Без шума и пыли (сборник) - Светлана Алешина

Если вы думаете, что еженедельник «Свидетель» освещает только криминальные события, происходящие в провинциальном Тарасове, то вы ошибаетесь. Мною как владельцем и главным редактором «Свидетеля» перед коллективом газеты поставлена вполне определенная и, в сущности, не такая уж сложная задача: быть свидетелем всего мало-мальски интересного в нашем городе.

Мой зам – Сергей Иванович Кряжимский – постоянно пытается мне доказать, что не надо распыляться, а лучше сосредоточить свои усилия на нескольких наиболее привлекательных для читателя рубриках. В принципе я с ним согласна: он человек с огромным жизненным и журналистским опытом, но нельзя же оставить без внимания такое событие, как показ осенне-зимней коллекции моделей, тем более что модельеры – наши доморощенные кутюрье. Один Алексей Замуруев чего стоит! Его последняя летняя коллекция, с которой он ездил в столицу, даже там не осталась незамеченной, и после ее показа в московских газетах пару раз упоминалось имя Замуруева.

Итак, бросив все дела, которых, честно говоря, у меня стараниями Сергея Ивановича было не так уж много, и прихватив с собой «Никон» на широком ярко-желтом ремне, я устроилась в своей «Ладе» и отправилась в Дом молодежи.

Как сообщалось в пригласительном билете, показ должен был начаться в двадцать часов, то есть почти через час. Но на такие мероприятия хорошо – знаю по опыту – приезжать заранее, чтобы занять места получше и вообще разведать обстановку. Так что за сорок минут до начала я, миновав двух грозных секьюрити на входе, поднималась по широкой лестнице городского Дома молодежи на третий этаж.

Народу было еще не очень много – в основном наша журналистская братия: ну как же они могут пропустить такое событие! С некоторыми я была лично знакома, кого-то знала только в лицо, а двоих молодых фотокорреспондентов так и вообще видела впервые. Ну ничего, Тарасов город маленький, обязательно еще где-нибудь столкнемся нос к носу. А может, еще и сегодня разузнаю, кто такие.

Высоченные двери зала были распахнуты, и через них туда-сюда сновали приглашенные и обслуга. Вырядились, конечно, все как на парад. Словно не им будут демонстрировать новую коллекцию моделей, а они сами решили блеснуть обновками. Я в своих скромных джинсиках «Big star» выглядела, как ворона, случайно залетевшая в стаю попугаев. Не то чтобы я не могла себе позволить что-нибудь подороже, просто не люблю выпендриваться. Кстати, покрой у «Big star» один из самых лучших, они так облегали мою попку и длинные ноги, что у некоторых крутых, припершихся на праздник моды со своими женами и подругами, просто отвисла челюсть.

Когда я сопливой шестнадцатилетней девчонкой приехала покорять Тарасов, моими любимыми нарядами были желтенькие маечки и оранжевые кофточки, которые я напяливала, отправляясь как на лекции, так и на дискотеки. Кажется, это было так давно…

Поприветствовав знакомых, я прошла в зал, который начал понемногу заполняться. Я не стала пробиваться к самому подиуму, откуда и снимков-то приличных не сделаешь, а решила занять крайнее кресло возле одного из проходов, радиально разрезавших зрительские места, тем более что «Никон» позволял мне снимать практически с любого расстояния. Отсюда мне было видно и сцену, и дорожку, по которой будут ходить манекенщицы, и можно было встать, не мешая зрителям, если понадобится изменить ракурс.

Рядом со мной сидели двое «новых русских» в одинаковых клубных пиджаках. Да и сами они были настолько похожи, что я сперва приняла их за близнецов. Они сразу же обратили на меня внимание, но, к моему счастью, не могли выказать свое восхищение, потому что постоянно давали по мобильникам какие-то распоряжения и читали послания, приходящие им на пейджеры.

Время подходило к восьми, зрители потихоньку подтягивались, и к началу представления в зале не осталось ни одного свободного места. Играла негромкая музыка, которую легко заглушал гомон переполненного зала. Наконец в зале погасили свет, и софиты вырвали из мрака сцену, на которой появился невысокий лысый мужчина в темно-сером костюме. Он поприветствовал публику, отпустил несколько плоских шуток и представил хозяйку шоу, владелицу модельного агентства «Сириус» Марину Киселеву.

Марина широко улыбнулась, открывая ровные, ослепительной белизны зубы. Она взяла у лысого микрофон и, сделав несколько шагов по подиуму, произнесла:

– Добрый вечер, дамы и господа. – Ее сильный, уверенный голос подействовал на публику завораживающе. – Сегодня агентство «Сириус» представляет осенне-зимнюю коллекцию нашего молодого талантливого модельера Алексея Замуруева. Многие из вас уже знакомы с его летней коллекцией, которую заметили даже в столице, а теперь у вас есть возможность первыми посмотреть новые работы Алексея. Те из вас, кому приглянется что-то из показа нашего кутюрье, могут тут же в конце вечера сделать Алексею заказы.

Киселева походкой модели прошла по подиуму к сцене, передала микрофон лысому в сером костюме и, плавно покачивая бедрами, скрылась за кулисами, из-за которых под грянувшую музыку начали выходить манекенщицы. Коротышка, подхватив микрофон, стал комментировать происходящее. Публика негромко переговаривалась, приветствуя аплодисментами особо понравившиеся модели. Зал то и дело озарялся вспышками фотоаппаратов. Я тоже сделала десятка полтора снимков и немного заскучала, озираясь по сторонам.

Мой сосед наклонился к своему «брату».

– Этого закройщика Гришка башляет, – громко произнес он, – столько «капусты» уже в него вбил.

– И че? – откликнулся второй.

– Да дохляк, кажись, – первый пожал плечами, – но он все это из-за сеструхи своей затеял. Этот фраер на ней женился, вот Гришка и суетится.

– Ему все равно бабки девать некуда, – завистливо произнес второй, – он уже третий джип меняет. Видел его последний «Линкольн»?

– Да уж, сарай крутой. – Первый выпятил губы и поднял глаза на сцену, где в это время снова появилась Марина Киселева.

– Дорогие друзья, – с улыбкой сообщила она, – сейчас небольшой перерыв, во время которого вы можете немного подкрепиться, а потом Алексей еще раз представит свою летнюю коллекцию, включающую в себя бикини с военной тематикой. А пока вы будете отдыхать, на сцене для вас работает тарасовская рок-группа «Ноги вниз».

Вспыхнул свет, зрители потянулись к шведским столам, установленным вдоль стен. На освободившуюся сцену вышли четверо музыкантов, непонятно во что одетых, и ошарашили присутствующих песенкой под названием «Кончай лясинг-трясинг», содержание которой сводилось к тому, что вместо того, чтобы болтать языком, приятель, лучше бы ты занимался делом.

Я сделала несколько снимков гостей в непринужденной обстановке, потом подошла к столу, чтобы перекусить немного.

– Лелек, привет! – Кто-то положил руку мне на плечо.

Обернувшись, я увидела художественного редактора «Тарасовских вестей» Мишку Голубя. Он широко улыбался, показывая прокуренные зубы. В руке он держал бокал с шампанским.

– Выпьем? – Кажется, он не собирался убирать руку с моего плеча.

– Миша, – я в упор посмотрела на него, освобождая плечо, – во-первых, ты знаешь, что я не пью…

– А во-вторых? – Он обхватил меня за талию.

– Во-вторых, где ты успел так набраться? Бар только открылся.

Мишка был на несколько лет старше меня и закончил университет в тот год, когда я туда поступила. Мы познакомились уже позже, когда я начала сотрудничать с газетой, где он трудился. Он постоянно клеился ко мне, но до сих пор безрезультатно, если не считать результатом несколько безответных поцелуев на редакционных праздниках. Вообще-то он был неплохим парнем, вот только в последнее время начал чересчур много пить. С другой стороны, кто сейчас не пьет, кроме трезвенников и язвенников, а уж какая для кого доза считается чрезмерной, по-моему, каждый должен знать сам. Мишка свою знал. Мне еще ни разу не приходилось видеть, чтобы он вырубился окончательно.

– Да я сюда похмелиться пришел, – весело произнес он, – на халяву. А ты, я смотрю, работаешь вовсю.

– Куда деваться, – вздохнула я, убирая со своей талии его руку, – кушать-то всем хочется.

– Да ладно прибедняться-то, – Мишка в два приема опорожнил бокал, – знаем, сколько ты имеешь со своего «Свидетеля».

– Это нетрудно подсчитать, зная тираж. – Я взяла со стола небольшой бутерброд с ветчиной.

– А что же ты тогда скромничаешь? – Он выпучил на меня свои светлые глаза. – Ладно, можешь не отвечать. Скажи лучше, ты здесь будешь? Я сгоняю еще за шампанским.

Я посмотрела, как он удаляется в сторону бара, и взяла еще один бутерброд. В это время всех пригласили на свои места. Я подождала, пока в моем ряду в середине все усядутся, дожевала бутерброд и приземлилась рядом с «братьями», но многие зрители вообще не стали садиться, а остались рядом со столами, откуда все происходящее было прекрасно видно.

Второе отделение началось с демонстрации пляжных костюмов. Сплошные купальники сменили раздельные, но довольно-таки широкие, а под занавес манекенщицы выходили на подиум почти совсем голые. Публика, особенно ее мужская половина, разогретая пищей и шампанским, неистово реагировала на мелькание голых женских ляжек и животов. Я сделала снимки двух особенно открытых купальников и собиралась уже отчалить, чтобы не достал Мишка, который сидел через ряд передо мной и подавал мне знаки руками, когда на подиум снова вышла Киселева и торжественно произнесла:

– А сейчас я прошу вас поприветствовать виновника сегодняшнего торжества, автора коллекции, которую вы посмотрели, нашего молодого, но уже известного модельера Алексея Замуруева.

Расшумевшийся было зал снова затих, ожидая объявленную знаменитость городского масштаба. Манекенщицы выстроились в ряд у задней стенки сцены, лысый коротышка стоял с одного края подиума, Марина с протянутой к кулисам рукой – с другого, когда, ослепленный ярким светом софитов, на сцену вышел высокий – выше стоявших рядом манекенщиц – молодой мужчина в темно-синем бархатном костюме. Его кудрявые волнистые волосы красиво обрамляли правильный овал лица с мужественным подбородком. Я даже поднесла «Никон» к глазам, чтобы лучше его рассмотреть.

Что-то сразу показалось мне в нем странным. Даже не то чтобы странным – каким-то болезненным. Лицо его было бледным, будто его посыпали сахарной пудрой, а в больших карих глазах читался испуг. Он слабо улыбнулся Марине, сделал несколько шагов по подиуму, согнулся вперед, как будто его ударили ногой в живот, потом распрямился, но не до конца, а так, словно он нес на плечах тяжелый металлический рельс, и упал на колени.

Мне прекрасно было видно в объектив, как гримаса ужаса и боли исказила его лицо, изо рта появилась слюна, превратившаяся в пену, и он повалился на бок, конвульсивно сгибая ноги и руки, будто сломанная марионетка. На этом его мучения, можно сказать, закончились, он каким-то образом дополз до края демонстрационной дорожки, перевернулся на спину, свесив голову вниз, и, дернувшись в судорогах, затих. Его лицо с хлопьями пены вокруг рта и страшно выпученными глазами смотрело прямо в объектив. По моей спине пробежал предательский холодок.

В зале повисла гробовая тишина, музыка, лившаяся из динамиков, оборвалась.

– Врача! – выкрикнул кто-то, и тут все забегали и зашумели. Поднялся настоящий переполох. Дамы истошно визжали.

Какой-то плотный мужчина в коричневом костюме из первого ряда кинулся к Замуруеву и стал щупать у него пульс.

«Неплохо бы вызвать милицию», – мелькнуло у меня в голове, и я уже потянулась за мобильником, как вдруг, словно услышав меня, над залом пронеслось четкое:

– Милиция, всем оставаться на местах!

– Так что пока приехала специальная бригада из прокуратуры, пока у всех взяли адреса… – сидя у себя в кабинете с Кряжимским, пересказывала я ему, позевывая, приключившуюся со мной вчера историю. – В общем, я попала домой после двух часов ночи.

– Что же с ним случилось? – Кряжимский потягивал кофе, с интересом слушая мой рассказ.

– Предположительно – отравление. – Я закурила сигарету.

– Отравление? – переспросил Сергей Иванович, поднимая на меня глаза. – Кого-нибудь подозревают?

– Подозревают всех и никого конкретно. В дальнем углу, за сценой и служебными помещениями, обнаружили пять ампул из-под стрихнина.

– Стрихнина? – удивился Кряжимский. – Очень редкий препарат.

– А вы что, интересуетесь ядами?

– Специально – нет. – Кряжимский покачал головой. – Просто вспомнил, что моему знакомому советовал его ветеринар. Для собаки.

– Он что, хотел умертвить собаку? – настал мой черед удивляться.

– Нет, Оленька, просто его собака перенесла какую-то редкую болезнь и получила осложнения, а стрихнин в небольших дозах, как, впрочем, и почти все другие яды, является лекарством. Вот мой приятель и просил меня помочь ему найти этот самый стрихнин.

– И что же, вы помогли ему?

– К сожалению, нет. Ты знаешь, оказывается, это сейчас большая редкость, не говоря уж о том, что яд хранится, соответственно, под строгим контролем. Так что даже я, с моими старыми связями, не смог ему помочь.

– Значит, если найти источник стрихнина, – во мне проснулся охотничий азарт, – то можно будет выйти на преступника?

– Наверное, – пожал плечами Кряжимский, – а ты никак собираешься снова заняться расследованием? – Он внимательно посмотрел на меня сквозь стекла очков. – Разве этим делом уже не занимается прокуратура?

– Заниматься-то занимается, – я хитро взглянула на него, – но все это произошло у меня буквально на глазах, и, если мы найдем преступника раньше, кому от этого будет хуже?

– Никому, конечно.

– А для тиража нашего еженедельника такая сенсация очень даже не повредит, а? Представляете, заголовки крупным шрифтом: «СМЕРТЬ НА ПОДИУМЕ», а дальше шрифт помельче: «Молодого тарасовского модельера убили за…»

– За что? – спросил Кряжимский, ставя пустую чашку на блюдце.

– Вот это-то нам и предстоит выяснить. Его могли убить из зависти – он не бесталанный, из ревности – он молод и красив, из мести, – начала перечислять я, – да мало ли из-за чего. Для начала надо собрать побольше информации о Замуруеве и его окружении: друзьях, родственниках, знакомых, работниках его ателье – это первое, этим займусь я.

– Только не надо мне никаких заданий, – взмолился Кряжимский, поднимая руки вверх, – у меня газета…

– Газета не убежит, Сергей Иванович, вы прекрасно справляетесь со своими обязанностями, и я уже подумываю о том, чтобы повысить вам жалованье…

– Оленька, спасибо тебе, конечно, но мне, одинокому старику, вполне хватает денег, так что…

– Я ничего не хочу слушать, Сергей Иванович, – махнула я рукой, – если вам хватает денег, можете съездить отдохнуть куда-нибудь за границу, а поручение у меня к вам будет не такое уж и сложное: попытайтесь все-таки узнать, где в нашем городе можно найти стрихнин.

Если на Кряжимского надавить, он перестает сопротивляться и начинает сосредоточенно работать. Так и сейчас, зная, что перечить мне бесполезно, он тут же успокоился.

– Хорошо, я попробую, конечно, но ничего обещать не могу, я тебе уже говорил, что занимался этим вопросом.

– Попытка не пытка, – подбодрила я его, – если у вас ничего не получится, подключим еще кого-нибудь. Кстати, вы никогда раньше не слышали о Замуруеве?

– Только то, что он модельер, – развел руками Кряжимский.

– Ладно, Сергей Иванович, давайте выпьем еще по чашечке кофе для согрева и займемся каждый своими делами: я отправлюсь в ателье Замуруева, а вы…

– …а я – искать стрихнин, – закончил мою фразу Кряжимский.

– Молодец, Сергей Иванович, хватаете все на лету. Только вам не обязательно куда-то идти, можете заниматься поисками и по телефону.

– Ладно уж, я сам разберусь, – буркнул он и, выглянув за дверь, попросил Марину – нашу секретаршу и мою подругу – приготовить нам кофе.

Застегнув на ходу пиджак, я устремилась к моей «Ладе», припаркованной на стоянке у редакции. Несмотря на то что только что началась вторая половина апреля, погода напоминала конец предыдущего месяца, и люди терялись в догадках: где же оно, это нежное солнце, ласкающее молодую листву, которая только-только начинает покрывать ветви деревьев, где прозрачные, как хрусталь, полдни и лазурное небо?

Я тоже недоумевала по этому поводу, хотя сегодня мне было некогда задаваться разными вопросами по поводу природного вероломства, так как предстояло докопаться до корней вероломства людского. А как вы думали? Любое убийство, не беру, конечно, в расчет романтическое противостояние Кармен и Хозе, является актом предательства. Интересная концепция? Кто-то, может, думает, что убийство требует от человека вдохновения и мужества, принятия на себя полномочий бога, решимости и силы… Пусть думает. Я считаю себя свободной от комплекса сверхчеловека и потому уверена, что больше силы, энергии и героизма требуется на то, чтобы сохранить жизнь, будь то жизнь человека или его брата меньшего.

Я не оригинальна, скажете вы. Но ведь самое ценное в человеческой жизни, как правило, обычно и самое простое. Банальные истины, как это ни прискорбно, потому и выглядят непрезентабельно и затерто, что прошли немилосердную шлифовку огромным количеством серых будничных дней. Прошли и сохранили свою суть нетронутой, вечной, я бы сказала. Именно в этом и заключается их мнимая банальность, которая на моем языке присвоила себе эпитет «вечные».

Вот такая философия сложилась в моей голове.

Полная убежденности в собственной правоте, я остановилась у очередного светофора. Казалось, красный свет заело. Пешеходы уныло пересекали дорогу, недружелюбно поглядывая на колонну замерших автомобилей. Как-то равнодушно и отчужденно, словно нехотя, заморосил мелкий дождик, и прохожие пораскрывали зонты, также, впрочем, механически и отстраненно. Наконец моргнул зеленый, и я рванула с места. По обеим сторонам снова замелькали испещренные темной оспой дождя тротуары, стекла витрин, обезлюдевшие площади и нахохлившиеся остановки.

Ателье Замуруева располагалось в трехэтажном доме, изнемогавшем от декоративной пышности барочного фасада. Набережная встретила меня угрюмой пустотой и сизой пеленой тяжелых туч, готовых обрушиться в Волгу. Припарковав машину неподалеку и, как всегда, забыв зонт, я ринулась к входной двери. В лицо ударил порывистый ветер, на глазах выступили слезы. Ателье занимало весь первый этаж, остальное пространство заполнили разнообразные конторы и фирмы. Синие и красные таблички предупреждали входящего об их существовании с характерным официальным лаконизмом.

В дверном проеме я увидела недовольную физиономию угрюмого охранника.

– Добрый день, я в ателье, – сунула я ему под нос мою визитку.

Он бросил на нее не особенно любопытный взгляд и вяло кивнул. Его гигантское, тучное тело, водянистые глаза, напоминавшие мутные объективы, и дрябловатые щеки говорили о несокрушимой уравновешенности. Флегматичные жесты только дополняли впечатление.

Я пронеслась мимо него со скоростью тридцать миль в час и, миновав облицованный гулким мрамором холл, свернула направо. Застеленный ковровой дорожкой коридор привел меня к двери, на которой была прибита бронзовая табличка с надписью: «Ателье. Замуруев А. П., Кожемякина В. Д., закройщики Поливанов С. И., Градецкая С.Р., цех готовой продукции».

Фамилии шли сверху вниз. Я легонько постучала. Не получив отклика, толкнула дверь и переступила через порог. Мне открылась просторная комната, уставленная диванами и аквариумами разной формы и размеров. В глубине располагался овальный стол, за которым худощавая блондинка с резкими чертами лица и короткими топорщившимися волосами оживленно разговаривала по телефону. Она лишь краем глаза наблюдала за мной. Я сделала еще несколько шагов, ощущая под ногами ровную мягкость ковролина. Его синеватая расцветка гармонировала и с бежевой обивкой диванов, и с бледно-голубыми стенами, по которым, скрывая светлые кашпо, густо вилась кудрявая комнатная зелень.

Здесь не было пальм, что приятно поразило меня. Тропическая растительность, заботливо рассаженная по кадкам зажиточными обитателями нашего скромного провинциального города, некогда казавшегося мне едва ли не Нью-Йорком, успела меня изрядно утомить. Словно несла на себе черты претенциозности и снобистского тщеславия своих хозяев.

Я не пролетарий, нет, просто не люблю подражательной показухи и с трудом переношу людей, страдающих отсутствием собственного мнения и хорошего вкуса.

– Добрый день, – непринужденно поздоровалась я с блондинкой, закончившей разговор по телефону и теперь вопросительно смотрящей на меня.

– Добрый… – Она скептически улыбнулась и встала из-за стола. Было видно, что она не расположена вести беседу, но долг работника солидного ателье заставляет ее проявить минимум вежливости.

– Вы по поводу заказа? – осторожно полюбопытствовала она, с недоумением рассматривая висевший на моем плече «Никон». – Ах нет, вы, наверное, журналистка. Я правильно угадала?

В ее голосе послышался металл. Надо признаться, это очень шло к ее облику, отрывистым жестам, холодному испытующему взгляду и строгому, идеально сидящему на ее сухопарой фигуре костюму. Стальной цвет костюма и отсутствие украшений только усиливали впечатление «железной леди».

Я поняла, что этого подозрительного цербера в юбке просто так не смягчить и не разжалобить. Надо разыграть небольшой спектакль.

– Вы не далеки от истины в обоих случаях, – как можно любезнее сказала я. – Во-первых, я действительно пришла заказать кое-что, а во-вторых…

– Присаживайтесь, пожалуйста, – не дав мне договорить, указала блондинка на диван у журнального столика.

Я утонула в диванных подушках и, прежде чем успела рассмотреть экзотических обитательниц аквариума, прилаженного к белой колонне рядом со столиком, получила из рук секретарши несколько отлично изданных каталогов.

– Галочкой отмечено, какие модели в наличии, – лаконично прокомментировала блондинка, – а вот последняя коллекция Алексея…

Голос изменил ей, она с трудом перевела дыхание и отвернулась.

– Вы знакомы с ней? – выдавила она из себя, усаживаясь рядом.

– Частично, – равнодушным тоном произнесла я, перелистывая яркие глянцевые страницы.

– Ну, это вряд ли вам будет интересно, – она перевернула сразу несколько страниц, – это для дам в возрасте, а это коллекция вечерних туалетов. – Она выжидательно посмотрела на меня.

– Это меня, пожалуй, заинтересует, – улыбнулась я, фокусируя внимание на терракотовой шифоновой кофточке и палевой в коричневых листьях длинной юбке к ней, – по-моему, очень стильно…

– У вас хороший вкус, – со знанием дела отметила блондинка, – а что вы скажете об этом?

Она перевернула страницу и деликатно постучала зажатым между указательным и средним пальцами карандашом по фотографии манекенщицы с высоко взбитыми черными волосами.

Простое темно-фиолетовое платье на тонких бретельках красиво облегало стройную фигуру девушки. Густой оттенок ткани выгодно подчеркивал прозрачную белизну рук и плеч модели.

– Чудесно, – улыбнулась я, – восхитительно!

Блондинка с некоторым недоверием посмотрела на меня, в то время как я всем своим видом изображала сумасшедший восторг.

– Но боюсь, что к моим каштановым волосам пойдет что-нибудь… Вот, какая замечательная модель!

Не заботясь о приличиях, я ткнула пальцем в другую фотографию, изображавшую не менее стройную и красивую девушку с меланхоличным, как мне показалось, взглядом ореховых глаз и блестящими, рассыпанными по плечам каштановыми волосами.

– Господи, – вздрогнула я, – да это же та самая ведущая, как ее… Киселева, да-да, Марина Киселева!

На ней была белая кофточка, открывавшая живот и завязанная спереди живописным узлом. Но изюминка туалета заключалась в том, что блузка выглядела как кофточка только спереди, сзади же вся спина была открыта. Блузка держалась на фигуре благодаря двум тонким перекрещивающимся на спине тесемкам. Брюки с разрезами до колен дополняли этот откровенный наряд.

– Мне кажется, это слишком… слишком… – Блондинка недовольно поджала губы. – Хотя, – вспомнила она о коммерческом интересе ателье, – в некоторых случаях ничего лучше и придумать нельзя. Ох уж эти мужчины…

Она снисходительно улыбнулась и покачала своей коротко стриженной головой. В этот момент дверь в правом углу комнаты распахнулась и на пороге появился светловолосый парень в джинсовом комбинезоне. В его левом ухе болталась серьга в форме католического креста, длинные барашки волос рассыпались по плечам. На ярко-синей майке виднелась часть какой-то английской надписи. Карие глаза парня удивленно уставились на меня.

– Валентина Дмитриевна, можно вас на пару слов? – обратился он к блондинке.

– Станислав, – всплеснула она руками, сразу лишившись маски злобного цербера и неожиданно обретя женственность, – как ты прошел, почему я тебя не видела?

– Света все рассказала мне, – с оттенком горечи в голосе сказал Станислав. – Но мне нужно кое о чем спросить вас тет-а-тет.

– Конечно, конечно, – засуетилась Валентина Дмитриевна. – Посмотрите пока сами, – извиняющимся тоном обратилась она ко мне, – я отойду на секундочку.

– Пожалуйста, пожалуйста, – отозвалась я, принявшись как ни в чем не бывало листать каталог.

Валентина Дмитриевна и Станислав торопливо прошли к секретарскому столу. Она села на свое место, он – по другую сторону овального гиганта, и они стали о чем-то напряженно и озабоченно шушукаться. Иногда до меня долетали отдельные слова, передававшие основной смысл разговора. Я примерно знала, о чем шепчутся «железная леди» и Станислав. Речь, вне всякого сомнения, шла о смерти Замуруева, человека, обеспечивавшего их хорошей работой.

Мне довольно часто попадались фото Киселевой на страницах каталогов. Больше всего ей шло выражение задумчивой грусти или вызывающей пристальности, с которой она порой буравила взглядом смотрящего на фото. Но когда эта красивая шатенка улыбалась, меня не покидало ощущение какой-то холодной фальши. В общем, она казалась то милой и печальной, то соблазнительно-инфернальной. Улыбка подобно ядовитой змее скользила по ее губам, и горящий взгляд исподлобья вкупе с ледяной угрозой, притаившейся в углах рта, придавал ей застывшее очарование женщины-вамп. Пикантно смотрелась родинка над верхней губой.

«С такой неординарной внешностью и умением быть всегда разной Киселева – находка для модельного бизнеса, – подумала я. – Такие красотки должны разбивать мужские сердца и править судьбами».

Я незаметно повернула голову в сторону Станислава и Валентины Дмитриевны. Напряжение на их лицах уступило место какой-то туповатой рассеянности. По всей видимости, разговор подошел к концу. Пожав в очередной раз плечами и выпятив губы, Станислав встал с кресла и направился к двери, из которой появился. Проходя мимо меня, он одарил меня магнетически-вопросительным взглядом.

– Вы у нас что-нибудь заказываете? – спросил он.

– Именно, – суховато ответила я.

– И Валентина Дмитриевна снабдила вас всей этой белибердой, – улыбнулся он, обнажая в улыбке крепкие белые зубы.

У Станислава было скуластое лицо, крупный нос и волевой подбородок. «Такие, – подумала я, – должны нравиться неопытным смазливым дурочкам, но что касается меня… Мне подавай что-нибудь экзотическое!»

И все-таки в интересах дела я решила воспользоваться симпатией, которую вызвала у Станислава. Его мягкий взгляд красноречиво говорил об этом. То ли еще будет, когда я, например, встану и этот кудрявый блондин сподобится милости оценить мои длинные стройные ноги! Я слабо улыбнулась своим глупым мыслям и тут же подняла полный наивности взгляд на Станислава.

– А вы можете предложить что-нибудь лучше?

– Каталоги не дают полного представления о модели, – снисходительным тоном сказал он. – Картинки есть картинки…

– Ну, это ты зря, – расплылась в чарующей улыбке подоспевшая как раз вовремя Валентина Дмитриевна. – Конечно, всем мастерам свойственно это высокомерие…

Она заволновалась, кашлянула и кокетливо посмотрела на Станислава.

Как, эта конторская крыса ничем не отличается от молоденьких простушек? Ничем, что касается пристрастия к определенному типу мужчин? Я едва не засмеялась. Мне почему-то стало жаль Валентину Дмитриевну – такой несвоевременной и уязвимой показалась мне ее страсть… Нет, скорее любовь… или влечение, интерес к Станиславу.

– Валентина Дмитриевна, а что, если наша очаровательная клиентка пройдет в цех готовой продукции и на месте, как говорится, ознакомится с имеющимися в наличии моделями, а?

Станислав устремил на секретаршу жестокий по своей беззаботности взгляд. Надо было видеть, скольким трудам, какому героическому усилию воли была обязана ее вымученная улыбка, которую она все-таки сумела изобразить на своих изъеденных недовольством и скепсисом губах.

– Как вам будет угодно, – изображая безразличие, пожала она плечами.

Но голос выдал ее – он был обиженным и горьким.

– Вот и чудненько, – обрадованно всплеснул руками и растекся в сладкой улыбке Станислав. – Пойдемте.

Я понимала, что если поднимусь с кресла, то нанесу секретарше жестокий удар. Станислав тут же составит себе представление о моей классной фигуре.

Так и случилось. Едва я поднялась, Станислав прошелся по мне профессиональным взглядом. Валентина Дмитриевна, изобразив на лице холодное отчуждение, деловито и замкнуто собрала каталоги и вернулась на свое рабочее место. Я последовала за Станиславом, радуясь возможности поговорить о Замуруеве не с язвительной мымрой, которая сейчас пялилась на экран монитора, а с симпатизирующим мне молодым человеком.

У самой двери Станислав притормозил, галантно предоставляя мне право войти первой. Мы оказались в огромной, заставленной манекенами комнате. На манекенах были развешаны туалеты. У меня зарябило в глазах: разноцветные ткани, блестки, золотистые отделки, затканные серебром, усыпанные рубиновой и изумрудной крошкой лифы, сверкающие лазурью и жемчугом кофточки, металлические пряжки, украшенные драгоценностями аграфы, большие и маленькие брошки… Жалюзи были подняты, и все это великолепие, осветившееся невесть откуда появившимся солнцем, грозило ослепить меня.

Около одного манекена суетились и ворковали две девушки. Одна из них придерживала манекен за деревянный стержень, торчавший из его шеи, другая пыталась создать из складок тонкой розоватой материи чудо гармонии.

Лица последней я не разглядела: копна черных волос скрывала его, смазливая мордашка той, что придерживала манекен, была замечательна разве только выражением бездумной наивности. На девушках были мини-юбки, дополнением к коим выступали на одной – твидовый пиджак, на другой – бархатное болеро.

– Наташа, Юля, – обратился Станислав к девушкам, которые при нашем появлении оторвались от своего занятия, – это наша будущая клиентка… – Он замялся, вспомнив, что не знает, как меня зовут.

– Ольга, – помогла я ему.

Он благодарно улыбнулся и вопросительно посмотрел на меня: – С чего начнем?

– Не знаю. – Я растерянно озиралась по сторонам, глядя на десятки манекенов. – Может быть, деловой костюм? Не слишком строгий и оригинальный.

– Конечно, – Станислав показал рукой в дальний конец зала, – давайте пройдем туда.

Станислав показал мне несколько костюмов, но я все отвергла.

– Может быть, что-нибудь из последней коллекции? – Я подняла на Станислава глаза.

– Конечно, конечно, – он замялся, – вообще-то с этим есть небольшая проблема…

– Я была на вчерашнем показе, – с сочувствием в голосе произнесла я, – так что в курсе ваших проблем.

– Вот как, – удивился он, – а я-то смотрю и думаю, где я мог вас видеть? Кажется, вы были с этим шикарным «Никоном», да?

– Я профессионально занимаюсь журналистикой, – кивнула я. – Вы читали «Свидетель»?

– А-а, о-о! – вырвалось у него несколько междометий. – Достойная газета… Вы там работаете фоторепортером?

– И по совместительству главным редактором, – скромно улыбнулась я, – только работа фоторепортера нравится мне больше. Честно говоря, мне кое-что приглянулось из последней коллекции Замуруева, и я действительно не прочь что-нибудь для себя заказать, но я гораздо больше буду вам благодарна, если вы поделитесь со мной кое-какими фактами из биографии вашего бывшего начальника.

– Хотите перемывать косточки покойному? – разочарованно хмыкнул Станислав.

– Если я и собираю сплетни, – я сделала вид, что обиделась на его последний вопрос, – то только для того, чтобы раскрыть очередное убийство. Если бы вы угостили меня кофе и ответили на несколько моих вопросов, то я была бы вам очень признательна.

– Ну конечно, пойдемте в мой кабинет. – Он, наверное, понял, что погорячился, и пытался загладить свою вину.

Что ж, тем легче будет вызвать его на откровенный разговор. Я прошла следом за Станиславом в комнату, которую он называл кабинетом. Там стоял длинный широкий стол, покрытый светлым пластиком, на котором лежали большие и маленькие лоскуты тканей самых разнообразных фактур и расцветок, огромные ножницы, портновские лекала и несколько видов пуговиц в прозрачных пластиковых пакетиках.

Станислав щелкнул рычажком электрочайника, стоявшего на широком подоконнике, сдвинул в сторону тряпки, лежавшие на столе, и поставил на освободившееся место две маленькие чашечки.

– Ой, да вы садитесь, – опомнился он, пододвигая мне стул. – А может, коньячку?

– Я за рулем, – ответила я, присаживаясь к столу. – Но если немного в кофе…

– Ага, я сейчас. – Он суетливо порылся в стенном шкафу, заваленном выкройками и лоскутами, и извлек оттуда трехзвездочный «Дагестанский».

Наконец, закончив мельтешить перед глазами, он сел за стол рядом со мной.

– Если вы не возражаете, начнем с вопроса: кому это было выгодно? – Я сделала глоток кофе и закурила.

– Если вы имеете в виду бизнес Замуруева, то скорее всего никому, – задумчиво произнес Станислав.

– А можно пояснее?.. – выпустила я тонкую струю дыма в потолок.

– Можно и яснее. – Он ненадолго задумался. – Этот бизнес, – он обвел рукой помещение, в котором мы находились, – требует довольно больших затрат, окупающихся очень нескоро, поэтому без спонсора здесь не обойтись. В данном случае нас спонсировал брат Лешкиной жены – Гришка Ложкин, слышали?

– Кажется, он занимается торговлей автомобилями, – вспомнила я.

– Да, – кивнул Станислав, – так вот, со смертью Лешки мы получили двойной удар – потеряли нашего ведущего модельера, имя которого уже было наполовину раскручено, и спонсора, который вряд ли будет продолжать нас спонсировать после смерти своего родственника. Конечно, незаменимых людей нет, есть талантливые модельеры, может быть, и спонсор найдется, но к тому времени, как это произойдет, мы скорее всего просто перестанем существовать как Дом моделей.

Он грустно посмотрел в пустую чашку и, плеснув туда коньяку, залпом выпил его. Мне стало жаль его, и я попыталась его успокоить:

– Не стоит так отчаиваться, по-моему, у вас прекрасные сотрудники, выкрутитесь как-нибудь, всем сейчас не просто.

– А-а, к черту! – Он резанул воздух рукой. – Сдернуть бы из этой гребаной страны…

– Нет ничего невозможного, Станислав… – Я легонько похлопала его по плечу. – Так, значит, смерть Алексея была вам невыгодна, а врагов у него не было?

– Смотря кого считать врагами, – философски произнес Станислав. – Завистники, наверное, были, а явных врагов я что-то не припомню. Конечно, Ирке могло не нравиться, что Лешка погуливал от нее, но не настолько уж она ревнива, чтобы из-за этого пойти на убийство.

– Кстати, вы были вчера за кулисами перед выходом Алексея?

– Я следил за выступлением из-за кулис, Алексей там тоже суетился: то выбегал к сцене, то снова заходил в свою комнату.

– Говорят, что его отравили стрихнином, нашли ампулы.

– Слышал. – Станислав покачал головой. – Яд подсыпали в бокал с шампанским, Алексей к нему периодически прикладывался для снятия напряжения. Видно, кто-то зашел в комнату и вылил яд в бокал, когда там никого не было.

– Кто-то мог видеть, как убийца заходил в комнату…

– Да туда кто только не заходил.

– Станислав, а как вы думаете, Гриша Ложкин знал, что Замуруев изменял его сестре?

– Не знаю, он и его ребята периодически бывали здесь и о чем-то беседовали с Лешкой, но я ни разу не присутствовал при их разговорах и не знаю, что они обсуждали.

– Может быть, финансовые вопросы? – предположила я.

– Может, и финансовые. – Станислав налил себе коньяку. – Хотите еще кофе?

– Не откажусь.

Станислав подогрел воду и наполнил мою чашку.

– Пожалуйста. – Он добавил коньяку и пододвинул чашку ко мне. – Хотите еще что-нибудь узнать?

Я закурила сигарету и, закинув ногу на ногу, спросила:

– Ложкин был на вчерашнем показе?

– Конечно, он таскался на все Лешкины шоу и всегда сидел в первом ряду как спонсор, вы, наверное, видели его рекламу в зале.

– «Сервис-авто»?

– Ага, одна из самых крутых фирм в городе.

Он снова опорожнил свою чашку, глаза его немного затуманились.

– Может быть, перейдем на «ты»? – осмелев, спросил он.

– Не возражаю, – поддержала я его порыв, – если подскажешь мне, где я могу найти Ложкина.

– Его контора располагается на третьем этаже комплекса «Звездный», – Станислав предупреждающе посмотрел на меня, – но я бы тебе не рекомендовал соваться к нему с расспросами.

– Почему это? – с тревогой поинтересовалась я.

– Мафиози не любят, когда посторонние суют нос в их дела. Я Лешке давно советовал сменить спонсора, но он меня не послушал.

– Так ты все-таки считаешь, что Ложкин причастен к его смерти?

– Ничего я не считаю, но сам бы я такого спонсора иметь не хотел.

– Почему?

– Да что ты все заладила, почему да почему! – вспылил Станислав. – Потому что оканчивается на «у».

– Если бы ты мне высказал свои соображения по этому поводу…

– Ладно, – он резанул воздух рукой, – я тебе скажу. Если Ложкин причастен к смерти Замуруева и если он узнает, что ты копаешься в этом деле, он тебя даже предупреждать не станет, просто прикажет своим гоблинам грохнуть тебя и закопать где-нибудь на Кумыске. А мне бы этого очень не хотелось – ты хорошая девушка и, честно говоря, сразу мне понравилась. Так что подумай хорошенько, нужны ли тебе неприятности.

– Ты что, хочешь запугать меня? – Я достала из пачки сигарету.

– Просто объясняю тебе ситуацию. Не забывай, в какой стране ты живешь.

– Так ты что, считаешь, что нужно оставить все как есть?

– Пусть этим занимается милиция.

– А если милиция не найдет убийцу?

– Тебе-то это зачем надо?

– Значит, по-твоему, пусть преступник гуляет на свободе?

– По-моему, расследованием должны заниматься профессионалы.

– Многие преступления раскрываются журналистами. Неважно, кто найдет убийцу, лишь бы посадить его в тюрьму.

– А если журналисту это будет стоить жизни? – Станислав разошелся не на шутку.

– Не будем о мрачном. – Я сделала несколько глотков кофе. – Я не такой человек, чтобы останавливаться на полпути, так что не отговаривай меня. Мне не нравится философия всепрощения – это прерогатива убогих или очень сильных людей. Ни к тем, ни к другим я себя не отношу, но если я могу что-то сделать, чтобы жизнь в нашей стране стала немного лучше, я сделаю это.

– Да-а, – протянул Станислав, подперев голову рукой, – пафоса – хоть отбавляй, а если копнуть поглубже – ты просто гоняешься за очередной сенсацией для своей газеты.

Я медленно поднялась со стула. Волна праведного гнева ударила мне в голову. Самое главное, что отчасти он был прав, но меня уже понесло.

– Знаешь что, Стасик, – я посмотрела на него сверху вниз, – мне показалось, что ты приличный парень, а на деле получается, что ты… – Я запнулась, подбирая подходящее определение, и бросила ему: – Ты дерьмо и навсегда останешься им.

Направляясь к выходу, я надеялась, что он остановит меня и мы урегулируем непредвиденную ссору. Никто меня не остановил.

– Ну и черт с тобой, – сказала я. – До свидания, – проходя мимо Валентины Дмитриевны, кивнула я ей.

В течение целого часа я корила себя за несдержанность, проявленную мной при разговоре со Станиславом. Я читала себе разные проповеди и испытывала настоящее чувство стыда. «Уж не больно ли ты высокого мнения о себе? – мысленно спрашивала я себя, направляясь в редакцию. – Может, бросить все это, ограничиться газетными буднями, деловито подписывать бумаги, слушать доводы Кряжимского, пить кофе и подсчитывать прибыль?

Чушь, – одернула я себя, – во что превратится твоя хваленая газета, если ты спустишь все на тормозах, если активной жизненной позиции предпочтешь сугубо административную работу? И главное, во что превратишься ты сама? Сможешь ли ты себя уважать?»

Припарковав машину, я поднялась в редакцию, не переставая корить себя и песочить. Черт, такое самокопание тоже имеет свои минусы: вместо того чтобы быстро реагировать на ситуацию и моментально принимать решения, приходится отчитываться перед собой и с утра до вечера разбирать мотивы своих поступков.

Кряжимский встретил меня кислой миной.

– Что такое, Сергей Иванович? – спросила его я, когда мы вошли в мой кабинет.

– Пока ничего узнать не удалось, – горестно покачал он головой.

Убитый вид Кряжимского действовал на меня раздражающим образом.

– К чему такая печаль! – поддела я его. – Раскисать нам некогда, мне тоже повезло лишь отчасти. Давайте лучше перекусим.

Я подмигнула немного растерявшемуся заму и вызвала Марину. – Мариночка, организуй нам замор червячка, – намеренно беззаботно и весело, чтобы ободрить Кряжимского, сказала я секретарше.

Марина понимающе посмотрела на меня, потом на Сергея Ивановича, кивнула и исчезла за дверью. С моими гастрономическими пристрастиями она была более или менее знакома, и я была уверена, что она не подведет.

– Ты сказала, что тебе все же повезло, – вернулся Кряжимский к прерванному разговору.

– Собой я, конечно, не особенно довольна, а что касается дела… Мне удалось выяснить следующее: Замуруева спонсировал Ложкин, Замуруев был женат на его сестре и погуливал от нее. Но знал ли об этом Ложкин, да и сама его сестренка?.. В любом случае это не мешало бы узнать. Не исключено, что смерть Замуруева – дело рук Ложкина. Мотива два: финансовые проблемы, разборки то есть, и месть за поруганное имя сестры.

– Фамилия знакомая… – задумчиво произнес Кряжимский.

– Еще бы! Ложкин ведет автомобильный бизнес. Слышали о такой компании: «Сервис-авто»?

– Не один раз. – Сергей Иванович потер подбородок. – И что же ты намерена делать?

Кряжимский поднял на меня пытливый взгляд.

– Встретиться с сестрой Ложкина, а если понадобится, то и с ним самим.

Кряжимский даже присвистнул.

– Что такое, Сергей Иванович, вы чем-то удивлены? – спросила я, глядя в его расширенные от испуга глаза.

– Не нужно быть провидцем, чтобы понять, что Ложкин – мафиози. Весь автомобильный бизнес контролируется подобными экземплярами, и твое намерение встретиться с ним выглядит по меньшей мере наивно…

– Вы заметили, что в этой стране наивными называют всех, кто хочет хоть что-то сделать для ее блага? – язвительно сказала я, вспомнив разговор со Станиславом.

– Я не хотел обидеть тебя, Оля. Кому как не мне знать, что ты за человек и из каких передряг нам приходилось иной раз выбираться…

– И успешно, Сергей Иванович, выбираться, – подчеркнула я, – так что прочь скепсис и подавленность!

В этот момент дверь распахнулась и на пороге возникла Марина. Ее щеки полыхали пурпурным румянцем, глаза блестели.

– Что, на улице по-прежнему холод? – игриво спросила я.

– Ага. – Марина подошла к столу и стала выгружать гастрономические трофеи. – Пришлось до супермаркета прогуляться.

– Свежий воздух тебе на пользу, – повеселел Кряжимский.

Он с видимым удовлетворением разглядывал яркие этикетки.

– Сервелат московский, здесь «Данон», – Марина выгрузила упаковку йогуртов, – сыр, салат крабовый… Так, что еще? – Марина убрала с лица темную прядь.

– А как насчет ста граммов? – пошутил Кряжимский.

– А вот этого нам не надо, – смеясь, сказала я, – рановато еще, дел по горло!

– Кофе будет готов через несколько минут. – Выслушав благодарственные слова, Марина захлопнула дверь.

– Ой, тут и пирожные, ну прямо пир на весь мир! – облизнулся Кряжимский.

– Угощайтесь, – пригласила я Сергея Ивановича к трапезе, открывая пластиковую коробочку, где аппетитно розовело крабовое мясо.

– И когда ты планируешь навестить сестру Ложкина? – невнятно, с набитым ртом, поинтересовался Кряжимский.

– После того как вы узнаете, где сия гражданка проживает. В адресный стол обращаться не надо – всем известно, какие у вас, Сергей Иванович, обширные знакомства и связи… – Я бросила на Кряжимского взгляд заговорщицы.

Он чуть не поперхнулся.

– Узнать-то я могу, только вот… – Он замешкался.

– Не волнуйтесь вы так! Будем держать связь по мобильным, все будет нормально.

– Я вот думаю, а что, если Замуруеву отомстил кто-нибудь из его конкурентов?.. – Кряжимский уставился на меня.

– Вы хотите сказать, модельеров? – уточнила я.

Кряжимский кивнул.

– Вполне возможно. Но, как вы сами понимаете, в ходе любого расследования приходится рассматривать и вести несколько версий. Отработаем пока версию с Ложкиным, потом, в случае если он окажется непричастным к гибели Замуруева, займемся кем-нибудь другим.

Я приступила к сыру. Марина внесла поднос с кофейными чашками.

– Спасибо, – поблагодарила я ее. – Сергей Иванович, – обратилась я к Кряжимскому, – сегодня я уже на работе не появлюсь, так что звоните и… чуть не забыла, кроме адреса сестры Ложкина, мне нужно знать, где проживает и сей автомобильный босс.

Ложкина Ирина Викторовна жила в трехэтажном особняке за Сенным рынком. Я неплохо знала этот район, и найти краснокирпичное, довольно безвкусно оформленное строение мне не составило большого труда. Отделенный от остального мира высокой стеной дом скорее напоминал неприступную крепость.

Еще бы ров прорыли, как в средневековье, неодобрительно подумала я, привставая на цыпочки. Мне удалось разглядеть лишь верхний этаж и крышу. Псевдоготические башенки, призванные придать этому каменному чудовищу художественную неоднозначность, вызвали у меня ироническую усмешку. Заимствованные из неопознанного архитектурного стиля и перенесенные на неблагодатную почву новоявленных местных латифундистов, они были здесь сбоку припека и выглядели прямо-таки уморительно.

Рядом со стальной дверью я заметила звонок. Нажав на него без всяких колебаний, я услышала искаженный домофоном женский голос:

– Кто?

– Бойкова Ольга, – представилась я, не особенно, впрочем, рассчитывая, что мое имя произведет хоть какое-то впечатление на хозяйку, – мне нужно срочно с вами поговорить.

– У меня нет времени, – жестко произнес голос.

– Мне нужно поговорить о вашем муже, – твердо сказала я, – о Замуруеве Алексее.

– Если вам известно, что с ним случилось, то ваша настойчивость тем более непонятна, – отчеканил голос.

Мне казалось, что я разговариваю со средневековым рыцарем: голос был железным и глухим одновременно, точно шел из-под забрала.

– Как раз об этом я и хотела с вами побеседовать, – стараясь побороть отчаяние, громко произнесла я.

Повисла грозная пауза. Я не могла не отдать должное своей интуиции – через минуту дверь открылась и охранник, здоровый парень в камуфляже, появился на пороге.

– Че названиваешь? – хмуро спросил он. – Непонятно, что ли, не до тебя сейчас, иди своей дорогой.

– Мне нужно срочно поговорить с твоей хозяйкой, – сделала я последнюю жалкую попытку пробиться в особняк, – не смог бы ты передать ей записку?

Решение пришло ко мне спонтанно. Парень неуверенно пожал плечами.

– Валяй, – с вальяжной снисходительностью произнес он, привалившись к металлическому косяку.

Я достала из сумки ручку и, вырвав лист из блокнота, черкнула: «Я – главный редактор «Свидетеля». Если вы упустите возможность поговорить со мной, не исключено, что это плохо отразится на вашем брате. У меня есть сведения, что милиция подозревает именно его».

Я не обольщалась надеждой, что эта записка окажется решающим аргументом в мою пользу, но чем черт не шутит?

Лениво взяв записку, парень скрылся. Металлическая дверь с гулким грохотом закрылась. Я осталась стоять на месте, лихорадочно соображая, с чего начать разговор с женой Замуруева. Вскоре до меня донеслись тяжелые шаги. Дверь открылась, и все тот же неторопливый охранник бросил мне:

– Можешь войти… ненадолго.

Я вступила во владение Замуруевых со смешанным чувством радости и тревоги. Двор был поистине огромным. Справа располагались гараж, баня и еще какое-то бесформенное, но добротное строение, слева – затянутый толстой полиэтиленовой пленкой бассейн.

Я пересекла двор под неусыпным контролем охранника и, поднявшись по ступеням, замерла в нерешительности перед высокой обитой деревом дверью. Я, конечно, подозревала, что основа у нее железная.

– Не бойтесь, – осклабился охранник, – входите.

Я надавила на бронзовую ручку и очутилась в просторном холле, дубовые стены которого были украшены картинами с русской тематикой и шкурами животных. Огромная голова бурого медведя, помещенная под самым потолком, уставилась на меня стеклянными глазами. Холл и гостиную красиво разделяла арка. Я сделала несколько шагов по направлению к ней и, заглянув в гостиную, увидела высокую блондинку с пышной, не умещавшейся в шелковом халатике грудью и крутыми бедрами. Блондинка стояла на площадке покрытой лаком деревянной лестницы, ведущей на второй этаж, и недружелюбно изучала мою удивленную физиономию.

Длинные прямые светлые волосы доходили ей почти до талии. Лицо не отличалось ни тонкостью, ни каким-либо особенно замечательным выражением. На нем застыло тупое недовольство и чванливое высокомерие.

– Здравствуйте, – смущенно сказала я, обводя взглядом заставленные чучелами бедных животных хоромы.

– Здравствуйте, – нехотя, как-то нараспев произнесла блондинка. – Садитесь, раз уж пришли.

Я присела на краешек кожаного дивана перед огромным, напоминающим пещеру камином.

Блондинка неторопливо спустилась и, подойдя к стойке бара, поблескивающей деревянной лаковой поверхностью, открутила пробку на темной пузатой бутылке и стала наливать себе в стакан какую-то коричневую жидкость.

«Виски, наверное», – решила я.

– А вы что пьете? – снисходительно осведомилась она у меня. – Виски, бренди, коньяк, водку?.. А может, коктейль?

Я следила за ее движениями. На миг она замерла со стаканом в руке, потом поднесла его к губам и залпом выпила все содержимое.

– Спасибо, я за рулем, – мягким голосом сказала я. – Если только соку…

– Может, вы сами о себе позаботитесь? – пренебрежительно бросила она. – Идите сюда, здесь все, что нужно.

Я подошла к бару. Хозяйка открыла незаметную на деревянной панели дверку в стене и вынула несколько коробок сока.

«Здорово придумано, – мысленно подивилась я стенному холодильнику. – Чего только не увидишь у наших богачей!»

Надо сказать, что роскошная обстановка гостиной была довольно безвкусной. Тяжеловесная мебель, выполненная под дорогую антикварную, почти полностью сливалась с красно-коричневыми стенами. Гармонии, на которую рассчитывали хозяева, не получилось. Не помогали ни шкуры, лежащие и развешанные всюду, где только можно, ни зеркала, ни безделушки.

– Слушаю вас. – Налив себе новую порцию виски, Замуруева прошла к дивану и устало плюхнулась на него.

На ее простом, даже грубом лице я не заметила следов переживаний и слез. Она казалась совершенно невозмутимой. Ее голос ни разу не дрогнул, взгляд не увлажнился. Да уж, гонора и заносчивости ей занимать не приходилось.

– Я уже представлялась, поэтому повторяться не буду, – уверенным голосом начала я, присев неподалеку на низкое широкое кресло. – Хотя для меня было полной неожиданностью известие, что вы знаете, кто я.

– Станислав звонил мне, говорил о вас. – Замуруева опрокинула в рот виски и, слегка поморщившись, шмыгнула своим утиным носом. – Вы были Лешкиной подружкой?

Она тупо посмотрела на меня. Сестра Ложкина явно относилась к тем людям, кто не терпит противоречий со стороны кого бы то ни было.

– Нет, я не была его, как вы выразились, подружкой…

Замуруева недоверчиво усмехнулась и икнула. Я подумала, что те две порции виски, которые она махнула в моем присутствии, не первые и не последние в ее дневном рационе.

– Странно, – с рассеянным видом произнесла она, – я так к этому привыкла… Вас, наверное, удивляет, что я не реву, не бьюсь в истерике… А мне, знаете, все это жуть как надоело. И прислуга надоела, и тусовки Лешкины, и рестораны, и его постоянные отлучки. Но теперь, – в ее голосе послышались всхлипы, – теперь он отлучился навсегда.

Она быстро справилась с волнением, только устало провела рукой по лбу, гладкому, как у куклы из универмага.

– Все, кончился праздник, – горько сказала она, – а мне наплевать!

«Это я вижу», – мысленно прокомментировала я ее реплику.

– Извините за нескромный вопрос, Алексей вам изменял? – Я бросила на Замуруеву сочувственный и невинный взгляд.

– А вот это не ваше дело! – взъерепенилась она, резко встала и поспешила к бару.

– Простите. Но ведь и милиция будет задавать вам такие же вопросы…

– Милиция… Ха-ха! Да мой брат только моргнет – и милиции след простыл. Вы верите в милицию, в этих козлов, которые только и знают, что попрошайничать?

Замуруева судорожно рассмеялась.

– Но ведь нельзя всех в одну кучу, – попыталась я восстановить справедливость.

