Александрова Наталья - Любовница тени

Наталья АЛЕКСАНДРОВА - ЛЮБОВНИЦА ТЕНИ

ЧАСТЬ I

Воскресенье, 21 марта

— Господи, ну когда же, наконец, придет этот несчастный телемастер! — Нина Березина с ненавистью взглянула на дергающийся экран «Панасоника». — А еще говорят, что японская техника не ломается!

— Золотце, не нервничай. Сказали же, что он позвонит. Подожди немножко.

— Хорошо тебе говорить — уткнулся в свой компьютер, и дела тебе ни до чего нет, а мне чем прикажешь заниматься в воскресный вечер?

Геннадий оторвался от монитора.

— А давай сходим в кино. Сто лет не были. В «Заре» какой-то хороший фильм идет, французский. Все-таки из дому выйдем, прогуляемся, кофе выпьем.

— А что за фильм?

— Да сейчас узнаем. — Геннадий встал и подошел к телефону.

В справочном ему назвали номер кинотеатра «Заря». Набирая номер, Гена скосил глаза на часы. Они показывали 17.21.

Как и каждое воскресенье, в 17.15 Мастер зашел к знакомой девушке, работавшей в кинотеатре «Заря» администратором. Когда в 17.21 зазвонил телефон, Мастер посмотрел на табло автоматического определителя номера. Ничего подозрительного. Взглянул — запомнил номер — и даже не прервал разговора. А потом, через двадцать минут, на улице из телефона-автомата позвонил по этому Номеру.

— Телемастера заказывали?

— Да, конечно, конечно!

— Какой у вас телевизор?

— «Панасоник».

— Место?

— Улица Смирницкого, дом 14, квартира 106.

— Время?

— Во вторник с 10 до 12.

— Кто будет в квартире?

— Все будут.

Мастер повесил трубку. Звонок в «Зарю» не был случайным, звонил заказчик. Пароль был назван верно. Но сам разговор Мастера несколько смутил.

Во-первых, эта странная фраза: «Все будут». Обычно заказчик просто называл имя или хотя бы пол и возраст. «Ну, в конце концов, у каждого бывают свои причуды, — подумал он, — все равно аванс он уже получил и третью неделю ждал команды на исполнение и адрес заказа».

Но, пожалуй, больше всего его насторожила интонация заказчика. Голос звучал как-то слишком спокойно, как будто человек действительно телемастера вызывает. Обычно заказчики нервничают, пугаются. Но — все люди разные… Работа есть работа. Аванс получен, пароль назван, адрес известен — надо работать.

Понедельник, 22 марта На ланч в нашей фирме полагается кофе и гамбургер из соседнего «Макдональдса», причем за счет фирмы идет только кофе. Гамбургеры из «Макдональдса» характерны тем, что через неделю на них уже невозможно смотреть, но Витя, наш директор, обожает гамбургеры, а в нашей фирме все делают только то, что хочет Витя. В офисе нас четверо: директор Витя, он же хозяин фирмы, его зам Сергей, который в основном и выполняет директорскую работу, потому что Витька только орет на продавцов и запирается в кабинете с «крышей» и поставщиками, он это называет «решать вопросы»; еще есть у нас бухгалтер Наталья Ивановна и я, менеджер по продажам. В последнее время к нам еще прибавилась Лера, но Лера — это отдельный разговор.

В этот день с утра было тихо, покупателей никого, поставщики обычно приезжают во второй половине дня, вообще в понедельник после выходного у нас благодать.

Наша фирма торгует запчастями для иномарок. Клиенты, естественно, в основном мужчины, недавно было Восьмое марта, так что, сами понимаете, после такого праздника денег у мужиков не густо, и оборот упал. Витька помаленьку начинал злиться по этому поводу, но еще не дошел до состояния, когда с ним становится опасно разговаривать.

И в этот день все было как обычно. Мы тихонько попивали кофеек, а Серега развлекал нас анекдотами про «новых русских». Потом как-то незаметно разговор перешел на случайности. Серега утверждал, что случай играет в жизни человека очень большую роль и что если бы можно было выявить какую-нибудь закономерность, то было бы очень интересно, но случай на то и случай, что его не рассчитать заранее. Сергей у нас по специальности математик, поэтому частенько рассуждает на отвлеченные темы. Витька очень на него за это сердится, говорит, что в коммерции нужно думать только о том, как продать, а высшую математику выбросить из головы, а заодно и все остальное, что мешает работе.

Поскольку Витька угрюмо молчал, а Лера строила ему глазки, Наталья Ивановна, чтобы разрядить обстановку, стала рассказывать, как случай спас ее мужа от верной тюрьмы.

— Едем мы как-то с дачи поздно вечером, август месяц, темно уже совсем, ехать далеко, время к полночи, стала я задремывать, а муж торопится, мимо деревень несется, машин-то уже мало. Вдруг откуда-то машина вывернулась встречная, муж в последний момент свернул, думал, там кусты, а там оказался домик маленький. Впилились мы через стенку прямо в комнату, врезались в кровать. Мужа рулем стукнуло, он сознание потерял. Я сижу в кромешной тьме, думаю, что муж погиб и тот, кто на кровати спал, — тоже всмятку. И какой-то звук мне мешает, сирена, что ли, а оказалось — это я вою. От моего воя муж очухался, ощупала я его, вроде ничего, цел, голову только разбил, а в доме тишина полная, никто не стонет. Выбрались мы потихоньку из машины, тут соседи прибежали, все-таки грохот был сильный. Посветили на кровать — никого нет.

Оказывается, хозяйка в ночную смену работала. И, главное, дежурство-то не ее было, а просто в этот день напарница ее загуляла и на работу не вышла.

— Да, тетка должна напарнице по гроб жизни благодарной быть!

Витя встал, задал Лере какой-то вопрос, якобы по делу, и увел ее в свой кабинет. Мы расслабились и продолжали приятную беседу.

— Да, — Серега налил себе еще кофе, — вот тоже случайность. Был у меня приятель школьный, Коля такой. На одной парте сидели, дружили, а после школы он в Москву уехал, там учился, и как-то мы связь потеряли. А прошлым летом отдыхали с женой на Кипре, сижу это я на пляже на солнышке, вдруг смотрю — Колька идет! Весь из себя видный, и такая с ним красотка — ну обалдеть!

— Не жена небось, — это мы хором с Натальей не выдержали.

— Да уж конечно! В общем, встретились мы, оказалось, давно он в наш город вернулся, живет рядом со мной. Надо же, думаю, в соседних домах живем, на одной стоянке машины ставим, а чтобы встретиться, надо было на Кипр улететь!

В это время зазвонил телефон. Наталья Ивановна послушала, изменилась в лице, крикнула «Витя!» и рванула к своему столу. Витя говорил по телефону ровно одну минуту. Надо отдать ему должное: в трудные минуты он всегда сразу схватывает самую суть, не тратя времени на ругань и выяснение, кто виноват. Это все он делает потом.

— Звонили из филиала. У них налоговая инспекция шурует вовсю. Едут к нам.

— Ешь твою! — в ужасе выдохнул Серега. Дело в том, что именно сегодня у Витьки в сейфе скопилось большое количество левых денег, так называемый черный нал. У него должны были быть крупные расчеты с поставщиками, Витя собирался закупать новую партию товара. Разумеется, налоговой инспекции знать про эти деньги было совершенно ни к чему. Кроме того, в компьютере находились файлы, в которых были зафиксированы все расчеты с покупателями и поставщиками по минусу, то есть за наличные, мимо кассы. И эту двойную бухгалтерию раскрывать было нельзя ни в коем случае. С компьютером было просто. Нужные файлы были заранее списаны на дискету, так что их можно было просто стереть из памяти.

Наталья Ивановна уткнулась в свою бухгалтерию, Сергей уже сидел за нашим «Пентиумом», уничтожая файлы, Витя позвал меня из кабинета:

— Милка, иди сюда!

Вообще-то меня зовут Людмила, но с детства все звали Милкой.

— Давай свою сумку.

Я кинулась за сумкой, Витя посмотрел на нее критически — это была небольшая черная сумочка, со всевозможными дамскими мелочами. Я женщина незамужняя, сейчас вообще одинокая, с хозяйственной сумкой мне ходить незачем.

— Ладно, — он протянул мне дискету с файлами, — на, убери и быстро одевайся.

Вошла Лера уже в пальто. Вот у нее сумка была большая: этакая коричневая кожаная торба. Витя достал из сейфа деньги и стал убирать их в непрозрачный полиэтиленовый пакет.

— Вот, десять пачек по пять тысяч, всего, значит, пятьдесят тысяч баксов.

Он помог Лере уложить все в сумку, аккуратно застегнул. Я, пораженная, молчала. Витька посмотрел на нас критически и строго сказал, обращаясь преимущественно ко мне, очевидно, Лера была уже в курсе.

— Сейчас поедете к Лере домой, тут близко, закроетесь на все замки и будете ждать, пока я не приеду. Дверь никому не открывать, по телефону не звонить, как все кончится, мы сами позвоним. Отвезти вас некому, в машину ни к кому не садитесь, вообще тут на углу не маячьте, садитесь на троллейбус, три остановки всего, сейчас день, никто не тронет. Сумку держи крепко, на плечо не вешай.

— Витя, — я была в шоке, — ты пошли с ней кого покрепче, из продавцов кого-нибудь.

— Некого у меня послать. Продавцов всего двое, мы все на виду. А вас никто и не заметит, подумаешь, две бабы идут! Все, пошли.

Лера прошла вперед, а Витька поймал меня за руку и прошипел в самое ухо:

— Головой за деньги отвечаешь!

Я прямо задохнулась от злости. Послать двух женщин с такими деньгами в сумочке! Некого у него послать, продавцов, видите ли, всего двое. А почему двое осталось? Потому что Димку уволили. А почему Димку уволили это отдельный разговор, вернее, тот же самый, про Леру.

Мы вышли с Лерой из офиса, из-за угла как раз выворачивал троллейбус.

Осторожно оглянувшись через плечо, я заметила, что к магазину подъехала машина, из нее вышли трое, по мордам видно — из налоговой. Теперь назад ходу не было.

Лера вдруг встрепенулась.

— Бежим, он редко ходит, потом ждать придется.

Она рванулась вперед, я за ней, но на тротуаре было ужасно скользко, уже две недели то таяло, то подмораживало, дворники отчаялись и перестали убирать. Я вообще-то хожу очень аккуратно, но сегодня с утра шел мокрый снег, я пожалела новые сапоги, а у старых каблук давно уже ходил ходуном. В общем, я смотрела на Леру, а под ноги не смотрела, наступила на лед, каблук, естественно, подвернулся, и я со всего размаха грохнулась в грязь. Очухалась я через секунду, тут же вскочила и увидела отъезжающий троллейбус и Леру, которая глядела на меня через заднее стекло растерянно, но с легкой примесью злорадства — еще бы, видок-то у меня был что надо! Лера помахала мне рукой в светлой перчатке, показывая, чтобы я догоняла троллейбус. Черт, ну надо же было именно в это время шлепнуться!

Я вспомнила о деньгах в Лериной сумке и похолодела. Троллейбус ушел, я дохромала до ближайшего подъезда и подсчитала потери.

Падая, я подставила руку, так что испачкала только перчатку и рукав. У дубленки оторвалась пуговица, а вот колено болело. И хоть колготки не порвались, но колено, похоже, было здорово разбито. Но об этом после, а сейчас надо догонять Леру. И вдруг я с ужасом осознала, что не знаю, где она живет.

Вернуться в офис и спросить ее адрес я не могла, позвонить тоже — у них там сейчас творилось черт знает что. Вдалеке показался троллейбус. Проеду пока три остановки, потом там на месте осмотрюсь, больше пока я ничего придумать не смогла.

Лера пришла к нам работать не так давно, месяца четыре назад. Принял ее на работу Витя, он вообще сам занимается кадрами, сказал, что нам нужна девушка-продавец" чтобы украсить собой магазин. На мой взгляд, особенной красотой Лера не отличалась — очень худая, коротко стриженная брюнетка, но я допускала, что у нас с Витей могут быть разные взгляды на женскую красоту. На самом деле Лера требовалась вовсе не для украшения магазина. Нам с Натальей Ивановной не понадобилось много времени, чтобы понять, что Витя взял Леру на работу не просто так, а положил, так сказать, на нее глаз, причем Лера была явно не против. Наталья Ивановна отнеслась к этому философски, а я расстроилась. Дело в том, что мы с Витькой и его женой Леной учились вместе в институте, это было давно, лет семнадцать назад. С Леной мы дружили и после института, потом, правда, разошлись. А когда два года назад мне срочно понадобилась работа, я подняла все связи, неделю сидела на телефоне, и оказалось, что у Витьки своя фирма и ему как раз был нужен менеджер. Как уж Ленка убедила его взять меня на работу, не знаю, потому что толку от меня первое время было как с козла молока, теперь-то освоилась помаленьку наработаю не хуже других.

А Лера между тем вела себя на работе так, что скоро и мужики обо всем догадались. Витька ей всячески потворствовал в этом. Витькина жена часто звонила на работу, иногда натыкалась на меня, мне было ужасно перед ней неудобно. Сергей тоже был с ней знаком и признался мне как-то, что ему тоже совестно. Сволочь все-таки Витька, поставил нас в такое неудобное положение! Я не могла понять, в чем дело: Витька, конечно, был груб, злопамятен, мог одним словом растереть человека в порошок, но он никогда не был дураком. А тут он стал совершать такие идиотские поступки, что у людей просто душа горит снять трубку и позвонить его жене! И скорей всего так и будет: кто-нибудь из продавцов не выдержит и сделает это, а Витька подумает на меня и уволит. Мне же никак нельзя бросать сейчас эту довольно хорошо оплачиваемую работу, мне сейчас очень нужны деньги.

Лера вела себя как фаворитка, Витька назначил ее старшей, она стала покрикивать на ребят-продавцов и как-то схлестнулась с Димкой. Димка был молодой, симпатичный, с обаятельной улыбкой, работал хорошо. Что-то они там не поделили, она на него наорала, а он в ответ дурашливо наклонился и спросил:

— Валерия, в чем секрет твоей красоты? — и скосил глаза на дверь Витькиного кабинета.

Лера, нехорошо блеснув глазами, вошла в кабинет, а через минуту оттуда выскочил взбешенный Витька и крикнул Диме:

— Ты у нас больше не работаешь!

Меня при этом не было, но я очень хорошо представляю себе эту картину.

Диму уволили, а Леру перевели в товароведы. А в последнее время Витя начал поговаривать о том, что нам нужен второй менеджер. Понятно, куда ветер дует!

Через три троллейбусные остановки я вышла. Народу на улице было немного, довольно тихое место, это не у нас на проспекте, где магистраль. С одной стороны, правильно, что Лера не стала ждать меня на остановке, а пошла себе спокойно домой, нечего ей было делать на улице с такими деньгами, но, с другой стороны, я представила, как Лера обрисует все случившееся перед Витькой и что он мне потом скажет. Работа моя в фирме висит на волоске, надо сосредоточиться и срочно что-то придумать.

Что я о ней знаю? Выглядит лет на 26-27, живет с мужем, да, совсем забыла сказать, у Леры был муж, даже как-то встречал ее на машине у магазина, но это было вначале, а теперь после работы ее куда-то Витька увозит. Стоп, что-то такое забрезжило. Есть у Витьки приятель Антон, довольно противный мужик, жуткий бабник, у него тоже свой бизнес. И говорили про Леру, что то ли она этому Антону родственница, то ли бывшая любовница, скорее всего просто знакомая. Этот Антон ни одной бабы не пропустит, как-то подвозил меня, пристал, как смола, еле отбилась, чуть в машине не трахнул. И все совал свой телефон, где-то он у меня был? Я полезла в сумку, перетряхнула там все и нашла клочок бумаги с телефоном, номер похож на мобильник. Ну, Антоша, отзовись!

— Антон, это Мила.

— Здравствуй, дорогая, вспомнила меня наконец?

— Антон, у меня к тебе дело. Скажи, где живет Лера, точный адрес.

— А зачем тебе, Витька же знает?

— Антоша, очень прощу, скажи. Он понял по моему тону, что мне сейчас не до шуток.

— Что-то случилось там у вас?

— Случилось, Витя тебе потом сам все объяснит.

— Записывай.

Он назвал улицу, номер дома и квартиры.

— Теперь запоминай, как идти. Ты сейчас где находишься?

Я сказала ему, что нахожусь на остановке на углу.

— Значит, идешь между домов, там проезд для машин, потом будут гаражи, все железные, а один кирпичный, сразу за ним сворачиваешь направо, там будет тропиночка наискосок через двор, прямо в дом упрешься. Третья парадная от угла.

Усекла?

— Спасибо тебе, Антоша, — с чувством проговорила я.

— Спасибом не отъедешь, отрабатывать придется, — завел он свое, привычное.

— Конечно, конечно. — Я поскорее повесила трубку и выскочила из будки.

Вот проезд между домов, вот и кирпичный гараж, тропинка, которая пересекала двор, была вся в каше из снега и грязи. Я уже сегодня один раз навернулась, поэтому поискала глазами, где можно эту грязь обойти. Если вот так, тихонечко, пролезть за гаражом, а потом пройти вдоль поребрика, но нет, двор был весь просто заполнен грязью. Пришлось вернуться назад, сделать крюк, обойти Лерин дом с другой стороны, там, в маленьком переулочке, было почище. Я вошла в тот же самый двор, но уже с другой стороны и в подворотне столкнулась с какой-то сумасшедшей девицей. Она летела не разбирая дороги, посмотрела на меня дико, даже не извинилась и помчалась дальше. Я машинально оглянулась. Девица свернула по переулку к той улице, по которой ходил троллейбус. Войдя во двор, я нашла третью парадную от угла, поднялась на четвертый этаж и позвонила в нужную квартиру. На мой звонок никто не открыл, но в квартире ощущалось какое-то движение. Лера боится открывать? Я позвонила еще раз и встала так, чтобы меня было видно в дверной глазок. Послышались шаги, я держала палец на звонке, не отрывая.

— Кто там? — спросил за дверью мужской голос.

— Лера Миронова здесь живет?

— Она на работе.

Странный какой-то мужик, боится двери открыть. Видит же, что одна, не съем его, думала я.

— Я сама с ее работы. Она должна быть дома. Мы с ней вместе сюда ехали, случайно разминулись. Вы дверь-то откройте, чтобы мне на всю Лестницу не кричать, — убеждала я мужчину через дверь.

Куда эта Лера могла подеваться? В троллейбус она села, ехать три остановки, а дальше прямой путь. Допустим, она побоялась идти дворами, да и грязь там жуткая. Пошла в обход, но сколько же времени можно идти? Ведь я пока ждала следующего троллейбуса, пока звонила Антону, прошло довольно много времени.

— Так вы дверь откроете или нет? — крикнула я.

— Сейчас, оденусь только, — согласился мужчина.

За дверью послышалась какая-то возня, кто-то быстро ходил туда-сюда, потом дверь открылась.

— Здравствуйте! Вы — Лерин муж?

— Ну да, а в чем дело? — Мужичок выглядел каким-то взволнованным.

— Да я не знаю, мы с Лерой должны были вместе к вам сюда приехать, но, наверное, я ее проглядела, она не приходила?

— Не приходила, — он отвечал уверенно.

— А вы сегодня не на работе?

— Я дома с полпервого, Леры не было, может быть, она была раньше?

— Нет, в час мы еще были на работе. А можно я ее здесь подожду?

— Вы знаете, я вообще-то собирался уходить…

Странный какой-то мужик! Хотя он же не знает, что у Леры с собой было пятьдесят тысяч долларов. И вообще неизвестно, какие у него с женой отношения были, наверняка он про Витьку знал или догадывался, тогда его равнодушие понятно.

Я повнимательнее присмотрелась к Лериному мужу. Так, внешне ничего себе, довольно симпатичный, только глаза какие-то беспокойные. И одет нормально: брюки, рубашка, галстук даже, чего же тогда сразу не открывал?

Странно это. Мужик переминался с ноги на ногу, демонстративно посмотрел на часы и чуть ли не подталкивал меня к двери. Пришлось уйти. На улице я остановилась, чувство тревоги росло и росло. Что же мне делать? Ну куда Лера могла деться?

Похожу еще вокруг дома, подожду, потом позвоню Вите и пойду опять к Лериному мужу, придется ему все рассказать. Я прошла вдоль дома, краем глаза поглядывая на парадную, вышла через подворотню и попыталась определить окно Лериной квартиры на четвертом этаже. В переулке никого не было, это был даже не переулок, а тупичок, одним концом он упирался в серое здание с узкими окнами, АТС, что ли, а другим концом выходил на улицу, по которой я приехала на троллейбусе. Я машинально повернула по переулку в сторону улицы и побрела, глядя себе под ноги: колено болело ужасно, второго падения я просто не выдержу.

На тротуаре возле лужи что-то блестело, довольно крупная штуковина желтого металла. Я наклонилась и подняла эту вещь, которая оказалась накладной застежкой от дамской сумки, вернее, даже не застежкой, а так, какая-то декоративная блямба. Сердце у меня замерло. Эта штука была на Лериной сумке.

Может быть, совпадение? Не верится. Застежка лежала на тротуаре напротив парадной. Я зашла в парадную, потому что мне необходимо было прислониться к чему-нибудь и перевести дух, ноги не держали, да еще проклятое колено прямо дергало. Немного постояв и придя в себя, я увидела, что из парадной есть другой выход, во двор. Что меня толкнуло в эту дверь, я не знаю, наверное, мне было необходимо что-то делать, а не слоняться по улице в ожидании чуда. Двор был проходной, я прошла его очень быстро и оказалась в следующем дворе, с чугунными воротами, которые, как ни странно, были заперты. Надо было взять себя в руки, вернуться назад тем же путем, что и пришла, осознать, наконец, что случилось несчастье, и звонить Витьке. Вместо этого я продолжала бестолково кружить по двору, тыкаясь во все двери и щели, как таракан под дихлофосом. Очевидно, на меня нашло временное помутнение рассудка. В углу двора между домами был небольшой проход, там едва-едва разминулись бы два человека. Я пролезла в эту щель и оказалась в еще одном узком дворе. С одной стороны там был высокий бетонный забор, с другой — старая кирпичная стена без окон — брандмауэр, еще валялись какие-то ящики, очевидно, третье здание было складом, а в четвертом углу, за мусорным контейнером, что-то копошилось. Пять или шесть молодых парней азартно топали ногами и деловито матерились. Вот один растолкал всех, залез на контейнер и с размаху прыгнул вниз. Я попятилась обратно в свою щель.

Встречаться одной с шестью парнями в пустом дворе мне совсем не улыбалось: в лучшем случае отнимут все деньги, а в худшем?.. Думать про это не хотелось. Я пошла было назад, вдруг где-то сверху стукнула форточка, старушечий голос закричал:

— А что же вы, окаянные, делаете! Вовка, вижу тебя. Паразит, ты же убийца, сволочь!

Парни услыхали, остановились, потом бросились бежать в мою сторону, а старуха сверху орала во всю мочь. Я вжалась в стенку в соседнем дворе, парни пролетели мимо, не заметив меня. Идти за ними мне было страшно, поэтому пришлось опять спрятаться в щель. В злополучном дворе из-за бетонного забора показалась голова старика.

— Никак убили они его, не шевелится, — крикнул он старухе.

— Пойду в «Скорую» звонить.

— Иди, бабуля, звони, а я сейчас обойду забор и приду посмотреть. В милицию не забудь позвонить.

— Я всех видела, Вовка Капитонов у них главный, посадят теперь, — старухин голос ликующе взмыл ввысь.

Голова скрылась за забором, нужно было уходить, пока милиция меня не обнаружила. Пришлось бы им объяснять, кто я такая и как здесь очутилась. Я оторвалась от стены, но из-за мусорных баков раздался вдруг такой стон, что ноги мои приросли к месту. А вдруг там Лера? Господи! Усилием воли я сдвинулась с места и подошла к помойке. Едва взглянув на то, что лежало за контейнером, я отвернулась: это было ужасно. На земле лежал мужчина, молодой или старый, было непонятно, потому что он был избит до неузнаваемости. Лицо залито кровью, нога как-то неестественно вывернута. Он застонал опять, потом пошевелился, под рукавом я заметила что-то красное, это оказался паспорт. Затопчут ведь, надо положить ему в карман и сматываться, мелькнуло в голове, все равно я ничем не могу ему помочь. Я открыла нагрудный карман его куртки и попыталась запихнуть туда паспорт, но что-то мешало, и я вытащила еще один паспорт. Интересно! Я развернула паспорт, мельком глянула на фамилию, потом схватила оба паспорта, запихнула их в карман своей дубленки и бегом помчалась к заветной щели, не обращая внимание на колено. Не до коленок тут, ничего, не отвалится!

В соседнем дворе мне навстречу попался мужик в ватнике, очевидно, это и был тот, из-за забора. Он не видел, откуда я вышла, а я сделала каменное выражение лица и прошла мимо. Проскочив еще один двор, я вышла в знакомый переулок, потом во двор Лериного дома и поднялась на четвертый этаж. На мой звонок никто не ответил. Я не удивилась, я этого и ожидала. В подъезде, усевшись на подоконник, я достала оба паспорта и внимательно прочитала все, что в них написано. Первый был на имя Примакова Олега Петровича, год рождения, прописка, женат на такой-то, ребенок есть. А во втором было написано: Миронова Валерия Юрьевна и так далее. И кто бы мне мог сказать, как Лерин паспорт, который я сегодня утром видела в ее сумке, попал в карман к избитому человеку, и где же, черт возьми, эта сумка с деньгами и тем более сама Лера?

Посидев немного на подоконнике, я вышла на улицу и побрела опять к телефону, но на всякий случай обошла дом и взглянула на окна Лериной квартиры.

Кто-то мелькнул там, за занавеской. Значит, этот чокнутый, Лерин муж, сидит дома и не открывает. Войдя в телефонную будку, я собралась с духом и набрала номер Витькиного мобильника.

— Алло, Витя?

Он узнал меня сразу и просто зашелся от злости.

— Ты какого хрена звонишь? Ты в уме? Вешай трубку, я сам позвоню, когда смогу. Все.

Раздались гудки. Я набрала номер снова. Витька прямо булькал там, как чайник. Не давая ему раскрыть рот, я быстро проговорила:

— Слушай и не повторяй. Мы разминулись, а теперь ее нигде нет.

— Что?!

— Что слышал. Ее нет дома, там муж и говорит, что она не приходила. Я караулю ее уже больше часа, никого нет. Тут какие-то странные события… — Но до Витьки наконец дошло, что пятьдесят тысяч долларов гуляют неизвестно где, и он заорал на меня, отбросив всякую осторожность:

— Ты, такая-рассякая, — автомат аж раскалился от его мата, — куда смотрела?

— Витя, я же говорю, она уехала на троллейбусе, а я не догнала, поехала на следующем, прихожу, там муж у нее дома, а ее нет. Муж говорит, что не видел ее с утра, я не знаю, куда она делась!

— Ты головой мне ответишь, я тебя наружу выверну и так по улице пущу. — А дальше пошло такое, что я не выдержала и бросила трубку.

Невозможно было это слушать, да и смысла никакого, Витька так разошелся, что все равно не дал бы мне вставить ни слова. Старые сапоги, кроме шатающегося каблука, еще и протекли. Ноги замерзли, колено, правда, как-то онемело и болело теперь меньше. Из криков шефа я поняла, что эти, из налоговой, уже ушли, иначе Витька бы так не орал. Все-таки надо как-то с ним договориться, не торчать же мне тут до ночи.

Жетонов больше не было. Чувствуя, что совершенно замерзаю, я дошла до метро «Петроградская», чуть-чуть погрелась в вестибюле и купила несколько жетонов. На всякий случай я набрала Лерин телефон, и, к моему удивлению, трубку сняли. Мужской голос, очень взволнованный, сразу спросил:

— Нина, это ты? — и осекся, почувствовав что-то не то.

— Нет, это не Нина, — сказала я как можно спокойнее, — это Мила. Я сейчас к вам зайду, — и сразу повесила трубку, не давая ему возразить, а потом набрала Витькин номер.

Витька с ходу стал на меня орать за то, что повесила трубку, куда-то пропала и не даю о себе знать. Я хладнокровно его выслушала (ну, подумаешь, пульс подскочил, давление поднялось — это чепуха, дело житейское), а когда он высказался, велела ему быстро приезжать к известному ему дому. Надо сказать, он все понял мгновенно и сказал, что будет через пять минут.

Я встретила его машину на улице — он не соврал, действительно через пять минут приехал, — и мы быстро поднялись к Лериной квартире, позвонили.

Дверь не открывали. Тогда я подошла вплотную к двери и громко крикнула:

— Откройте дверь! Я знаю, что вы дома. Я вам только что звонила по телефону.

Дверь тут же открылась. Видно, он прямо за ней стоял, потому что никаких шагов слышно не было. Этот ненормальный Лерин муж стоял на пороге, напоминая цветом лица домашний адыгейский сыр.

Витька его сразу отодвинул и шагнул в квартиру. Хозяин попытался преградить ему дорогу, но это было все разно, что броситься под танк. Не помню, говорила я или нет, но наш Витя весит 116 килограммов, причем половина этого веса приходится на его пузо. Поэтому Витька прошел сквозь Лериного мужа, не задерживаясь, и — прямо в комнату.

— Что вам надо, кто вы такие? — заверещал муж.

Витька резко повернулся к нему, будто только что заметил, и гаркнул командным голосом:

— Где Лера?

Тут этот несчастный собрался с силами, лицо слегка порозовело, и тоже — в крик:

— А, вот ты кто! Ты — шеф ее прибабахнутый! И ты меня еще спрашиваешь, где она? Тебе это лучше знать, чем кому другому, куда, интересно, ты ее каждый вечер возишь!

Это он намекал, что знает про Витькины с Лерой шашни. Но Витька и ухом не повел, очевидно, пятьдесят тысяч долларов на данный момент были ему важнее Леры. Глотка у нашего Вити луженая, перекричать его в институте мог только физкультурник с матюгальником, когда мы бегали кросс на стадионе, поэтому он еще прибавил громкости:

— Врешь ты все, она домой ехала, ее видели, как в троллейбус садилась, как к дому шла — и куда делась? А сумка ее где? — а сам все по квартире шасть-шасть, все двери пораскрывал, орет, а глазами зыркает — форменный обыск устроил.

— Какая сумка? — муж орет. — При чем здесь какая-то сумка? Ты мне отвечай, куда мою жену дел? Что за сумка еще? — а я в стороне стою, в перебранке не участвую, смотрю на них обоих как бы трезвыми глазами и что же вижу: Витька орет — все понятно: и денег жалко, и страху на человека напускает, но до конца не расходится, тормоз в нем чувствуется внутренний. Понятно, что не может он особенно нажимать, про деньги не заикается и милицию не упоминает, как бы самому хуже не было — деньги-то черные.

Но замечаю я, что и муж Лерин тоже неуверенно держится, кричит без настоящего чувства, без правды жизни, как будто на сцене в театре Комиссаржевской играет, и тоже ни словом милицию не поминает. Что же это выходит — и у этого рыльце в пушку? Свой скелет в шкафу имеется?

Все это я соображаю как-то машинально, а сама по комнате глазами зыркаю, потому что чувствую печенкой — что-то тут не так. А что не так — хоть убей, не пойму. Да и потом, что я могу здесь почувствовать, какие перемены, если была здесь всего один раз, да и то — только на пороге? Взяла я и отошла к самой двери, туда, где утром стояла. Стою и смотрю: что не так? Прихожая как прихожая, на полу — коврик, на стене — зеркало, рядом — вешалка с тумбочкой…

Под тумбочкой — ничего. Стоп! Это сейчас под тумбочкой ничего, а утром на полу под ней светлая перчатка лежала. И прямо перед глазами у меня встало, как из отъезжающего троллейбуса Лера мне, усмехаясь, рукой машет. Рукой в светлой перчатке.

Мужики тем временем уже совсем благим матом орут и за грудки друг друга хватают. Лерин муж, конечно, против Витьки — тьфу, но он все-таки дома у себя, поэтому держится увереннее и мало-помалу вытеснил Витьку в коридор. В основном, я думаю, потому, что Витька уже все в квартире осмотрел и убедился, что Леры с деньгами в квартире нет. Хозяин двери открыл, Витьку на лестницу вытолкал — я тоже от греха выскочила — и еще вслед бандитом и ворюгой обозвал.

Витька строевым шагом промаршировал к своей машине, я со своей разбитой коленкой еле поспевала за ним и пыталась на бегу поделиться с ним своими подозрениями.

— Витя, ты знаешь, что я заметила…

— Ты мне только пикни! Я тебе башку оторву вместе с прической! Я из тебя эти деньги клещами вытяну! — проорал шеф мне в лицо.

На прощанье Витька обматерил меня, но уже не так забористо, выдохся, устал, а потом оттолкнул от машины, крикнул, чтобы я не возвращалась без денег, газанул и уехал. Хорошо, что подморозило, а то бы он меня еще и из лужи окатил.

Я опять побрела к метро, потому что торчать здесь не было никакого смысла, что-то подсказывало мне, что Лера не придет.

Хотелось есть, пить, в туалет, а про колено лучше было не думать: в тепле Лериной квартиры ноги согрелись, и теперь мне казалось, что в мою бедную коленку вонзились тысячи иголок. Пора было подумать о себе. Очевидно, у меня на лице отражалось страдание, потому что какой-то парень уступил мне место в метро. Когда я доползла до дома, был уже седьмой час. Кое-как раздевшись, я умылась, поставила чайник и заглянула в холодильник: есть было нечего. Ладно, попью чаю с сухариком, а потом воспряну духом и посмотрю, что там с коленом. На вчерашнее воскресенье у меня была запланирована уборка квартиры и поход по магазинам, но с утра позвонила подруга и пригласила на дачу, у нее был день рождения. Я согласилась, потому что редко теперь куда-то хожу, вернулась вчера поздно, и вот имею теперь пустой холодильник.

Зазвонил телефон. Пока я прихромала к нему и взяла трубку, там уже повесили. Только отошла, телефон затрезвонил снова, но на этот раз я успела.

Звонил мой бывший супруг.

— Привет, ты дома?

— Да, раз ты со мной разговариваешь.

— Случилось что-нибудь, что ты так рано? Я звонил тебе на работу, что у вас там происходит?

— Да так, ничего особенного, — мне совершенно не хотелось посвящать его в свои дела, — а ты по делу или как?

— Ты забыла, что обещала показать мне письмо от Лешки?

— Ах да, конечно, приезжай.

И только повесив трубку, я вспомнила, что забыла Лешкино письмо на работе. Утром показывала Наталье Ивановне фотографии и сунула письмо в стол.

Вот теперь придется еще и перед бывшим мужем оправдываться, ну и денек у меня сегодня выдался!

Раньше, давно-давно, я жила как все, была у нас обычная семья: папа, мама, один ребенок — сын Лешка. Мы с мужем познакомились в институте, он был двумя годами старше, и как-то на вечере оба столкнулись в дверях, а потом все как у всех, долго встречались, а потом поженились. Я закончила институт, между практикой и дипломом родила Лешку, потом родители выменяли нам вот эту двухкомнатную квартиру. На работу меня распределили в НИИ, инженерная работа мне не очень нравилась — в технике я соображаю плохо, а электричества боюсь.

Поэтому, когда освободилось место секретаря начальника отдела и мне предложили туда перейти, я согласилась. Зарплата не меньше, но там я чувствовала себя увереннее.

С мужем мы жили дружно, все называли нас идеальной парой, муж много занимался с Лешкой, я вела дом, даже свекровь меня хвалила, действительно, в те годы я была жутко хозяйственная. На работе все было ничего себе, если не считать того, что мало платили, но это была общая беда: с перестройкой все пошло не так.

Неприятности на работе начались неожиданно: трагически погиб мой начальник Леонид Петрович. Показывали они военпредам новый комплекс, что-то там закоротило, его хватануло током, да сразу насмерть, сердце не выдержало. Шуму было — ужас! Милиция в институте прямо прописалась, долго расследовали, говорили, что все это было подстроено, вообще слухов Всяких и разговоров было предостаточно. Ко мне у милиции не было особенных претензий, расспрашивали, конечно, про начальника, но и все. Когда все поутихло, началась реорганизация, никто не хотел брать на себя руководство нашим многострадальным отделом. Я ждала сокращения и понемногу собирала вещи, и вот, на фоне служебных неприятностей, у меня возникла моя собственная личная драма. Муж подкинул мне грандиозную подлянку — нашел себе другую. И это бы еще ладно, с кем не бывает, семейная жизнь может надоесть, поэтому изредка просто необходимо встряхнуться.

Я и сама, когда муж как-то проторчал полтора месяца в командировке, а Лешка жил на даче с бабушкой, очень неплохо провела время, но надо же ведь и совесть иметь, семья есть семья.

Вместо того чтобы тихонько крутить любовь на стороне, тщательно скрывая это от жены, этот идиот, мой бывший муж, приходил домой поздно ночью, воняющий французскими духами, часами сидел, уставившись в одну точку, ночью разговаривал во сне. В общем, мой ненаглядный супруг втюрился как последний дурак и даже не делал никаких попыток это от меня скрыть, одним словом, совершенно обнаглел.

Не подумайте, что для меня это было полной неожиданностью, но скрытый период его любовной горячки я все-таки прошляпила, так уж все совпало: на работе нервотрепка, да еще у меня тогда болела мама.

В конце концов мой муж набрался смелости и признался мне во всем: он, видите ли, любит другую и не хочет меня обманывать, но поскольку к Лешке он очень привязан, то еще ничего не решил и просит дать ему время подумать. И как я, по-вашему, должна была на это его заявление отреагировать? Держалась я на удивление спокойно, сцен ему не устраивала и не грозила, что немедленно выброшусь из окна, если он меня бросит.

Ну что ж, ждать так ждать, и у нас началась странная жизнь. Я готовила обеды. Обстирывала и обихаживала мужа по-прежнему, а он крутил любовь со своей лахудрой с моего, так сказать, официального согласия. Время шло, муж ничего не решал, а потом я поняла, что его-то как раз такое положение очень устраивает.

Первой не выдержала, естественно, я. Квартира у нас двухкомнатная, сын в одной комнате, мы — в другой. А диван один, он приходит поздно ночью и ложится рядом, выселить его на кухню я не могла, потому что мы должны были притворяться перед Лешкой. Сами посудите, куда это годится? И однажды, когда Лешки не было дома, я вытащила из кладовки чемодан и сказала мужу:

— Знаешь, дорогой, решай прямо сейчас — либо ты там, либо ты здесь. Я так больше не могу. С Лешкой объяснишься сам.

Он сказал, что я его вынудила к этому шагу, собрал чемодан и ушел.

Потом вернулся, прямо с лестницы попросил прощения и чуть ли не на коленях умолял меня, чтобы я не восстанавливала против него Лешку и разрешила с ним видеться. Да мне это и в голову не приходило! Он действительно обожал Лешку с детства, много с ним занимался, вечно ходил на все родительские собрания и праздники в детском саду. Словом, расстались мы почти по-хорошему, как интеллигентные люди, это свекровь моя так выразилась. Она в наши отношения не вмешивалась, вообще у нее свои друзья, поклонники, она вечно занята, бегает по театрам и выставкам, ей не до нас.

Это было почти два года назад, Лешка тогда заканчивал десятый класс, впереди был последний год в школе, самый ответственный. Муж по-прежнему продолжал заниматься Лешкиным воспитанием, вникал во все его учебные проблемы и довольно часто бывал у нас. Я была не против его присутствия, потому что тогда как раз устроилась работать в Витькину фирму, домой приходила не раньше девяти совершенно без сил, поэтому хорошо, что за Лешкой присматривал отец.

Лешка у нас был умненький. Еще в детстве он не играл с мальчишками во дворе, а сидел в уголке и читал книжки. В школе был круглым отличником, а в старших классах поступил в физматшколу, и учителя все в один голос кричали, что у нашего сына какие-то необычайные способности к физике. Господи, ну кому в наше время нужен физик? Тем не менее мой ребенок решил поступать в университет.

Мы с бывшим мужем устроили форменную баталию. Переругались вдрызг, он кричал, что я зарываю Лешкин талант в землю, а я — что он хочет, чтобы наш сын окончил свои дни в нищете. В конце концов последнее слово осталось за Лешкой, он собрался-таки в университет, а потом ему предложили поехать в Штаты по программе для школьников. Он сдал выпускные экзамены, поступил в университет и уехал на год в штат Джорджию. Его папочка вначале тоже был недоволен, даже высказал мне что-то про то, что я решила сплавить ребенка, потому что он мне тут мешает, но я быстро его укоротила и доказала, что Лешке там будет лучше и еще он выучит язык.

Когда из окна аэропорта я увидела Лешкин самолет в воздухе, слезы вдруг буквально хлынули из меня. Это очень странно, потому что плачу я крайне редко и только тогда, когда меня никто не видит. Борис, это моего бывшего зовут Борис, а сын — Алексей Борисыч, так вот Борька, кажется, первый раз в жизни увидел меня зареванной, всполошился, жалостливо посмотрел, а потом предложил:

— Поедем куда-нибудь, посидим.

Но я уже взяла себя в руки, к тому же надо было на работу, поэтому я вежливо поблагодарила его и отказалась.

Это было в прошлом августе, сейчас март, Лешки нет, но почему-то мы с Борисом все равно видимся довольно часто. Лешка из принципа пишет письма только на мой адрес, поэтому Борька вечно торчит здесь. Вообще-то он очень скучает по Лешке, иногда заходит в его комнату и просто там сидит.

Тогда в августе после отъезда Лешки мне очень не понравилась жалость во взгляде моего бывшего мужа. Поэтому я, недолго думая, завела себе любовника, вернее, не то чтобы любовника, а так, сердечного приятеля. Мы немного повстречались, а потом как-то само собой все прошло. Борька на это время куда-то пропал, потом опять появился. Там у него с его лахудрой, по-моему, не очень-то. У нее есть сын, помладше Лешки, очень избалованный. Сама Борькина новая жена очень деловая, крутая, много работает. Я ее как-то видела: одета хорошо, может произвести впечатление. Непонятно, что она могла найти в моем бывшем муже, он-то как раз не красавец, росту среднего, сам тощий. Зарабатывал он не ахти как, с ним мы перебивались, а новая жена купила ему машину, чтобы он ее на работу возил, а после отъезда Лешки устроила его в банк, он вообще-то хороший программист, соображает в этом деле. Я никогда не расспрашиваю моего бывшего мужа о его личных делах: мы официально развелись, он для меня лишь отец моего ребенка, какое мне дело до его отношений с женой и комплексов вины? У меня своих проблем хватает.

Зазвонил дверной звонок. Я поковыляла открывать. Увидев меня в халате, Борька удивился:

— Ты заболела, что ли?

— Да нет, ничего. Слушай, мне так неудобно. Я тебя с места сорвала, а письмо-то на работе осталось.

Он расстроился, но виду не подал.

— А я уже машину на стоянку поставил, думал, посидим, чаю попьем.

Вот еще, чаем я его буду поить, пусть его жена поит и кормит!

— Извини, у меня и к чаю ничего нет, стоически держалась я.

— А это ничего, я тут принес, — он протянул мне пакет.

Я заглянула: сыр, ветчина, даже батон и торт шоколадно-вафельный, мой любимый, кокосовый. Ну надо же! Пахло очень вкусно, есть хотелось зверски. И я проявила слабость — согласилась на чай.

— Ну ладно, ставь чайник, я сейчас. Я взяла пузырек перекиси водорода, вату, бинт и удалилась в ванную. Когда я заставила себя взглянуть на свое колено, мне стало плохо. Колготки буквально заскорузли от грязи и крови, все это засохло, стянулось и вид имело ужасный. Я вылила на вату перекиси, стала промокать, но там нужен был не аптечный пузырек, а цистерна. Терпение никогда не входило в число моих добродетелей, я дернула за колготки и, не удержавшись, застонала. Тут же раздался стук в дверь, и Борькин обеспокоенный голос спросил:

— Милка, ты там жива? Что случилось? Открой!

Пришлось открыть. Борька посмотрел на мою коленку и выволок меня на кухню, где было больше света.

— И ты с этим сидела весь день? Что там у вас, аптечки нет?

Если бы он знал, что я с этим не сидела, а шлялась по холоду и грязи, по чужим дворам и подъездам, что бы он, интересно, тогда сказал? Борис усадил меня на стул посредине кухни, разорвал старое полотенце на салфетки, налил в тазик теплой воды и положил мокрую салфетку мне на колено.

— Вот держи, долго надо сидеть, чтобы отмокло. Слушай, тебе же укол надо делать против столбняка.

— Да отстань ты! Укол еще я буду делать, йодом помажь, и все.

— Как тебя угораздило-то?

— Ну, бежала за троллейбусом и упала. Он был такой заботливый, прямо курица-наседка. Меняя салфетку, Борька опустился передо мной на колени, так ему было удобнее.

— Ну вот видишь, Сейчас отойдет и грязи станет меньше.

Халат мешал, тогда он расстегнул нижнюю пуговицу. Мне совершенно не хотелось сидеть перед ним в таком виде, я сделала попытку встать, но он прямо закричал на меня:

— Не дури, сиди на месте, ты что, не понимаешь, инфекция попадет, будет заражение!

Я подчинилась. Он еще долго возился, промывал перекисью, потом нашел в холодильнике синтомициновую мазь, туго забинтовал мою многострадальную коленку и, наконец, отпустил меня с миром. Потом мы пили чай. Мне стало лучше, и я наконец обрела способность соображать.

В голове, как на пленке, замелькали кадры пережитого дня. Страшно жалко стало себя, вспомнила Витьку, Леру, потерянные деньги.

Я вспомнила о перчатке, которая точно валялась там, под тумбочкой, когда я была в Лериной квартире в первый раз. Если допустить, что это была Лерина перчатка, а я в этом почти уверена, то, значит, Лера все-таки побывала в своей квартире, а потом куда-то делась. Во всяком случае, муж ее видел и должен знать, где она. К телефону он не подходит. А если сейчас поехать туда, поговорить с ним спокойно, рассказать про деньги, припугнуть, наконец, то он может дать мне какую-нибудь информацию, тогда будет что завтра рассказать Витьке. Тут я заметила, что Борис стоит в дверях кухни и внимательно на меня смотрит.

— Ты что?

— О чем ты думаешь? У тебя на лице отражается активная работа мысли.

Это он намекает, что думающей единицей в нашей семье всегда был он, а у меня с соображением было не очень. Что ж, может, он и прав, но жизнь заставит и научит всему.

— Послушай, ты не мог бы отвезти меня сейчас в одно место?

— Что? — он прямо глаза вытаращил. — Ты в таком виде куда-то собираешься? Да тебе нужно принять аспирин и ложиться в постель немедленно, колено поберечь. Ты что, совсем с ума сошла, тащиться куда-то на ночь глядя, ведь одиннадцатый час уже!

Что-то слишком уж он всполошился, следовало немедленно поставить его на место. Я заговорила вежливо, но твердо:

— Послушай, я тебе очень благодарна, что ты со мной возился, и за чай спасибо, но позволь уж мне самой решать, что мне сейчас необходимо. Не беспокойся, к хахалю я бы не поперлась с такой коленкой, это по делу, причем очень важному. Мне самой тяжело, поэтому и прошу тебя отвезти.

Он понял мой намек, чтобы не лез не, в свое дело.

— Конечно, раз надо, я отвезу.

Я надела джинсы, куртку с капюшоном, удобные ботинки, которые не скользили, а Борис пока сходил на стоянку и подогнал машину к парадной.

Позвонив из автомата недалеко от Лериного дома, я услышала короткие гудки. Это хорошо, что занято, значит, он дома. Однако, заглянув в окна квартиры, я не увидела там света. Попросив Бориса подождать в машине за углом, я задумалась: звонить или не звонить в квартиру. Определенно муж там, но может не открыть дверь и будет сидеть в запертой квартире. Ведь жена пропала, надо в милицию сообщать, а он ни мычит ни телится. Все-таки надо пойти и позвонить, но что-то подсказывало мне подождать. Зайдя во двор Лериного дома, я нашла удобный наблюдательный пункт в тени гаража, откуда нужный подъезд прекрасно просматривался, а я сама оставалась незаметной. Позиция была хорошей во всех отношениях, кроме одного: через несколько минут мне стало страшно холодно.

Ботинки были достаточно удобные, но подошва тонковата, и ноги скоро совершенно заледенели. Я притопывала и приплясывала, как извозчик на морозе, и боялась, что такие активные телодвижения делают меня слишком заметной.

Вдруг дверь подъезда, за которой я наблюдала, открылась, и из нее, воровато оглядываясь, вышел человек с огромной клетчатой сумкой. Я замерла, стараясь разглядеть этого человека. Над подъездом горел фонарь, и было отчетливо видно, что, вне всяких сомнений, это был Лерин муж. Почему он так подозрительно оглядывается? И сумку явно еле-еле тащит — у него там что-то совершенно неподъемное. Обычно с такими огромными клетчатыми сумками ездят челноки, но они возят в них одежду — свитера, куртки, дубленки турецкие, — поэтому сумка выдерживает, но этот-то еле тащит, и как только ручки не оторвутся!

Задавая себе кучу бесполезных вопросов и стараясь оставаться незамеченной, я двинулась за этим типом, держась в тени. Он вышел на улицу, подошел к бежевой «пятерке» и стал запихивать сумку на заднее сиденье. Я стремглав бросилась за угол, вскочила в Борькину машину, не успев отдышаться, и принялась бешено жестикулировать. Хриплым шепотом я попросила его объехать дом и следовать за бежевыми «Жигулями». Он выполнил мою команду, не задавая лишних вопросов, видимо, отчаялся что-нибудь понять.

«Пятерка» только-только тронулась, и мы поехали за ней, стараясь не потерять ее из виду. Сначала мы ехали по проспекту, выехав с Петроградской, миновали Каменный остров, у Черной речки свернули в сторону Новой Деревни.

Неподалеку от Серафимовского кладбища «пятерка» подъехала к железнодорожному переезду. Переезд был закрыт: на путях стоял бесконечный состав, концы которого терялись в темноте и справа, и слева от переезда. Я попросила Бориса остановиться подальше, чтобы из «Жигулей» нас не было видно. Кроме нас, у переезда никого не было. Состав стоял насмерть и уезжать не собирался, похоже, никогда. Я не отводила взгляда от переезда. Еле видный в темноте на большом расстоянии, водитель «пятерки» вышел из машины и вытащил из нее что-то большое и тяжелое. Ясное дело, это была та самая огромная дорожная сумка. Он подтащил свой багаж к самым путям. В этом месте на самом переезде стояла длинная низкая железнодорожная платформа с какими-то бесформенными ящиками, укрытыми чехлами и запорошенными снегом.

Мужчина поднял свою сумку, причем даже на таком расстоянии было видно, какого труда это ему стоило, взвалил ее на платформу и обеими руками стал заталкивать внутрь, между ящиками, забрасывая сумку снегом, затем бегом побежал к своей машине, развернулся и поехал назад. Мы медленно двигались ему навстречу, к переезду.

Убедившись, что он возвращается в город, я решила, что дальнейшая слежка вряд ли что-нибудь даст, и сказала Борису, что мы тоже можем возвращаться. Что-то подсказывало мне, что ехать за Лериным мужем сейчас не стоит и говорить с ним тоже не стоит. Странное дело: у меня никогда не было развито чувство интуиции, а в последнее время внутренний голос просто все время подавал мне советы, и я его слушалась.

В машине мы молчали, Борька довез меня до дома, сказал, что заедет завтра за письмом, и уехал.

Старшина Синицын шел вдоль состава, освещая фонарем двери вагонов и грузы на открытых платформах. Сегодня в линейный отдел транспортной милиции поступил сигнал о вскрытии контейнера в товарном составе на седьмом пути.

Сигнал надо было проверить, послали Синицына и Журавлева, но у Журавлева подружка живет поблизости, а у подружки муж сегодня в ночную смену. Ну, понятное дело, пришлось прикрыть напарника, и вот теперь Синицын один бредет вдоль этого бесконечного состава… А вдруг там и правда грабят — что он сможет один сделать? Но пока сигнал не подтверждался. Пломбы на всех контейнерах в целости, видимых следов нигде не отмечено… А тут еще что такое?

На открытой платформе, между ящиками, чуть припорошенная снегом, лежала огромная клетчатая сумка, с такими ездят на промысел челноки. А тут-то она что делает?

Старшина вскарабкался на платформу, развернул сумку, удивившись ее тяжести, и потянул «молнию». Пожалуй, он сам не знал, что ожидал там увидеть — может, кто-то из поездной бригады провозит левый груз, — так почему на виду? Уж железнодорожники-то такие тайники знают! И потом — почему не забрал? Забыл, что ли, по пьяни?

Но когда из сумки высунулась женская рука, привычный ко всему старшина чуть не свалился с платформы. Поняв, какую находку ему подкинула судьба, он длинно и выразительно выругался. Главное, как теперь Журавлева от бабы высвистать? Сейчас ведь черт-те что начнется, народу понаедет — страшное дело, а где Журавлев? Нету Журавлева… ох, будут неприятности!

Старшина Синицын как в воду глядел. Народу на труп понаехало — и оперативники из отдела особо тяжких преступлений, и свои, из транспортной милиции, и эксперты из города, так мало того — еще и бригада телевизионщиков.

От этих, конечно, больше всего беспорядка. Всюду лезут, всех отталкивают, считают себя важнее всех, как же — четвертая власть! Одно хорошо — осветили как следует своими мощными прожекторами место действия. И торопятся, торопятся — хотят к выпуску новостей успеть. Успели.

Вторник, 23 марта

Ночью Мастер спал, как обычно, спокойно и без сновидений. Накануне он побывал у места работы. Осмотрелся, нашел нужную квартиру, вычислил ее окна. На его удачу соседний дом был 137-й серии — в таких домах обычно лестницы далеко от площадок с лифтами, и наблюдение можно вести без опасения, по лестницам никто не ходит. Он поднялся на пятый этаж, не спеша нашел нужную точку, достал из чемоданчика бинокль и камеру. Убедившись, что занавески на окнах раздернуты, сделал несколько снимков, осторожно меняя ракурс. Вышел из дома, внимательно осмотрелся на местности и поехал домой. Дома он проявил снимки, напечатал их с максимальным увеличением и при помощи сканера ввел в компьютер. Компьютер свел отдельные снимки в одну максимально подробную картинку, которую Мастер небольшими частями выводил на экран. Он внимательно осмотрел место завтрашней работы. Самое удачное — он заметил на тумбе справа от центрального окна край темного продолговатого ящика, который мог быть только видеомагнитофоном. Из базы данных своего компьютера Мастер уже знал, что в названной заказчиком квартире живут Нина и Геннадий Березины. Возраст Нины и Геннадия вполне подходил для задуманной Мастером комбинации, и видеомагнитофон являлся в ней необходимым звеном.

