв старушки на нет. А второй свидетель – шофер какого-то крутого дядьки. Он поджидал своего шефа и обратил внимание на машину. «Жигули», бежевая «девятка» – шофер в этом не сомневается. За рулем находилась женщина.

«Все сходится», – подумал Ковалев и поинтересовался:

– Лицо рассмотрел? Опознать сможет?

– Кто его знает. – Марат вновь вытащил сигарету, но под укоризненным взглядом Ковалева отложил пачку. – Понял, понял, дымить не буду. Надо попробовать предъявить ему снимки. Вы же понимаете, у профессиональных водителей хорошая зрительная память.

Дверь кабинета едва слышно скрипнула, и Марат умолк.

– Здравствуйте, Тимофей Аркадьевич!

– Седов, ты, что ли? Не узнал, богатым будешь. – Тимофей Аркадьевич пожал ладонь Володи и подумал: ну неправильно это, что теперь следователи могут в штатском ходить. Непорядок. И, не удержавшись, заметил: – Да, Володя, без формы ты, прямо скажем, никакого почтения не вызываешь.

– Не могу наш синий костюмчик носить. Такое чувство, что шкаф на плечах тащу. Но на коллегиях и совещаниях приходится. Тимофей Аркадьевич, знакомьтесь. Это Лика, – и Седов легонько подтолкнул к столу невысокую светловолосую девушку, лицо которой казалось смутно знакомым.

Через секунду в памяти услужливо всплыла фотография на странице популярного еженедельника «Ведомости».

– Чему обязан приходом журналиста? – Ковалев неприязненно поморщился. Только писак не хватало на его голову!

– Я хочу попросить вас об услуге, – Лика присела на стул и посмотрела на следователя такими огромными, полными мольбы зелеными глазами, что Тимофей Аркадьевич быстро отвел взгляд. – Дело в том, что Веста Каширцева работала в агентстве «Supermodels», которым руководит моя подруга…

Смысл Ликиного рассказа улавливался Ковалевым не без труда. «Бук»,[7] «кастинг», «дефиле»…

«Навыдумывали словечек, – мысленно ругался Тимофей Аркадьевич – По-русски говорить надо!»

Когда Лика замолчала, Тимофей Аркадьевич с трудом сдержал желание расхохотаться. Вот наивное создание! Да ни один следователь не согласится на такую просьбу. Конечно, ее привел Седов, малышка не нарушала закон, это все замечательно. Но в рамках уголовного дела все равно надо проводить следственные действия. Несмотря на любую протекцию!

– Значит, так, Лика, – Ковалев старательно закосил в сторону. Глазищи у Вронской – как у ведьмы. Погибнуть в таких можно. – Сделать для вас я могу немногое. Версия, связанная с профессиональной деятельностью потерпевшей, не является главной. У нас есть основания подозревать, что убийство девушки было совершено по другим мотивам. Тем не менее я все равно намерен допросить вашу подругу. И оперативники побеседуют с сотрудниками агентства. Единственное, что я могу для вас сделать, – это завершить этот этап как можно быстрее. Если ничего подозрительного не обнаружится – я не буду брать с президента агентства подписку о невыезде. Это все, на что вы можете рассчитывать.

Лика улыбнулась, старательно скрывая разочарование, которое все равно отразилось на погрустневшей мордашке.

– Спасибо вам большое, – сказала она.

От ее взгляда Тимофей Аркадьевич вновь смутился…

Париж – Канн, декабрь 1919 года

Голова. На ней терновый венец боли. Мира больше нет. Только иголки, впившиеся в череп. И во рту отчетливый привкус крови. Надо немного поспать.

Принятое снотворное не помогает. Наконец легкие волны полудремы подхватывают Габриэль, уносят все дальше и дальше. Но – какая тяжесть, затылок словно чугунный. Отчаянный стук в дверь отдается в ноющих висках.

– Мадемуазель Шанель! Мадемуазель! Вас спрашивает Леон де Лаборд!

Габриэль с трудом приподнялась на постели. Такого встревоженного лица у верного слуги Жозефа Леклера она никогда прежде не видела.

Облизнув пересохшие губы, Коко быстро спросила:

– Что случилось?

Жозеф скорбно помолчал и вновь напомнил:

– Леон де Лаборд ожидает вас.

Слуга повернулся, чтобы уйти, но Габриэль остановила его:

– Подожди. Мне не до сборов.

В белой атласной пижаме, опираясь на руку Жозефа, Габриэль спускалась по лестнице, не чувствуя холода каменных ступеней, обжигающего босые ноги.

Леон бросился ей навстречу, легонько коснулся ладони и неуверенно попросил:

– Присядь. Пожалуйста, присядь.

Габриэль, несмотря на сжимавшие сердце нехорошие предчувствия, слабо улыбнулась. Ее старый приятель, частый гость Руайо, никогда не расставался с каскеткой. И сейчас жокейская шапочка скрывает русые вьющиеся волосы.

Дождавшись, пока Габриэль опустится на диван, Леон глухо произнес:

– Бой попал в аварию. Машина загорелась. Артур в тяжелом состоянии, и ты понимаешь… может случиться всякое…

Глаза Габриэль, готовые брызнуть слезами по любому поводу – когда вдруг рвалось в руках тонкое отделочное кружево, когда капризничали швеи, когда подводили поставщики тканей, – глаза Габриэль остались сухими.

Она все поняла. Боя больше нет. Его нет уже почти два дня. Именно тогда возникла невыносимая головная боль, а слюна во рту отчего-то стала отдавать кровью.

Жозеф бросил укоризненный взгляд на гостя и тихо сказал:

– Что уж теперь… Надо сказать. Мадемуазель, месье Кейпл скончался на месте.

Когда появились силы, чтобы подняться, Габриэль, знаком остановив бросившегося на помощь Жозефа, дотащилась до своей комнаты.

Надо быть сильной. Бой любил ее сильной. Она будет такой. Ради него.

Через пару минут Габриэль уже стояла перед Леоном – в дорожном костюме, маленькой черной шляпке, с небольшим саквояжем в руках.

– Поехали, – коротко бросила она.

Де Лаборд неуверенно на нее посмотрел и пробормотал:

– Сейчас ночь. Давай отложим поездку до утра. И потом, Коко… Ты подумай, стоит ли вообще ехать. На похороны соберутся родственники, в том числе его жена.

Габриэль медленно пошла к двери. Леону не оставалось ничего, кроме как распахнуть ее. А потом помочь разместиться в салоне «Ситроена», уже украшенном в честь приближающегося Рождества еловыми веточками.

Желтые прожекторы фар будили сонные парижские авеню и бульвары, но Габриэль этого не замечала. В глазах стоял Артур, веселый, улыбающийся, ее мужчина, ее любовь.

…Открытый при помощи Кейпла на рю Камбон бутик стал быстро приносить доход. Артур был счастлив, а значит, была счастлива и Габриэль. Он дал ей все, о чем прежде и не мечталось. Их принимали в лучших домах Парижа. Они не пропускали ни одной театральной премьеры. Но, самое главное, его квартира на бульваре Мальзерб стала домом , и в этом маленьком мире царили любовь и покой. Габриэль удивлялась – ей больше не хочется щелкать ножницами, моделируя прямо на заказчице силуэт платья. Есть кое-что куда увлекательнее работы. Быть с Артуром, целовать его губы, чувствовать, как он сжимает ее в объятиях, – вот оно на самом деле какое, настоящее счастье. Но для Боя – Габриэль это интуитивно понимала – было очень важным, чтобы «Chanel Modes» всегда пользовались авторитетом. Хороший бизнесмен, он тоже хотел видеть в Габриэль человека, умеющего «вести дела». Прежде Этьен настаивал, чтобы его женщина разбиралась в видах аллюра. Теперь Бой мечтал о платьях Шанель как высшем проявлении парижского шика. Габриэль всегда старалась угодить своим мужчинам.

В 1913 году открылся бутик в приморском Довиле. Габриэль полагала, что это позволит расширить клиентуру среди представительниц высшего света, не только француженок, но, возможно, и русских дам, приезжающих на курорт. И с раздражением думала о том, что ей опять придется мучиться с отделкой из валансьенских кружев, с длинными батистовыми платьями, уродующими грудь корсажами. Клиентки капризны. И консервативны. Хотя разве не проще надеть туфли с круглым мыском на низком каблуке? Они выглядят более элегантно, чем остроносые ботинки, их не надо шнуровать специальным крючком с посторонней помощью… А Артур… Позднее Габриэль поймет – он предчувствовал войну. И опустевший Париж, и наплыв в Довиль. В начале войны Габриэль охватила безумная паника. Все спешно бежали из курортного городка. Магазины закрывались. Запустение пришло на еще совсем недавно оживленные улицы. Она телеграфировала Артуру, спрашивала его совета. Ответ пришел очень короткий: «Обязательно продолжай работать». Бой оказался совершенно прав. Убегая от линии фронта, вся парижская знать вскоре собралась в Довиле. Шла война, мерзкие «боши» наступали, но разве это причина для дамы отказываться от нового платья? Но все же, все же – была война, и это не могло не наложить свой отпечаток. Опасность, тревога и переживания изменили вкусы женщин. Они больше не хотели громоздких конструкций, их раздражала изысканная отделка, и тогда Габриэль рискнула предложить клиенткам то, что носила сама. Прямые юбки, чуть приоткрывающие щиколотку, блузы, жакеты. Вскоре перед бутиком на авеню Гонто-Бирон пришлось вынести столики. Внутри помещения принять всех желающих сделать заказ было невозможно. Швей тоже катастрофически не хватало.

Бой мог бы не отправляться на фронт. И он не мог этого не сделать. Тем не менее ему изредка удавалось приезжать в Париж.

Оставив сестру заниматься бутиком в Довиле, Габриэль полетела в Париж. Она была там счастлива. И там был Артур. О, его дела шли в гору! Когда в стране не хватает угля, тот, кто им торгует, становится богат, как Крез!

Но что-то уже тогда неуловимо изменилось в их отношениях. Нет, внешне все оставалось по-прежнему: жаркие объятия, визиты к друзьям, прогулки. Но иногда в глазах Боя появлялось такое виноватое выражение, что Габриэль мысленно убеждала себя: «Мне показалось. Все хорошо. Просто показалось…»

Наверное, уже тогда Бой принял решение жениться на девушке из хорошей семьи. Он решил, что Габриэль ему не подходит. Пятно на собственной биографии удачно замаскирует титул. Это было единственное, чего Габриэль не могла ему дать. Он убивал свою любовь с такой же холодной расчетливостью, как совершал сделки. Ему было больно и стыдно. Бой хотел сделать прощальный подарок. И ему нужно было остаться в Париже одному, чтобы присмотреться к благородным девушкам.

Но все это Габриэль поняла уже позднее. Тогда ей казалось: чудесная сказка, в которую привел ее Бой, не закончится никогда.

Они уехали в Биарриц, и Габриэль упивалась его любовью, не зная, что это было прежде всего чувство вины.

– Здесь можно повторить успех Довиля, – сказал Артур во время прогулки по набережной. – Даже его превзойти.

Габриэль прикинула: а ведь Артур прав. Неподалеку от Биаррица уже начинается Испания, а это означает и наличие богатых клиенток, и широкий выбор тканей, которых теперь днем с огнем не сыщешь в Париже.

Никогда Биарриц не видел портниху, жившую в такой роскоши. Артур снял виллу, огромную, изысканную. Настоящий замок, с просторным внутренним двориком и белыми каменными ступенями, ведущими прямо к пляжу. Впервые увидев резные башенки здания, ослепительно белоснежные на фоне синих волн, Габриэль, как ребенок, захлопала в ладоши и повисла на шее Боя.

Первый этаж виллы занял Дом мод Шанель. Увлеченная работой, Габриэль отмахивалась от доходивших до нее сплетен о романах Артура. Он приезжал, он говорил о любви – и это главное. Люди всегда завидуют чужому счастью. C est la vie, такова жизнь.

Любовь мешает работе. Но разлука – о, это муза, это вдохновение, это источник невероятной энергии. Никогда прежде Габриэль не экспериментировала с такой смелостью. Она украшала широкополые черные шляпки с донышком, делавшие женскую головку изящной и хрупкой, соболиным жгутом. Она придумала V-образный вырез горловины, обнажавший шею. У ее платьев исчезла талия, ткань свободно струилась по телу, схваченная у бедер легким шарфом. Chanel’s charming chemise dress,[8] – писали про ее модели американские журналы мод.

Биарриц принес ей столько денег, что Габриэль с удивлением поняла – она может без труда вернуть все долги Артуру. И при этом вся ее империя, в которой трудится уже более трехсот работниц, ничуть не пострадает.

Боя новость не обрадовала, и позднее, опять-таки позднее, Габриэль поймет почему. Он планировал жениться. И все же хотел сохранить ее. Он думал, что из-за денег она не сможет его покинуть. А если все долги возвращены – какой спрос.

Ее любимый. Такой настойчивый. Такой целеустремленный. Он все делал очень и очень тщательно. Слухи о его романах полностью подтвердились. Габриэль больше не могла оставаться на бульваре Мальзерб. Она перебралась на рю Камбон, где приобрела еще несколько зданий, и, чтобы не сойти с ума от ревности и обиды, вновь занялась работой.

«Он обо мне еще услышит! И пожалеет, что так со мной обошелся», – думала Габриэль, и иголка колола пальцы. Выступали маленькие капли крови, пачкавшие ткань, но разве это имело значение, когда разбито сердце, надежды, любовь, все-все…

Стиснув зубы, Габриэль настойчиво искала новую идею, которая покорит женщин и принесет ей сотни тысяч франков. И эта идея нашлась!

Призраки прошлого, нищее детство, простые ремесленники – они опять терзали ее сны. Конечно – Габриэль столько думала о том, что, если бы ее отец не был таким пройдохой, жизнь сложилась бы совсем по-другому. Но после одного из таких мучительных кошмаров она вдруг поняла. Одежда. Простые люди всегда ценили в ней прежде всего ткань. Она должна быть прочной. Надежной. Если разыскать такую – Париж вновь будет удивлен. И никто до этого не додумается, ни Пуаре, ни Ворт, ни Дусе.[9]

На складе у одного из поставщиков, Родье, нашлось именно то, что нужно. Бежевые рулоны джерси, многочисленные, никому не нужные, они просто лежали и покрывались пылью. Глупый торговец даже не хотел к ним подводить свою клиентку!

Когда Габриэль все же настояла, толстяк Родье забормотал оправдания:

– Это машинная вязка. Мы рассчитывали, что из ткани можно будет изготовить костюмы в английском стиле для молодых господ, любящих прогулки на свежем воздухе. Но они сочли ткань слишком грубой. К тому же джерси морщится, из нее практически невозможно что-либо сшить.

– Я забираю все ваши запасы и делаю заказ на дополнительную поставку!

У изумленного Родье даже выпал монокль. Уверена ли мадемуазель, что хочет купить ткань? Ее даже мужчины посчитали слишком жесткой! А ведь мадемуазель шьет для женщин!

– Я забираю все ваши запасы, – решительно повторила Шанель. Торговец начинал раздражать ее своими причитаниями. А ведь мысленно она уже почти закончила конструировать редингот, доходящий да середины юбки, строгого, почти мужского покроя. – И позаботьтесь о дополнительном изготовлении именно такого материала!

Успех превзошел все ожидания Шанель. Казалось, за новеньким рединготом к ней сбежались все парижские дамы. И их уже не волновало, что такая вещь есть у половины Парижа.

– Мода, – назидательно твердила Габриэль глупеньким швеям. Ах, сколько усилий пришлось приложить, чтобы убедить родителей отпустить своих молоденьких дочурок в Париж! – должна выходить на улицы. Но, запомните: она никогда не должна приходить оттуда…

Она философствовала, подсчитывала доходы и изо всех сил старалась казаться веселой. Пусть Артур знает – она богата и счастлива. Габриэль почти поверила в эту историю, как верила в сотни других, придуманных от отчаяния и безысходности. А потом на рю Камбон пришел Бой. И хотя газеты уже писали о его помолвке, и хотя Габриэль сотни раз уверяла себя, что любовь к Артуру прошла, все изменил лишь один, но такой нежный, до головокружения, поцелуй.

Обнявшись, они в каком-то пьяном угаре пошли на набережную Бийи и сняли квартиру, окна которой выходили на Сену и Трокадеро. В ней пахло ванилью и шоколадом. Безумие продолжалось.

– Я люблю тебя. Я разорву помолвку. Прости, – твердил Бой.

Как можно не поверить в то, во что хочется верить больше всего на свете?!

Но Артур все равно женился. Они ненавидели друг друга. И снова любили . Его жена родила одного ребенка и ждала другого. Шанель глушила боль работой. И в конце концов согласилась на все. Артур вошел в нее так глубоко, крепко, мучительно, что проще было бы умереть, чем жить без него.

Эти мучения были взаимными. Накануне Рождества Артур уехал на Средиземноморье, обещал подыскать домик и поселиться там с Габриэль. Она то верила его словам, то вновь сомневалась. А что, если Бой на самом деле отправится в Канн? Там теперь живет его жена, у нее вот-вот родится второй малыш, любимый хочет просто провести безмятежную рождественскую неделю в кругу семьи.

Но Артур был так убедителен, когда говорил о совместных планах! Надо верить. Подождать осталось совсем немного. Они еще будут вместе, будут счастливы, как в старые добрые времена.

Потом ужасно, невыносимо заболела голова. И во рту появился привкус крови.

– …Габриэль, – Леон робко тронул ее за руку, и Шанель заметила: автомобиль стоит у ворот гостиницы. Вокруг раскидистые зонтики пальм. Они уже в Средиземноморье. – Мы в дороге больше десяти часов. Нам надо хоть чуть-чуть отдохнуть.

– Конечно. Сними номер и поспи немного.

– А ты?

– Я останусь здесь.

– Здесь?

Габриэль промолчала. Как можно спать, если Артур мертв? Как можно жить…

Она не знала, сколько отсутствовал Леон. Час или целую вечность.

Де Лаборд сел в машину и с отчаянием хлопнул по рулю ладонью.

– Плохие новости. Его уже положили в закрытый гроб. Но мы еще успеем на похороны. Его будут хоронить в Фрежюсе.

– Я не поеду на похороны, – тихо сказала Шанель.

– Габриэль! Как же так?!

– Я не поеду на похороны! Я не могу смотреть, как меня закапывают в землю! Бой будет жить!

Леон застонал:

– О, Коко…

В Каннах Габриэль попросила отвезти ее на место аварии. Дождавшись, пока Леон отъедет, она подошла к сгоревшему остову машины Кейпла. И долго гладила обуглившийся металл. Водопад слез не принес ей облегчения…

Закончив пересказывать содержание разговора со следователем Ковалевым, Лика Вронская перегнулась через стол и отломила кусочек лежащей перед Ирой Сухановой шоколадки.

В кои-то веки подруга перед тем, как зашелестеть фольгой, не закрыла на ключ дверь своего кабинета. Причины такой конспирации Ира объясняла просто: «Я требую от девочек следить за собой. И если я буду объедаться сладким – кто прислушается к моим словам?» Лика недоумевала. Ведь Ира не модель, а высококлассный менеджер, пара лишних сантиметров в талии на ее работе никак не отразится. Но Ира, требовательная к окружающим, была так же беспощадна к себе.

«Ладно, пусть лучше трескает шоколад, чем накачивается наркотиками, – думала Лика, с беспокойством поглядывая на нервно постукивающую пальцами по столу Ирину. – Подумать только: у Ирки есть кокаин. Только бы это ее увлечение не зашло слишком далеко. Я видела пациентов наркологического отделения. Мрак!»

– Что ж, наверное, ты сделала все, что можно было сделать в этой ситуации. Если Ковалев такой принципиальный мужик, как ты рассказываешь, мне остается лишь одно. Надеяться, что он ни до чего не докопается. Что в агентстве все чисто. И мы сможем спокойно улететь в Париж, – рассуждала Ира, ломая квадратик шоколада на микроскопические кусочки.

– А ты уверена, что в агентстве все чисто?

– Кажется, да, – она кивнула головой. – Это долгая история, расскажу ее тебе в самолете.

Лика поперхнулась шоколадом. Откашлявшись, она воскликнула:

– Чего? В каком самолете?! Если ты кого-то подозреваешь, топай прямиком в прокуратуру! И потом, с чего бы это нам оказаться в одном самолете?!

Ира настаивала на том, чтобы Лика полетела в Париж. Расходы она готова взять на себя. Все-таки в смерти Весты есть что-то подозрительное, и хотелось бы, чтобы рядом находился человек, которому можно доверять. А в прокуратуру идти рано. Подозрения есть, никаких доказательств нет, а время будет упущено.

– А своим девчонкам ты, значит, не доверяешь? – Лику опять затерзали сомнения. Да ерунда эти Ирины заявления о том, что никто из сотрудников агентства не причастен к смерти манекенщицы. Ира выдает желаемое за действительное. Аутотренинг! – Кто летит во Францию?

– Модели, Арина Иванова и Катя Родимова. Визажист Наталья, Ленка, наш парикмахер. И фотограф Ник.

– А фотографа тебе зачем тащить? Деньги девать некуда?

Ира терпеливо объяснила:

– Ник отлично знает французский. Я по-французски говорю еле-еле. Он всегда летает со мной в Париж, потому что, если дело доходит до подписания документов, моих знаний не хватает.

Лика начала заводиться. Да подруга втянула ее в какую-то авантюру! Мало того что погибла девочка и пришлось делать все, чтобы скрыть информацию о произошедшем. Теперь еще эта поездка. Бред сивой кобылы! Ира же сама говорила: Веста понравилась французам больше всех. И вот пришлепывает Ирина с двумя другими моделями. Смысл этих действий?!

В голубых миндалевидных глазах Ирины запрыгали чертики. Она слабо улыбнулась:

– Ну, Вронская! Хоть на душе кошки скребут, тебя без смеха слушать невозможно. Вот это темперамент. Да не переживай ты так! Выкручусь как-нибудь. Скажу, что Веста поправилась на пять кило. Всего и делов. В нашей профессии так бывает. Модельные стандарты – это истощение, и даже худенькие, даже молоденькие девчонки, у которых все в порядке с обменом веществ, вынуждены придерживаться жесточайшей диеты. Они ограничивают себя годами, у многих месячные пропадают, и приходится принимать гормоны. А потом – не выдерживают, срываются. Я скажу, что с Вестой произошла именно такая история. Думаю, на кастинге отберут Родимову. Она брюнетка со светло-карими, чайными глазами. Самый подходящий, не банальный типаж. Так ты как? Едешь?

– Надо подумать, – сконфуженно пробормотала Лика и принялась прикидывать свой график.

Книги. Очередной роман сдан в издательство, за новый еще не бралась, так как после завершения книжки надо минимум недели две побездельничать. Все равно от компьютера тошнит, мысли в голову не лезут.

Газета. Это, конечно, всегда пожар, запарка и последний день Помпеи в одном флаконе. Но в этом году отпуск она еще не брала. Редактор «Ведомостей» Андрей Иванович Красноперов побушует. Скажет, что сам он в отпуск, в отличие от некоторых предателей, не ходит. А потом все равно отпустит. Так уже было не один раз, и маловероятно, чтобы теперь Андрей вдруг заартачился.

И самое главное. Номер в парижской гостинице – это не опустевшая квартира. В Париже она точно не помчится к Пашке, чтобы униженно мириться, не поведет себя как тряпка, забыв о собственном самолюбии. А потом глядишь и отпустит тоска по разломавшимся отношениям.

И Лика резюмировала мысленные рассуждения:

– Хорошо. Я поеду. Насчет оплаты не беспокойся – я в состоянии потянуть эти расходы.

Ира пожала плечами:

– Так, а зачем тебе тратиться? Мне французы и так все оплачивают.

– Да, намерения у них, судя по всему, серьезные.

Ира постучала по столу и серьезно сказала:

– Надеюсь. Мне очень нужно, чтобы моя девочка получила контракт. Такого в Москве еще не было. Chanel – это очень престижный бренд, так высоко россиянки еще не забирались. Ладно, дорогая, мне пора.

– Куда?

Ира помрачнела. Надо забрать тело Весты. Гроб уже заказан, одежда для похорон подобрана. Родители – пьянь подзаборная – хотят, чтобы дочь похоронили в родном городе. Смысла в этом особого нет. Можно подумать, на могилу кто-нибудь из этих алкоголиков ходить станет. Если бы Весту похоронили в Москве – уж Ира бы позаботилась, чтобы все было в порядке. Но – воля родственников. Тут не поспоришь.

– Придется на день уехать из Москвы, – пояснила Суханова, поднимаясь с черного кожаного кресла. – Кстати, ты визу-то успеешь получить?

– Ничего получать не нужно. Я часто летала в Страсбург, в командировки на сессии Парламентской ассамблеи Совета Европы. Мне открыли годовой «шенген».

– Ирина Алексеевна, почта, – появившаяся в кабинете секретарша положила на стол внушительную пачку писем. – Просмотрите, вдруг что-то срочное.

– Кристина, некогда. Мне сначала на допрос надо подъехать, потом в морг, – Ира открыла бежевый портфель с золотыми замочками и стала перекладывать в него почту. – В машине посмотрю. Перезвоню, если потребуется.

Внезапно она замерла, удивленно рассматривая конверт, а потом быстро его разорвала.

– Кто это прислал?

Хорошенькая высокая девушка недоуменно пожала плечами:

– Понятия не имею. А что, обратного адреса нет?

– Оставь нас! – Дождавшись, пока секретарша скроется за дверью, Ира протянула Лике листок. – Ты видишь, что творится?!

Письмо было коротким.

«Увидеть Париж – и умереть».

Четкие компьютерные строчки, от которых мурашки ползут по спине…

– Ира! Надо показать это следователю! Пусть отправит на дактилоскопическую экспертизу. Вдруг «пальчики» остались! – быстро затараторила Лика. – Тебе угрожают, неужели ты этого не понимаешь?!

– Понимаю, – твердо сказала Ира. – Вернемся из Франции – и во всем разберемся.

Она разорвала листок на мелкие кусочки и швырнула обрывки в мусорную корзину.

Лике хотелось заорать от возмущения. Ирка просто сумасшедшая! Она недооценивает серьезность ситуации. Так поступать нельзя!

Вронская молчала, понимая: бесполезно. Это тот самый случай, когда любые аргументы не будут услышаны…

Арина Иванова украдкой бросила взгляд на зеркальную стену ресторана. Она выглядит просто отлично! Обманчиво простенький черный костюм от Stella McCartney сексуально облегает грудь. На ее грудь мужики и так заглядываются – мама не горюй. А уж нитка перламутрового, нежно-розового жемчуга Mikimoto просто магнитом притягивает внимание к глубокому декольте.

«Так. Хватит собой любоваться, – подумала Арина. – Потом. Когда я вытяну из Вагита все, что мне нужно».

Она со вздохом отложила меню и ослепительно улыбнулась своему спутнику.

– Вагитка, шашлык отменяется, – сделав глоток минеральной воды, заявила Арина. – Мне скоро в Париж лететь. Надо быть в форме.

Вагит Имранов неодобрительно зацокал языком:

– Вай, красавица, ты всегда хорошо выглядишь. Почему не кушаешь?

«Не жру почти ничего. Молодая еще. Поэтому ты на меня и запал. Начну „топтать“ все, что хочется, – поправлюсь, – с раздражением подумала Арина. – Шашлык – не самая большая потеря в жизни. А вот отказываться от любимого мороженого сложно».

Она уже собиралась пожаловаться любовнику на свои беды, как у того зазвонил сотовый телефон.

Вагит, посмотрев на высветившийся на экране номер, негромко выругался.

– Что еще? Опять разборка? Где? С волынами?

Он нервно потирал сизые от угадывающейся щетины щеки, а Арина с удовольствием прислушивалась к разговору.

Вагитка – крутой авторитет. Бабок у него куры не клюют. Шмотки, украшения – все покупает. Правда, на квартиру пока денег не дает, жмется. К себе предлагает переехать. Это он зря. Знаем мы этих кавказцев. Работать запретит, ребенка заделает. Нет, связывать жизнь с Вагитом глупо. Он богатый мужик, но, во-первых, старый уже: сорок лет недавно справил, хорошо так потусили. Во-вторых, не настолько он состоятельный, чтобы отказаться от мечты. А мечта… Арина сладко зажмурилась. Олигарха бы. Хоть самого завалявшегося, с миллионами. На миллиарды губу раскатывать не будем…

После телефонного разговора Вагит заметно помрачнел.

– Красавица, – его рука под столиком опустилась на колено Арины, – мне ребята сказали, что у нас проблемы. Да. Если меня на зону вдруг закатают – ждать будешь? Говори!

Арина фыркнула:

– Глупости. Кто тебя закатает? У тебя же все схвачено.

– Конечно, – согласился Вагит. – А почему ты не ответила? Куда смотришь? На парня? За столом слева! Думаешь, не вижу ничего? Меня тебе мало, да?

«Опять двадцать пять. Забодал меня своей ревностью. Ясный перец – как только найду чувака круче, брошу тебя. Брошу, если буду уверена, что ты до меня не дотянешься, конечно. На тебе что, свет клином сошелся? Тряпок накупил – спасибо, до свиданья. Мужики только для бабок и нужны», – думала Арина и при этом щебетала, что Вагит – разумеется, вечная чистая любовь всей ее жизни.

Он вспыхивал мгновенно и точно так же быстро успокаивался. Минута прошла – и любовник уже улыбается, рука под столиком переместилась с колена на бедро, а глаза смотрят так, как будто бы Имранов выхлестал пару бутылок своего любимого «Киндзмарауле».

– Поехали ко мне, – срывающимся голосом сказал Вагит. – Прямо сейчас, да?

– Нет, – Арина сдула со лба челку и посмотрела на Вагита так, как учила Ира Суханова: хитро-хитро, как лисичка. С «выражением лица, приятного для людев ». – Ты ужин заказал. А мне хочется, чтобы у тебя было много-много сил.

«Отлично, – промелькнуло у нее в голове. – Как говорят девчонки в агентстве, когда у мужика член твердый – мозг жидкий. Надо ловить момент».

– Дорогой! – Вагит дернул за рукав проходившего мимо официанта. – Ты заснул совсем! Где шашлык?

Когда любовник расправлялся с политым ткемали мясом, Арина приступила к реализации тщательно продуманного плана.

– Весту Каширцеву машина сбила. Ну, ту противную девчонку, про которую я тебе рассказывала. Помнишь?

Вагит, с набитым ртом, едва кивнул.

«Неужели так и не признается? – подумала Арина. – А что, вполне может быть. Он и подарки так делает. Сделал – забыл. Не то что некоторые: подарят на копейку, а нервов вымотают напоминаниями на сто рублей».

Решительно отбросив на спину длинные светлые локоны, Арина произнесла то, что собиралась сказать весь вечер:

– Короче, Вагит. Мне нужна помощь. Есть в агентстве одна овца. Катя Родимова. Достала она меня. И я тоже хочу, чтобы ее достали. Насовсем, понимаешь?

– Как скажешь, дорогая, – Вагит недоуменно пожал плечами. – Я всегда тебе говорил. Кто обидит – только скажи. Поехали быстрее!

Он положил в книжечку со счетом несколько купюр и быстро направился к выходу. Пришлось следовать за крепкой накачанной спиной, на которой даже пиджак от Armani нелепо топорщился.

Настроение у Арины испортилось. Ночь в постели с Вагитом – то еще испытание. Ни на минуту в покое не оставляет, козел вонючий. Приходится орать, изображая удовольствие. А потом горло болит.

Курить невкусно. Курить противно. От сигарет желтеют зубы, портится цвет лица, и волосы воняют помойкой.

Лика Вронская редко хваталась за сигарету. Когда требовалось срочно закончить работу. Никотин что-то мобилизует в организме, и, отравившись табаком, можно ночь напролет просидеть за компьютером. А еще курить хотелось, когда случались неприятности. Сейчас был именно тот самый случай.

Лика дымила в святая святых – офисе агентства «Supermodels», этом царстве свежевыжатого сока и салатных листьев. Ловила косые и иногда завистливые взгляды девушек-«макаронинок», снующих по коридору на умопомрачительно длинных ножках. Тушила в стаканчике из-под йогурта один окурок и тут же снова щелкала зажигалкой. Дрожь в руках не проходила.

«Мне страшно, – думала Лика, выпуская облачка сизого дыма. – Я слишком хорошо знаю специфику следствия и поэтому понимаю: у Иры могут случиться крупные неприятности. Но у меня нет выхода. Если я пойду к Ковалеву и расскажу ему хотя бы про это письмо с пугающей фразой – с Ирки возьмут подписку о невыезде. Ей нужно попытаться заключить контракт с Chanel. Замкнутый круг какой-то!»

Мимо Лики прошла женщина такой умопомрачительной красоты, что та забыла про дымящуюся в пальцах сигарету. По модельным меркам женщина не молода – лет тридцать, но с точки зрения красоты, шарма, обаяния даст фору всем манекенщицам, вместе взятым. Ведь лица девчонок – чистый лист, разрисованный свежими яркими красками юности. Годы рассекают кожу морщинками, но они и выкристаллизовывают характер, дают жизненный опыт. Может, зрелое лицо привлекает меньше внимания, но забыть его сложнее, чем юную мордашку.

Женщина откинула ладонью непослушные пряди каштанового каре, и Лика чуть не упала с подоконника.

«Елки-палки, это же Наталья! – подумала она. – Я узнала этот жест, но как же она изменилась! Вот что значит профессиональный макияж. Я часто забегаю к Ирке и общалась с Наташей, но у нее на лице никогда не замечалось ни грамма косметики. И эти классические брюки, элегантное бежевое пальто. Наташа же все время из джинсов не вылезала».

Повинуясь необъяснимому порыву, Лика забежала в Ирину приемную, под недоуменным взглядом секретарши сдернула с вешалки куртку и, забыв попрощаться с охранником, выбежала на улицу.

Бежевое пальто гримерши мелькало в текущей по тротуару толпе.

«Так, у нее светлая одежда, сегодня слякоть. Не знаю, есть ли у Наташи машина, но если бы на мне красовалось такое чудное длинное пальтишко и нужно было ехать куда-нибудь далеко, я взяла бы такси. Шмотка красивая, явно дорогая, заляпывать ее грязью жалко. Значит, следить за Натали на „фордике“ нет смысла», – решила Лика и устремилась вперед.

Она слишком торопилась, и, когда Наталья остановилась у дверей ресторанчика, Лике пришлось, натянув до глаз капюшон, пройти мимо. Единственная витрина магазина по соседству была наглухо закрыта ролетой. Привлекать внимание Наташи, явно кого-то ожидающей, не хотелось, поэтому Вронская прошла пару метров вперед. И, спрятавшись за фонарным столбом, уставилась на поглядывающую на часы гримершу.

Даже издалека было заметно: когда к Наташе приблизился невысокий полненький мужчина со стянутыми в хвост черными волосами, ее лицо вспыхнуло счастьем.

Парочка скрылась в ресторане, и Лика пустилась в мысленные рассуждения.

Она пару раз перекусывала в этом заведении. Столики там огорожены довольно высокими декоративными решетками. Сесть за столик по соседству с Наташей и ее спутником – означает возможность подслушать их разговор, оставаясь незамеченной. Конечно, нельзя исключать вариант того, что их посадят за столик, с которого отлично просматривается вход в ресторан. Да и угадать, где они расположились, непросто.

«Надо пробовать, – решилась Лика и направилась к входу. – В конце концов, что с того, что ребята меня застукают. Вот, забежала сжевать салатик. Просто случайная встреча».

Ей повезло. Брюнет с затянутыми в хвост волосами, должно быть, отлучался в уборную, и, едва войдя в зал, Лика приметила, как он скрывается за перегородкой.

«Позади их столика садиться нельзя, – подумала Вронская. – Придется проходить мимо них, сто процентов заметят. Впереди тоже – пошлепают в туалет, увидят. А вот если сесть в ту кабинку, которая отделена от парочки боковой перегородкой – есть шанс сохранить инкогнито».

Приняв решение, Лика спросила у приветливо улыбающегося менеджера:

– Можно я перекушу вон за тем столиком?

Парень кивнул:

– Пожалуйста, он не зарезервирован. Проходите!

Прихватив меню, он проводил Лику и помог ей разместиться.

– Мне любую рыбу с рисом. – Лика даже не стала открывать папку в тисненом переплете. – И томатный сок, пожалуйста.

Она пододвинулась поближе к перегородке и вся обратилась в слух.

– В мировой моде русским дизайнерам нет места. Да кого знают за границей? Зайцева, Юдашкина. Профессионалы назовут еще дуэт Середина и Васильева, Ахмадуллину, Чапурина. Все остальное – мелочи. Наташа, если бы ты знала, как мне тяжело! Я ненавижу мировые бренды. У них есть возможность зарабатывать на «прет-а-порте», делать коллекции «от кутюр». А мы вынуждены довольствоваться объедками с барского стола! Как же я их ненавижу!

– Петр, наберись терпения, – голос Натальи звучал встревоженно. – Ты очень талантлив, а талант рано или поздно пробьется. И потом, у тебя ведь уже получилось дать показ в рамках Недели высокой моды в Москве. Ты подготовил полноценную коллекцию. Мне очень нравятся твои модели. Клянусь, их хочется носить, не снимая. Изящные пиджаки из замши. Короткие клетчатые юбки в складку. А как красив покрой брюк! Мне нравятся твои материалы – мягкие, комфортные, практичные. У тебя потрясающее чувство цвета. Вещи выглядят удобными, и вместе с тем они очень элегантны. Их можно носить в офисе, а вечером блеснуть на банкете.

– Спасибо, Наташ. Ты всегда меня поддерживаешь. Мне это важно. Ты же знаешь, я весь в долгах после того показа. Ручная работа стоит дорого. Но мне не удалось привлечь коллекцией много клиентов, даже изготовленные для показа образцы пришлось продать чуть ли не за треть цены. Проклятые европейцы! Чертовы американцы! Мы не выдерживаем конкуренции. Стоимость работы и материалов примерно одинакова. Но кого купит модник? Русский бренд? Смешно даже говорить! Хорошо, что мой спонсор с пониманием отнесся к этой проблеме. Не торопит. И даже готов финансировать новую коллекцию. У меня полно идей. Хочется снять лучший зал, опять пригласить прекрасных манекенщиц Ирочки Сухановой. Какие лапочки ее девушки!

– Лапочки. Только тупые, как пробки.

– Ладно, Наталья, лучше послушай, что нужно сделать. Выясни стоимость аренды зала. Свяжись с теми, кто обеспечивает звук. Обзвони журналистов, и еще…

Гримерша перебила своего собеседника:

– Петр, я скоро уезжаю. Ира собирается в Париж.

В голосе мужчины зазвенели истеричные нотки:

– Конечно! Думаешь только о себе! Никогда ничем не пожертвуешь!

– Петечка, родной мой, успокойся, пожалуйста, – Наталья говорила быстро, с оправдательной интонацией. – Поездка займет пару дней. Я все успею, правда. А может, она и вообще не состоится. У нас девочка погибла, Веста Каширцева.

– Веста? Боже мой! Да она же была самой красивой женщиной, которую я когда-либо видел!

«Вот гад, – сочувственно подумала Лика. – Грузит своими проблемами Наталью, у них роман, судя по всему. Наталья уж точно на него виды имеет. Стала бы она просто так расфуфыриваться. А ей заявляют, что Веста, видите ли, была самой красивой женщиной! Ну-ну.»

Она терпеливо дождалась, пока парочка закончит ужинать. Расплатилась по счету и, хлюпая по подтаявшему снегу, добралась до оставленного у агентства автомобиля.

– Едем домой, – пояснила Лика негромко урчащей машинке. – Там я залезу в Интернет и выясню подробности. Не нравится мне все то, что я услышала. Этот Петр жалуется на большую конкуренцию. Хотелось бы надеяться, что он не имеет ничего против Chanel. А Натали… Она не может не ревновать. И ей эта поездка ох как некстати!

«Я попал в рай, – думал оперативник Марат Кудряшов, шагая по длинному коридору агентства „Supermodels“. – Какие красивые девчонки. Здесь есть кого подснять! Хотя вряд ли эти куколки польстятся на ментовскую зарплату. Крошки так хороши, что им нужны дорогие машины, отдых на экзотических островах. Да и лицом я, прямо скажем, не плейбой. Рост тоже не мое главное достоинство. Эх, а все равно отсюда уходить не хочется. Прямо жаль, что основная версия по делу не связана с агентством. Так бы и опрашивал длинноногих красавиц. Не пощупаю – хоть полюбуюсь».

Он приоткрыл дверь с табличкой «Приемная» и замер. За секретарским столиком сидела богиня и красила лаком длинные ноготки. Странное занятие для совершенства.

Разлепив пересохшие губы, Марат представился. Богиня торопливо спрятала флакончик с лаком и вмиг сделалась пунцовой, от чего похорошела еще больше.

– А Ирины Алексеевны нет, – пролепетала она, и от движения пухленьких губок Марат забыл обо всем. – Но она звонила, предупреждала о вашем приходе. Что хотите: чай, кофе?

Марат хотел богиню, но вежливо пробормотал:

– Кофе, пожалуйста. Вы, если не ошибаюсь, Высоцкая Кристина Игоревна?

Девушка, кивнув, протянула Марату бумаги и включила кофеварку.

– Здесь список всех сотрудников агентства. Вот, видите, галочки напротив фамилий – это те наши модели, которые работают по контрактам за границей. В Москве их теперь нет. Две девушки – Веста Каширцева и Тома Бореева – были приглашены на показы. Только Весточка до своего дефиле не дожила, – Кристина всхлипнула, ее глаза наполнились слезами. Помолчав, она продолжила: – Еще в тот день отсутствовал Серж. Он говорил, что болен, но Ник потом рассказал, что ассистент халтурил. Его пригласили на фотосессию для глянцевого журнала, и он решил заработать «левые» деньги.

Марат внимательно изучил список. «Ник Перьев, фотограф; Сергей Невзоров, ассистент», – значилось в нем.

Кристина продолжала:

– А остальные сотрудники находились в агентстве. Ира решила обновить снимки для нашего сайта, поэтому все модели присутствовали в офисе. Леночка, наш парикмахер, в начале дня даже сделала мне укладку. Наташа, визажист, помогла подправить макияж. Ее руки – это чудо. Знаете, вот буквально пару штрихов – и лицо полностью меняется. Ну да вам, наверное, это не интересно… А еще у нас своя студия. Ник, фотограф, пришел с самого утра. Есть у него такая привычка – он когда технику свою готовит, песни поет, документы мне набирать мешает… В общем, все прошло как обычно. Девушки снимались, Наташа и Лена готовили моделей, Ник, понятное дело, фотографировал.

– Но ведь девушки могли уйти после съемок? Автомобиль сбил Весту в начале пятого, – нарочито медленно рассуждал Марат. Расставаться с богиней не хотелось. И потом, надо же все выяснить. – Кстати, а вы уверены, что эта ваша Тома Бореева была на показе?

– Конечно. Иначе агентству пришлось бы платить неустойку, возник бы скандал. Показ, – Кристина зашелестела страничками еженедельника. – Да, вот. Начинался в шесть вечера, но модель должна была прийти к часу дня. Там планировалась сложная хореография, и девушки репетировали.

Наши модели были в агентстве фактически до поздней ночи. После съемок надо снять грим, прически тоже Леночка иногда делает очень сложные, самостоятельно их и не разобрать. За мной парень заехал в начале двенадцатого – а девочек в агентстве оставалось много.

«Парень, – подумал Марат, с преувеличенным вниманием разглядывая бумаги. – Конечно, куда уж с нашим рылом в калашный ряд».

– Ой, подождите, – Кристина всплеснула руками. – У нас же журнал есть! Там охранник фиксирует все-все. Кто приходит, кто уходит. Дисциплина у нас в агентстве о-го-го какая. Сейчас принесу!

Девушка проскользнула мимо Марата, и он с наслаждением вдохнул нежный ненавязчивый сладкий аромат. Изысканный запах наводил на грустные мысли. Так пахнет другой мир. Мир моды и красивых женщин. Состоятельных мужчин и дорогих ресторанов. Совсем другая жизнь. Операм там не место, даже если хочется схватить богиню на руки и защитить ее от всех бед и горестей.

– Посмотрите, – Кристина, положив перед Маратом журнал в серой обложке, подошла к кофеварке. – Вы с сахаром пьете?

Марат машинально кивнул, быстро пролистывая страницы. Приходящие и покидающие агентство люди отмечались в одной колонке с порядковой нумерацией.

– 47 человек. Хм… – Кудряшов вопросительно посмотрел на Кристину. – Не понял. Гражданин пришел – гражданин ушел. Должно быть четное число.

Девушка потупилась и смущенно пояснила:

– Все же живые люди. Может, охранник в туалет выходил.

Марат еще раз пробежал глазами список и сделал пометку. Оксана Петрова, ушла в 14.30, время прихода неизвестно.

– Охранник документы спрашивает?

– Должен. Но вы же понимаете, человек, бывает, не возьмет с собой ничего такого.

Да, Кристина совершенно права. За несколько дней до гибели Весты в журнале регистрации тоже было зафиксировано нечетное число посетителей.

«Ковалев просил задать вопрос… Кажись, я совсем ошалел от Кристининых сисек! Что же он просил? – встревоженно вспоминал оперативник. – А, ну да. Про подробности поездки в Париж».

На личике Кристины появилось задумчивое выражение.

– Думаю, даже Ирина Алексеевна подробностей пока не знает, – неуверенно сказала она. – Нам президент ничего не сообщала. Но вообще, в Париже наши модели могут рассчитывать на мелкую работу, и то если повезет. Вот недавно нашего мальчика, Сергея Колесниченко, на полгода пригласило французское агентство. Французы делали ему портфолио, стригли-красили, рекламировали. И – ни одного контракта. Вот прошла мода на славянскую внешность. Тогда все искали азиатов. Жаль, что Сереже так не повезло.

– А были ли у Весты Каширцевой конфликты с сотрудниками агентства? – поинтересовался Марат, сделав глоток уже остывшего кофе.

Секретарша наморщила лобик под светлой челкой. И пояснила: отношения между девочками напряженные. Они конкурируют на кастингах. Случается, что и мужчину поделить не могут. Но чтобы вот так…

– Не думаю, что к смерти Весты причастен кто-либо из агентства. Явных конфликтов не было, – резюмировала Кристина. – Девчонки друг другу по мелочам пакостят. И среди них есть и подружки, кстати. Но Веста вроде ни с кем не дружила. Она всегда была сама по себе. И ее чаще других отбирали на кастингах.

– Кристина Игоревна, я бы отобрал вас, – заметил Марат, прикидывая: а может, рискнуть и попросить у девочки телефончик? – Вы очень красивы.

Кристина покраснела от удовольствия и затеребила прядь волос.

– Меня и отбирали. Но еще при обучении в школе моделей Ирина Алексеевна ругалась, что мне медведь на ухо наступил. Слуха нет совершенно. Для того чтобы хорошо зарабатывать, модель должна быть универсальной, уметь и на «языке» работать, и перед камерой.

Марат рассмеялся:

– На чем, Кристина Игоревна?

– «Язык» – это мы так подиум называем.

– Понятно.

Он отчаянно тянул время, задавал кучу ненужных вопросов, а когда и они иссякли, вынужден был попрощаться. Смелости спросить телефон так и не хватило.

«Ковалев был прав, – думал Марат, перепрыгивая через лужи. – Профессиональную версию можно сбрасывать со счетов. Девчонки-модели не знали об условиях работы в Париже. Желание убрать конкурентку в связи с этим – не мотив. А жаль. Кристина Игоревна чудо как хороша. Всегда бы таких симпатичных свидетельниц опрашивать».

«Как дорого, – ужаснулась Катя Родимова, открыв меню. – Чашка кофе 200 рублей, стакан сока – 150. Ага, а что это у нас за 50 рублей? Минеральная вода. Отлично».

Девушка сделала заказ и вымученно улыбнулась. Не любит она по таким заведениям ходить. Напрасная трата денег. Можно купить пачку кофе, и ее хватит на пару недель, или всего час посидеть в кафе. Катя предпочитала первый вариант. А что делать? Двух братиков и сестренку одень-накорми, маме таблетки купи – вот все гонорары и потрачены. На бесконечные посиделки в кафе денег просто не остается.

Но отказываться от предложения отметить ее поездку в Париж было неудобно.

– Катя! Неужели ты поедешь в Париж, и между нами так ничего и не случится? – трагичным голосом произнес Сергей Колесниченко. Взгляд его раскосых, словно подтянутых к вискам глаз полностью соответствовал тону: грустный-прегрустный.

Манекенщиков в агентстве было немного, и все они пользовались репутацией донжуанов. Однако Сергей по степени цинизма давал фору всем ребятам.

Катя покосилась на безмятежно потягивающую через соломинку рыже-зеленый коктейль Тому Борееву. В Томином лице не дрогнуло ни черточки, хотя она больше месяца встречалась с Сергеем. По слухам, симпатичную короткостриженую блондинку и мускулистого русоволосого парня даже заметили в весьма пикантной ситуации в туалете агентства.

Катя пожала плечами:

– Сереж, я тебе говорила, что уже нашла свою любовь. Ничего не изменилось. А ты хоть бы Томки постеснялся.

Тома закашлялась от возмущения и, оставив бокал, с вызовом улыбнулась:

– Да че меня стесняться! Я девушка прогрессивная. На Сережу богатенькая сучка глаз положила. Что мальчику мешать? Я сама вымелась из его квартирки, правда, милый? Жаль только, что ничего ему от той старушки особо не обломилось. А ты, Катя, подумай. В постели с Сережкой отли-и-чно. И про любовь свою никому не говори. Не позорься лучше. Видели мы эту твою любовь. Студент, волосы грязные, одет с рынка. А с какими понтами он тебя в кино приглашал? Как будто бы в кабак!

Катя молча смотрела в сторону. Вот рядом с Томой висит ее сумочка, Selle souple[10] от Dior. Точно такая же изображена в мартовском Vouge. Модель чудесная, из белой кожи с табачной вставкой, украшенная ключами и монетками. Сумка стоит целое состояние, и Катя не может себе позволить такую покупку. Да, организаторы показов, появляясь в гримерке с корзинами роз, часто намекают: «С вами хотел бы поужинать представитель крупной компании». Один раз, ради любопытства, Катя согласилась. Толстый лысеющий мужичок не стал ходить вокруг да около: «Я плачу тебе десять тысяч долларов в месяц, а ты встречаешься только со мной». Катя хохотала как сумасшедшая. Она не вещь, которую можно купить. Свобода дороже любых денег. Когда она целуется с Васей в кинотеатре, сердце замирает от счастья. С толстячком она целовалась бы, возможно, в роскошном гостиничном номере, на шикарной даче. Но разве важно где? Важно – с кем! На содержание семьи ее собственных гонораров с трудом, но хватает. А мучить себя ради сумочки от Dior? Да пропади она пропадом! Мода меняется каждый сезон, и что, превращать свою жизнь в вечную погоню за туфлями и платьями? И смысл такой жизни? Хотя хорошие вещи – это, безусловно, очень большое удовольствие. Так у нее этого удовольствия, в некотором смысле, выше крыши. На показах можно наслаждаться и фактурой ткани, и необычным покроем, и стильными аксессуарами. Ну и что, что потом платья приходится возвращать. И, кстати, не только платья. После своего первого показа Катя была в шоке. Девочки представляли колготки и белье. И вот организаторы отобрали все-все – и чулочки, и даже тоненькие полупрозрачные ниточки-трусики, которые модели надевали под роскошные бельевые комплекты. Девочки потом хихикали на предмет того, что представитель фирмы – фетишист, любит поношенные колготки, чулки и бумажные стринги.

«Ничего. Как-нибудь уладим с деньгами. Мы с Васькой сами с усами. В Париже, возможно, мне предложат работу. Вася уже подрабатывает переводчиком, надо немного подождать – и ему тоже обязательно сделают выгодное предложение. Все у нас получится», – думала Катя, прислушиваясь к артобстрелу последними новостями.

Кто-то из моделей попал в больницу из-за передозировки героина. Кто-то собирался «крутануть» спонсора, а нарвался на уголовного авторитета. От новомодных таблеток для похудения кружится голова. Пластические хирурги окончательно обнаглели. Используют нелицензионные препараты, после применения которых возникают жуткие фиолетовые отеки.

Катин мобильник запел «I will always love you»,[11] и Тома с Сергеем скептически переглянулись.

