Кошка с Собакой - 1. УТРО
Городская сага для взрослых, потрясающая остроумная повесть, с иронией и грустью описывающая жизнь и внутренний поиск молодого мужчины в современном обществе. История противостояния личности с навязанными стандартами. Тесное переплетение абсурдного и смешного, документальности и выдумки вместе с неподражаемым исполнением автора создают полное ощущение реальности происходящего и заставляют читателя чувствовать себя в эпицентре интереснейших событий.
Утро как всегда начинается с поиска чистых носков. Такова плата за холостяцкую свободу — ещѐ одного демократического завоевания современной эпохи, в моѐм представлении находящееся где-то между горой грязного белья и стопкой DVD с порнухой. Но все сравнения и аналогии меркнут, если вы с бодуна. И с какого! Перманентное состояние двуногой материи: емцэквадрат плюс цэдваашпятьоаш. Ходячий заряд отрицательного позитива и потенциального сблѐва. В том, что не помнишь вчерашнего — благо! Ибо не стыдно. Горе всякому, кто с утра пытается расковырять свою больную черепушку в попытке восстановить похождения прошедшей ночи. Ничего интересного там стопудово нет. И надо это мне?
— Надо! — упрямо отвечает внутренний голос и поднимает меня в вертикальное положение. Внутренний компас чѐтко выводит на линию «кровать — ванная» и тут же включается внутренний автопилот. Необходимо дотянуть!
Вы не пробовали чистить внутренние зубы и при этом внешне спать?
Уверен, что пробовали, поэтому поймѐте о чѐм я. Но мне на ваше понимание — насрать, голова болит что твой пиздец. То есть очень сильно. И не болит даже, а трещит как старая покосившаяся трансформаторная будка, стоящая в забытом всеми посѐлке, где-нибудь в середине европейской части нашей страны и мечтающая о веерном отключении как о конце всех мучений на этом свете...
И ещѐ меня нереально выворачивает от слова «внутренний»!
— Есть носки чистые? — Превозмогая головную боль, кричу в пространство.
— Опять нажрался, скотина?
Моя кошка... очень интересный человек! Она всегда находит нужные и точные слова для объяснения любой ситуации. Даже, скажу больше — всегда, как выразился классик, «зрит в корень», заглядывая в самую суть своими кошачьими глазами, бездонными, как египетская ночь. Но у меня на полемику сил нет и поэтому я хриплю последний, как мне кажется, в этой жизни раз:
— Носки.
Вложив всѐ, что оставалось, в этот зов о помощи, окончательно слабею, да так, что хватаюсь руками за раковину. Но поздно — бьюсь лбом о зеркало, оставляя на гладкой
беспристрастной поверхности жирный отпечаток. Хорошо хоть не разбил... Фокусируюсь на своѐм отражении. То ли из-за жирного пятна, то ли из-за чего-то ещѐ, но выгляжу очень мутно. Всматриваюсь, напрягая глаза так, что начинаю бояться, как бы они не лопнули.
Наконец, в зеркале начинает проступать до боли знакомое лицо. Прекрасно понимаю, что даже если побреюсь, моложе оно не станет.
И от этого почему-то грустно. Но бриться надо, на работе нужно быть в форме. Руки дрожат и во всѐм теле присутствует соответствующая моему состоянию расхлябанность и раскоординация. Причѐм на всех уровнях, от физического до умственного. Но задуманное не остановить — рискуя освоить профессию пластического хирурга, кое-как скоблю щетину.
После — под душ.
Когда вылезаю, на табуретке волшебным образом появляются носки и трусы. Чистые и
выглаженные. Они лежат аккуратным столбиком, а сверху их заботливо прикрывает
полотенце. Из кухни тянет крепким кофе.
Такой кофе может сварить только собака. Бля буду, бог есть, и у него четыре лапы.
За столом уже более-менее начинаю соображать.
— Как я вчера?
Вопрос философский. Тем более что ответ известен заранее. Как, как? В говно, естественно!
— В говно, как же ещѐ.
Это собака. Говорит спокойно и торжественно, как будто читает вслух газетный заголовок.
Тем более что как раз газету она перед собой и держит.
—Понятно... А в газете какие новости?
Собака отрывается от чтения и смотрит на меня поверх газетного листа:
— Про тебя ничего.
— Ну и, слава богу!
— Рубрика «Цирроз. Первое знакомство.» за тобой зарезервирована, не расстраивайся.—
Ободряет кошка.
