Уинстон Грэм

Росс Полдарк

Издательство АЗБУКА

* * *

Пролог

Джошуа Полдарк скончался в марте тысяча семьсот восемьдесят третьего года. В феврале он понял, что жить ему осталось недолго, и послал в Тренвит за братом.

И вот в один из серых холодных дней к дому Джошуа на крупной чалой кобыле неспешно подъехал Чарльз. Его встретила Пруди Пэйнтер, смуглая толстуха с жидкими сальными волосами. Она сразу проводила Чарльза Полдарка в спальню, и в алькове на большой кровати тот увидел обложенного подушками и валиками Джошуа. Чарльз неодобрительно оглядел водянисто-голубыми глазками неприбранную грязную комнату, откинул фалды сюртука и уселся в плетеное кресло. Оно жалобно скрипнуло: Чарльз был мужчиной грузным.

– Ну что, Джошуа?

– Ох, Чарльз…

– Плохи дела.

– Да уж.

– И когда думаешь встать на ноги?

– А что тут думать? Сразу на кладбище и перееду.

Чарльз выпятил нижнюю губу. Он не мог просто отмахнуться от последней реплики брата, поскольку и сам так думал. Чарльз икнул – от езды верхом его всегда пучило – и уверенно произнес:

– Чушь. От подагры в ногах еще никто не умирал. Вот если она добирается до головы, тогда уж это действительно опасно.

– А Чоук мне совсем другое сказал. Он говорит, что причина опухоли может быть совсем не в подагре. И я впервые подозреваю, что старый дурак прав. Хотя, вообще-то, по справедливости, это ты должен лежать сейчас на моем месте, ведь я вешу вполовину меньше тебя.

Чарльз окинул взглядом свой черный вышитый жилет: живот и впрямь подпирал ему подбородок. И возразил:

– Моя плоть здорова. В зрелые годы все прибавляют в весе. Не хотел бы я быть тощим, как наш кузен Уильям-Альфред.

Джошуа в ответ только насмешливо приподнял бровь. Воцарилась тишина. Братья уже очень давно отдалились друг от друга, и в эту последнюю встречу им было не так-то просто поддерживать непринужденный разговор. Чарльз был старшим и, соответственно, наиболее состоятельным. Он унаследовал фамильный особняк, земли и бо́льшую часть шахт. Глава семейства, уважаемый человек в графстве, он тем не менее никак не мог избавиться от ощущения, что младший брат ни во что его не ставит. Джошуа всегда был, если можно так выразиться, занозой в одном месте. Он никогда не оправдывал возложенных на него ожиданий: не стал священником, не пошел служить в армию, долго не женился и все заботы по управлению округой взвалил на плечи старшего брата.

Чарльз понимал, что все люди не без греха, но есть же какие-то границы, а Джошуа постоянно их нарушал. Да, в последние годы он вел себя должным образом, однако это ни в коем случае не перечеркивало его старых прегрешений.

Что касается самого Джошуа, то он обладал циничным складом ума, никогда не строил особенных иллюзий, не жаловался на жизнь и не имел никаких претензий к брату. Джошуа всегда жил на полную катушку и плевать хотел на мнение Чарльза. Взять хотя бы то, как он ответил на его следующее замечание.

– Брось прибедняться, не так уж ты и стар. На два года моложе меня, а я здоров как бык и свеж как огурчик, – заявил Чарльз и рыгнул.

– Да, у нас два года разницы, не спорю, – согласился Джошуа. – Но жил ты вполовину медленнее.

И в этом, безусловно, была доля истины.

Чарльз пососал эбеновый набалдашник трости и оглядел комнату из-под тяжелых век.

– Эта проклятая война все не заканчивается. Цены растут как на дрожжах. Пшеница – семь-восемь шиллингов за бушель. Масло – девять пенсов за фунт. И с медью та же беда. Вот подумываем прорубить на Грамблере новую штольню. Восемьдесят саженей. Может, и покроем издержки, хотя лично я в этом сомневаюсь. А что у тебя, так сказать, на полях сражений?

– Как раз о войне я и хотел с тобой поговорить. – Джошуа приподнялся повыше, отдышался и продолжил: – Скоро подпишут предварительное мирное соглашение. Это вопрос нескольких месяцев. Росс вернется домой, а я уже вряд ли смогу его встретить. Ты мой брат, пусть мы и не всегда ладили. Вот хочу рассказать тебе, как обстоят дела. А ты уж присмотри здесь за всем, пока Росс не приедет.

Чарльз перестал посасывать набалдашник трости и улыбнулся. Настороженно так улыбнулся, как будто у него в долг попросили.

– Ну, ты же знаешь, я вечно занят.

– Не волнуйся, это не отнимет много времени. Что я могу оставить в наследство? Практически ничего, так, крохи. На столике рядом с тобой – завещание. Почитай его на досуге. Оригинал у Пирса.

Старший брат неуклюже повернулся. На хлипком трехногом столике рядом с креслом лежал пергаментный свиток. Чарльз взял его пухлыми пальцами и спросил:

– Вестей давно не было? И что мне делать, если Росс не вернется?

– Тогда поместье отойдет к Верити. Будут покупатели – продавай. Немного с этого выручишь. Все есть в завещании. И еще Верити получит долю в Грамблере, поскольку после отъезда Росса она одна из всей твоей семьи меня навещала. – Джошуа вытер нос грязной простыней. – Но мой сын вернется. Он прислал весточку, когда бои закончились.

– Ну, ему еще до дома добраться надо. А в дороге столько опасностей.

– У меня предчувствие, – сказал Джошуа. – Да какое там предчувствие, я уверен, что Росс вернется. Желаешь пари? Рассчитаемся при встрече. В мире ином тоже наверняка в ходу какие-то монеты.

Чарльз вновь посмотрел на некогда красивое, а теперь сморщенное, землисто-серое лицо больного. Сообразив, что просьба брата не такая уж обременительная, он немного расслабился, но бдительности не терял. Легкомысленность на смертном одре показалась Чарльзу неуместной дерзостью.

– На днях нас навестил кузен Уильям-Альфред. Справлялся о тебе, – сказал он.

Джошуа скривился.

– Я рассказал ему о том, насколько серьезно ты болен, – продолжил Чарльз. – Ты ведь наверняка не захочешь позвать преподобного Оджерса. Вот Уильям-Альфред и предположил, что ты пожелаешь принять душевное утешение от одного из членов семьи.

– То есть от него?

– После смерти мужа Бетти он считает себя главным.

– Я не нуждаюсь в исповедниках, – сказал Джошуа. – И даже если Уильям-Альфред считает, что исповедь пойдет мне на пользу, неужели он думает, что я стану каяться в грехах кому-то из членов нашей семьи? Нет уж, лучше поговорю с этим полуголодным святошей Оджерсом.

– Если вдруг передумаешь, отправь весточку с Джудом.

– Ждать теперь недолго, – хмыкнул Джошуа. – Но даже если во всех молитвах и показной суете моих родственничков что-то есть, стоит ли призывать их в такой час? Я прожил жизнь и, видит Бог, получил от нее сполна! Плакаться теперь – недостойно. Я сам себя не жалею и другим жалеть не позволю. Приму все, что мне уготовано. И дело с концом.

В комнате воцарилась тишина. Было слышно, как ветер гуляет по шиферу на крыше и хлещет по каменным стенам.

– Давненько я здесь не был, – заметил Чарльз. – Эти Пэйнтеры устроили в доме настоящий бардак. Почему бы тебе не нанять кого-нибудь понадежнее?

– Я слишком стар, чтобы менять ослов. Предоставь это Россу. Скоро он наведет здесь порядок.

Чарльз недоверчиво хмыкнул. Он был невысокого мнения о способностях племянника.

– Росс сейчас в Нью-Йорке, – продолжал Джошуа. – Приписан к гарнизону. Уже почти оправился после ранения. Ему посчастливилось избежать осады Йорктауна. Знаешь, он теперь капитан. Все еще в Шестьдесят втором пехотном. Письмо где-то затерялось, а то бы я тебе показал.

– Фрэнсис нынче для меня большое подспорье, – сказал Чарльз. – И Росс был бы тебе помощником, останься он дома, вместо того чтобы гоняться за французами и колонистами.

– Да, забыл спросить, – перебил его Джошуа. – Давно ли ты видел Элизабет Чиновет? Может, слышал про нее что-нибудь?

После плотной трапезы смысл вопросов не сразу доходил до Чарльза, к тому же в словах Джошуа всегда следовало искать какой-то подвох.

– Что еще за Элизабет? – тупо переспросил Чарльз.

– Дочь Джонатана Чиновета. Ты ее знаешь. Худенькая такая, белокурая. Совсем еще дитя.

– И что?

– Я спросил, не видел ли ты ее. Росс всегда упоминает об Элизабет в письмах. Прелестная малышка. Он рассчитывает застать ее здесь, когда вернется. Я думаю, это будет хорошая партия. Ранняя женитьба поможет мальчику остепениться. А этой девушке не найти человека достойнее, хотя мне, как отцу, и не следует так говорить. Два древних рода. Если бы мог, то сам наведался бы к Джонатану на Рождество, и мы бы все уладили. У нас уже был разговор на эту тему, но он посчитал, что надо дождаться возвращения Росса.

– Мне пора. – Чарльз поднялся, и стул под ним скрипнул. – Надеюсь, парень остепенится в любом случае, женится он или нет. Если только по возвращении не возобновит знакомство с дурными людьми, с которыми прежде водил компанию.

Но Джошуа не позволил Чарльзу увести разговор в сторону.

– Так видишься ты с Чиноветами или нет? – спросил он. – Я здесь отрезан от мира, а Пруди приносит на хвосте только сплетни о скандалах в Соле.

– Ну да, мы видимся время от времени. Верити и Фрэнсис встречали их этим летом на званом вечере в Труро… – Чарльз, прищурившись, посмотрел в окно. – Будь я проклят, если это не доктор Чоук. Вот тебе и компания, а ты еще говорил, что никто к тебе не наведывается. Мне пора идти.

– Чоуку просто любопытно, как скоро меня прикончат его пилюли. Или его разговоры о политике. Можно подумать, меня волнует, чем занят Фокс: затаился в норе или гоняет цыплят-тори.

– Ну, это твое дело.

Чарльз довольно ловко для человека его комплекции подхватил шляпу и перчатки и замер у кровати больного, подумывая, как бы поделикатнее обставить свой уход, но тут под окнами раздался цокот копыт.

– Скажи, что я не желаю его видеть, – раздраженно буркнул Джошуа. – Пусть жену поит своими микстурами.

– Успокойся. Да, чуть не забыл, тетушка Агата шлет тебе сердечный привет и рецепт – горячее пиво с яйцами и сахаром. Тетушка уверена: это поставит тебя на ноги.

Раздражение Джошуа достигло предела.

– Тетя Агата – старая клуша. Передай, что я непременно последую ее мудрому совету. И еще передай, что я приберегу для нее местечко по соседству, – сказал он и закашлялся.

– Да пребудет с тобой Господь, – пожелал брату Чарльз и бочком-бочком поспешил прочь из комнаты.

Джошуа остался один.

После отъезда Росса он привык быть в одиночестве и не считал это проблемой. Но когда месяц назад Джошуа слег, все изменилось. Теперь его угнетал и отравлял ненужными фантазиями каждый час, проведенный наедине с самим собой. Джошуа никогда не был домоседом, он был человеком действия, но болезнь приковала его к постели, и теперь жизнь превратилась в тоскливое существование. Заняться Джошуа было совершенно нечем, оставалось только предаваться воспоминаниям, а прошлое далеко не всегда приятная тема для размышлений.

Джошуа постоянно думал о своей давно уже почившей жене. Пока Грейс была жива, все шло хорошо. Новая шахта, которую он назвал в честь супруги, оказалась очень и очень прибыльной. Исполненный гордости и надежды, строил он свой дом. Родились два крепких сына. Ошибки молодости остались позади, Джошуа остепенился и теперь во многих отношениях мог соперничать с Чарльзом. Он верил, что его ветвь Полдарков станет не менее крепкой, чем у старшего брата.

Вместе с Грейс ушла и удача. Дом был построен лишь наполовину, шахта истощилась, и одновременно у Джошуа исчез стимул вкладывать в нее деньги. Дом кое-как все же достроили, хотя и не в таком виде, в каком он был задуман изначально. Уил-Вэнити пришлось закрыть, а потом умер маленький Клод Энтони.

…Снизу доносились голоса доктора Чоука и Чарльза. Они разговаривали у парадной двери. Слыша сиплый тенор брата и глубокий голос что-то высокопарно вещавшего Чоука, Джошуа буквально задыхался от злости и бессилия. Какого черта они топчутся на пороге его дома? Наверняка перемывают ему кости и кивают друг другу: мол, а чего еще можно было ожидать в такой ситуации? Джошуа подергал за шнурок прикроватного колокольчика и засопел, ожидая услышать шаркающие шаги Пруди.

Наконец в дверях появилась неуклюжая фигура служанки.

– Принеси свечи, женщина, – раздраженно велел Джошуа. – Ты что, хочешь, чтобы я тут в темноте помер? И скажи этим стариканам, чтобы уходили.

Пруди сгорбилась и стала похожа на птицу – предвестницу несчастья.

– Это вы про доктора Чоука и мистера Чарльза?

– А про кого же еще?

Пруди вышла из комнаты, а Джошуа снова засопел – его бесил звук голосов прямо у него под дверью. Он так разозлился, что готов был сам выйти на порог, и даже огляделся в поисках трости. Однако вскоре голоса обоих мужчин стали громче – собеседники прощались, а потом Джошуа услышал цокот копыт по булыжнику: он постепенно стихал, удаляясь в сторону ручья.

Так, Чарльз уехал. Теперь предстояло разобраться с Чоуком.

Доктор громко постучал хлыстом в дверь и вошел в комнату.

Томас Чоук был высоким нескладным мужчиной с низким голосом, подвижным ртом и желтоватыми с проседью бровями. Родился он в Бодмине, но некоторое время практиковал в Лондоне, там женился на дочери пивовара, а потом вернулся в родные края и купил небольшое поместье неподалеку от Сола. Лондонский опыт сослужил Чоуку хорошую службу: корнуоллцам казалось, что он в курсе самых современных методов лечения. Чоук практиковал на нескольких шахтах графства. «Все или ничего» – таким был девиз Чоука-хирурга и Чоука-охотника.

Однако Джошуа считал этого врача невеждой и не раз подумывал отказаться от его услуг и обратиться к доктору Прайсу из Редрата. И останавливало его только то, что Прайсу он верил ничуть не больше, чем Чоуку.

– Так-так, – сказал доктор Чоук. – Значит, у нас были гости? И теперь, после визита брата, мы, без сомнения, почувствуем себя лучше.

– Мне надо уладить кое-какие дела, – пояснил Джошуа. – Только в связи с этим я и пригласил Чарльза.

Врач крепкими пальцами проверил пульс больного и попросил:

– Покашляйте.

Джошуа неохотно подчинился.

– Так, наше состояние не изменилось, – констатировал Чоук. – По-прежнему пребываем в неважном расположении духа. А пилюли мы принимали?

– Чарльз в два раза толще меня. Почему вы им не займетесь?

– Вы больны, мистер Полдарк, а ваш брат – нет. Я не прописываю лекарства, пока меня об этом не попросят.

Доктор откинул одеяло и принялся ощупывать распухшую ногу больного.

– Да мой братец – просто гора, – проворчал Джошуа. – Ног своих из-за живота не видит.

– Не преувеличивайте, ничего особенного в нем нет. Вот, помню, однажды в Лондоне…

– Ох-ох!

– Тут больно? – спросил доктор.

– Нет, – ответил Джошуа.

Чоук еще раз на всякий случай ощупал ноги пациента. И объявил:

– Так, в левой ноге наблюдается некоторое улучшение. Но в обеих ногах еще слишком много жидкости. Надо бы заставить сердце ее откачать. Так вот, помнится, как-то в Лондоне меня вызвали к больному: он пострадал во время потасовки в одной из таверн в Вестминстере. Поругался с каким-то итальянским евреем, а тот, недолго думая, вытащил кинжал и всадил его моему пациенту в живот по самую рукоятку. Но что вы думаете? У того жировая прослойка оказалась настолько мощной, что острие кинжала даже не повредило кишечник. Здоровенный был малый. Дайте-ка послушаю сердце. Не напомните, в прошлый раз я пускал вам кровь?

– Пускали, пускали.

– Тогда сегодня не будем этого делать. Ага, наше сердце склонно к возбуждению. Сдерживайте свой нрав, мистер Полдарк. Спокойный характер помогает организму вырабатывать нужные соки.

– Скажите-ка мне лучше, доктор, не видели ли вы кого-нибудь из Чиноветов? Тех, что из Касгарна? Я спрашивал у брата, но он ответил как-то уклончиво.

– Чиноветов? Вижу время от времени. Думаю, они в полном здравии. Хотя я не их семейный врач и дружбу мы не водим.

«Да уж, – подумал Джошуа. – Миссис Чиновет этого ни за что бы не допустила».

– Я почуял, что Чарльз чего-то недоговаривает. Вы видите Элизабет?

– Дочь? Она в полном здравии.

– У нас с отцом Элизабет была договоренность на ее счет.

– В самом деле? Я ничего об этом не слышал.

Джошуа приподнялся на подушках. В нем заговорила совесть. Было уже поздно каяться, но он любил Росса и за время болезни начал подумывать о том, что, возможно, ему следовало приложить больше усилий, дабы соблюсти интересы сына.

– Может, завтра пошлю к ним Джуда, – пробормотал он. – Попрошу Джонатана ко мне наведаться.

– Сомневаюсь, что у мистера Чиновета будет такая возможность. На этой неделе – квартальная сессия мировых судей. О, наконец-то мы дождались!

В комнату проковыляла Пруди Пэйнтер с двумя свечами в руках. Желтое пламя подсвечивало ее красное потное лицо в обрамлении черных волос.

– А вы, стало быть, лекарь будете, да? – спросила она сдавленным шепотом.

Джошуа нервно повернулся к доктору:

– Чоук, я вам уже говорил: пилюли – да поможет мне Бог – я глотать буду, но микстуры и отвары пить отказываюсь.

– Я помню, – вздохнул Чоук. – Когда я еще совсем молодым практиковал в Бодмине, один мой пациент, пожилой джентльмен, страдал от болезненного мочеиспускания и камней…

– Пруди, что ты там стоишь? Убирайся, – грубо приказал служанке Джошуа.

Пруди перестала чесаться и неохотно вышла из комнаты.

– Так вы считаете, что я иду на поправку? – спросил Джоуша и, не дожидаясь ответа, продолжил: – И когда же я встану на ноги?

– Хм. Я бы сказал, наблюдается некоторое улучшение. Будем соблюдать все правила и постепенно поднимем вас на ноги еще до возвращения Росса. Следуйте моим предписаниям – и вы убедитесь, что…

– Как поживает ваша супруга? – язвительно поинтересовался Джошуа.

Чоук нахмурился – его снова перебили.

– Спасибо, хорошо.

Пухлая шепелявая Полли, хоть и была в два раза моложе мужа, тем не менее до сих пор так и не прибавила к своему приданому наследника. А пока супруга его оставалась бесплодной, доктор никак не мог убедить остальных женщин не покупать у бродячих цыган пустырник и прочие, совсем уж бесполезные настойки.

Врач ушел, и Джошуа снова остался один. На этот раз до утра. Конечно, можно было дергать за шнур и призывать обленившихся Джуда и Пруди, пока они не отправятся спать. Хотя чем дольше болел хозяин, тем чаще прислуга демонстрировала признаки глухоты. Джошуа знал, что оба практически каждый вечер выпивают и, когда доходят до определенного состояния, ничто не заставит их сдвинуться с места, но приструнить Джуда и Пруди, как в старые добрые времена, он уже не мог.

Будь с ним сейчас Росс, все было бы иначе. Тут Чарльз в кои-то веки раз оказался прав, но лишь отчасти. А ведь именно Джошуа настоял на том, чтобы Росс уехал в Америку. Он считал неправильным держать сыновей дома, словно лакеев, молодые должны сами найти свой путь в жизни. Кроме того, нельзя было допустить, чтобы его сына привлекли к суду за участие в нападении на акцизных чиновников, а вдобавок еще и за контрабанду бренди и прочее. Мировые судьи в Корнуолле, скорее всего, не осудили бы Росса, но в ходе слушаний мог всплыть вопрос о карточных долгах.

Нет, Джошуа был нужен не Росс, а Грейс, которая покинула его тринадцать лет назад.

Что ж, теперь он остался один и скоро воссоединится с женой. В его жизни было немало и других женщин, однако о них Джошуа совсем не вспоминал, что и неудивительно: они были всего лишь участницами игры – приятной, увлекательной, смелой, но… Стоило только игре закончиться, как он тут же про них забывал.

Из-под двери тянуло холодом. Пламя свечей подрагивало от сквозняка. Ветер усиливался. Джуд сказал, что утром были донные волны. После тихих заморозков пришли дожди и штормы.

Джошуа захотелось еще разок взглянуть на море, чьи волны все продолжали накатывать на скалы за домом. Не то чтобы он испытывал к морю нежные чувства или же трепетал перед его опасностями и красотой. Нет, для него море было старым приятелем. Он знал все его пороки и добродетели и со временем научился понимать его переменчивое, от покоя до истерик, настроение.

И к земле Джошуа относился точно так же. Вспахано ли Долгое поле? Женится Росс или нет, прожить без земли будет нелегко.

С достойной женой, которая станет вести хозяйство… Не следовало забывать о том, что Элизабет была единственным ребенком, а подобное преимущество встречается нынче нечасто. Чиноветы, правда, бедноваты, но кое-что у них все-таки имеется. Надо бы повидаться с Джонатаном и обо всем договориться.

«Послушай, Джонатан, – скажет он отцу Элизабет. – У Росса не так много денег, но зато есть земля, а в долгосрочной перспективе это всегда имеет значение…»

Джошуа задремал.

Ему снилось, что он идет по кромке Долгого поля, по правую руку – море, а в плечо бьет сильный ветер. Яркое солнце припекает спину, воздух на вкус – как прохладное вино из погреба. На Хэндрона-Бич отлив, солнце оставляет на влажном песке длинные сверкающие полосы. Во сне Долгое поле не только вспахано, оно уже засеяно и дает первые всходы.

Джошуа прошел по кромке поля до самого Дамсел-Пойнта, где невысокий утес уступами опускался к морю. Волны набегали и откатывали назад, окрашивая камни в разные цвета.

Что-то подтолкнуло Джошуа спуститься вниз. Холодное море вдруг обхватило его за колени, и ноги пронзила острая боль вроде той, что мучила его последние месяцы. Но это его не остановило. Джошуа зашел в воду по самую шею, а потом оттолкнулся от дна. Какая же это была радость – оказаться в море после разлуки длиною в два года. Он с наслаждением вдыхал холодный воздух, резко выдыхал его и позволял воде плескаться у самых глаз. Ноги и руки постепенно немели. Шум волн звучал в ушах, они накатывали на берег в такт с биением сердца, и Джошуа, не сопротивляясь, погрузился в холодную, невесомую темноту.

Он спал. Последние лучи дневного света тихо исчезли с небосклона; дом, деревья, ручей и скалы окутал мрак. Западный ветер постепенно набирал силу. Он рыскал среди полуразрушенных шахт на холме, шуршал верхушками яблонь, что укрылись с подветренной стороны, приподнимал угол соломенной крыши на одном из сараев, задувал холодные брызги дождя через сломанные ставни библиотеки, где среди покрытой пылью рухляди что-то вынюхивали шустрые любопытные крысы. В темноте шипел и булькал ручей, а над ним раскачивались на ржавых петлях старые ворота. В кухне Джуд Пэйнтер откупорил вторую бутыль джина, а Пруди подбросила в очаг еще одно полено.

– Ветер поднимается, будь он проклят, – сказал Джуд. – Вечно этот ветер. Только все стихнет, а он опять тут как тут.

– Надо бы за дровами сходить. До утра не хватит, – заметила Пруди.

– Табурет подбрось, – посоветовал ей Джуд. – Поленья твердые, дымить будут.

– Плесни-ка мне джина, червяк чернявый, – попросила Пруди.

– Сама и плесни.

Джошуа спал.

День выдался ветреный. Бледное полуденное небо затянули рваные облака. За последний час пути усыпанная сухими опавшими листьями дорога стала пыльной и ухабистой.

В экипаже ехали пятеро. Тощий узколицый мужчина в засаленном костюме, по виду типичный клерк. Его жена, настолько же полная, насколько был худ ее супруг, прижимала к груди сверток из белых и розовых пеленок, из которого выглядывало раскрасневшееся сморщенное личико младенца. Оставшиеся два пассажира были мужчинами достаточно молодыми. Первый – священник, лет тридцати пяти, второй – на несколько лет помладше.

С того момента как экипаж отъехал от Сент-Остина, все хранили молчание. Ребенок крепко спал. Его не тревожили ни тряска, ни дребезжание стекол, ни лязг осей. Он даже на остановках не просыпался. Супружеская пара время от времени вполголоса перекидывалась парой слов, но тощий муж, оказавшись в одном экипаже с представителями высшего общества, робел и не желал поддерживать разговор.

Мужчина помоложе всю дорогу читал книгу, а тот, что постарше, придерживая рукой выцветшую пыльную занавеску из коричневого бархата, смотрел в окно.

Священник был худой, в строгом черном костюме из первосортного сукна и шелковых чулках. Волосы он зачесывал назад и убирал за уши. Лицо у него было вытянутое и серьезное, губы – тонкие.

Маленький клерк узнал священника, но никак не мог вспомнить его имени. Как и сам священник – имени сидевшего напротив него молодого мужчины. Временами он невольно задерживал взгляд на лице попутчика и его густых, ненапудренных волосах.

Когда до Труро оставалось не больше пятнадцати минут пути и лошади, поднимаясь на холм, перешли на шаг, молодой человек оторвался от книги и встретился глазами со священником.

– Простите, сэр, – сказал тот резким энергичным голосом. – Ваше лицо кажется мне знакомым, но я не могу припомнить, где мы с вами встречались. Не в Оксфорде?

Высокий молодой человек был строен и широк в плечах. Его щеку пересекал шрам. Одет он был в укороченный спереди двубортный сюртук, бежевый жилет и добротные бриджи в тон. Темные, с медным отливом волосы были зачесаны назад и перехвачены коричневой лентой.

– Вы, если я не ошибаюсь, преподобный доктор Холс? – вопросом на вопрос ответил он.

Маленький клерк не пропустил ни слова и многозначительно посмотрел на супругу. Доктор Холс, приходской священник Таурдрета, викарий Сент-Эрме, директор школы в Труро, почетный горожанин и бывший мэр, был важной персоной. Этим и объяснялись его манеры.

– Так вы меня знаете, – удовлетворенно заметил доктор Холс. – Вообще-то, у меня хорошая память на лица.

– У вас было много учеников.

– Ах вот оно что! Это все объясняет. В зрелые годы внешность меняется. Позвольте предположить, вы – Хоуки?

– Полдарк.

Священник, прищурившись, посмотрел на молодого человека.

– Фрэнсис? Я думал, что…

– Росс. Вы лучше помните моего кузена. Он продолжил обучение. Я же в свои тринадцать решил, что уже достаточно образован. Ошибочное решение.

– Росс Полдарк. Так-так. Вы изменились. Теперь припоминаю. Вы были непокорным учеником, – холодно усмехнувшись, сказал Холс. – Мне частенько приходилось вас пороть. А потом вы сбежали.

– Да, – согласился Полдарк и перевернул страницу. – Хорошего мало. В результате ваши лодыжки пострадали не меньше моего зада.

У священника слегка порозовели щеки, он секунду пристально смотрел на Росса, а потом снова повернулся к окну.

Маленький клерк слышал о Полдарках, и в особенности о Джошуа, рядом с которым, если верить слухам, лет двадцать – тридцать тому назад не могла чувствовать себя в безопасности ни одна симпатичная женщина, будь она замужем или нет. Росс, судя по всему, его сын. У этого молодого человека было запоминающееся лицо: выступающие скулы, широкий рот, крупные белые зубы, яркие серо-голубые глаза и тяжелые веки, придававшие многим представителям рода Полдарков обманчиво сонный вид.

Доктор Холс решил возобновить разговор:

– Я полагаю, у Фрэнсиса все хорошо? Он женат?

– Насколько мне известно, пока нет, сэр. Но я некоторое время провел в Америке.

– О господи! Какая фатальная ошибка – эта война. Я всегда был против того, чтобы мы в нее ввязывались. Вы были свидетелем боевых действий?

– Не только свидетелем. Я в них участвовал.

Экипаж наконец выехал на вершину холма, и возница ослабил поводья.

Доктор Холс сморщил острый нос.

– Вы – тори?

– Я – солдат.

– Что ж, солдаты не виноваты в нашем поражении. Англия без энтузиазма отнеслась к этой войне. У нас на троне никчемный старик. Он долго не продержится, а у принца другие взгляды.

Дорога в самой крутой части спуска была изрядно разбита. Экипаж подпрыгивал на ухабах и опасно раскачивался. Ребенок проснулся и заплакал. Когда они съехали с холма, мужчина, который сидел рядом с возницей, подул в рожок. Экипаж свернул на Сент-Остелл-стрит. Днем во вторник у магазинов почти не было народа. Два оборванных беспризорника, клянча медяки, пробежали за экипажем всю улицу, но отстали, когда возница заехал в грязную жижу на Сент-Клемент-стрит. Под громкий скрип и крики экипаж вписался в поворот под острым углом, проехал по узкому мосту через реку, затрясся на гранитной брусчатке, снова повернул и наконец остановился перед постоялым двором «Красный лев».

Пассажиры экипажа засуетились, преподобный доктор Холс сошел первым, сухо попрощался и, лавируя между лужами дождевой воды и конской мочи, быстро перешел на другую сторону узкой улочки. Полдарк поднялся, чтобы выйти из экипажа, и только в этот момент клерк впервые заметил, что Росс хромает.

– Позвольте вам помочь, сэр, – предложил он, опустив свой багаж.

Молодой человек поблагодарил, но отказался и воспользовался помощью форейтора.

Едва Росс сошел на землю, как заморосил редкий дождик; сюда, в низину между холмами, его загнал порывистый переменчивый ветер.

Росс огляделся по сторонам и втянул носом воздух. Все было таким родным и знакомым, как будто он уже подъехал к отчему дому. Вниз по узкой мощеной улице бежал ручеек бурлящей воды, приземистые дома стояли почти вплотную друг к другу. Из-за кружевных занавесок на эркерных окнах наблюдали за прибытием экипажа местные жители. Даже крики посыльных мальчишек звучали на иной, совсем не такой, как на чужбине, ноте.

В былые времена для Росса и его семьи Труро был «центром жизни». Порт и монетный двор, рынок и популярное место встреч для представителей высшего света. В последние годы город быстро разрастался, в лабиринте старых домов возникали новые особняки – зимние городские резиденции самых древних и влиятельных семейств Корнуолла. Да и новые аристократы, поднявшиеся из низов на волне промышленного развития – Лемоны, Треворты, Уорлегганы, – тоже успели оставить здесь свой след.

Необычный город. По возвращении Росс почувствовал это особенно остро. Обособленный и важный, Труро расположился между холмов на берегах многочисленных речушек. Этот небольшой городок был практически целиком окружен водой, и с остальным миром его связывали мосты, броды и камни для пешего перехода. Повсюду сплошные миазмы.

…И ни следа Джуда.

Росс захромал на постоялый двор.

– Меня должен был встретить слуга, – сказал он хозяину. – Пэйнтер. Джуд Пэйнтер из Нампары.

Хозяин близоруко прищурился.

– А, Джуд Пэйнтер. Да, сэр, мы его знаем. Но сегодня ваш слуга тут вроде бы не появлялся. Говорите, он должен был вас встретить? Эй, малец, ты же знаешь Пэйнтера? Сходи-ка глянь, может, он в конюшне. Если нет, то спроси, вдруг кто его видел.

Росс заказал стаканчик бренди, и, как раз когда напиток подали, вернулся отправленный на поиски Джуда мальчишка и сообщил, что мистера Пэйнтера на конюшне нет и сегодня его никто не видел.

– Странно, он получил вполне определенные указания. Впрочем, теперь это уже не важно. Скажите, можно у вас нанять верховую лошадь?

Хозяин постоялого двора потер длинный нос:

– Ну, вообще-то, у нас тут три дня назад оставили одну кобылку. На самом деле в счет долга. Не думаю, что кто-то будет против того, чтобы я ее одолжил. Если, конечно, вы представитесь.

– Я Полдарк. Племянник Чарльза Полдарка из Тренвита.

– О господи! Ну конечно же! Мистер Полдарк! И как я вас не узнал? Сейчас же прикажу седлать для вас эту кобылку.

– Погодите, спешить не стоит. Время еще есть. Подготовьте ее через час.

Выйдя с постоялого двора, Росс свернул на узкую Черч-лэйн, дошел до конца, повернул направо, прошел мимо школы, где столь бесславно закончилось его обучение, и остановился у двери с табличкой «Нат. Дж. Пирс. Нотариус и уполномоченный по удостоверению юридических действий». Полдарк несколько раз подергал за шнур колокольчика, после чего появилась прыщавая служанка и впустила его в дом.

– Мистер Пирс сегодня расхворался, – сказала она. – Пойду узнаю, примет ли он вас.

Служанка поднялась по деревянной лестнице на второй этаж и вскоре, свесившись через поеденные жучком перила, пригласила посетителя в гостиную.

Натаниэль Пирс сидел в мягком низеньком кресле напротив огромного камина. Забинтованную ногу он положил на кресло напротив. Это был крупный мужчина с широким лицом, которое от постоянного переедания приобрело сливовый оттенок.

– О, мистер Полдарк! Вот так сюрприз! Весьма рад. Надеюсь, вы простите, что я не могу приветствовать вас стоя. Старая болячка. Каждый приступ хуже предыдущего. Присаживайтесь.

Росс пожал потную руку Пирса и устроился в кресле, подальше, насколько это позволяли приличия, от камина. В комнате было невыносимо жарко и воздух был спертый.

– Я ведь писал вам, что возвращаюсь на этой неделе, – напомнил Росс.

– О да, мистер… э-э… капитан Полдарк. Просто вылетело из головы. Это так любезно, что вы решили навестить меня по дороге домой. – Пирс поправил завитой, как и положено нотариусам, парик с длинной, перевязанной посередине косичкой. – Все-то меня оставили, скажу я вам, капитан Полдарк. Даже собственной дочери я неинтересен. Она теперь заделалась методисткой и почти каждый вечер ходит на их собрания. Так много говорит о Боге, что мне даже неловко становится. Прошу, налейте себе стаканчик канарского.

– Я к вам ненадолго, – сказал Росс, а про себя добавил: «Иначе просто расплавлюсь». – Хочется скорее попасть домой. Просто заехал к вам по дороге. Ваше письмо я получил только за две недели до отплытия из Нью-Йорка.

– Ох, надо же! Представляю, какой это был для вас удар! А вы ведь еще и ранены были. Серьезное ранение?

Росс вытянул ногу.

– Вы писали, что мой отец умер в марте. Кто управлял имением все это время? Вы или мой дядя?

Мистер Пирс с рассеянным видом потеребил на груди кружевной воротник.

– Уверен, вы бы хотели, чтобы я был с вами откровенен.

– Естественно.

– Так вот, мистер… капитан Росс, когда мы разобрались в делах вашего отца, оказалось, что оставил он не так много и управлять практически нечем – ни мне, ни вашему дяде.

Росс понимающе улыбнулся и сразу стал выглядеть значительно моложе. А нотариус продолжал:

– Естественно, наследник – вы. Я предоставлю вам копию завещания. А вот если бы вы скончались раньше вашего батюшки, то все перешло бы его племяннице, мисс Верити Полдарк. Помимо недвижимости, наследовать там особенно нечего. Ох, до чего же мне больно!

– Я никогда не считал отца богатым человеком. А спросил, потому что есть причина. Похоронили его в Соле?

Нотариус перестал чесаться и хитро посмотрел на Росса:

– Капитан Полдарк, вы решили обосноваться в Нампаре?

– Да.

– Тогда я всегда к вашим услугам. С превеликим удовольствием. – Росс встал, и Пирс поспешно добавил: – Должен предупредить, что вы найдете свое имение в несколько запущенном состоянии.

Росс повернулся.

– Сам я туда не ездил, – продолжил Пирс. – Ну, вы понимаете – нога… А ведь мне еще и пятидесяти двух нет. Но мой клерк ездил. Ваш отец долгое время хворал, а дела без присмотра хозяина обычно ведутся не так хорошо, как хотелось бы. Да и дядюшка ваш уже далеко не молод. Пэйнтер встретил вас с лошадью?

– Я отправил ему такое распоряжение, но он почему-то не объявился.

– Тогда, может, переночуете у нас? Поверьте, приглашаю вас от чистого сердца! Дочь придет после службы и приготовит что-нибудь на ужин. У нас есть свинина. Да, я точно знаю – у нас есть свинина. И кровать превосходная.

Росс достал из кармана платок и промокнул лицо.

– Это очень любезно с вашей стороны. Но я уже почти дома, так что лучше уж поеду.

Пирс вздохнул и постарался принять вертикальное положение.

– Тогда помогите, пожалуйста, мне встать. Я принесу вам копию завещания. Возьмете с собой и ознакомитесь на досуге.

Обед в Тренвит-Хаусе был в самом разгаре.

Как правило, Чарльз Полдарк с семейством редко трапезничали дольше двух часов, и обычно к этому времени обед уже заканчивался. Но в тот день был особый случай: в Тренвите принимали гостей, и поэтому стол накрыли в зале в центральной части дома. В этом просторном помещении постоянно гуляли сквозняки, так что обедать там в отсутствие гостей было неразумно.

За длинным и узким дубовым столом сидели десять человек. Во главе стола – сам Чарльз, по левую руку от хозяина – его дочь Верити. Справа – Элизабет Чиновет, а рядом с ней – Фрэнсис, сын Чарльза. Далее расположились мистер и миссис Чиновет, родители Элизабет, а в конце стола крошила мягкую пищу и жевала ее беззубым ртом тетя Агата. По другую сторону стола кузен Уильям-Альфред беседовал с доктором Чоуком и его супругой.

С рыбой, дичью и мясными блюдами было покончено, и Чарльз распорядился подавать десерт. На протяжении всего обеда хозяина пучило, и он пускал газы, что немало смущало женскую половину гостей.

После сытной трапезы всех разморило.

– Будь я проклят, – произнес Чарльз в наступившей тишине, – но я не понимаю, почему бы вам, голубки, не пожениться прямо завтра. К чему ждать целый месяц? – Он рыгнул и продолжил: – Что вам мешает? Или боитесь передумать?

– Я бы с радостью последовал твоему совету, – сказал Фрэнсис. – Но ведь надо спросить еще и Элизабет.

– Месяц – не такой большой срок, – заметила миссис Чиновет, поигрывая медальоном на украшенном кружевами корсаже платья. Если бы не длинный тонкий нос, она была бы весьма привлекательной женщиной. Этот ее недостаток невольно бросался в глаза при знакомстве с миссис Чиновет. – Я и сама-то еще не готова, а чего уж ожидать от бедной девочки? На свадьбе дочери будто бы заново переживаешь свою собственную. Но нам, конечно, стоило бы готовиться к торжеству поэнергичнее. – Миссис Чиновет мельком глянула на мужа.

– О чем она там говорит? – поинтересовалась тетя Агата.

– Ах вот оно что! – сказал Чарльз Полдарк. – Что ж, коль наши дети терпят, то потерпим и мы. Предлагаю тост. За счастливую пару!

– Отец, ты уже трижды провозглашал этот тост, – попытался возразить Фрэнсис.

– Ну и что? Где три, там и четыре.

– Но не могу же я постоянно пить сам за себя.

– Помолчи, сынок! Это не важно.

Все посмеялись и выпили за счастливую пару, а когда бокалы со звоном поставили на стол, внесли свечи. После тоста Чарльза миссис Табб, экономка, подала на стол яблочные пироги, кекс с изюмом и желе.

– Приступим. – Хозяин взмахнул ножом и вилкой над самым крупным пирогом. – Надеюсь, на вкус он ничуть не хуже, чем на вид. А где крем? Ах вот он. Верити, дорогая, положи-ка мне крема.

– Я прошу прощения, – подала голос Элизабет. – Но я просто не могу больше съесть ни кусочка.

Элизабет Чиновет была стройной, даже худенькой (ее матушка и в юности не была столь изящной), а лицо девушки отличалось безупречной красотой. Желтое пламя свечей отогнало полумрак к потолку с балочным перекрытием, и чистая белизна кожи Элизабет стала особенно выразительной на фоне высокой спинки стула из темного дерева.

– Глупости, дитя мое, – заявил Чарльз. – Ты худенькая и бледная, как привидение. Поешь, здоровый румянец тебе не помешает.

– Но я действительно…

– Дорогой мистер Полдарк, вы не смотрите, что Элизабет с виду такая хрупкая, вы даже не представляете, какой она может быть упрямой, – жеманно сказала миссис Чиновет. – Я двадцать лет пыталась приучить ее как следует есть, но она отказывается даже от самых изысканных блюд. Может, вам, Фрэнсис, удастся ее перевоспитать.

– Мне очень нравится ваша дочь такой, какая она есть, – ответил Фрэнсис.

– Да-да, конечно, – поддержал его отец. – Но поесть-то немного можно. Черт возьми, это же еще никому не навредило. Жена должна быть сильной и здоровой.

– О, на самом деле она очень сильная, – поспешила заверить хозяина Тренвит-Хауса миссис Чиновет. – Вы даже удивитесь насколько. Это все порода. Я ведь в девичестве тоже была тоненькой, да, Джонатан?

– Да, моя птичка, – поддакнул муж.

– Вы только послушайте, ветер-то как разгулялся! – вклинилась в беседу тетя Агата, отщипывая по кусочку свой пирог.

– Вот чего я никак не могу понять, мистер Полдарк, – сказал доктор Чоук, – так это того, каким образом ваша тетя, хоть и совсем глухая, чутко реагирует на звуки природы.

– Думаю, в половине случаев она их просто выдумывает.

– Ничего я не выдумываю! – возмутилась тетя Агата. – Чарльз, что ты себе позволяешь?

– Вроде бы кто-то в дверь постучал? – встрепенулась Верити.

Но миссис Табб ничего похожего на стук не услышала, а ее мужа в зале не было. Пламя свечей дрогнуло на сквозняке; шторы из красного дамаста на высоких окнах качнулись, будто кто-то хотел отодвинуть их в сторону.

– Вы кого-то ждете, милая? – поинтересовалась миссис Чиновет.

Верити ничуть не смутилась. Невысокая, темноволосая, с желтоватой кожей и большим, как у всех Полдарков, ртом, она, в отличие от брата, не могла похвастаться красивой внешностью.

– Это, наверное, дверь в хлеву, – предположил Чарльз и отпил добрый глоток портвейна. – Табб еще вчера должен был посмотреть, что там с ней такое, но поехал со мной в Сент-Анн. А молодой Бартл совсем обленился. Надо бы его высечь.

– Я слышала, что принц тратит деньги направо и налево, – шепелявя, сообщила миссис Чиновет миссис Чоук. – В «Шерборн Меркьюри» пишут, будто мистер Фокс пообещал назначить ему ренту в сто тысяч фунтов в год. И теперь, когда Фокс у власти, ему придется выполнить данное обещание.

– Вряд ли Фокс так уж переживает по этому поводу, – с важным видом изрек мистер Чиновет.

Отец Элизабет, маленький мужчина с шелковистой седой бородкой, держался напыщенно, однако на самом деле напыщенность его была показной, призванной скрыть тот факт, что этот человек сам никогда в своей жизни ничего не решал. Супруга женила его на себе, когда ей было восемнадцать, а ему тридцать один. С тех пор и доходы Джонатана Чиновета уменьшились, и сам он существенно сдал свои позиции.

– А что не так с мистером Фоксом? – набычившись, спросил его доктор Чоук.

Мистер Чиновет поджал губы:

– Я полагал, что это всем очевидно.

– Сколько людей, столько и мнений. Я вот могу сказать, что…

Доктор осекся – это его супруга взяла на себя смелость отдавить ему под столом ногу. Чоуки и Чиноветы впервые встретились в обществе, и миссис Чоук показалось, что вступать в политические разногласия с этим все еще влиятельным благородным семейством безрассудно.

Томас Чоук повернулся к жене и собрался было пригвоздить ее взглядом, но не успел. Теперь уже все ясно расслышали, что кто-то стучит в парадную дверь. Миссис Табб поставила поднос с пирогами на стол и пошла открывать.

Ветер всколыхнул шторы, на серебряные подсвечники закапал жир от свечей.

– Боже милостивый! – воскликнула экономка так, как будто вдруг увидела привидение.

Собравшаяся в Тренвит-Хаусе компания была совершенно не готова увидеть Росса. Едва он появился в дверях, все удивленно ахнули. Элизабет, Фрэнсис и доктор Чоук вскочили на ноги. Чарльз хрюкнул, откинулся на спинку стула и застыл с открытым ртом. Кузен Уильям-Альфред принялся протирать очки в стальной оправе, а тетушка Агата схватила его за рукав и забормотала:

– Что такое? Что делать? Обед еще не закончился.

Росс прищурился от яркого света. Он заехал в Тренвит-Хаус по пути домой, но никак не ожидал, что попадет на званый обед.

Первой опомнилась Верити. Она кинулась к двери и повисла у двоюродного брата на шее.

– О господи, Росс! Какое счастье!

– Верити! – Росс обнял кузину за плечи и в этот момент увидел Элизабет.

– Ну и дела! – воскликнул Чарльз. – Мальчик мой, ты все-таки вернулся! К обеду ты опоздал, но у нас еще остался яблочный пирог.

– Они побили нас, Росс? – спросил доктор Чоук. – Будь проклята эта война! Не надо было в нее ввязываться. Слава богу, все закончилось.

Фрэнсис, немного поколебавшись, быстро обошел стол и крепко пожал кузену руку.

– Как хорошо, что ты вернулся! Мы все по тебе скучали.

– Да, – сказал Росс, – хорошо оказаться дома, увидеть всех вас и…

Одинаковый цвет глаз и тяжелые веки – вот и все, что выдавало их родство. Фрэнсис, ладный стройный юноша с открытым лицом, был именно тем, кем казался. Беззаботный, легкий в общении и уверенный в себе, он никогда не подвергал свою жизнь опасности, не знал, что такое остаться на мели, и не соперничал с другими мужчинами, если не считать азартные игры и скачки. Еще в школе их прозвали Полдарк Светлый и Полдарк Темный. Они всегда были добрыми друзьями, что довольно странно, так как отцы их не питали друг к другу теплых чувств.

– Это воистину торжественное событие, – объявил кузен Уильям-Альфред, ухватившись костлявыми пальцами за спинку стула. – Воссоединение семьи – не пустые слова. Надеюсь, Росс, ваше ранение не слишком серьезное. Этот шрам выглядит просто ужасно.

– Ах это, – сказал Росс. – Шрам – ерунда, а вот хромаю я, как старый осел.

Он обошел стол и со всеми поздоровался. Миссис Чиновет поприветствовала молодого человека довольно холодно – просто протянула холеную руку.

– Расскажите нам все, капитан Полдарк, – зашепелявила Полли Чоук. – Поведайте о том, что вам пришлось испытать, как мы проиграли войну, какие они, эти американцы, и…

– Точно такие же, как и мы, мэм. Поэтому мы и проиграли, – ответил Росс и подошел к Элизабет.

– Здравствуй, Росс, – тихо сказала она.

Он не мог оторвать глаз от ее лица.

– Ну до чего же удачно все сложилось. Лучшей встречи я бы и пожелать не мог.

– А я бы могла, – сказала Элизабет. – О Росс, я бы могла.

– И чем ты теперь думаешь заняться, мой мальчик? – поинтересовался Чарльз. – Самое время остепениться. Хозяйство большое, нужен глаз да глаз, а наемным управляющим веры нет. Твой отец мог бы передать тебе все еще в прошлом году, а может, и раньше…

– Мне так хотелось повидать тебя сегодня, – сказал Росс, обращаясь к Элизабет, – но я решил отложить нашу встречу до завтра. Я сдержал себя и вот – вознагражден.

– Росс, я должна тебе все объяснить. Я писала, но…

Тут подала голос тетушка Агата:

– Умереть мне на месте, если это не Росс! Подойди ко мне, мой мальчик. А я-то уж думала, ты присоединился к святым на небесах.

Росс неохотно прошел в конец стола поздороваться со своей двоюродной бабушкой. Элизабет осталась стоять на месте. Она так крепко сжимала спинку стула, что костяшки ее пальцев сделались даже белее, чем лицо.

Росс поцеловал тетю Агату в морщинистую щеку и сказал ей на ухо:

– Рад вас видеть, тетушка, и рад, что вы все еще в стане святых здесь, у нас на земле.

– Не такая уж я и святая. – Тетушка довольно ухмыльнулась, обнажив бледные коричневатые десны. – Но на небеса я пока что не тороплюсь.

К разговору присоединились остальные. Росса засыпали вопросами о том, когда он вернулся, что делал и что повидал вдали от дома.

– Элизабет, будь добра, принеси мою шаль, – попросила дочь миссис Чиновет. – Что-то я замерзла.

– Хорошо, мама.

Элизабет отошла от стола и поднялась по лестнице, опираясь рукой о дубовые перила.

– Этот Пэйнтер тот еще пройдоха, – заявил Чарльз и вытер ладони о ляжки. – Я бы на твоем месте прогнал его в шею и нанял бы кого понадежнее.

Росс посмотрел вслед Элизабет.

– Он был предан моему отцу.

Чарльз раздраженно передернул плечами.

– Вот увидишь, ты найдешь дом не в лучшем состоянии.

– Ну, положим, он был не в лучшем состоянии, еще когда я уезжал.

– Да, но сейчас все стало еще хуже. Я давненько там не был. Помнишь, как говаривал твой отец: «Идти – слишком далеко, а ехать – слишком близко».

Верити принесла гостю с горкой наполненную тарелку.

– Садись за стол, Росс, поешь.

Молодой человек поблагодарил кузину и устроился на предложенном ему месте между тетей Агатой и мистером Чиноветом. Он бы предпочел сидеть рядом с Элизабет, но с этим можно было повременить. Довольно странно было встретить ее в Тренвит-Хаусе. За все два года их знакомства ни сама Элизабет, ни ее родители ни разу не посетили Нампару. Росс принялся за угощение, но не мог сдержаться и несколько раз поднимал голову, чтобы посмотреть, не вернулась ли Элизабет.

Верити помогала миссис Табб уносить со стола пустые тарелки. Фрэнсис, покусывая губу, стоял у двери, а все остальные снова уселись за стол.

Воцарившееся молчание нарушил мистер Чиновет.

– У вас в округе все не так просто, – сказал он и пригладил бородку. – Недовольство растет. Налоги высокие, а жалованье все меньше. Эти войны истощили страну. А теперь еще и виги у власти. Перспективы – хуже не придумаешь.

– Если бы виги пришли раньше, – забыв о приличиях, перебил его доктор Чоук, – ничего этого не было бы.

Росс посмотрел через стол на Фрэнсиса.

– Я прервал званый обед. Что празднуете? Заключение мира или начало новой войны? – спросил он и своим вопросом подтолкнул нерешительных хозяев к объяснению.

– Нет, – ответил Фрэнсис. – Я… дело в том, что…

Чарльз махнул рукой, чтобы ему снова наполнили бокал, и объявил:

– Фрэнсис женится. Это мы и отмечаем.

– Женится, значит, – произнес Росс, орудуя ножом и вилкой. – И на ком же?

– На Элизабет, – сказала миссис Чиновет.

Воцарилось молчание.

Росс отложил нож.

– На ком?

– На моей дочери.

– Принести тебе что-нибудь выпить? – шепотом предложила Верити Элизабет, которая только что спустилась вниз.

– Нет-нет, пожалуйста, не беспокойся, ничего не нужно.

– Ага, – сказал Росс, – стало быть, на Элизабет.

– Мы все так рады, что теперь два наших древних рода объединятся, – прощебетала миссис Чиновет. – Мы очень счастливы и гордимся этим союзом. Уверена, Росс, что и вы присоединитесь к нашим пожеланиям счастья Фрэнсису и Элизабет.

Элизабет, тихо ступая, подошла к миссис Чиновет:

– Твоя шаль, мама.

– Спасибо, милая.

Росс снова принялся за еду.

– Не знаю, как на ваш вкус, – сказал после некоторой паузы Чарльз, – а я обожаю этот портвейн. Шербур, урожай семьдесят девятого года. Едва только его попробовав, я сразу сказал себе: «Он слишком хорош, чтобы это можно было повторить». И скупил всю партию. И действительно, с тех пор я ни разу не встречал подобного букета.

Чарльз опустил руки и отодвинулся от стола, чтобы дать свободу своему животу.

Тетушка Агата уцепилась сморщенной рукой за рукав Росса.

– Ну что, мой мальчик? Теперь-то ты остепенишься? А мы тебе женушку подыщем!

Росс посмотрел через стол на доктора Чоука:

– Вы лечили моего отца?

Чоук кивнул.

– Он сильно страдал?

– Под конец. Но это длилось недолго.

– Странно, что он ушел так быстро.

– Ничего невозможно было сделать. Справиться с водяночным отеком на такой стадии медицине пока не под силу.

В разговор вступил кузен Уильям-Альфред:

– Я дважды заезжал к вашему батюшке, но, увы, он был… не в том настроении, чтобы воспользоваться душевным утешением, которое я мог ему предложить. Для меня это особенно прискорбно, ведь я оказался бессилен оказать даже столь малую помощь своему кровному родственнику.

– Росс, ты обязательно должен попробовать яблочный пирог. Я сама их сегодня испекла, – тихо сказала Верити, которая стояла за спиной кузена и видела, как вздулись вены у него на шее.

– Пожалуй, мне не стоит здесь задерживаться. Я ведь заехал, только чтобы дать передышку лошади. Она у меня охромела.

– Но тебе совсем не обязательно уезжать на ночь глядя. Я велю миссис Табб приготовить тебе комнату. Лошадь может споткнуться в темноте и сбросить тебя.

Росс посмотрел снизу вверх на Верити и улыбнулся. В этой компании они не могли поговорить начистоту, перекинуться даже парой слов.

Тут к уговорам присоединились, правда уже с меньшим энтузиазмом, Фрэнсис и его отец. Росс решительно отказался, почувствовав неискренность дяди и двоюродного брата.

– Что ж, мой мальчик, поступай как знаешь, – заключил Чарльз. – Сам бы я нынче вечером в Нампару не поехал. Там холодно, сыро, и вполне возможно, что тебя никто не встретит. Выпей-ка еще горячительного, чтобы не замерзнуть в дороге.

Росс последовал совету дяди и один за другим опрокинул три бокала портвейна. С четвертым в руке он встал и провозгласил тост:

– За Элизабет и Фрэнсиса… И пусть они будут счастливы.

На этот раз, в отличие от предыдущих тостов, бокалы осушили в полной тишине. Элизабет так и стояла за стулом матери, а Фрэнсис наконец отошел от двери и взял невесту под руку.

Молчание нарушила миссис Чоук.

– Как, должно быть, прекрасно снова оказаться дома, – зашепелявила она. – Я вот, даже если совсем недалеко уезжаю, всегда так счастлива вернуться обратно. Капитан Полдарк, а американские колонии, они какие? Говорят, у них там даже солнце встает и садится не так, как у нас.

Глупая болтовня миссис Чоук разрядила атмосферу, за столом снова завязался разговор, а Росс тем временем прикончил свой обед. Многие испытали облегчение, оттого что он так спокойно отреагировал на новость о предстоящей свадьбе. Однако Росс не стал задерживаться и вскоре распрощался.

– Надеюсь, ты снова заедешь через день-другой? – с теплотой в голосе спросил Фрэнсис. – Ты ведь нам так ничего толком и не рассказал: ни о боевых действиях, ни о ранении, ни о путешествии домой. Элизабет завтра возвращается к себе. Мы планируем пожениться через месяц. Если тебе понадобится моя помощь в Нампаре, пришли весточку. Ты ведь знаешь, я сразу с радостью приеду. Как же здорово, что ты вернулся! Теперь все будет как в старые добрые времена. Мы так боялись за тебя, правда, Элизабет?

– Да.

Росс взял шляпу. Они стояли возле двери и ждали Табба, который отправился за кобылой Росса. Он отказался менять лошадь ради последних трех миль пути.

– Сейчас Табб ее приведет. Если справится, конечно. Я его предупредил, чтобы был поосторожнее.

Фрэнсис открыл дверь и тактично вышел – посмотреть, далеко ли Табб. Ветер принес в дом несколько капель дождя.

– Надеюсь, мое несвоевременное воскрешение не омрачило вам вечер.

Луч света из холла высветил серые глаза Элизабет. Ее лицо из-за длинных теней казалось усталым.

– Росс, я так счастлива, что ты вернулся. Я боялась, мы все боялись… Что ты теперь обо мне думаешь?

– Два года – долгий срок. Вероятно, слишком долгий.

– Элизабет, – окликнула дочь миссис Чиновет, – смотри не простудись! Вечером прохладно.

– Хорошо, мама.

Росс взял ее за руку:

– До свидания.

Вернулся Фрэнсис.

– Табб уже здесь. Ты купил эту кобылу? Красивая, но уж больно норовистая.

– Плохое обращение озлобляет и добрейших из нас, – сказал Росс. – Дождь закончился?

– Почти. Дорогу помнишь?

Росс широко улыбнулся:

– Каждый камешек. Что-нибудь изменилось?

– Ничего такого, чтобы сбиться с пути. Не переходи Меллингей по мосту. Средняя доска сгнила.

– Она сгнила еще до моего отъезда.

– Не забудь, мы ждем тебя в самое ближайшее время. Верити так хочет еще с тобой поболтать. Если она выкроит время, мы завтра же сами заедем к тебе, – пообещал Фрэнсис.

Ответом ему были ветер, шум дождя и цокот копыт кобылы, которая неохотно свернула на подъездную дорожку.

К этому времени уже стемнело, только на западе угасали последние лучи заката. Порывы ветра бросали в лицо мелкие брызги дождя.

Внешне Росс был спокоен; глядя на него, никто бы не смог догадаться, что всего полчаса назад он испытал тяжелейший удар в своей жизни. Разве что теперь он больше не насвистывал и не болтал со своей кобылой.

Еще в юном возрасте Росс перенял от отца скептическое отношение к жизни. Но в отношениях с Элизабет он попал в ловушку, которой вполне мог избежать, если бы не забыл простое правило: в этой жизни редко что-то дается просто так. Они полюбили друг друга, когда Элизабет было всего шестнадцать, а ему едва исполнилось двадцать. Потом сомнительные подвиги навлекли на него неприятности, и решение отца купить офицерский патент показалось Россу разумным: в армии можно было переждать, пока не рассосутся все проблемы. Он уехал навстречу новым приключениям и был уверен в том, что есть лишь одна-единственная причина, по которой ему стоит вернуться.

Росс не сомневался в себе и не сомневался в Элизабет.

Впереди показались огни шахты Грамблер. Это место было средоточием жизненных интересов главной ветви семейства Полдарк. От того, насколько хорошо шли здесь дела, зависело благополучие не только самого Чарльза Полдарка и его семьи, но также и трех сотен шахтеров и их родных, живших в округе. Для них шахта была благосклонным Молохом: они скармливали ей своих детей, а она давала им хлеб насущный.

Росс заметил покачивающиеся огоньки фонарей и съехал на обочину, пропуская караван мулов, навьюченных корзинами с медной рудой. Один из погонщиков с подозрением прищурился, но потом узнал Росса и громко его поприветствовал. Это был Марк Дэниэл.

Росс въехал на территорию шахты, со всех сторон его окружили малоприметные строения, среди которых выделялись крепкие копры и внушительные каменные здания грузовых подъемников. В верхних арочных окнах мерцал желтый свет, теплый и таинственный на фоне низкого вечернего неба. Проезжая мимо одного из зданий, Росс услышал грохот и лязг – это огромный насос откачивал воду с нижних уровней шахты.

По пути ему встречались группы шахтеров с фонарями. Они приглядывались к Россу, и, хотя некоторые пожелали ему доброй ночи, он сомневался, что рабочие его узнали.

В одном из домов, где размещались подъемники, приглушенно зазвонил колокол, возвещая конец очередной смены и начало новой. Вот почему вокруг было так много шахтеров: одни собирались спускаться под землю, а другие, наоборот, как муравьи, карабкались наверх по сотням шатких лестниц в сажень длиной. Рабочие были потные, чумазые, нагруженные инструментами, одежда вся в ржавых пятнах от медной породы и черной пороховой копоти. Путь наверх займет у шахтеров полчаса, а может, и больше, и все это время их будет поливать вода из протекающих насосов. А потом многим из них еще предстоит идти три-четыре мили домой под дождем и ветром.

Росс ехал дальше, душевная боль была настолько острой, что порой ему становилось физически плохо.

Ручей Меллингей он перешел вброд и начал подниматься по узкой тропе к последнему еловому леску. Росс глубоко вдыхал тяжелый от дождя, насыщенный запахом моря воздух; ему даже казалось, что он слышит, как волны разбиваются о берег. На вершине холма кобыла присмирела, стала спотыкаться и чуть не упала. Росс неловко спрыгнул на землю и дальше пошел пешком. Поначалу ему тяжело было ступать на раненую ногу, но потом боль в лодыжке даже начала радовать, ведь теперь он не мог думать ни о чем другом. В леске было темно хоть глаз выколи, и Россу приходилось чуть ли не на ощупь идти по заросшей тропинке. На выходе из леса его «приветствовали» руины Уил-Мейдена. Эта шахта была уже сорок лет как выработана. Мальчишкой Росс часто лазил по старой лебедке и конному вороту, исследовал неглубокую штольню, которая прорезала весь холм и выходила на поверхность возле ручья.

До его земли было рукой подать, и Росс наконец осознал, что действительно вернулся домой. Еще в полдень он с замиранием сердца ждал этого момента, но теперь его уже ничто не радовало. Разве только мысль о том, что путешествие подошло к концу и скоро можно будет лечь и отдохнуть.

В низине было не так ветрено. Журчание Меллингея на какое-то время стихло, но теперь послышалось вновь. Оно походило на бормотание немощной старухи. В темноте ухнула и пролетела прямо перед лицом Росса сова. Дождевая вода тонкими струйками стекала с полей шляпы. Впереди уже виднелись очертания родного дома.

Россу показалось, что за время его отлучки Нампара-Хаус стал меньше и ниже, он словно бы присел и растянулся, как выстроенные в ряд домишки шахтеров. Света он не увидел. Сирень разрослась так, что закрывала окна. Росс привязал лошадь и постучал кнутом в парадную дверь.

Здесь недавно прошел сильный дождь, вода стекала с крыши, и на заросшей травой песчаной тропинке образовались лужи. Росс толкнул дверь, она со скрипом распахнулась, отодвинув скопившуюся за ней кучу мусора. Росс остановился и вгляделся в холл с низким балочным потолком. Темнота в доме стояла такая, что ночь по сравнению с ней казалась сумерками.

– Джуд! – позвал Росс. – Джуд!

Снаружи тихо заржала и ударила копытом кобыла. Что-то прошмыгнуло вдоль деревянной стенной панели. Из глубины холла на Росса не мигая смотрели мерцающие золотисто-зеленые глаза.

Росс похромал в дом. На грязном полу шуршали засохшие листья. Ощупывая на ходу панели на правой стене, Росс добрался до двери гостиной, поднял щеколду и вошел внутрь.

Тут же послышался шум непонятной возни. У двери Росс поскользнулся на какой-то липкой дряни, взмахнул рукой и сбил на пол подсвечник, потом поднял его, заново установил свечу и пошарил вокруг в поисках кремня и кресала. С третьей попытки ему удалось высечь искру и запалить свечу.

Это была самая большая комната в доме. Стены наполовину обшиты панелями из темно-красного дерева, в дальней стене утоплен огромный, в половину ширины комнаты, камин. Возле камина расставлены низкие диванчики. Когда-то семья Полдарк проводила здесь бо́льшую часть времени. Гостиная была достаточно просторной для шумной компании, тут было прохладно в самые жаркие дни, но в то же время тепло и уютно зимой. Однако теперь все изменилось. Камин давно остыл, на диванчиках свили гнезда куры, пол загажен, кругом валяется сгнившая солома. Облюбовавший стенной подсвечник петушок искоса поглядывал на Росса желтым глазом. На диванчике в нише у окна валялись два дохлых цыпленка.

Слева от гостиной располагалась спальня Джошуа. Там Росс обнаружил кое-какие признаки жизни: нижние юбки, грязные и старые, потрепанную треуголку (все это никак не могло принадлежать его отцу), а также откупоренную бутыль, от которой несло джином. Но альков с кроватью был закрыт, а три дрозда в клетке у зашторенного окна не могли подсказать Россу, где расположилась парочка, которую он искал.

В противоположном конце спальни имелась еще одна дверь, она вела в ту часть дома, которая так и не была достроена, и Росс туда не пошел. Оставалось заглянуть в спальню наверху в дальней части дома, где обычно всегда спали Джуд и Пруди.

Росс вернулся к двери, остановился и прислушался. Его внимание привлек какой-то странный звук. Куры уже угомонились, и тишина, как занавес, снова опустилась на дом. Россу показалось, что скрипнула ступенька на узкой лестнице, он повернулся на звук и поднял свечу повыше, но ничего не увидел.

Он не услышал ни ожидаемой беготни крыс, ни стука дождевых капель за окном, ни хруста обугленной бумаги под ногами.

Росс посмотрел на потолок – балки, как и половицы, были целы. Что-то терлось о его ногу. Да это же Табита Бетия, кошка отца! Это ее глаза он увидел, зайдя в дом. За два года Табита выросла и превратилась в крупное серое животное; на шерсти у нее виднелись проплешины, какие бывают от лишая. Похоже, Табита узнала Росса, он протянул к ней руку, и кошка с интересом пощекотала его усами.

Звук повторился, и на этот раз Росс определил его направление. Он быстро подошел к алькову и раздвинул дверцы. В нос ударил мерзкий запах застарелого пота и джина. Росс протянул руку со свечой в альков. Там в обнимку лежали Джуд и Пруди Пэйнтер, оба мертвецки пьяные. Она в длинной фланелевой ночной сорочке, рот открыт, ноги с выступающими венами раскинуты в стороны. Он, судя по всему, даже не смог раздеться перед сном и похрапывал под боком у женушки прямо в бриджах и чулках.

Росс какое-то время полюбовался этой парочкой, потом поставил подсвечник на большой низкий сундук рядом с кроватью, вышел из комнаты и направился на конюшню, находившуюся с восточной стороны дома. Там он отыскал ведро, сходил к водокачке и набрал воды. После чего вернулся в спальню и окатил из ведра храпевших на кровати слуг.

Затем он снова вышел на улицу. На востоке появились звезды, но воздух был холодный. Росс заметил, что в конюшне стоят всего лишь две полуголодные клячи. Одного коня звали Рамут; когда Росс уезжал, ему уже было двенадцать лет и он наполовину ослеп из-за бельма на глазу.

Полдарк набрал еще одно ведро воды и опять отправился в спальню, чтобы снова вылить воду на кровать.

Когда Росс проходил мимо своей кобылы, она тихо заржала. Соскучилась, бедняжка, стоять одна в темном незнакомом саду.

Войдя в спальню в третий раз, Росс увидел торчащую из алькова лысую башку. Джуд стонал и что-то недовольно бурчал. Росс от души окатил его водой.

К тому моменту, когда он вошел в спальню с четвертым ведром, Джуд уже выбрался из кровати и пытался стряхнуть с себя воду. А вот Пруди еще только начинала ворочаться в постели, так что на этот раз вся вода досталась ей. Джуд выругался и потянулся было за складным ножом, но Росс одним ударом в висок повалил его на пол и пошел за следующей порцией воды.

К пятому появлению Росса в спальне взгляд его слуги стал более осмысленным, но он все еще валялся на полу. Завидев Росса, Джуд начал сыпать проклятиями и угрожать. Но вскоре на его физиономии отразилось удивление.

– Вот те на! Никак мистер Росс! Откуда вы взялись?

– Восстал из могилы, – пояснил Росс. – Там на дворе лошадь, которую надо расседлать и накормить. А ну поднимайся, пока я тебя не убил.

Он ухватил Джуда за ворот рубашки, поставил на ноги и подтолкнул к выходу из спальни.

Сырой октябрьский вечер действует угнетающе, но зато он укутывает все вокруг тенями и прячет от глаз неприятные подробности разрухи и запустения. Утром все видится иначе.

Даже в те времена, когда горное дело процветало, Джошуа обязательно обрабатывал несколько полей. Его уютный дом был хорошо обставлен, и припасов, учитывая, в какой местности они жили, всегда имелось в достатке. Два часа, с восьми до десяти утра, Росс посвятил осмотру своего хозяйства, а затем вызвал из дома Джуда и Пруди. Сложив руки на груди, хозяин смерил злополучную парочку взглядом. Пэйнтеры переминались с ноги на ногу и сопели.

Джуд, мужчина лет пятидесяти, был на четыре дюйма ниже своей женушки. Глядя на его кривые ноги, можно было догадаться, что он любит лошадей и силен как бульдог. За последние десять лет природа, словно в насмешку, выбрила ему на макушке круглую, как тонзура у монаха, лысину. Пэйнтер жил в этих краях с самого рождения. Поначалу он работал рудокопом на шахтах Грамблер и Уил-Грейс, а потом Джошуа, несмотря на все недостатки Джуда, забрал его к себе.

Пруди Джуд подцепил в Бедратане десять лет тому назад. Об их первой встрече он не распространялся никогда, даже в сильном подпитии. Официально они не были женаты, но Пруди это не волновало, и она преспокойно носила фамилию Джуда. Этой женщине уже стукнуло сорок; у нее были жидкие, безнадежно завшивевшие волосы. Широкоплечая, шести футов ростом, Пруди обладала мощным телом с выпуклостями во всех тех местах, где их по законам красоты быть не должно.

– Вижу, вы утомились после тяжких утренних трудов, – заметил Росс.

Джуд глянул на него из-под облысевших бровей. Покойный Джошуа умел держать слугу в узде, а вот Росса Джуд никогда не боялся. Да и с чего бы ему было бояться безалаберного долговязого юнца? Но два года службы в армии, похоже, изменили мальчишку.

– Только-только все отдраили, – с нотками обиды в голосе сказал Джуд. – Целых два часа спины не разгибали. Руки все в занозах от этого пола, пропади он пропадом. Может, у меня теперь заражение крови будет. Побежит отрава от пальцев по венам, а потом – раз, и помер человек.

Росс перевел обманчиво сонный взгляд на Пруди.

– А женушка твоя не пострадала от мытья полов? Как бы ей не забыть вкус воды. В тюрьме ведь особо не попьешь и не помоешься.

Джуд резко вскинул голову:

– В какой еще тюрьме? Пруди ни в какую тюрьму не пойдет. Что она такого сделала-то?

– Ничего не сделала, так же как и ты. Жаль только, сидеть вы будете в разных камерах.

Пруди хихикнула:

– Шутить изволите, сударь?

– Шутить изволили вы оба, – сказал Росс. – Прошлой ночью и еще пятьдесят дней до этого.

– Вы не можете посадить нас за то, что мы маленько выпили, – возмутился Джуд. – Нет такого закона. Это неправильно. И несправедливо. Так с друзьями не поступают. Не говоря уже о том, сколько мы для вас сделали.

– Вы – слуги моего отца. Когда он умер, вас оставили здесь, чтобы вы за всем присматривали.

– Так мы и присматривали.

– Да ну? Что ж, можете получить по гинее за каждое засеянное поле, которое не заросло сорняками. И за каждые вовремя отремонтированные амбар или конюшню. Да у вас даже яблоки в саду гниют на земле, потому что кое-кто поленился их собрать…

– Кто ж виноват, что лето выдалось плохое. А яблоки осы жрали, вот они и сгнили. Ну прям напасть какая-то. Что сделаешь с яблоком, если в нем оса? Ничего. Остается только прибить осу и съесть яблоко. А много ли могут съесть два человека?

– А я так вообще однажды чуть осу не проглотила, – вставила Пруди. – Жую себе яблоко с умным видом, и тут – раз, она мне между зубов и попала. Слышу: жужжит. Голову-то ее мне не видать было. Только зад, огромный такой, с овечий хвост. Лапками шевелит и полосатая вся, прям как тот флаг. А не услышь я ее…

– Попадет одна такая в глотку, – мрачно добавил Джуд, – ужалит – и конец человеку.

– Вы горазды только отговорки искать, – сказал Росс. – А в остальном ленивые, словно свиньи, которые еле-еле из своего хлева выползают.

Пруди высморкалась в край передника.

Сердце Росса дрогнуло. В свое время он сам наслушался оскорблений от директора школы, а потом еще и в армии хлебнул лиха. С другой стороны, не следовало забывать, с кем он разговаривает.

– Подозреваю, что сменять урожай на дешевый джин – плевое дело. Что ж, и за меньшие прегрешения на виселицу отправляют.

– Мы думали… ходили слухи… – Джуд прикусил губу. – Люди болтали, что…

– Что я погиб? И кто же это говорил?

– Да все говорили, – мрачно ответила Пруди.

– А я вот услышал об этом только в родных краях. Признавайтесь, вы слухи распустили?

– Нет-нет, это не мы. Как можно! Да если бы вы только знали, как мы с этими слухами боролись, так наверняка бы нам спасибо сказали, – принялся оправдываться Джуд. – Я всем говорил: враки все это. Так прямо и заявлял: быть того не может, я сам ни в жисть в такое не поверю. Вот и Пруди может подтвердить. Никогда мы этим глупым сплетням не верили, правда, Пруди?

– Видит Бог, никогда!

– Мой дядя всегда считал вас бездельниками и паразитами. Думаю, он меня поддержит, если я захочу упечь вас за решетку.

Пэйнтеры пытались изворачиваться, они были одновременно обижены и напуганы. Молодой хозяин не понимал их трудностей, а у них самих не хватало слов, чтобы толком все объяснить. Если сперва эти двое и чувствовали в чем-то свою вину, то она уже давно потонула в их сбивчивых объяснениях, и теперь они злились из-за того, что на них валят все грехи. Это казалось несправедливым, ибо на все, что они сделали или чего не сделали, у Пэйнтеров, по их мнению, имелись свои причины.

– У нас только четыре пары рук, – выдал Джуд.

Но Росс не был расположен шутить.

– В этом году в тюрьме свирепствует лихорадка, так что нехватка дешевого джина будет для вас наименьшим из испытаний.

С этими словами он развернулся и зашагал прочь, оставив слуг наедине с их страхами.

В полумраке конюшни постоялого двора «Красный лев» Россу показалось, что у его кобылы поврежден сустав, но, осмотрев ее еще раз при свете дня, он понял, что причина хромоты – скверная работа кузнеца. Подкова была слишком короткой и узкой.

На следующий день Росс на почти полностью ослепшем Рамуте отправился в Труро, намереваясь сторговаться с хозяином «Красного льва».

Тот сперва сомневался, достаточно ли уже прошло времени, чтобы можно было продавать оставленную в залог лошадь, однако Росс, никогда особенно не чтивший закон, сумел настоять на своем.

Будучи в городе, Росс взял в банке Паско денег и потратил часть своего скудного капитала на двух молодых волов, которых должен был забрать Джуд. Если уж ты решил обрабатывать поля, придется приобрести рабочую скотину.

Сделав еще кое-какие мелкие приобретения, Полдарк перекинул свои покупки через седло и около часа дня уже вернулся домой, где обнаружил ожидавшую его Верити. В первую секунду Росс принял ее за Элизабет, и сердце у него чуть не выпрыгнуло из груди.

– Ты меня совсем позабыл, кузен, – сказала Верити. – И вот я здесь, жду тебя. Причем уже сорок с лишним минут.

Росс поцеловал Верити в щеку.

– Надо было прислать записку. Я ездил в Труро. Разве Джуд тебе не объяснил?

– Объяснил и даже предложил садовый стул. Но я испугалась, что он подо мной развалится, и не стала садиться. О Росс, во что превратился твой бедный дом!

Росс оглянулся. Вьюнок почти целиком увил оранжерею, отцвел и уже начинал подгнивать.

– Ничего, все поправимо.

– Мне так стыдно, что мы сюда не заезжали, – призналась Верити. – Что я не заезжала. Эти Пэйнтеры…

– У вас у самих было много дел.

– Да, правда. Вот только теперь, когда урожай собрали, появилось немного свободного времени. Но это не оправдание.

Росс посмотрел на кузину сверху вниз. Хотя бы она осталась прежней – все та же стройная фигурка, распущенные темные волосы и большой рот. Верити пришла из Тренвита без шляпы, в повседневном платье и небрежно наброшенном на плечи серо-голубом плаще.

Они направились в сторону конюшни.

– Я только что купил лошадь, – сообщил Росс. – Ты, наверное, ее уже видела. Старый Сквайр никуда не годится, а Рамут сослепу не замечает камней и рытвин.

– Расскажи мне о своем ранении, – попросила Верити. – Нога еще сильно болит? Когда это случилось?

– О, уже давно. На реке Джеймс. Ерунда.

Верити искоса глянула на кузена.

– Да, ты же у нас не из тех, кто демонстрирует свою боль.

– А вот и лошадка, – сказал Росс. – Заплатил за нее двадцать пять гиней. Как по-твоему, выгодная сделка?

– А разве она, – Верити запнулась, – разве она не хромая? Фрэнсис говорит, что… якобы у нее правая нога…

– Заживет быстрее моей. Эх, вот бы каждую рану можно было исцелить, просто сменив сапоги.

– А как ее зовут?

– Этого никто не знает. Специально тебя ждал, чтобы выбрать имя.

Верити откинула назад волосы и прищурила один глаз:

– Хм… Я бы назвала ее Смуглянка.

– Это почему?

– Вот из-за этой черной полосы. А еще, чтобы отдать дань ее новому хозяину.

Росс рассмеялся, расседлал Рамута и принялся чистить, а его кузина стояла, прислонившись спиной к двери конюшни, и болтала о всяких пустяках. Отец Верити часто сетовал на то, что дочери «не хватает изящества», то есть она не умеет вести светские беседы, которые в приличном обществе считаются хорошим тоном. А вот в компании Росса Верити всегда чувствовала себя легко и свободно.

Он пригласил ее остаться на обед, но она отказалась.

– Мне скоро нужно возвращаться. Отец уже не такой прыткий, и мне о многом приходится заботиться самой.

– И, я полагаю, ему это нравится. Но прежде чем попрощаться, давай прогуляемся к морю. Когда еще ты ко мне выберешься?

Верити не стала возражать, ей льстило, что Росс хочет еще немного побыть в ее обществе. Они шли, как в детстве, держась за руки, но из-за хромоты Росса идти так было неудобно, и вскоре он просто положил руку ей на плечо. Кратчайший путь к морю лежал через каменный вал и дальше вниз на Хэндрона-Бич, но в тот день они решили подняться на Долгое поле за домом и пойти по той тропинке, где гулял во сне Джошуа.

– Дорогой, сколько же придется потрудиться, чтобы привести тут все в порядок, – оглядываясь по сторонам, сказала Верити. – Тебе потребуется помощь.

– Ничего, вся зима впереди.

Верити испытующе посмотрела на кузена.

– Ты ведь не собираешься снова от нас уехать, Росс?

– Уехал бы, будь у меня деньги. И если бы нога не болела. А так – куда я поеду, хромой и без денег?

– Ты оставишь Джуда и Пруди?

– Они согласны поработать без жалованья. Подержу еще некоторое время, пока джин из них вместе с по́том не выйдет. А еще сегодня утром я нанял одного парнишку. Он искал работу. Его фамилия Картер. Знаешь такого?

– Картер? Один из сыновей Конни Картер из Грамблера?

– Думаю, он самый. Парень работал в шахте, но это оказалось ему не под силу. На глубине в шестьдесят саженей плохая вентиляция, пыль от взрывных работ не оседает. Говорит, что по утрам начал харкать черной мокротой. Вот и пришлось искать работу на свежем воздухе.

– Да, это наверняка он. Джим – старший сын Конни. Его отец умер совсем молодым.

– Я не могу позволить себе платить калекам, но этот парень вроде бы достаточно крепкий. Завтра в шесть приступает к работе.

Они остановились на краю скалы высотой в семьдесят – восемьдесят футов над уровнем моря. Слева скалы спускались в бухту Нампара-Коув, а потом снова поднимались, но уже круче, в сторону Сола. На востоке, возле Хэндрона-Бич, море было удивительно спокойным. Дымчато-серое, с вкраплениями фиолетовых и ярко-зеленых пятен, оно напоминало лоскутное покрывало. Волны, как змеи, скользили под этим покрывалом и становились заметными, только превращаясь в молочно-белую пену у самой кромки воды.

Вскоре должен был начаться отлив. Волны ускоряли свой бег под наползающими облаками.

Легкий бриз обдувал лицо Росса и с нежностью касался его волос. Накануне ночью он почти не спал. Верити посмотрела на профиль кузена: полузакрытые серо-голубые глаза, белый шрам на загорелой щеке – и ей вдруг стало тревожно. Она отвела взгляд и спросила:

– Ты, наверное, удивился, когда узнал… о Фрэнсисе и Элизабет?

– У меня нет никаких прав на Элизабет.

– Это было так странно, – сбивчиво продолжила Верити. – То, как это произошло. Фрэнсис ведь до этого лета с ней почти не виделся. Они встретились у Паско. И с того дня он только о ней и говорил. Я, разумеется, сказала брату, что вы с Элизабет были дружны. Но вообще-то, она и сама успела ему в этом признаться.

– Очень любезно с ее стороны…

– Росс… я уверена, что они не хотели поступать дурно. Просто так иногда бывает. Никто ведь не станет спорить с тучами, дождем или молниями – со стихией. А у них именно так все и случилось. Это было не в их власти. Я знаю Фрэнсиса. Он просто ничего не мог с собой поделать.

– Как же выросли цены, с тех пор как я уехал, – сказал Росс. – Представляешь, сегодня за ярд голландского полотна я заплатил три шиллинга и три пенса. Все мои сорочки моль поела.

– А потом, – продолжала свой рассказ Верити, – пошли слухи, будто ты погиб. Не знаю, откуда они взялись, но, думаю, это Пэйнтеры выдумали. Им это было выгодно больше всех.

– Не больше, чем Фрэнсису.

– Да, – согласилась Верити, – но он точно не распускал слухи.

Росс не отрываясь смотрел на море. Он некоторое время помолчал, а потом сказал:

– Беру свои слова обратно.

Верити слегка сжала его руку:

– Дорогой, как бы я хотела тебе помочь. Заходи к нам почаще, ладно? Можешь хоть каждый день у нас обедать. Я стряпаю лучше, чем Пруди.

Росс покачал головой:

– Я должен сам с этим справиться. На какой день назначена свадьба?

– На первое ноября.

– Так скоро? Я думал, не раньше чем через месяц.

– Так решили вчера вечером.

– О! Понимаю…

– Торжество будет в Тренвите. Там удобнее для всех. Касгарн вот-вот развалится, сплошные сквозняки и протечки. Элизабет с родителями приедут утром в экипаже.

Верити понимала, что Росс ее почти не слушает, но продолжала болтать, очень уж ей хотелось помочь кузену в этот сложный для него период. Однако вскоре она умолкла и тоже стала любоваться морем. А через некоторое время заговорила снова:

– Знаешь, Росс, я бы могла почаще заглядывать к тебе зимой. Если не помешаю, конечно.

– Не только не помешаешь, но, наоборот, очень даже поможешь.

Они развернулись и пошли обратно к дому. Росс не заметил, что Верити покраснела до корней волос.

Значит, все случится первого ноября. Меньше чем через две недели.

Росс проводил кузину до края небольшой рощицы, а когда они попрощались, еще некоторое время смотрел, как она быстрым уверенным шагом идет в сторону Грамблера. Над пустынной вересковой пустошью от шахты в сторону Тренвита плыли облака дыма и пара.

В лощине за возвышенностью, ограничивающей с юго-востока долину Нампара, расположилось поселение из нескольких деревянных домов, известное как Меллин.

Это были владения Полдарка, и в этих шести домах, выстроенных под прямым углом так, чтобы каждый мог без труда следить за приходом и уходом соседей, жили Триггсы, Клеммоу, Мартины, Дэниэлы и Вайгусы. Сюда-то и отправился Росс в поисках дешевой рабочей силы.

Полдарки всегда были в хороших отношениях со своими арендаторами. Классовые различия, безусловно, существовали, но они были настолько очевидны, что никому и в голову не приходило специально их подчеркивать. В местах, где жизнь сосредоточена вокруг шахты, здравый смысл всегда ставится выше светских условностей. Мелкие землевладельцы с их длинными родословными и тощими кошельками здесь всегда воспринимались как часть той земли, которой они владели.

По пути к Мартинам Россу пришлось проехать мимо трех домов. На крыльце первого покуривал, греясь на солнышке, Джо Триггс. Джо, скрюченный ревматизмом бывший шахтер лет пятидесяти пяти, жил на попечении своей тетушки, которая добывала средства к существованию, торгуя рыбой в Соле. Со стороны могло показаться, что на протяжении всех двадцати восьми месяцев отсутствия Росса Триггс так и просидел у себя на крылечке. Англия потеряла свои колонии на Западе и усилила хватку на Востоке; она в одиночку выступила против американцев, французов, немцев, испанцев и Хайдара Али, захватившего власть в Майсуре. Правительства свергались, флотилии сражались, нации боролись за независимость. Над Францией поднимались аэростаты, в Спитхеде перевернулся и затонул линкор «Король Георг», Уильям Питт Младший впервые возглавил кабинет министров, а в жизни Джо Триггса ничего не менялось. Каждый следующий день его настолько походил на предыдущий, что они слились в однообразный узор, который лишь изредка нарушала усиливающаяся боль в суставах.

Беседуя со стариком, Росс разглядывал остальные дома. Ближайший пустовал еще с семьдесят девятого года: тогда всю проживавшую в нем семью выкосила оспа, и с тех пор дом успел потерять часть крыши. Следующий, где жили Клеммоу, выглядел не многим лучше. И неудивительно, ведь Илай, младший и наиболее смышленый из братьев, подался в лакеи в Труро и на хозяйстве остался один Рубен.

Остальные дома, построенные перпендикулярно первым трем, были в отличном состоянии. С Мартинами и Дэниэлами Росса связывали особенно добрые отношения, а Ник Вайгус, хоть и был довольно скользким типом, присматривал за своим жилищем не хуже соседей.

Миссис Заки Мартин, добродушная женщина в очках на приплюснутом носе, провела Росса в единственную комнату на первом этаже своего дома. Там в полумраке на хорошо утоптанном земляном полу ползали и радостно гукали три голозадых карапуза. Двое появились на свет уже после отъезда Росса. Всего детей в семье было одиннадцать, причем миссис Мартин вновь была беременна. Четверо мальчиков уже работали в штольнях Грамблера, а Джинни, старшая дочь, на той же шахте дробила руду. Трое следующих по возрасту, от пяти и старше, как раз и были той дешевой рабочей силой, которую Росс рассчитывал нанять для прополки своих полей.

В то солнечное утро Росс наслаждался видами, запахами и звуками своей земли, и война, в которой он совсем недавно принимал участие, казалась ему такой далекой и совершенно бессмысленной. Он призадумался: кто все-таки живет настоящей жизнью? Те, кто воюют из-за политических амбиций, отстаивая принципы, и погибают или живут в лучах славы (или, значительно чаще, бесславно) ради абстрактных представлений о патриотизме, независимости и прочем? Или же скромные люди, которые просто трудятся на своей земле?

Миссис Мартин болтала без умолку, Росс уже подумал, что хозяйку дома ничто не сможет остановить, но тут вернулась со смены в шахте ее дочь Джинни. Она запыхалась и хотела было еще с порога что-то сказать, но, увидев Росса, осеклась и неловко присела в реверансе.

– Моя старшенькая, – пояснила миссис Мартин и сложила руки на животе. – Семнадцать исполнилось, месяц тому назад. Что с тобой, дитя мое? Неужто позабыла мистера Росса?

– Нет, мама, не позабыла. Здравствуйте, сэр.

Джинни прошла в угол комнаты и сняла фартук и большой полотняный чепец.

– Чудесная девушка, – с отсутствующим видом заметил Росс. – Вы должны ею гордиться.

Джинни зарделась.

Миссис Заки внимательно посмотрела на дочь.

– Что, опять этот Рубен к тебе приставал?

В дверях мелькнула чья-то тень, и Росс увидел шагающего к своему дому Рубена Клеммоу. Он был в еще не просохшей синей шахтерской робе; к старой жесткой шляпе глиной прикреплена свеча, а в руках – тяжелый металлический бур и другие инструменты рудокопа.

– Он каждый божий день за мной таскается, – со слезами на глазах пожаловалась девушка. – Просит с ним пройтись, а когда я соглашаюсь, молчит и только глаза таращит. И чего он ко мне привязался!

– Полно, милая, не принимай близко к сердцу, – посоветовала дочери миссис Мартин. – Лучше пойди позови пострелят. Пусть идут в дом, если не хотят остаться без обеда.

Джинни выбежала на улицу, и вскоре со двора послышался ее звонкий голос – она звала работающих на картофельной грядке младших Мартинов.

Росс решил воспользоваться возможностью, чтобы распрощаться.

– От этого Рубена одна головная боль, – сказала миссис Мартин. – Повсюду ходит за Джинни как приклеенный. Заки его уже два раза предупреждал.

– Клеммоу совсем не следит за домом, – заметил Росс. – Вонь, наверное, страшная, когда ветер с его стороны дует?

– Ну, вонь-то нас не шибко беспокоит. Мы за девочку свою волнуемся.

Росс видел, что Рубен Клеммоу стоит у себя на крыльце и маленькими блеклыми глазками наблюдает за Джинни. Эти Клеммоу всегда были для соседей источником беспокойства. Родители братьев умерли несколько лет назад. Отец был глухонемым да еще и припадочным. Дети потешались над ним и передразнивали, когда Клеммоу-старший с перекошенным ртом мычал и пускал пузыри. Жена его выглядела вполне нормально, но была в ней какая-то гнильца. Она не довольствовалась простыми человеческими пороками вроде похоти или пьянства. Росс помнил, как эту женщину публично высекли на рыночной площади в Труро за то, что она приторговывала ядовитыми снадобьями для прерывания беременности. Младшие Клеммоу вечно попадали в передряги, но Илай всегда казался более проблемным, чем его брат.