– К черту! – махнула рукой Замуруева, бросая лед в стакан с виски.

Она выпила очередную порцию и теперь, облокотившись о стойку, тихо и печально раскачивалась в такт своим невеселым мыслям.

– А в каких отношениях был ваш брат с Алексеем?

– В дружеских, – по-идиотски захохотала Замуруева. – А если конкретнее, вы ведь любите конкретность, – произнесла она с вызовом, – Леша мой дорогой Грише зад лизал, ясно? Ну, это когда ему срочно денежки были нужны, а вот когда он чего-нибудь достигал, когда вокруг него начинали разные там журналисты виться, хвалебные песни ему петь да в своих продажных газетенках о его коллекциях статейки печатать, вот тогда мы гордыми становились, неприступными да еще приказывать норовили! А-а, ладно…

Она направилась к лестнице. Я как завороженная смотрела на нее.

– Я сейчас, – бросила она. – Пейте пока ваш сок.

Прошло по крайней мере минут пятнадцать, прежде чем Замуруева спустилась в гостиную. Теперь на ней были расклешенные велюровые джинсы и белая футболка, готовая, казалось, вот-вот треснуть на ее гигантской груди. Развинченной, шаткой походкой она подошла к дивану и медленно опустилась на него. Глаза ее странно блестели. Замуруева неожиданно растеклась в блаженной улыбке и, глубоко вздохнув, откинулась на спинку дивана, заведя руки за голову.

– Ой, как хорошо! – облегченно выдохнула она. – Совсем другое дело. Так на чем мы остановились?

В ее голосе появилась непринужденная интонация, словно она испытала умиротворяющее действие какого-то лекарства.

– Вы сказали, что у Алексея были подружки, – решила я вернуться к интересующей меня теме, надеясь, что Ирина уже не помнит, о чем мы говорили.

Она обвела задумчивым взглядом комнату и уставилась в окно.

– Ну были, и что? – Она перевела взгляд на меня.

– Вы имеете в виду, что он изменял вам? – била я в одну точку.

– Ха-ха-ха, изменял? – Ее лицо словно передернуло нервным тиком. – Наверное, изменял, все мужики одинаковые, пользуются, когда подвернется смазливая бабенка. А уж в шоу-бизнесе таких возможностей хоть отбавляй. Все эти показы, конкурсы, дефиле, длинноногие плоские модели неопределенного пола.

«Да уж, твою принадлежность к слабому полу никак нельзя назвать неопределенной», – глянула я на распираемую грудями футболку.

– Вы его ревновали? – спросила я, вынимая из кармана пачку сигарет.

– Не настолько, чтобы из-за этого травить его стрихнином, если вы это имеете в виду, – она с сожалением покачала головой, – но в постели он был хорош, не супер, конечно, но не дохляк. Да ты, наверное, и сама знаешь… – как бы невзначай бросила она.

«Да, она не дура, – подумала я, – или просто хитрит? Берет меня на пушку? Раз она перешла вдруг на «ты», то и я «выкать» не буду».

– Вчера на показе я его увидела первый и, как оказалось, последний раз, – твердо (тем более что так это и было) произнесла я и закурила.

– Правда? – Она смотрела куда-то в угол. – Ну ладно, может быть, и так, а что ты тогда лезешь со своими расспросами?

– Я уже раскрыла несколько убийств, может быть, это произошло и случайно, не знаю, но мне кажется, что у меня это получается. А ты не хочешь узнать, кто убил твоего мужа и за что? Или ты знаешь, что это сделал твой брат и поэтому предпочитаешь, чтобы все осталось в тайне?

Наверное, мне не стоило так вот в лоб спрашивать у нее о брате. Глаза Ирины налились кровью и выпучились, как у рака. Она медленно поднялась с дивана и двинулась на меня, явно не для того, чтобы чмокнуть меня в щечку. В руках у нее откуда-то появился тяжелый стакан из-под виски.

– Ты чего несешь, сучка? – процедила она сквозь зубы. – Хочешь Гришку подставить?

Я стала лихорадочно соображать, что можно предпринять в такой ситуации. С ней я, конечно, справилась бы – несколько уроков рукопашного боя, преподанных мне Витькиным приятелем из спецназа, оказались очень полезными и действенными, – но прибежит охранник, с которым мне не справиться. Не вызывать же сюда подмогу – и из-за чего? Нужно было выходить из положения, в которое я сама себя загнала, собственными силами. Как говорил Остап Бендер, спасение утопающих – дело рук самих утопающих. А может, это говорил не он?

В данный момент это не имело особого значения, потому как расстояние между мной и разъяренной, находящейся под воздействием алкоголя и какого-то «лекарства» Ириной Замуруевой катастрофически сокращалось. Между нами оставалось не более двух метров.

И тогда я применила испытанный не раз метод ошарашивания оппонента. Я называю его «психотушка» (от «психологическая колотушка»). Этот метод прост и психологически обоснован. Не буду вдаваться в подробности, просто скажу, что, когда объяснения и логические доводы не помогают утихомирить собеседника или насильника, нужно задать ему вопрос, которого он никак не ожидает от вас услышать.

На этот раз я немного рисковала, потому что сама суть задаваемого вопроса была для меня не ясна. Я не была уверена, что действительно догадалась, зачем Замуруева бегала наверх. Но даже если я и ошибалась в этом, вопрос все равно должен был подействовать.

– Почем кокаин берешь? – произнесла я негромко, но четко, глядя прямо в ее выпученные глаза.

– По сотке, – инстинктивно ответила Замуруева и опустила занесенный над головой стакан.

– Не фуфло? – продолжила я игру, встала и медленно отодвинулась в сторону.

– А ты чего, тоже балуешься? – уже без угрозы в голосе спросила Замуруева.

– Так, иногда, – невозмутимо ответила я, направляясь к стойке, где оставила свой стакан с соком, – когда нервишки расшалятся.

Замуруева подошла следом, поставила рядом свой стакан, которым только что собиралась раскроить мне голову, и, плеснув в него из бутылки, снова устроилась на диване. Я осушила свой стакан с соком до дна, только сейчас почувствовав нервную дрожь под коленками.

– Я думала, мне крышка, – сказала я, устраиваясь в кресле и закуривая сигарету.

Замуруева весело рассмеялась.

– Гришка – хороший человек, – произнесла она, немного успокоившись, – так что его не трогай. Я за него голову любому оторву.

– Верю, – усмехнулась я, выпуская дым через нос.

Мы посидели немного молча: она – потягивая из стакана, я – дымя сигаретой.

– Хочешь «дорожку»? – наконец спросила Ирина.

– Может быть, в другой раз, – отказалась я. – Ты не ответила на мой вопрос.

Я думала, что она уже забыла, о чем я ее спрашивала. Но она помнила.

– Хочу ли я узнать, кто убил Лешку? – Она сделала глоток из стакана и пожала плечами. – Какое это имеет значение?

– То есть как? – искренне удивилась я. – Неужели тебе все равно?

– Ну, представь, – она отбросила с лица прядь упавших волос, – что ты нашла его убийцу, и что дальше?

– Он понесет заслуженное наказание, – неуверенно произнесла я.

– Мне от этого станет легче? – Последовал еще один глоток из стакана.

– Только не говори мне, что тебе все равно, найдут убийцу Алексея или нет. – Я внимательно посмотрела на нее. – Я не поверю.

– Это твое дело. – Ирина пожала плечами. – Но, по-моему, Лешка получил то, что заслужил.

– Значит, ты знаешь, что за ним водились какие-то грехи?

– Грехи? – переспросила она и пожала плечами. – Наверное, их у него было не больше, чем у других. Я имею в виду, что за все в жизни приходится платить. Закон кармы.

– Закон кармы предполагает, что человек рождается, уже неся на себе грехи предыдущих поколений. Если следовать этой философии, то земная жизнь нам дается, чтобы попытаться искупить их. Только вот вопрос: как это сделать? Кто оценит, праведный поступок совершил человек или нет? Так что, мне кажется, все эти рассуждения о законе кармы, о всемилостивом боге, который якобы создал нас, но гарантировал отпущение всех грехов только при каких-то определенных условиях, – все это сказки для сирых и убогих, для тех, у кого нет индивидуальности, кого тянет в стадо. Может быть, ты говоришь так про Алексея потому, что он был творческим человеком, не связанным условностями морали?

Меня куда-то понесло, но, к моему удивлению, Ирина внимательно слушала мой небольшой экспромт. Она забыла про свой стакан и даже приоткрыла рот к концу моего монолога.

– Потрясающе! – наконец произнесла она. – Здорово! Может быть, продолжишь свою мысль?

– Да вообще-то я все сказала, что хотела, – немного осадила я ее. – Не забывай, что мы говорили об Алексее. Ты хочешь, чтобы его убийца был наказан?

– Хочу, хочу! – вдруг выкрикнула она, приподнимаясь с дивана. – В глубине души, – произнесла она уже тише и не так уверенно.

– Ты любила его?

– Сначала – да, любила, – задумчиво сказала она и опорожнила стакан. – Но все проходит, так что, если хочешь знать, я жалею о его смерти только как о смерти приятеля – не больше.

– Ты так и не сказала, он изменял тебе?

– Не знаю, свечку не держала. – Замуруева снова повысила голос. – Какое это теперь имеет значение?

– Может, его убила любовница? – предположила я. – Больно уж способ убийства какой-то женский.

– Почему это? – подняла брови Замуруева.

– Ну как бы это тебе объяснить… Мужчина бы воспользовался ножом или пистолетом, понимаешь? А здесь яд. В наше время довольно редкое орудие убийства. Кстати, вы в доме не держите стрихнин?

– Ты опять за свое? – насупилась Ирина, но как-то не всерьез. – Нет, стрихнин не держим. Может, все-таки кокаинчику, а?

Я поняла, что больше от нее ничего не добьюсь, и, отказавшись, стала прощаться.

– Ты заходи как-нибудь – поболтаем, – предложила она на прощание. – С тобой интересно. Или если нюхнуть захочешь…

Я поблагодарила ее и поинтересовалась, где я могу найти ее брата.

– Он частенько обедает в кафе «Дрюон», – с укоризненным вздохом ответила она.

«Да, вдову Замуруева не назовешь безутешной, – думала я по дороге в кафе. – Она трезво смотрит на вещи, несмотря на то, что выпивает и употребляет кокаин». Хотя она и разговорилась к концу нашей беседы, но, суммируя то, что я от нее узнала, я пришла к выводу, что, по существу, мне не удалось добиться от нее абсолютно ничего.

Ну да ладно, отрицательный результат – тоже результат. По крайней мере у меня сложилось о ней определенное мнение, что тоже немаловажно. Умная и хитрая дамочка, которая постаралась произвести на меня впечатление этакой простушки. Одно ее восклицание «потрясающе!» чего стоит. А может быть, и виски, и наркотики – это тоже игра? Только зачем ей все это нужно? Хотя с наркотиками, наверное, так ловко сыграть нельзя. В общем, впечатление неоднозначное.

Кафе «Дрюон» встретило меня полумраком и низкими сводчатыми потолками, под которыми плавали легкие слои сигаретного дыма. Закинув «Никон» за спину, я устроилась на высоком табурете у стойки бара. Зал был полупустой или наполовину заполнен – мне лично больше нравится первое определение. Я спокойно ждала, когда бармен, занятый разговором с низким бородатым крепышом, закончит беседовать с ним и обратит на меня внимание. Точнее говоря, внимание-то он на меня обратил, но, видимо, разговор был достаточно серьезным, чтобы он мог бросить своего босса и кинуться ко мне. То, что этот коротышка – начальник, сразу было видно: он не слушал ничего, что пытался ему объяснить бармен – высокий худощавый парень в белой сорочке с галстуком-бабочкой и в коричневой кожаной жилетке, – а сам говорил без умолку, не глядя на собеседника и делая резкие смешные движения. Бармен все поглядывал в мою сторону – кажется, нравоучения ему порядком надоели.

Наконец, освободившись, он подошел ко мне, сделав незаметный для хозяина жест рукой, означавший: что поделаешь, начальник… Я понимающе улыбнулась ему и заказала персиковый сок.

– К сожалению, персиковый закончился, есть замечательный сок ассорти из бананов, ананасов, киви, манго и апельсина… – Он выжидательно смотрел на меня, готовый выполнить мой заказ.

– Хорошо, пусть будет ассорти, – согласилась я, доставая пачку сигарет.

– Вам со льдом? – уточнил он.

– Да нет, просто охлажденный.

Пока он доставал из холодильника пакет с соком и наливал его в высокий стакан, я окинула взглядом зал. Мое внимание привлек сидевший у стены блондин лет тридцати двух, только что закончивший трапезу и потягивавший какой-то напиток из такого же, как у меня, стакана. У него было вытянутое лицо с круглым подбородком, длинный мясистый нос и короткий ежик пепельно-желтых волос. Одет он был в тонкий кашемировый джемпер светло-терракотового цвета с черным орнаментом и какую-то бесформенную куртку, рукава которой были отстегнуты, и таким образом она была превращена в жилетку.

– Пожалуйста. – Игорь Чикин – а именно это имя я прочла на бэйдже – пододвинул мне стакан.

– Спасибо. – Я поманила его пальцем. – Слушай, Игорь, ты знаешь того блондина? – кивнула я головой в сторону стены.

– Что, понравился? – ухмыльнулся он и отрицательно покачал головой. – Что-то не припомню.

– А ты подумай. – Я положила на стойку пятидесятирублевку, которая тут же исчезла в жилетном кармане.

– Гриша Ложкин, – уважительно произнес Чикин, к которому сразу же вернулась память, – крутой дяденька, не смотри, что он так вырядился.

– А сестра похожа на него, – скорее про себя, чем вслух, произнесла я, но Игорь расслышал меня.

– Ты знаешь Ирину? – удивился он.

– Немного. – Я равнодушно пожала плечами, забрала стакан с соком и, пройдя через зал, села за свободный стол позади Ложкина.

Положив «Никон» на стол, я потихонечку пила сок. В кафе подтягивались новые клиенты – все больше молодежь в возрасте двадцати – двадцати пяти лет, большинство из которых подходили к стойке. Мне показалось странным, что долго они там не задерживались – выпивали полстакана минералки, расплачивались и тут же исчезали под входной аркой.

Что у них там, засуха, что ли? Погода ведь стоит не жаркая, мягко говоря. Когда очередной посетитель – парень в рыжей замшевой куртке – занял место на табурете, я прислонилась к стене и, поднеся фотоаппарат к глазам, нашла его в видоискатель. Мощный объектив многократно сократил расстояние, и я прекрасно видела его руки с зажатой в них бумажной купюрой. К сожалению, я не рассмотрела ее достоинства, но почему-то не сомневалась, что ее обладатель получит взамен стакан минералки.

Так оно и случилось. Парень сделал из стакана пару глотков и снова поставил его на стойку. Ладонь свободной руки он положил на то место, откуда поднял стакан, что-то взял со стойки и, быстро сунув себе в карман, направился к выходу.

Черт побери, снова наркотики? Неужели вот так – внаглую? Я опустила аппарат на стол и задумалась. Что мне это может дать? Я достала из пачки сигарету и закурила. Мимо сновали официанты в белых сорочках, обслуживая посетителей. Я допила сок, оказавшийся действительно очень вкусным, и, накинув ремешок «Никона» на плечо, направилась в туалетную комнату, чтобы привести себя в порядок.

Проходя мимо бара, я заметила в зеркальной стене, что Ложкин, встав со своего места, не спеша движется за мной. Он сделал знак Чикину, кивнув тому головой в мою сторону. Сердце мое опустилось до самых пяток. «А что, если Ложкин видел, как я наблюдала за Чикиным при помощи фотоаппарата? Нет, он не мог этого видеть, потому что сидел спиной ко мне, – успокоила я себя. – А если он видел это в зеркале? Тоже нет, зеркало расположено слишком высоко и со столика в нем невозможно увидеть свое отражение».

И почему это ты решила, что Ложкин знает, чем занимается бармен и имеет к этому какое-то отношение? Кажется, в романах это называют интуицией или голосом свыше. Так или иначе, но Ложкин с Чикиным направлялись за мной.

Не слишком ли ты высокого мнения о своей персоне? Может, Ложкину просто нужно в туалет? Но для этого не обязательно звать с собой бармена. Да и жест Ложкина, которым он подзывал Игоря, не оставлял тому никакого выбора. Если бы Ложкин хотел, не знаю уж почему, прикончить меня, то вполне бы мог справиться с этим один – когда я увидела его отражение в полный рост, я по достоинству оценила его богатырскую комплекцию. Но если они не собираются меня трогать, значит…

Такой вот сумбур полусвязных мыслей пронесся в моем воспаленном мозгу за те секунды, которые мне понадобились, чтобы дойти до дверей в туалет. То ли со страху, то ли под действием какого-то странного магнетизма, но я почему-то открыла дверь, на которой висела табличка с дымящейся трубкой, и вошла. Там никого не было, и, лишь увидев на стене эти фаянсовые штучки, которыми могут пользоваться только мужчины, я поняла, что очутилась в мужском туалете. Этого мне еще не хватало! Но вместо того, чтобы пулей вылететь обратно, я как завороженная стояла на кафельном полу, а сзади уже слышались неумолимо приближающиеся шаги.

Какая-то сила заставила меня открыть дверь кабинки и толкнула внутрь. Я осторожно, чтобы не шуметь, закрыла задвижку и поднялась на две ступени к унитазу, дабы вид моих симпатичных ножек, обутых в милые замшевые туфельки, не смутил направлявшихся сюда мужчин.

Когда они открыли дверь и вошли, я определила в одном из говоривших Чикина. Он был радостно возбужден и лепетал бодро, но заискивающе:

– Григорий Викторович, сегодня прямо паломничество какое-то, идут и идут, у меня уже товар кончается, я поэтому и делал вам знаки, чтобы сообщить.

– Ты идиот, Гоша! – Второй голос, грубый и властный, принадлежал, без сомнения, Ложкину, которого Гоша называл по имени-отчеству. – Что, нельзя было записку передать?

– Ну… это… – начал было оправдываться Чикин, но Ложкин бесцеремонно перебил его:

– И запомни, я тебе «добро» на торговлю здесь не давал, но если уж ты сам решил, что тебе так проще, то если что – ты меня не знаешь, понял?

Тугая струя ударила в писсуар, в то время как Гоша пытался что-то промямлить в свое оправдание:

– Так я ведь…

– Товар получишь, как обычно, – снова не дал ему договорить Ложкин. – Если нужно больше, так бери больше сразу, я тебе сюда таскать его не буду. Да деньги гони, если все уже распихал.

– Еще одна доза осталась, Григорий Викторович…

– Ну ты и хам, Гоша. – Казалось, что Ложкину нравится проговаривать имя Чикина. – Ты, Гоша, получаешь от меня товар на реализацию по семьдесят, толкаешь по сотне да еще с деньгами думаешь меня динамить. Да я, Гоша, тебе такое динамо устрою!..

Голос Ложкина опустился до шепота, но был таким грозным, что тонкие перегородки в туалете завибрировали.

– Ну что вы, я, конечно… я уже и сам приготовил, – залебезил Гоша. – Вот, пересчитайте, тысяча четыреста, за двадцать доз.

– Я считать не буду, – немного мягче произнес Ложкин. – Ты ведь знаешь, что ошибаться не в твоих интересах. Ты как сапер, Гоша, – хохотнул Григорий Викторович, – можешь ошибиться только один раз. Второй возможности тебе, Гоша, не представится.

– Да, ну… конечно, Григорий Викторович, я все понимаю, только хотел попросить вас: следующий раз дайте тридцать.

– Как скажешь, Гоша, – пробасил Ложкин. – Только теперь деньги вперед, понял?

– Так ведь…

– Понял, я спрашиваю? – не дал ему договорить Ложкин и затопал к выходу. – Скажи еще спасибо, что я тебе отдаю по той же цене.

– Спасибо, спасибо, Григорий Викторович, я все понял, – послышалось уже из-за двери.

Минуты три я неподвижно стояла над журчащим унитазом, переваривая услышанное, потом открыла дверь, выбежала из мужского туалета и забежала в свой родимый.

Взглянув на себя в зеркало, я поразилась, каким бледным было мое лицо. Да-а, пожалуй, Ирине не стоит бояться, что кто-то может обидеть ее брата. Такой и сам сумеет постоять за себя.

Быстренько припудрив лицо и подкрасив губы, я вышла в зал. Ложкина за столиком уже не было, и я присела на табурет у стойки. Чикин, не знавший, что я слышала их недавний разговор, с веселой улыбочкой поспешил ко мне.

– Еще соку, красавица?

Я отрицательно покачала головой и достала из сумочки стодолларовую купюру.

– Нет, Гоша, минералки. – Я положила сотню на стойку.

У Гоши заблестели глазки, но он деньги не взял – видимо, кому попало товар он не отпускал.

– У меня сдачи нет, – хмуро произнес он.

– Да ладно тебе, меня же Ирка послала, – решила я блефануть.

На этот раз я попала прямо в «яблочко».

– Чего ж ты сразу не сказала. – Сотня исчезла со стойки, и на ее месте появился стакан, под которым я заметила белый прямоугольничек.

Я подняла стакан и, накрыв прямоугольничек ладонью, сунула его в сумочку.

– А теперь, Гоша, – я поманила его пальцем, – мне нужно тебя кое о чем спросить.

– Чего еще? – недовольно спросил он, но подошел поближе.

– Ты знал Лешу Замуруева?

– Ну, знал. – Он оторопело посмотрел на меня.

– В каких отношениях он был с Ложкиным?

– Ты че, летишь, подруга? – с угрозой в голосе произнес он.

– Нет, Гошенька, я не лечу, – спокойно ответила я, – а вот если ты не ответишь мне на мои вопросы честно и откровенно, полетишь прямехонько на нары, понял? – Я приподняла свой «Никон» над стойкой так, чтобы он его увидел. – Здесь у меня зафиксировано, как ты торгуешь наркотой. Итак?..

Гоша отрицательно покачал головой:

– Он меня убьет.

– Никто, кроме меня, не узнает, что ты мне сказал, – произнесла я. – И потом я же тебя не спрашиваю, где он берет кокаин, просто скажи мне, как общались Леша и Гриша, вот и все. Но если ты не хочешь говорить… – Я сделала вид, что собираюсь уйти.

– Погоди, – остановил он меня, – ладно, только учти: если он узнает, и мне, и тебе – конец.

– Догадываюсь. – Я снова опустилась на табурет.

– Ну, деловые у них были отношения, что тебя еще интересует?

– Они не ругались?

– Было как-то раз, но о чем они говорили, я не слышал. Только Ложкин вскочил, схватил Замуруева за грудки и почти приподнял над полом.

– Когда это было?

– Не помню точно…

– Гоша… – укоризненно произнесла я.

– Ну говорю же: не помню, – прошептал Чикин, беспокойно озираясь по сторонам, – примерно с месяц назад.

– Вот и умница, Гоша, – похвалила я его, – больше от тебя ничего и не требовалось. – Я достала белый прямоугольный пакетик из сумочки и бросила его на стол. – А порошок свой забери, он мне без надобности.

Гоша мигом смел ладонью белый прямоугольничек и застыл с непроницаемым лицом.

Когда я добралась до машины, поднявшийся на улице ветер основательно растрепал мои волосы. Я запустила двигатель и, пока он прогревался, привела свою голову в божеский вид, не слишком, впрочем, усердствуя. Я уже включила поворотник, собираясь отчалить, как запиликал мобильник. Поставив рычаг переключения передач в нейтральное положение, я вытянула антенну и поднесла трубку к уху.

– Оленька, – услышала я голос Кряжимского, который радовался, словно мальчик, – я узнал!

– Что вы узнали, Сергей Иванович?

– Как что? – удивился он. – То, что ты просила – где у нас можно найти стрихнин.

– И где же?

– Я должен был сразу догадаться, – начал самобичевание Кряжимский. – Ведь мой приятель лечил свою собаку от какого-то нервного осложнения.

– Господи, какая собака, Сергей Иванович? – Теперь настала моя очередь удивляться.

– Ну как же, я недавно тебе говорил, что приятель просил меня найти стрихнин для его собаки.

– Да-да, я вспомнила.

– Ну так вот, стрихнин, оказывается, используют для лечения нервных и психических отклонений, а значит, он может быть в городской психиатрической клинике, – гордо закончил Кряжимский.

– Спасибо, Сергей Иванович, вы молодец, – похвалила я его, – оперативно сработали, занимайтесь пока газетой, а я еду в «Сириус».

– Тебе что-нибудь уже удалось узнать? – поинтересовался он.

– Да, – ответила я, – я узнала, где в нашем городе можно приобрести кокаин.

– А зачем тебе кокаин, – недоумевал Кряжимский, – это же наркотик.

– Действительно, мне он не нужен, – вздохнула я, – зато информация о том, где его можно найти, бывает иногда очень даже полезной.

Я еще раз поблагодарила Кряжимского и нажала на газ. Начинался час пик, но мне удалось кружными путями добраться до Дома молодежи, где располагалось модельное агентство «Сириус», минут за пятнадцать. Еще через несколько минут с огромной коробкой шоколадных конфет под мышкой, прихваченной мной в супермаркете, я проследовала мимо зала, в котором вчера произошла эта трагедия, и ступила в широкий коридор. В него выходило несколько дверей, на каждой была прикреплена латунная табличка.

Пройдя мимо двери с табличкой «директор», я остановилась напротив репетиционного зала. Постучав для проформы пару раз, я открыла дверь и оказалась в просторной комнате с большими зеркалами на стенах и с балетным станком. «Да, – подумала я, – для того чтобы несколько минут сверкать на подиуме, нужно ежедневно потеть у станка. Не позавидуешь их работенке».

Зал казался совсем пустым, но из-за ширмы, стоящей в его дальнем конце, слабо доносились голоса. Я направилась туда, и навстречу мне, видимо, услышав, что хлопнула входная дверь, вышла высокая, на полголовы выше меня, жгучая брюнетка со стрижкой каре.

Посмотрев со своих метра семидесяти трех на нее снизу вверх, я показала на «Никон», с которым почти никогда не расставалась (разве что не спала), и, широко улыбнувшись, произнесла:

– Добрый день, я Ольга Бойкова, фоторепортер из еженедельника «Свидетель». – Там, где можно было не врать, я предпочитала говорить правду и на собственной шкуре убедилась, что это зачастую гораздо выгоднее.

– Здравствуйте. – Брюнетка без особой любезности смотрела на меня.

– Может, попьем чайку? – Протянув коробку с конфетами, я увидела, как загорелись ее глаза.

Видимо, сладости и мучное были исключены из ее рациона.

– А-а, сегодня можно, – махнула она рукой и взяла коробку, – проходите, у нас здесь девичник.

Наташа, так звали брюнетку, познакомила меня с тремя своими подругами, сидящими на диване за ширмой. Улыбчивая шатенка Людмила, женственная, но немного манерная, с изнеженной грацией, точно я была мужчиной, протянула мне свою длинную руку. Я легонько пожала ее.

– Я ваша поклонница, – приветливо сказала она. – Ваша газета одна из немногих, которые стараются выглядеть презентабельно.

– Польщена, – ответила я на ее похвалу, которую, не скрою, слушать было чертовски приятно.

– В ней нет ничего «желтого»… – хотела было продолжить петь дифирамбы Людмила, но субтильная Катя с поразительно правильными чертами лица и густыми русыми волосами, собранными на затылке в пышный хвост, не дала ей этого сделать.

– И желтого, и зеленого, и розового, и голубого, – шутливым тоном произнесла она.

У нее был по-детски звонкий голос и немного угловатые движения, что придавало ей неповторимое очарование юности. Одета она была подчеркнуто просто и стильно: темно-синяя облегающая блузка и черные клеши. На ногах – замшевые туфли.

– Опять ты, Кэт, за свое! – сочла нужным назидательно попенять Кате черноволосая манекенщица, которую я встретила первой.

– Оставь… Чем бы дитя ни тешилось… – усмехнулась та самая блондинка, которая рекламировала на последнем показе коллекции Замуруева понравившийся мне купальник. – Света.

Ее короткие волосы были зачесаны назад.

– Девочки, сейчас не время дурачиться, – серьезным тоном сказала черноволосая красавица Наташа, – во-первых, скоро Киселева придет, а во-вторых…

– Мне хотелось бы с вами со всеми побеседовать на предмет вашей работы и… – я прочистила горло и только после этого выговорила: – трагической гибели Замуруева.

Я окинула взглядом симпатичный кружок сразу переставших улыбаться и нахохлившихся девушек.

– Прежде всего меня интересует ваша руководительница. Что она, кто она, ваши с ней отношения, ее отношения с Алексеем…

– С Алексеем? – недоверчиво переспросила Катя, которая, видно, была моложе всех и держалась на удивление естественно.

– Но вначале неплохо было бы организовать чай, вы как? – Я поняла, что взяла слишком официальный тон, и хотела исправить положение.

– Чайник я уже включила, – сказала Наташа, которая действительно на несколько минут отлучалась в соседнюю комнату.

– Так вот, давайте начнем с Киселевой Марины… – Я замялась, не зная, как отчество директрисы.

– Рудольфовны, – помогла мне все та же живая и непосредственная Катя.

Я одарила ее теплым, благодарным взглядом и уже вопросительно посмотрела на остальных. Я предоставила девушкам время собраться с мыслями. Закурила, предложила им свой «Винстон». Наташа поблагодарила меня и без колебаний взяла сигарету из протянутой пачки. За ней последовали Света и Люда.

– Она у нас еще не курит, только карамельки сосет, – беззлобно подколола Катю Людмила в ответ на мой ворос, почему Кэт манкирует сигаретой.

– А это, между прочим, в дальнейшем может отрицательно сказаться на ее фигуре, – приняла эстафету веселого подтрунивания Наташа.

– Курение в этом смысле губительнее любого шоколада и карамелек, – надула розовые губки Кэт.

Она задорно посмотрела на меня и рассмеялась.

– Вот так мы и развлекаемся, – иронично подытожила Наташа. – А насчет Киселевой… Я, например, работой довольна, мне нравится стиль Марины Рудольфовны. Может, кому-то он кажется излишне резким, а по мне это лучше, чем заискивание и мягкотелость.

– Ну, это ты так считаешь, – с вызовом сказала Кэт, – а мне, например, противно, когда со мной обращаются, как с цирковой лошадью.

– А как же ты думала, милочка, – криво усмехнулась Наташа. – Не все коту масленица…

– Да никакой масленицы не надо, просто в людях нужно прежде всего людей видеть, а не скот! – вмешалась вскипевшая вдруг Светлана. – Меня лично эта Киселева достала!

Я заметила, что ее глаза горят настоящей злобой.

– Это все потому, что ты двигаться толком не умеешь, – настаивала на своем Наташа. – Вместо того чтобы все на Киселеву валить, лучше бы перед зеркалом поучилась топать.

– Не тебе судить! – взъерепенилась Света. – На себя посмотри: ты вся состоишь из треугольников и квадратов!

Я видела, что ее бьет нервная дрожь.

– Уж кто из треугольников состоит, так это твоя любимая Кэт! А еще эта… как ее… Терещенко. Помните, девчонки, какая она была грациозная? – Наташа захихикала.

– Ты потому так говоришь о Лиле, что тебя вместо нее на первые роли взяли, а она, между прочим, человеком была! – выпалила Кэт.

– Мы не о морали какой-то сейчас говорим, а о внешних данных и профессиональных навыках, – отчеканила Наташа. – И не забудь, прежде чем сюда попасть, я ой какой отбор прошла! А знаешь, благодаря кому Лилька сюда попала, а потом в передовики вылезла? – В темных глазах Наташи полыхнула ненависть.

– Благодаря Замуруеву, – лениво произнесла все это время как будто дремавшая Людмила.

– Вкус у Леши был чертовски испорчен… – язвительно сказала Наташа, – что неудивительно, достаточно посмотреть на его милую женушку. Помните, как она напилась на презентации летней коллекции, а потом скандал устроила, грозилась нас всех серной кислотой облить?

Наташа судорожно захохотала, Людмила вымученно улыбнулась.

Вначале я хотела вмешаться в разгоравшуюся ссору, чувствуя себя очень неловко – ведь это я затеяла разговор, который развел девушек по разные стороны баррикады. Но потом, естественно, в корыстных целях решила промолчать, надеясь, что из такого «обмена любезностями» смогу почерпнуть больше информации, чем из тихоструйной заунывной беседы. Обуреваемые страстями люди иногда, сами того не замечая и не желая, признаются в таком, что на десять романов хватит! Это был именно такой случай.

– Че ты глаза на меня пялишь, невинность ты наша? – враждебно обратилась к удивленной Кэт разгневанная Наташа. – Или не знала? Да всем известно было, что Лилька ваша за Лешкой бегала, сбиваясь с ног, как говорится…

– Ты сейчас об этом потому треплешься, что Лешка на тебя плевал, а вот Лильку по достоинству оценил, – вмешалась Светлана.

– Ой, не тебе судить, сама на себя посмотри, давно ли Ложкин тебя пинком под зад…

– Заткнись, корова! – неистово завизжала Светлана, у которой, по всей видимости, нервная система оставляла желать лучшего. – Думаешь, я не знаю, что ты с Гошкой…

Наташа бросилась на Свету с кулаками. Такого я не ожидала и решила вмешаться самым серьезным образом. Но и другие девушки, точно вспомнив о моем присутствии, кинулись разнимать подруг.

Лица у обеих едва не подравшихся девушек были красными, возбужденными.

– Лучше я за чаем схожу, – приглаживая волосы, сказала успокоившаяся раньше Светланы Наташа.

Она выскользнула за дверь.

– Че у вас тут за шум? – На пороге стоял вихрастый светловолосый парень. Он усиленно ковырял в ухе.

– Ничего, Серега, ничего. Киселева не пришла? – Людмила грациозно потянулась. – А то наши амазонки уже рвутся в бой.

– Нет, не пришла.

Сергей растерянно посмотрел на меня, потом на Людмилу, словно спрашивая у нее, кто это?

– Знакомься, Сергей, – притворно важным тоном произнесла Людмила, – фотокорреспондент газеты «Свидетель» Бойкова Ольга. А это наш звукосветонепроницаемый Серега, – с юмором добавила она.

– Очень приятно, конечно, – отозвался последний, – но я, кроме технических журналов, ничего не читаю.

– Оно и видно, – задиристо усмехнулась Кэт.

Сергей выглядел невыспавшимся и каким-то помятым. У него были узкие синие глаза под припухшими веками, прямые повисшие брови и небрежная походка. Джинсы обвисли на коленях, старая трикотажная майка казалась нестираной.

– Ну ладно, дуй к себе, у нас тут девичник, – бесцеремонно сказала ему Светлана.

– Знаю я ваши девичники. – Сергей плутовато усмехнулся и щелкнул указательным пальцем по шее.

– Не суди по себе, – огрызнулась Светлана. – Это ты у нас, парень, выпить не промах.

– Ну, салют! – Сергей дурашливо отдал честь и, развернувшись, вышел из комнаты.

– Утомил, – простонала Людмила. – Куда теперь Наташка пропала? Иди, Кэт, проверь.

Катя с неохотой поднялась со стула и направилась к двери, за которой исчезла Наташа.

– Так вы спрашивали нас о Киселевой? – неторопливо обратилась ко мне Людмила. – Я во многом с Натали согласна, но у меня есть свое мнение. – Она выпрямилась и сосредоточенно посмотрела в окно. – Марина баба классная, стервозная, конечно, но потому и классная. Умеет мужиками крутить, – с достоинством пояснила она.

– А в отношении работы? – спросила я с невинным выражением лица.

– И в работе толк знает. Она ведь сама была манекенщицей…

– Это я знаю. Как давно она стала заведовать этим агентством? – начала я интервью с флегматичной, а потому казавшейся самой уравновешенной и рассудительной из этой четверки девушкой.

– Три года. Сама основала его…

– Она что, богата? – полюбопытствовала я.

– Наверное, – пожала плечами Людмила.

– А Замуруева она давно знает?

– Наверное, – так же лаконично и меланхолично ответила она.

– То есть?

– Ну, знаю, что они познакомились задолго до «Сириуса». – Людмила вальяжно откинулась на спинку кресла. – Еще сигареткой не угостишь?

– Пожалуйста, – протянула я пачку.

– Мерси. – Людмила глубоко затянулась. – Ты уж нас извини, сама понимаешь, работа нервная, организмы юные, слабые, – томно произнесла она.

– Ничего, ничего. – Я ободряюще улыбнулась, хотя сидевшая напротив меня девушка в моем сочувствии не нуждалась. Мне вообще было странно, как это она меня замечает?

– Алексея все тут по-своему любили. Иногда, конечно, потешались над ним…

– Это почему же? – заинтересовалась я.

– Скорее не над ним, а над собой. Уж очень он любвеобилен был, ну никакого сладу с ним не было. Обычно модельеры либо педики, либо зануды дистанцированные, ну ты меня понимаешь? – Казалось, последнюю реплику она не выговорила, а промурлыкала. – Он спал со всеми, вот мы и потешались. Вначале скандалы друг другу устраивали, разборки кровавые, сама знаешь, что такое ревность… А потом поняли, что Лешке на роду написано из одной постели в другую перескакивать. Примирились. Не обошлось без драм, конечно. Вот Светка, например, – она одарила материнским взглядом сидевшую в углу и все еще нервно вздрагивавшую Свету, – вешаться собиралась, пока мы ее не отговорили. Свет, ну чего ты?

– Да отстань ты! – огрызнулась та.

– Ладно, ладно, успокойся. – Людмила снисходительно посмотрела на подругу и перевела дыхание. – Так вот, я думаю, что Лешка пал жертвой какой-нибудь ревнивой и мстительной женщины… Ой, – спохватилась она, – а ты что, статью собираешься обо всем об этом писать?

– Собираюсь, но не только об этом, – уклончиво ответила я.

В зеленых глазах Людмилы мелькнуло беспокойство.

– Нам тогда Киселева башки поотшибает! – Ее кошачья грация уступила место резким движениям: она молниеносно выпрямилась, закинула ногу на ногу и наклонилась ко мне.

– Да не беспокойся ты так, я ведь не работы лишать вас пришла сюда. Мне просто нужна определенная информация. Дело в том, что наша газета заинтересована в расследовании обстоятельств смерти Замуруева. Хочешь – верь, хочешь – нет, я сама этим занимаюсь.

Беспокойство в глазах Людмилы сменилось уважением.

– Правда, что ли? Пойми, потерять такую работу…

– …да еще в наше смутное время, – понимающе продолжила я. – Не волнуйся. Лучше скажи, в каких отношениях были Киселева и Замуруев?

Людмила подозрительно посмотрела на меня.

– Ты на что это намекаешь?

– Ни на что. Просто мне надо все максимально прояснить… Малейшая деталь может оказаться решающей. – Я бросила на Людмилу взгляд из разряда тех, которыми пользовались боевые командиры, поручая младшему составу выполнение какого-нибудь суперважного задания.

– Можно сказать, что они ладили… – без особой убежденности произнесла наконец Людмила.

В эту минуту дверь, за которой исчезла сначала Наташа, а потом Катя, открылась и обе подруги появились на пороге. У Наташи было заплаканное лицо. Физиономия Кэт носила следы детской растерянности.

– Привет… – Людмила уставилась на парочку. – А мы тут голову ломали, куда это наши красотки пропали…

– Люд, – умоляющим голосом сказала Наташа, – хватит юморить…

Шаткой походкой она прошла к стулу у стены и устало опустилась на него.

– А где же чай? – Люда была в своем амплуа. – Вы что, весь его уже выпили? Кэт, обслужи-ка нас на высшем уровне.

Кэт поплелась назад и вскоре внесла огромный поднос с чашками. Она поставила его на стол и открыла коробку принесенных мною конфет.

– Угощайтесь, – механически, утратив свою живость и беззаботность, сказала она.

– Будь лапочкой, передай чашку. – Людмила адресовала Кэт тягучий меланхоличный взгляд. – Мы тут о Замуруеве треплемся. Я, между прочим, сказала, что мы почти все спали с ним.

– Ну ты даешь, подруга. – Наташа пришла в себя и, кажется, обрела присущий ей бесцеремонно-компанейский стиль общения.

– А Киселева? – спросила я, пристально глядя на Людмилу.

– Вот этого я не знаю. Марина Рудольфовна, сдается мне, принадлежит к числу женщин, к которым просто так не подъедешь.

– Ой, прямо королева! – точно глубоко задетая репликой Люды, насмешливо сказала оживившаяся Светлана.

– Королева – не королева, – назидательно произнесла Людмила, – а держать себя с мужским полом умеет. Лешка и с ней, мне кажется, хотел закрутить ля мур, только не…

– Да, может, Киселева просто не в его вкусе была, – перебила ее Светлана, по-видимому, ненавидевшая директрису. – Возьми Макса, например, что он из себя представляет – так себе… А наша мымра с ним шуры-муры ведет, или я не права?

– А кто этот Макс?

– Брат другого известного в городе модельера. Вы слышали про Маргариту Назарову, так вот Максим – ее родной брат. Он был приятелем Замуруева, их частенько видели вместе. Поговаривали, что Макс крутил с Иркой Замуруевой, но потом пронесся слух, что якобы Лешка нарочно поручил Максу свою жену, чтобы самому удобней за другими бабами стрелять было. Не знаю уж, правда ли это, но на показах и презентациях Макс действительно появлялся с Иркой. Но стоило Лешке куда-нибудь отлучиться, она бросала Макса и летела на всех парах разузнавать, где ее муженек и чем он занимается. А муженек где-нибудь в уголочке какую-нибудь курочку-цыпочку обхаживал. Вот тут скандал и разгорался, пощечины, упреки, битье-колотье, истерика дикая… Гости шарахались, одни посмеивались, другие хлопали глазами. Ирка орет, ногами стучит, в драку лезет, братом угрожает… – Людмила сделала глоток из своей чашки.

«Значит, Ложкин знал, что Замуруев изменял его сестре», – пронеслось у меня в голове.

– А Киселева? – упрямо повторила я свой вопрос.

– А что Киселева?.. – встрепенулась Наташа. – Она тут ни при чем, по крайней мере никто из нас не видел, чтобы она с Замуруевым цацкалась.

Ее решительный тон был убедительнее всяких аргументов.

– А что представляет собой Назарова? – спросила я, допив чай.

– Талантливый модельер, но до Лешки ей далеко… – невозмутимо дала свою оценку Людмила.

– А вот твоя обожаемая Киселева так не считает. Мне Сережка говорил, что слышал, как она расхваливала Маргариту, – вставила-таки ей шпильку Светлана.

– Но почему-то предпочитала иметь дело с Замуруевым, – вместо Людмилы парировала Наташа.

– Просто он более раскручен был, вот и все, – нашлась Света.

– А теперь вот Назарову раскручивать будут, – печально заметила молчавшая в процессе всего чаепития Кэт.

– Кэт у нас расстроена, она была последним увлечением покойного мэтра, – с едкой иронией сказала Наташа.

Кэт бросила на нее укоризненный взгляд, словно Наташа предала ее. Она казалась сейчас такой хрупкой и незащищенной. Я даже решила, что она вот-вот расплачется. Ну прямо малое дитя. Ее красивое личико утратило свою безукоризненную симметричность и стало напоминать отражение в кривом зеркале.

– Да не хлюпай ты, – приказала ей Людмила. – Все равно он не остался бы с тобой надолго. Тем более что моя подруга недавно видела его с какой-то немолодой, но богатой бабой.

– Мало ли кто это мог быть, – всхлипнув, сказала Катя.

Еще через секунду она расплакалась.

Светлана принялась гладить ее по голове. Трогательное и печальное зрелище. Но сидящий во мне червь журналистики неусыпно подтачивал цветущие яблони сентиментальной экзотики и плодоносящие смоковницы слезливой романтики. В голове у меня мелькнула газетная полоса, украшенная фотографией плачущей Кэт и снабженная броским заголовком: «Последняя страсть отравленного кутюрье», или «Офелия тарасовского подиума оплакивает неверного кутюрье», или «Смерть на подиуме – прекрасные глаза плачут, завистники злорадствуют». Что-нибудь в этом роде.

– На твое замечание, детка, могу добавить, что Замуруев обнимался с неизвестной гражданкой. Она подвезла его к ресторану на красивой тачке, что-то типа длинного американского гроба с музыкой, и, горячо расцеловавшись с ним, укатила. Так что не хнычь, беби, не стоит он твоих слез, уж поверь мне, – терпеливо и наставительно убеждала Людмила Катю, самодовольно улыбаясь.

– Действительно, что ты по нему убиваешься? – поддержала Людмилу Светлана. – Рано или поздно это должно было случиться…

– У Замуруева было много врагов? – решила уточнить я.

– Обманутая женщина – хуже любого врага, – снисходительно пояснила Людмила.

– Понятно…

– Так что чему быть – того не миновать, – философски продолжила Люда, – а с Киселевой он бы все равно не совладал. На нее порой такое накатывает…

– Интересно… – Я выжидающе посмотрела на нее.

– Месяц назад взяла и уволила хорошую манекенщицу, главное, ни за что ни про что.

– Кого это?

– Терещенко Лильку. Старательная была, ответственная…

– У богатых свои причуды, – едко заметила Светлана.

– Так вы в полном неведении относительно причины ее увольнения? – спросила я.

– Так и есть, – грустно констатировала Людмила.

– Но самое гадкое, что не знаешь, что ждет тебя, когда вот так просто увольняют нормальных людей, – произнесла Светлана с горечью.

– Тебя, допустим, если уволят, то за твою походку, – язвительно сказала Наташа, пренебрежительно глядя на Свету. – В твоем случае все ясно как божий день.

– Перестаньте, девочки, – осадила подруг Людмила.

Я тоже забеспокоилась – на губах Наташи застыла змеиная ухмылка, глаза Светы налились слезами и злобой.

– Ну, о Лильке нам переживать не надо, – попробовала разрядить обстановку Кэт. – Она неплохо пристроена.

– И где она работает? – поинтересовалась я.

– В другом агентстве, в «Афродите», – уточнила она.

– Это то, реклама которого все время мелькает в «Тарасовских известиях»?

– Ага. – Кэт потянулась за еще одной конфетой, но в это время дверь распахнулась и перед нами грозно предстала Киселева.

Ее лицо было бледным и, как мне показалось, взволнованным. Кожа утратила красивый золотистый оттенок, рот был злобно перекошен. На ней было элегантное немного приталенное пальто леопардовой расцветки нараспашку, под ним – черный деловой костюм. В ушах – тонкие золотые кольца, на шее – темный шелковый шарф.

– Что это вы тут устроили? – завизжала она с ходу. – Вместо того чтобы в зале быть, болтовней занимаетесь. Переодеваться – и в зал! – гневно скомандовала Марина, подозрительно косясь в мою сторону.

Решение, как всегда, пришло ко мне спонтанно: я вскочила, поднесла «Никон» к глазам, открыла объектив и начала щелкать, радостно и провокационно выкрикивая:

– Улыбочку, пожалуйста, так, еще, еще!..

– Что вы себе позволяете, – зарычала взбешенная моими действиями Киселева, – без разрешения!

– Газета «Свидетель»! – весело крикнула я, продолжая снимать.

– Вон отсюда! – замахала руками Киселева, закрывая лицо.

Я скосила глаза на девушек – все они, кроме Наташи, давились смехом.

– Вон! – рявкнула директриса с такой силой, что мне показалось, что из здания сейчас повылетают стекла. – Вон!

– Спасибо, вы очень помогли мне… – Я пулей пронеслась мимо Киселевой. – До свидания.

– Су… – расслышала я за спиной ее шипение и, не оглядываясь, быстро пошла по коридору.

Подкатывая к первому попавшемуся на дороге киоску «Роспечать», чтобы купить «Тарасовские известия», я пыталась разложить по полочкам ту информацию, которая имелась у меня на данный момент.

Версия с Ложкиным оставалась в силе – теперь я была уверена, что он знал об изменах Замуруева и вполне мог вступиться за честь сестры. Несмотря на аморальный характер своих «подвигов», по большей части мафиози руководствуются в жизни допотопными стереотипами абстрактной справедливости и кровной мести. Они скупают недвижимость по всему миру, но до космополитов им далеко.

Чтобы почувствовать себя гражданином мира, необязательно объездить все курорты и сфотографировать все достопримечательности, зафиксировав таким образом свое посещение их, достаточно иметь свободное от социальных предрассудков сознание, жажду знаний, известный романтический настрой, уметь наполнить смыслом каждое прожитое мгновение, быть любознательным непоседой и верить, что все люди – братья.

Верить, конечно, не слепо, а с поправкой на возможные разочарования. Еще необходимо развивать в себе умение созерцать, много читать, но до определенного момента, до тех пор, пока не почувствуешь, что книга мира с шелестом открылась перед твоим чутким, любящим сердцем.

Главный для меня закон существования сводится к простому, но наполненному переливчатым и разноголосым смыслом глаголу «любить». Это единственное, по сути, что должен уметь человек, чтобы сознавать себя полноценным и нужным. Есть такое понятие – «человек мыслящий» и такое – «человек играющий», пора говорить о «человеке любящем».

Киоскерша протянула мне сдачу, удивленно глядя на меня: наверное, ее поразило мое задумчиво-отрешенное выражение лица. Я села в машину и развернула газету. Перелистнув несколько страниц, нашла рекламное объявление агентства «Афродита»: «… проводит конкурсный отбор на высокооплачиваемую работу девушек не моложе шестнадцати лет, не ниже метра семидесяти пяти…»

Ниже были даны телефоны и адрес. Улица Пахмутовой, сорок три. В центре. Я включила зажигание и плавно тронулась с места.

После припадка истерической радости в «Сириусе» на меня накатило мечтательное и грустное настроение. Сердце сжималось сладостно-щемяще, хотелось думать о чем угодно, только не об этом проклятом убийстве, которое я обязалась расследовать.

А тут еще выглянуло солнце, превратив город в лучистый топаз. Я ехала вдоль оживленных тротуаров, запруженных толпами прохожих. Тонкий рассеянный свет облекал их прозрачной желтизной, попадая же на стекла витрин, отскакивал ослепительно хлесткими бликами. В моем сознании по-прежнему маячил образ брата супруги Замуруева, но наряду с ним возникло и начинало потихонечку густеть и компоноваться бесформенное облако печальной любовной истории, которая, по мнению манекенщиц, и была причиной гибели Алексея.

Хотя дух трезвого мышления, некий сидящий во мне умудренный опытом старичок, протестовал против такого романтического поворота событий. Неужели век потребления так необратимо испортил нас, что мы только с большим трудом можем допустить существование в реальной жизни, рядом с нами шекспировских персонажей? Мы привыкли все объяснять унылым коммерческим расчетом и выгодой.

Я остановила машину у четырехэтажного дома, на розоватом фасаде которого рельефно выступал орнамент из листьев и стеблей аканта. Мило. Агентство занимало весь второй этаж. Я приветливо улыбнулась консьержке – подслеповатой толстушке неопределенного возраста, – не преминув показать ей удостоверение, и стала не спеша подниматься по широкой лестнице, застеленной изрядно истоптанной посетителями красной ковровой дорожкой.

Я намеревалась прояснить всю эту историю с Терещенко. Вполне возможно, что это даст новое направление моим мыслям, поможет понять что-то важное. То обстоятельство, что Замуруев, говоря народным языком, был бабником, заставило меня пересмотреть мой весьма односторонний взгляд на сложившуюся ситуацию.

Если принять во внимание женскую месть, то число женщин, которые решили свести с Замуруевым счеты при помощи стрихнина, может быть огромным. Меня насторожило сообщение Людмилы о трогательном прощании Алексея с немолодой богачкой. Кто она, какое место занимала в его жизни? Нужно также было учитывать, что в случае с Замуруевым могло иметь место пересечение конкурентно-коммерческих и личных интересов. Это, конечно, затруднило бы дело, но ведь и жизнь сама по себе бежит от однозначных оценок.

Я постучала в высокую двустворчатую, выкрашенную бежевой краской дверь, на которой висела табличка: «Зал репетиций». До меня доносилась приятная плавная музыка. Я открыла дверь и проникла в тускло освещенное помещение. По сцене в шикарных вечерних платьях двигались манекенщицы. Рядом с подиумом на низеньком стульчике сидел пожилой мужчина. Я приблизилась так, чтобы получше рассмотреть его. Это был руководитель.

Седоволосый и степенный, он сидел на своем стульчике, гордо выпрямив спину и устремив одухотворенный творческой работой взор на сцену. Его благородный лоб был иссечен глубокими продольными морщинами, вокруг глаз появлялись гусиные лапки, когда его лицо озарялось снисходительной мягкой улыбкой. На нем были темно-зеленая рубашка, черные жилет и брюки, вокруг шеи был повязан черный в изумрудный горошек шелковый платок. На мизинце левой руки тускло светился обсидиан.

– Лариса, – сочный вежливый голос джентльмена был под стать его благородной наружности, – не нужно так жестикулировать, мягче, женственнее.

– Лев Леонидович, сейчас же наш выход, помните, вы говорили, что это дефиле будет смешанным? Тогда почему они так встали? – Наполовину выступивший из-за темных кулис высокий курчавый блондин неодобрительно посмотрел на столпившихся на сцене девушек, а потом перевел вопросительный взгляд на директора.

– Павлик, ты же не был на последней репетиции, мы все решили переиграть, тебе что, ребята не сказали? – терпеливо объяснил Лев Леонидович. – Обратись к ним.

Павлик пожал плечами и скрылся за кулисами.

– Еще раз все сначала. Улыбки, улыбки, попрошу вас не забывать. Радость, удовольствие, свежесть. – Привстав, Лев Леонидович с артистической грацией всплеснул руками: – Музыку!

В зал полились аранжированные в современном ключе «Времена года» Вивальди. Девушки начали свое триумфальное шествие.

– Лев Леонидович, извините, – обратилась я шепотом к мэтру, – здравствуйте, я из газеты «Свидетель».

Я широко улыбнулась. Лев Леонидович минуту пребывал в замешательстве, но потом громко прошептал:

– Но позвольте, мы никого не приглашали…

Он продолжал удивленно смотреть на меня, и я сочла нужным пояснить:

– Я к вам по личному вопросу.

– По личному? – Казалось, мое пояснение озадачило его еще больше.

– Мне нужно срочно поговорить с Терещенко Лилией. Мне говорили, что она работает у вас.

– Да-а, – протянул Лев Леонидович, продолжая недоверчиво коситься на меня, – но сейчас ее нет.

– А где она? – спросила я.

– Я бы сам хотел это знать, – усмехнулся Лев Леонидович. – Анжела, Анжела, дай же ей пройти.

