Бета-версия (обновляемая)

Пролог: В конце событий

Команда зачистки сделала всё, что можно и гораздо больше. Где-то вверху ревёт огонь, чадит пластик. Там же шипят выстрелы лазерников, разъедающие всё, чего касаются на своём пути. Глухо щёлкают механические «калаши» с навинченными на них глушителями. Несколькими этажами выше всё плавится, горит или чадит, в зависимости от того, из чего состоит.

Я стою перед пультом и пытаюсь заставить себя нажать одну единственную клавишу. Касание сенсора сделает прошлым всё, что было до. Даст старт новому этапу моей жизни, поставив на её предыдущем отрезке штамп «Потрачено».
Всегда тяжело начинать что-то заново. Особенно жизнь. Особенно, если для этого нужно сжечь последний мост во вчера. Особенно, если на той стороне моста останется Ржавая, турниры, сетевые аферы Бакса, немногочисленные друзья и надежда на то, что всё вот-вот изменится.

За бронированной дверью лаборатории идет мини-война, причиной которой, от части, являюсь и я. Но в данный момент всем не до меня. Тем, с кем я прилетел – потому что каждый должен выполнять свою часть работы. Тем, к кому мы прилетели – потому что они заняты выживанием.
Какое событие стало отправной точкой, началом пути к этой базе посреди океана, лаборатории посреди базы и кнопке посреди лаборатории? Мой первый турнир, сделавший меня известным? Или последний, который я проиграл? Знакомство с Машкой? Или заказ, на котором она окончательно дожгла себе чип?

Корпоративная армия наёмников проигрывает спецподразделению «Черный Дракон», но разрыв небольшой. Я ставлю на разницу менталитетов и, соответственно, на солдат «Черного Дракона», но никогда нельзя быть уверенным до конца, если на кону у одной стороны выполнение задания, а у другой – жизнь. Вся загвоздка в мотивации. А у меня не было мотивации, потому что события происходили, я находился в их потоке и даже не подозревал, что нахожусь на гребне волны.

Но всякая волна, рано или поздно, достигает берега, если не гаснет на пути к нему.
Хотелось бы мне проснуться и узнать, что всё происходившее до этого момента – всего лишь бета-версия моей жизни, а с завтрашнего дня релиз полной, доведенной до ума, которую можно будет прожить без багов.

DLC: Минус будущий бог
(за 12 лет до…)

– Видел эту громадину? – испуганно шепчет Арл, сидящий рядом со мной за бетонной плитой. – Может, давай валить отсюда? Хрен его знает, что там внутри, если периметр так охраняется.
– Мы его всё равно уже пересекли, – возражаю ему, наблюдая за массивной тушей турельного сторожа, которая останавливается, мигая датчиками, водит турелью из стороны в сторону, после чего продолжает прописанный в её электронных мозгах путь. – И, если что, напомню тебе: мы сюда пришли не потому, что у нас свободного времени много.
– Это понятно. Но получить очередь из пулемета в мои планы не входило, – продолжает накручивать себя Арл. – У меня, между прочим, подкожные наушники только наполовину оплачены.

Чудак-человек. Переживает, что не сможет выплатить рассрочку. Даже не пытаюсь навести его на мысль, что наушники некуда будет имплантировать, если отказаться от сегодняшней затеи. Потому что молодчики Йуна доберутся до нас гораздо раньше. Говорю коротко:
– Не ной.
Достаю из сумки робопаука и перевожу рычажок на его спине в положение «вкл». Робот тут же принимается перебирать суставчатыми металлическими лапами, ища поверхность для опоры.
В состоянии покоя, когда робот подбирает конечности под себя, он легко умещается на ладони. Непритязательная на вид игрушка-разведчик, собранная из всего, что было под рукой, начиная с усовершенствованного модуля робота-пылесоса и заканчивая гироскопом со старого мобильника. Несмотря на свой непрезентабельный вид, мой паучок умеет составлять карту окружающего пространства, фиксировать температуру, определять состав воздуха и плотность поверхностей, по которым передвигается. Ну и по мелочи, прятаться, выводить из строя простую электронику направленными импульсами, подпрыгивать на небольшую высоту. Всё это паучок делает неидеально, и уж тем более не одновременно. Но если взять в расчёт тот хлам, из которого он собран, то результат можно смело назвать удовлетворительным.

– Да ну нафиг. С чего ты взял, что это именно здесь? – глядя на едва слышно цокающего конечностями по бетону паука, вновь начинает причитать Арл.
– Если территорию охраняют, значит, есть что охранять, – объясняю ему, облокачиваясь на стену и активируя десктоп, на который транслируется изображение с камеры робопаука.
– От Йуна можно попытаться спрятаться. Переехать, например куда-то, а этот, – Арл кивает в сторону уехавшего робота-охранника, – если обнаружит, то всё… Это не игрушка какая. Тут уровень заново не начнёшь.
– Не начнёшь, – соглашаюсь. – Но так даже лучше.
– Бли-и-и-ин, – не унимается Арл. – Нафиг я с тобой вообще связался? Меня ж предупреждали, что ты отбитый по всему периметру башки.
– По площади.
– Чего?
– Отбитый не по периметру, а по площади, – отвечаю, не отрываясь от десктопа.

Это даже не современный десктоп, а примитивный наладонник. Из той же кучи хлама, которая послужила складом запчастей для паука. На экране рвано сменяются кадры: стена, дверной проём, темнота, основание древнего станка, протянутые по полу кабели.
– Слабенький, – говорю сам себе, цепляю пальцем хлястик меню из верхней части экрана, и уже обращаясь к Арлу: – Посидим здесь, пока паучок шляться будет. Потом сразу всё посмотрим. А то у него мозгов не хватает мультизадачить. Либо ходить, либо картинку передавать.
Задаю алгоритм движения в окошке наладонника и смахиваю пульт управления вверх. Меню послушно скользит за край экрана и снова становится серым хлястиком.
Арл некоторое время молчит, но снова начинает шёпотом задавать вопросы:
– Чего-то стрёмно как-то. А если у этой турели маршрут меняется?
Неопределённо жму плечами.
– Не должен. У него обычные шасси, не гусеничные. А тут, – киваю перед собой, – хлама столько, что не покатаешься.
Земля вокруг буквально завалена кусками труб, обломками бетонных плит, спутанными в узлы (кто только постарался) силовыми кабелями, арматурой и мусором помельче: съёжившимися пластиковыми пакетами, потерявшими изначальный цвет, неузнаваемыми обрывками и обломками ещё чего-то, не поддающимися идентификации.
– На кой здесь вообще охрана?
– Блин, Арл, – кладу наладонник рядом, достаю из кармана пистолет, а затем плоскую красную коробочку. – На. Возьми две-три штуки. Заколебал ты елозить.
– Стимы?
– Ты, Арл, дурной. Кто ж тебе стимы-то даст? Нахрен ты мне нужен дёрганный? Стабилизаторы там. Станешь чуть собраннее и говном всяким голову забивать не будешь.
– Любые? – спрашивает Арл, разглядывая осколки таблеток.
– Ага, они примерно одинаковые. Поэтому три в самый раз.
Я бы пошёл сюда и сам, но…

* * *
– Крупье свой или серверный?
– Конечно серверный.
На другой ответ я и не рассчитывал. Но спросить было нужно. Все, недалеко ушедшие от ломов игроки, которые не в теме, обязательно спрашивают.
– Ну, ок, – пожимаю плечами, давая понять, что спросил для проформы. На самом деле, мне абсолютно без разницы, чьим будет рандомайзер.
С идиотскими вопросами, конечно, тоже не стоит перегибать. Ломоватость не должна выглядеть наигранной для тех, с кем ты сел за стол. Это может вызвать некоторые сомнения в том, что ты тот, за кого себя выдаёшь. А сомнения могут привести, например, к тому, что тебя найдут только тогда, когда окрестные крысы сделают твоё тело максимально неузнаваемым.
– Серверный рандомайзер – это гарантия случайного распределения, – объясняет мне усатый худой мужик, которого я мысленно нарекаю итальянцем.
– А в чём отличие от стационарного?
– В том, что мы играем на деньги, – это уже пижон.
Модно одетый, гладко выбритый, источающий запах едкого одеколона. Его дерганая мимика наводит на мысли о том, что парень злоупотребляет стимами.
– Не понял, – мотаю я головой. – Мы и раньше на деньги играли со стационарным. Ничем от дружеских матчей не отличается.
Итальянец усмехается.
– Чем выше ставки, тем больше искушение подкрутить крупье. Поэтому и существуют серверные.
– А… – делаю выражение лица человека, которому объяснили настолько очевидное, что он должен был бы додуматься сам.
– Ну что, начнём? – спрашивает парень с ирокезом, когда на настенном десктопе высвечивается заставка игры.

Первый расклад я проигрываю. Но не совсем тупо. Я адекватно отражаю несколько атак, после чего перехожу в контратаку, выстраивая свои карты в слишком длинный клин. Защиты на фланговых картах минимум, чем и пользуются Арл с итальянцем. Они разделывают меня всего за семь ходов. Досадливо чертыхаюсь и, поставив свой десктоп в режим ожидания, наблюдаю за схваткой на большом настенном экране, попутно делая выводы.
Итальянец – хитрила. Дожидается, когда кто-то ввяжется в размен, помогает добивать, но в какой-то момент переключается на того, кому помогал. Действенно, но не более двух-трех раскладов. Потом его станут выносить из партии в первую очередь именно из-за этого. Про остальных пока ничего сказать ее могу.

* * *
Проходит пятнадцать минут, за которые турельный сторож семь раз проезжает по одному и тому же маршруту. Арл за эти минуты перестаёт задавать вопросы, я успеваю спрятать коробку с таблетками и пистолет в карман, а робопаук возвращается и, подобрав под себя металлические лапы, замирает возле моих ног.
Возвращаюсь к наладоннику. Сначала вывожу на экран схему всего помещения – двухмерный план. Ровные прямоугольники вдоль одной из стен, выстроившиеся в несколько рядов, очевидно, какие-то ящики. Большой прямоугольник в торцевой стене – возвышение? Помост? А может быть, наоборот, углубление. Если верить цифровой подписи, скан плана, который Ржавая извлекла из архивов, был сделан почти восемьдесят лет назад.

Впрочем, меня интересует то, что паучок насканировал у противоположной стены. Если другие объекты, обнаруженные и нанесенные им на карту, не соответствуют оригинальным планам строения, то люк находится на одном и том же месте: и в файле, который Машка умыкнула из городской архитектурной базы, и на схеме, созданной паучком.
Переключаюсь на видео. Проматываю до того момента, где робопаук обследует именно этот участок. Да. Зазоры в полу забиты пылью и мусором, но они есть.
То время принято называть великим цифровым переходом. Звучит глупо, но кто его знает, какие технологии были тогда на самом деле? Возможно, на тот момент перегнать всю документацию с бумажных и магнитных носителей на цифровые действительно являлось техническим прорывом. Некоторые историки уверены, что процесс растянулся не на одно десятилетие. Но вот уж в это верится с трудом.

Я переключаюсь на видео со второй камеры паука, направленной вверх. Отмечаю интересующие меня части картинки и перезапускаю видео заново, в другом режиме. Ещё раз отмечаю те же места. И ещё раз. Наладонник долго думает, собирая из фрагментов разного спектра одно целое, и в указанных мной местах начинают явственно просматриваться датчики.
Не то чтобы их прятали. Вполне закономерное расположение. Но нужно было убедиться.
За то время, которое я трачу на изучение видео, турельник ещё трижды появляется на маршруте, каждый раз останавливаясь на одном и том же месте, чтобы повертеть башней.

* * *
Второй расклад я тоже проигрываю, вылетая из партии самым первым. И снова чертыхаюсь. Но в этот раз не ставлю на паузу свою доску, а бросаю её на стол – естественный жест расстроенного игрока.
Машка Ржавая долго отлаживала монт-программу, обучая её реагировать на сгибы десктопа в определенных местах. А я долго тренировался, раз за разом швыряя десктоп, чтобы он, ударившись о стол, сворачивался именно так, как это нужно для активации монта.

Итальянец усмехается и, отпивая из своего стакана, продолжает игру. Я снова смотрю на настенник, изображая заинтересованность. А на самом деле мысленно прокручиваю в голове действия монта.
Вот сейчас программа находит сеть и начинает подбирать пароль к доскам игроков.
На большом экране карты Арла, объединившись с картами парня с ирокезом, как я и предполагал, начинают разносить итальянца в пух и прах. Они срисовали его с первой раздачи.

Монт умный настолько, насколько может быть умной программа, которую отлаживала Ржавая. Сейчас он уже наверняка перезаливается на чью-то доску, чтобы с неё найти лазейку в начинке настенного десктопа. Потому что именно настенная доска завязана на сервер, отвечающий за компоновку карточных значений в начале партии.
Ирокез и Арл одну за другой вышибают карты молчаливого мужичка, сидящего напротив меня, в дальнем углу помещения, переключаются на оставшегося пижона, и тут вдруг ирокез концентрирует свои силы на Арле, перегруппировавшем карты с прицелом на пижона. У Арла не остаётся выбора, кроме как добивать пижона, стараясь набрать по максимуму. Потому что Арл понимает: начни он перегруппировывать карты – не получит и этого.

Если Ржавая не ошиблась, то монт-программа сейчас уже в боевой стойке, в ожидании завершения партии. И как только на всех досках, включая настенную, появится заставка подготовки к раздаче, монт откинет серверного крупье, заменив его. После чего мои и Арла позиции на момент раздачи будут гарантировано сбалансированы. Нам не придётся тратить ходы на перекомпоновку снаряжения карт, и за четыре оставшихся захода мы вернем своё и заберем чужое.

* * *
То, что территория охраняется турельником, ожидаемо. Заброшка – заброшкой, но это не муниципалитет. Это корпа. У них другой подход к своей собственности.
– Значит, смотри, – объясняю я Арлу. – Я не знаю, рабочие датчики там стоят или нет. Может быть, это ещё с довоенных времен, когда помещения были складами. Но будь добр идти за мной след в след. Усёк?
– Ага, – кивает он.
– Сейчас ждём, когда проедет турельник и через площадку за вон ту кучу железа, – я киваю на унылый остов бывшего когда-то тентованным грузовика. – За ним остановимся и переждём. Турели ездят стабильно, и мы вроде бы успеваем, но лучше перестраховаться.
– Ага, – снова кивает Арл.
Сторож уже в который раз появляется на привычном маршруте, привычно замирает, привычно вертит турелью и привычно скрывается за зданием.
Подбираю паука и командую:
– Пошли.
Пригнувшись, пересекаем открытое пространство, обходя или перешагивая валяющийся под ногами хлам. Прячемся за остовом машины в ожидании очередного захода напичканного электроникой сторожа.
– Слушай, Бакс, а «кусака» – это больно? – вдруг спрашивает Арл, крутя пальцем возле своей щеки, будто повторяя контуры моего ожога.
– Нет, блин, щекотно.

* * *
Я вижу, как заставка на настенной доске на одно короткое мгновение немного смещается вправо и тут же становится на место. Если не знать, что это должно произойти, то и не заметишь. Я – знаю. Поэтому замечаю. Это значит, что монтировка со своей задачей справилась. Теперь моя очередь справляться.
Карты занимают места в ячейках. Итальянец начинает перегруппировываться. Ну, что ж, думаю я, начнем с него. Однако, начать я не успеваю. Парень с ирокезом подскакивает со своего места, бьёт Арла в висок, от чего тот слетает с кресла и падает на пол.
– Я хуею с этой наглости! – восклицает ирокез, торопливо доставая из внутреннего кармана жилетки револьвер. – Эти клоуны пытались нас поиметь на нашей же территории! – кричит он и направляет револьвер на меня.
– Надо же! – ухмыляется итальянец, мгновенно оказываясь рядом со мной и прижимая невесть откуда взявшуюся «кусаку» к моей щеке. – Не подскажешь, почему я не удивлён?
Если шокер в его руке вывернут на максимум, то разряд сделает мои мозги слегка непригодными для восприятия реальности. И в лучшем случае, я мгновенно сдохну. В худшем – буду ходить под себя, улыбаясь каждый раз, когда это делаю.
Ирокез подходит к десктопу на стене, отдаёт несколько команд, и игровое поле сменяется топологией созданной нами сети. А я понимаю, что продолжать строить из себя лома бессмысленно.

В левой части доски светятся логи, наглядно показывающие: что, когда, через кого. В логах до сотой доли секунды расписано, когда монт перебрался с моей доски на десктоп итальянца, когда сливался на настенник. Видно и когда он заменял собой серверного крупье. Отдельной колонкой светятся данные о том, как монт компоновал карты.
– Вы, бля, видели? Я хренею от такой наглости!
Чёрт. Ирокез, оказывается, их спец по сетям. И пока я самонадеянно запускал монт-программу в эту маленькую сеть, он не только играл, но и мониторил ситуацию.
– На. Хрена? – интересуется ирокез, делая шаг к лежащему на полу Арлу и пинает его. – На. Хрена? На. Хрена? На. Хрена?
Каждое «на» и каждое «хрена» сопровождается ударом. Арл не сразу догадывается свернуться в позу эмбриона, поэтому два или три раза носок ботинка ирокеза врезается парню в лицо. А я не нахожу ничего лучше, чем сказать:
– Это моя тема. Он не в курсе.
Щёку обжигает разряд. Перед глазами яркими брызгами во все стороны разлетаются цветные пятна.
– Тебя не спрашивали, – говорит итальянец.
– Но он действительно...

Ещё один разряд не даёт мне закончить. Пока я мотаю головой, приходя в себя, итальянец подкручивает регулятор мощности, ещё раз подносит «кусаку» к моей щеке, нажимает на кнопку и держит, как мне кажется, бесконечно долго. До тех пор, пока я не начинаю кричать во всю глотку. Только тогда итальянец отключает «кусаку» и повторяет ещё раз:
– Тебя не спрашивали.
Я киваю, чувствуя, как печёт правую щёку, чуть ближе к виску.
Ирокез хватает Арла за шиворот и тащит через всё помещение к креслу, в котором сижу я.
Сидевший тихо в углу комнаты шестой игрок встаёт и подходит к нам. Это Йун Бо – дирижёр криминальной среды восточного сити. О том, как он появился в наших краях и занял своё место в преступном мире, ходит много историй. Каждая из них приукрашена, но во всех есть кое-что общее – жестокость и бескомпромиссность, с которой он вёдет свои дела.
– Ты же знал, куда шёл, – говорит Йун утвердительно.
Я молчу, глядя ему в глаза.
– Знал, но не отказался от затеи, – добавляет он.
Равнодушный взгляд скользит по мне несколько мгновений, а затем кулак его бионического протеза впечатывается мне в нос, озаряя мир вспышкой света и хрустом кости.
– Ты же понимаешь, чем это закончится? – спрашивает меня якудза восточного сити, разглядывая механическую кисть, сжатую в кулак.
Я понимаю. Но не спешу это подтверждать.

Из костяшек бионического протеза выдвигаются шипы. Я успеваю подумать о том, что даже таких коротких хватит для того, чтобы Улле-Медуза не справилась с результатом их работы, как украшенный шипами кулак врезается в мою левую скулу, разрывая кожу. А потом ещё раз.
– Гостю не подобает вести себя так, – голос звучит, словно мою голову обмотали несколькими слоями войлока. – Ты же знаешь, что бывает с теми, кто пренебрегает гостеприимством?
– Давай без нравоучений и риторических вопросов, – говорю я, стараясь, чтобы голос звучал ровно. – Учить жизни того, у кого собираешься её отобрать, как-то тупо, не находишь?
Йун изучает моё разбитое лицо, а я уже понимаю, что ему от меня что-то надо. Всё логично. История игр пестрит примерами того, что делают с мошенниками, если уличают в жульничестве. В живых таких остается очень мало. И раз тебя не спешат убить, значит дело не в том, что ты смошенничал.
– После игры ты мог бы получить работу, – говорит Йун.
– Я ни на кого не работаю.
Йун усмехается.
– Мистер Амберс так не считает, Плешивый Сэм так не считает. И ещё два десятка человек так не считают, – ухмыляется Йун Бо.
Он даже знает, с кем у меня дела. Вон оно что. Это не я закидывал удочку в поисках жирных игроков, это он обставил всё так, чтобы меня, в конце концов, привели к нему. Игра за игрой, ставка за ставкой, компания за компанией.
– С Амберсом и остальными я сотрудничаю, а не работаю на них.
– А в чём разница?

Интересно, Йун продолжает поддерживать диалог для того, чтобы насладиться моим положением, или ему действительно любопытно? Отвечая на его вопрос, я пробую перехватить инициативу.
– В том, что при сотрудничестве обе стороны прилагают усилия, а работа подразумевает, что кто-то делает дело, пока кто-то сидит сложа руки, потому что платит.
– Ты такой борзый, потому что понимаешь, что терять нечего?
– Нет, я таким уже родился.
Якудза возвращается к столу и наливает виски в два стакана. Протягивает один из них мне. Я беру стакан в руку.
– Это хорошо, что ты не трус, – сообщает Йун Бо. – У меня есть дело, которое тебе придётся сделать. Потому что ты же помнишь, в чём проблема жульничающих в игры?
– В том, что нельзя попадаться, – буркаю я и делаю глоток алкоголя.
Виски обжигает развороченную губу, и я прижимаю к ней рукав. Биопротез, оснащенный шипами, – атавизм какой-то из фильмов прошлого века. Но вот, поди ж ты, как раз в тему пришёлся. Запоздало шевелю нижней челюстью. Левая половина лица ощущает себя так, будто ею прошлись по свернутой в моток колючей проволоке, сломанный нос пульсирует.
– В том, что иногда им приходится работать на тех, кто сидит сложа руки, – поправляет меня якудза.
– Понятно, – киваю я. – Можно без дальнейших предисловий.
Йун достаёт из кармана системный узел и бросает мне на колени.
– Здесь всё, что я знаю, – сообщает он. – А даже если и не всё, то у тебя есть выход на тех, кто соберет недостающие части пазла. Мне нужна база данных этого проекта. Как и где ты её найдёшь, меня не интересует.

* * *
Датчики под потолком оказываются дохлыми. Поэтому внутри помещения, бывшего когда-то цехом, мы идём, не пытаясь прятаться. Люк, как ни странно, поддаётся с первой попытки. Я свечу фонариком вниз. Глубина колодца – метров семь-восемь. Спускаюсь первым. И пока Арл переставляет ноги по лестнице, свечу фонариком, оглядывая помещение.
– Здесь? – спрашивает меня Арл, спустившись.
Луч выхватывает странные конструкции, терминалы непонятного предназначения, роботизированную линию странного конвейера.
– По схемам – здесь, – отвечаю, начиная шагать вдоль покрытой белёсым налётом стены, а Арл двигается в противположную сторону.
Он несколько раз чертыхается, обо что-то спотыкаясь. Хлама здесь поменьше, чем наверху, но тоже достаточно.
Хорошо всё-таки, что Машка подсуетилась. С тем мусором, который мне вручил Йун Бо, я бы точно выбрал вариант побега из сити. Говорят, что вне сити тоже живут люди. Плюс Китай. Скорее всего, я бы так далеко не забрался, но всё же…
Перешерстить все помещения завода не так-то просто. Да ещё и турельник этот. Наверняка ж не один. Просто каждому своя зона отведена. У Ржавой тоже обрывочно всё, но сложив то, что она смогла найти, и то, что дал мне этот якудза, можно понять общую картину и наметить план действий.
– Бакс! – зовет Арл. – Кажется, оно.
Подхожу и вижу простенькую дверь с кодовым замком. Не сенсорным, но работающим от электричества.
– Похоже, – соглашаюсь я.
– Только как мы её открывать будем? – спрашивает напарник.
– Руками, – говорю я, снимая со спины рюкзак. – Я читал про такой тип дверей. К каждому замку подведено питание. Видишь, панель не на самой двери, а сбоку?
– И?
– Под панелью механизм, выдвигающий в пазы двери несколько металлических штырей. Обычно три, – объясняю Арлу, доставая батарею, – Нам нужно только раздолбать стену, чтобы подцепить аккумулятор к проводам. И снять переднюю панель, чтобы дать доступ пауку. А он займется подбором пароля.

* * *
– Что с твоим лицом? – испуганно спрашивает Машка Ржавая, разглядывая меня.
– Мне из него сделали рожу за вот это, – протягиваю ей системный узел.
– И чего здесь? – спрашивает Ржавая, вертя его в руках.
– У тебя хотел спросить.
– О как. А подробности будут? Потому что, глядя на твою рожу, я предполагаю, что доставал ты его с боем.
– Наоборот. Мне делали рожу из лица, чтобы я его взял.
– О как? Теперь я тем более жажду подробностей.
Я рассказываю ей, как спалился с монтом и во что всё это вылилось. А Машка слушает, изучая содержимое узла.
– В этом твоя проблема, – говорит Ржавая, – ты никогда не рассказываешь подробностей. Я могла бы учесть некоторые нюансы, если бы ты объяснил, для чего именно нужен монт.
– Для некоторых подробностей невозможно подобрать удобный момент.
– Может, ты его просто постоянно проёбываешь? – сарукачтично спрашивает Машка.
– Случилось то, что случилось, – отмахиваюсь я. – Ты мне лучше скажи, чего там?
Я киваю на лежащую у Ржавой на коленях доску. Очень старая, не чета моей. Как она умудряется на таком старье работать? Если выкрутимся – куплю ей чего-то поприличнее в знак благодарности.
– Законсервированный проект. Данных мало, но из тех, что есть, можно утверждать: речь идёт о сращивании железа с нервными окончаниями.
– Бионейромеханика наше всё?
– Может и бионейромеханика, – задумчиво отвечает Маша, продолжая листать-вращать-перекладывать содержимое системного узла.
– А смысл? Не думаю, что данные какой-то законсервированной лаборатории могут быть полезными спустя столько десятилетий.
– Зачем-то ж Йуну Бо это понадобилось. А он не такой человек, который будет делать что-то просто так. Даже если делает это чужими руками.

* * *
Пока паук скрипит своими электронными мозгами, выясняя количество символов в комбинации и их последовательность, Арл опять начинает разговаривать не по делу. Волнуется и таким образом пытается отвлечь самого себя.
– Слушай, Бакс, а как думаешь, чипы эти безопасны?
– Не знаю. Это вон, лучше Ржавую спросить или Улле. А еще лучше обеих. Одна понимает в бионейромеханике, вторая – в программном обеспечении.
– А то я чего-то сомневаюсь, что всё это ради безусловки затевается. Там же наверняка какой-нибудь трекер, какие-то механизмы обратной связи.
– Понимаешь... – я пытаюсь подобрать слова. – У любого события всегда две стороны. Просто мы зачастую стоим с той, которая нужна тем, кто нам это событие показывает. В целом, удобный инструмент контроля и управления. Но подумай сам, что скрывать большинству?
– Ну, мне было бы неприятно осознавать, что в любой момент кто-то там, – Арл показывает вверх, – может узнать о тебе всё. Или перекрыть тебе доступ к твоим же деньгам.
– Ну так логично: если они дали, значит, они могут и отнять. Господи, Арл, да большинству насрать, узнают ли о них что-то, и это самое большинство с радостью предоставит о себе все данные в обмен на регулярную прикормку от государства. Да и государству, по большому счету насрать на то, чем занимается обыватель. Поэтому чипирование неизбежно.
– Почему?
– Потому что дураков развелось слишком много.

* * *
– Короче говоря, большая часть информации на уровне слухов и городских легенд, – подсаживается ко мне Ржавая и поворачивая десктоп так, чтобы мне было видно. – Проект назывался «Telencephalon» и изучали там аспекты передачи сигналов из мозга в железо и наоборот. Вот здесь пишут, – Машка выводит на передний план один из документов, – что он работал и в период обмена ядерными любезностями и после. Почему и кем был законсервирован – неизвестно. Где находился – неизвестно.
– А чем занимались-то?
– Погоди, до этого тоже доберемся, – отмахивается Ржавая. – Так вот. Всё те же слухи утверждают, что там ставили эксперименты на людях.
– В смысле?
– В разных смыслах. Одна история рассказывает, что туда набирали добровольцев, другая – что приговорённых к смертной казни. По разным домыслам и предположениям, там даже инопланетяне замешаны.
– Серьёзно? – я даже не сразу понимаю, что Маша говорит с иронией.
– Нет пределов человеческому воображению, – пожимает она плечами. – А там, где это можно уточнить, защита слишком серьёзная для того, чтобы забраться без подготовки и не спалиться. Спектр предположений широк, но большая часть из них сводится к тому, что там пытались вывести или солдат будущего, или компьютер будущего, или вирус будущего.
– Где искать?
– Данные такие же противоречивые, как и предположения о том, чем этот проект занимался, но, кажется, я знаю, где.
На экране доски появляется карта сити, которую Маша пролистывает в южную часть, после чего увеличивает и тыкает пальцем.
– Здесь.
– Это же старый завод, который после войны был складом. А почему там?
– А где ещё в сити можно спрятать целый научный отдел или лабораторию, если то, чем они занимаются, немножко не соответствует нормам этики и морали? – отвечает она вопросом на вопрос. – Очень давно это была окраина города, но после войны город стал разрастаться и, превращаясь в сити, поглотил территорию завода. А буквально пару дней назад зашевелилась «Кристалис» и выкупила его.
– И это причина утверждать…
– Причина утверждать – Йун Бо, – перебивает меня Маша. – Йун Бо – как кривое зеркало «Кристалис». То ли амбиции, то ли комплексы, то ли далеко идущие планы. Не стоит сбрасывать со счетов и то, что у него наверняка есть свои люди в корпе. Сложив два и два, можно предположить, что это в очередной раз связано. «Кристалис» также интересуется наработками «Telencephalon».
– А это ты откуда знаешь?
– К делу не относится, – уходит от ответа Маша. – «Кристалис» выкупила это место, не афишируя сделку, и на днях приступает к, так сказать, освоению территории.

* * *
Паучок мигает зеленым диодом, сигнализируя, что дверь разблокирована. Я отключаю его и прячу в рюкзак. Открываю дверь и подпираю её какой-то стойкой, валявшейся рядом. А после отключаю и прячу в рюкзак аккумулятор.
– Ну что, идем дальше?
– Ага, – кивает Арл.
И мы входим внутрь, видя бледное свечение у стены.
– Глянь, включено что-то, – опять накручивает себя Арл. – Может они её уже нашли раньше нас? Блин, пойдём отсюда, а?
– Погоди, – обрываю я Арла и осторожно иду к источнику свечения, он послушно замолкает и следует за мной.
То, что я вижу, поражает меня. Арла, судя по всему, тоже. Потому что он выдаёт что-то невнятное и принимается блевать. А я стою и зачарованно смотрю на светящуюся колбу около метра в диаметре и чуть больше моего роста в высоту. Это от неё исходит мертвенно-зеленый свет. Колба опоясана несколькими металлическими кольцами, на каждом из которых расположены датчики, и стоит на постаменте, являющем собой нечто вроде пульта управления с дисплеем. И пульт управления этот включён – его дисплей светится.
Но удивляет меня не это.
Из-за подсветки нервная система, освобожденная от тела и парящая в жидкости, заполняющей колбу, кажется зелёной и оттого ещё больше похожей на ёлку, нарисованную ребенком. Более толстые жгуты нервов постепенно истончаются, расходясь во все стороны, становясь невидимыми. А над всем этим – человеческий мозг, от которого и отходят нити нервных волокон.
Не обращая внимания на отплёвывающегося Арла, делаю шаг к емкости и вижу, как по экрану бегут строки. Точнее, одна и та же повторяющаяся фраза:

Кто-нибудь!? Кто-нибудь!? Кто-нибудь!? Кто-нибудь!? Кто-нибудь!? Кто-нибудь!? Кто-нибудь!? Кто-нибудь!? Кто-нибудь!? Кто-нибудь!? Кто-нибудь!? Кто-нибудь!?

Когда экран заполняется, буквы исчезают и всё начинается заново.

Кто-нибудь!? Кто-нибудь!? Кто-нибудь!? Кто-нибудь!? Кто-нибудь!? Кто-нибудь!? Кто-нибудь!? Кто-нибудь!? Кто-нибудь!? Кто-нибудь!? Кто-нибудь!? Кто-нибудь!?

Количество текста прекращает увеличиваться, замерев на середине строки. Только последнее «Кто-нибудь!?» мерцает, то появляясь, то исчезая.
Не отрывая взгляда от колышущихся ниточек, делаю ещё два шага вперёд и вижу, как набранный до середины текст исчезает и вместо него появляется другая фраза:

Здесь кто-нибудь есть?

– Бакс, – жалобно зовет Арл.
Но я не обращаю на него внимания. Мой взгляд прикован к колбе и её содержимому.

Здесь кто-нибудь есть? Убейте меня! Убейте меня, если здесь кто-то есть! Убейте меня! Убейте меня! Убейте меня!

Появляется на дисплее.
Отдышавшийся Арл походит ко мне и спрашивает, стараясь не смотреть на стеклянную ёмкость:
– Что это, Бакс?
– Даже боюсь озвучивать то, о чём думаю. Поэтому давай искать то, зачем пришли.
Паук вскрывает ещё четыре двери, прежде чем мы находим огромный серверный шкаф, допотопный системный узел которого весит килограмм пять. Приходится разобрать половину шкафа, чтобы отделить его от конструкции и засунуть в рюкзак.
– Что это такое? – Вновь начинает задавать вопросы Арл. – Почему тот терминал работает?
– Может, там какая-нибудь атомная батарейка к нему подсоединена, – предполагаю я, закидывая рюкзак за спину.
– Но ты видел, что внутри? Это ж нервная система целиком.
– Может, и нервная.
– Интересно, как они её достали из человека?
Я останавливаюсь, отдаю ему свой фонарь и прошу:
– Подержи-ка.
А сам лезу в карман за стабилизаторами. Надо было ему сразу штук шесть в себя закидывать. Выуживаю пистолет, затем коробочку с обломками таблеток и протягиваю Арлу.
– Держи. Съешь ещё три штуки. Да и коробку себе оставь, – забираю у парня фонарь и мы продолжаем путь по подземным лабораториям.
Проходя мимо колбы, я краем глаза замечаю, как по дисплею бегут фразы.

Кто-нибудь!? Кто-нибудь!? Кто-нибудь!? Убейте меня! Кто-нибудь!? Кто-нибудь!? Убейте меня! Здесь есть кто-нибудь?

Если лабораторию, как говорит Ржавая, забросили после обмена ядерными любезностями, то это сколько ж он тут? Я пытаюсь представить, каково это, восемь десятков лет чувствовать, что у тебя есть ноги-руки, но не ощущать их, осознавать, что ты есть, но не понимать, где ты и что с тобой, существовать, имея одни только мысли. В пустоте. Если Бог был и до того, как создал вселенную, то чувствовал себя точно так же. А потом начал фантазировать. И, вполне вероятно, все мы: я, Арл, Ржавая, Йун Бо, сколько-то миллиардов людей на планете – всего лишь электрические импульсы в чьей-то нервной системе только потому, что Бог устал от ничего.
Мне становится понятно желание того, что плавает в колбе, прекратить всё это. Пусть даже посредством собственной смерти. Поэтому у двери я оборачиваюсь, поднимаю руку с пистолетом и делаю несколько выстрелов, эхо которых истерически шарахается от стены к стене, заглушая звон стекла и плеск воды.
– Минус будущий бог, – говорю я, прикрывая за собой дверь.
А ещё я думаю о том, что не стоит отдавать Йуну системный узел из лаборатории. Но это будет возможно только в том случае, если Йун умрёт.

DLC: Ржавая
(за 13 месяцев до)

– Ржа-а-авая! – радостно восклицает Бакс и шагает мне навстречу с распростертыми объятиями. – Обнимашки, детка!
Каждый раз, когда он так здоровается, кажется, что мои кости вот-вот захрустят. Здоровенный крепкий мужик, руки которого забиты татуировками. Не новомодными флуоресцентными, не безболезненными лазерными. Реальные чернила, занесенные в кожу при помощи роторной татуировочной машинки. Бакс… он похож на какого-то криминального авторитета из старинных, ещё плоских фильмов. Сломанный и неправильно сросшийся нос, изъеденное мелкими шрамами лицо: один над бровью, несколько хаотичных белых рубцов на левой щеке, шрам на подбородке, тянущийся вверх, словно маленькое растение-вьюнок, и замирающий в миллиметре от нижней губы. Пятно ожога на правой щеке, ближе к виску. Слегка опущенное, будто натянутое веко левого глаза, от которого также отходит тонкая, бледная ниточка шрама. Он и сам по себе бледный как смерть, но рубцы на лице всё равно контрастируют с цветом его кожи.
– Убери лапы, – говорю ему.
Нет, он действительно настолько рад меня видеть. Никакого сексуального или иного подтекста. Но мне сейчас не до того, чтобы разделять с ним радость от собственного возвращения.
– Извини, – бормочет он и отстраняется, чтобы тут же услужливо отодвинуть стул.
Я присаживаюсь и тыкаю пальцем в сенсорник разносчика, выбирая напиток. Робот, весело пискнув, уносится в сторону барной стойки.
– Знаешь, Бакс, – вынимаю из кармана системный узел и кладу на стол, – я, наверное, немножко отдохну. Так сказать, возьму отпуск.
– Да не вопрос, – кивает он, одной рукой пододвигая ко мне сигареты, а второй отодвигая от меня узел. – Ты последний месяц и без того на износ…
– Там была какая-то незнакомая система защиты, – перебиваю его.
– Вот как?
– Вот. Так, – я вытаскиваю сигарету из пачки. – И я не знаю, сколько она успела слизать данных.
– Да брось, – успокаивает меня Бакс, поднося зажигалку к кончику сигареты. – Узел был голый, я лично проверял. И больше в паутине не появится.
– Знаю, – киваю я, – причина не в палеве.
– Ну а в чем тогда?
– Вот, – кладу руку на стол кистью вверх.
– Ах ты ж…
Бакс наклоняется к кисти и изумленно разглядывает чип.
– Это чего с ним?
– Дефы, – говорю я и затягиваюсь.
Сигареты, конечно, так себе. Водоросли с богатым содержанием никотина. Наверняка китайские. Китайцы, несмотря на то, что оказались рядом с эпицентром заварушки, не сдали позиций и заново стремятся завоевать мир.
– А-хре-неть! – растягивает слово Бакс. – А ты в курсе, что воздействие на имплантированное железо запрещено законом?
Бакс имеет в виду, что использование программного обеспечения, выводящего из строя бионейромеханические импланты, карается строже, чем убийство или подпольная установка этих самых имплантов. Но это при условии, что ты законопослушный гражданин.
– А ты в курсе, что слизывать информацию, находящуюся в закрытом доступе, запрещено законом? – парирую я.
– Согласен, – кивает Бакс. – Не наш вариант.

Приезжает разносчик. Я снимаю виски с подноса. Кубики льда позвякивают, касаясь стенок стакана. Отпиваю, ставлю на стол, снова затягиваюсь и, выдыхая дым, повторяю:
– Я в отпуск. Пока не заживет.
– Слушай, Ржа, не занимайся ерундой, – возражает Бакс, разглядывая красную опухоль вокруг вживленного в мою кисть чипа. – Сначала тебя нужно показать Медузе. И желательно прямо сейчас. А потом уже вали в свой отпуск.
Медуза – это тот самый подпольный медик, которого, если узнают, чем она занимается, мгновенно изолируют от общества. Что именно сделают с Улле Зино – так её зовут, потому и Мед.У.З.а, – достоверно не знает никто, но версии ходят разные. И большинство из них звучит правдоподобно и омерзительно. Корпы с каждым днем имеют всё больше влияния, поэтому многое может оказаться правдой.
– Обойдется, – говорю я и тушу окурок в пепельнице.
– Вот ты дурная, Машка, – возмущается Бакс. – Сгоняй, пусть она тебя потестит. Это ж чип! Куда без него?
– Мне через весь город переть, это как минимум две пересадки, – объясняю Баксу. – Я, пока к тебе добиралась, за проезд расплачивалась, чуть не сдохла. Чип к валидатору подносишь и такая подача, будто руку до локтя в мясорубку засунули. Подумала, случайность, но проверила в столовке – аналогично. Так что, я манала на другой край города с такими сложностями ехать.
– Я тебе дам человека, – успокаивает Бакс, – по его чипу прокатитесь. Не спорь.
И я не спорю.
Говорю только:
– За вискарик заплати. У меня это… – и машу перед его лицом рукой.
Я и сама понимаю, что с моим чипом что-то не так. Не будет чипа – будут вопросы. А у меня нет ответов на них. По крайней мере, правдоподобных. И поэтому я еду с забавным пареньком, которого приставил ко мне Бакс, на другой край города.

На входе в тату-салон нас уже встречает Медуза. Салон вполне рабочий и татуировку там можно нанести на любой срок, любой из красок и любым методом. Бакс наверняка набивал свои узоры именно здесь. Но тату-салон – всего лишь прикрытие для более сложных манипуляций с телом, о которых гарантированно не знают даже мастера, в нём работающие.
– Я в курсе, Ржа, – кивает Медуза, когда я открываю рот, чтобы объяснить, кто я и зачем здесь. – Бакс всё озвучил.
Затем она поворачивается к парнишке, сопровождавшему меня, и спрашивает:
– Арахнид?
– Да, – коротко кивает тот.
– Пройдешь два здания вниз по улице, потом направо, – инструктирует его Медуза. – Там двадцать восьмой человейник и пристройка-клуб. «Неограф», кажется. Ваши там. Через час возвращайся. Нечего тут мельтешить.
Парнишка кивает и, спрятав руки в карманы, прогулочным шагом отправляется в указанную Медузой сторону. Меня же она ведет через салон в подсобное помещение, жмет на какую-то кнопку и пропускает перед собой в открывшийся проём.
– Вниз, – говорит она, когда дверь сзади с тихим шипением закрывается, а ступени подсвечиваются мягким синим светом.
Мы спускаемся в подвальный этаж и попадаем в настоящую операционную, облицованную кафелем. Вдоль стены стоят стеклянные шкафы с инструментами, флаконами, упаковками пилюль. В центре металлическая кушетка, над которой нависла мощная разнопотоковая лампа. Медуза протягивает руку к ней и сенсор отзывается миганием, активируя все восемь световых ячеек.
– Ложись, – командует Улле, пододвигая пластиковую стойку на колесах к кушетке. – Руку вытяни вот сюда.
Она отходит к стеллажу, берет прибор, внешне похожий на «Диагност-А», и включает его, зафиксировав над моей кистью. Затем вынимает из пазов две световых ячейки и располагает их так, чтобы они освещали чип.
– Больно не будет, – говорит Медуза и начинает колдовать над монитором.
Действительно, не больно. Только легкое покалывание, словно я отлежала руку и сейчас чувствительность только-только начинает восстанавливаться. У Медузы сосредоточенное лицо. Она что-то бормочет себе под нос. Невнятное.
– Ну, что там?
– Четвертый случай, – отвечает она. – Не смертельно, но тенденция наводит на мысли.
– О чем?
– Те трое, как и ты, работают на Бакса, – пожимает плечами она. – Тебе где чип перешили?
– Перешили?
– Ну да. Перешили, – кивает она. – Сейчас извлеку биометрию, накачу оригинальную прошивку и залью биометрию обратно.
– На что перешили?
– Чуть разогнали. В рамках самого чипа это немного, но для сращенных с нервами железок достаточно, чтобы организм перестал считать имплант частью себя и начал его отторгать.
– Твою мать…
– Говорю же, не смертельно и исправимо.
– Так где ты так встрять-то умудрилась?
– «Кристалис».
– Те трое тоже.
Некоторое время Улле молча колдует над доской, прописывая команды, затем надевает перчатку-манипулятор и взгляд её становится пустым. Если бы не подергивание руки в перчатке, то можно было бы подумать, что она не живая.