– Много он дел натворил, пока меня не было? – поинтересовался Росс.

– Рубен-то? Не-а. Только прошлой зимой разок треснул Ника Вайгуса по башке, за то что тот на него наорал. Но мы его не виним. Этот Ник кого хочешь доведет.

Росс подумал, что от себя не убежишь. В армии он отвечал за своих солдат, а теперь, вернувшись домой, пусть и не напрямую, но все-таки отвечает за благополучие тех, кто живет на его земле. Может, он и не был сквайром в полном смысле слова, но ответственности это с него не снимало.

– Думаете, Рубен способен причинить вред Джинни?

– Да кто ж его знает? А если что и учудит, то до суда не доживет. Но, милый мой, как матери не волноваться за дочку? Вы ж понимаете.

Рубен Клеммоу, заметив, что сам стал объектом наблюдения, тупо посмотрел на соседей, а потом развернулся и ушел в дом, громко хлопнув дверью.

Вернулась Джинни с тремя младшими Мартинами. Росс внимательнее присмотрелся к девушке. Опрятная и очень миленькая. Красивые карие глаза, белая кожа, на носу едва заметные веснушки, густые каштановые волосы. Можно было не сомневаться в том, что у нее отбоя от ухажеров не будет. Неудивительно, что Джинни воротила нос от Рубена, которому было уже под сорок и который к тому же был слаб на голову.

– Если Рубен не уймется, передайте мне с кем-нибудь записку. Я приеду и поговорю с ним, – пообещал Росс.

– Спасибо, сэр. Будем премного вам благодарны. Может, если вы с ним потолкуете, так он и образумится.

По пути домой Росс проехал мимо подъемника шахты Уил-Грейс: в свое время она принесла состояние его отцу, однако туда же это состояние в результате и утекло. Подъемник стоял на холме, на противоположной от шахты Уил-Мейден стороне долины. Раньше рудник назывался Треворджи. Сотни лет работы там велись самым примитивным способом. Джошуа использовал часть прежних выработок, а предприятие назвал в честь любимой жены. Росс решил осмотреть шахту. Все лучше, чем дни напролет предаваться хандре.

На следующий день он надел шахтерскую робу отца и уже собирался выйти из дома под бубнеж Пруди о гнилых половицах и спертом воздухе, как вдруг увидел скачущего по долине всадника. Когда тот приблизился, Росс узнал Фрэнсиса.

Кузен ехал верхом на великолепном жеребце чалой масти и одет был по последней моде: оранжево-желтые бриджи, желтый жилет и зауженный в талии сюртук из коричневого бархата с высоким воротником.

Подъехав к Россу, Фрэнсис осадил жеребца, и тот встал на дыбы.

– Тише, Руфус, спокойно! Тише, мальчик! – Фрэнсис спешился и радостно улыбнулся. – Ну, здравствуй, Росс. Что это за наряд? Ты никак на Грамблер нанялся?

– Нет, решил обследовать Грейс.

Фрэнсис удивленно поднял брови.

– Эту старую шлюху? Неужто надеешься снова ее запустить?

– И от шлюх бывает прок. Я обследую все, чем владею, а потом посмотрим, имеет это какую-то цену или нет.

Фрэнсис слегка покраснел.

– Что ж, вполне разумный подход. Может, отложишь на часок?

– Пойдем вместе, – предложил Росс. – Хотя тебя, наверное, больше не привлекают подобные приключения… Да к тому же ты в таком наряде.

Фрэнсис покраснел еще больше.

– Разумеется, я отправлюсь с тобой. Только дай мне какую-нибудь старую одежду.

– Не стоит. Отложу до другого раза.

Фрэнсис передал поводья своего коня Джуду, который как раз вернулся с поля.

– Нет уж, давай сходим сегодня, – сказал он Россу. – Мне действительно интересно. Заодно по пути и поговорим.

Они прошли в дом. Росс, порывшись в вещах отца, которые не успели продать Пэйнтеры, подобрал для Фрэнсиса подходящую одежду, и тот переоделся.

По пути на шахту Росс, чтобы снять напряжение, заставил себя рассказывать о своих приключениях в Америке, куда он попал совсем зеленым лейтенантом всего через месяц после того, как его зачислили в ирландский полк. Он вспоминал о первых трех горячих месяцах службы под командованием лорда Корнуоллиса, когда и произошли почти все сражения, в которых ему довелось принять участие. Он рассказывал о наступлении на Портсмут; о внезапном нападении французов, когда его часть переправлялась через реку Джеймс; о преследовании Лафайета; о застрявшей в лодыжке мушкетной пуле и последующем переводе в Нью-Йорк, благодаря чему ему удалось избежать осады Йорктауна; об ударе штыком в лицо во время небольшой стычки в самом конце войны, когда предварительное мирное соглашение уже было подписано.

Когда они добрались до подъемника, Росс некоторое время побродил в зарослях высокого дрока, а потом подошел к кузену, который заглядывал в шахту.

– Какая тут глубина? – спросил Фрэнсис.

– Думаю, саженей тридцать. И в основном все затоплено. Но я слышал, как отец говорил, что бо́льшая часть старого рудника Треворджи осушилась сама собой.

– На Грамблере мы начали разработку на глубине восьмидесяти саженей. Перспективы многообещающие. А когда в последний раз пользовались этой лестницей?

– Наверное, лет десять назад. Будь добр, прикрой меня.

Порывы ветра грозили задуть пеньковые свечи. Прикрывая их шляпами, молодые люди начали спускаться в шахту. Фрэнсис хотел пойти первым, но Росс его остановил.

– Постой, давай я сначала проверю.

Верхние перекладины оказались достаточно крепкими, и Фрэнсис тоже начал спускаться в довольно широкий ствол шахты. Лестница была прибита к стене и через равные промежутки упиралась в деревянные помосты. Ближе к поверхности часть дренажного оборудования еще оставалась на своих местах, но далее все уже обрушилось.

Как только Росс и Фрэнсис спустились ниже земной поверхности, им в нос сразу ударил запах стоячей воды.

До первого уровня добрались без происшествий. При колеблющемся пламени прикрепленной к шляпе свечи Росс заглянул в узкую штольню, немного подумал и решил спуститься на второй уровень. Он сообщил об этом кузену, и они двинулись дальше. Один раз Фрэнсис случайно столкнул вниз камень, тот проскакал до следующего помоста и с тихим плеском упал в невидимую в темноте шахты воду.

Ступени стали менее надежными, на каком-то отрезке они и вовсе отсутствовали, а одна надломилась, как только Росс поставил на нее ногу. Хорошо еще, что следующая ступенька оказалась прочной.

– Если я когда-нибудь открою рудник, – крикнул он кузену, и голос его эхом отразился в замкнутом пространстве, – то в основную шахту обязательно установлю металлические лестницы!

– В лучшие времена мы тоже собирались это сделать. Отец Бартла, кстати, именно так и погиб.

Росс почувствовал, что ногам стало холодно, и посмотрел вниз, на черную маслянистую воду. Судя по тому, что стены вокруг него были покрыты зеленым илом, уровень воды за последние месяцы упал. Вырывавшийся изо рта пар смешивался с дымом от свечи. Рядом с лестницей открывался погруженный примерно на два фута под воду вход на второй уровень. Это была самая глубокая часть старого рудника Треворджи.

Росс спустился еще на пару ступеней, пока вода не поднялась выше колен, и шагнул с лестницы в тоннель.

– Фу, ну и вонь! – крикнул Фрэнсис. – Интересно, сколько нежеланных младенцев сюда сбросили?

– Я думаю, этот уровень идет под долиной в направлении Мингуса, – сказал Росс и двинулся вперед.

Позади него раздался всплеск – это Фрэнсис соскочил с лестницы. По стенам стекала буро-зеленая вода, потолок местами нависал так низко, что приходилось пригибаться. Вонючий сырой воздух пробирал до костей, пламя свечей пару раз сильно задрожало, и казалось, что они вот-вот погаснут. Фрэнсис нагнал кузена в том месте, где тоннель расширился, превратившись в пещеру. Росс разглядывал стену тоннеля, откуда когда-то начиналась добыча.

– Посмотри сюда, – сказал он. – Видишь – полоска олова между пиритом. Они неправильно выбрали уровень. По опыту работ на Грамблере мы знаем, сколь велики могут быть разрывы между пластами.

Фрэнсис намочил палец в воде и потер стену, в которой виднелись вкрапления олова.

– И что потом? Ты еще не видел наших смет на Грамблере. Прибыль – всего лишь жалкая фантазия, которая прыгает не в ту колонку гроссбуха.

– На Грамблере вы слишком сильно углубились. Те подъемники, когда я уезжал, стоили целое состояние.

– Они не просто сжигают уголь, – вздохнул Фрэнсис, – они его пожирают, как осел клубнику. Только успевай подкидывать.

– Здесь будет достаточно установить небольшой подъемник. На этом уровне можно работать и без откачки воды.

– Не забывай – сейчас осень.

Росс посмотрел на вонючую черную воду, которая доходила ему до колен, потом снова на потолок. Фрэнсис был прав. Им удалось зайти так далеко только благодаря тому, что лето было сухим. Теперь вода начинала подниматься. Пройдет всего несколько дней, а может, и часов, и с этого уровня будет не выбраться.

– Росс, ты уже слышал, что у меня свадьба на следующей неделе?

Росс перестал рассматривать стены и выпрямился. Он был примерно дюйма на три выше кузена.

– Верити мне сказала.

– Ну да. А еще она сказала, что ты отказываешься присутствовать на бракосочетании.

– О, не так пафосно. Просто дел невпроворот… Мой дом словно разграбленный Карфаген. И потом, я никогда не любил пышные церемонии. Давай пройдем еще немного. Мне интересно, можно ли осушить все эти старые разработки с помощью штольни, что идет с низины за Марасанвосом, – сказал Росс.

Фрэнсис постоял немного и пошел следом за кузеном.

Колеблющееся пламя свечей разгоняло темноту и оставляло в воздухе волнистые полоски дыма, на бутылочного цвета воде извивались гротескные тени двух мужчин.

Вскоре тоннель сузился и приобрел яйцеобразную форму: примерно четыре фута и шесть дюймов в высоту и не больше трех футов в ширину. Тоннель прорубили с таким расчетом, чтобы по нему мог пройти шахтер с тачкой, причем пригнувшись. Вода доходила до самой широкой части «яйца», стены были отшлифованы локтями когда-то давно работавших там людей.

Фрэнсис начал чувствовать нехватку воздуха, ему безумно хотелось разогнуться и избавиться наконец от ощущения, будто на спину давят тысячи тонн камня.

– Ты обязательно должен прийти на свадьбу! – крикнул он Россу. Пламя свечи громко зашипело, когда на него упала сверху капля воды. – Мы очень расстроимся, если ты не придешь. И потом, что скажут люди?

– Глупости. В округе скоро устанут об этом болтать.

– Ты сегодня чертовски раздражителен. Послушай, это наше общее желание, чтобы ты был в числе гостей. Мое и…

– Элизабет?

– Она очень просила, чтобы я тебе это передал.

Росс хотел ответить какой-нибудь резкостью, но сумел сдержаться.

– Хорошо. Когда состоится церемония?

– В полдень. Джордж Уорлегган будет моим шафером.

– Джордж Уорлегган?

– Да. Если бы я знал, что ты…

– Видишь, почва понемногу поднимается. Сейчас мы поворачиваем на север.

– Мы не хотим устраивать пышную свадьбу, – гнул свое Фрэнсис. – Только наши семьи и несколько близких друзей. Обряд совершит кузен Уильям-Альфред, мистер Оджерс будет ему ассистировать. Росс, я хотел бы объяснить…

– Воздух становится чище, – мрачно заметил Росс.

Он протиснулся за неровный выступ в стене, и сверху в воду градом посыпались камни. Еще несколько футов – и вода под ногами почти исчезла. Впереди забрезжил тусклый свет. Росс с Фрэнсисом продолжали подъем и вскоре вышли к слепому стволу. Такие вентиляционные шахты бурили для того, чтобы сделать условия работы под землей хотя бы отчасти сносными. Эта шахта, как и основная, уходила под землю ниже уровня тоннеля и была заполнена водой. Через образовавшийся колодец были переброшены сколоченные из досок узкие мостки.

Но лестницы для подъема на поверхность не было.

Росс и Фрэнсис посмотрели наверх, на небольшой кружок дневного света.

– Интересно, где же этот ствол? – спросил Росс. – Наверное, где-то неподалеку от дороги на Рин-Уоллас…

– Или на краю песчаных холмов. Послушай, Росс, я хочу объясниться. Когда я прошлой весной впервые повстречал Элизабет, у меня и в мыслях не было становиться между вами. Все произошло внезапно. Это было как гром среди ясного неба. Мы с Элизабет…

Росс повернулся к Фрэнсису, лицо его приобрело угрожающее выражение.

– Какого черта! Разве не достаточно того, что…

Не ожидавший такой реакции Фрэнсис отступил на мостки, доски рассыпались, как сухое печенье, и он рухнул в воду.

Все произошло так быстро, что Росс не успел подхватить кузена. Только в голове промелькнула мысль: «Он же не умеет плавать».

Но Фрэнсис все-таки сумел вынырнуть на поверхность. Одежда не успела пропитаться водой и пока еще не тянула его на дно. В полумраке шахты Росс увидел руку, светлые волосы и шляпу. Он лег на живот и перегнулся через край колодца, но, даже рискуя свалиться, все равно не мог дотянуться до Фрэнсиса. Тогда он дернул на себя гнилую доску от обвалившихся мостков. Доска поддалась. Росс опустил ее вниз и зацепил большим гвоздем за плечо кузена. Потянул вверх, но сюртук порвался. Фрэнсис ухватился за доску, Росс снова потянул ее на себя. Доска рассыпалась, но они в последнюю секунду успели сцепиться пальцами. Росс напрягся и рывком вытащил двоюродного брата на скользкий край колодца.

Какое-то время они сидели молча. Фрэнсис сплевывал вонючую воду, а когда немного отдышался, сказал:

– Господи боже мой! И почему, интересно, ты так разозлился?

– Господи боже мой! И почему, интересно, ты так и не научился плавать? – в тон ему ответил Росс.

Они снова замолчали. Неожиданное происшествие высвободило накопившиеся в каждом из них эмоции, и теперь эти эмоции повисли в воздухе, словно ядовитый газ, неощутимый, но опасный.

Фрэнсис искоса поглядывал на кузена. В тот первый вечер, когда Росс появился в Тренвит-Хаусе, он ожидал чего-то подобного. Фрэнсис понимал, что чувства Росса задеты и он глубоко обижен. Но, будучи человеком легким и беззаботным, Фрэнсис даже представить себе не мог, какой силы чувства скрываются за внешним спокойствием двоюродного брата. Теперь он узнал это на собственной шкуре.

А еще Фрэнсис понял, что падение в колодец было, возможно, далеко не последней ситуацией, когда жизнь его подверглась опасности.

Выяснилось, что оба они потеряли свечи, а запасных у них не было. Фрэнсис посмотрел на круг света над головой и пожалел, что здесь нет лестницы. Возвращаться по тоннелю в полной темноте – перспектива не из приятных.

Посидев так еще с минуту, он стряхнул с сюртука воду и пошел обратно к основной шахте. Росс последовал за кузеном. Но он был уже не так мрачен, как прежде. И если Фрэнсис теперь смог понять, насколько сильно Росс переживал нанесенную ему обиду, то сам Росс в результате неожиданного происшествия осознал, что всему есть свои пределы и невозможно злиться до бесконечности.

И это послужило ему хорошим уроком.

На неделе, предшествующей свадьбе, Росс покинул поместье лишь однажды, чтобы посетить церковное кладбище в Соле.

Джошуа пожелал, чтобы его похоронили в одной могиле с женой, так что смотреть было особо не на что.

Светлой памяти Грейс Марии Полдарк, возлюбленной супруги Джошуа Полдарка, которая ушла из жизни 9 мая 1770 года в возрасте тридцати лет.

Quidquid Amor Jussit, Non Est Cotemnere Tutum[1].

Ниже Чарльз велел выгравировать: Здесь же упокоен Джошуа Полдарк из Нампары, графство Корнуолл, эсквайр. Ушел из жизни 11 марта 1783 года в возрасте пятидесяти девяти лет.

Произошло и еще одно изменение: посаженные Джошуа кусты выкорчевали и могила заросла молоденькой травой. А рядом с могилой – небольшое надгробие с надписью:

Клод Энтони Полдарк. Умер 9 января 1771 года на шестом году жизни.

Через четыре дня Росс вернулся в эту церковь, чтобы похоронить надежды, которые жили в его сердце больше двух лет.

И всю эту неделю Росс был убежден, пусть и не до конца, в том, что свадьба по какой-нибудь причине не состоится. Поверить в то, что Элизабет выходит замуж, было так же трудно, как если бы кто-нибудь сказал ему, что он в этот день умрет.

Церковь Сола стояла в самом начале дороги, что вела в деревню. Алтарь по случаю свадьбы украсили золотистыми хризантемами. Четыре музыканта пиликали на скрипках и виолончелях. Присутствовало двадцать человек гостей. Росс сидел ближе к алтарю на удобной, располагающей ко сну скамье с высокой спинкой, смотрел на две коленопреклоненные фигуры и слушал, как Уильям-Альфред монотонным голосом скрепляет жениха и невесту юридическими и духовными узами.

Скоро, пожалуй даже слишком скоро для столь важного события, гости вышли на церковный двор, где собралось дюжины четыре жителей Сола, Тренвита и Грамблера. Люди держались на почтительном расстоянии и нестройным жидким хором приветствовали появившихся на пороге церкви новобрачных.

День выдался погожий. По яркому синему небу неспешно плыли подгоняемые свежим ветром монументальные белые облака. Элизабет в длинной, колышущейся на ветру фате из старинных кружев была похожа на сбившееся с пути и случайно оказавшееся среди людей облачко. Вскоре молодые сели в экипаж и поехали по ухабистой дороге. Гости последовали за ними верхом.

Элизабет с родителями выехали из Кенвина в семейном экипаже. Он грохотал и раскачивался на узких разбитых дорогах, а за ним тянулся шлейф серой пыли, которая оседала на одежде собравшихся поглазеть зевак. В этих бедных краях появление экипажа было настоящим событием. Лошади и повозки, запряженные мулами, – такими были привычные средства передвижения местных жителей. Весть о появлении экипажа Чиноветов разнеслась быстрее, чем крутились его колеса с красными железными ободами. Жестянщики, работавшие у протоков неподалеку, арендаторы с женами, поденщики с ферм, свободные от смен шахтеры и бродяги со всех четырех приходов пришли посмотреть на проезжавших. Лаяли собаки, кричали мулы, оборванные ребятишки бежали за экипажем в клубах пыли.

Приблизившись к подъездной аллее, кучер пустил лошадей рысью. Бартл, сидящий на козлах, протрубил в рожок, и к парадному крыльцу Тренвит-Хауса они подъехали торжественно, под крики сопровождавших их всадников.

В доме приготовили банкет, затмивший все случавшиеся ранее празднества. Среди гостей были все те десять человек, которых встретил Росс в день своего возвращения. Миссис Чиновет, величественная, словно орлица. Доктор Чоук со своей миленькой, но глупенькой женушкой. Дядюшка Чарльз: он по случаю торжества вырядился в коричневый бархатный сюртук с кружевными манжетами и красный жилет и нахлобучил на голову новый пышный парик. Верити и половины времени не сидела за столом, она постоянно вскакивала и убегала, чтобы проверить, все ли идет как надо, и к полудню ее аккуратно уложенные волосы успели растрепаться. Кузен Уильям-Альфред, худой и бледный, своим неприступным видом придавал празднеству определенную торжественность. Его жена Дороти отсутствовала, сославшись на привычное недомогание – беременность. Тетя Агата в кружевном чепце на пыльном парике и в старомодном бархатном платье с кринолином из китового уса восседала на своем обычном месте в конце стола.

Были среди гостей и новые лица. Например, мистер Хеншоу, управляющий Грамблера, крупный молодой мужчина. У него были светло-голубые глаза, изящные кисти и маленькие ступни, на которых он довольно шустро для своего веса передвигался. Миссис Хеншоу, оказавшись в таком обществе, чувствовала себя не в своей тарелке. Она беспокойно поглядывала на гостей и очень старалась есть изящно. А вот ее муж, хоть и работал в шахте с восьми лет и в юности не умел ни читать, ни писать, привык общаться с людьми самого разного положения. Быстро освоившись, он вскоре уже преспокойно ковырял в зубах десертной вилкой.

Напротив них, стараясь не замечать дурных манер Хеншоу, расположилась миссис Тиг, вдова одного дальнего родственника и хозяйка небольшого поместья неподалеку от Сент-Анна, а далее за столом сидели через одну пять ее дочерей: Фейт, Хоуп, Пейшенс, Джоан и Рут. Все девицы на выданье.

По другую руку от миссис Тиг устроился капитан Блейми, тихий солидный мужчина лет сорока. Росс прежде никогда его не встречал. Блейми был владельцем одного из пакетботов, которые курсировали между Фалмутом и Лиссабоном. Росс заметил, что за весь ужин капитан заговорил лишь дважды, и оба раза с Верити, когда благодарил ее за поданное блюдо. Спиртное он не пил.

Второй священник, в отличие от кузена Уильяма-Альфреда, как своим видом, так и поведением вряд ли мог создать на банкете торжественную атмосферу. Преподобный Оджерс наставлял на путь истинный паству Сола и Грамблера, и за это пастор из Пензанса платил ему сорок фунтов в год. На эти деньги преподобный Оджерс содержал жену, корову и десятерых детей. Облаченный в позеленевший от постоянной носки сюртук и выцветший парик из конского волоса, он постоянно тянул руку за добавкой (демонстрируя при этом въевшуюся грязь и обломанные ногти), одновременно перемалывая узкими челюстями то, что еще оставалось в тарелке. В его быстрых вороватых движениях было что-то кроличье: поскорее все сгрызть, пока не спугнули.

И наконец, на банкете присутствовало семейство Николаса Уорлеггана: отец, мать и сын – единственные представители нуворишей графства.

Отец Уорлеггана-старшего был деревенским кузнецом. В свое время он начал понемногу плавить олово. Его сын, Николас, переехал в Труро и открыл там плавильню. Это послужило основой их состояния. У мистера Уорлеггана были тяжелая верхняя губа, глаза цвета базальта и большущие руки, с которых так и не сошли отметины его прежней профессии. Четверть века назад он женился на Мэри Лэшбрук из Эджкумба. Первый плод этого союза присутствовал на торжестве в лице Джорджа Уорлеггана. Джордж уже снискал известность в горнодобывающих и банковских кругах и сумел приобрести вес там, где это не удалось его отцу.

У Джорджа было большое, с крупными чертами лицо: нос с широкими, слегка подрагивающими ноздрями, словно молодой человек приготовился к спору, и пронзительные карие глаза. Причем, когда нужно было посмотреть на то, что находится сбоку, Джордж использовал именно глаза, а не шею. Эту отличительную черту Уорлеггана-младшего подметил Опи[2], написавший в том же году его портрет.

Когда с ужином было покончено, стол сдвинули в сторону, и пресытившиеся гости уселись в круг, чтобы посмотреть петушиные бои.

Верити и Фрэнсис пытались возражать. Обоим казалось, что подобное развлечение неуместно на свадебном торжестве, но Чарльз не желал их слушать. Устроить петушиные бои у себя дома – редко кому выпадает такая возможность. Обычно для этого приходилось ездить в Труро или Редрат – утомительное занятие, к которому Чарльз становился все менее расположен. Кроме того, Николас Уорлегган привез с собой петуха, по имени Красная Перчатка, известного драчуна, и готов был выставить его против любого желающего. А петухи Чарльза без свежей крови могли потерять свои бойцовские качества.

Слуга Уорлегганов принес в зал Красную Перчатку и еще одного петуха. Спустя минуту явился доктор Чоук с парочкой своих любимцев, а за ним – Бартл с тремя птицами Чарльза.

Росс растерянно огляделся по сторонам. Он знал, что Элизабет, которая терпеть не может петушиные бои, не станет на все это смотреть. Так и оказалось: она ускользнула в дальний угол зала и, сидя на диване возле лестницы, пила с Верити чай. Кузен Уильям-Альфред, который не одобрял подобных игр из религиозных соображений, удалился в противоположный угол, где на трехногом столике из красного дерева лежала Библия, а со стены строго взирали на происходящее семейные портреты. Росс слышал, как Уильям-Альфред обсуждает с преподобным Оджерсом плачевное состояние церкви в Соле.

Когда он подошел к Верити и Элизабет, на лице последней появился легкий румянец.

– Росс, ну разве она не очаровательна в свадебном платье? – сказала Верити. – Вплоть до этой минуты все шло просто прекрасно, не правда ли? Ох уж эти мужчины со своими петушиными боями! И еда им не в радость, пока не увидят, как льется кровь. По-моему, очень глупая забава. Не желаешь чаю?

Росс поблагодарил, но отказался.

– После такого прекрасного ужина у меня только одно желание – поскорее лечь спать.

– Ладно, пойду поищу миссис Табб. У меня еще столько забот. Половина гостей останется на ночь.

Верити ушла, а Росс с Элизабет еще некоторое время молча слушали, как гости горячо спорят по поводу места, которое следует освободить для петушиных боев. В предвкушении такого развлечения все довольно быстро избавились от вызванной обильным угощением сонливости.

– Ты тоже останешься? – поинтересовался Росс.

– Только на эту ночь. Завтра мы на две недели уезжаем в Фалмут.

Росс смотрел на Элизабет сверху вниз, а она смотрела в противоположную сторону зала. Ее белокурые волосы были собраны на затылке, уши открыты, на каждом виске по одному завитому локону, остальные пряди уложены в прическу и украшены ниткой жемчуга. Платье с пышными рукавами из великолепных кружев закрывало шею.

Росс специально искал возможности поговорить с Элизабет, а теперь вот не мог найти нужных слов. Так бывало в первые дни их знакомства. Пока Росс не узнал Элизабет поближе, ее хрупкая красота частенько делала молодого человека косноязычным.

– Росс, тебе, наверное, интересно узнать, почему я так хотела, чтобы ты пришел на свадьбу. Но ты же упорно не заезжал повидаться, а мне кажется, что я должна с тобой поговорить. – Элизабет осеклась и чуть ли не до крови закусила нижнюю губу. – Сегодня мой день. Я хочу быть счастливой и хочу, чтобы все, кто меня окружает, тоже были счастливы. Сейчас нет времени все объяснить, и, возможно, я бы и не смогла все объяснить, даже если бы время у меня было. Но я очень хочу, чтобы ты попытался простить меня за всю ту боль, которую я наверняка тебе причинила.

– Тебе не за что просить прощения, – сказал Росс. – Мы ведь с тобой не были официально помолвлены.

Элизабет мельком взглянула ему в глаза, и ей показалось, что в них сверкнула искра негодования.

– Ты знаешь, что дело не в этом…

Тут зрители петушиных боев захлопали и громко закричали. Первый поединок закончился. Побежденную птицу, роняющую перья и капли крови, унесли с «арены».

– Да это и боем-то не назовешь, – заметил Чарльз Полдарк. – Редко мне приходилось видеть, чтобы пять гиней зарабатывали так быстро.

– Да уж, – кивнул доктор Чоук, это его боец победил одного из петухов Уорлегганов. – Парацельс недооценил противника. Фатальная ошибка.

– Быстренько же ты управился, мой хороший! – засюсюкала Полли Чоук, поглаживая голову петуха, которого поднес к ней слуга. – Он у нас, вообще-то, мирный, пока его не раззадорят, а потом уж только держись – всех победит! Я и сама такая!

– Он ранен, мэм, – заметил слуга. – Вы испачкаете перчатки.

– Ничего страшного, теперь я могу позволить себе купить новые!

Кто-то засмеялся, а вот супруг Полли Чоук нахмурился: ему эта шутка показалась безвкусной.

– Никудышное зрелище, – продолжал Чарльз. – Молодняк и тот способен на большее. Мой Герцог проглотил бы любого из ваших бойцов, а ведь он еще совсем юнец!

– Ну так давайте взглянем на вашего Герцога, – вежливо предложил Уорлегган. – Возможно, вы захотите выставить его против Красной Перчатки?

– Чего-чего? Против кого? – переспросила тетушка Агата, вытирая слюну с подбородка. – О нет! Это будет позор. Мы точно опозоримся.

– По крайней мере, увидим, на самом ли деле ваш Герцог голубых кровей, – сказал Уорлегган.

– Королевский бой? Я не против, – ответил Чарльз. – Каков вес вашей птицы?

– Ровно четыре фунта.

– Подходит! Мой Герцог весит три фунта тринадцать унций. Несите их сюда, и посмотрим.

Птиц вынесли на «арену» и сравнили. Красная Перчатка, злобный, покрытый шрамами и закаленный в двадцати боях петух, на вид весил меньше, чем утверждал его владелец. Герцог был молод, но прежде дрался всего лишь дважды, да и то с местными бойцами.

– Каковы будут ставки? – спросил Джордж Уорлегган.

Чарльз бросил взгляд на гостя:

– Ваше предложение?

– Сто гиней!

Такая ставка произвела впечатление. Все умолкли, слышен был только голос Оджерса:

– …А колонны, что крышу поддерживают, скреплены лишь железными брусьями и скобами. Их постоянно надо укреплять. Восточная и западная стены буквально ходуном ходят.

– Ставка принимается! – громогласно возвестил Чарльз. – Давайте начнем.

На этот раз подготовка к бою велась самым тщательным образом. Каковы бы ни были привычки мистера Николаса Уорлеггана, для местных сквайров с финансовым положением мистера Полдарка ставка была слишком велика.

– Дело не в этом, Росс, – вполголоса повторила Элизабет. – Нам не нужны были формальности. Но мы были так молоды.

– Я не понимаю, что тут объяснять, – сказал Росс. – Сегодняшний день все объясняет.

Рядом с ними вдруг появилась миссис Чиновет.

– Элизабет, ты не должна забывать, что сегодня гости собрались ради тебя. Нехорошо отдаляться от общества.

– Да, мама. Но ты же знаешь, что мне не по душе такие развлечения. Уверена, пока все это не закончится, меня никто даже и не хватится.

Миссис Чиновет расправила плечи и посмотрела дочери в глаза, однако не стала настаивать. Видимо, она почувствовала, сколь решительно настроена Элизабет.

Затем она взглянула на Росса и холодно улыбнулась:

– Росс, мне известно, что вы неравнодушны к подобного рода поединкам. Не посвятите меня в некоторые тонкости этого искусства?

Росс улыбнулся в ответ:

– Мэм, вряд ли я смогу быть вам полезен. Уверен, в искусстве ведения поединков нет таких тонкостей, о которых вы бы не знали.

Миссис Чиновет пригвоздила его взглядом и повернулась к дочери:

– Я пришлю к тебе Фрэнсиса.

Подготовка к очередному петушиному бою закончилась. В зале повисла тишина.

– …А кладбище и того хуже, – продолжал преподобный Оджерс. – Могил столько, что лопату некуда воткнуть, – того и гляди наткнешься на гниющие останки или кости.

– Как ты посмел сказать такое моей матери! – возмутилась Элизабет.

– Честность всегда оскорбительна? Что ж, тогда я сожалею.

Гул голосов возвестил о начале поединка. Красная Перчатка сразу завладел преимуществом. Сверкая маленькими глазками, он три или четыре раза наскакивал на противника, оставляя кровавые метки, и при этом всегда отступал, прежде чем соперник успевал воспользоваться своими шпорами. Герцог был отличным бойцом, но к подобным играм не привык.

Бой затянулся. Возбуждение зрителей нарастало. Чарльз и тетушка Агата громче всех подбадривали своего бойца или же, наоборот, выражали недовольство. Красная Перчатка повалил Герцога, тот отчаянно заколотил крыльями, каким-то чудом избежал coup de grâce[3] и снова вскочил на ноги. Наконец противники разошлись. Шеи у петухов были ощипаны, даже Красная Перчатка выдохся, а Герцог вообще имел жалкий вид: казалось, добить его ничего не стоит.

– Бой закончен! – закричала тетя Агата. – Чарльз, хватит! У нас есть победитель! Не дай покалечить Герцога в первом же бою!

Чарльз нерешительно пощипывал нижнюю губу. Но он не успел принять решение – петухи снова бросились в бой. И вдруг, к всеобщему удивлению, инициатива перешла к Герцогу. Очевидно, юность вселила в него свежие силы. Красная Перчатка, не ожидавший подобного напора, был ранен.

Джордж Уорлегган с такой силой схватил отца за руку, что тот даже выронил табакерку.

– Останови бой! – отрывисто выкрикнул он. – Герцог всадил ему шпору в голову!

Джордж первым заметил то, что теперь было очевидно для всех. Герцог воспрянул духом и одержал победу; возможно, тут не обошлось без определенной доли везения. Если Уорлегган немедленно не вмешается, Красная Перчатка уже больше никогда не сможет участвовать в боях. Петух вертелся на полу в отчаянной попытке сбросить с себя противника.

Мистер Уорлегган жестом остановил слугу, поднял упавшую табакерку и убрал ее в карман.

– Пусть продолжают, – сказал он. – Мне не нужны калеки.

– У нас есть победитель! – закудахтала тетя Агата. – Да, с этой птицей покончено. Прости господи, но по мне, так она похожа на дохлую. Почему их вовремя не остановили?

– Я выпишу вам вексель на сто гиней, – равнодушно сказал Чарльзу Уорлегган, но этот его показной тон никого не обманул. – Если у вас появится желание продать птицу, предложите мне первому. Уверен, из этого петуха выйдет толк.

– Это был удачный удар, – ответил Чарльз, его широкое лицо, красное и потное, сияло от удовольствия. – На редкость удачный удар. Не припомню, чтобы видел такой красивый бой, да еще с подобным финалом. Этот ваш Перчатка был настоящим бойцом.

– Именно – был, – кивнул мистер Чиновет. – Как вы сказали – королевский бой. Кто бьется следующим?

– Кто дерется и сбегает, шанс сразиться получает. – Тетя Агата хихикнула и поправила парик. – Только не с нашим Герцогом. Он убивает раньше, чем разнимают. Должна сказать, вы сегодня безнадежно медлительны. Или раздражительны. Вы раздражены? Раздражение – признак поражения.

К счастью, старушку никто не слушал. На «арену» вынесли следующую пару петухов.

– Ты не имеешь права так говорить, – сказала Элизабет. – И у тебя нет причин оскорблять мою мать. То, что я сделала, я сделала по своей воле и по собственному разумению. Если хочешь найти виновного – пожалуйста, вот я перед тобой.

Росс посмотрел на Элизабет, и вдруг вся его злость испарилась, осталась только боль, оттого что между ними все кончено.

– Я никого ни в чем не виню, – произнес Росс. – Что сделано, то сделано. И я не хочу разрушать твое счастье. У меня своя жизнь. Мы станем соседями и будем видеться время от времени.

Фрэнсис отделился от толпы и потер пятно крови на шелковом шейном платке.

– Надеюсь, когда-нибудь ты меня простишь, – тихо сказала Элизабет. – Мы были так молоды. Когда-нибудь…

Росс, чувствуя себя опустошенным, наблюдал, как к ним идет ее муж.

– Не стал смотреть? – спросил Фрэнсис, его красивое лицо раскраснелось от еды и вина. – Я тебя не виню. Жалкое подобие прошлого боя. Вот где было настоящее зрелище. Дорогая, не чувствуешь ли ты себя покинутой в день собственной свадьбы? Прости, я вел себя неподобающим образом. Обещаю искупить свою вину. Будь я трижды проклят, если сегодня оставлю тебя еще хоть на минуту.

Позже вечером Росс вышел из дома, оседлал Смуглянку и не разбирая дороги поскакал прочь из Тренвита. Взошла луна, Смуглянка, с которой до этого все вроде бы было благополучно, снова захромала, однако Росс не останавливался и в конце концов оказался на продуваемой всеми ветрами пустоши. Эта местность была ему незнакома. Росс развернул свою кобылку, предоставив ей самой найти дорогу домой.

Увы, эта задача оказалась для Смуглянки слишком сложной: к тому времени, когда Росс увидел полуразвалившуюся дымовую трубу Уил-Грейса и понял, что дом близко, уже наступила глубокая ночь.

Он спустился в долину, расседлал лошадь и вошел в дом. Выпив стакан рома, он отправился в спальню и, не раздеваясь, повалился на постель. Однако, когда в окнах забрезжили первые лучи рассвета, глаза его были открыты. Это был самый мрачный час в его жизни.

Первый месяц зимы показался Россу бесконечным. Туман дни напролет затягивал долину, стены Нампара-Хауса отсырели, ручей вышел из берегов. После Рождества подморозило, воздух стал чище, трава на утесах заиндевела, скалы и отвалы рудников побелели, песок затвердел, побережье словно обсыпали солью, которую со временем слизало неспокойное море.

Частым гостем в его доме была одна только Верити. Она приносила Россу новости и вообще не давала ему закиснуть в одиночестве. Вместе они совершали долгие прогулки. Иногда Росс с кузиной бродили вдоль скал под дождем, когда низко нависали тучи, а море становилось тусклым и мрачным, как обманутый любовник. Иногда они шли долгие мили по песчаному берегу и смотрели, как над гребнями волн возникают радужные туманы. Росс целеустремленно шагал вперед и слушал Верити, сам он говорил мало. Она же едва поспевала за ним, холодный ветер раздувал девушке волосы и окрашивал щеки румянцем.

Однажды, где-то в середине марта, Верити задержалась у кузена дольше обычного. Росс прибивал к балке в кладовой подпорку, а Верити стояла рядом и наблюдала.

– Как твоя нога, Росс? – спросила она.

– Да я уж стал забывать о ране.

Это не было правдой, но вполне могло сойти за нее. Росс почти не хромал и старался ходить ровно, однако боль часто давала о себе знать.

Верити начала снимать с полок и расставлять заново банки с вареньем, которое она сама сварила и принесла Россу.

– Отец говорит: если тебе не хватит корма для скота, мы с тобой поделимся. А еще у нас есть семена редиса и французского лука. Если хочешь, тоже можешь взять.

Росс на секунду задумался.

– Спасибо. Я на прошлой неделе посадил горох и бобы. Места хватит.

Верити посмотрела на собственноручно написанную этикетку.

– Росс, как думаешь, ты сможешь танцевать? – спросила она.

– Танцевать? С какой стати мне вдруг пускаться в пляс?

– В следующий понедельник, сразу после Пасхи, в Труро устраивают настоящий бал. Смог бы ты там танцевать?

Росс перестал стучать молотком.

– Ну да, наверное, если бы захотел. Однако я не испытываю ни малейшего желания.

Прежде чем продолжить разговор, Верити некоторое время молча разглядывала кузена. В эту зиму Росс много работал, он похудел и стал заметно бледнее. Он слишком много пил и слишком много думал. Верити помнила времена, когда Росс был живым беззаботным юношей, он любил поболтать и посмеяться, и еще он очень любил петь. А этот мрачный, погруженный в свои мысли мужчина, несмотря на все ее попытки сблизиться с ним, оставался для нее незнакомцем. Всему виной были война и, понятное дело, Элизабет.

– Ты еще молод, – сказала Верити. – В Корнуолле можно отлично повеселиться, стоит только захотеть. Почему бы тебе не пойти на бал?

– Так ты, значит, пойдешь?

– Если найду спутника.

Росс повернулся к Верити:

– Это другой разговор. А Фрэнсис и Элизабет там тоже будут?

– Собирались сперва, но потом передумали.

Росс снова взялся за молоток.

– Ясно.

– Это благотворительный бал, – пояснила Верити. – Состоится в зале для приемов. Там ты сможешь повидаться с друзьями, которых еще не видел после возвращения. Хоть немного развеешься, а то ты все один да один.

– Да, развеяться мне не помешает, – согласился Росс, хотя на самом деле эта мысль его не привлекала. – Что ж, я подумаю.

– Вообще-то, танцевать вовсе не обязательно. – Верити покраснела. – Можешь и не танцевать, если не хочешь или если нога еще болит.

Росс старательно делал вид, будто не заметил ее смущения.

– Далековато от твоего дома. Возвращаться с бала придется в темноте. Да еще дождь может пойти.

– О, мне есть где переночевать в Труро. Джоан Паско, ты ее знаешь, согласилась меня приютить. Я пошлю им записку и попрошу также принять и тебя. Они будут только рады.

– Ты забегаешь вперед. Я еще не сказал, что пойду на бал. Дома столько дел.

– Я понимаю, Росс.

– Мы вовремя не начали посевную. Два поля подтоплены. И Джуда я не могу оставить работать без присмотра.

– Да, Росс.

– В любом случае я не смогу заночевать в Труро. Во вторник утром я планировал отправиться на ярмарку в Редрат. Надо прикупить еще скотины.

– Да, конечно.

Росс проверил клин, который вбивал под балку. Держалась она все еще не очень прочно.

– Ладно, Верити. Когда за тобой заехать?

В ту ночь Росс отправился рыбачить на Хэндрона-Бич в компании Марка и Пола Дэниэлов, Заки Мартина, Джуда Пэйнтера и Ника Вайгуса. Его совсем не привлекал старый образ жизни, но по воле обстоятельств он вынужден был к нему вернуться.

Ночь выдалась совсем не подходящая, сырая и промозглая. Но шахтерам было не привыкать к вымокшей робе и холоду, а Россу всегда было плевать на погоду. Поймать они толком ничего не поймали, но посидели хорошо. Притащили в одну из пещер корягу с берега, разожгли костер, уселись вокруг и травили байки.

Заки Мартин, отец Джинни и еще десяти отпрысков, был человеком тихим и очень разумным. Никто никогда не видел его гладко выбритым, однако и бороды у него при этом тоже не было. Заки слыл в округе грамотеем, поскольку умел читать и писать. В Соле он появился лет двадцать назад и, будучи чужаком из Редрата, быстро сумел стать своим и женился на дочери кузнеца.

В пещере Заки отвел Росса в сторонку и поведал о том, что миссис Заки постоянно талдычит ему о каком-то обещании, которое мистер Росс якобы дал, когда заглянул к ним после возвращения домой.

Нет, все хорошо. Просто Рубен Клеммоу постоянно пугает юную Джинни, не дает ей проходу и норовит поговорить с девушкой, пока рядом нет братьев и сестер. Он, конечно, еще ничего плохого не натворил. Они бы и сами с ним разобрались, попробуй этот тип что-нибудь сделать. Но им бы не хотелось, чтобы что-нибудь такое случилось. А миссис Заки все твердит, что мистер Росс может образумить Рубена.

Полдарк смотрел на лысину Джуда, чья голова начала раскачиваться под воздействием рома и исходившего от костра жара, на рябую физиономию Ника Вайгуса, на сгорбившегося возле рыбачьих снастей Марка Дэниэла.

– Я помню о своем обещании, – сказал он Заки. – Повидаюсь с Рубеном в воскресенье. Попробую вправить ему мозги. Если не получится, заставлю освободить дом. Эти Клеммоу – та еще зараза; избавимся от них – и всем станет лучше.

Россу предстояло выполнить также и другое обещание. Под влиянием порыва он согласился сопровождать кузину на бал в Светлый понедельник и теперь не мог ее подвести.

Когда они с Верити прибыли, зал для приемов был уже полон. На балу присутствовали многие представители высших слоев корнуоллского общества. Вдоль стен были расставлены десятки свечей. Волна насыщенного запахами духов теплого воздуха вынесла навстречу Россу и Верити гул людских голосов. Гости стояли группами, беседовали, щелкали каблуками и табакерками, шелестели шелковыми платьями.

Если Россу предстояло появиться в обществе людей его положения, он всегда уделял большое внимание одежде. Да и Верити, что было на нее не похоже, сегодня заставила себя принарядиться. Платье из ярко-малиновой парчи смягчало загар ее милого личика. Такой Росс кузину еще не видел. Это была совсем не та Верити, которая в бриджах и крестьянской блузе шла за плугом, наплевав на ветер и дождь.

Миссис Тиг и пять ее дочерей организованно явились на устроенный Джоан Паско вечер, к ним-то и собирались присоединиться Росс с Верити. Пока они обменивались приветствиями, Росс скользил взглядом по лицам пяти девушек и гадал, почему они до сих пор не замужем. Старшая, Фейт, была белокурой и очень хорошенькой, а вот остальные сестры были чем младше, тем менее симпатичные, причем волосы у каждой следующей девушки становились все темнее и темнее. Как будто добродетели и вдохновение постепенно покидали миссис Тиг, по мере того как она производила дочерей на свет.

Как только вокруг них собралось достаточно мужчин, миссис Тиг поправила мелко завитый парик и золотые серьги и с самодовольным видом огляделась. В их компании оказалось примерно полдюжины молодых людей, и Росс был самым старшим из них. Он остро ощущал разницу в возрасте, манеры у них были деланые, а комплименты – банальные. Юнцы называли его «капитан Полдарк» и обращались к нему с уважением, которого он вовсе не искал. Все, за исключением Уитворта. Этот надутый щеголь, который протирал штаны в Оксфорде с перспективой стать священником, разоделся на бал в зауженный в талии сюртук, расшитый шелковыми цветами. Уитворт разговаривал громче всех и явно претендовал на лидерство в их компании; Полдарк охотно уступил ему эту привилегию.

Поскольку Росс пришел на бал, для того чтобы сделать приятное Верити, он решил проникнуться духом праздника, насколько это возможно. Он переходил от одной девушки к другой, раздавал ожидаемые комплименты и выслушивал предсказуемые ответы.

В какой-то момент Росс оказался рядом с Рут Тиг, самой молоденькой и наименее симпатичной из квинтета дочерей миссис Тиг. Она стояла чуть в стороне от сестер и на какое-то время выпала из поля зрения своей властной матери. Это был ее первый бал, и девушка выглядела одинокой и встревоженной. Росс озабоченно пересчитал молодых людей, которых собрала вокруг себя миссис Тиг. Их оказалось всего четверо.

– Не откажете мне в удовольствии пригласить вас на второй танец?

Рут зарделась:

– Благодарю, сэр. Если матушка позволит…

– Буду ждать с нетерпением. – Росс улыбнулся и двинулся дальше, чтобы засвидетельствовать свое почтение леди Уитворт, матери щеголя.

В какой-то момент он посмотрел на Рут и заметил, что девушка побледнела. Неужели ее так напугал его шрам? Или все дело в репутации отца, которая перешла ему по наследству?

Вскоре к их кружку присоединился еще один мужчина. Он разговаривал с Верити. Россу этот человек показался знакомым. Коренастый, одет скромно, волосы по-простому собраны в хвост. Это был Эндрю Блейми, капитан фалмутского пакетбота, с которым Росс познакомился на свадьбе Элизабет.

– О, капитан, – сказал Росс, – вот уж не ожидал увидеть вас здесь.

– Капитан Полдарк. – Блейми пожал протянутую руку. Он не сразу нашелся что ответить и после паузы добавил: – Я не создан для балов.

Они немного поговорили о кораблях, причем Блейми был немногословен и все время поглядывал на Верити. Заиграл оркестр, Росс извинился и отправился танцевать с кузиной. Все пары выстроились в определенном порядке и слегка поклонились друг другу.

– Следующий танец ты обещала капитану Блейми? – поинтересовался Росс.

– Да. Ты не возражаешь?

– Ни в коем случае. Я пригласил мисс Рут Тиг.

– Самую младшую? Это так галантно с твоей стороны.

– Истинный англичанин должен быть галантным, – сказал Росс, а когда они уже готовы были разойтись, добавил, придав голосу характерную для Блейми хрипотцу: – Я не создан для балов.

Танец продолжился. Блики от пламени свечей дрожали на кремовых, золотистых, оранжево-розовых и темно-красных платьях. Мягкий желтый свет подчеркивал красоту и изящество, а любые недостатки, напротив, делал более или менее сносными, приглушал кричащие цвета и отбрасывал на все легкие тени. Играл оркестр, дамы и кавалеры исполняли пируэты, раскланивались, поворачивались на каблуках, сходились рука об руку, вытягивали носки. Тени переплетались и меняли форму, создавая замысловатый узор, словно кто-то ткал бесконечное полотно, на котором отражалась сама жизнь – свет и тьма, рождение и смерть.

Подошло время танца с Рут Тиг. Ее рука в розовой кружевной перчатке показалась Россу холодной. Девушка все еще заметно нервничала, и Росс пытался придумать способ, как помочь ей расслабиться. Бедная простушка не поднимала глаз, и, таким образом, у Росса была прекрасная возможность хорошо ее рассмотреть. Оказалось, что у Рут были свои достоинства, заслуживающие внимания: волевой подбородок, чистая светлая кожа и необычный миндалевидный разрез глаз. Росс успел сегодня поговорить со многими дамами, и, если не считать кузины, Рут была первой, которая не пыталась скрыть запах своего тела за густым ароматом духов. Она была свежа, как Верити, и это не могло не вызвать симпатию.

Росс призвал на помощь весь свой опыт ведения непринужденной светской беседы, и один раз ему даже удалось заставить Рут улыбнуться. Решение этой задачи настолько увлекло молодого человека, что он даже позабыл о боли в лодыжке. Когда они остались вместе и на третий танец, у миссис Тиг брови поползли на лоб. Она ожидала, что Рут, как и подобает младшей из дочерей, бо́льшую часть вечера проведет подле нее.

Рядом с миссис Тиг сидела леди Уитворт.

– Какой прелестный вечер! – сказала она. – Уверена, наши дети прекрасно проводят время. А кто тот высокий мужчина, который удостоил малышку Рут своим вниманием? Не могу припомнить его имя.

– Капитан Полдарк. Племянник мистера Чарльза.

– Неужели? Сын Джошуа Полдарка? Я бы ни за что его не признала! Он совсем не похож на отца. Не такой красавец. Хотя… по-своему привлекателен… Шрам и все остальное. Он проявляет интерес?

– Похоже на то, не правда ли? – Миссис Тиг сладко улыбнулась подруге.

– Конечно, моя дорогая. На как же неловко будет, если Рут найдет достойную партию раньше двух старших сестер. Я всегда полагала прискорбным тот факт, что правила первого выхода в свет не соблюдаются в нашем графстве с надлежащей строгостью. В Оксфордшире родители не позволили бы молоденьким девушкам, таким как Пейшенс, Джоан или Рут, вести себя столь свободно до той поры, пока Фейт и Хоуп не найдут себе партию. Так и начинаются разлады в семье. Ну надо же, это сын Джошуа, а я его не узнала. Интересно, похож ли он нравом на покойного отца? Я хорошо помню того.

После третьего танца Рут присела рядом с матерью. Ее бледное лицо разрумянилось, глаза блестели, она быстро обмахивалась веером. Миссис Тиг не терпелось расспросить дочь о кавалере, но, увы, в присутствии леди Уитворт она не могла этого сделать. Репутация Джошуа была известна миссис Тиг не хуже, чем леди Уитворт. Росс мог бы стать отличным уловом для малышки Рут, но его отец имел малоприятную привычку заглатывать наживку, не попадаясь при этом на крючок.

Миссис Тиг решила сменить тему разговора.

– Мисс Верити сегодня так мила, – сказала она. – Никогда еще не видела ее такой оживленной.

– Все дело в компании молодых людей, – сухо констатировала леди Уитворт. – Смотрите-ка, и капитан Блейми тоже здесь.

– Насколько мне известно, он приходится родней тем Блейми, что живут в Роузленде.

– Я слышала, они всегда подчеркивают, что он их дальний родственник.

– О, неужели? – Миссис Тиг навострила уши. – И почему же?

– Ходят слухи… – Леди Уитворт неопределенно взмахнула затянутой в перчатку рукой. – Но разумеется, не стоит их повторять в присутствии юных особ.

– Юных особ? – переспросила миссис Тиг. – Ах да, конечно.

Капитан Блейми поклонился своей партнерше:

– Жарковато здесь. Не желаете освежиться?

Верити кивнула, она тоже не отличалась красноречием, и во время танца партнеры не перекинулись и парой слов. Удалившись в комнату отдыха, Блейми и Верити заняли скрытый папоротником уголок. Она попивала французский кларет и наблюдала за проходящими мимо людьми. Он ограничился лимонадом.

«Надо найти какую-то тему, – думала Верити. – И почему я не умею вести светские беседы, как другие девушки? Если бы только я могла его разговорить, ему было бы хорошо в моем обществе. Он такой же застенчивый, мне следует облегчить его положение, а не усложнять. Можно поговорить о ферме, но вряд ли ему будет интересно слушать о наших свиньях и курах. Шахты – не слишком увлекательная тема для нас обоих. О море я почти ничего не знаю, только про куттеры, сейнеры и всякую там мелкую рыбешку. В прошлом месяце было кораблекрушение… Но как-то неуместно и бестактно сейчас о нем вспоминать. Я могла бы сказать, что он прекрасно танцует. Но это неправда. Танцует он, как ручной медведь, которого я видела на прошлое Рождество».

– Здесь значительно прохладнее, – заметил капитан Блейми.

– Да, – согласилась с ним Верити.

– В зале душновато для танцев. Думаю, немного свежего воздуха не повредило бы.

– Да, конечно, погода очень теплая. Совсем не по сезону.

– Вы так замечательно танцуете, – потея, сказал капитан Блейми. – В жизни не встречал никого, кто бы так… э-э…

– Я очень люблю танцевать, – призналась Верити. – Но в Тренвите нечасто предоставляется подобная возможность. Сегодняшний бал – такое редкое удовольствие.

– Да-да. И для меня тоже. Редкое удовольствие. Даже не припомню, когда еще приходилось…

Блейми запнулся. В наступившей тишине до них долетали девичий смех и голоса молодых людей, флиртующих в алькове по соседству. Они явно прекрасно проводили время.

– Какие глупости болтают эти молодые люди! – вдруг вырвалось у Эндрю Блейми.

– О, вы так считаете? – почувствовав некоторое облегчение, отозвалась Верити.

«Ну вот, теперь я ее обидел, – подумал он. – Она могла не так меня понять. Как будто это и к ней тоже относится. Какие у нее прекрасные плечи. Я мог бы воспользоваться случаем и все ей высказать. Но имею ли я право хотя бы надеяться на то, что она меня выслушает? К тому же я так косноязычен, она смутится, едва только я начну говорить. Какая чистая у нее кожа, она как легкий западный бриз на рассвете, такой свежий и долгожданный. Как же хорошо впускать его в свое сердце».

– Когда вы отбываете в Лиссабон? – поинтересовалась Верити.

– В пятницу с полуденным отливом.

– Я трижды бывала в Фалмуте. Чудесная гавань.

– Лучшая к северу от экватора. Правительству, будь оно дальновидным, следовало бы превратить ее в базу военно-морского флота. Самое подходящее место. Нам еще понадобится такая гавань.

– Для чего? – внимательно глядя на Блейми, спросила Верити. – Разве мы не заключили мир?

– Ну, это долго не продлится. Год или два, а потом снова возникнут проблемы с Францией. Мир зыбок. А на войне все решает флот.

Тем временем в зале миссис Тиг обратилась к дочери:

– Рут, я смотрю, Фейт сейчас не танцует. Почему бы тебе не составить ей компанию?

– Хорошо, мама. – Рут покорно встала.

– Так о каких слухах вы говорили? – спросила миссис Тиг, как только убедилась, что дочь их не слышит.

Леди Уинворт приподняла нарисованные брови.

– О ком?

– О капитане Блейми.

– О капитане Блейми? Дорогая, я убеждена, что не стоит придавать слишком большое значение сплетням.

– Да-да, конечно. Я и сама стараюсь не обращать на них внимания.

– Кстати, эту историю я услышала от очень уважаемых людей, иначе я ни в коем случае не стала бы ее повторять. – Леди Уинворт подняла выше расписанный херувимами веер из тончайшего пергамента и под его прикрытием принялась шептать на ухо миссис Тиг.

По мере того как миссис Тиг слушала, ее черные и круглые, как пуговки, глаза уменьшались, а веки опускались, как покосившиеся венецианские жалюзи.

– Не может быть! – воскликнула она. – Если это так, ему не место на сегодняшнем балу. Я считаю своим долгом предупредить Верити.

– Дорогая, если вы намерены ее предупредить, прошу, оставьте это до другого случая. У меня нет желания быть вовлеченной в скандал, который может за всем этим последовать. Кроме того, посмотрите на нынешних девиц. Они все с ума сходят по мужчинам. К тому же, дорогая, Верити уже двадцать пять, как и вашей старшенькой. Выбирать бедняжке не приходится.

По пути к сестре Рут повстречала Росса, и он снова пригласил ее на танец. Оркестр как раз заиграл гавот, вариацию менуэта, которая только-только начала входить в моду.

Росс заметил, что его партнерша охотнее стала улыбаться и держится уже не так напряженно. В первые минуты знакомства внимание Полдарка пугало Рут, но это не продлилось долго, и сейчас она была даже польщена. Девушка, у которой есть четыре старшие сестры, и все незамужние, не станет возлагать на свой первый бал большие надежды. И когда она обнаруживает, что ей оказывает знаки внимания мужчина определенного положения, это пьянит похлеще крепкого вина. Россу следовало быть аккуратнее с этим «напитком», но он по доброте душевной был рад скрасить девушке вечер.

К своему собственному удивлению, Росс обнаружил, что ему нравится танцевать. Ему доставляло удовольствие вновь оказаться среди людей, хотя он и старался этого не показывать. Росс и Рут сходились и расходились в танце, но он продолжал вполголоса о чем-то рассказывать своей партнерше. Рут хихикнула и сразу заслужила неодобрительный взгляд второй сестры, которая танцевала в соседнем квадрате с двумя пожилыми мужчинами и некоей титулованной леди.

В комнате отдыха капитан Блейми показывал Верити рисунок:

– Вот смотрите: это – фок-мачта, это – грот-мачта, а вот это – бизань. На фок-мачте устанавливается…

– Вы сами это нарисовали? – поинтересовалась Верити.

– Да. Это набросок судна моего отца. Линейный корабль. Отец скончался шесть лет назад. Если…

– Удивительно хорошо все изображено.

– Вы полагаете? Немного практики – и любой может научиться. Вот, видите, фок-мачта и грот-мачта – с прямыми парусами. Они обычно поддерживаются растяжками… э-э… поперек корпуса корабля. Бизань-мачта частично оснащена прямыми парусами, а еще там есть гафель и бизань-гик. Парус так и называется – бизань. В старые времена его именовали латинским. А вот это – бушприт. На рисунке не видно, но под ним устанавливаются… Мисс Верити, когда я снова смогу вас увидеть?

Они стояли, склонив головы над рисунком, Верити коротко взглянула в его напряженные карие глаза.

– Я пока не могу обещать ничего определенного, капитан Блейми.

– Не важно, я согласен ждать.

– О!.. – только и смогла сказать Верити.

– …На фок-мачте располагается основной парус. Потом идут нижний марсель и верхний марсель. А вот это называется гюйс-шток, и… и…

– А для чего служит гюйс-шток? – задыхаясь, спросила Верити.

– Он… э-э… Смею ли я надеяться?.. Смею ли надеяться на то, что мои чувства вызовут хоть малейшую взаимность?.. Если бы только это было возможно…

– Я думаю, это возможно, капитан Блейми.

Он на секунду коснулся ее пальцев.

– Мисс Верити, вы подарили мне надежду, которая окрылит любого мужчину. Я чувствую, что… Я чувствую… Но, прежде чем повидаться с вашим отцом, я должен рассказать вам о том, о чем не осмелился бы рассказать, не заручившись вашей благосклонностью…

В комнату вошли пятеро. Верити поспешно отстранилась от капитана Блейми: она увидела, что это Уорлегганы и Фрэнсис с Элизабет. Элизабет заметила Верити с моряком, улыбнулась, помахала рукой и направилась в их сторону. Она была в муслиновом платье персикового цвета и белой креповой шляпке в форме маленького тюрбана.

– Мы, вообще-то, не собирались приходить, дорогая, – сказала Элизабет. Ее забавлял удивленный вид Верити. – Ты чудесно выглядишь. Как поживаете, капитан Блейми?

– Всегда к вашим услугам, мэм.

– Это все Джордж виноват, – продолжала Элизабет, возбужденная и от этого еще более красивая. – Мы спокойно ужинали, и я подозреваю, что ему стало в тягость нас развлекать.

– Такие жестокие слова из столь прекрасных уст, – сказал Джордж Уорлегган. – Всему виной ваш муж, пожелавший танцевать этот дикий экосез[4].

К ним присоединился Фрэнсис. Он раскраснелся от выпитого вина, но не стал от этого менее привлекательным – скорее, даже наоборот.

– Ничего важного мы не пропустили. Все веселье еще впереди. Такую ночь я бы не смог провести спокойно, даже если бы на карту была поставлена судьба Англии.

– И я тоже, – поддержала мужа Элизабет и улыбнулась капитану Блейми. – Надеюсь, наше приподнятое настроение не вызывает у вас раздражения, сэр?

Моряк набрал полную грудь воздуха и признался:

– Ничуть, мэм. Сегодня у меня самого есть веские причины почувствовать себя счастливым.

В бальном зале Рут Тиг вернулась к матери, а леди Уинворт уже ушла.

– Итак, дитя мое, капитан Полдарк наконец-то тебя оставил! – констатировала мисс Тиг. – И как же он объяснил свое поведение?

– Никак, матушка, – энергично обмахиваясь веером, ответила Рут.

– Что ж, несомненно, лестно, когда тебя среди прочих выделяет такой джентльмен. Но на все есть свои причины. Не следует забывать о хороших манерах, даже если кавалер о них и не помнит. Люди уже начинают судачить.

– Правда? О господи! Я не могла отказать капитану Полдарку, он такой вежливый и обходительный.

– Кто бы сомневался. Но это еще не значит, что ты должна терять чувство собственного достоинства. И не забывай о своих сестрах.

– Он уже пригласил меня на следующий танец.

– И что ты ответила?

– Я согласилась.

– Уфф! – Миссис Тиг передернула плечами, хотя недовольство ее было явно показное. – Что ж, обещание есть обещание. Можешь танцевать, но тебе не следует идти с ним ужинать и оставлять Джоан в одиночестве.

– На ужин он меня и не приглашал.

– Ты слишком многое себе позволяешь, дитя мое. Полагаю, внимание капитана Полдарка вскружило тебе голову. Возможно, мне следует переговорить с ним после ужина.

– Нет, матушка, пожалуйста, не делайте этого!

– Хорошо, посмотрим.

На самом деле миссис Тиг не имела ни малейшего желания отваживать такого завидного кавалера. Ее возмущение было чисто формальным. Так следовало бы поступить, будь у нее одна дочь с приданым в десять тысяч фунтов. Но с пятью бесприданницами на выданье каждый кавалер на счету.

Однако, как оказалось, беспокоиться было не о чем. Когда пришло время ужина, Росс по непонятным причинам исчез. Во время последнего танца он держался холодно и явно был чем-то озабочен. Рут даже встревожилась: вдруг кто-то услышал недовольные речи ее матери и рассказал об этом капитану?

Как только танец закончился, Росс покинул бальный зал и вышел в теплую облачную ночь. Неожиданное появление Элизабет вернуло его на землю. Как только Росс увидел ее, от его притворного веселья не осталось и следа. Все, чего он хотел, – это не попадаться ей на глаза. Росс забыл о том, что у него есть обязательства перед Верити, и о том, что на балу он стал членом кружка Паско.

Снаружи стояли два экипажа с лакеями и портшез. Свет из эркерных окон домов, окаймляющих площадь, заливал неровную брусчатку и подсвечивал деревья кладбища при церкви Святой Марии. Туда-то он и направился. Красота Элизабет подействовала на Росса как ушат ледяной воды. При мысли о том, что теперь она всецело принадлежит другому, у него разрывалось сердце. О том, чтобы продолжать флиртовать с Рут Тиг, этой милой простушкой, и речи быть не могло.

Росс вцепился одной рукой в холодные металлические перила и, как человек, который пытается устоять на грани обморока, отчаянно пытался совладать с приступом ревности и боли. Надо было покончить с этим раз и навсегда. Или ему придется снова покинуть графство. У него своя жизнь, в мире полно женщин, пусть и не таких, как Элизабет, а попроще, но и они полны очарования и по-своему привлекательны. Все просто: надо либо излечиться от одержимости Элизабет, либо уехать туда, где не придется постоянно сравнивать с нею других девушек.

Росс пошел дальше. Какой-то попрошайка увязался следом и принялся жаловаться на свою нелегкую долю, но Полдарк только отмахнулся. Вскоре он оказался перед таверной «Медведь». Росс толкнул дверь и, спустившись на три ступеньки, попал в зал, где вдоль стен одна на другой стояли обтянутые медными обручами бочки. В железных подсвечниках чадили свечи. В Светлый понедельник таверна была битком набита народом, и Росс не сразу нашел свободное место. Устроившись на скамье за низким столом, он заказал себе бренди. Половой подергал себя за чуб и в знак уважения перед таким неожиданным посетителем поставил на стол чистый бокал. Росс вдруг понял, что все в таверне умолкли. Гость, облаченный в сюртук и сорочку, слишком уж выделялся на фоне оборванных и полуголодных выпивох.

– Я больше не потерплю таких разговоров, – раздраженно заявил из-за стойки трактирщик. – Так что ты лучше слезь со своего насеста, Джек Трипп.

– Буду сидеть, где сижу, – отозвался долговязый худой мужчина в потрепанном сюртуке; хотя тот был ему явно велик, однако одет был этот Трипп лучше, чем прочие.

– Пусть сидит, – сказал толстяк за соседним столом. – Даже ворону с дымовой трубы не гонят.

Такое меткое сравнение вызвало дружный смех.

Вскоре все поняли, что новый гость слишком занят своими мыслями и ему нет дела до других, и разговоры за столами возобновились. Росс держался особняком, лишь изредка подзывал буфетчика, чтобы тот вновь наполнил его бокал.

– Все правильно, старина, но разве мы все не рождены на свет женщиной? – продолжил разглагольствовать Джек Трипп, которому позволили остаться сидеть на своем «насесте». – Разве появление человека или уход его на тот свет зависят от того, кто он: торговец или нищий? Разговоры о том, что это, мол, Господь так задумал, чтобы одни купались в роскоши, а другие пухли с голоду, – пустая трескотня. Это все люди выдумали, богачи и торгаши, дабы оставаться при своем богатстве, а нас держать в цепях. Легко болтать о религии и подкупать священников едой и вином.

– Оставь Бога в покое, – раздался голос из глубины зала.

– А я ничего против Бога и не говорю, – огрызнулся Джек Трипп. – Меня просто не устраивает Бог богачей. Разве Христос не проповедовал равенство для всех и каждого? Где справедливость для умирающих от голода женщин и детей? Священники обжираются, а наши жены не видят ничего, кроме черного хлеба и ботвы, а детишки мрут как мухи. А ведь в Пенрине, друзья мои, полно зерна!

В зале одобрительно загудели.

– Угостите даму, милорд, – сказал кто-то над самым ухом Росса. – Пить в одиночку – плохая примета: в бренди поселится дьявол.

Он повернулся и посмотрел в дерзкие, широко распахнутые глаза женщины, которая уселась рядом с ним за столом. Высокая, худая, лет двадцати пяти, в синем мужском костюме для верховой езды. Костюм этот когда-то был щегольским, но со временем поизносился и явно успел сменить не одного хозяина: сюртук замусолился, кружевной платок съехал набок. У женщины были высокие скулы, широкий рот, крупные зубы и темные глаза. Черные волосы она не очень умело выкрасила в медный цвет.

Росс без всяких эмоций махнул трактирщику.

– Благодарю, милорд. – Женщина потянулась и зевнула. – Ваше здоровье. А вы неважно выглядите. Я бы сказала, видок у вас кислый. Компания вам явно не помешает.

– Да, в Пенрине есть зерно! – сиплым голосом провозгласил Джек Трипп. – И для кого оно? Уж точно не для таких, как мы. Нет, его продадут за границу. Вот что эти гады удумали. Им плевать, живы мы или передохнем. На шахтах все равно нет работы, потому как цены на олово и медь упали ниже некуда. А почему они так низко упали, друзья мои? Да потому, что торговцы и плавильщики сговорились и установили выгодные для себя цены. И пусть работяги на рудниках гниют заживо! Торговцам нет до них дела! И плавильщикам тоже! Всем плевать!

Росс уперся локтями в стол. Ох уж эти агитаторы в тавернах! Публика любит, когда с ней говорят подобным образом: так люди могут выплеснуть все накопившиеся обиды, которые сами не в силах сформулировать.

Женщина положила ладонь на руку Росса. Он сбросил ее и допил остатки бренди.

– Одиночество, милорд, вот что вас изводит. Позвольте, я взгляну на вашу ладонь. – Она смело перевернула руку Росса ладонью вверх. – Да-а! Так и есть! Разочарование в любви, вот в чем дело. Вас обманула одна белокурая девица. Но есть еще и брюнетка. Вот, посмотрите! – Женщина ткнула тонким указательным пальцем в ладонь Росса. – Видите, она совсем рядом. Брюнетка утешит вас, милорд. Она не из тех недотрог, что пугаются, увидев мужское белье. Я нахожу вас интересным, если вы не против такого определения вашей внешности. Готова поспорить: вы способны доставить женщине удовольствие. Но поостерегитесь. Не будьте слишком уверены в себе, иначе эти жеманные девицы втянут вас в любовную игру. А любовь, милорд, – не игра. Вы и сами это прекрасно знаете.

Росс заказал еще бренди. Люди за столами вернулись к своим разговорам.

– А как же бедняжка Бетси Пайдар? – громко вопрошал Джек Трипп. – Я вас спрашиваю, друзья. Что? Вы не слышали о вдове Пайдар? О той самой, которой житья не дают надзиратели и которая помирает с голоду?

Женщина залпом осушила свой бокал, но руку Росса не отпустила.

– Я вижу уютный дом возле реки. Вы нравитесь мне, милорд. Я чувствую странное притяжение. Мне кажется, вы из тех мужчин, кто знает, что к чему. Видите – у меня талант читать по руке.

Росс посмотрел в глаза гадалке, она не отвела взгляда. Это длилось всего секунду, но в эту секунду женщину захлестнула волна желания. И дело тут было вовсе не в деньгах.

– И что же сказал преподобный Холс, когда ему обо всем рассказали? – вопрошал Трипп. – Он ответил, что Бетси Пайдар сама навлекла на себя все эти беды, потому как не чтила законов графства. Вот они – наши священники!

Росс высвободил руку, положил на стол монету, встал и направился к выходу.

Ночь была темной, моросил мелкий дождик. Прежде чем пойти своей дорогой, Росс постоял секунду в нерешительности и тут услышал, как следом за ним из таверны вышла та самая женщина.

Она быстро нагнала Полдарка и зашагала рядом. Когда женщина снова взяла его за руку, Росс хотел было оттолкнуть ее и покончить уже с этими назойливыми приставаниями, но в последний момент одиночество и тоска накрыли его, словно ядовитый туман. Он мог отказаться, но что дальше? Куда ему идти? Вернуться на бал?

Росс развернулся и пошел следом за женщиной.

То обстоятельство, что Верити условилась заночевать у Джоан Паско, пришлось как нельзя кстати, Россу можно было не возвращаться на бал. Утром от женщины, которую звали Маргарет, он отправился прямиком домой. Когда он подъезжал к Нампаре, первые лучи солнца только-только начали пробиваться сквозь низкие тучи.

Наступил вторник – день ярмарки в Редрате. Росс разделся, спустился на берег и с разбега нырнул в набегавшую волну. Бурлящая холодная вода смыла с его тела миазмы прошедшей ночи: она покусывала, взбадривала и при этом оставалась бесстрастной.

Когда он вышел на берег, скалы в конце пляжа уже посветлели, а небо на востоке приобрело медовый оттенок. Росс вытерся, оделся и пошел будить Джуда. Пока они завтракали, за окном рассвело.

К Редрату они подъехали около десяти. Спустились по крутой скользкой тропе в город, миновали церковь, пересекли по мосту реку и взобрались на холм, где раскинулась ярмарка. На первом поле уже вовсю торговали скотом, овощами и молочными продуктами.

На поиски нужного товара у Росса ушло какое-то время. Он не мог позволить себе разбрасываться деньгами, так что с покупками закончил только к полудню. На втором поле, казалось, раскинули палатки все торговцы округа. В верхней части поля расположились те, что побогаче. Они предлагали конную упряжь, седла, одежду и обувь. В другом конце поля можно было купить имбирные пряники и леденцы, там же торговали веревками и цепями, чинили стулья, точили ножи, предлагали фонари и серные спички, сургуч и серебряные пряжки, плетенные из волоса браслеты, ношеные парики и табакерки, матрасы и ночные горшки.

Росс знал, что на то, чтобы перегнать волов в Нампару, у Джуда уйдет не один час, и решил в освободившееся время погулять по ярмарке. На третьем поле солидных торговцев уже не было видно, там обосновались коробейники и крысоловы, а также можно было за полпенни посмотреть не слишком благопристойное представление. В дальнем конце поля торговали аптекари и травники. Они сидели на корточках и громко, но косноязычно расхваливали свой товар: самые верные снадобья от всех недугов – грудные капли, приворотные духи, капли от нервов, настойку смолы бензойного дерева, помаду, порошки от лихорадки, капли иезуитов. Здесь также можно было купить масло подорожника и латука, ангельскую воду, болиголов от золотухи и репейник от цинги.

На последнем и самом шумном поле толпу развлекали клоуны и шарманщики, а еще там стояла палатка, где, удачно бросив кости, можно было выиграть пасхальный кулич. После горечи и излишеств минувшей ночи Росс с удовольствием смешался с толпой и, чтобы как-то забыться, предавался нехитрым народным развлечениям. Посмотрел за полпенни на самую толстую женщину в мире, которая, по свидетельству стоявшего рядом с ним мужчины, была не такой толстой, как та, что показывали в прошлом году. Еще за полпенни толстуха предлагала зайти за ширму и положить руку на «мягкое место». Мужчина сказал, что это все сплошное надувательство, потому что «она просто кладет вашу руку на ваш же собственный лоб».

Потом Росс четверть часа постоял в темном балагане, где несколько лицедеев изображали пантомиму «Победа святого Георгия над драконом». Заплатил полпенни за то, чтобы увидеть, как калека, которому в детстве свинья отгрызла кисти рук и ступни, рисует вполне сносные картинки, зажав мел в зубах. Еще за полпенни посмотрел на безумную женщину в клетке, над которой издевались зеваки.

Налюбовавшись на все эти представления, Росс зашел в питейную палатку и заказал стакан рома с водой. Он смотрел на проходящих мимо людей и вспоминал слова Джека Триппа. В большинстве своем все эти одетые в лохмотья худые, грязные, рахитичные и рябые люди были не лучше скотины, которой торговали на ярмарке. Стоило ли удивляться тому, что знать и богачи смотрели на них как на низшую расу?

Но в Америке Росс познакомился с новым образом жизни, и теперь подобный подход стал его раздражать. Джек Трипп был прав. Все рождаются равными, а различия и привилегии придумали сами люди.

Росс выбрал питейное заведение на самом краю поля. Здесь было не так шумно, да и воняло не так сильно. Только он заказал второй стакан, как снаружи послышались какие-то крики. Несколько человек прошли в угол палатки, чтобы узнать, в чем там дело. Кто-то начал смеяться. Росс различил громкий визг и тявканье. Он встал и посмотрел через головы зевак.

На поляне за палаткой раньше держали овец, но теперь там было пусто, только несколько мальчишек-оборванцев смотрели на катающийся по утоптанной земле клубок шерсти. Оказалось, что это щенок и кошка, которых мальчишки привязали друг к другу за хвосты. Животные были примерно одного размера, никто из них не смог одержать в драке верх, и теперь несчастные хотели лишь одного – разбежаться. Щенок потянул в свою сторону – кошка зашипела и распласталась на земле. Потом кошка с трудом встала на ноги и, впиваясь в землю когтями, рывками потащила щенка за собой.

Публика заходилась от смеха. Росс тоже улыбнулся и собрался уже сесть обратно за стол, как вдруг какой-то худенький парнишка вырвался из рук удерживающих его сорванцов и бросился на помощь бедным животным. Он увернулся от вставших на его пути мальчишек, упал на колени и, не обращая внимания на царапающуюся кошку, попытался развязать узел на бечевке. Когда зеваки поняли, чем он там занят, в толпе недовольно загудели. Никто не хотел лишаться дармового зрелища. Но эти звуки потонули в яростных криках мальчишек, которые набросились на того, кто испортил их представление. Паренек попытался отбиваться, но силы были неравные.

Росс взял свой стакан, но садиться не стал. Какой-то крупный мужчина шагнул в сторону и загородил ему вид на драку.

– Господи помилуй, – сказал кто-то в толпе, – если будут так пинать, запросто покалечат мальчишку. Это уже не шуточки. Вот ведь мелкие паршивцы!

– Да только кто ж их остановит? – вопросил торговец с синяком под глазом. – Они похуже диких кошек. Вот ведь позор для города.

– А пожалуешься, так мигом окна побьют, – добавил кто-то еще. – И хорошо, если только окна. Вот моя тетя, Мэри Треглоун, у нее дом за Пулом…

– Да знаю я Мэри…

Росс допил свой ром и попросил повторить, но потом передумал и пошел через толпу из палатки.

– Господь всемогущий! – воскликнула какая-то женщина. – Да они никак не на парня, а на девчонку накинулись! Или я ошибаюсь? Неужто никто их не остановит?

Росс достал из-за голенища хлыст и шагнул вперед. Три оборванца заметили его приближение: двое пустились наутек, а третий не покинул поле боя и ощерился, как дикий зверек. Росс хлестнул его по физиономии, мальчишка взвизгнул и убежал. В воздухе пролетел камень.

Теперь оставались еще трое. Двое сидели верхом на девчонке, а третий пинал ее ногами по спине. Этот третий не видел приближающегося противника. Росс дал ему затрещину и отшвырнул в сторону. Второго мальчишку он поднял за штаны и забросил в стоящее неподалеку корыто с водой. Третий успел сбежать.

Девчонка осталась лежать на земле лицом вниз.

Одета она и впрямь была как мальчишка – просторная рубаха, куртка и широкие, не по размеру, бриджи. Но спутанные волосы были слишком длинными для паренька. Рядом в пыли валялась круглая черная кепка.

Следующий камень угодил Россу в плечо. Он носком сапога перевернул виновницу этой свалки на спину. Точно – девчонка. Она была в сознании, но не могла вымолвить ни слова. Каждый ее вдох и выдох сопровождался громким стоном.

Кое-кто из горожан вышел было из палатки, но град камней заставил их отступить.

– Сильно тебе досталось? – спросил Росс.

Девочка села и подтянула колени к подбородку.

– Иуды! – с трудом произнесла она. – Чтоб у них кишки сгнили!

Камни начали кидать прицельно – два угодили Россу в спину. Он убрал хлыст за голенище и поднял девочку на руки. Она была легкой как пушинка. По пути в палатку Росс заметил, что фермеры вооружились палками и погнали оборванцев прочь.

В палатке Росс усадил девочку на свое место. Она опустила голову на стол. Камнями больше никто не кидался, и вокруг них столпились сочувствующие.

– Что они с тобой сделали, милочка?

– По ребрам пинали, да?

– Бедняжка, сильно ее отделали.

Росс заказал два стакана рома.

– Расступитесь, дайте ей отдышаться, – раздраженно сказал он. – Кто эта девочка и как ее зовут?

– Никогда ее прежде не видел, – раздался голос из толпы.

– Она из Роскира, точно вам говорю.

– Я знаю ее, – сказала какая-то женщина. – Это дочка Тома Карна. Они живут за Иллаганом.

– И где же ее папаша?

– В шахте, где ж еще.

Росс поставил стакан рядом с локтем девочки:

– Выпей это.

Девочка взяла стакан и залпом выпила. На вид ей было лет одиннадцать или двенадцать. Худая – кожа да кости, рубаха порвана, темные спутанные волосы скрывают лицо.

– Ты пришла сюда одна? – спросил Росс. – Где твоя мать?

– Нету у нее матери, – сообщила женщина у него за спиной и обдала его волной перегара. – Шесть лет уж, как в могиле.

Девочка наконец обрела голос:

– Я в драке не виновата.

– Никто тебя и не винит, – сказала женщина. – А почему это ты вырядилась в одежду брата, негодница? Ох и всыплют тебе!

– Тебя это не касается, – заметил Росс, которому надоело быть в центре всеобщего внимания. – Давайте уже все расходитесь. Вам что, не на что больше поглазеть? – Он повернулся к девочке. – Значит, ты пришла сюда одна? И что ты тут делала?

Девочка выпрямилась:

– Где Гаррик? Они его мучили.

– Какой еще Гаррик?

– Мой пес. Где он? Гаррик! Гаррик!

– Тут он, тут. – К столу протиснулся один из фермеров. – Вот, поймал его. Нелегкая была работенка.

Девочка вскочила на ноги, взяла из рук мужчины извивающийся черный клубок шерсти и плюхнулась обратно на скамью. Она положила щенка на колени и принялась его осматривать. После драки она и так была вся в крови, а теперь перепачкалась еще больше. Девочка вскинула голову и взвыла, на чумазом лице бешено засверкали глаза.

– Иуды! Грязные уроды! Они отрезали ему хвост!

– Это я отрезал, – спокойно признался фермер. – Думаешь, я дал бы себе руки ободрать ради какой-то дворняги? Да он и так уже был наполовину оторван. Твоему псу без хвоста даже лучше.

– Успокойся, – велел Росс девочке. – Если можешь говорить, лучше скажи, не переломали мальчишке тебе кости, когда колотили?

Он дал фермеру шесть пенсов, и толпа начала постепенно расходиться. Только самые любопытные отошли в сторонку и продолжали глазеть на благородного джентльмена. Щенок оказался беспородной дворнягой с тощей шеей и редкими черными кудряшками на туловище и голове.

– На, возьми. – Росс протянул девочке носовой платок. – Оботри руки и посмотри, глубокие ли царапины.

Девочка перестала себя ощупывать и уставилась на льняной платок.

– Запачкается, – сказала она.

– Не сомневаюсь.

– Может и не отстираться.

– Делай, что тебе говорят, и не спорь.

Девочка потерла платком худенький локоть.

– Как ты здесь оказалась? – спросил Росс.

– Пешком пришла.

– С отцом?

– Отец в шахте.

– Ты пришла одна?

– С Гарриком.

– Тебе нельзя идти обратно в таком виде. У тебя здесь есть друзья?

Девочка вдруг перестала обтираться платком.

– Иуда! Что-то мне не по себе.

– Выпей-ка еще.

– Не-а, хватит с меня.

Девочка встала и, покачиваясь, отошла в угол палатки, где на потеху оставшимся зевакам выблевала весь выпитый ром, после чего упала без чувств. Россу пришлось отнести ее обратно на скамью. Когда девочка пришла в себя, он отвел ее в соседнюю палатку и хорошенько накормил.

Девочка была босиком, в штанах из выцветшего коричневого вельвета. Рубаха ее вся пестрела старыми прорехами и новыми дырами, а кепку она потеряла. Темно-карие глаза казались слишком большими на худеньком бледном личике.

– Как тебя зовут? – спросил Росс.

– Демельза.

– А крестили-то тебя как?

– Чего?

– Я спрашиваю, как тебя родители назвали?

– Так Демельзой же.

– Странное имя.

– Маму тоже так звали.

– Значит, ты Демельза Карн, да?

Девочка кивнула и сыто вздохнула. Ее пес заворчал под столом.

– Я живу в Нампаре. Это за Солом. Ты знаешь, где это?

– За Сент-Анном?

– Да. Я сейчас еду домой. Дитя, если ты не в силах идти, я могу отвезти тебя в Иллаган.

По лицу девочки пробежала тень, но она ничего не ответила. Росс расплатился и велел седлать лошадь.

Спустя десять минут они двинулись в путь. Девочка молча сидела перед Россом. Гаррик бежал следом, он то останавливался и елозил задом в пыли, то вертелся волчком в поисках хвоста, за которым еще недавно любил погоняться, а теперь вот он куда-то подевался, даже повилять было нечем. Через пустошь ехали по глубокой, хорошо утоптанной многими поколениями мулов колее. Землю здесь не возделывали: в этих краях больше ценилась руда. Все деревья, за исключением редких кривых сосен, тут вырубили и пустили на строительство, а речушки были основательно загажены. Иногда среди акров пустой породы и отвалов встречались клочки обработанной земли. Здания для подъемников, деревянные буровые вышки, колесные дробилки, лебедки и конные вороты были единственным украшением этой местности. Канавы и штольни порой брали начало прямо на задних дворах крохотных домишек и хижин. Картошку уже пропололи, среди дыма и шлака паслись козы. Это был не город и даже не деревушка, а просто заселенная рабочим людом местность.

Росс впервые ехал в Иллаган этой дорогой. Благодаря современному оборудованию теперь стали доступны новые залежи меди и олова, горное дело в Корнуолле быстро развивалось, а потом, несколько лет назад, цены вдруг начали падать. Богатые залежи руды притягивали людей как магнит. Население быстро росло. Но в восьмидесятых начался спад, и многие мужчины остались без работы. И тогда встал вопрос: как им прокормить семьи? Угроза голода еще не была такой явной, но уже витала в воздухе.

Демельза повернулась к Россу и попросила:

– Можете меня здесь ссадить?

– Но мы еще и половину пути до Иллагана не проехали.

– Я знаю. Просто чего-то домой неохота.

– Это почему?

Девочка промолчала.

– Твой отец не знает, что ты ушла на ярмарку?

– Знает, но я взяла одежку у брата. Отец сказал, что я должна пойти на ярмарку, и поэтому разрешил одолжить выходную одежку Люка.

– И что?

– А то, что я не достала того, за чем пошла, а одежка брата вся изодралась и перепачкалась. Вот я и думаю…

– А почему ты не пошла в своей одежде?

– Отец порвал, когда вчера меня дубасил.

Они проехали еще немного, девочка оглянулась проверить, не отстал ли Гаррик.

– И часто отец тебя бьет? – поинтересовался Росс.

– Только когда напивается до чертиков.

– А часто он напивается?

– Ну, может, раза два в неделю. Если денег нет, то реже.

Они снова замолчали. До сумерек оставалось часа два, не больше. Демельза развязала тесемки на воротнике.

– Вот поглядите, – сказала она. – Вчера отхлестал меня ремнем. Потяните за воротник, увидите.

Росс послушался и стянул рубаху с одного плеча девочки. Вся спина Демельзы была покрыта рубцами. Местами кожа была рассечена, в грязных, еще не заживших ранках копошились вши. Росс натянул рубаху обратно.

– А сегодня?

– Ох, он бы мне нынче точно всыпал, да я не пойду в дом, пока папашка не угомонится.

Они поехали дальше.

Полдарк не испытывал сострадания к животным, как, впрочем, и все его ровесники, хотя сам их никогда не бил. Но жестокость по отношению к детям возмущала его до глубины души.

– Сколько тебе лет? – спросил Росс.

– Тринадцать… сэр.

Демельза в первый раз назвала его «сэр». Ему следовало догадаться, что эти худые, вечно недоедающие подростки зачастую выглядят младше своих лет.

– Что ты умеешь делать?

– Всякую работу по дому, еще могу картошку сажать, свиней кормить.

– А сколько у тебя братьев и сестер?

– Шестеро братьев.

– И все младше тебя?

– Ага.

Девочка обернулась и пронзительно свистнула, подзывая Гаррика.

– Ты любишь отца?

Она удивленно глянула на Росса.

– Да-а.

– Почему?

Демельза заерзала.

– Потому что в Библии так написано.

– Тебе нравится дома?

– Год назад я попыталась сбежать.

– И чем дело закончилось?

– Вернули обратно.

Тут через дорогу перебежал хорек, Смуглянка шарахнулась в сторону, и Росс сильнее натянул поводья.

– Если поживешь немного не дома, отец наверняка забудет о том, что ты провинилась.

Демельза затрясла головой:

– Не, он мне все попомнит.

– Тогда почему ты решила не ходить до поры домой?

Она улыбнулась ему совсем не детской улыбкой:

– Чтобы хоть сегодня не попало.

Они доехали до развилки. Впереди лежала дорога на Иллаган, а та, что направо, вела в окрестности Сент-Анна, откуда Росс уже привычным маршрутом добрался бы до дома. Он придержал Смуглянку.

– Я тут сойду, – сказала Демельза.

– Мне в доме нужна прислуга. Я живу в Нампаре, это за Сент-Анном. Если возьмешься, будут тебе пропитание и одежка получше этой. Ты еще несовершеннолетняя, так что заработок твой я буду отдавать отцу. – Росс подумал немного и добавил: – Работа тяжелая, поэтому мне нужна сильная девушка.

Демельза испуганно вытаращила на него глаза, как будто он предложил ей что-то дурное. Порыв ветра растрепал девочке волосы, они попали ей в глаза, и она часто-часто заморгала.

– Мой дом в Нампаре, – повторил Росс. – Но ты, может, и не захочешь туда ехать?

Демельза откинула с лица волосы, но ничего не ответила.

– Тогда слезай. – Росс даже почувствовал некоторое облегчение. – Или, если хочешь, могу довезти тебя до Иллагана.

К Демельзе наконец вернулся дар речи.

– Я буду жить в вашем доме? – спросила она. – Прямо сейчас и поедем? О да, пожалуйста, возьмите меня!

Ее выбор был очевиден: девочка хотела отсрочить неизбежные побои.

– Мне нужна работница в кухню, – пояснил Росс. – Чтобы убиралась в доме и себя в чистоте содержала. Я найму тебя на один год. Но учти: это далеко и ты не сможешь бегать домой каждую неделю.

– Я вообще не хочу возвращаться домой, – заявила Демельза.

– Надо будет сперва повидаться с твоим отцом и получить его согласие. Это может быть нелегко.

– Я отлично справляюсь с уборкой. Я вам все отмою и надраю.

Застоявшаяся Смуглянка беспокойно переступила ногами.

