Ольга Тарасевич - Талисман Михаила Булгакова

Ольга Тарасевич - Талисман Михаила Булгакова

* * *

Все события и герои вымышлены. Все совпадения случайны и непреднамеренны.

Человек сошел с электрички одним из последних. Покидать вагон он не спешил: не хотел толкаться среди капризничающих детей и потных теток.

Обойдя море суетливых дачников, в котором буйками выделялись клетчатые сумки со снедью и коробки с рассадой, он презрительно усмехнулся.

Все это мерзкое болото, людская человеко-масса.

Народ.

Обыватели.

Тупые потребители разрушающих желудок чипсов и разжижающих мозг американских боевиков.

Они совершенно не задумываются о своей жизни, о собственном предназначении. И зачем-то регулярно воспроизводят себе подобных.

Разумеется, ни одному из этих лишенных интеллекта и воображения людишек не пришло бы в голову такое, хотя бы отдаленно похожее на то, что он задумал.

Впрочем, так и должно быть.

Есть общий биовид и есть его отдельные гениальные представители.

Такие, как он…

Человек быстрым шагом углублялся в лес.

Дачники выбрали освещенную гравийную дорогу, ведущую прямо к поселку, но ему не хотелось, чтобы потом, после того, как все будет кончено, кто-то мог вспомнить его внешность. Путь по лесной тропинке был более долгим и менее комфортным, но человек никуда не торопился.

Накануне поездки он прихватил с собой фонарик, однако дополнительного освещения не понадобилось.

Диск полной желтовато-бежевой луны прекрасно подсвечивал шершавые стволы сосен и мягкую душистую траву на обочинах тропинки.

Возле поляны, плавно переходившей в спуск к реке, человек замер.

От воды шел легкий туман, разделявшийся на длинные седые пряди.

Казалось, на траву наброшена сеть таинственного дыма, и вот-вот среди тьмы вспыхнет пламенное зарево костра и вокруг огня затанцуют обнаженные гибкие ведьмы с длинными волосами.

Открывшаяся перед его глазами картина напоминала кадры из «Мастера и Маргариты»; ту сцену, где Марго перед визитом к Воланду проходит обряд причащения кровью в ночном лесу.

«Все-таки Бортко – гениальный режиссер, он понимает Булгакова, как никто другой», – пробормотал человек, улыбаясь березам с пышными локонами.

Налюбовавшись мистическим пейзажем, он снова устремился вперед.

Тим уже ждал его в условленном месте.

В ночном полумраке улыбка парня выделялась ярким пятном.

Человек скептически хмыкнул.

Тим стойко ассоциировался у него с молодым безмозглым современным поколением. С ничтожными потребителями, отчаянно напрягающими малоразвитые мозговые извилины, пытаясь следовать модному нынче позитивному мышлению…

От Тима пахло жевательной резинкой, свежим парфюмом и предвкушением приличной суммы бабок.

– Принес? – поинтересовался человек у Тима, не здороваясь.

Тим быстро кивнул и вынул из висящего на плече портфеля для ноутбука сверток.

Он с видимым равнодушием развернул его. Серьги, колье, золотое колечко, серебряный браслет, перстень и портсигар. А вот – то самое, ради чего все и затевалось, – золотая браслетка, талисман Михаила Булгакова.

Считаных секунд хватило ему для того, чтобы почувствовать: от браслетки идет мощная струя сильной теплой энергии.

Все верно.

Настоящая вещь…

Любимая безделушка гения…

– Спасибо, – он с любопытством поглядел в голубые глаза Тима. Взгляд у юноши был нетерпеливым и радостным, совершенно не омраченным предчувствием приближающейся смерти. – Я доволен. Я тоже все принес, как обещал.

Он сунул сверток с антикварными украшениями в спортивную сумку, достал пакет, набитый пачками старательно нарезанной накануне бумаги.

Сейчас Тим возьмет пакет.

И, глядя вниз, достанет пачку, попытается извлечь купюру.

Мальчишка туп, но осторожен; ни за что не уйдет, не убедившись, что его не «кинули».

В запасе будет максимум полминуты, чтобы успеть достать нож и нанести удар.

Бить надо наверняка.

Нельзя допустить, чтобы Тим заорал – дачи находятся отсюда совсем близко, не хватало еще, чтобы кто-то бросился ему на помощь…

Выдохнув, он нащупал в кармане рукоятку ножа. И сразу же вспорол мягкую беззащитную мякоть живота негромко охнувшего парня.

К горлу подкатил комок.

Теплая, терпко пахнущая кровь Тима брызнула ему на лицо. От этого человека сильно затошнило. Но он справился с накатившей дурнотой. И, убедившись, что Тим мертв, устремился прочь…

Татьяна Лаппа, 1917 год, Вязьма

Ребенок во мне все растет. На прошлой неделе Анна, что помогает мне управляться по дому, расшила в талии мое серое шерстяное платье. За работой она все повторяла: «Ох, зачем барыне платье расшивать? Скоро опять сделается оно мало. Я бы для вас лучше сшила платье новое, широкое».

Объяснять Анне, что нет нужды в новом платье, так как материнству моему не суждено случиться, я не стала. Пару лет тому нашу прислугу ссильничали пьяные мужики. С той поры она малость повредилась рассудком, хотя это и не сказалось на добром нраве ее и на безупречном прилежании.

– А что доктор, обедать не выйдет? – кричит Анна из столовой, звеня серебряными приборами. – Занедужил барин наш?

Я молчу. Впрочем, мои ответы Анну не интересуют. Накрывая на стол, она все воркует, что доктор болеет, но надо бы ему поправляться – ведь скоро появится ребенок, и хорошо бы, чтобы мальчик.

Если видеть теплый просторный наш дом, слышать радостный лепет прислуги, то вполне можно решить, что жизнь обитателей этого дома счастлива и беззаботна.

А между тем больше всего на свете я хотела бы удавиться.

Или никогда и вовсе не встречать Мишу – потому что радость нашей любви длилась мгновение, и сменилась она долгим стылым горем.

Нет, не ребенок держит меня на этом свете.

Дни крошечного теплого комочка, уже начинающего шевелиться во мне, сочтены.

Просто я как подумаю: «Ну вот, отравлюсь. А что потом с Мишей будет? Жалкий, страшный – кому он нужен такой?..» Подумаю так – и решаю погодить руки на себя накладывать. Хотя у фельдшера в больнице, должно быть, полно всякой отравы. И легко я могла бы получить ее – а хоть бы и для того, что якобы надо крыс потравить, чем не предлог?..

– Тася… Тася, зайди ко мне!

Послушно иду в спальню. В горле комок. Знаю, что скажет он. «Вот рецепт, торопись в аптеку, принеси морфий». А я ему скажу, что в Вязьме всего две аптеки. И аптекари уже так смотрят, когда я морфий спрашиваю, – как будто бы все им уже про доктора Булгакова известно. Боюсь, скоро отберут у Миши докторскую печать, и не сможет он больше выписывать рецепты на морфий. И тогда уж точно погибнет.

Мне было пятнадцать лет, когда я с ним познакомилась. А Мише – семнадцать. Тетка прислала меня на каникулы, посмотреть Киев. Мне понравился уютный их дом на Андреевском спуске. Понравился ли в тот самый первый приезд Киев – не помню. Помню только Мишины синие глаза, его ласковую улыбку, а еще красивые руки с тонкими пальцами. Он город мне показывал. Только Киева я так и не увидела, все на Мишеньку смотрела.

Помню, уже тогда сделал он мою золотую браслетку, что мама подарила мне на окончание гимназии, своим талисманом.

Браслетка была очень красивой – из частых золотых колечек, мягко охватывающих запястье. Мише она очень понравилась. Он попросил ее у меня на удачу – ему предстояло сдавать экзамен. Сдал, только представьте себе, и на отличную оценку!

– Тася, – Миша слабо машет рукой на окно, и я бросаюсь задергивать штору. У мужа постоянные галлюцинации, и в окне видятся ему страшные черные люди. – Тася, надо в аптеку.

Часы над нашей кроватью с серебристыми шишечками показывают только два часа пополудни.

И это очень, очень плохо.

Миша и так колет морфий пару раз в день, утром и вечером. Но, похоже, уже нет сил у него терпеть до вечера, и хочет он укола и в обед.

Торопливо выписав рецепт, муж смотрит на мой живот и вздыхает:

– Тасенька, ну ты же понимаешь: оставлять никак нельзя.

Один раз Миша уже говорил мне такое. В Киеве, когда собирались мы венчаться, выяснилось: я понесла, и будет ребенок. Накануне прислала мне из Саратова мама денег на платье. Пришлось те деньги отдать доктору. Мишенька говорил: еще не время, ему надо выучиться. А мне тогда страсть как хотелось ребенка. У доктора я чуть не померла: наркозу мне почему-то не давали, боль была адская, а еще началось кровотечение, и доктор все не мог его унять, а я думала, что помру вот так глупо, накануне венчания.

Зато потом, в церкви, когда священник венчал нас, мы с Михаилом все хохотали. Как представляли, что тут вместо свадьбы могли бы похороны быть, – так и смеялись. Венчалась я в белой кофточке и юбке. Мне их мама купила. Она на свадьбу приехала и когда доведалась, что платья нет, пошла к портному, и быстро пошили мне там кофточку. Родные Мишеньки были недовольны; думали, разве не могла уже мама моя мне платье пошить. Они считали, мы богато жили, но это было не так совсем…

Живот у меня еще небольшой.

А все равно, как наденешь теплую шубу и валенки – кажется, ни шагу ступить не выйдет; повалюсь набок и расшибусь всенепременно.

– Барыня, куда же вы! Обед простынет, – несется мне вслед отчаянный крик Анны.

Не до обеда теперь. Когда Мише нужен морфий – лучше повременить с другими делами, иначе сделается ему совсем худо.

Спешу, тороплюсь в аптеку. И, уклоняясь от колючего ледяного ветра, все вспоминаю наши с Мишей печали.

Никто из родных не знает, что Мишенька болеет. Боже упаси! Тотчас сделается дурно матушке и сестрам его, коли доведаются они о таком. Нет, решительно никому нельзя говорить про этот тяжелый недуг. Но все-таки поговорить с кем-то о происходящем мне хочется. Иногда такая тяжесть на сердце, такая тоска… Но разве есть подле меня тот человек, которому можно открыться? Персонал больницы меня ненавидит. Я пыталась уговорить Мишеньку согласиться, чтобы я работала при нем. Хоть бы даже полы мыла – я на все готова, только бы отвлечься. Но санитарки и фельдшерицы восприняли в штыки: барыня не должна работать. И Мишенька, конечно, не решился им перечить. Рядом со мной нет ни души, чтобы излить свои печали. Но придумала я себе друга – чуткого, внимательного, преданного. Веду с ним неспешные беседы. Вот так я рассказала бы ему о возникновении страшной Мишенькиной болезни: «Привезли ребенка с дифтеритом, и Михаил стал делать трахеотомию. Знаете, горло так надрезается? Фельдшер ему помогал, держал там что-то. Вдруг ему стало дурно. Он говорит: «Я сейчас упаду, Михаил Афанасьевич». Хорошо, Степанида перехватила, что он там держал, и он тут же грохнулся. Ну, уж не знаю, как они там выкрутились, а потом Михаил стал пленки из горла отсасывать и говорит: «Знаешь, мне кажется, пленка в рот попала. Надо сделать прививку». Я его предупреждала: «Смотри, у тебя губы распухнут, лицо распухнет, зуд будет страшный в руках и ногах». Но он все равно: «Я сделаю». И через некоторое время началось: лицо распухает, тело сыпью покрывается, зуд безумный. Безумный зуд. А потом страшные боли в ногах. Это я два раза испытала. И он, конечно, не мог выносить. Сейчас же: «Зови Степаниду». Я пошла туда, где они живут, говорю, что «он просит вас, чтобы вы пришли». Она приходит. Он: «Сейчас же мне принесите, пожалуйста, шприц и морфий». Она принесла морфий, впрыснула ему. Он сразу успокоился и заснул. И ему это очень понравилось. Через некоторое время, как у него неважное состояние было, он опять вызвал фельдшерицу. Она же не может возражать, он же врач… Опять впрыскивает. Но принесла очень мало морфия. Он опять… Вот так это началось…»[1]

Морфий, морфий…

Как же я его ненавижу!

Бросив на меня подозрительный взгляд, аптекарь дает мне склянку с белыми страшными кристаллами, и я тороплюсь обратно к Михаилу.

Через полчаса муж снова становится таким, каким я его полюбила: оживленный, улыбчивый, предвкушающий прием пациентов, и книги, и ужин, и пылающие в камине поленья. Предвкушающий жизнь…

Миша, отобедав, уходит в больницу, ну а я принимаюсь собирать вещи. На аборт надо ехать мне в Москву, к Мишиному дядьке, известному всей Москве гинекологу. У того свой кабинет в Обуховском переулке, приходящая акушерка и смотровая с операционной.

Михаил, который в Никольском делал десятки выскабливаний, даже не думал мне предложить сделать такую операцию. А когда я заговорила об этом (все же мне не хотелось, чтобы родные знали о том, что ребенка нашего не будет), сделался бледным и злым. «Да как ты можешь думать о том, что я возьмусь оперировать тебя! – вскричал он. – Я болен, а если не смогу кровотечение остановить – что, умереть хочешь прямо на столе, под моим ножом?»

И я тогда обрадовалась жутко. Подумалось мне, что, может, любит мой Мишенька не только морфий, но и меня…

* * *

Работы у судмедэксперта Наталии Писаренко оказалось немного, всего два вскрытия.

Утром она занималась онкологической больной, женщиной сорока семи лет, скончавшейся дома от рака поджелудочной железы. Визуально никаких подозрений в насильственном характере смерти этот случай не вызвал. Да и лицо у покойной было счастливым и умиротворенным. Так часто бывает у тех, кого смерть избавляет от мучений, почти не облегчаемых на последней стадии даже морфинами.

Вторым трупом, доставшимся судмедэксперту, стал некий мужчина лет пятидесяти пяти – шестидесяти, из разряда тех, кого называют лицами без определенного места жительства.

«Таких не очень жалуют случайные попутчики – бомжи воняют, от них не в восторге судебные медики – рассадник туберкулеза и всяческих инфекций. Но смерть бомжей, возможно, еще печальнее их жизни, – думала Наталия, делая забор тканей и жидкостей для исследований. Лежавший на секционном столе мужчина не обещал никакой интриги, состояние внутренних органов подтверждало все признаки утопления ненасильственного характера. – После вскрытия трупы бомжей сносят в подвал морга, и они гниют там годами. Наверное, службы, которые должны хоронить такие тела, только в одном рвение проявляют – в бабок присвоении. В нашем подвале сотни трупов, и никому нет до них дела. Валера, начальник, периодически звонит, орет, требует вывезти – все без толку. Фильмы ужасов можно в нашем подвале снимать. И вот еще один кандидат на размещение этажом ниже. Эх, дядя! Не полез бы бухим купаться – пожил бы еще…»

Диктуя данные по трупу бомжа медицинскому регистратору, пухленькой блондинке в белом халате, Наталия невольно покосилась на соседний секционный стол.

Там лежало тело мальчишки лет двадцати, наркомана, с множественными ножевыми ранениями.

Наталия вздохнула: коллега, которому начальник поручил вскрывать труп, – еще молодой неопытный парень. Наркомана нашинковали в капусту, и судмедэксперт сойдет с ума, описывая и измеряя многочисленные раны. Впрочем, дело не только в муторной технической работе. Сможет ли молодой специалист правильно разобраться в очередности нанесения ударов и, в конечном итоге, верно установить причину наступления смерти?

«Криминала» в морг сегодня привезли достаточно. Только меня, как всегда, Валера жалеет, работой не нагружает, – подумала Наталия, делая знак санитару, что тело бомжа можно зашивать. – Надо будет зайти к нему и популярно объяснить: не стоит относиться ко мне как к тяжелобольной. Я уже полностью восстановилась после пережитого и могу работать с полной загрузкой…»

…Она согласилась участвовать в проекте «Ясновидящие» из-за денег[2]. Лицезреть на телевизионном экране собственное миловидное личико показалось Наталии, мягко говоря, не сильно вдохновляющей перспективой. К славе и популярности она была совершенно равнодушна, и наблюдать ей всегда казалось более интересным занятием, чем находиться в центре внимания. Но гонорар эксперту, озвучивающему задания для экстрасенсов, пообещали солидный. Наталия, помогающая приюту для бездомных животных, сразу представила мешки корма и утепленные вольеры – и не раздумывала ни минуты.

– Ты увидишь «Останкино» изнутри, узнаешь все о телевизионной кухне! – радовался муж Наталии Леонид. – Слушай, обещай, что все-все расскажешь в мельчайших подробностях! Мне всегда было очень интересно, вот в этих программах типа «Битвы экстрасенсов» участники на самом деле обладают неограниченными возможностями или им банально подсказывают для более зрелищной картинки?

Оказалось – все бывает по-разному, в зависимости от ситуации. Некоторым экстрасенсам никакие подсказки не нужны, для них что прошлое, что будущее человека – как открытая книга. Те, у кого меньше способностей, больше преуспевают на ниве интриг. Но в целом период чистого любопытства, вызванного нахождением рядом с людьми, обладающими паранормальными способностями, продлился недолго. Выяснилось, что среди участников проекта находится коварный преступник, который идет к своей цели по трупам – в прямом смысле этого слова. Конечно, разумнее было бы уйти из «Ясновидящих». Муж, собаки, сын, внучка, интересная работа – в жизни слишком много прекрасного и любимого, чтобы рисковать и становиться пешкой в чужой кровавой игре. И все-таки Наталия осталась. Потому что ей казалось: она сможет предотвратить новые жертвы, она не имеет права пасовать.

Съемки продолжались с утра до вечера. Долгое нахождение среди людей, обладающих сильной энергетикой, повлияло на Наталию. У нее усилилась интуиция, иногда стали появляться видения, показывающие картины из прошлого или будущего. Контролировать или как-то влиять на все эти непонятные явления она не могла. Она училась предсказывать будущее другим – но то, что сама станет жертвой черной магии, Наталия предугадать не смогла.

Из комы, которую близкие посчитали смертью, Наталию вывели девушка-экстрасенс и святая для всех христиан реликвия, оберег Святого Лазаря, подаренный Лазарю Иисусом Христом.

Наталия прошла через ощущение полного разделения с физическим телом. Она наблюдала за горем своих близких, за торжеством преступника. Потом, вернувшись к жизни, она в своей непосредственной прямой манере сообщила друзьям и коллегам, что воскресла из мертвых благодаря помощи высших сил. «А что у вас лица такие резиновые? Не я первая, прецеденты уже были, вы Евангелие перечитайте…» Она пыталась шутить в ответ на косые взгляды, но переломить мнение коллег, явно решивших, что после пережитого Писаренко приобрела серьезные проблемы с рассудком, у Наталии не получилось.

– Люди – это только люди. Они мыслят прежде всего материальными категориями, исходят из собственного опыта, – делилась Наталия с мужем своими переживаниями. – Мне довелось испытать ощущения, которые большинству недоступны. Естественно, все это не понимается и не принимается. Впрочем, без разницы, кто и что обо мне думает. Я чувствую, что очень сильно изменилась. Теперь я точно знаю, что смерти нет. Но, может, лучше было бы, если бы она существовала. Оказавшись без оболочки тела, понимаешь, сколько всего не сделано, сколько возможностей упущено – и это так горько, что я даже описать не могу, в физическом мире люди не испытывают таких состояний и интенсивных эмоций. Я стала терпимее. Все пройдет: все глупости, все обиды. А еще мне теперь намного больнее смотреть на все эти проблемы с сигаретами, алкоголем и наркотиками. Люди не понимают, что творят. Если бы они понимали и осознавали – производители табака и алкоголя разорились бы…

Наталия стремилась, чтобы ее жизнь вернулась в прежнее русло. И при этом понимала: целиком это вряд ли возможно, слишком многое изменилось. Она уже никогда не сможет безрассудно тратить время, совершенствоваться в язвительности, издеваясь над окружающими, потакать своим маленьким слабостям. Да еще и эти непонятные видения…

Пожалуй, в последнее время наблюдалось что-то общее в странных картинах, возникающих в сознании Наталии. Как правило, все они касались состояния здоровья человека.

Видение начиналось как образ отдельного органа, например, легких. На органе угадывалось темное пятно, присматриваясь к которому, можно было понять, какое заболевание поражает ткань органа. Далее область поражения или исчезала, или увеличивалась.

В принципе, ничего принципиально нового для себя Наталия не видела.

Легкие, пораженные эмфиземой, были повышенно воздушными, их эластичность просматривалась как значительно сниженная; амплитуда расширения и спадения при дыхании была незначительной. У многих людей просматривались суженные утолщенные мелкие бронхи, вздутые, с густой светло-серой слизью. Диагноз тоже ставился без труда – бронхиальная астма.

То, что обычно судебные медики видят после вскрытия, Наталия могла иногда рассмотреть на совершенно живом, зачастую еще не подозревающем о своем заболевании человеке.

Но было и то, что не увидишь на вскрытии.

Иногда после диагностики заболевания следующим кадром могла прийти картинка последних часов жизни человека, его кончины и отделения энергетических оболочек от физического тела. Наталия смотрела в глаза живого человека – и видела его смерть…

Иногда Наталия осознавала, что легко может силой мысли убрать незначительные повреждения на органе. В такие минуты она чувствовала, что словно становится проводником для ослепительной мощной силы, восстанавливающей через нее здоровье человека.

Но это было возможно не во всех ситуациях. Например, удалить у мужа видимые как темные точки вирусы из носоглотки она не могла. Или то же повышенное давление, которое Наталия видела как изменение окраски крови в сосудах, у одного человека лечилось за пару секунд, а другому, тоже страдающему от повышенного давления, она помочь не могла – хотя визуально тот случай казался более легким.

– Может, тебе надо стать целителем? Чем больше ты будешь заниматься, тем лучше будет результат, – рассуждал Леонид, изумленно поглядывая на свою жену, подробно рассказывающую о своих видениях.

Но подобное предложение мужа у Наталии энтузиазма не вызвало.

– Если бы я хотела быть врачом и кого-то исцелять, я бы пошла на лечфак, – фыркнула она. – Но живые больные с их нервами, немытыми порой телами и страданиями всегда казались мне малоинтересными. И потом, я еще на первых курсах практики поняла – помочь врач может не всем. А почему – никогда со стопроцентной точностью не объяснишь, даже если посадишь зрение в библиотеке или будешь практиковать с утра до вечера. То есть даже добросовестный врач не может при всем желании спасти всех пациентов. Но кто его избавляет от ответственности за смерть? У каждого врача – свое персональное кладбище заморенных пациентов. И можно делать вид, что его нет. Только совесть знает – оно есть. Это один из аргументов, который привел меня в судебную медицину. По моей вине никто не умрет… А теперь… Теперь я вообще не вижу смысла в лечении. Любая болезнь – это результат неправильной жизни человека, неправильного питания, плохих мыслей. От всего этого тело начинает разваливаться. И страждущий быстро рвет когти за исцелением: спасите-помогите. То есть сам все разломал – а чинить другим. Настоящее выздоровление начинается с изменения сознания пациента, с понимания его ответственности за болезнь. Честно говоря, лень все это объяснять, даже браться не буду…

Да, Наталия Писаренко в последнее время очень сильно изменилась.

Начальник, видя все это, жалел ее и выделял Наталии самую простую работу. Смиряться с таким, по умолчанию принятым, немного инвалидным статусом она не собиралась…

…Она вышла из секционного зала, поднялась на второй этаж, где находились кабинеты судмедэкспертов, и, проходя мимо зеркала, вздохнула.

К собственной внешности у Наталии претензий не было. Она понимала, что ей здорово повезло и с гладкой кожей, на которой не появилось еще ни единой морщины, и со стройной фигурой, не меняющейся даже от излишне калорийного питания.

Из зеркала на Наталию немного грустно смотрела высокая рыжеволосая женщина с голубыми глазами, выглядящая максимум на тридцать лет. Подобная моложавость часто вводила в заблуждение поклонников Наталии. У мужчин просто падала челюсть, когда Наталия открывала портмоне, демонстрировала фотографию внучки и весело объясняла, кем именно ей приходится хорошенькое пухлощекое чадо.

Отражение в зеркале было привычно-эффектным. Однако светло-зеленая пижама могла бы оказаться и почище. Должно быть, когда санитары вскрывали тела, из артерий забил фонтанчик крови, украсивший пижаму мелкими красными капельками брызг.

«Перед тем как клеить с Валерой разборки, надо зайти к себе в кабинет и переодеться», – подумала Наталия, отворачиваясь от зеркала.

– Рыжая, ты чего мобилу не берешь? Я как раз к тебе бегу! – закричал выскочивший из кабинета шеф. Кабинет Валеры располагался в конце коридора, начальник несся к ней со всех ног.

Наталия пожала плечами. Ну вот, падение бутерброда маслом вниз триумфально состоялось. Не хотела она представать пред светлы Валерины очи в окровавленной пижаме – а шеф сам явился не запылился, легок на помине. Впрочем, это нетрагично: Валера – профессионал и все понимает. А брать с собой в секционную мобильный телефон – дело неблагодарное. Руки у эксперта часто в кровище. Перчатки стаскивать лень. Минуту отвечаешь на звонок – потом пятнадцать оттираешь аппарат от бурых разводов. Зачем это надо? Проще оставить телефон в кабинете, а потом перезвонить на входящие.

Лицо Валеры, непривычно серьезное, не предвещало ничего хорошего.

– Твоего сына задержали. По подозрению в убийстве, – пробормотал он, переводя дыхание.

Тонкие темные брови Наталии недоуменно взлетели вверх:

– Димку? Моего Димку задержали? За убийство?! Что за бред!

Валера сочувственно вздохнул:

– Ты только не волнуйся. Будем все выяснять и разбираться…

* * *

– Ты спалишь «тушкану» сцепление, – спокойно заметил Леонид Писаренко, наблюдая за лихорадочными попытками жены обогнать довольно резво мчащийся впереди грузовичок. – Прекрати метаться из стороны в сторону. Пять минут ничего не решат. А вот если мы попадем в аварию – придется задержаться надолго.

Наталия закусила губу.

Леня, ее надежный уравновешенный муж, как всегда прав. Вот он – молодец, само невозмутимое спокойствие. А ведь ему пришлось сложнее – он отсыпался после дежурства; ночь накануне выдалась неспокойной, с большим количеством выездов. Только пришел домой, принял душ и задремал – и тут звонок, сын задержан по подозрению в убийстве. Такое пробуждение явно приятным не назовешь!

Конечно, волнениями Димке не поможешь.

Леня прав: надо снизить скорость, спокойно добраться до следователя, выслушать его объяснения и без эмоций выбрать наиболее эффективный способ помощи сыну.

Только все эти рассуждения – на уровне мозга. А сердце все извелось!

Димка, Димка! Глазищи огромные, карие на смуглом лице, шапка черных волос – красавчик, по нему всегда все бабы млели. На журфаке преподавательницы прохода не давали – давайте, молодой человек, пожалуйте на кафедру телевидения, камера вас любит. А Димка любил газеты и вежливо это объяснил телевизионным дамочкам.

У сына талант: в небольшой статье может так прописать проблему или судьбу человека – читатели рыдают.

Димка великодушный, очень добрый. Молодцы они у себя в газете, постоянно благотворительные акции организовывают. То детскому дому помощь собирают, то больнице.

– Я, когда стал этим заниматься, понял в очередной раз, что Бог есть, – как-то сказал сын, делясь подробностями такого благотворительного мероприятия. – Денег надо было собрать – сто тысяч баксов за неделю. Состояние девочки ухудшалось, операция требовалась срочно, причем платная, за границей и за бешеные бабки. Сроки были совершенно нереальными, и мы это понимали. Набрали, условно говоря, три копейки, а нужен рубль. И тут в последний час акции вдруг приходит какой-то чувак. Выглядит как бомж, его даже охрана в редакцию не хотела пускать. У мужика того была клетчатая сумка, как у челнока, а там деньги. Я чуть не заплакал. Я видел чудо. По всему выходило – оно не случится. И все-таки – произошло…

Естественно, и недостатки у сына присутствуют. Живой же! Как-то помял крыло чужой тачки и по-хамски уехал; а еще собирает свои дурацкие каски – пока дачи не имелось, вся квартира была ими захламлена, и стоят эти мятые железки времен войны, между прочим, недешево. Он любит алкоголь больше, чем следует. Он сначала двигает обидчику в глаз, а потом думает, стоило ли это делать (если вообще думает).

Конечно, Дима не ангел.

Но между ним и убийством – пропасть.

Обычно парень писал статьи про тех, кто находится по ту сторону решетки.

Вот ведь, от сумы и тюрьмы – оказывается, чистая правда…

– Наталия, не молчи, – муж осторожно коснулся теплыми пальцами ее колена, и она слабо улыбнулась. – О чем ты думаешь?

– О Димке, конечно. Да, он не святой. Но эти обвинения нелепы!

– Мы со всем разберемся. Какое убийство? Дима не может иметь к этому никакого отношения!

Наталия треснула ладонью по рулю. Темно-серый «Хендай Тускан», любовно называемый в семье «тушканом», обиженно пикнул.

– Лень, надо было тебе вести машину. Сейчас меня особенно бесят эти чайники за рулем!

Проторчав в пробке час, они наконец добрались до следственного отдела.

Заглушив двигатель, Наталия пулей вылетела из машины и помчалась в здание.

– Вы к кому? – прокричал вслед сидевший у входа полицейский.

– Муж объяснится, – она махнула рукой и исчезла в проеме, за которым начиналась лестница.

Следователь Алексей Георгиевич Семенов, если судить по табличке, прикрепленной к двери, был счастливым обладателем отдельного кабинета.

Наталия для проформы стукнула в дверь костяшками пальцев и в ту же секунду распахнула ее.

– Гражданка, выйдите! – нервно взвизгнул сидевший за столом полный мужчина. Он прикрыл рукой телефонную трубку и постарался придать своему красному одутловатому лицу строгое выражение. – У меня важный разговор.

– Гражданка выйти даже не подумает. – Наталия уселась на стул, расстегнула пиджак. Заложив ногу за ногу, она открыла сумочку и достала оттуда свое служебное удостоверение.

– Дорогая, я перезвоню! Да понял я – куплю окорочков вечером! – недовольно буркнул следователь, швыряя трубку старенького аппарата. – Я просто счастлив, что вы – судмедэксперт. Мне ваш начальник уже весь телефон оборвал. Но это все равно не дает вам права нагло ко мне врываться. Будете просить за своего сыночка?

Наталия нервно улыбнулась, прислушиваясь к своим ощущениям.

Первый порыв – вскочить и залепить в упитанные щечки Алексея Георгиевича пару звонких пощечин.

За что?

Да он же мудак, типичный представитель мерзкой следовательской породы!

Треплется в рабочее время явно с женой по телефону – и при этом на понтах весь, изображает из себя жутко занятого человека.

Судебные медики знают, чем эти следователи занимаются. Не раскрытием преступлений, нет. Это только в книжках и фильмах честные следователи напрягают извилины, пытаясь вычислить преступника. А в реальной жизни вся их энергия на другое направляется – как бы это так эксперту руки выломать, чтобы он дал заключение, позволяющее уголовное дело не возбуждать.

По барабану следователям вопросы справедливого возмездия. Их интерес – задницу поменьше от стула отрывать да откаты за решение вопросов нужных людей получать.

Почитаешь их вопросы на постановку экспертам – волосы дыбом встают.

По младенчику со следами удушения – мог ли ребенок причинить себе эти повреждения самостоятельно?

По мужику с пятью ножевыми ранениями в спину – мог ли потерпевший сам нанести себе эти раны при падении с высоты собственного роста?

Фантазеры, блин! Это же надо такое придумать: самоудушающийся младенчик или мужик, активно падающий и падающий много раз на один и тот же ножик…

Первый порыв – высказать следователю все прямо в глаза. Раньше бы так и произошло.

Нервная система, моторика – все еще помнит вот эти эмоциональные реакции. Иногда на этой волне даже совершаются какие-то поступки, говорятся какие-то слова.

Но теперь вместе с тем в глубине души есть уверенность – для чего-то нужны все эти людишки, нечистые на руку следователи, преступники, алкоголики. Их наличие, наверное, свидетельствует о невероятно большой любви Бога к своим творениям. Это же как надо было любить людей, чтобы предоставить им свободу выбора. Не все могут ее использовать правильно, но у всех она есть. И вот такие уроды, вот такие следователи и иже с ними – это все-таки яркое свидетельство милости и великодушия высших сил.

«Не надо мне шуметь на Алексея Георгиевича. На дураков не обижаются» – подумала Наталия, прищуриваясь. Чувствуя, как в ее сознание начинают проникать картины внутренних органов следователя, она помотала головой.

Сейчас предстоит серьезный разговор.

Надо остановить это видение, но…

Но прекратить или как-то контролировать эту стихию невозможно. Вот она смотрит в голубые сонные глаза следователя – и видит их, и одновременно совершенно отчетливо видит и его печень. Она не темно-красная, а желтая, с жировыми пузырьками, заполняющими всю цитоплазму.

Следователь явно увлекается алкоголем. Пьет не рюмками, а бутылками.

У него уже и почки с намеком на липоидный нефроз, с серо-желтоватыми корками и жиром в клетках канальцев.

Но хуже всего, конечно, переносит привычки своего хозяина сердце. Оно у него увеличенное, с толстым слоем жира под наружной оболочкой, с расширенными полостями. И миокард дряблый, слабо сокращающийся.

В одном следователю Семенову повезет – в кончине. Умрет он быстро и без мучений, от многочисленных болезней испорченного водкой сердца. Приступ начнется в бане, «Скорая» приедет постфактум…

– Добрый день!

Наталия очнулась от своих мыслей и невольно подумала: какой же все-таки Леня красивый!

Следователь-толстячок как минимум лет на пятнадцать младше мужа. Но стройный высокий Леня, с выразительным взглядом и низким сексуальным голосом, выглядит куда моложе, энергичнее и интереснее.

– Мы бы хотели выяснить, на каких основаниях был задержан наш сын, Писаренко Дмитрий Леонидович? – спокойным тоном поинтересовался муж, оглядывая кабинет.

Напротив стола, возле сейфа, стоял еще один стул, на спинке которого висел синий форменный пиджак следователя. Покосившись на него и не дождавшись приглашения присесть, Леня отошел к окну, прислонился спиной к подоконнику.

Семенов недовольно нахмурился, забарабанил по столу толстыми пальцами:

– Конечно, я никому не должен ничего объяснять. Но раз уж так сложилось, что вы работаете в бюро и начальник ваш уже телефоны оборвал и мне, и моему руководству… В общем, рассказываю, как все было. В местное отделение поступил сигнал, что Дмитрий Писаренко убил какого-то парня, Тимофея Козлова. Убил из корыстных соображений, в лесополосе, находящейся неподалеку от дачного кооператива. Звонок анонимный. Участковый проверил сигнал. В лесополосе действительно нашли труп гражданина Козлова…

Наталия слушала рассказ следователя и, казалось, отчетливо видела своего сына.

Вот Димка, уставший после рабочего дня, подъезжает к даче, открывает покосившиеся ворота и загоняет машину во двор.

С ранней весны сын начинал часто приезжать туда.

Вообще, покупка дачи была инициативой его жены, Ольги. Димка все смеялся над ней: «Стареешь, подруга, к земле потянуло». Но потом этот клочок земли привязал к себе Димку намертво. «Просыпаться от пения птиц, а не от гула машин – это так круто, – объяснял он. – Я очень быстро там отдыхаю и восстанавливаюсь. Стоит только пару часов провести за городом – и усталости как не бывало, снова хочется жить и работать, идеи новые в голову приходят».

Участок и домик у Димы были так себе. Четыре сотки, старенький потемневший сруб. Но место дачного кооператива, действительно, оказалось замечательным. Рядом – лес, речка. Туда, действительно, хотелось сбегать из мегаполиса…

И вот сегодня Димка проснулся не от пения птиц.

В дверь принялись колотить полицейские.

Они потребовали, чтобы им позволили осмотреть дом и машину.

В домике ничего подозрительного они не обнаружили. А вот в Димином автомобиле нашли сверток с антикварными украшениями. И нож, которым, возможно, был убит Тимофей Козлов.

– Хорошо, что вы в каком-то смысле из нашей системы, – распинался следователь, поглядывая на часы. – Не будете тут сцен закатывать, чтобы срочно отпустил вашего мальчика; сами понимаете – невозможно. Пока Дмитрий задержан на семьдесят два часа. Но вы же в теме, те же экспертизы сделать – время надо, так что срок будет продлеваться. Конечно, я знаю, что парень положительно характеризуется, не имел проблем с законом. Ну и журналист – это тоже придется учитывать, с этим братом поосторожнее надо. Я постараюсь побыстрее провести проверку на детекторе лжи. Если он ее пройдет – без вопросов, будет участвовать в следственных мероприятиях на свободе. Рукоятка ножа, которым совершено убийство, протерта, снять оттуда «пальчики» криминалист не смог. Конечно, только на этом доказательную базу о непричастности к убийству не выстроишь. И все-таки с учетом интересов вашего сына – это положительный момент…

* * *

– Ну что, какие новости? – поинтересовалась Ольга таким ровным голосом, как будто бы речь шла о погоде.

«Димке повезло с женой», – невольно подумала Наталия.

Глаза у невестки были сухими, выражение лица – деловито-решительным, стоящий на кровати ноутбук мерцал страницей с советами «как собрать передачу в тюрьму». По соседству с ноутбуком лежали стопки маек, трусов и два свитера – тонкий и теплый, крупной вязки.

– Ах ты, вредина! А ну отдай! – Ольга метнулась к креслу, извлекла из пасти устроившегося там серого цвергшнауцера носок и укоризненно покачала головой. – Ну и собачка у нас! К игрушкам Жужа равнодушна совершенно! Но вот носки и цветы погрызть – лучше для нее развлечения нет!

– Девочки, я чайник поставлю, – Леня снял пиджак, пригладил ладонью волосы. – Я сегодня даже кофе попить не успел!

Леня скрылся на кухне, и Жужа, бросив печальный взгляд на носок в руках Ольги, деловито поковыляла за ним следом.

– Лень, не угощай Жужика, – прокричала Наталия, присаживаясь на диван. – Собака и так толстая!

Ольга слабо улыбнулась:

– Не угостить Жужика невозможно. Она так смотрит на еду – кусок застревает в горле… Знаете, а я уже с нашими ребятами из отдела криминальных новостей поговорила. Они сказали – быстро Димку вряд ли отпустят, так что надо ему вещи для СИЗО собрать.

– Надо, – кивнула Наталия, пододвигая к себе ноутбук. Любопытно, да тут целый сайт создали для родных тех, кто находится в местах лишения свободы. Чего только нет сегодня в Интернете! Вздохнув, она продолжила: – Диму обвиняют в убийстве, в его машине нашли нож, которым был зарезан какой-то парень, и сверток с антикварными украшениями.

Ольга схватилась за голову:

– Нож? Антиквариат?! Но это же бред!

– Бред, конечно. Следователь по этому делу вроде не полный отморозок. И это радует. Он пообещал, что если Димка пройдет проверку на детекторе лжи, отпустит.

– Как здорово!

Наталия кивнула:

– Здорово. Но это не отвечает на главный вопрос, кто…

– …решил перевести все стрелки на Диму, – закончила Ольга, взяла ноутбук и поставила его себе на коленки, – вот, я уже сама весь мозг сломала. Это Димин ноут, и тут инфа по всем темам, над которыми он работал, – ее пальцы быстро застучали по клавишам. – Я поняла две вещи. Муж рассказывал мне о своих творческих планах все. Я не нашла ни одной папки, содержание которой показалось бы мне незнакомым. Я тоже всегда обсуждаю с ним темы, над которыми работаю. А так удобно. Со стороны-то виднее. Что-то Димка мне подсказывает, что-то я ему.

Наталия закивала.

Действительно, когда семья занимается одним делом, причем любимым, – это здорово. Разве могла бы она с кем-нибудь, кроме судебного медика, обсуждать за ужином нюансы недавнего вскрытия? А с Леней может запросто. Когда Дима привел Ольгу знакомиться и выяснилось, что избранница сына тоже журналистка, это был еще один плюс к ее достоинствам. Конечно, отношения могут складываться по-разному. Только принадлежность к одному профессиональному цеху залогом всенепременного счастья не является. Но от Ольги априори можно было не ожидать скандалов по поводу ненормированного Димкиного рабочего дня, частых командировок.

– А во‑вторых, – продолжала Ольга, открывая папки, – я проанализировала темы, и только одна мне показалась потенциально конфликтной. Дима работал над материалом о массовом отравлении собак. Вы же сами ему наводку дали!

Наталия опять кивнула.

Действительно, в последнее время гулять с собаками стало опасно. Какие-то придурки разбрасывают повсюду отравленную неустановленным ядом еду. Понять, какой именно яд они используют, невозможно. Хозяева погибших животных неоднократно предоставляли своих питомцев для экспертизы, справедливо решив, что их четвероногим друзьям уже не помочь – так пусть хотя бы удастся предотвратить гибель других собак. Но пока все исследования результата не дали. Преступники травили животных какой-то дрянью, совершенно не соответствующей ядам, для выявления которых в лабораториях имелись реактивы. То, что смерть животных наступала именно от отравления, на вскрытии сомнений не вызывало. Однако нет реактива – невозможно установить яд – нельзя и подобрать противоядие. Пока разорвать эту цепочку не получалось. Хотя количество печальных случаев все увеличивалось.

– Дима собирался писать на эту тему. Но обычно неприятности начинаются, когда журналист публикует статью. А этот материал про отравления еще даже не был написан, Дима все ждал, когда появится информация по ядам. Не думаю, что кто-то из отравителей собак решил так странно свести счеты с Димой. Я бы не удивилась, если бы они попытались отравить Жужика. Но – антиквариат, убийство… Как-то это нелогично! Или они специально так все устроили – чтобы именно их никто не заподозрил?

– Покажи мне папку с этой информацией, – Наталия пододвинулась ближе к Ольге. – Дима уже накопал что-то конкретное? Он знал, кто травит собак?

– Он нашел данные с видеокамеры. Там видно, как двое людей, похоже немолодых, разбрасывают отравленную еду. На записи даже можно рассмотреть, как голубь подлетает, хватает пищу, отлетает – и через полминуты набок заваливается. Но лиц людей не разобрать.

– А кто знал, что Дима работает над этой темой?

– Да вся редакция! Мы на планерке всегда обсуждаем самые разные идеи, и если редактору мысль концептуально нравится – репортер начинает собирать фактуру, договариваться о встречах. Но журналист не рассказывает, как идет работа над темой. Мы не отчитываемся о подготовке материала. Просто после того, как текст готов, он посылается редактору. О том, что Дима нашел видеозапись, кроме меня никто не знал.

– Точно?

Ольга пожала плечами:

– Я думаю, да. Мы же дружим в основном с ребятами из нашей редакции. За весь день так запаришься работой, что с друзьями уже ничего обсуждать особо желания не возникает. Дима не имел такой привычки – рассказывать о материалах в стадии подготовки.

Наталия встала с дивана и заходила по комнате:

– Если подстава не связана с профессиональной деятельностью Димы, то я даже не могу представить, в каком направлении искать. Врагов у Димы, кажется, нет. Он никого не обижал, не подставлял. Или я чего-то не знаю?

– Тогда и я чего-то не знаю тоже, – Ольга стала аккуратно складывать свитера. – Мне кажется, Дима никому ничего плохого не делал. И он очень многим помогал…

Татьяна Лаппа, 1924 год, Москва

Я делаю то, чего делать не должна была.

Но и находиться более в неведении нет никакой мочи.

Михаил Афанасьевич полчаса как ушел на службу в «Гудок». И вот я (убедившись, что ничего, нужного ему для работы, муж не забыл дома и не воротится в ближайшее время) подхожу к его письменному столу. Безо всяких сомнений открываю ящик и вытаскиваю ворох бумаг.

Черновики его пьес и романов сразу откладываю в сторону – не то мне надобно.

Письма сначала тоже откладываю – но потом беру стопку листков, перебираю их.

Иногда Мишенька пишет письмо несколько дней. А потом раздумывает отправлять. Или отправляет – переписав набело. Еще во Владикавказе, когда он только начинал пробовать сделаться журналистом, муж стал очень требовательным не только к статьям своим, но и к письмам, дневниковым записям. И письмо, написанное сумбурно, заставляло его страдать.

А вдруг и правда меж этими листками, адресованными родне, затерялось и письмо к той?..

Перебираю бумаги. Взгляд невольно цепляется за строчки – и на глаза наворачиваются слезы…

«… Идет бешеная борьба за существование и приспособление к новым условиям жизни. Въехав 11/2 месяца тому назад в Москву в чем был, я, как мне кажется, добился максимума того, что можно добиться за такой срок. Место я имею. Правда, это далеко не самое главное. Нужно уметь получать и деньги. И второго я, представьте, добился. В этом месяце мы с Таськой уже кой-как едим. Запаслись картошкой, она починила туфли, начинаем покупать дрова и т. п. Работать приходится не просто, а с остервенением. С утра до вечера, и так каждый без перерыва день. Идет полное сворачивание учреждений и сокращение штатов. Мое учреждение тоже попадает под него и, по-видимому, доживает последние дни. Таська ищет места продавщицы, что очень трудно, п. ч. вся Москва еще голая, разутая и торгует эфемерно. Бедной Таське приходится изощряться изо всех сил, чтоб молотить рожь на обухе и готовить из всякой ерунды обеды. Но она молодец! Одним словом, бьемся оба, как рыбы об лед. В Москве есть все: обувь, материи, мясо, икра, консервы, деликатесы – все! Открываются кафе, растут как грибы. И всюду сотни, сотни! Сотни!! Гудит спекулянтская волна. Я мечтаю только об одном: пережить зиму, не сорваться на декабре, который будет, надо полагать, самым трудным месяцем. Таськина помощь для меня не поддается учету: при огромных расстояниях, которые мне приходится ежедневно пробегать (буквально) по Москве, она спасает мне массу энергии и сил, кормя меня и оставляя мне лишь то, что уж сама не может сделать: колку дров по вечерам и таскание картошки по утрам. Оба мы носимся по Москве в своих пальтишках. Я поэтому хожу как-то одним боком вперед (продувает почему-то левую сторону). Мечтаю добыть Татьяне теплую обувь. У нее ни черта нет, кроме туфель. Но авось! Лишь бы комната и здоровье! Не буду писать, п. ч. вы не поверите, насколько мы с Таськой стали хозяйственны. Бережем каждое полено дров. Такова школа жизни. По ночам урывками пишу «Записки земск. вр.». Может выйти солидная вещь. Обрабатываю «Недуг». Но времени, времени нет! Вот что больно для меня!»[3]

Отложив Мишино письмо, смахиваю слезы.