— Какое «первое»? — Собака не согласна, — Там уже разведение белочек в домашних
условиях. Профессию скорняка не желаешь освоить или, может, таксидермиста?
— Всѐ, на что меня хватит — это на жилетку. Из ваших шкур. А если будете доставать, то дальше варежек никаких реинкарнаций.
Но всѐ это — не по злобе. Если у вас сложилось впечатление, что в моих отношениях с ними пробежала кошка, категорически заявляю — это не так. Они переживают за меня, не хотят, чтоб я скатился в пропасть. Останавливают, когда надо и когда не надо. Приходят на помощь в нужный момент и в ненужный особенно. А что до разговоров то, конечно, может и перегибают местами, но ведь искренне! Я же просто стараюсь не остаться в долгу.
— Кофе — зашибенный! Как ты его умудряешься делать?
— Секрет фирмы.
— А кроме шуток?
— Ты когда зѐрна кофейные покупаешь в магазине— на цену смотришь?
— Нет
— А если бы смотрел, то знал бы, что они самые дорогие.
— Так ты же мне всегда говоришь какие брать...
— Поэтому и говорю, чтоб говна не покупал...
— Ну, теперь вкратце по вчерашнему вечеру — что было? — я начал постепенно
пододвигать беседу к чѐрной дыре, зияющей в моѐм мозгу.
— Значит так,— кошка кладѐт морду на стол и, растекаясь в улыбке как масленичный блин,
начинает рассказывать,— пришѐл сам, и даже (!) на своих двоих.
— Ура!
Я очень искренне обрадовался, как пионер, которому сообщили, что он принѐс больше всех макулатуры.
— Но сразу же упал.
Чѐрт, это уже хуже. Я потрогал нос — вроде, не болит.
— Не рожей, а бочком, вдоль косячка.
— Какого косячка? — подозрительно спрашиваю.
— Дверного.
— И всѐ?
— Ну как же всѐ? Карту Европы заблевал, что в коридоре на стенке висела, чем-то тебе
страны Бенилюкса не угодили особенно. А теперь начинается самое интересное. Штаны в студию!
Кошка изображает лапами барабанную дробь, а собака извлекает из корзины с грязным
бельѐм штаны, брезгливо отворачиваясь. Пропадают в них драматические актѐры...
Смотрю на штаны, в том месте, где ширинка, всѐ подозрительно испачкано.
— Что это? — осторожно спрашиваю.
— Штаны... — выдерживает паузу кошка, а у самой от удовольствия аж глаза щурятся.
Медленно считаю до одного и спрашиваю ещѐ раз:
— Вижу, что не костюм химзащиты, что за инородная палитра? — и пальцем показываю, для верности.
— Это не палитра, а помада, Кустодиев ты наш.
— Ну, помада — это очень даже ещѐ ничего.— Пытаюсь оправдываться.
Сам же думаю — ну и хорош же я вчера был! И ведь не помню ни херища! Как Шилов.
—Тетю с собой приволок?— пытаюсь всѐ же добиться более конкретной информации.
— С собой, с собой... Между прочим, где ты еѐ нашел?
— Не помню,— честно признался я.— Может, сама прибилась... Мохнатые начинают ржать.
— Ладно, хватит, где она? В смысле, тѐтя.
— Ушла, что ей с тобой делать? Тирольский храп выслушивать или песни? — продолжая хохотать, отвечает собака.
— Песни?
Они проигнорировали мой вопрос.
— Но сначала, как честная женщина, она, конечно, сделала всѐ, что могла,— и кошка, тыкая лапой в штаны, загоготала ещѐ больше.
— Баста! Больше не намерен выслушивать ваше издевательство.
Я быстро (насколько позволял внутренний гирокомпас) оделся.
— За руль не садись! — напутствует собака.
— Кто сказал, что у меня руль? У меня штурвал!
И захлопнул дверь.
И нос к носу столкнулся с соседкой. Вроде Мариной зовут. Замужем. Опять же по
неподтверждѐнным данным.
— Привет! — Марина очень симпатичная, даже с бодуна. С бодуна, естественно — я.
— Здрасьте... — я на всякий случай отвечаю осторожно, мало ли она вчера видела меня.
Дышать тоже стараюсь куда-то в бок и вверх.
— Не вы вчера песни пели ночью?
— Вряд ли,— ни хуя себе! Думаю.— У меня слуха нет.
— Да? — Марина очень недоверчиво смотрит.— Как раз это мне и запомнилось...