– Тогда едем к твоему отцу, и если он…

– Только не сейчас. Возьмите меня к себе, – взмолилась девочка. – Я умею убираться. Я очень хорошо убираюсь.

– Все надо делать по закону. Я могу нанять тебя только с разрешения отца.

– У отца смена до первых петухов. А потом он будет пить и домой не пойдет, пока не напьется.

Росс не знал, верить девчонке или нет. До этого момента он действовал под влиянием порыва. Ему и впрямь нужны были помощники для работы по дому и в поле, ну и к тому же Полдарку претила мысль о том, чтобы вернуть эту девочку пьянице-шахтеру. Но перспектива сидеть до темноты в кишащей паразитами и оборванными детьми лачуге, а потом еще препираться с упившимся джином громилой тоже его не радовала. Вдобавок отец Демельзы мог ведь и отказать.

– Да, вот еще что, – сказал Росс. – К сожалению, Гаррика я взять не смогу.

Девочка молчала. Росс испытующе посмотрел ей в глаза. На ее худеньком бледном личике ясно читалась борьба. Девочка глянула на своего песика, потом на Росса и горько скривила губы.

– Он – мой друг.

– И что?

Демельза немного помолчала, а потом сказала:

– Мы с Гарриком всегда вместе. Я не могу оставить его помирать с голоду.

– И?

– Я не могу, сэр… Правда не могу.

Расстроенная Демельза начала слезать с лошади.

Росс вдруг понял, что попался в собственную ловушку. Человеческая природа оказалась сильнее. Если уж Демельза не может бросить своего друга, то и он абсолютно точно не сможет бросить ее.

Росс нагнал Джуда вскоре после того, как миновали перекресток у Баргуса, где встречались дороги из четырех приходов. Волы устали от долгого перехода, а Джуд умаялся их погонять. Да и ехать верхом на полуслепом Рамуте с навьюченными на него корзинами с живыми цыплятами было не слишком-то удобно. А еще Пэйнтер злился из-за того, что пришлось уехать с ярмарки, не напившись. Такого с ним с десятилетнего возраста не случалось.

Джуд недовольно посмотрел на приближающегося всадника и направил Рамута на обочину, вереница связанных волов послушно потянулась следом.

Росс в двух словах объяснил, откуда взялась маленькая оборванка, предоставив Джуду додумывать все остальное.

Слуга поднял редкие брови.

– Можно, конечно, притащить в дом хромую кобылу, – проворчал он. – Но подбирать сопливых голодранцев – это совсем другое дело. Глядите, сэр, как бы проблем с законом не возникло.

– Уж кто бы говорил о законе, – парировал Росс.

Слуга не смотрел на дорогу, и в результате Рамут угодил копытом в рытвину.

Джуд выругался:

– Чтоб тебя! Где это видано – ехать верхом на слепом жеребце! Да как он поймет, куда ехать, если вообще ни черта не видит? Природа их не так задумала. Лошадь должна видеть, куда скачет.

– А подо мной он всегда уверенно идет, – сказал Росс. – Ты сам-то не забывай смотреть на дорогу. Рамут очень чутко реагирует на поводья. Не торопи его, вот и весь секрет.

– Не торопи! Да если я заставлю его быстрее передвигать ноги от одной каменюки до другой, тут же сам и затороплюсь башкой вперед в ближайшую канаву. Торопить этого коня себе дороже. Он только один раз споткнется, и все! Полетишь кувырком, шея – хрусь! – и поминай как звали!

Росс тронул поводья, и Смуглянка пошла дальше.

Тут Джуд заприметил Гаррика и недовольно завопил вслед Россу:

– Да еще эта грязная дворняга! Господь всемогущий, коли и дальше так пойдет, в следующий раз мы, черт побери, приютим у себя весь работный дом!

Гаррик поднял морду, посмотрел из-под косматых бровей на Джуда и побежал дальше. Пес почувствовал, что на развилке был спор именно из-за него, но все разрешилось благополучно.

Росс раз и навсегда принял решение не сдавать своих позиций в борьбе со вшами и прочими паразитами. Полгода назад весь дом просто кишел насекомыми, особенно много этих ползучих тварей было у Пруди. Но Росс проявил твердость и сумел настоять на своем. Он пригрозил Пруди, что лично отмоет ее под струей водокачки, и это дало свои плоды. Теперь Нампара-Хаус был чист, да и жена Джуда тоже, вот только повсюду можно было наткнуться на ее черные волосы. Если бы Росс привел Демельзу в дом в таком виде, он бы перечеркнул все свои достижения и вернулся к прежнему положению вещей. А значит, сначала надо было отмыть девчонку (и собаку тоже) и подыскать ей подходящую одежду. И тут без помощи Пруди никак не обойтись.

Они подъехали к Нампара-Хаусу на закате, на добрых полчаса раньше Джуда. Как и ожидал Росс, Джим Картер выбежал навстречу, чтобы принять Смуглянку. За зиму парнишка заметно окреп. Его черные испанские глаза слегка округлились, когда он увидел, с каким грузом приехал хозяин. Но манеры Джима выгодно отличались от манер Пэйнтеров, он промолчал и приготовился отвести лошадь в стойло. Девочка тоже уставилась на него круглыми от удивления глазами, потом принялась рассматривать все вокруг: дом, долину, яблони, ручей и малиновую полоску заката над черным морем.

– Где Пруди? – спросил Джима Росс. – Иди позови ее.

– А ее нет, сэр, – ответил Джим. – Она, как только вы уехали, сразу ушла. Сказала, что идет проведать двоюродную сестру в Марасанвосе.

Росс тихо выругался сквозь зубы. У этих Пэйнтеров был удивительный дар: как только в них появлялась нужда, они мигом пропадали.

– Оставь Смуглянку, я сам ею займусь, – сказал Росс. – Джуд в двух милях, перегоняет волов, которых мы купили на ярмарке. Иди и помоги ему. Если поторопишься, встретишь его еще до переправы через Меллингей.

Парнишка выпустил поводья, снова посмотрел на Демельзу и быстро зашагал в сторону долины.

Росс секунду молча разглядывал бродяжку, которую привез в свой дом и которой рассчитывал подарить новую жизнь. Она стояла перед ним в изорванной рубашке и бриджах. Спутанные волосы падали ей на лицо, в ногах вертелся грязный полуголодный щенок. Она повернула одну ногу носком внутрь, сцепила руки за спиной и смотрела в сторону библиотеки. Росс собрался с духом, до завтра ждать было нельзя.

– Идем со мной, – велел он.

Девочка подчинилась, щенок побежал следом. Росс отвел ее на задний двор, где между кладовой и амбаром стояла водокачка.

– А теперь, если хочешь у меня работать, тебе следует помыться, – сказал Росс. – Ты меня понимаешь?

– Да, сэр.

– Я никому не позволяю входить в мой дом грязным. Все, кто у меня работает, должны мыться и ходить в чистой одежде. Так что раздевайся и вставай под струю. А я покачаю воду.

– Да, сэр. – Демельза покорно развязала тесемки на вороте рубашки и вопросительно посмотрела на Росса.

– И больше это не надевай, – сказал он. – Я подыщу тебе что-нибудь чистое.

– Может, я сама покачаю воду?

– И одновременно будешь мыться? Не говори ерунду. И поторопись. Я не намерен тратить на тебя весь вечер.

Росс подошел к водокачке и решительно нажал на рычаг. Демельза еще раз взглянула на него и начала снимать рубашку. На чумазом лице проступил едва заметный румянец. Потом она выскользнула из штанов и шмыгнула под струю.

Росс энергично качал воду. Он понимал, что с первого раза всю грязь не отмыть, но начало было положено. Он отстоял свои позиции в борьбе за чистоту. Худенькое тело девчушки только-только начало формироваться. Кроме следов от порки, Росс заметил синяки на спине и на ребрах: это мальчишки на ярмарке били ее ногами. Хорошо еще, что они были босиком.

Демельза никогда раньше так не мылась. Вода ритмично обрушивалась ей на голову и стекала по телу на землю, а она фыркала и хватала ртом воздух. Гаррик повизгивал, но не убегал и тоже получил свою порцию воды.

Под конец Росс испугался, как бы девчонка не захлебнулась, и перестал качать воду. Напор стал слабее, а он пошел в кладовую и принес оттуда первую попавшуюся под руку тряпку.

– Оботрись этим, – сказал он. – А я пока подыщу тебе какую-нибудь одежду.

Войдя в дом, Росс принялся ломать голову, где же найти платье для бедняжки. Вещи Пруди хоть и были достаточно чистые, но девочка в них бы просто утонула. Пожалуй, одежда Джима могла прийтись ей впору, имейся у того хоть одна рубаха на смену.

Росс прошел в свою комнату, проклиная себя за то, что никогда не думает на шаг вперед, и стал рыться в ящиках комода. Нельзя же целую вечность держать мокрую девочку на холоде. В конце концов он подобрал ей сорочку из голландского полотна, кушак и короткий утренний халат покойного отца.

Вернувшись на задний двор, Росс обнаружил, что Демельза стоит на месте и пытается прикрыться тряпкой, которую он дал ей вместо полотенца, а к ее лицу и плечам прилипли мокрые пряди черных волос. Росс не стал отдавать девочке вещи, сначала он приказал ей пройти в кухню к очагу. Гаррика хоть и с трудом, но все-таки удалось оставить во дворе. Росс разворошил в очаге угли и велел Демельзе стоять у огня, пока не высохнет, а потом уж надевать новый наряд. Демельза заморгала мокрыми ресницами, отвела глаза и кивком дала понять, что все поняла.

Росс снова вышел из дома и пошел расседлывать Смуглянку.

Ночь Демельза Карн провела в алькове, в большой кровати, той самой, где прошли последние месяцы жизни Джошуа Полдарка. Другого места для нее не нашлось. Росс решил выделить ей комнатку между бельевой и спальней Пэйнтеров, но сейчас там было слишком много всякого хлама.

Девочке, которая жила в крохотной лачуге и привыкла спать на полу, укрывшись мешковиной, это помещение показалось невероятно огромным и сказочно роскошным. Одна только кровать была размером с комнату, где Демельза спала вместе с младшими братьями.

Когда Пруди, шаркая ногами и причитая, показала Демельзе, где ей предстоит провести ночь, девочка подумала, что позже туда придут ночевать еще трое или четверо слуг. А когда никто больше так и не появился, она еще долго не могла заставить себя лечь на кровать.

Демельза была не из тех, кто задумывается о будущем или пытается разобраться в причинах происходящего. Когда живешь в лачуге с кучей маленьких братьев, некогда просто посидеть и подумать, да и на размышления во время работы времени тоже особо нет. Что толку беспокоиться о завтрашнем дне, когда день сегодняшний полностью отнимает у тебя время и силы, и так длится годами? Поэтому Демельза приняла внезапный поворот судьбы как данность: нет, она, конечно, обрадовалась тому, что случилось, но отнеслась к этому философски, как и к стычке с мальчишками на ярмарке.

Вот только ее пугала вся эта роскошь. Мытье под струей водокачки оказалось довольно неожиданным событием, но грубость и безразличие к ее чувствам не были для Демельзы в новинку. Если бы после этого ей выдали пару мешков и отправили спать на конюшню, она бы подчинилась, поскольку считала, что это нормально. Но то, что случилось дальше, все больше напоминало истории, которые любила рассказывать ей старая Мэгги, мамаша Супман. В них сочетались ужасы, сравнимые с ночными кошмарами, и светлые моменты из маминых сказок, где все спали на шелковых простынях и ели из золотой посуды. Демельза с удовольствием фантазировала, представляя подобного рода картинки, но ее жизненный опыт мешал воспринять это как должное в реальности. Первой странностью была выданная ей одежда. Это необычное одеяние складками свисало на ее худеньком теле и странно пахло лавандой. В нем было приятно, но тревожно. И в спальне этой находиться тоже было приятно, но тревожно.

Когда же наконец Демельза нашла в себе мужество забраться на кровать, ее охватило странное чувство. Она боялась, что эти большие деревянные дверцы в какой-то момент бесшумно закроются и она останется в этом месте навсегда. Боялась, что господин, который привез ее в свой дом – пусть с виду он и заботливый, и глаза у него добрые, – на самом деле задумал что-то дурное. Боялась, что, как только она уснет, он прокрадется в комнату с ножом или с хлыстом… или просто прокрадется. Потом ее внимание привлекли узоры на шелковом потертом балдахине, золотая кисточка на шнурке колокольчика, гладкие чистые простыни и причудливой формы бронзовый подсвечник, который стоял возле кровати на шатком трехногом столике. Одна-единственная свеча охраняла Демельзу от темноты. Свечу давно следовало задуть, да она и сама грозила вот-вот погаснуть.

Вглядываясь в черную пасть камина, девочка начала представлять, как нечто ужасное спускается по трубе и спрыгивает на плиту под очагом. Она посмотрела на старые мехи, потом перевела взгляд на две странные росписи над каминной полкой (одна показалась ей похожей на Деву Марию) и на подвешенную над дверью саблю с гравировками. В темном углу возле кровати висел портрет, но Демельза не успела рассмотреть его, пока толстуха была в комнате, а когда та ушла, она уже не осмеливалась выйти из круга света.

Время шло, свеча на последнем издыхании загорелась ярче, к потолку поплыли завитки дыма, похожие на кудри старухи. В комнате было две двери. Та, что вела неведомо куда, пугала Демельзу особенно сильно, хотя каждый раз, когда она поглядывала в ее сторону, дверь по-прежнему оставалась плотно закрытой.

Кто-то поскребся в окно. У Демельзы замерло сердце. Она прислушалась и вдруг уловила знакомый звук. Спрыгнув с кровати, девочка подлетела к окну, но не сразу поняла, как оно открывается. А потом ей удалось поднять раму на шесть дюймов, и в этот проем протиснулось черное верткое создание. Демельза обняла песика за шею и чуть не придушила его от любви и страха, что он может залаять.

Появление Гаррика все изменило. Пока хозяйка несла его к кровати, он не переставая лизал ей щеки и уши длинным шершавым языком.

Пламя свечи дрогнуло и снова выпрямилось на несколько секунд. Демельза быстро притащила каминный коврик, потом половичок от двери и соорудила из них импровизированную постель для себя и Гаррика. Свеча медленно угасала, тени один за другим окутывали все предметы в комнате. Демельза свернулась калачиком на ковриках, прижала к себе щенка и, чтобы как-то его успокоить, принялась нашептывать ему на ухо разные ласковые слова. В комнате стало темно и тихо, Демельза с Гарриком уснули.

В ту ночь Росс спал крепко, что и неудивительно после прошлой бессонной ночи, но во сне ему несколько раз являлись какие-то странные и яркие картины. Проснулся он рано и некоторое время лежал в постели: наблюдал, как занимается солнечное ветреное утро, и думал о событиях прошедших двух дней. Бал и худая необузданная Маргарет. Аристократы и простолюдины. Ни с теми ни с другими он не чувствовал себя своим. Элизабет это поняла. И Маргарет тоже.

Потом – ярмарка и то, чем она закончилась. Утром Росс осознал, что вчерашний порыв приютить несчастную оборванку может навлечь на него серьезные неприятности. Он плохо разбирался в законах и относился к ним несколько свысока, но при этом понимал, что никто не имеет права забрать тринадцатилетнюю девчонку из дома, не переговорив предварительно с ее отцом.

Росс решил, что следует повидаться с дядей. Чарльз более тридцати лет занимал пост мирового судьи и наверняка мог посоветовать что-нибудь дельное. Вдобавок Росса беспокоило то, как настойчиво ухаживал за Верити капитан Блейми. После первого танца моряк приглашал ее и на все последующие, по крайней мере до того момента, когда Росс покинул бал. Как пить дать теперь поползут слухи, и Россу казалось довольно странным, что Блейми до сих пор не решился на разговор с отцом Верити.

Когда он выехал в Тренвит, солнце уже поднялось высоко. Воздух был свежим и бодрящим, утро окрасило сельский пейзаж в акварельные и пастельные тона. Даже пустынная местность вокруг Грамблера радовала глаз, особенно если сравнивать с тем, что Полдарк увидел накануне.

Впереди показался Тренвит-Хаус, и Росс в который уже раз подумал о тщетных попытках отца построить нечто, что могло бы соперничать с выдержанной, как доброе вино, красотой этого дома эпохи Тюдоров. Дом не был большим, но при этом казался очень просторным. Возводили его в те времена, когда денег у Полдарков имелось хоть отбавляй, а рабочая сила почти ничего не стоила. Его построили в форме квадрата вокруг небольшого внутреннего дворика. Войдя внутрь со стороны фасада, вы попадали в большой зал с галереей и парадной лестницей. В правом крыле располагались просторная гостиная и библиотека, а в левом – салон и небольшая зимняя гостиная; кухня и кладовая в глубине здания образовывали четвертую стену квадрата. Дом был построен Джефри Тренвитом в одна тысяча пятьсот девятом году и для своего возраста очень хорошо сохранился.

Никто не вышел, чтобы принять у Росса кобылу, поэтому он привязал Смуглянку к дереву и постучал хлыстом в дверь. Никакого ответа. Это был парадный вход, Росс знал, что хозяева часто пользуются небольшой дверью с торца дома, и уже собрался пойти туда, но тут на стук вышла миссис Табб.

Она почтительно присела в реверансе.

– Доброе утро, сэр. Желаете повидать мистера Фрэнсиса?

– Нет, дядю.

– Мне жаль, сэр, но они оба уехали в Грамблер. Нынче утром заезжал управляющий Хеншоу, и они отправились вместе с ним. Входите же, сэр, а я пойду разузнаю, скоро ли они вернутся.

Гость вошел в холл, а миссис Табб поспешила на поиски Верити. Росс постоял немного, разглядывая замысловатые узоры, которые создавали проникавшие сквозь высокие сводчатые окна солнечные лучи. Потом прошел к парадной лестнице, на то самое место, где стоял в день свадьбы Элизабет. Теперь здесь не было ни разряженных гостей, ни участников шумных петушиных боев, ни бормочущих священников. На длинном столе стояли лишь выстроенные в ряд подсвечники. Таким Тренвит-Хаус нравился Россу больше. На столике в алькове лежала большая семейная Библия в латунном переплете. Нынче ее редко кто открывал, разве что тетушка Агата, когда с ней случались приступы благочестия. В Библию эту Полдарки вот уже две сотни лет вносили записи о заключенных браках. Россу стало интересно: появилась уже там запись о женитьбе Фрэнсиса или еще нет?

Он окинул взглядом ряд портретов на стене. Были в Тренвит-Хаусе и другие портреты: в зале, а еще больше – в галерее на втором этаже. Росс мог бы назвать имена от силы десяти запечатленных на них предков: даже на более поздних полотнах зачастую отсутствовали пояснительные надписи и даты. В алькове, где лежала Библия, тоже висел небольшой потускневший портрет, на нем был изображен Робер д’Акре, основатель рода Тренвитов по мужской линии, который прибыл в Англию в одна тысяча пятьсот семьдесят втором году. Масляная краска от времени потрескалась, и на картине можно было разглядеть только узкое аскетичное лицо, длинный нос и сутулые плечи. Затем целых три поколения предков художники обошли вниманием, после чего появился великолепный портрет Анны-Марии Тренвит кисти Кнеллера[5], и еще один, того же художника, на котором был изображен Чарльз Вивиан Рафф Полдарк, с которым вышеупомянутая дама и сочеталась браком в одна тысяча шестьсот девяносто шестом году. Портрет Анны-Марии, красавицы с синими глазами и чудесными рыжими волосами, воистину был жемчужиной коллекции.

«Что ж, – подумал Росс, – портрет Элизабет, несомненно, также украсит семейную галерею, если только найдется мастер, который сумеет воздать должное ее красоте». Опи, на взгляд Росса, слишком увлекался темными красками.

Где-то хлопнула дверь, послышались чьи-то шаги.

Росс обернулся, ожидая увидеть Верити, но это оказалась Элизабет.

– Доброе утро, Росс. – Элизабет улыбнулась. – Верити сейчас в Соле. По средам утром она всегда туда ездит. Фрэнсис с отцом на шахте, а тетушка Агата в постели – бедняжку замучила подагра.

– Ах да, совсем забыл, – бесцветным голосом сказал Росс. – Ничего страшного.

– Я коротаю время в гостиной; может, составишь мне компанию? Хотя бы ненадолго.

Росс не спеша прошел в гостиную следом за хозяйкой. Она села к прялке, но не стала продолжать свое занятие.

– Мы так редко тебя видим. – Элизабет снова улыбнулась. – Расскажи, как тебе понравился бал?

Росс сел и посмотрел на Элизабет. В то утро она была бледна, простое льняное платье подчеркивало ее юность. Она была похожа на девочку и в то же время обладала женской притягательностью. Красивая, хрупкая и сдержанная – замужняя дама. В душе Росса, словно темная волна, росло желание лишить Элизабет самообладания, выбить ее из колеи, но он сумел его подавить.

– Мы были очень рады увидеть тебя на балу, – продолжила она. – Но ты почти не танцевал и так быстро ушел.

– Были другие дела.

– Мы не собирались идти на бал. – Элизабет слегка задел мрачный тон Росса. – Все получилось спонтанно.

– А Фрэнсис с Чарльзом в котором часу вернутся?

– Думаю, что не скоро. А ты видел, как Джордж Уорлегган отплясывал экосез? А ведь клялся, что ничто не подвигнет его на такой подвиг. Видел?

– Не имел подобного удовольствия.

– У тебя к Фрэнсису какое-то важное дело?

– Нет, я пришел поговорить с дядей Чарльзом. Но это может подождать.

Повисла пауза.

– Верити сказала, что ты вчера ездил на ярмарку в Редрат. Купил все, что хотел?

– Кое-что купил. Как раз по поводу одного неожиданного приобретения я и хотел переговорить с дядей.

Элизабет потупила взгляд и тихо произнесла:

– Росс…

– Мой приход тебя расстроил.

Элизабет замерла.

Гость встал:

– Повидаюсь с ними на обратном пути.

Элизабет молчала. А потом, когда она подняла голову, Росс увидел, что глаза ее полны слез. Она подхватила прялку, и слезы закапали ей на руки.

Росс снова сел, у него было такое чувство, будто он падает в пропасть. И ради своего же собственного спасения он начал рассказывать:

– Вчера на ярмарке я подобрал одну девочку. Отец с ней плохо обращается. А мне нужна помощница для Пруди. Девочка боится возвращаться домой. Я отвез ее в Нампару. Будет работать при кухне. Не знаю, как уладить это все по закону. Элизабет, почему ты плачешь?

– Сколько лет девочке?

– Тринадцать. Я…

– Лучше отослать ее обратно. Так будет спокойнее, даже если ты получишь разрешение от отца девочки. Ты же знаешь, как строго порой нас судят люди.

– Я больше сюда не приеду, – сказал Росс. – Я только понапрасну тебя расстраиваю.

– Меня расстроил вовсе не твой приход…

– А что же тогда?

– Мне больно при мысли, что ты меня ненавидишь.

Росс начал нервно крутить в руках хлыст.

– Ты знаешь, что в моем сердце нет ненависти. Боже правый, тебе ли не знать, как…

Элизабет оборвала нитку.

– С самой первой нашей встречи, – продолжал Росс, – все мои мысли были только о тебе. Меня перестали интересовать другие девушки. И когда я уехал, я тосковал лишь о тебе, только к тебе я мечтал вернуться. Это единственное, что имело для меня смысл. Я верил не в то, во что меня учили верить, и не в то, о чем мне рассказывали другие люди. Я верил только в свои чувства к тебе.

– Довольно, хватит…

Элизабет сильно побледнела, но на этот раз Росса уже ничто не могло остановить. Пришло время объясниться.

– Не очень-то приятно быть обманутым в собственных чувствах, – сказал он. – Принимать за правду детские обещания и строить на них замок своей мечты. Но даже сейчас я не могу поверить в то, что все наши клятвы были пустыми. Ты уверена, что ничего ко мне не чувствуешь? Или это притворство? Помнишь тот день, когда ты ускользнула от родных в сад твоего отца и пришла ко мне в летний домик? В тот день ты сказала…

– Ты забываешься, – через силу прошептала Элизабет.

– О нет. Я не забываюсь. В отличие от тебя я все прекрасно помню.

Переполнявшие Элизабет противоречивые чувства внезапно вырвались наружу. Все те эмоции, которые побудили ее пригласить Росса в гостиную: симпатия, привязанность, женское любопытство, уязвленная гордость – все это вдруг вылилось в неприязнь, которая была призвана спасти нечто более важное. Собственные переживания встревожили Элизабет, но слова Росса возмутили ее не меньше. Однако надо было спасать положение.

– С моей стороны было ошибкой просить тебя остаться, – сказала она. – Я лишь искала твоей дружбы, не более того.

– Вижу, ты прекрасно контролируешь свои чувства. Вертишь ими как заблагорассудится и направляешь в удобную для себя сторону. Вот бы и мне так научиться. В чем секрет, не расскажешь?

У Элизабет затряслись руки, она оставила прялку и подошла к двери.

– Я замужем. Говорить так, как ты… как мы… нечестно по отношению к Фрэнсису. Я надеялась, что мы останемся добрыми соседями… и добрыми друзьями. Ведь мы живем так близко. Мы могли бы помогать друг другу. Но ты ничего не способен забыть и простить. Возможно, я слишком о многом прошу… Не знаю. Но, Росс, пойми, наши отношения были отношениями между мальчиком и девочкой. Я испытывала к тебе самые нежные чувства. Ты и сейчас мне очень нравишься. Но ты уехал, и я встретила Фрэнсиса. С Фрэнсисом все было по-другому. Я его полюбила. Я повзрослела. Мы с ним уже не были детьми. А потом пришла весть о твоей гибели… Когда ты вернулся, я была так счастлива и очень сожалела, что не смогла… не смогла сохранить тебе верность. Если бы можно было хоть как-то загладить свою вину, я бы с радостью это сделала. Я так хотела, чтобы мы остались друзьями, я думала… Вплоть до сегодняшнего дня я думала, что у нас получится. Но после всего этого…

– После всего этого лучше даже не пробовать.

Росс подошел к двери. Слезы Элизабет высохли, а глаза стали темнее, чем обычно.

– Наверное, мы теперь не скоро увидимся, – сказала она.

– Тогда прощай. – Росс наклонился и поцеловал ей руку.

Элизабет вздрогнула, словно боялась испачкаться. Росс решил, что стал ей противен.

Она проводила его до парадной двери. Смуглянка, завидев хозяина, тихо заржала.

– Попытайся меня понять, – попросила Элизабет. – Я люблю Фрэнсиса, и теперь он мой муж. Будет лучше для всех, если ты сможешь забыть меня. Больше мне нечего тебе сказать.

Росс оседлал Смуглянку и сверху вниз посмотрел на Элизабет:

– Да уж, вряд ли к этому можно что-то добавить!

Затем он поклонился и поскакал прочь, а Элизабет осталась стоять на пороге Тренвит-Хауса.

«Ну вот и все, – подумал Росс. – Говорить больше не о чем».

Если можно было получить какое-то извращенное удовлетворение от попыток своей язвительностью лишить Элизабет самообладания, то после этого разговора он, считай, его получил.

Однако на самом деле Росс чувствовал лишь испепеляющее душу, опустошающее одиночество и презрение к себе. Он повел себя недостойно. Что может быть проще, чем выступать в роли покинутого возлюбленного, чьи речи полны сарказма и горечи.

Даже если ему удалось задеть Элизабет своими нападками, – обороняясь, она сумела сравнять счет. Ну и чего, спрашивается, он всем этим добился? Чего стоили все эти его тщательно продуманные колкости, если сама Элизабет могла всего одной фразой нанести Россу куда более серьезный удар?

Росс миновал Грамблер и, когда до дома было уже рукой подать, наконец вспомнил, что так и не повидался ни с Чарльзом, ни с Верити: те два вопроса, ради которых он отправился в Тренвит, так и остались без ответа.

Въехав в долину, Росс пребывал в столь мрачном расположении духа, что его не радовали даже собственные земли, которые уже приобрели более или менее ухоженный вид. Вдалеке он заприметил возле Уил-Грейса Джуда и юного Картера, которые возились с шестью запряженными волами. Животные пока еще не привыкли работать вместе, но Росс был уверен, что через неделю-другую Джимми сможет справляться с ними без особого труда.

Спешившись около родного дома, он устало посмотрел на поджидавшую его Пруди:

– Ну как тут у вас дела?

– Да вот заявились трое каких-то типов. Повидать вас хотят. Ввалились без спросу. Сидят в гостиной.

Росс безразлично кивнул и прошел в дом. В гостиной его поджидали трое работяг. Все крепкие и плечистые, судя по одежде – шахтеры.

– Мистер Полдарк? – без единой нотки почтения в голосе вместо приветствия спросил тот, что был постарше, крупный мужчина лет тридцати пяти с налитыми кровью глазами.

– Чем обязан? – раздраженно поинтересовался Росс, он не был расположен к общению с незнакомыми людьми.

– Я – Карн, – представился мужчина. – Том Карн. А эти двое – мои братья.

– Ну и? – спросил Рос и в ту же секунду понял, кто перед ним. А еще он понял, что эту проблему придется решать самому, без дельных советов дяди Чарльза.

– Я тут слышал, вы мою дочурку захомутали.

– Кто тебе такое сказал?

– Вдова Ричардса сказала, что вы ее к себе увезли.

– Не знаю такую женщину.

Карн моргнул и переступил с ноги на ногу. Он не собирался поддаваться на какие-то там уловки, вступая в дискуссию.

– Где моя дочушка?

– Они весь дом облазили, – сообщила из-за двери Пруди.

– Закрой рот, женщина, – оборвал ее Карн.

– По какому праву вы вломились в мой дом и хамите моей прислуге? – с непредвещающей ничего хорошего вежливостью поинтересовался Росс.

– По какому праву?! Да вы наговорили черт-те чего моей дочери и утащили ее с собой. Где она, я вас спрашиваю?

– Понятия не имею.

Карн угрожающе выставил вперед подбородок:

– Тогда советую вам поискать.

– Ага, вы уж лучше поищите, – поддакнул один из братьев Карна.

– Чтобы ты увез ее домой и там избил до полусмерти?

– Моя дочь. Что хочу, то с ней и делаю, – заявил Карн.

– Да у нее на спине живого места нет!

– А какое вы имели право смотреть на ее спину! Я на вас в суд подам!

– По закону с четырнадцати лет любая девушка вправе сама решать, где ей жить.

– А Демельзе еще нет четырнадцати.

– И ты можешь это доказать?

Карн затянул потуже ремень.

– Слушайте, мистер, мне нет нужды ничего доказывать. Демельза – моя дочь. И она, черт побери, не будет ублажать всяких там господ ни в сорок лет, ни сейчас. Понятно?

– Все лучше, чем расти в твоем свинарнике, – парировал Росс.

Карн переглянулся с братьями:

– Похоже, он не собирается отдавать мою дочурку.

– Ну так мы его заставим, – сказал рябой шахтер лет тридцати, судя по виду – средний из братьев.

– Схожу-ка я за Джудом, – подала голос стоявшая у двери Пруди и, шаркая тапками, поспешила прочь.

– Ну, мистер, и что теперь будем делать? – спросил Карн.

– Так вот зачем ты притащил сюда свою родню! – сказал Росс. – Одному справиться – кишка тонка?

– Да я хоть две сотни друзей мог с собой привести, мистер, – запальчиво заявил Карн. – Мы в Иллагане не цацкаемся с теми, кто ворует наших детишек. Вперед, ребята!

Братья будто только того и ждали. Один пнул ногой стул, второй опрокинул стол с чашками и тарелками, а Карн-старший схватил подсвечник и швырнул его на пол.

Росс прошел через комнату, снял со стены один из французских дуэльных пистолетов и начал его заряжать.

– Только троньте еще хоть что-нибудь в этой комнате – пристрелю.

Братья замерли. Они явно растерялись.

– Где моя дочурка? – выкрикнул Карн.

Росс сел на подлокотник кресла.

– Убирайтесь с моей земли – или я подам на вас в суд за незаконное вторжение.

– Том, пойдем лучше отсюда, – сказал младший из братьев. – А потом вернемся вместе с ребятами.

– Нет, я сам с ним разберусь. – Карн подергал себя за бороду и покосился на Росса. – Может, купите девчонку?

– Сколько за нее хочешь?

Карн прикинул что-то в уме и сказал:

– Пятьдесят гиней.

– Пятьдесят? – изумился Росс. – Да я за пятьдесят все твое голозадое отродье куплю.

– А сколько дадите?

– По гинее за каждый год, что она у меня проживет.

Карн харкнул на пол.

Росс внимательно посмотрел на плевок:

– Если так, придется задать тебе трепку.

Карн презрительно ухмыльнулся:

– Легко грозить, с пистолетом-то в руках.

– Легко нападать втроем на одного.

– Они не полезут, пока я не велю.

– Я предпочел бы дождаться своих людей.

– Ага, так я и знал. Идем отсюда, ребята.

– Стойте, – сказал Росс. – С превеликим удовольствием самолично сверну тебе шею. Снимай куртку, мерзавец.

Карн прищурился и окинул хозяина дома недоверчивым взглядом:

– Тогда уберите пистолет.

Росс положил пистолет на комод. Карн удовлетворенно оскалился и прорычал своим братьям:

– Не лезьте. Это мое дело. Все ясно? Я сам его прикончу.

Полдарк снял сюртук и жилет, стянул шейный платок и встал, ожидая дальнейших действий противника. Он вдруг понял, что драка – это именно то, что было ему необходимо нынче утром. Больше всего на свете он хотел задать кому-нибудь трепку.

Том двинулся на Росса, и по его движениям сразу стало понятно, что он опытный боец. Карн подобрался ближе, ухватил Полдарка за руку и попытался сделать подсечку. Росс ударил его в грудь и шагнул в сторону.

«Не спешить, надо сперва оценить противника.

„Я не люблю тебя“, – вот что сказала Элизабет.

Что ж, это, по крайней мере, честно. Выбросила, как заржавевшую безделушку. Больше я ей не нужен. Таковы женщины. И вот теперь надо разбираться с этим наглым озверевшим громилой. В собственной гостиной. Главное – оставаться спокойным».

Карн снова бросился в атаку. Он применил тот же прием, только действовал быстрее и успел просунуть голову под мышку Россу, а второй рукой ухватил его за ногу и начал поднимать.

«Ага, знаем мы этот бросок. Откинуться назад. Так, как раз вовремя. Шаг в сторону и удар в челюсть. Дьявол, это было неплохо. Сломать ему шею».

Хватка ослабла. Снова стала сильнее.

Оба с грохотом повалились на пол. Карн попытался коленом ударить Росса в живот.

«Костяшками пальцев в лицо. Два раза подряд. Теперь освободиться. Перевернуться и встать на ноги».

Средний брат запыхтел и оттащил в сторону опрокинутый стол. Он будет следующим. А потом очередь дойдет и до младшего.

Карн вскочил на ноги и, как кошка, вцепился в ворот сорочки Росса. Ткань выдержала. Отличная ирландская материя. Они налетели на высокий буфет. Буфет угрожающе закачался.

«Рубашка порвется? Ну и плевать. На балу я бродил по залу, как глупый влюбленный теленок. Сбежал, едва увидев свою госпожу. Отправился зализывать раны. Решил пуститься во все тяжкие…»

Ткань снова выдержала. Теперь перехватить противника за запястье. Ударить его левым локтем сверху вниз по предплечью. Ага, отпустил. Застонал от боли.

Росс обхватил Карна за корпус и сцепил руки в замок. Низко наклонил голову. Карн попытался нанести удар локтем, но места для размаха не было. Шахтер пнул Росса ботинком, потерял равновесие и отлетел к стене.

«Хотел пуститься во все тяжкие и пустился. Выпивка и шлюхи. Боже правый – нашел выход! А вот драка – совсем другое дело».

Карн поднялся на ноги и снова ринулся в атаку. Два мощных удара его не остановили. Он обхватил Росса за пояс.

– Добивай его! – завопил средний брат.

Вся сила шахтера – в его руках. Хватит уже бросков. Том усилил захват и попытался сломать противнику спину, согнув его пополам. Карн уже многих таким образом покалечил.

Росс оскалился от боли, но спина у него была крепкая. Спустя несколько секунд он подогнул колени и уперся руками Карну в подбородок. Ноги оторвались от пола. Попытка ударить противника коленями по бедрам стоила Полдарку немалых усилий. От напряжения перед глазами заплясали черные точки. Карн потерял равновесие, и они снова повалились на пол. Но хватку шахтер не ослабил.

«Пусти кровь этой пьяной скотине. Он избивает собственное дитя. Преподай ему урок. Сломай свинью. Ну же, сломай его!»

Росс рывком подтянул колени. Резко повернулся на бок. Высвободился и первым встал на ноги. Когда Карн поднялся, Росс встретил его мощным хуком в челюсть. Шахтер закачался и рухнул в камин, опрокинув стойку с кочергой и щипцами. На этот раз он поднимался гораздо медленнее.

Росс сплюнул кровь на пол и поинтересовался:

– Ну что, сдаешься или продолжим?

– Что? Да чтобы я сдался какому-то молокососу со шрамом на роже? Погоди, я тебе сейчас еще всыплю!

– Да не могу я идти быстрее, – ворчал Джуд. – Куда спешить-то? Ну прибежим мы к ним, толку-то? Трое на трое. Притом что один из нас – пацан, худющий, как былинка, и нежный, как цветочек.

– Много ты обо мне знаешь, – обиделся Джим. – Я им хоть пару раз, да врежу.

– А меня ты что, забыл посчитать? – возмутилась Пруди и потерла свой красный нос. – Еще не народился такой мужчина, с которым бы я не могла справиться. Все вы только грозиться горазды. Огреешь разок черпаком, и что? Мигом уползаете, поджав хвост.

– Я побежал, – сказал Джим и, взмахнув кожаным хлыстом, потрусил вниз по холму.

– А где наша соплячка-то? – спросил Джуд женушку.

– Откуда я знаю! Эти типы еще до прихода капитана Полдарка весь дом перерыли. Мне вот что странно: почему ты их не заприметил и не пришел домой? Неужто не слышал, как я орала? Чуть глотку не сорвала.

– Не могу же я быть сразу повсюду, – резонно заметил Джуд и переложил вилы с одного плеча на другое. – Простому смертному такое не под силу. Вот кабы бродили по ферме сорок шесть Джудов Пэйнтеров, тогда другое дело. Может, один из них и оказался бы там, где тебе хочется. Но Джуд тут один такой, слава богу…

– Аминь, – заключила Пруди.

– Именно. И значит, не приходится ждать, что он всегда будет поблизости и услышит тебя, как только ты разорешься.

– Верно. Вот только нечего строить из себя глухого, когда я зову тебя с соседнего поля. Видала-то я, правду сказать, только твои штаны, но сразу признала их по заплатам на коленках. А еще трубка твоя дымит так, что ни с чем не спутаешь.

Внизу, между яблонь, мелькнула фигурка Джима. Он мчался через сад к дому. Джуд и Пруди видели, как он распахнул дверь и вбежал внутрь.

Пруди потеряла один башмак, и ей пришлось остановиться. Тут уж начал ворчать Джуд. Они спустились с холма, но не успели пройти через сад, как им навстречу выбежал Джим Картер.

– Все в порядке, не торопитесь. Они… они дерутся… по-честному. Есть на что поглядеть.

– Чего? – не поверил своим ушам Джуд. – Дерутся один на один? И без нас?

Он отбросил вилы и побежал так быстро, что оказался возле дома раньше Джима. В гостиной все было перевернуто вверх дном. Росс пытался вытолкнуть Карна за дверь, но тот, хоть и выдохся, не желал позориться и оказывал отчаянное сопротивление. Одной рукой шахтер цеплялся за Росса, а второй – за косяк и с ослиным упрямством отказывался признать свое поражение.

Росс, увидев слугу, широко улыбнулся:

– Открой окно, Джуд…

Джуд кинулся исполнять приказ, но на его пути встал младший Карн.

– Нет уж, приятель, я тебя туда не пущу. Один на один, так один на один. Пусть сами разбираются.

Карн успел за это время отдышаться и с новыми силами вцепился Россу в горло. Тот в ответ нанес еще два удара. Хватка шахтера ослабла, Росс развернул его кругом, ухватил за шиворот и за штаны и поволок через холл к парадной двери, где чуть не сшиб с ног запыхавшуюся Пруди.

Братья Карн беспокойно ожидали финала. Джуд понимающе ухмылялся.

Послышался всплеск, и спустя несколько секунд в гостиную вернулся Росс.

– Пусть немного поостынет. – Он вытер кровь со щеки и сверкнул глазами. – Ну, кто следующий?

Ни один из Карнов не двинулся с места.

– Джуд.

– Да, сэр?

– Проводи этих джентльменов вон с моей земли, а потом возвращайся и помоги Пруди прибраться здесь.

– Хорошо, сэр.

Средний брат немного расслабился и начал вертеть в руках кепку. Он явно силился что-то сказать. И наконец изрек:

– Ну да, вы его одолели. Только, как ни крути, он-то прав, а вы – нет. Во как. А бой был отличный. Лучше я только на ринге видал.

– Да уж, – подтвердил младший Карн и сплюнул на пол. – Черт, Том ведь меня столько раз дубасил. Не верилось, что когда-нибудь увижу, как его самого отделают. Спасибо вам, мистер.

И Карны ушли.

После драки у Росса все тело ныло от полученных ударов. Кожа на костяшках пальцев была содрана, два пальца вывихнуты. Но боль пересиливало чувство удовлетворения. Эта драка словно выбила из него всю злость. Так врачи пускают больному кровь.

– О господи! – запричитала Пруди, войдя в гостиную. – Я сейчас принесу чистую тряпицу и скипидар.

– Обойдусь без твоего лечения, – сказал Росс. – Подлечи-ка лучше мебель. Умеешь стулья чинить? А еще мы посуду побили. Где девчонка? Скажи ей, чтобы выходила.

– Да кто ж ее знает, где она. Как увидала своего папашу, так сразу – шмыг мимо меня, и след простыл. Они тут все облазили, однако я думаю, что она где-то в доме. – Пруди подошла к двери. – Эй, малявка! Можешь выходить. Твой папаша ушел. Мы его спровадили. Выходи, не бойся!

Тишина.

Порез на щеке Росса почти перестал кровоточить. Он надел жилет и сюртук, а шейный платок затолкал в карман. Оставалось подождать, когда вернется Джуд и подтвердит, что Карны убрались восвояси, а там уже можно будет спуститься к морю и искупаться. Соленая вода прекрасно залечит ссадины и порезы.

Росс подошел к высокому буфету, который столь угрожающе раскачивался во время драки, и налил себе полный стакан бренди. Он выпил бренди залпом, запрокинув голову, и в этот момент встретился взглядом с Демельзой Карн. Она смотрела на него с верхней полки буфета темными, округлившимися от пережитого волнения глазами.

Росс расхохотался так громко, что перепуганная Пруди бегом вернулась в гостиную.

В тот же вечер, около девяти часов, Джим Картер вернулся в Нампару со свидания с Джинни Мартин. Они подружились еще до того, как Джим начал работать на Росса, но за зиму их отношения переросли в нечто большее.

Обычно после свидания Джим сразу же шел в свой закуток на сеновале при конюшне и спал там до самого рассвета, но в этот вечер он первым делом отправился в дом и заявил, что хочет поговорить с Россом. Джуд, которого он ввел в курс дела, проводил парня в гостиную.

– Заки Мартин слышал от Уилла Нэнфана, – Джим сразу взял быка за рога, – что иллаганские шахтеры заявятся сюда нынешней ночью, чтобы поквитаться с вами за похищение дочки Тома Карна.

Росс поставил стакан, но книгу, которую читал, закрывать не стал.

– Что ж, пускай приходят. Мы с ними разберемся.

– А я вот не шибко в этом уверен, – сказал Джуд. – С двумя-тремя мы, конечно, справимся, как вы сегодня с Карнами. Но когда их сотни, они смахивают на этакого огроменного ревущего дракона. Пойдешь против – мигом разорвут на клочки, и мокрого места не останется.

Росс призадумался. В словах Джуда была доля истины. Не то чтобы Полдарк боялся драконов, но, когда шахтеры собираются в банды и начинают бесчинствовать, закон становится бессилен. Однако Росс сомневался, что они отправились в такую даль по столь незначительному поводу. Разве что работяги сильно напьются, а на Пасхальной неделе это вполне вероятно.

– Сколько в доме ружей? – спросил он Пэйтнера.

– Кажись, три.

– Одного будет достаточно. Проследи за тем, чтобы остальные тоже были почищены и заряжены. Это все.

Джуд с Джимом вышли из гостиной. Росс слышал, как они перешептываются за дверью. Подобные меры предосторожности явно показались им недостаточными. А что еще можно было сделать? Росс никак не ожидал, что его спонтанное решение приютить Демельзу повлечет за собой такие последствия. За два года, проведенные за границей, он успел забыть о предрассудках местных жителей. Для рудокопов и мелких арендаторов любой, кто жил на расстоянии двух-трех миль от них, был чужаком. А уж если этот чужак вдобавок увел из дома девочку… И не важно, что родной отец бил бедняжку и она сама захотела уйти. Росс проникся состраданием, поддался порыву, а в результате его обвинили в похищении ребенка. Стоит ли обращать внимание? Пусть себе болтают: как говорится, собака лает – ветер носит.

Росс позвонил в колокольчик. В гостиную, тяжело ступая, вошла Пруди.

– Иди спать, Пруди, и проследи, чтобы девочка тоже легла. И передай Джуду, что он мне нужен.

– А он только что ушел, сэр. Вот прям только что. На пару с Джимом Картером куда-то умотали.

– Ладно, не важно.

Небось пошел с фонарем проводить парнишку на сеновал. Росс встал и сам сходил за своим ружьем. Это казнозарядное ружье еще десять лет назад купил в Шербуре его отец. Оно было надежным и более точным, чем все виды оружия, с которым доводилось сталкиваться Россу.

Он преломил ствол, заглянул внутрь, убедился в том, что кремень и курок в порядке, аккуратно насыпал порох на полку и положил ружье на диванчик, стоявший в нише возле окна. Вот и все, что он мог предпринять в данных обстоятельствах. Росс наполнил стакан и вернулся к чтению.

Джуд все не шел, и Росс начал терять терпение. Погода стояла безветренная, в доме было очень тихо, только иногда за панелями пробегали мыши, или облезлая Табита Бетия скребла пол напротив камина, или полено с треском рассыпалось на угольки.

В половине одиннадцатого Росс вышел за дверь и посмотрел в сторону долины. Ночь выдалась облачная. Он слышал, как журчит ручей. Сова бесшумно спорхнула с дерева.

Росс оставил дверь открытой и обогнул дом, направляясь в сторону конюшни. Очень темное море словно бы набухало и тихо подбиралось к суше. Время от времени черные волны с грохотом разбивались о берег, оставляя после себя сверкающие в темноте белые языки пены.

После потасовки с Карном у Росса разболелась раненая нога, все тело затекло, а спина ныла так, будто он весь день мешки таскал. Он вошел в конюшню и поднялся на сеновал. Джима там не было.

Спустившись, Росс похлопал по загривку Смуглянку, послушал, как возится в отведенном ему ящике Гаррик, и пошел обратно. Черт бы побрал этого Джуда. Куда он запропастился? Не совсем же он дурак, чтобы уйти из дома после предупреждения Джимми Картера? Неужели этот прощелыга попросту сбежал?

Росс прошел в спальню на первом этаже. Кровать в алькове пустовала, поскольку Демельзе выделили свою комнатушку. Росс поднялся по лестнице и заглянул в комнату девочки. Там было темно хоть глаз выколи, но он отчетливо слышал учащенное дыхание Демельзы. Пусть она и не спит, но, по крайней мере, здесь. Небось почуяла опасность. Росс, не сказав ни слова, закрыл дверь.

Из соседней комнаты доносились такие звуки, будто какой-то дряхлый старик пилил полено ржавой пилой. Этого было достаточно, чтобы не беспокоиться по поводу Пруди. Спустившись в гостиную, Росс снова взялся за книгу, но пить больше не стал. Если Джуд вернется, они будут всю ночь по очереди дежурить у окна. Два часа через два. Если же слуга так и не объявится, то ему самому придется бодрствовать всю ночь.

За полчаса до полуночи Росс дочитал очередную главу, закрыл книгу и снова вышел из дома. Тишина. Только легкий ветер качнул ветку сирени. Табита Бетия выбежала за Россом и потерлась о сапог хозяина. Ручей продолжал бормотать свою нескончаемую литанию. Из вязовой рощицы доносилась дребезжащая трель козодоя. Росс смотрел, как над Грамблером поднимается луна.

Но тут он сообразил, что Грамблер находится к юго-востоку от Нампары, а свечение в небе было слишком ярким как для восходящей, так и для заходящей луны.

Пожар.

Росс сорвался с места, но через пару шагов остановился.

Если Джуд и Картер дезертировали, значит он должен в одиночку защищать дом и двух женщин. Если шахтеры из Иллагана действительно вышли на тропу войны, уходить сейчас неразумно. Допустим, пожар был как-то связан с событиями прошедшего дня. Тогда, пытаясь выяснить, в чем дело, Росс непременно наткнется на шахтеров. Но при этом нельзя было исключать вероятность того, что кто-то из них сумеет проскочить мимо него в Нампару. Нет уж, лучше остаться, иначе они спалят дом.

Росс закусил нижнюю губу и обругал Джуда последними словами. Ничего, он покажет этому трусу, как сбегать при первых признаках опасности. Малодушие Джуда почему-то казалось даже хуже того, что они с Пруди сотворили с домом в его отсутствие.

Чтобы получше рассмотреть огни, Росс похромал за дом и дальше, на Долгое поле. Потом вернулся и поначалу хотел разбудить Пруди и предупредить ее, чтобы была начеку. Но в доме было тихо и темно, только за шторами гостиной мерцало желтое пламя свечи. Ему не хотелось лишний раз пугать и без того встревоженную Пруди. Росс попробовал представить, какие чувства испытывает сейчас девочка, которая сидит одна наверху, в своей темной комнатушке.

Из всех человеческих слабостей Росс более всего ненавидел нерешительность. Спустя пять минут он чертыхнулся, схватил ружье и быстро зашагал вверх по долине.

Когда Полдарк добрался до небольшого хвойного леска за Уил-Мейденом, заморосил дождь. Пройдя через лесок, Росс остановился и посмотрел в сторону Грамблера. Отчетливо видны были три очага пожара, к счастью пока что небольшие. А потом он заметил фигуры двух мужчин, которые двигались вверх по холму в его сторону. Один из них нес фонарь.

Росс ждал. Это были Джуд Пэйнтер и Джим Картер.

Они оживленно переговаривались, Джим просто захлебывался от возбуждения. Следом за ними из темноты появились еще четверо: Заки Мартин, Ник Вайгус, Марк и Пол Дэниэлы. Все из Меллина. Когда компания приблизилась, Росс вышел им навстречу.

Джуд оскалился так, что стали видны десны.

– Вот те на! Неужто капитан Росс? Чего это вы тут делаете? Я только пять минут назад сказал себе: капитан Росс уже, наверное, завалился в кровать и дрыхнет без задних ног. Подумалось еще, что и мне было бы лучше последовать вашему примеру, а не болтаться тут: сыро и приличной выпивки ближе чем в миле не сыщешь…

– Где это вы были?

– Да всего-то в Грамблере. Я собирался заглянуть в кабак и скоротать вечерок в хорошей компании…

Тут подтянулись остальные шахтеры, но, завидев Росса, остановились. Свет фонаря выхватил из темноты хитрую физиономию Ника Вайгуса. Ник улыбался и явно был не против задержаться, но Заки Мартин потянул его за рукав:

– Идем, Ник. Тебе утром на смену. Доброй ночи, сэр.

– Доброй ночи, – сказал Росс.

Теперь он разглядел возле костров еще несколько движущихся фигур с фонарями в руках.

– Ну, Джуд, я жду объяснений!

– Это вы про костры? Ну, ежели хотите послушать, дело было так…

– Дело было так, сэр, – перебил Джуда изнывающий от нетерпения Джим. – Уилл Нэнфан слыхал, будто иллаганцы собираются разгромить ваш дом… в отместку за то, что вы дочку Тома Карна умыкнули. Мы и подумали, что неплохо бы их остановить. Уилл сказал, что их там человек сто собралось и все с дубинами. А ведь за иллаганскими должок перед нашими еще с ярмарки, что была в Михайлов день. Ну, я рванул в Грамблер, поднял там всех и говорю…

– Тоже мне, нашел о чем рассказывать, – с достоинством заметил Джуд.

Но обычно робкий Джим так распалился, что уже не мог остановиться.

– …И говорю: «Чего вы тут сидите? Иллаганцы решили повеселиться, и они уже на подходе». А больше-то и объяснять ничего не потребовалось. Понимаете? В кабаке было полно ребят из Грамблера, и у всех кулаки чесались поквитаться с иллаганскими. Ну а Джуд тем временем сбегал в Сол и рассказал тамошним ту же самую историю. В Соле, правда, все прошло не так гладко, но он привел человек двадцать или тридцать…

– Тридцать шесть, – уточнил Джуд. – Но семеро слабаков завернули в кабак вдовушки Треготан промочить горло. Я слыхал, они там до сих пор так и сидят. Это все Боб Митчел виноват. Если бы не он…

– В общем, они подоспели как раз вовремя, чтобы разжечь три костра…

– Да, три костра, – подтвердил Джуд. – А потом…

– Дай парню рассказать, – перебил его Росс.

– Так вот, разожгли мы три костра, – продолжил Джим. – Они уже прилично так разгорелись, когда мы услыхали, что идут иллаганцы. Четыре или пять дюжин. А впереди Ремфри Флэманк. И все пьяные в стельку. Когда они подошли, Майк Андерварт взобрался на стену и как заорет: «Чего вам надо, иллаганцы? Что вы тут забыли?» А Ремфри как рванет рубаху, чтобы все увидели, какая у него волосатая грудь, и отвечает: «Не ваше собачье дело!» Тогда Пол Дэниэл говорит: «Как это не наше? Мы не желаем, чтобы иллаганцы трясли своими погаными сиськами на нашей земле». И тут все иллаганцы взревели, как будто кто медведя раздразнил. – Джим умолк на секунду, чтобы перевести дух, и продолжил: – А потом один коротышка с бородавкой на щеке, здоровенной такой, со сливу размером, заорал: «Друзья, мы против вас ничего не имеем! Мы пришли за иллаганской девчонкой, которую умыкнул ваш красавчик-джентльмен! Хотим преподать ему урок! Да такой, чтоб до смерти не забыл. А к вам мы без претензий!» Тогда Джуд выступил вперед и говорит: «Подумаешь, большое дело, наш хозяин всего-то и нанял ее в служанки. Было бы из-за чего огород городить. И, чтоб вы знали, заполучил он ее в честной драке. Ваши так ни в жисть не сумеют. Всем известно, в Иллагане…»

– Хватит тебе, – вдруг разозлился Джуд. – Будто я сам не знаю, что говорил! И повторить сам могу… – Он повернул голову и продемонстрировал синяк под глазом.

Но Джим не унимался:

– Так вот, Джуд и говорит: «Всем известно, в Иллагане что ни мужик, так грязный косоглазый ублюдок от плоскогрудой шлюхи, а силенок у вас у всех не больше, чем у хромой клячи с живодерни». Складно так завернул, ну прям как на проповеди. А потом кто-то засветил ему в глаз.

– А потом, полагаю, началась потасовка, – сказал Росс.

– Нас, почитай, человек двести было. Ох и славная же вышла драка! Видел того одноглазого здоровяка, Джуд? Знатно его Марк Дэниэл отделал! А потом подскакивает Сэм Росколлар, и тогда Ремфри Флэманк…

– Уймись, парень, – велел ему Джуд.

Джим наконец угомонился. К дому они подходили уже молча, только Джим иногда давился смешком и бормотал себе под нос: «Ремфри Флэманк, пьяный в стельку!»

– Какая наглость! – сказал Росс, когда все трое подошли к крыльцу. – Слиняли потихоньку, ввязались в драку, а меня оставили дома присматривать за женщинами. Да за кого вы меня принимаете?

Ответить ему никто не решился.

– Зарубите себе на носу, – продолжил Полдарк, – свои дела я улаживаю сам. Ясно?

– Да, сэр.

– А теперь отправляйтесь спать. На сегодня все. Но я вам это еще попомню.

В темноте Джуд и Джим не могли разглядеть лицо Росса, а потому так и не поняли, была то угроза побоев или обещание награды. Голос у Полдарка слегка дрогнул, возможно от едва сдерживаемого гнева.

Разумеется, он мог, конечно, дрогнуть и от тщательно сдерживаемого смеха, однако нашей парочке подобное объяснение никогда бы даже и в голову не пришло.

Восточные земли Полдарков в полумиле от Нампары граничили с владениями мистера Хораса Тренеглоса. Его особняк назывался Мингус, и располагался он в паре миль от песчаных холмов Хэндроны. А на границе двух владений, на краю утеса, находилась третья шахта, Уил-Лежер.

При Джошуа там добывали олово, но никак не медь. Росс побывал здесь зимой. Он страстно хотел возобновить работу хоть одной из шахт на своей земле. Уил-Грейс он уже обследовал, и теперь его внимание переключилось на Уил-Лежер.

Преимущество этой шахты заключалось в том, что ее дренажная система состояла из штолен, которые выходили на поверхность утеса. К тому же в последних сохраненных Джошуа образцах породы были отчетливо видны следы присутствия меди.

Но для того чтобы шахта возобновила работу, требовался куда больший капитал, чем имелся у Росса, и поэтому утром во вторник на Пасхальной неделе он отправился в Мингус. Старый мистер Тренеглос был вдовцом. У него имелось три сына: младший служил на флоте, а двое других посвящали все свое время охоте на лис. Сам Тренеглос был человеком ученым, и шахты его мало интересовали. Но раз уж Уил-Лежер частично находился и на соседской земле тоже, то ради соблюдения приличий следовало в первую очередь нанести визит именно ему.

Мистер Тренеглос был высоким, еще крепким мужчиной, однако из-за глухоты казался несколько неуклюжим.

– Сдается мне, вам и начать-то особо не с чего. Это же практически нетронутая земля. Не проще ли возобновить работы на Уил-Грейсе, где уже имеются шахтные стволы? – громко спросил, почти прокричал, мистер Тренеглос.

Он сидел, подогнув толстые ноги, на краешке кресла; его и без того тесные брюки натянулись до предела; казалось даже, что пуговицы вот-вот оторвутся. Одной рукой старик поглаживал себя по колену, а второй время от времени почесывал за ухом.

Росс объяснил, почему отдает предпочтение Уил-Лежеру.

– Что ж, мой дорогой друг, – сказал мистер Тренеглос. – Ваши доводы весьма убедительны. Я вам верю и не имею никаких возражений против того, чтобы вы пробурили несколько дыр в моей земле. Нам следует поддерживать добрососедские отношения. – Дальше он заговорил еще громче: – В этом месяце я несколько стеснен в средствах. Ох уж эти мальчики с их охотой! Но возможно, в следующем месяце я смогу ссудить вам пятьдесят гиней. Эта сумма вас устроит?

Росс поблагодарил старика, а также сообщил, что, если шахта заработает, он намерен управлять ею по системе совместного финансирования, то есть доля прибыли каждого участника будет зависеть от вложенных им средств.

– Превосходная идея! – Мистер Тренеглос повернул голову, чтобы лучше слышать. – Что ж, мой мальчик, заезжайте, всегда рад помочь. Нам действительно следует поддерживать добрососедские отношения, а я очень даже не против поставить на кон небольшую сумму. Возможно, у нас появится новый Грамблер. – Старик расхохотался и снова взялся за книгу. – Да, мы откроем новый Грамблер. Вы читаете античных авторов, мой мальчик? Поверьте, излечивает от всех хворей современного мира. Я все пытаюсь увлечь вашего отца. Кстати, как он поживает?

Росс просветил старика.

– Ах да. Проклятье, как неловко получилось. Это я о вашем дяде подумал, – сказал Тренеглос и на полтона ниже повторил: – Да, конечно, я имел в виду дядю.

Росс отправился домой, прекрасно понимая, что туманное обещание мистера Тренеглоса – самое большее, на что он мог рассчитывать на данном этапе. Теперь надо было посоветоваться со знающим человеком. И этим человеком был Хеншоу, управляющий шахтой Грамблер.

Джим Картер работал в поле вместе с тремя младшими Мартинами. Завидев проезжавшего мимо Росса, он поспешил к нему.

– Сэр, мне надо рассказать вам кое-какие новости, – тихо сказал Джим. – Рубен Клеммоу сбежал.

Со времени их последней встречи столько всего произошло, что Росс совсем позабыл о разговоре с Клеммоу. А разговор тот был не из приятных. Рубен был парень изворотливый, но в то же время упертый. Росс пытался его вразумить и как-то преодолеть стену взаимных обид и подозрений. Но вскоре понял, что беседа эта – пустое сотрясание воздуха: Рубен был настроен враждебно и ни мудрый совет, ни доброжелательное отношение ничего изменить не могли. Все было слишком запущено.

– И куда он направился? – поинтересовался Полдарк.

– Даже не знаю, сэр. Он после разговора с вами, видать, сильно перепугался.

– Ты хочешь сказать, что на шахте его нет?

– Да, сэр, уж со вторника нету.

– Что ж, так даже лучше, – сказал Росс.

Скуластое лицо Джима в то утро казалось особенно бледным.

– Джинни думает, что Рубен еще бродит где-то поблизости, сэр. Говорит, мол, не мог он уйти далеко.

– Но тогда его хоть кто-то да увидел бы.

– Да, сэр, я ей то же самое сказал. Но она не верит. Говорит – сэр, вы уж простите, – что вам следует поостеречься.

Росс криво ухмыльнулся:

– Джим, ты за меня не беспокойся. И с Джинни тоже все будет хорошо. Признайся, ты в нее влюблен?

Картер встретился с Россом взглядом и тяжело вздохнул.

– Что ж, – сказал Росс, – тогда радуйся: соперник пропал. Хотя никакой он тебе не соперник.

– Я не из-за этого волнуюсь, – пояснил Джим. – Мы просто боимся, что он…

– Я знаю, чего вы боитесь. Как только что-нибудь увидишь или услышишь, сразу дай мне знать. А так не стоит шарахаться от каждого куста.

И Росс поехал дальше.

«Хорошо, что Джимми решил мне все рассказать, – подумал он. – Этот вахлак Клеммоу наверняка сбежал к своему братцу в Труро. А может, и нет. Кто его разберет. Но Мартинам лучше бы держать дверь на замке».

В Труро Росс приезжал несколько раз, но с Маргарет больше не сталкивался. Да и желания видеть ее у него не было. То приключение в ночь после бала, конечно, не излечило Росса от любви к Элизабет, но уж точно доказало, что пускаться во все тяжкие – это не выход.

Демельза устроилась в доме, как потерявшийся котенок в теплой гостиной. Росс знал, насколько сильны родственные узы в шахтерской среде, и был готов к тому, что уже через неделю девчонка, забившись в угол кухни, будет хныкать, скучая по своему папаше и его взбучкам. Он твердо решил, что, если заметит хоть малейшие признаки того, что Демельза тоскует по дому, тут же отправит ее восвояси. Но ничего подобного не произошло. Да и Пруди хорошо отзывалась о девочке.

Не меньше удивило Росса и то, что Демельза в первый же день пребывания в Нампара-Хаусе сумела подобрать ключик к сердцу «ужасной» Пруди. Возможно, она, как голодный утенок, прибившийся к гагарке, пробудила в этой женщине уже почти утраченный инстинкт материнства.

И вот спустя месяц – Росс посчитал это достаточным временем для испытательного срока – он послал Джима Картера (Джуд идти наотрез отказался) к Тому Карну, велев передать тому две гинеи в качестве годового жалованья Демельзы. Джим потом рассказывал, что Карн грозился переломать ему все кости, но от золота все же не отказался, а значит можно было предположить, что он готов смириться с потерей дочери.

После той памятной попытки вторжения на земли Росса иллаганские шахтеры попритихли. Разумеется, праздников в году хватает, и всегда найдется повод покуражиться, но до поры до времени расстояние между шахтами спасало от столкновений. Первое время Росс опасался, что иллаганцы предпримут попытку отбить девчонку силой, и велел ей не отходить далеко от дома. А еще однажды вечером, когда он верхом возвращался из Сент-Анна, на него из-за живой изгороди обрушился шквал камней. Но это был последний знак общественного порицания. У шахтеров и своих забот хватало.

Прибираясь в библиотеке, Пруди нашла отрез узорчатого канифаса. Она выстирала ткань, а потом сшила из нее для Демельзы два простеньких платьица. Да еще скроила ей из старых покрывал, отороченных кружевом, две нижние юбки. Девочка в жизни ничего подобного не видела и, когда надевала юбки, всегда старалась стянуть их пониже, так, чтобы кружево было видно из-под платья.

А Пруди помимо собственной воли оказалась втянута в битву, в успешный исход которой сама никогда не верила. Это была битва со вшами. Жене Джуда приходилось постоянно указывать Демельзе на то, что ее новый хозяин не потерпит в своем доме немытую прислугу с грязными волосами.

– А как он узнает-то, что они грязные? – спросила как-то Демельза. Она стояла возле кухонного окна и наблюдала за стекающими по темно-зеленому стеклу каплями дождя. И сама ответила на свой вопрос: – Никак не узнает. Волосы у меня темные, и не видно – мытые они или нет.

Пруди приглядывала за мясом, которое жарилось на вертеле.

– Видно не видно, главное – чтобы вшей не было, – с серьезным видом сказала она.

– Вшей? – Демельза почесала голову. – Так они ж у всех есть.

– А хозяину они не нравятся.

– Странно, – задумчиво произнесла Демельза. – У тебя-то они есть. У тебя их даже больше, чем у меня.

– Хозяину вши не нравятся, – не сдавалась Пруди.

Демельза на секунду задумалась:

– А как же их вывести?

– Мыться, мыться и мыться, – сказала Пруди.

– Ага, как утка-кряква, – поддакнул Джуд, который как раз в этот момент принес в кухню торф.

Демельза с любопытством посмотрела на него, потом снова перевела взгляд на его жену.

– А почему же тогда ты сама до сих пор не избавилась от вшей? – с нескрываемым интересом спросила она.

– Мылась маловато. Не след людям с себя кожу до мяса сдирать, лишь бы хозяину удовольствие доставить, – саркастически заметил Джуд. – Но тут еще с какой стороны посмотреть. Вши, они себе на уме. На ком-то заводятся, а на ком-то – нет. Один ходит вечно вшивый, будто Господь его таким создал, а другой чистый от рождения. Вот глянь на меня. Ни одной вши у меня на башке не сыщешь.

Демельза с серьезным видом оглядела Джуда.

– Да, вшей нету. Да ведь только у тебя и волос тоже нет.

Он бросил торф на пол и раздраженно сказал своей женушке:

– Ты бы, чем ерундой всякой заниматься, лучше бы научила девчонку не болтать лишнего. Все полезней будет. Обучи ее хорошим манерам, уважительно с людьми разговаривать, старших почитать и слушать, что ей говорят. Тогда и у тебя будет повод гордиться: «Мол, вот я какая, научила девчонку вести себя прилично». А ты что вместо этого творишь? Какой пример подаешь?

В тот же вечер Джим Картер сидел в доме у Мартинов и разговаривал с Джинни. За ту зиму, что он проработал в Нампаре, Джим подружился с этой семьей. И по мере того как росла его привязанность к Джинни, он все реже и реже навещал своих родных. Джим сожалел об этом, поскольку знал, что мать по нему сильно скучает, но не мог же он находиться в двух местах одновременно? У дружелюбных Мартинов, которые не так близко его знали, Джим чувствовал себя даже лучше, чем дома, с ними он стал более разговорчивым и раскованным.

Его отец, Фред Картер, опытный искусный шахтер, был вольным рудокопом и зарабатывал неплохие деньги. Но в двадцать шесть лет чахотка, с которой он сражался уже долгие годы, все-таки подкосила беднягу, и полгода спустя миссис Картер осталась вдовой с пятью детьми на руках; старшему, Джиму, было тогда восемь.

Фред Картер из кожи вон лез, чтобы заплатить шесть пенсов в неделю за обучение Джима в школе тетушки Элис Тревемпер. Родители надеялись, что мальчик проучится там еще один год, да вот только нужда сдула эти надежды, как ветер дым, и Джим стал промывать руду в Грамблере. Это была работа «на траве», то есть на поверхности: корнуоллские шахтеры, в отличие от шахтеров в центральной части страны, щадили своих детишек. Но и эта работа была не сахар: приходилось по десять часов в день стоять, склонившись в три погибели, и промывать руду в воде. Мама Джима забеспокоилась, когда сын вернулся домой с разбитыми в кровь руками. Но ведь с другой стороны, и с другими мальчиками происходило то же самое, а шиллинг и три пенса в неделю – неплохие деньги.

Когда Джиму исполнилось одиннадцать, он спустился в шахту и начал работать в паре с другим шахтером – тачками отвозил руду. Оказалось, что Джим унаследовал талант отца. Уже в шестнадцать он стал вольным рудокопом со своей выработкой и мог прокормить семью. Джим очень гордился собой, но спустя пару лет обнаружил, что начал тяжело заходиться в кашле, как и его покойный отец, и не может больше трудиться с той же отдачей, что и раньше. В двадцать, проклиная судьбу, Джим позволил матери уговорить себя и оставил работу в шахте. Выработка и, соответственно, весь заработок перешли к младшему брату, а сам Джим нанялся батрачить на ферме. Капитан Полдарк платил щедро, однако даже это жалованье было на четверть меньше прежнего. Но дело не только в деньгах. Шахтерское ремесло было у Джима в крови, он любил свою работу и тосковал по ней.

С другой стороны, оставив дело своей жизни, парень со временем окреп и уже без особого страха смотрел в будущее.

Итак, Джим сидел в углу дома Мартинов и шептался с Джинни. Слева от камина Заки Мартин покуривал глиняную трубку и читал газету. Справа его жена качала на одной руке трехлетнюю Бетси-Марию, которая только-только оправилась после кори, а на другой – всхлипывающего двухмесячного малыша. Комнату слабо освещала керамическая лампа с двумя фитилями по бокам. В лампу залили жир сардин, поэтому в комнате пахло рыбой. Джим и Джинни очень уютно чувствовали себя, пристроившись в тени на деревянной лавке. Девушка даже в сопровождении Джима все еще опасалась выходить из дома после наступления темноты. Это, конечно, его расстраивало, но Джинни клялась, что ей не будет покоя, пока под каждым кустом может прятаться Рубен. Лучше уж сидеть дома, хоть там и не уединишься.

Тусклый свет лампы выхватывал из темноты лишь отдельные детали комнаты: поверхности, углы, изгибы и профили. Со стола как раз убрали посуду после скромного ужина: чай, ячменный хлеб и гороховый пудинг; остались только мокрый круг от протекающего оловянного чайника и крошки там, где сидели две младшие девочки. Были видны лишь кусочек густой, рыжей с проседью шевелюры Зака, краешек его трубки и загнутый угол набранной мелким шрифтом газеты «Шерборн Меркьюри», которую глава семейства так крепко держал в волосатых руках, будто боялся, что она улетит. Стальные очки миссис Заки поблескивали в свете лампы, она что-то тихонько насвистывала, поворачивая голову то к одному ребенку, то к другому, и ее плоское лицо поочередно напоминало растущую и убывающую луну. У крошечной Айнез-Мари видны были только серая шаль и маленький пухлый кулачок, которым она хватала воздух, словно пытаясь заявить миру о своем присутствии. На другом плече миссис Заки беспокойно дремали копна рыжих волос и веснушчатый носик.

Длинные босые ноги Мэтью Марка светились на полу, как два серебристых гольца, остальная его часть скрывалась в тени матери. По стене рядом с Джимом и Джинни скользнула еще одна тень – это рыжая кошка Мартинов запрыгнула на полку рядом с лампой и, мигая, смотрела сверху вниз на всю семью.

Это была самая лучшая неделя. Папаша Заки работал в ночную смену, и поэтому детям было разрешено не спать до девяти вечера. Джим уже привык к установленному у Мартинов распорядку дня и всегда знал, когда пора уходить. Он перебирал в уме слова, которые еще не успел сказать Джинни, и уже собрался произнести их вслух, как вдруг в дверь постучали; ее верхняя половинка распахнулась, и все увидели мощную фигуру Марка Дэниэла.

Заки опустил газету, потер глаза и, чтобы убедиться в том, что его отдых не затянулся, глянул на треснутые песочные часы.

– Дружище, ты сегодня что-то рано. Проходи, коли пришел, и располагайся как дома. Я-то покуда на шахту не спешу.

– Да и я тоже, – ответил Дэниэл. – Хотел вот с тобой парой словечек перекинуться. По-соседски, так сказать.

Заки выбил трубку.

– Это запросто. Проходи, располагайся.

– Да мне бы с глазу на глаз, – пояснил Марк. – Прошу прощения у миссис Мартин. Есть одно небольшое дельце, надо бы обговорить. Может, ты все-таки выйдешь из дому-то?

Заки вытаращил на соседа глаза, а его жена вновь начала тихонько насвистывать что-то своим капризным крохам. Глава семейства отложил газету, пригладил волосы и вышел к Дэниэлу.

Джимми, воспользовавшись моментом, зашептал Джинни самые важные слова: о том, где они встретятся, если оба закончат работу до темноты… Девушка слушала, склонив голову. Джим заметил, что, в какой бы тени они ни сидели, гладкий лоб и бледные щеки Джинни всегда притягивали свет. И глаза, глаза тоже.

Миссис Мартин перестала насвистывать и сказала:

– Пора вам, детки, на боковую. А то утром голову от подушки не оторвете. Спать, Мэтью Мартин. И ты, Габи. И Томас тоже. Джинни, милая, жаль так рано выпроваживать твоего кавалера, но утром-то вставать надо.

Джинни улыбнулась:

– Да, мама.

Вернулся Заки. Все с любопытством повернулись в его сторону, но он сделал вид, будто ничего такого не замечает, и принялся преспокойно складывать свою газету.

– Не понимаю, – заметила миссис Заки, – какие секреты могут быть у двух взрослых мужчин. Шепчутся, как малые дети. О чем вы там шептались, Захария?

– О том, сколько пятен на луне, – ответил Заки. – Марк говорит: их там девяносто восемь, а я считаю, что сто два. Порешили отложить спор до тех пор, пока не повидаем священника.

– Я не потерплю богохульства в этом доме, – заявила миссис Заки; правда, осуждения в ее голосе заметно не было.

За двадцать лет совместной жизни она убедилась в том, что ее супруг – мужчина мудрый, а если и возмущалась по поводу его поведения, так только для виду. Кроме того, она и утром могла все выведать у мужа.

Осмелев в темноте, Джим поцеловал запястье Джинни и встал.

– Думаю, мне пора, мистер и миссис Заки, – сказал он. – Еще раз спасибо за гостеприимство. Доброй ночи, Джинни. Доброй ночи, мистер и миссис Заки. Всем доброй ночи.

И Картер пошел к двери.

– Погоди-ка, парень, – окликнул его Заки. – Чего-то охота мне ноги размять. Время у меня еще имеется, прогуляюсь с тобой немного, – сказал он и под аккомпанемент проклятий жены вышел следом за Джимми из дома.

Как только Заки закрыл за собой дверь, их окружила промозглая ночь. Моросящий дождик, словно паутина, щекотал кожу.

Сначала оба спотыкались, но вскоре глаза привыкли к темноте, и дальше они уже шагали уверенно, как крестьянин по своей земле.

Джима несколько озадачило предложение прогуляться на ночь глядя, и он нервничал, потому что в голосе Заки прозвучали мрачные нотки. Как человек грамотный, Захария Мартин всегда вызывал у Джима уважение, а уж когда он брал в руки потрепанный выпуск «Шерборн Меркьюри», величие этого жеста неизменно поражало парнишку в самое сердце. К тому же Заки был отцом Джинни, и Джим начал гадать, что он мог сделать не так.

Они поднялись на холм неподалеку от выработок Уил-Грейса. С этого места были видны два размытых матово-белых пятна – огни Нампара-Хауса.

– Вот что, парень, я хочу, чтобы ты знал: в Марасанвосе видели Рубена Клеммоу.

Марасанвос был в одной миле от Меллина. У Джима появилось очень неприятное ощущение, как будто кожу на лице стянуло.

– А кто его видел?

– Чарли, младший сынок Барагванта. Сам-то он не знает, кого видел, но, по описанию, это точно Рубен.

– Он с ним говорил?

– Рубен сам заговорил с мальчиком. Они повстречались на тропинке между Марасанвосом и Уил-Притти. Чарли сказал: Рубен бороду отпустил и у него парочка мешков на плече была.

Они не спеша начали спускаться с холма к Нампаре.

– Джинни только-только начала успокаиваться, – со злостью в голосе заметил Джим. – Если она об этом узнает, опять расстроится.

– Потому-то я дома ничего и не стал говорить при женщинах. Может, удастся что-нибудь сделать, так чтобы они не узнали.

Джим, конечно, встревожился, но в то же время он был рад, что Заки поделился с ним этой новостью. Стало быть, мистер Мартин держит его за равного. А еще это означало, что он признает их отношения с Джинни. И Джим был ему за это страшно благодарен.

– И что же нам делать, мистер Мартин?

– Я хочу поговорить с капитаном Полдарком. Уж он-то что-нибудь придумает.

– Можно мне пойти с вами?

– Нет, парень, я сам.

– Тогда я подожду вас снаружи.

– Нет, иди-ка ты спать. А то утром не встанешь. Я тебе завтра расскажу, что он присоветовал.

– Лучше я подожду, – сказал Джим. – Если вы не против. Я все равно не засну.

Они подошли к дому. Джим остался снаружи, а Заки потихоньку прошел в кухню. Пруди и Демельза уже спали, но Джуд был на ногах. Он зевнул во весь рот и отвел гостя к Россу.

Хозяин дома был занят привычным делом – читал и напивался перед сном. Однако он был еще недостаточно сонным и пьяным и смог выслушать историю Заки. Когда тот закончил, Полдарк встал, подошел к камину, повернулся к огню спиной и пристально посмотрел на коротышку Мартина.

– А о чем Чарли Барагвант разговаривал с Клеммоу?

– Да это и разговором-то не назовешь. Просто, как говорится, перекинулись парой слов. А потом Рубен отобрал у мальчишки пирожок и убежал. Он часто у ребят еду отбирает!

– Видать, совсем оголодал.

– Чарли сказал, что Рубен побежал в лес по эту сторону ручья.

– Что ж, с этим надо что-то делать. Можно устроить облаву и выкурить Рубена из берлоги. Но есть одна проблема морального свойства. Он ведь пока еще не совершил ничего дурного. Нельзя сажать человека в тюрьму только за то, что он безобидный идиот. Но и ждать, когда Клеммоу докажет обратное, тоже нельзя.

– Он, наверное, живет где-нибудь в пещерах или в старой шахте какой, – предположил Заки. – И браконьерствует.

– Да, скорее всего, ты прав. Я могу попробовать уговорить дядю, чтобы он в порядке исключения выписал ордер на арест Рубена.

– Если вы считаете, что так будет правильно, – сказал Заки. – Но лично я думаю, народу больше понравится, если мы сами его изловим.

Росс покачал головой:

– Нет, только в самом крайнем случае. Утром я повидаюсь с дядей и добуду у него ордер. Так будет лучше. А ты тем временем проследи, чтобы Джинни не оставалась одна.

– Да, сэр. Спасибо, сэр.

Заки собрался уходить.

– Кстати, есть еще один способ решить проблему с Джинни, – сказал Росс. – Я тут думал насчет Джима Картера, парня, который у меня работает. Похоже, твоя дочь очень ему нравится. Ты не в курсе, Джинни отвечает ему взаимностью?

На обветренном лице Заки мелькнула довольная улыбка.

– Их обоих одна муха укусила, сэр.

– Что ж, не знаю, как тебе, а мне парень кажется очень толковым. Джинни – семнадцать, ему – двадцать. Женитьба пойдет им обоим на пользу и, весьма вероятно, выбьет дурь из башки Рубена.

Заки поскреб щетину на подбородке.

– Джим мне тоже нравится. Он парень серьезный, без придури. Вот только зарабатывает маловато, да и жить молодым будет негде. У нас и так ни дюйма свободного нету. Жалованья его только на то и хватит, чтобы оплатить аренду дома, а ведь им еще и на пропитание деньги понадобятся.

Росс повернулся к камину и пнул носком сапога полено.

– Я не могу позволить себе платить батраку жалованье шахтера. Но в Меллине пустуют два дома. Дохода они все равно не приносят, так что Джим может поселиться в одном из них. Только сперва пусть отремонтирует жилье. Арендную плату, пока он на меня работает, я с него брать не буду.

Заки часто-часто заморгал.

– Бесплатно? Это все меняет. А вы ему уже говорили об этом?

– Нет. Это не мое дело – устраивать его жизнь. А вот ты, если посчитаешь нужным, можешь парню обо всем рассказать.

– Прямо сейчас и расскажу. Он как раз дожидается возле дома… Нет, подожду до завтра. Джим все равно ходит к нам каждый день, как по часам. – Заки осекся. – Это очень благородно с вашей стороны, сэр. Может, вы желаете сами повидать их и сообщить такую радостную новость?

– Нет-нет, я не собираюсь принимать в этом участие. Мое дело предложить. А ты уж там сам все организуй.

Когда коротышка Мартин ушел, Росс набил трубку, закурил и вернулся к своему чтению. Табита Бетия запрыгнула к хозяину на колени, а он не стал ее прогонять, даже, наоборот, почесывал кошку за ухом. Но вскоре, прочитав пару страниц, Росс понял, что смысл повествования от него ускользает. Тогда он допил стакан и больше себе не наливал.

Сегодня Росс чувствовал себя праведником и не испытывал стыда. А праведникам не пристало напиваться.

Дождливая погода на несколько недель оборвала все связи между Нампарой и Тренвит-Хаусом. Росс не видел Верити с самого бала и подозревал, что кузина его избегает, опасаясь, что он будет возражать против ее дружбы с капитаном Блейми.

Наутро после визита Заки Росс под проливным дождем поехал повидаться с дядей. Когда миссис Табб проводила его в зимнюю гостиную, Росс был немало удивлен, обнаружив там преподобного Джонса.

– Ваш дядя наверху, – холодно сказал кузен Уильям-Альфред, но при этом крепко пожал Россу руку. – Он скоро спустится. Надеюсь, вы в добром здравии?

– Да, благодарю.

Уильям-Альфред хмыкнул и критически оглядел Росса.

– Да, похоже, что так. Выглядите вы лучше, чем в нашу последнюю встречу. Мешки под глазами стали поменьше, позвольте заметить.

Росс предпочел пропустить это мимо ушей. Несмотря на все свое анемичное благочестие, Уильям-Альфред ему нравился. В отличие от политиканов вроде доктора Холса, он был искренне верующим и никогда не изменял тому образу жизни, который однажды выбрал.

Росс тактично поинтересовался, как чувствует себя супруга кузена, и вежливо выразил свою радость по поводу того, что Дороти пошла на поправку. В декабре Господь подарил им еще одну дочь, благословил еще одним агнцем. Потом Росс осведомился о здоровье обитателей Тренвит-Хауса. Он надеялся, что ответ объяснит ему, чем вызвано присутствие здесь Уильяма-Альфреда. Но нет. Все были здоровы, не случилось ничего такого, что могло бы подвигнуть кузена приехать аж из самого Ститианса в Тренвит-Хаус. Фрэнсис и Элизабет гостили у Уорлегганов в их сельском доме в Кардью. Тетя Агата заваривала травяной чай в кухне. Верити… Верити была у себя наверху.

– Вы проделали столь долгий путь в такое хмурое и дождливое утро, – заметил Росс.

– Я приехал вчера вечером, кузен.

– Ну, вчера погода была не лучше.

– Надеюсь уехать сегодня, если распогодится.

– В следующий свой визит рискните проехать еще три мили и загляните в Нампару. Буду рад, если останетесь у меня на ночлег, хотя таких же удобств, как в Тренвите, не обещаю.

Уильям-Альфред явно был доволен приглашением: ему редко приходилось сталкиваться с таким открытым проявлением дружелюбия.

– Благодарю. Непременно вас навещу.

В гостиную вошел Чарльз Полдарк. Он запыхался, пока спускался по лестнице, и теперь отдувался, как кашалот. Чарльз все прибавлял в весе, и ноги у него совсем раздулись от подагры.

– О, Росс, ты приехал, мой мальчик. Что случилось? Твой дом смыло в море?

– Если дождь не перестанет, возможно, так и случится. Я отрываю вас от каких-то важных дел?

Чарльз и Уильям-Альфред переглянулись.

– Ты ему не рассказал? – спросил Чарльз.

– Не посчитал возможным без вашего на то разрешения.

– Ну и напрасно. Уф! Это семейное дело, а Росс – полноправный член семьи, хоть он у нас и с причудами.

Уильям-Альфред обратил на Росса свои светло-серые глаза.

– Мой приезд в Тренвит-Хаус – не простой визит вежливости. Я приехал сюда вчера, для того чтобы обсудить с дядей Чарльзом весьма важное для нашей семьи дело. Не скрою, я некоторое время колебался, прежде чем ступить на столь зыбкую почву…

– Это касается Верити и капитана Блейми, – перебил кузена Чарльз. – Проклятье, не могу в это поверить! Не то чтобы девочке следовало…

– Вам, полагаю, известно, – продолжил Уильям-Альфред, – что ваша кузина стала очень дружна с этим моряком по имени Эндрю Блейми?

– Мне известно лишь то, что я встречался с ним на балу и еще раньше.

– Как и все мы. Он же был на свадьбе Фрэнсиса! – взорвался Чарльз.

– Тогда я впервые его увидел и еще ничего о нем не знал, – сказал Уильям-Альфред. – А на прошлой неделе мне довелось услышать его историю. Памятуя о том, что этот человек стал… что его имя нынче часто связывают с Верити, я приехал сюда при первой же возможности. Естественно, прежде чем ехать, я убедился в достоверности тех сведений, что дошли до моих ушей.

– И что же это за сведения? – поинтересовался Росс.

– Оказывается, этот человек уже был женат. Он вдовец с двумя детьми. Возможно, вам это известно. Но это бы еще полбеды. Капитан также отъявленный пьяница. Несколько лет назад он в пьяном угаре ударил ногой свою беременную жену, и в результате та скончалась. Блейми тогда служил на флоте. Командовал фрегатом. Его разжаловали и приговорили к двум годам тюрьмы. Выйдя на свободу, он несколько лет жил на подачки родственников. Пока не получил свое нынешнее назначение. Насколько мне известно, раздаются призывы бойкотировать пакетбот до тех пор, пока компания его не уволит.

Уильям-Альфред закончил свое бесстрастное повествование и облизал губы.

– Верити знает? – спросил Росс.

– Да! Будь я проклят! – воскликнул Чарльз. – Ты можешь в это поверить? Она уже больше двух недель обо всем знает. И заявляет, что это ничего не меняет!

Росс подошел к окну. Все это происходило, пока он был занят своими повседневными делами.

– Однако в действительности это многое меняет, – возразил Росс, покусывая большой палец.

– Верити говорит, что якобы Блейми теперь совсем не пьет, – справедливости ради заметил Уильям-Альфред.

– Это хорошо… – Росс не мог найти нужных слов. – Но вот только…

Тут Чарльз снова взорвался:

– Бог ты мой, да мы все пьем! Не пить – противоестественно для нормального мужчины. Уфф! Однако мы не убиваем людей, пропустив стаканчик. Пинать ногой женщину на сносях – это непростительно. Не понимаю, почему этому типу удалось так легко отделаться. Я бы вздернул Блейми на его собственной рее. Пьяный он убил или трезвый – разницы никакой.

– Да, – задумчиво произнес Росс. – Тут я склонен с вами согласиться.

– Мне неизвестно, входит ли в его намерения женитьба, – снова вступил в разговор Уильям-Альфред, – но если это так, то можем ли мы позволить столь нежной девушке, как Верити, выйти замуж за такого человека?

– Господи, конечно нет! – Чарльз даже побагровел от возмущения. – Только через мой труп!

– А что сама Верити? – спросил Росс. – Она упорно желает выйти замуж за Блейми?

– Верити говорит, что он стал другим! Надолго ли? Пьяница всегда остается пьяницей. Это немыслимо! Она сейчас в своей комнате и будет сидеть там, пока не образумится.

– В эту зиму мы с Верити стали добрыми друзьями. Может, мне попробовать потолковать с ней обо всем?

Чарльз затряс головой:

– Нет, не сейчас, мой мальчик. Может, позже. Она упряма, как и ее мать. Даже еще хуже. Как говорится, кто упрямее – баран или осел? Но этому надо положить конец. Бедная моя девочка. Я так ей сочувствую. Не так-то много у нее воздыхателей. Но я не позволю, чтобы подлый убийца собственной жены разделил постель с моей кровиночкой. Не бывать этому!

Вот так и получилось, что уже во второй раз за весну Росс возвращался из Тренвита, не уладив вопрос, который собирался обсудить с дядей.

При мысли о том, в каком положении оказалась кузина, на душе у него делалось неспокойно. Чарльзу легко говорить: «Не бывать этому!» – но Росс знал Верити лучше ее родных отца и брата. Она с трудом привязывалась к людям, но и разрушить ее привязанность было нелегко. Росс даже не был уверен в том, что запрет Чарльза возымеет действие. Верити вполне могла его ослушаться и назло всем выйти за Блейми. И только после этого разочароваться в своем избраннике.

Эта перспектива была наихудшей из всех возможных.

Спустя неделю Росс встретил Картера на конюшне.

– Ну как, Джим, все устроилось?

Джим был так признателен хозяину, что у него буквально язык отнялся, и только с третьей попытки парень наконец-то обрел дар речи:

– Я хотел этого больше всего на свете. Я даже и не надеялся. Спасибо, спасибо вам большое.

– Ерунда, – отмахнулся Росс. – Ты никому не обязан своим счастьем. Вечером скажи Заки, что на арест Клеммоу выписали ордер. Как только станет известно, где он обретается, отправим Рубена куда следует. Уж там он остудит свою горячую головушку.