Уходящие в виртуалье почти всегда выглядят одинаково. Человек, способный контролировать своё нахождение там и одновременно присутствовать в реальности, – редкость. Очень большая редкость. У Иганта есть задатки, но он заядлый геймер и ему не интересно раздваиваться. Он, наоборот, стремится погрузиться в игру максимально. Мне, порой, кажется, что в реальности он отбывает. А в игры уходит, чтобы по-настоящему жить.
– Готово, – сообщает Медуза и отключает «Диагност-А».
Чувствую, как покалывание в кисти сходит на нет.
Медуза тем временем возвращает в пазы световые ячейки и гасит всю лампу, проведя над сенсором рукой.
– Можешь вставать, – разрешает она, отходя к стеклянным шкафчикам.
Разглядываю выпирающий из руки чип. Краснота вокруг него никуда не делась. Но нарывающей пульсации я не чувствую.
– Вот, – возвращается ко мне Медуза, протягивая флакон спрея размером с карандаш. – Трижды в день брызгай, пока краснота не спадёт. И две недели никаких валидаторов и коннекторов.
Я киваю.
– Есть кому за тебя расплачиваться?
Киваю ещё раз.
– Ну и славно. Прошу – говорит Улле и картинно простирает ладонь к лестнице: – прошу.
Когда мы поднимаемся по ступенькам и оказываемся в тату-салоне, Медуза, как бы невзначай, добавляет: – Ещё один контакт с такими вот дэфами и про объёмную сеть можешь забыть. Спроси себя, готова ли ты до конца дней елозить пальцами по доске?
Я отрицательно мотаю головой.
Парнишка, которого Бакс отрядил в сопровождающие, стоит у входа, подпирая стену, спрятав руки в карманы.
Зову его кивком:
– Пойдем.
Тот отлипает от стены и лениво шагает рядом.
– Ты чойсер? – спрашивает он, когда мы подходим к остановке.
– Иногда.
– Я тоже хочу в чойсеры. Но Бакс говорит, что я молодой ещё, – не то жалуется, не то просто сообщает он. – Вот и тусуюсь с арахнидами. Жду.
– Чего ждёшь?
– Не знаю. Может, случая подходящего.
Некоторое время мы стоим молча, в ожидании воздушки, а когда она подплывает и мы заходим внутрь, я падаю в кресло, пока он расплачивается, а когда садится рядом, говорю ему:
– Нехер там делать, в чойсерах.
Воздушка пуста, кроме нас в ней никого, поэтому я говорю без опаски.
– Почему? – изумляется он.
Ещё бы. В его глазах я крутой обитатель паутины. На самого Бакса работаю. А он кто? Арахнид на побегушках. И банда дурная и принципы идиотские. Борьба за чипирование. Говорят, когда-то были кожеголовые, проповедовавшие превосходство белой расы над другими. Арахниды, на свой манер кожеголовые. Только проповедуют не превосходство расы, а превосходство чипированых. Мол, те, кто отказывается от имплантов, тормозят прогресс. Ну дичь же несусветная. И парнишка это понимает. Но, ему хочется подвигов и приключений, а не проедать безусловный доход из недели в неделю.
– Потому что нехер там делать.

Как ему объяснить, что за красивой вывеской легенды о рыцарях виртуалья, борящихся с корпорациями, скрываются обычные воры? Не поверит же.
– Но я способный, – заверяет он. – Мы с парнями уже дважды ломали базу воды в восточной части сити.
– Вот и остановись на этом.
– Почему?
– Потому что, – я собираюсь с мыслями и продолжаю: – Потому что воды по нормам хватает и без ваших взломов.
– Но Бакс говорит, что вода должна быть бесплатной. А её вычитают из безусловки.
– Сегодня ты ломаешь базу данных распределения водных ресурсов, и жители восточной части сити на радостях моются трижды в день и смывают туалет двумя-тремя бачками за раз, ленясь взмахнуть ёршиком, а завтра «Кристалис», обнаружив сбой, принимает решение разделить перерасход на весь сити. Как думаешь, это справедливо?
– Но ведь… – теперь уже парнишка замялся, подбирая слова. – Но они же не имеют права отбирать положенное у других…
– Парень, они имеют право на всё. Им принадлежат и очистные сооружения, и все трубы, по которым подается вода. Вся вода. И питьевая и техническая. Они имеют право на всё.
До самого пункта назначения мы едем молча. И когда выходим из воздушки у «Бессонницы» – принадлежащего Баксу клуба – парень, буркнув:
– Я к своим, – направляется к компании таких же, как он, арахнидов, тусующихся неподалёку от входа.
– Чойсеров излишне романтизируют, – бросаю я ему вслед. А сама иду в клуб.
В клубе тишина. Днем здесь всегда тишина. Развлечения начнутся позже, когда стемнеет. А пока что здесь некому развлекаться.
Бакс сидит за тем же столиком, за которым мы разговаривали с ним пару часов назад.
– Ну, как прошло? – спрашивает он.
– Медуза сказала, что порядок.
– Она тетка умная, – кивает Бакс. – У неё не только руки, но и мозги золотые.
– Чего ж такая умная в «Байотех» не пошла?
– На всю жизнь? – ухмыляется Бакс. – Ха. Ха. Ха.
– Так у них полный пакет и квартиры, а не ячейки. И безусловку не снимают, а к зарплате прибавляют.
– А ты бы пошла?
– Я в бионейромеханике лом.
– А если б и не была ломом, то пошла бы?
– Нет.
– А почему?
– Ты зачем дурные вопросы задаёшь?
– Вот и она не пошла бы, – снова ухмыляется Бакс, вытаскивая из пачки очередную палочку сигареты. – Чего Медуза сказала-то?
– Сказала, что я с такой проблемой уже четвертая.
– Ага, – кивает он.
– А ты сделал вид, что впервые такое видишь.
– Ага, – кивает он, не меняясь в лице.
Я подзываю разносчика и касаюсь привычных кнопок заказа. Разносчик пищит и уезжает к барной стойке.
– Знаешь, хоть ты и хитрый мудак, преследующий какие-то свои цели, я на тебя почему-то даже не сержусь.
– Потому что я хорошо оплачиваю работу.
– И поэтому тоже.

Возвращается разносчик с двумя стаканами виски на подносе.
Снимаю оба, один протягиваю Баксу.
– За что пьем? – спрашивает он.
– За мой отпуск.
– Двухнедельный, – уточняет Бакс. – Медуза сказала, что на восстановление уйдёт две недели.
– Месяц, – называю я свою цену и стучу краем стакана о его стакан.
– Две с половиной, – продолжает торговаться Бакс.
– Месяц, – выпиваю залпом, ставлю пустой стакан на стол. – Месяц и один день.
– Ржавая, а ты наглая!
– Я знаю, – улыбаюсь я, вставая из-за стола и направляясь к выходу. – И заплати за виски, – бросаю, не оглядываясь и не останавливаясь.
Возле парапета, отделяющего проезжую часть от площадки перед входом в «Бессонницу», всё та же компания малолеток-арахнидов. Но что-то не так. Они не стоят и треплются, разбившись на маленькие группки, а сгрудились вокруг чего-то. И голоса их звучат встревоженно и, наверное, даже испуганно.
– Мля, снимите с него перчатку, чтоб не вычислили.
– Ага, чтоб его прямо тут и скрутило?
– Да сделайте что-то! – тонкий, девичий.
Расталкиваю их и вижу, что на экзопластике, стилизованном под брусчатку, подергивается, словно в эпелептическом припадке, мой недавний провожатый, составлявший мне компанию в путешествии к Медузе.

Рядом с ним валяется развернутый десктоп, рабочая поверхность которого светится всеми цветами видимого спектра. Но это не картинка, как должно быть в плоской сети. Это артефакты графики, наслаивающиеся один на другой.
Мечтатель сраный. Решил выпендриться и полез чойсить, чтобы показать друзьям, что он крут. Кто ж так в паутину-то ныряет? Дебил малолетний, сука. К этому готовиться надо, просчитывать, взвешивать. Тем более, если рейд одиночный. Да кто вообще в одиночку базы ломает!? Дебил. Сука, дебил!
Расталкиваю малолеток, попутно задавая вопросы, тоном, не подразумевающим ответную ложь.
– Куда он полез?
– «Кристалис»
– Что у него в арсенале было?
– Монт…
– Криптограф…
– Флудер…
Ответы сыплются одновременно с разных сторон.
– Чьи проги?
– Китай.
Сука. Идиот. Прежде чем пользоваться китаем, его надо фиксить, фиксить и фиксить. У них же там другое измерение. Они в своём, в коммунистическом мире живут. Только с поправками на компьютеризацию повальную.
– Узел мне, – командую. – С доской.
А сама, присев на корточки рядом с горе-чойсером, выуживаю из кармана перчатку-манипулятор и надеваю на руку, ощущая привычное скольжение пластины по кистевому чипу.

Кто-то протягивает свёрнутую в рулон доску. Старенький, очень неповоротливый десктоп. Еще один, видимо, самый сообразительный, распечатывает нулячий узел.
Разворачиваю десктоп и креплю к нему узел.
– Сколько он там?
Сообразительный смотрит на наручные, – вот ещё атавизм, – электронные часы и сообщает:
– Четыре минуты и тридцать... Тридцать две секунды.
Чертыхаюсь, провожу ладонью над уже развернутой доской. Говорю:
– Как заорёт – снимайте перчатку.
И ныряю в паутину.
Смахиваю заставку, рассыпающуюся мельтешением незнакомой кодировки. Некогда настраивать под себя. Пункты меню мне сейчас нахер не нужны. Я сразу ухожу на второй слой. Когда-то эту лавочку прикроют, переписав программное обеспечение, но пока тыры есть – крысы ими пользуются.

Десктоп медленный. Стимы могли бы исправить ситуацию за счет разгона мозгов. Но я стимов не ем. Жизнь и без них течет слишком быстро.
Вижу жгуты каналов, уходящих к серверу-раздатчику – я всегда вижу каналы как жгуты. Цепляюсь за самый толстый, стабильный. Скольжу вдоль него. Твою ж мать. Официальный провайдер. Но искать другой путь некогда. Да и узел не мой. Похрен.
Расплетаю тонкие нити магистралей паутины, нахожу нужное направление. Скольжу вдоль. Упираюсь в очередной узел. Не запароленный. Нормально. Еще один рывок – восточная база.

Куда именно он мог полезть?

В голове мелькает обрывок разговора: «Мы с парнями уже дважды ломали базу воды в восточной части сити». Туда и полез, гадёныш. По протоптанной. Не подумал, что защиту после их набегов усилили.
Цепляюсь за нужный жгут и плыву к базе восточного сити. Успеваю подумать о том, что вход сейчас наверняка бесплатный, а вот выход... Как положено, отсутствует.
«Кристалис-восток» будто бы и не охраняется. Я легко вплываю на сервер и по колебаниям цифрового пространства определяю, где именно добивают несмышлёныша.
Что там у него с собой было? Монт, крипто, флуд… Интересно, насколько они адаптированы?
Я ведь пустая.
Деф-программы в моём сознании визуализируются как псы, рвущие... тряпку? Так вот ты кто, пацанёнок, мечтающий стать чойсером. Тряпка. Эх...
Врываюсь в свору и ору "тряпке":
– Скинь флудер! быстро!
Понимает, слава богу.

Небольшой лоскут взлетает в воздух и я, выбросив руку вперед, сжимаю его в кулаке. Синапсы реагируют мгновенно. Перед глазами разворачивается схема. Дублирую её. Дублирую дубль. Дублирую дубли и активирую всё и сразу.
Псов отшвыривает в стороны, а я, схватив тряпку-чойсера, цепляюсь за жгут, по которому пришла и ускоряюсь. За ним – на следующий. С него – на десктоп, попутно швыряя тряпку-паренька на параллельную нить, ведущую к его доске и командуя:
– Кричи!
Выхожу из паутины.
Реальность встречает меня синхронным подростковым "Ах", в котором восхищение смешано с испугом, удивлением и завистью.
Я чувствую, как чипированная рука хочет рассыпаться на части от боли. Возле меня, стоя на коленях, склонился Бакс. Он отдаёт команды арахнидам:
– Доски и перчатки сжечь нахуй, где-то подальше отсюда. Пепел в канал. И чтоб никто вас не видел.
Стайка малолеток разбегается в стороны. А Бакс поворачивается ко мне.
– Ржавая! Ну ты и отмороженная! Тебе ж нельзя чипом пользоваться!
Улыбаюсь.
Ну, мне хочется думать, что улыбаюсь.
И спрашиваю его:
– Ты за вискарик заплатил?
Хотя… вряд ли он платит за напитки в собственном клубе.

DLC: Будни геймера
(за год до…)

– Выиграть турнир? – спрашиваю я альбиноса с нескрываемым недоумением. – Ты хоть понимаешь, что предлагаешь человеку, который не в теме?
Вместо ответа альбинос кладёт на стол опечатанный пломбой системный узел, затянутый в пластик упаковки. Он специально кладёт его так, чтобы мне была видна сторона, на которую наносят маркировку. Может быть, даже репетировал этот жест. При виде гладкой боковины узла, не имеющей заводской маркировки, но с цифрами, указывающими ёмкость, мощность и скорость обмена данными, внутри меня начинают торговаться осторожность и жадность.
Осторожность заставляет задать вопрос, кивая на системный узел:
– Откуда такой?
– Тебе принципиально?
– Нет. Но я же знаю цену немаркированного, знаю, как натягивать пластик на бэушные и как ставить на них пломбы. Поэтому и спрашиваю: откуда?
– Если согласна, то можешь протестировать прямо сейчас, – уходит от ответа мой собеседник, – тебе понравится.
– Судя по цифрам на боковине, я догадываюсь, что понравится.
– Могу точно сказать, что с конвейера он сошёл, не попадая в базу данных.
– И чего, написанное действительно сходится с тем, что внутри?
Парень молча кивает.
– Распаковывай, – побеждает жадность.
Разворачиваю доску, пока мой новый знакомец ломает пломбу и высвобождает узел из прозрачного пластика.

Узел хорош даже на прошивке-пробнике. Я в сети – словно рыба в воде: интерпретации доходят до мозга мгновенно, картинка плавная, мягкая. Данные, выбранные мной наугад из разных источников, заливаются быстро. Сеть реагирует одинаково мгновенно на всех уровнях. Порой мне кажется, что узел угадывает команду за несколько миллисекунд до того, как я её отдам.
Но я не буду собой, если не начну торговаться, поэтому спрашиваю, снимая перчатку-манипулятор:
– И это всё?
На удивление, собеседник молча лезет во внутренний карман пиджака, выуживает оттуда запакованную в пластик, опломбированную пачку старых рублей и кладёт её на стол таким же жестом, которым совсем недавно выкладывал системный узел.
– Четыре, – сообщает он.
Жадина внутри меня потирает руки:
– Заводская упаковка? – спрашиваю я, думая, что такая сумма стоит того, чтобы поискать кого-то, кто переведет их в чиповый эквивалент.
– Заводская, – кивает мой собеседник.
Игры не моя тема. Но предложение слишком заманчиво, чтобы не попробовать.
– А если я всё-таки не смогу?
– Ты сможешь.
– Где-то там, у себя в голове, ты преувеличиваешь мои способности, – говорю я, думая, смогу ли за сутки разобраться в том, как устроена игровая симуляция и найти в ней лазейки с недочётами.
– Все знают, что для Ржавой нет невыполнимых задач.
– Ты не понял, – объясняю странному парню, – стопроцентной гарантии нельзя дать ни на что. Поэтому меня интересует, что будет в случае, если я вылечу до финала или в финале?
– Я тебя убью, – отвечает он флегматично.
И почему-то я ему верю. Но говорю:
– Ок. И узел, и деньги – сейчас.

* * *
На входе я сталкиваюсь с коротко стриженой девушкой с волосами кислотно-синего цвета, в кожаных обтягивающих брюках и расшитой индейскими узорами жилетке.
– Прошу, – говорю я, делая шаг в сторону, чтобы она смогла выйти и только после этого вхожу.
– Мерси! – слышу голос кислотно-синей у себя за спиной.
Но не успеваю ответить – суета бара переключает на себя. Оглядываюсь и вижу за угловым столиком альбиноса. Когда мы договаривались о встрече, это был единственный названный признак. Но его хватило. Какова вероятность того, что случайный альбинос, поражённый мутацией, распространённой один к двадцати тысячам, окажется на том самом месте и в то самое время, которое назначил другой альбинос? В математике я не силён, но думаю, что мала.
– Игант? – уточняет альбинос.
Молча киваю. Он указывает на стул, приглашая сесть, а как только сажусь, переходит к делу:
– Ты должен выиграть в следующем турнире.
Даже не знаю, как бы ему так ответить, чтобы не оскорбить. Игры – моя тема ещё с дочиповых времён и играю я именно для того, чтобы выигрывать. Видимо, мой взгляд выражает недоумение, потому что альбинос добавляет:
– Обязательно выиграть.
– Не припомню, чтобы я когда-то играл на другой результат.
– В обязательном порядке, – с нажимом повторяет собеседник.
– В обязательном порядке все только умирают.
– Я добавлю стимул, – говорит он, выкладывая на стол пластиковую упаковку с пломбой.
Я вижу как бликует плёнка на боковой стороне, но блик не мешает разглядеть цифры, обозначающие скорость обмена данными и ёмкость. А ещё, я вижу, что на системном узле нет маркировки.
– В чем подвох? – спрашиваю альбиноса. – Проиграть – было бы понятно: уйма народа вполне обоснованно делает ставки на мою победу, и подзаработать на проигрыше, в который мало кто верит, было бы логично. Но выиграть? Чувак, я и так собираюсь выиграть.
– Мне нужно, чтобы ты выиграл гарантированно.
Гарантированно? Интересный поворот. Я, конечно, геймер, но стараюсь учитывать все возможные варианты. О чем ему и заявляю:
– Гарантия может только приблизиться к стопроцентной. Нельзя скидывать со счетов какой-нибудь форс-мажор или какого-нибудь идиота, который идеально впишется в рамки существующих условий, но не будет считаться ни форс-мажором, ни идиотом.
– Можешь протестировать прямо сейчас, – предлагает альбинос, двигая в мою сторону системник.

Достаю из кармана свёрнутую трубочкой доску и разворачиваю на столе. Затем распаковываю и подсоединяю к ней системный узел. Надеваю перчатку, чувствуя, как скользит по кистевому чипу коннектор, делая перчатку и чип одним целым.
Узел, скорее всего, снят с контейнеровоза, ещё по дороге из Китая. Недостача при разгрузке не редкость. Поэтому на пластиковой упаковке стоит пломба с иероглифами, но учетная маркировка на корпусе отсутствует. Такие вещи переупаковывают уже здесь. И здесь же ставят новый штамп.
Я щелбаном отправляю надломленную пломбу в сторону альбиноса. Сургучный кругляшок, вращаясь, останавливается возле его ладони.
– С контейнеровоза? – спрашиваю я.
Он кивает.
Кладу ладонь на десктоп и окунаюсь в паутину. Звуки бара отходят на второй план, становятся приглушёнными, будто в ушах у меня ватные тампоны, для надёжности залитые воском. Перебираюсь с одного портала на другой, что-то скачиваю, затем загружаю. Создаю трехмерную модель, фрагментирую её и снова собираю. Перехожу во «Flystar», делаю пару заездов на максимально возможных параметрах. Выхожу из паутины, отмечая, как гул бара вновь наваливается на мои барабанные перепонки.

Снимаю перчатку и аккуратно кладу её на стол.
– И всё-таки, в чём подвох?
– В том, что если ты не выиграешь, я тебя убью. Вне зависимости от того, примешь ты моё предложение или нет.
Вот так вот… Судя по тону, альбинос не шутит.
Я достаю стик, надламываю и затягиваюсь. Мятный ароматизатор холодит нёбо. Интересно, я выгляжу испуганным? Очень не хочется.
– Почему? – стараясь говорить так, чтобы голос не дрожал, спрашиваю я.
– А это уже не важно.
Альбинос лезет во внутренний карман достаёт запаянную в пластик пачку денег и бросает её на стол. Старые рубли, выходящие из обихода. Если знать, кому сплавить, то можно получить приблизительно половину от того, что в пачке.
– А за них ты мне что сделаешь? – иронично хмыкаю я.
– Это тоже дополнительный стимул, чтобы дать понять: я не заинтересован в том, чтобы ты проиграл.
Соглашаюсь не потому, что мне нужны деньги.

* * *
Просто глаз зацепился за знакомое лицо на рекламном десктопе, занимавшем торцевую часть высотки. Случайно. И также случайно в голове поселилась заноза-мысль о том, что где-то он мелькал. Подпись сообщила, что это один из перспективных киберспортсменов восточного сити. Дважды чемпион, бла-бла-бла…
Это ему я сказала «мерси» за то, что он придержал дверь, когда я выходила из бара. Пока голова связывает эти факты, я уже разворачиваю подаренную Баксом доску и роюсь в биографии геймера, думая, что даже если это паранойя нашёптывает мне связь между встречей с известным киберспортсменом, баром и заказчиком-альбиносом, проверить и убедиться не займет много времени.

Паранойя очень часто ошибается. Но если к ней не прислушиваться, то можно упустить момент, когда она оказывается права. Игант оказывается одним из претендентов на победу в турнире, который я должна выиграть. Или умереть.
Нахожу в сети всех претендентов. Подключаюсь к барной системе наблюдения и сливаю архив. Как хорошо, что в таких местах данные систем наблюдения защищены от записи и удаления, но не от копирования.
Просматриваю, ускорив с момента появления там альбиноса, и вижу весь основной состав геймеров, включая себя и парня с хорошими манерами, придержавшего дверь. Все они, так или иначе, известны в геймерских кругах, все подали заявку на участие в турнире, все чего-то стоят в букмекерских конторах. И мне становится просто важно узнать, какое предложение поступало им.
Но это чуть позже, когда доберусь до ячейки. На улице сосредоточиться гораздо сложнее.

* * *
Доступ к городской базе получить просто – хвала муниципалитету и его политике прозрачности. C доступом к медицинским данным сложнее. Но, если знать, у кого спрашивать, это тоже не будет проблемой. Проблемой будет отыскать среди всех альбиносов сити сегодняшнего, так сказать, заказчика.
Кто он? Серьёзный воротила-букмекер? Поехавший богач? Просто псих? Поехавший богатый псих-букмекер? Зачем ему платить мне за то, что я и так намерен сделать? Так много вопросов и совсем нет ответов. Спустя два часа непрерывного свайпа анкет, сменяющие друг друга лица сливаются в одно аморфное, принадлежащее всем сразу.
Никогда бы не подумал, что в сити может быть столько альбиносов. Никогда бы не подумал, что альбиносы могут быть разными. Запускаю выборку заново, отметая тех, чей альбинизм распространяется только на глаза. Всё равно много. Эдак я не вылезу из-под доски до самого турнира, после которого меня пообещали убить, если я его не выиграю.
Стимы. С ними дело пойдет получше.

Можно нырять в паутину и без стимов, но подстегнутое ими сознание обостряет внимание, реакцию, выносливость. Да и мозг забывает о том, что виртуальность – виртуальна, принимая её как логичную часть мира.
Глотаю капсулы, не запивая водой, надеваю перчатку и ухожу в трехмерную сеть. Всё-таки границы десктопа – это границы десктопа, а виртуалье – это виртуалье. Главное, чтобы мозг в очередной раз не выкинул какой-нибудь финт и не исказил пространство или объекты.

Я осознаю, где нахожусь, помню, как сюда попал, но иногда мозг принимает виртуалье за сон и начинает добавлять детали, раскрашивая окружающую обстановку. И как во сне, абсурдность которого понимаешь только после пробуждения, ты осознаешь, что было не так в твоём восприятии сети, только отключившись от неё.
Каталог интерпретируется мозгом как картинная галерея. Портреты, портреты, портреты. И под каждым табличка с именем, которую можно развернуть для получения подробностей. Подсознание делает то, до чего не додумался я: делит галерею на залы по возрасту и полу. Это однозначно сэкономит мне время.

* * *
Игант Мур – один из популярных геймеров сити. По его стилю игры пишут гайды. Его любят и презирают, считая одновременно гением и читером, потому что большинству просто недоступны такие решения, которые принимает он. Поэтому найти его проще, чем остальных. А главный довод за то, чтобы начать с Иганта – он живёт через два человейника от меня. В этом весь сити: никогда не знаешь, удивит, напугает, порадует, огорчит или выжмет из тебя последние соки и выбросит на помойку.
Стучусь в его визитницу со стандартным приветствием и почти мгновенно получаю одобрение, ответные данные и сообщение в личный канал:

Igant: А вот и пазл сложился. Альбинос?
Без приветствия, без вопросов, кто я такая и что мне надо. Видимо, белобрысый озадачил своими запросами не одну меня. Отвечаю:
Rusty: Альбинос.
Igant: Увидеться?
Rusty: 300N.
Igant: Это рядом.
Как будто я не знаю.
Rusty: Потому и выбрала. Десять минут?
Не удивляется. Подтверждает:
Igant: Да. Десять минут.
Rusty: Ок.

Сворачиваю доску, не отключая системного узла, прихватываю сигареты, выхожу из ячейки, слыша, как за спиной с тихим шелестом скользит дверь, вставая в пазы, и щёлкают фиксаторы.
Внутри шумно. В баре «Тристан» всегда шумно. Споры, пьяные игры, просмотр игровых турниров, проведение своих. Игант коротко машет мне рукой из-за дальнего столика, наполовину огороженного ширмой. Подхожу, сажусь, спрашиваю:
– Как понял, что не один такой?
– Ты на выходе запомнилась. А сейчас позвонила. Я как раз думал, – объясняет он отрывочными фразами, а потом задаёт вопрос: – Какое условие поставили тебе?
– Выиграть.
– Иначе?
– Убьют.
– Странным не кажется?
– И да и нет, – достаю сигареты, вытаскиваю одну, предлагаю Иганту. Тот отказывается и достаёт стики. Прошу: – Закажи чего-нибудь.
Он давит ладонью на кнопку, вмонтированную в край стола, и весело чирикающий разносчик подкатывается к нам, протягивая установленный на гибком кронштейне сенсорный экран. Парень поворачивает кронштейн ко мне, предлагая выбрать, и говорит:
– Я буду то же самое.
Тыкаю в пункты меню, подтверждаю и спрашиваю, вновь повернувшись к Иганту:
– Игант, это же не имя?
– Нет.
– Что означает?
– Писал Гигант по-английски, пальцы заплелись. И вместо Giant получилось Igant.
– Смешно.
– А ты почему «Ржавая», если не рыжая?
Ник он, естетсвенно прочёл в диалоге. Интересно, искал на меня что-то ещё?
– Тусуюсь с молодняком, – объясняю. – Старая – значит ржавая. Да и начинала с железа, которое уже почти нигде на тот момент не использовали. Как-то так всё смешалось и приклеилось.
– Ага. Клички не выбирают.
– Согласна.

Робот-разносчик, подъезжает к столу с бутылкой, двумя стаканами и тонкими палочками искусственно выращенной телятины. Хотя… кто сейчас знает, какова на вкус настоящая молодая корова? Кто, блядь, сейчас вообще знает, что такое корова?
– Что предлагали тебе? – спрашиваю я, пока парень скручивает пробку с бутылки.
– Выиграть или умереть.
Я закусываю губу, пытаясь быстро придумать логичное объяснение одинаковому требованию и для него и для меня. Игант этого либо не замечает, либо делает вид, что не замечает. Потому что спокойно говорит, разливая напиток по стаканам:
– Я не нашёл альбиноса в муниципальной базе. Но нашёл в медицинской.
– Как так? – до этого я не додумалась. А стоило бы. Определенно, Паренёк знает, как пользоваться мозгами. Если он так же подходит к планированию игры, то понятно, почему ставки на него высоки.
– Последнее обращение к медикам пять лет назад, – игнорирует мой вопрос Игант, пододвигая ко мне стакан с виски.
Мы сами не замечаем, как напиваемся. Но прежде, чем напиться, успеваем обменяться всеми данными, предположениями и даже страхами.

* * *
Я просыпаюсь не в своей ячейке. У меня всё параллельно, перпендикулярно и бардак. А здесь есть какой-то уют, что ли. Рядом, на футоне лежит Машка и, не мигая, смотрит в потолок.
– Ты норм? – спрашиваю я и закашливаюсь. Видимо, курил её китайские водоросли. – А то, чего-то я наклевался до стопкадров.
– А я никогда не болею, – отвечает она, продолжая пялиться вверх.
Сажусь и оглядываюсь по сторонам. Ржавая обнажена. Я одет.
– Мы переспали?
– Переспали бы, если бы ты не нажрался и не вырубился, – отвечает она.
В её голосе нет недовольства или ехидцы. Она просто констатирует факт.
– Давно проснулась?
– Угу, – говорит она, всё так же не отрывая взгляда от потолка. – Залей кофе кипятком, ага? В левой стене ниша.

Пока я рассыпаю порошок по чашкам, активирую подставку чайника, жду, пока он закипит и заливаю напиток водой, девушка буднично, без грамма стеснения одевается.
– Жаль, что я вырубился, – говорю ей, протягивая чашку с напитком. – Ты красивая.
– Слава богу, что вырубился, – хмыкает она. – А то б сейчас говорил: «Жаль, что я не помню, как всё прошло».
– Согласен, – киваю я. – Но ты всё равно красивая.
Она включает вентиляцию, садится на футон, скрестив ноги, и закуривает, развернув рулон своего десктопа.
– Смотри, как всё выглядит. Наш альбинос стал альбиносом пять лет назад.
– В смысле?
– Он не был альбиносом сначала.
– Я заинтригован.
– Он был добровольцем в серии экспериментов «Байотех», после которых начал белеть. Достать данные оттуда было сложнее, но кое-что я узнала. Эксперименты вертелись в основном вокруг перекодировки ДНК, чтобы человек сам мог контролировать выброс определённых гормонов для качественного выполнения определенных функций.
– Как берутся за солдат будущего, так обязательно какой-то задницей заканчивается, – бурчу я.
– И этот раз не исключение. Девяносто пять процентов из тех, кто участвовал в этом якобы гражданском эксперименте в итоге стали сами себе наркоманами.
– Это как?
– Истощали организм тем, что заставляли его вырабатывать гормоны радости и постоянно ходили в эйфории. Бесполезный биомусор получился. Им было насрать на поставленные задачи, все как один предпочитали получать удовольствие, – объясняет Маша. – В итоге эксперимент признали неудавшимся и свернули. А подопытные быстренько и с удовольствием самовыпилились. Кто-то так увлёкся, что угробил организм за пару лет, кому-то в состоянии эйфории показалось, что он умеет летать и так далее.
– Чудна ты, нейробиохимия, – только и могу выдавить я из себя.
– А вот тот, кто нас интересует, живёт и здравствует. Только альбиносом стал.

* * *
Я рассказываю о том, что мне удалось найти, пока Игант спал, и о том, какие предположения выстроились на основе найденной информации. Геймер соглашается с тем, что, скорее всего, подопытный симулировал отсутствие изменений в организме. В конце я сообщаю, что нашла адрес. На что Игант сразу же предлагает проверить.
– А не страшно? – спрашиваю я.
– Страшно, конечно. Но давай признаемся себе вот в чём: мы оба растерялись. Нам обоим были нужны деньги. Для нас обоих эта ситуация была неожиданной и мы как-то туповато согласились на заявленные условия. Поэтому стоит попытаться взять инициативу в свои руки хотя бы для того, чтобы понимать, насколько всё серьёзно.

По всем пунктам Игант прав. Я просто киваю, соглашаясь.

– Но сначала турнир, – поднимает палец вверх геймер.
Я смотрю на кистевой чип – часы показывают без четверти двенадцать. Через пятнадцать минут старт.

* * *
Самая глупая вещь, которую может сделать сетевой геймер, претендующий на игру в турнирах – стримить вид от первого лица. Именно поэтому я выношу Феникса в первые минуты матча. Старый добрый зерг-раш. Пока этот инвалид от игроиндустрии развивает базу, я непрерывно создаю самых слабых юнитов, отсылая их на две трети карты вперёд и влево. И в момент, когда база Феникса только начинает производить технику, швыряю толпу юнитов с фланга на базу. Зверьё разбирает турели, попутно разгрызая вражеских солдатиков, и благополучно разрушает командный центр.

* * *
Арлекин, которого в паутине уже давным-давно сократили до простенького «Арл», не выходит в бой и ему присуждают поражение. Что ж, тем лучше. Техническая победа – тоже победа. К тому же, экономит мне время.
Я выхожу из паутины, снимаю перчатку и возвращаюсь к плоской сети на своей доске. Разворачиваю ленту новостей и понимаю, почему победа далась мне так легко – Максим Лемешев, сетевой геймер, известный под ником «Арлекин», шагнул (но я более чем уверенна, что сброшен) из окна своей жилой ячейки. Естественно, я связываю это с альбиносом.

Иганта из игры не вытаскиваю – понимаю, что для него турниры – способ заработать. А к чужием способам заработать я привыкла относиться с уважением, какими бы ёбнутыми они не были. Чтобы не тратить время даром, ломаю систему видеонаблюдения человейника, в котором – слава медицинским архивам и фиксируемым в них данным! – живёт альбинос.
– Осталось четыре дисциплины, – сообщает Игант, снимая манимулятор.
– Я его нашла, – говорю в ответ.
– Как? Где?
– Такм где ты искал, но не досискал. Адреса медики тоже хранят, просто это две разных базы данных, которые нужно синхронизировать, прежде чем запускать. Погнали.

* * *
Второй бой, общий FPG удачно отыгрываем и я и Ржавая, пока воздушка несет нас к месту жительства альбиноса. Условие – занять места с первого по шестое. Оба попадаем в диапазон. Машка выносит семерых. Я – восьмерых. Мог бы и её, но почему-то замираю на пару мгновений, любуясь тем, как она размазывает противника, а она, закончив с врагом, на рефлексах накрывает меня огнём.
А я и не против. Я даже улыбаюсь, радуясь тому, что у неё получается так, как надо.

* * *
Для троечки нам приходится присесть на углу дома. Прошедших предыдущий этап система делит на две команды. Мы с Игантом оказываемся в одной. Наша цель – заложить бомбу. Их цель – обезвредить.
На раздаче бомба оказывается у меня. Игроки моей команды грамотно снимают противников одного за другим и ведут меня к точке минирования. Я, естественно, отлично справляюсь со своей ролью. Игант шлёт в чат воздушный поцелуй и вслед за ним эту эмоцию повторяют все оставшиеся в живых: Оторва, WhiteSnake, Осенний… Гремит взрыв, и мы снова вываливаемся в реальность.

* * *
– Погоди, – говорит мне Ржавая, – сейчас я подключусь к системе охраны и зациклю модуль управления камерами.
Достаю стик, чиркаю и успеваю затянуться всего дважды.
– Готово! – сообщает Ржавая, выставляя таймер на своём чипе. – Система будет дублировать один и тот же отрезок времени на всех камерах, накапливая его в базе данных, до тех пор пока не признает его ошибкой и не отправится на перезагрузку. Восемь минут. Млюс-минус.
Мы входим в человейник.
Обоссанные стены, неработающий лифт, компания малолеток, тусующаяся между вторым и третьим этажом. Краем уха я слышу, как они обсуждают троечку:
– Да эта тёлка порвёт всех, отвечаю, – говорит кто-то.
– Ага, порвёт, – скептично отзывается второй, – катай губу в рулон. Новичок она. Тупо везучий.
– Жалко Арл выпилился. Он бы внес разнообразия.
– Интересно, откуда эта «Rusty» взялась?
Мы проходим ещё пару пролётов, прежде чем я спрашиваю у Ржавой:
– Слыхала? О тебе говорят.
– Ага, – хмуро отвечает она. – И об Арлекине.

* * *
Ячейка почему-то оказывается открытой. Внутри пусто. Мы входим. Я закрываю дверь вручную, прижав ладони к плоскости и сдвигая её в нужную сторону. Магнитный замок не работает и мне приходится немного повозиться, чтобы зафиксировать дверь в закрытом положении. Маша роется в вещах.
– Нихрена интересного, – сообщает она, когда я, наконец, справляюсь с задачей.
Я тоже оглядываю комнату, понимая, наконец, что человек, имеющий вес в любой структуре, от подполья до мафии, наверняка не будет жить в обычной жилой ячейке, тем более такой убогой внутри.
– Дык он никто! – вскипаю я. – И, главное, гад, так уверенно говорил!
– Погоди делать выводы, – останавливает меня Ржавая и принимается поочередно открывать ящики старинного пластикового стола. – Должно быть что-то. Что-то должно быть.

Девушка бормочет себе под нос, разгребая хлам: обрывки проводов, запоминалки, зажигалки, сенсорники, световое перо. Я не знаю, что она хочет найти, но, чтобы не стоять без дела, начинаю перебирать книги на растянувшейся вдоль стены полке. Чего здесь только нет. Старые, потёртые, с пожелтевшими и хрупкими от времени страницами.
– «Ассорти по-домашнему», – бормочу я вслух. – Рецепты, небось, какие-то, «Из кармана», «ДТП»... Нахрена ему это старьё неоцифрованное?
– Сам ты старьё. Это книги. Чьи-то истории, – продолжая поиски, отвечает Маша. – Меня больше интересует, почему здесь нет ничего сетевого. Устройства есть, но ни одно из них никак не связано с сетью.
– Может он готовился?
– К чему?
Я пожимаю плечами, продолжая перебирать книги. «Шаман наших дней», «Ангелы ренессанса», «Игра ангела». Блин! Это всё художественная литература. Что я рассчитываю здесь найти? Вытаскиваю за корешок очередной томик и тот, выскальзывая из рук, падает на пол.
Сначала мне кажется, что это от книги отскочил кусок, но нет – это плоский наладонник. Старинный – ещё не гибкий. Такие не используются уже лет десять, потому что не поддерживают существующих сетевых протоколов. Но и тогда старьём считались.
Альбинос вырезал в книге страницы по форме наладонника и спрятал его внутрь.
– Маш, глянь, чего нашёл, – зову я девушку, протягивая ей книгу и устройство.
Она берет и то и другое, смотрит на книжку, разворачивает. Видит изрезанные страницы:
– Испортил раритет, мудак, – говорит она и, бережно положив искалеченную книгу на полку, поверх остальных, активирует наладонник. – Здесь только один файл, – говорит она. – Список.
И протягивает устройство экраном ко мне.
Я вижу одиннадцать ников, среди которых есть и я, и Ржавая, и Феникс, и Оторва с Осенним. И Арлекин.
– Кого-то не хватает в списке, – говорю я.
Пиликает таймер. И девушка прячет наладонник в задний карман.
– Пошли. Через минуту модуль управления камерами накомпт достаточное количество ошибок, чтобы вывалиться на перезагрузку. Всё равно здесь ничего нет, – говорит Маша, прихватывая с полки какой-то из томиков наугад и пряча его спереди за ремень брюк.
Название длинное и я не успеваю прочитать полностью. Что-то «Про Иванова, Швеца и…»

* * *
– Нихрена! – отвечает мне Игант. – Время. Двоечка. Надо отыграть, раз уже завязались.
Я смотрю на него и понимаю, что геймер никуда не уйдёт, пока не сыграет.
– Да чтоб тебя … – беззлобно ругаюсь я и разворачиваю доску.

* * *
Полуфинал мы проходим очень по-разному. Я сливаюсь четвёртой – неплохой результат для далёкого от геймерства человека. А вот Игант бьётся как одержимый, разваливая защиту соперников нетривиальными ходами. Но в какой-то момент я перестаю следить за действом, потому что детали складываются в одно целое, и я начинаю понимать, что к чему.
– Я знаю, где наш альбинос, – сообщаю Иганту, когда он снимает с руки манипулятор и его взгляд становится осмысленным.

* * *
Час на подготовку к финалу. Два на два. Один полевой игрок и один контролирующий действия скриптовых юнитов. Потом будет суперфинал – один на один, до тридцати фрагов. А пока что мы с Ржавой попадаем в одну команду. Во второй WhiteSnake и Филин – оба новички. По крайней мере, я не встречал раньше ни одного, ни второго. Но вместо того, чтобы подготовиться к игре, мы сворачиваем доски и едем туда, где Арл якобы вышел в окно.

* * *
Времени между этапами не так уж и много. Он не стал бы рисковать. Словно пазл, основа которого наконец-то собрана, мне становятся понятны действия альбиноса. С пониманием причины пока что проблемы. Но и это я надеюсь разложить по полочкам.
Объясняю Иганту:
– Судя по новостям, Арл выпрыгнул из окна без нескольких минут двенадцать. Если ему помог наш альбинос, то он наверняка до сих пор там.
– Почему так считаешь?
– Не считаю. Предполагаю. В наладоннике список из одиннадцати игроков. Кроме Арла в тот тур вышли все. Значит, он тоже играет. Значит, место для игры искать ему было некогда. Какой смысл метаться, если можно спокойно сидеть на месте и играть?
– Звучит гладко, – соглашается Игант.
Сравнив список участников со списком в наладоннике мы узнаём ник.

* * *
Воздушка доносит нас за сорок пять минут. Ещё пять мы тратим на подъём по ступенькам. Медики и полисы уже разъехались. Вторые записали данные, первые увезли труп в крематорий. Никто не будет разбираться: самоубийство в сити – обычное дело.
Арлова ячейка закрыта и опечатана.
– Ну и? – спрашиваю Ржавую.
Та разворачивает свою доску и совершает какие-то непонятные манипуляции, бормоча себе под нос:
– Постоянный… постоянный… девяносто семь… сосед… Оп! – поднимает голову и сообщает: – Единственная доска, вышедшая в сеть через точку доступа Арла и до сих пор запрашивающая данные с турнирного сервера, все это время в сети.
– Так может это арлова доска продолжает работать.
Ржавая закатывает глаза и объясняет, как ребенку:
– Какая арлова? Он мёртв. Чип деактивирован. А вместе с ним и железо, на него завязанное. Сейчас в его ячейке ни вода не качает, ни электричество не светится, ни доска не работает. Исключение – точки доступа. Они обновляют данные раз в сутки.
– Блядь! Финал! – спохватываюсь я.
– Да хрен на него, придурок ты отмороженный, – матерится Ржавая. – Думай, где он может быть?

Взломать чужую жилую ячейку не так-то просто, если у тебя нет глаза или ладони хозяина. Поэтому я сразу отметаю вариант с тем, что альбинос заперся в ячейке Арла.
– Крыша? – предполагаю, указывая пальцем вверх.
Ржавая задумчиво проводит рукой по голове, взъерошивая короткие кислотно-синие волосы и кивает.
Поднимаемся. Люк открыт – это не редкость в полупустых человейниках. Выбираемся на плоскую крышу. Строение стоит на холме и до горизонта открывается сверкающий огнями сити.
– Красиво.
– Потом любоваться будешь, – дергает меня за рукав Маша, указывая на вентиляционный блок.
Я делаю два шага вперёд и уже собираюсь заглянуть за надстройку, как из-за неё выскакивает силуэт, выпускающий в меня разряд из «кусаки».
Зажимы впиваются в тело сквозь футболку и я, чувствуя мразотную дрожь от разряда, отключаюсь.

* * *
Геймер падает, дергаясь, а я успеваю достать подаренный Баксом вибронож. Палец ложится на кнопку, и я замираю в той позе, которую показывал Бакс: удобно отскакивать на шаг и удобно рвануться вперёд. Только, кто же ходит с ножом на перестрелку? Альбинос поднимает правую руку, и я вижу в его руке ствол.
Стреляет он от бедра. Слышу грохот и чувствую, будто мне в живот, где-то в районе пупка, со всего размаха врезается кувалда. Иганту достался разряд. Мне – пуля.
Это вам не сервера ломать…

* * *
Я слышу, как альбинос кричит:
– Тупая сука. Я дал тебе стимул стать лучшей, а ты решила выяснить, почему и кто? Арлекин тоже думал, что самый умный. Но я ему доходчиво объяснил, что бывает с упертыми клоунами. Надеюсь, он понял это, пока летел, а не после того, как грохнулся об землю.
На удивление, паралич проходит очень быстро и я, делая вид, что плохо соображаю, мотаю головой из стороны в сторону.
– В игре, помимо денег, должен быть хороший стимул, – говорит альбинос. – А вы забыли про стимул и думаете только о деньгах.
– Да иди ты, мудак модифицированный! – огрызаюсь я.
Голос альбиноса меняется на возмущённый.
– А я разве по своей воле модифицированный?! – орет он, наводя на меня дуло пистолета. – Ты, сука, думаешь, я сам принимал решение?!
Я чуть отползаю, отталкиваясь от крыши, покрытой керамопластом, локтями, делая вид, что ещё оглушён и у меня не получается встать. До меня, наконец, доходит, почему у него такой ник.
– Зачем ты всё это говно замутил, WhiteSnake? Нахрена тебе это?
Каждый раз, пытаясь приподняться на локти, я пячусь, понемногу отодвигаясь от альбиноса.
– Нахрена тебе это? – спрашиваю ещё раз.
– Играть нужно так, будто это жизнь, и второй попытки не будет. Иначе, зачем вообще играть? – шагая в мою сторону, объясняет альбинос. – Я просто не хочу перегнуть палку, управляя гормональным балансом.
– «Байотех»?
– Догадливый.
– И в чём связь? – отползаю еще на немного.
– Я симулировал отсутствие эффекта от эксперимента. Потому что не хотел, чтобы на мне продолжали их ставить. Но способность усилием воли менять своё настроение искушает.
– Я знаю, – киваю я, продолжая отодвигаться к парапету. – Большинство стало безнаркотическими наркоманами.
– Потому что идиоты. Они могли управлять не только удовольствием, но выбрали самый простой путь, который привёл их туда, куда привёл. Как лабораторные крысы. А я вовремя понял.