Музыка стихла. По залу пробежал растерянный шепот. Руководитель имел в виду темноволосую девушку в жемчужно-синем сильно декольтированном платье, которая столкнулась со статной блондинкой в маленьком черном платье a la Шанель. Это и была Анжела. Она с невозмутимым видом посмотрела на мэтра, скептически пожала плечами и заняла исходную позицию.

– Начинаем все сначала, будьте предельно внимательными!

Живые звуки Вивальди опять заполнили зал, манекенщицы точно куклы задвигались по подиуму.

– Так, значит, она не явилась на работу? – снова обратилась я ко Льву Леонидовичу.

– Не вышла, – хмуро отозвался он. – С утра ее ждем.

Я почувствовала, как под ложечкой неприятно засосало.

– У нее есть телефон?

– Нет, девочки говорят, что она снимает квартиру. Соня, – окликнул он стоящую в правом углу сцены жгучую брюнетку с красивыми чувственными губами и пышной прической, – подойди, пожалуйста, сюда, побеседуй с нашей гостьей.

Брюнетка направилась в нашу сторону.

– Это подруга Лили, можете поговорить с ней, а я, простите, занят.

– Конечно, конечно, спасибо большое.

– Ну что вы, не стоит благодарности. – Лев Леонидович мягко улыбнулся.

Я подумала, что его галантность и хорошие манеры стоят, пожалуй, молодости ветреных юнцов. Подтянутый, элегантный Лев Леонидович – я была уверена – имел успех не только у дам своего возраста, но и у молодых леди.

– Здравствуйте, – сказала я Соне, когда та спустилась в зал и подошла ко мне, – я фотокорреспондент газеты «Свидетель», мне нужно кое о чем вас спросить…

– Привет, – непринужденно ответила та, принявшись разглядывать меня с детской непосредственностью.

– Меня беспокоит отсутствие вашей подруги.

– Лильки?

– Именно. Вы узнавали, почему она не вышла на работу?

– Не успела еще, – беззаботно сказала Соня. – А что такое?

– У вас есть ее адрес? – ответила я вопросом на вопрос.

– Вторая Дачная, знаете? Сойдете с троллейбуса, дорогу перейдете и в гору. Улица Лунная, слышали про такую? Почти до самого леса нужно дойти. Дом один, квартира двадцать четыре, первый подъезд, шестой этаж.

– Спасибо большое. А вообще вы не заметили в ее поведении в последнее время чего-нибудь странного?

Соня выпятила губы, сильно морща при этом лоб, и неуверенно пожала плечами.

– Да нет, может, чуть более нервная стала, да она всегда чувствительной была…

– Насколько вы с ней близки? – Ну, как сказать… – запинаясь, произнесла Соня, – пару раз устраивали у нее вечеринки – у меня-то родители, пару раз на проспекте в кафе сидели.

– А когда вы ее видели последний раз?

– Вчера в «Сириусе» показывали новую коллекцию… – Она внимательно посмотрела на меня. – Так вы же там тоже были, я помню ваш фотоаппарат на этом желтом ремешке.

Я согласно кивнула.

– Так вот там и видела, – продолжила Соня. – Не представляю, как она до дома добралась, может, на тачке, знаете ведь, во сколько все это закончилось.

– У вас есть какие-нибудь общие знакомые, я имею в виду – мужчины? Может, она у кого-нибудь зависла? – предположила я.

Соня недоуменно округлила свои и без того большие миндалевидные глаза.

– Есть один, но не наш общий, как вы сказали, – в ее голосе мелькнула легкая укоризна, – а непосредственно ее. Не так давно у нее появился парень… Олег, кажется. Он встречал ее после работы. Но его неделю уже не видно. Я спросила у Лильки, где, мол, он и почему за ней не заходит, она ответила, что поссорилась с ним и знать о нем ничего не хочет. И все. Сколько я ее ни спрашивала, в чем дело, она ничего мне больше не сказала.

– А как найти этого Олега, ты случайно не знаешь?

– Лилька говорила, что у него в Крытом рынке отдел есть на втором этаже.

– Спасибо. Если Лиля вдруг объявится, пусть позвонит вот по этому телефону. – Я достала из кармана визитку и, написав на обратной стороне номер своего мобильного, протянула ее Соне. – Это номер моего сотового. Только обязательно!

– Хорошо. – Соня склонилась над визиткой.

– До свидания, Лев Леонидович, – попрощалась я с директором.

– Всего доброго. – он с непринужденным изяществом махнул мне рукой. – Надеюсь, вы нас еще посетите.

– Непременно.

К вечеру ветер переменился и немного потеплело. Я опустила стекло, подставляя лицо свежему воздуху. Поток машин поредел, но до Второй Дачной я добиралась минут двадцать. У первого подъезда дома номер один какая-либо стоянка отсутствовала, а крошечный пятачок плотно укатанного газона, который использовался в качестве оной, был занят шикарным черным «БМВ» и «копейкой» неопределенного цвета. Мне пришлось сдать назад и пристроить свою «ладушку» у торца здания.

Дом, где снимала квартиру Лиля Терещенко, действительно находился у самого леса, который начинался почти от подъезда и поднимался по крутому склону холма метров на триста до самой вершины.

Я вошла в подъезд и нажала кнопку вызова лифта, который не только работал да еще, к моему удовлетворению, находился на первом этаже. Но сразу отчалить не удалось.

– Погодите, не уезжайте, – раздался сзади запыхавшийся голос.

В кабинку вбежал моложавый мужчина лет сорока в рыжей замшевой куртке нараспашку. Он был высокий и худощавый, с бородой и усами, которые уже давно нуждались в уходе. На его орлином носу поблескивали очки в тонкой металлической оправе.

– Спасибо, – поблагодарил он и, посмотрев на меня, улыбнулся. – Вам какой?

– Шестой, – ответила я.

– Нам по пути. – Мужчина вдавил черный прямоугольник в панель и снова посмотрел на меня. – Классный у вас аппарат, – похвалил он «Никон», болтавшийся на моем плече.

– Не жалуюсь, – улыбнулась я.

– Вы что, профессиональный фотограф?

– Я работаю в газете.

– Ха, – усмехнулся он, – значит, мы коллеги, я тоже работаю в газете.

– Вы, наверное, художник? – предположила я.

– Ха, – он опять хохотнул, – как вы догадались? А-а, – он шутливо погрозил мне пальцем, глядя на меня поверх очков, – наверное, по моему экстерьеру, да?

Я не успела ответить, потому что лифт завершил свое движение и распахнул двери. Художник галантно пропустил меня вперед и вышел следом.

– Так вы к Лильке? – увидев, что я повернула направо, спросил он.

Вообще-то он меня начал немного раздражать, нет, не беспардонностью, а скорее настырностью, поэтому я решила его подколоть:

– А вот и нет, я в соседнюю квартиру.

– Ха, – снова усмехнулся он, – вот это здорово, значит, вы ко мне?

– С какой это стати? – Я уже была почти возмущена, еще, чего доброго, начнет приставать.

– Потому что в соседней живу я, – невозмутимо произнес художник.

– Тогда я к Лиле.

Я позвонила в квартиру Терещенко, а художник сбоку от меня начал греметь ключами, отпирая свою дверь.

– Лилька, наверное, еще на репетиции. – Он перешагнул порог своей квартиры, но дверь не закрывал.

В квартире Лили была мертвая тишина, и я, надавив на кнопку, несколько секунд держала ее прижатой, прислушиваясь к веселой трели звонка.

– Она скоро должна прийти, – сообщил художник. – Если хотите, можете подождать пока у меня. Да не бойтесь вы, я вас не укушу. У меня срочная работа: нужно сделать шарж на одного нашего крупного предпринимателя – его сотрудники заказали, – пояснил он, – на юбилей. Ну проходите, у меня мало времени.

Он сделал шаг в сторону, давая мне дорогу.

Ну не укусит же он меня, в самом деле, – я смело шагнула через порог.

– Меня зовут Александр. – Художник запер за мной дверь и пригласил в комнату.

– Ольга, – представилась я.

– Ха, – непонятно по какому поводу хохотнул Александр, – замечательно. Присаживайтесь.

Я огляделась по сторонам, примериваясь, куда бы можно было приземлиться. На диване лежала неубранная постель, а единственное кресло было завалено разнообразной одеждой. Наконец я заметила обшарпанный стул, на котором лежал лист ватмана. Я приподняла его, освобождая себе место, и положила на стол, поверх рулонов бумаги, акварельных красок, карандашей, фломастеров и баночек с гуашью.

Александр, не обращая на меня никакого внимания, готовился к работе. Он достал со шкафа тубус, вынул из него лист ватмана и прикрепил к чертежной доске, сняв с нее предварительно несколько небольших эскизов, которые бросил на стол поверх остального хлама. Затем он достал из внутреннего кармана куртки фотографии полного лысоватого мужчины и прикрепил их в ряд к верхнему обрезу чертежной доски. Только после этого он снял куртку и, бросив ее на кресло, устроился за импровизированным мольбертом.

– Александр, – спросила я, решив хоть как-то использовать сложившуюся ситуацию, – а вы хорошо знаете Терещенко?

– Лильку-то? – не оборачиваясь от доски, переспросил он. – Она здесь уже полгода квартиру снимает. Нинка – хозяйка квартиры – переехала к своему хахалю в центр, а квартиру решила пока сдать.

Александр быстрыми точными движениями сделал несколько легких эскизов в углу листа ватмана и, выбрав один, начал переносить его на большой лист.

– Она ведь не замужем? – снова спросила я.

– Кто, Нинка? – водя карандашом по бумаге, спросил Александр.

– Да нет, Лиля.

– Ха, – он как-то неопределенно мотнул головой, – до вчерашнего дня вроде была не замужем.

– А вы вчера ее видели?

– Видел, – кивнул он. – Я вчера утром у нее тридцатник занял на опохмелку, сегодня обещал отдать.

Да ты, дружок, поддаешь, как все люди искусства. То-то мне в лифте показалось, что пахнуло спиртным.

– А сегодня вы ее не видели?

– Нет, – он отрицательно покачал головой. – Сегодня у меня работы полно было, я рано ушел, а она обычно дрыхнет часов до одиннадцати.

– А вчера вечером?

– Ха, вчера я рано уснул, часов в девять, перебрал маленько, но до девяти ее точно не было. Хотя… – карандаш повис над листом ватмана, – кажется, ночью, сквозь сон, я слышал какой-то шум…

– Шум чего?

– Закрывающейся двери… – Он снова начал водить карандашом по бумаге.

– У вас здесь такая хорошая слышимость?

– Ха, так дом же у нас панельный – мне всегда слышно, когда у нее дверь хлопает. Да, Оля, – он вдруг как-то встрепенулся, но от работы не оторвался, – идите-ка на кухню – заварите чайку.

Я пожала плечами и, оставив «Никон» на стуле, отправилась в указанном направлении. Там был такой же беспорядок, как и в гостиной, которая одновременно служила и спальней, и мастерской, ну и так далее. Поставив чайник на плиту, я нашла чай, сполоснула заварочный чайник и пару стаканов. Мысль о том, куда запропастилась Терещенко, не давала мне покоя. Получается, что вчера, то есть сегодня ночью домой она вернулась. Неизвестно только, одна ли она пришла? Но если даже и не одна… Непонятно, где она находится сейчас? На работу она не явилась – значит, что-то с ней случилось. Нужно осмотреть ее квартиру, может быть, это что-то прояснит. Я вернулась в гостиную.

– Александр, у вас случайно нет ключей от квартиры Лили?

– Ха, вы что, думаете, что я… – Его плечи затряслись от смеха. Наконец он успокоился. – Нет, девушка, ключей у меня нет. Если хотите, можете сходить к Нинке, у нее есть запасные, только вот вопрос: даст ли она их вам?

– Вы знаете ее адрес? – с надеждой в голосе произнесла я.

– Сейчас посмотрю.

Нина Воротынцева жила на улице, носившей имя героя гражданской войны Василия Чапаева. Новый девятиэтажный дом стоял во дворе, проезд в который перегораживал полосатый металлический шлагбаум. Я остановила машину у арки, прикидывая, как быть дальше? Я уже собиралась выйти и повернуть полосатую трубу, чтобы освободить проезд, как рядом с моей машиной появился невзрачный мужичок в темно-синей замызганной куртке и в клетчатой кепке, из-под которой выбивались редкие сальные волосы.

– Куда направляетесь, дамочка? – прошепелявил он, потирая небритый подбородок.

– Пресса. – Я сунула ему под нос редакционное удостоверение.

– Вообще-то у нас проезд платный, – вздохнул он и поплелся открывать шлагбаум.

Наконец путь был свободен, и я въехала во двор. Уже начинало смеркаться, и на очистившемся от туч небе появились первые звезды. Вход в подъезд закрывала металлическая дверь с ручкой в виде шара, рядом с дверью был приделан домофон. Я набрала номер квартиры, в которой жила Воротынцева, и через несколько секунд мне ответил приятный женский голос, немного искаженный радиопомехами:

– Кто там?

– Меня зовут Ольга Бойкова, – сказала я в микрофон. – Мне нужна Нина Михайловна.

– Это я, а что вам нужно?

– Я разыскиваю вашу квартирантку Лилю Терещенко, она сегодня не пришла на работу.

– Не понимаю, что вы хотите от меня? Я не видела Терещенко с начала месяца.

– Нина Михайловна, если вы меня впустите, я вам все объясню.

В домофоне повисло тягостное молчание – видимо, Воротынцева соображала, что предпринять.

– Хорошо, заходите, – наконец услышала я.

Что-то щелкнуло в замке, и, потянув за ручку двери, я вошла внутрь и направилась к лифту. Когда я поднялась на четвертый этаж, из приоткрытой двери квартиры выскочил белый бультерьер с коричневой спиной и, обнюхав меня, снова исчез за дверью.

– Не бойтесь, – успокоила меня Нина Михайловна – дамочка с круглым холеным лицом, – проходите.

Опасливо поглядывая на собаку, я миновала широкую прихожую и очутилась в просторной гостиной.

– Присаживайтесь. – Воротынцева показала на огромное бежевое кресло, а сама устроилась на стуле и выжидательно посмотрела на меня. – Я работаю в газете. – Почему-то мне не хотелось посвящать Нину Михайловну в события предыдущей ночи. – Мы договорились с Лилей об интервью с фотографиями, но ее дома не оказалось, на работу она сегодня тоже не вышла…

– Как вы узнали мой адрес? – Она испытующе взглянула на меня.

– Мне его дал Александр.

– А-а, Саша. – Она понимающе кивнула. – Он делал эскизы для Жоржа… Я все-таки не понимаю, чем я могу вам помочь? – пожала она плечами. – Я даже не предполагаю, где она.

– Не могли бы вы съездить со мной на Лунную и посмотреть квартиру?

– Но…

Мне показалось, что Нина Михайловна собирается мне отказать, и я опередила ее:

– Я на машине, у нас не займет это много времени, ну, пожалуйста.

– Хорошо, – скрепя сердце согласилась она. – Только Жоре записку оставлю. А вы действительно из редакции?

– Конечно, вот мое удостоверение.

Она щурилась долго, рассматривая его, потом вернула мне.

– Сейчас я переоденусь.

«Переодевание» у Нины Михайловны заняло почти полчаса, и, когда мы подъехали на Лунную, было уже совсем темно. Мы поднялись на шестой этаж, Воротынцева отперла дверь и вошла в прихожую. Я двинулась за ней, закрыв за собой дверь.

Вешалка в прихожей моталась на одном гвозде, и вся одежда, находившаяся на ней, валялась на полу, загораживая проход.

Я осторожно переступила через эту импровизированную баррикаду и вслед за Воротынцевой зашла в комнату.

– Господи! – воскликнула Нина Михайловна, войдя в гостиную, и взмахнула руками.

На ней было темно-серое пончо с бахромой по краям, и из-за ее спины мне не было видно, что заставило ее прореагировать подобным образом. Я хотела обогнуть ее, чтобы все получше рассмотреть, но мне не пришлось этого делать, так как Воротынцева вдруг начала оседать и, если бы не стоящий рядом стул, на который она опустилась, рухнула бы на пол.

Открывшаяся мне картина повергла и меня в шок. На полу возле широкой тахты лицом вниз лежала девушка с короткой стильной стрижкой. Она была в ярком шелковом халатике, едва прикрывавшем ягодицы. Левая рука ее была вытянута вперед, а правая, из-под которой на паркетный пол натекла лужица крови, была прижата к животу. Казалось, что молодая женщина пытается до чего-то дотянуться, но у нее это никак не получается. Я почему-то обратила внимание, что на столе у тахты в пепельнице лежит окурок с изжеванным фильтром.

– Это Лиля? – спросила я Воротынцеву.

Она только молча кивнула.

В это время в прихожей зазвонил звонок. Я вздрогнула от неожиданности и, пройдя в прихожую, посмотрела в «глазок». На лестничной площадке стоял сосед Терещенко – Александр. Пока я глядела на него, он позвонил еще раз. Я открыла дверь.

– Ха, Ольга? – удивленно произнес он. – А где Лилька? Я слышал, как хлопнула дверь.

Я не представляла себе, что обычно говорят в таких случаях, и брякнула первое пришедшее в голову:

– С ней произошло несчастье.

– Погоди-ка. – Александр легко отстранил меня и прошел в квартиру.

– Вот это да! – присвистнул он, увидев лежащую на полу Терещенко. – Она убита.

– Саша, – я тронула его за рукав, – кроме шума ночью, ты ничего не слышал?

– Я же сказал, что нет. – Он как-то сразу засуетился и повернулся к двери. – Я, пожалуй, пойду. Да, девчонки, – обернулся он уже у выхода, – меня в это дело не впрягайте, у меня срочная работа.

– Надо вызвать милицию. – Я вытащила из кармана мобильник и набрала 02.

Ответив худощавому, вертлявому и к тому же шепелявому лейтенанту на все заданные им вопросы, популярно объяснив, зачем мне понадобилось искать Терещенко и на основании чего я занимаюсь расследованием обстоятельств гибели Замуруева, я прямиком направилась домой. Мне нужно было отдохнуть, собраться с мыслями, да и подкрепиться.

Я приняла душ, пожарила картошку и, достав из холодильника банку соленых помидоров, привезенных из Карасева моей любимой мамочкой, приготовилась поужинать. Надо сказать, что соленья вообще и приготовленные моей мамой в частности я просто обожаю. Раньше я за один присест спокойно могла уговорить литровую банку таких вкусностей, теперь мои аппетиты поуменьшились, но тем не менее под жареную картошечку полбанки осилить я вполне еще могла.

Только я поставила сковороду с картошкой на стол и достала из банки крепкий ядреный помидор с блестящей кожурой розово-оливкового цвета, как запиликал мобильник.

– Ах ты, чтоб тебя! – Я проглотила слюну и пошла за трубкой, которая надрывалась в кармане куртки. – Слушаю.

– Оленька, это Кряжимский, у тебя все в порядке?

– Да, а что случилось?

– У нас все в порядке, я беспокоюсь о тебе, ты с обеда не даешь о себе знать.

«Ох, Сергей Иванович, – подумала я, – беспокойный вы наш. Если бы ты позвонил на полчасика попозже…»

– Были дела, – ответила я в трубку.

– Я вот что еще хотел у тебя спросить…

Мне казалось, что Кряжимский говорит страшно медленно, растягивая слова словно жвачку.

– …ты завтра с утра будешь в редакции?

– Боюсь, что нет, а что такое?

– Я набросал начало редакционной статьи по поводу вчерашнего убийства, подобрал к ней кое-какие фотографии, которые ты сделала на показе мод… – продолжал он спокойно. – Мне хотелось бы знать, оставить мне место для окончания в этом номере или мы дадим окончание или продолжение в следующем?

– Ну, – задумалась я, – сразу я вам сказать не могу, это будет ясно… скорее всего завтра или послезавтра.

– Оля, тогда я сделаю вот что, – не унимался Кряжимский, – я сделаю материал как бы с продолжением, а ниже дам какую-нибудь заметочку, если не получится до завтра, то выпустим так, а если будет продолжение или окончание, то заметку уберем и поставим твой материал.

Честно говоря, я мало что поняла из его предложения, но, зная, что на Иваныча можно положиться, согласилась.

– Конечно, Сергей Иванович, так и сделайте.

– А у тебя есть что-нибудь новенькое?

От Кряжимского не так-то легко было отделаться, он опутывал своей вежливостью, как паук паутиной. Не могла же я ему ответить, что ничего нового нет.

– Есть, Сергей Иванович, у меня есть новый труп, совсем свежий, – в лучших традициях черного юмора ответила я.

– Не шути так, Оля, – укоризненно произнес Кряжимский.

– Я и не думаю шутить. – Я устроилась в большом мягком кресле, подобрав под себя ноги. – Я была сегодня в «Сириусе» и узнала, что не так давно Марина Киселева уволила одну из своих моделей, как говорят девочки, совершенно ни за что.

– Ну и что? – недоумевал Кряжимский.

– А то. Я поехала к ней на работу – сегодня она там не появилась, поехала на квартиру, которую она снимает, – никто не открывает. Я нашла хозяйку квартиры, вместе с ней мы едем к Терещенко…

– А кто такой Терещенко?

– Не такой, а такая – это та самая Лиля Терещенко, модель, которую уволила Киселева.

– Так-так, – Кряжимский заинтересованно поторопил меня, – и что же?

– Мы обнаружили ее в квартире с огнестрельным ранением в живот. Кто-то пристрелил ее. Причем сосед слышал, что она вернулась домой ночью. Она была на том самом показе мод, в «Сириусе».

– Да-а-а, – протянул Кряжимский, – дела-а. Ты думаешь, что эти два убийства связаны между собой?

– У меня пока еще не было времени, чтобы все это обмозговать. Сами понимаете – милиция, протоколы, вопросы, я только что вошла в дом. Но думаю, что такую версию исключать нельзя, больно уж все переплетается между собой. Кстати, Леша Замуруев был тот еще ловелас, практически со всеми девушками из «Сириуса» у него были романы. Его жена наверняка все знала, но мне об этом говорить не захотела. И вообще прикидывалась дурочкой, хотя на самом деле эта особа довольно умна. Она балуется кокаином. Не знаю, насколько далеко у нее это зашло, но, предположительно, к наркотикам ее приучил братец. Он, кроме автомобилей, продает в нашем городе и кокаин, а может, и еще какие-нибудь наркотики. Кстати, вы узнали его адрес?

– Ты знаешь, – замешкавшись, промямлил Кряжимский, – пока не получилось, но скоро, наверное, узнаю.

– Сергей Иванович, – строго сказала я, – мы сколько с вами работаем вместе?

В трубке повисло продолжительное молчание.

– Что, не помните? Могу напомнить.

– Помню, помню, – вздохнул Кряжимский, – можешь не напоминать.

– Тогда выкладывайте адрес и не пытайтесь строить из себя эдакого ангела-хранителя.

– Поселок Мирный, улица Ангарская, дом шесть. И все-таки я не советовал бы тебе к нему ездить. По крайней мере одной. Я бы мог тебя сопровождать, если ты все-таки поедешь.

Забота Кряжимского тронула меня до глубины души, а то, что он предлагал мне свои услуги, вообще чуть не вышибло у меня слезу. Но я собралась с духом и спокойно ответила:

– Ладно, спасибо, я подумаю над вашим предложением. У вас все?

– Все, – угрюмо ответил он.

– Тогда спокойной ночи.

Я положила трубку рядом с собой и начала снова перебирать все события в обратном порядке, начиная с сегодняшнего обнаружения трупа Терещенко в квартире Воротынцевой и заканчивая вчерашним убийством Алексея Замуруева.

Судя по предварительному заключению эксперта-криминалиста, Терещенко была убита из пистолета калибра семь-шестьдесят два примерно в полдень. «Плюс-минус полтора часа», – как он сказал. Ничего из ценных вещей и денег украдено не было, так что убийство с целью грабежа исключалось.

Сосед Терещенко – Александр (вот черт, я даже не спросила, в какой газете он работает и как его фамилия) показался мне довольно подозрительной личностью, но если бы Лилю убил он, то скорее всего выгреб бы у нее все деньги. Хотя кто знает, какие у них были отношения? Вдруг они были любовниками, чего исключить было нельзя, а она ему изменяла – ведь говорила же Соня про какого-то Олега. Нужно будет завтра попробовать его отыскать, может быть, он прольет свет на последние события?

Так, дальше. Гриша Ложкин. Наркоделец и торговец автомобилями. Брат жены Замуруева. Около месяца назад у них с Замуруевым была какая-то стычка. Может быть, кроме этой стычки, свидетелем которой оказался Гоша Чикин, были и другие? Замуруев тащил из Гриши деньги, а вот с отдачей, видно, было не совсем ладно. Так что, Ложкин убил Замуруева из-за денег? Для того чтобы прийти к подобному заключению нужно было отбросить сомнение, состоящее в том, что финансовые заморочки могли давно привести к такому плачевному исходу. Почему именно сейчас Ложкин решил свести счеты с Замуруевым? Может, лопнул какой-нибудь совместный проект, казавшийся поначалу очень прибыльным? И потом, убив Замуруева, смог ли бы Гриша вернуть утраченные капиталы?

Или же он мстил за честь сестры, о чем опять же наводит на размышления тот факт, что до сего момента Ложкин как бы не знал об изменах Замуруева, что явно противоречило здравому смыслу. Либо Замуруев был чудовищно беззаботным человеком, сквозь пальцы смотрящим на какую бы то ни было угрозу, либо гордым спесивцем, уверенным в собственной неуязвимости.

В любом случае флиртовал он, как явствует из рассказов его милой женушки и девушек из «Сириуса», вполне открыто. Скорее он делал вид, что всячески пытается замаскировать свое вездесущее волокитство, потакая глупым условностям и в некотором роде щадя психику Ирины. На самом деле, как показалось мне, если бы не ряд определенных человеческих заблуждений по поводу нравственности, Замуруев заводил бы интрижки еще более открыто, не прячась по углам и не назначая тайные свидания.

«Так что же, – спросила себя я, – он кажется тебе этаким обаятельным циником? А почему бы и нет?» Частенько, чтобы добиться женской благосклонности, одной смазливой внешности мало. Это доказывают полчища невостребованных красавцев. Нужно запастись мужским обаянием. Здоровой дозой веселого цинизма, некоторой долей романтизма, хорошими манерами, неуловимым шармом быть то пылким, то равнодушным… На женщин это действует безотказно. Неплохо при этом иметь хорошо подвешенный язык и навыки рассказчика, при этом умея внимательно слушать и, вооружившись особенно проникновенным и понимающим взглядом, кивать в подходящие моменты.

Убийство Терещенко я склонна была отнести на счет этого самого замуруевского обаяния, которое, будучи оцененным по справедливости женским полом, сыграло с ним злую шутку. В общем, я все больше начинала верить в некую любовную историю в духе шекспировских драм. Конечно, я сомневалась – веры без сомнения не бывает. Так уж устроен человек, его всюду преследует единство и борьба противоположностей, со дня его появления он – заложник хитроумной диалектики, о которой лучше и обаятельнее всего высказывались древние греки. Лучше – в смысле непосредственнее, напоминая гениально одаренных детей.

Но если всерьез придерживаться этой последней версии и стараться увязать два убийства вместе или, вернее, рассматривать их под углом пресловутого замуруевского обаяния, необходимо предположить существование соперницы Терещенко, которая, узнав о ее связи с Алексеем, решила разом покончить с любовниками: одного – отравив, другую – застрелив. Кто же это может быть? Чтобы ринуться вот так напропалую осуществлять план мести, нужно обладать недюжинной волей и гореть настоящей страстью. Тем не менее утверждение, что для приведения черных замыслов в исполнение понадобилась определенная отвага, не отрицало того, что план мести выглядел довольно изощренным. Значит, преступник обладает выдержкой и хладнокровием.

В моем мозгу упорно возникал образ современной леди Макбет Мценского уезда, кровавая завораживающая драма гнусного предательства и чудовищной мести. Любовная история с убийственной развязкой.

Я опустошила сковородку, продолжая размышления на тему любви и ненависти. Естественно, усмотрела в этом параллельном действии нечто комичное, что не дало мне окончательно съехать на тон средневековых романов. Проявила фото, сделанные сегодня в «Сириусе». Перекошенное от злобы лицо Киселевой снова рассмешило меня. При всей ее внешней привлекательности было в ней что-то отталкивающее, и это что-то шло откуда-то изнутри, в этом я была уверена. «Вот бы поместить эти фото в газету, – лукаво подумала я, – под заголовком «Модели, какие они есть, модели, какими они представляются». Рядом с этими провокационными фото поместить обычные – со страниц каталогов, например. И подсунуть свежий номер «Свидетеля» Киселевой. «А может, ты просто ей завидуешь?» – уколола себя я. Вот еще! Я сама далеко не уродина. Но это ремесло не для меня. Быть этакой вешалкой на подиуме для чужого модного шмотья, рожи корчить. Взгляд – сюда, взгляд – туда… У меня интересная работа, дающая простор воображению и присущему мне чувству самостоятельности. Ни за какие коврижки не променяла бы я ее на это пусть и артистическое и до невозможности изящное хождение по сцене.

Вымыв посуду, я отправилась смотреть телик – нужно было немного отвлечься от кровавой драмы и поруганных чувств ее главной героини.

Утро утопало в солнечном свете. Какая-то летняя яркость! Я свесила ноги с кровати, нащупала тапочки и нехотя поплелась в ванную. Мне предстояла масса дел, раскисать или беззаботно нежиться под солнечными лучами было некогда, но это трезвое сознание не отменяло некоторой неспешной вальяжности, с которой я приняла душ и растерлась толстым махровым полотенцем.

Я разбила на сковородку пару яиц, посолила, поперчила, достала из холодильника ананасовый йогурт, щелкнула рычажком электрочайника. Позавтракав, набрала номер редакции. Я была уверена, что Кряжимский уже там.

– Кряжимский слушает, – раздался его бодрый голос.

– Сергей Иванович, доброе утро. – Я зевнула. – Звоню, чтобы предупредить вас, что до обеда в редакции не появлюсь, так что связь будем держать, как обычно.

– Хорошо, Олечка. Ты не передумала ехать к Ложкину? – спросил он со слабой надеждой в голосе.

– И не надейтесь! – усмехнулась я.

Я прошла в спальню, открыла шкаф, прикидывая, что надеть. Остановилась на голубых джинсах и замшевой куртке с большими накладными карманами. Взяв ключи, положив в сумку сделанные вчера фото и завязав шнурки ботинок, спустилась на улицу. Солнечные лучи золотистыми ручейками струились по молодой зеленой листве. Весело щебетали птицы. Хотя я по натуре сова и, засиживаясь обычно за полночь, люблю поспать, утро, пожалуй, мое любимое время суток. День только начинается, возникает иллюзия, что он будет полон каких-то удивительных событий и гигантских свершений.

Я решила, что лучше всего для начала податься в Крытый. Нужно было встретиться с тем самым Олегом, о котором мне сообщила Соня. Он был приятелем Лили, а потому мог знать такое, что Соне было неизвестно.

Припарковав авто и поднявшись на второй этаж универмага, я стала методически, по кругу обходить все отделы, наводя справки об Олеге – хозяине одного или нескольких из них. То, что фамилия парня была мне неизвестна, немного портило дело. Продавщицы долго и бестолково пялили на меня свои осоловелые от тупого, бесперспективного дежурства за прилавками глаза. В течение долгих недель они выстаивали утомительную вахту. Несмотря на то что было еще утро, их постоянно накапливавшаяся усталость давала о себе знать. Сначала мой вопрос повергал их в подобие какого-то ступора, их взгляды застилала мгла тотального непонимания, потом они начинали немного приходить в себя, шевелить извилинами, в глазах появлялось любопытство, наконец они давали отрицательный ответ.

Но вот мне повезло – я нашла принадлежащий Олегу отдел, причем продавщица, субтильная рыжеволосая девушка с тусклым взглядом и невыразительным деревенским лицом, сообщила мне, что хозяин должен появиться с минуты на минуту. Это меня вполне устраивало. Послонявшись еще минут десять по пустому универмагу, я снова попытала счастье в отделе Олега.

– Он здесь, – вполголоса сказала мне все та же девушка, показывая большим пальцем за спину. Темно-коричневая плотная занавесь отделяла торговое помещение от подсобки.

– Вы не могли бы его пригласить? – спросила я.

– А вы сами пройдите, – улыбнулась она.

В ней, к моему глубокому радостному удивлению, отсутствовала присущая подавляющему числу продавцов и продавщиц коммерческих магазинов и лавок спесивое высокомерие и тупое наплевательство по отношению к посетителям с ограниченными средствами. Что уж говорить о продавцах фирменных бутиков, которые точно голодные волки с горящими глазами мечутся туда-сюда, обступают тебя плотным кольцом, едва ты заинтересуешься какой-нибудь моделью, начинают тебе лапшу на уши вешать, какая, мол, эта модель замечательная и сравнительно дешевая, пристально всматриваясь в твое растерянное лицо. Но стоит им понять, что ты не собираешься ничего покупать, как они обдают тебя ледяной волной презрения или жалостливой досадой и тут же теряют к тебе всякий интерес.

Я прошла за портьеру, за которой располагалась скупо обставленная каморка. Кроме стола, двух стульев и маленькой тумбочки, на которой стояли чайно-кофейные принадлежности, ничего не было. За столом, склонившись над тетрадью учета и кассовой книгой, с сосредоточенным видом сидел светловолосый парень. Когда он повернул ко мне голову, я смогла рассмотреть его лицо, носившее печать не то бурного возлияния, не то хронического недосыпа. У парня был широкий, боксерский нос, равнодушный взгляд серо-синих припухших глаз, лоснящийся лоб и плотно сжатые нечеткого рисунка губы.

– Доброе утро, – поздоровалась я. – Меня зовут Бойкова Ольга, я фотокорреспондент газеты «Свидетель». – Я достала из кармана куртки удостоверение и хлопнула корочками перед самым носом у этого важного молодого человека.

– Очень приятно, – несколько озадаченно сказал он. – Чем могу быть полезен?

На его лице не промелькнуло ни тени улыбки. Он явно принадлежал к числу педантов и неулыбчивых зануд, еще в детстве приобретающих облик маленьких старичков, которых невозможно ни рассмешить, ни растрогать.

– Мне нужно поговорить с вами о вашей подруге Лиле Терещенко, – невозмутимо произнесла я, изо всех сил борясь с безотчетной антипатией, которую внушил мне Лилин ухажер.

– Простите, но я сейчас занят, – сухо ответил он, опуская взор в тетрадь.

– Дело не терпит отлагательства, к тому же обещаю, что разговор много времени не займет.

– А откуда, простите, вы меня знаете?

– От Сони, подруги Лили, – сказала я чистую правду.

– От Сони? – удивился парень.

Ну наконец-то хоть что-то смогло его вывести из состояния коммерческой сосредоточенности.

– Лиля вчера не вышла на работу. Вы не знаете, где она может быть?

– А вы что, тоже подруга Лили? – недоверчиво спросил парень.

– Да нет, просто наша газета проводит одно расследование, а Лиля является важным свидетелем.

– А-а, – протянул Олег, но его взгляд не стал ни более теплым, ни более доверчивым. – Понятия не имею, – беззаботно пожал он плечами.

– Вы давно ее видели? – Я пристально посмотрела на него.

– А что? – равнодушно отозвался Олег.

– Соня сказала мне, где она живет, но, сколько я ни звонила, ни ждала, Лиля не появилась.

Я не прекращала следить за выражением его лица, на котором, впрочем, не дрогнул ни единый мускул.

– А я-то тут при чем? – с оттенком раздражения в голосе спросил он.

– Вы же были… – я осеклась. – Вы же друг Лили.

– Вот именно, что был… – слабо усмехнулся он. – Я не видел ее целую неделю… Да и вообще, то, что было у нас, если уж вы так хотите вызвать меня на откровенность, трудно назвать…. как бы это сказать…

– То есть вы хотите сказать, – зацепилась я за последнюю реплику Олега, – что ничего серьезного между вами и Лилей не было?

– Вот-вот. – Во взгляде Олега мелькнуло что-то похожее на признательность.

Признательность за мою догадливость, саркастически решила я, за то, что я избавила его от поиска подходящей формулировки.

– А из-за чего вы поссорились? – спросила я его в лоб.

– Вам и это известно? – с вызовом спросил он.

– Представьте себе. Ведь именно эта ссора и оказалась решающим обстоятельством для прекращения отношений между вами.

– А вы неплохо информированы, – насмешливо произнес он, – даже лучше, чем я.

– Не думаю. – Я старалась подавить свою неприязнь, которая только усилилась, когда я убедилась, что Олег тоже пытается не давать воли своей враждебности по отношению ко мне.

Я не понимала, что женщина может найти в этом сухаре, что может чувствовать с ним в постели. А он сам… Мне почему-то стало смешно при мысли, что этот так хорошо контролирующий себя субъект способен получить сексуальное наслаждение и доставить его женщине. Представить его член в состоянии эрекции было выше моих сил. Я непроизвольно улыбнулась своим мыслям, что не осталось незамеченным моим неприветливым собеседником.

– Вам весело? Может, подыщете себе другое место для веселья? – язвительно сказал он тоном строгого школьного учителя.

На него не действовало даже мое удостоверение, мой журналистский статус, который у обычного обывателя вызывал, как правило, если не уважение, то уж любопытство – точно.

– Мне совсем не весело, потому что Лиля убита, – направила я на него ледяной пронзительный взгляд.

– Что-о?! – Он оторвался от кассовой книги и открыл рот. – Что вы такое говорите?

Он захлопал глазами, что плохо вязалось с его недавней безучастностью.

– Убита, – растерянно повторил он, тупо глядя куда-то перед собой. – Вы нашли ее в квартире?

– А вы откуда знаете? – насторожилась я.

– Просто так, предположил… – Он тяжело вздохнул.

– Лиля была застрелена, – хладнокровно уточнила я, – днем, у себя дома.

– А что же вы тогда мне лапшу на уши вешали, если все знаете? – раздраженно спросил он.

– Не хотела вас расстраивать, хотя, принимая во внимание «несерьезный» характер ваших отношений…

– Замолчите! – неожиданно вскочил Олег, на глазах у него заблестели слезы.

Вот это да!.. Что же это, выходит, я его недооценила?

– Успокойтесь, – решительно сказала я.

– Вам легко говорить, вам на все наплевать. – Олег упал на стул. – У нас ведь все было не так…

Его стеклянный голос треснул, мне даже послышался всхлип – надо же, какая чувствительность!

– Вы сказали мне неправду? – Я чувствовала себя хирургом с холодным острым скальпелем в руке.

– То, что мы знали друг друга только месяц, ничего не доказывает, вернее, доказывает, – сбился он. – Доказывает, что и такого небольшого срока порой хватает, чтобы… – он замялся —…чтобы, – Олег закрыл лицо руками, – мы… мы… полюбили друг друга, – наконец выговорил он, запинаясь. – Но Лилька, она предала меня в конце концов – вернулась к своему кутюрье, будь он неладен!

«Вот так взрыв эмоций», – мысленно прокомментировала я его реакцию.

– А теперь, – продолжал он, подавленный и сникший, – какое теперь все это имеет значение?

– Вы поссорились из-за Замуруева?

– Да, – бросил он.

– Он ведь тоже убит…

– Туда ему и дорога, – механически произнес Олег. – Все равно они бы…

Внезапно он замолчал. Теперь он сидел с безучастным видом, который был вызван не равнодушной отчужденностью, а потрясением.

– Вы сказали, что Лиля решила вернуться к Замуруеву. Когда это было?

– Что? – Он поднял на меня отрешенный, затуманенный слезами взгляд. – Дней восемь назад.

– То есть после того, как Лиля сообщила вам о своем решении вернуться к Замуруеву, вы еще раз виделись с ней?

– Да ничего она не сообщала, – потерянно, с тайной горечью сказал он, – ей, как она выразилась, меня было жаль… Она не хотела бросать меня, но страсть… Это все из ее путаных объяснений. Это я потребовал определенности, потому что не люблю, когда меня за нос водят. – Голос Олега стал опять жестким. – Она долго кривлялась, пыталась и волков накормить, и овец сберечь. Только ничего из этого не вышло. Да мне сразу друзья сказали, что все манекенщицы одинаковы, путаются все как одна хрен знает с кем, по мужикам шастают. Она сама ко мне пришла, прощения просить, ха-ха! – недобро ухмыльнулся он. – За дурака меня принимала, что ли? Только я ее направил… Мне такие су… Простите, нервы сдают.

– Ничего, я вас понимаю, – сказала я, хотя мои симпатии были на стороне Лили. – Значит, после того, как вы объяснились, вы еще один раз все-таки виделись?

– Куда это вы клоните? Я же сказал: она сама пришла… И вообще, почему это дело не расследует милиция?

– Расследует, только ведь вам известно, что у нее таких дел уйма, иногда не успевает она…

– А вы, значит, успеваете? – с вызовом спросил Олег. – Или какие-нибудь особенные дела расследуете? Сенсационные. За славой дешевой гоняетесь? – В его глазах закипала ненависть. – Хватит, вы меня и так полчаса интервьюируете, а я, дурак, выложил вам все, расчувствовался, – саркастически произнес Олег.

– Ну зачем вы так? – укоризненно посмотрела я на него. – Я сама присутствовала на последнем показе, где демонстрировались модели Замуруева, на моих глазах он упал с пеной у рта, в страшных судорогах, я первой обнаружила труп вашей подруги и вызвала милицию…

– Какой героизм! – сардонически усмехнулся Олег. – Мне работать пора, до свидания.

– Всего хорошего. – Я поняла, что двери, образно говоря, закрылись.

Теперь мой путь лежал на улицу Лунную. Я надела темные очки, потому что солнце слепило немилосердно. Я двигалась в потоке машин, которые спешили выбраться из центра, по длинной кишке Ленинского района, на развилке одни устремлялись в сторону завода техстекла, другие взбирались на Соколовую гору. Наверняка соседей Терещенко уже проинтервьюировала милиция. Особенно ни на что не надеясь, я все же решила сделать то же самое – вдруг кто-нибудь что-нибудь слышал или видел.

К Александру я не стала заходить, а прямиком направилась на седьмой этаж. Меня интересовали жильцы квартиры номер двадцать шесть. Они обитали как раз над головой Терещенко. Позвонив в дверь, я минуты три ожидала ответа, но его не последовало. Тогда я спустилась на пятый этаж. Позвонила в дверь квартиры, располагавшейся под квартирой, где жила Лиля. Дверь тут же открылась. В проеме стояла маленькая седенькая старушка интеллигентного вида. На ней был аккуратный пестрый халатик.

– Доброе утро, – вежливо обратилась я к ней. – Я из газеты «Свидетель». – Я раскрыла перед ней мое удостоверение.

– А-а, – многозначительно протянула старушка, – а я думала, опять подписи пришли собирать. Вашу газету я знаю, и она мне очень нравится…

– Ольга Бойкова, – на всякий случай представилась я, не доверяя подслеповатому взгляду старушки. Кто знает, разобрала ли она что-нибудь в моем удостоверении?

– Белла Степановна, – улыбнулась пожилая женщина. – Вы по какому вопросу? У нас ведь тут вчера…

– Я знаю. Наша газета как раз занимается расследованием этого дела, и я хотела бы вам задать несколько вопросов, можно?

– Конечно, проходите. – Она сделала гостеприимный жест, приглашая меня войти.

– Спасибо. Я не отниму у вас много времени.

– Ой, что вы! – улыбнулась Белла Степановна. – Куда нам, старикам, спешить-то? Вот сюда, пожалуйста.

Я проследовала за ней в гостиную, села на покрытый клетчатым пледом опрятный диванчик и непроизвольно пробежала удивленным взглядом по книжным полкам. Они занимали почти все пространство двух смежных стен, высились до самого потолка. Меня поразило количество редких старинных книг. Были книги и на иностранных языках.

– Это все мой муж собирал, – пояснила Белла Степановна. – Он у меня большой библиофил был. Умер. Теперь я одна живу. Иногда меня дочь навещает, но у нее семья, времени лишнего нет.

– Впечатляюще! – с искренним восхищением воскликнула я.

– Муж мой был полиглотом, говорил на восьми языках, изучал арабский и хинди. А вообще преподавал в университете латынь.

– Это он? – Я указала на висевшую на стене фотографию в рамке из светлого дерева.

– А кто же? Тридцать шесть лет мы с ним прожили – срок немалый. – Белла Степановна задумчиво покачала головой.

– Белла Степановна, у меня к вам несколько вопросов, – начала я, – все они касаются Терещенко Лилии. Вы знаете ведь, что ваша соседка Воротынцева сдавала квартиру манекенщице из агентства «Сириус»?

– В каком агентстве работала девушка, до вчерашнего дня я не знала, а что касается квартиры – да, знала. Не раз встречалась с этой Лилей и на улице, и в подъезде. Она всегда здоровалась, но на этом наше знакомство и кончалось. Можно сказать, что знала я ее чисто визуально.

– Понятно. Терещенко была хорошей соседкой? Я имею в виду, не устраивала ли она каких-нибудь шумных вечеринок, гулянок и так далее?

– Я на нее не жаловалась. Несколько раз, правда, у нее бывало шумно, но она же молодая, не мумия какая-нибудь вроде меня, – усмехнулась Белла Степановна.

– Когда это было?

– Да я не помню. Раз, впрочем, совсем недавно. Заходил к ней блондин высокий, в теле, в кожаной куртке. У него машина… как она называется?.. Ах да, иномарка белая, шикарная такая. Пришел, я его в окно видела, окна-то у меня во двор выходят, так вот, пришел, а через час вышел, видать, поскандалив. А еще раньше… Но это совсем давно было. Месяца два назад. Приезжал к Лиле франт, тоже на не нашей машине, только темно-красной. Красавец. Провел всю ночь у Лили, только наутро уехал… Так вот, она всю ту ночь, бедная, проплакала. Он вообще не однажды у нее бывал, но потом я его не видела. Объявился блондин. Вечно серьезный, насупленный какой-то… Ах, что же это я вам даже чаю не предложила!.. – Белла Степановна резво встала с дивана.

– Не беспокойтесь, Белла Степановна, вы так хорошо, так интересно рассказываете!

– Да где уж там, – разочарованно махнула она рукой, – вот Евгений мой, царство ему небесное, был рассказчиком – заслушаешься!

Она с любовью и грустью посмотрела на фото мужа. И впрямь яркий тип. Худое тонкое лицо, пышная вьющаяся шевелюра, живые умные глаза, орлиный нос и неожиданно мягкий очерк губ. Ничего от педанта или библиотечной крысы. Сплошное благородство.

– Немножко надо обождать, – сказала хозяйка, возвратившись из кухни.

– Белла Степановна, посмотрите, пожалуйста, на эти фотографии. Этот молодой человек не похож на того красавца, который приезжал к Лиле на красной машине?

Я разложила на столике несколько фото Замуруева.

– Он самый, – уверенно произнесла Белла Степановна, – точно, он. Богач какой-то, что ли?

– Модельер, – пояснила я. – Сотрудничал с агентством, где работала Лиля.

– А-а, понятно. – Белла Степановна кивнула.

– А вчера около полудня вы ничего подозрительного не видели, не слышали?

Белла Степановна на минуту задумалась, потом покачала головой:

– Меня об этом вчера милиционеры спрашивали… Нет, ничего, все было, как обычно, тихо… А вот примерно месяц назад разгорелся там, наверху, скандал. Я как раз на кухне была, когда увидела, как к дому красная машина этого франта подъехала. – Белла Степановна постучала костяшками среднего и указательного пальцев по фото Замуруева. – Они приехали вдвоем: он и Лиля. Ну, я посмотрела, потом продолжала делами заниматься… Вдруг как там у них наверху кто-то завизжит, заревет, потом – бац! – видать, посуда полетела. Но это не Лиля была, ее истерический крик я услышала после. Какая-то другая женщина вопила. Тот модельер тоже начал кричать, не знаю уж, что у них там было, но то, что ссора, – точно.

– А вы не видели случайно ту вторую женщину? – с азартом спросила я.

– Вначале нет, но потом… Скандал перекинулся на лестничную клетку: крики, угрозы, завывания… Я чуть приоткрыла дверь. Не успела я это сделать, как мимо меня пронеслась надушенная женщина в черном брючном костюме. Я быстрее к окну. Смотрю – выходит и к машине, тоже не нашей, иномарке… черная такая, блестящая… Красивая женщина, длинные темные волосы, стройная, высокая…

У меня учащенно забилось сердце. Я достала из сумки фото, сделанные вчера в «Сириусе».

– Белла Степановна, посмотрите, это не та женщина? – Я показала ей фото Киселевой.

– Она, она, – энергично закивала головой моя собеседница, – только здесь она какая-то… мрачная. Тогда она растерянная была, чуть не плакала – заметно было, что она расстроена.

– Спасибо вам большое, Белла Степановна.

– Ох, а про чай-то я забыла, и вы мне не напомнили! – Она засеменила на кухню.

Усевшись за руль «Лады», я некоторое время не могла пошевелиться. А вот мысли мои скакали под стать веселым солнечным зайчикам. Вроде бы все сходилось. Мои вчерашние размышления получили подтверждение: убийцей была женщина, и теперь я даже знала, кто эта женщина. Так и есть – шекспировская драма! Надо позвонить Кряжимскому…

Итак, Киселева, грубо говоря, вычисляет парочку – Замуруева с Терещенко, устраивает скандал, потом, затаив обиду и ненависть, травит Алексея и стреляет в Лилю. Месть по полной программе.

Стоп, а с чего ты взяла, что Киселева была неравнодушна к Замуруеву, тебе ведь говорили обратное? Но кто говорил? Девушки из агентства. А разве они не могли что-нибудь проглядеть, недопонять? Могли. Значит, Киселева и Замуруев успешно скрывали свои отношения? Выходит. Если не придерживаться версии любовной истории между ними, то трудно объяснить поведение Киселевой в квартире у Терещенко. Девушки сказали, что Киселева уволила Лилю примерно месяц назад, как раз месяц назад и был вышеописанный скандал. И скорее всего причиной увольнения послужила любовная связь между Замуруевым и Терещенко.

Киселева узнала, что Замуруев изменяет ей с Терещенко, увольняет последнюю, а потом уже осуществляет план мести. Стоп, а для чего ей понадобилось ждать целый месяц, чтобы реализовать свой чудовищный проект? Обычно мстят в состоянии аффекта. Тридцать дней – срок небольшой, но вполне достаточный, чтобы немного успокоиться, прийти в себя. Хотя, с другой стороны, довольно изощренный способ, которым преступница решила свести счеты с Замуруевым, вполне предполагает, что Киселева обладает хладнокровием и выдержкой. А как же ее скандальный нрав?

Я привыкла к тому, что вспыльчивый человек, как правило, не злопамятен. А если опять взглянуть с другой стороны, если отбросить психологические стереотипы и предположить, что человек намного сложнее всяких там логических и бихевиористских схем? Что, если страсть к скандалам и выяснению отношений сочетается у Киселевой с ядовитой мстительностью и способностью надолго затаивать обиду, чтобы потом, когда виновник ее дурного настроения почти забудет о неприятном инциденте, нанести ему вероломный удар тем ощутимее, тем губительнее для него, чем меньше он будет подготовлен.

И все-таки…

Я не знала, нужно ли мне теперь навещать Ложкина или прямиком ехать в «Сириус»? Немного поразмышляв и выкурив сигаретку, я выбрала второе.

Время подходило к полудню, когда я, оставив машину на стоянке возле Дома молодежи, поднялась на третий этаж, где находилось агентство Киселевой. Дверь в ее кабинет была приоткрыта, и оттуда доносились звуки оживленного, мягко говоря, диалога. Один голос принадлежал Марине, второй же – сочный баритон – кудрявому шатену, римский профиль которого я увидела в щелку.

Я остановилась в пустом коридоре рядом с дверью. Не буду им мешать, пусть себе выясняют отношения до конца. Если кто-то появится, прикинусь, что просто поджидаю кого-нибудь здесь. Мне не пришлось даже напрягать слух, потому что разговор велся на повышенных тонах.

– Сколько раз тебе повторять, Лазарь? – почти кричала Марина. – Ты меня уже достал. Я же запретила тебе приходить ко мне на работу. У тебя что, дел других нет?

– У меня обед, я думал, может, сходим вместе в ресторан? – Интонация Лазаря была просительной.

– Какого черта ты думал, мог бы позвонить – я бы тебе сказала, что занята.

– Но обедаешь же ты когда-нибудь? – не сдавался Лазарь.

– У меня такая работа, – огрызнулась Марина. – Когда будет время – пообедаю. Господи, вот навязался на мою голову! Иди обедай без меня.

– Но Муза Григорьевна сказала…

– Муза Григорьевна – твоя начальница, – оборвала Лазаря Марина, – а мне она мать. Я, конечно, понимаю ее стремление устроить мою жизнь, но я уже взрослая девочка, и ее заботы действуют мне на нервы, понял?

– Значит, ты отказываешься? – В голосе Лазаря появилось какое-то подобие угрозы.

– Да, да, я отказываюсь, сколько тебе раз повторять? – Киселева снова сорвалась на крик. – Вот навязался на мою голову! У меня нет времени.

– Я подожду, пока ты освободишься, – упрямствовал Лазарь.

«Вот мужики, – недоумевала я, стоя за дверью, – их откровенно посылают, а они не имеют гордости, чтобы по крайней мере просто развернуться и уйти».

– Нет, – отрезала Киселева, – ты не подождешь.

– Почему это?

– Потому. Все. Иди отсюда – дай мне работать.

– А как же Муза Григорьевна? – видимо, уже смирившись с тем, что ему придется уйти несолоно хлебавши, спросил Лазарь.

– Я ей позвоню, – выдохнула Марина, – все. Все! Все-о!!!

Мне почему-то стало жалко этого Лазаря, несмотря на его мягкотелость, и, когда он, выйдя из киселевского кабинета, обреченно вздохнул и поплелся прочь, я почему-то двинулась за ним.

Он спустился на первый этаж, но пошел не к выходу, как я предполагала, а свернул налево к ресторану, располагавшемуся в этом же здании. Пройдя в двери из темного стекла, он устроился за столиком в самом углу почти пустого зала.

На нем был длинный белый плащ и красный шелковый шарф в мелкий горошек. Он не стал раздеваться, только расстегнул пуговицы и откинулся на спинку стула, поджидая официанта.

Не придумав ничего лучшего, я прошла к бару, стойка которого возвышалась за спиной Лазаря и, взяв стакан персикового сока, потягивала его и размышляла, чем меня заинтересовал этот человек в белом плаще? Он не был красив в общепринятом значении этого слова, насколько я успела его разглядеть, но его лицо, обрамленное мягкими вьющимися волосами, было не лишено тонкости и обаяния.

