Фредерик Бегбедер - Романтический эгоист

Бог дает человеку не поэтический талант, а талант плохой жизни.

понедельник

Думаешь, мне есть что сказать? Что со мной что-то такое происходит? Вряд ли, вряд ли. Я просто человек. И у меня есть своя история, как у всех. Пока я битый час бегу на месте, упражняясь на тренажерной дорожке, мне кажется, что я — метафора.

вторник

Достали меня выплески злости в авторских колонках. Что может быть безнадежнее хроникеров, этих стахановцев зубовного скрежета! Им платят за ворчание, и журналы пестрят заметками более или менее известных писак-внештатников, которые привыкли раздражаться по команде. Их фотки помещены слева вверху. Они хмурят брови, чтобы подчеркнуть свою досаду. Они делятся своим особым мнением решительно обо всем, под якобы оригинальным углом зрения (на самом-то деле все сдувают у собратьев по перу), они за словом в карман не лезут, ой-ой-ой, мало не покажется.

Вот и мой черед настал. Мне придется еженедельно ненавидеть и ныть в “ВСД” по пятницам-субботам-воскресеньям[2]. Всю неделю буду искать повод для ворчания. В 34 года превращусь в старого брюзгу на окладе. В молодого Жана Дютура[3] (без трубки). Все, хватит: не хочу, не буду, лучше публиковать дневник, записки на нервах.

среда

Все-таки есть на свете справедливость: женщины кончают с большим кайфом, чем мы, зато реже.

четверг

Чем лучше с бабками, тем хуже со вкусом, не так ли? Большие деньги — это горы шмоток и брюликов, уродские яхты и ванны с кранами из литого золота. Бедняки теперь элегантнее богачей. Благодаря новым маркам вроде “Зары” или “H&M”, блонды без гроша в кармане выглядят гораздо сексуальнее, чем навороченные телки при деньгах. Бабки — это верх пошлости, потому что их хотят все. Моя консьержка будет пошикарнее Иваны Трамп. Что мне омерзительнее всего на свете? Запах кожи в крутых английских тачках. Что может быть тошнотворнее “роллса”, “бентли” или “ягуара”? В конце книги объясню почему.

пятница

Было бы неплохо для развития киноискусства снять порнофильм, где актеры занимались бы любовью, повторяя друг другу “я тебя люблю” вместо “что, потекла, сучка поганая?”. Говорят, в жизни такое бывает.

суббота

Кризис пятидесятилетних у меня случился за двадцать лет до срока.

воскресенье

Я на Форментере, у Эдуара Баэра[4], единственного известного мне живого гения, — он снял виллу прямо на пляже. Раннее утро, солнце обжигает подбородок. Купаться нельзя: слишком много водорослей. А тут еще медуза ужалила меня в ногу. Мы накачиваемся джин-касом и “Маркес де Касересом”[5]. Встречаем Эллен фон Унверт, Анисе Альвина, Майвенн Ле Беско с дочерью Шаной Бессон[6], Бернара Зекри и Кристофа Тизона с Канала+, а также актрисулек, которые меняют койку каждую ночь, продюсеров, которые водят нас за нос на грязевые ванны, и, наконец, — на вечеринке, где Боб Фаррелл (исполнитель “Кровяных колбасок”[7]) ставит десять раз подряд свой последний диск: “Как прошлым летом среди скал/я имел с тобой анал”, — высокомерную красотку по имени Франсуаза, в лиловом платье, с золотистой, как пляж, и обнаженной а-ля Мирей Дарк спиной. Удар — или дар? — под дых. Она мне слова не сказала; и тем не менее каникулы мои удались именно благодаря ей.

понедельник

Интересно, какую рожу скорчила бы Бриджит Джонс, если бы ее содомизировал Филипп Соллерс? Я пишу это, потому что перебрался на остров Ре, где вот-вот наткнусь на автора “Мании страсти”. Погода замечательная. Я один-одинешенек и пойду, пожалуй, кадрить сосок в “Букингем”, местную дискотеку. В просторечии — “Бук”, ведь это у нас литературный остров.

вторник

Жители острова Ре оттягиваются по полной, глаза б мои не смотрели. Всё-то им подносят на блюдечке: стаканчик “Розе де дюн”[8], дюжину летних устриц с молокой, яхты и виллы из восьми комнат, где все детки одеты от “Сириллюса”[9], — вот оно счастье. Остров Ре — это плоский валун, усиженный многодетными семьями с ослепительными улыбками на устах. Надо бы придумать для них новую телеигру: “Кто хочет перестать быть миллионером?”

Тут всех зовут Жоффруа. Очень удобно. Крикните на пляже “Жоффруа”, и все обернутся, за исключением Оливье Коэна и Женевьевы Бризак[10], что позволит с ними мимоходом поздороваться. Всем привет! Я Оскар Дюфрен, модный писатель, романтический эгоист, милый неврастеник. Изучаю блондинок на велосипедах. Люблю омаров на гриле, травку-отравку, пирожки с пляжным песком, абрикосовые сиськи[11] и людское горе. Вчера вечером мы играли в игру: у кого самые позорные музыкальные вкусы.

Я (потупившись): Меня, случается, втыкает от “Флитвуд Мак”.

Людо (пряча глаза): Ммм… иногда балдею от Кабреля.

Его жена (смущенно): У Ленни Кравица попадаются красивые мелодии… в тачке неплохо идет, да?

В эту минуту в комнату вошла племянница Людо и разом примирила нас всех:

— Куда делся мой диск Лори?!

среда

После виановского “Я приду плюнуть на ваши могилы” я бы написал, пожалуй: “Я приду трахнуть ваших баб”.

четверг

Похмелье. Остров Ре, что за дурацкое название! Ре — фальшивая нота. Дети здесь все время повторяют “супер”, чтобы убедить самих себя в том, что жизнь удалась. Не случайно в бедных семьях дети говорят не “супер”, а “кончиться можно”. У них более реалистический взгляд на вещи. Я живу у друзей леваков-“лепешечников”[12]. С самого приезда так ни с кем и не переспал. Кстати, здешнее заведение называется “Бук”, потому что там козлом воняет[13].

Как же мне одиноко в этой семье, которая каждую минуту напоминает мне о том, что я не создал своей.

пятница

Море, солнце, ветер — все в одном флаконе. У меня шелушится нос и кудрявятся волосы. Отдых изматывает. Очень хочется отдохнуть от такого отдыха. Вчера вечером увидел наконец издалека Соллерса и Кристеву, они ужинали в “Синем ките”, модном здесь ресторанчике. Я расцеловался с Филиппом, а Юлии пожал руку. Может, я становлюсь педиком?

суббота

Вместо того чтобы заниматься сексом, читаю переписку Флобера. “Созерцание такой массы обывателей подавляет меня. Я уже не так молод и не так здоров, чтобы выносить подобные зрелища” (письмо Амели Боске, 26 октября 1863 года). В поисках душевного покоя остановился в тихой рыбацкой деревушке Арс-ан-Ре. Не учел только Лионеля Жоспена (премьер-министра Франции), который прибыл сюда позавчера со своей супругой Сильвианой. Они ходят по рынку в сопровождении фотографов из “Пари-матч”, но раздражение мое быстро рассеивается: мой-то дневник напечатает “ВСД”. Я им даже не завидую.

воскресенье

Вчера утром пришла открытка от Клер: “Дорогой Оскар, я тебя не люблю. Не люблю. Не люблю. Не люблю. Не люблю”. Самое прекрасное любовное письмо из всех, что я получал.

понедельник

Лионель Жоспен ужинает на террасе “Кафе дю коммерс” в Арс-ан-Ре. На плечи у него накинут свитер. Полуостров Ре (напомню, что с тех пор, как пала Берлинская стена, его связывает с Ла-Рошелью мост) — это царство свитеров, накинутых на плечи. Странное его народонаселение боится сквозняков. У мужиков короткие волосы и мокасины от “Себаго”, которые, наверное, вошли в моду в тот год, когда они приобрели свои яхты. У толстожопых девиц сквозь темно-синие штаны просвечивают трусики. Что делает социалистический премьер-министр на таком эсэфдэшном[14] острове?

вторник

Вот уже несколько недель тереблю в кармане коробочку с презервативами. Ее целлофановая обертка в целости и сохранности. Мои гондоны сами в презервативе! Под утро засыпаю в одиночестве, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не послать эсэмэску Клер.

среда

Вот ужас! Я-то думал, что отделался от него, а он тут как тут: жуткий мим с бульвара Сен-Жермен, переодетый в Тутанхамона, переехал в порт Сен-Мартен! Его единственный подвиг заключается в том, что он стоит весь день не шелохнувшись. И смотрит в одну точку, словно лондонский конногвардеец (сошедший, правда, со страниц Кристиана Жака[15]). Прохожие кидают ему монетки. В нашем скоростном мире люди готовы платить за созерцание неподвижности. Вообще-то я восхищаюсь этим типом в египетском облачении, который согласился мумифицировать себя заживо, под палящим солнцем, и все ради того, чтобы сказать туристам: слишком уж вы мельтешите!

четверг

Вчера вечером, в “Бастионе”, целовался взасос с туристками, у которых ощущалась напряженка с дезодорантами, но не с волосами под мышками. Они целовались между собой и страшно потели. Это была вечеринка “промокших футболок”. Я пропускал руку под влажные сиськи, потом заставлял их ласкать друг дружке грудь языком. У меня встало, и так, что мне показалось, будто у меня огромный член (на самом деле это джинсы сели при стирке). Надо было бы их проводить, но я застеснялся своей слишком крутой тачки. А жаль, наверняка они у себя в палатке такую групповуху устраивают, от которой даже мажоры отлынивают. Кадрёж — это продолжение классовой борьбы другими средствами. Мы с Уэльбеком — сексуальные марксисты. В здешнем Нёйи-сюр-Атлантик[16] происходит настоящее социальное братание, главное — надеть майку с “квинами” и дергаться под “Lucky Star” Суперфанка. (Сколько же сил я трачу на то, чтобы казаться моложе!)

пятница

На пляже Конш, пока Венсан Лендон играет в футбол с пятилетними детьми (и проигрывает), таращусь на большие белые сиськи Сандрин Киберлен[17].

У нее очень бледная кожа и цвет лица как у англичанки. А может, они правы? Все у них с виду так гармонично. “Семьи, я вас не ненавижу”[18], — могла бы ответить Химена Андре Жиду. На этом пляже мужья смотрят на кого угодно, только не на своих жен. Черт возьми, я снова думаю о Клер, матери семейства. Которого я не захотел. Несчастная мать-одиночка с двумя детьми, рыжими волосами, большими белыми сиськами (отсюда и ассоциация), пестрыми сумками, жуткими башмаками и визгливым голосом — моя личная Эрин Брокович[19]. Матери с двумя детьми, брошенные мужьями, становятся все моложе и моложе. Мне кажется, я еще не выздоровел. Семьи, я вас не вижу.

суббота

Караул! Нашествие медуз в Трус-Шмиз (пляж с говорящим названием и горькой реальностью[20]). На Форментере их тоже хватало. Это лето медуз без Каприски[21]. Все, хватит, возвращаюсь в Париж. Прощай, остров Тройняшек. Перед отъездом стою босиком на песке и смотрю на падающие звезды. Я беззвучен, измучен, космичен.

Жизнь — это долгий уикенд с бокалами бурбон-колы и песнями Барри Уайта.

воскресенье

Вести дневник — это значит постановить, что жизнь твоя страшно увлекательна. Все, что со мной происходит, касается всего мира. А мода? Я тут как тут.

понедельник

Париж пуст, как голова Жан-Люка Нарси[22], когда выключен его суфлер.

вторник

Позвонил Ардиссон[23]. Он вернулся из Греции, где провел десять дней с женой и детьми. Я сказал, что ненавижу Грецию — там 50 градусов по Цельсию и омерзительная жратва с нагрузкой в виде ос. Он возразил: “Да, но зато там меня никто не знает!” И вдруг меня осенило: Тьерри — молодец, он проводит отпуск за границей, чтобы стать на время нормальным обывателем. Каждое лето пробуется на роль человека из толпы. Стоит в очереди в ресторан, теряет чемоданы в аэропорту, то есть вновь открывает для себя, что значит жить говенной жизнью. Жизнью телезрителя.

среда

Говорят, где-то собираются 1,5 миллиона молодых людей со всего мира, в том числе 80 000 французов от 16 до 35 лет, и общаются на 32 языках в 130 точках. Это называется ВДМ[24], имеет место в Риме и напоминает гигантский версальский раут для аристократических отпрысков. Съезжу посмотрю. Натягиваю шерстяные шорты, привет Баден-Пауэллу[25]. Я красив как черт — пора нанести визит Папе Римскому.

четверг

Рим, пустынный город. Все его обитатели сбежали, уступив место паломникам. Сладкая жизнь сменилась римскими каникулами. Оранжевые улицы увешаны плакатами с оскалившимся Берлускони. В 714-м автобусе все вроде идет нормально, пока пассажиры не затягивают песнопения, хлопая в ладоши наподобие Патрика Бушите в фильме “Жизнь — это долгая спокойная река”. Всемирный день молодежи проходит на берегах Тибра в атмосфере добродушного религиозного фанатизма, со знаменами и рюкзаками. Следуя за толпой, я оказываюсь на бесплатном концерте Анджело Брандуарди на площади Сан-Джованни-ин-Латерано. Это наверняка испытание, ниспосланное мне Всевышним. Заговариваю с парочкой резвящихся крестоносок:

— Не желаете ли паксануться[26] ?

Черт! Мимо кассы.

— Ну, я хочу сказать, не желаете ли выйти за меня замуж и нарожать мне штук восемь детей?

Нет ответа. Я упорствую:

— Тогда я вам покажу свою коллекцию шотландских юбок и устрою скидку на платки от “Гермеса” тридцать процентов гарантирую.

Полный облом. Заканчиваю вечер, смотря “Инспектора Деррика” по-итальянски у себя в номере. Может, я заблудшая овца?

пятница

Какое горе: на ВДМ крайне мало прыщавых очкариков в сандалетах. Их прикид состоит в основном из соломенных шляп и желтых бандан. Само собой, мне попался один монах во вьетнамках, исполнявший дьявольский (если можно так выразиться) рок, но и только. Гораздо удивительнее были близняшки Моники Беллуччи, распевающие: “Благодати полная и любви-и-и”, наверняка эти создания посланы сюда самим сатаной, дабы посеять вечернюю смуту. (К счастью, 300 передвижных исповедален предусмотрены на случай появления грешников.) Их зовут Мартина и София. Я забил им стрелку на крестном пути для сеанса евхаристического бичевания:

— Благословенны будете среди жен, сие есть тело мое, которое вам отдается и многим. Истинно говорю вам, берите мой сэндвич и ядите его все…

И вот тут произошло что-то странное. От такого жалкого богохульства у меня закружилась голова. Зрение затуманилось, я услышал звон колоколов и подумал: что это — долгожданное откровение или просто я в стельку пьян?

суббота

Пока что вместо гласа божьего раздается звонок мобильника. Спросонья еле ворочаю языком. Отправлюсь сейчас с инспекцией французских владений — в полностью отреставрированный дворец Фарнезе и на виллу Медичи цвета слоновой кости. Вот бы мне свой фасад подремонтировать. Может, Блез Паскаль выиграл свое пари?[27] Я так хотел бы во что-нибудь верить. Я наплевал на ночные бдения ВДМ и зажигал в римских клубах: в “Уэйв” (виа Лабикана), в “Радио Лондра” (на Монте-Тестаччо), но главное, в “Алиби” (адрес тот же), где тусуются нехристи-гомики, — мне пришлось здорово потрудиться, чтобы наставить их на путь истинный. Я даже прокричал клеившей меня драг-квин:

— Vade retro Satanas![28] Нечестивица! Преклони колени перед Господом твоим!

Но она попыталась расстегнуть мне ширинку, и я отправился спать.

воскресенье

Бог есть любовь. Он простит мне прегрешения мои. Дни, проведенные в Риме, помогли мне понять истинный смысл выражения “Бродит как неприкаянный”. Восхищаюсь руинами, мне подобными.

понедельник

Шляюсь в лиловых вельветовых штанах. В один прекрасный день все наденут лиловые вельветовые штаны. Так мне заявил Людо, мой здравомыслящий друг (жена, дочь, “рено-эспас”). Мы часто вместе надираемся: я — чтобы забыть, что у меня нет ребенка, он — что он у него есть. (И оба — чтобы забыть, что носим вельветовые штаны в разгар лета.)

вторник

Говорят, в Сен-Тропе Режина влепила пощечину Эмманюэлю де Бранту[29]. Отличное посвящение в рыцари. Пощечина Режины — это все равно что медаль, диплом, гарантийное свидетельство о чувстве юмора. В конце августа завсегдатаи возвращаются в кафе “Флор”: Кьяра Мастроянни улыбается зеркалу, Рафаэль Энтовен[30] поглаживает подбородок Карлы Бруни, Джереми Айронс тискает жену, Андре Тешине молчит, Каролин Селье смотрит на меня. Я тоже скоро стану знаменитым и надеюсь, что придет мой черед схлопотать от Режины пощечину.

среда

Ужинаю с мамой. Рассказываю ей об острове Ре.

— Представляешь, на пляже вместо “пора полдничать” мамашки кричат: “Ланцелот! Элуа! It’s ням-ням time!”

Смеемся. Потом она затрагивает тему, которой я пытаюсь избежать:

— Ты что, по-прежнему встречаешься с этой Клер?

— Нет. Мы все время ругались. Бросали друг друга. Поговорим о чем-нибудь другом. У нее крыша поехала. Неинтересно. И вообще мне плевать. Между нами все кончено.

— А… ты, значит, так сильно в нее влюблен…

четверг

Пенелопа в Каннах. Она звонит, чтобы сказать, что скучает по мне на разноцветном пляже. Она валяется между двумя жирными телами с золотыми цепочками на шее. Тела едят чичи[31]. Пенелопа объясняет, что в Каннах детей зовут не Жоффруа и Ланцелот, а Шеннон и Мэдисон и что они очень рано начинают пить пиво. (Пенелопа, как и пристало девушке с таким именем, — манекенщица и пьет только колу-лайт.) Я сообщаю ей, что веду дневник. Она советует мне прочесть “Бриджит Джонс”, а я отвечаю, что ей следует проштудировать “Дневник обольстителя”[32]. И обещаю по ее возвращении вступить с ней в ПСБП (половые сношения без предохранения).

пятница

Слоняюсь по опустевшему Парижу. Жена Людо уже вернулась, поэтому он больше не может следовать за мной в мерцающую ночь. Он живет чересчур просто, я — слишком сложно. Как я ни выжимаю свою записную книжку, посылая мейлы во все концы города, как ни опускаюсь до звонков разным мокрощелкам, память о которых сохранил только мой “Нокиа”, ничего не помогает. Брожу один как перст в толпе туристов и с позором приземляюсь наконец в каком-то продезинфицированном пип-шоу на улице Жавель[33], чтобы подрочить в бумажный платочек. Людо еще смеет завидовать моей свободе! Все мои друзья жалуются на жизнь — и холостяки, и женатые. Но в одном пункте мы с Людо сходимся. Я говорю:

— Всякая женщина лучше одиночества.

А он вторит:

— Всякая женщина лучше моей жены.

Во всем виноват Руссо: “Люди счастливы бывают только в преддверии счастья”[34]. Я вычитал эту фразу в “Новой Элоизе”. Обожаю непонятные фразы.

суббота

Принято думать, что с годами черствеешь, но это не так: я влюбляюсь сплошь и рядом, достаточно мимолетного взгляда, хрустального смеха — и сердце запоминает его. Приходится наступать на горло собственной песне, потому что мы знаем, чем это чревато. Впрочем, мысль Руссо я понимаю: представьте себе, что в конце “Английского пациента” Кристин Скотт-Томас не умирает от голода в своей пещере и красавчик Ральф Файнс спасает ее. Что бы они стали делать дальше? Устроили бы пикник в пустыне? Высокогорный переход по дюнам? В куличики бы поиграли невзначай в Сахаре[35] ? Счастлив бываешь только в преддверии счастья; потом выливается бурный поток говна.

воскресенье

Я слишком часто вступаю в ПСБП с самим собой.

понедельник

Долгое время я ложился спать радостный[36]. Теперь у меня нет времени даже на депрессию. Кто я? Некоторые утверждают, что меня зовут Оскар Дюфрен; прочие полагают, что мое настоящее имя — Фредерик Бегбедер. Иногда я сам теряюсь. Просто я считаю, что Фредерик Бегбедер не прочь бы стать Оскаром Дюфреном, да кишка тонка. Оскар Дюфрен — это он сам, только хуже, иначе зачем бы его придумывать?

вторник

Я дал отбой Пенелопе. ПСБП не будет. У меня что ни день, то вечеринка. Решил позажигать в Институте арабского мира на презентации “Зурбана”, нового журнала, бумажного и сетевого, и на празднике Amazon.fr, устроенном на корабликах, стоящих у причала под Библиотекой Франсуа Миттерана. На обеих интернет-тусовках обстановочка была вполне виртуальная. Я повстречал там интернетчиков вроде меня, которые так привыкли сидеть дома в одиночестве, уткнувшись в экран компьютера, что и в толпе держатся особняком, с пустым бокалом в руке. У них остановившийся взгляд, никто им не нужен, они уже привыкли к состоянию современных зомби в прозрачных зданиях. Они не в силах кем-либо заинтересоваться. Одиночество — логическое следствие индивидуализма. Наш экономический эгоизм стал образом жизни. Как блеснуть в живом разговоре, лицом к лицу с собеседником, если привык тратить минут пятнадцать на письменный ответ? Виртуальность — наше спасение от правды.

среда

Все дни и ночи напролет я забываю Клер. По полной программе. Утром, просыпаясь, я знаю, что буду этим заниматься до вечера. У меня теперь новая профессия: забыватель Клер. На днях Жан-Мари Перье[37] выдал мне:

— Если ты знаешь, почему ты кого-то любишь, это значит, что ты его не любишь.

Я записываю эту фразу зажмурившись, чтобы сдержать слезы.

четверг

Безумная ночь в кафе “Латина” на Елисейских Полях, где целые стаи секретарш, косящих под Дженнифер Лопес, выливают “Мохито” себе на грудь, в то время как отморозки с золотыми цепочками хвастаются под Тито Пуэнте своими “адидасами”. Это не танц-бар, а танц-сауна. Девица с видом целки, цапнув меня за руку, принимается сосать мне два пальца, что-то шепча мне на ухо по-испански. Я моментально деревенею. Эта тусовка вроде “Баунти” — райское наслаждение. Что мне кажется самым сексуальным в женщине? Ее возраст, если ей 18 лет. Потом начинается оргия с выгнутыми спинами, но подробности опускаю, потому что пишу для семейного чтения.

пятница

Я знаю человек триста, которые только что вернулись с Бали: Элизабет Кин, Жан-Люк Деларю, Юбер Букобза, Этьен Мужотт[38], Жан-Люк Деларю, Элизабет Кин, Юбер Букобза… Чем уж там так намазано? Галлюциногенные грибы, громадные особняки с бассейнами, вечеринки на пляже, Жан-Люк Деларю, Элизабет Кин, Юбер Букобза… “Ты не представляешь, какая там красота! Обжигающий песок, живые тигровые креветки жарятся на гриле, а бои наводят порядок, пока ты пьянствуешь, развалившись в шезлонге…” Ну-ну. Если там так здорово, чего ж они вернулись?

суббота

Мне нравится, когда фразы, начинаются со слов “Мне нравится…” (и доказываю это).

воскресенье

Чтобы быть субверсивным, надо быть субъективным.

понедельник

Тренируюсь перед зеркалом, принимая медийно-смиренный вид (тут главное — опустить глаза и одновременно вскинуть брови).

вторник

Телефонный звонок в сумерках. Людо хандрит в обществе жены и дочери:

— И так мне в лом трахать все время одну и ту же бабу, так тут еще ребенок вопит в соседней комнате, как мне с этим жить, по-твоему?

— Ты не можешь упрекать дочку в том, что она плачет. Человеческое существо начинает рыдать, как только появляется на свет.

— Бог все очень плохо устроил. Бебики должны смеяться, приходя в этот мир.

— С чего бы это? Они предпочли бы вернуться в лоно матери, совсем как мы с тобой. — Он вздыхает. Каково депрессивному отцу слушать вечный рев своего ребенка! Но я все-таки пытаюсь его утешить: — С другой стороны, если б мы умерли, нам не удалось бы пожаловаться на жизнь.

среда

В подвале “Танжии”, чем дальше в лес, тем выше градус. Когда-то мужеско-женские отношения выражались следующим образом: “Добрый вечер, барышня, как поживаете, я нахожу, что вы потрясающе выглядите, не могу ли я вам предложить чего-нибудь игристого?” А теперь: “Встань, сучка, покажи свой стринг, задери майку, чтоб я тебе соски пососал”.

четверг

Кинофестиваль в Довиле = чемпионат по одиночеству в толпе. Лангустины утопают в майонезе на террасе отеля “Норманди”, и никто не приходит им на помощь. Сижу между Кристин Орбан и Филиппом Буваром[39]. Жаль, не за соседним столиком, а то я мог бы очутиться между Брайаном Де Пальма и Элли Медейрос[40]. Сегодня утром я посмотрел “Невидимку” Пола Верхувена, римейк “Человека-невидимки”, — сценарий, надо отметить, под стать человеку из названия.

Я усердно нюхаю наркотики. Это, может, и вредно для здоровья, но я не знаю, какие другие вещества могли бы помочь мне считать свою смерть второстепенным событием.

пятница

Вчера вечером столкнулся с Клинтом Иствудом в “Ферме Сен-Симеон”[41]. Он слямзил для своего нового фильма название моего любимого хита Джамироквая: “The Return of the Space Cowboy”[42]. Тут полно американских звезд: Дональд Сазерленд, Морган Фримэн, Томми Ли Джонс, Андре Алими. На довильском пляже я встретил даже Режину, но она так и не дала мне пощечины. Все всех снимают своими “Сони DV”. У кого, интересно, хватит времени пересмотреть такое количество кассет? Вдруг мне показалось, что прошел Аль Пачино. Но когда я надел очки, выяснилось, что это Лоран Жерра[43] в черном костюме. Нет, я все-таки ужасно близорук.

суббота

Проблема в том, что в Довиле простужаешься даже при хорошей погоде. Из-за вечного ветра, чаек и владельцев джипов так и тянет почихать. У некоторых начинается сенная лихорадка, у меня — пляжная. Местные блонды путают солнечные очки с обручем для волос. По словам Элизабет Кин, тут перебор ШВШ (Шлюшек в Шлёпках). Но я не плюю в колодец — они помогают развеяться и делают вид, в ожидании кадра покруче, что понимают мои шутки. Американцы называют шлёпки “Fuck Me Shoes”. Мой же лозунг — “Suck My Dick”. Я тут знаком со всеми, кроме известных людей — Клотильды Куро с пугливым взглядом, величественной Моники Беллуччи в джинсовой куртке и тощей Сандрин Киберлен, которая явно преследует меня: только что видел ее на острове Ре, как вот она, тут как тут, выкатывает из “Норманди” коляску с Сюзанной внутри. Ее сопровождает обалденная бебиситтерша, по имени, говорят, Мари-Дус. Когда я стану знаменитым, они со мной поздороваются, а я им не отвечу, таковы правила игры.

воскресенье

На обеде у Анны д’Орнано, мэра Довиля, подавали дыню с мухами. Я думал о Клер, бывшей моей подружке, и о Пенелопе, будущей. Мужики всегда находятся между бывшей и будущей, настоящее их не занимает. Им лучше сновать от ностальгии к надежде, от утраты к мечте. Мы вечно зажаты между двумя отсутствующими дамами.

Писатель — это человек, который никогда не повзрослеет.

понедельник

Женщины стараются превратить своих любовников в мужей, а это все равно что кастрировать их. Но и мужчины не лучше: из любовниц они делают домработниц, из женщин-вамп — матерей семейства. Опасаясь любовных страданий, мужчины и женщины бессознательно пытаются обратить их в скуку. Но ведь скука тоже разновидность страдания. Говорят, в любовной паре один страдает, а другой скучает: по мне, лучше быть страдальцем, потому что ему-то, как ни крути, не скучно, тогда как тот, кто скучает, страдает все равно.

вторник

Клер позвонила! Клер позвонила! Клер позвонила! Я уже совсем дошел до ручки, как баба какая-то. Мне не удалось притвориться равнодушным. Мое смятение ощущалось даже в сети SFR[44]. В этом году лето для меня началось 19 сентября. В 10 часов вечера на улице было еще выше двадцати. Мы поужинали в освещенном переулке. В меню — суп из языка, пальцы во рту, штырь в штанах. Кто-нибудь объяснит мне, почему официанты в ресторанах подходят именно в ту минуту, когда у меня возникают неотложные и сугубо интимные дела с девушкой, сидящей напротив? После ужина мы прошлись по парижским мостовым, дул теплый ветерок, я слегка попунцовел и, чтобы поддержать разговор, предложил ей выйти за меня замуж. Во мудак!

среда

Я не перезвонил Клер. Я не перезвонил Клер. Я не перезвонил Клер. Блин, ну что там полагается делать, любя женщину, а?

четверг

Праздную день рождения в “Кабаре”. Когда нет друзей, день рождения отмечают в ночном клубе. Тема вечера — Бали, само собой. Тут и там снуют русские манекенщицы, чей гардероб, как сказал бы Дидье Порт[45], “имеет отношение скорее к филателии, чем к готовому платью”. Я с ними, понятно, не знаком, они сидят за столиком какого-то припухшего дилера. Такое впечатление, что мы находимся в Майами с выпендрежником Октавом Паранго[46]. Я уже 35 лет добиваюсь, чтобы эти сучки меня заметили, но я не владелец модельного агентства, не диск-жокей и рост у меня не метр девяносто, под обтягивающей черной футболкой с вырезом V не выделяются мышечные бугры, так что я проскальзываю в поле их зрения, как человек-невидимка. У мужиков прикид тот еще: длинноволосые блондины с сережками во всех местах (только не в ушах) и шейными платками, завязанными в стиле “пипл с Ибицы”. Их перезагорелые гангстерские рожи словно вышли из фильмов Абеля Феррары. Мне кажется, что я не в Париже. Элизабет Кин высокомерно замечает: “Кабаре” пользуется правом экстерриториальности. Это ночной Лихтенштейн”. Народу набивается столько, что чувствуешь себя шпротой в банке, все приклеиваются друг к другу, все в испарине, и равнодушные девицы делают вам, сами того не подозревая, эротический массаж. Франку пришла в голову счастливая мысль заменить хаус на хип-хоп, который сокращает расстояние и разогревает. Какая-то прыткая алкоголичка целует меня, и я отворачиваюсь от омерзения: ненавижу поцелуи с привкусом шампанского. Возвращаюсь домой один. Ни дня без дрочки. В следующий раз надо не забыть проверить, прежде чем целоваться взасос, пила ли девушка что-то, кроме водки.

пятница

Я пережил страшные минуты, я страдал, вкалывал, терпел поражения, меня побеждали, унижали и валяли в грязи, на меня забивали и вытирали об меня ноги, но никогда ничто не стоило мне такого труда, как не позвонить тебе. Клер, никто никогда не узнает, как мне тяжело было просто ТЕБЕ НЕ ПОЗВОНИТЬ. Разлюбить еще труднее, чем бросить пить.

суббота

А ведь я ищу не счастья, а всего лишь гармонии с пунктирами экстазов.

Ко мне явился Людо. Каждый воскресный вечер он ругается с женой, потому что к этому моменту мается уже двое суток без передыху. И мы плачемся друг другу, слушая последний альбом Этьена Дао, который неустанно повторяет под прекрасную музыку Карли Саймон: “Научись жить не один…” Имеет ли женщина право заточать мужчину в четырех стенах под тем предлогом, что у них общий ребенок? Что, современный мужик уже совсем сошел на нет? Как, скажите на милость, он может управлять миром, если уже не в состоянии управлять собственным телом?

понедельник

В ту минуту, когда я начал писать эту фразу, я искренне думал, что смогу сказать что-то интересное, и вот к чему это привело.

вторник

Небо грязное. Пенелопа терзается в перерыве между двумя оргазмами. Она говорит это не для того, чтобы я приревновал, но меня это все-таки очень раздражает. Она признается, что ей надоели необрезанные парни (“Слишком быстро кончают, и потом, вся эта кожа, как пустой бурдюк, на фиг не нужна, гадость какая”). Она мне в подробностях рассказывает свою позавчерашнюю первую ночь любви с женатым человеком. “В первый раз всегда немного не по себе, но он оказался достаточно порочным, чтобы возбудить меня, и в меру робким, чтобы самой порочной из нас двоих оказалась я. Обычно первые ночи — это полный отстой, но тут, уверяю тебя… несмотря на то, что крайняя плоть у него на месте”. Я обозвал ее жопой (чтобы срифмовать с именем).

Может быть, я умру. И может быть, смогу убрать “может быть” в предыдущем утверждении.

четверг

Обедаем с Людо, он в отличной форме. Такое впечатление, что он решил все свои проблемы.

— Мне нужен мажордом. Точно тебе говорю.

— Мажордом?

— Ну да, мужик в униформе, чтоб жил в доме, утром приносил завтрак в постель и сообщал последние новости. Погоду, расписание на день и так далее. А вечером, вернувшись с работы, ты ему заявляешь: “Да, я совсем забыл вас предупредить — мы ждем сегодня к ужину шестнадцать человек”, а он, и глазом не моргнув, все устраивает наилучшим образом. Уверяю тебя, нам просто необходим мажордом!

— Ты хочешь мажордома в придачу к жене?

— Да нет, вместо нее!

— Извини, что меняю тему, но Пенелопа трахается с женатым мужиком, это не ты, случайно?

— Какая еще Пенелопа? У нее нет знакомого мажордома?

— А! Ты покраснел! Сволочь!

пятница

Чем больше я зарабатываю, тем беднее становится моя жизнь.

суббота

Праздник “Юманите” в Ла-Курнёв. На земле уже нет грязного месива, но запах пригоревшего сала никуда не делся, равно как и смазливые пролетарочки, и чилийские фольклорные ансамбли (единственная уступка капиталистическому строю состоит в том, что они исполняют песню Селин Дион из “Титаника” под аккомпанемент костяных свистулек). Согласитесь, некоторое разнообразие после гольфа на приз “Ланкома” в Сен-Ном-ла-Бретеш. В эти выходные у меня был выбор между Жозе Бове[47] и Умой Турман, она, конечно, не такая усатая, но зато гораздо более глобальная. Я свой лагерь выбрал. Впрочем, прикольно было бы хоть разок все поменять местами — провести праздник “Юманите” на поле для гольфа в Сен-Ном, а ланкомовский гольф — в Ла-Курнёв, просто чтобы посмотреть, что выйдет. Смесь получится самая гремучая. Инес Састр[48] сожрет сэндвич с сосиской и жареной картошкой, а Робер Ю[49] напялит поло от Ральфа Лорена: в этом, несомненно, и будет заключаться ближайшая революция.

воскресенье

Все тот же праздник “Юманите”. Я люблю коммунистов, потому что они все еще отказываются быть рабами. Потому что борются против глобализации, распевая “Интернационал”. Беднячки сексуальнее прикинутых телок, это я уже отмечал: они держатся естественнее, потому что у них нет денег на то, чтобы стать ШВШ. Их зовут Мишель или Сесиль, они носят кроссовки, пахнут пачулями, никогда не бреют лобок, пьют белое вино, знают о существовании Ника Дрейка и ложатся в койку без заморочек, в первый же вечер, при условии, что при них не будешь слишком сильно ругать Фиделя Кастро. Весь Ла-Курнёв увешан плакатами “Девяносто третий[50] — лучший на свете”, но я, Оскар Дюфрен, отвожу глаза. Мне нельзя забывать, что я-то приехал из 75-го[51], равно как и Ален Минк[52].

Пенелопа позвонила утром, чтобы сообщить мне, что выходит замуж, и попросила больше не упоминать ее в этом дневнике. Я решил переименовать ее в Жанну. Это не так сексуально, но пусть пеняет на себя — будет знать, как посягать на священную свободу слова. Если вдруг весь этот вздор станет книгой, я смогу озаглавить ее “Жанна и нехороший парень”[53].

вторник

Перепуганные зрачки кокаинщиков у выхода из туалета. У них страшно озабоченный вид людей, только что вдохнувших полграмма. Зачем транжирить бабки ради того, чтобы так перепугаться? Мне стыдно, что я принадлежу к жалкому братству ночных бздунов. В поисках кокса они изъясняются кодом: “У тебя конфетки не найдется? Как со снежком? Зайдем в сортир? Давай по новой?” Почему они обращаются именно ко мне? Сдается мне, эта книга мало что исправит.

среда

КАРЬЕРА ПИСАТЕЛЯ

В 30 лет ты “блестящий”.

В 40 лет ты “талантливый”.

В 50 лет ты “гениальный”.

В 60 лет ты “б. у.”.

В 70 лет про тебя говорят: “А что, он еще жив?”

четверг

День рождения Эмманюэль Гом[54] в “Манки”. Диджей хип-хоп кричит в микрофон: “Не сдавайся”[55], потом сводит, по моде начала этого века, “Billy Jean” Майкла Джексона с “Celebration” “Кул энд зе гэнг”. Мы уже достаточно стары, чтобы ностальгировать по дискам, от которых нас воротило десять лет назад. Браво диджею, равно как и Клоду М’Барали, по прозвищу МС Солар, твердо стоящему “конверсами” на земле. Именно склонность пускать слезу, вспоминая молодость, и выдает старперов, не так ли?

пятница

Представляя мне мужа, Жанна прижимается ко мне, чтобы я почувствовал вес ее грудей на своем теле. Рвота может быть весьма романтичной. Например: мужика тошнит на свадьбе его любовницы (особенно когда он уверен, что она выходит замуж, только чтобы досадить своему, уже женатому, приятелю Людо).

Я думаю о Клер. Американцы говорят: “Nice to meet you”[56]. Я должен был бы сказать ей: “Sad to leave you”[57].

суббота

Все мои признания в любви происходят либо раньше времени, либо слишком поздно. Потому что я говорю “я тебя люблю”, только чтобы склеить или утешить.

воскресенье

С Жанной я завязал. На свадьбе она шепнула мне с очаровательной коварностью, во всем блеске невинной жестокости: “Как жаль, что я так счастлива… С тобой я могла бы быть так несчастна”. Я остался стоять с открытым ртом. Боже, как я труслив, безволен, ничтожен! Как я себе надоел! Держу пари, что любовь невозможна. Выиграв, я ничего не выигрываю. Проиграв, теряю все. В один прекрасный день какой-нибудь экзегет напишет книгу “Пари Дюфрена”. Это будет эссе, выпущенное ограниченным тиражом.

понедельник

Скоростной поезд “Талис” проезжает под влажным небом бельгийских предместий. Множество одинаковых, параллельных друг другу палисадников тянутся вдоль железнодорожного полотна. Как же эти люди соглашаются так жить, ведь они все поголовно смотрят “Знаменитостей” по телевизору. Я испытываю бесконечную нежность к валлонским “Дешьенам”[58]. Мне следовало бы сойти с поезда, позвонить в дверь к первому попавшемуся бельгийцу и сказать: “Я вас финансово презираю”, чтобы уж он покончил со мной раз и навсегда.

То было время, когда Брюссель уже больше не брюсселил. Вокруг моей шеи вилась легкая дождевая взвесь. Ночевал в отеле “Амиго”, возле Гран-плас. По MTV передавали новый клип Кайли Миноуг, с блестючими губами, скуластым лицом, крутой попкой в слишком коротких парчовых шортах, в сандалиях на шпильках, с раскрашенными ногтями, высунутым языком и наклеенными ресницами, от которых у меня едет крыша. Как мне, по-вашему, сохранять спокойствие в такой ситуации? Вечером опять пойду шляться, надерусь в одиночестве, буду клеить чувих, лгать, мечтать, целовать, тискать, кончать, быть может, и сожалеть — наверняка.

вторник

Заметки о ночном Брюсселе: прежде всего я запил светлым пивом морского языка по-остэндски. Потом мне приспичило отлить на Писающего мальчика (он-то мочится на нас вот уже 400 лет). Сказано — сделано: бельгийский римейк “Политого поливальщика”. Урегулировав ряд проблем, возникших со стражами порядка, я бросил кости в баре для алкоголиков под названием “Эрцгерцог”, потом в “Хомо эректусе”, в диско-баре “Пабло”, в “Ливинг рум”… Брюссель круче Парижа. Чуть позже, на авеню Луизы, студентки типа русских предлагали свое тело тому, кто больше даст, а в “Мода-мода” европейские функционеры принимали горячий воск на соски, прямо как в статье Эрика Даана[59].

среда

Бельгийцы говорят “уметь” вместо “мочь”. “Я не умею этого сделать” означает “я не могу этого сделать”. Поэтому для них импотент просто неумеха.

четверг

До меня наконец дошло. Чтобы снять телку, главное — не уступать ее бесконечным “нет”. Большинство знаменитых соблазнителей вполне среднестатистические парни. Просто они смиряются, когда их отвергают, но тут же снова лезут на рожон. Ни одна женщина не скажет “да” с первой попытки. Когда она посылает вас подальше, надо тихо отойти в сторонку минут на пять (чтобы ей стало мучительно больно), потом вернуться, снова попытать счастья и так далее. Никто из великих плейбоев не страдает излишним самолюбием, зато им свойственна невыносимая легкость танков. У них на “нет” свой ответ. Они берут измором.

пятница

Никто не обязан быть знаменитым. Нечего пенять на известность, коли всю жизнь работал в поте лица, чтобы ее достичь. Мне не терпится прославиться, чтобы начать жаловаться на то, что я все для этого сделал.

суббота

В программе клуба “Квин” натыкаюсь на вопрос, который могла бы задать себе Жанна: “Начиная с какого количества мужиков в месяц становишься блядью?”

воскресенье

Я себя чувствую как дома в животном мире, в типе хордовых, подтипе позвоночных, классе млекопитающих, подклассе плацентарных, отряде приматов, подотряде обезьян, надсемействе человекоподобных, семействе гоминидов, роде человеческом.

понедельник

“Я совершенно open с тех пор, как замужем!” Пенелопа, пардон, Жанна звонит, чтобы заключить со мной пакт. Если я ей найду чернокожего красавца, она займется с ним любовью в моем присутствии. Пользуюсь случаем, чтобы поместить на этой странице объявление: “Если вы здоровенный чернокожий красавец и к тому же open, напишите мне. Возможно, вас выберут для ночи секса с новобрачной в отеле “Плаза-Атеней”. (Не беспокойтесь, я не приму в этом участия, просто оплачу счет и посижу тихонько в уголке, спрашивая себя, какого черта я тут торчу.)”

вторник

Прочел в “Паризьен” печальную историю из криминальной хроники: в квартире нашли скелет сорокалетней женщины. Судя по газете, которая лежала рядом с телом, она была мертва уже больше года. Никто даже не дернулся — у нее не было ни семьи, ни соседей, ни друзей. Холостяки входят в группу риска: если я сейчас вот тут сдохну, кто это заметит? Год спустя мой труп обнаружат под кипой старых модных журналов… Датировка моей смерти будет производиться по номеру “Вуаси”, а не по углероду-14.

Быть влюбленным значит удивляться. Когда удивление проходит, наступает конец. Любовь состоит на 90 % из любопытства и только на 10 % из страха, что умрешь в одиночестве, как последнее дерьмо.

среда

Кадрить в ночных клубах значит трудиться в поте лица, не переводя зловонного дыхания.

Как-то вечером пылкая полька по имени Ева, когда я, держа в одной руке свою рюмку водки, в другой — ее, со всем возможным лиризмом признался ей в пожирающем меня огне, глубокомысленно заявила:

— Я бы хотела, чтобы ты был так же романтичен за стаканом воды!

Легко: я выплеснул водку в пепельницу и заказал бутылку минералки. У нее язык шероховатый, как у кошки. Мне понравилось строение ее лица и выступающие, как на черепе, скулы.

четверг

“Чтобы вещь стала интересной, надо просто смотреть на нее достаточно долго”. Гюстав Флобер. Я часто это замечаю: вдохновения нет, есть ожидание.

Я слишком много сейчас тусуюсь, чтобы быть в состоянии писать.

пятница

Сегодня вечером “Бэн-Душ” празднует свое двадцатилетие. К счастью, дата попала точно на Fashion week[60]. Вообразите, что было бы, если бы их юбилей попал на Boring week[61] !

суббота

Как обычно в выходные, Людо взывает о помощи (ну еще бы, Пенелопа-то занята). (Я рассуждаю как ворчливая брошенная любовница.) В трубке слышу жужжание спортивной машины.

— Врууум!

— Ты смотришь “Формулу-1”?

— Врууум! Нет, просто моя дочка включила телевизор, а он стоял на канале “Моторы”, потому что вчера вечером мы с мадам курили косяки и смотрели XXL[62].

— Ну и вы того?

— Нет, Элен уснула, а я подрочил в простыни, как всегда по пятницам.

— Семейная жизнь — это сказка.

воскресенье

Мой главный фантазм? Найти в себе силы выдержать однообразие.

понедельник

Я любил ее, потому что у нее был хронический цистит. Клер говорила, что на моем мотороллере она подхватывает насморк письки. И еще я ее любил, потому что, когда я увидел ее в первый раз, она, не извинившись, загасила окурок в моем бокале. И еще потому, что она вставала с дивана, чтобы потихоньку пробраться в ванную и протереть физиологическим раствором свои линзы. И еще потому, что она в детстве носила брекеты на зубах. Я любил ее, потому что каждый раз, когда мы виделись, ее волосы оказывались другого цвета: она становилась то рыжей, то брюнеткой, то блондинкой, то лиловела… Я любил ее за ее прихоти, недостатки, причуды. Я разлюбил шикарных телок, мое сердце отдано нескладехам.

вторник

Странное дело: с политической точки зрения я согласен с тем, что говорит Даниель Кон-Бендит о Федеральной Европе, Жак Аттали о мировом правительстве, Вивиана Форрестер об экономическом ужасе, Ральф Надер о защите прав потребителей, Жебе[63] о “Годе 01”, Мишель Уэльбек о приватизации мира. Я согласен со всеми этими людьми, которые не согласны между собой.

четверг

А если в четверг ничего не случилось, вы все равно хотите, чтобы я вам это рассказал?

пятница

Бордо бай найт. Мне сказали, что это мрачный город, населенный обуржуазившимися работорговцами. И что все жители похожи внешне на Шабан-Дельмаса[64]. Чушь собачья: в Бордо любят погорячее, это страшно тусовочный город. Набережная Палюдат что твой Майами-Бич на Гаронне: бары техно, клубы латино, потрескивающий неон, как на Оушн-драйв, заторы на дорогах, грохочущие тачки и люмпен-телки, мертвецки пьяные в четыре часа утра. Лиди Виоле[65] кричит:

— Здесь все мужики — сосунки! Сопляки! Детский сад!

Я возражаю, что идеальный мужчина — это молокосос с большим членом. В “Пачанге” барменша с убойными сиськами — двойняшка Ванессы Демуи[66] — залезает на стойку, чтобы всласть подергаться. Все младенцы мужеска пола замирают, открыв рот, и ждут, когда им дадут пососать. По-моему, я уже минут десять в нее влюблен, но тут вдруг на меня наезжает местный мачо:

— Кончай пялиться на мою жену!

— Таких женщин, как твоя жена, надо запретить.

Поскольку он явно не собирается смеяться, я сдаюсь:

— Ну, я хочу сказать, тех, кто не замужем за тобой.

Его хватают приятели, чтобы он не впился зубами мне в горло. Этот урод опрокинул мой стакан с “Капириньей” мне же на рубашку. Да плевать: я и так весь липкий из-за жары.

суббота

Бордо бай найт (продолжение). На коктейле Алена Жюппе[67] в местной мэрии отцы города сожрали фуа-гра ровно за десять минут. Нет зрелища печальнее на свете, чем стадо провинциальных дворянчиков, занятых возмещением налогов на обеде у мэра. Ответственные работники с брюшком, пенсионеры в костюмах, заброшенные жены, ожемчуженные графини… Все члены клуба “Ротари” с женами-устроительницами танцевальных вечеров яростно сражаются за пару устриц и ломоть байоннской ветчины. Много позже, на вечеринке “Скрим” в “Наутилусе”, а потом в “Уайтгарден”, я вспомнил о баре “Париж — Пекин” (ул. Мерси) в старом квартале Бордо, где кондиционеры оставляют желать, и еще о ресторане папаши Уврара, где я питался в основном вином. Потом наступил черед бесплатной раздачи оргазмов в отеле “Мажестик” с клевой смуглянкой (кому “брю нет ка”, а мне “брю да тка”).

воскресенье

Мораль: одна женщина — еще ничего, три женщины — полный абзац.

понедельник

Неожиданная встреча в воздухе. Разговор в аэробусе с Яном Муаксом, юным гением (произносится “Jean Genie”[68], как в песне Боуи). Мы оба гастролеры-коммивояжеры-агенты по продаже своих книжонок.

Я: Слушай, ты стюардессу видел? Полный улет…

Ян: Только на нее и смотрю.

Я: Я бы хотел поцеловать ее в губы.

Ян: Этого мало, старина. Ее надо поцеловать в губы, пожать ей руку, послушать ухо, понюхать нос, укусить в зубы, наступить на ногу, насрать на задницу, посмотреть в глаза и полизать язык.

Я: Ты забыл самое важное — “поцарапать ей ногти”.

(Мой дневник замечателен тем, что последнее слово всегда остается за мной.)

вторник

Вчера вечером отправился в посольство США на коктейль “Эгоиста” в честь Ричарда Аведона[69]. Я пришел вовремя, то есть раньше всех остальных приглашенных Николь Висняк[70]. Странная вещь: в доме у посла не подают “Ферреро Роше”[71] ! Жан-Жак Шуль[72] провел меня в переднюю полюбоваться американским флагом кисти Джаспера Джонса. Я поцеловал ручку Ингрид Кавен (последний роман Шуля является одновременно его женой), обслюнявил Жаклин Риб, облобызал Жюстин Леви, чмокнул Инес де ла Фрессанж[73]. Бернар Франк хвалит Фицджеральда, а Пьер Бенишу ругает Виалатта[74]. Я ругаю Пьера Жана Реми[75] его супруге и хвалю себя любимого Алену Роб-Грийе. Здесь я прервусь, чтобы не выглядеть светским хроникером. Эгоистичнее меня самого (то есть отвязнее) оказались лишь два посольских пса, развалившихся на ковре.

Позже, в баре “Плазы”, Тьерри смешивает неслабые коктейли с водкой (jelly shots). Своего рода суши для алкоголиков. Лучший из них — “В52” с ароматами “Бэйлиса” — “Калуа” — “Гран Марнье”: заглатываешь как крокодила “Харибо”[76] — и все удовольствие за 1 евро. Объясняю Сандре (прозванной до конца этой книги Неизвестной Блядью), почему я ненавижу киски-лизки (потому что терпеть не могу, когда волоски между зубов застревают). Она, с присущей ей незатейливостью, заявляет мне, что писька у нее чисто выбрита:

— Давай, смелее, у меня пипка что башка у Коджака[77] !

Вот так я живу, другой жизни у меня для вас нет, и ни на какую другую я ее не променяю (как будто у меня есть выбор).

четверг

Вчера вечером, после вечеринки “ВСД” в “Випрум”, мы догонялись в баре 40-х годов с девочками, родившимися в 80-х (лучше так, чем наоборот). Допинга в нас было как в Ришаре Виранке[78] на перевале Турмале. Я мычал:

— Я готов, в натуре!

Златокожая куколка рядом со мной, а сидели мы тесно, сама того не замечая, все время пихала меня коленкой. Я очень вежливо заметил:

— Прошу вас сию минуту прекратить запрещенные контакты со слабым существом мужского пола, ибо оно может расценить это движение как заигрывание…

Знаете, что ответила мне эта изящная нахалка?

— Тусуйся с безногими!

Бабы и так круче нас, но если у них вдобавок есть еще и чувство юмора, нам вообще крышка.

пятница

Обращение к промышленникам и политическим деятелям всего мира: будьте так добры, оставьте планету в том состоянии, в котором она была, когда вы на нее попали.

суббота

Аллилуйя. Клер мне написала. Цитату из Шопенгауэра: “К чему весь этот шум? к чему вся суета и волнения, все эти страхи и горести? Разве не о том лишь идет речь, чтобы всякий Иван нашел свою Марью?”[79]

воскресенье

Господи, смилуйся надо мной. Завтра я ее увижу. Мне кажется, я любил ее всегда. Почему я не в состоянии сказать ей об этом? Я сторонюсь женщины, которая мне нравится, боюсь того, что меня притягивает, избегаю ту, что любит меня, и клею тех, кому я на хрен не нужен.

понедельник

Клер беременна. Она мне так и заявила, ни с того ни с сего, уставившись на меня в ожидании реакции. Я выдавил из себя улыбку, лепеча: “Ты уверена? Ты уверена?” — но она поняла, что я думаю: “От меня? От меня?” Я попытался ее успокоить, но на моем багровеющем лбу словно выступило крупными буквами: “СУКА! СДЕЛАЙ АБОРТ!” Я думаю, что диалог между мужчиной и женщиной удастся еще не скоро. Основная загвоздка в том, что они читают наши мысли, а мы не думаем ничего такого, что было бы им приятно. Она разрыдалась, обозвав меня педрилой, но увы: будь это правдой, ничего бы не случилось.