Он никогда не говорил мне, что благодарен за мою помощь.

Что Москва с последними нашими голодными-холодными трудностями, про которые пишет он в письме матери!

Помню, как вернулись мы с Мишей из Вязьмы в Киев, и муж твердо решил покончить с морфием. Иван Павлович Воскресенский[4] стал давать мне ампулы для Михаила – якобы с морфием. Но был тот раствор для инъекций сильно разбавленным. А потом и вовсе давал уже Иван Павлович дистиллированную воду.

Думала, с ума сойду – Мише плохо, руки трясутся, весь в поту, несет всякую околесицу. Боялась, он не выживет. Как-то сделалось ему так дурно, что он даже чувств лишился. Упал в обморок, а у него тогда пациент был[5]. В общем, пациента того как ветром сдуло, что вполне объяснимо: хорош врач, что на приеме чувств лишается и ему самому срочнейшим же образом доктор требуется! А Мишенька потом закрылся в своей спальне и боялся выходить. Я ему: «Пошли прогуляемся, погода чудесная, с нашего Андреевского спуска весь город как на ладони!» Он только стонет: «Боюсь я, Таська». Только через неделю стал он уже потихоньку выходить. Один гулять не мог и того дольше, приходилось всегда сопровождать его.

Не успела я нарадоваться Мишенькиному выздоровлению – как стали ходить слухи, что Петлюра будет со дня на день. Не хотели мы Петлюру. При немцах в Киеве было шикарно! Дамы носили шляпы, духи и пудру в лавках разбирали быстро, билетов в театр не достать. А петлюровцы, сказывали, людей стреляют – вот просто так могут в дом зайти, вынести серебро, а хозяину – пулю в лоб.

Самые худшие опасения подтвердились.

Мишеньку принудительно мобилизовали как врача.

Он вынужден был уйти с ними. Прощался со мной – словно бы навсегда.

Через месяц, впрочем, удалось ему бежать и даже благодаря какому-то невероятно счастливому стечению обстоятельств вернуться домой.

Но еще в ту ночь, когда спустилась я, чтобы отворить ему дверь, стало мне понятно – не тот уже Михаил стоит на пороге.

Морфий так его не выжег, как петлюровцы.

Он старался ничего не говорить о том, как прошел тот месяц его жизни. Но во сне мучили его кошмары, он кричал, бредил.

И я из тех его бессвязных реплик поняла: слишком много Мишенька видел. Видел и расстрелы, и грабежи, и как женщин сильничают. Увидев такое, прежним быть уже возможности никакой не имеется…

Потом вступил муж в войска Юга России. И стали мы отходить вместе с белыми: Грозный, Беслан, Владикавказ.

Помню, жили мы тогда на мою золотую цепь. Мне родители подарили золотую цепочку с палец толщиной. Когда продукты заканчивались, я шла к ювелиру, он отрезал пару звеньев цепочки. А на рынке я уж потом меняла их на картошку, постное масло и балык.

«Съедим цепь – придется браслетку продавать», – сказала я как-то мужу. Тот покачал головой: «Ты что, Тасенька! Это же мой талисман, нельзя его продавать». Он всегда так говорил про мои вещи – что это его вещи. Хотя собственных средств к существованию у Миши давно уже не имелось.

Особенно не хватало денег, когда заболел муж сыпным тифом и надо было платить доктору, покупать лекарства.

Белые отошли, я с больным Мишенькой осталась. Просить помощи было не у кого. Но, к счастью, оставались у меня еще какие-то вещи, которые охотно брали в ломбарде. А как жили в те годы те, у кого и вовсе не имелось никаких вещей на продажу, я и представить себе не могу; умирали, должно быть, натурально голодной смертью.

Когда я каким-то чудом выходила мужа – он разразился упреками. «Почему ты меня за границу не вывезла? Почему мы не уехали из России?» – только и твердил он с утра до вечера.

А как его было везти, когда у него жар страшенный и все тело горит?

А где денег взять на билеты?

Мы жили очень трудно. Одежду еще можно было как-то починить и придать ей надлежащий вид. А обувь рассыпалась.

Поправившись, стал муж пытаться пристроиться журналистом в разные газеты.

Я ему робко предложила: а что же медицина, врачам работу найти несложно, и тогда пациенты давали бы ему денег, а я могла бы продукты покупать.

Но Мишенька сказал, что с медициной покончено, он хочет писать.

«О чем писать?» – спросила я. Он не ответил, только нахмурился недовольно, всем своим видом показывая: что со мной говорить, разве я понимаю в чем-либо, кроме приготовления обеда?

Впрочем, когда сочинял он, то любил, чтобы я находилась рядом, с вязанием или книгой. У него от долгого писания немели пальцы. Тогда я бросалась согревать для него воду на керосинке, и Миша опускал руки в большую миску с теплой водой.

Мишины статьи и фельетоны печатали неохотно. Жили мы в основном на мое жалованье, которое я получала на службе. Кем только тогда я не работала – и актрисой в театре, и даже машинисткой в уголовном розыске!

Конечно, нам надо было в срочнейшем же порядке уезжать.

Иду на службу, встречаю дворника. Тот мне: «Здравствуйте, барыня!» Цыкну на него: «Какая я тебе барыня?! Татьяной Николаевной зови!» А он улыбается нехорошо: «Да как же вас Татьяной Николаевной звать, когда муж ваш, доктор, у белых служил».

Тут невольно подумаешь: придется бежать куда угодно – лишь бы на новое место, где никто не знает ни меня, ни Мишеньку. Останься мы тогда – арестовали бы всенепременно.

Миша решил, что мне надо отправляться в Москву. А он… он попытается выехать за границу.

Муж убеждал меня, что, как только выедет и освоится, непременно заберет меня с собой. Но, говоря слова любви, пламенно меня в ней уверяя, Миша отводил взгляд – и я поняла: все кончено, мы расстаемся.

Не зная, как досадить ему побольнее, отобрала я у него свою браслетку, которую он всегда носил на запястье.

Тогда муж предал меня в первый раз.

Оставил, не сказав ничего: ни прости, ни прощай, ни благодарю.

Через год, когда случайно столкнулись мы в Москве у каких-то друзей, я не обрадовалась, не заволновалась. Я не почувствовала ровным счетом ничего, выгорела вся моя любовь.

Только Миша все настаивал, говорил – мы муж и жена, нам надо быть вместе. Он привел меня в свою комнату на Большой Садовой, рассказывал, какая славная жизнь у нас теперь начнется.

Я понимала все его тайные мысли.

Да, времена тяжелые, голодные. А я уже за столько-то лет, прожитых вместе, показала – умею быть и сильной, и надежной. «Вдвоем проще, чем поодиночке. Многие ведь так живут. Любовь проходит, а люди живут вместе. Я больше не люблю его и никогда не полюблю», – убеждала я себя.

Только потом любовь как-то снова незаметно просочилась в мое сердце.

Миша такой слабый был, часто простужался. И я понимала: не принесу ему чаю с сахарином – и никто не принесет. Потом у него валенки рассыпались, и не мог он бегать по Москве в поисках места.

Жалела, жалела – и вот незаметно для себя самой и снова уже полюбила мужа всем сердцем и всей душой…

– Таська, мою пьесу берут для театра!

Помню, прибежал он тогда – пальто нараспашку, глаза сияют, в руках бутылка шампанского.

А уж я как за Мишу радовалась!

Значит, все не зря: его ночи бессонные, работа на износ после треклятой газеты, и все эти вышагивания по комнате вдоль окон, когда, бормоча, перебирал он слова, пытаясь найти самое точное…

Как я любила его, как гордилась им! Потому что только я знала: никакой он на самом деле не сильный, а весьма слабый, больной, вечно во всем сомневающийся. Он очень большую цену за успех свой заплатил.

Я радовалась – а Миша отдалялся.

Как-то рассказал мне, смеясь, что Толстой будто бы советовал всем писателям жен три раза менять – иначе никакого творчества не будет.

Я обиделась жутко, и хотелось мне даже Мише пощечину дать.

Что, жена – как платье. Хочу – переменяю, когда надоест?!

А потом перестал он шутить со мной. И разговаривать тоже перестал.

Приходит поздно, не голодный, отмалчивается.

Мне рассказали – видели его в кафе с той, с Любой[6]. Рассказывала она ему о Париже да Берлине, а Миша внимательно слушал.

Сначала Люба еще к нам домой приходила. Конечно, шикарная она дама, и всегда от нее духами приятно так пахнет. Притворялась она доброй и даже пыталась учить меня танцевать фокстрот – как будто бы мне было где его танцевать. Помню, в Киеве, когда только повенчались мы, Миша еще любил со мной по кафе и театрам ходить. Но уже давно никуда меня не приглашает. Правда, приходят к нам гости, Мишины друзья-литераторы, и я кормлю их борщом, а потом пою чаем из большого самовара.

Потом, когда уже началось у Любы с Мишей, в комнату нашу приходить ей было стыдно.

Мне рассказывали – она встречается с Мишей в кафе, в гостях у общих знакомых.

Боюсь, бросит меня муж.

Он ведь все примечает: и то, что вещей у Любы больше. Она их из Парижа привезла – а мои все вещи, кроме браслетки, мы уже давно проели. К тому же и знакомств у Любы много среди всяких писателей да журналистов. Значит, сможет она и за Мишу словечко замолвить. А я перед кем его похвалю? Перед торговками с рынка разве что…

На самом деле, вот это занятие – перебирание Мишиных бумаг – совершенно бессмысленно.

Я ведь уже предчувствую неизбежное: муж опять бросит меня, предаст, как он уже это делал.

Просто идти им пока некуда. Квартиры у Любы не имеется. Выгнать меня на улицу Мише остатки совести не позволят. Так что пока они не найдут себе комнаты – мой муж будет отмалчиваться, прятать взгляд и называть сквозь сон имя той, разлучницы…

* * *

– Я надеюсь, все это останется между нами, – Игорь Павлов обернулся и выразительно посмотрел на идущих за ним по коридору Наталию и Леонида. – Конечно, я не могу отказать однокурснику. Но вы же понимаете: в случае чего меня по голове за такие фокусы не погладят!

– Конечно, – пробормотала Наталия, машинально отмечая: морг, в котором работает приятель Лени, все-таки будет поновее того, где трудится она с мужем. Здесь светлее и дышится намного легче. Похоже, современная система проветривания и кондиционирования дорого стоит – в этом помещении почти не улавливается едкий, неприятный запах формалина. Или, может, тут просто в подвале невостребованные трупы не гниют? Хотя это вряд ли, такая картина везде. И наконец-то нашелся хоть один человек, который об этом прямо написал, – Александра Маринина в трилогии «Оборванные нити», очень даже толковый взгляд на работу судебных медиков…

– Старик, ты можешь быть полностью уверен – мы будем молчать, как партизаны. – Леня с любопытством оглядывался по сторонам. – Да, слушай, ремонт у вас сделали крутой. Может, и мы когда-нибудь до такого доживем.

– А что вы хотите увидеть на теле этого парня? – поинтересовался Павлов, останавливаясь. – Давайте, проходите, вот здесь у нас холодильники. Кстати, Козлова еще не вскрывали, назавтра назначено.

Наталия пожала плечами.

И Павлов, и ее муж правы – внешний осмотр трупа, скорее всего, никак не может доказать непричастность Димки к убийству. Особенно с учетом того, что тело хранилось в холодильнике, тут даже со временем наступления смерти особо не проконтролируешь эксперта, осматривавшего труп на месте происшествия. Только если явный косяк – давность наступления смерти двое-трое суток, а делается вывод о том, что смерть произошла сутки назад, именно тогда, когда Димка был на даче. Конечно, хочется доверять коллегам. По логике выходит: никто на себя брать ответственность и фальсифицировать выводы в интересах следователя не будет. Но разве всегда в этой жизни все происходит по логике или по совести? Лучше проконтролировать ход дела, изучить нюансы своими собственными глазами. А еще Димка – левша. В плохих детективах судмедэксперт чешет затылок и потом глубокомысленно изрекает: «Преступник был левшой». На самом деле по характеру нанесения ран не скажешь, левша их нанес или правша. Возможно, если колоть статичный манекен – можно понять, какой рукой нанесены повреждения. Но на практике речи ни о какой статичности не идет – люди двигаются, перемещаются, борются друг с другом…

Павлов уверенно прошел между лежащими рядами телами и остановился у большого массивного трупа.

– Вот он, ваш Тимофей Козлов, – Игорь посторонился, пропуская гостей ближе к телу. – Высокий был парень, сто девяносто четыре сантиметра.

Наталия прищурилась и кивнула: да, коллега определил рост верно. Навык безошибочно указывать рост формируется у судмедэкспертов довольно быстро. В быту это здорово упрощает покупку одежды для близких. Никогда никаких проколов с тем, что вещь не подошла, оказалась слишком длинной или слишком короткой. Глаз-алмаз – это про судебных медиков. Профессия требует колоссальной внимательности. И подобрать близкому человеку одежду без примерки – просто детский лепет в сравнении с теми задачами, которые приходится решать ежедневно.

– Симпатичный парнишка, – Леня грустно вздохнул, достал из кармана две пары перчаток, протянул одну жене. – Слушайте, люди, а ведь мы не зря сюда приехали…

Наталия смотрела, как Леня расстегивает рубашку на груди парня, и понимала, о чем идет речь.

Ранения на трупе оказались вертикальными, направленными сверху вниз. Поэтому и потеки крови на одежде были вертикальными, а раневые каналы шли вниз. Особенно четко это прослеживалось на колото-резаной ране, нанесенной в брюшную полость.

Это могло свидетельствовать о том, что убийца тоже был довольно высоким.

– Рост нашего Димки – сто семьдесят девять сантиметров. Нормальный мужской рост – но потерпевший же очень высокий, – прошептала Наталия, наклоняясь над телом Козлова.

Павлов вздохнул:

– Ребята, мне жаль, но вы ничего не докажете. Даже если следователь задаст вопрос о росте убийцы, однозначного ответа не будет. Есть же еще рельеф местности. Или я что-то путаю и тело в помещении нашли?

– Тело нашли в лесополосе, – Наталия бросила на коллегу недовольный взгляд. – И я все понимаю, рельеф. Действительно, потерпевший мог стоять ниже убийцы, и поэтому характер нанесения ударов вызывает предположение о том, что убийца и потерпевший одного роста. Я сама ржу, когда встречаю в книжках выводы о росте убийцы на основании экспертизы трупа. Но когда спасаешь своего ребенка, то цепляешься за любую соломинку. Нам с Леней надо поехать на место происшествия и осмотреть поляну, где нашли тело парня. А вдруг появится ниточка…

* * *

Тимофея Козлова Наталия сначала почувствовала.

Присутствие недавно ушедших из физического тела людей ощутить достаточно просто. Они дают о себе знать живым условным знаком – легким ознобом, ледяным сквозняком, пронизывающим ветром, обхватывающим сначала голени, а потом бедра и все тело. Если в теплой комнате, где сроду не было никаких щелей в окнах, вдруг тянет холодом – значит душа недавно умершего человека находится где-то поблизости.

Ежась от трогающих то руки, то ноги морозных уколов, Наталия огляделась по сторонам. И замерла.

Метрах в тридцати от той поляны, где был обнаружен труп Тимофея Козлова, стоял высокий крепкий парень лет двадцати. Ладони он прижимал к животу. И на его бледном лице застыло такое растерянное, по-детски обиженное выражение, что у Наталии стиснуло сердце.

«Мне говорили: мертвые далеко не сразу понимают, что они мертвы, – пронеслось в голове у Наталии. – Помню, экстрасенсы на проекте, общавшиеся с миром мертвых, рассказывали: выход души из тела практически не ощущается. И еще в течение года сохраняются энергетические оболочки, позволяющие практически полностью воспроизводить ощущения физического тела. Тела уже нет – а ощущения в нем присутствуют. Мне эти знания в какой-то степени помогли, когда я сама находилась между жизнью и смертью. По крайней мере, когда моя душа вышла из тела, я не бегала в слезах перед своими близкими, крича о том, почему они меня не видят и не слышат…»

«Значит, я все-таки умер?»

Наталия снова вздрогнула.

Да, иногда даже в морге душа тела, лежащего на секционном столе, неожиданно возникала рядом и пыталась ей что-то сказать.

Но привыкнуть к такой разговорчивости то ли мертвых людей, то ли человеческих душ даже после большой эволюции сознания и более чем странного личного опыта все равно очень сложно…

«Смерти нет, Тимофей, – подумала Наталия, искоса поглядывая на мужа. Леня в упор не видел убитого мальчика; осматривал поляну, что-то мерил рулеткой, потом делал отметки в блокноте. – Наши души бессмертны. Разделившись с физическим телом, мы еще какое-то время находимся на Земле. А потом большинство уходит».

«Куда? Куда мне надо идти?» – лицо парня стало испуганным.

«Я не знаю, Тимофей. Я еще живая и я не знаю, что за путь предстоит пройти после того, что люди называют смертью. Я думаю, что большинство душ отправляются в какое-то специальное место, где проходит анализ того опыта, который душа получила в физическом теле. Опытные экстрасенсы мне рассказывали, что многие души приходят на Землю в физические тела много раз. И, получив опыт, позволяющий полностью понять волю Бога, они больше не воплощаются, становятся духовными наставниками других людей, которые только начинают идти по пути познания Бога… А некоторые души все-таки остаются на Земле. Чтобы помогать своим близким… Все это сложно, и я не очень хорошо во всем этом разбираюсь, если честно. Тимофей, а вот скажи мне, пожалуйста…» – Наталия почувствовала, как от волнения все ее внутренности сжались в комок.

Парень перебил ее:

«Меня зовут Тим».

«Хорошо, Тим. Тим, скажи мне, пожалуйста, кто тебя убил? Для меня это очень важно».

На красивом лице парня появилось надменно-насмешливое выражение:

«Тебе зачем? В чем твой интерес?»

«По подозрению в убийстве тебя задержан мой сын».

«А я откуда знаю, что тебе можно верить? Может, мой убийца и есть твой сын?»

«Нет, Тим. Это невозможно. У моего сына полно недостатков, но, в общем и целом, он – замечательный человек. И он – не убийца».

«Да ладно, не парься. Не ты одна такая. Матери всегда все узнают в последнюю очередь».

Наталия пошатнулась. Ей показалось, что все жизненные силы испарились из нее за доли секунды. И она сразу же вспомнила, что о чем-то подобном она тоже болтала с экстрасенсами.

Души, разделившиеся с физическим телом, как правило, чаще всего хотят вернуться обратно в тело. Но у них уже нет возможности получать энергию. Только тело через еду и сон способно давать много сил, позволяющих человеку жить. Астральный мир более тонок. Там уже нет физических тел, пищи. Но в нем можно получать энергию за счет эмоций тех, кто находится в физическом мире. Страх – самый мощный эмоциональный выплеск. Вот почему те, кто находится в астральном мире, часто пугают обитателей физического мира. Они рассчитывают получить ту питательную мощную силу, которая позволит им вернуться в физический мир.

«Тим, я не боюсь тебя. У тебя ничего больше не выйдет из идеи вывести меня из равновесия. Ты и так получил достаточно моей энергии, – Наталия с тоской наблюдала, как парень отходит все дальше и дальше. Ее испуг явно пошел ему на пользу, Тим больше не выглядел обессиленным. – Давай, Тим, не вредничай. Я не могу тебе помочь. А ты мне – можешь. Я не хочу, чтобы моего сына посадили в тюрьму за то, что он не совершал…»

«А мне все равно, кого за это посадят. Я хочу, чтобы всех посадили! Всех! Потому что я мертвый, а вы, уроды, живые! – Тим обернулся, и от болезненно-отчаянного выражения его лица у Наталии мороз прошел по коже. – Сгубили меня ради какого-то заплесневелого браслетика! Я‑то думал бабок закосить, старье это антикварное, что предки собирали, продать. Мне были нужны новые ролики крутой фирмы – а бабла на них не было… Из-за одного золотого браслета все закончилось. Я понимаю – ради лимона гринов человека валить. Но всему этому золоту цена – три копейки».

«Но разве ты не хочешь, чтобы твой убийца был наказан?»

«А что для меня это изменит? Я жить хотел. Если бы ты, сука долбаная, знала, как я хотел жить! У меня же все только начиналось. И больше ничего уже не будет! А ты хитрая – думаешь, я тебе помогу? Иди ты в задницу со своими проблемами! Я вообще не понимаю, кто ты. Меня никто не видит, а ты почему-то видишь! Да пошла ты!..»

Наталия мысленно выругалась и повернулась к мужу.

Стараясь не обращать внимания на звенящий в сознании поток ругательств Тима, она поинтересовалась:

– Что твои расчеты? Тут есть небольшой уклон. Я так понимаю, что если парень стоял ниже своего убийцы, то мы вполне могли ошибиться, решив, что они одного роста?

Леня покачал головой.

– Конечно, у меня нет приборов, тут бы хорошо градус уклона измерить. Но все-таки он не настолько значителен. Я примерно прикинул – все-таки даже с учетом рельефа рост убийцы никак не ниже ста восьмидесять восьми сантиметров. Только это, конечно, доказательством в деле не сделаешь, расчеты приблизительны. И никто в официальном заключении на себя такую смелость не возьмет.

– Леня, а ты помнишь… – Наталия старалась, чтобы голос звучал спокойно, чтобы ее волнение не помешало мужу вспомнить одну очень важную деталь, – ты помнишь, что именно было в списке антикварных украшений, которые якобы нашли в Диминой машине?

Муж кивнул:

– Думаю, да. Следователь сегодня перечислял серьги, колье, кольцо, перстень и портсигар.

– А браслет?

– И браслет. Серебряный.

– Точно серебряный, а не золотой?

– Думаю, да, – Леня достал из кармана сотовый. – А я мобилу записал этого следака Семенова. Позвонить, уточнить?

– Да, пожалуйста.

«Тим говорил, что его погубили из-за золотого браслета, – думала Наталия, нетерпеливо поглядывая на Леню. Ей казалось, что время остановилось – и это в самый ответственный момент. – Но я тоже вспомнила – золотого браслета не было в списке найденных в Диминой машине вещей. Следователь говорил про серебряный браслет. Не думаю, что Тим мог что-то перепутать. В конце концов, кто, как не он сам, точнее всех знает, из-за чего его убили? Или я просто очень хочу увидеть выход там, где его нет?..»

Наконец, спустя пару минут, показавшихся Наталии целым столетием, Леня провозгласил:

– Золотого браслета в машине Димы найдено не было. Родители Тимофея Козлова заявили: из квартиры исчезло намного больше вещей, чем найдено у Димы. Всего у них похитили целых два браслета, один золотой, типа крупной цепочки, второй – серебряный, с полудрагоценными камнями, в форме змейки. И еще пропал серебряный гребень, недорогой, но очень старинный. Золотого браслета и серебряного гребня в Диминой машине не нашли. Хотелось бы знать, где эти вещи?

– Мне бы тоже хотелось, – пробормотала Наталия, беря мужа под руку. – Слушай, поехали домой? У меня сил совсем нет, сейчас, кажется, упаду.

– Не надо падать, – взгляд у мужа стал веселым. – Я, конечно, сильный рыцарь. Тебя не брошу и донесу до машины. Но лучше ты сама до «тушкана» уж как-нибудь доберись. Останавливать коня на скаку и входить в горящую избу необязательно.

«Ага, приколист. Интересно, шутил бы Леня, если бы знал, что я побеседовала с призраком? Потом расскажу мужу про разговор с Тимом, – решила Наталия, проклиная свою привычку носить обувь на высоких каблуках. Сейчас выхаживать на них по траве было очень неудобно. – Если расскажу… Вот представляю: мой Ленька мне сообщает, что имел беседу с умершим человеком. Я бы, наверное, точно решила, что у него с башней проблемы… – Она огляделась по сторонам и покачала головой. – Кстати, а ведь этот парнишка исчез. И я даже не заметила, как именно у него это получилось».

* * *

– Это был мой единственный ребенок. У мужа еще есть дочь от предыдущего брака. А у меня – никого. Тима больше нет. Зачем мне теперь жить?..

Наталия открыла сумочку, достала оттуда пачку бумажных платочков и протянула ее Марине, маме Тима. Та кивнула в знак благодарности, промокнула глаза и всхлипнула.

Когда Наталия ей позвонила, чтобы договориться о встрече, женщина разговаривала с ней агрессивно.

– Послушайте, ваш сын сидит за то, что убил моего, – о чем мне с вами говорить? – истерично рыдала она в телефонную трубку. – О том, что ваш ребенок жив, а мой – нет?..

Наталия сама не понимала, как ей удалось разузнать у находящейся в совершенно невменяемом состоянии женщины домашний адрес. Никакой уверенности в том, что Марина Козлова откроет ей входную дверь, у нее не было.

Но сейчас волна истерики Марины явно улеглась. Ей на смену пришло тихое, глубокое, выжигающее душу горе, которое, как саван, окутало хрупкую фигурку матери Тима.

«Уж лучше бы эта женщина орала, – подумала Наталия, сочувственно глядя на заплаканное лицо с правильными выразительными чертами. – Если нападают – приходится защищаться. Но когда человек открывает свою боль – она ранит и того, кто рядом. Я понимаю – родители не должны воспринимать своих детей как собственность, причем данную навеки. У каждого ребенка – свой путь и своя судьба. Я все понимаю. Но я бы на месте этой Марины свихнулась. Я бы такого не пережила. И я не знаю, что сказать женщине, потерявшей единственного сына. Тут любые слова глупы, банальны и совершенно бесполезны… Я так остро чувствую сейчас ее горе, что у меня сердце просто разрывается…»

Наталия украдкой оглядела гостиную.

Выглядела она довольно скромно: лет двадцать назад сделанная потертая мебель, старый, не плазменный телевизор, выгоревшие шторы. По стенам развешаны жуткие африканские маски, добавляющие атмосфере мрачности. А еще в гостиной стоит много крупных растений в больших горшках – фикусов, монстер, пальм.

«Такие цветы в больницах да поликлиниках обычно растут, – резюмировала Наталия свои наблюдения. – В целом обстановка гнетущая и старомодная. Я иначе представляла себе быт людей, увлекающихся антиквариатом. И еще странно, что тут нет ни одной вещи, которая могла бы принадлежать Тиму. Ни ноутбука, ни бейсболки, ничего. Он что, жил отдельно от родителей?»

– Не могу привыкнуть, что его больше нет. Мне кажется, он сейчас в комнату войдет, – Марина отложила скомканную салфетку. – А как зовут вашего сына?

– Дмитрий Писаренко. Ему тридцать семь лет, журналистом в газете работает. Тим говорил когда-нибудь о Диме?

– Нет. А ваш сын катается на роликах?

Наталия покачала головой:

– Никогда не интересовался. Он в детстве и на обычных-то коньках не катался. Футбол любил, книги. А почему вы спросили?

– Наш Тим катался на роликах. У него все друзья – роллеры. Но вообще сын мало что о своих друзьях рассказывал. И к нам домой никого не приводил, стеснялся. Сложно сейчас молодым. Соблазнов много, возможности хорошо заработать есть не у каждого… Тим, конечно, ничего нам не говорил. Но мы с мужем видели, что не можем дать ему все, что ему хочется. И переживали.

– Я думаю, вы были очень хорошими родителями. И не беда, если у вашего сына не было всех этих остромодных гаджетов. Мода на них меняется каждые полгода. Они стоят кучу денег, а пользы от них на порядок меньше. Да и зрение садится катастрофически от тех же айфонов и айпадов. Глаза – это тот ущерб, который быстро осознается. Но есть ведь и медленная разрушительная работа. Я уже много лет судебным медиком работаю. Еще пятнадцать лет назад не было столько онкологии. Вот и думай, в чем причина – экология, питание, сотовые?..

Еще Наталье подумалось, что вообще-то Тим уже был достаточно взрослым, чтобы самому зарабатывать на все свои нужды. Парню явно за двадцать, и даже если он учился на стационаре, возможности подработать вечером все равно есть. Конечно, в случае возникновения желания работать, а не сидеть на шее у матери и отца. Тоже, блин, нашел способ решения материальных проблем – у родных родителей вещи украсть и продать. Ролики, видите ли, ему крутые понадобились. А честно заработать на них он не пробовал?

Но озвучивать эти рассуждения с учетом произошедшей трагедии Наталия не стала.

Да, этот парень, возможно, был эгоистом. Но он мертв. И от сочувствия к его матери разрывается сердце…

– Понимаете, – Марина развела руками, сглотнула подступивший к горлу комок, – я точно знаю, что если бы мы давали Тиму достаточно на карманные расходы, то он не стал бы воровать коллекцию мужа. И значит – остался бы жив. Тим часто говорил: «Давайте продадим эти ваши безделушки, купим мне крутой комп или новые ролики». Однако мы не соглашались. Коллекция досталась мужу от отца. Много мы за нее бы не выручили. Но нам украшения были дороги как память. И мы с мужем хотели, чтобы эта коллекция оставалась в семье, переходила по наследству… Мне кажется, у Тима пару месяцев назад появилась девушка… Он ничего о ней не рассказывал, не приглашал ее к нам. Но он постоянно писал эсэмэски и улыбался… и пропадал на роликовой трассе… Наверное, она тоже каталась на роликах. Тим хотел ей соответствовать – а коньки у него были старенькие… Как все глупо и страшно…

На глазах Марины снова появились слезы, и Наталия испугалась, что сейчас женщина опять разрыдается.

– А откуда в вашей семье появилась коллекция антикварных украшений? – быстро поинтересовалась Наталия, стараясь повернуть разговор на ту тему, которая была ей очень важна. – У вас есть фотографии похищенных вещей?

– Коллекция досталась от отца мужа. Он занимал высокую должность в КГБ. А отцу мужа вещи достались от деда, тот тоже в КГБ работал. Только вот Саша мой династию нарушил, инженером стал; ему чертить нравилось, проектировать… А КГБ – это та же армия, приказы, задания. Муж не выносит всего этого, ему командовать или подчиняться беспрекословно неинтересно… Вещицы у нас были недорогие, но очень красивые. Я сначала не понимала, почему муж так трясется над этими украшениями. Но стоит только раз подержать их в руках… У старинных вещей такая энергетика, что потом уже ни о чем думать не можешь, кроме новых вещиц. Но сами мы покупали мало. Я в школе работаю, Саша – в государственном НИИ, денег всегда в обрез было. А фотографии… – Марина встала с кресла, подошла к полке и взяла альбом. – Мы самые лучшие снимки следователю отдали. Но есть и другие фотографии. Муж все Тима просил, чтобы помог электронный архив сделать, у его приятеля сканер вроде был…

Прислушиваясь к словам женщины, Наталия листала альбом.

Да, Марина права: каждый экземпляр этой коллекции оригинален и очень эстетичен.

На портсигаре тонкая замысловатая чеканка, в колье виртуозно подобран переход камней по цвету.

Особенно красив серебряный гребень, инкрустированный фианитами. Такая тонкая работа – кажется, под микроскопом ювелир выплавлял воздушные завитки узоров.

А вот и те самые браслеты – в виде змейки и цепочкой.

«Ради золотого браслетика сгубили…» – жаловался вчера Тим.

Знать бы, почему именно из-за золотого? Он, кстати, выглядит проще, чем серебряный. И почему преступник оставил себе браслет и гребень? Они что-то значили, символизировали для него? Или украшения просто были потеряны? А может, их украли?..

«Сделаю скан фоток и размещу их на антикварных форумах, на своих страничках в социальных сетях, – решила Наталия, откладывая альбом. – В конце концов, несколько украшений из этой коллекции не было обнаружено в Диминой машине. Значит, возможно, они понадобились преступнику. И вдруг эта версия поведет меня в верном направлении? На следователя надежды нет. У него уже задержанный имеется. Только бы скорее вытащить Димку!»

Реакция на опубликование фотографий возникла даже раньше, чем Наталия предполагала.

Не прошло и трех часов, как фото были выложены в Интернете, а Наталия уже разговаривала по телефону с человеком, который обладал колоссальной информацией о незамысловатом золотом браслете.

Оказывается, эта простая, на первый взгляд, вещица имела отношение к писателю, которого совершенно справедливо называют классиком литературы и настоящим гением…

* * *

И вроде бы улица – не Большая Садовая, и квартира – совсем не номер 50.

Но все-таки Наталии было сложно отделаться от ощущения, что она находится в гостях у самого Михаила Булгакова. И дело даже не в том, что Ангелина Викторовна Павловская являлась счастливой обладательницей дорогой трехкомнатной «сталинки», с высокими потолками, просторной прихожей и уткнувшимися в раскидистые липы окнами. Здесь все, от кресла и телефона до полупрозрачных покрывал, прикрывавших горы подушек, было сделано в довоенное время.

«Только входная дверь современная. А межкомнатные двери – из прошлого (если не позапрошлого) века, – Наталия с любопытством осматривалась по сторонам. – Боже, да как они тут так живут! Вот это гостиная! Ни телевизора, ни компа! Ни кожаных угловых диванов, ни низких столиков, заваленных глянцевыми журналами. Зато есть патефон, радиоточка, самовар… У меня такое чувство, что я нахожусь в музее. Впечатление производит. Но вот мне лично жить в таком музее было бы некомфортно! При всей моей любви к Булгакову…»

Хозяйку квартиры, одетую в длинное летящее черное платье с эффектными разрезами, Наталии сразу же захотелось назвать Маргаритой. Высокая, темноволосая, с зелеными глазами – возле нее кружился шлейф дурманящих духов, который подчеркивал ее великолепие и опасность.

«Я знаю этот запах, «Коко Мадемуазель» от Шанель, – думала Наталия, невольно любуясь красотой Ангелины. – Но на ней он раскрывается особенно красиво…»

– Наталия Александровна, прошу, располагайтесь, – Ангелина Викторовна махнула рукой на что-то вроде скамьи, обтянутой шелком, на гнутых деревянных ножках. – Как мило с вашей стороны, что вы согласились приехать. И, Сергеюшка, – Ангелина повернулась к своему коллеге, булгаковеду Сергею Петровичу Власюку, и ее блестящие черные волосы, постриженные в каре, взметнулись пышным облачком, – я не могу передать, насколько я тебе признательна! Наталия Александровна, умоляю, расскажите мне все.

Выглядящая жесткой скамья оказалась неожиданно удобной. Впрочем, сидевшему рядом с Наталией Власюку вопросы комфорта были явно безразличны. Когда Ангелина говорила ему слова благодарности, у него стало такое счастливо‑преданное выражение лица, что, кажется, если бы не присутствие посторонних, мужчина бросился бы перед своей обожаемой ведьмой на колени.

– Ангел мой, я же тебе еще вчера все рассказал самым подробнейшим образом, – бодро затрещал Сергей Петрович, не обращая внимания на недоуменную гримаску на лице Наталии, явно старающейся сдержать саркастическую улыбку. – Вчера мне по почте приятель прислал ссылку на антикварный форум. Он написал, что там размещена фотография красивого серебряного гребня. Гребень, действительно, невероятно красив. Но когда я увидел снимок по соседству, то у меня просто руки задрожали. Я помнил эту браслетку. Есть только пара фотографий Михаила Афанасьевича, где ее можно хорошо рассмотреть. Я их открыл, увеличил снимок с форума. Совпало все! Гравировка, царапина на одном из звеньев. Никаких сомнений. Это та самая браслетка, которую Михаил Булгаков считал своим талисманом. И которую забрала у него после развода Тася, первая жена. Конечно, строго говоря, вещь принадлежала самой Татьяне Лаппа. И гравировка на пластинке – «Любимой Татьяне от родителей» – это только подтверждает, и…

Ангелина сделала едва заметный жест рукой, и Власюк замолчал на полуслове.

«Как пультом щелкнула, звук выключила. Во мужика выдрессировала, на щелчок пальцев реагирует. Или это он сам на почве большой любви выдрессировался? Зря, как мне кажется. Ну что тут интересного, если он, как собака, все по команде делает? Никакой интриги… Вообще, конечно, он еще вчера в телефонной беседе показался психопатом. Сегодня это мнение только укрепилось, – подумала Наталия, почти физически ощущая горе Сергея Петровича. Тот уже успел исстрадаться, наверное, решив, что обидел своего смахивающего на первоклассную ведьму «ангела». – Такой, пожалуй, ради своей дамы сердца на все готов. Меня сюда зачем-то притащил. Вообще мы уже по телефону все выяснили. Я признательна ему за помощь, но больше мне сказать ему нечего. У кого браслетка – понятия не имею. И можно сколько угодно говорить, что это ценная вещь, имеющая огромное значение для истории литературы. Я понятия не имею, где она…»

– Серж, я хотела бы поговорить с Наталией, – отчеканила Павловская, гневно сверкнув изумрудными глазищами. – И вопрос я адресовала именно ей. Пожалуйста, не заставляй меня сомневаться в твоих умственных способностях и знаниях правил приличия.

– Конечно, мой ангел, – преданно пробормотал мужчина. – Прости меня!

Наталия пожала плечами:

– Ангелина, я, правда, не знаю, чем могу вам помочь. По сути вопроса мне особо рассказывать нечего. Сына задержали по подозрению в убийстве. Я выяснила, что ему в машину подбросили антикварные украшения. Однако родители убитого парня рассказали: украли больше вещей, чем нашли в машине. Мой сын – не убийца. Я думаю, постоянно анализирую – кто мог его подставить? Он журналист у меня. Но вроде в последнее время никаких потенциально конфликтных тем не брал. Решила, что дело может быть в исчезнувших украшениях.

Ангелина закивала:

– Бесспорно, в них. Я думаю, очень многие люди пошли бы на все, чтобы заполучить талисман самого Михаила Булгакова. Это раритет, культовая вещь. И браслетка всегда приносила Булгакову удачу. Схватить удачу за хвост! Об этом все только и мечтают! Конечно, обладание таким раритетом было бы кстати всем, кто профессионально изучает творчество Булгакова. Соколова Юлия Михайловна, Савельев Петр Васильевич, Сикорский Александр Леонидович… Я могу перечислять имена коллег еще долго! И это неудивительно. Из всех писателей Булгаков внес наибольший вклад в развитие литературы и драматургии. Он гений!

Наталия вздохнула. Странные все-таки люди ее новые знакомые. Чем больше с ними общаешься, тем сильнее подозрения на их счет.

Этот патологически влюбленный в Ангелину Сергей Петрович ради своей пассии готов на все. А у нее тоже явно не все дома. Превратила квартиру в музей Булгакова. Считает, что вокруг полно желающих заполучить этот артефакт – причем любыми способами. А ведь на самом деле мир – это зеркало, в котором каждый видит свое отражение. Весь этот длинный пламенный монолог, который Павловская только что выдала, на самом деле свидетельствует о другом. О том, что вот именно Ангелина, как никто другой, оценила бы браслетку и не церемонилась бы, чтобы ее заполучить…

– Ма, я пришел! Я голодный, – зазвенел в прихожей веселый мальчишеский голос. И вот уже в дверном проеме показалась коротко стриженная голова с такими же ярко-зелеными, как и у матери, глазами. – У нас есть еда?

Ангелина недовольно нахмурилась.

– Миша, ты что, не видишь, я занята! Если ты хочешь покушать – сходи в магазин и приготовь обед! Здесь такие новости! Возможно, найдена браслетка Булгакова, а ты мне говоришь о какой-то еде!

«Миша. В честь Булгакова? – мысленно отметила Наталия, и сердце противно заныло. – А что если мой Димка тоже голоден? Как кормят в СИЗО? Впрочем, как там могут кормить – хреново, естественно! Эта Ангелина не понимает своего счастья…»

– Михаил Афанасьевич – гений. – На лице женщины появилось мечтательное выражение. – Наталия, обещайте, что сделаете все для того, чтобы его браслетка была найдена.

Наталия уже собиралась выпалить, что при всей своей любви к Булгакову для нее теперь важнее всего вытащить своего сына из камеры. И она согласилась приехать лишь по одной причине – чтобы узнать, мог ли кто-нибудь из тех, кто изучает творчество писателя, работает в музеях, пишет диссертации, – мог ли кто-нибудь из этой среды быть причастным к убийству Тима.

В принципе, на последний вопрос ответ уже получен – да запросто. И ее новые знакомые – первые подозреваемые в этом списке. То, что они охотно пошли на контакт, в качестве алиби рассматриваться не может. Очень часто у преступников сдают нервы, и если у них есть возможность оказаться рядом с расследованием – они такой возможностью охотно пользуются.

Так что можно больше не терять время на пустые разговоры, лучше заняться поиском доказательств.

Наталия собиралась выпалить все это, но ее отвлек звонок сотового телефона.

– Наташ, у меня плохие новости. Мне звонил следователь. Дима не прошел проверку на детекторе лжи. Семенов продлил ему срок содержания под стражей, – печально сказал Леня. – Я не знаю, почему он не прошел проверку. Буду еще выяснять детали…

Сын не прошел проверку на детекторе лжи?

Что это значит?

Он – убийца?

Нет, невозможно!

Просто этот дурацкий детектор, наверное, сломался, его данным нельзя доверять.

Господи, как же не везет в последнее время бедному Димке!

Любовь Белозерская-Булгакова, 1925 год, Москва

– А это чья такая толстая жопка? Чья это такая красивенькая сладенькая жопочка?

Мишина ладонь нежно хлопает меня пониже спины, и я заученно бормочу:

– Это Любина жопочка.

Теперь уже мой черед хлопать Мишу.

– А это чья худенькая крепкая жопка?

Миша притворяется спящим, но его губы невольно расплываются в улыбке, длинные ресницы дрожат.

Мне нравится его лицо – выразительное, с пронзительными синими глазами, мгновенно берущими в плен женскую душу.

Мне нравится его тело – сильное, неутомимое, ненасытное. Мы можем день не выходить из постели, лаская и целуя друг друга.

И все-таки, конечно, я просчиталась, выйдя замуж за Мишу. Не такого мужчину мечтала я видеть рядом с собой! Даже наши коты[7] обладают большим характером, чем Мака[8]. Если котов не покормить – не беда. Выскочат они через форточку на улицу и были таковы, найдут себе еды, не пропадут. Если не покормить Мишу, то он натурально погибнет. Как-то я забегалась, сначала пошла к доброй моей подруге на чай, потом встретила знакомого журналиста, потом надо было уже идти к портнихе. Вернулась вечером, и что же? Мака сидел (точнее, лежал на кровати со страдальческим лицом) голодный! А ведь под носом у него стояла тарелка с бифштексами, и чаю можно было бы тоже легко согреть.

И так – во всем.

«Любанга, где моя сорочка?»

«Любочка, ты куда положила мои бумаги?»

«Ох, Любушка-голубушка, прости, денег нету, гонорар не выплатили».

Он – просто бедный мальчик.

Мальчик, мальчишка – не мужчина.

А мне надобен мужик, чтоб в кулаке меня держал, чтобы как глянул – у меня сердце в пятки падало.

Но только что-то никто, похожий на такого мужчину, мне не встречался. Пришлось окрутить Маку.

Конечно, если бы не нашел он для нас сначала комнаты, а потом квартиры, ничего у нас с семьей не сложилось бы.

У меня в Москве – полкомнаты на птичьих правах у родственников. Долго там оставаться было нельзя, и так косо поглядывали. Я, когда спрашивала позволения у них остановиться, говорила: «На месяц только, мне бы с Не-Буквой развестись, а потом болгарин мне мой вызов пришлет, и я опять уеду за границу».

Развод мне Не-Буква дал быстро.

В принципе, жилось мне с ним плохо. Журналист, получал он мало, иногда нам натурально приходилось голодать по несколько дней. Муж писал в Париже для эмигрантских газет, я в кабаре танцевала – русская балетная школа, которую я окончила, в Париже ценилась высоко. Потом перетащил меня муж в Берлин. Сказал, работа у него там, деньги. Я не верила – так он мне шубку подарил, диковинную. Сказал – дорогая, любимая, вот тебе шикарный подарок, редкий ценный мех. Я подумала и согласилась: а может, и правда не врет и жизнь свою устроил. Шубка та через три недели стала лезть, аж жуть, и с черной сделалась вся отчего-то буро-зеленой. Работы в Берлине, конечно, никакой у мужа не оказалось, опять жили впроголодь. Да еще и еда эта немецкая гадкая – суп из пива, капуста тушеная с сосисками. Русский человек на таком питании долго не выдержит!

К счастью, пока Не-Буква бегал в поисках места, подвернулся мне один болгарин. Женатый, правда, но закрутилось у нас. Он обещал: разведется со своей немкой, меня в жены возьмет и увезет к морю. А у него там свой огромный дом с белыми колоннами.

А тут Не-Буква как раз в Москву подался. Письмо мне прислал: в Москве нэп, всего вдоволь, красные уже дворян не убивают.

Я в Москву тоже рванула: развод оформлять. Не-Буква быстро меня отпустил. Я даже обиделась – ревновал меня африкански, а тут на пару месяцев уехал – и влюбился в другую, чистый срам!

Мы развелись, я письмо от любовника получила.

Только никакого вызова не случилось – прощался он со мной, навсегда бросал.

Конечно, поплакала. Теперь уж точно за границу выехать не удастся: не с кем, не к кому!

Не-Буква старался, как мог, судьбу мою устроить, то с журналистом познакомит, то с писателем.

Серьезно только Булгаков загорелся.

И я обрадовалась: не старый еще, видный из себя, печатается, пьесы его в театрах идут, и я при нем буду как сыр в масле.

Все оказалось иначе, конечно.

Пишет он неплохо, спору нет (хотя и не Достоевский он, и никогда не станет им).

Но вот устраиваться хорошо не умеет.

Я бы ушла, если бы было к кому.

Впрочем, все еще может измениться. Надо только следить за собой, бывать на людях. Вырваться от Мишиных сорочек и обедов…

– Придется пойти мне к Таське, – пробормотал Мака, обнимая меня за талию. – Сегодня же вот решусь и отправлюсь!

Прижимаясь к нему, я улыбнулась.

Бывшая жена недавно швырнула ему в лицо журнал с первой частью «Белой гвардии».

Мака начинал писать эту вещь, еще когда жил с Тасей, и, должно быть, обещал посвятить роман именно ей.

Татьяна Николаевна открыла журнал и прочитала: «Любови Белозерской-Булгаковой». Ну и кинула журнал Маке, и выгнала своего бывшего мужа в шею.

Роман-то Мишин в печать взяли, а вот гонорар не выплатили.

Мака говорит: есть у Таси чудесная золотая браслетка, он ее как наденет – все проблемы мигом решаются.

Уже не первый раз все собирается к ней зайти, попросить браслетку. Деньги у нас на исходе, есть скоро будет нечего.

И хочется, и колется. Мака боится скандала. Говорю же – мальчишка он. Смотришь – вроде видный мужчина. Но по сути – мальчик…

* * *

Она собиралась сказать Диме множество вещей.

Во‑первых, что он лопух – это же надо было так вляпаться в странную, непонятную историю с обвинением в убийстве.