Мастер достал секундомер и начал готовить кассету. Утром во вторник он проснулся ровно в восемь, как по будильнику, побрился, принял душ, позавтракал, собрал сумку с оборудованием, еще раз прошел в уме все этапы операции, надел неброскую синюю куртку и вязаную шапочку до самых глаз — ни одной яркой детали, ни одной запоминающейся приметы. Он доехал до места на общественном транспорте, трижды пересаживаясь, вышел на остановку позже, вернулся дворами и подошел к нужному подъезду.

Операция началась. На часах было 11.05. На лестничной площадке Мастер снял куртку, убрал ее в сумку, быстро натянул поверх просторный синтетический комбинезон. Бесшумно подошел к двери, постоял у нее. Прислушиваясь, достал свою потрясающую универсальную отмычку — заплатил за нее в свое время такие деньги!

Он открыл первую дверь, вторую, тенью проскользнул в прихожую. Из кухни доносился шум льющейся воды. Прижимаясь к стене, Мастер прокрался к кухонной двери. Молодая светловолосая женщина мыла посуду. Скорее почувствовав, чем заметив движение у себя за спиной, она полуобернулась назад. На лице ее появилось выражение страха и удивления, но закричать она не успела — Мастер нанес ей молниеносный удар в висок. Она без сознания рухнула на кафельный пол.

Позади раздался звук спускаемой воды. Мастер в один бесшумный шаг оказался у двери туалета и, когда на пороге показалась фигура мужа, встретил его точным коротким ударом.

Затем он внимательно осмотрел квартиру, нашел на кухне подходящий нож — достаточно длинный, хорошо заточенный — и докончил начатую работу.

Окровавленные тела он расположил наиболее правдоподобным образом, вложил скользкую от крови рукоятку в мертвую руку Геннадия Березина, снял испачканный кровью комбинезон и ботинки и осторожно в одних носках прошел в гостиную. Там он сменил перчатки, достал из сумки кассету, вставил ее в видеомагнитофон, включил телевизор, установил достаточную громкость, еще раз осмотрел созданную им сцену, надел куртку, убрал в сумку все инструменты и спецодежду, убедился, что на лестнице никого нет, и поспешно вышел из квартиры.

Через сорок минут из квартиры Березиных раздались страшные крики.

На следующее утро на работе была зловещая тишина. Витька сидел в кабинете и по телефону договаривался с поставщиками об отсрочке платежей.

Крупная партия запчастей, покупаемая за наличку, от нас, естественно, уже уплыла. Я шепотом поведала Сереге и Наталье Ивановне о моих вчерашних приключениях, умолчав, разумеется, о Лериной перчатке, о паспорте и о том, что я видела Лериного мужа вчера вечером с огромной сумкой у железнодорожного переезда. Это все я хотела рассказать Витьке с глазу на глаз. Серега только головой покачал:

— Плакали наши денежки. А у тебя, Милка, будут большие неприятности, Витька — та еще гнида.

Я вздохнула и согласилась, потом занялась своей текущей работой, пока Витька не вызвал меня в кабинет. Он был хмур, зол, но матом ругаться перестал, запал прошел.

— Что думаешь делать?

— Витя, а ты звонил Лере домой, как там?

— Звони сама, этот козел со мной разговаривать не хочет, трубку вешает.

Я набрала номер, Лерин муж оказался дома, не работает он, что ли?

— Здравствуйте, это Мила с Лериной работы, у вас для меня никаких новостей?

— Нет, Лера не появлялась, я с утра был в милиции, оставил заявление, но искать они пока не будут, времени мало прошло.

— А вы сами звонили в больницы, морги?

— Звонил. — Судя по тому, как неуверенно он это произнес, этот тип никуда не звонил. На этом я повесила трубку.

— Послушай, Витя, я хотела с тобой поговорить.

Но Витька смотрел на меня с ненавистью.

— Не о чем нам с тобой разговаривать. Вот найдешь деньги, тогда поговорим.

— Но где же я их найду?

— А мне какое дело? Я тебя для чего с ней посылал? Чтобы с денег глаз не спускала! Я тебе говорил — головой отвечаешь? И не сомневайся, ответишь мне, за все ответишь.

Так у нас и не получилось никакого разговора. Я отдала ему кассету с минусовыми файлами и ушла.

После работы меня уже ждал возле офиса мой бывший на машине. Увидев меня, он сказал, что решил сам заехать и взять письмо, потому что я его обязательно забуду. Это верно, у меня, конечно, все вылетело из головы. Борис подвез меня до дому, потом сказал, что поставит машину и поднимется. Я удивилась: с чего это он? Письмо Лешкино он взял, чего ему еще? Ну ладно, ссориться не хотелось, и я начала готовить ужин, сегодня продукты у меня были.

Борька явился на кухню, прочитал Лешкино письмо вслух, мы еще раз просмотрели фотографии. За полгода в Штатах в здоровом климате и при хорошем питании наш сын из чахлого заморыша превратился в высокого, загорелого, симпатичного парня с белозубой улыбкой. Он писал, что занимается бегом и плаванием; зная нашего сына, я верила в это с трудом, но его внешний вид доказывал, что Лешка не врет.

Мы поели, я вымыла посуду, но Борька и не делал попыток уходить.

— Тебе не пора? — наконец не выдержала я. Он выглядел очень смущенным, топтался на месте и прятал глаза.

— Как ты себя чувствуешь? Колено как? Тебя не надо перебинтовать?

— Спасибо, я сама, — в моем голосе звучал ледяной холод.

Он глубоко вздохнул и бросился на амбразуру.

— Послушай, Милка, дело в том, что моя… ну, в общем, она уехала в отпуск.

— На Канары? — ядовито поинтересовалась я.

— Нет, на Мальту.

— Ну-ну, и как там, на Мальте?

— Что? Да я не знаю, я не был. И на это время приехала теща.

— Из Череповца? — я развеселилась. Борькина теща из Череповца — это что-то. Мне он, конечно, никогда не жаловался, но как-то я встретила Ирку, жену его приятеля, и она рассказала мне, что Борька со своей новой тещей на ножах, она его ненавидит, а он ее боится. Правда, эта теща первого своего зятя тоже ненавидела, он и сбежал. Так и надо Борьке, моя мать относилась к нему прекрасно, разумеется, до тех пор, пока мы не развелись. Теща приехала пасти своего внука, и Борьке придется на это время слинять Из дома, иначе она его загрызет. Но я-то тут при чем?

— Ну и вот, я хотел было к матери на это время переехать, но к ней подруга приехала, а квартира-то у нее однокомнатная, и потом, мне нужен компьютер для работы.

— Зачем это тебе компьютер, если ты в банке работаешь? — спросила я, в душе уже понимая, к чему он клонит, но отказываясь верить.

— Дело в том, что я теперь в банке не работаю.

— А где ты работаешь? — я уже начинала терять терпение.

— Да так, по разным местам заказы у меня, сейчас дома работаю.

— Тебя что, уволили?

— Нет, я сам ушел.

Я сильно удивилась: какой же дурак бросит работу в банке, там же так хорошо платят, но потом решила, что это не мое дело.

— И я хотел тебя попросить, — мямлил Борька, — нельзя ли мне пожить тут, в Лешкиной комнате, недолго? — Он просительно посмотрел на меня.

Хотя в глубине души я и догадывалась, к чему он клонит, не полная же я дура, но все равно подскочила на диване, как детский раскидайчик, забыв про коленку.

— Ты что? Ты это серьезно? Ты хочешь, чтобы я пустила тебя сюда жить? В эту квартиру?

— Да, а что? — сказав самое главное, Борька успокоился, понимая, что хуже, чем сейчас, ему уже не будет.

А у меня просто не было слов от такой наглости.

— Послушай, а тебе не приходит в голову, что у меня может быть своя личная жизнь и ты мне в этой квартире абсолютно не нужен?

На самом деле на данный момент у меня не было никакой личной жизни, но Борьке знать об этом не следовало.

— Ну, я думал, что сейчас…

Понятно! Он все про меня знает, и про то, что с тем моим приятелем мы расстались еще перед Новым годом. Неужели он за мной следит? Я рассвирепела.

— Ну что ты ко мне привязался? Что ты торчишь тут бесконечно, Лешки уже полгода нет, а ты все тут? Ну дашь ты мне когда-нибудь пожить спокойно? Тещу боишься? Значит, либо убей тещу, либо снимай квартиру!

— У меня сейчас, чтобы квартиру снимать, и денег нет. Милка, у меня неприятности…

— Да у кого их нет? — отмахнулась я. Он был прямо убит.

— Значит, не согласишься?

— Ни за что, — твердо ответила я. — Борис, ты сам подумай, не дело это, что ты будешь бегать туда-сюда, от одной жены к другой и обратно. Тебе самому-то не противно?

Он посмотрел на меня грустно, хотел что-то сказать, но махнул рукой и вышел в прихожую. И тут зазвонил телефон. Это был Витькин приятель Антон, тот самый, у кого я узнавала Лерин адрес.

— Здравствуй, солнышко, ты не забыла, что мне обещала?

Что я ему обещала? Ах да, вот бабник несчастный, знает же, что у меня неприятности, не до свиданий мне сейчас, так нет, все равно лезет!

— Так я подъеду, Мила? Пообщаемся!

— Извини, дорогой, — злорадно ответила я, — сегодня никак не могу, муж дома.

— Какой муж? — удивился Антон. — Нет же у тебя никакого мужа!

— Теперь есть — сказала я, делая знаки Борьке, выглядывающему из прихожей. Он подошел и сказал в самую трубку:

— Мила, с кем это ты разговариваешь?

— Да так, дорогой, пустяки, это подруга, — сказала я фальшивым голосом и повесила трубку.

Закурив сигарету, я расслабилась и начала думать. Если я все-таки разрешу Борьке немного пожить здесь, что мне от этого будет? Соседи начнут сплетничать? Плевать на соседей! Жена его узнает? Конечно, узнает, но это их проблемы, пусть сами разбираются.

Я оглядела комнату и осталась недовольна. Сказать по правде, я порядочно распустилась после отъезда Лешки. Может быть, присутствие в доме мужчины меня дисциплинирует, я перестану разбрасывать лифчики по всей квартире и курить в комнате? А Борька отвадит таких наглецов, как Антон. И починит, наконец, бачок в туалете, а то уже неприлично, скоро придется ведром сливать.

Конечно, мой бывший муж и домашнее хозяйство — две вещи несовместимые, но бачок я из него выбью, иначе сгоню с квартиры.

— Надолго твоя жена уехала?

— Недели на две-три.

— Ну ладно. Будешь жить в Лешкиной комнате, убирать сам, продукты покупать тоже сам. Две недели я выдержу. Лешке звонить — за свой счет. Иногда подвезешь меня куда-нибудь. Надеюсь, машину у тебя теща не забирает?

— Пока нет.

Он так обрадовался, что готов был согласиться на что угодно. Я полезла в шкаф за постельным бельем, а Борька включил телевизор. Передавали вечерние новости. То, что я услышала, заставило меня сначала застыть на месте, потом я вскочила, ударилась головой о полку, так что искры из глаз, а шкаф чуть не рухнул. Борька бросился ко мне, но я знаками показала ему, чтобы сделал погромче.

— Сегодня в результате рейда транспортной милиции в товарном поезде на платформе была обнаружена сумка, в сумке находился труп молодой женщины.

Камера показала платформу, каких-то людей рядом, они открывали клетчатую сумку, в каких челноки возят вещи. Лица женщины, конечно, не показали, но бежевое пальто объяснило мне все. Это было Лерино бежевое пальто, и это Лерин труп ее муж засунул в клетчатую сумку и бросил на открытую платформу. Вчера вечером я видела это собственными глазами. Борис глядел на меня выжидающе. Надо сейчас же ехать к этому типу, Лериному мужу. Никто, кроме меня, не знает, что он причастен к исчезновению Леры. Я прижму его к стенке, и пусть он, наконец, объяснит, зачем он ее убил, куда дел деньги и как Лерин паспорт оказался в кармане какого-то постороннего избитого мужика!

Я позвонила в дверь Лериной, вернее, бывшей Лериной, квартиры. Надо сказать, что дверь эта мне за последнее время порядком надоела, а видеть ее мне приходилось чаще, чем свою. И опять дверь не открывали, и опять я чувствовала, что там за дверью кто-то есть. То есть не кто-то, а известно кто — этот самый чертов муж. Мне все эти игры осточертели, и я гаркнула на всю лестницу:

— Открой дверь! Я слышу, как ты там сопишь!

Дверь тут же открылась, он и правда стоял на пороге и зашипел на меня, как гадюка:

— Тише вы! Ну что вы кричите, соседи же услышат!

— А что мне соседей бояться? Я ничего преступного не сделала! — и нарочно голос еще больше повысила, чувствуя, что он уже и так на грани истерики.

Он меня тащит в глубь квартиры, сам весь трясется и кричит шепотом, если такое возможно:

— Я вас умоляю, тише. Не кричите, да перестаньте же!

Я по всем законам самообороны использую движение противника в своих целях, то есть — он меня тащит от дверей, а я еще сильнее на него напираю, чем его окончательно деморализую, и с ходу его огорошиваю:

— Ты Леру, жену свою, зарезал или задушил?

Тут он от меня отскочил как ошпаренный и завизжал тонким голосом:

— Не убивал я ее!

— Как это — не убивал? Я своими глазами видела, как ты сумку огромную отсюда волок и на железнодорожном переезде на платформу закинул, а что в этой сумке было — это в новостях телевизионных очень красочно показали!

Тут этот козел — ну не подобрать для него другого названия! — рухнул на диван (что характерно, на пол не стал падать, а прицельно на мягкий диван плюхнулся) и зарыдал, как обиженный ребенок. Я ему — без всякого снисхождения к умственной отсталости:

— А-а! Пришил жену, а теперь рыдаешь! Раньше рыдать надо было!

— Не убивал я ее, это Нинка! Нинка ее… мальчиком!

— Какая Нинка? Каким еще мальчиком? Я уже подумала, что он свихнулся от переживаний, и теперь ничего не узнаю. Тут меня осенило. Я подсела к нему на диван, вспомнила все свои материнские навыки и стала его, как маленького, гладить по спине и утешать.

— Ну-ну, не плачь, расскажи, как все было. Ты ее не убивал? Ну вот и славно. А кто же ее тогда оприходовал? — Глажу его, ласково приговариваю, а самой и смешно, и противно. А на этого типа мой голос подействовал, он успокоился немного и начал рассказывать:

— Она… она пришла, неожиданно так, мы не ждали, мы тут с Ниной… ну… это, а она, Лера-то, она никогда раньше днем с работы не приходила, да и вечером тоже поздно… я же знаю, она с этим вашим Витькой… я видел, как он ее на машине куда-то, мы с ней поссорились… ну, я тут с Нинкой…

— Ага, понятненько. Жена — на работу, а ты бабу притащил. И она вас тепленькими застала. Чудненько. А дальше?

— Ну… она сразу в комнату, скандалить стала… Нинку за волосы, та тоже ей поддала…

— Я себе представляю! Жаль, не присутствовала!

— А потом… они уже совсем прямо стали как ненормальные…

— А ты-то куда смотрел? Не мог их разнять? Мужик же все-таки, посильнее их будешь.

— А она, Лерка-то, прямо как с цепи сорвалась, как будто сама не такая.

Чуть Нинке глаза не выцарапала, тогда Нина ее мальчиком, случайно это вышло…

— Господи! Каким еще мальчиком? Что еще за мальчик такой?

— Вот, — он ткнул пальцем в сторону тумбочки.

На тумбочке стояла здоровенная такая хреновина — то ли статуэтка, то ли пресс-папье в форме кудрявого мальчика — не то херувима, не то ангелочка, — я в них не очень разбираюсь, но увесистый такой ангелочек. Таким по голове хряпнешь — мало не покажется. Да так, собственно, и получилось. У меня было первое движение этого мальчика в руку взять, взвесить, но потом я про отпечатки пальцев вспомнила и воздержалась. А он, вдовец этот безутешный, увидел, как я мальчика разглядываю, и говорит:

— Мы его помыли… Я, то есть, его помыл потом. Он весь в крови был.

— Аккуратный ты мужик, — говорю, — чистюля. А дальше-то что было?

— Ну… Нина ее, значит, мальчиком…

— Да хватит тебе про этого мальчика! Надоел уже!

— Да-да… Лера и упала… кровь, немного, правда…

— Кровь тоже ты потом вытер?

— Ну да… Лера упала, я послушал — а сердце не бьется… — Последние его слова перешли в стон.

— Прекрати ты! Ладно, досюда более-менее понятно. Дальше что было?

— Я Нинке говорю, ты же ее убила… а она стоит столбом, а потом, пока я тряпку под Леру подкладывал, чтобы кровь не на ковер, Нинка в коридор, вещи свои подхватила и бежать, я и моргнуть не успел.

— Ну а дальше что?

— Дальше… дальше я ее, Леру, то есть труп… в сумку запихал и в кладовку… не знал, что мне делать.

Я представила, как он запихивает в клетчатую сумку еще не остывшее тело жены, и мне стало нехорошо.

— Потом вы пришли, сначала вы одна, а потом с этим… с шефом вашим.

— Встретил ты нас, надо сказать, довольно бодро. А перчатку Лерину ты ведь только потом убрал?

— Да, а вы и перчатку заметили?

— А как же!

— А потом, ночью уже, я Леру на машине отвез, хотел в лес куда-нибудь, а тут состав на переезде, я и подумал, что ее увезут подальше, а там никто концов не найдет…

— Это я видела. А состав-то не в ту сторону пошел! Не повезло тебе! Но ты мне лучше скажи, куда ты деньги дел?

— Деньги? — В его голосе прозвучало неподдельное удивление.

— Да, деньги, те, которые были у Леры в сумке. Деньги нашей фирмы.

Он резко подскочил на диване, чуть не столкнув меня на пол, и от удивления совершенно перестал стонать и всхлипывать.

— В Лериной сумке?

— Ну да! Ты идиота-то не строй! — я начала нервничать и разозлилась зверски. — Где деньги?

Он сорвался с места, помчался в коридор, порылся там в стенном шкафу и вытащил Лерину сумку. Я вырвала сумку у него из рук и вытряхнула содержимое на диван. Косметичка, кошелек, роман Александры Марининой, калькулятор, еще какая-то дребедень — и больше ничего. Я оглядела сумку, застежка была на месте, и сама сумка была какая-то не такая, похожа на Лерину, но не та: ремешок поуже, кармашек в другом месте… Я посмотрела на этого козла так, что он присел на диван, ноги его не держали.

— Ты что мне подсовываешь? Это не ее сумка, и денег, как видишь, там никаких нету!

— Как — не ее? А чья же тогда? Господи! — он схватился за голову. — Да ведь это Нинка сумки перепутала. Она вместо своей Лерину схватила!

— Слушай, друг, но ведь врешь же все! Все у тебя Нина: и жену убила, и деньги сперла! Нинка у него, видишь ли, злодейка, а сам он — херувим святой! — я покосилась на того самого массивного ангелочка, которым уложили Леру. — Ищи, козел, деньги, где хочешь!

— А большие деньги-то?

— Для нас с тобой — очень большие, пятьдесят тысяч баксов.

— Не знаю я ни про какие деньги, может, там и не было ничего.

— Не было? А что я тогда к тебе хожу? Слушай, мне твоя Лера до лампочки, отношения у нас были так себе, я по ней горевать не стану, отдай деньги — и все, расстанемся!

Нехорошо было, конечно, так говорить про покойницу, но человек, который способен собственную жену запихать в сумку и кинуть черт-те куда, вызывал у меня только отвращение. Ну надо же, две, в общем-то, нормальные бабы разодрались да так, что одна другую убила из-за этого урода в штанах! И ведь абсолютно ясно, что этот козел не был нужен ни жене, ни любовнице. Так чего же они тогда дрались? Нет, правильно говорят, что у народа крыша совсем поехала.

Между тем этот тип поглядывал на меня злобно.

— Но-но, ты меня не пугай! Что там у тебя еще есть, гантели? Хочешь и меня, как жену?

Ишь, разохотился! Имей в виду, меня внизу человек ждет в машине. И если я через двадцать минут не выйду, он сам сюда придет, так что оставь штуки в покое, они тебе не понадобятся. Так вот, я тебе еще раз повторяю: в сумке у Леры было пятьдесят тысяч баксов, твоей-то жене уже все равно, а мне моя голова нужна на плечах, а не где-то. Эта твоя Нина кто такая, где ты ее взял?

— Ну, мы работаем вместе.

— Где работаете?

— В туристическом агентстве.

— Значит, вчера, в понедельник, вы с ней вместо работы пошли сюда, потом она слиняла с Лериной сумкой и больше ты ее не видел?

— Все так, она сегодня на работу не пришла.

— И где эта твоя Нина живет?

— Я не знаю, я у нее не был.

— Что? Сам с ней спишь, а где живет — не знаешь?

— У нее квартира новая, недавно они переехали, я телефон только…

— Давай сюда телефон.

Я набрала номер, но никто не снимал трубку.

— Я же говорю, я ей звоню, а дома никого нет…

— Кто там еще у нее в квартире?

— Муж должен быть.

— Мужа как зовут, не знаешь?

— Не знаю, а ее фамилия Березина, Нина Березина.

— Ну ладно, сегодня уже поздно, а завтра с утра поедем туда к Нине этой Березиной, надо ее найти. А может, она на работу выйдет, тогда ты сразу мне звони. Ты пойми, у тебя сейчас с милицией неприятностей будет достаточно, на тебя первого подозрение упадет, так что с нашей фирмой тебе надо все уладить.

Раздался звонок в дверь. На пороге стоял Борис. Я взглянула на часы: все точно, как договаривались, ничего не перепутал. Я посмотрела на него почти с нежностью, против Лериного мужа Борька казался мне чистым золотом. Борька так грозно посмотрел на этого охламона, что тот вжался в спинку дивана, потом взял меня за руку и увел.

В машине мы молчали, а дома, пока он ставил машину на стоянку, я быстро умылась, почистила зубы и легла. Увидев, что у меня в комнате темно, Борька не посмел постучать, хотя, как я понимаю, вопросов ко мне у него было огромное множество.

Среда, 24 марта

Получив очередной сигнал в «Заре», Мастер позвонил по нужному номеру.

— Телемастера заказывали?

— Заказывали.

— Какой у вас телевизор?

— «Панасоник».

— Как — «Панасоник»?! — Мастер почувствовал легкое волнение. — «Панасоник» же отремонтировали! Теперь вы должны оплатить ремонт.

— Что вы несете! Только сейчас сложилась подходящая обстановка для «ремонта»!

— Ваш адрес — не на улице Смирницкого?

— Какой еще Смирницкий? Наш адрес — улица Руднева, дом 5, квартира 15.

Мастер стоял в телефонной будке, лихорадочно обдумывая ситуацию. Одно из двух: или заказчик пытается играть с ним, с Мастером, пытается уклониться от оплаты, или получить два заказа вместо одного, или… или произошла чудовищная ошибка, и он проделал никем не заказанную работу. В первом случае заказчик должен быть обязательно наказан. В этом нет ничего личного, ничего эмоционального, — Мастер при его профессии не мог быть человеком эмоциональным; это было необходимо для сохранения репутации. Каждый потенциальный заказчик должен знать, что дела с ним можно вести только честно. Во втором случае, в общем-то, никто не виноват, просто цепь нелепых случайных совпадений, — и тогда заказ надо выполнять. Правда, жизненный опыт приучил Мастера верить только в один вид случайных совпадений — в совпадения, хорошо подготовленные. Но за версию случайности говорили два факта: показавшийся ему странным предыдущий разговор с заказчиком и явное несходство голосов. Голос, конечно, можно изменить…

Решение надо было принимать немедленно. Все размышления заняли не больше секунды, Мастер продолжил разговор совершенно спокойным тоном:

— Время?

Перед работой я позвонила этой Нине по телефону-автомату возле метро.

Трубку снял мужчина.

— Доброе утро, могу я попросить Нину?

— А кто ее спрашивает?

— Это подруга, а Нина-то дома?

— Представьтесь, пожалуйста, — сказал мужчина официальным голосом.

— Валя, — брякнула я первое попавшееся имя.

— Нет, назовите имя, фамилию и отчество.

— Пошел ты, — я повесила трубку и вылетела из будки.

Что-то тут не так, голос мужской может только мужу принадлежать, а мужья так не разговаривают. Что же у них там происходит?

На работе я застала только Сергея. Витька с Натальей Ивановной уехали в налоговую разбираться с документами. Я села за компьютер и нашла программу базы данных ГУВД, с помощью которой можно было выяснить по телефону и фамилию человека, и его домашний адрес, и вообще все паспортные данные. Так, Березина Нина Алексеевна, год рождения, домашний адрес, это где-то в Выборгском районе, муж тоже Березин, детей нет. Я записала адрес, в это время зазвонил телефон.

Это был все тот же Лерин муж, вернее, бывший муж. Умирающим голосом он сообщил мне, что на работу звонила какая-то Нинина родственница и сказала, что Нину с мужем вчера нашли в их квартире убитыми и что, похоже, муж Нину убил из ревности, а потом — сам себя, потому что соседи слышали жуткий скандал.

— А больше ничего не известно? — я намекала на деньги.

— Пока ничего, — я различала в трубке стук его зубов.

Да, влетел мужичок здорово, с одной стороны — мертвая жена в сумке, с другой — мертвая любовница, он вроде бы никого не убивал, но подозревать его могут и там и тут. Вот на чьем месте я не хотела бы сейчас оказаться, впрочем, мне и на моем несладко.

— Сиди тихо, от всего отпирайся. Не видел, не знаю. Я сама с тобой свяжусь. Все, отбой.

Витька с Натальей вернулись из налоговой. Штрафов, конечно, насчитали, но не смертельно, но Витька, как всегда, был на взводе. Наорав на нас, обозвав дармоедами и кое-чем похлеще, он выскочил в магазин и там обложил продавцов.

Наталья в это время тихонько рассказала нам, что если бы этот урод, она имела в виду Витьку, вел себя в налоговой по-другому, то штрафов насчитали бы вполовину меньше. Понемногу все вошло в привычную колею, а после обеда началось.

Приехали двое из милиции, заперлись с Витькой, долго говорили, а потом стали вызывать всех нас. Уж не знаю, как за такое короткое время, но они определили, что мертвая женщина в клетчатой сумке — это наша Лера. Витька сказал им, что отпустил нас с Лерой поработать над товарным отчетом, а про налоговую инспекцию мы ничего не знали. Я, со своей стороны, рассказала про троллейбус, про то, как свалилась и в доказательство предъявила забинтованную коленку. И про первый визит к Лериному мужу я тоже рассказала. Ничего не сказала я работникам милиции только про то, что видела, как муж увозил Лерин труп в сумке, про его Нину, про избитого на помойке человека и про Лерин паспорт, который я нашла в кармане его куртки. Словом, уголовная ответственность за дачу ложных показаний мне была обеспечена. Менты сказали, что Лериного мужа уже допрашивали, он говорит, что домой зашел случайно, Леру не видел, не приходила она домой. Что ж, пока этот козел держится правильно, вопрос, надолго ли его хватит?

Милиционеры ушли, магазин Витька закрыл, продавцов отпустил. Наталья с Серегой закончили свои дела и тоже ушли. Мне Витька велел остаться. Был он какой-то непривычно тихий, жалел Леру, может быть, действительно она ему так сильно нравилась? Он завел меня в кабинет, усадил и спросил:

— Ну, говори быстро и подробно, что там случилось?

Я только открыла рот, чтобы, наконец, рассказать ему всю эту невероятную историю, но он вдруг зашипел на меня:

— Говори, сука, что ты с ней сделала? Я так и села на месте.

— Витя, да ты что, что я могла с ней сделать?

— Знаю, что не сама, говори, кто тебе помогал, кого наняла и с кем деньги поделила?

— Витька, да ты что? — я уже начала злиться, понятно, в горе человек, но не до такой же степени, надо же своим словам отчет отдавать! — Витя, да ты не на меня ли думаешь?

— А на кого же мне еще думать? Тебя с ней последний раз видели, а потом она пропала вдруг. А денежки-то, пятьдесят тысяч баксов, — тю-тю! Для тебя это сумма, ты нищая, мужиком брошенная, ходишь вон чуть не с голым задом, вот и польстилась на денежки.

— Да ты что? Как ты можешь? Да мы же с тобой больше двадцати лет знакомы! Мы же с тобой к Ленке в роддом вместе ходили, когда дочка твоя родилась!

— Ну и что? — спросил он равнодушно, и я поняла, что для него все мои аргументы — тьфу! — В общем, так. Деньги ты мне все эти вернешь. Все до рубля.

В память нашей прежней дружбы не буду с тебя проценты брать. А потом, когда деньги вернешь, я подумаю, какое тебе наказание назначить за мой моральный ущерб. — Тут я поняла, что если расскажу ему все в подробностях, он все равно мне не поверит.

— Где же я возьму эти деньги? У меня их нет.

— Твои проблемы. Квартиру продавай. Ах, сволочь какая! Значит, верит он мне, знает, что не брала я этих денег, а все равно требует.

— А если я не отдам их?

— Есть способы, сама знаешь какие. Я заглянула ему в глаза и поняла, что он действительно напустит на меня своих отморозков с утюгами и паяльниками, и я отдам им все, что у меня есть, и квартиру в придачу. Витька усмехнулся, как-то странно оскалив зубы.

— Разные есть способы, как от женщины деньги получить. Дети, например.

Я похолодела, а Витька все понял по моему лицу.

— Думаешь, Америка далеко? Теперь все близко, самолеты всюду летают. В общем, сроку тебе две недели. Теперь иди.

Я шла к метро, спотыкаясь и ничего не видя перед собой. Врет, все врет этот подонок. Станет он кого-то нанимать, чтобы Лешку в Америке убить. Тоже мне, мафиози нашелся. На самом-то деле наш Витюша мелкая сошка, но строит из себя! Женщину беспомощную напугать до полусмерти — это он может. Господи, за что мне все это?

Дома Борис ждал меня с ужином. Есть абсолютно не хотелось, я отказалась, тогда он стал меня воспитывать, что нужно нормально питаться, а то я заболею. Как раз сейчас, вовремя! Борька глядел на меня жалостливо и готов был кормить чуть ли не с ложки. Я сказала, чтобы он оставил меня в покое, а если уж совсем нечего делать, то пусть займется бачком, а то мигом сгоню с квартиры. Он обиделся. А я хлопнула дверью и легла. Сон, естественно, не шел, какой уж тут сон!

Все рухнуло, теперь я останусь ни с чем, придется отдать квартиру, Витька не оставит меня в покое. Деньги, судя по всему, пропали, теперь не найти. И все мои планы рухнули, как карточный домик.

Дело в том, что я задумала оставить Лешку в Штатах. Нечего ему делать здесь, у нас. После окончания университета кем бы он стал? Нищим физиком или безработным. А там, в Штатах, ученые не бедствуют. Но мое сокровище пожелало, видите ли, учиться если там, то только в массачусетсском технологическом институте. Там и только там он может получить серьезное образование, ну и у нас, конечно. А остальные колледжи и университеты — это ерунда. Пожалуйста, если бы у меня были деньги — ради бога! Этот институт там, в Штатах, очень котируется, поэтому стипендию моему сыну там не дадут, зачем тратить деньги, когда можно взять на его место студента, способного оплатить обучение! Но Лешка был непреклонен: или он поступает в этот институт, или возвращается домой. За первый год обучения надо было платить 10 тысяч долларов.

Мой план был такой. Заработки в Витькиной фирме были неплохие. Мне удавалось откладывать в месяц долларов 200-250, конечно, при жесткой экономии.

Поэтому Витька и издевался надо мной, что я хожу, как бомж, я действительно не могла позволить себе покупать дорогую одежду. Таким образом, к лету, когда надо было вносить деньги, у меня было бы три тысячи. Две тысячи я собиралась вытрясти из Борьки, он неплохо зарабатывал, а если нет денег, то пусть попросит у матери, у нее есть кое-какой антиквариат, бриллианты. В конце концов, Лешка ее единственный внук! Итого получалось пять тысяч. А за остальные пять я собиралась продаться Витьке душой и телом, занять их у него на год и отработать помаленьку. А потом там, в Массачусетсе, поймут, какой Лешка гениальный, и дадут ему стипендию. И теперь все полетело псу под хвост! А если Лешка вернется сюда, то где он будет жить? Даже квартиры не будет! Я почувствовала, что плачу.

Слезы текли и текли, я не могла остановиться, облегчения не было, хотелось рыдать громко и со вкусом, но я боялась, что услышит Борька за стенкой. От этой мысли мне стало еще хуже: вот, в собственной квартире даже пореветь не могу в свое удовольствие. Я разозлилась, перестала сдерживаться и зарыдала от души.

Дверь открылась, Борька подошел, молча меня обнял, стал гладить по голове, а я рыдала не переставая — было очень себя жалко и удобно на широкой мужской груди.

Через какое-то время понемногу я успокоилась и заметила по некоторым признакам, что его мысли приняли другое направление, не совсем утешительное, скажем так. Я сделала слабую попытку освободиться из его объятий, он не пустил, меня охватила какая-то невесомость, он уже целовал меня в лицо, в шею… в самом деле, какого черта! Я не зазывала его к себе, не соблазняла, он все сам.

И пускай его стерва там, на своей Мальте, сгорит в уголья!

М-да-а, надо признать, что за эти два года он многому научился. Все было прекрасно, но это совершенно не решает моих проблем! Думать о неприятностях не хотелось и разговаривать с Борькой тоже не хотелось. И пока он шептал разные ласковые слова, я тихонько свернулась калачиком и заснула так крепко, как давно уже не спала.

В среду же утром на лестнице раздалось бодрое «гав-гав». Надежда открыла дверь. Симпатичный скотч-терьер стоял на площадке и хитро поглядывал на нее глазами-бусинками.

— Ой, Тяпочка, золотце, ты что — один?

— Да иду я, иду, — соседка Мария Петровна поднималась по лестнице. — Опять лифт не работает, — она остановилась отдышаться, — а ты что, сегодня не на работе?

— Да у нас отопление уже отключили за неуплату. Так что до тепла будем дома работать, раз в неделю только в институт приходить. Зарплату задерживают, так что дешевле дома сидеть, деньги на проезд не тратить.

Мария Петровна подошла поближе и, понизив голос, кивнула на дверь соседей:

— Что творится, а?

— Да, ужас!

Соседей по площадке, недавно въехавшую довольно молодую пару, вчера нашли мертвыми в собственной квартире. Мария Петровна была пенсионеркой, жила с убитыми соседями через стенку, имела массу знакомых собачников, словом, все всегда знала. Надежда хотела расспросить ее подробно не просто из праздного любопытства, поэтому пригласила:

— Заходите, Мария Петровна, кофейку выпьем.

— Да я еще не завтракала.

— Вот и позавтракаем.

— А твой-то где? — это она про Надеждиного мужа Сан Саныча, которого она не то чтобы не любила, а немножко стеснялась.

Муж у Надежды был второй, старше ее на пять лет, то есть сейчас ему было уже за пятьдесят. Человек он был серьезный, положительный, посторонним казался даже немножко суховатым и занудливым, и, разумеется, такие простые мужские радости, как валяться в воскресенье перед телевизором в майке и старых тренировочных штанах, попивая пиво, были ему абсолютно недоступны. Дома он всегда ходил очень аккуратно, в чистой рубашке и чуть ли не в галстуке. Мария Петровна мужа соседки уважала, но зайти просто так всегда предпочитала, когда он отсутствует.

— Да нет его, ушел сегодня пораньше.

— Ну ладно, сейчас Тяпку запру и приду. Надеждин рыжий кот Бейсик относился к Тяпе по-соседски неплохо, хотя собак, естественно, не любил, но в собственной квартире, охраняя, так сказать, свою территорию, мог устроить скандал. Муж Надежды, Сан Саныч, имея взрослого сына, невестку и внука, живущих отдельно, всю свою нерастраченную нежность перенес на кота и обожал его, по мнению Нади, даже слишком. Наглый котяра этим пользовался и абсолютно распустился.

Надежда сварила кофе, сделала бутерброды, поставила на стол вазочку с печеньем, усадила Марию Петровну поудобнее и приготовилась слушать. Долго молчать о вчерашних событиях соседка не могла, ее переполняли чувства.

— Подумай, Надя, что на свете творится, такие приличные люди и такое с собой сотворили!

— А как все случилось-то?

— Вчера утром сижу я дома, только с Тяпкой погуляла, вдруг слышу крики ужасные. Я сначала не поняла, думала, что телевизор кто-то врубил на полную мощность, а потом думаю — что же это за фильм, почему я не смотрю? Я включила, пощелкала — нет ничего похожего. А потом чувствую — за стенкой это орут.

— А что кричали-то?

— Мужской голос все больше, да ты такая-сякая, сука, да я тебя с твоим хахалем видел, да я давно все знаю, да у тебя, говорит, совести нет совсем, на кого меня променяла, а дальше совсем нехорошими словами. А она ему отвечает, что видеть его не может, осточертел он ей, и готова она хоть голая от него уйти, так он ее достал. И что в постели от него никакого толку, так по ее разговорам получается, что вообще он не мужик.

— Ну уж!

— Вот я тебе говорю все как есть! Мне так даже неудобно стало, как будто я подслушиваю, а куда денешься, если в наших домах слышимость такая!

А потом там крики такие начались, она орет: Гена, Гена, не надо, что ты, больно мне, видно, он ее бить начал. И грохот такой, посуда бьется. Я прямо не знаю, что и делать, а потом стон раздался женский, потом возня какая-то — и все стихло.

И бежит вдруг Валентина с пятого этажа, что над ними в квартире живет.

Ее с работы сократили, она сейчас с внуком сидит, а невестка работает. Звонит она ко мне прямо с ребенком на руках, что-то там, говорит, нехорошее случилось, такие крики, у меня Дениска проснулся, дома одной страшно. Послушали мы еще немного, там тишина. Она и говорит, давайте в квартиру позвоним. А я говорю, неудобно, может, там люди отношения выясняют, а мы тут припремся. Позвонила туда по телефону, трубку никто не берет. Тогда Валя звякнула им в звонок.

Полная тишина в ответ. Ну что делать? Позвонила я участковому нашему Павлу Савельичу. Все ему рассказала, он говорит, подождите еще немного, я потом подойду. Пришел он где-то через час, звонил-звонил в дверь, потом Иван Иваныч из жэка подошел, замок сломали, нас-то милиция не пустила, но Павел Савельич говорит — кошмар! Она на кровати лежит зарезанная, а Гена, муж-то, — на полу. И кровищи кругом! Зарезал он ее, а потом — сам себя. Вот такая история. Прямо фильм ужасов.

— Выпейте еще кофейку, Мария Петровна.

— Спасибо, налей. Вот ты скажи мне, Надя, раз у них такие отношения были плохие, зачем им было с обменом заводиться, квартиру ремонтировать, ведь такие деньги на ремонт вгрохали! Ведь стену одну полностью сломали между комнатой и кухней, ты помнишь, выносили прямо глыбы бетонные!

— Да уж, помню.

Соседи въехали к ним недавно, сделали в трехкомнатной квартире евроремонт, что в их простом девятиэтажном доме было всем удивительно. Мария Петровна продолжала:

— И я на нее удивляюсь. Если уж так тебе плохо с мужем, что видеть его не можешь, то разводись. Детей нет, она сама зарабатывала, чего ж мучиться? А если это у нее было так, минутное увлечение, то зачем же было мужу такие слова кричать, что он в постели не мужик? Этого никто не вытерпит, вот он ее и убил.

— Да, странно все это, непохоже на них. Он такой мужчина был спокойный, вежливый, она, конечно, полегкомысленнее, повульгарнее, но тоже ничего. Молодые люди теперь рациональные, сильными страстями не живут. И вдруг — такое.

— Вот и я говорю. Всегда тишина у них, правда, конечно, в будни-то они оба на работе, а где он работал, ты не знаешь?

— Надо полагать, приличная у него была работа, раз квартиру купили и такой ремонт сделали.

— А ты. Надежда, небось и незнакома с ними была? Хоть и давно у нас в доме живешь, а с соседями не дружишь.

Надежда не стала рассказывать Марии Петровне, что с соседями новыми она была довольно хорошо знакома, что сосед, Геннадий, подвозил ее как-то по утрам на машине раза два и что она даже обменивалась с ними видеокассетами. Муж возился со своим видеомагнитофоном, как ребенок с новой игрушкой. Своих кассет у них пока еще было мало, поэтому Надежда с удовольствием согласилась меняться с соседями. Обмен был неравноценный: те давали три, а Надежда — одну. И прошлую субботу Надежда тоже дала им кассету, и, что самое неприятное, не свою, а чужую. Муж принес с работы на несколько дней забавный фильм про животных. В понедельник Надежда пришла поздно, звонить к соседям было уже неудобно, а вчера Мария Петровна огорошила ее страшной новостью. И теперь надо было признаваться мужу, что чужая кассета пропала, потому что достать ее не было никакой возможности.

— Мария Петровна, а вы не знаете, почему они оба вчера дома были, на работу, что ли, не надо?

— Про вчера не знаю, а в понедельник я ее, Нину, встретила днем, идет такая расстроенная, руки в карманы, говорит, сумочку вырвали прямо на улице.

— Да что вы? А где же это было?

— Я не спросила, она такая расстроенная была, хорошо, говорит, что ключи в кармане были и карточка, а то и до дому не доехать, и в дом не попасть.

— А в сумке денег много было?

— Да нет, говорила, немного, и документов не было. А все остальное — это дело наживное. Вот тебе и наживное…

В это время раздался звонок в дверь. Надежда открыла и застыла на месте: на пороге стояла следователь прокуратуры Анна Николаевна Громова. Давно, пять лет назад, у них в институте, где работала Надежда, Произошло убийство.

Сначала думали, что это несчастный случай, но за дело взялась Громова, и был у нее на подозрении Сан Саныч, тогда еще Надежде никакой не муж, а просто начальник. Надежде очень не понравились тогда громовские методы, потому что она поверила в то, что Сан Саныч не виноват ни в самоубийстве, ни в убийстве их коллеги. Чтобы спасти Сан Саныча, Надежда сама взялась за расследование, дело оказалось ужасно запутанным. Сан Саныч, естественно, был ни при чем, и за это время они с Надеждой так успели понравиться друг другу, что решили пожениться, но тем не менее к Громовой Надежда не испытывала теплых чувств. Громова относилась к этому индифферентно, потому что и не подозревала о Надеждином существовании.

— Здравствуйте, — Громова представилась, — пройдите, пожалуйста, в соседнюю квартиру, нам нужны понятые. А вы кто будете? — это она Марии Петровне.

— Соседка из квартиры рядом.

— Очень хорошо. Паспорта не забудьте. Когда она читала Надеждин паспорт, Надежда внимательно на нее смотрела.

— Лебедева Надежда Николаевна, а где вы работаете?

Надежда назвала свой НИИ. В глазах Громовой промелькнуло какое-то воспоминание, потом она помрачнела и вернула Надежде паспорт молча. Марию Петровну уже допросили, теперь снимали показания с участкового Павла Савельича.

Оперы и следователь находились в спальне, участковый показывал на месте, как все было, когда он вошел. Надежда с Марией Петровной сидели в гостиной. Надежда незаметно оглядывалась по сторонам. Красивая стенка. Удобная мягкая мебель, уютная комната, и что людям не жилось? На тумбе в углу стоял телевизор, рядом — видеомагнитофон. Внизу в ряд выстроились кассеты — все одной фирмы, «Самсунг».

А ее кассета была другая. Надежда незаметно, прямо со стулом подвинулась ближе к видеомагнитофону. Так и есть, футляр от ее кассеты «Самсунг» валялся рядом, значит, кассета там, внутри. Она наклонилась к Марии Петровне:

— Мария Петровна, это моя кассета осталась у них. Она вообще-то чужая, мне от Саши попадет. А эти ведь ни за что не отдадут. Начнут спрашивать да расспрашивать…

Соседка кивнула головой:

— Ясное дело, не отдадут. Бери сама, и дело с концом. Я послежу.

Надежда аккуратно, по ковру пододвинула стул еще ближе, нажала кнопку на видеомагнитофоне, кассета вылезла наружу, она схватила ее и быстро сунула в карман мужниной домашней вязаной куртки, которую второпях накинула на себя, когда Громова пригласила их с Марией Петровной в понятые.

Придя к себе домой, Надежда вытащила из кармана злодейски похищенную кассету и уставилась на нее в некоторой растерянности. Кассета была как бы и не та. Вроде тоже фирмы «Самсунг», 180 минут, но чем-то немножко отличалась от той кассеты, которую она давала соседке. Чтобы окончательно проверить свои сомнения, она вставила кассету в видеомагнитофон. Кассета была смотана почти до конца, но проверить можно было в любом месте, и перематывать Надежда не стала, просто включила воспроизведение. Как ни странно, на экране появилась просто настроечная сетка, какая передается по сети при отсутствии передач. Надежда пожала плечами — кому понадобилось записывать пустой экран? Как это часто бывает, на звуковую дорожку записалась передача городской радиотрансляционной сети. Надежда невольно прислушалась. Передавали прогноз погоды:

— Сегодня, 23 марта, в Санкт-Петербурге и пригородах ожидается облачная, с прояснениями погода, температура 0-2 градуса, ветер умеренный, северо-западных направлений, 5— 7 метров в секунду. Завтра, 24 марта, ожидается понижение температуры на 2-3 градуса…

Надежда насторожилась. Так-так… Такой прогноз погоды передают перед двенадцатью часами дня. И действительно, после прогноза погоды прозвучали сигналы точного времени. Значит, запись на этой кассете была сделана вчера около полудня или буквально через несколько минут после того, как соседи услышали доносящиеся из квартиры Березиных страшные крики. Тут что-то не так.

Надежда промотала кассету немного назад. В этом месте записи еще не было, тогда она пустила ускоренный просмотр и нашла место, с которого начиналась запись.

Взяла часы с секундной стрелкой. Запись началась вчера в одиннадцать часов пятьдесят две минуты, и продолжалась эта странная запись ровно одиннадцать минут. Когда кассета дошла до конца, автоматически включилась обратная перемотка. Немного подождав, Надежда нажала на пульте кнопку воспроизведения и снова увидела экран, расчерченный подстроечной сеткой. А если нажать не на воспроизведение, а на запись, то начнется запись телепередачи, транслирующейся в данный момент по телевизору. Таким образом, если кто-то вчера в квартире Березиных включил видик на запись в одиннадцать часов пятьдесят две минуты, то мы как раз и получили бы то, что сейчас записано на кассете. Однако, судя по показаниям соседей, именно в это время… Надежда бегом кинулась звонить в квартиру к Марии Петровне.

— Ты чего это, Надя, такая взволнованная?

— Мария Петровна, вспомните, пожалуйста, вы время точное не заметили, когда у Березиных крики услыхали?

— А чего мне вспоминать? Я все хорошо помню и следовательше уже рассказала. Когда крики начались, я ведь сначала подумала, что это телевизор у кого-то работает, ну и посмотрела на часы, чтобы в программе определить, что за фильм.

— Ну и сколько же было времени?

— Так без десяти двенадцать.

— Без десяти? А не без двадцати?

— Да что ты, у меня пока еще склероза нету.

— А на какие часы вы смотрели? — подозрительно уточнила Надежда.

— Ну, ты по части допроса похлеще этой следовательши Громовой будешь.

Тебе надо в прокуратуре работать, — недовольно проговорила Мария Петровна.

— Да вы не обижайтесь, Мария Петровна, просто я вот на эти ваши настенные часы смотрю, а они ведь на десять минут спешат.

— Ой, правда? Ну-ка, я по телефону проверю.

Соседка набрала по телефону номер точного времени и уставилась на Надежду с уважением во взгляде:

— Ты смотри, и правда спешат… Выходит, я следователя Громову обманула…

— Значит, вы на эти часы вчера смотрели?

— На эти самые.

— Тогда выходит, что крики не без десяти, а без двадцати двенадцать начались?

— Выходит, так. Ну и что с того?

— А выходит, Мария Петровна, что не сами Березины друг дружку убили, а кто-то их обоих пришил, а потом все дело так обставил, что это они сами…

Очень хитро все придумано.

— Ну не пугай ты меня, Надя. И так-то ничего хорошего — вроде приличные люди, а такое с собой сотворили, а ты еще больше все запутала. Следовательша-то ничего такого не говорила, а уж ей-то виднее.

— Ладно уж, не буду вас запутывать, пусть все как есть останется, а только я чувствую, что не все так просто. Если у них без двадцати двенадцать такой скандал получился, то кто же тогда видик на запись поставил?

— Да какая еще запись?

— А вот та самая, что я у них из видеомагнитофона вынула, пока вы на стреме стояли.

— Ой, ну ты меня совсем запутала. Ты же говорила, что это твоя кассета, ты им давала, я потому тебе и помогла.

— Да я сама так думала, а оказалось — ошиблась. Кассета похожая просто, а не та.

— Что же, выходит, что мы как бы улику украли?

— Очень может быть. Но вы, Мария Петровна, не переживайте, что Громовой не правильное время сказали, она сама должна была ваши часы проверить, ей за это деньги платят.

— И то верно!

Надежда в задумчивости попрощалась с соседкой и вернулась к себе. «Так, любопытная ситуация получается», — подумала она.

Без двадцати двенадцать Мария Петровна услышала у соседей крики, причем что-то в этих криках было такое, что она сначала подумала, что это по телевизору фильм идет. Почему ей так показалось? Во-первых, крики могли быть ненатуральными, наигранными, с неестественными интонациями, как в телесериалах.

Во-вторых, сам звук мог идти не с разных сторон, как это бывает, когда ругаются два человека, перемещаясь по квартире, а из одной точки — из телевизора. И в-третьих, тембр звука, издаваемого телевизором, отличается от тембра человеческого голоса.

Итак, допустим, кто-то без двадцати двенадцать включил в квартире Березиных и поставил на видеомагнитофон кассету с заранее записанным скандалом.

Запись продолжалась одиннадцать с половиной минут, потом закончилась, и примерно столько времени слышались крики из квартиры убитых, и столько же времени на кассете от начала записи и до конца пленки. Затем кассету сматывают на начало использованного куска и включают запись. Зачем? Очевидно, чтобы стереть записанный скандал. Но почему же убийца (а манипуляции с кассетой производил, конечно, тот, кто убил Березиных) не унес с собой кассету? И это очевидно. Потому что его в это время в квартире Березиных уже не было. Выходить из квартиры, когда в ней так жутко кричат, — самоубийство: соседи могут выбежать на лестничную площадку и увидеть незнакомца. Значит, уйти он должен был раньше, по возможности значительно раньше. Тогда как же он провернул всю операцию с воспроизведением сцены между супругами, впоследствии затертой?

Надежда, несмотря на свое высшее техническое образование и большой опыт инженерной работы, не слишком хорошо разбиралась в современной бытовой технике, поэтому с решением загадки пришлось подождать до вечера, когда вернулся с очередной халтуры ее муж, Сан Саныч. Не дав ему даже толком отдохнуть и поесть, она огорошила его вопросом:

— Саша, представь, что ты хочешь уйти из дома и оставить на видике кассету, чтобы она проиграла какую-нибудь запись, а потом затерлась. Ну, я плохо объясняю, но ты, наверное, понял.

Сан Саныч абсолютно не удивился вопросу и ответил, как обычно, неторопливо и обстоятельно:

— Ну, я ставлю кассету с нужной мне записью, — кстати, если я хочу, чтобы запись пошла не сразу и если запись не очень большая, я кассету поставлю на начало, а запись помещу ближе к концу. Кроме того, я программирую магнитофон так, чтобы он через точно рассчитанное время включился на запись. Тогда кассета воспроизводится — сначала пустая часть, потом — моя запись. Затем она доходит до конца и тут же начинает автоматически перематываться назад. Во время переметки включается заложенная мной программа записи, перемотка прекращается и начинается запись телепрограммы, которая сотрет ту, предыдущую запись. Главное, точно рассчитать время…

Надежда слушала его восхищенно, с горящими от возбуждения глазами.

Когда он закончил объяснения, она воскликнула:

— Я всегда знала!

— Что ты всегда знала?

— Я всегда знала, что мой муж — технический гений, и не только технический, а и вообще… Именно так он все и сделал!

Муж мгновенно напрягся и посерьезнел.

— Надежда, отвечай немедленно, что случилось?

— Ничего не случилось, дорогой, сейчас я тебя буду кормить, извини, что я к тебе сразу с вопросами…

— И кто такой он?

— Какой-такой он? Ах, этот? Убийца.

— Надежда, когда у тебя так горят глаза, я знаю, что ты опять влезла в какую-то историю.

— Да никуда я не влезла, не волнуйся, я абсолютно ни при чем, только у нас на площадке произошло убийство, двойное.

Сан Саныч чуть не подавился.

— Как? Двойное убийство? Кого же убили-то?

— Да вот эти новые соседи, Березины, которые ремонт делали.

— А-а-а, — оживился муж, — тот самый ремонт, который тебе спать не давал, которым ты меня постоянно донимала! Теперь ты поняла, к чему все эти ремонты приводят?

— Ну, Сашенька, не в ремонте же дело. И вообще, милиция считает, что их никто не убивал, что они сами друг друга убили, то есть Геннадий из ревности убил жену, а потом сам себя.

— Да не из ревности он, а потому что она еще один ремонт захотела!

— Ну перестань, не шути так.

— А что это ты кассетой интересуешься? Подожди-подожди, сам догадаюсь.

Ты им давала какую-то нашу кассету?

Она кивнула, но как-то неуверенно.

— Что, не нашу, чужую?

Она зажмурила глаза и закивала сильнее.

— Что, ту, которую я у Пашки Соколова взял на неделю всего?

— Саша, но я же не знала, что их убьют! А они взяли и… и кассета пропала. А я вытащила из их видика совершенно постороннюю кассету, там и была эта запись, вот я и заинтересовалась.