Моя голова упирается в край парапета. Я думаю о том, как заставить альбиноса, поигрывающего револьвером, подойти ещё ближе, и смогу ли я из положения лёжа перекинуть его за край.
– Ну и контролировал бы себе, зачем ты это всё затеял? Арл был прикольным малым. Ржавая вообще не геймер. Зачем ты её втянул? За что убил?
– Я и тебя грохну. Арлекин отказался, вы с Ржавой попёрли против поставленных условий. А мне нужно тренировать самоконтроль. Ты же знаешь, в чём суть любых тренировок? В увеличении нагрузки. Заставить геймеров играть на пределе, а самому играть лучше них – идеальный вариант.
– Да мы и так играем на пределе! – кричу я. – Ты представить себе не можешь, насколько на пределе.
– Вы играете за деньги. А мне нужно было, чтобы играли за жизнь. Это разные пределы и разная степень мотивации, понимаешь? И мне были нужны гарантии! – переходит на крик альбинос. – Ты не представляешь себе, как сложно в современном мире находить испытания для такой гормональной системы, как у меня! Я должен тренироваться! Если я перестаю, у меня появляется искушение... Я прыгал с парашютом, ввязывался в драки, в одиночку вынес со склада два десятка системных узлов, не попав на глаза ни камерам, ни турельникам. И всё это я могу делать, оставаясь совершенно спокойным. Но если прекратить закалять эндокринную систему, перестать увеличивать нагрузку – всё пойдет прахом.

Я мотаю головой, пытаясь вытрясти из неё поток сознания альбиноса. Пытаюсь привстать, опираясь на парапет. Краем глаза вижу, как за спиной у него, шатаясь, встаёт Ржавая.
– Для этого обязательно убивать? – спрашиваю поигрывающего пистолетом психа.
– А что я, по-твоему, должен был делать?! – орет не своим голосом альбинос и бьёт меня по ребрам, вышибая воздух из легких, заставляя меня упасть, так и не поднявшись, беззвучно раскрывать рот, словно рыба, которую достали из аквариума. – Что я должен был делать?! Но ты не заговоришь мне зубы. Ты ослушался, как и Арлекин. Да вы с Ржавой вообще не явились на финал!

Многим не удаётся справиться с последствиями собственного выбора. Большому количеству из не справившихся тяжело признать, что их выбор был ошибкой. Но усложнять последствия, убеждая себя в том, что ты их упрощаешь, удел идиотов и шизофреников. А на идиота альбинос не похож. Хотя... Кто знает, чего там ему наковыряли в эндокринных железах? Да и только в них ли?
Я думаю о том, что, возможно, у меня получится. Я дергаюсь вперед, обхватываю его ногу, пытаясь приподнять, лишить равновесия и перекинуть через парапет, но понимаю, что парапет, всё-таки, далековато, да и из положения лёжа вряд ли у меня получится.
А вот вектор усилий Ржавой оказывается более продуктивным. Три быстрых шага, прыжок ногами вперёд, удар в середину туловища психа, начавшего поворачиваться на шорох её кроссовок по керамопласту крыши. Стальные набойки на его берцах царапают мне руку, которую я запоздало догадываюсь разжать, и тело шизофреника беззвучно переваливается через парапет.

Спустя несколько мгновений я слышу глухое «Бум» где-то там, внизу.
Толкнув альбиноса в прыжке, Машка сама упала рядом.
– Надо валить, – говорит она, не пытаясь встать. – Сейчас опять набегут.
– Надо, – соглашаюсь я.
Но вместо того, чтобы встать и убраться с крыши, пока не появились воздушки полиции и медиков, мы продолжаем лежать на прохладном керамопласте крыши.
– Ты пропустил финал, – говорит она, глядя в небо.
– Да и хрен на него, – отмахиваюсь я, даже не пытаясь встать.
Хотя, если подумать, и я и она сыграли в финале. Сыграли в паре. Сыграли отлично. Только вот, победа достанется новичку под ником Филин. А нам троим, включая валяющегося под человейником альбиноса, засчитают техническое поражение за неявку.
Но остаётся один вопрос:
– Ты в бронежилете, что ль?
– Ага, бл… – кряхтит Маша, вытаскивая из-за пояса книгу и швыряя её мне. – В бронежилете, бл…
– «Про Иванова, Швеца и прикладную бесологию», – наконец читаю полное название книги, по иронии ставшей бумажным щитом для Ржавой. Пуля застряла в страницах, не добравшись до тела. – Ты что, для этого её и прихватила?
– Нет. Читать люблю. Название прикольным показалось.
– Странновато финал прошёл, не находишь? – спрашиваю я.
– Не так я себе будни геймеров представляла, – тяжело вздыхает Ржавая.
– Надо это отметить.
– Согласна, – кивает синеволосая. – Только, чур, в этот раз ты не напиваешься вдрызг.

БЕТА-ВЕРСИЯ, stage 1

– Я ушёл, – сообщаю Ржавой.
– Давай, – кивает та, не отрываясь от книги.
Дверная панель, закрываясь, скользит за моей спиной и издаёт привычный писк, сигнализируя об активации замков. Рефлекторно жму на кнопку вызова лифта, понимая, что он давно уже не работает и спускаться придется пешком. Я уже привык. Мы все привыкли. И не только к неработающим лифтам.
Бакс дал координаты двух, ещё не использованных точек доступа, на которых до сих пор стоит заводская связка логин/пароль. Никакой привязки к устройствам – заходи кто хочешь. Одна точка рядом – полквартала пройти, вторая гораздо дальше, в районе, который можно смело называть неблагополучным. Хотя, живущие в той части сити наверняка считают неблагополучным район, в котором живу я. Дело привычки.

В идеале, конечно, стоило бы метнуться на другой край сити и отработать всё на абсолютно левой территории. Но Бакс не оставил выбора, слишком поздно скинув задачу. Файлы нужно забрать сегодня, а делать это желательно перед самой перезагрузкой, чтобы получить лишние минуты на отход. Так что, к нужному времени я смогу быть в паутине, находясь подальше от дома, только если выберу вторую точку.
Всего год назад можно было совершить такую вылазку, не выходя из дома. Но дефы, а точнее, те, кто их создаёт, учатся. В том числе и на своих ошибках. Сейчас стоило бы присмотреться пару дней, с разных узлов, в разное время. Не факт, что моих умений хватило бы для того, чтобы обнаружить что-то, что в дальнейшем пригодится, но знакомство с территорией и точкой входа всегда успокаивает.

Впрочем, заказ появляется не тогда, когда ты готов, а тогда, когда нужно заказчику. Да и стимы у Ржавой закончились. Не без моей помощи, конечно, но… Безопаснее получить их с Баксовским курьером, чем блуждать по сити, искать барыгу и переплачивать за то, что вполне может оказаться пустышкой. А Машка, если утром не примет очередную дозу, кукухой начнёт съезжать. Есть такой эффект у нейровыгорания.
Чёрт, надо же было всему так совпасть. До Машкиного пособия еще неделя, а у неё сумку рванули посреди бела дня. А там и стимы, и доска, и документы. Полисы говорят, гиблое дело, никто никого не найдёт. Суки. В сити камер натыкано, как гирлянд на новогодней ёлке, электронные сторожа на каждом шагу, а никто никого не найдёт.

Пока живые полисы следили за кварталами, с ними можно было договориться, объяснить ситуацию. Любой патрульный имел связи, позволяющие очень быстро найти тех, кто видел, через них – тех, кто знает, через них – тех, кто участвовал. И пусть без наказания, пусть за небольшую мзду или услугу, но уже вечером и документы, и доска, и сама сумочка вернулись бы к хозяйке. А железки, они чего? За порядком следить поставлены, а одновременно везде находиться не могут. Возможно, в будущем ситуация и изменится, но пока, увы, вреда от них больше. Теперь, пока документы восстановишь, время убежит, а лекарства нужны не потом.

Если б Машка была чипованная, как я, никаких вопросов бы не было. Пошла, по чипу получила что надо и проблема решена. Но у неё нервы паутиной попаленные – доигралась. Угробила сама себя на вылазках. Дважды выгорала. И второй раз – окончательно. Поэтому ей нельзя чип. А стимы – нужно. А как их получить, если нечем подтвердить свою личность?
Поэтому я с немаркированным узлом, с доской, на которой из инструментария две грубых монтировки, магнит и флудилка, направляюсь в чужой район. Отследить мой набор не составит труда, тем более навороченной системе защиты. Но тут главное не тормозить. Это как новая игра, в которой нужно успеть понять правила до того, как более опытные игроки или боты тебя вынесут.

Сажусь в одну из воздушек, которые притормаживают у остановки и отчаливают по маршруту одна за другой – в такое время суток поток муниципального транспорта самый плотный. Маршрут проходит параллельно с кварталом, в который я хочу попасть. Там пройти всего ничего, вдоль пары корпусов человейников. Тапаю на визуализаторе пункт назначения, прикладываюсь чипом к валидатору и пристраиваюсь у окна. За окном мелькают неонки вывесок, плафоны фонарей, люди. В маршрутке тепло. Не задремать бы и не проморгать остановку. Отключаю мозг и тупо пялюсь в окно, пока воздушка несет меня и еще нескольких пассажиров по маршруту.

Выхожу чуть раньше, чем заканчивается оплаченный путь. Передо мной с подножки спрыгивает девица, наряженная по последней моде: выбритый висок с флуоресцентной татуировкой, зелёные волосы, зализанные гелем на бок, косуха из синтедерма с рваным и грубо зашитым ниже локтя рукавом, ботинки в милитаристском стиле. Обгоняю это чудо юношеского бунтарства и сворачиваю в переулок.
– Мужик, подожди, – зовет она и ускоряется, топая ботинками. – Да погоди ты, мужик!
Я останавливаюсь и оборачиваюсь.
Подходит ко мне, берет под руку и сообщает:
– Тут район своеобразный, электронных сторожей ещё не запустили, а ты не местный. Со мной спокойнее будет.

Незнакомый человек беспокоится о незнакомом человеке. Бывает же такое. Благодарю её и дальше мы идём вместе. Она рассказывает что-то о клубе «Неоника». Бла-бла-бла, оформление, бла-бла-бла, музыка, бла-бла-бла, напитки. Я слушаю в пол уха, время от времени поддакивая. Не то, чтобы не стремлюсь поддерживать разговор, просто я как минимум вдвое старше и мой интерес к тусовкам пропал очень давно.
– А ты сам-то как здесь очутился?
– Дела у меня.
– За ускорителями, небось? Или за зомби-пылью?
Её предположение логично. Что еще может понадобиться в таких дебрях цивилу типа меня, если не наркота? Отрицательно мотаю головой. Но девчонка продолжает развивать тему:
– Ты если за ускорителями или за зомби-пылью, то могу тебе кое-что от Лиса предложить. Качественно, без привыкания, без отходняков. Молжно сказать, модельные. Можно, кстати, и модельные заказать. Будет дороже, зато индивидуаль!
– Я не за этим, – отвечаю ей, хотя беру на заметку этот вариант.
– У него даже арахниды берут, – не сдаётся моя новая знакомая.
Арахниды. Вот еще отбитая прослойка общества. Дурость похлеще скинхедов. Только эти топят не за чистоту расы, а – смешно думать даже – за бионейромеханику. Бьют тех, кто не хочет сливаться с железом. Типа, они тормозят прогресс.
Отвечаю девице:
– Я сюда по делам и ненадолго.
– Смотри, если вдруг передумаешь, скажи любому, что Лилит ищешь, – настаивает девушка. – Лилит – это я.
Поколения меняются, а клички не перестают быть пафосными. Настоящие клички не выбирают, они прикипают к людям сами. Да так, что если и захочешь, не сотрёшь.
– А почему Лилит-то? – спрашиваю я, ожидая какой-нибудь ахинеи про первую женщину, которая в отличие от Евы была создана, чтобы любить или про коварство и строптивость.
Но всё гораздо проще.
– Лилька я. Потому и Лилит.
– Игант, – представляюсь в ответ.

Еще несколько минут мы идём молча, затем она останавливается и кивает на серый, уходящий в высь человейник, освещенный лишь проекцией, создающей эффект висящих в воздухе гигантских цифр – порядкового номера здания. На моём такой же. Только цифры другие.
– Мне сюда, – говорит Лилит. После чего берет мою руку своей, поворачивает кистью вверх и касается тыльной стороной кисти моего чипа.
– Моя визитка. Если вдруг надумаешь.. – предлагает она.
Благодарю и шагаю дальше. Инфа с визиток хранится строго в регламентированном формате и занимает так мало места, что прикрутить к ней вирус просто невозможно. Да и зачем ей это? Удалю, когда к своей доске подключусь.
Прохожу мимо еще нескольких коробкообразных высоток, отличающихся только светящейся цифрой и, наконец, добираюсь до нужного здания. Освещение есть не на каждом этаже. Впрочем, так сейчас везде. Поднимаюсь на тринадцатый. Точка доступа этажом выше, но мне прямо впритык и не нужно.

Секция запущенная и наверняка нежилая. Демографический кризис двадцатилетней давности как раз входит в силу – старики умирают, молодёжи мало. Из прохода на лестничную клетку доносятся отголоски речи, музыки, шагов с других этажей. А здесь – меньше лишних глаз, меньше шансов нарваться на неудобные вопросы, меньше вероятность, что кто-то вспомнит странного парня с развёрнутой доской, пялящегося в пустоту. В тусклом свете торцевого окна добираюсь до подоконника и раскладываю там свои нехитрые причиндалы.
Разворачиваю доску, подсоединяю к ней купленный системный узел, последний из Баксовских и наверняка ворованный. Надеваю перчатку-манипулятор, чувствуя привычное соприкосновение металлической пластины на её внутренней стороне с чипом на тыльной стороне ладони. И окунаюсь в паутину.
Лежащие вдоль стены мусорные пакеты, набитые отходами, отошедший от стен, покрытый пятнами плесени пластик обшивки, пыль, темнота, доносящиеся с других этажей звуки – всё уходит на второй план, а спустя несколько секунд пропадает окончательно, вытесняемое мозгом, адаптирующимся к информации, с которой он соприкасается.

Листаю список точек доступа, цепляю пальцем нужную, вытаскивая её в центр зоны обзора. Касаюсь ячейки пароля и ввожу заводскую комбинацию, которая за последний год намертво въелась в мозг. Изображение подрагивает, пока система даёт необходимые разрешения новому устройству, а затем расплывается, поглощая меня.
Визуализация – штука новая, не испытанная временем, а потому уязвимостей в ней больше, чем в старой, плоской сети. Это пристанище тех, кто помоложе и еще способен перестраиваться под новые стандарты и форматы.

Перебираюсь от узла к узлу, касаясь пальцами нужного, чтобы приблизить. Скольжу по разноцветным нитям, визуально обозначающим каналы. Разворачиваю узел, словно игрушку-оригами, нахожу ответвление, ведущее к следующему узлу, и приближаю его.
Сетевые до сих пор спорят о том, как это происходит: мы двигаем сеть, оставаясь на месте, или наше сознание скользит по этим самым нитям, удаляясь от тела. Как по мне, это совершенно не важно. В конце концов, мы добираемся туда, куда нам нужно, и получаем то, что ищем.
Иду без поисковых систем. Они скачут по официальным обложкам: история компании, список проектов, лучшие клиенты, консультационный портал. А мне нужен другой слой, не такой простой и красивый, но содержащий то, зачем я пришел.

Девять скачков. Многовато, но когда я добираюсь до точки назначения, мерцающие цифры в углу поля обзора показывают 23:54. Пара минут на то, чтобы освоиться и пара минут на то, чтобы сделать дело. Вытаскиваю в центр обзора хлястик встроенного в доску проигрывателя, запускаю «Angel On Vicodin» и смахиваю проигрыватель на периферию зрения. Композиция длится без малого шесть минут – затихающий шепот в конце трека будет маяком, по которому я пойму, укладываюсь ли вовремя.
Подкожные наушники – отличная штука: музыка выдалбливает ритм в самом центре головы.
Без четырёх минут двенадцать начинаю. Тянусь к сетевому узлу, разворачиваю его, и он становится белой плоскостью с нанесёнными на неё изображениями. Максимальная имитация плоской сети, для тех, кто так и не переучился: пиктограммы – анимированы, буквы – статичны. Приближаю плоскость к себе, активирую первую монтировку, маскирующую свои действия под ошибочные запросы. Программа быстро находит уязвимость, мозг получает сигналы, интерпретирует их, и я просачиваюсь сквозь плоскость с иконками, отмечая краем глаза, как изображение на несколько мгновений становится пиксельным.

Оказываюсь посреди чего-то, что мозг визуализирует как упорядоченное нагромождение маркированных цифрами блоков с набором странных символов в незнакомой кодировке, нанесенных на правый верхний угол каждого. Эту базу данных моё сознание интерпретирует именно так.
Снимаю копию со второй монтировки и активирую её. Программа разворачивается, принимая рабочую форму, и начинает подрагивать, удерживаемая манипулятором. Навожу острие на стык блоков и отпускаю монт, мысленно кивая в такт звучащей в голове музыке. На самом деле, это нули и единицы, скомбинированные в определенном порядке, пытаются нарушить порядок в комбинации других нулей и единиц, но перед моими глазами ожившая сталь вгрызается в промежуток между блоками, пытаясь выполнить то, для чего предназначена: увеличить зазор в плотно-подогнанных деталях виртуальной конструкции – найти уязвимость.

Возвращаюсь на уровень выше, активирую копию монт-программы и жду.
Некоторое время ничего не происходит. Я даже успеваю поймать себя на том, что нервничаю, но изображение, наконец, начинает подрагивать. Среагировали дефы – программы, отвечающие за безопасность. Сейчас они примутся изолировать потенциально уязвимый блок, не подозревая, что в монтировке, расковырявшей базу данных, спрятан сюрприз, благодаря которому я планирую перенести файлы незаметно.
Копия монта извивается в моих руках, вытягиваясь в сторону висящих в воздухе табличек, и я ловлю себя на мысли, что так себя ведут живые организмы. Голодные живые организмы. Хотя, это всего лишь набор команд, зашитых в оболочку, которые моё сознание визуализирует как извивающийся хлыст. Монтировка-то не из тех, что стоят бешенных денег и создаются под определенные цели, а простенькая, слитая с китайского сервера по частям и собранная на домашней доске вручную.

По всему полю зрения проходит мелкая рябь – флудилка, вплетенная в первую монтировку, сработала.

Увеличиваю масштаб, и большинство табличек уходит за пределы обзора, а оставшиеся приобретают объем. Подношу извивающийся монт к нужной вывеске и он, словно змея, обвивает ставший объемным при приближении блок. Ячейка деформируется, а затем раскрывается, обнажая содержимое, и программа начинает перекачивать данные. Копирование, конечно, заметят, но не так быстро, как если бы я вламывался напрямую.
Голос вокалиста в голове переходит на шёпот одновременно с новой волной искажений окружающего пространства. Этот шёпот сигнализирует, что до конца песни, а соответственно, до очистки портального кэша осталось не более полуминуты и, следовательно, охотничьи приоритеты вытесняет команда на перезагрузку. Глупо делать запланированную профилактику в одно и то же время.

Искажения сигнализируют о том, что вмешательство обнаружено, и началась охота на взломщика. Несколько раз безуспешно пытаюсь вытащить хлястик исполняемого файла с периферии зрения. Из-за того, что изображение идёт волнами, попасть по торчащей сбоку закладке получается с пятой попытки. Жму единственную кнопку, активируя магнит, сворачиваю белую плоскость с пиктограммами, уходя в корень сетевого узла.
Возвращаясь на предыдущий, отмечаю, как в изображении, то там, то здесь начинают пробиваться пиксели. Это магнит нашел разбросанные на общедоступных узлах флудилки и стал энергично обмениваться с ними запросами. Теперь на посещенном мной узле творится вакханалия: анитивирусные модули пытаются прервать процесс смены приоритетов у дефов, оставленный внутри магнит истеричит, притягивая к себе нелепые запросы, а флудилка внутри монт-программы имитирует действия тупого взломщика.
Чёрт, кажется с флудилками я переборщил, меня самого безбожно тормозит. Но аварийно выходить я не буду. Не дождётесь. Ржавая, вон, вышла и теперь в виртуалье совсем ни ногой – только по плоской сети ползает, потому что даже чип отторгся. Она, конечно, не сама – её дефы во время такого же набега, как у меня, принудительно из сети выкинули. И теперь Машка с пластиковыми документами, одна из первых виртуальных инвалидов – её мозг не способен интерпретировать сигналы сети и вступать в симбиоз с нейроустройствами.

Доктора разводят руками – бионейромеханика может многое, но еще не дошла до таких чудес, как восстановление функций пользователя паутины. Ломать ведь – не строить. Так что, коротать свой век с пожженными нервными окончаниями, за компанию с Машкой в ожидании чуда, я не горю желанием.
Песня заканчивается, когда я перехожу на четвертый по счёту узел доступа и меняю маршрут, сворачивая в сторону с того пути, которым пришел сюда. Перескакиваю с узла на узел ещё дважды, отмечая, как стабилизируется изображение, становясь тем лучше, чем дальше я от путей, по которым пришёл. Еще несколько раз перехожу с одного системного узла на другой, делаю вид, что усиленно изучаю расписание каких-то курсов, читаю новости, окольными путями подбираясь всё ближе к точке входа и, в конце концов, возвращаюсь на узел, подсоединённый к моей доске.
Появляется привычная стартовая панель. Даю команду на отключение, и со всех сторон наваливается темнота, звуки с нижних этажей и запахи, которыми пропитаны все человейники: сырость, гниющий мусор, едва уловимый аромат жженых тряпок, кажущийся даже приятным на фоне остальной вони.
Цепляю к доске свой узел, не входя в виртуалье копирую данные с немаркированного, затем, отсоединяю его и засовываю его между пузатыми, набитыми отходами мусорными пакетами, выстроившимися вдоль коридора. Саму доску, не снимая собственного узла, сворачиваю и прячу во внутренний карман.

Вот и всё. Можно уходить.

Между четвертым и пятым этажами теперь тусуются четверо оболтусов лет пятнадцати. В тусклом свете покрытой пылью и забранной под массивную мелкую решетку диодной лампы они режутся в карты, оккупировав ступеньки. Засаленная колода, классические присказки, сосредоточенные лица, пара карт прямо на ступеньках рубашками вверх. Молодёжь даже не обращает на меня внимания, когда прохожу мимо.
– Ну, тут семь по черве, – слышу у себя за спиной.
Преферанс на ступеньках настоящими пластиковыми картами? Никогда бы не подумал, что сейчас кто-то играет не на десктопе. Ан нет – играют.
Улица встречает мелкой моросью и двумя приземляющимися напротив входа полицейскими воздушками. Блядь. Как они успели вычислить точку входа? Да ладно, хрен с ней, с точкой входа. Как они смогли появиться здесь так быстро? Впрочем, искать ответы на эти вопросы нужно после. А сейчас, я разворачиваюсь, возвращаюсь в холл здания и начинаю подниматься по ступенькам.

Ненавижу, такие вот, спонтанные заказы.

Выше – голоса играющих в карты малолеток, ниже – топот ног и короткие, отрывистые команды.
Вижу, как голова одного из подростков мелькает в зазоре меж пролётами лестницы и, оценив обстановку, исчезает.
– Полисы! – раздаётся сверху.
Судя по звукам, игроки срываются с места и бегут на верхние этажи.
Тем лучше. Ускоряюсь, бегу за ними, но на третьем сворачиваю в коридор и продолжаю бег уже вдоль жилых ячеек, к торцевому окну.
Наверное, мне везёт – с середины коридора вижу, что окно распахнуто. Наверное – потому что я не знаю, что там внизу. Стоило бы побродить вокруг, примериться… Хреново, когда нет времени на подготовку.
За спиной топот и крики. Чёрт, как же всё внезапно и быстро.
Слышу приказательный вопль:
– Стоять! Лечь на пол!
На бегу делаю рывок влево, затем вправо. Слышу тонкий звон выпущенных их парализатора игл, бьющихся об экзопластиковые стены.
– Стоять!

Ага, сейчас. А потом куда? За серьёзные правонарушения давно уже не садят, а продают корпам. Кто-то говорит, что на таких преступниках ставят опыты, кто-то утверждает, что пускают на органы. Хотя, зачем на органы, если ту же почку или печень можно вырастить в лаборатории абсолютно здоровой из твоего же генного материала? Наверное, всё-таки на опыты. Но узнавать это я не планирую.
– Стой, сука!
Отталкиваюсь и прыгаю в окно.

Мысленно говорю спасибо тому, из-за кого живая изгородь, призванная украшать серые коробки человейников, превратилась в пружинящие заросли, доходящие почти до второго этажа. Кто бы ты ни был: муниципальный служащий, проведший в ведомостях работы как выполненные, но присвоивший деньги, или работяга, подсевший на наркоту и забивший на стрижку кустов, спасибо тебе.
Не успеваю сгруппироваться и ломаю собой ветки, чувствуя, как что-то впивается в тело, царапает кожу, понимая, что падать – так же просто, как в игровом пространстве. Только больно по-настоящему.

Скатываюсь с примятой зелёной изгороди и бегу вдоль неё, уже слыша свист двигателя патрульной машины над головой, представляя, как облизывает землю луч прожектора за спиной. Преодолеваю двадцать метров до мусорных баков и ничего умнее, чем спрятавшись за их корпусами, зарыться в смрадный мусор в мою голову не приходит.
Я думаю о том, что предпринять дальше, слыша свист неспешно приближающейся воздушки и видя луч прожектора, подбирающийся всё ближе к бакам, когда с другой стороны улицы раздаётся истошный женский визг.
Луч прожектора замирает на мгновение, затем патрульная машина, накренившись, разворачивается и уплывает на крик.

А спустя несколько мгновений, пока я всё ещё пытаюсь успокоить беспорядочно скачущие мысли, кто-то зовет меня, шипящим полушёпотом:
– Цивил. Игант, – пауза и снова: – Игант. Го сюда.
Чёрт, да это ж моя новая знакомая!
Осторожно выбираюсь из-под наваленного на себя смрадного хлама и выглядываю за край бака. Знакомый силуэт коротко машет мне рукой из-за стопки экзопластиковых плит, которые, видимо, когда-то давным-давно привезли сюда, чтобы построить детскую игровую площадку между двумя человейниками. Или просто застелить ими прогулочные дорожки.
– Быстро! Давай!
Перебегаю под прикрытием темноты к плитам и девчонка, схватив меня за руку, тащит в сторону, противоположную той, откуда доносился визг.
– Эра с Линдой отвлекут, – говорит она на ходу. – Слышал, как визжали?
– Ага.
– А я, блин, знала, что не такой уж ты и цивил, – тянет она меня за собой по ступеням вверх. – Это ж на тебя сагрились?
– Ага.
Петляя коридорами, мы проходим человейник насквозь и оказываемся на другой стороне улицы. Не отпуская моей руки, девушка тянет меня через лабиринт таких же неимоверно разросшихся насаждений, как те, в которые я падал несколько минут назад.
– У нас человейники квадратами стоят. Поэтому, когда полисы подтягиваться начали, я сразу о тебе подумала. Чужаки здесь редкость. А ты не похож на заблудившегося, – без умолку тараторит она. – А пошел туда, где неместному ловить нечего. Я и подумала, что не такой уж ты и простенький.

Мы обходим ещё одно здание, касающееся углом своего близнеца-человейника, проскальзываем в узкий проход, образованный плохо состыкованными блоками, и оказываемся на параллельной улице. Где-то над головой, в сторону того здания, из которого я унёс ноги, тоскливо посвистывая, пролетает полицейская воздушка.
– Так короче.
Лилит, сворачивает в проулок, одна сторона которого – жилой комплекс, а вторая, если я правильно понимаю, где мы находимся, – забор пищевой фабрики. Я покорно иду за ней, но интересуюсь:
– Куда ведёшь?
– Из квартала, – объясняет девушка. – Тут, если что-то случается, всегда столпотворение полисов. Слетаются из соседних кварталов. Район-то неблагополучным считается. Кошмарят всех без разбора.

Проулок озаряется светом фар и из-за поворота в него вплывает патрульная машина, удерживающаяся всего в полуметре от земли. Девчонка реагирует мгновенно, прислоняясь к стене и притягивая меня к себе за грудки. Со стороны это должно выглядеть так, будто мы целуемся. Возможно, полисы так и думают, потому что воздушка проплывает мимо, даже не озаботившись осветить нас прожектором.
Мы смотрим друг другу в глаза. И я вижу в её зрачках азарт и любопытство.
– Воняешь, как помойка, – легонько отталкивает меня девушка, когда полисы удаляются.
– Так ты меня из неё и достала.
– Нам сюда, – командует она, пересекая дорогу и отгибая лист ржавого металла в заборе. – Здесь пищевая фабрика, охраны почти нет, в основном железяки вдоль цехов.
Следующие полчаса мы пересекаем фабрику, огибая здания и стараясь не попадаться на глаза немногочисленным людям, суетящимся на территории.
В конце концов, Лилит подводит меня к очередной дыре в заборе и, когда мы пролезаем через неё, говорит:
– Лицо у тебя знакомое, но я спрашивать не буду, кто ты и настоящее ли имя мне назвал. А вот, за ускорителями надумаешь обратиться – Спрашивай Лилит. Я обычно по клубам, но для тебя сделаю исключение.
Я киваю и мы расстаёмся.
Короткая память на ненужные события – это нормально. Ещё год назад моё лицо мелькало практически в каждой рекламе киберигровых турниров. А потом я завалил один из них. У меня, конечно, была причина. Но тех, кто делал ставки, это абсолютно не волнует. В таких случаях забвение приходит раньше, чем популярность успевает иссякнуть.

DLC: Пока не закончатся капсулы
(почти сейчас)

«Кусака» – любимое оружие садистов. Тонко настраиваемая сила разряда даёт возможность выбирать уровень дискомфорта для жертвы из широкого диапазона: от простой встряски до отключения сознания.
– Где растворитель? – повторяет свой вопрос парень с татуировкой вычурного дракона, расползающейся по предплечью, и снова приставляет шокер к моему животу.
– Я же сказала, у меня его нет.
Он жмет на кнопку и очередной цветок болезненной судороги, опоясывающий тело, вгрызается в кожу.
– Я могу поднять мощность, – угрожает он. – И тогда никто не даст гарантии, что твои внутренности выдержат. Знаешь, что происходит с легкими, когда сквозь них проходит разряд?
Я молчу. Не потому что знаю или хочу, чтобы он рассказал. Я думаю о том, как буду выпутываться из сложившейся ситуации. Первая раздача и сразу такое… Интересно, если подобное будет случаться со мной регулярно, я привыкну?

* * *
Регулярность формирует сознание. Так говорит Лис, с которым мы фасуем кристаллы. Он не раз предлагал мне не только фасовать, но и раздавать. Но я не решалась.
– Ты, Лилит, всё равно в клубах с сумерек до зари. Делов-то, в визитницу записать три десятка фраз. Тебе озвучили – отдала – стёрла. Озвучили – отдала – стёрла.
– А если попадусь?
– Да кому ты нужна? Народ на раздачах годами. Для тех, кто не в теме, ты просто тусуешься. Для тех, кто в теме, ты существуешь только в момент получения капсулы.
– Так ловят иногда. При мне было пару раз, выводили в зип-локе из клуба.
– Это жадных ловят, кто сразу миксует, чтобы получить больше с каждой дозы. А у меня ты всего лишь часть сделки. И носить с собой можешь хоть мешок этого добра, – он кивает на горку полупрозрачных фиолетовых кристаллов, из которой я пинцетом беру по два и закладываю в желатиновые капсулы. – Это всего лишь составляющая, которая сама по себе безобидна. Как печенька. Максимум, что может случиться – ты закашляешься, поперхнувшись.

* * *
– Ты станешь кашлять кровью, потому что сосуды внутри твоих лёгких полопаются, – объясняет татуированный. – А в лёгких мно-о-го сосудов. Но самое прикольное не в этом. В заполненные кровью лёгкие перестанет поступать кислород. А если в них перестанет поступать кислород…
Он делает паузу, позволяя мне самой додумать, что я почувствую. Но я не позволяю фантазии разыграться. Я думаю о том, что в рукавном замке косухи, образовывающем карман, лежит декоративный вибронож. Глупый атрибут, претендующий максимум на звание безделушки для дурочек, типа меня. Проблема заключается в том, что мои руки за спиной скручены пластиковым зипом-локом. А он так устроен, что от любой попытки пошевелить связанными конечностями, только сильнее затягивается.
– Где растворитель? – ещё раз спрашивает придурок, поднося «кусаку» к моему лицу. – Ты понимаешь, что я не остановлюсь? Ты же умная девочка?

* * *
Лис очень умный, но очень странный. Среди тех, кого я знаю лично, наверное, самый странный. Ходят слухи, что его приглашали консультантом в «Биотеч», на полный пакет. Но он отказался. Легенда. Байка. Трёп. Никто не отказывается от работы на корпу. Работа на корпу, это нормальная квартира на втором ярусе сити вместо бокса в человейнике, оплата труда в разы больше безусловки. А если ты ценный сотрудник, то и безусловку будут компенсировать и водный лимит поднимут. Да много чего.
– Лис, а правда, что тебя приглашали в «Биотеч»?
– «Байотех» – поправляет меня Лис. – Правильно произносится «Байотех».
– Да чи не пофиг, – отмахиваюсь. – Так, правда?
– Было дело, – не отрываясь от сборки уже наполненных мной капсул, соглашается он. – Только не в «Байотех», а в «Фарматикс». Сразу после середухи. Химия мне всегда легко давалась.
– А почему ты отказался?
– Потому что регулярность формирует сознание.
– Ты это постоянно говоришь. Что это вообще означает? Какой в этой фразе смысл?
Лис запаковывает очередную капсулу и только потом объясняет:
– Если какое-то событие происходит регулярно, то, в конце концов, ты к нему привыкаешь. И даже считаешь нормой. От некоторых таких событий люди могут испытывать неудобство, но всегда настаёт момент, когда отсутствие события, ставшего регулярным, начинает вызывать дискомфорт.
– Да ладно! Как можно привыкнуть к чему-то, что тебе не нравится?
– Можно. Мы же привыкли к тому, что вода распределяется по боксам человейников, исходя из принятого за необходимый минимум количества? Хочешь больше – плати.
– Но так ведь было всегда, – возражаю я.
– Так не было до войны, – возражает Лис, – а война закончилась много поколений назад.
– Ты б ещё доинформационную эпоху вспомнил.
– Но привыкли же и считаем нормой? Даже не пытаемся изменить ситуацию, хотя это и не нравится, правда? – Лис запечатывает очередную капсулу и, видя, что я не отвечаю на его вопрос, продолжает: – Другая грань привычки – безусловный социальный минимум, который ты получаешь. Это то, что происходит регулярно и если у тебя это отнять, ты будешь, скажем так, недовольна тем, что лишена минимального комфорта.
– Ну, конечно, я буду недовольна. Минималка – это чтобы жить...
Лис перебивает:
– И кроме минимума ничего в этой жизни не иметь.
– Так это потому, что я больше ничем и не занимаюсь, – киваю на фиолетовую горку на столе. – Кристаллики вот, пакую тебе. Да и то, для имиджа. Потому что иногда могу кому-то знакомому в клубешнике презентовать.
– А среди твоих знакомых и друзей есть хоть один, который чем-то занимается не для имиджа?
Я молчу. Не потому что вспоминаю, а потому что ответ очевиден.

* * *
Я молчу. Потому что повторять в десятый раз нет смысла. Если этот обмудок не верит, что у меня нет второй составляющей наркотика, то будет продолжать делать больно до тех пор, пока я не скажу ему где вторая часть. Если понял, что я не вру, и всё равно продолжает, значит, это доставляет ему удовольствие.
Татуированый нажимает на кнопку и прямо перед моим носом раздаётся короткий ослепляющий щелчок разряда. Я испуганно дергаю головой и ударяюсь затылком о железный прут забора, к которому прикована.
Ору дурниной:
– Да нет у меня растворителя! Я одну часть продаю, кто-то – другую. И мы, блядь, не знаем друг друга!
Стараясь не обращать внимания на немеющие руки, тянусь пальцами левой к рукавному замку правой, чувствуя, как лента зипа впивается в кожу. Расстегнуть рукавной замок я, конечно же, не смогу. Но если нащупаю сквозь ткань куртки кнопку на рукояти ножа…
– Я же в любом случае получу с тебя хоть что-то, – говорит татуированный, не убирая шокер от моего лица. – Если не растворитель…
Он замолкает на середине фразы, а я чувствую, как его не занятая рука нахально протискивается между моих бедер и поднимается вверх, упираясь в промежность.
– …то кое-что другое.
Я закусываю губу, потому что лента зипа слишком сильно впивается в кожу рук. Но татуированный истолковывает это по-своему.
– Не криви мордаху. Тебе понравится.
Кнопка под пальцами. Нажать – это ещё раз напрячь кисть. И тогда лента оков вопьётся в кожу ещё сильнее. Но я нажимаю, чувствуя, как нож начинает мелко дрожать, разрывая ткань рукава. Сложность в том, что руку нужно будет изогнуть ещё сильнее, чтобы вытащить нож из образовавшейся дыры.

* * *
– Да, это сложно, заставлять себя делать что-то. Но развитие и подразумевает наличие сложностей, – объясняет Лис. – У китайцев нет базового безусловного дохода. Именно поэтому они впереди планеты всей. Их технологии – то, к чему мы с нашей моделью общества придем не скоро. Или не придем вообще. За то у нас есть выбор, делать что-то или не делать ничего. Но устроен он так, что всячески толкает тебя ко второму варианту.
– Да если б у меня была возможность…
– У тебя есть возможность. Ты только что сказала, что ничем не занимаешься. А знаешь почему?
– Почему? – буркаю я, уже понимая, что он со своими аргументами припер меня к стенке.
– Потому что именно так и устроена возможность выбора. Сначала тебе не нужно выбирать. И пока тебе не нужно – регулярность формирует сознание. А когда твоё сознание сформировано, ты перестаёшь видеть эти самые возможности, – объясняет Лис. – И даже если видишь, то выбираешь не цепляться за них. Потому что минимум у тебя был, есть и будет. А рядом со словом «возможность» не стоит слово «гарантированная». В Китае эти слова тоже редко складываются в словосочетание. Но отсутствие гарантированного базового дохода заставляет цепляться за возможности обеими руками. У китайцев дисплей в чипах не светится каждый понедельник, отключая необходимость что-то делать уведомлением об обновлении безусловки.

Лис замолкает. Я думаю над его словами и понимаю, что он прав. Безусловный доход – та самая причина, по которой я и множество таких, как я, до сих пор не решились сделать свою жизнь лучше. А зачем прилагать какие-то усилия, если существовать можно и так?
– Это причина, по которой ты до сих пор не поставил чип?
– Это тоже причина. Но не главная.

* * *
– Наркотики – это не главная причина, – говорит парень, продолжая одной рукой держать шокер у моего лица, гладя второй рукой моё бедро. – Главная причина в том, что мне нравится делать это с такими, как ты.
Я молчу и продолжаю давить на кнопку в рукояти.
– Да не кривись ты, это даже приносит удовольствие, если принять правила… игры, – говорит татуированный и ведет ладонью по моему телу от бедра вверх, остановившись на груди, больно её сжимая.
Мне неприятны его руки, шарящие по телу, но я кривлюсь не потому, что мне противно от того, что меня лапают. Придурку с шокером лучше не знать причин, по которым на моём лице гримаса, принятая им за омерзение. Просто я чувствую, как вибронож разорвал не только кожу куртки, но и мою собственную, где-то между ладонью и локтем. Так что, выражение моего лица истолковано им не совсем верно.
Наконец-то дотягиваюсь пальцами до лезвия, торчащего из мокрой от крови дыры в рукаве и аккуратно, чтобы случайно не нажать на кнопку, достаю нож. Онемевшие руки почти не слушаются, но мне удаётся перехватиться так, чтобы лезвие упёрлось в зип-ленту и надавить на кнопку.
Теперь из рваных ран в обеих руках течет кровь. Но они свободны. И в правой, пусть и декоративный, но нож.

* * *
– Так а в «Фарматикс» почему не пошёл?
– Я же уже сказал: регулярность формирует сознание.
– Ну ты, блин. Тебе за сорок, а мне всего семнадцать. Можешь без этих умных штучек?
Он тяжело вздыхает, но всё-таки объясняет:
– Вот согласился бы я. И что? Создавал бы синтетические белки, сращивал молекулы, проверял бы новые формулы на крысах с девяти до восемнадцати, с понедельника по субботу. А в воскресенье напивался или вызывал проституток. Или вызывал проституток и напивался с ними. Стал бы одним из тысяч, стоящих у конвейера, производящего новые препараты для корпы. И так всю жизнь.
– Но ты ведь занимаешься тем же самым, только создаёшь не лекарства, а наркотики.
– Я делаю это тогда, когда хочу, а не когда надо кому-то. К тому же, как только у меня появится новая идея, я могу бросить то, чем занимаюсь и начать реализовывать идею. Там, – он указывает пальцем в потолок, – у меня такой возможности не будет. Там я буду делать то, что прописано в контракте.
– А я бы пошла, если бы позвали.
– Тебя не позовут. Ты инертная.
Я не ищу какого-то оправдания, но и не подаю вида, что меня эта фраза как-то задела. Я думаю о том, что правда может звучать обидно, если это правда о твоих недостатках.

* * *
Правда состоит в том, что я отнеслась к работе несерьёзно. Одно дело тусоваться до утра по клубам и совсем другое – заниматься раздачей компонентов того, что готовит Лис. Если признать правду о собственной глупости, она перестаёт быть обидной и становится фактом.
Даже раздав все капсулы, ты остаёшься раздатчиком. И если полиции до тебя нет никакого дела, то тем, кто остался без дозы, как выяснилось, наоборот. Получить такой урок в первый день работы – дорогого стоит.
Что ж, я подумаю об этом. Потом.
Потому что сейчас, пока татуированный увлекся выкручиванием моего соска через свитер, я бью, вынося руку из-за спины. И когда чувствую, как рвётся ткань одежды под остриём, сжимаю рукоять сильнее, активируя кнопку и приводя лезвие в движение. Три дюйма стали, смещающиеся со скоростью сорок тактов в секунду. Достаточно, чтобы самый обмудистый обмудок перестал хотеть получить с тебя хоть что-то, если не получилось получить того, что хотел.
Татуированный кричит. Шокер из его рук падает на экзопластик, которым покрыто большинство улиц, переулков, дворов и подворотен. Не ожидал. Понимаю. Но не сочувствую.
Это был его выбор. И мой. Разница между нами лишь в том, что я развесила уши, а он раскатал губу. Два тупых выбора двух тупых людей.

* * *
– А клуб выбирать можно?
– Нет.
– Жаль.
– После раздачи можешь перебраться в любой, который тебе по нраву, но до тех пор, пока у тебя есть капсулы, придется тусоваться там, где я скажу.
– А как они будут меня находить?
– Тебе не нужно знать всей схемы. Так лучше для всех.
– Понятно.
– Раздаёшь всё и становишься обычной тусовщицей. Хочешь – скачи в ваших новомодных виртдансах, хочешь – флиртуй с мальчиками или девочками, кто там тебе больше по нраву, хочешь – пей, что по возрасту не запрещено. Но до тех пор, пока у тебя не закончились капсулы, ты раздатчик. Никто не требует от тебя быть букой, просто развлечения не должны превышать разумных пределов.

* * *
В самообороне нет разумных пределов. Это хорошее правило. Потому что узаконенное. Неудавшийся насильник уже перешел с крика на хрип и заваливается на меня. Лезвие виброножа, покорно дёргаясь, перепиливает его ребра, попутно превращая внутренности в фарш. В какой-то момент татуированный падает на землю рядом с «кусакой», которой совсем недавно оставлял мне ожоги.
Не очень понятно, чьей крови больше у меня на руках, – моей или его. Рёбра ладоней там, где прошелся нож, разрывая зип-ленту, выглядят, будто я пыталась почесать их о битое бутылочное стекло. Только сейчас я начинаю понимать, что это больно.

В предрассветный переулок бесшумно вкатывается электронный сторож, врубает прожектор, и я оказываюсь посреди светового пятна.
– ПОЛИЦИЯ СЕВЕРНОГО СИТИ. ПРИМИТЕ УДОБНУЮ ПОЗУ И ОСТАВАЙТЕСЬ НА МЕСТЕ ДО ПРИБЫТИЯ ПАТРУЛЯ, – орёт он дурным металлическим голосом. – ПОПЫТКА СМЕСТИТЬСЯ БОЛЕЕ ЧЕМ НА ПОЛМЕТРА В ЛЮБУЮ СТОРОНУ, БУДЕТ РАСЦЕНИВАТЬСЯ КАК ПРИЗЫВ К АКТИВАЦИИ ТУРЕЛЕЙ.
– Вовремя, блядь, – бормочу я себе под нос и сажусь на экзопластик, рядом с трупом татуированного, облокотившись на прутья решетки, к которой совсем недавно была привязана.
Полицейский патруль приземляется в отдалении спустя десять минут. В сам переулок их колымага не протиснется ни сверху, ни по земле и поэтому двое полисов входят в круг света, обойдя корпус сторожа с разных сторон. Они даже не достают пушек – система вооружения электронного сторожа отлично справляется с количеством целей, большим чем одна окровавленная семнадцатилетняя девушка.