Во‑вторых, хотелось бы прояснить ситуацию с детектором. Что за ерунда? Почему не удалось пройти проверку?

Ну и, конечно, возникало желание пожаловаться Димке на то, что его криминальное бытие дорого обходится. К следователю с просьбой о свидании обращаться было изначально бессмысленно. Семенов и раньше-то не очень горел стремлением помочь. А уж после безуспешной проверки на детекторе несложно догадаться, что он ответит: «Пока идет следствие, свидания запрещены. Если что-то изменится, я вам сообщу». Пришлось искать другие возможности организовать встречу. Общих знакомых, которые замолвили бы словечко и попросили бы начальника СИЗО устроить встречу с задержанным в обход всех правил, не нашлось. Сочувствия к родителям – судебным медикам, чей сын попал в конкретный переплет, у него не возникло. Но начальник СИЗО оказался мужиком корыстным и прямым текстом дал понять – в этом мире все продается и покупается, в том числе и встречи с теми, кто находится в камере. А то, что нельзя купить за деньги, можно купить за очень большие деньги. Алчность этого человека оказалось феноменальной – за свидание пришлось отдать львиную долю сбережений.

Наталия, ожидая Диму в мрачной комнате, где задержанные общаются с адвокатом, собиралась задать сыну множество вопросов. Но когда она увидела его потухшие глаза, услышала, как конвоир со щелчком снимает наручники, – в горле застрял комок.

– Мать, прости меня, – Дима бросил на Наталию виноватый взгляд и вздохнул. – Я все тебе объясню. На этой проверке я не мог говорить всей правды, потому что прикинул, что именно после всех этих откровений начнется. Мои показания будут проверять, Ольга все узнает. А я не хочу, чтобы она напрягалась, и…

…Жена умна. Очень красива. В постели – огонь. Готовит – пальчики оближешь. Отличный журналист, хорошая мать. В ней все нравится, все устраивает, и, с одной стороны, это приносит счастье. Но с другой – у этого предсказуемого счастья слишком известный вкус.

И хочется… Нет, не отказываться от своей семьи, конечно. Развод, новая женщина – все это исключено. Дочь должна воспитываться обоими родителями. Ну и терять Ольгу просто глупо. Кто же откажется от красивой, сексуальной, умной и надежной жены? Другой такой не найдешь, это и ежику понятно. Но что если попытаться так все устроить, чтобы и волки были сыты, и овцы целы? В конце концов, так все мужчины живут. Семья, жена – это святое. Но можно же завести и любовницу – так, чтобы изредка, для души и тела, встречаться, проводить время вместе.

Хорошо бы найти такую девушку, которая ни на что не претендует, любит секс, на которую приятно посмотреть…

Впрочем, такие мысли имели в основном теоретический характер. На практике изменять Ольге было трудно. Командировки? Но ведь там репортер находится, как правило, не один – с коллегами из других СМИ или фотокорреспондентом того же издания. Так что в поездках особо не разгонишься – жене все доложат.

Иногда Дима с приятелем устраивал вечеринки в сауне, куда приглашались барышни легкого поведения. Но с проститутками секс удовольствия не приносит. Это как минное поле, по которому идешь и не знаешь, что предстоит, рванет или все-таки в очередной раз пронесет.

Мужики в редакции рассказали про нормальную тему – знакомиться с девушками через Интернет. Да, отчасти это тоже стремно, таких приключений можно на свою пятую точку поймать, что потом и мыслей о «левом» сексе никогда не возникнет. Вон как Данилова из «Коммерческого вестника» развели. Нашел девушку через сайт, встретились в кафе, все пучком, понравились друг другу. Девушка не стала делать вид: «Я не такая, я жду трамвая», а сразу же пригласила Данилова в гости, тот радостно согласился. Решил: а чего время на романтические посиделки терять, и так понятно, чем все закончится, взрослые же люди. На следующий день девчонка звонит мужику и нежно заявляет: «Я все записала на видео, хочешь, чтобы файл не попал в Интернет, – гони деньги». И Данилов погнал, как миленький, выбора не было. Его кандидатура как раз тогда обсуждалась на пост зама главного редактора, и скандалы плюсов в его пользу явно бы не добавили.

И все-таки анкету на сайте знакомств Дима сделал. Понимал, что это может вызвать ссору с женой, что можно попасть в переделку. Но очень уж хотелось, чтобы голова кружилась, чтобы сердце зашкаливало от волнения, чтобы, наконец, в объятиях оказалось новое, совершенно неизведанное тело.

Впрочем, до объятий дело все никак не доходило.

Дима пару раз выбирался на свидание в кафе и убеждался: велика сила фотошопа и девичьей неискренности. Дамы, размещавшие на сайте знакомств анкеты, оказывается, дружно забывали правильно указать собственный возраст и так же в унисон обрабатывали фотографии, ретушируя дефекты внешности и фигуры. Обалдев от Диминой красоты, они еще долго писали ему сообщения, объяснялись в любви. Но, даже изнывая от предсказуемости семейной жизни, ни к кому из этих женщин не хотелось хотя бы прикоснуться…

На сообщения Зайчонка Дима сначала отвечал без особого энтузиазма.

«Очередная толстушка, скопировавшая в анкету фотографии профессиональной модели, – думал он, любуясь снимками молоденькой длинноволосой брюнетки, напоминавшей актрису Пенелопу Крус. – Видел я уже в реале парочку таких «зайчиков» – им бы больше подошел ник «слоники»». Стала бы по-настоящему эффектная девушка на сайте знакомств сидеть? Да у нее в реальной жизни от кавалеров бы отбоя не было!»

Но Зайчонок оказалась своеобразным философом.

«Мне нравится заниматься сексом с разными мужчинами. Очень редко партнер оказывается настолько мне подходящим, что я хочу встретиться с ним несколько раз. Меня возбуждает новизна. Меня заводит, когда я не знаю, какое движение и какой поцелуй меня ждут дальше. Первый раз всегда круче всего… Потом, после того как любовники лучше узнают друг друга, может, оргазм даже получится ярче. Но первый раз – он единственный…» – писала она Диме.

О себе девушка рассказывала неохотно. Студентка, учится на платном отделении в МГУ, обеспеченные родители, особых хобби не имеется. Вот, в общем, и все, что удалось из нее вытащить.

Ей было неинтересно рассказывать о себе. Она обожала писать только о сексе.

«Я мечтаю о том, как ты возьмешь меня. Твои пальцы будут сжимать мои соски слишком болезненно. И я робко попрошу тебя быть со мной нежнее. Чтобы я не болтала, ты заткнешь мне рот своим членом и еще сильнее сдавишь грудь. Но я вдруг почувствую, что меня это заводит, что я перелетела за ту грань, где боль уже приносит удовольствие. И вот я уже хочу-умираю, чтобы ты поимел меня, как последнюю шлюху. Хочу, чтобы мне было больно, чтобы ты матерился, чтобы я стала просто послушной куклой, созданной для твоего бесконечного удовольствия. Но я постесняюсь тебе об этом сказать. Хорошие, приличные девочки так себя не ведут. Хотя мои слова тебе не нужны. Ты проведешь рукой у меня между ног, и все поймешь, и резко войдешь в меня…»

Вообще-то она воровала эти свои пошлые рассказики с порносайтов.

Дима как-то скопировал текст в поисковик, и ссылки привели его на соответствующий ресурс. Плагиат оказался неполным, хорошо отредактированным и переработанным. Неизвестно, что там у девушки с внешностью и сексуальностью. Но неплохие филологические способности наличествовали – это было очевидно.

Да, Зайчонок начинала его интриговать и возбуждать все больше и больше. Она словно чувствовала, как можно легко заманить журналиста в сети из орфографически правильных бесстыдных сообщений.

После длинного многообещающе-сладкого сочинения на тему минета, чуть не закончившегося оргазмом прямо на рабочем месте, Дима сломался.

И назначил Зайчонку встречу на парковке возле гипермаркета, располагавшегося в двадцати минутах езды от дачи. «Если вдруг дело дойдет до интима, нам будет где уединиться, – думал Дима. Потом сразу же начинал ругать себя: – Не смей тащить незнакомую девку на дачу, где бывают твоя дочь и жена. Если не имеешь совести в принципе, имей совесть хотя бы не гадить там, где живешь».

Он приехал на свидание в твердой уверенности, что никакого адюльтера не будет, что круче его Ольги никого нет, а встреча эта – ну просто для расширения кругозора. В конце концов, разве журналисты не должны стремиться изучать жизнь во всех ее проявлениях?

Девушка оказалась невероятно красивой, с завораживающим лицом, великолепной фигурой. В анкете действительно были размещены ее настоящие фотографии. Пробормотав «привет», красотка обняла Диму, прижалась к нему упругой грудью и запечатлела на его губах такой страстный поцелуй, что у него потемнело в глазах.

Казалось, она легко могла бы заняться сексом прямо на стоянке возле гипера, совершенно не комплексуя по поводу людей, деловито снующих вокруг с тележками, заполненными продуктами.

– Зайчонок, я так не могу. Подожди немного, давай хотя бы отъедем от магазина, – взмолился Дима, с трудом переводя дыхание. У него от возбуждения настолько сильно задрожали руки, что он даже не смог с первой попытки завести двигатель.

И вот уже машина припаркована в укромном месте.

Раскидистые ели машут зелеными лапами, и весело галдят птицы, и медовый запах цветов заполняет салон автомобиля.

Ее сладкие губы.

Ее гладкие длинные загорелые ножки.

Животик – плоский, мягкий. Красивые темные соски. Такие детские ключицы, на них посмотришь – и задыхаешься от нежности…

Дима не помнил, сколько времени они провели в машине, наслаждаясь телами друг друга.

Наверное, все это продолжалось бесконечно долго.

Встретились они в шесть вечера – а когда Зайчонок попросила подбросить ее к остановке маршрутного такси, было уже совсем темно. В июне темнеет поздно, ближе к полуночи.

– Ты хоть скажи, как тебя зовут? Зачем тебе ждать маршрутку? Давай я тебя в Москву отвезу. Ты в Москве живешь? – он сыпал вопросами, но в глубине души понимал, что ответов не будет.

Эта странная красивая девушка, похоже, ведет себя в своей обычной манере. Она обрубает все концы, не оставляет ни малейшего шанса на вторую встречу.

Подвозить к подъезду? Нет, она этого не позволит.

У него даже номера ее мобильного нет – они договаривались о встрече через личные сообщения.

Зайчонок, как ни странно, была искренна. Ее действительно интересовал только разовый секс без обязательств. Но какие тут претензии? Она честно об этом предупреждала.

– Ты очень красивый. Спасибо тебе, – она улыбнулась ему на прощанье и помахала рукой.

Дима добрался до дачи и уснул, как ему казалось, даже раньше, чем голова коснулась подушки…

– …Мам, я не могу вспомнить, оставляла ли эта девушка в машине сверток с украшениями и нож. Или, тоже вполне возможно, мне его подкинули позже, когда я спал. Я так вымотался, что, наверное, даже тачку забыл закрыть. И вот представь – я рассказываю всю эту сексуальную историю во время проверки на детекторе. Следователь начинает искать и опрашивать свидетелей. По его поручению опера будут говорить с журналистами в редакции, с соседями по даче. Так или иначе, до жены все дойдет. Я не хочу делать Ольге больно. И терять ее не хочу. Да, я козел. Но при всем этом я люблю свою жену!

– А в камере ты сидеть хочешь? – холодно поинтересовалась Наталия.

Откровенность сына произвела на нее оглушительное впечатление.

Она уже открыла было рот, чтобы прочитать лекцию на тему нравственности, но потом подумала: «А что это изменит в конкретной ситуации? Ничего. Просто будет потеряно время на пустые разговоры. Рассуждениями в контексте «изменять нехорошо» ситуацию не прояснишь. И потом, Дима сделал свой выбор – будет сидеть за решеткой, лишь бы Ольга не узнала о его девице. Это его выбор, его право. Мне надо относиться к такому решению если не с уважением, то, по крайней мере, без нравоучений. И потом, строго говоря, не мне читать лекции о супружеской верности. Не так давно у меня случился бурный роман фактически с Димкиным ровесником. Конечно, те отношения были спровоцированы ритуалом черной магии, и я не искала приключений, а наоборот – очень сожалела о произошедшем. Но суть от этого не меняется: я так же далека от идеала, как и мой сын…»

– Давай мне пароль к своему мейлу и анкете на сайте знакомств. – Наталия достала из сумочки красивый блокнот в кожаной обложке и стильный золотистый «Паркер».

На красивом лице сына появилось выражение полного отчаяния:

– Мать, а может, не надо? Там очень личная переписка. Мне стыдно даже думать о том, что ты все это прочитаешь.

Наталия пожала плечами и протянула сыну сотовый телефон:

– Пожалуйста, зайди на свою страницу и сотри все, что посчитаешь слишком личным. Я хочу посмотреть на фото этой секс-бомбы – только и всего.

Дима взял аппарат, защелкал кнопками. И через полуминуты выругался.

– Блин, она удалила анкету! Ее фотографий у меня не сохранилось, я их не копировал.

Наталия вздохнула:

– Что-то вроде этого я и предполагала. Когда же наши бутерброды прекратят падать маслом вниз!

Искоса поглядывая на сына, она нервно забарабанила пальцами по столу.

– Мать, это ничего, что она анкету удалила. Я напишу тебе телефон своего компьютерщика. Он – настоящий хакер, ему любой банк обчистить – дело нескольких минут. Он найдет эту девчонку. Не оставить в Интернете никаких следов невозможно.

– Хорошо, пиши, – Наталия пододвинула к Диме блокнот и ручку. – Я обязательно с ним свяжусь. Дим, знаешь, еще вот какой вопрос. В твоей машине нашли только часть украденных у родителей Тима Козлова вещей. Пропала золотая браслетка, принадлежавшая, возможно, писателю Михаилу Булгакову. Может, тебя это на какие-то выводы наталкивает?

– На какие выводы? Я не знал убитого парня, его имя мне ничего не говорит. Я понятия не имею, какие украшения нашли в моей машине. И потом – где я и где Булгаков? Нет, конечно, он – хороший писатель. Но я особо не интересовался его творчеством. Я никогда о нем не писал. Это все не мои темы, не мой круг общения.

– А по журналистским делам с тобой не могли таким образом разобраться?

– Исключено. Я на рожон не лез. Давно не попадалось мне такой фактуры, за которую голову бы оторвали.

– Говорят ли тебе что-то имена Сергея Власюка и Ангелины Павловской?

Дима поднял взгляд к потолку, потом пожал плечами:

– Впервые слышу. А кто они?

– Не совсем вменяемые булгаковеды.

– Не пересекался с такими. Да, у меня полно знакомых со странностями. Но именно этих людей я не знаю. Мать, я тут вот до чего додумался. Человек, который меня подставил, так или иначе в мой круг входит. Он мог познакомиться со мной где угодно – на даче, в редакции, в спортзале. Все равно, для того, чтобы такое устроить, надо было знать о моем раздолбайстве. О том, что я общаюсь с кучей народа. О том, что у меня дача есть, где автомобиль стоит сиротинушкой в неосвещенном дворе, – это, конечно, при условии, что машину все-таки вскрывали, чтобы подбросить те вещи. Их и Зайчонок могла в тачке оставить…

– Дело ясное, что дело темное.

Сын улыбнулся:

– Ничего, прорвемся. Помнишь, в одном неплохом кино говорилось: сила – в правде. Я никого не убивал и ничего не воровал. Совесть моя чиста. И доказать все это – просто вопрос времени…

* * *

– Наталия Александровна, день добрый. Мне ваш телефон дала Марина Козлова. Я – Олег Николаевич Петров, частный детектив. Знаете, разговор с вами произвел на Марину впечатление. Вы – молодец, попали в сложное положение, но не сдаетесь, боретесь за своего ребенка. Марина поняла: ей важно, чтобы был задержан истинный убийца Тимофея. Она решила, что это – то немногое, что она еще может сделать для своего сына. А мы с Мариной и ее мужем Сашей давно дружим. Я им рассказывал часто, что качество расследования уголовных дел в последние годы упало ниже ватерлинии. Они не верят в то, что следователь найдет убийцу. И правильно делают, между нами говоря. В общем, они – мои друзья и попросили помочь. Я бы хотел с вами встретиться. Мне кажется, это и в ваших интересах. У меня много знакомых, есть определенные возможности… Мы идем в одном направлении, правда?

– Диктуйте адрес, – коротко бросила Наталия, поглядывая на часы.

– Вам будет легко найти мой офис. Он в двух шагах от Патриарших.

– Ваша фамилия не Воланд? Вы – иностранный консультант? – мрачно осведомилась Наталия, отметив в блокноте номер дома.

Частный детектив рассмеялся:

– Ничего от вас не скроешь, Наталия Александровна.

– Это точно, – пробормотала она, засовывая мобильный телефон в сумочку. – Патриаршие пруды… Опять Булгаков! Вот и не верь после этого в совпадения!

Наталия вставила ключ в замок зажигания, но проворачивать его не стала, опять достала мобильник и защелкала по кнопкам.

– Леня, привет! Со мной тут хочет встретиться некий частный детектив Олег Николаевич Петров. Позвони своему Вадику, пожалуйста. Хочу навести справки. Вадик тоже детективит, и ему будет легко проверить, есть ли у Петрова лицензия и какие отзывы.

Муж перезвонил буквально через минуту. И заверил, что все у Петрова в порядке и с лицензией, и с качеством работы.

Наталия завела двигатель, но трогаться с места не стала – в сознании начали мелькать какие-то расплывающиеся смутные картинки.

Наталия зажмурилась, рассчитывая, что видение прекратится. Но изображение, наоборот, становилось все четче. Через пару секунд она поняла, что видит, похоже, кишечник частного детектива. А в нем значительный участок поражен полипами довольно внушительных размеров. Продемонстрировав полипы с разных ракурсов, медицинское кино наконец прекратилось.

«Как бы помягче объяснить этому человеку, что ему надо обратиться к врачу и сделать операцию? Я вижу, полипы лучше удалить хирургическим путем, – думала Наталия, быстро маневрируя на «тушкане» в довольно плотном автомобильном потоке. – Вообще странно – первый раз мне пришла картинка вот так, дистанционно. Я не знаю, какое лицо у этого человека, но видела полипы в его кишечнике. Впрочем, что толку от этих странных способностей! Я бы предпочла увидеть другое – кто именно зарезал Тима. Ох, Димка такой бледный, такой похудевший. Скорее бы его вытащить из-за решетки!»

Внешность Олега Петрова Наталии понравилась. Подтянутый, с широкими плечами и умными карими глазами, он был именно таким, каким полагается быть хорошему частному сыщику, – энергичным, выдержанным, располагающим к себе, но вместе с тем не слишком приметным.

Единственным минусом, который она отметила, оказался рост мужчины. Он не превышал 165 сантиметров, а Наталия, со своими 175, все-таки любила смотреть мужчинам в глаза, а не в макушку.

А еще частный детектив слегка злоупотреблял украшениями – массивный перстень, крест с бриллиантами на шее, браслет на запястье – все это было слишком ярким и броским.

– Вы будете чай или кофе? – Олег отошел в сторону, давая возможность Наталии пройти в свой кабинет. – Я‑то сам больше по кофе.

Она едва удержалась, чтобы не сообщить: «С вашим диагнозом вам лучше воздержаться от кофе». Все-таки не комильфо делать первой темой для обсуждения состояние кишечника.

– Мне чай, пожалуйста, – Наталия с одобрением осмотрела хорошо подобранную, удобную и при этом не вызывающе-китчевую мебель.

В кабинете Олега оказалось очень уютно.

На подоконниках стояли красивые горшки с бонсаями и кактусами. Судя по бодрой зелени растений, на недостаток ухода они пожаловаться не могли. На стенах висела пара пейзажей – в спокойных тонах, они были написаны восхитительно, передавали всю красоту и гармонию природы.

– А с вами работает красивая помощница? – поинтересовалась Наталия, отметив, что в кабинете оборудовано два рабочих места – в центре комнаты и у окна. – В фильмах у частных детективов всегда есть очаровательные спутницы. Такие, с внешностью модели и навыками суперагента.

Суетившийся в кухонной зоне мужчина рассмеялся:

– Увы! Моя модель-суперагент недавно меня бросила.

– Вышла замуж? Вы в печали?

– Что вы, какая печаль! Я философ: нет ничего вечного, все течет-изменяется. Но, кажется, семейная жизнь пока в планах девушки не значится. – Олег налил в чайник воды, щелкнул кнопкой, взял с сушилки пару симпатичных белых чашек с яркими вишенками. – Я совсем не печалюсь, я рад за нее – она открывает свое агентство. Доросла до самостоятельной работы. Кстати, должность моей помощницы вакантна. По внешним данным вы подходите – красавица!

Неожиданный комплимент заставил Наталию покраснеть.

Олег был очень симпатичным мужчиной. Наталия сразу же обратила внимание на его красивые чувственные губы, аристократические руки. Терпкий сексуальный парфюм, которым пользовался частный детектив, тоже кружил голову. Теперь еще и эти слова, и многозначительный взгляд…

«Слышишь, ты нашла время на мужиков пялиться. У тебя вообще-то муж любимый дома и сын в тюрьме, – разозлилась на себя Наталия. – Морали собралась Димке читать: адюльтер – плохо. А сама о чем думаешь?!»

– Как ваши успехи в расследовании? – поинтересовалась Наталия, сделав глоток ароматного чая. – Есть предположения, кто убил парня?

Олег покачал головой:

– Я еще не встречался ни с кем из его друзей. Марина с Сашей тут тоже плохие наводчики. Они имели слабое представление, с кем именно общается их сын.

– Это я поняла. Между ними и Тимофеем была довольно большая дистанция. Скажите, а они знали, что в их коллекции находится браслетка Михаила Булгакова?

– Что?! Вещь, принадлежавшая самому Булгакову?! Нет, конечно! Иначе они бы мне обязательно сказали! Я очень хорошо знаю их коллекцию. Мы с ними на этой почве и подружились – я тоже собираю антиквариат, и они много лет назад покупали у меня старинный перстень… То есть получается, что тот простой золотой браслет-цепочка принадлежал Булгакову? Но я помню, там еще гравировка была; если не ошибаюсь, женское имя.

– Украшение принадлежало первой жене Булгакова, Татьяне. Но Михаил Афанасьевич считал его своим талисманом. Я уже успела потерзать на эту тему поисковики. Действительно, в биографической литературе много упоминаний об этом. Вроде бы Татьяна (Михаил называл ее Тасей) долгое время хранила эту браслетку даже после развода. И Булгаков, когда ему срочно требовалась удача, ее у бывшей жены заимствовал. Но потом Тася разозлилась и продала талисман. А Булгаков через много лет увидел украшение в ломбарде и выкупил его. Правда, удачи больше талисман ему не приносил. Как я поняла, его довольно скоро изъяли при обыске сотрудники ОГПУ. Вместе с рукописью «Собачьего сердца» и украшениями уже третьей на тот момент жены, Елены Сергеевны Шиловской. И все, след талисмана теряется. Ничего из изъятого тогда Булгакову не вернули. «Собачье сердце» он восстановил, а драгоценности так и пропали на Лубянке.

Олег отодвинул пустую чашку, повернулся к монитору, включил компьютер и пробормотал:

– Что ж, в какой-то степени эта информация объясняет, как именно в коллекцию Козловых попал такой артефакт. Там целая династия, все в КГБ работали, кроме Сашки.

– И я об этом подумала. Представляете, как я обалдела, когда узнала, что у вас офис на Патриарших?

– Представляю. Действительно, мистическое совпадение…

– Еще мне удалось познакомиться с двумя специалистами по творчеству Булгакова, Ангелиной Викторовной Павловской и Сергеем Петровичем Власюком.

– Наталия, вы меня поражаете. Вот это хватка, ну напор! – красивые тонкие пальцы Олега забегали по клавишам. – Мне все больше хочется вас видеть в качестве моей помощницы. Мы бы сработались. Я умею договариваться. И мне кажется, я совсем не вредный.

Наталия покосилась на монитор и улыбнулась:

– Конечно, сам себя не похвалишь… А вы не скромничайте. Еще в качестве достоинств можно привести доступ к эмвэдэшным базам. Откуда он у вас?

Олег присвистнул:

– Вот это да! Сколько у нас Власюков и Павловских, оказывается, мама дорогая!.. Что вы спрашивали? Откуда доступ? Из прошлой жизни. Тогда я был зеленым глупым следователем, который верил, что жизнь может пройти без взяток и сомнительных поручений руководства. Потом я слегка подрос и понял: эту систему не сломать, но она легко может сломать меня. А мне бы этого все-таки не хотелось. Жить, знаете ли, – это хорошо… И тогда я придумал свою контору. Да, как правило, мне скучно – в основном шпионю за неверными женами и мужьями. Но и обычные следовательские будни не намного веселее. Вы же знаете, что там – в ходе распития спиртных напитков возникла ссора на почве личной неприязни, и тогда пострадавшему нанесли несколько ножевых ранений… Зато ко мне никто не придет и не скажет: «Тебе надо уголовное дело спустить на тормозах, родители подозреваемого – большие начальники…» Наталия, а вы знаете, сколько примерно лет этим вашим булгаковедам? Я бы тогда хотя бы часть списка сократил, он огромный.

Наталия задумалась. Сколько же им лет? Ангелина выглядит шикарно, лет на тридцать пять максимум. Но ее сыну Мише, судя по виду, немного за двадцать. Значит, даже если Ангелина родила сына в очень молодом возрасте, ей никак не меньше сорока пяти, а скорее всего – даже сорок семь – сорок восемь. Сергей Власюк выглядит лет на пятьдесят – пятьдесят пять. И, кстати, он ведь довольно высокий. Его рост составляет сто восемьдесят семь сантиметров. Получается, теоретически он мог быть убийцей Тима. Стоял чуть выше парня – поэтому траектория ударов на теле получилась именно такой.

– Ага, вот так уже лучше, – Олег радостно улыбнулся. – Я задал возрастные рамки, и количество однофамильцев сразу сократилось. Осталась всего пара Ангелин Павловских. И в базах они – только в связи с выдачей загранпаспортов и выездом за границу. Сознательные гражданки, не подкопаешься. Сейчас проверим Власюков… Ого! Хм… и что бы это все значило?..

Наталия встала со стула, подошла к монитору и прищурилась.

Да уж, действительно. У этого человека рыльце-то в пушку. Пять лет назад он проходил по административному делу. Киевский дом-музей Булгакова по линии украинского МВД обращался к российским специалистам в связи с тем, что Власюк незаконно вывез в Россию письмо Булгакова к матери, которое хранилось в музейных фондах. Дело уладили полюбовно, документ Власюк вернул. И все-таки мимо этого факта проходить глупо. Он свидетельствует о том, что среди тех, кто профессионально изучает творчество Михаила Булгакова, есть минимум один специалист, который не очень-то в своих действиях обращает внимание на нормы закона.

– Может ли тот человек, который легко крадет, легко убить? – пробормотал Олег, проверяя фамилии в дополнительных базах данных.

Наталия вздохнула:

– Все от человека зависит. Именно этот, мне кажется, может. Он жутко влюблен в Павловскую, и оба они боготворят Булгакова. Когда мы ехали к Павловской, у Власюка рот не закрывался. Он все трещал, трещал о гениальности Булгакова. А я к тому моменту уже успела почитать какие-то биографические книжки. И поняла, что, в принципе, тот образ писателя, который складывается в воспаленном воображении вот таких истовых булгаковедов, на самом деле далек от реальности. Они его просто обожествляют и не видят человеческой сущности. Помню, когда я читала биографические книги и мемуары, меня умилили многочисленные письма Булгакова Сталину. Булгаков строчил отцу всех народов, чтобы его отпустили за границу. Писал, чтобы Сталин дал денег какому-то писателю, который за границу выехал, а обратный билет купить не на что. Писал, чтобы его взяли на работу в театр. Вождь всех народов, с его точки зрения, был такой палочкой-выручалочкой, к которому можно обращаться по любому вопросу. И, кстати, он ведь даже пьесу про Сталина написал, «Батум» называется. Правда, Сталину она не понравилась… Впрочем, с позиции сегодняшнего дня намного легче рассуждать о свободе, справедливости. За разговоры нас все-таки вряд ли посадят. Не знаю, как бы я себя вела, если бы жила в те годы…

– Да в лагерях вы бы сидели. Точно-точно! Ну или были бы симпатичной красной командиршей – если бы искренне поверили в правильность идеи. Знаете, я встречусь и поговорю с этим Власюком на предмет алиби. – Олег взял со стола записную книжку. – Вот, я отметил – убийство Тимофея совершено третьего-четвертого июня в промежуток с двадцати трех до трех часов. Надо выяснить, где он был в этот день и в это время.

– Олег, а как у вас с хакерскими навыками? Мне надо еще кое-что разузнать.

Детектив пододвинул к себе мобильник и улыбнулся:

– Лично у меня слабовато. Но есть специально обученные люди. Что будем искать?

– Не что, а кого. Девушку, которая встречалась с моим сыном. У нее была анкета на сайте знакомств, только сейчас она ее удалила.

– Надеюсь, для моего специалиста это проблемы не составит. Вам нужны данные на эту девушку?

Наталия кивнула. Конечно, хотелось бы узнать ее имя-фамилию, взглянуть на фотографию.

Как-то она очень уж кстати встретилась с Димкой, а после их активного времяпрепровождения в машине нашли сверток с антикварными украшениями и орудие убийства…

Специалист, к которому обратился Олег, перезвонил буквально через пятнадцать минут. Олег сделал пару записей, потом его пальцы забегали по клавишам.

– Наталия Александровна, вуаля, – торжествующе воскликнул он, указывая на монитор. – Страница некой Инны Никитиной в социальной сети. На Пенелопу Крус похожа.

Девушка и правда выглядела изумительно. Ей было всего двадцать два года. И еще она состояла в сообществе «Роллер-Блейд», где общались многочисленные любители роликовых коньков.

– Тим Козлов тоже катался на роликах, – пробормотала Наталия. – Я потрясена. Неужели такая милая девочка может быть причастна к убийству?..

* * *

Вечер выдался какой-то не московский, слишком курортный.

Закат расписал фиолетовое небо оранжевыми зигзагами.

Воздух наполнился ароматом цветов и свежей зелени.

Теплый ветер растрепал волосы Наталии, бесцеремонно забрался под юбку.

«Как все-таки хорошо жить! – думала Наталия, наслаждаясь прекрасной погодой. От стоянки, где она оставила «тушкана», до дома было около двух километров, и Наталия всегда старалась проходить их пешком. – Жить – это очень хорошо, несмотря на любые неприятности. Когда люди сталкиваются с проблемами, они концентрируются только на них. И больше не замечают ничего вокруг, не видят красоты мира. Проблемы от этого быстрее не решаются, наоборот, все сложнее идет. Краски меркнут, наступает темнота, серость, безнадега. Мне кажется, даже горе надо переживать, стараясь не погружаться в него полностью. Судебные медики, наверное, как никто другой, это понимают. Мы слишком хорошо осознаем, как быстро может закончиться земная жизнь. Мы умеем ее ценить и радоваться ей!»

Она улыбнулась, предвкушая вечернюю прогулку с собаками.

Конечно, гулять сразу с тремя псами – Босей, Диной и Лаймой – дело непростое.

Собаки стараются не огорчать хозяйку и дружно идти рядом с ней, не метаться из стороны в сторону. Но только получается у них это не всегда. Собачий мир полон информации о разделе территории, подходящих женихах-невестах. Увлекаясь, собаки запутывают поводки и нетерпеливо скулят, ожидая, пока их освободят из плена.

Когда Наталия вошла в квартиру, то по реакции своих питомцев сразу поняла: песики поели, погуляли, им протерли лапки и животики. И сейчас они готовы заниматься своим самым любимым делом – общаться с хозяевами. Ну и, конечно, выпрашивать угощение. Из кухни доносится упоительный запах жареной курочки – как тут не соблазниться.

– Привет, Лайма, привет Босяк. Динуля, и ты тоже моя любимая собака, – Наталия присела на корточки и обняла всех собачатин разом.

– Да уж, собакинов ты целуешь в первую очередь, – появившийся в коридоре Леня нахмурился и скорчил обиженную гримаску. – Я тут вкалываю, как Золушка, – ужин приготовил, стаю нашу выгулял, шмотки в стиралку засунул. И никто меня не ценит, не любит, не целует.

Наталия расхохоталась. И, вымыв руки, с наслаждением обняла мужа, прижалась к вкусно пахнущей свежим лосьоном чуть колючей щеке.

– Добрый вечер, Леня! Как же мне с тобой повезло! Ты курицу пожарил? Спасибо! Умираю с голоду!

– Я еще и салат сделал. И крестиком, – в голосе мужа стали явственно различаться нотки кота Матроскина, – вышивать могу. Пошли ужинать. Рассказывай, что нового. Видела Димку?

Наталия кивнула, прошмыгнула на кухню и села за стол.

Готовил Леня изумительно.

Казалось, стоило ему прикоснуться к самым обычным продуктам – и они приобретали вкус великолепной ресторанной еды.

Увлеченно орудуя ножом и вилкой, Наталия рассказывала о событиях сегодняшнего длинного дня.

Новость о какой-то найденной сыном через Интернет подруге Леонида расстроила.

– Нам только развода детей для полного счастья не хватало, – пробормотал муж, разливая по чашкам зеленый чай из красивого прозрачного чайника. – Я в этом плане консерватор. Невозможно о таком забыть. Простить – можно. Но прежней жизни уже не будет.

Наталия почувствовала, как к щекам приливает краска.

Она так и не сказала мужу о своем романе, случившемся во время записи проекта «Ясновидящие». Собиралась во всем признаться, облегчить душу – но сначала было не до разговоров, цепь криминальных событий казалась нескончаемой, и тогда все мысли вертелись лишь вокруг поиска преступника, а потом оказалось, что уже прошло какое-то время, и вроде как ворошить былое смысла особого нет. Или все эти аргументы – просто отговорки, оправдание для собственной трусости?

– И все-таки я лично бы предпочла знать такие вещи, – Наталия старалась, чтобы голос звучал спокойно. – По мне – так лучше горькая, но правда.

– Да? Правдолюбка ты моя! А что потом? Я, предположим, говорю: пять лет назад предавался страсти со следовательшей во время ночных дежурств.

Наталия аж задохнулась:

– С какой такой следовательшей?!

В глазах мужа появился озорной блеск.

– С красивой сексуальной следовательшей!

Наталия осмотрелась по сторонам, схватила разделочную доску и запустила ею в мужа.

Леня ловко пригнулся, доска угодила в окно. Но стеклопакет стоически выдержал силу удара.

– Хорошие у нас окна. – Леня встал со стула, подошел к Наталии и зарылся лицом в ее густые медные локоны. – Люблю тебя…

Она его оттолкнула, заглянула в смеющиеся глаза.

– Какая следовательша?!

Вместо ответа губы мужа заскользили по ее шее, руки быстро разобрались со складками юбки, сжали бедра.

– Я в душ, – прошептал муж, размыкая объятия. – Наташа, соскучился по тебе ужасно…

Наталия растерянно посмотрела ему вслед.

А что если Леня не шутит? Если все то, о чем он говорил, и правда происходило?

«Ладно, – она улыбнулась, представляя, как уже очень скоро любимый муж потащит ее в спальню, – буду решать проблемы по мере их поступления…»

Но горечь волнения не уходила.

Заметив на столе Ленин мобильник, Наталия быстро просмотрела эсэмэски и журнал звонков. Ничего подозрительного она не увидела. А вот в пиджаке мужа оказался сюрприз – сертификат на оплаченный мастер-класс по рисованию маслом.

Наталия счастливо улыбнулась.

Конечно, Леня шутит. Он внимателен, заботлив. И, зная о том, как она любит в свободную минутку порисовать, даже купил ей мастер-класс. Ей повезло с мужем! Да-да – определенно повезло…

* * *

– Рыжая, Леня, доброе утро! Молодцы, ребята, самые первые на работу сегодня пришли. Значит, и самые лучшие трупы получите. Что тут у нас сегодня имеется из легкого и не напрягающего эксперта? – Валера открыл журнал, где фиксировались данные обо всех доставленных в морг трупах, и погрузился в чтение. – Да, слушайте, урожай сегодня знатный, и один криминал другого паскуднее. Так, мужик с множественными колото-резаными ранениями – не для вас, зарезанная дева – тоже. О! Отлично – внезапная смерть, по симптоматике и предварительному наружному осмотру – сердце, диагноз соответствующий есть. Леня, забирай женщину; кажется, она без сюрпризов. А тебе, Рыжая… – и шеф опять опустил глаза в журнал.

– Еще недавно я бы умоляла распределить мне самый криминальный труп, – вздохнула Наталия, вертя в пальцах пару одноразовых перчаток. – А сегодня я хочу попросить несколько дней за свой счет. Димка все сидит, проверку на детекторе не прошел.

– Да? – Шеф удивленно вскинул брови. – А почему?

– Потому что он балда, – объяснять подробности Наталия не стала. – Так как насчет пары дней за свой счет?

– Без проблем. Но тогда возьми вот прямо сейчас ту деву с множественными ножевыми ранениями. Объем работы большой. Сделаешь – и неси заявление.

Наталия кивнула. Шеф суров, но справедлив. Сейчас она вскроет труп, отправит анализы и образцы для гистологии, потом начнет печатать акт. Когда все уладится с Димой, уже как раз сделают гистологию, и можно будет закончить оформление всех бумаг.

– Я зайду после обеда. – Наталия едва сдержалась, чтобы пулей не вылететь из кабинета начальника.

Наконец-то ей предстоит нормальная работа! Долгая, сложная, напряженная! Требующая внимания и сосредоточенности. Та самая работа, которую она так любит и по которой, оказывается, здорово соскучилась.

Шагающий рядом по коридору Леня огляделся по сторонам, а потом легонько шлепнул жену по попе.

– Вот что секс животворящий делает, – он улыбнулся. – Наконец-то ты на человека похожа: глаза горят, летишь вперед!

– А сколько месяцев меня Валерик за инвалида держал, и…

Войдя в секционный зал, Наталия замолчала.

Санитар уже положил на стол девушку, которую ей предстояло вскрывать.

И… эта точеная фигурка, длинные черные волосы, смуглая кожа…

Обыватель, конечно, видел бы другое – развороченную брюшную полость с виднеющимися в отверстии сизыми кишками, потеки крови по всему телу.

Но эксперта этим не впечатлишь.

К тому же…

Эта девчушка так молода… И она очень похожа на актрису Пенелопу Крус…

Все еще не теряя надежды, Наталия повернулась к медицинскому регистратору и поинтересовалась:

– Любаша, глянь там, пожалуйста, обстоятельства обнаружения трупа. Личность девушки установлена?

Пухленькая блондинка заглянула в лежащие на столе бумаги.

– Привезли с роллерной трассы. Личность установлена – Инна Никитина.

Наталия оторопело смотрела на девушку.

Бывают же такие совпадения. Несколько дней назад эта красотка соблазнила ее сына. И вот сейчас ее привезли в морг. Просто в голове не укладывается…

Наталия отозвала Леню в сторону и прошептала:

– Я не имею права ее вскрывать. Нас легко обвинить в личной заинтересованности в результате экспертизы. Это та самая девушка, с которой встречался Дима!

Муж кивнул:

– Конечно, ты права. Не стоит даже браться за этот труп. Надо срочно поставить начальство в известность…

Михаил Булгаков, 1932 год, Москва

За окнами нашей с Любангой квартиры на Большой Пироговской едва уловимо желтеет август.

Заказана мне книга о Мольере для «Жизни замечательных людей». Но работа идет вяло. Мольер мне любопытен, я бы даже сказал – весьма и весьма любопытен. Но где-то в глубине души я знаю: не дозволят, чтобы читатели увидели Мольера таковым, каковым я его вижу. Переделывать, конечно, не стану – и появится еще одна могила на кладбище моих пьес и романов. Впрочем, договор на Мольера подписан, и я его выполняю, выполню.

Очень мне не хватает моих дневников.

Но после того, как все мои тетради с личными записями, а еще рукопись «Собачьего сердца» забрали в ОГПУ, я решил твердо: никаких дневников больше вести не буду. До сих пор становится больно, когда представляю, как эти пролетарские молодчики читают про мои радости и горести; читают про Тасю и Любу…

Если бы со мной были мои тетради, я бы написал сейчас на новой странице: виноват я, наверное, перед обеими моими женами. Особенно за Тасю Бог меня еще накажет, я предчувствую… Тася мне всю себя отдала. И Любанга моя тоже старалась, особенно в первые годы, когда только стали мы жить вместе. Это уже потом она перестала уважать меня: как пристроится рядом с моим столом и давай болтать по телефону. Я умоляю: «Любаша, не надо трещать сорокой, я же работаю». Жена лучезарно улыбается: «Да ладно тебе, ты же не Достоевский».

Я шучу с Любой, развожу руками: действительно, что взять с меня, не Достоевский.

Старательно делаю вид, что не обижаюсь.

Хотя на самом деле, конечно, очень горько слышать от Любы такое.

Тася бы так даже в шутку не сказала. Но если бы сказала – на нее я не обиделся бы, потому что на несведущих, но добрых людей обижаться не надо. Любаша понимает: я – хороший писатель, может, даже лучший из тех, кто есть сегодня. С учетом того, в каких условиях я работаю – а это вечная травля, и нехватка денег, и квартирный вопрос, решенный с большим трудом совсем недавно, – можно даже сказать, что я очень хороший писатель.

Впрочем, меня в большей степени занимает другое – мои желания, стремления; эта огромная сила внутри меня, противостоять которой невозможно…

Я чувствую в себе колоссальную потребность работать, творить ежеминутно; десятки идей приходят мне в голову, и мне очень важно воплотить все это, оживить; сделать так, чтобы и зрители с читателями могли увидеть те замечательные захватывающие сцены, что проносятся перед моими глазами.

Только это мне важно, только так я живу.

И ни Тася, ни Любанга, при всей моей любви к ним, никогда не могли заменить мне этого единственно важного и необходимого – написания. Я смог исцелиться от морфия. От романов и пьес не исцеляется, полагаю, никто и никогда.

И потому сейчас я глубоко несчастен. Мои черные времена продолжаются: пьесы снимают с постановки, книг не печатают.

«Зойкина квартира», «Дни Турбиных», «Кабала святош», «Багровый остров» – и еще долго можно считать пьесы, исчезающие из репертуаров. С некоторыми доходит до смешного – написанные по договору, принятые и оплаченные, они уже безо всяких причин и объяснений не ставятся на сцене. Почему? Ответ прост – их написал Булгаков. А Булгаков – это маскирующийся под пролетария белогвардеец. И его «Белая гвардия» – контрреволюционный роман, ибо нет там белогвардейцев, угнетающих денщиков и горничных. Помню, вначале, когда только начали критики печатать свои направленные против меня статьи, еще испытывал я отчаянное желание оправдаться; рассказать всему миру, каковы были белогвардейцы – честные, открытые, благородные люди, у которых не имелось других интересов, кроме интересов Отечества. И что, кстати говоря, ни денщиков, ни горничных в те оккупационно-революционные годы в Киеве было днем с огнем не сыскать. Потом я, видимо, привык к нелепым надуманным обвинениям. Право же, смешно что-то объяснять глупым людям, которые знают и понимают так мало, что это совершенно уже и неприлично с учетом того, какую работу они выполняют и какие возможности для распространения своих пасквилей у них имеются.

Чем больше меня травили, тем чаще мне снился залитый солнцем Монмартр и строгие линии Александрплац.

Никогда не доводилось мне выезжать за границу.

Я понимал, что до Парижа можно легко добраться и что даже брат мой Николай, который давно уехал в Париж, может хоть каждый день гулять по Елисейским полям, – но где-то в самой глубокой глубине души моей Париж казался мне невообразимым чудом, волшебством. С таким счастьем в раннем детстве все слушают сказки, и сердце сладко замирает от предчувствия чего-то настолько невероятного, что и описать невозможно.

В СССР я не нужен – это очевидно.

Тем лучше – уезжаю. Уезжаю навсегда, с Любангой, с моими глупыми несостоявшимися мечтами, с моей тоской.

Пропаду там, начну голодать – а мне все равно, уже были в книге моей жизни и такие страницы.

По крайней мере, увижу Лувр.

Увижу хоть что-нибудь, кроме писем с отказами из театров да издательств…

Так думал я и строчил письма к правительству СССР с одной-единственной просьбой: отпустите, отпустите же нашу семью, и чем скорее – тем лучше.

Никаких ответов я не получал. Тем неожиданней был потом звонок к нам в квартиру. Помню, я только прилег отдохнуть после обеда, как в спальню зашла Любанга и сочувственно вздохнула:

– Миша, подойди к телефону. Там тебя из ЦК спрашивают.

Мне показалось это весьма и весьма удивительным. Ведь, кажется, все мои пьесы, которые можно было снять, из репертуаров давно уже исчезли. Какое дело теперь ЦК до опального литератора Булгакова? Наверное, это просто розыгрыш. Кто-то из приятелей-писателей явно решил пошутить, думая, что тем самым развеет вечную тоску мою.

Впрочем, к телефону я подошел.

– Михаил Афанасьевич Булгаков? – услышал я приятный низкий мужской голос.

– Да, да, – раздраженно ответил я, силясь узнать шутника и одновременно понимая: отчего-то не получается у меня понять, кто звонит мне.

– Сейчас с вами будет говорить товарищ Сталин.

И вот уже воздуха не хватает, в глазах делается темно.

– Что? Кто? Сталин?..

Прикрыв трубку рукой, я нервно выкрикнул:

– Любаша!

Жена все поняла правильно, метнулась в прихожую, где у нас имелся отводной аппарат.

И уже одновременно услышали мы:

– Да, с вами Сталин говорит. Здравствуйте, товарищ Булгаков. Мы ваше письмо получили. Читали с товарищами…

Сталин спрашивал: неужто мне так плохо, может, и правда лучше за границу выехать?

Насчет отъезда я малодушно соврал: «Мне бы этого не хотелось». Отчего соврал? Во вроде бы благожелательном тоне почувствовал я такую мощную угрозу, что сразу же отчетливо понял: и двадцати минут не пройдет после того, как положу я трубку, а за мной уже придут товарищи из ОГПУ. Потому я просто пожаловался: пьесы снимаются, книг не печатают, даже простым рабочим сцены во МХАТ меня не берут. Сталин посоветовал еще раз во МХАТ сходить, спросить насчет работы. И правда, после того разговора взяли меня в театр ассистентом режиссера. Конечно, я воспылал надеждами на скорое и еще лучшее устройство судьбы моей. Но надеждам тем не суждено было осуществиться: почти не было никаких улучшений ни с книгами моими, ни со спектаклями.