вторник

Когда у меня начинается насморк, все думают, что я нюхаю наркотики. Вот что значит репутация.

среда

Что делать — убить Клер или жениться на ней? Аборт должен состояться через три недели. Бред какой-то. В то самое мгновение, когда у нее раздулись груди, она меня возненавидела: мне даже не удастся этим воспользоваться. Ее сиськи и ее ненависть утроились в объеме одновременно.

четверг

Бывают дни на “да” и месяцы на “нет”.

пятница

Снова скандал, связанный с допингом в спорте. Хватит лицемерить. Лично я за допинг. Бо́льшая часть писателей накачивается алкоголем, кокаином или амфетаминами. Почему же запрещать спортсменам то, что разрешено художникам? Представьте себе членов жюри Гонкуровской премии, предписывающих Жан-Жаку Шулю сделать анализ мочи, чтобы удостовериться, что он писал “Ингрид Кавен” не под действием запрещенных препаратов. Пора покончить с пуританством в отношении наркотиков. Зачем тогда человек производит допинги, если ими нельзя воспользоваться? Я выступаю за полную и всеобщую легализацию всех наркотиков, в том числе тяжелых, с целью заменить мафию на министерство здравоохранения.

суббота

У меня хватает приятелей-гангстеров на Корсике. Смешные они ребята — подкладывают бомбы в целях борьбы за независимость, но стоит мне сказать: “Да подавитесь вы своей независимостью, берите, нам плевать, всё, вы больше не французы”, — как они наставляют на меня свои пушки и заявляют, что я сбрендил.

воскресенье

Конец света, как ни крути, наступит не позже 2050 года. Если все будет идти как идет, лет через десять на планете не останется больше бензина (при 10 миллиардах жителей). Человек угаснет, как динозавр. Не в уме счастье (я вовсе не хвастаюсь).

понедельник

В ночных клубах напиваются, чтобы кадриться, и результат на лице: клеишься ко всем бабам подряд, потому что застенчивость тонет в алкоголе. Проблема в том, что впоследствии в нем тонет и эрекция. Правительство ошибается, заявляя, что “злоупотребление алкоголем опасно для здоровья”: напротив, это прекрасное средство от СПИДа!

вторник

4.15 утра. И снова реальность виртуальна.

среда

В конце эпохального вечера в кафе “Флор” одноименная премия[80] была присуждена Никола Рэ, Радиге начала этого века. Ему 26 лет, и он совмещает в себе несовместимое: Филиппа Джиана с Антуаном Блонденом[81]. Каждое утро он прощается с молодостью, каждый вечер бежит ей вдогонку. Его роман под названием “Короткая память” похож на современного мужчину, романтического и сексуально озабоченного одновременно. Но главное — это книга о невозможности адюльтера. Короче, когда ты изменяешь жене, есть два варианта: либо ты остаешься с ней, но ничего не получается, либо ты ее бросаешь и ничего не получается все равно.

четверг

Мы мирно беседовали, таращась на красоток, упавших сюда со зловредного неба, но тут ко мне повернулся Жорж Волински[82] и сказал как отрезал:

— Моя жена — единственная женщина, которую я способен вынести два вечера кряду.

пятница

Амели Нотомб не такая уж страшила. У нее серо-зеленые глаза и очень красивые белые руки с длинными тонкими пальцами. Меня буквально завораживает ее тихая мифомания. Когда я говорю ей, что она похожа на Кристину Риччи[83], она замечает: “Я знаю”. Когда спрашиваю, как у нее дела, она говорит: “Не знаю”. И становится просто красавицей.

суббота

Мы в Бриве-дуриве. Меня снова сводит с ума Амели Нотомб (говорю с ней с полным ртом фуа-гра). Мы собираемся пожениться, хотя бы просто для того, чтобы купить замок, жить каждый в своем крыле и общаться исключительно через жутко раболепных лакеев.

Она: Мы могли бы написать книги друг о друге.

Я: Моя будет лучше.

Она: Само собой, тема-то интереснее.

Эта девица — полная для меня загадка. С ней происходят только странные вещи. Например, однажды она прыгнула с парашютом, но он не раскрылся, и она упала вниз с трехсот метров даже не поцарапавшись. Она объясняет, что сделана из резины, и в качестве доказательства отставляет большие пальцы на 180 градусов. (Да я и так верю ей на слово: не будь она резиновой, как бы она вынесла свой успех?)

воскресенье

В отличие от мисс Нотомб, я не помню себя в раннем детстве. Разве что я летал от года до четырех. Отец бегал со мною на руках по квартире, изображая самолет. Я пролетал над паркетом, слаломом пробирался между комодами и, слегка касаясь белых стен, делал мертвую петлю в гостиной. Я приземлился, только когда отец ушел от нас.

понедельник

Успех могут вынести лишь крайне претенциозные люди. Ибо они находят, что он в порядке вещей. Для них как раз безвестность была бы неестественной, непонятной, неприличной. Когда вдруг то, что они делают, начинает пользоваться признанием, у них не рвет башню, они просто думают: “Ну наконец-то, давно пора”. Короче, единственный способ не зазнаться — это зазнайкой родиться.

вторник

У “Петросяна” Линда спрашивает меня:

— Будешь моим гейм-боем?

Я отвечаю:

— Только если ты поиграешь с моим джойстиком.

Дальше разговор стал сугубо личным. (Это же дневник, а не пип-шоу.)

среда

Я-то думал, что мир подарен мне от рождения! Мир не дарится — он покупается.

четверг

Сложность не в том, чтобы ответить на вопрос: “Зачем мы живем?”, а в том, чтобы не задавать его себе.

пятница

Ужинаем с Людо в “Ами Луи”, по соседству с Ванессой Паради и Джонни Деппом.

Глядя на эту прелестную парочку, Людо, мой женатый друг, хандрит еще больше:

— Ну как это у них получается? Моя жена так страдает от жизни со мной… Хуже всего ее испуганный взгляд.

— Испуганный? Ты ее бьешь?

— Нет, но мне кажется, она все время боится, что я от нее сбегу. Это меня нервирует. Плевать, что мы не спим, но от ее страха я впадаю в черную тоску. Мне кажется, что я чудовище. Тебе, холостяку, этого не понять…

— Холостяков женщины боятся не меньше, уверяю тебя. Их страшит моя свобода, моя неряшливость, они боятся в меня влюбиться, подхватить какую-нибудь заразу или, того хуже, вообще ничего не почувствовать. Наверняка я занимаюсь любовью реже, чем женатые мужики.

— Если только они не хранят верность женам!

— Знаешь, мне кажется, я сексуальный психопат.

— Что? Ты садо-мазо, зоофил, педофил?

— Нет, бери выше. Я хочу, чтобы меня любили. А что Пенелопа? Ты по-прежнему с ней встречаешься?

— Нет, меня это не возбуждает с тех пор, как слишком возбуждает ее.

суббота

Будешь себя хорошо вести, после смерти попадешь в “Май Тай” (Санари-сюр-Мер, шоссе Бандоль, 1370). Эта дискотека располагается на трех этажах (кубинский бар, техно-клуб и этаж фанки-соул). Все телки прикинуты, как в худших твоих фантазиях. Бокалы там не пустеют. Рай — это место, где диджей ставит именно тот диск, которого ты ждал, и так всегда, во веки веков. Например, даже “Эти самые вечера” Янника можно свести с “Belsunce Breakdown”, без проблем. Такой микс возможен только на том свете. На входе чернокожий привратник приглашает вас проследовать — нет, не в чистилище, а в гардероб.

Остается только заговорить с девушками:

— После смерти я надеюсь перевоплотиться в тебя.

Или с юношами:

— Здесь наблюдается страшная писечная утечка.

А потом воспользоваться этим мгновением вечности (то есть улыбаться, лежа на полу и впиваясь в целую стаю ртов).

воскресенье

Лучшая фраза недели, как это нередко случается, принадлежит Анджело Ринальди[84] : “Роман — это не что иное, как переход из безвестности в забвение, не более того”.

понедельник

Подведем итоги: я люблю Клер, но она не хочет меня видеть; Пенелопа хочет меня, но я больше не хочу ее видеть. С тех пор как мою последнюю книгу перевели тут и там, я все время в разъездах. Употребляю фанаток в ночных клубах. Культивирую в себе интересную горечь, которая служит мне разменной монетой. Вместо того чтобы признать, что мне повезло, я все время жалуюсь. Ненавижу всех, кто хоть в чем-то на меня похож. Мир представляется мне безликим, потому что я бываю только в аэропортах и на дискотеках. На всем земном шаре фоном служит одна и та же песня. Глобализация проявляется прежде всего в музыке. Земля превратилась в танцпол. В этом дневнике я описываю новое явление: всеобщую дискотекизацию мира. Недавние исследования показали, что дискотека занимает первое место в списке развлечений — и трат — 18—24-летних (оставляя далеко позади кино, театры, концерты… и книги).

вторник

Клер сделала аборт, не предупредив меня. Я попытался дозвониться в клинику, но дежурная медсестра сказала, что не имеет права сообщать имена пациенток. Навестить ее нельзя: сегодня в 15 часов эмбрион был высосан в небытие, откуда он, собственно, и не должен был выходить. Как помириться с женщиной после всего того, что я ей устроил? Можно ли причинять ей такую боль под тем лишь предлогом, что любишь ее слишком сильно, чтобы сделать ей ребенка?

среда

Писать значит ждать: писатель, словно киноактер между двумя эпизодами, частенько просто сидит на стуле и ждет своего выхода.

четверг

Лилль бай найт. Капюсина говорит:

— Я как японский футон — состою на треть из латекса, на треть из волоса, еще на треть из хлопка.

Я, пожалуй, впервые встречаюсь с девушкой, которая хвалится тем, что она кровать.

Девушка объясняет мне, почему Ролан Барт не дурак:

— Он пребывает в дифракции на субъективном уровне.

Слава богу, на ней майка с глубоким вырезом! Еще с нами Саманта, она торгует по ресторанам розами вразнос. Это лилльское предприятие являет собой фею в юбке с разрезом. Мы сидим в “Пиро́ге”, ром-баре, где, несмотря на неудачные “Капириньи”, все друг друга лапают. Потом отправляемся в “Амнезию”, техно-клуб со свечами и кирпичными стенами. Девицы, хоть и натуралки, целуются с подружками в губы, далее везде. Обстановочка “вылезающей бретельки лифчика”. Почему я так возбуждаюсь, глядя на самок в собственном соку? Потому что это единственный мой шанс стать социальным изгоем. Потом спускаемся в “Нетворк”. О дивные города, мне известны только ваши грохочущие подвалы. Тут все говорят о выборах в “Мам’з” (гей-бар) “100 пенисов, которые потрясли Лилль”. Надо же, где-то существуют люди, которые предпочитают спать ночью, осматривать достопримечательности, жить нормальной жизнью.

пятница

Утонченная шутка недели: знаете ли вы, какая разница между женщиной, у которой месячные, и террористом? С террористом можно договориться.

суббота

День без покупок: движение СРА (Сопротивление рекламной агрессии) призывает своих сторонников на демонстрацию перед большими универмагами. Нас немного, но мы полны решимости. Над бунтарями идет дождь. Мы раздаем клиентам в плащах бонусы на “непокупку”. Камер больше, чем демонстрантов. Я выкрикиваю лозунг Дугласа Коупленда (из его романа “Поколение Икс”): “I am not a target of the market!”, “Я не вхожу в целевую группу рынка!”. Зачем все это? Мне кажется, сознательность потребителя начинает расти. В общем, одно из двух: либо мы смиряемся с концом света в 2050 году (и тогда ничто не мешает нам веселиться, пока суд да дело), либо мы всё прекращаем и начинаем думать (а это уже утопия из “Года 01” Жебе). Я сижу между двух стульев: вариант “дистрой-гедонист-эгоист”, конечно, привлекательнее (на краткий период) версии “романтик-моралист-янсенист”. На самом-то деле проблема в следующем: как сделать экологию гламурной? Ибо, отдадим должное нигилистам, известное утверждение Кейнса[85] “со временем мы все умрем” никто еще не отменял.

воскресенье

По-моему, мне надо перестать думать. Я долго думал, прежде чем пришел к такому заключению.

понедельник

Если ты сидишь на лезвии ножа, рано или поздно тебя разрежет пополам.

вторник

Взяв себя и свой “Нокиа” в руки, я звоню Клер. Не повезло, нападаю на ее сына. Противно. Такое ощущение, что я Клокло[86], исполняющий песню “Телефон плачет”.

— Послушай, мама есть? Скажи ей: “Мама, это тебя”.

— А, это ты, Оскар? Даю тебе маму.

Я уже собрался было затянуть припев “Тееееееелефоооон плаааачеееет…”, но тут Клер внезапно взяла трубку.

— Что случилось? Что ты тут забыл?

— Тебя.

Телефон не плачет.

— Знаешь, у меня новый любовник. Прощай.

— Подожди. Я не могу без тебя жить.

— Поздно. Иди ты на хрен! Ту-у. Ту-у.

Она “тутукает”, а я превращаюсь в койота, воющего на луну. Телефон рычит. Телефон несет вздор. Телефон пищит. Телефон дает отбой. Телефон кричит.

среда

Понтий Пилат — властитель дум нашего времени. Трусы, избегающие ответственности, умывающие руки, чтобы не принимать решения, вот вы кто. Мы все — покорные замороченные Понтии Пилаты, приходящие в ужас при мысли о том, что надо усомниться в этом мире, который выше нашего понимания, и в его тайнах, поскольку мы уже даже не делаем вид, что они — наших рук дело[87]. Ролан Барт говорил: “Понтий Пилат — это не человек, который не говорит ни да, ни нет, а человек, который говорит да”. Мы считаем, что громко негодуем, а на самом деле молча киваем. И к тому же надеемся держать руки в чистоте.

четверг

В “Корове”, ресторане Жан-Люка Деластрита[88], Альберт Монакский ужинает с Клер Небу, а Сесиль Симеон[89] — со мной. Мы теряем время: они обе хранят верность своим мужикам. Ардиссон предлагает переименовать это заведение в “Телевизионный сбор”. Это общественно полезный ресторан. Я уплетаю курицу в кока-коле (блюдо столь же вкусное, сколь и дурацкое). Сандра (или Неизвестная Блядь — когда-то я просто ввел это прозвище в свой мобильник, и всякий раз, когда она мне звонила, на экране высвечивалось “неизвестная блядь”; потом эта кличка стала ее дворянским титулом) говорит, что, работая официанткой в “Бэн-Душ”, она отказывалась от чаевых мелочью и кричала при этом: “Э! Я тебе что, копилка?” В итоге уходила домой с полными трусиками пятисотфранковых купюр. Ее подружка Маню укладывает в тарелку роскошные груди. Хотел бы я быть ее тарелкой. Жан-Ив Бувье отказывается целоваться со мной, зато угощает джин-тоником. Эдуар Баэр только что вернулся из Уарзазате (где снимается в “Астериксе и Клеопатре”) и уже уходит в “Матис-бар” (где подают волшебный эликсир). В 23 часа Сесиль встает и уходит к мужу. Лижу стул, на котором она сидела. Ревную к тарелкам и стульям. Я хотел бы стать чайным сервизом, сиденьем в ее “мини-остине”, махровым халатом в отеле “Лютеция”. Я критикую общество избыточного потребления, но сам мечтаю перевоплотиться в вещь.

пятница

Юные придурки пихаются в очереди за “PlayStation-2” и последним “Гарри Поттером”. Я думаю, можно смело утверждать, что идея Дня без покупок не получила отклика в среде подростков. Надо срочно расколдовать поколение 15—24-летних.

суббота

Мне в лом рассказывать вам о легендарных похождениях Оскара Дюфрена в поезде, который 25 ноября 2000 года доставил в Лондон семь сотен тусовщиков. Потерпите до понедельника…

воскресенье

Все так чудесно в пяти сантиметрах от лица женщины, которую, может быть, сейчас поцелуешь. С этой точки лучше не сдвигаться. Продолжение явно будет не так невинно.

Мне ни в коем случае нельзя было склоняться к Клер, когда я увидел впервые ее белоснежное, чистое тело в весенней ночи. Надо было держаться подальше, на космическом расстоянии.

понедельник

Я бы с удовольствием вспомнил Night Trip[90] : судя по всему, это была тусовка года. Если мне не изменяет память, я ехал на “Евростаре”, арендованном “Техникартом” и “Фабрикой”[91]. По-моему, некоторые даже улыбались:

Ив Адриен в тюрбане из индийского “постатомного” платка, Мазарина Пенжо, которая очень быстро сошла с дистанции (чтобы написать статейку в “Элль”?), Жакно со своей контрабандной выпивкой, Патрик Юделин и Анн Скотт[92] (современные Ромен Гари и Джин Сиберг). Оркестр Дона Карлоса пел “Ла Бамбу” в паузе между двумя диджей-сетами даунтемпо. Остаток лондонской ночи весьма смутен в моем сознании. Помню выставку, провидчески названную “Апокалипсис”, трехэтажный ночной клуб, где ставили добрые старые диски (“When I’m with you” группы “Спаркс” и “To Cut a Long Story Short” “Шпандау бэллет”) и еще подушки, на которых я развалился, пьянствуя… Потом Кетч Ле Му вышла с Гийомом Аллари[93], а какая-то редакторша мод из “Жалюз” принялась усердно меня целовать, касаясь моего вспухшего бугра, о боже, потом я заснул в автобусе, и вот уже поезд идет обратно, а потом все, полный мрак, черная дыра, что это — пресловутый коллапс или просто туннель под Ла-Маншем?

вторник

Гадаю на ромашке, думая о Клер:

— Дура — не дура, плюнет — поцелую, к сердцу прижму — к черту пошлет…

Боль меня не отпускает, я не могу забыть ее.

Когда я ее вижу, мне кажется, что она подурнела, когда не вижу — что похорошела. Она вульгарна, шумна, безумна, слишком громко смеется, безвкусно одевается, этакая Марлен Жобер для бедных, Николь Кидман для нищих, носит шлёпки в разгар зимы, ездит на уродской тачке, набитой детскими креслами, у нее двое детей от разных отцов, она трахается, как ненормальная, один, два, три, четыре раза подряд ей мало, она визжит и засовывает себе туда еще и пальцы, она ненасытна и пресыщена одновременно, ей на все плевать, Клер тоскует, я тоскую по Клер, и всякий раз, бросив ее, чувствую себя опустошенным. Она произошла в моей жизни. Со мной редко кто-то случается.

среда

Эсэмэски — новомодное средство общения. Все посылают друг другу записки на мобильные телефоны. Мы вернулись к телеграмме, к эпистолярному жанру, к опасным связям. Например:

Я по тебе скучаю.

Мне так не хватает твоих рук.

Мои губы шарят по твоему телу.

Ich liebe dich![94]

Я мокну по тебе.

Мне столько лет, сколько хочешь, меня зовут, как хочешь.

А не пойти ли нам в “Квин”?

Ладно, это, конечно, еще не Шодерло де Лакло, но мы потихоньку к нему приближаемся. Скорость и краткость этих записок заставляет преувеличивать чувства и желания. Одна моя подружка пожаловалась вчера:

— Надоели мне эти “эсэмэс-lovers”[95] !

четверг

Во Франции произошла колоссальная революция, а все как воды в рот набрали! Национальная ассамблея разрешила вазэктомию. Это означает, что в скором времени всё растущие легионы Оскаров Дюфренов смогут добровольно себя стерилизовать, чтобы развратничать без гондонов и детей. Вот радости-то: эгоисты, слава богу, перестанут размножаться. Когда же наконец вазэктомию будет покрывать медицинская страховка?

пятница

Валери Лемерсье[96] говорит:

— Я молода, и не собираюсь провести остаток своих дней, смотря “Что почем”[97] !

В этом-то и состоит проблема моего поколения: мы не хотим жить той жизнью, которую наши родители предусмотрели для нас. Мы тоже не прочь бы побунтовать, но слишком ленивы, чтобы кидать булыжники.

суббота

Сижу в “Вип-рум” рядом с Робби Уильямсом. На нем фланелевый костюм в полоску, с приталенным пиджаком, как у банкира из Сити. Хорошая новость: если рок-звезды косят теперь под яппи, это означает, что я наконец смогу реанимировать свой наглый прикид 80-х, чтобы выглядеть звездой.

воскресенье

Нашел способ тискать сиськи задарма: достаточно заявить, что они искусственные. Тетки до смерти обижаются, вмиг задирают майки и просят пощупать и убедиться. Не сдавайтесь сразу, будьте профи. Скажите:

— Операция прошла хорошо? Ну надо же, в жизни не скажешь, что силикон.

— Ты что! Они настоящие! Ты пощупай, пощупай!

Стриптиз на халяву и тисканье сисек обеспечены. Что надо сказать? То-то же. Спасибо, Оскар!

понедельник

Хорошо бы сегодня со мной произошло что-то интересное. Думаю, от этого выиграли бы все на этой странице.

вторник

Веду младшую сестру приятеля к “Чену” (это лучший китайский ресторан в Париже). Читая меню, она восклицает:

— Тут слишком всего много, у меня сбой в системе принятия решений.

Молодые выражаются все более странно. Например, я понятия не имею, как на верлане[98] сказать “антиконституционный”. Ужин не удался ввиду полного отсутствия общих тем. Обжегшись на Клер, дую на воду. Потому-то я ее и потерял. Пока, общаясь с женщинами, я буду бояться, что мне будет больно, я не влюблюсь. Иногда я думаю, что в нашем веке уже больше никто ни в кого не влюбится. На кой черт? Поколение панцирных. Мир толстокожих. Армия броненосцев. Любовь? На каком фланге?

среда

Страсбург — это Амстердам без косяков в свободной продаже (но эльзасское вино дозволено). Я грызу соленые крендельки и размышляю о Европе. Опьянение в готическом городе изысканно; серебристая вода в канале отражает фахверковые дома и высокие сапоги эстонских шлюх. В “Ливинг-рум” (ул. Балейёр, 11) обстановка буржуйской помпезности. Напеваю “You are My High”, хит морозных ночей. Много пить вредно, особенно сидя: вставляет, только когда встаешь с места. Идти не получается, приходится снова садиться, и вот тут начинаются настоящие неприятности. Далее наступает черед кислой капусты с сосисками, потом заваливаемся в “Авиаторов” (адрес потерял). Почему вечно приходится выбирать между блондинками, брюнетками и рыжими? Я бы потусовался с блюнеткой, брондинкой и блыжей! Уже 7 часов утра; ни фига не стоит. В этот час бедняки идут на работу.

четверг

Одна американка целовала меня, и мы катались по ее кровати, слушая две лучшие песни Авриль Лавинь — на третьем и десятом треке (в наши дни запоминаешь не названия, а номера, которые можно поставить на бесконечный повтор), — она мне рассказывала о своих выкидышах и о том, как она вышла за какого-то говнюка, а я кусал ее янтарные плечи и грациозные руки, лизал ее, как мороженое, и думал: “береги себя”, “take care”, и я до сих пор повторяю это, жаль, не попросил у нее номер телефона. “Береги себя”. Американцы говорят “take care” направо и налево, но мне кажется, что это интимнее, чем “I love you”. Береги себя, потому что я больше тебя никогда не увижу. Одноразовые романы печальны, но весьма приятны. Решаешься на жесты, к которым в обычной жизни идешь месяцами. На иностранном языке легче произносить всякие скабрезности: “give me your pussy”, “lick my balls”, “I want your ass”, “swallooow!”. Робость растворяется в мимолетности. Я бы кончал реже, знай я, что могу это делать каждый день.

Те, кто грустны, те, кто хмуры,

Тех, кто ветрен, — не хули!

Переменчивость натуры —

Уж таков закон земли!

Для чего крыла Амуру?

Чтоб они его несли!

Чтоб они его несли!

Чтоб они его несли![99]

(Цитируется Жаном Ренуаром в качестве эпиграфа к “Правилам игры”)

пятница

Знаменитым становишься, чтобы легче было клеить телок, но именно известность их и смущает, отталкивает, создает что-то вроде непреодолимого препятствия между ними и вами, а привлекает только блядей-карьеристок, корыстных мымр, завистливых змеюк, сварливых ревнивиц, агрессивных уродин и закомплексованных психопаток. Мой последний роман — первый в списке лучших продаж. Будучи неизвестным, я не решался ни с кем заговорить. Теперь, когда я прославился, никто не осмеливается заговорить со мной. Оказалось, что популярность связывает, сковывает, стесняет, это настоящая тюрьма. Покончено со свободой движений, поступками от балды. Приходится быть похожим на себя. Оставаться самим собой. Многие знаменитости уезжают жить за границу, потому что им надоело играть себя любимых и соответствовать своему образу. Слава — облава.

суббота

У Пенелопы телефон с вибратором. Не подарить ли ей вибратор со звонком?

воскресенье

Кого-нибудь в себя влюбить — пара пустяков: притворитесь, что вам наплевать, и все. Беспроигрышная стратегия. Мужчины и женщины в равной степени западают на тех, кто не обращает на них внимания. Клер я люблю, потому что она даже не притворяется, ей правда наплевать на меня. Или, еще точнее, плевать с высокой колокольни. Влюбившись, следует прежде всего убедить человека, которого хочешь больше всего на свете, что тебе от него ни горячо ни холодно. Любить — значит играть в безразличие, заглушать биение сердца, говорить обратное тому, что чувствуешь. В сущности, любовь — это жульничество.

понедельник

Я вампир. Завладеваю чужой жизнью и выдаю ее за свою. Высасываю из чужих жизней соки. Веду дневник другого человека. Меня надо срочно сдать в клинику сексуальной дезинтоксикации. Пусть мои страдания смешны, но они реальны. Я страдаю и причиняю страдания. Ничто меня не остановит. Это исступление неуемно, я могу угомониться разве что на заднем сиденье такси, вдыхая родной с детства аромат кожаной обивки и напевая “Love is All Around” “Троггз”.

вторник

Церемония вручения премий “The Best” в “Георге V”. Гюнтер Сакс[100] беседует с Режиной, которая (на счастье Бранта) обещала сегодня вечером никому не давать пощечин. Новая Мисс Франция слишком уж сияет: надо бы ей напомнить, что дело в шляпе, она победила и больше не обязана улыбаться, как дура. Александр Зуари[101] тут как тут: всякий раз, когда я его встречаю, мне кажется, что я попал в фильм “Джет-сет”[102]. Он играет в нем с тех пор, как мы знакомы. Надо отметить, что вечер организован автором одноименной книги — Массимо Гарджиа[103], прозванным лучшими друзьями “женой Греты Гарбо”. Стефан Берн[104] усмехается:

— Он пригласил фальшивого Валентино, фальшивую Лиз Тейлор и самое страшное — настоящую Джину Лоллобриджиду!

Урсула Андресс вручает мне диплом за элегантность. Делаю вид, что удивлен, хотя считаю, что вполне заслужил эту награду. Кароль Буке краснеет от стыда, что засветилась на подобном рауте. Кто-то говорит мне:

— На нее встает как на стиральную машину.

А что такого? На отметке “отжим” стиральная машина может доставить море удовольствия. Жан-Жак Шуль и Ингрид Кавен ужинают за моим столиком (попаду ли я наконец в их следующий роман?). Массимо Гарджиа представляет нам ослепительную брюнетку:

— Нина. Актриса. Итальянка. 22 года. Новенькая.

Девица часто отлучается. Либо кокс нюхает, либо у нее проблемы с мочевым пузырем.

Беатрис Далль уже не прячет свою татуировку. Она вспоминает меня (я брал у нее интервью для “ВСД”). Спрашиваю ее, как дела. “Плохо”, — отвечает она. Люблю людей, которые откликаются на формулы вежливости криком о помощи. Кристин Девье-Жонкур[105] говорит мне, что хотела бы заняться театром.

— Как Бернар Тапи[106] ?

Ай, это ей в голову не приходило. Она подумает. Раз в жизни Фредерик Таддеи[107] никого не снимает. Какая тоска: можно нести что в голову взбредет, делать что хочешь, и это нигде не покажут! Я ничего интересного не говорю, если никто меня не снимает. Вообще-то я думаю, что, если бы выключили все камеры, мир бы умолк.

среда

Чтобы Нина не пустила у меня корни, я говорю ей, что в постель заложена бомба.

— Клянусь тебе, в четыре утра она взорвется, так что УХОДИ СКОРЕЙ!

Сработало: она слиняла. Стоило ей уйти, как я заскучал по ее духам. Она целовалась, упираясь напряженным язычком мне в зубы. Я вспомнил, как она шептала, утирая фальшивые сиськи простыней, словно делая мне комплимент:

— Oscar, you are so selfish…[108]

Я просто больной. Хорошо бы моя кровать НА САМОМ ДЕЛЕ взорвалась в четыре утра.

четверг

Я амфибия. У меня IQ земноводного. Это сообщение пришло на мой “Нокиа”. Второе оказалось посимпатичнее: “Твой меч, мой орал. Линда”.

Я, может, и захотел бы, да по заказу не получается. Может, я слишком стар?

пятница

Ищу повода поплакаться, но не нахожу. Что само по себе уже повод.

суббота

Умираю от скуки на рождественских ужинах. Семейные сборища пахнут елкой. Дед Мороз — отморозок.

воскресенье

Бессемейный холостяк сидит один в баре, заказывает водку. Бармен говорит ему:

— Лучше выпей “Мохито”. Будем следить за градусом.

Даже мелкий обслуживающий персонал страшится его падения.

— Не дергайся — мой стакан скончается через десять минут.

понедельник

Чтобы спастись от холостяцкой тоски на рождественском ужине, уезжаю в самый прекрасный в мире отель — “Датай” — на Лангкави, маленьком островке у северо-западного побережья Малайзии, прямо под Таиландом. Там нескольких роскошных вилл, рассыпанных на белоснежном песке, в окружении тропического леса, где обезьяны испускают короткие взвизги, чтобы соответствовать фильмам про Тарзана. Все здесь отвечает самому изысканному вкусу, за исключением клиентов. На самом деле это не самый красивый отель на планете, а самый “бубонный” — буржуазно-богемный. В прошлом месяце здесь побывала Джоди Фостер и еще Фил Коллинз. Даже Ширак сюда заглянул (с меньшей помпой, чем в “Ройал-Палм” на Маврикии). И кого же я вижу, стоит мне вытянуться у бассейна? Ноэля Галлахера из “Оазиса”! Его новая подружка похожа на Мег Райан. Ноэль Галлахер во вьетнамках! Нет, все-таки редкая удача — сбежать от Рождества, чтобы очутиться на краю света в компании Деда Мороза[109].

вторник

Проспал шестнадцать часов. Когда жарко, турист охлаждается в море, а что делать, если вода теплая, как в ванне? Этот рай рекомендовала мне моя гуру, Элизабет Кин, которой я заметил недавно, что от постоянной поддержки азиатского кино у нее даже глаза стали раскосые. И знаете, что она мне сказанула?

— Лучше быть узкоглазой, чем узколобой.

Я улыбаюсь, вспоминая быстроту ее реакции, и продолжаю уплетать индонезийский обед, прямо на пляже. Через две недели мне приходит в голову идеальный ответ:

— Да я не наци, я наси горенг[110].

Желтые вялые птицы клюют прямо из тарелки.

среда

Ложусь белым, просыпаюсь красным. Я слишком долго читал на солнце, уничтожая марширующих по мне насекомых (красных муравьев, песчаных крабиков, крошечных паучков и засохшие листья, которые на поверку оказались замершими бабочками, а также другие неопознанные летающие объекты). Ноэль Галлахер уехал. Жалко, не успел спросить его, что он хотел сказать своим “Babyyy / You’re gonna be the one that saves meee / and after aaaall / You’re my wonderwaaaall”. Что может значить “Ты чудо-стена, которая меня спасет”? Через час, по закону парности, делающему нашу жизнь волшебной, я нахожу ответ в романе Патрика Бессона “Подвержен легкой меланхолии”: “Женщин он не любил, он в них верил. Он был убежден, что одна из них — одна на миллиард — его спасет. И хотел найти ее при жизни”.

четверг

Узнал из французских газет, что кодовое слово для получения чемоданов с банковскими купюрами, посланных Альфредом Сирвеном[111], было “Оскар”. Звонишь себе в “Эльф”, говоришь: “Я нуждаюсь в услугах Оскара”, — и получаешь кучу бабок из Женевы. Я польщен, что послужил паролем. Но имейте в виду, если вы позвоните мне и попросите Оскара, я вам и сантима не пошлю! Хотя… если вы потрясающая юная дама, обязательно напишите мне, и, возможно, вы получите право на некоторые “услуги Оскара”…………

(Никогда не понимал, почему надо ограничиваться в многоточии тремя точками, когда можно поставить целую дюжину, чтобы утяжелить непристойный подтекст.)

пятница

Меня так и не взяли в заложники в этой мусульманской стране. Что оскорбительно, в конце концов.

суббота

Мне ужасно нравится имя малайзийского главы государства: Салахуддин Абдул Азиз Шах ибни Аль-Мархум Султан Хизамуддин Алам Шах. “Привет, как тебя зовут?” Он, должно быть, нечасто снимает баб на дискотеках.

воскресенье

На этой неделе расскажу вам про ночную жизнь Куала-Лумпура…………………………….

понедельник

Если Нью-Йорк город стоя́щий, то Куала-Лумпур — город флюрящий. С выставленным в витрине брильянтом размером с башни-близнецы “Петронас” (самые высокие небоскребы в мире). Гигантские коммерческие центры вываливают на весь Дальний Восток “Праду”, “Гуччи”, “Шанель” и “Гермеса” — улица Монтеня[112] опоясывает теперь земной шар целиком. В “Уинд” и в “Ра-Сити-бар” фальшивят настоящую Селин Дион. Здесь караоке еще не вышло из моды. Пью “Сингху”[113] в память о Пхукете. Снаружи гигантская реклама “Л’Ореаля” закрывает стену здания: Виржини Ледуайен ростом метров тридцать. Знаете, как будет по-малайски “Ведь я этого достойна”? “Kerana diriku begitu berharga”. Кого мне привести в “Риджент-отель”? Подавальщицу из “Бэк-рум” или шлюху из клуба “Ликвид”? Ни ту, ни другую: сегодня вечером я возвращаюсь в номер с очень даже клевой француженкой по имени Дельфина Валлетт. Чувствую себя Гийомом Кане в “Пляже”, без Леонардо ди Каприо, который мог бы увести у меня мою прелестную землячку.

вторник

Возвращаться в Париж из Куала-Лумпура — это все равно что попасть на несколько веков назад, когда все остальное человечество переваливает через тысячелетие. Мучаюсь от задвига во времени. Не знаю даже, что сказать: “Добрый день” или “Добрый вечер”. Чтобы упростить себе жизнь, говорю “с Новым годом”. Люди вроде довольны; потом я засыпаю за столом и вновь вижу прозрачное безмолвие ясных вод.

среда

Что-то мне не в кайф этот новый год. Кубрик нам уже описал его вдоль и поперек, к тому же еще в “Техниколоре”[114] : там будут обезьяны и черный монолит на Луне, орбитальные станции, танцующие вальс, а компьютер свихнется и наступит непонятный конец. Я бы лучше себя чувствовал, окажись мы прямо в 4001 году (если никто не ПОСПЕШИТ изменить календарь, я практически уверен, что НИ ОДИН ИЗ НАС не доживет до 4001 года).

четверг

Опять меня пригласили на шикарный ужин в отель на улице Боз-Ар, — вечер посвящен другому Оскару (Уайльду), который там отдал Богу душу. Я раздеваюсь в комнате, где он помер, и в халате спускаюсь к ужину на радость фотографам — я готовая картинка на выставку. Обожаю званые ужины. Стоит разбогатеть, как тут же перестаешь платить. Таскаешься по бесплатным коктейлям и спонсорским вечеринкам. Главное, чтобы богатые не тратили деньги, это было бы слишком просто. Богача в ресторане легко узнать — он единственный не платит по счету (его либо пригласила пресс-секретарь, чтобы он разрешил поместить его фотографию в “Гала”, либо это заведение принадлежит ему).

пятница

Я Дон Жуан гламурной прессы, Казанова группы “Призма”. Проблема в том, что стоит мне напиться, как я влюбляюсь. Вот список девушек, в которых я влюблен в настоящий момент: Луиза, Каролина, Александра, Летиция, Леа, Николь, Эва, Сабина, Нина, Елена. “Разве для того, чтобы любить сильно, необходимо любить редко?” — вопрошал Альбер Камю в “Мифе о Сизифе”.

суббота

“Овер Сайд” — улица Шерш-Миди, 92 — новый модный клуб свингеров. Что-то вроде “Кастеля”[115] третьего тысячелетия. Девушки тут молоденькие и хорошенькие, мужики одеты с иголочки (сомнительный комплимент). Похоже на клуб элегантных снобов с одной оговоркой: тут не танцуют, а трахаются. Очень трудно голышом сохранять элегантность. Тьерри Ардиссон нашел верные слова:

— В двадцать первом веке танцполы сменились траходромами.

воскресенье

Читатели спрашивают меня, почему Оскар Дюфрен так знаменит. Что он делает в жизни? Только книжки пишет? Откуда берет он свои НБ (нуворишские бабки)? Почему прохожие просят у него автограф? Я отвечаю, что в современном мире люди богатыми становятся за один день и бывают известны исключительно своей известностью. И я не собираюсь оправдываться, потому что я воплощенная несправедливость.

понедельник

Любовь влияет на погоду. На улице дождик, вы маетесь, просматривая записную книжку в своем мобильнике. Наконец, доходите до фамилии женщины, о которой думали, и — оп! — нажимаете на зеленую кнопку и оставляете ей сообщение: “Я сидел и думал о тебе”, и вот уже среди туч воссияло солнце, запели птицы под дождем, вы превращаетесь в законченного идиота, исполняете балетное па, улыбаясь на манер Джина Келли (только лучше), и прохожие вокруг таращатся в изумлении… На улице может быть минус двенадцать по Цельсию, но вы подыхаете от духоты просто потому, что услышали ее голос на ответчике.

вторник

Какой-то тип останавливает меня на улице и говорит: “Вы так мило пишете”. Я благодарю его, но, пройдя несколько метров, вдруг соображаю, что в этом-то и затык: я пишу мило, ладно, но когда же я буду писать хорошо?

среда

Все сходят с ума по нечитабельному Томасу Пинчону. Phony! Я вспоминаю три разновидности людей, с которыми сталкивается Холден Колфилд в “Над пропастью во ржи” Дж. Сэлинджера (еще один американец-затворник): это bastards, jerks и phonies. Человечество делится на три категории — сволочей, мудаков и пошляков. Бывают и смешанные варианты. Я уверен, что Сэлинджер за нами наблюдает исподтишка и частенько усмехается в своей хижине в Корнише, штат Массачусетс. Сэлинджер — это наша статуя Командора.

четверг

Не зная, что еще придумать, чтобы продать свою пачку “Монд”, Али, разносчик газет с улицы Бюси, орет:

— Генрих Четвертый убит Равальяком!

Внезапно прохожие устремляются к нему, и вскоре у него не остается ни одной газеты.

пятница

В программе празднеств в “Квин” фигурируют новые модные аббревиатуры:

ДВД — Декольте Великолепное от Диора

УКВ — Удивительно Красивый Взгляд

NB — Нижний Бар

ДНК — Днем Не в Кайф

ТВ — Тусанемся Вместе

суббота

День рождения Тьерри Ардиссона в свингерском клубе “Шандель”. (Отопление тут шпарит вовсю, явно чтобы клиентки поскорее оголились.)

Замечаю блондинку с боевой раскраской:

— Как тебя зовут?

— Эльза. Пишется как Зельда, просто надо отнять “З” в начале и заменить “д” на “з”.

— Just call me Scott![116] Знаешь ли ты, что я сейчас тебя съем?

— Очень надеюсь…

— “Шандель” — это неромантичный античный Рим.

— Я пришла в юбке, потому что это облегчает доступ к телу, — говорит Эльза. — Ни у кого нет жвачки (кодовое название презерватива)?

Она берет меня за руку и ведет в конец коридора. Через несколько (напряженных) секунд:

— Что случилось? Ты импотент?

— Нет. Я влюблен.

воскресенье

“В настоящий момент все зажигавшие меня телки потухли”. Я в бешенстве — фраза недели принадлежит Яну Муаксу, а не мне.

понедельник

Решил изобрести антипонты, которые заложили бы основу для новых понтов. Открываю специальную неделю “Французская глубинка”. Сегодня, например, отправился пропустить стаканчик в “Бальто”, прокуренной забегаловке на Порт-де-Клиньянкур. Я даже поскреб лотерейный билетик “Морпион”, но ничего не выиграл. Надо бы раскрутить в будущем году новую литературную премию “Бальто”. Шагая по улице, слежу за тем, чтобы из кармана у меня вылезал номер “Паризьен”. В киоске покупаю “Джихад”, последний выпуск “САС”[117].

вторник

Жена Людо, которая ушла было от него после очередного скандала, вернулась назад. Людо в кусках — я уже успел вновь приобщить его к радостям холостяцкой жизни. Ясное дело: одну нашел, десятерых потерял. Так что мы с Анн Скотт, очарованной моей концепцией шикарного антишика, пошли дегустировать восхитительный кебаб на Северном вокзале. Я с белым соусом, она с “хариссой”[118]. Люблю женщин, которые едят “хариссу”. Это трогательно до слез. Анн взяла три порции, а прослезился я.

среда

“САС” просто великолепен. Де Виллье точно заслужил премию “Бальто”. Еще состоялся вечер Катринетток[119] в Испанском центре в Бельвиле. Я надел белые штаны и белые ковбойские сапоги. Диджей выбрал “Палит солнце над бамбуком” Филиппа Лавиля. Танцую слоу с косметичкой из Гарша под “Бабье лето” Дассена. Нагрузившись “Малибу”, ухожу из зала, когда начинается “Признание за признание” Жана Шультесса (1981).

четверг

Ужин в “Камукере”, отличном африканском ресторане, который держит Кетти, бывшая Клодетка[120]. Мы вспоминаем Клода. Когда выходим, от нас искры летят. Неопшик обязывает, мы занимаемся любовью под саундтрек “Полуночного экспресса” Джорджо Мородера.

пятница

Я бы с радостью грязно оттянулся с Танис. Пока что я робко тяну ее за руку.

суббота

Встретил СМИ (Сексуальную Милую Идиотку), ДСП (Девчонку, Свихнувшуюся на Порнухе), БТР (Блядь с Тоскливой Рожей), ОРЗ (Обдолбанную Развратную Зануду), НДС (Нимфетку, Дающую Сразу), ТНТ (Тупую Недотраханную Телку), КПД (Клевую Похотливую Датчанку). Клею их походя — краткость сестра таланта. Мы живем в мире сокращений и аббревиатур. Потом догонялись на вечеринке “Фарма” в банкетном зале Ножан-ле-Ротру. Некая Мануэла компрессом ложится на мою хандру. Оказавшись у нее, только в ней почувствовал себя как дома. Проснувшись, увидел, что она страшна, как моя жизнь: оргазм называют маленькой смертью, а все потому, что, кончив, лучше уж не просыпаться. Ничего не поделаешь — то мы предаемся любви, то любовь предает нас.

воскресенье

Меня ломает не отсутствие Клер, это ломка по тому времени, когда меня без нее не ломало. Ломка — всего лишь передозировка пустоты. Я упрекаю жизнь вообще в моем существовании в частности. Хотел шикануть своей антишикарной неделей, но выяснилось, что антинебытие это все равно небытие.

понедельник

Монреаль — это Нью-Йорк, говорящий по-французски. Ультрасовременный муравейник, сплошной фэшн, total hype[121] и андерграунд в буквальном смысле слова (мороз минус двадцать, так что все сидят под землей). Квебек — это Франция через десять лет. Даже комичный акцент местных жителей очень быстро забывается, и отеческая снисходительность заносчивого парижанина преобразуется в комплекс неполноценности. Понятно, что только франкофонные канадцы начинают по-умному сопротивляться американизации. Они сохраняют то, что им нравится на этом континенте (скорость, эффективность, технологию), и выкидывают все остальное (меркантильность, англицизмы и Рока Вуазина[122]).

вторник

Накачиваюсь портвейном в “Софе” (Рейчел Уэст, 451) в компании юных писюшек, которые запросто могут подхватить пупочный насморк. За окном полярный холод, но они упорно щеголяют в коротеньких майках. Позже я засну в своих апартаментах “Королевы Елизаветы”, и мне приснятся чихающие пупки. (Попробую завязать с травкой Мориса Г. Дантека: в ней слишком высокое содержание ТГК[123].)

среда

Здесь динамисток называют “раздражалками”. Снова-здорово: пялишься прямо в лицо красотке, а она глядит в пространство. Унылая картина весь этот нетающий снег. Лучшее средство избавиться от хорошенькой девицы — это переспать с ней. Квебекцы правы: динамистки нас раздражают. Проблема в том, что мы обожаем этот раздрай по имени желание.

Жюль Ренар, раздавший всем сестрам по серьгам в своем “Дневнике”, нашел чудное определение подобным мне бабникам. Он пишет 31 мая 1892 года: “Сердце на 25 приборов”. Он только забыл уточнить, много ли побьют посуды, убирая со стола.

пятница

Ужин в “Континентале” с телеведущей Изабель Марешаль, которая, имея внешность Офелии Винтер и мозги Анн Сенклер, косит под Кристин Браво[124]. Она очаровательна, но слишком много работает и не может составить нам компанию — Эрби, Фелипе и мне, — когда мы дозором обходим “Софу”, “Ливинг” и, наконец, “Джей-бар”, откуда нас благополучно вышвыривают часа в три утра (один из немногих недостатков Квебека — это его ночное законодательство, списанное с британского). Полукав телок, мы страхнули оттуда, так и не факнув блонду, хотя бы ради фана. Напились в щетку! (Пытаюсь перейти на квебекский: французский язык третьего тысячелетия очень напоминает футуристский сленг из “Заводного апельсина”, изобретенный Энтони Бёрджессом.)

суббота

В чем мой секрет? Притворяюсь, что пишу, и незаметно начинаю писать на самом деле.

воскресенье

Клер пишет мне: “Я буду ждать тебя всю жизнь с условием, что ты поторопишься мне перезвонить”.

Но поезд ушел, я предпочитаю вспоминать о наших муках и не превращать невозможную страсть в любовную несовместимость. Сегодня меня занимает моя следующая женщина. Поэтому я их часто меняю: ищу не очередную, а самую последнюю. Я знаю, что где-то меня уже ждет та, с которой я пока не знаком.

понедельник

Приятно двадцать лет спустя вновь испытать действие, которое на меня, пятнадцатилетнего, оказывали песни Элтона Джона. “Friends”, “Border Song”, “Tiny Dancer”, “Skyline Pigeon”, “Mona Lisas and Mad Hatters”, “Levon”, “Grey Seal”, “I Need You to Turn to”, “This Song Has no Title”, “Goodbye Yellow Brick Road”, “Sixty Years On”, “Michelle’s Song”, “Into the Old Man’s Shoes”, “We All Fall in Love Sometimes”, “Pinky” — это самые лучшие песни моей жизни. Убедительно прошу всех читателей, незнакомых с сочинениями Элтона Джона 70-х годов и принимающих его за коротышку в смешных очочках от английского шоу-бизнеса, немедленно закрыть эту книгу. Сидя у себя в комнате, обтянутой зеленой или синей тканью, я часами смотрел, как крутятся на проигрывателе пластинки моей матери, — они трескались реже, чем теперь, — и мне становилось горячо в животе, я был счастлив и несчастлив одновременно и влюблялся во всех девчонок лицея Монтеня… Я сексуально озабоченный романтик. И тут нет никакого противоречия. Я ведь существую и часто лью слезы, валяясь с голыми ногами на кровати.

вторник

Вот три фразы, которые следует произносить при разрыве с женщиной: “Я от тебя ухожу”, “Между нами все кончено” и “Я тебя разлюбил”. Пока они не произнесены, все еще поправимо. Можно сколько угодно ссориться и посылать друг друга подальше. Но в тот день, когда они сказаны, пиши пропало. Эти слова производят эффект разорвавшейся бомбы: вылетели — не поймаешь. Словно код доступа в тупик, “сезам, закройся” любви.

среда

На нашей планете живет 6 миллиардов человек, из них 3,5 миллиарда женщин. Если допустить, что на каждую тысячу женщин приходится одна секс-бомба (допущение более чем пессимистичное), то получится, что Земля носит 3 500 000 ураганных баб, за которых любой натурал не колеблясь отдал бы жизнь. Среди 3 500 000 прелестных созданий наберется сотня-другая кинозвезд и топ-моделей, что дает в остатке 3 499 800 неизвестных, но отпадных красоток. Чтобы удалось переспать с ними всеми, по моим подсчетам, придется заниматься любовью десять раз в день в течение тысячи лет. Сопоставив это число с двумя с половиной миллиардами самцов, мечтающих в период спаривания о женщине-вамп, мы сможем вычислить показатель сексуальной удовлетворенности: 3 499 800 разделить на 2 500 000 000 = меньше одного шанса на тысячу. Математически говоря, 999 землян из 1000 падут жертвами фрустрации и диктата красоток: не зря же они “секс-бомбы” и “жены — пушки заряжены”. Роковая женщина — это потенциальная Большая Берта[125].

четверг

Мне слишком рано все достается. На меня сердятся за это и, на манер арабского шейха из рекламного ролика “рено-клио”, отечески похлопывают по плечу:

— “Слишком молод, сынок”[126] !

пятница

Господи, я не достоин, чтобы Ты вошел под кров мой, но скажи слово, и испепелится душа моя[127].

суббота

Чтобы позлить Летицию из Лилля, я говорю, что буду трахать другую, думая о ней. Она нежно улыбается — как я ни стараюсь, мне не удается вывести ее из себя — и сообщает мне медовым голоском:

— Лучше трахать ее, думая обо мне, чем трахать меня, думая о ней.

воскресенье

Заканчиваю неделю “elegantly wasted”[128], как говаривала группа “INXS” накануне самоубийства своего солиста. Жан Эсташ был прав: мы ищем мать и шлюху в одном флаконе. Но и бабы от нас не отстают: им нужен папа и альфонс.

понедельник

Тяжелая это работа — ждать женщину в людном месте (бросаю полные надежд взгляды на незнакомок, входящих в кафе, и после каждого облома вынужден снова приводить себя в чувство, сохраняя при этом видимость достоинства). Еще хуже — никого не ждать в том же людном месте. Лучше, чтобы тебя продинамили, чем не иметь никого, кто мог бы тебя продинамить.

вторник

Пересеклись с Клер: страшное разочарование. В моих воспоминаниях она была гораздо красивее, я любил ее гораздо больше и наслаждался каждым мгновением. (С Клер мгновения останавливались. И каждое было первым.) А тут — фюить, магия испарилась, чары рассеялись. Что тому виной — лень, гордость, боязнь страданий, но мы отдалились друг от друга, наши чувства вдруг угасли, и реанимировать их невозможно. Передо мной стояла рыжая истеричка с опавшими грудями, вульгарно одетая и чрезмерно размалеванная. Только бабочка, вытатуированная у нее на ноге, напоминала мне о женщине, которую я дико хотел еще пару недель назад. Я вспомнил, что пишет Поль-Жан Туле в “Моей подружке Нан”: “И он знал также, что сойтись с женщиной после долгого перерыва будет несуразным святотатством; и что, если, выпив “Жюрансона”, оставить вино выдыхаться в бутылке, оно превратится вскоре просто в безвкусную желтую жидкость”. Это одни из самых жестоких и верных слов, написанных о конце любви, об этом пламени, ставшем чуть теплым, о прокисшем благородном вине. Завершение кристаллизации[129] — кощунство, смертный грех упущения. Презирая того, кого любил, оскорбляешь самого себя.

среда

Она прокричала мне:

— Ты кончишь, как последнее дерьмо!

Я ответил:

— Это лучше, чем кончать с последним дерьмом!

четверг

Звонит Пенелопа, чтобы сообщить мне, что она наконец нашла свое счастье — оно имело место в прошлую субботу с 21 ч 17 мин до 21 ч 42 мин. Я умоляю ее ничего мне не рассказывать. Я противник счастья. Надо будет организовать демонстрацию против счастливчиков. Депрессушники с вытянутыми рожами пройдут в молчаливом марше, потрясая лозунгами: “Нет — радости жизни!”, “Долой счастье!”, “Гедонизм? Спасибо, не надо!”.

Мне следовало бы сойтись с Пенелопой, когда она этого еще хотела. Она восхитительна и лукава. Но мне казалось, что у нее слишком маленькая грудь. И потом, она трахалась с Людо тайком от меня. Вот дура: если бы она мне об этом сказала, я бы дико возбудился. Что компенсировало бы нехватку грудей!

пятница

Вчера вечером мой друг Гийом Раппно ответил какому-то придурку, который спрашивал его электронный адрес:

— Rappeneau@poshelnahren.com Потом начался тотальный мордобой, обвал синяков, реки кровоподтеков.

суббота

Людо хандрит.

— Ты чего хандришь?

— Я бросил любовницу.

— Да что ты? У тебя была любовница?

— Ну да. А то зачем было тогда жениться?

— Так почему ты ее бросил?

— Она слишком сильно душилась.

— Что?!

— Ну да, жена орала на меня, когда я возвращался домой, поэтому я решил завязать.

Дамы и барышни, дорогие читательницы, если у вас есть женатый любовник, сжальтесь над его женой, не душитесь хмельными пахучими духами. К черту “Коко”, “Пуазон”, “Обсессьон”, и, главное, никакого “Раша”. Будьте милосердны. Заранее благодарен вам за понимание.