– Детка, я расцелую тебя всю, с головы до ножек, – страстно зашептал Сергей.

Тома хихикнула и кивнула:

– Оу йес! Бросай своего студента, девочка!

Катя быстро вышла из-за столика. Разговаривать с Васей под такой аккомпанемент не хотелось.

– Ты где? С кем? Когда вернешься?

– Солнышко, не ревнуй, – Катя оправдывалась и ловила себя на мысли, что ей все меньше и меньше хочется это делать.

Вася не понимал, что в три часа ночи можно возвращаться с работы. Или вот сейчас: ругается по поводу того, что она зашла в кафе. Так невозможно же ни с кем не общаться! Тот же Сережа подсуетил ей недавно классный показ. Минут пятнадцать по сцене ночного клуба походила – а заплатили, как за день работы на Неделе высокой моды.

– Я тоже тебя люблю, – пробормотала Катя и нажала на кнопку отбоя.

Расстроенная несправедливыми упреками, она слегка заплутала среди многочисленных столиков кафе и подошла к Томе и Сереже не с той стороны, откуда уходила. Они сидели к Кате спиной и ничего не замечали.

– В Париж ее берут. Ну, надо же! Ни кожи, ни рожи, – тараторила Тома. – Вешалка несчастная.

– И фригидная, судя по всему.

Катя демонстративно закашляла.

– А что? А мы ничего! Мы Арину обсуждаем. Кать, ну скажи – у Ивановой ни кожи, ни рожи.

Катя села на стул и залпом допила минералку. Арина – красивая девушка. Но сейчас Тома с Сережей обсуждали не ее, а именно Катю.

«Как тяжело жить в постоянной атмосфере сплетен и зависти. А ведь эти двое считаются моими друзьями», – подумала Катя и знаком подозвала официанта.

– Я, пожалуй, выпью чего-нибудь.

Сережа оживился:

– Это правильно. А потом в нумера.

– Втроем!

Катя рассмеялась:

– Ребята, вы бы лучше молчали. Вы так умнее кажетесь. Серьезно!

Гарш, «Бель Респиро», 1920 год

Великий князь Дмитрий, кузен,[12] как называли его русские дамы, Митя, как звала его Габриэль, всегда просыпался далеко за полдень. Габриэль никак не могла понять, почему она, заслышав пронзительный птичий клекот, пробуждается с первыми лучами солнца, а Митя продолжает невинно посапывать.

Митя… Спящий, он особенно красив. Безмятежный ангелочек. Длинные ресницы, русые кудри, очень правильный, четко очерченный рот. Какая нежная, с легким румянцем, кожа. Совсем мальчик. Но этот мальчик – убийца.

…Митя никогда не рассказывал Габриэль о том, что произошло в гарсоньерке Феликса Юсупова, но такое разве скроешь. Все газеты писали – князь Дмитрий был в числе заговорщиков, это его автомобиль увез Rasputin, простого сибирского muzika Григория, отравленного, израненного, к ледяным водам реки, где тот встретил свою смерть.[13] Убийство сделало Митю русским героем. Его поклонники даже предлагали ему бежать перед отправкой на персидский фронт, не опасаясь гнева Николая II, решившего таким образом покарать своенравного кузена. Но Митя отказался и тем самым спас себе жизнь. Кто знает, что сделали бы с ним эти ужасные большевики. Нет, вначале для него все складывалось неплохо. Приехав во Францию, он сумел получить деньги за удачно проданный по его распоряжению особняк в России, поселился в лучшем парижском отеле «Ритц». Русские всегда были транжирами. К тому же Митя не сомневался: большевики – это ненадолго.

…Габриэль выскользнула из постели. И уже собралась отправиться в ванную, как ее взгляд зацепился за висящую на стуле сорочку Мити, украшенную вышивкой у ворота. Нет, ее внимание привлекла не вышивка. Хотя она очень эффектна. Габриэль теперь точно так же украшает платья и даже пальто. Одежда Мити вдохновила ее на целый ряд нововведений, пришлось открыть даже специальное ателье для вышивальщиц.

«Ну, конечно, – с облегчением подумала Шанель, выяснив причину своего беспокойства. – Портниху не обманешь. Маленькая дырочка на сорочке».

Она достала из стоящего на столике несессера нитки и иглу и быстро заштопала рубашку. Митя очень горд. Попытки подарить новую одежду обижали его до глубины души. У Габриэль разрывалось сердце, когда она видела, как Митя тайком подкладывает в протершиеся до дыр ботинки газету.

На лестнице, ведущей в сад, бузили дети Игоря Стравинского. Габриэль с удовольствием провела рукой по светлым головенкам отпрысков композитора. В ее доме теперь много русских. Кухарка научилась печь блины, которые подает на завтрак с непременной икрой, а Габриэль, после многочисленных уговоров гостей, даже попробовала vodka из большого хрустального штофа.

– Dobroje utro! – громогласно раздалось из-за зарослей гортензий.

Это уже был ритуал. Лакей Мити Петр, огромный, как и все русские, каждое утро грел в саду samovar, а потом садился на скамью возле большого кедра. Ему нравился кедр, потому что он напоминал Россию, и не нравилось, что на горизонте виднеются очертания Парижа, проколотые тонкой иглой Эйфелевой башни.

– Dobroje utro, Пьер, – старательно выговорила Габриэль и присела на краешек шезлонга. – Митя все еще спит. Он такой соня!

Лакей отлично говорил по-французски.

– Великому князю надо. Грудь у него слабая, чахоточная. А здесь у вас хорошо. Тепло. Только… – Петр запнулся, но потом все же решился продолжить: – Дом у вас чудной. В России ставни красят в белый цвет.

Габриэль обернулась на «Бель Респиро»: бежевые стены, серая крыша, черные ставни. Черный – цвет траура. Боя больше нет… Она давно перестала пугать друзей мрачным молчанием. Старательно делает вид, что весела, и даже завела себе молодого любовника. Митя моложе, намного моложе ее. Но это совершенно ничего не значит. Душа в сумерках. На принадлежавшей прежде Габриэль вилле вообще все комнаты были затянуты черным крепом. Потом она распорядилась сменить его на розовый. И в конце концов продала «Миланезу», потому что ее комнаты помнили шаги Артура, и Габриэль казалось, что они вот-вот раздадутся вновь… Единственное, перед чем бессильны краски, бессилен костюм, – это горе. У него один цвет. В «Бель Респиро» черные ставни.

Митя отогрел ее своей любовью, стало чуть легче. Габриэль благодарна его васильковым глазам, в которых светится обожание. Но после той аварии не было ни дня, чтобы в ее воспоминания не пришел Артур.

Приближение Мити Габриэль угадала по запаху. Розовая и апельсиновая вода, духи, одеколон – русский любовник ни дня не мог обойтись без них. Теперь до Габриэль явственно доносился нежный фиалковый аромат.

Шанель не любила духи. Нет ничего лучше запаха чистоты, свежего платья, аромата мыла и влажной после принятой ванны кожи. Хотя…

– Dobroje utro, Коко, – улыбаясь, сказал Митя. И, повернувшись к Петру, перешел на русский.

– Dobroje utro, дорогой, – пробормотала Габриэль.

Невольно залюбовавшись высокой стройной Митиной фигурой, она подумала: «А что, если… А почему бы и нет? Это могло бы оказаться очень любопытным. К тому же негодный Пуаре выпустил свои первые духи».

Тимофей Аркадьевич Ковалев разложил на столе фотографии, а потом неодобрительно крякнул. На размытых прямоугольниках нельзя различить лиц. Дальнозоркость. Старость?

«Какая, к лешему, старость. Просто слегка испортилось зрение! У всех портится. Это не старость. Еще поясница покалывает. Ну и что? Я полон сил, у меня масса планов. И сейчас свидетель Семенов Алексей Петрович, 1967 года рождения, мне все и расскажет», – думал следователь, отчаянно роясь в бумагах.

Наконец очки нашлись. Он водрузил их на нос, и собственный стол сразу же обрел четкость. Снимок супруги любовника Весты Каширцевой Светланы Зориной лежал вторым справа. В том, что у прочих женщин, чьи фото теперь рассматривал водитель Алексей Семенов, нет никаких проблем с законом, Тимофей Аркадьевич мог поклясться. Сотрудницы прокуратуры – секретари, стажерки и даже вечно кряхтящая (а ведь всего пятьдесят, промелькнуло у Ковалева в голове) уборщица Зинаида Александровна.

– Мне знакомо лицо этой женщины, – Алексей Петрович уверенно пододвинул к себе снимок Светланы Зориной. – Я точно ее видел, только…

– Что только? – нервно осведомился следователь. Этого он и опасался: и банкир, и его жена – любимцы всяких легкомысленных журнальчиков. Если свидетель видел фотографии четы Зориных в прессе, то он, скорее всего, запомнит именно их – яркие, броские. А тот снимок, на который искоса поглядывает водитель, сделан не самым качественным, позаимствованным у криминалистов, фотоаппаратом. О съемке главную подозреваемую в известность, разумеется, не ставили, сфотографировали исподтишка.

– Не думаю, что это она была в машине, – свидетель понурился. – Не очень от меня много толку, да? Но среди остальных женщин той, что я видел, точно нет.

– А почему вы думаете, что это не она? – терпеливо поинтересовался Тимофей Аркадьевич. Да он супругу свою, Юлию Романовну, порой признать не может. С волосами что-то делает, платье новое наденет – хоть снова в загс ее веди. – Может быть, между женщиной на фотографии и той, которую вы видели в машине, все же есть что-то общее?

На круглом простодушном лице Семенова отразились сомнения. Он еще раз посмотрел на снимок, потом закрыл глаза.

– Нет! – сказал он через пару секунд. – Это две совершенно разные женщины. Эта на фотографии – блондинка. Та – я точно помню, была шатенкой. Но дело даже не в этом Я видел ее в профиль. У нее очень четкий овал лица. Никакого двойного подбородка. А эта… Вы гляньте!

Ковалев уже налюбовался на Светлану Зорину более чем достаточно. Аппетитная бабенка, фигуристая. Мужик ее – обычная история: седина в бороду, бес в ребро. Но это так, к слову. В самом деле, Светлана – такая вся пышечка, кругляшечка. И щеки полные, и подбородок двойной действительно наметился.

– Спасибо, Алексей Петрович, – Ковалев протянул водителю руку. – Вы мне очень помогли. Если ваша помощь потребуется снова – я позвоню. И вы тоже звоните, вдруг что-то вспомните.

«Значит, – подумал Ковалев, когда за свидетелем закрылась дверь кабинета, – у Светланы Зориной была сообщница. Непонятно, почему она доверилась женщине. Но все-таки доверилась. Как-то я не очень представляю Зорину, которая на „Жигулях“ давит любовницу мужа. Откуда у нее „Жигули“? По картотеке ГИБДД, Зорина является счастливой обладательницей джипа „БМВ“. В числе угнанных в тот день машин есть пара „девяток“, но опять-таки, как жена банкира угнала чужую машину? Значит, была сообщница. И, скорее всего, со своим автомобилем».

Тимофей Аркадьевич снял очки, потер переносицу. Ничего не поделаешь – надо опять звонить Петру Симакову. Частный детектив по просьбе Светланы шпионил за блудным супругом. Со слов детектива, Зорина хотела получить не только развод, но и оттяпать большую часть состояния мужа. Он пошел бы на это, так как деньги заработать можно, а вот испорченную репутацию не восстановишь. Сергей Павлович Зорин всегда козырял якобы счастливой личной жизнью, агитировал за семейные ценности, за стабильность отношений вообще, а банковских отношений в частности.

Светлана Зорина, обращаясь к Симакову, просто не могла знать – частный детектив из бывших, из следователей. Видимо, у Петра имелся доступ к сводке происшествий, потому что как только по этим каналам прошла информация о гибели Весты Каширцевой – он сам связался с прокуратурой и сдал клиентку со всеми потрохами. Просил лишь об одном – чтобы его имя не фигурировало в официальных материалах дела. Ковалев на это с радостью согласился. Протоколом допроса больше, протоколом меньше – невелика потеря. Какая разница, как удалось установить мотив совершения преступления. Будут доказательства – все станет на свои места. Тем не менее доказательная база формировалась с очень большим трудом. Непосредственно к Светлане еще обращаться рано. Улик никаких. Пусть пока спит спокойно. Если у нее, конечно, это получается.

Вздохнув, Тимофей Аркадьевич пригладил седые волосы и набрал номер бывшего коллеги. Может быть, Петр знает что-либо о подругах Светланы Зориной.

– Очень хорошо, что ты позвонил, – голос частного детектива звучал обрадованно. – Я как раз собирался в прокуратуру сегодня подъехать. Дело в том, что у меня состоялась встреча с той клиенткой. Ты понимаешь, о ком я говорю.

– Она что-то подозревает?

Симаков рассмеялся:

– Да! То, что слишком много мне заплатила! Она совершенно ничего не знает о смерти девочки. Или делает вид, что не знает. Зато детектив, тоже шпионивший по просьбе ее подруги за неверным супругом, взял на пару соток меньше!

– Жду.

Тимофей Аркадьевич с нетерпением посмотрел на часы. Пока частный детектив прорвется сквозь вечные московские пробки, можно успеть сходить в булочную за пирожками и выпить чаю.

«Все сходится! Информация о гибели Весты Каширцевой, хотя на место происшествия, кажется, приезжали журналисты, так и не прошла ни по телевидению, ни в газетах. Высокий гонорар – это просто предлог, чтобы отказаться от услуг частного детектива. Ей не нужен был развод. Она хотела отомстить», – думал Тимофей Аркадьевич, щурясь от яркого, наконец-то по-весеннему теплого солнца.

В наполненной дразнящими запахами булочной он попросил у миловидной продавщицы два пирожка с творогом. Потом, вспомнив про Симакова, извиняющимся тоном заметил:

– И еще парочку, пожалуйста. Что-то с памятью моей стало. Старость – не радость.

– Ох, Тимофей Аркадьевич, не гневите бога. Да вы же просто красавец-мужчина! Хотела бы я, чтобы мой супруг был таким же стройным. Он пирожки не трескает, а живот отрастил – будь здоров, брюки едва сходятся.

– Спасибо на добром слове, – следователь отчаянно покраснел. Имя женщины совершенно испарилось из памяти. Танечка? Любочка? В конце концов он нашелся: – Спасибо, красавица!

На улице вовсю припекала весна. Наполняла легкие свежим воздухом. Деловито шумела автомобилями. Звонко чирикала с еще голеньких, беззащитно тянущихся к небесной сини деревьев.

Возвращаться в мрачный прохладный кабинет не хотелось. Ковалев присел на скамейку возле прокуратуры и задумался.

Он уже разговаривал с Симаковым о возможности совершения убийства Светланой Зориной. Тот клялся-божился, что она производила впечатление алчной, расчетливой женщины. Но – не обиженной, не оскорбленной, не желающей отомстить.

«Оснований подозревать детектива в неискренности нет, – рассуждал Ковалев, машинально провожая взглядом редкие женские фигурки. – Он сам со мной связался, сам сообщил о работе на Зорину. Но все же я думаю, что он ошибается. У меня уже было несколько аналогичных уголовных дел. Правда, по факту покушения, а не убийства – на самого изменяющего направо и налево супруга и на любовницу мужа. Жены часто хотят рассчитаться за нанесенную обиду. А в семье Зориных еще и такая ситуация… Я наводил справки. Они поженились очень рано, на первом курсе техникума. Вместе прошли через нищету студенческую, через трудности становления бизнеса. И вот, когда все стало, как нынче принято говорить, в шоколаде, Сергей Зорин заводит себе подружку, по возрасту годящуюся в дочери. А детей-то, кстати, в семье Зориных нет. Кто знает почему. Может, в молодости, когда каждую копейку считали, Светлана и аборты делала. Муж не разводится с супругой, но тратит деньги на любовницу. Что чувствует в этой ситуации Зорина? Что осталась у разбитого корыта. Что вся жизнь насмарку. Может, ей казалось: не станет Весты – исчезнут проблемы с мужем. Весьма вероятно, считала: сам Сергей не виновник, а жертва, это она, молодая, расчетливая, его соблазнила, тянет деньги».

– Загораем?

Ковалев невольно вздрогнул. Погруженный в свои мысли, он и не заметил, как у прокуратуры притормозил сверкающий темно-зеленый «Фольксваген» Петра Симакова.

– Хорошо сегодня на улице, – Тимофей Аркадьевич встал и подхватил пакет с пирожками. – Пошли ко мне, почаевничаем.

– С удовольствием! Меня сегодня эта дамочка поутру из постели выдернула, я и позавтракать не успел, а потом по другим делам закрутился. Меня, как говорится, ноги кормят.

«Меня тоже, – подумал Ковалев, пропуская вперед Петра. Лестницы в прокуратуре узкие, разминуться можно с трудом. – Правда, не так хорошо кормят, как тебя. Что ж, каждому свое. Кому вольные хлеба, кому государственная служба. Есть выбор. Это главное».

В кабинете Тимофей Аркадьевич включил чайник, достал из тумбочки чашки, с удовольствием наблюдая, как белоснежные зубы Симакова впились в мягкий пирожок.

– Вкусно?

– А то! Меня раньше Светлана всегда обхаживала – кофеек, коньячок, конфетки. А сегодня, представляешь, позвонила злая, как фурия. Приехал – стала орать, что я ее надурил. Потребовала вернуть часть гонорара.

– И что ты? – поинтересовался Ковалев, ставя перед детективом чашку крепкого чая. – Вернул?

– Ну щас! Разогнался. У меня смета, все посчитано. Короче, рассчитала меня дамочка без выходного пособия.

– Петя, а ты не в курсе, кто у Светланы в подругах? Я так прикинул – сообщница у нее могла быть.

Петр удивленно хмыкнул. И принялся доказывать: да не Зорина убила Весту! Зачем ей ее убивать? Если мужик пошел вразнос – он себе другую любовницу найдет. И очень быстро утешится. А ревнивая женушка окажется на нарах. Светлана, конечно, не семи пядей во лбу, избалованная, капризная жена «нового русского». Но для того, чтобы прийти к этому выводу, много ума и не требуется.

Следователь пропустил эти замечания мимо ушей и заметил:

– Нашли свидетеля. Он видел за рулем сбившей Весту машины женщину. Но говорит, что это была не Светлана.

Петр залпом допил чай и пожал плечами.

– Да я только ее домработницу один раз видел, – признался он. – И то мельком. Подруга, не подруга, сообщница, понятия не имею.

– Как выглядела?

– Женщина в возрасте, грузная такая.

– Не подходит, – разочарованно протянул Тимофей Аркадьевич, откусывая сразу половину пирожка. – Замеченная свидетелем женщина вроде бы худенькая.

– Ну, что могу сказать, – на симпатичном энергичном лице Симакова появилось сочувственное выражение. – Копай, носом землю рой. Не мне тебе объяснять: распечатки телефонных разговоров, сведения о состоянии банковских счетов и кредитных карт.

– Буду копать, – кивнул Ковалев. – Других версий пока нет. С профессиональной деятельностью Весты Каширцевой убийство совершенно точно не связано. А вызывать Зорину на допрос рано. Доказательств никаких. Связи у женушки банкира обширные. Тут и с доказательствами на руках не всегда можно свою правоту отстоять.

– А уж без них начальство и слушать ничего не станет, особенно если давить «сверху» начнут, – поддакнул Петр. – Плавали, знаем. Приятного мало.

–  Кукусики ! Сколько тебя можно ждать?! Где ты пропала?

Ира Суханова негодующе посмотрела на Лику Вронскую и снова закричала:

–  Кукусики ! Помогите девушке сумку в машину поставить. Арина! Что я вижу?! Ты куришь? Немедленно выбрось сигарету!

Вслед за худенькой высокой блондинкой Лика поднялась в микроавтобус, поздоровалась с присутствующими и уселась у окошка. Ей очень хотелось спать. Из чувства благодарности к редактору «Ведомостей», отпустившему ее на пару недель, Лика полночи писала статью. Отправив письмо в редакцию, принялась собирать сумку. Потом до приезда Иры осталось всего полтора часа. Ложиться в постель уже вроде бы не имело смысла, Лика устроилась в кресле с кипой газет, планируя через полчасика начать наводить красоту. И не заметила, как задремала, а очнулась лишь от звонка сотового, в котором раздалось грозное Ирино:

–  Кукусики ! Мы торчим в твоем дворе уже пять минут!

Лика переполошилась. Лететь в Париж с немытыми волосами? Не накрасить хотя бы слегка глаза и губы? Невозможно!

Она задержалась минимум на четверть часа и, сонная, с мокрой головой, покорно кивала в такт возмущению подруги.

Разумеется, опаздывать – пошло. Да, это просто чудо, что Ира заранее учитывает возможные опоздания безответственных девиц вроде Лики Вронской. На самолет – естественно, никто не спорит – они не опоздают только благодаря Ириной предусмотрительности.

В микроавтобусе укачивало. Разговаривать Лике не хотелось. В Париж лететь тоже. Сейчас бы в родную кроватку, под теплое одеяло, и вырубиться бы часов на… а на все десять. Но вокруг было множество незнакомых лиц, сонных и оживленных, и Лика толкнула сидящую рядом подругу в бок:

– Познакомь меня со всеми.

– Леночка Быстрова, наш парикмахер, – в голосе Иры зазвучали горделивые нотки. – Недавно победила на конкурсе, теперь вот лучший мастер по женским прическам. Но мы и так всегда знали – наша Елена просто звезда!

Звезда неопределенного возраста и цвета шевелюры – из короткой темной стрижки торчат спиральки рыжих, белых и почему-то синих прядей – алчно посмотрела на длинные светлые Ликины волосы и неожиданно низким голосом произнесла:

– Рада познакомиться. Не хотите придать форму прическе?

– Надо подумать, – осторожно сказала Лика, с опаской поглядывая на воинственно синюю прядь парикмахерши. – Не сейчас же стричься, правда?

– Так, Катю и Нату ты знаешь. Родимова, не спать! Покорять Париж! Ариночка тоже наша звезда, красавица и королева подиума, – глаза Иры негодующе сузились. – Только вот курит, красоту свою портит, еще раз увижу – руки поотрываю. Ник, где ты там?

Сидящий на переднем сиденье мужчина обернулся, и спать Лике расхотелось совершенно. Какой красавчик! Темные вьющиеся волосы, выразительные глаза. Особенно хороша родинка над верхней губой. Потрясающее лицо!

«Поездка обещает быть интересной. Просто отлично, что я успела привести себя в порядок. Но у меня нет никаких шансов рядом с Катей и Ариной», – думала Лика, любуясь незнакомцем.

Оказывается, красавчик – фотограф. Конечно, Ира же про него раньше рассказывала! Он сравнительно недавно в агентстве. Суханова хвасталась: переманить его на работу стоило немало труда и денег.

Ник вежливо кивнул и отвернулся.

Лика грустно отметила: в его глазах не промелькнуло ни капли интереса. И он даже не улыбнулся.

– И не думай, – словно подслушав Ликины мысли, едва слышно прошептала Ира Суханова. – Он гей. Все мои девчонки в него влюбляются. Поверь мне: абсолютно безнадежный случай!

В зеркале заднего вида отражалось симпатичное лицо фотографа. Лика во все глаза смотрела на Ника и недоумевала. Как же так! Совершенно обычный мужчина. Нет даже намека на женственность и манерность. Неужели правда? Как жаль…

– Так, девочки-мальчики. В Шереметьеве держаться вместе. За журналами не разбредаться. Никто никуда не исчезает. Понятно? – не унималась Ирина. – В Париже, я надеюсь, вы тоже будете вести себя прилично. Ник, не вздумай опять убежать в книжный в поисках календаря Пур… Пир… Короче, не помню кого.

– Перелли, – уточнил фотограф.

«Надо же, мальчик даже умеет улыбаться, – отметила Лика мысленно. – Какая у него родинка, с ума сойти можно. А Ирка – ну просто курица-наседка с выводком цыплят».

Ира протянула ладонь и грозно потребовала:

– Арина. Пачку. Быстро.

Горестно вздохнув, манекенщица щелкнула замысловатым замком сумки и с видом оскорбленной невинности продемонстрировала окружающим ее содержимое. Лика разглядела флакон туалетной воды, золотистую пудреницу, покет Донцовой.

– У меня нет сигарет, – Арина смущенно потупилась. – Я мало курю. Ирина Алексеевна, это так, баловство.

Не обращая внимания на ремарки девушки, Ира методично обшаривала сумочку.

Раздался тихий треск расстегиваемой молнии, и с победным возгласом Суханова извлекла из потайного кармашка ментоловые Vogue.

– Пятьдесят долларов штрафа. Вычту из зарплаты, – отчеканила Ира.

Лика с досадой поморщилась, мысленно характеризуя подругу: «Диктаторша».

Когда микроавтобус затормозил у входа в здание аэропорта, Наташа робко коснулась Ликиной руки.

– У тебя вещей много? Не поможешь мне?

– Конечно, помогу. Здесь, наверное, косметика? – Лика кивнула на небольшой серебристый чемоданчик, стоявший на сиденье рядом с гримершей.

– Тоники, косметическое молочко, тональный крем. Декоративка в другой сумке. И у меня еще сумка с вещами.

– В таком количестве?! Тоники и крем?

Наташа вздохнула:

– Ну да. На серьезных кастингах моделям тонируют не только лицо, но и тело.

«Ужас. Все-таки хорошо, что я не модель, – подумала Лика и вздрогнула. Панцирь тонального крема не только на лице, но и на руках, груди. Какая гадость! – А Наташа выглядит очень мрачной. Наверное, страдает по своему дизайнеру. Я нашла в Интернете кучу информации про него. Петр Легков, восходящая звезда российской моды».

– Идти за мной. Билеты, паспорта – у меня. Не разбредаться! – еще раз прикрикнула Ирина, когда все вышли из микроавтобуса.

Отбросив на спину рыжую толстенькую косу, Суханова выдвинула ручку небольшой дорожной сумки и быстро зашагала к зданию. Регистрация на рейс Москва – Париж была в самом разгаре. Возле пункта приема багажа выстроилась огромная очередь. Получив от подруги паспорт и билет, Лика слегка схитрила: пропустила гримершу вперед, чтобы оказаться рядом с Ником. Людей много, самолет, скорее всего, «Ту-154» или «Боинг 757», три кресла в одном ряду. Ира и Ник – отличные попутчики.

«Почему ему не нравятся женщины? Как геи занимаются любовью? Неужели всегда эту родинку целовали только мужские губы?» – думала Лика, поглядывая на фотографа.

Недостижимый – от этого Ник казался еще более интригующим и соблазнительным.

Лика пододвинула свою сумку на колесиках, чемоданчик Наташи и обернулась. У Ника куча вещей: сумки, кофры, какие-то кожаные чехлы.

– Все свое ношу с собой? – спросила Лика и разозлилась: безобидная фраза сама собой прозвучала кокетливо.

Ник махнул рукой:

– Не стоило этого, конечно, делать. Но – не удержался. Парижские улочки – отличный фон. Сниму наших девчонок. Хотя особой нужды нет. Это скорее для души.

– Да, мне Ира говорила: вы как переводчик будете работать. Боже, как я вам завидую! Вы знаете французский! Я тоже пыталась его учить. Мне безумно нравится французская речь. Но говорить на нем я толком не могу. Эти звуки, которые надо произносить носом, – Лика снова передвинула вперед свои вещи и даже успела помочь Нику. – В общем, мой артикуляционный аппарат для французского не создан. Понимаю и читаю неплохо, говорю отвратительно. А вы где учили язык?

– Везде понемногу, – сдержанно ответил Ник и нахмурился.

«Понятно. Я его раздражаю. Еще бы – не мужчина», – подумала Лика.

Какая-то непонятно напряженная тишина вдруг повисла над «модельной» частью очереди. Лика с отчаянием завертела головой, пытаясь понять, что происходит.

Ира Суханова прекратила разговаривать с дочерью по мобильному. Умолкли хихикавшие девчонки-«макаронинки», о чем-то негромко спорившие Лена и Наташа. Только Ник процедил сквозь зубы:

– Вот это встреча…

И тут до Лики дошло. Все дело в ставшей в конец очереди троице – симпатичном мужчине и двух девчонках явно модельной внешности.

– Кто с ним? Я не вижу, – коротко спросила Ира Суханова, нервно опуская и выдвигая ручку сумки.

– Да вроде Светка Никодимова и Вероника Казакова. Да, Кать? – Арина дернула Родимову за рукав. Та кивнула:

– Похоже, действительно они. Интересно, а им-то что в Париже понадобилось?

– То же, что и нам, – Ира оставила в покое ручку сумки и принялась вертеть кончик косы. – Но какой мерзавец! Я ведь с ним встречалась на днях. Он жаловался, что дела в агентстве идут хреново! И что зарубежных контрактов – ноль целых, ноль десятых. Урод в квадрате! В третьей степени!

Лика не выдержала, прервала поток стенаний:

– Да кто это?

– Дмитрий Платов, владелец и руководитель агентства «Russia», – выпалила Ира с ненавистью и демонстративно повернулась спиной. Тот самый мужчина из конца очереди махнул ей рукой. – Так, люди! В самолете молчать, про наши дела не распространяться.

– Да мы и не собирались, – Арина опять потянула Катю за рукав. – Очень нужно. А девки евонные – овцы овцами!

Сдав багаж и пройдя паспортный контроль, сотрудники агентства «Supermodels» расположились на пластиковых стульях накопителя – специально подальше от Платова и его спутниц. Но Дмитрий сделал вид, что не заметил демонстративного нежелания общаться. Чуть поколебавшись, он все же подошел, небрежно улыбнулся Ирине.

– Кажется, у нас одна принимающая сторона? – осведомился он и коснулся Ириной руки.

Суханова отпрыгнула, как ужаленная, и ехидно заметила:

– Что ты, Димуля! Какая работа! У нас тоже никаких контрактов. Париж – это так, просто шопинг.

Когда Платов удалился к своим «макаронинкам», Лика заметила: Ирино лицо побледнело. Подруга достала из сумочки салфетку, промокнула выступившую на лбу испарину.

– В чем дело? – с тревогой спросила Лика.

Ира прошептала:

– Потом все расскажу. У них места неподалеку. Только не болтай в самолете, хорошо?

Лика кивнула и повернулась к окну.

– «Тушка», – разочарованно протянула Катя Родимова, и ее хорошенькое личико погрустнело. – Ни разу еще не летала на «Боинге».

– Все еще впереди, – ободрила ее Лика и вопросительно посмотрела на Иру. – Ты слышишь? Приглашают на посадку.

В салоне самолета Лика обрадовалась – ее место оказалось как раз у окошка. Она опустилась в кресло и закрыла глаза. Болтать нельзя. Кушать не хочется. Симпатичный мужчина в соседнем кресле, как выяснилось, «голубой» и некоммуникабельный. Здоровый почти четырехчасовой сон – вот единственно возможное занятие на ближайшее время.

Лика уснула так крепко, что даже не почувствовала, как дрожит, взлетая, грузный «Ту-154». Ее разбудил лишь металлический голос, льющийся из динамика:

– Через полчаса наш самолет приземлится в аэропорту Руасси-Шарль де Голль. Температура в Париже 10 градусов выше нуля. Благодарим вас за выбор нашей авиакомпании и будем рады вновь видеть вас на борту наших самолетов!

Позевывая, Лика выглянула в окно. Сквозь ватные клочки облаков неотвратимо приближались серые кубики парижских зданий, обвитые черной лентой пережатой мостами Сены.

– Толпы парижских студентов высших учебных заведений во вторник вновь участвовали в стычках с полицией. Молодые люди протестуют против введения закона, согласно которому могут быть уволены работодателем в первые два года службы. Этот закон предложен премьером Домиником де Вильпеном для борьбы с безработицей, однако…

Руководитель модельного агентства «L’etoile» Эмилия Конде с раздражением выключила радио и мысленно возблагодарила Деву Марию за то, что та помогла ей сделать правильный выбор. А ведь снимать офис на бульваре Сен-Мишель казалось более выгодным: не такая высокая арендная плата, просторные апартаменты. И толку было бы от этих преимуществ теперь, когда по Латинскому кварталу свистят булыжники и обезумевшая от слезоточивого газа молодежь остервенело громит витрины? Эмилия выбрала небольшое помещение, но на престижнейшей улице Риволи и, как теперь выяснилось, не прогадала.

Она отчаянно засигналила еле ползущему впереди «Рено», выплескивая закипающее раздражение. Да что же это такое творится! Сначала кварталы Парижа жгли обнаглевшие арабы. Теперь студенты разбушевались. Все это просто отвратительно. Сердцу моды и красоты нужна стабильность, а не перманентные стычки с полицией!

«Рено», мигнув «поворотником», вильнул вправо, уступая дорогу новенькому «Пежо 407» Эмилии. Водитель, наморщив лоб, недоуменно развел руками. «Такая очаровательная мадам – темноглазая, со стильной стрижкой – и так скандалит», – читалось в его взгляде. Эмилия виновато улыбнулась и нажала на газ.

Но скоро вновь пришлось притормаживать – возле площади Согласия произошла авария, образовалась пробка.

«Русские всегда вздрагивают на этой площади, – думала Эмилия, рассеянно поглядывая на виднеющуюся впереди свечу луксорского обелиска. – Когда им расскажешь, что раньше тут находилась гильотина. Летели с плеч головы королей и революционеров. Впрочем, в Париже вообще сложно найти уголок, где не проливалась бы человеческая кровь».

Русские… Пару раз «L’etoile» приглашало на работу русских моделей. Больших доходов их сотрудничество не принесло, но и убытков тоже. Однако нынешний проект – уникальный, аналогов ему не было и не будет.

– Я чувствую, что эта идея может стать успешной. Время для ее реализации совершенно неподходящее. Но у меня нет выбора. Я должна довести этот проект до конца, иначе мои мысли воплотит в жизнь кто-то другой. Идея витает в воздухе, лежит на поверхности. В этом году знаменитым «Chanel № 5» исполнится 85 лет, и кто-нибудь обязательно придет к тому же выводу, что и я, – шептала Эмилия, медленно продвигаясь вперед. Наконец ее «Пежо» свернул на улицу Риволи, и Эмилия стала внимательно поглядывать по сторонам. Так и есть: от обочины отъезжает округлый серебристый «Ситроен». Он куда больше ее вишневого «Пежо», значит, в образовавшейся дырке можно припарковаться без проблем.

Закрыв машину, Эмилия поежилась: легкий черный плащ насквозь продувается не по-весеннему злым ветром. До агентства еще десять минут ходьбы. Но что делать – рядом с офисом мультибрендовый бутик, припарковаться там можно разве что глубокой ночью.

– Мадам Конде, звонил Франсуа Леруж, – завидев начальницу, защебетала секретарша Жанна. – Он сказал, что русские прилетели, все в порядке. Правда, президент агентства «Supermodels» привезла лишь двух девушек.

– Почему? – настроение Эмилии испортилось окончательно. Она не выносила малейших нарушений своих планов. – Что случилось?

Жанна сочувственно шмыгнула остреньким носиком и быстро ответила:

– Как говорит мадам Суханова, одна из девушек очень сильно поправилась.

– Сделай мне кофе, – распорядилась Эмилия и скрылась в своем кабинете.

Включив компьютер, она набрала номер Франсуа и в очередной раз посокрушалась. В прежние времена встречать русских всегда ездила Жанна. Теперь пришлось отправлять начальника службы безопасности. В Париже неспокойно.

– Как дела? – поинтересовалась Эмилия, услышав в трубке голос Франсуа. – Ты сейчас где?

– Размещаю гостей в отеле. Девочки очаровательны. Мадам Конде, вы выбрали отличных моделей.

– Закажи пару столиков на вечер. Скажи гостям, что я приеду и во время ужина расскажу о наших планах.

– Понял. Я вам еще нужен сегодня?

Разговаривая с Франсуа, руководительница агентства «L’etoile» открывала новостной сайт. «В стычках со студентами пострадало уже девять полицейских», – гласил заголовок.

Перепугавшись, Эмилия категорично потребовала:

– Да, Франсуа! Нужен! Поужинаешь с нами, потом проводишь гостей обратно в отель. Девочки красивые. Пусть рядом с ними будет мужчина.

– Кстати! Среди русских полно мужчин!

– Не спорь, – устало ответила Эмилия и положила трубку.

– Мадам Конде, вот кофе, – Жанна поставила на край стола чашку. – Ваше указание насчет заказа фотостудии выполнено. Студия арендована на послезавтра. Во второй половине дня нас ждут на авеню Шале.

Эмилия удовлетворенно щелкнула пальцами. Она сделает это! Должна сделать!

Прихлебывая кофе, женщина достала из ящика стола папку и открыла ее, хотя знала содержимое бумаг наизусть, до мельчайших подробностей.

Знаком каждый лист с информацией. Каждый снимок. Все точно. Ошибки быть не может.

Катрин Денев. Кароль Буке. Славная история дома Chanel. Известные, очень красивые лица актрис. А вот – Эмилия извлекла из папки фотографию Николь Кидман, рекламирующей «Chanel № 5», – уже современность. С этого снимка все началось.

…В парфюмерном отделе «Галери Лафайет» у консультантов не было никаких шансов привлечь внимание Эмилии Конде новомодными запахами. Только Chanel. Всегда. Духи Chanel – это ее юность. Но дело не только в воспоминаниях о том, сколько радости доставил самый первый флакончик с заветным логотипом на белой коробке. Очень женские, потрясающе чувственные ароматы. И невероятно стойкие. Но вместе с тем ненавязчивые, без американской агрессивности и прямолинейности, итальянской приторности. Да и пожалуй, без излишней французской вычурности. На туалетном столике Эмилии всегда стояло несколько флаконов. «Coco Chanel» и «Chanel № 5» для промозглой зимы и вечерних выходов в свет. «Allure» – весенние, теплые, нежные и романтичные. И даже «Chance» в круглом флаконе, легкий аромат, наполненный летом и энергией молодости. В тот день она шла за заветной «пятерочкой», потому что даже если не пользовалась этими духами каждый день, они все равно должны всегда присутствовать в ее коллекции. Накануне же флакон опустел.

Эмилия уверенно подошла к стенду Chanel, минуту подумала, что выбрать: духи или туалетную воду. Взяла коробочку с духами, и… вдруг испытала неимоверно сильное желание поставить ее обратно на полку. Противиться порыву было невозможно. Духи вновь оказались на полке.

Испуганно, словно воришка, она осмотрелась по сторонам, пытаясь выяснить причину такой странной реакции. Растерянный взгляд скользнул по красочному плакату с Николь Кидман, и вот тогда идея возникла в голове Эмилии с совершенной четкостью.

Так больше нельзя рекламировать эти духи. Время гламурности прошло. Роскошь больше не является примером для подражания, объектом вожделения. Роскошь отпугивает. И не представляет ценности. Актриса в шикарном платье с переливающимися бриллиантами скорее беспокоит. Почему? Из-за роскоши, из-за бриллиантов, из-за денег рушатся небоскребы. Взрываются вокзалы и вагоны метро. Мир перестал быть безопасным, потому что пока одни люди любуются драгоценностями – другие умирают от голода. Но даже те, кто любуется. Они счастливы? Они спокойны? Нет, нет и нет. Потому что в шикарный отель может ворваться террорист-смертник. В ресторан. Бутик. Куда угодно.

От новостей сегодня хочется спрятаться. В критических ситуациях мозг инстинктивно ищет аналоги безопасных ситуаций. Поиск направлен в прошлый опыт…

«Пора перестать использовать моделей-актрис, ассоциирующихся с роскошью. Надо отыскать такую модель, которая бы проводила параллель с историей Дома Chanel. Но эта преемственность не должна иметь ничего общего с нафталиновой пылью прошлого, от которой маркетологи так активно пытаются отряхнуться. Продается не содержимое бабушкиного сундука, ни в коем случае! Духи – свидетели эпохи совсем других взаимоотношений между людьми. В этом флаконе – счастье, покой, надежность, любовь и обольстительность», – думала Эмилия, поглядывая на полочку с духами.

– Вы делаете хороший выбор. Это классика. Она всегда в моде.

Улыбнувшись подошедшей сотруднице магазина, Эмилия взяла ту самую коробочку, которую раньше инстинктивно возвращала на полку, и направилась к кассе. Да! Она сделала отличный выбор. Может быть, лучший в своей жизни.

В ту ночь в офисе «L’etoile» долго горела лампа под зеленым абажуром. Сбрызнув декольте и запястья духами, Эмилия Конде писала новую рекламную концепцию духов Chanel, ни минуты не сомневаясь, что идея будет востребована. Ей очень хотелось со всех ног помчаться к креативным директорам Chanel прямо той ночью, но вместе с тем Эмилия понимала: такого рода проекты должны презентоваться соответственно. Нужно напечатать тезисное изложение новой концепции и предоставить пробные снимки модели.

В том, что сниматься должна русская девушка, Эмилия Конде не сомневалась ни секунды. История Дома Chanel тесно связана с Россией. Влияние русских на духи и одежду – факты общеизвестные. Профессионалы модельного бизнеса знают великую мадемуазель еще в одном качестве. Именно она придумала приглашать в качестве манекенщиц безумно красивых русских аристократок, бежавших в Париж от революции. Вначале дамы просто демонстрировали клиенткам платья. Потом Габриэль стала давать манекенщицам одежду напрокат – для того, чтобы красавицы блистали в театрах и будуарах. По сути, в империи Шанель нашлось место для первого модельного агентства.

Да, сниматься должны только русские. Но только не те, кто триумфально улыбается с обложек глянцевых журналов и рекламных плакатов. Наталья Водянова, Евгения Володина, Наталья Семанова, Ольга Пантюшенкова… Анна Вялицина – кстати, уже снималась для рекламы «Chanel Chance». Русских моделей множество. Красавицы. Но все они не подходят, так как уже ассоциируются с другими брендами, в том числе и парфюмерными.

Надо искать новое русское лицо.

Эмилия Конде не питала особых иллюзий насчет возможности найти подходящую девушку в российской провинции. Глубинка чесана-перечесана – и зарубежными, и российскими агентствами. Имеет смысл искать модель в российских агентствах. Не очень молоденькую, не слишком известную по европейским меркам.

Когда Эмилия ехала в Москву, ей казалось: как только увидит подходящую девушку, сердце сразу подскажет: «Это она». Но растерянное сердце кричало «Она! Она! И это тоже она!» слишком часто. Так и не определившись с собственными предпочтениями, Эмилия пригласила приехать в Париж всех приглянувшихся моделей. Чтобы в конечном итоге выбрать всего одну из них. В презентации новой концепции не должно быть ничего лишнего. Как нет лишнего ни в одежде, ни в духах Chanel. Расходы президента агентства «L’etoile» не смущали совершенно. Эмилия знала, что выиграет. И что прибыль покроет и более значительные затраты.

Суеверная, подозрительная, она долго не хотела ставить в известность россиян о своих планах. Но руководители агентств настояли, и в конце концов Эмилии пришлось открыть карты: возможно, модель снимется для рекламы духов Chanel. Сами манекенщицы пребывали насчет предстоящей работы в счастливом неведении. Это условие было поставлено и перед мадемуазель Сухановой, и перед месье Платовым.

…Отложив бумаги, Эмилия сделала пару срочных звонков. Конечно, ее идея – приоритет номер один, но и о других делах забывать не следует.

Разобравшись с кастингами и рекламными съемками, Эмилия вспомнила, что еще не проверяла электронную почту. Открыв «аутлук», она быстро пробежала глазами темы писем.

«Все о’кей», – сообщал Дидье. У сына всегда все о’кей. Он учится в Лондоне, и текст его письма ненамного больше темы сообщения.

«Новые предложения» – вот с этим позднее стоит ознакомиться. Письмо от коллеги из Нью-Йорка. Париж – это сердце моды, однако жить капризная красотка явно стремится за океаном…

«Вся правда о русских моделях»…

Эмилия два раза прочитала тему сообщения, и она ей не понравилась. Адрес отправителя оказался совершенно незнакомым.

Подумав, Эмилия удалила письмо, не читая. Против ее обыкновения открывать письма, которые пришли от незнакомых пользователей. С чего бы это вдруг делать исключение из правила?

Симпатичный начальник службы безопасности Франсуа Леруж увлеченно рассказывал про историю Парижа. Он забывал делать паузы, и переводивший его слова Ник Перьев тогда переходил на французский, требуя ненадолго прерваться.

– Oui, le quatorze juillet a Paris, c’est comme partout en France, un jour de fete nationale,[14] – говорил Франсуа.

Как и любой француз, он безумно гордился родной историей, и, обнаружив, что большинство девушек ничего не знает о Дне взятия Бастилии, принялся срочно ликвидировать пробелы в их образовании.

– Ce jour-la, toute la France a l’air de danser la Carmagnole…[15]

Лика Вронская почти не прислушивалась к разговору. Мини-вэн с сотрудниками «Supermodels» мчался по городу, красота которого завораживала сильнее любого рассказа экскурсовода.

– Их машина едет за нами. Хоть бы у платовской тачки колесо спустило, что ли, – пробормотала Ира Суханова, нервно потирая ладони. – Я со вчерашнего дня как на иголках. А Эмилия! Ты видела, как она смотрела на Диминых моделей?

– Глупости. Ира, успокойся, – Лика говорила уверенно, потому что тоже присутствовала за ужином. Похожая на галчонка улыбчивая француженка вела себя одинаково приветливо со всеми девушками. – Тебе показалось. Через пару часов все окончательно выяснится, а сейчас ты совершенно напрасно себя накручиваешь.

Катя и Арина, в отличие от начальницы, совершенно не нервничали. Вирус Парижа уже сделал их счастливыми.

– Ник, а попроси Франсуа отвезти нас после кастинга в кафе «Де Флор». Там собирались экзистенциалисты. – Катя дергала фотографа за рукав, ее глаза сияли.

– Никуля, не вздумай. На хрен нам это кафе. По магазинам пусть проведет, – деловито перебила Арина.

Парикмахер Елена озабоченно поправила светлые Аринины локоны и угрожающе зашипела:

– Не вертись! Укладку испортишь. Бери пример с Катерины – вся красота при ней.

Наталья вполголоса принялась обсуждать с Ириной особенности макияжа моделей, и Лика, чтобы Франсуа не чувствовал себя обделенным вниманием, вежливо поинтересовалась:

– А где мы сейчас едем?

– Добро пожаловать в агентство «L’etoile»! Улица Риволи. Мадемуазель, вуаля, мы уже приехали!

Француз окинул Лику таким заинтересованным взглядом, что та смутилась.

«Он на всех так смотрит, – решила Вронская, дожидаясь, пока из мини-вэна выскочат девушки. – И эти его вчерашние слова насчет того, что у меня хороший французский, – вранье чистой воды. Он не понимает половины того, что я говорю».

– Выходи быстрее, здесь запрещена даже остановка, – торопил Ник замешкавшуюся со своими многочисленными чемоданчиками Наталью. – Во Франции с этим делом строго. Сейчас мигом нарисуется полицейский и потребует заплатить штраф!

Вслед за гримершей Лика выпрыгнула из машины, и дальнейшее развитие событий отложилось в ее памяти очень подробно, как съемки замедленной камерой.

Притормаживает у обочины темный автомобиль. Модели Дмитрия Платова, Света и Вероника, выходят из машины и с восхищением глазеют по сторонам. Дмитрий направляется к мини-вэну. И в этот момент на тротуар въезжает мотоцикл.

– Дима! – Лика кричит, срывая голос, потому что ей кажется: еще секунда, и Платов окажется под колесами. Но мотоцикл с рычанием проносится мимо, он уже у онемевших, застывших от ужаса Кати и Арины. Водитель мгновенно срывает с плеча Кати сумочку, в его руке сверкает лезвие ножа, оно у лица модели. Какая-то тень вклинивается между моделью и мотоциклом. Пиджак Франсуа темнеет от крови.

– Он ранен, господи, – шепчет Ирина Суханова и бросается к ревущим девушкам, обнимает за плечи сразу обеих. – Бедненькие мои, перепугались, да что же это такое…

– Les voleurs! En plein jour![16]

Эмилия появилась неожиданно и сразу разразилась сотней возгласов, перемежая их вопросами. Ник принялся за перевод.

Удалось ли запомнить номер скрывшегося мотоцикла? Какая досада! Хотя действительно, все произошло слишком быстро. Что с Франсуа? Ранение неглубокое, помощь врача не требуется. Как чувствуют себя девушки? В состоянии участвовать в кастинге или требуется пауза?

Катя Родимова смахнула набежавшие слезы и, всхлипывая, заверила: она постарается взять себя в руки. А сумочку не жаль. Недорогая. К тому же в ней были лишь мелочи.

– Вот это да! – Дмитрий Платов все никак не мог успокоиться. Он вытащил из кармана светлого плаща пузырек с лекарством и отправил в рот сразу две таблетки. – И это Париж! С ума вы все здесь посходили, точно!

– Сейчас самый пик студенческих беспорядков, – пояснила Эмилия, жестом приглашая гостей пройти в распахнутую стеклянную дверь. – Всем неудобно. Кроме хулиганов. Они пользуются ситуацией в своих интересах. Еще день назад мне казалось, что в нашем квартале такого просто не случится!

Лика прошла внутрь и с удивлением поняла, как сильно отличается офис француженки от роскошных Ириных помещений. Гримерная совсем крошечная. Демонстрационный зал явно при необходимости превращается в комнату переговоров – небольшой подиум не стационарный, а смонтированный, к стене придвинут большой стол, составлены стулья.

– Ириша, – Платов заискивающе посмотрел на Иру. – Ты же знаешь, у нас нет гримера. Может, Наташа поможет моим девушкам?

Суханова вздохнула:

– Что с тобой поделаешь, конкурент поганый. Конечно, накрасит. Хотя стоило бы тебе отказать. Почему ты ничего не рассказал о предложении Эмилии?

– Дорогая, мы же не только друзья. Но и конкуренты.

«Не нравится мне все это, – решила Лика, поглядывая то на раскрасневшуюся подругу, то на моделей, крутящихся перед огромным, во всю стену, зеркалом. – Что-то здесь нечисто…»

Все при деле. Ник возится с фотоаппаратом, Наташа тонирует мордочки девушек, и, как и грозилась, зону декольте. Лена включила фен, чтобы подправить Арине укладку.

Не придумав себе другого занятия, Вронская подошла к Франсуа и покосилась на повязку.

– Как рука? Болит?

Он покачал головой. С плечом все в порядке. Бывало и похуже. Во время прошлых беспорядков какие-то молодчики решили спалить автомобиль. Машину удалось спасти, но какой ценой!

– Вот тогда меня отделали по полной программе! Их было трое, я один, – жаловался начальник службы безопасности. И при этом окидывал Лику такими взглядами, что ее бросало то в жар, то в холод.

– Вы очень темпераментная нация, – не выдержав визуального терроризма, выпалила Лика. – Я была в Париже вместе со своим другом. Когда мы улетали, он отлучился на пару минут. И вот сотрудник аэропорта заявляет: «Мадемуазель, вы очень красивы, давайте поднимемся ко мне в кабинет и займемся любовью».

– Должно быть, вы часто получаете такие предложения.

Оставив комплимент без комментариев, Лика продолжила:

– Я показала парню на приближающегося друга и сказала: вот идет мой мужчина. А он в ответ: «Мадемуазель, мы успеем!»

Франсуа расхохотался, но сразу же сморщился от боли.

«Парень строит из себя героя. Как все-таки хорошо, что он оказался рядом. Я видела нож у Катиного лица», – думала Лика, машинально отмечая: девушки почти готовы к кастингу. Впрочем, какие девочки. Уже звезды. Королевы. Роскошные, обольстительные, потрясающе красивые!

Когда они вышли на подиум, Лика поняла, почему француженка решилась на все эти хлопоты, связанные с их поездкой. Моделей обязательно требовалось увидеть всех вместе, рядом. И непременно здесь, в Париже. Это именно та среда, в которой им предстоит работать. И только тут можно понять, насколько органично они в нее вписываются.

– Арина пролетит, – прошептала Ира Суханова, вторя Ликиным мыслям. – Не тот типаж. Выберут Катю и…

Эмилия молча смотрела на двигающихся по подиуму девушек.

Они быстро сработались. Возникало впечатление, что модели двух агентств немало времени провели в репетициях, позволяющих синхронно двигаться, одновременно замирать, слаженно делать повороты.

Устала негромко петь из установленных в углах динамиков Патрисия Каас. Ирина и Дмитрий по-братски делили таблетки Платова и глотали их горстями. Эмилия молчала, и это начинало уже пугать.