Я стал писать вновь – в правительство, к Сталину. Ответов и звонков больше никаких не было…

Отвлекался от грустных мыслей я, как всегда, работой над моими романами. Понимал, что не суждено им выйти в свет, но не писать не мог.

Приятельница Любанги, художница Надежда Ушакова-Лямина, подарила нам как-то книгу, которую она оформляла для издательства, некоего профессора Алексея Васильевича Чаянова с затейливым названием: «Венедиктов, или Достопамятные события жизни моей. Романтическая повесть, написанная ботаником Х, иллюстрированная фитопатологом У. Москва, V год республики».

Вот это название! Я бы в жизнь такого витиеватого названия для своего романа не выбрал бы!

Впрочем, сама книга оказалась замечательной.

Герой, от имени которого велось повествование, по странному стечению обстоятельств, тоже носил фамилию Булгаков. Сюжет в повести оказался невероятнейшим – профессор писал, как в Москву явился сатана и похитил душу женщины, которую Булгаков любил. И так весело были описаны приключения нечистой силы – прямо в наши дни, в знакомых всем москвичам улицах и переулках, – что у меня екнуло сердце: а что если и мне сочинить что-то такое, невероятно любопытное!

Работа над «Консультантом с копытом»[9] доставила мне немало приятных минут. Ну а потом я влюбился – влюбился, как мальчишка…

С Еленой Шиловской мы познакомились у друзей. Помню, сидели за столом рядом, и я подумал: «Какое замечательное лицо у нее, в этих темных карих глазах горит-сияет ведьминский огонек». На Леночке было в тот особенный день нашей встречи очень красивое светлое платье с завязками на рукавах. И вот одна из завязок развязалась. Лена попросила меня помочь со шнурком, я завязал его – и привязался к ней на всю жизнь намертво…

Она – красавица, к тому же жена генерала. Да и у меня Любанга – какой роман?..

Но нас влекло друг к другу со страшной силой…

Любаша все поняла – однако же старательно делала вид, что ровным счетом ни о чем не догадывается. Должно быть, решила моя жена, чем меньше она будет говорить о моем чувстве к Лене, тем скорее пройдет оно. Люба – умная женщина. Она знает: как бы ни кружилась от любви моя голова, по-настоящему мне нужно только одно – письменный стол и стопка белой бумаги.

Лена наполнила мои дни нежностью и светом.

Как дети, держась за руки, мы гуляли по Патриаршим и говорили обо всем на свете. Ни ей, ни мне мысли о разводе не приходили в голову. У Лены было двое сыновей, которых она обожала. Я привык к Любанге и не мыслил своей жизни без нее. Мне казалось, что, оставляя за скобками наших отношений быт и все земное, я чувствую душу Леночки и любовь ее настолько трепетно и пронзительно, что ничего подобного в моей жизни прежде никогда не случалось.

Конечно же, вскорости генерал все узнал о наших отношениях. И был скандал, и мы с Леной решили больше не встречаться.

Иногда от строчек романов или пьес мои мысли убегают к ней. И я вспоминаю то локон ее темных волос, то маленькую ручку, сжимающую мои пальцы, то сладкие губы, подарившие мне немало восхитительных минут…

Книга о Мольере сейчас у меня решительно не пишется.

То и дело отвлекаюсь – а потому откладываю тетрадь и ручку, одеваюсь и, потрепав по пушистым головенкам котов наших и Бутона[10], выхожу на улицу.

Август угадывается в воздухе еле уловимым запахом начинающей увядать листвы.

Я иду по улице и вдруг замираю как вкопанный перед витриной ломбарда. В ней – Тасина браслетка, та самая, чудесная. Мой талисман, точно, он – вот и гравировка, а еще приметная царапинка на застежке; мы ехали тогда с Тасей через Ростов, вышли на перрон, а поезд внезапно тронулся, и пришлось торопиться, и я зацепился браслеткой за поручень и порвал ее. Украшение удалось не выронить, разорванные звенья потом соединил ювелир.

А приметная царапина осталась.

Шарю по карманам, пересчитываю деньги… Невероятнейшая опять удача: именно требуемая сумма у меня как раз имеется.

Захожу в ломбард, выкупаю браслетку, тотчас же надеваю ее на запястье.

Мне горько от того, что, должно быть, совсем плохо живется бывшей жене моей. Тася опять сносит в ломбард свои вещи… Конечно, я стараюсь помогать Тасе, даю немного денег. Но, похоже, не хватает той помощи, чтобы свести концы с концами…

Мне горько – но все-таки и радостно.

Может, это глупо: верить, что от одной браслетки все в судьбе человека может перемениться. И все-таки я отчаянно в это верю, и…

Мое сердце вдруг останавливается, и я сам останавливаюсь.

Навстречу мне идет Елена, Леночка Шиловская.

Мы не виделись с ней года полтора.

Любовница моя ничуть не изменилась – все так же красива, все так же печальна.

– Здравствуй, Миша, – говорит она, поравнявшись со мной. – Сегодня первый раз вышла я на улицу с той поры, как мы расстались. Я знала, что непременно встречу тебя. Я не могу жить без тебя.

Прежде чем я успел что-то подумать, мои губы прошептали:

– И я не могу жить без тебя.

С полным осознанием гибели, крушения, катастрофы и разрушения я протянул к ней руки и обнял ее.

Лена была такой хрупкой, худенькой. Сразу вспомнился тот самый запах ее духов – сладкий, дурманящий. Я чувствовал, как колотится Ленино сердечко.

Любовь нахлынула и парализовала меня всего в считаные секунды…

* * *

У парня, виртуозно маневрирующего на высокой скорости между двумя рядами расставленных колпачков (Наталия уже подслушала, что молодежь окрестила эти яркие штуки «фишками», но название ей не понравилось, и она решила, что будет хотя бы мысленно называть колпачки колпачками), явно имелись какие-то восточные предки. От них ему достались миндалевидные карие глаза, вьющиеся темные волосы и смуглая кожа. Белая футболка выгодно оттеняла сочное сочетание красок на палитре внешности молодого человека.

В прожекторах солнечного света, прорывающихся через зелень деревьев, катающийся на роликах парень выглядел таким ловким и увлеченным, что Наталии тоже захотелось освоить эти остромодные молодежные коньки. А вдруг это здорово – скорость, ветер в лицо, виражи, адреналин? В принципе, отличное хобби – динамичное, на свежем воздухе. Хотя о последнем можно порассуждать, такое ли это благо? Экологическая ситуация в последнее время стала отвратительной. В легких даже некурящих людей – уж судмедэксперты это точно знают – появляется внушительное количество смол, копоти. Раньше легкие тех, кто не курит, такими загрязненными не становились. Мегаполис таит все больше угроз здоровью человека. Впрочем, для молодежи, уплетающей чипсы и гамбургеры и запивающей весь этот гастрономический беспредел кока-колой, ролики – это все-таки благо. Да, дети дышат грязным воздухом – но они двигаются, давая нужную организму аэробную нагрузку…

«Вот решу Димкины проблемы и обязательно попробую научиться кататься. Я видела тут недалеко пункт проката, и можно, наверное, договориться с инструктором, – думала Наталия, не спуская с красивого роллера восторженных глаз. Явно почувствовав пристальное внимание, парень стал рисоваться, маневрировать между препятствиями на одной ноге. – Хотя, с другой стороны, где взять время на все свои увлечения? И надо ли вот так поддаваться эмоциям, в порыве первого интереса удовлетворять свои желания? Жизнь коротка. Люди – только гости в этом мире. Мы приходим сюда, не имея ни малейшего представления об отпущенном нам времени. Никто точно не скажет, когда прервется наше земное существование. Если бы было можно знать, что является самым главным, и заниматься только этим… Мне бы хотелось понять, зачем я живу, что я должна оставить после себя. Сегодня так много соблазнов, так легко привыкнуть размениваться на мелочи, что за этим может ускользнуть главное, может исчезнуть суть… Убитой Инне Никитиной было двадцать два года. Зачем она жила? Ради страстного секса? Для того, чтобы подкинуть моему сыну в машину антикварные украшения и нож, которым убили Тима Козлова? Она ничего не успела. Каких бы дел ни наворотила эта красотка, все равно я сочувствую ей и ее родителям – страшная, нелепая смерть…»

– Хороший день сегодня. Обожаю лето!

Наталия встала со скамейки, улыбнулась частному детективу. Надо же, она так глубоко ушла в свои мысли, даже не заметила, как подъехал Олег!

Услышав, что Инна Никитина убита, Олег Петров сразу же предложил Наталии встретиться и осмотреть место, где было обнаружено тело. Получив разрешение начальника уйти, Наталия перезвонила Олегу и сказала, что готова составить ему компанию. Инну убили точно так же, как Тимофея Козлова: ножом, нанесшим множественные колото-резаные ранения с вертикальными канальцами и потеками крови. Это становилось ясно уже по внешнему осмотру трупа девушки. А прочие детали Наталию не интересовали. Ей хотелось побыстрее покинуть морг. Конечно, судмедэксперты – люди с устойчивой психикой и крепкими нервами. Но все-таки даже крепкие нервы лучше не подвергать лишним испытаниям. В среде судебных медиков не принято вскрывать или присутствовать на вскрытии людей, с которыми находишься в родственных или дружеских отношениях. Да и за вскрытием знакомого человека по возможности лучше не наблюдать. Пусть он остается в памяти без всех этих подробностей о состоянии внутренних органов…

– И я люблю лето, – дипломатично отозвалась Наталия, опуская на глаза солнечные очки. – Летом жизнь проще. Не надо надевать на себя кучу одежды, не надо тратить силы на борьбу с морозом.

– В вопросах климата я непатриотичен, египетский мне нравится больше, чем российский. Эх, египтяне со своими разборками-революциями такой курорт испортили, – пробормотал Олег, осматриваясь по сторонам. Он вытянул руку вправо. – Смотрите, наверное, тело нашли вон там. Я так понимаю, вечером это самый темный угол. Трасса подсвечивается, но тот участок должен оставаться темным. И газон вытоптан. Наверное, на этой площадке вчера полночи осмотр проводили.

Наталия тоже повертела головой, правда, с другой целью.

Что нового они найдут на месте происшествия? Да тут следователь, криминалист и оперативники уже каждый сантиметр обшарили.

Но, может быть…

В конце концов, один раз ей уже повезло – на месте происшествия она видела Тима. Парень оказался вредным и неразговорчивым. Однако все-таки кое-что выяснить удалось, какая-то небольшая часть информации установлена. Удалось зацепиться за слова Тима о браслете – и ниточка стала раскручиваться. Может быть, везение продолжится?

«Инна… Инна, иди сюда», – подумала Наталия, вспомнив, что во время своего опыта пребывания вне физического тела ее близким было достаточно просто назвать ее имя – и она мгновенно оказывалась рядом с ними.

«Инна!.. Пожалуйста, проявись, мне очень надо с тобой поговорить. Для меня это важно…»

Но душа девушки так и не захотела откликнуться на зов.

– Наталия, пойдемте. Я увидел все, что хотел, – сообщил Олег, делая какие-то пометки на планшетнике. – Наш преступник – человек очень умный и предусмотрительный. Это не было спонтанным убийством – он выбрал угол, где у него имелись все шансы остаться незамеченным. Я заметил тут еще одно малоосвещенное место – там стоят скамеечки, и, наверное, по вечерам там полно парочек – дело молодое, куча презервативов валяется. А тут – никаких скамеек, никаких свидетелей. Трасса делает изгиб – этот темный участок вообще не просматривается. Наверное, свидетелей нет. Как и с Тимом Козловым – никто не видел, как парня отправили на тот свет. Хотя в принципе там километр всего от оживленной освещенной дороги. И они знали друг друга – Тим и Инна.

– Почему вы в этом уверены?

Пальцы Олега заскользили по экрану планшета.

– Вот, видите, – это страница Инны в одной социальной сети; вот – другая сеть. Везде у нее Тим во френдах. Однако знакомы они всего месяц. Тут фиксируется дата, когда происходит включение в список друзей. О жизни сегодняшней молодежи по таким страницам можно узнать все. Тут люди, с которыми они общаются, музыка, фильмы – все, что им нравится.

– Странно, мне кажется, когда вы в прошлый раз открывали страницу Инны, там не было данных о Тиме.

– Были. Просто она сделала список друзей закрытым, но мой знакомый компьютерщик сломал защиту. Похоже, Тим и Инна познакомились месяц назад.

– Марина мне рассказывала, что примерно тогда Тим по уши влюбился в девушку.

– Пойдемте общаться с аборигенами, – провозгласил Олег, прищуриваясь. – Прямо на горизонте я вижу симпатичного роллера.

Тот самый парень, которым до приезда Олега любовалась Наталия, оказался сумасшедшим фанатом роллерного спорта. Отвечая на вопросы, он то и дело сбивался на рассказ о том, ролики какой фирмы лучше покупать, как учиться кататься с горок, как выбирать защиту для локтей и коленей.

Но, конечно, самым главным оказалось то, что он знал и Тимофея Козлова, и Инну Никитину.

– Инка только пришла на трассу. Кататься не умела. Ну, не так чтобы совсем уж заваливалась, но никаких маневров, горок, поворачивала тоже проблемно. Ролики у нее правильные были, К2, респект и уважуха. Тим Инку увидел и запал. Мы всей трассой ржали – он с умным видом ей задвигал, что колеса на роликах надо переставлять, чтобы они стачивались равномерно. Тим, конечно, не совсем пургу гнал. Но Инка мало каталась и в щадящей манере, никакого экстрима. Ей с такой ездой раз в полгода можно колеса переставлять. А Тим через день с ключом ее коньки ковырял. А еще у нее защита была для локтей и коленей…

– Все это, конечно, очень интересно, – Наталия перебила роллера, испугавшись, что парень сейчас окончательно уйдет в ту область рассуждений, которая им совершенно неважна. – Но мы хотели бы узнать: у Тима и Инны был роман? Они встречались? Инна отвечала Тимофею взаимностью?

– Она была не против с ним потусоваться, – красивое лицо парня погрустнело. – Инна у нас многим ребятам нравилась. Почему она Тима выбрала – не понять. Фишки он резал хреново, жестко не катался, и…

– То есть все у ребят было хорошо? – вклинился в разговор Олег.

– Да. Нам казалось, что Инна первая вообще на Тима запала. Она как только появилась на трассе, с ней все стали знакомиться. Девочка офигенно красивая, без парня, катается плохо – такую снять все возможности. Но Инна только на Тима смотрела.

– Как вы думаете, а почему их убили? – Олег что-то помечал в планшетнике. – Ребята тут конфликтовали с кем-то?

– Что значит – их убили? Про Тима слышал. И Инну убили?! Кошмар какой… – Лицо роллера стало мрачным. – Не знаю, может, они в какую-то левую историю влезли. На роллерной трассе – все друзья. Мы тусим постоянно, покатушки устраиваем. Выпить можем, травы покурить, потрахаться. Но убийство – это не к нам, правда…

Наталия вздохнула:

– Тем не менее Инну убили именно на трассе. Вчера здесь нашли ее тело.

– Но вчера трасса была закрыта. И позавчера тоже. Позавчера новое покрытие делали, вчера асфальт мыли. На свежее покрытие песок липнет жуть – просто караул, его ветром приносит, и если его не убрать, пока покрытие окончательно не застыло, то потом кататься будет невозможно. Я видел пару лет назад – эти работники, которые за порядком на трассе следят, из шланга песок смывают… Нам еще две недели назад сказали, чтобы мы покатушек не устраивали в эти дни. Наверное, Инка не знала об этом. Приехала кататься – а какой-то маньяк ее и придушил.

– Кстати, о маньяках, – Олег взял Наталию под руку, повернулся к роллеру. – Спасибо тебе за рассказ. Ты нам очень помог. – Детектив нагнулся к ее уху. – Мне только что прислали мейл. Некто Сергей Петрович Власюк состоял на психиатрическом учете. Теперь вроде как здоровье его поправилось, и с учета его сняли. По данным карточки, конечно, не скажешь – он действительно исцелился или заплатил, чтобы ему диагноз подправили. И все-таки это очень любопытная подробность. Давайте подъедем в диспансер и все выясним. Что-то мне этот булгаковед не нравится все больше и больше…

* * *

– Наталия, вам не надо ехать к следователю. Вы просто напрасно потеряете время! Давайте лучше со мной в диспансер махнем. Или, может, вы правы: если мы разделимся, то вдвое больше работы сделаем. Давайте вы поедете в диспансер, а я поищу родителей или подружек Инны Никитиной. Все равно близкие так или иначе дадут нам хоть какую-то инфу!

Наталия вздохнула.

Олег говорит совершенно правильные вещи. И в глубине души она с ним согласна: следователю Алексею Семенову нет никакого дела до того, что ее сын сидит в СИЗО. Заранее известно, что он скажет, – ведутся следственные действия, проводятся оперативно-разыскные мероприятия. Он костьми ляжет, но постарается не допустить, чтобы убийства Тимофея Козлова и Инны Никитиной расследовались в рамках одного уголовного дела. Такие всегда думают: да зачем нужен этот геморрой с повышенным объемом работы, с более пристальным контролем начальства?

– Я знаю, что особого смысла в этой встрече нет, – Наталия щелкнула по кнопке брелока, открывающей «тушкана». – Семенов не обрадуется и не начнет спешно конспектировать мою информацию. Но если его не толкать, он вообще шевелиться перестанет. Я просто хочу заставить его помнить о том, что я постоянно рою носом землю, чтобы вытащить сына. Пусть не расслабляется!

– Да уж, с вами расслабишься, – Олег тепло улыбнулся и махнул Наталии рукой. – Удачно пообщаться с Семеновым! Созвонимся после обеда!

Проводив глазами удаляющегося к бежевому «Вольво» частного детектива, Наталия удовлетворенно кивнула.

Как кстати этот Олег оказался знакомым Козловых! И просто здорово, что он согласился помочь своим друзьям!

Вдвоем, действительно, распутывать этот клубок намного легче.

Дай бог, чтобы в ближайшее же время Дима оказался на свободе!..

Она застала следователя на рабочем месте.

Как и в прошлый раз, Семенов ворковал с женой на гастрономические темы.

«Если бы у меня была такая талия (а точнее – полное ее отсутствие), я бы вообще в магазин ходить прекратила. И со жратвой бы завязала», – Наталия поскорее отвела взгляд от упитанного живота Семенова, на котором уже явно трещала рубашка.

– Да, куплю свинины. И картошки не забуду, – он покосился на Наталию, демонстративно слушающую разговор, и торопливо пробормотал: – Ладно, дорогая, ко мне тут люди пришли. Потом созвонимся. Да, все запомнил.

Положив трубку на рычаг, следователь потянулся за пачкой сигарет, но Наталия ловко накрыла коробочку своей ладонью.

– Прежде чем вы тут начнете дымить, я вам кое-что скажу. Мне пришлось недавно попасть в неприятную историю с экстрасенсами. Они много чего со мной делали, ни в чем себе не отказывали. Я чуть не умерла от всех этих приворотов и порчей, которыми меня щедро напичкали. Но потом со мной произошла любопытная штука. Я стала видеть внутренние органы человека, а еще возможное будущее, в контексте эпикриза. У вас вот два варианта. Если вы будете курить, то через полгода у вас случится мелкоклеточный рак легких, неоперабельная форма. Помучаетесь два года и умрете в жутких мучениях. А еще вы же алкоголь любите, в дозах, совершенно негуманных для печени и сердца. Продолжайте в том же духе. Еще один вариант судьбинушки – помрете от сердечного приступа в бане с проституткой. Думаю, вашей жене это не понравится. Вы можете не верить. Мне это совершенно безразлично. Но предупредить – мой долг. А вы уж поступайте, как знаете…

Наталия убрала руку от сигаретной пачки и солнечно улыбнулась.

Да, она соврала. Никаких проблем с легкими у Семенова пока нет, и никаких жутких апокалипсических картин ей не пришло. Но очень уж не хотелось сидеть окутанной клубами вонючего дыма. Курить действительно вредно – и для самих курильщиков, и для тех, кто находится рядом с ними.

В общем, немного страшилок Семенову не повредит. Ну а про алкоголь – чистая правда. Так что пускай следователь задумается, может, у него получится изменить свою жизнь. По большому счету, судьба – это ведь не застывшая константа, будущее постоянно меняется, оно многовариантно. И у человека имеется достаточно шансов не допустить критической ситуации.

– Что у вас? – хмуро осведомился следователь, убирая сигареты в стол. – Слушайте, если вы такая ясновидящая, что же вы не можете сказать, кто сына подставил? Я тут сижу, репу чешу. Рак легких, алкоголизм… Вы бы лучше судьбой сына озаботились.

– Только этим и занимаюсь, – честно призналась Наталия, поправляя темную обтягивающую юбку. Она была слишком короткой и постоянно задиралась. И Семенов уже пару раз не без интереса косился на ее ровные коленки. – Уверяю вас, я бы тоже предпочла, чтобы в моем сознании возникли образы, имеющие отношение к той истории, а не ваша полуразвалившаяся печень. Но тут от моего желания ничего не зависит.

– Как – полуразвалившаяся печень? Все так плохо?

Наталия нахмурилась, уже жалея о том, что затеяла этот разговор. Сейчас Семенов озаботится своим здоровьем и пропустит мимо ушей информацию об Инне Никитиной.

– Сделайте УЗИ, сдайте анализы. И все будет в порядке, – посоветовала она, а потом перешла к рассказу о событиях сегодняшнего дня.

– Тоже мне, Америку открыли, – следователь бросил на Наталию высокомерно-покровительственный взгляд. – Да я еще утром в сводке информацию по Никитиной увидел. Уже и начальству доложил.

– Характер нанесения ударов Козлову и Никитиной очень похож. – Наталия пригладила ладонями непослушные локоны, норовившие залезть то в глаз, то в рот. – И эти люди были знакомы между собой.

– И? – следователь вопросительно вскинул брови.

– Убийство Никитиной доказывает, что мой сын тут ни при чем. Вы же не допускаете такой возможности, что он покинул СИЗО, убил девушку, а потом вернулся за решетку?

– У него мог быть сообщник.

– Но колото-резаные удары похожи, тут одна рука!

– Не вижу прямой связи. Нож чаще всего фигурирует в качестве орудия убийства в таких преступлениях. Ни яда, ни оружия у обычных людей нет. Доставать их – оставлять следы, по которым полиции легко выйти на преступника. А вот покупка ножа никаких подозрений не вызывает!

У Наталии невольно вырвалось:

– Послушайте, неужели вы и правда верите, что Тимофея Козлова убил мой сын?!

Следователь пожал плечами:

– Раньше уверенности в его непричастности у меня было больше. Но проверка на детекторе, которую он не прошел…

«Все, что ни делается, к лучшему, – подумала Наталия, разглядывая сонное лицо Семенова с потухшими блеклыми глазами, маленьким ртом и круглыми щеками. – Димка не стал говорить о своих шашнях с Инной по другим соображениям. Но теперь девчонка убита. И я не знаю, что подумает этот следак, какие воспаленные мысли родятся в его сознании. Поверит ли он, что Инна подставила Димку? Или решит, что Димкин «сообщник» заметает следы?..»

– И еще я хочу сказать кое-что очень важное. Как мне кажется, важное. Из квартиры Козловых пропало больше украшений, чем было найдено в машине моего сына. Оказывается, в коллекции имелся настоящий раритет – браслетка, которую известный писатель Михаил Булгаков считал своим талисманом. Вы хоть «Мастера и Маргариту» читали? А, Семенов?

Следователь закатил глаза:

– Нет, не читал. Мы тут полные дебилоиды. Только Уголовный кодекс читаем! И то нечасто!

– Что-то вроде этого я и подозревала. В любой шутке всегда есть только доля шутки. Так вот, Семенов. Когда я узнала о пропаже вещи Булгакова, то смысл происходящего стал мне в общем и целом совершенно понятен. Кражу из квартиры Козловых организовали, скорее всего, ради этой браслетки. Для отвода глаз взяли и другие украшения. Глупого Тима, который добровольно вынес украшения, убили. А нож и большую часть антиквариата подбросили в машину моего сына. Все это было сделано для того, чтобы кто-то вроде вас носом землю не рыл. И «закрыл» первого подвернувшегося под руку якобы убийцу. А настоящий преступник будет радоваться на свободе тому, как ловко он все устроил.

Следователь оживился:

– Может, у вас есть предположения, кто мог это сделать?

«Уже спит и видит триумфальное завершение этого дела. Ох, и любит он чужими руками жар загребать. Ну ладно, это и в моих интересах. Главное – чтобы сын вышел из СИЗО», – пронеслось в голове Наталии. Но озвучивать эти мысли она не стала, сказала вслух другое:

– Мне кажется, подозреваемых надо искать в числе тех, кто занимается изучением творчества Булгакова. Или фанатов его романов. Я не имею возможностей быстро и оперативно проверить все эти штуки. Но случайно со мной связался некто Сергей Власюк. Он вроде состоит на учете в психоневрологическом диспансере. А еще много лет назад он пытался прихватить какое-то письмо Булгакова, которое хранилось в Киеве. Булгаков ведь родился и провел детство в Киеве.

– Наталия Александровна, спасибо за информацию, – в голосе Семенова слышалась искренняя признательность. – Мне очень жаль, что ваш сын не прошел проверку на детекторе.

Наталия вздохнула:

– А мне жаль, что весь этот кошмар вообще с нами случился. Я точно знаю: у моего сына есть недостатки. Но он – не убийца…

* * *

Оказывается, нет никакой нужды сохранять его номер в памяти.

Он вписан прямо в душу.

Так же, как запах кожи – чайный, тонкий, невероятно приятный.

Так же, как сладкий вкус поцелуев.

Так же, как безумие физического желания – неконтролируемого, нелогичного. Противостоять которому невозможно…

«У меня есть любимый муж. У нас с Леней прекрасные отношения, мы друзья, и в постели у нас все тоже просто замечательно. Страсть к Денису – это на самом деле результат черной магии. У меня – семья, у него – любимая девушка. Мы измучили друг друга, и больше такого никогда не повторится», – сидя в машине, Наталия закрыла глаза, искренне стараясь поверить в свои собственные убеждающие мысли. И с отчаянием понимала: что-то ничего из этих усилий не получается. Она просто буквально видит перед собой красивое лицо Дениса, тает в объятиях нежных рук. Она уже давно расцеловала уголки его губ, и родинку на мочке уха, и ямочку между ключицами…

…Денис Муратов входил в число участников проекта «Ясновидящие». Уже потом Наталия поняла: обладающая невероятно мощными экстрасенсорными способностями преступница предвидела, что именно от эксперта Писаренко стоит ожидать серьезных неприятностей. Преступница постаралась убрать помеху своим криминальным планам и отвлекла Наталию, сделав сильный приворотный ритуал, разбивающий весь мир вдребезги и оставляющий на его руинах только объект страсти.

Да, Наталия боролась.

Она очень старалась, чтобы в ее жизни не было никакой грязи измен, непонятных романов.

Но ее как магнитом тянуло к Денису. И парень испытывал совершенно аналогичные чувства.

Противостоять этой силе было невозможно. Как только их тела дорвались друг до друга, им показалось, что они – две половинки единого целого, и только сейчас им удалось встретиться и соединиться, и только ради этого стоит жить.

Почему эмоциональный уровень зашкаливал, Наталия не понимала.

«В принципе, у меня в жизни уже все было. Я – не наивная девочка, у которой нет никакого сексуального опыта. И я считаю, что сексуальная техника людей, лишенных каких-либо патологий, одинакова, и ощущения, которые мужчины вызывают у женщин, по большому счету, похожи. Оргазм – это сокращение мышц гладкой мускулатуры. Мышцы те же, нервные окончания – те же. И реакции аналогичные… Но только секс с Денисом – это все равно что-то фантастическое, – анализировала она свои ощущения. – Я не могу понять, почему, когда он просто тупо брал меня за руку, я превращалась в неуправляемый ядерный реактор. Возможно, это та самая проклятая черная магия. У меня нет других объяснений. И я не знаю, как мне жить дальше. Наслаждение, которое я испытала с Денисом, – это как крутой «БМВ». Потом можно ездить на «Ладе», и вроде рычаги-педали, все то же самое. Но ты уже никогда не забудешь, что на свете есть невероятный прекрасный «БМВ»… Хотя, конечно, если бы можно было избежать всего этого безумия – я бы хотела его избежать. Я люблю мужа. И мне некомфортно от того, что между нами появилась моя измена».

Впрочем, в отношениях с Денисом был еще один парадокс. Ослепительное счастье сменялось такой же острой ненавистью.

Еще тело сладко дрожит от оргазма – а парень, который подарил такое наслаждение, не вызывает ничего, кроме отвращения. Уже все бесит: его огромные глаза, тонкие пальцы, запах, чувственные губы. Все это необъяснимо, дико раздражает – но только до той поры, пока опять не сменится неописуемой нежностью, страстью, счастьем.

Потом Наталии объяснили: такие эмоциональные качели – характерная примета черных приворотных ритуалов. У каждого человека есть свобода выбора, и он сам волен выбирать, как ему жить, какие поступки совершать, кого пускать в душу и кого – в постель. Ритуалы нарушают эту свободу. Поэтому жертв приворотов раскачивает на таких эмоциональных качелях – от острой любви к еще более острой ненависти. Даже ослепленный невероятной страстью человек подсознательно все равно чувствует: происходящее ненормально, его лишили свободы выбора. И тогда он испытывает ненависть. Жить на таких горках очень тяжело, хочется вернуться назад, в свое прежнее эмоциональное состояние. Однако, как оказывается, когда это все-таки происходит, память стирает даже намеки на негативные эмоции той истории. И в душе остаются воспоминания о прекрасной любви. Настолько прекрасной, что хочется… вернуть ее? Испытать вновь? Опять заболеть этой же болезнью?..

…«Я просто позвоню ему и попрошу о помощи. Мальчишка – сильный экстрасенс, я видела, как он проходил испытания по фотографиям. И прошлое, и будущее людей с фотографий для него – как открытая книга. У меня нет таких способностей, а у Дениса есть. Я просто покажу ему фото Инны Никитиной, Тимофея Козлова, Димки и Власюка. Я даже их по электронной почте могу послать, чтобы уж точно ни во что не вляпаться… – убеждала себя Наталия, вертя в руках сотовый телефон. Ее щеки пылали, дыхание участилось, низ живота сладко ныл. – Конечно, я не буду с ним спать. Это исключено. Да и ему это уже не нужно, и…»

Она застонала, почувствовав вдруг пальцы Дениса на своей груди. Они обвели соски и по животу заскользили вниз.

Ощущение прикосновений к обнаженной коже, поцелуев и объятий было настолько реальным, что у нее потемнело в глазах.

И все вокруг разлетелось вдребезги, увлекая Наталию в бесконечный головокружительный полет…

Она пришла в себя от звука телефонного звонка. На экране высвечивался номер Дениса.

– Здравствуй, Наташа. Приезжай, я жду тебя. Адрес ты знаешь, – охрипшим от возбуждения голосом сказал он.

– Еду, – ответила она и нажала на кнопку окончания разговора.

Наталия даже не удивилась, что Денис позвонил ей именно сейчас, когда она о нем думала, когда возникла необходимость в его консультации.

Для тех, кто занимается экстрасенсорикой, подумать – это значит сказать, позвать, позвонить.

Дрожащими руками Наталия завела двигатель…

Все было, как в тумане: дорога, автомобили, кляксы светофоров.

Все это было вторично. А главное – это то, что уже очень скоро она встретится с Денисом.

Увидев припаркованный возле подъезда алый «Ниссан Жук», на котором ездил Денис, Наталия вздохнула и полезла в сумочку за успокоительными таблетками.

В этой машине происходило такое – лучше не вспоминать. Впрочем, забыть это невозможно тоже.

Две таблетки глицина будут кстати. Или лучше съесть три таблетки? Сердце так и выпрыгивает из груди…

– Знаешь, это странно, но я скучала по тебе, – вырвалось у Наталии, когда Денис открыл ей дверь.

Он грустно вздохнул:

– Не буду врать, что я не скучал. Уже и чистил все чакры-каналы, по которым у нас с тобой могла сохраниться связь, и медитировал – ничего не помогает. Иногда так скручивало – целую свою девушку, вижу твое лицо.

– Но мы же не будем…

– Не будем, – Денис демонстративно, как заключенный, сложил руки за спиной. – Если я к тебе прикоснусь, то потом это уже не остановить, лавина. А потом я себя опять буду долго буквально по кусочкам восстанавливать. Ты – как тайфун, помню… К тому же мысленно я уже все, что хотел, с тобой сделал.

– Я знаю. Я чувствовала.

– И я знаю, что ты чувствовала, и я тоже чувствовал невероятное удовольствие. Ладно, астральный секс не в счет; за измену не считается, – Денис сел в кресло, потер виски. – Подожди, не говори ничего. Сейчас я попробую считать, зачем ты пришла. Я вижу такие пластинки, карточки разноцветные – их четыре. Формат почему-то пришел – девять на двенадцать, не знаю, в каких единицах. Карточки двигаются, выстраиваются в цепочку, разделяются. Но их количество не меняется – четыре… Знаешь, вся трудность использования методов ясновидения на самом деле не в том, чтобы увидеть, а в том, чтобы расшифровать видение. Рискну предположить – речь идет о фотографиях четверых людей. Ты хочешь что-то узнать об их судьбе.

Наталия кивнула:

– Все правильно. Правда, эти фото размещены в Интернете. Тебя устроит такой вариант для работы?

– Не совсем, – Денис встал с кресла, подошел к столу, на котором был установлен эпловский красавец-моноблок. – Сейчас ты мне покажешь эти фото, а я их распечатаю. Стараюсь не считывать информацию с монитора, там слишком много помех. Бумага в этом плане более надежный и нейтральный носитель.

Через пару минут все было готово.

Фото Димы Денис скачал с сайта газеты, фотографии Тима Козлова, Инны Никитиной и Сергея Власюка – со страничек в социальных сетях.

Денис очень быстро определил, что Тимофей и Инна мертвы. Его лицо побледнело, на лбу выступила испарина.

– Трудно они уходили. Долго и больно, – пробормотал Денис. – Я выйду на балкон на пару минут. Мне надо подышать. Прямо на себе все эти удары ножа почувствовал. Мягко говоря, приятного мало.

Вернувшись, парень продолжил удивлять Наталию.

Он понял, что Дима – ее сын, увидел любовную связь между Инной и Димкой.

– Это она подбросила ему в машину сверток с антикварными украшениями? – спросила Наталия, испытывая невероятное восхищение способностями Дениса.

Все-таки некоторым людям открывается очень многое. То, что кажется фантастикой, для них – реальность…

Денис кивнул:

– Понимаешь, она встретилась с твоим сыном не случайно. Я чувствую, что эта интрижка была частью какого-то плана. И ей было нужно попасть именно в автомобиль, на котором ездит Дима. Она не оставляла в салоне никаких вещей. Но я вижу, как она в салоне водит какой-то странной штукой вроде черной коробочки…

Наталия пододвинула к Денису фотографию Власюка.

– Этот человек убил Тима и Инну?

Денис взял снимок, сосредоточенно на него посмотрел. И вдруг, отбросив фотографию, схватился за горло.

– Денис! Что с тобой? – испугавшись диких хрипов экстрасенса и его буквально на глазах чернеющего лица, Наталия побежала в прихожую, где осталась ее сумка с мобильником. – Я «Скорую» вызываю, какой у тебя номер дома и квартира?

– Нет! Со мной уже все о’кей!

И правда, когда Наталия вернулась в гостиную, странный приступ у Дениса уже прекратился, дыхание восстановилось, и щеки слегка порозовели.

– У тебя астма? – встревоженно поинтересовалась Наталия, оглядываясь по сторонам. Мало ли что, вдруг у парня случится очередной приступ? Тогда надо быстро принести ему ингалятор. Хотя что-то здесь не заметно никаких баллончиков, и…

Наталия вдруг поняла, что видит легкие парня. Изумительно здоровые, без малейших следов заболевания легкие…

– У меня нет астмы, – тихо отозвался Денис, массируя шею. – Просто я кое-что увидел… Я не знаю, убивал ли этот Сергей Петрович парня и девушку. Но мне кажется, этот человек сам может стать жертвой. Думаю, его задушат. Как именно – я не увидел, мне стало резко не хватать воздуха, и картинка остановилась.

– Это точно?

Денис пожал плечами:

– Нет, конечно. Это один из вариантов развития событий. Сегодня он яркий, имеет шансы на реализацию, причиняет мне боль. Но уже завтра все может измениться…

* * *

– Наталия, вам надо быть осторожной. Этот Власюк – психопат. Я все узнал, – голос Олега Петрова, звучащий из сотового телефона, был очень встревоженным. – Он действительно состоял на учете. Более того, долгие годы ему требовалось стационарное лечение. Причем как-то в больнице он набросился на санитара и чуть не прирезал его. Там такая ситуация возникла, что у него появилась возможность скальпель выхватить. Чикнул мужика по горлу…

– Ничего не понимаю, – Наталия заглушила двигатель автомобиля и посмотрела в окно, на алеющий закат, идеальное освещение для романтической прогулки. – Тогда почему этого Власюка не изолировали? Почему он работает? И он, кстати, не выглядит таким уж чтобы совсем психическим. Не без странностей, да. Но кто из нас полностью нормален?

– Наталия, я – не медик. Мне сложно говорить о заболеваниях психики, я в этом не понимаю ничего. Я ездил в диспансер, разговаривал с врачами. Они меня уверяли, что у них были основания снять диагноз. Но потом я пообщался с медсестрой. И у той была своя версия. Девушка рассказала, что вроде бы Власюк неоднократно давал деньги врачам, делал дорогие подарки. Якобы у него была долгая устойчивая ремиссия. И ему требовалась нормальная медицинская справка для того, чтобы водить машину. Я по базе ГИБДД проверил – ему действительно водительское удостоверение выдали, и автомобиль на его имя зарегистрирован, значит, ездит… Понимаете, меня вот что смущает. Как-то слишком быстро Власюк на вас вышел. Как будто бы специально мониторил Интернет…

– Но это специфика нашего времени. Люди все быстрее реагируют на события, общаются.

– Или он чего-то боялся? И следил за тем, появилась ли информация об убийстве и о браслетке Михаила Булгакова?..

– Знаете, Олег, я тоже иногда так думаю. К тому же статистика свидетельствует о том, что, несмотря на риск, преступник все равно максимально старается использовать все возможности, чтобы попасть на место происшествия, общаться с родственниками жертвы, пытаться узнать о расследовании. Это опасно, но в голове у них что-то перемыкает, и их просто тянет на поиски приключений. Все это так. Но потом я подумала – ведь если бы этот Власюк меня не нашел, я бы ничего о нем не знала. Не знаю, когда бы мы до него добрались. Это же какие железные нервы должны быть, чтобы самому в петлю лезть. И я уже начинаю сомневаться в статистике, в этой тенденции – якобы преступники, как мотыльки, летят на обжигающий огонь. И еще сегодня встречалась с человеком, обладающим экстрасенсорными способностями. Он рассказал мне, что Власюку самому грозит серьезная опасность. Его могут задушить – экстрасенс это четко увидел.

– Наталия, и все-таки я вас очень прошу – будьте осторожны. Я собираюсь распечатать фото Власюка и показать его на станции рядом с дачным кооперативом, где находится дача вашего сына и где был убит Тимофей Козлов.

– Отличная идея! Можно завтра составить вам компанию?

Получив согласие Олега, Наталия попрощалась, отложила сотовый телефон и завела «тушкана».

Настроение у нее было грустным.

Встреча с Денисом, казалось, растревожила старую рану. Обрушившийся ливень воспоминаний сделал реальную жизнь пресной и серой. А все счастье вдруг переместилось в одни-единственные глаза, ладони, губы.

«Я люблю своего мужа. Мне надо спасать сына, – убеждала себя Наталия, маневрируя в транспортном потоке. – С Денисом у меня нет будущего, нам обоим это не надо, нам обоим слишком больно…»

Когда Наталии позвонили волонтеры из собачьего приюта и сообщили, что им нужна помощь в кормлении собак, она очень обрадовалась.

По крайней мере, будет чем заняться сегодня вечером.

Лучше работать, чем предаваться глупым воспоминаниям и фантазиям…

Елена Булгакова, 1934 год, Москва

По просьбе МА я стала вести этот дневник. Сам он боится писать дневники. Изъятые у него записи так и не были возвращены. Но когда все-таки какие-то важные жизненные события не фиксируются на бумаге, МА чувствует себя потерянным и беспомощным.

МА очень близок мне.

Я всегда знала, я чувствовала – когда любишь человека по-настоящему, то можно каждую минуту проводить вместе и иметь общие мысли, общий воздух, прорастать друг в друга всем своим существом.

Мне кажется, что я любила МА даже тогда, когда мы еще не были знакомы. Когда я томилась в одиночестве в огромной квартире Шиловского; когда я томилась, ведя с Шиловским точно такие же чинные разговоры, какие должны благонравные жены вести со своими мужьями; когда я жила жизнью, похожей на сон, – я совершенно отчетливо знала, что где-то есть мой любимый понимающий человек, и только рядом с ним жизнь станет такой, какой она должна быть.

Я полюбила МА в тот самый миг, как увидела.

Я поняла, что это он и есть – моя судьба.

Когда МА дрожащими пальцами завязывал рукав моего платья, я уже готова была отдать за него жизнь.

И все-таки я предала его на долгих полтора года.

Детки мои – Женя-маленький[11], Сереженька, сыночки, родные…

Только ради них я и пыталась отказаться от своей любви.

Каждый день без МА я погибала, полтора года пытки и боли – вот какое это было время.

Видя несчастной свою мать, и дети мои тоже страдали.

Думаю, если бы я не вышла в отчаянии на улицу и не встретила в тот день, в ту же минуту и именно в ту секунду МА и если бы он не сказал, что тоже не может без меня, – то не было бы меня уже на этом свете…

Шиловский, конечно, пытался меня удержать от развода. Но потом смирился, понял: невозможно противостоять судьбе.

У них с МА состоялся долгий разговор, участвовать в котором бывший муж мне не позволил.

Не знаю, о чем говорил МА Шиловский. Лицо у МА еще долго потом было бледным, а кулаки сжимались. МА только рассказал, что Шиловский угрожал ему пистолетом, но потом взял себя в руки.

Расставаться с Любой МА тоже было тяжело. Я это очень хорошо понимаю. Потому что, как бы ярко ни пылала в душе любовь, сердце разрывается от жалости к тем близким людям, которые невольно обожглись, оказавшись рядом с внезапно вспыхнувшей страстью.

У меня не было никаких сомнений: МА полюбит сына моего Сереженьку[12] всем сердцем. Сережа – чудный мальчик, послушный, смышленый, как не полюбить такого! Но я очень опасалась, как Сережа воспримет МА, не будет ли он чувствовать себя несчастным. Какими же смешными кажутся мне теперь те сомнения!

Первую нашу зиму мы провели чудесно: дружно болели гриппом, МА читал Сереже Киплинга, я записывала за МА сцены пьес и романов. Счастье наше было общим и безграничным!

МА – первоклассный артист.

Мы с Сережей просто чуть животики не надорвали от хохота, когда МА, воротившись из театра, чинно цитировал объявление месткома.

– Товарищи, которые хотят ликвидировать свою неграмотность или повысить таковую, пусть обращаются к товарищу Петровой, – провозглашал МА и хитро прищуривался: – Сережа, мальчик мой, вы готовы повысить уровень своей неграмотности?

Не успели мы отсмеяться – пришли с обыском.

Двое, в черных кожаных пальто, ничего не объяснили.

Перерыли весь дом, забрали рукопись «Собачьего сердца» и золотую браслетку первой жены МА, которой он очень дорожил, а еще забрали мои серьги с бриллиантами.

Ни рукопись, ни драгоценности нам так и не вернули. И настойчиво порекомендовали далее судьбой изъятых вещей не интересоваться.

Целую неделю МА был после того обыска нездоров, не вставал с постели.

А когда стал выходить, то слезно просил, чтобы я шла с ним – провожала в театр, встречала. С грустной улыбкой он жаловался, что не может ходить один, так как натуральным образом боится.

Очень нравится мне записывать за МА.

Правда, иногда начинает казаться, что сцена из книги вдруг оживает и становится реальностью.

Помню, МА нездоровилось, он лежал в постели и диктовал мне из «Мастера и Маргариты» сцену пожара в квартире Берлиоза.

Я вышла на минутку на кухню, надо было сказать нашей помощнице Маше насчет ужина.

Маша кипятила белье на керосинке и явно находилась в прескверном настроении.

Она дернула таз, тот упал, да отлетел в угол, а там стоял незакрытый бидон с керосином.

Пламя вспыхнуло мигом, я еще не успела толком ничего понять, а огонь уже весело побежал по шторам.

Но МА не растерялся, прибежал, схватил ведро с водой, стал тушить. Когда приехали пожарные, огонь уже был побежден.

А в утешение МА повел нас с Сережей завтракать в «Метрополь». Сереженька, заказавший кофе-гляссе, был просто счастлив!

Нас с МА кофе-гляссе утешил мало. И сгоревшей квартиры жаль, а еще накануне была у нас Ахматова, просила придумать, как помочь Мандельштаму. Но как тут помочь такой беде? Кому писать, перед кем защищать? Ясно же, что все подобные попытки обречены на провал…

Конечно, если бы МА разрешили выехать, его здоровье сразу бы улучшилось.

Он бредит Парижем, ему кажется, что он в тюрьме, вырваться из которой никогда не будет никакой возможности. И он прав – а я говорю, что не прав; спорю, доказываю то, во что ни капельки не верю. Изо всех сил стараюсь поддержать его, стараюсь, чтобы он не падал духом и писал, писал. В целом свете не сыскать писателя лучше Булгакова. Не понимаю, как можно быть настолько слепыми, чтобы книг его не печатать, не ставить пьес! Все, что пишет МА, – гениально!

А вот на выезд надежды у меня лично уже не осталось.

Недавно звонок к нам: приходите в паспортный стол, ваши паспорта готовы. Мы ринулись за деньгами – у нас с собой не было, а паспорта по двести рублей стоят. Нашли деньги, прибегаем – и видим паспорта с нашими фамилиями, что за чудо! Денег с нас не взяли, сказали, бесплатно выдают. А потом сели мы заполнять анкеты – простые такие вопросы там были, возраст, сведения о муже и жене, о детях. Заполняя анкеты, мы с МА хихикали, как дети. Он называл меня мадам и говорил, что скоро покажет Париж. Вместе с нами в той комнате находились неприметного вида мужчина и женщина, тоже заполнявшие анкеты. Потом уже мы поняли: то были осведомители, не надо было при них шутить. Хотя ничего противозаконного, клянусь Богом, мы не говорили!

Паспорта нам так и не вернули. Сказали: «Завтра». Но прошло уже больше двух месяцев, а паспортов нет. И я точно знаю, что никогда их у нас не будет, как ни жаль…

* * *

«Тушкан» довез Наталию до подъезда ее дома, лихорадочно зафыркал, дернулся и вдруг заглох.