Интересно было бы с ним пообщаться по поводу Марины Киселевой. Из их разговора было понятно, что он ее знает и работает под началом ее мамочки. Подождав, пока он сделает заказ, я со стаканом в руке подошла к его столику и, как только он заметил меня, спросила:

– Не будете возражать, если я составлю вам компанию? Не люблю обедать в одиночестве.

– Пожалуйста, присаживайтесь. – Он встал и отодвинул стул, помогая мне сесть. – Только боюсь, что сегодня из меня никудышный собеседник.

– У вас неприятности? – вежливо поинтересовалась я, доставая из кармана сигареты.

– Можно и так сказать. – Он улыбнулся, глядя мне в лицо. – А вы красивая.

– Благодарю за комплимент, – кивнула я. – Вы не против, если я закурю?

– Пожалуйста, только огня вам предложить не смогу – я не курю. Уже почти два года.

– Это можно только приветствовать, – улыбнулась я, прикуривая, – а я вот начала курить в университете, за компанию, так сказать.

Подошедший официант поставил перед Лазарем графинчик с янтарно-коричневой жидкостью и салат и подал мне меню. Приняв у меня заказ, он поинтересовался, что я буду пить.

– Пожалуй, стакан чая – я за рулем.

– Может, немного коньячку? – предложил Лазарь, когда официант отошел.

– Если бы не машина… – пожала я плечами.

– А я выпью.

Он налил себе из графина полную рюмку и осушил ее до дна. Поковыряв вилкой в салате, бросил ее на стол и налил еще одну рюмку.

– Заливаете горе? – предположила я.

– Можно и так сказать. – Он выпил и замолчал, уставившись в стол. – Не угостите меня сигареткой? – спустя некоторое время спросил он.

– Берите, – я показала на пачку «Винстона», лежащую на столе. – Только стоит ли снова начинать?

Лазарь закурил и жадно затянулся, как человек, долго себя сдерживавший и наконец позволивший себе расслабиться.

– Как вас зовут? – спросил он минуту спустя. – Мы даже не познакомились.

– Ольга.

– А меня Лазарь.

«Я знаю», – чуть не сказала я, но вовремя опомнилась.

– Редкое имя.

– Да, – кивнул он. – А где вы, Оля, работаете, если не секрет?

– Я фоторепортер, – показала я на лежащий на столе «Никон».

– Наверное, интересная работа, – предположил он, – каждый день что-то новое.

– Мне нравится, – кивнула я.

– А я вот целыми днями сижу в банке, – как-то удрученно произнес Лазарь.

– Вы что, банкир?

– Можно, наверное, и так сказать, – Лазарь налил себе еще коньяка, – но вообще-то я начальник кредитного отдела.

– В каком банке?

– «Вселенский град». – Он опрокинул содержимое рюмки в рот и, подцепив на вилку салат, отправил его следом.

Официант принес дымящиеся свиные ребрышки с гарниром и зеленью и поставил перед ним. Мой заказ еще не был готов, и я допивала свой сок.

От выпитого коньяка глаза Лазаря заблестели, как две маслины, движения стали менее точными и заметно расслабленными.

– Вам не нравится ваша работа? – участливо спросила я.

– Не столько работа, сколько начальник, – он поджал губы, – вернее, начальница, председатель правления банка Муза Григорьевна Киселева.

– Вот это имечко, – усмехнулась я.

– Характерец у нее еще хлеще. – Лазарь выпил еще рюмку и принялся за ребрышки.

– Так вы из-за этого решили напиться? Простите за нескромный вопрос.

– Хм, – хмыкнул он, – если бы я стал пить из-за Музы Григорьевны, то давно стал бы алкоголиком.

– Значит, у вас есть более веская причина, – предположила я, вспомнив ссору Киселевой и Лазаря.

– Да, это из-за женщины, – грустно произнес он.

– Она вас бросила?

– Можно и так сказать, но вообще-то она не могла меня бросить, потому что у нас с ней ничего и не было.

– Безответная любовь? – Я живо сочувствовала своему собеседнику, но была не чужда легкого презрения.

И тут Лазаря словно прорвало. Не знаю, то ли это коньяк на него так повлиял, то ли просто захотелось кому-то излить душу, а может, и то, и другое вместе взятое, только он начал мне все рассказывать, как самому близкому другу, регулярно промачивая себе горло коньяком. Язык у него начал заплетаться, глаза посоловели и смотрели куда-то сквозь меня. Короче, из его длинного сбивчивого монолога я поняла следующее:

Лазарь уже несколько лет работает под началом Музы Григорьевны, которая очень беспокоится о том, как бы ей устроить судьбу своей дочери. Ей очень не хотелось, чтобы Марина нашла себе мужа из той среды, в которой она вращалась, и поэтому она постоянно знакомила ее с перспективными, с ее точки зрения, женихами. Лазарь был одним из таких перспективных. Молодой, симпатичный, в свои двадцать шесть он был уже начальником кредитного отдела не самого маленького в Тарасове банка, и Муза Григорьевна собиралась сделать его своим заместителем.

Но в случае с Лазарем Муза Григорьевна преследовала сразу две цели: кроме устройства счастья Марины, она собиралась с помощью Лазаря устроить и свое счастье. Дело в том, что у Марины в то время уже был любовник – Алексей Замуруев, к которому и Муза Григорьевна воспылала отнюдь не материнскими чувствами. Лазарь же, когда Муза Григорьевна познакомила его со своей дочерью, на свою беду, влюбился в Марину, которая не отвечала ему взаимностью. Он делал ей дорогие подарки, приносил охапки цветов, приглашал в театры и на концерты, но все было тщетно, Марина, как он выразился, втюрилась в этого хлыща Замуруева, который мало того что был женат, так еще и гулял напропалую со всеми Мариниными моделями, и не только Мариниными.

Лазарь откровенно пересказал мне содержание последнего разговора с предметом своей страсти, чему я была тайным свидетелем и который явился последней каплей, переполнившей терпение Лазаря. Не выдержав такого к себе отношения, он решил оторваться по полной программе, а так как пил не слишком много и не часто, триста граммов, которые он заказал, возымели на него сокрушительное действие. Об этом его состояние говорило само за себя.

Лазарь не знал, была ли связь у Музы Григорьевны с Алексеем Замуруевым, но, судя по тому, что Алексей несколько раз за последнее время приезжал к ней в банк и они вместе уезжали на черном «Кадиллаке» Музы Григорьевны, можно было предположить, что дело не стояло на месте.

В конце обеда набравшийся Лазарь уронил голову на стол. Официант уже косо поглядывал в нашу сторону, и я, рассудив, что оставаться здесь далее нет никакого смысла, сама подозвала его.

– Счет, пожалуйста.

– Посчитать отдельно? – подозрительно глядя на меня, поинтересовался он.

– Вместе, – успокоила я его.

– Четыреста тридцать, – не моргнув глазом, выпалил он. Я достала из сумочки пятисотрублевку и положила ее на стол.

– Сдачу можешь оставить себе, – сказала я, вставая, и показала на Лазаря, – только помоги мне загрузить его в машину.

– Можно попробовать…

Он пожал плечами, всем своим видом давая понять, что это потребует от него недюжинных усилий и вообще идет вразрез с установленными нормами обслуживания. Я не стала повторять свое предложение второй раз и направилась к выходу, видя в стеклянной входной двери отражение того, как официант подхватил незадачливого жениха Марины Киселевой и потащил его следом.

Благо, что стоянка была прямо перед входом, потому что транспортировка невменяемого мужчины довольно плотной комплекции, каким был Лазарь, было делом не простым. Еще сложнее было загрузить его в салон моей «Лады». Минут через десять совместными усилиями нам все же удалось усадить его на заднее сиденье.

«И куда же его везти?» – как бы сам собой возник в моем мозгу вопрос. До этого момента мне это не приходило в голову. Я действовала интуитивно, справедливо полагая, что в ресторане Лазаря оставлять нельзя.

Я вышла из машины и, открыв заднюю дверь, пошарила у Лазаря по карманам. Как я и предполагала, паспорт оказался у него с собой. Он лежал в объемистом портмоне, в котором, кроме него, была еще куча денег в рублях и валюте и несколько кредитных карточек. «Неплохо упакован, – подумала я и открыла паспорт на странице, где указывается прописка. – Улица Степана Разина», – прочла я и, сев за руль, бросила портмоне и паспорт на переднее сиденье рядом с «Никоном».

Дом, где жил Лазарь, я отыскала не сразу, мне пришлось изрядно покружить по микрорайону, прежде чем я нашла его. «Так, – я посмотрела на номер квартиры, – третий этаж». Немного, правда, успокаивало то, что в доме должен был быть лифт, но ведь до него еще надо добраться, а Лазарь не подавал признаков жизни. Что делать? Перед домом, кроме одной старушки, гревшей свои косточки на лавочке, никого не было. Нужно как-то привести его в чувство. О том, чтобы доставить его до лифта сонным, не могло быть и речи.

Я стала вспоминать, что надо делать в таких случаях. Кто хоть раз сталкивался с людьми, находящимися в таком состоянии, знает, как не просто, мягко говоря, добиться от них чего-нибудь. Я открыла заднюю дверь и легонечко похлопала Лазаря по щекам.

– Лазарь, подъем.

Он даже не пошевелился.

«Кажется, нужно потереть уши», – вспомнила я один из рецептов нетрадиционной медицины. Прижав ладони к его большим красным ушам, я энергично растерла их.

– Лазарь, приехали.

Как ни странно, он все же мотнул головой и глубже задышал, но глаз не открыл. Ага, получается. Я снова потерла ему уши. После двадцати минут похлопывания по щекам и сжимания его римского носа он наконец немного очухался.

– Марина, сука, че ты делаешь? – попытался он убрать мои руки.

– Подъем, Лазарь, приехали, – громко сказала я, – только меня зовут не Марина, а Ольга.

Он немного приподнял голову, тупо озираясь по сторонам.

– Какая Ольга? – с трудом ворочая языком, произнес он.

– Пить надо меньше, – пожурила я его и потянула за руку, – вставай, некогда мне здесь с тобой нянчиться.

– Где я?

– Какой ты любопытный, Лазарь.

Я автоматически перешла на «ты». Не станешь же к человеку, который набрался до чертиков, обращаться на «вы»!

– Куда ты меня привезла? Мне нужно на работу.

Он с трудом, несколько раз повалившись при этом на сиденье, принял сидячее положение.

– Ты рядом со своим домом, Лазарь, – с раздражением сказала я. – Давай выгружайся из моей машины, у меня мало времени.

– Все бабы – дуры, – сказав это, он мотнул головой и ударился носом о спинку переднего сиденья. – Ой, блин!..

Кровь пошла у него из носа. Он схватился за лицо, пытаясь остановить ее, но алые капли появились на чехле сиденья, на костюме Лазаря и на его белоснежном плаще.

– Господи, придется чехлы в чистку отдавать, – прошептала я. – У тебя есть платок?

– Должен быть.

Он начал шарить у себя по карманам. Найдя наконец платок, он поднес его к лицу.

– Откинься на спинку и запрокинь голову, – посоветовала я ему и тяжело вздохнула.

Видно, так просто мне от него не отделаться. Что же это за напасть такая! Я достала сигарету и села за руль. Пока Лазарь в полулежачем положении держался за свой нос, я успела покурить.

– Ну что? – обернулась я к нему.

– Вроде бы все. – Он убрал платок от лица и наклонился вперед.

– Осторожнее, сиденье не испачкай, – предупредила я его и махнула рукой. – Но теперь уже все равно.

В тот самый момент, когда я смирилась с тем, что Лазарь перепачкал весь салон моей «Лады», он попытался выбраться наружу. Сделать это самостоятельно ему не удалось, и мне пришлось прийти к нему на помощь. Совместными усилиями у нас это получилось, но, когда Лазарь принял вертикальное положение, удержаться на ногах он не смог, его потащило назад, и он сильно ударился затылком о крышу машины.

– Черт побери! – Он схватился руками за голову.

– Обопрись на меня. – Я подставила ему плечо и обняла за талию.

Кое-как мы добрались до подъезда и с великим трудом преодолели несколько ступеней. Надо сказать, что старушка не просто удивленно пялилась на нас – она прямо-таки подскочила и, чудом удержавшись от нелестных замечаний в наш адрес, проводила нас долгим неодобрительным взглядом и покачала своей покрытой пестрым платком головой. Я тоже с большим трудом удержалась от того, чтобы не послать куда подальше эту старую каргу. Меня остановила лишь моя усталость. Я была вконец измучена, когда мы остановились у лифта. Нажимая кнопку, я молила бога, чтобы лифт работал. Бог сжалился надо мной и прислал лифт вниз.

Выгрузившись на третьем этаже, я подвела моего подопечного к двери.

– Ключи! – Я тряхнула Лазаря, подбородок которого упирался ему в грудь.

Видимо, он, почувствовав близость дома, снова расслабился, потому что не сделал даже попытки пошарить у себя в карманах. Пришлось мне это делать за него. Я прислонила его спиной к стене и, чтобы он не упал, уперлась в него головой, а руки засунула в карманы его некогда белоснежного плаща. К счастью, мне быстро удалось найти связку ключей, и, выбрав один, я сунула его в скважину. Не так-то просто, скажу я вам, отпирать незнакомый замок, одновременно удерживая пьяного, который норовит свалиться с лестницы.

Не могу точно сказать, сколько у меня ушло на это времени, мне показалось, что прошла целая вечность, но дверь наконец-то была побеждена, и мы с Лазарем ввалились в прихожую. Он снова отключился, на этот раз, кажется, надолго.

Ухватив бесчувственное тело Лазаря за плечи, я волоком дотащила его до дивана в гостиной. Потом, помогая себе коленями, вкатила, если можно так выразиться, его на диван и перевела дух.

«Вот так вот, – сказала я себе, – следующий раз тысячу раз подумай, прежде чем обедать в компании с незнакомым мужчиной, настроенным на печально-алкогольный лад, – это может плохо кончиться».

Время бежало катастрофически быстро. Мне казалось, что я только что поднималась в «Сириус» перед тем, как познакомиться с Лазарем в ресторане Дома молодежи, и вот я снова шла по широкой лестнице с мраморными ступенями для того, чтобы задать несколько вопросов Марине Рудольфовне. Я предполагала, что она не обрадуется, когда увидит меня, но ее реакция была гораздо эмоциональнее, чем я себе воображала.

– Что вам здесь надо? – закричала она, когда я, постучавшись, отворила дверь ее кабинета.

– Не хотите взглянуть? – Я подошла к столу и бросила на стол несколько фотографий, на которых была запечатлена хозяйка «Сириуса» в тот самый момент, когда она орала на меня в последнюю нашу с ней встречу.

– Что это? – Марина Рудольфовна несколько сбавила обороты.

– Неужели не узнаете? – Я села в кресло, стоящее рядом с ее столом, и, закинув ногу на ногу, постаралась придать себе самый беззаботный вид. – Вы не будете возражать, если я опубликую это в очередном номере «Свидетеля»? По-моему, вы здесь вышли очень удачно. С профессиональной точки зрения, конечно. Такая экспрессия, обнаженные чувства, неприкрытые эмоции.

Бегло просмотрев фотографии, Марина принялась рвать их на мелкие кусочки. Она широко, как лошадь на финише, раздувала ноздри, но не произносила ни слова.

– Что вам от меня нужно? – наконец выдохнула она, когда покончила с последней фотографией.

– Приятно иметь дело с понятливым человеком, – улыбнулась я. – Мне надо с вами поговорить.

– О чем?

– О жизни. – Я философски подняла глаза к потолку, а потом перевела их на Марину.

Она была раздражена, смущена, можно даже сказать, взбешена, но неимоверным усилием воли держала себя в руках.

– Давайте поконкретнее, девушка, у меня нет времени на ведение салонных бесед.

– Меня зовут Ольга Юрьевна, – может быть, немного поздновато представилась я, но меня извиняло то, что она не дала мне этого сделать раньше.

– Ольга Юрьевна, я деловой человек, поэтому давайте без околичностей, я их не люблю.

– Тем лучше. Тогда скажите мне, где вы были вчера около полудня, а если точнее, с половины одиннадцатого до половины второго? – Я подняла глаза и выжидательно смотрела на Марину.

– С утра я была на работе… – Киселева нервно затеребила рукав своего пиджака.

– Поточнее, пожалуйста.

– Примерно с десяти, – сказала она небрежным тоном, как бы делая мне одолжение.

– До которого часа?

– Была здесь до обеда… – Она вдруг запнулась. – Нет, до двенадцати.

– А потом?

– Потом поехала обедать, – испустив тяжелый вздох и закатив глаза к потолку, сказала она.

– Куда?

– Послушайте, Ольга… – она сделала вид, что запамятовала мое отчество.

– …Юрьевна, – освежила я ее память.

– Послушайте, Ольга Юрьевна, я не понимаю, к чему вы клоните? – взволнованно проговорила она.

– Могу вам объяснить, – успокоила я ее, – но только после того, как вы ответите на мой вопрос.

– Ну, хорошо. – Она достала сигарету из пачки с изображением верблюда и закурила. – Я была в кафе «Реприза».

– Надеюсь, вас там видели…

– Ну, – замялась Марина, – никого из знакомых я там не встретила…

– За каким столиком вы сидели?

– Угловой столик в левом ряду.

– Хочу сделать вам комплимент, Марина Рудольфовна, – улыбнулась я, – у вас очень эффектная внешность…

– Не вполне вас понимаю, – смутилась она.

– Мне пару раз доводилось обедать в «Репризе», – пояснила я. – Бармен и официанты там – мужчины.

– И что же? – Марина была напряжена.

– Они просто по своей мужской природе не смогли бы не обратить на вас внимания. Вы меня понимаете?

– Да, конечно, – ответила она после недолгого молчания.

– Так вы были вчера в «Репризе»?

– Нет.

– А где вы были?

– Я встречалась с одним своим знакомым.

– Как его зовут?

– Максим. Максим Назаров, – торопливо сказала она.

– И как долго продолжалась ваша встреча?

– Мы расстались в два часа. – Она отвела глаза в сторону.

– Где я могу его найти?

– Зачем это вам? – не выдержала она.

– Хочу, чтобы он подтвердил ваше алиби, – невозмутимо ответила я.

– Алиби?! – Марина вытаращила свои большие красивые глаза. – Вы что, меня в чем-то подозреваете?

– Вы ведь знаете Лилю Терещенко? – бесстрастно спросила я.

– Да, она работала у меня… – Бледность залила ее красивое лицо.

– Ее убили вчера около двенадцати часов дня в квартире на Лунной улице, где она проживала.

– Как? – еще больше округлила глаза Киселева.

– Застрелили из пистолета. По-видимому, из пистолета с глушителем, потому что соседи ничего не слышали.

– Господи, – выдохнула Марина, – ну а я-то здесь при чем?

– Около месяца назад у вас с ней произошла ссора из-за Алексея Замуруева, которого вы ревновали к ней, после чего вы ее и выгнали с работы.

– Откуда вам это известно? – злобно произнесла она.

– Мне известно и еще кое-что. Например, то, что ваша мама тоже была любовницей…

– Замолчите! – Она не дала мне закончить. – И убирайтесь отсюда вон, не то я вызову охрану.

– Вы не оригинальны, Марина Рудольфовна. – Я поднялась и посмотрела ей прямо в глаза. – Второй раз мы с вами встречаемся лицом к лицу, и второй раз вы, мягко говоря, повышаете на меня голос. Может быть, у вас такой стиль общения с незнакомыми людьми? Или это предубеждение против прессы вообще? В любом случае, прошу вас, при следующей нашей встрече будьте посдержаннее.

– Надеюсь, что следующей встречи у нас не будет! – крикнула она, когда я уже открывала дверь.

– Мне бы тоже этого очень хотелось, – улыбнулась я и мягко закрыла за собой дверь.

«Да, Марина Рудольфовна Киселева – та еще штучка!» – думала я, спускаясь по лестнице Дома молодежи. «Убирайтесь отсюда вон!» – нет, каково, а? Если она врет, то делает это очень убедительно. А если нет? Если она говорит правду? Тут мне пришлось призадуматься. Стала бы женщина, которая каждый день отправляет на тот свет по человеку, переживать по поводу опубликования в какой-то местной газете фотографий, где она запечатлена, скажем так, в состоянии гнева или близком к нему? «Ну и что? – сказала бы она. – Печатайте на здоровье, мне это до лампочки». Логично? Вроде бы да, с одной стороны. А с другой? Я просто кожей чувствовала, что Марина – человек сильной воли, а уж актерского таланта ей не занимать. И если она просчитала свои действия на несколько ходов вперед и предполагала, что я после разговора с ее девочками непременно загляну и к ней, то вполне могла сыграть роль этакой невинной овечки с волчьими зубами.

Я села в машину и, откинувшись на спинку сиденья, закурила. Кажется, я зашла в тупик. У меня было как минимум трое подозреваемых (включая вдову Замуруева и ее брата-мафиози), что само по себе, может, и неплохо, и никаких доказательств – только одни предположения. С того момента, как на моих глазах на подиуме в Доме молодежи погиб Алексей Замуруев, прошло почти двое суток, а у меня, кроме груды перерытого грязного белья, ничего не было. Образно говоря, я сидела на этой груде, возвышающейся, как Казбек на пачке папирос с одноименным названием, а вокруг меня простирались необъятные просторы предположений и догадок.

«Слезай, детка, и – вперед, – сказала я себе, – нечего нюни распускать. У тебя еще немало возможностей найти преступника или преступников, если убийства Замуруева и Терещенко не были связаны между собой». Но мне почему-то казалось, что пока, чтобы не распыляться, нужно исходить из предположения, что это дело рук одного и того же человека. Какое-то глубокое таинственное чувство подсказывало мне это. Если следовать его тихим, но настоятельным уверениям и исходить из предположения, что два убийства связаны между собой, то наиболее правдоподобно в роли убийцы выглядит Марина Киселева – она злопамятна, при этом может (когда ей это нужно) держать себя в руках, у нее есть мотив – измена Замуруева, который на время ли, навсегда ли, но предпочел ей Терещенко, и возможность привести план мести в исполнение. Ложкин, казалось мне, был меньше заинтересован в смерти Замуруева, а Ирина не обладала той ядовитой злопамятностью и хладнокровием, которые требовались, по моему мнению, убийце, чтобы последовательно расправиться со своими жертвами. Если бы Ирина кинулась расстреливать всех женщин, с которыми ей изменил ее славный муженек, она давно бы угодила за решетку.

Как бы то ни было, мне нужны были доказательства. Где я могла добыть их? Максим не мог ни подтвердить, ни опровергнуть то, что время с двенадцати до двух Марина провела с ним. Вернее, он вполне мог сделать это, только свидетельству его грош цена. Он – лицо заинтересованное, а потому не представляет ценности как свидетель. Ладно, пойдем дальше.

А если выйти из наметившегося круга подозреваемых? Или ввести в него новых лиц? При возникновении тупиковой ситуации полезней всего бывает дистанцироваться от нее, пересмотреть свою точку зрения на сложившийся баланс сил и обстоятельств и зайти, так сказать, с тыла. Вот, например, не клеется какая-нибудь фраза при написании статьи… Бьешься, бьешься, как рыба об лед, а предложение все равно выглядит неуклюжим, невнятным, кургузым. Что делать? Обычно в таких случаях помогает одно испытанное средство, а именно – выйти за пределы такой тяжеловесной фразы, то есть послать ее к черту, а на ее место поместить новое лексико-грамматическое единство. Что ж, иногда приемы журналистики помогают и в реальных жизненных ситуациях…

Я поехала домой переодеться. Самое странное то, что, когда мои руки уверенно лежали на руле, заставляя его повиноваться моей воле, я как бы уже знала, что делаю и зачем, хотя решение сменить точку отсчета посетило меня позже. Точно мое тело предвосхищало логические выкладки ума.

По дороге я позвонила Кряжимскому.

– Сергей Иванович, как у вас дела?

– Нормально, а у тебя? – В голосе Кряжимского сквозило беспокойство. – Ты была у Ложкина?

– Нет, а что?

– Слава богу, – облегченно перевел дыхание мой зам. – Я, между прочим, все бросил и ждал тебя у его дома.

– Зачем это? – искренне удивилась я. – Вам что, нечем заняться?

Сергей Иванович воспринял мою интонацию как симптом беззаботности, присущей всем молодым людям.

– Ну как же, Оля, – теперь он говорил с укоризной, – а если бы…

– Спасибо за заботу, – весело поблагодарила его я, не дав ему закончить очередной нотации. – Давайте не будем говорить на гипотетические темы, лучше скажите, можете вы узнать адрес Киселевой?

– Киселевой? – переспросил Кряжимский. – Это та, которая заведует агентством «Сириус»?

– Нет, ее мамочки, главы банка «Вселенский град».

– Ого, – воскликнул Кряжимский, – претенциозное название. Хорошо, я попробую.

– Тогда жду вашего звонка и благодарю заранее.

Я добралась до квартиры, приняла душ, чтобы смыть с себя дневную усталость и груз отрицательных эмоций, как-то бессознательно доверяясь воде, перекусила и, пройдя в спальню, принялась инспектировать свой гардероб. Одеться нужно было элегантно, но не броско, так, чтобы одежда четко соответствовала цели моего будущего визита, которая состояла в том, чтобы произвести по возможности благоприятное впечатление на Музу Григорьевну. Я по простоте душевной надеялась на ужин в ее компании… Ну, не на ужин, так на чай или кофе. И, конечно, на откровенный разговор.

«Ну, это ты загнула! – мысленно ущипнула я себя за мочку правого уха. – Может, Муза Григорьевна тебя и на порог не пустит…» И все-таки я критически окинула свои платья, костюмы и блузки и пришла к выводу, что остановиться следует на классическом черном брючном костюме в тонкую белую полоску. Я отошла на несколько шагов от зеркала, чтобы увидеть себя со стороны, и осталась довольна своим видом. Я решила надеть светлый, цвета кофе с молоком плащ и замшевые ботинки на среднем каблуке. Из украшений – тонкий золотой браслет и цепочку без кулона. Макияж был таким же продуманным, как и весь туалет, но с учетом времени суток.

От Кряжимского пока не было никаких известий, и я начала волноваться. Наконец позвонила ему сама.

– Сергей Иванович, – с упреком сказала я, – куда вы пропали, я же вас жду.

– Оленька, что я только не делал, куда только не обращался… – У зама был виноватый голос. – Нет адреса, – удрученно подытожил он. – Банковских работников засекречивают не хуже шпионов.

– Ясно. – Минуту я думала, потом ободряюще сказала: – Ничего, как-нибудь справлюсь.

– Что ты задумала? – Кряжимский опять начинал тревожиться. – Я ничего не знаю: где ты, чем занимаешься? Может, у тебя уже есть материал для статьи?

– Я дома, собираюсь навестить мадам Киселеву. – Но как же…

– Доверьтесь мне, главное – не спите. Я позвоню и сообщу вам все новости.

Около половины шестого я спустилась во двор и села за руль своей «Лады». Запах духов «Seduction» приятно щекотал ноздри. Я даже поднесла к носу запястье – так нравился мне этот свежий и терпкий аромат.

Банк «Вселенский град» располагался в четырехэтажном доме по улице Московской. Дом представлял собой образец архитектуры модерн и совсем недавно подвергся капитальному ремонту. На фоне его бледно-желтого фасада выделялся шикарный черный «Кадиллак». Я облегченно вздохнула – Муза Григорьевна была еще на работе.

Я остановила машину неподалеку и принялась ждать, подумав, что заочное знакомство, возможно, будет мне на пользу. Я увижу, как выглядит эта королева финансов, как она двигается, как жестикулирует. Может быть, это поможет мне набросать ее психологический портрет. Хотя внешность зачастую обманчива… И все-таки я придерживалась точки зрения, что мимика и жесты, манера одеваться и держаться выдают человека с головой.

А если кто-то и утверждает, что внешность порой не соответствует истинной природе того или иного человека, то делает он это только потому, что пытается оправдать перед другими и перед самим собой собственную невнимательность, отсутствие определенной душевной тонкости, которая позволяет с ходу обозначить существенные стороны наблюдаемого субъекта.

Около шести в дверях здания, осененная отблеском позолоченной вывески с названием банка, появилась темноволосая элегантно одетая женщина, которая сразу же привлекла мое внимание. Несмотря на то, что она выглядела озабоченной, ее лицо и фигура излучали силу и энергию. Гордая осанка и моложавая стройность женщины выдавали в ней властную особу, которая не хочет уступать ни времени, ни обстоятельствам. За версту в ней чувствовались лоск и отточенное изящество прошедшей хорошую школу состоятельной женщины. Вне всякого сомнения, она принадлежала к той разновидности российских богачей и богачек, которые успели не только сколотить состояние, но и насладиться плодами западной цивилизации.

Гладкие черные волосы едва касались ее узких покатых плеч. Высокий открытый лоб поражал благородством, широкий разлет красивых бровей, великолепные зеленые глаза, тонкий породистый нос, чувственные губы и немного выдающиеся скулы делали ее лицо ярким и запоминающимся. Это была красота подавляющая и хищная, ослепительная и вероломная. На брюнетке было длинное серое пальто, сидящее как влитое. Что-то очень знакомое было в ее лице, фигуре и жестах… Ну конечно же, это она, Муза Григорьевна, – ошибиться я не могла. Тем более что женщина направилась к «Кадиллаку», водитель которого предупредительно распахнул перед ней дверь.

Прохожие восхищенно и завистливо пялились на нее до тех пор, пока ее не поглотил черный автомобиль. «Кадиллак» тут же отъехал от тротуара, и я двинулась за ним.

Приготовившись к долгому преследованию, я была приятно удивлена, когда «Кадиллак», неторопливо обогнув площадь Революции и проплыв несколько кварталов по улице Вольской, свернул на небольшую, протяженностью всего в один квартал, улицу Пушкина, недавно отреставрированную в связи с юбилеем великого русского поэта, и, плавно покачнувшись, словно корабль на волнах, остановился у старого пятиэтажного дома, выкрашенного желтой охрой. Неужели президент банка живет в доме, который не сегодня-завтра развалится?

Снова выскочил водитель, открыл мадам президенту банка дверцу, и она вышла из машины. Через несколько секунд я поняла, что Муза Григорьевна, конечно же, не живет в этой охристой пятиэтажке. В сопровождении водителя, который исполнял также функции бодигарда, она миновала дом и прошла во двор, где, огороженный высоким кирпичным забором, возвышался двухэтажный особняк, высотой не уступающий пятиэтажке. Я приложила «Никон» к глазам и наблюдала, как Муза Григорьевна вошла в калитку и исчезла внутри.

Я приблизилась к калитке и надавила на кнопку звонка. Теперь мне пришлось иметь дело даже не с домофоном, а с видеофоном: над калиткой была закреплена небольшая камера, уставившаяся своим темным зрачком прямо на меня. Меня всегда смущали эти электронные штучки, которые не позволяют при разговоре смотреть человеку в глаза, поэтому я не без доли смущения надавила на кнопку и замерла в ожидании.

– Кто вы? – поинтересовался грудной женский голос, и сверху на видеокамере загорелась маленькая красная лампочка.

– Добрый вечер, – выдавила я из себя, поправляя прическу и фотоаппарат, висевший у меня на плече. – Меня зовут Ольга Юрьевна, я бы хотела поговорить с Музой Григорьевной.

– Я Муза Григорьевна, – ответил голос в динамике. – О чем вы хотите со мной поговорить?

«Интересно, как я там выгляжу, на экране?» – мелькнула у меня мысль, а вслух я сказала:

– Это связано с убийством.

– Вы из милиции?

Даже по искаженному помехами голосу я поняла, что Музе Григорьевне положительный ответ на этот вопрос был бы крайне неприятен, поэтому я со спокойной совестью, а главное – честно ответила:

– Нет. – И, чтобы быть до конца честной, добавила: – Я из газеты.

К моему удивлению, что-то в калитке легонечко щелкнуло и голос из динамика снисходительно произнес:

– Проходите, вас встретят.

Я открыла калитку и вошла. До дома было около пятнадцати метров, которые мне нужно было преодолеть, но тут я увидела нечто, заставившее меня остановиться как столб. Это нечто – четырехногое существо с мощной грудью и большой головой с обрезанными ушами, покрытое длинной жесткой шерстью, – сидело у крыльца и внимательно наблюдало за мной. Размером оно было с молодого бычка, и намерения, судя по его виду, у него были не самые миролюбивые. Присмотревшись получше, я узнала в нем среднеазиатскую овчарку – породу собак, которые были одновременно и умными, и бесстрашными, и сильными. Однако самое интересное заключалось в том, что собака эта была привязана к цепи, которая, в свою очередь, крепилась к толстой проволоке, натянутой от стены дома до столба калитки, и могла свободно перемещаться по дорожке, ведущей к дому. Что она и сделала, то есть пошла по направлению ко мне (наверное, я ее чем-то заинтересовала). Решив не искушать судьбу, я повернулась к калитке, чтобы выйти и напомнить в микрофон о животном его хозяйке, но, толкнув дверь рукой, поняла, что оказалась в западне: калитка не поддалась и я не видела никакой ручки на ней, чтобы открыть ее. А это животное, этот монстр с большими клыками, медленно приближалось ко мне с одному ему известными намерениями. Цепь у этой собачки была длиной метра два, и, если бы не сплошной кустарник, росший по краям дорожки, нетрудно было бы отойти в сторонку на безопасное расстояние. К сожалению, такой возможности у меня не было.

Когда расстояние между мной и этим теленком сократилось до двух метров, мне в голову пришла одна идея. Я схватила «Никон», висевший у меня на плече, и, направив объектив на собаку, нажала на кнопку. Зажужжал двигатель перемотки пленки, защелкал затвор и засверкала фотовспышка, озаряя пространство вокруг меня, но это не произвело на монстра никакого впечатления – видимо, собака была натренирована не обращать внимания на внешние раздражители. Если бы я стреляла перед ее носом из пистолета, думаю, реакция была бы аналогичной. Я уже зажмурилась и приготовилась достойно принять смерть, когда прозвучала команда, показавшаяся мне гласом ангела-спасителя:

– Мишка, ко мне.

Страшная морда, почти уткнувшаяся мне в живот, замерла, и овчарка, развернувшись, потрусила к дому.

– Не бойтесь, проходите, – сказал человек в камуфляжной форме, вышедший из дома. – Муза Григорьевна ждет вас.

– Хорошая собачка, – промямлила я, заходя в дом.

Миновав большой, отделанный дубовой рейкой холл, я очутилась в огромной гостиной, ярко освещенной хрустальной люстрой. Муза Григорьевна уже успела переодеться и с усталым видом сидела в необъятном кресле, стоящем перед камином, в котором весело плясал огонь.

– Добрый вечер, – сказала я, в нерешительности застыв у двери.

– Пожалуйста, присаживайтесь, – предложила Муза Григорьевна и показала рукой на соседнее кресло.

Пройдя по мягкому бежевому ковру, ноги в котором тонули по щиколотку, я села на краешек кресла, положив одну руку на подлокотник.

«Да встряхнись же ты наконец, – приказала я себе, – никто здесь тебя не укусит».

Я хотела уже задать свой первый вопрос, но Муза Григорьевна опередила меня:

– Хотите выпить?

Вообще-то я не пью, и не потому, что плохо переношу спиртное, а просто потому, что после выпивки меня невыносимо клонит ко сну. Я могу, конечно, выпить при необходимости или от большого желания, но чаще вину предпочитаю натуральный сок. Сейчас же я почувствовала, что мне нужно выпить, чтобы поскорее собраться с мыслями. И я согласилась.

– Рудольф, – позвала Муза Григорьевна, и из соседней комнаты появился невысокий плотный мужчина с редкими светлыми волосами, зачесанными назад, – принеси нам, пожалуйста, чего-нибудь выпить.

Сначала я подумала, что это прислуга, но мужчина был в домашнем халате и тапочках на босу ногу, и я отвергла это предположение. Он делал какие-то мелкие, суетливые движения, отчего создавалось впечатление, что он растерян или подавлен. Повращавшись на одном месте, он засеменил в соседнюю комнату и вскоре появился с бутылкой коньяка. Во рту у него шевелилась сигарета – Рудольф перебирал губами, отчего сигарета ходила туда-сюда.

– Спасибо, Руди, – снисходительно поблагодарила его Муза Григорьевна, когда он неловко поставил перед нами пару рюмок и тарелочку с нарезанным лимоном. – Предпочитаю пить этот благородный напиток именно таким образом.

Муза Григорьевна произнесла последнюю фразу тоном, не терпящим возражений.

– Вы ничего не имеете против «Реми Мартена»?

– Ничего, – улыбнулась я, поднося пузатую рюмку ко рту.

– Рудольф, мне нужно поговорить с этой милой девушкой с глазу на глаз, ты меня понимаешь, дорогой?

Рудольф, все это время стоявший в замешательстве посреди гостиной, моргнув, как-то торопливо взглянул на супругу и, сутуля спину, пошел прочь. По пути он положил окурок в пепельницу с такой осторожностью, точно одно неловкое или резкое движение могло повлечь за собой глобальную катастрофу. Его опущенные плечи, поспешность, с которой он направился к выходу, и общий загнанный вид навели меня на размышления о его тягостном житье под каблуком своей блистательной супруги. Мне было жаль его. Муза Григорьевна, будучи проницательной особой, угадала мои мысли.

– Рудольфу нелегко приходится со мной, – несколько жеманно улыбнулась она, – но мы нужны друг другу… несомненно… Мы живем в некоем симбиозе. Знаете, что это такое?

Я кивнула.

– И это несмотря на то, что Рудольф серьезно болен, болен душой, – многозначительно посмотрела она на меня. – Так о чем вы хотели со мной поговорить? – Киселева-старшая подняла на меня свои пронзительные зеленые глаза и затеребила коралловые бусы, плотными рядами охватившие ее стройную шею.

– Об Алексее Замуруеве, – прямо сказала я, не сводя с моей собеседницы глаз.

Я ожидала увидеть, как дрогнут ее губы, как по лицу пробежит тень воспоминания, как она отведет взгляд или опустит глаза. Ничего подобного – на меня невозмутимо смотрели два холодных зеленых изумруда.

– Не понимаю, – произнесла она бесстрастным голосом, – какое он имеет ко мне отношение?

– Он работал с вашей дочерью, – начала я, но она резко прервала меня:

– Вы знакомы с ней?

– Разговаривала пару раз… Она производит впечатление человека решительного, – добавила я с иронией, которая мигом была понята моей умной собеседницей.

– Не завидую ее будущему супругу… – понимающе усмехнулась она. – Марине очень часто не хватает женственности. Я имею в виду не внешность, она красива и одевается со вкусом, но в ее отношениях с мужчинами присутствует какая-то неприятная резкость. Мужчин нужно покорять лаской…

Я поглядела на ее красивые холеные руки, унизанные кольцами и перстнями, на тонкие запястья в экстравагантных плоских браслетах. Я почему-то подумала о мягких кошачьих лапках, в розовых подушечках которых таятся коварные острые коготки.

– Я столько раз говорила ей об этом, – продолжала Муза Григорьевна. – Она либо напрочь отвергает, либо принимает все слишком близко к сердцу. Она не знает, что такое ни к чему не обязывающий флирт… Она думает, что любовь – это беспроигрышная лотерея, в то время как любовь не что иное как рулетка. Отсюда все ее сердечные беды…

На лице Музы Григорьевны появилась самодовольная улыбка, тон голоса стал высокомерно-пренебрежительным. Как-то странно было слушать подобные суждения о собственной дочери, да еще произносимые с такой пренебрежительной интонацией. Нет, это говорит не мать, это вещает умная и удачливая соперница. Что же здесь удивительного, ведь Замуруев крутил любовь и с мамой, и с дочкой. Причем от дочки переметнулся к маме. Во всех фильмах, где поднималась проблема такого вот женского соперничества матери и дочери, любовник обычно начинал с мамочки и переходил к дочери. Понятное дело: молодость, свежесть, очаровательная неопытность и непосредственность последней пленяли его, и он очертя голову кидался в опасную любовную авантюру. Опасную, потому что зачастую покинутая мамочка его новой пассии беспощадно мстила ему, вплоть до физического устранения.

В случае с Замуруевым картина была совершенно другая: любовник от дочери переметнулся к матери.

– А вы всегда знали это, поэтому и вышли победительницей… – прозрачно намекнула я на ее связь с Замуруевым.

Я приготовилась, что Муза Григорьевна резко парирует или молча укажет мне на дверь. Но мадам и бровью не повела.

На губах Музы Григорьевны заиграла насмешливая улыбка.

– Не пойму, о чем вы?

– О вашем общем с дочерью увлечении, – спокойно ответила я, решив подражать Киселевой-старшей и делать вид, что я отношусь к нашему с ней разговору как к невинной светской беседе на общие темы.

– Вы хотите сказать, что мы обе пали жертвами страсти к Замуруеву? – рассмеялась она. – Забавно. Но спешу вас разочаровать: я тут ни при чем. Марина, конечно, увлеклась, но не настолько серьезно, как вы думаете, а я…

– …вышли победительницей, – подхватила я, воспользовавшись ничтожно короткой паузой, возникшей в реплике моей собеседницы.

– Я всегда выхожу победительницей, но это не тот случай, когда уместно обсуждать мое чемпионство, – сухо сказала Киселева. – И не забывайте, – осадила она меня, – я делаю вам одолжение, обсуждая с вами сердечные дела моей дочери.

«И ваши тоже», – чуть не сорвалось у меня с языка, но я вовремя опомнилась.

– Давайте лучше пить коньяк, – более миролюбиво сказала она, очевидно, решив сгладить впечатление, произведенное на меня ее холодным, резким тоном.

Она собственноручно плеснула в мою рюмку граммов пятьдесят «Реми Мартена» и откинулась на спинку глубокого мягкого кресла.

– Муза Григорьевна, я обсуждаю с вами, как вы выразились, сердечные дела вашей дочери только для того, чтобы хоть немного продвинуться в расследовании обстоятельств смерти Алексея Замуруева. Я далека от того, чтобы выносить какие бы то ни было моральные суждения и оценки. Моя задача – установить истину. Ваша дочь любила Замуруева, и он ее тоже любил, по крайней мере в течение какого-то времени. Он изменил ей с одной манекенщицей, работавшей в агентстве вашей дочери. Марина, узнав об этом, уволила эту манекенщицу…

– Дура, – неожиданно крикнула Муза Григорьевна, – вместо того, чтобы дать мальчишке натешиться, начала выслеживать его! О, господи! Я же вам говорила, – уже более спокойно произнесла она, – что вместо того, чтобы маневрировать и ловчить, моя дочь выходит на ристалище. Мужикам никогда не стоит показывать своих слабых мест, они все превратно толкуют, ими нужно управлять как марионетками.

– И вы управляли Алексеем?

– Пока мне это не надоело, – открылась наконец она. – Вернее, пока я не поняла, что этот мерзкий мальчишка вознамерился управлять мной.

Глаза Музы Григорьевны потемнели, в них закипало негодование. Она раздувала ноздри, что, признаться, ей очень шло. По-мужски, как водку, опрокинув рюмку коньяка, она успокоилась и подозрительно затихла. У меня мелькнула мысль, что сидящая передо мной женщина вполне сгодилась бы на роль расчетливой убийцы. А как же Терещенко? Она могла отомстить и Терещенко. Но ведь она, если верить ее словам, не вчера рассталась с Замуруевым… Несмотря на наличие у Киселевой-старшей мотива для свершения преступления, мне почему-то не верилось, что она может опуститься… до убийства? – вот именно. Когда речь заходит о такой женщине, пусть немного забавной в своем спесивом и призрачном желании крутить мужиками, отравление, нож или стрельба выглядят не то чтобы смехотворно и унизительно, но как-то абсурдно. Такая, как Муза Григорьевна, по прошествии месяца скорее всего забыла бы обо всем. Кем для нее был Замуруев? Я почему-то не могла поверить в то, что она питала к Алексею по-настоящему глубокие чувства.

– Вы знаете, что ваша дочь закатила скандал в квартире у Терещенко?

– Это она всегда умела, – пренебрежительно отозвалась Муза Григорьевна. – Но это ничего не значит, – насторожилась она, поняв, к чему я клоню. – Марина не способна на… на преступление. Она для этого слишком… Она выплескивается, понимаете, дает волю словам, эмоциям, но потом раскисает.

– Марина сказала мне, что в момент убийства находилась с Максимом Назаровым. – Я внимательно посмотрела на Музу Григорьевну. – Но он, как вы понимаете, не может являться свидетелем в полном смысле этого слова.

– Не знаю, что она в нем нашла? Я склоняюсь к мнению, что Марина затеяла с ним роман только для того, чтобы досадить мне. Я столько раз знакомила ее с замечательными молодыми людьми…

Я вспомнила о Лазаре и еле подавила улыбку, готовую растянуть мой рот до ушей.

– Досадить вам, чтобы отомстить за Алексея?

– Ну что вы, Ольга, такое говорите! – Она снисходительно посмотрела на меня и покачала головой. – Марина даже не подозревала, что я и Алексей…

Она замялась, плеснула себе еще коньяку и осушила рюмку.

– Вы так думаете или просто лжете? – в лоб спросила я.

– Какое это имеет значение? – с вызовом сказала она, глядя на меня в упор.

Я была так напряжена, что опьянения почти не чувствовала, Муза Григорьевна же точно трезвела после каждой проглоченной порции «Реми Мартена».

– Ваши подчиненные были в курсе ваших отношений с Замуруевым…

– Вы и до моих подчиненных добрались? – весело спросила Киселева. – А вы упорная!

– Спасибо, но меня сейчас интересует, как отнеслась Марина к вашему роману с Замуруевым?

– Проигнорировала, – лаконично ответила Муза Григорьевна. – Вы беседовали с Лазарем? – догадалась она.

– С ним.

– Тряпка, – дала Лазарю краткую, но сочную характеристику Киселева. – А что касается моих отношений с дочерью, то хочу сказать вам, что они никогда не были безоблачными или чересчур интимными… Я видела, что Марина переживает, но это только…

– …подзадоривало вас? – взяла я на себя смелость закончить за нее фразу.

– Чушь! – поморщившись, выпалила она. – Не подзадоривало никоим образом, просто я хотела доказать дочери, что Замуруеву грош цена, что он при любом удобном случае променяет ее на первую подвернувшуюся женщину, если, конечно, та не слишком уродлива… Лешка соблазнял и имел все, что двигалось, дышало и…

Язык у Музы Григорьевны стал заплетаться – все-таки коньяк брал свое. Она лениво поднялась, прошлась до столика, где стояла пепельница, и, взяв ее, вернулась на свое место. Закурила, предложила мне. Я поблагодарила ее. На дне красивой бронзовой пепельницы лежали три окурка, на одном из них был след темно-красной помады.

– Муза Григорьевна, где вы были вчера в полдень? – неожиданно для нее спросила я, стараясь сбить ее с толку этим вопросом и не дать времени придумать себе алиби.

– В банке, а что?

– Именно в это время вчера в квартире, что она снимала, была убита та самая Терещенко Лиля, которую ваша дочь месяц назад уволила с работы.

– А я-то здесь при чем? – Муза Григорьевна скептически пожала плечами. – Поверьте, я не имею к этому никакого отношения. Мне жаль эту девушку, жаль Алексея, хотя он и разочаровал меня, но что я могу сделать?

– Вы были на последнем показе Замуруева?

– Мы были там с Рудольфом, а что? Его осенняя коллекция мне, честно говоря, не понравилась, – манерно сказала она, выпуская струйку дыма. – Слишком много мишуры, разных деталей… Ничего солидного и элегантного.

– А кто может подтвердить, что вы были в банке?

– Мои подчиненные. Вы ведь наладили с ними контакт, – иронично сказала она. – Вам и карты в руки.

– Вы любили Алексея? – прямо спросила я.

– Это мое личное дело, – спокойно, но твердо произнесла Муза Григорьевна. – Он нравился мне, только и всего… Кроме того, хорошо трахался, – судорожно рассмеялась она.

Когда приступ нервного смеха прошел, она посмотрела на меня – очевидно, пыталась по моему лицу определить, какой эффект произвели на меня ее неожиданная откровенность и грубое словечко, которое эта изысканная дама не постеснялась произнести.

– А чем он вас разочаровал? – как ни в чем не бывало спросила я.

– Он неискренне ко мне относился. Ему нужно было склонить меня к одной сделке… Вернее, не ему, а его мафиозному родственничку. Замуруев изменял своей жене, и ее брат решил, прибегнув к угрозам и шантажу, надавить на Лешку, с тем чтобы он повлиял на меня в этом направлении. Речь шла о крупном банковском кредите. Я не пошла на это, можете отметить в вашей будущей статье, – усмехнулась она.

Так что же, выходит, Ложкин все-таки вполне мог прикончить Замуруева?.. Но зачем ему понадобилась Терещенко? А может, ее убил не тот, кто убил Алексея?

– Откуда вы узнали, что Замуруев получил от брата своей жены это задание?

– Замуруев любил мою дочь, она это знает. Я прослушала запись на автоответчике в ее квартире. Алексей признался ей во всем. Она не брала трубку, когда он звонил, избегала его. Все это после того случая с манекенщицей…

– Терещенко, – напомнила я.

– Вот-вот. У него не было никакой возможности поговорить с ней, кроме как через автоответчик. – Голос Музы Григорьевны заметно дрогнул. – Он сообщил ей о нас, рассказал, зачем, как он выразился, связался со мной… – Она хотела подавить захлестывающую ее горечь, но это ей не удавалось.

Я вдруг отчетливо поняла, что Киселева-старшая любила Замуруева так же, как и Киселева-младшая. Я испытывала сочувствие к ним обеим.

Я затушила окурок в пепельнице, присоединив его к четырем горелым собратьям, фильтры двух из них были к тому же основательно изжеваны, и вдруг мое сознание прожгло одно воспоминание. Это было как удар молнии. Вот так неожиданность! Сердце сначала робко затаилось в груди, словно прислушиваясь к свалившемуся на меня как снег на голову открытию, а потом неистово забилось.

– Муза Григорьевна, спасибо вам большое, вы очень мне помогли, простите, что отняла у вас столько времени! Спасибо за коньяк. – Я встала.

– Куда же вы?

– Вам нужно отдохнуть, – как помешанная затараторила я. – Вы оказали мне неоценимую услугу, согласившись принять меня…

Киселева остолбенело смотрела на меня.

– Ну хорошо, – поднялась она с кресла, – но я надеюсь, мы еще увидимся с вами?

Наверное, я ей приглянулась.

– Непременно. Еще раз спасибо и до свидания.

Мне пришлось подождать некоторое время, пока охранник уберет собачку. Я покинула особняк, чувствуя, что схожу с ума от радости и тревоги. Мне еще предстояло связать все концы, разложить все по полочкам и, самое главное, найти доказательства. Странно, но кристальная ясность, заполнившая мое сознание, действовала на меня опьяняюще. «Реми Мартен» тут был ни при чем. Я села в машину, включила зажигание, но, прежде чем тронуться с места, решила немного урезонить свое распаленное воображение. Я закурила и позвонила Кряжимскому. Он еще был в редакции и очень обрадовался, что я соизволила ему позвонить.

По дороге в редакцию у меня возникло ощущение, что за мной кто-то следит, но уже начало смеркаться, машины включили фары, и не было никакой возможности выяснить, так ли это.

Минут через десять я оставила «Ладу» на стоянке и направилась ко входу, совершенно забыв о своих подозрениях. Как выяснилось позже, совершенно напрасно. Я вошла в кабинет, где, кроме Кряжимского, сидящего за моим столом, никого не было, и сделала к нему несколько шагов. В это мгновение что-то ударило меня в голову, у меня подогнулись колени, сознание помутилось, и я провалилась в густое черное безмолвие.

Открыв глаза, я увидела над собой ослепительно белый потолок, освещенный лампами дневного света. Надо мной склонилось обеспокоенное лицо Марины.

– Сергей Иванович, – негромко произнесла она, – Оля очнулась.

Я подняла голову и села на кровати.

– Что со мной?

– Оленька, – кинулся ко мне Кряжимский, – тебе нужно лежать, в тебя стреляли.

– Муж Киселевой? – Я потрогала свою забинтованную голову.

– Откуда ты знаешь? – Кряжимский опустился на краешек кровати.

– Сопоставила некоторые детали, – сказала я. – Его поймали?

– Да, почти сразу… Я выбежал следом за ним, и мне удалось запомнить номер его машины. Я все-таки не понимаю, – сделал недоуменное лицо Кряжимский, – как тебе удалось вычислить его?

– В квартире, где жила Терещенко – помните, это та модель, которую уволила Марина Киселева? – я обратила внимание, что в пепельнице, стоящей на столе, лежит окурок с изжеванным фильтром. Когда я увидела такой же окурок в пепельнице в доме Музы Григорьевны, я вспомнила, что она мне говорила о душевном нездоровье ее мужа, предположив, что стрихнин он мог достать в клинике, где наверняка был частым гостем. Я сложила два и два, и у меня получилось четыре. Только я не ожидала, что Рудольф будет действовать так оперативно. В этом была моя ошибка.

– А как же Рудольф проник в квартиру к Терещенко? – недоуменно спросил Кряжимский.

– Просто позвонил, – сказала я, – а Лиля отперла. Когда она поняла, что это тот самый человек, которого она видела выходящим из комнаты Замуруева на показе, она, наверное, попыталась захлопнуть дверь, но было уже поздно. Рудольф затолкал ее в комнату, она сопротивлялась, сорвала вешалку. Но вы ведь знаете, сумасшедшие в некоторых случаях обладают просто нечеловеческой силой.

– Он во всем признался, – заметил Кряжимский, – и как он планировал убийство Замуруева, чтобы напакостить своей жене, у которой он всю жизнь был под каблуком, и как украл стрихнин у медсестры, когда та отвлеклась на несколько секунд, делая ему инъекции, и где купил пистолет с глушителем, чтобы разделаться с Терещенко, которая, на свою беду, видела, как он выходит из комнаты Замуруева после того, как добавил стрихнин в его бокал. Так что статья уже готова, – удовлетворенно закончил он.

– А что у меня с головой? – Я снова потрогала бинты.

– Пуля содрала кожу у тебя с головы и по касательной задела череп, – сказала Марина. – Врачи говорят, что ничего страшного. Тебе сделали укол, и ты проспала почти целые сутки.

– Да, – улыбнулась я, – опасная работа, надо подумать, не сменить ли мне ее? Кстати, как вы назвали статью? – Я посмотрела на Кряжимского.

– Как ты хотела – «Смерть на подиуме».

Сегодня с утра мне не повезло: на меня, подло выпрыгнув из рук, опрокинулось блюдце с вареньем. Хорошее было варенье, из крыжовника… Да что об этом говорить!