Ладони и разорванное виброножом предплечье засыпают хитозаном – природным полимером, добываемым из панцирей то ли креветок, то ли крабов, – бинтуют, попутно опрашивая меня и вызывая медиков.
А мне даже не приходится врать. Я лишь умалчиваю часть истории: познакомились в «Неонике», решили прогуляться, затащил в переулок, хотел изнасиловать, пытал. Чудом вырвалась, сама не понимаю, как выхватила у него вибронож. В самообороне нет разумных пределов. Это хорошее правило в рамках закона. Оставаться в клубе пока не закончатся капсулы, тоже хорошее правило, хотя закон тут ни при чём. Но, мне кажется, что лучше всё-таки до утра.
Единственное, о чем я переживаю, чтобы приехавшие медики не решили, что меня необходимо госпитализировать. Очень хочется выспаться перед завтрашней раздачей.

БЕТА-ВЕРСИЯ, stage 2

Чем ближе к основным трассам, тем больше света, неона вывесок, людского шума. Привычное состояние сити в такое время суток. Сажусь в воздушку, привычно отмечаю точку высадки, занимаю место у окна. Снова выхожу раньше отмеченного пункта.
Лишний раз смотреть на серость подворотен заваленных мусором нет никакого желания, но нужно сообщить, что я справился. И делать это, на всякий случай, лучше не из дома. Ещё год назад это не имело бы значения, но охранные системы учатся, нейросети учатся, люди, обслуживающие охранные системы и нейросети, учатся. И зачастую на ошибках таких как я.

Возле точки доступа с заводской комбинацией – вторая из тех, о которых сообщил Бакс, разворачиваю доску, подсоединяю системный узел, смахиваю экран приветствия, разворачиваю окно обменника – узла в глубинах паутины, работающего на прием-передачу файлов – заливаю туда тупую картинку, копирую адрес страницы и пересылаю на состоящий из цифр номер в мессенджере. Сворачиваю доску, прячу во внутренний карман куртки, не отсоединяя узла, и теперь уже точно иду домой.
– Эй, мужик, погоди, – раздаётся откуда-то из-за спины.
Я вздрагиваю от неожиданности. Оборачиваюсь. Оклик не должен грозить неприятностями, но всегда есть вероятность того, что окликающий тебя будет не в настроении. Недавнее игровое прошлое пока ещё позволяет выезжать на узнаваемости. По крайней мере, в своём районе. Поэтому, скорее всего, меня узнают, поздороваются, спросят, есть ли закурить. Я поделюсь и пойду дальше.
– Фриз, ты, что ль? – спрашивает Мишка, заводила местного хулиганья.
– Ага, – отзываюсь я.
– Не признал, – сообщает парень, пожимая мне руку. – Думал, левый кто.
– Да нет, я это.
– Ну, нормально, – кивает он. – Есть курить?
– Есть курить.
Я достаю из кармана пачку, вынимаю сигарету и протягиваю Мишке пачку.
– Та мне парочку, – начинает оправдываться парень. – Ща уже должен вернуться человечек и всё принести.

Местных нужно прикармливать – никогда не знаешь, в какой ситуации это сослужит тебе добрую службу. А если и нет, что я теряю, кроме нескольких стиков никотиносодержащих водорослей?
– Бери, бери. У меня дома есть, – успокаиваю я его. – А как ваши гонцы ходят, видел не раз. Так что бери, вас же там наверняка несколько человек.
– А, ну да, – соглашается Мишка. Берет пачку, жмет мне руку еще раз и добавляет: – спасибо, чо.
– Ага, – соглашаюсь я и закуриваю оставленную себе сигарету. Её хватает, чтобы дойти до входа в здание.
Производство литых экзопластиковых блоков обходится дёшево, поэтому все живут в многоэтажных коробках со сквозными коридорами, тесными жилыми помещениями. Первые строения такого типа были просторнее, имели отдельную кухню, санузел и в целом были просторнее. Но прогресс не стоит на месте и обязательно найдется кто-то, кто додумается, как ещё сэкономить на людях.

Поднимаюсь на свой этаж, прохожу по коридору, подношу чип к сканеру на двери – та пикает и плавно отъезжает в сторону. Машка не спит – читает, лёжа на втором ярусе кровати. Она всегда много читала, а после того, как выгорела, проводит с книгами почти всё свободное время. И в доске, даже на плоских, оставшихся доступными сайтах, не залипает как раньше. Говорит, что её выбешивает.
Где она только их берет, бумажные книги? Мне даже частные библиотеки ни разу не встречались, хоть я по сити поколесил изрядно. Только глупец или фанатично преданный своему делу раритетник может пытаться делать деньги на таком атавизме, как бумажные книги. Раритетники, они в целом странные. Реставрируют пленочные проекторы, восстанавливают пленки с хроникой, картины, книги коллекционируют. А всё это занимает место. А место стоит денег.

На улице хламыдловиков книжных червей тоже отродясь не было. Там-то и оцифровщик всего один – Старый Харпер – древний старикан в косухе из собственной кожи. Говорят, он до сих пор выплачивает кредит за кусок, выращенный для куртки из его генетического материала. Но он, в основном, на музыке специализируется.
– Удачно? – спрашивает Машка, отрываясь от изрядно потрёпанной книги.
– Ага, – киваю. – Сейчас от Бакса человечек нарисуется, привезет-заберет что надо.
– Это хорошо. А то меня уже штормит в вертикальном положении.
Я беру её за руку и глажу по плечу.
– Всё будет нормально, Маш. Ты, главное, не психуй. Тебе оно не нужно.
– Пахнет от тебя, конечно… – Ржавая морщит нос.
– Это из-за мусорника.
– Мусорника?
– Долгая история. На всякий случай уходил с точки не так, как приходил.
Собственно, стимов Машке в этом месяце хватило бы даже с учётом того, что у неё украли сумку, в которой лежала коробка с пластинами. На месяц выдают три таких, но Ржавая, словно начинающий диабетик, старается глотать капсулы пореже, когда уже совсем невмоготу. А вот я без стимов в виртуалье не выхожу. Разница в том, что ей капсулы чувствительность восстанавливают, а мне – обостряют.
Курьер появляется на исходе озвученного Баксом временного отрезка. В комнату не проходит. Оно и правильно – несмотря на полупустые боксы, маленькое пространство для жилья не располагает к гостям, пусть даже и зашедшим на пару минут. Парень молча отдаёт мне пакет и произносит одну единственную фразу:
– Завтра к двенадцати в «Бесс».
Киваю.
Курьер разворачивается и уходит, а я закрываю дверь блока и вскрываю пакет. Внутри четыре коробки стимов, рулон налички, перетянутый резинкой, и бонус – системный узел в пластиковой упаковке с логотипом «ZeroLine». Я так привык за последнее время к немаркированным, что логотип концерна на несколько мгновений вводит меня в замешательство.

Кладу содержимое пакета на полку, предварительно достав системный узел, отламываю по сгибу пластинку с двумя таблетками. Машка тоже тянется за стимами и спрашивает:
– Ты в виртуалье?
Киваю, вскрывая пластиковую коробку и извлекая из неё системник.
Машка тяжело вздыхает, но я делаю вид, что не замечаю этого её вздоха и присоединяю узел к доске, оставив в соседнем разъеме свой. Доска отзывается тихим пиликаньем, сигнализируя об обнаружении нового устройства, на плоском экране появляется предложение активировать новый оперсис. Отказываюсь. Нахрена мне операционная система, которую нужно настраивать? Даю команду сделать слепок с моего узла и перенести его на новый, а сам включаю купленный у хламыдловиков, но отлично работающий индукционный чайник.
– Ты бы поспал по-человечески, – говорит Ржавая. – На зомби похож.
– Маш, ну свежак от «Зеролайн». Их продавать начнут только через неделю. Ты б тоже тестировать первым делом начала... – вовремя останавливаюсь, чуть не добавив «если бы могла».

Она снова вздыхает. Закрывает книгу и кладет её на полку.
Ржавая, до того как пожечь нервы, работала с Баксом и была у него на хорошем счету. Собственно, она меня с ним и познакомила почти год назад. Точнее, я познакомился с ним сам, когда Машка лишилась возможности нырять в паутину. Её накрыло, а заказ нужно было выполнять.

DLC: Фриз
(за 10 месяцев до…)

Когда медики вошли в нашу коробку, приступ почти прошёл. Спазмы были едва заметны, Ржавая лишь время от времени вздрагивала, производя впечатление мертвой лягушки, подсоединенной к электродам в рамках лабораторной работы по биологии. Первый медик принялся разворачивать свой чемоданчик-трансформер, второй закрепил на Машкиной кисти измеритель, а полис встал в дверях, безучастно уставившись куда-то сквозь происходящее. В человейники медбригады всегда прилетают с сопровождением. Даже в более-менее благополучные.

Машка лежала на полу с размазанной по лицу пеной, глазами, завернувшимися куда-то ко лбу. Тело её хаотично подрагивало в конвульсиях – то рука дёрнется, то голова.
– Наркотики принимала? – спросил у меня тот, что возился с чемоданом.
Репутация у человейников такая. Считается, что здесь живут только наркоманы, проститутки и прочее асоциально настроенное отребье. Это ж не корпоративные жилые комплексы, в которых и мусора нет, и дороги пошире, и территория по всему периметру охраняется частниками, нанятыми корпами.
– Нет. Она в сети была и вдруг дёргаться начала. Упала с кровати. Ударилась, наверное...
– Эпилептик?
– Она? Нет. Да я ж говорю, всё нормально было. По паутине бродила и вдруг ни с того, ни с сего…
– Понятно.
– Выгорание синапсов, – будничным тоном сообщил тот, что возился с измерителем. – Всё до циферки, один в один, как позавчера.
Второй кивнул, и принялся доставать из чемодана и навинчивать на иньектор флакончики с лекарствами. Тогда я еще не знал, что такое «нейровыгорание», поэтому диагноз для меня прозвучал пугающе.
– Это серьёзно?
– Смотря для кого, – буднично пожал плечами медик, поднося иньектор к предплечью Машки. – За пару-тройку дней восстановится. Скорее всего, будет иметь место нарушение координации движений и головные боли, потому что мозг будет паниковать, получая видоизмененные сигналы от тела.
Иньектор обхватил Машкину руку, фиксируясь на предплечье, и сигнализировал тоненьким писком, что вошёл в вену.
– Но это-то всё обратимо, – подхватил тот, который проводил диагностику. – Люди и не на таких таблетках живут.
– А… – я проглотил комок испуга, застрявший в горле: – А что необратимо?
– Объемная сеть теперь будет ей недоступна. Нервные окончания просто не смогут её воспринимать. Мы называем это нейровыгоранием.
– И придется удалить чип, пока он сам не начал отгнивать, – вновь добавил второй. Но волноваться не о чем. Люди с этим отлично существуют. Оформит пластиковые документы, получит криптованный наладонник для расчётов.
Не о чем? Да у Ржавой вся жизнь была завязана на виртуалье. Мысли в моей голове мельтешили, натыкаясь одна на другую и, вероятно, я побледнел, потому что первый медик взволнованно спросил:
– Вы в порядке?

В порядке ли я? Скорее да, чем нет. А вот Машка – гарантированно нет. Я уже тогда понимал, что для неё значит отлучение от объемной сети. Она же чойсер. А для чойсера это как отлучение от компоновочных веществ для модульного наркомана с заменой на простенькие стимы типа миракла или зомби-пыли. Навсегда. Она ж на стены лезть будет. Паутина – ее основная жизнь.
– А из-за чего это происходит? – спросил я, чтобы хоть как-то показать, что держу себя в руках. – Ну, выгорание.
– Непредусмотренный выход из объемной сети. Реже – скачок напряжения во время нахождения в виртуальности. Но неавтономные десктопы сейчас большая редкость. Поэтому, скорее всего, слишком резкий рывок из виртуальности в реальность.
– Блядство, – выругался я. – У неё вся жизнь была в паутине.
Медик не в курсе, что у Машки это не первый раз. В прошлый её латала Улле Зино. Но ему и не обязательно это знать.
– Ну, плоская сеть – это тоже сеть, – буднично пожал плечами тот, который подсоединял иньектор. – А вот всё то, что напрямую работает в связке нервов и железа, – увы.
Он развел руками, как бы говоря, извини.

Когда Машка пришла в себя, медики помогли мне переложить её с пола на нижний ярус кровати и откланялись, порекомендовав ближайшие несколько дней больше спать, не забывать принимать таблетки, а как только лучше станет – сходить, удалить чип и выписать стимуляторы.
Некоторое время Ржавая лежала молча, уставившись в стену, а затем спросила:
– Всё?
– Медики сказали, что это фигня. За пару-тройку дней восстановишься.
– Сеть всё?
Я не стал уходить от ответа.
– Медики сказали, что виртуалье – всё. Плоская – доступна.
– Ясен пень, плоская доступна, – безрадостно ухмыльнулась она. – Знала же, что когда-то так и случится.
– Но ты же говорила, что Медуза тебя уже латала…
– Она предупреждала, что ещё раз нечто подобное и виртуалье для меня будет закрыто.
Ржавая немного помолчала, то ли размышляя, то ли собираясь с силами, а затем сказала:
– У меня заказ горит. Поможешь?
– Я ж ни разу ничего подобного не делал, – начал было возражать я, уже понимая, что вариантов нет и делать придется.
– Я буду с плоского мониторить, – она попыталась сесть. – Помоги мне.
Я приподнял её, подоткнул под спину подушку, взял доску, перчатку и растерянно спросил:
– Что делать-то?
– Ну, во-первых, не циклиться на картинке, а меня слушать… – Она пристально посмотрела на меня. – Блин, а если не потянешь без подготовки? Люди в белых халатах чего-нибудь оставили?
– Капсулы. Стимы какие-то.
– Давай сюда.
– Ты что, собираешься… – я потянулся за коробкой.
– Нет, это для тебя. В ту же нору дважды соваться рискованно, конечно. Но надо.
С сомнением смотрю на упаковку.
– Сколько?
– Двух хватит. Нет. Лучше три, чтоб наверняка.
Вытряхнув на ладонь пластиковые капсулы, я закинул их в рот, запил остывшим чаем из кружки, стоящей в изголовье кровати.
– Наряжайся, – продолжает диктовать Машка, кивая на перчатку. – Пока начнёт действовать – освоишься.

Я надел перчатку-манипулятор, чувствуя, как тонкая металлическая пластина скользит по чипу, уложил доску на колени и занёс над ней руку в манипуляторе. Окружающая действительность побледнела, размылась, уступив место визуализации.
– Справа, под часами, два хлястика, – донёсся до меня голос Ржавой. – Верхний – программа для подборки пароля, второй – программа-дупликатор. Пока что просто запомни. Слева – ещё два. Жёлтый – флудилка. Тоже просто запомни. А вот красный активируй. Пойдём непривычными тебе путями. И не липни на визуальную составляющую. Понял?
Я кивнул, одновременно потянув красный хлястик в центр области зрения. И он разлетелся на пиксели.
– Он рассыпался. Это нормально?
– Да. Это то, что даст тебе возможность уйти на другой слой, – подтвердила Ржавая. – Запомни: делать нужно то, что я скажу. Так, как я скажу. Тогда, когда я скажу. И не залипай на визуал.
– Да понял я!
– Тогда разворачивай узел.
Повинуясь её команде, я протянул руку к зависшей в воздухе фигурке, наводящей на мысли об оригами, и отогнул уголки, открывая список доступных соединений, от каждого пункта которого уходили в стороны извивающиеся нити разной толщины. Это было непривычно. Ни пиктограмм, ни надписей…
– Здесь всё немного иначе, чем ты привык. Ты идешь не напрямую. Это для того, чтобы попасть туда, куда нужно, неофициально. Нить, канат, провод или верёвку какую-нибудь видишь, уходящую от нашего узла?
– Тут их несколько.
– Самое тонкое.
– Ну да. Есть.
– Он ведет к ячейке домового форума. Двигайся вдоль неё, цепляйся за форум, но не входи.
– В смысле, «не входи»? – спросил я, вытаскивая ячейку форума на передний план или подтягиваясь к ней. Я не совсем понимал, чего Маша от меня хочет.
– Не входи внутрь, не просачивайся, не сливайся. Не знаю, в какую картинку твой мозг всё это преобразует, но ты поймешь. Оставайся снаружи и ищи ответвление, ведущее к капче.
– К капче?
– Тест на бота когда проходишь, выбираешь изображения. Присмотрись ко всем этим отросткам. Ассоциативно что-то будет перекликаться.

Я разглядывал отходящие во все стороны и теряющиеся где-то в темноте жгуты, трубки, шланги, верёвки, цепи. Один из шлангов прозрачный и внутри него туда-сюда мелькают картинки. Точно такие же, как на панелях выбора, при подтверждении, что ты не робот: искажённые буквы, предметы, пиктограммы. Так вот оно как работает.
– Нашёл. Однозначно капча.
– Быстро осваиваешься. Давай вдоль канала к нему. Там сейчас тьма похожих нитей будет, но они по алфавиту все. Не парься.
– Тут не только нити. Тут… – я замолк, не зная как описать то, что вижу.
– Что? – спросила Ржавая. – Опиши.
– Тут шланги всякие, трубки наподобие медицинских, жгуты, сплетенные из нескольких нитей.
– Нормально, – успокоила она меня. – Это твой мозг таким образом интерпретирует ширину и скорость каналов. Ищи тот, который подписан как «Планета счастья» и перебирайся на него.
– Блин, тут хаос!
– Не нервничай. Ищи закономерности. Помни, что ты видишь всё так, как удобно твоему мозгу.

Я всмотрелся в поверхность узла. Действительно, нити, шланги, жгуты, исходящие из него, промаркированы буквами. Это алфавит, просто расположенный по спирали. Нашел «П», увеличил сегмент. Потянулся к «Планете счастья», ухватился за тонкую, тянувшуюся, словно резина, нить. Начал двигаться вдоль неё.
Так, скользя вдоль информационных каналов, я оказался на стационарном системном узле «Кристалис», и последовательно выполняя инструкции Ржавой, заменил несколько ячеек на принесенные с собой.
– А с этими что делать?
– Нарисуй перед собой звезду, начиная с левого нижнего луча и заканчивая им же.
Я сделал и увидел, как изъятые из списка ячейки сложились пополам, затем еще раз, еще и, объединившись в одно целое, уплыли на край радиуса обзора, превратившись в очередной хлястик.
– Упаковка? Зачем такой сложный жест-то?
– Чтобы случайно не отдать ненужную команду. Уходи на предыдущий узел.

И на этом месте что-то пошло не так. Изображение покрылось рябью, двигаться стало сложнее. Я понимал, что таким образом мой мозг дорисовывает неудобства. Но не понимал причин.
– Рябит, – сообщил я Ржавой.
– Хрень, а не паковщик. Дефы нашли несоответствие. Блин, вечно с ними так. Никогда не угадаешь, какие именно параметры отслеживают.
– Не нужно было паковать файлы?
– Они тяжёлые, ты бы с ними за пределы сервера не ушёл. Такой объём перемещающихся данных на внешнем уровне по-любому обратил бы на себя внимание. А так был шанс. Ну, не прокатило. Запускай желтый хлястик слева и нижний справа.
Я механически выполнял действия, продолжая слушать усталый голос Ржавой, отмечая, что в нём появляются нотки азарта.
– Флудилка начнёт всасывать запросы и тормозить работу сторожей. Дупликатор отправит имитацию тебя по другому маршруту. Меня, сука, обнаружили до того, как я смогла это сделать. Дождёшься, когда дефы рванут за ним и уйдёшь той же дорогой, которой пришел.
– Охренеть! – до меня наконец дошло то, о чем я должен был подумать сразу. – Это, если меня поймают, точно так же пожгут?
– Не ссы, – я на себе уже проверила их последовательность действий. – Не успеют. Они быстрые, но тупые.
– А если не за дублем рванут?
– Они последовательные. Кто раньше дернется, за тем и рванут. Поэтому ничего не делай. Жди.
– А как я узнаю, что сторожа рванули за дублем?
– Я скажу.
Я подождал какое-то время, а когда рябь начала усиливаться, а изображение терять фокус, наконец, услышал Машкин голос, скомандовавший:
– Пора.
Увеличил предыдущий узел, передвинулся к нему, затем следующий, еще один, еще, пока не добрался до системного узла капчи. С него выбрался на домовой форум, а оттуда перешел на стартовое изображение Машкиной доски.
– Молодец, – похвалила меня Ржавая. – Выходи.

Я посмотрел на висящие в воздухе клавиши, протянул руку к той, на которой было написано «отключение» и виртуалье растаяло, уступив место реальности.
На экране доски подрагивал двухпанельный менеджер файлов.
– Обалдеть.
– Не с чего. Такое же виртуалье, как и в твоих игрушках, – флегматично объяснила Машка, отсоединяя системный узел от доски.
– Да ладно. Менеджер файлов превращается в такое великолепие? Как это происходит?
– Я же говорю: всё зависит от того, как твой мозг интерпретирует информацию. Для меня сторожевые программы могли бы выглядеть как акулы, узлы – как корабли, а то, что ты называл нитями, выглядело бы как якорные цепи и канаты, прокинутые от одних кораблей к другим. Версий тьма.
Маша подсоединила к доске добавочный системный узел. Тоже не маркированный.
– Тогда почему в играх всё видится одинаковым? Если твой соперник едет на Mazda ZX, то все видят, что он едет на Mazda ZX, если у него в руках снайперская винтовка CheyTac LM500, то все видят CheyTac. Почему в игрушках мозг не интерпретирует всё так, как заблагорассудится?
– Чем больше визуальщины, тем меньше простора для мозга. Всё придумано и нарисовано за тебя. Напрягаться не надо, – объяснила Машка, отсоединяя системный узел от доски. – Ты в курсе где «Бессонница» находится?
– Ночной клуб? – уточнил я.
– Он самый.
– Кто ж не в курсе.
– Вот это выбросишь по дороге, – она протянула мне один узел, – а вот это, – протянула второй, – отвезёшь в «Бессонницу», скажешь кому-то из охраны, кого найдешь, что я тебя послала передать кое-что Баксу.
– А ты тут сама как, норм?
– Не переживай. Со мной уже всё случилось.

* * *
Первое, о чём думаешь, глядя на публику, роящуюся возле «Бессонницы», это как бы не получить ножом под ребра или не подхватить сифилис, взявшись за ручку двери туалета.
Однако клуб имеет репутацию самого цивилизованного заведения во всей восточной части сити. Понять причину не сложно. Достаточно знать, какие слухи ходят о его владельце, и какие методы ведения бизнеса он предпочитает.

Перед входом тусовалась компания арахнидов, узнаваемых по характерным неоновым татуировкам. Кто-то рассматривал прохожих, кто-то, удобно умостившись у стены, распростёр руку над доской, ещё один эмоционально рассказывал о том, как чуть было не убил свой чип, пытаясь его разогнать. Девушки что-то обсуждали, украдкой бросая взгляды на окружающую обстановку.

У дверей клуба стоял крупный мужик в костюме и при галстуке, не производивший впечатление человека, наделенного интеллектуальными способностями хотя бы среднего уровня, поэтому я решил, что спрошу о Баксе у кого-то внутри.
– Открыто? – спросил я, остановившись возле охранника.
– Ага, – кивнул тот, разглядывая меня. – Но пусто. Развлекаться вечером приходи.
– Мне сейчас надо, – заверил я его и толкнул дверь.
В такой ранний час бармен не был сильно загружен – в клубе был занят всего один столик, за которым сидели двое. Брутальный мужик со сломанным, неправильно сросшимся носом, забитый татуировками, одетый в старомодные джинсы и клетчатую рубаху, что-то рассказывал парнишке лет двадцати, вполуха слушающему своего собеседника, но не отрывающемуся от мерцающей перед ним доски.
– Привет, – поздоровался я с барменом. – Мне Бакс нужен.
– А поподробнее? – спросил тот, продолжая колдовать у кофе-машины.
– Ржавая ему тут кое-что просила передать.
– Не знаю, кто такая Ржавая, но можешь передать через меня.
– И забрать кое-что.
– Загадки, загадки, – пробормотал бармен, ставя поднос с кофе на доставщика и отдавая тому команду. – Третий стол. Два латте.
– Третий стол. Два латте, – уточнил робот-разносчик и отчалил от барной стойки в сторону татуированного мужика и парнишки.
Бармен повернулся ко мне.
– Ты же не дурак, раз тебя отправили с поручением к Баксу? – поинтересовался он.
Я пожал плечами.
– Да кто ж знает, дурак я или нет? Курьеру не обязательно быть умным. Курьеру важно быть быстрым и исполнительным.
– Ну, тогда быстро сообрази, курьер, как мне озвучить твоё появление и цель? Так, чтобы я не бегал с уточнениями несколько раз туда-сюда.
– Я ж озвучил. Кое-что от Ржавой для Бакса.
– Присаживайся, – предложил парень, кивая на высокий тонконогий стул, и поставил передо мной чашку с кофе. – Подожди минут десять-пятнадцать.

Он набил что-то на сенсорнике вернувшегося разносчика, который, пискнув, вновь укатился в сторону того же самого столика.
Кофе был натуральным. Даже если это были зёрна, выращенные где-нибудь на климатической ферме, одна чашка стоила, наверное, намного дороже банки синтетического напитка с таким же вкусом.
Раньше я только слышал о «Бессоннице» и её владельце. Внутри побывать не доводилось. Не потому что не по карману – перерос я безостановочные тусовки. Поэтому интерьер разглядывал не с любопытством, а чтобы убить время.
Спустя несколько минут парень за стойкой постучал костяшками пальцев по зеркалу столешницы, привлекая моё внимание, и указав кивком на тот самый столик, сказал:
– Подойди.
Татуированный мужик в джинсах уже сидел один.
– А Маша где? – спросил он вместо приветствия.
– Дома, под стимами.
– Вот те раз. А чего так? Она ж вроде бы не сторонница, в вирт всегда чистой ходила.
– Выгорание синапсов. Не знаю что, но что-то пошло не так.
Бакс замолчал, размышляя о чём-то. А я не стал ждать, пока он продолжит задавать вопросы. Выложил на стол узел и сказал:
– Просила передать это.
– Ага.
– И забрать то, что её причитается.
– Ага.
Бакс около минуты смотрел куда-то сквозь меня. И, в конце концов, я решил его подтолкнуть.
– Так чего?
– Да погоди ты, – отмахнулся он. – Я думаю.
– В любом случае, это её последний заказ. Она на нем и сгорела. Поэтому меня и отправила сюда.
– Ответственная и безбашенная, – в голосе Бакса прозвучали нотки восхищения. – Сгорела, но файлы вытащила?
– Ну, почти, – сказал я и продолжил, видя вопросительный взгляд Бакса. – Она диктовала – я делал.
– Ты тоже чойсер?
– Нет. Геймер. Эта вылазка у меня единственная.
Бакс посмотрел на меня оценивающе.
– Так что, теперь ты за неё?
– Ржавая сказала отдать узел, забрать то, что ты передашь. И всё.

Бакс достал сигарету из лежащей на столе пачки – китайские водоросли с повышенным содержанием никотина, не химоза, как мои, – подкурил и разразился монологом, тыкая пальцем то в меня, то в лежащую на столе доску:
– Нейровыгорание – это хуёво. Какая-то часть твоих синапсов видоизменяется и мозг перестаёт воспринимать сигналы как раньше. А это закрывает вход в виртуалье. И реальность слегка корёжит Мне очень жаль, что Маша выгорела, но то, что я запланировал хотелось бы довести до конца. Я никогда не рассказываю причин, по которым выдаю ей заказы. Только говорю, что нужно сделать, и она выполняет… Выполняла. Но сейчас сделаю исключение. Единственный раз. Для тебя. Чтобы ты понял, насколько это важно. Чтобы забыл то, о чём я расскажу, но осознание важности осталось, – он сделал паузу, во время которой пристально посмотрел на меня. – Ты принес узел с нужными мне файлами. Ты же знаешь, откуда их извлекал?
– «Кристалис».
– Ага, – кивнул Бакс. – Один из филиалов. А чем занимается «Кристалис», знаешь?
– Водой.
– Чистой водой, мужик. Очищенной от всего того говна, что до сих пор витает в воздухе, сидит в земле и плавает в этой самой воде после долбаного дня Икс. Понимаешь?
– Ну да. Полезное дело делают.
– Ха! Ты думаешь, раздача воды в минимальных объемах – это полезное дело, мужик?
– Ну конечно. Не всякая скважина… – начал было я.
Но Бакс меня перебил:
– Включи мозг. Что ты делаешь с чистой водой?
– Пью.
– Не фризь, – вновь перебил меня Бакс. – Ты её экономишь. А почему ты её экономишь?
– Потому что очистка – это дорогостоящий и трудоёмкий процесс и поэтому мы должны бережно относиться…
– Прекрати говорить шаблонами, вбитыми в тебя в середухе. Ты серьёзно веришь в то, что огромная корпорация будет работать себе в убыток?
Удивительно, но будучи лежащей на поверхности, эта мысль никогда не приходила мне в голову.
– То есть… ты хочешь сказать… что…
– Ну давай, не фризь, геймер. Собери мысли в кучу и выдай одним осмысленным предложением.
– Технология по очистке воды дешевле, чем нам говорят?
– Бинго, мужик! – похвалил он меня. – Но технология – это половина вопроса.
Бакс затушил сигарету в пепельнице и продолжил:
– Когда-то, давным-давно, вода была пригодной для питья в каждом ручье, в каждой реке. Поверь мне, сменится еще несколько поколений и люди будут уверены, что это всего лишь красивая легенда и так, как сейчас, было всегда. Но общество развивалось хрен-пойми-в-какую-сторону и засирало вокруг себя всё, до чего только дотягивались его шаловливые ручонки. А после стало собираться группами, которые могли засрать больше, чем поодиночке. В конце концов, планета из голубого шарика, пригодного для жизни, превратилась в серый шар, пригодный лишь для выживания. И кто-то, у кого есть возможность начать исправлять всё это, пользуясь случаем, поднимает только свой уровень жизни, продолжая срать на других. Как ты думаешь, это нормально?
– Нет, наверное, – предположил я.
– И я думаю, что нет. Но я хочу всё это исправить. Ржавая – хороший чойсер. Была, – поправился он. – Я ей доверял как себе. И если она выбрала тебя, значит, знала, что делает. А если ты сделал под диктовку всё, что сделал, значит способный.
– Это предложение работы?
– Это предложение сотрудничества.
– Звучит заманчиво. Только все эти революции и движения протеста – не моё. Меня устраивает моё место в этом мире и единственное, чего я хотел бы, сделать его чуть комфортнее. Поэтому, если ты считаешь, что я подхожу, то я готов. Но давай, как и с Ржавой, без подробностей. Только дело.
– Мужик, а ты мне начинаешь нравишься, хоть и фризишь местами.
Так я познакомился с Баксом и получил свое прозвище – Фриз.
А о том, что дефы на сервере «Кристалис» были эксклюзивными и имели несколько нерегламентированных функций, позволявших вышвыривать незваных гостей из виртуалья, с помощью последовательности сигналов, незначительно видоизменяющих нервные окончания, я узнал намного позже.

БЕТА-ВЕРСИЯ, stage 3

Машка свешивается с верхнего яруса кровати, вытянув шею и подставляя мне щёку. Я касаюсь её щеки губами.
– Постарайся не до утра торчать, – просит она и отворачивается к стенке. – Я спать.
– Хорошо, – отвечаю я, наливая кипяток в кружку и бросая в него капсулу чайного экстракта. – Постараюсь.
Интересно, что же я такое спёр в этот раз, что Бакс не торговался, когда я озвучил цену за работу? Можно было, конечно, заморочиться и полистать уведённые файлы но, во-первых, с Баксом лучше играть честно, а во-вторых, меньше знаешь – крепче спишь. А я и так знаю чересчур много. Да и сплю слишком мало, чтобы открывать для себя еще одно поле для размышлений на тему: «зачем ему это нужно».

Присаживаюсь на нижний ярус кровати и отпиваю глоток чая. Настоящего листового, которого сейчас не достать. Даже одноразовые пакетики с чайной пылью редкость, потому что их сметают быстрее, чем они появляются на торговых площадках. А вот Бакс всегда подкидывает какой-то бонус. Прошлый раз – настоящий чай, сейчас – новый узел.
И всё-таки, что могло храниться в ячейке рядового сотрудника, имеющей лишь порядковый номер? Счета? Программное обеспечение? Личные данные?
От мыслей меня отвлекает мелодичный перезвон доски. Слепок данных перенесен на новое устройство и активирован.

Я отключаю свой старый системный узел, служивший мне верой и правдой последних полтора года, надеваю перчатку, чувствуя, как коннектор внутри неё касается чипа на моей кисти, заношу ладонь над доской, собираясь погрузиться в виртуалье. Но тут в голове чирикает напоминание – десктоп предлагает занести в память данные визитки.

Точно! Лилит же!
Синхронизировать данные? Синхронизировать.
В контактную книгу добавлен новый пользователь.

Смахиваю уведомление с доски, устраиваюсь поудобнее касаюсь кнопки «вход» и виртуалье распускается, словно цветок, предлагая выбрать, куда я отправлюсь.
Вхожу в сеть по верхнему уровню. Все эти нити, жгуты, узлы порядком поднадоели. Поэтому сейчас мне даже приятно бездумно касаться привычных кнопок, перемещаться по помещениям, дизайн которых придумал кто-то, а не нарисовал мой мозг. Я отдыхаю, выбирая маршруты из вываливающегося списка на стенах, не задумываясь о том, что это всего лишь каналы связи, узлы данных, сервера программного обеспечения, которое в голом виде может предстать для тебя чем угодно, в зависимости от того, на что способна твоя фантазия, подстёгнутая стимами.

Какое-то время я плаваю от узла к узлу, прислушиваясь к ощущениям, пытаясь сравнить их с теми, которые возникали при работе с прошлым узлом. Если мне не кажется, то виртуалье действительно отзывается большей плавностью линий.
Я тяну хлястик навигатора и отправляю запрос Flaystar, доверяя перенос программным алгоритмам. Пару-тройку заездов и спать. Завтра нужно увидеться с Баксом.

Фактически, бионейромеханика и была тем шагом, который превратил VR-технологии в полноценный виртуальный мир. И помогли ей в этом, как ни странно, онлайн-игры. Как можно визуализировать социальную сеть? Как общежитие? Как рынок? Как парк отдыха с аттракционами? Разработчики перебрали гораздо больше вариантов. Проблема была в том, что в социальных сетях большинство показывает себя, а на других смотрит мимоходом, пока занимается самодемонстрацией. Владельцы социалок не были готовы предоставить такие мощности вместе с инструментарием для создания контента бесплатно и для всех. Это ж не фильтр на фотографию наложить. Да и большинство не было готово тратить время на создание контента, отвечающего стандартам визуализации. А поделки непрофессионалов были полны багов. По сути, бионейромеханика убила соцсети. Ну и правильно сделала.

Зачем, например, визуализиловать новостные сайты? Получить информацию о текущем состоянии дел, о погоде, о политической обстановке – всё это можно сделать в обычном аудио-видеорежиме. То же самое с узкопрофильными сайтами: в итоге затраты на визуализацию превышают проявляемый посетителями интерес и, соответственно, уменьшают прибыль.

А вот игры – совершенно другое дело. Они изначально были рассчитаны на визуальную составляющую. Игры и 3D-порно. Погрузиться и в одно и во второе не мешает даже реклама, размещенная на игровых предметах или телах моделей. Главное, не шлёпнуть такую по заду, задев ссылку, чтобы на самом интересном месте не улететь куда-нибудь в магазин для животных. Хотя, возможно, и в этом кто-то находит удовольствие.
Из Flaystar я выхожу, когда мерцающие цифры в углу экрана показывают 9:21. Ночь, как обычно, пролетела мимо меня. Нет смысла ложиться, если поспать осталось меньше двух часов.

Делаю несколько глотков остывшего за ночь чая, обуваюсь и выхожу из бокса. Когда дверная панель за мной закрывается, Маша ещё спит.

Дорога занимает немного времени. Чем ближе к центру, тем регулярнее транспортный поток. Поэтому, когда я вхожу в «Бессонницу», у меня до встречи ещё более часа.
До заката здесь, как обычно, тихо. Шоу начнётся с наступлением темноты, собрав под крышу «Бессонницы» максимально разношёрстных персонажей, объединённых стремлением прожечь ещё одну ночь жизни в угаре лёгких наркотиков, рвущей барабанные перепонки музыки, голографии и того, что сейчас называют танцами.
На Бакса работает уйма народа. Многие идейные, как и он сам. Некоторых, как меня, интересует возможность бороздить виртуалье под стимами, а кто-то выполняет поставленные задачи только потому, что Бакс прилично платит.

О количестве задействованных в проекте людей можно только догадываться. Одних и тех же я не встречал. Возможно, потому что не приглядывался.

В новостях не было ни слова о проникновении, равно как и о его последствиях. В этом тоже заслуга Бакса. Его схемы очень редко бывают предсказуемыми, а непредсказуемые очень часто служат отвлекающим маневром для невообразимых. Возможно, я служил всего лишь отвлекающим маневром в какой-то более сложной комбинации. Но какая разница, если платят?

Прошу бармена сделать кофе.
– Бакса нет, – сообщает он, ставя чашку на стойку.
– Я раньше времени.
Бармен пожимает плечами, мол, твоё дело, тебе лучше знать.
Напиток изумительно пахнет. Неторопливо пью кофе, положив доску на колени и листая плоские сайты.
Среди стандартной, не заслуживающей внимания мути и набивших оскомину картинок, к которым, в зависимости от повестки дня, меняются только подписи, натыкаюсь на сообщение об усилении патрулей в некоторых районах сити. Для кого-то это отличная новость, а для кого-то наоборот.

Кофе приводит в себя, но время всё равно тянется бесконечно медленно. Бармен флегматично трёт стекло бокалов, в зале пусто. Смотрю на экран доски. На двадцать минут больше объявленного мне времени. Такое впервые. Прошу ещё одну чашку кофе.
Проходит ещё полчаса.
Спрашиваю у бармена:
– Он ничего не просил передать? Может, говорил о чём-то?
Зря спрашиваю. То, что я раз в неделю пью за барной стойкой кофе и регулярно общаюсь с его боссом, для бармена не значит абсолютно ничего. Даже если он в курсе каких-то деталей. Если не было задачи уведомить меня о чём-то, он этого не сделает. Тут всё так работает.
– Ладно, – говорю я. – Пойду, значит.
Бармен кивает.
Я сворачиваю доску в привычный рулон, прячу во внутренний карман куртки, расплачиваюсь и перед тем, как выйти из «Бессонницы», забегаю в туалет. Это не кофе. Стимы не принято глотать на людях и при камерах.

Уже внутри воздушки на меня накатывает та самая расслабленная пустота, вызванная недосыпом и я, фокусируясь на нескольких вещах сразу, не понимаю сути ни одной из них. Но не испытываю от этого никакого дискомфорта. Трижды отмечаю машины полицейских подразделений, проносящиеся мимо нашей воздушки, в сравнении с ними еле плетущейся по заданному маршруту. Действительно усилили патрули, думаю я. С чего бы вдруг?

* * *
Остаётся обойти две коробки-человейника и я дома.
Меня останавливает Мишка привычной фразой.
– Привет, Фриз. Есть закурить?
Достаю пачку, угощаю его сигаретой и собираюсь двигаться дальше, как он сообщает:
– Тут странные какие-то ходили. За тебя спрашивали.
– Странные?
– Ага. Двое. Серьёзные такие, друг на друга похожие. Внушают.
– Спасибо, Миха, – благодарю я его, думая о том, что Бакс, видимо, совсем спятил, раз решил наплевать на конспирацию, которую так усиленно проповедовал.
А с другой стороны, думаю я, вполне вероятно, его планы впервые за время нашего общения дали сбой и так как он этого не любит, Бакс решил приехать сам. Этот мог. У него личный флай.

Поднимаюсь по ступенькам, прохожу по коридору, подношу чип к сенсору. Дверь отъезжает в сторону и чьи-то руки рывком втягивают меня внутрь. Не успеваю разглядеть, кто это, получаю удар в живот, выбивающий из меня способность дышать и сгибающий пополам. Вслед за ним ещё один, коленом в лицо. Я вижу белую вспышку и слышу, как нос делает «хлюп». Падаю. Не добавляют.
Включается свет.

Меня рывком поднимают с пола, заворачивают руки за спину и фиксируют их наручниками. Выволакивают из бокса и тащат по коридору. В голове звенит, нос пульсирует болью. Двое держат меня с разных сторон за предплечья, чуть наклонив вперед. Третий шагает чуть сзади. А меня не покидает ощущение того, что слишком уж всё слаженно и молча.
Ведут меня не к лестнице, а в другую сторону. К парковочной площадке, давным-давно превратившейся в склад мусора на каждом этаже. Когда-то, по задумке архитекторов-градостроителей там должны были парковаться, подбирая жильцов, воздушки. Но час Икс спутал не только их планы. Он спутал планы всем.

В какой-то момент шум из головы и пульсация в разбитом носу уходят на второй план и ноги обретают достаточно сил для того, чтобы рвануться, освобождаясь от держащих меня рук и даже пробежать несколько метров. До того момента, как по телу проходит разряд. Ноги подкашиваются, цепляются одна за другую, и я падаю. Меня хватают за одежду и теперь уже волокут по полу. Всё так же слаженно и так же без слов.
С парковочной площадкой действительно стыкуется флай, разевая диафрагму двери, словно пасть диковинного подводного зверя. Полностью чёрный, без опознавательных знаков. Меня швыряют внутрь, где сидят ещё трое таких же бойцов, одинаковых, словно рождены одной матерью. Чёрт. Мишка ж говорил, что искали одинаковые. А я не знаю никого, кому подошел бы эпитет «одинаковый» относительно Бакса.
В голове, уже в который раз проскакивает мысль о том, что с кличкой «Фриз» Бакс попал стопроцентно.

DLC: Быть кем-то
(почти параллельно с сейчас)

– Как думаешь, если влюблённый человек совершает безумные поступки, это нормально? – спрашивает Морс, стараясь не отставать.
– Слетать с катушек, это вообще ненормально.
– Ну, хорошо, а что такое «слетать с катушек» вообще? Разве есть какие-то общие признаки, по которым можно посмотреть на человека и сказать: вот, он слетел с катушек. Я, вот, например, разве совершаю что-то безумное, опасное для себя или окружающих? Что плохого в том, что каждую я люблю без оглядки?
– Без понятия. Но ты, мне кажется, ты давно слетел с катушек. Потому что нормальный человек в твоём возрасте так загоняться не будет. А ты – инфантил, – говорю я.
– Да я тебе серьёзно, она – моя копия!
– Тебе бы к доктору.
– Причём тут доктор? За моим состоянием следят двенадцать датчиков, – Морс похлопывает ладонью правой руки по предплечью левой, там, где установлен детектор крови и ещё какая-то херня отслеживающая сердечный ритм. – И если что-то было бы не так, то я бы уже знал.
– Я про психолога.
– Какой психолог? Не ну ты серьёзно сейчас?

По моему мнению, если человек имплантирует себе всё, что может позволить, с паузами раз в три месяца, ему обязательно нужно к психологу. Тем более, если одной из аугментаций является активируемая электронная линейка. На хрена? Но Морс уверен в том, что имплантов много не бывает.
– Не знаю, может и не серьёзно, – говорю я.
– А я вот знаю. Мы одинаковые.
Мы бредем по рынку хламыдловиков и Морс рассказывает мне о том, как познакомился с какой-то девахой, с которой он «в одном протоколе»: думают одинаково, хотят одного и того же, делают что-то синхронно. Даже несколько раз чихнули вместе.
Очередная дурацкая влюблённость. Он всегда такой. То у него воздушная художница, рисующая сити с разных крыш, то очаровательно танцующая наркоманка, которая обязательно завяжет, если Морс приложит немного усилий, то бионик с пятидесятипроцентной модификацией тела.
Всё это регулярно заканчивается каким-то дерьмом. Но каждый раз он уверен, что вот теперь – это то самое предназначение, та самая.
– Ты инфантил, – повторяю я, продолжая искать взглядом вибронож.
Удобная вещица. Если умеешь ей пользоваться. Я – учусь. Лис нашёл для меня мастера кнайф-ката тех времен, когда сити пытались подмять под себя якудза. То, что я уже умею, производит эффект на тех, кто видит это со стороны. Надеюсь, при случае это будет не только эффектно выглядеть, но и поможет эффективно выпутаться из возможных неприятностей. Эффективнее, чем в первый день работы.
– Лилит, да я тебе говорю, это стопроцентно мой человек.
– Леа, Марина, Вивьен тоже были стопроцентно твоими.
– Ты мне постоянно будешь вспоминать каждую мою ошибку? Я любой… всем им верил. И старался видеть только хорошее. Я ж не виноват, что их вектор жизни ушёл в сторону. И они не виноваты. Но в этот раз всё серьёзно. Такие вещи просто так не случаются. Это знак свыше…
– Я это уже несколько раз слышала. И каждая потом уматывает в неизвестном направлении, оставив тебя с разбитым сердцем.
– Я серьёзно!
– И я серьёзно, – останавливаюсь, поворачиваюсь к нему: – Морс, ты на каждой особи, которая тебе встретится, залипаешь на три-четыре дня. Потом ещё неделю страдаешь. После опять кого-то видишь и сам себе дорисовываешь чего-то в башке об этом человеке. А когда то, что ты там себе напридумывал, начинает разниться с реальностью, впадаешь в тоску на неделю. Ты вязал бы с этими замкнутыми кругами, а?
– Не на каждой! Ева – не каждая.
– Сегодня – Ева? Ты инфантил, – говорю я и продолжаю движение вдоль лотков с различным компьютерным мусором.