— И сделала выводы, что соседей кто-то убил? Господи, ну зачем?

— Откуда я знаю, зачем в наше время людей убивают?

— Я говорю, зачем ты опять начинаешь что-то расследовать, когда тебя об этом никто не просит! Отнеси кассету в милицию или следователю и не лезь в это дело.

— Ни за что! Кстати, знаешь, кто там всем заправляет, следователем по этому делу кто? Угадай с трех раз!

— Неужели Громова?

— Ну вот, сразу догадался, не зря я подозревала, что у тебя с ней роман.

На этот раз муж действительно подавился.

— Ты что, с ума сошла? Да у меня о ней воспоминания самые неприятные остались!

— А ты хочешь, чтобы я ей кассету отнесла? Да она еще привяжется, станет допрашивать, не пойду я к ней ни за что!

— Ну ладно, но дай слово, что больше ни во что вмешиваться не будешь.

— Да во что мне вмешиваться? Люди они мне совершенно посторонние, что случилось, то случилось. А вот интересно, Саша, кто же теперь в этой квартире жить будет?

— Да тебе-то какая разница? И вообще. Надежда, я тебя еще за кассету не отругал.

— Сашенька, я раскаиваюсь! Больше никогда никому ничего чужого давать не буду.

Четверг, 25 марта

Наутро мы с Борькой проспали. Он оставался дома, а я сорвалась как сумасшедшая, не позавтракав. Он опять не успел спросить меня, что же, собственно, со мной происходит. Почему я нервничаю, рыдаю по ночам и заставляю его следить за какими-то подозрительными личностями.

На работу я опоздала, все уже узнали последние новости, и теперь Наталья с Серегой хором сообщили мне интересное.

Витька всю ночь не спал — потеря пятидесяти тысяч не давала ему покоя — и пришел на работу помятый, зеленый, как всегда злой, но со свежей идеей. Он решил выколотить эти деньги или хотя бы их часть из страховой компании. Мы в этой страховой компании застраховались в свое время от разных мелких неприятностей вроде пожара или наводнения и от серьезных вещей, таких, как ограбление или кража со взломом, и от такого непонятного бедствия, как финансовый риск.

Конечно, пропавшие деньги были черные, незаконные, но в наше время пропавшими законными деньгами занимается законная власть, а незаконными — незаконная, и эту самую незаконную власть уважают и боятся все. Короче, надо было обращаться к «крыше». «Крыша» — это Витькина епархия, Витькина стихия. Он так хорошо разбирается во всех этих «тамбовских», «казанских» и прочих, различает их чуть ли не по марке машины, говорит с ними на их языке, что иногда мне кажется, что в нашей фирме он по недоразумению.

Вот и сейчас он заперся в своем кабинете и вступил в какие-то длительные переговоры на блатном жаргоне, исход которых его, по-видимому, очень воодушевил.

Затем он позвонил в страховую фирму и наглым тоном предъявил им иск на всю сумму потери. Те, видимо, от такого нахальства сначала совершенно опешили, а потом пришли в себя и сказали, что приедут поговорить. Все в офисе приуныли — не иначе как грядет серьезная разборка. Один Витька ходил довольный, как пионер в предвкушении праздника.

Через час на улице перед офисом нашей фирмы остановились три машины — «Мерседес» шефа страховой фирмы и два джипа «Чероки» его «крыши».

Президент со своим личным охранником и приближенным юристом прошли в офис, уселись за стол и начали выкладывать документы, а отморозки из джипов со скучающим видом расположились вокруг здания в ожидании развития событий.

Президент кивнул юристу, и тот начал красивую песню о том, как мы не правы в своих необоснованных притязаниях и как нам придется пойти на значительные финансовые жертвы, чтобы загладить свою вину и оплатить сегодняшний дорогостоящий визит.

Витька ответил им, что не понимает, почему сегодняшний визит такой дорогостоящий, — чай, не на Канары приехали, — и ненароком посмотрел на часы. В окно хорошо было видно улицу перед офисом, и мы увидели, как к нашим дверям подъехал скромненький бежевый «жигуленок» четвертой модели. Из «жигуленка» вылезли два невзрачных мужичка в затрапезных пальтишках и, не оглядываясь, потопали к нашим дверям. Боец у дверей разлетелся с явным намерением сожрать их вместе с верхней одеждой, но те что-то ему показали, и он сразу заметно уменьшился в размерах и отошел от двери.

Двое из «Жигулей» вошли в офис, один задержался в дверях и жестким тоном приказал бойцу страховщиков привести бригадира; тот побежал выполнять, как дрессированная мартышка.

Страховщики смотрели на гостей, ничего не понимая, а Витька довольно потирал руки. Двое сели за стол, не спрашивая разрешения, поздоровались и достали свои удостоверения. Один оказался полковником ФСБ, другой — майором.

Страховой шеф заметно поскучнел, юрист стал убирать документы обратно в кейс.

Торопливым шагом вошел бригадир «крыши», подобострастно поздоровался с гостями, те с ним были вежливы, но холодны.

— Пал Аркадьич, — обратился бригадир к полковнику, — я ведь не знал, что вы их прикрываете. Мы же с вами по жизни всегда… типа друзья, мне неприятности не нужны, я еще жить хочу, — и бросил на страховщиков многообещающий взгляд.

Я поежилась. Витька явно торжествовал.

— Хочешь, Валентин, хочешь, — полковник смотрел на бригадира очень выразительно, — знаю, что хочешь. Жить все хотят. Теперь ты все понял, собирай бойцов и отбывай на базу. За выезд с него получишь, — он кивнул на страховщика, — в рабочем порядке. Впредь внимательней смотри, куда тебя приглашают. Это хорошо, что я тебя лично знаю, знаю, что ты парень аккуратный и лишнего себе не позволяешь, а то ведь на большие неприятности можно нарваться.

— Все понял, Пал Аркадьич, все понял. Меня здесь уже нету, — пятясь задом, бригадир вылетел из офиса, как пробка из бутылки шампанского, бойцы попрыгали в джипы и испарились.

Страховой шеф сидел бледный и растерянный. Полковник Павел Аркадьевич достал из кармана калькулятор и показал его страховщику:

— Видел? Это калькулятор для предварительных расчетов. А для окончательных будет калькулятор Калашникова. Так вот, чтобы до окончательных расчетов дело не доводить, с тебя предварительно причитается шестьдесят тысяч зеленых.

— Почему шестьдесят-то? Утром шел разговор о пятидесяти!

— Это было утром. А с тех пор много чего случилось. Ты сюда приехал?

Приехал. Валентина с его отморозками приволок? Приволок. Мне беспокойство причинил? Еще какое. Ты что думаешь, мне приятно твою рожу видеть, думаешь, разговор с Валентином мне ничего не стоит? Вот и плати, мил друг. За все в этой жизни приходится платить, и это еще большая удача, если — деньгами. Вот так вот. И больше я тебя не задерживаю. Свободен. На сегодня. Деньги — завтра. И никаких фокусов.

Страховщик, к этому моменту совсем позеленевший, вскочил и мгновенно исчез вместе со своими приближенными. Полковник повернулся к Витьке, сияющему от удовольствия:

— Ты тоже не больно-то сверкай. За тебя люди хорошие попросили, вот и вся радость. А так ты никто и звать никак. Завтра этот деятель тебе принесет шестьдесят — двадцать нам, сорок себе оставишь. Больше ко мне не обращайся, у меня и без тебя дел хватает.

Витька посерьезнел.

— Конечно, Павел Аркадьевич, я все понимаю, не вчера родился. Большое вам спасибо.

— То-то. Ну, будь.

Эфэсбэшники поднялись и с деловым и серьезным видом покинули офис.

Витька окинул всех присутствующих торжествующим взглядом петуха на насесте: знай, мол, наших! С какими я людьми знаком!

На этом все закончилось. Витька ходил радостный до конца дня, к вечеру я решилась, зашла к нему в кабинет, села и спокойно сказала:

— Витя, как я понимаю, инцидент исчерпан. Деньги ты вернул, так что разойдемся красиво. Я увольняюсь, можешь расчетные мне не платить.

— С чего это вдруг? — Витька аж подскочил на месте. — Какое к тебе отношение имеет то, что я деньги вернул? Это я сам постарался, знакомства у меня нужные есть. А за тобой долг — пятьдесят тысяч баксов. Я тебе срок две недели когда поставил — вчера? Значит, на сегодня уже тринадцать дней осталось.

Ну и Витька, ну и жох! Еще пятьдесят тысяч хочет получить, нажиться на этом деле! Я разозлилась, но держалась пока в рамочках.

— А не пошел ли бы ты, Витя, куда подальше, — сказала я, выражаясь Витькиным языком, надеясь, что так он скорее поймет. — Денег этих у меня нет, взять их негде, тебе возместили почти все, фирма твоя теперь не разорится, так что давай уж по-мирному расстанемся. Тебе со мной ссориться резону нет: если устроишь мне что-нибудь, то милиция тобой точно заинтересуется — они там еще с Лериной смертью не разобрались, а тут еще один труп будет. А что ты меня Лешкиной смертью пугал, так ты, Витюша, можешь свои угрозы засунуть кое-куда.

Чтобы их осуществить, огромные деньги киллеру платить надо, а я ведь тебя очень хорошо знаю, ты, Витюша, скупердяй, каких мало, за лишние сто баксов удавишься.

— Ишь как заговорила, осмелела, а я с тобой и связываться не буду.

Деньги я получил, это верно, правда, придется десять тысяч эфэсбэшникам отдать, ну да ладно. А про тебя я шепну несколько слов ребятам из страховой компании, и они все из тебя вытрясут, до копейки.

Вот тут я рассвирепела окончательно, и мне стало море по колено.

— Ах так? А знаешь, что я этим ребятам из страховой компании расскажу?

Что деньги эти были не у Леры, а у меня, что, когда Лера пропала, я сразу тебе позвонила, а ты велел мне сказать, что деньги были у Леры и что они пропали, а сам быстро подъехал и все деньги у меня забрал. И все, больше они от меня ничего не добьются. А дальше твое слово против моего, у Леры не спросишь, она уже на том свете.

А кто твою Леру пришил, я понятия не имею, может, жена твоя киллера наняла, надоело ей, что ты по бабам шляешься.

Нехорошо было так говорить, все-таки его жена была когда-то моей близкой подругой, но уж очень он меня вчера разозлил, пугая смертью сына!

— Ах ты! — несмотря на Витькин богатый ругательный запас, у него уже не было слов. — Ты погоди, у меня еще в запасе на тебя кое-что есть, разные методы.

— У меня тоже кое-что есть, — я закусила удила, — как думаешь, если я всю дискету с минусовыми файлами, всю эту двойную бухгалтерию в налоговую отнесу, обрадуются они? Там за столько лет накопилось? Укрывательство от налогов, штрафы в тройном размере! После этого никакой фирме не подняться. А мне что, я ни за что не отвечаю, отвечают директор и бухгалтер, так что твою фирму я с удовольствием увижу в гробу в белых тапочках!

Витька прямо так и сел на месте, весь пошел красными пятнами, выпучил глаза, я даже думала, что его сейчас кондрашка хватит. При его комплекции это запросто! Как я уже говорила, Витя ест много гамбургеров, запивая их пивом, и весит 116 килограммов.

— Милка! — окликнул меня Сергей. — Тебя к телефону.

Я думала, что это он нарочно вызывает меня из кабинета от греха подальше, но действительно просили меня. Я взяла трубку, заметив краем глаза, что Витька вышел из кабинета одетый и ушел. Звонила моя бывшая свекровь.

— Здравствуй, Милочка, дорогая! Извини, что беспокою, но я разыскиваю своего непутевого сына.

— А что случилось?

— Да понимаешь, я уезжала, мы с приятельницей взяли путевки в оздоровительный центр, решили там пройти полную очистку организма. Хотели на три недели, полный курс, но там они так за нас активно принялись, что мы решили сделать перерыв. Вот приезжаю я, а он и в квартире не был, все цветы засохли.

Тут она поняла по моему молчанию, что что-то не так, и спросила изменившимся голосом:

— Ты не знаешь, с ним ничего не случилось?

— Нет, ничего не случилось, он мне недавно звонил.

* * *

«Ничего не случилось, — добавила я про себя, — но обязательно случится, как только я доберусь до этого подлеца».

— Ну и хорошо, а то я звоню ему домой, а там его жена трубку вешает.

Я сразу и не поняла, но потом до меня дошло, ведь он же сказал, что его жена на Мальте и что он из-за тещи вынужден уйти из дома на время, пока теща не уберется в свой Череповец! А у матери он жить не может, потому что у нее гости, а оказывается, квартира у свекрови все это время была пустая, так чего же ему там не жилось! И зачем ему вообще из дома уходить, если жена его никуда не уезжала! Клянчил, унижался, чтобы я его пустила пожить, да зачем же? И тут догадка сверкнула в мозгу. Я вспомнила все Витькины ухмылочки и недомолвки насчет специальных методов, как можно отобрать у женщины деньги, так вот что он имел в виду! Подослал ко мне бывшего мужа шпионить! Борька поселился рядом, чтобы я была на глазах, так следить удобнее. А я-то, господи, какая дура! Не зря Борька раньше, когда мы ссорились, говорил, что голова мне дана только для того, чтобы носить прическу. А ведь они с Витькой очень хорошо знакомы, я сама их познакомила давно-давно. Я представила, как они сговариваются. Интересно, Борька просто так согласился, по дружбе, или за процент? По дружбе сейчас ничего не делается, значит, за деньги. Тут я заметила, что стою посреди комнаты, прижимая к уху пикающую трубку телефона, — очевидно, свекровь поняла, что от меня больше ничего не добиться, и дала отбой. Сергей смотрел на меня обеспокоенно.

— Милка, случилось что-нибудь, что ты такая бледная?

Я посмотрела на него с ненавистью — да пошли вы все, еще один утешитель нашелся, — собрала вещи, оглянулась на Витькин кабинет, он был пуст. Повезло Витьке, что я его не застала, после разговора со свекровью я была в такой ярости, что придушила бы его голыми руками, ну ничего, все достанется моему бывшему мужу. При мысли о том, что произошло вчера ночью, у меня перед глазами от злости заходили красные круги, хотя какая разница, ну, переспали с бывшим мужем, что из этого? Но почему-то это меня злило больше всего. По дороге домой я немного успокоилась, надо взять себя в руки, а то под машину попадешь, и решила с Борькой долгие разговоры не вести, а просто вышвырнуть этого мерзавца из дома и забыть о его существовании.

Дома была чистота, тишина, стол накрыт в комнате, из кухни пахло чем-то вкусным, этот подлец даже свечи где-то у меня откопал, чтобы у нас был романтический ужин при свечах, как в «Санта-Барбаре»! Борька открыл мне дверь, улыбаясь, но, увидев мое лицо, растерялся. Я молча прошла в Лешкину комнату, достала из шкафа кое-какие его вещички — уже успел разложить все по полочкам, приучила его новая жена к аккуратности, ничего не скажешь! Я вывалила все это прямо на пол и сказала тихо-тихо:

— Собирай свое барахло и убирайся немедленно из квартиры, и чтобы я тебя больше никогда не видела.

— Милка, ты что, что случилось? — Он очень правдоподобно разыграл удивление.

— Сам знаешь, что случилось, не испытывай мое терпение, уходи, я, наконец, прозрела и у тебя ничего не выйдет.

— Да в чем прозрела-то? Милка, объясни, — в его голосе звучало отчаяние, но на меня это не произвело впечатления.

— Мне звонила твоя мать, она вернулась, искала тебя, жена твоя ни на какой не на Мальте, а здесь.

— Ну что ж, — он успокоился, — нам давно надо было поговорить.

Сейчас опять будет врать и убедит меня в чем угодно, ведь я доверчивая до глупости, это он сам мне раньше говорил.

— Ни о чем мы говорить не будем, собирай вещи и уходи немедленно!

— Пока ты меня не выслушаешь, я не уйду! — он тоже повысил голос.

— Ах так! — и я начала долгую тираду, состоящую из слов, которые Витя произносил, когда на его новую машину «Вольво», на которой он ездил всего месяц, наскочил «Москвич» и разбил фару и что-то там еще. Драться Витька с ними не мог, потому что в «Москвиче» сидели трое, а у него в машине одна я. Хоть Витька и здоров, но трое, пожалуй, могли бы ему накостылять, зато такого мата я в жизни не слыхала, народ подбежал послушать. Мне, конечно, противно было все это произносить, но ярость требовала выхода, и мне хотелось, чтобы Борька скорее ушел, а то я не выдержу и убью его на месте. Итак, я наградила эпитетами его, его жену, всех его близких, а когда дошла до свекрови, он подошел и двинул меня по морде так, что у меня лязгнули зубы. Я замолчала, про свекровь я вообще-то зря, свекровь-то как раз во всей этой истории мне ничего плохого не сделала. Ну ладно, сейчас он уйдет, и больше я его никогда не увижу. Однако не тут-то было. Борька походил по комнате, залез в мою сумочку, достал сигареты, сам закурил, предложил мне. Когда он закуривал, я заметила, что у него дрожат руки, но выглядел он спокойным. Мы посидели, покурили, посмотрели друг на друга. Мне было тоскливо, скорей бы он ушел. Наконец его сигарета кончилась, он затушил ее в пепельнице, посмотрел на меня спокойно и сказал:

— Ты в состоянии разговаривать нормально? Ты не будешь драться, ругаться, бить посуду?

Поскольку я молчала, он рискнул подойти поближе ко мне и сказал потише:

— И, может быть, ты мне объяснишь, что с тобой происходит?

Я почувствовала себя такой усталой, как будто на мне неделю возили каменные глыбы.

— Нечего мне объяснять. Передай Витьке, что денег я не брала и не знаю, где они сейчас, что твоя миссия не увенчалась успехом и ты не оправдал его доверия.

Когда я заговорила про деньги, у него на лице выразилось удивление, которое по мере продолжения переходило в горечь.

— Раз уж ты так обо мне думаешь, ты, может быть, расскажешь мне, в чем дело?

— Мы с одной там взяли пятьдесят тысяч долларов и пошли к ней домой, потом она пропала вместе с деньгами, потом ее нашли убитой, деньги эти принадлежали фирме, а Витька подозревает меня. Он требует, чтобы я ему их вернула через две недели, иначе сдаст меня каким-то там бандитам. У меня этих денег нет, а он говорит, чтобы я продавала квартиру.

Все это я проговорила монотонно на одном дыхании.

— Так, да, кстати, — Борис сходил в коридор и показал мне какую-то бумажку, — тебе повестка пришла, к следователю.

Я посмотрела: завтра, в пятницу, явиться к 12.00.

— Еще и повестка! Час от часу не легче!

— Милка, давай-ка еще раз про деньги и поподробнее.

— Не делай вид, что ничего не знаешь, я тебе не верю, иначе зачем ты здесь?

— Так, — он помрачнел, — значит, Витька требует с тебя эти деньги, и ты решила, что я ему в этом помогаю. Мама тебе позвонила, ты поняла, что я все наврал и про жену на Мальте, и про ее гостей, и решила, что Витька меня нанял следить за тобой? Милка, как ты могла додуматься до этого? — тут он взглянул мне в лицо и осекся на полуслове. — Ну хорошо, — он заговорил сухо, — заявляю тебе совершенно официально, что ни про какие деньги и вообще все ваши заморочки я слыхом не слыхивал, а Витьку последний раз видел сто лет назад.

Он посмотрел на меня и добавил дрогнувшим голосом:

— Клянусь здоровьем Лешки.

— Лешку не смей сюда впутывать! — заорала я.

— А иначе ты не поверишь, — жестко произнес он.

И я поверила, я знала, что не станет он рисковать здоровьем Лешки ни за какие деньги и вообще ни за что. В голове у меня все смешалось, я совершенно перестала соображать.

— А теперь второй вопрос — зачем я здесь? Милка, неужели тебе не приходит в голову самый простой ответ?

— Что-то я сегодня туго соображаю.

— А это не только сегодня. Ну, ты хоть задавала себе вопрос, почему я вечно тут ошиваюсь?

— Приходишь за письмами от Лешки.

— А почему Лешка пишет только сюда? Не знаешь? Потому что мы с ним так договорились, я его попросил.

— Зачем? — тупо спросила я.

— Затем, что я хочу быть с тобой, скучаю по тебе и хочу вернуться домой, — терпеливо, как маленькому ребенку, ответил он.

Ах вот как! Ну, нечто подобное я и предполагала, только мне хотелось, чтобы он четко сформулировал свою мысль.

— И давно ты так по мне скучаешь?

— Давно, — серьезно ответил он. — Пока Лешка не уехал, еще ничего, а после его отъезда совсем я приуныл, думал, погонишь меня. Да тут еще у тебя был этот, хахаль, — он поморщился, — и что ты в нем нашла?

Нет, ну как вам это понравится? Я же еще должна перед ним оправдываться!

— Что искала, то и нашла. Я же не замуж за него собиралась. Конечно, это был не идеал мужчины, а вообще, ты не очень-то, ты забыл, что мы с тобой в разводе, я — свободная женщина, а вот ты-то как раз женатый человек! И если ты так хотел быть со мной, так зачем тогда вообще уходил?

— А почему ты меня отпустила?

— Что-о?

— Почему ты так легко меня отпустила, почему не дала мне понять, что я тебе нужен, что ты не хочешь меня терять, почему ты не…

— Не устраивала тебе сцен и не грозила, что выброшусь из окна? Ох, Борька, какой же ты эгоист! Сам ушел, а меня же еще обвиняешь.

— Мне было обидно, что ты нисколько не переживала, как будто вещь ненужную выбросила на помойку, и все.

Это он зря, я очень переживала, но знать ему об этом было необязательно.

— Милка, ну и что ты мне теперь скажешь?

— Не знаю, Боря, что и сказать. Я эту историю уже пережила и не хочу все начинать сначала.

Увидев, что он обиделся, ну как же — он-то хотел всласть повыяснять отношения, долго распространяться, как он без меня не может жить, а я его разговор не поддержала, я добавила помягче:

— Извини, Боря, мне сейчас не до этого, у меня большие неприятности.

— У меня тоже неприятности, но по сравнению с тобой я просто везунчик.

— Борька, а почему же ты не пришел и честно не сказал, что хочешь обратно, а придумал тут про Мальту и про тещу и вообще развел тут такое?

— А если бы я все честно тебе сказал, ты бы меня и на порог не пустила, уж я-то тебя за столько лет изучил, правильно ведь?

— Пожалуй, да.

— А так я думал, что за две недели тебя уговорю постепенно. А теперь давай все-таки поужинаем, и ты мне все подробно-подробно расскажешь.

— Ну, давай.

И я рассказала ему всю эту невероятную историю. Кое-что он уже знал — как мы следили за Лериным мужем, как я ходила к Лере в квартиру, — а теперь услышал все полностью. После моего рассказа Борька подумал немного, потом сказал:

— Тут я вижу для тебя два неприятных момента. Во-первых, Витька.

Насколько я его знаю, он так просто от тебя не отстанет. Хоть ты его и укротила немножко, он еще что-нибудь выдумает. Во-вторых, милиция. Крути не крути, а получается, что ты Леру последняя видела. Стой на своем, как говорила на первом допросе. Уехала она и пропала. Про сумку ни слова, а паспорта эти дай, я спрячу подальше.

Я слушала его голос, и забытое чувство охватило меня. Я была не одна, можно было посоветоваться, пожаловаться, да не постороннему человеку, от которого потом жди неприятностей, а близкому. И хоть я еще ничего не решила, это надо еще как следует разобраться, почему он именно сейчас решил ко мне вернуться, а не раньше и не позже, все равно было ужасно приятно сидеть с ним рядом, вести неторопливую беседу и не ждать от него никакого подвоха.

— Милка, да ты меня не слушаешь?

— Ты прости, я так устала сегодня.

— Ну ладно, давай укладываться. Пока я убирала со стола и мыла посуду, он стелил. Придя в комнату, я заметила на диване две подушки.

— Боря, я… Он меня обнял.

— Ну что ты, глупая, устала, так спи, только меня не гони в ту комнату, позволь быть с тобой рядом.

Нет, какой-то он все-таки подозрительно хороший!

Марина Примакова собиралась ехать к мужу в больницу, когда зазвонил телефон. Услышав голос своего младшего брата, она сразу почувствовала, что он хочет ее о чем-то попросить, она определила это по интонации.

— Маришка, ну как Олег?

— Без изменений. Сейчас как раз к нему собираюсь, на ночь дежурить.

— Ты до утра к нему?

— Ну конечно.

— Слушай, Мариночка, а может, ты меня к себе пустишь переночевать? Я с Ольгой поцапался…

Брат бесконечно ссорился со своей женой. Марина как могла играла роль миротворческих сил, но добиться восстановления отношений в семье ей не удавалось. Она знала, что у брата есть другая женщина, и догадывалась, что он приведет ее сегодня ночевать, но отказать ему не могла. Он был младшим, и она до сих пор относилась к нему как к ребенку, все прощая и стараясь помочь, чем могла.

— Ладно, встретимся в метро на «Петроградской», я тебе ключи передам.

— Спасибо, сестричка!

Мастер, убедившись, что в квартире никого нет, открыл дверь своей универсальной отмычкой, быстро осмотрел квартиру, прошел на кухню, открыл краны газовой плиты, положил на пол упаковку пластиковой взрывчатки с миниатюрным дистанционным взрывателем, плотно прикрыл кухонную дверь и быстро ушел из квартиры. Потом он вернулся на свой наблюдательный пункт — в припаркованную через дорогу «шестерку» — и приготовился ждать. Ждать он умел. Через два часа в подъезд вошли мужчина и женщина, и почти сразу в одном из окон, за которыми он наблюдал, зажегся свет. Затем соседнее окно раскрылось — хозяева хотели проветрить наполненную газом кухню. Краны они, конечно, закрыли, так что никаких улик не останется. Просто произошла утечка газа и где-то, допустим, заискрила проводка. Мастер нажал кнопку на пульте дистанционного управления.

Грохнуло так, что вылетели стекла наверху.

Конечно, Мастер всегда предпочитал убедиться в смерти заказанного ему человека, но этот заказ вызывал у него какие-то подозрения, и он решил, что взрыв в такой ситуации безопаснее, а мощность его рассчитал так, чтобы наверняка уничтожить обоих.

Наконец-то можно считать заказ выполненным. Мастер поспешил уехать, пока не появились машины пожарных и милиции.

Пятница, 26 марта

Утром я проснулась довольно рано, часов в восемь, с ощущением чего-то замечательного. Открыв глаза, я стала вспоминать вчерашние события: что же такого хорошего со мной вчера произошло? Борька вернулся… ну да, вот он лежит рядом со мной и сопит во сне. Я прислушалась к себе. Нет, это не то. С Борькой вообще еще непонятно, хорошо это или плохо. Какой-то он странный, то уходит, то приходит. Вчера я была немного не в себе после сцены с Витькой, от своих подозрений, а теперь вспомнила, что было, когда он собирался уходить к этой своей новой жене. Как он сидел, часами смотря в одну точку, глупо улыбаясь.

Сколько я тогда вытерпела! И он хочет, чтобы я его сразу же простила и приняла с распростертыми объятиями? Вот это уж вряд ли!

Радостное чувство не проходило, и я все поняла. Вот, оказывается, в чем дело: мне больше не надо ходить на эту работу. Никогда больше не слышать Витькиного мата, вообще не видеть его мерзкой физиономии, не трястись, что он психанет и рявкнет мне, как Диме:

— Ты у нас больше не работаешь!

Эту работу я потеряла. Вряд ли смогу найти такую же хорошо оплачиваемую, но, честное слово, ни капли не жалею. Теперь я могу разговаривать нормальным языком, успокоиться, наконец, и не быть вечно на нервах, потому что у Вити такие принципы — даже когда все хорошо, вздрючивать персонал так, на всякий случай. И, господи, как же мне надоели запчасти для иномарок!

Борька во сне обиженно зачмокал губами, я повернулась к нему: все понятно, я по привычке натянула одеяло на себя, и он замерз. Обиженный. Он стал очень похож на Лешку, я пощекотала его перышком, которое вылезло из подушки, он чихнул и… Оказывается, этот паршивец давно уже не спал, а притворялся.

О повестке к следователю я вспомнила часов в одиннадцать, когда случайно посмотрела на часы. Мы вскочили как сумасшедшие, наскоро выпили кофе, и я кое-как привела себя в порядок. Хорошо, что Борька явился ко мне не пешком, а на машине, и, кстати, надо будет еще разобраться, как это та жена оставила ему машину. Насколько я представляю ее характер, Борька должен был уйти от нее в той самой одежде, в которой пришел два года назад, если только она не выбросила это старье.

К следователю Мельникову я опоздала на десять минут. Он ждал меня, укоризненно поблескивая очками.

— Извините, — я хотела наврать, что задержалась на работе, но вдруг он звонил на работу и ему там сказали, что в этой фирме я больше не работаю. Так что я решила поменьше говорить и побольше слушать и запоминать, как мне советовал Борька по дороге.

— Садитесь, пожалуйста, — он сухо кивнул на стул.

Пока он задавал всякие дежурные вопросы, я приглядывалась к нему. Такой интеллигентный очкарик, говорит вежливо, тихим голосом. Следователь мне не понравился, по-моему, я ему тоже.

— Значит, вы, гражданка Родионова, утверждаете, что последний раз видели потерпевшую Миронову В. Ю. в понедельник в районе часа дня?

— Да, конечно.

— А как же получилось, что вы с ней разминулись?

Я хотела сказать, что все уже рассказала операм, которые приезжали в нашу фирму, но Борька велел не спорить со следователем и повторять все хоть по десять раз, если он велит, только стараться не путаться в показаниях. Поэтому я еще раз повторила всю историю с троллейбусом и коленкой.

— Х-м, ну и как сейчас ваша нога?

— Спасибо, лучше, — невозмутимо ответила я.

— А почему вы не обратились в травмпункт? Ну, милый мой, если я с каждой ссадиной буду по травмпунктам бегать да по очередям там сидеть, то когда же работать? Поэтому я спокойно сказала этому следователю Мельникову, что перед ним раздеваться, конечно, не буду, но если есть у них тут врач или на худой конец медсестра, то я им могу колено свое показать, и они убедятся, что ушиб там был ой какой здоровый! Следователь промолчал.

— Продолжайте. Значит, когда вы приехали на ту остановку?..

— Там никого не было.

— И вы этому не удивились?

— Удивилась, но решила, что Лера пошла домой.

— И вы пошли к ней домой?

— Да, но сначала позвонила нашему приятелю, чтобы узнать ее адрес.

Не надо было впутывать сюда Антона, но я уже рассказала про него операм в прошлый раз, так что пришлось и теперь не отступать от ранее сказанного.

— А почему, чтобы узнать адрес, вы позвонили ему, а не на работу?

Не позвонила я на работу, потому что там вовсю шуровала налоговая, но следователь-то думал, что я про налоговую ничего не знала, поэтому я довольно натурально смутилась и сказала:

— Ну, понимаете, не хотелось перед директором такой растяпой себя выставить, он бы ругаться начал.

— А почему же она, Миронова, не подождала вас на остановке, если знала, что вы ее адреса не знаете?

— Этого я вам сказать не могу.

— А какие вообще у вас с ней были отношения? Дружеские?

— Ну, подругами мы не были, разница в возрасте у нас большая, почти двенадцать лет, а так нормальные были отношения, служебные.

— Продолжайте.

— Значит, поднялась я на четвертый этаж, позвонила в квартиру.

— По дороге никого не встретили?

— Нет, никого. Открыл дверь Лерин муж.

— А с чего вы взяли, что это ее муж, если раньше его никогда не видели?

— Он так сказал, и потом в ее квартире, в домашнем виде… Он удивился, сказал, что Лера не приходила, подождать не предложил, я и пошла себе.

— А как он выглядел, был ли взволнован?

— Да нет, обычно выглядел.

— А в квартире вы ничего необычного не заметили?

— Да я в квартире-то и не была, только постояла в прихожей.

— А почему он не предложил вам подождать?

— Откуда я знаю? Сказал, что торопится!

— А что было дальше?

Я рассказала ему, как я погуляла вокруг дома, как позвонила Вите, как подождала его, потом мы вдвоем пошли в квартиру к Лериному мужу, но Леры там не было, словом, почти все, как было на самом деле. Борис сказал, что нужно придерживаться одной линии, а чтобы следователь не запутал, стараться врать только по необходимости.

— А потом директор поехал на работу, а я домой.

— Почему?

Я выразительно посмотрела на свои колени.

— Ах да, нога больная. И дома вам больше никто не звонил и вы никому не звонили и ни с кем не встречались?

— Ну почему же, звонил мне и в гости приезжал один человек.

— И кто же это? — он посмотрел на меня, уже предвкушая, как я буду отказываться называть имя и как он будет меня стыдить и пугать, но я с готовностью ответила:

— Мой бывший муж, мы поддерживаем хорошие отношения, он часто меня навещает. Съел? Ну, то-то.

— Еще что-то хотите про бывшего мужа узнать?

— Спасибо, пока не надо. И с мужем потерпевшей Мироновой вы больше никогда не общались?

— Совершенно верно. Он помолчал.

— Скажите, а почему вы вообще в тот понедельник ушли с работы?

— Собирались работать над товарным отчетом, а там все время то поставщики, то еще кто-нибудь, телефон звонит, народ вечно толчется, словом, отвлекают, вот директор нас и отпустил.

— А документы были у кого: у вас или у нее?

— У меня, ну и у нее немного.

— Значит, у нее была сумка? Вот молодец, догадался. Теперь надо мне держать ухо востро.

— Конечно, была, какая же женщина без сумки ходит!

— Возле трупа сумки не было.

Я пожала плечами. И тут он выложил передо мной большую сумку из коричневой кожи. Ремешок на ней был оборван, а сама сумка воя изрезана. Сердце у меня екнуло. Неужели нашли Лерину сумку? Откуда? Я присмотрелась — блестящая накладная штуковина была на месте, значит, это не та сумка.

— Вы можете опознать сумку Мироновой?

— Не знаю, похожа, конечно, но точно не скажу, да еще она в таком виде… А там внутри ничего не было?

— Нет, не было, — сухо ответил следователь.

Я сделала вид, что колеблюсь, а потом решилась:

— А могу я спросить, где вы эту сумку нашли?

— А нашли мы эту сумку в соседнем дворе на помойке рядом с домом Мироновой.

При слове «помойка» я насторожилась. Что за чушь? Неужели это все-таки Лерина сумка?

Неужели там, у помойных контейнеров, где лежал смертельно избитый человек, валялась и сумка? Нет, не может быть, я там довольно внимательно все осмотрела, сумка не иголка, если уж я паспорт заметила, то сумку не заметить не могла. Я еще раз осмотрела сумку, застежка была на месте, сидела крепко. Во всяком случае, это не Лерина сумка. Я осторожно спросила следователя:

— А из чего вы сделали вывод, что эта сумка имеет какое-то отношение к Лере? Если вы говорите, что внутри ничего не было…

— Дело в том, что ее сестра нам эту сумку вполне точно описала, она ее вместе с потерпевшей Мироновой покупала, дома этой сумки не было, при трупе тоже ничего не обнаружили, стали ребята наудачу искать в помойке и вот нашли похожую. Вряд ли могут быть такие совпадения.

Если бы он знал, какие бывают совпадения! Как во всей этой истории меня буквально преследуют совпадения! Это как сливочное мороженое с изюмом. В детстве мы с подружкой старались прийти в кафе-мороженое пораньше, к самому открытию. Большие металлические банки с мороженым привозили прямо при нас, и весь изюм и орехи были сверху. Размешать их было трудно, потому что мороженое сильно застыло. Так и в этой истории, похоже, что все случайности, отпущенные мне на всю жизнь, произошли со мной за последнюю неделю.

Однако ну и кретин же этот Лерин муж! Испугался, что у него найдут похожую сумку, примут ее за Лерину. Тогда он эту несчастную сумку изрезал всю и выбросил, да не мог подальше отнести. Наверное, от страха мозги у него совсем отказали. Следователь между тем глядел на меня очень внимательно, потом спросил:

— Скажите, Миронова никогда не говорила, были у нее с мужем проблемы, не ссорились ли они?

Понятно, на что он намекает. Ладно, если он и узнает что-нибудь про Леру и Витьку, то не от меня.

— Я ведь уже говорила, у нас с ней дружбы не было, семейными проблемами мы не делились. А вы у мужа ее не выяснили насчет сумки?

— Дело в том, что муж Мироновой исчез.

— Как?

— Пропал, похоже, сбежал, сейчас его ищут.

— Ну надо же!

— Да, надеемся, что скоро его найдут, у нас к нему накопилось множество вопросов, тем более он у нас проходит свидетелем еще по одному делу.

— Какому? — невольно спросила я, ожидая, что сейчас следователь меня строго одернет, что, мол, вопросы тут задает он и так далее. Но он ответил мне довольно вежливо:

— У Миронова на работе погибла женщина, убийство из ревности, и очень может быть, что он-то как раз и послужил причиной убийства. Поэтому я вас и спрашиваю, не говорила ли Миронова, что муж ей изменяет или еще что-нибудь на эту тему?

— Я ничего не слышала.

— Ну что ж, пока вы можете быть свободны, но я вас еще вызову.

Он отметил мой пропуск, и мы распрощались. Борька изнывал в машине.

— Ну что, как там?

— Ой, Боря, едем скорей домой, страху я натерпелась, после все расскажу.

Дома за чашкой чая я ему все рассказала в подробностях, а он просто замучил меня дополнительными вопросами, как спросил, да как посмотрел следователь, да какая была у него интонация. Потом Борис подумал, отобрал у меня четвертую за день сигарету — сказал, что я много курю, пора подумать о здоровье.

— Вот что, Милка, положение очень серьезное. Если этого ненормального найдут, а это вопрос времени, не поверю я, что этот кретин сумеет от милиции хорошо спрятаться; так вот, если его найдут, он со страху может все на тебя свалить. Так что, с одной стороны, ты должна про эти пятьдесят тысяч молчать, так у тебя никакого мотива нет Леру убивать, а с другой стороны, если Лерин муж все расскажет, то твое поведение будет выглядеть очень подозрительно — зачем ты за ним следила, вокруг дома болталась, домой к нему ходила. Поэтому тогда придется тебе про деньги все в милиции рассказать. Но Витька про деньги никогда в милиции не подтвердит, ему это ни к чему, только с налоговой будут неприятности. И хорошо бы нам судьбу этих денег проследить, чтобы доказать, что они были.

— Да как их проследишь? Пропали они, и все.

— Давай еще раз попробуем. Значит, Лерин муж сказал, что эта его Нина перепутала сумки. Это было в понедельник. Значит, пришла она домой, открыла сумочку, а там все чужое да еще пятьдесят тысяч в придачу. Как она могла поступить? Позвонить Лериному мужу и вернуть деньги? Это если бы не было убийства. Но не могла же она оставить все как есть, ведь она знала, что придется деньги вернуть, что их будут искать. Значит, прошел понедельник, про деньги никто и не вспомнил, а во вторник муж ее убивает из ревности, и сам себя потом тоже. Но деньги-то куда делись?

— Не знаю, в милиции о них ни слуху ни духу.

— Думай, Милка, думай.

Я достала записную книжку, посмотрела еще раз адрес, что-то мне это смутно напоминало. Ну да, где-то я уже видела эту улицу и номер дома.

— Послушай, Боря, давай поедем туда по этому адресу, покрутимся там возле дома, вдруг я что-нибудь вспомню.

— Хорошо, поехали.

Мы поехали, и меня осенило. В этом доме жила Надежда, а ведь мы проработали с ней в институте много лет. Я схватила записную книжку, да, все правильно, тот же номер дома и квартира рядом, вот удача!

— Борька, давай к телефону, я позвоню Надежде и напрошусь в гости, если она дома.

— А что ты собираешься ей сказать?

— Не знаю, по ситуации посмотрю.

— Смотри, Милка, будь осторожна.

— Да провались все, надоели эти тайны мадридского двора, ведь я же ни в чем не виновата!

Он только вздохнул. Надежда оказалась дома, очень обрадовалась моему звонку, а я сделала вид, что не замечаю Борькиных укоризненных взглядов, и сказала, что мне надо срочно с ней увидеться. За что нравилась мне Надежда — она никогда ничему не удивляется. Надо так надо, заходи! Я велела Борьке ехать домой и заниматься хозяйством, а он сказал, что у него и так есть чем заняться, работа у него, делает какую-то программу для психбольницы имени Сухово-Кобылина. Эта программа всех психов на учет ставит и сама лечить будет, скоро врачи не понадобятся. Борька поехал к психам, а я отправилась в гости к Надежде, купив в ближайшем магазине фруктовый торт.

Надежда совершенно не изменилась за те два года, что мы не виделись, только чуть-чуть пополнела, но я ей этого не сказала, чтобы не расстраивать. У нее в квартире была чистота, тишина, на плите варился обед, сама Надежда была спокойная и довольная, сидела в чистой кухне и что-то там делала по работе — на кухонном столе были разложены какие-то чертежи и схемы.

— Ты что это, теперь надомница?

— Да, на транспорт не надо деньги тратить, на работу раз в неделю ходим.

— Здорово устроились!

Надежда без сожаления оторвалась от своих схем, убрала все, поставила чайник и накрыла на стол.

— Может, ты есть хочешь?

— Да нет, спасибо, чайку попьем, и все. За чаем мы вспомнили старых знакомых, перечислили всех бывших сотрудников, кто где, и так увлеклись, что незаметно съели полторта. Надежда заахала насчет фигуры, налила нам по рюмочке сухого вина, потом спросила:

— У тебя покурить есть?

— Есть, а что?

— Давай скорей покурим, а то мне Саша не разрешает, я на тебя все свалю.

Смешно: взрослая разумная женщина, а мужа боится из-за какой-то ерунды!

Надежда только махнула рукой — себе дороже!

— Ну, как ты. Мила, живешь? Выглядишь вроде ничего, похудела, — с завистью сказала Надежда, — есть у тебя кто-нибудь?

— Да ко мне, кажется, муж вернулся.

— Кажется? Ты что, еще не уверена?

— Ну да, думаю пока.

— Но ты ведь ко мне не поэтому, с мужем-то и сама сумеешь разобраться?

— Надежда смотрела внимательно.

— Скажи, Надя, у вас тут на площадке соседи погибли, муж жену убил, а потом сам…

— Был такой случай, — осторожно сказала Надежда.

— А ты про это что-нибудь знаешь?

— Знаю, — Надежда усмехнулась, — кое-что интересное знаю.

Я раздумывала недолго. Надежда не тот человек, с которым можно ходить вокруг да около, она сразу поймет, что я что-то скрываю, и я решилась.

— Сан Саныч когда с работы придет?

— Часа через полтора.

— Тогда успеем. Сначала я тебе все подробно расскажу, а потом ты мне про соседей, ладно?

— Ладно.

И я опять, как вчера Борьке, рассказала Надежде всю эту немыслимую историю. Надежда слушала, не перебивая, только в глазах у нее плясали странные огоньки.

— Ну вот, Нина перепутала сумку, убежала домой, а потом ее убили.

— Ее не убили, то есть убили, но не муж и не из ревности.

— А откуда ты знаешь?

И теперь уже Надежда рассказала мне свою невероятную историю. Она долго распространялась про кассету, про видеомагнитофон, про запись-перезапись, я не очень поняла, но поверила ей на слово.

— И вот. Милка, я все думала, почему же их убили, зачем, а теперь еще ты с этими деньгами, совсем непонятно.

— А мне так напротив, все понятно, кто шляпку спер, тот и тетку пришил, то есть наоборот, кто этих твоих соседей шлепнул, тот и деньги прихватил.

— А вот я тебе сейчас такое скажу, что держись за диван, а то упадешь: сумочку-то у Нинки сперли!

— Как так?

— Да вот так. В понедельник соседка ее встретила, идет без сумки, говорит, вырвали сумочку прямо из рук, шпана какая-то.

— А где, не сказала?

— Не сказала, а соседка не спросила, говорит, Нина и так расстроена была.

— А если бы она знала, что в сумке пятьдесят тысяч долларов было, она бы еще не так расстроилась, хотя ей и так хватило, она же человека убила.

Слушай, — присутствие Надежды всегда положительно влияло на мои умственные способности, — так я тебе скажу, где это случилось — прямо в том переулке, вскоре после того, как мы с ней столкнулись. Парень этот, у которого я Лерин паспорт нашла, мог этот паспорт взять только из ее сумки, я утром видела.

Выходит, это он у Нины сумку украл?

— Нет, — Надежда рассматривала паспорт того парня, — фотография, конечно, давнишняя, но получается, что сейчас ему тридцать два года, одет как он был?

— Там плохо было видно, грязь, кровь кругом, но куртка хорошая, кожаная, ботинки приличные, нет, на шпану никак не похож и на алкаша тоже.

Надежда что-то соображала:

— Знаешь, что может быть? Допустим, выхватил у Нины сумочку кто-то из этих парней, тех, кого ты на помойке видела. Конечно, если бы они все там были, никто бы вступаться не стал, связываться с такой кодлой никому неохота, а если там сначала кто-то один был? Нина была интересная, может, этот, как его, Олег Примаков увидел, что девушку грабят, и решил помочь, побежал за тем, кто сумку вырвал, а там его целая толпа встретила и избила.

Я подумала немного.

— Все может быть, только сумки у этих парней не было, я точно помню, они ведь мимо меня пробежали.

— Значит, так, — Надежда была полна энергии, — принимаем эту мою мысль как гипотезу. Допускаем, что этот Олег оказался порядочным человеком, побежал за одним из парней, отобрал у него сумку, хотел вернуться, но тот привел подкрепление, а за это время Олег успел сумку припрятать.

— А если не Олег сумку припрятал, а один из этих парней?

— Исключено! Перед тем как прятать, они бы посмотрели, что там, а уж когда увидели, сколько там денег, то забыли бы про Олега и следили бы только друг за другом, чтобы никто с деньгами не сбежал.

— А та бабка во дворе в лицо их видела и по фамилии их главного называла…

— Ну и что? Во-первых, они могут уже сбежать, пока милиция будет собираться, а во-вторых, ну, арестуют кого-то из них за хулиганство, они про сумку и не вспомнят, зачем еще лишнее на себя брать! Теперь план действий.

Первое, идем к этому Олегу по домашнему адресу, там покрутимся, может, узнаем, в какой он больнице. Второе, ищем, в какой он больнице по справочному. Если он в себя придет, можно с ним поговорить. Третье, раз живет он не на Петроградской, то что он там делал? Приходил к кому-нибудь или работает там?

Значит, идем на то место, там походим, посмотрим. Насколько милиции легче!

Расспросили соседей, родственников, все и узнали, а тут прямо морока!

— Ага, милиции легче, когда у них все улики прямо перед носом увели! Я паспорта сперла, ты — видеокассету.

Надежда посмотрела пренебрежительно.

— Ты думаешь, если бы они эту кассету там в видике нашли, они бы что-нибудь сообразили, при их-то загруженности и вечной нехватке времени?

— А у тебя, значит, время есть подумать?

— Времени у меня навалом, зато денег мало.

— Да, у меня теперь тоже времени навалом, а денег совсем не будет. Надо новую работу искать.

— Подожди, вот разберемся с этим делом, тогда и будешь новую работу искать.

— А тебя, Надежда, хлебом не корми, только дай в какую-нибудь историю влезть. Думаешь, не помню, как тогда, два года назад, вы с Валей Голубевым что-то расследовали, когда Никандров повесился и Лена…

— Да ладно тебе, мы тогда сами так и не поняли, что в конце концов случилось, но жизнь мы кому-то здорово подпортили. А сейчас мы с тобой до завтра распрощаемся, у меня-то обед готов, а ты езжай домой мужа кормить, потому что раз он к тебе вернулся, это хорошо, значит, любит, но подстраховаться все равно не мешает: готовь ему обеды повкуснее, и каждый день все разное. Как знать, может быть, его вторая жена хорошо готовила.

Я хотела сказать, что, по моим подозрениям, Борькина вторая жена вообще не готовила, тут мне опасаться нечего, но не стала ничего говорить и поспешила домой. Надежда плохого не посоветует!

Возле дома у подъезда меня окликнули. Со скамейки поднялась какая-то женщина, и я с изумлением узнала в ней Витькину жену Лену, мою бывшую институтскую подругу. Сердце екнуло. Вот принесла ее нелегкая! Ничего, кроме новых неприятностей, мне ее приход не сулил.

— Привет, а ты в квартире-то была, там что, нет никого?

— Нет никого, а что, кто-то должен быть?

— Как — кто? — я очень натурально удивилась. — Боря должен был вернуться, он сейчас здесь живет.

— Поздравляю, — Ленка усмехнулась, — значит, у тебя личная жизнь в порядке.

— Послушай, — осторожно сказала я, — если мы будем скандалить, то пойдем, пожалуй, в квартиру.

Мы поднялись, разделись. Ленка молчала.

— Что случилось? — не выдержала я.

— И ты еще спрашиваешь? — она заорала:

— Ты какого черта молчала? Не могла трубку снять и мне позвонить?

— Да о чем ты?

— Как о чем? О бабе Витькиной. Вы там что, совсем обалдели, затаились?

— Так бабы-то уже и в живых нет, спохватилась! Ты вообще-то в курсе?

— Теперь в курсе!

— И кто же тебя просветил?

— Нашлись люди, но ты-то хороша, меня там дурой выставляют, а ты молчишь.

С одной стороны, мне было перед Ленкой неудобно, а с другой — я разозлилась.

— Послушай, ты хоть представляешь, какая там в фирме обстановка? Да мы там пикнуть не смели. Ну хорошо, позвонила бы я тебе, и в тот же день твой муженек бы меня уволил, а мне работа была нужна.

— А теперь не нужна?

— Теперь тоже нужна, но у твоего мужа я больше не работаю. Так что, дорогая подруга, хватит скандалить, давай распрощаемся по-хорошему. С тобой мы не ссорились. Но супруг твой такая скотина, что даже говорить о нем не хочу.

— Да, распустила я его, — грустно сказала Ленка.

— Что уж теперь делать, теперь ничего не изменишь.

— Да? — Ленка оживилась. — Ты так думаешь? Ну, это мы еще посмотрим!

— Не делай глупостей, — решительно сказала я, — у тебя семья, делать ты сама ничего не умеешь, куда денешься? Он хоть деньги в дом приносит.

— Ну ладно, пока до свидания. Еще увидимся, — она закрыла за собой дверь. Я только головой покачала.

Суббота, 27 марта

С утра, быстро выпроводив Борьку на работу, у него там что-то не ладилось, и главврач разрешил ему работать в субботу, еще и лучше, больница-то всегда работает, а административный корпус закрыт, так что Борька никому не помешает, я полетела к Надежде. Надежда внимательно рассматривала паспорт Олега Примакова.

— О, смотри-ка. Улица Руднева, дом пять, квартира пятнадцать, это тут недалеко. Сейчас туда пойдем, погода хорошая, пешочком прогуляемся.

На улице Руднева, дом пять мы застали такую картину: в угловой квартире на третьем этаже, выходящей окнами на улицу, из обугленного окна выглядывал рыжий мужик и пытался выбросить обгорелый диван, вернее, только остов дивана, потому что мягкая обивка и поролон сгорели полностью. Диван не проходил по ширине, мужик радостно матерился. Внизу под окнами на протаявшем газоне стоял бодренький дедок в кепочке и подавал мужику советы:

— Володька, боком, боком его заноси, едрит твою!

Из окна второго этажа выглядывала голова тетки в бигудях, она пыталась разглядеть, что происходит наверху. Чуть поодаль в стороне от опасной зоны стояла небольшая кучка народу.

Дворничиха, опершись на метлу, беззлобно переругивалась с рыжим Володькой в окне. День был субботний. Погода хорошая, народ вышел прогуляться и подходил полюбопытствовать, поэтому мы с Надеждой тоже рискнули подойти поближе. Интервью давала бойкая бабуля в стеганом пальтеце и вязаной шапочке с помпоном.

— Как рвануло вечером, я сижу на кухне, чай пью, так чашка прямо из рук и выпала. Стекла удержались, на кухне только треснуло, да у соседей сверху вылетели. И пожар такой начался. Пожарные пока приехали, те в квартире уже и сгорели. А как стали водой заливать, так до подвала все залили. Под нами Зинка-дворничиха, так ей жэк обещал быстро отремонтировать и бесплатно. А мы-то не знаем, как уж теперь и жить будем. Паркет весь горбом встал, на стенке полированной пузыри — пропала мебель!

Надежда что-то подсчитала, посмотрела на окна, потом показала мне глазами, что точно, это пятнадцатая квартира сгорела. Бабулька между тем начала рассказывать все по новой, без дополнительных просьб:

— В этой квартире муж с женой жили, Примаковы, самого-то Олега за два дня до этого избили сильно, хулиганы какие-то, в больнице он находится. Маринка у него все время. А тут брат ее ночевал в четверг с бабой. Ну и как рвануло вечером — не успели они и в кухню войти!

— А что случилось-то? — не выдержала я.

— Утечка газа, — важно сказала бабуля. — Кран был неисправен, газу нашло, а они свет включили, вот и взорвалось. На кухне все в щепки, их двоих когда выносили — не узнать, где что, обуглились все.

— Да, вот мужик-то влетел, — вздохнули в толпе, — вот тебе и развлекся с бабой. А она-то и вовсе ни при чем.

— Вот не спала бы с чужим мужиком по чужим квартирам, тогда и была бы ни при чем, — дружно осудили соседки. — Брат-то Маринкин женатый был, ребенок остался!

— Что творится!

— Да, — продолжала бабулька, — пожарные свое дело сделали и уехали, а убирать-то надо. Вот на похороны Маринкиного брата приехали родственники из деревни, — она махнула рукой к окну, — сватья-братья, седьмая вода на киселе, их к делу и приставили. Да и то пьют больше, чем работают.

— Галя, Галя, — закричала она тетке в бигудях, — да не высовывайся, тебе диваном по голове попадет!

Мужик в окне справился, наконец, с непослушным диваном и с криком «Поберегись!» выбросил его на газон. Мы с Надеждой тихонько пошли себе в сторонку, делать нам там было больше нечего.

— Значит, утечка газа, — задумчиво сказала она. — Выходит, этому Олегу еще повезло, что он в больнице оказался, а то бы сгорели с женой заживо.