воскресенье

Как, в сущности, легко испортить хорошие отношения — достаточно сказать: “Я тебя люблю”.

понедельник

Мне сплошь и рядом попадаются юные кретины, которые не хотят “брать в голову”. Тогда как я, разменяв пятый десяток, люблю как раз “брать в голову”: разбирать по косточкам то, что не ладится в моей дурацкой жизни, и переделывать окружающий мир. Хочешь жить — бери в голову. Бери в голову и бейся ею об стенку. Сегодня Декарт сказал бы: “Я беру в голову, следовательно, я существую”.

вторник

Людо ждет второго ребенка! Он сообщает об этом с похоронной физиономией, и я срываюсь:

— Проблема в том, что, женившись, трахаешься без резинки. Черт возьми, ты не обязан перенаселять планету!

— Пошел ты, я очень рад! Обожаю делать детей.

Охотно верю. В моем присутствии он всегда принимает несчастный вид (чтобы доставить мне удовольствие), но на самом деле он в восторге. Потомство — доказательство его потенции. Но я не сдаюсь:

— Ты только глянь на их растопыренные пальчики, это же завоеватели, они проникают к нам, чтобы занять наше место!

— Да что ты понимаешь! Когда эти ручки тянутся к тебе… А вообще-то, с чего это я вдруг занялся любовью с собственной женой…

— Это вредно для здоровья! И уже не модно!

— Знаешь анекдот про мужика, который поехал в Лурд[130] со своей женой?

— Нет.

— Чуда не произошло, они по-прежнему вместе.

За что люблю Людо: он всегда рассказывает застольные анекдоты до начала ужина.

среда

Процесс над Роланом Дюма неприятен тем, что мои “Берлути”[131] могут выйти из моды.

четверг

То было время, когда в капиталистических странах бабки текли мощным потоком. Их было как грязи. К счастью, осталась все-таки горстка людей, которые не захотели пачкаться.

пятница

Вчера вечером Анн Скотт неожиданно залупила мне:

— Мне, право, неловко, что ради меня ты бросил пятерых девиц.

Бывают такие дни. До этого она мне оставила сообщение, а когда я перезвонил, то напоролся на ее ответчик. Она перезвонила, но у меня была встреча, и я выключил мобильник. Она снова оставила мне номер мобильника на ответчике. Когда я ей позвонил, она уже выключила свой. На мою эсэмэску она ответила, но, когда перезвонила, разговор прервался, потому что я въезжал в туннель. Я набирал ее, она — меня в разных концах города. За весь день мы так и не поговорили. Будем считать, что мы гонялись друг за другом.

суббота

Почему так приятно трахаться без резинки? Потому что рискуешь дважды и по полной программе: дать жизнь и заразиться смертью.

воскресенье

Когда спишь с женщинами направо и налево, они все сливаются в одну. И она просто меняет имя, кожу, рожу, рост и голос. Длина волос, объем груди, степень эпиляции лобка и цвет белья варьируются от случая к случаю. Но ты повторяешь ей заученные фразы, делаешь одни и те же штучки, совершаешь одинаковые движения в установленном порядке: “Ты хорошо пахнешь… подвинься ближе, еще… я тебя боюсь… я так хочу твои губы… дай я тебя полижу, скорей, я больше не могу… о, благодарю тебя, Господи, какое счастье… ты мне страшно нравишься… мне кажется, это сон… мы будем заниматься этим всю ночь, всю жизнь…” Талдычишь одно и то же каждый вечер разным девушкам с завороженным взглядом ребенка, который разворачивает подарок. Перемены приводят к повторяемости. Как ни парадоксально, новизна возникает, только если хранишь верность одной женщине. Донжуаны лишены воображения. Казанову принято считать многостаночником, а он был просто лентяем. Потому что, как ни меняй баб, ты-то остаешься все тем же мужиком, поборником пути наименьшего сопротивления. Чтобы хранить верность, необходим талант.

понедельник

Бедный Бальтус, Шарль Трене украл у него смерть. Как Эдит Пиаф украла смерть у Жана Кокто в 1963 году. Надо постараться не умереть одновременно с какой-нибудь звездой эстрады. Почив, они тянут одеяло (прессы) на себя. Не хотелось бы сдохнуть в один день с Джонни Холлидеем.

вторник

Вчера вечером зажигали в отельных барах на улице Риволи, начиная с “Крийона”: “Интерконтиненталь”, “Кост”, “Вандом”, “Ритц”, “Мёрис”, “У Режины”. До “Режины” добрались немногие (на самом деле добрался я один, победа за мной, я выиграл, э-э, что я выиграл-то?). Потом у меня отсосала какая-то блядь, и ее тут же стошнило. Просматривается ли тут причинно-следственная связь? Дело было в подвале бара с девочками в Восьмом округе. Я кончил в презерватив, который она аккуратно вынула изо рта. Она встала и вышла в туалет, и слышно было, как она кашляет за дверью, а потом спускает воду. Дебютантка, наверно, очень уж нежно она целовалась взасос. Я сконфуженно оделся.

Я мог бы забрать свои деньги у нее из сумки, бедняжка ни о чем бы не догадалась, думаю, она была еще пьянее меня. Я заплатил за шампанское и ушел не попрощавшись (наверное, я все-таки рассердился, что она блеванула, поцеловав меня). Кто мы такие, чтобы позволять себе такую мерзость? Заблудшие овцы на поверхности планеты. В предрассветном такси по радио передавали “Что остается от нашей любви?”, и я, по-моему, даже всплакнул, и шофер тоже (оказался фанатом Трене). Ну и видок у нас был. Две заблудшие овцы

в рассвета мраморных лучах,

на низких Сены берегах.

Я хлюпал носом, понимая: то, что мне дала эта девушка, не имеет цены.

среда

Бежать, нестись не переводя дыхания. А потом внезапно остановиться и сказать ей, глядя прямо в глаза: мне нужна только ты, честное слово. И поверить в это. Хорошо бы еще не расхохотаться в эту минуту, немножко испугаться, рискнуть, совершить какой-нибудь дурацкий поступок, например, подарить цветы — в любой день, кроме 14 февраля, — или трахнуться на трезвую голову.

четверг

“Мохнатый колобок” снова в моде благодаря культовому фильму “Слишком много плоти”, в котором Элоди Бушез выставляет на всеобщее обозрение свой передок, покрытый обильной растительностью. Новое — это хорошо забытое старое, ночные минетки опять заволосатели. Прощай, “писька под Коджака”, теперь носят “письку под Барри Уайта”!

пятница

У меня застой в чувствах.

В Америке люди, находящиеся в моем положении, говорят:

— I am in a transitional stage![132]

Быть может, у меня переходный период, который продлится всю жизнь.

суббота

Презентация “Паши” в Брюсселе. Знаменитый клуб на Ибице открывает бельгийский филиал (ул. Экюийе, 41), рулит там диджей Пиппи. Знакомлюсь с некой Фло, которая нажирается “Мохито”. Она учит меня нескольким идиоматическим выражениям. Так, например, секс-бомбу брюссельцы называют “топ-киска”, а “шляться” будет “наворачивать”. Фло отказывается перейти в “Зимние игры” (бельгийский “Ледуайен”).

— А топ-киски там есть?

— Нет, там одни пердухи. (Местный термин для обозначения буржуек.) Хороши там только официантки, но они слишком заняты.

Продолжаю исследовать всеобщую клубизацию мира. Сегодня вечером на улице прохладно и свет какой-то печальный, словно утомленный ветром. Я веду этот дневник еще и с целью показать грядущим поколениям: вот как мы жили в начале XXI века, вот то блаженное время, когда мы разрушали вашу среду обитания. Мы завалились в “Фюз” (ул. Блае, 203), где я полностью прочувствовал европейскую экзотику. Фло ест банан. Звучит по-дурацки, но девица, которая в ночном клубе ест банан, создает нужную атмосферу. Девушка за стойкой протягивает мне шорт-дринк, “Блю лемон”. Я спрашиваю ее:

— А что такое “Блю лемон”?

Она улыбается:

— Такая голубая фишка.

воскресенье

Мне кажется, я наконец понял, в чем прокол: я бы хотел быть героем. Стоять на носу “Титаника” и кричать, что я властитель мира. Я бы хотел пить цикуту, завоевывать империи, изменять Солнечную систему, свергать “Данон”. Я хочу, чтобы со мной происходили исторические события, а у меня одни “случаи из жизни”. Мир на замке, я не могу к нему подступиться.

понедельник

Новые технологии со страшной скоростью изменяют язык. За несколько лет своего существования эсэмэски преобразили наш язык больше, чем Луи-Фердинан Селин, Раймон Кено и Пьер Гийота, вместе взятые.

Bojus’ 4to ja urodka + zanuda

Ne lubi6 moi prikoly ska*i i ya ujdu

Ni4ego ne men’aj *ivi na vs’u katu6ku

Opjat’ ne znaju 4to govorju

Tam telki est’?

Ya stol’ko tebe ho4u skazat’

Vs’e ok?

4ego *det Akademia, 4toby pererabotat’ svoj slovar’?

вторник

Главный приз за фразу недели присужден Фредерику Боттону[133] :

— Мой пуст остаканел.

Дело было в “Матис-баре”, и я подумал, что души не чаю во всех Фредериках Б. (Боттоне, Бадре, Берте…).

среда

Мне худо, но никто этого не понимает, потому что я сохраняю хорошую мину при плохой игре. Остается мне только моя способность увлекаться. Писатель — это не профессия, а диагноз. Надо уметь изумляться при виде чего-то обычного и спокойно взирать на безумие.

четверг

Короткая стрижка — единственный недостаток Анны Гавальда[134] ; все остальное в ней мне нравится. Мы проводим сравнительный анализ своих жизней и в итоге не доедаем ужин. Она пьет коку и разводится. В ее возрасте я занимался тем же. В “Камбодже” нас узнали, но я все-таки заплатил по счету. Она вдруг сообразила, как избавить меня от неутоленных желаний:

— Подумаешь, дело, Оскар, принимай бром, и все тут!

И жизнь моя превратится в нескончаемую военную службу, освобожденную от сексуальной повинности.

пятница

У холостяка одно на уме: с кем бы переспать сегодня ночью?

У женатика одно на уме: с кем бы переспать сегодня в обеденный перерыв?

суббота

На днях зашел к Людо, чтобы оказать ему моральную поддержку на полднике в честь дня рождения его дочери. Дети орали так, что мы покинули поле боя и скрылись в ванной, чтобы забить косячок. Но его двухлетняя дочь нас засекла и вознамерилась во что бы то ни стало пробраться в нашу вип-зону (где мы сидели на бортике ванны и вздыхали о собственной юности, которая развеялась как дым). Она закатила жуткую истерику и, истошно визжа, принялась колотить в дверь, но мы выдержали осаду. Через некоторое время Людо все-таки прикрикнул на нее:

— Софи, успокойся! Если ты не прекратишь орать, пойдешь туда, откуда вышла!

По какому такому праву человек считает, что может делать все, что захочет, под тем лишь предлогом, что ему два года?

воскресенье

Я становлюсь важной персоной. В течение одной недели я предложил Жан-Клоду Трише (директору “Банк де Франс”) послать все к черту и купить ферму в Ларзаке, опрокинул бутылку вина на Марка Ламброна, пообедал с Жоржем Мустаки и Киразом (в разные дни), поужинал с Аленом Сушоном и Бернаром Франком (опять же в разные дни), порэповал с МС Соларом и Тиной Киффер[135] (одновременно). Оскар Дюфрен говорит о себе в третьем лице, потому что у него рвет башню. И в этом величие Оскара.

понедельник

По каким признакам узнаешь хороший ночной клуб? По туалетам: если провести пальцем по бумагодержателю, палец становится белым, а если помазать им по зубам, они теряют чувствительность.

Проблема в том, что рано или поздно начинаешь проводить в сортире больше времени, чем у стойки бара. Клозеты некоторых клубов я могу описать лучше, чем танцпол.

— Вчера неслабо тусанулся.

— Правда? Где ты был?

— Весь вечер провел в туалете — нюхал, пил, чихал, рыгал.

— Действительно, ты умеешь повеселиться на славу.

вторник

Ингредиенты: 2 бутылки бордо, 2 грамма кокса, 1 бутылка “Абсолюта”. Перемешайте все в башке и в желудке. Несите черт знает что всяким засранцам, потом идите домой и обнаружьте, что у вас кончился стилнокс. Не засыпайте: проведите ночь, глядя в потолок и жалея, что появились на этот свет. (Рецепт для ночных Сизифов.)

среда

Ариэль Домбаль поверяет мне Ключевой Секрет Совращения. Есть фраза, позволяющая склеить где угодно какую угодно телку, при условии, что она молча скучает. Послав в ее сторону парочку томных взглядов, надо подойти поближе и прошелестеть ей на ухо:

— У вас отсутствующий вид, но от вас ничто не ускользает.

Говорят, получается. Я не осмеливаюсь спросить у Ариэль, не так ли к ней подкатился Бернар Анри Леви[136] ?.. Но должен признаться, мне ближе более прозаический метод Пьера Бенишу:

— Мадемуазель, не хотите ли прокатиться на “мерседесе”?

четверг

Встретил стюардессу с улицы Принцессы. Я так ее прозвал, потому что она на самом деле занимается этим престижным делом (в “Эр Франс”) и еще потому, что начиная с определенного часа она путает “Кастель” с “Боингом-747” и переходит к демонстрации аварийно-спасательного оборудования:

— Аварийные выходы, обозначенные световым табло “Выход”, расположены в переднем и среднем вестибюлях, а также в хвостовой части самолета. Светящиеся дорожки вдоль проходов указывают направление к выходам.

(Уверяю вас, в этот час публика гораздо внимательнее, чем в салоне самолета. Все ее слушают так, как будто от этого зависит их жизнь.)

— В случае разгерметизации кабины кислородные маски выбрасываются автоматически из верхних панелей.

(Мы автоматически поднимаем глаза к потолку. Потом я ищу свой спасательный жилет под сиденьем и остаюсь в этом положении до утра.)

пятница

Грмблрблммгрббммбл жизни гбнмз грмблр Никчемность.

суббота

Уэльбек озаглавил свой теоретический манифест о поэзии “Оставаться живым”. Я думаю, что тому, кто когда-нибудь напишет теорию жизни в лучах славы, придется озаглавить ее “Оставаться нормальным”. Селебрити — ненормальное состояние, но общество требует от звезд, чтобы они оставались нормальными. Таким образом создается впечатление, будто единственная цель знаменитостей — таковыми не выглядеть. Великих мира сего узнаёшь не в лицо (они либо плохо выбриты, либо скрываются за очками или шапочкой), а по их преувеличенной любезности. Они явно перебарщивают, часами жмут вам руку, делают вид, что вы им чертовски интересны… И тут вы начинаете подозревать, что этот тип явно кто-то известный, а то с чего бы это он так старался “остаться нормальным”. Звезды все время извиняются за свою знаменитость. Какого-нибудь самодовольного раздолбая узнаёшь по его подчеркнуто вежливой манере держаться, по тому, как он интересуется вашей говенной жизнью, задает вдумчивые вопросы и делает вид, что выслушивает ответы. Если звезда так звездит (долго и заинтересованно говорит с человеком, который на хрен ему не нужен), то лишь для того, чтобы его собеседник потом всем рассказал, что тот “в жизни в сто раз клевее, чем по телику”, тогда как этот маскарад доказывает только, что он “в сто раз расчетливее, чем нормальный человек”. (Собеседник его больше никогда не увидит, факт его никчемного существования сотрется из памяти звезды минут через пять после незабываемой встречи, во время которой, кстати, вышеозначенная звезда ровным счетом ничего не слушала, поглощенная необходимостью улыбаться фотографам.) Привыкайте остерегаться любого человека, который вами интересуется, особенно если он знаменит. Я знаю, что говорю, я с детства крутышка.

воскресенье

Мари Монтюир смотрит, как я допиваю сорок вторую “Кайпиринью” в “Клозери”[137].

— Ты слишком много пьешь, — говорит она с упреком.

Но я не сдаюсь. И отвечаю с достоинством (торжественно воздев к небу палец):

— У вас ускользающий вид, но ничто у вас не отсутствует.

понедельник

“Добрый вечер. У нас закончилось филе страуса”, — сообщает мне трагическим тоном официантка в “Фарфалле” (Канны, набережная Круазет, 1), как только мы садимся за столик. Я думаю, все единогласно проголосуют за присуждение ей первой премии с поздравлениями жюри за лучшую фразу недели.

вторник

В “Баре дю Марше” знакомлюсь с Изабель, юной брюнеткой, которая любит посещать в одиночестве салон хот-видео в Центре Шампере (она уже там была пять раз). В свое последнее посещение она провела полдня на стриптизе, таращась из первого ряда на жесткую обнаженку.

— Бывает, — говорит она, — что стриптизерши выбирают какого-нибудь типа из публики и раздевают его на сцене, но у бедняжки никогда не встает.

Еще Изабель мне рассказала, что там установлен пункт эпиляции лобка, куда она и направилась, но итальянец, который должен был сделать ей бикини, попытался лизнуть ее внизу живота. Она была шокирована и поспешно удалилась прочь. В ту же ночь ей приснилось, будто она показывает свою грудь мужчине, а тот угрожает ей ножом, но отказывается насиловать. Будь я психоаналитиком, я бы заработал немереные бабки благодаря полоумным девицам, которые летят на меня, как мухи на мед.

среда

Коктейль у Жерома Бегле, журналиста из “Пари-матч”. ППДА[138], как всегда, с восхитительной Клер Кастийон (красивое мышиное личико). Жан-Жак Шуль, как всегда, с тростью (на манер Франсуа Нуриссье). Франсуа Вейерганс[139], как всегда, правит верстку своей будущей книги. Франсуа Жибо[140], как всегда, кандидат в академики. Эмманюэль Гом все еще на Канале+. Ночь заканчивается в Сент-Уане[141], в рейв-клубе “Кендзо”. Ив Адриен обращается ко мне “Ваше Преподобие”; мы пьем джин-тоник, беседуя о Сейшелах и конце света. Слава богу, последний не ожидается на этой вечеринке.

четверг

Часто, чтобы описать зажатую девицу, говорят, что у нее “швабра в жопе”. Никогда не понимал смысла этого выражения. Я уверен, что встреться мне девушка со шваброй в жопе, она бы вовсе не показалась мне зажатой.

пятница

“Вы смотрите на меня, а видите себя”. Жак Риго[142] всегда прав.

Брызги джина воспламеняют взгляд воспоминаньем.

воскресенье

Многие читатели хотят знать, не привираю ли я, а если да, то в каком месте, в котором часу, где и с кем. Они не понимают, что если я веду дневник от первого лица, это еще не повод говорить правду. Это не “правда через ложь” Арагона, а лживая правда автора дневника. Когда-то противопоставляли интимный дневник роману. Первый считался срыванием всяческих масок, последний — вымыслом. Поскольку с тех пор даже роман стал автобиографическим, я решил создать романизированный дневник. Рассказывать свою жизнь от собственного имени скучно, потому что слишком просто: рожа автора всем известна, понятно, кто говорит, всем все ясно. Это путь наименьшего сопротивления, и потом, столько гениев (равно как и бездарей) его уже прошли. Второе Я позволяет пойти в обход и превратить чтение дневника в игру в прятки. “Романтического эгоиста” можно определить следующим образом: это лего из эго. “Понедельник. Не Я. Вторник. Не Я. Среда. Не Я…” (привет Гомбровичу[143]).

понедельник

Неминуемая катастрофа: Земля погибнет, это раз. Непоколебимая уверенность: я тоже умру, это два. Вопрос на повестке дня: кто первый? Земля или я? Лучше бы Земля, потому что тогда и я там же буду. Если уж подыхать, так с музыкой. Любя себя, я очень рассчитываю на конец света. Не исключено, что все люди мне подобны; это бы объяснило тот факт, что они изо всех сил стараются ускорить Апокалипсис — чтобы не помереть в одиночку.

вторник

Моя жизнь — это роман, основанный на реальных фактах.

среда

Разговаривал с Элизабет Кин о своих провалах в памяти. Заскок начался в семь часов вечера в воскресенье и длился до полуночи, объяснил я.

А она мне загнула в ответ что твой Луи Жуве в “Забавной драме”:

— Заскок? За кокс?

четверг

Люблю я свое несчастье. Оно составляет мне компанию. Порой, когда я временно счастлив, мне даже не хватает этой занозы. На хандру легко подсесть.

пятница

В “Кастеле” встретил Франсуазу, ту самую красотку с Форментеры. Она сидела на ступеньке. Показала мне свой живот, плоский и загорелый, потом отказалась меня поцеловать. Лучший вечер за неделю.

суббота

В настоящий момент я готов хранить верность целой куче баб. Мне хочется склеить разбитое. Так говорят обычно, когда собираются снова сойтись. Но лично я ни за что с Клер не помирюсь: мне просто хочется отыскать в других женщинах ее составные части, чтобы потом сложить их воедино. Соберу пазл Клер из чужих кусочков.

воскресенье

Вчера вечером, в 4.59 утра, мчался на машине из Ниццы в Канны, высунув голову в окно и подставив лицо теплому весеннему ветру, аромату кипарисов, оливковых деревьев, кедров, зонтичных сосен,

И мне казалось, что луна плывет

По лону Средиземных вод.

Невероятная легкость ощущений с тех пор, как я посеял свой мобильник в “Виллаже”, ночном клубе в Жуан-ле-Пене. Теперь у меня ни в одном ухе не зазвенит. Настоящая свобода настает, когда ты недоступен или вне зоны действия! Жаль только номера Марины Дельтерм, который остался в памяти моего телефона. Повезет тому, кто его найдет… Мы праздновали день рождения Жан-Аля в Бляляндии, которую переименовали в “Сосискостан”; там я открыл для себя водку с яблочным соком и “Гипнотик Пуазон”, а месье Руди разрешил мне поставить “Дафт Панк” (“High Life”, 8-й трек на CD). Успех превзошел все ожидания: море желтых очков, расстегнутые рубашки и розовые стринги, вылезающие из штанов с низкой талией. Завладев микрофоном, очередная Дженнифер Лопес по имени Анисса подвела итог своей эпохи:

— Все мужики — сволочи!

Если за этой молодежью — будущее, то — ура! — конец света не за горами.

понедельник

Слишком я падок на красоту. Соблазнить меня — раз плюнуть. Я жертва женской прелести, как бывают, например, жертвы моды. Я не признаю себя виновным. Не моя вина, что я бабник и волокита. По-вашему — козел, по-моему — “beauty victim”[144].

вторник

Открытие Парижского кинофестиваля. После очередного просмотра сижу на ступеньках “Гомон-Мариньяна” возле хрупкой блондинки с огромными глазами Бемби, которая вот уже полчаса не сводит печального взгляда со своего мобильника. Эта сцена повергает меня в черную тоску. Я воображаю, что она ждет звонка, но никто не звонит, либо просматривает в записной книжке список своих бывших, настоящих и будущих любовников, и сердце ее трепещет под шелковым лифчиком, или что она перечитывает в сотый раз романтическую эсэмэску любимого мужчины… А она все вздыхает и с трагическим видом тискает свой телефон. Все-таки я поэтическая натура. Наконец, не выдержав, я подхожу к ней, спросить, как дела, а она мне орет в ответ:

— Блин! Я из-за вас проиграла! Я почти побила свой рекорд в тетрис!

Да-да, загадочная страдалица оказалась чемпионкой игр по мобильнику. (Я в своем репертуаре, мне бы хоть в “Гомоне” угомониться.)

Позже вечером Клотильда Куро не пришла в “Ренома галери”[145].

среда

Мне рассказали забавную историю: один мой приятель, светский гомик, завел роман с гинекологом и таскает его на все парижские пати. И сообщает, представляя его:

— Я без своего гинеколога никуда.

четверг

В продолжение моих размышлений о недоразумениях и подводных камнях интимного дневника мне хотелось бы процитировать отрывок из “Падения” Камю: “Авторы… исповедей пишут главным образом для того, чтобы ни в чем не исповедаться и ничего не сказать из того, что им известно. Когда они якобы переходят к признаниям, тут-то им и нельзя доверять: сейчас начнут подрумянивать труп”[146]. Странное было ощущение, когда Ги Жорж[147] признался наконец в своих преступлениях парижскому суду присяжных. Хорошо бы все писатели стали Ги Жоржами, чтобы их можно было припереть к стенке и ждать, пока они расколются. “Да, это сделал я, да, да, да, это я, простите, честное слово, никогда не буду больше врать”. Но писатели — это преступники, которые никогда не сознаются.

пятница

Вчера вечером Доминик Ногез сказал, уходя с собрания “Мастерской романа”:

— Я пошел, мне надо закончить роман.

— Я тоже ухожу, — заметил я, — мне надо начать роман.

суббота

Если меня показывают по ящику, говорят, что я слишком раскручен. Если я отказываюсь от выступлений, говорят, что я звездю. Когда я покончу с собой, меня наверняка обвинят в пиар-акции.

воскресенье

Издатели не читают книг: они их издают.

Критики не читают книг: они их просматривают.

Читатели не читают книг: они их покупают.

Вывод: никто, кроме писателей, книг не читает.

понедельник

Когда Людо приходит домой, ему есть к кому припасть. Я этой радости лишен. Может, холостяки только потому и снимают девушек, чтобы хоть иногда употреблять глагол “припасть”.

вторник

Опасный приступ романтизма у Патрика Вильямса (зам. главного редактора журнала “Техникарт”): мы оба приходим к выводу, что гораздо приятнее заниматься любовью, будучи влюбленным. Мужчины в этом смысле ничем не отличаются от женщин: секс с чувствами нам милее. Без смущения, очарования и магии секс превращается в спорт. В этом, несомненно, заключается причина неумеренного потребления алкоголя. Я часто трахаюсь в подпитии ради того, чтобы ощутить любовный хмель. Если сердце не бьется, так пусть хотя бы голова кружится.

среда

Вчера вечером, демонстрируя свою “ауди-ТТ” одной аппетитной крошке, Гийом Раппно бросает невзначай:

— Вот купил новую машину, чтобы возить к себе разных дур… Ты свободна сегодня ночью?

четверг

Еще одна фраза недели: “Пусть лучше меня считают толстосумом, чем тугодумом” (Тьерри Ардиссон).

пятница

В Вене никто уже не вальсирует в пустых дворцах Ринга. Оплеванный при жизни Фрейд теперь получил парк имени себя. Хочется переиначить знаменитое стихотворение Генриха Гейне “Ich weiß genau was es bedeuten soll, daß ich so traurig bin”[148] ! Не волнуйтесь, я больше не позволю себе игру слов по-немецки.

суббота

Жан-Пьер Руеру[149] отмечает свое пятидесятилетие в опере Монпелье. Его многочисленные друзья достали смокинги и вечерние платья, в том числе Пьер Комбеско[150], обольстительная дама пик в поисках утраченной спирали. Корти ставит диски с музыкой старинных ферий[151]. Я уже достаточно стар, чтобы ностальгировать по “Скатоле”, “Дистрито”, “Шолмсу” и “Этуаль”… В наше время пляшут, как правило, в “Дюне” и в “Красной вилле”. В Монпелье вальсируют больше, чем в Вене, что не мешает приятелю Бенуа Дютертра[152] отправиться на рыбалку. Увожу в кулисы одну брюнетку, которая зудит мне в ухо, явно собираясь кинуть подставу:

— Мне тридцать девять лет, ты понял?! Чего ты меня клеишь, мне ТРИДЦАТЬ ДЕВЯТЬ ЛЕТ!

По-любому, у меня так полон нос, что штаны пусты.

воскресенье

В Палавас-ле-Фло солнце поджаривает пиццы. Местный пролетариат натирается маслом от ожогов, чтобы спокойно поиграть в пляжный волейбол. Обездоленные всегда сексуальнее обеспеченных, и даже не спорьте (я тому живое доказательство). Хочу волосатую брюнетку. Гетто-бластеры горланят “Lady” “Моджо”, как будто это новинка. Все напялили резиновые сандалии, чтобы поесть радиоактивных мидий. По старой канатной дороге можно переехать на ту сторону канала, от казино к итальянскому мороженому. Фанерные ресторанчики отворачиваются от моря. Уф! “Миди-либр” не напечатал наши фотографии. В заднее стекло машины я смотрел, как удаляется прошлое и скукоживается моя любовь.

понедельник

У девочек такие тугие грудки, что кажется, они силиконовые. Я устал повторять Камилле, крашеной брюнетке, что она для меня слишком молода. Камилла злится:

— Почему? Ты предпочитаешь продукты с истекшим сроком годности?

В принципе меня смущает не ее возраст (17 лет), а ее цена (часы от “Шанель”). У нее смешная привычка требовать подарки, хотя сегодня не день ее рождения и не 24 декабря. А жаль, я чуть было не поверил в ее искренность, пока валял дурака. Я мечтаю о вышедших из моды чувствах, а тут — играй, гормон (поспешишь — людей насмешишь). Франк и Оливия из “Джапан-бара” опять будут надо мной издеваться:

— Оскар — наш рыцарь без траха и упрека!

Кончая в резинку, даже самую тонкую, даже внутрь прелестного ротика, все равно кончаешь в резинку.

вторник

Раньше, после трех бокалов вина, красивые фразы приходили сами собой. Теперь, после трех бокалов, я пишу то, что вы только что прочли.

среда

Клер звонит мне в 6 утра, чтобы обматерить меня. Я спокойно даю ей излить свою желчь, усмехаясь, как гиена на рассвете в африканской саванне. Потом я так же спокойно отвечаю, что между нами есть одна большая разница: она ругает меня, потому что любит, а я вежлив с ней, потому что разлюбил ее. Когда она бросает трубку, у меня перехватывает дыхание — я понимаю, что теперь мы уже точно больше с ней никогда в жизни не поговорим.

четверг

Мне часто хочется устроить диалог между моими любимыми цитатами. Например, на знаменитый вопрос Арагона “Кто он, тот, кого за меня принимают?” вполне логичным ответом мне кажется не менее знаменитый девиз Кокто: “Культивируй то, в чем тебя упрекают: это и есть ты”. Мораль: за тебя принимают тебя. Бесполезно переживать из-за собственного печального образа, ибо он всегда правдив. Лучше дуть в свою дуду, чем всю жизнь плыть против течения. Обменялись ли Арагон и Кокто этими мыслями при жизни? Не важно — теперь они общаются как мертвец с мертвецом. Вообще, библиотека не что иное, как диалог между трупами. И эти дискуссии могли бы длиться вечно… Кафка, например, заходит дальше Кокто, безапелляционно заявляя: “В борьбе между тобой и миром будь секундантом мира”[153].

пятница

Идет дождь, светит солнце, идет дождь, светит солнце. Бог играет с погодой в переключалки, как я с женщинами. И не смейтесь, пожалуйста. Я написал маленькое четверостишие, прочтите и не судите строго.

Мне страшно хочется сожрать тебя живьем

Мне страшно хочется за зад тебя схватить

Мне страшно хочется пожить с тобой вдвоем

Мне страшно хочется руки твоей просить

Да, согласен, это всего лишь проба пера, но зато александрийский стих.

воскресенье

Я люблю только читать, писать и заниматься любовью. Соответственно, для жизни мне достаточно было бы простой однокомнатной квартиры при условии, что в ней будет книжная полка, компьютер и кровать.

понедельник

Собачий холод: ноябрь длится полгода. А я еще трачу время на то, чтобы клеймить парниковый эффект! Да я скоро буду мечтать о глобальном потеплении… В ноябре 2000 года 180 стран собрались в Гааге, чтобы ограничить выброс СО2 в атмосферу, и с тех пор мы отмораживаем себе одно место. Вот предложение для политической программы Лионеля Жоспена: “Голосуйте за меня, и мы увеличим количество машин, чтобы у нас было тепло круглый год, а когда уровень моря поднимется на восемь метров, пляжи окажутся ближе к Парижу”.

вторник

Вчера прослезился, слушая “Ain’t no sunshine when she’s gone / It’s not warm when she’s away”[154] Билла Уитерса. Жуткий парижский мороз совпал с ледниковым периодом в моем сердце. Знаю, писать такое недальновидно, эти слова подтачивают мой имидж бесчувственного фаллократа, но что же я могу поделать? В мире повального одиночества слезы холостяка перед эквалайзером своей стереосистемы внушают мне некоторую надежду.

среда

Появившись несколько раз на телевидении (для рекламы книжки), пытаюсь остаться нормальным. Слава — это роскошное рабство, тюрьма под открытым небом. Гуляешь себе по улице, и все тебя отслеживают. Прохожие делают вид, что не узнают меня, но, отойдя на несколько метров, шепчутся у меня за спиной:

— Видел? Это ж этот мудила Оскар Дюфрен!

— Смотри, а он похудел!

— Сбледнул с лица.

— А нос задирает.

— А мне он нравится…

— Заткнись ты, Эглантина!

Всякая мельчайшая деталь, любое изменение внешности тут же разбирается по косточкам.

— У него сальные волосы!

— Он плохо побрился!

— Он в той же рубашке, что и на передаче Фожьеля!

— Дома не ночевал, сто процентов!

— А мне он нравится…

— Заткнись ты, Эглантина!

Мне кажется, что меня все время снимают. Пот течет с меня ручьями. Слишком много взглядов останавливается на моем лице. Попался, который зазнался.

четверг

Прошлое миновало, будущее неопределенно: мы задыхаемся в вечном настоящем наших утех.

пятница

Цель моей жизни — стать Томом Джонсом в лимузине с кондиционером. Сделаю подтяжку, наращу волосы, загорю дочерна, меня будут раздирать на части и обсасывать со всех сторон. Вот увидите, я своего добьюсь. Но и тогда, развалившись на сиденье, обтянутом белой кожей, с бутылью “Боллинджера” в одной руке и литовской эскорт-герл в другой, я уверен, что найду повод пожаловаться на судьбу.

суббота

Постойте, ведь Каннский фестиваль уже через две недели? Там же будут лимузины с кондиционером, не так ли? Если вашу мечту так легко осуществить, значит, это фигня, а не мечта.

воскресенье

“Никогда бедняк не смог бы написать романов Генри Джеймса”.

Джеймс Джойс на моей стороне.

понедельник

Я делаю все, что делаю (будь то статьи, книги, теле— или радиопередачи), исключительно из трусости. Никакой культуры отказа. Я боюсь, что меня забудут, если моя физиономия не будет мелькать тут и там. Принято думать, что звездят высокомерные, самовлюбленные мегаломаны, тогда как все происходит с точностью до наоборот: прославиться хочет тот, кто пуглив, робок и слаб.

вторник

Людо издевается над моими бубонными бобошками.

— Ох уж эти мне муки вертотраха на пороге тридцатипятка…

— Ты на себя посмотри! Почему бы тебе не написать про счастье отца семейства, женатого на идеальной женщине?

— Зачем вообще что-то писать? Моими шедеврами будут дети. Никогда ни одна книга, ни один диск, ни один фильм не сравнятся с их красотой. Ни одна картина никогда не приведет меня в состояние такой оторопи. Не премину ту минуту (сечешь омофонию — Фолкнер отдыхает), когда родилась моя старшая дочь, назвать откровением. Я понял тогда, что искусство — ничто перед неисповедимой тайной этой окровавленной говнючки, роняющей слюну прямо на свою мать, всю в слезах. С тех пор я каждый день смотрю на свою жизнь как на необъяснимое волшебное творение. Она, конечно, не лишена длиннот, повторов, вкусовых просчетов. Актеры устали, декорации поблекли. Со стилем бывают неувязки. Но это лучше Пикассо, Пруста, Феллини и “Битлз”, вместе взятых.

— Пеги говорил, что отцы семейства — авантюристы нового времени, а тебя послушать, так они наши последние денди.

— Знаешь, Оскар, я долго тебе завидовал, но сейчас мне, пожалуй, тебя жаль.

— Благодарю тебя, мой единственный друг.

Вот тут мы друг друга не понимаем. Я смотрю из окна на новоиспеченных папаш, входящих с колясками в Люксембургский сад: подавленные, усталые, обремененные орущими детенышами, они изо всех сил проявляют терпение, делают куличики, хотя гиря до полу дошла… Когда же они озвереют? Когда наконец сообразят, что на хрен им не нужна эта говенная жизнь среди памперсов и детских креслиц?

среда

Я составил список девушек, которые мне нравятся. Первой идет Франсуаза, учитывая ее нервозное обаяние. Один недостаток: ей на меня плевать. Насколько мне известно, нежелание спать со мной еще не свидетельствует о большом уме!

четверг

В двух местах аплодируют только придурки: в кино и в самолете, когда он приземляется.

пятница

Фраза недели: “Она полуманекенщица, полу-“Майн кампф” (Эдуар Баэр).

суббота

В конце жизни Миттеран стал несносен. Он признался Роже Анену[155], что хочет снести Эйфелеву башню. Перемигивался с Морисом Папоном, от чего чуть не стошнило Жоржа Марка Бенаму[156]. В присутствии Элькабаша[157] орал на своих родных, презрительно обращался с друзьями, устраивал разнос врагам. Я бы тоже хотел так кончить — старым, невыносимым, всемогущим, в окружении льстецов и книг. Он бил лежачих, опасаясь, видимо, что сам вскоре к ним присоединится.

воскресенье

Начиная с определенного возраста на все есть ответ. Любовь? “Живет три года”. Верность? “Это не жизненная категория”. Смерть? “Только она дает свободу”. Успокаиваешь себя готовыми фразами. Начиная с определенного возраста все средства хороши, чтобы перестать думать.

понедельник

Пора уезжать из Франции. Один ученый очень подробно объяснил мне, почему за последние полгода у нас было всего пять солнечных дней. Северный полюс тает. Следовательно, в океане прибавляется воды: соль перераспределяется. А соль влияет на Гольфстрим. Не спрашивайте меня, как это происходит, я в этом ничего не смыслю. Но такова горькая реальность. Гольфстрим, теплое течение, которому мы обязаны мягким климатом и тем фактом, что Франция не стала полярной страной, идет сейчас другим путем. В ближайшие десятилетия Париж станет такой же горячей точкой, как Монреаль. Ужасную погоду 2001 года нельзя рассматривать просто как временное неудобство. От вас это скрывают, но скоро тут грянут морозы. Французские зимы будут суроветь с каждым годом. Мы слишком долго стремились к комфорту, перепроизводили и гадили в атмосферу напропалую, так что теперь природа нам мстит. Будущий Ной наденет варежки и коньки, а на бороде у него вырастут сосульки.

вторник

У кареглазых у блондинок / Сердце сделано из льдинок.

среда

Франсуаза Арди составляет мне гороскоп: я Дева с восходящим знаком Близнецов. Благодаря Деве я мнителен, серьезен, трудолюбив, скрупулезен, вдумчив, мрачен, невыносим. Благодаря Близнецам — дилетант, непоседа, любопытен, искренен, расторопен, подвержен стрессу, невыносим. То есть я разрываюсь между девическим критичным умом с пристрастием к контролю и близнецовым шилом в заднице. Подозреваю, что Франсуазе пришлось перечитать все мои книги, чтобы так точно диагностировать шизофрению.

четверг

Ари Булонь пишет Алену Делону. Мне хочется ответить ему: “Милый Ари, что ты кричишь в пустоту? Что за глас вопиющего в пустыне? Ты не знаешь, кто ты, откуда, зачем живешь? Думаешь, ты один такой? Успокойся. Мы все такие”. Детству Ари, конечно, не позавидуешь. Но на большую часть вопросов, которые он задает себе, никто не сможет ответить. Даже если в семье есть отец[158].

пятница

Уикенд на Женевском книжном салоне. Ожидаешь увидеть множество банков, набитых грязными деньгами, и магазинов, ломящихся от часов и шоколада. Оказываешься в праздничном городе, где рулят саудовские принцы и русская мафия. Майами с Ибицей до Женевы далеко. Тут все целуются взасос, высунув язык, как в клипе “You are my High”. Билл Клинтон ел здесь фондю в “Армюр” (в старом городе). А Оскар Дюфрен выпил бутылку пива меж грудей Мартины в баре “Эспуар”.

суббота

Всеобщая клубизация мира (продолжение). Есть места и получше бара “Эспуар”: “Дезьем бюро” (ул. Станд) и “Барокко” (пл. Ла-Фюрстери). “Барокко” держит Жанина, здесь собирается золотая молодежь Женевы. То есть самые сексуальные телки со всей планеты, слетающиеся на вечно позевывающих ювелирных сынков. Тут пьют водку с “Ред-булом” (возбуждающим напитком, запрещенным во Франции), орут, когда диджей ставит Шэгги, и троекратно целуются, отъезжая в “Вельвет” на “БМВ Z8”. В “Вельвете” на румынках по имени Никита или Адриана надеты только золотые цепочки меж грудей. А женевскую Даниэлу Ломброзо[159] зовут Ирма Данон! Какая жалость, что я бойкотирую эту фирму! Клянусь, что ничего не выдумываю. Она ведет тринадцать передач в неделю, можете проверить.

воскресенье

Фраза недели: “Она была полуфэшн, полуфашистка” (Черкински[160]).

понедельник

Ранним швейцарским утром над озером с трудом рассеивается туман. Бриз направляет струю, бьющую из фонтана, на прохожих и яхты. Тупо и снисходительно вглядывался я в увядшие холмы. Вдруг солнечный поток изобразил радугу в искусственной водной взвеси. Эти цвета избавили меня от мигрени. Благодарю тебя, Господи.

четверг

Что лучше — ужинать с коровой, которая ест курицу, или с курицей, которая ест корову?

пятница

Витрина Сони Рикель — символ нашей эпохи: между фирменным поясом и сумкой с заветным вензелем в ней выставлена антибрендовая монография Наоми Кляйн “No Logo. Люди против брендов”.

суббота

В Каннах менты стоят на каждом шагу, чтобы кто не надо не проник на тусовку, где богатеи нарушают все республиканские законы. Общая тема вечеринок на этом фестивале? Насморк в смокинге. Чтобы тебя приняли всерьез, надо постоянно нюхать и хлюпать. За неимением слез текут носы.

понедельник

Первое, что я увидел, приехав в Канны, была лужа крови. Вылез из такси и утонул в гемоглобине. Скорее всего, ночью на Круазет подрались плебеи. Обычное дело, вместо того чтобы нападать на богатых, бедные мочат друг друга. Так держать! В моих апартаментах в “Мартинезе” меня ждет бутылка “Теттинже”, но я решаю спуститься в бар. Гийом Дюран, Александра Казан, Эдуар Баэр, Лу Дуайон[161], Мишель Денизо, Матье Кассовиц, Джамель Деббуз[162] … Я тут самый незнаменитый.

— Ты на Копполу ходил?

— В смысле на фильм?

— Да нет, на банкет…

Пора бы привыкнуть: здесь никто никогда не говорит о кино; единственное, что занимает публику, — куда пойти вечером. Но я лажанулся — только приехал и уже все пропустил. Перманентный облом — вот принцип подобных сборищ. Чаще всего на Каннском фестивале произносят следующие две фразы: “В прошлом году было лучше” и “Пошли куда-нибудь еще”. Где бы вы ни были, что бы вы ни делали, вы все равно не окажетесь в нужном месте в нужный час: там лучше, где вас нет. Отсюда и этот истерический ажиотаж, из-за которого все фестивальщики живут с прикипевшим к уху мобильником. В течение двух недель знаменитости в Каннах имеют все, что пожелают (наркотики, блядей, дворцы, яхты, ужины и вертолеты), поэтому, боясь что-то упустить, они ведут себя как избалованные дети. Поиск Грааля заключается здесь в лихорадочной охоте за тусовкой покруче той, на которой вы находитесь в данный момент. Кто не успел, тот опоздал.

Кто сказал, что я правильно сделал, пойдя на ужин “Франс телевизьон” на пляже отеля “Мажестик”? Почему танцевал в клубе Канала+ с Аксель Лаффон и Клотильдой Куро, а не с Эмманюэль Беар и Шарлоттой Гензбур? Чего Пьер Лескюр[163] так на меня вылупился — неужели у меня вид телеведущего? Есть ли тут девушка красивее той, что сейчас меня целует? Нет ли где-нибудь в этом городе, в тот час, когда я пишу эти строки, чего-нибудь покруче того, чем я сейчас занят? Вот геморрой-то — стоит мне приехать в рай, как я начинаю сходить с ума, спускаясь в ад шоу-бизнеса.

вторник

Проснулся в полдень, весь в поту (кондиционер сломался, и я спал с открытым окном), и погрузился в последний роман Дж. Г. Балларда, где он очень точно описывает зверинец, в котором я нахожусь. “Суперканны” — это история человека, жившего здесь в спальном квартале на холмах, на большой вилле с бассейном под надежной охраной камер слежения и ограды под электрическим током. В один прекрасный день он взял ружье, застрелил десять человек и направил дуло на себя. Баллард понял, что эта псевдожизнь невыносима. Страница 302: “Кинофестиваль простирался на полтора километра в длину, от “Мартинеза” до Старого порта, где коммерческие директора поглощали огромные блюда морепродуктов, но в ширину не превышал и пятидесяти метров… Сами того не подозревая, толпы под сенью пальм исполняли роль массовки, словно специально нанятой по случаю традиционного мероприятия. Надо сказать, что, устраивая овации или освистывая, они держались гораздо увереннее, чем актеры, которые, приехав показать товар лицом, вылезали из лимузинов с загнанным видом преступников, выставленных скопом перед жюри присяжных”.

ОК, я участник реалити-шоу в декадентском Диснейленде. Баллард написал еще “Автокатастрофу” и “Выставку ужасов” — это название прекрасно подошло бы самому фестивалю. Кино было придумано, чтобы уйти от действительности. Кино — это чудесная ложь, сон наяву, оно создало свою собственную аристократию, которая боится теперь революции. Вип-участники фестиваля прячутся за спинами охранников с потрескивающими наушниками. Все здесь суперснобы, то есть законченные параноики. Теперь-то я понимаю, откуда взялась лужа крови, встретившая меня по приезде. То была реальность, которая пыталась пробиться сквозь этот балаган.

среда

Сегодня утром, выходя с вечеринки Марка Дорселя[164], я сел в чей-то “феррари”, и мы рванули вверх по Круазет на скорости 240 км в час под аккомпанемент “Аэросмита”. На развороте наш пьяный водила слишком резко повернул руль, и нас два раза крутануло вокруг собственной оси. Девицы визжали, центробежная сила выбрасывала насиликоненные сиськи из декольте Джона Гальяно. Хорошо еще, что я пристегнулся! Соню стошнило от страха, но тут наш приятель нажал на акселератор, выровнял курс и помчался на 180-ти вперед к рассвету.

четверг

Кошмары “Вип-рум”: мы сидим за красным витым шнуром, развалившись на обитых белой кожей банкетках, поглощаем водку с банановым ликером, поглаживаем ляжки будущих актрис, танцующих на столе под последний сингл “Моджо” (“Chillin’”), как вдруг страшное сомнение закрадывается мне в душу. А ВДРУГ ВИП-ЗОНА НАХОДИТСЯ ПО ДРУГУЮ СТОРОНУ КРАСНОГО ШНУРА?

Чуть позже, заигрывая с какой-то очаровательной старлеткой, я спрашиваю:

— Ты сюда приехала фильмы посмотреть?

Она отвечает мне елейным голоском:

— Нет. Я приехала повидаться с Жан-Рошем[165].

пятница

Выйдя на улицу, попадаю в лапы черни, меня обступают, зажимают, берут в оборот:

— Ты известный?

— Ты знаменитостей знаешь?

— Тебя по телику показывали, как тебя зовут?

— Ты актер? Певец? Ведущий? Автограф дашь?

— ТЫ ваще КТО?

— У тебя нет входного на тусовку? Бейджика на просмотр?

Я считаю, что агрессия шпаны вполне оправданна. “Бьютифул пипл” объявил войну своей публике, вооружившись темными очками, “роллс-ройсами”, гигантскими афишами и журнальными обложками. Народ их знает, но не узнаёт. Они живут его любовью, но не отвечают ему взаимностью. Публика унижена. Не решит ли она в конце концов им отомстить? А то! Давиду из “Лофт стори”[166] уже аплодируют с большим энтузиазмом, чем Николь Кидман. Потому что зрители хлопают сами себе. Теперь ни авторы, ни актеры уже не нужны для достижения заоблачных рейтингов. По Круазет пронесся легкий сквознячок паники — здесь только об этом и говорят (как, впрочем, и везде): в индустрии развлечений работа пользуется отныне меньшим успехом, чем безработица.

воскресенье

И я понял, что мне это в кайф. Я подсел. Торчал от собственного превосходства, от своей жизни в искусстве. Захотел, чтобы она стала похожа на фильм. Я приехал сюда не за кино, я приехал, чтобы познакомиться с Мари Жиллен[167], хлопнуть по руке Джо Старра, потанцевать с Беатрис Далль, съесть на “Технибоут” омара под мавританским соусом из спаржи в компании Ариэля Визмана и Франсиса ван Листенборга, чокнуться с Аленом Шабатом[168], понюхать дурной кокс, склонившись над унитазом с… Ой, да со всеми. Мне льстили фотовспышки папарацци. Заслышав, как за ограждениями выкрикивают мое имя: (“Оскар! Оскар!”), я чувствовал, что у меня начинается эрекция. Пора было возвращаться в Париж.

вторник

Обожаю, когда меня обзывают распутником. Вообще, давно пора восстановить эту устаревшую вокабулу. Я не мерзавец, не сволочь, не подлец: я распутник в погоне за последней “роллер герл”[169]. Мольер дал этому слову путевку в жизнь, назвав Дон Жуана величайшим из всех распутников, каких когда-либо носила земля. А кто у нас самый-самый? Распутники, само собой.

среда

Нас подло обманули! Академики, оказывается, не бессмертны: Жак де Бурбон Бюссе только что отдал Богу душу. Он последним из французов защищал семейное счастье и “долгую любовь” (так озаглавлен один из томов его “Дневника”). Жак воссоединился с Лоранс своей жизни, душой его творений, творением его души. Я оплакиваю писателя, чье видение супружества было диаметрально противоположно моему, пессимистическому. С кем мне теперь вести диалог? Кто согласится со мной, что любовь существует? Кто поклянется, что можно испытать счастье в подлунном мире? Бурбон Бюссе, старый бородатый динозавр и католик, неужели вы были последним романтиком?

четверг

Скучаю по каннскому “Баоли”, где мерцали сильфиды в пламени свечей. Молочная девичья кожа все больше напоминала рекламу “Диора”: теперь гламурным считается золотистый пот, капельки испарины, влажные плечи и взмокшие лбы. Не хватает только следов дегтя на щеках, как в глянцевых журналах! Говорят, Джон Гальяно, сочтя снимки Ника Найта слишком чистоплюйскими, потребовал, чтобы во время фотосессии по телам моделек мазнули грязью. Отсюда и пошла мода на небесных гурий, умащенных машинным маслом. Чего ждет Бернар Арно[170], давно пора наладить сотрудничество с “Тоталь — Фина — Эльф” и выпустить новую линию косметических товаров на основе отработанной смазки.

пятница

Сейчас мы вынуждены выбирать между цинизмом и паранойей. Одни думают, что поскольку нам все равно хана, то с паршивой овцы хоть шерсти клок: это коммерсанты, финансисты, телеведущие, рекламщики, гедонисты и нигилисты. Другие, опасаясь конца света, пытаются уберечь то, что еще не уничтожено: это писатели, противники глобализации, экологисты, поэты, зануды и брюзги. После падения Берлинской стены эта дихотомия вытеснила разделение на левых-правых. Эгоизм или романтизм — пора определиться. Всякий на свою ногу хромает.

суббота

Поскольку термин “автофикшн” присвоили себе весьма посредственные нарциссы[171], придется для дюфреновского бреда и в память Мальро (известного мифомана, автора “Антимемуаров”) ввести термин “антидневник”. Это кривое зеркало, которым я вожу вдоль своего пупа.

понедельник

Когда актриса Майвенн Ле Беско приглашает друзей в “Кафе де ла Гар”[172] на автобиографическое one-woman-show (озаглавленное “Горошинка”), текст для которого она только что сочинила сама, готовишься к худшему. Нет в мире затеи более опасной, чем подняться на сцену и сыграть свой собственный текст о своей же собственной жизни. И поди ж ты! В течение полутора часов, одна на сцене, она выясняет отношения с матерью, сестрой и отцом, очертя голову бросается в сатиру на знаменитость, в бешеный самоанализ, в бесстыдные признания и критику воссоединившейся семьи. В ее тексте заключены невероятная сила и мужество, и она сама волнует, смешит и трогает одновременно, она иронична, едка, откровенна, жестока… Настоящий Филипп Кобер[173] в юбке. В конце спектакля публика, рыдая вместе с ней, удостаивает ее “standing ovation”. Я, наверное, плохой друг, потому что мне и в голову не приходило, что в ней столько таланта. Мораль: когда вам не дают роли, которой вы заслуживаете, надо написать ее самому.

вторник

Вчера вечером, устав наяривать, я, чтобы не париться, притворился, что словил кайф. Мужики все чаще симулируют в постели. Пора бы девушкам это усвоить: мы имитируем оргазм так же часто, как они. Есть несколько способов: потихоньку снять пустой гондон, делая вид, что он страшно липкий, или поддать стонов, хотя кончаешь с грехом пополам. Феминизм одержал очередную победу: мужчины и женщины равноправно ломают комедию наслаждений.

среда

“Любовь в фантазиях гораздо лучше, чем в действительности. Никогда не заниматься любовью восхитительно”. Энди Уорхол.