– Я вас за жилье хотел поблагодарить, – гнул свое Джим, теперь его уже было не остановить. – Это сразу все изменило. Понимаете, раньше у нас не было надежды…

– И какой же дом ты выбрал? – перебил его Росс, чтобы как-то остановить этот поток благодарностей. – Рубена или тот, что с ним по соседству?

– Тот, что по соседству. Мы подумали, сэр, что вам без разницы. А в доме Рубена как-то неуютно, если вы понимаете, о чем я. А второй дом уже вполне ничего, оспа из него за пять лет вся выветрилась.

Росс кивнул:

– И когда свадьба?

Джим покраснел:

– Оглашение будет в воскресенье. Я едва могу… Сегодня вечером, если погода позволит, начнем чинить крышу. Там особо и чинить-то нечего. Джинни очень хочет прийти и поблагодарить вас.

– В этом нет нужды, – поспешил отказаться Росс. – Я сам к вам загляну, когда вы устроитесь.

– И еще мы бы хотели, – запинаясь, сказал Джим, – когда устроимся… платить вам арендную плату… В знак благодарности.

– Я не стану брать с вас деньги, пока ты на меня работаешь. Но хорошо, что ты об этом подумал.

– Джинни надеется и дальше работать на шахте. Ну, хотя бы пока мы не встанем на ноги. Мои братья уже сами зарабатывают, и маме моя помощь не нужна… Так что я надеюсь, все у нас получится…

Тут кто-то чихнул. Росс обернулся и увидел Демельзу. Она шла через двор с грудой дров в переднике. Накрапывал дождь, а девочка была с непокрытой головой. За ней резво, как французский пудель, скакал подросший Гаррик – черный и бесхвостый. Росс с трудом сдержал улыбку.

– Демельза, – позвал он.

Девочка резко остановилась и уронила одно полено. Росс вышел из темной конюшни.

– Ты не пускаешь Гаррика в дом?

– Нет, сэр. Он дальше крыльца не ходит. А сейчас бежит со мной просто за компанию. Он так мучается, что его в дом не пускают.

Росс поднял полено и положил его обратно.

– Может, когда Гаррик тоже от вошек избавится, ему можно будет хотя бы в кухню заходить? – спросила девочка.

– От вошек? Ты имеешь в виду, от блох?

– Ну да, сэр. От тех, что у него в шерсти ползают.

– Что-то я сомневаюсь, что твой пес когда-нибудь от них избавится, – сказал Росс.

– Я его каждый день мою, сэр.

Росс взглянул на собаку. Гаррик сидел на земле и энергично чесал за ухом задней лапой. Рос снова посмотрел на Демельзу, она не отвела взгляда.

– Я рад, что Пруди так хорошо тебя наставляет. Кажется, у него и шерсть посветлее стала. Гаррику нравится, когда ты его моешь?

– Какое там! Извивается, словно сардина.

– Хм. Приведи пса ко мне, когда сочтешь, что он уже достаточно чистый, – сухо произнес Росс. – И я подумаю.

– Да, сэр.

В дверях появилась разгоряченная, потная Пруди.

– Ах вот ты где, глиста чернявая! – крикнула она девочке, потом заметила Росса и застенчиво улыбнулась. – Мисс Верити приехала, сэр. Я как раз хотела послать за вами девчонку.

– Мисс Верити?

– Только вошла, сэр. А я сразу побежала, чтоб вам доложиться. Уж так бежала, так бежала, Бог не даст соврать.

Росс нашел Верити в гостиной. Она сняла серый плащ с отороченным мехом капюшоном и вытирала с лица капли дождя. Подол ее платья потемнел от сырости и грязи.

– Здравствуй, моя дорогая, – сказал Росс. – Вот так сюрприз. Ты пришла пешком в такую погоду?

Загорелое лицо Верити приобрело нездоровый землистый оттенок, под глазами залегли черные тени.

– Я должна была с тобой повидаться. Росс, ты все понимаешь лучше других. Мне надо поговорить с тобой об Эндрю.

– Присаживайся. Я принесу тебе эль и кусочек миндального кекса.

– Не надо, я ненадолго. Я… сбежала. Ты ведь… ты приезжал в прошлый вторник? Когда у нас гостил Уильям-Альфред?

Росс кивнул и ждал, что она скажет дальше.

Кузина задыхалась – то ли после быстрой ходьбы, то ли от нахлынувших чувств. Россу хотелось как-нибудь ее приободрить, но он не смог найти подходящие слова. Жизнь испытывала малышку Верити на прочность.

– Они… рассказали тебе?

– Да, милая.

– А что именно?

Росс постарался как можно точнее пересказать Верити обвинительную речь Уильяма-Альфреда. Когда он закончил, девушка подошла к окну и начала нервно пощипывать мокрый мех своей муфты.

– Эндрю не бил жену ногой, – сказала она. – Это ложь. Он толкнул ее… она упала и умерла. А все остальное – правда.

Росс смотрел на сбегающие по оконному стеклу капли дождя.

– Даже не могу выразить словами, как мне жаль.

– Да, но… Они хотят, чтобы я рассталась с Эндрю и пообещала больше никогда с ним не встречаться.

– А ты не думаешь, что так будет лучше?

– Росс, я люблю его.

Росс промолчал.

– Я не ребенок, – продолжила Верити. – Когда Эндрю во всем признался, а он рассказал правду на следующий день после бала, мне стало так плохо, так больно и… так его жаль. Я не могла ни спать, ни есть. Было просто ужасно услышать эту историю именно от него. После этого я уже не могла уповать на то, что все это досужие сплетни. Отец не понимает меня, считает, что я слишком спокойно отреагировала. Но на самом деле, конечно же, я была в ужасе. Настолько, что у меня началась лихорадка и я два дня пролежала в постели. Но это не значит, что я разлюбила Эндрю. Да и как я могла его разлюбить? Люди влюбляются на беду или на счастье. Тебе ли этого не знать!

– Да, я понимаю.

– И, зная Эндрю, просто невозможно поверить, что он совершил столь ужасный проступок. Но ведь нельзя повернуться к правде спиной. От нее нельзя просто отмахнуться или надеяться, что все уладится само собой и постепенно забудется. «Как ни крути, но он это сделал!» – снова и снова повторяла я себе. Но, повторяя, не убила любовь, я убила свой ужас и свой страх. Я сказала себе: «Да, Эндрю совершил преступление и заплатил за свою ошибку. Разве этого не достаточно? Нельзя же осуждать человека до самой смерти. Зачем тогда я хожу в церковь и твержу молитвы Господу, если сама в это не верю, если нет на свете прощения? Неужели мы святее Христа и имеем право требовать святости от других?»

Она говорила быстро и страстно. Эти аргументы выковала любовь Верити в тишине ее спальни.

– И Эндрю теперь совсем не пьет, – закончила она. Это прозвучало довольно жалко.

– И ты думаешь, что он не начнет снова?

– Я в этом уверена.

– Ну и как ты намерена поступить?

– Эндрю хочет на мне жениться. А папа запрещает выйти за него. Мне остается только ослушаться отца.

– Он может удерживать тебя силой, – сказал Росс.

– Я совершеннолетняя. И никто меня не остановит.

Росс пересек комнату и подбросил в камин еще одно полено.

– Блейми встречался с Чарльзом? – спросил он. – Если бы они все спокойно обсудили…

– Отец не намерен с ним встречаться. Это… это так несправедливо. Отец пьет. Фрэнсис играет в карты. Они сами отнюдь не святые. Но когда человек совершает то, что совершил Эндрю, они даже не желают его выслушать.

– Так уж устроен мир, дорогая. Джентльмен волен пить до тех пор, пока в состоянии с достоинством держать в руке бокал. Или пока не завалится под стол вместе с бокалом. Но, несмотря на все предписания Библии, общество не готово простить человека, который совершил проступок, подобный проступку Блейми. Пусть даже он и отсидел за это в тюрьме. Вполне естественно, что другие мужчины не желают доверять своих дочерей такому человеку, памятуя о том, что их тоже может ждать подобное обращение. – Росс помедлил, подбирая правильные слова. – И я склонен согласиться с подобным отношением.

Верити с болью в глазах секунду смотрела на собеседника, а потом пожала плечами:

– Значит, ты на их стороне?

– В принципе – да. А ты чего от меня ожидала?

Верити подобрала свой мокрый плащ.

– Если так, я не могу ни о чем тебя просить, – сказала она, не поднимая глаз.

– Разумеется, можешь.

Росс подошел к кузине, забрал у нее плащ и встал рядом у окна.

– Для меня зима позади, Верити. – Он взял ее за руку. – Как и многое другое. Не знаю, чем бы все это закончилось без тебя. В любом случае закончилось бы, но не так. Теперь пришла твоя зима. Неужели ты думаешь, что я откажусь помочь тебе только потому, что придерживаюсь иных принципов? Я пока еще не готов примириться с мыслью, что ты выйдешь за Блейми. Но это лишь оттого, что я очень хочу, чтобы ты была счастлива. И это вовсе не значит, что я не помогу тебе всем, чем смогу.

Верити молчала, а Росс вдруг почувствовал презрение к самому себе за то, что он только что сказал. Предложение помочь прозвучало как-то слабо и неуверенно. Одно из двух: либо он открыто выступает против этого союза, либо помогает кузине без всяких оговорок и намеков на то, что сам он все это не одобряет.

Выбор ему предстоял непростой. Во-первых, они с Верити были близкими друзьями, а во-вторых, Росс трезво смотрел на мир, сам не был ни к кому привязан и никому не верил. За исключением разве что кузины.

Если Росс сейчас встанет на ее сторону, то пути назад уже не будет. А как бы поступила на его месте сама Верити?

Росс отпустил ее руку.

– Забудь о том, что я только что сказал. Я не имею никакого права тебя осуждать. И я сделаю все, о чем ты попросишь.

Верити вздохнула:

– Понимаешь, я пришла к тебе, потому что мне больше не к кому обратиться. Элизабет все прекрасно понимает, но она не может пойти против Фрэнсиса и открыто выступить на моей стороне. Да я и сомневаюсь, что она этого хочет. И еще я думала, что… Спасибо тебе, Росс.

– Где сейчас Эндрю?

– В море. Вернется не раньше чем через две недели. Когда он вернется… Я подумала, что могу написать ему и назначить встречу здесь…

– В Нампаре?

Верити посмотрела Россу в глаза:

– Ну да.

– Хорошо, – ни секунды не раздумывая, согласился Росс. – Только дай мне знать за день, я все подготовлю.

У Верити задрожали губы; казалось, она вот-вот расплачется.

– Росс, дорогой, я действительно сожалею, что втягиваю тебя во все это. Ты и так… Но я просто…

– Чепуха. Нам с тобой не впервой выступать в роли заговорщиков. Послушай, прекрати уже наконец переживать. Ты должна хорошо выглядеть к возвращению Эндрю. Успокойся, и у тебя все получится. Отправляйся домой и живи так, будто ничего не случилось. Покажи всем, что тебе не о чем беспокоиться, и твоя ноша сразу станет легче. Видит Бог, у меня нет права читать тебе мораль, но, поверь, это дельный совет.

– Я и не сомневаюсь. – Верити снова вздохнула и прижала ладонь к щеке. – Если бы я могла приходить сюда и говорить с тобой. Ты даже не представляешь, Росс, как бы мне это помогло. Я целыми днями наедине со своими мыслями, в окружении враждебно настроенных людей. Просто иметь возможность поговорить с тем, кто способен понять тебя…

– Приходи, когда пожелаешь. И так часто, как пожелаешь. Я всегда здесь. А сейчас ты расскажешь все, что мне следует знать. Пока Джуд седлает Смуглянку, ты попьешь горячего чаю. А потом я отвезу тебя домой.

Джим Картер и Джинни Мартин обвенчались в час пополудни в последний понедельник июня. Церемонию провел преподобный Кларенс Оджерс. Под ногтями у него еще оставалась грязь после посадки лука. Собравшимся пришлось немного подождать, пока священник облачится, но он посчитал, что небольшая задержка только подчеркнет важность церемонии.

И вот наконец Оджерс начал:

– Возлюбленные мои, мы собрались здесь, перед лицом Господа и всей Его паствы… хм-гм… дабы сочетать этого мужчину и эту женщину священными узами брака. И, хм-хм, следует сознавать причины, по коим необходимо таинство брака. А сотворен священный брак, во-первых, для… хм-гм… продолжения рода… для появления детишек на свет божий… А во-вторых, дабы оградить нас от греха… кхе-кхе… прелюбодеяния. Дабы остались мы неоскверненными и целомудренными членами тела Христова. В-третьих, брак необходим, дабы супруги помогали друг другу, утешали… хм-хм… в горе и радости… хм-хм… в… гм-хм… болезни и здравии…

Волосы Джинни так расчесали, что они аж блестели под самодельной фатой из белого муслина, которая очень аккуратно сидела на ее маленькой головке.

Невеста держалась гораздо увереннее жениха. От волнения Джим несколько раз запинался, когда отвечал на вопросы священника. А еще он смущался своего роскошного наряда. Джинни купила жениху у разносчика ярко-синий платок, а он сам приобрел себе поношенный сюртук. Сюртук был почти как новый – темно-фиолетовый, с блестящими пуговицами. Ему предстояло на ближайшие двадцать лет стать парадной одеждой Картера.

– …Живите согласно законам Господа нашего Христа, аминь. Что Бог сочетал, того человек да не разлучает. Ну и поскольку Джеймс Генри и Дженнифер Мэй пожелали связать себя узами брака… хм-гм… то данной мне властью… хм-гм… Где кольца?.. Соедините руки… Объявляю вас мужем и женой. Во имя Отца и Сына и Святого Духа. Аминь.

После чего мистер Оджерс вернулся к своему луку.

Стол для всех желающих накрыли в доме Мартинов. Росса тоже пригласили, но он понимал, что при нем гости будут чувствовать себя скованно, и отказался, сославшись на срочные дела в Труро.

Поскольку Мартинов, не считая невесты, было одиннадцать, а Картеров, не считая жениха, – шестеро, количество мест для гостей было ограничено. Старый Грит что-то мямлил и кряхтел в углу возле камина, рядом с ним пристроились Джо и Бетси Триггс. Пришли Марк и Пол Дэниэлы со своими женами. Уилл Нэнфан с супругой присутствовали в качестве дяди и тети невесты. Джуд Пэйнтер по такому случаю отпросился у Росса на полдня. Пруди помешала прийти «шишка» на пальце. Даже Ник Вайгус с женой умудрились как-то очутиться среди гостей, эти двое никогда не упускали случая поесть и выпить на дармовщинку.

Народу было столько, что детям пришлось сидеть на полу, а те, кто постарше, от девяти до шестнадцати лет, устроились на деревянной лестнице в спальню.

– Прям как зверушки в ковчеге, – добродушно подметил Джуд.

Скамейка, на которой обычно сиживали вечерами Джим и Джинни, была торжественно переименована в скамью для новобрачных. На ней-то сейчас и устроились, впервые на виду у всех, влюбленные голубки.

Праздничное меню состояло из блюд, которые могли не только вызвать аппетит, но и расстроить пищеварение. Чтобы запить все это и сделать атмосферу праздника более веселой, к столу были щедро поданы портвейн и домашняя медовуха.

По окончании трапезы Заки произнес речь, а Джим поблагодарил всех за добрые пожелания. Джинни вся зарделась и отказалась говорить. Когда же в помещении, даже несмотря на открытую дверь, стало душно и жарко, ребятишки закапризничали, а те, кто постарше, наевшись, начали клевать носом, и тогда женщины взяли своих детей и вышли из дома. Теперь мужчины могли вытянуть ноги, раскурить трубку или нюхнуть табаку. Гости спокойно попивали портвейн и джин и вели беседы о том, как на сто двадцатом уровне в забой просочилась вода, или о том, какой нынче ожидается улов сардин.

Подобный способ завершения торжества вызвал неудовольствие у миссис Мартин и у миссис Пол Дэниэл. Но Заки, хоть и утверждал, что заново обрел Господа во время бдений в Сент-Анне два года назад, все-таки отказывался расставаться со спиртным. Остальные мужчины последовали его примеру.

Портвейн оказался дешевым пойлом (Заки купил его по три шиллинга шесть пенсов за галлон), а вот джин – первосортным.

Как-то тихим сентябрьским вечером восемь присутствующих сейчас на свадьбе соседей отправились на куттере из Сола в Роскофф. Обратно, помимо прочего товара, они привезли два бочонка превосходного джина. Содержимое одного сразу поделили между собой, а второй решили приберечь для какого-нибудь торжества. Джуд Пэйнтер, который также входил в эту компанию, спрятал бочонок в прохудившийся бак за оранжереей в Нампаре, где его вряд ли могли обнаружить вездесущие сборщики податей. Там-то бочонок и простоял всю зиму. Джуд Пэйнтер и Ник Вайгус притащили его из Нампары по случаю свадьбы.

И пока женщины с выводком детей осматривали новый дом Картеров – раньше их туда не допускали, – мужчины приготовились напиться до состояния блаженного отупения.

– Поговаривают, будто скоро все шахты закроют, – тонким вкрадчивым голосом сообщил Ник Вайгус. – А еще болтают, что некий Рэйби скупил все крупные отвалы в графстве. И якобы теперь он может обогатить всю пустую породу и обеспечить Англию медью на сто лет вперед.

– Да враки все это, – заявил Уилл Нэнфан.

Зак отпил из кружки джина и сказал:

– Хуже, чем сейчас, уже точно не будет. В прошлом году на Объединенных шахтах Святого Дня убыток составил где-то от восьми до десяти тысяч фунтов. Одному Богу известно, с какими цифрами закончит нынешний год Грамблер. Но это неподходящий разговор для свадебного торжества. У нас есть свои участки, дома и кое-какие деньжата. Может, и не так много, как хотелось бы, но у нас тут до черта упившегося народу, который готов к переменам…

– Чертовски странный этот джин, Заки, – заметил, вытирая усы, Пол Дэниэл. – Отродясь такого не пробовал. Может, только разок…

– Вообще-то, – Заки облизнул губы, – мне тоже так показалось, но потом я увлекся речью. А теперь вот ты напомнил мне про джин, и я скажу, что у него вкус как…

– Как у скипидара, – подсказал Марк Дэниэл.

– Страх какой жгучий! – добавил старый Мэн Грит. – Прямо горло дерет. Но в мои времена считалось, что настоящий джин и должен быть забористым. Когда я в шестьдесят девятом искал медь на Большом озере, то, помню, была там одна лавка. Так в той лавке продавали пойло, от которого вся кожа на руках слезала…

Джо Триггсу, который был самым старшим в их компании, передали кружку с джином. Все смотрели, как он пьет, и наблюдали за его изборожденной глубокими морщинами физиономией. Джо на секунду оторвался от кружки, громко причмокнул и продолжил пить. Потом он поставил пустую кружку на стол и вынес свой вердикт:

– Этот джин и близко не похож на тот, что мы в сентябре приволокли из Роскоффа.

– Но джин-то ведь тот же самый! – хором выкрикнули двое или трое шахтеров.

В комнате повисла гробовая тишина.

– Просто другой бочонок, – подал голос Джуд. – По мне, так вкус нормальный. Просто джин не такой выдержанный. Вот что с ним не так. Ему надо было полежать подольше. Чтобы он состарился, как корова дядюшки Небби. – Он начал напевать себе под нос: – Жили-были старик со старухой, и были они бедны, твидли-твидли-ди…

Тут всех присутствующих одновременно пронзило страшное подозрение. Шахтеры молча уставились на Джуда, а тот продолжал напевать как ни в чем не бывало.

Но песня в конце концов закончилась.

Заки заглянул в свой стакан.

– Очень уж это странно, – тихо произнес он, – что у двух бочонков джина такой разный вкус.

– И впрямь странно, – согласился Пол Дэниэл.

– Чертовски странно, – сказал Марк Дэниэл.

– Может, нас надули? – Джуд неуверенно обнажил в улыбке два зуба. – Эти французы такие жадные, как целое гнездо крыс. Нельзя им доверять ни на грош. Я лично ни за что не повернусь к французу спиной. Это такой народ! Только ты отвернешься, а он хвать нож – и всадит его тебе в спину!

Заки покачал головой:

– Разве Жан Луттэ хоть раз кого-нибудь надул?

– Он никогда нас не обманывал, – сказал Уилл Нэнфан.

Заки почесал подбородок и, похоже, пожалел, что побрился нынче утром.

– Он заверил меня, что джин отличный. В обоих бочонках – одного розлива. Вот что странно. Джин там и там одного розлива. Сдается мне, кто-то уже заглядывал в этот бочонок. Интересно, кто бы это мог быть?

– Проклятье, кажется, я догадываюсь, в чем тут дело, – заявил Марк Дэниэл, который уже выпил три пинты портвейна и был готов перейти к самой ответственной части вечера.

– Нечего на меня пялиться, – сказал внезапно вспотевший Джуд. – Я тут ни при чем. Нету против меня никаких доказательств. Да мало ли кто мог вскрыть этот бочонок… Если только его вообще вскрывали, в чем лично я сильно сомневаюсь. Я так подозреваю француза. Говорю же, нельзя доверять лягушатникам. Этот французишка из Роскоффа, на вид он вполне приличный человек, христианин, и говорит все правильно. А вот каков он на деле? Небось двуличный тип, как и все они.

– Когда я был забойщиком, – не унимался старый Мэн Грит, – в деревушке возле Сола жила тетушка Тэмсин Нанпаскер. Вот она делала славный джин. Тэмсин умерла в пятьдесят восьмом, свалилась в шахту. Напилась и свалилась. И неудивительно, когда…

– Да, я хорошо помню старуху Тэмсин, – неосторожно вставил Ник Вайгус. – Она как-то проехалась по Стиппи-Стэппи-лэйн верхом на свинье. А мы, тогда еще совсем мелкие, бежали следом. Обычное дело по тем временам. Немного пойла от старой тетушки Тэмсин – и любой…

– Черт побери, теперь я все понял! – взревел Марк Дэниэл. – Вот где я пробовал его раньше! Это же пойло Ника! Это все его рук дело! Мы не того подозреваем. Вспомните, какую отраву Ник сварил у себя на кухне. А потом втюхивал ее дуракам, что сорили деньгами на ярмарке в Михайлов день! И выдавал свою гадость за джин. Припоминаете? Так вот, по вкусу тот его джин – ну просто брат-близнец нашего.

– Ага, – согласился Уилл Нэнфан. – В самую точку. Помнится, я сам тогда хлебнул того пойла и потом очень пожалел. У меня все кишки скрутило, ну прям в морской узел. Стало быть, это Вайгус нас надул!

Все внимание обманутых шахтеров переключилось на Ника. Его рябая физиономия стала багровой, а потом побелела. Марк Дэниэл для верности сделал еще глоток, после чего подошел к окну и выплеснул джин на грядки.

– Фу, та же самая дрянь, гореть мне в аду! Ник Вайгус, ты мерзкий, подлый лжец! Ну погоди, сейчас я тебя проучу!

С этими словами он начал закатывать рукава на своих здоровенных волосатых ручищах.

Ник попятился к выходу, но на его пути встал Пол Дэниэл. После непродолжительной борьбы Марк крепко схватил Вайгуса за пояс и перевернул вверх ногами.

– Это не я! – завопил Ник. – Это все Джуд Пэйнтер! Он пришел ко мне на прошлой неделе и сказал, сказал, что…

– Не верьте ни одному его слову! – воскликнул Джуд. – Вы все знаете, я человек честный и никогда не вру. А вот Ник Вайгус – грязный обманщик. Это каждому известно. Он мать родную продаст, только бы свою шкуру спасти. И к тому же…

– Тряхани-ка его хорошенько, Марк, – попросил Заки. – Сейчас мы всю правду из него вытрясем.

Вайгус продолжал оправдываться:

– Приходит ко мне на прошлой неделе Джуд и говорит: «Не сваришь ли для нас немного джина, приятель? Потому что бочонок, который я у себя припрятал, прохудился и весь джин утек в землю…» Марк, переверни меня обратно, или я…

Но Дэниэл лишь покрепче ухватил Ника за пояс и с силой стукнул его ногами о потолок.

– Давай, дорогуша, – с нежностью в голосе произнес он, – продолжай, а то так и помрешь без отпущения грехов.

– Джуд сказал, что весь джин убежал в землю, потому что крысы прогрызли в бочонке дырку… Ай-ай-ай… И чтобы вас не расстраивать, он попросил меня… чтобы я…

– Держи его! – закричал Уилл Нэнфан, когда Джуд, с грацией заискивающего бульдога, попытался незаметно улизнуть из дома.

Его перехватили на пороге. Схватка была серьезной. Дэниэл-старший и Уилл Нэнфан справились с Джудом не сразу.

– Это все ложь! – шепеляво возмущался он. – Вы лаете не на то дерево. Мое слово против слова этого типа Вайгуса. Почему вы ему верите, а мне нет? Это несправедливо. Это нечестно. Совсем не по-британски. Хотите знать правду? Клянусь, он сам слямзил полбочонка. Как вы можете обвинять человека, который никогда бы…

– Если я слямзил одну половину, то ты присвоил вторую, – вставил «перевернутый» Вайгус.

– Пустите меня! – завопил Джуд и начал отчаянно вырываться. – Я сдеру с него портки. Дайте мне сразиться с ним один на один. Трусы! Двое на одного! Уберите от меня руки – и я ему покажу!

– Погоди немного, я и тебе наподдам, – пообещал Марк Дэниэл. – Один на один, как ты любишь. А теперь уйдите с дороги, ребята…

И он все так же вверх ногами понес Ника Вайгуса к двери. К несчастью, к этому моменту женщины в соседнем доме услышали шум и под предводительством миссис Вайгус явились к Мартинам. Увидев, что ее мужа выносят из дома в столь необычном положении, миссис Вайгус заорала как резаная и ринулась его спасать. Марк отмахнулся от нее и понес Ника к дому Джо и Бетси Триггс. У них на заднем дворе имелся зеленоватый илистый пруд, куда супруги помимо всего прочего сливали нечистоты. После исчезновения Рубена Клеммоу этот водоем в качестве источника вони удерживал почетное первое место по всей округе.

Подойдя к самой воде, Марк резко перевернул почти задохнувшегося Ника, ухватил его сзади за портки и забросил мордой вперед на середину пруда.

Потом он перевел дух, поплевал на ладони и объявил:

– А теперь следующий.

Следующим был Джуд Пэйнтер.

В тот же вечер, уже в сумерки, Росс возвращался из Труро домой, размышляя о двух молодых людях, которые решили создать семью. Если бы шахта заработала, он мог бы предложить Джиму работу на поверхности, например в конторе, а там уж у парня появились бы новые возможности.

Весь день Полдарк посвятил Уил-Лежеру. А затем купил кое-что домой: муку, сахар, горчицу, свечи, льняное полотно для полотенец, новые сапоги для верховой езды, щетку и гребень – после чего нанес визит нотариусу Натаниэлю Пирсу.

Мистер Пирс, как всегда экспансивный, с багровым лицом и распухшими от подагры ногами, сидел в кресле и ворошил железным стержнем для штор поленья в камине. Росса он выслушал с интересом.

– Ну что же, прекрасно, очень выгодное предложение. – Мистер Пирс почесал голову под париком и пристально посмотрел на Полдарка. – Скажите, мой дорогой, а управляющий Хеншоу намерен вкладывать в это дело свои собственные деньги? У него в Труро прекрасная деловая репутация, а я всего лишь бедный нотариус.

И далее Пирс поведал о том, что хотя у него самого практически нет свободного капитала, зато среди его клиентов найдется достаточно тех, кто всегда не прочь вложить деньги в выгодное предприятие. Мистер Пирс пообещал, что все хорошенько обдумает.

Дело хоть и медленно, но все-таки продвигалось, а потом даже наметилось некоторое ускорение, так что спустя пару месяцев можно уже будет бурить первый ствол шахты.

Росс завел Смуглянку в конюшню и, пока расседлывал ее, прикидывал, не предложить ли также долю в предприятии Чарльзу и Фрэнсису.

Чтобы добраться домой засветло, Россу пришлось ехать быстрым шагом, в результате Смуглянка покрылась потом и тяжело дышала. А еще она явно была чем-то встревожена и, пока хозяин ее обтирал, не желала стоять смирно.

Да и остальные лошади тоже вели себя неспокойно. Рамут вскидывал голову и ржал. Росс даже подумал, что в конюшню заползла змея или лисица прокралась на сеновал наверху. Открытые двери еще могли послужить источником света, но в глубине конюшни разглядеть что-либо было сложно. Росс похлопал старого Рамута по морде и продолжил обтирать Смуглянку, потом задал ей корм и пошел к выходу.

Возле двери он глянул на лестницу, которая вела на сеновал, где прежде спал Картер, и тут что-то тяжелое, чиркнув Полдарка по голове, ударило его по плечу. Он бухнулся на колени, но сумел быстро подняться на ноги. Пошатываясь, Росс вышел из конюшни и, обхватив рукой ушибленное плечо, привалился к двери спиной.

От боли закружилась голова, но очень скоро его отпустило. Росс ощупал плечо и понял, что кости не сломаны. Предмет, которым его ударили, остался лежать на полу в конюшне, но Полдарк успел его разглядеть и именно поэтому так быстро вышел за дверь.

Это был ручной бур, и последний раз Росс видел его в руках Рубена Клеммоу.

Когда Росс вошел в кухню, там все были в сборе. Демельза с помощью кривой иглы пыталась залатать суровой ниткой дыру на своей юбке. Джуд с выражением мученика на той стороне лица, которая не была скрыта повязкой, сидел, откинувшись на спинку стула. Пруди пила чай.

– О, капитан Росс, – дрожащим от слабости голосом сказал Джуд, – а мы и не слышали, как вы приехали. Выйти обтереть кобылку?

– Я уже сам все сделал. А ты почему так рано вернулся со свадьбы? И что это у тебя с лицом? Пруди, ужин подашь через десять минут, мне надо кое-что проверить.

– Да свадьба уж закончилась, – сообщил Джуд. – Паршивая была свадебка, доложу я вам, хуже в жизни своей не видывал. Мартины да Картеры – чертовы пустозвоны, да еще шантрапа всякая с шахт. Не ожидал я от Заки такого. Созвал всякий сброд. Приличному человеку вроде меня там не место…

– Что-то случилось, сэр? – спросила Демельза.

Росс удивленно посмотрел на девочку:

– Нет. С чего это ты взяла?

– А на обратном пути, – продолжал свой рассказ Джуд, – я возьми да и споткнись о камень, аккурат напротив Уил-Грейса…

Но Росс, не дослушав его, уже вышел из кухни.

– А ты лучше попридержи язык, коли хозяин не в настроении, – строго сказал Демельзе Джуд. – Думаешь, только твой папашка горазд подзатыльники раздавать? Если кто старших перебивает, сразу видно – никакого воспитания.

Демельза, ничего не поняв, изумленно вытаращилась на Джуда.

Росс пошел за ружьем в гостиную, однако оно обнаружилось в спальне. Полдарк спокойно и уверенно зарядил ружье и поставил его на предохранитель. Уходя из конюшни, Росс запер дверь на засов, так что выбраться оттуда никто не мог, и теперь у него было такое ощущение, будто он загнал в угол бешеного пса.

На этот раз Полдарк вышел из дома через парадную дверь. Он зажег штормовой фонарь и, обогнув дом, подошел к конюшне. Пожалуй, оставлять там полоумного одного было неразумно, ведь он мог причинить вред лошадям.

Росс тихо отодвинул засов, переждал порыв холодного ветра, поднял щеколду и распахнул дверь. В конюшне он поставил фонарь на пол, подальше от сквозняка, а сам шагнул к стойлам.

Заржала, почуяв хозяина, Смуглянка. Порыв ветра разогнал по полу сено и опавшие листья. Летучая мышь перелетела в темный угол. Потом наступила тишина. Ручной бур исчез.

– Рубен, – позвал Росс. – Выходи. Давай поговорим.

В ответ ни звука. Да Росс и не ждал, что ему ответят. Слышно было только, как, облетая под потолком конюшню, хлопает крыльями летучая мышь.

Когда Полдарк поравнялся со вторым денником, ему послышалось за спиной какое-то движение. Он резко развернулся и вскинул ружье. Никого. Слабый свет фонаря не проникал вглубь конюшни, и Росс пожалел, что не прихватил его с собой.

Теперь Сквайр вскинул голову и переступил копытами. Все лошади почуяли опасность. Росс напряженно замер. Выждал минут пять. Он прекрасно понимал, что это проверка на терпение: у кого раньше сдадут нервы. В себе Росс был уверен, но именно это и побуждало его к действию. Рубен мог подобрать бур, вернуться обратно на сеновал и затаиться там на всю ночь.

Росс услышал, как Джуд вышел из дома и потопал по брусчатке. Сначала он подумал, что слуга направляется на конюшню, но потом понял, что цель Пэйнтера – располагавшийся по соседству сортир. Вскоре Джуд пошел в обратном направлении, и дверь в дом захлопнулась. А в конюшне так никто и не проявился.

Росс повернулся, чтобы пойти за фонарем, и в этот момент что-то просвистело у него за спиной и с грохотом обрушилось на перегородку, рядом с которой он стоял всего секунду назад. Ручной бур. Доска разлетелась в щепки, Росс обернулся и выстрелил в появившуюся из темноты фигуру. Что-то ударило его по голове, а фигура метнулась к выходу из конюшни. Как только в дверном проеме возник четкий силуэт человека, Полдарк еще раз спустил курок. Но произошла осечка, и Рубен успел скрыться до того, как Росс выстрелил в третий раз.

Полдарк выбежал из конюшни. Фигура мужчины двигалась в саду между яблонь. Росс разрядил в нее второй ствол, потом вытер со лба кровь и пошел к дому. А на крыльцо тем временем уже выбежали Джуд, Пруди и Демельза.

Росс был зол и раздосадован, из-за того что Рубену удалось сбежать, хотя он ничуть не сомневался: утром Клеммоу непременно схватят.

Раненому трудно скрыться.

На рассвете Росс пошел по кровавому следу Рубена, но тот, не дойдя до Меллина, свернул на север к песчаным холмам, и след затерялся. Прошло несколько дней, о Клеммоу никто ничего не слышал, и вполне можно было предположить, что он истек кровью или умер от холода где-нибудь в песках. Его исчезновение всех устраивало, а то, что накануне он объявился в конюшне, обитатели Нампары и Заки, которому Росс рассказал о происшествии, держали в секрете.

В то лето не было ни дня, когда бы Нампара-Хаус не был украшен цветами. И все благодаря Демельзе. Со временем девочка перестала бояться, что ее силой вернут жестокому отцу. Теперь она каждое утро на рассвете, конечно же в сопровождении Гаррика, уходила собирать полевые цветы, а возвратившись, украшала ими гостиную.

Пруди пыталась втолковать Демельзе, что судомойка не должна этим заниматься, но девочка все равно приносила цветы в дом, и в результате Пруди сдалась. Чего только не было в букетах Демельзы: таволга и кукушкин цвет, наперстянка и полевая гвоздика. Трудно сказать, замечал ли цветы в гостиной Росс; если и замечал, то никак на это не реагировал.

До появления в Нампаре девочка росла словно молодое животное с зашоренными глазами. Ее мир был сужен до семейного круга и повседневных примитивных нужд. Первые девять лет жизни она практически неотрывно находилась при вечно беременной матери. Болезни, плохое обращение, нищета, плачущие младенцы – вот что видела Демельза. Да и после смерти миссис Карн практически ничего не изменилось, разве что у девочки перестали появляться новые братья. Неудивительно, что теперь она стала быстро развиваться, причем не только физически. За четыре месяца Демельза выросла на целый дюйм, а ее интерес к цветам стал своего рода символом открытия нового мира.

Со временем Демельзе понравилось причесываться и собирать волосы в хвост, и теперь можно было легко разглядеть ее лицо. Девочка оказалась довольно симпатичной: чистая кожа, развитая мимика и умные, очень честные глаза. Легко можно было предположить, что уже через пару лет за ней будет ухаживать какой-нибудь молодой шахтер вроде Джима Картера.

Демельза все схватывала на лету, а еще у нее была тяга к подражанию, и она начала учиться правильно произносить новые слова, при этом некоторые старые, наоборот, постепенно исчезали из ее лексикона. Росс деликатно наставлял Пруди, а Пруди, которая при желании могла перещеголять в крепких выражениях любого солдафона, вдруг обнаружила, что ей нравится отучать Демельзу сквернословить.

Порой, сталкиваясь с наводящими вопросами девочки, Пруди чувствовала себя загнанной в ловушку. Она-то знала, что правильно и пристойно, в отличие от Демельзы. Если других девочек еще можно было учить хорошим манерам, не заботясь о собственном поведении, то с Демельзой этот фокус точно бы не прошел. Она была очень сообразительной, ее мысли уносились вперед и били рикошетом.

В результате процесс добровольного воспитания Демельзы сопровождался также вынужденным перевоспитанием Пруди. Получалось, что ей теперь даже и напиться толком нельзя.

Росса все это очень забавляло. Даже Джуд не остался в стороне, хотя относился к ситуации и не так снисходительно, как супруга. Похоже, Пэйнтеру совсем не нравилось то, что Пруди уже больше двух месяцев не охаживала его метлой.

Только не подумайте, что Пруди с Джудом менялись оттого, что общались с чистым непорочным ребенком; в девочке первородного греха было не меньше, чем в них самих.

Если Демельза росла и развивалась постепенно, то Гаррик рос как на дрожжах. Когда он только появился в Нампаре, это был самый обычный щенок. Кормежка в новом доме была не в пример лучше, чем в старом, и Гаррик так быстро вымахал, что всем стало ясно: в его родословной не обошлось без овчарок. Редкие черные кудряшки никуда не делись, а вот из-за отсутствия хвоста пес казался нескладным и до смешного непропорциональным. А еще Гаррик очень привязался к Джуду, Тот, в свою очередь, видеть его не мог, но несуразный щен повсюду преследовал старого лысого пройдоху. В июле Гаррика объявили чистым от паразитов и он получил допуск в кухню. Это событие пес отметил тем, что промчался от двери прямиком к сидящему за столом Джуду и опрокинул бедолаге на колени кувшин с сидром. Облитый сидром и готовый расплакаться от жалости к самому себе, Джуд запустил в Гаррика пустым кувшином, но тот успел смыться, а Демельза забежала в маслобойку и давилась там от смеха, прикрыв голову руками.

В один прекрасный день Росса, к его большому удивлению, посетили миссис Тиг и ее младшая дочь Рут.

Как объяснила миссис Тиг, они направлялись в Мингус и подумали, что было бы неплохо заодно нанести дружеский визит в Нампару. Миссис Тиг не бывала здесь уже лет десять, и ей якобы захотелось посмотреть, как Росс один со всем управляется.

– Покойный мистер Тиг, – заявила она, – всегда говорил, что фермерство – весьма захватывающее хобби.

– В моем случае это несколько больше чем хобби, мэм, – сказал Росс.

В тот день он ремонтировал ограду на одном из участков своей земли и потому выглядел далеко не презентабельно. Взлохмаченный, грязный, с исцарапанными и грязными руками, он в ярком костюме для верховой езды приветствовал миссис Тиг и ее дочь, которая явно приложила немало усилий, чтобы выглядеть просто сногсшибательно. Контраст между визитерами и хозяином был налицо.

Росс распорядился, чтобы гостьям принесли сладкий ликер, и, пока они его пили, разглядывал Рут. Теперь он понял, чем девушка привлекла его на балу: мягкие, слегка подкрашенные губы, миндалевидные серо-зеленые глаза и маленький, но волевой подбородок. Миссис Тиг удалось в последней отчаянной попытке наделить свою младшую дочь той жизненной энергией, которой так не хватало старшим сестрам.

Они мило поболтали о том о сем.

Миссис Тиг поведала, что на самом деле их пригласил мистер Джон Тренеглос, старший сын мистера Хораса Тренеглоса из Мингуса. Джон устраивает охоту в Гранбэрроу. Увидев однажды, как Рут держится в седле, он был немало восхищен и с тех пор столько раз их приглашал, что отказаться было бы по меньшей мере неприлично.

– Не правда ли, дом в Мингусе просто превосходный? – поинтересовалась миссис Тиг, оглядывая гостиную Росса. – В готическом стиле и такой просторный. Мистер Тренеглос очаровательный пожилой джентльмен, но трудно не заметить, как он сдал в последнее время.

Она все болтала и болтала. Как жаль, что капитан Росс не охотится с гончими! Общение с людьми своего круга и возбуждение от погони, без сомнения, пошли бы ему на пользу. Рут обожает ездить верхом. Конечно, это вовсе не означает, что она не преуспела в других, более женских занятиях. Кто попробует ее силлабаб[6], сразу поймет, какая Рут мастерица.

Далее миссис Тиг поведала о том, что всегда воспитывала из дочерей хороших хозяек. Например, вот этот фишю[7] – совместная работа Рут и Джоан, хотя Джоан и не такая прилежная и трудолюбивая, как младшая сестра.

Все это время Рут сидела с весьма недовольным видом: она надувала губки, искоса оглядывала гостиную и постукивала хлыстом по сапожку. Однако, когда ее маменька теряла бдительность, она бросала на Росса выразительные и многообещающие взгляды. А Росс думал о том, что бо́льшая часть дня уже потеряна и теперь он вряд ли закончит сегодня чинить ограду.

Миссис Тиг поинтересовалась, часто ли он видится с родственниками. На балу у Лемонов не было ни одного Полдарка. Естественно, теперь, когда Элизабет в положении, никто не ожидает, что она будет выходить в свет, как раньше. После этой фразы Рут вспыхнула, а у Росса защемило в груди.

Ходят слухи, продолжала мать Рут, что Верити, несмотря на запрет отца, все-таки встречается с этим ужасным человеком, с капитаном Блейми. Хотя откуда Россу об этом знать, он ведь живет в Нампара-Хаусе отшельником.

В половине шестого гостьи собрались уходить. Росс пригласил их остаться на обед. Они поблагодарили, но отказались. Миссис Тиг заметила, что было очень приятно повидаться, и напоследок поинтересовалась, не откажется ли Росс нанести им ответный визит. Когда ему удобно? Где-нибудь в начале следующего месяца? Да, конечно, нет сомнений, что капитан Росс возродит Нампару. Хотя женская рука не только не помешает, но даже привнесет в атмосферу дома некоторое изящество. Это ведь так очевидно.

Росс проводил гостей к выходу. Миссис Тиг продолжала болтать, а ее дочь то улыбалась, то дулась – другими словами, пыталась вернуть те игривые отношения, которые возникли между ними на балу. Слуга миссис Тиг подал лошадей. Рут первой легко вскочила на лошадь, она явно была прирожденной наездницей. Затем миссис Тиг тоже весьма достойно оседлала свою кобылу, и Росс проводил обеих до границы своих владений.

На пути им встретилась Демельза, которая несла из Сола корзину сардин – первый в этом году улов. На ней было лучшее из двух ее платьев – розовое, из набивного канифаса. Девочка-девушка, худенькая и угловатая, она шла широким шагом, и солнце играло в ее спутанных волосах.

Увидев Росса и его гостей, она моргнула, неловко присела в реверансе и пошла дальше.

Миссис Тиг достала платок из тонкого кружева и смахнула с жакета пыль.

– Я слышала, капитан Полдарк, что вы удочерили девочку. Это она и есть?

– Я никого не удочерял, – сказал Росс. – Мне просто была нужна судомойка. Эта девочка достаточно взрослая, она прекрасно знает, чего хочет. Она добровольно решила поступить ко мне в услужение. Вот, собственно, и все.

– Прелестная девчушка, – заметила миссис Тиг. – И вы правы: похоже, она действительно знает, чего хочет.

В конце августа роман Верити и капитана Блейми достиг кульминации. К несчастью, это случилось именно в тот день, когда Росс, приняв приглашение миссис Тиг, решил нанести ей ответный визит.

В то лето Эндрю Блейми четыре раза уходил в плавание, и все четыре раза, когда он возвращался, Верити встречалась с ним в Нампаре.

Росс никак не мог подавить в себе симпатию к этому человеку, даже несмотря на его прошлое. Блейми был спокойным, уверенным в себе мужчиной, говорил он мало и только по делу, а некоторую его холодность сглаживала удивительно скромная манера держаться. Если описывать Эндрю Блейми одним словом, больше всего подошло бы «трезвость». Хотя, если верить его собственным признаниям, прежний Блейми был далеко не трезвенником. Иногда, глядя на него, можно было почувствовать этот внутренний конфликт. Росс знал, что у Блейми была репутация настоящего капитана. Жесткий самоконтроль, самоограничение и сдержанность в движениях – все это являлось эхом былых сражений, и нетрудно было догадаться, какой ценой одержана победа. К Верити Блейми относился с нежностью и уважением, и Полдарк не сомневался в искренности его чувств.

Если Россу что-то и не нравилось, так это та роль, которую он играл в сложившихся обстоятельствах. Он добровольно содействовал встречам двух людей, которым любой разумный человек посоветовал бы расстаться. Случись что, виноват будет именно он. Как можно ожидать здравомыслия от влюбленных?

Росса совершенно не устраивало то, как развивались события. Он никогда не присутствовал на свиданиях, но знал, что Блейми пытается уговорить возлюбленную тайком бежать, а Верити пока не приняла решение, потому что все еще надеялась на примирение отца с Эндрю. Но при этом она согласилась, когда представится такая возможность, поехать с Блейми в Фалмут и познакомиться с его детьми. Росс подозревал, что если Верити туда поедет, то уже вряд ли вернется обратно. Нельзя переступать черту. Эта поездка стала бы первым шагом на пути открытого противостояния. Случись подобное, Блейми вполне мог убедить Верити в том, что лучше уж немедленно обвенчаться с ним, чем возвращаться домой, где ее ждут скандал и унижение.

За неделю до описываемых событий миссис Тиг прислала к Россу одного из своих грумов с приглашением на «скромный дневной прием, который состоится в следующую пятницу, в четыре часа пополудни». Росс мысленно выругался, но ответил письменным согласием. А на следующий день приехала Верити и спросила, можно ли ей встретиться с Эндрю Блейми в Нампаре в три часа дня в пятницу.

Росс доверял Верити, поэтому не считал нужным оставаться дома во время их свиданий, и просто немного задержался, чтобы встретить гостей.

Проводив Верити и Блейми в гостиную, он распорядился, чтобы их не беспокоили, а сам отправился с визитом к миссис Тиг. Проезжая по долине, он с тоской глядел по сторонам и думал о том, сколько всего мог бы сделать сегодня по хозяйству, а вместо этого придется изображать из себя светского франта в компании полудюжины юнцов и девиц. В конце долины, сразу за Уил-Мейденом, он встретил Чарльза и Фрэнсиса.

В первый момент Росс даже опешил.

– Рад приветствовать вас на своей земле, дядя, – сказал он. – Решили меня навестить? Еще пять минут – и вы бы меня не застали.

– А мы именно на это и рассчитывали, – огрызнулся Фрэнсис.

Чарльз натянул поводья. Отец и сын оба были не в духе и раскраснелись от злости и быстрой езды.

– Прошел слух, что Верити встречается в Нампара-Хаусе с этим Блейми в твоем доме. Мы едем узнать, так ли это.

– Боюсь, я не смогу оказать вам должное гостеприимство, – сказал Росс. – К четырем я приглашен в гости, а путь неблизкий.

– Верити сейчас в твоем доме, – заявил Фрэнсис. – Нравится тебе это или нет, но мы намерены отправиться туда и убедиться, что там нет Блейми.

– Уф! – выдохнул Чарльз. – Фрэнсис, незачем так горячиться. Возможно, мы ошибаемся. Росс, мальчик мой, дай слово чести, что это не так, и мы тут же развернемся и уедем.

– Да, но интересно, что же в этом случае Верити делает в Нампара-Хаусе в отсутствие хозяина? – задиристо поинтересовался Фрэнсис.

– Поскольку мое слово чести не в силах переместить капитана Блейми в иное место, я его, пожалуй, давать не стану, – произнес Росс.

Чарльз изменился в лице.

– Вот дьявол! Росс, ты оставил ее в своем доме с этим сукиным сыном? У тебя что, нет ни капли порядочности? А как насчет верности семье?

– А я что тебе говорил! – воскликнул Фрэнсис и, не желая слушать дальнейшие объяснения, пустил своего коня рысью в сторону Нампары.

– Я думаю, дядя, вы заблуждаетесь относительно Блейми, – как можно спокойнее сказал Росс.

– А я думаю, что заблуждался на твой счет, – усмехнулся в ответ Чарльз и последовал за сыном.

Росс с тяжелым сердцем смотрел, как дядя и кузен приближаются к его дому. Нетрудно было догадаться, что сейчас разразится скандал.

Росс развернул Смуглянку и поехал обратно.

Когда он добрался до Нампара-Хауса, Фрэнсис уже был в гостиной. Чарльз тяжело спешивался со своей кобылы, а из дома доносились возбужденные голоса.

Войдя в гостиную, они застали следующую картину: Эндрю Блейми стоял возле камина и, чтобы Верити не встала между ним и Фрэнсисом, придерживал ее за рукав. Он был в капитанском мундире добротного синего сукна с белым воротником-стойкой и в черном галстуке. Судя по его лицу, Блейми запер все свои эмоции на самые прочные и проверенные временем засовы. Этот крепкий мужчина средних лет, сдержанный и владеющий собой, выгодно отличался от молодого Фрэнсиса, раскрасневшегося и самонадеянного. Росс заметил, что Чарльз прихватил в гостиную хлыст.

– …Не смейте в таком тоне говорить с сестрой, – произнес Блейми. – Все, что вы собрались высказать, говорите мне.

– Ах ты, сукин сын! – воскликнул Чарльз. – Тайком, за нашей спиной… Завел шашни с моей единственной дочерью…

– Я действовал тайком лишь потому, что вы не пожелали встретиться и обсудить этот вопрос, – спокойно ответил Блейми. – Неужели вы думаете…

– Обсудить этот вопрос! – перебил его Чарльз. – Мне нечего обсуждать с женоубийцами! В наших краях таких типов не любят! От них смердит! Верити, немедленно седлай лошадь и езжай домой.

– Я вправе распоряжаться своей жизнью, – тихо возразила Верити.

– Ступай, дорогая, – сказал Блейми. – Не стоит здесь оставаться.

Верити стряхнула его руку:

– Я останусь.

– Ну и оставайся, черт с тобой! – потерял терпение Фрэнсис. – А таких, как этот твой Блейми, пронять можно только одним способом. Ему бесполезно толковать про честь. А вот хорошая взбучка не помешает. – И Фрэнсис начал снимать сюртук.

– Пожалуйста, не в моем доме, – сказал Росс. – Только начните здесь драку – мигом всех вышвырну вон.

На секунду все онемели.

– Проклятье! – взорвался Чарльз. – У тебя никак хватает наглости принять его сторону!

– Я не принимаю ничью сторону, но в драке смысла не вижу.

– Что один, что другой. Эти два мерзавца друг друга стоят, – заметил Фрэнсис.

– Вы слышали, что сказала ваша сестра, – спокойно произнес капитан Блейми. – Верити вправе распоряжаться своей жизнью. У меня нет ни малейшего желания ссориться, но она уйдет со мной.

– Да никогда! Скорее мы встретимся в аду, – парировал Фрэнсис. – Я не позволю вам вытереть ноги о нашу семью.

Тут капитан Блейми стал белым как мел.

– Наглый щенок!

– Ах так! – Фрэнсис шагнул вперед и дал капитану пощечину.

На щеке моряка осталось красное пятно, и он ударом кулака в лицо повалил Фрэнсиса на пол.

Все замерли. Верити, испуганно ахнув, отошла в сторону.

Фрэнсис сел и тыльной стороной ладони вытер струйку сочившейся из носа крови. Потом встал и поинтересовался:

– Капитан Блейми, когда вам будет угодно встретиться со мной?

Выплеснувшись наружу, злость капитана сошла на нет, а вот выдержка на этот раз ему изменила.

– Завтра с отливом я отплываю в Лиссабон.

– Именно такой ответ я и ожидал услышать, – презрительно хмыкнул Фрэнсис.

– Но все можно решить сегодня.

Чарльз вышел вперед:

– Нет, Фрэнсис, эти французские штучки нам тут ни к чему. Давай просто надерем этому проходимцу зад, и дело с концом.

– Этого я вам не позволю, – заявил Росс.

Фрэнсис облизнул губы:

– Я требую сатисфакции. Ты не можешь мне запретить. Этот тип считает себя джентльменом. Так пусть выйдет из дома и ответит на мой вызов. Если, конечно, у него хватит духу.

– Эндрю, – взмолилась Верити, – не соглашайся.

Капитан посмотрел на девушку отстраненно, как будто враждебность ее брата их уже разделила.

– Разберись с ним на кулаках, сынок, – просипел Чарльз. – Этот негодяй не стоит того, чтобы ради него получить пулю.

– Только так его и можно остановить, – возразил Фрэнсис. – Росс, я прошу тебя предоставить нам оружие. Если откажешься, я пошлю в Тренвит за своим.

– Тогда посылай, – грубо сказал Росс. – Я не собираюсь в этом участвовать.

– Пистолеты на стене у вас за спиной, – сквозь зубы произнес Блейми.

Фрэнсис развернулся и снял со стены серебряные дуэльные пистолеты, те самые, которыми Росс угрожал отцу Демельзы.

– Надеюсь, они стреляют? – холодно поинтересовался Фрэнсис у хозяина дома.

Тот промолчал. Фрэнсис повернулся к Блейми:

– Пойдемте.

– Мальчик мой, – подал голос Чарльз, – послушай меня, не глупи. Это мое дело как отца, и…

– Ничего подобного. Этот тип ударил меня.

– Пошли отсюда, не связывайся с этим мерзавцем. А Верити вернется домой. Да, Верити?

– Да, папа.

Фрэнсис посмотрел на Росса:

– Позови своего слугу, пусть он проверит пистолеты и убедится в том, что оба заряжены.

– Сам и позови.

– У нас нет секундантов, – попытался возразить Чарльз. – Мы не можем соблюсти все правила.

– Это все условности! – заявил его сын. – Когда отстреливаешь ворон, правила не нужны!

Фрэнсис явно был настроен решительно, и они вышли из дома. У Блейми даже ноздри побелели от напряжения, но держался капитан отстраненно, будто все происходящее его не касалось. Верити предприняла последнюю попытку вразумить брата. Но тот в ответ резко заявил, что ее следует излечить от слепой страсти, а другого способа он не видит.

Джуд болтался возле дома, так что звать его не пришлось. Пэйнтеру очень хотелось поглазеть на дуэль, а уж когда ему доверили роль секунданта, это превзошло все его ожидания. Джуд присутствовал при подобном событии лишь однажды, и тому минуло уже тридцать лет. Фрэнсис велел ему отсчитать положенные пятнадцать шагов. Джуд вопросительно глянул на Росса, но тот только пожал плечами.

– Да, сэр, я понял – пятнадцать шагов.

Они вышли на лужайку. Верити отказалась вернуться в дом и стояла, судорожно вцепившись в садовую скамейку.

Дуэлянты встали спина к спине. Фрэнсис был на дюйм с лишним выше своего противника.

– Готовы, сэр?

– Да.

Росс хотел было вмешаться, но передумал – пусть эти упрямые глупцы сами между собой разбираются.

– Тогда начали. Один, два, три, четыре, пять, шесть…

Пока Джуд считал, а Фрэнсис с Блейми расходились, с неба спикировала ласточка и пролетела между дуэлянтами.

На счет «пятнадцать» они развернулись лицом друг к другу. Фрэнсис выстрелил первым и попал Блейми в правую руку. Капитан выронил пистолет, наклонился, поднял его левой рукой и выстрелил в ответ. Фрэнсис схватился за горло и повалился на траву.

Росс бросился вперед.

В висках стучало: «Я должен был их остановить. Что будет с Элизабет, если Фрэнсис погиб?..»

Росс перевернул кузена на спину и разорвал ворот рубашки. Пуля вошла в шею у самого плеча, но ранение не было опасным. Росс поднял Фрэнсиса на руки и перенес его в дом.

– О господи! – беспомощно воскликнул Чарльз и пошел следом. – Мой мальчик… Он умер?

– Ерунда, ничего страшного, – ответил Росс. – Джуд, возьми лошадь мистера Фрэнсиса и скачи за доктором Чоуком. Скажи ему, у нас тут вышел несчастный случай с пистолетом. Правду не говори.

– Рана серьезная? – спросил капитан Блейми, он уже успел перемотать платком раненую руку. – Я…

– Убирайтесь отсюда! – побагровев от гнева, завопил Чарльз. – Как вы посмели снова войти в этот дом!

– Не толпитесь вокруг, – сказал Росс, укладывая Фрэнсиса на диван. – Пруди, принеси чистую тряпку и горячую воду.

– Разреши, я помогу, – попросила Верити. – Позволь, я… Я должна что-то сделать… я могу…

– Нет, не надо. Не трогай его.

Все умолкли, а потом в комнату торопливо вошла Пруди с тазом горячей воды. До этого Росс, чтобы кузен не истек кровью, зажимал рану своим шейным платком. Теперь он поменял платок на лоскут влажной ткани. Фрэнсис поморщился и застонал.

– С ним все будет хорошо, – сказал Росс. – Только не толпитесь тут, а то дышать нечем.

Капитан Блейми взял свою шляпу, вышел из дома и, сев на скамью у парадной двери, закрыл лицо руками.

Чарльз обтер платком шею и голову под париком.

– Будь оно все проклято, как же я испугался! Подумал, что мальчик умер. Слава богу, Блейми стрелял не с правой руки.

– Возможно, с правой он бы как раз промахнулся.

Фрэнсис повернул голову, что-то пробормотал и открыл глаза. Еще через несколько секунд он окончательно пришел в сознание. Злости в его взгляде уже не было.

– Он ушел? – спросил Фрэнсис.

– Да, – кивнул Росс.

– А я его все-таки подстрелил, – криво усмехнувшись, сказал Фрэнсис. – Паршивые у тебя пистолеты, Росс. Прицел наверняка сбит. Ох! Ну, теперь можно будет неделю-другую и без пиявок обойтись.

В саду возле дома Верити присоединилась к Эндрю Блейми.

Капитан замкнулся в себе. За какие-то пятнадцать минут их отношения бесповоротно изменились.

– Я должен уйти, – произнес Блейми, и они оба сразу заметили, что он говорит в единственном числе, только о себе. – Лучше сделать это сейчас, пока Фрэнсис не очнулся.

– О, мой дорогой, если бы ты… промахнулся или вообще отказался стрелять…

Блейми покачал головой: раздираемый противоречиями собственной натуры, он страдал, оттого что был не в силах объяснить все Верити.

– Я знаю… Фрэнсис… он искал этой ссоры, – продолжала Верити. – Но он мой брат. И теперь для меня просто невозможно…

Блейми попытался ухватиться за соломинку:

– Со временем все уляжется, Верити. А наши чувства останутся неизменными.

Он несколько секунд не отрываясь смотрел на нее.

Девушка не ответила, просто сидела опустив голову.

– Возможно, Фрэнсис был прав, – наконец произнес Блейми. – Ни к чему хорошему это и не могло привести. Возможно, мне не следовало даже думать о тебе… смотреть в твою сторону…

– Нет, Фрэнсис ошибался. Но после всего этого… примирение уже невозможно.

Они посидели так еще с минуту, и Блейми встал.

– Твоя рука, – сказала Верити. – Давай я перевяжу.

– Пустяки, царапина. Жаль, что он не прицелился лучше.

– Ты сможешь ехать верхом? Твои пальцы…

– Да, смогу.

И Блейми, ссутулившись, словно старик, ушел за дом.

Обратно он вернулся уже верхом.

– Прощай, любовь моя. Пусть нам не суждено быть вместе, но я тебя никогда не забуду.

Блейми пересек ручей и медленно поехал по долине. Верити смотрела ему вслед, пока его силуэт не размыли внезапно набежавшие на глаза слезы.

В Тренвит вернулись все вместе. Фрэнсис с временной повязкой смог доехать верхом, и теперь им занялся Чоук. Доктор устроил из процедуры перевязки целое представление. Чарльз, пуская газы и срыгивая остатки гнева, проковылял в свою комнату, чтобы вызвать рвоту и отдохнуть перед ужином.

Увидев супруга, Элизабет едва не лишилась чувств, но быстро пришла в себя. Она буквально летала вверх-вниз и подгоняла миссис Табб и Бартла, чтобы они предоставили доктору все необходимое и обеспечили раненому удобства. У Элизабет вообще была такая особенность: пока жизнь протекала спокойно, она словно бы накапливала энергию про запас, а в чрезвычайной ситуации использовала ее в полную силу. Согласитесь, подобное встречается не часто.

А Верити… Верити ушла в свою комнату…

Она чувствовала себя словно бы отрезанной от семьи, частью которой была целых двадцать пять лет. Теперь ее окружали посторонние люди, причем не просто чужие, а враждебно настроенные. Родные отдалились от Верити, а Верити – от них. Бедняжка замкнулась в себе, ее никто не понимал, у нее не осталось друзей.

Верити закрыла дверь на задвижку и обессиленно опустилась на стул. Роман с Блейми подошел к концу, и, как бы Верити этому в душе ни противилась, она понимала, что уже ничего нельзя изменить. Ослабевшая до полуобморочного состояния, Верити устала от самой жизни. Если бы смерть сейчас пришла тихо и безболезненно, она бы приняла ее как возможность лечь в постель и, забыв обо всем, погрузиться в сладкий сон.

Верити обвела взглядом комнату. С каждым предметом обстановки, с каждой мелочью здесь ее связывала будничная, но при этом особенная близость.

Высокое и узкое створчатое окно в алькове. Она смотрела в него еще маленькой девочкой, а потом и девушкой. Смотрела зимой и летом, осенью и весной, пребывая как в хорошем, так и в дурном настроении. На этот сад, на тисовую ограду, на три изогнутых платана. Она наблюдала за тем, как иней выводит на стекле свои узоры, как потом капли дождя сбегают вниз, словно слезы по старческим щекам, как первые лучи весеннего солнца падают на турецкий ковер и на половицы из мореного дуба.

На каминной полке из резной сосны – старинные французские часы с расписными и позолоченными фигурками куртизанок времен Людовика XIV. Они стояли там с самого рождения Верити, хотя на самом деле были значительно старше ее: их тонкий металлический колокольчик отсчитывал время уже более пятидесяти лет. То есть получается, когда мастер их сделал, Чарльз Полдарк был еще худеньким мальчиком, а не задыхающимся стариком с багровым лицом, который разрушил любовь своей дочери. Они всегда были вместе: младенец и часы, девочка и часы, девушка и часы. Их тиканьем сопровождались ее болезни и ночные кошмары, сказки и грезы, они были рядом на протяжении всей ее жизни, такой монотонной и такой яркой.

Верити продолжала оглядывать свою комнату. Столик со стеклянной столешницей и резными ножками; два обтянутых розовым шелком стула; плетеное кресло-качалка; невысокие медные подсвечники с будто бы специально выстроенными по росту свечами; игольница; расписная корзинка для рукоделия; чаша для умывания с двумя ручками. Даже шторы из дамаста, тисненые обои цвета слоновой кости с поблекшими малиновыми цветами и белая лепнина в форме роз на карнизах и потолке стали для девушки до боли родными.

В эту комнату, за исключением отца и брата, не мог войти ни один мужчина. Здесь Верити могла предаваться печали, и сейчас она тоже могла рухнуть на кровать и разрыдаться. Однако девушка не сделала этого, она просто неподвижно сидела на стуле.

Слез не было. Возможно, рана залегла слишком глубоко, а может, Верити просто была так устроена, что не могла дать волю слезам. С этого дня боль от потери и одиночества будет постепенно притупляться и со временем станет частью ее натуры, этакой слабой горечью с оттенком увядшей гордости.

Эндрю сейчас уже, должно быть, вернулся в Фалмут, в свою съемную квартиру, о которой она столько слышала, но которую теперь так никогда и не увидит. Слушая немногословные рассказы Эндрю, Верити представляла его тоскливую жизнь на берегу, две комнаты в пансионе у пристани и неряшливую женщину, которая ему прислуживала.

Верити надеялась все это изменить. Они присмотрели коттедж с видом на залив. Там возле дома росли несколько деревьев, а еще имелся небольшой сад, который тянулся до галечного пляжа. Эндрю почти не рассказывал о своем опыте семейной жизни, но Верити услышала достаточно, чтобы понять: в крахе их брака виновата была все-таки жена, хотя это, разумеется, нисколько не оправдывало ужасный поступок мужа, положивший всему конец. Она чувствовала, что в силах помочь Эндрю забыть о прошлом. Главное – они любили друг друга. А с ее трудолюбием и умением вести хозяйство она смогла бы создать настоящий дом, которого у него никогда не было.

Но все это осталось в прошлом, сейчас у Верити была только эта комната, которая видела, как она росла и расцветала, а теперь будет наблюдать за ее увяданием. Да, позолоченное зеркало в углу станет бесстрастным свидетелем процесса угасания. Все предметы обстановки этой комнаты, включая безделушки, будут ее компаньонами. И Верити сознавала, что однажды возненавидит их, если уже не возненавидела, как ненавидят свидетелей собственной беспомощности и унижения.

Она предпринимала вялые попытки встряхнуться и прогнать уныние. Отец и брат действовали так, как считали правильным, в соответствии с полученным воспитанием и собственными принципами. Похоже, теперь Верити останется у них на побегушках до конца своих дней, однако винить их за это нельзя. Оба искренне полагали, что спасли ее от себя самой. Отныне жизнь Верити в Тренвите будет гораздо спокойнее и безопаснее, чем была бы со скомпрометировавшим себя в глазах общества капитаном Блейми. Она будет окружена родными и друзьями. Длинные летние дни будут наполнены заботами по хозяйству: посев, сенокос, уборка урожая; взбивание масла и выделка сыра, сушка плодов и варка варенья – за всем ведь нужен глаз да глаз. Да и зимой Верити тоже скучать не придется: рукоделие, подбор узоров для вышивки, починка чулок. А еще надо прясть шерсть и лен с тетушкой Агатой и делать настойки из трав; играть с гостями в кадриль[8]; помогать мистеру Оджерсу из Сола репетировать с хором в церкви; отмерять слугам поссет[9], если они вдруг заболеют.

Нынешней зимой в доме появится новый обитатель, и надо будет помогать Элизабет. Без Верити налаженный быт развалится, и некому будет поправлять Чарльзу подушки или следить за тем, чтобы его любимая серебряная кружка была начищена до блеска перед каждым приемом пищи. Помимо этого, Верити делала для родных еще сотни разных мелочей, и пусть они не благодарили ее открыто, но зато всегда демонстрировали любовь и дружеское отношение, и с этим нельзя было не считаться.

Но если в прошлом эти ее обязанности не казались Верити утомительными, то это вовсе не значило, что она не станет тяготиться ими в будущем.

Она могла бы поспорить с отцом и братом, но Эндрю сказал свое «нет». Эндрю, который наверняка сейчас сидит, опустив голову на руки, в мрачной квартире в Фалмуте. Эндрю, который на следующей неделе уже будет в Бискайском заливе, который будет бродить по ночному Лиссабону, а еще через месяц вернется в свое съемное жилище. Эндрю, который ест, пьет, спит и просыпается вдали от нее, сказал «нет». Он занял место в сердце Верити… или отнял часть ее сердца, и жизнь больше никогда не будет прежней.

Вплоть до недавнего времени Верити жила бездумно, ее словно бы несло на волне обычаев и привычек. Возможно, она так безропотно и дрейфовала бы навстречу собственной зрелости и ничто бы ее не тревожило. Но отныне, начиная вот с этого самого дня, она должна плыть против течения, причем совсем одна и без всякой цели, и спутниками ее теперь будут лишь горечь, тоска и разочарование.

Верити просидела в своей комнате до сумерек, пока тени не окутали ее, словно объятия доброго друга.

Шахта Уил-Лежер в то лето так и не заработала.

После некоторых раздумий Росс предложил Фрэнсису войти в долю. Тот отказался, причем в довольно резкой форме, но открытие шахты было отложено по другим, менее предсказуемым причинам – рыночные цены на медь упали до восьмидесяти фунтов за тонну. Открывать предприятие по добыче руды в такие времена – прямая дорога к банкротству.

Фрэнсис быстро оправился после ранения в шею, но ни он, ни его отец никак не могли примириться с ролью, которую сыграл Росс в романе Верити и капитана Блейми. Ходили слухи, что Полдарк с молодой женой тратят деньги без счету, а теперь, когда Элизабет все больше времени проводит дома, Фрэнсис повсюду появляется в компании Джорджа Уорлеггана.

Верити до конца лета практически не покидала Тренвит, так что Росс редко ее видел. Он написал миссис Тиг письмо с извинениями за то, что не смог в силу непредвиденных и не зависящих от него обстоятельств нанести ей визит. Более подробно он объяснять свое отсутствие не стал. Ответа не последовало. Позже Полдарк узнал, что «скромная вечеринка», на которую его приглашали, затевалась в честь дня рождения Рут и ему отводилась на празднестве роль почетного гостя. Но теперь все это уже не имело особого значения.

Услышав, что запуск Уил-Лежера отложили, Джим Картер решил уйти от Росса. Этот парень не собирался всю жизнь вкалывать на ферме. Его настойчиво призывал к себе Грамблер.

Как-то в августе они целый день убирали в поле ячмень, а вечером Джим пришел к Россу и сказал, что Джинни после Рождества уже не сможет работать на шахте. По крайней мере, какое-то время. А без ее заработка им никак не прожить. А поскольку сам он чувствует себя просто лучше некуда, то решил поработать на паях на Грамблере, на глубине в сорок саженей.

– Мне и правда жаль уходить от вас, сэр, – сказал Джим. – Но это хорошая жила. Я точно знаю. Если повезет, буду зарабатывать тридцать – тридцать пять шиллингов в месяц. Как раз то, что нам надо. А коль уж мы живем в одном из ваших домов, то хотели бы платить арендную плату.

– Вы обязательно будете ее платить, – заверил парня Росс. – Но только когда я решу, что вы можете себе это позволить. Не стоит разбрасываться деньгами, пока не уверен, что у тебя их в достатке. Ясно?

– Да, сэр, – промямлил Джим. – Я ж ведь не поэтому…

– Знаю, парень. Я не слепой. И, кстати, не глухой. Думаешь, я не слышал, что ты браконьерствуешь на пару с Ником Вайгусом?

Джим залился краской, но отпираться не стал:

– Было дело.

– Опасное это занятие, – сказал Росс. – На чьих землях промышляли?

– У старого Тренеглоса.

Росс с трудом сдержал улыбку. Однако браконьерство считалось достаточно серьезным преступлением, и смотреть на это сквозь пальцы было нельзя.

– Джим, не связывайся с Вайгусом. Он тебя до беды доведет, и глазом моргнуть не успеешь.

– Да, сэр.

– А Джинни что говорит?

– То же, что и вы, сэр. Я… я пообещал ей, что это в последний раз.

– Ну так сдержи свое слово.

– Так я же это все ради жены. Думал принести ей что-нибудь вкусненькое…

– Кстати, как она?

– Хорошо, сэр. Спасибо. Мы так счастливы, даже не описать. Лучшего и не пожелаешь. И насчет того дела, ну, вы понимаете, Джинни тоже больше не боится.

В отношениях Демельзы Карн и других обитателей Нампары медленно, но неуклонно продолжали происходить определенные изменения. Она быстро развивалась и, естественно, была значительно любознательнее Пэйнтеров. Демельзе все было интересно; в поисках новой информации она часто сталкивалась с Россом и буквально засыпала его вопросами, а тот, в свою очередь, обнаружил, что ему нравится помогать девочке. А меткие замечания Демельзы по тому или иному поводу частенько веселили его.

В конце августа, на той неделе, когда скирдовали пшеницу, Пруди подвернула ногу и в результате слегла.

Демельза четыре дня мухой летала по дому, и, хотя Росс постоянно был занят и не мог заметить ее стараний, обед всегда подавался вовремя, а вечером, когда он усталый возвращался домой, его неизменно ждал сытный ужин. Когда Пруди выздоровела, Демельза безропотно вернула ей бразды правления, но теперь их отношения уже нельзя было назвать отношениями экономки и судомойки.

Единственным, кто прокомментировал эту перемену вслух, был Джуд. Он заявил, что Пруди стала мягкотелой, как старая кобыла. Росс никак не отметил усердия Демельзы, однако из своей последней поездки в Труро привез ей ярко-красный плащ, такие как раз были тогда в моде в шахтерских поселках Западного Корнуолла. Демельза, увидев подарок, лишилась дара речи (крайне нетипичная для нее реакция) и побежала в свою комнату примерять обновку. После этого Росс стал замечать, что она смотрит на него как-то по-особенному, как будто взяла себе за правило предугадывать все его желания. Словно бы именно в этом и заключалось ее предназначение, а вот ему знать о ее желаниях было совсем необязательно.

На место Джима Росс нанял пожилого мужчину по имени Джек Кобблдик. Это был немного заторможенный – и в речи, и в движениях – мрачный человек с обвислыми, рыжеватыми с проседью усами, через которые впору было процеживать еду. У Кобблдика была характерная тяжелая поступь: он шагал так, будто постоянно переступал через высокую траву. Демельза пару раз чуть не получила нагоняй, когда вышагивала по двору, передразнивая его походку.

В сентябре, в разгар сезона сардин, Росс часто ездил в Сол, чтобы взглянуть на улов и, если рыба была хороша, купить полбочонка на засолку. Он успел заметить, что Демельза, которой с детства приходилось закупать продукты для большой и бедной семьи, лучше его оценивает товар, и поэтому иногда брал девочку с собой. Она либо ехала на лошади, сидя за спиной Росса, либо выходила из дома на полчаса раньше его. Иногда Джуд отправлялся в Сол на паре волов, запряженных в старую скрипучую повозку, и покупал там порченую рыбу на удобрения.

От церкви Сола надо было проехать по Стиппи-Стэппи-лэйн, дальше через узкий горбатый мост и окруженную домами и сараями площадь, которая была центром деревни, а там уже до галечной отмели и входа в залив оставалось всего несколько ярдов.

Возле отмели стояли два больших здания, предназначенные для сортировки и разделки рыбы, летом в них сосредотачивалась вся промышленность Сола. Рыбу отбирали и отправляли в погреба, потом ждали месяц или около того, пока стекут кровь и жир, после чего заготавливали и отправляли в бочках в Средиземноморье.

Элизабет родила в конце октября. Роды были долгими и тяжелыми, но Элизабет все выдержала и оправилась бы гораздо быстрее, если бы доктор Чоук на следующий день не решил сделать ей кровопускание. В результате молодая мать целые сутки провела в глубоких обмороках, что очень всех встревожило, а чтобы вывести Элизабет из этого состояния, потребовалось держать у нее под носом бессчетное количество паленых перьев.

Чарльз был очень доволен, а новость о том, что родился мальчик, вывела его из привычного послеобеденного оцепенения.

– Превосходно! – сказал он Фрэнсису. – Ты молодец, мой мальчик. Я горжусь тобой. Значит, родился внук. Черт меня подери, это именно то, чего я хотел.

– Это заслуга Элизабет, а не моя, – бесцветным голосом заметил Фрэнсис.

– Полагаешь? Но думаю, ты тоже внес свою лепту, а? – Чарльз весь так и затрясся от утробного смеха. – Не скромничай, мой мальчик. Я горжусь вами обоими. Даже не ожидал, что у тебя такая сильная жена. Как назовете отпрыска?

– Мы пока не решили, – мрачно ответил Фрэнсис.

Чарльз поднял свою тушу из кресла, переваливаясь с ноги на ногу, вышел в холл и огляделся.

– А зачем далеко ходить? В нашей семье прекрасный выбор имен. Вот, пожалуйста: Роберт и Клод… Вивиан… Генри. Пара-тройка Чарльзов. Чем тебя Чарльз не устраивает?

– Это Элизабет решать.

– Да-да, конечно. Только надеюсь, что она не выберет Джонатана. Чертовски глупое имя. А где, кстати, Верити?

– Наверху, ухаживает за Элизабет.

– Что ж, дай знать, когда наследник будет готов познакомиться с дедом. Мальчик, а? Молодцы. Вы оба молодцы.

Из-за слабости Элизабет крестины отложили до начала декабря, да и отметили это событие с меньшим, чем хотелось бы Чарльзу, размахом. На крестины пришло всего восемнадцать гостей, включая близких родственников.

Дороти Джонс, супруга кузена Уильяма-Альфреда, на тот момент не была в очередной раз беременна и поэтому тоже присутствовала. Эта поджарая миниатюрная женщина лет сорока с холодной, кислой улыбкой и предубеждениями, более приличествующими пожилым дамам, никогда, даже в приватной беседе, не использовала слово «кишки». Были и другие предметы, которых она упорно не касалась в разговоре, пусть даже и с самыми близкими подругами. Последние две беременности довольно сильно отразились на ее внешности, и Россу показалось, что она как-то усохла. Случится ли когда-нибудь такое с Элизабет? После рождения первенца она, на его взгляд, только похорошела.

Элизабет лежала на кровати, куда ее перенес Фрэнсис. В камине трещали поленья, языки пламени прыгали в дымовую трубу, как цепные псы. В просторной комнате было тепло, в глазах гостей отражался огонь, а за окнами клубился полупрозрачным туманом серый холодный день. Комната была украшена цветами, и Элизабет возлежала среди них, словно прекрасная большая лилия, а все остальные суетились вокруг нее. Ее чудесные руки и шея были словно вылеплены из воска, и только на щеках играл непривычно яркий румянец. Ни дать ни взять – цветущая лилия в оранжерее.

Сына назвали Джеффри Чарльз. Сверток из голубого шелка и кружев, маленькая, покрытая пухом головка, темно-синие глазки и беззубые, как у тетушки Агаты, десны. Во время обряда крещения малыш не капризничал и по его завершении был благополучно возвращен матери. Ну просто идеальный ребенок – таким было всеобщее мнение.

За обедом в честь торжественного события Чарльз и мистер Чиновет обсуждали петушиные бои, а миссис Чоук делилась слухами о принце Уэльском со всеми, кто готов был ее слушать.

Миссис Чиновет беседовала с Джорджем Уорлегганом и, к великому неудовольствию Пейшенс Тиг, полностью завладела его вниманием. Тетя Агата жевала мякиш и пыталась расслышать, о чем там рассказывает миссис Чиновет. Верити молча разглядывала стол. Доктор Чоук с очень серьезным видом объяснял Россу, какие обвинения следует выдвинуть против генерал-губернатора Бенгалии. Рут Тиг, случайно оказавшаяся рядом с Россом, пыталась вести разговор с матерью так, будто не замечала его присутствия.

Поведение Рут совершенно не удивило Росса, а вот сдержанность со стороны других дам – Дороти Джонс, миссис Чиновет и миссис Чоук – несколько его озадачила. Вроде бы он не сделал ничего такого, что могло бы их оскорбить. Элизабет же изо всех сил старалась быть любезной.

В самый разгар обеда Чарльз с трудом поднялся на ноги, чтобы провозгласить тост за новорожденного внука. Пару минут он говорил, отдуваясь и пыхтя, как бульдог, а затем вдруг схватился за сердце и, пробормотав: «Ветер, что за ветер!» – боком повалился на пол.

Тушу Чарльза кое-как приподняли и опустили в кресло, а потом Росс, Фрэнсис, Джордж Уорлегган и доктор Чоук шаг за шагом, ступенька за ступенькой, перетащили его в спальню.

На кровати с тяжелым коричневым балдахином на массивных столбах Чарльз задышал свободнее, но он не двигался и не мог говорить. Верити вышла из оцепенения и молниеносно выполняла все указания доктора. Чоук пустил Чарльзу кровь, послушал сердце, потом выпрямился и сосредоточенно почесал плешь на затылке, как будто это могло хоть как-то помочь.

– Ммм… да, – сказал он. – Думаю, теперь нам станет получше. Нам нужны покой и тепло. Простуда в нашем состоянии крайне опасна, так что окна не открывайте, балдахин не поднимайте. Гм, он такой крупный. Будем надеяться на лучшее.

Росс спустился вниз и обнаружил, что гости притихли, но не разошлись. Было бы невежливо уйти, не дождавшись вердикта врача. Ему сказали, что Элизабет очень расстроилась и просит извинить ее уход.

Тетя Агата легонько качала колыбельку, пощипывая седые волоски на подбородке.

– Дурной знак, – сказала она. – В день крестин маленького Чарльза большой Чарльз вот так взял и свалился. Прямо как вяз, рухнувший от молнии. Надеюсь, больше ничего плохого не случится.

Росс прошел в большую гостиную. Там никого не было, и он подошел к окну. Пасмурный день становился все более мрачным, на стекле, как веснушки, выступили мелкие капельки дождя.

Все меняется и приходит в упадок. Как скоро Чарльз уйдет вслед за Джошуа? Он и прежде уже падал несколько раз; лицо его к старости стало багровым, а сам он сделался еще более неповоротливым и беспомощным. Да еще тетушка Агата со своими рассуждениями про дурные предзнаменования. Если дядюшка умрет, то как все это отразится на Верити? Хотя после уже понесенной утраты ее вряд ли что-то сильно расстроит. Фрэнсис станет хозяином дома и всех земель. Он получит полную свободу действий и, если пожелает, сможет транжирить капиталы и прожигать жизнь, как Уорлегган. Однако не исключено, что ответственность его отрезвит.

Росс прошел в соседнюю комнату. Это была небольшая библиотека, темная, пыльная и пахнущая плесенью. Чарльза, как и Джошуа, книги не особенно интересовали, и библиотеку по большей части собрал их отец – Клод Генри.

Росс оглядел книжные полки. Из гостиной доносились голоса, но он не прислушивался, потому как обнаружил последнее издание «Судебной медицины» доктора Бернса.

Росс пролистал книгу до главы, посвященной невменяемости, когда его внимание привлек доносившийся через открытую дверь голос миссис Тиг:

– Дитя мое, а чего, спрашивается, тут можно ожидать? Как говорится, яблочко от яблоньки!

– Дорогуша, – прошепелявила в ответ Полли Чоук, – все эти истории о старом Джошуа необычайно комичны! Мне даже жаль, что я не была в ту пору в этих краях.

– Джентльмен всегда знает, где провести черту, – заявила миссис Тиг. – По отношению к женщине своего круга ему следует соблюдать приличия. А вот с представительницами низшего класса он может вести себя уже не столь благородно. В конце концов, все мужчины таковы. Я знаю, все это крайне неприятно. Но девки ведь для того и существуют, и вреда от этого никакого нет. А вот Джошуа никогда не видел различий. Поэтому я не одобряла его поведения. И по той же причине его поведения не одобряло все графство. Джошуа постоянно дрался с оскорбленными отцами и обманутыми мужьями. Слишком уж он был подвержен своим страстям.

Полли хихикнула:

– Промискуитет – вот как это называется!

– Я могла бы рассказать вам массу историй! – страстно продолжила миссис Тиг. – Сколько же сердец он разбил! Ну просто скандал за скандалом. Но даже Джошуа не держал у себя в доме распутниц. Каким бы он ни был, он не похищал голодных несовершеннолетних нищенок, чтобы потом прелюбодействовать с ними под своей крышей. И что самое ужасное, Росс ничего и не думает скрывать. Он делает это совершенно открыто! Нет бы указать этой девке на ее место. Ни к чему развращать чернь, а то в головы простолюдинов, не дай бог, могут закрасться всякие дурные мысли. А ведь я видела ее собственными глазами! Ну, вы понимаете, просто проезжала мимо и решила нанести визит вежливости. Вот тогда-то, совершенно случайно, я и увидела эту малолетнюю потаскушку. Совсем еще соплячка, а уже начинает задирать нос. Таких сразу узнаешь.

– И дня не проходит, – прошепелявила Полли Чоук, – чтобы он не приехал в Сол с этой девчонкой за спиной. А она такая важная в своем красном плаще.

– Все это очень дурно. Компрометирует семью. Не понимаю, почему родные не скажут Россу, что это надо прекратить.

– Может, не хотят связываться, – хихикнула Полли. – Всем известно, что он мужчина вспыльчивый. Я бы лично не стала рисковать, вдруг еще ударит.

Тут в разговор вступила третья собеседница:

– Чарльз слишком благодушный. – Росс узнал миссис Чиновет; судя по голосу, она была крайне раздражена. – После смерти отца Фрэнсис поведет себя иначе. Если Росс не прислушается, пусть пеняет на себя.

Росс услышал, как открылась и захлопнулась дверь.

Полли Чоук снова хихикнула:

– Уверена, она бы очень хотела стать хозяйкой Тренвита вместо Элизабет. Случись такое, она бы наверняка и Фрэнсиса захотела изменить. Мой муж, доктор Чоук, рассказывал, что Фрэнсис вчера вечером проиграл в карты сто гиней.

– Азартные игры – излюбленная забава джентльменов, Полли, – сказала миссис Тиг. – Надо же им как-то развлекаться.

Полли захихикала слишком уж громко:

– Только не говорите, что кувыркание в постели их не забавляет!

– Тсс, дитя мое! Научитесь говорить потише. Как и подобает даме вашего круга…

– Вот и муж мне то же самое твердит…

– Он абсолютно прав. И уж тем более неприлично повышать голос в доме, где кто-то захворал. Скажите, милая, а что еще вы слышали о Россе Полдарке?

Чарльзу никогда не было особого дела до окружающих. Вот и теперь он не торопился прийти в сознание, чтобы порадовать гостей. Когда Росс покидал непривычно тихий дом, в его памяти запечатлелась следующая картина: тетушка Агата укачивает младенца, с ее подбородка тоненькой струйкой стекает слюна, и старуха бормочет: «Да уж, дурное предзнаменование. Можно не сомневаться. Интересно, чем же все это закончится?»

Однако на обратном пути Росс думал не о случившемся с дядюшкой приступе и не о том, какое будущее ждет новорожденного Джеффри Чарльза.

В Нампаре готовились к зиме – обрезали с вязов сучья и ветки на растопку. Один вяз у ручья был обречен, после осенних штормов его корни ослабли в мягкой земле. Джуд Пэйнтер и Джек Кобблдик привязали веревку к одной из самых высоких веток и вооружились двуручной пилой. Поработав пару минут, они отходили от вяза и тянули за веревку, проверяя, не поддастся ли ствол. Остальные домочадцы тоже вышли из дома понаблюдать за происходящим. Демельзе так хотелось помочь, что она аж пританцовывала на месте, а Пруди стояла возле моста, скрестив на груди могучие и узловатые, как корни вяза, руки, и давала мужчинам советы, хотя никто ее об этом не просил.

Она обернулась и хмуро посмотрела на Росса:

– Я заберу кобылку. Как прошли крестины? Хлебнули эля? А как малыш, храни его Господь? Похож на мистера Фрэнсиса?

– Да, очень даже похож. А что это с Демельзой?

– А, не обращайте внимания. Нашло на девчонку. Случаются у нее такие настроеньица. Я уж не раз Джуду говорила: накличет она на себя беду, коли будет так прыгать на радостях. Как уехал ее папашка-то, так и скачет.

– Ее отец приходил? А он что здесь делал?

– Притопал, и полчаса не прошло после вашего ухода. На этот раз один. Да еще и в воскресных портках. «Хочу, – говорит, – дочушку свою повидать». А сам такой тихий, как старый медведь. А она прям кувырком навстречу к нему из дома выкатилась.

– И?

– Лучше подпилите его с другой стороны, – посоветовала Пруди глубоким, как органная труба, голосом. – Не повалится вяз, коли будете хороводы вокруг него водить, как возле майского дерева.

К счастью, ответ Джуда унес ветер.

Росс не торопясь пошел к мужчинам, а Демельза, подпрыгивая от возбуждения, побежала ему навстречу.

Итак, разлука смягчает сердца, отец и дочь наконец примирились. Теперь девочка наверняка захочет вернуться домой, и глупые злонамеренные слухи сами собой прекратятся.

Подбежав к Россу, Демельза развернулась и откинула со лба прядь волос.

– Дерево не упадет, – сказала она, глядя на вяз. – Оно крепче, чем мы думали.

Глупые злонамеренные слухи. Подлые, пустые, грязные сплетни. Надо было шею свернуть этой тощей дуре Полли Чоук. Да, Элизабет вышла за другого, но он еще не пал так низко, чтобы соблазнять собственную судомойку. И уж конечно, не Демельзу, чье худенькое грязное тельце самолично обливал холодной водой, когда всего каких-то несколько месяцев назад привез ее в дом. С тех пор девочка подросла. Росс подозревал, что у местных сплетниц даже в голове не укладывается, что сын Джошуа способен жить как праведник. У некоторых женщин мозги как сточная канава: если нет грязи, они ее выдумают.

Демельза переминалась с ноги на ногу и с беспокойством поглядывала на Росса. Она как будто чувствовала, что он думает о ней. Эта длинноногая девчушка с упрямым взглядом напоминала Россу норовистого жеребенка. Когда на Демельзу находило одно из этих ее, по выражению Пруди, настроеньиц, она становилась непредсказуемой.

– Я слышал, твой отец приходил, – сказал Росс.

Девочка аж вся засветилась.

– Ага! Мы с ним помирились. Я так рада! – Она серьезно посмотрела на Росса. – Я что-то не так сделала?

– Все так. И когда ты возвращаешься домой?

– Да разве стала бы я с папашкой мириться, если бы он хотел меня вернуть? – Демельза рассмеялась заразительным переливчатым смехом. – Отец приходил не за мной, а сказать, что во второй раз женился. В прошлый понедельник привел в дом новую жену! Так что он теперь подобрел, а мне не надо каждую ночь волноваться, как там братец Люк и скучает ли по мне братишка Дрейк. Вдова Чегвидден справится с ними лучше меня. Она методистка и будет за всеми хорошо приглядывать.

– О! – только и сказал Росс, поняв, что все-таки не избавился от своей подопечной.

– Вдова Чегвидден наверняка думает, что сможет перевоспитать отца, – продолжала Демельза. – Надеется отучить его от выпивки. Да только вряд ли у нее что-то получится.

Мужчины еще несколько минут пилили, потом с мрачным видом отошли к концу веревки и принялись тянуть. Росс решил, что лишняя пара рук не помешает, и тоже ухватился за веревку. Бунтарь по натуре, он был даже рад, что ему не представился легкий способ избавиться от непристойных слухов. Пусть болтают, пока языки не отсохнут.