— Что-то в последнее время вокруг меня одни трупы, — поежилась я. — Сначала Леру убили, случайно, правда, потом Нину эту с мужем, твою соседку, теперь вот тут людей совершенно посторонних газом тоже случайно.

— Как много вокруг тебя случайностей!

— Да, начиная с того, что каблук случайно подвернулся, если бы не каблук, я бы не упала, пошла бы вместе с Лерой к ней домой. А там уж не стояла бы и не смотрела, как две бабы дерутся, а разняла их, не то что этот дурак, Лерин муж.

— А кстати, не нашли его еще?

— Надо думать, не нашли, а то меня бы уж следователь опять вызвал.

Этот-то дурак, дурак, а умный, ишь как от милиции сумел спрятаться.

— Ну что тут долго раздумывать, надо навестить этого Олега в больнице и спросить про деньги.

— Что ж, по всем больницам будем рыскать или звонить, скажут ли еще?

— Да нет, я вот думаю, ведь Олега где избили? На Петроградской? Там рядом Первый медицинский. Может быть, его туда отвезли, в больницу Эрисмана?

— Ну, сейчас придем к тебе, позвоним в Эрисмана, в хирургию.

— Мы еще быстрее узнаем. У меня в Эрисмана невестка работает.

— Надежда, какая еще невестка? У тебя же дочка Алена и зять.

— Это моя неродная невестка, Сашиного сына жена.

— Ну, выдумала какую-то неродную невестку, она с нами и разговаривать не захочет.

— Да что ты, у меня с ней прекрасные отношения, это с первой Сашиной женой они не ладили. А нам-то что с ней делить? Живем отдельно, я не вмешиваюсь.

Она набрала номер, сетуя, что сегодня суббота и невестки может не быть на работе, но у той как раз оказалось дежурство, поэтому Катерину Лебедеву поискали и позвали к телефону.

— Катюша, здравствуй, это Надежда Николаевна. Извини, что беспокою, но тут, понимаешь, какое дело. Там у вас в хирургии должен лежать некий Примаков Олег Петрович, но я точно не уверена. Так вот, нельзя ли выяснить, в какой палате и, вообще, как состояние. Что? Когда поступил? В понедельник, надо думать. Да, 22 марта. Перезвонишь? Буду ждать, — она повесила трубку, — ну что, кофейку пока выпьем?

Не успели мы напиться кофе с остатками вчерашнего фруктового торта, как раздался звонок Надеждиной невестки, видно, и впрямь отношения у них были хорошие.

— Что говоришь, есть такой? Во второй хирургии? Отлично. А в какой палате? Ах, в реанимации… А самочувствие? Там не понять… Слушай, а нельзя все-таки его повидать как-нибудь? Да понимаешь, моя приятельница его, как бы это сказать, очень близкая знакомая… Да-да. Я знаю, что жена все время там, я поэтому к тебе и обратилась, чтобы нам с женой случайно не столкнуться. Да, спасибо тебе большое, значит, завтра вечером, ну хорошо.

Надежда повесила трубку.

— Видишь, все устроилось, завтра вечером часов в восемь подойдем во вторую хирургию, там будет ее подружка дежурить, Оленька, она нас проведет куда нужно. Я сказала, что ты — его любовница, так что они постерегут там, чтобы никто нас не видел, и никому не скажут, что мы приходили.

— Надежда, ты что, с ума сошла? Это же молодой мужик, тридцать два года, куда я ему в любовницы?

— Ну а я-то уж тем более ему только в тетушки гожусь. Слушай, а тебе сколько лет-то?

— В будущем году сорок, только тебе говорю по секрету.

— Ну надо же, как годы бегут! В общем так, сейчас расстаемся, а завтра встречаемся в семь вечера у метро «Петроградская». Что же мне придумать для Саши?

— Да скажи ему все как есть!

— Что ты, никак нельзя. Он будет волноваться и никуда меня не пустит.

После того раза, помнишь, два года назад, когда в институте у проходной перестрелка была… — Она замолчала. — Ладно, придумаю что-нибудь. А ты макияж наведи получше, приоденься, чтобы они тебя за любовницу приняли и ничего не заподозрили. Медики народ наблюдательный…

Я поехала домой, по дороге накупила продуктов, дома с удовольствием принялась готовить обед, напевая и вертясь по кухне. Давно уже не готовила для кого-то. Попутно убрала в квартире — в общем, окунулась в домашнее хозяйство.

Борька приехал из психбольницы ужасно расстроенный, потому что имел там беседу с главбухом по поводу оплаты своей программы, и нахальный главбух сказал, что заплатит Борьке в пять раз меньше, чем обещал.

— Ты что, договор не составлял?

— Составлял, а он меня уговорил там сумму поставить меньшую, чтобы налоги платить поменьше. А теперь говорит, что стоит в договоре, то и оплатим.

— Вот жулик, а еще главбух такой крупной больницы! Так и психов бедных обкрадывает!

После обеда настроение у Борьки улучшилось, но как только я приступила к нему с требованиями починить, наконец, бачок в туалете, он удалился к Лешке в комнату и просидел там за компьютером до вечера, а я так разохотилась к домашнему хозяйству, что даже испекла его любимый пирог к вечернему чаю. Он ужасно растрогался и вообще выглядел таким довольным и счастливым, что у меня язык не повернулся спросить его, что у него там произошло с женой, какие неприятности и почему, если он так по мне скучал, то решил вернуться только теперь, когда с отъезда Лешки прошло почти полгода. И про свою дальнейшую жизнь мне не хотелось сейчас думать. Вот когда разберусь с этими проклятыми деньгами, тогда и буду думать, как жить дальше, и искать работу. Во мне еще занозой сидел вопрос: где взять восемь тысяч долларов на обучение Лешки в Штатах, две-то у меня были накоплены. Видно, придется распрощаться с мыслью об Америке и к лету ожидать сына сюда.

Проводив Милу, Надежда занялась работой. В среду в институте присутственный день, как они шутят, то есть все сотрудники сходятся и координируют свои разработки. До вечера время пролетело незаметно, скоро муж вернется, будем ужинать. Она убрала свои схемы, поставила чайник, и тут раздался знакомый звонок в дверь.

— Как хорошо, что ты сегодня пораньше! — с улыбкой сказала она, но это был не муж.

На пороге стояла смущенная соседка Мария Петровна, а с ней какой-то мужчина. Надежда совсем забыла, что Мария Петровна тоже звонила два коротких звонка, как все домашние, Надежда сама в свое время так с ней договорилась.

— Здравствуй, Надежда, ты уж извини, что мы к тебе без предупреждения, но вот человеку очень нужно с тобой поговорить. Он из очень важной организации, ты меня понимаешь? Он тебе сам все объяснит. А я уж пойду.

«Ну и ну! Значит, этот тип решил через Марию Петровну действовать. Что уж он ей наговорил там? Я бы его ни за что в квартиру не впустила», — пронеслось в голове.

— Простите, из какой вы организации? Что-то я не поняла. Из КГБ, что ли? Так теперь его нету.

— Если вы имеете в виду ФСБ, то я не оттуда. Это я вашей соседке сказал, что я из КГБ, пожилой человек в этих тонкостях не разбирается.

Надежда вгляделась в своего гостя. Росту среднего, голос негромкий, на вид лет сорок, довольно подтянутый, словом, черт его знает, что за человек, и как это она впустила его в квартиру!

— Может быть, не будем разговаривать в коридоре? — гость улыбнулся довольно приветливо.

Надежда открыла было рот, чтобы сказать, что она его в дом не приглашала, так что можно и в коридоре постоять, это ведь ему от нее что-то надо, а не ей, но как-то само собой получилось, что она кивнула в сторону кухни. «В комнату ни за что не пущу», — подумала она на ходу.

Гость разделся, аккуратно повесил куртку на вешалку, остался в джинсах и сером свитерочке, вытер ноги и прошел в кухню. Там он сел за стол напротив Надежды, достал какое-то удостоверение и протянул ей.

— Что такое? — удивилась Надежда.

— Да-да, вы не ошиблись, я частный сыщик, это лицензия, все законно, вот, сами видите, все печати на месте.

Надежда прочитала фамилию — Петров.

— А на удостоверении из КГБ, которое вы показали моей соседке, было написано Сидоров?

Гость промолчал, только продолжал смотреть на нее очень пристально.

Голова у Надежды почему-то стала тяжелая, как при гриппе, глаза стали закрываться, но усилием воли она стряхнула с себя эту одурь. Она вдруг вспомнила своего одноклассника Гришку Гинсбурга. После школы он окончил медицинский, потом увлекся всякими методами гипноза и внушения. И когда они отмечали десятилетие окончания школы, Гришка проводил над ними опыты. С Надеждой он промучился почти час, никакого результата не получил и торжественно заявил, что она не поддается никакому виду внушения, это у нее от природы такое качество. Гришка давно в Штатах, работает там в каком-то институте парапсихологии, видно, и правда были у него способности, но слова его Надежда запомнила очень хорошо и свое тогдашнее состояние тоже.

"Вот это да, ведь он меня гипнотизирует! Что же делать? Притвориться, что засыпаю, а потом стукнуть его вон той сковородкой? Черт, сковородка-то тефлоновая, легкая. Ведь были же чугунные сковородки, так увезла на дачу. Саша говорит, купи, мол, все новое, а теперь без чугунной сковородки как без рук.

Господи, Саша же должен скоро прийти! Совсем немного времени мне до него продержаться. А там уж он меня не даст в обиду. Спокойно, Надежда, не нервничай!"

Она пошевелилась и сказала гостю вежливым тоном:

— Не хотите ли чаю?

Если он и удивился, то не подал виду, но смотреть на нее пристально перестал.

«Не вышло, голубчик!» — злорадно подумала Надежда.

Она рассмотрела его повнимательнее. Пожалуй, что не сорок лет ему, а к пятидесяти. Морщинки под глазами и вообще вид такой… А если сзади посмотреть, то тридцать лет можно дать. Худощавый, подтянутый, спортивный, наверное. Вот и Саша у нее тоже худой. А она от этой спокойной жизни только прибавляет.

Bee, с сегодняшнего дня больше не ем бутербродов и сладкого! Нет, лучше с завтрашнего.

— Вам достаточно? — спросила она.

— Что — достаточно?

— Ну, сначала вы попробовали гипноз, а теперь читаете мои мысли.

Поверьте, там нет ничего интересного, обычные бабьи глупости.

— Во-первых, читать мысли гораздо сложнее, чем гипнотизировать, поэтому я делаю это лишь в самом крайнем случае, а во-вторых, что касается бабьих глупостей, то не притворяйтесь, Надежда Николаевна, вы очень умны.

«Зато вы — очень нахальны», — подумала Надежда, а вслух сказала:

— Времени у вас полчаса, потом придет муж. Раз уж пришли, говорите, что вам от меня надо, и побыстрее.

— Мне нужна видеокассета, которую вы взяли в квартире убитых соседей, желательно с объяснениями.

— А кто вы такой, чтобы я так просто отдала вам эту кассету?

— Я вам уже говорил, что я частный сыщик, сам по себе, ни к милиции, ни к другим организациям не имею отношения, у вас есть интересующая меня улика, вам она ни к чему. Отдайте ее мне, и я уйду.

— Тем более я не должна отдавать вам эту кассету. Раз я ее незаконно оттуда стащила, так придется мне идти к следователю Громовой, каяться и отдать кассету ей, ведь это важная улика. А вы идите потом к Громовой и разбирайтесь с ней.

— А что же вы раньше этого не сделали, не отдали Громовой эту видеокассету?

— Не люблю Громову, — надулась Надежда.

— Вы с ней близко знакомы?

— Это неважно, не люблю — и все!

— Ну ладно, что же вы хотите за эту кассету, я так понимаю, деньги вас не интересуют?

— Деньги меня интересуют, как всякого нормального человека, но продавать вам эту кассету я не собираюсь. А я хочу, чтобы вы ответили мне на несколько вопросов по поводу этого дела, оно меня очень интересует.

— Допустим, я согласен.

— Чудно! Тогда, во-первых, кто ваш работодатель? Если вы частный сыщик, то на кого вы в данный момент работаете?

— Гм-м, сосед ваш, Геннадий Березин, работал в крупной фирме, там своих сотрудников ценят и очень интересуются, кто мог причинить им такой вред. К милиции им обращаться не с руки, да и сами понимаете, что там милиция может выяснить, вот и наняли меня.

— Значит, в убийство из ревности они там, в фирме, не поверили?

— Рассматривал я и такой вариант, — уклончиво ответил гость, — тем более что у жены убитой на работе кто-то был.

— Да, был, — задумчиво проговорила Надежда, но тут же постаралась выбросить из головы эту мысль, вспомнив о необычных способностях своего гостя.

— Что касается убийства из ревности, то это полная чушь, когда кассету просмотрите, сами в этом убедитесь. И теперь второй вопрос: почему они оба дома были, то есть почему они в будний день днем находились не на работе, хотя все соседи знали, что они много работали и дома бывали только по выходным?

— Хороший вопрос. Она сказала на работе, что телемастера ждет, и отпросилась на полдня. А ему на работе ни перед кем отчитываться не надо было, так что он просто заехал домой на некоторое время.

— Точно, телевизор-то у них неисправен был, изображение дергалось! Ну что ж, ищите телемастера.

В это время на кухне появился кот Бейсик. Надежда и то уже удивлялась, как это он не приходит знакомиться с новым человеком. Бейсик у них был очень общительный, к тому же рыжая шерсть очень красиво смотрелась на любой одежде, особенно на темных брюках и юбках. Мужчин Бейсик приветствовал, потершись о брюки, а к женщинам вскакивал на колени.

Бейсик постоял на пороге, присматриваясь, потом как-то неуверенно сделал шаг вперед, в это время гость обернулся и посмотрел коту в глаза. Бейсик мгновенно выгнул спину, взъерошился, распушил хвост, сделавшись из довольно обычного полупушистого кота полностью пушистым, глаза его загорелись неестественным блеском, словом, кот имел вид очень эффектный.

«Пожалуй, не врал тот алкаш, который продал нам в свое время котенка, что бабушка Бейсика была ангорская кошка», — с гордостью подумала Надежда.

Бейсик между тем подпрыгнул на месте, перевернулся прямо в воздухе и удалился из кухни, причем все это в полном молчании. Надежда только плечами пожала.

Она отдала гостю кассету, ответила на некоторые его вопросы, многое он и так уже знал от загипнотизированной Марии Петровны.

— А все-таки, кто же вы такой?

— Я — частный сыщик, хожу где вздумается и гуляю сам по себе, — отшутился он.

Из окна кухни была видна трамвайная остановка, вот подъехал трамвай, и показалась знакомая фигура. Надежда повернулась.

— Вон муж идет, ваше время истекло.

— Еще последний вопрос: соседи ваши не рассказывали, ничего необычного с ними не происходило в последнее время?

«Ни за что про сумку не скажу, — подумала Надежда, — тебя наняли их убийцу искать, ты и ищи, а так пойдет разбирательство, еще Милку впутают, нет, не скажу».

Он уже одевался в прихожей, по мнению Надежды, слишком медленно.

— Послушайте, мне бы не хотелось, чтобы вы с мужем в дверях столкнулись.

— Я понял, понял, не волнуйтесь. Надежда открыла дверь, лифт ехал наверх, и в нем, судя по всему, был муж. Ее гость шагнул через порог и растворился в темноте за долю секунды до того, как двери лифта раскрылись на их этаже.

— Профессионал! — усмехнулась Надежда. Бейсика обнаружили на шкафу после долгих поисков, зарывшегося в старые газеты и испуганно вздрагивающего.

Воскресенье, 28 марта

Наконец мы с Надеждой нашли эту вторую хирургию, спросили там Олю, и нам показали дверь реанимации. В коридоре было пустынно и тихо, посетители ушли, ходячие больные смотрели телевизор в холле. К нам вышла молоденькая сестричка, потом позвали Олю. Девчонки смотрели на меня с любопытством. Я в грязь лицом не ударила — сегодня с полдня начала наводить красоту. Так что Борька даже ревниво спросил, куда это я собираюсь. Я загадочно промолчала — пусть помучается, а то ишь какой, пришел, покаялся, и сразу ему и жена, и обед, и все такое прочее. Но Борька не особенно приставал ко мне с расспросами, он что-то переделывал в своей программе и целое воскресенье просидел за компьютером.

Мы вошли в реанимационную палату. Оля подвела меня к кровати с надписью «Примаков О.П.». Я этого Олега не узнала бы в лицо, потому что лица я тогда на помойке не видела. Оно было залито кровью. Сейчас голова у лежащего передо мной человека была забинтована, а пол-лица закрывал огромный фиолетовый синяк.

Какие-то трубочки и провода шли от него к разным приборам. Я очень натурально всхлипнула. Прижала к лицу платок и опустилась на стул в изголовье кровати.

Пока я изображала безутешную скорбь, Надежда тихонько говорила о чем-то с Олей. Потом она подошла ко мне и прошептала:

— Еще посиди немножко, и пойдем. Похоже, нам тут делать нечего.

— Он что, всегда так? В себя не приходит?

— Пойдем, потом скажу. Оля подошла к нам:

— Вы извините, скоро врач придет.

— Все-все, мы уже уходим, спасибо вам, Оленька, огромное.

Мы вышли на улицу, Надежда выглядела озабоченной.

— Плохо дело. У него голова сильно разбита. Врачи говорят, там в мозгу большая гематома. Он в себя не приходит и ни на что не реагирует.

— Но жить-то он будет?

— Жить-то будет, но вряд ли нормальной жизнью. Может, вообще инвалидом на всю жизнь останется, так и будет сидеть, есть с ложки, а все остальное под себя.

— Господи помилуй! Такой молодой!

— Так что вряд ли мы с тобой что-нибудь от него узнаем. Либо он эти деньги потерял и их кто-то нашел и слямзил по-тихому, либо он деньги успел-таки припрятать и теперь ничего нам не скажет. Даже если в себя придет, все равно ничего соображать не будет.

— Ну что, бросим это дело, а, Надежда? Похоже, уплыли денежки!

— Ну ладно, только давай завтра сходим туда, на Петроградскую. Походим там вокруг, покрутимся на той помойке, так, на всякий случай.

— Упорная ты, Надежда!

Очередной раз связавшись с заказчиком, Мастер услышал в его голосе ледяную злобу:

— Я жалею, что поверил вашим рекомендациям.

— В чем дело? Ваш «Панасоник» починен. Время, место — все соблюдено.

— Идиот! Вам же назвали клиентов! Вы что, никогда не проверяете, кого… ремонтируете?

— О чем вы? Мужчина и женщина…

— Это были не те мужчина и женщина! Имейте в виду, что наше соглашение отменяется! Следовало бы получить от вас аванс обратно, но ведь вы не согласитесь, хотя мое потраченное время и бесплодные надежды…

— Я никогда не работаю даром, но и зря деньги не беру…

Если бы Заказчик видел в это время лицо Мастера, он не сказал бы того, что сказал, но по телефону было не видно сузившихся глаз и жестких морщин вдоль подбородка Мастера, поэтому Заказчик просто послал Мастера подальше.

Заказчик бросил трубку. Мастер глубоко задумался. Такой прокол был в его карьере впервые. Раздосадованный той, первой неудачей, той нелепой случайностью, он, видимо, занервничал, поспешил и плохо проработал операцию.

Это недопустимо. Но еще более недопустимо, чтобы кто-нибудь узнал о его промахе. Это был бы конец карьеры. А в его профессии на пенсию не уходят. Черт, ну надо же, как все не задалось с самого начала! Никогда в его работе не бывало таких случайностей!

Выход был один: он должен найти и уничтожить Заказчика, тогда все концы этого проклятого дела будут обрублены и никто не узнает, что Мастер так прокололся. Это было возможно. Конечно, телефон, через который он получал всю необходимую информацию, — это связной телефон, никто не станет делать заказ со своего домашнего номера, но через связника выследить Заказчика трудно, но возможно, надо только уметь следить и иметь терпение.

Через знакомую девушку, работающую в телефонной сети, на следующий день он выяснил адрес, по которому был установлен связной телефон. Это была маленькая однокомнатная квартирка в Дачном, в которой жила одинокая старушка.

Теперь надо было следить за этой квартирой в дни, когда Заказчик должен был выходить на связь. В первый же такой день удача улыбнулась Мастеру. За десять минут до связного времени в квартиру старушки вошел седоватый мужчина средних лет в дымчатых очках. Мастер очень рисковал, заняв наблюдательную позицию этажом выше. Теперь, разглядев Заказчика, он пошел вниз, чтобы проследить за ним от подъезда и найти его дом или ликвидировать по дороге, если будет удобный момент. Внизу в подъезде он столкнулся с эффектной брюнеткой. Она задумчиво рассматривала листок бумаги. Увидев Мастера, она смущенно улыбнулась ему и обратилась с просительной интонацией:

— Простите, вы не поможете мне найти, сейчас, я посмотрю, тут немного темно…

Брюнетка открыла свою сумочку и стала там что-то искать. Мастер хотел было извиниться и пройти мимо, но вдруг из сумочки показался небольшой баллончик, брюнетка нажала на кнопку. Мастер почувствовал незнакомый резкий запах, и его внезапно охватила страшная слабость. В глазах у него потемнело, и он успел только подумать, что, кажется, на этот раз ошибся с Заказчиком. Это была правильная мысль и последняя в его жизни.

Понедельник, 29 марта

С утра в понедельник Борис поехал в псих-больницу к нахальному главбуху с нехорошим блеском в глазах. Со всеми этими событиями нам так и не удавалось никак поговорить.

А мы с Надеждой опять встретились на Петроградской. Проехали на троллейбусе мимо моей фирмы, вышли там, где и я тогда выскочила, потом пошли, как и я тогда, к Лериному дому, обошли его, я показала Надежде окна Лериной квартиры. Потом мы пошли по переулочку, остановились у подъезда.

— Вот здесь я нашла застежку от Лериной сумки, то есть я думаю, что ее.

Мы вошли в подъезд, вышли с другой стороны и пошли гулять дворами. Там была пропасть проходных дворов, какие-то заканчивались тупиками, а в другие можно было пройти через сквозные подъезды. Мы с Надеждой проделали тот же путь, которым шла я, и дошли до той щели между дворами.

— Вот, Надя, в том последнем дворе все и случилось.

Когда мы через щель протиснулись во двор, мне показалось, что время прыгнуло на неделю назад. Двор выглядел точно так же, как и тогда, — тот же забор, ящики. Возле ящиков кто-то выбросил за ненадобностью детское пуховое одеяльце. Штук шесть ворон галдели над ним, дрались, каркали и дергали пух.

— Надя, что это с ними, зачем им пух понадобился?

— Ну, Милка, ты в своей коммерческой фирме уже в жизни ничего не соображаешь. Сейчас какое время? Конец марта. У ворон время вить гнезда. Они пухом гнезда устилать будут, видишь, какое им счастье привалило, кто-то одеяльце вовремя выбросил.

Отвлекшись на вороний галдеж, мы вначале не заметили движения у помойных контейнеров, но когда я разглядела, что там происходит, мне стало плохо от воспоминаний. Точно так же, как в прошлый понедельник, там прыгали, топали ногами и матерились, только это были не взрослые парни, а мальчишки лет около десяти. Вот один вдруг взвыл страшно и отскочил, тряся рукой, с которой капала кровь. Мальчишки немного расступились, и вдруг что-то серое мелькнуло и взвилось на бетонный забор. Мальчишки заорали и ринулись рыться в мусоре. Серое нечто оказалось огромным пушистым дымчатым котом, глаза его горели, а шерсть стояла дыбом. В кота полетели консервные банки и всякая дрянь, которую мальчишки отыскали в мусорном баке. С той стороны забора послышался лай собаки, кот на заборе весь сжался и пытался вцепиться когтями в бетон. От всего этого гвалта я немного ошалела и стояла столбом. Надежда опомнилась первая и бросилась к месту боя с криком:

— А ну пошли вон!

Она схватила за руку одного мальчишку, потом другого, они еще огрызались, эти маленькие негодяи, тут подоспела я и, посмотрев в окна дома напротив, которые были пусты, отвесила щедрой рукой пару подзатыльников.

Увидев, что мы с Надеждой стоим на позициях педагога Макаренко, который считал, что за подлость ребенка надо наказывать, и желательно физически, так ему будет понятнее, пятеро малолетних преступников ретировались в щель, обозвав нас на прощанье такими словами, что интеллигентная Надежда только головой покачала.

Мы подошли к забору. Кот сидел наверху и безмолвствовал, а собака с той стороны захлебывалась от лая.

— Что же делать? Кис-кис-кис, иди сюда, нет, не придет, боится.

— Надежда, да зачем он тебе? Пойдем уж отсюда, кот успокоится и сам слезет, а потом пойдет по своим делам.

— Да что ты! Это же явно домашний кот, полуперсидский. Видишь, толстый, небось кастрированный. Его если не мальчишки, то коты уличные задерут насмерть или бомжи на шапку используют. Кисанька, иди сюда!

Тут я вспомнила, что у Надежды дома тоже бегало что-то такое рыжее и пушистое. Кошатники все чокнутые, теперь Надежду ни за что отсюда не увести.

Надежда между тем подтащила к забору несколько ящиков, влезла на них и потянулась к коту. Тот попятился и зашипел.

— Как бы он туда к собаке не свалился. Вот что, Милка, ты его подпихни зонтиком, а я тут поймаю.

Она достала складную сумку на «молнии» и приготовилась. Я стала пихать кота зонтиком, он огрызался и шипел. Собака с той стороны с интересом наблюдала за нашими действиями. Зацепив этого разбойника ручкой зонтика, я толкнула его к Надежде. Кот не удержался на твердом бетоне и свалился. Надежда подхватила его на лету, он вцепился в нее передними лапами, а задними специальным кошачьим приемом разодрал всю руку. Но героическая Надежда, несмотря на боль, все-таки умудрилась запихать его в сумку, оставив снаружи только одну морду. Взглянув на ее руку, я ахнула. Надежда замотала руку платком, и мы пошли прочь. Кот орал из сумки дурным мявом.

— И куда ты его теперь?

— Сама не знаю.

В соседнем дворе нам встретилась женщина с коляской, она про кота ничего не знала. Мы еще побродили по дворам, спрашивая. Я уже начала терять терпение, а Надежда как-то заискивающе посмотрела на меня и сказала, что она к себе этого кота взять не может, потому что ее рыжий Бейсик ни за что не потерпит чужого кота в собственной квартире, так вот не могу ли я подержать его у себя, пока она не найдет коту приличную семью. Я только набрала воздуху, чтобы высказать все, что я думаю о котах, найденных на помойке, пусть даже и полуперсидских, но тут мы увидели в одном из дворов скамеечку на солнышке и на ней тусовку местных старушек.

— Сейчас подключим службу информации и все выясним, — оживилась Надежда. Кота старушки опознали немедленно.

— Это же Нюрин, из семнадцатой квартиры, она его искала. Опять, значит, убежал. Вы идите в семнадцатую квартиру, она дома, только-только из магазина пришла.

На двери квартиры номер семнадцать висела табличка:

Рахмановым 1 зв. Примаковой 2 зв.

— Вот это да! Значит, Олег Примаков сюда приходил, это его родственница, иначе никак не может быть.

— Вот видишь, — назидательно заметила Надежда, нажимая на звонок два раза, — ни одно доброе дело не остается безнаказанным.

— Это уж точно, — сказала я, глядя, как у нее из-под платка на руке расплывается красное пятно.

Дверь открыла нам бабуся, старая, конечно, но еще довольно крепкая. Мы еще даже не успели показать ей кота, как она ахнула, схватила из наших рук сумку и понесла в глубь квартиры, что-то приговаривая. Оставив сумку в комнате, бабуля вернулась чуть не вприпрыжку и пригласила нас к себе. В комнате бабуля заметила Надеждину руку, всплеснула руками и опять-таки бегом ринулась в кухню, принесла оттуда тазик с теплой водой, достала из шкафчика бинт, йод и мигом обработала рану так, что стало ясно — работает профессионал. Оказалось, что бабушка всю жизнь медсестрой проработала. Нам надо было с этой шустрой бабулей переговорить, а для этого подержать ее на месте хотя бы минут десять, поэтому Надежда притворилась, что ей нехорошо. Бабуля встревожилась, однако не стала предлагать никаких лекарств, а лучше чаю. Мы согласились, надеясь, что чай она на бегу пить не станет.

Бабуля, вернее, тетя Нюра, как она велела себя называть, слетала пару раз на кухню, достала из буфета чашки, печенье, варенье и еще что-то. Пока закипал чайник, кота извлекли из сумки, где он так и сидел довольно смирно, и Надежда с тетей Нюрой принялись его осматривать и вычесывать. Кот оказался неповрежденным, только сбоку выдран клок шерсти и нервы не в порядке. Кота звали Тимошей, было ему четыре года, тетя Нюра его обожала. Пока они там сюсюкали над этим котищем, я осмотрела комнату. Главное место в комнате прямо напротив двери занимал роскошный мраморный камин. Рядом с ним почти вплотную стоял огромный старинный буфет, какой был у моей бабушки давным-давно. Вся остальная обстановка была довольно обычной. Из-за буфета высовывался край окна.

Перехватив мой вопросительный взгляд, тетя Нюра сказала, что там, за буфетом балконная дверь. Балкон уже давно в аварийном состоянии, выходить на него нельзя, а то обвалится. Вот она и попросила племянника Олега переставить буфет.

При упоминании об Олеге мы с Надеждой переглянулись, а тетя Нюра прослезилась.

И дальше, за чаем, она подробно рассказала нам всю печальную историю, как Олега избили в прошлый понедельник буквально сразу после того, как он ушел от нее, тети Нюры, как потом взорвалась их квартира и погиб невесткин брат и еще одна женщина. Маринка, жена Олега, отправила дочку в деревню. А сама совершенно голову потеряла, разрывается между больницей и домом. А жить негде, ночевала Маринка и у нее, тети Нюры, и у знакомых, вот какая история. Кот Тимоша, умывшись на диване, прыгнул к тете Нюре на колени и потребовал еды. У тети Нюры с Надеждой завязался профессиональный разговор о кошачьем питании.

— А «Китикет» даете? А «Вискас» как ест? А сухой корм ему можно?

Тетя Нюра сказала, что этих новшеств она не признает, а кормит Тимошу по старинке минтаем. Все бы ничего, но шерсть стала плохая, мало стало шерсти.

На мой взгляд, там шерсти было более чем достаточно, но я промолчала, а Надежда вдруг сказала, что у нее есть целая пачка кошачьих витаминов для шерсти, ее кот их уже не ест, так она бы принесла их своему крестнику Тимоше, если он даст слово, что не будет больше убегать из дома.

— Да что вы! Это не он, это его сосед Муратка нарочно выпускает, — тетя Нюра понизила, голос, — такой стал противный, прямо мне говорит: я, говорит, тетя Нюра, твоего кота изведу. Он ходит, везде шерсть носит, антисанитария и вообще. Я уж Тимошу и в коридор не выпускаю, а он все равно ругается.

— Да, трудно вам приходится.

Мы с Надеждой засобирались домой. Тетя Нюра нас проводила и на прощанье еще раз горячо поблагодарила за спасение жизни своего дорогого котика Тимоши.

— Да, — говорила Надежда, спускаясь по лестнице, — вот теперь можем поставить точку. Пропали денежки, и никто про них ничего не знает.

— Да уж, придется выбросить все это из головы, надеюсь, шеф мой Витя от меня отстанет. Еще недельку отдохну и буду искать работу. Обратно в институт меня не возьмут? — Куда там? Как бы нас всех не выгнали!

На выходе из парадной мы столкнулись с мужчиной. Он попытался было проскочить мимо, но Надежда весело его окликнула:

— Привет, Петров! Или сегодня вы Сидоров?

— Здравствуйте, — сказал он, подходя, — нет, сегодня я Смирнов Владимир Николаич, пресс-центр при мэрии.

— Ах вот как? — Надежда вдруг выпалила мне:

— Милка, отойди от нас немедленно. Жди меня на углу.

— Не стоит, — улыбнулся мужчина.

— Даете слово? — подозрительно спросила Надежда. — Нет, Милка, ты все-таки отойди.

— Да что такое? Надежда, не валяй дурака, пойдем!

— Сейчас поговорим вот с господином Смирновым и пойдем.

Я не поняла того сарказма, с каким Надежда произнесла фамилию Смирнов.

— Ну и что же, милые дамы, вы тут делали, позвольте спросить?

— Знакомую навещали.

— И кто ж такая ваша знакомая?

— Я так подозреваю, что та же, к какой и вы сейчас идете.

Я молча переводила глаза с Надежды на этого мужчину — ведут какой-то странный разговор, но, судя по всему, прекрасно понимают друг друга. И почему этот мужик должен знать тетю Нюру?

— Неужели, Надежда Николаевна, вы навещали старушку Примакову?

— Ее самую!

— Зря вы это, зря, хотя я не понимаю, как вы на нее вышли.

— А уж я-то и совсем теряюсь в догадках, зачем это вам тетя Нюра понадобилась! Может быть, обменяемся информацией?

— Не сейчас и не здесь. Я вас найду, если будет нужно.

— Я не сомневаюсь, что найдете, только не тяните, а то меня любопытство мучает.

— Потерпите уж, а пока — прощайте. Мы пошли к метро.

— Надежда, кто это? — и видя, что Надежда не отвечает, а улыбается, глядя себе под ноги, я повторила вопрос:

— Надя, кто этот тип?

— Шерлок Холмс!

Вечером мне позвонил Сергей из Витькиной фирмы. Голос у него был какой-то странный, сдавленный.

— Привет, Милка, ты не занята?

— Да, не занята. А что это у тебя голос какой-то странный? Ты там что, плачешь, что ли? Тут он прямо захрюкал в трубку.

— Да не плачу я, а смеюсь. Как сегодня с утра начал, так остановиться не могу. Ты слушай, я тебе все новости расскажу, а то меня прямо распирает. Вот как думаешь, кто у нас все это время был хозяином фирмы?

— Как кто? Витька, кто же еще!

— А вот и фигушки! Ленка у нас хозяйка, жена его!

— Что-что? Слушай, дай-ка я сяду. А ты меня не разыгрываешь?

— Ты слушай! Какой уж тут розыгрыш! — он опять захрюкал.

— Да говори ты нормально, не тяни.

— Ой, погоди, отдышусь. Юлька, водички отцу принеси!

Пока он пил воду, принесенную дочерью, я терпеливо ждала.

— Ну вот, — голос стал обычным, — значит, приходим мы утром на работу, а там сидят Ленка и ее мать, Витькина теща.

— Анна Федоровна?

— Ах, ну да, ты же с ней знакома, ну сидит она и молчит. А Ленка нам и говорит, что в фирме произошли изменения, что теперь директором будет она, но чтобы мы, персонал, не волновались, увольнять она никого не собирается, а если дела хорошо пойдут, то и зарплату прибавит. Наталья по-прежнему бухгалтер, я — коммерческий директор, менеджера будем искать, раз ты не хочешь…

— А Витька-то теперь кто?

— Да можно сказать, что и никто. Ответственный по «крыше», он с ними хорошо ладит, да сторожей для магазина будет нанимать и график дежурств им составлять.

— Да в чем же дело-то? Как они его так обошли?

— Тут, слово за слово, выяснилось, что деньги на фирму в свое время Витьке дала теща. Она раньше работала по торговле, потом челноком заделалась и так незаметно как-то прилично раскрутилась. Теперь у нее на каждом рынке палатка, да не одна. Вот она и дала денег своей дочке на фирму и магазин. И хозяйкой считается она и Ленка, а Витька так, просто директор. Это он перед нами из себя строил невесть кого, дурак. Ленка потом очень ругалась, что мы ей не позвонили и не сообщили, и даже не про Леру, а вообще, про то, какие у нас Витька порядки завел. Теперь у нас кругом все так прилично, чтобы никакого мата, для продавцов форму заказали и визитки будут у каждого на карманчике, чтобы все как в приличной фирме.

— Ну просто не верится, сон какой-то!

— Да мне самому не верится, а только как вспомню Витькину физиономию, так прямо от смеха помираю, — тут он снова захрюкал, и, честное слово, я тоже.

Даже Борька выбежал из комнаты, решил, что у меня истерика.

Утром раздался телефонный звонок. Борька принимал душ, я взяла трубку и сказала непроснувшимся голосом:

— Слушаю вас!

— Можно попросить Бориса Михайловича? — судя по голосу, женщина находилась в крайней степени отчаяния.

«Ну вот, началось! — мелькнуло у меня в голове. — Наверняка это Борькина жена, сейчас будет выяснять отношения, плакать и рыдать в трубку, разжалобит его, они помирятся, он скажет мне спасибо, что поддержала в трудную минуту, и опять уйдет к ней. А я останусь как дура без мужа, без работы и без денег. Ну уж нет! Даже если он к ней опять уйдет, я выскажу этой заразе все, что я о ней думаю, надоело быть порядочной, сейчас так обругаю, что больше никогда сюда звонить не осмелится!»

Я добавила в свой тон две части льда и четыре части металла и спросила — А кто его спрашивает?

— Я… заместитель главного бухгалтера… психиатрической больницы имени Сухово-Кобылина… — казалось, еще немного, и девушка на том конце провода зарыдает.

Я немного оттаяла — раз дело касается работы, вовсе незачем хамить незнакомому человеку, но ведь у Борьки там неприятности с оплатой, поэтому я из чистого любопытства продолжила допрос:

— А какое у вас к нему дело?

— Он нам очень, очень нужен! — заместитель главного бухгалтера явно была на грани нервного срыва, — вы понимаете, мой начальник Кирилл Пантелеймонович — тяжелый человек и страшный скупердяй. Он в программах и компьютерах ничего не понимает. Увидел, что Борису Михайловичу большие деньги причитаются за разработку программы, закричал, что за просто так такие деньги нечего платить, и урезал сумму в пять раз. Это он так считает, — быстро уточнила моя собеседница, — что программирование — это просто так, баловство, я же говорю, что он человек старой формации. Я его предупреждала, что с программистами не шутят… ну, Борис Михайлович что-то такое, наверное, нам в систему подпустил… и сегодня такое началось! Сегодня у нас как раз день зарплаты, я открываю платежную ведомость, а там вместо сотрудников больницы фамилии психов. Ой, извините, наших пациентов. И вместо руководства с самыми большими окладами — буйнопомешанные. И это было еще только начало! Звонят сестры со всех отделений — у них в рецептурных листах, наоборот, вместо пациентов — фамилии врачей и персонала, и всем такие дозы успокоительного прописаны — слона успокоить можно! А главбуху Кириллу Пантелеймонычу — аминазин и электрошок!

Последнюю фразу девушка просто прорыдала. Я на другом конце трубки еле сдерживала смех. Ай да Борька, так им и надо!

— А потом звонят из аптекоуправления, что, говорят, вы там сами все с ума посходили заодно со своими клиентами? Прислали заявку на медикаменты, а в ней вместо лекарств спиртные напитки в богатом ассортименте! И это еще не все!

Я села платежные поручения печатать — мне завтра обязательно нужно налоги платить, — делаю все как обычно, а у меня на принтере… частушки матерные вместо платежек выводятся! Ужас какой-то! Вот… Сейчас опять кошмар какой-то печатает… Мимо тещиного дома… Боже мой! Форменный сумасшедший дом!

Я делала над собой неимоверные усилия, чтобы не захохотать прямо в трубку. Собрав волю в кулак и кусая губы, я выдавила из себя поучающим тоном:

— А нечего специалистов обманывать! Честно с людьми надо поступать!

— Я совершенно с вами согласна! Это начальник мой Кирилл Пантелеймонович, старый скупердяй, чтобы не сказать хуже. Я ему говорила — скупой платит дважды! Что теперь делать? Уже главврач приходил ругаться, ведь у нас же везде теперь компьютеризация, ведь это если в Москву в Министерство здравоохранения может попасть что-нибудь этакое, главврач же с работы слетит, ведь там подумают, что у нас психи до компьютера добрались! А Кирилл Пантелеймонович сидит в кабинете, кричит и трясется, ведь у него приступ будет!

— Так вкатите ему дозу аминазина, как предписано — и все!

— Ну, все-таки попросите, пожалуйста, Бориса Михайловича к нам побыстрее приехать!

Главврач распорядился, мы ему все заплатим! А то у нас здесь просто сумасшедший дом!

— Так у вас же действительно сумасшедший дом! Чему вы удивляетесь?

— Вам смешно! А у нас тут больной Бочкин из палаты номер шесть Наполеоном себя считает, так ему компьютер такую зарплату начислил, какая Наполеону и не снилась!

Я заглянула в ванную, где Борька блаженствовал под душем.

— Что случилось? — недовольно спросил он. — Дверь прикрой, дует.

— Звонили от твоих психов, там девушка прямо плачет, умоляет приехать.

— А-а, так им и надо, главбух — сквалыга! Будет теперь знать, как деньги недоплачивать!

— А девушке-то зачем частушки матерные на принтер вывел?

— По инерции. Милка, ну что ты так на меня смотришь, я стесняюсь.

— Что-что? — мне стало смешно. Вот стоит такой худущий под душем и стесняется.

— Борька, имей в виду, если твоя жена захочет тебя обратно получить, я не знаю, что с ней сделаю. Так что лучше пусть и не пытается.

Я вышла из ванной и закрыла за собой дверь, не слушая его вопросов.

— Милка, ты это к чему, да что случилось-то?

Надежда возвращалась с работы, шла дворами от метро пешком. Человек возник перед ней неслышно, она даже вздрогнула.

— Здравствуйте, Надежда Николаевна!

— О, господи! Что у вас за любовь к дешевым эффектам! — недовольно проговорила она.

— Прошу прощения, что испугал, не хотите ли со мной поговорить?

Конечно, это был ее знакомый частный сыщик, Надежда так и знала, что он ее найдет в скором времени, наверняка ему от нее нужна какая-то информация.

— Поговорить я с вами могу, но домой не приглашаю, вы не нравитесь моему коту, так что давайте пройдемся, погода хорошая, весна.

— Ну что ж, я хотел бы задать вам еще несколько вопросов и за это могу ответить на ваши, раз уж у нас с вами сложились такие отношения, хотя, честное слово, не понимаю, зачем вам это надо.

— Что вы видите странного в том, что я хочу узнать, почему погибли мои соседи? Или помочь моей подруге найти то, что пропало? — Надежда прикусила язык, но он только рассмеялся.

— Не расстраивайтесь, Надежда Николаевна, я все знаю про деньги.

— И про Леру? И про ее мужа?

— Ну да, нашел я этого козла, — он поморщился, очевидно, Мила правильно его описала Надежде, ничего, кроме омерзения, Лерин муж ни у кого не вызывал.

— И вы его — в милицию?

Он помолчал, потом заговорил не спеша:

— Между нами, Надежда Николаевна, большая разница. Я занимаюсь только теми делами, за которые мне платят, причем довольно большие деньги.

«Интересно, куда он их девает?» — мелькнуло в голове у Надежды. Одет скромно, семьи, судя по всему, у него нет, а впрочем, это не мое дело.

— Так вот, я этого Миронова расспросил и оставил все как есть, пусть его милиция ищет. Как вы правильно рассчитали, никакое это не убийство из ревности, а заказное убийство. А теперь скажите, какой у ваших соседей был телевизор? Я бы мог и сам выяснить, но из-за такой мелочи неохота в их квартиру вламываться. Знаете, какой телевизор?

— Конечно, знаю, «Панасоник», уверенно ответила Надежда.

— Тогда все сходится.

Видя, что Надежда смотрит на него вопросительно, он задумчиво добавил:

— Есть такой в городе Мастер-телемастер, принимает заказы на убийства.

Он не стал рассказывать Надежде, как вычислил кинотеатр «Зарю», применяя Свои методы, допросил девушку-администратора, и она рассказала ему все, что помнила и не помнила.

— И вот получается у меня совершенно невероятная история, вернее, совпадение.

— Случайное? — живо спросила Надежда.

— Ну да, а вы откуда знаете?

— В этом деле все держится на случайностях.

— Возможно… Так вот, можете мне не верить, я сам себе не верю, но получается, что этот Мастер убил ваших соседей по ошибке.

— Ну и ну! И вы так и пойдете с этим к вашим нанимателям, кто же вам поверит!

Он одобрительно посмотрел на нее, хорошо соображает, идет с ним параллельно, не надо ничего разжевывать и повторять.

— Именно поэтому я вышел на Примаковых.

— Вы хотите сказать, что взрыв был в их квартире не случайно и что убить хотели именно супругов Примаковых?

— А что, вы и там уже успели побывать? Надежда Николаевна, я уже предупреждал вас, что это неосторожно.

— Вы прямо как муж говорите, — поскучнела Надежда.

— Трудновато вашему мужу с вами приходится!

«Не ваше дело, — подумала Надежда, — с Сашей я как-нибудь сама разберусь!»

— Так в чем же ваша проблема? Вы зашли в тупик, не знаете, почему хотели убить Примаковых?

— Да, на первый взгляд, их убивать не из-за чего, а между тем Мастер весьма квалифицированный специалист.

— Так найдите этого Мастера и спросите у него, кто его Заказчик.

— Трудно его найти, почти невозможно, но я попробую. Легче искать того, кто заказал убийство Примаковых, тем более что там какая-то путаница. Хозяина квартиры избили, но не до смерти.

— Это случайность, а Мастер ваш — лох, если не проверил все как следует!

— Да, такие ошибки не прощаются, и есть у меня сильнейшее подозрение, что живым Мастера я не найду.

К скамейке, на которую они присели, подбежала бездомная собачонка.

Встретившись глазами с Надеждиным собеседником, она взвизгнула и побежала прочь, тихонько поскуливая.

— Слушайте, оставьте в покое животных наконец! — не выдержала Надежда.

— Вам что, доставляет удовольствие их мучить? Так, простите, это признак нездоровой психики. Вы в детстве крылышки мухам не обрывали? А птичек из рогатки не постреливали?

— Послушайте, даю вам честное слово, что ни разу не ударил и не сделал больно ни одному животному. Просто они чувствуют дискомфорт, это сильное поле, им не нравится.

— А хотите, я вам скажу, зачем вы ко мне пришли? — развеселилась Надежда. — У вас не получилось разговора с тетей Нюрой Примаковой. Вы напугали ее кота, и она выгнала вас вон! И никакой гипноз не помог!

— Честно сказать, что-то вроде этого.

— Что я вам могу сказать? Тетя Нюра старушка безобидная. Комнату свою завещала племяннику Олегу, так что соседи не могут претендовать. Хотя сосед у нее с приветом, ее кота ненавидит, гадости всяческие делает. Но родственников у нее, кроме племянника, нет ни души, это точно.

— Ну что ж, спасибо и на этом. Всего доброго, мы еще встретимся, — он пошел к метро.

— Надеюсь, — сказала самой себе Надежда, глядя ему вслед.

Марина Примакова открыла дверь реанимационной палаты, но на кровати, где раньше лежал муж, теперь находился совершенно другой больной. Сердце глухо ухнуло вниз.

— Оленька, а где же мой муж, что с ним?

— А его в палату перевели.

— Как в палату? Ему что, лучше стало? Он в себя пришел? Оля замялась.

— Да не то чтобы лучше… Вы пройдите во вторую палату или врача дежурного подождите.

Марина побежала во вторую палату. Муж лежал на кровати у двери, повязку с головы сняли, остался только пластырь и желто-фиолетовый синяк. Глаза его были открыты и неподвижно смотрели в одну точку. Марина окликнула его шепотом и помахала рукой перед глазами. Он не шевельнулся. Тогда она бросилась в ординаторскую. Дежурный врач Инна Борисовна сидела за столом и что-то писала.

— Здравствуйте, я — жена Примакова. Его в палату перевели, но ведь ему не лучше.

— Да, не лучше, но у нас тут хирургия. Рана зажила, состояние стабилизировалось, вот заведующий и распорядился.

— А что же дальше с ним будет? — Когда же он в себя придет? Врач помолчала.

— Понимаете, это все очень сложно. Его надо специально обследовать.

Может быть, поможет операция, а может быть, само восстановится все, только я бы на вашем месте не очень надеялась.

— А операция — очень дорогая?

— Да, очень, только я повторяю, вряд ли она поможет.

— Так, значит, вы его можете выписать?

— Да, я же сказала вам, что у нас хирургическое отделение.

— Понимаете, — голос у Марины срывался от отчаяния, — я же не могу его забрать.

Врач посмотрела на нее с плохо скрытым презрением.

— Вы… не смотрите на меня так, мне просто некуда его… дома у нас нет… пожар был! — Марина уже плакала навзрыд.

— Поговорите завтра с заведующим, пока, наверное, подержат его здесь. А потом переведут в другое отделение.

Марина пошла опять в палату. Муж по-прежнему смотрел на нее пустыми глазами. Неужели он совсем ничего не чувствует? Помнит ли он, что с ним произошло, расскажет ли когда-нибудь? Олег Примаков лежал неподвижно, последнее воспоминание отпечаталось в его мозгу.

Тогда, в понедельник, он вышел от тети Нюры расстроенный. Бабуля была хоть и старая, но бодрилась и ни за что не хотела меняться, чтобы жить вместе.

— Вот помру, комната твоя будет, делай, что хочешь, а пока мы с Тимошей уж одни поживем. Примаковы все упрямые, так что ты меня не уговаривай.

В его мысли неожиданно вторглась грубая реальность. Навстречу ему через двор шла, вернее, почти бежала взволнованная, точнее, перепуганная девушка.

Вдруг из-за угла выскочил наголо бритый подросток. Он подскочил к девушке, вырвал из ее рук сумку и бросился бежать. Девушка вскрикнула, беспомощно оглядываясь по сторонам. Олег не раздумывал ни секунды: догнать вора было его первым импульсом, и он ему подчинился.

Он помчался через двор, обогнул ряд гаражей и буквально налетел на похитителя. Хорошенько влепив ему по шее, отобрал у него сумку, но говорить с подонком не стал, потому что, во-первых, это бесполезное занятие, а во-вторых, надо было спешить вернуть пострадавшей ее сумочку. Он торопливо прошел на то место, где произошла кража, но девушки там не нашел. Он посмотрел во все стороны, но ее и след простыл. Это было странно. Все-таки у нее сумку украли, могла бы дождаться результатов погони. Ну что ж, в сумке наверняка есть документы, можно посмотреть адрес. Олег открыл сумку. Действительно, в боковом кармане лежал паспорт. Но кроме паспорта, в сумке лежал полураскрывшийся полиэтиленовый пакет, содержимое которого заставило Олега похолодеть. Он осторожно, не вынимая из сумки, развернул пакет пошире… Так и есть, он не ошибся. В пакете лежали толстые пачки долларов в банковской упаковке.

— Боже мой! — сказал Олег. — В какую же историю я влип!

Он машинально положил паспорт девушки в свой нагрудный карман, закрыл сумку и шагнул в сторону улицы и тут же остановился. Дорогу ему преграждали шестеро парней шестнадцати-семнадцати лет. В середине группы стоял его бритоголовый знакомец. На губах его играла зловещая улыбка, а в руке покачивалась велосипедная цепь.

— Ну что, пионер-герой, поговорим за жизнь?

Олег попятился. Драться с шестью озлобленными щенками, накачанными, остервеневшими и вооруженными всякой подручной дрянью, — никаких шансов, забьют насмерть. А тут еще эта сумка в руках с огромными деньгами… Ну что у него за характер, ищет на свою голову приключений… Шел бы себе мимо, мало ли что вокруг происходит, так нет, обязательно надо было ввязаться.

Олег резко развернулся и бросился бежать через двор. Бегал он хорошо и на какое-то время сумел оторваться от своих преследователей, но их было шестеро, и это давало им большое преимущество. Как назло, во дворе никого не было. Впрочем, Олег понимал, что в наше время редко кто решится вмешаться, увидев толпу разъяренных хулиганов. Вся надежда была на ноги.

Обогнув все тот же ряд гаражей, Олег увидел, что находится прямо под окнами тети Нюриной квартиры. Вход был с другой стороны дома, а сюда во двор выходило окно комнаты и балкон. Этим балконом тетя Нюра не пользовалась, он был в аварийном состоянии и мог обвалиться. Олег размахнулся и зашвырнул сумку на балкон — второй этаж все-таки, не слишком высоко. И руки свободны. И за чужие деньги беспокоиться не нужно. Из-за гаражей показались преследователи. Олег бросился вперед, нырнул в подворотню — и понял, что попал в ловушку: двор, куда он вбежал, был глухим: с одной стороны — высокий бетонный забор, с другой — кирпичная стена без окон, брандмауэр, кажется, дальше угол какого-то склада, мусорные контейнеры, никакого выхода не было. А за спиной у него уже был слышен топот и учащенное дыхание. Обратный путь был отрезан.

Олег огляделся в поисках какого-нибудь орудия самообороны, но все вокруг было покрыто полурастаявшим снегом, и на глаза ему не попалось даже приличной палки. Ему стало по-настоящему страшно. Преследователи уже столпились в подворотне и проскочили следом за ним во двор. Последним, запыхавшись, подбежал бритоголовый и сразу же бросился к Олегу, брызгая слюной и размахивая велосипедной цепью. Остальные кинулись следом. Олег пытался отбиваться, но их было слишком много, удары сыпались градом. Он старался защитить голову и удержаться на ногах, понимая, что, если он упадет, они забьют его ногами насмерть. Дыхание перехватило от жесткого удара по ребрам. Все вокруг заволокло каким-то багровым туманом. Олег прижался спиной к мусорному контейнеру. Его били молча, или он просто не воспринимал уже шум голосов — слышал только тяжелое дыхание и чье-то натужное уханье. Все поплыло перед его глазами, мир потемнел. Он упал на снег, последнее, что он смог разглядеть, был тяжелый подкованный ботинок, нацеленный прямо ему в лицо…

Когда-то эта квартира на Петроградской была большой господской квартирой, принадлежащей родителям Людвиги Юлиановны. Пришла новая власть, родители исчезли, квартира стала запущенной многолюдной коммуналкой, а гимназистка Люся со временем превратилась в маленькую, сухонькую, запуганную старушку, ютящуюся в самой маленькой и самой темной комнатке, когда-то кухаркиной.

Бывшую детскую занимала Захарьиха — торговка с сытного рынка, здоровенная краснорожая баба, главным жизненным удовольствием которой было травить безответную Людвигу Юлиановну. Стоило старушке крадучись направиться по коридору в «места общего пользования», как Захарьиха, неизвестно как это замечавшая, выскакивала в коридор и набрасывалась на нее, истошно вопя:

— Буржуйка выползла! Мало ты народной кровушки попила! Ты еще и при нашей власти пожить норовишь! В сортир народный прешься! Зажилась, стерва, на этом свете!