четверг

Литературный критик — это жлоб, который, заметив какую-нибудь знаменитость на коктейле, локтями прокладывает себе дорогу к ней, чтобы потом оказаться на журнальных снимках бок о бок со звездой. Неустанно говоря о Джойсе, Рембо, Селине и Прусте, он надеется, что его спутают с ними. Ему так хочется царить в центре семейной фотографии. Но выглядит он самозванцем.

пятница

Вчера, в ответ на мои жалобы на свое физическое уродство, Жасмина подарила мне фразу недели:

— Нет ничего уродливее мужчины, который мнит себя красавцем.

суббота

Вчера в “Бэн-Душ” я оказался за столиком с Мари Жиллен. Хрупкая шейка, огромные глаза, тонкие щиколотки, ослепительные зубы. Я так давно мечтаю о ней, что, само собой, не решаюсь заговорить. Она пожимает мне руку с любезностью, которую я принимаю за деликатность. Чтобы набраться смелости, я усидел бутылку “Абсолюта”. Встав ногами на кресла, мы, как обычно, прикалываемся с Гийомом Раппно, Шаяном Хоем и Але де Басвиллем[174] (который нацепил майку “Nobody knows I’m a lesbian”[175]). Наш общий IQ еле-еле добирается до 8. И вот так уже два десятка лет мы отрываемся в этом ресторане, где годны в пищу только официантки. Увы, надравшись, я смущаюсь еще больше. Миниатюрная Мари не сумела разглядеть в громогласном хаме трепетного пиита. Полчаса спустя она встает, обиженная всем тем, чего я ей не сказал.

воскресенье

Александр Дрюбиньи[176] предложил мне со следующего сезона вести передачу на Канале+. Если я и откажусь, то только из страха стать настоящим Оскаром Дюфреном.

понедельник

Франкфурт — это немецкий Нью-Йорк: футуристические небоскребы, дизайнерские мегарестораны, дикий капитализм, турецкие проститутки и мертвые джанки на тротуарах. Чувствую, что мне скоро здесь понравится. Проблема только в том, что в немецких такси надо пристегиваться на заднем сиденье.

вторник

Я высоко ценю эту страну, потому что у всех девиц тут большие сиськи. В Германии Клаудия Шиффер считается плоской как доска! Я хотел бы стать аппаратом для дойки материнского молока. Кто-нибудь может сказать всем этим Гретхен, чтобы они прекратили улыбаться Оскару, доярке рода человеческого?

Германия зеленая, Франция голубая, Италия желтая, Испания белая, Англия серая, Турция лиловая.

среда

С тех пор как Бонн перестал быть столицей, в нем довольно тоскливо. Я депрессую в тени каштанов на берегу Рейна, накачиваясь пивом. И вдобавок мою единственную здешнюю любовницу зовут adult pay TV[177]. Из отеля “Бест вестерн” звоню Франсуазе, чтобы поздравить ее с днем рождения. Она в себя не может прийти от удивления: она как раз читает мою книгу! Я прошу ее приехать ко мне в Германию, она посылает меня подальше, но весьма любезно, вовсе не рассердившись на столь беспардонное предложение… Я выключаю порноканал и закрываю глаза; меня штырит больше, если я просто думаю о ней.

четверг

Гамбург. Начинаю свое выступление с удачного приветствия: “Хелло, гамбургеры!” У меня есть один хорошо отрепетированный номер: сначала защищаю литературу, подвергающуюся смертельной опасности в мире шума и скорости, потом упоминаю собственное творчество в надежде, что публика, по ассоциации, спутает его с литературой. Поэтому мне часто аплодируют как спасителю человечества. После моего one-man-show Ульф Пошард[178] устраивает мне экскурсию по злачным местам с гениальными названиями: “Mojo”, “Madhouse”, “Shark Club”, “Purgatory”[179] (!), а завершается все, само собой, в “Вуаля” (моя ночь закончилась, как некоторые статьи в “Вуаси”[180]). Одна книга пользуется тут сейчас бешеным успехом — “Поколение гольф” Флориана Иллиеса. Этот милый мальчик 1971 года рождения (меня с ним познакомили) описывает молодежь, неспособную взять на себя даже малейшую ответственность. Он уверяет, что мы отказываемся стареть, избегаем стабильных отношений, существуем только чтобы быть похожими на рекламу, что наша единственная, но пламенная страсть — бум на бирже и что мы живем, как наши отцы в 68-м, только не бунтуя. “Мы пусты, но хорошо одеты”, — пишет он. Этот сука фриц хочет объявить мне войну, или что? Не допущу, чтобы немчура опять вторглась на мою территорию!

пятница

Мюнхен. Полный облом с Ирми и Таней. Как клеиться в стране, где тебя не знают? Что делать, чтобы понравиться в Баварии? Быть милым? Слишком приторно. Злым? Рискованно. Притворяться, что тебе плевать? Они смоются. Алексис Трегаро[181] подсказывает мне решение:

— Всегда ж можно наврать.

Нагрузившись джин-лимоном, мы продолжаем этот разговор в модном клубе “П1” (паркинг, переделанный в поилку).

— Мы либо пьянствуем, либо трахаемся, третьего не дано.

— Ты прав, думаю, что сегодня мы здорово напьемся.

И в самом деле, динамят нас, как хотят. Мы наступили на такое количество грабель, что скоро сможем составить конкуренцию Никола Садовнику[182] :

Таня: Maybe I will kiss you later.

Ирми: Sorry, I am not drunk enough.

Таня: My grandfather was a fucking nazi.

Ирми: My mother stabbed my father with a knife[183].

Французы склонны забывать, что немцы пострадали от Второй мировой войны не меньше, чем они. Трудно клеить наследниц государства, которое так отбрили 55 лет назад.

Мы уже отчаялись, но стоило Тане взять в рот жвачку, как Франк воскликнул:

— Это хороший знак!

Ан нет, ей просто захотелось пожевать. Я как-нибудь напишу книгу под названием “НЕ СОЛОНО СТЕБАВШИ”.

суббота

В Штутгарте сижу в одиночестве, маюсь в своем номере с кондиционером после выступления перед пожилыми людьми. 126 лет назад Рембо провел в Штутгарте два месяца. После чего отправился в Африку, и его можно понять.

воскресенье

Когда я вижу Биргитт, у меня начинается приступ астмы: у нее такое лицо, что у меня перехватывает дыхание. Биргитт говорит мне о Джонни Кэше. Она красивее Кельнского собора. Теперь, заслышав Джонни Кэша, я буду вспоминать о ней, the greatest kisser of Europe[184]. Она меня поцеловала и дала свой мейл, не более того. Мне очень нравится запись Брета Истона Эллиса в книге отзывов “Литературхауса”:

— The better you look, the more you see![185]

понедельник

В хорошую погоду Вена превращается в Рим на берегах Дуная. В парке я встретил встревоженную лису и аистиху, которая кормила птенцов. Старые каменные здания Шпиттельберга похожи на больших раненых животных. Я никого не кормлю. Деревья Пратера меня переживут. В “Фольксгартене” я заказал “Bukowski’s Nightmare”. Венцы — эрудиты и франкофилы. Хотите доказательств? Чокаясь, они все время говорят “Пруст”!

вторник

Сегодня я дал свой первый автограф за границей. Мои фотографии красуются на улицах, в витринах книжных магазинов, на первых полосах немецких газет. Дурацкое ощущение — быть знаменитым в стране, чьим языком ты не владеешь. Я подписываю книги по-английски и говорю: “Danke schön”, потом “Auf Wiedersehen”, а про себя изо всех сил думаю: “Entschuldigung”[186].

Я благодарен Германии, потому что в этой стране мне захотелось позвонить Франсуазе. Меня заводит чистота воздуха и возбуждает лирика немецких лесов. Невинность, увенчавшаяся виной. Мы уже этот этап прошли, и романтизма нет как нет. А без романтизма — ни Гитлера, ни любви.

среда

Стоит замешкаться, как вдруг обнаруживаешь, что в 3 часа утра играешь черт знает с кем в “Спейс инвейдерс”, слушаешь друм-н-бас, и все это в Цюрихе, городе неслабой (но законной) дури, где, уверяю вас, никто, ну вообще никто не отсосет вам в среду вечером. Где вы, дадаисты?

четверг

Вернулся в Париж. Звонит Пенелопа:

— Я по вас соскучилась…

— Ты хочешь сказать — по Людо и по мне?

— Я считала, что брак нужен для того, чтобы было кому изменять. Но Людо не хочет меня видеть, а ты гомосексуалист.

— Нет, я подавленный феминист, а это не одно и то же. Или влюбленный фаллократ, если тебе так больше нравится.

— Ты все время меняешь женщин, потому что ты нас боишься. Знаешь что, трахнул бы ты Людо, это бы вас обоих раскрепостило. А я бы все это засняла…

— Обожаю, когда ты себя ласкаешь по телефону…

— Муж до меня не дотрагивается, что ж мне остается делать! А ты дурак. Тебя окружающие не интересуют.

— Верно. Ну, раз уж я тебя слушаю, давай, заинтересуй меня.

— С тех пор как я замужем, никто меня не хочет.

— Неверно. С тех пор как ты другому отдана, ты снова меня возбуждаешь. Ты права, я, должно быть, педик.

Мы трахнулись в отеле, я — думая о Франсуазе, она — о Людо. Мы верещали как резаные, потом вернулись каждый к своим невзгодам.

пятница

Можно я расскажу вам одну глупую домашнюю историю? На днях купил джинсы от Хельмута Ланга с пятнами краски (самые дорогие, потому что выглядят как старые отвратные штаны маляра). Поносив их неделю, я дал их постирать своей домработнице, ни о чем ее не предупредив, и на следующий день она сказала мне:

— Осень трутно было, но я его отстирал!

Джинсы мои были чисты и незапятнанны! Она мужественно терла их, пока не исчезли драгоценные “дриппинги”, стилизованные стариной Хельмутом! Я был в ужасе. Но это недоразумение послужило мне уроком: если бубоны косят под бедняков, пусть стирают сами. Откуда ей знать, милой моей прислуге, что пятна краски — это верх шика у мудаков? Откуда ей знать, что наличие у меня бабок еще не свидетельствует о наличии мозгов?

суббота

Не трахнешься — трёхнешься (теорема Пенелопы).

воскресенье

В определенном возрасте, лет от двадцати до двадцати пяти, мы искренне считаем, что будем не как все. Именно по этой причине, скорее всего, мне нравится смотреть, как танцует молодежь. Они так уверены в своей свободе, что это даже трогательно. Обожаю, когда мальчики целуют девочек, им кажется, что это очень важно. Может, они не отдают себе отчета, что их уже заперли в клипе “Бэк-стрит бойз”. Я тоже когда-то был таким. С бьющимся сердцем жевал волосы, пахнувшие чистотой, и чувствовал себя непобедимым.

понедельник

Патрик Дюваль выпустил в “Стоке” книгу об Иссее Сагаве, японце-каннибале. Он очень хорошо анализирует его жутковатые аргументы. Томас Харрис, автор “Ганнибала”, отдыхает. Но один аспект этого дела Дюваль упустил. Мне кажется, Сагаве просто приелись избитые комплименты и ему захотелось обогатить словарный запас. Он хотел воскликнуть:

— Обожаю твой тонкий кишечник и желчный пузырь. У тебя классная поджелудочная железа. Я без ума от твоей печенки. Глаза у тебя — пальчики оближешь.

вторник

Можно долгие годы искать что-то или кого-то и в конце концов прийти к выводу, что на самом деле ты искал самого себя.

Атеист ищет то, чего не находит.

Художник находит то, чего не ищет.

среда

Любопытная симметрия: Людо не хватает духу уйти от жены, а у меня не хватает духу себе жену завести. Мы две оборотные стороны одной медали по имени мужчина. Который не в состоянии сделать две вещи: уйти и остаться.

четверг

Я напиваюсь от бессилия. Люди входят в мою жизнь и выходят из нее, как из вращающейся двери отеля “Плаза-Атеней”. Сегодня вечером состоится открытие “Нового кабаре” (пл. Пале-Рояль, Первый округ). Чудесное место, что-то вроде африканской хижины с футуристским дизайном. Точь-в-точь как у Кубрика в “Космической одиссее-2001”. Кубрик понял, что человечество — это стая обезьян, бродящая в пустыне из белого пластика.

пятница

Ставлю на Франсуазе новый опыт: клеюсь на трезвую голову. Мне необходимо сосредоточиться, чтобы не надоесть ей. Не покраснеть, когда мы встречаемся взглядами. Избежать долгих, неловких пауз, не отводить глаз. Я боюсь переборщить с искренностью. Ужасаюсь при мысли, что и правда влюблюсь. Мы начинаем говорить одновременно:

— Извини, я тебя перебил.

— Нет-нет, давай.

— Нет, сначала ты.

— Я уже забыла, что хотела сказать.

Детский сад. Несколько часов спустя то же самое повторяется по телефону:

— Ну все, клади трубку.

— Нет, ты первая.

— Ладно, считаем до трех.

Я делал вид, что мне есть из чего выбирать, но понимал, что выбирать не приходится. Это относится и к мужчинам, и к женщинам. Нас выбирают, и всё, надо просто дождаться своей очереди и не упустить свой шанс. В конце ужина я все-таки заказываю бутылку розового вина, содержимое которой и закладываю за отсутствующий галстук. Но так и не решаюсь ее поцеловать… Боюсь облажаться. Я смотрю ей вслед, еле сдерживаясь, чтобы не побежать сломя голову за ее машиной. В желудке порхают бабочки, цветет сирень, текут реки счастья. Подношу руку ко рту, на моих глазах выступает роса. Я воскресаю.

суббота

Чудно, и без малейших вкусовых сбоев, провел вторую половину дня с девушкой, которую практически не видел с начала этого дневника (Франсуаза — это то самое платье с обнаженной спиной на Форментере). Как будто кто-то занавесил все нежной, печальной и легкой дымкой. Мне хотелось просто-напросто, чтобы у меня ныл живот, когда я думаю о ком-то. Хотелось встретить женщину, ускользающую от меня, но от которой бы я сам не захотел бежать. Франсуаза только ушла, а я уже думаю: ее красота невыносима, у нее чудовищное имя, но от нее хорошо пахнет, наверное, перед выходом помыла голову, мне ее не хватает, она сдержанна и чувственна, мне нравятся ее ногти, круглые локотки, четкий рисунок плеч, ее низкий и торопливый голос, как у Катрин Денёв, мне нравится, что она хохочет, как гиена, повторяя мне, что никогда не носит трусики, я люблю ее серые глаза, такие огромные, что она поневоле их часто щурит (как, должно быть, утомительно все время широко открывать серо-зеленые глазищи, как у рассерженной кошки), мне хотелось бы узнать, какими духами она пользуется, чтобы купить их и нюхать, думая о ней… Ну и ну! Не такой уж ты и циник, Оскар! Может, просто лето кончается? Время, когда гормоны хлещут через край, а загрязненность воздуха достигает высшей отметки.

Жизнь мешает выражению самой жизни.

Если бы я познал великую любовь, я бы никогда не смог ее описать.

воскресенье

Я, кажется, омерзительно влюблен. Я не знал тебя, но узнал тут же.

понедельник

Фаза ускоренной бубонизации: вчера обедал в отеле “Кап эден рок” с Бернаром Анри Леви и Ариэль Домбаль, которые так друг друга любят, что смотреть противно. Сидя у бассейна, мы грызли орешки кешью, оставив арахис американским миллиардерам по имени Джерри. Красавица Ариэль заявила нам, что на ближайших выборах проголосует за коммунистов, потому что Роберу Ю нравится ее голос (это понятно). Я искренне полагаю, что в “Эден роке” мы с ней были единственными коммунистами. Мы с Бернаром пили персиковый сок и говорили о забытых войнах. Нам было очень хорошо: все лучше, чем обсуждать САС 40[187]. Удастся ли мне когда-нибудь любить женщину так же долго, как любит он?

вторник

Мы созваниваемся каждый день. Я послал Франсуазе цветы, на квартиру ее матери, приложив четыре строфы Ларбо[188] :

Мою судьбу принес тебе я,

Мою никчемность — вместе с ней;

Мой пламень — нет его слабее,

Мой жребий — нет его гнусней.

Ты недостойна этой крохи,

Как я — любви твоей, мой друг;

Покуда метишь ты в пройдохи,

Я мечу в скептики… А вдруг?

Я понял силу нетерпенья,

Ты — искушенья… Но признай:

Поскольку вряд ли старый пень я,

Ты вряд ли мой веселый май.

Не одарят нас чувства драмой —

Так будем помнить в день любой,

Что на земле, на этой самой,

Мы только путники с тобой[189].

Это было слегка too much[190], но все-таки она позвонила. Франсуаза больше не работает и работу не ищет. Она в отчаянии, любит только кошек и книги, занимается исключительно своим телом, никого не видит и не хочет детей. Идеальная женщина? Она хотела сдохнуть, пока не познакомилась со мной. “Сдохнуть” — самый любимый ее глагол: “чуть не сдохла”, “сдохнуть можно”, “я думала, сдохну” и т. д. Но она также употребляет глагол “скончаться” и эпитет “гнусный”. Таких остроумных людей я никогда не встречал. Она трещит на дикой скорости, длинными периодами, потому что, будучи младшей дочерью в многодетной семье, вынуждена была встревать в разговор на всех парах, иначе никто за столом ее не слышал… Чем больше я говорю ей, что скучаю без нее, тем правдивее это звучит. Думаю, я готов положить свою жизнь на то, чтобы не дать ей сдохнуть.

среда

Обедаю с Арно Монтебуром в столовке Национальной ассамблеи. Никто ему здесь не пожимает руку с тех пор, как он предложил подписать петицию и призвать к ответу президента Республики[191]. Не понимаю, почему депутаты не отправляются стройными рядами ставить свою подпись. Его сторонятся, словно прокаженного, только потому, что он захотел узнать правду. Не такой уж он и злодей. Он, например, даже не бойкотирует “Данон” — потому что пьет минералку “Эвиан”! Когда нам подают счет, возникает легкая заминка… Заплатит ли он наличными? Вынет ли пачку купюр? Ничего подобного, он позволяет Стефану Симону и Тьерри Ле Валлуа себя пригласить. Продался, как и все остальные!

четверг

Франсуаза, ты самое значительное событие с тех пор, как нога человека не ступает больше на Луну. Ты не позволила мне не полюбить тебя. Я просто не мог поступить иначе. Ты не дала мне пройти мимо. Любовь — это когда чувствуешь, что прозевать кого-то значит прозевать свою жизнь. Любовь — это когда перестаешь колебаться. Когда все остальные женщины кажутся пресными. Я скучаю по тебе, еще не узнав тебя. (Я выкладываю тут все, что так и не осмелился ни сказать, ни сделать тебе.)

пятница

Она уехала из Парижа, следовательно, от меня. “Вы влюблены. Сдано по август включительно”. Как испортить себе лето? Влюбиться в июле.

суббота

На бульваре Салейя в Ницце профурсетки местного разлива лениво потягивают пастис и смотрят, как удлиняются тени. Патрик Бессон просиял, когда улыбнулась Флоранс Годферно[192]. Разного рода Наташи на Променаддез-Англе служат мне защитным барьером. “Виллаж” в Жуан-ле-Пене имеет все шансы стать самым продвинутым заведением в Европе. Полторы тысячи “bad girls” Донны Саммер[193], атмосфера царит неописуемая, в связи с чем я и пытаться не буду ее описывать. Скажу вам только, что здешний фирменный коктейль называется “Кунни”, и, если вы спросите у бармена, что туда входит, он ответит:

— Писькин сок.

Утреннее солнце освещает повальный мордобой на паркинге “Сиесты”; непонятно, что меня пугает больше — удар бейсбольной битой, количество принятого “Абсолюта” с яблочным соком или моя потребность в присутствии Франсуазы?

воскресенье

Теперь я выхожу вечером не для того, чтобы встретиться с кем-нибудь, а чтобы записывать чужие фразы. Это уже род недуга. Плоть и кровь меня волнуют меньше, чем остроумные реплики. Всю неделю я потратил на поиски фразы недели. В последнюю минуту получил ее от Гийома Дюстана — в ответ на мой вопрос, хранит ли он верность мужу.

— Конечно нет.

— А он знает, что ты ему изменяешь?

— Я не особенно ему рассказываю, потому что он страдает… а я изменяю, потому что тогда у меня стоит.

понедельник

Когда ни в кого не влюблен, на всех девиц смотришь с любопытством: хочется чего-нибудь новенького, удивительного, неизведанного, может, и любви с первого взгляда.

Влюбившись, с маниакальным упорством ищешь во всех остальных свою любимую, ты так одержим ею, что кажется, она везде и во всем. Казанова говорил, что новизна — тиран нашей души. Нет, тиран — это ты.

Я хочу спасти Франсуазу, но она спасает меня. Мне попалась та единственная эгоистка, которая способна сделать из меня альтруиста.

вторник

Пока Людо мучится на Форментере в семейных оковах, я тоскую в одиночестве на Ибице, листая свежий номер “Магазин литтерер”, мужественно озаглавленный “Похвала скуке”. И вычитываю цитату из “Наоборот” Гюисманса: “Но что бы он ни предпринимал, невыносимая скука одолевала его… Он остался один, протрезвев, чудовищно устав”[194]. Я боялся, что уже никогда не полюблю; теперь боюсь, что влюбился навсегда. В девушку, которую еще даже не поцеловал!

среда

Франсуаза не отвечает на мои лирические эсэмэски. Чтобы развеяться, сажусь на корабль и плыву к Людо на Форментеру. Там у них в моде новая забава — пернуть в ночном клубе. И уйти незамеченным. Правила игры следующие: под прикрытием оглушительной хаус-мюзик подойти к смазливой писюшке — например, к хорошенькой, ничего не подозревающей модельке в открытом топике, — повернуться к ней задом, выпустить ей в рожу заряд и убежать, подыхая от хохота. Довольно реваншистское развлечение, гордиться тут нечем. Но мы же на Балеарах, а не в Коллеж де Франс!

четверг

Возвращаюсь на Ибицу.

Если бы только вся моя жизнь была похожа на вчерашнюю ночь в “Привилегии”… Вечеринка “Ренессанс” заслужила это название. Но как им хватило наглости окрестить “Привилегией” самый большой ночной клуб мира (Фабрис Эмаер[195] переворачивается в гробу)! Там были только 18-летние красотки с Карлом Коксом[196] на языке… До того я поджидал своего дилера в “Мар и Соль”, здешнем “Сенекье”[197], таращась на Лоан[198] местного производства… Эрик Морильо только что представил в “Паше” свою компиляцию “Subliminal Sessions” том 1… “Дивино”, изобилуя дебилами, превратился в стрип-клуб… Я рассекал в новой майке, купленной в порту: “Good girls go to haven, Bad girls go to Ibiza…”[199] … Чупитос[200] следуют одна за другой… Остановись, мгновенье, и длись вечно… Почему до сих пор нет ночного клуба под названием “Искупление”? Утром вместе с Людо мы внимательно изучали розовое небо, которое неохотно голубело. Море списывало с него краски. И стало винного цвета, как у Гомера. У нас над головой самолеты убирали шасси и поворачивали к Африке (направо) и к Европе (налево). Я готов заняться любовью с кем угодно, чтобы не думать о Франсуазе, но вряд ли это поможет. Все перемешалось: страны, люди, годы и тела. Без компаса не обойтись, а может, Франсуаза и есть мой компас?

пятница

Знаете, как будет по-испански “искусственный член”? Consolador. Очаровательно, не правда ли? В этом слове слышится “consolar”, утешать, и “консолидировать”, что исчерпывающе объясняет назначение предмета.

суббота

— Все, я развожусь!

Трудно сказать, плачет ли Людо от радости или печально смеется.

— Кончено. Мой брак не устоял перед кризисом седьмого года.

Вылезай, приехали. Я считал, что Людо — моя единственная надежда и опора, но ничто не вечно под луною. Если уж женатые люди расходятся, что же будет? Людо выгнали с Форментеры: позавчера его жена обнаружила в своей постели фальшивого Людо, которого он сделал из двух подушек и валика, чтобы сбежать посреди ночи (вы, наверное, уже об этом наслышаны — их разрыв стал событием недели: обложки “Вуаси” и “Пари-матч”, шесть страниц в “ВСД”, интервью в “Гала”…).

— Она выкинула меня из машины в порту, не говоря ни слова. И я уехал на пароме, с чемоданами, полными грязных футболок. Мои слезы смешивались с водяными брызгами: на щеках сплошная соль. Подлецу все к лицу.

— А в чем проблема?

— В жизни. Я думал о другой, и она догадалась. Надо было либо уходить, либо топиться.

— Ну ладно, ладно, все устаканится…

— Не знаю, все к тому шло. Когда люди расстаются на море, это значит, что они и в самом деле друг друга не выносят. Попытка увековечить чувства — полное безумие, у них есть срок годности, как и у нас самих. Всему приходит конец, а мы не хотим с этим смириться.

Страдание прибавляет ему вдохновения.

— Как ты себя чувствуешь?

— Банально. Чудовищно. Представь, она на седьмом месяце!

— Хватит, меня стошнит.

— Сегодня читатели твоего дневника свое получат!

— Понимаешь, мои читатели — обычные люди: они листают меня на пляже или в метро и делают вид, будто все в порядке, хотя в глубине души прекрасно понимают, что я имею в виду. Мы бежим от одиночества, вместо того чтобы сознаться себе, что у нас нет другого выбора.

воскресенье

Женатые прикольнее холостяков. Принято думать, что все они папики с прицепом в виде супружницы и орущей мелкоты, а на самом деле в них идет жестокая внутренняя борьба, они пребывают во власти неразрешимых коллизий и бурных переживаний, так что все Оскары Дюфрены на свете им в подметки не годятся.

понедельник

Женщины остерегаются себе подобных, не учитывая самой, на мой взгляд, опасной их конкурентки — холостяцкой жизни. Людо надоело жить вдвоем (“у меня было такое ощущение, что оттягивается весь мир, кроме меня”), мне надоело жить в одиночестве. Мы страдаем, оба в равной степени. Я доверительно сообщаю ему:

— Знаешь, я тут познакомился с одной…

— А, ты скрытничаешь, а я догадался, ждал, пока ты сам мне расскажешь! Знаешь, почему заметно, что ты влюблен?

— Нет…

— Ты стал таким занудой, охренеть можно. И дуешься все время! Так кто она?

— Ты ее не знаешь… Ее зовут Франсуаза.

— Да ты что!

Мне кажется, он с ней знаком.

вторник

По дороге из аэропорта в город Ибица огромные рекламные щиты объявляют о вечеринках в “Паше”, “Спейс” и “Амнезии”. Реклама ночных клубов оставляет далеко позади рекламу дневных товаров. Здесь ночная тусовка стала товаром народного потребления. Клубизм пришел на смену капитализму. Это мир завтрашнего дня, религия гедонизма, дискотека вместо луна-парка, только бы забыть о ежедневном рабстве в течение года. Когда в “Ашане” начнут раздавать флаеры? Давид Гетта[201] уже красуется в витринах. Почему бы не приклеить Карла Кокса на коробки с “Ариэлем”, анонсируя его очередную мыльную вечеринку? Чартерные рейсы, до отказа забитые немцами и англичанами, заполоняют взлетные полосы и несутся подальше от вечных проблем — физической непривлекательности, солнечных ударов по залысинам, накачанных пивом животов и никудышных национальных футбольных клубов.

среда

Перескажу вкратце наш вчерашний ночной разговор. Пару месяцев назад у Людо был роман с Франсуазой. Они хоть и не были влюблены, спали раз в неделю, и, судя по всему, удачно; я попросил его не вдаваться в детали. — Она крезанутая, все мозги мне затрахала. Будь осторожен, старик.

Если его целью было вызвать во мне отвращение к ней, то он своего не добился. Чем она шизее, тем больше мне нравится. Но Людо не отстает:

— Она совсем оборзела! Весь день ни хрена не делает, и кадров у нее немерено! И вечный депресняк. Сексуальна, умна, но крыша едет.

После его слов Франсуаза кажется мне еще соблазнительнее. Я цитирую ему Дюрас: “Ты мне нравишься, ну и что?” Нет, я явно втрескался, если вспоминаю на Ибице “Хиросиму, любовь мою”.

— Я сразу понял, что Франсуаза словно специально для меня создана. Говоришь, она чокнутая, весь день корчит козью морду, а потом трахается как богиня? Тем лучше. Все, что угодно, только не глупые глаза!

четверг

Франсуаза мне все-таки позвонила, чтобы объяснить, почему не позвонила раньше: у меня репутация вруна, тусовщика, бабника и блядуна… Мама посоветовала ей со мной не общаться. Я же не сержусь, ответил я, что она спала с Людо, что она психопатка и невротичка, крутящая романы с женатыми мужиками. Она ответила, что делает что хочет, и еще спасибо, что я не вменяю ей в вину ее прошлое. А на мое ей плевать.

Вот здорово: мы ругаемся, еще даже не дотронувшись друг до друга. Я пытаюсь сбавить обороты.

— Послушай, я серьезно. Ты мне нравишься, ну и что?

— Не надо, я тоже читала Дюрас.

— Я больше за себя не отвечаю!

— Я тоже!

Этот звонок стал самым лучшим в моей жизни. Она уверяет, что сама пребывает в такой же зеленой тоске и розовом свете. Я жутко рад, что наконец-то нравлюсь той, что нравится мне. Минуту спустя я уже в аэропорту. Полный улет.

пятница

Никак не соберусь с духом, чтобы рассказать, что произошло в пятницу. Зрелище было жалкое — я был пьян в стельку, умолял Франсуазу поехать ко мне, и таксист стал свидетелем моего позора… Влюбленный бабник — это сердцеед, ставший жертвой душегуба. Франсуаза — моя божественная кара: она мстит мне за всех остальных.

Десять потерял, одну найдешь.

суббота

Ах да, я еще устроил праздник. Он состоялся в “Новом кабаре”, где Жак Гарсиа[202] кинул Наполеона III ради третьего тысячелетия. В бар вход свободный (платил, к сожалению, я). Гийом Дюстан забыл принести свои диски, ему бы сократить дозу героина, если он собирается стать профессиональным диджеем. Даже Патрика Юделина глючило меньше! Во время ужина, хочется думать, мы все были совершенно счастливы, хотя жратва была так себе. Что, мы сюда есть, что ли, пришли? Во всяком случае, не Тьерри Ардиссон и не я. Предусмотрительный Жюльен Баэр[203] остался наверху, чтобы проверять входящих и тормозить выходящих. Тут только что открылся новый зал “Лаундж” (названный так, потому что там “лаунджатся” на матрасы). Одно удовольствие смотреть, как академик (Жан-Мари Руар) и государственный советник (Марк Ламброн) валяются там среди танцовщиц “Крейзи” и будущих ведущих прогноза погоды. К сожалению, никто не разделся. Мари Жиллен поблагодарила меня за давешние комплименты, но я по-прежнему с ней тормозил (к счастью, в рассеянном свете не были видны неуместные красные пятна на моем лице). Я хотел послать эсэмэску с нашего стола ее столу, но Жан-Ив Ле Фюр хлопнул меня по плечу:

— Посылай с моего мобильника, быстрее дойдет…

Знаете ли вы, почему Лу Дуайон становится краше с каждым днем?

Потому что она становится все умнее (стареет, в общем). Вот чего я не успел сделать: переспать с Элен Фильер и Пьером Бенишу, поговорить о новом литературном сезоне с Пьером Ассулином и Марком-Эдуаром Набом, потанцевать с Инес де ла Фрессанж и Арно Кларсфельдом[204]. Но вечер тем не менее удался: я отлил в компании Венсана Касселя! (А уж потом… Франсуаза была в черном платье, опасно болтавшемся у нее на шее. Мне было стыдно за свое вчерашнее пьянство, Людо вертелся вокруг нее… Лучше я притворюсь, что все забыл: у меня избирательная потеря памяти.)

воскресенье

Мой дневник — это анти“ Лофт стори”. Нет, я, конечно, сам поборник выставления личной жизни на всеобщее обозрение, потому что выдуманные похождения — и тут я согласен с Дэйвом Эггерсом[205] — создают впечатление, что вы “сидите за рулем в костюме клоуна”. Но свою правду я пропускаю через призму лжи, сито работы, фильтр письма. Прошу прощения за нескромность, но меня-то запросто можно снимать, заперев на семьдесят дней с блядями, зато никто из участников этой говенной передачи не сможет вести за меня дневник. Вперед! Кенза[206], я жду тебя! Если не ошибаюсь, Борис Виан обосновал полезность литературы в предисловии к “Пене дней” (10 марта 1946): “Это самая что ни на есть доподлинная история, поскольку я сам сочинил ее от начала и до конца”[207].

понедельник

Вчера вечером Том Форд запустил “Ню”, новую линию духов Ива Сен-Лорана. Для презентации он снял дворец Броньяр (бывшая Парижская биржа) и установил там аквариум, полный обнаженных мужчин и женщин, которые целовались и ласкали друг друга. Насмотревшись на них, восемьсот гостей стали танцевать лучше. Все очень возбудились: Эва Герцигова улыбалась слишком часто, чтобы это выглядело искренне, диджей следом за “Walk This Way” группы “Аэросмит” поставил “Хотите ли переспать со мной сегодня ночью” Пэтти Лабелл, Франсуаза впервые в жизни выпила водки. Она поняла, в чем смысл алкоголя, и клеила всех напропалую. У меня было ощущение, что я участник научно-фантастического кибернетически корректного фильма. К 2060 году финансовые рынки превратятся в гигантскую оргию, заключенную в стеклянный сосуд… Но разве сейчас это еще не так? Я подозреваю, что Том Форд — андроид, киборг класса ХВ28, изготовленный фирмой “Биотек инк.”, как в “Искусственном разуме” Спилберга, этой клюкве, содранной у Кубрика. Я попытался воспользоваться случаем и шепнул на ухо Франсуазе:

— Я тебя люблю. Когда перепихнемся?

Она пожала мне руку. Пожала ладонь. Пожала локоть, бицепс, плечо, подбородок. Ее губы коснулись моих. Я ослеп, оглох, онемел. Я был рожден ради этого мгновенья.

вторник

Мы часто говорим о начале литературных произведений, о пресловутых первых фразах: “Долгое время я ложился спать рано” (“По направлению к Свану”); “Сегодня умерла мама” (“Посторонний”); “Вот как все начиналось” (“Путешествие на край ночи”). Но знаем ли мы наизусть заключительные фразы? Концовка книги часто красноречивее начала. В порядке появления: “…воспоминание о некоем образе есть лишь сожаление о некоем миге. Дома, дороги, аллеи столь же — увы! — недолговечны, как и года”[208] (“По направлению к Свану”); “Для полного завершения моей судьбы, для того, чтобы я почувствовал себя менее одиноким, мне остается пожелать только одного: пусть в день моей казни соберется много зрителей и пусть они встретят меня криками ненависти”[209] (“Посторонний”); “Он звал к себе все баржи реки, всё, и весь город, и все небо, всю деревню и нас, он все увозил с собой, и Сену тоже, все, чтобы и разговору больше не было о них”[210] (“Путешествие на край ночи”). Поспешное обобщение на основе этих трех примеров: шедевр легче начать, чем закончить, поскольку финальные предложения длиннее первых. Гений начинает нахрапом, а кончает в меланхолии (как и любовь).

среда

Хотя мы так и не переспали (позавчера я потерпел сокрушительное и постыдное фиаско — член у меня встал размером с сосиску “Кnacki Herta”, что было оскорбительно для нее и унизительно для меня, и тем не менее ничего более очаровательного я до сих пор в своей постели не имел… Если бы я не испытывал к ней никаких чувств, у меня бы встало как у коня, но высокие ставки в этой игре свели на нет все мои возможности, как у Анри Леконта в финале турнира “Ролан Гаррос”), я предложил Франсуазе, ни с того ни с сего (и на свой страх и риск), поехать со мной в Лос-Анджелес. К моему величайшему изумлению, она согласилась. Двенадцать часов спустя, перед отелем “Мондриан”, пока я безуспешно пытался поймать такси, Элизабет Кин удалось рассмешить ее:

— В Лос-Анджелесе есть таксы, но не такси.

Позже — слезы счастья в белоснежной комнате. Вопреки унижению предыдущего вечера, а главное, несмотря на любовное волнение и разницу во времени, мое тело снова начинает функционировать. Подумать только, я занимался любовью тридцать пять лет и ни разу не заплакал.

четверг

В Нью-Йорке открыли такой же “Ман Рэй”[211], как в Париже. В Софии я был в баре “Дали”. В Лос-Анджелесе остановился в отеле “Мондриан”. Мне осталось только покататься на “ситроене-пикассо”! А мы еще спрашиваем, чему служит современное искусство! Оно необходимо для того, чтобы придумывать названия модным заведениям. Чтобы становиться знаменитым без помощи реалити-шоу. Искусство предоставляет известность + содержание: идеальное сочетание для названия ресторана. Художник — это тот, кто чем-то знаменит. Впрочем, я не удивлюсь, если в самом скором времени откроется куча кафе “Стиви” и баров “Лоана”[212].

пятница

В “Скай-баре” отеля “Мондриан”, равно как и в “Бэкфлипе” отеля “Феникс” в Сан-Франциско, то и дело повторяют “Oh my God”[213], прежде чем повставлять себе искусственные члены в номерах. В модных отелях все очень удобно устроено: у бассейна тут всегда толпится бомонд, так что можно даже не выходить никуда. Достаточно просто спуститься в бар и, захватив парочку блонд и мартини с арбузным соком, доползти до койки. Легкий приступ тоски? Франсуаза подарила мне таблетки эффексор по 50 мг. И я их щелкаю, как семечки.

суббота

Сан-Франциско — это Нью-Йорк под уклоном. Иду показывать Франсуазе квартал Хашбери. Покупаем хипповые шмотки Софи, дочке Людо. Я дарю Франсуазе виниловые пластинки “Джефферсон эрплейн”. Она дарит мне джинсовый пиджак, чтобы я “косил под молодого”. Мы неудачно припарковались, и на снятую нами тачку прилепили штраф. Один уже лежит у меня дома в ящике. Случается, я долго разглядываю его, затаив дыхание. Надо будет повесить его на стену в рамочке.

понедельник

“Бэкфлип”, Сан-Франциско, 3 часа утра (в Париже полдень). Я не против диджеев во вьетнамках, но поначалу это все-таки производит странное впечатление. Ну, скажем, эти босяцкие понты обязывают его сводить в три раза лучше. Все здешние девицы похожи на Камерон Диас. Мужики совсем не догоняют, все жлобы, одеваться не умеют и танцуют хрен знает как… А все потому, что все красивые парни в Сан-Франциско — педики, а “Бэкфлип” — один из немногих клубов для натуралов. Но даже здесь девицы танцуют шерочка с машерочкой. Блонды-заводилы зажигают на волне “лесбийского шика”, но трахаться не хотят. Мужчина здесь кажется, более чем где-либо, существом необязательным.

вторник

Чего не хватает Соединенным Штатам, так это сомнений. Это огромный недостаток стран-победительниц. Здесь всегда ставят на фаворитов и каждый вечер празднуют победу, не испытывая никакого чувства вины. По истечении нескольких дней в Америке любой молодой европеец чувствует себя стариком. Мне не хватает тут самокопания, экзистенциальных колебаний, тревоги по поводу эпикурейского умопомешательства. И с улыбками у них перебор! Радостные физиономии камнем ложатся мне на сердце. Мне хочется организовать покушение на канал MTV. Франсуаза со мной согласна (что большая редкость).

среда

Только в Америке я чувствую себя европейцем.

четверг

Почему она, а не другая? Зачем отвергать тысячи сисек ради одной только пары? Зачем отказываться от сотни писек ради одной-единственной? Франсуаза отправляется по магазинам, а я, лежа у бассейна в отеле “Стэндарт” на бульваре Сансет, нахожу наконец ответ: потому что без нее я заболеваю раком. В любви сдаешься в плен из инстинкта самосохранения.

пятница

В бутике Фреда Сигала увидел, как Вайнона Райдер покупает себе (и расплачивается!) черное платье с листиком ганджи на спине. На крыше отеля “Стэндарт” располагается ночной танцбассейн под открытым небом. Вокруг сверкают небоскребы, внешние лифты огненными шарами взлетают вверх по фасадам, пустые кабинеты залиты белым неоновым светом, на билдинг напротив проецируется фильм про кунг-фу, а в роли диджея выступает грациозная азиаточка в минишортах и босоножках на высоком каблуке. Что касается меня, то я принимаю джин-севенап и кажусь себе Тайлером Дёрденом (героем “Бойцовского клуба”, который сражается сам с собой). Бассейн кишит wasted bimbos[214], которые с истошными криками падают в голубую воду, какой-то загорелый алкоголик с квадратным подбородком обзывает Франсуазу “smoking hot”, на плазменных экранах скользят по волнам серфингисты из “Парадайз коув”, а танцоры аплодируют, когда мимо пролетает вертолет. Иногда я думаю, что мне повезло, что я живу.

суббота

Все мои беды от того, что в утробе матери я слишком часто слушал “Любовь с тобой” Мишеля Польнареффа (1965). Она ставила его без конца, баюкая в невесомости мой зародыш:

Такие слова про себя говори,

Но в обществе произносить не смей.

А я плевал на людей

И на их, так сказать, мораль,

Я хотел бы заняться любовью с тобой поскорей…

Что стало бы со мной, если бы мама слушала Ива Дютея?

воскресенье

“Настоящее скверно, и с каждым днем будет все хуже и хуже, пока не настанет самое худшее”. Порой мне очень хочется сказать Шопенгауэру, чтобы он заткнулся.

понедельник

Жан-Жорж, мой приятель, который обожает читать мораль всем окружающим, никогда не применяя ее к себе самому, позвонил мне утром с очередной нотацией:

— Перестань писать о себе любимом, это черт знает что, ты делаешь больно своим близким!

Может, он и прав. Я решил внять его советам. Не буду больше рассказывать свою жизнь.

вторник

Драконы изрыгали пламя. Робин Гуд решил напасть на них, потрясая увесистым копьем. Внезапно принцесса вылетела в окно замка (я забыл упомянуть, что у нее на спине выросли крылья). Но деревья поймали ее своими гигантскими деревянными руками. В это мгновенье, наконец, вмешался Гарри Поттер:

— Салямалекунга! — вскричал он, взмахнув волшебной отверткой.

И расступились небеса, и Леон Зитрон[215] (а на самом деле переодетый в него Господь Бог) ответствовал:

— Мадам, мадемуазель, месье, доообрый вееечер.

Тогда Робин Гуд пал смертью храбрых, утонув в волнах жидкого “Куломмье”[216]. Но феи и домовые рыдали горючими слезами, и тогда он воскрес и догнал принцессу, которая, кстати сказать, была очень ничего себе. Через девять месяцев у них родилось много детей.

среда

Увы, мне явно не хватает воображения (или таланта), чтобы сочинять сказки. Извини, Жан-Жорж, я сделал, что мог, но теперь лучше вернусь к “проспективной автофикшн” (так определяет мое творчество Мишель Уэльбек, хотя лично я квалифицировал бы его как “публичное авторазрушение”).

четверг

Я вдруг понял, что перестал сердиться на отца в тот момент, когда сам пустился во все тяжкие, как он в свое время. Что ж он меня не предупредил! (Может, он и пытался, но я, наверное, его не услышал.)

пятница

Всякий раз, разругавшись, мы с Франсуазой с диким исступлением занимаемся любовью. Я иногда даже специально провоцирую ссору ради одного только счастливого примирения.

суббота

По приглашению Жан-Батиста Блана и Лионеля Арасиля мы с Франсуазой едем в Горд на присуждение Катрин Милле[217] премии Сада. Мы очень мило пообедали в “Мас де Туртерон”, где Гийом Дюстан произнес фразу недели: “Ты лев, но и я не прав”. Вечером мы посетили залы пыток в замке Лакост. Эта чертова Хлоя де Лис[218], стоило мне отвернуться, попозировала нагишом перед объективом своего супруга (в браке все-таки есть свои преимущества). Потом состоялась готическая вечеринка в “Мас де ла Гашоль”, на которой вполне “дарк” диджей внаглую сводил “Кьюр” с “Такси герл”. Короче, на этой тусовке было много “даррьёссечек”[219], как выражается Жером Бегле (это когда телки превращаются в хрюшек).

воскресенье

Мир кончается на ферме-трактире “Кастеллас”, когда сардинский бард Джанни начинает играть на гармонике в окружении своих овец. А я любуюсь сумерками, спускающимися на отроги Альп. Лаванда пахнет гарригами[220], и наоборот. Все звери приходят ужинать с Франсуазой: такое ощущение, что мы герои “Бейба”. Я уверен, что в одном из своих буколических романов Жионо описал именно деревню Сиверг. Постарайтесь разыскать потайную тропинку, ведущую к самому прекрасному пейзажу Прованса. Зеленый, хоть и выжженный холм, на котором раболепно склоненные оливковые деревья притормаживают солнечные лучи. Ветер наведывается в листву и овевает затылки. Возможно, это самое гостеприимное место на планете. Надо бы прибить на дерево табличку: “Оскар Дюфрен был здесь позорно счастлив”.

понедельник

Он зашел в туалет сразу после нее. Благодаря чему узнал, что на обед она ела спаржу, хотя уверяла его, что проспала весь день. Изменница призналась, что обедала с Людо в “Ритце”. Моча вывела ее на чистую воду!

вторник

Чрезмерная известность мешает жить. Звезды уже не могут гулять, ужинать на открытой террасе, делать покупки, читать на скамейке, заниматься любовью на пляже, дергаться, как эпилептики, в “Квине”, целоваться неизвестно с кем, — короче, всякая нормальная и здоровая жизнедеятельность исключена из-за их популярности. Слава богу, я еще до этого не дошел. Все, кто стремится к чудовищной известности, попросту медленно кончают с собой. Вот почему общество так ими восторгается.

среда

В “Девушках из Рошфора” Дельфина (которую играет Катрин Денёв) узнаёт себя на портрете, написанном незнакомцем. Картина называется “Идеал женщины”. Обернувшись к какому-то хлыщу, она восклицает:

— Этот художник, должно быть, очень меня любил, раз он меня выдумал.

Этой восхитительной репликой Жак Деми переформулировал стендалевскую “кристаллизацию”. Любовь — это когда выдумываешь человека до того, как знакомишься с ним. Именно это я и испытываю по отношению к Франсуазе. Я увидел ее впервые год назад. Потом я вроде бы забыл ее, но она уже во мне укоренилась, сведя на нет мои романы с Клер, Пенелопой, далее по списку. Когда мы снова встретились, я мгновенно понял, что она всегда была моим идеалом женщины, что она заняла собой все окружающее пространство и что, если я буду от нее бегать, мне не жить. Она существовала и раньше, но тем не менее я ее выдумал. В сущности, всякая любовь сама себя сочиняет. Нет ничего более творческого, чем любовь; ею одержимы писатели, музыканты, живописцы и кинематографисты. Вот почему, быть может, художники — лучшие любовники.

четверг

Августовский дождь в Париже. Рестораны и лица закрыты. “Один в Париже?” — вопрошают рекламные анонсы сайтов секс-знакомств. Это период ежегодных измен: на курортах жены трахаются со смотрителями пляжей, а мужья, оставшиеся в Париже, волочатся за датскими туристками. Хочу предупредить читательниц: не бывает мужей верных и неверных. Мужья подразделяются на две другие категории: одни изменяют женам тайно, другие явно. Имейте это в виду, изучая список звонков в памяти мобильника, случайно оставленного без присмотра. Хранить верность невозможно, особенно летом. Судите сами, кто аморальнее: тот, кто предает вас исподтишка, или тот, кто выкладывает все начистоту?

пятница

Чтобы никого не обидеть, позволю себе дать дружеский совет моим дорогим читателям: если у вас есть мобильный телефон, не забудьте залезть в меню и выбрать команду “стереть последние звонки”. Это поможет вам избежать определенных домашних неурядиц в начале учебного года. Не премините также стереть эсэмэски из цифровой памяти. Технический прогресс ускоряет сближение между людьми, равно как и возникновение неприятностей в супружеской жизни.

суббота

Фразу недели написал Жан-Жозе Маршан в “Мечтателе” (издательство “Роше”): “То, к чему я стремлюсь, весьма туманно и не поддается определению, это — свободная жизнь”.

воскресенье

Зачем запрещать клонирование человека? Оно давно уже разрешено самой логикой современного мира. Отмена причинно-следственной связи между полом и деторождением, исчезновение физических различий в силу смешения рас, гомогенизация тел благодаря пластической хирургии… Хаксли побеждает Дарвина техническим нокаутом: естественный отбор стал искусственным. Человек победил обезьяну, как она в свое время победила динозавра. Кто победит человека, кроме него самого?

понедельник

Все, что говорит Франсуаза, очень эротично. Например, когда я спрашиваю, почему она пользуется затычками для ушей, когда спит, она отвечает:

— Я люблю, когда у меня что-нибудь набухает в ушах.

Эта девушка — “бонусная” версия пиццы с четырьмя сырами: это красота на красоте и красотой погоняет, даже к имени ее я уже почти привык.

вторник

На площади Тяньаньмэнь студент встал на пути у колонны танков и остановил ее. В Генуе по нему проехал джип[221]. Вывод: коммунисты пиарят лучше, чем ультралибералы.

среда

Одри Диуан[222] приснилось, что ее ругает мать:

— С тобой все бесполезно, что тебе ни говори. У тебя в одну ноздрю войдет, из другой выйдет!

четверг

Ох уже эти мне писатели-мечтатели — Жюль Верн, Кафка, Оруэлл, Хаксли… А может, они не столько предсказывали, сколько влияли? А что, если ракеты, подлодки, общество слежки, тоталитаризм и клоны существуют только для того, чтобы соответствовать фантазиям этих психов с буйным воображением? В предисловии к “Портрету Дориана Грея” Оскар Уайльд утверждает, что природа подражает искусству. Вполне возможно, что история тоже.

пятница

Отель “Пелликано” в Порто-Эрколе (150 километров к северо-западу от Рима) — итальянский “Эден рок”. Чарли Чаплин присутствовал на его торжественном открытии в 1969 году (это мне рассказал бармен Рикардо). Франсуаза спускается на лифте, высеченном в скале, чтобы окунуться

в прозрачность вод

морских широт.

Солнце на тосканском побережье влетает в копеечку, но тут все честно, без подставы, ведь район называется Арджентарио[223]. Это полуострый полуостров.

У них с баблом

бывает облом,

но им не в лом

казенный дом.

Неподалеку отсюда, в Тарквинии, Маргерит Дюрас играла в лошадки[224] в 1953 году. Мне хочется запомнить все места, где мы были влюблены: запечатленные в этой книге, они войдут в историю. Наша любовь умрет, а книга будет жива.

суббота

Я был в моде, но почти сразу попал в старперы. Теперь день на день не приходится: люблю разнообразие.

воскресенье

На званых ужинах я предпочитаю ту минуту, когда все встают из-за стола и женщины снимают туфли, чтобы позлословить обо мне, растирая пальцы на ногах.

понедельник

На обложке “Вуаси” Мари Жиллен целует Венсана Эльбаза[225]. Да что ж у него такого есть, чего нет у меня, не считая денег, популярности, смазливой рожи, юмора и мускулов?

вторник

Странная история. Расставшись с женой, Людо открыл для себя свою дочь. Что, ему жалко было любить одновременно мать и ребенка?

— Теперь, — говорит он, — мы ходим в Ботанический сад, я ее защищаю, когда всякая мелюзга отбирает у нее ведерко, и ловлю ее, когда она съезжает с горки. Покупаю ей ванильное мороженое, которое она размазывает по щекам. Вернувшись домой, мы танцуем под “All for You” Джанет Джексон. Она обожает танцевать. Она сама ставит диск, и мы начинаем кружиться, нацепив на нос солнечные очки. Поиграв в гостиной минут пятнадцать в вертящихся дервишей, она пьянеет, спотыкается, смеется, тянет кота за хвост, и это так освежает, словно чистый прозрачный источник после долгой летней прогулки.

— Смотри, она пробуждает в тебе талант.

— Подожди, это еще не все. Она требует, чтоб я ее чмокнул, а поскольку я целую ее в губки, она мне говорит спасибо, потом показывает у себя между ног и говорит: “Пипка, пипка!”

— Можно подумать, твоя дочь не такая, как все бабы! Насколько я понимаю, ты пытаешься мне доказать, что стал хорошим отцом для своей дочери с тех пор, как расстался с ее матерью?

— Именно так. Почувствуйте разницу. Я стал отцом в тот день, когда ушел от матери!

Я мог раз десять заснуть, выслушивая эту нудную похвальбу новоиспеченного отца семейства, но, поди знай почему, Людо меня восхитил. Не каждый день видишь, как твой приятель влюбляется в собственную двухлетнюю дочку. И потом, в кои-то веки мы не касаемся запретной темы — Франсуазы… Я не в претензии, что он клеил ее за моей спиной, я бы поступил точно так же на его месте. Но как же он упустил ее после того, как она ему сдалась? Наш роман снова делает ее привлекательной в его глазах: классический эффект любовного треугольника. Я не собираюсь накладывать на нее лапу, даже если ревную как бешеный. Каждый за себя, Франсуаза для всех! Ей решать.

среда

Существует извращение похлеще инцеста и педофилии, вместе взятых: оно называется «отцовство» и состоит в том, чтобы сделать ребенка, полюбить его, но так с ним и не переспать.

четверг

В честь Полин Реаж, равно как и “Риты Мицуко”, мне бы очень хотелось написать роман под заглавием “История А”[226].