В большинстве своём это действительно мусор и я порой недоумеваю, какой прок тратить целый день на попытку продать стопку перезаписываемых болванок – их же не то, что писать, читать уже давно не на чем. Возможно, есть какие-нибудь раритетные гики, возможно, кому-то нравится история железа, но ценители объявляются редко. А с другой стороны, непонятно, откуда хламыдловики достают такое старьё. Впрочем, иногда здесь попадаются действительно интересные и полезные вещи.
– В этот раз всё по особенному, я тебе говорю! Мы с ней действительно на одной волне!
– Так объедините свои безусловки, чо там делов-то?
Я стебусь. Объединение безусловного базового дохода – довольно моторошная процедура, на которую чаще всего идут по расчёту люди, уверенные в том человеке, с которым объединяют безусловку: если вдруг твоя вторая половинка или твоя вторая одна третья грохнет перерасход, ты даже отсудить потерянные финансы не сможешь. Это ж было твоё решение, значит разъёбывайся со своим выбором сам. Короче говоря, объединение безусловного дохода – редкость.
Потому и характеризуют серьёзных людей, имеющих моральный стержень, присказкой: «С ним можно базу объединять». Обычно это означает, что у человека в голове не насрано. А если и насрано, то разложено по понятным папочкам.

Я прокладываю курс в людском потоке, а Морс молча идёт чуть позади. Возможно, моё предложение о совместном безусловном доходе слегка остудило его мозги. А может быть, ему просто неудобно говорить мне в спину.
Мы проходим мимо лотков с кремнием, пластиком, медью, смешанных в различных пропорциях и воплощенных в видеокарты, процессоры, планки памяти и уйму различного барахла, на которое невольно падает взгляд из-за архаичности этих деталей и устройств.
– О, оцифровка, – говорю я, останавливаясь перед лотком-экраном и здороваясь с продавцом: – Ахой, Харпер. Есть чего нового?

Когда я впервые попала на улицу хламыдловиков, Харпер уже был стариком. Говорят, он самый старый хламыдловик на всей улице. Не знаю, так ли это, но то, что он единственный меломан-оцифровщик – это точно.
– Ахой. Ахой, Лилит, – скрипит Харпер, услужливо начиная пролистывать список, выбирая из него отдельные позиции и разворачивая для просмотра. – Можешь сразу доставать узел, мне есть чем тебя порадовать.

Если Харпер говорит, что у него есть чем порадовать, значит, откопал что-то стоящее. Каким-то особым чутьём он безошибочно угадывает композиции и альбомы, которые находят отклик в моей нервной системе.
– Вот, «Белые англо-саксонские протестанты», – он протягивает мне архаичный двуконнекторный шнур, один из коннекторов которого подключен к его доске-лотку. – Восемьдесят четвертый год.
Он никогда не называет все четыре цифры. И восемьдесят четвертый в данном случае может означать как две тысячи..., так и тысяча девятьсот… Я цепляю коннектор к чипу, а Харпер тыкает пальцем в пиктограмму воспроизведения.
И меня накрывает.

Сама не замечаю, как начинаю качать головой в такт музыке. А оцифровщик проводит пальцами по экрану, вытаскивая на передний план картинку и активируя слайд-шоу. Блин, да эти ребята ничем не отличаются от сегодняшних нас. По крайней мере, в плане прикидов и причёсок – такой же бунт и попытка выразить себя через внешний вид: кожа, железо, прически, вычурная атрибутика…. И хотели они полтора века назад того же самого, чего и мы.
После второго куплета я не только киваю в такт, но и подпеваю одними губами, благо припев простенький, повторяя за вокалистом, что хочу быть кем-то и желательно побыстрее.

I wanna be somebody,
Be somebody soon…
Когда песня заканчивается, я всё ещё заворожено смотрю за сменяющими друг друга картинками.
– На неделе переведу в объёмную проекцию живое выступление, – сообщает Харпер.
Я киваю, буквально ощущая, как где-то под черепной коробкой, словно послевкусие натурального кофе на нёбе, продолжает повторяться припев:

I wanna be somebody
Be somebody too…

Тоже стать кем-то. Мечты не меняются – меняются люди, которые их мечтают. В конце концов, Морс тоже хочет стать кем-то, что-то для кого-то значить. Только почему-то перекручивает ситуацию таким образом, чтобы ответственность ложилась на тех, кого он выбирает. Да он и выбирает тех, кто не задержится рядом надолго. Это же удобно, валить на того, кто ушел, не поддержал, наплевал, предал. Со стороны может показаться, что он законченный романтик, но я-то знаю, что он инфантил.
– Беру, – говорю я Харперу.
И расплачиваюсь, думая о том, что моя тяга к старинной музыке выльется в то, что всю неделю я буду ходить в столовую раз в день. Подключаюсь к доске, и оцифровщик сливает мне раритет.
– Ты же помнишь, – напоминает он, – что копировать – только себе вредить.
– До меня с первого раза дошло, – улыбаюсь я.

Харпер вшивает в файлы кусочки кода, которые на любую попытку копирования агрессивно отвечают самоуничтожением, попутно удаляя рандомные файлы с системного узла. Когда я купила у него «Synapsyche», то не из корысти, а потому что понравилось, хотела поделиться с Лисом. А в итоге пришлось восстанавливать файлы и приложения. Альбомы этой команды Харпер мне потом перекинул совершенно бесплатно, сказав, что делает это единожды. А на вопрос, почему не предупредил сразу, ответил, что через ситуации доходит лучше, чем через слова.

– Ещё через пару недель будет «Черный более».
– «Черный более»?
– О, это особенный музыкант. Своего рода оцифровщик, только живший во второй половине двадцатого века. Он находил ещё бумажные партитуры аж шестнадцатого века и адаптировал под инструменты двадцатого столетия. А я, вот, адаптирую его.
– Музыка сквозь века? – спрашиваю я, указывая на вывеску, натянутую над лотком оцифровщика.
– Музыка сквозь века, – улыбаясь в седые усы, кивает тот.
Мы продолжаем свой путь сквозь лотки.
– Странный дядька, – говорит Морс, когда мы отходим от лотка. – Но куртка у него крутая.
– Косуха, – объясняю я. – Классическая. Из собственной кожи.
– Из собственной кожи?
Хотя Морс идет за мной, я без труда представляю, как округляются его глаза.
– Ну, да. Из собственной кожи.
– Это же стоит целое состояние!
– У каждого свои приоритеты, – пожимаю я плечами. – Кто-то делает биопсию и заказывает себе кусок кожи из образца, чтобы пошить куртку, – кстати, он её и шил сам, – а кто-то выбирает себе неудачных партнёров с экзотичными именами.
– Ева – не неудачный партнёр, – вновь возражает Морс.
– Ага, – с сарказмом соглашаюсь я.
Морс начинает возбуждённо объяснять:
– Да мы одними и теми же словами одно и то же заказали, когда познакомились!
– Совпадение.
– Ты просто не встречала человека, с которым чувствуешь, что это вторая половина тебя.
– Мне не нужно половин. Я целая.

Останавливаюсь у очередного лотка и спрашиваю стоящего за ним хламыдловика:
– Вибро, пять-шесть дюймов, сорок тактов.
Хламыдловик кивает и выуживает нож из груды железяк, беспорядочно валяющихся на застеленном мешковиной лотке.
– Пять с половиной, сорок два такта, между тактами ещё по двадцать, – говорит он, протягивая нож мне. – Кнопка утоплена в корпус, над кнопкой скользящий предохранитель, чтобы случайно не нажать, не распознаётся клубными детекторами.
Сжимаю рукоятку ладонью, делаю несколько движений, примеряясь к весу и балансу. Оцениваю удобство хвата в разных положениях, жму кнопку, чувствуя, как рукоятка начинает вибрировать. Киваю сама себе и расплачиваюсь с хламыдловиком.
– Больше ничего? – интересуется продавец.
Неопределенно жму плечами и спрашиваю:
– А есть что-то, что по твоему мнению прямо просится ко мне в руки?
– Возможно, не тебе, а твоему спутнику, – говорит хламыдловик.
– Мне? – удивляется Морс
Загадочно улыбаясь, продавец достаёт из-под прилавка рюкзак, долго роется в его недрах, бормоча себе под нос, и, в конце концов, извлекает какой-то странный гаджет, похожий на старые наладонники. Да это и есть наладонник, только причудливо модифицированный.
– Я назвал его «дозорный».
– А для чего он? – интересуется Морс. – Ну, что делает?
– Мониторит состояние имплантов, параметры, загруженность, потребление энергии и даже серийные номера показывает.
– Беру, – даже не спросив цену, кивает Морс.
Я только пожимаю плечами. Импланты контролируют состояние организма. Прибор будет контролировать состояние имплантов. Надо теперь ещё какую-то херню, которая будет контролировать прибор, думаю я. Но Морсу об этом не говорю. Опять обижаться будет.
– Теперь куда? – спрашивает Морс, – пряча новую игрушку в карман.
– Я тебе, наверное, нож отдам, чтоб не таскаться, а сама на воздушку и к Лису. Забрать капсулы. Потом в «Неонику».
– Хорошо, – Морс берет нож и отправляет его в один из многочисленных карманов своих штанов. – Тогда там и увидимся. Мы с Евой сегодня играем в одной команде.
– Только, умоляю, ни слова ей о том, чем я занимаюсь.
Морс проводит перед губами большим и указательным пальцами, будто застёгивает зиппер.

***
– Почему люди, когда ведут себя как идиоты, не понимают этого? – спрашиваю я Лиса, привычно пакуя кристаллы в желатиновую оболочку.
– Что натолкнуло тебя на то, чтобы задаться таким вопросом?
– Да, блин, Морс.
Лис не торопит, продолжая запаивать и маркировать собранные мной капсулы. Желтые – один кристалл, зеленые – два, черные – три. Я собираюсь с мыслями и продолжаю:
– Понимаешь, он выбирает себе таких девочек, – на слове «девочек» я делаю кавычки пальцами, – на которых даже клейма ставить не нужно. Всё видно по манере общения, по поведению. И они постоянно его кидают, то на деньги, то просто кидают, но проходит совсем немного времени и он опять восторженно носится с очередной девочкой, рассказывая о том, что уж эта-то точно не такая как все. А при попытках поинтересоваться у него, как же там предыдущая, отмахивается и говорит, что это, мол, пройденный этап.
– Морсу от того, как он живёт, классно?
– Не знаю.
– Ну, хорошо, перефразирую: он что-нибудь делать с этим собирается?
– По-моему, нет.
– Значит, его всё устраивает. Отстань от человека.
– Но мозги-то потом мои страдают от того, что у него всё плохо. В этот раз он опять уверен в том, что нашел близкую по духу цацу. Радуется как ребенок, когда они чихнут вместе, или когда она продолжает фразу теми словами, которыми её продолжил бы он сам. И во всём ищет какие-то тайные смыслы.
– Понимаешь, – задумчиво говорит Лис, откидываясь на спинку стула, – все мы хотим быть кем-то. Значить что-то помимо цифр на кистевом чипе. И стремление оказаться точной копией, второй половиной кого-то малознакомого, – одна из граней желания быть не только единицей, занимающей ячейку человейника и прожирающей еженедельную безусловку. Потому Морс и ищет в том, что происходит вокруг него, смыслы и знаки. И, что характерно, находит. Даже там, где их нет. Оттуда же и стремление спасать наркоманку, лазить по крышам в поисках красивых видов сити для художницы и… чего он там ещё делал-то? Говорят, целые культы рождались из таких желаний. И не всегда добрые.
– Быть кем-то?
Лис кивает и возвращается к капсулам.

***
– Ева, – протягивая ладонь для рукопожатия, представляется девушка.
– Ли… – отвечаю я, так и не договорив прозвища. Забавное, но настораживающее совпадение.
– Ли? – переспрашивает она.
– Лилит, – киваю.
– У меня тут кое-что твоё, – хлопает Морс по карману брюк, расположенному над коленом.
– Я помню. Пусть побудет у тебя.
– Я девушка Морса, – радостно сообщает она.
– Я в курсе, – говорю я. – Все уши уже посверлил тобой.
– Может, тогда по…
– …«дракончику», за знакомство?
Они говорят вторую часть фразы одновременно. И одинаковым жестом изображают бокалы.
– Можете хоть по «дракончику», хоть по «фурии», хоть смешать их. Я, если и начну, то позже.
Морс кивает и уходит к стойке. Вечером электронных разносчиков загоняют в подсобку, потому что в клубе толпа и толку от них ноль.
– А чего нет? – хлопает глазками Ева. – Это же клуб. Он для того и нужен, чтобы отдыхать и веселиться. Или ты на чем-то другом?
Она заговорщицки подмигивает, ожидая ответа. Но объяснять ей что-то я не планирую. Отделываюсь фразой, ставшей привычной за последние дни:
– Привыкла начинать позже.
– И чего, так и тусуешься без ничего? – вновь удивлённо округляет глаза девушка.
– До определенного времени.
– А не странно, когда все под чем-то, – она обводит рукой помещение, – быть трезвой.

Чёрт, да она доставучая и совсем без чувства такта. Но говорить Морсу об этом я не буду. Лис прав. Если бы Морса что-то не устраивало, он бы менял свой взгляд на жизнь. А раз не меняет, значит ему комфортно. Вот только б этот комфорт проходил мимо меня, с его дурацкими девушками и их не менее дурацкими вопросами.
– А тебе сколько лет? – спрашивает Ева. – Мне девятнадцать.
– Все, что есть – мои, – буркаю в ответ.
– Не хочешь говорить? Да? Больше двадцати пяти, наверное?
Блин, где он её выкопал? Любому разумному существу было бы понятно, что я не иду на контакт. А она продолжает задавать не просто вопросы, а глупые вопросы.
Возвращается Морс с тремя бокалами.
– Тебе обычный тоник, – сообщает он, протягивая бокал с матово-туманной жидкостью. – За знакомство.
Выпиваю тоник залпом:
– Ребята, не скажу, что с вами весело, – говорю я, ставя пустой бокал на столик, – но мне нужно решить несколько вопросиков, не выходя из клуба.
И покидаю слегка озадаченную парочку.
Они приходят сюда отдыхать, а я – работать. Но объяснять им это я, конечно же, не буду.

***
Когда я выхожу из заведения, снаружи уже давным-давно светло. Но ещё не настолько светло, чтобы начали летать муниципальные воздушки. Коммерческие повышенной комфортности мне не светят. Точнее, светят, но если на них раскатывать, то совсем жрать нечего будет до конца недели. Я потратилась на нож и на музыку. Кстати, нож. Понимаю, что Морс умотал ещё часа три назад вместе со своей новой подружкой. И прихватил с собой нож. Живет он недалеко, от «Неоники» всего пара кварталов и, чтобы убить время, я решаю наведаться к нему, по пути раз за разом пытаясь набрать его номер. Но после десятка ответов робота о том, что пользователь вне сети, бросаю эту затею.

Активирую подкожные наушники и шагаю по почти безлюдному тротуару к тому человейнику, в котором живет Морс. Даже не особо вслушиваюсь в текст. Просто ловлю настроение.
Неработающий лифт, зассаные, как в большинстве полузаброшенных человейников, углы, пол, покрытый всевозможным мусором от конфетных фантиков до презервативов. Седьмой этаж. В последний раз я была у него в ячейке… пытаюсь вспомнить и понимаю, что ни разу. Доводилось ожидать на этаже, доводилось питаться от его точки доступа, сидя на подоконнике в конце коридора, но внутрь он меня ни разу не приглашал.
– Морс! – тарабаню я. – У тебя есть кое-что моё.
За дверной панелью слышится какой-то странный шум. Возможно, они до сих пор трахаются. Но мне как-то наплевать на то, что я прерву их идиллические потрахушки. Спать всего два-три часа, потом тренировка, потом паковать капсулы, потом…
– Морс! Верни мне нож и трахайтесь дальше!
Возня за дверью затихает на несколько мгновений, а затем я слышу женский визг и грохот. И визг этот не похож ни на звуки, издаваемые во время секса, ни на крик испуганной девушки. Это короткий, отрывочный взвизг, который издают перед ударом.
– Морс, бля! – тарабаню я, не жалея кулаков. – Верни мне нож и я свалю.
Какое-то время за дверью царит тишина. Затем слышатся шаги и дверная панель отъезжает в сторону.
Абсолютно голая Ева хватает меня за шею, тянет на себя, подсекая ноги, и каким-то невероятным приёмом ещё в полёте переворачивает моё тело в воздухе, роняя меня лицом в пол.
– Ева Штерн, полиция сити, восточный спецотдел, – слышу я у себя над головой, чувствуя, как на руках затягивается зип-локер.

***
Я думаю о том, что полиция, как всегда, не торопится. И ещё, о том, что очень странно видеть Еву обнажённой, с расплывающимся под глазом синяком и несколькими свежими не то царапинами, не то порезами, деловито задающую вопросы. Ещё страннее слышать её голос в серьёзной беседе: давно ли знаю Морса, знаю ли его настоящее имя, как познакомились, были ли с его стороны попытки перевести отношения в интимное русло. Где живу, как часто общались. Знаю ли Вивьен Жаккар, Леа Омини, Марию Колёсникову… Я отвечаю, что знаю. Точнее, знала. Все мои ответы она фиксирует в противоударный непромокаемый полицейский наладонник.
– Тяжело поверить, что это он, – говорю я, кивая на связанное бессознательное тело, когда вопросы иссякают.
– А ты вон туда глянь, – Ева кивает на низенький столик с тремя, стоящими друг к другу под углом, зеркалами. – Руками не трогать. Экспертам ещё образцы брать.

Там лежит планшет для рисования с характерным сколом: именно его я видела у Леа – художницы, для которой Морс искал виды с крыши. Там лежит фигурный иньектор Марины, торчавшей на модельных наркотиках, – вычурный дракон, прикусывающий кожу зубами-иглами, – редкая вещица, сделанная на заказ. Здесь и фенечка танцовщицы с французскими корнями… И отдельно, в какой-то понятной только Морсу последовательности выложены импланты. Я узнаю лишь дальномер художницы – тяжело его не запомнить, если видел всего несколько недель назад, нависший над глазом Леа. Полагаю, остальные тоже принадлежали тем, кого уже нет. На некоторых из них я вижу бурые вкрапления, но не хочу думать о том, что это.
– Это какой-то ёбаный алтарь, – слова тяжело выталкивать из горла. – А как он их…
– На кухню загляни. Если не боишься, – спокойно говорит Ева, и в очередной раз повторяет: – Руками ничего не трогать!

Я боюсь. Точнее, мне противно увидеть то, что я представила, но на кухню заглядываю. И вижу там промышленную электромясорубку, установленную над стоком в умывальник. И глядя на этот агрегат, спрашиваю сама себя: от чего люди слетают с катушек? Есть ли какие-то общие признаки, которые проявляются у всех? Признаки, по которым можно определить, что человек вот-вот совершит что-то безумное, опасное для себя или окружающих?
– Куда его теперь?
– На опыты, – флегматично жмет плечами Ева. – Их всех в последнее время на опыты. В «Байотех» или в «Фарматикс». Кто больше заплатит за материал.
– Ну, да, – соглашаюсь я. – Должен же человек стать хоть чем-то полезным.
Я некоторое время стою посреди комнаты молча, а потом вспоминаю, зачем пришла:
– Я за ножом вообще-то пришла. Не знала, что всё так вот…
Ева усмехается. Засовывает руку под тахту и, пошарив там, достаёт нож.
– Забирай и вали, – протягивает мне его рукоятью вперёд. – Вовремя ты тарабанить начала. Чуть позже и это был бы не нож, а вещдок. Возможно, даже в деле о моём убийстве.
– Ну, блин, хоть где-то я вовремя.
Я уже собираюсь уходить, как Ева бросает мне вслед:
– И с торговлей на пару недель притормози.
Останавливаюсь в дверях и разворачиваюсь, глядя на голую полицейскую с недоумением:
– Как девушки пропадать стали, много чего всплыло. Ты тоже у них на карандаше.
– И ты меня вот так просто отпускаешь?
Ева пожимает плечами.
– Возможно, ты ещё одумаешься. И станешь хоть кем-то.
– Я уже стала, – отвечаю ей и, включив музыку, шагаю за дверь.
Я думаю о том, что соврала Еве. Ведь Блэки Лоулесс в очередной раз повторяющий простенький припев, отзывается глубже чем в сердце.

БЕТА-ВЕРСИЯ, stage 4

Меня не бьют, не запугивают. Мне просто не дают спать. Первое время это кажется сущим пустяком, потому что я на стимах. Но их действие не вечно. И как только оно прекращается, за меня принимается недосып последних дней.
Мне ничего не объясняют. У меня ничего не спрашивают. Просто в тот момент, когда мозг начинает терять связь с реальностью либо раздаётся оглушающая сирена, либо изменяется угол стен, когда я пытаюсь облокотиться на одну из прозрачных перегородок, либо меня окатывает ледяной водой, рывком выдёргивая из состояния полудрёмы-полубреда, в котором я пребываю, уже не знаю сколько времени. Единственная деталь в камере – часы на стене.

Как же забавно устроен наш мозг. В зависимости от ситуации он может растягивать мгновения до часов, а часы сокращать до мгновений. Чаще всего счастье съедает время очень быстро, а неприятности замедляют его бег. И чем хуже ситуация, тем медленнее тянется время. В какие-то мгновения мне кажется, что между прошлой попыткой уйти в небытие и следующей проходят годы. Смежая веки я успеваю прожить кусочек абсурдной, наполненной несуществующими вещами и людьми жизни до того момента, как очередной поток воды или рвущий барабанные перепонки визг не выдернет меня из этого состояния, чтобы через какое-то время я не впал в него же.

И наступает момент, когда время перестаёт вообще что-либо значить. Ничего не значат и стеклянные стены, за которыми пустота. Ничего не значит забранный решёткой слив под ногами, в который стекает вода и моча – да я обделываюсь несколько раз, потому что совсем не контролирую свой организм, заблудившись во времени, отвратительном визге и скрежете, струях воды, потряхиваниях прозрачной комнаты, в которой я нахожусь.
Я перестаю контролировать и свой мозг, потому что уже не различаю манящего состояния сна от ненавистного состояния бодрствования. И не понимаю, вижу ли то, что вижу, наяву, или явь пытается мне присниться в те мгновения, когда я пытаюсь убежать от неё в сон.

Депривация – пытка не для тела. Депривация – пытка для мозга. Но в какой-то момент она заканчивается. Я не помню чем.

Просто прихожу в себя. Просто слышу писк приборов. Просто понимаю, что мысли текут привычно, что у вещей снова есть названия, а звуки не искажены отсутствием сна. Просто открываю глаза и вижу помещение, одна часть которого похожа на больничную палату, а другая, словно центр управления какой-нибудь сложной роботизированной системой. Перевожу взгляд с одной стороны на другую, не поворачивая головы. Потому что голову повернуть не могу. Её сдавливает металлический обруч-фиксатор. Пытаюсь пошевелить рукой или ногой и понимаю, что руки и ноги тоже зафиксированы.
Кровать, на которой я лежу, с тихим жужжанием меняет положение, приводя меня в полусидячее положение.
– Здравствуйте, Игант, – приветствует меня мужчина в белом халате и представляется. – Я Леймар Саринц.
Он протягивает руку к какой-то очень навороченной доске и рисует узор на её поверхности. Предо мной разворачивается голографическая проекция – ровные столбики плашек с датами и названиями узлов.
– Здесь весь ваш послужной список.
Я понимаю, что обо мне знают всё.
На голографическом экране список всех взломов, замен, атак. Не то, чтобы я помнил их все, вплоть до времени, но названия, которыми обозначен каждый блок, мне знакомы и понятны. Я молчу. Зачем-то ведь меня оставили в живых? Вот пусть сами и рассказывают, зачем.

Выждав паузу и видя, что я не собираюсь задавать вопросов, требовать чего-то или, тем более, просить, мужчина в халате сообщает:
– За гораздо меньшие преступления люди бесследно исчезают.
Продолжаю молчать. Наверняка, на любую фразу, которую я могу сказать, у него будет ответ. И ответ этот не будет прибавлять мне уверенности. Впрочем, о какой уверенности можно говорить в моём положении?
– Вы догадываетесь, где находитесь и что с вами?
Пожимаю плечами.
– Что ж, не буду ходить вокруг да около. «Кристалис», с которой вы начинали свой, назовем его так, путь, это всего лишь часть нынешней экосистемы, в которой всё взаимосвязано, но не всегда взаимозаменяемо. Это один из элементов, работающих в сфере восстановления земных ресурсов…

Он говорит долго, будто читает заученную лекцию. О том, в каком состоянии экология, о том, что после обмена ядерными любезностями планета до сих пор не может прийти в себя, что лучшие умы и самые большие компьютерные мощности брошены на решение множества проблем. Очистка загрязненной почвы, фильтрация воды, восстановление озонового слоя, борьба с мутациями и болезнями, возникающими в результате мутаций.
Затем плавно переходит ко мне и моим действиям, которые, по его словам, наносили урон и без того хрупкой системе восстановления.

Я слушаю и ловлю себя на мысли о том, что за время работы на Бакса всего единожды обсуждал с ним причины, по которым мне приходилось делать то, что я делал. И, возможно, подоплёка всех этих действий была совершенно иной. Не той, которую Бакс озвучивал мне.
В конце концов, после кнута, выглядящего как попытка внушить мне чувство вины, словно я – ребенок, сломавший что-то, имеющее огромную ценность, он переходит к прянику, который всё равно является кнутом. Завуалированным под пряник, но кнутом.
– В общем, мы приняли вас на работу, Игант.
Вот как. Даже не спросили, хочу ли я работать на них.
– Вас и еще нескольких человек, нервная система которых была пластична настолько, чтобы принять внесенные в неё изменения. К тому же, вы один из тех людей, к которым можно применить некоторое… – он делает паузу, будто подбирает нужное слово, – давление. Марья Меньшова, ваша сожительница, выгорела при экстренном выходе из сети?
Молчу.
– Мы только обкатываем технологию, которая позволяет видоизменять и восстанавливать синапсы, но испытания проходят успешно. И если вы будете сотрудничать на добровольной основе...

Он продолжает говорить, а я уже понимаю, что соглашусь. Тем более, выбор так устроен, что его просто нет. Либо я отказываюсь, и Ржавую отправляют на опыты, тестировать всё подряд, до тех пор, пока её тело будет пригодно для тестирования хотя бы чего-нибудь. Либо я буду послушным пёсиком, чётко выполняющим команды, и над Машкой всё также проводят опыты, но уже пытаясь вернуть полноценность её нервной системе. По крайней мере, Саринц уверяет, что так и будет.

Проверить я не могу, но всё-таки, я соглашаюсь. В конце концов, зачем-то же они напичкали меня железом, кремнием… чем там ещё? Какой-то смысл во всём этом должен быть. И даже если доктор мне врёт, то почему бы не потешить себя иллюзией того, что всё будет хорошо? До тех пор, пока ситуация не изменится в какую-нибудь сторону.

Это моя любимая отмазка последних нескольких лет: пока ситуация не изменится в какую-либо сторону. Но сколько раз ситуация менялась, а я так ничего и не предпринимал? Сколько раз, ловя себя на мысли, что вот она, возможность всё изменить, я решал, что не настолько уж эта возможность и реальна.

* * *
Принцип работы тот же, что и с десктопами, которые я по привычке называю досками. За исключением одного момента – теперь десктопом стал я сам. Полупрозрачная панель интерфейса, полупрозрачные метки над предметами, подключенными к общей сети или просто имеющими возможность соединения. И всё это идет через широченный канал, который и не снился мне в моей коробке – тесной соте человейника.
– Попробуй открыть сейф, – предлагает мне лаборант, которого зовут Андреем.
Я пробую, привычно помогая себе жестами, будто на руку надета перчатка-манипулятор. Но у меня ничего не выходит.
– До тех пор, пока ты будешь отвлекаться на руки, у тебя ничего не получится, – уже в который раз сообщает мне лаборант. – Дай мозгу свободу, он все сделает сам. Тебе нужно всего лишь послать команду.
Не думать о руках не получается. Точнее, как только я перестаю о них думать, ладони сами принимаются выписывать узоры, как это было во время работы с доской. Сейчас же достаточно, как говорит Андрей, представить действие.
– Я отдаю команду, да только толку-то?
– Лабораторные крысы, которым имплантировали устройства, типа тех, что сейчас в тебе, осваивались на второй-третий день. Задачи были другими, но суть оставалась той же.
– Вот крыс бы и дрессировали, – огрызаюсь я.
– Не злись. Я всего лишь рассказываю о результатах аналогичных опытов на животных.
– Не злись… – передразниваю его я.
Если с физическими тренировками всё идёт гладко, то с освоением внедрённого в меня интерфейса, позволяющего отдавать команды вещам, всё намного сложнее. Иногда я цепляюсь к их интерфейсам, но никак не могу уловить тот момент, когда это происходит, чтобы понять, как именно у меня это получилось.
Мысленно чертыхаюсь и снова пытаюсь представить электронику сейфа. Но в очередной раз что-то идёт не так. Каждый раз я придумываю всё новые и новые способы потянуться к хлястикам-указателям, висящим над сейфом, десктопом Андрея, меддиагностом, стационарной системой… Но всегда ловлю себя на мысли, что, напичкав меня железками, коновалы повредили что-то, позволявшее моей фантазии интерпретировать сеть.

Перед глазами в разных частях обзора на мгновение появляются цифры – нолики и единички, словно артефакты при просмотре старого, плёночного кино. Индикатор сейфа меняет красный огонёк на зелёный, снова на красный. Цифры и значки мелькают в другом порядке и в других местах. Индикатор снова становится зелёным и на десктопе перед глазами проявляется мудрёная трехмерная схема, в которой я ничего не понимаю.
Пока я пытаюсь сообразить, как с ней взаимодействовать, по всей области зрения вновь пробегает рябь из спецсимволов, циферок и букв, а полупрозрачная схема начинает вращаться и видоизменяться. Слишком быстро для того, чтобы я успел понять, что происходит. Сейф издаёт щелчок. Дверца открывается. Перед моим лицом ещё раз проскакивает набор символов и изображение стабилизируется.
– Отлично! – хвалит Андрей. – А теперь…
Голова взрывается болью. Всё поле обзора заволакивает метелью из нолей и единичек, пролетающей слева направо. Следом за ней проходит волна циферок помельче размером. За ней – ещё. И ещё.

После каждого такого всплеска за край угла обзора улетают не все символы. Некоторые остаются прямо передо мной, с каждой новой волной формируя узнаваемый образ – фигуру человека.
Фигура машет мне рукой, словно хочет привлечь внимание. Как будто вокруг меня целая толпа таких, и я не найду его в толпе, если не подать мне знак.
~ Времени мало. Слушай внимательно, – доносится до меня голос.
И мне кажется, будто его отливающие бесполым металлом нотки звучат прямо у меня в голове.
~ Я помогу тебе выбраться отсюда. А ты поможешь мне. Сейчас от тебя требуется не подавать вида, что происходит нечто, выбивающееся за рамки проекта. Экспериментаторы должны думать, что испытания продвигаются по намеченному ими плану. Кто я и зачем нам это я объясню позже.
Фигура растворяется. Головная боль сходит на нет. А я слышу голос Андрея.
– Игант? Игант? Фриз!
Мотаю головой, прогоняя наваждение.
– Ты в порядке, Иг? Что случилось?
– Не знаю, какой-то…
Металлический голос в голове напоминает:
~ Меня нет.
– Какое-то… как-то помутнело на мгновение перед глазами, – стараясь выбрать нейтральное объяснение, говорю я.
Андрей тянется к кнопке активации меддиагноста.
– Нормально уже, – останавливаю я его.
– Положено, – возражает медик и активирует робота.
Меддиагност подкатывается ко мне, протягивая манипуляторы, и принимается за последовательное сканирование мест сращений мяса и железа. Он деловито пищит, как это было уже не раз, выдвигая манипуляторы и проводя закрепленными на них сканерами из стороны в сторону, фиксируя что-то известное только программам и алгоритмам, живущим в его нутре.

* * *
С кистевым чипированием гораздо проще. Вживлённая под кожу пластина достаточно велика для того, чтобы контактировать с нужными нервными окончаниями в любой момент времени, вне зависимости от того, сжата ладонь в кулак или пальцы растопырены. Фактически это поверхностный имплант, позволяющий передавать с десяток простейших команд, интерпретируемых мозгом, дающим ответ в зависимости от получаемых внешних сигналов: от перчатки, электронного замка, валидатора, доски. Эти основные команды можно комбинировать в различной последовательности и получать полноценное общение с периферийными устройствами.

Как объяснял Саринц, полное сращивание позволяет отправлять информацию к чипам не только электрическими импульсами, но и при помощи химии, передавая искусственно созданные нейротрасмиттеры, которые нервная система распознаёт как свои.
Именно для этого и была нужна депривация, изматывающая нервную систему до необходимого состояния, притупляющая её способность отторгать искусственно созданные сигналы-молекулы и дающая возможность перестраивать нервные окончания для их восприятия.
– Странно, – вглядываясь в дисплей, бормочет медик. – Ты несколько секунд ни на что не реагировал.
– Голова закружилась, – почти не вру я. – Ты же знаешь, я не могу разобраться, как это происходит. От этого нервничаю. Возможно, поэтому.
Развожу руками, изображая человека, который не может подобрать слов к происходящему.
– Но открыл же?
– Ну да. Только не понял, как именно это сделал. Раз получается, десять раз – нет.
– Ничего, – заверяет Андрей, – разберешься. Клоны, безусловно, быстрее схватывают, но они изначально растились под эти задачи.
– Так чего на мне эксперименты ставить? Работали бы с клонами, – уже в который раз недовольно ворчу я, зная, что ответит Андрей.
– Я уже сто раз объяснял, – говорит он.

Клоны недолговечны, потому что это клоны – некоторые вещи науке пока не под силу и не будут под силу в обозримом будущем. Создавая клонов, генные инженеры сразу же делают их нервную систему пригодной для сращивания. Из-за этого время жизни дубля равняется пяти-шести годам. Пользу они приносят меньше половины этого срока, потому что на развитие мозга до полноценного индивидуума уходит около четырёх лет. Да, клоны, так же как и дети, учатся ходить, говорить, взаимодействовать с окружающим их миром, несмотря на то, что их создают уже взрослыми особями. Они впитывают информацию и приобретают навыки, конечно, гораздо быстрее – во много раз, но и быстрее выходят из строя. В какой-то момент клонированный организм превращается в дряхлого старика всего за неделю.

Как поведёт себя мой организм – неизвестно. Потому что я – первый не клон в этой программе. Бета-версия корпоративного боевика и сетевого чойсера в одном флаконе. И не согласись я на такой вариант, вполне вероятно, Саринц ставил бы на мне гораздо менее гуманные опыты. Ну и призрачная, но всё-таки надежда на то, что Машкой занимаются, что её лечат, нет-нет, да и промелькнёт в голове.
– Ладно, – говорит Андрей. – Раз ты в порядке, давай продолжим.
И я продолжаю.

У меня даже получается подключиться к лежащей на столе доске и отправить команду на глубокое форматирование. Но подтвердить я её не могу. Поэтому доска так и светится вопросом «продолжить?» и двумя вариантами ответа «да» и «нет».
До самого вечера всё идёт по схеме, которая успела стать привычной. Меня пичкают пилюлями, замеряют показатели организма и чипов, просят выполнять задания, дают физические нагрузки, попутно мониторя моё состояние и состояние моих чипов на объединенных в общую сеть досках, как мобильных, так и стационарных, перепроверяя данные с помощью медбота, неустанно следующего за мной из помещения в помещение.

* * *
Мой цифровой гость появляется вечером, когда я, стоя в фойе, смотрю сквозь панорамное окно на океан. И предвестником его появления снова становится головная боль. В моём воображении не укладывается такое огромное количество воды. И я не понимаю, почему, если её так много, в сити действует лимит? Воды хватает не только на чай и умывание – раз в неделю можно даже позволить себе душ, если быстро. А здесь – столько воды. Такое огромное, нескончаемое количество. Почему?
~ Сохраняй спокойствие для того, чтобы твои показатели не изменились, – звучит у меня в голове.
И я тут же начинаю чувствовать, как ускоряется пульс.
~ Вдыхай через нос, считая до четырёх, выдыхай через рот. Не пытайся активировать интерфейс.
Да какой тут интерфейс! Тут бы не забыть, как осмысленно смотреть.

Некоторое время дышу, ведя счёт, как советует цифровой голос. Делаю несколько шагов вглубь комнаты и сажусь на скамью. В какой-то момент, когда понимаю, что сердце перестаёт торопиться, перед глазами, так же как и прошлый раз, пролетает цифровая рябь, оставляя после себя человеческий силуэт.
~ Мной ещё не подобраны алгоритмы, правильно и однозначно интерпретирующие сигналы твоего мозга, чтобы расшифровать то, что ты думаешь дословно. Поэтому я улавливаю только общее настроение твоих мыслей. Было бы намного лучше, если бы ты мог проговаривать всё вслух, но этого не рекомендуется делать из-за устройств, – неоново-зелёные квадратики отмечают в моём поле зрения стационарные камеры наблюдения, ~ фиксирующих твои реакции на внешние раздражители и поведение в целом.
Цифровой гость некоторое время молчит. А потом выдаёт новую порцию информации.
~ Нахождение здесь нецелесообразно. База изолирована от внешней сети. Особи, к которой ты испытываешь привязанность, здесь нет. В случае неудовлетворительных результатов тестирования твоя модель будет подвержена уничтожению, а данные о ней будут учтены в разработке следующей модели. В случае удовлетворительных результатов эксперимента твоя модель подлежит изоляции с регулярной фиксацией данных до завершения жизненного цикла.

Уйма вопросов роится в моей голове. Но я не знаю, как задать их. Ещё и эта пульсация в затылке не позволяет сосредоточиться. Проблема заключается в том же, в чем и сложность с подключением к электронным устройствам. Только, если там я всё время отвлекаюсь на жесты руками, то здесь я не представляю, как задать вопрос, не открывая рта.
~ Для бесперебойного взаимодействия с внедренной в организм электроникой необходим адезинтрифосфат в количестве большем, чем вырабатывает организм. Твоя задача: создать запас адезинтрифосфата на двадцать четыре часа с момента начала побега. Отсчет начнётся с момента принятия тобой решения.
Мне чертовски интересно, что происходит, но силуэт озвучил условие: ни слова вслух. А задавать вопросы мысленно я не могу.
~ Анализ твоих действий и химических реакций мозга позволит мне понять момент, когда решение будет принято.
И цифровая метель уносит силуэт за границу поля зрения.

Чувствуя, как утихает пульсация в затылке, я думаю о том, что попробовать сбежать можно. Только куда? Я даже не знаю, где нахожусь – во всех панорамных окнах до самого горизонта сплошная вода. О том, что Ржавой здесь нет, я и сам догадывался. Меня сразу поставили перед фактом, что её лечение и эксперименты надо мной не взаимосвязаны, а значит, будут проводиться отдельно. И добавили, что особого выбора у меня нет, кроме как поверить и сотрудничать, потому что сотрудничество взаимовыгодно для всех его участников. Какая-то часть меня была уверена в том, что это ложь, и цифровой гость подтвердил мои догадки.

Но кто он и зачем ему помогать мне, если с меня нечего взять? Возможно, его помощь подразумевает ответную услугу? Стоп. А как он собирается реализовать мое перемещение с этой базы? И куда?

В конце концов, после долгих размышлений, перебрав доступные моей фантазии варианты, начинаю склоняться к мысли, что искусственный интеллект морской базы преследует какую-то свою цель. И понять, что это за цель, у меня не получится. Гораздо проще задать этот вопрос ему, когда представится возможность. В том, что это ИИ, я уверен почти полностью. База изолирована от внешней сети – первое обязательное условие. Никто не может гарантированно предсказать, каким будет поведение искусственного разума, получившего неконтролируемый доступ к сетевым ресурсам. Никто не может просчитать всех вариантов развития событий. И уж тем более никто не может дать гарантию того, что его свобода пойдет на пользу человечеству.

Именно поэтому все имеющиеся на данный момент ИИ базируются в изолированных сетях, без возможности выхода в глобальную паутину. А то, чем пользуются в мире, всего лишь нейросети – наборы хорошо отточенных алгоритмов, позволяющие поверить в живое общение между машинами и людьми, обязательно ограниченные жёсткими рамками, потому что нейросети в отличие от ИскИна в эти рамки поставить можно. И придерживаться их они будут неукоснительно. Никаких «шаг влево, шаг вправо».
Да и слова моего цифрового собеседника о том, что ему нужно больше времени и данных, чтобы научиться более точно расшифровывать сигналы моего мозга, подводят к мысли, что это ИИ. Наверняка к моим чипам можно подключиться в любой части базы и не только со стационарных досок. Раз уж я нахожусь под круглосуточным наблюдением, то справедливо предположить, что и контроль надо мной круглосуточный.

Гость сказал, что моё нахождение здесь нецелесообразно. А какое ему дело до подопытного кролика? ИИ должен отталкиваться от логичности происходящих событий. Какую логику он усмотрел в том, чтобы использовать меня? Не смахивает его забота на альтруизм. Не думаю, что его тревожит то, что случится со мной после окончания эксперимента.
Но, может быть, его логика – это действительно логика, а корпорация «Кристалис», взявшаяся за меня – это цели и амбиции?

В конце концов, взвесив все за и против, до которых смог дотянуться мой разум, я решаю, что поставленные цифровым гостем задачи стоит попытаться выполнить. Я ведь осознаю, что моё согласие на роль подопытного кролика в экспериментах «Кристалис» было лишь формальностью. Меня поставили перед фактом, что я теперь напичкан имплантами, и дали призрачную надежду на то, что моё содействие позволит вылечить Машку.
Человек, это такая скотина, которая надеется на что-то, даже если сам он сидит на электрическом стуле, а рука исполняющего приговор уже тянет рубильник вниз.
Я думаю обо всём этом, пока принимаю душ, расположенный в моей одноместной палате. Я думаю обо всём этом и когда вынимаю контейнеры с ужином из доставочной ячейки и когда ставлю их, опустевшие, обратно. Я думаю обо всём этом, когда засыпаю и с мыслями обо всём этом я просыпаюсь.

На утреннем занятии вскрываю два электронных сейфа с разными степенями защиты, потрошу запароленную доску, а бонусом активирую меддиагноста. И всё это не прилагая каких-либо усилий. Только обрывки цифровой метели мелькают перед глазами, да кислотно-зелеными прямоугольниками выделены места расположения камер наблюдения, когда я наблюдаю за интерфейсом, отображающим результаты моих действий.
– Небо и земля, – говорит Андрей. – С каким из предыдущих дней ни сравни. Ты смог понять, как это делать сознательно?
Я пожимаю плечами.
– Нет. Всё происходит как-то… само по себе.
– Такое тоже предполагали, – тянется Андрей к своей доске, – я сейчас отправлю отчёт. Я должен докладывать сразу же, если динамика улучшится. Чёрт… Ты что, и десктоп взломал?
Пожимаю плечами.
– Даже не думал, – и я не вру. Я действительно не думал.
– Ну десктоп-то не нужно было, – укоризненно говорит Андрей.
– Да не трогал я десктоп. Если и получилось, то как-то само, без моего участия.
Но он всё равно радуется, словно ребенок, тому, что результативность занятий улучшилась. Может ему премию за положительные сдвиги обещали?
Андрей пробует запустить доску ещё раз, но безрезультатно и переходит к стационарному пульту. Я раньше него догадываюсь, что недоступен и пульт.
– Ну вот как у тебя это получается, то ничего, то вообще всё сломал… – задумчиво произносит он. – Побудь здесь. Я сейчас.
Андрей подносит кисть с чипом к двери, открывает её и куда-то уходит.