Непосредственный интерес Захарьихи заключался в том, что она мечтала завладеть комнаткой Людвиги Юлиановны, — хоть и маленькая, а в хозяйстве все сгодится, — и даже заранее подала заявление на эту комнату как. жертва сталинских репрессий. Жертвой репрессий она была очень сомнительной — отсидела при Сталине два года за воровство, — но при ее характере спорить с ней никто не решался, и комнатку ей чуть было не дали, но тут совершенно случайно кто-то из домоуправления вспомнил, что Людвига Юлиановна пока еще жива, и заявление временно отложили.

Захарьиха совсем озверела, и бедная старушка, боясь лишний раз проходить мимо ее комнаты, стала пользоваться общественным туалетом у площади Льва Толстого.

Так продолжалось до тех пор, пока за нее не вступился, по странному капризу судьбы, отставной чекист, заслуженный работник органов Иван Игнатьевич Ильичевский. Иван Игнатьевич вышел из бывшего кабинета, где он проживал в гордом одиночестве, шаркая мягкими суконными бурками, в которых он ходил зимой и летом, аккуратно выбил свою неизменную черную трубку и сказал медленно и весомо:

— Для того ли вождь мирового пролетариата Владимир Ильич Ленин скрывался в лесах Финляндии, чтобы советская пенсионерка Людвига Юлиановна, пусть даже и буржуазного происхождения, ходила в общественный туалет на площади Льва Толстого? Это политически неверно. Каждый имеет право пользоваться местами общего пользования, — и так сурово при этом пристукнул своей черной трубкой, что Захарьиха перепугалась и скрылась в своей комнате.

Ивана Игнатьевича она боялась и уважала, что было для нее, в сущности, одно и то же. Он давно уже завершил свою карьеру в органах, но тем не менее с соседями держался с ледяным высокомерием человека, прикосновенного к власти, изрекал иногда суровые политические оценки и охотно откликался на давно забытое звание «квартуполномоченный». Соседи его не любили и передавали вполголоса друг другу не вполне достоверные, но достаточно страшные истории из его чекистского прошлого.

Среди прочего, поговаривали, что к его чистым рукам прилипло во времена его буйной молодости немало ценностей, реквизированных во время обысков и арестов у злокозненной буржуазии и прочих врагов народа, но поскольку в свою комнату Иван Игнатьевич никогда никого не приглашал, то ни подтвердить, ни опровергнуть этих слухов никто не мог.

К восьмидесятым годам, когда потихоньку дед начал трогаться, Иван Игнатьевич как-то поскучнел, выцвел, сдал и вскорости тихо скончался. Захарьиха к тому времени, хоть и успела незадолго до этого получить все же комнатку Людвиги Юлиановны, была уже не в лучшей форме, и в комнату Ивана Игнатьевича вселили совершенно новых жильцов, пожилых и добропорядочных супругов Примаковых из расселенного в связи с аварийным состоянием дома здесь же, на Петроградской.

Старожилы квартиры с огромным любопытством заглядывали в комнату покойного чекиста, мол, не надо ли новым жильцам молоток, или чайник поставить, или еще чего по хозяйству, но при этих заглядываниях никаких усыпанных бриллиантами канделябров или хотя бы кабинетов красного дерева не замечали, даже картин на стенах не было, а была обыкновенная, довольно бедная стариковская обстановка; единственно подозрение вызывал громоздкий сундук, обитый медными полосами, да и то, по-видимому, зря, потому что Примаковы сразу же по приезде вызвали племянника Олега и при содействии дворничихиного мужа дяди Васи Капитонова выволокли неподъемное страшилище на помойку.

Неуемная Захарьиха не поленилась там же на помойке перебрать содержимое сундука, выпустила на свет бесчисленное количество моли, которая много лет жила в остатках какого-то меха, весьма возможно, что это была шиншилла. Кроме этого, в сундуке находились дореволюционный маскарадный индейский костюм на мальчика десяти лет с приложенным к нему томагавком, резная деревянная рама, почему-то без картины, вся проеденная жучком, и кружевная испанская черная мантилья, которую хозяйственная Захарьиха попыталась было использовать в качестве головного платка на похоронах родственников и знакомых, но после стирки в отечественном порошке «Новость» мантилья в руках Захарьихи превратилась в клубок рваных ниток. На дне сундука, завернутые в байковое одеяло, лежали две настенные тарелки, расписанные цветами и птицами, но то ли они и раньше были с трещинами, то ли разбились при переноске сундука на помойку, но Захарьиха разочарованно сказала «Черепки!» и выбросила тарелки в мусорный бак. На этом все кончилось, и соседи уверились, что никакого богатства старый чекист после себя не оставил.

Николай Егорович Примаков был мужчина обстоятельный и хозяйственный.

После переезда он много работал по благоустройству своей новой жилплощади: побелил потолок, поклеил новые обои, покрасил окна. Комната была большая, светлая, два окна и балкон. Самое почетное место в комнате занимал огромный мраморный камин. Конечно, топить его никому и в голову бы не пришло, в квартире давно уже было проведено паровое отопление, да и дымоход был заложен. Николай Егорович долго раздумывал, как быть с камином, нужна ли в комнате такая бесполезная вещь, но жена уговорила его камин не трогать, пускай себе стоит, места у них много. Скорей всего ею руководила мысль, сколько сил и времени потратит муж на то, чтобы сломать камин, и сколько пыли и грязи она должна будет потом убрать, но, так или иначе, камину объявили амнистию.

Прошло какое-то время. Николай Егорович переделал все домашние неотложные дела и стал выходить летними вечерами во двор, чтобы поиграть с соседями в домино. Сам он был человеком непьющим, но по жаркому времени не отказывал себе в кружечке пивка. И сидя как-то раз на лавочке, попивая пиво, он разговорился с мужем дворничихи тети Лиды Капитоновой о прошлом. Дворничихин муж дядя Вася был старожилом этого дома и потомственным дворником, как он с гордостью о себе рассказывал. Жили они в бывшей дворницкой, а теперь квартире номер семь, вход со двора. Квартира была темная, с двумя маленькими комнатками, вместо прихожей — сразу кухня, а туалет был отдельный. Для того чтобы попасть в туалет, надо было выйти на лестничную площадку, повернуть за угол, подняться на три ступеньки и открыть своим ключом маленькую неприметную дверцу. И все предки дяди Васи так и жили в этой квартире еще «с дореволюции», как он выразился. И хоть теперь сам дядя Вася дворником не работал, а устроился по случаю в пункт приема стеклотары тоже тут, за углом, но династии не дала прерваться его жена.

Вслушиваясь в пьяненькую болтовню дяди Васи, Николай Егорович выяснил для себя интереснейшие вещи. Оказывается, когда проводили паровое отопление, очень давно, еще до войны, дворником был дяди Васин отец.

— И был приказ от домоуправления — всем заложить дымоходы. Это чтобы у кого печки, там, или камины, так чтобы не дай бог не затопили. Работали, конечно, люди, печки ломали, плиты кухонные, раз они теперь без надобности. И покойный Иван Игнатьич, значит, вызывает моего батю и говорит: «Ты, Евсеич, дымоход мне заложи, но секретно, чтобы тайник был. Мне, говорит, документы важные нужно хранить, а тут будет как в сейфе». И подписку взял с бати, чтобы ни-ни, не проговорился, а то — сразу в Большой дом — и привет! И батя так и молчал, органов боялся.

— А откуда же ты узнал?

— А это уж потом, при Никите, когда бояться перестали, батя как-то по пьяному делу проговорился, да только забыл уже по старости, какие кирпичи там вынимаются. А я так думаю, нет там ни хрена, да и не было. Это старый черт Игнатьич цену себе набивал, показывал нам, какой он важный да секретный.

Разговор этот Николай Егорович запомнил хорошо, и однажды, не в силах справиться с его любопытством, стал осторожно простукивать стенки камина. Жена сначала удивилась, а потом махнула на него рукой. Первое простукивание ничего не дало, но, как уже говорилось, Николай Егорович Примаков был человеком обстоятельным. Потратив на изучение камина целую зиму, он добился желаемого результата. Вскрыв старый дымоход, Николай Егорович вскоре нашел и тайник. Там лежал самодельный кожаный мешочек. Развернув его, Николай Егорович обнаружил аккуратную картонную папку с завязками. Открыв эту папку, он с недоумением пожал плечами: в ней лежали какие-то картинки — коричнево-серые на желтой старой бумаге.

Картинки Николаю Егоровичу не понравились, но как человек отчасти начитанный (во всяком случае, во времена массовой периодики он почитывал журнал «Наука и жизнь») он предположил, что находка может иметь художественную или историческую ценность. Он руководствовался здравой мыслью, что не стал бы старый чекист так далеко прятать какую-нибудь ерунду. Поэтому он пока папочку прибрал в укромное место, а чуть позже, через одного знакомого подполковника, с которым изредка играл в шахматы, напросился в гости к знакомому этого подполковника, знатоку и коллекционеру живописи и других материальных ценностей.

Коллекционер долго и внимательно рассматривал картинки, сказал что-то расплывчатое и предложил Николаю Егоровичу купить их все за триста рублей.

Деньги были по тем временам очень солидные, но Николай Егорович, человек довольно наблюдательный, заметил, как у коллекционера сел голос и задрожали руки, а поскольку острой нужды в деньгах у Примаковых не было, Николай Егорович решил картинки пока поберечь; он их аккуратненько собрал, уложил в папочку под страждущим взглядом знатока и поскорее ушел домой, потому как страждущий этот взгляд и особенно появившийся в нем нехороший блеск очень ему не понравились.

А вышеупомянутый знаток и коллекционер по уходе Николая Егоровича напился сначала валерианки, потом коньяку, потом позвонил своему знакомому подполковнику и аккуратно его о Николае Егоровиче расспросил, а вечером, встретившись со своей любовницей, молодой эффектной брюнеткой, в минуту недолгого успокоения после бурных ласк сказал ей мечтательно и задушевно:

— Чего только не бывает на свете! Пришел ко мне сегодня старый хрыч, вынимает канцелярскую папку с тесемками, посмотрите, говорит, мои картиночки. Я думал, там у него теткины образцы для вышивки, а он вынимает оттуда шесть офортов Рембрандта! Я чуть дара речи не лишился! Продайте, говорю, за триста рублей! А этот жук навозный, видно, что-то почувствовал и быстренько все в папку сложил и ушел.

Подруга посмотрела на него с задумчивым интересом и проронила:

— Не умеешь ты, дружочек, чувства свои скрывать. У тебя все на лице написано, вот и упустил старикана. Как его хоть звать-то, узнал?

Сама подруга коллекционера чувства свои скрывать умела очень хорошо.

Взять, к примеру, неожиданную бурную страсть к стареющему коллекционеру, прямо скажем, не очень похожему на Алена Делона… А шесть офортов Рембрандта — это очень серьезно. Из-за них можно не только на бурную страсть, но и на кое-что похуже решиться…

В детстве Оксаны Кривошеиной не было ничего интересного, в юности, пожалуй, тоже. Она этот период своей жизни вспоминать не любила. Родилась она в городе Череповце, где жила вдвоем с матерью до самого своего отъезда после окончания школы. Мать работала, растила дочку одна, мужья у нее были, но как-то никто не задерживался надолго, потому что у матери был очень скандальный характер, даже Оксана, ее родная дочь, не могла переносить ее в больших количествах.

Мать была малообразованна, про таких раньше говорили «из простых», но обладала практической сметкой и бульдожьей хваткой. Эти два качества Оксана унаследовала от нее в полной мере. А от отца, который расстался с матерью, когда Оксане было три года, она получила вполне приличную внешность. К окончанию школы из дочерна загорелой голенастой замухрышки выросла высокая, длинноногая черноглазая девица. Природные данные были неплохие, все остальное получится с помощью дорогой одежды и косметики.

Мать уговорила дочку пойти учиться на косметолога.

— Будешь сидеть в белом халате, богатым старухам маски накладывать, а они тебе за это будут отстегивать прямо в карман, — говорила мать и почти убедила.

Только Оксана решила ехать учиться в большой город, потому что в Череповце богатых старух было маловато. Удалось поступить в институт в Санкт-Петербурге, тогда он назывался Ленинград. На третьем курсе подвернулся парень для замужества. Так клеились-то многие, но этот был согласен жениться, а самое главное, его родители дарили ему на свадьбу однокомнатную квартиру и были согласны прописать туда Оксану.

Будущий муж был росту невысокого, в очках, вида весьма скромного. Мать, приехавшая на свадьбу, еще на вокзале высказалась, что это — не то. Оксана рассердилась. А где взять то, что нужно? Мать там у себя в Череповце не понимает, что те времена, когда богатые люди женились на молодых девушках только из-за их внешности, давно прошли, еще в 1917 году. Никто не возьмет в приличную обеспеченную семью девицу из Череповца без роду, без племени. Теперь все решают связи, которых у Оксаны пока нет, но обязательно будут. Трудно было объяснить это матери, и Оксана миролюбиво сказала:

— Ладно, мама, пока берем что есть, а там посмотрим.

Мать с сомнением поджала губы.

Справили свадьбу, мать уехала к себе в Череповец. А молодые зажили самостоятельно. Тут все совпало — окончание учебы, беременность, потом рождение сына. Вначале Оксане было интересно, но потом вечное безденежье, теснота в однокомнатной квартирке, крики младенца по ночам быстро ей надоели. Она вызвала мать из Череповца, а сама устроилась на работу, ее деятельная натура требовала выхода.

В однокомнатной квартире и втроем было тесновато, а уж с матерью-то и подавно. Океании муж выдержал присутствие тещи ровно два месяца, а потом собрал чемодан и сбежал к своим родителям. Положа руку на сердце, Оксана даже удивлялась его долготерпению, она бы на месте мужа сбежала через две недели!

Прошло немного времени, и после того, как мать умудрилась перессориться со всеми соседями по лестничной клетке, Оксана спровадила ее с годовалым сыном домой в Череповец и вздохнула спокойно. Муж, однако, возвращаться не спешил, да и Оксане он был не нужен, поэтому они расстались почти мирно, квартиру он оставил ей с ребенком.

Реальная польза от замужества заключалась в том, что Оксана сменила неблагозвучную фамилию Кривошеина на фамилию Яблонская. Конечно, тоже не бог весть что, но все-таки гораздо приличнее и на дверях кабинета будет висеть табличка: врач-косметолог Яблонская, а кто же пойдет к Кривошеиной?

Началась Оксанина трудовая деятельность не очень удачно. У всех косметологов была своя клиентура, на хорошее место можно было попасть по знакомству, которого у Оксаны пока не было. Она сменила одно место работы, потом другое и через некоторое время поняла, что народная мудрость «От трудов праведных не наживешь палат каменных» имеет к ней самое прямое отношение. В конце концов, если бы она даже и нашла приличное место работы, нужно было очень много работать, чтобы жить более-менее прилично. Должно было пройти очень много времени, чтобы постепенно она могла заработать и на квартиру, и на машину, и вообще на приличную жизнь. То есть рассчитывать на все это при нынешнем раскладе она могла только к старости. Такая ситуация Оксану абсолютно не устраивала. Ей надо было все получить поскорее, по возможности не затрачивая больших трудов и не ввязываясь в криминальные истории, но это уж как получится.

Прошло немного времени, Оксана решила пока не торопиться и немного оглядеться. Знакомых у нее, конечно, было много, но все не те люди. Мужчины знакомились с ней с совершенно определенной целью — это было написано у них на лбу крупными буквами. Еще бы: высокая, яркая брюнетка, одинокая, с квартирой, немного вульгарна, но все равно лакомый кусочек, каждый захочет время провести. Но Оксане было нужно совсем не это, дарить свою благосклонность за так она никому не собиралась. Тут подошло время кооперативов, они росли, как грибы после дождя. Не все верили в новое, боялись бросить насиженные рабочие места, Оксана ничего не боялась, терять ей было нечего, она пошла работать в кооператив. Ей повезло. Дела у кооператива пошли неплохо, клиенты не скупились. Однажды на прием к Оксане пришел мужчина, ей казалось, что очень пожилой, но на самом деле ему было около пятидесяти.

Леопольд Казимирович, новый клиент, имел очень представительную внешность, тщательно следил за собой, потому и пришел к косметологу. Оксана выписала ему десять сеансов каких-то процедур, он стал ходить часто, каждый раз приносил ей какой-нибудь мелкий презент, их отношения постепенно переросли в Дружеские, но Оксана-то видела, что он положил на нее глаз. Он много рассуждал об искусстве, однажды пригласил ее в театр. Она согласилась. Провожая ее вечером после театра, он вел себя прилично, в гости не набивался, это Оксане понравилось. Понемногу она выяснила, чем он занимается. Он оказался коллекционером произведений искусства. Оксана довольно смутно представляла себе, что это такое. Одно она выяснила точно: у него были деньги и множество знакомств в любой области. Так они встречались не очень часто, Оксана ему нравилась, но переходить к активным действиям Леопольд Казимирович не спешил.

Заработав какие-то деньги в своем кооперативе, Оксана решила отремонтировать квартиру, поменять мебель, вообще привести свое жилье в приличный вид. С мебелью тогда были проблемы. Переплачивать втридорога она не могла себе позволить, тогда на помощь пришел Леопольд Казимирович. Ремонт был сделан, гарнитур и мягкая мебель куплены очень удачно, почти без доплаты, Оксана была довольна и дала понять Леопольду Казимировичу, что очень ему благодарна. Он отреагировал немедленно и пригласил ее к себе, как он выразился, отужинать. Ну что ж, услуга за услугу! Оксана все поняла правильно и не отказалась.

Леопольд Казимирович жил один в большой квартире в центре города. Две огромные комнаты были буквально завешаны картинами в дорогих рамах на специальных стеллажах стояли фарфоровые статуэтки.

— «Мейсен», — услышала Оксана незнакомое слово.

У нее хватило сообразительности не перегнуть палку, то есть, с одной стороны, она не делала вид, что это все ей хорошо знакомо и не интересует, а с другой стороны, не хватала трясущимися руками каждую статуэтку и не спрашивала, сколько все это стоит. Она держалась естественно и рассматривала все с большим интересом. Леопольд Казимирович подвел ее к большому портрету и сказал, что это его польский предок, у них даже есть фамильное сходство. Особого сходства Оксана не заметила, но поняла, зачем Леопольд Казимирович носит старомодные усы и бородку. В постели Леопольд Казимирович оказался так себе, больше нажимал на разговоры, но Оксана большего от него и не ждала, но все-таки решила приласкать его, так, на всякий случай. Они стали встречаться, он даже привязался к ней.

Еще бы, думала Оксана, не зря она так старается в постели, повезло старичку.

Жил он один, его замужняя дочь давно уже переехала куда-то за границу, а про жену он никогда не упоминал. Оксану ужасно интересовало, откуда у него деньги и все то, что висит на стенах, и понемногу Леопольд перестал осторожничать и рассказал ей кое-что.

Он начал собирать очень давно, шатался по комиссионкам, водил дружбу со старушками «из бывших». В комиссионках можно встретить народ разный, поэтому у Леопольда Казимировича были и сомнительные знакомства, приносили ему на продажу много всего, и консультировал он разный народец за деньги, конечно, но с милицией никогда не сталкивался. Леопольд Казимирович Гржемский умел вовремя остановиться. Ведь как хотелось тогда взять те две миниатюры, душа вздрогнула, как рассмотрел их, три ночи подряд они ему потом снились, но нет, почувствовал он, что с ними нечисто, и отказался. А знакомый его не удержался, взял, и сколько потом имел неприятностей! Оказалось, миниатюры украдены у известного человека, милиция такой шум подняла, так что знакомый потом между милицией и уголовниками метался, всем доказывал, что он не верблюд.

Внимательно слушая его рассказы, рассматривая альбомы и каталоги, Оксана понемногу образовывалась. Теперь она уже знала, что такое Мейсен, и не только это. Словом, поднахваталась помаленьку. Леопольд был осторожен, но немного хвастлив. Ему льстило внимание к нему интересной молодой женщины. Он рассказывал Оксане о своих предках, польских дворянах. На самом деле дед Леопольда Казимировича — бедный польский еврей-сапожник — бежал из Варшавы от погромов, обосновался на Украине, женился там на дочери местного раввина и уж там-то погромов пережил предостаточно. Леопольд Казимирович об этом знал, но придумал себе дворянских родственников и иногда сам начинал в них верить.

Если вдуматься, Гржемский не был особенно богатым человеком. Все, что висело на стенах, знаток не назвал бы особенно ценным. Были у Леопольда в жизни две-три удачи, когда он по случаю, не очень задорого, приобрел действительно ценные вещи, но он держал их не на виду, а в укромном месте, никому про них не рассказывал и берег на черный день.

История с офортами Рембрандта его потрясла. Такая ценность хранится у людей, которые даже об этом не подозревают! Леопольд Казимирович впервые ощутил в себе преступные наклонности, но взял себя в руки. Если офорты пропадут, этот упрямый старикан обязательно укажет на него, он ведь заметил, как Леопольд Казимирович не сумел справиться с волнением при виде офортов. Он очень пожалел, что в минуту слабости рассказал обо всем Оксане, не к чему было это делать. С Оксаной у него к этому времени сложились отношения не только личные, но и немного деловые. Леопольд давал ей мелкие поручения, встречался на ее квартире со своими коллегами, передавал через нее кое-какие вещи. При этом он честно выплачивал ей потом денежное вознаграждение, но Оксане-то этого было мало! Она хотела разбогатеть и, по возможности, скорее.

Леопольд Казимирович больше никогда в разговоре с Оксаной не упоминал про офорты, а сам записал все данные упрямого старика Примакова и спрятал их в потайной ящичек бюро XVIII века, где хранил особенно важные документы. Он не знал, что Оксана как-то подсмотрела секрет ящичка и ждала только удобного случая, чтобы всласть в нем покопаться. Дело в том, что по прошествии нескольких лет Оксана полностью разочаровалась в коллекционере. Он и раньше-то был немолодой, а с годами постарел, выцвел и как-то усох. А самое главное, Оксана поняла, что он не так богат, как ей казалось вначале. Времена наступили иные, старые деньги обесценились, и его дело перестало приносить прибыль. То есть предметы искусства-то были по-прежнему в цене, теперь счет шел на доллары, и за дело взялись лихие молодые люди, с которыми Леопольду Казимировичу было трудно конкурировать. Во всех этих делах явственно запахло криминалом, и старик из привычной осторожности и какой-то брезгливости не хотел иметь с нынешними дельцами ничего общего. Он тихонько затаился, ограничив общение привычным кругом старых знакомых. Все это Оксану совершенно не устраивало, но в голове прочно застряли те самые офорты Рембрандта. Кто такой Рембрандт, она знала — еще в студенческие годы муж водил ее в Эрмитаж, раза два, не больше, но зал Рембрандта они тогда видели. После того разговора, когда она заметила, в каком возбуждении находился Леопольд, она поняла, что он не ошибается — уж настолько он разбирался в искусстве, — действительно у него в руках побывала величайшая ценность.

Оксана не поленилась, сходила в библиотеку и прочитала в художественной энциклопедии все на слово «Офорт», а заодно и на слово «Гравюра». Там были и картинки, теперь Оксана знала, как выглядит то, что надо искать.

Тем временем сын ее, живший с бабкой в Череповце, потихоньку подрос, ему подошло время идти в школу. Оксана съездила в родной город в отпуск, посмотрела на сына, абсолютно неразвитого, он был как белый лист — только бегал по улицам целый день да дрался с мальчишками. Оксана решила забрать его к себе вместе с матерью.

Нужно было срочно менять квартиру. Приятельница свела Оксану с нужным человеком, он помог поменять квартиру довольно выгодно с относительно небольшой приплатой. Оксана сделала было попытку расплатиться за эту услугу старым проверенным способом, маклер не отказался, с удовольствием провел с ней ночь, но деньги за обмен квартиры потребовал все. Постепенно завязался у них с маклером не то чтобы роман, но близкое знакомство, которое понемногу переросло в отношения скорее деловые, чем любовные. Недвижимость — это, конечно, дело прибыльное, но пока все это раскрутится. Оксана понемножку входила в курс дела, но работу косметолога не бросала. В противоположность Леопольду Казимировичу новый Океании знакомый сделки заключал с людьми весьма сомнительными, да и сам был в этом смысле человек ненадежный, поэтому Оксана не хотела с ним ничем быть связанной. С Леопольдом она виделась все реже и реже, пока, наконец, не улучила минутку и не стащила у него из заветного ящичка в бюро XVIII века листок бумаги, где были записаны фамилия и адрес владельца бесценных офортов Рембрандта. Правда, Леопольд Казимирович оставил ее одну в комнате всего на несколько минут, поэтому она не успела переписать эти данные и положить листок обратно, пришлось его просто выкрасть, но не пойдет же старик в милицию из-за листочка бумаги!

Новый Океании знакомый маклер Володя был человеком оборотистым. Имел он две семьи — двух жен и троих детей, причем детей больше любил от первой жены, а жену-то как раз предпочитал вторую. Как-то он умел с ними со всеми разобраться, чтобы никто никогда никаких скандалов ему не устраивал. Умело используя свою деятельность на благо себе и своим близким, Володя устроил своим семьям приличные квартиры и себя не забыл, купил себе небольшую квартирку в центре для деловых и личных встреч. Дела его шли неплохо, и Оксана вскоре поняла почему.

Его мать всю жизнь проработала в исполкоме инспектором по жилищным вопросам.

Теперь мать была на пенсии, но связи — великая вещь! Сам Володя в молодости подвизался в райкоме комсомола — куда же еще было идти сыну такой мамаши, а потом, когда все развалилось, устроился маклером.

Наблюдая за ним, Оксана поняла, что если нет связей, то, чтобы открыть свое дело, обязательно нужен капитал. Но денег взять было пока неоткуда. В личной жизни тоже был тупик, Оксане было уже за тридцать, пора было как-то определяться, а то скоро мужчины начнут от нее шарахаться, потому что решат, что она хочет за них замуж. И Володя совсем потерял к ней интерес как к женщине и сказал как-то, когда они ссорились:

— Замуж бы ты вышла, что ли, а то какая-то нервная стала.

Оксана ужасно обиделась, а потом, поразмыслив, поняла, что он прав, ведь у замужней женщины совершенно другой статус. Однако с кандидатами в мужья было напряженно. В этой суете и беготне было совершенно некогда оглядеться по сторонам, а когда она огляделась, то поняла, что ее окружают какие-то темные личности, некоторые были откровенными прохвостами, некоторые ничего себе, но все они были женаты, а которые не женаты, то уж такое барахло, что и даром не надо. Вот тебе и раз! Оксана еще покрутилась было немного в поисках мужа, а потом решила бросить эту затею, если ничего нет, то где же его взять?

И однажды весенним вечером она бежала с работы усталая и сердитая, потому что вместо того, чтобы пойти домой, принять горячий душ и посмотреть телевизор, надо было переться в школу на родительское собрание. И она точно знала, что на собрании ее сына будут ругать, потому что он плохо учился, грубил учителям и много хулиганил, причем дрался даже с ребятами на два-три класса старше и всегда выходил победителем — сказывалась череповецкая тренировка! Мать свою Оксана на собрание послать не могла, однажды она уже сделала эту глупость, мать там такого наговорила учителям, что пришлось срочно среди года переводить сына в другую школу.

От расстройства Оксана перебежала улицу в неположенном месте, не заметив постового милиционера. Тот выскочил как чертик из табакерки, схватил ее за рукав и немедленно потребовал штраф. В другое время Оксана, не задумываясь, заплатила бы сколько положено и пошла дальше, но тут, разозлившись, вырвала руку у милиционера, обозвала его и сказала, что штраф ни за что не заплатит.

Милиционер попался настырный, а может, у него тоже было плохое настроение, во всяком случае, он крепко сжал Океании локоть и мерзким голосом предложил пройти в отделение. И тут из небольшой толпы прохожих, которая собралась поглазеть на скандал, отделился мужчина, довольно молодой, к сорока где-то, подошел к ним и сказал:

— Отпустите мою жену, я заплачу штраф. Он уже достал деньги и совал их милиционеру. Тот уперся было, заорал: «Пройдемте!», но мужчина вежливо, но твердо сказал, что штраф он уплатил, а задерживать его жену никто не имеет права, преступлений она никаких не совершала, закон не нарушала, вот все люди свидетели. Милиционер махнул рукой и отошел, и тогда Оксана пригляделась к своему избавителю повнимательнее. Тот, улыбаясь, подал ей руку, и они пошли не спеша прочь.

— Спасибо вам, — наконец опомнилась Оксана, — но право же, не стоило беспокоиться, я бы и так с этим нахалом справилась.

— Я просто не мог бросить в беде такую красивую женщину.

Но Оксана видела, что он храбрится, а на самом деле ужасно стесняется, что такие знакомства на улице для него нехарактерны, просто это был порыв. Он глядел на нее с искренним восхищением, но не нахально. Это Оксане понравилось.

Они познакомились, потом долго гуляли по городу, выпили кофе в какой-то забегаловке. Про родительское собрание Оксана вспомнила, только когда вернулась домой поздно вечером.

Они стали встречаться. Он был небогатый простой инженер, к тому же женатый. Покорил он Оксану тем, что влюбился в нее без памяти, это было видно невооруженным глазом. Встречаться было негде, так как у Оксаны жили мать и сын.

Всю весну они провели гуляя, как влюбленные семиклассники, пока у сына не начались каникулы и Оксана не отправила его с бабкой в Череповец. К этому времени даже Оксана ужасно распалилась, а про него и говорить нечего. В первый же вечер они устроили такое, что он совершенно потерял голову. Так продолжался месяц, потом другой. Он обожал Оксану без памяти, но про дальнейшую жизнь как-то не говорил. А Оксана надумала выйти за него замуж. Человек довольно приличный, не жулик, а что мало зарабатывает, так найдем ему хорошую работу, вот и все. Она не выдержала и как-то невзначай завела разговор намеками. Он тяжело вздохнул и стал бормотать что-то о сыне, и что он никак не сможет его бросить, и так далее. Оксана нажала на него незаметно. Через некоторое время он признался ей, что говорил с женой, но не может переступить через себя и бросить сына, и что пока они с женой решили оставить все как есть. Но Оксану такое положение совершенно не устраивало, был конец июля, через месяц вернется сын, надо было как-то определиться до его приезда. Она утроила усилия, старалась, как могла, и дала понять ему, что все должно так или иначе кончиться до осени.

Но он все тянул, как все мужчины, и тогда она поняла, что дело вовсе не в сыне, что он привязан и к жене, только не хочет себе в этом признаться. Оксана уже хотела было отступиться, но тут он вдруг явился к ней с чемоданом и сказал, что не может без нее жить. Оксанино самолюбие было удовлетворено, но где-то в глубине души она понимала, что это не она одержала победу, а просто та, другая, его жена, первая не выдержала и выгнала его вон. Так или иначе, но они поженились, даже свадьбу справили. На этот раз Оксана предусмотрительно мать на свадьбу не пригласила, сын прилетел из Череповца совершенно самостоятельно.

Началась семейная жизнь. Оксана сначала пыталась больше бывать дома, заниматься домашним хозяйством, воспитывать сына, но это у нее плохо получалось, сын ее раздражал, кухонные заботы утомляли. А мужу, кроме обеда и постели, оказывается, еще нужно было общение, он хотел с ней разговаривать, и не только о пустяках. Но в серьезных разговорах Оксана никогда не была сильна.

Приехала мать, соскучившись по внуку. Оксана с радостью передоверила ей домашнее хозяйство и окунулась в работу. Муж стал приходить домой поздно, он проводил время со своим сыном. Оксана ничего не говорила, потому что терпеть ежевечерние материны монологи и ей было тяжеловато, поэтому они с мужем старались приходить домой попозже. Однако после отъезда матери муж все также пропадал в той семье, воспитывая сына. Они как-то поскандалили, вернее, скандалила Оксана, а он был спокоен и стоял на своем — сына он не бросит.

Опомнившись, Оксана решила его отвлечь и купила ему машину — подержанную «БМВ».

Он пошел на курсы вождения, целыми днями возился с машиной, словом, увлекся настоящим мужским делом. Оксана успокоилась и занялась делами совместно с маклером Володей, который внимательно к ней приглядывался, говорил, что замужество ей к лицу, она очень похорошела и так далее. Оксана попросила его устроить мужа на хорошую работу. Володя устроил его в банк программистом, в банке были довольны, муж оказался хорошим специалистом. Оксана догадывалась, какой платы попросит Володя за свою услугу. Что ж, дело есть дело, за услугу надо платить, и они . провели вечерок в Володькиной квартире. Оксана не чувствовала вины перед мужем — это же не измена, а деловые отношения.

Летом муж проводил своего сына в Штаты на год, стал бывать дома, но предпочитал больше возиться с машиной, чем общаться с Оксаной. Оксана сама не заметила, как усвоила с ним покровительственный тон, стала покрикивать на него даже при посторонних. Он внешне никак не реагировал, но за осень как-то помрачнел и осунулся. Опять приехала мать из Череповца, стала цепляться к зятю и так его довела, что он даже начал огрызаться. Мать была цельной натурой, уж если кого возненавидит, то навсегда. Надо сказать, что ненавидела она всех, начиная с президента Ельцина и кончая соседями за стенкой, у которых девочка училась в музыкальной школе по классу фортепьяно. Теперь матери взбрело в голову, что муж Оксане изменяет. Она поставила себе цель и выследила, как муж ходит к первой жене. Она наговорила Оксане гадостей и завела ее до предела. К приходу мужа разразился жуткий скандал.

— Уж если тебе там так медом намазано, так какого черта вообще уходил?

— кричала Оксана.

Он посмотрел на нее как-то странно, но промолчал. Наконец мать уехала.

Оксана наслаждалась покоем, опять завела разные дела с маклером Володей. Хоть муж теперь хорошо зарабатывал, ее деятельная натура требовала выхода, на сына Оксана давно уже махнула рукой, не вырастет из него ничего путного!

Помимо общих с Володей дел, Оксана решила заняться офортами Рембрандта.

Алчный блеск в глазах Леопольда Казимировича тогда, много лет назад, не давал ей покоя. Она решила предпринять пока осторожные, но свои собственные шаги.

В семействе Примаковых не все шло гладко. Николай Егорович Примаков нашел тихое успокоение на Северном кладбище, Анна Матвеевна ездила к нему каждую субботу — по сезону, то цветочки посадить, то прибрать на могиле. После смерти мужа она стала прихварывать, но бодрилась, не стонала и не жаловалась на болезни, сидя с соседками на скамеечке во дворе.

Из родственников остался у нее один племянник Олег. И хоть Олег был женат и дочка у него маленькая, но старую свою тетку он навещал часто и помогал по хозяйству, чем мог, а иногда и до поликлиники провожал.

В поликлинике тоже участковая Марина Евгеньевна попалась очень сердечная и толковая. Сейчас ведь кому охота со стариками возиться? Пропишут какое-нибудь иностранное лекарство, а сколько оно стоит и может ли старый человек его себе позволить — им и дела нет. А Марина Евгеньевна внимательно всегда выслушает, да о жизни поговорит, да посоветует что-нибудь попроще да подешевле, а то и что-нибудь из домашних средств, травку какую. Иногда даже сама принесет, что летом собрала да посушила. Анна Матвеевна очень ее уважала.

И ведь совсем молодая да красивая, а все только молодежь ругают!

В этой же поликлинике открылся платный косметологический кабинет.

Конечно, клиентура в этом кабинете была совсем другая, с обычными больными этих дам спутать было невозможно. Но вот врач-косметолог из этого кабинета, эффектная брюнетка лет около тридцати (это ведь очень, очень продолжительный период — около тридцати…), оказалась женщиной простой и общительной и с Мариной Евгеньевной просто подружилась. Когда выдавалась свободная минутка у обеих ( а не выдавалась, так они ее, эту минутку, запросто организовывали), врач-косметолог заходила к Марине Евгеньевне выпить кофейку. Она ведь тоже была все-таки врач, не всегда только кремами да масками занималась, и чувствовалось, что настоящая медицина ее глубоко интересует. Она разговаривала с Мариной Евгеньевной о ее больных, расспрашивала о всяких сложных случаях, иногда давала дельные советы.

Марина Евгеньевна знала, что не положено постороннему человеку показывать истории болезни, рассказывать о здоровье своих пациентов, но ведь все-таки врач, коллега, можно сказать, что-то вроде консилиума они проводят. Да и кого уж, на самом-то деле, может всерьез интересовать здоровье рядовых пациентов рядовой районной поликлиники, в основной своей массе людей немолодых и небогатых?

Поэтому, когда Марина Евгеньевна вошла как-то в свой кабинет с графином воды для кофе и увидела, что ее подруга рассматривает лабораторный листок с результатами анализа одинокой пожилой пенсионерки Анны Матвеевны Примаковой, она не только не насторожилась, но и вообще никакого значения этому не придала.

Оксана была вне себя от беспокойства. Старуха Примакова, которую она так тщательно опекала и лелеяла, собиралась сыграть в ящик. Во всяком случае, анализы показывали, что долго она не протянет. Что же делать? Бабка помрет, комната достанется племяннику с семьей, потом с ними не разберешься. Оксана подумала-подумала и решила открыться маклеру Володе. В квартирном вопросе он большой специалист, поможет делом и советом. Однако маклер выслушал ее с недоверием, понадобилось его долго убеждать. Во-первых, сказал он, был ли мальчик-то, а именно, что там еще за офорты такие? На это Оксана твердо отвечала, что офорты были, их видели. Во-вторых, продолжал маклер, где у нее гарантия, что офорты остались у бабки? А может, их давно выбросили? Нет, отвечала Оксана, не знаешь ты этих стариков. Они никогда ничего не выбрасывают.

А может, кто-то офорты эти у бабули давно купил? Да кто их мог купить, про них никто и не знал, покойный старик Примаков их только Гржемскому показывал. Стало быть, лежат они где-то у бабки в завалах и ждут своего часа. Тут мы как раз кстати и подоспеем.

Оксана сумела маклера Володю немного заинтересовать. Он покрутился возле дома, где жила старуха Примакова, и по счастливому стечению обстоятельств повстречал там мужа дворничихи Капитоновой дядю Васю. Дядя Вася ко времени описываемых событий постарел, ничего не помнил из того, что он делал вчера, но зато хорошо помнил прошлое. Его жена примерным трудом заработала себе квартиру с удобствами и перевезла туда дядю Васю, а бывшую дворницкую они оставили своему внуку Вовке, который к этому времени вымахал в здорового балбеса, хулигана и грозу всего квартала. Дядя Вася по старой памяти приходил в свой родной двор очень часто. Знакомых осталось у него во дворе не очень много — кто умер, кто переехал, а поговорить о прошлом хотелось, поэтому дядя Вася был рад любому собеседнику у тем более такому приличному и денежному мужчине. Мужик поставил дяде Васе пиво и посидел с ним за компанию. Старика от пива развезло, он долго бормотал что-то о старых чекистах, о тайниках в каминах и о запрятанных там сокровищах. Разговоры эти маклера Володю не то чтобы убедили, а немного поколебали. Наконец он сказал Оксане, что квартира, где живет Примакова, конечно, неплохая, можно попробовать расселить, но дело это не быстрое, к тому же согласится ли еще бабка переезжать, обычно эти старухи очень упрямые, хотят помереть там, где всю жизнь прожили, а не в какой-то незнакомой однокомнатной квартире. И потом, чтобы спокойно покопаться в квартире, надо, значит, сначала самому эту квартиру приобрести, чтобы посторонних людей не было, а у него, маклера, сейчас денег таких больших свободных нету.

И к тому же все-таки насчет этих офортов ему сомнительно. Но Оксана хорошо помнила, каким она застала в свое время Леопольда Казимировича после его знакомства с офортами. Нет, не мог старик ошибаться, была у него в руках эта ценность!

Подождем, сказал маклер, ты понаблюдай пока за старухой там, в поликлинике.

В коммунальной квартире на Петроградской, где когда-то жила толпа самых разномастных жильцов и бурлили коммунальные советские страсти, осталось ко времени описываемых событий только две, условно говоря, семьи: одна семья состояла из уже знакомой нам Анны Матвеевны Примаковой и горячо любимого ею кота Тимоши — серовато-голубого, зеленоглазого пушистого красавца, вторая семья… О второй семье надо рассказать чуть-чуть подробнее. Пресловутая Захарьиха в своей неуемной жажде территориальных приобретений совершенно замучила все возможные инстанции заявлениями, ходатайствами и письмами и умудрилась-таки постепенно прибрать к рукам остальные три комнаты — кто из жильцов скончался от каких-нибудь естественных причин, кто предпочел как-нибудь иначе уйти с ее пути — квартиру получить или еще куда-нибудь от греха подальше съехать, — короче, в ее руках оказалась вся квартира, кроме самой лучшей комнаты — бывшего кабинета, где жила тетя Нюра — Анна Матвеевна.

Захарьиха жила в этих комнатах, конечно, не одна. Где-то в промежутке между этапами решения квартирного вопроса она успела прижить дочь Алевтину, и дочь эта в тени мамашиного смертоносного темперамента выросла девушкой скромной, доброй и даже получила какое-никакое образование и работала в соседней школе учительницей младших классов. На личном фронте Аля не была слишком удачливой — внешность она имела заурядную, а скромный тихий характер как-то не способствовал сердечным успехам. Годы шли, возраст приближался уже к тридцати, а все как-то женская судьба ее не налаживалась. Поэтому, когда на ее горизонте возник Мурат Рахманов, она подумала, подумала, да и приняла его красивые ухаживания благосклонно.

Дело в том, что Мурат был человек со странностями. Одна из его странностей, пожалуй, самая заметная для постороннего наблюдателя, заключалась в том, что он любил жениться. Он делал это так часто и так самозабвенно, что не сразу мог бы сказать, сколько же у него было жен. Каждый раз он убеждал всех окружающих, себя самого, а заодно и очередную невесту, что все его прежние женитьбы были досадными ошибками, нелепыми случайностями, и только теперь, наконец, он нашел свою Судьбу — обязательно с большой буквы, свою подлинную настоящую избранницу, ту самую, которую он искал всю жизнь. Сходную аргументацию используют очень многие мужчины, но они при этом имеют, как правило, не столь серьезные намерения. Мурат же каждый раз спешил в загс.

Интересно, что его аргументы в сочетании с бешеным напором, удивительной, просто маниакальной настойчивостью, цветами и прочими мелкими знаками внимания неизменно приносили ему удачу, и очередная наивная жертва (а некоторым наивным жертвам было за тридцать, и кое-какой опыт имелся, и пора бы уже было и поумнеть), сияя от счастья, шла под венец, хотя он и не скрывал от них весь свой послужной список.

К слову сказать, детей у него тоже было разбросано по разным городам бывшего Союза немалое количество.

Один-единственный раз его женитьба сорвалась. Очередной его избранницей стала женщина-психиатр. Своим профессиональным взглядом она разглядела в Мурате что-то слишком хорошо ей знакомое и уговорила его перед свадьбой съездить на заработки на Дальний Восток, где он, конечно же, немедленно встретил Женщину Своей Мечты и тут же на ней женился.

При всем том Мурат был человек общительный и по-своему дружелюбный, друзей у него бывало в хорошие периоды немало. На каждую свою свадьбу он приглашал их всех, и первые несколько раз они принимали это всерьез и приходили с поздравлениями и подарками. Потом старались отговориться занятостью или простудой, а когда он, уехав на неделю в командировку в Воронеж, разослал оттуда тридцать огромных телеграмм, в которых оповещал всех своих знакомых, что нашел, наконец, свою Судьбу, и приглашал на очередную свадьбу, его адресаты только пожимали плечами и выразительно переглядывались.

Вот за такого-то человека и вышла замуж дочка Захарьихи Алевтина. Может быть, ее толкнули на этот брак безысходность и мысль, что лучше хоть недолго побыть замужем, чем так и остаться в старых девах, может быть, как всякая женщина, она убеждала себя, что это с другими женщинами он не мог ужиться, а в ней действительно найдет свой идеал, что она сумеет его перевоспитать, переделать, сотворить из него что-то стоящее. Так или иначе, они поженились.

И что интересно, Алевтинина кротость и заурядность действительно как-то пришлись Мурату по душе, и он задержался в квартире на Петроградской довольно надолго.

Захарьиха, выдав дочь замуж, сочла, наверное, свою жизненную миссию почти выполненной (вполне завершенной она была бы, если бы удалось еще и последнюю комнату в квартире, комнату тети Нюры Примаковой, прибрать к рукам).

Сочтя же свою миссию выполненной, она не нашла причин жить дольше, заболела, слегла в больницу и скончалась там через две недели, успев привести за это время всех соседей по палате и персонал в предынфарктное состояние, так что, когда утром нянечка обнаружила ее на кровати мертвой, все отделение откровенно вздохнуло с облегчением.

Захарьиха оставила в наследство своей дочери Алевтине и новоиспеченному зятю три комнаты и наволочку, набитую денежными знаками безнадежно устаревшего образца. Найдя эту наволочку, Мурат нехорошо выругался. Его к этому моменту обуяла мания стяжательства, как и значительную часть бывшего советского народа, и он ударился в подозрительный бизнес — покупал цветные металлы у разных сомнительных личностей и продавал еще более сомнительным. Прибыль от этих сомнительных сделок оказалась такой же сомнительной, Мурат еле выбрался из металлического бизнеса, потеряв в нем все деньги, какие были, и тут же решил заняться недвижимостью, а начать сразу со своей квартиры, точнее, квартиры своей жены Али.

Для начала он убедил тетю Нюру приватизировать всю жилплощадь (поскольку для приватизации коммунальной квартиры требовалось согласие всех жильцов). Тетя Нюра, не чувствуя подвоха, охотно согласилась, чтобы завещать свою комнату племяннику Олегу, что и сделала немедленно вслед за приватизацией.

Мурат, который никогда не умел продумывать свои действия больше чем на один шаг, пронюхав о завещании, страшно расстроился и побежал советоваться к некоему специалисту по вопросам недвижимости.

Специалиста этого порекомендовал ему один приятель, вернее, не приятель, а приятель приятеля, теща которого недавно выгодно поменяла квартиру с помощью этого самого маклера. Мурат, конечно, не знал, что услужливый приятель приятеля водит к маклеру людей не просто так, а за хоть и небольшой, но постоянный процент, придумав для правдоподобия рассказ об обмене квартиры несуществующей тещи. Как и все, с кем Мурат обыкновенно вел дела, специалист этот был человеком достаточно сомнительным, делами занимался весьма подозрительными и зачастую противозаконными. Выслушав рассказ Мурата о его квартирных делах и планах, он скучающим тоном сказал, что все вопросы так или иначе решаемы. Однако когда Мурат, человек невероятно многословный, всегда говоривший очень много и, как правило, много лишнего, назвал адрес своей квартиры, маклер неожиданно оживился, еще раз уточнил этот адрес и заверил Мурата, что он и только он решит все его проблемы, а расставшись с болтливым клиентом, немедленно позвонил своей любовнице.

Маклер Володя позвонил Оксане на работу:

— Бросай все, езжай ко мне, есть новости! Когда она примчалась к нему на такси, он рассказал, как к нему приходил чокнутый сосед старухи Примаковой, как слезно просил помочь и в конце уже прямо договорился до того, что требовал указать ему людей, способных ликвидировать бабку-соседку. Можно на этом очень хорошо сыграть. Сосед — лох, его кинуть ничего не стоит. Оксана встревожилась:

— Но ты, надеюсь, не собираешься бабулю — того? Нам-то она не мешает!

— Ну что ты, зачем нам потом лишние проблемы!

Через три дня к приходу Мурата план у маклера был полностью готов.

Мурат прибежал, стал как всегда бегать, суетиться, много и бестолково говорить, пока маклер не прервал его и не объяснил, что тетя Нюра его сейчас беспокоить не должна, а вот ее племянник Олег представляет большую проблему. Если старуха Примакова умрет, то комната перейдет по завещанию Олегу, и сделать с этим потом уже ничего будет нельзя.

— А нельзя ли этого Олега? — радостно крикнул догадавшийся Мурат.

Маклер поморщился, но сказал, что да, все решается, но нужны деньги.

Мурат растерялся, про деньги он как-то не подумал. Выход есть, сказал маклер, оставляй в залог комнату. Хоть Мурат и не блистал интеллектом, но тут он задал довольно осмысленный вопрос: зачем же ему в этом случае комната тети Нюры, если он все равно будет не хозяин в своей квартире? На это маклер без запинки ответил, что эту большую квартиру на Петроградской Мурат потом сможет продать, себе выменять что-то приличное, да и денег получить в придачу. Когда старуха умрет, Мурат сможет претендовать на комнату как сосед, потому что после смерти племянника бабка никому завещать свою комнату не успеет, да и некому ей будет — не коту же в наследство жилплощадь оставлять! — Изведу гада! — рыкнул Мурат.

Словом, говоря по-простому, маклер запудрил Мурату мозги и навешал лапши на уши. Конечно, если бы Мурат не был таким идиотом, дело бы ни за что не выгорело, но с таким клиентом все прошло как по маслу. Маклер уже прикидывал в уме, что у такого придурка потом можно будет за просто так оттягать всю эту большую квартиру на Петроградской. Пугнуть милицией, он и отдаст, а его самого всунуть куда-нибудь в однокомнатную пятиэтажку, пускай там сидит и не чирикает.

Словом, маклера обуяла жадность, и, в отличие от Леопольда Казимировича Гржемского, маклер Володя не умел вовремя остановиться.

После такой удачной сделки маклер приехал к Оксане посидеть. Мужа, как обычно теперь, не было дома. Оксана видела, что все в ее семейной жизни идет не так, но отгоняла от себя неприятные мысли. Володька выпил, стал к ней вязаться, она отказывалась:

— Ты что, с ума сошел, муж ведь придет!

— А-а, брось ты, — отвечал он, пьяно смеясь, — что, он не знает, что мы с тобой трахаемся? Да если бы не ты, стал бы я с ним возиться, на работу хорошую устраивать?

Какими все-таки скотами бывают мужики, когда выпьют! Что-то заставило ее обернуться, и оказалось, что муж давно стоит в дверях и все слышал. И опять он ничего не сказал, только повернулся и ушел, даже дверью не хлопнул.

— Да брось ты, никуда он не денется, мозгляк такой, прибежит, — утешал ее маклер.

Мужа не было два дня, потом он пришел, сказал, что из банка уволился, сейчас заберет вещи. А заявление на развод он уже написал, пусть она подпишет и подаст сама. Он взвесил на ладони ключи от машины.

— Наверное, я тебе машину отработал, — сказал, криво улыбаясь, — а впрочем, как хочешь, могу и оставить.

— Да забирай ты эту рухлядь, все равно больше ремонтируешь, чем ездишь!

А я новую куплю. И куда ты теперь? К ней? Она тебя не пустит!

— Я очень попрошу, — сказал он так тихо и серьезно, что у Оксаны где-то в глубине мгновенно поднялась волна злобы.

Она еще много наговорила ему на прощанье, но он никак не отреагировал и ушел. Оксана расколотила стопку тарелок, штук восемь, и только тогда немного успокоилась. Вот и кончилась ее семейная жизнь! Ну и наплевать! В наше время можно рассчитывать только на себя, что она впредь и будет делать.

Все переговоры с киллером маклер взял на себя, Оксана не вникала в подробности. Сначала, когда она узнала, что план маклера включает заказное убийство, она очень испугалась, но потом успокоилась — она там нигде не фигурирует, формально ни с кем не. связана, и какое ей дело, если где-то умрут два совершенно посторонних ей человека, она их никогда не видела и знать не знает.

Однако киллер дал осечку, что-то там у него в первый раз не сработало.

— Ты уверен, что это именно тот человек, который нам нужен? — осторожно спросила Оксана.

— Нормально, там все схвачено, — храбрился Володька.

— Ну смотри, время не терпит, бабуля не сегодня-завтра может слечь, тогда родственников вызовут в поликлинику, и все узнают.

Леопольд Казимирович Гржемский стал стариком. Теперь он этого не скрывал даже от себя. Нужно посмотреть правде в глаза, годы не шутка. С Оксаной он не виделся очень давно, расстались они без скандала, Оксана не пошла на открытый разрыв, просто звонила все реже, потом совсем перестала, а когда он последний раз ей звонил, она сказала, что выходит замуж и видеться с ним больше не сможет. Ну что ж, все хорошее когда-нибудь проходит. Леопольд Казимирович начал задумываться. Никто его больше здесь не держал. Из старых знакомых кто умер, кто уехал. Его замужняя дочь давно жила за границей и звала отца переехать к ней на постоянное местожительство. И Леопольд Казимирович, выражаясь современным языком, надумал сваливать за рубеж. Нужно было вплотную заняться организационными делами. Парочку ценных вещей Леопольд давно уже через верных людей переправил дочери за границу. Большую удобную квартиру в центре продать всегда будет легко. Старик потихонечку разбирал вещи, кое-что продавал помаленьку, кое-что выбрасывал — хлама за долгие годы тоже накопилось порядочно! И заглянув в заветный ящичек в бюро XVIII века, Леопольд Казимирович вспомнил, что давно уже не видит там листочка с координатами того упрямого старикана Примакова, который показывал ему много лет назад офорты Рембрандта.

Он перерыл все бумаги, но листок исчез. Он стал вспоминать, сопоставил все факты и, наконец, сообразил, что листок исчез после последнего визита Оксаны.

Вполне могла прихватить, ведь только ей он рассказывал про офорты, очевидно, она подсмотрела секрет ящичка. Будем смотреть правде в глаза: он тогда был непростительно неосторожен. Ввел в дом эту подозрительную девицу без роду без племени. Но хороша, хороша была, просто необыкновенно хороша! Гржемский порылся в памяти и вспомнил, как звали того подполковника, который направил к нему в свое время Примакова, затем нашел в старой записной книжке его телефон.

Подполковник оказался жив и здоров, чего не мог сказать о Николае Егоровиче Примакове. Тот умер несколько лет назад. Поскольку вдова Примакова в шахматы не играла, подполковник отношений с ней никаких не поддерживал. Он назвал Гржемскому только номер дома, в котором жила Анна Матвеевна Примакова, а номера квартиры он не знал, так как встречался с покойным Николаем Егоровичем преимущественно в скверике на скамеечке.