пятница

С каждым днем я все больше убеждаюсь, что воплощаю собой именно то, что критикую… Не надо мне вменять это в вину: возможно, это единственное, что во мне интересно. Я представляю собой все то, что ненавижу, только потому, что, по-моему, критиковать то, чем ты не являешься, — слишком простой выход из положения.

суббота

Этим летом мы с Людо поменялись жизнями. Теперь он холостяк, а я при бабе. Может быть, я реинкарнация Бурбона Бюссе? Я пытаюсь всех обдурить, делаю вид, что свободен, но вы-то понимаете, что я больше не верю в припарки донжуана из Шестого округа. Сердце мое занято. Надо будет связаться с издательством “Арлекин”[227] и предложить им напечатать “Романтического эгоиста”.

воскресенье

Чтобы стать властелином мира, надо говорить очень тихо. Шепот изменяет ваши отношения с собеседником. Тоненькая незаметная струйка голоса вынуждает переспрашивать трижды; мало-помалу собеседник свирепеет, даже глохнет, хотя вы все так же флегматично улыбаетесь, с беспечной иронией и презрительной любезностью. Шепот звучит элегантно и безразлично. Совершенно не обязательно, чтобы тебя слышали люди, на которых тебе плевать. В любом случае музыка заглушает все, а друзей у нас и так выше крыши.

— Ты что, не слышишь, что я говорю? Это жутко унизительно.

Приятно злить окружающих, сохраняя при этом полную невозмутимость! Отрешенное бормотание и скептическое бурчание суть два соска элитарной речи.

понедельник

Сидел всю ночку в одиночку. Where did you sleep last night?[228] (Ни в коем случае не задавайте этот вопрос, поставленный “Нирваной” вслед за Лидбелли: осторожно, занудство!) Я предпочитаю “Never explain never complain”[229], даже если потребуется недюжинная выдержка, чтобы не заорать от боли, когда не знаешь, где твоя любимая женщина провела последние двадцать четыре часа.

вторник

Фразу недели произнес “У Липпа” Манюэль Каркассон — издатель, но друг (по прочтении легких заскоков Уэльбека в журнале “Лир”):

— Уэльбек — это мыс Агд в Берхтесгадене[230].

На что Марк Ламброн возразил:

— Вовсе нет: Уэльбек — кельтский друид.

Панорамикс у “Криса и Маню”[231] !

Если хотите, пусть будет ничья.

среда

Рассказы пишут, когда нет времени на романы. Статьи пишут, когда нет времени на рассказы. А когда нет времени даже на статьи, ведут дневник.

четверг

Париж стоит обедни Бьорк в Сент-Шапель. Я явился на бульвар дю Пале без билета. Благодаря какому-то читателю, а по совместительству директору фирмы грамзаписи, мне удалось войти. Последний раз я приходил сюда разводиться[232]. Вот Лионель Жоспен: от Троцкого к троллям. Вот Ив Симон и Стефани Шеврие[233], Элизабет Кин и Зази, Бертран Канта из “Нуар дезир” и Ален Башунг из “Алена Башунга”. Сейчас наисландимся. Я как заведенный прикалываюсь по поводу пантеизма Бьорк и этой идиотской ситуации: весь Париж пришел в церковь, хотя исландка верит только в снег. Но как только она входит в крипту, ее детский голос пробуждает странные чувства в этом святом месте. “Музыка, — сказал Мальро, — это мыслящий шум”. Хрен знает что: никакой это не шум, и ни о чем он не мыслит. Музыка — это плачущее волшебство. Думаю, Господь был не против этого языческого концерта. Но когда эскимосочка прошла мимо меня, распевая “All is Full of Love” а капелла между рядами, мне расхотелось шутить. Редко приходилось мне испытывать чувство такой причастности чуду. В конце долго не смолкали аплодисменты. Бьорк не певица, а врата восприятия[234].

пятница

В Париже вновь открылся “Вип”. Этим летом женская часть их клиентуры значительно помолодела. Раньше тут снимали младших сестричек наших подружек, теперь их дочек.

— Ты, случайно, не мамин бывший хахаль?

Этот вопрос охлаждает пыл.

— Послушай, твоя мама была очень хороша собой двадцать лет назад, но у нее был тот же недостаток, что и у тебя: язык без костей.

И вообще, не больно-то и хотелось: изменять Франсуазе у меня пока особого желания нет, хотя я и не удосужился отказаться от своей “разгульной жизни” (как она выражается).

суббота

Ужинаем в “Нобу” на улице Марбёф. Проблема номер один: мой заказ потеряли. Номер два: никто меня не узнает. Номер три: все узнают Фабьена Бартеза и Линду Евангелисту за соседним столиком. Номер четыре: официанты приносят блюда одно за другим, ровно через три часа ожидания. Номер пять: окружающие галдят больше, чем мы. Явный перебор с МПБ (мегапроблемами богачей). Что свидетельствует о том, что ты разбогател? Постоянные жалобы на жизнь.

воскресенье

Любовь делает человека непобедимым. Невозможно сдержать влюбленного: не вздумайте встать у него на пути. Наконец я достиг своей цели: просыпаюсь по утрам нефтяным королем.

понедельник

Начиная этот дневник, я хотел стать Оскаром Уайльдом, но, закончив его, стану, возможно, не более чем гетеросексуальным Армистидом Мопином[235].

вторник

11 сентября 2001 г.

Рухнули башни-близнецы. После обеда бассейн.

среда

Марк-Эдуар Наб читает в Интернете отрывки из Апокалипсиса. Конец света в прямом эфире. Надо бежать от начинающейся войны, но куда? Рембо выбрал Абиссинию, но сегодня в Эфиопии неспокойно; Сэлинджер затаился в Корнише, но Вермонт по-прежнему в Америке; Сид Барретт залег в Кембридже, но это союзная территория; Бобби Фишер прячется в Японии, которая кишит опасными сектами; Гоген в свое время обосновался на Таити, но с тех пор это место стало радиоактивным; Уэльбек переехал в Ирландию, но там идет религиозная война. Так куда? Остается только Швейцария, по стопам Бальтуса и Годара. Швейцария — единственное антиапокалипсическое убежище. Пора бы уже открыть там счет.

Мы загипнотизированы катастрофами. Некоторых журналистов заносит, они сыплют эпитетами “потрясающая”, “невиданная”, “поразительная”, “сногсшибательная”. Что и выдает их жажду ужасов. Они любят смерть в картинках. Таково их ремесло. И они правы: это прекрасно, как “Ад” Данте, “Сад пыток” Октава Мирбо и полотна Фрэнсиса Бэкона. Не надо стыдиться того, что этот кошмар завораживает. Дж. Г. Баллард: “Насилие — это поэзия XXI века”.

четверг

На Западе скоро исчезнет определенный образ жизни. Мы станем менее свободны в наших передвижениях, за нами будут пристальнее следить. Нам придется выбирать между свободой и безопасностью. От чего мы готовы отказаться, чтобы все время не помирать со страху? Вот конкретный пример: почему последние сорок лет так легко было пробраться в кабину пилота? Поскольку любой “боинг” или аэробус — это оружие массового уничтожения, уже давно пора нанять охранников для защиты бортпроводников и прекратить всякий доступ к пилотам. Каждой стюардессе — по телохранителю! Надо поставить бронированные двери между салоном и кабиной пилота, которые, как правило, разделены простой шторкой! Как можно было не подумать об этом раньше? Это нелепо и преступно. В компетенцию летчиков не входит борьба с пиратами. Вопрос уже не в том, “есть ли пилот в самолете”, а “есть ли кто-нибудь, кто защитит пилота?”.

пятница

Вечером после падения башен в ночных клубах было пусто. Но на следующий день разразилась тотальная тусовка. Рассуждали просто: раз мы все равно скоро отдадим концы, погребенные под горящими корпусами самолетов и расплавленными фюзеляжами, так кайфанем же напоследок. Третья мировая война — мощный афродизиак. Чтобы склеить кого-нибудь в наше время, советую начинать так:

— Нам осталось жить всего пару часов. Как насчет куннилингуса? One last scream before the end?[236]

суббота

У Шан Са только что вышел новый роман. Узнав о трагедии 11 сентября, она воскликнула:

— Нет, они не могли так со мной поступить!

Это было “ну ни хрена себе!” этой недели.

воскресенье

Апокалипсис сегодня. Мне повезло, что я встретил тебя накануне конца света. Мы сможем полюбоваться им из окна. Атомные грибы отразятся в твоих изумрудных глазах. Скоро не будет воздуха, потом воды, потом мы останемся с тобой вдвоем.

вторник

Часто говорят, что красота для женщины то же, что власть для мужчины: их главный козырь в искусстве обольщения. Почему-то при этом забывают, что красивое лицо может быть и препятствием. Красота привлекает вульгарных и бездарных кретинов и пугает робких и нежных умников. Красота — никудышный сортировщик, поэтому красотки всегда окружены козлами. Физическую красоту правильнее будет сравнить со славой, а не с властью: она столь же эфемерна, фальшива и разрушительна, так что это худший критерий для отбора.

среда

Рыдаю от смеха, читая “Счастливую глобализацию” Алена Минка в “Монд”. Этому экстремальному экономисту пора переквалифицироваться в записные комики. Он напоминает мне одноглазого Панглосса из “Кандида”, неустанно повторяющего, что все к лучшему в этом лучшем из миров. Я лично за глобализацию. Повсюду на этой планете я чувствую себя как дома, верю в гегелевского “всеобщего” человека, мне глубоко начхать на национальный суверенитет, я худший патриот на этой земле. Это не мешает мне констатировать, что на данный момент глобализация никого еще не сделала счастливым, даже богачей.

четверг

Я получаю все больше эротических предложений с тех пор, как объявил, что сердце мое занято. Является ли одно следствием другого? Безусловно! Все бабы суки! Знай я это раньше, я бы в жизни не написал, что я холостяк, а сразу выдал бы себя за женатика, чтобы завести вас посильнее, дорогие дамы!

пятница

В начале сезона вышло много книг “ничего себе”. Мы читаем шедевры и полное дерьмо, но проходим мимо сочинений “ничего себе”. Для критика самое страшное — это книга, которая не бездарна, не гениальна, не сильно написана и не слишком увлекательна… а просто “ничего себе”. Обычно такую книжку он держит под рукой, собираясь рано или поздно поговорить о ней, но всегда попадается что-нибудь более срочное, получше или, наоборот, побездарнее, что надо быстренько обругать, и эту “ничего себе” он откладывает на завтра, потом на послезавтра, и в конце концов о книгах “ничего себе” никто никогда не пишет.

суббота

Ужинаю с моей подружкой Неизвестной Блядью.

— Я неслабо вчера поимела.

Она любит так выражаться. “Неслабо вчера поимела” — это не значит, что она потребовала заплатить ей за перепих. Неизвестная Блядь всегда дает бесплатно. Нет, “неслабо вчера поимела” — это значит, что накануне ее крендель отодрал ее с особой свирепостью. Говорите ли вы по-блядски (новый модный язык)? Существует несколько возможностей выразить на этом наречии особо удавшуюся ночь любви:

— Трахнули в зад, но это еще цветочки.

— Реально вчера отдрючили.

— Моя писька в открытом доступе.

— Мне тут засигарили, мало не покажется.

— Он мне врезал шершавого.

И еще лучше, потому что непонятнее:

— Оттопырили по самое не хочу.

воскресенье

Что значит любить?

Я по тебе скучаю, даже когда ты со мной.

Не забудь от моего имени поблагодарить маму за то, что она тебя родила.

Том Форд: Вы счастливы?

Карл Лагерфельд: Дарлинг, я не настолько тщеславен.

вторник

Способность краснеть сродни импотенции: достаточно заговорить об этом, и вот оно, тут как тут.

суббота

Чем мы циничнее, тем больше нас привлекает невинность. Нам нравятся женщины, которые верят в то, во что мы уже не верим. Отсюда и притягательность Лолит: мы не только, по примеру Дракулы, жаждем засосать юную жизнь, нам еще не терпится выцедить их простодушие, откачать иллюзии, напиться оптимизма. Наивность — это опиум для скептиков.

воскресенье

В последнюю минуту перед взрывом кто-нибудь влюбится, и мир будет спасен.

понедельник

На этой неделе мне исполнилось 36 лет. То есть мне 18 лет, уже 18 лет. Этот дневник — своего рода прощание с беззаботностью, история человека, который продолжает делать глупости, хотя юный возраст не может послужить ему извинением. Вот, например, я влюбился в Франсуазу: теперь я уверен, что она спит с Людо и со мной одновременно (каждый раз, когда я заговариваю о нем, она меняет тему — по-моему, она колеблется между нами). Любить эту сумасбродку — большая глупость, не любить ее невозможно. Мне полезно немножко пострадать; это меня молодит. Влюбленный, который перевалил за тридцать, выглядит довольно смешно, но любить все-таки менее утомительно, чем ежевечерне выполнять гимнастические упражнения в спортзале “Ритца”. И потом, из любви к симметрии, я всегда могу перепихнуться потихоньку с какой-нибудь девицей, чтобы отплатить Франсуазе той же монетой…

вторник

Рене Жирар[238] считает, что ложь романтична, а правда романична. По-моему, наоборот: ложь романична (роман — это искусство не говорить правды, отвергать тиранию откровенности, шантаж искренности, диктатуру достоверности), а правда романтична (что может быть поэтичнее и лиричнее откровенности, какое неистовое требуется мужество для того, чтобы просто сказать, что вы думаете на самом деле).

четверг

Людо переживает, что видит детей только два уикенда в месяц. Я пытаюсь его успокоить:

— Отцы созданы для того, чтобы отсутствовать. Так уж повелось: роль отца состоит в том, чтобы исчезнуть до того, как ему найдут замену.

Не думаю, что мне удалось его утешить…

Что касается Франсуазы, то мы по-прежнему избегаем этой темы. Я слишком боюсь потерять разом их обоих.

пятница

Линяю c Франсуазой в Амстердам, поесть спейс-кейки. В Музее Ван Гога выставка “Ван Гог и Гоген” повествует об их бурной дружбе. История нам известна: поработав вместе в желтом доме в Арле, они жутко разругались, и во время ссоры Ван Гог отхватил себе пол-уха, пригрозив предварительно Гогену бритвой. Один английский критик высказал недавно новую теорию: это Гоген отрезал ухо Ван Гогу во время ссоры. Просто Майк Тайсон и Эвандер Холифилд![239] Таким образом, от нашего видения про́клятого художника не остается камня на камне. Надо пересмотреть догматы долоризма, согласно которым стать гениальным можно только самоуничтожаясь. А на самом деле происходит обратное: если вы гениальны, окружающие вас уничтожают (Антонен Арто догадался об этом уже в 1947-м: “Ван Гог — самоубийца руками общества”).

суббота

Амстердам — настоящая столица мира лили (либерально-либертарного), потому что проститутки тут выставлены в витрине, а наркотики — в свободной продаже. Раньше Нью-Йорк назывался Нью-Амстердамом. Над городом, на низкой высоте, проносятся самолеты, и я ловлю себя на том, что с опаской слежу за траекторией их полета. Секс под воздействием сканка утраивает спазмы: мы не спим всю ночь в номере отеля “Амбассад”, потеем и накручиваем лучшие оргазмы в жизни. Любовь, влажные волосы, хочу, еще хочу, еще-еще, запотевают окна. Нам даже соседи в стенку постучали: обстановочка та еще! Они с радостью выплеснули бы на нас ушат воды, чтобы кровать не скрипела. Я знаю, что никогда с такой частотой кончать не буду; надеюсь, Франсуаза придерживается того же мнения.

воскресенье

Вчера — вторая бессонная ночь в “Яб Юм” (Сингель, 295), самом роскошном борделе Европы. Мне нравится смотреть, как моя любимая изменяет мне с женщинами. Я смотрю, как они жадно целуются, мылят друг друга в ванне, мажут кремом груди, засовывают друг другу палец в щелку, и кончаю им на спины. Они испускают хриплые крики, и мы начинаем все сначала, снова и снова. Как все-таки утомителен гедонизм! Не забыть бы предупредить Уэльбека, что ему больше не имеет смысла ездить в Паттайю; амстердамочки весьма умелы. Их девиз — плагиат найковского: “Just do me”.

вторник

Франсуаза: Что мне больше всего в тебе нравится? То, что ты совсем ребенок.

Я: Мне везет как утопленнику! В тридцать шесть лет напасть на педофилку!

среда

Констатирую изменение ночных нравов: раньше нужен был предлог, чтобы употреблять наркотики, теперь требуется отмазка, чтобы этого не делать. Амстердамский таксист нюхал кокс, не выпуская из рук руля. Он предложил и мне — по 60 долларов за грамм. Остановившись на красный свет, мы вдохнули порошок, потом он на всю мощь врубил радио, и я понял, что пребывание здесь в очередной раз плохо отразится на моем здоровье.

четверг

Поправка: месяц тому назад я утверждал, что последняя тихая гавань на планете называется Швейцария, а недавно в Цуге произошла настоящая мясорубка: пятнадцать убитых (из них три министра) за несколько минут[240].

Если уж даже в Швейцарии теперь стрёмно, то ситуация упрощается: никто нигде не может себя чувствовать в безопасности. Теперь любой самолет, микроавтобус, мотороллер, мусорный контейнер и человек в куртке становятся потенциальными бомбами. Невозможно пройтись по улицам города, не пребывая в состоянии непрерывной паранойи. Что угодно может бабахнуть в любой момент. Как ни странно, в таком постоянном напряге нет ничего гнетущего, напротив, это внутреннее оправдание моего нравственного нигилизма. Апокалипсический гедонизм — вот правильное состояние духа на сегодняшний день. Раз уж мы уверены, что небо непременно рухнет нам на голову, надо немедленно начать жить на всю катушку, это самая здоровая реакция. Салман Рушди прав: жить в роскоши — лучший способ противостояния фашистам-фундаменталистам. После 11 сентября мы ничего не должны откладывать на завтра, потому что неизвестно, состоится ли оно.

пятница

Стремительный рост числа смертников имеет чудовищное объяснение — это мегаломания самоубийц. Лично я никогда не понимал, почему чернушники кончают с собой в одиночестве. Если уж приспичило стреляться, так лучше забрать с собой как можно больше народу: такова нарциссическая логика самоубийцы.

суббота

Почему мне так хочется, чтобы меня любили? Потому что Бога нет. Если бы я в Него верил, Его любви мне, может быть, хватило бы. Некоторые атеисты компенсируют отсутствие Бога, становясь донжуанами. Но можно ли божественную любовь заменить женской?

воскресенье

Будь собой. Ладно, но каким собой?

Сколько меня?

И кто из них — я?

Я не знаю, кто я, но я знаю, кем я не хочу быть: одним человеком.

Кто-то один — это никто.

понедельник

Я не знаю, кто я, но знаю, кем бы я хотел быть: писателем, который не знает, кто он.

вторник

А что, если последствия террористического психоза будут совершенно неожиданными, например, придет конец городам? В сущности, какой-нибудь козлопас, будь он в Афганистане или в департаменте Ардеш, представляется мне гораздо менее уязвимой мишенью, чем энергичный функционер в Дефансе[241]. Мы понимаем, что благодаря новым технологиям связи (беспроводные компьютеры, сотовые телефоны, мейлы с мобильника) уже нет никакого смысла запирать себя в мрачном рабочем кабинете — сейчас это, кроме всего прочего, и рискованно. Крупные агломерации — это прежде всего муравейники, а от них очень легко оставить мокрое место, это скопление тел, которым следовало бы поскорее рассредоточиться. Не исключено, что утопия Алле[242] не сегодня-завтра станет реальностью: благодаря Интернету города обоснуются в деревне.

среда

В своих заграничных поездках я с радостью впадаю в детство. За мной ухаживают, как за малолетним ребенком. Все организовано таким образом, чтобы я вернулся в свое пятилетнее состояние (капризничаю, шучу, грублю, не говорю спасибо, опаздываю, динамлю и т. д.). Я объезжаю мир, переходя с одного тусняка на другой. Всеобщая дискотекизация мира завершена. Танцевальные хиты стирают национальные различия. Равнение на бар. Мое мутное одиночество достойно члена новой исторической общности, по уши в водке и BPM[243]. Вдалеке от дома я скучаю только по тебе. Ты моя единственная родина. Франсуаза не захотела поехать со мной в Германию: я укрепился в своих подозрениях. Изменю ей, чтобы отомстить, свести счеты, иначе никак.

четверг

Я в Берлине — к вопросу о больших столицах под прицелом. В этом городе привыкли к разрушениям, апокалипсис тут часть быта. Тем не менее я рад, что приземлился на полосе, предназначенной для этого, то есть горизонтальной. Потом бродил по гигантским стройкам, как герой последнего романа Роб-Грийе[244], — к сожалению, тут не оказалось юной девицы, чтобы высечь ее (хотя… флаер SM Fetish-Erotic-Party в “Клубе Леже” выдержан вполне в стиле “нового романа”).

пятница

Первый роман Скотта Фицджеральда (отвергнутый издательством “Скрибнерз” сначала в августе, потом в октябре 1918 года и опубликованный два года спустя под названием “По эту сторону рая”) изначально назывался “The Romantic Egotist”. Само собой, он писал обо мне. Но я к тому же еще и сентиментальный маньяк, любвеобильный мерзавец. Хам, абстрактно влюбленный в абсолют, нежный жлоб, мачо с ранимым сердцем, правоверный жуир. Спасибо, Фрэнсис, за название этой книги.

суббота

Вчера вечером работал диджеем в берлинском клубе “Пого”: выбранная мною музыка не получила всеобщего одобрения, поскольку я неосмотрительно свел “Битлз” с Донной Саммер, “ЭйСи/ДиСи” с Дженнифер Лопес, “Нирвану” с Элтоном Джоном и Джеймса Брауна с группой “Баухаус” (хотя последний микс оправдан был историческими и художественными причинами). Клуберы крайне нетерпимы и ненавидят гремучие смеси. Поклонники диско отвергают рок; любителей потанцевать под хаус воротит от рэпа. Этот так называемый open-minded[245] сброд на деле оказывается сборищем музыкальных расистов. Пьяный в зюзю, освистанный публикой, я не колеблясь решился на безжалостный террористический акт, поставив последнего Майкла Джексона: “You Rock My World”. Потом в “Боб-баре” меня утешили плотные ряды польских топ-моделей. Они целовались взасос, а я водил ледышкой по их сиськам. Мы спали втроем. Очень удачный способ испытать мою любовь к Франсуазе. Но я прекрасно знаю, что несвободен, и ничуточки не жалею.

воскресенье

Присоединяюсь к самооправданию Поля Валери: “Я печатаюсь, чтобы прекратить правку”.

понедельник

Супружеская жизнь представляется мне уже не тюрьмой, а портом приписки.

вторник

Грустнеют ли женщины, пообщавшись со мной? Франсуаза настолько дерганней меня! Моя меланхолия эстетическая, ее — физическая. Короче: я себя чувствую гораздо лучше, чем она. Я бы хотел стать депрессивным меланхоликом, но по сравнению с ней я действительно ребенок. Любовь к невротичке — наказание для бабников.

среда

На ошибках учишься, вот почему от успеха тупеют.

четверг

Первая настоящая семейная сцена с Франсуазой. Мы даже расстались. Она произнесла все непоправимые фразы: она меня разлюбила, я ей изменил, “между нами все кончено, я от тебя ухожу”. И все потому, что, рассказывая о Берлине, я покраснел. Я хлопнул дверью, предложив ей убираться к своему Людо. Она крикнула мне вдогонку, что не спрашивала у меня разрешения. Ночую в отеле “К”, но не могу заснуть.

пятница

Лучше жить с психопаткой, которая разобьет тебе сердце, чем сидеть дома и ругаться на телевизор. Но хуже всего, когда и то и другое разом.

суббота

Франсуаза создана для меня. Что это, просто фраза? “Она создана для меня”. Что это значит? Надо бы проанализировать. Я думаю, что она находится точно посередине между сексом и депрессией. Она суперсексуальна, что очень важно (женщина обязана возбуждать, у всех окружающих должно вставать на нее, надо, чтобы она давала кончать ей в рот, в зад и т. д.), но при этом она грустна, тревожна и страдает бессонницей, и вот тут-то я ломаюсь (никак не могу ею насытиться, даже исторгнув из меня крик, она остается загадочной, сложной, измученной). Мне нужна женщина, на которую у меня стоит и которая от меня бежит. Блонда до мозга костей, депрессивная блядь, Кайли де Бовуар. (Я пишу это поздно ночью, потому что вчера мы, понятно, помирились, утонув в горячечном бреду взаимных признаний, слез, ласк и обещаний…)

воскресенье

Франсуаза — это О, прочитавшая Доминик Ори. Не “мама и шлюха”, а “интеллектуалка и шлюха”. Я хотел испытать оргазм и все-таки немножко пострадать. Не знаю, как это происходит у других, но для меня любовь — это когда секс становится таким потрясающим, что уже не можешь заниматься им ни с кем другим. Наваждение перемещается из члена в мозг.

понедельник

На вопрос “Почему вы пишете?” Беккет отвечает: “Ни на что больше не гожусь” (ложное смирение). Гарсиа Маркес говорит: “Чтобы меня любили друзья” (это уже лучше). Я: “Потому что мне обрыдло не писать”.

вторник

Мы думаем, что знаем, чего хотим. А на самом деле наши желания нам больше не принадлежат. Реклама побуждает нас делать то, что в общем-то мы делать не собирались. Так, в конце концов, мы начинаем жить чужой жизнью.

среда

Новая проблема парижских ночных тусовок: помня об угрозе сибирской язвы, начинаешь опасаться белого порошка. Когда-то мы нюхали беззаботно, закрой глаза — и вперед по снежной дорожке. Теперь надо узнавать, откуда что берется. Терроризм насрал даже в сортирах модных клубов.

четверг

Только что открылся “Маркет”, первый ресторан, у которого даже название ультралиберальное (его, кстати, приютил аукционный дом “Кристи”). С трудом представляю себе Жозе Бове, ужинающего в заведении под такой вывеской…

Даже кухня тут world-wide[246] : Жан-Жорж, повар джет-сет, за которым бегают Нью-Йорк и Лондон, предлагает фьюжн Азия-Перигор. Вместе с Тьерри Ардиссоном и Филиппом Фатьеном[247] дегустируем чертовски глобализованные тапасы в скромном антураже и рассеянном Кристианом Лиэгром[248] свете. Потом чешем в “Матис-бар”, где сливаемся в экстазе с Пьером Пальмадом, Жан-Мари Бигаром, Анни Жирардо, Клодом Брассером, Рафаэлем Мизраи и Фредериком Таддеи. И все это, чтобы втиснуться в итоге в “мини-остин” Филиппа. Как братья Маркс на лайнере. Черт возьми, на хрен быть звездами, если мы заканчиваем вечер как орава пьяных студентов?

Видя, что я ухожу к Франсуазе, Пальмад шепчет печально:

— Между свободой и счастьем я выбрал свободу.

пятница

Боссюэ утверждает, что желание — это движение маятника, который качается от вожделения к отвращению и от отвращения к вожделению. Трудно поверить этому кюре, который сторонился женщин. Будучи романтическим эгоистом, я бы заменил отвращение на страх (боишься заскучать, растеряться, испытать боль, остаться в одиночестве, трясешься, что тебя бросят или что попадешь в плен). Маятник настоящей любви качается от вожделения к страху и от страха к вожделению.

суббота

Идеальный любовник — это тихий маньяк: делает стойку его сердце.

понедельник

Чем сильнее напьешься, тем более неотразимым себя ощущаешь и тем менее таковым являешься. Думаешь, что ты этакий серфингист-андрогин типа Киану Ривза в “На гребне волны”, а девушки видят перед собой краснорожего мужика типа Поля Пребуа из “Мой кюре у нудистов”.

вторник

Франсуаза считает, что я выгляжу на десять лет моложе своего возраста. Где-нибудь, скорее всего, мой портрет старится за меня. Или эта книга?

среда

Фразу недели скромно, а-ля Друпи[249], произнес вчера вечером в “Клозри де лила” Пьер-Луи Розинес[250] :

— Мне так скучно, что я вот-вот начну играть в гольф.

четверг

Еду в Краков без Франсуазы. Еще одна проверка на вшивость, с ее согласия. Она поняла, что актер из меня никакой и я совершенно не способен ей соврать. В Кракове насчитывают 100 церквей и 600 баров. Я буду молиться только в присутствии моей рюмки водки.

пятница

После двадцати — тридцати рюмок “Зубровки”, опрокинутых залпом, я скучаю по ней еще больше. Барочно-славянская красота мощеных улочек Казимежа (еврейский квартал) в сумерках. Средневековые погребки при свечах: “Алхимия”, “Сингер”. Поляки любят выпивать в темноте. Продвигаться на ощупь в таких декорациях — настоящий европейский шик. Я ночую в “Софителе”, похожем на штаб-квартиру французской компартии на площади Полковника Фабьена. Во всех странах Восточной Европы капитализму пришлось вселяться в бывшие владения коммуняк. Экстази вместо Штази! Мои оранжево-коричневые апартаменты (невольно повторяющие прадовский дизайн) выходят на Вислу (она будет пошикарнее Арно). Платный порнографический канал составил мне компанию в твое отсутствие. Я засыпаю, воображая тебя под тремя немецкими жеребцами.

суббота

Краков бай найт — это прыжок во времени и пространстве. В “Друкарне” (это квартира, превращенная в дискотеку) блондинки дергаются под старые записи: “Belfast” “Бони М”, “Rock Lobster” “B52s”. В их возрасте, то есть лет в пятнадцать (иначе непонятно, как держатся такие буфера), я слушал те же песни. Какая жалость: я теперь слишком верен, чтобы узнать, как они бреют себе лобки. Оказывается, во влюбленном состоянии верность перестает быть жертвенностью. Влюбленный хранит верность без усилий и не считает это подвигом в мирное время. Любовь — это такая мулька, которая делает верность естественной.

воскресенье

Я рад, что вернулся, потому что скучал по Франсуазе и еще потому, что теперь меня ломает, когда никто не узнает меня на улице!

понедельник

Увенчав лаврами В.С. Найпола вслед за Гао Синцзяном, шведы из Нобелевского комитета опять выбрали изгнанника, апатрида, эмигранта. Знак времени? Самые великие романисты не боятся покинуть родной дом: тринидадец переезжает в Лондон, китаец — в Баньоле[251]. Но ни Найпол, ни Синцзян не поменяли язык: Набоков, Кундера и Джозеф Конрад были круче. Отказавшись от родного языка, они избрали новую родину — Литературу.

вторник

Говорить о себе плохо — это еще претенциознее, чем говорить о себе хорошо. Надеешься, что тебя тут же опровергнут или, на худой конец, что нейтрализуешь таким образом критиков. Подобным хвастунам навыворот я предпочитаю откровенных.

среда

Я в аэропорту Руасси, улетаю в Турцию. На этот раз Франсуаза соизволила составить мне компанию (она любит только солнечные страны). В нападении на Всемирный торговый центр есть свои преимущества — оно положило конец бардаку в бронировании. До 11 сентября любой пассажир мог быть не допущен на борт, хотя он заказал место и купил билет. Шансов было 50 на 50.

Теперь садись — не хочу, уверенности, что долетишь живым, нет, зато место обеспечено! Если исламисты собирались покончить с бездарностью дикого капитализма в одном отдельно взятом пункте, то они преуспели, равно как и пассажиры.

четверг

Стамбул — это Сан-Франциско для бедных; то вверх, то вниз, и повсюду вода. На террасе “Пера Паласа” мне хочется аплодировать. Этот пейзаж заслуживает stаnding ovation, да что там, даже испанского “Олa”! Красный диск солнца робко тонет в море, словно вода кажется ему слишком холодной, чтобы в нее нырнуть.

пятница

Эй вы, расисты проклятые! Вы считаете, что турки — это такие усатые толстячки из “Полночного экспресса”? Вы забыли роскошь Византии, ставшей Константинополем, а потом Стамбулом? Поскольку Нью-Йорк теперь в дауне, чтобы оторваться, приходится ехать в мусульманские страны (в Дубай, как Усама, или в Турцию, как Оскар). Турки похожи на итальянцев, они высокие и одеты лучше, чем вы. Турчанки сражают наповал (Моники Беллуччи без Венсана Касселя!). Семьдесят процентов населения моложе тридцати пяти лет. В Стамбуле, в квартале Нишанташи, только что открылся модный ночной клуб “Буз”. После постройки плато Альбион[252] нигде не видел я подобного скопления атомных бомб. (Пишу под контролем Франсуазы, а она не подарок.)

суббота

Что же касается минаретов, то они нацелены в небо наподобие обезвреженных ракет “земля — воздух”. Хотите, докажу, что эта страна не опасна? Мои романы очень хорошо здесь продаются. Про ночные клубы, про дурь, измены и декаданс! Пятьдесят тиражей!

воскресенье

Полная луна над пустынным морем. Выражаю благодарность своей тоске. Без нее я был бы ни на что не годен, я всем обязан ей. Отныне я собираюсь бороться за легкость, умирать за афоризм, жить ради простой благодати. Буду считать себя не полезным, а просто уникальным. И уж раз меня обзывают сибаритом, я постараюсь соответствовать этому ярлыку. Я решил, что теперь никто не помешает моей жизни доставлять мне удовольствие.

понедельник

Зачем писать о себе? Автобиографии слишком опасны, чреваты самовлюбленностью и мегаломанией, болезненны для близких и непристойны… У эпидемии “бесстыдных исповедей” (по выражению Танидзаки[253]) существуют свои возбудители, свое объяснение, о котором никогда не упоминают критики: этот феномен — порождение телевидения. Поскольку писатели “медийны”, их уже нельзя читать, как раньше. Читатели, сами того не желая, пытаются за персонажем угадать автора, куда там Сент-Бёву[254]. Как мы ни силимся убедить себя, что читаем вымышленные истории, сегодня чтение любой книги становится упражнением в вуайеризме. Мы пытаемся выманить писателя из романа, увидеть “товар лицом”, показанный по телевизору или на газетных снимках. Если все художники не спрячутся, как Сэлинджер, им придется выставлять себя напоказ в собственных произведениях либо (против воли) их затмевать. Вот почему, даже если я пытаюсь действовать иначе и давать волю воображению, мне становится все труднее читать книгу, автор которой не является одновременно и ее персонажем. И уж тем более писать. Поскольку мне недостает мужества исчезнуть, я вынужден красоваться — до того как взорваться.

вторник

Мне позвонил Мишель Уэльбек. Когда я спросил его, хорошо ли он поживает, он мне ответил (помолчав пару минут):

— Глобально говоря, нет.

среда

Вечеринка “ВСД” в “Вип” (или наоборот?). И опять я был лучшим в мире диджеем, но публика жалуется:

— Плачу десять тысяч евро, если ты прекратишь ставить Майкла Джексона!

Вслед за Майклом ставлю Джексона: “Don’t Stop till You Get Enough”, “Black or White”, “Billy Jean”, “The Way You Make me Feel”, “Bad”, “Wanna Be Startin’ Something”, “Beat it” (хочу уточнить, что слова и музыка всех этих классических хитов сочинены самим Майклом Джексоном). Танцующие сопротивляются как могут, но в конце концов сдаются повизгиваниям этого Франкенштейна R&B. Виртуальные манекенщицы демонстрируют свои формы на плазменных экранах. Смотрю на мужиков, которые дрочат исподтишка, запустив руку в свои пятьсот первые “левисы”. Когда меня освистывает танцпол, Азиз из “Лофта” мужественно встает на мою защиту:

— Я тебя обожаю!

А я и на самом деле круче Жан-Эдуара. Позволяю себе напомнить Жан-Рошу, что “Вип” назывался раньше “78” и что в то время Оскара Дюфрена звали Ален Пакади[255]. Много вы знаете диджеев, которые ставили бы Черроне после “ЭйСи/ДиСи”? Даже Джой Старр[256] мне морду не набил! (Надо сказать, что в телохранителях у меня был президент Дьедонне[257].)

четверг

Жизнь — это длинный план-эпизод от рождения к смерти. Время от времени хочется при монтаже вырезать сцены.

пятница

Франсуаза так ладно сложена, что создается ощущение, что ее ретушировали в пейнт-боксе. Теперь у меня есть цель в жизни: сделать эту женщину счастливой. Надо поторапливаться. Но я уже добился успеха: она прекратила принимать лексомил и снизила потребление снотворных до полтаблетки стилнокса за ночь. Порой я даже ловлю ее на том, что она беспричинно улыбается, глядя в потолок. Я живу для этих мгновений, потому что могу сказать себе: отличная работа, Оскар.

суббота

Мне предлагают вести передачу на телевидении. Зачем? Меня и так знают.

воскресенье

Моя жизнь — это пантомима, единственный выход из которой — писать книги.

понедельник

Ура, войне конец, дела оживляются. В Париже бай найт по-новому используют виагру — на тусовках голубую пилюльку передают из рук в руки, чтобы взбодрить утомленных гуляк. Один мой приятель (имя его я не назову, чтобы не создавать ему слишком хорошей репутации), который принял ее, отправляясь в “Шандель”, поимел половину женского контингента знаменитого свингерского клуба и закончил вечер у проституток, потому что никак не мог насытиться! Мне он напоминает велосипедиста Тур де Франс, который в перерыве между этапами всю ночь гоняет на велосипеде.

вторник

До того как я стал (немножко) известным, я отличался редким уродством. Популярность меня украсила.

пятница

А я-то считал, что хочу быть единственным в своем роде! Не хочу я быть единственным в своем роде, все такие. Я хочу быть круче всех. Придется это признать, даже если это черт знает что. Мне самому в себе тесно, меня распирает от собственного вспученного Я, но я ведь с претензиями. Пора признать: любой писатель смешон, потому что претенциозен, даже если он говорит не о себе.

суббота

Бумага плюс ручка равняется Литература. Меня всегда поражало, как такими скудными средствами можно создавать великие шедевры. На телевидении все наоборот.

воскресенье

Да, я желчный брюзга, но в глубине моей души рыдает шлюха.

понедельник

Он просматривает имена в записной книжке своего мобильника, словно блюда в меню придорожной забегаловки, с таким же отвращением и склонностью к анорексии.

вторник

Людо в восторге от “Танги” Этьена Шатилье. Этот фильм, хоть и неровный, хорош тем, что нарушает одно из последних табу: наконец-то родители осмеливаются злословить о собственных детях! “Танги” — антипод “Рыжика” и “Змеи в кулаке”[258]. Так держать! Хватит критиковать предков, пора взяться за потомков. Вообразите себе отца семейства, который ложится на кушетку у психотерапевта, чтобы пожаловаться на своих детей. Шатилье обставил Фрейда.

среда

Мне позвонил Мишель Уэльбек. Когда я спросил его, хорошо ли он поживает, он ответил (опять же после долгих двух минут безмолвия):

— Как ни странно, да.

(Может, он начал принимать прозак[259] ?)

четверг

Милан — единственный город-немузей в Италии. Я смиряюсь с едва теплым воздухом. Лавирую между мобильными телефонами. Итальянкам нет до меня дела. Соборная площадь — одно из редких сокровищ, избежавших американских бомбардировок во время Второй мировой войны. Шатаешься между “Ла Скала” и статуей Верди и вдруг получаешь неслабый неоготический шок: в ночном освещении Дуомо кажется гигантским дикобразом, щекочущим небосвод своими иголками. Это единственный собор, похожий на морского ежа или вирус СПИДа. Это святое место напоминает мне стамбульскую Голубую мечеть. Какую бы религию вы ни исповедовали, вера побуждает вас возносить шпили к небу. Как телеантенны! Что еще раз подтверждает общеизвестную истину: телевидение заменило церковь, Мадонна пришла на смену Мадоннине[260].

пятница

Дискотекизация мира, те же и они же. В “Пластике”, модном миланском заведении, публика начинает собираться часам к трем утра, но я слишком стар уже, чтобы их дождаться. Я надуваюсь водкой с тоником и грызу чипсы, чтобы пересохло во рту. В темноте танцуют несколько таких же, как я, пентюхов, в ожидании, когда разгуляется. Им хочется шума, толпы, полумрака, хотя они уже давно созрели для тишины, света и одиночества. Здесь все круглое: барная стойка, виниловые пластинки, которыми диск-жокей потрясает над головой, кресла в стиле 70-х, лампы и я сам.

суббота

Как водится, в День без Покупок все всё покупают. Всего раз в году надо просто, чисто символически, дать понять властям предержащим, что мы, потребители, представляем собой огромную силу. Кроме того, если жена просит вас пройтись с ней по магазинам, Buy Nothing Day — прекрасный предлог, чтобы ничего не потратить в субботний день.

— Что ты, дорогая, мне не жалко денег, просто сегодня я бунтую против общества потребления!

воскресенье

Почему бы, вслед за Сильвио Берлускони и Майклом Блумбергом, Арнольду Шварценеггеру не стать губернатором Калифорнии? Благодаря рекламе богачи могут сегодня купить себе власть. Какое счастье, что Бернар Тапи разорился!

вторник

Уплетаем с Гийомом Дюстаном гигантский бифштекс. Я удивляюсь:

— Ты разве не вегетарианец?

Он отвечает, глядя мне прямо в глаза:

— Нет. Я педераст, но не вегетарианец.

среда

Можно также говорить о всеобщей дискотекизации человеческого облика. В рижском “Фэшн-клубе” у всех девиц челки, все мужики — качки. Тут никто не имеет права на уродство. Меня клинит в клубах двух типов: там, где все уродки, и там, где все красотки. Я на себе испытал зеленую тоску заведений, где тусуются одни крокодилы. Но это все детский сад по сравнению с кошмаром, царящим в барах, куда ходят только секс-бомбы. У всех у них одинаково безупречные черты лица, атласная кожа, шаловливые щиколотки, лукавый пупок. О, убейте меня кто-нибудь!

четверг

Москва состоит на 99 % из бедняков и на 1 % из миллиардеров. Я провел весь уикенд с вышеозначенным 1 %. Кто бы мог подумать? Москва полностью преобразилась в 90-е годы. В России 2000-е годы будут приравнены к 20-м во Франции и 80-м в Нью-Йорке. “Новые русские” — синоним наших нуворишей — легко вычисляются по навороченным мобильникам и шестисотым “мерседесам” с тонированными стеклами. Они никогда не спят. Их жизнь — это одна бесконечная тусовка, перетекающая из ночных клубов в бары со стриптизом, из бронированных лимузинов в накокаиненные казино. Москва — один из самых дорогих городов мира (моему сердцу, во всяком случае). Мне нравятся все семь готическо-сталинских небоскребов (здешние семь чудес света), золоченые купола Благовещенского собора и Красная площадь, утопающая в снегу, — она похожа на клубничную шарлотку, покрытую глазурью. Само собой, магазин под названием “Сыр” уступил место фирменному магазину “Данон” — аэрокондиционированный кошмар[261] пришел на смену ленинскому. Но москвичи не злопамятны, они оставили статую Маркса перед Большим театром и Мавзолей Ленина на Красной площади, где я все это пишу. Помня о том, что лет двадцать тому назад за подобные заметки меня отправили бы босиком по этапу в Сибирь.

пятница

Русская гигантомания: огромные березовые леса и миллионы жертв, о которых, впрочем, никто не говорит в “First”, ночном клубе с видом на освещенный Кремль. “Метрополь” напоминает мне отель из “Сияния”[262], только Джека Николсона с топором надо заменить на блядей с поясами для подвязок.

Франсуаза: Пожалуйста, целуй, если хочешь, эту девицу в моем присутствии, только недолго!

Я: Я не целую ее, а засасываю… Я не виноват, что ей всего семнадцать лет… не волнуйся, я тебе дам потом попробовать…

В ресторане “Петрович” Эмманюэль Каррер ставит на стол бутылку водки. Я очень на него рассердился, это стоило мне страшной мигрени на следующее утро. Мы с Морисом Дантеком обжираемся красной икрой, завернутой в блины. Что удивительного в том, что автор “Детей Вавилона” чувствует себя как дома в Содоме и Гоморре! Антуан Галлимар[263] учит меня русскому языку: в ресторане, чтобы расплатиться, надо попросить “шьот”, а “шьяс”[264] значит “сию минуту”.

— Шьот шьяс! — восклицает он и платит за весь стол, за что ему большое спасибо. Оливье Рубинстейн[265] объясняет мне, что можно посмотреть Москву, следуя по маршрутам “Мастера и Маргариты” Булгакова, типа как Дублин — по “Улиссу” Джойса. Когда эти романы станут никому не нужны (а это время уже не за горами), их можно будет использовать еще некоторое время в качестве путеводителей — тоже дело. Продолжение рассказывать не буду, чтобы никого не выдать, но, поскольку мне вас жаль, я упомяну все-таки, что в Москве есть кафе “Пушкин”, “Кармабар”, “Сафари Лодж” и “Night Flight” (на Тверской улице, московских Елисейских Полях). Я нигде не видел такого количества худосочных корыстолюбиц: “Французы говорят, что я похожа на Кароль Буке, только лучше. А это кто, Кароль Буке?”.

суббота

Иду вдоль Москвы-реки, грязной и безропотной, сжимая твою руку в своей. Целуясь на морозе минус двенадцать, мы рискуем примерзнуть друг к другу навсегда. Ничего плохого в этом не вижу. Бледные освещенные фасады в пьяной ночи — каждая ее секунда запечатлелась в моей памяти навечно. “Я хотел бы жить и умереть в Париже, если б не было такой земли — Москва”, — писал Маяковский. Я наоборот. Москвичи зарабатывают в среднем 400 долларов в месяц: как им удается оплачивать GSM? Легко: они все левачат по ночам. Мы бродим по Патриаршим прудам. В начале “Мастера и Маргариты” Берлиоз, редактор толстого художественного журнала, встречает тут Дьявола, который предсказывает, что ему трамваем отрежет голову. Но нас на таком собачьем холоде ни один черт даже не окликнул. Я понимаю, почему у Булгакова действие романа происходит летом. По возвращении в отель секс становится вопросом биологического выживания.

воскресенье

Русская зима победила Наполеона и Гитлера — а нас нет! В самолете на обратном пути я читал дневник Эрве Гибера и в какой-то момент, закрыв его, сказал Дантеку:

— Чтобы книга продалась, надо умереть.

— Я как раз над этим работаю, — ответил он невозмутимо.

Познание мира — первый шаг на пути к его преобразованию.

понедельник

“Вот что происходит с романом: читатели не желают больше читать абсолютно выдуманные истории. Им необходима модель, подлинник. Они хотят, чтобы написанное было связано с реальными фактами”. В.С. Найпол, интервью газете “Монд”. Лауреат Нобелевской премии повторяет мои слова — пустячок, а приятно.

вторник

Забив косяк, Людо мудреет на глазах. И всякий раз, когда в разговоре с ним я затрагиваю жизненно важные темы, он начинает забивать следующий.

— Моя любимая изменяет мне с тобой.

— Сейчас еще один забью.

— Бога нет.

— Сейчас еще один забью.

— В чем смысл жизни?

— Сейчас еще один забью.

— Французы не умеют играть в футбол.

— Сейчас еще один забью.

Это фраза-решающая-все-проблемы.

четверг

Моя цель — отыскать утопию, которая не выглядела бы смешно.

пятница

“Пари-матч” (журнал) хвалит Матч ТВ[266] (филиал). Я охреневаю, видя, как демократизируется телевидение. Не проходит и дня, чтобы не создали новый канал с двадцатью программами, каждая из которых нанимает по десять обозревателей. Итого двести рабочих мест для молодых кретинов покруче меня. Как жаль, что я появился на телевидении именно тогда, когда оно перестало быть частным клубом. Мне остается только перейти на центральные каналы, которые занимают то же место на голубом экране, что Премьер-лига в футболе.

суббота

Пилот ле Хот задал в “Куполе”[267] правильный вопрос:

— Хлеб — это тело Господне, вино — это кровь Господня, а “Бурсен”[268] — это что?

воскресенье

Мечтаю стать бумерангом. Тебя кидают, а ты им — обратно, в морду.

понедельник

Франсуаза: Я такая суперская, так бы себя и трахнула.

Ни в чем себе не отказывай. А еще она говорит:

— С моей внешностью и твоей известностью у нас скоро будет аншлаг.

вторник

Приземляюсь в Барселоне в тот самый момент, когда там собираются отмечать 150-ю годовщину со дня рождения Антонио Гауди[269]. Уверен, что барселонцев так же затрахают с этой датой, как нас с Гюго. Но Гауди это заслужил в большей степени: предок Х.Р. Гигера, почтальон Шеваль[270] в каталонском варианте, сумел уговорить богатых испанцев финансировать его безумные проекты. Город кишит зданиями в форме драконов, и мне кажется, что они дышат. Это ни красиво, ни уродливо, просто забавно. А здорово, наверное, жить в сновидении сумасшедшего. Почему современные архитекторы кажутся по сравнению с этим такими унылыми? Мне надоели прямые стены, хочу жить в пряничном домике.

среда

В Испании мне всегда очень трудно произносить “ола!” вместо “хелло”. Выбрав нечто среднее, говорю изумленным собеседникам “хела” или “холло”. Еще у них манера произносить “в” как “б”. Иногда путаница получается очень поэтической. Например, иберийцы говорят “libre”[271], когда хотят сказать “livre”[272] — симБолично, не правда ли? А “хочу видеть” превращается в “хочу выпить”, что звучит намного уютнее.

четверг

Баррио Чино[273] — бывшая клоака, ставшая ловушкой для бельгийских туристов. Теперь дно высших слоев буржуазии носит имя Борн[274]. Тут ужинают в “Кокотт” (бульвар Борн), потом пропускают по 36 джин-касов в “Борнео”, “Джимлете”, “Суборне” и “Мирамелиндо”. Если с самого начала этой книги вы аккуратно записывали адреса, которые я упоминаю, вы станете таким же крутым, как и я. Проблема в том, что вы все равно предпочтете отметить Рождество с дурнушкой женой и прыщавыми детками, а потом поехать в Ла-Плань[275], в снятую на неделю двухкомнатную распашонку. Я уважаю ваш выбор.

пятница

Только одиночество позволяет настроиться на волну города. В Барселоне в 22 часа начинается комендантский час для тех, кому за 22. С полным ртом “пата негра” (эта ветчина из черноногой свиньи здесь вкуснее, чем в Париже, потому что я сноб) иду под склоненными ветвями деревьев вниз по Рамбла. Рамбла — это Круазет, идущая перпендикулярно к берегу. Вместо того чтобы гулять вдоль Средиземного моря, прешь прямо на него, смотришь ему в лицо, и такое чувство, что, разгоняясь от бара к бару, мчишься к темной воде, туда, вперед, в омут. Переулки вокруг Пласа Реаль идут то вверх, то вниз, город начинает вибрировать у меня под ногами, стены бегут навстречу, а булыжники мостовой выворачивают мне щиколотки. С умным видом пересчитываю бутылки, выставленные в ряд за спиной бармена в “Шиллинге” (ул. Ферран, 23). Притворяюсь, что поглощен изучением того, что происходит на стене. “Ну ни хрена себе: муха села! Поди ж ты: улетела!” Никогда бы не подумал, что в один прекрасный день с такой страстью буду внимать ремиксу Моби.

суббота

Начиная с определенной дозы алкоголя хочешь всех подряд, табуретку в том числе. Соответственно, Барселона будет объявлена городом, где я влюбился в табуретку. Кто бы еще столько времени выдержал мой вес? Кто еще так безропотно позволил бы мне проспать на себе два часа?

воскресенье

Тостер[276] Дилинджер так “расшифровывал” “Нью-Йорк”: “A night, a fork, a bottle and a cork”[277]. Барселона — это шесть медичек, одна шлюха в поясе на шнуровке и один качок в красных плавках (клуб “Роу”, 2 часа ночи). Я старею или схожу с ума по тебе? Теперь я отправляюсь спать в тот момент, когда начинается тусовка.

понедельник

Я не смогу стать великим плейбоем, пока меня возбуждает любовь.

вторник

Как все жлобы при бабках, мы садимся в самолет, чтобы встретить Рождество на Маврикии. “Эр Либерте”, в натуре! “Принц Маврикий” — это Очень Пафосная Резервация (ОПР[278]), угнездившаяся на берегу Индийского океана: только в такого рода местах понимаешь, до какой степени деньги — это тюрьма. Тут можно проверить принцип Друпи: отправиться на другой конец света, сесть в такси, потом в самолет, потом в джип с кондиционером, чтобы сбежать от людей, которых тут же увидишь на берегу бассейна, белых, как лексомил, в лучах открыточного солнца. Стоило мне натянуть плавки и любимую женщину (в обратном порядке), как я столкнулся нос к носу со своей подружкой Бабетт Джиан, звездной редакторшей мод (все ее клиенты кончаются на “о”: “Нюмеро”, “Кендзо”, Мондино[279] …). Ее присутствие убеждает меня в собственной крутости: раз она здесь, значит, этот отель в моде, следовательно, и я тоже. Искренне надеюсь, что она рассуждает так же.

четверг

Идет дождь. Говорю это не для того, чтобы доставить вам удовольствие, а потому что так оно и есть. Кап-кап на песок. И на только что приехавшего Бенжамена Кастальди[280] (детвора в бассейне распевает “Lofteurs up and down”[281], чтобы его подразнить, но он, будучи профессионалом, и ухом не ведет. Я бы на его месте давно их утопил). “Принц Маврикий” расположен на восточном побережье острова. Тем лучше: на севере находится мыс Несчастливый, и, честно говоря, оказаться там под дождем — это был бы перебор. В такую хмурь заняться нечем, кроме как любовью, в чем и заключается ее (хмури) прелесть.