Конфуз, однако... Что же я мог петь?
— А что за песня была?
— «Вставай проклятьем заклеймѐнный.»
— Я даже слов таких не знаю, может, телевизор у кого-нибудь? Или соседи из семьдесят третьей?
Соседи эти, кстати, могут меня спасти. Племя синегалов в резервации, корпункт агентства Синьхуа. У Марины с ними стена общая, а мне повезло.
Но ей, видимо, не повезло ещѐ и со мной:
— Может, конечно, и соседи, но только, если вы их к себе в гости приглашали.
— Это исключено, у меня высокие моральные и этические устои.
— Может вчера они пошатнулись?
— Устои?— уточнил я и сам немного пошатнулся, как вчерашний устой. А если и дальше продолжить эту игру в слова, то как раз «устоя» вчера и не было, был «упадок». И какой упадок! Полное падение индексов. Обвал! По всем роутерам. Насдаки, Никкеи, Доу Джонсоны все поросли медным тазом.
— Ну, не знаю, что там у вас ещѐ шатается, мы про устои разговариваем... Марина очень кстати прервала мой поток сознания — меня уже начинало уносить.
— Всѐ под полным и абсолютным контролем. Даже больше скажу,— я доверительно
понизил голос,— никаких отклонений от генеральной линии!
— Ну-ну. — И она пошла к лифту.
Неудобно получилось с Мариной. Выходит это я ещѐ и хороводы водил. Как же так я в таком отрубоне то оказался? И ведь не первый раз, наверное, у меня такие залѐты. Как теперь с ней разговаривать на общие темы после такого? Надо срочно исправлять положение! Как гласит старая китайская пословица — «выбирай не дом, а соседей». Раз, получается, соседи у меня уже есть, то хотя бы надо, чтоб отношения были человечьи...
Чтоб не дышать на неѐ перегаром, пошѐл по лестнице. Очень высоко я живу — внезапно до меня дошло. Давление поднялось, а я ещѐ и кофе пил. Не подвѐл бы мотор.
На улице посмотрел Марине вслед, сквозь кусты. Надо будет как- нибудь извиниться. Песню может ей заказать?.. На радио?..
На машине я, естественно, не поехал — поймал тачку. Стѐкла запотели сразу.
— Употребляли? — с завистью спросил водитель, мужичонка лет сорока в ядрѐных очках.
— Было.— Я не хотел развивать эту тему. Не выходил из головы мой внезапно
проснувшийся вокальный дар. Да и воспоминания об алкоголе вызывали желудочные
судороги.
— Эх,— водила сглотнул слюни,— А я уже десять лет не пью.
— Что так? — зачем-то спросил я.
— Завязал!
— Совсем что ли? — я не поверил.
— Ни капли! Раньше, конечно, пил будте-нате! А потом решил, что хватит, здоровье —
одно.
— Поступок! А я вот пока не созрел.
— Не дай бог прижмѐт эт самое, — он похлопал себя слева по ребрам, имея в виду сердце. — Сразу созреете.
— Лучше без напоминаний со стороны организма.
— Это точно! Но у нас ведь как? Пока гром не грянет... Верно же говорят. В России
неожиданно наступила зима. Это ж менталитет, тут не попрѐшь — гены! У нас либо кнут в виде палки, либо полный развал в виде перестройки. Нет середины! Откуда у нас слово «экватор» - то в языке? Случайно занесли, наверное, как заразу какую...
На такой неожиданной философской ноте мы приехали.
На работе меня сразу атаковали со всех сторон. В порту зависли документы на пять
контейнеров, фуры под погрузку не приехали, не вышла уборщица, кто-то опять смотрел порнуху через инет. Я молча прошѐл в кабинет и сделал вид, что изучаю почту.
Когда дурнота унялась, предпринял попытку работы. С порнухой всѐ было просто — еѐ
смотрел я. С уборщицей тоже не проблема, срать меньше надо. С машинами уже хуже.
Какой-то пидарас в Москве так составил договор, что теперь клиент имеет право ебать нас за любое отклонение в графике. Скорее всего, за такие выдающиеся логистические успехи московский мудак получил хуевую гору бонусных конфет и пряников, с чем я его, конечно же, от души поздравлю, при случае, если когда-нибудь до него доберусь. И с тех пор попытки перефутболить счета превращаются в извечный геморрой с переменным успехом.