Полный адрес старушки Примаковой Леопольд Казимирович выяснил по справке. Осторожно расспрашивая подполковника, Леопольд Казимирович узнал, что никаких таких особенных событий в жизни Примаковых за последние годы не произошло, если не считать смерти хозяина. Анна Матвеевна жила тихо, скромно и довольно бедно, из чего Гржемский сделал вывод, что офорты они никому не продали и что есть надежда отыскать их в укромном месте, куда спрятал их осторожный и недоверчивый старик Примаков.

Гржемский и сам не знал, зачем он вернулся к этому вопросу об офортах.

Конечно, хотелось добыть их, вывезти как-нибудь за границу и приехать к дочери и внукам баснословно богатым человеком. Но прислушиваясь к себе, Леопольд Казимирович понял, что больше всего ему хочется подержать их в руках, полюбоваться, погладить старую желтую бумагу. Он вспомнил, какое сильное чувство охватило его, когда он увидел эти офорты в простой картонной папке с надписью «Протоколы». Окунувшись в воспоминания, Леопольд Казимирович понял, что соскучился по Оксане. Интересно, что она сейчас поделывает? Убедив себя, что ему совершенно необходимо проследить за Оксаной, это может помочь ему выйти на офорты, старый коллекционер отправился посмотреть, как поживает Оксана.

Он подъехал к поликлинике, где работала Оксана, и долго сидел в машине, не в силах собраться с духом. Он мысленно репетировал свой разговор с ней, убеждаясь, что она все еще волновала его. Время шло, а он все сидел в машине.

Вдруг он увидел, что Оксана выходит из здания поликлиники. Леопольд Казимирович не видел ее уже три года, и то ли разлука так на него повлияла, то ли она действительно расцвела и похорошела за эти годы, но красота этой женщины сохранила ту волнующую вульгарность, какой-то слишком яркий, почти дикарский оттенок, который необыкновенно волновал утонченного Леопольда Казимировича, всегда гордившегося изысканным вкусом. Оксана быстрым летящим шагом подошла к припаркованной у тротуара иномарке. Дверца открылась, она села в машину.

Леопольд Казимирович не разглядел того, кто сидел за рулем, но не сомневался, что это был мужчина. Им овладело безудержное желание выследить своего счастливого соперника, разузнать о нем что-нибудь скверное, грязное. Он забыл уже, что ехал сюда только для того, чтобы поговорить с Оксаной о пропавших записях, уличить ее во лжи и воровстве и главное — выяснить ее планы относительно офортов. Теперь им двигала только ревность, а точнее — уязвленное мужское самолюбие. Он поехал за иномаркой. Довольно скоро машина остановилась, Оксана вышла и направилась к магазину, а иномарка поехала дальше. Движимый неясным чувством, Гржемский поехал следом.

Они приехали на Петроградскую сторону, недалеко от площади Льва Толстого иномарка остановилась возле большого жилого дома. Из машины вышел седоватый мужчина лет сорока с небольшим и вошел во двор. Гржемский остановил свою машину во дворе и задумался. Это был тот самый дом, где жил покойный Примаков, владелец злополучных офортов. Значит, мужчина из иномарки увел у него не только Оксану. Он хочет и офорты у него увести! Ну уж дудки! Леопольд Казимирович решил помешать ему во что бы то ни стало. Просто невероятно, как ему повезло сразу же вычислить этого неприятного типа!

Пока Гржемский сидел в машине и обдумывал свои дальнейшие действия, на сцене появился новый персонаж.

К подъезду подошел хорошо одетый господин (Гржемский сразу же, ни секунды не колеблясь, мысленно назвал его «господином», а не «мужчиной» или «молодым человеком»). Этот господин прочитал номера квартир на подъезде, справился с адресом, записанным в маленьком элегантном блокноте, и непривычно вежливо, без явно выраженного акцента, но с неуловимо иностранными интонациями обратился к сидящим у подъезда традиционным старухам:

— Простите за беспокойство, но не знает ли кто-нибудь из вас… гражданина Ильичевского из семнадцатой квартиры?

Вежливость незнакомца вызвала у старух настороженный интерес, но поскольку в наше время шпионов не боятся, а скорее ждут от них спонсорской помощи или еще каких-нибудь жизненных благ, старухи пошли на контакт и ударились в воспоминания.

— Ильичевский… Да, что-то знакомое. Митревна, может, ты помнишь, ты, почитай, с самой войны тут безвыездно живешь…

— Так это, кажись, Иван Игнатьич, что из органов. Точно, он ведь как раз в семнадцатой жил.

Гржемский напрягся, весь превратившись в слух и вместе с тем стараясь ни одним звуком, ни одним движением не выдать своего заинтересованного присутствия, рассчитывая на то, что никто обычно не обращает внимания на человека, тихо сидящего в закрытой машине, его воспринимают как неодушевленный элемент пейзажа.

Напряженное внимание старого коллекционера вызвала фамилия Ильичевский.

Он на всю жизнь запомнил старую канцелярскую папку с завязками, на которой круглым отчетливым почерком было написано «И. И. Ильичевский. Протоколы». Эту папку положил ему на стол восемь лет назад подозрительный старик Примаков. Он развязал матерчатые завязки, открыл папку, и Леопольд Казимирович утратил покой. В этой папке лежали те самые офорты. И теперь все вставало на свои места. Неизвестный ему И. И. Ильичевский работал в органах. Все знают, как много бесценных сокровищ прилипло за годы репрессий к «чистым рукам» чекистов.

К рукам Ильичевского прилипли, может быть, среди многого другого, офорты Рембрандта. Ильичевский и Примаков жили в одной квартире, и офорты попали в руки Примакова скорее всего после смерти старого чекиста. Хотя, может быть, Ильичевский послал соседа к нему, Гржемскому, чтобы узнать истинную ценность офортов. Это можно уточнить, выяснив дату смерти Ильичевского.

Узнавать эту дату Гржемскому не пришлось — дотошная Митревна вспомнила, порывшись в памяти:

— Иван-то Игнатьич из семнадцатой давно помер, еще при старой власти, при советской то есть… Когда же это было… аккурат, когда Анжелка из двенадцатой негритенка родила…

Такое яркое событие помнили все присутствующие и совместными усилиями установили, что случилось это в восемьдесят четвертом году. Значит, Примакову офорты достались после смерти Ильичевского.

Старухи между тем продолжали конференцию:

— Иван Игнатьич серьезный был мужчина, солидный. А вы как бы на него маленько на внешность смахиваете. Вы ему, случаем, не родственник ли какой будете?

В последнем вопросе прозвучала уже традиционная отечественная подозрительность. Элегантный господин пробурчал в ответ что-то нечленораздельное и поспешил ретироваться. Леопольд Казимирович чуть .выждал и тронулся за ним следом. На улице иностранца ждало такси. В этот день Гржемскому приходилось все время кого-нибудь преследовать. На этот раз пришлось ехать недалеко — такси высадило элегантного господина около гостиницы «Санкт-Петербург». Гржемский поспешил за ним в холл гостиницы. Импозантный швейцар, в прежние времена зорко следивший, чтобы посторонние не проникали в гостиницу, не положив что-нибудь ощутимое ему в карман, теперь стоял у дверей просто как украшение интерьера. Леопольд Казимирович подошел к стойке портье, как только интересовавший его господин отошел от нее с ключами.

— Будьте любезны, — обратился он к девушке за стойкой, — этот господин, который только что отошел от вас, — я аккредитован на одной с ним конференции по… астроирригации, но нас не представили друг другу, — скажите, его фамилия, кажется, Моррис?

Чтобы придать большую убедительность своему вопросу, Гржемский пододвинул к девушке сложенную вдвое двадцатидолларовую купюру. Девушка взглянула на купюру пренебрежительно, но купюра тем не менее бесследно исчезла и ответ последовал, хотя интонация была такова, что старый коллекционер почувствовал себя бедным просителем.

— Никакой не Моррис, это мистер Алекс Ильичевски из триста шестого номера.

Гржемский сдержанно поблагодарил ее и наконец отправился домой.

Дома он набрал номер телефона гостиничного коммутатора и попросил соединить с мистером Ильичевски из триста шестого номера.

Мистер Ильичевски вежливо поздоровался по-английски, но Леопольд Казимирович в эти игры играть не собирался и спросил на чистом русском:

— Вы покойному Ивану Игнатьевичу Ильичевскому кем доводитесь?

— А с кем я говорю? — осведомился мистер встревоженно.

— Вы меня не знаете, а вот я об Иване Игнатьевиче Ильичевском много чего интересного знаю. Так все-таки кто вы ему?

— Давайте встретимся и поговорим. Я в вашей стране не очень доверяю телефону.

— Судя по вашему произношению, эта страна не так уж давно была и вашей… а мои планы таковы, что скоро она не будет моей. Но я с вами согласен, по телефону лучше ни о чем серьезном не говорить. Давайте встретимся завтра в час дня у входа в Петропавловскую крепость. Вам от гостиницы очень близко. Да и мне недалеко.

— Как я вас узнаю?

— Я сам вас узнаю, этого достаточно.

На следующий день ровно в час дня Леопольд Казимирович подошел у ворот Петропавловской крепости к нервно прохаживающемуся господину.

— Так, все-таки кем же вы доводитесь покойному Ильичевскому? И почему вы так нервничаете и не можете спокойно ответить на такой, казалось бы, простой вопрос?

— С чего вы взяли, что я нервничаю?

— Мне кажется, это совершенно очевидно.

— Иван Игнатьевич… я его сын… от первого брака. Они разошлись с моей матерью, она растила меня одна, а потом через много лет мы уехали.

Эмигрировали в Штаты.

— И как поживает ваша матушка?

— Она умерла.

— И что же, если не секрет, привело вас сюда, к нам?

— По-моему, узнать о судьбе отца — вполне естественное желание. Да, в конце концов, почему, интересно, я должен перед вами, отчитываться? И вообще — вы кто такой? Я вам все про себя рассказываю, неизвестно, по какой причине, а вы мне даже не представились.

— Но, между прочим, вы мне тоже не представились. Фамилию вашу я узнал совершенно случайно, а поскольку батюшка ваш покойный крайне меня интересовал, я рискнул познакомиться с вами и узнать ваши планы.

— Скажите проще, что вы за мной следили? Так кто же вы?

— Позвольте, раз вам угодно, — Гржемский Леопольд Казимирович.

— А дальше? Кто вы и чем занимаетесь?

— А вам не кажется, что по своему возрасту я вполне могу находиться, как у нас раньше говорили, на заслуженном отдыхе?

— Ваша поразительная активность как-то не вяжется с понятием «отдых». Так с чем же связан ваш подозрительный интерес к моему покойному отцу?

— Возможно, я расскажу вам о причинах этого интереса, если вы расскажете о действительных причинах вашего визита на Родину. Давайте, так сказать, вместе раскроем наши карты. Очень может быть, что мы с вами окажемся друг другу полезны.

Мистер Ильичевски с некоторым сомнением посмотрел на старого прохиндея.

— Ну, допустим, я приехал, чтобы выяснить, не оставил ли мой папаша какого-нибудь наследства, ведь других наследников у него не было, потому что жены после моей матери у него были, но все умерли, он их извел, мерзкого характера был человек, а сын только я один.

— Ах, как интересно! Вы летите через океан, тратите, я полагаю, немалые деньги, чтобы получить семейный альбом с фотографиями и отцовскую простреленную шинель. Боюсь, со дня кончины вашего батюшки прошло столько лет, что эти вещи вряд ли сохранились. Есть ведь наследственное право, законный срок претендентов, и он не более полугода. Так что Попробуйте подыскать другое объяснение. И учтите, я могу быть вам полезен — при условии, что вы будете искренни и действительно раскроете карты. Я ведь хорошо знаю местные условия, имею немалый опыт, достаточно знаком с предысторией вопроса — вы понимаете, о чем я говорю… И, наконец, я знаю рынок, если опять-таки мы говорим с вами об одном и том же.

Мистер Алекс Ильичевски в задумчивости достал пачку «Мальборо», закурил, предложил сигарету Гржемскому, тот жестом отказался. Глубоко затянувшись, Алекс махнул рукой и сказал:

— Наверное, я делаю ошибку, но мне действительно нужен компаньон, ориентирующийся в местных условиях. Поскольку я понял, что вы, так или иначе, все равно в курсе дела, наверное, будет полезно заключить с вами некое подобие соглашения и обменяться информацией. Я готов первым открыть карты. Мой отец был сотрудником здешних карательных органов, думаю, вам это известно…

— Да уж, — вставил Гржемский.

— И как многие сотрудники этих служб в период репрессий прибрал к рукам некие ценности.

— Как вы понимаете, это для меня тоже не новость.

— Да, конечно. Однако сам я узнал про это не так давно. Мать моя недавно умерла. Смерть ее была легкой, умирала она в полном сознании и рассказала мне о ценностях, спрятанных моим отцом, и даже о том тайнике, где они спрятаны. И вот, похоронив ее достойным образом и выждав приличное время траура, я — Ваша поразительная активность как-то не вяжется с понятием «отдых».

Так с чем же связан ваш подозрительный интерес к моему покойному отцу?

— Возможно, я расскажу вам о причинах этого интереса, если вы расскажете о действительных причинах вашего визита на Родину. Давайте, так сказать, вместе раскроем наши карты. Очень может быть, что мы с вами окажемся друг другу полезны.

Мистер Ильичевски с некоторым сомнением посмотрел на старого прохиндея.

— Ну, допустим, я приехал, чтобы выяснить, не оставил ли мой папаша какого-нибудь наследства, ведь других наследников у него не было, потому что жены после моей матери у него были, но все умерли, он их извел, мерзкого характера был человек, а сын только я один.

— Ах, как интересно! Вы летите через океан, тратите, я полагаю, немалые деньги, чтобы получить семейный альбом с фотографиями и отцовскую простреленную шинель. Боюсь, со дня кончины вашего батюшки прошло столько лет, что эти вещи вряд ли сохранились. Есть ведь наследственное право, законный срок претендентов, и он не более полугода. Так что попробуйте подыскать другое объяснение. И учтите, я могу быть вам полезен — при условии, что вы будете искренни и действительно раскроете карты. Я ведь хорошо знаю местные условия, имею немалый опыт, достаточно знаком с предысторией вопроса — вы понимаете, о чем я говорю… И, наконец, я знаю рынок, если опять-таки мы говорим с вами об одном и том же.

Мистер Алекс Ильичевски в задумчивости достал пачку «Мальборо», закурил, предложил сигарету Гржемскому, тот жестом отказался. Глубоко затянувшись, Алекс махнул рукой и сказал:

— Наверное, я делаю ошибку, но мне действительно нужен компаньон, ориентирующийся в местных условиях. Поскольку я понял, что вы, так или иначе, все равно в курсе дела, наверное, будет полезно заключить с вами некое подобие соглашения и обменяться информацией. Я готов первым открыть карты. Мой отец был сотрудником здешних карательных органов, думаю, вам это известно…

— Да уж, — вставил Гржемский.

— И как многие сотрудники этих служб в период репрессий прибрал к рукам некие ценности.

— Как вы понимаете, это для меня тоже не новость.

— Да, конечно. Однако сам я узнал про это не так давно. Мать моя недавно умерла. Смерть ее была легкой, умирала она в полном сознании и рассказала мне о ценностях, спрятанных моим отцом, и даже о том тайнике, где они спрятаны. И вот, похоронив ее достойным образом и выждав приличное время траура, я — Ваша поразительная активность как-то не вяжется с понятием «отдых».

Так с чем же связан ваш подозрительный интерес к моему покойному отцу?

— Возможно, я расскажу вам о причинах этого интереса, если вы расскажете о действительных причинах вашего визита на Родину. Давайте, так сказать, вместе раскроем наши карты. Очень может быть, что мы с вами окажемся друг другу полезны.

Мистер Ильичевски с некоторым сомнением посмотрел на старого прохиндея.

— Ну, допустим, я приехал, чтобы выяснить, не оставил ли мой папаша какого-нибудь наследства, ведь других наследников у него не было, потому что жены после моей матери у него были, но все умерли, он их извел, мерзкого характера был человек, а сын только я один.

— Ах, как интересно! Вы летите через океан, тратите, я полагаю, немалые деньги, чтобы получить семейный альбом с фотографиями и отцовскую простреленную шинель. Боюсь, со дня кончины вашего батюшки прошло столько лет, что эти вещи вряд ли сохранились. Есть ведь наследственное право, законный срок претендентов, и он не более полугода. Так что попробуйте подыскать другое объяснение. И учтите, я могу быть вам полезен — при условии, что вы будете искренни и действительно раскроете карты. Я ведь хорошо знаю местные условия, имею немалый опыт, достаточно знаком с предысторией вопроса — вы понимаете, о чем я говорю… И, наконец, я знаю рынок, если опять-таки мы говорим с вами об одном и том же.

Мистер Алекс Ильичевски в задумчивости достал пачку «Мальборо», закурил, предложил сигарету Гржемскому, тот жестом отказался. Глубоко затянувшись, Алекс махнул рукой и сказал:

— Наверное, я делаю ошибку, но мне действительно нужен компаньон, ориентирующийся в местных условиях. Поскольку я понял, что вы, так или иначе, все равно в курсе дела, наверное, будет полезно заключить с вами некое подобие соглашения и обменяться информацией. Я готов первым открыть карты. Мой отец был сотрудником здешних карательных органов, думаю, вам это известно…

— Да уж, — вставил Гржемский.

— И как многие сотрудники этих служб в период репрессий прибрал к рукам некие ценности.

— Как вы понимаете, это для меня тоже не новость.

— Да, конечно. Однако сам я узнал про это не так давно. Мать моя недавно умерла. Смерть ее была легкой, умирала она в полном сознании и рассказала мне о ценностях, спрятанных моим отцом, и даже о том тайнике, где они спрятаны. И вот, похоронив ее достойным образом и выждав приличное время траура, я приехал, чтобы найти эти ценности и… вступить в права наследства.

— А почему вы так уверены, что ваш батюшка не продал эти ценности еще при жизни? Ведь прошло столько лет!

— Он тогда не мог, боялся, и потом, я вовсе ни в чем не уверен. Вот появляетесь вы. Вы не имеете никаких прав на наследство, вы не знаете, где находится тайник, но вы человек энергичный. Ориентируетесь в местных порядках и можете быть мне полезны. Поэтому я готов предложить вам сотрудничество и участие в прибылях. В разумных пределах, конечно, не более пяти процентов.

— Пять процентов? — Леопольд Казимирович задохнулся от возмущения. — Пять? Вы, должно быть, неудачно пошутили. Что ж, я умею ценить юмор. Вы что-то сказали о правах наследства, произнесли высокопарные слова «наследие моего отца»; можно подумать, что вы не понимаете — эти ценности, о которых мы говорим, ваш отец их украл, именно украл, — нечего так на меня смотреть! — украл у замученных им людей; батюшка ваш был, прямо скажем, сволочь первостатейная, и слово «наследие» применительно к нему надо брать в кавычки…

Мистер Ильичевски хотел было что-то возразить, но Гржемский наступал на него, не давая и слова вставить:

— А если вы думаете, что очень дорого стоит тайник, о котором поведала вам на смертном одре ваша матушка, то я вынужден вас разочаровать: после смерти вашего отца новые жильцы тайник нашли и ценности, о которых мы с вами так увлеченно разговариваем, извлекли и приносили мне для оценки. Так что всем вашим знаниям, как и наследственным правам, — грош цена, и если я с вами разговариваю, то только потому, что мне нужен молодой крепкий помощник — для разного рода физической работы, которая мне уже не по возрасту. Но, конечно, я не предполагаю выделить этому помощнику значительную долю прибыли, хотя и не такую оскорбительно малую, какую назвали вы. Думаю, десять-пятнадцать процентов будет вполне достаточно.

Мистер Ильичевски потерял дар речи. Он выпучил глаза, разинул рот, выронив при этом сигарету, и замахал руками, как будто наступил на осиное гнездо. Чуть отдышавшись, он неожиданно тонким голосом завопил:

— Старый жулик! Спекулянт недорезанный! — и быстро зашагал прочь.

— Где вы набрались таких советских выражений! — крикнул ему вслед Гржемский и, ехидно усмехаясь, достал из кармана полиэтиленовый пакет с подсохшей булкой, подошел к деревянным перилам моста и спокойно начал кормить уток, он не сомневался, что иностранец вернется.

Гржемский дал ему понять, что владеет важной информацией и без него невозможно рассчитывать на успех. А поскольку мистер не знал ни телефона его, ни адреса, то он побоится потерять контакт.

Действительно, не прошло и десяти минут, как Ильичевски показался на мосту. Он шел, торопливо оглядываясь по сторонам, яростно размахивая руками и тяжело дыша. Увидев Леопольда Казимировича, он чуть замедлил шаг и, подойдя ближе, выпалил:

— Старый скупердяй! — но значительно тише, чем раньше.

— Вы пришли доругиваться или вести деловые переговоры?

— А с вами можно вести деловые переговоры? Вы кого угодно доведете до белого каления. Ладно, черт с вами! Из уважения к вашим преклонным годам, я готов предложить вам тридцать процентов — это мое последнее слово.

— Дорогой Алекс, вы разрешите вас так называть, чтобы, не мучиться со всеми этими мистерами, так вот, дорогой Алекс, вам не кажется, что мы торгуемся с вами, как Бендер с Воробьяниновым?

— А это еще кто такие? Ваши знакомые спекулянты? — Мистер взглянул на старика с недоумением.

— Ах, вот даже как? Ну что ж, проехали, как говаривала раньше моя молодая знакомая. И за что же, скажите, кроме молодости и оптимизма, я должен отдать вам большую часть предполагаемых доходов? Только не повторяйте мне этот ваш бред о своих законных правах, я вас умоляю.

— Я… я знаю, где находится тайник, кроме того, я могу в какой-то степени финансировать наши поиски.

— Что ж, как я вам уже говорил, новые жильцы обнаружили тайник, но они могли опять спрятать ценности, туда же до лучших времен. Вряд ли они продали вещи, потому что на рынке они не всплыли, я бы знал, у меня там огромные связи.

Я не хочу показаться таким старым скупердяем, каковым вы меня считаете, и готов пойти на равное участие в прибылях.

Алекс посмотрел на Гржемского с подозрением, еще немного подумал и протянул руку, которую коллекционер вяло пожал.

— Ну что ж, — продолжал Леопольд Казимирович, — раз мы достигли, как выражался наш бывший руководитель, консенсуса, давайте обменяемся всей информацией. Что вам рассказала ваша покойная матушка?

— Она рассказала, что у отца были спрятаны какие-то картины…

— Офорты, — поправил Гржемский.

— Что? — удивился Алекс. — Как вы сказали? Гржемский тяжело вздохнул и возвел очи к небесам.

— Боже мой! С кем я работаю! — сокрушенно проговорил он в пространство.

— Офорты, молодой человек, это разновидность гравюр, не буду утомлять вас техническими деталями. Вы, простите, такую фамилию — Рембрандт слышали?

— Ну за кого вы меня принимаете, — обиделся Алекс, — конечно, слышал.

— Очень хорошо. Вы меня просто утешили. Так вот, эти офорты — работа Рембрандта, уж можете мне поверить.

— А мама мне говорила, что это картины… — разочарованно протянул Алекс, — а эти офорты тоже дорогие?

— Не волнуйтесь, — Гржемский не пытался скрыть сарказм, — нам с вами хватит даже при самых неумеренных запросах. Что же еще рассказала вам покойница?

— Она рассказала, где расположен тайник и как в него попасть быстро, ничего не ломая. Но раз вы говорите, что новые жильцы уже его нашли…

— Может быть, они снова убрали офорты туда же, а может — перепрятали в укромное место. Во всяком случае, я бы начал с проверки тайника, затем тщательно обследовал все жилище покойного Ивана Игнатьевича. И поскольку мы с вами заключили джентльменское соглашение, не подкрепленное подписанием каких-либо бумаг, но подтвержденное моим и вашим словом, — Гржемский выразительно посмотрел на Алекса, в этом взгляде можно было прочесть, что джентльменское соглашение подразумевает участие как минимум двух джентльменов, а здесь в наличии только один, — я считаю себя обязанным предоставить вам свою часть информации.

Далее Леопольд Казимирович пересказал Алексу всю давнюю историю с приходом к нему старика Примакова, свое тогдашнее состояние и как он проговорился про офорты Оксане, и что теперь возле бедной овдовевшей старухи Примаковой вертится этот подозрительный маклер, который явно хочет ограбить старуху. Алекс сильно встревожился, компаньоны решили пока выждать, последить за маклером и за Оксаной.

Мурат Рахманов был в упоении. Как всегда весной, у него наблюдался подъем жизненных и душевных сил. Раньше в такое время он спешил жениться или во всяком случае обязательно встречал женщину, которую объявлял своей единственной любовью, на всю жизнь. Но в последние годы он как-то поостыл, то ли привык к своей последней жене Алевтине, то ли стал уже не так молод для женитьбы. А было ему прилично за сорок, а скорей всего в наше неромантическое расчетливое время вряд ли могла найтись женщина, согласная повесить себе на шею дополнительный хомут, ведь женихом-то Мурат был незавидным.

Однако организм Мурата требовал ежевесенней встряски, поэтому он и задумал гениальную, как ему казалось, комбинацию получения в полную свою собственность квартиры на Петроградской стороне.

Все складывалось очень удачно. Маклер обещал все устроить в самом ближайшем времени. Племянника выведут из игры, а дальше надо будет только подождать, пока старуха сама окочурится, и вся квартира будет его. Немножко смущал Мурата тети Нюрин кот Тимоша, потому что чувство юмора у Мурата отсутствовало напрочь, и шутку маклера Володи насчет кота-наследника он воспринял буквально.

Поэтому себе лично Мурат поставил конкретную задачу извести соседкиного кота. С этой целью он стал как бы случайно оставлять открытой двери на лестничную площадку. Дело шло к весне, кот Тимоша забыл, что он уже два года как кастрирован, и рвался на улицу. Однако тетя Нюра за своим котом следила строго и пару раз возвращала его прямо с лестницы. При уходе в магазин она стала запирать кота в своей комнате на замок. Мурат утроил усилия, подобрал ключ к соседкиной двери, но пока возился с замком да искал кота у тети Нюры на буфете, в открытую входную дверь вошли две цыганки и сперли у его жены Алевтины из секретера всю получку и золотой перстенек.

Всегда спокойная и кроткая Алевтина не выдержала и вечером, обнаружив пропажу, очень кричала на Мурата, она думала, что он заснул, забыв запереть дверь.

Неудача с котом не испортила Мурату хорошего настроения, и, чтобы утешить Алевтину, он рассказал ей, что нанял людей, за деньги, конечно, которые убьют соседкиного племянника с женой, а потом и саму бабку. Последнее Мурат добавил от себя лично, чтобы не было никакой недосказанности. После этого, сказал Мурат, квартира отойдет в их полную собственность, а у него уже есть на эту квартиру покупатель, они продадут квартиру за большие деньги и купят себе новую, и еще останется столько денег, что хватит и на мебель, и Алевтина сможет купить себе бриллиантовое кольцо.

Алевтина, которая давно уже не слушала многословные речи своего чокнутого мужа, в первое время его горячего монолога, что называется, не врубилась. Когда же до нее дошло, о чем он ведет речь на полном серьезе, она пришла в ужас. Оставалась слабая надежда, что Мурат все это придумал прямо тут, на месте, чтобы жена его не ругала за то, что он по забывчивости оставил открытой входную дверь. Алевтина сменила тон, усадила мужа на диван, погладила его по голове и ласково спросила, что он еще натворил. Больше всего ее обеспокоило то, что муж в ответ слово в слово повторил все ранее сказанное. Это могло означать только то, что он ничего не придумал, все было правдой.

Алевтина собралась с мыслями и спокойно задала мужу два вопроса: кто такие эти люди, которых он нанял для убийства соседкиного племянника, и откуда он, Мурат, собирается взять денег, чтобы потом с ними расплатиться. На первый вопрос Мурат ответил с величайшей готовностью:

— Не волнуйся, Аленька, люди очень надежные.

— Кто же тебе их рекомендовал? — спросила Алевтина, в глубине души еще надеясь, что все это родилось в больной голове ее непутевого мужа и больше нигде не фигурирует. Но Мурат назвал ей фамилию того самого приятеля, приятель которого посоветовал ему обратиться к маклеру Володе. Тогда Алевтина встревожилась по-настоящему. На второй вопрос Мурат сначала забормотал нечто невразумительное, пока Алевтина, отбросив дипломатию, не нажала на него посильнее; тогда он признался, что отдал в залог одну из их трех комнат.

— Господи, — воскликнула Алевтина, — тебя посадит милиция, а у меня отберут комнату твои бандиты, и хорошо, если только одну. Вот чего ты добился!

Но Мурат был глух к доводам рассудка и все повторял, чтобы она не волновалась, он все предусмотрел. Измученная Алевтина ушла спать, махнув на него рукой.

Наутро, встав после бессонной ночи с больной головой, Алевтина решила принимать меры. Она позвонила своей тетке, двоюродной сестре матери. Теткин сын был офицером и десять лет назад погиб в Афганистане. Тетка жила с внучкой и невесткой, но невестка неожиданно в прошлом году вышла замуж за работника ФСБ.

Алевтина вспомнила, как тетка звонила ей и жаловалась на невестку, но потом оказалось, что все к лучшему, потому что новый зять оказался приличным человеком и в спорах с бывшей невесткой всегда принимал теткину сторону.

Новый родственник с утра был дома, Алевтина условилась встретиться с ним днем и ввести его в курс дела. Эфэсбэшник оказался молодым, здоровым и довольно толковым мужиком. Сущность дела он ухватил сразу и сказал, что заедет вечером поговорить, а от Алевтины требуется удержать мужа вечером дома и пока ничего ему не рассказывать.

Родственник из ФСБ приехал к шести, как и обещал. От ужина он отказался, выпил чаю. А потом, когда Алевтина начала жаловаться на мужа, мягко прервал ее и сказал:

— Ты вот что, Аля. У вас сколько комнат-то?

— Три пока, — всхлипнула Алевтина.

— Так ты иди в самую дальнюю и там сиди, пока я тебя не позову.

Алевтина дисциплинированно подчинилась, а эфэсбэшник запер за ней дверь на ключ.

Начал он беседу с того, что аккуратно набил Мурату морду, при этом приговаривая:

— Ты, псих ненормальный, не лезь, куда тебя не просят! — плюх! — Взяла тебя приличная женщина в мужья, так сиди спокойно, будь доволен! — плюх! — Что тебе, блин, трех комнат мало было на двоих! — плюх! — Если еще раз что-либо подобное устроишь — вообще убью! — плюх! плюх! плюх!

Как видно, новый родственник знал, что делал, потому что по окончании экзекуции до Мурата сразу дошло, что он поступил не правильно, что соседей нельзя убивать, потому что ничего хорошего из этого обычно не получается, и уж тем более нельзя давать всяким сомнительным личностям документы, по которым могут отобрать комнату. Мурат с готовностью назвал эфэсбэшнику имя и адрес того самого приятеля, сказал, что адрес своего приятеля тот сообщит сам, а адреса маклера он, Мурат, не знает, потому что его возили туда на машине.

— Разберемся, — коротко сказал эфэсбэшник и позвал Алевтину.

— Ну как? — спросила она, появляясь в дверях.

— Тяжелый случай, — вздохнул родственник. — В общем, так: сидеть тихо, не возникать, если эти проявятся, ничего не предпринимать, сразу мне звонить. С бабкой не конфликтовать. Все, пока, — и ушел, провожаемый благодарной Алевтиной.

На следующее утро эфэсбэшник заехал к приятелю Мурата, чтобы узнать адрес того мужика, который и был связан с маклером Володей. Адрес-то он узнал, но никого там не застал, потому что приятель приятеля задолжал одному типу четыре с половиной тысячи долларов и теперь скрывался. Эфэсбэшнику открыла перепуганная жена, которая ни про какого маклера ничего не знала. На работе эфэсбэшник попытался получить было информацию по своим каналам, но именно в этот день произошло очередное убийство депутата в скором поезде «Красная стрела» и его срочно послали в командировку в Москву. В Москве он проторчал две недели, а когда вернулся, то начисто забыл про чокнутого Мурата Рахманова.

После разговора с родственничком Мурата всего трясло, во рту пересохло и ощущался какой-то отвратительный металлический привкус. Он налил себе теплой кипяченой воды из чайника, с трудом попадая в стакан, но рука так дрожала, что, донеся стакан до губ, он половину расплескал. Страшно хотелось курить, а сигареты, как назло, кончились. Он оделся, с трудом застегнув пуговицы пальто, и вышел из дому купить курева и хоть немного успокоиться.

На первом этаже у почтовых ящиков возился с отверткой какой-то незнакомый парень среднего роста, худощавый и подтянутый. Когда Мурат прошел мимо него, парень обернулся, сделал шаг в сторону Мурата и взял его левой рукой за лацкан. Увидев вблизи его лицо, Мурат понял, что ошибся: это был не молодой парень, а мужчина средних лет, пожалуй, к пятидесяти, с какой-то средней, незапоминающейся внешностью. Только вот глаза… Страшные это были глаза.

Встретившись с ним взглядом, Мурат как бы попал в липкую тоскливую паутину и вырваться из нее не было никакой возможности. Мурат попробовал было вырваться из рук этого страшного мужика, но тот держал его так крепко, что и рукой было не пошевельнуть, да и не хотелось шевелиться. Хотелось спать… спать… спать…

— Ты, таракан дохлый, сколько людей из-за тебя погибло! Тебя бы раздавить, так ботинки жалко, потом вонять будет! Ох, ты и рассердил меня!

Никогда я себе таких эмоций не позволял, сохранял спокойствие, но ты… Да ты, кретин, никогда сам такого не придумал бы, тебя кто-то поумнее на это дело надоумил. Ну-ка выкладывай, с кем эти дела обсуждал, кто тебе советы умные давал?

Мурат не чувствовал ни страха, ни обиды. Он был в руках незнакомца, как полусонная муха в паутине — в безвольном ожидании судьбы. И если его о чем-то спрашивали, он должен был немедленно ответить. И он ответил с готовностью и безволием автомата:

— Маклер Володя. Большая Посадская, четырнадцать, квартира шесть.

Незнакомец еще несколько секунд смотрел на него с брезгливым интересом, как на особенно отвратительное насекомое — какого-нибудь двухголового таракана, потом сказал тихим бесцветным голосом, без следа прежних эмоций:

— Все забудешь. Меня никогда не видел, — и тут же отпустил его лацкан, взмахнул рукой перед лицом и отвернулся к почтовым ящикам.

Мурат встрепенулся, как после короткого забытья, оглянулся на незнакомого молодого парня, возившегося с почтовым ящиком, и не спеша пошел за сигаретами.

Маклер Володя психовал. Он метался по квартире, как раненый зверь, круша все на своем пути. Таким и застала его приехавшая по звонку Оксана.

— Что случилось? — встревожилась она.

— Что случилось? Полный абзац! Это идиот киллер все сделал не так.

Представляешь, он убил не тех людей!

— Как так? Что ты говоришь, ты что, вообще? — Оксана потеряла над собой контроль.

— Ну идиот, ну кретин, — опять завел свое маклер.

— Да не психуй ты, говори толком, — прикрикнула Оксана.

— Ну, он устроил взрыв в квартире примаковского племянника. Ему было велено взорвать их обоих — Примакова и его жену, — при последних словах Оксану передернуло, — так он убил совершенно посторонних людей! Вернее, там ночевал брат жены с дамой. А сам племянник, оказывается, уже несколько дней в больнице.

И жена у него дежурит.

— А почему он в больнице?

— Избили его, шпана какая-то, да не добили, жалко. Тогда бы всю работу за нас сделали.

— И что теперь делать?

— Что делать? Не представляю. Ну, денег-то я этому Мастеру не дам. Сам напортачил, сам пусть и терпит убытки. А с этого психа Мурата Рахманова я комнату-то стрясу, только попозже.

— А ты не боишься, что он проболтается?

— Да брось ты! Доказательств никаких, не будет же этот киллер трепаться про свою неудачу.

— Я надеюсь, ты тоже не будешь трепаться?

— Да уж конечно. Но ты знаешь, — Володя нахмурился, — не понравилось мне, как этот Мастер со мной говорил.

— Думаешь, он все-таки потребует денег?

— Да-да, — голос у него был неуверенным.

— А как он с тобой связывался?

— Ну как… по телефону. А телефон в той квартире, ну, помнишь, мы как-то были…

— Это в Купчине?

— Да…

— А что это за квартира? Ты ее купил или снимаешь?

— Это, так сказать, мой маневренный фонд. Квартира куплена на одну старушку. Она там, естественно, не живет.

— Так избавься от этой квартиры и как можно быстрее.

— Да, конечно, но у меня там кое-какие нужные бумаги, их обязательно надо забрать, потому что по ним можно меня вычислить…. Слушай, а ты не могла бы туда съездить?

Оксана разозлилась.

— Ну уж нет, дорогой! Когда ты нанимал этого чертова киллера, ты меня не спрашивал. Так что теперь выпутывайся сам! Это ты из жадности польстился на чужое, хотел еще и квартиру хапнуть, вот теперь и выпутывайся.

— Да это ты меня во все втянула! Рембрандт, офорты, возьмем, разбогатеем! Какого дьявола я с тобой связался!

— Ну ладно, раз уж связался, то надо этот вопрос решить. Пойдем туда вместе, я тебя подстрахую.

Они подъехали к дому в Купчине. У подъезда никого не было и машин никаких не стояло.

— Он может и у подъезда караулить, хотя вряд ли за такое короткое время сумел эту квартиру вычислить. Ты, как только я скроюсь, иди в парадную и стой там у почтовых ящиков, будто квартиру нужную ищешь. А если услышишь шум какой-то на лестнице, то поднимайся ко мне.

— А если там несколько человек, то чем я тебе помогу?

— Исключено, этот Мастер всегда один работает, одиночка он. А скорее всего не будет он со мной на лестнице возиться, а попытается проследить за машиной и узнать адрес. Я в этой квартире не больше пяти минут буду находиться, так что если не вернусь, ты поднимайся, и вот тебе баллончик, прыснешь ему в морду, его парализует на два часа.

«Ага, сейчас, разбежалась в квартиру за тобой идти, — подумала Оксана, — чтобы меня там тоже пришили».

Володька продолжал, волнуясь:

— А если после того как я в квартиру зайду, кто-то по лестнице спустится, ты тоже его баллончиком.

— Да мало ли кто по лестнице спустится! Ведь это дом жилой, тут вон сколько квартир — и во всех люди!

— Ну ты уж соображай, в кого прыскать. Конечно, не в женщину с ребенком и не в бабулю с собачкой. Так, по голосу судя, этот мужик средних лет, может, постарше. В общем, по обстановке.

Он направился вверх по лестнице какой-то странной подпрыгивающей походкой, и Оксана поняла, что он здорово трусит.

«Это тебе не у алкашей комнаты отбирать», — злорадно подумала она.

Она подошла к парадной и стала читать список квартир, потом зашла внутрь и уставилась на почтовые ящики. Вот хлопнула дверь на четвертом этаже, это Володя зашел в квартиру. И почти сразу же раздались торопливые шаги. Кто-то спускался по лестнице быстро, но стараясь не шуметь. Сердце у Оксаны екнуло.

Она достала из кармана какую-то бумажку и сделала вид, что близоруко в нее всматривается. Вот показался мужчина средних лет неприметной наружности и просто одетый. Он явно спешил, что-то такое было в его походке , и внешнем виде, что не понравилось Оксане. Мужчина хотел было проскочить к входной двери, но Оксана стояла у него на пути и, приветливо улыбаясь, протягивала какую-то бумажку. Волей-неволей мужчина несколько замедлил ход, и в это время, не переставая что-то говорить, Оксана быстро достала из сумочки баллончик и брызнула ему в лицо. Этот тип свалился как подкошенный, глухо стукнувшись головой о ступеньку.

«Если это киллер, то сегодня у него явно неудачный день», — подумала Оксана, выходя из парадной. Она села в машину и отъехала за угол. Почти тотчас прибежал испуганный маклер.

— Ну, это он?

— Да черт его знает, так вроде подходит. Едем скорее отсюда. — Он повертел по сторонам головой. — Ты веди сама, а я посмотрю, не едет ли кто за нами.

Но Оксана видела, что у него трясутся руки, и ее охватило раздражение.

Говорила же ему, чтобы без убийств! Отправили бы куда-нибудь старуху, залезли в комнату. Этого ненормального соседа тоже можно было как-нибудь нейтрализовать.

Так этот дурак Володька все испортил, а теперь и ее втянул. Ну нету теперь нормальных мужиков, все какие-то придурки возле нее крутятся!

Оксана покружила по городу, потом отвезла Володю к нему домой, а сама вернулась на метро. Через два дня Володька заехал за ней на работу. Он был хмур и зол, как всегда в последнее время.

— Тот мужик в подъезде помер.

— Ты откуда знаешь?

— Откуда! Знаю — и все. Менты у меня знакомые. Помер от разрыва сердца.

Пока валялся там на лестнице, сердце не выдержало.

— Имеешь больное сердце — не ходи в киллеры, — хладнокровно заметила Оксана.

— А может, это и не киллер был? Может, ты постороннего человека угробила? — Он схватился за голову. — Меня же могли в той квартире видеть! Все из-за тебя, сука, вот навязалась на мою голову со своими офортами.

Злить Оксану не следовало. И говорить с ней в таком тоне тоже не следовало. Если дело принимало такой оборот, то у Оксаны были развязаны руки.

Тут она была в своей стихии. Откуда же было знать райкомовскому мальчику, как выражалась и вела себя череповецкая шпана? А Оксана очень хорошо помнила свое уличное детство. Она прищурилась и стала похожа на свою мать.

— Слушай ты, недоносок, если еще раз на меня голос повысишь, я из тебя всю душу вытрясу. Не мог дело обделать как следует, так скажи честно, а то сидит тут…

Оксана вполголоса добавила, как он тут сидит и каким она его видит.

Володька немного поостыл, и Оксана вышла из машины, хлопнув дверцей.

Она была зла на весь мир. Дело с офортами висело на волоске. Володька теперь перепугался и вряд ли от него может быть действенная помощь. Если по-умному, то надо было бы бросить это дело, но офорты стали ее навязчивой идеей. О том, что она, пусть даже того не желая, убила человека, Оксана и не вспоминала. В профессии киллера есть своя доля риска, он знал, на что шел.

На следующий день, выходя с работы, Оксана заметила у подъезда бежевые «Жигули», которые были ей чем-то знакомы. Она вспомнила, что уже видела эту машину дня три назад. Оксана мимоходом заглянула внутрь. Водитель был ей незнаком.

«Этого мне еще не хватало! Кому это я понадобилась!»

Оксана ускорила шаг, заметив краем глаза, что «Жигули» тихонько двинулись за ней. Кто же это за ней следит, не принимая никаких мер предосторожности? Оксана проскочила в знакомую проходную парадную, пересекла двор и выглянула на улицу. Водитель как раз выходил из парадной с разочарованным видом — заглянув во двор и никого там не обнаружив, он решил, что упустил Оксану. Поглядев по сторонам, водитель сел в машину и тронулся с места. Оксана подняла руку, остановила левака и сказала:

— Держись за теми «Жигулями». Я того мужика хочу выследить. Есть у меня подозрение, что он к моей подруге ходит.

— Он-то тебе кто — муж? — заинтересовался водитель.

— Да не то, чтобы муж, а так…. но подруге его все равно не отдам!

— Вот бабы, — покрутил головой водитель.

— Езжай давай, я заплачу!

Водитель нажал на педаль газа. Однако бежевые «Жигули» остановились на стоянке, немного подождали, а потом к ним подошел пожилой мужчина, в котором Оксана с трудом узнала Гржемского — так он постарел. Вот тебе и раз! Понятно, почему бежевые «Жигули» показались ей знакомыми, ведь это машина Гржемского.

— Ну что, это и есть твоя подруга? — хмыкнул ее левак. — Делать вам, бабам, нечего, с жиру беситесь, только людей от дела отрываете.

— Подожди еще немного.

Гржемский о чем-то говорил с водителем своей машины. Потом тот вышел и зашагал в сторону ближайшей станции метро. Оксана внимательно поглядела ему вслед. Довольно интересный мужчина, высокий, одет хорошо. Что-то в нем не то… ладно, это потом. Она сунула леваку деньги и велела отваливать по-быстрому, а сама подошла к машине Гржемского и постучала в стекло:

— Привет, дедуля!

Он растерялся было, но сразу взял себя в руки:

— Здравствуй, моя дорогая! Какой приятный сюрприз!

Оксана открыла дверцу и села в машину.

— Чему обязан? — спросил он довольно спокойно.

— Ты скажи мне, старый мухомор, зачем ты за мной следишь? — Оксана решила отбросить всякую дипломатию и намеренно говорила с ним грубо.

Он поморщился.

— Фи, Оксаночка! Что за манеры! Когда мы были с тобой вместе, ты никогда не позволяла себе подобных выражений.

— И что это за хмырь работает с тобой в паре?

— А что, он произвел на тебя впечатление? Это мой молодой друг.

Дорогая, — он погладил ее по руке, — я безумно рад тебя видеть.

— Я еще раз тебя спрашиваю, зачем ты за мной следишь и как долго это продолжается?

— А могу я задать тебе, мое сокровище, тоже несколько вопросов?

Например, куда делся тот листочек из моего тайничка в бюро XVIII века? И еще: кто такой это несимпатичный господин на иномарке, с которым ты проводишь так много времени, и почему этот господин довольно часто крутится около небезызвестной нам с тобой квартиры на Петроградской?

Оксана насторожилась. Володька не говорил ей, что бывал возле дома на Петроградской. Он сказал, что ненормальный сосед сам к нему пришел, случайно. А оказывается, он тут все разведал. Но этот-то хорош, старый таракан Леопольд!

Всех выследил и Володьку тоже.

— Если ты так хотел наложить лапу на эти офорты, то почему так долго ждал, — огрызнулась Оксана. — И вообще, шел бы ты на покой. Куда тебе эти офорты? С собой на тот свет?

— Да, моя прелесть, манеры твои оставляют желать лучшего, — грустно констатировал он. — Как ни неприятно мне это говорить, но за три года, что мы не виделись, ты явно деградировала. Неужели этот малоприятный тип твой муж?

Жаль, если так. Он тебе абсолютно не подходит.

При упоминании о муже Оксана еще больше разозлилась.

— Пошел ты подальше! И оставь меня в покое! Офортов этих тебе не видать как своих ушей! И этому скажи, своему молодому другу, чтобы он мне на дороге не попадался!

Приехав домой, она позвонила маклеру.

— Ты скотина. Ты, оказывается, за моей спиной что-то там вынюхиваешь!

Может быть, ты решил все это дело без меня провернуть?

— Может быть, — нагло ответил маклер. Он уже сытно поужинал, выпил приличную порцию коньяка и обрел былую уверенность в себе.

— Ты, девочка, не гони волну. Забыла, что за тобой числится? — как видно, он был не настолько пьян, чтобы отбросить всякую осторожность и называть вещи своими именами.

Но Оксана-то сразу поняла, что он намекает на того убитого киллера. Ну и сволочь! Сам же умолял ему помочь, а теперь чуть не шантажировать ее вздумал!

Ну, это мы еще посмотрим, кто кого! Оксана бросила трубку, накричала на сына, попавшего под горячую руку, потом занялась домашними делами — мать опять жила в Череповце, и домашнее хозяйство было запущено.

В элегантном офисе процветающей фирмы раздался телефонный звонок.

— Это фирма «Макаров Интернешнл»?

— Да, слушаю вас.

— Говорит Иванов. Записывайте, не повторяя и не переспрашивая: Большая Посадская, четырнадцать, квартира шесть, Хрущак Владимир Анатольевич. Гонорар передадите известным вам способом, — далее в трубке раздались гудки отбоя.

Надежда открыла дверь на знакомый звонок, думая, что это соседка. Но на пороге стоял огромный букет роз. Приглядевшись, она заметила под ним мужские ноги.

— Ну входите уж, Иванов, Петров, Сидоров. А еще Смирнов и кто там еще-то?

— Сегодня Нежданов, служба экологии.

— В нашем городе есть такая служба? удивилась Надежда.

— Да какая разница?

— Вообще-то верно, разницы никакой. Он протянул ей букет.

— Позвольте преподнести вам, Надежда Николаевна, в знак моей благодарности и глубокого уважения.

— Спасибо, конечно, но…

— А вот еще, — он вытащил огромную коробку конфет.

— Мне же нельзя столько сладкого! И потом, как я объясню…

— Мужу скажете, что сотрудники подарили вам это на день рождения.

— Но день рождения у меня только через три дня.

— Но вы же ходите на работу раз в неделю, стало быть, на свой день рождения на работу не попадаете, вот сотрудники и решили поздравить вас заранее.

— Может быть, вы не знаете, а уж муж-то мой точно знает, что сотрудники мои, да и я сама в том числе, третий месяц сидим без зарплаты, так что не только на такой букет, а и на одну розочку у них нет денег скинуться.

— Ну, придумайте что-нибудь, скажите, что цветы от вашего давнего поклонника или расскажите мужу правду, что вы мне помогли с информацией, и я вам за это глубоко благодарен.

— Ой, что вы, что вы, я уж лучше про поклонника, тогда он все-таки меньше меня ругать будет! Ну ладно, давайте чай пить с вашими конфетами, чтобы скорее кончились, и вы мне расскажете, что можно.

— Как я и предполагал, соседей ваших убили по ошибке. Там со связью получилась накладка, досадная случайность. А заказывали киллеру Олега Примакова с женой, да только там тоже произошла неувязочка.

— Какой-то киллер неаккуратный, все время ошибается!

— Больше не будет, в его профессии ошибки не прощаются. Нашел я и Заказчика, нанимал он убийцу для решения, так сказать, квартирного вопроса, там сосед постарался.

— Так он и тетю Нюру может заказать? испугалась Надежда.

— Ни он, ни сосед этот чокнутый этими делами больше заниматься не будут.

— А вы их?..

— Я сделал свою работу — сообщил своим нанимателям, кто заказывал убийство их сотрудника Геннадия Березина, а это уж их дело, как они с ним поступят, но, судя по всему, мало ему не будет. А с соседом я так уж просто потолковал, уж больно противный тип, ведь из-за него все началось.

— Так я могу не волноваться за здоровье тети Нюры? Мы с ней последнее время подружились.

— Да. Вот только неясно мне, почему они напустились, на племянника, ведь старуха-то жива и еще может лет десять прожить. Если только… ладно, я выясню.

Они еще немного посидели, поболтали по-дружески, потом он попрощался и ушел. Конфеты Надежда спрятала в шкафчик на балконе, туда уж муж точно в ближайшее время не полезет!

В районной Поликлинике, где лечилась пенсионерка Примакова, произошло ЧП. Ночью кто-то влез в помещение лаборатории, посуду и препараты не тронул, но уничтожил все записи за последний месяц. Потом неизвестный проник в регистратуру и нахулиганил там — разбросал карточки, некоторые изорвал.

Беспорядок был страшный, но поскольку ущерб был нанесен небольшой, то большого шума поднимать не стали, решили, что какой-то наркоман вломился в лабораторию по ошибке, думал, что это аптека. Завотделением распорядился все записи в карточках восстановить, а недостающие анализы взять у больных по новой.

Таким образом участковый врач Марина Евгеньевна и узнала, что предыдущий анализ Анны Матвеевны Примаковой был ошибочный, перепутали что-то девочки-лаборантки. Марина Евгеньевна порадовалась, что не успела вызвать родных Анны Матвеевны и расстроить их дурной вестью. А бабуля для семидесяти восьми лет была довольно бодрая, и если так и дальше пойдет, проживет еще лет десять.

Маклер Володя проснулся как от толчка. В комнате горел свет — не яркая люстра, а небольшая настольная лампа под зеленым шелковым абажуром. Володя подумал было, что забыл выключить лампу перед сном, но тут же понял свою ошибку. В комнате были посторонние, совершенно незнакомые ему люди, один из них — высокий, худой, в длинном плаще оливкового цвета — стоял возле книжного шкафа и листал книжку Пыляева «Старый Петербург». Второй, постарше и поменьше ростом, сидел в кресле и наблюдал за просыпающимся Володей.

— Доброе утро, Владимир Анатольевич! Мы вас разбудили?

— Кто вы такие? Как сюда попали? Я сейчас милицию вызову!

— А вот это вряд ли, — незваный гость покосился на телефон с коротко обрезанным шнуром.

Худой человек в плаще поставил Пыляева на место, в один шаг подошел к лежащему Володе, наклонился к нему и каким-то заботливым жестом заклеил его рот узкой полоской пластыря.

— Это чтобы вы не шумели понапрасну, соседей не тревожили. Время еще раннее, многие спят… Мы вам потом пластырь снимем обязательно, мы с вами поговорить хотим. Только мы его не здесь снимем, а в другом месте, где никто не помешает нашему разговору. Вы пока оденьтесь, вот вещи ваши мы уже приготовили, — мужчина показал на стул в изголовье кровати, куда была брошена Володина одежда.

Володя смотрел на двух незнакомцев в ужасе. Он попытался крикнуть, но пластырь не давал издать ни звука, а когда он попытался сорвать пластырь, худой резко ударил его по ключице ребром ладони так, что от боли потемнело в глазах, сам же при этом продолжал улыбаться и увещевал Володю:

— Нет, не надо, Владимир Анатольевич! Мы же вас не хотим связывать, со связанными руками одеваться неудобно. Вставайте, одевайтесь, мы с вами поговорить хотим. Вы ведь человек умный, воспитанный, глупостей никаких совершать не намерены. А то придется больно вам сделать, очень, очень больно…

От его мягкого, почти ласкового голоса маклеру сделалось нестерпимо страшно. Дело в том, что маклер Володя с детства очень боялся боли. От одной мысли о том, что его будут бить, пытать, мучить, ему становилось плохо. Он встал, послушно, как тряпичная кукла, оделся и пошел к дверям. Он понимал, что боль все равно будет, что они для того и увозят его, чтобы пытать его в таком месте, где никто не помешает, но воля оставила его, ему хотелось хоть немного отложить неизбежное…

Возле дверей старший из гостей взял его под руку и незаметным движением уткнул в бок страшное узкое лезвие.