пятница

Всякий раз, приезжая сюда, я вспоминаю свою няню-маврикийку Ольгу по прозвищу Тига. Где она сейчас, где ее песни, зубастый смех, веселое настроение, ее солнечные любовники и пряная еда? Вернулась ли она на родину? Нет, она вышла за француза и живет в парижском предместье. Воспитывает собственных детей, воспитав меня.

суббота

Проверка на прочность — продержаться неделю, не слушая “Everything in Its Right Place” “Радиохед”. Если вдруг у меня это получится, то только благодаря превосходным южноафриканским винам, напоминающим по вкусу “Мадиран”[282]. Бесконечно путешествуя, я становлюсь эминентным богемщиком (в смысле, таким же богемным, что и рэпер Эминем). Участвую во всем, что терпеть не могу. Критикую свою собственную жизнь и даже не дергаюсь, чтобы изменить ее. Ненавижу то, что люблю. Четко сформулировать проблему — это еще не значит решить ее.

воскресенье

Время от времени купающихся богатеев навещает акуленок. Это талисман нашего отеля: директор даже прозвал его Джонни. “Уверяю вас, он такой же вегетарианец, как и вы”, — выдает он одному манекенщику, который явно не собирается проверять это на собственной шкуре.

понедельник

Оскар Дюфрен is a dirty job, but somebody’s got to do it[283].

вторник

В потопе на Маврикии я все время думал о том, что делали бы на моем месте искатели приключений на Ко-Ланта[284]. У меня было только два варианта: либо отлеживаться, либо просаживать рупии. Я делал и то и другое. И еще танцевал сегу (рекламный ролик объяснил мне, что “сега — это сильнее тебя”). Стоило мне заметить возле бассейна кого-нибудь вроде Клаудии Шиффер, как это оказывалась НА САМОМ ДЕЛЕ Клаудия Шиффер. Вот так мы живем в “Принце Маврикии”.

— Слушай, тебе не кажется, что вон та тетка — вылитая Даниэла Ломброзо?

Впрочем, это она и есть.

— Видел близняшку Карин Виард[285], она обедала с детьми?

Близняшка — не то слово, это НА САМОМ ДЕЛЕ Карин Виард.

Жизнь становится гламурной, когда люди, похожие на звезд, ими и являются: это антипод конкурса двойников.

Наконец показалось солнце: звукосветовое шоу, поставленное обдолбанным Господом, достойно кисти Гогена.

среда

Да что мы тут забыли? Поехали в Париж. “Существует только две разновидности писателей: бездарные свиньи и талантливые свиньи”. Марсель Райх-Раницки был немецким Бернаром Пиво[286] (он тоже недавно вышел на пенсию).

четверг

Я ни с кем не бываю на “вы”,

но с вами привычки мои новы.

Со всеми другими я на “ты”,

Но “вы” — это лучше, чем “ты”.

(Набросок песни для Марка Лавуана[287].)

пятница

Я успокаиваюсь, когда смотрю на коров, которые смотрят на меня, когда я еду мимо на поезде. (Коровы, глядя на проходящие поезда, не знают, что это взаимно.) Франция — это зеленые равнины, округлые деревья, коровы цвета беж и телеграфные столбы по обе стороны железной дороги. Я согласен с американцами: Франция была бы гораздо лучше, не будь в ней французов!

суббота

В автобиографической литературе радости мало, разве что вы адепт садомазохизма. Это своего рода боди-арт: каждая новая фраза — очередной пирсинг, каждый параграф — татуировка на плече.

воскресенье

В Париже идет дождь, как и на Маврикии, но тут на 30 градусов Цельсия холоднее. До такой степени, что начинаешь тосковать о тропическом Рождестве, о постукивании капель по крыше, о вечернем пении жаб в пруду, печенных на углях лангустах, о роже, которую скорчит Жеральд де Рокморель, патрон издательской группы “Ашетт”, выяснив из этой книги, что он был узнан на пляже, и, наконец, о любви, амур тужур, которая всегда права, потому что позволяет нам посылать общество на хрен, и чем чаще — тем лучше.

понедельник

Я нашел счастье в тот самый момент, когда решил прекратить поиски.

вторник

Вчера вечером — открытие “Пинк платинум”, клуба шоугерлз Кати и Давида Гетта. Мы явились туда ровно в 21 час, чтобы ни одна голая телка не прошла мимо. Увы, клуб был еще закрыт: огромный детина с пылесосом посоветовал нам прийти попозже. Мы всей компанией поперлись в “Бинди”, где Неизвестная Блядь изобрела новый глагол, угрожая своему мужику зажатым в правой руке наном[288] с сыром:

— Еще немного, и я тебя снанирую.

Когда мы возвращаемся в “Пинк платинум”, там уже не протолкнуться, все столики заняты. Всего за час это заведение из закрытого стало переполненным. Но Бог випов бережет: Давид Гетта вспоминает вдруг, что в 1991 году мы с ним снялись вместе для мужского “Вога”. И мы проникаем наконец в райские кущи. Что такое рай? Это мужики в галстуках, которые сидя смотрят на стоящих голых девок. Народ работает, чтоб вот на такое посмотреть. Некоторые психопаты даже вмазывают “боинги” в небоскребы, чтобы после смерти насладиться вышеуказанным зрелищем! Я быстренько осматриваюсь, узнаю по уши беременную Элоди Бушез, Жан-Эдуара из “Лофта” (с каждой минутой он теряет свою популярность), фотографирующую Беттину Реймс, Ромена Дюриса, Фабьена Бартеза, Клода Шаля, переодетого в Казимира, Жерара Миллера и Линду Арди[289]. А мы-то думали, куда это делась Линда Арди, а она, пожалуйста, тут как тут, в “Пинк платинум”, правда, не на сцене. Английские шоу-герлз дефилируют, снимая верх (Сара лучше всех), но все-таки остаются в стрингах, чтобы было куда засунуть 20-евровые купюры. В 2002 году волк Текса Эйвери носит костюм от “Армани” и пьет водку, спуская 20-евровые купюры, потому что не знает, что это равняется 131 франку и 20 сантимам. Потом вдруг Франсуаза требует от какой-то отпадной девицы, чтобы она исполнила лэп-данс, но та объясняет, что здесь не работает. Франсуаза, конечно, лажанулась, но она же не виновата, что клиентки тут одеты как профессионалки!

среда

Неизвестная Блядь нашла кадра, который вечно недоволен и всех посылает подальше. Зовут его Валери, и он косит под Скарфейса[290]. Поэтому я придумываю ему кликуху — Валь Пачино. Я думал, он меня прибьет, но мы подружились.

четверг

На днях ужинал в “Доминике”, отличном русском ресторане на улице Бреа, и вдруг понял, поедая икринки юных рыб, что являюсь страшным гастрономическим педофилом.

пятница

Афоризм Клода Шаброля в одном из интервью: “Предпочитаю участь жирного паразита участи тощего бунтаря”. Он, правда, упустил из виду социопрофессиональную категорию тощих паразитов, к которой принадлежу я.

суббота

Моя новая квартплата так высока, что я было решил, что цифра указана во франках.

воскресенье

Сегодня утром солнце перешагнуло через барьер из занавесок, запечатлело золотистый поцелуй на твоей груди, и я последовал его примеру.

понедельник

В Интернете появился новый сайт: www.my-posterity.com, где вам предлагается разместить хронику собственной жизни или дневник, а также поэмы, рассказы, романы, фотографии, воспоминания детства и кулинарные рецепты в формате текста, фото или видео, причем эта информация будет доступна в течение 125 лет. Сначала славу демократизировали при помощи “Лофт стори” и “Стар академи”[291], а теперь всем предлагается войти в историю. Это значит, что ваша известность вас переживет. Автобиографический жанр, родившийся вместе с Сократом — “Познай самого себя”, — дошел сейчас до “myposterity.com”, до максимы, которая замечательно выражает наше время: “Познайте меня все”. Скоро у нас будет шесть миллиардов Кристин Анго[292].

среда

Диалог с Тьерри Ардиссоном:

— Ты заказал стол в “Мезон де Кавьяр”[293] ?

— Да, на двадцать один час.

— Заедешь за мной?

— Да.

— Позвонишь снизу, и я спущусь, ладно?

— Без проблем.

— Блин, у этого ужина отличный продюсер.

четверг

— Ужас какой, мне скоро исполнится двадцать лет!

Лолита Пий — юная нахалка, которая станет совсем безнадежной, когда прогремит ее первый роман.

пятница

Ужинаю с Робером Ю. Видели бы вы, какие рожи скорчили посетители “Липпа”[294], увидев нас вместе! Я, сен-жермен-де-превский революционер, чокаюсь с садовым гномом, который собирается поднять минимальную зарплату до 1500 евро и учетверить налог на крупные состояния! Тучи сгущаются. “Мы-то думали, ты критикуешь капитализм для прикола!” В конце ужина я оборачиваюсь к соседнему столику с масляным ножом в зубах[295]. Венсан Лендон обалдевает, а Брюно Кремер[296] смеется. Меня назначили главным пиарщиком предвыборной кампании Робера Ю. Возвращаюсь к своему старому ремеслу, но на сей раз с благими намерениями: сделать Жака Сегела[297] (который поддерживает Жоспена).

суббота

Горные лыжи — современный вариант мифа о Сизифе.

воскресенье

В “Галлимаре” вышли записные книжки Монтерлана. Многие великие книги составлены из неоконченных разрозненных фрагментов (часто посмертно): “Мысли” Паскаля, дневники Жюля Ренара и Кафки, “Коллажи” Жоржа Перроса, “Книга неуспокоенности” Пессоа, “Мир как воля и представление” Шопенгауэра. Великие писатели, случается, пишут интереснее, набрасывая на скорую руку какие-то заметки, чем когда не щадят живота своего, силясь рассказать какую-нибудь историю. Я говорю это вовсе не для собственного успокоения. Хотя…

понедельник

Когда Виктуар де Кастеллан[298] дает “Бал невест вампира” в “Ритце”, что надо делать? Красить черным губы. Вспомнить, что Карл Лагерфельд прозвал эту эксцентрическую особу Вики Суперпати еще до того, как она начала работать у “Диора”. Злословить об уходе на покой Ива Сен-Лорана.

— Во Франции обожают хоронить людей, особенно живьем. Артистов начинают любить, когда они уходят из профессии или из жизни.

— О выходе на пенсию Сен-Лорана в прессе говорилось больше, чем о смерти Пьера Бурдье[299] !

— Сен-Лоран — это Бернар Пиво от моды. Вот увидите, через три месяца он вернется.

— Кто такой Пьер Бурдье? Он работал в группе LVMH или в PPR[300] ?

Вампирами переоделись немногие, но кровь друг из друга сосали все. Вечеринка удалась, но мы ушли через десять минут. Предпочитаю трахаться в “Косте”, нежели освобождать “Ритц”: меня зовут Оскар Дюфрен, а не Эрнест Хемингуэй[301].

вторник

Тест на знаменитость: пойдите в ресторан отеля “Кост” часов в 11 вечера. Входя, примите утомленный вид. Улыбнитесь распорядительнице Эмме и скажите: “Добрый вечер. Мы впятером”. Если она ответит: “Извините, но сегодня мест нет”, — это значит, что вы неизвестно кто. Если скажет: “Вы заказали?” — это значит, что вас начинают признавать. Если же она промолвит: “Столик освободится через пять минут”, — значит, недавно вас показывали по телевизору. А если она вас поцелует со словами: “Привет, Оскар, как дела? Сейчас я тебя провожу к твоему столику”, — это значит, что вы — это я. С чем вас и поздравляю.

среда

На днях увидел Черроне со спины, подошел, он обернулся, это оказалась Катрин Лара[302] ! Нет, мне явно пора прибегнуть к лазерной коррекции зрения.

четверг

Каролина, 22 года:

— В восемнадцать лет я все дни напролет мечтала о любви. В двадцать два года я ею занимаюсь всю ночь. Я, конечно, блядь, потому что последний вариант меня устраивает больше.

пятница

Странное ощущение, что вы, не будучи участниками историй, которые я тут рассказываю, все-таки там были. Вы повсюду со мной. Я переживаю все это, только чтобы вам потом рассказать. Если бы вы меня не читали, я бы и не переживал. Я пишу, чтобы не потерять память; вы помогаете мне вспоминать. Без вас моя жизнь стала бы еще бесполезнее.

суббота

Стать писателем проще простого: надо всего лишь отвечать “писатель”, когда вас спрашивают, кем вы работаете.

(Вообще-то, если подумать, тут требуется еще и мужество.)

воскресенье

Я педик, который спит только с женщинами. Я люблю иронию без цинизма, трезвость мысли без нигилизма, загул без чувства вины, вежливость без лицемерия, робость без позерства, щедрость без благотворительности, ночь без одиночества, улицы без машин, счастье без скуки и беспричинные слезы.

понедельник

Людо повествует о своей новой распутной жизни:

— Мне уже скоро сорок, я больше не могу семь раз подряд — после пятого мне необходимо передохнуть.

(Заметьте, что я уже меньше говорю о Франсуазе. Может быть, потому, что о счастье не рассказать? Или страсть ослабевает?)

вторник

Эводи, подруга Франсуазы, классно умыла одного клиента “Кабаре”. Этот тип долго танцевал напротив нее и наконец склонился к ее левому уху:

— Можно тебя поцеловать?

— Нет, спасибо.

— Да ладно тебе…

— Отстань, у меня бронхит.

— Подумаешь! У меня суперская иммунная система, я вообще ничем не заражаюсь.

— У меня СПИД и стоматит!

Ну он же не виноват, что она нацепила майку с надписью “Real Men Eat Pussy”.

среда

Лото выбирает наугад какого-нибудь француза и делает его богачом.

Реалити-шоу выбирает наугад какого-нибудь француза и делает его знаменитым.

Я вспоминаю слова Марии-Антуанетты: “У них нет хлеба? Пусть едят пирожные!” Когда толпа замечает слишком вопиющую несправедливость, надо идти ей на уступки. Жаловать дворянство мужланам. Гестапо поступало наоборот, выбирая по жребию жертву на расстрел. Но цель одна и та же: чтобы притормозить пыл народных масс, нужен либо кнут, либо пряник. Но пряник и кнут надо раскрутить (потому что вложения, равно как и бунт, должны быстро окупаться).

четверг

Людо, вечный мой Людо, совсем отвязался и ускакал:

— Я теперь трахаюсь только в зад. Я уже забыл, что у женщин есть влагалище.

Я:

— По крайней мере ты перестанешь размножаться…

пятница

Смерть унесла Жан-Франсуа Жонвеля так же молниеносно, как он делал свои снимки. Он посвящал свое существование украденным мгновениям; смерть поступила с ним так же, выхватив его прямо из жизни. Опухоль обнаружили в начале января, а две недели спустя мы попрощались с ним. Внезапная смерть, как вспышка магния. Листаю последний альбом своего приятеля, и у меня мутится в глазах. Сквозь слезы работы Жонвеля становятся похожи на снимки Дэвида Гамильтона[303]. Думаешь, я оплакиваю друга? Какое там, я реву от страха.

суббота

Мне повезло: моя лень замедляет выдачу нетленок на-гора. Я издаю романы раз в три года. Такая нерасторопность вызывает любопытство. Литературным лодырям часто везет (Дж. Д. Сэлинджер, Антуан Блонден, Бернар Франк, Альбер Коссери…). Критики благодарны им за то, что они их не перетруждают.

воскресенье

Когда-нибудь и меня обругают молодые волки. Вот стану я солидным старпером (Гонкуровская премия 2012, премия Французской академии 2024), и какой-нибудь юнец жестоко и умело смешает меня с грязью. В этот день мне придется набраться мужества и не ставить ему палки в колеса, потому что он будет моим духовным сыном.

понедельник

Профессор Гренобльского университета опубликовал литературный памфлет “Литература без нутра”, в котором он расправляется со всеми успешными авторами. Анго, Даррьёссек, Бобен, Соллерс, Ролен, Туссен, Делерм — все там будем, в том числе ваш покорный слуга. Один лишь Уэльбек вышел сухим из воды. Ай да Мишель! Уэльбек — это Мак-Гайвер[304] от литературы: что бы ни случилось, он в шоколаде.

воскресенье

Однажды Жан Ко[305] случайно столкнулся со своим кумиром Полем Леото[306]. И тут же попросил назначить ему встречу:

— Могу ли я зайти к вам в четверг?

— Что вы! — ответил Леото. — В четверг я умру.

Ко увиделся с ним в среду, назавтра Леото умер.

Вот две морали сей правдивой истории:

1. Гении всегда держат слово.

2. Не надо до отказа заполнять свой ежедневник.

среда

За кулисами передачи “Правый берег, левый берег” в Аньере.

Тьерри Ардиссон (обращаясь к Элизабет Кин):

— Обожаю твои махонькие грудки.

Элизабет:

— Ты педик, я так и знала.

четверг

Брюно Гасьо критикует “Уорлд компани”, а сам работает для “Юниверсал”. Жерара Миллера выгнали за меньшие проступки: я слышал, как Мишель Дрюкер журил его дома у Дафны Рулье[307] за то, что “он кусает руку, которая его щедро кормит”. А как же тогда критиковать место, где работаешь? “Не кусай руку”, “не плюй в колодец” и “не руби сук” — все эти выражения придумали начальники, чтобы подчиненные не выступали. Чужих только ленивый не ругает, а поди покритикуй своих, то есть самого себя и вышестоящих. Вот почему здесь и сейчас я кричу во весь голос: долой “Грассе”[308] ! Fuck группу “Ашетт”! На хрен Арно Лагардера[309] ! Ух, приятно, черт возьми, побунтовать!

пятница

После “икорных леваков” я решил раскрутить “крайних левых в “Прада”.

суббота

Я думал, что меня разбудил луч солнца, но было всего 4 часа утра, горела лампа у изголовья, но тебя не было рядом, а в телевизоре рябил снег. Во власти страшных сомнений я позвонил Людо и напал на тебя. Я повесил трубку, ничего не сказав. Не хотел, чтобы ты знала, что теперь у меня есть доказательства. Не терять же лучшего друга и любимую женщину только потому, что они спят вместе.

воскресенье

Поначалу, на манер Виктора Гюго, я хотел быть Шатобрианом или никем. С возрастом я пересмотрел свои запросы. Антуаном Блонденом или никем, решил я. На следующий год — Фредериком Даром или никем. Потом Чарльзом Буковски или никем и Филиппом Джианом или никем, а теперь — Оскаром Дюфреном или никем. Кем угодно, лишь бы не никем.

понедельник

Как мы провели уикенд в Амстердаме? Сошли с поезда, съели спейс-конфетку, очнулись в поезде на обратном пути. Единственное воспоминание: прикольное название травки, выигравшей Кубок конопли[310], — MORNING GLORY[311].

Я особенно не парюсь, чтобы хранить тебе верность, да и тебя не прошу.

вторник

У меня есть на выбор три фразы недели, решайте сами. Конкурсанты:

— Вон мой парень стоит, пойду его брошу. (Эводи, Сюрен.)

— Ты целуешься, как стиральная машина. (Парень Эводи, Париж, Шестой округ.)

— Завтра день святого Валентина, не забудь почистить зубы. (Неизвестная Блядь, Париж, Шестой округ.)

четверг

Ох, вот и она, вошла, ищет меня взглядом в ресторане, набитом мудаками, переживает, что опоздала, а я злюсь, что она заставляет меня ждать, маюсь один за столиком в сигаретном дыму, вокруг ваннабишки[312] хихикают, чего это Оскар сидит один, бедняжка, его продинамили, на фиг тогда книжки писать, если тебя так кидают, но стоит ей войти, как я прощаю ее, и кайфую, и длю это мгновенье, чтобы насмотреться на нее, пока она меня не видит, так вот какое у нее лицо, когда меня нет рядом, — сосредоточенное, серьезное, озабоченное, — я отнюдь не против ждать тебя часами, и за это тоже я тебя люблю: ты первая женщина, ради которой я употребил слово “отнюдь”. Как можно ревновать к такой красавице? Все те, кто тебя хочет, — нормальные люди. Я не заслужил эксклюзивного права. Лишить других возможности воспользоваться такой красотой было бы верхом эгоизма. Чудо нельзя запереть на замок. И я настоятельно прошу тебя оставаться всегда такой же красивой, чтобы я мог и дальше тебя любить, пока смерть не разлучит нас.

пятница

Сразу после обеда с Жан-Рошем в “Авеню” отправляюсь на встречу с Робером Ю в штаб-квартиру Коммунистической партии Франции. Вот вам дайджест моей бурной жизни. Какая-то логика в этом наверняка есть, только какая? Можно ли быть “социал-крутышкой”? (Современный вариант старого ярлыка “социал-предатель”.) Мне очень нравится здание Оскара Нимейера (мы, Оскары, должны держаться вместе). Робер Ю рассказывает мне, как человек, который создал город Бразилиа (он все еще жив — ему 94 года), начертил в Копакабане “за так!” это здание в форме серпа и молота. В Музее “Жё де Пом” на площади Согласия ему посвящена ретроспектива. Все архитекторы — сбрендившие мегаломаны: Гауди, Ле Корбюзье, Нувель, Нимейер. Потому что в отличие от политических деятелей они быстро просчитывают последствия своих деяний.

суббота

Кафка все профукал (любовь, дружбу, семью) ради дела своей жизни. Мне бы явно недостало мужества. Не хочу быть печальным, но великим. Ни несчастным автором глубоких произведений. Я страдаю от нехватки депрессии. Самое смешное, что мои друзья часто говорят в мою защиту, что я не тот, за кого меня принимают, что за маской светского клоуна прячется совершенно другой человек. Одиночество, боль, крик о помощи… Я им крайне признателен, но порой я думаю — а что, если за маской ничего нет? А вдруг я просто суматошный найт-клубер, пустой фигляр, записной хохмач, и все? Может быть, я вовсе не писатель, раз мне чужда жертвенность? В любом случае, пока я сам не поверю в то, что я писатель, в это не поверит никто.

воскресенье

Анн Скотт сообщает мне по телефону о смерти Секс Той[313] от “остановки сердца, наступившей вследствие приема лекарственной смеси”, в возрасте тридцати трех лет. Дело сделано, она стала настоящей СУПЕРЗВЕЗДОЙ.

понедельник

Успех — это всего лишь неудавшийся провал.

вторник

Кристин Орбан опубликовала роман “Шмотки” (издательство “Альбен Мишель”). Отдадим должное ее находчивости:

— Вы опять будете шить мне дело? — говорит она мне.

(Я уже придумал название для будущей рецензии: “Жмотки”.)

среда

Кино — это полная противоположность театру. Фильмы надо смотреть сразу, как только они выходят на экран, потому что потом можно только разочароваться (все уже вам всё объяснили, вы знаете наизусть основные сцены, СМИ задолбали вас рекламными роликами и интервью с актерами, а Патрик Бессон даже рассказал финал), тогда как на спектакли лучше идти как можно позже, ни в коем случае не в начале (генеральные — это кошмар, актеры играют хуже обычного, им надо дать время “обкатать” спектакль, а автору — время поправить пару реплик в случае чего). Кино потребляется мгновенно, театру же надо отстояться, как вину. Кино — свежий скоропортящийся продукт, а театр — это блюдо, которое лучше есть остывшим. Надо смотреть новые фильмы и старые спектакли. Так гласит теорема Жисбера[314] — Бегбедера, выведенная на ужине у Жан-Люка Лагардера[315]. Блин, как стыдно, что такой человек, как я, уже в коридорах власти.

четверг

Давайте поговорим об этом ужине. Итак, мы собрались в “Георге V” по приглашению торговца оружием в честь выхода в свет бестселлера одного интеллектуала-пацифиста. Не руби суку, на которой сидишь. Паскаль Брюкнер издевается над этим в “Нищете процветания” (“Грассе”), а сам-то что делает? Бунт внутри системы — это смешно, но только так можно бесплатно питаться лангустинами и икрой, пока Жозе Бове приговаривают к полугодовому заключению за разгром “Макдоналдса”. Кристин Окран сидела рядом с коллегой своего мужа Лораном Фабиусом[316], которого в следующее воскресенье она проинтервьюировала на Третьем канале. Карла Зеро[317] умоляли изобразить Дюрас и Годара. Рейтинги Шевенмана пугали ДСК[318]. Режиса Дебре не пригласили (Режис Дебре — единственный писатель, не сошедший с пути истинного, ведь он уже лет сорок поддерживает Че, не правда ли?). Я все больше и больше склоняюсь к мысли, что лучше быть коммунякой, чем бубоном.

пятница

В борделе соотношение сил меняется: здесь динамят мужики.

суббота

Переживешь ли ты мой midlife crisis[319] ?

воскресенье

Я выхожу из дому на поиски несчастья, потому что счастья у меня и дома хватает.

понедельник

Эводи рассмешила Франсуазу:

— Нет-нет, сегодня в свингерский клуб я не пойду, я не побрилась.

вторник

В ультралиберальном обществе теперь принято спрашивать не “как живешь?”, а “почем живешь?”.

среда

Прохожу мимо автобусной остановки с рекламой “Л’Ореаля”. Там висит афиша нового шампуня: “Эффект растрепанных волос “только что с постели”. Не думал я, что общество потребления до такого дойдет: впаривать нам средство для всклокочивания волос. Просыпаясь по утрам, вы, пальцем не пошевелив, становитесь обладателем модной прически, а вы и не знали этого, господин Журден от волосяного покрова! Несчастные, главное — не причесывайтесь! Вы разрушите шедевр! “Л’Ореаль” бдит, чтобы это сокровище осталось целым и невредимым: о, восхитительный вихор, невольный панковский ирокез, взрыв на макаронной фабрике, я упала с самосвала, какая свежесть, какая непосредственность! Ваша подушка будет покруче Зуари, Бигина и Дессанжа[320], вместе взятых! Каждое утро вы на халяву уподобляетесь Эдуару Баэру. Я предлагаю “Л’Ореалю” не останавливаться на достигнутом и запустить линию косметических средств, позволяющих сохранить отпечаток простыни на щеке, а еще зубную пасту “вонючее дыхание” и пену для небритья. Потому что мы этого достойны, черт побери!

четверг

Вместе с Бертраном Сюше, Брюно Ришаром и Вучем[321], чья настоящая фамилия является государственной тайной, мы решили создать “Французский Клуб Number One”, “ассоциацию successful[322] парней”, которые займутся организацией ожиряющих ужинов и вульгарных вечеринок в компании атомных нимфоманок. Мы ищем baseline (слоган попросту говоря) этого очень узкого круга. Позволю себе привести здесь несколько домашних заготовок, если придумаете лучше, пишите нам, мы будем вам благодарны.

ФРАНЦУЗСКИЙ КЛУБ NUMBER ONE. Вы не член, и это надолго.

ФРАНЦУЗСКИЙ КЛУБ NUMBER ONE. У них winning attitude[323].

ФРАНЦУЗСКИЙ КЛУБ NUMBER ONE. Это мог бы быть Клуб Курда Юргенса[324], но он, увы, уже умер.

ФРАНЦУЗСКИЙ КЛУБ NUMBER ONE. Обожаю бабки, а ты?

ФРАНЦУЗСКИЙ КЛУБ NUMBER ONE. Вы не на высоте? А они — да.

ФРАНЦУЗСКИЙ КЛУБ NUMBER ONE. Какой все-таки актер этот Бельмондо!

ФРАНЦУЗСКИЙ КЛУБ NUMBER ONE. Если завтра война, вы обрадуетесь, что знакомы с ними.

ФРАНЦУЗСКИЙ КЛУБ NUMBER ONE. Покруче, чем “Ночь скольжений”![325]

ФРАНЦУЗСКИЙ КЛУБ NUMBER ONE. Перестань кончать, ты мне заглушаешь Дика Риверса.

ФРАНЦУЗСКИЙ КЛУБ NUMBER ONE. Ааааа-аааа-уййййй бум! Мне пора, я припарковался во втором ряду.

ФРАНЦУЗСКИЙ КЛУБ NUMBER ONE. They are. Not you?[326]

ФРАНЦУЗСКИЙ КЛУБ NUMBER ONE. Посредственность — не неизбежность.

пятница

Придурки любят, когда им льстят. Умные — когда их критикуют.

суббота

Вчера вечером по каналу “Джимми” смотрел передачу, посвященную “Нирване”. Патрик Юделин превзошел самого себя: как обычно, понять его было невозможно, но прав оказался именно он. В конце, когда рок-критики заговорили о самоубийстве Курта Кобейна, Филипп Маневр и Лоранс Романс[327] чуть не зарыдали. Непонятно, оплакивали ли они смерть великого сонграйтера, гибель рок-н-ролла или свою молодость.

Меня лично поражает в Курте Кобейне год его рождения — 1967. Я всегда удивляюсь, что кто-то родился позже меня, а умер раньше.

воскресенье

Случается, что я вижу города при свете дня. Всю жизнь ищу место, где бы я чувствовал себя как дома. Куда мы когда-нибудь переедем. Поэтому я и путешествую, чтобы осмотреть планету, как квартиру, которую собираюсь снять. Некоторые места могут стать целью, смыслом жизни, надеждой на возможное будущее.

Парк в Висбадене, где я смотрел на детей, играющих в футбол; сидеть в траве было жарко.

Церковь в Кракове, которую я сфотографировал в ночном освещении.

Девственный холм в Сиверге, на котором овцы рассыпаются белыми пятнами по густому зеленому полю.

Небольшая площадь в Пиране, словенской Венеции, с бело-розовыми домишками, откуда можно созерцать переливчатое отражение кораблей на Адриатике.

Еще один парк, бухарестский городской сад Чишмиджиу, где у меня состоялась пьяная беседа с румынским котом.

Или Летний сад в Петербурге, пиво на каменной лавке между барочными фасадами зданий, крашенных в желтый цвет, чтобы создать ощущение хорошей погоды, и слишком широкие площади, и замерзшая Нева, которую можно перейти по льду.

Скорый поезд, идущий на юг, где девочка, бука и капризуля, заснула на моем плече, насупив брови и грызя палец.

Полная луна средь бела дня, насаженная на шпиль телевизионной вышки в огромном морозном небе Риги.

Я люблю только новую Европу, так странно встречать людей, которые гордятся тем, что они европейцы.

Музей Родена.

Ужин в России, во время которого кто-то спросил: “Кстати, кто оплатит счет?” — и получил ответ мертвецки пьяного консула: “Франция”.

Все эти Граали, придающие мне мужества.

понедельник

Я как дурак приперся на открытие “Нирвана-лаундж” (ул. Матиньон) на два дня раньше и напоролся на Клода Шаля с пыльными кругами под глазами. Рабочие в комбинезонах сверлили стены сортира; перевернутые стулья были водружены на столики. Короче, вечеринкой века тут даже не пахло. К счастью, хозяин сжалился надо мной и повел меня на экскурсию по подвалам клуба: роскошь постсемидесятых, обивка, как дома у Ленни Кравица, эквалайзеры на стенах и гигантская виниловая пластинка вместо танцпола. Круглые кресла по краям, как в финских журналах по дизайну. Мягкий свет пробуждает желание кинуться на пуфы и блевануть на обкуренных манекенщиц. Чувствуя себя Терминатором, я покинул это заведение, обещая себе “I’ll be back” (но так туда и не вернулся).

вторник

Ален Шабат устраивает ужин в “Бэн-Душ”, они с Офели нарочно приходят с опозданием. В отместку мы с Кадом[328] делаем вид, что не узнали его, но ему плевать, учитывая четырнадцать миллионов его новых друзей[329]. С тех пор как Джой Старр вставил себе зубы, он стал отличным диджеем: запускает Майкла Джексона, воя в микрофон (совсем как я в “Випруме”). Я кричу: “Ура!”, но Франсуаза умоляет меня заткнуться, потому что ему может послышаться “дурак” и он даст мне в зубы. Джамель Деббуз нацепил идиотскую шляпу, что, впрочем, не отвращает высокую брюнетку справа от него, думаю, он понравился бы ей даже с миксером на голове. Что касается Фарруджи[330], то он вообще не пришел, потому что у него земля горит под ногами, и с его стороны было бы неразумно подливать в огонь водки.

среда

Почему я снобировал вечеринку “Элль”? Потому что я слишком стар, чтобы гудеть три ночи подряд, вы что хотите, чтобы я совсем загнулся? Вместо этого я решил почитать “Это слава, Пьер-Франсуа!”, сборник статей Матцнева[331], вышедший в “Табль ронд”. И вычитал там свой девиз: “Чем значительнее художник, тем вернее оказывается он в плену своих навязчивых идей”.

четверг

Снова-здорово! Ну и неделька выдалась! Сегодня открывается после ремонта “WAGG” (“Whisky à Go Go”[332]). Тут полностью поменяли интерьер, и вход теперь не с улицы Сены, а с Мазарини, под “Алькасаром”[333]. Получилось что-то вроде провинциального клуба геев (сводчатые подвалы, голубой свет, в котором хорошо выглядеть невозможно, “симпатичная” клиентура, “милая” обстановка), тут не позвездишь. А как узнать, что вечеринка не очень звездная? Когда главная знаменитость — это я.

пятница

Я придумал, как жить в свете, будучи близоруким, — надо все время улыбаться. Выглядишь полным идиотом, зато не наживаешь себе врагов.

суббота

Все богатеи должны голосовать за коммунистов, чтобы искупить свою вину. Над красными миллиардерами потешаются, но мне кажется, они выглядят пристойнее миллиардеров, которые жалуются, что платят слишком высокие налоги.

воскресенье

“Реализовать свои фантазмы — это значит убить мечту”, — говорит Франсуаза. А Франсуаза всегда права. Я захотел сыграть в Жюля и Джима[334], устроив любовь втроем с ней и Людо. Но некоторые свои желания лучше не утолять, чтобы не превратиться в пресыщенного скептика. Благословим неудовлетворенные желания, будем холить и лелеять несбыточные мечты: желание сохраняет нам жизнь.

понедельник

Ужин в “Компер”, ресторане Оливье Кастеля (ул. Леопольда Робера, Париж, Четырнадцатый округ). Я спрашиваю, как поживает его брат Гийом.

— Ну… Он где-то между Индией и Пакистаном… Черт, забыл, как место называется… это курят…

— Афган? Иран?

— Нет! Он в Кашмире!

— Ты что, куришь свои свитера?

— Ну да, когда больше нечего…

вторник

Вечеринка Стефана Марэ[335] на улице Принцессы. Мы слишком много тусуемся, я даже начинаю волноваться. Но не могу же я упустить возможность поупражняться в своем любимом спорте: делать вид, что не узнаю людей, которых узнаю. Ну, само собой, это не касается Доминик Иссерман[336], которая знакомит меня с Линдой Евангелистой. Я спрашиваю, не обрыдло ли ей с шестнадцати лет получать вспышки в морду? Она не улыбнулась: может, не расслышала? Сегодня я в агрессии, потому что думаю о Жан-Франсуа Жонвеле, который сидел в этом кресле на предыдущей вечеринке Стефана Марэ. А теперь где он сидит? По правую руку от Сиеффа[337] ? Я бы пожелал ему лучше растянуться под сенью ангела-искусителя, задницей на мягком облаке, на черно-белом длиннофокусном снимке. Виктуар де Кастеллан расстегивает мою рубашку от Эрика Бержера, чтобы прилепить птифуры на мой безволосый торс, и я не протестую. Жеральд Мари[338] просит у меня мой номер телефона: может быть, меня ждет карьера манекена? Когда-нибудь я добьюсь своей цели — стану картинкой. Фредерик Санчес ставит “Rock it” Херби Хэнкока, и — держите меня трое, не то я засмерфую[339] в ведерке со льдом.

среда

Перлы этой ночи: “Мне нравится эта девица, только она ела последний раз в 1997 году”, “Не хочешь поскользить по волнам моей спермы?”, “You are so you!”[340], “Не знаю, в курсе ли ты, но из-за тебя я только что потеряла десять секунд своей жизни”, “Моя единственная религия — это я сам”.

Одно из главных правил искусства — не тяни!

четверг

Открытие “Стрингфеллоуз” на площади Ньель: всё как раньше, только голышом. Благодаря “Пинк платинум”, “Хастлер” и “Стринг-феллоуз”, Париж возвращает себе довоенную репутацию: это город голых баб с поднятой ногой. Мы все fellows[341] стринга! Я завожусь от блестящих тел, торчащих грудок, гладких писек, розовых ротиков и выгнутых спин с бороздкой поперек, по которой стекает пот и диоровский “J’adore”[342] ! Переезжаю в клип R&B! Изменять глазами — самый приятный способ хранить верность.

суббота

“Я художник, вовлеченный в коммерческую стратегию”. Самого классного парня на земле зовут Том Форд. Чтобы каждое мгновенье вашей жизни было прекрасно, спросите себя, что бы на вашем месте сделал Том Форд. Нет, он бы так не оделся. Нет, с этим чудовищем он бы не поздоровался. Нет, никому, кроме Карла Лагерфельда, он не улыбается. Нет, эту статью он бы не прочел, потому что находился бы в этот момент в пустыне Нью-Мексико и листал бы, позевывая, “Wallpaper”, весь в черном, прислонившись к белой стене своей виллы, где он устроил бы частную вечеринку, на которой гости, словно вышедшие из альбомов Брюса Вебера[343], доставили бы друг другу море удовольствия.

воскресенье

В чем проблема следующих сорока лет моей жизни? Попытаться прожить их счастливо, не будучи Томом Фордом.

понедельник

Отвратное пробуждение: Франсуаза не ночевала дома, и у меня не получается совсем на это наплевать. Обедаю с Жан-Полем Энтовеном, моим издателем и, несмотря на это, другом.

— Как дела? Ну и физиономия у вас!

— Ну как вам сказать… Я бы не прочь покончить с собой.

— Это бы здорово повысило тиражи ваших книг. Вы бы тут же стали культовым автором, как Бротиган или Сильвия Плат.

— Спасибо…

— Проблема в том, что после самоубийства этим трудно воспользоваться.

Вот так он меня вылечил от подобных мыслей. Можно считать, что в тот день Жан-Поль Энтовен, сам того не подозревая, спас мне жизнь.

вторник

Валь Пачино угощает меня новым коктейлем, который он окрестил “Жидким коксом”. Треть водки, треть “Get 27”, треть “Перрье”. “Get 27” смягчает горечь водки, а пузырьки “Перрье” ускоряют проникновение алкоголя в кровь. Три стакана, опрокинутые в темпе, превращают вас в живой стробоскоп.

среда

Залив в себя несколько литров “Жидкого кокса” на вечеринке “ВСД”, я утратил способность вразумительно рассказывать о ней. Как обычно, этот журнал имел несчастье попросить меня заняться warm up, то есть ставить диски с 11 вечера до полуночи, чтобы помешать взойти на сцену “Вип-рум” великой Еве Гарднер[344]. Я тоскливо свожу “Сьюпримз” со “Студжиз” и выкрикиваю непристойности в микрофон. “Трахни в зад мою киску!” — самая моя любимая (сегодня вечером я сексуально озабочен — с той минуты, когда Марк Дорсель познакомил меня с Мелани Кост[345], а Патрик Бессон начал кадрить мою подругу). Плазменные экраны передают репортаж с фотосессии Эстель Дезанж[346] в бикини, в окружении лоботомизированных венгерок. То, что происходит на экране, мне нравится больше того, что я вижу в зале. Публика освистывает паузы между дисками, хотя это мой фирменный знак, собственный патент, типа торговая марка Дюфрена — как провалить сет, не разогнав при этом танцпол. Раскрыть вам секрет? Не вопрос: поставь я даже невесть что, никто все равно не уйдет, пока бар открыт. Один псих подарил мне новую настольную игру: “Либертин арт” (что-то вроде “Счастливого случая” для свингеров). Мне не терпится вернуться домой, чтобы сыграть партию. “Вы с вашим партнером завязываете друг другу глаза и пускаетесь на поиски ароматов, источаемых вашими телами”, — гласит карточка номер 46. Скрэббл явно устарел.

пятница

На вечеринке Жан-Но в “Пульпе” я спрашиваю его, как называется клевейшая панк-группа, исполняющая трэш-металлическую версию “Музыки” Николетты.

— Да плевать, — отвечает он.

Позвольте порекомендовать вам эту замечательную группу: “Да плевать”.

воскресенье

Самое странное за границей — это то, с каким серьезным видом журналисты задают мне вопросы о смысле жизни. Они что, спутали меня с Эриком-Эмманюэлем Шмиттом[347] ?

понедельник

Мне хорошо, когда я слушаю музыку, созерцая облака в иллюминаторе, когда меня, в стельку пьяного, раздевает незнакомая девушка, когда я плаваю в залитом солнцем бассейне, когда мы с Франсуазой лежим в позе 69 или когда я читаю дневник Барнабута в серии “Имажинер”[348], потягивая ром-ваниль от Мадуду.

вторник

Я сейчас вообще не выношу людей, которые слушают саундтрек “Амели”. Этот аккордеон напоминает мне вечеринки, на которых пьют дешевое красное вино, оставляющее пятна и засохшие дорожки вокруг губ. Там никто не моет голову и нет ни одной годной к употреблению телки. Какой-нибудь приставучий замшелый придурок, выдыхая на меня зловонные пары, обязательно подойдет поговорить о книжке, над которой я работаю. Я, видно, становлюсь невротиком — не переношу трехдневной небритости и всякого рода “а что, давай, в натуре, посидим поболтаем в кафешке, послушаем “Негресс верт” — меня блевать от этого тянет, другого слова не подберу. Это мне напоминает безвозвратно потерянные ночи, потраченные на переделывание мира, хотя на самом деле переделывали тогда меня.

среда

Я в Барселоне всего пятнадцать минут, но уже пью свой первый джин-лимон, таращась на 18-летних каталонок. Обожаю мысленно сортировать их: эту можно, эту нет, эту да, можно, нельзя, почему бы нет, ни за что, очень даже ничего, совсем никуда… Женщины никак не поймут, что мужчины всю дорогу их сравнивают и классифицируют. Эту я, наверное, смог бы, а вот ту вряд ли… Оскорбительно ли это для женщин? Может быть. Но мужикам еще хуже. И вот появляется совершенное чудо с маленькой попкой и большими лукавыми сиськами, но проблема в том, что, увидев ее, я начинаю думать о Франсуазе, черт возьми, она правда на нее похожа, все женщины, которые мне нравятся, всего лишь плагиат, они просто косят под тебя. Нет большего расиста, чем влюбленный мужчина: его никто больше не интересует, чтоб они сдохли. Изменять любимой значит изменять себе.

среда (все еще) Здорово, что можно больше не менять деньги. Благодаря евро вы чувствуете себя в чужой стране как дома. По-испански не говорите, но одеты вы как местные жители. Глобализация — это возможность чувствовать себя везде как дома и вместе с тем как бы за границей. Хорошо путешествовать под крылом глобализации, при условии, само собой, что у вас до хрена евро и вы не отличаетесь особой глубиной восприятия. Я езжу по миру, но ничего не вижу, потому что нечего видеть. Все страны похожи на мою. Что в лоб, что по лбу. Все одеты одинаково, как из инкубатора, и ходят в одни и те же магазины. Единственный положительный результат подобной уравниловки: весь мир у меня дома, а раз уезжать — это все равно что оставаться, то почему бы не уехать?

четверг

Браво “Удушью”, новому роману Чака Паланика (автора “Бойцовского клуба”), где он пишет: “Самый бездарный минет всегда доставит больше радости, чем аромат прелестной розы или созерцание красивейшего заката”.

Как бы там ни было, с либидо у меня все равно полная лажа. Не хочу больше трахаться, буду флиртовать. Ну, в крайнем случае не откажусь от отсоса или дрочки. А уж вставить — нет, спасибо, это без меня: с резинкой неинтересно, без резинки стрёмно (в обоих случаях стоит у меня недолго). И вообще, что за дебильная иерархия у мужиков в башке, как будто заниматься любовью лучше, чем клеиться. По-моему, наоборот: трахаться не так сексуально, как танцевать медленный танец. Поцелуй в шейку лучше вагинального туда-сюда-обратно. Рука в волосах прекраснее плевка спермы в резинку от “Дюрекса”. Прикосновение губ к веку, палец во рту или язык на пальце приятнее, чем член в ухо, кулак в задницу или очко в нос. Нет, ну скажите честно, так это или не так?

пятница

Ужин в “Каса Леопольдо” в Баррио Чино, знаменитом трактире, упомянутом Андре Пиэйром де Мандиаргом в “На грани”. Васкес Монтальбан, Хуан Карлос и Хосе Луис де Виллалонга были там завсегдатаями. Ветчина “хабуго” восхитительна, я нажираюсь жирными прелестями во фритюре, и мы заводим новую моду на “волосатиков” (по мнению моих вирильных друзей, прикид под Демиса Руссоса снова станет престижным: надо обязательно отпускать бороду и волосы на торсе, культивировать заросли между подбородком и гениталиями, и, если они правы, лето мое пропало — мое безволосое, гладкое тело будет иметь на пляже бледный вид). Потом они ведут меня на рейв в Музей современного искусства (потрясающее здание, построенное Ричардом Мейером):

— Увидишь, это типично барселонская вечеринка: никто не танцует, все смотрят, кто пришел.

— Неужели? — ответил я. — По тому же принципу происходят типично парижские вечеринки.

суббота

Центральные каналы строят мне глазки: мне позвонили Лескюр и Фарруджа. Ардиссон советует мне отказаться. Согласившись, я стану еще ненавистнее, а значит, и ненавидимее. Соглашаюсь из мазохистского любопытства и жажды наживы.

воскресенье

Чтобы получить власть, прикиньтесь слабаком.

понедельник

Я выступаю за создание “Удостоверения бедняка”, которое надо будет предъявлять при входе в магазины “Зара”, “Манго”, “H&M”, “Кукай”, “Наф-Наф”, “Гэп” и т. д. Только владелицы подобных карточек (а они будут выдаваться исключительно гражданкам, доказавшим, что они зарабатывают меньше 1500 евро грязными в месяц) получат право зайти в магазины дешевых шмоток. Тогда богатые будут вынуждены покупать свои бикини в бутиках “Шанель” по 2000 евро за штуку (33 % НДС пойдет на больницы, ясли и проч.). Я также не буду против, если Кристин Орбан и Пэрис Хилтон[349] запретят посещать распродажи.

вторник

Сегодня вечером, забивая седьмой косяк, я понимал, что эта капля переполнит чашу, но — поздняк метаться, меня уже так колбасило, что я не мог остановиться. Отсюда и приступ страшной паники, в результате которого я записал в своем блокноте от “Муджи”[350] : “Черт, где я, что я? Отсветы неона на асфальте. Наверное, я в городе. Но в каком? В какой стране? Как бы я хотел вернуться на родину, если вдруг окажется, что она у меня есть”.

Вывод: остерегайтесь седьмого косяка, не то станете сепаратистом.

среда

Ален Финкельро[351] ненавидит музыку в барах, вечный грохот, который мешает говорить, думать, существовать. Он прав, но и в этой какофонии есть свои преимущества: музыка звучит так громко (например, в “Фабрике” или “Санс Сан”), что никто никого не слышит. Поэтому единственное средство заставить сидящую рядом хорошенькую девушку вас понять — это не орать ей в ухо, а без лишних заморочек поцеловать ее в плечо, укусить в шею, прокричать в рот. Оглушительная музыка в бистро позволяет пропустить этап кадрежа и сразу выйти на иной уровень коммуникации.

четверг

Лучшее — враг хорошего, худшее — враг лучшего. Бездарное — враг гениального. Отстой — враг суперского. Дерьмо — враг прикола. Вау! Век живи, век учись и шевели мозгами.

пятница

Почему моя жизнь и мое творчество так тесно связаны между собой? Потому что я ставлю опыты на самом себе, как сумасшедший ученый, а потом записываю результаты. Я свой собственный подопытный кролик.

суббота

Франсуаза опять закатила мне сцену ревности. Будь я и вправду циником, я бы так часто не краснел. Она отрицает, что ведет двойную игру с Людо. Я ей не верю, даже если она прикидывается лучше меня. Жалко, что любовные истории так предсказуемы.

воскресенье

На танцполе было не протолкнуться, поэтому я скрылся в вип-зоне. Но и там было забито до отказа, тогда мне нашли закуток еще более private[352], на втором этаже, но вскоре и в этом приватном закутке яблоку было негде упасть, тогда хозяин затащил меня в свой суперсекретный кабинет. А потом уже мне ничего не оставалось, как уйти домой. Если довести до абсурда рассуждения випов (народу поменьше и покруче), то последним прибежищем снобизма с кондиционером окажется монастырь. Идеальная вип-зона — это тюремная камера в пустыне.

понедельник

Презентация ресторана “Бон № 2”, дизайн Филиппа Старка (ул. Четвертого сентября, Париж, Второй округ). Над баром проплывают биржевые котировки. Бармен, лысый наркоман по имени Ксавье, подает нам бурбон, настоянный на ванили, и мексиканскую водку с шелковичным червем, вскормленным на конопле. После нескольких стаканов Гийом Раппно изрыгает:

— Делайте со мной, что хочешь!

В сортире все из белого кафеля. На лестнице сталкиваюсь с Неизвестной Блядью. Она говорит:

— Я поцелую тебя там, откуда сильнее пахнет.

Лоран Тайеб[353] — большой бу-“Бон”. Он обещает в ближайшее время открыть “Старк-отель” — типа парижский “Мондриан”. Там за мной круглый год будут числиться апартаменты. Буду жить в зеркальном сне, чужом мираже. К 2005 году вы меня возненавидите еще больше.

вторник

Мне часто говорят: “Вы в жизни гораздо симпатичнее, чем по телику”, — и прочие глупости. Вовсе нет. Это вы Шираку говорите. Я мил всегда. Просто я притворяюсь хамом, чтобы ко мне не приставали. Свинтус во мне борется с романтиком, и побеждает всегда последний (сентиментальный дурачок, наивный, вежливый оптимист).

среда

Смотрю документальный фильм о Хью Хефнере. Создатель “Плейбоя” живет в Голливуде с шестью бабами. Крайности сходятся: являясь символом свободного секса, предельного декадентства, тотальной порнографии, ты оказываешься в гареме — то есть становишься мусульманином. В идеале надо было бы жить жизнью Хефнера до пятидесяти лет, а потом завязать (женившись или покончив с собой, что одно и то же), потому что нет ничего более унылого, чем 75-летний плейбой. Хью Хефнер поправляет нашлепку на голове и принимает виагру. И это потому, что Аллах велик.

четверг

Мастурбировать — значит заниматься однополой любовью с самим собой.

пятница

Свингерство — это сексуальный ультралиберализм, а не коммунизм. Вот почему Франсуаза против. Идешь в клуб, чтобы обменять свою вчерашнюю женщину на завтрашнюю. Скоро все клубы станут свингерскими и натуральный обмен заменит любовь. Я запишу в дневнике: “Понедельник. Поменял Полину на Жизель. Вторник. Толкнул Жизель в обмен на Ноэми. Среда. Продал Ноэми за Пенелопу”. Вскоре вывесят (как в “Боне № 2”) сексуальные котировки девушек. “Сегодня вечером Пенелопа поднялась на три отметки: накрасила губы. Ноэми упала на шесть отметок, потолстев на шесть килограммов. Жизель в застое из-за слишком большого размера ноги”. Сексуальная революция была не либертарной, а либеральной: тут я согласен с автором “Платформы”.

суббота

Мы с Франсуазой в Касабланке, идет дождь. В “Эксельсиоре” уже нет и не будет Сент-Экзюпери, и Хамфри Богарт больше не соблазняет замужних женщин в отелях ар-деко. Зато есть шумная анархичная столица и визг клаксонов под белым небом. И бассейн на крыше “Шератона”. И еще набережная, бары, рестораны и белозубые девушки. И еще “Пти роше”, что-то вроде марокканского “Будда-бара”, где золотая молодежь мечтает об Америке, ненавидя при этом Израиль. И еще пижоны на “БМВ”, насмотревшиеся “Лофт-2” по телевизору. От динамистки Марлен никуда не денешься — она стала звездой по спутнику. В баре на Центральном рынке говорят только о ней — эта нимфоманка победила через десять минут после того, как вошла в “Лофт”[354]. А тем временем продолжаются бомбардировки.

воскресенье

В Цюрихе почитатель узнаёт в кафе Джеймса Джойса.

— Позволено ли мне будет поцеловать руку, которая написала “Улисса”?

Джойс отвечает:

— Нет, она еще много чего другого сделала.

понедельник

Ришар Дюрн[355] вовсе не оригинален: он подражает Герострату, который сжег храм Артемиды в Эфесе, чтобы обеспечить себе бессмертие (храм считался одним из семи чудес света, и дело было в 356 году до Рождества Христова). Ришар Дюрн тоже убивал людей, чтобы о нем узнал мир. Его личный дневник, опубликованный газетой “Монд”, похож на то, что я бы сам написал, если бы никто не узнавал меня в лицо. “А что, если бы меня не было”, — мог бы спеть Дюрн вслед за Джо Дассеном, который в отличие от него не страдал нарциссизмом. Практически впервые во Франции желание прославиться приводит к убийству. Вспомним, что Герострата приговорили к сожжению, а также, под страхом смертной казни, запретили всякое упоминание его имени. Я предлагаю никогда больше не произносить имени… как его там?

вторник

Гийом Дюстан, больной, без гроша в кармане, прощаясь со мной на авеню Жана Жореса, поднимает руку и складывает пальцы в букву V — знак победы.