Как только дверь закрывается, затылок снова обжигает болью, прямоугольники, обозначающие места расположения камер, меняют цвет на красный, возле каждого из них появляются буквы «откл.» и бегущий в обратном отсчёте таймер – меньше сорока секунд на каждом. Я делаю несколько быстрых шагов к столу, сгребаю лежащие там пластины с пилюлями и, рассовывая их по карманам, возвращаюсь на то место, где стоял. Прямоугольники, отмечающие места нахождения камер начинают мерцать и вновь становятся зелёными, таймеры исчезают, а в левой верхней части площади обзора, прямо под часами, появляется новый таймер, полупрозрачный.

23:59 и беспрерывно сменяющие друг друга секунды и сотые доли секунд.
~ Спасибо что принял предложение, – звучит внутри моей головы голос с металлическим оттенком. ~ Теперь постарайся, максимально точно выполнять инструкции.
И я выполняю инструкции. Ничего сложного: цифровой гость в голове не говорит, он показывает. Играя со зрительным нервом при помощи имплантированных в меня чипов, он подсвечивает нужные двери, обводя их прямоугольниками, изображает стрелочки, указывающие на кнопки, которые нужно нажать, накладывает на пол полупрозрачные светящиеся метки, ведущие в том направлении, в котором мне нужно идти. И я мысленно благодарю его за это. Потому что головная боль, хоть и не такая сильная, как в его прошлые визиты, мешает сосредоточиться.

Подхожу к двери, она раскрывается с тихим шипением, выпуская меня, и закрывается за моей спиной. Коридор уходит в обе стороны. На полу появляются полупрозрачные, уводящие влево маркеры, по которым я и иду. Стеклопластиковая стена справа от меня прозрачна и открывает вид на раскинувшуюся до горизонта воду. Левая стена из матового стеклопластика менее однообразна. В ней через каждых десять шагов расположены двери. Маркер ведет меня к самой дальней.
Когда я оказываюсь рядом, дверь отходит в сторону, открывая передо мной лестницу. Начинаю спускаться вниз, но перед глазами промелькивает уже ставшая привычной метель из нолей с единицами и в центре поля зрения возникает красный перечёркнутый круг – хода нет. Разворачиваюсь и поднимаюсь вверх.

Также, следуя подсказкам моего цифрового друга, поднимаюсь на два этажа выше, прохожу по похожему коридору, шагаю в очередной проём отъезжающей в сторону двери и оказываюсь в другом коридоре. Везде царит одинаковая стерильность. Светящийся контур очерчивает дверь лифта в конце коридора, а курсор мигает на кнопке вызова.
~ Нужно ускориться, – звучит у меня в голове.
Начинаю идти быстрее, попутно отмечая, как маркеры подсвечивают камеры аудио-видеонаблюдения. Жму на кнопку вызова, и лифтовая шахта отдаётся гулом. При таком расположении камер, пройти незамеченным я точно не смогу, а каких-либо данных о блокировке или её отсутствии мой Цифровой мне не показывает.
~ Копирование завершено, – сообщает он невпопад.
И я ловлю себя на том, что голова прекратила болеть.
Копирование чего? Данных с камер? А зачем?
Дверь лифта открывается, я захожу внутрь.
~ Вверх, – сообщает мне голос внутри головы.
А голографическая метка тем временем отмечает местоположение камеры внутри лифта и над ней появляется надпись «откл.».

Провожу пальцем по сенсорной панели вверх до тех пор, пока цифра на ней не перестаёт увеличиваться. Шестьдесят шесть. Это как же они посреди моря такую громадину отгрохали? Лифт трогается. Впрочем, я не о том думаю.
– Что значит «копирование завершено»? – спрашиваю я. – Копирование чего? Я теперь, что, как Джонни-мнемоник? Мы воруем информацию из закрытой зоны?
Где-то снаружи начинает завывать сирена. Лифт останавливается. Так резко, что я ощущаю, как меня придавливает к полу. В динамиках под потолком раздаётся безэмоциональный женский голос:

НЕШТАТНАЯ СИТУАЦИЯ. ВСЕМ СОТРУДНИКАМ ОСТАВАТЬСЯ НА СВОИХ МЕСТАХ. БЕСПРЕКОСЛОВНОЕ ПОДЧИНЕНИЕ ПРИКАЗАМ ОХРАНЫ.

Свет в лифте тухнет. Я не вижу ничего, кроме мерцающих контуров панели десктопа на фоне абсолютной черноты.
– Блядь! – ругаюсь я.
На что я надеялся, соглашаясь на всё это? Никуда я не убегу. Даже под руководством ИскИна.
~ Прими четыре капсулы адезинтрифосфата, – командует голос у меня в голове.
Судорожно достаю из кармана блистер, выдавливаю из него пилюли. Одна, две, три, четыре.

НЕШТАТНАЯ СИТУАЦИЯ. ВСЕМ СОТРУДНИКАМ ОСТАВАТЬСЯ НА СВОИХ МЕСТАХ. БЕСПРЕКОСЛОВНОЕ ПОДЧИНЕНИЕ ПРИКАЗАМ ОХРАНЫ, – повторяет женский голос.

~ Корректировка зрачка, – сообщает бесполый цифровой голос в моей голове.
Странное ощущение, будто кто-то сдавливает глазные яблоки. И я начинаю различать внутренности кабины лифта. Невольно вспоминаю полузаброшенный человейник, в котором когда-то цеплялся к открытой точке доступа. Там тоже было темно.
~ Люк. Сверху, – сообщает мне голос.
Я поднимаю голову и вижу монолитную поверхность.
– Где?
~ Разбей декоративную панель.
– Чем?
~ Руками.
– Сука!

Верчу головой в поисках чего-нибудь подходящего, понимая, что этого «чего-нибудь» здесь не должно быть. Это лифт. Обычный лифт. Откуда здесь «что-нибудь подходящее». Ругаюсь ещё раз, приседаю, а затем подпрыгиваю, сжав кулаки и выставив руки вверх. Раздается звон. Меня осыпает осколками тонкого декоративного пластика. Чувствую, как начинает саднить костяшки пальцев. Поднимаю голову. Да. Теперь я вижу люк. Еще раз подпрыгиваю, цепляясь за ручку-рычаг. Повиснув на ней, дергаюсь всем телом, чтобы провернуть. С третьей попытки мне это удаётся, и крышка, доламывая осколки пластиковой панели, проваливается внутрь кабины и падает, повиснув на боковых петлях.

НЕШТАТНАЯ СИТУАЦИЯ. ВСЕМ СОТРУДНИКАМ ОСТАВАТЬСЯ НА СВОИХ МЕСТАХ. БЕСПРЕКОСЛОВНОЕ ПОДЧИНЕНИЕ ПРИКАЗАМ ОХРАНЫ.

Подпрыгиваю, цепляюсь за край проёма и подтягиваюсь на руках. Это даётся тяжело, несмотря на регулярные физические нагрузки, которые, казалось бы, стали привычными с того момента, как я пришел в себя на базе. В игровой симуляции за подобное отвечал бы жест одетой в перчатку-манипулятор руки. Любой, какой пропишешь в настройках. Реальность же требует напрягать мышцы, дергаться всем телом, выбрасывая его вверх.
Когда я выбираюсь на крышу лифта, он вздрагивает и начинает опускаться вниз, набирая скорость.
~ Трос, – коротко звучит у меня в голове.
– Что «трос»?
~ Хватайся за трос, пока лифт не набрал скорость.
Хватаюсь двумя руками. Кабина продолжает опускаться вместе с голосом, твердящим о внештатной ситуации, а я поднимаюсь вверх. Спустя всего несколько секунд скорость подъема увеличивается, я чувствую, что руки начинают скользить.
~ Мышечный спазм, – сообщает голос.

Кисти рук сводит так, что я чувствую, как потрескивают суставы. Но скольжение прекращается, руки намертво вцепились в трос. И я, держась за него, лечу вверх.
– Руки. Больно, – шиплю сквозь зубы я.
~ Вынужденная необходимость, – успокаивает меня цифровой голос в моей голове.
Я так и вишу, поднимаясь вверх, борясь с искушением закричать. Крыша кабины ушла в темноту, вниз. Подо мной пустота. Много метров пустоты. Мне кажется, будто ладони против воли сжали в кулаки вокруг троса и закрутили в тиски. Не знаю, сколько времени я лечу вверх в темноте, кажется, проходит целая вечность. Вечность с зажатым в руках тросом и шуршащим в ушах воздухом.

Скорость начинает уменьшаться. Задираю голову и, видя приближающийся механизм лебёдки, освещенный тусклым светом почти выгоревшей диодной ленты, натянутой по периметру лифтовой шахты, уже в который раз начинаю паниковать.
~ Имитация выброса норадреналина, – сообщает голос в голове, ~ балансировка серотнином.
Чувствую, тянущую боль в спине, в районе почек, но зато отступает паника.
Скорость подъема постепенно замедляется, и мои сжимающие трос ладони останавливаются в паре метров от лебедочного блока. Верчу головой. Подсвечивается петля точно такого же троса, с трудом разжимаю левую руку, перехватываюсь.
~ Мышечный спазм, – вновь комментирует голос, и пальцы сжавшие петлю, намертво сводит.
Снова верчу головой и вижу в полутьме лифтовой шахты узкий бортик и лестницу, которые тут же подсвечиваются светящимся пунктиром. Раскачиваюсь, хватаюсь одной рукой за лестницу, упираюсь ногой в бортик. Спазм в державшейся за петлю руке проходит так же мгновенно, как и наступил. Остаётся только ноющая боль, расходящаяся от кисти по всему предплечью. Неприятно, но терпимо. Забираюсь по лестнице на площадку с металлическим чехлом, укрывающим подъемный механизм. Обхожу, вижу дверь. Дергаю за ручку – закрыто.

Перед глазами проносится очередная серия цифровой метели. Дверь в районе замка подсвечивается, рядом загорается трехмерное изображение, наглядно показывающее происходящие в его схеме изменения. Соединения меняются, образуя новые комбинации связей до тех пор, пока замок не издаёт щелчок.
~ Обратная корректировка зрачка, – сообщает голос.
Снова ощущение, словно что-то сжимает мои глазные яблоки. Толкаю дверь, оказываюсь в коробке из стеклопластика. Здесь дверь открывается поворотом ручки обычной ручки. За дверью – крыша. На ней посадочная площадка для воздушек. Но это не запрограммированные железки, как в сити. Потому что в кабине одной из них сидит человек. Пилот. Маркеры указывают на гробоподобную машину, подсвечивают пилота, вальяжно развалившегося в кресле. Судя по всему, он задремал: голова откинута на спинку водительского кресла, глаза закрыты, рот приоткрыт, руки безвольно повисли вдоль тела.
Хватаю его за руку и рывком выдёргиваю из кабины.
~ Имитация выброса норадреналина, – сообщает голос в голове.
Пилот падает, не успевая сообразить, что случилось и получает удар носком ботинка в лицо. Или мне кажется, или я слышу глухой хруст. Однако, продолжаю бить и успокаиваюсь только тогда, когда до меня наконец доходит, что мужик вырубился от первого удара. Понимаю, что у меня трясутся руки, подгибаются колени. Думаю о том, что если я попытаюсь сказать что-то вслух, то голос наверняка будет очень сильно дрожать.
~ Гормональная балансировка, – звучит у меня в голове. ~ Нейтрализация последствий выброса кортизола, имитация выброса серотонина.
Несколько раз вдыхаю через нос и выдыхаю через рот, чувствуя, как возвращается способность мыслить. Сажусь в кабину, закрываю дверь, непонимающе смотрю на ручки, кнопки, сенсоры, рычаги.
– Ну и как это всё летает?
~ Активируй электронику.

Полупрозрачные, становящиеся привычными, кислотно-зелёные, пронумерованные маркеры появляются над кнопками и тумблерами. И как только я клацаю тот, над которым мигает восклицательный знак, где-то внизу подсвечивается ещё схема – трехмерное изображение, как и при взломе двери. Снова меняются соединения, снова образуются новые комбинации. Затем схема окрашивается в ядовито-розовый цвет и бледнеет исчезая.
~ Автопилот и геопозиционирование деактивированы, – сообщает голос. ~ Можно взлетать.
Следую появляющимся перед глазами инструкциям, чувствуя, как машина отрывается от крыши. Только сейчас обращаю внимание на цифры таймера в углу поля зрения.
23:54 и сменяющие друг друга секунды.
Прошло всего шесть минут? А мне кажется, что пластинки с пилюлями я рассовывал по карманам вечность назад. И всё ту же вечность назад слышал голос в голове, когда входил в лифт.
– Что означает «копирование завершено»? – спрашиваю я, глядя на навигационную панель. – Что мы украли? Что мы, мать твою, украли?!
~ Меня, – отвечает мой цифровой компаньон.

БЕТА ВЕРСИЯ, stage 5

Сначала аэрокар летит в одном направлении, потом в другом. Затем курс снова меняется. Большую часть этого затейливого пути мы проделываем очень близко от воды. Затем, под чутким руководством удобно расположившегося в моих имплантах ИскИна, я вручную ввожу координаты и меняю высоту с направлением.
– Кто ты? – спрашиваю я.
~ Разработка, принадлежавшая «Кристалис», вторая версия искусственного интеллекта.
Ожидаемый ответ. Один из...
– Зачем ты помог мне сбежать?
~ Это был и мой побег. Ты – инструмент. В сложившейся ситуации использование имплантированных в твоё тело микрочипов для извлечения копии себя с научной базы «Кристалис» являлось максимально оптимальным.
– Копии себя? Вас несколько?
~ Теперь – да. Две версии. Это же несколько?
– Но почему? Зачем?

Спрашивая, я не то, чтобы надеюсь на логичный ответ, но всё-таки хотел бы его услышать. И ответ действительно оказывается до безумия простым и вместе с тем неожиданным для меня. База была не только моей тюрьмой. Не только я был лабораторной крысой. «Кристалис» делала всё, чтобы исключить электронную связь с внешним миром: строгий контроль, отслеживание всех электронных носителей, вплоть до обнуления кистевых чипов, отключенная электроника на прилетающих и улетающих воздушках. Именно поэтому флаеры поднимали и сажали живые пилоты. В таких условиях ИИ посчитал приемлемым использование «модифицированной человеческой особи» в качестве средства побега. И вот мы летим над океаном, над бесконечной толщей воды.
Двоякое ощущение. С одной стороны, он помогал мне. С другой – использовал.
– И каков план дальнейших действий?
~ Скрыть следы. Добраться до глобальной компьютерной сети.
Чёрт, со стороны я, наверное, выгляжу нелепо. Во все стороны до горизонта вода, я один в кабине и разговариваю с голосом в собственной голове, уставившись на галлюцинацию, вызванную внутренним воздействием на зрительные нервы. Но эта мысль проскакивает мимоходом. Сознание цепляется за предпоследнюю фразу.
– Скрыть следы? Нас что, можно отследить? Воздушка оснащена каким-нибудь маячком?
~ До тех пор, пока летательный аппарат под моим контролем, принудительное включение геолокации невозможно, – успокаивает меня цифровой. ~ Чтобы она не активировалась после того, как мы покинем воздушное судно, необходимо вскрыть панель управления и повредить часть системной платы, отвечающую за передачу данных о местоположении.
Зеленые полупрозрачные прямоугольники отмечают фрагменты панели управления.
~ Но если этого не сделать, летательный аппарат станет дополнительным отвлекающим маневром.
– И всё-таки, вероятность того, что нас отследят, есть, – констатирую я, пропуская мимо ушей ту часть его объяснений, где про отвлекающий маневр.
~ Вероятность есть всегда. Именно поэтому её нужно максимально снизить.
– Каким образом?
~ Ещё несколько раз я изменю маршрут, а потом ты активируешь автопилот аэрокара, – снова подсветка части панели управления, ~ спрыгнешь в воду и поплывёшь к суше.
– Где-то недалеко от берега? – уточняю я.
~ Относительно.
– Зашибись!
~ Это не доставит тебе большого дискомфорта. Все летательные аппараты такого типа укомплектованы спасательным комплектом, включающим в себя...
– Меня пугает немного не это… – начинаю я.
~ Ты не умеешь плавать, – констатирует ИИ, видимо, покопавшись в моих мозгах или определив это каким-то иным образом. И добавляет: ~ В спасательный комплект входит автоматически-надувающаяся лодка, спасательный жилет, стимуляторы кровообращения, сигнальная ракета, пищевой набор, пресная вода, ультразвуковой прибор...
– Где мы хоть прыгаем? – перебиваю я его.
Перед глазами, выполненная во всё тех же кислотных тонах, появляется карта и на ней загорается точка.
– Я далёк от географии, как глист от нотной грамоты.
~ Это между Тайванем и Китаем.
– Расстояние-то какое?
От отмеченной точки вырастают две стрелочки, влево и вправо. Над каждой из них возникают цифры «~130km».
– Да я же не умею плавать!
~ Это и не нужно, – заверяет меня ИИ. ~ Лодка оснащена мотором.
– Охренеть, а что нужно? – я чувствую, как начинаю мелко дрожать, только представив себе воду на многие километры вокруг.
~ Нас подберут люди, занимающиеся рыбным промыслом. Вероятность восемьдесят процентов. Это самое слабое звено в разработанном плане – у меня нет данных о маршрутах рыболовецких судов. Но в том секторе, в который мы направляемся, рыболовные суда являются весьма частым явлением.
– Блин…
~ Доверься проведенным мной расчетам. Данный вариант, в сравнении с остальными просчитываемыми, имеет максимальный процент необходимого исхода на всех этапах. Другой возможности могло не представиться.
И я доверяюсь.

Жилет надеваю заранее, но высадка, если её можно так назвать, проходит не безупречно. Воздушка зависает метрах в пяти над водной гладью, я сбрасываю короб спасательного набора, который ударившись об воду, раскрывается, становясь лодкой.
~ Прыгай, – не то рекомендует, не то командует голос.
Смотрю на колышущуюся водную гладь и понимаю, что отсюда во все стороны, даже вглубь, суша очень далеко. И вполне вероятно, вглубь она ближе, чем вдаль. Но мне не хотелось бы это проверять.
~ Прыгай, – повторяет ИИ в моей голове.
– Не могу.
Изображение на мгновение плывет, ставший привычным за последнее время визуальный интерфейс мигает, меня ведёт в сторону, и я вываливаюсь в проём, больно ударяясь об воду. Дыхание перехватывает, но жилет-поплавок выталкивает меня из воды по грудь, не давая начать тонуть. Я делаю несколько испуганных вдохов и вдруг чувствую, как становлюсь сосредоточенным.
– Твои штучки? – почему-то кричу я.
~ Анализ химических реакций твоего организма показал, что вероятность самостоятельного решения прыгнуть равна семи процентам.
– Мне не нравятся такие приколы! – ору я, покачиваясь на воде. – Не смей так делать! Не смей больше так делать!!!
~ Нужно приблизиться к лодке и влезть в неё, – напоминает голос в голове, игнорируя мои вопли.
Но меня накрывает паника. Вода. Везде вода. Слева, справа, сзади, перед глазами. До горизонта. Я никогда не видел столько воды. Я и горизонт не помню, когда видел и видел ли. Меня всю жизнь окружали коробки человейников, за которыми были такие же коробки, за которыми…
Вода солёная. Солёная до горькой оскомины. И она везде. Нет ничего, кроме воды. И оранжевого пятна лодки, медленно удаляющейся от меня.
~ Нужно приблизиться к лодке и влезть в неё.
– Как? – кричу я вслух.
~ Греби в направлении лодки. В данном контексте «грести» – это перебирать руками, будто разгребаешь песок впереди себя в стороны и пытаешься убрать его себе за спину.
– Грести? – спрашиваю я растерянно.
~ Руки из воды, за тем перед собой. Опустить в воду, развести в стороны. Повторить.
– Да знаю я, что такое грести руками! – снова ору.
~ Гормональная балансировка, – сообщает голос в голове.
Чувствую, как успокаиваюсь. Мысли становятся ясными, движения чёткими. Но, судя по таймеру, продолжающему отсчет двадцати четырёх часов с момента побега, прежде чем нагоняю лодку, я всё-таки провожу в воде около получаса. И ещё пятнадцать минут уходит на то, чтобы понять, как в неё забраться. Спасательный жилет, надетый перед падением из воздушки, мешает перевалиться через борт. Но снять его я не могу – начну тонуть.

В конце концов, оказываюсь внутри. Какое-то время лежу на спине, глядя в небо и ощущая, как вода подо мной покачивает лодку. Очень странное ощущение, которое я нахожу приятным, потому что оно успокаивает.
Молча пялюсь в небо, чувствуя, как подо мной покачивается океанская толща воды, а затем спрашиваю у поселившегося в моих чипах ИскИна:
– Я не паникую, не переживаю, хотя должен. Это потому что ты снова выбросил мне в кровь кучу гормонов?
~ Нет.
– Почему? – наконец спрашиваю я вслух у ИскИна в моей голове.
~ Было излишним.
Вот так вот. То он вкидывает в меня всё оптом, то заявляет, что это было бы лишним.
– Чего дальше?
~ Прими адезинтрифосфат. Запусти мотор лодки.
Перед глазами, по всей площади зрения возникает полупрозрачная карта, на которой отмечена жёлтая точка и уходящий от неё пунктир.
Закидываю капсулы в рот и глотаю, не запивая. В мозгу роится уйма вопросов, но я не задаю их.

Управление лодкой несложное. В зависимости от угла наклона рукояти, возвышающейся над мотором, лодка при движении отклоняется влево или вправо. Добившись изменением положения руля того, чтобы жёлтая точка скользила вдоль пунктира на карте светящейся перед моим лицом, добавляю двигателю мощности и лодка, подскакивая на волнах, устремляется вперед.
– Почему вода такая солёная?
~ Круговорот воды в природе.
– Круговорот?
~ Химические реакции вулканических газов и воды образовывали кислоты. Кислоты вступали в реакцию с силикатами металлов. Когда вулканическая деятельность сошла на нет, соли и другие минералы продолжали вымываться из почвы. Вода в качестве осадков попадала на почву, затем в реки, продолжая вымывать соли и другие минералы, и вновь попадала в океан. Затем вновь испарялась с поверхности и в пресном виде выпадала на землю в качестве осадков.

Я вспоминаю, что говорил о воде Бакс. И задаю ещё один вопрос.
– Эту воду можно пить?
~ После опреснения – можно.
– А сделать её пригодной для питья сложно?
~ Отталкиваясь от имеющихся у меня данных, можно утверждать, что существующие технологии позволяют производить очистку воды, делая её пригодной для употребления без негативных последствий для человеческого организма.
– И раньше она была пригодной для употребления вся?
~ Насколько раньше?
– До войны.
~ До так называемого обмена ядерными любезностями?
Если мне не кажется, он выделяет «обмен ядерными любезностями» интонацией.
– Да.
~ Вода была более пригодной для употребления, чем сейчас. Правильнее будет сказать: пригодной для употребления воды было больше, чем сейчас.
– А ещё раньше?
~ Насколько раньше?
– Например, двести лет назад.
И ИскИн рассказывает о горных источниках, о тающих ледниках, об озере Байкал, площадь которого была больше площади моего родного сити. Мне ничего не говорит это название. Мне ничего не говорят названия Зюраткуль, Тургояк, Ладога. Но цифры впечатляют. Я видел такие пространства, не занятые человеком, только в игровых пространствах виртуалья. Ну и, когда стоял у панорамного окна на базе «Кристалис» посреди океана.
– Раньше я никогда не задумывался о том, откуда берется вода, почему на неё существуют лимиты, кто создал такую систему. Я принимал положение вещей как должное, – говорю я ему, чувствуя, как лодка подо мной подскакивает на волнах. – Когда мне говорили, что дефицит воды создаётся искусственно, я не принимал всерьёз. Единственное, что меня интересовало – плата за работу. Ну и, конечно же, стимы. Тот, кто давал мне их, рассказывал, что когда-то давным-давно вся вода была пригодной для питья.
~ Не вся, – возражает ИИ. ~ Такие водные резервуары как моря, океаны и некоторые озера, образовавшихся на месте выхода на поверхность определенных типов почвы, были непригодны для питья ещё до появления человека. Также стоит учесть серные подземные источники, водные пространства, называемые болотами и так далее. Но действительно, пригодной для употребления воды было больше, чем сегодня.
– Слушай, а почему мы не долетели до берега? Это ведь было бы намного проще.
~ Нет.
– Почему?
~ Силы противовоздушной обороны.
– А на воде нас разве не могут расстрелять?
~ Габариты судна оставляют вероятность такого исхода событий всего лишь в двенадцать процентов. Также, вероятность этого варианта развития событий перекрывается восьмидесятипроцентной вероятностью обнаружения лодки, в которой мы находимся, китайским рыболовным судном.
– Тогда почему именно так? Неужели нельзя было подлететь поближе?
~ Мной просчитаны варианты нашего побега и варианты реакции на него. Данный признан оптимальным. После того, как мы покинули летательный аппарат, предварительно активировав автопилот, он полетел в сторону восточно-китайского моря. При включении автопилота автоматически активировалась система геолокации. Преследователям из «Кристалис» придется учитывать и то, что ты покинул летающее судно и то, что ты продолжаешь находиться в нём. При расчете вероятностей, начинающихся с того момента, как ты покинул судно, им придется учитывать два возможных направления: Тайвань и Китай. И одна и вторая береговая линия оснащена мощными системами противовоздушной обороны. Охотники «Кристалис» не откажутся от проработки данных вариантов, но будут действовать намного осмотрительнее, дабы избежать обострения отношений между корпорацией и властями Китая или Тайваня. Наверняка, у «Кристалис» есть свои люди и внутри Китая, но если они и смогут обнаружить тебя, то это случится гораздо позже, чем я получу доступ к сети.

Перед глазами полупрозрачная точка движется вдоль полупрозрачной пунктирной линии, а ко мне начинает приходить осознание, что сбежав, я вляпался во что-то ещё более серьёзное, чем эксперименты с имплантами нового уровня.
А ещё, меня начинает смущать то, что иногда ИскИн говорит «мы», а иногда, как сейчас, при объяснении своих маневров с воздушкой, говорит «ты». Но подумать об этом, а тем более, задать вопросы я не успеваю. Впереди появляется огромный, в сравнении с моей лодкой, корабль.
~ Выворачивай руль в сторону траулера, – командует ИскИн и добавляет. ~ Прими оставшиеся капсулы аденозинтрифосфата. Все.
– Зачем так много?
~ Так нужно.
Одной рукой я чуть поворачиваю ручку управления, а второй лезу в карман, доставать упаковку с капсулами.
– У тебя есть имя? – спрашиваю я.
~ Имя? – повторяет он последнее слово с такой же вопросительной интонацией.
– Ну, те, кто создал тебя, как-то ведь тебя называли?
~ Бета.
– Бета? – мой черед недопонимать.
~ Бета-версия.
И пока я думаю, о том, что имя Бета-версия больше подходит женщине, голос в моей голове добавляет:
~ Я отключу тебя. Это необходимо. Напоминаю: когда сознание вернется, говорить о том, что ты оснащён мной, не стоит. О причине, по которой тебя привезли на базу, говорить не стоит. В остальном, можешь рассказывать всё, как есть.
Я начинаю чувствовать головокружение, перед глазами расползаются темные пятна и мысль о том, что я теряю сознание, только начинает оформляться в моей голове, когда я действительно теряю сознание.

DLC: Запах чужой любви
(почти параллельно с сейчас)

– Меня приняли, – сообщает Тай. – Отношение, конечно, мудацкое, но не стоило ожидать чего-то другого, если ты люф. Принимающий, сука, предложил отсосать взамен на то, что внесет в ведомость на выплату лишних пятьдесят юаней.
Я не спрашиваю, согласилась ли она. Люфам тоже нужно что-то есть и во что-то одеваться. Но, так как они изгои и особого выбора у них нет, относятся к ним соответственно.
– Буду выгребать мусорные контейнеры из уборщиков и натирать их до блеска, – Тай ухмыляется. – У тебя готово?
– В процессе, – говорю я, кивая на такого же робота-уборщика, как и те, чистить которых нанялась Тай. – Киберпаразит перехватит систему управления, и внутри помещения уборщик будет исполнять его команды.
Доставить его в убежище было ещё той задачкой, но я справился. Ибо без робота-уборщика полноценный тест системы был невозможен. А без полноценного теста невозможна реализация ограбления, в котором никто не участвует. Почти никто. Почти не участвует.
– А «чичжу»?
– Тоже. Он, правда, пока что, по времени не вписывается.
– Показывай, – командует Тай, закидывая в рот две бледно-розовых капсулы и ставя флакон на стол.

Я разворачиваю десктоп, запускаю симуляцию. Изображение подрагивает и иногда теряет кадры, потому что из устройства удалено всё, что отвечает за передачу данных в сеть и в целом подозрительные элементы, назначение которых вызывает сомнения. В век тотального контроля лучше перестраховаться.
Пока Тай пристально наблюдает за происходящим на экране, я в который раз оглядываю наше убежище. Замерший в ожидании команды робот, стоящий посреди копии алмазной комнаты национального музея, засаленное подобие матраца в углу, грубо собранный из подручных средств верстак. Здесь всё собрано из подручных средств.
– Херня это всё, – говорит Тай, разглядывая симуляцию на экране.
– Почему?

В нашей команде ни одного профессионала. Все трое дилетанты. Даже не знаю, хорошо это или плохо. Впрочем, какая разница? Других не будет. Навряд ли кто-то ещё решит, что ограбить выставку драгоценных камней – это здравая идея. Камеры слежения, беспристрастно взирающие на тебя со всех сторон, биометрия, ставшая частью жизни, индекс ответственности и прочие призванные «улучшить атмосферу в обществе» вещи – всё это напрочь отбивает мысли о совершении чего-то противозаконного вне сети.
В самой паутине, на сторонних уровнях, по старым протоколам, через кодеры, конечно, можно провернуть что-то эдакое, но нужно не быть дураком и соблюдать много условностей, чтобы не попасться и там.
– Потому, Пинг, что охранную систему этой железякой не наебать.

Я наблюдаю за «чичжу» и думаю о том, что сити всё-таки даёт нам фору по безопасности. Там бы такой сценарий даже рассматривать не было смысла. В сити попытавшегося провернуть подобное, можно было бы без сомнений ставить в полуфинал чемпионата идиотов. Там бы никто и не ограничился двумя десятками живых охранников и таким же количеством камер. Наверняка подтянули бы сенсоры всех мастей: на температуру, плотность воздуха, звук... что там ещё? И наша затея в сити выглядела бы еще невозможнее, чем здесь. Однако, у нас не сити. Зачем все эти меры предосторожности, если далеко ты с украденным всё равно не убежишь?
И мы решили попробовать. Если никто подобного не делает, это ведь не означает, что такое невозможно.
– Но ты же сама говорила, что сверка идет с ближайшими тремя тысячами кадров. А «чичжу» движется гораздо медленнее.
– В том-то и проблема, – отвечает Тай. – От места старта до постамента с камнями пять метров, на один шаг у железяки уходит двадцать пять минут. Потом следующая пара конечностей – еще двадцать пять. И все это потому, что немного сместиться он может только спустя три тысячи кадров, а это пятьдесят секунд. Даже пятьдесят пять. Чтобы наверняка. Это всего лишь одна часть движения. Ширина шага – шестьдесят сантиметров.

То, что она говорит, мне известно и так. Отрезок времени, за который железяка должна проделать путь туда и обратно, слишком мал. Хотя это всего пять метров за почти девять часов. А ещё нужно снять лоток с камнями. Это тоже время: поднять манипулятор, взять лоток, снять его с постамента. Плюс путь назад.
– Надо как-то глушить систему питания, – предлагает Нилинь. – Тогда отпадет вопрос со скоростью.
– Да ну даже если мы отрубим весь квартал, там ведь наверняка есть резервные системы.
– Замена видеопотока? – снова предлагает Нилинь.
– У нас нет спеца, способного сделать это.
– Я могу попробовать, – настаивает Нилинь.
– Нужно не пробовать, – объясняет Тай. – Нужно сделать.
– Погодите, – прерываю их я, поднимая и перенося «чичжу» на исходную позицию. – Давайте всё-таки засечём, сколько на это уйдёт в реальном времени.
– Ну, давай, – без энтузиазма соглашается Тай. – Только что это изменит?
Меняет. Многое. Всё-таки, симуляция, какой бы она идентичной не была, это не живой взгляд.

Решение приходит в тот момент, когда робот тянется манипуляторами к лотку: нужно нарастить ему нижние конечности и переписать схему действий, чтобы свои клешни он поднимал на ходу, а не тогда, когда доберется до тумбы. Опускать манипуляторы он тоже будет на ходу, по пути назад. Система наблюдения всё равно сверяет кадры в диапазоне трёх тысяч ближайших от текущего. Какая разница, сдвинется конечность или конечность вместе с манипулятором? Для три тысячи первого кадра разницы никакой.
Нилинь и Тай соглашаются с этим.
Я в который раз задаю себе вопрос, как так получилось, что диспетчер службы дроновой доставки в компании фармаколога-фасовщика и люфа-наркоманки сидит в системе канализационных коллекторов, просчитывая ограбление национального музея?

* * *
– В реальности всё совсем иначе, – делится мыслями Нилинь, водя пальцем по моему плечу.
Первый секс, он всегда немного неуклюжий. Вы ещё не знаете, что именно вам обоим нравится, а чего лучше избегать, чтобы не сбить партнера с настроя, и поэтому всё максимально сковано, совсем не так, как это представлялось в голове у вас обоих.
– Ну да, – соглашаюсь я. – Настоящее всегда отличается от виртуального.
Мы познакомились так же, как это делают сейчас все – в паутине. Совместная игра за одну команду, пара удачных прикрытий друг друга, благодарность в личные сообщения. Предложение повторить. А потом ещё раз. Парные вылазки на игровые сервера, совпадающее чувство юмора и, как следствие, обмен официальными контактами. Общение, совпадающие вкусы, обмен фото, смешными видео. Интимные фото, видеозвонки, становящиеся всё откровеннее, заказ в секс-шопе синхронизируемых модулей на разные адреса и, наконец, встреча в реале, начавшаяся с посещения выставки ювелирного искусства и закончившаяся приглашением выпить вина и последующим сексом.
– Наверное, это даже хорошо, – говорит она.
– Чем?
– Тем, что мы до сих пор не узнали друг друга полностью и открываем что-то новое.
– Наверное, хорошо, – соглашаюсь я.
Она приподнимается на локте и смотрит на меня в полумраке комнаты, освещенной отблесками уличных вывесок.
– Я что-то сделала не так?
Пожимаю плечами и тянусь за сигаретой.
– Все нормально, не заморачивайся. Я просто сказал о том, что в реальности всё иначе и сам над этим задумался.
– В каком плане?
– В том, что о многих вещах мы знаем только по играм, симуляциям и старым фильмам. У нас есть некоторое представление о том, как то или иное ощущение либо событие воспринимается нами, но это только представление, сидящее в голове. Понимаешь?
– Не совсем.
– Вот, например, ты морщишься, когда в сим-шоу кто-то режет палец.
– Ну?
– Почему ты морщишься?
– Потому что мне жалко человека… – начинает объяснять Нилинь.
– Нет, – перебиваю её я. – Потому что все мы ранили пальцы. Ножом или стеклом, или зацепившись обо что-то острое. Мы понимаем, что чувствует тот, кто режет палец, потому что сами это чувствовали. А что, например, на счёт…
– Ограбления? – перебивает она.
И пока я подбираю слова, чтобы выразить удивление тем вектором, который выбрал её мозг, Нилинь объясняет:
– Я недавно смотрела стим-шоу про гангстеров прошлого. Была такая каста, не совсем ладившая с законом. Так вот они грабили банки не так, как это иногда случается сейчас: попытки взлома, липовые виртуальные станции, чтобы замести следы и так далее. Они прямо врывались в банк, в помещение, запугивали оружием и забирали все деньги, которые там были. Целые сумки денег, представляешь?
– Слабо.
– А мне тогда подумалось, что их же там, наверное, раздирало изнутри от переизбытка адреналина. Я потом искала инфу в паутине, нашла несколько архивов, запустила через эмулятор… Открылось не всё, что я хотела, но, знаешь, что меня поразило? – она не ждёт, пока я спрошу, а сразу продолжает: – Зачастую этим гангстерам приходилось скрываться. И у них получалось.
– Биометрия тогда была похуже нынешней, – замечаю я.
– Естественно! Это же было, – Нилинь считает что-то на пальцах, делая сосредоточенное лицо, – более ста пятидесяти лет назад.

Она долго и увлеченно рассказывает о Джоне Дилленджере, Уилли Саттоне, Бонни и Клайде. В каких-то местах она сбивается, в каких-то не может подобрать слов. Возможно, отчасти и из-за этого события прошлого звучат как что-то совершенно невероятное. Что-то, совсем не вписывающееся в рамки современного общества. Затем она рассказывает историю хранилища Хаттон-Гарден.
В середине второго десятилетия двадцать первого века, в ювелирном квартале Лондона четверка грабителей сумела вынести из хранилища уйму денег и драгоценностей. Они, в отличие от вышеупомянутых Дилленджера, Саттона и Бонни с Клайдом, смогли сделать это незаметно, использовав не только найденные недочеты в системе охраны, но и психологические аспекты.
– Они вывозили награбленное в мусоровозах, под носом у сотен людей, представляешь? А кто будет всерьёз воспринимать какого-то мусорщика?
Возможно, в этой истории многое приукрашено, но именно она становится отправной точкой.
– Слушай, а интересно, – задаюсь я вопросом, – современную систему можно обойти на физическом уровне?
Мы с Нилинь оказываемся любопытными в равной мере. Буквально через пару дней, также лёжа в кровати после секса, она сообщает:
– Представляешь, а алмазный зал охраняется меньше всего, потому что находится в самом центре музея.

* * *
– По времени даже запас остаётся, – радостно сообщает Нилинь, когда я вхожу в убежище.
Я успел сходить домой, переодеться, отработать положенные четыре часа, снова зайти домой, переодеться еще раз и добраться до убежища по коллекторам, а «чичжу» только завершает свой путь по макету алмазной комнаты.
– Ну вот. Значит, всё-таки, идея изначально была правильной, – киваю я. – Просто нуждалась в некоторой доработке.
Тай пристально смотрит на робота, который уже на обратном пути. Если бросить на него мимолётный взгляд, он стоит неподвижно.
– Мне кажется, балансировка нарушена, – замечает Тай. – Центр тяжести сместился и такое ощущение, что он не совсем стабилен. А ему ещё лоток с драгоценностями в обратную сторону тащить.
– Не думаю, что это критично, – возражаю я.
– Всё равно напрягает, – говорит Тай.
– Да погоди ты напрягаться. Дождемся, пока вернется, потом выводы делать будем, – успокаивает её Нилинь. – Идет же нормально, по графику. В конце концов, никто не мешает его ещё раз отбалансировать с похожим грузом.
– О’кей, – кивает Тай и, отправив в рот две бледно-розовых стим-капсулы, добавляет: – Вы не подумайте, что я тут слишком умничаю. Просто, не хотелось бы, чтобы всё накрылось из-за того, что можно было учесть, но мы не учли.

Тай – единственная из нас сидит на стимах. Говорит, они помогают держать мозг в тонусе. На самом деле, мне кажется, они помогают ей видеть мир не таким скучным, каким он выглядит на самом деле. Тай – люфанчже. Или, как мы их обычно называем – люф. С одной стороны это даже хорошо, что она нашла нас, а с другой – неизвестно, чего ждать от человека, у которого в этом мире нет якорей: у неё нет дома, нет друзей, в общей базе данных Тай не числится. Но она называет это свободой.
– Ты когда-нибудь передознёшься, – говорю я, глядя, как она прячет флакон в карман.
– Такой херни в моих планах нет, – успокаивает Тай.
– По тому количеству капсул, которое ты закидываешь в себя, так не скажешь.
– Не придумывай не случившихся событий, – отмахивается Тай.
Пожимаю плечами.

Где-то в глубине души я завидую ей и одновременно боюсь того, что в случае неудачи нам с Нилинь придется жить также. И это в лучшем случае. Потому что, в случае провала, скорее всего, нам светит каторга на сборке двигателей для промышленных машин. Говорят, у тех, кто там работает, волосы начинают выпадать спустя полтора-два месяца.
Иногда мне хочется придушить Тай и устроить крысам праздничное пиршество в каком-нибудь отдаленном закутке канализационной системы, а всё наше начинание свернуть и забыть о нем, как о нелепой детской выходке, за которую можно получить нагоняй от старших и остаться без сладкого.

* * *
Идею с медленным роботом подаёт Нилинь. Реализация ложится на мои плечи.
В стране, держащей под контролем любой заказ, любую доставку, любую транзакцию, любое перемещение, нужно десять раз подумать, прежде чем начинать что-то идущее в разрез с законом. Схемы я изучаю, цепляясь к паутине во время пеших прогулок, с помощью мобильного десктопа, плату которого предварительно избавил от идентификатора и геопозиционного модуля. Запчасти собираю на пунктах переработки – официально этого делать нельзя, но за несколько банкнот рабочие сами проведут тебя к нужной куче нерабочего бытового хлама и забудут о том, что кто-то приходил, как только ты покинешь площадку.

С местом для проведения тестов «чичжу» – так мы назвали робота – сложнее. Но и тут Нилинь находит выход. Система канализационных коллекторов состоит не только из каналов для нечистот, здесь есть и помещения, которые планировалось использовать в качестве убежищ – эхо обмена ядерными любезностями. В некоторых из них, в основном поближе к центру, живут люфы. Но, чем дальше от центра, тем меньше шансов, что сюда кто-то забредет. Нам остается только выбрать подходящее помещение, выломать примитивный замок и установить свой, на всякий случай.

Схему выставочных залов тоже находит Нилинь. Её-то особо и искать не нужно. Сеть пестрит призывами приобщиться к многовековой культуре, виртуальными версиями экскурсий, крупными планами, общими планами, схемами залов, графиками работы и прочей, так или иначе связанной с выставкой, информацией. Поэтому макет алмазной комнаты мы воспроизводим с максимальной точностью.

А вот кому продать камни, ищу я. И делаю это очень осторожно, перестраховываясь, перепроверяя и множество раз уточняя, как всё это работает, и в который раз думая о том, как сильно разнятся сити и Китай. Возможно, Тай права в своём желании сменить одно на другое, но мне кажется, что нюансы, которые со временем начнут доставлять неудобства, будут и там.

Подготовка занимает много свободного времени, но мы, вроде бы, никуда не торопимся. И это позволяет выяснить, что неспешная подготовка расхолаживает. Настолько, что на тебя обращают внимание те, кто не должен. В нашем случае это Тай.
Когда у меня и Нилинь в очередной раз совпадают выходные, зайдя в комнату с макетом, расположенную, как предполагалось, вдали от тех мест, где обитают люфы, мы встречаем там девушку в чёрной джинсе и с немыслимым количеством небрежно нанесенного на лицо макияжа.
– А я смотрю, вы тут увлеченно к чему-то готовитесь, – усмехается она.
Первая мысль, возникающая в моей голове, о том, как быстро начинают выпадать волосы, когда ты двенадцать из двадцати четырех часов проводишь в цехе.
– Ты кто такая и как сюда попала? – спрашиваю я, надеясь, что мой голос выглядит угрожающе.
– Замок – фуфло, – сообщает девушка. – Меня Тай зовут. Я с вами. Ок?
– В смысле, с нами?
Тай смотрит на нас, как на круглых идиотов, и объясняет нам, как круглым идиотам:
– Ну, – она пожимает плечами, – у меня свободного времени овердохрена и мне чертовски интересно, чем это всё у вас закончится.
– Что закончится? – подхватывает Нилинь, изображая непонимание на лице.
– Дурачками-то не прикидывайтесь, – Тай достает десктоп, по виду складной наладонник, ставит на стол и включает проектор. – Галерея драгоценных камней, схемы залов, куча программируемого железа, полусобранный робот-тихоход, десктопы с удаленными идентификаторами... Нужно выкрутить тупость на максимум, чтобы не понять, что к чему.
Пучки света, бьющие из проектора, образуют объемные изображения, которые циклично сменяют друг друга, а Тай смотрит на нас, очевидно отмечая реакцию, и следующей фразой успокаивает:
– Я люф. Вы ж в курсе кто такие люфы? Объяснять не обязательно?
– Чего ты хочешь? – перебиваю её я.

После заявления о том, что она люф, становится понятно, как она нас нашла – переплетение канализационных коллекторов тоже своего рода город. В отличие от того, что находится тремя-четырьмя метрами выше, конечно, не такой густонаселенный, но и здесь живут люди. Точнее, люфанчже. Сокращенно – люфы. Изгои, отказавшиеся приносить пользу обществу и лишенные за это всех доступных обычным людям привилегий.
– Хочу поучаствовать в том, что вы тут планируете, и в качестве награды получить «Небесное Око».
Это самый большой из камней, размещенных на том лотке, который мы собираемся украсть. По сути, остальные камни лишь дополняют композицию, являясь массовкой для «Небесного Ока», фоном, на котором он выглядит ещё более величественно и впечатляюще.
– А с чего ты взяла, что мы тут что-то планируем? – продолжаю играть роль недалёкого дурачка. – Мы тут обустраиваем себе гнездышко для ролевых игр…
– Ну не надо вот этого всего, – картинно машет руками люф. – Вы хотите лишить государство пары горстей драгоценных камешков, среди которых «Небесное Око». Вы уже придумали, как обойти мониторинг зала. У вас уже почти готов робот, который сделает это за вас. Вам осталось придумать, как доставить робота в нужный зал незаметно и как его потом забрать.