— Владимир Анатольевич, мы с вами сейчас по лестнице пойдем. Время, конечно, раннее, но вдруг кого из соседей встретим, а у вас пластырь на лице… неудобно как-то будет. Так что давайте-ка мы пластырь пока отлепим, а вы будете себя вести по-умному, тихо, а то видите, ножичек-то — аккурат против сердца!

Неприятно будет.

С этими словами он резким движением сорвал пластырь, пока его худой напарник открывал знаменитые Володины бронированные двери.

— Хорошие двери у вас, — покосился тот на маклера, — надежные. Сколько платили?

На такое откровенное издевательство Володя никак не отреагировал. На лестнице они никого не встретили. Внизу у подъезда их ждала синяя «Вольво» с молчаливым угрюмым шофером. Немного попетляв по городу, машина подъехала к огороженной стройплощадке. Володю вывели из машины и повели по лестнице без перил на верхний этаж недостроенного дома. С каждым этажом маклеру становилось все хуже и хуже — страх высоты накатывал на него волнами тошноты и головокружения, и все меньше и меньше верил он, что выберется из нынешней переделки живым.

— Что вам от меня нужно? — наконец проговорил он пересохшими губами.

— Что нужно? Вопрос резонный, — глумливо ответил старший, — нужно нам, Владимир Анатольевич, чтобы вы нам рассказали, зачем вы убили Геннадия Березина.

— Кого?

— Не надо глухого из себя изображать! Геннадия Березина да еще жену его в придачу.

— Я никого не убивал!

— Понятно, что не убивал. Кишка тонка. Сам не убивал, а человека для этого дела нанял. Вот и скажи — зачем. Что у тебя за дела были с Геной Березиным и кто за тобой стоит?

За приятным разговором они поднялись уже на последний, девятый этаж строящегося дома, вышли на плоскость бетонного перекрытия. Володю подвели к его краю, где, ничем не огороженный, зиял черный провал в будущую шахту лифта.

Худой верзила, надавив ему на шею, наклонил его над этим черным провалом, из которого явственно несло тьмой, холодом и смертью. Маклер пытался отшатнуться от края перекрытия, но железные руки не давали ему тронуться с места.

— За что ты убил Березиных?

— Да не знаю я никаких Березиных! Первый раз эту фамилию слышу!

Железные руки пригнули его еще ниже к черному провалу.

— За что ты убил Березиных?

Догадка шевельнулась в Володиной голове. Он вспомнил странный разговор с киллером… Все встало на свои места.

— Это была ошибка! Киллер перепутал!

— Ты что же, шутить с нами вздумал? Ну, смелый ты, Вова, человек.

Только знаешь, со смертью шутки шутить — накладно выходит. У нее всегда смешнее будет. Подумай-ка еще разок, может, получше что выдумаешь? А то надоело мне уже твою хреновину слушать. Это надо же — киллер перепутал!

Железные руки клещами впились в его шею, еще глубже пригнув к смертельно зияющему провалу.

Оксана ворочалась без сна и все явственнее понимала, что маклер Володя намерен ее надуть в операции с офортами. Беспокойство в ее душе все нарастало, не в силах дольше терпеть неизвестность, она набрала его номер. Телефон был занят. С кем это он разговаривает глубокой ночью? Объяснение могло быть самым прозаическим — например, трубку на рычаг забыл положить, но накопившиеся в душе Оксаны подозрения и скрываемая от самой себя ревность толкнули ее из дому. Она оделась, взяла машину и помчалась к дому маклера на Большой Посадской.

Первое, что она заметила, подъезжая к его дому, — что следит за ним не одна. Невдалеке от подъезда стояли невзрачные бежевые «Жигули», в которых просматривался пригнувшийся к рулю силуэт мужчины. Так-так, это старый знакомый Леопольд Казимирович не может угомониться. Опять послал следить за Володькой своего, как он выразился, молодого друга! Возле самого подъезда стояла «Вольво» с включенным мотором, в ее салоне тоже кто-то был. Оксана порадовалась, что решила съездить сюда ночью, — здесь явно назревали какие-то события.

Не прошло и нескольких минут, как из подъезда вышли трое. Возле двери горела дежурная лампа, поэтому Оксана даже на значительном расстоянии узнала в одном из троих Володю. По его напряженному лицу и походке она догадалась, что он идет с этими людьми не по своей воле. Сердце ее учащенно забилось.

Володю впихнули в «Вольво», и машина тронулась. Почти тут же за ней отъехали бежевые «Жигули», Оксана чуть выждала и тронулась следом. На ночной улице трудно было остаться незамеченной, и она старалась держаться как можно дальше от преследуемых машин и пару раз чуть не потеряла их из виду. Но ехали они все не очень долго: чуть покрутив по городу, свернули к недостроенному дому. Машина с приятелем Гржемского тоже завернула следом, водитель также старался не попадаться на глаза людям в иномарке и, оставив свою машину на улице, крадучись дошел до забора стройплощадки и пролез в щель между досками.

Оксана обдумала ситуацию. Кто были люди из «Вольво», она не знала, но для чего маклера повели на стройплощадку, не сомневалась: ночью в такое место человека могли привести только с одной целью — чтобы убить. Несмотря на все подозрения в Володиной двойной игре, Оксана его смерти не хотела. Она немедленно приняла решение. Немного отъехав по улице, она увидела будку телефона и набрала номер милиции. Затем, оставив машину подальше от строящегося дома, вернулась к нему пешком и пробралась за забор.

Пробираясь между бетонными плитами и грудами строительного мусора, Оксана пыталась, оставаясь незамеченной, найти находящихся на стройке людей.

Спустя несколько минут на улице возле забора раздался шум подъезжающих милицейских машин, голоса переговаривающихся оперативников. Ворота распахнулись, площадка осветилась светом автомобильных фар и переносных фонарей. Оксана завернула за угол, стараясь остаться на неосвещенном пространстве, и тут увидела, как с верхнего этажа дома с глухим ударом упал человек. Оксана застыла, пораженная ужасом. В этот момент из-за строительных конструкций вышел приятель Гржемского, его звали Алекс, Оксана вспомнила.

Алекс увидел лежащее на земле тело и, подойдя к нему, наклонился.

Голова мертвеца при падении ударилась о кусок ржавой арматуры, и Алекс, пытаясь понять, жив ли лежащий перед ним человек, приподнял его голову и взял эту арматурину в руки.

«Идиот!» — мелькнуло в голове у Оксаны.

Увидев, что кусок арматуры весь в крови, он отбросил его и в ужасе заметался по площадке. Как видно, то, что человек упал с большой высоты, видела только Оксана, иначе Алекс бы ни за что не приблизился к мертвому телу. План возник у Оксаны мгновенно. Она выскользнула из своего укрытия, вытащила из кармана носовой платок и, обмотав им брошенный Алексом кусок железа, подняла его с земли и спрятала под плащом. Затем она окликнула Алекса. Он оглянулся в ужасе, но, увидев женщину, не стал убегать.

— Мистер Ильичевски!

— Откуда вы меня знаете?

— А вы меня разве не знаете? Сейчас не время для вопросов. Вокруг полно милиции, а тут этот труп…

— Но я не убивал его!

— Разговоры потом. Пойдемте, я уведу вас отсюда. Ваша машина стоит слишком близко от стройплощадки, вам не удастся уехать на ней незамеченным, а моя машина за углом.

Ильичевски, совершенно лишившийся воли от страха, пошел за ней, как привязанный. Оксана привела его к щели в заборе, выходившей на улицу далеко от ворот. Они выбрались на улицу и добежали до ее машины. Оксана быстро сорвала машину с места, немного покрутила по городу и остановилась в тихом переулке.

Включив в салоне свет, она повернулась к Ильичевски, который безмолвно сидел, парализованный страхом.

— Ну что, Алекс, вы меня так и не узнали? Алекс встряхнулся, сбросив с себя оцепенение, и вгляделся в нее.

— Вы ведь следили за мной по поручению старого хрыча Гржемского! Алекс выглядел смущенным.

— Ах, вы та дама, которая… с господином Хрущаком…

— Вот-вот, с господином Хрущаком, которого вы сегодня убили!

— Я его не убивал! — лицо Алекса снова побледнело. — Когда я к нему подошел, он был уже мертв!

— Да? Уже мертв? А это как вы можете объяснить? — Оксана вынула из-под полы плаща кусок арматуры, осторожно держа его за обернутый платком конец.

— Что это? — В глазах Алекса были испуг и недоумение.

— Это — железный прут, на котором с одной стороны — волосы и кровь убитого, как вы выражаетесь, господина Хрущака, а с другой — ваши отпечатки пальцев.

Сказав это, Оксана тут же испугалась, как бы Алекс в отчаянии не хватил бы и ее по голове тем же прутом и не сбежал, во всяком случае, она бы на его месте сделала именно это, ведь вокруг ни души, глубокая ночь, вернее, очень раннее утро. Но Алекс был настолько парализован страхом, что подобная мысль просто не пришла ему в голову. Оксана вынула из «бардачка» полиэтиленовый пакет и на глазах белого от ужаса Алекса убрала в него орудие убийства.

— Я не убивал его! Я только взял это в руки, чтобы рассмотреть, чтобы убедиться.

— Вот это вы и расскажете следователю!

— Не надо следователя, не надо! Чего вы от меня хотите?

Оксана посмотрела на него с легким презрением: с таким слабаком и бороться неинтересно!

— Я хочу от вас сотрудничества. Ведь мы с вами заняты поисками одной и той же вещи. Но теперь вы убили моего компаньона…

— Я не убивал его! — горячо перебил ее несчастный американец. — Не убивал!

— Слушайте, вы мне надоели. Короче, я осталась без компаньона. А слабой, беззащитной женщине (на этих словах Оксана перехватила взгляд американца, полный искреннего возмущения), слабой, я повторяю, женщине трудно действовать в одиночку в наше время. Так вот, мое предложение такое: вы посылаете к черту этого старого маразматика Гржемского и работаете на меня.

Вопрос о вашем гонораре мы решим позже.

— Но позвольте…

— Не позволю! — гаркнула Оксана командирским голосом. — Если вы будете выпендриваться, эта железяка мигом окажется у следователя!

— Я согласен, — обреченно ответил Алекс, У него была только одна мысль в голове: поскорее убежать от этой страшной женщины и спросить совета у Гржемского, тому он доверял больше.

— Вот и славно, — промурлыкала Оксана, — я всегда знала, что вы разумный человек и прислушаетесь к серьезным аргументам.

— Да уж, к серьезным… А как же Гржемский?

— Гржемский — козел, — ответила Оксана лаконично.

Больше Алекс вопросов не задавал. Оксана довезла его до гостиницы, высадила и поехала к себе. Доехав до своего дома, она не вышла из машины, а уронила голову на руль и заплакала едва ли не первый раз за всю свою сознательную жизнь. Теперь она смогла, наконец, сбросить напряжение сегодняшней страшной ночи, и до нее дошло, что сама она запросто могла закончить свою жизнь так же, как убитый бандитами Володя.

Ранним утром Гржемского разбудил звонок в дверь. Когда старик после долгих предосторожностей раскрыл двери, он увидел на пороге своего компаньона Алекса Ильичевски в ужасном виде. Глаза его безумно перебегали с одного предмета на другой, волосы были всклокочены, он потерял весь свой заграничный лоск. Его темно-серый плащ был здорово помят и испачкан не то глиной, не то цементом. Теперь уже никто не принял бы его за иностранца, а скорее за сумасшедшего. — Что случилось, Алекс? — всполошился Леопольд Казимирович.

— Вы, вы, — Алекс не находил слов, — вы меня подставили, вы втянули меня в грязную историю.

— Ну-ну, успокойтесь, давайте выпьем кофе, и вы мне расскажете все по порядку. Снимите плащ, а где это вы так испачкались? — заметив, что Алекс грозно сверкнул на него глазами, старик счел за лучшее не продолжать.

Пока Алекс умывался в ванной, Леопольд Казимирович заварил кофе, себе послабее, Алексу черный, крепкий, пусть немного взбодрится. Он достал было из шкафчика чашки и молочник из сервиза фабрики Кузнецова, но передумал и заменил их чашками попроще — Алекс в таком состоянии, еще разобьет чашечку, а у него этот сервиз и так уже неполный. Алекс вышел, выпил две чашки кофе с печеньем и рассказал старому коллекционеру, как его прихватила, прижала к стенке и буквально взяла в клещи та самая молодая дама, за которой Гржемский приставил его, Алекса, следить непонятно за каким чертом.

Алекс, пребывая довольно долго в России, вполне освоился с некоторыми непечатными оборотами русского языка, и даже легкий американский акцент из его речи почти исчез.

— Но, дорогой мой друг, следили-то вы не за этой молодой дамой, а за маклером, ее, так сказать, приятелем…

На этом мистер Ильичевски грубо прервал Леопольда Казимировича, замахнулся на него вазочкой для печенья, по счастью уже пустой, и сказал, что если Гржемский при нем еще раз назовет это чудовище, этого крокодила в юбке, эту пиранью дамой, хоть молодой, хоть старой, то он, Алекс, за себя не ручается. После этого он довольно спокойно описал Гржемскому все события предыдущей ночи.

Гржемский, по мере продолжения рассказа, побледнел, сел в кресло, потирая левую сторону груди, потом положил под язык таблетку нитроглицерина и немного успокоился.

Прошло часа два, Алекс, утомленный бессонной ночью и переживаниями, дремал, положив голову на стол, Гржемский лихорадочно искал выход из создавшегося положения, и в этот момент опять раздался звонок в дверь.

— Милиция! — вскочил Алекс. — Это за мной! Но имейте в виду, я молчать не буду, все про вас расскажу.

«Мерзавец! — подумал Леопольд Казимирович. — Надо открывать, от милиции как-нибудь откуплюсь».

— Идите, открывайте, — крикнул он Ильичевски, — чего вы боитесь, вы же гражданин Соединенных Штатов, что вам может сделать наша милиция?

Сам Леопольд Казимирович почувствовал вдруг такую слабость в ногах, что не в силах был подняться.

— Ох, стар я стал уже для таких передряг! Алекс трясущимися руками уже отпирал замки. Вошла Оксана, улыбающаяся, благоухающая французскими духами.

— Привет! Не ждали?

Она чмокнула Леопольда Казимировича в щеку, быстренько сполоснула чашки, поставила варить свежий кофе, достала из шкафчика рюмки. Леопольд Казимирович от кофе отказался — и так уж сердце барахлит от всех этих событий.

— Тогда немножечко коньячку, поможет снять стресс.

Леопольд Казимирович слегка пригубил коньяк, а Алекс выпил залпом, как водку, и потребовал еще. Оксана была собранна, спокойна и решительна. Утром, после беспокойной ночи, придя на работу к девяти, она столкнулась в дверях со своей приятельницей Мариной Евгеньевной, и та сообщила ей последние новости.

Про хулиганство в лаборатории Оксана уже знала, это случилось на той неделе.

Марина Евгеньевна уже привела все свои дела в порядок, ее участка почти не коснулись, две-три карточки порвали, и все.

— И представляешь, какой случай! Старуха-то эта, я думала, что несколько месяцев ей осталось, а оказывается, все у нее в порядке, это девчонки анализы перепутали и не признаются ведь ни за что! Ведь человека могли до смерти довести разговорами про такую болезнь.

— Какая старуха, какой анализ? — Оксана притворилась, что ничего не поняла.

— Ну, больная Примакова, то есть она оказалась здоровая, то есть не то чтобы здоровая, возраст, конечно, но ничего такого серьезного у нее нету.

Хорошо, что я племянника ее не успела вызвать! А то как было бы неудобно.

— А откуда ты знаешь, что именно тот анализ перепутали, а не этот?

— Что ты! Там уже проверили-перепроверили — все точно. То-то я удивлялась, ведь при такой болезни слабость у нее должна быть. Я и спрашиваю:

Анна Матвеевна, как себя чувствуете? А она: спасибо, хорошо себя чувствую, на четвертый этаж без лифта несколько раз в день поднимаюсь.

— Ну надо же, — задумчиво проговорила Оксана.

Народу в косметическом кабинете с утра было немного, Оксана освободила себе часа три и направилась прямо к Леопольду Казимировичу, правильно рассудив, что Алекс Ильичевски сидит там и ябедничает на нее.

— Ну вот что, мои дорогие, давайте жить дружно. В свете последних событий наши планы меняются.

— Какие, к черту, планы? — грубо ответил Алекс. — Я уезжаю домой.

— Твой дом — тюрьма, — парировала Оксана цитатой из известного фильма.

— Оксана, не надо так шутить, ты же видишь, в каком он состоянии.

— А пусть не грубит даме. И вообще, вы теперь будете меня слушаться.

Так что успокойтесь и давайте рассудим. Что мы хотим получить? Офорты, которые находятся где-то в комнате у старухи, значит, надо пойти и взять их оттуда, где бы они ни были. Я сильно подозреваю, — она посмотрела на Алекса, — что вы знаете, где они там лежат, иначе просто не пойму, зачем Леопольд с вами связался.

— Знаю, — хмуро пробурчал Алекс, — знаю, но не скажу.

— Вот и чудно, держите пока информацию при себе, не доверяйте бумаге, — она подмигнула Гржемскому и продолжала:

— Убивать старушку мы не собираемся, нам лишние неприятности ни к чему. Значит, все очень просто: отправляем бабулю в санаторий или дом отдыха на две недели. Нам хватит и одной ночи, но пусть уж бабуля отдохнет на свежем воздухе, ей для здоровья полезно. Я обещаю все устроить — всучить ей путевку под видом работника собеса. Ты, Леопольдик, тоже можешь поучаствовать — оплатить путевку, но если тебе трудно, ты все-таки на пенсии, то мы уж как-нибудь сами.

— Мне не трудно, — спокойно сказал Леопольд Казимирович, — я могу это себе позволить.

Он был взбешен ее издевательским тоном, но сдержался и решил не показывать вида.

— А ты не забыла, что там еще двое соседей? Что ты с ними собираешься делать?

— О, все просто. Сосед этот, татарин, что ли, не русский, в общем, он с приветом. Я женщина привлекательная, верно, Леопольдик? Так его заманить куда-нибудь труда не составит, это я опять же беру на себя. А потом звоним его жене, говорим, что он в больнице, чтобы она срочно приехала. Пока она туда-сюда, мы аккуратно с Алексом входим в квартиру, берем вещи — дело в шляпе!

Как вам мой план?

«План неплохой, только мне в нем нет места», — подумал Гржемский.

— И никаких затрат, кроме расходов на путевку. И никого не привлекаем, все делаем сами. А то компаньон мой Володя понадеялся на чужого дядю, тот все испортил, и Володя от этого пострадал. Убили Вову, в общем-то, за дело, не надо жадничать, он хотел еще и бабкину квартиру заграбастать.

— Так, значит, вы знаете, что это не я его убил? — вскинулся Алекс. — Зачем же вы взяли эту штуку с моими отпечатками?

— Это мой страховой полис, чтобы ты не сбежал с офортами.

«А какой у меня страховой полис?» — подумал Гржемский.

— Ну вот что, мне на работу надо, так что сейчас разбегаемся, я куплю путевку, а ты, Алекс, последи за соседом чокнутым, выясни, где его можно повидать в спокойной обстановке.

Все разошлись. Леопольд Казимирович остался один в пустой квартире. На сердце у него было тяжело и на душе неспокойно. Ему все не нравилось в этой истории с офортами, и больше всего он был недоволен собой. Он никак не мог понять, как же так случилось, что он, пожилой, уважаемый человек, законопослушный гражданин, оказался замешанным в уголовной истории? И это сейчас, когда он готовится покинуть страну, когда не может себе позволить никаких неприятностей, когда он должен быть втройне осторожен. Верно люди говорят: бес попутал. На самом деле бес попутал его еще давно, когда он связался с Оксаной. И этот недоумок, Алекс Ильичевски, как он мог понадеяться на него? Что могло получиться от недолгого союза чекиста и дочери одесской торговки жареной рыбой? Тринадцать лет Алекс прожил в Штатах, забыл там все русские порядки, но не приобрел американской смелости и предприимчивости.

Наступил вечер, Леопольд Казимирович все так же сидел в кресле, сгорбившись, и думал. Очнувшись, он заставил себя поужинать — приготовил омлет из двух яиц с сыром и зеленью. Леопольд Казимирович очень берег свое здоровье и позволял себе съесть только два яйца в неделю. Он вообще избегал продуктов с повышенным содержанием холестерина — надо беречь сосуды, но сегодня попросту забыл об этом. Гржемский лег спать, но сон не шел к нему. Если он завтра позвонит Оксане и откажется участвовать в этой авантюре с офортами, она встревожится и станет его подозревать. То есть он ни секунды не сомневался, что они с Алексом сговорились его обмануть и не дадут ему даже поглядеть на офорты, если дело выгорит, но он не верил, что у них что-нибудь получится.

Старик доверял своей интуиции. Как всегда, когда он чувствовал, что дело нечисто, он отказывался от сделки. Так и в этом случае: раз появился труп, значит, милиция не сегодня-завтра выйдет на Оксану, хоть она и храбрится. И не замешана ли она сама в убийстве своего компаньона?

Проворочавшись всю ночь, к утру Гржемский принял решение. Он должен немедленно уезжать. Хорошо, что в этот раз Оксана не была у него в квартире нигде, кроме кухни. Она бы заметила, что в комнатах отсутствует половина мебели и картин, и обязательно заинтересовалась бы этим фактом. Договор на продажу квартиры уже подписан, дочка звонила ему на той неделе и сказала, что на его счет в банке там, в ее стране, уже поступили деньги за квартиру. Свой старенький «жигуленок» он давно уже уступил дальнему родственнику за очень смешную цену. Позавчера он продал последнюю, самую свою любимую вещь из мебели — бюро XVIII века в прекрасном состоянии. Осталось несколько не очень ценных картин, их он раздарит немногим оставшимся друзьям и знакомым. Остатки фарфора, столовое серебро и два дивных итальянских пейзажа с видами Тосканских холмов он упакует и оставит на хранение верному человеку, а сам полетит налегке с одним чемоданом. Но предварительно предпримет некоторые меры предосторожности. Ему нужно, чтобы Оксане и Алексу не удалось украсть офорты, то есть чтобы они не попались. В милицию он, конечно, сообщать не будет, такой подлости он не сделает, хотя, когда он вспомнил, каким издевательским тоном разговаривала с ним Оксана, он еле удержался. Но благоразумие взяло верх над обидой — никогда в жизни он не связывался с милицией и сейчас как-нибудь без этого обойдется. А что бы такое предпринять? Он на мгновение задумался, потом сел за стол и написал аккуратным почерком:

"Уважаемая Анна Матвеевна!

Хочу предупредить Вас, что мне случайно стало известно о готовящемся ограблении Вашей комнаты. Преступники хотят завладеть принадлежащей Вам ценной вещью, которая находится в картонной папке. Не доверяя почте, не хочу называть вещи своими именами. Будучи в свое время знаком с Вашим покойным мужем, не могу остаться в стороне и не сообщить Вам. По моим не очень точным сведениям, ограбление назначено на . По понятным Вам причинам не могу назвать своего имени.

Преданный Вам доброжелатель".

Вот и все. Теперь остается только узнать точную дату ограбления и перепечатать письмо на машинке, чтобы никто не смог опознать его по почерку.

Противно, конечно, посылать письмо без подписи, как анонимку, но другого выхода у него нет. Гржемский позвонил в несколько авиакомпаний, узнал, что может улететь хоть завтра, все зависит от цены на билет. Цена для него в данном случае не имела значения. Приободрившись, он занялся необходимыми делами.

В конце дня позвонила Оксана, сказала, что достала старухе путевку в дом отдыха в Зеленогорек и завтра с утра идет к ней под видом работника собеса.

— Если хочешь, чтобы старушка приняла тебя за работника собеса, не накладывай так много косметики и, ради бога, не пользуйся этими вульгарными духами! — не без ехидства посоветовал ей Леопольд Казимирович.

— Чем тебе мои духи не нравятся? Французские же!

— Дорогая, они абсолютно не подходят к твоему типу лица и к этому времени года.

— Мудришь ты все, Леопольдик, — недовольно произнесла Оксана, — брюзжишь от старости.

— Уж доверься старику, я работников собеса повидал достаточно, они на французские духи не зарабатывают.

Но назавтра с утра Океании поход к старухе Примаковой не получился, потому что в почтовом ящике ее уже ждала повестка к следователю. Очень быстро милиция отреагировала на смерть Володи-маклера.

Оксана волновалась, самое главное, совершенно не с кем было посоветоваться, как себя вести у следователя. Поразмыслив, она решила вести себя спокойно, не притворяться особенно огорченной, но и не бравировать.

Следователь попался какой-то невзрачный, росту невысокого, говорит тихим голосом, вежливо, конечно, но невыразительно. Одет скромно, в очках, нет, Оксане он не понравился. Оксана вообще таких мужчин не любила — смотрит, молчит, а потом исподтишка какую-нибудь гадость сделает. Мужчина должен быть высокий, интересный, голос чтобы был громкий, рукопожатие крепкое, взгляд открытый, но Оксане в ее жизни такие почему-то не попадались.

Оксана поймала себя на том, что думает о пустяках, когда надо бы собраться с мыслями и держать ухо востро.

Следователь быстро скучным голосом задал дежурные вопросы, Оксана также быстро на них ответила. Потом следователь сказал, что пока, конечно, не все ясно со смертью Хрущака, но, похоже, что там была какая-то бандитская разборка.

А поскольку профессия у покойного была довольно беспокойная, ничего удивительного в том, что кто-то хотел свести с ним счеты, он, следователь, не видит. И поскольку Оксана много времени проводила с покойным и у них были кое-какие общие дела, то не может Ли она прояснить этот вопрос, а именно: какими квартирными делами занимался Хрущак в последнее время и не было ли у него каких-нибудь неприятностей по этому поводу?

— Но я вовсе не была в курсе его бизнеса! — воскликнула Оксана с хорошо разыгранным возмущением. — Мы с ним встречались совершенно с другими целями!

— Вы хотите сказать, что были только его любовницей?

— Естественно!

— А вот его жена говорит, что Хрущак неоднократно ей говорил, что вас с ним связывают деловые отношения, что вы ему помогаете и он платил вам за это деньги.

— Ну, — рассмеялась Оксана, — жене-то он наговорить мог что угодно. И потом, это которая жена — первая или вторая? Он одной жене одно говорил, другой другое, так что вы уж уточните.

— Уточню, — спокойно согласился следователь. — Простите, я не из любопытства спрашиваю, просто работа такая, так вот, муж ваш знал про ваши встречи с покойным Хрущаком?

— Дело в том, — замялась Оксана, — что мы с мужем фактически развелись, характеры у нас оказались непохожие, вот мы и не смогли ужиться.

— Однако по документам вы состоите в браке?

— Да, но буду подавать на развод, как-то все руки не доходят…

Соблазн был велик — настучать следователю на мужа, сказать, что он ревновал Оксану, что из-за этого, в сущности, с ней и развелся. Посадить его милиция, конечно, не посадит, но неприятностей может устроить — выше крыши! А если посадят, то и наплевать, пусть тогда эта мымра, его первая жена, передачи ему носит! Да, соблазн был велик, но Оксана с трудом удержалась. Мужа вызовут на допрос, и он, конечно, расскажет, что у Оксаны с Володькой были совместные дела, ведь он не раз подвозил Оксану на машине, выполнял ее мелкие поручения.

Еще устроят очную ставку. Муж уличит ее во лжи, нет, этого ни в коем случае допускать нельзя. Оксана встревоженно посмотрела на следователя:

— Но вы же сказали, что Володю убили какие-то бандиты, при чем здесь мой бывший муж?

— Я должен проверить все версии.

— Ужас какой!

Следователь еще немножко поспрашивал о пустяках и отпустил Оксану.

Хорошо, что в этот день у нее был выходной, в ее косметическом кабинете монтировали новое оборудование, так что на работу можно было не ходить. Оксана была очень расстроена. Ведь мужа этот противный следователь и так обязательно вызовет на допрос, и что там муж может про Оксану наговорить. Волей-неволей придется звонить мужу, назначать встречу и выяснять отношения.

Дома Оксана долго собиралась с силами, а потом набрала номер первой жены своего мужа. Она уговаривала себя не волноваться и разговаривать с этой мымрой повежливее, иначе та просто бросит трубку, но когда она услышала в трубке женский голос, то позабыла про свои благие намерения:

— Мой муж у вас? — ни здравствуйте, ни будьте добры, обойдется!

— А вы куда звоните? — холодно поинтересовались на том конце.

— Тебе звоню, тебе, ну и как тебе мои объедки?

— Да пошла ты! — в трубке запикало. Оксана расстроилась еще больше, нет, надо взять себя в руки, а то будут неприятности. Она набрала номер еще раз, и, как она и надеялась, трубку взял ее муж.

— Ты что это себе позволяешь? — накинулся он на нее. — Совсем разучилась себя прилично вести!

— Ладно, не кипятись, ничего с твоей кралей не случится. Я по делу.

— Что, на развод, наконец, подала?

— Да нет, но нам обязательно надо встретиться. И имей в виду, это больше тебе нужно, чем мне, у тебя могут быть большие неприятности.

Он немного подумал и согласился встретиться. Когда она увидала, какой у него счастливый и спокойный вид, то поняла, что он забыл про свою жизнь с ней, как страшный сон. Тут она ничего не могла сделать, надо было отступить. Когда она сообщила ему про смерть маклера, он хмыкнул:

— Не могу сказать, что я очень расстроился, но тебе, наверное, тяжело?

— он заглянул ей в глаза.

— Дело не в этом.

Они договорились, что будут рассказывать следователю, муж обещал все сделать, как она просит. Все-таки как человек он был неплохой, это она всегда знала.

Мурат Рахманов пил чай на коммунальной кухне и с ненавистью смотрел, как соседкин кот Тимоша таскает по полу рыбью голову. С тех пор как его жена Алевтина узнала, что с соседкиным племянником произошло несчастье, его избили хулиганы, а дома у него случился пожар, она страшно испугалась, хотела было звонить эфэсбэшнику, но побоялась, что Мурата тогда посадят, а при его характере и слабом здоровье он долго в тюрьме не выдержит. Поэтому она выпускала Мурата только на работу, он дежурил в одной котельной сутки через трое, а на остальное время прятала его верхнюю одежду, так что он мог только выбегать за сигаретами в ларек на углу.

Алевтина всячески обласкивала тетю Нюру, чтобы, не дай бог, никто не заподозрил, что они не в ладах с соседкой, и даже зазывала в свои комнаты кота Тимошу и разрешала ему валяться на диване. Тетя Нюра, в глубине души удивляясь так резко вспыхнувшей в соседях любви к животным, с облегчением переставила Тимошину мисочку в кухню, а ванночку, так сказать, кошачий ночной горшок, поместила в туалет, то есть там, где ему и полагалось быть.

Кот Тимоша воспринял это перемещение спокойно, все делал правильно, он вообще был кот очень чистоплотный, но Мурат, в первую же ночь войдя в туалет по-маленькому, спросонья вляпался в мокрые вонючие кусочки газет. Он долго ругался, мыл ноги, вытирал пол, а когда в комнате пожаловался Алевтине, то ничего, кроме ее сонного «Сам виноват, под ноги надо смотреть!», не услышал в утешение.

Больше всего Мурат страдал от бессилия, так как сделать что-нибудь с котом было равносильно самоубийству, ибо после того, как выгнанного им Тимошу принесли со двора две совершенно посторонние женщины, тетя Нюра, хоть и имела характер незлобивый, тут не на шутку рассердилась и даже поскандалила с ним на кухне, пригрозив написать заявление участковому. Поэтому Мурат вынужден был страдать молча. Про свои наполеоновские планы относительно квартиры он, вразумленный родственником из ФСБ, как-то подзабыл и теперь слонялся по квартире целыми днями с тоской во взоре.

Тетя Нюра вышла из своей комнаты, одетая для похода по магазинам.

Увидев поникшую фигуру Мурата, она прониклась к нему сочувствием и предложила:

— Муратушка, может, тебе сигарет купить?

— Купи, теть Нюра, Аля тебе потом деньги отдаст.

Тетя Нюра хотела было загнать кота в комнату, но сообразила, что он пойдет туда вместе с рыбьей головой, и решила оставить его пачкать линолеум на кухне.

Когда дверь за соседкой закрылась, Мурат, не в силах больше смотреть на безобразие с котом, решил удалиться в комнату и посмотреть там очередную серию мексиканского фильма про любовь. Он смотрел телесериал по утрам тайком от жены, потому что Алевтина, работающая в школе, прослушав на курсах повышения квалификации несколько лекций по психологии детей младшего школьного возраста, поняла, что латиноамериканские телесериалы плохо влияют на умственное развитие ребенка. И хоть Мурат уже давно вышел из детского возраста, Алевтина здраво рассудила, что ума в его голове немного, а будет смотреть сериалы, так и последний пропадет, и наложила запрет.

Мурат плелся по коридору, шаркая шлепанцами, как вдруг раздался звонок в дверь. Мурат открыл, как обычно, не спрашивая, за что получал ежедневные нагоняи от Алевтины, — и остолбенел.

На пороге стояла Она, его Жизнь, его Судьба, та самая единственная Женщина, о которой он грезил всю жизнь. Она была необыкновенна, просто ослепительна. Мурат еле подавил желание опуститься перед ней на колени. Он поддернул тренировочные штаны, подхватил упавший шлепанец и спросил, как ему казалось, твердым мужским голосом, какая счастливая судьба привела ее к порогу его скромного жилища. Как видно, несмотря на запрет жены, Мурат порядочно-таки насмотрелся латиноамериканских телесериалов.

Его Судьба чарующе улыбнулась и спросила, дома ли его соседка, Анна Матвеевна Примакова, она к ней по делу. Мурат возрадовался, что соседка ушла в магазин, значит, у него есть время, чтобы поговорить со своей возлюбленной.

Тетя Нюра по магазинам ходила недолго — на одну пенсию не разбежишься.

Кроме того, она все-таки побаивалась оставлять кота надолго наедине с Муратом.

Поэтому за полчаса ее отсутствия Мурат не успел предложить Женщине своей мечты выйти за него замуж, а только сказал, какое она произвела на него впечатление и что он просто не мыслит своей дальнейшей жизни без встреч с ней. То есть говорил-то он очень много, слова лились из него нескончаемым потоком, но суть его монолога укладывалась в одной строчке.

Пришла тетя Нюра, и его Судьба скрылась у нее в комнате, тут только Мурат заметил, в каком он виде, побежал к себе, достал там костюм, который последний раз надевал на похороны своей тещи Захарьихи, белую рубашку и даже повязал галстук.

Оксана представилась тете Нюре работником собеса, даже показала ей какое-то удостоверение, предъявила путевку.

— Путевка для вас бесплатная, там трехразовое питание и двухместные номера, ну, вы сами знаете.

Тетя Нюра последний раз была в доме отдыха лет пятнадцать назад, когда покойному мужу дали профсоюзную путевку от завода в семейный пансионат. В первый момент она растерялась, а ее гостья уже расписывала прелести жизни в доме отдыха:

— Кормят там очень даже неплохо, от пенсии немного сэкономите, врачи хорошие, подлечиться можно.

Но тетя Нюра все колебалась, а потом призналась, что ей не с кем оставить кота.

— Ну что вы, соседи ведь могут за котом присмотреть! У вас сосед такой внимательный…

— Так-то оно так… — старушка с сомнением покачала головой.

У Оксаны начало лопаться терпение.

— Ну, в общем, так. Сегодня у нас девятое, а путевка с двенадцатого апреля. Даю вам два дня на раздумья и сборы. Если все же не решитесь, я вам позвоню одиннадцатого с утра и тогда приеду за путевкой. Путевка горящая, не беспокойтесь, я-то ее пристрою, вот у меня список из одиннадцати человек желающих, но надо же людям дать время собраться. Но я бы на вашем месте не отказывалась, когда еще такой случай представится. Сами знаете, как наше государство о пенсионерах заботится!

На этом и порешили. В коридоре томился Мурат в выходном костюме и при галстуке. Тетя Нюра вытаращила глаза, обнаружив его в таком виде, но ничего не сказала. Мурат выскочил за Оксаной на лестницу, что-то бормоча, но она кокетливо улыбнулась и сказала, что сама его найдет обязательно, а сейчас ей надо идти, у нее работа. И только когда за его Судьбой закрылась дверь парадного, Мурат сообразил, что как-то не успел спросить, как ее зовут.

В Надеждином институте опять прикрыли финансирование и пошел слух, что будут сокращать. Но так как денег на всю процедуру сокращения у администрации не было, то народ понемногу разбегался и искал приработка на стороне. Ни о какой зарплате, конечно, не было и речи уже три месяца. Надежда по-прежнему ходила в институт раз в неделю и в голове имела одну мысль — где бы заработать денег? Но кто возьмет на работу женщину прилично за сорок, когда молодые вон в очереди стоят. Тем более что муж был очень против, он хотел, чтобы она сидела дома, а торговля в ларьке — это не для нее. Таким образом, имея массу свободного времени и отсутствие в голове мыслей о работе, Надежда не могла забыть историю с Милой и пропавшими деньгами.

И хотя здравый смысл подсказывал ей, что надо бросить всю эту затею, ну мало ли кто мог свистнуть эту несчастную сумку, но какое-то даже не шестое, а двенадцатое чувство не давало ей забыть. Поэтому она звонила и даже один раз навестила свою знакомую тетю Нюру, принесла в подарок коту Тимоше пачку витаминов для шерсти и баночку «Вискаса». Каждый раз Надежда ненавязчиво расспрашивала старушку о здоровье ее племянника Олега, да тетя Нюра и сама рассказывала ей, что племянник в себя не пришел, и вообще там все плохо.

После чаепития со своим знакомым частным сыщиком Надежда, если можно так выразиться, успокоилась по поводу убийства соседей, но вопрос, почему пытались убить тети Нюриного племянника с женой, оставался открытым. Надежда познакомилась с соседом тети Нюры Муратом и поняла, что ни один здравомыслящий человек никогда не стал бы с ним связываться, а тем более по такому серьезному поводу, как квартира. И было очень странно, что маклера убили, а Мурат жив и здоров, никто его не беспокоит. Все эти сомнения не давали Надежде покоя, и она продолжала изредка общаться с тетей Нюрой, тем более что старушка в общении была человек не противный, свое трудное житье на маленькую пенсию переносила безропотно, правительство в трамваях и на лавочке никогда не ругала, Государственную думу в полном составе расстреливать не собиралась, а по телевизору смотрела с интересом «Санта-Барбару» и передачу «Угадай мелодию», а не программу «Человек и закон» и «Криминальные новости».

Тут, кстати, тетя Нюра позвонила Надежде сама и спросила совета, ехать ли ей в дом отдыха. Вопрос заключался в коте. Эта проблема была Надежде очень понятна, и она призадумалась. А тетя Нюра, оказывается, уже все устроила и сказала, что убирать за котом будет соседка Алевтина, кормить будет приходить тети Нюрина приятельница Митревна из квартиры напротив, потому что Мурату поручить ничего нельзя, он все перепутает. Но у Митревны собака, поэтому Тимоша ее не любит. И вот если Надежда хотя бы раз в три дня зайдет поговорить с котом о жизни и объяснить еще раз, что она, тетя Нюра, кота не бросила и скоро вернется, то тетя Нюра ей будет очень благодарна, а ключи от комнаты и квартиры будут у Митревны.

Отказать в такой ситуации было невозможно, и Надежда согласилась.

Через два дня Оксана позвонила Гржемскому:

— Все в порядке, старуха согласилась на путевку. Завтра она уезжает, а ночью мы сделаем дело, Алекс уже в курсе.

«Еще бы Алекс был не в курсе, — подумал Гржемский, — теперь только он тебе нужен, а я без надобности. Интересно, какой план они разработали, чтобы избавиться от меня? Ну да все равно теперь».

Гржемский позвонил в авиакомпанию. Нужный ему самолет улетал на следующий день в семь утра. Основные дела были уже сделаны. Гржемский выкупил билет, простился по телефону с родственниками, вынес на помойку четыре ведра мусора, чтобы не оставлять после себя хлама в квартире. Потом он отключил телефон и лег вздремнуть перед долгой дорогой. Поздно вечером он проснулся, принял душ, тщательно побрился, взял чемодан и дорожную сумку, последний раз прошелся по квартире, где он прожил много лет. Раздался звонок. Это приехал человек, которому Гржемский должен был оставить ключи от квартиры и документы, он же по договоренности должен был отвезти Гржемского в аэропорт. По дороге остановились у дома на Петроградской, Леопольд Казимирович вышел и опустил в почтовый ящик квартиры номер семнадцать письмо. Текст и адрес были отпечатаны на машинке. Утром старуха Примакова выйдет и найдет письмо. В милицию она вряд ли обратится, а если и пойдет в милицию, то там над ней только посмеются и уж в засаду-то никто не сядет, дел у них других нет, что ли? А бабуля побоится уехать и позовет на помощь соседей. Так или иначе, ночью устроят шум, и у его компаньонов ничего не выйдет. Алекс уедет в свои Штаты, а Оксаночка как-нибудь устроится тут, пусть это будет ей уроком.

Когда самолет, в котором находился Леопольд Казимирович, выруливал на старт, тетя Нюра, расцеловавшись с котом Тимошей, вышла из квартиры, провожаемая Алевтиной. Она решила поехать пораньше, чтобы отдыхать первый день полностью. Спускаясь по лестнице, они и не взглянули в почтовый ящик. Тетя Нюра газет не выписывала по бедности, а все новости узнавала по телевизору. Алевтина выписывала «Педагогическую газету» и журнал «Воспитание школьника», но они приходили не каждый день. К почтовому ящику ходил только Мурат, он получал много писем и повесток от бывших жен с требованием алиментов. Поэтому женщины спокойно прошли мимо почтового ящика, оставив письмо Гржемского невостребованным.

Зазвонил телефон. Я вспомнила, что забыла его отключить. Теперь надо будет болтать, а мне абсолютно некогда. Звонила Надежда.

— Милка, привет, ты как там?

Для Надежды у меня время всегда найдется, тем более она по пустякам людей дергать не будет.

— Здравствуй, Надя, да я тут работаю. Боря работу принес на компьютере, сделать надо побыстрее.

— Да? А я в сомнении нахожусь, письмо странное получила.

— Давай, заходи.

Вскоре явилась Надежда, вид у нее был недоуменный.

— Вот посмотри, что тете Нюре по почте сегодня пришло.

Я прочитала письмо, а Надежда, не дожидаясь вопросов, ввела меня в курс дела, что тетя Нюра попросила ее навещать кота и велела все письма вскрывать, мало ли какие важные известия будут.

— Вот такое послание, сегодня ночью готовится ограбление тети Нюриной комнаты, если верить неизвестному доброжелателю.

— Чушь какая-то! Кому нужно грабить бедную старуху? Ерунда все это, розыгрыш! Подростки начитались детективов и хулиганят!

Надежда внимательно рассматривала письмо.

— Ну что ты, какие подростки. Где ты видела, чтобы подростки так выражались? Во всем письме ни одной ошибки и обороты грамотные. Нет, образованный человек это писал. А подростки уж наклеили бы тогда слова из газет, как в американских фильмах, или по телефону позвонили. В общем, так или иначе, а я сегодня там собираюсь ночевать, кота стеречь. Неудобно перед старушкой, она мне доверила свое животное, а вдруг злоумышленники на кота польстятся? Потому что я сильно подозреваю, что никаких других ценностей, кроме Тимоши, у тети Нюры в комнате нету.

— А может, это сосед решил тете Нюре подгадить? Ты говорила, они не ладят.

— Ну уж ему-то такое письмо точно никогда не составить. Да к тому же он в последнее время тихий. А мне вот что в голову пришло. Если и правда кто-то собрался к тете Нюре ночью в комнату забраться, то почему он соседей не боится?

Значит, соседей должны под каким-либо предлогом удалить. Стало быть, надо покараулить, если соседей к ночи дома не будет, тогда точно что-то готовится.

— Тогда я с тобой, Надежда, ночевать буду и Борьку моего тоже возьмем!

Какой-никакой, а все-таки мужчина.

— Ну уж, какой-никакой! Для тебя-то он самый лучший, вон как сияешь.

Все у вас хорошо?

— Да, одинокая жизнь не для меня оказалась, видно, надо нам обратно сходиться, он-то прямо мечтает об этом.

— Значит, так договоримся. Вечером звоните мне на квартиру к тете Нюре, я там буду, а потом решим.

Я шла по подземному переходу, вокруг стояли лоточники, продавцы газет, котят, щенков и разной прочей мелочи. Их рекламные выкрики сливались в один ровный гул:

— А вот котеночек персидский, отдам недорого!

— Лотерея, лотерея!

— Дама, вытащите за меня билетик, у вас, я знаю, рука легкая!

— Щенки кавказской овчарки с родословной! Вот фотография матери!

Фотография была подлинной, только мать явно не та и родословная фальшивая, но щеночки симпатичные.

— Граждане! Покупайте газету «На дне» — единственную газету городских бездомных!

Я проскочила было вперед, но что-то заставило меня затормозить, потому что голос, кричавший про газету, был мне хорошо знаком. Эти блеющие интонации… Я подошла поближе к продавцу и не поверила своим глазам: передо мной небритый, в рваной одежде сидел на ящике Лерин муж, держа в руках стопку газет. Возле него сидела огромная немецкая овчарка, такая же неухоженная.

— Привет!

— Дама, купите газетку! — Он делал вид, что не узнает меня.

— Я тебе так денег дам, собачке на пропитание, опять же, помыться, побриться ей не мешает.

Он понял, что я не отстану, и поднял голову.

— Ну, чего тебе?

— Давай, что ли, побеседуем, интересно мне.

— Ну ладно, отойдем отсюда ненадолго.

Он повернулся к торговке семечками.

— Абрамовна, постереги тут газеты, да смотри, семечки свои в них не смей заворачивать, они подотчетные.

— Абрамовна — семечками торгует? — изумилась я.

— Это псевдоним, — важно ответила старуха. Мы отошли в сторону, присели на гранитный парапет. Мой Собеседник выплюнул окурок.

— Что ты куришь такую дрянь? Я тебе хороших дам!

— Я и сам тебе могу хороших дать, — обиделся он, — это я на работе только хабарики докуриваю.

— Ты где живешь-то теперь?

— Я — официальный бомж, нет у меня жилья.

— А ночуешь где?

— Так, по подвалам… Интересно, знаешь, такие подвалы под городом, оказывается, есть, я раньше и не представлял себе.

— Не боишься, что кто-нибудь тебя узнает, вот как я сегодня?

— Не, не боюсь, устал я бояться. Да к тому же это ты смелая, а другой побоится к бомжу подойти или побрезгует.

— Значит, совсем с прежней жизнью решил завязать?

— Не я так решил, судьба за меня распорядилась. Все бабы эти…

— Да, но их-то обеих уже на свете нет, а ты живешь — не тужишь.

— А я не виноват в их смерти, за что же мне в тюрьму садиться? А менты фиг мне поверят!

— Это точно, но ты не беспокойся, я тебя закладывать не буду, мне это ни к чему. А ты так все и бросил, как же квартира, имущество?

— Барахло все бросил, черт с ним, а квартиру я продал, чтобы Леркиным родственникам она не досталась. Продал и оформил задним числом, сама знаешь, все можно сделать. Квартира хорошая, на Петроградской. Те было сунулись, а им — хрен в томате!

— А деньги куда дел за квартиру? — неосторожно спросила я.

Он посмотрел подозрительно.

— А тебе что? Живу пока на них. Собаку вот завел, — он кивнул на свою овчарку, которая показалась на выходе из перехода. — Сейчас иду, Архимед!

Видишь, волнуется, ждет меня. Хороший пес, мне раньше Лерка не разрешала. Ты, если чего надо тебе, приходи сюда, я тут почти каждый день, а если нет, то Абрамовна скажет, где меня найти. У меня к тебе претензий нету, я добро помню.

Я даже не нашлась, что ответить, надо же, как человек изменился!

Я направилась было по своим делам, а потом вернулась и окликнула его:

— Слушай, ты говорил, что выручишь, вот у меня к тебе одна просьба.

Надо сегодня ночью в одном месте покараулить, чтобы жулики не сбежали. Если ты в парадной посидишь, на тебя никто не подумает, мало ли бомжей сейчас по парадным сшивается. А если соседи выгонят, то уж не обессудь. Собаку с собой возьми на всякий случай.

— Я без Архимеда никуда! А это какое место-то?

Я назвала ему место.

— Ну, так у меня там знакомый поблизости работает. Не волнуйся, все будет в лучшем виде, считай, с тобой мы договорились!

К вечеру Надежда позвонила сама.

— Знаешь, пока все тихо. Сосед дома, жена его на работе, ничего особенного не происходит. Я уж не знаю, может, зря я вас взбаламутила?

— Еще чего! Я тебя в это дело втянула, мы сейчас приедем, одну тебя на ночь там не оставим! А как ты со своим мужем сумела договориться? Что ему сказала?

— Не спрашивай, — вздохнула Надежда, сказала, что у мамы сегодня буду ночевать, но если он что-нибудь пронюхает, не сносить мне головы, семейная жизнь висит на волоске.

— Не горюй, я буду свидетелем, клятвенно присягну, что, кроме моего Борьки, с которого я глаз не спускала, единственным ночевавшим рядом с тобой существом мужского пола был кот Тимоша, и тот кастрированный.

— Пошути мне еще!

Часам к семи мы подъехали к дому на Петроградской. Из подъезда как раз выскочил человек в темном костюме и при галстуке. Воровато озираясь и пряча букет цветов, он бросился за угол. Я узнала ненормального соседа тети Нюры.

— Подожди-ка, Боря, я за ним сбегаю. За углом соседа дожидалась довольно приличная машина, из окошка высунулась женская рука с маникюром, которая махнула, приглашая садиться. Тот погрузился в машину вместе со своим букетом, они газанули и уехали.

— Вот это да, даже на такого чокнутого кто-то польстился!

Из автомата на углу я позвонила Надежде.

— Машину поставьте в стороне, а сами поднимайтесь по одному, чтобы вас никто не видел, — последовали указания.

Мы все сделали как надо, при этом я осмотрелась в подъезде, и мне показалось, что в глубине мелькнула фигура Лериного мужа, но собаки при нем не было. Я рассказала Надежде, что чокнутого соседа ждала дама на машине.

— И ты веришь, что кто-то с этим ненормальным захочет время провести?

Ох, не просто все это!

Надежда пока что ходила по квартире открыто, она официально попросила ключи у соседки Митревны и теперь вытирала пыль в комнате у тети Нюры, поливала цветы и вычесывала кота. С нашей с Тимошей первой и последней встречи он зарастил шерстью лысое место на боку, тщательно вылизался не один раз, наверное, и произвел на моего мужа неизгладимое впечатление. Борис взял его на колени, кот не сопротивлялся, видно, соскучился по общению. Борька расчувствовался и заговорил нежным голосом:

— Ну ты какой красавец, умница моя, мурлычет как громко! Милка, давай кота заведем? А то скучно как-то дома.

Вот, пожалуйста, ему со мной уже скучно. Не успел вернуться, уже ему чего-то не хватает.

— Давай, заводи, — вздохнула Надежда, — он всю любовь на кота перенесет, тебе мало что останется.

В коридоре послышался шум — вернулась соседка Алевтина, она подрабатывала вечерами, вела при жэке кружок мягкой игрушки для детей и ковроткачества для взрослых. В комнате у тети Нюры была ниша, там стоял старый диван с валиками и много всякого хлама. В проеме ниши висела плотная занавеска, так что если ее задернуть, то нас не заметят. Мы с Борисом затаились в нише, а Надежда вышла на зов Алевтины.

— Надежда Николаевна, вы мужа моего не видели, куда он запропастился?

— Да вышел он куда-то часа полтора назад.

— Как — полтора часа? А где же он так долго ходит? У него же куртка здесь.

— Да он в костюме вышел, я еще удивилась. Алевтина заскрипела дверцами шкафа.

— Костюм выходной надел, рубашку белую, — донесся ее растерянный голос.

Надежда зашла к нам в нишу и зашептала:

— Времени десятый час, я буду собираться. Где-нибудь минут через сорок меня впустите обратно.

В коридоре зазвонил телефон. Алевтина послушала, вскрикнула, потом опять долго слушала. Надежда выскочила в коридор, оставив дверь открытой, так что нам был слышен весь разговор.

— Что с вами, Аля, вы плачете?

— Звонили из больницы, четвертой психиатрической. Мурат у них в тяжелом состоянии, бредит, меня зовет.

— Да куда же вы на ночь глядя? Ведь это, наверное, далеко?

— От Веселковичей автобус ходит, она мне все объяснила.

— Да кто она-то?

— Женщина-врач звонила, такая внимательная. Говорит, если я приеду, это может помочь вывести его из критического состояния, так как же я могу не поехать? Говорили ведь мне люди, — Алевтина заплакала, — своди его к психиатру, поставь на учет, а я все жалела его, колебалась.

— Пойдемте вместе, я вам помогу машину поймать, а то ночью одной ехать…

Их голоса стихли за хлопнувшей дверью. Мы с Борькой вышли из ниши в темную комнату. Кот сидел на буфете, сверкая оттуда зелеными глазами. Было неуютно и страшновато — сидим в темноте в пустой квартире и ждем неизвестно чего. Борька тихонько на цыпочках сходил на кухню, попил там воды из чайника и вернулся. Я из-за занавески тайком осматривала двор. Стояло там несколько машин, но были ли в них люди, рассмотреть невозможно. Борька взял меня за руку и вывел в коридор, где почему-то было окно, выходящее на лестничную площадку.

Была видна дверь квартиры напротив, лестница и в стороне еще одно маленькое окошко, в соседнюю квартиру, что ли? Нет, не похоже. Я глазами показала Борьке на это окно, он наклонился к моему уху:

— Там пожарная лестница, выходит в другой двор, я посмотрел, пока мы вокруг дома болтались.

Все-таки у мужчин наблюдательность развита лучше!

На лестнице показалась озирающаяся Надежда. Мой муж бесшумно открыл ей дверь, мы тихонько прошли по коридору и уселись на старом диване в нише.

— Ну что, соседей выманили как по нотам. Сначала какая-то баба его на машине увезла, а потом она же позвонила жене, что он в больнице.

— А может, он и правда в психбольнице?