Лика наклонилась к виднеющемуся между безумными разноцветными прядями ушку Елены и простонала:

– Почему она никого не выбирает?

– Ой, не говори. Я сама сейчас рехнусь. Давай придадим форму твоей прическе!

Француженка гневно посмотрела на шушукающихся гостей и что-то пробормотала. Точного смысла Вронская не поняла, ну а общий и так понятен…

Умолкнув, Лика вновь уставилась на сцену. Если кто-то и мог сохранить безмятежный вид, то это модели. Гибкие, как кошки, улыбающиеся, стреляющие глазками. Профессионалки.

– Катрин, Вероник, вы еще раз придете завтра утром. И я выберу одну из вас. Сейчас я сделать этого не могу! – выкрикнула Эмилия и, не прощаясь, быстро покинула комнату.

Лике показалось, у нее в глазах раздвоилось: светленькая Арина бросилась к Ирине и зарыдала, брюнетка Светлана повисла на шее Платова.

– Успокойся. Это не неудача, а обычная часть работы. Ты молодец. Сейчас мы поедем в гостиницу. Ты выспишься и не будешь наедаться, – Ира гладила рыдающую девушку по волосам.

– Светочка, не расстраивайся. Ну что ты как маленькая. Ты очень красивая. Я горжусь тобой, – достав салфетку, Дмитрий методично вытирал стекающие по щечкам черные струйки.

Лика ободряюще подмигнула Кате. Она болела именно за эту девушку. Пусть же и завтра повезет именно ей!

Ник Перьев покинул гостиничный ресторан буквально через полчаса после начала ужина. За двумя составленными столиками еще присутствовала практически вся команда модельного агентства «Supermodels». Только Наташа Захарова, с подозрением покосившись на закуску из лягушачьих лапок, поклевала овощей и быстро удалилась. Через пять минут ее примеру последовал Ник.

Есть не хотелось. Слушать щебет глупых моделей, без устали обсуждавших подробности кастинга, желания также не возникало.

Ник поднялся в номер за курткой, позвонил на рецепцию.

– Такси закажите, пожалуйста, – попросил он и глубоко вздохнул.

Нет ничего хуже одиноких парижских вечеров. Париж создан для любви. Или, в крайнем случае, для того, чтобы о ней мечтать. Когда нет любви и когда точно знаешь, что больше ее не будет, – Париж становится западней, по которой мечешься в поисках выхода. И не находишь, и невозможно остановиться, но продолжать призрачную погоню за счастьем тоже нет сил.

– Добрый вечер. Куда месье желает поехать?

К горлу Ника подступил комок. Он едва смог выговорить:

– Провезите меня по Елисейским Полям, пожалуйста.

Жестокая судьба посылает мальчика-таксиста, похожего на Саньку! Как две капли воды. Как братья-близнецы. До чего же точная копия… Та же трогательная наивность широко распахнутых глаз. Такие же пухлые порочные губы. Только этому мальчику не нужны поцелуи Ника. Он любит женщин – это так же очевидно, как подсвеченная фонарями ночь за окном летящей по Парижу машины. И пусть таксист не сказал ничего по этому поводу, нет смысла смущать его вопросами. У геев особый взгляд, по которому они узнают друг друга, и в глазах француза нет самого важного, что сразу промелькнуло во взгляде Саньки.

Если бы предвидеть, что будет больно. Знать, что вообще существует такая боль, когда невыносимо все – думать, дышать, двигаться. Ник убрал бы Санькину руку с колена и бросился прочь из ночного клуба от ожидающих глаз, от полуоткрытых губ, которые хочется целовать, не останавливаясь.

Не знал. Тонул в сладком омуте. Пил поцелуи, пьянящие сильнее вина. Фотографировал совершенную красоту и молился, благодаря за счастье просто видеть Санькино тело, прикасаться, ласкать…

– Месье турист? Тогда почему вы не смотрите по сторонам? – недоуменно спросил таксист.

Ник с трудом сдержал стон. Даже улыбка – как у Саньки, приветливая, располагающая, открывающая жемчужную нитку идеальных зубов.

Без этой улыбки особенно тяжело. Наигравшись с Ником, Санька нашел себе новую игрушку. Только вот не научил, как жить без своих губ, сквозь сон улыбающихся первым солнечным лучам, льющимся на подушку.

Любимый жестокий Санька.

– Не заморачивайся, Ник. Я встретил нового парня. Ты тоже найдешь себе кого-нибудь. Все будет хорошо, – беззаботно сказал любовник и, захватив сумку с вещами, скрылся за дверью.

Ник не успел сказать, что все будет плохо. Нет сил бороться за утраченное счастье. Нет смысла. Какая борьба? Любимый человек сделал свой выбор. Решил, что в других объятиях будет лучше. Он любит и хочет того, другого. Его дыхание учащается, предвкушая радость встречи. И если Саньке хорошо с другим мужчиной – то, значит, с ним, с Ником, плохо. Разве возможно делать любимому больно? Никак нельзя. А кислота любви уже разъела доверчивое беззащитное сердце. В нем выжжена емкость, предназначенная строго для Саньки. Другой в нее не войдет, потому что нет другого Саньки. Он один, сладкий мальчик с миндальным запахом кожи, непостижимое чудо, невыносимая боль.

ВСЕ БУДЕТ ПЛОХО!

Эту фразу хотелось прокричать тогда в закрывшуюся за Санькой дверь.

МНЕ ОЧЕНЬ ПЛОХО, ВЕРНИСЬ, ЛЮБИ, УБЕЙ МЕНЯ, ТОЛЬКО НЕ УХОДИ!!!

Подобные мысли не оставляли Ника даже во сне.

И он не набрал номер Саньки лишь по одной причине. Мальчик влюбчив, но жалостлив. Он и от Ника бегал к предыдущему любовнику и давал ему насытиться своим телом. А потом мучился от измены. Лучше мучиться самому. Пусть Санька будет счастлив.

Наверное, он и был счастлив. Молодость – это жадность. Больше новых впечатлений, удовольствий, и чтобы адреналин в крови зашкаливал. Каждый новый день – как новая жизнь. Молодость – это эгоизм. Все мне, все вокруг меня, только мои интересы являются главными. А что такое страдания других? Пыль. Отряхнуться и забыть. Причем забыть даже раньше, чем отряхнешься… Ник не звонил Саньке, но общие знакомые старательно докладывали. Мальчик меняет любовников, как перчатки. И любовниц. Последнее было особенно обидно. Как можно после настоящей мужской дружбы выбирать глупеньких вертихвосток, без мозгов, с жирными ляжками, толстыми попами?! В голове не укладывается!

– Месье, – таксист неуверенно оторвал глаза от дороги, – мы уже проехали Елисейские Поля.

Ник на секунду задумался, глядя на Санькину копию.

– Развернитесь и провезите меня по улице Уинстона Черчилля. А потом вернемся назад в гостиницу.

– D’accord, – кивнул таксист.

Часто употребляемое французами слово. Да, согласен, хорошо.

«D’accord, Санька. Тебя нет рядом. Но ты все равно со мной, в моем сердце, ты мое дыхание, мои мысли, ты – это весь я, и я твой, – думал Ник, глядя в окно. – Я все равно с тобой, любимый. Для тебя эта теплая парижская ночь. Смотри на подсвеченный Гранд Пале. Лети со мной по мосту Александра III, наслаждайся едва заметной рябью Сены. И вся эта красота, и моя любовь, пусть они порадуют тебя, мой жестокий нежный мальчик…»

Когда такси притормозило у входа в отель, Ник достал из портмоне крупную купюру и сказал:

– Спасибо. Сдачи не надо.

– О! Спасибо! Хорошего вечера, месье!

Ник глубоко вздохнул. Его мальчик радовался любви, а не деньгам. Если бы Саньку только можно было купить – он с радостью заплатил бы самую высокую цену…

Ник поднялся в номер, сбросил куртку.

Не думать о слишком широкой кровати. О косом наклонном потолке, словно стекающем в окошко, которое горничная успела закрыть ставнями.

Но как об этом не думать! Глаза фотографа отмечают мельчайшие подробности идеального фона для любви!

Ник присел на корточки и щелкнул молнией большой сумки с фотопринадлежностями.

– Вот ведь опять притащил с собой целую кучу всего. Зачем мне эти объективы? – с досадой сказал он, перекладывая вещи. – Хотя, конечно, зум не дает такого эффекта, как объектив. Бленды опять взял. Подумал: а вдруг стану снимать девчонок на улице и будет солнечная погода. Так, спусковой тросик здесь что делает? Штатив ведь не брал. А мог бы. С моей-то рассеянностью.

– А ты все работаешь!

– Наташа?!

– Я стучала. Дверь ты не закрыл. Смотри, еще утащат чего. Камеры дорого стоят?

Ник кивнул. Профессиональная техника дешевой не бывает.

Наташино лицо выглядело усталым и расстроенным.

– Ник, ничего, что я пришла? Просто захотелось с кем-нибудь поговорить.

– Давай, – Ник указал на кресла у небольшого круглого столика. – Ты же знаешь, я люблю и тебя, и Ленку. И Иру Суханову, кстати, тоже люблю и очень уважаю. Кстати, а чего это она с собой подругу какую-то притащила? Неприятная такая деваха.

Наташа улыбнулась:

– Обычная девчонка. Ты ей понравился, вот и все. Поэтому она не понравилась тебе. Во всяком случае, с Ликой хотя бы можно общаться. А вот наших моделек мне лично хочется придушить! Какая же Арина тупая!

Ник пожал плечами. Девчонки разные. Кто-то глупее, кто-то умнее. Иногда он готов их боготворить – когда модели любят камеру, когда улыбаются душой, когда побеждают в вечной борьбе с целлюлитом и находятся в отличной форме. Иногда действительно раздражают.

– У Иры талант, – сказал Ник, открывая бутылку стоящей на столике минералки. – Налить тебе воды? Ладно, мне больше достанется! Так вот, Ириша видит красоту. Мне доставляет огромное удовольствие работать с ее моделями, потому что в каждой девушке есть своя изюминка. Неинтересных лиц в агентстве нет вообще. Но очень многие фотографы, добившись признания и успеха, знаешь, что начинали делать?

Наташа вопросительно вскинула брови, и Ник закончил:

– Фотосессии с манекенами. Куклы кажутся мэтрам привлекательнее людей.

Оглядев номер, Наташа увидела сумку и встала с кресла.

– Ого. Все-таки ты трудоголик, Ник.

– Есть такое, – Ник опустился на колени рядом с Наташей. – У тебя в руках 35-миллиметровая камера. Но в студии при съемках на пленку, конечно, я использую среднеформатные.

– А это что за ерунда?

– Так сейчас выглядят цифровые диктофоны.

Наташа осторожно вытащила из чехла светлый, узкий, как брусок, аппарат.

– Зачем он тебе?

– Делать записи от руки о том, на каких картах памяти и пленках что снято, мне лень, – признался Ник, забирая диктофон. – Положу его на место. А то потом в этой куче вещей вряд ли найду. И светофильтры не перепутай, пожалуйста!

Наташа аккуратно сложила в сумку коробочки с фильтрами и радостно заметила:

– Как приятно, когда тридцатилетнюю женщину называют девушкой!

Ник рассыпался в комплиментах. Во-первых, имелся повод не кривить душой. Правильные черты лица, полноватая, но идеально пропорциональная фигура, роскошная грива каштановых волос… Во-вторых, он знал о непростых отношениях Наташи и Петра Легкова. И хотя в глубине души не сомневался, что дизайнер просто использует Наталью, вслух всегда говорил обратное.

«Наташа очень хороший человек. А вдруг я все-таки ошибаюсь и ее роман с Петром продолжится? В таких ситуациях важно ободрять женщину. Пусть поверит в собственную исключительную судьбу. Может быть, это и станет реальностью», – думал Ник, прощаясь с Наташей Захаровой.

Закрыв дверь номера, он принял душ. Позвонил в ресторан с просьбой принести стакан теплого молока.

Но бессонница все равно упрямо не желала сдавать позиции…

«У меня паранойя, – подумала Лика Вронская, прижимаясь спиной к зеркальной стене лифта. – Девчонки за ужином были веселы и беззаботны. Кроме Аринки, разумеется. Ира безжалостно отобрала у девочки тарелку с мороженым. Сколько там того мороженого – один шарик, граммов тридцать. Листик мяты, тонкие линии шоколада на тарелочке. Французы очень красиво оформляют десерты. Отобрала, диктаторша. Но суть не в этом. Никто даже не подумал, что тот хулиган появился не случайно. А с каких это пор грабители размахивают ножом?! Я не ошиблась. Франсуа Леруж в прямом смысле слова закрыл собой Катерину».

Лифт тихонько дзинькнул, возвещая прибытие на 3-й этаж, где находился номер Лики.

Терзаемая сомнениями, Вронская добралась до двери с табличкой 3011, провела карточкой-ключом вдоль датчика и, не включая свет, плюхнулась на кровать.

После ужина у нее желудок сводило от голода. Организм привык получать много еды безо всяких ограничений. Ему плевать, что хозяйка вдруг почувствовала себя толстой и старой и решила начать соблюдать диету. Со своим 44-м размером одежды. Но «макаронинки»-то совсем тонюсенькие! И не едят ничего. И даже Ирка, Наташа и Лена – хоть по подиуму не дефилируют – съели лишь немного салата. Про Катю Родимову и говорить нечего. Вообще не прикоснулась к еде, пила только минералку без газа. Где уж в такой компании отдавать дань потрясающей французской кулинарии!

– Нет, но это все же абсурд – думать, что грабитель как-то связан со смертью Весты. Франция, Париж – как русские могли организовать это возможное покушение? – рассуждала Лика, голодная, а потому злая. – А если не русские? Что же тогда получается, в смерти Каширцевой есть французский след? Я брежу. Брежу! Следователь говорил, что основная версия по этому делу вообще не связана с агентством.

Когда зазвонил стоящий на тумбочке телефон, Вронская не сомневалась: Ирина. Или кто-то из девчонок.

«Неужели время кастинга изменили? Только бы не просыпаться в несусветную рань», – подумала Лика, снимая трубку.

Типичная сова, Вронская каждый подъем раньше десяти утра рассматривала как подвиг, которому, конечно, в жизни должно быть место. Но лучше все-таки сладко поспать до полудня, чем стать героем.

– Лика, как ваши дела?

Голос Франсуа не узнать невозможно. Запоминающийся. Сексуальный.

– Хорошо. Мы закончили ужин, и сейчас я нахожусь в своем номере, – Лика старательно выговаривала фразы и при этом понимала, что говорит ерунду. Если звонок по телефону в номере – где же еще пребывает его обитательница? Но – скудный словарный запас, сложное произношение, растерянность. Вот и мелешь первое, что приходит в голову.

– Не хотите ли прогуляться по Парижу?

Сначала Лика подумала, что Франсуа ошибся номером. Приглашать на прогулку ее? Когда в этом же отеле Катя с Ариной? И модели агентства Платова? Можно, конечно, уверенно твердить о своей неземной красоте. Но при этом знать, что красоты этой метр с кепкой, и Пашка ходил «налево».

Потом она поняла: нет, Франсуа не ошибся. Говорит-то по-французски. Девочки худо-бедно изъясняются на английском. Начальник службы безопасности с ними перекидывался парой фраз, тоже «спикает», так что общался бы по-английски.

Он успел забеспокоиться на том конце провода:

– Лика? Вы меня слышите?

– Я вас слышу. Согласна. Мне нужно полчаса.

– Отлично! Я за вами заеду.

Положив трубку, Лика полетела в коридор, чтобы щелкнуть выключателем, и больно ушибла колено.

Некогда! Некогда тереть горящую ногу, скорее в душ, потом наложить свежий макияж, надеть обольстительное платье.

Как хорошо, что она захватила с собой платья! Лучше выбрать черное, короткое, обтягивающее. Оно с асимметричными серебристыми вставками, а на туфлях тоже серебряные, того же тона, бантики.

В дверь номера отчаянно застучали.

Лика выключила воду и, чертыхаясь, завернулась в полотенце.

На пороге стоял Франсуа.

– Une demi-heure, c’est long! – Серые глаза светились лукавством. – On dit que les francais ont du temperament.[17] От возмущения Лика чуть не задохнулась. Посмотрите на этого нахала! Приперся раньше времени! А она стоит, как мокрая курица, и даже не знает, что сказать, потому что французские слова вдруг вылетели из головы за исключением одного – «le merde».[18] Но такое не скажешь!

А потом слова стали не нужны.

Губы Франсуа коснулись ее ключиц, и завязанное на груди полотенце вдруг оказалось у ног.

«Так тебе, Паша, и надо, – думала Лика, чувствуя, что вот-вот потеряет сознание от медленных чувственных ласк. – Франсуа, конечно, я больше никогда не увижу. Что это за отношения, которые начинаются с постели. Все равно…»

Одна ночь. Всего лишь одна ночь, и больше ничего не будет, и можно позволить себе все.

Нет никакого смысла предполагать, что о тебе подумают. Что-то подумают, но ты об этом не узнаешь.

Какое удовольствие – медленно расстегивать рубашку мужчины, покрывать его грудь поцелуями и осторожно опускать руку ниже. Там пожар. Вулкан, готовый извергнуться. Освободить его от одежды – нежно, нарочито неторопливо, доводя до исступления….

– Какой красивый, – от восхищения Лика заговорила по-русски. – Он очень любит, когда его целуют…

– Je ne comrends rien et je n’en peux plus! Viens![19]

Франсуа подхватил Лику на руки, и она замерла от удивления.

Здесь? Так?

Да!!!

Мир очень быстро вспыхнул и развалился на куски…

Грасс, 1920 год

Я, Антуан Лоран Перье, начинаю сегодня эти записи с тем, чтобы просто не сойти с ума до рассвета.

Как медленно тянется время… За окном не разглядеть разноцветного ковра цветочных зарослей. Ночь укрыла благоухающие поля жасмина, на которые с первыми солнечными лучами придут сборщики цветков. Жасмин капризен и своенравен. Цветки надо собирать только на заре, нежные, хрупкие, со слезами прозрачной росы в белоснежных чашечках. Тонкий божественный запах кружится по моей комнате. А еще аромат жасмина живет в пробирке под номером пять, оставшейся в лаборатории. В той же пробирке скрыты насыщенный шлейф розы и легкие, едва уловимые ноты пудры. В ней более 100 компонентов. Но самое главное – я взял для изготовления духов альдегиды. Альдегиды! Резкие, ошеломляющие, терпкие альдегиды, которые никто никогда раньше не использовал. Месье Бо оторвет мне голову, когда узнает, что я сделал!

Но я не мог поступить по-другому.

Месяц назад порог мастерской месье Бо переступила женщина такой невероятной, непостижимой красоты, что я чуть не выронил колбу с абсолю[20] розы. Я как раз наполнял ее из резервуара упаривания при пониженном давлении, позволяющего полностью удалить спирт, содержащийся в конкрете.[21] Месье Бо занимался с прессом отжима для цедры цитрусовых. И мы оба застыли, как изваяния, едва она вошла!

Мне вдруг показалось, что тонкая фигурка женщины озарилась невероятно ярким светом. Я не различал ее лица, не мог определить, сколько ей лет. Но точно знал, что она красива и что я люблю ее. Охватившее меня чувство было таким сильным, что я – какой ужас! – полностью утратил обоняние. А ведь в мастерской месье Бо пахнет каждый сантиметр пространства. Нероли, пачули, иланг-иланг, кардамон, базилик, мускус и много, очень много других ароматов – они заполняют просторное помещение, я различаю их уже за квартал до нашего здания. Но в тот момент я больше их не слышал! Я был мертв!

Наверное, месье Бо пришел в себя первым. Меня привели в чувство его руки, осторожно извлекающие из моих онемевших ладоней колбу с абсолю. Пара капель абсолю стоит целое состояние. Хозяин умеет считать деньги.

Мне хотелось разрыдаться. Я не мог понять, чем пахнет эта потрясающая женщина. Каков запах ее волос? Кожи? Как пахнет ее мыло? Пудра? О, Всевышний! Я, различающий малейшие нюансы человеческого запаха, тихонько втягивал носом воздух и не ощущал ничего.

Это был шок.

Потом мои глаза и уши потихоньку стали воспринимать действительность.

Мое божество звали Габриэль. Ее спутника, которого я наконец-то смог различить, высокого, с красивым породистым лицом, месье Бо, видимо, знал раньше. Потому что мужчина, представив Габриэль, почему-то трижды поцеловал моего хозяина.

– Какая честь видеть мадемуазель в Грассе, – сказал месье Бо и улыбнулся, и мне захотелось его растерзать, потому что мало женщин оставалось равнодушными к его улыбке.

У божества, конечно же, оказался волнующий чувственный голос.

– Эрнест, мой друг Митя рекомендовал вас как лучшего парфюмера. Я хотела бы заказать у вас духи, – сказала она, и ее слова звучали для меня самой прекрасной музыкой, какая только есть на свете.

Хозяин всегда вел себя с клиентами любезно. Крикнув мне, чтобы я проверил качество привезенных поставщиком корневищ ириса, месье Бо увел мое божество в самый лучший ресторан Грасса.

К вечеру он выложил все подробности. Конечно же, божество не была обычной женщиной. Она владела собственным Домом мод. Шьющаяся там одежда пользовалась невероятным спросом. И вот Габриэль решила выпустить духи, которые придавали бы клиенткам дополнительный шарм и элегантность. Она точно не знает, каким должен быть новый запах. Главное – чтобы он отличался от тех, которые уже существуют.

– Надо придумать что-нибудь особенное, – пробормотал месье Бо и, забрав из лаборатории свои записи, удалился.

Он всегда составлял вначале формулу духов и лишь потом воплощал ее в жизнь.

А я остался. Я знал, что должен сделать. И не мог поступить по-другому.

Два следующих дня мне казалось: лучше бы я ослеп. Без глаз мне было бы проще придумывать духи в честь моего божества, чем без носа. Но я продолжал работать, составляя композиции по памяти. А как еще рассказать ей о своем безумии? Мой единственный шанс в том, что хозяин всегда поручает мне наполнять пробирки, которые затем предлагаются клиентам.

На третий день после встречи с божеством меня разбудил слабый аромат туберозы, доносившийся с нюхательной бумажки, которую я когда-то забыл в кармане сюртука. Господь услышал мои молитвы…

Я воплотил ее в аромате. Мое божество. Мой шок. Мою любовь. Сладость сжигающего меня желания. Горечь мечты, которой никогда не суждено сбыться.

Кто она? Королева моды.

Кто я? Молодой, жалкий и нищий подмастерье.

…Меня всегда манили запахи. В моей памяти еще нет лица матушки, но я уже помню аромат ее душистой воды и легкий, молочный запах кожи. Наш дом стоял среди большого тенистого сада, и мне не требовалось никаких игрушек. Я играл, изучая ароматы цветов, стволов деревьев, трав, слегка нагретых скупым северным солнцем. Я их запоминал. Мне хотелось собрать и сохранить ароматное волшебство, и как-то я спросил, возможно ли это, у отца. Он обрадовался и взял меня в свою лабораторию, где занимался покраской тканей. Мне было всего десять лет, когда он раскрыл мне секреты анфлеража при нагревании и без нагревания[22] и даже сконструировал небольшой перегонный куб.[23] Потом, наоборот, запретил мне все опыты с ароматами, так как считал, что у нашей семьи нет денег на открытие парфюмерного производства. Которое к тому же переживало не самые лучшие времена.

Но, когда отец умер, больше некому было заставлять меня возиться с красильными реактивами. Матушка продала разработки деда и отца владельцу текстильной фабрики, это позволило ей получить ренту. А я… я приобрел возможность сделать то, чего мне хотелось, наверное, все восемнадцать лет моей жизни. Я смог посвятить себя запахам. И отправился в их ароматное сердце – город Грасс.

Выданные матушкой деньги на дорогу у меня украли в первой же гостинице, где я заночевал. Чтобы продолжать путешествие, я вынужден был наняться рабочим, спать в конюшнях и часто отказывать себе в еде, чтобы скопить побольше денег для расчета с возницами. Но когда ароматы Грасса, еще далекого, но благоухающего так сильно, защекотали мои ноздри, я заплакал. Меня не волновало, что в карманах спадающих штанов нет ни франка. Это было такое счастье – доносящееся с еще неразличимых полей дыхание жонкиля,[24] желтое, терпкое, чуть смягченное зелеными нотками стеблей.

Я мечтал, что, когда доберусь до Грасса, сразу же примусь обходить мастерские парфюмеров в поисках работы. Однако оказалось, что их практически не осталось. Война опустошила и этот благодатный край. Производством душистого мыла, цветочной воды и ароматных эссенций теперь занимались только крупные фабрики. Мелкие предприятия несли убытки, теряли клиентуру, закрывались.

Пришлось отправляться на фабрики. Возле длинных бараков, источавших соблазнительные запахи, толпились безработные подмастерья, знающие о своем ремесле все. Работы не находилось даже для них.

Впору впасть в отчаяние, пожалеть о своем решении. Но я был счастлив. Я – в Грассе! Здесь кружатся сотни незнакомых ароматов, в которые влюбляешься мгновенно.

«Останусь здесь, или умру», – думал я, прогуливаясь по узеньким улочкам Грасса, с шикарными белоснежными виллами, вблизи морских волн. Внезапно мои ноздри уловили необычайно странный резкий запах, заглушивший соленый свежий шепот моря и дымок жарившихся на огне каштанов.

Запах вел в лавочку, заставленную плотно закрытыми склянками и горшочками, но я словно слышал звучный хор голосов, и этот хор сводил меня с ума.

Едва звякнул колокольчик, возвестивший о моем появлении, ко мне из-за конторки выскочил щегольски одетый приказчик с набриолиненными волосами и тонкими рыжеватыми усиками.

– Что желаете? Есть серая амбра, кастореум, сивет.[25]

Я замычал что-то нечленораздельное, и в этот момент в лавку вошел еще один посетитель. Приказчик со всех ног бросился к нему.

Высокий, в хорошо пошитом сюртуке мужчина отставил тросточку и достал из кармана кошелек. Он извлекал монеты и ассигнации, а я недоумевал – неужели это состояние он выкладывает за пару ложек терпко пахнущей мази, которой суетливый приказчик наполнил склянку?

Почувствовав мой удивленный взгляд, Эрнест Бо первый заговорил со мной. Он рассказал, что в лавке продается специальное, очень дорогое сырье, которое используется для производства духов. Я твердил ему о своей любви к запахам. Он вспоминал, что еще год назад находился в этом городе точно в таком же положении. Растерянный, ошеломленный, ищущий свое место. Потомок династии французских парфюмеров, он волею судеб оказался в России и даже стал главным «носом» фабрики, но ее национализировали большевики. И он бежал в Грасс, потому что больше податься ему было некуда.

Я провожал его до дома и расспрашивал о том, где можно найти работу. Видел по его красивому лицу с высоким чистым лбом и удивительно светлыми голубыми глазами, что он колеблется. Бо работал на фабрике. У него имелась собственная мастерская, но вряд ли ему нужен подмастерье, он сам справляется с частными заказами, знает и любит производство. К тому же клиентов совсем немного.

Я думаю, он все равно взял бы меня на работу. Месье Бо – человек невероятной доброты, он многим старается помочь. Но тогда, у дверей его мастерской, мне казалось, что все потеряно. Сам не знаю отчего, я принялся рассказывать о том, как мне удалось создать эссенцию с запахом ландыша. Этот цветок, со стойким пронзительным прохладным ароматом не поддавался ни перегонке, ни экстракции. Но в лаборатории отца имелись химические вещества, и после долгих экспериментов мне удалось искусственным способом получить эссенцию, слабо отдающую ландышем. Правда, в ней чувствовалась и примесь химических реактивов. Но моя матушка все равно была в восторге. Ландышевые духи ей необычайно понравились.

Сомнение в глазах месье Бо исчезло. Он сказал:

– Антуан Лоран, вы приняты на работу!

Его интересовали мои знания химии, но первые дни я был не в состоянии ими делиться. То, что делал месье Бо, казалось мне гениальным! Я и сейчас могу воспроизвести точную формулу его одеколона, который он создал еще в России в честь Наполеона, но это не отразит того терпкого дуновения вереска, пленяющего сердце. А духи для дам! Я сам делал вытяжки из фиалки и розы, но никогда они не звучали так чисто, так страстно, как в композициях моего хозяина.

Он невероятно талантлив!

Я изучал все тонкости парфюмерного дела. Месье Бо интересовался химией, и мы вместе пытались обуздать и своенравную сирень, и капризный ландыш.

И вот, после проявленной ко мне невероятной доброты я решился… Но иначе любовь разорвала бы меня. Мне нужно было ее выплеснуть в пробирку, к которой завтра прикоснутся нежные пальчики моего божества.

…Она увидит десять пробирок, пронумерованных от 1 до 5 и от 20 до 24. В пятой месье Бо предполагал разместить наименее удачную свою композицию. Божество, пахнущее лавандой? Ей бы не понравилось. Что скажет Габриэль о моем запахе? Я очень волнуюсь за альдегиды. Во время опытов месье Бо говорил, что они слишком резки. Но другой такой основы, ошеломляющей, шокирующей, разрывающей небо пронзительными грозовыми молниями, я не знаю…

– Ничего не понимаю!

Эмилия Конде вновь набрала номер Франсуа Леружа. Аппарат начальника службы безопасности по-прежнему отключен. Что все это значит? И о чем думает мадам Суханова? На часах ровно половина двенадцатого. В это время девочки уже должны давно стоять на подиуме, через несколько часов одной из моделей предстоит ехать в фотостудию, а Катрин из «Supermodels» так и не появилась в агентстве!

Эмилия раздраженно повернулась к терзающему сотовый телефон Дмитрию Платову и по-английски поинтересовалась:

– Ирина тоже не отвечает на звонок?

Президент агентства «Russia» уныло кивнул.

– Вы уверены, что вчера вечером модели не пили vodka? – уточнила Эмилия, хотя и Дмитрий, и модель его агентства Вероника несколько раз повторили: ужин прошел в рамках приличия.

«С этими русскими всегда так. На них нельзя положиться. Они пьют vodka и опаздывают на кастинг, и я сейчас лопну от возмущения», – думала Эмилия, прислушиваясь к рассказу Дмитрия.

А Платов по-прежнему настаивал: спиртным за ужином никто не злоупотреблял. Он с девушками пришел в ресторан, когда там уже находилась Ирина со своими подопечными. Пришлось попросить официанта пододвинуть еще один столик и расположиться всем вместе. Конечно, они конкуренты, но вместе с тем и земляки, и негоже делать вид, будто совершенно незнакомы.

– Никто не пил даже вина, – говорил Дмитрий, время от времени набирая номер Сухановой. Та по-прежнему не отзывалась. – Мы покушали, пообщались, и в десять вечера я уже был в своем номере. Перед этим распорядился, чтобы девчонки тоже легли спать и не вздумали бродить по отелю в поисках приключений. Так ведь было, да, Вероничка?

Светловолосая модель кивнула и сделала глоток кофе. На ночь она приняла снотворное и поэтому спала, как младенец, на завтрак не ходила, проснулась лишь от отчаянного стука в дверь. Платов сыпал трехэтажным матом, кричал, что машина уже ждет, надо ехать в агентство.

– Я быстро собралась и спустилась в холл. Там стоит компьютер. По-моему, я видела за столиком Наташу Захарову. Она, может, в Интернете работала. Возле нашей легковушки стоял мини-вэн, – медленно говорила Вероника, и ее английский звучал так ужасно, что у Эмили заныли виски. – Мадам Конде, а у вас есть телефон водителя минивена?

До того, чтобы позвонить Оливье, Эмилия и правда раньше не додумалась. Вопиющее опоздание русских совершенно выбило ее из колеи.

Оливье на звонок ответил мгновенно.

– Что-то случилось с русской девушкой, – не дожидаясь вопроса Эмилии, затараторил он. – Сейчас уже приехала полиция, всех русских допрашивают. Франсуа, оказывается, провел ночь в отеле, и его тоже задержали вместе со всеми.

– Что с девушкой? С какой именно?

Ответ Оливье заставил Эмилию похолодеть. Катрин. Она умерла…

– Надо ехать в отель, – дрогнувшим голосом сказала Эмилия, вставая с кресла. – Оливье сказал, что Катрин… Что ее больше нет. Наверное, это какое-то недоразумение. Дима, Вероник, идемте.

Платов и девушка недоуменно переглянулись и заговорили по-русски.

«Ну и денек… – подумал комиссар отдела убийств Даниэль Молино, провожая сочувственным взглядом носилки с накрытым простыней телом. – Бедная девочка! Совсем ребенок».

В свой кабинет на набережной Орфевр он забежал сегодня по чистой случайности. Выходной день как-никак. Планировал выспаться, сходить в брассри «Липп»,[26] отобедать flamiche a la picardie.[27] А потом, неспешно потягивая пиво, наслаждаться окутанным зеленой дымкой Парижем. В конце концов, имеет право. Это же первый выходной за последние две недели. Студенческий профсоюз наконец-то согласился на переговоры. И полицейские, работавшие в усиленном режиме в связи с беспорядками, надеялись, что хотя бы пару дней в городе будет тихо. Как бы не так!

Даниэль хотел забрать из сейфа подарки жене и любовнице, но до кабинета так и не дошел. Сотовый телефон запел «Марсельезу».

– Месье Молино, убийство какой-то русской в отеле. Вам надо приехать на работу, – сообщил дежурный.

– Я в здании. А что Жерар?

– Ваш заместитель занят. Опять студенты, чтоб их всех с работы повыгоняли! Даже не в течение года! А сразу после трудоустройства! Хорошо, что вы уже здесь. Машина ждет внизу.

Даниэль поехал в отель и всю дорогу жаловался дежурной бригаде на все сразу: студентов, убитую русскую, высокие цены, капризную любовницу и ревнивую жену.

В отеле раздражение сменилось горячим сочувствием. Убита совсем молоденькая девочка. Ясно, что убита. Такие красавицы вряд ли заканчивают жизнь самоубийством, наглотавшись таблеток.

Тело девушки лежало на полу ванной комнаты. Бедняжку рвало, следы зеленой кашицы виднелись возле унитаза. Эксперты перевернули труп на спину и понимающе переглянулись. Губы девушки побелели от налета, из уголка рта стекала слюна. Видимых признаков повреждения на теле первый осмотр не выявил.

Горько вздохнув, Даниэль бегло оглядел номер. Никаких следов борьбы. Бокалы, чистые, без жидкости, стоят донышками вверх на подносе. Рядом запечатанная бутылочка минералки.

«Почему она не позвонила врачу? Вдруг ей еще можно было помочь?! Кто ее отравил? Что делала эта красавица в Париже?» – недоумевал Даниэль, осматривая шкаф с аккуратно сложенной немногочисленной одеждой.

Появившийся на месте происшествия после опроса служащих отеля Жан ответил на часть вопросов.

– Она модель, зовут Катей Родимовой. Приехала к нам по приглашению французского агентства. В отеле полно других русских. Они ужинали вчера вечером вместе. Проблем со здоровьем ни у кого больше нет, – докладывал полицейский, поглядывая на дверной проем ванной комнаты. – Я так понял, девушка приехала вместе со своей начальницей. Она говорит, что у моделей часто бывают проблемы с желудком. Видимо, Катя просто не поняла, насколько все серьезно.

– Скажи русским, что надо ехать в комиссариат на допрос. А сам расспроси повара отеля, официантов и горничных. Что творится!

– Да, шеф, и не говорите.

Жан быстро покинул номер. Распорядившись, чтобы тело унесли, Даниэль прошел в ванную и еще раз осмотрел пол.

Ничего! Ни таблеток, ни упаковок от лекарств, ровным счетом ничего, что могло бы объяснить, каким образом бедняжку отправили на тот свет.

Он посторонился, давая санитарам возможность положить тело на носилки. Проводил их сочувственным взглядом. И, созвонившись с полицейским Роже, выяснил: русские уже ожидают у рецепции.

«Как мы будем искать убийцу? – думал Даниэль, торопливо шагая по коридору. – Как? Они – граждане другой страны. Ох, надо выяснить, каков процессуальный порядок расследования таких дел. В моей практике ничего похожего не было».

«Ну и дураки эти полицейские, – думала Арина Иванова, наблюдая за своими знакомыми, в скорбном молчании сидящими на диване в холле отеля. – Потребовали отключить телефоны и до допроса ни с кем не разговаривать. А мобилки не отобрали. Как будто бы меня можно теперь проконтролировать!»

Она подошла к стойке бара и по-английски попросила с восторгом изучающего ее ноги бармена:

– Воды без газа, пожалуйста!

– Арина! Ты куда? За нами вот-вот машина приедет!

– Ирина Алексеевна, мне плохо, – будто оправдываясь, прокричала Арина. – Я здесь, никуда не ухожу!

Президент агентства «Supermodels» кивнула, а Арина низко опустила голову, скрывая невольно мелькнувшую на губах улыбку. Она врала – ей было не плохо, а очень хорошо, даже прекрасно. Вот что значит вовремя позвонить Вагиту и закатить истерику. Он все-таки сумел сделать так, чтобы Катя Родимова больше не путалась под ногами. Отлично! Все складывается просто отлично! Конечно, вон на диване ревет еще Светка из агентства Платова, да и Веронику не стоит сбрасывать со счетов. Но уж с этими овцами можно не мытьем так катаньем справиться. У девок, как говорится, ни кожи ни рожи. А главную конкурентку только что вынесли на носилках и увезли в истошно завывающем автомобиле.

Арина сделала глоток прохладной минеральной воды и вдумчиво изучила свое отражение в зеркале. Если бы она стала краситься и делать прическу – это выглядело бы подозрительно. Но как ни торопил ее толстый лысый полицейский, все-таки удалось удачно выбрать одежду. Белая шелковая блузка и персиковая юбочка от Emanuel Ungaro сидят просто потрясающе, как влитые. Куда же запропастилась эта чертова француженка?! Мадам Конде, или как там ее. Должна прийти и понять: лучше Арины для рекламы все равно никого не выбрать!

Украдкой достав телефон, Арина включила аппарат и набрала номер Вагита.

– Ты мой хороший! Спасибо тебе большое. Овца умерла. Подробностей не знаю. Нас сейчас на допрос повезут. Потом кастинг, – ворковала она, и все вдруг стало таким радостным. Вагит – душка. Солнце в окнах. И контракт будет подписан. – Я тоже по тебе скучаю. Нет, не изменяю, что ты. Тебя люблю. И эти лягушатники такие уроды. Ой, прости, больше не могу говорить!

Стеклянные двери отеля распахнулись, и Эмилия Конде, Дмитрий Платов и Вероника Казакова вошли в холл.

Распрямив и без того идеально ровную спину, Арина собиралась было спрыгнуть со стула и небрежной походкой от бедра продефилировать к Эмилии, но француженка с Ириной и Ником вдруг сами направились к стойке.

– Арина! Уйди отсюда, – сверкнув покрасневшими глазами, распорядилась Ирина.

Ее просьба не вызвала в Арине ни малейшего возмущения. В полушаге от стойки широкая колонна. Ник всегда говорит громко.

«Она выберет меня», – думала Арина, прижавшись щекой к серому мрамору.

К треску Эмилии модель даже не прислушивалась. Бесполезно, все равно ничего не понять. Сейчас Ник начнет переводить…

– Неужели это правда? Оливье говорил, что Катрин умерла.

Ирина Алексеевна, всхлипнув, тихо ответила:

– Правда. Когда Катя не спустилась в холл, я поднялась в ее номер. Дверь была закрыта. Я разыскала горничную, мы прошли в номер, и вот… Честно говоря, даже не помню, кто вызвал полицию. Может, горничная, не знаю. Полицейские считают, это убийство. Девочку отравили.

– Как? Кто? Что все это значит?

Эмилия сыпала вопросами. Казалось, произошедшее просто не укладывается у нее в голове. Однако Ирина лишь всхлипывала и с отчаянием разводила руками.

– Ирина, я приношу вам свои извинения. Наше сотрудничество больше невозможно. Мне придется искать для своего проекта моделей в других агентствах. И перед Дмитрием я также вынуждена извиниться, – перевел Ник фразы Эмили, и Арине показалось: еще секунда, и она упадет в обморок.

Да что себе надумала старая лягушатница?! Неужели это правда?! Блин, тогда получается – все напрасно…

«Нет, Ник просто неправильно понял француженку, – принялась себя успокаивать Арина. – Он ошибся. Сейчас наша президентша все уладит».

Но Ирина Алексеевна сказала совсем другие слова:

– Эмилия, мы с вами профессионалы. Я прекрасно вас понимаю. Действительно, после всего произошедшего наше сотрудничество не имеет смысла. Особенно если выяснится, что Катеньку убили…

Все равно, что за зарешеченным окном застрявшего в пробке полицейского микроавтобуса раскинулся самый красивый город на свете. Уже забыта нежная безумная ночь, полная страсти. Лика Вронская едва сдерживала желание зареветь как белуга.

Даже подумать страшно – Кати Родимовой больше нет. Что скажет Ира Катиной маме? Повезла девочку в Париж, привезла в гробу. Невыносимо, ужасно, как так случилось…

Бумажный платок весь промок от тайком смахиваемых слез. Лика открыла рюкзачок, чтобы достать новую салфетку, и невольно отметила: все хлюпают носами. Даже мужчины, Ник, Дмитрий, Франсуа. Только лицо Натальи Захаровой спокойно и безмятежно. Лика проследила за направлением ее взгляда. Гримерша смотрела в окно, явно запоминая магазинчик, в котором продавалась профессиональная косметика.

«Это стальные нервы или… Нет! Не может быть. Захарова не хотела ехать в Париж. Но убивать девочку лишь для того, чтобы скорее вернуться в Москву? – подумала Лика и оборвала свои рассуждения. – Сейчас не время. Теперь главное – побеседовать с комиссаром Даниэлем Молино. И рассказать ему все без утайки. Иначе нас из комиссариата растолкают по камерам, и сколько времени мы в них проведем – неизвестно. Разбираться надо в Москве. При помощи русского следователя».

Лике пришлось нарушить запрет на пользование сотовым телефоном. Надо же было проконсультироваться, как вести себя в подобной ситуации. На Иру Суханову, находящуюся в шоковом состоянии, полагаться нельзя. Поэтому, отпросившись в туалет, Лика связалась со следователем Володей Седовым и все ему рассказала.

– Обязательно сообщи об убийстве Весты Каширцевой. Объясни, что уже возбуждено уголовное дело, ведется следствие, – поорав, что Лика вечно влипает в нехорошие истории, объяснил Седов. – Тогда французы передадут в Россию все материалы. Вскрытие убитой девушки будет проводиться в Париже, это откладывать нельзя. И сама смотри там, поосторожнее!

Лика забыла его поблагодарить. Перед глазами все стояло улыбающееся Катино лицо, такое красивое, юное…

– Как жалко Катьку! – рыдала Арина. Слезы капали на шелковую блузку, растекаясь темными пятнами.

Внезапно девушка вцепилась в волосы сидящей рядом Вероники Казаковой.

– Это ты ее убила! Ты, сучка, овца страшная!!!

– Уберите от меня эту сумасшедшую! – закричала Вероника, ища поддержки и растерянно глядя на Дмитрия Платова.

Тот молча оторвал Аринины руки от Вероники и легонько шлепнул визжавшую Иванову по щеке. Она сразу же умолкла, уронила голову на колени, закрыла ее ладонями.

– Какой кошмар, – негромко сказал Франсуа, касаясь Ликиного запястья. – Мы уже почти приехали. Скорее бы все это закончилось.

Лика посмотрела в окно. Белая табличка на сером здании, «Quai des Orfevres».

– Набережная Орфевр существует? Я думала, ее придумали писатели.

– Лучше бы они ее придумали! – в сердцах бросил Франсуа. – А еще лучше, чтобы сейчас Катрин была на подиуме нашего агентства!

Внутренний вид главного полицейского здания Франции напомнил Лике Вронской родную редакцию. Огромные залы с разделяющими столы перегородками. Кто-то говорит по телефону, кто-то допрашивает перепуганного арабского парнишку, неожиданно много женщин в форме, факсы потрескивают бумагой, суета…

– Вы подождете здесь, – полицейский кивнул на стену, у которой находилась всего пара стульев. – Кабинет месье Молино там, беседовать будете по очереди.

«Кабинет? – Лика разглядела сквозь перегородку стол, за которым сидел немолодой комиссар. – Да это скорее закуток какой-то».

– Я хочу первой поговорить с месье Молино, – по-французски сказала Вронская. – У нас есть переводчик, пусть он мне поможет.

– Пожалуйста, мадемуазель, – полицейский отошел чуть в сторону. – Прошу!

Ирина Суханова едва слышно распорядилась:

– Ник, давай…

Пока Лика добралась до стола Даниэля, в ее голове сложился четкий план предстоящего разговора. Не нужно сообщать полицейскому, скольких усилий стоила команде «Supermodels» эта поездка. Дело по факту убийства сотрудницы агентства Весты Каширцевой возбуждено, ведется следствие. Первоначальные версии с модельным бизнесом вообще были не связаны. Скорее всего, следователь ошибся. Но кто застрахован от ошибок…

За окнами номера негромко плакал дождь. Блестящий асфальт раскрасили в разноцветные пятна яркие огни реклам, и Ира Суханова поняла: уже вечер. Чувство времени, позволяющее без часов отчетливо осознавать быстрый бег минут, исчезло. Сотовый телефон молчит, отключен. Нет сил говорить о делах. Нечего сказать Катиной маме. Лика Вронская обещала поставить ее в известность о смерти дочери, и Ира боялась справедливых упреков, на которые нечего возразить, невозможно оправдаться…

Достав из синей пачки «Gitanes» сигарету, Ира щелкнула зажигалкой.

Быстро она – это уже последняя сигарета. Табак не помогает. Но – хоть что-то. Кокаина нет. Опасалась скандала на таможне. Может быть, если вдохнуть через скрученную трубочкой купюру белую спасительную дорожку – стало бы хоть немного легче. А впрочем, хорошо, что нет наркотика. Что стоят мучения начальницы в сравнении со страданиями матери, ребенка которой погубили, не уберегли? Она сама мать. Лучше умереть, чем узнать, что с Леркой случилась непоправимая трагедия.

– Это моя вина, – прошептала Ирина, открывая окно. Воздух в номере стал синим от выкуренных сигарет. – Если бы я остановилась после смерти Весты – Катя осталась бы в живых. Но как же мне хотелось начать работу с Эмилией. Думала о девчонках. Об агентстве. И эти мои амбиции. Делать все, чтобы стать первой, и будь что будет.

Отвыкший от никотина желудок сжало клещами острой боли, и Ира, положив на живот ладонь, присела на краешек постели.

Как больно! Хорошо! Пусть будет еще больнее! Катеньку не вернуть, но эта внутренняя опустошенность, раскалывающаяся голова и ноющий живот позволяют хоть как-то приглушить голос собственной совести.

Смерть девушки не осознавалась совершенно. Вроде бы видела ее, сжавшуюся в комочек на полу ванной комнаты. Была в полиции, отвечала на какие-то вопросы, подписывала бумаги. Все прошло как в тумане. Невозможно поверить, что больше не придется любоваться Катиным личиком на билбордах, отправлять на кастинги, ругать, гордиться, любить.

– Прости меня, девочка, – прошептала Ира. Щеки вновь защипали слезы. – Прости, если бы я только знала, то…

Закончить фразу Ира Суханова не успела. Стоящий на тумбочке телефон залился мелодичной трелью.

– Ириш, как ты? – сдавленным хриплым голосом спросил Ник.

– Хреново. А ты?

– Аналогично. Ну что… Все наши улетели. Я только что из аэропорта. Эмилия сама приезжала. Вид у нее был расстроенный. Она еще раз просила передать тебе свои извинения.

Ира сглотнула поступивший к горлу комок и пробормотала:

– Что поделаешь. Я ее понимаю. Она не могла поступить иначе.

– Еще звонил в полицию. Там все закончено. Мы сможем забрать Катю завтра.

– Гроб закажи, пожалуйста. Самый лучший. Выясни в аэропорту, каков порядок перевозки тела.

– Понял. Кстати, полицейский говорит – концентрация снотворного в организме девочки была атомная. Очень высокая, понимаешь? Эксперты уверены: препарат сильный, горький. Видимо, сама приняла.

– Да ты что?! Сама? Точно? Я думала, ее отравили.

– Ир… не знаю, как тебе сказать. Короче, я кое-что слышал…

В трубке возникла пауза. Не выдержав, Ира воскликнула:

– Говори же! Я с ума схожу!

– В общем, ситуация такая. Помнишь тот день, когда Весту убили? Мы съемки проводили. Студия рядом с гримеркой. Я убирал аппаратуру. Ты же знаешь, какие у нас стены. Все слышно.

– Ник, ну говори, в чем дело! Что ты нервы мотаешь?! Ни стыда, ни совести у тебя!

– Я слышал, как Катя жаловалась Наталье на прыщи. Та ей написала список каких-то лекарств. Но ты же понимаешь, это ничего не доказывает.

– Захарова?! Но зачем?

– Ир, я сказал, что знаю. Решил, что ты должна быть в курсе. Зачем? Понятия не имею. Считаешь нужным – спроси у Натальи. Да, и еще. Полицейский проверил – не было больше случаев, чтобы в центре у женщин воровали сумочки, да еще ножом при этом размахивали. Такое если и случается – то в арабских кварталах, и то не теперь. Здесь сейчас другие проблемы. Студенты, ну ты в курсе. Полицейский сказал, что направит в Москву все бумаги.

– Час от часу не легче.

– Ты сегодня ела что-нибудь? Пошли, может, поужинаем.

– Не могу, Ник. Сходи один.

Положив трубку, Ира нервно заходила по номеру. Визажист причастна к смерти Кати? Но у нее нет никаких причин убивать девочку. И Весту тогда тоже, получается, убила Наталья? Или прав следователь, который говорил, что смерть Каширцевой не имеет отношения к агентству?

– Значит, это Наталья, – прошептала Ира и покосилась на телефон.

Позвонить следователю? Или лучше самой все предварительно выяснить? Нет, больше никакой самодеятельности. Пусть менты во всем разбираются. Но лучше с ними связаться все-таки по возвращении из Парижа.

В дверь номера негромко постучали, и Ира нахмурилась. Ник, кто же еще. Будет убеждать сходить поужинать.

Распахнув дверь, Суханова вздрогнула от неожиданности.

– Дима?! Ты не улетел, что ли?

– Я войду?

Ирина кивнула. Ей вдруг почему-то сразу стало легче. Знакомый запах «Фаренгейта», сочувствующее осунувшееся лицо, любимые глаза…

– Ириш, я побуду с тобой, пока все уладится. Сдал билет. Подумал: тебе тяжело.

– Спасибо. Знаешь, я подозревала тебя. Но тут кое-что выяснилось…

– Подозревай, – Дима легонько обнял ее за плечи. – Делай все, что угодно. А я просто буду рядом.

Ира закусила губу. Но что она еще могла подумать? Дмитрий не сказал ей о сотрудничестве с Эмилией. Хотя, с другой стороны, он слишком хорошо знает модельный бизнес, чтобы не понимать: такие происшествия, как смерть Кати, – тайфун, который смывает все.

– Ты говорил со своими девчонками? Как они все это восприняли?

– А как это можно воспринимать? Они в шоке. Ревут в три ручья, Кате сочувствуют. Да брось ты, я в них уверен. К тому же они не знали подробностей предстоящей работы. И только в Париже выяснили, что Эмилия выберет одну манекенщицу. Кстати, а как твоя Лера?

«Наша Лера. Наша! Зов крови – может, он все-таки существует?» – думала Ира, рассказывая о нехитрых проблемах дочери…

Париж, 1921 год

Сегодня, в небольшой церкви Сен-Пьер на Монмартре, состоялось наше венчание с Ритой Мейер.

Белоснежное свадебное платье моей жены пахло «Chanel № 5». Я почти не слышал слов священника. Едва не забыл поцеловать Риту. Может быть, приглашенные на венчание многочисленные Ритины друзья-художники перешептывались: «Зачем хозяйке галереи этот нищий юнец? К тому же он не пишет картин». Мне не было до этого никакого дела. Ведь мое божество ласкало меня своим ароматом.