Что же до Элизабет, она этим грязным сплетням наверняка не поверит.

Росс еще разок, приложив все силы, потянул веревку, и она оборвалась рядом с узлом на ветке. Все трое сели на землю. В этот момент из долины на всех парах примчался Гаррик. Он в свое удовольствие гонялся за кроликами и поэтому пропустил самое интересное, а теперь вертелся вокруг мужчин и лизал лицо успевшему встать на колени Джуду.

– Черт бы побрал этого щенка! – отплевываясь, буркнул Джуд.

– Гнилую веревку вы выбрали, – сказал Росс. – Где ты ее нашел?

– В библиотеке…

– Она только с одной стороны подгнила, – встряла Демельза, – а так крепкая.

Девочка подобрала с земли конец веревки и начала проворно, как кошка, взбираться на дерево.

– А ну вернись! – приказал Росс.

– Так она и в первый раз веревку привязывала, – пояснил Джуд и пнул Гаррика под зад.

– Ну и напрасно вы это ей позволили… – Росс подошел ближе к дереву. – Демельза! Немедленно слезай!

На этот раз она его услышала и посмотрела вниз.

– Зачем? Зря я, что ли, залезала?

– Тогда привязывай веревку и сразу же спускайся.

– Сейчас, только привяжу ее вон к той ветке.

Демельза поднялась еще на несколько футов. Послышался зловещий треск.

– Берегись! – завопил Джуд.

Демельза испуганно замерла, а затем снова посмотрела вниз. На этот раз она была похожа на кошку, которая потеряла опору под ногами. Девочка взвизгнула, и дерево начало падать. Росс отпрыгнул в сторону.

Вяз повалился с протяжным грохотом, словно кто-то обрушил гору сланцевой черепицы, а потом в одну секунду воцарилась гробовая тишина.

Росс рванулся вперед, но из-за раскидистых веток не смог подобраться к стволу. И вдруг именно там из-под листвы, как из-под воды, вынырнула Демельза. Пруди, размахивая руками, с криками: «О господи! О господи!» – бежала к повалившемуся вязу.

Джек Кобблдик со своей стороны дерева первым добрался до девочки, но для того, чтобы ее высвободить, потребовалось обрубить уцепившиеся за платье ветки. Демельза, выбираясь из плена, только смеялась. Руки у нее были все в царапинах, коленки ободраны в кровь, одна лодыжка просто исполосована, но в остальном она была в полном порядке.

– Впредь будешь делать все, как я тебе говорю, – сверкая глазами, сказал Росс. – Мне не нужны слуги с переломанными ногами и руками.

Демельза тут же перестала смеяться.

– Да. – Она слизнула кровь с ладони. – Надо же, я вся исцарапалась. – И, изогнувшись совершенно невероятным образом, Демельза посмотрела на свою спину. – Господи боже, да я все платье изодрала!

– Уведи отсюда девочку, – велел Росс Пруди, – и обработай ей царапины. Теперь я за нее в ответе.

А в Тренвит-Хаусе тем временем вечер в честь крестин близился к концу.

Большинство гостей разъехалось, и дом погрузился в летаргию. Погода стояла безветренная, свет от алеющих в камине углей создавал в зале уютную атмосферу. Родственники потягивали портвейн, сидя на расставленных полукругом мягких стульях с высокими спинками.

Наверху, на огромной кровати с опущенным балдахином, Чарльз Полдарк, распрощавшийся с активной фазой своей жизни, судорожно глотал спертый воздух – единственное предписанное ему медициной средство к выздоровлению. А в другой комнате, в конце западного крыла, Джеффри Чарльз, пребывавший в самом начале активной фазы своей жизни, сосал материнское молоко, альтернативу которому наука пока еще не нашла.

За последний месяц Элизабет пережила массу новых ощущений. Рождение ребенка стало главным событием в ее жизни. Она смотрела на покрытую светлым пухом головку сына у своей груди и преисполнялась гордости и блаженства. С его появлением на свет все изменилось. Элизабет всем сердцем прочувствовала, что значит материнский долг, по сравнению с которым меркнут все прочие обязательства.

После родов она очень ослабла и довольно долго не могла оправиться, а потом вдруг всего за одну неделю к ней вернулись силы. Элизабет чувствовала себя как прежде, но никак не могла справиться с приступами накатывающей мечтательности и лени. Ей нравилось лежать в постели, думать о сыне, смотреть на него, укачивать на руках. Конечно, Элизабет понимала, что, оставаясь в постели, она перекладывает все заботы по дому на Верити, и это огорчало ее, однако она ничего не могла с собой поделать. А мысль о том, что, пусть и ненадолго, придется расстаться с сыном, и вовсе была для молодой матери невыносима.

В тот вечер Элизабет лежала в постели и прислушивалась к тому, что творится в старом доме. Она обладала острым слухом и за время своего недомогания научилась различать все его звуки. Дисканты и басы несмазанных дверных петель; щелчки и скрежет щеколд и засовов; скрип половиц и шаги по незастеленному ковром полу. Она без труда могла отследить все передвижения в западном крыле дома.

Миссис Табб принесла ужин: ломтик грудки каплуна, яйцо в мешочек и стакан теплого молока. Ближе к девяти вечера заглянула ненадолго Верити. Элизабет показалось, что золовка вполне оправилась после разлуки с капитаном Блейми, разве что немного притихла и стала больше времени посвящать домашним хлопотам. Верити была девушкой разумной и очень самостоятельной. Элизабет восхищалась ее стойкостью, ошибочно полагая, что сама она лишена этого качества.

Верити рассказала, что отец пару раз открывал глаза и даже удалось заставить его сделать глоток бренди. Похоже, он никого не узнавал, но спать стал спокойнее, что внушало надежду. Она решила ночью посидеть с ним, на случай если отцу вдруг что-нибудь понадобится. А подремать ведь можно и в кресле.

В десять вечера на второй этаж поднялась пожелать дочери доброй ночи миссис Чиновет. Она так горячо рассказывала о бедном Чарльзе, что в результате разбудила внука. И потом еще осталась на время его кормления, хотя этого Элизабет особенно не любила. Но в конце концов миссис Чиновет удалилась, ребенок уснул, а Элизабет потянулась в кровати и счастливо прислушивалась к шагам Фрэнсиса в соседней комнате. Вскоре и он зайдет пожелать ей доброй ночи, а потом до самого утра наступит полоса умиротворения.

Фрэнсис вошел в комнату и, ступая с преувеличенной осторожностью, остановился на секунду возле колыбели, чтобы взглянуть на спящего сына, а потом присел на край кровати и взял Элизабет за руку.

– Моя бедная женушка, как всегда, обделена вниманием, – сказал он. – Твой отец несколько часов без передышки критиковал Фокса и Шеридана, а ты лежала здесь в одиночестве и была лишена удовольствия все это услышать.

Фрэнсис говорил шутливым тоном, в котором, однако, проскальзывали обиженные нотки: ему не понравилось, что супруга так рано ушла к себе. Но стоило ему увидеть Элизабет, как все обиды тут же улетучились, уступив место любви.

Некоторое время они тихонько поболтали, а потом Фрэнсис наклонился и поцеловал жену. Она не задумываясь ответила на поцелуй и, только когда почувствовала его объятия, поняла, что этот вечер может закончиться не одним лишь легким поцелуем.

Фрэнсис отстранился и несколько озадаченно улыбнулся:

– Что-нибудь не так?

Элизабет указала на детскую кроватку:

– Фрэнсис, мы разбудим малыша.

– Но ты ведь только что его покормила. И спит он крепко. Ты сама говорила.

– Как твой отец? – спросила Элизабет. – Ему лучше? Не понимаю, как можно в такой момент…

Фрэнсис пожал плечами, как бы признавая, что повел себя неправильно. Естественно, его расстроил случившийся с отцом приступ, и он очень за него волновался, но это не имело никакого отношения к их с Элизабет отношениям. Просто все происходило в один отрезок времени. Сегодня, когда Фрэнсис нес Элизабет на руках вниз, ему хотелось, чтобы она все же была несколько тяжелее, и в то же время он был счастлив ощущать ее хрупкость. В тот момент Фрэнсис почувствовал ее запах и уже не мог думать ни о чем другом. Он притворялся, будто занят гостями, а на самом деле не сводил с жены глаз.

– Я сегодня неважно себя чувствую, – сказала Элизабет. – Болезнь твоего отца очень меня расстроила.

Фрэнсис старался не выдавать своих чувств. Как и все гордецы, он злился, когда его отвергали подобным образом. В такие моменты он казался себе любострастным школьником.

– А ты когда-нибудь вообще почувствуешь себя лучше? – спросил он.

– Фрэнсис, это несправедливо. Я ведь не по своей воле ощущаю недомогание.

– Но и не по моей. – Фрэнсис начал закипать от вынужденного в последние месяцы воздержания. И не только от этого. – Однако я заметил, что с Россом ты сегодня была вполне бодра и весела.

В глазах Элизабет сверкнули искры негодования. Она давно нашла в своем сердце оправдание всему, что сгоряча наговорил ей Росс. Элизабет жалела Росса и во время беременности много о нем думала: думала о том, как он одинок, вспоминала его потухшие глаза и бледное лицо со шрамом на щеке. Как это свойственно всем людям, Элизабет порой невольно сравнивала то, что имела, с тем, чем могла бы обладать.

– Пожалуйста, оставь Росса в покое. Забудь уже про него.

– Как, интересно, если ты сама про него не забываешь?

– О чем ты? Между нами ничего нет.

– И похоже, это немало тебя огорчает.

– Ты пьян, должно быть, если позволяешь себе говорить со мной в таком тоне.

– Уж как ты сегодня вокруг него суетилась! «Росс, присядь рядом со мной! Росс, скажи, ну разве мой малыш не прелесть? Росс, отведай кусочек пирога». Бог мой, сколько заботы и внимания!

Элизабет от злости даже не сразу нашлась что ответить.

– Ты ведешь себя как ребенок, – сказала она.

Фрэнсис встал:

– Уверен, Росс, повел бы себя иначе.

– Это точно. – Элизабет не собиралась оставлять колкость мужа без ответа. – Не сомневаюсь, Росс бы повел себя как мужчина.

Какое-то время они молча смотрели друг другу в глаза.

– Что ж, по крайней мере, ты высказалась откровенно, – сказал Фрэнсис и вышел.

Вбежав в свою комнату, он, совершенно не думая ни о спящем ребенке, ни о больном отце, громко хлопнул дверью. Потом разделся и, побросав одежду на пол, рухнул на кровать. Час, а может и дольше, Фрэнсис не смыкал глаз. Он лежал, заложив руки за голову, и терзался от неудовлетворенности и ревности. Его любовь и желание близости вытеснили горечь от обиды и чувство опустошения.

А рядом не было никого, кто мог бы подсказать Фрэнсису, что он напрасно ревнует Элизабет к Россу и что у него появился гораздо более сильный соперник.

Этого соперника звали Джеффри Чарльз.

Демельза очень быстро развивалась, и одна из комнат Нампара-Хауса сыграла в ее развитии особенную роль. Этой комнатой была библиотека.

Девочка долгое время не могла заставить себя преодолеть страх перед этим мрачным, захламленным помещением. Ведь как раз там, вернее, в комнате с альковом по соседству она провела ту самую первую ночь в огромной кровати. Уже потом Демельза обнаружила, что вторая дверь в спальне вела именно в библиотеку.

Страх и любопытство, как известно, частенько оказываются в одной упряжке; пусть они и не идут в ногу, однако тянут нас в одну сторону. Заглянув в библиотеку всего единожды, Демельза приходила туда снова и снова. Росс после возвращения из Америки избегал этой комнаты. Там все напоминало ему о беззаботном детстве, о покойных родителях; в библиотеке ему слышались их голоса и вспоминались несбывшиеся надежды. А вот Демельзу здесь, напротив, ждали только открытия.

Половины собранных в библиотеке предметов она прежде никогда в жизни не видела, а для некоторых, даже при всей своей изобретательности, не могла найти применения. Читать Демельза не умела, и поэтому ни стопки пожелтевших газет, ни пояснительные ярлычки, прикрепленные к некоторым «экспонатам», ничем не могли ей помочь.

В библиотеке хранилась ростра, украшение носовой части корабля «Мэри Бэкингем», который, как рассказывал ей Джуд, выбросило на берег в одна тысяча семьсот шестидесятом году, через три дня после рождения Росса. Демельзе нравилось водить пальцем по этой резной фигуре. Еще там был инкрустированный сундук с небольшой гафельной шхуны, которая потерпела крушение у Дамсел-Пойнта, после чего ее отнесло к Хэндрона-Бич, и потом еще много недель берег и песчаные холмы были покрыты черной угольной пылью. В библиотеке также находились образцы оловянной и медной руды, многие без ярлычков и абсолютно бесполезные. Чего тут только не было! Сукно для починки парусов. Четыре окованных железом сундука, о содержимом которых Демельза могла лишь догадываться. Дедовский хронометр, растерявший часть своих внутренностей. Девочка много часов разглядывала механизм из шестеренок и гирь, пытаясь понять, как он работает.

Среди прочего она обнаружила в библиотеке насквозь проржавевшую старинную железную кольчугу, двух потрепанных тряпичных кукол, самодельную деревянную лошадку, с полдюжины негодных мушкетов, спинет, на котором когда-то играла Грейс, две французские табакерки, музыкальную шкатулку, свернутый в рулон, побитый молью гобелен с очередного корабля, шахтерские кирку и лопату, штормовой фонарь, полбочонка пороха для взрывных работ и приколотую к стене схему шахты Грамблер за одна тысяча семьсот шестьдесят пятый год.

Из всех этих находок наибольшее восхищение вызывали у Демельзы спинет и музыкальная шкатулка. Как-то, провозившись со шкатулкой целый час, она все-таки смогла заставить ее заработать. Шкатулка исполнила два менуэта. Демельза была в таком восторге от этих дребезжащих мелодий, что принялась скакать вокруг шкатулки на одной ноге, а Гаррик, решив, что это такая новая игра, носился рядом и оторвал ей кусок платья. Когда шкатулка умолкла, Демельза, на случай если кто-то услышал музыку, поскорее спряталась в темном углу.

Самой грандиозной находкой, безусловно, был спинет, но тут возникла проблема – девочка не умела на нем играть. Пару раз, предварительно убедившись, что поблизости никого нет, она отважилась пробежаться пальцами по клавишам. Звуки спинета, хоть и нестройные, буквально околдовали Демельзу, ей хотелось слышать их снова и снова. А потом она обнаружила, что когда нажимаешь на клавиши слева направо, то звуки получаются все выше и выше, а когда справа налево – то наоборот. Это открытие стало для девочки решающим. Демельза поняла, что гораздо проще научиться извлекать мелодии из инструмента, чем пытаться разобраться в жуткой паутине закорючек, то есть, как называют это люди, овладеть грамотой.

Чарльз Полдарк еле-еле оправился после сердечного приступа, но до конца зимы из дома уже не выходил. Он продолжал набирать вес и вскоре, багровый и страдающий одышкой, только и мог, что с превеликим трудом спускаться днем в гостиную и сидеть у камина. Так он проводил часы напролет и почти ни с кем не общался. А тетушка Агата, пристроившись неподалеку, пряла или читала себе под нос Библию. Бывали вечера, когда Чарльз заводил беседу с Фрэнсисом: расспрашивал сына о делах на шахте. Или же аккомпанировал игравшей на арфе Элизабет, постукивая пальцами по подлокотнику кресла. С Верити отец почти не разговаривал, разве что жаловался на самочувствие или выказывал свое недовольство по какому-либо поводу. Но бо́льшую часть времени Чарльз просто дремал в своем кресле, а ближе к ночи позволял проводить себя в постель.

Джинни Картер родила в марте. И тоже сына. Мальчика окрестили Бенджамином Россом, предварительно спросив позволения у его тезки.

Спустя две недели после крестин к Россу заявился нежданный гость. Илай Клеммоу проделал под дождем немалый путь от Труро до Нампары. Росс не видел его лет десять, но сразу узнал по своеобразной подпрыгивающей походке.

В отличие от старшего брата Илай отличался скромным телосложением, а в лице его было что-то азиатское. При разговоре он постоянно цыкал и проглатывал звуки, словно губы его были волнами, накатывавшими на скалы во время прилива.

Сначала Илай принялся в заискивающей манере расспрашивать об исчезновении брата. Интересовался, не обнаружил ли кто его следов. Потом с самодовольным видом поведал о том, какую хорошую должность он нынче занимает. Личный слуга адвоката. Жалованье – фунт в месяц, и при этом на всем готовом. Уютная комнатка, непыльная работенка, а вечером в субботу – неизменный стаканчик пунша. Затем Клеммоу поднял вопрос об имуществе брата. На это Росс откровенно сказал, что он может спокойно забирать все, что найдет в доме, хотя вряд ли там есть что-то ценное. Тут Илая выдали глаза – в них сверкнула злоба, которую он весь разговор скрывал под маской подобострастия.

– Кто бы сомневался, – причмокивая, произнес он. – Соседи небось уже все растащили.

– Мы не поощряем воровство, – заметил Росс. – А в подобной манере говори с теми, кого собираешься обвинить в чем-то конкретном.

– Что ж, – Илай часто заморгал, – вряд ли я так уж ошибусь, если скажу, что моего брата выжили из дома злые языки.

– Твой брат покинул дом, потому что не смог умерить собственные аппетиты.

– Рубен сделал что-нибудь этакое?

– В смысле?

– Ну, что-нибудь дурное?

– К счастью, мы смогли это предотвратить.

– Тогда получается, что его выгнали из дома просто так, за здорово живешь. Да он, может, уже с голоду помер. Нет такого закона, который разрешает наказывать человека еще до того, как он сделает что-нибудь дурное.

– Слушай, никто его из дома не выгонял.

Илай смял в руке кепку.

– Конечно, всем известно, что вы вечно к нам придирались. Вы и ваш отец. Он так вообще ни за что ни про что засадил Рубена в колодки. Такое не скоро забудешь.

– Хватит уже предаваться воспоминаниям, – осадил его Росс. – Даю тебе пять минут. Убирайся с моей земли.

Илай сглотнул и снова зацыкал:

– Но, сэр, вы только что сказали, что я могу забрать все стоящее из имущества брата. Вы же сами только что это сказали. А теперь го́ните меня. Это несправедливо.

– Я не вмешиваюсь в жизнь арендаторов, пока они не вмешиваются в мою. Иди и забирай все, что захочешь. А потом ступай в Труро и больше сюда не возвращайся. Тебе здесь не рады.

Клеммоу сверкнул глазами, он явно хотел сказать что-то еще, но передумал и, не попрощавшись, вышел из дома.

Джинни Картер, нянчившаяся с ребенком возле окна на втором этаже, случайно заметила мужчину, который подпрыгивающей походкой спустился под дождем с холма и вошел в дом напротив. Там он пробыл полчаса, а потом вышел, неся в руках две какие-то штуковины.

Но вот чего Джинни не заметила, так это хитрого выражения, появившегося на его азиатской физиономии. Илай обладал редким чутьем и сразу догадался, что в доме кто-то побывал не меньше недели назад.

В ту ночь поднялся сильный ветер, который потом не стихал весь день. А на следующий вечер, ближе к девяти часам, распространились слухи о том, что в залив зашло какое-то судно и теперь дрейфует к берегу между Нампарой и Солом.

Бо́льшую часть дня Демельза провела так же, как и все другие дни, когда из-за проливного дождя полностью отменялись работы вне дома, за исключением самых неотложных. Если бы Пруди не ленилась напрягать мозги, она бы выучила девочку чему-нибудь еще, кроме навыков примитивного шитья, которыми та довольно быстро овладела. Например, она могла научить свою подопечную прясть и ткать. Но Пруди предпочитала не перенапрягаться. Когда работы было не избежать, она ее выполняла, а так пользовалась любым предлогом, чтобы усесться на стул, скинуть башмаки и попить чайку. В общем, делать Демельзе было нечего, и она сразу после ужина прокралась в библиотеку.

В этот вечер, по чистой случайности, девочка сделала самое грандиозное из всех своих открытий. Уже в сумерках она обнаружила, что один из сундуков заперт не на замок, а на потайную защелку. Демельза подняла крышку и увидела целую гору одежды. Там были платья и шали, треуголки и отороченные мехом перчатки, завитой парик, красные и синие чулки, пара дамских кружевных туфелек с голубыми каблучками. Еще Демельза нашла муслиновый платок и боа из страусовых перьев. Среди одежды лежала бутылка с жидкостью, которая по запаху напоминала джин (единственный известный Демельзе крепкий напиток), и еще одна, с тем же запахом, но наполовину пустая.

Девочка задержалась в библиотеке дольше обычного, но все никак не могла заставить себя уйти. Она перебирала бархат, кружева и шелк, поглаживала ткань, стряхивала с нее крошки сухой лаванды. Кружевные туфельки на голубых каблучках были такими изящными, почти нереальными, что Демельза не отважилась их примерить. Она понюхала и прижала к щеке боа, потом обернула его вокруг шеи, надела меховую шляпку и начала выделывать пируэты, изображая знатную леди, а Гаррик в это время ползал у ее ног.

Сумерки сгущались, а Демельза все мечтала. Очнувшись от грез, она обнаружила, что в библиотеке стало совсем темно. Она была одна в мрачной комнате, где гуляли сквозняки, а сквозь ставни пробивались холодные капли дождя.

Перепугавшись, девочка бросилась к сундуку и запихала в него все вещи, какие смогла найти в темноте, закрыла крышку на потайную защелку, а потом прошмыгнула через большую спальню в кухню.

Пруди была очень недовольна, ведь ей самой пришлось зажигать свечи, и она принялась читать Демельзе нотации. А хитрая девчонка не хотела отправляться в постель и ловко направляла Пруди своими вопросами, так что нотации вскоре превратились в историю ее жизни. В результате, когда Джим Картер и Ник Вайгус пришли с вестью о терпящем бедствие судне, Демельза хоть и поднялась к себе, но еще не спала и все слышала. А когда Росс, оторвавшись от чтения, собрался выйти из дома с Картером и Вайгусом, она уже повязала на голову платок, накинула на плечи два старых мешка и ждала разрешения пойти вместе с ними.

– Лучше бы ты отправлялась спать, – сказал Росс. – Но если очень хочется вымокнуть, милости прошу.

Они вышли из дома. Джуд прихватил крепкую веревку, на случай если представится возможность вытащить кого-нибудь из тонущих на берег.

Ночь была непроглядно-темной. Встречный ветер не просто налетал порывами, он дул не переставая, так что идти приходилось, буквально пригнувшись к земле. Один из штормовых фонарей погас, а второй раскачивался и мерцал, круг света плясал, как клоун на арене, изредка падая на хлюпающие в мокрой траве тяжелые ботинки. Пару раз ветер набирал такую силу, что им приходилось останавливаться, а Демельза, которая шла в хвосте, чтобы не упасть, хваталась за руку Джима Картера.

Когда они добрались до вершины утеса, снова полил дождь. Струи воды заливали глаза и рот, в считаные секунды все вымокли до нитки. Пришлось укрыться за изгородью, пока он не закончится.

На краю утеса собрались люди. Тут и там, как светляки, мерцали штормовые фонари. И в ста футах ниже тоже можно было разглядеть огни. По узкой тропинке Росс Полдарк со своими спутниками спустился на широкий уступ; там стояли люди и вглядывались в море.

Они не успели еще толком разобраться, что к чему, когда из мрака нижней тропы, как демон из ада, возникла фигура человека. Это был Пэлли Роджерс из Сола, голый и волосатый, с широкой, как лопата, бородой.

– Плохи дела! – крикнул он. – Они сели на мель минут через пятнадцать после… – Ветер унес его слова. – Если б зашли чуть дальше, можно было бы перебросить им канат.

Роджерс начал натягивать штаны.

– Ты пробовал до них добраться? – крикнул Росс.

– Трое наших пытались доплыть. Но Господь воспрепятствовал. Корабль долго не продержится. Встал лагом, волны перекатываются через борт. К утру от него останутся одни щепки.

– Кто-нибудь из команды доплыл до берега?

– Двое. Но Господь прибрал их души. Еще пятеро присоединятся к ним до рассвета.

Ник Вайгус бочком вышел вперед и встал между Россом и Пэлли. Свет фонаря выхватил из темноты его блестящую красную физиономию.

– А что за груз на борту? – произнес он щербатым ртом.

Полли Роджерс отжал бороду.

– Сказали, вощеный фитиль и шерсть из Пэдстоу.

Росс следом за Джудом начал спускаться с уступа, и только в самом низу он заметил, что Демельза увязалась за ними.

Здесь можно было укрыться от ветра, но каждые несколько секунд волна ударяла о камни и обдавала их брызгами. Начинался прилив. Ниже, на последнем песчаном пятачке, несколько мужчин с фонарями все еще надеялись, что волнение ослабеет и у них появится возможность, рискнув жизнью, доплыть до места крушения. Отсюда было видно черное пятно: это мог быть и риф, но все знали, что это не так. Ни огней, ни каких-либо признаков жизни видно не было.

Росс поскользнулся на тропинке, Джим схватил его за руку и не дал упасть.

Полдарк поблагодарил и пробормотал:

– Тут уже ничем не поможешь.

– Что вы сказали, сэр?

– Говорю, им уже не помочь.

– Да, сэр. Лучше вернусь-ка я домой. А то Джинни будет волноваться.

– Еще один показался! – закричала стоявшая неподалеку пожилая женщина. – Вон там, подпрыгивает, как поплавок. То нос, то корма. Утром будет богатая добыча! Будет нам плавник!

Шквал брызг накрыл всех, как рой мошкары.

– Иди и девчонку с собой прихвати, – сказал Джиму Росс.

Демельза открыла было рот, чтобы возразить, но от ветра и брызг у нее перехватило дыхание.

Росс проследил взглядом за тем, как Джим с Демельзой карабкаются вверх по тропе, а когда они исчезли из виду, присоединился к тем, кто стоял на песчаном берегу.

Джинни Картер заворочалась в постели. Она спала, вернее, дремала, и ей снилось, что она печет пироги с сардинами и вдруг все рыбы начинают моргать, превращаются в младенцев и принимаются плакать. Джинни резко проснулась, но плач все еще звучал у нее в ушах. Она села и прислушалась, решив, что это, должно быть, ее сын. Но ребенок мирно спал в деревянной колыбели, которую смастерил для него отец. Должно быть, у нее разыгралось воображение из-за хлещущего в ставни дождя и бури, которая с воем неслась через их поселок со стороны моря.

Джим оставил теплую постель и ушел из дома в такую страшную ночь. Зачем? Только затем, чтобы, если повезет, подобрать что-нибудь после крушения корабля. Джинни просила мужа не ходить, но он не стал ее слушать. И так всегда. Она постоянно просила его остаться, а он вечно находил оправдание, чтобы уйти. Два или три раза в неделю он непременно исчезал на всю ночь и возвращался на рассвете с фазаном или жирной куропаткой под мышкой.

Джим очень изменился за последние месяцы. А началось это в январе. Сперва он слег на неделю и не мог работать в шахте. Все кашлял, кашлял, кашлял. А потом ушел на две ночи с Ником Вайгусом и вернулся с богатой добычей: такой еды они, лишившись недельного заработка, не могли бы себе позволить. Джинни пыталась объяснить мужу, что согласна порой и впроголодь посидеть, только бы его не схватили за нарушение закона. Но все без толку. Джим смотрел на это по-другому, он тогда даже обиделся, увидев, что жена не обрадовалась.

Джинни выскользнула из кровати и, поеживаясь, подошла к окну. Она и не думала открывать ставни – дождь тут же ворвался бы в комнату, но, посмотрев в щель, поняла, что до рассвета еще очень далеко.

Потом ей послышался какой-то шум снизу. Весь дом скрипел и вздрагивал от шквалистого ветра.

Как бы она обрадовалась, если бы муж вернулся. Джинни вдруг захотелось, чтобы Бенджи проснулся и заплакал, ведь тогда у нее появится повод взять его к себе в постель. Она станет укачивать сынишку, а он будет хвататься за нее своими крохотными цепкими пальчиками. Но малыш крепко спал.

Джинни вернулась в постель и подтянула одеяло до самого носа. Это все Ник Вайгус виноват в том, что Джим стал таким. Он дурно влияет на ее мужа, внушая Джиму мысли, которые ему самому бы и в голову никогда не пришли. Дескать, частная собственность – ерунда и вполне можно добывать пропитание на земле, которая тебе не принадлежит. Ясное дело, он все это придумывает, чтобы оправдать свои грязные делишки. И очень жаль, что Джимми воспринимает слова этого проходимца всерьез. Нет, Джим Картер никогда бы не стал браконьерствовать ради того, чтобы набить себе брюхо. Но теперь он начал думать, что вправе воровать еду для своей семьи.

На дом обрушился шквал ветра. Словно великан навалился и пытается его опрокинуть. Джинни на минуту забылась. Она мечтала о счастливой жизни, где вдоволь еды, а все люди здоровые и веселые, где ребятишкам не надо начинать работать, едва лишь они научатся ходить. Потом она вдруг почувствовала, что темнота немного рассеялась, и встрепенулась. Сквозь щели между половицами пробивались три или четыре лучика света. На сердце сразу потеплело. Джим пришел домой. Она собралась было спуститься вниз и узнать, почему муж вернулся так рано, но очень уж не хотелось вылезать на холод из-под теплого одеяла. Джинни снова задремала и в следующий раз проснулась от громкого шума. Этажом ниже что-то упало на пол.

Видно, Джим вернулся с добычей и теперь складывал ее в углу комнаты. Вот почему он пришел так рано. Странно только, что один. Джинни не слышала голосов Ника или отца. Наверное, остались на берегу. На рассвете больше шансов выловить что-то ценное после кораблекрушения. Джинни очень за них волновалась. И двух лет не прошло с тех пор, как Боб Триги утонул, пытаясь доплыть с веревкой до корабля. Оставил вдову с двумя маленькими детьми.

Джим почему-то не стал звать жену вниз. Ну конечно, он ведь думал, что она спит. Джинни уже решила позвать его сама, но вдруг у нее тревожно кольнуло сердце. А что, если мужчина внизу вовсе не Джим?

Шаги были слишком тяжелыми. Вот из-за чего у Джинни возникли эти подозрения. Джим легкий, он всегда ходил тихо. Женщина села и прислушалась.

Если это Джим, то он, наверное, выпивши и что-то ищет. Но со дня их свадьбы он если и выпивал, то не больше одной кружки слабого эля.

Джинни не двигалась с места, страшная догадка вдруг парализовала ее.

Только один человек из всех, кого она знала, мог вот так войти в дом, пока нет Джима, – Рубен Клеммоу. Только он вот так неуклюже передвигался. И теперь этот человек мог в любую минуту подняться к ней в комнату. Клеммоу пропал несколько месяцев назад, и все думали, что он уже умер. О нем так долго ничего не было слышно, что и сама она тоже начала забывать о своих страхах.

Джинни подтянула колени к подбородку и молча слушала завывания ветра и грохот от передвижений нежданного гостя. У нее было такое ощущение, словно все внутри медленно сковывает льдом. Она надеялась, что, если сидеть тихо, Рубен уйдет. Может, он все-таки не будет ее искать и не станет подниматься наверх.

Или Джим сейчас вернется, и тогда она уже не будет одна. Вернется он, как же! Небось все еще торчит там, на берегу, наблюдает за тем, как пытаются спасти людей, которых он и в жизни-то никогда не видел. А в это время его жена, окаменев от ужаса, сидит на кровати, а этажом ниже по дому бродит голодный похотливый мужчина.

И тут заплакал ребенок.

Грохот внизу сразу оборвался. Джинни попыталась встать с кровати, но тело ее не слушалось, она не могла пошевелиться, не могла даже сглотнуть. Малыш умолк и снова заплакал, на этот раз более настойчиво. Тоненький плач на фоне завывания штормового ветра.

Джинни наконец выбралась из постели, взяла сынишку и едва не уронила его: руки онемели.

Пятно света, проникающего в щели между половицами, задрожало и стало неровным. Скрипнули ступеньки лестницы.

Джинни забыла все молитвы, у нее не осталось сил, чтобы спрятаться. Она стояла на краю кровати, прислонившись спиной к стене, и тихонько покачивала ребенка.

А дверь в спальню начала медленно открываться.

Джинни увидела руку, ухватившуюся за косяк, и сразу поняла, что предчувствие ее не обмануло. На нее надвигался настоящий кошмар.

Рубен держал свечу, в свете которой можно было разглядеть, как сильно он изменился за те долгие месяцы, что вел дикое существование в пещерах. Исхудавшее лицо – ну просто обтянутый кожей череп, костлявые руки, одет в лохмотья, босой, мокрые волосы и борода спутались, словно он явился из подводного царства. И все-таки это был тот самый Рубен Клеммоу. Блеклые глаза, отстраненный взгляд, безвольный рот и белые морщины на загорелом лице.

Джинни собралась с духом и посмотрела ему в глаза.

– Где моя сковородка? – спросил он. – Украли мою сковородку.

Малыш зашевелился, сделал глубокий вдох и снова заплакал.

Рубен шагнул в комнату. Дверь со стуком захлопнулась, и только в этот момент Клеммоу обратил внимание на сверток в руках Джинни. До Рубена постепенно доходило, кто перед ним. А когда он наконец узнал женщину, его захлестнула волна воспоминаний. Он вспомнил обо всех своих обидах, о том, почему теперь должен прятаться от людей и может только по ночам тайком наведываться в свой дом. Полученная десять месяцев назад рана в боку все не заживала, его по-прежнему одолевала похоть к этой женщине и не покидала ненависть к человеку, который заделал ей этого плачущего младенца. К Россу Полдарку.

– Лилия, – пробормотал Рубен. – Белая лилия… грешная…

Он так долго жил вдали от людей, что потерял способность внятно выражать свои мысли. В эту минуту он обращался к себе.

Рубен неловко выпрямился – мышцы вокруг раны стянуло.

Джинни снова начала молиться.

Клеммоу шагнул вперед.

– Непорочная лилия… – сказал он.

И тут в мозгу у него словно бы что-то щелкнуло. Что-то в поведении молодой женщины воскресило в его памяти давно забытые слова из детства:

– «Для чего, Господи, стоишь вдали, скрываешь Себя во время скорби? По гордости своей нечестивый преследует бедного: да уловятся они ухищрениями, которые сами вымышляют. Ибо нечестивый хвалится похотью души своей; корыстолюбец ублажает себя»[10].

Рубен достал охотничий нож. Нож был таким старым, что от многолетнего использования его лезвие сточилось до четырех дюймов. За проведенные в одиночестве месяцы к желанию обладать этой женщиной примешалась жажда мести. Похоть всегда приводит к насилию и разрушению.

Свеча задрожала у него в руке. Рубен поставил ее на пол. Сквозняк раскачивал пламя, свечной жир стекал вниз.

– «Сидит в засаде за двором; в потаенных местах убивает невинного»[11].

Джинни закричала, обезумев от страха. Ее крик становился все пронзительнее.

Рубен сделал еще один шаг вперед, и она наконец сумела заставить себя двигаться. Джинни преодолела уже полкровати, когда Рубен настиг ее и, целясь в ребенка, ударил ножом. Джинни успела частично отвести удар, однако лезвие ножа окрасилось кровью.

Вопли несчастной женщины стали больше походить на звериный вой. Пока Рубен как завороженный смотрел на нож, Джинни успела добраться до двери. Но тут он спохватился, быстро настиг свою жертву и нанес удар, на этот раз почувствовав, как лезвие входит в плоть. И в ту же секунду напряжение и боль, которые выжигали Клеммоу изнутри, угасли. Рубен выронил нож и смотрел, как Джинни падает на пол.

Очередной порыв ветра задул свечу.

Рубен завопил и кинулся прочь из спальни. Нога поскользнулась на чем-то жирном, рука запуталась в женских волосах. Клеммоу отшатнулся и с дикими криками принялся колотить по дощатому полу. Ему казалось, что он заперт в этой комнате навеки, вместе с тем ужасом, который сотворил собственными руками.

Он встал, опираясь на кровать, и, спотыкаясь, побрел через комнату к окну. Ставни были закрыты, а он никак не мог нащупать задвижки. Тогда он всем телом бросился вперед, и ставни распахнулись. Он вырвался. Вырвался на свободу из тюрьмы своей жизни и упал на брусчатку под окном дома.

В один из ветреных весенних дней тысяча семьсот восемьдесят седьмого года за обеденным столом в гостиной Нампара-Хауса собрались шестеро джентльменов: мистер Хорас Тренеглос из Мингуса, мистер Ренфрю из Сент-Анна, доктор Чоук из Сола, капитан Хеншоу из Грамблера, мистер Натаниэль Пирс – нотариус из Труро, и хозяин дома – капитан Полдарк.

Они отобедали и выпили вина.

К столу подавали треску, филейную часть барашка, куриный пирог, голубей, телятину под соусом, а на десерт – абрикосовый пирог и взбитые сливки с изюмом и миндалем.

А собрались все эти джентльмены, чтобы обсудить подготовительные работы, которые были произведены на шахте Уил-Лежер, и решить, стоит ли рисковать золотом для добычи меди. Ради столь важного дела мистер Тренеглос оторвался от своих древних греков, доктор Чоук – от охоты, а страдающий подагрой мистер Пирс – от камина.

– Что ж, – сказал Хорас Тренеглос, который в соответствии со своим положением и почтенным возрастом сидел во главе стола, – не в моих правилах возражать сведущим людям. Мы уже больше двух лет ходим вокруг да около. Если капитан Хеншоу говорит, что надо приниматься за дело, то, черт меня подери, он рискует не только моими, но и своими деньгами. А уж он-то в этом деле понимает!

За столом одобрительно забормотали и деловито закряхтели. Мистер Тренеглос приставил ладонь к уху, чтобы расслышать обрывки фраз.

Доктор Чоук откашлялся и взял слово:

– Мы все, без сомнения, уважаем капитана Хеншоу и считаемся с его опытом работы на шахтах. Но успех нашего предприятия зависит не только от разработки данной жилы. В противном случае мы бы не ждали целых двенадцать месяцев. Состояние рынка – вот что определяет наши дальнейшие действия. Не далее как неделю назад мне довелось посетить одного пациента в Редрате. Бедняга страдает от нарывов. На самом деле он не мой пациент, но доктор Прайс пригласил меня для консультации. Когда я прибыл, больной был в ужасном состоянии. Надо сказать, дом у него впечатляющих размеров, с прекрасной подъездной дорогой, мраморной лестницей и прочим, что свидетельствует о наличии отменного вкуса и средств, достаточных, дабы его удовлетворить. Совместными усилиями нам удалось облегчить состояние больного, но рассказываю я это вот к чему… Сей джентльмен оказался одним из акционеров шахты Долли-Коут. И он обмолвился о том, что принято решение закрыть нижние уровни.

За столом воцарилась тишина.

Разрумянившийся после обеда мистер Пирс улыбнулся и первым нарушил молчание.

– Вообще-то, до меня тоже доходили подобные слухи. Буквально на прошлой неделе, – сказал он и почесал под париком висок.

– Если самый большой рудник сокращает выработку, то каковы шансы у нашего скромного предприятия? – задался вопросом доктор Чоук.

– Если наши издержки будут меньше, у нас есть шанс, – заявил Росс, который сидел напротив мистера Тренеглоса.

Он отпустил бакенбарды, и теперь бледный шрам на загорелой щеке уже не так бросался в глаза.

– Цены на медь могут упасть еще ниже, – заметил доктор Чоук.

– Что-что? Что вы сказали? – переспросил мистер Тренеглос и, обращаясь к самому себе, добавил: – Я его не слышу. Хорошо бы он говорил погромче.

Чоук, повысив голос, повторил свое предположение.

На что ему ответили:

– Да, но с равным успехом они могут и подняться.

– Джентльмены, позвольте, я выскажу вам свою точку зрения, – сказал Росс и выпустил из длинной трубки облачко дыма. – На первый взгляд момент для начала работ сейчас не самый благоприятный хоть для маленького предприятия, хоть для крупного. Но не следует забывать о некоторых выгодных для нас обстоятельствах. Цена на руду зависит от спроса и предложения. В этом году закрылось сразу два крупных рудника и какое-то количество мелких. За Уил-Рисом и Уил-Форчном вскоре последует и Долли-Коут. В результате объемы добычи в Корнуолле снизятся вдвое. Таким образом, поставки сократятся, а цена, соответственно, возрастет.

– Сущая правда! – поддержал Росса Хеншоу.

– Я согласен с капитаном Полдарком, – в первый раз за все время подал голос мистер Ренфрю.

Мистер Ренфрю из Сент-Анна занимался тем, что поставлял товары и оборудование для шахт, и поэтому он был вдвойне заинтересован в успехе предприятия. А в разговор Ренфрю до сих пор не вступал только потому, что робел в обществе благородных джентльменов.

А вот голубоглазый Хеншоу не страдал от лишней скромности.

– Наши затраты на тонну, – объявил он, – не составят и половины затрат Уил-Риса.

– Я, помимо собственных интересов, представляю также интересы своих клиентов – миссис Жаклин Тренвит и мистера Окетта, – с важным видом заметил мистер Пирс. – И мне хотелось бы узнать, какой должна быть выработка, чтобы мы в итоге вышли в плюс. Что вы на это скажете?

Капитан Хеншоу поковырял в зубах и спокойно ответил:

– Это всегда лотерея. Никогда не угадаешь. В интересах медных компаний скупить сырье по дешевке. Это ни для кого не секрет.

– Если мы получим девять фунтов за тонну, – вставил Росс, – то точно не обеднеем.

– Что ж, – сказал мистер Тренеглос, – неплохо было бы на все это посмотреть. У вас ведь есть схемы старых разработок? Так нам всем будет понятнее, о чем идет речь.

Хеншоу встал из-за стола и принес рулон с чертежами.

– Для начала надо очистить стол, – сказал Росс и позвонил в колокольчик.

В гостиную вошла Пруди в сопровождении Демельзы.

Это было первое появление Демельзы на публике, и она, естественно, стала объектом всеобщего внимания. За исключением мистера Тренеглоса, который жил в своем собственном мире, всем присутствующим в тот день за столом были известны обстоятельства появления девочки в доме Росса, да и слухи, естественно, никого не обошли стороной. Но сплетни со временем теряют остроту, а вот скандалы, если повод никуда не девается, умирают медленно.

Гости увидели девушку семнадцати лет. Черные распущенные волосы и большие темные глаза. Встретившись с ней взглядом, иной джентльмен мог и смутиться. Был в ее глазах блеск, который говорил об удивительной жизненной энергии и скрытом до поры темпераменте. А в остальном в этой девушке не было ничего примечательного.

Мистер Ренфрю посмотрел на Демельзу и прищурил близорукие глазки. Мистер Пирс предусмотрительно убрал подагрические ноги под стол и, пока Росс не видел, украдкой поднес к носу лорнет. Мистер Тренеглос расстегнул верхнюю пуговицу на брюках, и все склонились над картой, которую разложил на столе капитан Хеншоу.

– Итак, – произнес Росс, – здесь вы можете видеть старые выработки Уил-Лежера и направление оловянной жилы.

Он принялся объяснять, что и как расположено на схеме и под каким углом следует бурить стволы шахты и дренажные штольни для откачки воды с утеса Лежер.

Мистер Тренеглос ткнул в угол карты коротким, пожелтевшим от табака пальцем:

– А это что такое?

– Насколько мне известно, это границы старого рудника Треворджи, – пояснил Росс. – Все более точные схемы утрачены. А эти разработки проводились задолго до появления в Тренвите моего деда.

Мистер Тренеглос одобрительно хмыкнул.

– В старые времена знали свое дело. – И вполголоса добавил: – Да, они знали свое дело.

– Что вы имеете в виду, сэр? – полюбопытствовал мистер Ренфрю.

– Что имею в виду? Да будь я проклят, если ваши предки, капитан Полдарк, не добывали олово вот здесь и здесь. Они разрабатывали в Лежере жилу еще до того, как ее обнаружили на моей земле. Вот что я имею в виду.

– Думаю, так оно и есть, – с внезапно проснувшимся интересом кивнул Хеншоу.

– И что это нам дает? – поинтересовался, почесывая голову под париком, мистер Пирс.

– Ну подумайте сами, – ответил Росс, – разве стали бы наши предки, учитывая, какие тогда были условия, просто так рыть землю? Они разрабатывали жилу лишь неглубоко. У них просто-напросто не было выбора. Но если бы они пошли дальше, то наверняка получили бы хорошую отдачу.

– Так вы считаете, что все это – одна большая жила? – спросил мистер Тренеглос. – Мистер Хеншоу, может ли она тянуться настолько далеко? Известны ли подобные случаи?

– Не могу утверждать ничего определенного, сэр. По мне, так люди тогда просто шли за оловом, а нашли медь. Вот это вполне похоже на правду.

Мистер Тренеглос открыл табакерку.

– Я с огромным уважением отношусь к древности, – сказал он. – Возьмите хоть Ксенофана, хоть Плотина, хоть Демокрита. В былые времена люди были мудрее нас. Нет ничего зазорного в том, чтобы пойти по стопам предков. И во что нам это обойдется, мой дорогой друг?

Росс переглянулся с Хеншоу.

– На первых порах я готов без всякого жалованья занять пост управляющего и главного казначея. А капитан Хеншоу согласен за символическую плату осуществлять на начальном этапе общий надзор. Мистер Ренфрю за минимальную долю от прибыли будет поставлять нам необходимые инструменты. Плюс ко всему я договорился с банком Паско о займе в три сотни гиней на покупку лебедок и прочего тяжелого оборудования. Если каждый из присутствующих внесет по пятьдесят гиней, то это покроет наши расходы за первые три месяца.

В гостиной повисла тишина. Росс приподнял одну бровь и с легкой иронией во взгляде оглядел своих гостей. На самом деле он до максимума занизил цифру первоначальных вложений, так как понимал, что более крупные суммы могут их отпугнуть.

– Ну что же, – сказал мистер Тренеглос, – на мой взгляд – вполне приемлемо. Я ожидал, что потребуется внести как минимум сто гиней. – И он еще раз повторил для себя: – Сто, не меньше.

– Это только первые вложения, – заметил Чоук. – Речь идет лишь о первых трех месяцах.

– В любом случае это вполне приемлемая сумма, джентльмены, – осмелился высказать свою точку зрения мистер Ренфрю. – Времена нынче такие, что все дорого. Вряд ли кто-то предложит вам участие в прибыльном предприятии за меньшую сумму.

– Совершенно верно, – поддержал его мистер Тренеглос. – Что ж, я за незамедлительное начало работ. Голосуем поднятием рук?

– Хочу уточнить относительно займа от Паско, – с недовольным видом произнес доктор Чоук. – Насколько я понимаю, это означает, что нам придется вести через них все свои дела? А чем Уорлегганы хуже? Возможно, они предложат нам даже более выгодные условия. Джордж Уорлегган – наш близкий друг.

Мистер Пирс согласно кивнул:

– Да, сэр, я тоже собирался поднять этот вопрос. Если бы…

– Джордж Уорлегган и мой друг тоже, – сказал Росс. – Но я считаю, что не стоит смешивать дружбу и бизнес.

– Да, если дружба вредит делу, – согласился доктор. – Но банк Уорлегганов – самый крупный в графстве. А эти Паско действуют по старинке, вот уже сорок лет топчутся на одном месте. Я знал Харриса Паско еще мальчишкой. Он всегда был излишне медлительным.

– Я уверен, что мои клиенты предпочли бы банк Уорлегганов, – сказал мистер Пирс.

Росс заново набил трубку.

Мистер Тренеглос расстегнул еще одну пуговицу на брюках. И изрек:

– Для меня нет никакой разницы: что один банк, что другой. Лишь бы банк был надежным. Это ведь главное, насколько я понимаю? И полагаю, у вас, Росс, есть резоны обратиться именно к Паско?

– Я в хороших отношениях с обоими Уорлегганами, – ответил Полдарк. – И с отцом, и с сыном. Но они в качестве партнеров уже стали хозяевами многих шахт. Мне бы не хотелось, чтобы они завладели Уил-Лежером.

Чоук нахмурил густые брови:

– Надеюсь, что Уорлегганы никогда не узнают о том, что вы только что изволили сказать.

– Вздор. Всем и без меня об этом прекрасно известно. С помощью марионеточных компаний Уорлегганы напрямую владеют дюжиной шахт, а еще в дюжине, включая Грамблер и Уил-Пленти, имеют крупные доли. Если им захочется завтра закрыть Грамблер, они без труда это сделают, как уже закрыли Уил-Рис. Это ни для кого не секрет. Но если Уил-Лежер все-таки будет открыт, я предпочел бы, чтобы подобные решения принимали учредители предприятия.

– Абсолютно с этим согласен, джентльмены, – несколько нервно высказался в поддержку Росса мистер Ренфрю. – В Сент-Анне очень болезненно переживают закрытие Уил-Риса. Мы знаем, что он не приносил особых доходов и теперь пайщики потеряли свои деньги, а две сотни шахтеров – работу. А на Уил-Пленти стали платить мизерное жалованье, зато молодой Уорлегган получил огромную прибыль!

Было очевидно, что спор по поводу банков вызвал у мистера Ренфрю самые горькие воспоминания. Тут все заговорили хором.

Мистер Тренеглос постучал стаканом по столу:

– Придется поставить вопрос на голосование! Это единственный разумный способ. Но сначала надо решить, будем ли мы вообще открывать шахту. Может, кто-то струсил?

Проголосовали. Оказалось, что все за открытие Уил-Лежера.

– Превосходно! Просто великолепно! – сказал мистер Тренеглос. – Наконец-то мы сдвинулись с мертвой точки. А теперь перейдем к вопросу о банке. Кто за Паско?

За Паско проголосовали Ренфрю, Хеншоу, Тренеглос и Росс, а за Уорлегганов – Чоук и Пирс. Но поскольку Пирс представлял помимо своих собственных также и интересы своих клиентов, голоса разделись пополам.

– Проклятье! – пробормотал мистер Тренеглос. – Я так и знал, что этот адвокатишка будет тянуть нас назад.

Пирс не мог не услышать это замечание и очень постарался изобразить оскорбленное достоинство. Однако на самом деле он мечтал получить долю в бизнесе мистера Тренеглоса, который владел доходными домами, и, обнаружив, что тот не собирается сдавать свои позиции, следующие десять минут потратил на то, чтобы как-то извернуться и оказаться на стороне старика.

Чоук, оставшись в одиночестве, сдался. Отсутствующие Уорлегганы потерпели поражение. Росс понимал, что их предприятие слишком мало, чтобы привлечь внимание крупного банка. Однако сам факт, что Уил-Лежер достался не им, а Паско, вызовет раздражение Джорджа. В этом Росс не сомневался.

Главные вопросы были решены, и дальше все прошло без сучка без задоринки. Росс кивнул капитану Хеншоу, тот встал и пустил графин по кругу.

– Джентльмены, я уверен, вы простите мне эту вольность. Мы сидим за этим столом как равные партнеры. И пусть я самый бедный из вас, моя доля в предприятии, за счет репутации и взноса в пятьдесят гиней, самая большая. Поэтому предлагаю тост. За Уил-Лежер!

Все встали и сдвинули бокалы.

– За Уил-Лежер!

И выпили до дна.

А в кухне в это время Джуд строгал деревяшку и мурлыкал под нос какой-то мотивчик. Он оторвался от своего занятия и плюнул через стол в очаг.

– Ну наконец-то дело сдвинулось с мертвой точки. Чтоб мне провалиться, нутром чую, откроют они все-таки эту треклятую шахту.

– Ах ты, старый червяк! – выругалась Пруди. – Ты мне чуть в рагу не плюнул.

После ухода новоиспеченных партнеров Росс решил прогуляться по своим владениям. К пляжу по песчаным холмам он спускаться не стал, а вместо этого сделал полукруг по возвышенности. Уил-Лежер располагался на первом мысу на полпути к Хэндрона-Бич, там, где песчаные холмы переходили в скалы.

Пожалуй, пока что там смотреть было особенно не на что. Два неглубоких наклонных тоннеля и несколько канав, которые вырыли еще в старые времена. Новый тоннель с лестницей, да также дерн, срезанный в тех местах, где должны были начаться работы. Сильный ветер шумел в мокрой траве, тут и там петляли и прыгали зайцы, посвистывал кулик. Ничего, к концу лета картина наверняка изменится.

Росс не один год вынашивал эту идею, пока она наконец не обрела более или менее реальные черты. Если бы не мистер Пирс и доктор Чоук, предприятие можно было открыть еще полтора года назад. Нотариус, что вполне естественно, беспокоился не только о собственных деньгах, но и о деньгах своих клиентов, а доктор Чоук по натуре своей был пессимистом. Полдарк уже успел пожалеть о том, что вообще с ними связался. Остальные партнеры были готовы рискнуть и горели желанием открыть шахту.

Росс посмотрел на едва видневшиеся вдали трубы Меллина и подумал о том, что теперь сможет помочь Джиму Картеру. На должности помощника казначея Джим избавил бы его от многих хлопот: этот парень сумеет контролировать работы на шахте. А потом, когда он научится читать и писать, можно будет положить ему жалованье в сорок шиллингов в месяц, а может, и больше. Новую работу гордец Картер уже не сможет воспринимать как подачку. Росс надеялся, что это поможет им с Джинни забыть случившуюся два года назад трагедию.

Росс по второму разу начал обходить участок, где планировали пробурить первый шурф.

А ведь в тот раз все могло закончиться гораздо трагичнее. Погиб только один человек, причем сам нападавший – Рубен Клеммоу. Правда, он порезал малышу щеку, но со временем от раны останется только небольшой шрам. Джинни Рубен ударил в грудь, однако лезвие прошло в каком-то дюйме от сердца, и она выжила, хотя и пролежала несколько недель в постели. Матушка Джинни тут же напрочь позабыла о методистских принципах и клялась, что излечила дочь от внутреннего кровотечения с помощью локона волос своей бабки. Но это было давно, Джинни поправилась и с тех пор успела родить еще крошку Мэри.

Да, все могло закончиться гораздо хуже. Только вот Джинни после того случая изменилась. Она стала молчаливой и безучастной, трудно было угадать, каким будет ее настроение в следующую минуту. Казалось, ужасное происшествие навсегда оставило след в ее душе, как нож Рубена – шрам на щеке ее сына. Даже Джим не всегда мог понять, о чем думает жена. Когда он уходил на работу, к Джинни на часок заглядывала ее мать. Она оживленно болтала, рассказывая о том, что случилось за день, а потом целовала дочь и семенила обратно к себе в кухню: при этом миссис Заки не покидало чувство, что Джинни ее даже не слышала.

Джим тоже изменился. Он весь как-то сник и мучился от чувства вины. Бедняга теперь до конца дней своих не забудет, как в ту страшную ночь нашел на пороге своего дома умирающего Рубена Клеммоу, как вошел в спальню и услышал в темноте плач сына, какой длинной оказалась лестница, когда он поднимался наверх, и как дрожали у него руки, когда он открывал дверь в спальню. Он постоянно думал о том, что, если бы не ушел тогда из дома на побережье, ничего этого не случилось бы.

После того случая Джим перестал общаться с Ником Вайгусом, и теперь в его кухне больше не появлялись фазаны. Хотя в них и не было особой нужды. Все в округе приняли трагедию Картеров близко к сердцу. Сочувствие выражалось в том, что, пока Джинни была прикована к постели, и даже после ее выздоровления, люди приносили и присылали им самые разнообразные и очень щедрые дары. Джим не показывал виду, но его воротило от этих подношений, и он почувствовал большое облегчение, когда их поток наконец иссяк. Все, что им с Джинни было нужно, – это поскорее забыть о той страшной ночи.

Росс остановился и посмотрел на песчаную почву под ногами. Вот она, тайна, с которой испокон веку сталкивается каждый горняк: что таится под землей – богатство или разочарование? Для того чтобы узнать ответ, потребуется время, труд, терпение.

Росс хмыкнул и посмотрел вверх. Судя по всему, надвигался дождь.

Что ж, даже если сбудутся самые мрачные прогнозы, они хотя бы дадут шахтерам возможность прокормить свои семьи. Тяжелые времена настали, что и говорить, по всей стране ситуация сейчас была ничуть не лучше.

Да и с чего бы делам идти хорошо?

Неравная борьба с Францией, Испанией и Голландией, братоубийственная война с Америкой, а также угроза появления нового врага на севере привели страну в упадок. Двадцать пять лет назад Великобритания была мировым лидером, и падение с такой высоты оказалось очень болезненным. Наконец наступили мирные времена, но страна слишком ослабла, чтобы быстро оправиться от последствий войны.

Стойкий премьер-министр двадцати семи лет от роду удерживал свою шаткую позицию в схватке со всеми возможными коалициями, но оппозиция не теряла надежды. На реформы в мирное время тоже требуются деньги. За пять лет налоги подняли на пять процентов, да еще ввели новые, вызвавшие недовольство населения: налоги на землю и дом, на слуг и окна. На лошадей и шляпы, на кирпичи и черепицу, на лен и ситец. Налог на свечи особенно сильно ударил по бедноте. Прошлой зимой рыбаки из Фоуи, чтобы не умереть с голоду, кормили свои семьи моллюсками.

И похоже, утверждали некоторые, что ситуация исправится только лет эдак через пятьдесят, не раньше.

Даже в Америке, как сказали Россу, разочарований после войны не меньше. До сих пор США объединяло желание избавиться от британского господства. Теперь Британия ушла, и появились другие проблемы. Страна оказалась на грани распада. Отдельные штаты враждовали между собой и стали похожи на независимые республики, наподобие городов в средневековой Италии. Ходили слухи, что Фридрих Прусский как-то обмолвился, поигрывая подагрическими пальцами на пианино во дворце Сан-Суси, что Великобритания сделалась настолько неуправляемой, что впору уже избавиться от Георга Третьего и посадить на трон своего короля. Это замечание нашло отклик даже среди столпов корнуоллского общества.

Благодаря непрерывающейся контрабандной торговле с французами жители этого графства многое знали и о многом догадывались. Да, Англия была в упадке, но в континентальной Европе дела обстояли еще хуже. Временами через пролив до них доносились клубы дыма, поднимавшегося после извержений вулканов. Нелюбовь к старому врагу и неоправданная идеализация нового друга привели к тому, что Франция жертвовала золото и людей на борьбу за свободу Америки. И в результате страна осталась с военным долгом в сто сорок миллионов ливров, а ее мыслители и солдаты познали революцию в теории и на практике. Европейская деспотия дала трещину в своем самом уязвимом месте.

За последние два года Росс мало общался с родственниками и людьми своего положения. После случайно подслушанного разговора в библиотеке в день крещения Джеффри Чарльза он ничего, кроме презрения, к ним не испытывал. И хотя Росс отказывался признать, что его, так или иначе, задели распускаемые Полли Чоук сплетни, ему была противна сама мысль о том, чтобы оказаться в обществе этих людей. Раз в месяц из чистого любопытства он ездил навестить дядюшку Чарльза, который не желал ни умирать, ни выздоравливать, и, когда находил в Тренвит-Хаусе компанию, не мог поддержать светский разговор. Его не интересовали ни возвращение с континента Мэри Фицгерберт[12], ни скандал вокруг подвесок королевы Франции. В графстве было немало семей, у которых не хватало хлеба и картошки. Росс считал, что этим людям надо помочь продовольствием, иначе они могут стать легкими жертвами обычных для декабря и января эпидемий.

Когда Росс высказывал свои мысли, его слушатели испытывали неловкость, а когда он заканчивал говорить – то и обиду. Упадок в горнодобывающей промышленности и повышение налогов больно ударили и по ним тоже. Многие старались разрешить проблемы, с которыми им приходилось сталкиваться, а если, по мнению Росса, этого было недостаточно, то, на их взгляд, он и сам делал не больше. Его собеседники не были готовы признать свою ответственность в эти трудные времена. Или осознать, что следует принять поправки к законам и предложить неимущим помощь, но не в форме этих ужасных работных домов, откуда дорога прямиком вела на кладбище. Даже Фрэнсис не мог этого понять. Росс чувствовал себя, как какой-нибудь Джек Трипп, проповедующий в таверне с пустого бочонка.

По пути домой Полдарк поднялся на вершину холма и увидел идущую ему навстречу Демельзу. Рядом с ней трусил Гаррик, который уже вырос настолько, что смахивал на пони.

Девушка вприпрыжку подбежала к Россу:

– Джуд сказал, что шахта наконец-таки открылась!

– Откроется, как только наймем людей и купим оборудование.

– Ура! Гаррик, отстань. Я правда так рада. Мы все в прошлом году очень расстроились, когда все вдруг в последний момент сорвалось. Гаррик, уймись. А она будет такая же большая, как и Грамблер?

Росса забавляла искренняя радость Демельзы.

– Пока нет, – сказал он. – Для начала построим маленькую.

– А я уверена, что скоро она станет большущей, с высоченной трубой и всем таким.

Дальше они пошли вместе. Обычно Росс не обращал внимания на Демельзу и воспринимал ее присутствие как само собой разумеющееся. Но сегодня он заметил, какой интерес вызвало ее появление у гостей, и теперь сам с любопытством поглядывал на свою спутницу. Демельза подросла, и в ней уже нелегко было узнать ту голодную тщедушную девчонку, которую он окатывал водой из водокачки.

За последний год многое изменилось. Теперь Демельза практически заняла должность домоправительницы. Пруди вконец обленилась и пользовалась любым предлогом, лишь бы не работать. У нее еще два или три раза возникали проблемы с ногой. А когда она шла на поправку и возвращалась в кухню, ей было проще заварить себе чайку, чем выдумывать меню и готовить, что как раз очень нравилось Демельзе. Это вполне устраивало Пруди. Она избавилась от готовки обедов, а Демельза не задирала нос и не отказывалась выполнять свою обычную работу.

Они всего только один раз сильно поссорились, а в остальном жизнь в кухне протекала даже спокойнее, чем в те времена, когда там хозяйничали Джуд и Пруди, и Пэйнтеры вроде как не осуждали дружбу хозяина и Демельзы.

В последнее время Росс все чаще чувствовал себя одиноким. Верити не решалась к нему наведываться, и Демельза заняла ее место.

Теперь по вечерам девушка составляла ему компанию. Все началось с того, что она зашла спросить, какие будут распоряжения по хозяйству, и они разговорились. А потом как-то само собой вышло, что Демельза два или три вечера в неделю сидела с Россом в гостиной.

Она была просто идеальной компаньонкой: говорила, когда Росс желал побеседовать, утыкалась в свою книжку, когда Росс хотел почитать, и тихонько уходила, если чувствовала, что ее присутствие нежелательно. Росс по-прежнему много пил.

Демельза была не такой уж идеальной хозяйкой. Она довольно хорошо справлялась с повседневными заботами, но порой на работе сказывался ее темперамент – накатывали эти ее, как их называла Пруди, настроеньица. В такие моменты Демельза могла превзойти в сквернословии Джуда и даже как-то чуть его не поколотила; если на нее накатывало, она начисто забывала не только об осторожности, но и о домашних делах.

Однажды в дождливое октябрьское утро Демельза решила почистить хлев. За работой она расталкивала волов, когда те оказывались у нее на пути. Одному волу это не понравилось, и Демельза вылетела из хлева, разгневанная и пострадавшая: бедняжка потом целую неделю не могла сидеть. В другой раз ей пришло в голову, воспользовавшись моментом, пока Джуда и Пруди нет дома, сделать в кухне перестановку. Но один шкаф, несмотря на ее решительный настрой, не желал перемещаться и завалился прямо на Демельзу. Вернувшись домой, Пруди обнаружила, что девчонка лежит, распластавшись под шкафом, а Гаррик заливается лаем на крыльце.

Стычка с Джудом носила более серьезный характер, так что все решили, что будет лучше о ней не вспоминать. Демельза попробовала крепкий напиток из бутылки, что хранилась в железном сундуке в библиотеке. Вкус ей понравился, и она уговорила всю бутылку. А потом начала задирать Джуда. Тот, очень некстати, тоже успел потихоньку налакаться. Демельза довела беднягу до того, что он повалился на нее с явным намерением придушить. Демельза отбивалась и царапалась, как кошка. Тут в кухню вошла Пруди и, увидев, как злополучная парочка катается по полу, сделала ошибочное заключение и не раздумывая огрела Джуда кочергой для камина. Росс прибыл как раз вовремя, и прислуга не успела покалечить друг друга.

После этого случая в кухне пару недель царила холодная, недружественная атмосфера. В тот раз Демельза впервые прочувствовала на себе, каким язвительным и колким в общении может быть Росс. Ей хотелось тогда исчезнуть, даже просто умереть.

Но все это случилось двенадцать месяцев назад. Страшный призрак остался в прошлом.

Росс и Демельза молча прошли мимо яблонь и направились к дому через сад. В то лето девушка провела там много часов. Она выполола все сорняки и оставила только несколько растений, посаженных еще матерью Росса.

Там росли три высоких куста лаванды, но из-за сорняков к ним было просто не подойти, и аккуратный куст розмарина с проклевывающимися цветочками. Демельза вскопала землю и посадила розы: дамасские – с яркими белыми и розовыми цветами, а также мускусные и чайные. Во время своих вылазок из дома она собирала по всей округе семена и черенки от живых изгородей. Но эти дикари бурно разрастались на свободе, а в неволе ухоженного сада чахли и погибали. Зато в прошлом году у Демельзы прижились несколько черенков синяка, а еще она отвела клочок земли под гвоздику и высадила рядком алые наперстянки.

Они остановились. Демельза принялась объяснять, что она намерена посадить тут и вот там, предложила нарезать веток лаванды и попробовать посадить их вдоль изгороди, а Росс терпеливо слушал и оглядывался по сторонам. Его не особенно интересовали цветы, но ему нравились порядок в саду и яркие краски. Да и травы пригодятся при изготовлении приправ или настоек.

Не так давно он дал Демельзе немного денег на личные расходы, и она купила цветастый платок, два карандаша, чтобы учиться писать, две тетрадки, пару туфель с приклеенными пряжками, большой глиняный горшок для цветов, летнюю шляпку для Пруди и табакерку Джуду. Дважды Росс позволил ей проехаться верхом у себя за спиной в Труро и пообещал сводить на петушиные бои, посмотреть, как сражается Герцог, на которого ставили аж пятьдесят гиней. Но это зрелище, к немалому удивлению Полдарка, вызывало у нее отвращение.

– Не понимаю, – сказала Демельза, – что тут интересного: эти бои ничем не лучше забав моего папаши.

Ей казалось, что организованные для благородной публики петушиные бои должны быть более изысканными.

На обратном пути Демельза была задумчива и молчалива. И вдруг ни с того ни с сего огорошила Росса вопросом:

– Как вы думаете, животные чувствуют боль в точности так же, как и мы?

Росс призадумался – ему уже приходилось попадать впросак из-за этих ее вопросов – и коротко ответил:

– Не знаю.

– Тогда почему свиньи так громко визжат, когда им в нос продевают кольца?

– Петухи не свиньи. Они по природе своей бойцы. Такими их создал Господь.

Демельза помолчала какое-то время, а потом возразила:

– Да, но Господь ведь не дал им стальные шпоры.

– Тебе бы в адвокаты пойти, Демельза, – хмыкнул Росс, и они снова замолчали.

Полдарк размышлял об этом, пока они стояли в саду. Могла ли она догадываться о том, что думали, глядя на нее в гостиной, Нэт Пирс и другие? А если бы Демельза узнала, что говорила Полли Чоук? Согласилась бы она с Россом, что это чудовищно глупое предположение? Если бы ему захотелось получить удовольствие такого рода, он бы навестил Маргарет из Труро или одну из ее товарок.

Порой Полдарку казалось, что если удовольствие как-то связано с грубыми утехами, которые предлагают проститутки, значит он лишен пристрастий нормального человека. Что ж, в аскетизме тоже были свои прелести, например самопознание и независимость.

Но в ту пору у Росса не было времени на праздные размышления. У него имелись другие заботы.

Перед тем как уйти, Демельза сообщила, что днем видела Джинни Картер и что у Джима плеврит. Но Джим вообще не обладал крепким здоровьем и часто заболевал на несколько дней, так что Росс не придал этой новости особого значения. Следующие две недели он был поглощен делами, связанными с открытием шахты, а визит к Картеру решил отложить до той поры, когда сможет предложить парню реальную, а не предполагаемую работу.

Библиотеку Нампара-Хауса отвели под контору, и, пока там все расчищали, привычный уклад в доме был нарушен. Весть о том, что где-то открывают шахту, в то время как другие, наоборот, закрывают, быстро облетела всю округу. Нампару осаждали шахтеры. Многие прошли по восемнадцать миль и жаждали получить работу, они были согласны на любое жалованье. Росс и Хеншоу старались заключать взаимовыгодные контракты. Они наняли сорок человек, причем двух из них назначили старшими: они напрямую подчинялись Хеншоу и должны были руководить работами «на траве» и под землей.

Под конец второй недели Росс повстречал Заки Мартина и справился о здоровье Джима. Заки сказал, что зять встал на ноги, но к работе в шахте не вернулся, потому как его мучает кашель.

К этому времени Росс уже все продумал. В следующий понедельник шестеро шахтеров начнут вырубать штольню в утесе, а другие двадцать будут пробивать первый шурф. Пришла пора нанимать помощника казначея.

– Передай ему, чтобы заглянул ко мне завтра утром, – попросил Росс.

– Хорошо, – кивнул Заки. – Сегодня я повидаюсь с Джинни, а уж она непременно скажет мужу.

Джим Картер не спал и сразу услышал тихий стук в дверь.

Очень осторожно, чтобы не разбудить Джинни и детей, он выскользнул из постели и собрал свою одежду. Один раз он случайно наступил на отошедшую половицу. Половица скрипнула, и он замер на несколько секунд, сдерживая кашель, пока не убедился, что не потревожил спокойный сон жены. Тогда он натянул штаны и рубаху и прихватил куртку с ботинками.

Дверь открылась практически бесшумно. Обычно петли всегда скрипели, но в тот день Джим их заблаговременно смазал. Он уже начал спускаться по лестнице, когда вдруг услышал голос Джинни:

– Джим.

Он закусил губу, но не ответил, в надежде, что жена просто разговаривает во сне.

Но Джинни не спала.

– Джим, – повторила она. – Ты опять уходишь с этим Ником Вайгусом? Почему ты мне не сказал?

– Потому что знал, что ты будешь недовольна.

– Ну так не ходи.

– Не могу. Я ему еще вчера пообещал.

– Скажи, что передумал.

– Я не передумал.

– Капитан Полдарк ждет тебя сегодня утром. Ты что, забыл?

– Я вернусь еще до рассвета.

– Может, он даст тебе участок на новой шахте.

– Я не соглашусь, Джинни, – сказал Джим. – Еще неизвестно, есть там что-то или нет. Я не могу бросить хорошую выработку ради такого предложения.

– Да до этой, с позволения сказать, хорошей выработки тебе приходится добираться по горло в воде. Неудивительно, что тебя все время кашель мучает.

– Я пытаюсь подработать, раздобыть что-нибудь к столу, а ты все время ворчишь!

– Джим, успокойся. Мы справимся. Мне ничего такого не надо. У меня просто кусок в горле застревает, как подумаю, какой ценой это нам достается.

– Я не святоша.

– И я тоже. Но я все время думаю о том, что с тобой может случиться.

– Ничего со мной не случится, Джинни, – потеплевшим голосом сказал Джим. – Не из-за чего волноваться. Честное слово. Все будет хорошо.

В дверь снова тихонько постучали.

– Это только пока я не работаю. Ты же знаешь. Как вернусь на выработку, сразу перестану уходить по ночам на охоту.

– Джим, – настойчиво произнесла Джинни, – я хочу, чтобы ты остался. Не ходи никуда. Пожалуйста, хотя бы сегодня.

– Тише, детей разбудишь. Подумай лучше о них и о том, который скоро народится. Джинни, милая, ты должна хорошо питаться.

– По мне так лучше голодать, чем…

Но Джим ее уже не слышал. Он спустился в кухню и отодвинул засов на двери.

Ник Вайгус ужом проскользнул в дом.

– Чего так долго? Сети взял?

– Все готово. Бррр… ну и холодина!

Джим надел куртку, обулся, и они вышли из дома. Ник что-то шепнул своей собаке. Дорога предстояла неблизкая – пять миль в один конец.

Какое-то время они шли молча.

Ночь выдалась ясная и холодная. Ярко светили звезды, с моря дул северо-западный бриз. Джим поеживался и кашлял на ходу.

Путь лежал на юго-восток, в обход деревушки Марасанвос, дальше вверх по главной дороге, а там уж и спуск в плодородную долину. Они пересекли границу владений Бодруганов. Это был край процветающий, но при этом весьма опасный. Здесь надо было соблюдать предельную осторожность. Ник Вайгус пошел впереди, рядом с ним трусила поджарая ищейка. Джим шел в нескольких шагах позади, он нес самодельную сеть и длинную, футов десять, палку.

Идти по проезжей дороге было слишком опасно, они вошли в небольшой лесок, и Ник остановился.

– Эти треклятые звезды светят ярче, чем луна. Эдак мы и один мешок нынче не набьем.

– Нельзя просто так уходить. Надо попробовать. Я думаю…

– Тсс… Тихо.

Они присели в кустах и прислушались. Потом пошли дальше. Лес заметно поредел, а еще через сто ярдов деревья расступились и перед ними возникла большая поляна площадью в половину квадратной мили. По одному краю поляны протекал ручей, а за ним можно было разглядеть молодые деревца и заросли кустов. Именно там и устраивались на ночь фазаны. Те, которые выбирали ветки пониже, становились легкой добычей для ловкого человека с сетью. Опасность заключалась в том, что на противоположной стороне поляны стоял Уэрри-Хаус – особняк Бодруганов.

Ник снова остановился.

– Что-то услышал? – спросил Джим.

– Вроде бы, – шепотом ответил Вайгус.

Его розовая лысина поблескивала в свете звезд, на лице плясали темные тени. Он был похож на херувима, какими их изображают в карикатурах.

– Неужто егеря сегодня совершают обход?

Выждали еще несколько минут. Джим чуть не закашлялся и погладил собаку по голове. Она вздрогнула и снова замерла.

– Псина никого не учуяла, – сказал Ник. – Ложная тревога.

Они пошли дальше через подлесок, а когда оказались на краю поляны, призадумались: как остаться незамеченными для егерей, которых, возможно, там и не было, и не спугнуть прежде времени фазанов? В такую светлую ночь это было непросто.

Немного пошептавшись, они решили разделиться и зайти на фазанов с противоположных сторон. Каждый взял по сети. Вайгус, как более опытный в таких делах, должен был пройти по самому длинному маршруту.

У Джима был талант двигаться бесшумно. Он шел очень медленно, пока наконец не увидел на нижних ветках дерева, которое стояло прямо перед ним, темные, похожие на стручки силуэты птиц. Джим снял с плеча сеть и решил дать Нику еще пару минут, на случай если тот не успел размотать свою.

Он стоял и слушал, как в кроне дерева у него над головой шелестит ветер. Вдалеке на фоне более светлого ночного неба вырисовывался черный силуэт Уэрри-Хауса. В одном окне еще не погасили свет. Шел второй час ночи. Джим попытался представить людей, которые живут в этом доме, и гадал, почему они до сих пор не спят.

Он думал о том, какую работу собирается предложить ему капитан Полдарк. Джим и так был перед ним в неоплатном долгу и поэтому считал, что больше не следует принимать помощь от Росса. Вот ведь проклятое здоровье. Что будет с женой и ребятишками, если он, как и его отец, умрет в двадцать шесть лет? Джинни ворчала из-за того, что он должен каждый день по пояс в воде добираться до своей выработки. Но ведь шахтеры всегда работают в сырости. А не можешь такое выдержать, значит не быть тебе шахтером. Сейчас он хотя бы не имеет дела с порохом, и на том спасибо.

В кустах зашуршал какой-то зверек. Джим повернул голову на звук, но не смог ничего разглядеть. Неподалеку росло дерево, судя по мертвым листьям на ветках – молодой дуб. Листья за зиму так и не опали, а вот ствол у него как-то странно раздулся.

И тут силуэт ствола немного изменился. Джим прищурился. Возле дерева стоял человек.

Значит, их прошлая с Ником субботняя вылазка не осталась незамеченной. Наверное, с того дня егеря каждую ночь терпеливо дожидались, когда они снова нарушат границу владений их хозяина. Может быть, они уже заметили браконьеров. Нет, вряд ли. Но если он выйдет на шаг вперед, то будет у них как на ладони. А что там с Ником?

Джим напряг мозги. Надо было срочно принять какое-то решение. Он медленно пошел в обратную сторону, но не успел сделать и двух шагов, как у него за спиной хрустнула ветка. Кто-то попытался схватить его за плечо, но он увернулся и, выронив на бегу сеть, бросился к фазанам. В ту же секунду с противоположного края поляны долетел шум потасовки. Кто-то выстрелил из мушкета. Лес вдруг будто ожил. Фазаны испуганно захлопали крыльями и взлетели с деревьев. Их крики смешались с гомоном других птиц и криками егерей, которые объясняли друг другу, в какую сторону побежал нарушитель.

Джим выскочил из кустов и, стараясь оставаться в тени, бросился вдоль ручья. Он слышал звуки погони и понимал, что ему не оторваться от преследователей. Сердце бешено колотилось в груди, дышать становилось все труднее.

Заметив брешь в зарослях, Джим свернул и побежал между деревьями. Он был не так далеко от особняка и понял, что бежит по самой обычной тропинке. На этом участке стало заметно темнее, а заросли вдоль тропинки были настолько густыми, что, если бы Картер стал сквозь них продираться, его бы точно поймали.

Тропинка вывела Джима на небольшую поляну. В центре поляны стояли круглый мраморный павильон с куполом и солнечные часы. Дальше тропинка обрывалась. Джим бросился к павильону, потом передумал и подбежал к большому раскидистому вязу на краю поляны. Обдирая руки и обламывая о кору ногти, он начал карабкаться вверх по стволу. Едва Джим добрался до второй ветки, как на поляну выскочили запыхавшиеся егеря. Джим замер и постарался дышать как можно тише.

Мужчины остановились в нерешительности.

До Джима долетали обрывки фраз:

– …Не мог уйти… Прячется…

Один из преследователей подошел к павильону и подергал дверь. Дверь была заперта. Второй отступил на пару шагов и оглядел купол павильона. Потом они разделились и стали обходить поляну по периметру.

Когда один из егерей поравнялся с вязом, Джим вдруг почувствовал приближение очередного приступа кашля, и на лбу у него выступили капельки пота.

Егерь медленно шел под вязом. Картер разглядел, что он вооружен. Егерь остановился возле соседнего дерева и стал всматриваться в его крону. Это дерево ниже прочих склонялось к земле, и взобраться на него было легче, чем на другие.

Джим сделал глубокий вдох и задержал дыхание. Второй егерь, закончив обход поляны, присоединился к товарищу.

– Заметил что-нибудь?

– Нет. Видать, улизнул, гаденыш.

– А второго поймали?

– Нет. Думал, что хоть этого изловим.

– Вот не повезло.

Джим сдерживал кашель из последних сил. В горле запершило, он стал задыхаться.

– Что это за звуки? – спросил первый егерь.

– Не знаю, что-то у тебя за спиной.

Они решительно двинулись к вязу, но, потеряв источник шума, теперь хмуро вглядывались в заросли.

– Стой здесь. А я погляжу, что там, – сказал первый егерь и скрылся в кустах.

Второй прислонился к стволу дерева и держал ружье наготове.

Джим ухватился за ветку над головой и отчаянно сдерживал накатывающие приступы кашля. Он весь взмок от пота. Даже страх оказаться пойманным отступал перед этим чудовищным напряжением. Ему казалось, что еще секунда – и голова его взорвется. Он бы отдал несколько лет жизни за одну только возможность сейчас откашляться.

Затрещали ветки, послышался топот. Из кустов, чертыхаясь, вышел второй егерь.

– Кажется, сбежал. Идем посмотрим, что там у Джонсона.

– Может, собак спустить?

– И как им, по-твоему, след взять? Ничего, на следующей неделе точно поймаем.

Егеря двинулись в обратную сторону, но прошли всего десять шагов, и тут где-то наверху у них за спиной раздался сильный кашель: Джимма скрутил жесточайший приступ. Егеря резко остановились.

Они сначала даже испугались, настолько громким был звук. Кашель эхом разлетелся по лесу. Первый егерь встряхнулся и побежал обратно к вязу.

– Слезай! – заорал он. – Слезай, а не то пристрелю!

Об аресте Джима Росс узнал только в десять утра, когда один из ребятишек Мартинов прибежал с этой новостью на шахту. Росс тут же пошел домой, оседлал Смуглянку и поскакал в Уэрри-Хаус.

Род Бодруганов угасал. Основная ветвь, хоть и пунктиром, прослеживалась в истории Корнуолла на протяжении двух веков и в середине нынешнего столетия обрывалась. Да и Уэрри-Бодруганы пошли той же дорогой. Сэр Хью, нынешний баронет, невысокий плотный мужчина, в свои пятьдесят лет был весьма энергичен, но холост. Баронет утверждал, что у него самый волосатый торс, и готов был поставить на это пятьдесят гиней. Жил он с мачехой, овдовевшей леди Бодруган. Эта женщина, двадцати девяти лет от роду, была большой любительницей верховой езды, крепких выражений и собак. Собак она держала в доме и сама пропахла псиной.

Росс был шапочно знаком с обоими и сожалел, что Джим не выбрал для незаконной охоты владения какого-нибудь другого семейства. А когда подошел к особняку, пожалел об этом еще больше – нынче был день большой охоты. Люди в красных сюртуках и начищенных сапогах бросали на него любопытные взгляды и громко перешептывались. Росс спешился и зашагал между лошадьми и тявкающими собаками к крыльцу дома.

У двери лакей преградил ему дорогу.

– Что вам надо? – спросил он, бросив взгляд на рабочий сюртук Полдарка.

– Мне надо поговорить с сэром Хью, а не с тобой, наглец.

Лакей поспешил извиниться:

– Простите, сэр. Хозяин наверху, в библиотеке. Как мне о вас доложить?

Росса провели в библиотеку, там толпились люди с бокалами портвейна и канарского сака[13] в руках. Трудно было представить более неподходящий момент, дабы обратиться с просьбой к хозяину дома. Со многими из гостей Росс был знаком лично. Присутствовали молодой Уитворт и Джордж Уорлегган, доктор Чоук, Пейшенс Тиг и Джоан Паско. И Рут Тиг с Джоном Тренеглосом, старшим сыном старого Хораса Тренеглоса. Росс посмотрел поверх голов гостей и увидел сэра Хью. Тот с бокалом в руке развалился в кресле возле камина. Лакей подошел к хозяину и что-то зашептал ему на ухо.

Баронет раздраженно переспросил:

– Что? Куда? Кто?

Только это и смог разобрать Полдарк. Все разговоры на секунду стихли. В былые времена Росс, войдя в комнату, счел бы такую реакцию вполне естественной.

На пути к сэру Хью Росс раскланялся и обменялся сдержанными улыбками с некоторыми из гостей. Вдруг раздался громкий лай, и Росс увидел, что Констанс Бодруган стоит на коленях на коврике перед камином и перевязывает лапу поранившемуся псу, а вокруг нее крутятся еще шесть черных спаниелей.

– Разрази меня гром, а я подумал, что это Фрэнсис пришел, – сказал сэр Хью. – К вашим услугам, сэр. Охота начинается через десять минут.

– Мое дело не займет больше пяти, – вежливо ответил Росс. – Но я бы хотел обсудить его с глазу на глаз.

– Сейчас в этом доме нет такого места. Разве что в сортире. Так что приступайте. Здесь все равно так шумно, что никто, даже если и захочет, не подслушает ваши секреты.

– Если я найду того, кто бросил стекло, – заявила его мачеха, – то, клянусь Богом, выпорю.

Росс взял предложенный бокал вина и изложил баронету суть своего дела. Прошлой ночью на земле Бодруганов схватили браконьера. Это совсем молодой парень. Росс знает его лично. Сэр Хью, будучи судьей и членом магистрата, несомненно, способен повлиять на исход слушаний. Парень впервые нарушил закон, и есть весьма серьезные подозрения, что подбил его на это взрослый мужчина и отъявленный негодяй. Если браконьеру вынесут строгое предупреждение и отпустят его, Росс сочтет своим долгом оплатить все издержки. Более того, он лично возьмет на себя ответственность…

Тут сэр Хью разразился громким хохотом.

– Черт меня подери, но вы опоздали, сэр. Теперь уже слишком поздно. Вашего парня привели ко мне в восемь утра, и сейчас он уже на пути в Труро. Суд я назначил на следующую сессию.

Росс отпил из бокала вина:

– Вы поторопились, сэр Хью.

– Ну, у меня не было желания возиться с этим мальчишкой. Я знал, что к девяти в этом доме начнется вавилонское столпотворение.

– Браконьер! – воскликнула леди Бодруган. Ее внезапно осенило, и она даже отпустила собаку. – Думаю, это он бросил стекло. Да я бы его четвертовала, клянусь Богом! Закон слишком мягок к этим негодяям.

– Ну, теперь он недельку-другую не будет тревожить моих фазанов, – заметил сэр Хью и добродушно рассмеялся. – И даже дольше. В этом году мы потеряли огромное количество дичи. Согласитесь, капитан, это просто вопиющее безобразие.

– Сожалею, что вторгся к вам в такой день.

– А я сожалею, что вас привело ко мне столь невеселое дело. Если пожелаете присоединиться, могу одолжить вам кобылку.

Полдарк поблагодарил, но отказался, а еще через некоторое время откланялся. Он сделал все, что мог.

На пути к лестнице Росс услышал голос леди Бодруган:

– Надеюсь, Хью, ты в любом случае не отпустил бы этого негодяя?

Что именно ответил ей пасынок, Росс не расслышал, но оба тотчас разразились смехом.

Росс прекрасно понимал, что общество отреагирует на его просьбу отпустить браконьера так же, как и Бодруганы. Разве что некоторые его представители сделали бы это в более вежливой форме. Да, Джиму нечего рассчитывать на сочувствие даже в Корнуолле, где всегда со снисхождением относились к контрабандистам. Для корнуоллского дворянства контрабандисты были смышлеными ребятами, которые ловко надувают власти и продают виски за полцены. Браконьеры же не только в буквальном смысле нарушали границы чьих-то владений, но и метафорически посягали на священное право частной собственности. Поэтому их считали отщепенцами и опасными преступниками, достойными виселицы.

Спустя несколько дней Росс, беседуя с доктором Чоуком, столкнулся с тем же отношением. Джим должен был предстать перед судом в последнюю неделю мая, не раньше. Чоук был приписан к шахтам и не далее как в феврале осматривал Картера. Полдарк, зная об этом, поинтересовался мнением врача относительно состояния его здоровья.

Чоук ответил в том духе, что не приходится ждать ничего хорошего, если в семье уже были случаи чахотки. Прослушав Джима Картера, он обнаружил у того патологию в одном легком. Но насколько она углубилась, точно сказать не мог. Естественно, болезнь может принимать разные формы. Рано или поздно это приведет к летальному исходу. Хотя парень может дожить и до сорока, а для шахтера это вполне приличный возраст. Трудно сказать что-то определенное.

Росс предположил, что эта информация может пригодиться на суде. Медицинское свидетельство о серьезном заболевании вкупе с его личной просьбой, возможно, поспособствует тому, чтобы с Джима сняли обвинения и суд ограничился строгим предупреждением.

Чоук озадаченно сдвинул брови: уж не хочет ли капитан Полдарк сказать, что…

Да, именно это он и хотел сказать. Доктор только головой покачал:

– Мой дорогой, ради друга мы готовы пойти на многое. Но не просите меня давать показания в пользу молодого бродяги, которого схватили за браконьерство. Я этого не сделаю. Это, на мой взгляд, так же противоестественно, как усыновить французишку.

Росс продолжал настаивать, однако Чоук не дрогнул.

– Признаюсь честно, в этом деле я не на вашей стороне, – сказал под конец доктор. – Поверьте, не стоит проявлять сочувствие к подобным типам. Ни к чему хорошему это не приведет. Но я напишу для вас записку, в которой изложу то, что только что рассказал вам о состоянии здоровья этого парня. Подпишу и печать поставлю – все как полагается. Это равносильно официальному свидетельству, только стоять перед судом, как преступнику, мне не потребуется. Подобное абсолютно исключается.

Росс скрепя сердце согласился.

На следующий день мистер Тренеглос нанес первый официальный визит на шахту Уил-Лежер. Он притопал из Мингуса в парике и пыльной треуголке с томиком Ливия под мышкой. Все-таки в его жилах текла кровь горняков.

Мистер Тренеглос осмотрел все, что только можно было осмотреть. Рабочие пробивали три шурфа, но дело застопорилось – они почти сразу наткнулись на твердую породу. Это означало, что придется использовать стальные буры и порох. Пласт тянулся с востока на запад и, похоже, был довольно внушительных размеров, так что в следующие недели предстояла нелегкая работа.

Мистер Тренеглос сказал, что это обойдется дороже, чем они рассчитывали, но руки опускать не стоит. Богатые медью жилы часто находят именно в твердых породах.

– Это как сейф, – пояснил он. – Природа держит свои сокровища под замком.

Потом они с Россом подошли к краю утеса и посмотрели вниз, на шаткую деревянную платформу. Там, на полпути от обрыва до земли, восемь шахтеров в две смены прорубали в утесе штольню. Они давно уже исчезли из виду, только время от времени мальчишка лет двенадцати выкатывал на платформу тележку с отгруженным песком и высыпал его вниз. Росс сообщил мистеру Тренеглосу о том, что и эти рабочие натолкнулись на твердую породу и теперь ищут, как ее обойти.

Старик хмыкнул и выразил надежду, что Чоук и Пирс не станут на следующем собрании скулить, словно две старые бабы, из-за возросшей стоимости работ. Потом поинтересовался, сколько, по мнению Росса, уйдет времени на то, чтобы подвести эту штольню к шахте.

– Месяца три, – ответил Росс.

– Значит, все шесть, – пробурчал себе под нос мистер Тренеглос, а потом уверенно повторил для Росса: – Значит, все шесть. Кстати, вы слышали последние новости?

– Какие?