среда

“Я слоняюсь ночью по городам и весям в поисках девушек и молюсь о том, чтобы не найти ни одной”. Дневник Арчибальда Олсона Барнабута повествует о жизни богатого юноши в Европе ровно век тому назад. Если отвлечься от стиля, сходство с моим дневником поразительное: все очень изменилось (обезличивание культур, сокращение расстояний благодаря техническому прогрессу, свобода нравов…) и в то же время нет (несправедливость и социальное неравенство никуда не делись, в тех же музеях выставляются те же картины, и церкви у нас те же, и красота, и “кокотки”, и парочка еще не изуродованных пейзажей…). Барнабут путешествовал по Италии, Германии, России и Англии в самом начале ХХ века. Оскар Дюфрен идет по его стопам спустя три мировые войны, он так же бесшабашен, очарован миром и печален и тоже находится во власти любовных мук… А что, если времени не существует?

четверг

Пока вы читаете эти строки, Хью Хефнер сидит себе в пижаме в окружении подтянутых и наколлагененных давалок, которые тратят его бабки и надеются подобрать жалкие крохи его славы. Пока вы читаете эти строки, он слоняется между своими пустыми бассейнами и теплыми джакузи. Пока вы читаете эти строки, он принимает давно закатившихся звезд на частных просмотрах в стареньком кинозале. На экране проплывают кадры их юности. Как бы мне хотелось получить доказательство тому, что Хью Хефнер и Том Форд несчастны.

пятница

Билли Уайлдер: “Когда мне было грустно, я снимал комедии. Когда был очень счастлив, снимал трагедии”.

суббота

Критики (в отличие от художников) находятся в выгодном положении — они могут укрыться в чужой реальности. Чей-то фильм, чья-то передача, чья-то книга, чей-то диск — прекрасное убежище, где можно не думать о себе. Критик не любит жить. У критика нет личных воспоминаний — их замещают воспоминания писателей, художников. Чужие произведения защищают его от жизни. Искусство заменяет жизнь, которой у него нет. Число жителей нашей планеты, существующих по этому принципу, все время растет. Они пребывают в волшебном мире критиков, где исчезают проблемы, где песня о любви становится единственным источником печали, а весьма изысканные и столь же искусственные персонажи страдают вместо нас.

воскресенье

Нельзя общаться с людьми, которых ненавидишь, потому что в конце концов начинаешь их любить.

понедельник

Беру на себя ответственность за провал кампании Робера Ю и ухожу из политики, баба с возу! Демократия стала оптической иллюзией, соревнованием по демагогии. Деятельность на благо обновленных коммунистов была последним всплеском моего неистового романтизма. Все, кончено, теперь я уже не попадусь: политикой заниматься невозможно. Нигилизм мне больше по душе, он гораздо удобнее. Я больше ни во что и ни в кого не верю. Мне отвратителен результат первого тура президентских выборов[356]. Я отказываюсь от всякой надежды, желания перемен, от мечты о революции и жажды утопии. Каюсь, поверил в прогресс. Отныне я считаю себя индивидуалистом. Буду голосовать только за Эгоистическую партию Франции. Стану гедонистом и декадентом: все лучше, чем быть смешным и разочарованным. Удовольствуюсь ожиданием конца света и буду пользоваться своими привилегиями вместо того, чтобы делиться ими. Зачем терять время и интересоваться страданиями ближнего своего? Горе страждущих мне по барабану. Мне есть о чем подумать: о Франсуазе, об искусстве, солнце, сексе, моем счете в банке, о стихах, море и наркотиках. Все остальное меня не касается. И чтоб в моем присутствии больше не произносили слово “оптимизм”! Что же касается всяких петиций, то ищи дурака! Это мое последнее политическое выступление в жизни.

среда

Новые стриптиз-клубы так низко пали, что я предложил им обратиться к барам с проститутками и создать пакет, что-то вроде набора “Гиппо + Кино”[357] для секса: “Стрингфеллоуз + Барон”, “Пинк платинум + Джапан-бар”… Первая часть вечера: офигенная телка делает тебе стойку. Вторая часть: простипутана додрачивает тебя рукой в каком-нибудь алькове. В борделях желание видоизменяется: зная, что все девочки доступны, можно быть абсолютно объективным. Все решает исключительно вожделение и мой выбор, а не объект. Вывод: единственная возможность удовлетворить свое желание (на манер клиента, выбирающего фрукты на прилавке) предоставлялась мне во время посещения борделя. Только там у меня был выбор. Только там познал я власть, которой обладали мужчины до появления феминизма.

В последнее время я возвращаюсь домой позже Франсуазы. Она отдаляется от меня и вместе с ней — мой последний шанс. Ей отвратительна моя бесхарактерность. Я утерял способность к борьбе. Я люблю ее, но не делаю ничего, чтобы она поверила в мою любовь. Я знаю, что из нас двоих рулит она. Упрекая меня, она словно просит ее успокоить. Она обманулась во мне, просчиталась. Мы обманулись оба, потому что обманывали друг друга с самого начала. Она скоро меня бросит, я это чувствую. Она боится, что я ее брошу, и избавиться от этого страха она может, только бросив меня первой.

четверг

Жак Бростейн[358] о романе “Я ее любил” Анны Гавальда:

— Лучше испытать разочарование, чем не испытать радости.

пятница

Едем к грекам через реку. В Афинах все начинается в полночь, но мы слишком устали, чтобы идти в “Вее” (пл. Монастирас) или в “Гуронакию” (ул. Скуфа). Поэтому я раскачиваюсь в кресле-шаре, подвешенном к потолку во “Фраме” (ул. Клеоменус), и в кои-то веки не собираюсь исследовать всеобщую клубизацию мира.

суббота

Бритни Спирс преследует меня до самой Гидры. От ее последнего хита скрыться невозможно, даже покатавшись часок на “flying dolphin” (аэроглиссер по-гречески) в затерянной бухточке. Но я на нее не сержусь: в том, что девушки всех стран носят теперь короткие майки, как у нее, я вижу, пожалуй, положительную тенденцию. Пейзаж от этого становится только краше.

воскресенье

Ибо к этому часу пупок стал единственной утопией. Проблема в том, что он был продырявлен со всех сторон.

понедельник

В какой-то момент я так обуржуазился, что возненавидел все книги, где не было слов и выражений вроде “трахну в зад”, “член”, “ЛСД”, “твою мать”, “передай мне баян” и т. д. Теперь же, когда я стал настоящим бунтарем трэш-хардкор-неопанком, я похож на Виржини Депант: мне больше нравятся слова “счастье”, “ребенок”, “любовь”, “искренность”.

вторник

Демонстрация джет-сет на площади Трокадеро: французские знаменитости кучкуются за заграждениями и поют “Марсельезу”. Направляясь сюда, я готовился к худшему, к чему-то вроде революции звезд, в результате которой все эти крутышки опять, сами того не желая, добавили бы голосов Ле Пену, мужественно провозгласив свою поддержку хороших и осуждение плохих. Но Эдуар Баэр и Атман Хелиф[359] свели на нет мои параноидальные предрассудки: “Сине-бело-красное знамя принадлежит нам всем, “Марсельеза” — наш общий гимн, так будем же гордиться этими символами, которые слишком долго были узурпированы крайне правыми”. А неслабо было бы, если бы в модных клубах новой фишкой стало исполнение национального гимна. Хорошо бы диджей мог проорать “Да здравствует Франция!” и не выглядеть при этом рутинером и фашистом. Черт, снова я о политике, а ведь обещал завязать.

среда

Вернулись с Гидры загорелые и заново влюбленные. Франсуаза заметила, что мы там совсем не фотографировались. Ну и ладно, зато все картинки останутся у нас в памяти: ослы вместо машин, портовые ресторанчики, где подают теплый хлеб, огромная австралийская яхта под названием “Protect me from what I want”[360], пустой дом Леонарда Коэна, комната четы Кеннеди в отеле “Орлофф”, солнце, оливковое масло, крем для загара на твоей груди, греческое вино, небо, слившееся с морем. И огромные пчелы из пластика, подвешенные под потолком бара, над которыми мы ржали полчаса, никак не могли остановиться (под действием спейс-кейков). Вернувшись на Пирей, едим в таверне “Джимми и рыба” дораду на гриле (на берегу Микролимано). И при этом сосет под ложечкой от страха, что счастлив, и ужаса оттого, что однажды этому придет конец. Память — наш лучший фотоаппарат.

четверг

Гюстав Флобер, когда ему не писалось (ноябрь 1862 г.): “Я глуп и пуст, как кувшин без пива”.

пятница

Вот на что похож непишущий писатель: на кувшин без пива, ручку без чернил, автомобиль без горючего. Бесполезный громоздкий предмет либо никуда не годный инструмент, который тем не менее надо содержать в порядке. Что может быть скучнее писателя, вышедшего в тираж! Он вял и претенциозен, он почиет на лаврах и спрягается в прошедшем времени. Гари и Нуриссье написали об этом душераздирающие строки. Что касается Нуриссье, на другую тему, — я прочел в “Нова магазин”, что болезнь Паркинсона лечится с помощью МДМА[361] ! Если эта информация подтвердится, в “Друане”[362] нас ждут веселенькие заседания! Нуриссье под экстази — так, глядишь, и я “Гонкура” получу.

суббота

Моя жизнь делится на два периода: до двадцати лет я ничего не помню; потом следуют годы, о которых я предпочитаю забыть.

воскресенье

Впервые душа моя не испытывает тревоги перед быстротекущим временем. Мне кажется, на этот раз любовь укрепляется с течением дней. Меня тревожит только отсутствие тревоги.

понедельник

“Поговори с ней” Альмодовара? Мелодрама, в которой два скрытых гомика занимаются любовью при посредстве коматозной танцовщицы. Людо и я? Мне нравится сцена тотального бодифакинга в немом черно-белом кадре: мужчина десятисантиметрового роста проникает во влагалище женщины, пока она спит. Даже Феллини на такое не решился! В остальном Альмодовар подустал, мне кажется. Я уверен, что все бубоны скупят саундтреки фильма с акустической версией “Cucurucucu Paloma” Каэтано Велозо. В любом случае, когда я иду в кино с Франсуазой, мне больше нравится смотреть на ее профиль, чем на экран. У меня от тебя кружится голова — в твою сторону. И начинает ломить шею: фильму надо быть действительно на высоте, чтобы сравниться с тобой. Я смотрю, как ты смотришь кино. Если ты смеешься, я решаю, что фильм смешной. Если плачешь, заключаю, что он трогательный. А если ты зеваешь, я засыпаю.

вторник

Ужин в “Авеню” с Тьерри Ардиссоном: как приятно, когда весь зал смотрит не на меня, а на кого-то другого. Человек в черном рассказывает:

— Мари-Франс Бриер[363] пророчила мне: “Тьерри, ты добьешся успеха на телевидении, когда на экране станешь таким же, как в ресторане”. Пятнадцать лет спустя я хорош на телевидении, но бездарен в ресторане!

среда

А я-то гордился своим фотоаппаратом по имени память! Пруст уже сказал то же самое (чуть лучше) сто лет назад: “Удовольствия — это все равно что фотографии. То, что мы воспринимаем в присутствии любимого существа, — это всего лишь негатив, проявляем же мы его потом, у себя дома, когда обретаем внутреннюю темную комнату, куда при посторонних “вход воспрещен”[364] (“Под сенью девушек в цвету”). Черт побери, еще Лабрюйер сказал, что “все сказано”, но я уверен, что кто-нибудь успел сказать это до него.

четверг

Что такое жизнь? Долгий брейнсторминг для получения ответа на этот вопрос.

пятница

Амстердам в шоке после убийства Пима Фортейна, крайне правого гомосексуалиста. Он выступал за эвтаназию, закрытие границ и отмену евро. Лысый человек за рулем “ягуара”, в сопровождении двух собак, отдавал по-военному честь, восклицая: “At your service”![365] Смерть сделала его культовым персонажем, тогда как он был просто опасным. Ле Пену следовало бы подстроить собственное убийство, если он хочет, чтобы Национальный фронт сорвал банк на парламентских выборах. После выступления ужинаю в “Саппер-клубе”, лежа на матрасе. Потом спущусь в подвал (на дискотеку): сначала едим мы, потом едят нас. Обожаю рекламный слоган “Соул китчен” (амстердамский клуб R&B): “Мы ставим музыку того времени, когда Майкл Джексон был еще чернокожим”. Полагаю, Пим Фортейн не бывал в “Соул китчен”. И в любом случае уже не будет.

суббота

В самолете, на обратном пути в Париж, меня узнала стюардесса “Эр Франс”:

— Вы писатель, да?

— Да… — Краснею от удовольствия.

— Простите, а… как вас зовут?

— Оскар Дюфрен. — Бледнею от огорчения.

— Точно! Я видела вас на передаче у Фожьеля!

— Да, но это было давно… — Зеленею от ярости.

— Извините, но я ничего вашего не читала.

Вот так можно опустить воображалу, хотя в кои-то веки он понтов дешевых не кидал и мнения ничьего не спрашивал.

воскресенье

Меня упрекают в том, что я непоседа, флюгер, летающий баск[366], падкий на все новое, жертва мимолетности. Все так. Но я бы ничего не написал, не будь я таким. Потому что я пишу, чтобы выяснить, что я думаю.

понедельник

Страх одиночества и боязнь смерти — вот причины, по которым я тусуюсь всю ночь. Как ни смешно, Людо уверяет меня, что только по этим двум причинам он заимел детей. Значит, у ночной клубизации и деторождения один источник. Жизнь в обществе лучше, чем одинокая смерть.

вторник

Раскрываешь газету и понимаешь, что Оскар Дюфрен остается загадкой. О нем не пишет только ленивый, но разобраться что к чему не успеваешь, потому что слова “Оскар” и “Дюфрен” мелькают тут и там, они везде, куда ни плюнь. Надо, не надо — они тут как тут. О тебе пишут, и в этом твоя вина. Ты и пример, и контраргумент, козел отпущения, мальчик для битья, симптом, символ, болезнь, изъян, комета, продукт, бренд, короче, что угодно, только не человек. Наша взяла: люди, на которых тебе плевать, говорят черт знает что о человеке, имя которого ты носишь, им не являясь. Ура! Тебя знают те, кого не знаешь ты.

среда

В тридцать три года у меня была депрессия, я никому об этом не сказал. Но я написал книгу, то есть, в итоге, перетер со всеми.

четверг

В Париже скоростные автомобили ездят медленнее, чем мой медленный мотороллер.

пятница

Диалог настоящих друзей:

— Что-то давно ничего не слышно о В.

— Да что ты? Думаешь, она умерла?

— Да нет, мы бы прочли об этом в “Фигаро”…

суббота

Провели уикенд в отеле “Кост”, чтобы показать фигу Каннскому фестивалю. Мне нравится быть в Париже и ночевать не дома. У стойки администратора продают туалетную воду “Кост”, шампунь “Кост”, свечи “Кост”, диски “Кост” (Стефана Помпуньяка), мыло “Кост”, пену для ванны “Кост” — это уже не отель, а мегамаркет! Мне хочется сказать им: “Слабо, мужики!” Даешь журнал “Кост” (ежемесячник, сообщающий все гостиничные сплетни: с кем обедал Джамель, поздоровался ли Пальмад с Патрисией Каас, как зовут ту сучку возле камина, как в ресторане выжать из Эммы улыбку, под каким соусом заказывать спаржу — “муслин” или “винегрет”, во сколько появится Доминик Фарруджа, когда уедет Арно Кларсфельд и т. д.), “Кост-ТВ” (кабельный канал, передающий круглые сутки в прямом эфире все, что происходит в номерах, в бассейне на нижнем уровне, а главное, в хаммаме: хаммам — это наше все, там ведь парятся голые потные модельки), роман “Кост” (готов поработать “негром”, если оплата будет в “люксах”), фильм “Кост” (детям до шестнадцати, само собой), автомобиль марки “Кост” (первый кабриолет в стиле Наполеона III, элитная серия, дизайн Гарсиа), как это до сих пор никому в голову не пришло? За работу, ребята! Без бренда жизнь бренна.

воскресенье

Жером Бегле сочинил еще более идиотский хит, чем творение “Братисла Бойз”, под названием “The Final Condom” (поется на музыку группы “Юроп” “The Final Countdown”[367]). Идея песни о “последнем презервативе” должна этим летом прийтись по душе миллионам молодых людей. Пока, судя по всему, ни одна фирма грамзаписи не клюнула на этот проект. То есть как это — “и слава богу!”?

понедельник

Я так давно бегу, что не помню уже от чего.

вторник

Пора мне признаться кое в чем достаточно важном. В десять лет я был законченным педофилом. Умирал от вожделения при виде девочек с маленькими грудками, проклевывающимися под футболками “Fruit of the Loom”. На пляже в Гетари меня дико возбуждали невинные личики и крохотные бикини. Я влюблялся в розовые задики, рождавшие самые невероятные фантазии. Жил в фотографии Ларри Кларка[368] и пользовался этим каждую секунду. Какое счастье, пляжный волейбол! Я не пропускал возможности потискать плоские животики и укусить за маленькие попки. Я любил плавать, касаясь их еще не сформировавшихся тел. Я брал их за руку, чтобы попрыгать на песке, запав на их коленки с фиолетовыми ссадинами и чуть солоноватые выемки над ключицей. В десять лет я был Марком Дютру[369] в законе, потому что все Лолиты были моими ровесницами. Дорогие мои читатели младше двенадцати лет, вы не знаете своего счастья! Поспешите стать Гумбертами Гумбертами, пока имеете на это право!

среда

Я бы хотел разнообразить свою деятельность настолько, чтобы народ решил, что у меня есть тезка. Моя шизофрения — следствие не дилетантства, а мечты о вездесущности.

четверг

Провел чудный день в женской тюрьме во Флёри-Мерожи. Я был единственным мужиком среди множества пленниц! К моему величайшему разочарованию, ни одна из них не пыталась меня трахнуть, и к вечеру меня отправили восвояси… Я-то размечтался, думал, меня здесь заточат, возьмут в заложники, вынудят удовлетворять аппетиты сотен нимфоманок и устроят мне групповое изнасилование. Фигто, меня очень даже любезно приняли ведущие радио “Бабы” (внутренняя тюремная станция). Од, Навель, Юсра, Жильда, Забу и все остальные “лофтушки из Флёри”, чьи имена я запамятовал, спасибо, что раскрепостили меня (извините за каламбур). Обещаю, что перестану жаловаться на свою излишнюю свободу. Клянусь, что больше никогда не назову себя пленником системы. Пока тебя не заперли в шестиметровой камере, ты не узнаешь, что значит быть пленником системы.

пятница

Сегодня я составил список того, что предлагает мне мир. Раз, два и обчелся. Но мира как такового мне вполне хватит.

суббота

На днях мне приснилось, что я сижу в “Стрингфеллоуз”, и во сне мне было там лучше, чем наяву, по трем причинам:

1. Танец не стоил 20 евро.

2. Танцовщица согласилась, чтобы я облизал ее с ног до головы.

3. Мои волосы не воняли табаком, когда я проснулся.

воскресенье

“You must eat or you must die”[370], — сказал Джим Харрисон. А что делать, если есть никогда не хочется?

понедельник

Я часто повторяю, что нельзя угнать самолет, не будучи его пассажиром. Проблема в том, что, очутившись на борту, можно отказаться от своих планов и устроиться в первом классе. Стоит стюардессе принести бокал шампанского, как виртуальные воздушные пираты мгновенно превращаются в славных пузатых бизнесменов.

вторник

Передача, побившая все рекорды на американском MTV, называется “Осборны”. Это совершенно новый жанр: реалити-шоу про знаменитостей. Нам показывают Оззи Осборна, вокалиста группы “Блэк Саббат”, в кругу семьи, за которой сутками следят камеры. Мы шпионим за ним, когда он готовит с женой ужин или наступает босой ногой в собачью миску. Мы уже видели, как на сцене, во время концерта, он зубами отрывает голову у живой летучей мыши. Осборн присмирел: теперь у него новые припарки — он стал нормальным. Почему эта передача пользуется таким успехом? Потому что публика обожает жизнь кулис, а также скуку. Бо́льшая часть звезд прячется из опасения, что все узнают, до какой степени уныло их существование. К счастью, всегда найдется парочка эксгибиционистов, согласившихся, чтобы их жизнь превратили в передачу. Возможно, недалеко то время, когда каждая знаменитость станет сама себе каналом. Мечтаю попереключать телик с “Ширак-ТВ” на “Бен Ладен-ченнл”, канал “Зидан”, “Де Ниро-TV”, “Клара Морган[371] ХХХ” и, само собой, “Оскар Дюфрен лайв”. Со временем этот дневник станет вашей любимой телепрограммой. У меня уже готов слоган для ее запуска: “Живу для вас”.

среда

“Ролан Гаррос” начался в обстановке всеобщего безразличия. Я уже лет пятнадцать не знаю имен теннисистов. Я остановился на Виласе, Борге, Макинрое, Вилландере и Ноа. В любом случае ноги моей больше не будет на Центральном корте, разве что могу там пообедать на халяву. Это как Каннский фестиваль: никто туда не едет, чтобы посмотреть фильмы. А здесь иногда вдруг появляется юный фан, которому интересен сам матч. Какая прелесть эти новички! Они выдают себя, спрашивая, какой счет. И словно свежестью веет на десерт.

четверг

Куда податься? Мир под завязку наполнен туристами. Пейзажи по телевизору красивее, чем наяву. “Ролан Гаррос” и чемпионат мира по футболу тоже: запись впечатляет больше, чем реальность. Путешествия — сплошное разочарование, кроме тех, что совершаешь, не выходя из дому.

пятница

Знаете анекдот? Как можно узнать бельгийца во время групповухи? Он единственный дерет свою жену. Признаюсь, я на собственном опыте убедился, что у меня вполне бельгийский подход к свингерству. Что поделать, если Франсуаза всегда самая лучшая в тусовке!

суббота

“Настоящим страданием, адом человеческая жизнь становится только там, где пересекаются две эпохи, две культуры и две религии… Но есть эпохи, когда целое поколение оказывается между двумя эпохами, между двумя укладами жизни в такой степени, что утрачивает всякую естественность, всякую преемственность в обычаях, всякую защищенность и непорочность”[372]. Когда Герман Гессе написал это в “Степном волке” в 1927 году, он еще не знал, что Вторая мировая война докажет его правоту. Он также не подозревал, что описывает начало XXI века. Странное дело, у меня прямо мурашки по коже. Сквозняки, должно быть.

воскресенье

Юмор Неизвестной Бляди:

— У моего парня такие габариты, что я соглашаюсь с ним трахаться только под местным наркозом!

понедельник

Приземляюсь в Вильнюсе (Литва) в таком же аэропорту, что и везде. Мир повсюду одинаков. Пересекаешь его по прямой, на эскалаторе, освещенном потрескивающими неоновыми лампами. Путешествовать все равно что слушать поцарапанный диск. А жить? Завтра то же, что вчера. Все знают, что такое “дежа вю”. Стареть значит войти в “дежа векю”[373], в такой виртуальный дневник, где застреваешь на одном и том же абзаце.

вторник

Приземляюсь в Хельсинки (Финляндия) в таком же аэропорту, что и везде. Мир повсюду одинаков. Пересекаешь его по прямой, на эскалаторе, освещенном потрескивающими неоновыми лампами. Путешествовать все равно что слушать поцарапанный диск. А жить? Завтра то же, что вчера. Все знают, что такое “дежа вю”. Стареть значит войти в “дежа векю”, в такой виртуальный дневник, где застреваешь на одном и том же абзаце.

среда

Приземляюсь в Лондоне (Великобритания) в таком же аэропорту, что и везде. Мир повсюду одинаков. Пересекаешь его по прямой, на эскалаторе, освещенном потрескивающими неоновыми лампами. Путешествовать все равно что слушать поцарапанный диск. А жить? Завтра то же, что вчера. Все знают, что такое “дежа вю”. Стареть значит войти в “дежа векю”, в такой виртуальный дневник, где застреваешь на одном и том же абзаце.

четверг

Боже мой, вот уже три дня я, как Джек Николсон в “Сиянии”, бесконечно переписываю одно и то же предложение. Хотя во времена Кубрика функций “копировать” и “вставить” еще не существовало. Он как в воду глядел! Писатель, повторяющий одну и ту же фразу, был бы мудрецом. Все наши беды от того, что мы не хотим повторяться. Как будто истин несколько.

суббота

Ужин с Венсаном Макдумом[374] всегда являет собой инопланетное предприятие, особенно когда “Моторола” дарит вам мобильник, похожий на лазерный пистолет. Венсан Макдум рассказывает мне о своей кошечке по имени Чарли, которая понимает только по-английски. Вспоминаю Франсуазу Лакруа[375], неустанно повторявшую: “У меня одноглазая киска!” Ужин в “Нобу” — это верх New Aristocracy. Сюда приперся весь французский шоу-бизнес, потому что тут дарят новые мобильники (очень красивые, но все время ломаются): Мишель Блан, Марк Лавуан, Николь Гарсиа, Клотильда Куро, Лоран Рюкье, Жан-Шарль де Кастельбажак[376] … Через несколько дней, в “Корове”, мне подарили новые часы от Раймонда Вейла, потом, в “Кастеле”, солнечные очки “Силуэт”. Раньше я был дармоедом — теперь еда умоляет меня попозировать, пока я ее ем. Как узнать, что ты вошел в касту АПЗ (Абсолютно Продажных Знаменитостей)? Это когда у тебя весь год Новый год, когда спонсоров, как грязи, словно у гонщика “Формулы-1”, но и риска не меньше — можно сгореть живьем.

воскресенье

Сколько же у меня было в детстве талантов: я краснел по команде, на две минуты задерживал дыхание под водой, у меня то и дело шла кровь носом, я умел скосить один глаз… Мне очень нравятся эти записки, потому что я их верный автор, главный герой и единственный читатель.

понедельник

Чтобы не дать мне писать, Система решила выставить меня напоказ, устроив мне рекламу на телевидении. Идея проста: добиться от меня литературного молчания, заменив его медийным шумом. Дать мне слово — лучший способ меня заткнуть. Ваша взяла, я повинуюсь (молча).

вторник

Лолита Пий — живое доказательство тому, что если сердце смело, то гонорар не ждет, чтоб время подоспело[377].

среда

Франсуаза плешь мне проела, что я ее не люблю. Логично: те, кого я не любил, считали, что я их люблю. Теперь все наоборот.

четверг

Обожаю припев новой песни Эминема: “Now this looks like a job for me / So everybody just follow me / Cause we need a little controversy / Cause it feels so empty without me”[378].

Может, Эминем — американский Оскар Дюфрен? Мне по душе этот откровенный плевальщик в колодец, который осмеливается сочинять песню, разбирая в ней, почему он ее сочиняет. В общем, он считает нас придурками, уверяет, что без него мы бы подохли со скуки, что он на нас положил, а мы его за это обожаем. В былые времена рок-звезды были искренними бунтарями, сегодня стали циничными. Трезвый взгляд пришел на смену ярости. Это новая форма бунта. Неподвижная ненависть, разбитое зеркало.

пятница

Поговорим о трезвости взгляда, потому что, судя по всему, она стала наивысшим достоинством и вечной ценностью моего поколения. Скажу вам прямо, милые мои, трезвость не защищает от реальности. Теория несчастья не помешает ему произойти. Предупрежден не значит вооружен. Например, мой любовный пессимизм не мешает мне бояться, что я буду страдать. Зная, почему ты в миноре, выглядишь, может, и не таким идиотом, но грусть от этого не проходит. Вот так вот мы и живем, закованные в броню неразрешимых проблем. Мы считаем себя гениями, потому что точно знаем, что таковыми не являемся. Ни одно поколение не кичилось до такой степени осуждением собственной дурости, так не хвасталось своими провалами и суетностью, так себя не любило. Культ ясности мысли ведет к импотенции: это бесплодный ум. Никогда земля еще не носила на себе столь безропотную молодежь. Я беспрестанно возвожу в теорию свои политические и любовные неудачи. Ну и что из того, что я сознаю свою импотенцию? Трезвость мысли меня не изменит.

суббота

Всем критикам, которых я разочаровываю, я хотел бы раз и навсегда сказать, что я с ними совершенно согласен. Я тоже не прочь, чтобы мои книги были лучше.

воскресенье

Ардиссон танцевал с Мюриэль Робен на дне рождения Мишель Ларок[379] “У Режины”. Вот вам все новости. По градусу звездности день рождения Ларок равнялся вечеринке “Моторолы”, разве что пришлось дарить подарки, а не получать их.

понедельник

В общем-то, мы должны гордиться футбольной сборной Франции. Сегодня гениальная, завтра бездарная, она живое воплощение нашей страны. Мы велики в успехе и в поражении. Золотая середина не наш конек.

вторник

Франсуаза — достойная соперница Эминема. Вчера вечером, придя в ужас от моей циклотимии, она мне заявила: “Знаешь, что бы тебя спасло? Ничего”.

среда

Почему я люблю эту женщину? Потому что она full options[380].

четверг

Самое идиотское правило? “Победный состав не меняют”. Из-за этого проиграла сборная Франции по футболу. Не исключено, что Роже Лемерр[381] повторял про себя эту глупость, наблюдая за провалом своих ветеранов. Жизнь — это вечное движение. Все меняется, мир мчится вперед на бешеной скорости. Надо постоянно все пересматривать, менять, подгонять. Выживут только хамелеоны, Фреголи, Барбапапы[382], дарвинисты! Выигравшая команда пытается почивать на лаврах вместо того, чтобы превратиться в команду, которая снова выиграет. Предлагаю отменить эту поговорку для лежебок и заменить ее на “Вышвырните вон победный состав”.

суббота

Телевидение превращает тебя в звезду национального масштаба, бестселлер — в международную темную лошадку. Вот снова меня зовут в страну тысячи и одного усача: Турция, выйдя в четвертьфинал, безостановочно переводит мои книги. На окраине Европы, на берегах Стамбула, я любуюсь Азией, мерцающей по ту сторону Босфора, за спинами черноглазых брюнеток с ослепительно-белыми зубами. На Багдадской улице (азиатские Елисейские Поля) турчанки одеваются секси, между тем в отеле “Чираган” нет порноканала. Им бы поменьше кюфты есть, а то они раздаются с той же скоростью, что и пролив.

воскресенье

На азиатском берегу фасады деревянных домов XVII века весь день розовые; тут с утра до вечера утопаешь в сумеречном свете; здешняя жизнь — сплошной закат. Константинополь? Фреска нашего блеска. “Лайла”, “Рейна”, “Анжелика-Буз” — дискотеки под открытым небом на берегу Босфора. Можно танцевать и смотреть, как проплывают мимо яхты и грузовые суда. Их огни заменяют лазерные лучи, которые море отсылает обратно к желтой луне, зеркальному шару, повешенному Господом. Я рождественская елка, а Франсуаза — моя гирлянда. (Эти строки рождены в состоянии легкого опьянения.)

понедельник

Любовь похожа на американские горки: сначала вверх, потом вдруг вниз, и снова вверх, и снова вниз, а в конце блюешь прямо на себя!

вторник

Перед матчем Турция — Сенегал слышна песня муэдзинов: марабуты и имамы тоже вступили в поединок. Забит золотой гол, и город застывает в красном крещендо, ликующее людское море катится на фоне инфляционной катастрофы. Под светлым небом вспыхивают улыбки, значит, и спорт кому-нибудь нужен, можно снова стать халифами на час и даже на тысячу и одну ночь. Полумесяц и белая звезда на фоне пурпурного небосвода: в этот вечер даже небо прикинулось турецким флагом.

среда

Премия де Сада[383] 2002 года присуждена Алену Роб-Грийе. Приз в форме эротического бильбоке, созданного Фабрисом Ибером[384], вручен в “Кастеласе” в деревне Сиверг. Мешуи[385] из поросенка напрашивалось само собой, а Мари Морель высекли хлыстом под звуки “Лунного Пьеро” Шёнберга. Пьер Карден, владелец замка Лакост, отказал от дома жюри, в которое вошли Пьер Буржад, Гийом Дюстан, Катрин Милле, Эмманюэль Пьерра, Шанталь Тома и ваш покорный слуга, не позволив провести церемонию в его хоромах, хотя Жанна де Берг[386] обещала, что зверств не будет. Ну, тем хуже для этого господина, неприятного во всех отношениях! Генеральный совет Воклюза пустил нас в замок Соман, где Божественный маркиз провел детские годы. Общественная усадьба оказалась лучше частных развалин.

пятница

Ужин в Лондоне с Фредом и Фаридом[387], лучшими в мире рекламными криэйторами (“Золотой лев” в Каннах в этом году за ролик приставки Xbox, который за тридцать секунд пересказывает всю жизнь от рождения до могилы). Говорим о скандале как о медийном факте: как использовать его в качестве оружия, направить в нужное русло, организовать? В их клипе Робби Уильямс сам себя расчленяет. Я разделся догола на телевидении. Что надо будет сделать в следующий раз? Влепить тортом в лицо Елизавете II? Группа “Продиджи” в какой-то степени отвечает на этот вопрос: достаточно пропеть хвалу рогипнолу[388]. На их последний сингл “Baby’s Got a Temper” BBC наложило вето[389]. Это будет покруче Эминема! Но наш главный гуру — по-прежнему Салман Рушди: он совсем обнаглел, у него на пиар брошены муллы.

суббота

Я бы слегка изменил аксиому Брюно Мазюра[390] “Телевидение сводит с ума, но я лечусь”: телевидение сводит с ума, если ты больше ничем не занимаешься. Лучшее лечение — не сидеть на одном месте. Я, пострел, везде поспел, и в этом мое спасение.

воскресенье

В англичанах я больше всего ненавижу их чрезмерную любезность, это европейские японцы. Вместо того чтобы сказать “пошли вы на хер”, они корчат кислую мину и восклицают: “I’m awfully sorry, sir, but I’m afraid it’s not going to be possible at the moment!”[391] Рано или поздно преувеличенная любезность перестает отличаться от тотального презрения. Лучше бы уж говорили: “I’m awfully sorry, sir, but I’m afraid you are going to have to go fuck you mother, indeed”[392].

понедельник

Написать книгу, в которой не было бы ни одного пустого слова, — и набить благодаря ей полные карманы.

четверг

Меня уверяют, что в книгах Анго есть свой ритм. Значит, если напишешь глупость один раз — это просто глупость. Два раза — повтор. А двенадцать раз — это уже ритм.

пятница

Что такое мужская дружба? Петушиный бой? Ревнивое влечение? Скрытое соперничество? Одиночество в компании? Платоническая гомосексуальность? Конкурс пенисов? Тайна сия велика есть. Или нет.

суббота

Интерес “Лофта-2” был чисто семантическим. Как надо говорить: “на край ночи” или “ан айкр чино”? В недрах “Гревисса”[393] нет ответа на этот вопрос, и Академия еще не высказалась по этому поводу. Почему бы не сказать “на кайр очин” или “ан йарк ничо”? Что, если переписать на верлане первую фразу “Путешествия на край ночи”? “Тов кка все начиналось”? Или: “Вот как все чаниналось?” Или: “Тов кка све чинанисоль?” Черт возьми, “Лофт-2” позаковыристей УЛИПО[394] ! Вот почему у него был такой низкий рейтинг — слишком интеллектуально.

воскресенье

Вдруг бах — и во Франции лето: два месяца ничего не происходит. Я горжусь своей страной, которая может перестать жить с 1 июля по 31 августа. Впрочем, в остальное время года тоже ничего не происходит, но мы делаем вид, что происходит.

понедельник

Как узнать, что ты на Корсике? В конце обеда, будь то в “Кабанон блё” (Сен-Сиприен) или в “Маора бич” (Санта-Манза), тебе подают ликер из плодов мирта. Это местный дижестив, и, само собой, его надо выпить не ломаясь, без несвоевременных замечаний типа “ммм, это и вправду мирт?”. Солнце замерло в зените, а мы что, хуже, что ли?

вторник

Вчера вечером самый пафосный в мире клуб “Виа нотте” (около Порто-Веккьо) отмечал свой день рождения. Вот и завершилась двухлетняя глобальная клубизация мира. Этой вечеринки я ждал всю жизнь. Шесть тысяч человек в мексиканской гасиенде, что-то вроде “Виллажа” в Жуан-ле-Пене, только под открытым небом. Филипп Корти[395] появляется, вися на тросе, спущенном с вертолета, наяды задевают друг друга в изумрудном бассейне, сплошные Сесиль Симеон во флюрящих стрингах и еще не рожавшие Летиции Каста, хлопая ресницами, снимают лифчики — и все это под струями “Кайпироски”[396], ночной апофеоз, пиршественный Грааль, пиписечная Валгалла… Все, теперь можно больше никогда не тусоваться.

среда

Пьер-Луи Розинес прав: фраза недели, без всякого сомнения, принадлежит Полю-Лу Сулитцеру: “Я живу в дурном романе, который вполне мог бы написать сам”. Лучше не скажешь.

четверг

Вчера какой-то неонацистский придурок выстрелил в Жака Ширака, чтобы стать знаменитым неонацистским придурком. Еще одна жертва синдрома Герострата. Максим Как-его-там написал в мейле: “Посмотрите завтра телевизор, я стану звездой”. Наш долг — не доставить ему такого удовольствия: его фамилию не следует писать. Эрве Фигня вынул свой “лонг райфл” 22-го калибра. Жан-Пьер Кретин вскинул винтовку. “Ура, наконец-то обо мне заговорят!” — воскликнул Серж Отстой. Карабин Филиппа Мудачного выстрелил в пустоту.

пятница

В “Падении” Камю нашел фразу про Марка Хренового: “Чтобы добиться известности, достаточно убить консьержку в своем доме”[397]. Не говоря уже о консьерже Елисейского дворца.

суббота

Обедаю в Спероне, у рекламщиков. Они при бабках, их дом из канадского кедра нависает над бирюзовой бухтой. Открытки сюда посылать бесполезно: они в них живут. Корсика — это царство волшебным образом сохранившихся пейзажей, во всяком случае у богачей: красоту берега не нарушают бетонные отели, а в зарослях маки́ не натыканы рекламные щиты “Брикорамы”[398]. Вот почему рекламщики обожают Спероне: это единственное место, где они пока не нагадили. В такой красоте их взгляд отдыхает от уродства, которое они штампуют круглый год.

воскресенье

Виртуозный сборник статей Бернара Франка “Двадцать лет назад” (издательство “Грассе”). Летом 2002 года лучшие фразы недели датировались: осенью 1981-го — “Молитва писателя — это воспоминания”; весной 1982-го — “Шатобриан не дежурное блюдо”; осенью 1982-го — “Наша интимная жизнь слишком драгоценна, чтобы скрывать ее от человечества” (лучшее оправдание этого дневника); весной 1984-го — “Парадокс телевидения: благодаря ему вас узнают соседи, но одновременно вы становитесь шутом в их глазах”.

понедельник

Бар в “Виа Нотте” open, я тоже нет[399]. Какая жалость! Стоило мне только окунуться в долгожданный ночной апофеоз, как я уже полностью обезврежен. Франсуаза поинтересовалась:

— Почему нет алкоголя с нулевым содержанием калорий?

Филипп Корти представил нам своего друга Канарелли, взявшего нас в оборот: три метра водки с арбузным соком (три раза по десять стопок залпом). Жером Бегле принял вызов, но подняться уже не смог. Флоранс Годферно давила ос голыми руками. Что же касается меня, то я танцевал с мухой трехметрового роста. И мучил меня только один вопрос: не прячется ли в вип-зоне Иван Колонна[400] ?

вторник

Падение биржи — отличная новость. Оно наказывает скупердяев, которые хотели отложить деньги в кубышку. Награждает стрекоз и разоряет муравьев. Ну-ка, быстро проматывайте деньги! Тут даже бережливые не уберегутся.

среда

“Ред-бул” — единственный напиток-предвестник: он заранее пахнет рвотой. Я видел вчера, как юные девицы дули “Чивас” с “Ред-булом”: Бог свидетель, я ярый сторонник всяческого смешения, но это уже перебор. Мешать “Ред-бул” с “ригалом”[401] ! Лишний повод посидеть дома: не хочу смотреть, как рушится мир, в который я так верил.

четверг

Всякий раз, когда я обжираюсь омаром, мне кажется, что бедное ракообразное имеет полное право написать на гриле: “Оскар меня убить”[402].

пятница

Все восхитились президентским “Да что вы!”. Узнав, что он чудом избежал пули, Жак Ширак вскричал: “Да что вы!” Интересно, что написали бы политические обозреватели, если бы Ширак сказал “Ух ты!”, или “Меня не парит”, или “Ни хрена себе!”, или “Мне по фигу”, или “Ё-мое!”. Лично мне его “Да что вы!” напоминает “Воды-то, воды-то!” Мак-Магона[403].

суббота

Когда девушка говорит, что это смертельный номер, значит, это очень хорошо. Когда женщина старше тридцати говорит, что это смертельный номер, значит, можно умереть от скуки. Следовательно, употребление слов “смертельный номер” помогает определить возраст собеседницы. Эти слова — своего рода углерод-14 современной женщины.

воскресенье

Эмманюэль Каррер поставил небывалый опыт “перформативной литературы”. Он послал в завтрашний номер “Монд” текст, представляющий собой письмо любовнице, в котором он просит ее осуществить ряд эротических движений в поезде Париж — Ла-Рошель. Каррер использует известную ежедневную газету, чтобы возбудить свою бабу. Лично я счастлив был узнать, что я вот уже два года занимаюсь на этих страницах именно перформативной литературой. Мне не терпится посмотреть, что у него получится.

понедельник

Рассказ Эмманюэля Каррера под названием “Знание света” — настоящий шедевр. В моем корсиканском доме все девушки приняли его как руководство (в буквальном смысле) к действию. Увы, Софи не села в поезд Париж — Ла-Рошель! Надеюсь, эта неувязочка не привела к семейной сцене:

— Ты почему не села в поезд?

— Да откуда я знала?

— Черт, я все предусмотрел, кроме этого!

— Блин, ты не обязан описывать в газетах наши постельные припарки!

— Дура! Это перформативная литература!

— Засунь себе в одно место свою перформативную литературу!

вторник

Все хорошо, но дорога в ад вымощена произведениями автофикшн. Рассказывать свою личную жизнь в прессе, так сказать в прямом эфире, — жестокий эксперимент. Франсуазе надоело, что она то и дело мелькает на страницах этой книги. Мы все время препираемся по этому поводу. У меня не хватает аргументов для защиты своего дневника. Будь он получше, он бы сам за себя постоял.

среда

Возвращаюсь в Париж, чтобы сделать вид, что работаю. Вместо того чтобы задремывать под баюкающий шум прибоя, мы просыпаемся от гула противоугонных сирен. Я нацепляю рубашку в облипку, с открытым воротом, дизайн Тома Форда для Ива Сен-Лорана. Моя известность сейчас так же безупречна, как и мой загар: какая жалость, что я верный любовник! Сколько блондюшек коту под хвост! Юные создания бьют копытом и хлопают огромными коровьими глазами, глядя на мои бабки. Бери не хочу. На такой жаре мысли из штанов ударяют прямо в голову: если уж потеть, так с пользой, наполняя подставленные рты. А я сажусь на диету в тот момент, когда все нажираются до отвала. Лето опасно для счастья, вот почему все супружеские пары расстаются в августе. Лето — ежегодная оргия, организованная самим Господом. А Париж в настоящий момент просто “Остров искушений”[404]. Ну и пусть, я выше этого. Верные мужья дарят своим женам прекрасный подарок: они отказывают всем остальным. Верность — это ритуальное жертвоприношение: я кладу ракеты, самолеты и пушки на алтарь нашей атомной страсти. (Это мне напоминает ответ принца де Линя[405] своей жене: “Хранили ли вы мне верность? — Да, частенько”.)

четверг

Бертран Деланоэ[406] насыпал песку и посадил три пальмы на набережных Сены, и все зашлись в экстазе! Браво! Получился пляж в Париже. Ложишься себе в шезлонг на берегу токсичной реки и вдыхаешь самый загрязненный воздух в Европе. А Ширак еще обещал в ней искупаться! Если бы он должен был сдержать только одно из своих обещаний, я бы выбрал это: оно самое забавное. Воображаю себе мокрого радиоактивного президента с использованным презервативом на носу! Напоминаю, что когда-то существовал бассейн под открытым небом — “Делиньи”, и еще один в Шестнадцатом округе — “Молитор”, они были разрушены, а муниципалитет и ухом не повел. Ну и ладно, удовольствуюсь бассейном “Поло”, тут тусуется весь Париж. Да-да, господин мэр, вашему пляжу не хватает вип-зоны.

пятница

Снимаюсь на журнальную обложку. Сколько же времени у меня уходит на то, чтобы не писать! Меня щелкают на фото и по носу.

суббота

Преимущество отпуска для литературного критика состоит в том, что у него есть время почитать всякое старье и выудить там откровения, повышающие его квалификацию: “Я был замкнут в настоящем, как герои, как пьяницы; мгновенно затмившись, мое прошлое уже не отбрасывало передо мною тени, которую мы называем грядущим”[407]. Это, конечно, Пруст. “Конечно, Пруст”. Просто слоган “Виважеля”[408] ! Только Пруст не производил замороженной продукции.

воскресенье

На днях Второй канал показал “Обретенное время” Рауля Руиса. После этого фильма мне захотелось перечитать Пруста. Руис доказывает всем уклонистам, что Пруст — это богачи, трахающие шлюх, и светские педики, которых секут. И сразу Пруст перестает быть занудным! Там есть даже один персонаж (Сен-Лу), который смеется над теми, кто называет кокаин “коко”. Как я ни ломаю голову, не могу понять, почему меня все время сравнивают с Бретом Истоном Эллисом. Ведь Пруст первым ввел в моду ночных трэш-тусовщиков.

понедельник

С Франсуазой у меня происходит что-то странное: впервые я люблю кого-то все больше и больше .

вторник

Благодаря моей загорелой роже у меня каждый вечер аншлаг. Я бы и не прочь изменить Франсуазе, но недостаток всех прочих женщин состоит в том, что они — не она.

среда

И снова “Пеликано” в Порто-Эрколе (на побережье Тосканы). Матильда и Роберто Агостинелли барахтаются в воде в компании Виктуар де Кастеллан и Тома Ленталя[409]. Ли Радзивилл[410] говорит мне: “Nice to meet you”[411], хотя мы уже знакомы. Но все лучше, чем “Disgusted to meet you”[412]. Море лиловое, как цельный купальник сестры Джеки О. Патрик Брюэль, без шарманки, сидит возле бассейна и репетирует “Игру навылет”[413]. В воде Франсуаза, сама того не желая, пописала на Патриса Шеро: вот они, причуды дворцовой жизни… “Delighted to meet you”[414].

четверг

Тягостное ощущение, что выход книги все больше напоминает балаган, выступление чечеточников. Прыг-скок и на шесток.

пятница

Я понял, что становлюсь чрезмерным материалистом, когда, перелистывая “The World of Interiors”[415], почувствовал, что у меня начинается эрекция.

суббота

Как же я мог пропустить фестиваль Сонар[416] в Барселоне!

Говорят, там появился новый наркотик — liquid acid. В отличие от грязных промокашек начала девяностых, жидкий ЛСД действует мягко и легко. “Мне как будто отмыли мозги от всех нечистот, — рассказывает по телефону Эмилио. — Как в рекламных роликах стирального порошка!” Может, и хорошо, что я пропустил Сонар — перед промывкой мозгов я бы не устоял.

воскресенье

Читаю романы, вышедшие в этом месяце: дерьма немерено. Вспоминаю, что сказал Пьетро Читати в “Культурном бульоне”[417], с сожалением глядя на меня: “Литература устала, она отдыхает”. А что, если эта спящая красавица не проснется никогда?

понедельник

Само собой разумеется, я поддерживаю предложение Франсуазы де Панафье[418] вновь открыть публичные дома. Есть товар — нет проблемы. В любом случае все мы шлюхи в мире наживы: “Lots of money? Love story. Got no money? I am sorry”[419] (кредо московского “Night Flight”).

вторник

Это наводит меня на мысль. Существуют женщины-проститутки и мужчины-проституты. Почему же нет пар-проституток? Можно было бы снять их на уикенд или на неделю. Эврика! Как я раньше не догадался? Глядишь, заработаю нам с Франсуазой на каникулы!

среда

“Это конец света, и мне хорошо”, — поет группа “REM”, вот вам и краткое содержание современного мира. Климат разладился, Азию закрывает коричневое облако, засуха повсюду сменяется наводнением, лето похоже на долгую зиму, ураганы разрушают города. И никто, судя по всему, не находит в этом ничего предосудительного, предприятия по-прежнему производят продукцию, заводы задымляют планету, экономический рост правит бал, окружающая среда загрязняется. “It’s the End of the World and I Feel Fiiiiine”: Майкл Стайп — величайший философ современности. Мы не без удовольствия следим за собственным распадом. Среднестатистический человек XXI столетия — это денди-стоик, который тащится в восторге от собственных нигилистических подвигов. Раньше в эту элегантную позу вставали только лучшие представители писателей-пессимистов (Леопарди, Шопенгауэр, Амьель, Бенжамин, Чоран, Жаккар, Россе…). Отныне народные массы требуют собственной аннигиляции, пожирая второй десерт. Коллективное самоубийство пробуждает аппетит.

четверг

В один прекрасный день, быть может, какой-нибудь чокнутый издатель соберет воедино эти записи. И тогда мой дневник прочтут со снисхождением, которого удостаиваются только психически неполноценные люди, или же со строгостью, пропорциональной моей лени.

пятница

Доминик Фарруджа требует, чтобы я снова здесь о нем написал. Наконец-то желание, которое легко исполнить! Чтобы появиться на страницах моего дневника, достаточно просто предложить мне вести программу на Канале+ и при этом не тащить меня в постель. Отмечу в связи с этим, что я сам все чаще фигурирую в произведениях моих собратьев по перу: в “Почему Бразилия?” Кристин Анго, в “Оne man show” Никола Фарга, “Дневнике бездельника” Ролана Жаккара, в “Автогамии” Тома Буватье и “Толстокожей” Элизабет Кин. Не писателем, так хоть персонажем стану.

воскресенье

За неимением революций мы бунтуем против всяких пустяков. Я, например, решительно отказываюсь пристегиваться в машине, езжу без шлема на мотороллере, курю дурь в самолетах, писаю в бассейнах моих друзей — типа лью воду на их мельницу, — езжу зайцем на автобусе, ухмыляюсь, завидев фото Жан-Пьера Раффарена[420], и т. д. Недалеко то время, когда подрыв устоев сведется к переходу улицы на красный свет. Принято думать, что бубоны сочетают пристрастие к буржуазному комфорту и богемному прикиду, на самом же деле они стыдятся собственного богатства, и к этому стыду примешивается неловкость за свое нелепое бунтарство.

понедельник

Воспользуемся современной порнографией, пока ее не запретили. Вчера я занимался любовью под японские и немецкие DVD сладчайшей мерзости. А Доминик Бодис[421] еще жалуется, что наша молодежь получает сексуальное воспитание из подобных фильмов… Черт возьми, надеюсь, что так оно и есть!

вторник

Мое сексуальное воспитание в лицее Монтеня: непристойные слайды, схема со стрелочками, прыщавая училка в белой кофточке, произносящая ужасные слова вроде “пенис”, “член”, “матка”, “внутриутробный”, “трубы”. Я бы предпочел набираться знаний либо как предыдущие поколения (в борделе), либо как последующее (по видео).

среда

Между 1935 и 1957 годами, то есть в течение последних двадцати лет своей жизни, Валери Ларбо произносил только одну фразу: “Доброй ночи, подлунный мир”. В ноябре 1935-го, после инсульта, случившегося на улице Кардинала Лемуана, его разбил паралич. Сидя в своем кресле, он неустанно повторял редким посетителям: “Доброй ночи, подлунный мир”. (Его биографы считают, что инсульт явился следствием сифилиса, который он подхватил во время своих неоднократных посещений публичных домов в компании, в частности, Леона Поля Фарга[422].)

четверг

“Доброй ночи, подлунный мир”? Есть у меня некоторые соображения по этому поводу. Я думаю, что Ларбо был симулянтом. В действительности же он просто не мог сказать ничего более интересного. Он писал замечательные стихи, удивительные романы о молодых женщинах, о Риме, о любви и миллиардерах, он путешествовал, а потом притомился, устал и решил посидеть дома. И вовсе он не заговаривался. Просто-напросто фраза “Доброй ночи, подлунный мир” казалась ему финальной, подводящей итог всему — жизни, смерти, красоте мира, птицам, цветам и лесам, сексу, деньгам, течению времени, радостям и боли, всему тому, что когда-нибудь у нас отнимут. Мне кажется, Валери Ларбо прошел идеальный писательский путь: надо всю свою жизнь марать бумагу в поисках одной-единственной фразы, а с той минуты, когда она будет найдена, уже ничего больше не произносить (как Николсон в “Сиянии”). “Доброй ночи, подлунный мир” — это не лучшая фраза недели, а лучшая фраза жизни.

суббота

В ресторанах все больше отпадных официанток, и это стало серьезной проблемой. На днях вечером мы ужинали с приятелями, и все женщины за нашим столом возненавидели давальщицу. Пардон, подавальщицу, но вы и сами уже поправили мою оговорку. Когда я делал заказ, мне хотелось попросить у нее то, что не значилось в меню: одну фелляцию, три куннилингуса, два семяизвержения, кофе и счет, пожалуйста, спасибо заранее до скорого благодарю вас спасибо ну конечно к вашим услугам не за что. Ах, если бы я был так же отважен в жизни, как на страницах этого дневника…

воскресенье

Суровость критиков по отношению ко мне объясняется наверняка тем, что ни у кого не возникает желания дарить подарки избалованным детям.