…В тот памятный день я не смог отправиться в мастерскую месье Бо. И дело не в бессонной ночи, проведенной за первыми записями в моем дневнике. Не помню, сколько их было, таких же бессонных, когда я сочинял аромат для Габриэль. Сказать, что я волновался – значило не сказать ничего. То я не смог сдвинуться с места. То, охваченный беспокойством, метался по мансарде. И запахи точно так же кружились в невероятном танце. Я слышал жасмин, розу, мускус. И понимал, что если аромат жасмина действительно доносится с полей, то мускусом в моей комнате пахнуть не может, он слишком дорог. Месье Бо осторожно добавляет его в самые дорогие духи, и я просто не мог принести мускусный след на своей одежде. Я сделался безумным. И был не в состоянии идти в мастерскую. Бог знает что со мной стало бы при виде Габриэль.

Когда жаркое солнце Грасса щедро пролилось в мою комнату, я совсем потерял голову. Хорошенький вздернутый носик моего божества уже узнал запах содержимого пробирки под пятым номером. Свершилось…

Совершенно без сил я лежал, обливаясь холодным потом, на узкой постели и знал: в мою мансарду должен подняться месье Бо.

Он принялся кричать уже на лестнице:

– Жалкое ничтожество! Ты уволен! Не смей больше показываться в мастерской!

Хозяин так и сыпал проклятиями! Потом он опустился на стул и тихо сказал:

– Напиши мне формулу.

Понимая, что свершилось то, о чем я мечтал и во что не верил, я бросился за бумагой.

Мне казалось: месье Бо, остынув, простит меня. Но все оказалось иначе. На фабрике производили мои духи. Стекольщики готовили строгие прозрачные прямоугольные флаконы. А я не мог войти в мастерскую, так как хозяин отдал слугам приказ не пускать меня.

Мне не удалось найти другой работы. Как только закончились деньги, меня вышвырнули из мансарды, и я отправился в единственное место, куда мог пойти.

Какое счастье, что Рита оказалась на своей вилле в Грассе!

До сих пор сложно понять, почему будущая жена полюбила меня с такой страстью. Женщины никогда не баловали меня своим вниманием.

Однажды довелось услышать, как сплетничают горничные месье Бо.

– Антуан Лоран совсем некрасив. Он худ, мал ростом, его лицо в оспинах, – говорила Коллет.

Ей вторила Жанна:

– Да уж, в отличие от хозяина, который полностью оправдывает свою фамилию,[28] малышу Антуан Лорану повезло куда меньше.

Не знаю, что случилось с Ритой, когда я, по распоряжению месье Бо, доставил ей флакон духов и баночку благоухающего крема. Она пригласила меня позавтракать с ней на террасе, а потом соблазнила так быстро, жадно, ошеломляюще… Я пришел в себя, уже возвращаясь в свою мансарду, легкий, немного уставший, счастливый.

Мне нравилось ее лицо, уже чуть расчерченное морщинами. Ритино тело в страсти пахло раскаленным солнцем. Она хотела купить мне мастерскую, но разве я мог позволить себе быть на содержании у женщины? К тому же мне было тогда всего девятнадцать, я верил в свою удачу и не хотел связывать себя долгими отношениями.

Рита часто уезжала из Грасса. У нее имелась художественная галерея в Париже, а еще она любила колесить по побережью, останавливаясь в шикарных гостиницах и проигрывая немало денег в казино. Я шел на ее виллу и молился о том, чтобы Рита оказалась в Грассе. Мне требовалась вода, чтобы смыть соленый, разъедающий кожу пот, и очень хотелось поесть.

Как она обрадовалась!

Думал ли я, лаская Ритино тело, о своем божестве? Нет. Моя любовь вознесла Габриэль на пьедестал. Я восхищался ее красотой. Но не допускал даже мысли, что когда-нибудь просто заговорю с ней…

Полгода мы провели с Ритой в Париже в праздности и безделье. Она сама настояла на свадьбе. Влюбленная, стареющая, моя бедняжка все опасалась, что я польщусь на молоденькую служанку.

Накануне венчания я заметил в Ритиной спальне белую коробочку со сцепленными, как кольца, золотистыми инициалами моего божества.

Габриэль незримо присутствовала на нашей свадьбе…

…А лучшим свадебным подарком стал поздний стук в дверь.

– Наконец-то я разыскал тебя! – облегченно сказал месье Бо, с удивлением разглядывая интерьер Ритиного роскошного особняка. – Как хорошо, что объявление о предстоящей свадьбе напечатали в газетах. Умоляю, помоги мне! Габриэль опять заказала духи…

– Гражданка Зорина? Следователь Ковалев Тимофей Аркадьевич вас беспокоит. Вам надо приехать на допрос в прокуратуру. Вы будете допрошены как свидетель по делу об убийстве Весты Каширцевой.

В трубке возникла пауза, а потом Светлана взвизгнула:

– Наконец-то! Так ту девчонку убили? Правильно! Так ей и надо! Нечего на чужих мужей губу раскатывать! А я тут при чем? Меня подозреваете? Так это ваши проблемы! Какой допрос? Вот еще скажете. И не подумаю!

Женщина бросила трубку. Тимофей Аркадьевич вновь набрал ее номер, чтобы объяснить: если гражданка Зорина проигнорирует устное приглашение, ей по почте направят повестку с указанием точного времени, когда надо явиться в прокуратуру. В случае неприбытия по официальному вызову, женщина будет доставлена на допрос сотрудниками милиции в принудительном порядке.

– Давайте не будем ссориться в самом начале нашего сотрудничества, – мягко сказал следователь и поморщился.

С того конца провода раздавалось звонкое до головной боли:

– Какое сотрудничество! Что вы себе позволяете! Да вы знаете, кто я! Один звонок моего мужа вашему начальнику – и вы уволены.

– Светлана, если бы вы только знали, как часто мне приходится слышать подобные угрозы. В таких случаях я напоминаю: следователь – лицо процессуальное. В Уголовном и Уголовно-процессуальном кодексах предусмотрена ответственность по целому ряду статей за препятствование ходу расследования. Жду вас сегодня после обеда.

– Шеф! Да чего вы с ней цацкаетесь! – Сидящий на стуле оперативник Марат побагровел от возмущения. – Видели мы таких цыпочек! Даже по печени бить не надо. Просто гаркнешь – и становятся послушными и иногда даже ласковыми!

Ковалев погрозил Кудряшову кулаком. Парень помешал расслышать ответ Зориной.

– Простите, так когда вы приедете? Сразу после обеда не можете, массаж. Хорошо. Четыре часа вас устроит? Жду. Кабинет 28, второй этаж.

– Шеф, ваше терпение меня поражает, – раздраженно сказал Марат.

Кудряшов был не единственным оперативником, которому Светлана Зорина серьезно расшатала нервную систему. Прокурор после долгих уговоров дал санкцию на установление наружного наблюдения, и все опера взвыли волком. Жизнь у Светланы Зориной оказалась насыщенной и совершенно круглосуточной. По утрам она посещала спортклуб, потом косметический салон, далее следовал обход магазинов с непременными многочисленными покупками. Отобедав в ресторане, Светлана встречалась с подругами, а потом могла ночь напролет веселиться в клубе. Причины такой неуемной энергии опера установили быстро. В ночных клубах дамочка покупала какие-то таблетки и лопала их пригоршнями. Но милиционеры-то работали без допинга, и потому стонали все три сменяющие друг друга группы.

– Знаешь, Марат, – Тимофей Аркадьевич отложил рапорт оперативника и задумчиво посмотрел в горящие азартом глаза Кудряшова. – А ведь мне уже начинало казаться, что я ошибся. Судя по распечаткам телефонных звонков, подозрительных знакомств Зорина не водила. Крупные суммы денег со счетов не снимала.

Марат хмыкнул. Ничего себе крупных сумм не снимала. Да ее ежедневные траты больше месячной зарплаты опера!

– Мой молодой друг, все в этой жизни относительно, – философски заметил Тимофей Аркадьевич. – Надо руководствоваться не эмоциями, а фактами. А они заключаются в следующем. За свой обычный лимит расходов Светлана Зорина не выходила. Значит, с убийцей Весты она рассчиталась наличными до установления наружного наблюдения или планировала сделать это позднее. Но вот знаешь, что мне непонятно? Почему она, так лихо провернув дело с этой женщиной, вдруг решила отказаться от ее услуг?

– Я думаю, дело в том, что убившая Весту тетка все-таки каким-то боком входила в круг общения модели. Сколько народу вертится вокруг таких девчонок! Головная боль опера, как говорится, – Марат опять начал заводиться. – Маникюрши, педикюрши, парикмахерши, массажистки. Нет чтобы дома сидеть, оперативников по Москве не гонять! Шастают и шастают! Туда-сюда. Рехнуться можно! Сколько нам эта Светлана крови выпила! Ужас, да и только!

Тимофей Аркадьевич улыбнулся:

– Марат! Это твоя работа.

Парень кивнул и продолжил рассуждения:

– Итак, тетка, задавившая Весту…

– Почему тетка? – перебил с изумлением Ковалев. – Как я понял из беседы со свидетелем, женщина молода и достаточно привлекательна.

Марат упрямо мотнул головой:

– Все равно тетка. Девочку задавила, блядь, сука поганая. Чего мне с ней церемонии разводить? Ай, шеф, с мысли меня сбиваете!

– Ну, говори, говори…

– Так вот. Та тетка имела контакт с Вестой. А новая любовница Сергея Зорина, манекенщица Машенька, дочь крутых родителей. Кстати, шеф! Вы бы видели, какая у нее попка! У всех ребят в машине на нее встал! В общем, Маша живет за городом, в шикарном особняке. Уж не знаю, как Светлана почувствовала, что у мужа новая девка появилась. У него с Машкой, как я понял, еще ресторанно-конфетная стадия, в койку он девчонку пока не затащил. Светлана сама проследила за мужем. Мы еще удивились, чего она вдруг вместо ночного клуба опять в ресторан ломанулась. Пошпионила за мужем, застукала его с новой девочкой. Быстро мужик утешился, ничего не скажешь. А еще говорят, богатые тоже плачут. Херня! Одну любовницу замочили – Сергей Палыч себе мигом вторую завел. И вот Света сообразила: чтобы Машеньку-красавицу убрать, нужен профессионал. Поэтому она и встретилась с этим бандюком!

Тимофей Аркадьевич вновь пробежал глазами последний рапорт группы наружного наблюдения. Вчера в ночном клубе Светлана Зорина час сорок минут разговаривала с каким-то мужчиной. Они вышли в холл, и работавшему внутри здания оперативнику не удалось выяснить содержание разговора. Но и того, что он уловил, пару раз направляясь в уборную, оказалось достаточным для того, чтобы заинтересоваться личностью собеседника Зориной.

– Да у меня связи, опыт. Сам два года зону топтал. Недорого возьму! – с горячностью убеждал Светлану мужчина.

После проверки данных пластиковой карты, которой расплачивался в клубе мужчина, удалось выяснить: владелец – Роман Серебряков. Проходит по картотеке МВД. Действительно, два года отбывал наказание в колонии общего режима за мошенничество. В настоящий момент постоянного места работы не имеет, зато находится под пристальным контролем участкового в связи с криминальными контактами. Привлекать к ответственности Романа оснований пока нет, но за такими ребятами глаз да глаз нужен. Потенциальный правонарушитель.

– Значит, все-таки прав оказался я, а не детектив Симаков, – провозгласил Тимофей Аркадьевич и довольно потер ладони. – Старый конь борозды не испортит! А ведь как убеждал Петя, как настаивал. Говорил – Светлана просто развестись хочет, оттяпав большую часть имущества мужа.

Оперативник недоуменно хмыкнул. А что еще могла сказать клиентка частному детективу! Не прямым же текстом сообщать: установите мне любовницу мужа, и я ее потом убью. Нет. Врала, играла, притворялась. Все бабы такие. Симаков установил личность Весты. Потом Светлана, видимо, выяснила: есть общие знакомые. И вот какая-то тетка согласилась задавить молоденькую девочку. На деньги, обещанные Светланой, позарилась. В общих чертах ситуация совершенно понятна.

– Да, есть и неясные моменты, – разглагольствовал Марат. – Что за тетка? Где тачка? Но это вы, Тимофей Аркадьевич, сейчас выясните. Расколется дамочка, как пить дать.

Ковалев нахмурился и забарабанил пальцами по столу. Расколется ли? А если в несознанку уйдет? Доказательств-то прямых нет. Может, стоило бы подождать, понаблюдать за Романом Серебряковым? Но кто этих отморозков знает. А вдруг еще одна девочка погибнет? Нет, этого тоже позволять нельзя, неоправданный риск.

– Что ж, будем надеяться, что Светлана расколется, – пробормотал Тимофей Аркадьевич.

За окном раздался глухой звук удара, и Ковалев бросился к подоконнику.

– Явилась, не запылилась, – прокомментировал со своего места Марат. – Она вечно бампером в бордюры тыкается. Как говорится, мадам паркуется по звуку.

Тимофей Аркадьевич едва смог выговорить:

– Что это?!

На плече неуклюже выбравшейся из салона черного джипа «БМВ» женщины сидела жуткая зелено-красная пупырчатая тварь.

– Игуана. Чарли, мой мальчик, ути-пути, – загримасничал Марат и встал со стула. – Ладно, шеф, удачи. Колите дамочку. А я пошел, так как за себя при встрече с этой мадам не ручаюсь. Можно я кофейку у вас отсыплю?

– Что за вопрос. Конечно!

– Где-то я видела эту рожу, – Светлана проводила выходившего Кудряшова подозрительным взглядом и без приглашения плюхнулась на стул у стола следователя. – Чего вам надо? Что за понты?

Видимо, пупырчатой твари передавалось настроение хозяйки. Ковалеву показалось – животное воинственно наливается краской.

– Не будем ходить вокруг да около, – начал Тимофей Аркадьевич, старательно избегая смотреть на игуану. – Вчера в ночном клубе вы встречались с Романом Серебряковым.

– Это запрещено? – Светлана достала из сумочки портсигар и быстро извлекла из него розовую сигаретку с золотым фильтром.

– В моем кабинете не курят! – Тимофей Аркадьевич приложил максимум усилий, чтобы не разораться. – И вопросы здесь задаю я. Итак, вы встречались с Серебряковым. До этого вы следили за своим мужем и выяснили: у Сергея Павловича появилась новая любовница. Серебряков – лучший друг именуемого в криминальных кругах Васькой-Отстрелом Василия Петрова, который причастен к целому ряду заказных убийств. Но посадить его за решетку мы пока не можем. Поясните, пожалуйста, что все это значит.

Светлана растерянно захлопала глазами:

– Может, частные детективы вынуждены общаться с такими людьми. Мне Рома ничего про этого Отстрела не говорил.

Тимофей Аркадьевич мысленно зачертыхался. Несознанка. Она, родимая. Я не я, и мама не моя. Чистосердечного признания не будет.

– Какого частного детектива? Вы о чем? – устало спросил Ковалев. – Роман Серебряков – безработный. После возвращения из мест лишений свободы у него нет постоянного места работы. Лицензия на частную детективную деятельность гражданину Серебрякову никогда не выдавалась.

– Как не выдавалась? – Светлана навалилась на стол, и следователь испугался, что пупырчатая тварюга вот-вот сползет с плеча хозяйки и свалится на материалы уголовного дела. – Да я своими глазами видела! И номер ее переписала. Вот, сейчас найду…

Она протянула следователю записную книжку и затараторила:

– С Ромой мы в клубе познакомились. Он долго не говорил, чем занимается. Потом намекнул: детективная деятельность. Сказал, что связи у него есть, типа, он птица высокого полета. Я сразу – ушки на макушку. Мне детектив нужен. Я уже нанимала одного мужика, но он такой ценник залепил. Моя подруга Ритка себе детектива дешевле нашла. А у Ромы лицензия действительно была. Мы в коридор вышли, он мне ее и показал. Я ему задаток уже дала. Вот расписочка, пожалста, – Светлана вытащила из сумки листок бумаги и положила его на стол. – С мужем я хочу развестись. Достал, кобель поганый, все по девкам бегает. Никакой благодарности. Да я всю молодость на него угробила. А что толку? Он своим девкам машины дарит, квартиры. А мне всего двадцать штук ежемесячно отстегивает, и то, говорит, много! Адвокат сказал – будут доказательства супружеской неверности, сам все имущество оставит, скандала побоится.

Светлана вдруг замолчала и удивленно уставилась на следователя.

– Так Рома что, меня обманул? Лицензия липовая? И я влетела на бабки?!

Она достала сотовый телефон, защелкала по кнопкам. Обнаружив в записной книжке нужного абонента, нажала на вызов.

До Ковалева явственно донеслось:

– Проверьте номер, который вы набрали…

«Я лопух, – с грустью подумал Тимофей Аркадьевич. – Мне пора на пенсию. Даже если между Серебряковым и Зориной был сговор, сейчас она ни о чем не расскажет. А доказательств нет».

– Сукин сын! Точно надурил меня, и мобилу свою неправильно записал. Послушайте, так ту девушку, Весту, убили? – не унималась Светлана.

Тимофей Аркадьевич вяло подтвердил:

– Убили.

– Значит, так, – кругленькое лицо Светланы засияло от радости. – Я тут ни при делах, это понятно. А кто будет распоряжаться ее квартирой и машиной? Это же все Зорин покупал. Как бы мне разрулить этот ситуэйшн? Ладно, черт с ним, с Ромой. Я продам девкино имущество и отобью приличные бабки. А что вы на меня так смотрите? Думаете, легко жить на двадцать штук в месяц?!

Шасси самолета коснулось земли, и Лика Вронская почувствовала, как ее вжимает в спинку сиденья.

– Температура воздуха в Москве шесть градусов выше ноля. Благодарим вас за выбор нашей авиакомпании и будем рады вновь приветствовать вас на борту наших самолетов, – мелодично прощебетал женский голос.

– Плюс шесть! А в Париже все пятнадцать было, когда мы улетали, – досадливо пробормотала Лена, отворачивая от иллюминатора разноцветную головку. – Лика, тебя встречают?

– Нет.

Невинный вопрос – а такой, оказывается, болезненный. Царапнул по сердцу. Раньше в аэропорту всегда ждал Пашка. Родной, соскучившийся, заботливый. Время лечит. Она уже начинает забывать его лицо. И совершенно не скучает по Пашиному телу. Правду говорят – французы потрясающие любовники. И всего лишь одна ночь с Франсуа опьянила другими ласками так, что трезветь не хочется совершенно. Но вот эти мелкие бытовые аспекты. Рефлексы неодинокой женщины, которой всегда было на кого рассчитывать. Они остались, не исчезают. Обидно. Надо привыкать. Живут же как-то без мужей другие.

– Я позвоню в редакцию, – пробормотала Лика, расстегивая рюкзачок, чтобы достать телефон. – Вдруг повезет, и служебная машина свободна.

Услышав диалог, Наташа Захарова заговорила в проем между передними креслами:

– Лик, не беспокойся. Я звонила из Парижа в агентство. Кристинка сказала, что нас встретят, так что мы тебя подбросим.

– Отлично. Спасибо.

– Да ладно тебе. – Парикмахерша нетерпеливо вскочила на ноги, хотя проход еще был полон стоящих в ожидании трапа таких же торопыжек. – Неизвестно, сколько бы мы еще в этой Франции проторчали. Что ты сказала тому полицейскому?

– Не важно.

– Не хочешь – не говори. А насчет прически подумай. Поверь моему опыту, ей просто необходимо придать форму!

Лика улыбнулась, хотя на душе у нее кошки скребли. Вот ведь маниакальная профессиональная страсть!

Тот же микроавтобус. С тем же водителем. Только салон полупустой. Бог с ней, с Ариной, укатившей с каким-то кавказцем на красном «Порше». У нее все в порядке. А вот у Кати…

Почувствовав, что сейчас опять разрыдается, Лика фальшиво бодрым голосом провозгласила:

– Так, девушки. Давайте скажем, кого куда везти, чтобы водителю было удобнее ориентироваться.

Лена и Наташа напомнили свои адреса, а Лика задумалась. Поехать домой? Провести остаток вечера и ночь, мысленно разговаривая со следователем? Первый порыв – обвинить во всем Ковалева. Что он себе думал? Почему во всем не разобрался, фактически позволил эту поездку, где случилось непоправимое? А потом… Потом… Другие аргументы. Она точно так же виновата, как следователь. Даже больше, потому что скрыла информацию хотя бы о письме, адресованном Ире Сухановой с явными угрозами. Потому что шла вперед к цели, как бульдозер. У нее так всегда. Руки, ноги, язык – да все, все в ней борется за независимость от мозгов и всегда выигрывает у рассудка.

Водитель обернулся и вопросительно вскинул брови:

– Ау! Тебя домой? Туда, откуда забирал?

– А? Нет!

Лика назвала адрес прокуратуры и соврала любопытной Леночке, что едет к родителям.

«Время не позднее. Рабочий день у следователя ненормированный. Если повезет – поговорю с Тимофеем Аркадьевичем сегодня. Визитку его, конечно, где-то посеяла. Да и звонить в общем… не по себе. Такие разговоры лучше сразу вести при личной встрече. Может, он все еще на работе. Я бы на его месте себя убила», – размышляла Лика, вглядываясь в какие-то не весенние после уже зазеленевшего Парижа московские улицы.

Машина притормозила, и холодный ветер полоснул по лицу. Помахав удалявшемуся микроавтобусу, Лика застегнула коротенький пиджачок, вытащила ручку сумки и, поеживаясь, пошла к прокуратуре. Почти все окна здания ярко светились.

Но крошка-«Самсунг» запел бравурную песню, и Вронская обрадованно остановилась. Надо к следователю. Страшно до невозможности. И так стыдно. Благодаря телефону казнь можно отсрочить на пару минут.

– Лика, как добрались?

– Нормально. Ириш, как там у вас?

Голос Иры Сухановой звучал, как у механического робота.

– Более-менее. Все уладили. Завтра прилетаем тем же рейсом. Катиной маме уже сообщили. Так что ты нервы себе не рви… Но я не могу связаться с Кристиной. Закажи какую-нибудь машину, чтобы гроб можно было перевезти.

– Поняла. Держись там…

«Как нам повезло с Шуркой, – подумала Лика, дозвонившись до „Ведомостей“. – Чудо, а не секретарь: всегда на работе, всегда приветлива. И хватает же ей терпения общаться с нашими порой не совсем вменяемыми читателями».

– Конечно, Лик, я помогу, – узнав суть проблемы, пообещала Саша.

Вронская со спокойной душой повесила трубку. На Шурку можно положиться. Что обещает – всегда делает, и вне сомнений: требуемый автомобиль будет ждать Ирину у аэропорта.

До прокуратуры оставалась всего пара метров. Грохоча по выщербленному асфальту сумкой, Лика бегом домчалась до здания и в ответ на удивленный взгляд дежурного пояснила:

– Я к Ковалеву. Он на работе? Сумку можно у вас оставить?

– На работе. Документы предъявите, пожалуйста.

Лика извлекла из кармашка рюкзака паспорт и протянула дежурному. Видимо, фото не очень-то напоминало нетерпеливо переминающийся с ноги на ногу измученный оригинал. Дежурный, забрав паспорт, удалился в будочку и принялся что-то выщелкивать на компьютере.

– А повестка есть у вас?

– Нет! Вы разбирайтесь, а я пойду, – крикнула Лика и устремилась вверх по лестнице.

Решительность покидала ее с каждой секундой.

– Это был мой самый неудачный допрос, Марат. Мне пора на пенсию, – раздавался из-за двери голос Тимофея Аркадьевича.

Вронская потянула на себя ручку, и в нос сразу же ударила убойная смесь запахов: водка, консервы, сигареты.

– Добрый вечер. Мне надо с вами поговорить, – сказала Лика и неприязненно покосилась на парня. – Тимофей Аркадьевич, у меня разговор конфиденциальный.

– Конфиденциальный. Ну надо же! У меня сегодня уже был один такой разговор, до сих пор не отошел, – Ковалев взял бутылку водки и ловко спрятал ее под стол.

Лика растерянно смотрела на покрасневшие лица, и слова застревали в горле.

– А можно мне… выпить?

Парень присвистнул:

– Водовки? Вот это по-нашему!

– Марат, там чашка в тумбочке, рюмок больше нет, – тихо сказал Тимофей Аркадьевич совершенно трезвым голосом и посмотрел на Лику так, что у нее душа ушла в пятки. – Что-то произошло?

Горькая жидкость мгновенно вскипятила внутренности. Давясь кашлем, Лика выговорила:

– Произошло. В Париже убили еще одну манекенщицу. Французы вышлют вам все материалы.

– Как убили? Кого убили? – Тимофей Аркадьевич снова убрал бутылку, включил компьютер. – Рассказывай все по порядку. Со всеми подробностями…

Худощавое лицо Марата вспыхнуло от досады.

– Неужели все-таки не Зорина… – прошептал он.

Лика насторожилась:

– А кто эта Зорина?

Заправляя в принтер бумагу, Ковалев пояснил:

– Супруга любовника Весты Каширцевой. Давайте, Лика, не отвлекайтесь. Рассказывайте…

Влюбленное сердце стучит быстро-быстро. И сладко замирает в предвкушении встречи. Петечка, любимый, как же плохо без твоих глаз и рук. Если рядом – кажется, плывешь по теплому синему морю, и солнце искрит на волнах, спокойно так на душе. Стоит хотя бы ненадолго расстаться – словно чья-то безжалостная рука выключает в жизни свет. Темно, сыро. Бессмысленно.

«Как же я по нему скучаю, – думала Наталья Захарова, открывая дверь своей квартиры. – Сколько писем ему из Парижа написала. Хоть бы на одно ответил, поросеночек мой. Только зря все к компьютеру бегала».

Ей очень хотелось помчаться к Петру сразу же, прямо из аэропорта. С вещами, без косметики, в простеньких джинсах. Только бы побыстрее прижаться к телу, которое, как душ, почему-то мгновенно смывает все проблемы и наполняет светлой чистой энергией.

И все же она решила сначала заехать к себе. Петр – эстет. В человеке все должно быть прекрасно – его жизненная философия. Причем прекрасно – всегда, постоянно, в любой ситуации. Так что приходится соответствовать требованиям любимого. Вот только когда они познакомились, Наташа выглядела просто, без изысков. Как обычно выглядят все, кто находится за кулисами фэшн-индустрии.

…Большой показ – это всегда нервотрепка. Слезы моделей. Как же не расплакаться, когда у другой девочки платьишко лучше. Пока докажешь, что не лучше. Пока уберешь черные потеки на нижнем веке. И что-нибудь некстати обязательно закончится – то белые тени, которые накладываются почти по нижней линии брови для того, чтобы «открыть глазки». То серебристый блеск. Без него даже пухлые губки кажутся менее соблазнительными.

А уж показ отечественных дизайнеров – особо тяжелый случай. Это европейский производитель одежды может себе позволить нанять для показа моделей. Русские, особенно начинающие, ограничены в средствах и приглашают, как правило, одно агентство на всех участников показа. А парикмахерам и визажистам хоть вешайся в такой день. У кого-то из модельеров в коллекции доминируют темные ткани с мехом. Рисуешь девочек в стиле вамп. Кто-то нашил розовых романтических платьев с воланчиками. Тени на глазах моделей слегка стираются, чтобы выглядели менее броскими. Помаду приходится менять. Конечно, лучше бы полностью переделать макияж. Но нет времени. Паузы между выходами незначительные. Едва лишь успеваешь сделать косметический «ремонт» личика и «сдать как стеклотару» модель в руки парикмахера, который тоже должен изменить образ.

Наталья работала и никак не могла понять, почему сквозь гул фена и звуки музыки до нее отчетливо доносятся чьи-то рыдания. Глазки у девочек сухонькие, радостные. Коллекции в большинстве своем авангардные, так что все страшны и все довольны: никто не выделяется.

– Ленка, ты, что ли, скулишь? – припудривая модель, поинтересовалась Наталья и вздрогнула.

У нее не было времени посмотреть на Быстрову, а такое стоило увидеть. На выбритом затылке Леночки вызывающе пламенела огненно-красная звезда.

– А чего мне скулить? Как я себя, а? Давай придадим форму твоей прическе? – счастливо заулыбалась Лена.

– Ты звезда, – пробормотала Наталья и не без тревоги воззрилась на сидящую перед Леной в кресле девушку. Но ее классическое каре было в безупречном порядке.

«Странно. Других делает красавицами, себя уродует. Ни за что не пойду к ней стричься», – подумала Наташа и согласилась с Леночкиным предположением. Да, скорее всего котенок или щенок. Забрался маленький в демонстрационный зал. Плачет. Странно только, что этот вой не заглушает музыка. Возможно, особенности акустики этого помещения.

После показа Наташа смыла косметику с мордочек тех моделей, которые пожелали отправиться домой. Подправила макияж желающим продолжить праздник в ресторане. Посмотрела, наконец, в зеркало на свое лицо и решила: да ну его, этот грим. Руки гудят, в глазах двоится. В конце концов, на фуршете можно скромно утащить пару тарталеток, постоять в сторонке с бокальчиком красного вина, да и отправиться восвояси. Сил нет совершенно.

Она вышла из гримерки, спустилась в едва освещенный уже пустой зал и чуть не споткнулась о какой-то комок у подиума.

Комок знакомо заскулил, и Наталья испугалась. У девочек полно поклонников. Не всегда психически нормальных. Кажется, это тот самый случай. Не щенок. Не котенок. Псих! Причем этот псих, скорее всего, рыдал в соседней комнате, где девочки переодевались. Уж из зала его быстро бы турнула охрана.

– Эй, в чем дело? – осторожно спросила Наталья. – Вам помочь? Может, врача?

– Мне не подарили цветы, – прохлюпал комок. – А ведь моя одежда открывала показ.

– Так вы дизайнер? Не расстраивайтесь. Подумаешь, цветы. Мелочи! Кстати, мне очень понравилась ваша коллекция. Я обратила на нее внимание. Единственные вещи среди представленных сегодня, которые бы с удовольствием носила.

– Вы прелесть! – прошептал комок и совершенно неожиданно вскочил на ноги и обнял Наташу.

В этом весь Петр. Эмоциональный, порывистый, нуждающийся в ежесекундном ободрении, постоянной поддержке.

– Откопала истерика на свою голову, – сетовала подруга. – Размазню. Рохлю. Что ты в нем нашла? Ребенка бы завела – и то возни меньше!

Наташа отмалчивалась. Ребенка не будет. В двадцать лет беззаботно прыгаешь из койки в койку. Ну, аборт. Все девочки делают. Ну, врачи. Пугают. Работа у них такая. Не осознаешь последствий. А через годы – приговор. Окончательный. Никаких шансов. И это так больно, так навсегда, что и подругам нет сил сказать. Слишком страшно, даже не вымолвить. Чтобы вдруг не вспугнуть робкую надежду на чудо…

…Первым делом Наташа приняла душ. Потом достала из сумки подарки для Петра. Мелочи: шоколад, сыр, туалетная вода из дьюти-фри. Но он так радуется этим мелочам, что силы воли не хватает не привозить то же сладкое. А Петру нельзя шоколад, обмен веществ нарушен, врач рекомендует придерживаться диеты. Но любимый так довольно улыбается, шурша оберткой.

Наталья наполнила пакет и подошла к шкафу. Сшитая по Петиным эскизам одежда очень красива. Никто не верит, что это вещи не «от кутюр». Стильный крой, отличные ткани. Одежда практична, одежда удобна и так похожа на Петю. Обычные вроде бы брюки – а целый взрыв эмоций, линия талии, карманы, вытачки, фурнитура, да во всем видна фантазия и светлая Петина энергетика. Но вместе с тем – безупречный вкус, безукоризненный. Ничего лишнего, ни капли эпатажа. Эротика – да. Но не вульгарность.

– В этом вся проблема, – прошептала Наталья, застегивая элегантные темно-коричневые брюки. – Блузку выберу бежевую… В этом проблема. Для того чтобы клиенты стали заказывать эти модели, дизайнер должен быть известным. А как сегодня можно раскрутиться? Побольше блеска и ткани цвета «вырви глаз», полуобнаженная грудь, прозрачные гипюровые вставки на уровне ягодиц. Петя не делает такую одежду. Он слишком нормальный мужчина, чтобы издеваться над женщинами. Он не гей. Может, в этом все дело. Одежда дизайнеров-геев вычурна, потому что так, возможно, хотели бы одеваться они сами. Петя не выпендривается, а шьет для тех, кто ходит по улицам, работает. Если бы журналисты хотя бы раз примерили любую модель из коллекции Петра – они бы написали про Легкова бесплатно, не в силах сдержать эмоций от признательности. Но журналисты на показах лишь зрители. И их, как сорок, манит блеск сенсаций.

Одевшись, Наташа за пару минут накрасила лицо и вызвала такси. Скорее к нему! Быстрее!

Как-то сложно представить Петра, живущего в спальном районе. Низкие потолки, невысокие стены – где бы он размещал свою гордость, эскизы, по которым один сезон шилась одежда для известного джинсового бренда? А сколько всякого ненужного, но почему-то такого трогательного хлама осталось у Петра с тех пор, когда в его квартире, как он иронизировал, «и шьют, и живут». Закройные столы, старые швейные машинки, остатки тканей. Выбрасывать рука не поднимается. Практической пользы никакой. Слава богу, у Петра теперь есть возможность нанять швей, раскройщиков, и он может полностью посвятить себя разработке моделей и выбору тканей. Но одна из комнат в просторной квартире на Котельнической набережной до сих пор битком набита старьем. И даже мысли не возникает навести порядок. Зачем уничтожать атмосферу, в которой рождается мода?

Когда из окна желтой «Волги» стал виден шпиль «высотки», Наташа счастливо улыбнулась. Петр говорил, что его дом выстроен в стиле «баракко» и «репресанса». Еще пара минут – и можно будет позвонить в дверь, за которой находится все: смысл жизни, покой, любовь.

«Почему он не открывает? – встревоженно подумала Наташа, чуть задыхаясь от быстрой ходьбы. – Да я уже минуту трезвоню!»

Поставив пакет, она нашла в сумке ключи от квартиры Петра и щелкнула замком.

Из зала раздавалось беззаботное посвистывание.

Ну и картина! Лежит на ковре перед листом бумаги, вокруг карандаши, краски, глянцевые журналы. Ничего не вижу, ничего не слышу – творю. Даже волосы забыл в хвост собрать. Длинные черные пряди настырно лезут в глаза, но разве это имеет значение, когда обрушивается водопад вдохновения. Отвлечешь мастера в такую минуту – потом не успокоишь…

На кухонном столе, как обычно, оказалась вся имеющаяся в доме посуда – грязная, с остатками еды, тут же пустые пакеты и коробки от полуфабрикатов.

Наташа принялась за уборку, но вскоре прервалась. С горой мусора чуть не выбросила счета за ткани.

– Ого! – воскликнула она, изучив бумаги. – Петя в своем репертуаре. Лучшие итальянские ткани. Даже подкладка – натуральная. Все ясно – он хочет сделать показ и готовит новую коллекцию. Караул! Петин банкир дает ему деньги, но ведь их придется возвращать. А как?!

Разморозив в микроволновке куриное филе, Наташа взбила из яиц, тертого сыра и приправ однородную массу. Получится вкусная румяная корочка…

А ровно через десять минут, привлеченный аппетитными запахами, на кухне показался недоумевающий Петр.

«Какой же он красивый, – подумала Наташа, нежась в любимых объятиях. – Полнота его ничуть не портит. А лицо очень выразительное, он похож на итальянца».

Оторвавшись от Петиных губ, Наталья сказала:

– Здравствуй, солнышко.

– Привет! Ты давно здесь?

– Полтора часа. Садись, ужинать сейчас будем.

– А шоколад?

– Потом! – Наташа притворно нахмурилась и достала из шкафчика тарелки. – Ты хотя бы спросил, как я съездила!

На лице Петра появилось недовольное выражение.

– Как ты съездила?!

В его голосе явно сквозили нотки плохо скрытого раздражения.

– Плохо, Петь. Девочку убили в Париже, Катю Родимову.

– Какая красавица! Но ты, Наталья, тоже даешь. Аппетит мне испортить решила? Давай быстрее курицу и слушай, что мне надо в ближайшие дни сделать…

Наталья прислушивалась к словам Петра, а внутри кипела обида. Он не беспокоится, не переживает, не сочувствует. Он лишь позволяет себя любить…

– Ткани для коллекции заказаны в темной цветовой гамме. Наташ, какая фактура! Натуральные, мягкие, приятные телу. И не мнутся. А для показа я думаю пригласить моделей-блондинок. Красотку Ариночку обязательно позовем, – разглагольствовал Петр, быстро расправляясь с едой.

Аппетит у Натальи пропал окончательно. Весной – темные ткани? Манекенщицы – только блондинки? Коллекция Петра – это всегда минимум тридцать моделей. В агентстве «Supermodels», может, наберется и более тридцати блондинок, но не все же смогут принять участие в Петином показе: кто-то за границей, у кого-то более выгодные предложения. Даже если на каждую манекенщицу придется несколько выходов, услугами одного агентства не обойтись.

Она осторожно сказала:

– Придется приглашать несколько агентств, а это дорого.

– Настоящее искусство, – Петр высокомерно вздернул полненький подбородок, – дешевым не бывает. Запомни это раз и навсегда.

«Как он будет рассчитываться с долгами?» – с тревогой думала Наталья, а Петр, по своему обыкновению, восхищался очередным грациозным созданием из модельной среды.

Наташа знала: иногда Петино восхищение носило не только платонический характер. Но эти романы никогда не длились долго. Не только потому, что девочки, как пираньи, гложут портмоне, а с Петра в этом плане толку мало. Он любил стройные молодые тела, его дико возбуждали длинные ноги, узкие бедра, но… Петя-маленький был не маленьким, но очень капризным. Для того чтобы он проснулся, требовался опыт, терпение, нежность. Девочки этим не обладали. Или в них не было главного – любви, когда все в радость и недостатки становятся достоинствами. И радуешься, не когда получаешь. Когда отдаешь.

– Мой хороший мальчик. Как я скучала, – шептала Наталья, покрывая тело Петра поцелуями. – Ты так хорошо пахнешь. Ты такой вкусный…

Он терял контроль еще до приближения оргазма. Срывавшийся с его губ мат всегда чуть рассеивал сладкий дурман, но любимое тело, вздрагивающее, безумное, разгоряченное, пронизывало Наташу сладким взрывом.

– Арина, – простонал в тот вечер Петр…

«Я убью ее, – плакала в ванной Наталья, и ей было абсолютно все равно, что скажет Петр о покрасневших от слез глазах. – Я убью ее! Он меня совершенно не любит. Когда мы в постели, он представляет другую женщину. Как унизительно…»

Журналист Алексей Кучин, подписывающийся под своими колонками в скандальной московской «Экспресс-газете» Алексом Всезнайкиным, едва уместил на столике принесенные закуски.

«Информация информацией, а аппетит у парнишки будь здоров! То-то он предложил встретиться в „Елках-палках“, где можно кушать сколько влезет, без ограничений», – весело подумал Дмитрий Платов.

И кивнул на диктофон, который журналист ловко достал из кармана:

– Э нет, так дело не пойдет. Убери. Не надо, чтобы оставалась запись нашего разговора.

– Я ее уничтожу сразу после того, как закончу работать над материалом.

Взгляд журналиста лучился честностью и дружелюбием, и казалось, кричал: «Поверь мне!» Но Дмитрий твердо повторил:

– Ты мне не выпендривайся. Убери эту херовину, или я уйду.

Людям верить нельзя. Даже если сегодня находишься с ними в отличных отношениях. Ведь завтра может произойти все, что угодно. Журналистам же вообще веры нет. Теперь Алекс пришел, заинтригованный обещанием услышать сенсацию. Но если ему заплатят или просто подкинут скандальных фактов из жизни самого Дмитрия, он накатает свою очередную борзую наглую колонку и глазом не моргнет.

Алекс убрал диктофон, но Дмитрий успел заметить: красная лампочка светится. Пришлось потребовать:

– Кончай свои выкрутасы! Батарейки сюда живо. Нипочему! Мне так спокойнее!

Дождавшись, пока Алекс откроет блокнот, Дмитрий приступил к рассказу:

– Итак, какая-то лажа творится в агентстве моей заклятой подруги Иры Сухановой. В «Supermodels» погибло уже две манекенщицы.

Журналист нетерпеливо перебил:

– Имена?

– Веста Каширцева. Девочку задавила машина. И Катя Родимова. Тут уже вообще детективная история. Мы прилетели в Париж. Одна француженка рассчитывала замутить проект с Chanel и пригласила нас на кастинг. Но ты же знаешь, какие в России телки. Трахать и трахать хочется. И даже если не трахать. Личики хорошенькие, фигурки загляденье. Никак не выбрать. Француженка отобрала одну мою девочку. Мне, кстати, до сих пор не дает, паскуда малолетняя. Ну и одну Иркину. А перед итоговым просмотром выяснилось: Катю кто-то траванул. Конкретно так траванул. Прикинь! Суханова в номер девочки заходит и видит: на полу труп. Позвонили куда полагается. Всех русских согнали в тамошнюю ментовку.

– Что-нибудь выяснили?

– Да какое выяснили, – заулыбался Дмитрий. – Пытались, спрашивали. Но как в таких ситуациях бывает. Никто ничего не видел. Никто ничего не слышал. Подозреваются все. Нас отправили в Москву, чтобы, как я понял, уже наши Пуаро мозги себе ломали. Но мое агентство во всей этой истории, уж будь добр, не упоминай. Кстати, Алекс, еще вот что напиши. Ира Суханова употребляет наркотики.

– Какие? Ты это лично видел?

Дмитрий замялся. Видеть не видел, но Ира в разговоре пару раз упоминала. Говорила, что вроде к кокаину не возникает быстрого привыкания. Зависимости особой нет. Когда надо долго и напряженно работать – помогает, тонизирует, энергии много появляется. Хотя, конечно же, обещала: как только все более-менее войдет в свою колею, завяжет обязательно. Но это обещания из разряда вечных намерений. Ага, проще простого бросить курить. Сам много раз это делал!

Алекс звонко хрустнул маринованным огурчиком и с набитым ртом пробормотал:

– Не, Дим, это писать нельзя. По судам затаскают, и даже если ты все подтвердишь – все равно судья ее иск удовлетворит. Сколько раз уже на такой фигне прокалывался. Показания свидетелей не слушают, говорят, заинтересованная сторона. А доказательства не представишь.

Платов пожал плечами:

– Как знаешь. Я же о тебе забочусь. Чтобы твоя колонка вышла позабористее.

– Да и так информация нормалек, – заверил журналист и хитро подмигнул: – Обо мне ты заботишься, как же. Ты, Дим, конкурента топишь, и рука твоя не дрожит.

«Дело не только в конкуренции, – подумал Дмитрий, вяло ковыряя в тарелке. – Я никогда ее не прощу. Работала со мной, выучилась, знакомства нужные завязала. И потом соскочила. К девкам приревновала? Так это фигня все. Я ж ей ничего не обещал. И потом, ну какой нормальный мужик спит лишь с одной бабой? Вот еще выдумала! А для меня на самом деле Ирка была не просто телкой. Мой партнер, компаньон, член моей команды. Никогда ей ни в чем не отказывал. Платил хорошо. Черная неблагодарность с ее стороны. А сама-то теперь – цветет и пахнет. Агентство круче моего на порядок. Давала, наверное, своему олигарху, пока его не посадили. Но мы девочке крылышки пообломаем. Какой я молодец, что остался в Париже и разнюхал подробности. Расчет оказался правильным. Баба в состоянии стресса. Все разболтала!»

Дмитрий общался с журналистом, и уточняющие вопросы Алекса доставляли неописуемое наслаждение.

Вот ей за дочку. Он же не лопух, прикинул по срокам. Получается, она спала с ним и перепихивалась с кем-то еще. А строила-то из себя оскорбленную невинность, понимаешь. Обиду разыграла вселенскую, якобы разговор моделей случайно услышала. Сто процентов, уже подцепила своего олигарха. Залетела специально, чтобы не соскочил, пробашлял открытие агентства. Он и башлял, святая простота, не смог, видите ли, отказать матери своего ребенка.

Вот ей, великой режиссерше. Было дело, работали вместе на одном показе. Приглашенный режиссер поставил показ плохо. А Суханова сразу прогибаться перед представителями фирмы: «Я могу, давайте попробуем». Тьфу, смотреть противно. И чего тот хмырь в ее предложениях нашел? Ничего особенного в тот вечер на подиуме не происходило. А журналистам, взахлеб писавшим про «феерическое шоу, в котором президент агентства „Supermodels“ дебютировала как режиссер», сто процентов проплачено.

Вот ей за… Да за сексуальность ее дикую! Не смог, не сдержался, не устоял. Наваждение какое-то. Она и трахаться-то не умеет, старушка. Откуда только потом появилось это ощущение невероятного счастья, желание увидеть ее, трогать, болтать, не отпускать…

– Отлично, – Алекс удовлетворенно хмыкнул и закрыл блокнот. – Читай в пятничном номере. Кстати, это у тебя «Parker» из кармана пиджака торчит или «Mont Blanc»?

Дмитрий, поняв намек, протянул Алексу ручку:

– Держи. Пусть и твое перо не ржавеет, старина.

– Ага. И за мной тоже не заржавеет! Звони, если что понадобится. Кстати, Дим. Я надеюсь, ты в этой истории никаким боком не замешан?

– Счет, пожалуйста! – Платов остановил проходившую мимо официантку. – А вот ничего тебе, Алекс, не скажу. Напиши про мое агентство хорошую статью, прорекламируй – тогда и поговорим.

Дмитрий даже не предлагал разделить Алексу расходы за ужин. У журналистов в такой ситуации всегда почему-то не оказывается с собой портмоне. После цыпочек-моделей репортеры – самые корыстные люди на свете!

На экране поющего крошки-«Самсунга» высветилось «Любовник», и Лика Вронская улыбнулась.

Про себя она называла Сашу Зимина «крестный отец моего пиара», но в телефонную книжку такую надпись не загонишь. Вот и стал один из телевизионных «киллеров» страны «любовником». Именно так шушукаются за их спинами журналисты. Да разве только этого ведущего ей в любовники молва приписывает! Политики, редакторы ведущих изданий, ньюс-мейкеры от культуры. Список можно продолжать. Когда-то Лика клялась, божилась, что-то доказывала. А потом поняла: совершенно безрезультатно. Если у женщины два глаза и две относительно симметричных нижних конечности, про нее всегда будут говорить, что ее книжки выходят за счет редактора-любовника, а интервью ей дают опять-таки обольщенные мужчины.

– Привет, Саш, рада тебя слышать. Как поживаешь?

– Вронская, все потом. У меня завал. Министр заболел, больше никого выдернуть не смог, жду тебя в два часа. Почирикаем насчет ситуации на книжном рынке. Повод – снижение читательского интереса к литературе. Последние опросы в Интернете. Почитай, чтобы не сидела у меня дундуком. Лады?

Любому другому коллеге в такой ситуации Вронская бы отказала. Похороны, поминки – да какое интервью, когда все мысли о другом. Но вот Саша… Во-первых, когда Лика сама просила у него комментарии – никогда не отказывал, всегда находил время. Во-вторых, именно Зимин впервые пригласил ее на телевидение. А авторская программа у него серьезная, аналитическая. Приходят солидные дядьки, высказывают умные мысли. Она была очень удивлена, когда обнаружила в своем «аутлуке» письмо. Зимин звал в «Останкино». Полнейший неформат, чистейшей воды пиар. Захотел сделать доброе дело. Просто так. Вот и стал мысленно именоваться «крестным отцом пиара»…

– Да, Саш, я приду, – ответила Лика, прикинув: она успеет помочь Ире даже с учетом этой незапланированной встречи. – В Инет лезть времени нет, распечатай мне инфу.

– Надень что-нибудь гламурненькое. А то я тебя знаю. Припрешься в свитерке и джинсах.

– На себя посмотри, – огрызнулась Лика. – Можно подумать, ты при параде в кадре работаешь. Зрители, конечно, видят красивый пиджак. Но не видят джинсов. Так что не учите меня жить!

– Буду! Сколько я тебя на участие в первой программе уламывал? Как объяснял, что это тебе нужно?

Лика прикусила язык. Ну да – объяснял. Она выход первой книги не анонсировала даже в родной редакции. Скромничала. Не хотела привлекать к себе внимание. Наивно полагала: книжки и так раскупят. Ан нет. В этом вопросе мухи отдельно, котлеты отдельно не бывает. Нет рекламы – нет продаж, конкуренция в этой сфере возрастает. Можно приходить во все центральные книжные магазины и заботливо водружать свои романы на видное место, но всю Россию-то не объедешь. Саша помог. И вовремя сделанной «промывкой мозгов», и эфиром. После той программы продажи увеличились. Ладно, пусть уже «крестный отец» поворчит. Если любя – оно не обидно.

Закончив разговор, Лика выбралась из постели и пулей бросилась в душ. Опаздывать к Саше нельзя. После его передачи в той же студии записывается деловая программа. Подводить коллег неудобно.

Она вымыла волосы, подсушила их феном, придирчиво выбрала костюм.

– Гламурненько, – решила Вронская, посмотрев на свое отражение. – Короткий пиджак, бриджи. Оттенок идеально вписывается в тон студийного «задника». Сойдет!

Через полтора часа Лика уже сидела в гримерке «Останкино» и пугалась собственного лица. Женский телевизионный грим специфичен. Внушительный слой тонального крема, темные тени, очень много пудры. Этим достигаются определенные цели: лицо в камере не блестит, глаза и губы четко выделяются. Но лет десять эта штукатурка прибавляет. После первого телевизионного интервью Лике позвонила бабушка и ехидно заметила:

– Внученька, да ты выглядела, как моя ровесница!

За Сашиной помощницей Лика прошла в студию, поздоровалась с техническим персоналом. Опустившись на стул, она дождалась, пока к пиджаку прикрепят микрофон-петличку, и стала разминать губы. Может, поможет не замирать перед камерой. Вроде бы не страшно, все знакомо – а все равно, когда над дверями студии загорается табличка «Не входить, идет запись программы», мышцы лица застывают, становятся резиновыми.

– Привет! – Зимин сел на противоположном краю стола и раскрыл папку. – Поболтаем потом. Итак, я спрашиваю: в чем причина снижения тиражей? Означает ли это, что литература становится менее востребованной? Почему люди больше не хотят читать книги?

Лика быстро отвечала на «прогонные» вопросы, и Зимин удовлетворенно кивнул:

– Все в порядке. Поехали!

На мониторе замелькали кадры заставки.

– В эфире программа «Откровенный разговор». Я – Александр Зимин. Добрый вечер! Сегодня в студии…

Лика улыбнулась в камеру. Добрый вечер, ну конечно. Большинство таких программ идет в записи. Прямой эфир – удел профессионалов, которыми гости в студии в большинстве своем не являются.

Потом мысли исчезли, потому что дружба дружбой – а Саша та еще ехидна, вопросы задает каверзные, не расслабишься.

Лика очнулась, лишь когда откуда-то сверху раздалось:

– Все, снято.

– Ты меня завел. – Вронская с жадностью опустошила стоящий на столе стакан минералки. – Я не очень много глупостей наговорила?

Зимин рассмеялся:

– Не больше, чем обычно. Ты сейчас куришь, или как?

– Дымлю, как паровоз. И с удовольствием угощу тебя сигаретой. Только можно я сначала в гримерку сбегаю? А ты тональник что, не смываешь?

– Мне еще сейчас надо подводку и заключение записать. Давай умойся и в буфет спустись. Лады?

– Хорошо. Но у меня мало времени…

Еще по дороге в «Останкино» Лика решила, как распорядится этими минутами дружеской беседы. Сашка умный. Сашка опытный. Все про все знает. Вчера в аэропорту выяснилось: Ира Суханова прилетела из Парижа вместе с Дмитрием Платовым. Подруга призналась: отношения с этим человеком складываются непросто. Но именно он – отец Лерки. «Как знать, может, все еще наладится», – упрямо повторяла Ирина.

Лика не разделяла надежд подруги. В красивом лице Дмитрия ей виделось что-то неприятное, не вызывающее доверия. Но, возможно, она ошибается?

– Платов? – Зимин брезгливо поджал губы. – Ты что, про этого мудака статью писать вздумала? Да на фиг это нужно!

Лика с тревогой поинтересовалась:

– А в чем дело?

– Знаешь, вот так, с ходу я тебе про него ничего сказать не могу. Да, знакомы лично. Скользкий типчик. Мне улыбается. Попробовал бы не улыбнуться. Агентство его – блядюшник. Но это к слову.