– Ну же, машинка, ты чего – болеть надумала? – закусив губу, Наталия погладила руль и осторожно повернула ключ в замке зажигания. – Вот умница, завелась, «тушканчик» мой – хороший автомобильчик. Умный «тушкан», понимает: нам же через пару часов в собачий приют ехать, песиков наших сладких кормить, и…

Грустно чихнув, автомобиль снова заглох.

Наталия уже открыла дверь, намереваясь выйти из машины и заглянуть под капот, но потом вспомнила, что ее концептуальные познания в этом плане ограничиваются совсем уж нехитрыми вещами. Ну да, она может померить уровень масла. Или долить стеклоомывателя в бачок, причем не перепутает бачок для стеклоомывателя с бачком для тормозной жидкости. Но вряд ли от этого «тушкан» воскреснет, прекратит глохнуть и радостно помчится вперед…

Она повернулась к сумке, достала сотовый телефон.

– Леня, что-то наш автомобиль чихает и ехать не хочет, – набрав номер мужа, грустно сообщила Наталия.

– А едет рывками? – спокойным тоном поинтересовался Леня.

– Рывками, – подтвердила она, кивая. И, подумав, добавила: – А еще я бы сказала, что скорость не та. Вроде я на газ давлю, как обычно, а скорость меньше.

– Топливо, – муж грустно вздохнул. – Ты на заправку заезжала сегодня?

– Заезжала. А в чем дело?

– Блин, я ведь хотел тебе позвонить, а потом закрутился, и из головы вылетело. Да сегодня целый день весь Интернет на ушах стоит. В Москве по заправкам партия некачественного бензина разошлась. Некоторым людям конкретно не повезло – влетели на ремонт двигателя. Наташ, ехать на таком топливе нельзя. Понимаешь?

– Да что тут непонятного – все яснее ясного. В принципе, дела обстоят не так уж и плохо. Я до дома добралась, «тушкан» у подъезда. Но собиралась в приют. Девчонки мои простудились, собак кормить некому.

– Натали, поверь – ты доедешь максимум до следующего перекрестка. И мы влетим на ремонт двигателя, а это несколько тысяч долларов и куча времени. В таких ситуациях вызывают эвакуатор, везут на нем тачку на сервис и откачивают из бака грязное топливо.

– Я понимаю. Ну ладно, тогда мне в приют придется ехать на метро и на автобусе. Вольеры для собак далеко, но что делать – кормить псов некому.

– Некому, – по голосу мужа было понятно, что он улыбается. – Бедная несчастная Натали – одинокая женщина. И никто ей не поможет…

Выждав эффектную паузу, муж продолжил:

– Ладно уж, заеду после работы я в твой приют. Рассказывай подробно: где лежит корм, кому сколько давать, где воду набирают?..

Наталия отвечала на вопросы мужа, и ее щеки пылали от стыда.

Вон какой у нее Ленька – заботливый, всегда помочь готов. Его даже не надо ни о чем просить – стоит только возникнуть сложной ситуации, муж сам проявляет инициативу.

А чем она его благодарит? Мыслями о другом мужчине?

Какая разница, занималась она сегодня сексом с Денисом или нет.

Она этого хотела…

И можно себя оправдывать: мысли – это еще не измена. Но в глубине души отчетливо понимаешь – всегда все начинается с одной-единственной мысли, и путь к предательству начинается с первого шага…

Мучимая чувством вины, Наталия быстро выгуляла собак, потом сбегала в магазин, купила стейки из форели, свежих овощей для салата и занялась приготовлением ужина.

Вот, у нее все прекрасно и замечательно.

Любимый муж сейчас вернется домой, они будут ужинать, обмениваться новостями. А потом лягут на диван, обнимутся, посмотрят глупый, но красиво снятый американский фильм с обязательным хеппи-эндом. И больше не случится ничего плохого, а случится только счастье. И все мысли будут лишь о муже, а не о парне, который по возрасту годится в сыновья, и…

Ее отвлек звонок сотового телефона.

Увидев на дисплее незнакомый номер, Наталия вдруг почувствовала волнение, переходящее в панику.

Сердце застучало как сумасшедшее, дышать стало тяжело.

«Плохие новости», – подумала она, отвечая на звонок.

И не ошиблась.

– Наталия Александровна Писаренко? С вами просил связаться ваш муж, Леонид Сергеевич. Полчаса назад он был доставлен в третью городскую больницу, в реанимацию.

– Что с ним? – охрипшим голосом поинтересовалась Наталия.

И перед ее глазами сразу же замелькали кадры кино: залитый кровью затылок мужа, обломки доски в ране.

Вслед за картинкой возникли ощущения: тошнит, мутит, кружится голова, тепло и мокро в области затылка.

– Закрытая черепно-мозговая травма. Большая кровопотеря. Ему оказана необходимая помощь, но состояние тяжелое. Томография пока нарушений в работе мозга не выявила.

– Я могу его видеть? Что произошло?

– В реанимацию посетителей не пускают. Но вы можете приехать и передать для него минеральную воду, – равнодушно пробормотала медсестра и, не прощаясь, повесила трубку.

Отложив телефон, Наталия заметалась по кухне.

Так, сестра сказала – можно передать воду. Хорошо, в холодильнике как раз есть пара бутылок, не придется тратить время на поход в магазин.

Непонятно, что мужу можно есть и можно ли пока вообще. Но, в любом случае, кусок рыбы, запеченной в фольге, пару яблок и помидоров хорошо бы захватить с собой. Все-таки черепно-мозговая травма – не полостная операция. И даже если ужинать врачи Лене запретят, то он съест диетическую рыбу на завтрак; все лучше, чем больничная еда.

Ехать в больницу придется на такси, «тушкана» брать опасно. Станет посреди перекрестка с поломанным двигателем – появятся новые проблемы, а их и так выше крыши.

Медсестра сказала: посещения запрещены. Но это ничего – белый медицинский халат и служебное удостоверение легко открывают больничные двери. Увидев «корочку», никто уже особо не вникает, почему у судебного медика возникла потребность пройти в палату…

В такси Наталия лихорадочно соображала, что за беда могла случиться с мужем.

Авария – маловероятно, Леня добирался до приюта на общественном транспорте. И если бы что-то случилось в метро или с автобусом, то звонившая медсестра, скорее всего, обязательно бы отметила, что такими, как Леня, вся реанимация забита. Если происходит авария или теракт – об этом, наверное, все-таки родственникам обязательно сообщают.

«Скорее всего, в приюте обрушился вольер, – думала Наталия, с трудом сдерживаясь, чтобы не выхватить руль у таксиста. Мужчина, казалось, твердо решил выиграть состязания на самую медленную езду в мире. – Вольеры для собак старые, и мы с девчонками по мере финансовых возможностей их ремонтируем или меняем. Но собак слишком много. И привести в порядок все объекты приюта мы пока не можем. Наверное, где-то обвалился забор или крыша навеса. И бедный мой Ленька получил по затылку…»

Операция с проходом в реанимацию прошла успешно, даже не понадобилось махать служебным удостоверением. Надев белый халат, Наталия посмотрела на информационном стенде, где находится реанимационный блок, и отправилась прямиком туда. В том же направлении двигалась медсестра с кипой бумаг, и Наталия, проходя через пост дежурной, высокохудожественно сделала вид, что они спешат по какому-то срочному делу вместе.

Спрашивать номер палаты Лени не пришлось – стеклянные стены быстро сняли этот вопрос, Наталия сразу же увидела лежащего на кровати мужа. Глаза Лени были закрыты, но цвет лица внушал оптимизм, в нем не было восковой безжизненности, сковывающей черты при очень большой кровопотере.

Наталия вошла в палату и прошептала:

– Ленечка, я люблю тебя. Милый, что случилось?

Муж вздрогнул, открыл глаза, на его губах появилась улыбка.

– А если я стану совсем безмозглым, ты меня будешь любить? По башке меня шандарахнули конкретно, чуть череп не проломили.

Выставляя на прикроватную тумбочку воду и яблоки, Наталия кивнула:

– Конечно, буду тебя любить всегда. Как ты себя чувствуешь? Что случилось?

– Чувствую я себя лучше, чем когда меня какой-то мужик по башке ударил и слинял. Сотрясение мозга я нехилое заработал. Врач сказал, придется мне тут поваляться.

– Подожди, я не поняла. Какой-то мужик? Ударил тебя по голове?! Но зачем?! Я была уверена, что на тебя навес рухнул, несчастный случай…

– Вот зачем врезал – об этом он как-то не сказал. Я нагнулся за миской, зачерпнул корма из пакета и собирался его высыпать в миску. И вдруг услышал, как хрустит мой череп.

– Ничего не понимаю. У нас в приюте никого нет из посторонних! Сторожа девчонки неделю назад выгнали. Он мало того что бухал – он еще и собачий корм на водку повадился менять. Но вообще место отдаленное… Сколько раз я там была – никого из посторонних не видела. А вольеры и сарай с кормом мы закрываем. Сторож, в принципе, и не нужен там, только зарплату ему плати.

– Сторожа вашего я помню, такой кирпичный румянец не забудешь. Не он это был. Перед тем как отрубиться, я оглянулся. И лицо этого урода запомнил. Кстати, он вовсе даже не урод. Я бы сказал, у него интеллигентные черты лица. Такой может запросто врачом или учителем оказаться.

– Интеллигентное лицо… А что если?.. – Наталия достала из сумки мобильный телефон, вошла в Интернет, загрузила сайт социальной сети. – Смотри, это случаем не этот мужик тебя ударил? Ты его рассмотрел хорошо?

Муж скрипнул зубами:

– Ну надо же, у этого гада даже аккаунт в социальной сети есть! Как у нормального человека, а не твари! Слушай, ты позвони девчонкам, пусть там все позакрывают. Мешки корма без присмотра остались – для бомжей добыча… Нет, бомжи – это, конечно, не всегда плохо. Я думаю, что в отключке совсем недолго провалялся. Там какой-то бомжара подтянулся, наверное, прикидывал, что бы ему потырить. А может, собутыльник этого вашего сторожа? Да, помнится мне, он даже звал его… Сначала решил, что я помер, по карманам пытался пошарить. Я застонал, он перепугался. Но «Скорую» вызвал, молодец. Теперь я спасен, а приют без присмотра. И, кстати, собак надо докормить. Я не всех успел осчастливить едой.

– Я обязательно позвоню девочкам, – пообещала Наталия. – И они попросят кого-нибудь приехать и покормить собак.

Слова мужа до нее доходили как через вату. Она все еще была под впечатлением новости. Оказывается, на Леню напал Власюк! Но зачем?.. Хотел дать понять, что они лезут не в свое дело? Хотел напугать, убить? Господи, но как он вообще там мог оказаться?!

«Хотя на последний вопрос ответ очевиден – он следил. Следил за Леней. У психов своя логика. Олег не зря предупреждал, чтобы я была поосторожнее, – думала Наталия, поправляя простыню на постели мужа. – Как в воду смотрел. Да он точно ненормальный – чуть человека не убил!»

Наталия немного отошла от кровати, достала мобильник и набрала номер Семенова.

Тот долго не снимал трубку, потом с неохотой отозвался:

– Ну что там у вас еще? Время уже нерабочее!

Шумовым фоном в трубке негромко урчал женский голос, что-то воркующий о технологии приготовления котлет.

– Моего мужа чуть не убили. Ему дал по голове Сергей Власюк! – выпалила Наталия. – Это тот самый булгаковед, с которым я встречалась. Я вам рассказывала про него – помните?

Следователь саркастически поинтересовался:

– А вам еще по голове никто не дал? Странно, странно, с вашей-то активностью.

– Послушайте, мой муж в реанимации, – взвилась Наталия, втайне радуясь, что Семенов находится вне пределов физической досягаемости – сиди потом за убийство. – Вам что, вообще все безразлично, котлет поесть, покурить и водки хлопнуть – вот и все нехитрые потребности?! Пришлите к нам опера! Примите заявление! Надо найти этого Власюка, пусть объяснит, чего он Леню лупасил!

– Завтра, – лаконично отозвался Алексей Георгиевич. – Муж в безопасности, вы в безопасности. Радуйтесь. Ситуация до завтра терпит.

– Все поняла. Вы из тех, кто считает, что если долго просидеть у реки, то можно увидеть, как мимо проплывет труп врага.

– Чего?.. Какой на хрен труп? – в голосе следователя зазвучали истеричные нотки. – Вы по сути все сказали, что хотели?

– Все! – выпалила Наталия, ошалело оглядываясь по сторонам.

– Жаль, разделочной доски под рукой нет, – прокомментировал муж ее искаженное яростью лицо.

И правда, разделочной доски в палате не было. И ничего другого, пригодного для швыряния.

Переведя дух, Наталия набрала номер Олега и в двух словах описала произошедшее.

– Еду. Буду через полчаса, – сказал частный детектив, уточнив номер больницы.

– Поосторожнее с заправками! – вспомнила Наталия. – Мой «тушкан» наелся невкусного бензина и стал колом у подъезда.

Олег невозмутимо отозвался:

– Я в курсе. И у меня полный бак совершенно нормального топлива.

* * *

– Вообще-то, все это незаконно, – тонкие пальцы Олега ловко щелкали по клавиатуре ноутбука. – Если меня поймают за такими фокусами, то быстро отберут лицензию. Частные детективы не имеют права на оперативно-разыскную деятельность. Но очень часто так случается, что требуется срочно установить местонахождение человека. В принципе, сегодня не так уж и сложно раздобыть софт, который позволяет отслеживать человека по сигналу его мобильника.

Наталия завороженно смотрела на экран, где быстро менялись картинки с картами московских кварталов.

Действительно, сегодня технические возможности безграничны. Еще лет пятнадцать назад нынешний уровень развития той же мобильной связи и компьютеров воспринимался бы фантастическим фильмом. Техника развивается очень быстро. И так любопытно, что еще придумают специалисты! Все-таки, несмотря на любые проблемы, жить – это так захватывающе интересно!

– Есть, – прошептал Олег, увеличивая тачпадом изображение. – Вот, поймал. Сигнал идет из этого места, дом возле Лубянской площади. Власюк находится там. Мне кажется, в том доме кафе недавно открылось. Наверное, беглец решил передохнуть.

– Я знаю этот дом. Там и правда есть кафе. А еще в нем живет Ангелина Павловская!

– Интересно, что ему у нее могло понадобиться? – пробормотал Олег, заводя двигатель. – Он хочет спрятаться у своей подруги, отсидеться? Но это как минимум глупо – он же сам вас с Ангелиной познакомил. Или он не подозревает, что ваш муж его рассмотрел и теперь мы гонимся за ним по пятам?..

Водил машину частный детектив потрясающе – ловко, с филигранной точностью, на большой скорости. При этом ездить с ним в качестве пассажира было невероятно комфортно – каким-то непостижимым образом частный детектив при агрессивной манере езды умудрялся избегать резкого торможения.

«Мне очень нравится этот мужчина, – думала Наталия, любуясь четким красивым профилем Олега. – Как здорово, что он оказался знакомым семьи Козловых и проводит расследование по просьбе мамы погибшего мальчика. Он не жалеет ни сил, ни времени. И работает вряд ли за хороший гонорар, та семья живет скромно. Значит, не перевелись еще люди, которые не меряют дружбу и помощь дензнаками. И это просто отлично!»

Наталия не успела и оглянуться, как светло-бежевый «Вольво» Олега притормозил у серой «сталинки».

Место для парковки еще предстояло найти – буквально весь двор был битком забит автомобилями.

Судебный медик быстро вышмыгнула из машины и устремилась вперед.

– Наталия, подождите, – закричал ей вслед Олег. – Мне надо припарковаться! А потом сделать срочный звонок!

Она с раздражением обернулась:

– Я буду в квартире восемнадцать!

– Вы с ума сошли, подождите меня! Вот сумасшедшая женщина!

Но Наталия уже набирала код подъезда, который вдруг так кстати ей вспомнился.

Квартира Павловской находилась на третьем этаже.

Не став вызывать дребезжащий лифт с тяжелой литой решеткой, Наталия побежала вверх по лестнице.

За дверью нужной квартиры звучали голоса, мужской и женский. Интонации казались вроде бы нервно-взволнованными.

Наталия прижала ухо к двери и вздохнула.

Увы, разобрать, о чем идет речь, невозможно…

С замирающим сердцем она нажала на кнопку звонка. В квартире сразу же воцарилась тишина.

«Решили сделать вид, что никого нет дома? Не выйдет, – Наталия все не убирала палец с кнопки, морщась от неприятного дребезжащего звука. – Интересно, кто первый сойдет с ума, я или Ангелина с Власюком?..»

Наконец, раздался щелчок открываемого замка, и дверь распахнулась.

Красивое надменное лицо Ангелины выражало крайнюю степень возмущения.

– Что вы себе позволяете? Явились без приглашения, без предупреждения. В дверь ломитесь! Как все это вообще понимать?

Наталия бесцеремонно отодвинула женщину и вошла в квартиру.

– Как хотите, так и понимайте, – пробормотала она, оглядываясь. Обуви и одежды Власюка пока нигде не было заметно. – У меня сын в СИЗО, а муж – в реанимации. И за последнее надо «благодарить» вашего большого поклонника.

В коридоре психопата-ученого не оказалось. Наталия собиралась метнуться к кухне. Ей припомнилось что-то вроде кладовой или гардеробной, находящейся в той части квартиры, рядом с кухней и туалетом.

Но вдруг заскользивший по ногам порыв ветра переменил ее решение.

Снова отодвинув Ангелину, явно вознамерившуюся преградить ей дорогу, Наталия бросилась в гостиную.

Так и есть!

Окно распахнуто настежь, а идущая рядом пожарная лестница ходит ходуном, так как по ней явно кто-то спускается.

Наталия выглянула наружу, увидела улепетывающего со всех ног Власюка. Тот как раз поднял голову, и Наталия помахала ему кулаком. А потом выхватила сотовый и набрала номер Олега.

«Господи, пожалуйста, только бы у него не было занято, он говорил о срочном звонке», – пронеслось в голове.

К счастью, Олег ответил на вызов.

И уже через минуту она наблюдала, как «Вольво» частного детектива стремительно нагоняет удаляющуюся по улице «девятку», в которой ехал Сергей Власюк.

С облегчением выдохнув, Наталия повернулась к Ангелине.

– А вот теперь, будьте добры, объясните мне, что все это значит?

Павловская протянула красивую тонкую руку с алым маникюром к двери и ледяным тоном провозгласила:

– Убирайтесь вон! Немедленно! Или я позову полицию!

– Я бы тоже охотно позвала полицию, – пробормотала Наталия, выходя из комнаты. – Только они, между нами говоря, не очень-то спешат исполнять свои обязанности. Ладно, Ангелина, я не прощаюсь. Что-то мне подсказывает, еще увидимся. И…

Наталия заморгала, пытаясь остановить начинающееся видение, но это не помогло. Она уже видела матку, яичники Ангелины. На правом яичнике явственно различалась киста, наполненная темным содержимым. Разрыв такой кисты при несвоевременно оказанной медицинской помощи может привести к летальному исходу.

– Сходите к гинекологу и сделайте УЗИ органов малого таза, – посоветовала Наталия, отмечая мгновенно взметнувшееся в глазах Ангелины облачко страха. – У вас, похоже, киста на правом яичнике.

Лицо женщины стало бледным. Она положила руку на живот и закусила губу.

– Киста? А что это? Так вот почему мне больно. А я все убеждала себя, что мне это кажется. Низ живота тянет постоянно.

– Я не гинеколог. Но помню: киста – это не самое страшное из болячек на женских органах. Некоторые кисты вообще не удаляют, если они неопасны и не причиняют дискомфорта. Но с яичниками, кажется, без операции не обойтись. А впрочем, проконсультируйтесь. Не надо прятать голову в песок, здоровья это не прибавляет.

– Хорошо, – Ангелина шмыгнула носом. – Вы простите, что я на вас так накинулась. Но просто – и правда, без предупреждения, затрезвонили, ворвались как к себе домой… Я так и не поняла, зачем ко мне приходил Сергей. Он стал что-то говорить о браслетке Михаила Булгакова. Говорил, что уже скоро подарит мне этот артефакт, что сделает все для этого. Я спрашивала про подробности – он сказал, будет сюрприз. Но якобы он точно знает, где находится талисман Михаила Афанасьевича. Потом вы позвонили в дверь.

– Вы знаете, куда он поехал?

Ангелина покачала головой, и ее пышные волосы рассыпались по плечам красивыми волнами, а лицо выражало, похоже, даже искреннее сожаление…

Возвращаясь на метро домой, Наталия все гипнотизировала сотовый телефон.

Вот сейчас раздастся звонок, и Олег скажет, что догнал Власюка и упрятал его за решетку. Ленина черепно-мозговая травма – веский аргумент для полиции. Власюк перепугается Олега, все расскажет, и…

– Наталия, я его упустил, – сообщил через пару часов частный детектив. В голосе слышалась нескрываемая досада. – На трассе я думал его прижать и вынудить остановиться. Но Власюк словно бы в воздухе растворился!..

* * *

Утро складывалось удачно.

Наталия сварила куриный бульон и отвезла его в больницу. Муж выглядел отдохнувшим и более бодрым, чем накануне. Конечно, он все еще оставался в реанимации, но лечащий врач был доволен Лениными анализами и никаких осложнений не прогнозировал.

Потом удалось удачно решить проблемы паленого бензина в баке «тушкана». У водителя эвакуатора оказались знакомые на автосервисе, которые быстро и за символическую плату откачали некачественное топливо.

Следующим пунктом в планах на день являлось расчленение следователя Семенова – с особым цинизмом и на исключительно мелкие кусочки.

Однако с реализацией вот этого плана пришлось повременить. В следственном отделе потенциальной жертвы не оказалось. Дежурный, кавказской внешности, одобрительно пробежал взглядом по короткому алому платью Наталии и сообщил:

– Алексей Георгиевич в следственный изолятор на допрос поехать. Он тогда после обеда поздно возвращается. Иногда.

Подумав, что, наверное, этот приезжий явно умеет устраиваться на работу лучше, чем говорить по-русски, Наталия уточнила:

– Что значит «иногда»?

С пунцовыми от смущения щеками, парень ответил:

– Часто он вообще не приходит. Я дежурство закончить – его нет. А вы красивый женщин. Могу я вас пригласить?

Наталия улыбнулась.

В таких ситуациях очень хорошо достать из портмоне фотографию внучки и объяснить: «Это моя внученька. Не дочь – а внучка. Я – счастливая бабушка». Молодых кавалеров после такого признания как ветром сдувает. Но сейчас настроения шутить нет никакого.

– Не стоит меня никуда приглашать. Я замужем, – пробормотала Наталия, мысленно прикидывая, чем бы ей сейчас заняться.

Ждать Семенова возле следственного отдела? А если он вообще не появится? Сходит на допрос, домой заедет пообедать, потом ляжет подремать – и все, рабочее время закончилось. Несложно догадаться: наверное, Семенов минуты лишней в кабинете не задерживается, несется домой в шесть вечера, как по свистку…

Мобильник следователь отключил – значит, трезвонить ему с уточняющими вопросами пока бессмысленно.

Договориться о встрече с Ангелиной, пообщаться с ней не торопясь? Но, похоже, вчера она была совершенно искренна и не врала, когда говорила: мотивы действий Власюка ей неизвестны. Скорее всего, дополнительной информации от этой женщины получить не удастся.

Добравшись до машины, Наталия позвонила Олегу.

Частный детектив сообщил, что он с утра пораньше уже успел набегаться и натрудиться аки пчелка. Но особыми результатами похвастать не может.

– Пытался разыскать Власюка. Мобильник он отключил, сим-карту достал или выбросил. В общем, по сигналу сотового его больше засечь невозможно. Дома он не появлялся. Я ездил туда, общался с соседями. Дом панельный, любой чих через стенку слышен. Соседка клянется-божится: раз телевизор у соседа не работал и вода в туалете не спускалась – значит, не было его. Соседку это не удивило. Говорит: он мужчина молодой, у него личная жизнь должна быть. Соседке лет под восемьдесят, так что для нее Сергей Петрович еще пылкий юноша.

– Ну да, все познается в сравнении, – вздохнула Наталия. – Может, он к Павловской ночевать отправился?

– Нет. Я проверял.

– Да? А как?

– Элементарно, Ватсон. По телефону. У меня там участковый знакомый… Сейчас пытаюсь по рабочим контактам установить близкий круг общения Власюка. Но дело идет туго. Похоже, нет друзей в научном мире – только конкуренты.

Наталия философски заметила:

– Да и в ненаучном мире тоже. Сейчас все определяют личные интересы и деньги. Так что я это – чем больше узнаю людей, тем больше люблю собак.

– У него даже близких родственников нет! – в отчаянии воскликнул Олег. – Была мать, умерла, он дом ее за Сергиевым Посадом продал. И дача на него не зарегистрирована. Но где-то же он затаился! Возможностей оперативно проверить все гостиницы у меня нет. Я пытался с другого конца зайти.

– Это как?

– А так – проверить Инну Никитину. Думал, может, в связи с ней Власюк как-то засветился. Перед законом Никитина чиста, аки младенец, в поле зрения правоохранительных органов никогда не попадала. В Москву приехала год назад из Украины. Снимала квартиру на юго-западе. Вроде бы где-то работала – уходила рано утром, возвращалась поздно вечером. Но чем занималась, соседи не знают. Жалоб на нее никаких у соседей нет. Шумные компании у нее не собирались, громкой музыкой девица не увлекалась. Она как будто бы стерильна – ни друзей, ни мужчин, ни слабостей. Ни-че-го!

– Прямо шпионка какая-то.

– Ну разве что шпионка! Причем работает на иностранную спецслужбу! Наши-то агенты попроще, приходилось сталкиваться.

– А я сижу возле следственного отдела, жду Семенова – и при этом пытаюсь понять: если его не ждать, то чем заняться? Что-то ничего путного в голову не приходит, – пожаловалась Наталия.

Олег невесело рассмеялся:

– Я бы посоветовал вам тихонько посидеть дома; по крайней мере, до тех пор, пока местонахождение и дальнейшие намерения Власюка покрыты мраком тайны. Только вам такой вариант не подходит. Советовать ничего не буду – бесполезно. Я помню, как вы вчера из моей машины выскочили и в квартиру понеслись! А если бы он вас, как мужа, по черепу жахнул?

– Но ведь не жахнул, и… – Наталия прищурилась, а потом быстро пробормотала: – Перезвоню, я вижу – следователь возвращается!

Наталия выскочила из машины, щелкнула кнопкой центрального замка и заторопилась догонять Семенова. Он шел по тротуару, погруженный в чтение каких-то записей.

«Может, я слишком к нему придираюсь? – Наталия зашагала быстрее. – Чудеса случаются! Вдруг ему не совсем наплевать на то, чем он занимается? Вон ведь – идет, изучает материалы уголовного дела, может, экспертизами зачитывается, и…»

Догнав следователя, она с трудом сдержалась от ехидной ремарки.

Оказывается, чтением, которое поглотило все внимание следователя Алексея Георгиевича Семенова, был журнал с кулинарными рецептами.

– А, это опять вы? – не здороваясь, поинтересовался следователь, всей своей мимикой демонстрируя: разочарование и скорбь его безмерны. – Что на сей раз произошло?

– А что, по вчерашнему происшествию уже приняты меры? Что-то муж мне не рассказывал о том, что к нему приходили за показаниями. Почему у меня такое чувство, что я все время пихать вас вынуждена!

– А вы не пихайте!

– О’кей! Не вопрос! Только сына моего выпустите! И я больше никогда в жизни вас не потревожу!

Алексей Георгиевич остановился возле ступенек, ведущих к двери следственного отдела, и вздохнул:

– Ну вы же сами все знаете. Пока я не могу освободить Дмитрия. И у меня в производстве много дел. Работать по всем одновременно эффективно невозможно. Но я даю оперативникам соответствующие поручения. Вот сегодня мне передали список тех, кто писал любые научные работы по творчеству Булгакова. Там под двести фамилий. Хотите им заняться?

Наталия кивнула.

– Тогда пойдемте, – Семенов посторонился, пропуская Наталию вперед. – Я сниму вам ксерокопию. И до мужа вашего у меня руки дойдут. Просто не все сразу…

Получив список, Наталия ужасно расстроилась.

Семенов слегка ошибся – в нем было почти 250 имен. Наталия скользила взглядом по строчкам, и у нее сжималось сердце.

Она никогда не проверит эти десятки и сотни людей! И среди них вполне может находиться преступник! И он не будет наказан, и Димка останется в СИЗО, и…

«Не ныть, – приказала себе Наталия, складывая листки в сумку. – Из любого положения есть выход. Просто когда ноешь, его найти сложнее. Мне надо успокоиться и сосредоточиться. Тогда придет правильное решение».

Аутотренинг увенчался успехом. Через полчаса размышлений Наталия уже знала, как разобраться с огромным списком и, возможно, даже где искать Власюка…

* * *

«Слава богу, сегодня я уже не хочу его так остервенело. То есть я его, наверное, вообще не хочу, отпустило, – думала Наталия, любуясь завораживающе красивым лицом Дениса. – Наверное, угроза для жизни мужа здорово вправила мне мозги. И я поняла, что это для меня действительно важно и что я хочу это ценить. По крайней мере, сегодня я могу себя контролировать. Это здорово!»

– Чему это ты улыбаешься? – поинтересовался Денис, разливая по чашкам ароматный зеленый чай. – Ты такая красивая сегодня… Опасность идет тебе на пользу!

– Ох, Денис, я бы предпочла хорошеть по другому поводу! – вырвалось у Наталии. – Муж в больнице, сын в СИЗО. Следователь тупой. С одним только повезло – частный детектив вроде толковый по этому делу работает, и он очень мне помогает.

– Знаешь, а я думал, зачем на тебя обрушились все эти беды, и…

Наталия быстро перебила:

– Ну и к какому же выводу ты пришел?

– Со мной критические ситуации происходят, когда я достиг какого-то предела, не понимаю, в каком направлении двигаться дальше. Тогда происходят неприятности. Они помогают мне все переосмыслить. Подняться на следующую ступеньку. Часто открываются новые знания.

– Что-то мне ничего нового не открылось… То, что следователи на работе не горят, я и раньше знала. Правоохранительная система – это как мышеловка. Стоит только туда попасть – и все, выхода нет. Но это тоже не ново для меня и никакими оригинальными знаниями-выводами не является.

– А что с твоими способностями?

Наталия пожала плечами. Никакого прорыва ведь не произошло. Она как видела внутренние органы людей, так и продолжает видеть. И эти видения по-прежнему невозможно контролировать и как-то влиять на их появление. Общаться с теми, кто покинул физическое тело, она тоже могла и раньше. Так что разговор с убитым Тимом Козловым на что-то новое-эксклюзивное совершенно не тянет.

Денис отставил пустую чашку, откинулся в кресле и, закрыв глаза, пробормотал:

– А я вот задумался – может, ты пришла в мою жизнь для того, чтобы я больше использовал мои возможности в плане ясновидения для помощи полиции? Когда тебе что-то открывается – надо думать только об одном: чтобы эти способности приносили как можно больше пользы. Я интуитивно чувствую: чем больше дано, тем больше ответственность. Как думаешь, у меня получится? Я хочу помогать людям. После проекта «Ясновидящие» у меня нет недостатка в клиентах. Но мне скучно с ними. То есть не то чтобы скучно… Бестолково. Я изо дня в день повторяю одни и те же вещи. Что я не занимаюсь приворотами и сглазами; что реализация желаний в первую очередь зависит от самого человека. Это все такие банальные простые моменты… Наверное, у меня вообще нет педагогических способностей, мне скучно разъяснять другим то, что я уже понял и знаю… Получится ли у меня помогать полиции, заниматься настоящим делом?

Наталия с горечью усмехнулась:

– Конечно, солнце! У тебя все получится! Только вот я не уверена, что в полиции тебя примут с распростертыми объятиями. Допустим, ты поможешь найти преступника. Но окажется, что у этого преступника влиятельный отец. Или достаточно денег для того, чтобы откупиться. Никто не будет сажать такого человека! А ты весь изведешься.

Денис открыл глаза и изумленно посмотрел на свою собеседницу:

– Но как же справедливость? Получается, ее нет?

– Я думаю, она все-таки есть. Но к реальным приговорам она не всегда имеет отношение. Я не верю, что в итоге будут счастливыми следователи, покрывающие преступников, или сами преступники, не ответившие за содеянное. Жизнь за такие штуки наказывает. И можно схитрить в конкретный момент и думать, что ты выиграл. Но на самом деле – проиграть. Не ходи в полицию, Денис. Хочешь знать мое мнение – я говорю: не надо тебе с ними связываться. Но ты можешь заниматься частной практикой. Если хочешь, я познакомлю тебя с Олегом. Это тот самый толковый частный детектив. Я ему очень признательна!

– Я подумаю о твоих словах… Ну а сейчас давай к нашим баранам. У тебя в сумке список на нескольких листах. И еще, мне кажется, ты что-то потеряла и хочешь найти.

Наталия восхищенно замерла.

Уже не первый раз она видит, насколько велики способности Дениса. И всякий раз все внутри ее звенит от восторга. Потому что невозможно привыкнуть к тому, как много открывается некоторым людям. В такие моменты особенно остро чувствуешь: Бог рядом. И он велик и непостижим…

– Вот этот список, – Наталия положила перед Денисом пару листков. – В нем указаны фамилии всех людей, писавших научные работы по Булгакову. Ну как всех… то есть студенческие рефераты и дипломные работы сюда не попали, конечно. Но вот уже уровень кандидатских диссертаций присутствует. Тут есть даже авторы книг о Булгакове. Я не знаю, как проверить всех этих людей. Следователь, конечно, обладает большими возможностями. Но у него много дел в производстве. А мой сын в СИЗО сидит. Хочется скорее его вытащить оттуда. И я подумала – а вдруг у тебя получится, глядя на этот список, увидеть, есть ли в нем люди, причастные к преступлениям? Да, у меня уже имеется конкретный подозреваемый. Его имя тоже есть в этом списке. Сергей Власюк напал на моего мужа, а потом убежал; теперь этот человек скрывается, и его местонахождение пока неизвестно. Но вдруг у него был сообщник?..

На лице Дениса появилось заинтересованное выражение.

– Я попробую, – пробормотал он, и его глаза заскользили по строчкам. – Конечно, я никогда ничего подобного не делал. Но все когда-то бывает в первый раз…

Прочитав список, Денис разложил листы на столе, закрыл глаза и стал водить над бумагой ладонью. Несколько раз его рука проплыла над листами, потом парень кивнул, выбрал лежащий в центре лист.

Денис убрал остальные бумаги, достал с полочки пирамидки благовоний, щелкнул зажигалкой, и комната наполнилась тонким ароматом сандала.

В руках парня появился аметистовый маятник на золотой цепочке.

Денис стал водить маятником над списком фамилий, и Наталия едва сдерживалась, чтобы не закричать.

Это было очевидно – острый край камня пробегал все фамилии, и только возле одной начинал резко раскачиваться из стороны в сторону, а потом крутиться по часовой стрелке.

– Иван Павлович Воскресенский, – прошептал Денис, откидываясь на спинку кресла. – Честно говоря, я не могу увидеть этого человека. На имя его у меня не возникает никаких визуальных образов. Других я могу разглядеть, этого – нет. Но он, похоже, имеет какое-то отношение к произошедшему. Ну или, по крайней мере, его совесть неспокойна в максимально высокой степени в сравнении с другими людьми из этого списка. Я чувствую наиболее сильные импульсы именно от этого имени. И маятник это подтвердил.

Наталия взяла в руки лист, нашла нужную строчку и воскликнула:

– Да он же кандидатскую писал – «Талисманы Михаила Булгакова»! А исчезнувшая браслетка как раз и была именно таким талисманом! Ты молодец, Денис! И еще я хочу кое-что у тебя спросить. Исчез тот самый булгаковед, Сергей Власюк, который напал на моего мужа. Можешь ли ты установить его местонахождение?

Экстрасенс пожал плечами:

– Попробую. Но мне нужна какая-то вещь этого человека.

«Можно позвонить Ангелине, может, у нее дома есть какая-то вещь Власюка, – пронеслось в голове у Наталии. – Тогда я съезжу к Павловской, вернусь к Денису, и, возможно, что-то прояснится».

Через десять минут она уже ехала на Лубянскую площадь за шарфом, который Власюк очень кстати забыл у своей любимой женщины.

А еще через час Денис очертил участок на территории Московской области, за Сергиевым Посадом. И уверенно сказал:

– Я чувствую энергию этого человека именно здесь…

Михаил Булгаков, 1940 год, Москва

«– А вы, почтеннейший Иван Николаевич, здорово верите в Христа. – Тон его стал суров, акцент уменьшился.

– Началась белая магия, – пробормотал Иванушка.

– Необходимо быть последовательным, – отозвался на это консультант. – Будьте добры, – он говорил вкрадчиво, – наступите ногой на этот портрет, – он указал острым пальцем на изображение Христа на песке.

– Просто странно, – сказал бледный Берлиоз.

– Да не желаю я! – взбунтовался Иванушка.

– Боитесь!

Иванушка, теряясь, посмотрел на своего патрона и приятеля.

Тот поддержал Иванушку:

– Помилуйте, доктор! Ни в какого Христа он не верит, но ведь это же детски нелепо – доказывать свое неверие таким способом!

– Ну, тогда вот что! – сурово сказал инженер и сдвинул брови, – позвольте вам заявить, гражданин Бездомный, что вы – врун свинячий! Да, да! Да нечего на меня зенки таращить!

Тон инженера был так внезапно нагл, так странен, что у обоих приятелей на время отвалился язык. Иванушка вытаращил глаза. По теории нужно было бы сейчас же дать в ухо собеседнику, но русский человек не только нагловат, но и трусоват.

– Да, да, да, нечего пялиться, – продолжал Воланд, – и трепаться, братишка, нечего было, – закричал он сердито, переходя абсолютно непонятным способом с немецкого на акцент черноморский, – трепло братишка. Тоже богоборец, антибожник. Как же ты мужикам будешь проповедовать?! Мужик любит пропаганду резкую – раз, и в два счета чтобы! Какой ты пропагандист! Интеллигент! У, глаза б мои не смотрели!

Все, что угодно мог вынести Иванушка, за исключением последнего. Ярость заиграла на его лице.

– Я интеллигент?! – обеими руками он трахнул себя в грудь, – я – интеллигент, – захрипел он с таким видом, словно Воланд обозвал его, по меньшей мере, сукиным сыном. – Так смотри же!!! – Иванушка метнулся к изображению.

– Стойте!! – громовым голосом воскликнул консультант, – стойте!

Иванушка застыл на месте.

– После моего Евангелия, после того, что я рассказал о Иешуа, вы, Владимир Миронович, неужто вы не остановите юного безумца?! А вы, – и инженер обратился к небу, – вы слышали, что я честно рассказал?! Да! – и острый палец инженера вонзился в небо. – Остановите его! Остановите!! Вы старший!

– Это так глупо все!! – в свою очередь закричал Берлиоз, – что у меня уже в голове мутится! Ни поощрять его, ни останавливать я, конечно, не стану!

И Иванушкин сапог вновь взвился, послышался топот, и Христос разлетелся по ветру серой пылью. И был час девятый.

– Вот! – вскричал Иванушка злобно.

– Ах! – кокетливо прикрыв глаза ладонью, воскликнул Воланд, а затем, сделавшись необыкновенно домовитым, с успокоением добавил: – Ну вот, все в порядке, дочь ночи Мойра допряла свою нить»[13].

– Люся! Люсенька![14] Роман…

Жена все понимает. Она бросается к шкафу, кладбищу мертвых пьес моих, достает «Мастера и Маргариту» и присаживается на край постели.

– Что, Мишенька? Что будешь править? Какое место мне найти?

– Выключен ли в комнате свет?

– Да. Горит только свеча.

– Хорошо, – и я открываю глаза.

От света лампы в глазах моих начинается жутчайшая резь. Мерцание оплывающей в литом подсвечнике свечи мягче, мне почти небольно смотреть на милое, осунувшееся лицо моей любимой. Мне хочется сказать ей: «Какая досада, что приходится умирать вот так, почти слепым. Я бы смотрел на черты твои бесконечно долго». Но, конечно, ничего такого я не говорю. Люся делает вид, что свято верит в мое выздоровление; я тоже стараюсь показывать самые решительные намерения встать с постели; и оба мы знаем, что врем друг другу; и оба делаем вид, что искренне верим в чудо.

– Найди мне то место, где Иванушка топчет лик Христа на песке. Его надо переписать.

– И искать не буду, – взгляд Люси становится грустным. – Мишенька, уже давно поправил ты то место.

– А мне, должно быть, приснилось, что не поправил. Прежние куски до сих пор в памяти. Конечно, нельзя было делать Воланда таким, каким я придумал его сначала, – слишком легким, веселым, хамоватым. Он другой, мрачный, величественный.

– А мне часто снится, что «Мастер и Маргарита» издан. В своих снах я чувствую запах типографской краски и глажу пальцами твердую, чуть прохладную обложку. Твой роман признан. Его все читают и обсуждают. Мне снятся экскурсии по Москве, по тем самым местам, что описаны в твоей книге, лучше которой ничего не создано и создано быть не может.

Я слушаю голос Елены Сергеевны – и он вдруг начинает звучать строками моего романа.

«Слушай беззвучие, – говорила Маргарита Мастеру, и песок шуршал под ее босыми ногами, – слушай и наслаждайся тем, чего тебе не давали в жизни, – тишиной. Смотри, вон впереди твой вечный дом, который тебе дали в награду. Я уже вижу венецианское окно и вьющийся виноград, он поднимается к самой крыше. Вот твой дом, вот твой вечный дом. Я знаю, что вечером к тебе придут те, кого ты любишь, кем ты интересуешься, и кто тебя не встревожит. Они будут тебе играть, они будут петь тебе, ты увидишь, какой свет в комнате, когда горят свечи. Ты будешь засыпать, надевши свой засаленный и вечный колпак, ты будешь засыпать с улыбкой на губах. Сон укрепит тебя, ты станешь рассуждать мудро. А прогнать меня ты уже не сумеешь. Беречь твой сон буду я»[15].

Моя верная Маргарита, моя Люсенька…

Ты знаешь, что, если бы не ты, этого романа не было бы, потому что не было бы во мне любви такой огромной, невероятной и яркой силы. Я писал его и понимал: сколько корректур ни делай, я все равно не смогу найти слов, достойных тебя.

Я писал эту книгу и делал на полях корректур пометки: «Помоги, Господи, кончить роман», «Дописать раньше, чем умереть!».

И я умираю счастливым. Господь позволил мне дописать его.

Сейчас рассудок мой все чаще мутится. Но я знаю, Люсе можно доверять. Она не станет вносить тех корректур, которые ухудшат текст. Да, я все еще его правлю и буду править до последней минуты жизни своей. Иногда мне становится страшно: а что, если в болезни я ухудшу текст? Но нет, вздор, рядом Люся – а когда она рядом, все будет хорошо.

Неимоверное счастье наполняло меня, когда я сочинял эту книгу. Герои ее жили той жизнью, какой я хотел бы жить. Когда НКВД приезжает арестовывать Воланда, а он смеется – это мой смех. Когда Маргарита безнаказанно громит квартиру критика Латунского – это мое злорадство. Когда Мастер получает покой – это мои мечты о том желанном доме, о тишине; и чтобы она никогда не нарушалась известиями о том, что пьеса опять снята с репертуара театра.

«Мастер и Маргарита» – самая любимая моя книга.

Я знаю, что написал стоящую вещь. Но еще я люблю ее за то, что она не причинила мне боли. Каждая строчка, которая выходила из-под моего пера, ранила меня мучительно болезненно. Я как-то посчитал – за последние 7 лет я написал 16 вещей, и все они или не были поставлены в принципе, или шли мало, а потом были запрещены.

«Мастера и Маргариту» я читал только жене и друзьям. И их восхищенные лица остались в моей памяти. Когда сейчас болезнь доканывает меня, я их вспоминаю – и становится чуть легче, и даже писательская судьба моя не кажется уже такой плачевной.

Я написал этот роман для Люси. Она уложила его в шкаф, где лежат убитые мои пьесы. И надеюсь, будет вспоминать о нем, когда я умру, и ей станет не так горько. Узнает ли эта книга суд читателей, никому не известно, никто не в силах предсказать своего будущего. Конечно, мне бы хотелось, чтобы когда-нибудь сны Люси об издании этой книги стали бы реальностью…

– Люся, включи радио, – прошу я и уже заранее знаю ответ жены моей.

И я прав, прав!

За мной, читатель! Слушай умоляющий голос моей Маргариты:

– Мишенька, а давай не будем включать радио. Тебе сначала надо окрепнуть, а потом уже слушать новости о войне. Лучше отдохни.

Хорошо сказать – отдохни!

Оказывается, когда нет возможности ни читать, ни писать, отдыхать совершенно не получается.

Я хотел бы умирать иначе. Все-таки потеря зрения для меня – это самая мучительная кара. Отказали почки – но это бог с ними. Верните, верните мне мои глаза! Я заплачу за них и более сильными болями!

Звонят в дверь.

Не могу различить, с кем это разговаривает домработница. Должно быть, дверь в мою спальню плотно закрыта.

– Мишенька, я сейчас, – Люся выходит из комнаты, а я гадаю, кто там сейчас стоит в прихожей, кто пришел по мою душу.

По звуку шагов понимаю: Люся возвращается одна.

– Олеша приходил, – жена ложится на мою постель, прижимает к моему разгоряченному лбу приятно прохладную ладонь. – Я сказала Марфе, чтобы она его больше не пускала.

Я согласен с Люсей.

Олеша – пренеприятнейший тип, плохой писатель и мерзкий человечишка. Даже будучи здоровым, общаться с таким – то еще испытание. Что уж говорить о моем теперешнем состоянии, когда силы стремительно покидают меня?..

– А помнишь, мы пошли с Борисом Эрдманом поужинать в Жургаз? Там оказались все: и Олеша, и Шкваркин, и Менделевич, и мхатчики, и вообще знакомые физиономии. Все сидели и ели раков. Пьяный Олеша подозвал вдребезги пьяного некоего писателя Сергея Алымова знакомиться с тобой. Тот, произнеся невозможную ахинею, набросился на тебя с поцелуями. Ты его все отталкивал, а потом мы поднялись и ушли, не прощаясь.

– Да, Люсенька. А когда вернулись мы домой, я бросился в ванную и стал тереть губы одеколоном. Все боялся, не приключится ли со мной сифилиса… Люся, а что погода?