— Да ему-то там самое место, только вряд ли стали бы жене оттуда звонить и ночью ее туда вызывать. Я пыталась ее отговорить, но вы сами слышали…

Мы еще посидели немного в темноте, потом я прислонилась к Борькиному плечу и незаметно задремала, а проснулась оттого, что муж дернулся и зажал мне рот. Я прислушалась. В замке скрежетал ключ.

Мурат Рахманов был Счастлив как никогда в жизни. Он ехал на машине вместе с любимой женщиной к ней домой. Она с благодарностью приняла его букет, улыбнулась и сказала, что приглашает его в гости, но сначала надо заехать в одно место, тут недалеко.

Оксана привезла этого придурка на старый заброшенный склад на окраине города. Склад был не то в сарае, не то в бараке. Еще несколько лет назад, когда она работала в кооперативе, ее начальство пыталось приспособить это помещение к делу, но потом нашлось кое-что получше, и сарай бросили за ненадобностью. Мурат доверчиво пошел за ней внутрь. Там уже ждал Алекс с одеялом, которое он немедленно набросил на влюбленного Мурата. Оксана достала шприц и вколола ему двойную дозу снотворного. Мурат вскоре затих. Они уложили его на какие-то ящики и прикрыли одеялом, чтобы не замерз. Дверь запирать не стали, чтобы утром Мурат смог выбраться наружу.

Алевтина долго ехала от станции Веселковичи на последнем рейсовом автобусе до 4-й психиатрической больницы, потом долго шла в темноте вдоль высокого забора. За забором не раздавалось ни звука, видно, психи давно спали.

Наконец она нашла ворота, естественно, запертые по такому времени, но в окошке дежурного горел свет. Алевтина постучала, никто не отозвался, тогда она пришла в отчаяние и стала колотить в ворота ногами.

«Новое дело, — подумал выглянувший в окошко дежурный, — психи сами приходят в такую даль, возить не надо».

— Что ж ты, тетя, так поздно? Закрыто у нас!

Но Алевтина продолжала стучать, плача и крича. Охранник вышел и спросил, какого лешего ей надо так поздно? Алевтина довольно внятно объяснила ему про мужа и про звонок врача, что муж ее бредит и ждет ее, вот она и приехала.

Дежурный очень удивился и сказал, что к ним по «Скорой» не возят, у них клиенты свои, проверенные, а если человеку на улице плохо, то его в простую больницу везут, а уж там, если определят, что псих, так и то не к ним, а в Сухово-Кобылино, а у них в 4-й психушке в основном хроники, которых не вылечишь, так это когда еще такой диагноз поставят.

Но Алевтина так упрашивала его позвонить в отделение, что он поддался на ее уговоры и позвонил. Заспанный дежурный врач грубо ответил, что никакого Мурата Рахманова он и в глаза не видел, никого к ним сегодня не привозили, а если тетка будет скандалить, то позвать санитаров, оформить как новенькую и сунуть пока в женское отделение, а утром врачи придут, разберутся.

Все это сердобольный охранник поведал Алевтине, она испугалась, что правда запрут в психушку, и затихла. Дежурный напоил ее чаем и разрешил посидеть у себя до утра, потому что первый рейсовый автобус будет только в 7.30. Алевтина немного успокоилась и прикорнула в уголке, решив, что она тогда по телефону от расстройства все перепутала и, может быть, Мурат уже сам вернулся в квартиру и спокойно спит дома. Однако в пять утра охранник разбудил ее словами:

— Ну, повезло тебе, срочный вызов у нас есть в город. Сейчас поедут и тебя захватят.

Санитары, злые как черти, запихнули Алевтину в машину, беспрерывно ругаясь. Из их разговора Алевтина поняла, что их постоянный клиент, отпущенный из больницы в период ремиссии, неожиданно и совершенно не ко времени запсиховал.

— И ведь не мог до утра подождать, сволочь! Ведь среди ночи поднял!

Говорил я доктору Иван Степанычу: не выписывайте вы его, себе дороже обойдется.

Нет, говорит, мест нету, пускай они его сами дома кормят. Вот теперь тащись за ним в такую рань. Тебе куда, девушка? — обратился он к Алевтине.

— На Петроградскую.

— А нам на Черную речку. Так мы уж тебя подбросим поближе, а то метро закрыто еще.

— Поспешить бы надо, — нерешительно сказал второй санитар. — Там четверо его держат. Силы у них кончатся, так он в окно сиганет.

— А сиганет, так и черт с ним! Он мне в отделении уже вот как надоел.

Дома Алевтина застала только кота Тимошу, который очень ей обрадовался, потому что не привык подолгу бывать один. В комнате тети Нюры буфет был отодвинут от окна, но Алевтина в расстройстве этого не заметила.

Мурат объявился только днем, замерзший и дрожащий. На все ее вопросы он только мотал головой и прятал ее, свою бедную голову, в подушку, но Алевтина так обрадовалась, увидев мужа целым и невредимым, что особенно его и не расспрашивала. Что случилось в квартире за время их отсутствия, Алевтина с Муратом узнали значительно позже.

Наталья Александрова.

В замке заскрежетал ключ. Глаза наши привыкли к темноте, и теперь я отчетливо видела при свете уличного фонаря из окна тревожные лица Борьки и Надежды. Можно было еще подумать, что это просто вернулись соседи, но нет — дверь аккуратно прикрыли и свет в коридоре не зажигали. Послышались крадущиеся шаги и шепот. Дверь тети Нюриной комнаты тихонько приоткрылась, и мы увидели, как по стенам заплясал луч фонарика.

— Это здесь, — раздался приглушенный голос, по-моему, мужской.

Грабителей было двое, мужчина и женщина, она подошла к окну и задернула шторы, а в это время Борька бесшумно соскочил с дивана и подкрался к выходу из ниши, сжимая в руках разводной ключ, а я и не заметила, когда он успел прихватить его из машины. Надежда дернула его за рукав и отрицательно покачала головой: рано!

Борис недовольно на нее оглянулся — его переполнял боевой пыл, он весь кипел от желания подраться. Я смотрела на него с удовольствием — давно уже мне не приходилось видеть его в такой хорошей форме! Тем временем ночные гости бесшумно, как им казалось, обследовали комнату. Кто-то из них зацепился ногой за стул, стул с грохотом рухнул. Судя по тому, что последовала серия ругательств, произнесенная приглушенным мужским голосом, пострадавшей стороной был мужчина. На какое-то время наступила тишина. Луч фонарика скользнул по стене, пока не осветил изразцы, которыми был облицован камин.

— Вот он — камин! — вполголоса произнес мужчина.

— Тише ты! Сама вижу, что камин! — прошептала женщина. — Тайник ищи!

Луч света в темном царстве тети Нюриной комнаты заскользил вдоль камина. Наконец раздался радостный возглас: видимо, грабитель нашел нужный изразец. Я смотрела на освещенный фонариком участок камина, стараясь не пропустить ничего интересного. В пятне света показалась мужская рука, она надавила на плитку, и тут же раздался легкий скрип, словно открылась какая-то дверца. Луч фонарика переместился, и я увидела, что часть облицовки камина отодвинулась, открыв тайник. Рядом тихо ахнул Борька. Надежда шикнула на него, но грабители были так увлечены своим занятием, что ни на какие звуки не обращали внимания. Они шарили в тайнике.

— Вот оно! — радостно воскликнула женщина, вытаскивая какую-то картонную папку.

Вырывая ее друг у друга, они торопливо развязали завязки, раскрыли папку…

— Что это? — закричал мужчина чуть не в полный голос. — Где же картинки? Тут только письмо какое-то!

— Что еще за письмо? — злобно прошептала женщина. — Ну-ка, посвети мне.

— А можно свет зажечь? Соседей все равно нет, а так не видно ни черта…

— Можно, — громко сказала Надежда, выбираясь из ниши и подходя к выключателю.

Комнату залил яркий свет. Картина называлась «Не ждали». Около камина стояли в полной растерянности двое грабителей — молодой, прилично одетый мужчина с совершенно опрокинутым лицом и женщина лет этак от двадцати восьми до сорока, причем было заметно, что на самом деле ей к сорока, а она старается всем доказать, что ей двадцать восемь. Женщина была довольно смазливая, но совершенная стерва — вы уж мне поверьте на слово. В руках у нее была та самая раскрытая папка. А на лице — ненависть и изумление, и, что интересно, смотрела она на моего мужа Бориса.

И опять-таки, что интересно, Борька тоже смотрел на нее, отвесив челюсть.

— Оксана?! — Большего удивления я не слышала в его голосе с тех пор, когда, наверное, по глупости, согласилась стать его женой. — Оксана, что это ты здесь делаешь?

— Не видишь — примус починяю!

— А-а! — радостно завопила я. — Так вот, оказывается, кто к нам пожаловал — твоя знаменитая новая (или уже старая) женушка! Она еще, ко всем своим достоинствам, старушек грабит! Ну, ты хорош — с уголовницей связался!

Эта Оксана сразу переменилась в лице, швырнула на пол бесполезную папку, уперла руки в боки и пошла на меня, сверкая глазами: она, наконец, увидела перед собой конкретного врага. Но я тоже не растерялась — не теряя времени на пустые разговоры, я подскочила к ней и изо всех сил вцепилась в волосы. Метила я в глаза, но она отвернулась, и под руку мне попались волосы.

Волосы были хорошие, зачем хаять, довольно длинные и густые. Не могу вам описать того блаженства, которое я ощутила, когда дергала за волосы вторую жену моего первого мужа. Эта зараза тоже попыталась было вцепиться мне в волосы, но у меня-то короткая стрижка, ухватиться не за что. Так мы пыхтели и пинались ногами, пока Борька остервенело лупил спутника своей жены куда попало разводным ключом. Надежда стояла в стороне, наблюдая за битвой, и, я думаю, получала от всего этого массу удовольствия. Потом она испугалась, что Борька нанесет Оксаниному хахалю, выражаясь судебным языком, тяжкие телесные повреждения (за Оксанину прическу, я думаю, она не так волновалась), и гаркнула, перекрывая царивший в комнате гвалт:

— Все, вяжите их, сейчас милиция подъедет!

Оксана как-то неожиданно тонко взвизгнула, выпустила мою прическу, вырвалась и бросилась к дверям, ее приятель — за ней. Мы втроем кинулись за ними, как можно громче топая и улюлюкая, причем только Надежда вспомнила про папку и подобрала ее в суматохе. Оксана с напарником как ошпаренные вылетели из квартиры на лестничную площадку и хотели сбежать вниз, но снизу им навстречу поднимался мой знакомый бомж — муж покойной Леры со своей огромной овчаркой.

Собака при виде бегущих ей навстречу людей не залаяла, а тихо и грозно зарычала, при этом густая шерсть на ее загривке встала дыбом, а пасть чуть заметно приоткрылась, обнажив такие клыки, что мне сразу захотелось поскорее вернуться в квартиру и закрыть за собой дверь. Лерин муж приветственно махнул мне рукой и крикнул:

— Все в порядке, у нас с Архимедом никто не проскочит!

Оксана с компаньоном при виде внушительных зубов Архимеда резко передумали спускаться, и тут им на глаза попалось небольшое окно на лестничной площадке. Оксана выглянула в это окно и увидела проходящую рядом с ним пожарную лестницу. Нет, чего-чего, а решительности у этой женщины было на десятерых! Она вылезла в окно и шагнула на ступеньку пожарной лестницы. Ее элегантный спутник явно трусил, но не мог отстать от дамы, тем более что Архимед поднимался по лестнице и посматривал на него с большим аппетитом. Операция развивалась строго по плану.

Я подошла к окну и выглянула. Оксана бойко спускалась по лестнице, мужчина, явно робея, шел следом. Пожарная лестница, как я знала, на три метра не доставала до земли. Оксана уже подходила к концу, а из-за угла медленно и неотвратимо выруливал мусоровоз с открытым кузовом, аккуратно подводя кузов под пожарную лестницу. Лерин муж с Архимедом подошли ко мне, я сделала знак рукой хозяину собаки, тот дал тихую команду, и Архимед издал такой жуткий, такой свирепый, такой леденящий душу лай, переходящий в грозное подвывание, какой, наверное, разносился безлунными ночами на болотах вокруг Баскервиль-Холла. Это было так страшно, что я сама чуть не выскочила в окно, а Оксана, несмотря на всю свою решительность, выпустила из рук пожарную лестницу и спрыгнула в кузов подъехавшего грузовика, не разглядев, что в этом кузове находится. Ее мужественный спутник поспешно последовал за ней. Я в полном восторге наблюдала, как они барахтаются в мусоре. Мне казалось, что в моей жизни не было мгновений такого чистого, такого возвышенного эстетического наслаждения. Однако я ошибалась. Повернув голову, я увидала, что рядом со мной у окна стоит Борька и тоже видит эту незабываемую картину.

Вот теперь, только теперь я поняла, что такое настоящий восторг! Борька перехватил мой восторженный взгляд и попытался пристыдить:

— Ну ладно тебе! Грешно смеяться над чужим несчастьем, — но я видела, что он сам с трудом сдерживает смех.

К окну протиснулась Надежда.

— Ну как там?

— Стопроцентное попадание! Все как будто десять раз отрепетировано!

— Ну, после первой репетиции актеров пришлось бы менять, такого запаха никто долго не выдержит!

Тем временем кузов мусоровоза аккуратно закрылся, скрыв от наших глаз барахтающихся в мусоре горе-грабителей, и машина отбыла в неизвестном направлении, точнее — на городскую свалку.

— Вот это да! — Я была в полном восторге. — Прямо в мусор, там ей самое место, твоей бывшей женушке!

Борька был в шоке.

— Господи, так это она все организовала! И киллера наняла! Не может быть! Это ее тот маклер с толку сбил.

— Давай, защищай ее еще! Женился на бандитке какой-то, так молчи теперь.

— Да я же…

— Молчать!

Надежда тихонько улыбалась, отвернувшись в сторонку. Лерин муж с собакой подошел к нам поближе.

— Ну что, хорошо все прошло?

— Спасибо тебе за все! — назло Борьке я его прямо расцеловала. — Архимедик, дорогой, я тебе мешок «Педигрипала» подарю.

— Ну мы пойдем тогда, а то соседи еще милицию вызовут.

— Да что ты! Вон шум какой, никто и дверь не откроет, ночью боятся на лестницу и носа высунуть.

— Давайте-ка мы, ребята, в квартиру зайдем, — забеспокоилась Надежда.

Мы зашли в квартиру, заперли все двери. В комнате у тети Нюры был легкий беспорядок, летала вековая пыль из тайника, Борька начал чихать и открыл форточку. Надежда открыла папку, которую так и держала все время в руках. Там лежала одна-единственная бумага, отпечатанная на машинке, с грифом Государственного Эрмитажа. Я стала читать через плечо Надежды. Письмо было такое:

"Уважаемые Николай Егорович и Анна Матвеевна!

Дирекция Государственного Эрмитажа и отдел Западноевропейского искусства выражают вам глубокую признательность за сделанный вами Государственному Эрмитажу бесценный дар — шесть подлинных офортов работы Рембрандта Харменса ван Рейна. Подаренные вами офорты включены в постоянную экспозицию раздела «Искусство Нидерландов».

С глубокой благодарностью от имени руководства Государственного Эрмитажа Сергей Николаевич Крестовоздвиженский, главный хранитель отдела искусства Нидерландов". И дальше были дата и подпись.

Мы с Надеждой ошарашенно посмотрели друг на друга.

— Так вот что они искали! Офорты Рембрандта! А тетя Нюра сидит себе и молчит, что нет у нее ничего. Очень она рисковала, ведь и убить могли.

— Значит, маклер этот Океании хотел сначала квартиру хапнуть в свое пользование, а потом спокойно покопаться в комнате, найти тайник, — сказал подошедший Борис.

— А когда его убили, твоя женушка не растерялась и сразу нашла нужного человека, который точно знал, где тайник расположен, — язвительно продолжала я.

— Ребята, давайте, что ли, чаю попьем, — предложила Надежда, видя, что назревает семейный скандал.

— Давайте, — с готовностью согласился Борька, — я чайник поставлю.

— Энергичная женщина, — продолжала я, будто их не слыша, — все умеет организовать, я таких женщин где-то уважаю, в глубине души.

— Очень глубоко, — усмехнулась Надежда.

— Одно плохо, — продолжала я, — иногда все-таки простые обычные женщины не выдерживают и вцепляются им в волосы, так и облысеть можно. И приходится иногда домой ехать не на «Мерседесе». В мусоровозе. А тот запах потом никакими французскими духами не выведешь, хоть она литрами их на себя льет. Как здорово они смотрелись в мусоровозе! Всем расскажу. Не могу молчать!

— Прекрати! — рявкнул Борька и ушел на кухню за чайником.

— И правда, Милка, прекрати, — укоризненно сказала Надежда, — он же не виноват, что такая стерва попалась.

— Смотреть надо, на ком женишься!

— Это точно, — поддакнул вернувшийся Борька.

Я решила эту его реплику оставить без ответа, незачем перегибать палку.

Мы сели, попили чаю, потом немного прибрались и хотели было уходить, но тут Надежда хватилась кота.

— Тимоша, Тимочка, кис-кис-кис! Куда он подевался, только что здесь был! Слушайте, а вдруг он удрал, пока мы тех в мусоровоз спускали, дверь-то открыта была? Ой, перед тетей Нюрой никогда не оправдаться!

— Спокойно, Надежда, удрать он не мог, там же собака дежурила. Давайте вспомним, что мы делали, когда вернулись с лестницы, потому что до этого я его видела на буфете. Вот пришли мы, тут беспорядок, Борька стал чихать…

Наталья Александрова — Форточка! — заорали мы хором с Надеждой. — Кот удрал в форточку!

Форточка в тети Нюриной комнате выходила на балкон. Я встала на стул и высунула голову в форточку. Этот пушистый сибарит сидел на перилах балкона и наслаждался весенним ночным воздухом. Мы стали наперебой звать кота обратно, но он и ухом не повел.

— Нет, ни за что не уйдет с балкона, паршивец этакий. Избаловала его тетя Нюра! Надо на балкон выходить, его забирать.

Легко сказать: выйти на балкон, когда к двери балкона был придвинут неподъемный тети Нюрин буфет. Промучившись минут сорок, нам втроем удалось немного отодвинуть буфет и приоткрыть балкон на узенькую щелочку.

— Милка, ты у нас худенькая, может, пролезешь?

— Попробую. — Я с трудом пролезла в дверь и осторожно ступила на балкон.

Лавируя между старыми тазами и ломаными ящиками для цветов, я тихонько продвигалась к коту. Под ноги попала перевернутая кастрюля, я наклонилась, чтобы ее отодвинуть, и в неверном свете тети Нюриного абажура, льющегося из окна, увидела на бетонном полу коричневую кожаную сумку с оторванной застежкой.

Я закрыла глаза, потом открыла, мне показалось, что балкон сейчас провалится вместе с котом и сумкой. Хотя коту-то как раз ничего не будет — подумаешь, второй этаж! Осторожно подняв сумку, я взвесила ее на руках. Тяжелая. Ладно, разберемся в комнате. Держа в одной руке сумку, я шагнула к коту и сказала:

— Если ты, негодяй, только попробуешь вырываться и царапаться, это будет с твоей стороны такое свинство, что более неблагодарного кота я в жизни не встречала. Вы не поверите, но он понял, в каком я состоянии, дал взять себя на руки и даже тихонько мурлыкнул мне в ухо. Может, и правда завести котенка?

Надежда с Борькой, увидев сумку, разинули рты. Сбросив кота на диван, я трясущимися руками открыла сумку. Там в полиэтиленовом пакете лежало пятьдесят тысяч долларов.

Перекатываясь на крутых поворотах в контейнере мусоровоза, Оксана подвывала от бессильной злобы. Большего унижения она и вообразить себе не могла. Самое ужасное, перед ее глазами стояло лицо этой заразы — первой жены ее никчемного мужа. Оксана перехватила ее торжествующий взгляд, когда та из окна любовалась на Оксану, утопающую в куче дерьма. Алекс Ильичевски, напротив, хранил гордое молчание. Тупое отчаяние было на его лице, тупое отчаяние было в его душе. Натыкаясь на него при очередном толчке мусоровоза и замечая в скудном свете, проникающем сквозь щели кузова, его безнадежное пустое лицо, Оксана зверела еще больше: ну и компаньона ей бог послал!

Все на свете кончается. Наконец закончилось и их ужасное путешествие.

Мусоровоз остановился, кузов накренился, и вместе с кучей отходов Алекс и Оксана высыпались в зловонное море свалки. Мусоровоз торопливо уехал, не дожидаясь благодарности за проезд. Оксана вскинулась было за ним, но водитель сделал вид, что не слышит ее криков. Тогда Оксана выкарабкалась из-под завалившей ее дряни, с омерзением отряхиваясь и принюхиваясь к самой себе.

Алекс сидел весь в мусоре, тупо глядя перед собой.

Оксана огляделась. Необозримое поле свалки простиралось во все стороны до горизонта. Над ним кружили стаи чаек и ворон, и кое-где были видны неторопливо бродившие по этому зловонному Клондайку в поисках одним им ведомых сокровищ человеческие существа.

Два таких существа явно направлялись в их сторону. Когда они подошли поближе, Оксана разглядела огромного красномордого мужика с бычьей шеей, в ватнике и высоких резиновых сапогах и мерзкого плюгавенького старикашку в низко надвинутой на глаза солдатской ушанке.

— Смотри-ка, Митрич, какой нам бабец подвалил! Бывает же такое! Кто бы рассказал — не поверил бы!

— Ладно тебе, Лось, бабец — это по твоей части, а я сейчас этого лоха пощиплю, сдается мне, у него карманцы-то не чищены.

Старикашка подошел к Алексу, как к неодушевленному предмету, и начал хладнокровно шарить в его карманах. Как ни был безучастен Алекс, но даже он попытался сопротивляться такому наглому грабежу. Тогда старик, ласково матюгнувшись, ткнул его корявым коричневым пальцем в горло. Алекс закашлялся и больше не пытался возражать.

Тем временем огромный мужик, которого коллега заслуженно назвал Лосем, с плотоядной улыбкой направился к Оксане. Оксана в ужасе попыталась удрать, но бежать по горам мусора было страшно неудобно, она то и дело оскальзывалась и падала, Лось очень быстро ее нагнал и схватил, как котенка, за шкирку.

— Ну, бабец, ты чего от меня удираешь-то? Брезгуешь, что ли? Так ты на себя-то посмотри — нечего тебе передо мной нос драть, швабра ты немытая!

Выйдя от тети Нюры, мы поехали к нам домой, во-первых, потому что Надежде надо было где-то перекантоваться до утра, а то что бы ее муж сказал, если бы она явилась домой в три часа ночи, а во-вторых, мы просто не могли расстаться, не обсудив, что же, собственно, с нами произошло. Деньги, все пятьдесят тысяч долларов, были в сумке, лежали, как их упаковали Витька с Лерой. Как видно, убегая от шпаны, Олег Примаков успел забросить сумку на тети Нюрин балкон. По дороге мы заехали в открытый ночью универсам, и Борька купил там бутылку коньяка, шампанского и кое-что из еды. Так или иначе, но наши приключения закончились, и надо было это отпраздновать.

Когда мы выпили по рюмочке и расслабились, то еще раз перебрали в памяти все ключевые моменты этой истории и решили, что каждый из нас включился в эту передрягу на своем этапе совершенно случайно. Для меня все началось с шатающегося каблука, хотя нет, с прихода налоговой инспекции. Для Надежды — с чужой видеокассеты. Когда влез в эту историю мой муж, он предпочел промолчать, но я все равно из него это потом вытрясу.

Я вспомнила наш разговор в магазине с самого начала, о том, что было бы, если бы все случайности собрались в одном месте в одно время. Похоже, что судьба решила поиграть с нами в кости, каждому что-нибудь выпало, никого не обошло стороной. Началось с Леры. Ей за скверный характер и желание нагадить ближнему досталось самое страшное — смерть. Обидно, конечно, но с судьбой не поспоришь. Смерть у Леры была глупая и опять-таки случайная — ее стукнула по голове бронзовым пресс-папье любовница ее же собственного мужа, за что ее, эту самую любовницу, в свою очередь, убил киллер, опять-таки случайно, по ошибке.

Непонятно, за что пострадал сосед Надежды Геннадий Березин, но случай не разбирает. Зато не только наемному убийце воздалось очень быстро за его злодеяния, но и того, кто его нанял, постигла быстрая смерть — его выбросили с верхнего этажа строящегося дома. Об этом нам сообщила Надежда, загадочно поблескивая глазами и отказываясь назвать свой источник информации. Я сильно подозревала, что источник этот уже попадался на моем пути, в подъезде тети Нюры, но Надежда молчала, как двоечник у доски.

С ненормального соседа тети Нюры спрашивать было нечего. Если бы не управляли им злые люди, от него не было бы столько вреда. Как воздается за все Борькиной теперь уже точно бывшей жене Оксане, не знаю, но я получила глубочайшее удовлетворение, наблюдая, как ее увозит мусоровоз, и больше не хочу о ней вспоминать. Остался последний невыясненный вопрос. Я в упор поглядела на своих собеседников:

— И что же мы будем делать с деньгами? Надежда пожала плечами, давая понять, что ее-то этот вопрос точно не касается.

— Деньги чужие, — твердо сказал Борис, — их надо вернуть и забыть.

— Кому вернуть? Витьке? Ах, Витя, мы ночей не спали, жизнью рисковали, вот возьми свои денежки. Да он тебе даже спасибо не скажет!

— А что предлагаешь? Милка, ты меня удивляешь. С бомжом связалась, мусоровоз наняла, Оксане все волосы выдергала, да что с тобой происходит?

Теперь еще хочешь чужие деньги прикарманить!

— Ах, я тебя удивляю? Ну так удивляйся дальше. Этими деньгами я сама распоряжусь. У твоей матери ведь прорва знакомых, есть очень приличные и влиятельные люди. Как думаешь, найдется среди них кто-нибудь, кто сможет помочь отправить человека на лечение за границу, в Европу или в Штаты, не спрашивая, откуда у этого человека деньги?

Надежда уже все поняла, а Борька смотрел на меня недоуменно, ожидая дополнительных объяснений.

— Ну что ты на меня смотришь? Ты подумал об Олеге Примакове? Ты ведь не ходил к нему в больницу и не видел, во что превратилась его квартира. Ты не знаешь, что его жена ночует у знакомых и что его грозят перевести в дом хроника. И молодой, красивый, здоровый мужчина на всю жизнь останется полным инвалидом, а за что? За то, что, не подумав, связался со шпаной, за то, что случайно уберег деньги! И ты хочешь, чтобы я отдала эти деньги этой скотине Витьке, а Олег умирал там в доме хроника? Ну, так найдется у твоей матери приличный знакомый?

— Наверное, найдется.

— Ладно, я сама с ней поговорю, а то ты все перепутаешь. Интересно, хватит сорока тысяч на лечение?

— Почему сорока тысяч?

— Потому что десять тысяч долларов я завтра отправляю Лешке, чтобы он заплатил за год обучения в Массачусетсском университете!

— Что? Ты мне ничего про это не говорила.

— Не придуривайся, ты все читал в Лешкиных письмах.

— Но я думал…

— Ты думал, раз денег нет, то Лешка вернется. А теперь деньги есть.

Видя, что он недоволен, я пришла в ярость.

— Ты что, хочешь, чтобы он вернулся сюда, в этот бандитский город? Ты хочешь, чтобы его, абсолютно неподготовленного после Америки, избили, как Олега, за куртку, за часы, за просто так? Ты этого хочешь?

— Но как же мы… — спросил он растерянно.

— А мы накопим денег и поедем к нему в гости. А если тебе со мной скучно, то так и быть, заводи кота. Вон Надежда тебе посодействует котеночка из приличной семьи.

— Устроим! — немедленно отозвалась Надежда.

В положенное время тетя Нюра вернулась из своего дома отдыха и пригласила нас с Надеждой на торжественное чаепитие по случаю своего возвращения. Слухи о неудавшемся ограблении уже ходили по всему дому, их распространяла Митревна, а может, кот Тимоша по своей линии, но, так или иначе, тетя Нюра уже была в курсе. Она восприняла все случившееся довольно спокойно, только благодарила нас за то, что не упустили Тимошу.

Когда мы съели чуть не половину огромного пирога с капустой, тетя Нюра рассказала нам, что случилось несколько лет назад, незадолго до смерти ее мужа Николая Егоровича.

— Как стал он болеть, сердце у него отказывало, но еще довольно бодрый был, так вижу, что-то все он задумывается, достанет эту папку картонную, картинки все рассматривает и думает. А потом как-то и говорит мне, что не успокоится, пока точно не узнает, что это за вещи. Я ему и отвечаю, что ведь носил он эти картинки сведущему человеку, тот сказал, что ерунда все это. А он мне: нет, Аннушка, видел я, как у того коллекционера на картинки глаза-то зажглись, не все, мол, с ними так просто. И пойдем, говорит, мы с ними прямо в Эрмитаж, там уж нас не обманут. Если ерунда это, пусть посмеются над нами, мы уж потерпим, а вдруг и правда вещь ценная? Не стал бы чекист этот старый тайник в дымоходе делать, чтобы всякое барахло прятать. Я еще помню, ворчала на него, что совсем рехнулся на старости лет.

Ну, пошли мы с ним как-то в будний день, чтобы народу в Эрмитаже поменьше. Подошли к контролерше, что при входе сидит, Коля и показывает ей папочку и вежливо так спрашивает, куда нам обратиться с этими вещами. Та сначала говорит, что сейчас не время консультаций, а потом видит, что мы люди не разбирающиеся, позвонила куда-то, приходит к нам девушка, посмотрела папочку, ничего не сказала и повела нас по залам. Идем-идем, я уж уставать начала, заводит она нас в служебное помещение, там начальник сидит. Посмотрел он картинки, серьезный такой стал, спрашивает, откуда они взялись. Коля ему все по правде описал, как он папку нашел в камине замурованную, как она лежала у нас долго. Тот вышел куда-то, а потом вернулся и говорит, что сейчас как раз у них в Эрмитаже присутствует какой-то самый главный эксперт, он придет на картинки посмотреть. Это, говорит, для нас большая удача, потому что профессор этот старенький, к ним не часто ездит, а нынче как раз такой случай.

Прибегает профессор, и правда старый, седой совсем, как увидел он эту папку, да как схватит ее и давай вертеть-крутить! Картиночки перебирает, а у самого глаза горят и руки трясутся, так что Коля мой даже нахмурился и хотел уходить, потому что этот профессор очень ему того коллекционера напомнил, который предлагал картинки за триста рублей ему продать.

А потом профессор прослезился, сел за стол и говорит, что не картинки это, а офорты Рембрандта, и что пропали они из коллекции профессора, вот фамилию забыла я, которого в тридцать седьмом посадили, и так он и сгинул в лагерях. А чекист этот, Ильичевский, тогда был мелкая сошка, видно, хапнул в квартире профессора, что осталось. Они, из органов, в искусстве не разбирались, видят, что бумажки какие-то, вот и бросили, а этот подобрал. А коллекция почти вся пропала, кое-что недавно всплыло за границей, он, наш-то профессор, и не надеялся, что еще что-то отыщется. А он сам сидел, чудом выжил, так высказался потом про Ильичевского и про других очень нехорошими словами, меня не постеснялся, правда, потом извинился.

А потом начальник их говорит, что денег, конечно, у Эрмитажа мало, но на такое дело найдут они средства, чтобы офорты выкупить. Тут Коля мой прямо обиделся, встал и говорит, что в жизни мы чужого не брали и как не стыдно нас с тем ворюгой Ильичевским на одну доску ставить. Еще, говорит, не хватало, чтобы мы за эти офорты деньги с государства брали. Те, конечно, извинились, проводили нас с почетом, картинки оформили официально, акт составили. И где-то через неделю приезжает к нам домой на машине тот профессор, привозит это письмо, торт и мне вот такой букет роз! Долго сидели, он много интересного рассказывал про коллекцию и очень благодарил, что тогда Коля не продал офорты тому коллекционеру за триста рублей, потому что уплыли бы они за границу как пить дать. Потом руку мне на прощанье поцеловал и уехал, вот! — тетя Нюра с гордостью на нас посмотрела. — Коля положил письмо в папку ту же самую и опять убрал в тайник, а мне и говорит: ты, Аня, не болтай там соседкам, что мы офорты нашли, а то пойдут по дому слухи, что Игнатьич покойный сокровища в тайниках замуровал, так еще к нам залезут, драгоценностей не найдут, а у нас последнее украдут. И где-то через полгода Коля мой умер, а про это дело я и молчала, как он велел, мне ни к чему…

На бескрайних просторах свалки встретились два авторитетных бомжа.

— Здорово, Ледокол! Чтой-то тебя в последнее время не видать было? Али в другие края подался?

— Да не, Ильич, так попробовал по поездам походить, да не дают там нашему брату. Там все дачники да садоводы, сами нищие. Перед ними поешь-поешь — распинаешься, а все без толку. Не, здесь, на свалке, оно надежнее. Всегда хоть что, да найдешь, без стакана спать не ляжешь. А у вас-то здесь что нового?

— Да у нас, Ледоколушко, такой цирк — со смеху сдохнуть можно: у нас тут американец бомжует!

— Ты чего клея нанюхался?

— Да правду я тебе говорю! Сам поверить не мог! Сперва-то все думали — он туману напускает для понта, а он — нет, и по-ихнему чешет будь здоров…

— Да это небось просто профессор какой наш, здешний. Я в бомжах профессоров-то на целую роту тебе наберу!

— Не, этот не профессор, профессора — они поговорить любят, чуть что — всякая у них философия. А этот — только охает да дом свой американский поминает: да сколько у него там ванных, да сколько сортиров, да во что он ему обошелся. Точно тебе говорю — настоящий американец.

— А как же он к нам попал?

— Ой, это опять такой цирк — умрешь! Его Васька-мусоровоз на своей машине привез! Привез в кузове и посреди свалки так и сбросил! И еще бабу с ним…

— Что еще за баба?

— Баба-то что надо, все при ней, да ее сразу Колька-Лось оприходовал.

Она-то попервоначалу рыпалась, сбежать пыталась, да Лось ее так отлупил пару раз — стала как шелковая: что Лось велит, он еще и сказать не успел, а она уже бежит делать. И сапоги ему снимает, и косяки крутит. Так до чего дошло — портянки . ему стирает! Лось в жизни портянок не стирал, носил, пока одна рвань останется, а тут при бабе этой стал как барин: чуть не каждую неделю портянки свежие!

— Ну, это уж она мужика разбаловала!

— А попробуй она его не разбалуй — как что не по нем, сразу в морду.

— Так ее Васька вместе с американцем привез? Она что, тоже американка?

— Да нет, какое там! Своя баба, наша, матом иной раз так запустит — заслушаешься! А с американцем этим у нее что-то, видать, было: она его если увидит, то шипит, как масло на сковородке, иначе как козлом его и не называет.

— А как этот америкашка здесь живет? —Он ведь небось ничего и не умеет?

— Да попервости совсем ничего не умел, чуть было не пропал у нас. Так мужики пожалели, помереть не дали. Я и сам его пару раз покормил. А потом научился кое-как, к Фонарю прибился, что найдет, ему сразу тащит, а Фонарь его за это кормит.

— А чего же он в свою Америку не возвращается, раз у него там дом на десять сортиров?

— Да, видно, боится чего-то, натворил тут у нас дел. А потом у него Митрич, таракан старый, в первый день карманы обобрал и попер все его документы американские. Теперь, говорит, ты мне за них тыщу баксов должен, а иначе тебе своей Америки не видать!

— Ну, Митрич — гнида знаменитая…

— Главное дело, он мне по пьяни-то проболтался, что у него уже и документов тех давно нету, он их как спер, так кому-то за косяк и продал, а кому — не помнит. Так что ходить нашему америкашке в бомжах до волчьей пенсии!

— Это что еще за волчья пенсия такая?

— А ты как думаешь — какая у волка пенсия? Пока ноги носят — бегает, а потом сдохнет, вот и вся тебе пенсия.

Там же на свалке несколькими днями позже никудышный бомж по кличке Америкашка, в котором никто из прежних знакомых не мог бы узнать гражданина Соединенных Штатов Алекса Ильичевски, дождавшись, когда Колька-Лось уйдет на промысел, крадучись пробрался к его хибарке, сколоченной из старых дверей и пустых ящиков. На пороге хибарки сидело грязное запущенное существо с расцарапанным лицом и огромным синяком под глазом. Только злой огонь, вспыхнувший в ее глазах при виде Америкашки, напоминал прежнюю Оксану.

— Ну, чего приперся, козел вонючий? Чего еще надо? Мало тебе, что ты мне всю жизнь поломал? Хочешь теперь, чтобы Лось тебя увидел и последние зубы мне выбил?

— Нет, Оксана. Я хочу выбраться отсюда.

— Ага! Он выбраться хочет! А я здесь на всю жизнь остаться хочу, наверное. Слава богу, немного уже этой жизни осталось!

— Посмотри, что я нашел. — Алекс протянул ей небольшую пластмассовую флягу.

— Это еще что такое? — недовольно пробурчала Оксана.

— Ты ведь врач, правда? Тогда ты лучше меня должна знать, что это такое.

— Спирт метиловый. На черта ты мне эту гадость приволок? На тот свет собираешься и меня в компанию приглашаешь? Что ж, может, и правда, нет у меня другого выхода…

— Есть у тебя выход.

— Что ты так на меня страшно смотришь?

— Ты Лосю своему налей этой дряни, он выпьет — не поморщится. А потом ты свободна.

— Ты, гнида американская, на убийство меня толкаешь? А если Лось догадается? Он ведь Перед смертью меня успеет пришить! Пошел ты отсюда вместе с отравой своей!

— Я-то уйду, только одну вещь тебе покажу, что сегодня нашел.

— Что еще за вещь?

Алекс залез в карман своей драной телогрейки и вытащил круглое ручное зеркало. Оксана жадно схватила зеркало и вгляделась в свое отражение. По ее лицу, сменяя друг друга, прошли выражения изумления, отвращения, ненависти. Она стояла неподвижно, не отводя глаз от зеркала, не меньше десяти минут. Потом убрала его за пазуху и протянула руку:

— Давай сюда свою отраву. Она перелила метиловый спирт в бутылку из-под спирта «Ройял» и отдала флягу Алексу:

— На, выкинь где-нибудь подальше. Алекс кивнул, не отводя взгляда, он видел, как в ее глазах зрела решимость.

Часа через два Колька-Лось вернулся с промысла. Он был уже навеселе — видно, успел уже что-нибудь сбагрить Фонарю и отоварился у него самогонкой.

Сразу с порога Лось набросился на Оксану.

— Ты, швабра драная, мужиков тут без меня принимаешь! И добро бы еще мужиков, а то Америкашку этого поганого! Митрич видел, как он тут возле тебя сшивался. Учил я тебя, учил, ничего тебе впрок не идет. Видно, правду Митрич говорит, что я с тобой много цацкаюсь! Так тебя поучить надо, чтобы ты с моего ученья кровью харкала, тогда будешь себя вести как положено!

Тут на глаза Лосю попалась бутылка спирта. Глаза его загорелись, весь он прямо затрясся от вожделения.

— Ах ты, стерва! Спрятать от меня хотела? Это тебе кобель американский, что ли, приволок? Клинья к тебе подбивает? А ну, давай сюда!

— На, подавись, — Оксана протянула ему бутылку, глядя белыми от ненависти глазами.

Лось отвинтил крышку и надолго припал к горлышку бутылки. Когда бутылка наполовину опустела, он поставил ее на хромоногую табуретку и сказал помягчевшим голосом.

— Ладно, швабра, живи пока. Жрать давай. Оксана молча поставила перед ним миску с какой-то невообразимой похлебкой. Выхлебав миску в два глотка, Лось сел на солнышке, привалившись к стене своей хибарки, и задремал. Через полчаса он встрепенулся и беспокойно завертел головой:

— Ой, чегой-то мне неможется! Вроде как темень перед глазами. Не видать ни черта! Ты чего мне, стерва, в похлебку намешала? Я тебя… я тебя… — Потом он снова задремал, иногда во сне тяжело постанывая.

Оксана следила за ним со страхом и волнением. Вдруг Лось забормотал что-то неразборчивое, на губах у него выступила пена, он задергался, попытался встать, но не смог. Он застонал, сполз вниз по стене хибарки, вытянулся и затих.

Оксана прощупала пульс, профессионально констатировала смерть, накрыла его, как спящего, тряпьем, заменявшим покойному Лосю одеяло, и облегченно вздохнула. Затем она взяла тряпку, тщательно протерла бутылку с остатками спирта, чтобы не оставлять на ней своих отпечатков, хотя кто там всерьез будет расследовать смерть бомжа, загнувшегося с перепою на свалке? Потом она поискала и нашла место, где Лось прятал свою заначку — то немногое, что не успевал сразу пропить, и, вытащив из тайника несколько скомканных бумажек, выскочила из ненавистной хибарки.

Тут же из-за соседней кучи мусора появился Америкашка, дожидавшийся в засаде развития событий. Оксана с отвращением посмотрела на него — грязного, небритого, оборванного, но вспомнила, что она сама сейчас выглядит не лучше, а он все-таки какой-никакой, а гражданин США, и где-то там, в Миннесоте, у него есть свой маленький бизнес и не такой уж маленький дом, и, махнув рукой на внешний вид и никчемный характер, она позвала Алекса.

— Все в порядке? — напряженно спросил тот, подходя.

— В порядке, в порядке, американ бой! Все о'кей! Ты мне, дорогой, вот что скажи: почему же ты обо мне-то так печешься? Зачем метилку приволок? Зачем тут дожидался? На черта я тебе такая сдалась? Сам же зеркало мне подсовывал!

— Оксана, мы с тобой многое пережили вместе, я чувствую, что нас что-то связывает. Ты — жесткий человек, но в вашей стране только такие, как ты, выживают. Мне в таком виде без денег, без документов отсюда не выбраться, я так и пропаду на этой свалке. Я просто не представляю, что делать. А ты… ты все умеешь, ты своя в этой стране, ты выберешься отсюда и меня вытащишь. Я понятно объяснил?

— Доступно. Я чуть не прослезилась. Особенно мне понравилась мысль, что я своя на свалке. Ну да ладно, в чем-то ты прав. Пойдем, я тебя с этой свалки вытащу. Но потом и ты меня вытащишь. Из этой страны.

Такое решение пришло к Оксане не внезапно. Оно зрело в ее подсознании с того самого момента, когда она провалилась в кузов мусоровоза. Она сразу поняла, что бывшая жена ее временного мужа вряд ли будет держать рот на замке, и слава о ее пикантном приключении будет преследовать ее повсюду.

Санкт-Петербург, как известно, город маленький, и где бы Оксана ни оказалась, присутствующие дамы будут принюхиваться к ней и перемигиваться:

— Как, это та самая? Со свалки? Как интересно!

А если даже никто и не будет перешептываться, ей это будет казаться, и ничего с этим не поделаешь. С работы ее, конечно, давно уволили, офортов они не нашли, и еще неизвестно, может быть, старуха все-таки заявила в милицию.

Поэтому выход один — с Алексом в Штаты. Там никто, кроме него, не будет знать ни про офорты, ни про свалку, а уж он-то будет нем как рыба — сам такой!

Алекс понял ее мысли, потому что посмотрел на нее долгим серьезным взглядом, что-то прикидывая про себя, и сказал:

— Согласен.

Часом позже к мусоровозу, разгружавшемуся на свалке, подошли два бомжа — мужчина и женщина, если можно было назвать мужчиной и женщиной два грязных бесформенных создания в выцветших лохмотьях. Женщина подошла к кабине.

— Эй, мужик, отвези нас в город на своей карете!

— Сейчас, разбежался! Чтобы вы мне потом всю кабину провоняли! Отвали, пьянь подзаборная!

— Ты погоди, не гони волну. Мы можем и в кузове, один раз уже ездили. И не даром повезешь.

— Натурой, что ли, платить будешь? Да об тебя ноги противно вытереть!

Еще и заразишь чем-нибудь!

Оксана сжала зубы и молча вынесла еще одно унижение. Теперь ей все было нипочем.

— Сто лет ты мне был нужен, натурой с тобой расплачиваться! Полтинник я тебе дам.

— Полтинник? Да у тебя таких денег отродясь не было!

Оксана молча вынула из-за пазухи пятидесятитысячную бумажку и показала шоферу.

— Но только на месте заплачу, в городе, а то знаю я вашего брата: сбросишь по дороге — и всего делов!

— Сто.

— Ты, знаешь, не наглей так сильно-то. Больше не дам. И того тебе много. Не хочешь — другого найдем.

— Ну ты даешь! Поглядеть на тебя — родилась под забором, а торгуешься так, словно всю жизнь на такси ездила!

Алекс подсадил Оксану в кузов мусоровоза и влез следом. Свежему человеку запах в кузове показался бы невыносимым, но они уже привыкли и сами распространяли такой аромат, что в мусоровозе чувствовали себя как дома. Машину швыряло на рытвинах и ухабах. Если по дороге на свалку они ехали на двухметровой горе мягкого мусора, то теперь в пустом кузове набили себе синяков и шишек, но это все было ерундой по сравнению с тем фактом, что они ехали к цивилизации.

Три дня спустя, отмытый в Оксаниной ванной, выбритый, облитый лучшим мужским одеколоном, прилично одетый Алекс Ильичевски беседовал с сотрудником американского консульства.

— Мистер Ильичевски, мы провели идентификацию ваших отпечатков пальцев по базе данных ФБР. Ваша личность подтверждена. За время вашего… отсутствия произошло недоразумение. Некто неизвестный, воспользовавшись вашим паспортом и авиабилетом с открытой датой, вылетел рейсом Санкт-Петербург — Нью-Йорк.

Самолет потерпел аварию над океаном. Никто из пассажиров и членов экипажа не спасся. Вы, вероятно, слышали об этой трагедии? Нет? Вы единственный гражданин Соединенных Штатов, который о ней не слышал. Таким образом, в глазах закона вы скончались. О вашей смерти сообщили вашей семье. Ваша жена получила страховку.

Теперь, по-видимому, у нее будут проблемы со страховой компанией.

— Это моя бывшая жена. Мы разводимся.

— Но еще не развелись.

Может быть, Алекс стал излишне подозрительным, но ему показалось, что сотрудник консульства все время к чему-то принюхивается. Возможно, это Алексу просто показалось, но на нервы это действовало ужасно. Он и сам все время к себе принюхивался, а уж сколько денег тратил на одеколоны!

— И еще раз, мистер Ильичевски, я хотел бы, чтобы вы объяснили причину вашего исчезновения больше чем на два месяца и то, каким образом ваши документы могли оказаться у постороннего лица.

— Мне не хотелось бы говорить об этом.

— Я понимаю, что вы можете иметь свои причины для того, чтобы сохранить это в тайне, но страховая компания, выплатившая страховку вашей жене, подозревает сговор и настаивает на расследовании.

— Да пусть они вытряхивают свои чертовы деньги у моей бывшей жены!

— Не забывайте, что в глазах закона вы все еще муж и жена, и против вас может быть выдвинуто обвинение в махинациях с целью получения страховки.

Поэтому я советовал бы вам откровенно рассказать о причинах вашего исчезновения.

— Я был похищен.

— ?!

— Да, я был похищен с целью получения выкупа, меня держали взаперти в неизвестном мне месте. Когда похитители убедились, что у меня нет средств для выплаты выкупа, они меня отпустили. Привозили и увозили меня с завязанными глазами.

— А почему они ни к кому не обратились с требованием выкупа?

— Не знаю. Они не обсуждали со мной свои действия.

— Не знаю, как отнесутся к вашему рассказу представители страховой компании, но мне он не представляется внушающим доверие.

— Я пострадал. Меня похитили, со мной жестоко обращались, меня удерживали против моей воли, и когда, наконец, мне удалось освободиться — меня с недоверием встречают официальные представители моей родной страны!

— Ладно, приберегите ваш пафос для представителей прессы, их, может быть, он заинтересует! Пока мы оформим вам новый паспорт, советую вам, не задерживаясь, возвращаться домой и привести свои дела в порядок: в ваше отсутствие, учитывая то, что вы были признаны погибшим в глазах закона, вы могли понести определенный ущерб, особенно в том случае, если вы действительно разводитесь с женой, и у вас могут быть с ней финансовые проблемы.

— Да, конечно, я немедленно воспользуюсь вашим советом. Но я хотел бы обратиться к вам еще с одной просьбой. Я хочу пригласить в Соединенные Штаты даму, гражданку России.

— Вы гражданин Соединенных Штатов и имеете право пригласить к себе любое лицо, гарантируя, что обеспечите его на время пребывания в стране. Но позвольте узнать, какие интересы связывают вас с этой дамой — деловые, профессиональные или личные?

— Я намереваюсь, доведя до конца свой бракоразводный процесс, жениться на этой даме.

— О! Мне кажется, даже то, что вы — по вашим словам — стали в России жертвой похищения, не научило вас серьезно обдумывать свои поступки. Я скажу вам, что в моей профессиональной деятельности было очень много случаев, когда граждане США женились на русских… дамах, и в подавляющем большинстве случаев эти браки не были удачными: эти дамы просто искали способа приобрести американское гражданство, а получив его, совершали множество антиобщественных поступков, тем самым ставя своих недальновидных мужей в сложное положение.

Поэтому я очень советую вам тщательно обдумать свои планы, связанные с русской дамой.

— Благодарю вас, я непременно воспользуюсь вашим советом.

Еще две недели спустя Алекс Ильичевски разговаривал со своей женой Кэрол в маленьком кафе в Миннесоте.

— Дорогой, ты не представляешь себе, как я горевала, когда мне сообщили о твоей смерти! Хоть ты и порядочная свинья, но мы прожили с тобой четыре года.

Конечно, это были четыре ужасных года! Чего стоит хотя бы твоя привычка разбрасывать по всему дому грязные носки…

— Дорогая, не заводись. Мы встретились не для того, чтобы обсуждать мои грязные носки.

— Да, конечно, но я вспомнила эти четыре года… Но я все равно очень, очень горевала. Я даже не пошла с Дэби на «Титаник»…

— О, какая жертва с твоей стороны!

— Да, конечно…

— Лучше скажи мне, почему в моем доме живут совершенно посторонние люди!

— Во-первых, это не твой дом, а наш. Был. А когда мне сообщили о твоей гибели, я его продала. Он для меня одной слишком велик, а у меня есть та квартирка, ну, ты знаешь, которую мне оставила мама.

— А наш домик на озере?

— Я его тоже продала. Я ведь не ловлю рыбу — это чисто мужское занятие.

— Кэрол, а где все мои вещи?

— Они напоминали мне о той потере, которую я понесла… Это было слишком грустно…

— Ты их тоже продала?

— Да, дорогой!

— Все?

— Да, как-то так получилось…

— Но деньги, Кэрол, где деньги?

— Деньги я вложила. Я их очень выгодно вложила.

— Во что ты их вложила? Ты же совершенно не разбираешься в финансах.

— Не волнуйся, дорогой. Я посоветовалась с очень умными людьми, и они рекомендовали мне вложить все деньги в «Милтон Инкомпорейшен». Это очень выгодное вложение средств!

— Ты, дубина безмозглая, ты хотя бы газеты иногда читаешь?

— Прекрати меня оскорблять! Это ты у себя в России можешь так разговаривать с женщинами, а у нас — цивилизованная страна! Я тебя по судам затаскаю! Сам-то ты пропадал неизвестно где, собственную гибель прохлопал, подставил меня со страховкой! Ну, что ты там еще вычитал в своих поганых газетах?

Алекс ничего ей не стал отвечать, он молча выложил на стол перед ней свежую газету, на первой полосе которой жирными буквами было напечатано:

«Скандал года! Крах компании „Милтон Инкомпорейшен“. Президент компании разыскивается по подозрению в мошенничестве».

— Вот твое выгодное вложение. Я всегда знал — ты истинный финансовый гений. Ну почему, почему ты вложила в эти акции все мои деньги?

— Дорогой, ты в порядке? У тебя какой-то нездоровый цвет лица. Ну кто же знал, что тебя не было в этом самолете? Мне ведь сообщили, что ты погиб…

Да, кстати, а как дела в твоей фирме?

— Спасибо, дорогая, за участие. Там тоже все очень хорошо: они тоже получили известие о моей гибели, приняли на мое место другого человека и очень, очень им довольны. Так что у моей фирмы дела идут очень хорошо, только я к ней не имею больше никакого отношения.

— Ну не расстраивайся, дорогой, все будет о'кей. Хочешь, я познакомлю тебя с очень хорошим психоаналитиком? Он специализируется на людях с негативным отношением к действительности.

— Да, дорогая? Он специализируется на людях, которых по ошибке похоронили, которых вышибли с работы, у которых продали дом и все имущество и в довершение всего идиотка-жена вложила все деньги в дутую фирму и потеряла их все до последнего цента — именно такими людьми занимается твой знакомый психоаналитик?

— Наверное, дорогой, я точно не знаю. А теперь извини, я должна идти, у меня назначена встреча. Я и так уделила тебе очень много времени. Но это, конечно, мой христианский долг. Я должна была утешить тебя после всех неприятностей, которые ты перенес. Теперь, я уверена, все трудное позади и все у тебя будет о'кей!

Алекс расплатился и вышел из кафе. Он стоял на пороге и смотрел вдоль улицы — там далеко он видел свое будущее: у него не было работы, у него не было дома, у него не было семьи, у него не было денег, у него не было надежд, и в довершение всего в дешевом гостиничном номере его дожидалась разъяренная Оксана, которая рассчитывала оказаться в Штатах женой (пусть не сразу) процветающего, обеспеченного среднего американца, а вместо этого получила в свое распоряжение человека без настоящего и без будущего, без жилья и без средств — можно сказать, американского бомжа… То есть она снова вернулась туда, откуда сбежала двадцать дней назад, — на свалку.

Алекс представил себе все, что ему скажет его русская знакомая, не отличающаяся ангельским характером. Он увидел остановившийся у бензоколонки огромный сверкающий никелем грузовик и подошел к кабине водителя.

— Эй, приятель, куда едешь?

— В Оклахому, парень.

— Не возьмешь меня с собой? Мне как раз туда надо.

— Что, небось с бабой не поладил?

— Ну, друг, тебе надо частным детективом работать. Сразу меня расколол.

— Да у тебя все на роже написано. Ладно, залезай. Знаю, каково это…

Дверца захлопнулась, и грузовик повез незадачливого кладоискателя в Оклахому.