Лика слушала Зимина и холодела от ужаса. Конечно, она знала: бизнес в белых перчатках не делается. Но в Сашиной памяти сохранилось слишком много подробностей. Финансовые махинации, взятки, кто-то сел за решетку, кого-то убили, разорившиеся соучредители, спровоцированные разборки между криминальными группировками.

– Короче, девочка. Дело твое. Но я тебе по-дружески советую. Не связывайся с Платовым. – Саша допил чай и встал. – Пиши о ком-нибудь не таком противном. Платов – тот еще подлец. И кончай выпучивать глазки. А то решу, что у тебя базедова болезнь. Ты в него часом не влюбилась?

Лика покачала головой, и Зимин облегченно вздохнул:

– Вот и замечательно. Найди себе другую тему!

Париж, 1942 год

Это последняя запись в моем дневнике. Я твердо уверен, что после того, как будут описаны события сегодняшнего дня, в нем больше не появится ни строчки. И я знаю, какими станут последние слова в этой истрепавшейся, с пожелтевшими страницами, тетради.

Бог мой! Воистину, если ты хочешь наказать человека, то ты лишаешь его разума. Не знаю, за какие прегрешения на нас была послана эта страшная кара. Господь лишил разума нас обоих – меня и Риту.

Даже когда началась оккупация, нам все еще казалось: с «нашими» евреями не произойдет ничего подобного. Это «немецких» евреев уничтожают нацисты, а во Франции это невозможно.

Мы были слишком беспечны! И не понимали, какой смысл вкладывают офицеры СС в свой лозунг «Deutschland uber Alles».[29]

То, что происходило в Германии, с точностью перенеслось в Париж. Евреям запретили распоряжаться своей собственностью и занимать государственные должности. Появлялись все новые и новые законы, запрещающие «израилитам» ходить в театры и кино. Даже магазины они имели право посещать лишь с трех до четырех часов дня. К этому времени полуголодный Париж уже сметал с прилавков все продукты. Нас это до поры до времени не касалось – ведь собственником Ритиной галереи формально являлся я, чистокровный француз. Мы отправили сыновей, Антуан Лорана и Франсуа, в Швейцарию к Иосифу, а сами вернулись в Париж. Моя трудолюбивая, хозяйственная Рита! Она приходила в ужас от одной мысли, что придется покинуть наш дом, галерею.

Не знаю, кто донес на мою жену в гестапо.

Я вернулся вечером домой и не застал ее. Все было кончено.

После долгих расспросов выяснилось: ее отправили в Дранси.

Я помчался в Сен-Дени, этот северо-восточный пригород Парижа, и то, что я там увидел, не забуду до конца моих дней.

Обнесенные проволокой бараки шевелились. Тысячи людей расположились прямо под открытым небом. Надрывались от плача дети. Помню одну молодую женщину. Она помешивала какую-то еду в котелке, и стоило ей лишь на миг отвести взгляд от небольшого костра – как прямо в огонь потянулась чья-то рука. Запахло паленой кожей, и раскаленный котелок быстро исчез в голосящей, плачущей, воющей людской массе.

О Господи! Моя Рита, хрупкая, элегантная Рита, где-то здесь, в безграничном месиве тел. Да что же это такое, этого не может быть…

Я метался в толпе таких же обезумевших от горя родственников и узнавал новые леденящие душу подробности.

– Говорят, скоро их отправят в Освенцим, – прошептала невысокая женщина и неистово перекрестилась.

Я не знал, что такое Освенцим, и она объяснила. Лагерь смерти. Газовые камеры. А потом – крематории.

Господи! Господи!! Господи!!!

Только тогда, перед забором концентрационного лагеря Дранси, я все понял. Да я же люблю Риту до безумия! Люблю свою жену, не загадочную неуловимую химеру, не колдовские ароматы, не призрак! Она вытащила меня из нищеты, родила мне детей, и я люблю ее так сильно, что если не спасу из этого ада, то сойду с ума. Но я справлюсь. Я помогу. Должен помочь.

«Рита, потерпи, – твердил я сквозь зубы и гнал автомобиль в Париж что было сил. – У меня есть план. Он должен сработать. Габриэль все вспомнит. К тому же эти мерзкие наци без ума от моих духов. Ничтожества! От каждого мундира за версту несет „Chanel № 5“, они зачем-то выливают на себя по полфлакона женского парфюма. Я уже ненавижу этот запах! Он стал символом побежденного Парижа. Габриэль должна помочь. Она знается с офицерами СС. Рита, потерпи совсем немного. Шанель не составит никакого труда вытащить тебя из Дранси…»

Газеты с гневом писали перед самым началом войны: Коко Шанель закрывает свой Дом моды. Увольняет всех работниц. «Время платьев прошло, – объяснила она свой поступок репортеру. – Будет работать только бутик, торгующий духами».

Из сообщений прессы я знал: Габриэль, оставив свою квартиру на рю Камбон, перебралась в находившийся неподалеку отель «Ритц».

Я давил на газ, выжимая все, что можно, из захлебывающегося «Ситроена», говорил мысленно с Ритой. И молился о том, чтобы добраться на Вандомскую площадь хотя бы за пару минут до наступления комендантского часа. Иначе меня арестуют, и я не смогу помочь жене.

В холле отеля «Ритц» толпились немцы. Запах их немытых тел приглушали все те же «Chanel № 5». Я спросил у портье, могу ли я видеть мадемуазель Шанель, и молодой паренек заколебался.

– Вообще-то у нее сейчас Ганс Гюнтер фон Динклаге, – сообщил он, неуверенно оглядывая меня с ног до головы.

– Это очень срочно, – сказал я и почему-то добавил: – Мне нужно ей кое-что сообщить о духах.

Духи. Они покоряют людей. Интригуют, манят. Открывают сердца. И двери…

Через пять минут я уже шел за портье по длинному коридору отеля.

Что сказать об этой женщине? Лицо Габриэль завораживало красотой. Она не пользовалась духами, ее окутывали запахи мыла и накрахмаленного полотна, волосы едва уловимо отдавали мятой. Ее немецкий кавалер, видимо, предпочел удалиться через черный ход. Гостиная, куда меня провели, выглядела совсем просто. Впрочем, я почти не смотрел по сторонам.

Я пытался растопить лед в глазах, которые любил более двадцати лет. И с отчаянием говорил о Грассе, о том, как утратил обоняние, как сочинил духи, отражавшие ее душу, шарм, красоту.

Она оживилась, поднялась с дивана, заходила по комнате.

– Надо же. Так Эрнест присвоил вашу работу. А я еще платила ему столько денег! – В ее голосе звучала обида.

Мне было не до денег. Моя жена мучилась в Дранси, не сегодня-завтра ее могли отправить в Освенцим, и ей требовалась помощь.

– Не думаю, что могу что-нибудь для вас сделать. Мне было любопытно поболтать с вами, – сказала Шанель равнодушно. Ее тонкая рука машинально взметнулась в направлении двери. – Прощайте…

Да будь ты проклята, Габриэль!!!

Арина Иванова всегда принимала душ очень долго. Вагит Имранов растроганно прислушивался к шуму воды и представлял белую нежную кожу девушки, чуть порозовевшую, гладкую. К ней даже не прикасаешься, еще не целуешь – а между ног уже пожар, так бы и вошел в соблазнительную гибкую девочку, извивающуюся, постанывающую.

…Отец уже давно не говорил Вагиту: «Сынок, тебе пора жениться, мать присмотрела в соседнем ауле хорошую красивую девушку». Хорошая девушка, разумеется, стала бы отличной женой. И нарожала бы сыновей. Но жить с семьей в родной Абхазии? Как жить? На что? Пожар войны выжег родной край дотла. Пустые глазницы когда-то лучших санаториев. Морской пейзаж исказили обугленные остовы до сих пор не убранной бронетехники. Кавказское гостеприимство выродилось до униженного подобострастия. Каждый хачапури люди готовят, как последний в жизни. Все вам, редкие смелые туристы, купите, и пусть появится хоть немного денег, их здесь не видят годами. Возвращение сюда невозможно – это Вагит понял, заехав по дороге в родное село на рынок в Гаграх. В мясном ряду на прилавке лежал кусок баранины. Продавец, высокий поджарый мужчина, и пес, отощавший ирландский сеттер, смотрели на мясо одинаковым взглядом. Их глаза блестели от слез. Только продавец слюну сглатывал, а из пасти собаки скатывались на черный асфальтовый пол частые капли.

Его старики, конечно, так не нуждаются. Но для того, чтобы не оголодали до слез и они, и многочисленная родня, Вагит должен быть в Москве. А здесь семью не заведешь, потому что сегодня на «разборке» везет – а завтра может не повезти. Да и отпустила уже нестерпимо острая тоска по горам, когда просыпался среди ночи – и выть хотелось раненым зверем, увидев во сне зеленые хребты, провалы ущелий, серпантин, дом… Теперь Москва стала домом. А русские женщины – это всегда такое чудо, дыхание замирает, ни слова не выговорить. Светлые волосы, глаза огромные, голубые. Оказывается, к ним можно приблизиться. Их можно целовать ночью, а днем, мчась по шоссе, небрежно кивать пацанам на билборд: «Моя Ариночка»…

…Арина появилась в прозрачном темном халатике, лишь подчеркивающем налитую грудь, и Вагит застонал:

– Иди ко мне, девочка!

Он дотронулся до ее сосков, и те сразу отвердели под его ладонью, но Арина негодующе сбросила руку.

– Отстань!

Отодвинувшись на край постели, девушка поджала длинные ноги и горестно вздохнула.

– Не катит мне, Вагитка, в последнее время. Не катит. Понимаешь?

«Новое платье хочет, – решил Вагит, сочувственно поглядывая на расстроенное фарфоровое личико. – Дорогое. Да дам я тебе бабок, глупая. Вижу, что ты со мной из-за денег. А мне плевать. Какая разница, почему. Со мной, а не с другим. Значит, я сильнее. Красавица моя, все, что хочешь, для тебя сделаю. Но изменишь – убью».

– Все зря – Веста, Катя. Француженка всех нас послала вместе с Ириной Алексеевной. Далеко послала. – Глаза Арины сузились от ярости. – Но я думала как: проехали-забыли. А тут вся та же петрушка.

Осознав, что вначале разговор, потом секс, Вагит приподнялся на постели, подложил под спину подушку и потребовал:

– Говори. Кто еще тебя обидел?

– Показ скоро намечается у одного российского дизайнера, Пети Легкова. Он блондинок-моделей пригласил, меня тоже позвал. Только прикинь, какой облом. Света Никодимова из агентства «Russia» будет открывать показ. А меня только вторым номером поставили. Типа ходи, Арина, в массовке.

– Так, может, хорошо так. А? – осторожно заметил Вагит. – Еще лучше, чтобы ты в середине этого вашего показа шла. А что? Народ разогреется уже. Как на концерте.

Арина сбросила халатик и вытянулась на постели.

– Учу тебя, учу, – недовольно пробубнила девушка. – А ты все не сечешь в нашем деле. Показ – не концерт. Разогревка тут не нужна. Показ круто открывать и закрывать. Но мне открывать больше нравится. Вагит, а ты можешь…

Имранов скрипнул зубами. Он может, да запросто, как два пальца об асфальт. Но сколько будут продолжаться эти просьбы?

– Последний раз, – пообещала Арина и коснулась твердого, уже истекающего соком желания, члена. – Последний раз. Да?

– Подожди. Остановись. Не правильно это!

Она повторила:

– Последний раз. Пообещай!

Вагит понял, что что-то пробормотал. Что именно – осознать уже не получалось…

Чистить зубы. Забрасывать любимые джинсы в стиральную машинку. Вливать в себя литры кофе. Смотреть новости. В этом списке уже почти безусловных рефлексов Лики Вронской была еще одна привычка – скупать свежие газеты и журналы.

Она притормозила у газетного киоска и сразу же на себя разозлилась. Тоже придумала: прессой запастись. Лучшего времени не нашла! Ира Суханова уже, должно быть, у родственников Кати Родимовой. На кладбище надо ехать, а она что же, газетки почитывать? Но если уже остановилась…

– «Коммерсант», «Итоги», – принялась перечислять Лика и остолбенела.

На прилавке киоска лежала стопка «Экспресс-газеты». На подобную «желтуху» не стоило обращать внимания, если бы не заголовок. Рядом с фотографией журналиста, видимо, ведущего авторской колонки, черные жирные буквы, по которым катятся капельки крови. «Смерть на подиуме»…

– И «Экспресс-газету», пожалуйста, – выдавила Лика, вытаскивая из рюкзачка портмоне.

Киоскерша пересчитала деньги и протянула в окошко внушительную стопку.

– Ужас, что в «Экспресске» пишут, – посетовала она. – Такие девочки молоденькие умирают. Ни стыда ни совести у сутенеров этих из модельных агентств.

Лоб мгновенно покрылся холодной испариной. Лика бегом вернулась в «фордик». На него, припаркованный прямо под запрещающим знаком, уже косо поглядывал сотрудник ГИБДД. Игнорируя его укоризненный взгляд, Лика села в машину и погрузилась в чтение.

Глупо ожидать от козла молока, а от подруг посаженных олигархов – чуткости. Даже если они «звездят» во всех глянцевых журналах, рассказывая о том, что модельное агентство может быть чистым, как слеза дитяти.

Все мы вроде не раз читали подобные интервью президента агентства «Supermodels» Ирины Сухановой. Впрочем, куда любопытнее то, что эта дамочка не рассказывает журналистам. И не просто не рассказывает – усиленно скрывает.

Ее модели мрут, как мухи осенью. И госпожа Суханова делает все для того, чтобы скрыть правду. Президенту «Supermodels» не важно, чтобы убийца понес суровое наказание. Прибыль, прибыль и еще раз прибыль – вот что ее интересует.

Первой жертвой стала популярная модель Веста Каширцева. Ах, вы не знали, что ее больше нет? Ничего удивительного. Таким, как Суханова, главное – замять скандал. И плевать она хотела, что речь идет об убийстве молоденькой девочки!

Кстати, ради чего было предпринято столько усилий? Аппетиты госпожи Сухановой воистину не знают границ! Все дело-то во Франции! Она хотела покорить Париж, заключить контракт с небезызвестной маркой Chanel.

Но в Париже, практически на подиуме, накануне итогового кастинга, умирает еще одна модель «Supermodels» – Катя Родимова. И вновь Суханова не несет никакой ответственности за произошедшее. Как стало известно вашему корреспонденту из достоверных источников, манекенщица Родимова была отравлена. Среди сотрудников «Supermodels» значится немало тех, кто желал бы расправиться с девушкой. И это совершенно не удивительно. Каков поп – таков приход. Разумеется, подчиненные берут пример со своей руководительницы, которой наплевать на все, кроме своих собственных интересов.

Дорогие мои читатели! Берегите себя и берегитесь таких начальников. Засим откланиваюсь. И до новых встреч. Всегда ваш, Алекс Всезнайкин.

Лика скомкала газету и зашвырнула ее на заднее сиденье.

– Один удар за другим! – прошептала она, заводя двигатель. – Впрочем, вот уж воистину: все, что ни делается, все к лучшему. Из этой статьи торчат все белые нитки, которыми ее так старательно шили. Все стало очевидным. Понятным. Как дважды два.

Крошка-«Самсунг» закуковал, возвещая о приходе эсэмэски, и Лика, не отрывая глаз от дороги, принялась разыскивать телефон. Нащупать его в рюкзачке получилось сразу же, а вот прочитать эсэмэску долго не выходило. Обгоняют, подрезают, сигналят. В час пик демонстрируются все «лучшие» качества московских водителей. Наконец на светофоре зажегся красный свет, и Лика открыла крохотную «раскладушку».

«Мы уже в Церкви Богоматери Всех Скорбящих Радости», – написала Ирина, и Лика вдавила в пол педаль газа.

– Все-таки я опоздала. Ладно, еще успею на отпевание и на кладбище. Потом поминки. Бедная Катя… Бедная Ирка, – шептала Лика, прикидывая, можно ли подъехать к церкви в объезд Большой Ордынки, которая теперь сто процентов стоит в пробке.

Как и большинство водящих машину женщин, Вронская отличалась редким топографическим кретинизмом. Однако в случае действительно острой необходимости память словно листала перед глазами карту, на которой высвечивался нужный маршрут.

Она проехала по Кадашевской набережной, свернула в 1-й Кадашевский переулок и в нем же оставила «фордик», удачно не попав в пробку на повороте на Большую Ордынку.

Еще возле черного кружева ограды, окружающей желтое здание церкви с белоснежными колоннами и куполами, Лика зашмыгала носом. А уж в церкви, где горящие свечи освещали словно спящую в гробу Катю, слезы потекли ручьем.

Как в тумане, она подошла к стоящей у гроба Ире и коснулась ее руки.

Та, едва заметно кивнув, негодующе посмотрела на светлые Ликины волосы.

«Платок забыла», – поняла Вронская, оглядываясь по сторонам.

Да, у всех женщин головы покрыты темными косынками. Наверное, вон та полная женщина, сидящая на стуле, с запекшимися искусанными губами – Катина мама. Черты лица похожи. Ей что-то говорит паренек, пытается успокоить, поддержать. А у самого подбородок дрожит и глаза в черных кольцах синяков. Среди тех, кто опускает в гроб цветы, целует Катю в лоб, прикасается к ее холодным ладоням, нет ни одной модели. Скорее всего, одноклассницы, может, соседки, невысокого роста, обычной внешности. Вот вырос каким-то чудом в этой среде цветок дивной красоты. И – сорван. Безжалостно растоптан…

К гробу приблизился батюшка, в черной рясе, с окладистой бородой, и наклонился к Катиной маме. Она, вздохнув, промокнула глаза и кивнула.

Священник начал читать молитву, и каждое ее слово, не всегда понятное, на старославянском, отдавалось в сердце Вронской мучительной болью. Чтобы не разрыдаться, она смотрела на алтарь, разглядывала иконы в золотистых окладах. Лики святых не приносили обычного успокоения. В огромных миндалевидных глазах, выгнутых ниточках бровей, аккуратных ртах и маленьких руках – в каждой черточке упрек, немой укор, обвинение.

«Господи, прости меня, – подумала Вронская и перекрестилась. – Я знаю, что все, что происходит в нашей жизни, – это твоя воля. Даже если понять ее нам невозможно. Дай сил Катиным родственникам, чтобы все это пережить. Дай им смирения, и если боль – то чтобы можно было вытерпеть, пронести свой крест. И если нужно, чтобы во всем этом разобрались, – помоги мне. Мне кажется, нужно. Разобраться и все выяснить. Убили Катю. Ее не рожденных детей. Ее счастье, спокойную, не одинокую старость матери. Помоги мне, Господи, и прости все грехи мои, чтобы можно было стать лучше, аминь…»

После окончания молитвы из гроба стали доставать цветы, и Лика с удивлением заметила среди людей, захвативших охапки белых роз, оперативника Марата Кудряшова. Почувствовав направленный на него взгляд, он кивнул Вронской, потом указал на временный невысокий крестик:

– Давай, возьми. Я сам хотел. У меня рук не хватает. Ну да он не тяжелый.

Смахнув слезы, Лика подхватила кладбищенский крест и повернулась к Ирине, прижимающей к груди огромную Катину фотографию с траурной лентой наискосок:

– Подожди меня на улице. Я сейчас подгоню машину.

– А, может, на моей поедем? Все-таки она больше.

– Нет. Мне надо кое-что тебе показать. – И, не удержавшись, Лика добавила: – Я в шоке! Почему из агентства никто, кроме тебя, не пришел? Это же позор!

Ира слабо пожала плечами. Прямых указаний она не давала, так как была уверена: все – взрослые люди, понимают, как надо вести себя в таких ситуациях. А вышло, что не понимают. Никому нет никакого дела. Баба с возу – получается, кобыле легче. Многих сегодня вызвали в прокуратуру. Но не всех, разумеется.

Подъехав к церкви, Лика аккуратно разместила крест на заднем сиденье, а фотографию положила в багажник. Если придется резко тормозить – уж в багажнике-то стекло, закрывающее портрет, точно не разобьется.

– Держи, – она вручила Ире Сухановой смятую «Экспресс-газету» и села на водительское сиденье. – Тот отъезжающий автобус, синяя полоска на белом кузове, – наш?

Ирина не ответила. Ее глаза быстро скользили по строчкам.

Заметив, что подруга закончила чтение, Лика поинтересовалась:

– Ну что, дорогая, теперь тебе все ясно?

В глазах Иры отразилось такое искреннее недоумение, что раздраженная Вронская забыла мигнуть «поворотником» при перестроении.

– Откуда журналисты обо всем узнали? – удивилась Ирина. – Ты все знала, но я тебе верю. Может, проболталась случайно ненадежному человеку?

– О господи, святая простота! Я – проболталась?! Ирка, да у меня папа чекист в отставке. Дети таких родителей научены держать язык за зубами. Хотя папка никогда не утверждал, что кругом враги, а болтун – находка для шпиона. Я случайно никому ничего разболтать не могу. Только совершенно сознательно!

–  Кукусики ! Тогда зачем ты это сделала? – ледяным голосом поинтересовалась Ирина.

– Я?! Ира, окстись, солнце ты мое незаходящее! Тебя сдал Платов! Со всеми потрохами. Только он, и никто другой!

– Да брось ты! Если тебе Дима не нравится – это еще не повод на него наговаривать. В этой ситуации, когда мне требовалась помощь, он вел себя очень прилично. Дело не в том, что он – отец Лерки. У Платова полно недостатков, но это уже слишком даже для него. Я верю, что он просто не мог так со мной поступить. Да и зачем? Можешь объяснить?

– Конечно, – заявила Лика и принялась с жаром озвучивать итоги своих умозаключений.

То, что информацию журналисту «сливал» Платов, – прослеживается четко. Его агентство в колонке не упоминается вообще. Почему? А негативный контекст. Был бы умнее – для маскировки попросил бы урода Всезнайкина хотя бы указать, что в Париж приезжали представители двух московских агентств. Но – струсил, не захотел рисковать, не посчитал нужным отвести от себя подозрения. Ирину Платов в грош не ставит. Ему по барабану – догадается она, «откуда ноги растут», не догадается. Он ее утопил. А сам благополучно остался в стороне. Все-таки «Экспресс-газета» – издание популярное, тираж высокий. И упоминать свое агентство в связке с «черным» конкурентом с точки зрения пиар-технологий действительно лучше не стоит.

– Лика! Сколько можно тебе объяснять, – гневно перебила Вронскую Ира. – Платов – профессионал. И он не мог не понимать: если правда про Весту выплывет наружу, как только Эмилия обо всем узнает, она откажется работать не только со мной, но и с ним. С ним тоже, это ты понимаешь?! Потому что Эмилия смотрела моделей двух агентств, и мы вместе получили приглашение в Париж. Такие подробности при заключении контрактов высокого уровня не скроешь. И уже тем более Диме не было резона убивать Катю. Ее отравили. Ты подумай, за ужином, что ли, Дима ей в минералку отраву подсыпал? Ты же помнишь, какая там куча людей была. Вручил ей яд, сказав, что это какие-нибудь витамины? Так Катя и побежала есть таблетки пригоршнями! Ага, так и разогналась. Я, честно говоря, вообще уже начинаю думать, что она какие-то левые препараты для похудения купила. Мама вот ее рассказывала: Катя неделями одним салатом питалась. Что поделаешь, модельные стандарты жестоки.

Ехавший по соседней полосе «БМВ» оправдал наихудшие Ликины подозрения. Мало того что неожиданно метнулся в ее ряд, так еще и начал сбрасывать скорость. Благополучно миновав столкновения с чужим бампером, Вронская вытерла лоб ладонью и продолжила:

– Ира, ты не права знаешь в чем? В том, что связываешь поведение Платова и контракт с Chanel. Я ведь действительно все видела своими собственными глазами. Эмилия бы выбрала Катю. В ней чувствовался стиль, сдержанное очарование, магнетизм. Вероника из агентства Платова – безусловная красавица. Может, она даже ярче, чем Катя, но в ней не было какого-то внутреннего благородства, достоинства, шарма. Я ничего не понимаю в вашей работе. Но даже мне стало очевидно: Катя получит работу, и никто другой. И Франсуа в этом не сомневался. И Платов – он же не слепой. Не будем обсуждать его профессионализм, судя по тому, что я про него сегодня узнала, он мерзавец, а я считаю, что мерзавец не может быть профессионалом. Профессионал, с моей точки зрения, – это тот, кто работает прежде всего для людей. Думает о других, заботится. Твой Дима – это другой случай. Но дело не в этом!

– А в чем тогда?

– Да он понимал, что контракт его агентству не светит. Может, и раньше были ситуации, когда ты его обскакивала.

– Были. И что с того? Я – лидер рынка. Платов – не единственный, кто мне проигрывает по количеству заключенных контрактов, по престижности клиентов!

– Может быть! Но он – тот человек, которого такая ситуация не устраивает! После того как контракт сорвался, он заказал этот пасквиль по одной простой причине. Его душит жаба! Вот статья вышла. Ты теперь будешь отмываться от всей этой грязи. А куда пойдет заказчик? К Платову! И это при условии, что он не причастен к смерти твоих девчонок!

Помолчав, Ира отчасти согласилась с подругой:

– Знаешь, в твоих рассуждениях есть логика. Как математик – признаю. Но не все в этой жизни определяется логикой. И потом, ты вспомни. Был ведь еще бандит, который пытался порезать Катю. А Ник напомнил об этом полиции, и ему сказали – ничего похожего в Париже не происходило. И это тоже снимает подозрения с Дмитрия.

Лика вела машину и вяло поддакивала Ирине. Конечно, Платов – порядочный мужик. Ангел. Только крылышек не хватает. Разумеется, он не имеет никакого отношения к появлению мерзкой статейки. И уж конечно, Ире не стоит завтра говорить об этом в прокуратуре. Так будет лучше. Она сходит к Ковалеву на допрос, но про все эти Ликины подозрения ни слова. Хватит уж того, что сама Ирина не работает, по допросам бегает. Зачем еще невиновного человека в эту историю впутывать…

Лика кивала, а про себя думала: «Ничего, рабочий день в прокуратуре ненормированный. Вот похороним, помянем – и вперед к Тимофею Аркадьевичу. На Ирку рассчитывать смысла нет. Башка у нее совершенно не варит. А потом сама еще спасибо скажет. Какие же мы, женщины, слепые, когда влюблены!»

– Наконец-то, – обрадованно пробормотал Тимофей Аркадьевич Ковалев, услышав, как эксперт Бюро судебно-медицинских экспертиз Федор Борисович Зайченко снимает трубку. – Здравствуй, дорогой. Где пропадал?

Все материалы, включая допросы и результаты вскрытия Екатерины Родимовой, французская полиция переслала быстро. Куда больше времени потребовалось для осуществления профессионального перевода. И вот, когда подготовленные Федором Зайченко при помощи переводчика документы оказались у Ковалева, Тимофей Аркадьевич засомневался в компетентности французских коллег. Возникало впечатление, что убийство совершенно стерильное. Так не бывает. Не поспешил ли он с захоронением тела девочки? Родственники всегда торопят, плачут, требуют… С разрешением на эксгумацию трупа столько бумажной волокиты. А эксперт, у которого Тимофей Аркадьевич хотел уточнить подробности, двое суток не подходил к телефону.

– Семинар у нас был, англичане приезжали, – зарокотал в трубке Федор Борисович. – Приятно: высоко оценили наш уровень работы.

– Кстати, про уровень. Ты доверяешь французским коллегам? Может, они впопыхах труп вскрыли, внимательно не посмотрели?

– Да что ты! Все было проведено по правилам. Я уж не стал тебе оформлять перевод анализов – крови, мочи, содержимого желудка, изъятых на месте происшествия рвотных масс. Но сам просмотрел, от первой буквы до последней точки. Ни малейших сомнений в профессионализме экспертов и полицейских. Они всю посуду, изъятую в номере, своим химикам направили. Смывы с пола ванной комнаты делали. На посуде никаких следов, а едва заметные пятна в ванной комнате оказались не кровяные. Тебе что, нужны все эти отрицательные результаты? Тогда я оформлю.

– Не надо. Просто я пытаюсь понять, как ее отравили, и… никаких версий. Не бывает же так, чтобы совершенно следов не осталось, правда?

Эксперт вздохнул:

– Оказывается, бывает. Мне нечего добавить к тому, что я написал. Девочку отравили искусственным ядом, синтезированным химическим веществом, предположительно снотворным препаратом. Запахов из отверстий рта и носа при надавливании рукой на грудь и живот трупа не ощущалось. Трупное окоченение было выражено слабо, следовательно, о судорожных ядах речи не идет. Цвет кожных покровов бледный, не желтый, значит, фосфор и мышьяк исключаются. Обожжена переходная кайма губ, слизистая желудка. Концентрация химических веществ огромна, девочка приняла очень много таблеток или порошков. Препарат быстро усваивается, хорошо растворимый. Выжить потерпевшая могла бы буквально в течение четверти часа после приема, или даже десяти минут. При оказании профессиональной медицинской помощи, естественно.

Поблагодарив эксперта, Тимофей Аркадьевич повесил трубку и решил вновь пробежать присланные французами протоколы допросов. А потом и оформленные лично, и отчеты оперативников. Версия о причастности Зориной к убийству Весты Каширцевой в свете новых обстоятельств утратила свою актуальность. Надо начинать все сначала, и с какого бока подойти к этому модельному агентству – совершенно непонятно.

Он невольно вздрогнул, заслышав телефонный звонок. Так звонит только один аппарат из стоящих на столе. Красный. Это шеф. Прокурор. Из молодых, да ранних. Начальнику Игорю Петровичу Бородко немного за сорок. Рассудителен не по годам. Выдержан. Тимофей Аркадьевич, докладывая шефу о новых обстоятельствах по этому уголовному делу, заранее готовился услышать много нелицеприятного. И по колючим, с льдинками, глазам Игоря Петровича понял: ох, рвалось у него с языка крепкое словечко. Но так и не вырвалось. Сдержался шеф. Только укоризненно так заметил:

– Что же вы, Тимофей Аркадьевич, с вашим-то опытом так опрометчиво поступили…

«Если бы опыт. А то ведь старческий маразм, похоже», – подумал тогда Ковалев, и все тело сразу по-старчески заныло. В глазах резь, спина отваливается, сердце то тукает, как шальное, то нехорошо так замирает.

Ковалев рывком снял трубку:

– Слушаю вас, Игорь Петрович.

– Новая информация по находящемуся у вас в производстве уголовному делу, – заявил шеф, и душа Тимофея Аркадьевича спикировала в пятки.

«Только бы не очередное убийство», – пронеслось в голове.

– Сегодня в издании «Экспресс-газета» опубликована статья «Смерть на подиуме». Секретарь принесет вам ксерокопию, обязательно ознакомьтесь. И еще. Я хорошо знаю редактора «Экспресс-газеты». И он выяснил у автора материала: информация была предоставлена руководителем агентства «Russia» Дмитрием Платовым. Вам это имя о чем-то говорит?

– Безусловно, Игорь Петрович, – сказал следователь и облегченно вздохнул. Слава богу, не очередной труп. – Как я понял по материалам французов, его тоже приглашали в Париж. Но сам я Дмитрия пока не допрашивал, работаю с сотрудниками агентства Ирины Сухановой.

– Может, имеет смысл проверить Платова. Где был на момент совершения первого убийства, есть ли алиби.

– Да, Игорь Петрович.

Повесив трубку, Ковалев снял очки и потер переносицу. Дожил. Уже шефу приходится заниматься расследованием его уголовного дела. А до пенсии еще четыре года, и не хочется дома сидеть. Даже представить страшно, что придет утро, когда не надо ехать в прокуратуру.

«Я справлюсь, – решил Тимофей Аркадьевич. Пригладив седые волосы, он подошел к тумбочке, на которой стоял чайник. – Вот сейчас чайку себе покрепче заварю и все обмозгую. И докажу всем. И Игорю Петровичу, и себе. Что меня еще рано списывать со счетов. Есть еще порох в пороховницах».

Аромат свежезаваренного чая с мятой быстро распространился по кабинету. Тимофей Аркадьевич поставил кружку на край стола – душистый напиток еще слишком горячий, обжигающий. И, открыв толстую папку уголовного дела, стал делать пометки в блокноте.

Итак, в Париж ездили:

– Суханова Ирина Алексеевна, президент агентства «Supermodels».

– Перьев Николай Петрович, фотограф.

– Быстрова Елена Анатольевна, парикмахер.

– Захарова Наталья Сергеевна, визажист.

– Иванова Арина Ивановна, модель.

– Вронская Анжелика Ивановна, журналист.

– Платов Дмитрий Евгеньевич, президент агентства «Russia».

– Никодимова Светлана Геннадьевна, модель.

– Казакова Вероника Владимировна, модель.

«Была еще одна девушка. Но Екатерина Васильевна Родимова погибла», – невесело подумал Ковалев, изучая список.

Из этого списка по прибытии в Москву уже допрошены четверо: Анжелика Вронская, Николай Перьев, Елена Быстрова и Наталья Захарова. Причем хорошо, что допросы следовали именно в таком порядке. Как показал Николай Перьев, накануне отъезда он стал невольным свидетелем разговора между Натальей Захаровой и Катей Родимовой. Катя жаловалась на угревую сыпь, и Наталья Захарова якобы написала ей список каких-то таблеток.

– Обращаются ли к вам девушки с просьбой порекомендовать какие-либо препараты, полезные для кожи? – спросил Тимофей Аркадьевич у Захаровой.

– Нет, что вы. Эти вопросы не в моей компетенции. Мое дело – личико перед показом накрасить, а потом смыть макияж, – ответила Наталья Захарова.

Слишком быстро ответила. И покраснела, и глазки забегали…

Тимофей Аркадьевич бросил нетерпеливый взгляд на часы. Наверное, оперативник Марат Кудряшов появится еще не скоро. Похороны, поминки, и лишь потом он планировал подъехать в аптеки, находящиеся рядом с домом покойной девушки, а также офисом агентства «Supermodels». Где еще покупать лекарства? Скорее всего, поблизости, недалеко от дома или работы….

– Допрошу всех, – рассуждал Тимофей Аркадьевич, листая материалы уголовного дела. – Может, в каких-то показаниях появятся нестыковки, и будет от чего плясать. Но как все-таки сложно. Я не знаю этой среды, не могу делать выводы. Вот, Елена Анатольевна Быстрова на допросе предположила: причиной убийства Екатерины Васильевны Родимовой является боязнь конкуренции со стороны второй участницы этого самого… Отбора, что ли. Вот и имя указано той девушки – Вероника Владимировна Казакова. А у меня в голове не укладывается. Еще ведь совсем молоденькая девочка эта Вероника Владимировна. Неужели она может вот так хладнокровно убрать соперницу?!

Что-то насторожило Тимофея Аркадьевича в просматриваемых бумагах, и он пролистал пару страниц назад.

Да, вот отчет Марата Кудряшова о первых допросах в агентстве «Supermodels». Беседа с секретарем Высоцкой Кристиной Игоревной. Она показала журнал регистрации прихода и ухода сотрудников и посетителей агентства, и в нем значилась некая женщина, Оксана Петрова. Время прибытия не зафиксировано, время убытия помечено как 14.30.

Тимофей Аркадьевич сделал глоток сладкого чая и откинулся на спинку стула. Ну, конечно. Та самая женщина. Уже при разработке версии о причастности к убийству Весты Каширцевой Светланы Зориной предполагалось: должна быть какая-то женщина, которая входила в круг знакомых Весты. Да даже наезд попробуй организуй. Надо знать, когда девушка выйдет из дома, куда направится. А предварительной подготовки не было, та самая бежевая «девятка» в элитном квартале не отсвечивала, до убийства девушки машину никто не видел…

– Надо искать эту Оксану Петрову, – сказал Тимофей Аркадьевич и повернул голову на звук открывающейся двери.

– Мы с Тамарой ходим парой, – провозгласил, улыбаясь, Марат Кудряшов и обнял за плечи Лику Вронскую. – Тимофей Аркадьевич, а вдруг это моя судьба? Правда, мы с ней на похоронах встретились…. Потом она на поминки осталась, а я поехал по аптекам. Вот, столкнулись на пороге прокуратуры два одиночества.

– Тише, тише! – недовольно прикрикнул следователь. – Давай не будем обсуждать при посторонних материалы дела. Лика, что у вас? Честное слово, я вас уже побаиваюсь. Вы как появитесь – все, жди беды.

Вронская опустилась на стул, и от взгляда ее зеленых глаз Тимофею Аркадьевичу вновь стало не по себе.

«Ведьма, точно ведьма», – подумал он.

Лика вытащила из рюкзака скомканную газету, расправила листы.

– Вы это видели? Сто процентов, сделано по заказу Дмитрия Платова.

Следователь кивнул:

– Вы правы. Мы это уже установили. А как вы можете охарактеризовать этого человека?

– Тимофей Аркадьевич, давайте я вам сейчас все расскажу. Но у меня просьба. Пожалуйста, не говорите ничего прямо ни Ире Сухановой, ни Платову. Эта их личная история длится уже много лет. Но Ира… – Лика запнулась, а потом решительно закончила: – До сих пор любит его. Я бы не стала вот так сообщать информацию, касающуюся подруги. Но у нее на глазах – розовые очки. Ира видит в Платове только хорошее. А он подставляет Суханову. Я боюсь за нее.

– Это правильно, что вы решили все рассказать, – мягко сказал Тимофей Аркадьевич и включил компьютер: – Слушаю вас, Анжелика Ивановна.

Когда Вронская закончила свой рассказ, Тимофей Аркадьевич понимающе переглянулся с Маратом. Дело сдвинулось с мертвой точки. Действительно, месть, обида, запутанные любовные отношения – это уже какой-никакой, а мотив.

– Кстати, Тимофей Аркадьевич, это вам. Бланк пустой. Просто впишите свое имя и приходите.

– Что это? – спросил Ковалев, разглядывая черный прямоугольник из плотной бумаги. – А, да, тут написано. Господин (госпожа) приглашаются на показ новой коллекции Петра Легкова. Спасибо огромное. Обязательно схожу. Будет хоть какое-то представление об этой среде!

Выпроводив Лику, Тимофей Аркадьевич поинтересовался:

– Как аптеки? Узнал что-нибудь?

– Да, сейчас, – Марат полез за блокнотом. – Накануне отъезда Катя заходила в аптеку рядом с офисом агентства. Продавщица ее знает, девушка была постоянной покупательницей. Вот, я записал: она купила азитромицин, цинктерпал, далацин-гель, ксантинола никотинат и аевит. Антибиотики, витамины и средство наружного применения для лечения угревой сыпи. Все эти препараты отпускаются без рецепта, и даже превышение указанной в инструкции дозировки привести к летальному исходу не может.

– Понятно. Значит, получается, Платов?

Марат, по своему обыкновению, громко заматерился.

– Хватит, – не выдержал Ковалев. – Доложи еще, что там на похоронах. С родственниками разговаривал? Может, кто-то на девочку зуб точил?

Марат попытался взять себя в руки и говорить по существу:

– Докладывать нечего. Правильная она была. Хорошая, работящая. Встречалась с бывшим одноклассником, он все глаза себе выплакал. Сомнительных знакомств не водила. У нее мать, а еще два брата и сестра. Всем помогала. Надо в гадюшнике этом искать. В агентстве! Кроме начальницы – а ничего такая тетка, симпатичная, – на похороны никто и не явился. Это, Тимофей Аркадьевич, не люди. А, блядь, суки поганые!

Ник Перьев отложил «Экспресс-газету» и зашагал по своей небольшой квартире. За окнами шумело Варшавское шоссе, и это раздражало.

Москва с ее вечным шумом… И если бы только шум. На пленке запечатлены уже все до единого дома старых кварталов. Надоело. Нужен новый фон, новые лица, руки сами тянутся к камере, чтобы выплеснуть негативные эмоции, пережитый стресс. Снимки должны получиться отличные. Горе фотографа придает его работам очарование. После расставания с Санькой Ник сам готов был разрыдаться, просматривая работы того периода. Вроде бы снимал то же, что и обычно. Рекламу для россиян. Европейские производители пользуются услугами своих фотографов, а нашим-то совершенно по барабану, кто щелкнет красивую девушку на фоне пакета с молоком или мясной нарезки. Они только рады, что в агентстве, помимо услуг модели, можно и съемку организовать. Все было как обычно: девушки, нехитрые товары, осточертевший «задник» студии или еще более надоевший фон Москвы. Но та реклама долго красовалась на щитах. Намного дольше обычного. Вместе с Ником камера словно вспоминала Саньку, и осколки разбитой любви сверкали на фотографиях так грустно, так красиво, глаз не отвести…

Теперь тоже хочется снимать, снимать долго, до изнеможения, до онемевших пальцев, уже не чувствующих, как нажимают на затвор. Хочется попасть с моделью на одну волну, не заботиться о ее позах, потому что каждая – готовый кадр, идеальный, выразительный.

Надо выпустить из себя этот страх, отряхнуть сожженные нервы, утопить боль, сочувствие, забыть про многочисленные хлопоты. Это возможно только в работе. Если этого не сделать – легко сойти с ума.

– А работы в ближайшее время, судя по всему, не будет. Кто обратится к Ире в агентство после произошедшего? Еще и статья эта мерзкая… – пробормотал Ник и остановился перед ванной комнатой. – Забраться в ванну, что ли?

Поваляться в пенных хлопьях, авось что-нибудь путное придумается.

Он открыл кран с водой, вылил немного малиновой пены и, сбросив халат, пару минут изучал свое отражение в большом овальном зеркале.

По густым, до плеч, волосам скользили Санькины пальцы. Мальчик говорил, что любит эти четко очерченные губы, что без ума от пикантной черной родинки. Любимый пах миндалем. Как здорово было валяться с ним в ванне, а потом нежно, как ребенка, вытирать его хрупкое тело полотенцем. И радоваться возбуждению точно так же, как и его отсутствию. Любовь многограннее желания. Ей нужен лишь счастливый блеск в любимых глазах.

Горько вздохнув, Ник опустился в теплую воду и зажмурился.

– Надо уехать, – прошептал он. И, схватив мочалку и гель для душа, стал быстро тереть тело. – Надо уехать. Взять любых девчонок и отправиться делать снимки для портфолио. В конце концов, в агентстве обязательно найдутся модели, которым давно не обновлял фотографии. Конечно, было бы лучше, чтобы уже все вокруг расцвело-зазеленело. Но ничего. Выкручусь. Не впервой. Можно поехать в санаторий рядом с какой-нибудь водой. Речка, озеро – не важно. Вода – и оранжевый закат. Или желтая дымка рассвета. На таком фоне всегда все отлично получается.

Из-за шума воды Ник не сразу расслышал звонок сотового телефона.

– Привет, это Дмитрий Платов беспокоит. Говорить можешь, не занят?

– Могу.

– Слушай, у меня вот какое-дело. Хочу обсудить с тобой кое-что. Можешь сегодня после обеда подъехать ко мне в агентство?

– Уже два часа. Значит, прямо сейчас ехать? А зачем?

– Приезжай – узнаешь, – хохотнул Дмитрий. – Так я адрес диктую, да?

– Мне записать сейчас нечем. Но ты говори, я запомню.

«Он бы еще в каком-нибудь Подольске или Жуковском офис открыл, – раздраженно подумал Ник, услышав, как далеко от центра располагается агентство Платова. – Это вам не „Supermodels“, до которого ехать полчаса без пробок, и парковка удобная, охраняемая».

Он одевался и пытался объяснить самому себе, зачем согласился на эту встречу. Желание? Нет. Платов – натурал, это ясно и понятно, физического желания к таким мужчинам возникать не может по определению. Хотя у Дмитрия очень выразительное лицо, и работа над его портретами обещала быть любопытной. Да и пропорции тела неплохие. Определенно – как модель он представляет интерес, но не настолько острый, чтобы выпрыгивать из теплой ванны и мчаться на встречу. Тогда что?

« Опасность , – вдруг понял Ник. – От этого мужчины исходит какая-то угроза. Я уже понял: от него можно ожидать чего угодно. Он ни перед чем не остановится для достижения своей цели. И за этим хочется наблюдать. Он приказывает. Я подчиняюсь. Любопытно. Опасность …»

Спустившись к серебристой «Хонде», Ник буквально прыгнул за руль и, не прогревая двигатель, резко рванул с места.

– Я тороплюсь? Прямо как на свидание! – сыронизировал он. И еще сильнее вжал в пол педаль газа. – Что все это значит? Что происходит?..

Он ехал и недоуменно оглядывался по сторонам. Ну и район! Промышленный квартал, автомастерские. Трубы дымят, вокруг сложенные стопки кирпича, бревен, цементных блоков.

– А не привезти ли мне сюда девчонок, одеть в спецовки. Какие-нибудь инструменты вручить? – вслух рассуждал Ник.

Наконец он свернул в нужный поворот и присвистнул. На двухэтажном, кирпичном, нештукатуренном здании красовалась скромная вывеска: «Модельное агентство „Russia“».

– Как сюда только клиенты не стесняются ходить, – заворчал Ник. – И парковка, разумеется, неохраняемая, если этот заасфальтированный, весь в выбоинах, закуток можно назвать парковкой.

«Хонда», конечно, зацепила днищем одну из многочисленных ямок.

– На японской машине с ее низкой посадкой в этом агентстве работать нельзя. Вся зарплата на запчасти улетучится. – Заглушив двигатель, Ник с удивлением посмотрел на стоящую рядом красную «Тойоту-Короллу». – Как эта кроха сюда добирается? А похоже, добирается часто. Если ничего не путаю, это машинка Светы Никодимовой. Видел пару раз, как она с показов на ней отчаливала. У «Тойоты» посадка, наверное, еще ниже, чем у «Хонды»…

Ник прошел в агентство и невольно отметил: хоть внутри помещение производит не такое убогое впечатление.

– Дима… То есть Дмитрий Евгеньевич, – миловидная до примитивности секретарша Платова вмиг сделалась пунцовой. – К вам пришел Ник Перов.

– Перьев!

– Простите, – девушка посмотрела сквозь Ника равнодушным взглядом и вновь повернулась к телефонной трубке. – Он говорит, вы его ждете.

Еще на пороге глаза Ника превратились в камеру. Он наслаждался прямоугольным лицом Дмитрия, смуглым, с ровной гладкой кожей. Карие бездонные очи, а волосы! «Соль с перцем», красиво седеющий брюнет.

Он не сразу понял, что, увлекшись, не пожал протянутую руку.

Дмитрий сверкнул белозубой улыбкой:

– Понятно. Конкурентам, значит, руки не подаешь.

«Где моя камера? Какой бы кадр получился! Он так эффектно улыбается», – мысленно запричитал Ник.

Дмитрий уселся в кресло, забросил ноги на край стола, неторопливо щелкнул зажигалкой.

И Ник не выдержал, стал задавать вопросы:

– Что случилось? Зачем звал? И так срочно!

Картинно выпустив колечки дыма, Дмитрий произнес:

– У меня деловое предложение. Предлагаю из конкурентов стать союзниками. Бросай Суханову. Переходи ко мне.

От неожиданности Ник закашлялся. Он мог предположить все, что угодно, только не это. Да как вообще Платову могла прийти в голову мысль, что одно из лучших агентств Москвы можно променять на вот это, менее престижное, работающее в каком-то бараке!

– Я понял, что мне надо делать, – продолжал Дмитрий, небрежно стряхивая пепел на пол, хотя прямо перед его носом находилась безвкусная, излишне вычурная хрустальная пепельница. – Агентству нужны штатные визажист, парикмахер, фотограф. Необходимы. Кровь из носа, как говорится. Насчет денег не беспокойся. Платить буду больше, чем Суханова. Да, обороты у нас пока несопоставимы. Но вот видишь, у меня уже подготовлены документы на получение кредита.

Ник не стал просматривать подъехавшую по поверхности стола папку. И с трудом сдерживал желание расхохотаться. Платов – просто плагиатор. Он думает, если все организовать на тех же принципах, что у Ирины, – сразу взлетишь из грязи в князи. Напрасно он так считает. Хорошая организация – это важно. Но Ира прежде всего очень талантливый человек. И трудоголик, днюет и ночует в агентстве. У нее связи, репутация.

«Была репутация, – мысленно поправил себя Ник. – Иру в этой ситуации мне жалко больше всего. Но ничего, она сильный человек, справится, выстоит».

– Мне надо обдумать твое предложение, – вежливо сказал Перьев, вставая со стула. – Ты же понимаешь, оно совершенно неожиданное. Надо все взвесить.

– Сухановой кранты. Со мной не пропадешь. Знаешь, что про нее газеты пишут?

– Читал, – коротко отозвался Ник. Обсуждать тему не хотелось, слишком несправедливы обвинения журналиста. – Я перезвоню, если надумаю, договорились?

– Очень хорошо.

Платов тоже встал, опять протянул ладонь. Ник быстро пожал его руку, вдохнул запах дорогого одеколона, очень мужского, опасного, и пулей вылетел из кабинета.

– Два часа напрасно потраченного времени, – возмутился он и медленно, чтобы опять не зацепить днищем машины ямы, стал выезжать с парковки. – Да, еще пара визитов в это агентство – и глушитель сорву, заваривай его потом.

Он посмотрел в боковое зеркало и нахмурился: возле красной «Тойоты-Короллы» крутился какой-то тип. Про таких говорят – лицо кавказской национальности. В самом лице ничего примечательного. Но что же он делает возле машины?

Жизнь Светы Никодимовой делилась очень четко: черно-белые полосы. Если день «белый» – все складывается удачно. Везде зовут, всюду поспевает, деньги сыплются, только успевай карманы подставлять, мужчины захлебываются комплиментами. Если день «черный» – все происходит с точностью до наоборот.

Еще утром Света поняла – увы, черная полоса, никуда не денешься, придется терпеть. Неожиданно порвалась любимая юбка. Простенькая, недорогая, от Beggon, но очень уж хорошо сидела. Шов треснул, зашивать времени не было, кастинг. Но, разумеется, все равно опоздала – заказчик уже отобрал моделей для показа нижнего белья.

Нет в жизни справедливости! Из одной пробки угодила во вторую, застряла на два часа. Съемки пришлось переносить, фотограф рычал, как тигр, грозился:

– Больше никогда не буду с тобой связываться!

Вроде бы Света его уболтала, чтобы сменил гнев на милость, но получилось ли, время покажет, когда день «черный», ни в чем нельзя быть уверенной.

Еще когда она торчала в пробке, психовала, палила сцепление, продвигаясь вперед буквально по сантиметру, позвонил хозяин и сладострастным голосом сообщил:

– Приглашаю тебя на обед.

Света мысленно чертыхнулась. Знаем мы эти обеды и то, что за ними следует. Насиловать ее, конечно, Платов не будет. Но он же такой противный и злопамятный. Есть пара девочек в агентстве, которые умудряются с ним не спать. Но у них такие лица – Дима с них сам пылинки сдувает. А ей уже двадцать два, еще пару лет – и на пенсию. А жизнь не устроена. И в этой ситуации каждый показ, каждый клиент – важны. Это деньги. Шанс подцепить богатенького спонсора. Будет выпендриваться с Димой – он станет посылать на кастинги тех, кто посговорчивее. Так что хочешь – не хочешь, а ноги раздвигать приходится. Хорошо хоть, что нечасто.

Но в агентство Света тоже опоздала.

– За тебя отдуваться пришлось, – с ненавистью прошипела секретарша Алина. – Вот ведь ему приперло чего-то. Вроде в прокуратуре с утра был, отымели там его. Вот и потребовалось срочно отыметь кого-нибудь самому…

Света вышла в коридор покурить, но не успела задымить сигаретой, как зазвонил телефон.

– Птичка моя, мне сейчас позвонили. Вроде мужик какой-то у твоей машины крутится. Задняя левая дверь, – сказал Платов и отключился.

Отшвырнув сигарету, Света бросилась на улицу.

«Как неудачно, что окна не на парковку выходят. Можно было бы проорать, чтобы отвалил. Там на сиденье медвежонок плюшевый. Все руки не доходили его убрать. А ведь знаю: в салоне вообще ничего не должно лежать: ни пачки сигарет, ни зажигалки. Козлов много», – думала она, перепрыгивая через ступеньки.

– Стекло цело, – с облегчением выдохнула она и, подойдя к машине, щелкнула брелоком.

«Тойота» почему-то не взвизгнула. Света рывком потянула на себя заднюю левую дверь и, оступившись на высоких каблуках, упала в салон.