– Морозы, Миша. Страшные морозы, до минус тридцати. А завтра, говорят, и вообще за сорок будет! Сережа в школу не ходит. Марфу я как к Елисееву отправляю, лицо кремом жирно мажу, а иначе обморозится. Синичка к нам в окно билась, Марфа ее впустила. Посадили ее в елисеевскую корзину, ей там хорошо. Она пьет водичку и кушает пшено. Я назвала ее Моней…

Я слушаю любимый голос и понимаю, что умираю счастливым.

Какое это облегчение, что Лена рядом. Не надо мне пьес, не надо мне книг, славы, читателей и зрителей.

Только Лену. И жизнь – и это все, все!

Если б знать раньше! Если бы предвидеть! Я бы смог, я бы научился не печалиться по поводу отказов театров. Я бы понял главное. И пожил бы тогда еще…

Конечно, неудача «Дон Кихота», написанного для вахтанговцев, заставила меня пролить много слез. Я в очередной раз почувствовал себя разгромленным и затравленным литератором; мысли мои все время устремлялись к одной мрачной теме о моем положении, и это было очень утомительно для окружающих. Вся эта история еще раз меня убедила, что ни одна моя строчка не пойдет ни в печать, ни на сцену. Мой «Дон Кихот» будет лежать у вахтанговцев, пока не сгниет, несмотря на то, что читка пьесы прошла с оглушительным успехом и пьеса снабжена разрешающей печатью реперткома. В своем плане они поставили спектакль в столь дальний угол, что со всей очевидностью ясно – он у них не пойдет. Иногда у меня получалось делать вид, что я ничуть не опечален, – но, думаю, выходило это у меня неважно, хотя Елена Сергеевна в свое время и убеждала меня в том, что я обладаю еще и актерским талантом.

А потом на меня стал давить МХАТ! МХАТ, с которым я поклялся не иметь никаких дел, который убрал из репертуара все мои пьесы! Да там один Немирович-Данченко, понимающий в театре меньше, чем свинья в апельсинах, стоит того, чтобы приличному человеку обходить этот так называемый театр стороной! Но ко мне зачастили оттуда гонцы.

– А помните, вы хотели написать пьесу о Сталине?

– А вы понимаете, какие изменения такая пьеса вызвала бы в вашей судьбе?

– Если пьеса будет удачной, вы сможете с Еленой Сергеевной переехать в другую квартиру, более просторную, четырехкомнатную…

Квартирный вопрос – я сам весьма и весьма слаб по этой части. Вспомнил, в каких хоромах жила Люся с Шиловским, и крепко задумался.

А Сталин… Он был мне интересен, конечно, драматургически. Его судьба с конфликтами и перипетиями была создана для пьесы.

И все-таки работал над «Батумом» я со страхом, а не с вдохновением.

Пан или пропал – другого варианта в этой ситуации и быть не могло.

Я писал и читал пьесу Лене и в театре – и все были в полном восторге.

Едва только окончил я «Батум», меня стали убеждать, что надо писать продолжение, а может, и роман, и надо дальше собирать материалы про Сталина.

Мы затеяли поездку в Батуми, взяли билеты на поезд Москва – Тбилиси, собрали чемоданы. Я радовался, что Люся моя наконец-то сможет отдохнуть под южным солнцем, что будем плавать мы не в грязной Москве-реке, а в чистой морской водичке.

Но мы успели доехать только до Тулы. Прямо в поезд принесли телеграмму: «Надобность в поездке отпала».

Мы все поняли. Все было кончено. Сталин, должно быть, прочитал пьесу, она ему не понравилась, никакого спектакля не будет, судьба моя туманна и малопривлекательна.

– Они не имеют права снимать тебя с поезда! Мы всем назло поедем в Батум! – бушевала Люся.

Но, конечно, продолжать поездку было бессмысленно, мы бы сошли с ума от неизвестности.

Тогда я и понял, что почти ничего не вижу, что от яркого света у меня резь в глазах.

Мы ехали в Москву, одной рукой я прикрывал глаза от солнца, а другой сжимал Люсину ладонь.

Никаких мыслей в голове моей не было. Душа наполнилась страхом и безысходностью. Когда оказались мы в нашей квартире, меня стала бить дрожь, а еще вдруг почудилось, что дом наш пропах покойником.

Люся пыталась меня ободрить, но выглядела при этом такой испуганной, бедной птичкой, что от жалости к ней у меня сжималось сердце.

Конечно, с моей писательской судьбой все было кончено.

Здоровье все ухудшалось.

Фадеев отправил меня в санаторий в Барвиху. Прекрасное место, лечили меня там преимущественно овощной диетой. И, как ни странно, зрение стало восстанавливаться. Я даже смог написать самостоятельно друзьям пару оптимистичных писем, но потом меня свалил грипп, и зрение опять стало падать.

Почки болели все нестерпимее.

Я вспомнил, что точно так же умирал мой отец, – и понял, что выпал мне тяжелый крест повторить его судьбу.

Вообще, наверное, любая смерть – дело хлопотное, долгое и муторное. Кроме разве что смерти от огнестрельного оружия. Но я такового не имею, к сожалению.

– Если бы мы не уехали, если бы не эта дурацкая телеграмма – ты бы не расхворался, – плакала Люся, когда меня выписали из Барвихи домой умирать. – Зачем мы только собрались в этот проклятый Батум! Все случилось неожиданно, ты расстроился! Они сгубили тебя, сгубили! Ненавижу их всех!

Я успокаиваю жену. И люблю ее в эти последние дни так сильно, как, кажется, никогда не любил прежде…

* * *

«А ведь у него, похоже, нет семьи, – решила Наталия, рассмотрев тумбочку в кабинете Олега. На ней было выставлено много разной всячины: крохотная Эйфелева башня и египетская пирамида, пара игрушечных «Феррари» и ангелочек, работающий за компьютером. Вот только традиционных для таких мест фотографий в рамочках не наблюдалось. – Я думаю, он развелся недавно. Возможно, до сих пор переживает. Он слишком симпатичный для того, чтобы надолго оставаться в одиночестве. И он не гей – я чувствую, что на меня Олег иногда смотрит с очень даже конкретным мужским интересом. Уверена, долго такой мужчина без жены не пробудет. И, конечно, он прав, не бросаясь в новый роман как в омут. Для того чтобы зажили душевные раны, тоже надо время».

– Наверное, вы не женаты, – резюмировала Наталия свои размышления. – И вряд ли у вас есть дети.

Олег, улыбаясь, развел руками:

– Наталия, вы просто созданы для детективной работы! Все в точку, месяц как развелся! Жене надоело, что меня часто нет дома. А я устал объяснять, что в каждой профессии есть своя специфика и ненормированный рабочий день – это особенность работы частного детектива… Место моей помощницы по-прежнему вакантно, и если вы только захотите его занять, я буду счастлив, и…

– Я не захочу его занять, – Наталия отставила пустую чашку и улыбнулась. – И вы будете несчастны. Я бы лично не связывала свое счастье-несчастье с выбором другого человека. Но это дело вкуса. Кстати, о вкусе – по некоторым позициям он у вас очень даже ничего. Спасибо, чай был замечательный.

– Но почему?! Почему вы отказываетесь? Я уверен, что ваши доходы бы увеличились!

– Деньги – это важно, но это не главное. Конечно, если бы речь шла о выживании, пришлось бы что-то решать. Но так вопрос не стоит. И я безумно люблю свою профессию.

Наталия собиралась уже выпалить, что работа судебного медика – это не грязное копание в трупах, как думают обыватели, а, прежде всего, любопытное аналитически-интеллектуальное противостояние преступнику; и еще колоссальная ответственность. Заметит эксперт легкий след от инъекции на руке человека, якобы сбитого машиной, – и следствие пойдет по одному пути, не заметит – и все будет совсем иначе. Подобная нагрузка – это как постоянное балансирование на краю пропасти: и страшно, и адреналин зашкаливает. С такой работой больше ничто не сравнится, замену найти сложно. Да, судебная медицина принимает не всех. Порой, оказавшись в морге, врачи понимают, что не хотят изо дня в день соприкасаться со смертью. Но если только получается осознать, что через эту смерть на самом деле спасается много жизней, то искать другое занятие уже просто никакого желания не возникает.

Наталия собиралась озвучить все эти аргументы, но, наверное, по ее лицу было понятно: переубедить не получится. Поэтому Олег не стал тратить время на продолжение бесполезной дискуссии. Вздохнув, он отодвинул пустую чашку, включил компьютер и открыл базу МВД.

– Итак, некий Иван Павлович Воскресенский… Написавший монографию о талисманах Михаила Булгакова… А в общем и целом, похоже, на этого человека у нас ничего нет. Не судился, не привлекался, даже свидетелем по уголовным делам не проходил. Ого! – На лице Олега появилось разочарованное выражение. – С две тысячи десятого года постоянно проживает на территории Германии, в связи с чем поставил в известность свой ЖЭК и доверил племяннице проживать в своей квартире, расположенной на улице Клары Цеткин… Так, но если он живет в Германии – это еще не алиби. Ему ведь никто не мешает приехать в Россию. У меня есть одна замечательная интерполовская программка, позволяющая отслеживать въезд-выезд любого гражданина на территорию нашей страны. Итак, вводим: «Воскресенский Иван Павлович». И… обломись, моя малина… Увы, никаких данных о въезде в Россию в ближайшее время.

– Так вот почему Денис не видел лица этого ученого… – задумчиво протянула Наталия, любуясь ухоженным цветником прямо под окнами кабинета Олега. Видно было, что розы высаживал человек, прекрасно разбирающийся в оттенках сортов, поэтому нарастание интенсивности окраски шло постепенно, от бледно-розовой слева до интенсивно-бордовой справа. Такие переходы создавали впечатление катящейся волны роз. – Экстрасенсы мне рассказывали, что расстояние для них якобы не играет никакой роли, что они, настроившись, могут увидеть и человека в соседнем доме, и того, кто на другом континенте. С Денисом, похоже, все не так.

– А кто это – Денис? Он настоящий экстрасенс? – Олег вопросительно поднял брови. – Вы ничего о нем не рассказывали. Я решил, что вы сами эту фамилию, которую мы проверяли, из списка выбрали. И я бы ее выбрал. В конце концов, это один-единственный чувак из всего списка, кто написал работу о талисманах Булгакова. А у нас тут браслетка, как раз талисман, все сходится.

Наталия с досадой закусила губу.

И ведь хотела же она не говорить ничего Олегу про Дениса!

Хотела не говорить – потому что предвидела вопросы и разъяснения, и опять пришлось бы рассказывать о проекте «Ясновидящие». А этот Олег – по нему видно – он же жуткий материалист, и попробуй еще объясни такому, что есть тонкий мир, и астральные тела, и энергетические потоки…

Слишком много слов.

Слишком мала вероятность быть понятой.

Те, кто уже готов к осознанию таких вещей, сами ищут ответы на подобные вопросы.

Тем, кто еще не готов, что-либо объяснять бесполезно. Они находятся на том уровне развития, откуда нематериальный мир представляется чем-то очень абстрактным. И это не плохо и не хорошо: каждому – свое и всему – свое время. Но просто разговаривать на такие темы лучше с людьми, которые сами настроены на эту волну, иначе просто напрасно потеряешь время.

– А я думал, вы мне доверяете! – Олег встал из-за стола, засунул руки в карманы джинсов и нервно заходил по кабинету. – Мне кажется, если вы с кем-то обсуждаете наше расследование, то было бы честно, по крайней мере, поставить меня в известность! Я считал вас своим другом! Вы откровенничаете неизвестно с кем! Это же вопрос элементарной безопасности. Вам дадут по голове – и как мне искать урода, если я понятия не имею, с кем вы мило воркуете о конфиденциальных сведениях!

«Тестостерон, – Наталия слабо улыбнулась, – мужской гормон, из-за которого в таких ситуациях мужики заводятся с пол-оборота. И я догадываюсь, что он дальше скажет. «Весь мир – враги, и друзья тоже оказались врагами, и я всем объявляю войну».

– Я думаю, что скоро познакомлю вас с Денисом. Вот у кого есть потребность помогать в раскрытии преступлений. И парень очень талантлив. Нет, он не может точно увидеть, кто преступник. Но все-таки даже его фрагментарная помощь очень ценна. Это он указал фамилию Воскресенского. И сказал, что этот человек, по его мнению, может быть причастен. Но это не значит, что Воскресенский – действительно убийца или сообщник Власюка. Он мог иметь намерения, но не осуществить их. Или он мог убить человека, но это не имеет никакого отношения к нашему делу; допустим, речь идет о ДТП со смертельным исходом. Просто энергетический фон, энергетический уровень этого человека чем-то отличался от других имен списка. И Денис на это среагировал! Точно так же, приблизительно, он очертил район за Сергиевым Посадом, где может находиться Власюк. Но опять-таки – не факт, что он там сидит и нас дожидается. Возможно, информация была актуальна на момент предсказания. Возможно, Власюк провел в том месте много времени в прошлом, и там остался сильный энергетический след. Если честно, то я сама во всех этих вопросах разбираюсь очень слабо. Просто Денис сказал мне, что он видит район города Сергиева Посада, – вот и все.

– Сергиева Посада? Поселок возле Сергиева Посада! Да там же был дом его матери! Но Власюк его продал!

Наталия пожала плечами. Не перечислить вариантов, которые могут возникнуть в этом плане. У кого-то есть возможность почти задаром построить гараж, однако нет автомобиля – тогда родственники могут якобы продать человеку машину, но продолжать ею пользоваться. Даже простую шенгенскую визу охотнее дают, когда у человека есть какая-то собственность. И мало ли как еще мог сложиться этот пасьянс…

– Я думала, вам будет интересно составить мне компанию. Меня смена собственника совершенно не смутила, я бы съездила, разыскала тот дом, с соседями бы пообщалась. Но если вам неинтересно, – Наталия встала со стула и расправила затекшие плечи, – то я сама справлюсь.

– Эй, подождите, – подхватив со стола ключи от машины, Олег вскочил. – С чего это вы взяли, что я отказываюсь? Нет! Поедем на моем автомобиле? Какой смысл две тачки гонять! Я уже знаю – вы у нас человек стремительный, не успеешь оглянуться – уже убежала. Причем прямиком в логово злодея!

Наталия вздохнула:

– Сидящий в СИЗО сын, оказывается, здорово придает ускорение…

По дороге Олег нудно и муторно объяснял Наталии план действий.

По его мнению выходило, что сначала нужно как следует осмотреть здание, проанализировать возможные выходы из него. Потом опросить соседей, сделать вид, что дом интересует их как потенциальных покупателей. Далее следовало дождаться темноты и только тогда, будучи максимально осторожными, попасть в помещение.

Но жизнь внесла в эти планы свои коррективы.

Дом матери Власюка оказался прокопченным деревянным срубом, расположенным вдалеке от остальных строений поселка. Упавший забор делал проход к дому максимально простой задачей.

О дополнительных выходах из домика можно было совершенно не беспокоиться.

В любом случае, Сергей Власюк самостоятельно ими бы уже не воспользовался.

Его тело висело на люстре, хорошо различимое через давно немытое окно…

* * *

Дверь в дом оказалась незапертой.

Олег просто нажал на ржавую ручку, она поддалась, с противным скрипом приоткрылась.

Незаметным движением частный детектив извлек из кобуры под пиджаком пистолет, толкнул трухлявую дверную доску, вошел внутрь. И закашлялся от затхлого воздуха, воняющего гнилью, плесенью и калом.

– Канализацию где-то прорвало, – Олег шмыгнул носом и, осмотрев комнату, отлично просматриваемую через символическую прихожую, присвистнул. – Надо же, какая конструкция, веревку за батарею зацепил. Наверное, боялся, что люстра тяжести тела не выдержит.

– Ну, он неоригинален в плане использования батареи, так многие самоубийцы крепеж делают. Канализация, я так полагаю, в подобных «виллах» на улице, и в деревянном туалете вряд ли что-то прорвет, – Наталия сделала пару шагов вперед и оказалась рядом с Олегом. – Просто при повешении происходят мочеиспускание, семяизвержение и дефекация, вот и воняет тут. Я думаю, если бы глупые девы, планирующие самоубийство, об этом знали, то вряд ли бы лезли в петлю. Помирать в собственном дерьме совсем неромантично! Да еще это синее лицо и торчащий изо рта язык – бр-р, гадость!

– Мне не приходилось никогда выезжать на такие трупы. Да уж, соглашусь – выглядит повешение мерзко. То есть правильно ли я понял – то, что Власюк обгадился, доказывает, что он сам в петлю полез? Это действительно самоубийство? – в голосе Олега явственно слышался скептицизм.

Наталия приблизилась к висящему телу, осмотрела одежду, потом внимательно, с разных точек, оглядела руки трупа. Они были совершенно чистыми, без царапин и ссадин, всегда остающихся, если жертва сопротивляется. Шея, за исключением следа странгуляционной борозды, была чистой – это исключило вероятность предварительного удушения. Следов от инъекций на венах рук, свидетельствующих, например, о введении сильного снотворного с целью последующего повешения для имитации самоубийства, тоже не наблюдалось.

Конечно, окончательные выводы можно будет делать только после вскрытия и получения данных гистологии. Но пока, на первый взгляд, нет никаких оснований сомневаться в самоубийстве Власюка. Вот только зачем он это сделал?.. Нападать, убегать, прятаться – и вдруг покончить с собой? В этом нет логики!

– Мне тоже не верится, что Власюк покончил с собой. Хотя пока придраться совершенно не к чему, я не нахожу ни малейшего аргумента в пользу убийства, – прошептала Наталия, вздрагивая. Рядом со столом, стоящим у стены в дальнем углу комнаты, вдруг оказался Власюк, точная копия того, что висел в петле. Держась левой рукой за шею, правой он показывал на стол, где белело какое-то пятно.

«Что там? – подумала Наталия, замирая. – Вы можете говорить со мной мысленно. Просто думайте – и я услышу…»

Сейчас Власюк ответит на все ее вопросы! В конце концов, может, хоть так получится выяснить, почему этот человек поступал настолько странно и чего именно он добивался?..

«Нет, я не могу быть неживым. Не могу… Конечно, я живой…»

«Сергей, успокойтесь, пожалуйста!»

«Это же не я вишу в петле! Не я!»

«Успокойтесь!»

«Ангелина… Ангелина, любовь моя! Я не могу тебя оставлять. Я не хочу с тобой расставаться! Я готов сделать для тебя все, и…»

«Блин, да что же все эти мертвые такие нервные и неразговорчивые!» – Наталия чувствовала, что начинает заводиться и просто не может контролировать свои мысли.

Лицо Власюка исказилось от отчаяния: «А кто здесь мертвый?..»

Астральное тело покончившего с собой мужчины исчезло так же внезапно, как и появилось.

Наталия закусила губу.

Ей нужно было все-таки попытаться использовать этот шанс с большей пользой, надо было контролировать свои эмоции.

Да еще и эти, так некстати нахлынувшие воспоминания…

И не хочешь возвращаться в прошлое, гонишь прочь воспоминания о том, когда она, как и призрак Власюка, вышла из физического тела и чуть с ума не сошла, – то состояние все равно надвигается с неумолимостью лавины.

Первые часы (или дни, или недели – очень сложно определять временные периоды, время есть только в физическом мире) выхода из тела ужасны.

Ничего не понятно: почему близкие тебя не видят, не слышат; почему твое тело лежит так близко, а вернуться в него невозможно; почему пространство, материя, время – да буквально все оказывается совершенно иным?..

«Надеюсь, астральное тело Власюка скоро вернется, он адаптируется к своему новому состоянию и с ним можно будет пообщаться, – подумала Наталия, подходя к столу. – Ага, лист бумаги. Предсмертная записка?.. Жаль, нельзя ее прочитать прямо сейчас, не дожидаясь приезда криминалиста…»

Она повернулась к Олегу, собираясь попросить, чтобы он вызвал оперативно-следственную группу, но обращаться с просьбами уже не было необходимости.

В ту же секунду прижимавший к уху трубку частный детектив заговорил:

– Алло, полиция? Мы обнаружили труп повесившегося мужчины, поселок возле Сергиева Посада…

* * *

«Я, Сергей Власюк, пишу это письмо для того, чтобы сказать – мой уход из жизни является совершенно добровольным. Я совершил убийство Тимофея Козлова и Инны Никитиной. Я подбросил улики в машину Дмитрия Писаренко. Также я нанес удары по голове Наталии Писаренко, которая, чтобы скрыться от моего возмездия, превратилась в мужчину и испугала меня. Браслетка Михаила Булгакова – код и ключ. Я знаю цифры и иду к тебе, Ангелина. Мастер-Маргарита, Маргарита-Мастер, отныне и присно и вовеки веков, аминь. Свершилось, свершилось, свершилось!»

Наталия закрыла блокнот, куда она переписала текст предсмертной записки Власюка, и вздохнула.

Этот психопатический поток сознания, похоже, свидетельствует о явных проблемах автора с головой. Но он же ничего не объясняет! Где находится талисман Михаила Булгакова? Почему Власюк убил Инну? Как так вышло, что он решил подставить именно Димку; где они пересеклись? Следил ли он за Леней? Наверное, следил. Муж оказался в приюте случайно, он максимум раз в полгода помогает там вот в таких чрезвычайных ситуациях. Тогда почему появилась эта фраза о превращении в мужчину? Бред, бред…

– А вот я помню, у меня был случай самоубийства через повешение, когда человек сам себе руки связал. Прикинь, на кистях веревка – правда, не тугая. Наверное, боялся, что рефлекторно попытается петлю сдернуть. Сначала, конечно, следак решил – убийство. Но потом оказалось, что парень сайты о суициде просматривал. Готовился к такому ответственному мероприятию. И там реально самоубийцам рекомендуют самим руки себе связывать.

– А у меня наоборот – ну типичная картина самоубийства, все чистенько, не подкопаешься. А потом на вскрытии смотрю: в сердце – кровяные сгустки. Бабулька, видать, слабенькая была, сопротивляться особо не могла. Ее внучок в петлю совал, придушивал – потом доставал, все пытал, где гробовые. И такой, знаете ли, аккуратный урод – странгуляционная борозда одна на шее, четкая-пречеткая…

По разговорам коллег-судмедэкспертов Наталия поняла: труп Власюка санитар уже привез, положил на секционный стол, и эксперты, занимаясь своей работой, все равно комментируют самоубийство. Не каждый день их коллега находит тело человека, который еще к тому же и признается в том, что подставил ее сына! Для морга вся эта ситуация – не рядовое событие. О нем судачат и будут обсуждать еще долго. Напрямую в ее присутствии сплетничать стыдно. Так они якобы просто о самоубийствах через повешение и убийствах, маскируемых под самоубийство, языками чешут.

Труп Власюка Валера расписал на эксперта Вадима Зорина, и Наталию это очень обрадовало.

У Вадика глаз-алмаз, если только будет хоть какая-то зацепка, свидетельствующая об убийстве, Вадим ее заметит.

– На трупе надеты футболка, брюки, трусы, носки, ботинки. Труп мужчины правильного телосложения, удовлетворительного питания. Длина трупа сто восемьдесят семь сантиметров, кожные покровы – бледные, – задиктовал Вадим данные наружного исследования трупа медрегистратору Любочке.

«Волосистая часть головы без повреждений, – оглядывая лежащий на столе труп, мысленно продолжила Наталия. – На шее в верхней трети одиночная незамкнутая странгуляционная борозда, восходящая к левой ушной раковине. Других повреждений на шее нет».

После извлечения органокомплекса у Наталии исчезла последняя надежда на то, что Власюка убили.

Вадик обнаружил очаговую острую эмфизему и отек легких, пятнистые субплевральные кровоизлияния, полнокровие внутренних органов и жидкое состояние крови – типичные признаки асфиксии от сдавления шеи петлей, и никакого постороннего вмешательства. «Ну и ладно, – Наталия, пользуясь тем, что любопытные коллеги наконец решили поработать и разбрелись к своим секционным столам, приблизилась к трупу вплотную. – Да, я сомневаюсь в самоубийстве Власюка. Я не вижу логики в его действиях. Но он же псих! Не то чтобы я очень уж нормальна. Но, надеюсь, до явной шизофрении и психопатии дело еще не дошло. В любом случае, теперь Семенов обязан выпустить Димку. Формально у него есть признание Власюка. И то, что к ответственности его нельзя привлечь в связи с гибелью, никак на Димкину судьбу не влияет. Мой сын скоро будет на свободе!»

– Погоди, Вадим, глянь сюда, – Наталия указала пальцем на едва заметную царапинку на внутренней части бедра. – Поверни другую ногу, я без перчаток. Нет, тут больше нет никаких царапин. А на той ноге – похоже на след от ногтей.

– Похоже, – кивнул Вадим. – Но только вот царапина совсем крохотная. Я бы не сказал, что это след сопротивления. Скорее похоже – зачесалась у человека нога, и он удовлетворил это стремление. Только вот царапина небольшая, острая. Мужские ногти такие следы не оставляют. И на женские ногти непохоже. Что, у девушки один только ноготь острый? Нет, и царапин было бы несколько. А может, у него кошка? Прыгнула ему на колени, царапнула. Кошачья лапа вполне может одиночный след оставить… Слушай, дорогая, а вообще я тебя не понимаю. Тебе же выгодно, чтобы версия о самоубийстве подтвердилась. У следака ясная картина произошедшего появится, все ниточки свяжутся. Он закроет уголовное дело в связи с невозможностью привлечь Власюка к ответственности. Твой сын выйдет из СИЗО. Мать, так че ты паришься и себе проблемы ищешь?

Наталия вздохнула. А ведь Вадик прав. Ей надо просто не слушать этот противный голос интуиции. Димка выйдет на свободу, Леня поправится – и вся эта история останется в прошлом.

Но только получится ли быть счастливой, когда совесть неспокойна? Кто-то сможет, но вот именно она – вряд ли…

* * *

Каждый раз, когда Наталия попадала в кабинет судебного психиатра Петра Новицкого, она невольно думала о том, как бы сложилась ее судьба, если бы она вышла замуж за Петю.

Все они учились на одном курсе: Наталия, Леня, Петя. Парней на курсе было мало, и от недостатка женского внимания они не страдали. Но Наталию больше интересовали книги, а не кавалеры – и мальчишек это интриговало. Они ухаживали за ней оба – и Леня, и Петя. Дарили цветы, приглашали в кино. И Петя сначала нравился Наталии больше. В нем чувствовался аристократизм, нервная болезненная хрупкость, казавшаяся романтичной и загадочной. Но он был нерешительным, застенчивым. Все время переживал, действительно ли нравится самой яркой и красивой девушке на курсе. А Леня не сомневался – он действовал, шел к своей цели как танк. И в итоге Наталия, оценившая множество энергичных необычных действий, выбрала Леню. Любовь к будущему мужу накрыла ее с головой, и жизнь сложилась так, что жалеть о сделанном выборе никогда не приходилось. Но и забыть о том, что если бы был вытянут другой билет, то вся судьба выглядела бы иначе, Наталия не могла. Ей было очень любопытно, как сложилась бы ее жизнь с Петром.

«И вообще жаль, что при принятии какого-то решения нельзя быстро просмотреть будущие варианты, – думала Наталия, рассматривая красивое лицо Петра, с годами, пожалуй, становящееся все более и более привлекательным. – Пора уже ученым придумать какую-то такую программу. Вводишь параметры – и узнаешь, чем дело закончится, и…»

– О чем ты думаешь, Рыжая? – Петр обаятельно улыбнулся. – У тебя сейчас такое загадочное выражение лица.

Наталия ловким незаметным движением поправила короткое платье и честно призналась:

– Я думала о том, стал бы ты хорошим мужем для меня?

– Ох, не знаю, – Петр бросил на Наталию взгляд, полный обожания. – Ты же такая была в институте – королева. У меня от твоей красоты все мысли из головы испарялись. Я не знал, как себя с тобой вести, как говорить.

– Ага, не было у тебя счастья, это я заметила. И поэтому пошел ты в психиатры – чтобы помогать тем, кому еще хуже, чем тебе.

– Тогда как можно объяснить твой интерес к танатологии? Если все врачи на самом деле лечат собственные болезни, то в чем тогда твоя проблема? Неосознанное стремление к смерти? Хочешь поговорить об этом?

Наталия рассмеялась:

– Петь, давай в другой раз. Ты лучше скажи, зачем ты просил, чтобы я приехала? Я письмо Власюка тебе по мейлу послала, оно совсем коротенькое. И по телефону можно было сказать, что ты по поводу всего этого думаешь!

Петр, пододвигая к Наталии тяжелые папки, вздохнул:

– Рыжая, ты не меняешься. Все тебе надо побыстрее! Конечно, я мог бы тебе и по мобильнику в двух словах все объяснить. Но в психиатрии все не так уж и просто. Давай, открывай папку. У меня там письма больных, страдающих шизофренией. Почитай немого, потом обсудим…

Наталия открыла папку, пододвинула поближе первый листок, и ее брови сразу же поползли вверх.

Пациент, оказывается, слал Петьке послания по факсу, причем на бланке было указано ни больше ни меньше: «Императорский дом Романовых, старший внук Петренко Кирилл»!

«Объявляю себя Великим Князем России и принимаю права Императора. Издаю указ № 1, в соответствии с которым поручаю МВД РФ восстановить права народа и личные, утраченные вооруженным переворотом 1917 года. Кроме того, приказываю возобновить дело по измене Родине немецкого шпиона Владимира Ленина. Присягу на верность народу и мне (Великому Князю России) для министра МВД назначаю на 16 ноября 2012 года, поручаю информировать об этом все посольства и народы».

Следующее письмо тоже было написано «наследником дома Романовых» – правда, уже другим, неким гражданином Владимиром Потапенко. Похоже, среди душевнобольных сейчас явно модно иметь отношение к императорской фамилии…

«Я являюсь прямым наследником состояния дома Романовых, находящегося на хранении в банках Лондона, – говорилось в письме. – До недавнего времени я не имел нужды в средствах, и потому не торопился вступать в права наследования. 22.05.2010 я обратился в посольство Великобритании, однако в выдаче визы мне отказали. Мне известно, по законам Великобритании, не востребованное в течение определенного времени наследство переходит в собственность Королевы Великобритании. Таким образом, моя тетя, Королева Елизавета, из корыстных побуждений получения выморочного наследства, не только не ищет родственников, а прямо отказывает в визе въезда в Великобританию. В контексте истории родной и приемной семьи, в 4 поколениях, это «Геноцид» по социальному признаку «Собственник». Производство прошу соединить с фактом «Клеветы» ВВС. В декабре 2006 года на официальном сайте ВВС была опубликована история возникновения Интернета, связанная с фактом применения электронного адреса привязки документов в одной сети межконтинентальным трафиком США – Европа. Привязка электронного адреса документов не является патентным продуктом, а трафик одной международной сети не есть пространство открытой архитектуры содружества многих сетей сообщества, основанного на применении протокола 375 «Партнерство международных сетей». Данный материал был письменно опровергнут мной Указом № 856466386920–0460 от 22.08.2012 года. Призываю все заинтересованные ведомства способствовать решению этого вопроса. В противном случае действия будут признаны умышленными и подлежат покаранию путем традиционной русской казни «Посажение на кол». Готовьте себе кол диаметром 12 сантиметров и длиной 150 сантиметров. Советую кол отшлифовать для сокращения времени наступления смертной казни. Считается, что смерть наступает при разрушении печени человека. Предшествующее время проходит в жутких мучениях. Молитесь, но закон неотвратим…»

В висках застучали молоточки боли, и это вынудило Наталию прекратить увлекательнейшее чтение о вредной «тетке Королеве Великобритании» и подробностях посажения на кол.

«В принципе, мне уже когда-то приходилось читать подобные эпистолярные шедевры, – она приложила пальцы к вискам, помассировала кожу. – И я помню этот эффект – читаешь текст, и вроде бы в нем все понятно и логично. Но потом мозг начинает в трубочку сворачиваться, и хочется остановиться, и на какой-то момент даже страшно становится, что ситуация вышла из-под контроля… Молодец Петр, что заставил меня приехать! Тут не надо быть ни психиатром, ни филологом, чтобы понять очевидное – текст Власюка очень отличается от посланий, написанных настоящими шизофрениками. Возможно, Власюк пытался имитировать их манеру письма. Возможно, его заставили это сделать, написать предсмертную записку.

Впрочем, по самоубийству вопросы все еще остаются.

Но вот с диагнозом Власюка все яснее ясного – он не был шизофреником. Может, хотел им казаться, маскируя истинную причину самоубийства? Может быть. Но он явно был психически здоров…»

– Ну что ж, я вижу, ты все поняла, – Петр забрал у Наталии папку, положил перед ней шоколадку. – Чай будешь?

– Не откажусь!

– Никакой Власюк не шизофреник. Больные шизофренией мыслят и пишут совершенно иначе. Кстати, авторы этих писем в настоящий момент находятся на свободе. Хотя за добропорядочность одного из них я бы не поручился, прогнозирую у него вспышки агрессии в период обострения заболевания. Но у нас сейчас к душевнобольным относятся более чем лояльно, с целью предупредить совершение преступления их не изолируют. – Петр встал со стула, подошел к тумбочке, на которой стояли кулер и электрический чайник. – А что касается диагноза твоего Власюка, то я, наверное, тут тебе Америку не открою. Раньше психиатрия использовалась как способ борьбы с инакомыслием. Тебя иногда начальник вынуждает дать нужное заключение, а меня – поставить диагноз здоровому человеку.

– Что, до сих пор? До сих пор у вас могут «выбивать» несуществующий диагноз?

Петр кивнул.

– Конечно, сейчас это происходит намного реже, никакого сравнения с советским временем. Разумеется, стараешься не допустить таких ситуаций. Косишь под дурачка, филонишь. А кому хочется такой грех на душу брать? Сейчас в основном наследнички суетятся, стараются все обтяпать так, чтобы богатый родственник был признан недееспособным. И кто-то по теории чисел рано или поздно находит выход на руководство психиатров, и те пытаются на нас давить. Я стараюсь выкручиваться. Но у того врача, который ставил диагноз Власюку, наверное, соскочить не получилось. Дело то давнее. Недотерпел Власюк до перестройки, распространял самиздатовские романы Булгакова, попал под раздачу. Я уточнял – Власюк находился на лечении в больнице. Ему кололи препараты, после которых психика и здоровье человека уже никогда не восстановятся, не будут прежними. Из психушки все выходят немного «с приветом». Но я уверен: Власюк не страдал параноидальной шизофренией, которую ему ставили двадцать пять лет назад. При таком диагнозе он бы не мог работать, вести нормальную социализированную жизнь. Власюк спокойно выходил из дома на работу, не прятался от врагов под одеялом, не был неряшлив… И этот человек водил автомобиль, любил…

– Петя, я поняла. Он не псих. И, скорее всего, он – не убийца. Он – жертва, на которую в очередной раз убийца пытается перевести стрелки…

Выходя из кабинета Петра, Наталия вдруг вспомнила предсказание Дениса о том, что Власюку угрожает гибель, его могут задушить.

– Получается, то предсказание исполнилось?! – удивленно воскликнула она.

– Конечно, исполнилось, – согласился проходивший мимо санитар. – Все предсказания исполняются…

Наталия озадаченно посмотрела ему вслед.

Ну да, вообще это известный факт в медицинской среде – психические заболевания тоже в какой-то степени заразны. Но за Петькой, слава богу, сегодня никаких странностей замечено не было.

А вот о среднем медицинском звене этого не скажешь.

Некоторым санитарам поменять работу бы не помешало, крыша едет конкретно. Наобщаются, наверное, с «наследниками Романовых» и не всегда могут отличить шизофреников от посетителей больницы…

* * *

Телефон звонил не умолкая. Сначала Наталия не могла понять, почему привычная латиноамериканская мелодия, всегда доставлявшая удовольствие, сейчас так раздражает ее. Но потом, открыв глаза и скользнув сонным взглядом по спальне, она быстро нашла ответ на этот вопрос. Висевшие на противоположной стене часы, стрелки которых светились в полумраке зеленоватым светом, показывали всего половину четвертого утра.

«Дима? Леня? Что-то случилось?» – заметались встревоженные мысли.

Но осознание происходящего произошло даже раньше, чем Наталия успела как следует испугаться и проснуться.

Она явственно почувствовала грязноватую, вялую, прокуренно-алкогольную энергию следователя Семенова, врывающуюся в ее собственное энергетическое пространство через мобильный телефон.

– А вы какими духами пользуетесь? – не здороваясь, поинтересовался Алексей Георгиевич. Извиниться за слишком ранний звонок он тоже не посчитал нужным.

– Что-то вам в нерабочее время не спится, – Наталия подложила под спину подушку и отбросила с лица медно-рыжее море локонов. – Вы случайно не заболели?

– Случайно нет. К вашему сожалению, наверное, – пробурчал Семенов. – Поболеешь тут, когда покой нам только снится. Вчера было совещание у шефа, тот подвалил по полной программе. Потребовал ускорить работу по делу, разорался из-за нового трупа. А мне сейчас как раз позвонили из Сергиева Посада. Им там, наверное, тоже подвалили, так они повторный осмотр места происшествия делали. Нашли флакончик духов, «Шанель-мамзель» какая-то. Отпечатки нечеткие, смазанные. Не ваш? Вас же хлебом не корми – дай очередной труп обнаружить. Наверное, увлеклись, парфюмчик обронили?

– Ну, во‑первых, не «Шанель-мамзель», – Наталия попыталась скопировать небрежно-презрительную интонацию Семенова. – А «Коко Мадемуазель» от Шанель.

– Ваши, значит?.. – в голосе Семенова послышалось разочарование.

– А вот это – во‑вторых. У Шанель гениальный парфюм, но я им не пользуюсь. Слишком много женщин его обожают, а запах для меня – дело интимное. Мне просто некомфортно пахнуть так же, как каждая третья женщина в толпе. Я пользуюсь лимитированной парфюмерией. Названия марок вам ничего не скажут.

– Значит, не ваши духи, – похоже было, что Семенов приободрился. – Значит, шерше ля фам, как говорится. А ведь это ниточка! Среди дамочек того поселка, поди, «Шанелью» не балуются.

– Мне кажется, я даже могу вам помочь и сказать, где именно надо «шерше», – выждав секундную паузу, Наталия закончила: – Именно этими духами пользуется Ангелина Павловская. Я несколько раз с ней встречалась – и всегда от нее пахло только «Коко Мадемуазель». И еще один момент. Я присутствовала на вскрытии трупа Власюка. У этого самоубийцы странная царапина на внутренней части бедра. Вообще обычно в этой области остаются следы, которые свидетельствуют о борьбе. Царапина тонкая – женские ногти такие оставляют. Но я не смогла понять, почему царапина там только одна…

– Может, на Павловской были перчатки и одна прорвалась? С отпечатками в том доме негусто. Но все-таки странно – как могла хлипкая баба заставить здорового мужика в петлю полезть? Да еще и прощальную записку написать?

Наталия пожала плечами:

– Власюк казался настолько влюбленным, что мог, наверное, любое желание своей пассии исполнить. Ангелине не надо было утруждаться, запихивая его в петлю. Ей стоило об этом просто попросить – и Власюк бы задорно и радостно побежал вешаться. Но вы мне лучше скажите, когда сына моего отпустите? Дима ни в чем не виноват!

– При первой же возможности! Как только – так сразу! На свободу – с чистой совестью!

И, не прощаясь, следователь повесил трубку.

– Вот урод! – сказала Наталия протяжным гудкам и выскользнула из постели.

После разговора с Семеновым стало понятно: больше заснуть не получится. Значит, можно заняться чем-нибудь общественно полезным: приготовить еду для мужа, сварить собакам каши с говядиной.

Лайма, Бося и Дина появлению хозяйки обрадовались, как щенки, – завиляли хвостами, стали прыгать, ревниво отталкивать друг друга.

Лайма принесла на кухню свой мячик, бросила его у ног Наталии и ткнулась в колено холодным влажным носом. В глазах собаченции явно читалось: «Ну же, хозяйка, давай поиграем, раз ты все равно не спишь!»

– Не сейчас, милая, – Наталия потрепала Лайму по холке, а потом, спохватившись, погладила и Дину с Босяком. Друг к другу собаки ревновали ужасно. – Мне нужно кое о чем подумать…

Наталия резала мясо на мелкие кусочки и размышляла, могла ли Ангелина Павловская быть убийцей.

В принципе, она довольно высокая. И при внезапном нанесении ударов ножом она запросто могла бы зарезать и Тима, и Инну. Может, они с Власюком были сообщниками? И у Власюка сдали нервы, и он не выдержал, в петлю полез? Или – как это ни дико звучит – Ангелина попросила его взять все на себя, признаться в совершении преступлений и покончить с собой? Если бы Власюк просто давал показания следователю, он бы прокололся на первом же следственном эксперименте. А так – человек мертв, какой с него спрос?..

Она еле дождалась восьми часов утра, чтобы набрать номер Олега.

К ее огромному облегчению (время-то, в принципе, уже относительно нераннее, день рабочий – но мало ли у кого какие привычки), голос частного детектива звучал бодро.

– Отличная идея, Наталия! – прокомментировал Олег ее предложение проверить алиби Павловской в те временные промежутки, когда предположительно были совершены убийства Тима Козлова и Инны Никитиной, а также самоубийство Власюка. – Мне за вами заехать или встретимся уже на Лубянке?

Наталия задумалась.

Наверное, ей все-таки лучше взять верного «тушкана». Надо обязательно съездить к Лене в больницу, потом навестить следователя Семенова и закатить ему очередной скандал. А почему он не выпускает Диму? Да еще и ерничает по этому поводу!

– Я возьму свою машину, потому что… – пробормотала Наталия и умолкла, обдумывая внезапно появившуюся идею.

Следователь сказал – во дворе дома Власюка нашли флакон духов.

А что если позвонить Семенову, разузнать подробности (как выглядит флакон, сколько миллилитров было изначально, сколько израсходовано) – и потом отправиться в магазин и прикупить аналогичный? Выбрызгать из него столько же, сколько отсутствует во флаконе, найденном в поселке, – если какая-то часть парфюма отсутствует у «оригинала»», разумеется. А потом сказать Павловской, что на этом флаконе обнаружили ее отпечатки, а сам флакон валялся рядом с телом?

Конечно, все это является совершенно негуманной провокацией.

Но если человек невиновен, то по его реакции будет понятно, что он искренне возмущен несправедливыми обвинениями.

А если виноват, то это уже все другое: мимика, комментарии, действия…

Настоящий флакон, конечно, Семенов для эксперимента не отдаст. И правильно сделает. Это же улика, вещдок, им должны заниматься профессиональные криминалисты, а не сыщики-любители. Но никто не мешает подстроить провокацию с флаконом, совершенно идентичным найденному! И по реакции Павловской понять, действительно ли она замешана во всех этих преступлениях…

Набрав в легкие побольше воздуха, Наталия озвучила Олегу свой сомнительный план. И завершила монолог следующим предложением:

– К Павловской с духами я пойду одна. У вас есть что-то вроде незаметного микрофона, который можно прикрепить к моей одежде? Вдруг она начнет меня убивать и у меня не получится с ней справиться? Я хочу быть уверена, что вы быстро придете мне на помощь.

– Микрофона нет, но есть такой маленький брелок вроде тревожной кнопки, – деловитым тоном сообщил Олег. – Вам нужно просто на него нажать, и я через минуту буду рядом.

– Минуты достаточно для того, чтобы прирезать, – по плечам Наталии пробежала волна дрожи. – А вдруг эта Павловская и правда убийца? Натренировалась на Тиме и Инне, и как чикнет меня ножичком. С микрофоном мне было бы спокойнее.

– Подобные микрофоны только в кино используются. Но даже если бы у меня имелся такой гаджет – это никак не помешало бы преступнице реализовать свой план. Наоборот, мне кажется, брелок – это надежнее, у вас будет возможность подать сигнал. А не ждать, пойму я или нет по разговору, что вам угрожает опасность. И вообще, вся техника – это очень хорошо только в том случае, если к ней прилагается везение.

– Будем надеяться, что с везением у меня все в порядке.

Попрощавшись с Олегом, Наталия обняла всех трех собак разом и прошептала:

– На самом деле, не такая уж я и смелая. Мне здорово страшно. Только это будет нашей тайной. Договорились?

Лайма, Босяк и Дина с важным видом завиляли хвостами. По их серьезным мордам было видно: они прекрасно поняли, о чем речь, и готовы хранить тайну своей любимой хозяйки…

Страх отпустил ее мгновенно.

«Можно уходить», – пронеслось в голове Наталии, едва она увидела заплаканные глаза и покрасневший носик Ангелины Павловской.

С распухшими губами, потухшим взглядом и посеревшим лицом, она больше совершенно не напоминала булгаковскую Маргариту. Горе мгновенно превратило красивую, эффектную женщину, полную жизни и огня, в испорченную поникшую куклу, отброшенную судьбой в пыльный угол.

Вместо необычного черного платья (их у Ангелины было множество, и в каждом имелась какая-то стильная деталь: оригинальный крой рукава, или множество разрезов, или необычная шнуровка на спине) на ней теперь был надет застиранный халат неопределенного серо-розового цвета. Шикарное каре больше не разлеталось по плечам пышными облачками. Похоже, уже несколько дней женщина даже не мыла голову.

Конечно, все это по-человечески вполне объяснимо. Когда уходит близкий человек – это так больно, что на какой-то период все бытовые моменты забываются, отключаются, не осознаются.

«Просто меня удивляет, что, оказывается, Власюк был для Павловской таким близким человеком. Она производила впечатление стервы, если кем-то и увлеченной, то только собой. Ну и Булгаковым, разумеется», – Наталия с удовольствием сбросила босоножки на высоких шпильках и сделала пару шагов, разминая затекшие ноги.

– Проходите на кухню, – Ангелина кивнула на дверь, виднеющуюся в дальнем конце коридора. – После смерти Сергея я там практически живу. Мне так немного легче. Мы с ним много времени на этой кухне проводили. Пили чай, читали друг другу вслух Булгакова. Я совершенно не понимала, как много он для меня значил. Все, что он для меня делал, я воспринимала как должное. Так стыдно сейчас. И ничего уже не вернуть, не сказать ему…

Оказавшись на кухне, Наталия с любопытством осмотрелась по сторонам. В прихожей и гостиной Павловской все было стилизовано под простой, незамысловатый быт 30‑х годов. И на кухне, как оказалось, даже сегодня можно обойтись без микроволновки и телевизора.

«Но лучше бы они тут, конечно, были. Эти крашеные стены, старая плита и прокопченные полки для посуды вместо современных шкафчиков – дизайн на любителя. Как-то тут пусто, голо, некрасиво. Старые кастрюли и почерневшие чугунные сковородки – это просто уродство, при всем моем уважении к винтажу», – решила Наталия, сочувственно наблюдая за тем, как Ангелина капает в рюмку валокордин.

– Если хотите чай, сделайте себе. – Выпив капли, Ангелина присела на стул, обхватила колени руками. – У меня совсем сил нет. Завтра похороны – понятия не имею, как пойду.