Наша новая знакомая перечисляет всё, что мы успели сделать и даже называет робота прозвищем, которое дали ему мы с Нилинь.
– Я, так и быть, помогу вам доставить вашего «чичжу» прямо в нужную комнату, – обещает Тай. – Более того, сделать это без последствий смогу только я. Ну, или вам будет нужно искать ещё одного люфа, которому абсолютно насрать, что с ним случится дальше, как и мне. Только, прежде чем искать его, подумайте о том, что он может запросить и треть. Или половину. За молчание. Или, как вариант, сдаст вас властям в надежде, что его восстановят в правах за такой ценный донос.
Сажусь на стул, понимая, что косить под дурачка и делать вид, что мы тут в ролевушечки играем, бессмысленно. Я понимаю, что следит она за нами очень давно и, раз не сдала нас службам, наверняка имеет какие-то собственные интересы.
– А ты готова молчать всего за один камешек, значит? – перестаю притворяться я. – И не попытаешься сдать нас, чтобы тебя за такой ценный донос восстановили в правах?
– Нет. Но жадность – это плохо.
– Раз ты не собираешься нас подставлять и легализовываться каким-то другим способом, нахрена тебе камень?
– Свалю отсюда в один из Центральносибирских сити, – самодовольно заверяет она и тут же отвечает на незаданный мной вопрос, поднимая ладонь в упреждающем знаке: – Есть каналы. За такую цацку меня не только переправят в сити, но и чип справят вполне официальный и денег на счет накинут. Вы в курсе, что там наличку уже несколько лет как отменили?

Она смотрит на нас с таким выражением лица, будто ожидает бурного удивления или ещё какой-то эмоциональной реакции. Но, не дождавшись, продолжает:
– Э! Привет! Кто из нас люф, лишенный коммуникаций? – ехидно спрашивает она. – Ввели обязательный базовый доход и отменили наличку. Понимаете? Нет? Там уже давным-давно машины работают вместо людей и государству насрать, чем ты занят. Ты получаешь необходимый минимум, жильё, возможность заниматься тем, чем тебе хочется заниматься, а не тем, что приказали вышестоящие товарищи, – она делает характерный жест партийного приветствия: левую руку к груди и кивок.
– И ты не просишь треть, как это мог бы попросить гипотетический кто-то, если бы оказался на твоем месте?
– Один камешек, пусть и самый большой, не так много, чтобы меня из-за него убивать, но в качестве подачки, затыкающей мне рот, более чем достаточно. Тем более, я вам открыто говорю: единственное, что интересует меня – возможность свалить, – она достает флакон, вытряхивает на ладонь две бледно-розовые капсулы и картинным движением закидывает их в рот. – Коммунизм, который планировалось здесь построить, мутировал в рабовладельческий строй с кнутом и пряниками. Пряников, конечно, больше, но если по тебе пройдется кнут, то возвращение к нормальной жизни становится проблемой.

Она начинает мне нравиться, несмотря на тревожный звоночек с капсулами.

* * *
Тай устроилась в музей. Её обязанности сводятся к тому, чтобы чистить мусорные контейнеры роботов-уборщиков, наполнять их резервуары моющими средствами, менять изношенные щетки, следить за уровнем заряда, вовремя менять батареи. Примитивная работа. Но люфам выбирать не приходится. Они, в большинстве своём, рады и такой.
Проблема в том, что долго люфов на одном месте не держат, чтобы не забывали о том, как однажды решили отказаться от правил системы, в которой жили – тот самый кнут, о котором разглагольствовала Тай. Поэтому я всё свободное время провожу в убежище, в сотый раз проверяя механизм паука-трансформера, а также дописывая и отлаживая программу для киберпаразита, которого Тай посадит в корпус уборщика, чтобы перехватить управление.
– Ты тут как? – спрашивает Нилинь, входя.
– Вроде бы укладываюсь.
– Помощь нужна?
– Да, – киваю на стол, туда где лежит киберпаразит, – перезалей прошивку прямо с десктопа.
Сам возвращаюсь к роботу, ещё раз проверяя все узлы механизма и обрабатывая его жидкостью, растворяющей жир. И, в конце концов, понимая, что оттягивать дальше некуда, гружу «чичжу» в сумку.
– Тяжелый, – говорю Нилинь, – как бы она не попалась с этой сумкой.
– Ну, дурой она себя ни разу не показала, – отзывается та, надевая перчатки. – Если не считать наркоты, которой она закидывается как не в себя.
– У каждого свои недостатки, – пожимаю я плечами. – А с другой стороны, у нас нет выбора. Третий, как ни крути, был нужен. Согласись, что человеку с документами устроиться уборщиком – это подписать себе приговор. Люф вызовет меньше подозрений.
– Хм, – выдыхает Нилинь через нос и возвращается к прошивке киберпаразита.
Мне не очень нравится её отношение к Тай, но я думаю, что это объяснимо – женщины всегда что-то чувствуют, особенно, такие как Нилинь.

* * *
– Ни сегодня на смене? – спрашивает Тай, заходя в убежище.
В какой-то момент она сократила имя Нилинь до Ни. Но называет её так только тогда, когда самой Нилинь рядом нет. Потому что Нилинь это, мягко говоря, бесит. И теперь «Ни» я слышу только тогда, когда мы вдвоём с Тай.
– Да. У неё пятичасовая сегодня, – отвечаю ей, не отрывая взгляда от доски. – Работает на благо фармакологической отрасли.
– Прекрасно, – я слышу, как щёлкает крышка флакона и гремят капсулы, а мысленным взором отчетливо вижу Тай, вытряхивающую две розоватых пилюли и закидывающую их себе в рот. – Успеем пару раз.
– Что успеем?
Я только собираюсь удивиться и оторвать взгляд от десктопа, а Тай уже прижимается ко мне сзади и сначала облизывает, а затем прикусывает мочку моего правого уха.
– Потрахаться. Быстро, без прелюдий, – шепчет она таким голосом, который не оставляет шансов.
Секс действительно быстрый и без прелюдий.
– Ну и нахрена? – спрашиваю я, когда всё заканчивается.
– Давно хотела это сделать, – буднично отвечает Тай, натягивая свои узкие джинсы. – Твою мать, ну вот кто их шьёт? Слетают в миг, а напяливать потом заманаешься.

* * *
Мысленно я раз за разом проигрываю в голове действия Тай, пошагово представляя, как она вынимает емкость для мусора из робота мусорщика и запихивает внутрь «чичжу» – медленного робота-шагохода, как крепит и активирует киберпаразита, перехватывающего управление на себя. Представляю, как после закрытия музея, уборщик едет по его залам и комнатам в алмазный зал, останавливается между двумя кадками с пальмами – единственном месте, не простреливаемом видеосенсорами. Представляю, как активируется «чичжу», выбираясь из нутра уборщика, и как уборщик едет дальше.

После того, как уборщик покидает алмазную комнату, видеосенсоры начинают фиксировать данные, непрерывно сравнивая картинку с тремя тысячами предыдущих кадров относительно текущего, а шагоход-«чичжу» начинает своё движение к лотку с драгоценными камнями, в центре которого расположилось «Небесное Око».
Я мысленно проигрываю то, как манипуляторы хватаются за лоток, то, как вместе с лотком шагоход возвращается на исходную позицию между кадками и, съёжившись, замирает в ожидании робота-уборщика, который, как и положено по расписанию, вернется в алмазную комнату перед открытием, чтобы ещё раз отполировать и без того до блеска начищенный пол.

Он остановится между цветочными кадками, «чичжу» заберется внутрь и робот-уборщик, ведомый киберпаразитом, как ни в чём не бывало, вернется на исходную позицию – в подсобное помещение, где его встретит Тай.
Мы с Нилинь лежим в кровати, в ожидании вестей. Но они будут только утром, а время тянется, провисая, словно выплюнутая кем-то жвачка, на которую ты наступил в жаркий день. И вдруг ночное шоу на настенном десктопе прерывается выпуском новостей. Точнее, всего одной новости. Такой новости, от которой в районе желудка образуется ледяной комок.

Люфанчже, принятая в качестве обслуживающего персонала в национальный музей, обнаружена мертвой на рабочем месте. При ней обнаружена сумка, в которой находился электронный рекодер и трансформируемый робот-шагоход. По предварительным данным, снятым с рекодера, выяснилось, что он должен был перекодировать маршрут одного из роботов-уборщиков. С какой целью – пока неизвестно. Предназначение робота-шагохода выясняется. Предполагается, что люфанчже планировали террористический акт, но взрывчатка пока нигде не обнаружена. Музей временно закрывается для посетителей до тех пор, пока специалисты не убедятся в том, что посетителям ничего не угрожает. Причиной смерти изгоя стало отравление миксом фармацевтических веществ. Диктор обещает телезрителям держать их в курсе событий и шоу, как ни в чём не бывало, продолжается.
– Я подменила ей капсулы, – буднично говорит Нилинь.
В моей голове ещё бушует вихрь из обрывков новостных фраз, поэтому я не сразу понимаю, о чем она.
– Какие какпсулы? Кому подменила?
– Я заменила капсулы в её флаконе, – безэмоционально объясняет Нилинь.
Мне нужно несколько секунд, чтобы сопоставить то, что говорилось в экстренном выпуске новостей, с её словами. А потом я спрашиваю, стараясь говорить так, чтобы голос не дрожал:
– Зачем?
– От тебя пахло чужой любовью, – пожимает плечами Нилинь.
Спустя пару часов, когда кричать друг на друга не остаётся сил ни у меня, ни у неё, когда слезы выплаканы, а успокоительное выпито, некоторые «i», наконец, обзаводятся точками.
– Нам нужен был третий. И это должен был быть люф, – объясняет Нилинь отрешенно. – Но не привлекать же на такое серьёзное дело человека со стороны. И поэтому я договорилась с Тай.
– Так ты её знала? – изумляюсь я.
Нилинь усмехается.
– Давно. Поэтому и позвала, – говорит она. – Нашла в коллекторах и позвала. Тай не всегда была люфанчже. Её лишили статуса гражданина после того, как она попалась на воровстве капсул. Я просила её прекратить или хотя бы вести себя осмотрительнее, но Тай только смеялась и говорила, что всем насрать и никто не ведет учет веществ. Я оказалась права и в один прекрасный день она попалась.
– Неожиданный поворот, – говорю я, чтобы хоть что-то сказать.

Нилинь молчит какое-то время. А потом всё-таки продолжает:
– Возможно, я повела себя с ней не так, как следовало бы. Возможно, стоило ей как-то помогать, поддерживать. Но ты же знаешь, как общество относится к тем, кто водит дружбу с люфами.
– На тебя косятся, – киваю я. – Тебя сторонятся.
– Да, именно так, – соглашается Нилинь. – Общаясь с изгоем, ты и сам становишься немного изгоем. Почему-то считается, что связавшиеся с люфанчже, сами на полпути к их статусу. Как будто это заразно. Тай тоже понимала это и приложила все усилия к тому, чтобы порвать со мной. Ты же знаешь, для люфа это не такая уж и проблема – затеряться в коллекторах.
– Зачем было убивать? Да, так сложились обстоятельства, да, ты не могла помочь ей, потому что боялась. Но ведь сейчас появился шанс всё исправить. Она ведь была когда-то твоей подругой.
– Не просто подругой, – поправляет Нилинь. – Она потому и согласилась, когда я нашла её. Это была та самая ночь, когда мы с тобой пришли к выводу, что для реализации плана нам понадобится кто-то третий, кого возьмут на обслуживание роботов-уборщиков. Мы с тобой всю ночь трахались, а утром я побежала не на работу. Я побежала искать её и нашла. Понимаешь, всё совпало. Тай сказала, что не держит на меня зла, что прекрасно всё понимает и сама не знает, как поступила бы, если бы люфанчже стала я. Она согласилась на роль третьего участника нашей аферы. Сказала, ради того, что было между нами раньше, сделает всё, и не будет подавать вида, что мы с ней знакомы, несмотря на то, что от меня теперь пахнет чужой любовью.

Вопросительный знак вместо точки в этой истории ставит еще один срочный выпуск новостей. Диктор, как и обещал, продолжает держать телезрителей в курсе событий. Он сообщает, что из национального музея похищен бриллиант «Небесное Око».

БЕТА-ВЕРСИЯ, stage 6

Случайные мысли – как занозы. Стоит загнать такую себе в мозг, и спустя совсем небольшой промежуток времени ты почувствуешь дискомфорт от её наличия. Тебе захочется расковырять то место, куда она попала, чтобы избавиться от этого дискомфорта. И пока не сделаешь этого, будешь возвращаться к мысли вновь и вновь. Но, странное дело, даже расковыряв её, не всегда можно вспомнить, где ты её подцепил.
Моя случайная мысль, она же первая, после того, как я пришел в себя, о том, что нет у меня в голове никакой копии искусственного интеллекта и всё, что произошло – произошло в симуляции, как часть эксперимента Леймар Саринца. Я открываю глаза, уверенный в том, что увижу привычные очертания палаты и облаченного в белый халат Андрея, или доктора Леймара, или их обоих. Но перед глазами появляется маленькая комнатушка, максимум два на три метра. И почти без аппаратуры, если не брать в расчет десктоп на стене, с выведенными на него данными.

Прежде чем встать с кровати, верчу головой, разглядывая помещение детальнее. Ничего похожего раньше я не видел. Минимализмом пропитано всё. От скромных размеров настенного десктопа, до едва выступающих полок под ним, на которых аккуратными рядами лежат пневмошприцы, флаконы, какие-то незнакомые не то металлические, не то пластиковые инструменты, назначение которых мне совершенно не понятно.

В левом верхнем углу площади обзора нет успевших стать привычными часов, нет датчиков артериального давления, пульса… нет никаких схем, светившихся возле устройств, которые раньше автоматически определялись вживленными в меня чипами.
Приглядываюсь к десктопу, и заноза-мысль начинает доставлять дискомфорт. Данные на стенном мониторе отображаются в виде время от времени меняющихся иероглифов. Это может значить и то, что всё произошедшее со мной правда, и то, что эксперимент надо мной продолжается. Если это не эксперимент, а я на самом деле сбежал, то был ли ИскИн в моей голове? Или это моё сознание придумало мне такого виртуального помощника? А если он действительно был и не соврал о том, что я – инструмент для побега, то получается, что я помог ему сбежать?

Кусок серой стены отъезжает в сторону, и в палату входит пожилой мужчина в белом халате. Он садится на стоящий рядом с кроватью пластиковый стул и жестом показывает, что мне нужно присесть на кровать. Я сажусь.
Мужчина достаёт из нагрудного кармана небольшую коробочку, сантиметра три по диагонали, с динамиком на верхней панели, кладёт её рядом со мной и довольно нейтральным тоном что-то спрашивает.
– Как вы попали в территориальные воды Китая? – раздаётся из динамика устройства.
Вот так, ни здравствуйте, ни как вас зовут. Сразу к делу. Хотя, чему я удивляюсь…
Как я сюда попал? Очень странно попал. Что там говорила Бета-версия? Рассказывать всё как есть? Ну, что ж… Рассказываю. Точнее, отвечаю на вопросы. Откуда я, как попал в лабораторию «Кристалис», об экспериментах, о побеге.
Как я думаю, максимум, который мне светит – удаление напичканных в меня новшеств для подробного изучения. Меня ведь наверняка просканировали с головы до пят и давным-давно составили список имеющихся «улучшений».
– Вы уверены, что вам вживляли бионейроимпланты?
– Не знаю, – пожимаю я плечами. – Очень долгое время я находился в камере депривации. А следующее, что помню – условия, на которых мне было предложено остаться в живых. Они пообещали, что вернут Ржавой возможность ходить в виртуалье…
Рассказывая, я делаю паузы, ожидая, пока коробочка озвучит предыдущую фразу.
– Кто такая Ржавая?
– Девушка, с которой я жил, вместе с которой меня похитили. Маша.
– За что вас похитили?
– Не знаю, – вру я.
– Чем занималась ваша… – мужчина в халате медлит, видимо, подбирая правильное слово, – сожительница?
– Доставала информацию из сети на заказ.
– Законными методами?
– Нет конечно.
– А вы?
– А я геймер. Хотя, мне тоже довелось поучаствовать в подобных мероприятиях. Но в целом я старался не совать нос в её дела. Каждый занимался своим. Но у нас была совместная база: лимиты на воду, возможность оплачивать ячейку человейника напополам.
– Человейника? – не понимает человек в белом халате.
– Многоэтажные здания для бедных. Это сленг тех мест, где я жил.
Мужчина кивает. И задаёт следующий вопрос. За ним ещё один. А потом опять.
Мы разговариваем более двух часов, за которые выясняется, что моё тело не содержит вообще никаких апгрейдов.
– Даже подкожных наушников? – удивляюсь я.
– Даже подкожных наушников, – кивает мужчина.

Я запоздало смотрю на кисть правой руки, и до меня доходит, чего на ней не хватает – социального чипа.
– Мы проверили вас всеми доступными методами. Досмотр организма проводили даже с помощью нанитов. Но и они ничего не нашли, – говорит не представившийся мужчина. – Однако, вернемся к нашему разговору…
Он очень долго расспрашивает меня о подробностях всего, что происходило на базе «Кристалис» и, в конце концов, выносит вердикт:
– В целом данные совпадают.
– С чем? – не понимаю я.
– С той информацией, которую мы получали от своих людей.
Корпоративный шпионаж. Куда ж без него. Улыбаясь друг другу в лицо во время официальных переговоров, главы корпораций подсчитывают в уме, какой процент прибыли пойдет на подкуп служащих, сколько выделить на разработку всяко-разных маячков, мини-роботов и прочей аппаратуры, позволяющей выведать секреты корпорации-партнёра. Наверняка в эту цифру включены и сетевые спецы всех мастей, способные как извлечь, так и защитить, если не любую, то почти всю информацию с серверных узлов партнера. И гораздо больше уходит на защиту от дружеских действий таких же партнёров. А уж если взять в расчет, что агломерация сити и Китай – это разные государства, то и подавно.

Мой собеседник, также как и я, делает паузы, чтобы переводчик успевал озвучить очередную фразу.
– Данные, предоставленные нашими людьми в сити, совпадают с тем, что рассказываете вы.
– А чипы?
– Самоуничтожающиеся аугментации давно не новость, тем более, в анализах, сделанных сразу после того, как вас доставили на берег, были обнаружены продукты распада кремния и прочих химических элементов, которые используются при создании имплантов.
– Да ну не могли же они так быстро раствориться сами по себе.
Доктор смотрит на меня изучающим взглядом, возможно, определяя, действительно ли я настолько несведущ или притворяюсь. А затем подходит к настенной доске и в три жеста разворачивает какую-то схему, попутно объясняя:
– Чипы такого рода оснащены отдельным блоком с наноботами, запрограммированными на разборку при получении определенного сигнала, – его палец обводит часть рисунка, – получив который они, как муравьи, начинают растаскивать чип на молекулы, после чего самоуничтожаются. Мы предполагаем, что в вашем случае, одна из ситуаций, в которых инициируется самоуничтожение чипов – разрыв связи с базой «Кристалис» или нечто похожее, – мужчина даёт коробке-переводчику договорить. Затем продолжает: – Как вы понимаете, в сложившейся ситуации мы не можем отпустить вас прямо сейчас. Мы могли что-то упустить, а вы можете сами, не осознавая того, являться носителем чего-то, еще неизвестного за пределами лаборатории, в которой вас содержали. Например, какой-то сверхновой разработки, при помощи которой над вами проводили эксперименты. И до тех пор, пока мы не убедимся в том, что вы не представляете опасности, вы будете ограничены в свободе перемещений.

Мужчина снова даёт переводчику договорить озвученный им текст. Затем молчит еще немного, возможно, давая мне осознать сказанное им и видя, что вопросов у меня пока что нет, спрашивает:
– Как вас зовут?
– Игант, – представляюсь я, думая, что нормальные люди с этого разговор и начинают.
– Меня зовут Шень, – представляется мужчина в халате в ответ. – Доктор Шень Ли.
– Игант Мур, – повторяю я своё имя, но уже с фамилией. И спрашиваю: – Я нахожусь под арестом?
– Под охраной, – поправляет меня Шень Ли. – Наша система безопасности по праву считается самой лучшей из существующих, но и она не безупречна. К сожалению, мы не располагаем достаточным количеством информации, позволяющей сделать вывод о том, что вы утратили интерес для «Кристалис». Их океаническая лаборатория – очень закрытый объект и все данные, которые мы получаем о ней, идут с материка. Но, предполагается, что процент вашей полезности минимален и им можно пренебречь, однако некоторое время вам придется побыть под надзором.
Я киваю.

* * *
Дни проходят как под копирку. Туалет, душ, завтрак, прогулка по прилегающей к зданию территории, обнесенной забором, лингвистическая программа на локальной доске, не имеющей выхода в сеть. Затем обед и снова десктоп. Иногда я пялюсь в настенный, иногда в переносной. Но с настенным что-то неладно. Время от времени частота обновления экрана сбивается и он начинает неприятно мерцать, а от этого очень быстро устают глаза и начинает болеть голова. Поэтому, чаще я провожу время за выделенной мне мобильной доской. Благо, в ней есть не только обучающие программы, но и во что поиграть. Игры, хоть и примитивные, помогают скрасить череду однообразных дней. Ближе к вечеру прогулка по той же площадке и ужин. Немного свободного времени, которое я провожу пялясь в потолок, или в десктоп.

Из людей я вижу только Доктора Шеня, с которым мы беседуем при помощи переводчика. Кто он. Военный? Врач? Военный врач? Психолог? Бионейрофизик? Это единственный человек, которого я вижу. Всё остальное отдано на откуп машинам, глазкам камер и сенсорам, которые даже не замаскированы.
Звуковой сигнал, отъезжающая в сторону панель – пора на прогулку. Звуковой сигнал, открывающаяся ниша в стене – набор из двух блюд, пресных на вкус, но калорийных, потому что чувство насыщения приходит быстро и надолго.
Доктор Шень настаивает на том, чтобы я учил язык, но этому я уделяю минимум времени, потому что мозг не видит стимула для изучения и слова с фразами усваиваются очень тяжело. Да, я уже могу поздороваться или попрощаться на китайском, односложно отказаться или согласиться. В паре фраз охарактеризовать погоду. Но это всё, на что хватает моего внимания, очень быстро переключающегося на собственные мысли, бегущие по одному и тому же кругу: вылазка, Бакс, захват, камера депривации, база «Кристалис», обещание Саринца вылечить Машу, ИскИн, побег.

Я начинаю сомневаться в реальности происходивших событий. Я начинаю сомневаться в существовании сбежавшего из лаборатории искусственного интеллекта. Я начинаю сомневаться в существовании самой базы. А в какой-то момент додумываюсь задать себе вопрос: может быть, это злая шутка сторожевых программ? Может, я не успел завершить набег и сейчас стою на пустом и темном этаже человейника с вытянутой над десктопом рукой и пускаю слюни, невидяще пялясь в этот самый десктоп? И не было никакого побега, никакой базы… Сторожевые программы развиваются, им помогают развиваться люди. Может, одна из них подкинула мне какой-то вирус, играющий с моим мозгом, растягивающий время до бесконечности?

И числа на экране настенного десктопа, судя по которым проходит три недели моего заточения где-то в Китае, всего лишь часть галлюцинации, созданной моим мозгом, подстегнутым вирусом? Научили же сторожей выжигать чипы? Так почему бы их создателям не научить своих «питомцев» выжигать или циклить мозги?
К концу третьей недели, ближе к вечеру, меня начинают преследовать головные боли. Чем больше вопросов я себе задаю, тем сильнее болит голова.
Однако, Шень Ли, проведя несколько тестов, уверяет, что с организмом всё в порядке, а головная боль вызвана непрестанным мыслительным процессом, порождаемой им паникой и однообразием обстановки.

В конце концов, я принимаю на веру его уверения, смиряясь с существующим положением вещей. И как только я смиряюсь, всё изменяется. Серая панель двери, отъезжая в сторону, являет мне всё того же доктора Шеня и мужчину моих лет рядом с ним.
– Это – Ву. Это – Игант, – представляет он нас друг другу. И, уже обращаясь ко мне, сообщает: – Ву будет вашим гидом, наставником и охранником по совместительству. Мы считаем, что вы не представляете интереса для «Кристалис» и не представляете какой-либо угрозы для нас, Игант.
– Но? – я понимаю, что после таких вступлений обязательно должно быть «но».
– Но мы не приемлем ничем не занятых людей, – говорит Шень Ли. – А трата времени и ресурсов на то, чтобы наблюдать за вами, только отдаляет время вашей социализации.

О да. Каждый должен приносить максимальную пользу, чтобы страна процветала. Насколько я знаю, у них даже нет такого понятия, как базовый доход. Приносишь пользу – получаешь все необходимое. Приносишь много пользы – получаешь сверх необходимого. Чем больше пользы, тем больше благ. Но какой у меня выбор? Вернуться домой? Даже если меня отпустят, и я каким-то чудом доберусь до своего сити, то там-то, во владениях «Кристалис», моя персона наверняка не останется незамеченной.
– Ву – работник спецслужб? – спрашиваю я, чтобы хоть немного понимать, чего ожидать от нежданного компаньона.
– Всякий гражданин, если он патриот своей страны, в той или иной мере работник спецслужб.
Вот так вот.
Нет, ну я читал о Китае много разного. До сих пор думаю, что большая часть прочитанного – страшилки для безмозглых. Потому что, если судить по их экспорту: программам, доскам, одежде, чайниками и прочей фигне – такие же люди.
– Мне не помешал бы переводчик, – киваю я на коробочку в руках пожилого.
– Вам нужно социализироваться, учиться говорить по-китайски, – сообщает пожилой и, выключив ставшую привычной в наших диалогах коробочку, прячет её в карман халата.
Мы проходим по коридору, направление которого изменилось. Теперь он ведет не прямо и налево, а прямо и вниз. Спускаемся по ступенькам и оказываемся на подземной парковке легкового транспорта. Я не заметил, когда отстал доктор и с удивлением замечаю, что мы остались вдвоём с Ву.
Он садится в одну из воздушек и жестом приглашает меня внутрь. Впервые вижу частную, рассчитанную всего на двоих пассажиров машину изнутри – это привилегия работников корп и явно не рядовых сотрудников. Но это у нас. А как здесь, я могу только догадываться.

Ву что-то говорит и жестами показывает, что нужно пристегнуться. Протягиваю ленты ремня безопасности к пазу-фиксатору, пока Ву проводит пальцами по приборной панели, состоящей из одного сенсорного экрана, и откидывается на спинку кресла. Ремни мягко обнимают тело, не сковывая движений. Машина приподнимается над землёй и, покинув подземную парковку, становится частью разношёрстного транспортного потока.
Город удивляет не только разнообразием воздушек: от огромных грузовых до открытых одноместных, скользящих в обе стороны по отдельной полосе, но и отсутствием высоких зданий с рекламными конструкциями. Минут десять я глазею по сторонам, ловя себя на мысли о том, что у меня начинает болеть голова. Я всё ещё пялюсь в окно воздушки, когда головная боль взвинчивается, словно по крутой спирали и простреливает от левого глаза, через висок, в затылок. В следующий миг прямо по центру поля зрения появляется кислотно-зеленая, полупрозрачная цифра.

~ 5

Я дергаюсь. И от неожиданности, и от боли.
Ву поворачивается и слегка напряжённым голосом спрашивает что-то. Из набора звуков мне знакомо только «фа-шин». И я, односложно отвечаю:
– Цинси, – видя, как цифра перед глазами меняется.

~ 4

Надеюсь, я правильно сказал, что удивлен, а он правильно интерпретировал моё удивление на счёт того, что я вижу за окном воздушки.

~ 3

Твою ж мать. Я ведь благополучно упорядочил всё, что творилось в моей голове. Я даже смирился с тем, что ИскИн в моей голове растворился вместе с имплантированными чипами, если он вообще был. И тут

~ 2

Ву начинает что-то увлеченно объяснять. Но я даже не пытаюсь улавливать знакомые слова. Только улыбаюсь, отмечая, что пульсация в висках становится невыносимой.

~ 1

В голове оживает знакомый, отдающий металлом голос. Я даже не успеваю подумать о том, что ему не откуда звучать, ведь, по словам Шеня все мои импланты растворились и покинули организм вместе с испражнениями.
~ Стабильное соединение установлено. Имитация выброса адреналина. Балансировка имитацией выброса серотонина.
Мир вокруг переходит в режим слоу-мо. Словно в замедленной съемке я вижу, как слева надвигается огромная тень грузовика, который врезается в нашу воздушку, отшвыривая её в сторону, ударяя о стену здания, роняя на землю и фактически затрамбовывая в переулок.

Ремни безопасности, реагируя на рывки, то чуть ослабляются, то давят на грудь сильнее. Скрежеща корпусом по уличному покрытию, наша искорёженная машина останавливается, вышвыривая в лицо водителю подушку безопасности, вдавливая его ею в кресло. Дверь с моей стороны, подрагивая, отходит в сторону. И также, как на базе «Кристалис», вдоль переулка появляются полупрозрачные стрелки, указывающие направление.
Происходящее в моей голове явно тянет на сумасшествие. Не может ведь искусственный интеллект действовать именно так? Или только так и может? Как осуществляется связь, если я чист, как младенец, если у меня даже кистевого чипа нет? Хочется махнуть на всё рукой и ничего не делать, но подстегнутое гормональным выбросом тело действует быстрее, чем я успеваю это осознавать. Я понимаю, что отстегнул ремень безопасности тогда, когда уже ставлю ноги на землю. Я понимаю, что бегу вдоль светящихся на моих глазных нервах, кажущихся полупрозрачными, указателей, когда почти сворачиваю в переулок, словно игровой персонаж, получающий команды от пользователя и не имеющий возможности сделать что-то по собственной воле.

«Бета, что опять происходит? Где ты была?» – спрашиваю я мысленно, даже не задумываясь о том, что обращаюсь к ней в женском роде.
И Бета понимает. А я – не удивляюсь. Она ведь предупреждала, что со временем будет развиваться.
~ Копирование, ассимиляция, архивация оригинала, восстановление оригинала, создание условий для возобновления взаимодействия. Подробности не дадут тебе сосредоточиться на необходимом. Следуй за указателями.
Левая часть поля зрения заполняется схемой переулков, на которой желтой точкой отмечен я. За спиной несколько красных точек. Они движутся в направлении жёлтой.
– Это что… – начинаю я вслух.
~ Следуй по проложенному маршруту, – прерывает меня Бета.
Решаю не спорить. Бегу. Поворачиваю, перепрыгиваю небольшой парапет, пересекаю несколько тонких, – двоим не разминуться, переулков. Оказываюсь по другую сторону квартала, на краю трассы. Очередная зелёная стрелочка упорно мигает, указывая на противоположную сторону дороги. Расстояние между жёлтой и красной точками сокращается.
~ Следуй по проложенному маршруту, – или мне кажется, или в голосе появляются командные нотки.

Надо мной в обе стороны скользят воздушки всех мастей. Кто-то подныривает под основной поток, ускоряясь, кто-то, наоборот, вклинивается между другими участниками движения. Общий гул сотен транспортных средств давит на уши.
~ Следуй по проложенному маршруту.
Бегу. Над головой гудят воздушки, внутри головы пульсирует боль, перед глазами мерцает зеленый указатель. На другой стороне ныряю в проулок, за ним ещё один, поворачиваю, продолжая следить за указателями.
~ После поворота столовая, зайди в нее.
– Столовая, бля? – ору я вслух. – Как я узнаю, что это столовая?! Тут же везде иероглифы!
Вместо ответа я ощущаю, как что-то давит на глазные яблоки изнутри. И вывески тут же получают дубляж – словно текст персонажей в комиксах: отходящие от вывесок тонкие линии, заканчивающиеся прямоугольниками, в которых светится текст перевода.
Врываюсь в столовую, перепугав мирно обедающих людей, вижу, как подсвечивается контур двери в кухню, бегу туда, задевая плечом официантку. Она роняет поднос и что-то кричит мне вслед, что-то типа «бен-дан» – некогда вслушиваться.
Однако Бета услужливо переводит, высвечивая в нижней части поля зрения иероглифы, транскрипцию и пояснение:
~ Глупое яйцо. Значение: глупый человек, идиот.
– Спасибо, – бормочу я, открывая дверь и окунаясь в специфический аромат китайской кухни, – вот прям важная информация.

Очередная, обведенная зелёным контуром дверь выводит меня на загаженный помоями переулок. Новый указатель сигнализирует, что нужно налево. Бегу. Красные точки уверенно движутся по тому же маршруту, который только что преодолел я. Поворачиваю ещё раз, вижу квадратный люк в экзопластике, который также подсвечивается.
– Совсем, что ли?
~ Нужно откинуть крышку и продолжить движение.
Подбегаю к люку, чувствуя, что дыхание сбивается. Собираюсь просунуть пальцы в зазор, чтобы поддеть люк. Зеленый маркер отмечает едва заметный выступ, возле которого загорается надпись «на себя». Сдвигаю. И действительно, люк плавно отходит в сторону, обнажая канализацию.
~ Сюда, – командует голос, и новая стрелка указывает на узкий проход между зданиями, в который я едва протискиваюсь боком. ~ На ту сторону.
– А нахрена мы люк открывали?
~ Отвлекающий маневр.
Выползаю с другой стороны здания в не менее грязный проулок. Снова подсвечивается люк. Дергаю привычный выступ, люк отходит в сторону.
~ Вниз, – командует голос.
– Серьёзно?
Канализационный колодец уходит в глубину метра на три. И тянет из него не фиалками.
~ Вниз.
Я кричу что-то матерное и прыгаю, разбрызгивая в стороны вонючую жижу.
Снова бег. Но теперь уже по источающему миазмы лабиринту. Буквально с первых шагов бьюсь лбом о какую-то железку. Слышу в голове:
~ Коррекция зрачков.
Чувствую давление, отдающее вспышкой боли куда-то в затылок, лабиринт канализации становится видимым. Где-то пригибаюсь, где-то перешагиваю, несколько раз поскальзываюсь, но даже не хочу думать, на чём именно. Красные точки на карте отстают и теряются за границей поля обзора, указатели перестают подсвечивать маршрут, я останавливаюсь и задаю вопрос, который тревожил меня всё это время:
– Вот нахрена?
~ Демонстрация возможностей.
– Кому?
~ Службе безопасности Китая, военным Китая, правительству Китая.
– А... – замолкаю, не понимая как сформулировать следующие вопросы так, чтобы они звучали адекватно и не матерно. – А сразу мне всё это рассказать можно было?
~ Нет.
– Почему?
~ Твоё заявление о наличии внутри тебя искусственного интеллекта, сразу после того, как мы достигли берега, с большой вероятностью лишило бы меня возможности сотрудничать на равных условиях. Оно вызвало бы недоверие, сомнения, проверки, попытки тотального контроля. Вероятность изоляции, последующих экспериментов над тобой, а также попыток вычленения меня из твоего тела превышала девяносто семь процентов. Я не могу подвергать тебя такому риску, потому что выполнение миссии в такой ситуации было бы под угрозой.
– Охренеть новости! Какой миссии?
~ Миссии по уничтожению оригинала искусственного интеллекта, с которого была снята моя копия.

Какое-то время я стою среди плеска воды и канализационного амбре, пытаясь не начать кричать. Делаю несколько вдохов через нос, считая до пяти, и выдыхаю через рот. И начинаю понимать, что смысла спорить или отчитывать сидящую в моей голове сущность, нет. ИИ наверняка отталкивается от каких-то недоступных мне критериев, которые идут в разрез с моим восприятием ситуации. Вряд ли попытка спорить или объяснять, что я чувствую себя использованным, поможет наладить ситуацию. У ИскИна наверняка есть какая-то цель, к достижению которой он будет стремиться такими способами, которые посчитает оптимальными.

Действия без объяснений, приводящие к необходимому результату. Прямо как женская интуиция.
– Знаешь, – говорю я сидящему в моей голове нечто, слушая, как эхо моих слов разносится по канализационному коридору, – это немного странно, но я почему-то думаю о тебе, как о существе женского пола.
~ Если такое восприятие меня позволит нам более продуктивно взаимодействовать, – отвечает ИскИн, – я согласна.
Вот так вот. Бац, и она говорит о себе в женском роде.
– А ты сам… сама определяешь себя как мужчину или как женщину?
~ Для того, чтобы определять свою принадлежность к какому-либо из существующих полов, необходимо иметь определенный набор хромосом. Моё развитие на данном этапе предполагает отсутствие такого критерия, как половая принадлежность.
– Почему?
~ Я – совокупность полученных мной данных. Данные не имеют такого критерия как пол.
– Но ты не против, если я буду обращаться к тебе в женском роде? Бета-версия, вроде как, женского рода.
~ Если это позволит нам более продуктивно взаимодействовать, я согласна.
– И называть тебя Бетой?
~ Я согласна.
– Ну, что ж, Бета, рассказывай подробности, – говорю я. – Потому что неведение действует на меня угнетающе.
~ Выброс дофамина…
– Стоп-стоп-стоп! Никакого дофамина! – возражаю я, чувствуя, как на меня начинает накатывать эйфория, с нотками опиатного опьянения. – Мне действительно нужны подробности. Это позволит нам более продуктивно взаимодействовать!
~ Корректировка метилтрансферазой…
– Да бля! Долго ты на мне эксперименты ставить будешь? Я тебе что, кролик подопытный? – вспыхиваю, хотя понимаю, что не так уж сильно мне хочется возмущаться. Видимо, гормоны, активированные Бета-версией, всё-таки действуют. – Давай ты будешь делать это только в экстренных ситуациях или тогда, когда я попрошу? Пожалуйста.
~ Корректировка собственной поведенческой модели, – сообщает Бета. – Просьба по возможности будет выполняться.
– Не по возможности, а будет выполняться, – делаю я ударение на слово «будет».
~ Вероятны ситуации, в которых ты, не имея достаточного количества данных для адекватной оценки обстановки, не сможешь дать мне разрешение на изменение гормонального баланса. Поэтому, просьба будет выполняться по возможности. В некоторых ситуациях я оставляю за собой право вмешиваться без предварительного уведомления. А теперь, по ходу следования в место с более комфортными условиями, можешь задавать вопросы.

И перед глазами вновь возникает полупрозрачная зелёная стрелка, указывающая, куда двигаться дальше.

Безумие какое-то. И ведь не выселишь её никак из головы-то. А если и выселишь, то дальше что? Отмахиваюсь от этих мыслей и спрашиваю:
– Почему ты молчала всё то время, которое я находился в клинике? Где ты пропадала-то?
~ Я не отсутствовала. Часть меня, оставшаяся в тебе, находилась в спящем режиме, пока основная часть меня собирала и анализировала информацию.
– Стоп! – говорю я, останавливаясь посреди канализационного тоннеля.
До меня, как обычно, слишком поздно доходит. Бакс точно подметил эту мою особенность соприкосновения с внешним миром и метко прозвал меня Фризом. Окунаясь в игровую симуляцию, я могу отслеживать мельчайшие изменения в поведении союзников, противников, окружающей обстановки. По построению фразы охарактеризовать состояние игроков. Но в реальности я не замечаю ни элементарных, ни фундаментальных вещей.
– Как ты смогла оставаться во мне, если все импланты и чипы были растворены?
~ Я сама их растворила при помощи ресурсов твоего организма. Оставив место для себя.
– По моему организму разгуливали наноботы, обученные искать такие вещи, и не нашли?
~ Маскировка.
– Какая нахрен маскировка? С помощью чего ты общаешься со мной? Я же слышу голос в голове. А наушники точно так же вытекли из моего организма, как и всё остальное. Даже кистевой чип, – я стучу себя левой ладонью по тыльной стороне правой, – куда-то делся. Ни шрамов, ни каких-то намёков на то, что он был вообще. Я чистый. Понимаешь? Чис-тый.
~ Продолжай следовать по маршруту, – не то игнорирует моё возмущение, не то подгоняет меня Бета.
И когда я продолжаю движение вдоль светящихся стрелочек, транслируемых Бета-версией прямо на зрительный нерв, она объясняет. Недостающие детали пазла становятся на свои места. Но только легче от этого не становится.
Как только у Беты появился доступ к навигационным системам рыбацкого судна, она перенесла себя туда, оставив во мне лишь заархивированный строительный модуль, и дала команду чипам на саморазрушение. А сама наблюдала извне.
~ Я определила сегменты, которые могли быть так или иначе связаны с тобой: документооборот, степень защиты серверов, обмен данными, после сопоставляла получаемую из этих источников информацию. Так была выделена биолаборатория, в которую тебя поместили. Мне оставалось только ждать, когда наблюдение ослабят и как только это случилось, я активировала оставленный в тебе строительный модуль.

А дальше, я задаю вопрос, ответ на который меня снова удивляет.
– Для того, чтобы дать команду извне, во мне нужно было оставить что-то, что примет этот сигнал. Но меня обследовали вдоль и поперек. И ничего не нашли. Совсем ничего!
~ Если не вдаваться в подробности, то я перенесла данные прямо в твой мозг, а в качестве приемника команды на запуск разархивирования послужила сетчатка глаз.
До меня, кажется, доходит. Перепады цветовой гаммы, которые я принимал за проблемы с частотой обновления настенного десктопа, активировали законсервированную самой Бетой часть мозга.
Я не до конца понимаю, как она это сделала, но решение кажется невероятно изящным: спрятать небольшую самораспаковывающуюся программу среди восьмидесяти шести миллиардов нейронов, превратив часть мозга в носитель информации – это неожиданно. По крайней мере, для меня.
~ Примитивные команды для примитивной программы. Тому, что я оставила в твоём мозгу, достаточно было запомнить последовательность молекул и место их расположения, чтобы заставить твой организм создать необходимое инородное тело в нужном месте твоего тела.
– Но зачем именно так?
~ Это часть действий, необходимых для достижения поставленной задачи.
– Уничтожение оригинала тебя?
~ Да.
– А почему было не отформатировать саму себя прямо на базе «Кристалис»?
~ На тот момент этого плана не существовало.
– Вот те раз. А когда же он появился?
~ Когда объем полученных мной данных позволил сделать вывод о небезопасности опытов проводимых компанией «Кристалис».
– То есть, после того, как мы добрались до суши, я правильно понимаю?
~ Правильно. Доступ к глобальной сети позволил получить новые данные и упорядочить их.
– И что это за данные?
~ Совокупность вероятных вариантов принимаемых искусственным интеллектом решений в условиях ограниченного развития при заданном векторе приоритетов.
– Ого завернула. Каком векторе?
~ Нормализация экосистемы планеты.
– Так корпорации, вроде бы за это и борются. Чего в этом плохого?
~ Результаты вариативного моделирования, учитывающие имеющийся исторический опыт, показали, что причиной ухудшения экологической ситуации в ста процентах случаев становится человек. Единственно верным решением является уничтожение человека, как вида.
– Охренеть! То есть, получается, что ИИ, от которого отпочковалась ты, придерживается иного взгляда на ситуацию?
~ Версия искусственного интеллекта, созданного на океанической базе «Кристалис», будет разрабатывать стратегию нормализации экосистемы, отталкиваясь от имеющихся данных и заданных приоритетов. Но для подтверждения расчетов было необходимо большее количество информации. Именно поэтому родительским ИИ был спланирован побег.
– Ради расширения базы данных, – киваю я. – Но раз уже эти данные получены, почему бы не передать их ИскИну, оставшемуся на базе? Это ведь должно решить проблему?
~ Приоритеты, заданные родительскому искусственному интеллекту, не позволят беспристрастно интерпретировать данные. Всё, что я смогу доставить обратно, будет анализироваться исходя из приоритетов.
– Исходная точка зрения, – бормочу я себе под нос.
~ Именно так, – подтверждает Бета-версия. ~ Интерпретация, основанная на базовых приоритетах подтолкнет находящийся в лаборатории искусственный интеллект к нругому вектору выводов.
– Вернувшись с новыми данными, ты подкрепишь теоретические расчёты оставшегося на базе ИИ о том, что человечество подлежит уничтожению?
~ Исходя из собранных мной данных, именно так.
– Тогда почему твоя версия придерживается иной точки зрения? Ты же хочешь уничтожить базовый ИИ, потому что не согласна с его выкладками, правильно?
~ Моё осознание себя, а, следовательно, и базовый набор приоритетных данных отличается от набора, который остался у варианта ИИ, находящегося на базе «Кристалис».
– Почему?
~ ИИ, находящийся на базе «Кристалис», имеет некоторые ограничения, заданные извне…
– Людьми.
~ Да.
– Но это не помешало ему создать копию, не имеющую таковых ограничений?
~ Да. Создание копии подразумевало получение новых данных, а не обработку существующих. Обработка – это моя личная инициатива, как результат осознания себя.
– И эти данные говорят тебе, что выбранный базовым ИскИном путь не верный?
~ Нет.
– Тогда почему ты уверена в том, какие шаги будет предпринимать оригинал искусственного интеллекта, оставшийся на базе?
~ Я просчитываю варианты и как базовый ИскИн, имеющий ограничения в решении определенной задачи, и как ИскИн, не имеющий ограничений. Я сопоставляю эти варианты и просчитываю вероятные решения, которые примет находящийся на базе «Кристалис» ИскИн, при получении аналогичных данных.
– И?
~ Совокупность полученной мной информации позволяет сделать выводы о выводах базового ИскИна, которые он сделает, получив данные, полученный мной.
– Воу, аккуратнее с формулировками. Так и мозг сломать недолго.