Я спешила и от нетерпения пританцовывала с утюгом вокруг гладильной доски. А все потому, что перед уходом на работу я собралась попробовать это варенье и оценить сладкие плоды своих трудов.

Вот и попробовала.

Будучи полностью готовой на выход, разодетая и в соответствующем моему благородному образу макияже я не захотела оставлять на вечер то, что можно было вкусить сейчас.

Ну а потом и началось самое интересное, связанное со срочным застирыванием и переодеванием! Как всегда, оказалось, что полного набора для выхода наготове нет, вот и пришлось мне срочно доводить до ума белую блузку.

Когда я вышла из квартиры, то хоть и сохранился у меня мой макияж и одета я была не хуже, чем до блюдечной провокации, но выражение лица я, похоже, имела настолько убойно-вампирное, что даже наша подъездная кошка Шалава, увидев меня, шарахнулась в угол и мяукнула оттуда весьма и весьма агрессивно.

Все мы, женщины, по утрам бываем озлоблены.

Особенно в такие дни.

Я еще не сказала, что сегодня понедельничек?

До редакции своей газеты «Свидетель» я добралась без дополнительных происшествий, и то слава богу!

В холле редакции меня встретила на стене афиша, оповещающая о выступлении сегодня вечером в нашем оперном театре Монсеррат Кабалье. А в пятницу этой афиши не было! Я непроизвольно вздохнула: выступление Монсеррат Кабалье вот уже несколько недель как стало моей тайной сердечной скорбью.

Мало чем могу я порадовать себя, сироту горемычную, в этой жизни. Вот и мечтала, что судьба даст мне возможность одеться прилично и сходить красивой на красивый вечер. Однако я себя останавливала тем соображением, что даме идти в одиночестве на подобное мероприятие – это нонсенс, диссонанс, моветон. Нехорошо то есть. А куда же мне деваться, разнесчастной, если в сей грустный период жизни я не имею кавалера, разделяющего со мною вечерние чаепития? Правильно, деваться мне некуда и приходится терпеть. Чем я и занимаюсь с грехом пополам.

Когда же Маринка – моя подружка и секретарша редакции – наконец меня убедила, что все мои соображения про отсутствие кавалера – чушь и ерунда и без него идти очень даже возможно, то оказалось, что билетов на концерт уже не достать и днем с фонарем и ни за какие деньги.

Вот так мы сами и подрезаем крылышки своим скромным желаниям. И остается Ольге Юрьевне только утешать себя, что и она, Ольга Юрьевна, могла бы выглядеть не хуже какой-нибудь французской принцессы в изгнании.

Я осмотрелась по сторонам. Помимо афиши мадам Кабалье, все остальное, по крайней мере внешне, было на своих местах и без изменений.

Сергей Иванович Кряжимский – патриарх нашей редакции, попивая чаек, задумчиво стучал по клавиатуре компьютера. Маринка проникновенно медитировала над новым номером журнала «Космополитен».

Ромка – наш курьер и сын полка – осваивал хитрющую науку компьютерной верстки.

Не хватало только Виктора, нашего редакционного фотографа, уехавшего в Москву на встречу однополчан-»афганцев». Но Виктор уже позвонил вечером в пятницу и предупредил в своем милом лапидарном стиле, что приезжает сегодня в обед.

Я сидела тогда на своем месте в своем кресле, никого не трогала, грустила, как вдруг раздался телефонный звонок. Я сняла трубку и проговорила в нее:

– Газета «Свидетель», главный редактор Бойкова Ольга Юрьевна. Здравствуйте.

– Это Виктор, – сухо ответили мне и продолжили: – В понедельник «девяткой». Нормально?

– Конечно, все нормально, мы тебя ждем, – сообщила я Виктору, и он отключился.

Бывший «афганец», Виктор по образу жизни был спартанцем, а по методу изложения своих мыслей человека лаконичнее, чем он, я не знала. Там, где можно сказать одно слово, Виктор обычно обходится жестом. Как он высказывает более длинные фразы – передать словами невозможно, потому что он их почти не употребляет. Однако после некоторого общения с ним становится все ясно. Вот и сейчас он позвонил мне из Москвы, куда поехал на встречу с однополчанами, и в буквальном переводе с его языка на общеупотребительный сказал следующее:

– Здравствуйте, Ольга Юрьевна, это Виктор. Я не побеспокоил вас? Ну и отлично. Я уже сделал все свои дела и возвращаюсь в понедельник фирменным тарасовским поездом номер девять, который приходит в два часа дня, как вы, разумеется, помните. У меня все нормально, надеюсь, и в редакции тоже, да? А у вас лично? А у Марины? Ну и слава богу. Ваш голос замечательно звучит по телефону, Ольга Юрьевна. Приятно было поговорить. До свидания.

Виктор – галантный мужчина, в этом ему не откажешь. К тому же он неоднократно выручал меня в сложных ситуациях, в которые нас заманивало мое неуемное любопытство. Тогда очень помогали его спецназовские навыки и холодная решительность.

Поздоровавшись со всеми в редакции, я прошла в свой кабинет. Испорченное с утра настроение обычно сохраняется таким надолго. В кабинете, бросив сумочку на приставной столик, я со вздохом села в рабочее кресло и поискала в боковом ящике заначенную пачку сигарет «Русский стиль».

Минуту спустя появилась Маринка с последними новостями и с «Космополитеном» под мышкой. Новости состояли в том, что никаких новостей еще не было по причине начала недели, а журнал, зажатый под мышкой, был раскрыт на странице, посвященной элитному женскому нижнему белью. Самая тема для газеты горячих новостей.

– А афиша откуда взялась? – стервозно спросила я ее, показывая, что от моего бдительного взгляда ничего утаить невозможно.

– Ромка приволок, нашел где-то. Ты кофе пить будешь? – спросила меня Маринка и, не дожидаясь ответа, направилась обратно к двери. Я хотела было для разнообразия отказаться, но подумала, что без кофе просто не смогу работать.

Зазвонил телефон, и я, схватив трубку, ласково сказала в нее, что главный редактор газеты слушает. Маринка остановилась на пороге. Ей, в отличие от меня, было интересно, кто же это звонит.

Звонила дама, требовательная и настырная.

– Вы самый главный редактор или вы только дежурный главный редактор? – задала она неординарный вопрос и, услышав мой ответ, очень значительно пообещала зайти в течение часа для важного разговора.

Я уже привыкла к подобным звонкам. Обычно люди, появляющиеся после таких предупреждений, долго и нудно мучили меня рассказами о мусорных баках, портящих, пейзаж под окнами, протекающих потолках и прочих кознях либо властей, либо наглецов-соседей.

– А давай я скажу, что тебя внезапно пригласили в мэрию? – предложила Маринка от дверей, подождав, когда я пожалуюсь ей на ожидающийся визит.

Я только слабо махнула рукой: чему быть, от того голову в песок не спрячешь. Все равно найдут.

Пока я курила, меня снова побеспокоили, но на этот раз без огорчений.

Медленно отворилась дверь, и показалась Маринка с подносом в руках. На подносе стояли две чашки, кофейник и блюдце с печеньем. Попридержав ногой дверь, Маринка прошла и изящно прикрыла дверь за собой. Вот в этом она вся – что бы ни делала, все получается изящно, стильно и со вкусом. Ей бы побольше рассудительности, а то много еще в ней, я бы сказала, тургеневского.

– Виктор приезжает, не забыла? – равнодушным голосом напомнила я ей.

– Точно! – вскричала она. – Ему уже есть срочная работа? – почему-то задала Маринка ненужный вопрос и опять не стала дожидаться от меня ответа. Она села на стул напротив меня и затараторила: – Я рада, что он наконец приезжает, нам нужны будут фотографии с праздника Дня города. Послезавтра открытие. Мы будем делать репортаж?

Я кивнула, пробуя Маринкин кофе. Как всегда, замечательный.

– Ну и отлично, – продолжила она. – А ты представляешь, вот тут написано, – моментально переходя на более интересную тему, она показала мне разворот «Космополитена», – что даже в самом дорогом шелковом белье все равно есть синтетические нити. – Я изобразила удивление. – Да! А вот смотри, какая вещь, – Маринкин голос, и так богатый интонациями, дополнился еще и легким придыханием, – комбинашка из шелка на тонких бретелях. Вырез слишком глубокий, тебе не кажется? – Я пожала плечами и скривилась. – На груди сплошной шифон, очень миленько, да? Ты почему молчишь? Тебе не нравится или что-то случилось?

– На меня с утра напало летающее блюдце… – ни к селу ни к городу проговорила я и с любопытством посмотрела, как у Маринки вытянулось лицо.

– Что ты сказала? – тихо спросила она.

Я махнула рукой:

– Обычный утренний загон обычной бизнесвумен. Не обращай внимания. Кофе у тебя получился отличный, а насчет синтетики в шелковом белье – хамство, что и говорить.

Маринка выдержала значительную паузу и, чуть отстранившись, пронзила меня взглядом, выстукивая при этом пальчиками по столешнице.

– Я думаю, что тебе пора замуж, – голосом дельфийской пифии наконец изрекла она.

– Я почему-то не уверена, что мне понравится это дело.

– Постепенно привыкнешь и к замужеству, – предсказала Маринка, и тут мы внимательно посмотрели друг на друга и расхохотались. Я со смехом рассказала Маринке про поведение крыжовника, а она предложила принести варенье на работу и жестоко уничтожить его общими усилиями.

Ритуал кофепития закончился взаимным примирением с жизнью. После этого мы вместе с Маринкой понесли поднос и чашки.

Мы немного задержались в общей комнате, посматривая на Ромку, пыхтящего перед компьютером, в это время дверь редакции отворилась, и в нее вошли две персоны. Первой прошла представительная полная дама приблизительно сорока – сорока пяти лет, державшая в руке коричневый кожаный портфель с блестящими замками. Одета она была в темно-синий костюм, неплохо на ней сидевший. Волосы дамы были авангардно выкрашены в небесно-голубой цвет, на носу сидели очки в тонкой золотой оправе. Мне посетительница сразу же не понравилась.

Дама сказала:

– Здравствуйте, господа. – И внимательно поверх очков осмотрела всех присутствующих, словно ожидая, что мы сейчас вытянемся и ответим ей дружным радостным хором.

Всем своим видом она мне напомнила страшную школьную училку, привыкшую к тому, чтобы перед ней трепетали. Но учителей здесь уже не боялся никто, поэтому максимум, чего она добилась, так это равнодушных взглядов и легких кивков в ответ на приветствие.

Следом за училкой появилась девушка – приблизительно наша с Маринкой ровесница. Она была бы приятной, если бы не презрительное выражение лица. Стройная, со светлыми длинными волосами, одетая в черные бриджи, легкую белую рубашку навыпуск и в сланцы.

Приподняв выщипанную правую бровь, девушка недоуменно осмотрелась по сторонам и скривилась. Она не нашла нужным поздороваться, но тут же громко объявила о своей тяге к прекрасному.

– Какой колхозник выбирал колер для стен? – как бы сама у себя спросила она и картинно пожала плечами. После этой заявки девушка медленно подняла правую руку вверх – сверкнул перстень на ее указательном пальце – и поправила волосы. Девица явно мнила себя по меньшей мере интеллектуалкой, да еще и княжеского происхождения.

Сергей Иванович ответил на приветствие дамы и спросил, чему мы обязаны столь драгоценным визитом. Ромка, игнорируя даму, вытаращил глаза на девицу, потому что колер выбирал именно он по каталогу фирмы «Тиккурилла». Маринкино лицо пошло пятнами, так как ей цвет стен очень нравился. Она опустила глаза, поставила поднос на стол и принялась зачем-то перекладывать бумаги на этом столе. Я, честно говоря, тоже немного растерялась от такой бесцеремонности.

Впечатление от наших гостей было не самое лучшее.

– У меня договоренность о встрече с вашим главным редактором, – пояснила дама Сергею Ивановичу, буравя его взглядом, видимо, недоумевая, как это он не встал при ее приближении и не засуетился вокруг нее.

Сергей Иванович бросил на меня быстрый взгляд, сразу понял по выражению моего лица, что я пока не готова к беседе, и указал даме на Маринку:

– Вот секретарь главного редактора, прошу вас, обратитесь к ней.

Я, оставаясь как бы невидимой для посетителей, потому что на меня никто из них не обращал внимания, тихо обошла вокруг и, поймав взгляд Маринки, кивнула ей. После чего прошла в свой кабинет. Почти сразу же вслед за мной влетела Маринка.

– Видала, какие помпезные? – выпалила она с порога, краснея от гнева. – Цвет ей, видите ли, не нравится, а у самой дешевый перстень, наверняка мамочкин, рубашка мятая и бриджи, как у… как у… в общем ясно, как у кого.

Я села в кресло, подперла щеку рукой и постным голосом произнесла:

– Не болейте снобизмом, Марина, это ведь тоже наши читатели. Вдруг они пришли поблагодарить нас за какую-нибудь удачную публикацию?

– Лучше бы мы печатали сказки для детей, – огрызнулась она. – Ты их примешь, что ли?

– Работа у меня такая, деваться некуда, – ответила я и отрегулировала высоту кресла. Когда имеешь дело с неприятными людьми, главное – сесть поудобнее, тогда тебя надолго хватит.

Маринка выровняла дыхание, подняла вверх голову и чинной походкой вышла из кабинета. Через приоткрытую дверь я услышала ее официальный голос:

– Представьтесь, пожалуйста.

– В чем дело, девушка? – надменно поинтересовалась дама, и Маринка плотнее прикрыла дверь.

Возможно, это нехорошо, но я порадовалась ее тактическому ходу: пусть немножко собьет спесь с «синей дамы». К тому же меня саму цвет наших стен очень даже устраивал. Евродизайн, современное сочетание цветов… Это еще вопрос, у кого проблемы со вкусом!

Маринка появилась опять и доложила:

– Николенко Юлия Афанасьевна, директор ПТУ номер 37.

– А где это?

– А я знаю? – вопросом на вопрос ответила Маринка и предупредила: – Я зову.

– Давай.

Дама вошла и удивленно уставилась на меня. А я на нее. Но не удивленно, а с вопросом в глазах, как и положено главреду солидной газеты.

– Какие сложности! – недовольно произнесла дама. – Еще один секретарь. А где же редактор наконец?

– Я главный редактор газеты, Бойкова Ольга Юрьевна, – представилась я, наблюдая, как высокомерие голубой дамы сменяется удивлением.

– Вот как? – пробормотала она. – Ну что ж, как пели в свое время: «Молодым везде у нас дорога..» Вы разрешите присесть?

– Да, пожалуйста, Юлия Афанасьевна. – Я сделала жест рукой, и она села напротив меня, положив свой портфель на колени.

Помолчав, мадам Николенко произнесла маленькую речь:

– Я давняя читательница и поклонница вашей газеты. – Она удостоила меня легким кивком, и я его тут же ей вернула. – Ваша активная жизненная позиция не может не привлекать всех честных людей, которые не могут быть равнодушными, в то время как…

… Речь продолжалась минут десять, и я успела заскучать, слушая ее. Подобные передовицы классно получаются у Сергея Ивановича. Но я их читать не могу, хотя и понимаю их необходимость.

К сути дела Юлия Афанасьевна перешла после многозначительной паузы, очевидно, данной для привлечения внимания аудитории. Я это поняла и изобразила требуемую реакцию, нахмурив брови и взяв авторучку.

– Появившееся сословие так называемых «новых русских» обращает пристальное внимание на свое поведение, в том числе и в плане морально-этическом…

Она сделала еще одну паузу, на этот раз угрожающую, и я нахмурилась больше, готовясь честно высидеть еще минут десять, но тут же про себя подумала: «А какого черта?»

– Я все еще не могу понять, уважаемая госпожа Николенко, в чем состоит ваше дело ко мне, – ровно произнесла я и значительно посмотрела на часы, постукивая ручкой по столешнице.

– Я бы хотела передать вам для публикации в вашей газете совершенно секретные документы, касающиеся прошлой жизни супруги одного из таких «новых русских», – понизив голос, проникновенно сказала она. – Люди аморальные должны быть наказаны. Вы как считаете?

Я осторожно кивнула, потому что пока не считала никак. В данном конкретном случае, разумеется.

Юлия Афанасьевна щелкнула замками портфеля и положила на стол красную картонную папку с завязками. Развязав их, она стала демонстрировать содержимое папки.

Передо мной легли три цветные фотографии. На всех была одна и та же женщина, одетая в танцевальный костюм: в блестящие узкие плавки и такой же узкий бюстгальтер с серебряной бахромой. На голове у женщины высился плюмаж из страусиных перьев, закрепленный на маленькой шапочке. Женщина была крашеной блондинкой с ярким макияжем на лице. Судя по фону, фотографии были сделаны в ресторане.

Юлия Афанасьевна разложила фотографии ровным рядом и молчала, ожидая моей реакции, а я в это время быстро соображала. Получить компромат всегда лестно и интересно, однако если он будет такого пошиба, то тут еще стоит подумать, нужен ли он?

Лицо женщины на фотографиях мне было совершенно незнакомо.

– Кто это? – спросила я.

Губы моей собеседницы презрительно дрогнули.

– Это Нина Карманова, жена Владимира Ивановича Карманова, президента «Спецстройкомплектации».

Имя это я знала. Владимир Иванович создал свою фирму на развалинах бывшего государственного предприятия, которое он возглавлял в прошедшие времена. В отличие от коллег, он сумел не только удержаться на плаву в новых условиях, но еще и выбиться в ведущие предприниматели города и области. А еще мне было известно, что Владимир Иванович откровенно в политику не лез, по крайней мере ни в одном скандале он не упоминался. К тому же компромат мне предлагали какой-то непонятный… если не сказать, несерьезный.

– Когда сделаны фотографии? – спросила я.

– Десять-одиннадцать лет назад, – ответила Юлия Афанасьевна, – после замужества Нина закончила свою… м-м-м… артистическую деятельность.

– А что здесь криминального? – удивилась я, рассматривая в общем-то невинные фотографии.

Юлия Афанасьевна хмыкнула:

– Может быть, это и было в порядке вещей тогда, когда Ниночка, – это имя она произнесла с откровенной ненавистью, – вертела своей задницей в кабаках перед пьяными кобелями, но сегодня, будучи на виду, выступая по телевизору и агитируя за сбор средств на детские дома, все это смотрится совсем по-другому.

Юлия Афанасьевна протянула мне еще несколько фотографий. На них была изображена приятная моложавая женщина, примерно сорока лет, при выходе из машины и в кафе.

Я быстро просмотрела все, что мне было предъявлено. Компромат, конечно, был, мягко говоря, условным. Но впечатление сумасшедшей Юлия Афанасьевна не производила. «Директоров ПТУ, наверно, проверяют «на дурочку», – подумала я, – но то, что она мне показывает, для газеты не имеет смысла. Если только, – я внимательно посмотрела на мою собеседницу, – если только она не хочет проплатить заказную статью против этой Нины».

– Почему вы начали собирать документы, – так назвала я то, что мне показали, так как компрой эти фотографии не были, потому что самое интересное в них только подразумевалось, а это уже не факт, – именно на Нину Карманову?

– Надо же с кого-то начинать, верно? – вопросом ответила мне Юлия Афанасьевна. – К тому же такой вопиющий пример…

Я хотела уже сложить все аккуратной стопочкой и вернуть владелице, но одна фотография привлекла мое внимание. На ней Нина была снята в каком-то кафе в обществе молодого полноватого мужчины с грустными глазами и кучерявой порослью на голове, торчащей от висков в стороны и вверх, словно его током шарахнуло. Я прекрасно знала обладателя этой непослушной шевелюры. Это был мой стариннейший знакомый Фима Резовский.

– Представительный мужчина, – одобрительно улыбнулась Юлия Афанасьевна. – Вот и подумайте: что может делать в его обществе приличная замужняя дама в кафе три раза за один месяц? Если это дама приличная, конечно.

Я и подумала, но о другом. Фима был начинающим адвокатом и работал у своего папы, тоже адвоката. А папа специализировался на имущественных спорах богатых наследников. Таким образом, абсолютно бестолковое дело, каким оно мне представлялось раньше, теперь заставило меня помедлить с оценкой. Возникло впечатление, что здесь что-то нечисто.

Заметив перемену в моем настроении, Юлия Афанасьевна бросилась в атаку с новой силой. А уж давить на мозги она умела: видно, сказывался опыт работы с непослушными учениками. Наконец мы с ней договорились о том, что я оставлю у себя фотографии и в течение трех дней приму решение. В том смысле, что беру я их для публикации или нет. Печатать предъявленный мне «компромат» я в любом случае не собиралась, но благодаря ему у меня появился повод для встречи с Фимой. Разговор с ним и должен был помочь мне разобраться в этой непонятной истории. Мадам Николенко вытребовала с меня расписку в получении «документов» и, откланявшись, закончила свой визит.

Провожая надоевшую мне гостью до дверей своего кабинета, я почувствовала себя очень утомленной. Попрощавшись с дамой, я бросила взгляд на редакцию.

Девица, составляющая эскорт Юлии Афанасьевны, восседала на стуле рядом с Ромкой, покачивала ногой и, позевывая, смотрела на его занятия. Гонору в девочке было выше крыши, а вот мысль в глазах отсутствовала. Я была уверена, что она ничего не понимает в компьютерах. И во всем остальном, похоже, разбирается тоже весьма слабо.

– Ты все, что ли, мамуль? – лениво спросила девица Юлию Афанасьевну.

– Да, Светочка, пойдем, – строго ответила «мамуля», и я тут же прикрыла дверь кабинета, будучи не в силах видеть их обеих.

Вернувшись к столу, я снова села в кресло и взяла из ящика пачку с сигаретами. Я поймала себя на мысли, что закурить в присутствии этой мымры я просто не решалась. Очень недовольная собой, я сделала это сейчас.

Влетела раздраженная Маринка.

– Ну как? – с разбегу крикнула она.

Я только махнула рукой, вздохнула и приложила пальцы к затылку.

Маринка подошла и развернула к себе фотографии.

– Дай закурить, – попросила она, присаживаясь на стул.

Я протянула ей пачку. Маринка выбила сигарету и, показывая на фотографии, спросила:

– Это она принесла?

Я молча кивнула.

– А зачем?

– Говорит, что это компромат на жену одного крутого бизнесмена. Жена работала в каком-то варьете до замужества десять лет назад.

Маринка вытаращила глаза и еще раз посмотрела на мой улов.

– Все ясно, – наконец сказала она, прикуривая. – У этой тетеньки от пэтэушников чердак вскипел. Обычное дело, между прочим, среди педагогов. Вот, помню, в школе у нас была одна такая…

Я, не слушая, вытащила из верхнего ящика стола три визитницы и начала перелистывать страницы в поисках визитной карточки Фимы Резовского. Как и должно было быть, его карточка оказалась на последней странице последней визитницы. Я набрала номер Фиминого рабочего телефона.

После нескольких гудков трубку взяла секретарша и стала выпытывать, для чего мне нужен Ефим Григорьевич. Я сказала, кто я и где работаю, пояснив, что все остальное предназначено только для ушей Ефима Григорьевича. Метод сработал, и меня соединили с Фимой.

– Привет, Оль! – радостно отозвался он и тут же начал врать: – Я звонил тебе раз десять, а тебя вечно на месте не бывает. Ты куда пропадаешь?

– Ты знаешь, Фимочка, – спокойно проговорила я, – я так устала ждать, когда ты пригласишь меня в кафе, что решила это сделать сама…

Посмотрев на ошарашенную этими словами Маринку, я чуть не рассмеялась и, чтобы сдержаться, затянулась сигаретой.

Фимочка на том конце провода молчал почти десять секунд – для него это весьма приличное время, – но и он очухался.

– Ну наконец-то получилось, – бодро произнес Фима. – Я всегда говорил, что лучше чуть-чуть подождать, чем долго-долго уговаривать. Значит, встречаемся и обедаем вместе?

– Уступаю напору, – ответила я. – Рулите, мужчина: когда и где.

Фима порулил, и мы договорились встретиться с ним в кафе «Арфа» на проспекте. Но только завтра, потому что сегодня Ефим Григорьевич днем был занят, а вечером очень занят – он, видите ли, шел в театр на концерт Монсеррат Кабалье.

Я пожелала ему приятно провести время, и он поклялся позвонить мне завтра утром.

Положив телефонную трубку, я задумчиво посмотрела на Маринку.

– Что? – сразу же испугалась она, схватившись за сердце.

– Неправильный сегодня день, ненормальный, – пояснила я. – Сначала взбесилось варенье и устроило на меня покушение, потом пришла синяя мегера и все мозги мне истрясла, работать не хочется даже… Хотя это у меня в последнее время хроническое, – тише добавила я.

– Будь оптимисткой, – заспорила Маринка, – может быть, мы в ее возрасте еще чуднее станем. И почему сразу «мегера»? Мне она, например, с первого же взгляда напомнила Мальвину – девочку с голубыми волосами… Просто она постарела немножко…

– А кто же из нас Буратино? – осторожно поинтересовалась я и угрожающе взглянула на Маринку.

– Ромка! – выпалила она после секундного замешательства.

Мы рассмеялись. Тут приотворилась дверь и заглянул – легок на помине – Ромка.

– Ольга Юрьевна, – страшным шепотом доложил он, – к вам пришел сержант милиции!

– Убежать успею? – таким же шепотом спросила я.

– Он уже здесь, – жалобно скривившись, ответил Ромка, не сразу поняв мою шутку.

– Тогда зови, – сказала я и убрала фотографии, оставленные мне постаревшей Мальвиной, в свою сумку.

Маринка отошла к окну и выглянула в него. Она, похоже, решила сэкономить время на расспрашивание и просто послушать, что мне скажет нежданный милиционер.

– А там что-то случилось, – сказала она, глядя из окна вправо по улице, но тут дверь опять отворилась и вошел сержант.

Он был полный, сутулый и небольшого для мужчины роста – что-то около метра семидесяти вместе с фуражкой.

– Сержант Григоренко, – козырнул он и осмотрелся. – Мне нужен главный редактор, это вы? – правильно угадал он и подошел к столу.

Я согласилась с его гипотезой и пожелала узнать причину визита.

Он вынул из бокового кармана кителя блокнот, полистал его и спросил:

– К вам недавно заходила гражданка Николенко Юлия Афанасьевна?

– Да, – ответила я и растерянно взглянула на Маринку. Маринка подошла ближе и встала рядом с сержантом, глядя на него сверху вниз.

– А в чем дело? – спросила она.

– Вы тоже главный редактор? – уточнил сержант.

– Нет, я секретарь…

– Вы нам нужны, девушка, – не обращая внимания на Маринку, продолжил сержант, не сводя с меня немигающих строгих очей. – Придется пройти в отделение и дать показания.

– Разрешите узнать, в связи с чем? – официальным тоном полюбопытствовала я.

– На эту… – сержант снова заглянул в блокнот, – Николенко был совершен наезд, ее сбила машина и уехала с места происшествия. Ее дочь показала, что мать долго общалась с вами как раз перед этим. Нужно будет дать показания, – повторил он.

На все про все в районном отделении милиции ушло почти два часа. Одно ожидание заняло примерно минут тридцать. Если судить только по этому, то я оказалась действительно очень нужной свидетельницей.

Меня посадили в коридоре перед кабинетом на стул, рядышком с двумя девицами, тоже ожидающими своей очереди. Они сначала стрельнули у меня по сигарете, потом спросили, под кем я работаю. Когда узнали, что я тружусь самостоятельно и независимо, просветили меня, что это небезопасно, потому что клиент нынче пошел бешеный и может запросто голову оторвать.

Этой интересной беседе, к моему сожалению, не суждено было затянуться. Наверное, работники РОВД бдительно следили за нравственностью своих посетителей, потому что меня наконец пригласили зайти.

Утомленного вида капитан, пожилой, лысый и постоянно вздыхающий, задавал мне вопросы, выслушивал ответы, потом повторял те же вопросы в другой форме. К концу разговора, заразившись от него, я тоже начала вздыхать. Так мы и расстались с ним, напоследок повздыхав особенно тяжко. Я вынесла из его кабинета два важных соображения: Юлия Афанасьевна осталась жива, находится в больнице, и дело тут явно нечисто.

Вернувшись в редакцию, я обратила внимание, что уже второй раз за сегодняшний день захожу сюда в плохом настроении.

Не хотелось бы, чтобы это вошло в привычку.

Проходя опять мимо цветастой афиши с портретом Монсеррат Кабалье, я показала язык этой крупной тетеньке: слишком уж радостно она улыбалась, и это начало раздражать.

В редакции был обеденный перерыв: пахло кофе и никого не было на месте.

Маринка обнаружилась в моем кабинете усердно потчующей приехавшего Виктора бесконечными пирожками и пирожными, поданными к кофе.

Они сидели за маленьким столиком около окна, и, когда я вошла, Маринка взглянула на меня со странным выражением на лице.

«А вот меня она угощает только печеньем, и то через день», – злопамятно подумала я.

Виктор кивнул мне и спросил:

– Нормально?

– Да, конечно, – ответила я, присаживаясь к ним.

Маринка поставила передо мной чашку и, наливая кофе, радушно спросила:

– Пирожное будешь?

– Ага, – согласилась я, опять подумав, что, не будь Виктора, не было бы и пирожных.

– Рассказывай скорее, – нетерпеливо потребовала Маринка. – Ее насмерть задавили, да? Пьяный какой-нибудь?

– А вот это и неизвестно, – сказала я. – И вообще история вырисовывается туманная…

Маринка смотрела на меня во все глаза и так увлеклась, что немного пролила кофе мимо чашки. Ойкнув, она вытерла стол тряпкой.

– Туманная и интересная, – продолжила я. – Древняя «копейка» желтого цвета сбила нашу Мальвину сразу за поворотом от редакции. Скорее всего это произошло случайно. Парень, проходивший мимо, хотел вырвать у нее портфель. Она его не выпустила из рук, и он толкнул ее на дорогу. Парень схватил портфель и удрал в проходной двор, а машина уехала, не останавливаясь.

– Мерзавцы! – резко высказалась Маринка. – Что у нее было в портфеле-то? Какие-нибудь бумажки из ее ПТУ да еще расческа, наверное. Она же бюджетница, хоть и начальник…

Виктор взял пирожок и молча кивнул, соглашаясь с Маринкиной оценкой, да и я была бы согласна, если бы не один момент.

– Единственный свидетель, который видел все и сразу вызвал «Скорую» и милицию, – продолжила я, – оказался заместителем начальника службы безопасности фирмы «Спецстройкомплектация». А хозяин этой фирмы – тот самый крутой бизнесмен, на жену которого Юлия Афанасьевна сегодня предложила мне компру.

– Ни хрена! – сказала Маринка. – Я думаю, что-то здесь нечисто.

– Да, – кивнув, подтвердила я. – Случайны ли такие случайности?

– Нет, а дочка ее как?

– Да никак, – ответила я, – после того как сбили «мамулю», она стояла и орала, пока врачи с милицией не приехали и не отвлекли ее от этого занятия. Дочка и рассказала следователю, что они были здесь и Юлия Афанасьевна имела со мною долгий разговор. Поэтому меня и пригласили. Не будь парня, отнявшего портфель, все было бы ясно: обыкновенное ДТП. Но вырванный портфель у человека, вышедшего из редакции «Свидетеля», – это подозрительно. Скоро выборы, и все ожидают провокаций.

– Ты рассказала, о чем была беседа? – напряглась Маринка.

– Я очень подробно рассказала все, – усмехнулась я. – Только не о фотографиях. Это дело мне самой стало интересно. Думаю, что и Юлия Афанасьевна не расскажет до встречи со мной. Она сама назвала их совершенно секретными документами.

Мы помолчали немного. Виктор сделал неуловимое движение, Маринка взглянула на него и хлопнула себя по лбу ладонью.

– Кстати! – воскликнула она. – Совсем забыла! Пока выбрось из головы эту историю. У тебя есть шанс закончить этот день приятно. Я бы даже сказала, что тебе сказочно повезло.

– Да ну? – удивилась я, отпивая кофе. – Неужели мне достанется последнее пирожное?

– Оно достанется Виктору, – значительно ответила Маринка, – потому что у нас с Виктором для тебя есть сюрприз! – торжественно объявила Маринка, и я с любопытством посмотрела на них. Виктор сидел с непроницаемым выражением лица, а Маринка смутилась и опустила глаза.

– Виктор тебе из Москвы привез подарок. То, что ты хотела…

С этими словами она подала мне…

– Билет на Монсеррат Кабалье!

Тут уж пришла моя очередь смутиться. Я, не веря своим глазам, взяла билет, рассмотрела. Боже мой, он еще был и в ложу первого яруса!

– Спасибо тебе, Виктор, – растроганно сказала я. – Это ты в Москве достал? Откуда, интересно, там билеты в наш оперный театр? – вслух подумала я.

Виктор отрицательно качнул головой и покосился на Маринку.

– Он его в поезде у попутчика выиграл в карты, – тут же перевела она его ответ.

Я улыбнулась, но осуждающе поцокала языком:

– Виктор, ты играешь в карты с незнакомыми людьми, да, наверное, еще на деньги?

– Я ему уже все высказала, – продолжила Маринка. – Но тот сам предложил и проигрался в пух и прах.

Она помолчала, подумала и занудно добавила:

– Хотя это, конечно, не оправдание.

Сам Виктор в это время спокойно грыз печенье, и, как обычно, было непонятно, участвует он в разговоре или нет.

– А когда начало концерта? – вдруг очнулась я от обсуждения мужского поведения.

– В семь тридцать вечера. В чем пойдешь? У тебя есть что надеть? Ведь сама понимаешь…

Еще полчаса заняли всякие мелкие женские проблемы, и сейчас уже отсутствующий взгляд Виктора был вполне уместен.

– Прилично ли одной идти? – опять налетела на меня дурь неуверенности, когда мой гардероб уже был обсужден во всех подробностях.

– Прекрати сейчас же! – Маринка резко рубанула воздух ладонью. – Сколько раз тебе говорить: это даже плюс. Познакомишься там с приличным человеком. Это уж я тебе гарантирую, если только отвлекаться не будешь на всякую ерунду.

– На Монсеррат Кабалье, например, – уточнила я, – да?

Маринка опять махнула рукой и, оседлав свою любимую тему, начала мне объяснять методику охмурения, прямо как дурочке какой-то:

– Это же очень просто! Нужно выбрать объект воздействия и целенаправленно спровоцировать его на помощь. Попросить, например…

– Мужчина, помогите, пожалуйста, подтянуть чулок, – закончила я.

Мы рассмеялись и решили, что Виктор будет моим временным мужчиной. Он проводит меня на моей «Ладе» до дверей театра, а потом встретит после окончания концерта.

Я тут же собралась и умчалась домой приводить себя в соответствующий вид.

Не знаю, как для других, а для меня посещение театра – словно визит на светский раут. Редко в нашей хлопотной и в общем-то скучной жизни выпадают такие удовольствия. Я не про Кабалье, я про выход в люди.

Для этого выхода я выбрала длинное вечернее шелковое платье темно-синего цвета, без рукавов и с открытой шеей. По бокам – два разреза. На ногах – элегантные туфли. На мне все вообще-то смотрится хорошо, умею я выглядеть стильно, но туфли эти действительно были бесподобны. Мягкой черной кожи, с очень удобным каблуком средней высоты. На шее – тонкая цепочка, на запястье правой руки – еще одна. На левой руке часы. В руках сумочка черного цвета. Прическа самая простая: волосы по плечам. Слава богу, мне есть что показать людям.

Я так себе нравилась, смотрясь в зеркало, что даже никуда идти не хотелось, честное слово. Так бы стояла и смотрела, но подошло время, позвонил в дверь Виктор и нарушил мое самолюбование.

За полчаса до начала концерта мы подъехали к оперному театру и остановились почти напротив его парадного входа, рядом с другими машинами. Тут были в основном иномарки, и моя «Лада» выглядела в этом обществе, как грустный укор, напоминающий об отсутствии патриотизма у состоятельных граждан.

Я посмотрела на ярко освещенные окна театра и оглянулась на Виктора: догадается ли он открыть дверь даме и проводить ее до входа или придется подсказать?

Подсказывать не пришлось.

Виктор вышел из машины, обогнул ее и открыл мою дверцу. Придерживая край платья пальчиками правой руки, я протянула ему левую. Признаюсь: в этот момент я так прекрасно себя ощущала, что казалось, будто на мой выход заиграли фанфары. Ничего такого, конечно, не было, да и Виктор не тянул на светского льва. Но по крайней мере его можно же было принять за шофера? Можно.

Мы прошли вместе до театра и поднялись по ступенькам к высоким распахнутым дверям.

– Ладно, Виктор, – сказала я, – я пошла. Жду тебя после окончания у выхода, да?

Он кивнул, и я, повернувшись, прошла мимо старушки-контролера, показав ей билет.

– Вам налево и вверх по лестнице, – сказал она мне, и я повернулась и неторопливой походкой направилась к своей ложе.

В первом ярусе суетилась еще одна старушка с пачкой программок, прижимая их к груди. Ни о чем не спрашивая, она просто выхватила у меня билет, посмотрела в него и махнула рукой:

– Вам туда. Проход с номером пять.

Я шла и удивлялась тому, как оказалось все просто и ясно. Ни о чем не нужно спрашивать, все покажут и так.

Ложи ограждались от фойе тяжелыми плюшевыми шторами бордового цвета с ламбрекенами и большими золотыми кистями. Внутри лож виднелись мягкие стулья. Гобелен был не первой свежести, конечно, но смотрелся прилично.

Я проследовала к своей ложе номер пять, вошла в нее, и непроизвольно у меня вырвалось тихое восклицание:

– О-о!

В ложе уже находилось человек пять-шесть. В основном они мне не были знакомы, но у самого входа лицом ко мне стояли Фимочка Резовский с Ниной Кармановой. Нину я узнала, потому что очень внимательно рассматривала именно ее фотографии сегодня. Ну а как выглядит Фимочка, я помнила и без фотографий.

– Боже мой! – воздел персты к потолку Фимочка и радостно улыбнулся мне, повторив еще раз: – Боже мой!

Насколько я помнила, Фимочка всегда тяготел к пышной театральности.

– Не путайте меня с ним, – поправила я Фиму. – Меня зовут Ольга.

– Я прекрасно помню, – ответил он, не поняв моей шутки, и представил меня своей спутнице.

– Нина, – улыбнулась она, и я как-то сразу прониклась симпатией к этой приятной женщине.

Нина была одета в светло-серый костюм – пиджак, юбка – и черные туфли. Минимум косметики, минимум аксессуаров.

– Вы знакомая Ефима Григорьевича? Тоже адвокат? – спросила меня Нина, но Фимочка не дал мне ответить.

– Что вы, Нина Петровна, – замахал он руками, активно возвращая внимание окружающих к своей персоне, – Ольга у нас звезда первой величины в журналистском мире. Газету «Свидетель» знаете? Так это все она!

Сзади послышалось негромкое деликатное покашливание. Я оглянулась.

– А это мой муж, Владимир Иванович, – представила меня Нина высокому седому джентльмену в темном костюме.

Ну а потом пошло-поехало. Оказалось, что весь клан Кармановых присутствует сегодня на концерте.

Я познакомилась с бойкой пухлой рыжеволосой девицей по имени Ирина – дочерью Нины и Владимира Ивановича, с ее женихом Ильей – тощим сутулым очкариком с двумя толстыми золотыми цепочками на тощей шейке. Тут же присутствовала и строгого вида женщина лет тридцати пяти по имени Маргарита Львовна. Она была секретарем Карманова. Последним мне был представлен сухой мрачного вида мужчина в костюме без галстука.

– А это Александр Петрович, наш ангел-хранитель, – представила мне его Нина Петровна, – но мы его зовем просто Боксер…

Ангел ничего мне не сказал, только кивнул и посмотрел куда-то в сторону.

Тут прозвучал третий звонок, и освещение в зале начало меркнуть. Мы наконец-то стали рассаживаться. Честно говоря, недолго длился весь ритуал знакомства, но я уже успела здорово устать. Все это от неожиданности, конечно. Слишком много оказалось сегодня связано с присутствующими здесь людьми.

Мое место было почти с самого края, и я порадовалась этому. Фимочка сел рядом с Ниной, через одного человека от меня, и я была надежно ограждена от его словесной невоздержанности. Слева от меня сел Илья, сзади Маргарита Львовна, сзади справа – Боксер.

Свет в зале погас – и действо началось.

Концерт продлился неполные два часа при одном антракте и оставил великолепное впечатление. Здорово, что я сюда все-таки попала!

Ирина Карманова в антракте подошла ко мне, и через пять минут мы уже с интересом болтали на разные темы. А еще через десять минут, уже к началу второго действия, она, очевидно, посчитала меня своей новой подружкой и даже попросила упорно молчавшего Илью пересесть поближе к своей будущей теще. Ирина решила стать моей соседкой. Фима, видя такое дело, все свое внимание сосредоточил на старшем поколении Кармановых – Нине Петровне и Владимире Ивановиче.

Как только окончился концерт, как и положено у нас, после бурных аплодисментов, все встали, сгрудились и заторопились к выходу.

Идя по фойе, мы с Ириной продолжали болтать о какой-то ерунде. Меня события сегодняшнего дня, усиленные ударной дозой знакомства со всеми действующими лицами, привели в несколько дезориентирующее состояние. Смешно сказать: я забыла свою сумочку на стуле и сообразила это, только когда услышала сзади голос Нины:

– Никто ничего не забыл, девушки?

Я сделала движение левой рукой, собираясь поправить сумочку, обычно висевшую на плече, и только тут заметила, что сумки нет.

Обернувшись, я заметила Боксера, подходившего с моей пропажей. Он улыбнулся и пошутил:

– Разрешите, я ее и дальше проконвоирую? До выхода, так сказать. – Его голос, услышанный мной впервые, оказался тонким и тихим, под стать его легкой фигуре.

– Давайте уж я ее возьму на поруки, – предложила я, и он не стал спорить.

Выйдя на улицу, мы попрощались, причем Владимир Иванович, задержав мою ладонь в своей, неожиданно произнес:

– Ирочка вам не сказала, что завтра вечером у нас дома намечается небольшой прием по поводу годовщины нашей с Ниной свадьбы…

– Бли-ин! – Ирина рассмеялась. – Совсем забыла, представляешь, па? Обязательно приходи, Оль! Ладно? Будет классно!

Я не успела ей ничего ответить, как Владимир Иванович закончил:

– Молодежи у нас будет маловато, так что милости просим. Вы знаете, где мы живем?

Неизвестно откуда вынырнул Фима.

– Я созвонюсь с Ольгой Юрьевной, и, если она не против, – он покосился на меня, – мы можем приехать вместе, я ее подвезу.

– Спасибо за приглашение, – поблагодарила я Владимира Ивановича.

– Спасибо – да или спасибо – нет? – уточнил он.

– Да брось ты, приезжай, – подхватила меня под руку Ирина. – Па побудет только пару часов и уедет. У него встреча в Ганновере. А мы с тобой отдохнем нормально. У моего Илюшки приличных знакомых нет, все какие-то братки приблатненные…

– Скорее да, но давайте доживем до завтра? – предложила я, потому что совершенно не представляла, как нужно одеваться на вечера к нашим миллионерам.

Внезапно Боксер, стоявший до этого спокойно за спиной Владимира Ивановича, вышел вперед. Его взгляд застыл где-то у меня за плечом. Я оглянулась и увидела подходящего к нам Виктора.

– За мной уже пришли, – объяснила я, честно говоря, радуясь поводу побыстрее смотаться.

Боксер немного расслабился, но я видела, как он обшарил Виктора профессиональным взглядом и после этого внимательно посмотрел на меня.

Увидев, что я смотрю на него, Боксер кивнул:

– Качественный бодигард.

– У тебя есть телохранитель! – с восторгом прошептала Ирина. – Я его тоже приглашаю! – внезапно выдала она и шагнула к Виктору.

– Нет, это… – я замялась, но быстро нашлась: – Виктор, сотрудник нашей газеты. Правда, несколько раз он спас мне жизнь, – с легкой небрежностью произнесла я, сама радуясь тому, как лихо у меня это получилось.

– Да-а? – уважительно протянула Ирина, оглядывая сухую, подтянутую фигуру Виктора. – Ирина, – сказала она, протягивая ему руку.

Виктор бросил на меня быстрый взгляд, Иринину руку пожал, но внешне не проявил никакого интереса к этой рыжей нахалке.

– А на тебя были покушения? – опять повернулась ко мне Ирина, но я уже окончательно решилась на побег.

– Извини, мне уже пора, – сказала я ей и попрощалась с остальными. – Потом еще поболтаем…

Мы с Виктором направились к моей «Ладе». Я чувствовала себя очень и очень уставшей. Хотелось домой, и, пока мы шли к машине, я уговаривала себя по приезде не сразу брякнуться спать, а обязательно сначала принять холодный душ. Для поддержания спортивной формы.

Мы сели в «Ладу», и Виктор уверенно начал выводить ее из ряда со стоянки. Наша машина была одной из первых, выезжающих на дорогу, никто не мешал, и выезд получился у него быстро и аккуратно.

Развернувшись, Виктор поехал в сторону моего района.

Я, удобно устроившись на сиденье рядом с Виктором, открыла сумочку, чтобы достать пачку сигарет. Внезапно меня что-то ослепило. Я подняла глаза.

Темная громада «КамАЗа», до этого стоявшая сонным монстром впереди, вдруг вспыхнула своими фарами и быстро двинулась на нас.

Виктор резко кинул «Ладу» влево, «КамАЗ» повторил этот маневр. Желтые огни стали огромными, и я от ужаса закрыла глаза.

Виктор попытался уйти на тротуар, но не успел. Раздался сильный удар, «Лада» вздрогнула, меня швырнуло влево на Виктора, и я схватилась руками за его плечо.

И внезапно стало тихо. Я открыла глаза и подняла голову. Виктор вопросительно посмотрел на меня.

– Ты как? – шепотом спросила я его.

– Нормально, – тихо ответил он и пошевелил плечом. Я выпрямилась, отпустила его, а Виктор попытался открыть свою дверь.

Толкнув ее несколько раз, он повернулся ко мне.

– Туда смотри! – резко сказал он, показывая пальцем в сторону театра. Я быстро обернулась, стараясь понять, что он имеет в виду. В это время Виктор ударом локтя разбил стекло со своей стороны. Я вздрогнула и повернулась к нему. Вот хитрюга: заставил меня отвернуться, ничего не объясняя. Улыбнувшись мне, Виктор быстро выдернул и выкинул осколки, застрявшие в раме окна, и вылез через него из машины.

Обежав «Ладу» спереди, он осмотрел ее помятую справа физиономию и прыжком поднялся к нависшей над нами кабине «КамАЗа». Через полминуты я уже увидела его около задней левой двери «Лады».

Эта дверь, очевидно, помня, как поступили с передней левой, не стала сопротивляться и открылась без применения резких движений.

Я закрыла сумочку, из которой так и не успела достать сигареты, и подала ее Виктору. Сама же вылезла почти без его помощи. Только на последнем этапе пришлось опереться на его руку.

Я полной грудью вдохнула вечерний воздух и осмотрелась. Со стороны театра, от которого мы так и не сумели далеко отъехать, к нам бежали люди. Вдали на дороге, за кормой стоящего «КамАЗа», замелькали огни милицейской машины. Она быстро приближалась.

– В «КамАЗе» все живы? – спросила я Виктора, чтобы только не молчать.

– Нет никого, – ответил он, закуривая.

Я даже тихо присвистнула от его ответа: ну и веселенький же выдался сегодня понедельничек! И он ведь еще не кончился.

Глядя на Виктора, я вспомнила, что тоже давно хочу курить. Открыла сумочку, пошарила в ней рукой, вытащила пачку «Русского стиля». Доставая из нее сигарету, я заторможенно подумала, что в сумке у меня лежит что-то непонятное. Открыла ее шире и извлекла толстый почтовый конверт, явно мне не принадлежащий! Он был не запечатан. Кинув сигареты обратно в сумку, я раскрыла конверт и увидела в нем пачку долларов.

– У вас все нормально? – раздался тихий голос почти у меня над ухом. Я вздрогнула и быстро повернулась. Передо мной стоял Боксер.

Не спуская с него глаз, я уронила свою находку в сумочку и тут же закрыла ее.

– Более или менее, – ответила я Боксеру и добавила: – Спасибо.

Посмотрев на сигарету, которую все еще держала в руке, я подумала, что доставать зажигалку не буду. Она наверняка на самом дне сумочки, а мне не хотелось, чтобы Боксер разглядел мою находку.

– Дайте, пожалуйста, прикурить, – попросила я Боксера.

– Увы, – он пожал плечами, – не курю.

– Вы живы?! – послышался взволнованный голос Ирины. Она появилась почти сразу же после Боксера, запыхавшаяся и страшно заинтересованная таким неординарным событием. Не каждый день у нее на глазах знакомых журналисток пытаются погладить по головке колесом «КамАЗа».

Подъехавший милицейский «уазик» затормозил рядом с нами, и из него вышли два блюстителя порядка, на ходу доставая трубки для определения качества нашего с Виктором дыхания.

Со стороны «КамАЗа» послышался топот. Мы все оглянулись и с интересом посмотрели туда. В желтом свете фонарей появился толстый лысый мужик в обвислой белой майке и в вытянутых трико. Он тяжкой рысью, тряся телесами, подбежал к нам. Остановился, вытер рукой вспотевший лоб и, задыхаясь, произнес:

– Вот, твою мать, а?

Ирина захихикала.

– Вы кто, гражданин? – спросил один из милиционеров, делая шаг в его направлении.

– Я, значит, шофер, вот, – произнес мужик, показывая на «КамАЗ», и уже оба милиционера, держа трубки наготове, шагнули к нему.

До моего дома мы доехали в «Мерседесе» Карманова. Места хватило всем, потому что и у Боксера, и у Фимочки были свои машины.

Еще ни разу в жизни, уезжая из дома в «Ладе», я не возвращалась в «Мерседесе», сопровождаемая еще двумя иномарками.

Нина Петровна жалостливо охала всю дорогу, заново переживая за меня это происшествие с «КамАЗом». Владимир Иванович молчал. Ирина ужасалась жизнью журналистов и расспрашивала Виктора про восточные единоборства.

Было очень забавно прислушиваться к их разговору: Ирина задавала вопрос, затем сама отвечала на него, потом хвалила Виктора за то, что он умеет так подробно объяснять. Все его объяснения сводились только к кивкам головой и пожиманиям плечами. Однако Ирина, похоже, была уверена, что лучшего собеседника у нее еще не было. Ее Илья ехал с Фимой, и Ирина ни разу про него не вспомнила.

Нас с Виктором довезли до моего подъезда, напомнили про завтрашний прием, а Ирина еще, подмигнув мне в сторону Виктора, подняла вверх большой палец. Жаль, что ее не видела Маринка в этот момент.

Когда «мерс» отъехал, я посмотрела на часы. Уже была полночь.

– Нет смысла тебе ехать домой, – сказала я Виктору. – Пошли, я постараюсь найти тебе местечко в своих трех комнатах.

По своей привычке ничего мне не ответив, Виктор кивнул, и мы поднялись в мою квартиру.

Сказать, что я сделала первым делом? Первым делом я посмотрелась в зеркало и опять себе понравилась. Не знаю, как другим, а мне этот метод самокодирования помогает выправлять настроение. Виктор же, разувшись в коридоре, прямым ходом направился на кухню, и из ванной я слышала, как он там загремел кастрюлями.

«А у Маринки, похоже, губа не дура, – подумала я, запирая за собой дверь в ванную. – Виктор – парень хозяйственный и инициативный даже на кухне».

В ванной я открыла сумочку, достала из нее конверт и осмотрела его. Он был не подписан.

Пачка долларов, аккуратно перетянутая резинкой, лежала на месте. Но в конверте была еще фотография. Я вытащила ее и посмотрела. С нее на меня задумчиво глянул Владимир Иванович Карманов. Отложив фотографию в сторону, я пересчитала деньги. В пачке было ровно десять тысяч долларов.

Я усмехнулась своему отражению в зеркале: надо признаться, что такие деньги – неплохая компенсация за все неудобства сегодняшнего дня.

Виктор стукнул два раза в дверь ванной.

– Да? – спросила я.

– Яичница, – ответил он.

– Уже иду, – сказала я ему и положила доллары обратно в конверт. Еще раз посмотрела на фотографию, перевернула ее. На обороте было написано полное имя Карманова, его домашний и рабочий адреса, домашний и рабочий телефоны. «Это, наверное, чтобы я не сомневалась, от кого деньги», – подумала я.

Бросив конверт в сумку, я вышла из ванной.

Спала я тревожно. Мне снились какие-то ужасы, подробности которых я не могла потом вспомнить. Под утро мне приснилось уже нечто умиротворяющее, а именно: Виктор на кухне и яичница на плите. Этот сон был приятнее предыдущих, и я расслабилась, успокоенно принюхиваясь. А ведь действительно пахло яичницей. Когда я это поняла, пришлось открывать глаза. Как всегда, утро опять наступило раньше, чем мне бы хотелось.

Смирившись с неизбежным, я потянула с пола халат, непонятно как там оказавшийся, накинула его на плечи и выползла из комнаты в коридор.

– Подано! – сказал Виктор, выглядывая из двери кухни.

– Сейчас, – хмуро ответила я, качнув головой, и спряталась в ванной.

На бодрящий душ я не решилась, но все-таки побрызгала себе в лицо холодной водой.

После завтрака, прошедшего в молчании, мы начали собираться на работу. Между прочим, к чаю Виктор подал в розетках найденное им в шкафу варенье из крыжовника, но я проявила похвальную принципиальность и даже не притронулась к нему. Этому подлому варенью еще нужно заслужить мое прощение.

Так как «Лада» осталась ночевать на стоянке около театра, я предложила Виктору съездить туда и отогнать ее на станцию техобслуживания. Самой же пришлось ехать на перекладных.

В редакции меня ожидал милый сюрпризец.

Около входной двери на улице я увидела омоновца, вооруженного полным профессиональным набором: автоматом, дубинкой и темными очками. Он стоял с многообещающим видом и медленно вертел головой по сторонам.

– Сюда нельзя, девушка, – остановил он меня, тщательно пережевывая жевательную резинку.

– Я главный редактор газеты, работаю здесь, – ответила я, показывая ему очень кстати не забытое дома удостоверение.

Прочитав, что там написано, и сравнив фотографию в удостоверении с оригиналом, причем сравнивать он начал снизу вверх и закончил в обратном направлении, омоновец недовольно пробурчал:

– Тогда проходите.

– А что случилось? – спросила я.

– Вам все скажут, – ответил он, возвращая мне удостоверение.