Везде работают жадные и умные люди. Спасает только хорошее отношение с моим «визави» у клиента. Собственно, с ним я вчера и начал нажираться. Снимаю трубку:
— Виктора Георгиевича, пожалуйста.
— Соединяю.
О-о-очень долгая пауза и опять женский голос:
— А кто его спрашивает? У него сейчас совещание.
— Алексей Николаевич его спрашивает, у которого тоже сейчас совещание.
— Хорошо, попробую ещѐ раз. Не вешайте трубку.
Наконец, слышу Витькин голос.
— Да?
— «Ну, здравствуй, Афанасий, здравствуй, голубчик».
— «Проверка — она всем проверка».
— На дорогах... Как состояние?
— Чувствую возраст.
— У нас тут полное биде, не успеваем тебя отгрузить.
— Что такое?
— Динамят транспортники.
— На всех направлениях?
— Воронеж — хуй догонишь — в смысле сломался прям у нас на территории,— начал я придумывать сходу,— На далѐкий город Апатиты, замена нужна — протекает контейнер.
— А какой объѐм там?
— Двадцатка...
— А по остальному чего?
— Остальное, в принципе, не особо критично. Но с этими двумя однозначно не успеем.
— Хуѐво, что «железка» подвиснет... Воронеж подождѐт.
— Давай я с Гепатитами напрягусь, как герой олимпиады, а Воронеж мы табаним?
— Идѐт...
Разобравшись с делами, перехожу к наболевшему:
— Опохмелился уже?
— Ага, у меня на работе есть НЗ, да и секретарша — лапочка.
— Везѐт. Мы вчера на какой ноте расстались?
— До диез — ты «с», а я «без». С Клавой какой-то ты усвистал, не помнишь?
— He-а. Досадная потеря памяти. Ладно, давай, если что изменится — позвоню.
С контейнером у меня был запасной вариант, его я и использовал, а Воронеж в который раз был отодвинут на завтра. К обеду всѐ пришло в свою норму, и я стал засыпать. Так и промаялся до вечера. По дороге домой зарулил в магазин. Продуктовая корзина — коньяк и сосиски. Засмотрелся на тѐтку за кассой — очень неплохая кассирша работает, когда-нибудь я до неѐ доберусь.
Дома уже порядок, всѐ постирано, поглажено, убрано. От вчерашнего беспредела и следа не осталось. Я удовлетворѐнно пофтыкал на такую благодать.
— Как дела? — кричу с порога.
— В Багдаде всѐ спокойно. Зло перевезли в Гуантанамо. Чую сосиски? — отзывается собака.
— Верно. Нюх старого охотника всѐ также тонок.
— Это кто у нас «старый»? Сам-то уже как пескоструйный аппарат.
— А я ещѐ и коньяк чую,— язвит кошка.
— Коньяк — это святое, «ром — молоко солдата».
— Как на работе?
— «У Манохина трубы лопнули», как может быть на работе? Тяжело.
— Опохмелялся?
— Не, я не умею.
— Значит, ещѐ не всѐ потеряно! Разум пытается сделать из тебя гомосапиенса.
— Вот только «гомо» не надо!
— Это латынь!
— Я только «по-французски» понимаю.
— Штаны, кстати, плохо отстирались, полиглот.
— Хуй с ними, новые куплю.
— Ты без нас и кольцо парашютное не дѐрнешь, а с тобой в примерочную мы не пойдѐм.
— Без сопливых обойдусь.
— Без сопливых-то, может, и обойдѐшься, а вот без нас тебе на ногах точно не устоять!
— Всѐ время забываю, что вы на четырѐх по жизни...
— Ну ты тоже на двух не всегда...
— Вчера особенно... — заржала кошка.
— Хватит уже стыдить! Я морально самоуничтожался на работе почти девять часов.
Проводил внутренние духовные изыскания с пользой для общего дела, между прочим!
Удваивал ВВП, невзирая на лица. Разрешал потенциальные конфликты и искал выход из
затруднительных ситуаций.
— Ив чѐм польза от твоих Достоевских самокопаний?
— Как в чѐм? Осознал... Встал на путь исправления. Впредь обязуюсь и так далее...
— Ты-то?
— Я-то!
— Нам только не заливай. Проходили уже твою морально-этическую перестройку не раз.
— «Перестройка» для меня синоним слова «предательство»,— я вспомнил сегодняшнего очкастого водителя,— И не только для меня кстати.
— Сейчас не об этом... И что за манера всѐ в одну кучу смешивать?