Последнее, что она запомнила в оглушительном грохоте, – как трещат в выплеснувшемся прямо в лицо пекучем пламени волосы.

От первого допроса Дмитрия Платова следователь Тимофей Аркадьевич Ковалев не ждал ничего особенного. Нетрудно было предположить, что этот типчик не из тех, кто пишет добровольное признание, едва оказавшись в прокуратуре.

А уж когда своими глазами увидел самодовольного красавчика, небрежно и снисходительно отвечающего на вопросы, то понял: придется долго анализировать его показания. Проверять алиби. Запрашивать информацию у коллег, прежде всего тех, которые занимаются экономическими преступлениями. Отслеживать контакты, связи, знакомства. Сам Дмитрий Евгеньевич в сотрудничестве со следствием не заинтересован. Да к тому же он еще и циник высшей степени.

– Почему вы решили встретиться с корреспондентом «Экспресс-газеты» Алексеем Кучиным? – спросил Тимофей Аркадьевич, неприязненно глядя на своего собеседника: развалился на стуле, нога за ногу. Тьфу, смотреть противно! – Нам стало известно, что это именно по вашей инициативе была подготовлена статья, порочащая деловую репутацию президента агентства «Supermodels» Сухановой Ирины Алексеевны. А также оскорбляющая ее честь и достоинство. И еще мы намерены проанализировать этот текст с тем, чтобы привлечь вас к ответственности за разглашение сведений по уголовному делу, находящемуся в производстве.

Платов только и сказал:

– Да пожалуйста! Анализируйте. Тогда мы с вами и поговорим. У меня много дел. Надеюсь, теперь я свободен?

– Нет! Сейчас следствие склоняется к правдоподобности версии о вашей причастности к убийствам двух моделей агентства «Supermodels». – Тимофей Аркадьевич старался говорить спокойно, хотя внутри все кипело от возмущения. В армию бы этого щенка! Уж там бы обучили, как вести себя со старшими. – Вы прокололись с этой вашей статьей.

– Если я заказал статейку, кстати, совершенно правдивую, это не значит, что я убивал девчонок Ирки Сухановой. Баба мне эта, не отрицаю, как кость в горле. Ну и что? Да вы у любого руководителя модельного агентства спросите, что он про своих коллег думает. Уши в трубочку свернутся. Честное слово. Я Ирку, мягко говоря, недолюбливаю. Но к смерти моделей не имею ровным счетом никакого отношения!

Вот и допрашивай такого…

Сухо попрощавшись с Платовым, Тимофей Аркадьевич быстро сходил за пирожками к миловидной продавщице, чье имя напрочь испарилось из памяти. Впрочем, женщина вполне благосклонно отзывалась на обращение «красавица», улыбалась и пирожки всегда выбирала отменные, наисвежайшие.

Но почаевничать у Тимофея Аркадьевича не получилось. Едва он вернулся в свой кабинет, позвонили из следственного изолятора. Убивший сожительницу пьяница-уголовник решил дать признательные показания и срочно требовал встречи со следователем. Отчего ж не встретиться по такому приятному поводу.

Оформление всех бумаг заняло много времени, и в свой кабинет Ковалев входил с твердым намерением расправиться наконец с пакетом уже остывшей сдобы. Четвертый час как-никак. Нормальные люди уже давно отобедали. А у него с утра маковой росинки во рту не было.

Он щелкнул кнопкой электрического чайника, мысленно рассуждая: вот, хоть одно дело из находящихся в производстве можно направлять в суд. Не так все и плохо. Еще бы Платова прищучить, и мысли о пенсии и старости испарятся сами собой.

– Поесть не дадут, – крякнул Тимофей Аркадьевич, заслышав телефонный звонок. – Ковалев слушает.

– Это Ник! Ник, помните? Мы с вами встречались! Здесь творится что-то страшное. Я еду, вдруг взрыв. Куча народа сразу прибежала.

«Фотограф. Николай Петрович Перьев, – наконец-то понял Тимофей Аркадьевич. – Голос его вспомнил».

– Какой взрыв? Где? С вами все в порядке?

– Да, со мной да. Но машина Светы Никодимовой взорвалась. Я уже позвонил в «Скорую», потом вам. Милицию вызывать надо?

– Нет. Я сейчас приеду. Где вы находитесь? Потерпевшая работает в агентстве Платова?

Выяснив все подробности, Тимофей Аркадьевич попросил фотографа по возможности не допускать на место происшествия посторонних. А потом набрал дежурного:

– Взрыв автомобиля. Криминалистов и судебных медиков на выезд. И свяжись с сапером…

Не дожидаясь экспертов, Тимофей Аркадьевич сел в служебные «Жигули». Адрес знают, прибудут. А теперь нельзя терять ни минуты. Не хватало еще, чтобы случайные зеваки затоптали следы. Девушка, наверное, в состоянии шока, ничего не вспомнит. А при расследовании каждый окурок может сыграть решающую роль.

Тимофей Аркадьевич не сомневался: Светлана жива. Взрыв, скорее всего, слабенький. Фотограф перепугался, ну да это с непривычки. При срабатывании даже маломощного устройства грохот стоит – барабанные перепонки лопаются. Не такой уж Платов мерзавец, чтобы хладнокровно убивать девушку. Сходил в прокуратуру, понял, что на хвост ему сели. Решил сымитировать покушение, из подозреваемого стать потерпевшим.

– Твою мать! Вы посмотрите, что творится! – воскликнул водитель и притормозил так резко, что Тимофей Аркадьевич чуть не врезался лбом в стекло. – Настоящий теракт! Ну и дела…

– Ты преувеличиваешь, корпус машины немного поврежден, и…

Тимофей Аркадьевич умолк. Наверное, водитель раньше заметил это жуткое зрелище. Лица у лежащей на земле девушки не было вообще. На окровавленной простыне у ног людей в белых халатах виднелась оторванная кисть.

Видимо, кто-то все же позвонил в милицию. У места происшествия даже наметилось оцепление, оттесняющее зевак, возбужденно обсуждавших происшествие. Ковалев показал милиционеру удостоверение, приблизился к покореженному автомобилю.

– Здравствуйте, я дежурный следователь. Мне вон тот мужчина в «Хонде», очевидец, сказал, что с вами связался, поэтому я осмотр не проводил, – затараторил молодой лопоухий паренек. – Местоположение тела врачи изменили еще до моего приезда. Оказать помощь хотели. Но там мгновенная смерть, ничего сделать нельзя было. Да, ручку оторванную обнаружили на расстоянии двух метров от автомобиля, вон, видите, там следы крови на асфальте заметны. Перенесли, тут людей много было… Ну и дельце у вас, вот «повезло» так «повезло». Не первый труп небось?

– Третий, – ответил Тимофей Аркадьевич, боковым зрением отмечая приближение машин криминалистов и экспертов.

– Боритесь. Держитесь. У меня еще один вызов, – сказал паренек и, пожав Тимофею Аркадьевичу руку, удалился.

Понятно, что надо делать. Чертить схему, писать протокол осмотра места происшествия, приглашать понятых. Криминалисты и эксперты – профессионалы. Знают, что при взрывных травмах надо искать осколки, обрывки одежды, оторванные конечности в радиусе нескольких метров. Соскабливать копоть, паковать, как аптекарские порошки. Сапер осмотрит эпицентр взрыва, и больше на месте происшествия ему делать нечего. Были бы другие взрывные устройства – тут бы всех любопытствующих на клочки разорвало. В общем, все в курсе, люди опытные. И все равно. Надо всем раздать указания, проконтролировать, осмотреть. Но нет сил сдвинуться с места. Холодно отчего-то в теплом синем мундире. День жаркий, а холодно…

«Бедная девочка, – думал Тимофей Аркадьевич, и сердце нещадно кололо. – Обгорела, изранена. Ненавижу подонка, который это сделал! Ненавижу!!! Найду и посажу. На зону закатаю по максимуму!»

– Тимофей Аркадьевич, записывайте, – судмедэксперт Федор Борисович Зайченко присел на корточки у трупа, натянул резиновые перчатки. – Передние части пиджака и рубашки почти полностью разрушены, от них сохранились лишь небольшие опаленные обрывки, сплошь покрытые темно-серой, местами почти черной копотью. Правая кисть отсутствует (оторвана), края раны культи неровные, крупнофестончатые, неосадненные. Подкожная жировая клетчатка и мышцы в области культи разможжены, покрыты налетом копоти черного цвета…

Закончив описывать тело, Тимофей Аркадьевич, не узнавая собственного голоса, распорядился, чтобы позвонили в морг за специальной машиной. Растерянность, заторможенность, боль в сердце – они не проходили.

Кроме покореженной красной «Тойоты» и служебных автомобилей на стоянке находилась лишь серебристая «Хонда». Бледное лицо сидящего за рулем мужчины показалось Ковалеву смутно знакомым.

«Да, точно. Фотограф. Надо допросить, отпустить человека», – решил Тимофей Аркадьевич и, на ходу доставая из портфеля бланк протокола допроса, направился к «Хонде».

– Я рядом с вами устроюсь, можно? – опускаясь на переднее пассажирское сиденье, спросил он. А подложив под бланк портфель, продолжил: – Фамилию, имя, отчество, дату рождения, место проживания напомните мне, пожалуйста.

Николай Петрович оказался идеальным свидетелем, наблюдательным, с отличной памятью. Когда он описал лицо крутившегося у машины Светланы Никодимовой кавказца, Тимофею Аркадьевичу показалось, будто своими глазами видел и густые несимметричные брови, небольшой шрам на щеке, золотые коронки на зубах.

– А зубы вы его как увидели-то? – уточнил Ковалев.

– Он губу закусывал, пыхтел, старался так. Я решил: магнитолу у Светки стащить хочет. С этими магнитолами просто беда, – фотограф развел руками. – У меня самого из машины два раза воровали. Причем со съемными панелями. Вот, панели есть, музыки нет… Я решил, он на Светину магнитолу позарился. Ну а возле задней двери ковырялся – может, стекло бить не хотел, решил замок вскрыть. Тут его моя тачка удачно от окон закрывала. Светиного телефона у меня не было. Но я позвонил Платову и попросил ее предупредить. Если бы я только знал, то…

– Подождите, – перебил Ковалев. – Еще успеете посыпать голову пеплом и покаяться. Постарайтесь вспомнить еще какие-нибудь подробности.

– Подробности… – Николай Петрович задумался, а потом воскликнул: – Да, вспомнил! Машина еще одна была. Вы же видите, какой район – промышленный. Легковых автомобилей здесь мало. На парковке стояли только Светина машина и «БМВ» Платова, потом я еще свою подогнал. А тот «жигуленок» был припаркован на обочине возле здания. В кустах практически. Я случайно его заметил. Глаз зацепился. Еще подумал: неужели бывает такой необычный кустарник с белыми цветами, надо снять при случае. Пригляделся – автомобиль. «Жигули»-«семерка».

– Не «девятка»? Уверены?

– Конечно! Как можно перепутать! «Семерка»! И еще я решил: машина недавно из ремонта. Заднее правое крыло чуть другого оттенка. Точнее нет, того же, молочно-белого. И неискушенный человек этого не заметит. Но я понял: краска свежая. Ремонтировалась машина недавно. У фотографов глаз зоркий. Вы что, думаете, это тачка кавказца?

Тимофей Аркадьевич пожал плечами. Надо проверить. Даст бог, появится хоть одна ниточка…

В дверь Петра Легкова Наташа Захарова даже не звонила. Сразу полезла в сумочку за своим комплектом ключей. Сегодня Пете должны привезти первые сшитые по его эскизам модели. Бесполезно трезвонить. Все равно не услышит. Рассматривает, наверное, каждую строчку на своих оживших фантазиях, каждую пуговку, молнию, все-все…

– Ты? Здесь? – войдя в прихожую, изумилась Наташа.

Петр сидел на пуфике, прижавшись спиной к стене. Он опустил прикрывавшие глаза ладони, и Наталья вздохнула. Опять двадцать пять, весь в слезах и соплях.

– Что, коллекцию не привезли? – холоднее, чем обычно, поинтересовалась она.

Не забывается то имя, слетевшее с губ. Не прощается. Сам Петя ведет себя так, словно бы ничего не произошло. Заметив, что отношение к нему слегка изменилось, даже поинтересовался, в чем дело. Наташа не нашлась, что сказать в ответ…

– Не расстраивайся, ну завтра привезут. – Захарова с наслаждением сбросила туфли, погладила хлюпающего носом Петра по длинным спутанным волосам. – Ты же все заказы швеям раздал с запасом по срокам. Время терпит. Давай, поднимайся. Я ужин буду готовить, а ты посиди со мной. Соскучилась по тебе, мой поросеночек!

Направляясь на кухню, Наташа бросила машинальный взгляд в освещенный слабым светом торшера зал и остановилась.

– Петя! Ничего не понимаю! Все куклы в одежках! Раз часть коллекции привезли – в чем причина мировой скорби?

– Смотри! – взвизгнул Петя и бросился в комнату. Вспыхнула люстра, и Наташа затаила дыхание. Какая красотища на манекенах, господи! А она еще волновалась за темные ткани! Да они не могли быть другими. Черный шелк, прозрачный гипюр, лен, хлопок. Модели потрясающие. По эскизам и предположить было нельзя, что платья, юбки, блузки, все то, что обычно, станет таким необычным, обольстительным, прекрасным.

– Петя, ты гений, – честно призналась Наташа, осторожно поглаживая черное платье с узким плотным лифом, разлетающееся книзу многочисленными расклешенными невесомыми клиньями. – Ты гений. Я уже хочу его надеть. Петенька, поросеночек мой, у тебя талант. Мне хочется жить, когда я смотрю на твою работу!

Петр недоверчиво на нее посмотрел:

– И это ты говоришь про самое ужасное платье?!

– Ужасное? Оно прекрасно!

– Ты не понимаешь! Не понимаешь!! Оно сшито не Татьяной!

Наташа внимательно осмотрела швы. В идеальном порядке. Может, ткань перепутали? Такое один раз случилось.

– В этом платье нет души. Оно мертвое, мертвое, разве ты не видишь, – раздраженно сказал Петр.

Он бросился на диван и горько зарыдал.

– Не могу же я все делать сам, – всхлипывал Петя сквозь слезы. – Не могу сам кроить, сам шить. Я генерирую идеи. Подобрал людей, которые умеют их воплощать. Швеи понимают меня с полуслова. А Татьяна… Видите ли, она заболела. И отдала мое платье другой портнихе. Та сшила его хорошо, правильно. Но в нем нет души. Безжизненное. Ужасное! Кошмарное!!!

– Ты сгущаешь краски. Платье шикарное. Никто, кроме тебя, не различает нюансов работы швеи. Да, у каждого специалиста свой почерк. Я рисую девочкам мордочки так, а кто-то другой иначе. Мы видим отличающиеся штрихи, но если тебе показать два снимка одной и той же модели, накрашенной разными визажистами, ты скажешь – одно лицо, одна рука. Так и здесь, Петя! Платье превосходное. Я горжусь тобой, милый. Подожди, я сейчас…

Наташа сходила на кухню и принесла шоколадку. Сейчас – необходимо. Пусть успокоится. Шоколад, вкусный ужин – и гений придет в норму. Сложно жить с такими людьми. Они все в своей работе, то экстаз, то депрессия, то истерика…

Наташа чистила картошку и улыбалась. Потрясающие модели Петра здорово поднимают настроение. Пожалуй, можно и какой-нибудь музыкальный канал включить, пусть поет себе, пока она отобьет говядину.

Музыкальный канал все не находился. Наташа щелкала пультом, перепрыгнула с футбола на криминальные новости.

– Взорвана машина известной модели агентства «Russia» Светланы Никодимовой, – донеслось с экрана.

– Петя! – закричала Наташа, прибавляя звук. – Скорее сюда, Свету убили!

«Так ей и надо, – довольно подумала она, слушая голос комментатора за кадром. – От полученных ранений скончалась на месте. Отлично!»

– Ничего не понимаю, – растерянно пробормотал Петр, когда сюжет закончился. – Почему столько девочек в последнее время погибало?

– Надеюсь, меня ты в этом не подозреваешь? – холодно осведомилась Наталья. – От тебя в последнее время одни претензии. Знаешь, что я подумала? Отложи показ коллекции, а? Давай подождем, пока все успокоится. Так будет лучше, правда.

Петр вздернул подбородок и надменно произнес:

– Ни за что. Шоу маст гоу он, девочка моя! Даже хорошо, что это произошло. Можно будет обыграть: черный цвет, траур. Слушай, да это просто удача – что Свету взорвали!

– Не вздумай об этом говорить! – испугалась Наташа. – Не ровен час, посторонние услышат, ментам настучат, а у них знаешь какая хватка? Я тебе рассказывала, как меня мурыжил этот следователь. Кто-то из девчонок, наверное, проболтался, что я им иногда всякие таблетки рекомендую. А права-то не имею, у меня нет медицинского образования. К дерматологу они ходить ленятся. Но кому что докажешь в этой ситуации? Конечно, я все отрицала. Но мне показалось, что следователь не поверил. Так что ты, дорогой, помалкивай о своей радости. И мне, и тебе спокойнее будет.

– Что ж, поскольку Свету убили, открывать показ будет Ариночка, – Петр довольно причмокнул. – Какая красавица, правда? Видела, какая у нее грудь? И ножки длинные…

Пальцы Наташи, сжимавшие тарелку, невольно разжались, и стекло брызнуло по плитке пола.

– Какая ты неловкая!

С языка готово было вот-вот сорваться: «Умолкни! Я люблю тебя, с ума схожу от ревности, мне больно. Мне больно, когда ты восхищаешься Арининой грудью! Мне больно, когда ты трахаешь меня и произносишь ее имя!»

Наташа молча водила веником по полу. Лишь мелькнула шальная мысль: «Почему не Аринина машина взорвалась?..»

Сгоревшая спичка вонзилась в пятку, и Лика Вронская, присев на край дивана, озабоченно посмотрела на подошву. Вроде бы занозы нет. Просто укололась.

Она осмотрелась по сторонам и воскликнула:

– Ну и срач я развела! Караул! На полу груды мусора, мебель пыльная, повсюду засохшие чашки с кофе. Пашки нет. Некому ругаться по поводу беспорядка. Свекровь в гости не придет. Никакого стимула ползать по квартире с пылесосом. Хотя бы из соображений гигиены надо срочно завести себе нового мужчину!

Лика сказала «нового» и задумалась. Да. Именно так. Нового! Тоска по Паше отпустила. Уже не больно. Не надо бить себя по рукам, тянущимся к телефону, чтобы набрать его номер. Пусть будет счастлив со своей брюнеткой, наставляет ей рога с блондинкой, а она прекрасно и без него обойдется. Уж то, что в постели не только с Пашей бывает замечательно, – проверено на личном опыте.

– Ты мой хороший компьютерчик, – засюсюкала Лика, включая ноутбук. Она всегда болтала с машиной, компьютером. Подлизывалась. А те служили верно, не ломались. – Давай проверим, не написал ли мне Франсуа письмо. Имейл я свой ему оставила. Номер телефона тоже. Но мне почему-то кажется, что мой темпераментный француз напишет письмо.

Письма в ящике не оказалось, и Лика горестно вздохнула. Права была мама, которая утешала ее, влюбленную навечно, как всегда влюбляются в первом классе. Она говорила: не надо мальчикам в любви признаваться. Кокетничать можно, признаваться нельзя.

– Да уж, в постель тоже сразу прыгать нельзя. Проклятая психология самцов. Если женщина сразу проявляет интерес – то мужчина интерес теряет, – ворчала Лика, открывая новостные сайты. Пару минут она молча смотрела на экран, а потом воскликнула: – Какой кошмар! Светка погибла!

Она быстро набрала номер Сухановой, но ее телефон был отключен.

Крошка-«Самсунг» запел «Наша служба и опасна, и трудна», и Лика заголосила:

– Седов! Ты не представляешь, что произошло! Я в шоке. Открываю сайт, а там!

– Я рад, что с тобой все в порядке. За этим, собственно говоря, и звонил. В сводке происшествий прочел, забеспокоился, – в голосе Володи слышалось облегчение. – Слушай, бардак полнейший творится. Сама видишь, что происходит. Я тебе по-дружески советую: завязывай ты с моделями якшаться. Не ровен час, по чердаку получишь. Я же тебя, мать, знаю как облупленную. Без мыла в любую дырку залезешь.

– Эх, Седов, ты меня переоцениваешь. Нет у меня следовательского таланта. Вот подозревала Платова. А Света ведь в его агентстве работала. Теперь не знаю, что и подумать.

– А ты не думай! Статьи пиши. Или ваяй очередной бестселлер. Мне Людмила уже всю плешь проела, когда принесешь следующую книжку Вронской.

Лика оживилась:

– О, слушай, придумала. А давай сделаем так. Ты заберешь это дело себе. Найдешь убийцу. А я быстренько напишу новый детектив. Тебе лавры гениального сыщика, мне гонорар, а Люде – пару часов беззаботного чтения, а? Если честно, мне этот Ковалев не нравится. Старый он. Тормознутый какой-то. Топчется на одном месте и производит впечатление человека, у которого ну совершенно никаких идей нет по поводу произошедшего!

Седов рассмеялся. Это только в Ликиных книжках так бывает: что все дела ведет списанный с него персонаж. А в жизни, к счастью, есть коллеги. Дело он у Ковалева забирать не имеет права. Процессуально это невозможно. Да и желания нет никакого. Тут бы со своими трупами расхлебаться. А насчет оценки Ковалева она не права. Нормальный он мужик. Опытный, хваткий. Не всегда сразу можно убийцу вычислить. Они следователи. А не волшебники.

– Короче, Лика, я тебя предупредил. Не лезь никуда. Обещаешь?

Выслушав Ликино «не обещаю», Седов, не прощаясь, обиженно отключился, и Лика еще раз набрала номер Ирины.

– Абонент отключен или находится вне зоны действия сети, – проскрипел в динамике металлический голос.

Лика побродила по квартире, предусмотрительно отыскав в грудах мусора тапочки. И поняла: звонить Ковалеву не имеет смысла. Конечно, хочется узнать все подробности. Но, во-первых, занят сейчас Тимофей Аркадьевич. После таких происшествий всегда масса забот: допросы свидетелей, оформление документов. А во-вторых, все-таки он мужик старой закалки. Тайну следствия хранит свято, материалами не делится. Информации у нее, чтобы заинтриговать следователя и заодно все разнюхать, не имеется. Так что пролетает она, как фанера над Парижем.

– Что же делать? – твердила Лика, нервно прохаживаясь по коридору, соединяющему спальню и кухню. – Надо попытаться рассуждать логически. Итак, абстрагируюсь от мерзавца Платова и думаю: кто может убивать девочек-моделей. Сами девочки – устраняют конкуренток. Но смерть Светы как-то в эту теорию не вписывается. Идем дальше. Убивать девочек может… Конечно же! Какой-то псих-маньяк. Иначе не объяснить. Я все пыталась вычислить убийцу в модельной среде, из числа тех людей, которые были в Париже. А этот псих не имеет к агентствам прямого отношения. Но он вполне мог тоже приехать в Париж. Следил за Вестой, следил за Катей, потом убрал Свету. Мотив его действий? У психически больных своя логика. Все просто: услышал голос, который ему сказал, что манекенщицы фактом своего существования чего-то там нарушают в этом мире. Или, может, этот псих не полный псих, а так, слегка повернутый. Одна манекенщица не ответила на его чувства, и он начал мочить всех без разбору. Так, первая у нас кто погибла? Веста. Надо уточнить, были ли у нее отвергнутые навязчивые поклонники.

Лика схватила телефон и принялась опять звонить подруге. Вся эта история так сильно ее измотала, что хотелось лишь одного – чтобы все наконец закончилось. А тут не заканчивается и не заканчивается. Наоборот, лишь больше запутывается. Новая смерть… Сидеть и безучастно за всем наблюдать – это выше ее сил.

– Абонент отключен или находится вне зоны действия сети.

«Елки-палки, да куда же она пропала?» – встревоженно подумала Лика и набрала домашний номер Сухановой.

– Мама на показе. А кто ее спрашивает? – серьезно уточнила Лерочка. – А, привет, Лика! Да нет, не скучаю. Поужинала и слушаю музыку.

У Вронской гора с плеч свалилась. Цела Ирина, работает, и то ладно.

Жажда действий распирала ее настолько, что Вронская, не найдя себе другого занятия, засела за составление плана нового романа.

Она всегда делала подробный синопсис будущей книги. Натура увлекающаяся. Может забыть на страницах парочку бесхозных трупов, изменить по ходе действия цвет волос героев и не связать концы с концами.

Набрав «Глава 1, эпизод 1», Лика закрыла глаза. Новая книга всегда начиналась с каких-то смутных картин, постепенно приобретавших четкость и превращавшихся в увлекательное кино.

В памяти всплыло лицо Ника…

– Что ж, это интересно. Про геев я еще не писала, – пробормотала Лика. – Конечно, я про них ничего не знаю. Но источник информации под рукой, надо только наладить с ним отношения.

Внезапно она треснула себя по лбу. Да книга тут совершенно ни при чем! Ник! Вот тот человек, который ответит на все ее вопросы. У него так просто выяснить, был ли у Весты навязчивый поклонник, не преследовал ли других девушек-моделей какой-то человек явно неадекватного поведения. И он не такой бука, как Наташа Захарова. Не станет бросаться на ее локоны с ножницами, как Лена Быстрова. С Ариной вообще не о чем разговаривать, у девчонки лексикон Эллочки-людоедки.

Лика еще раз перезвонила Лерочке, выяснила номер Ника и, глубоко вздохнув, выпалила в трубку:

– Привет, Лика Вронская беспокоит. У меня появились кое-какие идеи насчет всех этих убийств. Хотелось бы с вами поговорить. Можете ли вы со мной встретиться?

На том конце провода воцарилось молчание, и пришлось повторить:

– Можете ли вы со мной встретиться? В любое удобное для вас время.

– Хорошо, – со вздохом ответил Ник. – В конце концов, у меня сегодня день нелепых встреч. Приезжайте прямо сейчас. Адрес…

– Йес! – закричала Лика, отбрасывая телефон. – Получилось! Ура!

Сборы обычно не отнимали у нее много времени. Всех дел-то: натянуть джинсы и чистый свитер, накрасить ресницы, провести помадой по губам. Но теперь Лика поймала себя на мысли, что волнуется, не знает, какую одежду выбрать, как себя вести.

– Он гей, – пробормотала она, открывая футляр с тенями. – Он каждый день снимает потрясающе красивых девушек. Мне ничего не светит…

И все равно, пока добралась до Варшавки, минимум сто раз изучила в зеркале заднего вида свое накрашенное ярче обычного лицо.

«Что я за человек, – сетовала Вронская, набирая на домофоне номер квартиры Ника. – Почему мне всегда хочется того, что нельзя?»

Когда Ник открыл дверь, у Лики возникло лишь одно желание – срочно в постель. Целовать родинку над верхней губой, прижиматься к мускулистому телу, вдыхать свежий запах туалетной воды. Мужчина просто искрился сексом!

Она тряхнула волосами, пытаясь прогнать нахлынувшее мучительное вожделение, потом вспомнила противную учительницу математики, подумала о войне…

«Помогло, как всегда», – обрадованно отметила Лика, снимая туфли.

– Давай, наверное, на «ты»? – предложил Ник, откидывая с лица вьющиеся пряди. – Мне так удобнее.

– Мне тоже!

– Ты кофе на ночь пьешь?

– Литрами!

– Литров не обещаю, но чашечку сварю. Ты пройди пока в зал.

Сгорая от любопытства, Вронская завертела головой по сторонам. Фотографии на стенах. Странные. Не обнаженные мужские торсы, которые было бы логично обнаружить в квартире гея. Кусочек железнодорожной колеи, ржавый рельс, ветхая шпала. И еще один снимок – на первый взгляд, просто груда металлолома. Но стоит посмотреть на фотографию пару секунд – и проявляются звенья цепи. Фантастика – оживают, шевелятся, кажется, еще миг, и затянут в свои металлические проржавевшие объятия…

Подойдя к книжной полке, Лика с завистью присвистнула. Альбомы по фотографии ее прельщают в меньшей степени, но какая потрясающая библиотека на французском! Золя, Бальзак, Дюма, Селин, Сартр.

«Наш человек, – одобрительно подумала Вронская. – Я тоже обожаю Францию и все, что с ней связано».

Бросив украдкой взгляд на дверь – нормально, кофе еще не тащит, – Лика извлекла какие-то лежащие на книгах бумаги.

– Ого! Ник интересуется своей генеалогией. Так, запросы, а вот и само дерево… Что ж, это правильно, – одобрительно прошептала Лика. – Свои корни надо знать. Сама хочу заняться, да все руки не доходят…

Заслышав шаги, она отскочила от полки и сделала вид, что рассматривает уже изученные фотографии.

– Классные снимки. Безумно понравились, – честно призналась Вронская. – Особенно вон тот, с ржавой цепью.

– А он так и называется «Ржавая цепь». Тот, что рядом, – «Железная дорога». Это работы Дэвида Моровица, американского фотографа, – пояснил Ник, расставляя на низком столике у кресел чашки, сахарницу, корзиночку с печеньем. – Я бы сам хотел делать подобные вещи. Я и снимаю концептуальную фотографию для души. Но много денег на этом не заработаешь, а привычка ни в чем себе не отказывать уже появилась. Приходится работать с девчонками. Но ты знаешь, и в этом есть свои преимущества. У Сухановой очень любопытные лица в агентстве. Их приятно снимать. Кстати, с тобой тоже было бы интересно поработать. У тебя линзы не цветные случаем?

– Не-а. Ноги у меня, конечно, не выросли. Но я все равно считаю себя созданием неземной красоты. И глаза, говорят, красивые.

– Согласен, – Ник сделал глоток кофе. – Темно-зеленый бутылочный оттенок. А по поводу роста не переживай. Не всем же высокими быть. Если позволишь мне распоряжаться твоими фотоснимками – могу тебя бесплатно поснимать.

Лика обрадовалась:

– Здорово. Конечно, хочу. Мне для издательства нужны красивые фотографии. Чтобы на книжках размещать. Да и вообще профессиональные снимки часто требуются. У меня авторская колонка в газете. Случается, за интервью кто-нибудь обращается. Хорошая фотка всегда нужна.

– Ты что, знаменитость? – иронично поинтересовался Ник.

– Если не буду лениться, то лет через пять могу ею стать. Я пишу детективы. Меня лично эта публичность напрягает, а не радует. Но что поделаешь, не буду «светиться» в прессе – книжки не раскупят.

– Да уж, вот со мной сегодня форменный детектив приключился. Хорошо, что ты приехала. Мне надо с кем-то поделиться, а я, в общем-то, человек одинокий…

Лика слушала рассказ Ника и холодела. Это же надо – быть свидетелем такой жуткой трагедии. Она бы точно умерла на месте, если бы пришлось пережить такое.

– Ник, ты, главное, не бойся, – горячо заговорила Лика. – Правильно, что следователю все рассказал. Он найдет этого подонка. А убийца Светы ничего тебе не сделает. Мои знакомые следователи рассказывали: и им угрожают, и свидетелям. Но это редко осуществляется. Будь спокоен и не волнуйся. Ты правильно поступил!

– Кстати, – Ник вопросительно поднял глаза, – ты говорила, вроде у тебя какие-то версии, объясняющие произошедшее, появились?

Лика пожала плечами. Версии – это громко сказано. Какие-то подозрения, предположения.

– Ник, а ты уверен, что этого кавказца раньше нигде не видел? Мне кажется, что девочек убивает какой-то псих. Выслеживает и убивает.

– Уверен. Именно этого – не видел. Но насчет сумасшедшего поклонника, – Ник задумчиво посмотрел на Лику. – Знаешь, в этом что-то есть… Я могу с ходу назвать дюжину таких придурков. Письма девчонкам пишут, замуж зовут, цветы передают. Действительно, есть очень и очень навязчивые парни.

– Ник! Ты должен рассказать про них следователю. Позвони ему обязательно. Договорились?

Ник кивнул и откинулся на спинку кресла.

– Знаешь, а с тобой хорошо. Хотя ты, не обижайся только, мне при первой встрече не понравилась.

– Да и с тобой тоже вроде ничего!

– Нет, серьезно. Вот выговорился – легче стало.

– Я по совместительству психоаналитик, – пошутила Лика. – Обращайся, когда потребуется. Правда, не обещаю, что ты не найдешь свои откровения в моем очередном детективе. Я редко что придумываю в своих романах. Мне кажется, это неэтично по отношению к читателю. Он денежку заплатил – а ему лапшу на уши вешают. Но это такой подход, на любителя. Смотри, как популярна фантастика. А ведь это полностью придуманные миры, далекие от реальности персонажи.

– А ты всю эту историю тоже в книжке описывать будешь? Живой материал как-никак.

Лика задумалась. А хорошая идея. Надо обсудить ее с редактором, и полный вперед! Только убийцей в книге придется сделать кого-нибудь другого. Убийца-маньяк фигурировал в предыдущем романе.

– Ник! А ты не обидишься, – Лика заискивающе посмотрела на фотографа, – если я тебя убийцей сделаю?

От неожиданности Перьев поперхнулся.

– Спасибо, дорогая. Польщен твоим предложением. Но не стоит. Ну и фантазия у тебя! Надо почитать твои книжки.

– Ник, и все-таки. Ну что тебе стоит побыть убийцей, а? – не унималась Вронская. – Имена я изменю. Твою нетрадиционную ориентацию оставлю, в этом есть своя изюминка.

– Отстань! Для тебя это изюминка. А для меня – жизнь. Я так живу. Я такой. Я никому не мешаю. И больше всего на свете мне хочется, чтобы геев оставили в покое. Унизительно это все – насмешки, косые взгляды. А само название «сексуальные меньшинства». Как диагноз. Как патология. А это не патология! Я так устроен…

Лике стало стыдно. Вечно она что-нибудь не то ляпнет.

– Прости меня, пожалуйста. Сама не знаю, что на меня нашло.

– Да ладно. Уже привык. Кстати, а как тебя муж на ночь глядя ко мне отпустил? Или ты ему объяснила, что предложения разделить ложе не будет?

– Мы расстались, – просто сказала Лика и мысленно удивилась своему спокойствию. Отпустило. Зажило. – Он мне изменял, я его выгнала. Потом долго страдала. А сейчас все прошло.

Ник горько вздохнул:

– Наши ситуации отчасти похожи. Только я не пережил. И никогда не переживу. Хочешь, покажу тебе его фотографии?

Лика смотрела снимки, и сердце заходилось от жалости. Любовник фотографа – обычный парень, высокий, худой. Лицо стандартное, она бы на такого раз посмотрела, а второй бы не стала, неинтересно. А как Ник его расписывает. Красивый, хороший, самый лучший.

– Знаешь, – Лика отложила альбом, – ты должен понять одну вещь. Если какая-то часть твоей жизни исчезает – это хорошо. Потому что так освобождается место для чего-то нового.

– Нет! – голос Ника дрогнул. – Я не хочу нового, не могу, мне это не нужно. Мы расстались больше года назад. И не было ни дня, когда я бы мысленно не целовал его миндальные губы…

Подушку под голову. Подушку на голову. Скрутиться в комок. Вытянуться на постели.

– Блин! Не могу, – застонал Дмитрий Платов, рывком вскакивая с кровати. – Не могу – не могу – не могу!!!

Выпитый виски, казалось, плескался уже у самого горла. Опьянение не пришло. Лишь четче сделалось перед глазами кровавое месиво на месте Светиного лица. Только нет, как в морге, санитара, никто валидол не протягивает.

Дмитрий плеснул в стакан очередную порцию виски, залпом выпил и опустился в кресло.

Пальцы застучали, задергались на подлокотниках, и волна холодной дрожи прокатилась по телу.

Он вскочил, закутался в одеяло и присел на пол у огромной кровати.

Не отпускает.

Сначала – шок. Невозможно поверить. Вот только что порхала по агентству, улыбалась. Грохот. Светы больше нет. Какая-то минута. И все изменилось. Нелепо. Страшно.

Потом обреченная усталость. Надо отвечать на тупые вопросы. Успокаивать орущих в агентстве баб. Ехать на опознание в морг, а там…

Дмитрия опять заколотило, и он снова влил в себя виски. Вкуса напитка не чувствовалось совершенно. Однако колючая холодная дрожь чуть унялась, затаилась.

В конце концов, хотелось лишь одного – вернуться к себе. Но тут началось такое… Лучше бы не возвращался.

«В моей жизни бывало всякое, – подумал Дмитрий, вытирая ладонью выступившую на лбу испарину. Волосы стали совсем мокрыми. – Но чтобы вот так невыносимо… Беспомощность. Безысходность. И неделя, как назло, вся набита мероприятиями под завязку. И везде нужно быть. Лучше бы я сам сдох, чем в таком состоянии на тусовки ходить».

Ему сделалось жарко. Так жарко – просто не вынести. Он отбросил одеяло, щелкнул пультом кондиционера, подставил мокрое лицо холодным струйкам воздуха.

Когда бьешь ты – оно только по кайфу. За дело. Но когда бьют тебя…

– Эта сучка мне за все ответит, – пробормотал Дмитрий. – Быстро она сообразила, ничего не скажешь. На нее это похоже. Такая вся с виду деловая и правильная. Но я-то знаю – Ирка умеет быть твердой. Жестокой. Что ж, она свое получит. Допрыгалась. Такое не прощается. И этой суке небо с овчинку покажется. Обещаю. Гарантирую. Какая же Ира все-таки сука…

Шашлык в кафе Саида хороший, сочный. Правильный, в общем, шашлык.

Марат Кудряшов с наслаждением отправил в рот последний кусок мяса. Собрал с тарелки кусочком лаваша остатки соуса, прожевал веточку кинзы.

– Нет, спасибо, сыт! – ответил он на вопросительный взгляд официантки. – Две порции умял, сейчас лопну.

«А официанточка ничего, такая стройненькая. Черненькая, конечно, как и все, кто в этом кафе работают. Жаль, с такой не побалуешь. Калым отцу, затем ЗАГС, и лишь потом… – невесело думал Марат. – Эх, никакой личной жизни с этой работой. Какая жена! С девушкой некогда познакомиться. Уже, блин, забыл, какие они, девчонки. Хорошо хоть, что Саида встретил. А то бы ползал до сих пор по этим мастерским. Теперь Саид все разведывает. И кормит от пуза, как хорошо-то, когда поешь по-человечески».

…Полученное после убийства Светланы Никодимовой поручение Тимофея Аркадьевича Ковалева заключалось в следующем: проверить все мастерские, принадлежащие «лицам кавказской национальности». Выяснить, был ли заказ в последние дни на ремонт крыла молочно-белой «семерки».

– Фоторобот мы составили, но надежды на него мало. Нечего ждать, не доставят нам его тепленьким. По фотороботам редко когда опознают. Искать надо этого кавказца. Я так думаю, они же со своими земляками предпочитают дело иметь, – рассуждал Ковалев, черный от бессонной ночи. – Дружат, женятся. Да и машины, скорее всего, ремонтируют.

Марат приуныл и попытался от поручения отвертеться:

– Пустое это, Тимофей Аркадьевич. Да чтобы они своих заложили? Никогда в жизни. И потом, далась вам эта мастерская. Может, убийца сам машину закрасил. А в автосервис не гонял.

– Свидетель говорит, что кузовные работы выполнены очень хорошо – это раз. Во-вторых, ты мастерские обойди, а вот если ничего не нароешь – тогда придумаем еще что-нибудь.

– Этих мастерских в Москве сотни!

Ковалев отчеканил свое обычное:

– Марат, это твоя работа!

«Это моя работа, – твердил он себе, обходя сервисы из списка пугающей длины. – Это моя работа! Главное, не думать, что все это, скорее всего, напрасно. Владельцем мастерской вполне может числиться русский, а всем распоряжаться кавказец. Мало ли, как там у них сложилось. Могли и не переоформлять, к примеру. А мы же лишь по восточным фамилиям ориентировались».

В большинстве мест Марата Кудряшова, конечно же, посылали. В далеко не парламентских выражениях. Ну да этим ему настроение не испортишь. Сам умеет охарактеризовать по матери…

Кое-где показывали журнал заказов. Удалось даже установить несколько «семерок» с подбитыми крыльями. Но пока проверявшие тачки опера успехом на этом поприще похвастать не могли. Приходилось снова и снова требовать, настаивать, задавать вопросы. Списку ни конца ни края не предвиделось.

Марат привычно переругивался с очередным владельцем мастерской. В его черных глазах читалось: готов пойти на контакт, и, может быть, даже есть что рассказать. Но намекал, хитрюга. Жизнь дорожает, денег много не бывает. Или просто «обуть» на бабки хотел.

– Марат! Дорогой! Кого я вижу!

Кто-то хлопнул Кудряшова по плечу, и он обернулся.

Саид! Два года в одной казарме на соседних койках спали!

После воспоминаний о зловредном старшине и обмене последними новостями, Саид пообещал:

– Машину твою отремонтируют в лучшем виде! Конфетка будет, а не машина. И денег не возьмут. Мой друг – друг хозяина.

Марат вздохнул. Стыдно и признаться: он до сих пор на своих двоих. А за бывшего сослуживца порадовался. Отличная «Вольво», новехонькая, аж сверкает на солнце. И двигатель – двухлитровик. Такую поди прокорми. Значит, устроился Саид неплохо. Завоевал свое место под московским солнцем.

– Я здесь по долгу службы, – признался оперативник. – Задание – хуже не придумаешь.

Саид рассмеялся:

– Поехали, дорогой. Отдыхать в моем кафе будешь. Все выясню. Найдем мы твою машину. Не переживай, обязательно найдем.

Отдыхать в кафе Саида было вкусно и питательно. Правда, Марат уже начинал волноваться. Шашлык Ковалеву на стол не положишь. Результаты нужны. А их нет. Уже третий день он от пуза лопает в этом кафе, а Саид вечером, располагаясь за столом, на все вопросы отвечает:

– Не торопись, дорогой. Отдыхай, ешь, пей, все, что душа твоя пожелает!

…Восток – дело тонкое. Традиции у этих народов специфические, но если их не уважать – смертельно обидятся.

Вот почему, когда Саид наконец появился в кафе, Марат терпеливо отвечал на его вопросы.

– Со стариками моими все в порядке. Не болеют, работают.

– Пусть живут сто лет! – цокал языком Саид, поднимая бокал вина. – За их здоровье!

– На работе тоже все хорошо. Сегодня никого вроде пока не убили. Это радует.

– Пусть так и будет, генацвале. Зачем ругаться? Зачем убивать?!

Пришлось, пришлось пить и за родных Саида, за то, чтобы его жена родила сына, за процветание бизнеса. И шашлычок свежий опять проглотить – хотя кусок в горло уже не лез совершенно.

– Ну что, выяснил что-нибудь? – не выдержал в конце концов Марат, прикинув, что подвыпивший сослуживец вот-вот затянет «Сулико», а перебивать в такие моменты опять-таки нельзя. – Меня уже начальник терзает.

Саид неодобрительно хмыкнул. Всегда так с Маратом. Вечно торопится, всегда спешит.

– Нашел, – сказал он и достал из кармана куртки листок. – Вот номер машины. Вот фамилия владельца. Здесь он живет. Он опять машину в ремонт погнал. Зацепило его «семерку» осколочком.

– Саид! – Марат вскочил со стула и обнял сослуживца. – Ты… Ты не представляешь, что ты для меня сделал! Спасибо тебе.

– Проблемы моего друга – мои проблемы, – философски заметил Саид. – Давай еще по шашлыку, дорогой.

– Давай! Пусть я лопну от обжорства, но давай, – затараторил Марат. – Только мне позвонить надо.

Он вышел из кафе, набрал номер Ковалева.

– Тимофей Аркадьевич! Есть! Все выяснил! Номер тачки, фамилию и даже адрес его домашний!

– Тима! Что случилось? Так рано? А ужин еще не готов. – Юлия Романовна, вытирая выпачканные мукой руки о передник, недоуменно глядела на мужа. – Неужто часы испортились?

Тимофей Аркадьевич посмотрел на мерно покачивающийся маятник, на циферблат. Выскочила кукушка, затрещала крылышками, закуковала.

– Всего-то семь, – ахнула жена. – Тима, что случилось?

Ковалев пожал плечами и прошел в спальню, чтобы переодеться. Юлия Романовна с тревогой наблюдала, как, скинув форму, он аккуратно расправил ее на вешалке и извлек из гардероба выходной костюм.

– Мы куда-то идем? Я что-то забыла?

Насладившись произведенным эффектом, Тимофей Аркадьевич заявил:

– Идем. Но ты ничего не забыла. Сюрприз! Снимай свой фартук. Надевай красивое платье. Пойдем в кафе ужинать. Пусть все видят, какая ты у меня красавица!

Жена запричитала:

– А прическа? А маникюр? Тим, нельзя женщинам такие сюрпризы делать. То есть делать-то можно. Приятно. Но все равно, хоть бы намекнул!

«Не мог, родная. Не мог, потому что сам не знал, – думал Тимофей Аркадьевич, с наслаждением подставляя спину упругим струйкам душа. – Потому что и предположить было сложно, что вот так, вдруг, вся мозаика сложится. Ахмет Заиров, на которого была зарегистрирована та самая „семерка“, оказался членом преступной группировки Вагита Имранова. А тот состоит в любовных отношениях с моделью „Supermodels“ Ариной Ивановой. Девочка эта всех других моделей считала соперницами. Откуда это все в нынешнем поколении?.. Заиров задержан и сразу во всем признался, раскололся, на понт я его взял. Обвинение уже предъявил. Ордер на арест Имранова подписан. Бандит будет арестован не сегодня-завтра. Там что-то мудреное, по месту прописки не проживает, но это уже детали, выясним, установим. Бумаги оформлю завтра. Главное сделано. Все. Больше никаких мыслей о работе! У нас праздник. Редкий, и от того особенно приятный…»

Гримерка неудобная, очень тесная. Четыре девочки из «Supermodels». Три модели агентства Платова. Парочка еще каких-то, незнакомых, красивых до безумия.

Наташа Захарова промокнула салфеткой лицо и нахмурилась. Аринка тоже взмокла, но салфеткой к ее коже прикасаться нельзя, уже нанесен тональный крем.

– Что ж ты так потеешь, красавица, – недовольно пробормотала она, открывая коробочку с пудрой.

– Так набились все, как селедки в бочку. – Арина покосилась на сидящего в углу Дмитрия Платова и понизила голос: – Этот вот еще зачем-то приперся.

– Может, переживает. Хочет убедиться, что все в порядке. Он пригласил визажиста и парикмахера, но я этих девочек не знаю. Странно: обычно всегда на совместных показах нам доверял. Впрочем, человека понять можно. После всего произошедшего, наверное, решил изменить привычки.

– А типа он догонит, как они сделают работу. Чего с мужика взять-то. Как жарко! – Арина сдула со лба светлую челку. – Это от фенов. А Лена вчера фен спалила. Прикинь, щелчок, искры, и дым повалил в натуре. Сегодня с новым. Ну, он и жарит, я сама задымилась в ее кресле. О, еще один гость! Только его здесь не хватало. Явился, не запылился. Чи-из!

– Не болтай. Сейчас рот рисовать буду, – попросила Наташа и подняла глаза на дверь. – Да, наш папарацци тут как тут. Ник, до показа еще полтора часа. Изыди! Душно здесь, жарко.

– Какой кадр! Не смотри на меня. Просто работай!

Ник Перьев защелкал фотоаппаратом, и Наташа совсем приуныла. Выгонишь его, как же. Он такие производственные моменты любит больше самих показов. И снимки удачные получаются. Девочки естественны, не напрягаются.

Она снова протерла свое лицо салфеткой. Да ладно, пусть жарко. Неудобно работать. Мелочи. Зато подиум отличный, зрительный зал удобный. Петр будет доволен. Как же она устала. И как волнуется. Работы куча. А ведь еще и себя надо в порядок привести.

– Арин, тебе коллекция понравилась? – с тревогой поинтересовалась Наташа, проводя контурным карандашом по губам модели.

– Ништяк, – промычала девушка, стараясь не шевелить ртом. – А модельер тот еще козел. Облапал меня, когда я платье надевала. Как думаешь, есть понт мне Вагита на него поменять? Я так прикинула, не стоит. У Вагитки бабок побольше будет.

Карандаш выскользнул из Наташиных рук. Она стала подчищать толстую жирную линию на подбородке девушки. Потом взяла кисточку для пудры.

Слезы стояли в глазах. Петя не любит ее. Он совершенно ее не любит. Конечно, если бы Арина знала об их отношениях – то вряд ли бы вот так разоткровенничалась. Но в агентстве, кроме Ника, который случайно увидел их в ресторане, больше никто не в курсе, что они встречаются. Это Петр так решил. Он стыдится, скрывает…

– Наташа!

Голос Ника привел ее в чувство. Личико Арины покрывал толстый мерцающий слой темно-коричневых теней.

– Я перепутала коробочки, – дрожащим голосом прошептала Наташа и всхлипнула. – Да что же сегодня за день такой…

– Подожди. Успокойся. Давай помогу. – Ник отложил фотоаппарат, взял в руки флакон с тоником. – Сейчас немного протрем щечки и носик. Нет, не волнуйся, тон не смажу. А потом просто пудру возьмем потемнее.

Наташа, наблюдая за действиями Ника, машинально кивала.

– Слушай, а неплохо, – обрадовалась она. – У меня бы так не получилось. Я, конечно, знаю, что многие фотографы умеют делать макияж моделям. Но чтобы так классно. Смотри мне, конкурент!

– Я не конкурент. Ты профессионал, а я так, не более чем любитель. – Ник закончил убирать темные пятна, потом критически посмотрел на глаза Арины. – Наташ, ты позволишь? Мне понравилось!

От его действий она похолодела. Жидкая подводка? На круглые Аринины глаза?! Они же только еще более круглыми будут выглядеть! Но было уже поздно. Тонкая кисточка заскользила по верхнему веку. Эх, придется умывать мордочку и накладывать макияж заново.

Наташа отвернулась, встретилась взглядом со жгучими покрасневшими глазами Платова. Потом подумала: «На Леночке темная бандана. Интересно, какого цвета сегодня наша безумная парикмахерша?»

– Принимай работу, – весело присвистнул Ник.

Как тут не ахнуть! Глаза не Аринины. Не славянские. Шахерезада, красавица из восточной сказки. У кого-то из коллег она уже видела такую же технику.

Наташа облегченно вздохнула. Нет худа без добра. Теперь макияж Арины удачно сочетается с платьем. То, что надо, для черного льющегося шелка. И делается так просто, можно было и самой додуматься!

– Здесь воду принесет кто-нибудь, или как? – перекрикивая шум фенов, возмутился Платов. – Что за помещение! Сауна! Веники бы еще раздали!

– Дим, я видела упаковки с минералкой в соседней комнате, – отозвалась Лена Быстрова. – Будь человеком, сходи, а? У нас такая запарка!

Когда Платов вернулся с минеральной водой и стаканчиками, Наташа долго не могла подойти к столику, на который Дима поставил бутылки. Девчонки, красивые, грациозные, заполонили все, не пробиться сквозь толпу, не приблизиться.

Они – молодые. Им всегда достается все: мужчины, слава, блеск фотовспышек. И даже минералка – в первую очередь.

– Держи, – Ник протянул Наташе стаканчик и озабоченно на нее посмотрел. – Ты себя хорошо чувствуешь? Все в порядке?

Наташа кивнула и попыталась улыбнуться. Ник сразу же нахмурился:

– Мне-то можешь не врать. Фотографы фальшивые улыбки видят сразу же…

– Да, совершенно точно. Мы ведем это дело. На первом этапе работа продвигалась очень медленно. Теперь уже есть результаты. Задержан, а затем арестован Ахмет Заиров. Дело ведет следователь Ковалев. Сейчас он находится в следственном изоляторе, проводит допрос Заирова. На предыдущих допросах Заиров показал, что изготовление взрывного устройства главарь незаконной преступной группировки Вагит Имранов поручил другому члену банды. Не Заирову. Заиров утверждает следующее: якобы предполагалось сделать маломощное устройство. По его версии, он лишь установил взрывное устройство в автомобиль Светланы Никодимовой. Был якобы уверен, что Имранов не планировал убивать девушку. Как он выражается, «думал только попугать». Он охотно сотрудничает со следствием и во всем обвиняет того, кто изготовил взрывное устройство. Проблема в том, что личность этого человека мы пока установить не можем. Заиров дал его словесный портрет. Имени-фамилии не знает, только прозвище – Терек. Будем выяснять, что за Терек. А сам Вагит Имранов объявлен в розыск, однако пока розыскные мероприятия результата не дали…

Прокурор Игорь Петрович Бородко продолжал докладывать информацию, однако у него лишь крепла уверенность, что собеседника на том конце провода это почему-то не интересует.