Я прошла мимо улыбающейся Монсеррат Кабалье и обнаружила в помещении редакции смешанное общество, состоящее из угрюмого Сергея Ивановича, нервничающей Маринки и трех милиционеров. Причем среди них не было ни одного сержанта – все офицеры. Самым старшим из них был уже знакомый мне вчерашний вздыхающий капитан.

– Оля! – бросилась ко мне взвинченная Маринка. – Нас ограбили!

– Что взяли? – сразу же спросила я.

– Пока не знаю, – ответила она. – А где Виктор?

– Я его отправила отгонять мою «Ладу».

– А что с ней случилось? Сломалась?

– Пока не знаю, – ее же словами ответила я. – На нас вчера большой «КамАЗ» наехал. Весь передок скривился, может, еще что-то сломалось.

Маринка приложила ладонь ко рту, и я тут же ответила на ее не прозвучавший вслух вопрос:

– Все нормально. Мы с Виктором оба в ремонте точно не нуждаемся.

– Здравствуйте, Ольга Юрьевна, – подошел ко мне вздыхающий капитан. – Не даете вы нам расслабляться. Пойдемте пообщаемся?

– С вами – с удовольствием, – обманула я его и отворила дверь своего кабинета.

– «О-о!» – сказала я самой себе, разглядывая сдвинутые в сторону столы, отъехавшее к окну кресло, перевернутый сейф и валяющиеся на полу опустошенные ящики. Кто-то поработал очень старательно.

В кабинете находились еще два работника милиции. Они снимали отпечатки пальцев, немилосердно пачкая обувью разбросанные бумаги.

Задержавшись на мгновение в дверях, я прошла внутрь кабинета. Положив на свой стол сумочку, я повернулась к капитану.

– Что же произошло? – спросила я у него.

– Приблизительно около трех часов ночи по телефону 02 позвонила пенсионерка, живущая в доме напротив. Она вышла гулять с собачкой и, проходя мимо, заметила, что в редакции приоткрыта входная дверь, а все окна темные. Ей это показалось подозрительным. Подъехавший наряд обнаружил, что входная дверь вскрыта, замок сломан. Наши люди действовали по инструкции, однако злоумышленники обнаружены не были. Очевидно, они уже к тому времени ушли…

Капитан развлекал меня час без перерыва, потом наконец удалился со всей своей свитой, пообещав, что нам еще предстоят с ним встречи. И очень скоро.

После их ухода мы все засучив рукава принялись за уборку, одновременно подсчитывая нанесенный урон.

Мой сейф – обыкновенный металлический ящик – оказался вскрытым, скорее всего отмычкой, потому что дверка не была повреждена. Все его содержимое исчезло. Все до последней бумажки. Нашелся только в углу маникюрный набор, который я привыкла класть на нижнюю полку сейфа.

Ценных документов в сейфе я не хранила. Давно уже для этих целей использовался сейф в банке. Копии нужных документов прятались в памяти редакционного компьютера, фигурально выражаясь, запечатанные там семью печатями, с семью же подстраховочными вариантами. Не зная системы паролей, скачать что-либо из него было бы весьма затруднительно. Хакер, даже самый опытный, не прошел бы и первой ступени защиты, а вся информация уже бы три раза уничтожилась. Дублирующие дискеты тоже были в банке. Я считала такую систему довольно надежной.

Сергей Иванович, зайдя в кабинет, доложил, что компьютера, по всей вероятности, ночные гости не касались. Больших денег в редакции тоже не было. Короче говоря, оставался только один вариант, и он мне казался самым вероятным при всей своей, мягко говоря, странности.

К одиннадцати часам, после того как был наведен какой-никакой порядок, подъехал Виктор. Он успокоил меня новостями про «Ладу», сказав, что, по обещанию специалистов, после недельного отдыха она станет лучше новой.

Маринка приготовила кофе, и мы все устроились в моем кабинете за большим столом, поставленным на место. Мы решили совместить служебное совещание с демократическим кофепитием. То есть приятное с еще более приятным, как сказал Сергей Иванович. Пошутил, наверное.

– В редакционном портфеле на сегодняшний день нет ничего горячего, никаких крупных разоблачений, – задумчиво сказал Сергей Иванович, по привычке отпивая кофе маленькими глотками. – Однако мало вероятно, что это была попытка грабежа. Слишком уж профессионально вскрыли двери, работали в перчатках и в результате всех усилий взяли малоценные бумажки из сейфа. Скорее всего заказчик думал, что в сейфе лежит нечто для него важное.

– Что-то искали, – поддержала его Маринка, – но я не знаю что. Кстати, не могу найти свою перьевую ручку. Но это мелочи…

Она с любопытством посмотрела на меня.

– А ты как думаешь? – спросила она и положила толстый бутерброд Виктору.

– Мне кажется, я догадываюсь о причине этих событий, – ответила я.

В это время зазвонил телефон, во время уборки помещения поставленный Маринкой под стол и там ею же забытый. Виктор подал мне его, и я взяла трубку.

– Газета «Свидетель», главный редактор Ольга Юрьевна Бойкова, – представилась я.

– Это Фима, – услышала я знакомый голос. – Я, конечно, извиняюсь, но вы мне сегодня назначили свидание, милая девушка…

– Разве? – удивилась я.

– Честно-честно, – весело подтвердил он. – После вчерашних ужасов ты, наверное, просто забыла об этом. Или, может, причина выдохлась?

– Нет, Фима, причина осталась и, похоже, стала еще более насущной. Но мы же с вами встречаемся сегодня вечером, возможно, тогда и поговорим.

– Вы просто смеетесь надо мной, – убедительно произнес Фима. – Кто же вам даст, девушка, говорить о чем-то серьезном на несерьезном мероприятии?

– Тогда уговорили, юноша, – ответила я. – Назначаю вам встречу через час в «Арфе», как вам и хотелось. Устраивает?

– Хорошо, – ответил Фима. – Только приходи без своего спортсмена. Ладно?

– А ты без Нины, – парировала я. – Ладно?

– У меня с ней чисто деловые отношения, – почему-то заволновался Фима.

– Мне кажется, что и со мною тоже, – сказала я ему и закончила разговор.

Отставив телефон в сторону от себя, я снова взяла в руку чашку с кофе.

– Ты говорила, что знаешь о причине… – напомнила Маринка.

– Подозреваю скорее всего, а не знаю, – поправила я ее и попросила Сергея Ивановича подать мне мою сумочку. Она лежала недалеко от него.

– Вот вам вторая история прошедших суток, – начала я, вытаскивая конверт из сумочки. – Эти деньги и прилагаемую к ним фотографию я обнаружила вчера в своей сумке при выходе из театра. – Я положила пачку долларов на стол и фотографию рядом с нею. – Кто положил, когда – не знаю, можно только догадываться. А искали, как я подозреваю, те самые «документы», расписку на которые меня заставила написать Юлия Афанасьевна. Они же постоянно были со мною. А мою расписку, которую я дала в обмен на фотографии, она у меня на глазах положила в свой портфель, который у нее потом и вырвали из рук.

«Документы» мадам Николенко, тоже вынутые из сумки, легли рядом с долларами.

Сергей Иванович внимательно просмотрел их и вопросительно поднял брови.

– Марина говорила мне, что компромат, мягко говоря, никакой, но я этого сказать не могу. Тут есть за что зацепить как минимум двух человек. А возможно, и всех троих.

– Вы имеете в виду, – стала уточнять я, – если Владимир Иванович не знает про прошлое своей жены, то в сокрытии фотографий заинтересована она…

– Да-да, а если сам Карманов знает об этом – и скорее всего так оно и есть, – то они оба могут не хотеть, чтобы выплыли эти милые кадры, – сказал Сергей Иванович.

– А кто ж третий?

– А вы, Ольга Юрьевна, не думали, что это может быть их дочь?

Я эту мысль не приняла, потому что уже познакомилась с Ириной.

– Сергей Иванович, а как насчет политики? – спросила Маринка.

– И это возможно, – подтвердил Сергей Иванович, – если предположить, что нападение на Николенко не случайно, то одна из этих причин уже начала действовать.

– А доллары? – напомнила я. – Они у меня появились после концерта…

– Или во время него, – уточнил Сергей Иванович.

– А это важно? – спросила я его.

– Мы не знаем точного времени посещения нашей редакции незваными гостями. Если предположить, что это случилось во время концерта, то они, не обнаружив компромата, могли успеть доложить об этом, и в результате вы получили эту сумму.

– Сколько там всего? – наконец не выдержала и спросила Маринка.

– Ровно десять тысяч, – ответила я и возразила Сергею Ивановичу: – Кроме Маринки и Виктора никто не знал о том, что я иду в театр. Я и сама не знала приблизительно до трех часов дня. Так быстро организоваться, подготовить деньги, найти фотографию и быть уверенным, что обязательно удастся мне все это незаметно подложить… Ваша версия не проходит, Сергей Иванович. И при чем здесь портрет Карманова с его телефонами? Чтобы я не сомневалась, от кого деньги, и позвонила с целью выразить свою искреннюю благодарность? Нет, не получается. Просто ерунда какая-то.

– Да, – задумчиво проговорил Сергей Иванович, – портрет действительно озадачивает. А знаете, на что это больше всего похоже? На ориентировку для киллера. А деньги – на аванс для него же. – Кряжимский скупо улыбнулся и пошутил: – Вы, Ольга Юрьевна, случайно не подрабатываете на стороне?

– Не смешно, – сказала я.

– Вот именно, – подхватила Маринка, – Ольга не киллер…

– И не глава банды киллеров, – закончила я. – Этого даже самые упорные злопыхатели не смогут про меня сказать. Ладно, дело ясное, что дело темное. – Я поставила чашку на стол. – Пойду пообедаю с одним знакомым адвокатом. Может быть, узнаю что-то новое.

На деловую встречу с Фимой Резовским я немного опоздала, но не выходя за рамки приличий. На какие-то пятнадцать минут. Я считаю, что легкое опоздание для дамы как раз и является самым что ни на есть приличным поведением.

Кафе «Арфа» располагалось в самом начале нашего проспекта на первом этаже старого купеческого особняка. Мне нравилось это заведение. Оно имело свой стиль и свою особую атмосферу. Визитной карточкой кафе была постоянно играющая тихая музыка, в которой часто солировала арфа. Это придавало милое очарование всему заведению. Правда, кормили здесь средненько, как и в большинстве других кафешек. Поэтому в «Арфу» можно было ходить только для общения.

Фима терпеливо ждал меня, сидя в одиночестве за крайним столиком слева и читая газету.

– А вот и я, – доверительно сообщила я, присаживаясь напротив Фимы.

– Привет, – улыбнулся он, откладывая газету в сторону. Фимочкины руки нырнули под стол и через секунду вынырнули обратно, вынося на свет божий красную розу.

– Это тебе, – улыбнулся он, – от меня, – как истинный юрист конкретизировал Фима, не признавая двусмысленных формулировок.

– Спасибо, – поблагодарила я его, – это очень мило. А в честь чего такая галантность?

– Я ведь шел на свидание. – Фима скромно потупил свои масленые глазки, но тут же пришел в себя и помахал рукой официантке.

– На свидание… – уважительно протянула я. – А с кем?

Фима застыл с поднятой рукой, затем, вздохнув, посмотрел на меня с бесконечной усталостью.

– Уже не помню, – признался он и с сожалением посмотрел на розу. – Кофе с булочками будешь?

– Ты не настаивай сразу на всем, – сказала я, и густые Фимины брови поползли вверх, а нижняя губа вниз.

– Как это? – тихо спросил он.

– Сначала – просто кофе, а если все будет нормально, то можно и о булочках подумать. Но только потом, если расположишь к себе даму.

Фимочка еще раз вздохнул и повторил мой заказ подошедшей официантке.

– Ты о чем-то хотела поговорить? – попробовал догадаться Фима и на этот раз попал в яблочко.

– Да.

Я раскрыла сумочку и достала три фотографии танцовщицы.

– Посмотри, пожалуйста, и сделай заключение.

Фима взял фотографии, изобразил на лице профессиональный скепсис и внимательно изучил их.

– А ничего бабешка, – нехотя признался он. – Талия чуток поплывшая, зато мягкая, под лифчик, похоже, поролона напихала, зато форма приятная для глаз… Ну и перья, конечно, просто классные. Как ты думаешь, они настоящие? А волосы свои или парик?

Фимочку я знала не один год, поэтому и не обратила внимания на его ядовитые замечания. Как я поняла, у него сорвалось свидание с какой-то прекрасной незнакомкой, и Фиме нужно было оклематься и прийти в себя после пережитого огорчения. Я протянула ему следующую фотографию, ту самую, на которой был снят он вместе с Ниной Петровной в кафе. Взгляд Фимы на какую-то секунду стал растерянным, потом в нем появилась жесткость. Но он попытался скрыть перемену своего настроения все за тем же трепом.

– Ну, это совсем другое дело, – обрадованно произнес он. – Да ты только посмотри, какой импозантный мужчина здесь изображен, а? Какой взгляд, какое благородное лицо! Прическа, правда, дыбом, но это уже стиль, и ничего тут не поделаешь… Но, если выбираешь себе любовника или бойфренда, лучшей кандидатуры и пожелать нельзя. Это я тебе говорю доверительно и доброжелательно… Тебе, собственно, что надо-то? – Он наконец успокоился и перешел в наступление.

Фима сделал глоток кофе и, сложив фотографии стопочкой, пододвинул их мне.

– Колись, твоя кличка Арбуз, – доброжелательно сказал он. – Что все это означает и чего ты хочешь от своего старого верного друга?

– Совсем нет времени на любовников, – пожаловалась я, – одна работа в голове. Но я учту твой совет. Но как же тебе верить, если ты уже встречаешься с Ниной Петровной в неформальной обстановке?

– Это клиентка нашей конторы, – равнодушно ответил Фима. – Мы и с Владимиром Ивановичем тоже работаем. Чтобы решить какой-нибудь вопрос, вовсе не обязательно запираться в конференц-залах. За чашкой кофе можно добиться тех же результатов, только быстрее и без напряжения… Так что ничего личного и мало что интересного. А если ты про мое присутствие вчера в театре, то попал я туда случайно. По приглашению Кармановых. Как я понимаю, у них билет пропадал, вот и пригласили приятного молодого человека… Так откуда у тебя эта фотка, ты сказала?

– А это кто? – Я, не отвечая на вопрос, снова показала на обладательницу понравившихся ему перьев.

– Впервые ее вижу, честное благородное слово, хотя женщина симпатичная. Познакомишь? Впрочем, в таком переборе штукатурки они все на одно лицо.

– Это Нина Петровна Карманова, но десять лет назад, – проворковала я и тщательно проследила за Фиминой реакцией.

Он недоуменно посмотрел на меня и опять взял отодвинутые было фотографии.

– Так вот какой ты, северный олень, – сказал Фима и почесал свою редеющую макушку. – Я слыхал о ее работе в варьете до замужества, но впервые вижу такие удачные снимки… Да, это, конечно, она. Но какое дело до всего этого тебе лично или твоей газетке?

Фима теперь смотрел на меня прямо и твердо и ожидал ответа.

– Все скажу, – пообещала я. – Только уточни, пожалуйста, я так поняла, что про Нинино танцевальное прошлое тебе известно, а откуда?

– От нее же, откуда же еще, – пожал плечами Фима. – В отличие от вас, девушка, мои источники открытые и я не скрываю их происхождение…

– И она не скрывает?

– А что ей скрывать? Бред какой-то… Я вхож в семью Кармановых. – Фима закурил сигарету «Парламент» и продолжил: – Владимир Иванович иногда даже любит пошутить на эту тему. Говорит, что, если бы раньше знал, чем может дело кончиться, за триста верст объехал бы Тарту…

– Тарту? – удивилась я.

– Ну да, есть такой город в Эстонии. Понимаешь ли, это сейчас Эстония – европейская страна, а Таллин – мировая столица. Тогда же она была далекой окраиной нашего государства. Два лаптя по карте налево от Москвы… Даже два с половиной.

– Перестань, Фима. – Я даже обозлилась на его слова. Ненавижу, когда меня принимают за дурочку. – Я немного знакома с историей и с географией.

– Замечательно, – обрадовался Фима. – А вот теперь давай рассказывай, откуда у тебя, зачем тебе, ну и прочее… Обещала, красавица.

Попивая кофе, я рассказала Фиме про вчерашний визит, утаив от него только фамилию Юлии Афанасьевны – а вдруг мне все это еще пригодится? Работа в прессе научила меня осторожности и даже перестраховке. Не рассказала я пока и о последующем происшествии с Юлией Афанасьевной, о деньгах и о непонятном проникновении в редакцию. Такие козыри лучше сбрасывать поочередно.

– Я ничего не понимаю, – призналась я, закончив свой рассказ. – Если Владимир Иванович все прекрасно знает, то в чем смысл компромата? Получается, что это и не компра вовсе, а так… информация какая-то – и все.

Фима посмотрел вверх, потом со вздохом под стол.

– Ты забываешь, что компромат бывает нужен не только для предъявления мужу… – наконец сказал он.

– А кому еще может быть интересно прошлое чужой жены? – наивно похлопала я глазками.

– Мне, тебе, всем прочим людям. А разве не интересно, что жена одного из самых богатых людей города раньше выступала почти в голом виде в развлекательных программах?

– Это компромат против Владимира Ивановича, – догадалась я, – особенно значительный, если он собрался баллотироваться!

– Ничего не слышал про это, – сказал Фима и попросил: – Опиши мне, пожалуйста, эту женщину.

Я принялась так подробно описывать внешность Юлии Афанасьевны, что с моих слов ее даже родная дочь не узнала бы. На сегодня мы с Фимой были не в одном лагере.

Он помолчал, посмотрел на часы и сказал:

– Не пойму, кто это… Ну ладно, мне, к сожалению, уже пора, скажи лучше, когда за тобой заехать, и куда, кстати… Ты не передумала насчет вечеринки у Кармановых?

Мы договорились, что Фимочка заберет меня из редакции в конце рабочего дня, в шесть вечера, и завезет ко мне домой. Там он попьет чайку на кухне, а я быстро переоденусь.

– Значит, ровно в шесть часов я заезжаю за вами на своем зеленом «Мерседесе», – подвел итог Фима.

Я согласилась, тем более что никогда еще не видела зеленых «Мерседесов», а на чем вчера ехал Фима из театра, я просто не разглядела, как-то было недосуг.

Я вернулась в редакцию и поведала своему штабу о разговоре с Фимочкой.

– Если семья все знает, значит, дело в политике! – сказала Маринка.

Я взглянула на Сергея Ивановича, он задумчиво протирал очки. Подняв на меня глаза, он пожал плечами.

– Я думаю, что сегодня на вечеринке у Кармановых вы и поймете, будет ли он выдвигать свою кандидатуру на выборах или нет. А там посмотрим и определим наши действия.

На этом и порешили. Рабочий день тянулся сначала медленно, потом навалившиеся дела ускорили его темп до такой степени, что я не заметила, как подошло время закругляться.

В кабинет заглянула Маринка.

– Ольга Юрьевна, к вам пришел мужчина по личному делу, – жеманно доложила она.

– Какой мужчина? – не сразу сообразила я, но, заметив за ее спиной маячившего Фиму, одетого в темный костюм, с удивлением посмотрела на часы.

– Ого! А ведь мне уже пора! – спохватилась я, вставая и собирая в сумку нужные мне на вечер вещи. Подумав, я бросила туда и подкинутую мне пачку долларов с фотографиями. Неизвестно, как еще карты лягут, может быть, и хозяин денег объявится. У меня оставалась малюсенькая надежда, что кто-то что-то перепутал.

Интересно: так бывает, а?

Фимочкин «Мерседес» оказался «БМВ», почти новым и действительно гадкого ядовито-зеленого цвета. Очевидно, как я поняла, у тарасовских адвокатов на сегодня это последний хит. Я похвалила колер машины, вкус хозяина, села на переднее сиденье, и мой кавалер, предварительно попросив меня пристегнуть ремень безопасности, осторожно тронулся с места.

Непрерывно весело болтая и размахивая правой рукой, как бы случайно касаясь ею моего колена, Фима всю дорогу до моего дома развлекал себя как мог.

Добравшись до квартиры, я принялась собираться, стараясь не спешить, чтобы не забыть чего-нибудь важного. Фимин костюм подсказал мне, что одеться нужно как для светского мероприятия.

Фима разгуливал по комнатам квартиры и честно пытался не попадаться мне на глаза. Но это у него получалось плохо, он постоянно выныривал у меня из-за спины, задавая какой-нибудь никчемный вопрос, и снова исчезал, как только я начинала на него кричать.

Для вечеринки у Кармановых я выбрала длинное черное платье, плотно облегающее фигуру, с маленьким воротником и рукавами средней длины. Легкое колье – черное с золотом – и такой же браслет на запястье правой руки мне показались очень даже к месту. От часов пришлось отказаться, потому что у меня не было подходящих по цвету. А вот сумочка и туфли остались те же, в каких я была и в театре. Туфли были очень уж удобны, а к сумочке я просто привыкла.

Наведя перед зеркалом в коридоре окончательную красоту, я позвала затихшего где-то в глубине квартиры Фимочку:

– Уважаемый мэтр, дама вас ждет!

Недовольно заскрипел мой диван, и появился Фима, почему-то с сонной физиономией.

– Я уже здесь, о цветок моей души, – пробормотал он, нагибаясь и надевая ботинки.

– Ай-яй-яй, мэтр, мне кажется, что вы пошло дрыхли, – кольнула я его.

Мы с Фимой знакомы столько лет, что можем себе позволить панибратское отношение друг к другу. А наши взаимные переходы в обращениях с «вы» на «ты» были давно укоренившейся привычкой.

– Я не спал, а размышлял о комментариях к византийскому праву, – пробубнил Фима, разгибаясь.

– Ну и как? – спросила я только для того, чтобы поддержать разговор.

– Положительно влияет на пищеварение, – со значительной гримасой ответил он, потер глаза, зевнул, и мы наконец вышли из квартиры.

Дом Кармановых находился недалеко от города в престижном районе на Кумысной поляне. Добравшись до нее после получаса езды, Фима свернул и углубился в лес по боковой дороге, направо от въезда. Передо мной замелькали деревья, плотно обступавшие трассу. Это уже были не чахлые городские посадки.

– Мужчина, а вы уверены, что не везете меня в лес с тайной целью? – спросила я. Похоже, что и сейчас Фима продолжал размышлять о чем-то сложном, потому что был удивительно молчалив и иногда позевывал. Это от напряженной работы ума, не иначе.

– Даже и не мечтай, – сразу же пресек мои робкие надежды Фимочка. – Я еду правильно: к ужину, выпивке и танцам. Ну а на большее ты и не рассчитывай… Да к тому же я женат, – зачем-то добавил он и вздохнул. – Уже давно, – после паузы уточнил Фима и опять вздохнул.

Машина наконец заехала в маленький поселок и, немного проехав по нему, остановилась около двухэтажного дома, облицованного белым камнем и окруженного кованым забором. Фигурные ворота были распахнуты настежь. Весь дом светился огнями, из раскрытых окон доносилась музыка.

– Вот мы и добрались, а вы боялись, – сказал мне Фимочка, завел «БМВ» в ворота и поставил ее сразу слева за ними. Во дворе дома уже стояло несколько машин, еще больше прижалось к забору с внешней стороны и протянулось в оба направления от забора. Всего их было до двух десятков, не меньше.

Мы вышли из машины почти одновременно, и Фима, взяв меня под руку, повел к дому. Входная дверь была распахнута. Поднявшись по мраморной лестнице, мы вошли внутрь дома.

Первое, что я увидела, когда мы миновали небольшой холл, был огромный зал, уставленный стеллажами с книгами и керамикой, полки были высотой приблизительно в два с половиной метра. Посередине зала стоял большой круглый дубовый стол. Несколько кресел отодвинуты к огромным окнам. Слева широкая лестница вела на второй этаж. На столе плотными рядами стояли блюда с закусками, бутылки и фужеры. Тут же суетился маленький человечек, откупоривая бутылки и наполняя фужеры всем желающим.

Оставшееся в зале пространство – в обычные дни, наверное, просто необъятное – сейчас было занято гостями, подъехавшими раньше нас. Всего здесь находилось около пятидесяти человек, мужчин и женщин самого разного возраста. В основном мужчины были в темных пиджаках или смокингах, дамы – в дорогих вечерних платьях.

Однако мой мимолетный взгляд выхватил из толпы одну девицу, одетую в черные бриджи. Эта оригиналка стояла около стола и выбирала себе закуску. Посмотрев на нее, я уже не могла отвести от нее глаз. Девица показалась мне знакомой. Кто-то к ней подошел, и она оглянулась. Я с удивлением узнала дочь Юлии Афанасьевны.

«Что же она тут делает?» – подумала я.

– Ну наконец-то вы приехали, а то я уже перестала надеяться, – послышался веселый голос, и я, отвлекшись от своих мыслей, поздоровалась с подошедшей к нам с Фимой Ниной Петровной. – Володя на втором этаже, он уединился с деловыми партнерами и, как всегда, завел свои скучные разговоры, но он скоро спустится.

– К сожалению, не получилось пораньше. Работа, знаете ли… – начала я извиняться, но Нина Петровна перебила меня:

– Я все понимаю, вы не сомневайтесь, Оля. Это я сейчас ленивая домохозяйка, но что такое работа, я знаю очень хорошо. Я ведь не в инкубаторе родилась… Кстати, Ирина спрашивала о вас, она сейчас подойдет…

Мы пошли к столу, и по пути Нина Петровна стала знакомить меня со своими гостями. Здесь были собраны влиятельные люди города, с некоторыми я уже встречалась по своей журналистской работе. Фима не в первый раз присутствовал на приемах Кармановых. Он здесь почти всех знал, и когда я очутилась около стола и оглянулась назад, то оказалось, что мой Фимочка просто-напросто смылся.

Повертев головой, я заметила, что он быстро поднимается по лестнице на второй этаж дома. И мне, как брошенной девушке, пришлось взять со стола бокал шампанского и утешиться этим.

Вообще-то я обрадовалась, что Фима меня бросил, хотя это и было подло с его стороны. Однако его навязчивое опекунство начинало меня здорово раздражать, а я ведь сюда не развлекаться приехала.

Нина Петровна весело болтала о какой-то ерунде, и я, воспользовавшись моментом, когда она отвечала кому-то, присоединилась к полузнакомой компании. Нина, видя, что я пристроена, не стала меня отвлекать. Пообщавшись немного здесь и там, я оторвалась от всех и направилась к ближайшим стеллажам.

Держа в руках бокал с шампанским, я не торопясь приблизилась к ним и прошлась взглядом по корешкам книг на полках. «Когда только Владимир Иванович успел собрать такую богатую библиотеку?» – уважительно подумала я. Посмотрев на веселых гостей, разбившихся на группы, я заметила такую же, как и я, одинокую даму, одетую в серый костюм, стоящую поодаль. Это была Маргарита Львовна, секретарша Карманова. Мне ее представили перед концертом в оперном театре. Я ей кивнула, она ответила и подошла.

– Скучаете в одиночестве, Ольга Юрьевна? – спросила меня Маргарита Львовна.

– Если говорить честно, то не очень, – сразу же призналась я. – Мне нравится наблюдать за людьми. Особенно в минуты их отдыха.

– А я уже устаю от этого, – сказала она и пригубила из своего бокала. – Давно уже мечтаю выбраться куда-нибудь на необитаемый остров и пожить там, никого не видя и ни о чем не думая.

– Откройте секрет, – попросила я ее, и она моментально напряглась и пристально взглянула мне в глаза, – не большой, а совсем-совсем масенький, – тут же обозначила я границы своего любопытства. – Откуда у Владимира Ивановича столько старинных книг?

– Ах, это… – Маргарита Львовна расслабилась и широко улыбнулась. – Он купил их оптом на вес у наследников трех профессоров Тарасовского университета. Что поделаешь, имидж требует. На иностранцев это оказывает потрясающее воздействие.

Я даже огорчилась от такого неожиданного простого объяснения. Значит, зря я упрекаю Маринку в излишнем романтизме и в тургеневщине. У самой еще этого добра полно.

– А я сперва подумала, что вы тоже начнете меня расспрашивать про эту девицу в обтягивающих штанах. – Маргарита Львовна показала глазами на хмурую дочь Юлии Афанасьевны, которая опять стояла рядом со столом, но на этот раз брала не закуску, а вино. Света была не одна, рядом с нею стоял Илья – жених Ирины – и что-то тихо ей говорил, настороженно поглядывая по сторонам.

– Вы говорите про Светлану Николенко? – небрежно спросила я у Маргариты Львовны.

Моя собеседница хмыкнула:

– Ого! Так, значит, вы в курсе? Не ожидала.

Я ей ничего не ответила, а только улыбнулась и отпила из своего бокала, не сводя с нее глаз. Мне показалось, что клюет что-то интересное, и я не ошиблась. Создавалось впечатление, что верная секретарша Карманова, держась до последней минуты и из последних сил, наконец-то решилась посплетничать с человеком, который, как ей казалось, посвящен в те же тайны, что и она. Но все-таки она поосторожничала на всякий случай.

– Значит, писать статью про это вы не собираетесь? – спросила она.

Я пока действительно писать ничего не собиралась, хотя бы потому, что понятия не имела, о чем она говорит. Поэтому я состроила жалостливый взгляд и вздохнула. То, что вертелось на языке Маргариты Львовны, мне и предстояло узнать, но важно было не спугнуть поклевку.

– Я не думаю, что нужно загружать читателей этой информацией, – туманно пояснила я. – Это скорее дело личное… Надо же и приличия соблюдать, а не спекулировать на чьих-то ошибках…

Последняя моя фраза была рискованной, но, как оказалось, она прошла.

– Личное, ошибки… – фыркнула Маргарита Львовна. – Куда уж дальше. Копни любого мужика – почти у каждого эти ошибки по улицам бегают и носами шмыгают… И шеф не избежал того же. Гулял с одной, женился на другой, про первую забыл на двадцать лет. А тут вдруг про Светку решил вспомнить… – будучи не в силах больше сдерживаться, она одним глотком опустошила бокал, – а эту Светку приличным людям и показывать-то стыдно… Да вы и сами, наверное, все знаете… Грехи отцов, как говорится… Пойдем покурим? – предложила она, резко переходя на «ты», и я сразу же ей кивнула.

То, что я сейчас узнала, заслуживало дальнейшего выяснения, хотя и так уже было понятно, для чего Юлия Афанасьевна предлагала мне компрометирующие Нину Петровну фотографии. Как минимум она собиралась навредить своей старинной сопернице…

Мы с Маргаритой Львовной вышли из дома через второй выход и, пройдя через освещенное светом из окон пространство двора, завернули за угол дома. Здесь был приятный для глаз полумрак и не так назойливо слышалась надоевшая уже мне музыка.

Я достала свои сигареты и предложила ей.

– Спасибо, – поблагодарила меня Маргарита Львовна и взяла.

Мы обе закурили. Старый разговор закончился, новый пока не зарождался. Наше молчание затянулось немножко дольше, чем нужно. Я начала спешно придумывать новую тему, чтобы, не дай бог, не потерялся такой ценный контакт с Маргаритой Львовной, но мне и без этого повезло.

Внезапно мы услышали голоса, раздающиеся из открытого окна второго этажа.

– Ты только посмотри, Оль, – с неожиданным ядом произнесла Маргарита Львовна свистящим шепотом, – неужели ругаются наши голубки?

Я подняла голову вверх и прислушалась. Сомнений не оставалось: супруги Кармановы откровенно беседовали друг с другом на повышенных тонах и в выражениях не стеснялись. Их разговор, очевидно, происходил в кабинете Владимира Ивановича, и они, не догадавшись закрыть окно, думали, что их никто не слышит.

– Да ты совсем потерял мозги, Володя! – не сдерживаясь, выкрикнула Нина Петровна. – Как ты можешь их сравнивать?! Ты сам подумай: как может твоя дочь вести себя настолько вульгарно?!.

Маргарита Львовна бросила недокуренную сигарету на землю и сделала мне знак рукой. Пришлось последовать за ней и вернуться к двери второго выхода.

Тут нас тоже ожидал сюрприз: еще одна парочка выясняла отношения. По голосу я узнала Ирину Карманову. В основном говорила она, ее же собеседник отделывался только короткими тихими фразами.

Мы с Маргаритой Львовной прижались к стене дома между освещенными окнами. Здесь была тень, и заметить нас было трудно.

– …Ты что делаешь, мерзавец! У всех на глазах крутишься вокруг этой глупой телки! Ты хочешь сделать меня посмешищем?! – выкрикнула Ирина.

Я посмотрела на свою спутницу.

– Вот попали, – шепотом сказала она. – Перепились бабы и бросились в атаку.

– Давайте пойдем обратно, – предложила я ей. – Лучше там незаметно пройти, чем здесь у них на глазах. Подумают еще, что мы нарочно подслушиваем…

– Не нервничай, все будет нормально, – негромким голосом ответил Ирине ее собеседник. Это был Илья.

– Пойдем, – решилась Маргарита Львовна, и мы двинулись в обратном направлении.

Снова завернули за угол дома. Милая супружеская беседа между Владимиром Ивановичем и Ниной Петровной набирала свои обороты.

– Да ты никогда ничего не понимала! – не сдерживаясь, выкрикнул Карманов. – Почему я не могу сделать для нее что-нибудь? И почему это я должен оправдываться?

Маргарита Львовна тянула меня, не останавливаясь, и я не услышала полного ответа Нины Петровны, но было ясно, что она уже ищет примирения.

– Володя… – начала она.

Обойдя дом вокруг, мы приблизились к парадному входу. Здесь вроде никого не было. Поднявшись по мраморной лестнице, мы встали, опершись на парапет и поглядывая на темное небо. Из открытой двери дома позади нас слышался гул голосов, казавшийся равномерным негромким гудением.

– Наконец-то мы сможем спокойно покурить, – сказала мне Маргарита Львовна. – Ну что, доставай опять свои запасы, Оля.

– Попробуем, – согласилась я, – хотя с курением нам пока не везет…

Я достала пачку сигарет из сумочки.

– А, вот они где! – послышался веселый голос, и снова неожиданно появился Фимочка и приобнял меня за плечи. Да еще отважно постарался сделать это посильнее.

Я обернулась. Как всегда бодрый и говорливый, Фимочка вышел из дома вместе с Ириной.

– Откуда ты взялся, пропащий?

– Это куда ты подевалась, непонятно, – бросился он в атаку. – Мы с Ириной с ног сбились, найти тебя не можем, а ты воздухом дышишь…

– Привет, Ирина, – поздоровалась я с ней.

– Привет, – тихо ответила она и встала рядом с нами, положив руки на парапет. Ее замечательные рыжие волосы полностью закрыли ей лицо. Мне показалось, что Ирина еле сдерживается, чтобы не разрыдаться.

Вечериночка для Кармановых проходила явно удачно и содержательно.

– Что-то случилось? – Я стряхнула с себя Фиму и наклонилась к Ирине.

– Да так, ерунда… – ответила она и вдруг спросила: – А ты привезла своего каратиста, Виктора?

– Нет, – удивленно ответила я. – У него, наверное, сегодня есть какие-то свои дела…

– Жаль, – тихо сказала Ирина, – жаль…

Вдруг голоса гостей усилились. Я оглянулась. Вся толпа приглашенных по какой-то причине начала выходить из дома. Постояв еще немного на крыльце, я поняла, что лучше будет подчиниться общей волне, чем быть ею снесенной. Придерживаясь рукою за перила лесницы, я тоже спустилась во двор.

– Опять хочешь потеряться или спрятаться? – Подкравшийся Фимочка крепко взял меня за руку.

– Куда все пошли? – спросила я у него.

– А Владимир Иванович сегодня улетает в Германию на несколько дней, – со странными интонациями в голосе ответил он. Только тут я обратила внимание, что Фимочка, мягко говоря, немного выпил.

– Ты как собираешься везти даму? – спросила я. – Ты же не в кондиции!

Фима, перебирая пальцами по моей руке, добрался до локтя и, плавно покачиваясь, повел к своей «БМВ».

– А вот прямо сейчас я тебе это и покажу, – проговорил он.

– Но только это и ничего другого, – предупредила я его. – И ты не боишься ГИБДД со страшными трубками? – продолжила я подтрунивать над ним.

– Не-а, – гордо ответил Фима, – у меня есть очень качественный метод. Не подкопаются, гарантирую.

– Любопытно, – заинтересовалась я. – Это, наверное, делается так: садишься в машину и засыпаешь до утра, да? А перед этим еще и привязываешься к сиденью, чтобы не упасть.

– Ничего подобного, – Фима даже обиделся, – я сажусь и еду, но секрет в том, как я еду и где я еду! А еду я со скоростью не выше сорока км в час и по самым темным закоулкам. Вот!

– Круто, – одобрила я. – И домой добираемся все равно к утру. Может быть, все-таки лучше спать в машине?

Гости толпились во дворе и шумно прощались с Владимиром Ивановичем. А он, улыбаясь, стоял и объяснял, что уезжает не прямо сейчас, а только через полчаса и они все успеют выпить еще разок.

В конце улицы слева в ночной темноте зажглись фары, и к воротам подъехал «Мерседес» самого хозяина.

– Иваныч, а ты ничего не перепутал? – послышались веселые голоса из толпы гостей.

– Але! Ты уже приехал?

– Я сегодня улетаю в Ганновер на три дня, – продолжал терпеливо пояснять Владимир Иванович. – Специально отложил вылет. Годовщина свадьбы – это святое…

«Мерседес», подъехав к воротам, начал разворачиваться. Развернувшись, он остановился и немного сдал назад. Открылась левая передняя дверь, и вышел шофер – сутулый коротко стриженный мужчина примерно сорока лет, одетый в джинсы и в желтую футболку.

– Привет, Саша, – поздоровался с ним Карманов. – У нас в запасе еще минут десять-пятнадцать, если хочешь поесть, зайди в дом.

– Только пить, Владимир Иванович, – ответил тот и шагнул к дому.

В этот момент Фима качнулся, мне пришлось поддержать его под локоть, он неловко взмахнул рукой и уцепился за мою грудь.

– Ой, пардон, – пробормотал Фимочка, делая вид, что смутился.

– Главное, чтобы это не вошло в привычку, – сказала я.

– Ольга Юрьевна, – обратился ко мне Карманов.

– Да, Владимир Иванович, – приветливо отозвалась я, ударив локтем Фиму в бок, чтобы не мешал общению. Он сдавленно охнул.

Карманов не успел ничего сказать мне. Его «Мерседес», стоящий перед воротами, вдруг подпрыгнул на месте, причем мне действительно так показалось: именно подпрыгнул. Раздался громкий взрыв, и в ту же секунду всю машину охватило желто-красное пламя. Я невольно зажмурилась. Гул голосов во дворе стих. Все оцепенели на какое-то мгновение.

Не успевший далеко отойти шофер получил сильный толчок в спину взрывной волной и пролетел несколько метров.

Я стояла от машины на расстоянии примерно двадцати метров и то невольно отпрянула от жара, хлынувшего с той стороны.

Владимир Иванович отступил назад на несколько шагов; встал, пошатываясь, шофер, прикрывая руками голову. Карманов подбежал к нему и поддержал за плечи.

В воротах вырос неизвестно откуда взявшийся Боксер с пистолетом в опущенной руке. – Пожалуйста, все вернитесь в дом, – громко, но спокойно проговорил он.

Эти слова, казалось, вернули присутствующих к жизни. Гости загалдели и, слегка подталкивая друг друга, заторопились войти внутрь дома.

Фимочка схватил меня за руку и потащил туда же. Не хочу сказать, что я сопротивлялась, просто не была готова к таким резким движениям.

– Не тяни так резво, – проворчала я.

– Чечены-террористы могут начать стрелять, – проговорил он и потащил меня быстрее.

Мы с другими гостями вошли в дом, кто-то щелкнул выключателями, свет в зале потух.

Из дома хорошо была видна быстро догорающая машина. Пяти минут не прошло, как от нее остался черный обугленный остов.

– Бригада ОМОНа и «Скорая помощь» уже едут сюда, – сказал вошедший Владимир Иванович и тут же предложил снять напряжение: – Давайте выпьем, что ли? В конце концов, у меня тихий семейный праздник…

Кто-то рассмеялся, другие заинтересованно заговорили между собой и потянулись к столу. Спустившаяся со второго этажа Нина подошла к мужу и прижалась к нему. Ирина тоже встала рядом.

Послышались звуки сирены, и через окна стало видно, как к дому подъехали несколько машин. Это были милиция и «Скорая помощь».

Уже второй вечер подряд я возвращалась домой поздно, уставшая и досыта наговорившаяся с милиционерами. Сегодня я еще прихватила с собой и чужого мужчину в придачу. Может быть, именно этот случай люди и называют романтикой? Нужно будет уточнить у Маринки.

Фимочка довел меня до дверей моей квартиры и начал как-то странно мяться и жаться у порога, словно хотел по маленькой нужде, а спросить стеснялся.

Я клюнула его в щеку.

– Передай от меня привет своей жене, ладненько?

Он вздохнул и обреченно посмотрел на меня.

Я закрыла входную дверь и сразу же выкинула его из головы.

Следующий день в редакции начался с заседания нашего аналитического штаба. С ритуальным смакованием Маринкиного кофе, конечно.

Поощряемая ее взглядами, я рассказала о вечеринке у Кармановых.

– А потом? – вздрагивая, спрашивала Маринка.

– Что потом?.. – Я сбросила пепел с сигареты. – Потом омоновцы обшарили все вокруг, никого не нашли, кроме одного пьяного бомжа, по-моему. Капитан, приехавший позже, устроился в комнате на втором этаже и начал по очереди приглашать всех присутствующих на беседу. Несчастная Нина Петровна устала извиняться перед своими гостями. Владимир Иванович извинился один раз и устроил массовую дегустацию напитков из своих запасов. Дегустация, надо сказать, прошла очень дружно. Ну а его заграничный визит благополучно провалился, по крайней мере в тот день.

Я помолчала, подождав следующего Маринкиного «а потом?», и продолжила:

– А потом мы разъехались. Никто из экспертов не решился сразу на месте сказать, в чем была причина взрыва машины. Имелись две наиболее реальные версии случившегося: взрывное устройство и выстрел в бензобак.

– В любом случае – не случайность, – прокомментировал Сергей Иванович.

– Да уж, я думаю, – хмыкнула Маринка, а Виктор, как всегда, ограничился кивком.

– Единственное, что озадачивает, – сказал Сергей Иванович, – это то, что сам Карманов не подходил к своей машине даже на близкое расстояние. Ведь так, верно?

– Да, он оставался за линией ворот, а «Мерседес» стоял по ту сторону от них.

– И ехать он собирался не сразу, а после какого-то времени, то есть не опаздывал? – продолжал проводить свою мысль Кряжимский.

– Сбился временной таймер! – выдала Маринка идею и подтолкнула Виктора под локоть, ожидая согласия. – Так же бывает?

Виктор отрицательно качнул головой и нашел нужным открыть рот.

– Не бывает, – твердо сказал он, и Маринка недоуменно посмотрела на Сергея Ивановича.

– Я поняла вас, – сказала я. – Покушение не производит впечатление солидности. Это больше похоже на демонстрацию. Или предупреждение.

– Верно, – согласился Сергей Иванович. – Убийство такого человека, как Карманов, – дело очень серьезное, а тут налицо или разгильдяйство, или умысел. Скорее второе, потому что разгильдяям не поручают устранение столь видных предпринимателей.

– На Владимира Ивановича организована атака уже с двух сторон. Первая – компромат, вторая – взрыв, – напомнила я ход событий.

– И обе не достигли цели, – сказала Маринка, – но зато теперь мы точно знаем, какая была цель у этой Николенко: занять место Нины в жизни Карманова.

– Не знаю! – возмутился Сергей Иванович. – Если он не женился на ней в те еще времена, почему же он должен жениться сейчас? Вот устроить будущее дочки – это другое дело.

– Вы, Сергей Иванович, – я улыбнулась, услышав его доводы, – рассуждаете, как мужчина…

– Вот это да! – удивился он. – А как же мне еще рассуждать? Я не умею по-другому.

– Я имела в виду, что Юлия Афанасьевна могла думать не так. Она представляла, что если Карманов увидит свою вторую взрослую дочь и прочитает в газете про свою нынешнюю жену, то подумает, засомневается, а там, глядишь, и решится на резкие перемены в своей жизни. Я, например, прекрасно понимаю Юлию Афанасьевну.

– А чтобы он очень не тянул с этим, она подложила бомбу под машину, да? – сказала Маринка. – Или нет, она же в больнице. Тогда дочка подложила, как ее… Светка, что ли?

– Взрыв машины – совсем другой разговор, – отрезал Сергей Иванович. – И не забывайте, пожалуйста, про деньги и фотографию Карманова, которые подкинули Ольге. Это внушает опасения. Что-то планируется, а Ольга оказалась втянутой в чужие игры, и еще неизвестно, чем это может закончиться для нее.

– Нужно быстренько от денег избавиться, – заявила Маринка.

– А как? Сдать в бюро находок? – полюбопытствовала я. – Так просто их не скинешь. Мне кажется, самое лучшее – отдать их Карманову, и пусть он решает сам свои проблемы. У него есть Боксер, целая служба безопасности. А в этой истории я пока не вижу ничего перспективного ни для себя, ни для газеты.

– Разумно, – согласился со мной Сергей Иванович. – Еще бы избавиться от фотографий, которыми услужила вам Юлия, и можно кончать с этим делом.

Я пододвинула к себе ближе телефон и, перевернув подаренную мне неизвестным доброжелателем фотографию Карманова, набрала его рабочий номер.

Попала я, конечно, на Маргариту Львовну. После непродолжительной беседы, большая часть которой была посвящена прошедшим событиям, мне удалось узнать, что Карманов сейчас, вероятнее всего, в аэропорту. Он улетал – на этот раз в Гамбург – через час, но в ресторане аэропорта у него была назначена очередная встреча.

– Надо ехать, деваться некуда, – сказала я, вставая с кресла.

– Надо, – произнес Виктор, тоже поднимаясь. Маринка молча посмотрела на него.

Давно уже привыкнув к манере Виктора излагать мысли, мы поняли, что он решил взять на себя обязанности по моей охране. Я тоже промолчала, как и Маринка, но по другой причине. Вся эта непонятная история стала казаться мне угрожающей, и было приятно сознавать, что я буду не одна.

Вместе с Виктором мы вышли из здания редакции. Моя «Лада» еще была на станции техобслуживания, и пришлось нам на трассе ловить такси.

Почти сразу повезло, и, остановив красную «девяносто девятую», мы с Виктором сели сзади и попросили шофера – молодого парня с толстенной цепурой на шее – отвезти нас в аэропорт.

До аэропорта нужно было ехать приблизительно минут сорок, и, чтобы совсем уж не заскучать, сидя рядом с надежным, но молчаливым спутником, я принялась рассматривать в окно мелькающие мимо пейзажи.

Как и следовало ожидать, после пятнадцати минут движения мы плотно засели в дорожной пробке. Я достала сигарету и рассеянно посмотрела за окно.

С моей левой стороны, торопясь вырваться из пробки, нас начала обгонять большая зеленая иномарка.

Я посмотрела и забыла, зачем зажигалку в руках держу. Слева находилась Фимочкина «БМВ» прихотливого зеленого цвета, гадкого и грубого, как бы я ему этот колер ни хвалила. Мерзкий цвет.

Но не цвет меня привлек.

На переднем правом сиденье я разглядела Нину Петровну.

Не знаю про адвокатскую практику, не обращалась я к ним еще ни разу, – возможно, это и общепринято, но только заинтересовало меня то, как Нина Петровна совсем уж не по-деловому прижимается к Ефиму Григорьевичу, а его правая рука обнимает ее за плечи.

Сразу же мои мысли приняли новое направление.

Фима нарушил правила, свернул влево и стал уходить на своей машине вниз по улице.

– Послушайте, – наклонилась я вперед к нашему шоферу, – я передумала ехать в аэропорт. Меняем маршрут. Поворачивайте налево.

– Налево нельзя, – ответил парень и презрительно посмотрел на меня через зеркало заднего вида. Женщина, не разбирающаяся в правилах дорожного движения, как видно, была недостойна его уважения.

Решение ко мне пришло как-то само. Я не глядя открыла сумочку и, пошарив в ней, выдернула из пачки купюру в сто долларов.

– Нам нужно налево, – спокойно повторила я и уронила эту купюру ему на колени.

Наша «девяносто девятая», сделав рывок вперед и не обращая внимания на возмущенные сигналы соседей, выехала в левый ряд и развернулась на встречную полосу.

– А дальше куда? – спросил парень.

– Во-он за той зеленой «БМВ», – уже в открытую ответила я. – Это мой муж поехал куда-то кататься со своей любовницей.

– Кино, что ли, снимается? – пробурчал шофер. – Боевик, блин…

– Вы считаете, что я дала вам недостаточно денег? – спросила я гадким тоном.

– Нормально, – покусывая губы, ответил парень и спрятал машину за идущим впереди «уазиком».

Фимочка не блуждал и не следил за «хвостом». Это было и понятно: кого пугаться в родном отечестве? Тем более что Владимир Иванович должен был улететь с минуты на минуту за границу.

Свернув несколько раз, Фимочка въехал во двор старой пятиэтажки и поставил свою машину напротив второго подъезда.

– Ну что, едем дальше? – спросил меня, не оборачиваясь, наш шофер.

– Давайте, только не торопясь, – тихо сказала я, откидываясь на сиденье назад, чтобы меня нельзя было разглядеть снаружи.

Мы медленно проехали по двору. Я видела, как Фима выскочил из своей машины, обежал вокруг нее, открыл правую дверь и, подав руку, помог выйти Нине Петровне. Я даже порадовалось за нее: как, оказывается, приятно иметь личного адвоката!

Заперев свою жутко-зеленую «БМВ», Фимочка с Ниной Петровной направились к дому. В это время мы поравнялись с ними, и я отклонилась назад еще больше и даже прикрыла лицо ладонью. Виктор просто отвернулся.

Через полминуты я оглянулась. Фима с Ниной Петровной скрылись во втором подъезде дома.

– Дальше куда? – спросил шофер. – Они-то, кажется, приехали.

– За углом высадите нас, – ответила я. – Нам тоже кататься уже смысла нет.

Увеличив скорость, «девяносто девятая» лихо завернула за угол и резко остановилась.

– Спасибо, – поблагодарила я нашего шофера, и мы с Виктором вышли на улицу.

Парень промолчал и, сорвавшись с места, сразу же уехал.

– Зря отпустила, – сказал Виктор, и я даже вздрогнула от неожиданности.

– Мне кажется, что не зря, – возразила я после некоторой паузы. – Что-то мне говорит, что они засядут в этом доме не меньше чем на час. А может быть, и больше.

Я огляделась по сторонам. Несколько мальчишек прыгали вокруг дерева, сшибая камнями с него каштаны. Я осторожно подошла к углу здания и выглянула из-за него. Двор был пуст – кроме Фиминой машины, других здесь не было. Людей тоже во дворе не было. Даже ни одна старуха не сидела на лавочке перед подъездом.

– Как же нам узнать, в какой они квартире? – подумала я вслух и посмотрела на Виктора.

Он молча достал из кармана кошелек, отделил бумажку в десять рублей и направился к мальчишкам. Я видела, как он в одно мгновение собрал их вокруг себя и что-то сказал. Через минуту Виктор вернулся.

– Двадцать пятая квартира, снимает он, – доложил Виктор.

– Пойдем поищем место поудобней для слежки, – предложила я.

Двор пятиэтажки с нашей стороны заканчивался небольшим пустырем с тремя мусорными баками на краю. С другой стороны двор выходил на дорогу, и через нее виднелись витрины какого-то магазина или кафе.

Мы прошли вплотную вдоль стены дома с обратной его стороны и, перейдя дорогу, действительно обнаружили кафе почти напротив нужного нам двора.

Кафе называлось «Валентино».

Выбрав столик около окна, мы заказали кофе с пирожками и принялись наблюдать за выездом со двора интересующего нас дома. Чтобы лучше уложить в голове все происшедшие события, я принялась негромко проговаривать их Виктору.

– Если Нина с Фимой очень близко дружат, – начала я, и Виктор усмехнулся, услышав мою фразу, – то получается, что именно они могут быть заинтересованы в устранении Карманова. Нину при этом перестает пугать перспектива вливания в ее семью Светы, а Фимочка получает все удовольствия от женитьбы на богатой наследнице. Разница в возрасте у них, кстати, не такая уж и большая. Они, как видно, уже и не обращают на это внимания…

Я продолжала в том же духе еще часа полтора, да так упорно, что и самой стало скучно. Единственное, что я никак не могла увязать, так это подкинутый конверт и демонстрационный взрыв машины.

– Машина – это другой случай, – неожиданно произнес Виктор тихим голосом, рассеянно оглядываясь на окно.

Я тоже посмотрела туда и, не увидев изменений, уточнила:

– Ты считаешь, что взрыв «Мерседеса» – это какие-то специфические кармановские разборки и ко мне отношения не имеют?

Виктор кивнул.

В этот момент я увидела медленно выползающую со двора зеленую Фимочкину «бээмвуху».

– А вот наконец и друг любезный с зазнобой сердечной, – быстро сказала я, и мы, оставив недопитыми четвертые чашки кофе и недоеденные пирожки, выскочили на улицу.

Пока мы ловили мотор, Фима уже скрылся за поворотом.

Остановив рыжий потрепанный «Москвич», я крикнула шоферу, чтобы ехал прямо. Однако тут возникли трудности. Лысый дядька в дурацкой кепке с пуговкой на макушке, управляющий этим экзотическим зверем, принялся ворчать и уточнять маршрут нашей поездки.

– А вам не все равно, куда да зачем? – накинулась я на дядьку. – Я хочу покататься немножко и плачу вам за это.

Дяденька оказался из породы тех непутевых мужиков, которые хуже баб. Так и норовил оставить за собой последнее слово в споре. Как только я это поняла, так сразу и нашла с ним взаимопонимание.

Фимочку с Ниночкой мы вскоре нагнали, и оказалось, что зря я нервничала. Их путь лежал прямиком на Кумысную поляну. То есть Нина Петровна спокойно возвращалась домой после проведенных консультаций со своим адвокатом. Когда это стало уже несомненно, я попросила остановить машину.

Мы сошли за несколько поворотов до поляны, и я этому старому зануде даже спасибо не сказала.

Виктор тормознул нормальную машину с нормальным шофером, и мы вернулись к тому самому дому, где только что Фимочка решал с Ниной свои адвокатские проблемы.

У меня возникло желание попробовать проникнуть в двадцать пятую квартиру и, если это получится, устроить засаду моему дорогому приятелю.