Наталия не нашлась что сказать в ответ.

«Мне очень жаль, что все так случилось»? Но это было бы неправдой. Ей не жаль Власюка, чуть не проломившего Лене череп и, возможно, вынудившего Димку «загорать» в СИЗО.

«Примите мои соболезнования»? Опять ложь. Нет никаких соболезнований, есть только желание во всем разобраться и защитить свою семью.

«Чем я могу помочь?» Ангелина действительно кажется совершенно оглушенной горем, полностью беспомощной. Но с этой женщиной живет взрослый сын, в случае чего, наверное, и на кладбище мать проведет, и проследит, чтобы все было в порядке.

– Мне он казался слабым, жалким неудачником, – по щекам Ангелины потекли слезы. – Я всю жизнь искала такого мужчину, как Булгаков. Я хотела быть рядом с гением, я хотела быть музой. И мне казалось, что Сережа мне только мешает своим вниманием и заботой. Я думала – а вдруг гений мной заинтересуется, а Сережа его спугнет? Достойный мужчина решит, что я не одна, и так судьба пройдет мимо меня. Только сейчас я понимаю, что Сергей и был тем достойным, он был моей судьбой. Он первоклассный специалист, никто лучше него творчество Булгакова не знает. Студенты его обожали. А какой он заботливый! Я не помню, когда я последний раз ходила в магазин за продуктами, готовила или убиралась. Сергей все это делал – быстро, с обожанием, безо всяких просьб. А я была такой дурой! Пользовалась им, ничего не давая взамен, все принца ждала.

«На самом деле, это довольно распространенная ситуация, многие женщины попадают в подобную ловушку, живут исключительно мечтами и совершенно не ценят то, что у них есть, – Наталия расстегнула сумочку, нащупала флакон духов, заранее избавленный от упаковки. – И вообще, не помню, кто сказал, но слова мне понравились. Жизнь – это то, что с нами происходит, пока мы строим совсем другие планы…».

Наталия уже хотела вытащить флакончик, но ей пришла в голову одна мысль, и она решила повременить с парфюмерной темой.

Надо обязательно спросить у Павловской, почему произошла смена собственника дома матери Власюка! А вдруг этот новый владелец – тот самый пазл, которого недостает в общей картине?

Услышав вопрос, Павловская вздохнула:

– Не найдете вы нового владельца дома, он давно погиб. Это дальний родственник Сережи был. Своего жилья у него не имелось, а дом тот старый был, развалюха. Родственник хотел его купить, а потом в какую-то социальную очередь нуждающихся в улучшении жилищных условий влезть, льготный кредит получить и квартиру купить. Пресловутый квартирный вопрос! Булгаков гений – вся жизнь во всех ее проявлениях отражена в творчестве… Родственника Сережи машиной сбило, умер на месте…

– Ангелина, вот ваши духи. Вы их выронили рядом с трупом Власюка, – Наталия быстро извлекла флакон из сумочки и поставила их на стол. – «Коко Мадемуазель» – хороший выбор. Там ваши отпечатки пальцев сохранились. Скажите честно: что вы делали в доме Власюка?

Нет, Ангелина совершенно не испугалась. Она расстроилась, по щекам побежали ручейки слез.

– Сережа… Бедный, глупый Сережа… Так, значит, рядом с ним, в его последние минуты, были мои духи… Я знала, что он их украл у меня. А больше некому было – в тот день других гостей ко мне не приходило. Он еще мой шейный платок прихватил и губную помаду. Я сердилась, привыкла ведь к этим вещам. А он как мальчишка себя ведет, ворует по мелочи и не признается. Сказал бы, что ему просто хочется иметь что-то, напоминающее обо мне, – я бы поняла, сама бы подарила все, что он захотел. Но Сережа не признавался, только лицо у него становилось виноватое – ну ясно, что он взял… Что ж, теперь я только рада… В последние минуты его жизни с ним были мои духи… Не понимаю, зачем он это сделал. Ведь не было же никаких причин, правда?

– Я не знаю, – Наталия вздохнула. – Он странно себя вел в последние дни. Он ударил моего мужа, прятался, убегал, не желая ничего объяснить.

– Но это же не причина для самоубийства!

– На мой взгляд, для самоубийства никогда нет причины. Самоубийство – большой грех. – Наталия встала из-за стола, приставила старинный стул с литой потемневшей спинкой. – Держитесь, Ангелина. Дай бог вам сил пережить все это…

В машину Олега Наталия возвращалась с понурым видом.

Выйдя из квартиры Павловской, она позвонила следователю, тот сходил в комнату для вещдоков, осмотрел одежду Власюка и подтвердил: и в кармане штанов, и в кармане легкой ветровки Сергея Власюка есть довольно объемные дырки, из которых легко мог бы выскользнуть предмет вроде флакона духов. Это в какой-то степени подтверждало рассказ Ангелины. Вот ведь как оказалось. Власюк – фетишист или клептоман, а может, и первое, и второе в одном флаконе. А Павловская, с учетом этого обстоятельства, из подозреваемой превращается, скорее, в потерпевшую.

«Блин, а ведь я даже забыла спросить у нее про алиби на момент совершения убийств, – Наталия придержала тяжелую дверь подъезда. – Может, вернуться? Хотя я после сегодняшнего разговора уже больше не подозреваю Павловскую…»

– Ну что, как все прошло? – поинтересовался Олег, когда Наталия села на пассажирское сиденье. – Есть успехи?

Лицо частного детектива было бледным.

Наталия уже собиралась сказать, что ни успехов, ни идей насчет дальнейших действий у нее нет, но не успела – видение началось так внезапно и с такой огромной силой, что весь окружающий мир перестал существовать.

Наталия наблюдала за пищеварительной системой Олега – и ей все меньше и меньше нравилось то, что она там видела. Рядом с полипами кишечника появились беловатые, рыхлой структуры опухоли. Они практически сдавливали кишечник.

– Олег, вам надо гастроэндоскопию срочно делать, биопсию брать, – прошептала Наталия, когда жуткие картинки перестали мелькать перед глазами.

– Что-то я себя и правда неважно чувствую. Живот действительно болит. Наверное, съел что-то не то, – кивнул Олег, явно прикладывая усилия для того, чтобы его голос звучал бодро. – А как вы узнали?

Ничего объяснять не хотелось. Пришлось слукавить, сослаться на медицинскую интуицию.

– Ваши планы подъехать к следователю остаются в силе? – поинтересовался Олег, явно пропуская мимо ушей совет заняться своим здоровьем. – Если честно, я бы предложил вам другое – поговорить с этим вашим экстрасенсом. Он здорово заинтриговал меня. Ладно, так и быть, признаюсь – я смотрел «Битву экстрасенсов». Прямо дух захватывало от возможностей некоторых людей. Заполучить бы такого помощника!

– Хорошо, Олег, я познакомлю вас с Денисом. Он действительно очень необычный человек, и…

Она говорила о Денисе и едва сдерживала слезы.

Олег еще не понимает, насколько серьезные у него проблемы со здоровьем.

Он живет работой, он ищет помощника. И даже не догадывается, что времени ему для реализации всех этих наполеоновских планов может не хватить…

Денис, как всегда, оказался легок на помине.

Наталия только достала сотовый телефон, чтобы позвонить парню, а на дисплее уже высветился его номер.

– Приезжай, мне надо с тобой срочно поговорить, – голос Дениса звучал встревоженно. – Мне кажется, ты в опасности. Тебя хотят убить…

* * *

«Они понравились друг другу – Олег и Денис, – решила Наталия, наблюдая за оживленно болтающими мужчинами. – Не знаю почему, но мне это приятно. Олег действительно очень заинтересован. Вот она, целительная сила любопытства! Кажется, частный детектив даже стал лучше себя чувствовать… Мне не хотелось бы делать мрачных прогнозов, но, судя по стремительности, с которой развивается заболевание, дело обстоит плохо. Не знаю, увеличиваются ли доброкачественные опухоли так активно… Вообще, чем больше я занимаюсь невольной диагностикой, тем сильнее мне начинает казаться, что онкология, как ни странно, имеет инфекционно-вирусный характер. Я вижу, как эта дрянь распространяется по организму. Почему-то точно так же, как вирусы, и…»

– Наталия, да вы присаживайтесь, – Денис прикоснулся к ее руке, и Наталия замерла. По всему телу словно побежали электрические разряды.

Экстрасенс грустно вздохнул, опустился на диван:

– Ну ладно, не хотите садиться – стойте посередине комнаты.

Хмыкнув, она плюхнулась в кресло, стараясь не встречаться с Денисом взглядом.

Обсуждать какие-то нелепые присаживания. Делать вид, что ничего не происходит. Стараться успокаивать дыхание, и руки, и губы, и душу – все, что рвется навстречу к нему, любимому, нужному, настоящему…

«Я больше не должна его видеть. – Наталия старательно изучала светло-бежевую кожаную обивку кресла. – Меня тянет к нему как магнитом; даже когда мы не наедине, тормоза отказывают. Могу не устоять, и я этого не хочу. Слишком многое в моей жизни уже построено без Дениса. Мне это дорого, я не хочу все это ломать. И он слишком молод…»

Ей хотелось о многом сказать Денису.

Рассказать о том, что возле него все меняется. Она примчалась к нему, испуганная сообщением об угрожающей опасности. Но теперь рядом с ним больше ни капельки не страшно. У него настолько сильная энергетика, что одним своим присутствием он исцеляет людей от всех тревог.

Глупая нежность, все эти словечки, которые не стоит произносить, – ты приятно пахнешь, у тебя красивые руки, твоими глазами можно любоваться вечно. Они, невысказанные занозы, вонзаются во все мысли, растекаются по крови.

Откуда только взялась эта мощная сила, притянувшая ее к Денису? Ослабит ли она когда-нибудь свою мучительную хватку? Или жить с этой болью придется вечно?..

– Денис, то есть ты говоришь, что все эти навыки по ясновидению можно в себе развить? – Расположившийся в кресле Олег с любопытством оглядывал простую, оформленную в стиле минимализма гостиную экстрасенса. – И это может сделать любой человек? У меня, например, получится?

Парень пожал плечами:

– Конечно. Никого не удивляет, что практически все могут научиться водить автомобиль. Не сразу, конечно, вот так – сел и поехал. Но после изучения теории можно и к практике переходить. Точно так же и с экстрасенсорикой. Конечно, следует теоретическую базу усвоить. Надо устройство физического тела человека знать, его взаимосвязь с астральным, ментальным и казуальным телом. С опытом и практикой навыки появляются. Кто-то быстрее схватывает, кто-то медленнее – как при любом обучении.

– А что ты можешь? Умеешь видеть мое прошлое? А будущее? Ты можешь понять, совершал ли человек преступление? Тебе для этого надо его видеть лично или, например, можно фотку по мейлу прислать?

Денис рассмеялся:

– Да все у тебя хорошо и с прошлым, и с будущим. Меня, если честно, единственное, что волнует, – это настоящее. По фотографиям я работаю, но стопроцентной гарантии нет. Видение может начаться, а может не начаться. Самое сложное – расшифровать картинку.

– Маленькую проверку можно? Откуда у меня этот шрам на пальце?

– Понятия не имею. Я просто вижу, как летит ножик, такой небольшой. И он вонзается в руку, там еще пальцы почему-то растопырены.

– Вот это да! Все в точку. Играл в детстве с ребятами во дворе, и мне чуть палец не оттяпали. Слушай, а вот в «Битве экстрасенсов» показывали – некоторые участники с мертвыми общаются. Ты так умеешь?

– Нет, и не буду учиться. Это тяжело, много сил забирает, заболеть можно.

«Не такой уж Олег и материалист, – мысленно прокомментировала Наталия вопросы Олега. – Было бы здорово, если бы Денис согласился работать с ним. Но сначала, разумеется, Олегу надо заняться своим здоровьем».

– Наталия, есть ли у тебя среди знакомых полный, довольно высокий мужчина, с красными щеками, такой весь обрюзгший? – красивое лицо Дениса стало серьезным. – Сегодня под утро я увидел сон. Ты лежала на полу в луже крови. Наверное, тебя ударили в живот – вся блузка стала красной. И этот толстый мудак сидел рядом…

– Семенов? – прошептала Наталия, глядя на Олега. – Но ведь он же следователь! И мотива у него нет!

Частный детектив развел руками:

– Если ты не знаешь мотива, это не значит, что его нет.

– Наталия, обещай мне держаться от этого чувака подальше, – голос Дениса дрогнул. – Конечно, любое видение – это не стопроцентная гарантия его реализации. Но я чувствую, что риск велик. Будь осторожна…

Наталия достала сотовый телефон, нашла страничку Семенова в социальной сети и протянула мобильник Денису.

– Ты видел этого человека?

– Именно этого, – прошептал экстрасенс. – Ты хочешь сказать, что он – следователь? И ловит преступников?

Наталия криво улыбнулась:

– Ну, когда не ест котлеты – может, и ловит. Пока, правда, у него получилось отловить только моего сына, который ни в чем не виноват… Нет, ну я не верю – какой из Семенова убийца?

– Я наведу о нем справки, – пообещал Олег, доставая из кармана джинсовой куртки планшетник. – Береженого бог бережет. Мне этот Семенов кажется обычным, заурядным. Звезд с неба не хватает, о своих интересах думает – но это нормально, редко кто из следаков ведет себя иначе. И все-таки проверка не помешает…

Голос Олега звучал успокаивающе, но Наталия почувствовала, как страх снова начинает пробираться в ее душу. И этого допустить было никак нельзя. Страх останавливает мысли, мешает думать. Допускать растерянность нельзя, голова должна работать быстро и четко, как мощный компьютер. Ведь только что у нее появилось предположение. Странное, дикое, нелепое предположение. Очень хочется его проверить…

* * *

Начался мелкий противный дождь, задул холодный ветер – и замечательное лето внезапно превратилось в мрачный унылый ноябрь.

– Собаченьки, ну погуляйте немножко, – жалобно умоляла Наталия, чувствуя, как держащая зонтик рука просто леденеет от пронизывающих порывов. – Давайте вести себя хорошо. Кто у меня поводки запутал?

В ответ Дина и Лайма заскулили, а Босяк протяжно завыл. Все эти звуковые эффекты свидетельствовали только об одном: гулять под таким ужасным ливнем невозможно. И вообще, фразу про хорошего хозяина и погоду не зря придумали.

– Ладно уж, так и быть, – проворчала Наталия, поворачиваясь к подъезду. – Мы возвращаемся. Но если только утром кто-нибудь использует прихожую в качестве туалета – гнев мой будет страшен! Никакого сыра не получите!

Обрадованные собаки резво припустили по знакомой дорожке к дому.

Наталия сначала еще пыталась придерживать стаю и обходить многочисленные лужи. Но туфли мгновенно промокли, и это стало совершенно бессмысленным занятием.

Добравшись до дома, она первым делом стянула промокшую одежду и забралась в душ.

Горячие струи воды, скользящие по телу, быстро смыли озноб и страх.

«Все будет хорошо, – пообещала себе Наталия, выдавливая в ладонь цитрусовый гель. – Я обязательно со всем справлюсь, во всем разберусь. Предположение очень странное. Чем больше я о нем думаю – тем больше сомневаюсь. Но в конце концов, я не обязана принимать решение прямо сейчас».

Переодевшись, она набрала номер Олега.

– Ты будешь смеяться, но мне надо опять с тобой увидеться! Вот сейчас я съезжу к Лене в больницу, а потом могу подъехать в твой офис. Это не сильно нарушит твои планы? Отлично, договорились!

Наталия положила сотовый в сумку, сходила на кухню за приготовленным утром для мужа куриным бульоном, взяла зонтик. И, попрощавшись с собаками, вышла из квартиры.

– Да что ж это такое! – вырвалось у нее, когда она оказалась на улице. – Дождь только усилился, ехать в такой ливень нельзя…

Она рассчитывала добраться до «тушкана» и подождать в машине, пока дождь хоть немного утихнет.

Но из кустов ей навстречу метнулась какая-то тень, и живот обожгло болью, и сумка выскользнула из рук.

«Ленькин суп разбился», – успела подумать Наталия перед тем, как потерять сознание.

В спасительной темноте оказалось довольно комфортно. В ней не было ни боли, ни страха, ни сожалений…

Наталия не знала, сколько времени она провела без сознания. Просто вдруг в комфортную мглу проник чей-то визгливый голос:

– Боже, да что это такое творится! Средь бела дня женщину зарезали! Милиция! Полиция! Держите убийцу!

– Успокойтесь. Вот мое удостоверение. Следователь следственного отдела Семенов…

Наталия приоткрыла глаза.

Над ней действительно возвышался Семенов собственной персоной. С рук его капала кровь.

«Моя кровь… А ведь предсказание Дениса сбылось, и…»

Мысли оборвались внезапно.

В уже знакомой темноте по-прежнему было уютно, и ни страхов, ни боли, ни проблем…

* * *

«Все в порядке. Меня никто не видел. Я никогда не оставляю никаких улик. Мне всегда удается выкрутиться, – убеждал себя Олег, нервно барабаня пальцами по краю стола. – Надо было раньше заставить навсегда замолчать эту неуемную идиотку. Теперь все, концы в воду. С Наталией все кончено. Больше она мои планы не нарушит…»

Ему почти удалось себя убедить, что план был реализован идеально. Даже руки прекратили дрожать, исчезла тяжесть в груди, и он перестал обводить знакомое пространство офиса взглядом затравленного зверя.

Но потом вдруг комната наполнилась людьми в черных комбинезонах. Они проникали отовсюду – через дверь, окна. В считаные секунды этих черных мерзких тараканов оказалось вокруг множество, и в затылок уткнулся пистолет, и лицо зацарапал ковер, а на запястьях звонко щелкнули прохладные наручники.

Олег попытался вырваться – но резкая боль в области затылка разбила мир вдребезги. А потом из этих кусочков почему-то стала складываться яркая мозаика прошлого…

…Сначала были книги.

Вдоль всех стен родители устроили книжные полки, от пола до потолка. Сотни томов заполняли пространство легким запахом пожелтевших страниц, и множеством судеб, и захватывающими приключениями, путешествиями, любовью.

«В этом доме живут прежде всего книги, – говорили все, кто попадал в гости к Петровым. – Никогда не видели столько томов в одной квартире! Да их тут тысячи!»

Маминого лица еще нет в памяти. Сначала там появляется ее мягкий голос, и он читает:

– Как ныне сбирается вещий ОлегОтмстить неразумным хазарам.Их села и нивы за буйный набегОбрек он мечам и пожарам…

И вот «Песнь о вещем Олеге», гениальная, как и весь Пушкин, прочитана.

Кажется, уже тогда возникает легкая досада: что же она такая коротенькая? Мама читает неторопливо, с выражением. Но история все равно заканчивается до обидного быстро. Очень хочется сказать ей об этом. Неописуемо любопытное состояние: мысли есть, знаний о том, как все это произносится, еще нет. Только и остается, что притвориться спящим.

Мать с отцом негромко переговариваются.

– Коля, а может, все-таки сказки Андерсена, братьев Гримм? Наш сын – еще совсем малыш! Зачем мы лишаем его детства?!

В голосе отца металлические нотки:

– Мы назвали его в честь князя Олега. Никаких сказок! Я считаю, сказки – это лишнее, напрасная трата времени. Что полезного в этих глупых придуманных историях? Разве могут они чему-то научить? Я думаю, Андерсен вообще вреден для детей, он слишком мрачный!

И правда, сказок Олегу не читали. Вообще. Но потом, когда он уже открыл для себя замечательный мир слов, научился читать и стал самостоятельно пользоваться родительской библиотекой, томики Афанасьева и Андерсена его не особо-то и заинтересовали. Возможно, в чем-то теория отца оказалась верной и сработала. Пушкин и Крылов в качестве первых книг задают определенную планку, влияющую на восприятие литературы. «Сказки – это слишком просто, схематично и предсказуемо», – вынес свой вердикт Олег тем книжкам, которыми зачитывались сверстники. Кстати, хорошие книги были интереснее тех самых сверстников, интереснее реальной жизни.

Школа, скучные уроки; девчонки глупо хихикают, обсуждая любовь; мальчишки прикидывают, кого бы побить после уроков, – ну что здесь может быть занимательного? Все – пустое; все ясно как дважды два.

Вот у Анны Карениной – настоящая драма: муж или любовник, подумать о ребенке или броситься в омут страсти? Вот у Родиона Раскольникова – серьезная дилемма: убить старушку-процентщицу, убивая в себе страх и Бога – или устоять на краю пропасти, и знать, что мог бы шагнуть, и сожалеть о том, что не шагнул, стал тварью дрожащей, не имеющей права… И никогда не угадаешь, чем все закончится; никогда не поймешь, какие испытания предстоят героям на следующей странице.

Толстой, Достоевский, Пушкин, Лермонтов, Бродский и Ахматова, Набоков.

Бальзак, Стендаль, Гюго, Мопассан.

Во, Вудхаус, Моэм; Сайге, Басе, Мисима.

Это был потрясающий, невероятный калейдоскоп, в котором каждый день появлялась новая незнакомая картинка. Это можно было изучать до бесконечности. Это интриговало, притягивало как магнит.

До пятнадцати лет Олег жил книгами, в книгах. И он не очень отчетливо понимал, что происходит в той жизни, где нет шелестящих страниц, заполненных ровными рядами типографских строчек. И, в общем и целом, и не стремился понимать. У него было все, что только можно пожелать, – отменное здоровье, любимые и любящие родители и целые полки верных книжных друзей.

Собственное будущее представлялось Олегу совершенно понятным.

Он окончит школу, поступит на филфак, потом в аспирантуру. И дальше его ждет кафедра русской литературы (если он решит пойти по стопам отца) или зарубежной (если выбрать такую же специализацию, как у мамы).

Но потом случились целых два знаменательных события, не оставивших от этих планов камня на камне.

Во‑первых, Олег прочитал все книги, имеющиеся в родительской библиотеке. И это оказалось просто ужасно! Как гром среди ясного неба!

– Папа, мама, я не могу в это поверить, – растерянно бормотал он за ужином. – Мне всегда казалось, что прочитать все книги, которые вы собрали, невозможно. Но вот я все прочитал, действительно все! Что нового мне даст филфак? Я чувствую себя опоздавшим на последний поезд. Пустой вокзал, огни вдали, никого вокруг… Что делать дальше – совершенно непонятно…

– Это тебе только кажется, что все настолько трагично, – улыбнулась мама, отрезав и отодвинув на край тарелки подгоревший кусочек мяса. Занимаясь приготовлением ужина, она имела привычку заглядывать совсем не в кулинарную книгу, часто увлекалась, и еда превращалась в обуглившиеся головешки. – Допустим, ты перечитал всю нашу библиотеку. Ну и что? Ты хочешь сказать, что прочитать означает понять? Да я каждый раз, перечитывая классиков, открываю новые грани их таланта!

Отец, как всегда, оказался более лаконичным:

– Ты не знаешь одного автора. Он гений. Принесу самиздат.

Олег ожидал обещанную книгу с огромным нетерпением. Но каждый вечер отец говорил: «Пока у меня нет копии».

А потом в их 8‑й «А» пришла новая ученица.

Как только Олег увидел голубые, на пол-лица глаза и копну белоснежных локонов, сердце забилось быстро-быстро, и весь мир вдруг потерял свое значение. Значение имела только она – Саша Нестерова.

Господи, господи! Насколько же она казалась непохожей на себя настоящую; как же искусно скрывался ее твердый характер, расчетливый ум и стервозность наивысшей пробы под хрупкой трогательной оболочкой.

Олег смотрел на ее тонкие запястья, выбившийся из косы непослушный завиток, длинные черные ресницы с загнутыми кончиками – и время останавливалось.

– Хочу в кино! Нет, не в кино – пойдем на выставку! Хочу мороженого! Ой, нет, купи не мороженого, а сладкой ваты! – капризничала она, надувая пухлые губки и лукаво стреляя голубыми глазами.

И эти Сашины капризы Олега совершенно не раздражали. Наоборот, хотелось, чтобы девушка ставила перед ним как можно более сложные задачи, чтобы для их выполнения приходилось прикладывать неимоверные усилия. Главное – чтобы Саша была счастлива, ведь ее счастье – это и его счастье.

Книгами Саша интересовалась мало. Обожала Анн и Сержа Голон с их любовными приключениями Анжелики, плакала над «Поющими в терновнике» – но не более того, вся серьезная литература казалась ей совершенно неинтересной. Девушка увлекалась совсем другими вещами – модой, театром, оперной музыкой, бальными танцами, иностранными языками. Рядом с Сашей Олег понял, что мир намного ярче и многообразнее, чем ему представлялось раньше.

Когда отец принес обещанный самиздат – роман Михаила Булгакова «Мастер и Маргарита», Олег уже недели три не открывал вообще никаких книг. Саша затащила его на занятия в студию бального танца. Сама она танцевала легко и изящно, такой партнерше надо было соответствовать, Олег брал дополнительные занятия – и к вечеру, после школы и нескольких часов спорта, просто с ног валился от усталости.

– Не читай перед сном, – посоветовал отец, протягивая кипу листков в самодельном кожаном переплете. – Пока не дочитаешь – спать не ляжешь.

– Хорошо, – Саша кивнул, но про себя подумал: буквально одним глазком все-таки стоит заглянуть, чего же там такого любопытного написал Булгаков, если даже скупой на оценки отец называет его гением.

Он устроился в постели, придвинул поближе целых две лампы (качество печати было отвратительным, разобрать светлые размазанные буквы без дополнительного освещения казалось невозможным) – и буквально провалился в булгаковский текст.

Аналитический ум Олега, через который прошли тысячи романов, сразу же отметил: композиционно и жанрово ничего подобного в русской литературе нет. Никто и никогда раньше не сочетал в рамках одного произведения сюжетные линии из прошлого и настоящего, фантастику и реализм, мелодраму и серьезные философские рассуждения. Весь этот богатый вкусный коктейль к тому же щедро сдабривался тонким умным юмором, свойственным, как правило, писателям с еврейскими корнями – Бабелю, Ильфу и Петрову, Эфраиму Севеле.

Герои «Мастера и Маргариты» тоже поражали своей разноплановостью, оригинальностью, глубиной.

«Их потрясающе много! И мы не можем выделить центрального персонажа, все они значимы: и Мастер, и Маргарита, и Воланд, и Иешуа, и каждый член свиты Воланда, и каждый случайный прохожий. Булгаков избегает схематизма в описании второстепенных героев, и этот творческий прием, похоже, придает роману особую красочность и глубину, – машинально анализировал Олег. – Мы не можем сказать, что в романе важнее – линия Маргариты, страдающей без любви, или линия Иешуа, не понятого своими современниками, преданного ими. Все это равноценно, важно и очень ярко. Это – не книга, это – фейерверк. И отец прав: Булгаков, безусловно, гениальный писатель, он равен Пушкину, Толстому, Достоевскому. И, возможно, он даже в чем-то их превосходит. Последователям всегда проще первопроходцев. Зная базу, можно продвинуться дальше, создать более совершенное произведение, выступить новатором сразу в нескольких областях».

Мозг анализировал – душа наслаждалась.

Какими же они были вкусными, все эти замечательные, филигранно продуманные, стилистически совершенные фразы!

Олег то и дело тянулся за специальным блокнотом, куда он выписывал наиболее понравившиеся цитаты из книг, и строчил, строчил…

«– Вы не Достоевский, – сказала гражданка, сбиваемая с толку Коровьевым.

– Ну, почем знать, почем знать, – ответил тот.

– Достоевский умер, – сказала гражданка, но как-то не очень уверенно.

– Протестую, – горячо воскликнул Бегемот. – Достоевский бессмертен».

«Любовь выскочила перед нами, как из-под земли выскакивает убийца в переулке, и поразила нас сразу обоих!»

«Артист вытянул вперед руку, на пальцах которой сверкали камни, как бы заграждая уста буфетчику, и заговорил с большим жаром:

– Нет, нет, нет! Ни слова больше! Ни в каком случае и никогда! В рот ничего не возьму в вашем буфете! Я, почтеннейший, проходил вчера мимо вашей стойки и до сих пор не могу забыть ни осетрины, ни брынзы. Драгоценный мой! Брынза не бывает зеленого цвета, это вас кто-то обманул. Ей полагается быть белой. Да, а чай? Ведь это же помои! Я своими глазами видел, как какая-то неопрятная девушка подливала из ведра в ваш громадный самовар сырую воду, а чай между тем продолжали разливать. Нет, милейший, так невозможно!

– Я извиняюсь, – заговорил ошеломленный этим внезапным нападением Андрей Фокич, – я не по этому делу, и осетрина здесь ни при чем.

– То есть как это ни при чем, если она испорчена!

– Осетрину прислали второй свежести, – сообщил буфетчик.

– Голубчик, это вздор!

– Чего вздор?

– Вторая свежесть – вот что вздор! Свежесть бывает только одна – первая, она же и последняя. А если осетрина второй свежести, то это означает, что она тухлая!»

– А ведь я говорил – не надо начинать читать перед сном, – вдруг раздался прямо над ухом Олега голос отца. – Остановиться не вышло?

– Не вышло, – согласился Олег, обводя взглядом комнату. От всенощного чтения в глаза словно песку насыпало. – Папа, ты прав, это – гениально!

Олег посмотрел на часы, потом на количество непрочитанных страниц и вздохнул.

Как же не хочется тащиться в школу и сидеть на этих нудных уроках физики и геометрии. Решать скучные задачи и изнывать от нетерпения, зная, что дома ждет такой потрясающий роман…

Отец хитро подмигнул:

– Ладно, Олежка, цени мою доброту. Школу можешь сегодня прогулять. Наслаждайся Булгаковым!

Олег улыбнулся и снова погрузился в чтение.

Конечно, он мог бы прочитать этот роман за пару часов. Проглотить, понимая, что книга восхитительна; до конца не осознавая всех нюансов и деталей. Но он уже давно отучил себя от привычки пролистывать страницы слишком быстро. Хорошая книга – это не спринт, а марафон. Только медленное чтение, анализ, визуальное представление описываемых сцен позволяют целиком и полностью понять замысел писателя и оценить, насколько удачно он воплощен.

Но закончить чтение «Мастера и Маргариты» в тот день у Олега все-таки не вышло.

Телефон звонил не умолкая. Пришлось подойти. И счастье разлетелось вдребезги. Уже по одному Сашиному «Алло, это ты?», произнесенному срывающимся дрожащим голосом, Олег понял: произошло что-то ужасное. Интуиция не подвела.

– Вчера вечером я пошла к подруге посмотреть видик. И в парке меня изнасиловали какие-то парни. Их было двое! Я не переживу этого! Не хочу больше жить!

Саша захлебывалась слезами.

Каждое ее слово вонзалось в душу Олега как острый нож.

– Я их найду и убью, – сказал он, когда сердечная боль немного отпустила и у него стало получаться говорить.

А до этого он просто думал – или уже точно знал – что все так и будет: найдет и убьет.

Найдет и убьет.

Уничтожит этих уродов, которые не стоят волоса его любимой девочки.

– Не надо, тебя посадят! – закричала Саша в телефонную трубку. – Лучше приезжай ко мне! Я не знаю, что мне делать. С родителями еще не говорила, я им сказала, что заночую у подруги. Никого нет дома. Мне так противно, так страшно…

– Еду, – и, бросив трубку на рычаг, он заметался по комнате в поисках штанов и рубашки.

«Если преступника нельзя убить, то его можно посадить в тюрьму, – пронеслось в голове Олега, когда он сбегал по ступенькам подъезда. – В тюрьму сажают следователи. Мне надо стать следователем. Тогда никто и никогда не сможет обидеть Сашу. А если обидит, то у меня будут реальные механизмы за нее отомстить».

Потом выяснится – никакого изнасилования на самом деле не было. На квартире подруги Саши уже не первый раз проводились такие вечеринки с вином, откровенными фильмами на редком для тех лет видеомагнитофоне, легкими наркотиками и безудержным сексом. Просто в тот вечер Сашины дружки пригрозили, что все расскажут «этому ее рыцарю». «Только попробуйте, обвиню в изнасиловании», – услышали они в ответ. На рыцаря ей, конечно, было наплевать. Но у него имелись известные в литературных кругах родители, которые могли обеспечить беспроблемное поступление в любой вуз, которые могли «пробить квартиру». Саша уже тогда, в школе, задумывалась о выгодном браке, о том, что жизнь одна и надо в ней устроиться получше. Она разыграла этот спектакль с изнасилованием по нескольким причинам – хотела объяснить отсутствие девственности, хотела подстраховаться в случае возможных сплетен, получить этакий козырь, которым можно побить любую карту. Она всегда была хитроумным демоном с ангельскими глазами.

Но Олег обо всем этом на тот момент даже не подозревал. Ему было больно за свою любимую, он думал, что ей нужна его поддержка.

На самом деле то горе было счастьем. Только Олег тогда еще не знал об этом. Потом, спустя годы, он часто мысленно возвращался в тот период, когда Саша скрывала свою сущность за детскими капризами и томными взглядами. Тогда он еще был ей нужен – пусть с корыстными целями, но все-таки нужен…

Родители, узнав планы сына по выбору будущей профессии, были в шоке.

Как так, их единственный мальчик, надежда отечественного литературоведения, хочет променять филологию непонятно на что? Он действительно собирается ловить бандитов? Тратить свою жизнь на необразованных асоциальных людей, не осознающих всей тяжести нарушения законов?

Мама захлебывалась возмущением:

– Олег, это же неразумно! Ты все равно вернешься к литературе, ты просто не сможешь без книг! Но ты подумай, сколько лет будет потрачено напрасно! Зачем портить себе жизнь своими собственными руками?

Отец зрил в корень, говорил по сути:

– Это из-за Саши. Твое право. Но горя с ней ты хлебнешь; это человек не нашего круга. Да и работу себе выбираешь грязную и скучную. Впрочем, это твоя жизнь; у тебя есть право на собственные ошибки…

Как ни странно, учиться на юрфаке Олегу понравилось. Конечно, программа обучения не включала литературу. Но там было много других интересных предметов: криминалистика, латынь, история законодательства, судебная медицина. Теоретические лекции с первого же курса сочетались с практическими занятиями, давая студентам возможность ознакомиться с теми сферами, которые для обычных граждан являются недоступными. Ну разве многие могут попасть в экспертно-криминалистический центр, в морг или на заседание суда, где рассматривается непростое уголовное дело?!

Олег с головой ушел в учебу.

Личная жизнь казалась ему устроенной, надежной, несокрушимой.

Они с Сашей поженились на третьем курсе. Родители, конечно, были не в восторге от невестки. Но помогли и со свадьбой, и с квартирой. Саша очень быстро забеременела, оформила в своем инязе академический отпуск и готовилась к материнству с явным удовольствием. Казалось, она совершенно счастлива, довольна жизнью и мужем и больше даже не вспоминает об изнасиловании.

Но только Олег ничего не забыл.

Все эти годы он методично и целенаправленно искал тех подонков, которые обидели его девочку.

«Идеальных преступлений не бывает, – рассуждал Олег, наблюдая за проходящими через тот самый парк прохожими. – Конечно, очень плохо, что Саша не обратилась с заявлением в милицию. По-человечески это все очень понятно, нет желания несколько раз рассказывать о пережитом посторонним людям. Но на месте происшествия могли остаться следы, улики, и все это здорово бы помогло расследованию. Что ж, не судьба. Надо играть теми фигурами, которые есть. Да, прошло много времени. Но я все равно буду пытаться искать свидетелей, анализировать криминальную хронику, просматривать сводки. Рано или поздно те подонки себя проявят. И тогда они ответят по полной программе. К уголовной ответственности их не привлечь, то дело давнее. Но зря я, что ли, учил криминалистику. Я рассчитаюсь с ними за все и позабочусь, чтобы никаких следов не осталось…»

– Олег! Сколько лет, сколько зим! Как поживаешь? Как Саша? – вдруг зазвенел над ухом тонкий девичий голос.

Олег поднял голову, приветственно кивнул.

Диана, Сашина подруга, училась в параллельном классе. Именно та девушка, к которой Сашенька направлялась в тот самый вечер, через этот самый парк…

Видеть Сашину подругу Олегу было неприятно. Хотя, конечно, никакой вины Дианы в произошедшем не было. Но правы, наверное, Фрейд с Юнгом, утверждавшие, что подсознание блокирует все негативные эмоции и воспоминания. Вот, даже имя подружки не сразу вспомнилось – и это при его-то идеальной памяти.

Впрочем, Диана быстро камня на камне не оставила от того барьера, которым Олег от нее невольно отгородился. Она так участливо расспрашивала о его делах, так искренне радовалась его успехам. Олег и сам не заметил, как рассказал, что привело его в этот парк.

Диана вздохнула:

– А ты все такой же, идеалист влюбленный. Я тогда тебе ничего не сказала, Сашку не хотела подставлять. Но сейчас скажу. Мне просто жалко тебя. Это же надо до такой степени не знать человека, с которым живешь! Не было никакого изнасилования…

Олег слушал подробности и понимал: Диана говорит правду; в его жене действительно чувствовалась опытная умелая женщина, любящая получать и доставлять удовольствие. Это он нервничал и краснел перед их первой ночью, а Саша совершенно не смущалась. И она действительно может приврать по мелочи, у нее богатое воображение, быстрая реакция…

Но вместе с тем Олег не мог и не хотел верить Диане.

Обманывать, проливать слезы, дрожать… Нет, нет, Саша не может быть такой циничной, расчетливой актрисой! Она самая замечательная, самая верная и преданная, самая красивая!

– Спасибо за информацию. Я тебе не верю. Ты все это выдумала, не знаю уж по каким причинам. Мне пора, – холодно сказал Олег, поднимаясь со скамейки.

Уж лучше бы Диана доказывала, что она права.

Однако она просто молча смотрела на Олега. И во взгляде было столько сочувствия, что у него сжалось сердце.

Но он гнал тревожные мысли.

Только вот искать тех, кто изнасиловал Сашу, все-таки перестал, правда, убедив себя, что слова Дианы тут совершенно ни при чем, а все дело в сложности задачи и бесперспективности ее выполнения.

Когда родилась Маша, Олегу казалось: никогда раньше он не был настолько счастлив. Да что там – по сути, до появления ребенка он и не жил вовсе. Это крохотное существо с голубыми глазками, пухлым вишневым ротиком и светлыми мягкими волосиками придало жизни совершенно иной смысл. И время тоже стало иным – неторопливым, но прекрасным, многозначительным.

– Ты хороший отец, – улыбалась Саша, наблюдая, как Олег возится с дочерью. – Мне повезло, ты и ночью к ребенку встаешь, и кашу сварить можешь, и гуляешь с ней.

– А как же иначе? – удивлялся Олег, подбрасывая Машу вверх. Дочь визжала от счастья и махала ручками, явно изображая птицу. – Ведь это все уникально, и никогда больше не повторится – ее первый шаг, первое слово!

Он очень любил проводить время с дочерью – читал ей книжки, играл в куклы, водил на аттракционы.

«А ведь с Машкой мне интереснее, чем на работе, – думал он, следя за тем, чтобы дочь ела мороженое маленькими кусочками. Связки у девочки были слабыми, мороженое она обожала, и если не препятствовать малышке глотать огромные куски, ангина обеспечена. – С работой все слишком просто и понятно. Отец был прав – там мозг особо занять нечем. Распивали спиртные напитки, поругались, завязалась драка – по итогу труп. Или хотел выпить, решил украсть, был застукан за этим делом – опять труп. Ограниченное количество ситуаций, мотивов, человеческих типажей. И слишком много писанины. В общем, рядовые преступления – это совсем не Конан Дойль, не Агата Кристи…»

Начало перестройки Олега только обрадовало.

Какие огромные появились возможности для покупки книг!

Конечно, все это и раньше ходило по рукам в самиздате – Булгаков, Набоков, Солженицин. Но теперь романы талантливых авторов издавалось легально! Да, хорошие книги не стояли на полках в книжных магазинах; их приходилось доставать, обменивать на макулатуру. Но, по крайней мере, за их покупку и чтение больше не сажали!

Утром перед газетными киосками выстраивались очереди.

Олег, как и все в те годы, проглатывал «Огонек», и «Известия», и «Новый мир». И приходил в ужас от того, какая значительная часть истории вероломно скрывалась от народа, и понимал – жить так, как прежде, уже не получится.

Но новая жизнь уже скоро стала казаться ему куда хуже прежней.

Да, раньше люди ничего не знали ни о сталинских лагерях, ни о репрессиях. Они побаивались высказывать свое мнение. Но это неведение и страх все-таки не являлись настолько болезненными и унизительными, как нищета, как необходимость прилагать неимоверные усилия к покупке самых простых продуктов и одежды. Но, пожалуй, самое страшное, что произошло в те постперестроечные годы, – это полная утрата моральных норм и нравственных ориентиров.

– Ты представляешь, большинство школьниц хочет стать валютными проститутками! Был проведен анонимный опрос, и вот такие результаты! – возмущался Олег, отбрасывая газету в сторону. – Надо мне прекращать эту привычку завтракать с газетой. Все-таки Булгаков – гений, и он был сто раз прав, говоря о том, что советских газет читать не нужно и что если других нет, то лучше уж вообще ничего не читать!

– Подумаешь, проститутками хотят быть! – ангельское лицо Саши становилось жестким, на лбу появлялась упрямая складочка. – Немного потерпели – зато на жизнь себе заработали. Олег, у тебя зарплата – двадцать долларов. А Машке туфли новые нужны, и из куртки она тоже выросла. Я бы сама такой работой занялась!

Он начинал задыхаться:

– Сашка, ты что несешь! Продавать себя за деньги или шмотки – ты в своем уме?!

Жена грациозно подходила к зеркалу, откидывала на спину густые светлые локоны, выгибала спину:

– А почему нет? Как думаешь, милый, я все еще хороша? И иностранные языки я еще не забыла, запросто могла бы с мужчинами общаться…

У Олега в такие моменты наступал умственный паралич. Он совершенно четко знал, что делать те вещи, о которых с невинным видом говорит жена, недопустимо. Но ему в голову не приходило ни единого аргумента в пользу своего мнения. Только в висках стучало горькое, отцовское: «Саша – человек не нашего круга, хлебнешь ты с ней горя, но это твоя жизнь, и ты имеешь право на собственные ошибки…»

Чем труднее становилось с деньгами, тем больше Саша включала пилораму.

В присутствии уже все прекрасно понимающей Машки она в выражениях не стеснялась:

– Да ты просто ничтожество! Семью прокормить не можешь! Бандитов ты ловишь – надо же, благородное дело! Лучше бы сам бандитом стал – может, хоть тогда я бы колготки по сто раз не штопала бы!

Иногда у него получалось быть терпеливым. Объяснять жене про циклы развития истории, про то, что любые проблемы не вечны и что на смену спаду всегда приходит подъем.

Но чаще он просто предпочитал отмалчиваться, поздно возвращаться домой или хватать Машку в охапку и куда-нибудь с ней уходить.

Саша тоже стала пропадать по вечерам. Порой Олег замечал, что у жены появилась новая одежда или дорогие духи. Откуда – об этом он тоже предпочитал не спрашивать.

«Пускай гуляет – лишь бы не уходила, без дочки я сдохну, – появлялись тогда невеселые мысли. – Гордость, достоинство – а зачем мне все это без Маши? Поймать жену с любовником, уйти от нее, развестись? Я не хочу, чтобы мою дочь растил чужой человек».

Заглушить семейные проблемы работой не получалось.

В прокуратуре следователи стали все чаще сталкиваться с тем, что начальство интересует не триумфальное раскрытие дел, а приостановление производства – для нужных щедрых людей. И опять те же грабли – можно стать в позицию, проявить свою принципиальность, послать начальника в задницу. Но куда потом идти, где искать работу? Это – система, такая же ситуация во всех правоохранительных органах. И нарвавшись единожды, больше никуда не устроишься – а кому нужны такие честные, принципиальные сотрудники, которые не хотят «решить вопрос» за щедрое вознаграждение?.. Наоборот, в почете были другие качества – умение закрыть глаза на закон и договориться с бандитами, выколачивать из лидеров преступных группировок большие суммы за «крышевание». Происходило стремительное сращивание правоохранительной системы и преступного мира. Изменить это все в одиночку совершенно не представлялось возможным…

И книги опять стали единственной отдушиной.

Очень скоро Олег понял, что его в огромном море появившейся литературы интересует прежде всего то, что связано с Булгаковым, – произведения этого писателя, мемуары о нем, первые исследования творчества.

Книги и личность Булгакова стали тем стержнем, который позволил Олегу не сломаться, не натворить глупостей, не получить проблем с алкоголем.

Он наслаждался безупречным словесным кружевом его романов.

Он изучал малейшие нюансы биографии, снова и снова убеждаясь: Михаил Афанасьевич жил в более суровое и безжалостное время, он часто находился в невыносимых бытовых условиях, его травили и унижали – и все-таки он продолжал творить, идти своим путем. Значит, это возможно: победить обстоятельства…

Тогда он напечатал свою первую статью о Михаиле Булгакове. Подписал ее псевдонимом – Иван Воскресенский, в честь отчима Булгакова. Отец Михаила Афанасьевича умер рано, мать осталась с кучей детишек на руках, мал-мала меньше. Доктор Иван Воскресенский, живший по соседству на Андреевском спуске, заменил детям отца. Правда, Михаил долго не воспринимал его в таком качестве, позволял себе излишне резкие высказывания. Потом ему было стыдно за свои слова… Как знать, если бы не тот доктор, может, морфий доконал бы писателя, и «Мастер и Маргарита» никогда бы не обогатили мировую литературную сокровищницу…

А потом настоящей отдушиной для Олега стал футбол.

Он никогда не интересовался этой игрой, не видел в ней ни эстетики, ни смысла. Ну, бегает куча мужиков в трусах по полю за одним мячиком. Ну, показывают это дело по телевизору, и ребята из прокуратуры в дни особо важных матчей стараются пораньше уйти с работы. Да, это почему-то принято среди большинства мужчин – болеть за «Спартак» или «Динамо». Олег ради любопытства пару раз сидел перед телевизором. Но очень скоро начинал ловить себя на том, что чаще поглядывает не на экран, а в лежащую на коленях книгу. «Да я даже понять не могу, где какая команда играет, различия в цвете формы настолько незначительны, что у меня перед глазами все сливается, – резюмировал он свои впечатления. – Нет, подобный коллективизм – это не для меня. В упор не вижу ничего притягательного в этих игрищах».

А потом как-то знакомый опер, Санек, пригласил его в спортзал:

– Пошли, в футбол поиграем. Хорошее дело, и нагрузка классная, и с мужиками заодно пообщаться можно.

Олег отмахнулся:

– Да я и играть не умею и не стремлюсь. Мне футбол особо неинтересен, я по телику его пытался смотреть, засыпаю или книгу беру.

– Ну ты сравнил – по телевизору смотреть или самому играть! Это же небо и земля! Пошли! Не понравится – всегда можно уйти!