– Я буду информировать вас о том, как продвигается работа. По имеющимся у нас сведениям, сегодня вечером Вагит Имранов намерен посетить мероприятие, в котором участвует его любовница Арина Иванова. Уже поставлено в известность руководство спецподразделения. Разрабатывается схема задержания главаря незаконной преступной группировки, изучается помещение. Имранов может быть вооружен, но ребята постараются взять его на подходе, без шума, без пыли. Как не надо?! Что значит прекратить?! Это невозможно!

Начальник оставался непреклонным. Розыск Имранова прекратить. Реальную работу тоже. Выждать, пока пройдут сроки расследования. А затем оформить приостановление производства в связи с отсутствием подозреваемых. Заирова из следственного изолятора выпустить сегодня же…

– Три трупа! Убиты три молодые девчонки. Мы в полушаге от цели, – Игорь Петрович изо всех сил старался не сорваться на крик. – Дело получило широкий общественный резонанс. Отсутствие результатов работы следственной группы будет выглядеть подозрительно.

Он понимал, чего от него требуют. Так случается. Не суть важно, парится ли Имранов в бане с кем-нибудь из руководства, или ежемесячно отчисляет процент за «крышу». Скорее всего, и первое, и второе. В последнее время все меньше становится такой заразы в прокуратуре и милиции. Но одним махом от этой ржавчины не избавиться. Был бы один – дернулся, отказался, еще и вытащил бы эту грязь на свет божий. Но не один. Жена, дети. А после таких фортелей, если и выживешь, работы не найдешь. И не только на госслужбе. Так перекроют кислород – и в частном секторе не пробьешься. Впрочем, проще убрать. Как говорится, нет человека – нет проблемы…

– Есть выполнять указания, – уныло сказал Игорь Петрович и бросил трубку.

Как сказать? Как все объяснить Тимофею Аркадьевичу? И – никому не поручишь. Самому придется.

Бородко с досадой ударил кулаком по столу. Подскочила чашка, посыпались папки, перевернулся графин.

Привлеченная шумом, в дверном проеме показалась секретарша.

Игорь Петрович кивнул на разбившуюся посуду:

– Тамара, убери здесь, пожалуйста.

– Хорошо. Все в порядке? – озабоченно поинтересовалась девушка.

– Да.

«Я скотина. Я подонок. Слабак», – думал прокурор, кусая губы.

– Тамара, когда Ковалев вернется – попроси, чтобы зашел.

– Он только что приехал, – заметила секретарша, подметая осколки на совок. – Но ведь пять минут до обеда осталось.

– Это срочно. Мне в ближайшее время машина не нужна. Скажи водителю, чтобы сходил перекусить.

– Поняла.

Дождавшись, пока Тамара скроется за дверью, Игорь Петрович встал из-за стола. Руки дрожали, попасть ключом в скважину сейфа получилось не сразу. Открыв дверцу, он достал коньяк и прямо из горлышка сделал несколько жадных глотков.

«Да пропади оно все пропадом! – вертелось в голове. – Ковалев должен меня понять. Не мальчик, в конце концов. Сам небось бывал в таких передрягах. Все сделает. Он любит нашу работу, боится ее потерять. Все сделает…»

– День добрый! – Тимофей Аркадьевич прошел пару шагов по кабинету и замер, завидев бутылку. – Ого! С утра выпил, день свободен.

– Коньячку хотите?

– Да нет, спасибо. У меня и без коньяка голова кругом. – Тимофей Аркадьевич сел на стул, раскрыл папку. – Помните ту перестрелку на улице Забелина? Ну как же, недавно по сводке проходила! Заиров показал, что в ней участвовал Вагит Имранов. А там же два трупа. Бандита и случайного прохожего. Трусит Заиров. Готов сдать все, что знает. Может, если я на него надавлю, еще кому-нибудь из коллег помочь удастся.

«Нужна им твоя помощь, как собаке пятая нога. Сами, наверное, изображают видимость работы», – подумал Бородко.

И вкрадчиво поинтересовался:

– Тимофей Аркадьевич, как вы себя чувствуете?

«Надо выбирать другую тактику, – решил он. – Эти горящие глаза… Он откажется!»

Ковалев недоуменно взъерошил седые волосы, снял очки.

– Хорошо, насколько это возможно в моем возрасте. Курить бросил. «Мотор» пошаливает меньше. Но все равно, и сердце болит иногда, еще и бронхит этот застарелый.

– Знаете, что я подумал. А не взять ли вам отпуск? Поедете в санаторий наш, отдохнете.

«Ковалева в отпуск, – лихорадочно прикидывал прокурор. – Дело Ивану Сечину. А тому все по барабану. Сговорчивый. Дело оформит как надо и вопросов задавать не будет».

– Да вы что! – Ковалев недоуменно поднял брови. – Какой отпуск! Сегодня Имранова, если повезет, возьмут. Допросы, документы. Нет. Вот материалы в суд передам – тогда, может, и схожу в отпуск. И то вряд ли. У меня же и другие дела в производстве.

– Дела подождут. Главное – здоровье. Тимофей Аркадьевич, пишите заявление о предоставлении отпуска. Помнится, вы уже несколько лет не отдыхали. Вот, в нарушение порядка, готов вам месяца три свободных предоставить. Или четыре. На ваше усмотрение, в общем. Лечитесь, отдыхайте. Дело передадите Сечину. Заявление занесите Тамаре. У меня все, можете идти.

Игорь Петрович разглядывал трещину на столе и с замирающим сердцем ждал, пока Ковалев выйдет вон.

Стул не скрипит. Нет звука удаляющихся шагов.

– Вы свободны! – рявкнул он, не отрывая глаз от стола.

– Давят на вас, Игорь Петрович, – вздохнул Тимофей Аркадьевич. – Давят. Требуют спустить все на тормозах. По-человечески я в какой-то степени даже сочувствую. Сложно вам. Вы мне и в глаза посмотреть боитесь. Только вот что я вам скажу. Поручение ваше выполнить не могу. Вы же умный человек, понимаете почему. Я не могу отпускать убийцу. Преступник должен сидеть в тюрьме.

– Тимофей Аркадьевич, – Бородко встал из-за стола, лязгнул дверцей сейфа. Потом, обернувшись на Ковалева, взял стакан. – Точно коньяку не хотите? Но что!.. Что я могу сделать! Если я не додавлю вас, додавят меня. А я не хочу! Понимаете, не хочу, чтобы мои дети росли без отца.

– Мне проще. Мои уже выросли. И даже если бы не выросли. Никакого отпуска, Игорь Петрович.

– Но вы же понимаете! Вы не приостановите дело – Сечин приостановит. Поводов для передачи всегда более чем достаточно. Дайте мне материалы – я через две минуты найду двадцать оснований, чтобы придраться.

– Это ваше право. А моя совесть будет чиста. Бегать, шум поднимать не стану. Если у Вагита Имранова «крыша» такого уровня, то все понятно. Ничего не добьюсь, Юлию Романовну вдовой оставлю. Тоже не хочется. Но делать вид, что не понимаю, чего вы от меня добиваетесь, я не намерен.

Бородко стало совсем тошно. Хорошо Ковалев устроился. Сам весь в белом, вершитель правосудия. А начальник в дерьме. Да пошел он к понятно какой матери!

– Тимофей Аркадьевич, а вы знаете что. Повод для передачи дела другому следователю найти просто. А еще проще обнаружить проблемы в вашей работе. Статистика у вас плохая. Сроки расследования постоянно продлеваете. Годы, годы, Тимофей Аркадьевич. Придется признать: вам уже не место в прокуратуре.

Ковалев достал из папки лист бумаги и принялся писать. Скосив глаза, Игорь Петрович прочитал:

«Заявление. Прошу уволить меня по собственному желанию».

– Вы думаете, я бы остался? – Тимофей Аркадьевич горько усмехнулся. – Чтобы каждый день физиономию вашу видеть? Да зачем мне это надо!

– Если вы думаете устроиться в другую прокуратуру – обещаю, у вас это не выйдет.

– Понимаю.

– У вас будет маленькая пенсия.

– И это понимаю. Да лучше с хлеба на воду перебиваться, чем сделаться мразью!

Не прощаясь, следователь вышел. Бородко размашисто подписал его заявление. Выругался сквозь зубы: «Катись ты на все четыре стороны, маразматик хренов!» И снова потянулся за бутылкой…

Негромко играл джаз. От музыки, приглушенного света, витающего в воздухе запаха духов и, кажется, настоящего праздника сердце Лики Вронской защемило от горечи. В такие вечера тяжело быть в одиночестве.

«Где Франсуа? Где хоть кто-нибудь? – подумала она и посторонилась. По бокам от рядов стульев официанты расставляли столики для VIP-гостей. – Франсуа по-прежнему не пишет. Наверное, уже и не напишет. И все-таки хорошо, что он был. Он дал мне почувствовать себя женщиной. Привлекательной, сексуальной. Симпатичный француз мог бы выбрать моделей, а выбрал меня. И он умирал от желания, набросился, как сумасшедший. Как можно об этом жалеть? Да, все закончилось, так толком и не начавшись. Ну и что? Когда мне нравится мужчина, хочется его удержать. Но не все и не всегда можно забрать, унести с собой, сохранить навечно. Навечно – так вообще, наверное, не бывает. Я просто благодарна Франсуа за счастливую сумасшедшую ночь. Из таких мгновений состоит жизнь, нужно уметь ценить счастье, даже если оно сгорает, как фейерверк. И потом становится больно, что все закончилось слишком быстро».

Украдкой стащив с подноса бокал с шампанским, Лика осмотрелась по сторонам. Публику начнут пускать через полчаса. А сейчас завершаются последние приготовления. На подиуме парни в синих комбинезонах раскатывают дорожку, чтобы скрыть малейшие щели. Подиум скользкий. И если каблук модели угодит между пластин – барышня упадет. Они же вечно в предобморочном состоянии из-за постоянного недоедания.

– Почему нас не встретили? Где комната для Марианны? – накинулась на Лику какая-то худая девица в очках. – Мы же указывали в райдере.[30] Нам надо специальное помещение. Фрукты и кофе приготовили?

– Пойдемте, – подхватив девицу под локоть, Лика направилась за кулисы. – Вообще-то я не организатор этого мероприятия. Но сейчас все выясним. Марианна отличная певица, и я думаю, все уже готово.

Открыв первую находившуюся за кулисами дверь, она пробормотала:

– Так, здесь у нас гримерка, оказывается.

И, увидев Лену Быстрову, спросила:

– Тут из команды Марианны люди уже подходят. Где комната для певицы?

– По коридору налево, – прокричал чей-то голос.

– Почему в конце коридора?! Что за организация! – визжала девица. – Почему нет таблички с ее именем!

– Вы располагайтесь, – мягко сказала Лика. – Будет вам табличка.

Сдавая куртку в гардероб, она как раз заприметила плакат с безмятежно улыбающейся певицей. Можно попытаться его на время умыкнуть у поклонницы. Разыскать скотч, на худой конец, жевательной резинкой воспользоваться. Вот и табличка!

Лика торопилась в холл, и вдруг из глаз искры посыпались.

– Эй! Осторожнее, – потирая ушибленный лоб, воскликнула она. – Вы смотрите, куда идете?!

– Простите, – пробормотал мужчина в черном костюме.

Его лицо, гладко зачесанные в хвост волосы показались Вронской знакомыми.

«А, это Легков, – поняла она. – Тот самый мужик, с которым я видела Наташу в ресторане. Дизайнер. Сегодня его вечер, показ его коллекции».

– Петр, и вы меня простите, – улыбнулась Лика. – Вечно я пру, как танк, по сторонам не смотрю.

Мужчина всхлипнул:

– Как же я волнуюсь…

– Это понятно. Постарайтесь успокоиться. Все пройдет хорошо. Я не видела ваших моделей, но, судя по отзывам в прессе, вы очень талантливы.

Петр обреченно махнул рукой:

– А, эти щелкоперы. Не заплатишь – не напишут.

– Неправда! Вы ошибаетесь, думая, что все журналисты продаются. Это стереотип. Я сама журналист и хочу вам сказать…

– Вот вы и попались, – возбужденно перебил Легков. – Попались! Напишите про мою коллекцию. Только честно. Платить вам я не стану. Проверим, бывают ли порядочные журналисты.

– Понимаете, я не разбираюсь в моде, – робко возразила Лика. – У меня другая специализация, и я не компетентна в этих вопросах.

Легков не сдавался:

– Я вам все объясню.

Лика покорно потащилась за ним следом.

«У меня сегодня просто день добрых дел», – подумала она.

Петр театральным жестом распахнул дверь:

– Прошу! Идея этой коллекции…

Он что-то говорил, показывал, снимал вешалки с платьями. Но пораженная Лика не слышала, что ей объясняет дизайнер.

Итальянский темно-бордовый брючный костюм, в котором еще в начале вечера Вронская чувствовала себя необычайно элегантной, сразу же показался убогим.

Все убого. Дешево. Безыскусно. Настоящая одежда должна быть именно такой. Необычные ткани, изысканные модели, неброская, но оригинальная отделка.

– Я в шоке, – пробормотала Лика, не в силах оторвать глаз от коллекции.

– Это еще не все платья! Некоторые уже на манекенщицах. Вы бы их видели!

– Петр, спасибо вам большое. Спасибо. Благодаря вашей коллекции я почувствовала себя женщиной.

Дизайнер рассмеялся:

– Так а вы кто? Судя по тому, что я вижу, точно не мужчина!

– Понимаете, – Лика на секунду запнулась, пытаясь подобрать слова, – сложно объяснить. Я никогда раньше не испытывала такого безграничного восторга. Захотелось купить хотя бы одно такое потрясающее платье. Подобрать к нему сумочку, туфли, сделать прическу. Для меня это нетипично. Если я покупаю платье – то лишь потому, что меня пригласили на прием с дресс-кодом, не пойти на который нельзя, а во всех имеющихся платьях я уже появлялась. Одежда для меня – как правило, часть работы. И у меня не очень-то женское мышление. По работе я общаюсь с политиками, экономистами. Лидеры мнений в большинстве своем – мужчины. Мне приходится принимать решения, работать с людьми – и это тоже способствует формированию скорее мужских рефлексов. Мозги начинают варить не совсем по-женски. Наверное, как и у всех женщин, которые серьезно занимаются карьерой. Поэтому то, что произошло сейчас… Это как возвращение к себе, своей природе, сущности. Спасибо вам, Петр. Давайте, знаете, как договоримся. Про показ я писать не буду. Ну зачем вам непрофессиональная заметка? Лучше я возьму у вас интервью. Подготовлюсь, вопросы составлю. У редактора нашей газеты позиция в этом плане правильная. Он всегда поддерживает молодые таланты.

– А вы не обманете? – счастливо улыбнулся Петр. – Хотя, даже если обманете – я вас прощу. Столько комплиментов мне наговорили. Волнение как рукой сняло!

– Я обязательно про вас напишу. Ваша работа того стоит.

Попрощавшись с Легковым, Лика, подгоняемая воплями некстати встретившейся в коридоре девицы, помчалась в гардероб.

Настроение после разговора с дизайнером стало просто отличным. Отчего не помочь ему и Ирине предотвратить возникновение скандала. Марианна, судя по всему, девушка капризная…

Договориться с гардеробщицей не получилось.

– Не дам, – твердила она, бросая на Лику неприязненные взгляды. – Я плакат на концерте купила. Два часа за автографом стояла. Плакат украдут, и что мне тогда делать?

– Извините за беспокойство. Ой, смотрите! Мужчина там плащ сдать хочет!

Дождавшись, пока девушка отойдет, Лика перегнулась через стойку и оторвала плакат.

«Отлично, даже скотч остался, – радовалась она, не обращая внимания на несущиеся в спину проклятия. – Да цел плакат будет. Найдет она его после показа, в чем проблема!»

Еще проходя через зал, Лика заметила Иру Суханову. В длинном золотистом платье, обтекающем идеальную фигуру, подруга выглядела редкой диковинной птицей, сверкающей, искрящейся. Перед Ирой стояло множество пустых бокалов из-под шампанского, и это Лике не понравилось.

Она разыскала комнату певицы, из которой уже раздавались рулады, прилепила плакат, просунула голову внутрь. Очкастая девица, как кобра, бросилась навстречу.

– А где табличка? – прошипела она, окинув негодующим взглядом плоды Ликиных усилий.

– Имя есть? Есть. Табличка, – пробормотала Вронская.

– Даже табличку сделать не могут! Ну и организация!

Лика быстро обернулась:

– Достала ты меня, сопля очкастая! Спасибо лучше скажи! И молчи! Молчи, ротик прикрой. Настучу Марианне, какая у нее истеричка работает, – выгонит тебя на фиг!

В воцарившейся тишине Вронская вышла из служебного помещения, потом спустилась в зал.

Бокалов перед Ирой Сухановой стояло шесть.

«Седьмой! – мысленно возмутилась Лика, заметив, как Ирина залпом влила в себя шампанское. – И что все это значит?»

– Я позвонила, чтобы выразить Диме соболезнования, – чмокнув Вронскую в щеку, заговорила Ирина. – Он говорит: некогда. Почему некогда? Он готовится к показу, работает с девчонками. Просто ни единой минуты. Ладно. Я приезжаю сегодня вечером. Хотя не планировала. С Леркой две недели не разговаривала. У дочери, кажется, переходный возраст. Утром поссорились на пустом месте. С ней хотела побыть. Но думаю: ему тяжело. Девочку убили. Он меня поддерживал. Надо ему помочь. Приезжаю. Сидит в гримерке. Цедит что-то сквозь зубы. Потом как заорет. Я, Лика, старая сука. Представляешь? Платов так и сказал! Старая сука… Мои, конечно, чуть там не попадали. Но это ладно. Не важно. Дима так думает! Понимаешь. Лика, я старая! Старая…

– Во-первых, кончай пить. – Лика выхватила из рук Ирины бокал, который официант, уже не интересуясь, поставил на столик перед Сухановой. – Во-вторых, вы с ним ровесники. В-третьих, твой Платов в состоянии стресса и сам не понимает, что несет. И потом. Мое мнение о нем ты знаешь. И то, что он тебе нахамил, лишний раз подтверждает: никакие вы с ним не друзья. А конкуренты. Меня вообще поражает, почему ты так спокойно отнеслась к появлению статьи.

– А это не он! Дима ни при чем. Ты его оговариваешь.

«М-да, она и трезвая Платова неадекватно оценивает, – с тревогой подумала Лика. – А уж пьяная… Надо следить за „кукусиком“. Иначе такого учудит, хоть стой, хоть падай».

– Хорошее место, красивые женщины!

Лика недовольно покосилась на мужчину в черном костюме. Бывает такая антипатия – с первого взгляда.

– Привет, Вагит, – сказала Ирина и шепнула Лике: – Это Аринин поклонник. А с ним – его телохранитель.

– Поклонник? Давний? Любит ее?

– Похоже, да. На каждый показ ходит. Розы корзинами дарит. По вечерам на красном «Порше» забирает. Мне моя «крыша» говорила – крутые мужики.

«Поклонник. Арины. Арина полная дура. О господи, – подумала Вронская, разыскивая в сумочке телефон. – Блин, что же они все молчали. Срочно звонить Ковалеву! С этой идиотки станется подговорить дружка на такое!»

Она набирала номер следователя, когда словно из-под земли перед ней вырос официант с бутылкой «Дом Периньон» и красной розой.

– С соседнего столика просили передать для очаровательной блондинки. Вот визитка, – пояснил парень. – Открыть шампанское?

– Нет! – закричала Вронская, опасаясь за уже и так здорово подвыпившую подругу.

– Дорогая, ты пользуешься успехом. Смотри, как телохранитель Вагита на тебя смотрит, – Ира толкнула Лику в бок. – Нормально живут охранники авторитетов, да?

– Интересно, что у него на визитке написано, – Вронская пододвинула карточку. – А почти ничего. Мустафа. И номер. Коротко и понятно.

Вронская улыбнулась пожирающему ее глазами кавказцу, спрятала карточку в сумку. Пусть порадуется человек, на шампанское как-никак разорился. Звонить ему она, конечно, не будет…

Телефон в кабинете Ковалева не отвечал, и Лика с досадой уставилась в зал, постепенно наполнявшийся людьми.

– Я его люблю. Он сказал, что я старая, – бубнила Ира Суханова.

– Да тише ты! Смотри, это же Тимофей Аркадьевич!!! Я его не узнала в этом костюме.

– Подождите, ваш столик на другом конце зала! – кричал бежавший за Ковалевым секьюрити.

Следователь лишь ускорил шаг. Подойдя к столику Имранова, он сделал какое-то неуловимое движение, и Лика с ужасом увидела, как из носа Вагита потекла струйка крови.

Имранов схватил вскочившего Мустафу за рукав, потом рывком усадил его на стул.

– Инцидент исчерпан, – бросил он растерянному секьюрити. – Пошли вон оба отсюда, живо.

Краем глаза заметив, что Вагит достает носовой платок, Лика устремилась вслед удалявшемуся Ковалеву.

– Подождите! Вы все поняли, да? Я хотела вам звонить! – закричала она.

– Пошли выйдем, – коротко бросил Тимофей Аркадьевич. И, не сдержавшись, добавил: – Надо же! Я не сомневался, что он меня убьет. Интересно, почему он так поступил? Не захотел портить настроение своей крошке? Или потому, что я вмазал ему за дело?..

Когда они вышли из здания, Ковалев спросил:

– Сигарета есть?

– Сейчас посмотрю, – Лика открыла сумочку. – Да, вот, пожалуйста.

Тимофей Аркадьевич с наслаждением затянулся:

– Как вкусно после перерыва.

– Что все это значит? Почему вы его ударили?

– Выхода не было. По его милости я уже полдня безработный.

– Как безработный?

– Так. Ты же вроде сообразительная девочка. Неужели не понятно? Ну, всего тебе. До свиданья, Анжелика Ивановна!

«Его что, от дела отстранили? Он сказал – безработный… Надо что-то делать. Безвыходных ситуаций не бывает. Я обязательно найду выход. Имранов должен за все ответить», – думала Лика, возвращаясь в зал.

Она открыла дверь и оказалась в кромешной темноте. Через секунду свет вспыхнул, зазвучала музыка, защелкали фотоаппараты. В начале подиума, эффектно освещенная прожекторами, стояла Арина Иванова. Маленькое черное платье, как шелковая перчатка, обтягивало ее фигуру. На губах девушки играла торжествующая улыбка…

Она на подиуме! Она первая! Все именно так, как хотелось. На нее устремлены сотни глаз.

Вспышки фотоаппаратов, красные лампочки телекамер…

И на белоснежном фоне с черными буквами Peter Legkov замерла в позе манекенщицы она, Арина Иванова!

«Какой Вагитка душка, – подумала Арина, выглядывая за столиком любовника. – Полный улет. Вот это я понимаю: мужик слов на ветер не бросает. Я бы рехнулась, если бы показ открывала Светка Никодимова!»

Дождавшись нужного такта музыки, Арина небрежной походкой пошла по подиуму. Она наслаждалась каждым своим шагом, легким, непринужденным. Непросто далась эта легкость. Пока научилась ходить «от бедра», с нее семь потов сошло. А у Ирины Алексеевны от крика голос сел. Зато теперь – красота, ноги сами собой изгибаются совершенно противоестественно. Но кажется, что именно так и надо, будто бы всю жизнь таким образом и ходила.

В центре подиума нужно было сделать круговой поворот, и Арина слегка замедлила шаг. Круговые повороты, при всей их кажущейся простоте, очень коварны. Если их выполнять в быстром темпе, можно не удержать равновесие, пошатнуться. Или даже упасть. Каблуки высокие, а платья часто бывают громоздкими.

«В этом платье крутись, как хочешь, – удовлетворенно подумала девушка. – Очень удобное, прямо снимать не хочется. Но голова все равно почему-то закружилась. Как сильно закружилась… Прямо плывет все перед глазами. Надо после показа покушать. Фиг с ней, с талией. Как хреново… Лучше потолстеть, чем сдохнуть».

В торце подиума тоже движения простые, без изысков. Правый половинчатый поворот, прощальный взгляд в зал через правое плечо, улыбка.

– Улыбайтесь обязательно. Поза эффектная. Задержитесь в ней на пару секунд. С выражением лица, приятного для людев. Авось кто-нибудь сфотографирует, – твердила на уроках дефиле Ирина Алексеевна.

Арина выполняла все ее указания до единого. Президентша двигалась по подиуму так, что у молоденьких девчонок рты открывались от изумления. Ирина Алексеевна лучшая. К ее советам надо прислушиваться. И если она говорит улыбаться в этой позе – значит, надо улыбаться. Результат гарантирован. Снимки действительно выходят отличные, и их размещают в журналах совершенно бесплатно.

Мышцы лица неожиданно свело судорогой. Арина снова попыталась улыбнуться и с ужасом осознала: губы сделались чужими, негибкими.

«Еще и тошнота эта. Доголодалась. А в центре опять круговой, – тревожно думала она, сбиваясь с такта. – Тошнит, сил нет терпеть. Вроде не ела ничего особенного».

Выполняя круговой поворот, она оступилась, но не упала, устояла, удержалась на ногах.

Арину подташнивало все сильнее и сильнее. Она пыталась отвлечься, прислушивалась к музыке, которая не заглушала волну прокатившегося по залу неодобрительного шепотка.

Пара метров от центра подиума до кулис показалась девушке вечностью. Перед уходом надо было выполнить еще один поворот, а потом замереть в позе манекенщицы, но Арина поняла: если она задержится еще хотя бы на секунду, ее стошнит прямо на подиуме. Поэтому она, помахав залу рукой, быстро удалилась со сцены.

– Арина, ты что? Забыла? Мы же репетировали! – набросился с упреками Легков.

Она рефлекторно отвернулась от дизайнера и согнулась пополам.

Из нее потоком хлынула зеленая зловонная жидкость.

«Блин! Неужели как Катьку? Вагит? Но за что?» – подумала Арина.

Последним, что она услышала, были возмущенные крики Легкова:

– Ты испортила мне платье…

– Выпей, тебе станет легче. – Наташа Захарова протянула Петру снотворное. – Петенька, ты плачешь уже три часа. Сейчас утро. Вчера тоже не спал. Выпей, пожалуйста.

Петр послушно, как ребенок, проглотил таблетку, запил водой и вновь залился слезами.

– Я погиб. Меня уничтожили. Эти платья никогда не смогут быть представлены. Я не рассчитаюсь с долгами… Погиб…

Его всхлипывания становились все тише и тише. Потом они умолкли, и Наталья, облегченно вздохнув, накрыла Петра пледом. Костюм, конечно, помнется. Но если начнет раздевать Петра – вдруг проснется?

После того, как прошел первый шок, вызванный смертью Арины, с губ Наташи готово было сорваться:

– Я же тебе говорила, что надо отложить представление коллекции. Ты не послушал! И вот результат. Показ пришлось прекратить. Приехала милиция, и нас, и всех приглашенных гостей терзали вопросами. Страшно даже подумать, что завтра напишут в газетах. А по телевизору уже кричат: очередная смерть модели. Если бы ты только меня послушал…

Но ни единого упрека вслух не прозвучало. Пете нельзя говорить такое. Ни сегодня, ни потом. Это убьет его. Уничтожит.

Все произошло так неожиданно и быстро… Заслышав крики за кулисами, Наташа вместе с моделью, которой она подправляла макияж, помчалась по коридору.

– Аринка «залетела»! Сто пудов, с пузом, – воскликнула девушка. – Смотри, смотри, ее наизнанку выворачивает…

– Ты испортила мне платье! – визжал Петр, размахивая руками. – Скажите ведущему, пусть объявит техническую паузу! У Ивановой еще три выхода!

Когда Арина потеряла сознание, ее долго прыскали водичкой, хлопали по щекам. Леночка Быстрова сбегала за нашатырем. От едкого запаха встрепенулась вся шумящая за кулисами толпа, но Арина осталась лежать без движения.

Пошатываясь, появилась Ирина Суханова. Держась за стену, возмутилась пьяным голосом:

– В чем дело? Что случилось? Посидеть-расслабиться спокойно не дадут!

Посмотрев на лежащую на полу девушку, она закричала:

– Идиоты! Что вы стоите! «Скорую» вызывайте, быстро! Кто-нибудь, мобилу мне живо!

Ее трясущиеся руки не могли попасть по кнопкам. Наташа растерянно осмотрелась по сторонам, прикидывая, у кого из девочек может оказаться мобильник. Она же выскочила из гримерки как ошпаренная, свой не захватила.

Осмотрелась и вздрогнула. У стоящего чуть в стороне Дмитрия Платова был такой довольный вид…

Врачи «Скорой помощи» занялись Петром. Помочь Арине было уже невозможно. Петя что-то глотал и снова рыдал в три ручья, ему делали инъекции.

Перед допросом он успокоился, помрачнел, уставился невидящими глазами в одну точку. Пытался отвечать на вопросы и не мог, слова застревали в горле.

Свой допрос Наталья Захарова не помнила совершенно. Что-то говорила человеку в форме, что-то подписывала. Все мысли были о Петре.

Они ехали в такси, когда у Легкова зазвонил сотовый телефон. Петр, казалось, не слышал звонка, и Наташе пришлось вытащить разрывающийся мобильник из кармана его пиджака.

– Могу я поговорить с Петром?

Услышав голос банкира, женщина растерялась.

– Вы знаете, будет лучше, если вы перезвоните позже. Во время представления коллекции произошла трагедия, погибла девушка. Петр рядом, но он в таком состоянии…

– Насрать мне на его состояние! Так ему и передайте! Насрать! Я телевизор включаю и ни во что не врубаюсь. Короче, кто там кого убил – дело ваше, сами разбирайтесь. Я больше Петю финансировать не буду. На фига мне лишний геморрой. И пусть бабки мне гонит живо!

Наташа залепетала:

– Подождите, пожалуйста. Извините. Но вы же понимаете: коллекцию так и не показали. Поэтому заказов на изготовление моделей нет, клиенты ее не увидели. Но мы что-нибудь придумаем. Возможно, позднее…

– Никаких позднее! – перебил банкир. – Это, как я понял, уже вторая манекенщица умерла. Из тех, что вы планировали задействовать. Я в командировке находился, сегодня только в Москву вернулся. А Петины мозги где? На фига было эту кашу заваривать?! Короче. Пусть возвращает бабки срочно – и никаких разговоров.

Банкир отключился, и Петр прошептал:

– Я погиб… Меня подставили. Я все слышал. Наташа! Откуда у меня такие деньги…

По его щекам вновь заструились слезы. Он рыдал в такси, в лифте своей «высотки», в гостиной.

Сердце Натальи заходилось от боли. Как помочь? Что делать?

Она не придумала ничего другого, как заставить его выпить снотворное…

Лечь спать самой? Невозможно. Не получится. Надо думать, как вернуть деньги. Бюджет показа, судя по тем документам, которые попадались на глаза, составил минимум двести тысяч долларов. Сумма огромная. За ее квартиру столько не выручишь. Пете нужна его собственная прежде всего для работы. В «однушке», в спальном районе, какое может быть вдохновение…

«Ничего не придумать, – в отчаянии подумала Наташа. – Никаких мыслей в голове. Только и вспоминаю, как Арина умерла. Не могла умереть где-нибудь в другом месте! Из-за этой девочки одни проблемы. То я ревновала. Теперь вот приходится искать деньги. А голова не соображает. Все время вспоминается вчерашний вечер…»

– Володя, послушай, правильно ли я написала. Елки-палки, ну и «мышка» у тебя! Заменить, что ли, сложно?

Лика Вронская сидела в кабинете своего приятеля, следователя Владимира Седова, и, высунув от напряжения язык, пыталась подвести курсор к файлу со статьей.

– В бюджетной организации все сложно, – буркнул Седов.

– Наконец-то! Итак, внимай. И отслеживай лексику. Я, конечно, барышня не совсем темная, детективы пишу, терминологией более-менее владею. Но ты все равно контролируй. Вдруг что-нибудь перепутаю. Поехали! «Вчера снова погибла молодая красивая девушка. Это уже четвертая смерть за последнее время, и есть все основания поинтересоваться у правоохранительных органов, как продвигается расследование. Почему девушки продолжают умирать, а единственный привлеченный к ответственности по этому делу…»

– Не привлеченный! Был задержан, потом арестован, а вчера вечером отпущен на свободу, – поправил Володя, недовольно нахмурив светлые брови.

– Дружище, спасибо! Поехали дальше…

Когда Вронская закончила чтение, Седов закурил сигарету и сказал:

– Больше неточностей нет. Но у меня такое ощущение возникает, что ты голову в петлю засовываешь, а я у тебя табуретку из-под ног выбиваю. Зачем тебе это, мать, надо? Жить надоело? Вагит Имранов тебе после этой статьи башку открутит и скажет, что так и было. Вот видишь, я прав! Амнистия подтвердила. Да, моя птичка, засри Вронскую с ног до головы. Пусть моется, а не глупостями занимается!

Лика Вронская достала из рюкзачка салфетку и смахнула с рукава «привет» от зловредной зеленой птицы. А потом изложила Седову результаты своих размышлений минувшей бессонной ночью.

– Следователь, который приехал на место происшествия, Иван Сечин, задал мне один-единственный вопрос: «Вы ведь ничего не видели и не знаете, правда?» Володя, я действительно ничего не видела. Но сама постановка вопроса многое говорит о компетентности следователя, правда? Судя по тому, что мне рассказали девчонки, Арину перед смертью сильно тошнило. В точности как и Катю. Но что тогда получается! Я-то в тот вечер начала подозревать Имранова. Он любовник Арины, и девчонка вполне могла попросить его помочь вот так расквитаться с соперницами. И Ковалев точно так же думал! И, видимо, не ошибался. Ты же сам все выяснил. С тобой он разговорчивее, чем со мной. Тебе-то признался, что начальник вынудил его написать заявление об уходе! Но Ирка Суханова говорит – Вагит Арину на руках носил, обожал до безумия. Стал бы он своей любимой девочке отраву подсовывать? Думаю, нет. У него и возможности такой, скорее всего, не было. Он в зале появился за четверть часа до начала показа, за свой столик сел. Убийц может быть несколько. Скорее всего, существует сговор Платова с кем-нибудь из сотрудников «Supermodels». Меня, например, поведение гримерши Наташи Захаровой настораживает. Но чтобы во всем этом разобраться – Ковалев должен вернуться на работу. Сечину этому, кажется, все по барабану. С ним каши не сваришь.

Володя кивнул:

– Это точно. Репутация у него, между нами говоря, неважная. Но я все равно тебя не понимаю. Своей статьей ты подсадишь Имранова на коня, и он тебя убьет. Будет много шума. А про Ковалева все забудут. Ты сумасшедшая, Лика! Ты просто не понимаешь, не осознаешь, что затеяла.

– Дослушай меня до конца. Я все понимаю. Вчера вечером ко мне клеился охранник этого самого Вагита Имранова. Даже бутылку дорогущего шампанского передал через официанта. И визитку свою оставил. Я вчера ночью ему позвонила. Он сказал, что не может сейчас говорить, так как утешает дорогого шефа. Вагит напился в стельку. И выл, натурально выл. Мустафа даже в соседнюю комнату перешел. Там, где они квасили, он просто ничего не слышал, не мог понять, кто ему звонит и по какому поводу. Имранов, кажется, переживает из-за смерти своей любовницы. И еще. Вчера вечером такой эпизод произошел. Мне Ирка Суханова написала пригласительный для Ковалева, я его передала. Следователь перед показом в зал заходит и бандиту по морде – раз! Но самое интересное не это. Имранов остановил Мустафу, который уже дернулся Тимофея Аркадьевича отметелить. Из чего напрашивается вывод: может, он и бандит, но не сказать, чтобы отморозок.

– Лика, ты дура. – Седов раздраженно вытащил из пачки очередную сигарету, щелкнул зажигалкой. – И Тимофея Аркадьевича, и тебя в лучшем случае изобьют. Только позже. Тоже мне выдумала! Не отморозок! Он – как раз таки отморозок! Просто осторожный! Одно другому не мешает.

Лика грустно вздохнула. Собственный план начинал ей нравиться все меньше и меньше. Но… вдруг все-таки получится осуществить задуманное?

– Ты опять перебил, – тихо сказала она. – Я не планирую пока печатать эту статью. А думаю попросить Мустафу, чтобы он организовал мне встречу с Имрановым. Покажу Вагиту распечатку и скажу: «Если не хочешь, чтобы это вышло, верни Ковалева на работу». Понимаешь, я предполагаю, что если он искренне переживает смерть Арины, то будет обязательно заинтересован в поиске убийцы.

– Если только не он ее убил!

Вронская понурилась. Да, это слабое звено. И еще одно из слабых звеньев – причастность Имранова к смерти других девочек. Видимо, есть улики. Иначе Ковалева бы не выгнали.

– В общем, я рассчитываю договориться и с ним, и с Тимофеем Аркадьевичем, – сказала Лика, отправляя текст статьи на принтер. – Имранова хочу убедить вернуть Ковалева на работу. Следователь же должен пообещать Имранова не сажать. Даже если какой-то из трупов на его совести. Но не все! Володя, не все! Я как чувствую – тут и Платов к произошедшему приложился, точно говорю.

Седов протянул ладонь, и на нее сразу же спикировала Амнистия. Почесывая шейку попугайчика, Володя заметил:

– Тимофей Аркадьевич не согласится. Я наконец-то понял, чего ты добиваешься. Частичный компромисс с законом ради глобального торжества справедливости. Но Ковалев не такой мужик. Компромиссы не для него. Он тебя просто пошлет.

Вронская лукаво улыбнулась:

– Меня – конечно. Это я уже поняла. А если с ним поговоришь ты?

– Вот еще! Мне больше делать нечего. Короче, кинь дурное и выметайся. У меня работы выше крыши, из-за тебя и так допросы отложил. Без сопливых разберемся. Понятно?

– Тогда мне придется напечатать статью. Неточностей в ней нет, спасибо, что поправил. Володя, у меня не остается другого выхода…

При взгляде на Петра сердце Наташи Захаровой сжалось. Господи! В палате прибавилось еще несколько человек. Петя лежит на койке, спутанные волосы, губы запекшиеся, и капельница, опять капельница…

– Милый, как ты себя чувствуешь? Смотри, что я тебе привезла! Все твое самое любимое. Виноград с рынка. А вот клубника. Будешь клубнику? – Наташа старалась говорить весело, энергично, но голос все равно дрожал от сдерживаемых слез. – Я с врачом говорила. Он сказал, ты идешь на поправку.

– Наташ, спасибо тебе за все, – медленно сказал Петр, облизнув пересохшие губы. Каждое слово давалось ему с большим трудом. – Если бы не ты, меня уже, наверное, не было бы в живых. И за то, что в больницу приходишь, спасибо. Но, знаешь… бросай меня. Я ни на что не годен. Весь в долгах. Прости и бросай. Ты достойна лучшего мужчины. Я только здесь понял, как обижал тебя. Ближе тебя у меня никого нет. Сегодня телефон опять молчит. Только ты ко мне приходишь.

Наташа в отчаянии закусила губу. Что он говорит, ее поросеночек. Да как она может его бросить! Особенно теперь, когда он так нуждается в помощи. Врач сказал, сердечный приступ не очень тяжелый. Но как же она перепугалась, когда, вяло ковыряясь в тарелке с завтраком, Петр вдруг откинулся на спинку стула, и лицо стало красно-фиолетовым, багровым.

Переживал. Не знал, где достать деньги. Денег нет, нет вообще. Они же перед показом выскребли все свои загашники, вложили все до последней копейки. Палату одноместную и то оплатить нечем. Хорошо хоть, что подруги вошли в положение, на передачи Петру в больницу одолжили…

Зазвонил телефон, но радость в Петиных глазах быстро потухла.

– Это опять он, – сказал он, посмотрев на определившийся номер. – Не буду отвечать на звонок. Мне нечего ему сказать.

– Петь, неудобно. Здесь больные, им покой нужен. Хочешь, я с ним сама поговорю?

Петр едва заметно кивнул.

«В коридор. Через динамик все слышно. Вдруг банкир опять потребует денег, Петенька разволнуется. Нельзя. Только-только на поправку пошел. Не скажу ему ничего, если новости плохие. А почему ушла? Больным не мешать», – думала Наташа, выходя из палаты.

Банкир говорил менее эмоционально, чем во время предыдущего разговора. Но суть осталась прежней. Вернуть долги. Срочно. Газеты не унимаются, и есть опасения, что журналисты вот-вот пронюхают, кто финансировал Легкова. С учетом сложившихся обстоятельств это не то сотрудничество, которое стоит афишировать.

– Да, я понимаю. Но Петя находится в больнице, – без особой надежды сказала Наталья. – Может, вы согласитесь немного подождать?

– То, что он находится в больнице, – его проблемы. Ждать не буду. Петр о моей репутации не заботился. С какой стати я должен входить в его положение? – ледяным тоном сказал банкир и отключился.

Пока ее не было, Петр уснул. Мужчины на соседней кровати играли в карты, переговаривались. И это ему мешало, Петя хмурился, бормотал сквозь сон что-то неразборчивое.

«Как же Петенька ослабел. Лицо бледное, – поправляя одеяло, думала Наташа. – И кушает плохо. Я, когда в холодильник пакет с отварной курицей ставила, видела: телятина, которую накануне привозила, почти нетронутая».

Вот тогда, глядя на осунувшееся лицо Петра, Наташа решилась…

Она не была уверена, что точно знает убийцу Арины.

Но даже если ошибется. Чем рискует? Будут сплетничать, зубоскалить. Говорить: «Посмотрите, какая шантажистка выискалась».

А если не ошибется, то убийца обязательно заплатит. Кто же за решетку хочет? Никто. Значит, найдет деньги и заплатит.

И тогда она перестанет глотать слезы, глядя на бледное любимое лицо на больничной подушке…

Дмитрий Платов, потягивая виски, внимательно изучал сидящих за барной стойкой девушек. Лучше всех, пожалуй, хорошенькая блондиночка в изрезанных голубых джинсах. Но по лицу видно: сразу не даст. Такая лапочка, почти без косметики. Глазки ясные, как звездочки. На улыбку его скромно не отвечает, потупилась. Точно не даст – еще и пьет апельсиновый сок. А вот скучающая брюнетка… Вполне может быть. Мини, декольте, вызывающе красные губы. Да неужели?! Сама идет к столику. Ножки, как у модели. Отлично!

– Потанцуем? – брюнетка улыбнулась. – Ты ведь один, правда?

Дмитрий кивнул, повел девушку на танцпол, склонился над ее ушком.

– Как тебя зовут?

– Таня.

– Мое любимое имя. После клуба поедем к тебе или ко мне?

– Какой ты быстрый, – девушка кокетливо стрельнула глазками. – А что в тебе такого особенного, чтобы приглашать тебя в гости или ехать к тебе?

– Узнаешь. И поверь, больше не будешь задавать таких вопросов…

После танца Дмитрий проводил Таню за свой столик, заказал ей кампари.

«А малышка очень даже ничего, – думал он, изучая ее декольте. – То, что надо для того, чтобы отвлечься, забыться».

– Дима, привет! Можно с тобой поговорить?

Он с изумлением протер глаза.

– Ирка? Откуда ты здесь взялась?! Ты шпионишь за мной, что ли?

– Кто это? – нервно поинтересовалась Таня, отставляя бокал. – Ты женат?

– Нет. Лапочка, пойди потанцуй, это моя коллега. Мы переговорим пару минут.

Девушка недовольно хмыкнула:

– Коллега? Коллеги так не выглядят! Адью, детка. А танцуешь ты отвратительно!

Дмитрий оторопело проводил глазами покачивающуюся аппетитную попку и с раздражением повернулся к Ирине Сухановой.

– Достала ты меня! Что тебе все время от меня нужно? Ты мне…

Он запнулся. Какие все-таки у нее глазищи, с ума сойти можно. На пол-лица. И что-то есть в них такое, отчего все мысли испаряются. Умственный ступор наступает, иначе не скажешь.

– Дим, прости, я тебе вечер, кажется, испортила?

– Ну, как тебе сказать…

– Прости. Проезжала мимо. Поняла, что ты здесь. Я подождала, пока вы закончите танцевать… Дим, мне страшно. Что происходит? Ты что-нибудь понимаешь?

Дмитрий глотнул виски и пожал плечами.

– Мне Ник сказал, что это ты принес минералку, разливал девочкам воду – моим, своим. Наверное, глупо у тебя спрашивать… Да нет, я все равно не верю, что это ты убил Арину, Катю, Весту. Не верю, что статью эту поганую заказал.

– Свету, между прочим, тоже кто-то убил! Слушай, давай не будем об этом. У меня тоже голова кругом идет. Выпьешь что-нибудь?

Ирина отрицательно покачала головой:

– За рулем. Трезвая старая женщина…

Неожиданно для самого себя Дмитрий предложил:

– Отвезешь меня домой? Подожди, я только рассчитаюсь.

Откуда эта суетливость? И страх: а вдруг она передумает?

Дальнейшее вообще не вписывалось ни в какие рамки. Если в особняке на Рублевке появлялась женщина, то лишь с одной целью…

Но просто целоваться в булькающей джакузи. Обнявшись, лежать на постели. Смотреть, как она спит…

«Я спятил, – подумал Дмитрий, вставая с кровати. – Что я делаю? И самое ужасное, мне это нравится!»

Закурив сигарету, он включил ноутбук, планируя просмотреть почту. Пара клиентов обещали подумать над сотрудничеством с агентством «Russia». А Дмитрию срочно требовалось заняться чем-то иным, нежели поглаживание рыжих вьющихся волос спящей Ирины.

«В вашем ящике три непрочитанных сообщения».

Дмитрий просмотрел колонку отправителей и присвистнул. Наталья Захарова. А ей-то что понадобилось?

Кликнув на письмо, он остолбенел.

«Я все знаю. За молчание мне надо 200 тысяч долларов».

«Что она знает?» – с тревогой подумал Дмитрий, удаляя письмо из ящика.

Удалить его из папки «удаленные» он не успел, ответил на звонок сотового телефона.

– Я вижу, ты прочитал письмо. Мне пришло подтверждение.

Озабоченно поглядывая на зашевелившуюся Ирину, Платов пробормотал:

– Наташа, нам надо встретиться. Ты с кем-нибудь уже разговаривала об этом? А где ты сейчас находишься?.. А, знаю этот район. Там, кажется, роддом рядом.

Он давил на газ, и внутри все кипело от возмущения. Подумать только: Наташа Захарова вздумала его шантажировать. Она! Его! В голове не укладывается. Хотя она могла обо всем догадаться намного раньше…

Из кустов, с истошным свистом, размахивая жезлом, выскочил сотрудник ГИБДД. Пришлось притормозить, сдать назад, подъезжая к нему, уже протягивающему радар.

– Превышаем! Какой русский не любит быстрой езды. Штраф на месте платить будем?

Он мысленно выругался.

– Давайте без штрафа. Так договоримся. Виноват. Жена рожает.

– Все торопятся. Если здесь роддом рядом – это не значит, что можно на спидометр не смотреть. Ладно, так и быть, – мужчина ловко выхватил зажатую в пальцах купюру и взял под козырек. – Счастливой дороги, гражданин водитель!

Он снова завел двигатель. В голове мелькнуло: «Может, не надо? Вдруг вспомнит? Меня или машину…»

Но нет. Откладывать нельзя. И потом, у него же будет алиби. Никто ни о чем не догадается.

Открыв дверь, Наталья Захарова недоуменно воскликнула:

– Ты? Все-таки ты? Ничего не понимаю. Но зачем?!

Он не ответил на ее вопрос. Ни к чему терять время.

– Ты требуешь большую сумму. У меня сразу столько не будет. Даже если сниму все со счетов. Здесь только незначительная часть. Но я обещаю: в течение недели вопрос будет решен. Тебя это устраивает?

– Устраивает.

– Пересчитай деньги, – он ногой пододвинул стоящую на полу сумку.

– Пройди в комнату, – растерянно пробормотала Наташа. – Что же мы в прихожей стоим.

– Хорошо. Только быстро. Сама понимаешь, как все это напрягает.

Она опустилась в кресло, поставила на колени сумку и снова спросила:

– Ты… Но зачем? Как так можно?!

– Прекрати истерику, – он осмотрелся по сторонам, заметил плавающих по монитору компьютера рыбок. Хорошо, что компьютер включен… – Пересчитай деньги, и я пошел.

Она склонилась над сумкой, достала пачку денег.

– Здесь совсем мало.

– Я говорил. Еще часть принесу завтра, остальное – в течение недели. Ты будешь пересчитывать или нет?!

Все произошло так, как он и планировал. Беззащитная белая шея. Темный ремень. Наташа не успела даже вскрикнуть, только предсмертный хрип вырвался из ее груди…

Ну и денек… Тимофей Аркадьевич Ковалев сделал глоток сладкого горячего чая с мятой и вздохнул. Не для него этот калейдоскоп событий. Ноет сердце, покалывает. И вдох, и выдох приходится делать осторожно, чтобы не разбудить пока слабую боль.

Сердце начало болеть, когда он на следующее утро после того, как дал Имранову по роже, включил телевизор.

– Вчера вечером, прямо во время показа коллекции Петра Легкова, умерла модель ведущего московского агентства «Supermodels» Арина Иванова, – раздалось с экрана.

«Меня это не касается. Я больше не веду это дело», – убеждал себя Тимофей Аркадьевич.

Но разве прикажешь мыслям, снова и снова возвращающимся к подробностям произошедшего, осадить назад? Не утерпел, позвонил Марату Кудряшову, чтобы узнать последние новости. Оперативник рассказал, что Арину Иванову отравили.

«Все, что ни делается, – все к лучшему, – решил Ковалев. – Имранов не убивал ее, это очевидно. Если горячий кавказец после того, как схлопотал по роже, достает платок и вытирает кровь, это означает только одно. Он настолько любит свою вертихвостку, что готов плюнуть на самолюбие и репутацию, лишь бы не помешать девочке. Все запуталось. Не знаю, что и подумать. Получается, нет больше подозреваемых. Бородко, конечно, сукин сын, но он прав. Мне действительно не место в прокуратуре…»

Сукин сын оказался легок на помине. Позвонил на следующий же день.

– Тимофей Аркадьевич, можете ли вы подъехать ко мне? – заискивающе спросил он. – Я хочу с вами обсудить подробности вашего возвращения в прокуратуру.

– Возвращения не будет. И обсуждать нам больше с вами нечего.

– Подождите, не вешайте трубку! Вы вернетесь к расследованию убийств моделей…

В кабинете шефа Тимофею Аркадьевичу показалось, что он сошел с ума. Напротив Игоря Петровича сидел… кто бы вы думали? Вагит Имранов собственной персоной! Причем без конвоя, без наручников!

– Я не убивал Арину, – сказал бандит и неожиданно часто-часто заморгал глазами. – Не понимаю, как все это могло случиться. Такая красавица. Кому она дорогу перешла… Да, молодая. Глупая. Говорила мне: «Хочу, чтобы той не стало, той». Я обещал. Но не убивал! Почти не убивал! Не мог. К смерти первой девчонки вообще отношения не имею. Только надумал послать пацанов, чтобы ее попугали. А Арина вдруг заявляет: спасибо, дорогой. Мертвая, оказывается. Не знаю, кто, почему… И вторую не убивал, клянусь. У меня родственник во Франции. Связался с ним, фотографию переслал, адрес гостиницы, агентства. И попросил, чтобы он приехал в Париж, ударил ее несильно. И только Света – моя вина. Но не хотел. Не хотел, чтобы все так вышло. Сказал пацанам четко – сделайте бомбу слабую. Чтобы девушку только поцарапало. Наверное, заряд Терек не рассчитал. А Ахмет устанавливал бомбу специально на заднее сиденье. Только бы не убить. Как так вышло, что она прямо на нее упала…

Выглядел Вагит Имранов неважно, но сочувствия к нему у Ковалева не возникло совершенно. В конце концов, смерть Никодимовой на его совести, и за это надо отвечать. А еще и трупы в ходе перестрелки на улицы Забелина!