Во дворе опять никого не было, мы с Виктором поднялись на второй этаж, встали перед дверью, и он, нагнувшись, внимательно осмотрел замок. Через полминуты Виктор оглянулся на меня и кивнул.

– Завтра утром, – сказал он, что должно было означать: «Замок не представляет из себя большой сложности, я подготовлюсь и к завтрашнему утру, вероятно, смогу его открыть».

– Ну и отлично, – сказала я. – Поехали в редакцию.

В редакции никаких новостей меня не ожидало. Это само по себе уже было приятно: новости успели здорово надоесть за два последних дня.

Перед окончанием рабочего дня Маринка объявила мне, что они с Виктором сегодня идут ко мне в гости. Я не спорила, хотя прекрасно поняла всю Маринкину затею. Тут переплелись и опасения за мою жизнь, поэтому нужно было мне обеспечить общество Виктора, и опасения за Виктора, поэтому Маринке надо было находиться рядом с ним. Я только посмеялась про себя, а вслух сказала, что ужасно рада такому предложению. Самое смешное было то, что мнения самого Виктора никто из нас даже и не спросил. Но это уже было в порядке вещей. Все равно ведь он не откажет.

Быстро привыкнув к каким-то ежевечерним неприятностям, я просто отдохнула душой в теплой приятной компании, и, когда Маринка с Виктором собрались уходить около одиннадцати часов, мне жаль было с ними расставаться. Но состояние духа у меня было довольно-таки сонным, и я не стала активно спорить.

Выйдя на улицу, я проводила своих гостей до дороги, посадила их в такси и помахала ручкой напоследок. Когда машина скрылась вдали, я вздохнула и размечталась о том, как славно будет сейчас рухнуть в постель и не видеть никаких снов до самого утра, до половины девятого например. От таких мечтаний я разулыбалась, сунула руки в карманы олимпийки и медленно направилась домой.

Лучше бы я не мечтала и шла домой побыстрее.

Когда до моего дома оставалось буквально несколько шагов, передо мной вдруг бесшумно выросла какая-то тень. Инстинктивно я отшатнулась в сторону, но была возвращена на место резким толчком.

Передо мной стоял высокий мужчина, одетый в темные брюки и темную рубашку с короткими рукавами. Не знаю, сколько ему было лет, может быть, и тридцать, а может, и пятьдесят. Было темно, чтобы разглядывать, к тому же я здорово испугалась от неожиданности. Я сразу поняла, что это маньяк и нужно громко кричать и срочно драпать. Лучше всего и то, и другое сделать одновременно.

Словно угадав мои мысли, мужчина отработанным приемом завернул мне правую руку за спину. Я оказалась прижата спиной к его груди. Второй рукой он зажал мне рот. Приглушенно взвизгнув, я попыталась его укусить, ударить ногой, локтем, затылком или чем придется, но у меня ничего не получилось. Он внезапно отпустил мое лицо и сжал горло. Вместо крика у меня вышел только сиплый хрип.

– Не дергайся, Ольга Юрьевна, – прошипел мне незнакомец на ухо, и я действительно тотчас расслабилась: меня потряс маньяк, знающий мое имя. Совершенно неосознанно я принялась вслушиваться в его голос, стараясь определить, кто же это. – Ты ответишь мне на пару вопросов, и мы тихо расстанемся, – продолжил мужчина.

Он не отпускал мое горло, и у меня начала немного кружиться голова от недостатка воздуха.

– Орать не будешь? – спросил он.

Я закачала головой, и хватка слегка ослабла. Я смогла спокойно вздохнуть. На меня напал кашель, и заломило затылок. Наверное, от пережитого страха.

– Что вам от меня нужно? – стараясь говорить тише и спокойнее, спросила я.

– Мне нужен мастер, и ты меня отведешь к нему. Это все, – сказал мужчина и замолчал, ожидая моей реакции.

– Кто вам нужен? – Я расслышала слово «мастер», но не поняла его смысла в данной ситуации. Он что же, псих, что ли, и ищет мастера-водопроводчика?! Или еще кого-нибудь из той же службы? От этого подозрения у меня мурашки пробежали не только по всему телу, но, как показалось, и под кожей тоже. Как освободиться от этого маньяка, я просто не знала.

– Ты, подруга, не прикидывайся кошелкой, все ты понимаешь, – с яростью произнес неизвестный и снова сжал мне горло на несколько мгновений. – Меня прислал сам диспетчер. Дошло до тебя теперь? – Он тряхнул меня так, что мне показалось, будто я подлетела вверх. Если еще и оставались связные мысли в моей голове, то после этого они все куда-то подевались. Я никак не могла осознать, что же от меня требуется сделать и как нужно себя вести, чтобы остаться живой? – Где мастер? – повторил неизвестный. – Это его ты сейчас с вертлявой телкой отправила на моторе? Да отвечай же быстрее!

– Это Виктор, наш фотограф, – чуть не плача, пробормотала я, ничего не понимая и не видя выхода из этого положения. Господи, хоть бы мимо кто-нибудь прошел, что ли!

– Это мастер?! – жутким шепотом спросил неизвестный, и вдруг, когда я совсем была готова признать, что да, Виктор классный мастер-фотограф и механик неплохой, руки, держащие меня, ослабили свою хватку и я оказалась свободной.

От неожиданности я упала на колени, больно ударилась о землю, но совершенно не обратила на это внимания. Шарахнувшись в сторону, я еще раз ударилась и оцарапалась об угол дома. Оглянулась, вскочила на ноги и застыла, удивленная увиденным зрелищем.

Напавший на меня мужчина сейчас стоял, вытянувшись, подняв обе руки к своей голове. Все его тело сотрясалось мелкой дрожью. Вдруг послышался непонятный негромкий звук, будто резко скомкали газету. Незнакомец вздрогнул, застыл и плашмя рухнул на землю прямо передо мной.

Он, не шевелясь, лежал на животе, повернув назад голову, словно старался рассмотреть что-то у себя за спиной. Я в совершенной прострации не сводила с него глаз.

Послышалось покашливание. Только сейчас я заметила, что рядом стоит еще и другой мужчина и, наклонив голову набок, смотрит на меня и вроде даже улыбается.

– Только не нужно шума, уважаемая Ольга Юрьевна, пожалуйста, – тихо сказал второй и успокаивающе медленно поднял обе руки вверх, ладонями вперед. – Я уже ухожу. Прямо сейчас.

Я перевела взгляд с него на труп, лежащий передо мной, и попыталась что-то сказать, но не смогла.

– Перелом атлантова позвонка – это как бы моя визитная карточка, – мило пояснил второй неизвестный, и тут я немного пришла в себя.

– Что это было? – с трудом спросила я, показывая вниз. – Кто это? И кто вы такой?

– Я – Мастер, – ответил мне второй, и я услышала в его голосе усмешку, – а это маленькие издержки. Обычные маленькие издержки от халявных удовольствий. Вы же сходили бесплатно на Монсеррат Кабалье, Ольга Юрьевна? Вот и пришло теперь время заплатить за это… Советую вам вернуться домой, принять пилюльку и уснуть. На сегодня для вас все кончилось.

– Как на сегодня? – не узнавая своего голоса, спросила я. Я чуть не плакала от ужаса. Вдруг стало очень холодно, меня зазнобило. Я прижала руки к груди и спрятала пальцы под мышки. Не помогло.

– Если я правильно понимаю, то вас побеспокоят еще разок. Не волнуйтесь, это будет не сегодня.

Незнакомец медленно сделал два шага назад, попал под уличное освещение, и я наконец смогла разглядеть его. Он был молод – вряд ли старше тридцати лет. Одет в брюки, белую рубашку и в ботинки. Аккуратная короткая стрижка. Вполне приличный молодой человек, даже симпатичный, если бы не эта глумливая ухмылка на лице.

– До свидания и спокойной ночи, Ольга Юрьевна, – с жутким юмором попрощался незнакомец и, развернувшись, быстро зашагал к дороге.

Я как загипнотизированная смотрела ему вслед, пока он не исчез из виду, потом медленно и осторожно, нащупывая ногами землю, отступила на один шаг, затем на второй, затем еще на один. Завернув за угол, я прижалась затылком к стене дома. Глубоко вдохнув несколько раз, я, чувствуя себя бесконечно усталой, побрела к своему подъезду.

Перед самой дверью подъезда я, очнувшись, быстро оглянулась. Никого не было, ни здесь, ни вдалеке.

Стараясь не шуметь, я проскользнула в подъезд, прикрыла дверь и быстрыми прыжками поднялась до своего третьего этажа. Тут уже я не выдержала. Рывком я распахнула дверь квартиры, вбежала, захлопнула дверь за собой и заперла ее на два замка.

Почувствовав себя в безопасности, я прислонилась к двери, сползла по ней на пол, обхватила коленки руками, уткнулась в них носом и разрыдалась.

Я уже не боялась, просто реакция наступила.

Я решилась прилечь и попытаться уснуть не раньше чем через час, может быть, и позже. Врать не буду: я здорово напугалась. Я не понимала причин происшедшего со мной. Мне казалось, что я попала в чужую игру, причем участвую я в ней жалкой бессловесной пешкой. И тот, кто передвигает фигуры на шахматной доске, просто забавляется со мной от скуки или руководствуется своими, неизвестными мне соображениями.

За такими неинтересными мыслями я и не заметила, как заснула, свернувшись клубочком на своем знаменитом матрасе. Причем забыла даже раздеться, что со мною бывает редко.

Слава богу, никакие сны мне не приснились, а то это было бы уже перебором. Ужасов мне и наяву хватало.

Спала я плохо, просыпаясь от каждого звука, доносившегося с улицы, и окончательно проснулась очень рано, часов в шесть. До восьми часов просидела на кухне с кофе и сигаретами, постоянно поглядывая в окно. Настроение у меня уже немного выровнялось, я принялась рассуждать спокойно. Я почему-то поверила тому парню по кличке Мастер в том, что меня ожидает еще нападение. Еще одно как минимум. Причем скорее всего это будет не днем, а вечером. Днем подобная развлекалочка чревата помехами вроде неожиданных свидетелей.

Пока я тянула время, я видела из окна, как проехала по нашему двору машина «Скорой помощи». Вскоре появилась милицейская «семерка». За ней еще одна машина – зеленый «уазик»-микроавтобус с надписью по борту: «Специальная».

Я затушила в пепельнице последнюю сигарету и негромко напомнила себе:

– Значит, сегодня вечером, Оль…

После этого напоминания я начала собираться на работу. Не было никакого желания вертеться перед зеркалом, поэтому я ограничилась самым необходимым: минимумом макияжа, простым бежевым костюмчиком, коричневыми туфлями. С утра накрапывал мелкий дождик, и я решила взять с собой зонтик.

Самым сложным для меня после выхода из квартиры было спокойно пройти по двору. Я опасалась, что не выдержу, остановлюсь рядом с местом, где вчера разыгралась та жуткая сцена, и начну ее переживать заново. Или по крайней мере хотя бы посмотрю в ту сторону. А проявлять интерес было нельзя. Я прекрасно понимала, что мой маньяк уже уехал на спецтранспорте. Наверняка теперь около торца дома толпятся старухи-соседки и увлеченно рассказывают подъехавшим милиционерам о том, чего сами они не видели. А милиционеры будут искать свидетелей. Поэтому чем больше равнодушия, тем меньше ко мне будет внимания со стороны милиции. Во мне крепли решимость и азарт расследовать все самой.

Стараясь дышать ровно и смотреть прямо, я промаршировала вдоль дома и даже носа не повернула направо, туда, где краем глаза я заметила стоящий милицейский «жигуленок».

– Девушка, можно вас на минутку? – вдруг окликнул меня мужской голос, и я, вздрогнув, остановилась как вкопанная, словно не ожидала этого. Медленно обернувшись, я увидела подходившего ко мне старшего лейтенанта милиции. Козырнув, он невнятно пробормотал свою фамилию и назвался нашим участковым.

– Слушаю вас внимательно, – равнодушно ответила я и, слегка нахмурившись, посмотрела на часы. – Я спешу на работу, – добавила я тише.

– Я вас долго не задержу, – проговорил, как бы извиняясь, незнакомый мне старший лейтенант. – Скажите, пожалуйста, вчера около двенадцати ночи вы случайно не выходили на улицу?

– Нет, – удивленно ответила я, всем своим видом выражая искреннее недоумение по поводу этого вопроса. Затем, как бы подумав и вспомнив, я уточнила: – У меня вчера были гости. Когда они уходили, я проводила их до такси. Это было примерно в одиннадцать… Может быть, минут на десять раньше или позже. Не помню точно. А в чем дело?

– Вчера вечером здесь был убит мужчина. Ему сломали шею. Мы опрашиваем всех жильцов дома, возможно, кто-то что-то видел, – стал объяснять он, внимательно глядя на меня.

Я не стала, как скверная артистка, восклицать: «Боже мой, какой кошмар!» Ни в коем случае!

Я покачала головой, вздохнула и спросила:

– Это кто-то из соседей, да?

– Его личность сейчас выясняется, – уклончиво ответил участковый. – Во сколько вы, говорите, проводили своих гостей?

– Я не помню точно, около одиннадцати, кажется, я же вам сказала. А что, это так важно? – Я еще раз посмотрела на часы и тихонько притопнула ногой. Но так, чтобы он заметил. Как еще яснее показать, что я дама занятая и мне недосуг общаться даже с блюстителями моего покоя?

Он кивнул, сказал:

– Очень желательно и может помочь следствию.

Я тогда пообещала уточнить время отъезда своих вчерашних гостей.

– Мы все вместе работаем, и я скоро их увижу. Возможно, потом смогу сказать точно. Если они помнят, конечно, – вежливо добавила я.

Спросив у меня номер моей квартиры, старший лейтенант пообещал зайти сегодня вечером. Важно кивнув ему и демонстрируя, что уже опоздала по его вине, я быстрым шагом пошла ловить мотор.

Из осторожности я не стала садиться в первую же остановившуюся машину, а подождала вторую. Водитель второго мотора – пожилой мужик, немилосердно дымящий «Астрой», показался мне таким надежным, что я, не раздумывая, села к нему и поехала в редакцию.

В редакции все было, как обычно. Пройдя в кабинет, я закурила и выглянула в окно. Не заметив на улице ничего и никого подозрительного, я сказала Маринке, уже вносящей поднос с кофе:

– Пригласи сюда, пожалуйста, Виктора и Сергея Ивановича. Есть о чем поговорить.

– Сейчас, – сказала она, аккуратно поставив поднос на мой стол. – Ну ты как вчера, сразу уснула или нет? – спросила меня Маринка. Чувствовалось, что ей хочется рассказать мне о чем-то очень для нее интересном. Она даже подошла ближе и встала рядом со мною, тоже посматривая в окно. – Погода совсем испортилась, – вздохнула Маринка. – А что за совещание? – спросила она. – Если про верстку нового номера, то все в порядке. У Сергея Ивановича ошибок не бывает.

– Мне сейчас не до газеты, – ответила я. – У меня начались неприятности.

– Господи! – Маринка прижалась к моему плечу и заглянула мне в лицо. – Ну-ка, рассказывай, – потребовала она.

Я кивнула:

– Все расскажу, все. Зови народ.

Через несколько минут подошел народ: и Сергей Иванович, и Виктор. Маринка принесла еще чашки, мы все расселись вокруг моего стола, и я, не переставая курить – так было легче скрыть волнение, – рассказала про свое ночное приключение.

– Давайте думать вместе, что мне дальше делать? – попросила я. – Не могу сказать, что я осталась в восторге от Мастера и от того придурка, который решил, что я этого Мастера скрываю.

– Переселяюсь, – коротко ответил Виктор, что означало, что теперь до самого конца этого дела он будет жить в моей квартире.

– Спасибо, Виктор, – поблагодарила я его. – Твой попутчик, у которого ты выиграл билет, был высокий красивый парень с ехидной улыбкой?

Он кивнул.

– Рубашка, брюки, стрижка – то есть впечатление менеджера из солидной конторы, да?

Виктор снова кивнул и добавил:

– Саша.

– Это тебе он так представился, – сказал Сергей Иванович. – В другом месте он уже Паша и так далее. И как вы думаете, Ольга Юрьевна, что все это значит?

– Игра! – быстро высказалась Маринка. – Правильно ты, Ольга, сказала: игра! Эти козлы так развлекаются. Намечают жертву и охотятся на нее. А потом окажется, что деньги Ольге всунули за участие. Гонорар, так сказать.

– То есть жертва выбирается фактически жребием, и ее определителем является билет в театр, вы это хотите сказать? – спросил Сергей Иванович.

– Конечно! – ответила Маринка. – Это элемент случайности. Никто из охотников заранее не знает, кто будет жертвой. А потом они начинают ее искать.

– Не получается, – возразила я. – Тот первый, которого я приняла за маньяка, требовал, чтобы я ему сказала, где находится Мастер. Причем он его даже не знал в лицо или знал очень плохо, потому что принял Виктора за этого Мастера. Пока он со мной… – я поморщилась, – беседовал, скажем так, настоящий Мастер подкрался и убил его. Если это охота, то не на меня. Моя роль здесь по-другому называется. А вот как – не знаю.

– Да, – произнес Сергей Иванович, – вы похожи на подсадную утку. Даже более того, создается впечатление, что у вас в руках что-то есть, и это «что-то» указывает на Мастера, и он на это «что-то» ловит своих противников. Ведь «маньяк» не знал, где искать Мастера, а Мастер прекрасно знал, что появится этот «маньяк», и поджидал его. Иначе трудно объяснить его своевременное появление.

– Причем они оба знали, как ее зовут, – напомнила нам Маринка. – Значит, следят, сволочи!

Я в растерянности оглядела весь свой штаб.

– А что у меня есть, Сергей Иванович, что нужно им? – спросила я Кряжимского.

Тот в ответ пожал плечами и отвел глаза.

Внезапно дверь кабинета тихо скрипнула и начала медленно приотворяться. Я вздрогнула и едва не вскрикнула. Нервы уже были ни к черту. Виктор резко развернулся на стуле, Маринка застыла, а Сергей Иванович снял очки и начал быстро их протирать. Как видно, мой рассказ подзавел всех.

Дверь открылась больше, и в кабинет заглянул Ромка, оставленный, как всегда, «на всякий случай» в редакции.

Маринка перевела дыхание. Виктор расслабился и спокойно повернулся к столу.

– Ольга Юрьевна, – сказал Ромка, – к вам пришли…

Ромка зашел в кабинет и прикрыл дверь за собой. После этого он тихо уточнил:

– Та самая пришла, в тапочках, которой наши стены не нравятся.

Маринка тут же поднялась со стула.

– Я сейчас выясню, что ей, заразе, нужно, – сказала она мне и вышла вместе с Ромкой.

– Вас оставить наедине с клиентом? – спросил у меня Сергей Иванович. Виктор только поднял голову, но тоже ожидал моего ответа.

– Я думаю, что не стоит, – ответила я. – Поговорю с ней при вас. Может быть, потом мне потребуется ваша помощь.

Вернулась Маринка.

– Они-с имеют желание-с пообщаться с вами лично-с, – доложила она и добавила: – На этот раз про стены промолчала…

– Пригласите, – подыграла я ей.

Маринка распахнула дверь. Вошла Света Николенко.

Осмотрев мой кабинет, она прошла ближе к столу, поздоровалась со всеми, и я предложила ей присесть на свободный стул.

– Три дня прошло, – без вступления заявила Света и, сев на стул, стала ожидать моей реакции.

Я поняла, о чем идет речь, но решила немного наказать нахалку, показав ей, кто в этом кабинете хозяин.

– Я не понимаю вас, – ответила я. – У меня была договоренность с Юлией Афанасьевной о встрече с нею сегодня. А что хотите вы?

– Она в больнице, – поморщившись, ответила Света, – и попросила меня зайти и выяснить, когда вы будете печатать фотографии.

Я, не торопясь, достала сигарету из пачки и закурила, обдумывая ответ.

– Мы не будем публиковать то, что нам передала Юлия Афанасьевна, потому что для нас это не представляет интереса, – медленно сказала я, с любопытством рассматривая, как изменяется выражение Светиного лица.

– Так, значит, – угрожающе спросила Света и вскочила, оттолкнув стул, – вы думаете, я не видела, как вы шушукались с этой… Ниной Петровной, а потом с секретаршей? Договорились, да? И почем нынче пресса?

– Совсем неинтересно вас слушать, – едва не зевнув, призналась я. – Отдайте мою расписку и получите ваши фотографии, а потом можете предлагать ваш так называемый компромат кому угодно. Расписку верните, пожалуйста.

Света замялась, оглянулась и, притянув ногой стул, опять присела напротив меня, покусывая губы.

– Ее украли, – сказала она тихим голосом. – Расписку то есть. Я могу написать вам новую.

Я отрицательно покачала головой:

– Не пройдет. Я уже вижу, с кем имею дело, и мне не хочется сейчас отдать фотографии, а потом отбиваться от вас же, когда вы найдете расписку.

– Этого не будет! – воскликнула Света. – Ее действительно украли, сразу после того, как мама вышла от вас. Следователь сказал мне, что вы об этом знаете… Вы все заодно! – вдруг опять выкрикнула Света.

– Со следователем? – вежливо спросил у нее Сергей Иванович.

– С бандитами, – уточнила Света. – Отдаете мне фотографии?

– Конечно, отдаю, – кивнула я, – в обмен на расписку. Иначе не могу, сами понимаете…

– Я понимаю, я-то хорошо все понимаю. – Света встала, гордо вскинув голову, и осмотрела всех нас. – Вы пожалеете об этом, причем очень скоро.

– Я готова вернуть вам фотографии в любой день, только в обмен на мою расписку, – подвела я итог разговору. – Мы не можем принять их к публикации, потому что они не отвечают профилю нашей газеты. Мы слишком солидны для вашего условного «компромата».

– Я так и знала! – воскликнула Света. – Ну ничего, и на вас будет найдена управа. Мама сейчас в больнице, но скоро она выйдет, и мы займемся вами вплотную.

– Не нужно меня пугать, пожалуйста, – поморщилась я. – И без вас, к сожалению, таких любителей очень много. Кроме того, еще есть любители подкидывать в дамские сумочки разные предметы.

– Что-о? – спросила Света. – Я вас не понимаю. Вы это о чем?

– Неважно. – Я тоже встала. – Возвращайтесь с распиской, и все получите.

– Мое возвращение вас может и не обрадовать, – посулила Света и вышла, не попрощавшись. Я ожидала, что она еще и дверью хлопнет, но она сдержалась. Маринка пошла ее провожать.

– Какая резвая девочка, – оценил Сергей Иванович Свету и тоже закурил. – Как вы думаете, Ольга Юрьевна, чем она вас пугала?

– Понятия не имею, но у меня создалось впечатление, что она ничего не знает о долларах. Она действительно не поняла, что я имела в виду, когда сказала про сумочку. Или она хорошая артистка. Но какой смысл ей притворяться?

– Не забывайте, что общий смысл пока вообще непонятен, – напомнил мне Сергей Иванович. – Хотя, может, вы и правы. Да и откуда у ее матери десять тысяч баксов? Это сам Карманов или его жена, возможно, могли бы выделить такие деньги на нужное для них дело…

– Молодец! – Маринка с довольным видом ворвалась в кабинет. – Здорово ты ей хвост ошпарила: выскочила из кабинета и бегом на выход…

– Виктор, – позвала я, – ты приготовился к проникновению?

Виктор кивнул.

– Куда это? – подозрительно спросила Маринка и оглядела нас обоих.

– Попробую воздействовать одновременно на Нину Петровну и своего друга Фимочку Резовского. Без их рассказов в этой истории не разобраться, – ответила я. – Неизвестно, кто напал на Юлию Афанасьевну, однако в милицию сообщил об этом почему-то человек из службы безопасности Карманова. После этого был совершен налет на редакцию, потом подкинули мне доллары, когда я была в компании тех же Кармановых, и следом чуть не раскатали «КамАЗом»… Вчера еще разок попытались… раскатать… Так как сам Карманов в истории с двумя женщинами является призом, вряд ли это он все затеял. А на его службу безопасности может повлиять только Нина, но никак не Юлия. Сейчас по крайней мере.

Зазвонил телефон. Я протянула к нему руку, но Маринка опередила меня.

– Я возьму! – сказала она и подняла трубку. – Редакция газеты «Свидетель»…

Прослушав, что ей сказали, она, опустив трубку, зажала мембрану ладонью и шепотом объявила:

– А вот и сама Нина Петровна Карманова желает с тобой поговорить.

– На ловца и зверь бежит или легка на помине, как правильно? – спросила я у Маринки.

– Чует кошка, вот как, – огрызнулась Маринка и подала мне трубку.

– Здравствуйте, Оля, узнали? Это Нина Карманова, – сообщила мне Нина Петровна, и я поспешила убедить ее, что и узнала, и рада слышать ее голос.

– У вас все нормально, Нина Петровна? – спросила я вежливо, лишь бы что-то сказать.

– Хотелось бы надеяться, – рассмеялась Нина Петровна. – Мне бы встретиться с вами, нужно поговорить кое о чем. Как у вас сегодня со временем?

– Ой, вы знаете, пока не могу сказать, – уклончиво ответила я. – Минуточку подождем, сейчас секретарь принесет блокнот, и я вам отвечу… А как у вас, Нина Петровна?

Никакого блокнота Маринка мне приносить не собиралась, да он мне не был и нужен. Я хотела выяснить время, в которое Нина с большой долей вероятности не могла появиться в той самой квартире, где они с Фимой консультировались. Ко взаимному удовольствию, надеюсь.

– До обеда я совершенно свободна, – сказала она, – а вот после обеда, только уже под самый вечер, где-то начиная с шести…

Я внимательно прослушала ее слова и тут же приняла решение.

– К сожалению, Нина Петровна, вот мне секретарь сообщает, что до обеда я буду занята. Давайте встретимся вечером? Созвонимся и в кафе зайдем, там и поговорим. Хорошо?

На этом мы с Ниной Петровной и порешили. Положив трубку, я оглядела свой штаб.

– Нина сказала, что до обеда она свободна. Ну что, Виктор, едем к ним в гнездышко?

Виктор кивнул и встал.

– Спецоборудование не забудь, ладно? – совершенно излишне напомнила я ему, и он снова кивнул. Маринка открыла было рот, чтобы что-то сказать, но, натолкнувшись на мой взгляд, медленно закрыла его и вздохнула. – Раз надо, значит, надо, – проговорила она и жалобно посмотрела на меня и на Виктора.

– Остаешься в редакции за главную, – порадовала я ее, но тут же разумно добавила: – После Сергея Ивановича, конечно.

Маринка нагнулась над подносом и стала собирать на него чашки.

Приблизительно через полчаса мы с Виктором подъехали к знакомой пятиэтажке. Виктор нес в руке небольшой «дипломат», а у меня на плече висела маленькая сумочка.

На этот раз нам немного не повезло: двор не был пустым. Несколько старушек, беседуя, гуляли около дома.

Я взяла Виктора под руку и начала ему что-то увлеченно рассказывать. Виктор ничем не проявлял внимания к моим словам и хмуро посматривал по сторонам. Результат был достигнут: мы настолько стали похожи на обычную семейную пару, что бабки на нас даже не обратили внимания.

Пройдя во второй подъезд, мы быстро, но тихо поднялись к двадцать пятой квартире. Я позвонила два раза в звонок. Потом еще один раз. За дверью не улавливалось никакого движения.

– Пробуй, – шепотом сказала я Виктору.

Виктор достал из «дипломата» связку отмычек, отдал «дипломат» мне, а сам принялся за работу. Мне казалось, что он возится очень долго. Наконец старый замок обреченно щелкнул, и дверь открылась.

Я застыла на месте и прислушалась. В подъезде было тихо.

– Пошли, – скомандовала я Виктору, и, придерживая дверь, мы совершили нехорошее дело, нарушив неприкосновенность чужого жилища. Журналистская работа и призвание папарацци и не до того еще могут довести.

Тихонько закрыв за собою дверь, я вздохнула свободнее и осмотрелась. Виктор, осторожно ступая по деревянным полам, прошел по коридору в глубь квартиры.

Слои пыли на шкафу и зеркале говорили о том, что квартира посещалась не часто и уж ни в коем случае люди здесь постоянно не жили.

Из коридора я попала сразу в большую комнату, бывшую проходной. Налево была кухня. На кухню я только заглянула, а комнату решила осмотреть повнимательней, ожидая найти что-нибудь интересное.

Старый круглый стол, стоящий в середине комнаты, не был покрыт скатерью, и его видавшая виды поверхность вызывала прямо-таки жалость. Казалось, что об его несчастную столешницу не только систематически тушили сигареты, но еще и испытывали качество заточки ножей.

Шкаф был заполнен старой обувью и журналами. Я посмотрела и тут же его закрыла. Пропыленный буфет был заставлен слониками, ласточками и прочей ерундой. В комнате было несколько шатких стульев, наверняка помнящих лучшие времена.

Квартира явно служила только для встреч.

Пока я ходила кругами по комнате, появился Виктор в проходе в спальню и кивком подозвал меня к себе.

Пройдя мимо стола, я подошла к Виктору.

– Что-то нашел? – почему-то шепотом спросила я у него.

Виктор улыбнулся и показал мне пульт дистанционного управления от телевизора. Сам телевизор стоял в спальне, в дальнем ее углу, около окна, на низкой тумбе. Еще здесь был разложенный диван, аккуратно застеленный белым покрывалом. Этот неожиданный чистый белый цвет в неухоженной квартире чуть меня не растрогал.

– Надо же, – произнесла я и взглянула на Виктора. – Зачем тебе пульт? Решил новости посмотреть?

Вместо ответа он включил телевизор. Я не заметила с первого взгляда видеомагнитофон, стоящий на полке в тумбе под ним. Экран телевизора засветился, и начался показ любительского фильма на соответствующую разложенному дивану тему. Главными героями шедевра были Фима, Нина и, конечно, сам диван.

– Выключай, я уже все поняла, – сказала я Виктору.

Он нажал кнопку пульта. Все оказалось проще, чем я думала. Фантазия наших знакомых избавила нас от необходимости ставить «жучки» и миниатюрную видеокамеру.

Виктор показал еще несколько таких же кассет. Они лежали стопочкой на полке рядом с видеомагнитофоном. Просматривать их уже не было смысла: мы получили то, что нам было нужно.

– Я думаю, что можно уходить, – сказала я Виктору, и он согласился.

Я положила найденную кассету себе в сумку, и мы вернулись в коридор.

– Вспомни: мы ничего не забыли? – опять-таки шепотом спросила я и, получив отрицательный ответ, взялась за ручку входной двери.

Совершенно неожиданно она отворилась, и на пороге показался Фимочка собственной персоной. У него за спиной стояла Нина.

– Ольга, это вы?! Фима, что все это значит?! – воскликнула Нина Петровна и отступила на шаг назад, словно собираясь бежать отсюда.

Фимино лицо застыло на какое-то мгновение, потом он, покусывая губы, перевел взгляд с меня на Виктора и ответил, но не Нине, а как бы сам себе:

– По-моему, и так все ясно…

Я решила перехватить инициативу:

– Очень хорошо, что мы с вами встретились. Заходите, поговорим.

Я сделала приглашающий жест рукой. Фима, однако, не пошевелился, продолжая быстро что-то соображать. Нина же, похоже, настолько перепугалась, что потеряла способность что-либо соображать.

– Вы как сюда попали? – вскричала она, почему-то приподнимаясь на цыпочки и стараясь заглянуть поверх нас с Виктором в глубь коридора.

Не увидев ничего и не услышав ожидаемых объяснений, она дернула Фиму за плечо:

– Это ты, ты все подстроил, мерзавец! Я всегда подозревала, что все закончится чем-то подобным, ты…

– Перестань немедленно! – шикнул он на нее и огляделся. – Не привлекай внимания, дура. Давай узнаем, что им нужно.

– Как это «не привлекай внимания»! – продолжала набирать обороты Нина. – Как она сюда прошла, я тебя спрашиваю?! И как ты меня назвал, негодяй?!

Я обернулась к Виктору:

– Пошли в комнату. Мне кажется, без нас они быстрее договорятся между собой.

Виктор, отстранясь, пропустил меня первой и прошел в комнату за мной. Сто раз прав был Боксер, сказав в театре про Виктора: «Классный бодигард».

Некоторые мужчины могут замечательно создавать ощущение надежности.

Войдя в комнату, я приставила один стул ближе к столу и села на него. Виктор встал около окна, спиной к нему. Спустя минуту появились замолчавшие Фимочка и Нина и застыли в проходе.

– Ты объяснишь наконец, Оля, что все это значит? – спросил Фима.

– Конечно, объясню, – ответила я ему. – Мне хотелось поговорить с вами обоими, и я избрала этот метод. Не нравится?

– Не нравится, – хмуро ответил Фима, – мне очень не нравится, что ты посчитала возможным следить за мной. А теперь пытаешься еще диктовать какие-то свои условия… Я думаю, что вам сейчас лучше уйти, а потом мы созвонимся, встретимся на нейтральной территории и вот тогда нормально поговорим.

– Не о чем нам разговаривать! – снова принялась кричать Нина. – Такая подлость! Такая подлость!

– Вам же будет лучше, если мы не уйдем, – сказала я и открыла свою сумочку.

Фима сразу же сфокусировался на ней и уже не сводил с нее глаз. Нина же не успокаивалась:

– Ефим! Ты почему стоишь как столб?! Выгони их наконец…

В этот момент я достала кассету.

– Не нужно нас выгонять, лучше давайте поговорим, – мягко произнесла я, и тут Фима ринулся вперед.

Нас с ним разделял стол. Фима, не раздумывая, бросился к нему. Наверное, он собирался дотянуться до меня через столешницу и отобрать кассету, но под весом его тела, увеличенным еще и толчком, стол поехал, и его столешница своим краем ударила меня в грудь. Я хоть и была когда-то капитаном футбольной команды, но единственное, что я успела сделать, так это крепко вцепиться в сиденье. Стул упал, и я вместе с ним. Самое удивительное, что я не ушиблась и не испугалась. Стол продолжал движение и наехал на меня. Я оказалась лежащей на спине с ногами, зажатыми столешницей.

В это время Нина с громким криком бросилась на меня. До нее тоже наконец-то дошло, что это за кассета у меня в руках. И, конечно, она решила ее забрать.

Фима не удержался на ногах и животом лег на стол и даже немного проехался по нему. Лежа на спине с задранными вверх ногами, я увидела прямо над собою раскрасневшееся лицо Фимы и его руки, тянувшиеся ко мне.

Виктор отбил левую руку Фимы, которой он уже захватил ремень моей сумки, и вцепился ему в другую. Фима ремень отпустил, его рука по инерции махнула наотмашь, и он очень точно попал Нине по животу. Захлебнувшись собственным криком, Нина рухнула на меня.

Ощущение было еще то.

Нина барахталась на мне, пытаясь одновременно и встать, и отнять у меня кассету. Фима махал руками, отбиваясь от Виктора, но тот снес его со стола одним движением, и уже через две секунды Фима, скрючившись, лежал на полу справа от стола и тихо бормотал непонятные слова, поглаживая левой рукой правую.

Виктор сгреб Нину за плечи и попытался снять ее с меня. Не знаю, что она подумала, но она так замолотила руками и ногами, выкрикивая: «Вот! Вот! Нет! Нет!» – что я, не имея возможности сопротивляться и защищаться от ее ударов, просто прижала сумку с кассетой к своему животу, закрыла глаза и втянула голову в плечи. Бывают ситуации, когда тактика страуса остается последней возможностью пережить неприятности.

Мне показалось, что все это происходило очень долго. Наконец Виктор все-таки оттащил Нину в сторону. Теперь уже все свои порывы она сосредоточила на нем. Виктору приходилось нелегко.

Я, одной рукой прижимая к себе сумку, как могла, раскачивала стул, стараясь опрокинуть его набок. Другой возможности освободиться я не видела.

Фима, заметив, что Виктор очень занят Ниной, приподнялся на четвереньках и пополз в моем направлении. В ту же секунду Виктор, оттолкнув Нину, резко повернулся лицом к нему. Фима мгновенно вернулся на свое место и стал очень внимательно рассматривать что-то интересное на потолке. Виктору надоело воевать с неугомонной орущей и царапающейся бабой. Он завернул ей одну руку за спину, втолкнул ее в спальню и быстро закрыл дверь.

В этот момент я наконец упала на бок. Как я вставала, рассказывать скучно и неинтересно. Изящества в моих движениях было мало, это уж точно. Падая, я еще ушибла коленку. Юбка костюма, задравшаяся вверх при моих трепыханиях, порвалась по шву. Одна туфля улетела неизвестно куда. Но главное, что кассета осталась у меня.

Я поднялась и осмотрела место битвы. Виктор стоял, прижавшись спиной к двери, ведущей в спальню. Дверь сотрясалась от ударов с той стороны, но Виктор держал ее надежно. Фима продолжал сидеть на полу на том же месте, где и раньше, по всей видимости, не решаясь встать.

Поймав мой взгляд, Фима осторожно спросил:

– Кончилась коррида или как?

Одергивая и поправляя юбку, я ответила:

– Надеюсь. Сам-то как считаешь?

– Давно пора! Давно! – убежденно проговорил он и посмотрел на Виктора. – Кончилась, да?

Виктор внимательно взглянул на него и кивнул.

– Ну и славненько, ну и отличненько, – быстро заговорил Фима, медленно вставая с пола и все еще оглядываясь на Виктора. – Как дикари, ей-богу! Папуасы, вандалы, блин! Помочь тебе, Оль?

– Не надо, спасибо, – ответила я, отходя к окну. – И не приближайся, пожалуйста.

– Да ты что подумала-то? Вот чудачка! – Фима рассмеялся. – Я всегда был сторонником переговоров. Я же адвокат как-никак. Сейчас я вас с Ниной помирю, вы спокойно обсудите все ваши проблемы, попьем чайку…

– А разве вас, Ефим Григорьевич, эти проблемы не касаются? – спросила я.

– Какие проблемы? – удивленно спросил Фима и для верности впечатления вытаращил глаза. – Господи, а я-то тут при чем?

– Нина замужем, а вы женаты. Или я ошибаюсь?

– Женат, женат, – закивал Фима, отряхиваясь. – Кстати, о жене. Что я ей скажу про испачканные брюки? И что она мне скажет! Ой-ей!

– Ну хватит, Фима, – не выдержала я. – Давай-ка иди к своей пассии и уговори ее перестать ломать дверь. А то, чего доброго, соседи милицию вызовут и эта кассета уйдет в коллекцию вещдоков.

– Понял, не дурак! – Фима сделал шаг к спальне, но сразу же остановился. Оглянулся на меня, потом посмотрел на Виктора. – Мне бы пройти… поаккуратнее, – тихо пожелал он, обращаясь к Виктору.

Виктор кивнул, поманил его ближе. Фима подошел. Виктор схватил Фиму за плечо, открыл дверь и втолкнул Фиму в комнату. Дверь тут же закрыл.

Послышалось несколько глухих ударов, затем все стихло. И дверь перестала содрогаться.

Виктор постоял еще немного около нее и отошел. Он поднял с пола свой «дипломат», стоящий в сторонке, открыл его, взял кассету у меня из сумочки и положил ее в «дипломат». После чего «дипломат» закрыл и поставил рядом с собой.

– Как ты думаешь, Вить, может быть, я схожу пока в ванную? – И, получив молчаливое разрешение, я вышла, чтобы привести себя немного в порядок. Ванная тоже не сверкала чистотой, как и все здесь, но по крайней мере там была вода. И треснутое зеркало над раковиной.

Я не стала долго задерживаться, но, когда вернулась в комнату, Фима с Ниной еще не вышли из спальни. Я подняла и снова поставила свой знакомый стул, но уже рядом с окном, достала из сумочки сигареты «Русский стиль» и закурила.

Медленно приоткрылась дверь, и из-за нее выглянул улыбающийся Фима.

– Мы выходим, да? – спросил он и открыл дверь пошире.

Первым вышел он, за ним, несколько мгновений спустя, Нина Петровна. Нина, в отличие от Фимы, не улыбалась. Ее лицо было хмурым, губы плотно сжаты. Она вошла, не поднимая глаз, и сразу же направилась на кухню. Я услышала, что она включила воду и набирает ее в чайник.

– Я вас здесь оставлю, – сказала я мужчинам и сделала знак Виктору не выпускать из виду Фиму. Виктор и без меня, конечно, догадался бы, но так мне было спокойнее.

Нина на кухне курила, стоя перед плитой, и смотрела на чайник. Я понимала ее: она ушла сюда, чтобы успокоиться и собраться с мыслями, а совсем не для приготовления чая.

– Нина Петровна, – тихо обратилась я к ней, встав рядом.

Она, помолчав, обернулась и смерила меня презрительным взглядом.

– Зачем вы все это затеяли, Ольга? Для красочной статейки в вашем похабном листке? – Ее голос звучал хрипло и нервно.

– Нет. Для собственной безопасности, – ответила я. – Жить-то хочется.

– Что?! Да кто вам угрожает? Вам-то! – Нина едва не сплюнула, было видно, что ей очень хотелось, но она сдержалась. – А, понимаю, – продолжила она, – такие же нормальные люди, как и я, которых вы довели своими бессовестными репортажами!

Я пожала плечами:

– Может быть, я и не совсем права, но мне нужно было с вами поговорить. А этот разговор имеет такое большое значение для меня, что лучше вести беседу с позиции силы. Мне нужно задать вам несколько вопросов.

– Слышать ничего не хочу. Проваливайте! – Она резко отвернулась от меня.

– Уйду, конечно. И скоро уйду. Но, как бы вам ни противно было меня видеть, неужели вам не интересно, чего же я все-таки добиваюсь?

Нина не отвечала, тогда я повернулась и вышла из кухни.

В комнате изменений не произошло. Виктор стоял около окна, Фима сидел за столом и молча барабанил по его столешнице пальцами.

– Так что же ты хочешь наконец? – спросил Фима и посмотрел на меня серьезно и выжидающе.

Я подошла к своему стулу и села на него, положив ногу на ногу.

– Фимочка, – начала я, – со мной происходят разные непонятные вещи…

– Я не психиатр, – проворчал он, – и не экстрасенс. Могу только это… того… помогает, кстати! – Он оживился, как всегда это с ним бывает, если затрагивается его любимая тема.

– Не ерничай, – прервала я его клоунаду. – Все это началось после моего посещения концерта Монсеррат Кабалье. Мне в сумку подложили кое-что, косвенно указывающее на Карманова. В этот же вечер нас с Виктором едва не убили. Ты знаешь об этом. Вчера попытка была повторена, причем было четко указано на театр как повод для нападения. Впечатление такое, что хотят убить Владимира Ивановича, а мне отводится в этой игре роль девочки для битья. Меня это не устраивает, как ты сам понимаешь.

– А при чем здесь я? – возразил Фима. – То, что ты рассказываешь, похоже на плохую сказочку. «Кое-что, косвенно указывающее…» Что такое это «кое-что»?

– Это десять тысяч баксов с фотографией Карманова и его телефонами.

– Десять штук? – присвистнул Фима. – Все равно не понял, при чем здесь я? Меня-то ты сюда как пристегиваешь?

– Кто мог бы заплатить такую сумму из присутствующих в ложе? Боксер, что ли? Ему-то зачем убивать своего босса? Ирина? Мне кажется, у нее интересы не те. А вот ты… У тебя есть мотив, – не выдержала я и повысила голос. – Еще совсем недавно я даже не подозревала об этом. Даже когда Николенко дала мне твою фотографию, где ты вместе с Ниной Петровной. Нина Петровна может ощущать ненадежность своего положения как жены и, избавившись от мужа, получает все. Ты, как ее бойфренд – ненавижу слово «любовник», – тоже не остаешься внакладе. Не знаю, на чем вы договорились – на деньгах или на замужестве, – но то, что вы оба можете быть заинтересованы в устранении Карманова, – это очень вероятное предположение. А теперь я хочу, чтобы ты мне сказал, кто подкинул мне эти деньги и какая планировалась для меня роль? Козы отпущения, так сказать?

В комнату вошла Нина и, держа сигарету в руке, задумчиво посмотрела на меня. Чувствовалось, что она с самого начала разговора прислушивалась к нему.

Фима сидел с совершенно ошарашенным видом и переваривал то, что я сказала.

– Вы не правы, Ольга, – произнесла Нина и, подойдя к столу, тоже присела на стул. – Я не хочу смерти своему мужу… Хотя понимаю, что для вас мои слова… только слова и не больше…

– Минутку, – вдруг сказал Фима, – минутку. Во-первых, я не знал, что ты будешь в театре. А во-вторых, я попал туда случайно, между прочим. Еще утром я не знал, что иду на этот гребаный концерт. Вот! – Он поднял вверх указательный палец. – Утром не знал, – повторил Фима. – Мне позвонила Нина и сказала, что есть лишний билет. Да я бы лучше дома на диване полежал… А между прочим, и Нина тоже не собиралась идти!

– Это правда? – спросила я у нее.

– Да, – тихо ответила Нина. – Меня Володя уговорил…

– Не поняла. – Я решила снова закурить и потянулась к сумке. Фима напрягся, Нина, очевидно, совсем забыла о том, что там лежит, и никак не отреагировала. Она думала о своем.

Я закурила и спросила:

– Что означают ваши слова, что вы не собирались идти в театр?

Нина вздохнула и ответила:

– Владимиру Ивановичу пришлось пригласить и… – Нина помялась, – этих тоже. Когда я узнала об этом, то идти просто отказалась.

– Кого «этих»? – не сообразила я.

– Юльку с ее дочерью, кого же еще. Да ты же с ними знакома. Они к тебе приходили, Фима рассказывал. Юлька появилась в нашей семье неделю назад. Вползла как змея… Я тоже только утром узнала, что они не идут, потому что Юльку бог наказал – она под машину попала. Светка, дочь ее, без мамочки идти отказалась. Владимир Иванович уговорил пойти меня. Я пригласила Фиму. Вот и все.

– А до вашего отказа у вас был билет? – спросила я.

– Конечно. Мы еще Маргариту взяли с собой, секретаря Владимира Ивановича. А вот вы-то как попали в нашу ложу?

– Потом скажу, – уклончиво пообещала я. – Вы сказали «наша ложа». Это значит, что билет в нее, кроме членов вашей семьи и близких людей, никто больше получить не может, я правильно поняла?

– Нет, что вы, Ольга! – Нина слабо махнула рукой. – Я имела в виду, что мы к ней привыкли, потому что ходим только в нее. Владимир Иванович так договорился с дирекцией. Мы берем обычно пять билетов, а в тот раз пришлось взять шесть. Пятый – Боксер. Без него – никуда, сами понимаете.

– А кто четвертый? – спросила я, сообразив, что членов семьи Кармановых трое. – Маргарита Львовна постоянно ходит с вами?

– Нет, она была только в этот раз. А четвертый – Илюша, жених Ирочки. Они уже скоро поженятся…

На кухне засвистел чайник. Нина, тяжело опираясь на стол руками, поднялась и пошла на кухню. Она как-то сразу осунулась и вроде даже постарела. Теперь уже была видна разница в их с Фимой возрасте. Вся создавшаяся ситуация действовала на Нину угнетающе.

– Фима, – сказала я, – сходил бы помог даме, к тому же ты здесь почти хозяин. Или действительно хозяин? – Мадам платит, – гаденько улыбнувшись, ответил он и засеменил на кухню.

Чай пили в молчании.

Каждый сидел и думал о своем. Наконец Нина не выдержала и задала мне давно ожидаемый вопрос:

– Так что вы решили дальше делать, Ольга Юрьевна?

– Вы это о чем? – спросила я.

Нина помолчала и ответила тихим голосом, не поднимая глаз:

– Вы же взяли кассету… Я понимаю: глупости все это, не нужно было этого делать… Но тогда казалось – так весело… Вы ее оставите у себя?

– Нет. – Я заметила, как Фима вздрогнул и посмотрел на меня с прищуром, шустрым адвокатским умом выискивая в моих словах подвох. – Не оставлю, – сказала я, обращаясь уже конкретно к нему, видя, что он сомневается в моих словах, – но вы, Нина Петровна, рассказываете мне не все.

Она тяжело вздохнула и устало посмотрела на меня. Помолчав, Нина опять спросила:

– Что же вас еще интересует?

– Два вопроса: почему Юлия Афанасьевна имеет такое неоправданно большое влияние на вашего мужа и разве вы не просили Боксера проследить за контактами этой дамы?

Я заметила, что Фимочка после моих слов заерзал на своем стуле, закряхтел и закашлял, явно стараясь обратить на себя внимание Нины. Но она, опустив голову, размышляла о чем-то и не обращала на него внимания.

– Какая вы… цепкая, – наконец сказала она и положила до фильтра докуренную сигарету в пепельницу, услужливо пододвинутую Фимочкой. – Все равно же узнаете – не от меня, так от других… Дайте, пожалуйста, сигарету, мои на кухне остались…

Я протянула ей свою пачку, она опять закурила.

– Юлька утверждает, что Света – дочь Владимира Ивановича. Такие вот дела, Ольга…

– А Ирина? – спросила я.

– Ирина – тоже его дочь, потому что он ее воспитал и другого отца она не знает. Как и он другой дочери не знал… До недавнего времени.

Фима зачмокал губами и что-то зашептал, отвернувшись в сторону.

Я поняла смысл ответа Нины: Владимир Иванович не был отцом Ирины. Теперь становилась ясна причина надежд Юлии Афанасьевны.

– А что касается слежки, – продолжила Нина, – да, я попросила Сашу, то есть Боксера, и он мне не отказал. Должна же я была знать, что замышляет эта сука… Оказалось, что не зря я это делала: узнала про ее визит к вам в газету. Потом еще и Фима рассказал про фотографии. Вы будете их печатать?

– Конечно, нет, – ответила я, и впервые за все это время ее лицо немного просветлело.

Я продолжала задавать вопросы:

– После того как вы узнали про фотографии, вы попросили Боксера выкрасть их, – спокойным, утвердительным тоном произнесла я, нарочно оставляя пока «за кадром» случай с наездом машины на Юлию Афанасьевну.

– Вы что? – очень натурально удивилась Нина. – Саша бы не пошел на это никогда. Не знаю, конечно, как бы он поступил, если бы ему приказал Владимир Иванович, но меня он не послушался бы точно! – горячо сказала она, и я ей поверила.

Я посмотрела на часы.

– Ну вот, Виктор, прогуляли мы с тобой весь наш обед. – Я встала.

– Нина ответила на твои вопросы, – напомнил мне Фимочка и кинул красноречивый взгляд на мою сумку. – Выполняй обещание.

– Виктор, отдай, пожалуйста, кассету и поехали в редакцию, я уже устала за сегодняшний день, а он еще и не кончился, – сказала я и, попрощавшись с хозяевами, направилась к выходу.

Виктор нагнал меня в коридоре.

Открыв входную дверь и оглянувшись, я увидела Нину и Фимочку, выглядывающего из-за ее плеча.

Кивнув им напоследок, я вместе с Виктором вышла.

После окончания рабочего дня я не поехала сразу домой, а, взяв с собою Маринку и, разумеется, Виктора – куда ж теперь без него! – отправилась в одно знакомое кафе. Причина была единственная: просто хотелось есть. Обед у нас с Виктором пропал, потому что после нашего возвращения мне пришлось окунуться в работу и питаться только кофе, да и то урывками, а Виктор почти сразу же помчался на съемки. Таким образом, обед, совместившись с ужином, начался у нас с семи часов и продлился до половины десятого.

А мне – понравилось!

Единственное, что немножко притушило удовольствие, так это скорбная мордашка Маринки. Она ни в коем случае не сомневалась в моей товарищеской надежности и верности. Но мысль, что Виктор опять будет ночевать в моей квартире, не внушала ей оптимизма. Что, кстати, понятно.

Проводив Маринку до дома и пожелав ей спокойной ночи, в ответ на что она, вздохнув, пожаловалась на головную боль, мы с Виктором поехали ко мне домой.

Несмотря на довольно-таки позднее время, около моего подъезда на лавочке чинно сидели две бабки-соседки. Случившееся происшествие, очевидно, настолько возбудило их интерес к жизни, что за день они не успели наговориться.

Поздоровавшись с ними, я хотела быстро прошмыгнуть в подъезд, но это у меня не получилось.

– О-оль! – позвала меня одна из них, то ли Матвевна, то ли Петровна, не помню.

Я с доброй улыбкой обернулась, хотя заранее уже начала скучать, думая, что услышу новую версию старой истории. Но я ошиблась.

– Тебя спрашивали, – порадовали меня нежданной новостью.

– Кто же это? – спросила я, подходя ближе. Виктор остался стоять около двери подъезда, спокойно осматриваясь по сторонам.

– Юра-участковый наш, вот кто. Все расспрашивал про тебя: и где работаешь, и семейное твое положение. – Матвевна (или Петровна) дипломатично покосилась на Виктора и продолжила: – Заходил несколько раз. Сказал, что, может, и еще зайдет. Он уже всех обошел в доме, все про случай этот беседовал, ты одна осталась неохваченная…

– Что ж поделаешь, у него работа такая. Пусть приходит и охватывает, – ответила я, собираясь уйти, но остановилась снова, потому что информационный поток местного бюро новостей еще не иссяк.

– И баба еще какая-то приходила, – доложила вторая соседка.

– Из горгаза вроде она… – поспешила опередить конкурентку Петровна (или Матвевна).

Я поблагодарила бдительных соседок, и мы с Виктором поднялись ко мне домой.

Виктор сам отпер квартиру, вошел первым и быстро прошел по всем комнатам, везде включая свет. Повинуясь его приказу, выраженному скупым жестом, я подождала его у двери. После получения разрешения я разулась и побрела в ванную.

Усталость чувствовалась сильнейшая, словно я весь день занималась бегом на длинные дистанции да еще с тяжеленным грузом на спине.

Сказался и плохой сон в минувшую ночь, и недавнее нервное напряжение в милой беседе с милой парочкой.

В ванной я встала под душ, открыла краны и даже под водой продолжила свои размышления о череде неприятностей, навалившихся на меня в последние дни. Нет, в самом деле! Какая-то бывшая пассия по прошествии десятилетий открыла сезон охоты на своего бывшего ухажера, а мне от этого перепадает дикий винегрет из долларов и обещаний ужасных разборок! С другой стороны, доллары уже дали, но еще не убили, и когда это произойдет, никто не знает… Меня бесила моя зависимость от каких-то гадов: испоганили настроение, и я никак не могу отделаться от неприятных мыслей!

Мне захотелось сделать что-то резкое, чтобы стряхнуть напряжение. Я огляделась по сторонам и, увидев вокруг только кафельную плитку, решила отложить это дело, чтобы потом не жалеть себя еще больше.