– О моем сыне Джоне и Рут Тиг. Они обручились. Собираются пожениться, знаете ли.

Росс впервые об этом слышал. Миссис Тиг будет на седьмом небе от счастья.

– Для нее это выгодная партия. – Старик словно читал мысли Росса. – Джон – завидный жених, хотя он и перебарщивает порой с выпивкой. Я бы предпочел невесту с приданым. У нас и у самих положение не очень. Но мисс Тиг – девица бойкая и не лишенная определенных достоинств. Я тут слышал об одном парне, который сожительствует со своей судомойкой. Только вот не припомню его имя. То есть, без шуток, именно сожительствует. Все зависит от того, как к этому относиться. Хорошо помню, как Джон завалил одну из горничных на сеновале. Ему тогда еще и семнадцати не было.

– Надеюсь, они будут счастливы.

– Что? Ах да. А я буду счастлив, если Джон наконец остепенится. Я не вечен, а в Мингусе уж лет восемьдесят как не хозяйничал холостяк.

– Мистер Тренеглос, – сказал Росс, – вы – судья. Каково наказание за браконьерство?

– Что-что? – Старик схватился за треуголку, которую чуть не унесло порывом сильного ветра. – За браконьерство? Все не так просто, мой мальчик. Все не так просто. Если поймали с гончей и капканом, но это первое нарушение, то могут присудить от трех до шести месяцев. Если человек был осужден раньше, да его еще застукали в момент совершения преступления, то ему, как говорится, прямая дорога на каторгу. С браконьерами надо построже, иначе мы совсем без дичи останемся. А как здоровье вашего дядюшки?

– Я не навещал его в этом месяце.

– Сомневаюсь, что он вернется к судейству. Полагаю, мистер Полдарк не очень беспокоится по этому поводу? Возможно, он излишне доверяет докторам. Лично я им не верю. Ревень – вот мой лекарь. А что касается врачей, то позвольте сообщить вам свой девиз: «Timeo Danaos et dona ferentes»[14], – сказал мистер Тренеглос и повторил для себя: – Да, таков мой девиз. И Чарльзу тоже следовало бы взять его на щит.

Суд состоялся тридцатого мая.

Весна выдалась холодной и непредсказуемой: то ветер сбивал с ног, то дни напролет лил дождь. Но в середине мая распогодилось, и последняя неделя была безветренной и на удивление теплой, словно бы в разгар лета. За шесть ослепительно-солнечных дней земли графства окрасились в зеленый цвет: сначала бледный, а потом – насыщенный. В одну ночь зацвели, как в оранжерее, деревья и почти сразу отцвели.

В день суда погода стояла очень теплая. Росс ехал в Труро, и всю дорогу его сопровождало пение птиц.

Зал суда и в лучшие времена был помещением довольно мрачным и ветхим. Лучи солнца, пробившись сквозь грязные окна, падали на старые, грубо сколоченные скамьи, на свисающую со стропил паутину, на изможденного секретаря с покачивающейся под носом соплей, который корпел над своими бумагами, и на бедно одетых людей, что покашливали и тихо переговаривались у него за спиной.

Судей было пятеро. Росса очень порадовало, что с двумя из них он был знаком лично: с председателем, Николасом Уорлегганом, отцом Джорджа, и с преподобным доктором Эдмундом Холсом, с которым они в последний раз виделись в дилижансе. Третьего из судей, грузного пожилого мужчину по фамилии Хик, сильно пьющего мелкопоместного дворянина, Росс просто знал в лицо. Доктор Холс на протяжении почти всего утреннего заседания прикрывал свой тонкий острый нос платком из превосходного батиста. Росс не сомневался, что платок этот смочен экстрактом бергамота и розмарина – разумная предосторожность, когда вокруг столько простуженных людей.

Первые два или три дела рассмотрели достаточно быстро. Потом на место подсудимого вызвали Джеймса Картера. Неподалеку от адвокатов сидела Джинни Картер. Она вместе с отцом прошла девять миль до Труро и теперь, когда на нее поглядывал муж, пыталась отвечать на его взгляд улыбкой. За то время, что Джим провел под арестом, от его загара не осталось и следа, а под глазами залегли темные тени.

Как только слушание дела началось, пристав посмотрел на большие настенные часы. Росс понял, что он гадает, успеют они закончить до обеда или нет. Судьи наверняка думали о том же.

Первый егерь сэра Хью Бодругана путался в показаниях, и мистер Уорлегган дважды призывал свидетеля говорить по существу. Тот смущенно затараторил и быстро закончил свой рассказ. Второй егерь полностью подтвердил историю первого. Больше свидетелей не было.

– По этому делу есть защитник?

Джим Картер молчал.

Секретарь встал и стряхнул каплю с носа.

– Защитника нет, ваша честь. Обвиняемый ранее не судим. У меня тут письмо от сэра Хью Бодругана. Он пишет о том, как много дичи потерял в этом году, и сообщает, что начиная с января этот человек – первый браконьер, которого удалось изловить на его земле.

Судьи стали перешептываться. Росс мысленно выругался в адрес сэра Хью.

Мистер Уорлегган посмотрел на Картера.

– Желаете что-либо сказать, прежде чем будет вынесен приговор?

Джим облизнул губы:

– Нет, сэр.

– Что ж, тогда…

Полдарк поднялся со своего места:

– Могу ли я просить высокий суд о снисхождении?

Публика в зале оживилась, всем хотелось посмотреть на того, кто потревожил затхлую атмосферу суда.

Мистер Уорлегган прищурился, стараясь разглядеть говорившего сквозь пыль в лучах солнечного света. Росс едва заметно кивнул.

– Вы желаете свидетельствовать в пользу обвиняемого?

– Я хочу засвидетельствовать его хорошую репутацию, – пояснил Росс. – Он был моим слугой.

Уорлегган повернулся и о чем-то тихо переговорил с Холсом. Теперь они оба его узнали. Полдарк стоял, а люди в зале вытягивали шеи, стараясь получше его разглядеть. Среди сидевших слева Росс заметил знакомое лицо. Этого типа ни с кем не спутаешь. Влажные толстые губы и раскосые глаза. Илай Клеммоу. Вероятно, он заявился, чтобы посмотреть, как осудят Картера, и позлорадствовать.

– Если у вас есть что сообщить суду, займите место свидетеля, – осторожно сказал Уорлегган.

Росс прошел через зал к кафедре для дачи свидетельских показаний. Он принес обычную в таких случаях клятву и притворился, будто поцеловал потрепанную, засаленную Библию, а потом положил руку на край трибуны и посмотрел на судей. Хик сопел, со стороны можно было подумать, что он заснул. Доктор Холс с отсутствующим видом прикладывал платок к носу, как будто они с Россом никогда не были знакомы. Мистер Уорлегган просматривал какие-то бумаги.

– Джентльмены, я не сомневаюсь в том, что, выслушав показания свидетелей, вы не найдете в этом деле ничего примечательного. За время долгой судейской практики вы наверняка сталкивались с подобными случаями. Особенно в трудные времена вроде нынешних, когда такие обстоятельства, как голод, нищета и болезни могут способствовать тому, чтобы суд несколько смягчил наказание. Но закон есть закон, и я никогда не стал бы просить высокий суд оправдать обычного браконьера, который доставляет нам всем неудобства и причиняет немалый ущерб. Однако мне хорошо известны обстоятельства данного дела, и я хотел бы вам их изложить.

Далее Росс вкратце описал все превратности жизни Джима Картера, сделав акцент на состоянии здоровья подсудимого и на истории нападения Рубена Клеммоу на его жену и ребенка.

– Обвиняемый живет в бедности, и у меня есть основания полагать, что он попал под влияние дурного человека, который убедил его забыть о данных мне обещаниях. Я абсолютно уверен в честности Джима Картера. И в том, что на скамье подсудимых должен сидеть не он, а тот, кто сбил его с пути истинного.

Росс почувствовал, что завладел вниманием публики, и сделал многозначительную паузу. А когда он собрался вновь заговорить, кто-то в зале громко хихикнул. Росс не глядя мог сказать, кто это был.

– Да, на скамье подсудимых должен сидеть тот, кто сбил Джима Картера с пути истинного, – повторил Полдарк, чтобы вернуть внимание слушателей. – А, да будет вам известно, Джима Картера заставил пойти по кривой дорожке человек гораздо старше его, и этот человек избежал наказания. Это он должен предстать перед судом. Теперь что касается состояния здоровья подсудимого. Достаточно просто на него посмотреть. Оно удручающее. В подтверждение этого у меня имеются письменные показания доктора Томаса Чоука из Сола. Доктор Чоук практикует на шахтах. Он осматривал Джима Картера и обнаружил, что тот страдает от гнилостного воспаления легкого, которое может привести к летальному исходу. В данный момент я готов дать подсудимому работу и поручиться за его достойное поведение в будущем. Прошу высокий суд рассмотреть все эти факты и учесть их при вынесении приговора.

Росс передал секретарю листок, на котором доктор Чоук нацарапал бледными чернилами диагноз Джима. Клерк взял листок и встал с растерянным видом. Мистер Уорлегган нетерпеливым жестом подозвал его к себе.

Судьи прочитали записку Чоука и коротко посовещались.

– Вы утверждаете, что состояние здоровья подсудимого делает недопустимым его пребывание в тюрьме? – спросил Уорлегган.

– Да, он тяжело болен.

– А когда именно проводился этот осмотр? – холодно поинтересовался доктор Холс.

– Около трех месяцев назад.

– Значит, подсудимый, когда браконьерствовал, уже находился в таком состоянии?

Росс колебался. Теперь он понял, к чему был задан этот вопрос.

– Да, подсудимый болен уже некоторое время.

Доктор Холс чихнул в носовой платок.

– Что ж, – сказал он, – выскажу свое мнение. Полагаю, если человек… хм… достаточно здоров, чтобы воровать фазанов, то он… хм… достаточно здоров и чтобы понести наказание за содеянное.

– Да, это справедливо, – заметил кто-то из сидевших в зале.

Мистер Уорлегган постучал молотком по столу.

– Тишина в суде… – Он посмотрел на Росса. – Мистер Полдарк, я склонен согласиться с моим любезным другом доктором Холсом. Безусловно, для подсудимого прискорбно, что он страдает от подобного заболевания. Но мы не должны делать различия для преступивших закон. Должно поддерживать друг друга, честь мундира, благо общества Закон существует для всех. Степень нужды не определяет степень честности. Иначе любой попрошайка имел бы право безнаказанно воровать. А если человек достаточно здоров, чтобы грешить, то он достаточно здоров и для того, чтобы понести наказание.

– И все же, – возразил Росс, – принимая во внимание тот факт, что подсудимый уже около четырех недель находится под арестом, а также добросердечие его натуры и крайнюю нужду, в которой живет его семья, я беру на себя смелость заявить, что в данном случае будет справедливо, если суд проявит милосердие.

Уорлегган с важным видом выпятил нижнюю губу.

– Вы можете считать, как вам вздумается, мистер Полдарк, но решение здесь принимают судьи. В последние два года наблюдается рост правонарушений. Браконьерство есть форма правонарушения. Оно дорого обходится, и его трудно пресечь. И те, кто занимается браконьерством, должны быть готовы понести самое суровое наказание. Мы тщательно изучили все факты. – Уорлегган выдержал паузу и продолжил: – И, принимая во внимание свидетельство доктора Чоука о состоянии здоровья подсудимого, а также ваше собственное свидетельство о его добропорядочном поведении в прошлом, мы готовы вынести более снисходительный приговор. Подсудимый приговаривается к двум годам тюрьмы.

Публика в зале загудела. Кто-то громко выругался.

– Надеюсь, мне никогда не придется полагаться на снисхождение вашего суда, – сказал Росс.

Доктор Холс опустил свой платок.

– Осторожнее, мистер Полдарк. Подобные реплики вполне могут оказаться в рамках нашей юрисдикции.

– Лишь у милосердия есть привилегия оказаться вне этих рамок, – ответил Росс.

Мистер Уорлегган махнул рукой:

– Следующее дело.

– Одну минуту, – вмешался доктор Холс.

Он поджал губы, подался вперед и сцепил пальцы. Всякий раз при встрече Холс испытывал неприязнь к этому молодому сквайру, Россу Полдарку. Так было в школе, в дилижансе, в суде. Ему доставило особенное удовольствие задать хитроумный вопрос о дате осмотра, который заставил судей принять его точку зрения. Но этот молодой выскочка даже после вынесения приговора норовил оставить за собой последнее слово. Холс не мог этого допустить.

– Одну минуту, сэр. Мы собрались здесь для того, чтобы вершить правосудие согласно своду законов, а также согласно нашим полномочиям и нашему положению. Сэр, будучи служителем церкви, я чувствую, что на мои плечи возложена особая ответственность. Господь призывает проповедников, которые выступают одновременно и в роли судей, усмирять правосудие милосердием. Я всегда в меру своих скромных сил выполняю сию задачу и считаю, что в этом деле мы проявили милосердие. Ваши инсинуации для меня оскорбительны. Я думаю, вы понятия не имеете, о чем говорите.

Россу стоило огромных усилий держать себя в руках.

– Вы толкуете по своему усмотрению жестокие законы, – сказал он, – и без всякого милосердия отправляете человека в тюрьму только за то, что он хотел накормить своих детей, когда они были голодны, за то, что он пытался добыть еду, когда у него не было возможности ее заработать. В книге, из которой вы черпаете свое учение, доктор Холс, сказано: «Не хлебом единым жив человек». В нынешние времена вы требуете, чтобы люди жили и вовсе без хлеба.

Одобрительный гул в задних рядах суда стал громче.

Мистер Уорлегган нервно постучал молотком по столу:

– Мистер Полдарк, дело закрыто. Будьте добры, покиньте место свидетеля.

– В противном случае мы обвиним вас в неуважении к суду, – добавил доктор Холс.

Росс слегка поклонился:

– Смею вас заверить, сэр, подобное обвинение будет вполне соответствовать моим сокровенным мыслям.

Росс покинул место свидетеля и под громкие крики и призывы к соблюдению порядка вышел из зала суда. Оказавшись на улице, он полной грудью вдохнул теплый летний воздух. Сточная канава была полна нечистот, и вонь на узкой улочке стояла просто невыносимая, но после удушающей атмосферы в суде Росс нашел ее даже приятной. Он промокнул лоб носовым платком. От нервного напряжения у него слегка дрожала рука. Ему было досадно и тошно до омерзения.

По улице двигалась вереница груженных корзинами с оловом мулов, рядом с ними тяжело шагали покрытые дорожной пылью шахтеры. Они прошли долгий путь с окраин и теперь выгрузят олово на монетном дворе, а потом вернутся на измученных мулах домой.

Росс подождал, пока они пройдут мимо, и уже собрался перейти узкую улочку, когда кто-то прикоснулся к его руке.

Это была Джинни, а у нее за спиной стоял Заки Мартин.

– Сэр, я хочу поблагодарить вас за ваши слова в суде, – сказала девушка, и на ее бледных веснушчатых щеках вспыхнул легкий румянец.

– Ни к чему хорошему это не привело, – вздохнул Росс. – Отведи ее домой, Заки. У тебя Джинни будет лучше.

– Да, сэр.

Росс развернулся и быстро зашагал по Монетной улице. Эта благодарность за поражение стала последней каплей. Он презирал не только судей, но и себя за то, что не смог сдержаться. Хочешь демонстрировать всем свою независимость – демонстрируй на здоровье, но только тогда, когда дело касается твоей личной свободы. Однако, если речь идет о другом человеке, изволь держать язык за зубами. Он все сделал неправильно. Так хорошо начал, а под конец все испортил. Надо было льстить судьям, пресмыкаться перед ними, превозносить их авторитет и заслуги (что он и сделал вначале), а потом подвести к тому, что мягкий приговор явит всем их добросердечие и великодушие.

Но в глубине души Росс сомневался в том, что даже золотой голос Шеридана мог бы отвлечь вершителей правосудия от преследования жертвы. Теперь он понимал, что выбрал не ту тактику. Надо было встретиться с судьями еще до слушания дела и рассказать о том, что ему бы очень не хотелось лишиться хорошего лакея. И они бы его поняли. А он бы вытащил парня. И не потребовались бы никакие медицинские свидетельства и призывы к милосердию.

На Принц-стрит Росс свернул в таверну «Бойцовый петух». Там он заказал бутылку бренди и начал методично ее осушать.

Как-то жарким солнечным днем в самом конце весны Демельза и Пруди прореживали ростки молодой репы на нижнем участке Долгого поля.

Пруди не переставая жаловалась, но Демельза, если и слышала ее жалобы, не обращала на них внимания. Она ритмично поднимала и вонзала в землю мотыгу, выпалывая сорняки и одновременно освобождая место для репы. Изредка она останавливалась и, подбоченившись, смотрела в сторону Хэндрона-Бич. Море под палящими лучами солнца было гладким, как зеркало. Иногда легкий ветерок, словно птичье крыло, касался поверхности воды, и на ней возникала слабая темная рябь. А на отмелях вода была похожа на постоянно движущуюся гофрированную ткань сиреневых и светло-зеленых тонов.

Порой Демельза начинала напевать какой-нибудь мотивчик: она любила тепло, а солнечное тепло в особенности. Демельза была в одном из своих голубых платьев. Чепец она, к великому неудовольствию Пруди, сняла и работала, засучив рукава, в тяжелых ботинках на босу ногу.

Пруди уперлась руками в колени и разогнулась с таким громким стоном, будто это было ей впервой. Потом приподняла грязным пальцем чепец и заправила выбившуюся прядь черных волос.

– Завтра утром точно не встану. И сегодня уже ничегошеньки сделать не смогу. О, мои ноги! Да еще всю ночь промучаюсь. – Она потянула за носок тапка и вытряхнула набившуюся через подвернутую пятку землю. – Ты бы тоже заканчивала, еще телят покормить надо, я ж не могу разорваться… А это еще кто?

Демельза повернулась и прищурилась от солнца.

– Да это же… И чего ему здесь надо?

Девушка выронила мотыгу и кинулась в сторону дома.

– Отец! – крикнула она на бегу.

Том Карн увидел ее и остановился. Демельза подбежала к отцу. После самого последнего визита, когда он сообщил дочери о предстоящей женитьбе, ее чувства к нему изменились. Воспоминания о плохом обращении поблекли, и теперь она была готова оставить все в прошлом и стать ласковой, любящей дочерью.

Карн стоял, широко расставив ноги и сдвинув на затылок круглую шляпу, а Демельза бросилась к нему и поцеловала в колючую черную бороду. Она сразу заметила, что глаза у отца не налиты кровью, как часто бывало раньше, и одет он прилично: сюртук из грубого серого сукна и серый жилет, плотные, подвернутые на пару дюймов штаны, коричневые шерстяные чулки и тяжелые ботинки с начищенными медными пряжками. Только тут Демельза вспомнила, что вдова Чегвидден была женщиной со средствами.

– Здравствуй, дочка, – сказал Карн. – Значит, так здесь и живешь?

Демельза кивнула:

– И очень счастлива. Надеюсь, ты тоже.

Карн поджал губы:

– Может, и так. Найдется местечко, где мы сможем переговорить?

– Да нас и здесь никто не услышит, – ответила Демельза. – Только вороны, а им наша беседа неинтересна.

Карн нахмурился и посмотрел на залитый солнечным светом Нампара-Хаус.

– Я не уверен, что этот дом – подходящее место для моей дочки, – сурово сказал он. – Совсем не уверен. Очень уж я за нее беспокоюсь.

Демельза рассмеялась.

– А чего за меня беспокоиться? – спросила она и перешла на более общие темы: – Как там Люк? Как Сэмюэль, Уильям и Джон? Как Бобби и Дрейк?

– Замечательно. Но у меня не о них душа болит. – Том Карн дал понять, что не позволит сбить себя с толку. Легкий ветерок пошевелил его бакенбарды. – Послушай меня, Демельза, я проделал долгий путь, чтобы повидать тебя и попросить вернуться домой. Я пришел, чтобы встретиться с капитаном Полдарком и объясниться с ним.

У Демельзы внутри все похолодело. Если папаша опять заведет свою шарманку, то для начала лишится ее впервые проснувшейся дочерней любви. Может, обойдется? Но перед ней стоял рассудительный трезвый отец, совсем не тот, которого она знала раньше. Том Карн не ругался, не орал на нее, он даже не был пьян. Демельза переменила позицию и встала с подветренной стороны, чтобы унюхать, если отец все-таки выпил.

– Капитан Полдарк уехал в Труро. Но я тебе уже говорила, что хочу остаться здесь. А как… как поживает вдо… твоя жена?

– Жива-здорова. Она тоже считает, что тебе лучше жить с нами, а не в этом доме, где девушку подстерегают плотские соблазны. Тебе ведь еще только шестнадцать…

– Семнадцать.

– Не важно. Ты слишком молода, и тебя надо постоянно направлять. – Карн выпятил нижнюю губу. – Ты в церковь хоть ходишь?

– Хожу иногда.

– Надеюсь, что, вернувшись к нам, ты обретешь свое спасение. Очистишься Святым Духом.

У Демельзы глаза на лоб полезли.

– Чего-чего? Отец, да что с тобой такое?

Карн с вызовом посмотрел дочери в глаза:

– Когда ты меня покинула, я пребывал во мраке, в тени смерти. Я был слугой зла, погрязшим в грехе пьяницей. В прошлом году я с помощью мистера Доминика очистился от греха. Теперь я совсем другой человек.

– О!.. – выдохнула Демельза.

Значит, вдова Чегвидден все-таки сумела с ним совладать. Демельза явно недооценивала эту женщину. Но возможно, дело тут не только в ней. Чтобы изменить такого человека, как ее отец, должно было произойти нечто ужасное.

– Господь, – продолжил Том Карн, – вытащил меня из трясины греховности, поставил на твердую почву и вдохнул в мои уста новую песню. Больше никакой выпивки, девочка моя, отныне только праведная жизнь. Мы живем в достатке и хотим, чтобы ты вернулась домой. Твое место рядом с нами.

Демельза пару секунд смотрела на раскрасневшееся лицо отца, а потом опустила голову и тоскливо уставилась на свои ботинки.

Том Карн ждал.

– Что скажешь, дочка?

– Отец, ты так добр ко мне. Я очень рада, что твоя жизнь изменилась. Но я ведь уже давно здесь живу. Теперь мой дом здесь. Если я уйду с тобой, получится плохо. Здесь я научилась вести хозяйство и работать на ферме, и еще много чему. Я теперь часть этого дома. Они без меня просто не справятся. Я нужна им, а не тебе. Я обязательно как-нибудь вас навещу… Тебя, мальчиков, всех… Но я тебе не нужна. У тебя есть женщина, которая за тобой присмотрит. А я только буду даром есть твой хлеб. Что мне там делать?

– Найдется что делать, – заявил Карн и посмотрел вдаль. – Господь благословил наш союз. Нелли на шестом месяце, и в августе мы ждем прибавления. Так что твое место рядом с нами. Это твой святой долг – вернуться и стать нам помощницей.

Демельза почувствовала, что попала в силки, которые начинают превращаться в стальной капкан с острыми зубами.

Повисла тишина. Кулик спустился на поле и пробежал немного, склонив хохлатую голову и печально посвистывая: «Пи-вии-пи-вии».

Девушка посмотрела в сторону Пруди, которая уже подобрала мотыгу и, прихрамывая, ковыляла по полю к дому. Окинула взглядом наполовину прополотое поле. Потом перевела взор на песчаные холмы и утес. Там на фоне летнего неба маленькие, похожие на муравьев фигурки людей строили два барака. Шахта Уил-Лежер.

Демельза не могла оставить все это. Ни за что на свете. Теперь она принадлежала этому месту, а это место принадлежало ей. Она привязалась к нему всем сердцем. И конечно, к Россу тоже. Если бы ее попросили сделать что-нибудь для него, тогда другое дело. Но ее, наоборот, просили уйти от него. Она ведь толком и не жила, пока капитан Полдарк не привез ее сюда. Демельза специально об этом не задумывалась, но вся ее предыдущая жизнь напоминала кошмар, придуманный, воображаемый, наполненный скорее темными страхами, нежели реальными страданиями.

– Где капитан Полдарк? – сурово, потому что Демельза продолжала хранить молчание, спросил Том Карн. – Мне надо с ним переговорить. Я ему все объясню, и он поймет. Будь спокойна, на этот раз обойдемся без драки.

Да, так все и будет. Росс не станет ее удерживать. Может, он даже хочет, чтобы она ушла.

– Хозяин уехал и до темноты не вернется, – честно сказала Демельза.

Карн развернулся и посмотрел дочери в глаза. Совсем как в старые времена, когда он боком подходил к противнику, чтобы вернее провести захват.

– Тут тебе делать нечего, – заявил он. – Ты должна вернуться домой.

Демельза посмотрела на отца и впервые обратила внимание на то, какой он, оказывается, грубый и примитивный человек. Щеки обвисли, нос весь в тонких красных прожилках. Да будь он даже хоть джентльменом, капитану Полдарку ни один джентльмен и в подметки не годится.

– Ты же не думаешь, что я вот так просто соберу вещи и уйду? После стольких-то лет. Я должна поговорить с хозяином. Он нанял меня на этот год. Послушаю, что он скажет, и дам тебе знать.

Да, все правильно. Главное – выпроводить папашу с фермы до возвращения Росса. А там у нее будет время подумать.

Том Карн, в свою очередь, что-то заподозрил и внимательно наблюдал за дочерью. Он только сейчас заметил, как она изменилась: говорить стала складно, подросла, формы девичьи появились.

Карн не любил ходить вокруг да около.

– Ты грешишь с Полдарком? – напрямую спросил он низким отрывистым голосом прежнего Тома Карна.

– Грешу? – не поняла Демельза.

– Да. Только не прикидывайся невинной овечкой.

У Демельзы онемели губы. Лишь инстинкт самосохранения и забытый уже детский страх помешали девушке произнести в ответ грубые слова, которые Том Карн совсем не ожидал услышать от своей дочери… Хотя этим словам она научилась именно у него.

– Между нами ничего такого нет. Капитан Полдарк мой хозяин, а я прислуга, вот и все. Но, повторяю, он нанял меня на год, и я не могу взять и уйти, даже не попрощавшись.

– О тебе разное говорят, – сказал Карн. – Слухи аж до Иллагана дошли. Правда это или нет, но нехорошо, когда о девушке подобное болтают.

– Я не делаю ничего такого, о чем люди болтают.

– Пусть так, но я не желаю, чтобы о моей дочке ходили подобные слухи. Когда он вернется?

– Я же говорю, ближе к ночи. Он в Труро поехал.

– Ладно, дорога сюда неблизкая, не находишься. Передай хозяину, что я сказал, и возвращайся в Иллаган. Не вернешься к концу недели, приду снова. А если капитан Полдарк станет чинить препятствия, я с ним разберусь.

Том Карн подтянул штаны и поправил пряжку на ремне. Демельза развернулась и направилась к дому, отец пошел следом.

– В конце концов, ты моя дочь, – более миролюбиво сказал он. – Я как отец не так уж и много от тебя требую. Имею полное право.

– Да, – согласилась Демельза.

Она вспомнила, как отец, будучи не в духе, колотил ее ремнем с пряжкой. Как вся спина у нее была в язвах, а ребра в синяках. Как она жила в грязи, вся завшивевшая. Славно папаша выполнял свой родительский долг.

Когда они подошли к дому, на пороге появился Джуд с ведром воды. Увидев Карна, он удивленно поднял лысеющие брови.

– Где твой хозяин? – спросил Карн.

Джуд поставил ведро на землю, глянул на гостя и сплюнул.

– В Труро.

– А когда вернется?

Демельза затаила дыхание в ожидании ответа.

– Может, сегодня ночью, – Джуд тряхнул головой, – а может, завтра.

Карн недовольно крякнул, прошел дальше и уселся на лавку перед домом. Потом стянул ботинок и, проклиная мозоли, начал его разминать, чтобы не так тер ногу. Демельза готова была накричать на отца. Джуд не обманывал, он действительно думал, что хозяин вернется ближе к ночи. Но Демельзе-то Росс сказал, что вернется к ужину, значит в шесть, а уже было начало шестого.

Том Карн начал рассказывать Демельзе о братьях. Пятеро старших уже работают на шахте… Вернее, работали, пока их не уволили, когда прикрыли Уил-Вирджин. Самый младший, Дрейк, на следующей неделе поступает в подмастерья к колесному мастеру. Джон и Бобби оба вступили в общину и обрели спасение. Даже Дрейк старается не пропускать собраний, хотя он еще слишком молод и не может быть допущен. Один только Сэмюэль пошел по кривой дорожке. Вера его ослабла, а Господь не счел нужным ниспослать ему благодать.

В любое другое время Демельза бы только посмеялась про себя над этой новой манерой отца говорить. Подобные речи шли Тому Карну, как воскресный костюм. Демельза слушала новости о братьях, которых любила ровно настолько, насколько они ей это позволяли. Но больше всего на свете она хотела, чтобы отец наконец ушел. Она готова была пинками заставить его пошевеливаться, ей хотелось броситься на него и до крови расцарапать его грубую самодовольную физиономию. Правда, девушка не знала, как ей быть, даже если он уйдет. Но так у нее хотя бы будет время подумать. Ей нужно время. Но если отец будет торчать возле дома до самого возвращения Росса, а тот выслушает его, тогда – конец. Росс пригласит Тома Карна переночевать в доме, а утром отошлет его вместе с дочерью восвояси.

Демельзу трясло от напряжения. Отец медленно наклонился и натянул ботинок. Она отрывистым голосом предложила помочь застегнуть пряжку. Резко встала и наблюдала за тем, как папаша встает, берет трость и готовится прощаться.

Демельза отправилась его провожать, но шла на два шага впереди. Возле моста он снова остановился.

– Ты не очень-то разговорчивая, – заметил Карн и снова пристально на нее посмотрел. – Не похоже на тебя. Небось все еще злишься и осуждаешь меня в сердце своем, да?

– Нет, отец, – поспешила заверить его Демельза. – Нет, я вовсе не злюсь и никого не осуждаю.

Том сглотнул и шмыгнул носом. Возможно, он тоже чувствовал себя неловко, когда использовал такие витиеватые обороты в разговоре с родной дочерью, которую раньше порол и гонял как хотел. В былые времена хватило бы и пары крепких словечек.

– В общем, я прощаю тебя за то, что ты меня тогда оставила, – медленно, с заметным усилием сказал отец. – И сам прошу прощения. Прошу Господа простить меня за то, что, напившись, давал тебе ремня. Больше такое не повторится, дочка. Мы рады снова принять тебя, как заблудшую овечку, вернувшуюся в овчарню. И Нелли тоже будет рада. Нелли будет тебе хорошей матерью… А ведь тебе все эти годы так не хватало материнского тепла. Она стала матерью моим детям, и теперь Господь подарил ей собственное дитя.

Том Карн развернулся и зашагал через мост. Демельза, переминаясь с ноги на ногу, смотрела, как отец медленно идет по зеленой долине, и отчаянно, даже зло молила Бога – одному ли богу они молились? – чтобы он не встретил на пути Росса.

– Телят еще покормить надо, – сказала Пруди, – а мои бедные ноженьки совсем разболелись. Иногда мне хочется отпилить все пальцы. Вот так бы взяла садовую пилу и отпилила их один за другим.

– На, держи, – ответила ей Демельза.

– Что держи?

– Нож разделочный. Поотрубай их, глядишь – и полегчает.

– Тебе бы все шуточки шутить. – Пруди вытерла нос рукой. – Не до смеха поди будет, когда нож вопьется в косточки. А ведь я бы так и сделала, если б не знала, что Джуду без моих ног никак. В постели он всегда говорит, что у меня ножки как добрая нагретая сковородка. Даже лучше, потому что они за ночь не остывают.

Если даже и придется уйти, думала Демельза, то совсем не обязательно уходить так скоро. Отец сказал, что Нелли родит в августе. Завтра – последний день мая. Побудет там месяц, дольше-то и не надо, и вернется.

Девушка покачала головой. Нет, так не получится. Если вернется домой, то наверняка там и останется. А кто у них всем заправляет, кожаный ремень с пряжкой или религиозное рвение, не так уж и важно. Запрягут ее, и будет пахать как прежде. Демельза попыталась вспомнить, как выглядела вдова Чегвидден за прилавком своего магазинчика. Темненькая, невысокая, полная, с пушистыми волосами под кружевным чепцом. Похожа на одну из этих черных куриц с красным гребешком, которые никогда не откладывают яйца в ящик, а всегда их прячут. А к тому времени, когда найдешь кладку, окажется, что несушка уже сидит на дюжине и ждет пополнения. Нелли Чегвидден стала Карну хорошей женой, но вот станет ли она хорошей мачехой для его дочери? Может, совсем даже наоборот.

Демельзе не нужна была мачеха, и отец не был нужен, и даже все ее братья тоже. Она не боялась работы, но не хотела работать в доме, где никогда не чувствовала доброго к себе отношения. А здесь, в Нампаре, сколько бы у нее ни было обязанностей, она была свободна. Демельза работала вместе с людьми, которые смогли ее полюбить, и прислуживала человеку, которого обожала. Она стала по-другому смотреть на мир. Пока ее не взяли в этот дом, она и не знала, что такое быть счастливой. Здесь она расцвела. Думать, разговаривать, размышлять – все было для нее в новинку, ведь прежде она росла, как маленький зверек, для которого главное – выжить, найти пропитание и удовлетворить самые скромные свои потребности. И вот теперь это закончится. Все новое в ее жизни исчезнет, как пламя свечи под колпачком, и она его больше никогда не увидит.

Не обращая внимания на причитания Пруди, Демельза набрала ведро похлебки из овса и пошла кормить шестерых телят. Телята обрадовались, расшумелись и принялись тыкаться мокрыми носами ей в ноги. Демельза стояла и смотрела, как они едят.

Отец, спрашивая, не грешит ли она с капитаном Полдарком, имел в виду то же самое, о чем думали женщины в Грамблере и Соле, когда с завистью смотрели ей вслед. Они все думали, что Росс…

Демельза покраснела и с презрением ухмыльнулась. Люди любят выдумать что-нибудь этакое, совершенно не похожее на правду. Неужели они думают, что если бы она… если бы Росс… Разве стала бы она тогда жить и дышать, как обычная прислуга? Нет. Ее бы так распирало от гордости, что все сразу узнали бы правду, и не надо было бы шептаться у нее за спиной и вынюхивать подробности.

Чтобы Росс Полдарк уложил к себе в постель девочку, которую подобрал и отмыл под холодной струей из водокачки, которую бранил и учил, с которой шутил и смеялся, когда они выбирали сардины в Соле! Конечно, Росс мужчина, и наверняка ему, как любому мужчине, хочется получать удовольствие от женщины. Может, он его и получает, когда уезжает в город. Но Демельза будет последней, к кому он обратится в поисках такого удовольствия. Он знает ее как свои пять пальцев, в ней нет никакой загадки, у нее нет красивых платьев, румян и пудры, нет от него никаких тайн и секретов. Люди глупые, они просто не могут выдумать ничего умнее.

Телята вертелись у девушки под ногами, терлись о нее головами, хватали влажными мясистыми губами за руки и за подол платья. Демельза их расталкивала, а они снова ее окружали. Совсем как мысли. Мысли, как чужих людей, так и ее собственные, одновременно одолевали Демельзу, они давили на нее, тревожили, лукавые и невыносимые, непристойные и многообещающие, навязчивые и вселяющие надежду.

Демельза, вдруг, в одночасье повзрослев, впервые поняла, насколько глуп ее отец. Да если бы между нею и Россом и впрямь было то, о чем он думал, разве стала бы она слушать его уговоры вернуться домой?

Нет, она бы так прямо и сказала ему: «Вернуться? Да никогда! Мой дом здесь!»

Может, и правда ее дом здесь? А вдруг Росс не захочет ее отпускать? Но он не испытывает к ней никаких особенных чувств, просто он добрый и заботливый. Скоро он привыкнет к тому, что Демельза больше не сидит с ним в гостиной. Точно так же, как когда-то привык к ее компании. Нет, просто доброты тут мало…

Один теленок наскочил на ведро, и оно откатилось в другой конец хлева. Демельза пошла за ведром, подобрала его, и в эту самую секунду, в темном углу, ей в голову пришла самая ужасная мысль в ее жизни. Эта мысль настолько испугала девушку, что она даже выронила ведро. Ведро с грохотом покатилось по полу и замерло. Несколько секунд Демельза стояла, ухватившись за перегородку.

Нет, это безумие. Росс подумает, что она выпила, и выгонит из дома, как обещал после той потасовки с Джудом.

Но она должна решиться на это. Как ни крути, а должна… Терять ей нечего. Правда, уходя, она унесет с собой его презрение. Слишком высокая цена. И, даже добившись успеха, она может заслужить его презрение. Но зато она не уйдет. Демельза снова подняла ведро и так крепко сжала ручку, что костяшки пальцев побелели.

Телята снова начали тыкаться мордами в подол платья и хватать ее губами за руки. Демельза сникла. Ее не беспокоило, правильно это будет или нет. Она боялась, что Росс станет ее презирать.

«Ну и глупость пришла тебе в голову, – сказала она себе. – Забудь. Похорони эту мысль. И никогда больше не вспоминай».

Демельза нетерпеливо растолкала телят и пошла обратно в дом. Пруди все еще сидела в кухне и терла грязным полотенцем свои мозолистые ступни.

Вся кухня провоняла ее ногами. Она продолжала ворчать и, возможно, даже не заметила, что Демельза выходила из дома.

– Вот в один из таких денечков возьму и помру в одночасье. Тогда крепко пожалеете, что изводили меня. Очень даже пожалеете. Но мне-то уже лучше не станет от этой вашей жалости. Какой прок обливаться горькими слезами над хладным трупом? А разве много мне надо? Только капельку доброты, пока меня еще земля носит. – Пруди подняла голову и посмотрела на Демельзу. – Только не говори, что простыла.

– Со мной все в порядке.

– Да какое там в порядке! Ты же вся вспотела.

– Жарко, – сказала Демельза.

– А зачем ты притащила в кухню это ведро?

– Ой, забыла! Сейчас выставлю наружу.

Росс так и не вернулся. Демельза и сама не могла понять, хочет она, чтобы он вернулся, или нет. На часах было уже восемь. Скоро Джуд и Пруди отправятся спать. Будет правильно, если она дождется хозяина и подаст ужин. Но если он вскорости не приедет, значит решил остаться на ночлег в Труро. Заки и Джинни уже вернулись. Джек Кобблдик повстречал их и разнес новость по округе. Все жалели Джима и проклинали последними словами Ника Вайгуса. И еще всем было жаль Джинни и двух ее детишек. Тюрьма меняет человека, еще никто не возвращался оттуда прежним.

Демельза посмотрела на платье, закусила губу и снова посмотрела. Потом услышала, как по лестнице с трудом поднимается Пруди, и поскорее накрыла его покрывалом.

– Дорогуша, я иду спать, – сообщила Пруди, появляясь с бутылкой джина в руке. – Если сейчас не улягусь, точно в обморок грохнусь. Я, когда еще девчонкой была, частенько ни с того ни с сего в обмороки падала. Знай моя мамочка, как я страдаю, она бы встала из своей могилки и пришла ко мне. Я часто ждала, что она придет. Подашь хозяину ужин, а?

– Ладно.

– Хотя непохоже, что он вернется. Я и Джуду так сказала. А этот старый осел говорит: «Нет, подожду еще минуток двадцать». Вот сидит там и ждет.

– Спокойной ночи, – сказала Демельза.

– Спокойной? Да если я хоть на секундочку глаза сомкну, и то чудо будет.

Демельза проводила Пруди взглядом до ее комнаты и снова откинула покрывало. Еще немного полюбовалась платьем, опять его накрыла и пошла вниз.

В кухне аппетитно пахло свежеиспеченным пирогом. Джуд сидел возле очага и выстругивал из твердого плавника новую кочергу, чтобы выгребать из глиняной печи золу дрока.

За работой он тихонько напевал себе под нос:

– Жили-были старик со старухой, и были они бедны, твидли-твидли-ди…

– Чудесный выдался сегодня денек, Джуд, – заметила Демельза.

Он подозрительно на нее покосился:

– Слишком жарко для весны-то. Дождь собирается. Видела, как ласточки низко летают?

– Ты не сидел бы так близко к огню, если жарко.

– Что папашка твой интересного рассказал?

– Хочет, чтобы я приехала к ним погостить на несколько дней.

– Ага, а кто, интересно, за тебя твою работу делать будет? – недовольно проворчал Джуд.

– Я и сказала, что не могу.

– Ясное дело – не можешь. И в начале лета тоже. – Джуд перестал строгать и поднял нож. – Слышишь? Вроде лошадь скачет. Наверное, мистер Росс едет. А я чуть было не ушел спать.

У Демельзы сердце подпрыгнуло в груди. Джуд отложил кочергу и вышел из кухни принять у хозяина Смуглянку. Демельза выждала немного и отправилась следом.

Росс только-только спешился и теперь отвязывал притороченные к седлу мешки с покупками. Одежда его была вся в пыли. Выглядел он усталым. Лицо раскраснелось. Когда Демельза подошла к двери, он поднял голову и коротко ей улыбнулся. Но без всякого интереса. Солнце уже успело опуститься за восточный край долины, и небо на горизонте окрасилось в ярко-оранжевый цвет. Вокруг дома громко щебетали птицы.

– …Задай ей корм, – говорил Росс, обращаясь к Джуду. – Они там корма ей пожалели. Уф, ну и духота.

– Я вам еще понадоблюсь? – поинтересовался Джуд.

– Нет. Отправляйся спать, когда пожелаешь.

Росс медленно подошел к двери, и Демельза уступила ему дорогу.

– И ты тоже, – сказал он. – Подашь ужин и ложись.

Да, капитан Полдарк выпил, но вот насколько он был пьян, девушка определить не могла.

Росс пошел в гостиную, где его ждал уже накрытый к ужину стол. Демельза слышала, как он кряхтит, пытаясь стащить сапоги. Она вошла следом и помогла ему разуться. Росс благодарно кивнул и сказал:

– А знаешь, я ведь еще не старик.

Демельза вышла, чтобы достать пирог из печки, а когда вернулась, Росс уже наливал себе выпить. Она поставила пирог на стол, отрезала кусок и положила на тарелку. Потом нарезала хлеб и стала молча ждать, когда он сядет за стол. Все окна в комнате были открыты. Зарево над холмом угасло, высоко в небе перистые облака окрасились в оранжево-розовый цвет. Краски в доме и долине словно бы соперничали друг с другом своими оттенками.

– Мне принести свечи? – спросила Демельза.

Росс посмотрел в ее сторону так, будто совсем забыл о ее присутствии.

– Нет, рано еще. Потом сам принесу.

– Тогда я вернусь попозже и зажгу, – решила Демельза. – Я пока еще спать не собираюсь.

Она выскользнула из комнаты и прошла через небольшой квадратный холл в кухню. Ну вот, предлог найден, она может вернуться. Демельза не знала, чем пока себя занять. Ей хотелось молиться о том, чего Бог вдовы Чегвидден совсем не одобряет. Девушка присела и погладила Табиту Бетию, потом подошла к окну и посмотрела в сторону конюшни. Нарезала объедки для Гаррика, выманила его из дома и заперла в сарае. Вернулась. Поворошила угли в очаге. Взяла деревянную кочергу Джуда и срезала с нее ножом стружку. У нее дрожали колени, а руки стали холодные как лед. Она взяла ведро, сходила к водокачке и набрала свежей воды. Громко замычал теленок. К морю медленно летела стая чаек.

На этот раз в кухню вместе с ней вошел Джуд. Он что-то насвистывал. Смуглянка была накормлена и напоена. Джуд убрал на место нож и кочергу.

– Чего засиживаешься? Утром не встанешь.

Демельза прекрасно знала, кого завтра будет не добудиться, но в кои-то веки не стала отвечать на его замечание. Джуд вышел из кухни. Демельза слышала, как он поднимается наверх. Потом поднялась сама. В комнате снова посмотрела на платье. Она бы сейчас все отдала за стаканчик бренди. Но спиртное под запретом. Если Росс почувствует, что от нее чем-то таким пахнет, всему конец. Оставалось либо выйти с невозмутимым лицом, либо забиться в нору, как барсук. Кровать выглядела просто прекрасно. Демельзе надо было только принять решение, что надеть, и начать выполнять задуманное. Этот вечер не будет длиться вечно. Завтра все равно наступит. И тогда у нее уже не останется надежды.

Демельза взяла обломок расчески, подошла к квадратному зеркалу, которое нашла в библиотеке, и начала причесывать волосы.

Это платье она обнаружила на дне второго железного сундука, и с того самого момента оно манило ее, как райское яблоко Еву. Из бледно-голубого атласа, корсаж с глубоким квадратным декольте, а юбка позади вздымалась, словно кочан капусты. Демельза решила, что перед ней вечерний наряд, но на самом деле это было одно из платьев, в которых Грейс Полдарк выходила к обеду. Ростом они были примерно одинаковые, а в остальном Демельза успела подогнать платье под свою фигуру, девушка занималась этим в дождливые дни. Всякий раз, примеряя наряд, она, хоть и знала, что в таком виде ее никто никогда не увидит, неизменно дрожала от волнения…

Демельза попыталась разглядеть в полумраке свое отражение. Волосы она расчесала на прямой пробор, убрала за уши и, собрав в узел, заколола на макушке. В любой другой день она сочла бы себя красавицей и принялась бы с важным видом расхаживать по комнате, прислушиваясь к шороху платья. Но сейчас Демельза смотрела в зеркало и сомневалась в том, что хорошо выглядит, снова смотрела и снова сомневалась. У нее не имелось пудры (у настоящей леди всегда есть пудра), не было ни румян, ни духов. Демельза покусала губы, чтобы они стали чуточку ярче. И еще этот корсаж. У матери Росса, наверное, была совершенно другая фигура. Или она накидывала на плечи муслиновую шаль. Демельза не сомневалась: если бы ее сейчас увидела вдова Чегвидден, она бы открыла свой маленький тонкогубый ротик и завопила: «Вавилонская блудница!»

Демельза напряглась. Пора. Обратного пути не было.

Непослушными от волнения руками она несколько раз ударила кремнем о кресало и наконец смогла высечь искру. Отсветы пламени заиграли на голубом атласе, и цвет сразу стал более насыщенным. Демельза прошелестела к двери и медленно со свечой в руке спустилась по лестнице.

У двери в гостиную она остановилась, у нее перехватило дыхание, она облизнула губы и вошла.

Росс уже закончил ужинать и теперь сидел в полумраке напротив остывшей каминной решетки. Руки в карманах, голова опущена на грудь. Когда Демельза вошла, он только чуть шевельнулся, но головы не поднял.

– Я пришла зажечь свечи, – сказала она изменившимся от волнения голосом, но Росс этого не заметил.

Демельза медленно, сознавая, как громко шуршит ее платье, подошла к двум подсвечникам и зажгла свечи. С каждой зажженной свечей в комнате становилось чуть светлее, а прямоугольники окон делались чуть темнее. Небо над холмом окрасилось в холодный голубой цвет, яркий и чистый, как лед на замерзшем пруду.

Росс снова пошевелился и немного приподнялся в кресле.

– Ты слышала, Картеру присудили два года тюрьмы.

Демельза даже вздрогнула, настолько неожиданно прозвучал его голос.

Она зажгла последнюю свечу.

– Да.

– Вряд ли парень дотянет до конца срока.

– Вы сделали все, что могли.

– Сомневаюсь.

Он говорил так, словно размышлял вслух.

Демельза начала зашторивать окна.

– Но что еще вы могли для него сделать?

– Плохой из меня защитник, – сказал Росс. – Все думаю, как бы не уронить свое достоинство. Гордый дурак, Демельза, всегда проиграет льстивому подлецу. В наши дни правят бал подобострастие и раболепие. А я, вместо того чтобы подольстится к судьям, стал их поучать. Хороший урок на будущее. Вот только Джим может заплатить за него собственной жизнью.

Демельза задернула последнее окно. Потревоженный мотылек быстро-быстро забил крылышками по шторе из зеленого дамаста.

– Никто бы не сделал того, что сделали для Джима вы, – возразила Демельза. – Ни один сквайр. Не ваша вина, что Джимми пошел браконьерствовать и его поймали.

Росс усмехнулся:

– Честно говоря, я не думаю, что мое вмешательство как-то повлияло на ситуацию. Но для Джима это не имеет никакого…

Он осекся. Пристально посмотрел на Демельзу.

Вот сейчас все и должно было решиться.

– Я не принесла больше свечей, – пересилив страх, сказала Демельза. – У нас мало осталось, а вы говорили, что привезете сегодня еще.

– Ты снова пила?

– Я ни капли в рот не брала, после того как вы запретили, – чуть не закричав от отчаяния, произнесла Демельза.

– Где ты взяла это платье?

Заготовленная ложь вылетела из головы.

– В библиотеке…

– Значит, теперь ты решила, что тебе можно носить платья моей матери?

– Вы не говорили, что нельзя. Вы запретили мне пить, и я с тех пор ни капли в рот не брала. Вы никогда не говорили, что нельзя трогать одежду!

– Теперь говорю. Иди и сними.

Хуже и быть не могло. Но человек, погрузившись в пучины страха и отчаяния, часто обретает новые силы. Демельза шагнула ближе, к свечам. Теперь ее всю заливал мягкий желтый свет.

– Оно вам не нравится?

Росс снова посмотрел на нее.

– Я уже сказал тебе, что об этом думаю.

Девушка подошла к краю стола. Мотылек пролетел мимо свечей, а потом и мимо Демельзы и отчаянно застучал крылышками по дверце стоящего возле стены буфета.

– Можно, я… посижу с вами немного?

Поразительная перемена. Зачесанные наверх волосы открыли юное девичье лицо, подчеркнули чистоту и плавность его линий. Росс почувствовал себя словно бы человек, который пригрел дома тигренка, не представляя, что из него вырастет. Чертенок не желал повиноваться своему хозяину. Росс готов был рассмеяться, да вот только ситуация была совсем не смешной. Он и сам не понимал, почему ему не до смеха.

– Ты пришла в этот дом как служанка и всегда хорошо справлялась со своими обязанностями, – отстраненным голосом произнес Росс. – И поэтому тебе была дана определенная свобода. Но носить эти вещи тебе никто не позволял.

Край кресла, на котором сидел Росс, оставался пустым, и Демельза, набравшись смелости, присела рядом с ним.

– Пожалуйста, Росс, позвольте мне остаться. Никто никогда об этом не узнает. Прошу вас, пожалуйста… – чуть не захлебываясь от волнения, зашептала Демельза. – Кому от этого плохо? Я ведь уже много вечеров с вами тут сидела. Я не думала, что надевать эти платья – плохо. Они же сгниют в том ящике. Жалко, если пропадет такая красота. Я думала, вам понравится. Если я останусь с вами, пока вы не пойдете спать…

– Немедленно отправляйся в постель, и забудем об этом, – сказал Росс.

– Мне уже семнадцать, – гордо заявила Демельза. – Исполнилось несколько недель тому назад. Вы всегда будете обращаться со мной как с ребенком? Я больше не ребенок! Я – женщина. Разве я не могу идти спать, когда захочу?

– Ты не можешь вести себя так, как тебе вздумается.

– Я думала, что нравлюсь вам.

– Ты мне нравишься. Но не настолько, чтобы позволять тебе хозяйничать в моем доме.

– Росс, я вовсе не собираюсь хозяйничать в вашем доме. Я лишь хочу сидеть здесь с вами и говорить. У меня есть только старые платья для работы. А это такое… когда его надеваешь…

– Делай, что тебе говорят, или я завтра же утром отправлю тебя обратно к отцу.

В начале этого разговора Демельзе удалось разбудить в себе чувство обиды на Росса. Она даже в какой-то момент поверила, что речь идет о том, будут ей предоставлены определенные привилегии или нет.

– Ну и отправляйте! Можете прямо сейчас меня выгнать! Мне все равно. Можете ударить меня, если вам так хочется. Побейте, как папаша мой бил. Я напьюсь и буду орать на весь дом, вот тогда у вас появится отличный повод поколотить меня!

Демельза повернулась к столу, взяла бокал, плеснула в него бренди и отхлебнула. Потом выжидающе посмотрела на Росса.

Он наклонился вперед, подобрал палку, которой ворошат угли, и ударил ею Демельзу по пальцам. Бокал разбился, и бренди вылился на платье, с которого все и началось.

Демельза посмотрела на Росса. В ее глазах отражалась не боль, а скорее удивление. Она поднесла пальцы ко рту. Непокорная, дерзкая девица вдруг оказалась несчастным, несправедливо обиженным ребенком. Демельза опустила голову и смотрела, как бренди постепенно впитывается в платье. Слезы навернулись на глаза и застыли на густых черных ресницах. Демельза сморгнула, но слезы выступили снова. Ее попытка кокетничать с Россом потерпела сокрушительное и очень болезненное поражение, но в конце концов на помощь девушке пришла естественность.

– Мне не следовало этого делать, – сказал Росс.

Он не понимал, почему говорит с ней, почему извиняется за вполне заслуженное наказание. У него было такое чувство, будто он забрел в зыбучие пески.

– Платье, – тихо произнесла Демельза. – Не надо было его портить. Оно было таким красивым. Завтра я уйду. Прямо на рассвете и уйду.

Она встала с кресла и попыталась сказать что-то еще, а потом вдруг опустилась на пол, положила голову Россу на колени и разрыдалась. Старательно собранные в узел волосы съехали набок.

Росс посмотрел на бледную шею Демельзы и прикоснулся к ее волосам.

– Малышка… – сказал он. – Никто тебя не гонит, оставайся, если хочешь.

Демельза боролась со слезами, но они подступали снова и снова. Росс взял ее за плечи и поднял с пола. Еще вчера это прикосновение ничего бы не значило, а сейчас как-то само собой вышло, что Демельза присела на колено Росса.

– Вот так. – Он достал носовой платок и промокнул ей слезы.

А потом он поцеловал ее в щеку и погладил по руке. Росс пытался убедить себя, что всего лишь проявляет отеческую заботу, но с этого момента он перестал быть хозяином Демельзы.

И это было уже не важно.

– Так хорошо, – сказала она.

– Да, наверное. А теперь ступай к себе и забудь о том, что здесь произошло.

Девушка тяжко вздохнула.

– Платье насквозь промокло. – Она подняла розовую нижнюю юбку и начала вытирать коленку.

– Демельза, – зло сказал Росс, – ты знаешь, что о тебе говорят люди?

Она отрицательно покачала головой:

– Нет. А что?

– Если будешь вести себя подобным образом, то все, что они болтают, станет правдой.

Демельза посмотрела ему в глаза. На этот раз открыто и без всякого кокетства.

– Я живу только ради вас, Росс.

Легкий бриз качнул шторы у одного из открытых окон. Птицы наконец умолкли. Наступила ночь. Росс поцеловал Демельзу, но на этот раз в губы. Она неуверенно улыбнулась сквозь слезы. Золотистое пламя свечей освещало ее кожу.

А потом Демельзе просто не повезло: она откинула назад выпавшую прядь волос, и этот жест напомнил Россу о его матери.

Он резко, так что она чуть не упала, поставил Демельзу на ноги, а сам подошел к окну и встал к ней спиной.

Нет, это случилось не из-за жеста Демельзы, это все из-за платья. Возможно, все дело в запахе. Росс сам не понимал, что именно пробудило в его памяти воспоминания о прошлой жизни. Его мать двигалась, дышала в этом платье, в этой комнате, сидела в этом кресле, и теперь ее дух промелькнул между ним и Демельзой.

Призрак, видение из прошлого.

– Что-то не так? – спросила Демельза.

Росс обернулся. Она стояла, ухватившись за край стола, у ее ног лежал разбитый бокал. Полдарк попытался представить ее такой, какой она была раньше. Попробовал представить ту худенькую оборванную девочку, которая бродила по полю со своим Гарриком, но у него ничего не вышло. Та девчонка исчезла навсегда. И причиной тому была не расцветшая в один вечер красота, а юность, которая сама по себе прекрасна.

– Демельза, – сказал Росс, и даже имя ее прозвучало как-то странно. – Я забрал тебя от отца не для того, чтобы… чтобы…

– Разве так важно, почему вы меня забрали?

– Ты не понимаешь. Уходи. Убирайся отсюда.

Росс сознавал, что повел себя грубо, что следовало бы все объяснить, но при этом понимал, что малейшее движение ослабит его позиции.

Он смотрел на Демельзу, а она стояла и молчала. Возможно, это молчание было признанием поражения, но Росс не был в этом уверен, он не мог прочитать ее мысли. У нее был взгляд незнакомки, которая захватила новую территорию. Она смотрела на него с вызовом, в ее глазах отражались боль и нарастающая враждебность.

– А сейчас я иду спать, – заявил он. – И ты тоже отправляйся в постель. И постарайся меня понять.

Росс взял свечу и затушил оставшиеся в подсвечнике. Потом взглянул на Демельзу и попытался улыбнуться:

– Спокойной ночи, дорогая.

Демельза не сказала ни слова в ответ и даже не шелохнулась. Когда дверь за Россом закрылась и в комнате с Демельзой остался только отчаянно бьющий крылышками мотылек, она взяла свечу из другого канделябра, задула все остальные и пошла к себе.

В спальне Росса захлестнула волна цинизма и какой-то необъяснимой злости. С чего бы это он вдруг решил добровольно стать монахом-отшельником? Россу даже показалось, что он слышит, как дух отца шепчет ему на ухо: «Молодой ханжа!»

О господи! Сам для себя выдумал какие-то нравственные нормы и теперь вынужден их придерживаться. Зачем? Ради чего? Так, выполняя то один моральный долг, то другой, можно и не заметить, как состаришься. Изящная утонченная Элизабет, худая распутная Маргарет, незаметно превратившаяся в девушку юная Демельза. Отчаянная девчонка катается в пыли со своим нескладным щенком; девочка ведет за собой мула; а потом вдруг женщина… Разве что-то еще имеет значение? Он никому ничего не должен. И уж тем более ничего не должен Элизабет. Росс больше не испытывал к ней никаких чувств. Ему не было нужды искать плотских удовольствий, лишь бы заглушить свою боль, как тогда, после бала. Боже, он еще никогда не был так пьян от такого мизерного количества бренди. Это старое шелковое платье, частица былой любви…

Росс сидел на кровати и никак не мог сосредоточиться. Он пытался проанализировать события прошедшего дня. Все началось с поражения и закончилось ощущением поражения.

«Я склонен согласиться с моим любезным другом доктором Холсом. Безусловно, для подсудимого прискорбно, что он страдает от подобного заболевания…»

Только последний идиот мог ожидать, что мнения судей разделятся.

«Должно поддерживать друг друга, честь мундира, благо общества».

Вот что он упустил из виду. Нельзя со свидетельской трибуны публично выступать против представителей своего сословия. А тем более устраивать перепалку перед собравшимися в суде зеваками. Это непозволительно. Что ж, у него были свои стандарты поведения, пусть даже они никому не нравились. Молодые дворяне часто делили постель с собственными служанками, и это не считалось чем-то из ряда вон выходящим. Но они не забирали их из семьи, когда те были еще несовершеннолетними. В этом было все дело. Что ж, теперь Демельза уже взрослая, она способна думать своей головой и достаточно проницательна, чтобы понять его чувства даже раньше, чем он сам успел в них разобраться. Да что с ним такое? Совсем утратил чувство юмора? Намерен всю жизнь быть серьезным и тщательно обдумывать каждый свой следующий шаг? Любовь – это радость, она освежает и придает силы. Недаром все поэты воспевают фривольность и легкомыслие. Только тупой зануда стремится оградить себя частоколом вероучений и общественной морали.

Вечер выдался душный, жара не спала даже после наступления сумерек.

Что ж, ему хотя бы удалось заслужить благодарность Джинни. Предстоящие два года будут для нее даже еще длиннее, чем для Джима. Вот только дотянет ли он до конца срока?

«Сентиментальный идиот. Ренегат. Перешел на сторону краснокожих и выступил против белых. Отвернулся от своего сословия…»

«Полно медлить, счастье хрупко, поцелуй меня, голубка…»[15]

«Красота – цветок капризный, от морщин погибнет вмиг…»[16]

«Любой скажет, что расстраиваться из-за того, что у какого-то наемного работника сильный кашель, – ненормально. В конце концов, надо стойко переносить невзгоды. В прошлом году, когда у моей призовой кобылы вдруг началось заражение крови…»

«Все пути приводят к встрече; Это скажут дед и внук» [17].

Росс встал и пошел проверить, распахнуто ли северное окно.

Ох уж эти поэты с их софизмами! Сегодня он не в состоянии мыслить здраво. Могут ли сладкоголосые певцы быть дельными советчиками?

Да, окно было открыто. Росс раздвинул шторы.

К двадцати семи годам он выработал свою жизненную философию. Неужели он должен отказаться от нее при первом же испытании?

В дверь тихо постучали.

– Войдите, – сказал Росс и обернулся.

Это была Демельза. Она держала в руке зажженную свечу и молчала. Дверь плавно закрылась у нее за спиной. Девушка не переоделась, глаза у нее сверкали.

– В чем дело? – спросил Росс.

– Это платье…

– Что с ним?

– Не расстегивается на спине.

– И?

– Не могу дотянуться до крючков.

Росс нахмурился.

Демельза медленно подошла к нему, развернулась и неловко поставила свечу на стол.

– Простите.

Росс начал расстегивать платье. Она чувствовала его дыхание на своей шее.

На спине у Демельзы так и остался шрам, один из тех, что он заметил, возвращаясь с ярмарки в Редрате.

Росс прикоснулся к прохладной девичьей спине, и вдруг его руки скользнули под платье и сомкнулись на талии Демельзы. Она откинулась назад и положила голову ему на плечо.

Росс целовал Демельзу, пока у нее не потемнело в глазах. И вот в этот момент она, уже одержав победу, должна была признаться в обмане. Она не могла умереть без исповеди.

– Я вас обманула, – сказала Демельза и снова заплакала. – Я соврала про крючки. О Росс, откажись от меня, если ты меня ненавидишь. Я обманщица… я сказала неправду…

Но Росс ничего на это не ответил, потому что теперь уже ничто не имело значения: ни ложь, ни поэзия, ни принципы, ни какие-то там доводы разума или сердца.

Он отпустил Демельзу и зажег еще одну свечу.

Демельза проснулась на рассвете. Она открыла глаза и зевнула, но не сразу поняла, где находится. А потом увидела, что стропила под потолком расположены иначе, чем в ее комнате…

На каминной полке – трубка и серебряная табакерка. Над полкой – овальное, пораженное плесенью зеркало. Его спальня. Она повернулась на бок и посмотрела на каштановые волосы мужчины, который лежал рядом с ней на кровати.

Демельза закрыла глаза и постаралась вспомнить все, что произошло с ней в этой комнате. Девушка притворилась спящей, но ее выдавало частое, судорожное дыхание.

Пробудились птицы. Наступил еще один теплый весенний день. Под карнизом крыши принялись насвистывать зяблики, их пение напоминало звуки капели.

Демельза тихонько, чтобы не разбудить Росса, выскользнула из-под одеяла и подошла к окну. Прилив уже почти достиг высшей точки. Туман серой шалью укрывал цепь прибрежных утесов. Накатывающие волны оставляли неровные черные борозды на серебристой поверхности моря.

Платье… Платье превратилось в бесформенную гору шелка на полу. Демельза подхватила его и завернулась в ткань, как будто могла таким образом спрятаться от себя самой, и тихо, на цыпочках, ушла в свою комнату. Пока она одевалась, темный проем окна стал светлее.

Дом еще спал. Демельза всегда вставала первой и частенько, еще до того, как Джуд и Пруди начинали недовольно кряхтеть на своей кровати, убегала на край долины за цветами. Сегодня она должна первой выйти из дома.

Спустившись босиком по низким ступенькам, девушка пробежала через холл и распахнула парадную дверь. Море за домом могло быть серым и неприветливым, но долина за короткую летнюю ночь сохранила тепло и благоухание, накопленные землей накануне. Демельза вышла из дома и полной грудью вдохнула утренний воздух. На горизонте застыли легкие перистые облака, словно кто-то небрежно разметал их веником по углам неба.

Демельза босиком прошла через сад, но мокрая от росы трава не показалась ей холодной. Она присела на мостки у ручья, прислонилась спиной к перилам и кончиками пальцев ног потрогала журчащую воду. Деревца боярышника вдоль ручья были в цвету, однако белые лепестки уже порозовели и начали опадать. Так что по ручью, словно после свадебного торжества, плыли бесконечные розовые лепестки.

Демельза чувствовала боль между ног и в пояснице, но боль и все страхи прошедшей ночи меркли при воспоминании о триумфе, которым она закончилась. Демельза не испытывала угрызений совести из-за того, каким способом достигла этого триумфа. Разве можно испытывать угрызения совести из-за того, что стремишься жить полной жизнью? Вчера это казалось невозможным. Сегодня стало явью. И никто у нее этого не отнимет.

Через несколько минут солнце поднимется и осветит край долины, за который закатилось всего несколько коротких часов назад. Демельза поджала ноги, посидела так немного, потом встала на колени и, набирая пригоршни воды, ополоснула лицо и шею. После чего, внезапно почувствовав прилив сил, вприпрыжку подбежала к яблоне. На соседних ветках соперничали в пении два дрозда. Девушка встала под дерево, листья прикоснулись к ее волосам и забрызгали каплями росы ухо и шею. Демельза опустилась на колени и стала собирать букет колокольчиков, которые словно дымкой укрывали землю в саду. Но собрала не больше дюжины, поскольку у нее вдруг переменилось настроение: девушка села под яблоню, прислонилась спиной к покрытому лишайником стволу, откинула назад голову и прижала колокольчики к груди.

Демельза сидела неподвижно, юбки у нее задрались, и она кожей чувствовала траву и листья. Зяблик спорхнул с дерева и начал посвистывать совсем рядом с ее рукой. Демельзе очень хотелось к нему присоединиться, но она знала, что так у нее никогда не получится.

А тут еще прилетела большущая муха и уселась на лист возле лица Демельзы. У мухи были огромные выпуклые глаза, и с такого близкого расстояния она походила на доисторическое животное из первобытных джунглей. Сначала муха встала на четыре передние лапки и, ловко приподнимая и опуская крылья, потерла две задние. Потом встала на четыре задние лапки и, словно какой-нибудь льстивый торговец, потерла две передние.

– Бзз-бзз! – прожужжала Демельза.

Муха испугалась и улетела, но практически сразу вернулась на то же самое место и в этот раз начала тереть лапками голову, словно мылась над тазом.

Прямо над Демельзой поблескивала украшенная капельками росы паутина. Черный дрозд оборвал свою песню, посидел на ветке еще пару секунд, качнул похожим на веер хвостом и улетел, потревожив цветок с двумя последними лепестками. Лепестки, плавно покачиваясь, опустились на землю. Зяблик начал клевать их один за другим.

Демельза протянула руку в его сторону и тихонько заворковала, но зяблика обмануть не удалось – он отпорхнул на безопасное расстояние. Где-то в поле замычала корова. В этот утренний час люди еще не вторглись в природу, и тишину нарушало только пение птиц.

Низко над землей, шумно рассекая крыльями воздух, пролетел взъерошенный грач. Солнце наконец встало и залило светом всю долину, его бледные лучи проникали между деревьев, по саду потянулись бледные влажные тени.

Росс проснулся только в восьмом часу.

Он встал и сразу почувствовал неприятный привкус во рту – в «Бойцовом петухе» подавали отвратное пойло.

Демельза… Жесткий шелк старого платья… Крючки… Что это на нее нашло? Он был пьян, но от спиртного ли? «Издержки духа и стыда растрата – вот сладострастье в действии… И тот лишен покоя и забвения, кто невзначай приманку проглотил…»[18] Прошлой ночью этот сонет ему не вспомнился. Поэты сыграли с ним злую шутку. Странное приключение. Но издержки духа в нем определенно присутствовали.

А старые сплетницы из трех деревень просто предвидели, чем все это может закончиться. Но слухи Росса больше не волновали. Теперь его волновали отношения с Демельзой. Кого он встретит сегодня утром? Трудолюбивую и преданную служанку, которую привык видеть при свете дня, или укутанную в шелка незнакомку, что явилась ему в эту летнюю ночь?

Она прошла весь путь, но под конец, похоже, испугалась.

Верх глупости – сожалеть о полученном удовольствии, и Росс не собирался ни о чем сожалеть. Что сделано, то сделано.

То, что произошло ночью, могло в корне изменить их отношения, могло разрушить их зарождающуюся дружбу, исказить смысл всех их поступков.

Его отказ, тогда в гостиной, был единственным разумным поступком, который он совершил за весь вечер. Пуританским, если угодно. Щепетильность и сдержанность. Насколько крепки их позиции в сознании циника?

В то утро Росс мог лишь формулировать вопросы, не находя ответов на них.

С какой стороны он ни пытался посмотреть на прошедшую ночь, было в воспоминаниях о ней что-то неприятное. И ни Демельза, ни он сам не были в этом виноваты. Видимо, все дело в истории их взаимоотношений. Чушь? А что сказал бы на это отец? Высокопарный дешевый треп ради оправдания собственной глупости.

Росс кое-как оделся и решил на какое-то время дать своей голове отдых. Он спустился вниз и постоял под струей из водокачки, изредка поглядывая на далекий утес, где строился Уил-Лежер.

Потом снова оделся и съел поданный Пруди завтрак. Она бубнила что-то себе под нос и без конца хваталась за поясницу, явно напрашиваясь на сочувствие. Покончив с завтраком, Росс послал за Джудом.

– Где Демельза?

– Откуда мне знать? – сказал Джуд. – Наверное, болтается где-нибудь неподалеку. Я видел, как она с час тому назад вышла из дому.

– А детишки Мартина уже пришли?

– Они на турнепсовом поле.

– Хорошо. И Пруди, как будет готова, пусть вместе с Демельзой тоже там поработает. На шахту я сегодня утром не пойду. Помогу вам с Джеком на сенокосе. Пора уже начинать.

Джуд что-то буркнул и не спеша вышел.

Росс еще некоторое время посидел за столом, а потом пошел в библиотеку и с полчаса занимался делами шахты. Покончив с бумажной работой, он отправился в сарай, взял косу и хорошенько ее наточил. Работа – верное лекарство, всегда излечит от дурных последствий ночи.

«Издержки духа и стыда расплата…»

Помнится, минувшим вечером, еще до того, как у них с Демельзой все случилось, он размышлял о том, что минувший день начался с поражения и поражением закончился. Утром все старые моральные ограничения вновь заняли свои позиции и пытались убедить его в том, что подобное суждение остается верным. Жизнь словно пыталась доказать Россу: удовлетворение желаний неминуемо влечет за собой разочарование. Правда, большинство людей считают иначе, однако это всего лишь распространенное заблуждение.

Первые правила этого урока Росс усвоил десять лет назад. Но тогда он еще не был таким сластолюбцем, поэтому вряд ли мог что-то в этом понимать. А вот отец Росса всегда был сластолюбцем и циником. Он знал цену любви и принимал ее такой, какая она есть. Разница между отцом и сыном состояла не в том, что Росс был холоден по натуре (это было далеко не так), а в том, что он слишком многого ждал от любви.

В то утро Росс особенно остро ощутил свое одиночество. Он думал о том, возможно ли получить от жизни удовольствие, если все, как и он сам, в конечном итоге испытывают разочарование?

Но так было не всегда. Детство Росса было безоблачным и довольно счастливым. Затем он в полной мере вкусил все прелести и опасности военной службы. А вот разочарование настигло его только по возвращении домой. Оно делало безуспешными все его попытки выработать собственную жизненную философию и обращало в прах все, к чему он ни прикасался.

Росс положил косу на плечо и зашагал на сенокосные угодья, которые тянулись от яблоневого сада в северо-восточной части долины до самого Уил-Лежера. Огромный луг был огорожен – где стенами, а где живой изгородью. Трава выросла высокая и сочная, а за последнюю неделю солнце успело хорошенько ее подсушить, так что накосить нынче можно было гораздо больше, чем в прошлом году.

Росс снял сюртук и набросил его на большой камень в углу поля. Он был без головного убора и сразу почувствовал, как пригревает утреннее солнце. Неудивительно, что в стародавние времена люди поклонялись этому светилу, обожествляя его. Особенно здесь, в Англии, в краю туманов и затяжных дождей, куда переменчивое солнце заглядывает не так уж и часто.

Росс принялся за работу. Слегка нагнувшись вперед, он ловко поворачивался, делая взмахи в виде широких полукружий. Трава неохотно поддавалась и плавно ложилась на землю. Иногда под косу попадали островки сиреневой скабиозы, белой ромашки, ажурного кервеля и желтых лютиков, которые выросли в неположенном месте и теперь разделили печальную участь травы.

Вскоре на поле поднялся своей размашистой походкой Джек Кобблдик, а следом за ним появился и Джуд. Вместе они проработали до самого полуденного пекла. Только временами кто-нибудь останавливался, чтобы наточить косу. Разговаривали мало, каждый предпочитал держать свои мысли при себе. Почти все утро компанию косарям составляли два жаворонка. Они то взмывали высоко в небо, то ныряли к земле и при этом не переставая выводили свои заливистые трели.

В полдень все трое уселись на скошенную траву и перекусили пирожками с зайчатиной и ячменным печеньем, обильно запив все это пахтой. За едой Джек Кобблдик низким голосом, растягивая слова, что очень напоминало его походку, болтал обо всем подряд. О том, что припекает так, что пьешь больше, чем пузо может вместить. О том, что ходят слухи, будто в Мингусе в следующем месяце две хорошие семьи закатят свадьбу, каких свет не видывал. А еще он давеча повстречал старого Джо Триггса, так тот сказал, что, мол, стыд и позор, что Джек Картер в тюрьме мается, а Ник Вайгус на свободе разгуливает как ни в чем не бывало. И многие еще так считают. Говорят, что Картера отправили в бодминскую тюрьму, самую лучшую в Уэс-Кантри. Там не так мрут от лихорадки, как в лонсестонских или плимутских блокшивах. Капитан Полдарк не знает, случаем, правда ли это? Росс ответил, что правда.

Потом Джек Кобблдик поведал о том, что все считают, что, если бы капитан Полдарк не выступил в суде и не дал отповедь судьям, Картера бы сослали на каторгу лет на семь, не меньше. И еще люди толкуют, будто судьи от злости чуть с ума не посходили.

Джуд поведал, что знавал когда-то человека, которого ни за что ни про что засадили в бодминскую тюрьму, так он там в первый же день подхватил лихорадку, а на второй уже скопытился.

Кобблдик сказал, что люди говорят, мол, будь побольше таких сквайров, как всем известно кто, тогда и нищеты такой не было бы, и голода, и шахты бы не закрывались.

Джуд вспомнил историю о том, как в восемьдесят третьем году в Лонсестоне свирепствовала такая лихорадка, что тюремщик со своей женушкой в одну ночь заразились, а наутро уже окочурились.

Кобблдик рассказал о том, что Гриты и Нэнфаны подбивали людей выгнать Вайгуса из округи, но Зак Мартин заявил, что этого делать никак нельзя, потому что не было еще такого, чтобы зло злом искореняли.

Джуд заметил, что ничуточки не сомневается в том, что третий ребенок Джима Картера народится сиротой.

После этого они встали и снова принялись за работу. Вскоре Росс, подгоняемый азартом, оставил Джуда и Джека далеко позади. Солнце опускалось все ниже, Росс решил несколько минут передохнуть и, только остановившись, заметил, что они уже почти закончили. У него болели спина и предплечья, но зато на душе полегчало. Повторяющиеся взмахи косы и повороты туловища, мерное продвижение от края до края поля, отдых на скошенной траве – все это помогло Полдарку избавиться от назойливых мыслей о преследующих его разочарованиях. Подул легкий северный бриз, жара спала. Росс сделал несколько глубоких вдохов и выдохов, промокнул платком лоб и посмотрел на отставших работников. А потом он увидел, что со стороны дома к ним бежит маленькая фигурка.

Это была дочка Заки, Мэгги, жизнерадостное дитя шести лет от роду, с рыжими, как у всех Мартинов, волосами.

– С вашего позволения, сэр, – пропела она тоненьким голоском, – там вас одна леди пришла повидать.

Росс указательным пальцем приподнял ее подбородок:

– Какая леди, милая?

– Леди Полдарк, сэр. Из Тренвита.

Верити не навещала его уже несколько месяцев. Что ж, возможно, пришло время возобновить их былую дружбу. Именно этого и не хватало Россу больше всего.

– Спасибо, Мэг. Я уже иду.

Он подхватил сюртук, положил косу на плечо и зашагал вниз по холму.

Подойдя к дому, Росс заметил, что на этот раз Верити приехала верхом.

Он поставил косу возле парадной двери и, помахивая сюртуком, вошел в гостиную. В кресле сидела молодая женщина. У Росса екнуло сердце.

Элизабет. Она была в длинной темно-коричневой амазонке с манжетами и жабо из превосходных гентских кружев. Отороченная кружевом фетровая треуголка подчеркивала овал лица и оттеняла густые блестящие волосы.

Элизабет протянула Россу руку и улыбнулась. Эта улыбка пробудила в его памяти болезненные воспоминания. Истинная леди. И к тому же очень красивая.

– Здравствуй, Росс. Мы уже месяц тебя не видели. Вот проезжала мимо и подумала, почему бы…

– Не стоит извиняться за то, что приехала, – перебил ее Росс. – Только за то, что не приезжала раньше.

Элизабет вспыхнула, ей явно было приятно слышать это. Несмотря на материнство, она оставалась все такой же изящной и очаровательной. При каждой встрече Росс не уставал этому удивляться.

– Сегодня выдался жаркий день для поездок верхом, – заметил он. – Позволь предложить тебе что-нибудь выпить.

– Нет, спасибо, мне совсем не жарко. – И действительно, вид у нее был свежий. – Сначала расскажи, как ты живешь, чем занимаешься. Мы так редко тебя видим.

Росс представил, как выглядит в мокрой от пота рубашке да еще с растрепанными волосами, и рассказал о том, чем был занят в то утро. Элизабет явно чувствовала себя некомфортно. Росс заметил, как она пару раз окинула взглядом гостиную, словно ощущала в комнате чужое присутствие. Хотя, возможно, гостья просто находила странным, что при всей убогости обстановки там было довольно уютно. Она не упустила из виду и вазу с лесными анемонами и листьями папоротника, которая стояла возле диванчика в нише окна.

– Верити рассказала, что тебе не удалось добиться смягчения приговора для твоего слуги. Мне очень жаль.

Росс кивнул:

– Мне тоже. На суде председательствовал отец Джорджа Уорлеггана. Мы расстались, испытывая взаимную неприязнь.

Элизабет бросила на него взгляд из-под ресниц:

– Джордж расстроится. Возможно, тебе следовало с самого начала к нему обратиться, и тогда все было бы иначе. Хотя я правильно понимаю, что этого твоего парня поймали с поличным?

– Как дядя? – Росс решил сменить тему разговора, почувствовав, что не стоит обсуждать с ней дело Картера.

– Лучше ему не становится. Доктор Чоук регулярно пускает ему кровь, но это приносит лишь временное облегчение. Мы все надеялись, что чудесная погода снова поставит его на ноги, но увы.

– А как Джеффри Чарльз?

– У него все замечательно, спасибо. В прошлом месяце мы испугались, что он подхватил корь, когда эпидемия уже закончилась. Но оказалось, это просто зубки начали резаться.

Элизабет говорила спокойно, но что-то Россу показалось странным. Никогда прежде он не слышал в ее голосе этих собственнических интонаций.

В такой милой манере, демонстрируя взаимную заинтересованность и доброжелательность, они поболтали еще несколько минут. Элизабет спросила, как обстоят дела на шахте. Росс принялся объяснять разные технические подробности, в которых, как он подозревал, его гостья вряд ли разбиралась, и уж совершенно точно они ее не интересовали настолько, насколько она пыталась это показать. Элизабет говорила о предстоящей свадьбе Рут так, будто не сомневалась в том, что он тоже приглашен. Росс не стал ее разубеждать. Гостья поведала, что Фрэнсис хотел, чтобы она осенью съездила в Лондон. Но Джеффри Чарльз еще слишком мал для подобных путешествий. Фрэнсис, видимо, не понимает, что она не может оставить малыша. В общем, она постоянно упоминала про мужа: Фрэнсис то, Фрэнсис се…

Внезапно на спокойное лицо Элизабет набежала тень. Она стянула перчатки и сказала:

– Росс, я бы очень хотела, чтобы ты чаще виделся с Фрэнсисом.

Росс вежливо согласился. Действительно жаль, что у него нет возможности чаще навещать кузена.

– Нет, я говорю не о простых визитах вежливости. Росс, мне бы действительно очень хотелось, чтобы у вас было какое-то общее дело. Твое влияние на Фрэнсиса…

– Мое влияние? – удивился Росс.

– Ты мог бы как-то попридержать его. Помочь ему остепениться. – Элизабет подняла на собеседника полные боли глаза и сразу же отвела взгляд. – Тебе, наверное, кажется странным, что я так говорю, но, пойми, я волнуюсь. Мы очень дружны с Джорджем Уорлегганом. Гостили у него в Труро и в Кардью. Джордж так добр. Но он очень богат, и для него азартные игры не более чем приятное времяпрепровождение. Но для нас теперь это далеко не так. Не для Фрэнсиса. Когда делаешь ставки, которые не можешь себе позволить… Похоже, Фрэнсис одержим игрой. Для него игра как глоток свежего воздуха. Он мало выигрывает и много проигрывает. Мы действительно не можем себе это позволить. Грамблер, как ты знаешь, терпит убытки.

– Не забывай, я тоже крупно проигрался накануне своего отъезда, – сказал Росс. – Мое влияние может оказаться не столь уж и благотворным, как ты думаешь.

– Не следовало мне начинать этот разговор. Да я и не собиралась. Я не вправе обременять тебя своими проблемами.

– Приму это бремя как комплимент.

– Но когда ты упомянул о Фрэнсисе… и о нашей старой дружбе… Ты всегда был таким чутким.

Росс заметил, что Элизабет искренне расстроилась, и отвернулся к окну, чтобы дать ей возможность прийти в себя. Ему очень хотелось оправдать доверие Элизабет, он многое бы отдал за возможность решить ее проблемы и стереть с ее лица это страдальческое выражение. Обида из-за того, что она вышла замуж за другого, давно исчезла. Важно, что в трудную минуту она пришла именно к нему.

– Я думала, не рассказать ли обо всем этом Чарльзу, – призналась Элизабет. – Но боюсь, это окончательно его подкосит. И лучше от этого никому не станет. Ни мне, ни Фрэнсису.

Росс покачал головой:

– Да уж, это не дело. Давай я сначала повидаюсь с Фрэнсисом. Хотя вряд ли, конечно, я преуспею там, где другие потерпели поражение. Я одного не могу понять…

– О чем ты? – спросила Элизабет, но на самом деле она прекрасно поняла, к чему клонит Росс. – Фрэнсис очень рациональный и благоразумный во многих вопросах, но только не в этом. Тут я не могу на него повлиять. Мои советы он, скорее всего, воспримет как попытку посягнуть на его свободу.

– Уверен, что мои советы он воспримет точно так же. Но я попытаюсь.

Элизабет посмотрела на Росса:

– У тебя сильная воля, Росс. Когда-то я это знала. Мужчина не станет слушать доводы своей супруги. Но вполне возможно, что он выслушает те же доводы от своего двоюродного брата. Ты умеешь убеждать, Росс. Я думаю, что если ты захочешь, то сможешь повлиять на Фрэнсиса.

– Тогда я попробую.

Элизабет встала:

– Извини, совсем тебя заболтала. Даже не могу выразить, как я тебе благодарна за то, что ты меня выслушал.

Росс улыбнулся:

– В знак благодарности пообещай чаще ко мне наведываться.

– С радостью. Я давно хотела тебя навестить, но мне казалось, что я не имею такого права.

– Уверяю тебя, это не так.

В холле послышались чьи-то шаги, и в гостиную вошла Демельза с охапкой колокольчиков в руках.

Она увидела, что у Росса гостья, и остановилась как вкопанная. На ней было простенькое платье из голубого льна, с открытым воротом и вышитым пояском. Платье было все измятое. Дело в том, что девушка целый день провела, лежа в траве на холме к западу от дома, откуда наблюдала за тем, как на холме напротив Росс с Джудом и Кобблдиком косят сено. Она, как молодая собака, вдыхала запахи земли и выглядывала из-за высокой травы, а потом перевернулась на спину и заснула сладким сном. В результате волосы у нее спутались, а к платью прицепился репейник.

Демельза встретилась с Россом взглядом, посмотрела на гостью, пробормотала какие-то извинения и собралась уходить.

– Это та самая Демельза, о которой я тебе рассказывал, – представил ее Росс. – А это миссис Элизабет Полдарк.

«Две женщины, – подумал он. – Но какие разные. Как два сосуда, глиняный и фарфоровый».

Элизабет подумала: «О господи, так между ними все-таки что-то есть». Вслух она сказала:

– Росс часто мне о тебе рассказывал, милая.

А Демельза подумала: «Она опоздала на один день. Всего на один день. Какая она красивая. И как же я ее ненавижу».

Она снова посмотрела на Росса, и тут ее впервые, как предательский кинжал, пронзила страшная мысль. Вдруг его страсть вчера ночью была лишь желанием заглушить неудовлетворенную страсть к этой женщине? Весь день Демельза была поглощена только своими собственными переживаниями и совсем не думала о чувствах Росса. Теперь она многое увидела в его глазах.

– Спасибо, мэм, – поблагодарила Демельза, а у самой аж подушечки пальцев покалывало от страха и ненависти. – Принести вам что-нибудь, сэр?

Росс посмотрел на Элизабет:

– Может, передумаешь? Чай будет готов через несколько минут.

– Я должна идти. Но все равно спасибо. Какие чудесные колокольчики.

– Вам нравится? Можете взять, если хотите, – предложила Демельза.

– Как это мило с твоей стороны!

Элизабет еще раз оглядела гостиную.

«Это все она. Эти занавески. Пруди вряд ли пришло бы в голову повесить здесь занавески. И бархатная драпировка на скамье. Сам Росс никогда бы до такого не додумался»

– Я приехала верхом, так что, увы, не смогу забрать цветы, – ответила она. – Оставь их себе, дорогая, но спасибо за столь милое предложение.

– Я могу привязать букет к седлу, – не сдавалась Демельза.

– Боюсь, цветы завянут. Смотри, они уже подвяли. Колокольчики, они такие, – сказала Элизабет и, приготовившись уходить, взяла свои перчатки и хлыст.

«Не стоит больше сюда приезжать, – подумала она. – Слишком поздно – после всего, что произошло».

– Непременно проведай дядю, Росс. Он часто о тебе спрашивает. И дня не проходит.

– Заеду на следующей неделе, – пообещал Росс.

Они вышли из дома, и Росс помог Элизабет оседлать лошадь, что она и сделала с присущей ей грацией. Демельза осталась в доме, но, пока никто не видел, наблюдала за ними из окна.

«Она стройнее меня, – думала Демельза. – Хоть и рожала. И кожа как слоновая кость. Сразу видно, что никогда по хозяйству не работала. Она – леди, Росс – джентльмен, а я – немытая потаскушка. Так? Возможно. Но не прошлой ночью. Только не прошлой ночью. – Ее так и распирало от воспоминаний. – Прошлой ночью я не была потаскушкой, я была женщиной Росса. Надеюсь, эта Элизабет растолстеет. Буду молиться, чтобы она растолстела, чтобы оспу подхватила, чтобы у нее всегда из носа текло и все зубы выпали».

– Ты не забудешь о своем обещании насчет Фрэнсиса? – спросила Элизабет.

– Конечно нет. Сделаю все, что в моих силах… Хотя и очень сомневаюсь в успехе своей миссии.

– И навести дядю Чарльза. Лучше всего приезжай на обед. Ждем в любой день. До свидания.

– До свидания.

В тот день они впервые после возвращения Росса окончательно примирились. И оба понимали, хотя при этом не были уверены друг в друге, что уже слишком поздно и примирение это все равно ни на что не повлияет.

Росс проводил Элизабет взглядом, заметив отблеск солнечного света на ее волосах. Долина постепенно погружалась в тень, птицы начали выводить свои вечерние трели.

После сенокоса Росс так устал, что не мог уже ни о чем думать и просто хотел отдохнуть. Но визит Элизабет вновь лишил его покоя.

Росс развернулся на каблуках и, тяжело ступая, вошел в дом через кухню. Пруди готовила ужин. Полдарк что-то буркнул в ответ на одну из ее жалоб и пошел на конюшню.

Там он быстро закончил мелкие дела и, вернувшись в дом, прошел в гостиную.

Демельза с охапкой колокольчиков все еще стояла возле окна. Росс, казалось, ее даже не заметил. Он медленно прошел к своему любимому креслу, снял сюртук, сел и какое-то время хмуро смотрел на стену напротив. Потом откинулся назад и сказал:

– Как же я устал!

Демельза тихо, как будто Росс спал, а она боялась потревожить его сон, подошла к креслу и, опустившись на ковер возле его ног, начала вроде бы бездумно, но с каким-то странным удовлетворением разбирать охапку колокольчиков на букеты.

Росс и Демельза поженились двадцать четвертого июня одна тысяча семьсот восемьдесят седьмого года. Их обвенчал преподобный мистер Оджерс. Сама церемония прошла тихо, присутствовали лишь необходимые для такого случая свидетели. В метрической книге записали, что невесте исполнилось восемнадцать, что на три четверти года предвосхищало это событие. Россу на тот момент было двадцать семь.

Он принял решение жениться на Демельзе спустя два дня после проведенной с ней ночи. И дело было вовсе не в том, что он ее любил, просто этот шаг показался ему очевидным выходом из создавшегося положения. Если не принимать во внимание ее происхождение, Демельза была вполне подходящей партией для обедневшего сельского сквайра. Она успела доказать, что лучшей помощницы по дому и на ферме Россу не найти, и вросла, он даже представления не имел, насколько глубоко, в его жизнь.

Естественно, Полдарк, будучи представителем старинного рода, мог, вращаясь в светском обществе, после настойчивых ухаживаний за дочерью какого-нибудь нувориша добиться ее руки и жить до старости безбедно, но скучно на приданое невесты. Но он никогда не рассматривал подобную перспективу всерьез.