Бородко сделал глоток из чашки, подозрительно пахнущей коньяком, и сказал:

– Тимофей Аркадьевич, я предлагаю вам вернуться. Вы опытный следователь, профессионал. Вы в курсе всех подробностей, и я не сомневаюсь – вам по плечу завершить расследование. Но у меня будет маленькая просьба… Вы же понимаете, смерть Светланы Никодимовой – это просто стечение обстоятельств.

– Просто? Стечение обстоятельств? Вы это матери погибшей девочки объясните. Мне – не надо. Мне вы ничего не докажете.

Тимофей Аркадьевич встал и вышел из кабинета. Вслед неслось:

– Подожди, дорогой, заплачу, все, что хочешь, сделаю.

«Тамбовский волк тебе „дорогой“», – подумал Ковалев и раздраженно хлопнул дверью приемной.

Вообще-то он не планировал забирать свои вещи из кабинета. Вещей тех – кот наплакал. Чашка, фотографии жены и дочерей, Уголовный кодекс с комментариями. Но раз уже все равно здесь…

Только он вошел в кабинет, зазвонил телефон.

– Тимофей Аркадьевич! Как хорошо, что я вас застал. Следователь Седов беспокоит. Что ж вы сотовый телефон отключили!

– Он служебный. Я его сдал. А в чем дело?

Володя обрадованно продолжил:

– Наверное, уже ни в чем. Вы же вернулись на работу, как я понял?

– Нет. С чего ты взял? Вещи зашел кое-какие забрать.

– Тимофей Аркадьевич…

Чем больше Ковалев слушал Седова, тем яснее понимал, отчего вдруг все так забегали. Бородко, Имранов. Он первый в штаны наложил, что вся эта история выплывет наружу. Сам-то, скорее всего, с бандитом не якшается. Иначе ордер бы на задержание Ахмета Заирова не подписывал. Наоборот, притормозил бы. Сверху на него надавили, и от этого Игорю Петровичу теперь еще страшнее. И сам утонет, и вышестоящее начальство утопит, а такое не прощается. Что касается Имранова… Он тоже не хочет статьи. И, может, осталось в нем что-то человеческое. Руки чешутся отомстить за смерть девочки, а кому шею свернуть, не знает. Ну Анжелика Ивановна, ну ведьма. Точно все рассчитала. Кроме одного.

– Володя, я не могу. Не могу отпускать преступника, понимаешь?

– Да. Но Вронская тогда вот эту статью, которую я вам прочитал, напечатает в газете.

– Блефует.

– К сожалению, нет. Поверьте, она это сделает.

– Ее уберут.

– Естественно.

– Блин, да чего она добивается? Что она о себе возомнила, соплячка?

Седов устало ответил:

– Лика просто хочет, чтобы хотя бы один из убийц оказался за решеткой. Я знаю ее сто лет. Она будет умирать от страха и все равно тиснет в «Ведомостях» свою статейку. Упертая козлица!

Боль в сердце усилилась. От стыда. Какая-то девчонка идет к своей цели, рискует, пользуется любыми средствами, но идет.

«А я думаю только о себе, – понял Тимофей Аркадьевич, потирая грудь. – Меня выгнали, и я не могу простить обиду. Имранов – это лишь предлог. Убиты четверо девчонок. И к ним запросто может присоединиться эта отвязанная журналистка. Нет. Я был не прав. Не прав. А Имранов… Жизнь-то не заканчивается. Сегодня победил он. Но завтра все изменится. И вот тогда я ему все припомню».

– Володя, ты меня убедил, – сказал Тимофей Аркадьевич.

Быстро попрощавшись с Седовым, он отправился к шефу. Надо поставить его в известность о принятом решении. А заодно и потребовать, чтобы Сечин прямо сейчас вернул ему материалы дела. Забирали их как? Быстро, безо всякой писанины. Поэтому пусть теперь точно так же и вернут.

Вернули… Вот, лежат на столе тяжелые папки. Ноет сердце.

Тимофей Аркадьевич отставил пустую чашку и раскрыл последний том уголовного дела. Сердце – он это уже понял – не отпустит. И выпитый сладкий чай, и пара таблеток валидола не помогли. Придется мириться с тупой болью.

«Эх, Иван, Иванушка-дурачок. Кто ж так работу делает? – заворчал следователь, прочитав пару страниц. – Это не протоколы допросов. Слезы. Поверхностные, неглубокие беседы. Хм… Быстрова Елена, проживающая по адресу Кутузовский проспект, дом 7, квартира 48, показала… Минеральную воду принес Дмитрий Платов. Так, Дмитрий Евгеньевич, буду иметь вас в виду. Экспертизы, результаты вскрытия. Препарат по составу схож с тем, от которого умерла Екатерина Родимова…»

– Кому это неймется на ночь глядя, – Тимофей Аркадьевич оторвался от чтения и недовольно снял трубку телефона. – Слушаю, Ковалев. Как вы сказали? Наталья Захарова? Выезжаю. Экспертов и криминалистов на выезд!

Первая версия произошедшего появилась у Ковалева еще до прибытия на место происшествия. Убийство номер пять отличается от предыдущих. Убита не модель. Вариантов в связи с этим немного. Избавление от нежелательного свидетеля (сообщника). Или жертва шантажа.

«Может, она действовала в сговоре с Дмитрием Платовым? А потом они чего-то не поделили?» – размышлял Тимофей Аркадьевич и торопил водителя дежурной машины.

В лифте Ковалев втянул носом воздух и дернул оперативника Марата Кудряшова за рукав.

– Чувствуешь, чем пахнет? У меня после того, как курить бросил, обоняние стало таким сильным.

Марат шмыгнул носом и недоуменно сказал:

– Кошками пахнет.

– Да. А еще одеколон хороший, забыл название. Мне дочка на какой-то юбилей такой же дарила. Им Платов пользуется.

– Запах к делу не пришьешь, – пробормотал парень и прикрыл ладонью зевающий рот.

– Ошибаешься. Одорологические экспертизы также являются доказательной базой и направляются в суд. У меня дело было в производстве, имитация самоубийства через повешение. На веревке эксперты установили запах, не принадлежащий жертве. Руки у убийцы потные были. Теперь работать – одно удовольствие. Наука здорово вперед продвинулась, любая мелочь может выдать преступника.

На лестничной площадке возле квартиры Натальи Захаровой уже ждали эксперты. Тимофей Аркадьевич, заметив незнакомое лицо, поинтересовался:

– Это понятой? Или свидетель?

Незнакомый мужчина, видимо, решил, что вопрос адресуется ему, и сделал шаг вперед.

– Не знаю… Я нашел Наташу. Собаку выгуливал. У меня ротвейлер, девочка. И в общем коридорчике Рейчел вдруг зарычала. Дверь в квартиру Захаровой была приоткрыта, свет включен. Наташу я давно не видел. Она уезжала часто. Решил, грабители. Рейчел рычала все громче и громче, а потом как рванула. Захожу, а там…

– Мы осмотрим место происшествия, а потом к вам зайдем. Только сначала скажите: вы видели незнакомых людей, может, возле вашего подъезда или в самом подъезде? Отъезжали ли в этот временной период от дома автомобили, которые не принадлежат жильцам?

Мужчина утвердительно кивнул:

– Да, когда я возвращался, из подъезда вышел мужчина. Высокий, подтянутый. Лицо приятное, волосы с сединой. Он и уехал на черном, кажется, «БМВ», «пятерке». Но у него был такой, знаете ли, вид преуспевающего человека.

– Пользующегося хорошим одеколоном. Что, съел, Марат? – Ковалев толкнул оперативника в бок. – Давай, живо связывайся с опергруппой. Пусть едут на задержание. Внешность, машина – все совпадает.

– Ордера нет, Тимофей Аркадьевич.

– Эх, молодежь, всему вас учить надо. В таких случаях говорят: следователь поехал за ордером, сейчас подвезет. Я и съезжу. Но раз уж здесь – схему нарисую, бумаги оформлю. И эксперты пусть работают.

Пройдя в комнату, судмедэксперт Федор Борисович Зайченко констатировал:

– Удушение.

Тимофей Аркадьевич и сам это понял. На шее сидящей в кресле женщины розовая полоска со следами кровоизлияния, странгуляционная борозда. Бежевый халатик в крови. При удушении может вот так хлынуть из носа, из ушей.

– А где орудие убийства? – Ковалев оглянулся по сторонам. – Не вижу ничего похожего.

– Душили, кажется, ремнем, – Федор Борисович внимательно рассматривал шею женщины. – Да, вот слева, похоже, царапина от пряжки.

«Негусто, – думал Ковалев, оформляя протокол осмотра. – Орудия убийства нет, пальчики свои Дмитрий Евгеньевич предусмотрительно стер. Что же ему Наталья сделала? И неужели он действительно убивал девчушек из конкурирующего агентства? Ну и времена пошли…»

Мамы опять нет. Ее всегда нет. Вечно на работе. А как хочется ей рассказать, что сегодня Вася из параллельного класса на уроке физкультуры так на нее смотрел!

Лера Суханова ворочалась с боку на бок, пытаясь уснуть. Но обида на постоянно занятую маму мешала спать.

Она уже который год обещает съездить вместе на море.

Или клянется:

– Валерия, зимой мы обязательно научимся кататься на горных лыжах.

Мамочка говорит много разных слов, но происходит всегда одно и то же. Ее нет рядом. На Красное море Лера ездит с домработницей. И в лыжах успехи, уже сменили Татры на Альпы. И все без мамы…

– Лерочка, это моя работа. Я делаю это ради тебя. Чтобы ты хорошо кушала, носила приличную одежду, – объясняет мама.

Да! Одноклассницы в восторге от Лериных тряпок. А придя в гости, весело опустошают холодильник. Приятно доставить подругам радость. Но сама она счастливее всего была, когда уплетала простую жареную картошку с солеными огурцами. И за столом сидели все-все. Мама и отец подружки, бабушка, старший брат.

«Не спится. Завтра контрошка. И как мама любит эту математику? Если списать не получится – я погибла, – подумала Лера, отбрасывая одеяло. – А домработница вовсю храпит. Везет некоторым!»

Она босиком прошлепала на кухню, опустошила баночку кока-колы. И спать расхотелось окончательно.

Оглянувшись на всякий пожарный по сторонам, Лера пробралась туда, куда и ей, и подружкам входить не разрешалось ни за что на свете. В мамину комнату.

Глаза привыкли к темноте, и вот оно, богатство! На туалетном столике и французская тушь, и помада, и духи. Мама косметикой пользоваться не разрешает. Смешно прямо! У нее в агентстве полно пятнадцатилетних девчонок. Подумаешь, два года разницы. Им – можно. Лере же почему-то нельзя. Ох, накраситься бы всем этим богатством. Тогда, может, Вася из параллельного класса и в кино бы пригласил.

«Нет, в кино не надо, – любуясь впотьмах металлическим тюбиком помады, подумала Лера. – В кино надо целоваться. А я не умею. И потренироваться, как назло, не с кем».

Щелкнула входная дверь, и Лера заметалась по комнате. Мама вернулась! Что делать? Назад к себе нельзя. Ее дверь – вторая по коридору, мама сразу же заметит, обо всем догадается. Тогда что? Из этой комнаты можно пройти в спортзал, а оттуда – на кухню.

Стараясь не шуметь, Лера осторожно пробиралась по квартире.

«Мама, когда возвращается, заходит меня поцеловать. Сделаю вид, что уснула на кухне, – решила она и, усевшись в плетеное кресло, свернулась калачиком. – Нет, не так. Я на стуле, голова на столе. Свет зажигать поздно».

Мама не зашла в ее комнату. Не прокричала встревоженно:

– Валерия, ты где?!

Прямо в туфлях, звонко стуча каблуками, прошла к себе, и Лера беззвучно заплакала.

«Я ей не нужна, – думала она, тихонько пробираясь в свою комнату. – Работа, работа, всегда работа. Я лишняя. Вот возьму и умру. Тогда она пожалеет. Но будет поздно».

Внезапно она замерла, пораженная раздающимися из-за двери маминой комнаты звуками.

«Мама плачет? Сидит в темноте и плачет? Это первый раз. Случилось что-то ужасное», – подумала Лера и уже собиралась ворваться в комнату и броситься мамочке на шею, когда рыдания прекратились. Защелкали кнопки телефона.

– Лика, прости, что разбудила. Да, случилось. Случилось! Плачу. Тебе не показалось. Больше никого не убили. Хуже. Бывает. Дима Платов – убийца! Его арестовали. Хорошо. Буду по порядку. Вечером я поехала к Диме. Не знаю, какого рожна мне там было надо. Ты все всегда знаешь? А с Франсуа перед тем, как переспать, ты думала?

«Веселенькая картина, – ошарашенно подумала Лера и присела на корточки. – Так, дядя Дима убийца. У тети Лики появился какой-то Франсуа. Но ее программист точно русский!»

– Вот и я не думала. Он предложил – я поехала. Нет! Какое счастье, ничего у меня с ним в этот раз не было.

«А в предыдущий? Ну, мама дает. Лера, веди себя прилично, веди себя прилично», – мысленно закривлялась девочка.

– Я задремала. Говорю, не было! Можно просто лежать в постели. Тебе этого не понять, точно! В общем, заснула. Проснулась от того, что он включил компьютер, потом с кем-то поговорил по телефону. Скинул халат, натянул джинсы. Я решила, у него есть постоянная женщина. К которой он и помчался. В общем, когда Дима уехал, я залезла в его компьютер. Он его не выключил, так торопился. Вначале ничего не поняла. Никаких баб, только деловая переписка. Но когда я открыла папку с удаленными письмами. Там, там было…

Мама опять зарыдала. И, всхлипывая, продолжила:

– Там было письмо от Наташи Захаровой. Она написала, что все знает и что ей нужно за молчание двести штук гринов. Я ждала его, чтобы выяснить, что все это значит. Но поговорить нам так и не удалось. Я слышала, он на первом этаже, в туалете, его, кажется, тошнило. А потом в дом ворвались какие-то люди. И Диму затолкали в машину. Успела спросить этих людей, за что. Они… Они сказали, он убил Наташу Захарову! Лика! Отец Леры – убийца!

«Отец – убийца. Отец. Папа. Папа», – застучало в висках. Зажав уши ладошками, Лера неслышно пошла в свою комнату. И бросилась на кровать.

Дядя Дима – папа. Он убил тетю Наташу. Папа. Убил. В голове не укладывается…

– Значит, так, гражданин Платов Дмитрий Евгеньевич. Давайте мы с вами договоримся следующим образом. Время уже позднее, я больше суток на ногах, – Тимофей Аркадьевич потер ноющее сердце. – Что? Курить? Вообще-то в моем кабинете не курят, но в порядке исключения – пожалуйста. Договоримся так. Картина произошедшего мне в общих чертах понятна. Я задам вам уточняющие вопросы, и на этом наша первая беседа закончится.

Платов неловко вытащил скованными наручниками руками пачку сигарет.

– Я не убивал Наталью! – сказал он и извлек из кармана зажигалку.

– Давайте я вам помогу.

Ковалев крутанул колесико, дождался, пока кончик сигареты покраснеет, и недовольно подумал: «Несознанка. На что человек рассчитывает? Взяли ведь практически с поличным. Завтра очную ставку со свидетелем проведу – может, тогда посговорчивее станет».

Потерев переносицу, Тимофей Аркадьевич водрузил на нос очки и поинтересовался:

– Зачем вы поехали к Наталье Захаровой?

– Она прислала мне по электронной почте письмо. Там было что-то вроде того, дескать, она обо всем знает и требует за молчание 200 тысяч долларов. Потом Наташа позвонила. Я сказал, что нам надо встретиться, и поехал к ней.

– Понятно, – следователь завертел в руках ручку. – Значит, Захарова не была вашей сообщницей, а решила вас шантажировать.

– Какой сообщницей! – Платов судорожно сглотнул слюну. – Я не имею к произошедшему никакого отношения. Поверьте мне! Я говорю правду.

– Она не была сообщницей, но обо всем догадалась и собралась шантажировать. Конечно, это ее характеризует не лучшим образом. Но вы решили проблему радикально. А куда вы дели ремень, которым задушили Захарову?

Платов вздохнул:

– Я ее не душил.

«Надо было отложить допрос на завтра, – недовольно подумал Тимофей Аркадьевич. – Ишь, как выкобенивается. Но ничего. Я устал, он устал. Но мне-то не привыкать. В конце концов я его так измотаю, что он во всем признается».

– Дмитрий Евгеньевич, разговор у нас с вами долгий, судя по всему, будет, – сказал следователь, вставая со стула. – Чаю хотите? Ну, знаете ли, водки! Давайте попьем чаю, и вы мне все расскажете. И про Наташу, и про девочек. А что мне понять особенно сложно – так это то, что вы вообще решились вот так конкурента устранить. Чем вам гражданка Суханова насолила? Бандиты так между собой разбираются. Но вы-то вроде как интеллигенция. Что за времена настали…

Ира Суханова посмотрела на дочь, понуро склонившуюся над тарелкой, и в горле застрял комок. Она плохая мать. Плохая. Но если девять дней по Наташе Захаровой – это единственная возможность побыть вместе. Что ей еще оставалось делать?.. К тому же девочка сама вдруг захотела пойти. Хоть чего-то захотела… Лерочка в последние дни ходит как в воду опущенная. Не ест, забросила свой любимый плеер. И учиненный допрос ни к чему не привел. Влюбилась? Говорит, что нет. Проблемы в школе? Опять ничего из ряда вон выходящего. «Наркотики», – вдруг ударило в голову. Но она осмотрела не только Леркины вены. Заставила раздеться догола! На бедрах тоже не обнаружила следов инъекций. И зрачки были в норме…

«Наверное, переживает весь этот кошмар, – решила Ира, глядя в пустые, невидящие глаза дочери. – Тут и у взрослого сердце от боли заходится. А она еще ребенок. Слава богу, не рассказала ей, кто ее отец. Иначе Лера вообще с ума бы сошла. Но это он. Теперь уже точно понятно, что Дима убийца. Первые дни ждала, что во всем разберутся, отпустят. Но если не отпускают, значит, есть за что держать в тюрьме».

Ирина подумала о Платове и рассердилась. Никаких мыслей на эту тему быть не должно. Не думать. Не вспоминать. Все забыть. Не важно, почему он такой мерзавец. Ее с таким трудом создававшееся агентство фактически уничтожено. Клиентов нет. Девочки днями маются дурью в офисе, не зная, чем себя занять. Пришлось даже давать им дополнительные уроки дефиле. Чтобы не сплетничали, не болтали без конца с поклонниками. И чтобы самой сосредоточиться лишь на шагах и поворотах…

За столом смолкла приглушенная речь, и Ира поняла: сейчас прозвучит очередное поминальное слово.

Она извлекла урок из похорон Кати Родимовой. На похороны и поминки Арины, и на проводы Наташи в последний путь, и вот теперь, на девять дней, все сотрудники агентства явились в добровольно-приказном порядке. Пока не рявкнешь – порядка не будет.

Ник нерешительно переминался с ноги на ногу, явно не зная, с чего начать.

– Наташа была очень хорошим человеком, – его голос дрогнул. – Отличным специалистом. Нам всем очень ее не хватает.

– Бедные, – прошептала Лера, опустошая бокал с минеральной водой. – Мамочка, как мне жалко их, стареньких.

Отец Натальи еще как-то держался. А мать просто изнемогала от слез.

Лена Быстрова, всхлипнув, поднялась со стула.

– С Наташей Захаровой всегда можно было посоветоваться, поделиться. Всех выслушивала. Всем помогала. Смерть всегда выбирает лучших. Но Наташа навсегда останется с нами. Мы будем о ней думать. Вспоминать постоянно. Никогда не забудем, – сказала она и, выпив водку, невольно поморщилась.

«В своем репертуаре. Опять опоздала. – Ира недовольно наблюдала за появившейся в ресторане Ликой Вронской. – Даже в такой день не может прийти вовремя!»

Не слушая говорившего Петра Легкова, Лика опустилась на стол и затрещала:

– Ирина, я все поняла! Платов не убийца.

– Тише ты.

– Не могу тише! Я знаю, кто на самом деле убил твоих девочек, кто задушил Наташу. В это невозможно поверить!

Ирина прошептала:

– Иди к следователю. У людей горе. Что за манеры…

Вронская все не унималась:

– Да была я у него! Старый маразматик! Даже рта не дал открыть! Не успела и имени преступника назвать. Выгнал меня, чуть ли не в шею вытолкал. Говорит: «Все улики против Платова, а вы идите отсюда, Анжелика Ивановна, время мое не отнимайте». Но он не понимает, что Дмитрий не убийца.

– Ты заткнешься или нет? – не выдержала Ира.

– И здесь меня не хотят слушать! Ладно. В конце концов, у меня есть где изложить свои мысли. В газете. Или в книжке…

Дождавшись, пока траурные речи смолкнут, Лика Вронская села за руль «фордика» с твердым намерением отправиться домой. Верная машинка мгновенно завелась, и Лика вжала в пол педаль газа.

Она отъехала от ресторана и недовольно нахмурилась. По кузову «фордика» трещали мелкие камешки.

«Заколебали дорожники с вечным ремонтом. Неужели сложно не рассыпать гравий? Всю машину покорябаю, – злилась Вронская. – Да что же это такое? Все больше камней!»

Съехав на обочину, Лика выскочила из машины и присвистнула. Да это не гравий. С капотом-то все в порядке, ни царапины. А вот переднее колесо пробито, машина ехала почти на ободе.

– Передний привод – это хорошо, машина держит дорогу, не виляет, – бормотала Лика, открывая багажник. – Пробитое колесо – плохо, но не смертельно. Запаска в порядке. Домкрат есть. Требуется грубая мужская сила для нехитрой операции.

Водителя «Ниссана», притормозившего для того, чтобы помочь поменять колесо, Лика развлекала журналистскими байками.

– В последний раз колесо у меня спустило на парковке недалеко от Госдумы. Я оглянулась по сторонам и вижу: из старого «Мерседеса» выходит знакомый депутат-коммунист. Поскакала к нему с воплями: спасите-помогите, машинке плохо. И тут мужик говорит: «Извините, товарищ журналист, я колеса менять не умею». Колесо мне перекинул какой-то парень. И я рванула в пресс-центр, но вместо того, чтобы следить за процессом законотворчества, принялась строчить едкую заметку в раздел светской хроники. «Так и так, на днях на парковке был замечен депутат такой-то, он же владелец „Мерседеса“. На просьбы бедной журналистки В. помочь поменять колесико депутат заявил, что домкратом не владеет. И кто же это, интересно, меняет коммунистам колеса?! Нет в нынешнем поколении коммунистических лидеров истинной стойкости. Обуржуазились до невозможности!»

Мужчина рассмеялся:

– На месте этого коммуниста я бы открутил тебе голову!

– Не-а, прямых угроз уложить в мавзолей не было. Он притопал к моему начальнику с ксерокопией статьи и техпаспортом. Говорил, что теперь объясняет избирателям: машина старая. И что колеса ему никто не меняет. Просто он их ни разу не прокалывал, вот и не умеет домкратом авто поднимать да гайки крутить. А мой Андрей Иванович спокойно так говорит: «Марка вашей машины указана правильно? Информация в заметке не искажена? Значит, к нам никаких претензий. Спасибо, до свидания!»

– Веселая ты девушка, – сказал мужчина, затягивая последнюю гайку. – Так, колпак на месте. Колесо в багажник положил. Все, счастливой дороги. Только про меня не пиши ничего, договорились?

– Конечно, – заверила Лика. – Спасибо вам большое.

– Ты дрожишь, как осиновый лист, – заметил мужчина. – Простудилась?

– Есть немного, – соврала Вронская и еще раз поблагодарила своего спасителя.

В салоне машины Лика с жаром принялась общаться с «фордиком»:

– Ты мое солнышко раненое, завтра поедем на шиномонтаж, заварим твое колесико. Все будет хорошо. Я буду долго на тебе ездить. И постараюсь не обижать.

Когда Лика доехала до стоянки, руки дрожали так сильно, что она не сразу смогла заглушить двигатель.

«Все будет хорошо. Как говорит мой любимый Карлсон, спокойствие, только спокойствие, – занималась она мысленным аутотренингом, торопливо возвращаясь домой со стоянки. – Все будет хорошо, все…»

Шею вдруг обожгла непонятная сдавливающая боль. И свет померк…

– Командир, что ты на меня орешь! – Боец спецподразделения нервно затянулся сигаретой. – Кто операцию разрабатывал? Мы получили четкие указания – ждать в подъезде. Огнестрельного оружия у убийцы с собой, предположительно, нет. Ножом он из ресторана ее заколол бы, что ли? Трасса до дома Вронской оживленная. Кто был уверен, что вечером убийца придет за все поквитаться? Кто решил «наружку» не пускать, чтобы не спугнуть? А вот оно как, оказывается, бывает. Душат в кустиках среди белого дня! Ты бы, блин, командир, спасибо сказал, что я отлить вышел.

Руководитель спецподразделения достал сотовый телефон.

– Как там она? Живая?

Вытерев лоб, он облегченно вздохнул:

– Врачи сказали, все в порядке. Откачали. Спасибо, братишка…

– Милочка, ну что же вы встали! Вам нельзя еще!

На щеке задремавшей прямо на книге медсестры отпечатались черные буковки, и Лика Вронская, потирая шею, подумала: «Ну и полиграфия! Интересно, а на моей книжке тоже можно заснуть? Я бы обиделась».

– Как вы себя чувствуете? – участливо поинтересовалась медсестра. – Болит что-нибудь?

Шея, конечно, ныла, но Лика почти не обращала на боль внимания.

Придя в сознание, она поизучала белеющий в полутьме потолок, поняла, что голова кружится, но терпимо, жить будет. А затем ощутила такой творческий зуд…

– Скажите, а когда меня к вам привезли, рюкзачка не было?

Медсестра подозрительно поинтересовалась:

– Какого рюкзачка?

– Кожаный, бежевого цвета, не большой, не маленький, что-то среднее…

Медсестра нырнула под стол.

– Держите, милочка. И проверьте, все ли цело. Всякое случается.

Щелкнув застежкой, Лика засунула руку внутрь. Телефон лежит себе, и – самое главное – КПК, «наладонник», маленький компьютер. То, ради чего и совершался этот хадж на ватных ногах.

– Все в порядке. Скажите… а у вас кофе есть?

– Милочка! Вы прямо как маленькая. Встали, кофе среди ночи требуете.

Лика умоляюще посмотрела на женщину.

– Я не требую. Я прошу. Пожалуйста. Если не затруднит…

– Ладно уж. Принесу, – заворчала медсестра.

В палате кто-то храпел. Постеснявшись зажигать даже лампу над кроватью, Лика устроилась на постели и включила компьютер.

Она редко работала на КПК. Неудобно. Пока натыкаешь буковок похожей на зубочистку палочкой. Но теперь выбирать не приходилось.

Новая книга сама собой выливалась на экран компьютера, и в какой-то момент Лика осознала: она прерывается, чтобы отхлебнуть из уже появившейся на тумбочке чашки кофе…

«Убийцей оказался Ник Перьев! Тихий, скромный, страдающий от несчастной любви фотограф. Он убил всех моделей, кроме Светланы Никодимовой из агентства Платова. И это Ник задушил Наташу Захарову. Но улик против него не было. На показаниях Дмитрия Платова, утверждавшего, что он видел, как перед выходом на подиум фотограф протянул Арине пластиковый стаканчик, обвинение не построишь. Единственный свидетель! Арина шла по коридору. Сбоку за ней следовал Ник. И Дмитрий. Он нес уже находящимся за кулисами моделям воду, в руке была длинная трубка стаканчиков. Потом быстро обогнал парочку. Предложил Арине воды, но у той в руках уже белел стаканчик.

Наталья Захарова, заметившая краем глаза эту сцену из гримерки, терялась в догадках. Письма с требованием заплатить за молчание получили оба, Ник и Дмитрий!

Когда Дмитрий пришел в квартиру Захаровой, Наташа была уже мертва. Зажимая рот рукой, он подошел к включенному компьютеру, удалил адресованное ему письмо, и, протерев ручку входной двери, бросился вон.

Эпизод со стаканчиками всплыл в его памяти лишь после ареста. В тот день все друг другу наливали воду, пили не останавливаясь, жарко, душно.

Да он особо и не задавался вопросом, кто убил Арину. Так как в смерти девушки видел лишь проявление справедливости. Радовался, что Светлана отомщена, так как подозревал, что ее смерть – на совести „крыши“ Ирины Сухановой. Потом, конечно, понял, что перегнул палку, что Ира ни при чем. И стыд, и раскаяние перемешались с любовью, которую он скрывал много лет от себя самого, душил, уничтожал, но она раскачивала его на качелях то безумной страсти, то трепетной нежности.

… – Зачем тогда вы поехали к Наташе? – спросил следователь Ковалев.

– Я не ангел. Бизнес – это всегда в той или иной степени нарушение закона. Куда-то исчезли финансовые документы, за которые мне могли оторвать голову, и я испугался, что они попали к Захаровой…

Тимофей Аркадьевич поверил Платову сразу же. Безоговорочно. Опытный, проницательный, он понял, что Дмитрий говорит правду. Мимика, жесты, речь – все свидетельствовало о правдивости показаний.

Но правда без доказательств ничего не стоит.

Повторные допросы работавшего на показе Петра Легкова персонала ничего не дали. Свидетелей той сцены в коридоре больше не оказалось. Соседи Ника Перьева, как сговорившись, твердили одно: в тот вечер, когда умерла Наташа Захарова, фотограф был дома. Робкая надежда появилась в сердце Ковалева, когда выяснилось: недалеко от дома Захаровой, буквально за час до смерти Наташи, сотрудник ГИБДД остановил бежевую „девятку“. Но по фотографии Ника не опознал, сказал: „Этот, как „голубой“, волосатый, а тот стриженый был“. И у Ника была „Хонда“.

„У него есть сообщники. Мужчина и женщина, – размышлял следователь. – Но в контакт с ними он не вступает. Пару дней Перьева попасла „наружка“, результатов это не дало. Наблюдение сняли, чтобы не насторожить преступника. По телефону он с сообщниками тоже не связывался…“

И тогда он решил попросить о помощи ту самую журналистку и писательницу, которая вечно путалась у него под ногами. Другого выхода не было. Преступника надо спровоцировать».

Лика перечитала текст и сохранила файл. Как раз вовремя. На экране появился символ разряжающейся батареи, «наладонник» вот-вот отключится. Впрочем, самое главное записано. Имена она, конечно, потом изменит. И это лишь так, наброски, которые в будущем станут главой нового романа…

Серый мутный свет зарождающегося утра позволил Лике рассмотреть выводящую носом рулады соседку. Пожилая женщина, словно почувствовав направленный на нее взгляд, прекратила храпеть, но закашлялась так сильно, что Вронская с досадой накрыла голову подушкой.

Откашлявшись, женщина зашелестела пакетом, принялась что-то жевать.

«Поспать не дадут, – расстроилась Лика. – Что ж, спать нельзя – буду думать. А думать я буду про то, как мне лучше построить сюжет. Как только отсюда выйду – сразу же поеду в прокуратуру. Вопьюсь, как пиявка, в Тимофея Аркадьевича. Пусть гонит протокол допроса Ника Перьева. Мотивы его действий мне лично пока не ясны. Кстати, о Тимофее Аркадьевиче. Оставить его триумфатором? Или все лавры – главной героине, списанной с себя, любимой? Наверное, пусть будет все, как в жизни. А моя героиня, так же, как и я, поймет главное. Часто случается так, что положение кажется абсолютно безвыходным. Тупиковым. И нет сил бороться, и страшно, и тяжело, и руки опускаются. Но именно тогда надо. Надо все равно бороться. Идти вперед, как бы сложно ни было. Пусть с кровью, пусть маленькими шагами. НАДО НИКОГДА НЕ СДАВАТЬСЯ. Безвыходных ситуаций не бывает. Справедливость есть. Добро побеждает зло. Своей цели всегда можно добиться. Даже если реализуя задуманное, сотрешь все зубы в порошок. Верить. Молиться. Идти вперед…»

Ворота подъехавшему милицейскому «уазику» охранник комплекса особняков на Рублевке долго не открывал. Потом, устав от неумолкающих гудков, вышел из будочки.

– Что, опять? Всех владельцев пересажать вздумали? Документы ваши!

– Витек, спокуха. – Платов приоткрыл раздолбанную дверь, высунулся наружу. – Это я. Пропусти машину, мне пешком неохота топать.

Витек недоуменно вытаращил глаза:

– Дмитрий Евгеньевич? Как хорошо! Тут про вас мужики всякое говорили. Но я не верил!

– Правильно делал, что не верил, – счастливо рассмеялся Дмитрий.

Хорошо-то как на свободе! Знал, что выйдет. Камеру ему Ковалев организовал одиночную. Но все равно – нары, параша, бурда вместо еды, душ раз в неделю. Такая тоска накатила, буквально на следующий день запросился:

– Тимофей Аркадьевич, выпустите, дома сидеть буду, честное слово.

– Не положено. Можем все испортить, – сказал следователь. И назидательно поднял палец: – Ты посиди. О жизни подумай. Тебе полезно. Не сделаешь выводов – опять сюда попадешь. Только уже по-настоящему.

Выводов, конечно, Дмитрий никаких не делал. Все мысли были об одном. Ира думает, что он убийца. Он все объяснит. Она поймет. Но вот сейчас, в эти минуты, Ира его ненавидит, проклинает, сходит с ума. И ничего нельзя сделать, ничего… А хочется. Почему-то очень хочется, чтобы ее огромные глазищи сияли от счастья. И чтобы она таяла в его объятиях. И, выждав, пока он отвернется, украдкой отправляла в рот малюсенький кусочек шоколадки.

Дмитрий планировал принять душ, а затем сразу же позвонить Ирине, но еще на ступенях услышал: телефон просто разрывается.

«Наверное, девчонки из агентства. Может, уже по телевизору сообщили, что Перьева взяли», – думал Дмитрий, снимая трубку.

– Папочка! Тебя отпустили! – залепетал детский голосок. – Я верила! Я сто раз в день тебе звонила! Я знала, что ты никого не убивал. Мама хорошая. Ты бы не стал, я знаю, что не стал.

– Девочка, ты ошиблась номером? Или если это шутка – то она неудачная.

– Папочка, это я! Лера Суханова! Я разговор слышала. Мама сказала тете Лике, что ты мой отец.

Когда Дмитрий обрел дар речи, то только и мог сказать:

– Мама правда так сказала? Лера, повтори. Она так сказала?!

Глаза почему-то защипало…

– … Pappy, les garsons a l’ecole m’embetaient encore, ils disaient que je n’ai pas de pere. Apres la classe j’ai attrape l’un et je l’ai cogne![31]

– Tu as bien fait Nicolas. Ton pere est mort dans un accident d’avion. Tu dois savoir te defender.[32]

С дедушкой хорошо. Они разговаривают только по-французски. И дед знает много историй, от которых мороз по коже. Все его рассказы выучены уже наизусть. Но все равно хочется слушать их снова и снова.

– Так, значит, наша настоящая фамилия Перье? – спрашивает Ник, уютно устроившись на диване рядом с дедушкой. – А тебя зовут не Антон?

– Нет, милый, Антуан Лораном. Так сложилась жизнь. Моя мама, твоя прабабушка, умерла в концентрационном лагере Дранси. Нас с братом разлучили. Франсуа остался в Париже, а меня отправили в Аушвиц.

– Освенцим?

Дед печально кивает. Ему сложно говорить о пережитом, но он всегда откровенен. Так как считает, что внук должен знать все. Трагическая история семьи не должна раствориться во времени.

– Да, Освенцим. Но фашисты называли лагерь смерти Аушвицем. Это в Польше, недалеко от Кракова. Я бы умер там от побоев и голода, если бы не Сара Гольдберг. В тот день, когда меня привезли в лагерь, ее сына отправили в крематорий. Ему, как и мне, было всего шесть лет. Она спасалась заботами обо мне. Она спасла меня… После войны мы вернулись в Россию, на родину Сары. Говорить о том, что я француз, было опасно. Из Антуан Лорана Перье я стал Антоном Перьевым. И, хотя мысли об оставшемся во Франции отце преследовали меня постоянно, я не мог расстаться с Сарой, ставшей мне матерью.

Потом я вырос, встретил и полюбил твою бабушку…

Дед продолжал говорить, но Ник уже не прислушивался к его словам. Он – француз! Как это здорово! Родина мушкетеров – его родина, далекая, неведомая, и от этого еще более притягательная. Как жаль, что дедушка запрещает рассказывать об этом мальчишкам в школе. Они бы точно умерли от зависти!

– Когда открыли границу, дедушка был уже очень болен, – продолжил свой рассказ Ник, с наслаждением потирая затекшие от наручников запястья. – Но все же мы с ним съездили во Францию, и там нам повезло. Младший брат деда, Франсуа Перье, был жив. Мы разыскали его, встретились. Он показал нам дневники своего отца, моего прадеда. Это казалось невозможным. Дедушка тоже был в шоке. Он и представить себе не мог, что его отец был парфюмером. Он почти не помнил свою жизнь во Франции, и отец запомнился ему развешивающим картины в художественной галерее.

Тимофей Аркадьевич снял очки и недоуменно поинтересовался:

– А к чему столь долгий рассказ?

– Мой прадед – автор знаменитых духов «Chanel № 5».

– И что?

Ник раздраженно посмотрел на следователя. Как можно не понимать! Это уникальные духи. Самые известные в мире. Прадед любил Габриэль Шанель. Он боготворил эту женщину. Она заработала на его таланте миллионы. И палец о палец не ударила, когда их семью разрывали, уничтожали, мучили!

Ни Франсуа, ни дед даже не пытались оспаривать авторство парфюма. Старая полуистлевшая тетрадь. Кто поверит в эти записи? Очевидцев тех событий уже нет в живых. Империя Chanel сильна, могущественна, и ее нынешние владельцы никогда не пойдут на то, чтобы признать правду.

Но Ник и не подозревал, что его ненависть настолько сильна. Когда в агентство приехала Эмилия, он заглянул в ее записи и понял все. Идея отличная. Идея выигрышная. Но она не должна осуществиться. Тем более предварительный отбор моделей Эмилия Конде сделала по снимкам, размещенным на сайте «Supermodels». Потомок семьи Перье не должен способствовать популяризации проклятых «Chanel № 5»!

Вначале Ник не планировал сам убивать девочек. Он просто рассказал моделям подробности о предстоящей в Париж поездке, рассчитывая на то, что Арина Иванова, которая вечно выбирала в качестве любовников бандитов, найдет способ рассчитаться с Вестой Каширцевой или Катей Родимовой. Но время шло, дата отъезда приближалась.

– Мне требовался скандал, – понурившись, объяснял Ник следователю. – Громкий. После которого Эмилия отказалась бы от сотрудничества. Я разбираюсь в фармакологии, но идею с отравлением пришлось оставить. Это не произвело бы должного эффекта. Поэтому Веста погибла под колесами автомобиля. Эта бежевая «девятка» была зарегистрирована на деда. После его смерти у меня осталась генеральная доверенность. Я долго готовился осуществить задуманное. Веста мне доверяла, проблем с тем, чтобы выяснить ее планы, не возникло. Но надо было сделать так, чтобы меня не заподозрили.

– Что за женщина управляла автомобилем?

– Женщины не было. За рулем находился я. Накануне напросился к Весте в гости. Ехали в ее «Мерседесе». Незаметно включил «противотуманки». Гараж освещается, света фар девушка просто не заметила. На следующий день пришел в агентство, сказал, что буду в лаборатории, чтобы меня не беспокоили. У меня есть привычка напевать во время работы. Я оставил включенным диктофон с заранее подготовленной записью. А сам надел парик, сделал макияж и покинул агентство. Волновался, что меня узнают, поэтому выжидал, пока охранник отлучится. Но он читал книгу, а время поджимало. Он не узнал меня… Однако все оказалось напрасным! Веста умерла, а скандала не было! Не знаю, каким образом Ира Суханова все замяла. Я написал ей анонимное письмо, рассчитывая, что она испугается и откажется от поездки. Потом послал по электронной почте сообщение Эмилии Конде, где рассказал о смерти Весты. Думаю, она его не получила или не прочитала. Пришлось убирать Катю. Перед ужином я ей вручил таблетки, сказав, что это радикальное средство от угревой сыпи. И попросил держать это в секрете, так как препарат якобы редкий, дорогой, и я не хочу, чтобы другие девочки ко мне обращались.

– А Арина Иванова чем вам помешала?

«Не только Арина, – подумал Ник, неприязненно глядя на Ковалева. – Я понял, что тот кавказец делал с „Тойотой“ Светы Никодимовой. И специально позвонил Платову. Какая девочка не побежит посмотреть, что стало с ее машинкой? Почему, почему… Потому что я их всех ненавижу! Моделей! И если бы меня не поймали – этот смертельный марафон продолжался бы до бесконечности! Я приехал из Парижа, и первым, кого увидел в клубе… Нашем, как я думал, клубе. Том месте, куда приходил, вспоминая неповторимый, самый сладкий миндальный поцелуй. Был Санька! Он обнимал женщину! Целовался с манекенщицей! Холеные тупые сучки! Я почти смирился с тем, что они выигрывают. Кто знает фотографов, снимающих Клавдию Шиффер или Синди Кроуфорд? Никто. Они звезды, мы так, сопутствующее приложение. Но Санька с моделью – этого я не смог вынести. Я мог бы смириться с отсутствием славы. Но когда украли моего мальчика… Да, мне рассказывали, что у него есть не только друзья, но и подруги. Но одно дело – знать это теоретически. Надеяться, что мои знакомые ошиблись. Или даже специально оговорили Саньку. С них станется! Наша среда – серпентарий, клуб заклятых врагов, умилительно целующихся при встрече и мысленно выливающих ведро помоев. Одно дело – знать. И совсем другое – видеть все своими собственными глазами. Его чувственные губы, целующие накачанный силиконом рот. Его нежные ладони, обнимающие женскую талию. Тень от длинных ресниц на белоснежной юной коже. Когда Саньке хорошо, он закрывает глаза. Я вижу тень. Ему хорошо с какой-то дылдой-девкой-сучкой… Во мне всегда жила ненависть к этим девицам. Ненависть, которую я пытался по профессиональным соображениям превратить в симпатию. Иногда это получалось. Но ненависть не переставала быть ненавистью. Я почувствовал: во мне словно прорвало плотину, я не могу больше сдерживаться, я хочу их уничтожать. Всех! Безо всякой жалости! В нормальных, обычных женщинах нет ничего такого, что вынуждало бы испытывать по отношению к ним омерзение. Они рожают детей, заботятся о своих мужьях. Все правильно, так и должно быть. Но модели – не женщины, это какая-то другая мерзкая субстанция. Корыстная и расчетливая. Они продают свои тела тем, кто готов заплатить дороже. Они делают пакости друг другу. Убивая Арину, я делал мир чище. Провидение всем нам посылает знаки. И в моей судьбе все так переплелось не случайно. Я встал на этот путь, стремясь не допустить исторической несправедливости. Но на самом деле то была не только месть за предков. Моя миссия заключалась в том, чтобы уничтожить вертлявых жалких гадин, порочащих и дискредитирующих природу, естественный порядок, предназначение…»

Фотограф со вздохом сказал:

– Ну, напишите что-нибудь в этом вашем протоколе. Я не буду отвечать на этот вопрос по поводу Арины. Вы все равно не поймете.

– Это точно, – тихо произнес Ковалев, потирая переносицу. – Вы, Перьев, по степени цинизма перещеголяли всех преступников, которых мне довелось отправить за решетку. И изобретательности вам не занимать. Почему ваши соседи уверяли, что в ночь убийства Натальи Захаровой вы находились в своей квартире?

– Я опять включил диктофонную запись. Дом панельный. Они слышали, что я напеваю. Перед уходом еще поставил музыкальный центр на таймер, он должен был включиться через час после моего ухода. Из квартиры вышел в коротком мужском парике, в костюме, хотя обычно предпочитаю спортивный стиль одежды. Я рассчитывал, что Легков в больнице, а, значит, Наташа у себя. Петр не любил, когда она оставалась в его квартире. Боялся, что Захарова меня не впустит, но она пригласила пройти. Потом я понял, почему женщина не испытывала страха. Когда я открыл ее почту, там было два письма – мне и Платову… Едва я успел вытереть посланное мне письмо, в дверь позвонили. Я стоял за шторой, когда появился Дмитрий. После того, как он, тоже удалив письмо, ушел, я бросился за ним следом. Но, к счастью, посмотрел в окно на лестничной клетке, увидел входящего в подъезд мужчину с собакой, поднялся на несколько пролетов вверх… Знаете, я давно опасался Наталью. Она как-то нашла диктофон и чудом не нажала на кнопку воспроизведения. Потом перед показом я не удержался, подправил Арине макияж. В кармане лежало снотворное, я знал, что убью ее. Соблазн прикоснуться к лицу, которое вот-вот застынет в смертельной маске, оказался сильнее доводов рассудка. Я начал накладывать ей косметику и потом испугался, что Захарова станет меня подозревать. Ведь Наталья мельком видела меня, когда я, загримированный под женщину, покидал агентство, чтобы убрать Весту.

Следователь положил под язык таблетку валидола и пробормотал:

– Перьев, вы чудовище. Как можно вот так хладнокровно убивать девушек, женщин. Они ведь не сделали вам ничего плохого…

– Вам этого не понять, – повторил Ник.

Он жалел только об одном. Перед началом допроса Ковалев позвонил в больницу и выяснил: Лика Вронская осталась в живых. Какая жалость. Когда на поминках прозвучали ее реплики о том, что она знает, кто убийца, Ник ни на секунду не заподозрил подвоха. Потому что бабы – дуры, они вечно трещат без умолку. К тому же один раз она его уже озадачила, сказав, что у нее имеются соображения по поводу убийств. Он встретился с ней и решил: девчонка ни о чем не догадывается. А зря. Эту суку не следовало недооценивать…

Лика Вронская шла по коридору агентства «Supermodels». Из-за полуоткрытой двери демонстрационного зала раздавался Ирин голос:

– Ты моя красавица, ножки вот так должны двигаться. Прямая спинка, прямая! Молодец, моя звездочка! И глазками по сторонам похлопай! Улыбочка! Отлично, солнышко!

Вронская заулыбалась и подумала: «А где грозное кукусики ? И выражение лица, приятное для людев ? И парочка непременных „дура, идиотка, пузо подтяни, уродина“? Светится от счастья. Порхает, летает. Агентство свое с платовским объединять надумала. Пусть все у них получится. К тому же есть ради кого стараться. Лерка ни на шаг от них не отходит. Словно боится, что опять поругаются».

В гримерное кресло Лика опускалась с тяжелым сердцем. Наташин портрет на стене. Какая нелепая смерть…

– Здравствуйте, я Люба. Мне Ирина Алексеевна сказала, что вы подъедете.

Новая гримерша улыбнулась так искренне, что Лика тоже заулыбалась сквозь набегающие на глаза слезы.

– Что будем делать? Дневной макияж, вечерний?

– Не знаю, – Лика пожала плечами. – Меня на телевидение позвали. Времени еще куча, решила приехать в «Останкино» уже с «лицом». Меня там как-то один раз так нарисовали, что бабуля позвонила и сказала: «Внученька, мы с тобой выглядим ровесницами». Мне нужен грим, который устроит телевизионщиков, но при этом не даст повода для ехидства бабуле.

– Поняла. Отдыхайте, – сказала Люба, выливая на ладонь немного тонального крема. – Не волнуйтесь, все будет в порядке. Я сама сегодня тоже такая взволнованная. От мужа ушла к любимому человеку. Мы сняли квартиру, и сегодня он туда придет.

– А дети есть у вас? – поинтересовалась Вронская, мысленно радуясь: тональный крем легкий-легкий, совсем не чувствуется на коже.

– Да, сын. Пятнадцать лет. Но он все понял. Сказал: «Мама, не надо ждать, пока я окончу школу и поступлю в институт. С папой вы постоянно ругаетесь. Я думаю, вам друг без друга будет лучше». А еще он сказал… Я просто обалдела! Говорит: «Человек, который одной ногой стоит в прошлом, а другой в будущем, писает на настоящее».

Лика пробормотала:

– Где-то я уже слышала эту фразу.

– А я нет. Она меня поразила. Как верно. Счастье или вспоминается, или откладывается на потом. Так проходит жизнь.

Посмотрев в зеркало, Лика восхищенно воскликнула:

– Люба! И это я? Нет, я, конечно, и без косметики создание неземной красоты. Но вы из меня сделали что-то запредельное.

– Рада, что вам понравилось.

Попрощавшись с Любой, Лика вышла в коридор и посмотрела на часы. В «Останкино» ехать еще рано.

Войдя в приемную Иры, она попросила секретаршу:

– Кристин, выметись на пару минут, будь человеком. Хочу газеты почитать в Интернете.

«Вчера в ходе перестрелки был убит лидер преступной группировки Вагит Имранов», – гласил первый же анонс новостного сайта.

Вздохнув, Лика решила проверить почту.

И рука сразу же понеслась к лицу, чтобы потереть накрашенные глаза, но в последнюю секунду Вронская, вспомнив про макияж, схватила себя за ухо и ущипнула.

Франсуа? Франсуа!!!

Письмо было коротким. «Я не могу без тебя. Очень скучаю. Приезжай. Тут дело не в том, что французы – темпераментная нация».

«Приезжай? – принялась рассуждать Лика. – А газета? А книга еще не законченная? А…»

– Нет! – решительно сказала она, и Кристина, попивавшая на диване кофеек, от неожиданности поперхнулась. – Никаких через неделю, через месяц, после этого, после того.

– Лика, с тобой все в порядке? – испуганно спросила девушка.

– Все в полном порядке. Видишь ли, Кристинка, в этом мире все так устроено. Стоит чего-то попросить – и это сразу же дают. Но мы не берем, боимся, страшно. Думаем: действительно ли это то, что нужно? И не станет ли хуже? А это тот случай, когда думать вредно. Надо слушать свое сердце.

– Ничего не понимаю. Чудная ты, Лика. Я вот у своего парня норковую шубку прошу – а он все не дарит.

– Я не про шубку. Я про счастье.

На личике Кристины появилась недоуменная гримаска.

– А без шубки – какое счастье?

Лика рассмеялась:

– Большое! Настоящее! Не важно, сколько оно продлится. Но оно будет…

Одно из амплуа певиц кафешантанов.

« Кукареку » и « Кто видел Коко ?» – названия песен, которые исполняла в молодости Габриэль Шанель.

Свинина, окорок, колбасы и овощи, тушенные в шампанском.

Эльзасская закуска из копченого окорока.

Программа для редактирования снимков.

«Моды Шанель».

Синоним «портфолио».

Очаровательное платье-рубашка от Шанель ( англ. ).

Модельеры того периода.

«Мягкое седло».

«Я всегда буду любить тебя», песня Уитни Хьюстон.

Дмитрий Павлович, двоюродный брат Николая II.

Убийство Григория Распутина произошло в 1916 году при участии князя Юсупова, князя Дмитрия, депутата Государственной Думы Владимира Пуришкевича и врача Станислава Лазоверта.

Да, 14 июля в Париже, как и повсюду во Франции, день национального праздника ( фр. ).

Кажется, что в этот день вся Франция танцует «Карманьолу» ( фр. ).

Грабители! Средь бела дня! ( фр. ).

Полчаса – это так долго! А французы, говорят, темпераментные… ( фр. )

Дерьмо ( фр. ).

Я ничего не понимаю. Не могу так больше. Иди ко мне! ( фр. ).

Абсолютное масло.

Конкрет – твердый или полутвердый продукт экстракции душистых веществ из некоторых видов сырья растительного происхождения летучими растворителями.

Способы получения душистых веществ.

Позволяет получать эфирные масла путем испарения, а затем конденсации паров жидкостей.

Так французские парфюмеры называют вид нарцисса, Narcissus poeticus.

Используемое в парфюмерии сырье животного происхождения, получаемое, как правило, из желез животных.

Парижская закусочная на бульваре Сен-Жермен.

Эльзасский луковый пирог.

Beau – красивый.

«Германия превыше всего» ( нем. ).

Перечень требований артиста к организаторам концерта.

Дедушка, мальчишки в школе опять дразнились, что у меня нет папы. Я даже стукнул одного из них после уроков! ( фр. )

Правильно сделал, Николя. Твой отец погиб в авиакатастрофе. Ты должен уметь постоять за себя! ( фр. )