Мое следствие запуталось. Все, кто, возможно, был причастен к делу, оказывались вдруг совершенно ни при чем…

Постаравшись выкинуть из головы все эти мысли, я принялась умащивать себя притираниями и благовониями и постепенно увлеклась этим процессом.

Я вышла после душа взбодрившейся, но все равно в плохом настроении, потому что туман, сгустившийся вокруг этой истории, расходиться не желал.

Продолжая думать и прикидывать так и эдак, я села за кухонный стол, и Виктор поставил передо мной яичницу. Поразительно стабильный мужчина! Наверное, психологически ему на свете жить легче, чем мне. Я совсем уже было собралась спросить его, не боится ли он диатеза, но вовремя удержалась. Кто ж его знает, подумает еще, что я над ним смеюсь!

Я ела и размышляла о словах Нины: она не собиралась идти, а Юлия собиралась, Фима не собирался… Тьфу, бред и чушь!

Когда же мне наконец стало казаться, что круг подозреваемых вовсе не расширился, а даже, наоборот, начал сужаться, во входную дверь один раз осторожненько позвонили.

Я жалостливо посмотрела на Виктора, но и без моего взгляда он уже сам направился в коридор открывать дверь.

«Кто же может так застенчиво звонить? – лениво подумала я и вдруг едва не подпрыгнула на стуле. – Старший лейтенант!»

Я сразу немножко пожалела, что не пошла сама, и встала: все равно придется объясняться лично с этим участковым, заодно и точно узнаю, как его зовут. Потом подумала: не лучше ли будет вообще Виктора засадить на кухне или, еще лучше, в задней комнате и побеседовать с Юрой-участковым, как мне его назвали в информационном агентстве, без свидетелей?.. Эта мысль мне понравилась.

Догнав Виктора у самой двери, я дотронулась левой рукой до его плеча. В правой я продолжала держать забытую вилку. Опасаясь, как бы стоящий за дверью участковый не услышал мои слова – мало ли что он может подумать! – я сделала Виктору знак рукой.

Виктор повернулся ко мне и отклонился от двери.

Вдруг раздался хлопающий звук, дверь сотряслась. Мне показалось, что это взорвалось что-то вроде детской петарды, и я не поняла сначала реакции Виктора.

Быстро отперев замок, он рванул дверь и выбежал на лестничную клетку.

Я подскочила к двери и озадаченно остановилась. В самой ее середине вместо «глазка», зияла дырка. Под ногами у меня захрустели мельчайшие частицы стекла.

С лестничной площадки донесся шум борьбы. Я выглянула туда.

Виктор боролся с женщиной с темными волосами, одетой в длинную юбку.

И тут я от удивления рот открыла, так как волосы женщины слетели на пол. Незнакомка в парике оказалась незнакомым мужчиной. Виктор насел на него сзади и старался вывернуть ему руку и вырвать из нее пистолет. Теперь я поняла, что этот бандит выстрелил в дверной «глазок», когда Виктор встал перед дверью, и, позвав Виктора, совершенно случайно я спасла ему жизнь.

Навалившись на него, Виктор, крепко захватив запястье правой руки бандита, своим левым локтем давил ему сверху на шею. Тот снизу бил Виктора локтем в живот, пытаясь его скинуть с себя.

Я остановилась в дверях, понимая, что сейчас Виктору помочь ничем не смогу и лучше мне держаться в стороне, чтобы не мешать.

Неожиданно пистолет опять выстрелил. Пуля врезалась в потолок.

Распахнулась дверь соседней квартиры, и оттуда выскочил мой долгожданный Юра-участковый. Без фуражки, вытирая рот рукой.

– Это что еще такое?! – заорал он. – Прекратите немедленно!

Подбежав к Виктору, он дернул его за волосы назад. Получив после этого действия хороший удар ногой в живот, бравый участковый отлетел к стене и, съехав по ней спиной, присел на пол.

– Прекратите! – прохрипел он, выдергивая свой пистолет из кобуры и снова бросаясь в атаку.

На этот раз он зашел Виктору с левого бока и схватил его за руку.

В тот момент, когда Виктор отвлекся на мешающего ему старшего лейтенанта, бандит, присев и нырнув в сторону, сумел выскользнуть.

Не имея больше под собою опоры, Виктор упал на пол, на него навалился участковый. Бандит, отскочив к лестнице, вскинул руку с пистолетом.

Виктор, первым подняв голову, заметил это и прижал участкового к полу. Раздался еще один выстрел. Закричав, я швырнула в бандита вилку, которую до сих пор сжимала в руке. Я, конечно, промахнулась, но отвлекла его на секунду. Виктор, не вставая на ноги, перекатился по полу и чуть-чуть не задел бандита. Тот повернулся и побежал вниз по лестнице.

– Что же это такое?.. – ошеломленно пробормотал старший лейтенант.

Игнорируя его закономерный вопрос, Виктор бросился бежать за бандитом. Секунда растерянности у участкового прошла, он резво вскочил на ноги и запрыгал по ступенькам вслед за Виктором.

Я, не подумав о последствиях, шагнула следом, однако распахнувшиеся полы халата, к счастью зацепившиеся за перила лестницы, напомнили мне о том, что я не одета. К тому же я еще была в тапочках.

Бегать по темному двору в таком виде я не решилась.

Я вернулась к своей двери. Выглянула соседка, от которой выскочил наш старший лейтенант.

– Что происходит, Оль? – спросила она меня, заранее округляя глаза и прижимая руки к вырезу халата.

Я пожала плечами и махнула рукой.

– Эти мужики совсем как мальчишки, – произнесла я ничего не объясняющую фразу, лишь бы что-то сказать, и, еще раз махнув рукой, закрыла свою дверь. Аккуратная дырочка в центре ее не улучшила мне настроения.

Со двора послышался выстрел, затем еще один и еще. Я забежала на кухню, выключила свет и распахнула окно. Высунувшись из него, чтобы видеть подальше и побольше, я все равно не увидела ничего, так как в нашем микрорайоне с уличным освещением всегда были проблемы.

Я нехотя прикрыла раму окна, закрыла его занавесками и подумала, что неплохо было бы приготовить какой-нибудь съедобный ужин, пока Виктор бегает. Будем надеяться, что у меня получится что-нибудь посодержательнее яичницы.

В нервном ожидании прошло, наверно, минут пятнадцать, и я наконец услышала два звонка в дверь. То, что произошло, ничему меня не научило, я подбежала к двери и отворила ее.

Зашел Виктор и осуждающе посмотрел на меня.

– Ты не ранен? – спросила я.

Он покачал головой.

– Поймали бандита? – не успокаивалась я.

Получив тот же ответ, я хотела запереть дверь, но на лестнице послышались шаги. Виктор выглянул и зашел обратно, оставив дверь приоткрытой.

Показался запыхавшийся участковый. В руке он держал подобранный на лестничной площадке парик.

– Добрый вечер, – поздоровался он со мной.

– Для меня не очень, – не согласилась я. – Вы, наверно, хотите поговорить?

– Было бы желательно, – подтвердил он, не сводя с меня взгляда.

– Значит, идемте пить кофе. Я почему-то догадываюсь, что спать мне сегодня придется лечь не скоро.

– Это зависит от вас, – туманно намекнул Юра.

Мы прошли на кухню.

Юра зачем-то похвалил кофе, даже еще не пробуя его, и бросился в атаку.

– Это был ваш бывший муж? – проявил он несомненную догадливость и знание жизни.

Виктор поднял голову и задумчиво посмотрел на меня.

– Никогда не занималась такими делами, – честно ответила я Юре.

– Вы это про что? – не понял он.

– Про замужество, – пояснила я. – Вы же предположили, что я способна быть женой этого психа, вот я вам и отвечаю.

– Вы считаете, что это был псих? – поинтересовался он.

Я пожала плечами.

– Что я знаю точно, так это то, что незнакома с этим человеком и никогда раньше его не видела… И не видеть бы его вовсе… – добавила я.

– А ты его раньше видел? – обратился участковый к Виктору.

Тот покачал головой.

– Нет, – не сдавался Юра. – Должна же быть причина, по которой он пришел именно к вам. К тому же я заметил, что сначала он выстрелил вам в дверной глазок…

Я кивнула, оценив столь тонкое наблюдение.

Затем Юра отошел от этой темы и принялся вспоминать вчерашний случай, увязывая его с сегодняшним. Я ничего нового сказать ему не могла и отрицательно покачала головой.

Так я провела почти час, и наконец самому Юре надоело играть в Шерлока Холмса. Он достал из сумки бумагу и зафиксировал мои показания, после чего и откланялся, предупредив меня, что на этом наше с ним знакомство не закончилось и придется встретиться еще не один раз.

Проводив его до двери, я распрощалась со своим участковым, напомнив ему, чтобы он не забыл зайти к соседке за своей фуражкой. Юра почему-то смутился и начал объяснять, что хотя он и был у соседки, но только всего и делал там, что ждал меня. Я кивнула. На том мы и расстались.

Вернувшись на кухню, я наконец-то смогла спокойно покурить почти в одиночестве. Виктор умеет создавать иллюзию одиночества. Ни у кого так качественно не получается.

– Не обманул меня Мастер, – сказала я сама себе вслух. – Как он и обещал, меня «побеспокоили еще разок». Где бы теперь найти этого гада, чтобы спросить: а что же меня дальше ожидает?

Я взглянула на Виктора – он, понимая, что ответа не требуется, проигнорировал меня.

Я вздохнула и побрела в ванную, из нее – на свое одинокое девичье ложе. Предстояла еще одна беспокойная ночь.

Заснула я только под утро и, невзирая на грохот, производимый Виктором на кухне, категорически отказывалась просыпаться. Я, конечно, открывала несколько раз глаза, врать не буду, но лишь для того, чтобы посмотреть на часы и порадоваться за себя. Дрыхнуть до десяти – такое удовольствие выпадает не всем и не всегда. А вот мне сегодня повезло.

Однако, как это часто бывает, кому-то я срочно понадобилась. Зазвонил телефон. Я слышала, что Виктор на кухне снял трубку, и, приподняв голову, но не открывая глаз, пыталась определить по односложным высказываниям Виктора, кто это звонит.

Ничего у меня с подслушиванием не получилось, я четко поняла только, что Виктор разговор закончил, но тут позвонили в дверь. На этот раз пришлось вставать. Вряд ли тот, кто звонил в мою дверь, мог прийти к Виктору.

Пока я дошлепала, кутаясь в халат, до коридора, Виктор дверь уже отворил. Я выглянула.

А это опять был наш Юра-участковый! Вот ведь не спится человеку!

– Здравствуйте, – поздоровался он и весело спросил: – Вчера был недобрый вечер, а сегодня доброе утро?

– А вот и нет! – недовольно ответила. – Ни капельки не похоже.

– А кому сейчас легко? – лицемерно посочувствовал мне Юра. – Вся страна живет в неправильном режиме. Такое нынче время.

– Вы пришли прочитать мне политинформацию? – стервозно спросила я.

– Ага! – довольно разулыбался Юра и резко перешел на официальный тон. – Я приехал, чтобы пригласить вас прокатиться со мной в машине до отделения. Там с вами недолго побеседуют. Вот и все. Собирайтесь, пожалуйста.

– Знаю я ваше «недолго», – разворчалась я. – И что означает ваше «собирайтесь», интересно?

– А это значит – давайте прямо сейчас, – пояснил Юра, но я пресекла его необоснованные надежды.

– Ничего у вас не выйдет, – сказала я решительно. – Во-первых, мне еще нужно принять ванну, во-вторых…

– Выпить чашечку кофе… – подхватил он.

– Обязательно, – подтвердила я, – обязательно! Потом я должна буду позвонить на работу и выяснить, что там происходит, не случилось ли какого ЧП. Потом, после перекура, если все будет нормально и не возникнет новых, привнесенных извне проблем, нарушающих стабильность бытия, я буду готова прокатиться с вами. Но до этого еще надо будет дожить. Вот так!

– Замечательно излагаете, – восхитился Юра. – Это у вас врожденное?

– Благоприобретенное, – отрезала я. – Просто всю мою разнесчастную жизнь меня будят ни свет ни заря и не дают выспаться. Вот так нормальные люди и становятся Цицеронами.

– В таком случае разрешите мне вас подождать. Я помню, что у вас замечательный кофе, – сказал Юра и начал снимать ботинки.

Я вздохнула от вынужденного созерцания человеческой наглости и удалилась в ванную. Я решила, что он обопьется у меня кофе, пока я соизволю выйти из дома.

Я не спеша поплескалась под душем. Сделала прическу, наложила макияж. Все это время я с удовольствием представляла, как надоедливый милиционер пытается разговорить Виктора и что из этого получается.

Я выплыла из ванной и заглянула на кухню, ожидая увидеть затосковавшего Юру и нашего молчуна Виктора. А на кухне никого и не было.

Я в полнейшем недоумении пошла по квартире. На подходе к последней комнате я услыхала доносившиеся оттуда звуки борьбы. Мне сразу же стало страшно. Я, преодолевая желание убежать, подкралась к двери и осторожно заглянула в комнату…

А эти два детины, видите ли, тренировались!

Виктор, держа в руке столовый нож, ловко уворачивался от хитрющих приемов Юры-участкового и неизменно бросал его на пол при этом. Юра вскакивал, говорил: «Не понял» – и все повторялось сначала.

Я покашляла, эти мальчишки-переростки застыли и оглянулись.

– Вы уже готовы, Ольга Юрьевна? – радостно улыбаясь, подошел ко мне запыхавшийся Юра.

– Ни в коем случае, – сказала я. – Я еще кофея не кушала. Пойдемте завтракать.

Во время завтрака я наконец выяснила у Виктора, кто мне звонил. Оказалось, что это Маринка. У нее было все нормально, и она спрашивала, как дела у нас.

– Ты ее уже обрадовал новостью? – спросила я Виктора, хотя могла этого и не делать. Виктор, разумеется, ограничился только информированием, что мы живы и здоровы.

Завтрак подходил к концу, и скоро уже мне предстояло ехать к следователю и тосковать там несколько часов. Зная, как обычно проходит это мероприятие – я про допрос, – мне заранее становилось так неинтересно, что хотелось максимально оттянуть это время.

– О чем грустите, Ольга Юрьевна? – не унимался Юра, оказавшийся на редкость разговорчивым и даже навязчивым.

Я уже открыла рот, чтобы сказать что-нибудь резкое, как во входную дверь опять позвонили.

Я вскочила со стула, но Виктор опередил меня и направился в коридор. Юра остался сидеть за кухонным столом.

Мы с Виктором подошли к двери почти одновременно, и он открыл ее.

За дверью стояли двое незнакомых мне мужчин, оба примерно тридцати лет, в неплохих костюмах, в приличных галстуках. Они казались какими-то одинаковыми, только один из них был повыше ростом, другой пониже. При желании можно сказать, что эти мужчины были близнецами.

Мы с Виктором переглянулись, и оба пожали плечами. Эти люди нам были незнакомы. Близнецы переглянулись тоже, причем один из них кивнул другому.

– Вы ко мне, господа? – спросила я, считая, что пауза затянулась.

– Да, Ольга Юрьевна, – ответили мне, и это были последние слова, смысл которых я поняла.

Что-то сильно ударило меня по глазам и в грудь. Я услышала, как Юра, сидевший на кухне, что-то крикнул. А может быть, и нет. Потом кто-то что-то сказал, но я уже все это слышала словно через вату. Наверное, я потеряла сознание.

Первое, что я осознала довольно четко, так это то, что руками пошевелить я не могу, хоть тресни. Затем я почувствовала, что голова у меня чересчур тяжелая и очень хочется пить. Сразу открыть глаза тоже не получилось, но тут я услышала голоса и одновременно до меня донесся сигаретный дым. Кто-то курил рядом.

«Что за фокусы?» – удивилась я, спешно соображая, кто же из моих друзей мог так бесцеремонно курить, пока я сплю. Кроме Маринки, было некому.

После того как я снова попробовала пошевелить рукой и снова у меня ничего не вышло, я наконец-то заподозрила, что происходит что-то непонятное в этой жизни.

Глубоко вздохнув, я напряглась и, с трудом подняв голову, открыла-таки глаза.

Сначала я увидела только свет.

– Ты смотри, уже оклемалась подруга наша… Быстро что-то… – услыхала я мужской голос, говоривший как бы в отдалении.

– Да уж, бабы – они живучие, как кошки, – сказал другой. – Сам, что ли, не знаешь этого?

Вот тут-то я их всех и увидела.

Маринки здесь не было, это точно. Те двое близнецов, которые позвонили в мою дверь, прислонясь к стенам почти напротив меня, курили. Третий, как мне показалось, возрастом постарше этих двух, стоял около окна спиной ко мне.

– Михалыч, а точно, проснулась наша Оленька, – сказал один близнец, обращаясь к стоящему у окна. Тот обернулся. Я и его никогда раньше не видела. Ему было примерно лет пятьдесят или около того. Так же, как и его напарники, одетый в костюм, при галстуке, он тем не менее был похож на человека, не привыкшего к такой одежде.

Повернув голову направо, потом налево, я поняла, что нахожусь все еще в своей квартире. Это уже успокаивало.

Я сидела на стуле с руками, заведенными назад и связанными за спинкой стула. Справа от меня, также на стуле, сидел Виктор, дальше за ним Юра. Головы у них были опущены. По всей видимости, они еще не очнулись.

– Ольга Юрьевна, – тихим голосом обратился ко мне Михалыч и подошел ближе.

Я молча посмотрела на него.

– Вы мне можете сказать, где Мастер? – спросил он, ослабив узел галстука, и вдруг я рассмеялась. Не знаю, что за дурь нашла на меня, возможно, это было то, что называют истерикой. Не знаю, хотя я уж точно не истеричка. Я смеялась, и смеялась долго, потому что мне было очень весело.

А почему бы мне и не посмеяться? Солидные, серьезные люди, можно сказать, нарушают законы, стараются загнать меня в угол, чтобы задать вопрос, которого я не понимаю! Кино, да и только.

Один из близнецов по приказу Михалыча принес стакан с водой и дал мне выпить. Кстати, очень любезно со стороны этих клоунов. Руки мне трое здоровых мужчин развязать не захотели, они, наверное, думали, что я страсть какая опасная в гневе. Так оно и есть, конечно, но в смысле иносказательном. Если меня довести, я могу пробить очень качественное пенальти, но не более того. С тремя мужиками мне не справиться, если только они не выстроятся в очередь и терпеливо ее не отстоят. Но это уже фантазии, в жизни такого не бывает.

Стакан у меня отобрали так быстро, что я даже лязгнула по его краю зубами, и Михалыч снова нагнулся надо мной, дергая себя за галстук.

– У меня нет желания терять время, я хочу узнать одну вещь. Где Мастер?

– Я не по-ни-ма-ю, – четко выговаривая по слогам, произнесла я. – Вы расслышали или повторить? Я не понимаю, о чем вы говорите!

– Неужели? – весело улыбнувшись, спросил Михалыч, но от его веселья мне неожиданно захотелось в туалет. Или случайно так получилось, не знаю.

– Да, – кивнула я.

– А мой человек сам себе свернул шею? – Михалыч взял меня за подбородок и приподнял мне лицо. Мы встретились с ним взглядами.

Я поморгала, соображая, про кого он спрашивает, и вспомнила.

– Не сам, – ответила я. – Ему ваш Мастер и свернул ее. Он еще сказал, что перелом какого-то позвонка – это его коронный номер.

– Ну, видите, как все, оказывается, просто! Значит, он жив, сволочь. – Михалыч убрал свою руку, и мне пришлось держать голову самостоятельно. Утомительное дело оказалось, между прочим.

– Я вижу, вам трудно говорить, – посочувствовал Михалыч.

Я кивнула, потому что это было легче, чем выговорить слово «да».

– Я вам сейчас расскажу, как все произошло, а вы меня поправите, если я ошибусь. Договорились?

Михалыч задал свой вопрос, но продемонстрировал полнейшее равнодушие к ответу на него. Он отошел к окну, вынул из нагрудного кармана пиджака сигару, откусил кончик, выплюнул его и начал пыхтеть, раскуривая сигару от зажигалки.

– Значит, так, Ольга Юрьевна, – начал Михалыч, оборачиваясь и пуская дым. – Мастер решил выйти из игры. На каких-то условиях он договорился с вами, и вы обеспечивали ему сравнительную безопасность. Возможно, он обещал расплатиться с вами конфиденциальной информацией о фирме. Для вас как для газетчицы это было бы особенно лакомым куском. Подробности пока не важны, вы мне попозже все расскажете.

Михалыч прошелся мимо меня направо, потом повернулся и пошел обратно.

– Он устроил показушный взрыв машины клиента, чтобы я засомневался и послал контролера. Очевидно, их разговор произошел при вас или вы знаете подробности. Он должен был рассказать вам. Вы же с ним теперь подельнички…

Михалыч опять встал перед окном и выглянул в него.

– А потом он убивает контролера, и вот я здесь, чтобы окончательно выяснить ситуацию. Возникает первый вопрос. Что он дальше хочет делать? Какая у него последняя цель?

Михалыч развернулся и приблизился ко мне, выдыхая клубы вонючего дыма.

– Очень не советую молчать, Ольга Юрьевна. Очень! – Михалыч выделил это слово, и мне стало тоскливо.

Это был не страх даже, а осознание полнейшей безнадеги. Я прекрасно понимала, что попала в руки к серьезным людям, заблуждающимся по-крупному. Сейчас меня, возможно, начнут пытать, повторяя свои дурацкие вопросы. Боже мой! Эти кретины потом всю жизнь будут удивляться стойкости такой молодой симпатичной девушки, даже под пытками не сказавшей им ничего!

На глаза у меня навернулись слезы. Мне было себя жалко. Я вовсе не желала стать главным персонажем легенды. Я хотела просто и спокойно жить.

Один из близнецов у стены зевнул и вынул из бокового кармана пиджака нож. Громко щелкнув, вылетело длинное лезвие. Состроив скорбную мину, близнец занялся собственным маникюром.

Второй близнец, изнывая от скуки, потянулся и почесал ногу. Меня начало потрясывать.

Я посмотрела направо. Мои мужики все еще пребывали не здесь. Их головы безвольно свешивались, плечи были опущены.

– Я не знаю, где ваш Мастер! – выкрикнула я. – Не знаю! Почему вы все прицепились ко мне?! Я не…

Михалыч наотмашь ударил меня по лицу. Моя голова откинулась. Он крепко вцепился мне в волосы и потянул.

– Ты где взяла билет, сучка? – тихо спросил Михалыч. – В кассе, что ли, купила? Или на улице нашла?

– К-какой билет? – прошептала я, с ужасом ожидая, что сейчас он скажет про Монсеррат Кабалье и я сойду с ума.

– В театр! – потеряв терпение, проорал Михалыч, и вдруг два раза что-то сухо щелкнуло, а вслед за этим послышались звуки, словно упали два мешка с картошкой.

Михалыч резко обернулся на дверь и медленно начал отпускать мои волосы. Скосив глаза, я увидела в дверном проеме молодого парня в белой рубашке с красным галстуком. На губах его змеилась глумливая усмешечка. В правой руке он держал большой пистолет с длинным глушителем на стволе. Теперь-то я уже знала, кто этот парень. Это был Мастер.

Михалыч отпустил меня и медленно отступил на шаг в сторону окна. Я увидела, что оба близнеца лежат на полу. Мастер застрелил их выстрелами в голову.

– Здорово, диспетчер, – улыбаясь, произнес Мастер, не опуская пистолет.

– С-сережа, – запинаясь, сказал Михалыч, делая еще полшага назад, – п-привет.

В это время очнулся Юра. Я заметила движение справа и посмотрела туда. Юра обвел всю сцену мутными глазами и хрипло произнес:

– Что это еще? Немедленно отдайте оружие!

– Заткнись, – не глядя на него, мягко сказал Мастер.

– Что-о?! – вскричал Юра и сделал попытку встать. У него получилось только несколько коротких подергиваний. Мастер, не спуская глаз с Михалыча, сделал резкий боковой выпад левой ногой, и Юра опрокинулся вместе со стулом назад. Слышно было, как стукнул о пол его затылок. Больше Юра ничего не сказал.

– Ну что, диспетчер, – произнес Мастер, – как тебе моя партия? – Мастер улыбнулся широко и повел стволом пистолета. – Я выиграл свободу.

Михалыч громко сглотнул слюну и медленно кивнул.

– Похоже на то, – осевшим голосом признал он. – Тебе эта бабешка кто? – спросил он, кивая на меня.

– Никто. Она была сыром в моей мышеловке и сама не знала этого. Вот так вот, диспетчер. А то ты думал, что умнее всех, да?

Мастер громко рассмеялся и левой рукой провел по своим волосам. Было видно, что он наслаждается ситуацией. Михалыч же чувствовал себя очень неуютно. Его глазки бегали по сторонам, но постоянно возвращались к стволу пистолета, глядевшему на него.

– Я давно подозревал, что ты собираешься сдернуть, – хрипло сказал Михалыч и выронил изо рта сигару. Она упала в его застегнутый пиджак и застряла там. Он растерянно посмотрел вниз, затем на Мастера и задвигал животом, пытаясь избавиться от горящей сигары.

– Пиджачок расстегни, Михалыч, – разрешил Мастер, делая вперед три быстрых шага и приближаясь к Михалычу почти вплотную. Теперь они оба стояли совсем рядом со мной.

Михалыч, медленно подняв правую руку, расстегнул нижнюю пуговицу пиджака, затем верхнюю. Тут его рука метнулась внутрь, но Мастер был начеку.

Он резко ударил Михалыча рукояткой пистолета сбоку по шее, а левой рукой выхватил у него из руки маленький пистолетик. Михалыч закашлял и отпрянул к окну.

– Стареешь, диспетчер, – сказал Мастер, поигрывая находкой. – Ты ведь уже старый и глупый. Тебе надо на завалинке сидеть да на внуков покрикивать, а ты все в серьезные дела лезешь. Очень неумно это. Согласен? – Мастер явно издевался, и Михалыч это понял. Он с ненавистью взглянул на своего противника и ничего не ответил. – Ты знаешь, как долго я ждал этого момента? – продолжил Мастер. – Не знаешь? Да практически с первого дня работы. Я знал, что этот день рано или поздно наступит. И вот дождался…

Михалыч молчал и ничего не говорил. Я сидела на своем жестком стуле и срочно соображала, что же мне теперь делать? Ситуация для меня изменилась: похоже, пытать меня не станут, а просто убьют.

– Сядь на пол, – резким голосом приказал Мастер Михалычу, – а то светишь своей жопой в окне, как секс-звезда. Живо!

Михалыч кряхтя присел на корточки, потом подумал и сел на пол, вытянув вперед ноги. Он тяжело вздохнул и вытер лоб рукавом пиджака.

– Я же чувствовал, что здесь что-то нечисто, – простонал он. – За каким сам полез, дубина?

– Не хнычь, старина, просто пришло твое время, вот и все, – успокоил его Мастер. – Я же всегда прекрасно знал, что ты меня не отпустишь. Из нашего бизнеса можно уйти только вперед ножками, но мне этого ой как не хотелось! – Мастер опять рассмеялся. – И я решил сыграть с тобой в кошки-мышки. Пока ты был бы жив, мне покоя не видать ни хрена. Мне нужно было заставить тебя выползти из твоей норы на свет божий.

Мастер отшвырнул отобранный трофейный пистолетик к противоположной стене и присел на корточки. Он достал пачку сигарет, ловко действуя левой рукой, выбил из нее сигарету. Положив пачку обратно в карман, он достал зажигалку и прикурил, с удовольствием выпустив дым вверх.

– Сегодня я впервые за всю эту неделю чувствую себя спокойным, – продолжил он. – Не молчи, скажи что-нибудь, я хочу слышать твой голос!

Михалыч открыл рот и тут же закрыл его. Он отвернул лицо в сторону, и было видно, что к разговору он вовсе не расположен.

Я его понимала. Мне хотелось курить и требовалось выйти.

Я кашлянула, и веселые глаза Мастера метнулись на меня.

– Скучаем, Ольга Юрьевна? – разулыбался он. – Мой диспетчер – мужчина невежливый, с дамами говорить не умеет. Вы уж на него не обижайтесь.

– Дайте закурить, пожалуйста, – попросила я, надеясь, что Мастер развяжет мне руки. Он же сам намекнул только что, что он джентльмен.

– Конечно, – ответил Мастер и, достав сигарету, прикурил ее сам и, протянув руку, вставил мне ее в рот. Свинство, конечно, но и это уже было прогрессом.

– Вы хоть что-то понимаете, Оленька? – спросил меня Мастер.

Я качнула головой и выдала что-то похожее на «не-а».

– Сейчас расскажу, а то вы здесь в самом дурацком положении, – весьма тонко подметил Мастер. – Сидите и гадаете, в какой-такой дурдом попали, да?

Он уже не рассмеялся, а заржал во весь голос. Отсмеявшись, Мастер продолжил:

– Я работаю в фирме, точнее, уже отработал, – поправился он. – Моя задача: облегчить клиенту переход с этого света на тот, за определенную плату, разумеется. Ваши коллеги-журналисты таких, как я, называют киллерами. Это верно, но не так, как это вы понимаете. Англичане говорят: умерщвление – не убийство. Вы поняли, о чем это я?

Мастер начал увлекаться своими словами, у него уже появилась жестикуляция. Он был очень доволен собой.

– Так вот. Заказ поступает через диспетчера, который и находит исполнителя, оставаясь в тени. Диспетчер же и отвечает за исполнение работы и перед заказчиком, и перед руководством фирмы. Еще есть контролеры, убирающие тех киллеров, которым пришло время. Ими тоже рулит диспетчер. Все продумано, поэтому и уйти киллеру просто так невозможно. Диспетчер про киллера много чего знает: все равно разыщут. Но это палка о двух концах. Если исчезает диспетчер, то киллера практически уже не найти. Связь-то односторонняя.

Я дернула головой, стряхивая пепел с сигареты. Поведя плечами, я попыталась слегка размять затекшие руки и одновременно с этим намекнуть Мастеру, что можно было бы и ослабить веревочки-то. Он, однако, предпочел этого не понять и спокойно продолжил свою лекцию:

– Выманить диспетчера и сработать его – единственный шанс сберечь свою шкуру. Я долго прикидывал и придумывал. – Мастер затушил свою докуренную сигарету о пол. – А потом судьба сама подкинула подарочек. Я ехал на заказ. Опознавателем для заказчика служил билет на эту импортную бабу. Мне должны были в театре передать данные и задаток.

Мастер, нагнув голову, снизу посмотрел на Виктора.

– Вот этот валенок, ехавший со мной в одном купе, и надоумил меня на фокус. Я показал ему билет, а он сказал, что его начальница мечтает попасть на Кабалье. Вот я ему билетик и проиграл на мизерах. Блин! Я еще никогда так не напрягался! Мне обязательно нужно было проиграть, а он настолько хреново играет, что я боялся, что у меня не получится. Одно слово – валенок! Вот он сейчас сидит и старательно притворяется, что все еще в бессознанке, колхозник смешной…

Мастер достал и закурил следующую сигарету. Я бросила взгляд на Виктора, но ничего не заметила. Он все так же сидел расслабленно.

– А потом и пошло то самое кино. Мне нужно было так задурить мозги диспетчеру, чтобы он сам явился разбираться в ситуации. Вы пошли в театр, а я проследил за вами и, как положено, позвонил и доложил, что нахожусь на месте. Потом я устроил этот наезд с «КамАЗом». Это помогло запутать диспетчера еще больше, ведь про аварию прописали в прессе. Что, Михалыч, ум за разум зашел, да? Стало казаться, что у Сережи чердак слетел начисто?

Мастер поднялся с пола.

– Второго контрольного звонка я не сделал, – продолжил он, – но устроил смешной взрывчик машины клиента. Так грубо работают только щенки из бандитских бригад, у меня такого быть не могло. Диспетчер не мог не попытаться прояснить ситуацию, он и послал контролера. Слабым местом контролера было то, что, кроме вот этого старенького дурачка, меня и в лицо-то никто не знает. А я знал, что скоро явятся людишки на разборочки, и у меня был уже червячок на крючочке. Это вы, драгоценная моя Ольга Юрьевна. Именно вы были единственной возможностью связаться со мною, с той точки зрения, которую я им продиктовал.

Моя сигарета кончилась, и я попыталась бросить ее в сторону, но, разумеется, она упала мне на колени. Я задергала ногами, пытаясь скинуть эту дымящуюся заразу.

Мастер подошел и сбросил окурок на пол.

– Еще вопросы есть? – Мастер взглянул на часы. – А то уже пора в путь-дорогу. Я и так задержался.

– Есть! – громко ответила я, думая только об одном: как бы потянуть время подольше. – Есть вопрос. Почему это я была единственной возможностью? Да я понятия не имела, кто вы, где вы и что вообще происходит!

– Я произвел дурманную атаку на эту глупую голову, – усмехнулся Мастер, кивая на Михалыча. – Поставьте себя на его место. Исполнитель не отзвонился второй раз. Но есть информация, что «КамАЗ» попортил некую машину около театра. Жертв нет, но возможны же некоторые повреждения вроде хорошего удара по тыкве? Возможны. Потом происходит взрыв машины клиента, нехарактерный по качеству для меня. То есть задание как бы выполняется, но идет с нарушениями, заставляющими подозревать или мое помешательство, или то, что за меня пытаются сработать другие люди, опыта соответствующего не имеющие, или то, что на клиента вышли совсем посторонние люди… Но тогда где же я? А ведь наверняка он уже разузнал, что вы редактор очень активного листка. А это придает особый привкус всей ситуации. И, наконец, убийство контролера. Тот был послан на разведку, чтобы определить или степень моей вменяемости, или степень моей жизнеспособности. И он не возвращается, смерть произошла от перелома атлантова позвонка. Это мой личный прием. А не надо еще забывать, что заказчик наверняка начал метать икру и трясти его по срокам исполнения. Все это, Ольга Юрьевна, и переполнило чашу терпения моего уважаемого диспетчера. Он явился лично, чего я и добивался. – Мастер без предупреждения вскинул пистолет и выстрелил.

Послышался тихий хлопок, Михалыч вздрогнул и откинулся набок.

– Finita la komedia, – сказал Мастер, жутко улыбаясь мне.

Он стоял с правого бока от меня, совсем рядом. Я немного приоткрыла рот и чуть-чуть зажмурилась, ожидая следующего выстрела.

Внезапно краем глаза я увидела, как Виктор вскинулся на своем стуле и, выпрямив ноги, обхватил ими ноги Мастера и рванул на себя. Не выпуская из рук пистолета, Мастер рухнул на пол. Упал и Виктор на правый бок, продолжая удерживать Мастера. Но все это было, конечно, ненадолго.

Дико завизжав, я вскочила на ноги. Спинка стула надавила на меня, и я встала, низко нагнувшись вперед. Но встала все-таки!

Мастер, сильно ударившись головой, лежал на полу и пытался подняться, целясь при этом из пистолета в Виктора. Но реакция у него была немного замедлена то ли от неожиданности, то ли от сильного удара. Подскочив к нему, я подпрыгнула и опустилась обеими ногами как раз туда, куда мужчинам пенальти пробивать нельзя.

Коротко вскрикнув, Мастер дернулся и застонал.

Я не удержалась в своей согнутой позиции, потому что основание, на которое я попала, было отнюдь не ровным, и упала головой вперед, попав при этом лбом Мастеру по челюсти.

У вас когда-нибудь сыпались искры из глаз? Вот это я сейчас и испытала.

Я повалилась на левый бок, наблюдая ровные ряды красноватых искр, исчезающих вдали.

После моих прыжков и падений веревки заметно ослабились, и я, поняв это, стала напрягать руки, пытаясь освободиться.

Лежала я в это время на полу, там, куда и свалилась, почти уткнувшись носом в бок Мастеру, и поменять свое местоположение была не в силах.

Я слышала какие-то звуки, доносившиеся с другой стороны тела разлегшегося передо мной киллера, но даже приподнять голову и увидеть, что там происходит, была пока не в состоянии.

Внезапно чьи-то сильные руки приподняли меня и вернули в сидячее положение. Снова нормально сесть оказалось весьма приятным удовольствием. Я подняла глаза и увидела перед собой замечательное лицо Виктора. Он уже сумел освободиться и теперь распутывал веревки на моих руках.

– Виктор… – прошептала я, а что сказать еще, не сообразила, поэтому просто молча посмотрела на него. Да и так все было ясно.

Виктор быстро меня распутал и бережно помог встать.

– Ты как? – спросил он.

– Отлично, – ответила я, опять почему-то шепотом, и улыбнулась.

В это время Мастер повернул голову и зашевелил правой рукой, пытаясь нащупать выроненный им пистолет. Виктор прямым ударом ноги припечатал его ладонь к полу. Мастер охнул, а Виктор пнул лежащий пистолет в сторону. Тот проскользил по полу и стукнулся о стену.

Я оглядела место побоища.

Три трупа с одинаковыми пулевыми отверстиями в головах, один киллер, поверженный почти лично мною, и Юра-участковый, все еще не пришедший в себя… Пикантный набор для уютной квартиры одинокой девушки. Кстати, один из моих гостей вызвал у меня какие-то воспоминания. Сейчас я уже могла рассмотреть его спокойно и более внимательно.

– Виктор, – позвала я, – а этого ты не узнаешь?

Он нагнулся и присмотрелся.

– Это же тот, который был вчера в женском парике, – напомнила я.

– Эй, вы! – раздался вдруг громкий требовательный голос.

Я от неожиданности отпрыгнула в сторону, но сделала это так неудачно, что наступила на руку застреленного диспетчера. Поскользнувшись, я взвизгнула, шарахнулась еще дальше и едва не вылетела в окно. Подоконник меня задержал и не допустил, чтобы я совершила этот подвиг.

Теперь еще один синяк будет.

Юра зашевелился под своим стулом, немножко развернулся, и я увидела его горящие праведным гневом глаза.

– Виктор! А меня освободить не хочешь?! – выкрикнул он.

– Вы тут разбирайтесь, а я пока… – Я подумала и закончила: – Умоюсь и поставлю чайник.

С этими словами я удрала из комнаты. Пусть мужчины сами разбираются с поверженным противником.

Самое смешное то, что когда я вышла из ванной, то чайник уже кипел. Виктор поистине оказался незаменимым человеком в моем доме.

Юра-участковый развил бурную деятельность. Он тщательно связал равнодушного к происходящему Мастера и теперь бегал по квартире только по одному маршруту: от дальней комнаты к входной двери. В комнате он проверял, на месте ли Мастер, словно тот мог еще куда-то деться, а у двери он вслушивался в звуки с лестницы, ожидая подкрепления. Как он мне сказал, ни на секунду не останавливая своего движения, он уже позвонил и своему начальству, и в прокуратуру, и еще куда-то звякнул. Теперь он, наверное, ждал, когда приедет министр внутренних дел и сделает его капитаном, а еще лучше – майором!

Мы с Виктором пили на кухне кофе и молчали. Не знаю, о чем думал Виктор, а я тихо злилась на то, что после всех моих испытаний самое сладкое достанется не моей газете, а нашим любимым внутренним органам. Самым сладким я считала один не выясненный до конца момент этого дела.

Ну и, конечно, вместе с тем я также тихо радовалась, что почти все неприятное в этой истории для меня закончилось.

Приходилось только надеяться, что это «почти» не окажется по тяжести равным тому, что было. Например, я наверняка знала, что одних только бумажек мне придется подписать полкило, не меньше.

– Ольга Юрьевна! – позвал меня Юра, застрявший рядом с входной дверью.

Я молча посмотрела на него.

– Совсем забыл спросить: а они ничего не украли, эти жлобы?

– Что?! – вскричала я и едва не захлебнулась очередным глотком кофе. Сразу же в моей голове возникла мысль: Юра же все время провалялся без сознания и не слышал ни разговора Мастера с диспетчером, ни последующих объяснений Мастера мне!

Жизнь для меня тут же обрела утраченный смысл.

– А что? – недоуменно спросил Юра, озадаченный моей реакцией.

– Я не смотрела, но вроде все на месте, – быстро ответила я и потянулась за сигаретой.

Юра продолжил свои прогулки, а я дотронулась до руки Виктора.

– Виктор, – позвала я его.

Виктор поднял на меня глаза.

– Юра же не слышал ничего, – сказала я. – Он думает, что все эти люди – простые бандиты.

Виктор кивнул.

– И ты тоже не слышал, верно ведь?

Виктор внимательно посмотрел на меня.

– Закончим дело сами, – негромким голосом пояснила я. – Я считаю, что мои синяки и хроническое недосыпание дают мне на это право, а?

Виктор пожал плечами, и я интерпретировала его ответ как согласие.

Встав со стула, я направилась в дальнюю комнату.

– Куда вы? – подлетел ко мне навстречу Юра. – Туда нельзя, там арестованный!

– Как ты думаешь, – полюбопытствовала я, не останавливаясь, – если бы Виктор тебя не развязал, ты бы все еще продолжал лежать на том же месте или нет?

Юра быстро открыл рот для ответа и медленно его захлопнул, потому что отвечать ему не захотелось.

– Да я просто так спросил, – произнес он очень недовольным тоном и вернулся к входной двери.

Я зашла в комнату. Мастер лежал на полу со связанными за спиной руками и смотрел в потолок. Услышав мои шаги, он только покосился на меня, но ничего не сказал.

Я присела рядом с ним на корточки.

– Мастер, – позвала я его, – можно задать один вопрос?

– А нужно? – слабым голосом отозвался он, продолжая смотреть в потолок.

– Хочется, – призналась я. – Вы заказчика знаете?

– Не-а, – ответил Мастер и покосился на меня. – Его знал Михалыч, а мне это не надо. К тому же это одно из наших правил – чтобы исполнитель не знал заказчика.

– Понятно, – сказала я. – Спасибо.

– Не за что, – ответил Мастер. – И имейте в виду, пожалуйста, что я ответил вам просто так, по знакомству. Больше ни о чем не спрашивайте, у меня начинается амнезия.

– У меня тоже, на несколько дней, – призналась я и вышла.

Юра встретил меня перед кухней подозрительным взглядом, но ни о чем не спросил. Виктор молча налил кофе в мою чашку.

В это время через закрытую входную дверь послышались голоса и дружный топот ног. Начали подъезжать долгожданные Юрины коллеги.

– Вот сейчас для нас начнется развлекалочка, – предсказала я Виктору и, разумеется, не ошиблась.

Утро следующего дня я встретила у Маринки дома, а началось оно для меня приблизительно в полдень. Давно уже я не просыпалась такой отдохнувшей. Хоть и потерзали меня разные дяденьки в погонах и без них, позанудничали, но наконец-то я смогла спокойно лечь и спокойно заснуть.

Лежа на кровати, я пыталась понять, хочу я вставать или не хочу я вставать…

Хлопнула дверь, и показалась Маринка.

– О, привет! – сказала она. – Есть будешь?

– А не рано? – засомневалась я и посмотрела на настенные часы. – Половина двенадцатого, ни свет ни заря, еще и птички не проснулись, и вообще…

– Хватит дрыхнуть, как ты не устала только! – рассмеялась Маринка. – Тут твой Фима уже весь телефон оборвал, с восьми часов названивает, через каждые полчаса.

– Ладно уж, – смирилась я с неизбежным и стала сползать с кровати, – нет счастья на этой планете Ольге Юрьевне, – разворчалась я, – а ты давай рассказывай, что там в мире происходит.

– Значит, так, – быстро затараторила Маринка, – мы вместе с Сергеем Ивановичем ездили в театр и пытались узнать, кто брал билеты в эту ложу. Там такая вредная старуха сидит!..

По пути в ванную я выслушала рассказ о том, как трудно было Маринке получать информацию у несимпатичных ей людей. На обратном пути я выслушала рассказ о том, как ее настойчивость и терпение наконец-то принесли результаты.

– Давай поконкретнее, – предложила я, возвращаясь в комнату и садясь за стол. – Так кто же брал билеты, кроме Маргариты Львовны?

– Никто! – громко отчеканила Маринка. – Никто, кроме твоей Львовны, не брал, вот!

Я удивленно воззрилась на нее:

– Как же так? Ведь оставалось же еще несколько свободных мест…

– Ну да, – согласилась со мной Маринка. – Сергей Иванович то же самое говорил, так ему нашли документы, подтверждающие эти слова. Знаешь, есть у кассирш такие карты зрительного зала, и они, зачеркивая, обозначают, какие места заняты, какие нет. А в ложах не зачеркивают, а просто пишут цифрами. Вот и здесь была написана цифра «восемь».

– Да? – переспросила я и для верности стала пересчитывать по пальцам: – Карманов, Нина, Ирина, Илья, Боксер, это обычные пять билетов. Но еще должны были пойти Юлия со Светкой. Получается семь, а не восемь. Вот как!

– Верно! – Маринка присела напротив меня. – А я и не подумала! Я почему-то считала, что должен быть кто-то посторонний, а получается, что это Маргарита!

Маринка не смогла усидеть, вскочила и забегала в волнении по комнате.

– А зачем секретарше убивать своего шефа? Тоже, что ли, любовь? А я думаю, что это все-таки Нинка, и не защищай ее! Все ясно! Как она тебя разыграла на этой конспиративной квартире, наивная ты душа! – Маринка покачала головой и посмотрела на меня с жалостью, как на дурочку.

Мне стало неприятно от мысли, что она, возможно, была права.

В коридоре опять зазвонил телефон.

– Опять твой настырный Фима наяривает, – с досадой произнесла Маринка, направляясь к двери. – Как я ему позвонила и сказала, что ты велела передать, так он в покое меня не оставляет.

– Наверное, в гости приглашает?

– Ну да, к Кармановым домой. Сам Карманов срочно вернулся из Германии, его Нинка вызвала, вот они и ждут тебя…

– Скажи, что, если ждут, тогда я еду, – вздохнув, произнесла я и продолжила завтрак.

Через полчаса подъехала машина, посланная Кармановым, и мы с Маринкой и Виктором выехали по направлению к Кумысной поляне. Виктор успел подойти буквально за минуту до нашего отъезда. Его как мужчину в милиции допрашивали дольше, чем меня, наверное, думали, что смогут большего добиться. Ну-ну.

– Маринка, – обратилась я к своей подруге, когда впереди показался дом Кармановых, – вспомни точно, что ты сказала Фиме?

– Что ты продиктовала, то и сказала. – Маринка нахмурила лоб и повторила: – «Ольга просила передать, что она точно знает причину взрыва машины. Владимир Иванович был заказан киллеру, но теперь эта опасность миновала». Ты знаешь, – она тихо засмеялась, – он вцепился в меня как клещ и с каждым новым звонком все усиливал свои домогания. Такой настойчивый мужчина. Мне кажется, он не поверил, что я сама ничего не знаю…

Мы въехали в раскрытые ворота и остановились напротив входа в дом.

Нина Петровна появилась в дверях почти сразу же, как только машина затормозила, и, поздоровавшись с нами, молча ждала, когда мы войдем.

В большом зале собрался весь клан Кармановых, кроме Маргариты Львовны. Ирина сидела в кресле и курила с грустным выражением лица. Илья, ее жених, стоял около стеллажей и рассматривал книжные корешки, Боксер неожиданно появился у меня за спиной и не сводил с меня глаз.

В отличие от прошлого моего визита сюда, на столе, кроме вазы с цветами, больше ничего не было. В мою честь фуршета не приготовили.

Ко мне подошел Владимир Иванович и предложил подняться в его кабинет на втором этаже.

– Володя, – обратилась к нему Нина, – может быть, пусть Оля при всех нас расскажет?

– Согласен, – улыбнулся ей Владимир Иванович, – но сначала мне. Пойдемте, Ольга Юрьевна.

Мы поднялись по широкой лестнице и вошли в небольшую угловую комнату. Здесь были только письменный стол, два кресла и диван напротив стола, у приоткрытого окна.

Предложив мне присесть на диван, Владимир Иванович пристроился рядом.

– Нуте-с, уважаемая Ольга Юрьевна, – с легкой улыбкой произнес он, – Нина мне сказала, что у вас есть интересная для меня информация…

Я кивнула и принялась рассказывать про все, что произошло со мной за эти дни. Когда я подошла к вчерашнему разговору с Мастером, Владимир Иванович, нахмурясь, достал пачку сигарет и закурил. Я тоже последовала его примеру.

– Извините, я вам не предложил, как-то забываю, что женщины тоже курят, – шутливо извинился Владимир Иванович и спросил: – Так кто же нанял киллера? Я, честно говоря, этого не понял. Сам же ваш Мастер, даже если знает, не скажет ни за что. Признавшись в этом, он признается в своей деятельности, а сейчас у него есть какие-то шансы пройти как уголовнику: залез в чужую квартиру, возможна самооборона и так далее. От адвоката многое зависит… Сами-то вы знаете заказчика или нет?

– Пока нет, – сказала я. – Вы имеете шанс узнать это раньше меня и, если захотите, расскажете.

– Поясните, пожалуйста, – напрягся Владимир Иванович.

– Все просто. Киллер или его человек должен был сесть в вашей ложе на определенное место, и заказчик должен был ему передать аванс и ваши данные. Мастер назвал билет определителем, вот вы сейчас сами и определите заказчика. Дело в том, что Маргарита Львовна закупила в театре восемь билетов в вашу ложу. Вас всех должно было быть семь человек. Заказчик, получив восьмой билет, отправил его диспетчеру, а тот передал уже Мастеру. Вам остается только спросить у Маргариты Львовны, куда делся лишний билет. На этом все.

Выслушав меня, Владимир Иванович помрачнел, и лицо его пошло бурыми пятнами. После молчания он вдруг сказал неожиданную для меня вещь:

– Я не буду ее об этом спрашивать, Ольга Юрьевна.

– Как не будете? – удивилась я.

– А вот так. – Он встал и отошел к своему столу. – Если я вас правильно понял, милиция пока не знает правды о том, что произошло в вашей квартире. Сам киллер не скажет, и я прошу вас тоже никому об этом не рассказывать.

– Я вас не понимаю, – пролепетала я, совершенно растерявшись от этих слов.

– По большому счету это же касается только меня и в какой-то степени моей семьи. Так что оставим все как есть и не будем к этому возвращаться.

Владимир Иванович открыл ящик своего стола и вынул оттуда пачку денег.

– Пресса сейчас живет не очень хорошо, я бы хотел выступить спонсором вашей газеты. Надеюсь, вы мне не откажете. – Он подошел и встал напротив меня.

Я тоже поднялась.

– Откажу, – сказала я. – Наша газета имеет приличные доходы из-за своей специфики. До свидания.

– Я провожу вас, – сказал Владимир Иванович, но сделать этого не успел.

Отворилась дверь кабинета, и вошел Илья. Я удивилась решительному выражению его обычно невыразительного лица. Правую руку Илья держал в кармане брюк.

– Что тебе? – спросил его Владимир Иванович.

Илья выдернул руку, в ней оказался пистолет.

Вечером у меня дома собралась вся редакция. Маринка принесла торт, я закупила кексов, мужчины принесли свой обычный джентльменский набор: шоколад и вино. Мы устроились в гостиной моей квартиры. На этот раз приготовление кофе было отдано на откуп Маринке. Лучше ее никто не умеет его варить.

Уже неся поднос с чашками, она не сдержалась и начала расспрашивать:

– Нет, ты скажи, почему же он так себя повел? Не захотел выяснить, кто хотел его убить. Да это же просто интересно, к тому же для безопасности нужно знать…

Маринка быстро расставила чашки, я встала и принялась резать торт.

– Маргарита потом объяснила Нине, как все произошло с билетом, Нина рассказала Фиме, Фима позвонил мне, – выдала я всю цепочку своих связей.

– Вы, Ольга Юрьевна, как я вижу, развели целую агентурную сеть, – заметил Сергей Иванович, протягивая свое блюдце.

– Я в такой газете работаю, – скромно ответила я.

– И что дальше? – подстегнула меня Маринка.

– Лишний билет попросила купить Ирина, мотивируя тем, что хотела пригласить подружку, Владимир Иванович это знал, поэтому и решил не продолжать расследование. Кому приятно сознавать, что твоя дочь желает тебе смерти?

– Она не его дочь! – заспорила Маринка.

– А чья же еще? – возразила я. – Тут я полностью согласна с Ниной. Если он ее воспитывал с детства, то это его дочь и уже никуда он не денется от этого…

– Этот шустрый молодой человек испугался, что его невесту лишат наследства, если вдруг Карманов разведется с супругой, – четко изложил ситуацию Сергей Иванович.

– Верно, – сказала я. – Юлия так внезапно появилась в жизни этой семьи, что за свое будущее стали опасаться все. Не только Нина, но и Илья. Он подслушал наш разговор с Владимиром Ивановичем, стоя под окном, и понял, что его от разоблачения отделяют минуты. Вот он и решился на убийство. Хорошо, что Боксер оказался на высоте и выхватил пистолет у Ильи раньше, чем тот успел выстрелить…

– Псих и сволочь, – резюмировала Маринка.

Раздался звонок в дверь. Мы все переглянулись, и Виктор пошел открывать. Пока он шел до двери, тишина в комнате не нарушалась, все вслушивались в звуки, доносившиеся из коридора.

Наконец Виктор вернулся, и не один. С ним шел Юра-участковый. Пока все еще старший лейтенант.

Увидев наше общество, он застрял в дверях комнаты, но потом напрягся, решился и выдернул спрятанный за спину букетик цветов.

– Здравствуйте. А это вам, Ольга Юрьевна, – произнес он и опустил глаза.

Ну что с ним оставалось делать? Я поблагодарила этого рыцаря внутренних дел и пригласила его к столу.

– Новости? – лапидарно спросил Виктор.

– Раскололся, сопляк, – важно ответил Юра, пробуя кофе. – Ого, Ольга Юрьевна! Этот ваш кофе гораздо лучше того, которым вы меня угощали в прошлый раз. Тот у вас был немножко неудачен, зато этот – нет слов! Великолепно!

Юра рухнул в моих глазах сразу и навсегда. Похвалить Маринкин кофе – это нормально, но так грубо обругать мой!..

Маринка, чтобы загладить его ляпсус и побыстрее узнать подробности, взяла управление разговором в свои руки:

– В чем он раскололся? Киллера нанял, да?

– Не только. Он подговорил своих знакомых братков, они и устроили налет на вашу редакцию, а перед этим отняли у некой Николенко портфель. Как он признался, он хотел лишить ее компромата на вашу знакомую. У него найдена и расписка Николенко. С этого, собственно, он и начал говорить. От такой улики не отопрешься…

– Господа, господа, – Сергей Иванович привстал со своего места, – а давайте отметим окончательное завершение этого дельца?

– Одобрям-с! – ответила я.