«Действительно, что я выкаблучиваюсь? Как будто бы у меня есть большой выбор прекрасных занятий для вечера, – вздохнув, подумал Олег. – Приду я домой, и что – опять с Сашкой скандалить, выслушивать, какое я ничтожество, ревновать?..»

Оперативник оказался прав: играть самому было по-настоящему увлекательным занятием. Олег быстро изучил правила, понял, что ему интереснее всего играть в нападении, и даже умудрился на первой же тренировке ловко обойти опытных защитников и забить гол.

Скоро он уже ждал тренировок любительской команды как настоящего праздника.

Оказалась, эта игра умеет полностью переключать на себя все мысли и эмоции. Когда стремишься получить пас – в душе нет места ни боли, ни страданиям. И конечно, футбол дарит потрясающее чувство общности, команды. Игрок в футболе никогда не одинок. Футбольный болельщик всегда окружен сотнями единомышленников.

Команда тренировалась по вечерам в ближайшей школе.

Раздевалки были маленькими и неудобными, спортзал – душным, сетка на воротах – рваной. А сами ворота, сваренные из труб, – громоздкими и неустойчивыми. Но Олег не обращал на все эти мелочи совершенно никакого внимания. И, как оказалось, совершенно напрасно.

В тот вечер, разломавший его жизнь на «до» и «после», все было как обычно.

На воротах стоял Санек, тот самый опер, который пригласил его на тренировку. И это Олега очень обрадовало, он любил играть, когда вратарем его команды был Санек. Он отличался невероятно быстрой реакцией, интуитивно чувствовал траекторию полета мяча. С таким вратарем играть – одно удовольствие, он не испортит работу нападающего. Можно забивать, не опасаясь пропущенных мячей в свои ворота.

У соперников вратарь был слабее. Олег имени его еще не запомнил, тот парень недавно пришел и в прокуратуру, и в футбольную команду.

Сначала все складывалось удачно. Получив мяч, Олег стал продвигаться к воротам, ловко увернулся от пытавшегося его блокировать защитника. Он уже готовился к сильному удару, пробивающему ворота противника. Но вдруг боковое зрение уловило какие-то тени справа. В ту же секунду Олега кто-то толкнул, мимо просвистело бледное лицо вратаря, тот еще почему-то вцепился ему в руку и дернул, потащил в сторону. Но удивиться или испугаться Олег не успел – футбольные ворота начали падать, и в голове пронеслось: «Сейчас раздавит», и низ живота обожгла боль, и перед глазами рассыпались искры.

Так все было кончено.

– Счастливчик, в рубашке родился. Мы еле вытащили тебя с того света, – пытался приободрить Олега врач перед выпиской из больницы.

Он сдержался. Не заорал что было мочи: «Да на хрена вы меня спасали! Как мне жить теперь, зачем?! Уж лучше бы я сдох!»

Как ни странно, у него получилось взять себя в руки. И даже усилием воли почти заглушить постоянно звучащее в памяти: «Пещеристые тела полового члена раздавлены. Восстановление половой функции невозможно». Это был голос врача. Медсестра потом еще сочувственно поинтересовалась: неужели все, никакой надежды? И врач равнодушно ответил, что с такой травмой мужчина больше никогда не сможет вести половую жизнь. Тогда тот разговор продолжился с использованием какой-то уж очень специфической лексики. Но главное было понятно. И это не оставляло никаких шансов на нормальную жизнь.

До этого происшествия Олегу казалось, что секс давно не играет в его жизни особой роли.

Конечно, раньше, когда Саша еще старательно притворялась ангелом, ее объятия и поцелуи были такими нежными, сладкими. В последнее время прикасаться к жене было противно. Олегу чудился запах чужой кожи на любимом теле, и к горлу подкатывала тошнота. И лучше было совершить пару нехитрых движений в душе, дающих разрядку, чем заниматься сексом с женой, недовольно рассматривающей потолок. Изменять Саше, даже такой, вечно пилящей, сварливой, Олегу было противно. Как-то одна барышня из прокуратуры соседнего района пригласила к себе в гости, откровенно намекая: муж в командировке, можно хорошо провести время. Молодая женщина была очень привлекательной: блондинка с голубыми глазами, маленькими грудками и круглой упругой попкой. Его типаж – такие худенькие хрупкие девочки всегда сводили Олега с ума. Но он так и не смог дать женщине то, чего она хотела. Раздражали чужие непривычные запахи, шмотки ее мужа; фотографии якобы счастливой семьи, висящие на стенах. Приводимые себе мысленно аргументы, что все мужики порой ходят налево, и это нормально, особенно с учетом того, что Саша – не образец супружеской верности, не помогали. «Наверное, ты устал. В другой раз все получится», – девушка пыталась приободрить несостоявшегося любовника. «Конечно, в другой раз», – малодушно поддакивал Олег, прекрасно понимая: никакого другого раза не будет, он слишком хорошо помнит, какое это наслаждение – обладать любимой женщиной; и адюльтер не приносит такого удовольствия, только горечь и досаду…

Но вот получается, что больше вообще не будет никакого секса. Ни с любимой женщиной, ни с нелюбимой – ни с какой. Просто больше никогда этого не будет.

С одной стороны, осознать это целиком и полностью не получалось. Произошедшее казалось дурным сном, который не может не закончиться.

С другой – возникло четкое ощущение того, что жизнь кончена. И память услужливо сыпала цитатами из старины Хэма, описывающего аналогичную ситуацию и вроде даже пытающегося показать определенные преимущества тотальной импотенции.

Но ничего не помогало.

Жить не хотелось. Жизнь сразу утратила смысл, все свои краски и радости.

«Надо же, оказывается, жизнь – это член, – иногда грустно иронизировал Олег. – Никогда бы не подумал, что этот орган определяет все, что со мной происходит. Мне казалось – мозг все-таки важнее. А вот насчет того, что ценим только когда теряем, – чистая правда. Оказывается, только потеря придает ценность тому, чем обладаешь. Не потеряв – не осознаешь всех преимуществ; воспринимаешь как должное…»

Олег уже давно не ждал от Саши ни помощи, ни сочувствия. Как-то незаметно жена превратилась в чужого человека, иногда находящегося на том же пространстве и постоянно ругающегося по поводу и без.

Ему казалось, что жена сделает вид, будто ничего особенного не произошло. Ведь, по большому счету, его импотенция никак не повлияет на ее жизнь – уже несколько лет они спали в разных спальнях, не прикасались друг к другу, даже не обменивались поцелуями. Но Саша, как всегда, превзошла саму себя и стала говорить просто невыносимые вещи.

– Все правильно, что с тобой это произошло! Да ты давно не мужчина, семью обеспечить не можешь! – кричала она, явно не жалея голосовых связок. – Теперь еще и в койке ничего не можешь! Так тебе и надо!

После таких воплей, конечно, все соседи были в курсе: у Олега Петрова большие проблемы с потенцией. Мужики в прокуратуре тоже все знали. Кто-то выражал сочувствие; кто-то интересовался, насколько хреново жить, зная, что у тебя никогда не встанет.

«Да нет, вздор, не может каждый встречный знать о моем члене, – пытался убедить себя Олег, понимая, что у него возникает страх ездить в метро, ходить по улицам. – Никто не смотрит на меня особенным взглядом. Это паранойя…»

Страх и неловкость растворялись только в алкоголе. Водка (а еще лучше в смеси с пивом) милосердно смывала действительность в желанное забытье.

Как ушла Саша, Олег не помнил. Он просыпался рано утром, выпивал полбутылки водки и шел на работу. Вечером летел в ближайшую пивнушку, выпивал еще полбутылки. Сил оставалось только на то, чтобы на автопилоте дойти до дома и отрубиться.

Как-то он проснулся среди ночи от жуткого сушняка. Включил свет и понял – исчезли вещи жены, игрушки дочки. Он осмотрел квартиру и убедился: жены и дочери тоже больше нет. Саша даже не объяснила, куда уходит, где ее искать!

Прекратив накачивать себя спиртным, Олег выяснил страшную правду: Саша нашла себе кавалера из США и уехала к нему вместе с ребенком. Точный адрес супруги выяснить не удалось. И больше ни Сашу, ни Машку Олег не видел.

Впрочем, во всей этой истории был и один положительный момент.

Разыскивая жену, он столкнулся с тем, что у очень многих людей возникают аналогичные проблемы – поиск пропавших родственников, друзей. Решать такие задачи, пользуясь связями в прокуратуре и МВД, намного проще. Так Олег понял, куда он может уйти из прокуратуры, где все обсуждают его нестоящий член и где надо не ловить преступников, а отмазывать их от ответственности. Можно открыть частную детективную контору, и быть самому себе начальником, и заниматься тем, чем интересно, а чем неинтересно – не заниматься.

… – Когда я смогу его допросить?

– Понятия не имею. Кома – это то состояние, выход из которого прогнозировать невозможно. Но, может, для него и к лучшему, что он находится в таком состоянии. У него онкология, последняя стадия. Мы взяли биопсию, анализы плохие, прогнозы неутешительные.

Олег замотал головой:

– Нет! Нет, какая онкология?! Это же ошибка! Это все не может иметь ко мне никакого отношения!..

* * *

Чудовище начало поедать его изнутри как-то очень стремительно и яростно.

День начинался с обезболивающей капельницы, но ее хватало всего на пару часов. А потом боль снова принималась сверлить низ живота, и не было от нее никакого спасения.

– Пожалуйста, поставьте еще одну капельницу! – орал Олег, увидев медсестру. И начинал задыхаться от бессильной злобы. Люди не должны умирать вот так, больно и страшно! В конце концов, он многие годы честно платил налоги, немаленькие суммы, и имеет право на другую смерть, без этой сводящей с ума боли! Прекрасно понятно, что происходит; то же, что и везде, просто со своей спецификой: врачи и медсестры воруют морфины, перепродают их налево. А ему вводят дешевку, легкое обезболивающее с кодеином – такое только совсем недавно прекратили продавать без рецепта, так как наркоманы научились использовать его в своих целях. Не висело бы на нем уголовное дело – врачи как миленькие взяли бы деньги и облегчили его страдания. Но боятся, ведь к этому пациенту следователь каждый день приходит, мало ли что…

– Потерпите, слишком часто ставить капельницы нельзя, это приведет к остановке дыхания, – сочувственно объясняла медсестра.

Если бы у Олега были силы подняться с постели и придушить эту толстую сонную девку, он так бы и поступил.

Дыхание у него, видите ли, остановится! А ему нет никакой разницы, от чего умирать! В таком положении думаешь только об одном: скорее бы все закончилось! И, как ни парадоксально, до спазма в горле, до дрожи в руках, мучительно сильно хочется жить; и чтобы появилась надежда на исцеление; и чтобы знать – жизнь еще не кончается, впереди много дней, месяцев, лет; и в них будет еще калейдоскоп эмоций и чувств, и совсем не будет боли…

– Чем вы только занимаетесь, врачи! – кричал он, увидев людей в белых халатах. – Вот бы вас на мое место, когда ни операции, ни химии – просто подыхай, да еще и без обезболивания!

Иногда к его постели подходили и объясняли: заболевание обнаружено на последней стадии, пошли метастазы в кости; в этой ситуации операции и химиотерапия уже не помогут. Никто, кроме него самого, не виноват, что заболевание выявлено так поздно; надо было раньше забеспокоиться по поводу болезненных ощущений, а не изображать из себя терпеливого героя. Но все-таки его пребывание в больнице попытались сделать максимально комфортным: он находится в отдельной палате, не слышит криков других больных; к нему приставлена медсестра…

Но чаще они просто пробегали мимо – люди в белых халатах, ненадолго соприкасающиеся с болезнью, а потом снова предающиеся всем радостям жизни: еде, прогулкам, своим хобби…

В те редкие моменты, когда боль умолкала, Олег ловил себя на мысли, что он, как ни странно, в каком-то смысле стал счастливее, умирая на больничной койке.

Только онкология позволила ему увидеть все малиново‑оранжевые оттенки летнего заката, и кристальную прозрачность капель дождя, сползающих по стеклу, и сочную зелень ветки липы, вздрагивающей под дождевым душем.

Дела, суета, планы – при отсутствии болезни, оказывается, все это мешает видеть красоту жизни. И понимать всю ее ценность. Уходя, угасая, особенно остро осознаешь, какое же это счастье – просто жить и просыпаться от теплого солнечного лучика, пробегающего по подушке…

Иногда в больницу приходил следователь Семенов. Олег прекрасно понимал – несмотря на скорую кончину обвиняемого, бумаги должны быть в порядке, и производство по уголовному делу продолжается. Но отвечать на вопросы Алексея ему было скучно и неприятно. Малоинтересно разговаривать с глупыми людьми, которые ничего не понимают, в силу плохого образования и ограниченности своего мышления…

…Детективное агентство очень быстро стало приносить такие большие деньги, о которых Олег не мог и мечтать. Причем его особенно радовало то, что это были честные деньги – заработанные его собственной головой, не вызывающие никаких угрызений совести. Это был легкий, законный, немного скучный хлеб – проверка деловых партнеров, слежение за неверными женами и мужьями, розыск родственников или даже домашних питомцев.

А кроме работы был Булгаков. Изучение его яркого, многогранного таланта позволяло скрасить одинокие вечера.

Когда Олег понял, что доходы позволяют ему снять отдельный офис и больше не использовать свою квартиру для встреч с клиентами, ему на глаза попалось очень выгодное предложение по аренде на Патриарших прудах.

«Как это символично, – подумал Олег, пододвигая к себе телефонный аппарат. – Мой бизнес будет находиться там, где начинается действие самого гениального романа Булгакова!»

Глядя из окна кабинета на Патриаршие, он, когда не было клиентов, писал монографии и научные труды.

«Иван Воскресенский» становился все более известным исследователем творчества Булгакова. Отец – светлая ему память – помогал Олегу на начальном этапе сделать так, чтобы его работы рассматривались в отсутствие автора. А потом за «Иваном Воскресенским» закрепилась репутация чудака-инвалида, которого уже никто и не стремился отыскать, но чьи статьи и книги охотно печатали. Слог у «Ивана Воскресенского» был бойкий, автор явно имел доступ к информации архивов, умело сочетал аналитику и художественность…

Изучая архивные материалы, Олег постоянно радовался, что ему не довелось жить в то страшное время, когда человека могли расстрелять просто так, без суда и следствия; когда в дом приходили с обысками, а по ночам люди нервно прислушивались, не подъезжает ли «черный воронок»…

«Есть шанс обнаружить что-то еще не публиковавшееся из творчества Михаила Булгакова, – понял Олег, читая многочисленные протоколы обысков в квартирах Михаила Афанасьевича. – И предметов быта тоже изымалось очень много. Мне надо попытаться двигаться в этом направлении. Найду неопубликованную повесть – оставлю хоть какой-то след в жизни. Хотя… разве нашим людям сегодня это важно – след в жизни? Как страшно бесцельно живет большинство…»

Когда Олегу приходилось спускаться в метро, он часто ловил себя на мысли, что инопланетяне уже захватили Землю. Вагоны были заполнены людьми с серыми лицами, тусклыми глазами, лишним весом. Как зомби, они поглощали чипсы или гамбургеры, и их нехитрые желания угадывались безо всякого труда: непритязательная еда, алкоголь, секс. Эти люди не мыслили, не чувствовали. Их примитивные умозаключения строились вокруг простейших бытовых действий; из всей палитры эмоций им было доступно только получение удовольствия от потребления – потребления неважно чего, шмоток, гаджетов, бесхитростных развлечений.

– Почему люди больше не испытывают желания творить? – спрашивал Олег у отца. – Почему весь мир свелся к еде, тряпкам и сиськам?

Отец пожимал плечами:

– Сытость и свобода, вообще, не самые лучшие помощники для развития. Многим проще идти вперед, когда есть сдерживающие факторы. Преграды заставляют думать и прикладывать усилия!

– Мне кажется, что я выше их всех, – доверительно признавался Олег. – Большинство людей кажутся мне серой тупой массой. В сравнении с ними я очень многого добился – а ведь мне пришлось несладко, много раз можно было уже сломаться!

– Так и есть, сынок, ты выше. Не стоит опасаться мании величия. Тебе и правда дано больше, чем другим. Твои несчастья сделали тебя сильнее…

Мать и отец погибли в аварии. Внезапно вылетевший на встречную полосу грузовик не оставил их старенькой «Тойоте» ни доли секунды для маневра.

Когда прошел первый шок от утраты, Олег увидел даже плюсы в этой страшной трагедии. Мать и отец не расставались ни на минуту; они постоянно испытывали потребность общаться, что-то обсуждать, спорить; эмоционально и физически они действительно стали единым целым. Если бы смерть забрала кого-то одного из них – вторая осиротевшая половинка испытывала бы невероятные мучения.

А так – мучения пришлось испытывать только ему, сыну. Муки одиночества, настолько болезненного, каким только может быть одиночество без единой родной души поблизости.

Правда, рядом в каком-то смысле все еще оставался Булгаков…

Поиски неопубликованных повестей или романов Михаила Афанасьевича успехом не увенчались. Должно быть, пролетарские молодчики из ОГПУ уничтожили их, не осознавая, что творят. Булгаков был неправ: увы, иногда все-таки рукописи горят, исчезают бесследно.

Однако Олегу удалось найти браслетку первой жены Булгакова Таси; вещь, имеющую для Михаила Афанасьевича огромную ценность.

Пальцы гения касались этого украшения, когда он был болен. Он надевал ее, отправляясь за гонорарами и молясь, чтобы в редакциях ему дали хоть немного денег – иначе опять будет очередной голодный вечер. И перед тем, как сесть за письменный стол и погрузиться в сочинение, Михаил Булгаков тоже смотрел на свой талисман…

«Я хочу, чтобы эта браслетка всегда была со мной, – понял Олег, проанализировав свои эмоции. – Передавать раритет в музеи глупо. У людей, которые там работают, конечно же, есть огромная любовь к Булгакову. Она настолько необъятна, что они ослеплены его гениальностью и не воспринимают писателя адекватно. Они не имеют о его настоящей личности ни малейшего представления – в их сознании существует только их собственный, индивидуальный Булгаков, имеющий к реальному Михаилу Афанасьевичу мало отношения. Доверять браслетку таким людям глупо. Только я один могу осознать всю ее ценность и понимать, чем именно обладаю… Пусть вещь будет в достойных руках. Ни музейные работники, ни посетители музеев не могут адекватно оценивать это сокровище».

Сначала получение браслетки казалось Олегу делом совсем простым.

Артефакт хранился в семье Козловых, заядлых коллекционеров. О том, кому раньше принадлежало изысканное золотое украшение, ни Саша, ни его жена Марина не знали.

«Попытаюсь купить браслетку. Или обменяю ее на что-нибудь», – решил Олег, обдумывая план знакомства с Козловыми. Однако оказалось, что коллекционеры и слышать не хотят о том, чтобы расставаться со своими вещицами. Зарабатывающие более чем скромно, имеющие разбалованного сына, они, тем не менее, демонстрировали единодушное упрямство и отказывались от очень заманчивых предложений.

«Придется украсть браслетку», – подумал Олег и стал изучать вопрос, возможно ли совершить молниеносную кражу из квартиры и не оставить никаких следов преступления.

Сначала ему казалось, что особых проблем с проникновением в обычную панельную «двушку» без консьержки быть не должно. Но потом выяснилось, что все не так уж и просто. На той же лестничной площадке, где жили Козловы, находилась квартира, оборудованная видеосигнализацией вневедомственной охраны. И камеры захватывали огромный участок – парковку возле дома, вход в подъезд, лестничную клетку. Одновременно повредить все камеры представлялось сложной задачей. К тому же на сработавшую сигнализацию наряд приезжал буквально через пять минут. Этого времени явно не хватит для того, чтобы совершить кражу и унести ноги подальше.

Отказаться от талисмана Михаила Булгакова? Так вопрос даже не стоял. Осознав, что кража, с точки зрения собственной безопасности, не самый лучший вариант, Олег стал искать другие возможности получить желаемое. Тогда и пришли в голову мысли об использовании Тима.

«Надо договориться с Тимофеем, чтобы он взял браслетку и еще несколько украшений для отвода глаз, пообещать ему кругленькую сумму, – рассуждал Олег, любуясь замечательным видом на Патриаршие. – Конечно, потом мальчишку придется убрать. Лучший свидетель – это мертвый свидетель. Доверять ему нельзя, он слабый. Стоит родителям поднажать – и он выдаст меня. Поэтому с ним придется покончить…»

Обдумывая свои планы, Олег пытался понять, жалко ли ему лишать жизни молодого парня? И понимал: нет, не жалко. Тимофей из породы тех человекообразных существ, для которых не существует никаких моральных ценностей. Их бытие совершенно бессмысленно, разве только такие поддерживают общую численность биовида. Исчезновение одного жалкого клопа не вызовет у цивилизации никаких проблем. Наоборот, для развития человечества было бы только лучше очистить свои ряды от таких потребителей-паразитов; это тот балласт, который тормозит развитие.

К тому же это тот самый случай, когда, по большому счету, инициатор подобного плана вообще может умыть руки и не нести никакой ответственности за свои действия.

С такими планами вообще все очень, очень просто.

Без воли Господа ни волоса не упадет с головы человека.

А если падает и волос, и голова – значит, такова воля Божья; значит, исполнитель – просто орудие в руках Провидения…

Продумывая свою операцию, Олег постоянно напоминал себе основные принципы следовательской работы.

Основа раскрытия любого преступления – мотив, свидетели и следы на месте происшествия.

Мотив, хочется надеяться, будет непонятен. Тим возьмет несколько украшений, и тогда следствие вряд ли установит, что цель – браслетка Михаила Булгакова. А еще следователю надо бросить кость… Какого-нибудь подозреваемого, отрабатывая связи которого он сойдет с ума и разозлится настолько, что ему уже будет не важно, действительно ли человек совершал преступление; следак, как это часто делается, просто упечет его за решетку, избавляя себя от огромного объема работы.

Как-то на глаза Олегу попалась газета со статьей Дмитрия Писаренко. Он пробил фамилию по поисковику, и оказалось, что журналист пишет много на острые темы. Но решающую роль сыграла привычка Дмитрия сбегать по выходным из города на дачу. Плохо освещенный участок, домик без видеокамер, очень удаленно расположенный относительно других домов дачного кооператива, – все это было просто создано для подбрасывания улик.

«В дом не полезу, – решил Олег, рассматривая план участка Дмитрия, сделанный им после специальной поездки за город. – Скрипнет дверь, половица – слишком рискованно. Лучше всего оставить нож, которым я убью Тима, и украшения в автомобиле…»

С автомобилем возникли проблемы.

Вообще Олегу иногда приходилось по долгу службы осматривать салоны автомобилей. Конечно, все это было незаконно, и узнай кто о таких фокусах, можно было легко лишиться лицензии частного детектива. Но не пойман – не вор…

Для того чтобы проникнуть в автомобиль, надо перехватить код сигнализации. Обычно это делается в тот момент, когда хозяин открывает или закрывает авто. Код считывает и запоминает специальный ключ, и, пользуясь им, можно открыть автомобиль, избегая срабатывания сигнализации. Но иногда коды по разным причинам все-таки перехватить невозможно. И с машиной Дмитрия Писаренко произошел именно тот самый редкий случай. При такой ситуации можно было попробовать перепрограммировать сигнализацию. Но для этого надо было оказаться в салоне автомобиля. Пришлось опять просить о помощи Инну…

Инна была уже второй помощницей, найденной на Ленинградке, в том месте, где собираются в ожидании клиентов дешевые проститутки.

«Странно получается: почему-то на объявление о том, что частному детективу требуется помощница, откликаются глупые сонные барышни, которые не могут даже испытательный срок пройти, – думал Олег, внимательно рассматривая стоящих вдоль трассы девушек. – Зато проститутки оказываются на редкость смышлеными, артистичными…»

Одна из бывших провинциальных «ночных бабочек», приехавшая в Москву из Беларуси, проработала с Олегом пять лет, изучила специфику работы, обзавелась связями – а потом честно сказала, что хочет работать самостоятельно.

Таким же путем, не сомневался Олег, пойдет и Инна.

Устроившись в агентство, она поменяла все – квартиру, прическу, манеру одеваться. В ней, красивой той яркой, броской красотой, которая отличает украинских женщин, почему-то присутствовал немецкий педантизм, скрупулезность; она была потрясающе работоспособна. Ей, приехавшей из маленького украинского городка, представился шанс изменить свою жизнь – и она им воспользовалась. В ее жизни не было ничего, кроме работы. Ну и, может быть, грандиозных планов на будущее, ради которых девушка и вкалывала двадцать четыре часа в сутки.

– Инна, тебе надо познакомиться вот с этим молодым человеком, познакомиться и произвести на него впечатление, – распорядился Олег, протягивая Инне конверт с фотографией Тима и краткой информацией о парне. – Ты должна играть роль такой капризной девочки, которую надо водить по клубам и ресторанам.

– Понятно. Сделаю, – коротко сказала Инна, забирая материалы.

«Отлично, она никогда не задает лишних вопросов, никогда не отказывается. Надо познакомиться – познакомится, надо переспать – нет проблем, – прокомментировал мысленно Олег. – Перед Инной Тим не устоит. У него будет дополнительный аргумент в пользу моего предложения…»

Потом, когда выяснилось, что машина Дмитрия Писаренко оборудована специфической сигнализацией, Олег поставил перед Инной еще одну задачу – оказаться в салоне машины Дмитрия и перепрограммировать сигнализацию на открытие дополнительным ключом.

Помощница опять не подвела…

По большому счету, Олег был доволен тем, как все прошло с Тимом.

Конечно, убивать оказалось сложнее, чем он думал первоначально. Нет, никаких угрызений совести не возникло – но чисто физически, физиологически убийство вызывало отторжение. Олега затошнило от запаха свежей крови, он чуть не забыл о том, что надо стараться разрезать живот высоченного Тима, подпрыгивая и формируя тем самым у судмедэкспертов и криминалистов превратное мнение о росте убийцы.

Однако в общем и целом план был осуществлен на крепкую четверку.

После «анонимного» звонка к Писаренко нагрянула полиция, в салоне машины обнаружили нож и антиквариат, Дмитрия задержали.

А Олег наслаждался талисманом Михаила Булгакова. От браслетки шел поток теплой успокаивающей энергии. Ощущая его, Олег понимал: игра стоила свеч.

Но потом все пошло наперекосяк.

Оказалось, что мать Дмитрия Писаренко – судебный медик и дамочка с активной жизненной позицией, которая костьми ляжет, но вытащит своего сына из-за решетки.

Впрочем, контролировать Наталию удалось благодаря удачному стечению обстоятельств. Позвонила мать Тима Марина, рассказала о произошедшем, о беседе со следователем и визите Наталии. «Надо предложить этой мамаше действовать вместе, – молниеносно решил Олег. – Только так я буду знать, как продвигается ее расследование». К ужасу Олега, Наталия очень быстро выяснила, какой именно артефакт находится среди исчезнувших антикварных изделий, и она почти не сомневалась, что весь сыр-бор разгорелся именно из-за браслетки Михаила Булгакова.

Конечно, когда Наталия приезжала к нему в офис, Олег отпускал помощницу. Не хватало еще, чтобы Наталия столкнулась с той самой девушкой, которую она старательно разыскивала!

Олег собирался отправить Инну на пару недель в отпуск, оплатить ей тур в какую-нибудь теплую страну, чтобы она не болталась в Москве и чтобы не произошла та самая теоретически невозможная встреча, которая практически благодаря «закону бутерброда» все-таки может случиться.

Но планы насчет Инны Никитиной неожиданно пришлось изменить.

«Доверяй, но проверяй» – это правило Олег применял ко всем своим помощницам. Иногда он контролировал их мобильные разговоры, иногда – электронную почту, мог установить и наружное наблюдение, испытывая двойной азарт от слежки, ведь все-таки отслеживать перемещения профессионала на порядок сложнее. И такая осторожность себя оправдывала, иногда девушки подрабатывали на конкурентов, иногда брали гонорар от стороны, не заинтересованной в качественном расследовании, и «сдавали» клиента агентства.

Инна не знала, что в офисе в отсутствие шефа в режиме постоянной записи работает миниатюрная видеокамера. И то, что увидел Олег, просматривая файлы, ему совершенно не понравилось. Инна в последние дни делала слишком много вещей, которые она не должна была делать, – проглядывала электронную почту шефа, смотрела историю посещенных с его компьютера сайтов, вела какие-то записи, похоже, явно пытаясь понять, как выглядит общая картина, что именно складывается из фрагментов заданий с ее участием.

А еще она вскрыла ящик стола своего начальника, нашла распечатанную информацию для книги Ивана Воскресенского, учебник по судебной медицине с подчеркнутыми строками о ножевых ранениях.

Олегу было не важно, что именно собиралась делать Инна с полученными сведениями – шантажировать его, сдавать в полицию. Лучший способ решить проблему – не допустить ее возникновения.

Пока Инна ничего не подозревала – она явно не готовила вариант обнародования информации в том случае, если с ней произойдет что-то трагичное.

Олег считал, что, убирая Инну, он ничем не рискует. Так и произошло.

Инна не удивилась (или сделала вид, что не удивилась), когда Олег назначил ей позднее рандеву на роллерной трассе. Сказала только, что если начальник решил научиться кататься на роликах, – ничего из этой затеи не выйдет, трасса закрыта. «Для меня это неважно. Я просто хочу с тобой проконсультироваться и осмотреть трассу», – соврал Олег, который тоже заранее знал о том, что свидетелей в тот вечер в том месте, скорее всего, не окажется.

На встречу пунктуальная Инна пришла за пару минут до назначенного времени. И ее смерть тоже была вынуждена поторопиться…

– Как мог Власюк узнать о том, что мой муж поедет в собачий приют? – недоумевала Наталия Писаренко.

Олег вслух выражал аналогичные сомнения, а про себя посмеивался.

Никогда не разговаривайте с неизвестными, советовал Михаил Афанасьевич.

Сегодня можно было бы сформулировать другое предостережение: никогда не оставляйте свой мобильный телефон рядом с теми, кому не доверяете целиком и полностью.

Современные подслушивающие устройства, созданные для мобильников, – мельче булавочной головки. Такой «жучок» с первого взгляда кажется пылинкой, упавшей на сим-карту. Но на самом деле у этого крохи очень большой радиус действия, можно находиться за несколько километров от прослушиваемого объекта – и быть в курсе всех его телефонных разговоров.

И все-таки Власюка Олег считал своей неудачей.

Он уже давно собирался направить неуемную энергию Наталии на подозрения в адрес кого-нибудь совершенно безобидного. Одержимый Булгаковым Власюк, к тому же состоящий на психиатрическом учете, на эту роль подходил наилучшим образом.

Узнав, что Наталия вечером поедет в приют, Олег погрузился в работу. Съездил к собачьим вольерам, убедился, что место глухое. Потом из таксофона позвонил Власюку и сообщил, что вечером в приюте для собак будет человек, в кармане которого находится браслетка Михаила Булгакова…

Олега устроила бы любая модель поведения Власюка. Он мог пытаться поговорить с Наталией, он мог попытаться ее ограбить – любое его действие переводило его в разряд подозреваемых.

В конце концов, какая разница, кто сядет за убийство Тима – Дмитрий Писаренко или сумасшедший Сергей Власюк? Главное – запутать следствие и отвязаться от прыткой Наталии…

Но планы поменялись – вместо Наталии в приюте оказался ее муж, Леонид. Власюк чуть не проломил ему череп, потом испугался, стал убегать.

– Я упустил его, – сказал Олег судмедэксперту, стараясь, чтобы его голос звучал грустно.

Но на самом деле частный детектив прекрасно знал, где затаился Сергей Власюк, ему удалось доехать до домика-развалюшки возле Сергиева Посада.

«Самоубийство Власюка и его письмо, где он признается в совершении убийств, – решил Олег, прикидывая, где поблизости можно приобрести веревку и при этом не запомниться продавцу магазина. – И все концы в воду. Хотите преступника – вот вам преступник. Но он мертв, а с мертвого какой спрос».

Увидев Олега, Власюк весь задрожал от страха, закрыл лицо руками.

– Только не в больницу, не надо в больницу! – умоляюще шептал он. – Я больше такого не вынесу!

– Пишите под мою диктовку признательные показания! – Олег старался, чтобы его голос звучал уверенно – так ему самому было проще поверить в ту ахинею, которую он нес. – Тогда обещаю – никакой больницы не будет.

И Сергей Власюк принялся покорно водить ручкой по бумаге…

Потом, когда признательное письмо было написано, Олег легкими ударами, не оставляющими на теле следов, вырубил Власюка, соорудил петлю, пропустил веревку через батарею.

Когда петля сдавила шею, и стало не хватать воздуха, Власюк пришел в себя и сильно задергался.

Олег испугался, что веревка порвется, и схватил Власюка за бедра, удерживал их, пока конвульсии не прекратились.

«Идиот, что же я перстень не снял, – заругал себя Олег, бросив взгляд на свои руки. – Там же камень острый, может следы оставить. Что ж, буду надеяться – пронесет».

Позднее, оказавшись в этом домике с Наталией, Олег даже мысленно собой гордился. Ему казалось, что он очень убедительно сыграл роль профана, который первый раз видит повесившегося человека.

Впрочем, неприятности, связанные с Наталией, только начинались.

Неуемная баба! Она раскопала даже «Ивана Воскресенского»! И Олегу стоило больших актерских усилий делать вид, что он якобы нашел в базе данных этого человека. Странно еще, что эта сообразительная дамочка не догадалась о том, что «Иван Воскресенский» – это псевдоним; вообще-то, она для обывателя довольно неплохо знала биографию Булгакова.

Но это все еще цветочки.

Потом выяснилось, что у Наталии есть приятель-экстрасенс, помогающий ей в расследовании!

– Мне надо познакомиться с этим парнем! Его дар можно использовать в моей работе, – настаивал Олег, перепугавшись не на шутку.

И интуиция его не обманула. Экстрасенс Денис действительно видел очень многое. Он видел намного больше, чем говорил.

Тест со шрамом на пальце Денис завалил. Когда Олег поинтересовался, откуда он, экстрасенс сказал про ножик, и Олег сделал вид, что так оно и было. Но в тот момент оба они все почувствовали правильно. Денис сказал неправду – шрам остался от перстня.

И Олег сказал неправду, слишком поспешно согласился, выдавая себя с головой…

… – Нет, нет, Денис врет, – закричал Олег, просыпаясь. И в ту же секунду яростная боль вонзила когти в его внутренности и принялась их выворачивать наизнанку.

Он приподнялся на локте и заплакал.

– Капельницу, укол, что-нибудь! Пожалуйста, пожалуйста, мне очень больно…

* * *

Наталия лежала на постели, закрыв глаза. И мысленно концентрировалась на восстановлении своей печени, задетой ножом Олега. Картина, появляющаяся перед внутренним зрением, ей уже начинала нравиться. Разорванная ткань органа потихоньку восстанавливала свою структуру, и…

Она вдруг замерла, почувствовав приближение Дениса.

Все тело, всю ее душу вдруг словно накрыло волной теплой, светлой, исцеляющей любви.

Это были настолько сильные, неописуемые эмоции, что у Наталии выступили слезы.

– Не плачь, – Денис присел на краешек кровати. – Все уже закончилось, все самое страшное позади.

Она открыла глаза, улыбнулась.

Рука Дениса накрыла ее ладонь, и живительные струйки энергии побежали по телу Наталии, смешиваясь с ее кровью, становясь ею.

– Как ты эротично меня лечишь, – она бросила на парня лукавый взгляд. – Сейчас приставать начну.

– Приставай, я не против. Если бы ты знала, как я испугался!

– Не буду делать вид, что мне было не страшно…

…Сначала она вспомнила, что раньше на пальце Олега поблескивал массивный перстень.

Это произошло в тот самый момент, когда Денис и Олег разговаривали о возможностях экстрасенсов и Олег просил Дениса сказать, откуда у него шрам на пальце.

Наталия вспомнила, что раньше там находился перстень с большим овальным темным камнем. Потом в сознании промелькнула картинка с царапиной на внутренней части бедра Власюка. Такая царапина вполне могла быть сделана острым краем кольца.

«Олег? Нет, вздор, вздор!»

«Но ведь он же следил за Власюком. Он сказал тебе, что упустил его на трассе, но значит ли это, что Олег действительно его упустил?»

«У меня паранойя! Тогда получается, что Олег убил Власюка? Но зачем? И он же убил Тима и Инну? Бред! Но ведь именно так выстраивается цепочка. Стоит только допустить верность одного предположения – и иначе этот клубок размотать просто нельзя».

«А частный детектив сам говорит: если не знаешь мотива – это еще не значит, что его нет. Блин, а ведь я доверяла ему! Впрочем, это в моем стиле – доверяться всяческим проходимцам. Ну не живу я с ощущением, что все кругом враги…»

Закончив волевым усилием этот внутренний диалог, Наталия попыталась просканировать эмоциональное состояние Олега.

«Страх, напряжение, меня никто ни в чем не подозревает, что он на самом деле знает, он шарлатан или притворяется?» – стало проноситься в сознании Наталии.

Так ее подозрения в отношении Олега стали крепче.

Она почувствовала, что частный детектив очень напуган. Поэтому у нее и получается что-то считывать с его эмоционального состояния. Никогда прежде получить так много невербальной информации от Олега не выходило. То есть, по большому счету, вообще пробиться к его сознанию не получалось – находившийся в ровном, спокойном эмоциональном состоянии, частный детектив был плохим объектом для считывания эмоций.

Но страх Олега и его болезнь явно ослабили сильную энергетическую защиту.

«Избавься от него и позвони мне, – шепнул Денис Наталии, когда Олег вышел в туалет. – Не нравится мне этот парень. Не могу его понять. Следователя Семенова не бойся. В той картинке, которая мне пришла, он скорее пытается тебе помочь. А кто может причинить вред – я не рассмотрел, просто мелькнула в сознании фигура в капюшоне, с ножом… Позвони мне, надо поговорить подробнее. И будь очень осторожна…»

Наталии казалось, что она – сама осторожность и предусмотрительность. Она собиралась съездить к мужу в больницу, потом позвонить следователю и передать ему всю инфу для подстраховки. А затем объявиться в офисе Олега и припереть его к стенке. Но этим планам было не суждено сбыться. Внезапно живот вспорола обжигающая боль…

… – Ко мне в больницу приходил Семенов, – говорила Наталия, любуясь смуглым лицом Дениса. – Оказывается, Олег прослушивал мой мобильник. И когда я тебе позвонила и мы стали обсуждать наши подозрения – он решил меня убить. Наверное, он подумал, что твои видения доказательной базой быть не могут, к делу их не пришьешь. Он понимал, что я не успокоюсь, пойду до конца. И попытался меня остановить. В принципе, меня спасло чудо. Врачи говорили, что рана серьезная. А тогда еще, как назло, хлынул ливень, людей поблизости не оказалось. Если бы вовремя не появился Семенов и не вызвал бы «Скорую» – меня могли не спасти. Спасибо, что позвонил ему. А как ты узнал его телефон?

– Ты забыла у меня свою красивую записную книжку и шикарный «паркер». Я вдруг понял, что мне надо связаться с этим человеком. Это было как яркое озарение… Наверное, ты еще очень нужна в этом мире, если о тебе так заботятся.

Наталия притворно нахмурилась:

– А ты что, сомневался в моих многочисленных достоинствах?!

Потом она стала серьезной, вздохнула:

– Как это ужасно. Олег талантливый человек. И он совершил столько преступлений… Семенов много чего уже раскопал про него. Оказывается, Олег очень серьезно изучал творчество Булгакова, он много статей и научных работ про этого писателя подготовил. И ты был в одном шаге, ты мог легко его вычислить. Помнишь тот список с фамилиями и перечнем работ по творчеству Булгакова? Ты выбрал имя «Иван Воскресенский» – это ведь был псевдоним Олега. Оказывается, так звали второго мужа матери Булгакова. И вот почему ты не видел лица, помнишь? Фамилию указал, а лица не видел…

Денис вздохнул:

– На самом деле, мне казалось, что речь идет о мире мертвых. Я чувствовал очень давно умершего человека. Но я решил, что у меня глюки; и что даже если вдруг кого-то из этого списка нет в живых – то это же не человек, умерший сто лет назад… Мне надо больше доверять себе, больше прислушиваться к своим ощущениям.

Наталия приподнялась на локте, отбросила с лица волосы и запальчиво воскликнула:

– И все равно я не понимаю, как мог такой неглупый человек, как Олег, устроить кровавое месиво из-за вещи Булгакова. Ну ладно, нравятся тебе романы писателя. Ну и читай их до посинения! Убивать-то зачем?

Денис пожал плечами:

– У меня в голове что-то крутится непонятное… Не могу четко сформулировать… Прошлые жизни, кармические связи… Возможно, все эти люди были связаны в прошлом. Возможно, Тим, Инна и Власюк когда-то давно причинили зло Олегу, и теперь он с ними рассчитался. На уровне сознания он думал, что ему нужна браслетка Булгакова, а истинных мотивов не понимал. Нам блокируют память о прошлых воплощениях. Так мы становимся свободнее, избавляемся от старых страхов, получаем новый опыт… Слушай, а мне пришла в голову идея! Может, мы с тобой откроем что-то вроде детективного агентства? Мы будем помогать людям, усилим и лучше изучим наши возможности? Если нам что-то дается – мы должны это использовать в интересах людей. Закапывать талант в землю – большой грех.

– Ой, нет, – Наталия замотала головой, – солнце, это невозможно. Во‑первых, довольно с меня эзотерики, я и так с трудом живу обычной жизнью. Не надо мне усиления моих способностей. По крайней мере, сейчас я настолько вымотана и так плохо себя чувствую, что хочу только одного – восстановиться. А во‑вторых, какая к едрене фене работа? Нам же нельзя находиться на одном пространстве. Я постоянно хочу с тобой целоваться. А это не дело!

– Не дело, конечно. Но наши желания совпадают, – прошептал Денис, наклоняясь над Наталией и находя ее губы…

Ее разбудило чувство невероятной легкости.

Открыв глаза, Наталия почувствовала, как вся она становится прозрачной светлой радостью, невесомостью и полетом.

Потом пришел страх.

«Я что, умерла? Блин, вот обидно! Неделю как вышла из больницы, купила по этому поводу сто пятьдесят первое красное платье. И что, сыграла в ящик? Никто меня в красном, естественно, не похоронит», – пронеслось в голове.

Наталия попыталась пошевелить рукой.

Ощущение одеяла под ладонью вызвало огромное облегчение.

«Да нет, я еще, к счастью, из физического тела не выскочила. Все мое при мне, – Наталия осторожно села, поправила тоненькую бретельку ночной рубашки, соскользнувшую с плеча. Вид сонно посапывающего рядом мужа ее окончательно успокоил. – Но откуда же тогда эти странные ощущения, и…»

Мысли оборвались.

Возле окна, сложив руки на груди, стоял Олег.

«Ах, вот оно что, – Наталия волевым усилием заставила себя выйти из оцепенения, – у меня гости. Я поняла, Олег умер. И мне так легко, наверное, от того, что все-таки я много времени провела рядом с ним. Он мне нравился, я ему сочувствовала, от всей души желала здоровья. У нас с ним образовалась энергетическая связка. Он слабел и забирал все больше моей энергии. Но потом уже его энергетические оболочки не смогли подпитываться из внешнего источника и стали разрушаться. Мне рассказывали целители-экстрасенсы: проводя лечение, надо стараться ставить экран между собой и пациентом. Тогда не возникает связки и постоянного оттока энергии от целителя. Но я еще не очень разбираюсь в таких штуках, не понимаю до конца своих возможностей… Значит, Олег умер. Я плохо себя чувствовала последние дни. Оказывается, это потому, что Олег выходил из физического тела. И сейчас разделение оболочек завершилось…»

«Ах ты сука! – лицо Олега исказилось от ярости. – Это из-за тебя я сдох!»

«Нет. Ты шел неправильным путем, и твое тело не могло выдержать потоки негативной энергии, которые ты вызывал. Я теперь понимаю – я фактически видела, как после каждого убийства твое состояние здоровья становится все хуже и хуже».

«И молчала об этом, дрянь!»

Наталия усмехнулась:

«Ты ведь тоже не был со мной особенно откровенен… Слушай, ты не хочешь передо мной извиниться? Зачем ты трогал моего ребенка? Что Дима сделал тебе плохого! Твое счастье, что ты умер. Иначе я бы придушила тебя!»

«Я не знал твоего сына. И он идеально подходил для моих планов. Жаль, что я не догадался проверить, кто родители этого парня… И мне жаль, что ты оказалась такой живучей!»

«Твой любимый Булгаков в могиле перевернулся бы, если бы узнал, какое чудовище выросло на почве любви к его романам!»

«Заткнись, дрянь! Ты недостойна произносить это имя!»

«Кстати, куда ты спрятал браслетку? Мне следователь Семенов говорил, что обыски в твоем офисе и в квартире результата не дали».

Олег захохотал:

«И не дадут! Все-таки вы – тупые, ограниченные людишки. Вы никогда не узнаете, где я спрятал талисман Булгакова. Я гений, гений!»

Зловеще смеясь, «гений» растаял в розовых лучах восходящего солнца.

«Может, и к лучшему, что этот предмет не будет найден, – подумала Наталия, прижимаясь к сонному теплому мужу. – На нем столько крови, столько боли и страданий. Не надо возвращать его ни родителям Тима, ни передавать в музей. Мне кажется, счастье, которое когда-то приносил этот талисман, закончилось. И теперь обладание им или нахождение возле него причиняло бы проблемы…»

Цитируется по книге Леонида Паршина «Чертовщина в американском посольстве, или 13 загадок Михаила Булгакова».

Более подробно об этом – см. роман Ольги Тарасевич «Оберег Святого Лазаря».

Из письма Михаила Булгакова к матери в Киев 19 ноября 1921 г.

Второй муж матери Булгакова, врач.

После возвращения в Киев в 1918 году Михаил Булгаков практиковал как врач-венеролог.

Любовь Белоцерковская – вторая жена Булгакова.

Вторая жена Булгакова обожала животных, в их квартире жили два кота и собака.

Домашнее прозвище Булгакова.

Это произведение впоследствии стало основой для романа М. Булгакова «Мастер и Маргарита».

Кличку псу Михаил Булгаков дал в честь слуги Мольера.

Генерала Евгения Шиловского Елена Сергеевна называла Женей-большим.

После развода старший сын Елены Сергеевны остался жить с отцом, Е. Шиловским.

Цитируется по книге Алексея Варламова «Михаил Булгаков» из серии «ЖЗЛ», Берлиоза в первых редакциях романа звали Владимиром Мироновичем, он был редактором журнала «Богоборец».

Свою жену, Елену Сергеевну, в домашней обстановке писатель часто называл Люсей.

М. Булгаков, Мастер и Маргарита.