понедельник

Бессонная ночь, жуткий скандал, окончательный разрыв… На этот раз Франсуаза ушла навсегда, я ее потерял. Я в дауне. Она влюбилась в девушку, которую мы клеили вместе. Они уже несколько месяцев тайком встречаются и собираются жить вместе, семьей. А я-то подозревал Людо! Она говорила со мной с ужасающей холодностью, как будто я уже стал для нее пройденным этапом. “Я отвергаю тебя и всех прочих представителей твоего пола”. Всю ночь я пытался умаслить ее, добиться отсрочки, выпросить последний шанс. Она извинилась по телефону, в эсэмэске и по Интернету, но не лично. Я стал ей чужим. Мне трудно дышать. Неужели весь этот год мы расходились, как в море корабли? Жили в параллельных мирах? Влюбленные задыхаются в двух случаях — когда любят и когда их разлюбили.

вторник

В мире, который провозглашает эгоцентризм основной ценностью, гомосексуализм становится, логически рассуждая, нормой будущего. В нашу эпоху противоестественной является как раз гетеросексуальность. Надо любить тех, кто больше всего на нас похож. Желать только самих себя. И мне пора бы уж перестроиться. И выйти во что бы то ни стало за длинного близорукого парня. Вот тут-то я и стану настоящим romantic egotist.

Доброй ночи, подлунный мир.

Через тридцать лет натуралы станут сексуальным меньшинством, скандальным, нездоровым и возмутительным. На улицах будут свирепствовать гетерофобы. Нам отвратительно будет смотреть на человека, целующего взасос женщину на скамейке. Однополым семьям будет неловко перед своими пробирочными детьми: какой ужас — целовать в губы человека, столь непохожего на тебя! Как могут подобные пары вести нормальную жизнь, если они так страшно далеки друг от друга? Доброй ночи, подлунный мир. Доброй ночи, подлунный мир. Доброй ночи, подлунный мир. Доброй ночи, подлунный мир.

среда

Я уже три дня ничего не ем. Глушу себя шумом. “Нобу” и “Корова” разорились, но “Каб” и “Вип” никуда не делись… Я окунулся в понедельничные вечеринки в “Квин”, в толпу тусовщиков, стриптизерок и завсегдатаев “Дуббис”… Все тут как тут, в том же месте, в тот же час, только меня и ждали. Я-то думал, я выше этого, бедный я бедный. Они согревают меня, это моя настоящая семья. Началась моя новая жизнь без Франсуазы, и жизнь эта мне противна. Никогда я так не мучился, никогда в жизни. А ведь я как чувствовал! Мы вели слишком нормальную жизнь, я потерял воображение, стал нерешителен, и она меня запрезирала. Я любил ее до того, как полюбил, люблю и после. Я недостаточно любил ее между до и после . Мы любим, только когда нас отвергают или ускользают от нас. Я мог бы полюбить Франсуазу, не будучи знаком с ней и не дотрагиваясь до нее, даже не появившись в ее жизни. Во всем виноват я: эта история закончилась, потому что как-то раз я ее начал. Это история одинокого мужчины, который спрашивает себя, кто он такой и какого черта он тут делает. Он полагает, что свободен, влюбляется, познает счастье, потом счастье уходит, и он понимает, что ненавидит свою свободу. Банален даже слоган моей жизни.

“Ничто не меняется, и старость мира все больше давит мне на плечи”. Валери Ларбо “Дневник А.О. Барнабута”.

А я еще считал, что она с приветом! Франсуаза очень уравновешенная особа. Женщина, которая не выносит меня, очень уравновешенна. Она не бросила меня, а выжала досуха. Я решил больше никогда не быть ни эгоистом, ни романтиком. Уверен, что стану отличным алкоголиком.

четверг

Я не в состоянии выполнить твою просьбу. Я никогда не смогу тебя разлюбить.

Любовь по-прежнему самый опасный наркотик. Ты вернула меня к жизни, я вновь ощутил вкус к чувствам. Куда бы я ни шел, я не видел ничего, кроме твоих прохладных губ, и задумчиво смотрел вдаль, когда тебя не было рядом. От жалких остатков невинности у меня краснели щеки. Начиная с этой минуты и до самой смерти каждый раз, когда кто-нибудь произнесет в моем присутствии твое имя, взгляд мой, наверно, затуманится. Окружающие скажут: “Он перебрал, он не в себе”, — но мне-то что, я буду уже далеко, утону в твоих объятиях в Лос-Анджелесе или запутаюсь в твоих солоноватых волосах в Порто-Эрколе, прижмусь к твоим сливочным грудям в Стамбуле, Москве и Амстердаме, в раю взаимной любви, в этой несбыточной мечте, к которой ты однажды допустила меня.

пятница

Я перестал вести дневник, потому что теперь моя жизнь уже не представляет никакого интереса. Вы обратили внимание на инициалы Оскара Дюфрена — О. Д.? Я сам себе надоел. Я недалеко ушел от Овер-Дозы и Отстойной Дряни. Логически рассуждая, теперь, когда я стал богатым и знаменитым, то есть почти прекрасным, я должен был бы, чтобы сделать вам красиво, покончить с собой. Но я решил жить, так удобнее наблюдать за тем, что происходит. Предпочитаю исчезнуть на гребне славы. В обществе спектакля[423] отсутствующий всегда прав. Больше вы не будете читать Оскара Дюфрена, поэтому начнете везде его искать. Чем больше я буду вас избегать, тем больше вам меня захочется. Я первый живой самоубийца со времен Исаака Альбениса (предка Сесилии Саркози[424], испанского музыканта, который заставил всех поверить в собственную смерть, чтобы прочесть хвалебные некрологи самых злобных своих гонителей). Оскар Дюфрен? Литературный зомби. Не надо убивать Ширака, Буша или Мадонну, чтобы войти в историю. Достаточно просто спрятаться. Не волнуйтесь, я буду по-прежнему за вами наблюдать, с безопасного расстояния. Наступит же момент, когда все пойдет к чертям. В день конца света надеюсь быть в первых рядах.

суббота

Время от времени я выглядываю из окна своей гостиницы, и всякий раз солнце встает над другим городом. Доброй ночи, подлунный мир. Иногда, поздно ночью, мне кажется, что мой мобильник начинает вибрировать в кармане пиджака, и я кидаюсь к нему, надеясь, что это ты, но выясняется, что он дрожал от низких частот в колонках… Я знаю, что эта история неудачной любви — единственное, о чем я не пожалею никогда. Даже когда попаду в больницу и буду лежать под морфием в ожидании смерти, опутанный трубками и проводами, даже тогда я буду думать о ней и гордиться, что со мной такое было.

воскресенье

Принято думать, что любовь преображает человека, но ее гипнотическое воздействие длится недолго. Мне только лучше, что меня бросили, в кои-то веки все складывается в мою пользу, меня жалеют… Порой я проявляю великодушие и объявляю, что, если ты вернешься, я тебе скажу: “Оставайся со своей любовницей, я измучил тебя, тебе нужен не я, без меня тебе будет лучше, хочу видеть тебя счастливой” и прочий бред (пусть лучше несчастным буду я, но не могу же я сам себя бросить). Иногда приходят “друзья” Франсуазы и говорят мне гадости о ней и ее подружке. Когда они уверяют меня, что моя вульгарная соперница скоро ей надоест, мое разбитое сердце мурлычет, как мотор английского “седана”.

— Вы так считаете? Думаете, она вернется? Думаете, это реально, даже если у меня один шанс на миллион? Боже мой, зачем я ее отпустил?!

Тогда они отводят глаза.

Не выдержав моих жалких всхлипываний.

понедельник

Людо, столкнувшись со мной в холле отеля, сразу переходит в атаку:

— Ты правда хочешь перестать вести дневник?

— Ну да… Неохота мне…

— Предатель! У тебя получалось искреннее, чем у Бриджит Джонс, черт возьми!

— Нет, более по-мужски. Надо было, чтобы какой-нибудь мужик взялся за дело и ответил этой сучке. Чтобы втемяшить ей, что даже если мужики и хотят трахнуть всех баб, это еще не значит, что они не могут полюбить, и слава богу, потому что это самое прекрасное, что есть в нашем долбаном обществе…

— Но все-таки мы хотим всех их трахнуть!

— Ну да.

— Мне будет не хватать твоего цинизма.

— Это не цинизм, а честность. Уверяю тебя, что из-за этого у меня было много неприятностей. “Честность, сладкая моя забота…”[425]

— Ты точно завязал?

— С дневником? Нет. Но с его публикацией — да. Теперь, когда я работаю на телевидении, мне надо скрываться. А то меня будет перебор. И вообще, как сказал Марсель Далио в “Правилах игры”: “Такое у меня ощущение, что я уже насмеялся достаточно”.

— Не надо! Просто телевидение тебе больше нравится! Изменяешь литературе с кино! Отступник! Хочешь, чтобы тебя прохожие узнавали! Мегаломан! Дезертир!

— Это всё цветочки. А есть еще и ягодки… Все, с женщинами покончено. Ни Бога, ни любовницы! Скажи мне… А знаешь, у тебя красивые глаза… Что ты делаешь сегодня вечером?

— Послушай, Оскар, я согласен стать с тобой за компанию педиком, но при одном условии — в койку ложиться не будем.

— Идет. Но будь добр, доставь мне удовольствие — сбрей свою ужасную трехдневную щетину: ненавижу целовать колючие щеки.

— Не дождешься, зато я согласен прогуливаться с тобой, взявшись за руки, перед папарацци.

— Да, это пойдет на пользу твоему имиджу. Слушай, странно, ты не чувствуешь запаха? Нет? Не чувствуешь?

вторник

Что мне остается в конце этой эпопеи? Запах. Аромат кожаной обивки в английских автомобилях моего отца. Роскошная вонь, доводившая меня до рвоты. “Ягуар”, “даймлер”, “астон-мартин”, “бентли”: от них несет одинаково. Помню, какое отвращение вызывали у меня пахучие бежевые сиденья. Мне хотелось нравиться плейбою, который мчал на бешеной скорости. То есть нравиться всем женщинам, как нравился он. А для этого мне надо было кем-то стать. Мне надо было, чтобы меня полюбил весь мир, потому что этот человек был частью всего мира. Тогда и он полюбит меня, как все остальные. Оскар Дюфрен не был холостяком в бесплодных усилиях любви. Это был маленький мальчик, ждущий отца. Вот она, великая несправедливость литературы: воспитала меня мама, а пишу я всегда об отце. В семьях прав тот, кого нет, и мы пишем о призраках.

понедельник, 9 сентября 2002

Печаль так переполняет меня, что выходит порой из берегов, как Сена. Свет фонарей отражается в черной воде, превращая старую реку в Млечный Путь.

Я вижу все, что потерял и что уже никогда не обрету вновь. На моем смокинге пятна. Я соскребаю грязь, но она не поддается.

Если мы все ничьи, тогда никто ни о ком и не заботится и каждый будет сам за себя, во веки веков. Вот я и снова один; я поднимаю черное стекло и закрываю лицо руками, сидя на заднем сиденье безмолвного лимузина, который катит вперед, к моей кончине.

Фредерик Бегбедер приносит благодарность

Франку Моберу, Марку Долизи

и Жан-Мари Бюрну,

без которых не было бы этой книги.

Ночи (англ.). (Здесь и далее — прим. перев.)

“ВСД” (“VSD”) — иллюстрированный французский еженедельник, названный по первым буквам слов “Vendredi, samedi, dimanche” (“Пятница, суббота, воскресенье”).

Жан Дютур (р.1920) — французский писатель, журналист и театральный критик.

Форментера — остров в Средиземном море (Балеарские о-ва, Испания), модное место отдыха артистической и литературной элиты; Эдуар Баэр — французский актер (“Бог большой, я маленькая”, “Два нуля”, “Пей до дна”, “Астерикс и Обеликс: миссия “Клеопатра” и др.).

Кас — испанский напиток, разновидность лимонада; “Маркес де Касерес” — дорогое красное испанское вино.

Эллен фон Унверт — фотограф; Анисе Альвина — французская актриса (“Игра с огнем”, “Пусть будет так”, “До конца ночи”); Майвенн Ле Беско — французская актриса (“Кровавая жатва”, “Редкий экземпляр”, “Род человеческий”); Шана Бессон — дочь Майвенн Ле Беско и режиссера Люка Бессона.

“Кровяные колбаски” (“petits boudins” — колбаски; толстухи, дурнушки, франц.)  — песня Сержа Гензбура.

“Розе де дюн” — местное розовое вино.

“Сириллюс” — марка дорогой детской одежды.

Оливье Коэн, Женевьева Бризак — французские издатели, супружеская пара.

На пляжах Атлантического побережья торгуют вразнос пирожками с абрикосами.

На смену “икорным”, т. е. богатым левакам (gauche-caviar), автор придумывает “лепешечных” левых, которые едят традиционные мучные лепешки с салом, недавно вновь вошедшие в моду.

Bouc — козел (франц.).

От названия правоцентристской партии “Союз за французскую демократию”, сокращенно — СФД.

Кристиан Жак — французский писатель, автор популярных романов о Древнем Египте.

Намек на Нёйи-сюр-Сен, богатый “спальный” пригород Парижа.

Венсан Лендон — французский актер (“Любимая теща”, “Папарацци” и др.); Сандрин Киберлен — французская актриса (“Вам букет!”, “Бомарше”, “Иметь или не иметь”).

Имеются в виду фраза Андре Жида из книги “Яства земные”: “Семьи, я вас ненавижу” и реплика Химены, обращенная к Дону Родриго в “Сиде” П.Корнеля: “Я вас не ненавижу”. (В русском переводе М. Лозинского: “Пасть от твоей руки мне будет меньшей казнью, / Чем жить, казнимому твоею неприязнью. / Химена: Ах, нет ее во мне!”).

Эрин Брокович — героиня одноименного фильма Стивена Содерберга (2000).

Трус-Шмиз (Trousse-Chemise) — букв. : задери кофточку ( франц .).

Валери Каприски играла в фильме “Год медуз” (1984).

Жан-Люк Нарси — ведущий программы новостей на Первом канале французского телевидения.

Тьерри Ардиссон — ведущий популярного ток-шоу на Втором канале.

ВДМ — Всемирный день молодежи.

Роберт Баден-Пауэлл — основатель скаутского движения.

От аббревиатуры ПАКС (PACS) — “Пакт гражданской солидарности” — принятый во Франции в 1999 г. закон о возможности заключить договор между двумя совершеннолетними людьми для ведения совместной жизни без вступления в брак.

Пари Паскаля — сформулированный Паскалем аргумент в пользу веры в Бога: допуская, что Бог существует, человек ничего не теряет, но лишь выигрывает.

Изыди, Сатана! (лат.)

Режина — актриса, певица, “королева парижских ночей”, владелица многочисленных ночных клубов во Франции и Америке; Эмманюэль де Брант — светский хроникер, сценарист, телеведущий; оба — непременные участники светских тусовок.

Рафаэль Энтовен — профессор философии, спутник жизни итальянской модели Карлы Бруни.

Чичи, или чурро, — разновидность пончиков или “хвороста”.

“Дневник обольстителя” — произведение датского философа Сёрена Кьеркегора.

“Жавель” — дезинфицирующее средство.

Перевод Н. Немчиновой.

Намек на фильм Б. Бертолуччи по роману Пола Боулза “Под покровом небес”, во французском прокате фильм называется “Чай в Сахаре”.

Переиначенное “Долгое время я ложился спать рано” — первая фраза романа М. Пруста “По направлению к Свану”.

Жан-Мари Перье — французский фотограф.

Элизабет Кин — телеведущая, журналистка, писательница; Жан-Люк Деларю — популярный телеведущий; Юбер Букобза — владелец знаменитого парижского ночного клуба “Бэн-Душ” (от франц . “Les Bains-Douches”, “Бани-души”, так как клуб создан в помещении бывших бань); Этьен Мужотт — в то время вице-президент французского Первого канала.

Кристин Орбан — писательница (“Коллекционер”, “Шмотки” и др.), Филипп Бувар — журналист, писатель (“Тысяча и одна мысль”, “Женщины” и др.).

Элли Медейрос — киноактриса (“Салон красоты “Венера”, “Светские львы”).

“Ферма Сен-Симеон” — модный ресторан в Довиле.

“Возвращение космического ковбоя” (англ.).

Лоран Жерра — французский пародист.

SFR — французский оператор мобильной связи.

Дидье Порт — французский сатирик, пародист.

Октав Паранго — главный герой романа Ф. Бегбедера “99 франков”.

Жозе Бове — известный французский фермер-антиглобалист.

Инес Састр — испанская топ-модель и актриса (“Граф Монте-Кристо”, “Видок” и др.).

Робер Ю — лидер французской компартии.

Имеется в виду 93-й департамент, рабочий пригород Парижа.

75-й департамент Франции — Париж.

Ален Минк — экономист, эссеист, директор наблюдательного совета газеты “Монд”.

Намек на фильм О. Дюкастеля и Ж. Мартино “Жанна и отличный парень” (1998).

Эмманюэль Гом — популярная французская телеведущая.

“Не сдавайс я” — название сингла Карин Хаддаду, выпускницы французской “Фабрики звезд № 1”.

“Рад встрече в вами” (англ.).

“Огорчен разлукой с вами” (англ.).

“Дешьен” — театральная труппа, созданная в 1979 г. Жеромом Дешаном и Машей Макеефф. Герои их спектаклей — неудачники, простофили.

Эрик Даан — обозреватель французской газеты “Либерасьон”.

Неделя моды (англ.).

Скучная неделя (англ.).

Эротический канал.

Даниель Кон-Бендит — известный франко-германский левый политик, депутат Европарламента от “зеленых”; Жак Аттали — экономист, финансист, писатель; в течение многих лет был личным советником президента Франции Франсуа Миттерана; Вивиана Форрестер — писательница, литературный критик, автор книги “Экономический ужас”; Ральф Надер — американский юрист, общественный деятель; выставлял свою кандидатуру на президентских выборах 2000 г., однако Верховный суд США отказал ему в этом праве; Жебе (Жорж Блондо) — карикатурист, автор фильмов и комиксов, в частности, серии комиксов “Год 01”, по которым в 1973 г. Жак Дуайон снял полнометражный фильм.

Жак Шабан-Дельмас — французский политический и государственный деятель.

Лиди Виоле — пресс-секретарь издательства “Грассе”.

Ванесса Демуи — французская певица, актриса (“Карибское сердце” и др.).

Ален Жюппе — французский государственный деятель, в разные годы — премьер-министр, министр иностранных дел, мэр г. Бордо.

На самом деле “jeune génie” (франц.).

Ричард Аведон (1923–2004) — знаменитый американский фотограф.

Николь Висняк — создательница фэшн-журнала “Эгоист”.

Ассоциация с известным рекламным роликом, где эти конфеты подаются на посольском приеме.

Жан-Жак Шуль — французский писатель, автор романа “Ингрид Кавен”.

Жаклин Риб — виконтесса, модный дизайнер; Жюстин Леви — французская писательница, дочь философа Бернара Анри Леви; Инес де ла Фрессанж — топ-модель, “лицо Шанель” 80-х гг.

Бернар Франк — французский писатель, журналист; Пьер Бенишу — французский журналист, один из директоров еженедельника “Нувель обсерватёр”; Александр Виалатт (1901–1971) — французский писатель (“Верный пастырь”, “Плоды Конго” и др.).

Пьер-Жан Реми — французский дипломат и писатель, автор книги “Бессмертный город”.

Имеется в виду желейная конфетка “Харибо” в виде оскалившего зубы крокодила.

Лейтенант Коджак, герой одноименного американского телесериала, совершенно лыс.

Ришар Виранк — французский велогонщик, обвиненный в употреблении допинга.

А.Шопенгауэр. Мир как воля и представление. Перевод Ю. Айхенвальда.

В 1994 г. Ф.Бегбедер учредил совместно со знаменитым кафе “Флор” премию, присуждаемую молодым талантливым писателям: 6000 евро и бесплатный бокал “Пюи-фюиссе” в течение года.

Филипп Джиан — французский писатель, автор двух десятков романов (“37,2° по утрам”, “Вот это поцелуй!”, “Трения” и др.); Антуан Блонден (1922–1991) — французский журналист, писатель.

Жорж Волински — французский карикатурист, автор комиксов.

Кристина Риччи — американская актриса (“Спаси и сохрани”, “Сонная лощина” и др.).

Анджело Ринальди — французский журналист, писатель, редактор литературного раздела “Фигаро”.

Джон Мейнард Кейнс (1883–1946) — английский экономист и публицист, основоположник теории государственного регулирования экономики.

Клокло — прозвище французского певца Клода Франсуа (1938–1978).

Намек на фразу из комедии-буфф Ж.Кокто “Новобрачные на Эйфелевой башне”: “Поскольку эти тайны выше нашего понимания, сделаем вид, что они — наших рук дело”.

Имеется в виду популярный телеведущий Жан-Люк Деларю (игра слов: рю — улица, франц ., стрит — улица, англ.).

Клер Небу — французская актриса (“Холодный душ”, “Салон красоты “Венера” и др.); Сесиль Симеон — телеведущая, бывшая Мисс Погода.

Ночная прогулка (англ.). Намек на эротический фильм Эндрью Блэйка (США) “Ночные прогулки”, (1995).

“Техникарт” — модный интеллектуальный журнал, посвященный искусству и культуре; “Фабрика” — модный бар-ресторан в Париже.

Ив Адриен — рок-критик, глашатай рок-культуры, автор романа “2001, рок-апокалипсис” и др.; Мазарина Пенжо — внебрачная дочь Франсуа Миттерана, автор нескольких романов; Жакно — французский певец, гитарист; Патрик Юделин — рок-критик, автор книг о роке; Анн Скотт — бывшая модель, рок-музыкантша, автор романов “Суперстар”, “Асфиксия” и др.

Гийом Аллари — французский журналист.

Я тебя люблю! (нем.)

Любовники (англ.).

Валери Лемерсье — французская актриса (“Пришельцы” и др.), режиссер.

“Что почем” — программа Первого канала французского телевидения.

Верлан (от франц.  à l’envers — наоборот) — особый жаргонный язык, предполагающий перестановку звуков или слогов внутри одного слова.

Перевод Н. Любимова.

Гюнтер Сакс — немецкий миллиардер, третий муж Брижит Бардо.

Александр Зуари — любимый парикмахер топ-моделей.

В русском прокате “Светские львы”.

Массимо Гарджиа — автор книг “Прелести высшего общества. Джет-сет”, “Тела к телам. Джет-сет во всем своем блеске”, “Джет-сет. Дневник международного плейбоя”, “Руководство по выживанию в джет-сете”, любовник Греты Гарбо и ряда других известных дам.

Стефан Берн — известный светский хроникер, телеведущий.

Кристин Девье-Жонкур — любовница бывшего председателя Конституционного суда и министра иностранных дел Франции Ролана Дюма, признанного виновным в коррупции. Она лоббировала с его помощью интересы компании “Эльф Акитен” на самом высоком уровне, была также признана виновной и получила три года, из них половину срока условно.

Бернар Тапи — бизнесмен, бывший министр-социалист и президент марсельской футбольной команды “Олимпик”. В 1994 г. Тапи, обвиненный во взятках и злоупотреблениях служебным положением, был приговорен к тюремному заключению. Впоследствии стал актером кино и театра, а также корреспондентом телевидения. В театре он играл в “Полете над гнездом кукушки”.

Фредерик Таддеи — телеведущий, тележурналист, в частности, автор передачи о ночной жизни Парижа.

Оскар, ты такой эгоист (англ.).

Имя Ноэль (Noёl — Рождество, франц .) ассоциируется здесь с Père Noёl (Дед Мороз, Рождественский Дед, франц. ).

Наси горенг — индонезийское блюдо.

Альфред Сирвен — нефтяной магнат, бывший директор “Эльф Акитен”, признанный виновным в коррупции и хищении крупной суммы из фондов компании.

На улице Монтеня в Париже расположены самые известные дома моды.

“Сингха” — местное пиво.

Имеется в виду фильм С. Кубрика “Космическая одиссея-2001”.

“Кастель” — закрытый парижский клуб, где собираются знаменитости.

Зовите меня просто Скотт! (англ.)

“САС” — знаменитая серия шпионских романов Жерара де Виллье.

“Харисса” — острый соус с красным перцем.

В преддверии дня св. Екатерины, традиционного праздника девушек, не успевших выйти замуж к 25 годам, во французских домах моды и дизайнерских фирмах, объявивших св. Екатерину своей покровительницей, какая-либо 25-летняя незамужняя женщина провозглашается Катринеттой и становится главной фигурой праздничных церемоний.

Клодетка — прозвище бывшей танцовщицы, выступавшей с певцом Клодом Франсуа.

Рекламная шумиха, надувательство (англ.).

Рок Вуазин — канадский певец.

ТГК — тетрагидроканнабиол, один из основных алкалоидов конопли.

Анн Сенклер — журналистка, вела политические передачи на Первом канале французского телевидения; Кристин Браво — ведущая развлекательных программ на Втором канале французского телевидения.

Большая Берта — знаменитое немецкое артиллерийское орудие времен Первой мировой войны.

Рекламный слоган “рено-клио”: “Это слишком дешево сынок”.

Правильно: “…и исцелится душа моя” — слова, произносимые во время мессы.

“Элегантно обдолбанный” (англ.)

Кристаллизация — метафора Стендаля (“О любви”) для состояния души влюбленных, когда избранник или избранница начинают казаться прекраснее, чем они есть на самом деле.

Лурд — город на юго-западе Франции, ставший местом паломничества благодаря преданию о чудесном явлении Богоматери 14-летней Бернадетте Субиру и о чудодейственной силе источника, расположенного неподалеку.

Кристин Девье-Жонкур, любовница Ролана Дюма, обвинялась, среди прочего, в том, что дарила ему дорогие подарки, среди которых фигурировала и пара ботинок престижной марки “Берлути”, стоимостью более двух тысяч долларов.

Я в переходном периоде (англ.).

Фредерик Боттон — французский композитор.

Анна Гавальда — французская писательница, автор сборника новелл “Мне бы хотелось, чтоб меня кто-нибудь где-нибудь ждал” и др.

Марк Ламброн — французский писатель, автор романов “1941”, “Странники в ночи” и др.; Эдмон Кираз (наст. фамилия Киразян) — французский сценарист, график, автор комиксов; Тина Киффер — французская журналистка.

Бернар Анри Леви — французский философ, муж актрисы Ариэль Домбаль.

Мари Монтюир — французская телеведущая; “Клозери де лила” — ресторан на Монпарнасе.

ППДА — Патрик Пуавр д’Арвор, ведущий вечернего выпуска новостей Первого канала французского телевидения.

Франсуа Вейерганс — французский писатель, режиссер, лауреат Гонкуровской премии 2005 г.

Франсуа Жибо — французский писатель, адвокат, автор трехтомной биографии Селина, коллекционер, меценат.

Сент-Уан — северный пригород Парижа.

Жак Риго (1898–1929) — французский писатель, дадаист.

Имеется в виду “Дневник” Витольда Гомбровича (“Понедельник. Я. Вторник. Я. Среда. Я.”).

“Жертва красоты” (англ.).

“Ренома галер и” — модное футуристическое кафе на авеню Георга V в Париже.

Перевод Н. Немчиновой.

38-летний Ги Жорж обвинялся в семи изнасилованиях и убийствах, совершенных в Париже между 1991 и 1997 гг.

“Я-то знаю, что стало со мною, печалью душа смущена” (нем.)  — переиначенное начало “Лорелеи” Г.Гейне (“Не знаю, что стало со мною…” Перевод В. Левика).

Жан-Пьер Руеру — французский галерист, антиквар.

Пьер Комбеско — журналист, писатель, автор романов “Девы Голгофы” (Гонкуровская премия, 1991), “Святое семейство” и др.

Филипп Корти — диджей, создатель дискотеки “Скатола”; Ферия — большой ежегодный праздник на юге Франции.

Бенуа Дютертр — французский писатель, автор десятка романов и повестей, в том числе “Любовник № 1, или Путешествие во Францию” (премия Медичи, 2001).

Перевод С. Апта.

“Солнце перестает светить, когда она уходит / Становится холодно, когда ее нет” (англ.).

Роже Анен — французский актер, близкий друг Ф. Миттерана.

Морис Папон — бывший министр в правительстве Виши; в 1999 г., в возрасте 92 лет, был осужден на десятилетний срок за то, что участвовал в отправке евреев в нацистские лагеря смерти; Жорж Марк Бенаму — французский журналист, автор книги “Последний Миттеран”.

Жан-Пьер Элькабаш — французский журналист, телеведущий.

Ари Булонь, приемный сын Эдит Булонь, матери Алена Делона, пишет в автобиографии “Любовь никогда не забывает”, что является сыном знаменитого актера и “поп-иконы” Нико, музы Энди Уорхола.

Даниэла Ломброзо — популярная французская телеведущая.

Грегори Черкински — французский композитор, музыкант, основатель группы “Микадо”.

Александра Казан — французская актриса; Лу Дуайон — топ-модель, актриса (“Бланш”, Целуй, кого хочешь”).

Джамель Деббуз — французский актер (“Амели”, “Астерикс и Обеликс: миссия “Клеопатра” и др.)

Пьер Лескюр — основатель и бывший глава французского телеканала Канал+.

Марк Дорсель — французский режиссер эротических фильмов.

Жан-Рош Педри — ресторатор, устроитель светских вечеринок, основатель клуба “Вип-рум”.

“Лофт стори” ( англ. “Loft Story”) — французский аналог реалити-шоу “За стеклом”.

Мари Жиллен — французская актриса (“Ни за, ни против, а совсем наоборот”, “Мой папа — герой” и др.).

Ариэль Визман — французский актер, теле— и радиожурналист; Франсис ван Листенборг — французский актер; Ален Шабат — французский актер и режиссер (“Астерикс и Обеликс: миссия “Клеопатра”).

“Роллер герл” — название одной из песен Сержа Гензбура.

Бернар Арно — президент группы LVMH (Луи Вюиттон — Моэт — Хеннесси).

Автофикшн ( франц. autofiction) — неологизм, введенный в литературный обиход французским критиком и писателем Сержем Дубровски в 1977 г. для обозначения жанра своего романа “Сын”, современный вариант романизированной автобиографии; “Нарцисс ы” — один из номеров “Нового журнала психоанализа” (1976).

“Кафе де ла Гар” — знаменитый парижский кафе-театр.

Филипп Кобер — французский актер.

Шаян Хой, Але де Басвилль — французские фотографы.

“Никто не знает, что я лесбиянка” (англ.).

Александр Дрюбиньи — директор программ на Канале+ и Первом канале французского телевидения.

Платный телеканал для взрослых (англ.).

Ульф Пошард — французский критик, журналист, автор книги “Диджей-культура”.

“Магическая формула”, “Сумасшедший дом”, “Клуб мошенников”, “Чистилище” (англ.).

“Вуал я” ( франц . “voilà”) — вон; “Вуаси” ( франц. “voici” — вот) — журнал, где печатается Ф. Бегбедер.

Алексис Трегаро — французский журналист, телеведущий.

Никола Садовник — бывший ведущий передачи по садоводству на французском радио.

…Может быть, я поцелую тебя попозже.

…Прости, но я еще не так пьяна.

…Мой дед был сраным нацистом.

…Моя мать зарезала отца ножом (англ.).

Чемпионке Европы по поцелуям (англ.).

Чем лучше смотришь(ся), тем больше видишь! (англ.)

“Большое спасибо”… “До свидания”… “Извините” (нем.) .

САС 40 — индекс Парижской фондовой биржи.

Валери Ларбо (1881–1957) — французский писатель, поэт, автор “Дневника А.О. Барнабута” и др.

Перевод М. Яснова.

Перебор (англ.).

Группа из тридцати депутатов парламента Франции от левых фракций подписала петицию, составленную депутатом-социалистом Арно Монтебуром, с требованием объявить импичмент президенту Жаку Шираку в связи с его возможной причастностью к финансовым махинациям в бытность мэром Парижа.

Флоранс Годферно — пресс-секретарь французского издательства “Альбен Мишель”.

“Плохие девочки” (англ.)  — сингл Донны Саммер.

Перевод Е. Кассировой.

Фабрис Эмаер — создатель и патрон нескольких гей-клубов и дискотек во Франции, в том числе знаменитого парижского “Паласа”.

Карл Кокс — знаменитый диджей.

“Сенекье” — популярный ресторан в Сен-Тропе.

Лоана — героиня “Лофт стори”.

“Хорошие девочки отправляются в рай, плохие девочки отправляются на Ибицу…” (англ.).

Чупитос (chupitos) — рюмки (исп.).

Давид Гетта — французский музыкант, один из первых апологетов хауса во Франции.

Жак Гарсиа — французский декоратор, дизайнер интерьеров и антиквар.

Жюльен Баэр — французский певец.

Элен Фильер — французская актриса (“Салон красоты “Венера”, “Морской берег”); Пьер Ассулин — французский писатель (“Клиентка”, “Двойная жизнь” и др.), журналист, бывший редактор журнала “Лир”; Марк-Эдуар Наб — французский писатель (“Дело Занини”, “Луч надежды”, “Дневник”); Арно Кларсфельд — юрист, добивавшийся заключения в тюрьму Мориса Папона.

Дэйв Эггерс — американский писатель (“Рвущий сердце труд потрясающей гениальности”, “Вы познаете нашу скорость”).

Кенза — одна из участниц “Лофт стори”.

Перевод Л. Лунгиной.

Перевод Н. Любимова.

Перевод Н. Немчиновой.

Перевод Э. Триоле.

Ман Рэй (1890–1976) — художник и фотограф американского происхождения. С 1921 г. жил в Париже, примыкал к группе дада, затем к сюрреалистам.

Стиви — герой “Лофт стори”.

“О господи” (англ.).

Обдолбанные телки (англ.).

Леон Зитрон — звезда французской послевоенной журналистики.

“Куломмье” — сорт французского сыра.

Катрин Милле — французская писательница, искусствовед, автор нашумевшего романа “Сексуальная жизнь Катрин М.”.

Хлоя де Лис — французская порнозвезда, автор книги “Камасутра глазами девушек” и др.

Отсылка к роману Мари Даррьёссек “Хрюизмы”, где героиня из-за постоянных домогательств со стороны мужчин превращается в свинью.

Гаррига — густые заросли с преобладанием низкорослых вечнозеленых кустарников или карликовых пальм.

В 2001 г. участник митинга антиглобалистов в Генуе был ранен полицией в голову. После чего раненого переехал армейский джип.

Одри Диуан — французская писательница, литературный критик.

От argento — серебро (итал.). По-французски argent означает еще и деньги.

Намек на роман Маргерит Дюрас “Лошадки Тарквинии”.

Венсан Эльбаз — французский актер (“Улица наслаждений”, “Улыбка клоуна”).

Полин Реаж — псевдоним Доминик Ори, автора знаменитого французского эротического романа “История О” (1954). Один из хитов “Риты Мицуко” назывался “История А”.

Полин Реаж — псевдоним Доминик Ори, автора знаменитого французского эротического романа “История О” (1954). Один из хитов “Риты Мицуко” назывался “История А”.

Где вы спали этой ночью? (англ.)

“Ничего не объясняй, никогда не жалуйся” (англ.).

Мыс Агд — курорт на юге Франции, излюбленное место нудистов; Берхтесгаден — горный курорт в Германии.

Друид Панорамикс — персонаж комиксов и фильмов об Астериксе и Обеликсе; “Крис и Маню” — клуб свингеров в Париже.

Готическая капелла Сент-Шапель в Париже примыкает к Дворцу правосудия.

Ив Симон — французский музыкант и писатель (“Будущая любовь”, “Великолепный путешественник” и др.); Стефани Шеврие — литературный директор французского издательства “Фламмарион”.

Отсылка к названию романа О. Хаксли “Врата восприятия”.

Армистид Мопин — американский журналист, писатель (“Целлулоидный шкаф”, “Быть может, луна” и др.).

Последний крик перед концом? (англ.) Отсылка к песне группы “Пенниуайз”.

“Нюмеро” — международный модный журнал.

Рене Жирар — франко-американский эссеист, антрополог, филолог.

В 1997 г. знаменитый боксер Майк Тайсон во время боя откусил ухо своему сопернику Эвандеру Холифилду.

27 сентября 2001 г. неизвестный открыл беспорядочную стрельбу в здании местного парламента.

Дефанс — деловой район на окраине Парижа.

Альфонс Алле (1854–1905) — французский писатель-юморист.

BPM ( англ . Beats Per Minute, количество ударов в минуту) — величина, показывающая темп звучания музыки.

Имеется в виду роман “Повторение” (2001).

Непредубежденный (англ.).

Всемирная (англ.).

Филипп Фатьен — владелец парижских клубов “Квин”, “Кастель” и др.

Кристиан Лиэгр — французский дизайнер.

Друпи — пес, герой американских мультфильмов “История Друпи”.

Пьер-Луи Розинес — журналист, бывший главный редактор еженедельника “Ливр Эбдо”, посвященного книжным новинкам.

Баньоле — пригород Парижа.

В шахтных пусковых установках на плато Альбион (Прованс, Франция) размещены баллистические ракеты.

Имеется в виду роман Дзюнъитиро Танидзаки “Ключ”.

Для Сент-Бёва-критика литературное произведение неотделимо от своего создателя, поэтому метод его был основан на пристальном изучении биографии писателя.

Ален Пакади (1949–1986) — светский хроникер, “денди-панк”, яркий представитель французского андерграунда 70—80-х гг.

Джой Старр — звезда рэпа, один из зачинателей хип-хопа во Франции.

В 2001 г. французский комик Дьедонне М’Бала собрал пятьсот подписей, давших ему право участвовать в президентских выборах, и выставил свою кандидатуру на пост главы государства.

“Змея в кулак е” — роман Эрве Базена.

Прозак — сильный антидепрессант.

Мадоннина — позолоченная статуя Богоматери, установленная на самом высоком шпиле Миланского собора.

Намек на эссе Генри Миллера “Аэрокондиционированный кошмар”.

“Сияние” — фильм С. Кубрика.

Антуан Галлимар — директор крупнейшего французского издательства “Галлимар”, внук его основателя Гастона Галлимара.

От франц . chiottes — сортир; от франц . chiasse — понос.

Оливье Рубинстейн — директор французского издательства “Деноэль”.

Матч ТВ — французский спутниковый канал.

Пилот ле Хот — французский поэт; “Куполь” — парижcкий ресторан на Монпарнасе.

“Бурсен” — сорт французского мягкого сыра.

Антонио Гауди (Гауди-и-Корнет, 1852–1926) — испанский архитектор, работавший в Барселоне.

Х.Р. Гигер — швейцарский художник-фантаст, график, иллюстратор; почтальон Шеваль — французский сельский почтальон, получивший известность благодаря причудливой архитектуре своего дома, вызывавшего восхищение у поэтов-сюрреалистов.

Свободный (франц.).

Книга (франц.).

Баррио Чино — китайский квартал Барселоны.

Борн — модный район Барселоны.

Ла-Плань — горнолыжный курорт во Франции.

Тостер — музыкант регги-рэппер на Ямайке.

“Ночь и вилка, пробка и бутылка” (англ.).

ОПР — Объединение в поддержку Республики, неоголлистская политическая партия, созданная в 1976 г. Ж. Шираком.

Жан-Батист Мондино — французский фотограф, режиссер и художник.

Бенжамен Кастальди — популярный французский телеведущий (в частности, “Лофт стори”).

Песенка “лофтеров”, участников телешоу “Лофт стори”.

“Мадиран” — французское красное вино.

…это грязная работа, но должен же кто-то ее делать (англ.).

“Приключения на Ко-Ланта” — французский аналог американского реалити-шоу “Survivor” (“Оставшийся в живых”) и российского “Последнего героя”. Передачу снимают на разных островах.

Карин Виард — французская актриса (“Ад”, “Дневник соблазнителя” и др.).

Бернар Пиво — журналист, телеведущий, член Гонкуровской академии.

Марк Лавуан — французский эстрадный певец.

Нан — индийская лепешка с начинкой из сыра, мяса или трав.

Ромен Дюрис — французский актер; Клод Шаль — старейший диджей Парижа, владелец ресторана “Будда-бар”; Казимир — персонаж детской телепередачи; Жерар Миллер — психоаналитик, сценарист, журналист; Линда Арди — Мисс Франция 1992 г., актриса (“Бессмертные: война миров”).

Лицо со шрамом (Scarface, англ. ) — прозвище босса наркомафии, которого Аль Пачино сыграл в одноименном фильме Брайана Де Пальмы.

“Стар академи” (“Star Academy”, англ.) — “Звездная академия”, французский аналог “Фабрики звезд”.

Кристин Анго — французская писательница (“Почему Бразилия?”, “Двинутые” и др.), описывающая в своих романах собственную жизнь.

“Мезон де Кавьяр” (“Дом икры”) — ресторан в Париже возле Елисейских Полей.

“Липп” — парижский ресторан на Сен-Жермен-де-Пре.

Намек на известную карикатуру на большевика с ножом в зубах.

Брюно Кремер — французский актер.

Жак Сегела — классик международной рекламы и PR, автор многих рекламных и электоральных кампаний, в частности Ф. Миттерана, А. Квасьневского и др.

Виктуар де Кастеллан — дизайнер линии ювелирных украшений фирмы “Диор”.

Пьер Бурдье (1930–2002) — французский социолог.

PPR (Пино — Прентан — Редут) — французский концерн, главный акционер фирмы “Гуччи”.

Намек на знаменитую легенду, один из вариантов которой гласит, что во время освобождения Парижа в августе 1944-го Э. Хемингуэй въехал в здание “Ритца” на огромном джипе, завершив таким образом “освобождение” своего любимого отеля и, главное, бара.

Жан-Марк Черроне — французский композитор, продюсер и барабанщик; Катрин Лара — французская певица и композитор.

Дэвид Гамильтон — английский фотограф, режиссер.

Мак-Гайвер — герой одноименного американского сериала.

Жан Ко — сценарист, секретарь Ж.-П. Сартра.

Поль Леото (1872–1956) — французский писатель, эссеист.

Брюно Гасьо — создатель еженедельной сатирической передачи на Канале+, по образцу которой была сделана программа “Куклы”; “Уорлд компани” — вымышленная мультинациональная американская корпорация из этой передачи; Мишель Дрюкер — ведущий развлекательных программ на французском телевидении; Дафна Рулье — телеведущая на Канале+.

“Грассе” — издательский дом, публикующий книги Ф. Бегбедера.

Арно Лагардер — французский медиамагнат.

Имеется в виду ежегодная премия (“Cannabis Cup Award”), вручаемая в Амстердаме за лучший сорт травки; существуют также номинации: “За лучшее промышленное изделие из конопли”, “Лучшая марихуана” и т. п.

Утренняя слава (англ.).

Фанатки (от англ. “want to be / wanna be”, “хотеть быть”). Слово появилось в 1980-х и первоначально относилось к поклонницам Мадонны.

Секс Той — диджей.

Франц-Оливье Жисбер — французский писатель, автор нашумевшей книги “Жизнь Франсуа Миттерана”.

Жан-Люк Лагардер — основатель и глава группы “Лагардер”, имеющей промышленные и медиаподразделения, унаследованной после его смерти в 2003 г. сыном Арно Лагардером.

Кристин Окран — журналистка, жена Бернара Кушнера, бывшего министра здравоохранения Франции и главы организации “Врачи без границ”; Лоран Фабиус — бывший министр экономики Франции, социалист.

Карл Зеро — французский актер, телеведущий.

Жан-Пьер Шевенман — бывший министр внутренних дел Франции, социалист; ДСК — Доминик Стросс-Канн, бывший министр экономики Франции, социалист.

Кризис среднего возраста (англ.).

Жан-Клод Бигини Жак Дессанж — парикмахеры-стилисты.

Бертран Сюше — глава рекламной фирмы “Louis XIV DDB”; Брюно Ришар, Вуч — французские художники.

Успешных (англ.).

Позиция победителей (англ.).

Курд Юргенс — немецкий актер, режиссер, сценарист.

“Ночь скольжений” — серия фильмов Тьерри Дорнара о серфинге, сноуборде и т. д.

Они да. Вы нет? (англ.)

Филипп Маневр, Лоранс Романс — французские журналисты, пишущие о рок-культуре.

Кад Мерад — французский актер (“Изноугуд”, “Хористы” и др.), телеведущий.

Количество зрителей, посмотревших во Франции фильм А. Шабата “Астерикс и Обеликс: миссия “Клеопатра”, достигало на тот момент четырнадцати миллионов.

Доминик Фарруджа — французский актер, режиссер, сценарист, директор программ на Канале+.

Габриель Матцнев — французский писатель.

“Виски ввол ю” (франц. и англ.).

“Алькасар” — парижский ресторан.

Герои одноименного фильма Франсуа Трюффо любят одну и ту же женщину.

Стефан Марэ — французский визажист.

Доминик Иссерман — французский фотограф.

Жанлу Сиефф (1933–2000) — французский фотограф.

Жеральд Мари — президент модельного агентства “Элит”, бывший муж Линды Евангелисты.

Смерф — танец.

“Ты такая (такой) ты!” (англ.)

Приятели (англ.).

“Обожаю” (франц.)  — духи фирмы “Диор”.

Брюс Вебер — американский фотограф мира моды, портретист, кинодокументалист.

Ева Гарднер — французская бас-гитаристка, диджей.

Мелани Кост — французская актриса, порнозвезда.

Эстель Дезанж — французская актриса, порнозвезда.

Эрик-Эмманюэль Шмитт — французский драматург.

“Имажинер” — литературная серия издательства “Галлимар”.

Пэрис Хилтон — актриса, наследница сети отелей “Хилтон”.

“Муджи” — сеть недорогих японских магазинов.

Ален Финкельро — философ, один из видных представителей интеллектуальной элиты Франции, автор работ “Голос с другого берега”, “Именем другого” и др.

Приватный (англ.).

Лоран Тайеб — парижский ресторатор, открывший, в частности, “Бон” и “Бон № 2”.

Марлен попросили уйти, когда выяснилось, что она девушка по вызову.

В марте 2002 г. 33-летний Ришар Дюрн устроил бойню в муниципальном совете парижского пригорода Нантер. Погибли восемь и получили ранения около двадцати человек. Преступник покончил с собой, выбросившись из окна здания Криминальной бригады Парижа.

На первом туре президентских выборов 2002 г. премьер-министр Франции социалист Лионель Жоспен уступил крайне правому кандидату Жан-Мари Ле Пену.

Сеть ресторанов “Гиппопотам” предлагает ужин и билет в кино по заранее установленной цене.

Жак Бростейн — французский журналист.

Атман Хелиф — французский актер.

“Защити меня от того, что мне хочется” (англ.).

MDMA — экстази.

“Друан” — парижский ресторан, где по традиции собираются члены Гонкуровской академии для присуждения премии.

Мари-Франс Бриер — продюсер и режиссер на телевидении, в прошлом директор Второго канала.

Перевод Н. Любимова.

“Рад стараться!” ( англ. )

Летающий баск — прозвище французского теннисиста Жана Боротра.

“Последний отсчет” (англ.).

Ларри Кларк — американский фотограф и режиссер. За фотоработы, посвященные темным сторонам жизни детей, Ларри Кларка называли детским порнографом.

47-летний бельгиец Марк Дютру, “чудовище из Шарлеруа”, был арестован в 1996 г. по обвинению в педофилии, убийствах, изнасилованиях и похищениях людей.

“Вы должны есть или умереть” (англ.).

Клара Морган — французская порнозвезда.

Перевод С. Апта.

Дежа векю (déjа-vécu, франц .) — уже пережитое.

Венсан Макдум — актер, участник телешоу “Ферма знаменитостей”, известный своими экстравагантными выходками.

Франсуаза Лакруа — жена кутюрье Кристиана Лакруа.

Николь Гарсиа — французская актриса (“Мой американский дядюшка”, “Одни и другие” и др.); Лоран Рюкье — французский юморист; Жан-Шарль де Кастельбажак — французский кутюрье, дизайнер.

Переиначенная реплика Дона Родриго из “Сида” П. Корнеля: “Я молод, это так; но если сердце смело, / Оно не станет ждать, чтоб время подоспело”. Перевод М. Лозинского.

Похоже, мне придется потрудиться, / Так что слушайте меня все, / Ведь всем надо хоть о чем-нибудь поспорить, / Ведь без меня так скучно (англ.).

Мюриэль Робен — французская актриса (“Пришельцы-2”, “В поисках счастья”); Мишель Ларок — французская актриса (“Хамелеон”, “Распутники”).

Полный комплект (англ.).

Роже Лемерр — тренер футбольной сборной Франции.

Леопольдо Фреголи — иллюзионист, “человек с тысячью лиц”, гастролировавший по Европе в XIX в.; Барбапапа — глава семейства забавных существ, героев одноименных книг, телесериала и т. п.

Премия де Сада годом раньше была учреждена автором этой книги.

Фабрис Ибер — французский художник, дизайнер.

Мешуи — североафриканское блюдо.

Мари Морель — художница; замок Лакост — имение, принадлежавшее некогда маркизу де Саду; Пьер Буржад — писатель, сценарист; Эмманюэль Пьерра — адвокат, писатель, литературный критик; Шанталь Тома — кутюрье, модный дизайнер; Жанна де Берг — псевдоним писательницы Катрин Роб-Грийе, жены Алена Роб-Грийе.

Фред Рэйллард и Фарид Мокарт — французские рекламисты, работающие вместе.

Рогипнол — снотворное, транквилизатор, обладающий наркотическим действием.

Причиной послужил припев: “Мы принимаем рогипнол! И забываем обо всем!”

Брюно Мазюр — ведущий новостных программ на французском телевидении.

“Мне страшно жаль, сэр, но боюсь, что в ближайшее время это невозможно!” (англ.)

“Мне страшно жаль, сэр, но боюсь, что вам придется отправиться к е… матери, право” (англ.).

Участники этого телешоу изъяснялись на языке, имеющем весьма отдаленное отношение к общеупотребительному французскому; Морис Гревисс (1895–1980) — французский грамматист, автор работы “Правильная речь”.

Группа УЛИПО (от франц. OuLiPo, Ouvroir de Littérature Potentielle — Мастерская потенциальной литературы) была основана в 1960 г. математиком Франсуа Ле Лионне и писателем Раймоном Кено. Группа соединяла литературные эксперименты с теоретическим осмыслением и научной систематизацией языковых средств.

Филипп Корти — французский диджей.

“Кайпироска” — бразильский коктейль из водки, лайма и тростникового сахара.

Перевод Н. Немчиновой.

“Брикорама” — сеть хозяйственных магазинов.

Перефразированная строка из знаменитой песни Сержа Гензбура “Я тебя люблю, и я тебя тоже нет”.

Иван Колонна — лидер корсиканских националистов, скрывавшийся в течение пяти лет от правосудия.

Название виски “Чивас ригал” (“Chivas Regal”) ассоциируется у автора со словом régal — наслаждение, лакомство (франц.).

“Омар меня убить” — такую надпись, сделанную кровью, нашли возле тела убитой Жислен Маршал. Казалось, все указывает на убийцу — Омара, ее садовника. Осужденный в феврале 1994 г., Омар был через несколько лет выпущен на свободу благодаря адвокатам, построившим защиту, в частности, на том, что образованная женщина не могла писать с такими грубыми грамматическими ошибками.

Восклицание маршала Франции Патриса Мак-Магона при виде разлившейся Гаронны.

“Остров искушени й” — популярное реалити-шоу.

Принц Шарль Жозеф де Линь (1735–1814) — австрийский фельдмаршал, бельгиец по происхождению, дипломат и писатель, личный друг императора Иосифа II.

Бертран Деланоэ — мэр Парижа.

Перевод Н. Любимова.

“Виважель” — марка свежезамороженных продуктов. Рекламный слоган гласит: “Конечно, “Виважель”!”

Матильда Агостинелли — PR-менеджер парижского отделения “Прада”; Роберто Агостинелли — журналист и театральный критик; Тома Ленталь — ответственный редактор корпоративного журнала фирмы “Л’Ореаль”.

Княгиня Ли Радзивилл — сестра Жаклин Кеннеди.

“Приятно познакомиться” (англ.).

“Противно познакомиться” (англ.).

Патрик Брюэль — французский актер, композитор, певец, пел под шарманку песни 30-х гг.; “Игра навылет” — пьеса английского драматурга Энтони Шеффера.

“Счастлив познакомиться” (англ.).

Ведущий мировой журнал в области интерьеров.

Сонар — Международный фестиваль современной музыки и мультимедийных искусств.

Пьетро Читати — итальянский романист и литературовед; “Культурный бульон” — передача, которую много лет вел Бернар Пиво на Втором канале французского телевидения, обсуждая с участием авторов, критиков и читателей новые книги.

Франсуаза де Панафье — одна из лидеров ОПР, правящей партии Ж. Ширака, депутат Национальной ассамблеи.

“Много денег? Лав стори. Нету денег? Сорри” (англ.).

Жан-Пьер Раффарен — бывший премьер-министр Франции.

Доминик Бодис — бывший мэр Тулузы и председатель Высшего совета по аудиовизуальным средствам массовой информации.

Леон Поль Фарг (1876–1947) — французский поэт.

Отсылка к работе французского литератора и философа Ги Дебора (1931–1994) “Общество спектакля”.

Сесилия Саркози — жена Никола Саркози, министра внутренних дел Франции.

Перефразированная первая строка из стихотворения Франсуа Малерба, а также название стихотворения Валери Ларбо: “Красота, сладкая моя забота…”