Росс понимал, что после женитьбы на Демельзе от него отвернутся представители его сословия. Пока дворянин сожительствует со своей кухаркой, это не больше чем повод для сплетен, а вот когда он на ней женится, то становится для всех персоной нон грата.

Росс не поехал на обед в Тренвит, как обещал Элизабет, но специально за неделю до свадьбы отправился в Грамблер, чтобы сообщить Фрэнсису о перемене, грядущей в его жизни. Фрэнсис не был шокирован этой новостью и, как показалось Россу, даже испытал некоторое облегчение. Возможно, он жил в постоянном страхе, что двоюродный брат в один прекрасный день сбросит маску цивилизованного человека и силой уведет у него супругу. Росс был рад, что кузен вполне дружески воспринял новости, и едва не забыл о данном Элизабет слове. Однако затем Росс все-таки выполнил свое обещание, после чего они с Фрэнсисом расстались уже не так тепло.

Памятуя о давней дружбе с Верити, Росс очень хотел, чтобы она присутствовала на бракосочетании, но Фрэнсис сообщил ему, что доктор велел его сестре в ближайшие две недели оставаться в постели. Поэтому Росс вместо приглашения послал кузине подробное письмо с объяснением всех обстоятельств и пригласил ее по выздоровлении навестить его в Нампаре. Верити приходилось прежде сталкиваться с Демельзой, но она уже года два ее не видела. Росс подумал, что кузина, наверное, не сможет понять, что на него нашло, или подумает, что он лишился ума.

Однако, даже если у Верити и возникли подобные мысли, в своем ответном письме она о них умолчала.

Дорогой Росс!

Спасибо, что так подробно объяснил мне все, что касается твоей женитьбы. Ты знаешь, что я последняя, кто стал бы осуждать твой выбор. Но мне хотелось бы стать первой в ряду тех, кто пожелает тебе счастья. Молюсь за вас обоих. Когда поправлюсь и папе станет получше, обязательно вас навещу.

С любовью,

Верити.

После церемонии в церкви Сола изменилась не только фамилия бывшей кухарки, но и ее статус. Поначалу Джуд и Пруди были недовольны и даже пытались, насколько у них хватало на это смелости, выказывать свое недовольство. Их возмущал сам факт, что девчонка, которая появилась в их доме беспризорной оборванкой и которая уж точно была ниже их по положению, теперь может величать себя хозяйкой. Одному Богу известно, сколько бы они еще так дулись, если бы этой девчонкой не была Демельза. Она каким-то образом сумела внушить Джуду и Пруди, что считает их своими наставниками, а потому повышение ее положения в определенной степени является и их триумфом тоже. Да и вообще, как сказала Пруди мужу, оставшись с ним с глазу на глаз: «Все лучше, чем слушаться какую-нибудь расфуфыренную прошмандовку с обвислыми кудельками».

Отца в тот год Демельза больше не видела. Спустя несколько дней после объявления о свадьбе она уговорила Росса послать Джуда в Иллаган, чтобы он на словах передал отцу, что они поженятся через две недели. Когда Джуд добрался до места, Карн был в шахте, и Джуд сообщил новость маленькой толстенькой женщине в черном. Ну а дальше, что называется, ни ответа ни привета. Демельза опасалась, что отец заявится на свадьбу и устроит скандал, но все прошло тихо. Том Карн признал свое поражение.

Десятого июля Джоуп Ишбел, один из самых опытных и умелых шахтеров в округе, наткнулся в Уил-Лежере на жилу красной меди. Открытие сопровождалось сильными потоками воды, так что все работы были приостановлены в ожидании доставки насосов. Штольня со стороны утеса продвигалась довольно успешно, но надо было переждать, пока осушат шахту. Бывалые шахтеры посчитали, что появление такого количества воды – хороший знак.

Когда Россу сообщили о находке, он велел открыть бочонок бренди и вместе с кружками переслать рабочим. На шахте царило радостное возбуждение. От Уил-Лежера можно было видеть, как люди поднимаются на холм за Меллином, чтобы узнать, что там за переполох.

На следующей неделе было запланировано второе собрание пайщиков, на котором Росс должен был попросить каждого вложить в дело еще по пятьдесят фунтов, так что обнаружение медной жилы пришлось как нельзя кстати. Теперь он мог представить собранию вполне осязаемые результаты. Даже при низком качестве руды, поднятой на поверхность Ишбелом, они могли ожидать прибыль на несколько футов больше, чем от обычной. Чистый доход возрастал. Если жила достаточно большая, то и прибыль с вложенного капитала увеличится.

Росс особо подчеркнул этот момент на собрании, которое состоялось в Труро, в душной конторе мистера Пирса. Реакция на такую новость не заставила себя ждать: все проголосовали за дальнейшее финансирование.

Тогда Росс впервые после большого гулянья в Мингусе, где праздновали женитьбу сына Тренеглоса на Рут Тиг, встретился с самим стариком; тот вопреки обыкновению был приветлив и расточал похвалы. За обедом их места оказались рядом, и Росс опасался, что придется выслушивать извинения за то, что его не пригласили на свадьбу. Полдарк понимал, что в том не было вины старого Тренеглоса, и поэтому сразу постарался перевести разговор на другую тему.

А вот мистер Ренфрю, изрядно подвыпив, умудрился создать неловкий момент, когда вслед за тостом за здоровье молодых предложил не забывать также и о другом новобрачном, который находится среди них.

Повисла напряженная тишина.

– Да, в самом деле, мы не должны об этом забывать, – сказал мистер Пирс.

– Это было бы большим упущением, – поддержал его доктор Чоук.

А мистер Тренеглос, который, к счастью, несмотря на глухоту, уловил смысл сказанных слов, встал с бокалом в руке и провозгласил:

– Джентльмены, это моя привилегия. И я, черт меня подери, с огромным удовольствием ею воспользуюсь. Наш дорогой друг недавно сам вступил в брак. И вот мой тост: за капитана Полдарка и его молодую жену! И пусть они будут счастливы!

Все встали и осушили бокалы.

А когда акционеры сели обратно, мистер Тренеглос вполне отчетливо пробормотал себе под нос:

– Было бы дурно, если бы никто об этом не вспомнил.

Похоже, после этих слов Росс смутился меньше всех собравшихся за столом.

То, что Демельза вросла в его жизнь, Росс мог сказать и до свадьбы. Это означало, что она вросла в жизнь Нампара-Хауса. Демельза с готовностью и без лишней суеты предугадывала все его желания, была хорошей служанкой и приятным компаньоном.

После свадьбы, в сущности, мало что изменилось. По закону они стали равными, но на самом деле Демельза оставалась его служанкой. Она по-прежнему с готовностью и без лишних вопросов делала все, что он велит, и при этом вся так и сияла от счастья. Если бы Росс не пожелал на ней жениться, она бы не стала особенно расстраиваться. Но после решения Полдарка узаконить их отношения и удостоить ее чести носить его фамилию у Демельзы было такое чувство, будто ее счастье увенчали золотой короной. Неприятные минуты, которые она пережила во время визита Элизабет, практически полностью стерлись из ее памяти, да и не имело это больше никакого значения.

Однако теперь, после свадьбы, Демельза врастала в жизнь Росса несколько иначе. Даже если бы Полдарк и захотел, обратного пути у него не было. Впрочем, он обнаружил, что ни о чем не жалеет. Росс, несомненно, находил Демельзу желанной, и все дальнейшие события доказывали, что та первая летняя ночь не была заблуждением. Но Росс все еще не был уверен, что любит молодую супругу. Возможно, то, что он к ней испытывает, всего лишь естественная потребность одинокого мужчины, а Демельза – просто красивая женщина, которая повстречалась ему на пути.

Демельза же не была склонна к самокопанию. Если раньше она просто быстро развивалась, то теперь можно было сказать, что она расцвела за одну ночь.

Когда кто-то счастлив так, как была счастлива в то лето Демельза, это всегда отражается на окружающих. И поэтому вскоре атмосфера, которую она создавала, распространилась на весь дом.

Демельза постепенно начала осваивать дополнительные свободы и привилегии, которые ей давал брак с Россом. Первым шагом в этом направлении стала слабая попытка намекнуть супругу на то, что было бы неплохо перенести контору шахты из библиотеки в какое-нибудь другое место, потому что мужчины топчут своими сапожищами ее цветочные клумбы. Каково же было удивление Демельзы, когда спустя всего неделю она увидела, как несколько работников перетаскивают ящики с бумагами в один из построенных на утесе сараев.

И теперь, заходя в библиотеку, она еще очень долго не могла избавиться от застарелого чувства вины. Демельзе потребовалось все ее мужество, чтобы сидеть там и, пока никто не слышит, подбирать мелодии на старом, брошенном за ненадобностью спинете.

Однако жизненная энергия Демельзы была такой силы, что постепенно преодолела все барьеры, созданные привычкой подчиняться. Она начала не таясь бренчать на спинете и даже напевала песенки собственного сочинения. Однажды Росс взял ее с собой за покупками, и Демельза привезла обратно стопку листов со стихами. Стихи она выучила наизусть, а потом мурлыкала их, аккомпанируя себе на спинете.

Лето, словно подыгрывая счастью Демельзы, выдалось очень теплым, такого не было вот уже много лет. Дождливые дни лишь изредка вклинивались между долгими солнечными неделями. После зимних эпидемий все радовались ясному небу и безветрию, многие семьи это лето, по сравнению с прошлым, прожили в достатке.

Работы на Уил-Лежере продвигались медленно, но верно. По мере того как штольня приближалась к выработке, предпринимались все возможные меры, чтобы избежать затрат на дренажное оборудование. Поднятая с помощью конных воротов вода хитрым способом заливалась в большую емкость, а уже оттуда выпускалась тонкой струей на колесо; оно, вращаясь, приводило в действие насосы, которые и откачивали воду. Началась добыча меди, и недалек был тот день, когда ее будет уже достаточно, чтобы послать первый груз на один из аукционов в Труро.

«Да, Демельза крепко вросла в мою жизнь», – думал Росс.

Теперь ему часто хотелось разделить двух женщин, которые в одном лице стали неотъемлемой частью его жизни. Первая – привычная дневная Демельза, вместе с которой он работал и от общения с которой уже больше года получал определенное удовольствие. К этой Демельзе он искренне привязался и полностью ей доверял… А она, в свою очередь, тоже привязалась к нему и во всем ему верила. Наполовину прислуга, наполовину сестра. Послушная, прямодушная и предсказуемая. Такой она стала за последние два года своего пребывания в Нампаре. Эта Демельза училась читать, собирала хворост для очага, ездила с ним за покупками, копалась в саду и никогда не уставала придумывать себе новые занятия.

Но вторая, ночная, Демельза оставалась для Росса незнакомкой. Он был хозяином и мужем для них обеих, но эта была полна тайн и загадок: ее чудесное лицо и залитое светом свечей юное тело… она будила в нем желание и удовлетворяла его животную похоть. В первые дни их брака Росс относился к этой Демельзе с определенной долей презрения. Но время шло, презрение улетучилось, а незнакомка осталась.

Две составляющие единое целое женщины. Незнакомка и старый друг. Это порой раздражало Полдарка. Бывали моменты, когда днем за каким-нибудь рутинным занятием в Демельзе вдруг проявлялись черты той молодой женщины, которая смогла стать для него желанной, которой он обладал, но так и не смог завладеть. Но еще более не по себе Россу становилось, когда он ночью, заглянув в темные глаза незнакомки, вдруг ловил на себе взгляд растрепанной девчонки, которая помогала ему на конюшне или готовила для него ужин. В такие моменты он испытывал беспокойство. Ему казалось, будто он попирает и втаптывает в грязь что-то хорошее.

Если бы только он мог разделить эти две сущности! Росс чувствовал, что, разделив их окончательно, он точно станет счастливее. Но время шло, и все происходило с точностью до наоборот. Две сущности Демельзы постепенно становились все менее различимыми.

И в первую неделю августа они окончательно слились в одно целое.

В том году косяки сардин долго не подходили к берегу. Эта задержка вызвала сильное беспокойство, ведь в ту пору от появления рыбы зависело не только благополучие очень многих людей, но и в буквальном смысле их жизнь. На самом юге и на островах Силли уже вовсю шла торговля, и, как всегда, нашлись всезнайки и пессимисты, которые с уверенностью предсказывали, что косяки сардин в этом году пройдут мимо северных берегов графства и направятся прямиком к Ирландии.

Вздохом облегчения была встречена новость о первом улове у Сент-Айвса, однако первый косяк у Сола был замечен только шестого августа, во второй половине дня.

Специальный наблюдатель, который просидел на утесе уже не одну неделю, заметил далеко в море бурое пятно и так заорал в свой старый жестяной рупор, что поднял на ноги всю деревню. Тут же на воду были спущены рыбацкие лодки: в тех, что двигались первыми, сидело по семь человек, а в тех, что шли следом, – по четыре.

Ближе к вечеру стало известно, что улов обеих команд оказался выше среднего. Эта новость с невероятной скоростью распространилась по всей округе. Все, кто работал в поле, побросали инструменты и поспешили в деревню, а за ними устремились идущие со смены шахтеры и весь свободный люд Грамблера.

Джуд в тот день был в Грамблере и принес эту весть Демельзе, а она за ужином поделилась новостью с Россом.

– Я так рада, – сказала Демельза. – А то в Соле все уже носы повесили. Я слышала, улов очень хорош, вот уж будет людям облегчение.

Она встала и, перед тем как зажечь свечи, принялась снимать нагар, а Росс молча наблюдал за женой. Он весь день провел на шахте и теперь наслаждался ужином, пока в гостиную тихо прокрадывался вечер. В сущности, не было особой разницы между этим вечером и тем, когда он два месяца назад вернулся после своего поражения в суде, – тогда-то у них с Демельзой все и началось. Джим Картер по-прежнему сидел в тюрьме. Все попытки Росса что-то изменить так и оставались тщетными.

– Демельза, – сказал он.

– Что?

– В одиннадцать будет отлив. Луна высоко. Что, если мы прокатимся на лодке в Сол и посмотрим, как закидывают сети?

– Росс, это было бы так здорово! – воскликнула Демельза.

– А Джуда посадим на весла? – поддразнил ее муж.

– Нет-нет! Пожалуйста, давай не будем его брать. Только ты и я. – Демельза чуть ли не пританцовывала перед его креслом. – Я сильная и могу грести не хуже Джуда. Мы поплывем туда и посмотрим. Только мы вдвоем.

Росс не смог сдержать смех:

– Ты говоришь так, будто я тебя на бал приглашаю. Думаешь, я сам грести не умею?

– Когда отплываем?

– Через час.

– Ура, ура, ура! Я соберу что-нибудь поесть, возьму фляжку бренди, а то вдруг замерзнем, и… и плед для меня, и еще корзину для рыбы.

С этими словами Демельза как на крыльях вылетела из комнаты.

Из дома они вышли в самом начале десятого. Вечер был теплый и ясный, убывающая луна уже поднялась высоко. В гроте Нампара-Коув стояла небольшая лодка. Они перетащили ее по твердому песку к воде, Демельза залезла внутрь, а Росс оттолкнул лодку от берега, запрыгнул в нее сам и взялся за весла.

Море в тот вечер было спокойным, и, когда они вышли из бухты, лодка почти не раскачивалась. Демельза сидела на корме, наблюдала за тем, как гребет муж, оглядывалась по сторонам и опускала руку за борт, чтобы почувствовать, как вода быстро струится между пальцев. Она повязала голову красным платком и надела теплый, подбитый мехом сюртук, который Росс носил, когда был еще мальчишкой, и который теперь был ей в самый раз.

Они плыли мимо высоких мрачных утесов между Нампара-Коув и бухтой Сола. На фоне залитого лунным светом неба отчетливо вырисовывались силуэты острых скал. Волны с шипением набегали на камни и откатывались назад. Демельза приметила две зажатые между скал бухточки, куда можно было добраться только со стороны моря. Росс знал побережье как свои пять пальцев, а вот Демельза всего один раз в жизни выходила в море на лодке и никогда прежде ничего подобного не видела. Они миновали Куин-Рок, где потерпело крушение немало крепких кораблей, потом обогнули мыс, зашли в бухту Сола и там сразу увидели первых рыбаков.

Кошельковый невод – частую сеть с поплавками из пробкового дуба и свинцовыми грузилами – опустили недалеко от мыса и примерно в полумиле от берега. Он накрыл не меньше двух акров воды и, как надеялись рыбаки, немало рыбы. Конечно, случиться могло всякое. Вдруг наблюдатель на утесе указал им неправильное направление, или рельеф дна был слишком уж неровным, и тогда у рыбы появлялась возможность ускользнуть из западни под сетью. Но такое случалось крайне редко, и все надеялись на богатый улов. При хорошей погоде с помощью шлюпочных якорей сеть можно было удерживать на месте дней десять, а то и две недели, но никто из рыбаков не собирался полагаться на погоду, если можно было сразу приступить к делу.

Ночь выдалась лунная.

Как только начался отлив, лодка с неводами осторожно подгребла к цепочке поплавков, которые поддерживали главную сеть. Лодка двигалась вдоль поплавков, а рыбаки забрасывали невод и крепили его самыми разными способами. Закончив, они практически сразу стали его вытягивать.

И как раз в этот кульминационный момент к месту основного действия подплыли на лодке Росс и Демельза. Они были далеко не единственными наблюдателями. Каждая лодка, которая могла держаться на плаву, и каждый житель Сола, который мог усидеть в лодке, прибыли посмотреть на улов. А все те, у кого не было лодки, или те, кто был слишком немощен, чтобы в ней усидеть, стояли на пологом берегу и всячески подбадривали рыбаков. В окнах всех домов Сола горел свет, вдоль галечной отмели двигались, подпрыгивая вверх-вниз, и отражались в воде огни фонарей. Луна заливала эту сцену каким-то нереальным сумеречным светом.

Низко над водой кричали и били крыльями чайки. Росса пару раз кто-то громко поприветствовал, но в остальном их появление не привлекло особого внимания и никого не смутило. Хотя, если бы на месте капитана Полдарка был кто-то из местных сквайров, все было бы иначе. Росс подгреб ближе к главной лодке, с которой глава артели стоя выкрикивал отрывистые команды рыбакам. Те выстроились полукругом и тянули невод. Когда стало ясно, что невод очень тяжелый, все умолкли. Через минуту или две станет ясно, что внутри – богатый улов или так, ерунда? Добрая часть косяка или малая? Рыба крупная, которая пойдет на засолку и на продажу, или они всего лишь накрыли косяк кильки, как это было два года назад? От ответа на эти вопросы зависело благополучие половины жителей деревни.

Теперь было слышно только, как булькает и шипит вода у пяти десятков килей.

Рыбаки тянули невод и хором выкрикивали:

– Раз, два – взяли!

Сеть поднималась все выше. Глава артели перестал отдавать команды, он нервно кусал пальцы в ожидании.

Ждать долго не пришлось. Сначала один из зрителей что-то сказал, затем кто-то закричал, потом по лодкам прошел ропот, и все закончилось криками, выражающими не то чтобы радость, а скорее облегчение.

Море начало бурлить, словно бы в гигантской кастрюле закипела вода. Вода бурлила и шипела, а потом вдруг превратилась в рыбу. Под луной Корнуолла снова происходило галилейское чудо. Вода исчезла, была только рыба. Тысячи рыбин, крупных, как селедка, подпрыгивали над водой, извивались, блестели, бились за жизнь, пытались ускользнуть.

Тяжелый невод тянул вниз, рыбаки старались его удержать, лодки накренились. Люди переговаривались, кричали что-то рыбакам, били веслами по воде. Прежний шум не шел с этим ни в какое сравнение.

Сеть закрепили, рыбаки забрасывали корзины и, уже полные, затаскивали их на борт и вываливали рыбу на дно лодки. Каждому не терпелось поскорее взять все, что можно, от такого богатого улова. Люди так торопились, будто с минуты на минуту из-за ближайшего утеса на них обрушится шторм. К неводу подтянули две большие, как баржи, плоскодонные лодки. Мужчины, перегнувшись через борт, начали загружать их с бешеной скоростью. И на маленьких суденышках тоже последовали их примеру.

Иногда свет луны превращал рыбу в горы серебряных монет. Россу представлялось, будто он наблюдает за тем, как шесть или восемь десятков темнолицых пигмеев выгребают серебро из огромного бездонного мешка.

Вскоре мужчины уже стояли по щиколотку в сардинах. Потом – уже по колено. Лодки отчаливали от невода и осторожно уходили к берегу, их борта поднимались над водой не больше чем на два дюйма. Не менее активная работа кипела и на берегу. Повсюду горели фонари. Рыбу перегружали в тачки и быстро перевозили в соляные погреба, где ее осматривали и сортировали.

В противоположной стороне бухты тоже вытягивали сети, но там улов был не такой богатый. Росс и Демельза, подкрепившись пирогами, попивали бренди и вполголоса обсуждали то, что происходило вокруг.

– Ну что, домой? – спросил чуть погодя Росс.

– Давай побудем еще немного, – попросила Демельза. – Ночь такая теплая. Здесь так хорошо.

Росс опустил весла и выровнял нос лодки перпендикулярно волнам. Их постепенно относило от остальных лодок, и ему, пожалуй, даже больше нравилось наблюдать за этой картиной со стороны.

И тут, немало удивившись, Росс вдруг понял, что счастлив. Нет, вовсе не оттого, что счастлива Демельза, а счастлив сам по себе. Он не мог бы сейчас объяснить, почему так произошло. Это чувство просто поселилось в его душе.

Они сидели и наблюдали за тем, как рыбаки выгребали содержимое сети и собирались закидывать ее во второй раз. Потом решили посмотреть, будет ли второй улов таким же богатым, как и первый. Всякий раз, когда супруги собирались вернуться домой, происходило что-то еще, что непременно вызывало их интерес. Время летело незаметно. Луна опустилась к горизонту и серебряными стежками прошила дорожку на воде.

Наконец Росс навалился на весла, и они медленно сдвинулись с места. Когда они проплывали мимо других лодок, Пэлли Роджерс узнал их и крикнул:

– Здравствуйте, капитан Полдарк!

– Хороший улов, Пэлли? – крикнул в ответ Росс.

– Очень даже. Думаю, с четверть миллиона рыбешек уже наловили.

– Рад за вас. Теперь зимой будет полегче.

– Доброй ночи, сэр.

– Доброй ночи.

Другие рыбаки, завидев Росса с женой, тоже отрывались от работы:

– Доброй ночи, сэр.

– Доброй ночи…

Они отплывали все дальше, шум и крики людей становились все тише, и вскоре их лодку окружал только тихий гул бескрайней ночи. Росс вел лодку в сторону открытого моря, за черные утесы и острые скалы.

– Сегодня все такие счастливые, – словно обращаясь к самому себе, сказал он.

Лицо Демельзы белело над кормой.

– Простые люди любят тебя, – тихо сказала она. – Все тебя любят.

– Глупышка, – усмехнулся Росс.

– Нет, это правда. Я знаю, потому что я – одна из них. Ты и твой отец отличаетесь от других. Но ты в особенности. Ты такой… такой… – Демельза запнулась. – Ты наполовину джентльмен, а наполовину такой же, как они. Ты старался помочь Джиму и раздавал людям еду…

– И женился на тебе.

Они зашли в тень у прибрежных скал.

– Нет, дело не в этом, – серьезно возразила Демельза. – Это как раз-таки может им и не нравиться. Но они все равно тебя любят.

– Ты совсем сонная и не понимаешь, о чем говоришь, – сказал Росс. – Укройся и поспи немного.

Демельза не послушалась; она сидела на корме и смотрела на границу, где заканчивалась черная тень от скал и начиналась мерцающая гладь воды. С тех пор как они отплыли из бухты Нампары, тени удлинились, и Демельза с готовностью согласилась бы плыть дольше, лишь бы выйти из темноты и оказаться в дружелюбном свете луны. Они плыли мимо пустынных бухт, Демельза вглядывалась в их черные глубины и думала о том, что туда никогда не ступала нога человека. Пустота и холод. Представив себе всевозможную нечисть, которая населяет эти бухты, духов умерших и разных морских чудищ, Демельза передернула плечами и отвернулась.

– Глотни еще бренди, – предложил Росс.

– Не буду. – Демельза тряхнула головой. – Мне не холодно.

Спустя еще несколько минут они зашли в бухту Нампары. Лодка плавно заскользила по набегающим на берег волнам и остановилась, уткнувшись носом в песок. Росс шагнул из лодки, а когда Демельза собралась последовать за ним, подхватил ее за талию и перенес на берег. И перед тем как поставить на землю, поцеловал.

Потом он затащил лодку в грот и спрятал весла, так чтобы их не мог найти какой-нибудь бродяга. Демельза ждала его у крайней отметки прилива. Росс подошел к ней, и некоторое время они просто стояли и смотрели на закат луны. Приближаясь к воде, луна постепенно начала расплываться и теперь походила на перезрелый апельсин, зажатый в тисках между небом и морем. Лунная дорожка сделалась бурой, потом стала шире и короче и в конце превратилась в туман.

Не сказав друг другу ни слова, Росс и Демельза развернулись и направились по песку и гальке от берега, потом перешли по камням через ручей и, держась за руки, прошли последние полмили до дома.

Демельза притихла. Росс еще никогда не делал того, что сделал в этот вечер. Раньше он целовал жену только в постели. Сегодня все было иначе. Демельза почувствовала, что в эту ночь они стали близки, как никогда раньше. Впервые они были на равных. Он не был Россом Полдарком, джентльменом и хозяином Нампара-Хауса, а она не была его служанкой, на которой он женился только потому, что так все же лучше, чем жить одному. Они были мужчиной и женщиной, и они были равными. Демельза вдруг стала старше своих лет, а Росс, наоборот, словно бы сделался младше. Они шли, держась за руки, сквозь косые тени нового дня.

«Я счастлив, – снова подумал Росс. – Что-то со мной произошло. С нами обоими. Что-то преобразило нашу мелкую интрижку в настоящее чувство. Удержи его, – сказал он себе, – сохрани, не возвращайся назад».

Тишину нарушало только журчание ручья, что бежал вдоль тропинки. Впереди белел дом. Мотыльки улетели к звездам, а деревья стояли молчаливые и темные.

Росс и Демельза вошли в дом, парадная дверь скрипнула, и они с видом заговорщиков начали подниматься по лестнице. В комнате оба перевели дух и расхохотались, представив, что могли разбудить Джуда и Пруди каким-то жалким скрипом.

Демельза зажгла свечи и зашторила окна, чтобы не залетели мотыльки, а потом сняла тяжелый сюртук и тряхнула волосами. О да, это была чудесная ночь. Росс обнял ее. Когда он смеялся, лицо у него становилось совсем как у мальчишки. Демельза рассмеялась в ответ, и ее влажные губы заблестели в свете свечей.

Его улыбка померкла. Он поцеловал Демельзу.

– О Росс, – сказала она. – Дорогой Росс.

– Я люблю тебя, – сказал он. – Я – твой слуга, Демельза. Взгляни на меня. Если я в прошлом делал что-то неверно, дай мне шанс все исправить.

Так Росс Полдарк понял: то, что он почти презирал, не может быть презираемым, а то, к чему он относился как к средству для удовлетворения своей похоти или считал всего лишь приятной заменой после постигшего его разочарования, на самом деле обладает глубинами, в которые он никогда раньше не погружался, и несет в себе мудрость красоты.

Сентябрь того года был омрачен смертью Чарльза. Доктор Чоук уже не меньше полудюжины раз ставил на нем крест, но старик не сдавался и кряхтел все лето, а потом, словно назло врачу, после самого благоприятного за весь год прогноза бухнулся в обморок и помер еще до его приезда.

Росс был на похоронах, а вот Элизабет и Верити отсутствовали из-за болезни. На церемонию погребения пришло много народа из деревень и с шахт, присутствовали и представители местного дворянства. Чарльз считался важной персоной в округе, и, в общем-то, люди относились к нему неплохо.

Службу провел кузен Уильям-Альфред. Страдая от понесенной утраты, он произнес проповедь, которую впоследствии все посчитали выдающейся.

Темой проповеди он избрал «человека Божьего».

– Что означают эти слова? – так он начал. – Быть человеком Божьим – значит взрастить в себе те качества, которые столь явно проявлялись во Христе: правдивость и честность, чистоту сердца, смирение, милосердие и любовь. Многие ли из нас обладают этими достоинствами? Можем ли мы заглянуть в свое сердце и увидеть там сии качества, которые необходимы как мужчине, так и женщине, чтобы иметь право называть себя человеком Божьим? В такие минуты, как эта, когда мы оплакиваем уход великого и достойнейшего человека, наступает момент, когда каждый должен заглянуть в свое сердце и укрепиться в своей вере. Справедливо будет сказать, что, провожая в последний путь нашего дорогого Чарльза Полдарка, мы прощаемся с Божьим человеком. Он был справедлив и ни о ком не сказал дурного слова. Со всеми он был добр и обходителен как истинный джентльмен. Он не был злым сам и не искал зла в других. Непоколебимый и бескорыстный, он являлся образцом для нас всех.

Уильям-Альфред продолжал в таком духе еще минут пять. На скамье у Росса за спиной кто-то всхлипнул. Он обернулся и увидел, как миссис Хеншоу, не стесняясь, сморкается в платок. Капитан Хеншоу часто моргал полными слез голубыми глазками, еще несколько человек тихо плакали. Да, служба и впрямь удалась. Она бередила душу и вызывала в воображении картины, полные величия и умиротворения. Но вот кого вспоминали присутствующие? Заурядного желчного старика, которого знал Росс, или какого-то святого из далекого прошлого? Или хоронили двух человек под одним именем? Один, возможно, являл себя людям вроде Росса, а другой – личностям глубоким и проницательным, например кузену Уильяму-Альфреду. Росс попытался вспомнить Чарльза таким, каким он был до болезни. С его любовью к петушиным боям и недюжинным аппетитом, с его вечным метеоризмом и пристрастием к джину. Тот Чарльз бывал щедрым и мелочным, он, как и все люди, был грешен, у него имелись свои достоинства и недостатки.

Где-то тут закралась ошибка. Ах да, это же особая церемония… Но самого Чарльза она наверняка бы позабавила. Или он вместе с остальными пролил бы горькую слезу над покойником?

Речь Уильяма-Альфреда подходила к концу.

– Друзья мои, возможно, мы далеки от явленного нам примера. Но в доме Отца моего много обителей, и для каждого, кто верует, всегда найдется место. Равенство жизни и возможностей не для этого мира. Блаженны смиренные и кроткие, ибо они узрят Бога. И Он в извечной своей мудрости оценит каждого из нас. Блаженны нищие, ибо они попадут на небеса по бедности своей. Блаженны богатые, ибо они попадут на небеса по щедрости своей. И в жизни иной сплотятся люди, и удовлетворены будут нужды каждого, и каждому воздастся по заслугам его. И всем дарована будет великая милость – молиться и прославлять Господа. Аминь.

Скрипнули виолы. Три музыканта у ступеней алтаря приготовились заиграть, хор дружно откашлялся. Сын мистера Тренеглоса разбудил отца.

В надежде повидаться с Верити Росс принял приглашение заехать после службы в Тренвит-Хаус, но ни Верити, ни Элизабет не спустились к гостям. Он задержался ровно настолько, чтобы выпить пару бокалов канарского, после чего выразил соболезнования Фрэнсису и отбыл домой.

Росс пожалел, что не поехал из церкви сразу в Нампару. В поведении скорбящих чувствовалось желание держаться от него подальше. На собственной свадьбе он успел многое обдумать, но все равно оказался не готов к такому приему. А следовало бы посмеяться – и над скорбящими, и над самим собой.

Рут Тренеглос, в девичестве Тиг. Миссис Тиг. Миссис Чиновет. Полли Чоук. Крякающие гусыни с этими своими социальными различиями и кодексом этики! Даже Уильям-Альфред с супругой были по отношению к нему немного сдержанны. Росс не сомневался, что они сочли его брак скандальным. Конечно, Уильям-Альфред, преисполненный благих намерений, подходил к пониманию семьи весьма и весьма серьезно. Джошуа не зря называл его «совестью семьи».

Старый Уорлегган держался холодно, но это еще можно было понять: он не забыл неприятный эпизод в суде. Да и отказ Росса передать дела шахты в руки Уорлегганов тоже мог сыграть свою роль. Предусмотрительный Джордж Уорлегган был сдержан в эмоциях.

Ну и наплевать, все это их неодобрение, вместе взятое, яйца выеденного не стоит. Пусть себе варятся в собственном соку. Когда Росс доехал до своих владений, он вспомнил, что скоро увидит Демельзу, и все раздражение как рукой сняло.

Но его ожидало разочарование: оказалось, что Демельза ушла в Меллин. Отправилась навестить Джинни Картер: взяла кое-какой еды и маленькое платьице, которое сшила для народившейся на прошлой неделе малышки. У Бенджамина Росса были проблемы с зубками, а в прошлом месяце случились судороги. Росс не так давно видел своего тезку двух с половиной лет отроду и был поражен тем, насколько шрам, оставленный Рубеном на щеке ребенка, похож на его собственный. Он еще, помнится, подумал: интересно, обратят ли на это внимание, когда малыш подрастет?

Росс решил прогуляться в сторону Меллина: вдруг Демельза уже вышла обратно? И действительно повстречал жену в двухстах ярдах от поселка. И, как всегда, ему доставило особое удовольствие видеть, как она, просияв от радости, вприпрыжку бежит ему навстречу.

– Росс! Вот здорово! Не думала, что ты так скоро вернешься. Ну, как все прошло?

– Так себе развлечение, – сказал Росс и взял ее под руку. – Уверен, Чарльз бы там заскучал.

– Тише! – Демельза осуждающе покачала головой. – Про такое не шутят – плохая примета. Ну расскажи, кто был на поминках?

И Росс рассказал – вроде бы неохотно, однако на самом деле его забавлял искренний интерес Демельзы.

– Вот и все, – заключил он. – Сборище зануд. Мне бы следовало взять с собой жену, уж она бы смогла их как-то расшевелить.

– А разве… Элизабет там не было?

– Нет. И Верити тоже. Обе приболели. Подкосило чувство тяжелой утраты, я так полагаю. Фрэнсис в одиночку принимал соболезнования. А как твои болезные?

– Кто?

– Ну, Джинни с малышкой.

– О, они в полном порядке. Хорошенькая такая девочка. Джинни здорова, но очень грустная. Стала такая вялая, очень тоскует по бедняге Джиму.

– А как маленький Бенджи Росс? Что там у этого парня такое с зубками? Они у него что, из ушей растут?

– Бенджи уже лучше, любимый. Я принесла им немного масла валерианы и сказала Джинни, вернее, не сказала, а… как там это слово?

– Порекомендовала?

– Нет, не порекомендовала.

– Прописала?

– Ага, точно. Прописала, как аптекарь. По скольку капель принимать и сколько раз в день. А Джинни удивленно так на меня смотрела и все повторяла: «Да, мэм. Нет, мэм». Как будто я – настоящая леди.

– Ты и есть настоящая леди, – сказал Росс.

Демельза сжала его руку:

– Да, правильно. Я совсем забыла. Ты из любой, которую полюбишь, сделаешь настоящую леди.

– Чушь, – возразил Росс. – Тут ты сама виновата. В этом месяце были какие-нибудь вести от Джима?

– В этом – нет. А какие были в прошлом месяце, ты знаешь.

– Да. С ним все в порядке. Откровенно говоря, слабо верится, но если это подбадривает Джинни, то и прекрасно.

– Как думаешь, ты мог бы попросить кого-нибудь навестить его?

– Уже попросил. Но ответа пока нет. Бодминская тюрьма действительно лучшая из худших, но кого это может утешить?

– Росс, я тут подумала…

– О чем?

– Ты говорил, что мне следует нанять помощницу по дому. Ну, чтобы у меня было больше свободного времени. Вот я и подумала: а не пригласить ли Джинни Картер?

– Что? По моему дому будут ползать сразу три младенца?

– Нет, что ты. Миссис Заки присмотрит за Бенджи и Мэри. Они станут играть с ее детишками. А Джинни возьмет с собой только младшенькую. Малышка будет весь день спать в коробке на солнышке. От нее не будет никаких хлопот.

– А сама Джинни что сказала?

– Я ее пока не спрашивала. Подумала, что сначала лучше с тобой посоветоваться.

– Решайте это между собой, дорогая. Я не возражаю.

Они поднялись на холм неподалеку от Уил-Грейса, и Демельза отбежала с дороги, чтобы собрать немного ежевики. Она положила две ягоды себе в рот, а остальные протянула на ладони Россу. Он рассеянно взял одну ягоду.

– Я тут тоже кое о чем подумал. Вкусная ежевика этим летом. Вот что я подумал… Теперь, когда Чарльз умер, Верити крайне нуждается в отдыхе. Она так долго за ним ухаживала. Я был бы очень рад, если бы она погостила у нас недельку-другую. Чтобы восстановить силы.

Они начали спускаться с холма. Росс ждал, что ответит Демельза, но она молчала. Он мельком глянул в сторону жены. Оживление слетело с лица Демельзы, она даже немного побледнела.

– Что скажешь?

– Верити не согласится…

– С чего ты взяла?

– Вся твоя семья… Они все меня ненавидят.

– Ничего подобного. Никакой ненависти нет. Они тебя не знают и могут не одобрять. Но Верити другая.

– Как она может быть другой, если она – член семьи?

– Да, она – член семьи, но ты ее не знаешь.

Остаток пути супруги прошли молча, а возле парадной двери расстались, но Росс понимал, что разговор не окончен. Он уже достаточно хорошо узнал Демельзу и не сомневался в том, что она не успокоится, пока не получит четкий и ясный ответ. Так и случилось. Когда он отправился на шахту, Демельза побежала за мужем.

– Росс!

Он остановился:

– Что?

– Они думают, твои родные… Они думают, что ты сумасшедший, раз женился на мне. Пожалуйста, не приглашай никого. Давай не будем портить наше первое лето. Ты только что сказал, что я настоящая леди. Но на самом деле это не так. Пока не так. Я не умею правильно говорить, не умею правильно есть, вечно в земле пачкаюсь, а когда злюсь, то ругаюсь. Может, я еще научусь хорошим манерам. Если ты захочешь мне помочь, я обязательно научусь. Я буду очень стараться. Может, на следующий год…

– Верити совсем не такая, – возразил Росс. – Она смотрит глубже. Мы с ней во многом похожи.

– Может быть, – чуть не плача, сказала Демельза. – Но она – женщина. Я тебе нравлюсь, потому что ты – мужчина. Я ни в чем таком ее не подозреваю. Но Верити сразу увидит все мои недостатки и расскажет тебе, и ты станешь думать обо мне по-другому.

– Давай немного прогуляемся, – тихо предложил Росс.

Демельза заглянула мужу в глаза, пытаясь понять, о чем он думает. Вскоре они уже вместе поднимались вверх по полю. У ворот Росс остановился и положил руки на перекладину.

– До того как я тебя нашел, – сказал он, – когда я еще только приехал из Америки, мне казалось, что жизнь моя погрузилась во мрак. И ты знаешь почему. Я хотел жениться на Элизабет, однако, вернувшись, узнал, что у нее другие планы. В ту зиму именно Верити спасла меня от… В общем, я был дураком, что принял все это так близко к сердцу. На самом деле оно того не стоило. Но поначалу я не мог с этим справиться, а Верити приходила и поддерживала меня. Она приходила по три-четыре раза в неделю. И так всю зиму. Я никогда этого не забуду. Она помогла мне удержаться на плаву. Это дорогого стоит. И вот я три года самым подлым образом отказывал кузине в общении, когда она наверняка крайне во мне нуждалась. Верити предпочла затворничество, она ни с кем не виделась. А я не нуждался в ней, как раньше. Болезнь подкосила Чарльза, и Верити решила, что ее долг – ухаживать за отцом. Но дальше так продолжаться не может. Чарльз умер. Фрэнсис сказал мне, что Верити действительно очень неважно себя чувствует. Ей просто необходимо уйти из этого дома и сменить обстановку. Самое меньшее, что я могу для нее сделать, – это пригласить пожить в Нампаре.

Демельза с задумчивым видом разгребала носком ботинка сухие стебли ячменя.

– Но почему ты думаешь, что Верити нуждается в тебе? Если она заболела, то ей нужен доктор, только и всего. А там, в Тренвите, за ней будут лучше присматривать.

– Помнишь, когда ты только здесь появилась, сюда приходил один человек? Капитан Блейми.

Демельза посмотрела на Росса, и он заметил, что у нее расширились зрачки.

– Не помню.

– Они с Верити любили друг друга. Но Чарльз и Фрэнсис узнали, что он прежде уже был женат. У обоих имелись очень серьезные возражения против того, чтобы этот человек женился на Верити. Ей запретили с ним видеться, и они тайно встречались здесь, в Нампаре. Но однажды Чарльз и Фрэнсис застали их в моем доме. Вышла страшная ссора. Капитан вернулся к себе в Фалмут, и Верити его больше не видела.

– О!.. – печально протянула Демельза.

– Понимаешь, ее болезнь не телесная, у нее душа страдает. Возможно, Верити и физически тоже больна, но могу ли я отвернуться от нее, если она в подобной ситуации не задумываясь пришла мне на помощь? Если Верити заведет новых знакомых, отвлечется хоть немного от своих грустных мыслей, можно будет считать, что победа уже наполовину одержана. Ты могла бы мне в этом помочь, если бы захотела.

– Ты так думаешь?

– Я в этом не сомневаюсь. Она потеряла интерес к жизни, а у тебя его хоть отбавляй. В тебе есть вкус к жизни, а в ней – нет. Дорогая, мы должны вместе помочь Верити. И я хочу, чтобы ты не ворчала, а сама, по доброй воле, захотела бы ей помочь.

Демельза положила ладонь на руку мужа.

– Иногда я злюсь на кого-то, – сказала она, – а потом мне самой противно становится. Конечно, я помогу, Росс. Я сделаю все, о чем ты попросишь.

Демельза молилась, чтобы Верити не приехала.

А когда пришел ответ, когда она узнала, что двоюродная сестра мужа приняла приглашение и надеется поправиться к следующей субботе, сердце у нее сжалось и подпрыгнуло к самому горлу. Она запаниковала, но старалась, чтобы Росс ничего не заметил. А вот Росс был на удивление спокоен. Все страхи Демельзы вылились в безумную летнюю уборку – все комнаты в доме отдраили, и Пруди, завидев утром молодую хозяйку, обессиленно стонала.

Однако суббота неумолимо приближалась, а с ней и приезд Верити. Оставалось надеяться на то, что тетю Агату хватит удар или сама она подхватит корь.

Верити приехала сразу после полудня, в сопровождении Бартла, который затащил в дом два ее саквояжа.

Росс не видел кузину уже несколько месяцев и был поражен произошедшей с ней переменой: щеки ввалились, здоровый загар исчез, блеск в глазах, свидетельствующий о жизнелюбии и остром уме, погас; в свои двадцать девять она выглядела сорокалетней. Только голос остался прежним. И непослушные волосы.

С самого утра у Демельзы подкашивались колени, а теперь ноги просто одеревенели. Она стояла в своем простом розовом платье у двери прямо, словно кол проглотила, и изо всех сил старалась расслабиться. Росс помог кузине спешиться и поцеловал ее в щеку.

– Росс, как же я рада тебя видеть! Это так мило с твоей стороны – пригласить меня. Ты прекрасно выглядишь! Жизнь к тебе благоволит. – Верити повернулась к Демельзе. – Мне действительно жаль, что я не смогла присутствовать на вашей свадьбе, дорогая. Это одно из самых больших разочарований в моей жизни.

Демельза позволила поцеловать себя в холодную щеку, после чего отошла в сторону и смотрела, как Росс и Верити входят в дом. Спустя пару минут она прошла за ними в гостиную.

«Это больше не моя комната, – думала Демельза. – Не наша с Россом. Ее у нас отобрали. Прямо в разгар нашего чудесного лета».

Верити сняла плащ. Демельза с интересом отметила для себя, что одета гостья очень просто. Верити не отличалась красотой и изяществом Элизабет, она была старше и проще. И губы у нее были как у Росса, и манера говорить такая же.

– …Не думаю, что под конец, – продолжала Верити, обращаясь к Россу, – отец был так уж против. У него совсем не осталось сил. – Верити вздохнула. – Если бы его кончина не была такой внезапной, мы бы обязательно пригласили вас в гости. Ну да ладно, все кончилось, и мне больше ничего не нужно, только покой. – Она слабо улыбнулась. – Боюсь, веселой гостьи из меня не получится, но я бы очень не хотела доставлять вам с Демельзой беспокойство. Вы, пожалуйста, не обращайте на меня внимания, а я уж как-нибудь сама обустроюсь. Мне много не надо.

Демельза мучительно пыталась вспомнить заготовленные еще утром слова. Она сцепила пальцы и выдала:

– Не желаете что-нибудь выпить с дороги?

– Мне рекомендовано пить молоко утром и портер на ночь. И то и другое я терпеть не могу. Но молока я перед отъездом все-таки выпила, так что, благодарю, ничего не надо.

– Не похожа ты на больную, – заметил Росс. – Что тебя беспокоит, кроме усталости? Что говорит Чоук?

– Он целый месяц пускал мне кровь, а потом объявил, что у меня анемия, и прописал снадобье, от которого меня рвало. Сомневаюсь, что Чоук осведомлен больше, чем какая-нибудь бабка-знахарка.

– Я знала одну знахарку… – вмешалась Демельза, но тут же осеклась.

Росс и Верити посмотрели на нее в ожидании продолжения.

– Нет, ничего, это не важно, – сказала Демельза. – Пойду посмотрю, готова ли ваша комната.

Демельза боялась, что такой предлог покажется им надуманным, но никто не стал возражать, и она с радостью упорхнула в бывшую спальню Джошуа, которую отвели Верити. Там она поправила покрывало на кровати, повернулась и уставилась на два саквояжа, как будто хотела, не открывая, разглядеть их содержимое. Демельза с трудом представляла, как она продержится следующую неделю.

Весь вечер и весь следующий день они вели себя скованно, будто попали в осенний туман и потеряли знакомые ориентиры. И виной тому была Демельза, но она ничего не могла с этим поделать. Она чувствовала себя третьей лишней. У Росса и Верити имелось много общих тем, он стал больше времени проводить дома. Когда Демельза входила в гостиную, оба сразу умолкали. И не потому, что у них были от нее секреты, просто темы их разговоров были далеки от Демельзы и она невольно заскучала бы.

За столом было очень сложно завязать беседу, в которой могла бы поучаствовать и Демельза тоже. Росс с кузиной обсуждали отношения Элизабет и Фрэнсиса, успехи подрастающего Джеффри Чарльза, делились новостями о друзьях, о которых Демельза никогда и не слышала. Рут Тренеглос стала настоящей хозяйкой Мингуса. У миссис Чиновет, матери Элизабет, какая-то напасть с глазами, и врачи рекомендуют сделать операцию. Младший сын кузена Уильяма-Альфреда умер от кори. Книга Генри Филдинга пользуется огромным успехом. На эти и еще на многие другие темы Верити было приятно поболтать с Россом, но его жена ничего об этом не знала.

Если бы Верити считала, что причина напряженности Демельзы – неприязнь или ревность, она бы, как натура восприимчивая, уже на третий день распрощалась с хозяевами и вернулась домой. Но она подозревала, что проблема кроется не в этом, и к тому же Верити совсем не нравилась перспектива уехать, осознавая, что она уже вряд ли сможет сюда вернуться. Ведь тогда получится, что она каким-то образом встала между Россом и его молодой женой, и ее имя навсегда будет связано с этим визитом, и они постараются больше никогда его не упоминать. Верити пожалела, что вообще согласилась погостить в Нампаре.

И именно поэтому она предпочла остаться. Верити надеялась, что все наладится, хотя и не знала, как этого добиться.

Для начала она решила не вставать с постели, пока Росс не уйдет из дома. Верити собиралась потом как-нибудь невзначай наткнуться на Демельзу и поболтать о том о сем или помочь ей по дому. Если и можно было как-то решить возникшую проблему, то сделать это должны были они с Демельзой, когда Росса нет рядом. Верити надеялась, что у нее получится подружиться с невесткой без лишних разговоров. Она действовала согласно этому плану, но спустя два дня поняла, что эта ее якобы непринужденная манера поведения выглядит как заранее продуманная.

Демельза старалась быть любезной, но она словно возвела между ними невидимую стену. Если бы Верити попробовала пойти на сближение, Демельза легко могла воспринять это как жест снисхождения.

В четверг утром Демельза ушла из дома еще на рассвете. Верити не стала завтракать и встала только в одиннадцать. День выдался безветренный, но пасмурный. В камине в гостиной догорал огонь; рядом на коврике, как всегда по-хозяйски, разлеглась Табита Бетия. Верити присела на скамью с высокой спинкой, поежилась и, чтобы огонь разгорелся ярче, пошевелила кочергой поленья. Она чувствовала себя старой и усталой. Еще в спальне, посмотревшись в зеркало, Верити заметила, что кожа у нее приобрела желтоватый оттенок. На самом деле в последнее время ей было безразлично, как она выглядит… Но она чувствовала апатию и такую тоску, что уже не могла выполнить и половины работы, с которой легко справлялась еще год назад. Верити передвинулась в угол скамьи. Ей доставляло наслаждение просто сидеть вот так, откинувшись на обшитую бархатом спинку, чувствовать, как огонь в камине согревает ноги, ничего не делать и ни о ком не думать…

Верити проспала всю ночь и встала с постели лишь три часа назад, но теперь снова заснула – одна нога в тапочке скользнула по полу ближе к огню, рука свесилась с деревянного подлокотника. Табита свернулась в клубок и тихо замурлыкала.

Демельза вернулась домой с охапкой буковых листьев и цветами шиповника.

Верити встрепенулась и села.

– О, простите, – сказала Демельза и собралась уходить.

– Заходи, – смутившись, сказала Верити. – Я вовсе не собиралась спать в такой час. Пожалуйста, поговори со мной, помоги мне встряхнуться.

Демельза натянуто улыбнулась и положила охапку цветов на стул.

– Вам не дует из окна? Надо бы закрыть.

– Нет-нет. Оставь, пожалуйста. Я не считаю, что морской воздух вреден для здоровья.

Демельза закрыла окно и поправила растрепавшиеся волосы.

– Росс никогда мне не простит, если вы простудитесь. А вот эти мальвы погибли, уронили головки. Я их похороню.

Она подхватила кувшин и вышла из комнаты, а затем, набрав свежей воды, вернулась и начала собирать букет из листьев бука. Верити молча наблюдала.

– Ты ведь всегда любила цветы, да? Я помню, Росс как-то мне об этом рассказывал.

Демельза оторвалась от своего занятия.

– Когда это он вам рассказывал?

Верити улыбнулась:

– Много лет назад. Вскоре после того, как ты впервые здесь появилась. Помню, я залюбовалась цветами в гостиной, и Росс пояснил, что это девочка, по имени Демельза, каждый день приносит в дом свежие цветы.

Демельза слегка покраснела и напомнила себе, что ей все равно надо быть осторожной.

– Не каждый цветок можно приносить в дом, – деловито сказала она. – Некоторые такие красивые, а как сорвешь, жутко вонять начинают. – Она поставила в вазу пару веточек шиповника. Листья бука успели слегка пожелтеть и теперь гармонировали с оранжевыми, желтыми и красными ягодами шиповника. – А я сегодня, когда собирала вот этот букет, зашла в чужие владения, к Бордуганам. – Демельза отступила на шаг, посмотреть, красивый ли получается букет. – А еще не все цветы ладят друг с другом. Как ни старайся их уговорить, не станут вместе в одной вазе стоять.

Верити села поудобнее. Она чувствовала, что пришло время рискнуть и пойти ва-банк.

– Дорогая, я должна поблагодарить тебя за все то, что ты сделала для Росса.

Демельза слегка напряглась, как струна при первом намеке на натяжение.

– Это не я, а он много чего для меня сделал.

– Да, возможно, ты права, – согласилась Верити, и в ее голосе зазвучали прежние стариковские нотки. – Я знаю… он тебя, можно сказать, вырастил… Но ты, похоже, сумела сделать так, что он влюбился в тебя, и… и это в корне изменило его жизнь.

Их взгляды встретились. По глазам Демельзы можно было понять, что она готова к обороне и в то же время несколько озадачена. Она подозревала, что в словах Верити есть какой-то подвох, но не могла сообразить, в чем он заключается.

– Я не понимаю, о чем вы говорите.

Настал момент, когда они должны были объясниться.

– Тебе, должно быть, известно, что, когда Росс вернулся домой, он был влюблен в Элизабет, мою невестку.

– Да, прекрасно известно, и совсем не обязательно мне про это рассказывать. Я знаю об этом не меньше вашего, – сказала Демельза и повернулась, чтобы уйти.

Верити встала со скамьи. Она просто не могла говорить об этом сидя.

– Возможно, мне не следовало сюда приезжать. Но я бы хотела, чтобы ты поняла… Когда Росс вернулся… С того самого момента, как он узнал, что Элизабет помолвлена с моим братом, я все время боялась, что он не сможет… не сможет справиться с этим, как обычно справляются все мужчины. Мы, многие в нашей семье, несколько странные в этом смысле. Мы не способны пойти на компромисс и смириться с обстоятельствами. Ведь если какую-то частичку твоего сердца вырвали и растоптали, все остальное превращается в ничто… В ничто… – Верити выдохнула и уже более уверенно продолжила: – Я боялась, что Росс поставит крест на своей жизни и уже никогда не будет счастлив, хотя мог бы… Мы с ним всегда были больше чем просто кузен и кузина. Понимаешь, я очень его люблю.

Демельза смотрела на нее во все глаза. А Верити все говорила:

– Когда я услышала, что Росс женился на тебе, то сперва подумала, что он просто нашел замену. Кого-то, кто помог бы ему забыть о потере. И я даже была рада за него. Пусть замена, но это лучше, чем пустая, бессмысленная жизнь. Я обрадовалась, что теперь у него появился близкий человек, женщина, которая родит ему детей и которая состарится вместе с ним. Все остальное для меня не имело такого уж большого значения.

Верити снова замолчала, а Демельза хотела что-то сказать, но передумала. Между ними на полу лежал увядший цветок мальвы.

– Но с того самого дня, как я сюда приехала, – продолжила Верити, – я вижу, что никакой замены нет и в помине. Все настоящее. Вот за это я и хочу тебя поблагодарить. Ты такая счастливая. Не знаю, как тебе это удалось. И Росс тоже очень счастлив. Он потерял самое важное, что может быть в жизни, и обрел это вновь, но уже с другим человеком. Все остальное не имеет значения. Самое главное – это любить и быть любимой. Люди, у которых этого нет… или у которых это отняли… не верят в то, что подобное возможно, но тем не менее. И до тех пор, пока у тебя есть взаимная любовь, все остальное уже не страшно… – У Верити снова сорвался, голос. Она откашлялась.

– Я приехала сюда не для того, чтобы стать твоим врагом, – сказала она. – И не для того, чтобы оказывать тебе покровительство. Росс так переменился, и это твоя заслуга. Неужели ты думаешь, что меня волнует, откуда ты пришла, как воспитана и хорошо ли умеешь делать реверанс? Для меня это не имеет никакого значения.

Демельза снова посмотрела на цветы.

– А я… я всегда хотела научиться делать реверанс, – тихо произнесла она. – Я бы хотела, чтобы вы… чтобы ты научила меня, Верити.

Верити опустилась на скамью, этот монолог отобрал у нее последние силы. Чуть не плача, она посмотрела на свои тапочки и подрагивающим от слабости голосом ответила:

– Дорогая, я бы и сама не прочь научиться.

– Пойду нарву еще цветов, – сказала Демельза и выбежала из гостиной.

Бо́льшую часть дня Росс провел на шахте, а когда вернулся к ужину, Демельзы не было дома: она вместе с Пруди ушла в Сол купить свечей и немного рыбы для завтрашнего обеда. Вернуться она собиралась поздно, потому что хотела посмотреть на последний улов сардин, и Росс с Верити ужинали вдвоем.

О Демельзе не упоминали. Верити рассказала, что Фрэнсис по-прежнему три или четыре вечера в неделю проводит за карточной игрой в Труро. Это и в зимние месяцы было не слишком приятно, а летом стало просто невыносимо.

– Тебе не кажется, – спросила Верити, – что наша семья какая-то странная? Взять хоть Фрэнсиса: он получил все, что только мог пожелать, а ведет себя так, будто не в силах этим распорядиться и хочет поскорее спустить наследство и влезть в новые долги. Росс, да что с нами такое? Почему нам все время чего-то не хватает?

– Ты на нас наговариваешь, дорогая. Просто мы, как и большинство других семей, не можем быть счастливы все одновременно.

– Брат стал такой раздражительный и ранимый, – пожаловалась Верити. – Еще хуже, чем я. Совсем не терпит, когда вмешиваются в его дела, сразу буквально взрывается от злости. Представляешь, неделю назад они с тетей Агатой ругали друг друга последними словами прямо за обеденным столом. А миссис Табб стояла и слушала их с открытым ртом.

– Полагаю, тетушка Агата одержала верх?

– Конечно, мог бы и не спрашивать. Но это же очень плохой пример для слуг.

– А что Элизабет?

– Иногда ей удается повлиять на Фрэнсиса, а иногда – нет. Думаю, они не очень ладят. Возможно, мне не следовало бы это говорить, но у меня сложилось такое впечатление.

– А почему, как ты думаешь?

– Не знаю. Для нее главное – ребенок. Разумеется, Фрэнсис тоже очень любит сына. Но при всем при этом… Вот, говорят, что дети укрепляют брак. Но похоже, у них все разладилось как раз после рождения Джеффри Чарльза.

– А еще прибавления не ожидается? – поинтересовался Росс.

– Пока нет. Элизабет частенько хворала в последние месяцы.

Они помолчали немного.

– Росс, я заходила в старую библиотеку. Там, где еще не успели навести порядок, много всякого добра, которое может тебе пригодиться. Скажи, а почему ты не хочешь перенести вниз спинет твоей матери? Он будет очень хорошо смотреться в углу гостиной, и в комнате станет уютнее.

– Его уже не починить, да и кто будет на нем играть?

– Ты не прав, починить его можно, а Пруди мне сказала, что Демельза частенько бренчит на спинете. К тому же у вас могут появиться дети.

Росс встряхнулся и посмотрел на Верити:

– Хорошо. Я подумаю об этом.

Демельза вернулась в семь вечера со свежей, только что выловленной рыбой.

– Косяк вынесло приливом к берегу, и все просто ходили по колено в воде и загребали рыбу корзинами. А потом ее вообще выбросило прямо на песок. Улов, правда, не такой богатый, как в прошлый раз. И все равно жаль, что на небе тучи, а то можно было бы сплавать туда и еще разок посмотреть на все это при луне.

Росс заметил про себя, что Демельза наконец-то стала вести себя более раскованно, и очень порадовался этому обстоятельству. В последние дни он буквально места себе не находил, так огорчала его напряженность в отношениях Верити и Демельзы. Он дважды собирался поговорить об этом с обеими, а теперь у него просто камень с души упал. Если эти женщины смогут без его вмешательства ужиться, как две кошки в одной корзине, тогда, значит, не все потеряно.

Был еще один вопрос, который он собирался задать Демельзе, но забыл и вспомнил про это только в постели, а жена, как ему показалось, уже заснула. Росс сделал себе в памяти зарубку и уже сам собрался уснуть, как вдруг Демельза пошевелилась и села. Муж сразу понял, что она ждала его.

– Росс, – тихо сказала Демельза, – расскажи мне, пожалуйста, о Верити. О ней и капитане… как его там. Что тогда случилось? Они поругались? И почему им решили помешать?

– Я уже тебе рассказывал: Фрэнсис и ее отец были против. Спи, малышка.

– Нет, Росс, пожалуйста. Я хочу знать. Я тут подумала, ты ведь никогда мне не говорил, что произошло на самом деле.

Росс притянул Демельзу к себе.

– Сейчас не время. А я-то думал, что тебя не интересует моя родня.

– Теперь все по-другому. Теперь они и мои родственники тоже. Пожалуйста, расскажи мне.

Росс зевнул.

– Ох, не дело это – потакать капризам супруги посреди ночи. Ты самая непоследовательная женщина из всех, кого я знал. Ладно, слушай. Дело было так: Фрэнсис познакомился с капитаном Блейми в Труро и пригласил его на свою свадьбу. Там Блейми повстречал Верити, и между ними возникли определенные чувства…

Росс без особого удовольствия поведал Демельзе ту печальную историю. Все, что тогда произошло, осталось в прошлом. Да и все, кто принимал участие в тех событиях, показали себя не с лучшей стороны. Росс словно заново окунулся в атмосферу непонимания, отчаяния и ненависти к себе. С тех пор никто не вспоминал об этом эпизоде, о дурацкой дуэли, которую затеяли в горячке ссоры наспех, без соблюдения необходимых процедур… Полдарк вспомнил тот давний прием в честь Рут Тиг, на который он так и не попал… Одно наложилось на другое… Это была пора печали и разобщенности. И только женитьба на Демельзе подарила Россу шанс начать новую жизнь.

– …Вот так все и закончилось, – заключил Росс. – Капитан Блейми уехал, и больше мы ничего о нем не слышали.

Демельза молчала, Росс даже подумал, что жена заснула, пока он ей все это пересказывал.

Но потом она пошевелилась и тяжело вздохнула:

– О Росс, тебе должно быть очень стыдно.

– Мне? – удивился Росс. – О чем это ты?

Демельза выскользнула из-под его руки и села.

– Как ты мог, Росс!

– Не изъясняйся загадками, – попросил он. – Ты во сне говоришь или наяву?

– Ты позволил им вот так расстаться. Верити уехала домой, в Тренвит. Это разбило ей сердце.

Росс начал злиться:

– Ты что думаешь, мне все это понравилось? Ты же знаешь, как я отношусь к Верити. Думаешь, я обрадовался, когда ее отношения с любимым человеком были растоптаны?

– Нет, я так не думаю. Но ты должен был этому помешать! Ты должен был встать на ее сторону, а не на их.

– Я не вставал ни на чью сторону! Ты сама не понимаешь, о чем говоришь. Спи!

– Но это все равно что встать на их сторону. Разве нет? Ты должен был остановить дуэль и не позволить Фрэнсису с отцом растоптать их любовь. Если бы ты тогда помог Верити, они бы никогда не расстались, и… и…

– Легко судить со стороны. Но все не так просто: ты не знаешь этих людей и тебя там не было, так что не торопись с выводами.

Демельза взяла Росса за руку и прижала его ладонь к своей щеке:

– Не сердись, милый. Я правда хотела узнать, как все было. Ты смотришь на эту историю глазами мужчины, а я сужу с позиции женщины. В этом вся разница. Я могу представить, что чувствовала тогда Верити. Я знаю, что она чувствовала. Любить и быть любимой. А потом остаться в полном одиночестве…

Росс начал тихонько поглаживать ее по щеке.

– Я, кажется, уже говорил, что ты самая непоследовательная женщина? Так вот, это еще мягко сказано. Когда я предложил Верити приехать к нам погостить, ты чуть ли не рыдала и первые дни после ее приезда шипела, как старая гусыня. А теперь вдруг решила посреди ночи встать на ее сторону в давно забытом споре да еще прочитать мне мораль. Спи, пока я уши тебе не надрал!

Демельза прижала его ладонь к губам:

– Ты не бил меня, когда я этого заслуживала, так что я не боюсь, что побьешь, когда я права.

– Вот поэтому с мужчинами иметь дело всегда проще, чем с женщинами, – сказал Росс.

– Но мужчина, – возразила Демельза, – иногда может быть жестоким, сам того не зная.

– А женщина, – тут Росс снова уложил ее на постель, – никогда не знает, когда надо остановиться.

Демельза тихо лежала рядом с Россом, она могла бы достойно возразить мужу, но промолчала.

В тот же вечер Верити обнаружила в своей спальне вазу со свежими ветками орешника и поняла, что благодаря утренней откровенной беседе сумела все-таки пробиться к сердцу Демельзы. Пожалуй, она недооценивала жену двоюродного брата. Демельза, может, и не была утонченной особой, но если она принимала решение, то потом уже от него не отступала. И никогда не боялась ошибиться.

Верити вдруг оказалась в центре внимания. Всего за один день натянутые отношения обеих женщин переросли в дружеские. Росс, который был не в курсе утреннего разговора, смотрел на них и не мог понять, что случилось. Обеды из главной пытки дня превратились в приятное застолье. Необходимость подыскивать темы для разговора отпала сама собой. Если Верити и Росс упоминали о ком-то, кого Демельза не знала, она тут же засыпала их вопросами, и они подробно отвечали. Если же речь заходила о ком-то из местных, Демельза, не дожидаясь вопросов, все разъясняла Верити. И еще – давно в Нампара-Хаусе так много не смеялись. Зачастую это происходило не потому, что-то кто-то рассказал смешную историю, а потому, что им было легко и весело друг с другом. Они смеялись над лысиной Джуда и его налитыми кровью бульдожьими глазами, над красным носом Пруди и ее домашними тапочками, над облезлой шерстью Табиты и над неуклюжими попытками Гаррика выразить свою преданность. Они смеялись друг над другом и друг с другом, а порой и просто так, без всякой на то причины.

Когда Росса не было дома, Демельза и Верити увлеченно обсуждали, как лучше обустроить дом, или исследовали библиотеку и другие пустующие комнаты в поисках кусков дамаста и бархата, которыми можно было бы перетянуть мебель. Поначалу Верити крайне осторожно высказывала свое мнение, так как боялась, что это может повредить их зарождающейся дружбе с Демельзой, но, когда поняла, что ее мнение вызывает неподдельный интерес, вошла во вкус и, уже не смущаясь, говорила все, что думает. Однажды Росс вернулся домой и обнаружил, что спинет стоит в том самом углу, где стоял еще при жизни его матери, а Демельза и Верити пытаются настроить инструмент. Верити подняла голову, на ее щеках появился легкий румянец. Она откинула волосы со лба и сбивчиво объяснила, что они нашли под басовыми струнами мышиное гнездо.

– Мы обе слишком мягкосердечны и не смогли их убить, поэтому я смела мышат в кучку, а Демельза отнесла их на пустошь, за ручей.

– Таких часто можно найти, когда плугом землю выворачиваешь, – добавила взъерошенная Демельза, выглядывая из-за плеча Верити. – Совсем еще крошечные, голенькие, розовые, тощие и настолько маленькие, что даже убежать не могут.

– Впечатляющая речь в защиту вредителей, – кивнул Росс. – Кто притащил сюда спинет?

– Мы, – пояснила Верити. – То есть в основном тащила Демельза.

– Ну и очень глупо. Почему не позвали Джуда с Кобблдиком?

– Ха! Джуда! – сказала Демельза. – Да он послабее нас будет, правда, Верити?

– Послабее тебя, – поправила ее Верити и заметила: – У тебя очень упрямая жена, Росс.

– А то я сам не знаю, – грубовато ответил Росс, но из гостиной вышел довольный.

Верити выглядела гораздо лучше, чем неделю назад. Демельза по мере сил делала все, о чем он ее просил.

В ту ночь Росс проснулся перед самым рассветом и увидел, что Демельза сидит на постели. Он слышал, как дождь стучит по окнам: это был один из редких в то лето и осень дождливых периодов.

– В чем дело? – спросил Росс. – Что с тобой?

– Просто не могу уснуть.

– Да уж, мудрено уснуть сидя. У тебя что-нибудь болит?

– Болит? Нет. Просто задумалась.

– Плохая привычка – думать по ночам. Глотни бренди и сразу заснешь.

– Я вот о чем подумала, Росс. Как по-твоему, где сейчас капитан Блейми? Все еще в Фалмуте?

– Откуда мне знать? Я не видел его три года. И с чего ты вдруг решила досаждать мне подобными вопросами посреди ночи?

Демельза порывисто повернулась к нему в полумраке спальни.

– Росс, я хочу, чтобы ты кое-что для меня сделал. Я хочу, чтобы ты съездил в Фалмут и разузнал, там капитан Блейми или уже нет. И любит ли он еще Верити…

Изумленный Росс даже голову приподнял над подушкой.

– Начать все заново? Сейчас, когда она только-только стала забывать? Демельза, не стоит будить лихо!

– На самом деле Верити ничего не забыла, Росс. И до сих пор не оправилась. Ее боль не ушла, она мучает бедняжку, как незажившая рана.

– Не лезь не в свое дело, – мрачно сказал Росс. – Тебя это не касается.

– Очень даже касается. Я полюбила Верити…

– Тогда докажи свою любовь. Не вмешивайся. Ты даже не понимаешь, какую боль это все может ей причинить.

– Не причинит, если они снова станут встречаться.

– А как насчет препятствий, которые помешали им соединиться? Они, по-твоему, растаяли в воздухе?

– Одно – да.

– О чем это ты?

– Об отце Верити.

– Ну и ну! – Росс откинулся на подушки и с трудом сдержался, чтобы не рассмеяться: до чего же дерзкая девчонка! – Вообще-то, я имел в виду препятствия совсем иного рода.

– Ты про то, что Блейми пьет? Я знаю, что это плохо. Но ты же говорил, что он бросил.

– Тогда Блейми не пил. Но я не сомневаюсь в том, что он вновь принялся за старое. Хотя лично я бы не стал его за это осуждать.

– Тогда почему бы тебе не поехать и не узнать все самому? Пожалуйста, Росс. Ради меня.

– Я не стану это делать ни ради тебя, ни ради кого-то другого, – с раздражением в голосе ответил Полдарк. – И меньше всего это нужно самой Верити. С былыми отношениями покончено. Как я буду себя чувствовать, если они сойдутся благодаря моему вмешательству, а Блейми потом станет обращаться с Верити так же, как со своей первой женой?

– Не станет, если любит. А Верити по-прежнему его любит. Знаешь, Росс, даже если бы ты убил кого-нибудь, я бы все равно тебя не разлюбила.

– Да? Вообще-то, мне в своей жизни уже случалось убивать. Причем людей, которые были ничем не хуже меня. Но я не убивал женщин в пьяном угаре.

– Даже если бы и так, я бы тебя не разлюбила. При условии, конечно, что ты бы тоже меня любил. И Верити пойдет на такой риск, как пошла бы три года назад, если бы ей тогда не помешали. Росс, просто невыносимо видеть, как она страдает. Твоя кузина несчастна, а мы могли бы ей помочь. Ты же сам хотел ей помочь. Давай что-нибудь придумаем, Росс. И вовсе не обязательно ей об этом рассказывать.

– Запомни раз и навсегда, – устало произнес Росс, – я не стану это делать. Мы не имеем никакого права играть судьбами людей. Я слишком люблю Верити, чтобы вновь бередить ее раны.

Демельза глубоко вздохнула и какое-то время сидела молча.

– Значит, не слишком-то ты ее любишь, – заключила она, – если боишься поехать в Фалмут и все разузнать.

Росс начал закипать от злости:

– Черт тебя подери, упрямая дуреха! Мы так до самого утра будем препираться! Можешь ты оставить меня в покое?

Росс схватил Демельзу за плечи и с силой уложил на подушку. Она охнула и замерла.

Стало тихо. За окнами со стекающими по стеклу каплями дождя постепенно начало светлеть. Вскоре Россу стало не по себе от молчания Демельзы, он повернулся и посмотрел ей в лицо, и даже в полумраке заметил, что жена побледнела и закусила нижнюю губу.

– Ну? – спросил он. – Теперь-то в чем дело?

Росс сел.

– Что-то… – ответила Демельза. – Что-то… мне немного больно.

– Почему ты ничего мне не сказала? Болтаешь тут обо всем на свете. Где болит?

– В животе… в самом низу. Даже не знаю, как объяснить. Как-то странно себя чувствую. Ничего страшного.

Росс встал, нашел на ощупь бутылку бренди и через секунду вернулся с кружкой в руке.

– Вот, выпей. До дна и прямо сейчас. Не поможет, так хоть согреешься.

– Мне не холодно, – с важным видом сказала Демельза и передернула плечами. – Слишком крепко, на мой вкус. Вот если бы водой разбавить, было бы гораздо вкуснее.

– Ты слишком много говоришь, – заметил Росс. – От твоей болтовни любому худо станет. Черт, я уверен, это все из-за спинета. – Он не на шутку встревожился. – Ты хоть иногда головой думаешь?

– Я тогда ничего такого не почувствовала.

– Почувствуешь, если я узнаю, что ты опять прикасалась к этой бандуре. Где болит? Дай посмотрю.

– Не надо, Росс. Говорю же, ничего страшного. Нет, не там. Выше. Да хватит уже. Ложись в постель, давай спать.

– Вставать уже скоро, – сказал Росс, но вернулся в кровать.

Некоторое время они молча лежали и смотрели, как в комнате понемногу становится светлее. Потом Демельза придвинулась ближе к Россу.

– Ну как, лучше? – спросил он.

– Да. Бренди зажег во мне маяк. Скоро я запьянею и начну тебя изводить.

– Ты и трезвая с этим неплохо справляешься. Слушай, может, ты съела что-нибудь не то? Бекон мы сами вялили, а еще…

– Я думаю, это все-таки из-за спинета. Но у меня уже ничего не болит, только в сон клонит…

– Прежде чем засыпать, послушай, что я тебе сейчас скажу. Очень прошу тебя впредь поберечься. Себя не жалеешь, так хоть обо мне подумай. Когда в следующий раз тебе взбредет в голову сделать очередную глупость, вспомни, что у тебя есть эгоистичный муж, чье счастье напрямую зависит от твоего.

– Хорошо, – сказала Демельза. – Я все поняла, Росс.

– Что-то ты слишком легко согласилась. Наверняка забудешь. Ты вообще меня слушаешь?

– Да, Росс.

– Тогда я тебе кое-что скажу. Прошлой ночью мы говорили о наказаниях. Так вот, из любви к тебе, из чистейшего эгоизма, обещаю: в следующий раз, когда ты выкинешь что-нибудь подобное, я тебя высеку.

– Но я же пообещала тебе исправиться.

– Хорошо, но мое обещание тоже остается в силе. На всякий случай. – И он поцеловал жену.

Демельза открыла глаза:

– Ты хочешь, чтобы я заснула?

– Ну конечно. И прямо сейчас.

– Хорошо.

В комнате стало тихо. Дождь продолжал стучать по мутному оконному стеклу.

Когда две недели подошли к концу, Верити, поддавшись на уговоры, согласилась погостить в Нампаре еще семь дней. Как Росс и надеялся, она позабыла о своих обязанностях в Тренвите и с удовольствием проводила время в доме у двоюродного брата. Самочувствие Верити улучшилось, это было очевидно.

«Ничего, – думал Полдарк. – Миссис Табб как-нибудь и сама справится, и пусть вообще Тренвит-Хаус катится ко всем чертям!»

На той неделе Росс уезжал на два дня в Труро на первый медный аукцион, в котором среди прочих участвовала и шахта Уил-Лежер. Выставленную на продажу медь было решено разделить на два лота, и оба лота за пятьсот десять гиней купил представитель «Медеплавильной компании Южного Уэльса».

На следующий день Верити решила поговорить с кузеном.

– Росс, по поводу этих денег, которые вам выплатят. Я не сведуща в таких делах, но ведь часть из них твоя? Значит, у тебя появятся кое-какие свободные деньги? Может, гиней десять – двадцать?

– Хочешь прикупить лотерейных билетов? – пошутил Росс.

– Я хотела поговорить о твоем доме, – сказала Верити. – После возвращения ты здесь настоящее чудо сотворил. Навел порядок в библиотеке, отремонтировал мебель, залатал обивку, но, насколько я вижу, кроме этих штор, ты не купил ничего нового.

Росс огляделся и понял, что обстановка в гостиной – это аккуратно замаскированное убожество.

– Не подумай, что я критикую тебя, – продолжала Верити. – Я понимаю, в то время ты был стеснен в средствах. Просто я подумала, что теперь ты будешь не против хоть немного обновить обстановку. Поверь, это не пустая трата денег.

Выплата от медеплавильной компании ожидалась в конце месяца, затем предстояло провести собрание вкладчиков и поделить прибыль. Обычно дела делались именно так.

– Хорошо, – сказал Росс. – Лично я не разбираюсь в таких вещах, но, пока ты в Нампаре, мы могли бы вместе съездить за покупками, и ты бы посоветовала, что лучше приобрести. Конечно, если ты достаточно хорошо себя чувствуешь для такой поездки.

Верити выглянула в окно:

– Знаешь, Росс, я тут подумала, что мы с Демельзой вполне могли бы и вдвоем съездить. Ты так занят, не следует понапрасну отнимать у тебя время.

– Что? Вы вдвоем, в Труро, без сопровождения? Да я с ума сойду от беспокойства.

– Ну, Джуд мог бы сопровождать нас до Труро. Если, конечно, ты его отпустишь. Там он нас где-нибудь подождет, а потом мы все вместе вернемся в Нампару.

Росс не ответил, подошел к Верити и встал рядом с ней у окна. Дождь, который не прекращался последние несколько дней, освежил долину. Некоторые деревья начали уже сбрасывать листву, но вязы пока и не думали желтеть.

– И в саду не мешало бы все подновить, – заметил Росс. – Демельза, конечно, старается, но все же…

– Осенью в саду всегда беспорядок, – кивнула Верити. – Но ты мог бы заказать кусты шиповника и пижму. А я отдам вам рассаду руты. Она хорошо приживается.

Росс положил руку на плечо кузины:

– И во что обойдется твоя экспедиция?

И вот в первую неделю октября Верити с Демельзой отправились за покупками в Труро. Их сопровождал Джуд. Вернее, он следовал за дамами, и не в силу этикета, а потому что ширина дороги не позволяла ехать троим рядом.

Джуд испытывал двоякие чувства. Он обрадовался, что его на целый день освободили от работы, но был уязвлен, когда Росс пригрозил ему расправой, если леди на обратном пути обнаружат его напившимся вдрызг. Джуд считал, что грозиться спустить с человека три шкуры за проступок, который он и не собирается совершать, грубо и бессмысленно.

Демельза ехала в Труро в четвертый раз в жизни.

Она очень волновалась, но, как только они выехали из Нампары, старалась хотя бы внешне казаться спокойной. Других платьев, кроме тех, в которых она работала, у Демельзы не было, и Верити одолжила невестке свою амазонку, которая оказалась ей впору. Именно благодаря этому костюму Демельза смогла почувствовать себя леди и держалась подобающим образом. Как только они тронулись в путь, Демельза выпрямилась, как Верити, и постаралась в точности повторить ее посадку.

В Труро в тот день проходила ярмарка скота, и, едва лишь женщины въехали в город, на узкую улочку перед ними вышло стадо молодых кастрированных бычков. Демельза с трудом сдерживала Смуглянку, которая совершенно не переносила волов. Джуд отстал, и на его помощь можно было не рассчитывать, но Верити выехала вперед и отгородила Демельзу от стада. Люди останавливались, чтобы посмотреть, что происходит, но Смуглянка уже успокоилась, и они поехали дальше.

– Глупая старая кляча, – выдохнула Демельза. – Когда-нибудь она меня точно скинет и я все кости себе переломаю.

Они проехали через мост.

– Ого! Ну и толпа! – сказала Демельза. – Прямо как на ярмарке. Куда теперь?

Приближалась пора чеканки монет. В конце улицы, в ожидании, когда правительство поставит на них штампы, уже сложили целую гору из медных блоков, каждый по триста футов весом. За этими блоками никто не присматривал, они просто лежали на земле, тускло поблескивая на солнце. Вокруг сновали люди; в канаве стояли нищие; на открытом рынке Миддл-Роу шла бойкая торговля; на улице мужчины и женщины собирались по нескольку человек и обсуждали свои дела.

– А где здесь конюшни? – спросила Демельза. – Мы же не можем оставить лошадей посреди улицы.

– Там, дальше, Джуд их отведет, – сказала Верити и повернулась к слуге. – Джуд, встретимся здесь через четыре часа.

Проливные дожди, которые шли в последние дни, не оставили после себя грязи, а ручейки вдоль домов радостно журчали, направляясь к основным потокам воды, так что прогулка по улице была даже приятной. Верити купила за шиллинг и шесть пенсов дюжину сладких апельсинов, и они пошли дальше на Кенвин-стрит, где и располагались лучшие магазины города. Здесь расхаживали уличные торговцы, сновали покупатели, но все-таки было не так людно, как возле рынка.

Верити встретила пару знакомых, но, к большому облегчению Демельзы, не стала затевать с ними разговор. Наконец они вошли в небольшой, плохо освещенный магазин, чуть не до потолка забитый разной антикварной мебелью, коврами, картинами и бронзовыми изделиями. Из полумрака навстречу покупателям вышел невысокий рябой мужчина в напудренном парике. Один глаз у него пострадал – то ли из-за какой-то болезни, то ли в результате несчастного случая, – и теперь торговец казался двуликим, как будто какая-то часть его лица существовала сама по себе и видела то, чего не мог видеть покупатель. Демельза смотрела на него как завороженная.

Верити объяснила продавцу, что им нужен небольшой столик. Он провел их в задние комнаты, где имелась как новая, так и старая мебель, и там Верити предложила Демельзе выбрать столик на свой вкус. После недолгого спора они все-таки пришли к согласию, а потом купили еще несколько вещей. Торговец побежал в подвал за какой-то особенной, привезенной из Индии ширмой.

– Сколько же Росс выдал нам на покупки? – тихо спросила Демельза, пока они ждали.

Верити со щелчком закрыла кошелек:

– Сорок гиней.

– Сорок! Ого! Мы богатые! Мы… Верити, не забудь про ковер.

– Не торопись. Если покупать ковер здешних мастеров, следует сперва убедиться в его качестве. – Верити посмотрела в темный угол. – Не понимаю, как вы в Нампаре следите за временем. Вам нужны часы.

– О, мы ориентируемся по солнцу и дневному свету. Так никогда не ошибешься. А еще у Росса есть отцовские часы, только он иногда забывает их заводить.

Тут как из-под земли возник продавец.

– Я видела, у вас есть пара подходящих часов, – сказала Верити. – Зажгите еще свечу, мы посмотрим. В какую они цену?

Выйдя на улицу, обе даже зажмурились от солнечного света. Трудно сказать, кто из них получал больше удовольствия от этого выхода в город.

Верити сказала:

– Теперь нужно купить постельное белье, шторы в две комнаты, глиняную и стеклянную посуду.

– Я выбрала эти часы, потому что они такие славные. Тикают серьезно, как те, другие, а вот бьют по-другому. Трр-бонг-бонг. Как будто старый друг желает тебе доброго утра. А где тут продают белье?

Верити задумчиво оглядела Демельзу:

– Думаю, сначала мы купим тебе платье. Здесь всего в двух шагах мастерская моей портнихи.

Демельза удивленно подняла брови:

– Но это же не мебель.

– Это украшение. По-твоему, дом может быть хорош без хозяйки?

– Но будет ли правильно потратить деньги на платье без разрешения Росса?

– Я думаю, о таком его можно и не спрашивать.

Демельза нервно облизала губы, но возражать не стала.

Они подошли к двери и арочному окну шириной в четыре фута. На нем висели кружевные занавески.

– Это здесь, – сказала Верити.

– Ты ведь поможешь мне выбрать? – неуверенно спросила ее Демельза.

В мастерской их встретила невысокая пухленькая женщина в очках в стальной оправе.

– О, мисс Полдарк, какая честь для меня! Столько лет не заходили. Целых пять, наверное. Нет-нет, не пять, но очень долго.

Верити покраснела и упомянула о болезни отца.

О да, она слышала, что мистер Полдарк давно и тяжело болен. Она надеется… Что?! О господи! Нет, про это она не слышала. Очень печально! Но так приятно снова увидеть старую клиентку.

– Сегодня я для себя ничего заказывать не буду, – пояснила Верити. – Мы зашли заказать платье для моей кузины, миссис Полдарк из Нампары. Я посоветовала ей вашу мастерскую и надеюсь, что вы обслужите ее так же хорошо, как всегда обслуживали меня.

Портниха моргнула и улыбнулась Демельзе, потом поправила очки и присела в реверансе. Демельза еле сдержалась, чтобы не ответить тем же.

– Добрый день, – поздоровалась она.

– Для начала мы бы хотели взглянуть на ткани из новых поступлений, – сказала Верити. – А потом обсудим фасон утреннего платья и амазонку наподобие той, что сейчас на моей кузине.

– Да, конечно. Пожалуйста, присаживайтесь. И вы, мэм. Вот сюда, стул чистый. Я позову дочку.

После недолгих обсуждений Верити сделала выбор.

– Мы возьмем четыре ярда батиста на сорочки к амазонке.

– Тот, который по два шиллинга и четыре пенса за ярд, мэм?

– Нет, по три и шесть за ярд. И еще пол-ярда муслина в рубчик на оборки. И пару темных перчаток для верховой езды. И шляпку. Какую выберем, кузина? Тебе нравится та, которая с пером?

– Да, но это слишком дорого, – заметила Демельза.

– Значит, ту, которая с пером. Она аккуратная и не вычурная. Теперь чулки…

Дамы еще какое-то время выбирали чулки.

– И платье на вторую половину дня, – сказала Верити. – Вот как раз подходящий фасон. Изящно и без претензий. Обручи не должны быть слишком большими. Давайте сошьем само платье из бледно-сиреневого шелка, со слегка собранной в рюш нижней юбкой, а корсаж сделаем салатного цвета. Рукава пусть будут чуть ниже локтя и с кремовыми кружевами. Фишю… белое, и бутоньерка на груди.

– Да, мисс Полдарк, это будет просто чудесно. А как насчет шляпки?

– О, я обойдусь без шляпки, – вставила Демельза.

– Сейчас да, – сказала Верити, – но она необходима про запас. Я бы остановилась на мелкой черной соломке, и добавить немного алого. Можете подобрать что-то в этом роде?

– О, конечно. Я и сама хотела предложить нечто подобное. Моя дочка прямо завтра и приступит к работе. Спасибо вам, мисс Полдарк. Такая честь для нас. Надеюсь, вы и в будущем нас не забудете. Доброго дня, мэм. До свидания.

На заказ платьев у них ушло почти два часа, обе раскраснелись и чувствовали себя немного виноватыми, как будто участвовали в не совсем приличном развлечении.

Солнце уже ушло с узкой улочки, и только в окнах напротив отражались красные всполохи. Но людей меньше не стало, а из ближайшей винной лавки доносились пьяные песни.

Когда они переходили замусоренную улицу, Верити немного призадумалась.

– Со всеми делами мы раньше четырех не управимся, – сказала она. – Но мы ведь не хотим, чтобы на обратном пути нас застигла темнота. Я предлагаю отложить пока покупку посуды и белья и сразу идти за коврами.

– А ты много на меня потратила? – серьезно спросила Демельза.

– Нет, дорогая, не очень… И потом, я уверена, что Росс не заметит, новое белье постелено или старое.

Джуд славно провел время и напился от души. Но какая-то часть угроз Росса все-таки отпечаталась у него в мозгу, так что Верити и Демельза застали слугу хоть и пьяным, но на ногах.

Джуд дружески переругивался с конюхом, который подвел его к навесу у таверны «Красный лев»; там были привязаны три лошади.

Завидев двух леди, он уцепился одной рукой за столб навеса и поклонился на манер испанского гранда. Но поклон вышел чересчур экстравагантным, и шляпа улетела в ручеек, который бежал по брусчатке вниз по улице. Джуд крепко выругался, отчего даже лошади встрепенулись, и побежал за уплывающей шляпой, но поскользнулся и бухнулся на пятую точку прямо посреди улицы. Маленький мальчик сбегал за шляпой и вернул ее хозяину, за что получил свою порцию ругани.

К этому времени у таверны уже собралась толпа зевак, желающих посмотреть на их отъезд из города. Конюх помог Джуду встать на ноги и водрузил шляпу на его отороченную жидкими волосами тонзуру.

– Вот так, старина. Покрепче на башку натяни. Чтоб на коняке твоем удержаться, две руки понадобятся.

Джуд тут же сорвал с головы шляпу и при этом крайне оскорбился.

– Похоже, приятель, ты так решил, потому что я имел несчастье случайно поскользнуться на коровьей лепешке, – сказал он. – И теперь думаешь, что я беспомощен, как младенец. Небось рассудил, что теперь меня можно одевать-раздевать, как чучело на огороде. Можно снять с меня шляпу, можно обратно напялить, и все только потому, что я случайно поскользнулся на коровьей лепешке. Лучше бы тут на карачках поползал с веником и совком. Нехорошо, когда у порога твоего дома – коровьи лепешки. Это неправильно. Грязно. Несправедливо. Очень плохо.

– Давай-давай, иди… – сказал конюх.

– Грязь на пороге его дома, – произнес Джуд, обращаясь к толпе. – Да, его дома. Если бы каждый из вас наводил чистоту у своего собственного порога, нигде бы коровьих лепешек не было. Ни одной лепешки во всем этом треклятом городе. Помните, как сказано во Второзаконии: «Не нарушай межи ближнего твоего». Подумайте об этом, друзья мои. «Не нарушай межи ближнего твоего». Подумайте и примените сие к бедным безгласным тварям. Никогда…

– Помочь тебе на коня-то забраться? – спросил конюх.

– Никогда в жизни я не подвергался большему оскорблению, – возмутился Джуд. – Нацепили на голову шляпу, как будто я новорожденный младенец. Да еще мокрую насквозь! Мне на лицо стекает вонючая вода со всей Паудер-стрит. Одного этого достаточно, чтобы умереть. Вот так промокнешь, а потом – простуда, и бах! Тебя уже нет. Наведите чистоту у своего порога, друзья, вот что я вам скажу. Держите себя в чистоте, и тогда вы никогда не превратитесь в жалкую крысу, как этот наглец, что оскорбляет своего лучшего клиента, который случайно поскользнулся на коровьей лепешке у его порога, а он напяливает ему на голову мокрую шляпу из вонючего ручья, который течет возле его порога. А так не должно быть, друзья мои, не должно никогда, запомните.

К этому моменту Джуд уже обхватил конюха за шею.

Демельза хихикала, прикрыв рот ладонью.

– Идем, – сказала Верити. – поедем без него.

Из постоялого двора вышел слуга, и они вместе с конюхом повели Джуда к лошади.