— Это он из-за нецелостности натуры, — объясняет собака. — Да и после таких
жертвоприношений Бахусу трудновато держать какую-то одну линию рассуждения.
«Ментальный тремор», как я это называю.
— И это всѐ я выслушиваю в своѐм доме! — я театрально воздел руки к небу.
— И актѐришка так себе,— добила, оглядев меня, кошка,— хуѐвенький...
Наконец я добрался до кухни. Достал из холодильника кастрюлю макарон, я всегда варю макарон побольше, чтоб хватило на неделю. Очень удобно. Идею позаимствовал у художников Митьков. Только у них зельц был с хлебом, да ещѐ и на целый месяц, а я решил на макаронах остановиться. Чтоб за копирайт не платить. С удовольствием поужинал макаронами с сосисками да под коньячок. Естественно, вместе с животными. Те прутся от этих сосисок со страшной силой. Макароны тоже едят, но без фанатизма. Как говорит кошка — «чисто для углеводов». Уже после чая меня окончательно отпустило, и я обрѐл кондиции нормального человека. Теперь можно и ящик зазырить.
Вечерний просмотр телевизора обычно начинается с дебатов. Дело в том, что у нас разные вкусы. Кошка любит футбол, собака обучающие каналы, я телик ваще не смотрю. А вместе они любят передачи про рыбалку. Этой рыбалкой они меня заѐбывают до фиолетового заикания. Информация о том, что плотва лучше клюѐт после того как пять пьяных рыбаков поссут с лодки за борт, меня абсолютно не цепляет. Да и к ловле жереха нахлыстом я тоже равнодушен. Эти же спорят до усѐру, даже несколько раз порывались позвонить на передачу с целью внести коррективы, явить, так сказать, миру своѐ видение данного вопроса. Помоему, тогда речь шла об окуне, или краснопѐрке? В этот раз почему-то все воткнулись в новости. Посмотришь — всѐ заебись. На улицу выйдешь — хуй знает, где они снимают свои репортажи... Мы как раз на сюжет про взятки попали, кто-то кому-то какие то деньги даѐт, его потом хватают, он эти деньги съесть пытается. Долбоебизм. Я, когда такие вещи (про взятки) смотрю, один вопрос себе задаю:
Где, блядь, эти люди?! Почему мне никто никаких взяток не даѐт?
Хотя есть такое поверье, что если тебе начали взятки давать, то, значит, бабы давать
перестали. А к этому вопросу я очень чувствительно подхожу.
— Футбола нет? — осторожно спрашиваю.
— Через час «Мясо» с «Конями».— Кошка от нетерпения даже хвостом заколотила по полу.
— За кого болеешь?
— За Питер болеем,— с лѐгким упрѐком отвечает кошка и объясняет тут же.— То есть за ничью и за жѐлтые карточки.
— А за красные-то чего ж не болеем? — язвительно спрашиваю.
— Вслух не говорю, чтоб не спугнуть. Фарт — это дело такое...
— А ты как, тоже будешь смотреть? — к собаке обращаюсь.
— Посмотрю, матч — больно важный.
— Сговорились?
— Почему сразу во всѐм надо искать заговор? Это вам надо, батенька, к психиатру!
— Вы доведѐте!
— Если бы не мы, то ты бы уже давно там был.
— Ни фига подобного, я чертей по квартире ни разу не гонял!
— Это вопрос времени, а на данный момент основную нагрузку по терапии несѐм мы. Мы — тот самый сдерживающий фактор, заставляющий балансировать на краю бездонной пропасти.
— Ну, чего уж сдерживать? Толкайте... Как Садко— пня под жопу и за борт. Гусли только не забудьте дать с собой и самоучитель.
— Жить негде будет, а мы привыкли к хорошему. К теплу домашнего очага, так сказать.
— А ко мне, значит, не привыкли?
— Ну куда мы без тебя?
У меня потеплело на сердце. Понятно, что, конечно же это просто трѐп, но всѐ равно
приятно, даже такому асоциальному типу, как я.
Подумал о подруге, от которой осталась только помада на штанах:
— Тетя-то хоть не страшная была?
— Как обычно.
— А какие обычно?
Кошка состроила гримасу, мол, ну и дела, с кем приходится жить.
— Каков поп таков и приход!
— Вижу, от вас ничего не добьѐшься, пойду я спать, телик только убавьте, чтоб не орал.
— Перед сном не споѐшь?
Ну что про них сказать?... Это не звери — это сволочи!