– Бедная, заблудшая душа. – Джуд потрепал конюха по щеке. – Бедная, потерянная душа. Взгляните на него, друзья мои. Знает ли этот человек, что он – заблудшая душа? Знает ли, что его ждет геенна огненная? Знает ли, что плоть его стечет с его костей, как жир с гуся? Вы спрашиваете – за что? Так я вам объясню. За то, что он продал душу рогатому. И вы все тоже. И не нужны вам слова Второзакония. Язычники! Язычники! «Не нарушай межи ближнего твоего. Не нарушай…»

В этот момент конюх и трактирный слуга подхватили Джуда и забросили его поперек седла. Джуд начал сползать с другого бока Рамута. Конюх оббежал коня и успел подтолкнуть Пэйнтера обратно. Еще немного усилий – и Джуд уверенно, хоть и не без посторонней помощи, сидел верхом. Старый слепой Рамут за все это время даже не шелохнулся. Потом конюх и слуга воткнули ноги Джуда в стремена и на прощание хлопнули Рамута по крупу.

Переезжая через мост, а также потом, всю обратную дорогу из города, Джуд сидел в седле как приколоченный, увещевал прохожих и призывал их покаяться, пока не поздно.

В лучах огненно-красного заката Демельза и Верити не спеша ехали к дому под аккомпанемент обрывочных куплетов и брани Джуда, которые свидетельствовали о том, что он еще держится в седле.

Женщины почти не разговаривали, каждая была занята своими мыслями и приятными переживаниями после проведенного в городе дня. Эта совместная поездка сблизила Демельзу и Верити.

Солнце опустилось за Сент-Анн, небо окрасилось в бледно-желтые и оранжевые тона. Уплывающие на восток облака словно раскрасили широкой кистью. Эта картина напоминала второе пришествие, которое во все горло предрекал плетущийся далеко позади Джуд.

– Верити, – сказала Демельза, – я хотела спросить про эти платья.

– Да?

– Один фут ткани стоит одиннадцать шиллингов и шесть пенсов. Мне кажется, это слишком дорого, тем более что мы заказали сразу два платья.

– Они хорошего качества. И долго тебе прослужат.

– У меня никогда не было такой хорошей одежды. Но ведь портнихи, наверное, захотят, чтобы я разделась. А у меня белье очень плохое.

– Когда поедешь на примерку, я одолжу тебе кое-что из своего.

– Ты поедешь со мной?

– Да. Давай встретимся где-нибудь по пути в город.

– Может, тогда ты еще поживешь в Нампаре? Всего каких-то две недели.

– Дорогая, благодарю за приглашение, но я нужна в Тренвите. Может, я еще приеду к вам погостить весной.

Некоторое время они ехали молча.

– Двадцать девять шиллингов за шляпку к амазонке. И еще этот красивый шелк на сиреневое с зеленым корсажем платье. Мне кажется, мы потратили слишком много денег.

– Демельза, хватит уже переживать.

– Я не просто так говорю. Мне следовало раньше сказать тебе об этом.

– Сказать о чем?

Демельза собралась с духом.

– Просто, может, я недолго еще буду такая, как сейчас. И тогда я уже не смогу носить эти наряды, и получится, что мы зря их покупали.

Демельза выпалила все это скороговоркой, к тому же дорога стала узкой, и они ехали друг за другом, поэтому Верити не сразу уловила смысл сказанного.

Когда дорога снова стала шире и они поравнялись, Верити спросила:

– Дорогая, ты хочешь сказать, что…

– Да.

– О, я так рада за тебя. – Верити запнулась. – Ты, наверное, так счастлива.

– Да, но, вообще-то, я не до конца уверена. Раньше у меня все бывало как по часам, а теперь нет и нет. А в прошлое воскресенье я совсем не спала и мне было как-то не по себе. А сегодня утром меня тошнило, как Гаррика, когда он червей наглотается.

Верити рассмеялась.

– И ты еще беспокоишься из-за каких-то нарядов? Да Росс… он будет в восторге.

– О, ему я пока рассказывать не буду. Он… такой странный. Если узнает, что я приболела, заставит меня целыми днями сидеть сложа руки.

Небо начало тускнеть, только облака оставались сочными, как подсвеченные сливы. Теплый свет заливал сельский пейзаж, пасущихся на пустошах коз, лачуги шахтеров, крыши из черепицы или соломы с глиной, лица девушек под широкополыми шляпками и мокрые носы лошадей.

Ветер стих, и тишину нарушали только скрип седел и стук копыт. В небе появился тонкий серп луны, и Демельза отвесила ему поклон. Верити оглянулась: Джуд отстал на полмили. Рамут пощипывал живую изгородь, а Джуд распевал:

– Май пройдет, наступит лето, вот погреемся тогда!

Они пересекли границу Баргуса. На этой мрачной пустоши хоронили душегубов и самоубийц. Правда, петля на виселице не использовалась по назначению вот уже несколько месяцев, но место это считалось нечистым, и Демельза с Верити были рады миновать его до наступления сумерек.

Лошади, оказавшись в знакомых краях, перешли было на рысь, но хозяйки их попридержали, чтобы Джуд совсем уж не отстал.

– Я немного побаиваюсь, – тихо, как будто разговаривая сама с собой, призналась Демельза.

Верити посмотрела на нее и поняла, что дело тут не в призраках или разбойниках с большой дороги.

– Дорогая, я тебя очень хорошо понимаю. Но все скоро разрешится, и тогда…

– О, я не об этом, – сказала Демельза. – За себя я не боюсь. А вот Росс. Понимаешь, он ведь еще не так долго меня любит. А теперь я на много месяцев стану страшной. Вдруг он, когда увидит, как я хожу по дому вразвалку, словно старая утка, так сразу и забудет, что я когда-то ему нравилась.

– Ну уж этого тебе точно не следует бояться. Росс никогда ничего не забывает. Это, наверное… – Верити вгляделась в сгущающиеся сумерки. – Мне кажется, это наша фамильная черта.

Последние три мили они проехали молча. Молодой месяц опускался вслед за солнцем и вскоре исчез, оставив после себя только светлую полоску в небе. Маленькие летучие мыши то и дело пролетали над тропинкой.

Наконец они миновали рощицу неподалеку от Уил-Мейдена и въехали в свою родную долину. И Демельза, и Верити сразу почувствовали облегчение. А вот и три стога: два – пшеницы, и один – овса. Утром они светились золотом: пшеница – темным, а овес – бледным.

Росс поджидал их на пороге, чтобы помочь спешиться и проводить в дом.

– А где Джуд? Он что…

– Джуд здесь, просто отстал, – сказала Демельза. – Решил умыться у ручья.

Осень, словно очарованная собственным совершенством, не желала уходить и уступать дорогу зиме. Ноябрь повременил со штормами, и опадающие листья вязов, желтые, коричневые и бурые, мирно плыли по ручью до самого Рождества. И жизнь в Нампаре протекала так же спокойно. Влюбленные супруги, такие разные и не похожие друг на друга, жили в полной гармонии: они работали, спали, ели, любили, смеялись, спорили и мирились в своем собственном, отгороженном от внешних забот мире, а внешний мир и не думал покушаться на их счастье. Размеренный распорядок дня был составной частью счастливой жизни Росса и Демельзы.

Джинни Картер приходила помогать по дому с голубоглазым рыжеволосым младенцем за спиной. Ребенок вел себя тихо и не мешал ей работать. Джинни появлялась в семь утра, а в семь вечера уже можно было видеть, как она не спеша идет по холму в сторону Меллина. Новости от Джима были редкими и скудными. Однажды Джинни показала Россу записку, которую ей передали из Бодмина. Какой-то полуграмотный сокамерник Джима коротенько написал, что, мол, у него все хорошо и он шлет жене свою любовь. Росс знал, что Джинни живет на средства родителей, а все заработанные деньги, когда представляется оказия, пересылает мужу. Одному Богу известно, какая часть этих денег оседала в кармане тюремщиков. И только увещевания миссис Заки и чувство материнского долга удерживали Джинни от того, чтобы пройти двадцать шесть миль до Бодмина, переночевать там под забором и вернуться домой на следующий день.

Росс про себя решил, что сам съездит туда после Рождества.

Демельза больше не занималась тяжелой работой, но по-прежнему ни минуты не сидела без дела, да еще начала поигрывать на спинете. Она научилась извлекать из этого инструмента приятные на слух звуки и даже смогла подобрать мелодию к нескольким песенкам. Росс пообещал, что на будущий год спинет настроят и она сможет брать уроки музыки.

Для них обоих стало сюрпризом, когда двадцать первого декабря приехал молодой Бартл и привез Россу и Демельзе приглашение провести Рождество в Тренвите.

Будем только мы и прислуга, – писал Фрэнсис. – Кузен У.-А. в Оксфорде, а родители Элизабет отправятся на Рождество в Бодмин, к мистеру Дину, кузену миссис Чиновет. Мне жаль, что между нами кровные узы не столь тесны. Верити много рассказывала нам о твоей жене (нашей новой кузине), и мы были бы рады с ней познакомиться. Приезжайте в сочельник и погостите несколько дней.

Росс, прежде чем передать письмо Демельзе, хорошенько обдумал его содержание. Интонация вполне дружеская, и непохоже, чтобы кто-то, Элизабет или Верити, уговорил Фрэнсиса его написать. Росс не хотел усугублять разрыв, и ему показалось, что не стоит игнорировать искреннее приглашение, тем более от друга детства.

Демельза смотрела на это иначе. Она считала, что за всем стоит Элизабет. Элизабет приглашает их, чтобы испытать Демельзу, посмотреть, хорошая ли из нее вышла жена, а заодно создать такую обстановку, дабы Росс сразу увидел, какую он совершил ошибку, женившись на девушке из низшего сословия. Демельза не сомневалась: хозяйка Тренвит-Хауса будет вовсю демонстрировать свои изящные манеры, лишь бы только унизить ее.

Однако Росс все больше склонялся к тому, чтобы ответить на приглашение согласием. Он совсем не стыдился Демельзы. Полдарки из Тренвита никогда не были ханжами, а Демельза обладала природным очарованием, которому не научат самые лучшие в мире наставники. Он хорошо знал Элизабет и не думал, что она опустится до такой тривиальной враждебности. К тому же Росс хотел, чтобы Элизабет увидела: его жена не просто замена, он по-настоящему счастлив.

Демельзу все эти доводы не убедили.

– Нет, милый, ты отправляйся, если должен, – сказала она. – А я не поеду. Я не их круга. Лучше я дома побуду.

– Мы или едем оба, или остаемся дома, – ответил Росс. – Бартл ждет, а я должен отдать ему свадебный подарок. Я схожу наверх за кошельком, а когда вернусь, ты уж изволь вести себя, как подобает хорошей кузине.

– А я не хочу быть хорошей кузиной, – с вызовом произнесла Демельза.

– Тогда будь хорошей женой.

– Но, Росс, это же будет просто ужасно. Здесь я миссис Полдарк. Я могу заводить часы, когда захочу. Могу дразнить тебя и дергать за волосы. Могу кричать и петь, когда мне вздумается, могу играть на старом спинете. Я делю с тобой постель, а по утрам, когда просыпаюсь, раздуваюсь от гордости и строю разные планы. Но они там не такие, как Верити. Ты же сам говорил. Они будут надо мной смеяться, а потом повздыхают и отошлют в кухню, к Бартлу и его молодой жене.

Росс искоса посмотрел на Демельзу.

– Ты считаешь, они настолько лучше тебя?

– Нет, этого я не говорила.

– Ты думаешь, что мне следует стыдиться тебя?

Когда они спорили, Росс всегда находил более весомые аргументы, а Демельза вроде бы все чувствовала и понимала, но не могла на словах доказать свою правоту.

– О Росс, ты с ними одного круга, – сказала она. – А я – нет.

– Ты появилась на свет точно так же, как и они, – возразил Росс. – У каждого из нас имеются свои желания, настроения, капризы. Я вот, например, желаю отвезти тебя на Рождество в Тренвит. Еще и шести месяцев не прошло с того дня, когда ты дала клятву во всем меня слушаться. Что на это скажешь?

– Ничего, Росс. Только то, что я не хочу ехать в Тренвит.

Росс рассмеялся. В эти дни всех их споры обычно заканчивались смехом. Это было признаком того, что их отношения стали более непринужденными.

Он подошел к столу.

– Я передам им короткую записку. Поблагодарю за приглашение и напишу, что ответ мы дадим завтра.

На следующий день Демельза, как это всегда случалось, когда дело касалось серьезных вопросов, неохотно, но уступила. Росс написал Фрэнсису, что они приедут в сочельник и встретят Рождество в Тренвите. Однако, к сожалению, дела на шахте не позволят ему остаться дольше.

Таким образом, приглашение было принято, и повода для обид не было. А если вдруг приглашение окажется неискренним, они там все равно не задержатся. У Демельзы появится возможность познакомиться с родней Росса на равных, но пытка хорошими манерами продлится недолго.

Демельза согласилась не потому, что ее убедили доводы мужа, просто она редко могла противостоять его увещеваниям. А на самом деле она предпочла бы вырвать себе полдюжины зубов, нежели ехать с визитом в Тренвит.

Фрэнсиса Демельза не боялась, да и тетушку Агату тоже. Она быстро все схватывала и за осень успела обрести уверенность в себе. Ее кошмаром была Элизабет. Элизабет, Элизабет, Элизабет. Когда в сочельник они с Россом шли через поле за домом и дальше по тропе вдоль скал, Демельзе казалось, что это имя эхом отдается в каждом их шаге.

Демельза искоса посмотрела на мужа. Он шел рядом легкой размашистой походкой, от былой хромоты не осталось и следа. Она никогда не могла угадать, о чем Росс думает. Все его сокровенные мысли были скрыты за этим странным беспокойным лицом. А бледный шрам на скуле, казалось, был отметиной, которая служила напоминанием о пережитых им душевных страданиях. Демельза знала, что они счастливы вместе, но не знала, как долго продлится это счастье. В глубине души она сознавала, что встреча с женщиной, которую Росс когда-то очень сильно любил, – это ниспосланное судьбой испытание и ей его не избежать.

И самое ужасное: многое, если не все, зависело от того, как она будет вести себя в ближайшие два дня.

Погода стояла солнечная, с берега дул холодный бриз. Длинные волны медленно накатывали на берег, где их встречал юго-восточный ветер. Гребни волн топорщились, как перья гагарки, они пенились все сильнее и наконец разбивались о скалы, а зимнее солнце раскрашивало радугой сверкающие тучи из брызг.

Всю дорогу до самого Сола супругам мешал Гаррик. Пес решил, что Демельза не должна никуда без него уходить и, если вести себя настойчиво, хозяйка сама поймет это. Через каждые несколько ярдов, после резкого окрика, здоровенный пес будто замертво валился на землю, и единственным признаком того, что в нем еще теплится жизнь, был укоризненный взгляд налитых кровью глаз. Но, пройдя еще дюжину шагов, Росс и Демельза замечали, что Гаррик снова потихоньку трусит за ними. К счастью, Полдаркам повстречался Марк Дэниэл, который вошел в их положение и буквально за ухо отволок Гаррика обратно в Нампару.

Демельза и Росс спустились в бухту Сола, повстречали там пару знакомых, которые пожелали им доброго дня, и поднялись на противоположный утес. Прежде чем уйти от берега, они немного отдышались и понаблюдали за тем, как олуши ныряют со скал за рыбой. Большие белые крылья с коричневыми перьями на кончиках удерживали их в потоках воздуха; олуши плавно кружили над волнами и камнем падали в воду, оставляя после себя фонтаны брызг. В одном из десяти, а то и двадцати случаев они выныривали, держа в длинном изогнутом клюве маленькую трепыхающуюся песчанку.

– Будь я песчанкой, – сказала Демельза, – мне бы даже смотреть на олуш было противно. На эти их крылья и на то, как они ныряют. А когда птицы выныривают без добычи, у них такой невинный вид, будто они ничего плохого и не замышляли.

Росс посмотрел на небо.

– Тучи собираются, – заметил он. – Мы можем попасть под дождь.

– Знаешь, я бы хотела хоть раз в жизни отправиться в плавание на корабле. Во Францию, в Шербур, в Мадрид, а может, и в Америку. В море, наверное, много разных необычных птиц, побольше этих олуш. Почему ты никогда не рассказывал мне про Америку, Росс?

– Что толку ворошить прошлое! Главное – это настоящее и будущее.

– Мой отец знавал одного человека, который бывал в Америке. Так тот только о ней и говорил. Хотя, я думаю, больше половины этот тип напридумывал.

– Фрэнсису повезло, он все лето путешествовал по континенту, был в Италии, – сказал Росс. – Я раньше тоже мечтал объехать весь мир. А потом началась война, и я отправился в Америку. А когда вернулся, то понял, что нет ничего милее моего родного уголка в Англии. Странно, да?

– А я иногда думаю, как хорошо было бы побывать во Франции.

– Мы можем в любое время поехать в Сент-Анн и оттуда на одном из куттеров отправиться в Роскофф или в Шербур. Я мальчишкой частенько так делал.

– Я бы хотела путешествовать на большом корабле, – мечтательно сказала Демельза. – А не так, чтобы все время бояться, что нас таможенники схватят.

Они пошли дальше.

Верити поджидала гостей на пороге Тренвит-Хауса. Она выбежала им навстречу, поцеловала Росса, а потом и Демельзу. Демельза на секунду крепко прижала золовку к себе, а потом глубоко вздохнула и пошла в дом.

Первые несколько минут оказались тяжелым испытанием для всех, но они его выдержали. И Демельза, и обитатели Тренвит-Хауса показали себя с наилучшей стороны. Фрэнсис, когда хотел, мог быть очень милым, а тетя Агата, в лучшем из двух своих париков, после глоточка ямайского рома была приветлива и крайне любезна. Элизабет улыбалась, легкий румянец лишь придавал ей очарования. Трехлетний Джеффри Чарльз в бархатном костюмчике вышел вперед, сунул палец в рот и с любопытством разглядывал гостей.

В начале знакомства тетушка все же заставила их понервничать: она отказывалась признать, что ей известно о женитьбе Росса, и потребовала посвятить ее в детали. А потом она захотела узнать девичью фамилию Демельзы.

– Как? Каркик? Кардью? Карн? Вы сказали – Карн? Откуда она? Откуда ты, дитя?

– Из Иллагана, – ответила Демельза.

– Откуда? О, это недалеко от имения Бассеттов, не так ли? Ты еще познакомишься с сэром Фрэнсисом. Говорят, очень образованный молодой человек, только слишком уж озабочен общественными проблемами. – Тетушка Агата подергала волоски на подбородке. – Подойди ко мне, бутончик. Я не кусаюсь. Сколько тебе лет?

Демельза позволила взять себя за руку.

– Восемнадцать, – сказала она и взглянула на Росса.

– Хм, чудесный возраст. Девушки такие прелестные в этом возрасте. – Тетя Агата тоже глянула на Росса, ее маленькие глазки заблестели под морщинистыми веками. – А мне знаешь сколько?

Демельза отрицательно покачала головой.

– Девяносто один год. В прошлый четверг исполнился.

– Я и не предполагал, что ты такая старая, – заметил Фрэнсис.

– Ты еще многого не знаешь, мой мальчик. Да, в прошлый четверг исполнился девяносто один год. А ты что скажешь, Росс?

– Ты прекрасна в любом возрасте, тетушка, – сказал Росс, наклонившись к ее уху.

Тетя Агата удовлетворенно улыбнулась:

– Негодник, ты всегда любил приударить за девушками. Как и твой отец. Я повидала пять поколений Полдарков. Нет, шесть. Первой была бабуля Тренвит. Я хорошо ее помню. Она происходила из семьи Роу. Известные пресвитерианцы. Ее отец, Оуэн, дружил с Кромвелем. Говорят, он был одним из тех пятидесяти девяти, которые подписали смертный приговор королю Карлу. В Реставрацию Роу растеряли все свои земли. Я хорошо помню бабулю. Она умерла, когда мне было десять. Любила рассказывать истории про эпидемию чумы. Хотя сама ее уже и не застала.

– У нас в Иллагане тоже как-то была чума, – вставила Демельза.

– А за ней уже идет Анна-Мария, моя мать, по мужу Полдарк. Она была единственным ребенком. Моя мама дожила до преклонных лет. Она вышла замуж за Чарльза Вивиана Полдарка, моего отца. Ему вечно не сиделось на месте. Он, еще до того как повстречать мою матушку, получил ранение в сражении при Ла-Хог. Ему тогда было двадцать пять. Видишь его портрет, бутончик? Вон тот мужчина, с маленькой бородкой.

Потом идет Клод Генри, мой брат. Он женился на Матильде Эллен Питер из рода Тревилей и умер за десять лет до смерти моей матери. Вечно страдал от расстройства желудка. Это твой дедушка, Росс. Так вот, стало быть, вы с Фрэнсисом – это уже пятое поколение, а Джеффри Чарльз – шестое. Шесть поколений, а я все живу.

Тетушка наконец отпустила руку Демельзы, и та повернулась, чтобы поздороваться с любопытным ребенком. Кожа у полненького Джеффри Чарльза была такая гладкая, будто натянутая, что трудно было представить, как он улыбается. Красивый мальчик, что и неудивительно при таких-то родителях.

Первая за шесть месяцев встреча Росса с Элизабет прошла не так буднично и спокойно, как он ожидал. Росс надеялся, что брак с Демельзой сделал его неуязвимым для подобного рода переживаний, как будто женитьба и любовь к Демельзе были прививкой от сердечной горячки, а эта встреча должна была лишь подтвердить эффективность лечения. Однако Росс довольно скоро обнаружил, что Демельза не лекарство, но скорее сама по себе лихорадка, и теперь начал склоняться к мысли, что, возможно, она была права, когда отказывалась принять приглашение в Тренвит.

От того, как прошло знакомство Элизабет и Демельзы, у него остался неприятный осадок. Внешне женщины держались вполне дружелюбно, но внутренне были настороженны. Может, все прочие и поверили в их искреннюю и взаимную симпатию, но Росса им было не обмануть. Обеим не хватало естественности.

Правда, Демельза с Верити тоже подружились не в самый первый день. Женщины, они такие: по отдельности каждая просто очаровательна, а при знакомстве с себе подобными мигом начинают инстинктивно испытывать друг друга.

Элизабет выделила гостям одну из лучших спален, с окнами на юго-запад и с видом на лес.

– Какой прекрасный дом, – сказала Демельза, скинув плащ. Теперь, когда первое испытание осталось позади, она почувствовала себя намного лучше. – Никогда ничего подобного не видела. Этот холл внизу, он похож на церковь. А спальня – смотри, какая спальня. Какие птички на шторах, похожи на дроздов только у дроздов пятнышки другого цвета. Росс, а сколько картин на лестнице! В темноте, наверное, страшно будет мимо них ходить. Неужели это все твои родственники?

– Так утверждают.

– Все-таки я не могу понять, как кому-то может нравиться, когда вокруг висит столько портретов умерших людей? Росс, я не хочу, чтобы, когда я умру, меня вешали на стену, словно позабытую на веревке простыню. Не хочу, чтобы меня разглядывали люди, которых я никогда не знала, всякие там правнуки и праправнуки. Пусть уж лучше меня позабудут.

– Ты уже во второй раз сегодня заводишь разговор о смерти, – заметил Росс. – Милая, ты хорошо себя чувствуешь?

– Да-да, очень хорошо.

– Тогда, сделай милость, найди более приятную тему для беседы. Что в этой коробке?

– В этой? – переспросила Демельза. – Да так, ничего особенного. Я попросила Джуда прихватить ее вместе с нашими халатами.

– И что же там такое?

– Платье.

– Твое?

– Да.

– Амазонка, которую ты купила в Труро?

– Нет, другое. Ты ведь не хочешь, чтобы я выглядела оборванкой перед твоими многочисленными прабабушками?

Росс рассмеялся:

– Это то платье из библиотеки, которое ты перешила?

– Нет. Мы с Верити заказали его в Труро, когда ездили за покупками.

– И Верити за него заплатила?

– Нет, Росс. Оно куплено на деньги, которые ты дал нам на мебель.

– Так-так, стало быть, мой бутончик – обманщица. А с виду такая наивная и непорочная.

– Ты повторяешь за тетей Агатой. Это она меня так называет.

– А мне нравится. Однако я только что обнаружил в бутончике червячка. Двуличная обманщица. Но я рад, что это не Верити заплатила за платье. Дай-ка взглянуть, – сказал Росс и потянулся к коробке.

– Нет, Росс! Не смотри! Не надо! – чуть ли не завизжала Демельза и так крепко его обняла, что он не мог даже пошевелиться.

Росс приподнял жену за локти, поцеловал, потом два раза шлепнул по попке и опустил на пол.

– Где же твои хорошие манеры, бутончик? Хозяева могут подумать, будто я тебя бью.

– Так оно и есть. Так и есть.

Демельза отскочила назад и стала пританцовывать с коробкой за спиной.

– А теперь спускайся вниз, Росс! Прошу тебя, пожалуйста! Ты не должен видеть платье раньше времени. Может, я его еще и не надену. Но я хочу примерить, а ужин уже через час. Иди поболтай с тетушкой Агатой, пересчитай волоски у нее на подбородке.

– Мы же не на балу, – попробовал возразить Росс. – Всего лишь обычное семейное застолье. Совсем не обязательно наряжаться по такому случаю.

– Но ведь сегодня сочельник. Я спрашивала у Верити. Она сказала, что будет правильно, если я переоденусь.

– О, делай, как твоей душе угодно. Но чтобы к пяти была готова, – сказал Росс и как бы невзначай добавил: – И не слишком затягивай корсет. Здесь хорошо кормят, а я знаю, какой у тебя аппетит.

С этими словами он вышел из комнаты, а Демельза начала заниматься приготовлениями к обеду.

Она чувствовала, что не стоит прислушиваться к последнему предупреждению Росса. Бедняжку весь день одолевали приступы тошноты, так что переедание за ужином в Тренвите ей точно не грозило. Опасность, наоборот, была в том, что она не сможет заставить себя проглотить совсем ничего из угощения. Демельзе очень не хотелось привлекать к себе всеобщее внимание. И уж совсем худо будет, если, не дай бог, придется вскакивать из-за стола и спешно бежать в ближайший клозет.

Демельза стянула платье через голову, потом перешагнула через нижнюю юбку и постояла немного перед зеркалом в одном белье, которое одолжила ей Верити. Еще ни разу в жизни она не видела себя со стороны так отчетливо и в полный рост. Отражение выглядело вполне приемлемым, но Демельза поразилась тому, как у нее хватило наглости разгуливать и одеваться на глазах у Росса, когда на ней было то убогое исподнее, которое сшила Пруди. Демельза твердо решила, что она больше никогда это на себя не наденет.

Ей приходилось слышать, что знатные городские дамы носят белые чулки, а панталоны под широкие кринолины не надевают вовсе. Да это же просто бесстыдство; если помрут от простуды – то и поделом.

Демельза поежилась. Скоро она станет страшной в любом наряде. Во всяком случае, она так думала. Ей даже казалось удивительным, что еще ничего не заметно. Каждое утро Демельза обмеряла себя веревкой с узелками, но вот что удивительно – пока она только похудела на дюйм. Хотя это, возможно, просто один из узелков развязался.

Деревенское воспитание оставило в памяти Демельзы какие-то примитивные знания о зачатии и родах, но, когда дело коснулось ее лично, она обнаружила там огромные пробелы. Мать Демельзы родила шестерых детей, но девочка не помнила, что и как происходило до того, как ей исполнилось восемь.

Надо будет поспрашивать у Верити. Теперь для нее стало привычным делом, сталкиваясь с любыми проблемами, обращаться за советом к Верити. Да, надо будет поспрашивать у Верити. Демельзе и в голову не приходило, что есть вопросы, в которых та осведомлена гораздо меньше, чем она сама.

Росс спустился в большую гостиную и застал там Элизабет с сыном. Они сидели у камина. Джеффри Чарльз пристроился на колене у матери, а она рассказывала ему сказку.

Росс с удовольствием слушал спокойный тихий голос Элизабет, но тут она подняла голову, чтобы посмотреть, кто пришел, и, увидев его, умолкла.

– А дальше, мама? Расскажи мне, что было дальше!

– Потом, дорогой. Маме нужно отдохнуть. Смотри, вот дядя Росс пришел рассказать мне свою историю.

– Я знаю только правдивые истории, – сказал Росс. – И все они печальные.

– Определенно не все, – парировала Элизабет. – Ведь теперь ты счастлив, у тебя такая очаровательная жена.

Росс не сразу нашелся с ответом, он не был уверен, что хочет говорить о Демельзе, пусть даже и с Элизабет.

– Я рад, что она тебе понравилась.

– Демельза очень изменилась с тех пор, как я видела ее в последний раз. А ведь это было всего семь месяцев назад. Думаю, со временем она еще больше изменится. Ты должен вывозить жену в свет.

– И подвергнуть ее риску встречи с высокомерными дамами вроде миссис Тиг? Благодарю покорно, нам и так хорошо.

– Ты слишком чувствителен. И потом, вполне возможно, что Демельза сама этого хочет. Женщины отважны в такого рода делах, а твоя супруга еще так молода.

– Мне ее и к вам-то приехать удалось уговорить с большим трудом.

Элизабет опустила голову, посмотрела на кудрявую макушку сына и улыбнулась.

– Это как раз нетрудно понять.

– Почему?

– Ну… Все-таки знакомство с семьей. А она еще несколько неловко держится в обществе.

– Мамочка, расскажи дальше. Ну пожалуйста, мамочка.

– Не сейчас, милый. Попозже.

– Мама, смотри, у дяди шрам на щеке.

– Тише, дорогой. Нельзя говорить такие вещи вслух.

– Но у него правда шрам. У него шрам, мамочка!

– Я его уж столько раз тер, а он все никак не отмывается, – пояснил ребенку Росс.

После этого Джеффри Чарльз притих.

– Верити очень полюбила твою супругу, – сказала Элизабет. – Теперь, когда лед тронулся, ты должен чаще нас навещать.

– А как дела у тебя? – спросил Росс. – Я вижу, малыш Джеффри растет не по дням, а по часам.

Элизабет вытянула ногу, и сын соскользнул с ее колена на пол. Он стоял и, казалось, уже хотел убежать прочь, но тут заметил, что Росс продолжает за ним наблюдать, и спрятал лицо в маминых юбках.

– Перестань, дорогой, не будь глупышкой. Это дядя Росс. Как дядя Уорлегган, только Росс твой родной дядя, и ты не должен его стесняться. Давай же, подними голову и поздоровайся.

Однако Джеффри Чарльз не послушался.

– Я себя не очень хорошо чувствую, но мы все волнуемся о здоровье моей бедной матушки. Ее сильно беспокоят глаза. Парк, хирург из Эксетера, приедет осмотреть ее на Новый год. У доктора Чоука и доктора Прайса самые неутешительные прогнозы.

– Мне очень жаль.

– Они говорят, что у нее рецидивное воспаление глаза. Повязывают ей на шею шелковый платок и затягивают, пока она не начинает задыхаться, а кровь не приливает к голове. И тогда они пускают ей кровь за ушами. Сейчас мама поехала отдохнуть к кузену в Бодмин. Я очень за нее беспокоюсь.

Росс помрачнел:

– Мой отец не доверял врачам. Надеюсь, ты получишь добрые вести.

Они замолчали. Элизабет наклонилась и шепнула что-то Джеффри на ухо. Мальчик сначала не двигался, а потом вдруг как-то хитро взглянул на Росса и выбежал из комнаты.

Элизабет посмотрела ему вслед.

– У Джеффри сейчас переломный возраст. Стараюсь его не баловать, пора уже отучать ребенка от капризов, – сказала она тоном, который свидетельствовал об обратном.

– Как Фрэнсис?

На лице Элизабет промелькнуло незнакомое Россу выражение.

– Фрэнсис? О, у нас все хорошо, спасибо, Росс.

– Лето очень быстро пролетело, а я так и не собрался вас навестить. Полагаю, Фрэнсис говорил тебе, что у нас с ним состоялся разговор.

– У тебя сейчас и своих забот хватает.

– Не настолько, чтобы закрывать глаза на проблемы других.

– Ну, пожалуй, этим летом нам удалось удержаться на плаву.

При этом вид у нее был такой, что невольно возникал вопрос, что она имеет в виду: состояние финансов или же состояние души?

– Не понимаю я Фрэнсиса, – сказал Росс.

– Мы таковы, какими появились на свет. Похоже, Фрэнсис родился игроком. Если он не возьмется за ум, то промотает все наследство и умрет в нищете.

Росс подумал о том, что в каждой семье есть свои повесы и транжиры, причем все их странности и пороки передаются из поколения в поколение. Это было единственное разумное объяснение. Хотя Джошуа… Даже Джошуа, которому было не занимать эксцентричности и который не мог пропустить ни одной юбки, успокоился, когда повстречал любимую женщину, и хранил ей верность, пока она не ушла в мир иной.

– А где Фрэнсис чаще всего проводит время?

– По-прежнему у Уорлегганов. Раньше, до того как ставки стали слишком высоки, нам даже было там весело. После рождения Джеффри я бывала у них всего два раза. А теперь меня не приглашают.

– Но ты же…

– О да, конечно, если я попрошу, Фрэнсис возьмет меня с собой. Но он говорит, что теперь их собрания стали исключительно мужскими. Уверяет, что мне там не понравится.

Элизабет посмотрела на складки своего голубого платья. Это была новая Элизабет, которая говорила прямо и беспристрастно, словно болезненный опыт научил ее смотреть на жизнь со стороны.

– Росс.

– Да?

– Я думаю, ты все-таки мог бы помочь мне в одном деле, если бы захотел…

– Продолжай.

– О Фрэнсисе ходят разные слухи. Я понятия не имею, правдивы они или нет. Я могла бы расспросить Джорджа Уорлеггана, но по определенным причинам не стану это делать. Ты знаешь, я не хочу тебя принуждать, но я буду очень признательна, если ты выяснишь для меня правду.

Росс пристально посмотрел ей в глаза. Да, не стоило сюда приезжать. Напрасно он думал, что сможет беседовать с этой женщиной наедине и не вспомнит при этом о своих прежних чувствах.

– Я сделаю все, что в моих силах. Буду рад тебе помочь. Но, увы, я не вращаюсь в тех же кругах, что и Фрэнсис. Мои интересы…

– Это можно устроить.

Росс посмотрел Элизабет в глаза.

– Как?

– Я могу попросить Джорджа Уорлеггана, чтобы он пригласил тебя на одно из своих собраний. Ты нравишься Джорджу.

– А о какого рода слухах идет речь?

– Говорят, что якобы Фрэнсис встречается с какой-то женщиной. Уж не знаю, правда это или нет, но я определенно не могу вдруг заявиться на их вечеринку. Не могу же я… шпионить за мужем.

Росс колебался. Понимает ли Элизабет, о чем просит? Ведь она фактически отводила роль шпиона ему. И к чему это приведет? Как его вмешательство сможет укрепить брак, если фундамент этого брака уже дал трещину?

– Не торопись с ответом, Росс, – тихо сказала Элизабет. – Подумай. Я понимаю, что прошу слишком много.

Изменившаяся интонация собеседницы заставила Росса оглянуться. В гостиную вошел Фрэнсис. Росс подумал о том, что, если подолгу сидеть в этой комнате, можно научиться узнавать по звуку шагов всех обитателей дома.

– Беседуете тет-а-тет? – поинтересовался Фрэнсис, иронически приподняв одну бровь. – Росс, да у тебя, никак, даже нет выпивки? Плохие же мы хозяева. Позволь, я смешаю тебе эгг-ног[19], чтобы согреться в этот зимний холод.

– Росс рассказывал о том, как продвигаются дела у него на шахте, – сказала Элизабет.

– Господи помилуй! Что за разговоры в сочельник! – Фрэнсис занялся приготовлением коктейля. – Росс, приходи к нам в гости в январе… или в феврале и рассказывай на здоровье о своих делах. Но только не сегодня, умоляю. Не станем же мы убивать праздничный вечер, сверяя пробы руды на медь.

Росс заметил, что Фрэнсис уже выпил, хотя пьян еще не был.

Элизабет встала.

– Когда так долго не видишься с кузеном, бывает сложно найти общую тему для разговора, – любезно пояснила она. – И нам, Фрэнсис, совсем не помешало бы чуть больше думать о Грамблере. Я должна уложить Джеффри.

И с этими словами Элизабет покинула гостиную.

Фрэнсис принес напитки. Он был в темно-зеленом сюртуке с засаленными манжетами. Последнее было крайне нехарактерно для аккуратиста Фрэнсиса. Однако больше никаких признаков грехопадения Росс не заметил. Волосы тщательно причесаны, галстук повязан, манеры в высшей степени изящные. Вот только лицо слегка пополнело, отчего Фрэнсис казался старше своих лет, и взгляд у двоюродного брата стал каким-то рассеянным, словно глаза его не хотели ни на чем подолгу останавливаться.

– Элизабет слишком серьезно относится к жизни, – заметил Фрэнсис. – Уфф! Так бы отреагировал на ее речи мой старик.

– Что меня всегда в тебе восхищало, так это умение изящно выразить свою мысль, – ответил Росс.

Фрэнсис взглянул на него с улыбкой.

– Давай без обид. Мы слишком давно не виделись. Какой смысл захлебываться от желчи? Это не украсит наш мир. Если будем дуться друг на друга по любому поводу, только добавим дурной крови для пиявок. Вот, попробуй.

Росс попробовал предложенный коктейль. И сказал:

– У меня нет повода для обид. Прошлое осталось в прошлом, я вполне доволен своей жизнью.

– Еще бы! – Фрэнсис глянул на Росса поверх кружки. – Мне нравится твоя жена. Я еще по рассказам Верити понял, что она мне понравится. У нее походка – как у резвого жеребенка. И в конце концов, если у женщины добрый нрав, то так ли важно, где она родилась: в Виндзорском замке или на Стиппи-Стэппи-лэйн?

– У нас с тобой много общего, – заметил Росс.

– Когда-то я тоже так думал. – Фрэнсис немного помолчал и спросил: – Ты говоришь о чувствах или об обстоятельствах?

– О чувствах. Очевидно, что в обстоятельствах ты ушел далеко вперед. Этот дом и наследство наших предков. Жена, которую, если можно так выразиться, мы оба выбрали. Деньги, которые можно просаживать за карточным столом и на петушиных боях, сын и наследник…

– Перестань, – перебил его кузен, – или я сейчас расплачусь от зависти к собственной судьбе.

– Я и мысли не допускал, что все это может оказаться под угрозой.

Фрэнсис поморщился и опустил кружку.

– Да брось. Нет никакой угрозы. Люди в своем неведении любят судить других. Со стороны все воспринимается иначе…

– Вот как? Тогда просвети меня.

Фрэнсис несколько секунд молча смотрел на Росса.

– Хочешь, чтобы я в канун Рождества излил тебе душу? Поверь, все мои неприятности покажутся тебе самыми обыденными. С тем же успехом можно послушать, как тетушка Агата жалуется на больные почки. Допивай, дружище, лучше опрокинем еще по одной.

– Спасибо. Сказать по чести, Фрэнсис… – начал Росс.

– «Сказать по чести», – передразнил его Фрэнсис, – это все, что ты можешь сказать Росс? Любимая жена, красивая, как ангел, возможно, даже скорее ангел, чем земная женщина. Дом наших предков, увешанный их любопытнейшими портретами… О да, я видел, как Демельза разглядывала эти портреты с открытым ртом. Красивый сын, который воспитывается подобающим образом: «Почитай отца твоего и мать твою, чтобы продлились дни твои на земле». И наконец, деньги, чтобы просаживать их за карточным столом и на петушиных боях. Просаживать. Мне нравится это словечко. Очень выразительное. Сразу в голове возникает картинка, как принц Уэльский проигрывает пару тысяч гиней в закрытом клубе «Уайтс».

– Все в мире относительно, – спокойно заметил Росс. – Если сельский сквайр просадит пятьдесят гиней, то для него это равносильно проигрышу наследника короля Георга в две тысячи.

Фрэнсис рассмеялся.

– Ты судишь по собственному опыту. Я и запамятовал. Ты так давно остепенился, что я уже стал забывать, каким ты был в прошлом.

– Это правда, – кивнул Росс. – Но позволь заметить, что нам угрожает куда большая опасность, За нами не стоит благожелательно настроенный парламент, готовый оплатить сто шестьдесят тысяч наших долгов или выделять по десять тысяч в год на капризы наших любовниц.

– Ты, как я погляжу, хорошо информирован о жизни при дворе.

– Новости быстро разлетаются, касаются они принца или сельского сквайра.

Фрэнсис покраснел.

– Что ты хочешь этим сказать?

Росс поднял свою кружку.

– Только то, что этот напиток отлично согревает.

– Возможно, ты будешь разочарован, – сказал Фрэнсис, – но меня не интересуют сплетни, которые измышляют старухи на лавочках. Я спокойно двигаюсь своей дорогой, а они пусть исходят злобой, если им так нравится. Никто из нас не защищен от злых языков. Взять хоть тебя, Росс.

– Ты меня неправильно понял. Меня не волнуют сплетни и выдумки праздных старух. Но в долговой тюрьме сыро и жутко воняет. Неплохо бы тебе об этом задуматься, пока еще не поздно.

Фрэнсис, прежде чем продолжить разговор, раскурил длинную трубку, бросил уголек обратно в камин и отложил щипцы в сторону.

– Элизабет, наверное, поведала тебе целую историю?

– Да эту историю уже знает вся округа.

– Я смотрю, люди знают о моих делах больше моего. Не подскажешь, какое мне следует принять решение? Может, стать методистом и таким образом спасти свою грешную душу?

– Мой дорогой друг, – сказал Росс, – я люблю тебя, и мне не безразлично твое благополучие. Но как бы я к тебе ни относился, ты и без моей помощи найдешь кратчайшую дорогу в ад. Фортуна может подарить человеку земли и семью, но мозгов она тебе не подарит. Если хочешь потерять все, что имеешь, – вперед, и будь проклят.

Фрэнсис некоторое время скептически смотрел на Росса, потом опустил трубку и похлопал его по плечу.

– Речь настоящего Полдарка. Мы никогда не были примерной семейкой. Давай разругаемся и проклянем друг друга, но только сделаем это все любя. А потом напьемся. Ты и я, и к черту всех кредиторов!

Росс взял свою пустую кружку и мрачно посмотрел на донышко. Фрэнсис тут же откликнулся на этот немой вопрос. Разочарование, из какого бы источника оно ни исходило, ожесточило Фрэнсиса, но оно не затронуло глубинной сущности человека, которого Росс знал и любил.

В этот момент Бартл внес в гостиную два канделябра. Желтое пламя свечей ярче вспыхнуло на сквозняке, и в комнате вдруг стало светло. Росс заметил в углу прялку Элизабет. Рядом с диваном лежала на спине тряпичная кукла, из ее распоротого живота торчала соломенная набивка. В кресле стояла плетеная корзина с рукоделием и лежали пяльцы с наполовину законченной вышивкой. Свечи привнесли в гостиную теплую, дружескую атмосферу. Задернутые шторы на окнах охраняли покой и уют.

Все говорило о том, что в этой комнате хозяйничают женщины. И мужской разговор, что несколько минут велся в этих стенах, связал их обоих крепкими узами, которые основывались на понимании и терпимости. Они были солидарны в вопросах пола и кровного родства и с уважением относились к былой дружбе.

В тот момент Росс подумал, что, возможно, половина всех волнений Элизабет – следствие вечного страха женщин остаться без защитника. Фрэнсис пил. Он играл и проигрывал немалые суммы. Фрэнсиса видели с другой женщиной. Не самая приятная история. Но и не такая уж редкая. Однако для Элизабет это принимало масштабы трагедии. Да, неразумно терять чувство перспективы. Другие мужчины тоже пьют и играют. Долги нынче в моде. Мужчины всегда заглядывались на красавиц, которые не принадлежали им по закону, и обделяли вниманием красавиц, к которым успели привыкнуть в браке. Из всего этого отнюдь не следовало, что Фрэнсис катится прямиком в ад.

В любом случае, сегодня канун Рождества, день, когда принято собираться всей семьей, и вовсе ни к чему сеять новые раздоры.

Росс решил, что зашел уже достаточно далеко. Пора было остановиться. Он подумал о юной Демельзе, которая, полная надежд, примеряет в спальне свое лучшее платье. Главное, чтобы она не слишком затянула корсет. К счастью, Верити следит за организацией праздника. Мысли о Демельзе согрели Росса и озарили его душу, как принесенные Бартлом свечи осветили гостиную.

К черту все треволнения. Рождество – неподходящее время для тревог и забот. Да, возможно, они снова вернутся и будут мешать людям жить, но это будет потом, уже в январе.

Ужин начался в пять и продолжался до семи сорока. Праздничный стол был под стать эпохе, дому и времени года. Начали с горохового супа, за ним последовали жареный лебедь под сладким соусом, гусиные потроха, бараний бифштекс, пирог с куропаткой и четыре бекаса. На второе подали сливовый пудинг с коньячным соусом, сладкие пироги, заварной крем и печенье. Все это запивали портвейном, мадерой и домашним элем.

Но Россу казалось, что за столом недоставало главного, а именно – дядюшки Чарльза. Не хватало его необъятного пуза, отрыжки, которую он не особенно сдерживал, и его грубоватых добродушных шуток. Теперь останки этого заурядного, но вполне добродушного здоровяка гнили на кладбище и постепенно воссоединялись с землей, которая при жизни была источником его благосостояния. Его природное чувство юмора вскоре послужит удобрением для буйных зарослей сорняков на церковном погосте. Но в этом доме, вдали от которого покойный Чарльз за все свои шестьдесят восемь лет провел всего несколько ночей, все еще чувствовалось присутствие его ауры, и Росс ощущал ее гораздо острее, чем ауру портретов сорока шести предков Полдарков.

То, что Чарльза больше не было за столом, вызывало не печаль, а скорее недоумение.

Для такой маленькой компании обеденный зал был слишком просторным и холодным, поэтому стол решили накрыть в зимней гостиной, с окнами на запад и стенами, до потолка обшитыми деревянными панелями. К тому же гостиная соседствовала с кухней, что было очень удобно. Подходящая сцена для первого выхода Демельзы.

Верити зашла в большую гостиную и объявила, что обед подан. Элизабет тоже была в гостиной, и они все вместе, непринужденно болтая, вышли из комнаты. И в этот момент спустилась Демельза.

На ней было платье, которое сшили по заказу Верити. Очень бледный розовато-сиреневый шелк, рукава до локтя, кринолин небольшой, спереди расходится в форме буквы «А», приоткрывая салатный корсаж в цветочек и нижнюю юбку.

Но удивило Росса не то, как выглядела Демельза, а то, как она держалась. Конечно же, он был доволен, ведь жена еще никогда не была столь обворожительна. Демельза по-своему могла бы даже составить конкуренцию Элизабет, которая почти всегда превосходила всех своих соперниц и красотой лица, и цветом кожи. Сейчас проявились самые выигрышные черты Демельзы: ее прекрасные темные глаза, аккуратно уложенные волосы и бледно-оливковая кожа, которая словно бы светилась изнутри. Верити, не скрывая, гордилась своей новой родственницей.

Но за обедом Демельза очень уж опасалась за крючки на своем корсете. На взгляд Росса, она переусердствовала с манерами, попробовав множество блюд, но так и не положив на свою тарелку ни одной приличной порции. Тут Демельза превзошла даже известную своим весьма скромным аппетитом Элизабет. Человек мнительный мог бы заподозрить, что она таким образом передразнивает хозяйку дома. Росс был удивлен: похоже, Демельза рвалась в бой.

Обычно за столом она всегда была очень разговорчива, засыпала сотрапезников вопросами, делилась своими идеями, но сейчас почти не участвовала в общем разговоре и, в то время как все пили кларет, пила только домашний эль. Однако при этом нельзя было сказать, что ей скучно. Демельза проявляла живой интерес, когда Элизабет рассказывала о незнакомых ей людях или о смешных проделках Джеффри Чарльза. Когда к ней обращались, она отвечала любезно и естественно, без жеманства. Назойливые расспросы тетушки Агаты ее ничуть не смущали, она только поглядывала на Росса, который сидел рядом с тетей и громко повторял ответы ей на ухо. Таким образом, он сам должен был подбирать правильные слова.

Начали обсуждать слухи об очередном покушении на короля. Последний слух о том, как Маргарет Николсон бросилась к монарху из толпы и попыталась заколоть его ножом в момент выхода из дворца, определенно был достоверным. Росс отпустил пару циничных замечаний по поводу качества сукна королевского камзола. Элизабет сообщила о том, что королевской прислуге не платят жалованье вот уже двенадцать месяцев.

Потом разговоры переключились на Францию и великолепие ее двора. Фрэнсис выразил удивление по поводу того, что никто еще не попытался заколоть Людовика, который уж точно заслуживал этого больше, чем Фермер Джордж[20]. А еще французская королева пыталась излечить все свои болезни при помощи месмеризма.

Верити призналась, что была бы не прочь излечить таким способом свою простуду. Дело в том, что врачи прописали ей выпивать по пинте морской воды в день, но оказалось, что она просто не в состоянии ее проглотить. По утверждению доктора Чоука, причина всех простуд – грязный воздух. Сырое мясо на вертеле портится через сорок минут, однако, если поместить это мясо в соляной раствор, оно долгое время остается свежим. Росс заметил, что Чоук просто старый осел. Фрэнсис склонен был с этим согласиться, поскольку доктор не смог вылечить собственную жену: Полли так и не родила ему наследника. Элизабет перевела разговор на больные глаза своей матери.

Фрэнсис успел выпить за обедом десять бокалов портвейна, но на нем это никак не отразилось. Росс обратил внимание на сие обстоятельство, так как в былые времена именно Фрэнсис всегда первым оказывался под столом.

«Слабоват парень для крепких напитков», – так говаривал о нем Чарльз.

Без четверти восемь дамы встали из-за стола и вышли из гостиной, предоставив мужчинам пить бренди и курить трубки за усыпанным крошками, неубранным столом.

Завели разговор о делах, но он не успел получить развития: в дверях появилась миссис Табб.

– Прошу прощения, сэр. К вам гости.

– Кто?

– Джордж Уорлегган и мистер Джон Тренеглос с супругой, сэр.

Росса аж передернуло от такого неприятного сюрприза. В этот вечер у него не было ни малейшего желания общаться с преуспевающим Джорджем. К тому же, Росс не сомневался в этом, Рут не приехала бы в Тренвит, если бы знала, что они с Демельзой тоже здесь.

Но изумление Фрэнсиса было неподдельным.

– Мать честная! Неужели нагрянули к нам с визитом в канун Рождества? Куда ты их отвела, Эмили?

– Господа в большой гостиной, сэр. Миссис Элизабет просит вас прийти и помочь их развлечь. Сказала, что они ненадолго.

– Да, конечно. – Фрэнсис поднял бокал. – Мы уже идем.

Миссис Табб вышла, и он раскурил трубку.

– Ну надо же, Уорлегган! Я-то думал, что он проводит Рождество в Кардью. Как думаешь, это совпадение? И Джона с Рут прихватил. Росс, а ты помнишь, как мы в детстве дрались с Джоном и Ричардом?

Росс помнил.

– Джордж Уорлегган – великий человек, – сказал Фрэнсис. – Он, прежде чем сыграть в ящик, половину Корнуолла себе отхватит. Джордж и его кузен уже заполучили половину моего состояния. – Фрэнсис рассмеялся. – На вторую половину они тоже нацелились, но ничего не получат. Есть вещи, которые не ставят на кон.

– Его кузен? – переспросил Росс.

– Кэри Уорлегган, банкир.

– Славное имя. Я слышал, его прозвали Ростовщиком.

– Цыц! Хочешь оскорбить гостей?

– На мой вкус, их семейство становится слишком назойливым. Я предпочитаю общество попроще.

– За ними будущее, Росс. Семьи вроде Чиноветов и Полдарков уже отжили свое.

– Я не ставлю под вопрос их силу, мне лишь не нравится то, как они ее используют. Если у человека избыток жизненной энергии, пусть направит ее на совершенствование собственного духа, а не на то, чтобы завладевать душами других.

– Это, пожалуй, применимо к кузену Кэри, но к Джорджу вряд ли имеет отношение.

Росс подумал о том, что Демельзе теперь предстоит встретиться еще и с этими людьми.

– Допивай свой портвейн, нас ждут, – сказал он кузену.

– Знаешь, это довольно странно, – заметил Фрэнсис. – Философы непременно подыскали бы этому явлению какое-нибудь хитрое название. Но по мне, так это все от испорченности натуры.

– О чем ты толкуешь?

– Ну, не знаю. – Фрэнсис замялся. – Мы завидуем людям, у которых есть то, чего нет у нас. Хотя, может статься так, что у них этого вовсе и нет. Я ясно выразил свою мысль? Похоже, что нет. Что ж, идем пообщаемся с Джорджем.

Они встали из-за стола, прошли в холл и еще там услышали долетавшие из гостиной крики и громкий смех.

– Устроили в моем доме балаган, – скривился Фрэнсис. – Этот Джордж что, совсем не умеет вести себя прилично?

– Сто против одного, это Джон Повелитель Гончих.

Войдя в гостиную, они обнаружили, что догадка Росса верна.

Джон Тренеглос сидел за прялкой Элизабет и пытался ее крутить. Со стороны казалось, что дело это, в общем-то, не хитрое, если иметь определенную сноровку. Но как раз сноровки Джону Тренеглосу и не хватало.

Он умудрялся какое-то время плавно крутить колесо, но потом сбивался с ритма, слишком сильно нажимал на педаль, пряжа натягивалась, и веретено останавливалось.

Пока у него все получалось, в гостиной стояла тишина, только Тренеглос и Уорлегган изредка перекидывались ничего не значащими фразами, но как только Джон сбивался с ритма, все начинали дружно хохотать.

Джон Тренеглос, сильный неуклюжий мужчина лет тридцати, веснушчатый, с соломенными волосами и глубоко посаженными глазами, был известен как отличный наездник, превосходный стрелок и лучший борец-любитель в двух графствах. Кроме того, он слыл бретером, а в любых играх, требующих умственных усилий, проявлял себя полным болваном. В этот вечер он заявился с визитом в старом, сшитом из коричневого бархата сюртуке для верховой езды и плисовых бриджах. Джон вообще частенько бахвалился тем, что никогда не снимает бриджи для верховой езды, даже в постели.

Росс удивился, не увидев среди гостей Демельзы.

– Ты проиграл, – сказал Джордж Уорлегган и помахал Фрэнсису рукой. – Пять гиней мои.

– Еще одна попытка. Эта была пробной. Будь я проклят, если не одолею эту хитрую штуковину.

– А где Демельза? – спросил Росс у Верити, которая стояла возле двери.

– Наверху. Она захотела немного побыть одна, вот я и спустилась.

– Джон, вы сломаете прялку, – с улыбкой заметила Элизабет. – У вас слишком сильные ноги.

– А ну слезай немедленно! – Это уже вмешалась супруга Тренеглоса.

Но Джон подзаправился отменным бренди и не обращал на женщин внимания. Он во второй раз запустил колесо, и теперь казалось, что ему удалось укротить прялку. Но в какой-то момент он попытался увеличить скорость, пряжа опять натянулась, и колесо резко остановилось. Джордж торжествующе завопил, а Джон с негодующим видом встал из-за прялки.

– Вот зараза! Еще три попытки, и я бы одолел ее. Элизабет, вы должны показать мне пару приемов. Ладно, старина, держи свои деньги. Нечестный выигрыш так и лезет к тебе в карман.

– Джон такой азартный, – пояснила его жена. – Я испугалась, что он сломает вашу прялку. Думаю, мы все слегка перебрали, остальное довершило рождественское настроение.

Джон не проявлял интереса к моде, чего нельзя было сказать о его супруге, новоиспеченной миссис Тренеглос. Рут Тиг, выглядевшая серой мышкой на благотворительном пасхальном балу, за это время продвинулась далеко вперед. Росс еще тогда, на балу, понял, что за ее непримечательной внешностью скрывается нечто большее. В этот вечер на Рут было платье без кринолина, из превосходного шелка в цветочек, с блестками на плечах и на талии. Довольно неудобный наряд для поездок верхом по сельской местности, но можно было не сомневаться в том, что гардероб миссис Тренеглос отлично укомплектован. Теперь Джону будет куда потратить свои деньги, помимо охоты. Да и своевольничать, как прежде, он уже вряд ли сможет.

– Здравствуйте, здравствуйте, капитан Полдарк, – иронично произнес Тренеглос. – Мы с вами соседи, а вот повстречались только сейчас. Вы эдак скоро Робинзоном Крузо заделаетесь.

– О, дорогой, не волнуйся за капитана, у него есть Пятница, – тихо сказала Рут.

– Кто? А, ты имеешь в виду Джуда. – Непонятливость Тренеглоса смягчила колкость его супруги. – Старый лысый дурак. Он мне как-то надерзил. Не будь он вашим слугой, я бы его хорошенько отдубасил. Как там дела на шахте? Мой старик-отец просто в восторге, только и рассказывает, как вы медь лопатами гребете.

– Ничего выдающегося, – ответил Росс. – Но пока дела идут хорошо.

– Ей-богу, неужели обязательно говорить о делах? – вздохнул Джордж. – Элизабет, сыграйте нам на арфе. Давайте споем.

– У меня нет голоса, – мило улыбнулась Элизабет. – Но если вы подпоете…

– Мы все вам подпоем, – почтительно сказал Джордж. – Ваша игра украсит наш чудесный вечер.

В отличие от Джона Тренеглоса, чья родословная восходила к Роберту, графу де Мортену, Джордж был весьма учтив. В этот вечер на нем был сшитый по последней моде розовый приталенный сюртук с темно-желтыми лацканами. Трудно было даже представить, что всего одно поколение отделяло его от скрюченного старика, который ходил в простой одежде, жил в лачуге, жевал табак и с трудом мог нацарапать на бумаге собственное имя. Внука кузнеца в Джордже выдавали лишь крупные черты лица, полные капризные губы и мощная короткая шея на широких плечах.

– Демельза вообще думает спускаться? – тихо спросил Росс у Верити. – Уж не испугалась ли она гостей?

– Нет, я думаю, что она даже не знает об их приезде.

– А не сыграть ли нам партию-другую в фараон? – предложил Фрэнсис. – В субботу мне чертовски не везло; может, сегодня фортуна окажется более благосклонной.

Однако его предложение не встретило отклика, и на Фрэнсиса тут же зашикали. Элизабет просто обязана сыграть на арфе. Они специально для этого приехали. Джордж уже тащил из угла арфу, а Джон вынес в центр комнаты стул для Элизабет. Та протестовала, но улыбалась и в конце концов поддалась на уговоры. И как раз в этот момент в гостиную вошла Демельза.

Ей уже стало лучше – она только что избавилась от съеденной еды и выпитого эля. Процедура, конечно, малоприятная, но зато после нее Демельза, как старые римские сенаторы, почувствовала себя значительно лучше. Проклятая тошнота покинула ее вместе с едой, так что все было просто прекрасно.

Как только она вошла, присутствующие тут же умолкли.

Первой заговорила Элизабет:

– Это наша новая кузина Демельза. Жена Росса.

Демельза растерялась от такого наплыва гостей, с которыми ей теперь предстояло познакомиться. С Рут Тиг она уже встречалась однажды, когда та заезжала к Россу. Дважды Демельза видела, как ее супруг, старший сын старого Тренеглоса, один из самых крупных мужчин в округе, выезжал на охоту. Но это все было давно, когда она сама еще была голенастой девчонкой, растрепанной судомойкой, на которую никто бы и внимания не обратил. Хотя Рут тогда вроде бы ее заметила. Демельза робела перед этими людьми, а перед Джорджем Уорлегганом в особенности; она оценила его наряд и решила, что перед ней как минимум сын лорда. Но к этому времени Демельза успела усвоить простую истину: люди, даже самые родовитые и благородные, оценивают тебя в зависимости от того, насколько ты сама себя ценишь.

– Черт побери, Росс, где вы прятали этот маленький бутончик? Как неблагородно с вашей стороны скрывать от нас такую красоту, – сказал Тренеглос и обратился к Демельзе: – К вашим услугам, мэм.

Ну и что на это ответить? Не говорить же: «К вашим услугам, сэр». Демельза ограничилась скромной улыбкой. Она позволила представить себя остальным, приняла от Верити бокал портвейна и, пока гости не смотрели, одним глотком наполовину осушила его.

– Так вот, значит, какая у вас жена, Росс, – сладким голоском сказала Рут. – Присядьте со мной, дорогая. Расскажите мне о себе. В графстве весь июнь только о вас и говорят.

– Да, – согласилась Демельза, – люди очень любят посплетничать, вы не находите?

Джон расхохотался и хлопнул себя по ляжкам.

– В самую точку, мэм. У меня тост: счастливого нам Рождества, а все сплетни пусть идут к черту!

– Джон, ты пьян, – строго сказала Рут. – Если мы сейчас же не уедем, ты не сможешь удержаться в седле.

– Сначала мы должны послушать игру Элизабет, – напомнил Джордж и многозначительно посмотрел на хозяйку дома.

– Вы поете, миссис Полдарк? – поинтересовался Джон.

– Я? – удивилась Демельза. – Нет. Только когда счастлива.

– А разве мы все не счастливы сегодня? – спросил Джон. – Сочельник как-никак. Вы просто обязаны спеть для нас, мэм.

– Она поет, Росс? – полюбопытствовал Фрэнсис.

Росс посмотрел на Демельзу, та отчаянно затрясла головой.

– Нет, – сказал он.

Но отказ не возымел на гостей действия.

Демельза поскорее осушила бокал, его вновь наполнили.

– Я пою только для себя, – призналась она. – То есть нот я совсем не знаю. Пусть хоз… миссис Элизабет сначала нам сыграет. А потом, может быть…

Элизабет пробежала пальцами по струнам арфы. Тихий, как журчание ручейка, звук стал аккомпанементом общей беседе.

– Если вы напоете пару строк, – сказала Элизабет, – то, думаю, я смогу подобрать мелодию.

– Нет-нет! – испуганно отшатнулась Демельза. – Сперва – вы. Вы уж, пожалуйста, сначала нам сыграйте.

Элизабет начала играть, и все сразу умолкли, даже подвыпивший Джон и перебравший Фрэнсис. Как-никак все они были корнуоллцами, и музыка для них имела особое значение.

Элизабет сыграла отрывок из Генделя, а потом коротенькую сонату Крумпхольца. Вибрирующая мелодия арфы наполнила гостиную, и, кроме потрескивания дров в камине, в комнате не было слышно больше никаких звуков. Пламя свечей выхватывало из полумрака профиль Элизабет, ее тонкие руки, перебирающие струны инструмента, и даже казалось, будто у нее над головой появился нимб. За спиной Элизабет, заложив руки за спину, стоял Джордж Уорлегган. Обходительный и в то же время суровый, он не сводил с нее глаз.

Верити поставила поднос с бокалами на пол и опустилась на стул. Она сидела, сцепив руки на коленях, и на фоне мориновых штор четко вырисовывался ее профиль: слегка поднятая голова и полоска шеи над кружевным фишю. В этот момент она была похожа на ту Верити, какой была четыре года назад. Фрэнсис сидел, развалясь в кресле, глаза у него были полуприкрыты, но он слушал. Рядом с ним тетушка Агата методично шамкала губами и пускала слюну из уголка рта, но тоже слушала, хотя и мало что слышала. Рут Тренеглос, отличаясь от старой леди пышностью своего наряда, странным образом походила на нее своими манерами. Глядя на нее, сразу можно было сказать, что она хоть и не красавица, но натура незаурядная, способная на весьма решительные поступки.

Рядом с Рут сидела Демельза. Она только что прикончила третий бокал портвейна и с каждой минутой чувствовала себя все лучше и лучше. У Демельзы за спиной стоял Росс. Он держался несколько отстраненно и с некоторым беспокойством переводил взгляд с одного гостя на другого. Джон Тренеглос успевал слушать арфу и таращиться на Демельзу, которой был откровенно очарован.

Музыка смолкла, Демельза откинулась на спинку стула и улыбнулась Россу. Аплодисменты прозвучали тише, чем можно было ожидать каких-нибудь десять минут назад. Мелодия арфы затронула в душах слушателей самое сокровенное. Она пела им не о веселом Рождестве, но о любви и печали, о человеческой жизни, с ее странным началом и неминуемым концом.

– Великолепно! – возвысил голос Джордж. – Мы с лихвой вознаграждены за столь долгий путь к вашему дому. Элизабет, вы задели струны моего сердца.

– Элизабет, сыграй еще ту канцонетту, – попросила Верити. – Мою любимую.

– Она не так хороша, если не подпевать.

– Да нет же, подпевать вовсе не обязательно. Прошу, сыграй, как играла в прошлое воскресенье.

Все снова умолкли. Элизабет сыграла какой-то коротенький отрывок из Моцарта, а потом и канцонетту Гайдна.

А когда закончила, какое-то время никто не мог произнести ни слова.

– Это моя любимая, – первой подала голос Верити. – Сколько ни слушаю, не могу наслушаться.

– Я их все люблю, – сказал Джордж. – Вы играли как ангел. Умоляю, сыграйте еще.

– Нет, – улыбнулась Элизабет. – Теперь очередь Демельзы. Давайте послушаем, как она поет.

Демельза пребывала под воздействием последнего музыкального произведения и бокала крепкого вина.

– После такого я просто не смогу, – вздохнула она. – Признаюсь, я в душе молилась, чтобы вы обо мне не вспомнили.

Все рассмеялись.

– Мы послушаем, как вы поете, и сразу уедем, – сказала Рут и искоса глянула на супруга. – Прошу вас, миссис Полдарк, отбросьте вашу скромность и порадуйте нас своим пением. Мы все в нетерпении.

Демельза встретилась с Рут взглядом и увидела в ее глазах вызов. Портвейн придал ей храбрости, и она приняла этот вызов.

– Хорошо…

Росс со смешанными чувствами наблюдал за тем, как Демельза подошла к арфе и села на место Элизабет. Демельза не умела извлекать звуки из этого инструмента, но чутье подсказывало ей, что надо сесть именно так.

Все остальные собрались в круг и таким образом избавили ее от необходимости стоять, не зная, куда деть руки. Вот только каких-то десять минут назад все гости были в приподнятом настроении и даже были готовы ей подпевать. Но искусная игра Элизабет изменила атмосферу в гостиной. Пение Демельзы определенно должно было вызвать у слушателей разочарование. Все сразу заметят, что это просто небо и земля.

Демельза устроилась поудобнее, расправила плечи и тронула пальцем струну. Звук получился приятный, и это придало ей уверенности. Демельза была прямой противоположностью Элизабет. Сияющий нимб исчез, его место заняла земная корона.

Демельза взглянула на Росса. В ее глазах заплясали лукавые искорки, и она запела.

Она пела чуть хрипловатым голосом, почти контральто, только на ноту ниже, но не стремилась покорить слушателей его богатым звучанием. В исполнении Демельзы песня была посланием, которое она искренне хотела донести до каждого, кто ее слушал.

Я для тебя, любовь, сорвуБутон, горящий ало.Я для тебя, любовь, живу,Но есть у розы жало.Коль доказательств хочешь тыМоей душевной страсти,Я кровью оросить цветыПочту, мой друг, за счастье.Уколот палец – не беда,Лизнул – и боль забыта.Но не излечишь никогдаТо сердце, что разбито.

Слушатели молчали, и Демельза кашлянула, давая понять, что ее выступление закончилось. Все начали выражать свое одобрение: кто-то из вежливости, а кто-то вполне искренне.

– Прелестно, – чуть приоткрыв глаза, произнес Фрэнсис.

Тренеглос шумно выдохнул.

– Мне понравилось, – сказал он. – Ей-богу, очень понравилось.

– А я так боялась, что вам не понравится, – игриво ответила Демельза. – Ей-богу, очень боялась.

– Весьма остроумный ответ, – заметил Тренеглос, он только сейчас начал понимать, почему Росс решился вызвать неодобрение общества, женившись на судомойке. – У вас есть еще в запасе?

– Песни или ответы? – спросила Демельза.

– Никогда прежде не слышала эту песенку. Она меня очаровала, – призналась Элизабет.

– Я о песнях, милая, – сказал Тренеглос и приосанился. – Уверен, остроумных ответов у вас в достатке.

– Джон, – вмешалась его жена. – Нам пора.

– Но мне здесь хорошо. Верити, благодарю. Фрэнсис, портвейн просто великолепный. Ты где его покупал?

– У Тренкромов. Но мне показалось, что на этот раз он не так хорош. Думаю сменить поставщика вина.

– Я на днях закупил неплохого портвейна, – сказал Джордж. – Правда, пришлось оплатить налог, и вся партия обошлась мне почти в три гинеи за тринадцать кварт.

Фрэнсис насмешливо приподнял одну бровь. Джордж был хорошим другом и невзыскательным кредитором, но никогда не мог удержаться от того, чтобы не упомянуть в разговоре, сколько он потратил на ту или иную сделку. Пожалуй, это было единственным, что выдавало его происхождение.

– Элизабет, а как вы управляетесь с прислугой? – нараспев спросила Рут. – Мне так приходится несладко. Матушка сегодня утром пожаловалась, что слуги сейчас совсем от рук отбились. Говорит, нынешняя молодежь только и думает, как бы возвыситься над своим положением.

Но ее перебила Верити.

– Прошу тебя, Демельза, спой нам еще одну песню, – попросила она. – Ту, которую ты любила напевать, когда я у вас гостила. Помнишь? Песня рыбака.

– Мне все такие нравятся, – сказал Джон. – Черт меня подери, я и не подозревал, что мы окажемся в компании столь одаренных дам.

Демельза осушила наполненный кем-то бокал, пробежалась пальцами по струнам и тихо сказала:

– У меня есть еще одна песня.

Она посмотрела из-под опущенных ресниц на Росса, потом на Тренеглоса. От выпитого вина глаза у нее заблестели.

И она запела, тихим, но при этом очень ясным голосом:

Собой хороша и к тому жеСовсем не тоскует о муже.Отец мой твердит: экий стыд, экий стыд, экий стыд!Дерзка, весела и игриваИ жить обожает красиво,Чарует, пленит, ворожит, ворожит, ворожит.Средь ночи гадал я на свечке,Боялся в любви я осечки,Она ведь, любовь, как война, как война, как война.Сказала свеча: будь храбрееИ пей ты ее, не робея,Любовь как вино – пей до дна, пей до дна, пей до дна!

Тут Демельза сделала паузу, чуть прикрыла глаза, глянула на Тренеглоса и запела последний куплет:

Ах, юность моя золотая,Подружка моя не святая,Мы в доме ее – как в гнезде, как в гнезде, как в гнезде.Забыли о муже – а нынеУстал он блуждать на чужбинеИ вспомнил про дом. Быть беде, быть беде, быть беде…

Джон Тренеглос взревел от удовольствия и хлопнул себя по ляжкам. Демельза подлила себе еще портвейна.

– Браво! – сказал Джордж. – Мне понравилось. Звучит легко и приятно. На мой взгляд, исполнено просто прекрасно!

Рут встала:

– Идем, Джон. Мы так и до завтра домой не доберемся.

– Какой вздор, дорогая! – Джон потянул за цепочку часов, но они не желали выползать из глубокого кармана. – У кого-нибудь есть часы? Уверен, еще нет и десяти.

– Вам не понравилась моя песня, мэм? – спросила Демельза, обращаясь к Рут.

– Отчего же? – едва пошевелив губами, сказала Рут. – Я нахожу ее весьма поучительной.

– Сейчас половина десятого, – сообщил Уорлегган.

– Неужели, мэм? – сказала Демельза. – Не думала, что вас надо просвещать в подобного рода вещах.

У Рут даже ноздри от напряжения побелели. Вряд ли Демельза поняла всю подоплеку своего замечания – после пяти бокалов портвейна ей было не до того, чтобы тщательно продумывать свои остроты. Росс подошел к жене сзади и коснулся ее руки.

– Я совсем не это имела в виду, – ответила Рут, глядя мимо Демельзы. – Росс, примите мои поздравления, ваша супруга весьма искушена в искусстве развлечений.

– Я бы так не сказал. – Росс сжал руку Демельзы. – Но она быстро учится.

– Выбор наставника имеет огромное значение, вы не находите?

– О да, – согласилась Демельза. – Росс так добр, любую женщину, даже самую унылую и бесцветную из нас, он может превратить в блестящую красавицу.

Рут похлопала ее по руке. Наконец-то ей представилась возможность взять реванш.

– Не думаю, что вы компетентны в этом вопросе, дорогая.

Демельза посмотрела на Рут и кивнула:

– Да, пожалуй, мне следовало сказать – «любую женщину, кроме самых унылых и бесцветных».

Верити поспешила вмешаться в разговор, пока обмен колкостями не вылился во что-нибудь более серьезное. Гости начали двигаться к выходу из гостиной. Даже Джон наконец встал со стула. Все перешли в холл.

Пока гости смеялись и вели прощальные разговоры, Рут сменила изящные туфельки на туфли для верховой езды. Ее сшитый по последней моде плащ вызывал восхищение. Целых полчаса было потрачено на душевные прощания и обмен искренними пожеланиями в связи с праздниками, и ни одна шутка не осталась без ответа. Наконец вся компания расселась на лошадей, и те, цокая копытами, двинулись от дома по подъездной дорожке. Парадная дверь закрылась, Полдарки снова остались одни.

С какой стороны ни взгляни – это был звездный час Демельзы. Смотрины прошли с исключительным успехом. О том же, что успех этот частично был следствием тошноты за обеденным столом и пяти бокалов портвейна, выпитых в самый ответственный момент вечера, не знал никто, кроме нее самой.

Спустя два часа Росс с Демельзой, пожелав родственникам доброй ночи, поднимались к себе по широкой, увешанной портретами лестнице. Росс думал о том, что сегодня увидел свою жену в новом свете. На протяжении всего вечера к его внутренней радости примешивалась изрядная доля удивления. Очарование, даже красота Демельзы, когда она появилась в своем недавно сшитом модном платье. То, с каким скромным достоинством жена держалась за обеденным столом. Он-то ожидал, что Демельза либо занервничает и замкнется в себе, либо, наоборот, будет вести себя очень шумно и примется с волчьим аппетитом сметать с тарелок все подряд. Да еще в придачу ко всему Демельза, не уронив достоинства, чуть хрипловатым голосом, с характерным для здешних мест мягким «р» исполнила эти игривые песенки. Она кокетничала с Джоном Тренеглосом прямо под носом у Рут… и, чего уж греха таить, и у него под носом тоже.

После отъезда гостей Демельза, как ни старалась, не смогла держаться подальше от портвейна. Все сели играть в мушку. Все, кроме Демельзы, потому что она не знала правил игры. И Росс заметил, как жена, прохаживаясь по гостиной, тайком налила себе еще пару бокалов.

И вот теперь Демельза степенно поднималась рядом с ним по широкой лестнице. Она держалась прямо и невозмутимо. На фоне светло-зеленого шелка ее сильная тонкая шея и плечи напоминали белую сердцевину цветка.

Да, сегодня он увидел жену другими глазами, словно бы со стороны. Впервые оказавшись в обществе, где Росс чувствовал себя словно рыба в воде, но для не самой все было в новинку, Демельза сумела доказать, что способна за себя постоять. Росс больше не жалел о том, что принял приглашение Фрэнсиса. Он вспомнил слова Элизабет: «Ты должен вывозить жену в свет». Да, теперь, если только Демельза сама захочет, это вполне осуществимо. Перед ними обоими открывалась новая жизнь. Росс был доволен, он почувствовал прилив сил и гордость за свою молодую жену.

Когда они подошли к спальне, молодая жена икнула. Она тоже чувствовала, что в ней происходят какие-то изменения. Она ощущала себя кувшином с перебродившим, полным пузырьков сидром. У нее слегка кружилась голова, во рту был привкус желчи, и ей, как и Россу, совсем не хотелось спать.

Демельза обвела взглядом со вкусом обставленную спальню, бледно-розовые тисненые обои и парчовые шторы.

– Росс, – сказала она. – Мне не нравится, что эти птички такие пестрые. Дрозды не бывают такими пестрыми. Если кому-то так захотелось изобразить птиц на шторах, почему бы не нарисовать им пятнышки настоящего цвета? Не бывает птиц с розовыми пятнышками. И вообще, таких пестрых птиц не бывает.

Она качнулась к Россу, который только что закрыл за собой дверь и прислонился к ней спиной.

– Ты пьяна, девочка. – Он потрепал Демельзу по щеке.

– Да ничего подобного.

Демельза восстановила равновесие и с гордо поднятой головой прошла в комнату. Там она тяжело опустилась в кресло напротив камина и сбросила туфли. Росс зажег свечи в подсвечниках от свечи, которую принес из гостиной.

Демельза сидела, закинув руки за голову и вытянув ноги к камину, а Росс в это время медленно раздевался. Они обменивались ничего не значащими фразами и смеялись, когда Росс вспомнил, как Джон вертел колесо прялки. Демельза расспрашивала мужа о Рут, о Тигах, о Джордже Уорлеггане. Они говорили негромко, в их отношениях чувствовались тепло и искренность, которые возникают только между очень близкими людьми.

Дом погрузился в тишину. Им не хотелось спать, но тепло и уютная обстановка располагали ко сну. Росс переживал момент чистого, ничем не замутненного счастья. Он получал любовь и столь же щедро ею делился. Их отношения с Демельзой можно было назвать безупречными.

Росс надел халат Фрэнсиса, сел на стул рядом с женой и протянул руки к огню.

Они помолчали немного, а потом весьма довольная собой Демельза спросила у мужа:

– Росс, надеюсь, я не подвела тебя сегодня вечером? Я вела себя, как и подобает миссис Полдарк, да?

– Ты вела себя просто отвратительно, – сказал Росс. – Но именно это и оказалось залогом успеха.

– Не дразни меня. Я серьезно. Как ты думаешь, я вела себя как хорошая жена?

– Ну, как сравнительно хорошая. Вернее, несравнимо хорошая.

– А как тебе мое пение?

– Просто восторг.

Они опять замолчали.

– Росс.

– Да, бутончик?

– Снова этот бутончик. Сегодня меня постоянно называли то бутончиком, то цветочком. Надеюсь, через несколько лет меня не станут именовать стручком.

Он тихо рассмеялся и долго не мог остановиться.

– Росс, – снова начала Демельза.

– Да?

– Если я была хорошей женой, то ты должен мне кое-что пообещать.

– Ладно.

– Ты должен пообещать, что в ближайшее время… до Пасхи съездишь в Фалмут и разыщешь там капитана Блейми. И узнаешь, любит ли он еще Верити.

Повисла пауза.

– И как же, интересно, я узнаю, кого он любит? – шутливым тоном поинтересовался Росс.

Он пребывал в хорошем расположении духа и совсем не хотел вступать в спор с Демельзой.

– А ты его спроси. Вы ведь были друзьями. Он не станет лгать в таком вопросе.

– Допустим, я спрошу. И что потом?

– Если он еще любит Верити, мы устроим так, чтобы они встретились.

– И что дальше?

– Дальше нам уже ничего не надо будет делать.

– А ты очень настойчива.

– Только потому, что ты такой упрямый.

– Мы не можем распоряжаться чужими жизнями.

Демельза икнула.

– У тебя нет сердца, – сказала она. – Вот чего я никак не могу понять. Ты любишь меня, но у тебя нет сердца.

– Я очень люблю Верити, но…

– Опять эти твои «но»! Вечно ты сомневаешься. В тебе нет веры. Вы, мужчины, ничего не понимаете. Ты вообще ничего не знаешь о собственной кузине!

– А ты знаешь?

– А мне и не надо. Я знаю себя.

– Позволь мне выдвинуть гипотезу, что в мире существует женщина, не похожая на тебя.

– Ну и выдвигай на здоровье! Ты не запугаешь меня своими заумными словечками! Я знаю, что Верити родилась не для того, чтобы превратиться в старую деву. И она вовсе не обязана гробить свою молодость, прибираясь в чужом доме и присматривая за чужими детьми. Уж лучше она рискнет выйти замуж за мужчину, который не умеет пить.

Демельза наклонилась и начала стягивать чулки.

Росс внимательно за ней наблюдал.

– Похоже, ты после свадьбы целую философию успела развить.

– Нет… ничего я не развивала, – сказала Демельза. – Но я знаю, что такое любовь.

После этого ее замечания разговор принял иной оборот.

– Да, и я тоже это знаю, – серьезно сказал Росс.

Воцарилось продолжительное молчание.

– Когда любишь кого-то, – произнесла наконец Демельза, – тогда пара синяков на спине не считается. Главное, что тебя тоже любят. А если есть любовь, то ранить могут только твое тело. Сердцу больно не сделают.

Демельза скатала чулки в клубок, снова откинулась в кресле, вытянула ноги к камину и повращала ступнями. Росс поворошил кочергой угли, пока снова не разгорелся огонь.

– Так ты поедешь в Фалмут? – спросила Демельза.

– Я подумаю, – сказал Росс и повторил: – Я подумаю.

У Демельзы хватило ума не давить на Росса. Еще один практический урок, который она усвоила за время замужества. Если достаточно долго, но осторожно обхаживать Росса, всегда можно добиться своего.

Ближе к ночи слух обостряется. Теперь старый дом не казался таким уж тихим. Отовсюду слышались скрипы и шорохи. Этот дом хранил историю Полдарков и Тренвитов. Портреты давно забытых людей висели в пустынном холле, здесь когда-то жила их любовь и дышала их надежда. Джеффри Тренвит, который с верой в будущее заложил фундамент этого дома; Клод, активный участник Восстания Книги Молитв[21]; Хамфри в жестком елизаветинском воротничке; Чарльз Вивиан Полдарк, получивший ранение в морском сражении; рыжеволосая Анна-Мария; пресвитерианин Джон. Разные убеждения и разные вероисповедания, целые поколения появлялись здесь на свет: были счастливыми беззаботными детьми, росли, учились, взрослели и угасали. Старый дом многое видел на своем веку. Панели его помнили шелест давно истлевшего шелка, а половицы могли поведать, как они скрипели под ногами давно ушедших людей.

И вот, в какой-то момент, что-то вдруг встало между мужчиной и женщиной, сидевшими у камина. И оба они это почувствовали. Каждый остался наедине со своими мыслями. Но даже прошлое, какой бы силой оно ни обладало, не могло разлучить их надолго. Удивительным образом эта особенная тишина, воцарившаяся в старинном доме, превратилась из разделяющей их стены в посредника. Время вселило в обоих благоговейный страх, а потом стало их другом.

– Ты спишь? – спросил Росс.

– Нет, – ответила Демельза и провела пальцем по его руке.

Росс медленно встал и склонился над женой. Он взял ее лицо в ладони и поцеловал ее глаза, губы, лоб. Расслабившись, словно довольная тигрица, Демельза позволяла мужу делать все, что он желал.

И только потом она ответила на его поцелуй.

На следующий день после раннего обеда Росс и Демельза попрощались с родственниками и отправились домой. Возвращались той же дорогой – по тропе над скалами, которая тянулась от Сола до Нампара-Коув.

Они шагали по вересковой пустоши и непринужденно, как прошлой ночью, болтали, смеялись, умолкали и вновь начинали оборвавшийся разговор.

Утром дождь лил стеной, но, пока они обедали, небо прояснилось. И вот теперь снова собирались тучи, а на море началось волнение.

Счастливая тем, что достойно и даже с триумфом прошла испытание, Демельза начала напевать. Она взяла Росса за руку и старалась идти большими, как у него, шагами, но все равно не поспевала, и временами ей приходилось нагонять мужа вприпрыжку. Ритм шагов Демельза подстраивала под ритм песенки.

Перед закатом солнечные лучи пробили темное небо над горизонтом и залили светом море и берег. От внезапного тепла волны под низкими тучами заметались, сверкая на солнце и наскакивая друг на друга.

Демельза думала: «Сейчас я, как никогда, уверена в Россе. В то первое июньское утро мне казалось, что все решено. Какой же я тогда была глупой. Даже в ту августовскую ночь, после первого улова сардин, ему не с кем было меня сравнивать. Целое лето я твердила себе, что теперь уже ничего в нашей жизни не изменится. Я была так уверена в себе. Но сегодняшняя ночь – это совсем другое. Росс провел в компании Элизабет целых семь часов, но в конце концов все-таки выбрал меня. После того как они разговаривали, а она смотрела на него, словно кошка, он все равно пришел ко мне. Может, она не такая уж и плохая? Может, она не такая уж и кошка? Может, ее следует пожалеть? Почему у Фрэнсиса был такой скучающий вид? Да, пожалуй, мне ее даже жалко. Спасибо Верити, она так мне помогла. Надеюсь, у моего малыша не будут такие выпученные глаза, как у Джеффри Чарльза. Надеюсь, я после родов не растолстею, а, наоборот, даже похудею. Надеюсь, все закончится благополучно. Хоть бы эта тошнота скорее прошла. Рут Тренеглос хуже, чем Элизабет. Ей не понравилось, что я заигрывала с ее помешанным на охоте муженьком. Можно подумать, будто мне есть до него дело. Правда, я не хотела бы встретиться с ним один на один где-нибудь в темной аллее. Думаю, она злится на меня по другой причине. Небось сама хотела выйти за Росса. Плевать мне на эту Рут: я иду домой, в свой дом, к лысому Джуду и толстой Пруди, к рыжей Джинни и долговязому Кобблдику. Я возвращаюсь домой, чтобы стать страшной и толстой. И мне все равно. Потому что Верити была права: Росс привязался ко мне. Не потому, что должен, а потому, что сам так захотел. Главное – не забыть про Верити. Я мудрая, как змея. Я обязательно все устрою. Как бы мне хотелось хоть разок посмотреть, как в особняке у Уорлегганов играют в карты. Интересно, попаду я туда когда-нибудь или нет? Как там Пруди без меня? Не забыла ли покормить телят? Не подгорел ли у нее пирог? Вроде бы дождь собирается. Господи, неужели меня опять стошнит?»

У Сола они прошли по галечной отмели и поднялись на последний холм.

Демельза стала немного отставать.

– Ты не устала? – спросил Росс.

– Нет-нет.

Впервые за все время он задал ей этот вопрос.

Солнце уже зашло, небо снова нахмурилось. Волны, наигравшись, выровняли строй и длинными зелеными рядами накатывали на берег.

А Росс снова почувствовал, что счастлив, но теперь его счастье не было таким эфемерным, как раньше. Его переполняло странное чувство, у него словно бы открылись глаза, и он увидел, что на протяжении последних двадцати лет жизнь его витками подходила именно к этой точке. Первый виток – беззаботное детство, когда он босиком бегал по песчаному берегу на Хэндрона-Бич. Второй – в шахтерской деревушке появилась на свет Демельза. Потом – равнины Виргинии и утоптанные торговые площадки на ярмарке в Редрате. Сложные душевные переживания Элизабет, выбравшей в мужья Фрэнсиса, и незамысловатая философия Демельзы. Все вместе постепенно привело его к этому моменту, к мигу озарения, осмысления и совершенства. Кто-то, кажется какой-то римский поэт, именно такими простыми словами описал вечность: ощущение полноты жизни в едином моменте, здесь и сейчас, когда в одной точке сошлись прошлое, настоящее и будущее.

Росс думал: «Если бы я мог остановить жизнь, я бы остановил ее в эту самую секунду. Не тогда, когда мы придем домой, и не в тот момент, когда мы уходили из Тренвита, а именно здесь и сейчас, на вершине холма у Сола, когда сумерки уже размыли горизонт, а Демельза идет рядом и напевает свои песенки».

Он понимал, что покоя ждать не следует. Жизнь – это вечный круговорот проблем, которые надо решать, и на пути всегда будут возникать препятствия, которые придется преодолевать. Но в этот рождественский вечер одна тысяча семьсот восемьдесят седьмого года его не беспокоило будущее, он жил настоящим.

Росс думал: «Я не голоден, меня не мучает жажда, не снедают похоть или зависть. Меня не изматывают амбиции и не терзает чувство раскаяния. Я иду вперед, мое будущее здесь, рядом со мной. Меня ждут теплый дом, удобное кресло, покой и добрый друг. Господи, дай мне удержать все это».

Уже в сумерках они спустились в бухту Нампары и начали последний подъем к дому.

Демельза запела озорным голосом:

– Жили-были старик со старухой, и были они бедны, твидли-твидли-ди…

Не стоит презирать веления Амура (лат.); цитата из Овидия.

Джон Опи (1761–1807) – британский художник, родившийся в Корнуолле.

Смертельный удар (фр.).

Экосез – старинный шотландский народный танец.

Кнеллер Готфрид (1648–1723) – немецкий живописец, портретист.

Силлабаб – традиционный английский десерт из взбитых сливок, алкоголя и различных добавок.

Фишю – тонкий треугольный или сложенный по диагонали квадратный платок из легкой ткани или кружев, прикрывавший шею и декольте.

Кадриль – старинная карточная игра, в которую играют вчетвером.

Поссет – горячий напиток из молока или сливок с пряностями, створоженный вином или пивом.

Пс. 9: 23–24.

Пс. 9: 29.

Фицгерберт Мэри Анна (1756–1837) – фаворитка принца Уэльского, будущего английского короля Георга IV, который тайно обвенчался с ней в 1785 году; согласно тогдашнему английскому гражданскому праву, брак был признан недействительным, до того как Георг вступил на престол.

Канарский сак – устаревшее название сладкого крепленого вина из Испании.

Бойтесь данайцев, дары приносящих (лат.).

Шекспир У. Двенадцатая ночь. Перевод М. А. Лозинского.

Из стихотворения Томаса Нэша «Прощай, прощай, земное блаженство».

Шекспир У. Двенадцатая ночь. Перевод М. А. Лозинского.

Шекспир У. Сонет 129. Перевод С. Я. Маршака.

Эгг-ног – традиционный рождественский напиток из сырых куриных яиц, молока (сливок), сахара, алкоголя и специй.

Фермер Джордж – прозвище короля Георга III, данное тому политическими противниками за его интерес к сельскому хозяйству и частые встречи с фермерами.

Восстание Книги Молитв – народное восстание против церковных реформ, проводимых королевской властью Англии; произошло в графствах Корнуолл и Девон в 1549 году.

Вернуться назад

HOME

Уинстон Грэм - Росс Полдарк