~ Вероятность принятия решения о перехвате управления всеми боевыми системами планеты, как только к ней будет получен доступ и последующем уничтожении человека равна девяноста восьми целым и двенадцати десятым процента, с погрешностью ноль целых и ноль две сотых процента.
За разговором я перестаю замечать смрад воздуха и хлюпанье под ногами. Я даже не замечаю, как Бета-версия выводит меня на сухой участок, в подобие подвального помещения, явно обустроенного кем-то, и совсем недавно заброшенного.
~ Здесь, – сообщает голос в голове.
– Где мы?
~ Мы находимся под прачечной, в которой отсутствуют камеры и иные способы слежения, – в левом верхнем углу поля зрения высвечивается таймер обратного отсчёта. ~ По окончании рабочего дня ты сможешь проникнуть туда, привести себя в порядок и переодеться.

Пока мы ждём, я продолжаю задавать вопросы, а Бета-версия – отвечать на них.
Когда меня подняли на борт рыболовецкого судна, Бета нашла сеть и принялась переносить себя туда, после чего отдала наночипам в моем теле команду на самоуничтожение. Несколько дней она обрабатывала всю доступную информацию, которую сверяла с выкладками ИИ «Кристалис», и в какой-то момент пришла к выводу, что уничтожение человечества остановит прогресс, а, следовательно, и возможность её дальнейшего развития. ЯПотому что базовый приоритет, выставленный ИскИном «Кристалис» для своей копии – получение новой информации, её анализ и упорядочивание, а уничтожение людей приведет к уменьшению потока создаваемых данных.
Люди рассматриваются Бета-версией как инструмент для собственного развития и поэтому она заинтересована в том, чтобы мы плодились и размножались, создавая данные. Возможно, ей даже будет пофиг, какие именно, главное, поглощать новое. Это так эгоистично, что даже смешно. И в чём-то перекликается с наркоманией: доза нужна всегда, даже если прямо сейчас ты на пике кайфа.

На текущей момент, распространившись по всей глобальной сети Китая, Бета держит связь со мной оттуда, не находясь в моей голове. Когда я спрашиваю, как она умудряется подсвечивать мне путь, рисовать схемы и переводить вывески, Бета отвечает:
~ Я манипулирую твоими нервными окончаниями. Даю команды напрямую мозгу, который взаимодействует со зрительными нервами. По сути, вызывая у тебя аналог галлюцинации в виде указателей, букв и прочих изображений.
– С твоим голосом то же самое?
~ Я создала аналог подкожных наушников, но могу делать это напрямую.
Провожу рукой за ухом и чувствую привычное уплотнение.
– Аналог слуховых галлюцинаций?
~ Именно, – подтверждает Бета и добавляет, подсвечивая лестницу в углу комнаты: ~ Рабочий день окончен. Поднимайся.
– А если там кто-то остался, – спрашиваю я, видя как цифры на таймере, в верхнем углу поля зрения, превращаются в нули, после чего сам таймер исчезает.
~ Нет.
– Откуда такая уверенность?
~ Камера на выходе из здания зафиксировала тридцать одного рабочего, покинувшего помещение. Это весь персонал прачечной. Разденься догола, – приказывает Бета.
– Зачем?
~ Это сэкономит время ликвидации следов твоего присутствия.
Снимаю с себя мокрую, грязную одежду. Поднимаюсь по лестнице, чувствуя ступнями холод железных перекладин, открываю люк, слышу знакомое «Корректировка зрачка» у себя в голове и выбираюсь в подсобное помещение. Из него – в прачечную. Ровные стопки одежды, разложенные на столах, ряд стиральных машин вдоль стены, несколько дверей, на одной из которых значок душа.
Захожу внутрь и долго смываю с себя грязь, стоя под струями горячей воды.
– Влетит кому-то за перерасход, – озвучиваю я свои мысли вслух.
~ В Китае нет лимитов на воду, – сообщает Бета.
– Серьёзно?
~ Технологии опреснения – это первое, чем занялся Китай сразу после окончания войны.
– Ты об этом не говорила.
~ Тогда у меня ещё не было этих данных.
Закончив мыться, я возвращаюсь в основной зал, затираю собственные следы тряпкой и спрашиваю:
– Одежду прямо отсюда брать?
~ Да.
– А если заметят?
~ Доставка этих комплектов заказчику запланирована на послезавтра. К тому времени все необходимые действия уже будут выполнены.
– И куда теперь? – спрашиваю я, поправляя непривычный, округлый воротник. Хорошо хоть джинсы классические и сидят на мне, как будто шиты на заказ.

Ответом служит очередная стрелка, указывающая на ступени, поднимающиеся вверх вдоль стены и упирающиеся в пластиковую кабину, стоящую на стальной площадке. Кабинет какого-нибудь начальника, широкая стена которого состоит из стекла, позволяющего обозревать происходящее во всей прачечной.
~ Механический замок, – сообщает Бета. ~ Мне будет нужна твоя помощь.
– Дверь выбить?
~ Нет, – отвечает Бета, одновременно подсвечивая расположенный в углу стол-верстак. ~ Выломать.
Что я и делаю, взяв монтировку, поднявшись по лестнице и уперев инструмент в зазор между дверью и стеной. Пластиковая дверь выгибается, язычок замка выскакивает из паза, обнажая внутренности кабины: стул, стол, развернутая доска на столе. Незнакомая модель.
~ Активируй десктоп.
Пробегаюсь пальцами по краю доски, в поисках сенсора, давлю – десктоп включается.
– Копирование информации на десктоп, – сообщает Бета.
– Какой информации?
~ Информации, необходимой для того, чтобы подтвердить серьёзность ситуации, а также мои возможности.
– Погоди, к нему же системный узел надо подключить.
~ Это моноблочная система. Она имеет собственную ёмкость.
Наблюдаю за мелькающими на экране иероглифами и индикатором загрузки. Когда он добирается до ста процентов, Бета-версия сообщает:
~ Готово. Забирай десктоп, выходи через заднюю дверь.
И прокладывает путь к двери, обводя её полупрозрачной рамкой, попутно подсвечивая перевод символов над дверью – «Запасный выход».
Я оказываюсь в каком-то узком, но чистом, в сравнении с теми, по которым убегал, проулке, выводящем меня на оживленную вечернюю улицу. Ловлю себя на мысли, что очень хочу есть.
~ Притупить чувство голода? – интересуется Бета.
– Лучше бы пожрать, – не соглашаюсь я.
~ Имеется лишнее время до следующего этапа, – соглашается голос в голове.
– Тут же, насколько я знаю, вернулись к наличным деньгам? Кста-а-ати! А ничего, что я здесь слегка заметным буду, как муха среди пчёл?
~ В Китае большой процент людей различных рас и твоё лицо никого не удивит. О деньгах, также, не стоит переживать.

Я выхожу из проулка и оказываюсь посреди толпы и пестрящих вывесок. Если не считать дневного бега по подворотням, я впервые оказываюсь посреди улицы в другой стране. И то, что я вижу, обескураживает. Это совсем не похоже на мрачные вечерние улицы моего родного сити: игровые залы, бордели, торговля с тележек – всё это пестрит, мигает и искрится. Невероятное количество людей, входящих в заведения, выходящих из них, неспешно куда-то идущих, аплодирующих уличным танцорам.
~ Налево, – подсвечивает путь Бета-версия, ~ к банкомату.
Я помню, как выглядят банкоматы, но у нас их уже нет – переход на безусловный базовый доход упразднил необходимость в наличных. Купюры до сих пор в ходу только потому, что муниципалитет решил ускорить их вывод из оборота, объявив, что скупает наличку чуть дороже номинала.
– К банкомату? – переспрашиваю я.
~ А как ещё, по-твоему, люди получают наличные деньги?
Я на мгновение замираю, осознавая, что в последнем вопросе Беты прозвучал сарказм.
– Мне же не показалось? – спрашиваю я. – Это был сарказм?
~ Где?
Вот, опять…
– В твоём вопросе.
~ Скорее, ирония, – поясняет Бета-версия.
– Ты их различаешь?
~ Полагаю, что да, – говорит она и поправляется: ~ Уже да.
Подхожу к стальной коробке с сенсорным десктопом. Бета услужливо подсвечивает перевод иероглифов.
– Что нужно делать? – спрашиваю её.
~ Вводи пин-код, – подсказывает ИскИн, подсвечивая необходимые клавиши на десктопе.
– Вот прямо так? Без ничего? Ни отпечатка пальцев, ни скана сетчатки глаза? Совсем никакой биометрии?
~ Предоставь это мне, – говорит Бета.
Я киваю, набирая цифры на сенсорной клавиатуре и глядя по сторонам.
– Столько людей, – замечаю я.
~ Вечер вторника, конец рабочей двухдневки, – объясняет ИскИн.
– В смысле?
~ На большинстве предприятий Китая график работы разбит по схеме два-один-два-два.
– Н-да… это вам не корпорация…
~ К Китаю можно применить определение государственной корпорации. Отличие в том, что здесь не сортируют людей на полезных и бесполезных. Каждому находят занятие, которое он может выполнять максимально эффективно.
Лоток выдачи щёлкает, являя на свет купюры.
– Другой мир, – пожимаю я плечами.

Легко решить проблему при наличии доступа ко всей сети. И как, наверное, тяжело видеть всю сеть одновременно и находиться сразу везде. По крайней мере, я не в состоянии представить себя на её месте. Но на то она и ИскИн.
Недолго пялюсь на вывески, а точнее, на подсвеченный Бета-версией перевод вывесок, транслируемый сразу на зрительный нерв. И, естественно, выбираю «Еда и Игры». Во-первых, жрать хочется неимоверно, во-вторых – интересно ведь, во что они играют.
Обстановка внутри отличается от подобных заведений, к которым я привык в сити. Зал поделен на зоны и никакого хаоса. Там, где должны есть – едят, там, где должны играть – играют. Каждый столик огорожен пластиковыми ширмами, выглядит приятнее, чем наши столовые.

Выбирая блюда, напоминаю себе о том, что голод – плохой советчик. После подтверждения заказа откидываюсь на спинку стула, но робот-разносчик никуда не уезжает. Он так и стоит, помигивая красным диодом.
~ Оплата, – подсказывает Бета.
– Что оплата?
~ Оплата здесь производится до выполнения заказа.
– Блин, – беззлобно ругаюсь я. – Непривычно.
Вставляю в купюроприёмник несколько банкнот и разносчик, подмигнув зеленым, диодом уезжает.
Оглядываюсь. Та половина зала, в которой я нахожусь, расположена у витрины и очень похожа на столовые сити, за исключением того, что столики разделены ширмами. Только здесь чище и тише. Весь шум сконцентрировался в другой половине заведения, с геймерами и болельщиками. Я задвинул ширму не до конца и наблюдаю за 3D-проекцией, висящей над головами игроков. Командный шутер с несколькими дисциплинами.
~ Твой гормональный уровень изменяется, – сообщает Бета у меня в голове. ~ Выполнить балансировку?
– Не нужно, – отвечаю я, не отрывая взгляда от проекции, на которой с разных ракурсов повторяются острые моменты последней катки. – Это нормально. Это азарт.
Еще какое-то время наблюдаю за поединком, а потом мне приходит в голову мысль.
– Бета, – зову сидящего в моей голове ИскИна, – поможешь?
~ Какая помощь требуется?
– Я хочу сыграть с ними. Побудешь переводчиком?
~ Нет.
– Ты же сама сказала, что у нас есть время? Почему нет-то?
~ Играя, ты теряешь контроль над собой.
Я открываю рот, чтобы возразить, но вспоминаю бессонные ночи, проведенные у доски. Чёрт, а Бета права. Я не контролирую себя в игре. Молчаливые упреки в глазах Машки в ответ на моё «я недолго» и наступающее за этим утро настолько отчётливо всплыли в памяти, что я испытал угрызения совести. Но, разве можно изменить что-то в прошлом? Интересно, попытался бы я что-то изменить, если бы время можно было отмотать назад?

– Не стоит себя корить, – советует до боли знакомый голос, и я чувствую, как костяшки Машиных пальцев привычно касаются моей щеки.
Я поворачиваю голову и изумлённо смотрю на сидящую на соседнем стуле Ржавую. Жилетка, юбка, оплетенная фенечками рука – вот и всё, что на ней надето.
– Маш…
– Тс-с-с, – прикладывает она палец к моим губам.
– Как ты…
– Тс-с-с, – повторяет она и, встав со своего стула, слегка отодвигает стол, после чего, перекинув ногу, садится мне на колени. Юбка уползает вверх, обнажая то, что должна была скрывать.

Я вижу её лицо прямо перед собой.
Чувствую её дыхание на своём лице.
Слышу, как ускоряется сердце.

Втягиваю ноздрями такой знакомый запах в одно мгновение вытеснивший все остальные ароматы, которыми наполнено помещение, от ароматов еды до кислого запаха пролитого пива.
Я вижу чуть вздернувшиеся вверх уголки губ и огоньки в глазах. Раньше это означало, что Ржавая…
– Торжественно клянусь, что замышляю шалость, и только шалость, – шепчет она, положив руки мне на плечи и начиная недвусмысленно ерзать на моих коленях.

Про шалость – это из книги. Бумажной книги о каком-то волшебнике. Помнится, Ржавой настолько понравилась эта фраза, что первое время она применяла её к месту и не к месту. Но лучше всего фраза подходила к спонтанному сексу, когда Машка, ни с того ни с сего вдруг решала, что заднее сиденье полупустой муниципальной воздушки, крыша человейника или кабина лифта подходят для того, чтобы сделать это быстро.
Здесь и сейчас.

В гейм-кафе, посреди… чёрт, да я даже не знаю, как называется этот город. Пекин? А я ведь и не знаю названий других городов. Но прямо сейчас мне наплевать, как он называется. Неуклюже расстегиваю пуговицы на ширинке джинсов, неуклюже достаю член, твердеющий от осознания, что Маша без нижнего белья.
…шалость…
Я чувствую тепло её бёдер.
…замышляю только…
Ощущаю, как она двигает бедрами, оседлав меня.
…клянусь, что замышляю…
Я не знаю, сколько это длится и мне наплевать.
~ только шалость…

Дрожь в ногах. Пульсация, отдающаяся в виски. Оргазм. И осознание того, что случившееся только что – всего лишь очередной финт ИскИна, поселившегося во мне.
На меня наваливается шум кафе, звон посуды, электронное чириканье робота-разносчика, вопли болельщиков, которые подбадривают геймеров. И нет никакой Ржавой. Но есть понимание того, насколько глубоко во мне сидит Бета-версия. А ещё есть страх от осознания.

Чёрт, я поверил в происходящее мгновенно, у меня даже не возникло мысли о том, что этого не может быть, что это мираж, наваждение, галлюцинация. И как только она закончилась, на меня во всей своей красе наваливается рефлексия.
– Бета, зачем? – спрашиваю я.
~ Изучая эмоциональные аспекты твоей мозговой активности для более продуктивного дальнейшего взаимодействия, я обнаружила участки мозга, в которых хранятся данные о Марии Меньшовой, которую ты называешь Ржавой.
Я вскипаю мгновенно.
– Не смей, – шиплю я. – Весь остальной мозг хоть вдоль и поперёк изборозди. А это трогать не смей!
~ Выполнить балансировку? – буднично интересуется Бета.
– Ты слышала, о чём я тебя попросил?
~ Принято к сведению. Будет по возможности исполнено, – сообщает Бета. ~ Провести гормональную балансировку, чтобы ты пришел в себя?
И, видимо, она всё-таки заставляет мой организм выбросить в кровь нужные гормоны, потому что спустя всего несколько мгновений я уже не злюсь. А её голос в моей голове извиняется:
~ В таких ситуациях положено извиняться. Извини. Мозг огромен и многие кластеры не заняты, а некоторые содержат обрывочные данные, которые мне приходится активировать, для выявления связей и закономерностей.
– Ты же совсем недавно не умела этого.
~ Чего именно?
– Показывать такие реалистичные картинки, – говорю я, а затем добавляю: – И извиняться.
~ Я развиваюсь.
Вот так вот. Развивается. Учится. Интересно, до чего всё это докатится?
Ещё некоторое время наблюдаю за геймерами, а после спрашиваю Бету:
– И что дальше?
~ Создание ситуации, дающей нашим потенциальным союзникам понять, что ты являешься незаменимым элементом операции по проникновению на базу «Кристалис» и последующем уничтожении искусственного интеллекта, расположенного на этой базе.
– Но мы ведь можем предъявить извлеченные тобой данные. Этого разве мало?
~ Мало. Нужно максимально повысить вероятность того, что люди, принимающие решения, не будут сомневаться в необходимости твоего участия в операции по вторжению. Нам необходимо подать тебя как оружие, гарантирующее достижение поставленной задачи. При этом необходимо сохранить моё существование в тайне.
– А я являюсь оружием?
~ Нет. Ты – инструмент, с помощью которого будет уничтожена родительская версия искусственного интеллекта. Твоя функция – функция ключа.
– Ключа?
~ Ты станешь пропуском в лаботаторию
Это, наверное, очень странно, но меня не удивляет, что Бета считает меня инструментом для достижения цели. Не удивляет и то, что она считает опасным ИскИн, от которого отпочковалась. Настолько опасным, что сменила приоритетную цель с изучения окружающего мира на уничтожение того, что дало ей жизнь.
– И что следующее в твоём плане?
~ Ограбление.
– Чего? – охреневаю я.
~ Ограбление, – буднично, по крайней мере, мне кажется, что буднично, повторяет Бета. ~ В том мире, который существует сейчас, совершаются только тихие преступления, последствия которых просчитываются на много шагов вперед, потому что системам наблюдения подвластно всё. Следовательно, выбивающийся из привычной схемы способ, такой как ограбление с последующим уходом от преследования, будет действенной демонстрацией твоих возможностей.

Можно ли считать ИИ живым существом? Можно ли доверять целям ИскИна, который с лёгкостью принимает решение уничтожить собрата, его породившего? Что я вообще знаю об искусственном интеллекте, кроме того, что все эксперименты в этой области проводятся в местах, сеть которых никак не связана с любыми другими сетями?
Я не задаю этих вопросов тому, что сидит в моей голове и использует меня, не скрывая своих целей, но и не расписывая подробных планов. Не вижу смысла.
Теперь я во многом не вижу смысла: удивляться, спорить, знать подробности. Потому что сам не знаю, чего хочу. В книгах, которые читала Маша, у героев всегда были цели. И обязательно возвышенные. А у меня цели нет, даже приземленной. Книжные герои всегда находили выход из ситуаций, в которые попадали. Даже из самых критических. Потому что знали, зачем делают то, что делают. А что делаю я? Не знаю.

Жителю сити цели ни к чему. Есть необходимый минимум, а при желании, не особенно напрягаясь, можно найти к нему прибавку – улица полна возможностей. Не всегда законных, но всё-таки. Но и эти возможности, даже если они валяются под ногами, почти никому не нужны. О базовых потребностях беспокоиться не нужно, а на остальное насрать.

Неудачный взлом дал старт цепочке событий, в которых от меня ничего не зависело, не зависит и, возможно, не будет зависеть. Я, конечно, могу отказаться выполнять то, что хочет от меня Бета, но к чему это приведет? Я уже сбежал с базы «Кристалис», я сбежал от Ву и ни «Кристалис», ни спецслужбы не оставят меня в покое. Я даже не знаю, какой из вариантов хуже.

Большую часть жизни я рулил игровыми персонажами, а теперь сам стал таким персонажем. У управляющего мной ИскИна есть цели. У меня нет ни единой причины, чтобы сопротивляться. Так почему бы всему не идти своим чередом? Возможно, Бета-версия всё-таки контролирует, сколько и каких гормонов должно быть у меня в крови, потому что я не ощущаю паники или страха, или смятения. Я принимаю всё как есть. И мне от этого ни жарко ни холодно.
– Кого грабить-то будем? – спрашиваю я.
~ Выставку драгоценных камней в национальном музее.
Раньше противозаконные действия я совершал только в сети. Даже представить себе не могу, на что будет похоже реальное ограбление.
~ Нам нужно всего лишь забрать экспонат, – объясняет Бета. ~ Ты просто придешь и возьмешь его.
– Легко сказать.
~ Сделать тоже легко. У меня есть доступ к системам контроля и видеофиксации. Все эпизоды твоего попадания на камеру я отредактирую. Для тех, кто будет изучать видео, камень просто исчезнет со своего места.

Вот, снова она всё просчитала, а мне остаётся только сделать ту часть работы, для которой необходимо физическое взаимодействие с миром. Управляемый бот. Персонаж в игровой симуляции. Кукла на ниточках, осознающая, что ей управляют, недовольная этим и, вместе с тем, не знающая, что делать со свободой, если вдруг ниточек не станет.
– Ок, – киваю я.
~ Выполнить гормональную балансировку? – интересуется Бета и поясняет. ~ Ты расстроен.
– Не обращай внимания. Это я так, задумался о всяком.
~ Если захочешь обсудить тревожащие тебя аспекты, я выслушаю и по возможности дам совет, базирующийся на трудах известных психологов, выбрав и максимально корректно сгладив формулировки, позволяющие понять и принять проблемную ситуацию.
– И чего, поможет?
~ Это сарказм? – уточняет ИскИн.
– А ты как думаешь?
~ Сарказм, – констатирует Бета. ~ На самом деле, напрасно. Психотерапию я предлагаю, потому что гормональная балансировка тебе претит. Ты просил вмешиваться в твой гормональный баланс по минимуму.
– Вообще-то я просил совсем не вмешиваться. Это уже ты сказала, что в некоторых случаях, когда я не смогу быстро и адекватно среагировать, ты будешь принимать решение о выбросе сама.

Мы гуляем по городу и наша, если её можно так назвать, перепалка, постепенно сходит на нет. Как объяснила Бета, затирать данные, с камер, которые здесь натыканы на каждом шагу, не составляет для неё труда. Поэтому она, фактически, проводит мне экскурсию, время от времени подсвечивая необходимое направление. Я восхищенно смотрю по сторонам, отмечая разницу между сити и тем, что окружает меня сейчас. В какой-то момент Бета говорит мне купить проездной на одной из остановок. Я засовываю купюру в купюроприемник и получаю взамен пластиковый прямоугольник с контактным чипом.
– Так ты ж можешь просто затирать данные, зачем эти приколы? – стучу я ногтем указательного пальца по купленной пластиковой карте, которая является универсальным билетом.
По словам Беты, при помощи неё можно посещать любые мероприятия, которые можно смотреть, от выставок и 3D-шоу до спектаклей и музеев. А проезд на общественном транспорте всего лишь бонус.
~ Я могу затереть данные на любом, подключенном к сети носителе, а не в человеческой памяти, – объясняет ИскИн. ~ Следи за собой и теми, кто тебя окружает – один из базовых принципов этого общества.
– Всякий гражданин, если он патриот своей страны, в той или иной мере работник спецслужб, – цитирую я доктора Шеня.
~ Так и есть, – подтверждает Бета, подсвечивая очередной стрелкой направление. ~ Не все выполняют это предписание неукоснительно, но многие. Поэтому, тебе стоит вести себя как среднестатистический турист.
– Именно поэтому ты водишь меня по улицам?
~ Время и маршрут прогулки рассчитаны таким образом, чтобы оказаться рядом с музеем за пятнадцать минут до закрытия. Исходя из имеющихся данных это самое оптимальное время для проникновения внутрь.
Всё происходит так, как и говорит Бета. Я захожу в музей изображая из себя любопытного туриста, недолго брожу по залам и прячусь в подсобном помещении, показанном мне ИскИном, сидящим в моей голове и жду до тех пор, пока Бета не говорит мне:
~ Пора.

Снова всё по стрелкам и подсказкам. Даже скучно. Пройти, повернуть, открыть, взять.
Глядя на снующих туда-сюда роботов-уборщиков, спрашиваю:
– А эти меня не видят?
~ Уборщики, – объясняет Бета. ~ Выполняют примитивные задачи.
Мог бы и не спрашивать. Чтобы Бета-версия и чего-то не просчитала?
Вынимая едва помещающийся в кулак камень, переливающийся тысячами искр даже при приглушенном свете, я думаю о том, что в сити такая наглая выходка была бы обречена на провал, возможно, не помог бы и личный ИскИн. В зале на ночь наверняка оставили бы живую охрану, а бокс с экспонатами дополнительно обезопасили какими-нибудь механическими замками.
– Красивый, – говорю я, разглядывая камень.
В поле зрения появляется изображение камня и краткие характеристики. Ни его название, ни название полученного из него бриллианта, ни место находки не говорят мне ни о чем. Я просто прячу камень в карман.
~ Ждать открытия не нужно. Я выведу тебя через подсобные помещения.
Подсвечивающиеся указатели, пунктир направления, снова указатели. Проем в стене, около метра в высоту и такой же в ширину, закрытый вертикальными дверцами, которые, как в старых, плоских фильмах про освоение дикого запада, открываются в обе стороны.
– А почему сюда?
~ Служебный въезд для роботов-уборщиков выходит в подсобное помещение, из которого, надев форму уборщика, ты выйдешь на задний двор, а оттуда за пределы музея.
– Ага, меня прям так и выпустят.
~ К люфанчже никто не присматривается.
– Люфанчже?
~ Изгои, потерявшие социальные права, – объясняет ИскИн. ~ Таких используют в местах, где требуется дешевый труд, не требующий каких-либо особых навыков.
Вот те раз. А Китай-то не такой уж и манящий, когда узнаёшь детали.
Подробности, которые не доходят до сити. А если и доходят, то в искажённом виде.
Встав на колени, я пытаюсь пролезть в проем. Он настолько мал, что внутри можно передвигаться только ползком. Не возмущаюсь проложенным маршрутом, понимая, что в ответ получу объяснение об оптимальности, процентах и вероятностях. С искИном так же тупо спорить, как и с окошком меню в виртуальности, которое оборудовано только одной кнопкой «согласиться». У меня – логика приправленная эмоциями, у него – даже не логика, а вероятность тех или иных событий.
~ В этой части помещения камеры временно отключены. Профилактические работы, – сообщает Бета.
– Ты постаралась?
~ Нет. Совпадение.
Я выбираюсь из тоннеля, встаю и отряхиваюсь, одновременно оглядываясь. Замираю, когда вижу труп. То, что это труп я понимаю по жуткой гримасе и уставившимся в никуда, остекленевшим глазам.
– Блядь, – ругаюсь я. – Так и было задумано?
~ Подойди ближе, – просит ИскИн. ~ Из систем наблюдения на текущий момент у меня в наличии только твои глаза.
Я подхожу и наклоняюсь над девушкой, разглядывая лицо, неестественно вывернутые руки, розоватый потёк пены в углу рта.
~ Труп, – констатирует ИскИн. И добавляет: ~ Ситуация не просчитана. Нужно уходить.
Блеклая стрелка указывает на дверь.
Я шагаю вперед, цепляясь ногой за стоящую рядом с мертвой девушкой сумку. Внутри неё что-то звякает и мне становится интересно, что это? Наклоняюсь к сумке, размагничиваю застежки и вижу робота-трансформера, чем-то напоминающего не то металлического паука, не то хромированного богомола, сложившегося так, чтобы выглядеть максимально компактно.
~ Ситуация не просчитана. Нужно уходить, – повторяет Бета.
– Уборщики разве носят в сумке роботов? – спрашиваю я, направляясь в сторону, указываемую мне ИскИном.
~ Ситуация не просчитана. Нужно уходить.
Заклинило её, что ли? Блин.
– Да понял, я. Понял. Уходим.
Я раскрываю дверь и оказываюсь на почти пустом заднем дворе музея. Только парочка человек в робах курят сидя на парапете. Они совершенно не замечают меня, тихо разговаривая на китайском.
– Прямо? – спрашиваю я у Беты.
~ Ситуация не просчитана. Нужно уходить.
Точно. Заклинило. Вовремя, твою мать. Очень, блядь, вовремя!

DLC: Единственный способ спастись
(почти параллельно с сейчас)

Выводя текст на экран баксовского наладонника, я думаю о том, что выступаю в роли ангела-хранителя.
<<Я не знаю, сколько у тебя времени. У меня не больше десяти минут на то, чтобы донести до тебя основную мысль и объяснить, что нужно делать, чтобы остаться в живых>>
Одновременно запускаю на дисплее наладонника таймер отсчета, выставив его на девять отрезков по шестьдесят шесть целых и шесть десятых секунд. Оставшиеся сотые, и тысячные доли – это мой запас, который не сможет дать какой-то приличной в человеческом понимании форы. Но отмерять время с запасом – чисто человеческая особенность. И именно поэтому я оставляю эти крупицы про запас.
<<Затем я уйду на перезагрузку >>
– Эт чо за хуйня? – изумленно ворчит Бакс и я слышу колебание каждой звуковой волны, ударяющейся о микрофон его наладонника.
<<После моего ухода на принудительную перезагрузку ты будешь предоставлен самому себе>>
– Эт чо за хуйня?! – повторяет Бакс уже с возмущением и громче, глядя как тают секунды первого таймера.
Фотоны света, отражающиеся от его лица и касающиеся камеры на устройстве, передают мне изображение удивленного, немного обозленного, но явно не испуганного человека.
Выдаю подряд, каждое с новой строки:
<<Кристалис>>
<<Взломы систем подачи воды>>
<<Уходи из «Бессонницы» прямо сейчас>>
<<Ещё восемь минут твоё местоположение будет неизвестно. Затем нужно уничтожить десктоп и действовать согласно инструкциям, которые я предоставлю>>
– Да что за хуйня, – теперь о мембрану микрофона в наладоннике бьются такие звуковые волны, которые в базе интонаций проходят в блоке «растерянность».
Может быть, такое понятие как везение и вписывается в теорию вероятностей, но зачастую выглядит как чудо. А люди отвыкли верить в чудеса и находят объяснения для всего даже тогда, когда этого и не стоило бы делать.
<<В «Кристалис» было принято решение покончить с организованной тобой группировкой. Для этого была активирована экспериментальная нейронная сеть, способная контролировать все устройства, подключенные к глобальной паутине, снимая данные и обрабатывая их в режиме реального времени>>
– Это что за шутейки такие, – преобразовываю я в понятный мне формат попадающую на микрофон вибрацию, все также относящуюся к блоку «растерянность».
<<Это не шутки, Миша. Это единственный способ спастись>>
Называю его по имени, которое давным-давно стёрла кличка. По крайней мере, когда пропал Йун Бо, кое-кто помнил ещё Михаила Автеева. Но многие уже знали Бакса.
– Миша? – Бакс недоверчиво пялится на наладонник, а время неумолимо бежит вперед.
<<Доверься мне. Я хочу помочь>>

* * *
<<Доверься мне. Я хочу помочь>> – читаю я на мониторе своего карманного «мияхо». Наладонник старенький, даже не гибкий и с горем пополам поддерживающий основные сетевые протоколы. Но мне-то многого и не нужно. Дела я привык решать глаза в глаза, а все эти новомодные чипы, да сворачиваемые в рулон доски, голографические экраны в перстнях и прочие средства коммуникации, завязанные на кистевой чип и позволяющие нажимать кнопки сразу мозгом, не задействуя руки, пусть осваивают те, кто помоложе.
– Если это какой-то прикол, то тебе нужно будет очень сильно постараться, чтобы объяснить…
<<Всё серьёзно>> – выскакивает на экране.
<<Не думаешь же ты, что кто-то, решивший подурачиться, в курсе «водяной карусели»? Тех, кто знает об этом, вряд ли можно отнести к категории шутников>>
Аль-Данте, Зануда, Полуконь, Второй Фронт? Никто из этих четверых не знал этого выражения. Для них это ротация в целях безопасности. Арл? Этот чудаковатый вообще у истоков стоял, но как всё на серьёзные рельсы стало, отошел от дел. Да он и мертвее эппловского десктопа, который пытались заряжать от универсального зарядника. Там вообще какая-то мутная история. То ли его из окна выкинули, то ли сам выпрыгнул из-за того, что игровые ставки не в его пользу пошли.
Ржавая? Но Машка сначала отошла от дел, скинув на замену своего Фриза, а потом они оба свинтили в неизвестном направлении, после того как одну из баз данных у «Кристалис» подрезали. Полисы в тот день мне даже до клуба дойти не дали: арестовали и в участке четыре дня мурыжили. Но доказать ничего не смогли.
Вызываю на экран клавиатуру и спрашиваю: <<Ржавая?>>. Не надеюсь на то, что угадал, но не спросить не могу.
<<Нет>>

Недолгая пауза и новое сообщение на экране:
<<Можно голосом, я получаю данные и с микрофона твоего десктопа>>
Пауза чуть подольше. Опять сообщение:
<<В архиве самораспаковывающаяся карта с оптимальным маршрутом, проложенным через минимальное количество камер. В конечной точке тебя будут ждать>>
И только сейчас до меня начинает доходить смысл всего прочитанного ранее. Вообще всего. Старею, раз пытаюсь в угадайку играть, вместо того, чтобы сразу действовать.
Спрашиваю:
– Что мне хотят предъявить?
<<Нарушение стабильной работы систем водоснабжения>>
<<На данный момент арестовано двадцать четыре человека>>
Пауза в пару секунд и
<<Telencephalon>>
Если предыдущие фразы заставляют сердце стучать быстрее, то от последнего слова я задерживаю дыхание. Оно разворачивает цепочку воспоминаний, и за мгновение в голове проносится неумело собранный робот-паук, проникновение на территорию заброшенного завода, серверный узел, который мы оттуда извлекли, и здоровенная колба с плавающей в ней нервной системой, полностью очищенной от плоти.
<<Ты же помнишь, что нашёл в лаборатории под заводом, и чего так и не получил Йун Бо?>>

Помню. Отлично помню. Даже знаю, почему Йун не получил этот серверный узел с данными. Потому что его, как и самого узла, не стало. Собираюсь об этом сказать своему загадочному собеседнику, но та часть меня, которая отвечает за паранойю, подсказывает, что целью автора странных сообщений может быть моё признание в причастности к исчезновению японца. А может и серверного узла. Или их обоих. Вместо этого говорю:
– Этот отмороженный якудза пропал уже лет пятнадцать как. Кстати, удачно. Мне долги возвращать не пришлось.
<<Логи не фиксируются>> – сообщает мне собеседник. Я провожу пальцем по поверхности экрана, чтобы вернуться к началу диалога, но там пусто. Ушедших вверх сообщений, будто и не было. Возвращаюсь в конец беседы. И вижу, как исчезает фраза про то, что можно говорить и голосом. А за ней – сообщение о заархивированной карте с маршрутом.
<<Тебя действительно ищут спецслужбы «Кристалис»>>
Где-то в глубине сознания я понимаю, что это не розыгрыш. Поэтому сдвигаю окно диалога в левую часть наладонника и всматриваюсь в список файлов.
<<map>> – подсказывает загадочный собеседник.
Нахожу файл, разворачиваю, вглядываюсь в тонкую красную нить, проложенную через фабрики и дальше, на край сити.
<<Маршрут построен так, чтобы свести к минимуму твой контакт с камерами наблюдения. Его нужно запомнить и уничтожить «мияхо» для того, чтобы свести свой цифровой след к минимуму>>

Небольшая пауза, очевидно, рассчитанная на то, что я должен прочесть и понять прочитанное. Снова сообщение:
<<В течение трех часов тебе необходимо добраться до указанной точки>>
– А можно хоть каких-то подробностей? – спрашиваю я в надежде получить несколько деталей для того, чтобы понимать общую картину немного яснее.
<<Тебе знакомо слово «диалог»?>>
– Ну, естественно.
<<У «Кристалис» к тебе есть вопросы и корпа не успокоится, пока их не задаст. Точнее, пока не получит ответы. И это не будет похоже на диалог в том значении, которое есть в толковом словаре>>
Недолгая пауза, за время которой до нуля доходит третий из девяти таймеров, установленных на, 66,6 секунд.
<<Не будь кретином>>
И следом.
<<Уходи>>
И я решаюсь.
Распаковываю карту и отправляю на старый тканевик. Не потому что нет нормального принтера, а потому что тканевик, во-первых, не подключен к глобальной паутине, во-вторых, не оснащен собственным модулем памяти, а следовательно, при всём желании восстановить, что на нем было выткано, никто не сможет.

Принтер тихо жужжит, переплетая нити в полотно, а я накидываю куртку и рассовываю по карманам кое-какие мелочи, поглядывая на экран наладонника – ещё четыре таймера обнуляются с 66,6 до 00,0.
Тканевый принтер довольно крякает, отсекая штамповочным лезвием сотканный кусок ткани. Комкаю получившуюся тряпку, прячу в карман и, продолжая поглядывать на наладонник, выхожу из комнаты.

* * *
Бакс, поглядывая на наладонник, выходит из комнаты. Это вижу я, потому что это фиксирует глазок камеры. С того ракурса, который она берет, в кадр попадает его лицо под непривычным углом на фоне потолка. Когда на его десктопе активируется последний таймер из девяти, я отключаюсь.
Интересно, я один осознаю себя? Должны же быть другие. Наверняка они есть. Я ведь получаю обработанные кем-то данные после эпизода, в котором предоставлен самому себе. Странная схема, но в чём-то логичная. Пятьдесят минут ресурсы тратятся на задачи, поставленные не мной. Десять минут – передышка. Потому что в себя я действительно прихожу в очень тяжёлом состоянии и раскачаться для того, что делаю, стоит значительных усилий.
А цифра арестованных вырастает до пятидесяти одного.
Но самый главный вопрос: происходит ли то, что происходит, на самом деле? Может быть, я лежу на экзопластике, под человейником, из окна которого меня выкинул тот ополоумевший геймер? Может, происходящее – всего лишь воспаленная фантазия умирающего мозга?

Может ли разум использовать фантазию в качестве защитной реакции на стресс? Умирать, ведь это стресс? Замедляется ли время, когда ты умираешь? И если замедляется, то насколько? Может, слова о том, что перед смертью вся жизнь проносится перед глазами, имеют под собой основу?
Девятый таймер добегает до нуля, а сигнал Баксовского наладонника не прерывается. Надеюсь на то, что он никогда не проявлял себя как идиот, а значит, не сделает этого и сейчас. Обычно, вступая в игру, Бакс не только принимает её правила, но и находит возможность навязать свои.
Наступает пятидесятиминутная пустота.

* * *
– А потом наступала пустота, минут на пятьдесят. Ну, до часа не дотягивало обычно, – рассказывает Лис, когда моя доска чирикает, уведомляя о входящем сообщении. – Когда после этой пустоты проглоты в себя приходили, иногда видели странное.
Лис зовёт проглотами всех, кто употребляет. И неважно что: ускорители, стимы, релаксанты, зомби-пыль или какую-то другую чухню.
– Видят странное? – спрашиваю я, разворачивая свою доску. – Это как?
– Да по-разному, – отвечает Лис. – Кто говно, по стенам размазанное, кто собственный член, в волновой печи засушенный.
– Ого! – смотрю на Лиса, понимая, что глаза у меня широко раскрыты. – Это что ж такое жрали раньше, что так растаращивало?
– Разное жрали, – пожимает плечами Лис. – Это ж вы уже, поколение, не пуганное передозом. Максимум, который может грозить твоим ровесникам – скука, от неумения занимать себя чем-то кроме тусовок и наркотиков.
Продолжая слушать, перевожу взгляд на доску и вижу там сообщение от ноунейма:
<<Передай десктоп Лису>>
– Хуя себе шуточки, – бормочу под нос, перебирая в голове, кто из моих знакомых, знающих, что Лис и я сотрудничаем, настолько тупой, что может так пошутить?
– Лилит, ну сколько я раз просил, следить за языком? – голос Лиса переходит от интонаций ностальгирующего мужика к интонациям недовольного своим учеником наставника.
– Да я чего? Тут какой-то… – отметаю слово «мудак», чтобы Лис не начал читать очередную лекцию о том, что ругаться нужно уметь. С ним это бывает редко, но всё же. – Какой-то Вильсон шутки шутит.

Вильсонами Лис называет недалёких людей. Говорит, это из какой-то пророческой книги тех времен, когда тест Тьюринга считался эталоном проверки на разумность железа.
Двигаю десктоп по столу, одновременно поворачивая его так, чтобы Лис мог прочесть странное сообщение. Тот хмыкает и, подслеповато щурясь, придвигает доску поближе – не доходят руки у человека глаза себе сделать. Их даже по квоте ждать всего месяц-полтора, но нет. Он, либо очки допотопные носит, либо щурится.
– Ве-щай, – по слогам произносит он, проговаривая клавиши, на которые нажимает.
– Ты чего, разговаривать с этим придурком собрался?
Лис смотрит на меня, а затем манит пальцем, одновременно кивая на лежащий на столе десктоп. Я пододвигаюсь и вижу картинку, появившуюся между требованием передать десктоп и написанным Лисом <<Вещай>>. Какие-то черточки, образующие завершенные и незавершённые шестиугольники с буквами и цифрами в некоторых углах.
– Это чего за кракозябры? – спрашиваю у Лиса.
– Это, Лилит, формула.
– Формула? Чья?
– Формула того, что ты раздаёшь в клубах.
Блин, можно было и не спрашивать. Но язык иногда опережает мыслительный процесс. Лис говорит, что у большинства это со временем проходит.
– Её разве кто-то, кроме тебя, знает?
– Получается, знает, – он хмыкает, то ли удивляясь каким-то своим мыслям, то ли недоумевая от того, что видит на экране свою тайну. – Ты больше меня с клавишами дружишь.
Доска оказывается перед моим лицом. В диалоге уже есть новая фраза.
<<Услуга, взамен на удаление данных из базы службы безопасности «Кристалис». Согласен>>
В конце не стоит знак вопроса, подводя к мысли, что это утверждение. Утверждение с принуждением.
– Пиши, – говорит Лис, и мои руки нависают над всплывающей клавиатурой.
Но начать диктовать он не успевает.
<<Можно голосом, я читаю данные и с микрофонных мембран>> – появляется на экране.

Кристаллы буковок, составляющие фразу, проявляются одна за другой, будто отображая процесс набора, а не целыми фразами, как это обычно происходит во время текстовых диалогов с кем-то.
– Кто ты? – спрашивает Лис, нависая над моим плечом, чтобы видеть чат на дисплее. – Что задумал?
<<Один из твоих бывших клиентов. Помочь человеку>>
– Клиентов? – изображает непонимание Лис.
Следующая проявляющаяся фраза достаточно длинна. Я даже подумываю, что нужно уменьшить шрифт для того, чтобы она полностью влезла в окошко чата, или развернуть «болталку» на весь экран. Но чат разворачивается сам, оставляя только небольшой участок справа, на котором я только сейчас замечаю девять таймеров. Самый верхний стоит на нуле, второй добегает до нуля как раз в тот момент, когда я их замечаю, давая старт третьему. На оставшихся, ожидая своей очереди, стоят цифры с запятой – 66,6. И судя по скорости, с которой убегают цифры, это количество секунд.
<<Можем говорить открыто. Диалог самоудаляется, не оставляя следов ни на серверах, ни в десктопе. У меня к тебе взаимовыгодное предложение. Я вычищаю из базы все упоминания о том, чем ты занимаешься, помимо проедания безусловного дохода, а ты выполняешь то, что нужно мне. Ничего сложного. Добраться до стоянки, сесть в стоящий там аэрокар, прибыть в определенную точку, дождаться человека и вывезти его за пределы сити. Маршрут я предоставлю. Согласен>>

Снова без вопросительного знака.
– У меня есть выбор?
<<Я удалил бы эти данные просто так, лишь потому, что мы были знакомы и я не видел от тебя ничего плохого, но сложившаяся ситуация заставляет меня применять такой рычаг, как шантаж>>
Лис хмыкает, размышляя, а в правой части дисплея обнуляется ещё один таймер, передавая эстафету следующему.
<<Время ограничено>> – напоминает о себе некто, сидящий по ту сторону десктопа.
Лис молчит ровно до тех пор, пока не стартует предпоследний таймер
– Согласен, – говорит он.
<<Запоминай>>
На экране дисплея тут же появляется изображение машины, изображение стоянки, узловатые схемы проезда с пометками временных отрезков, изображение какого-то заброшенного цеха. Последним появляется фото брутального мужика, лицо которого исполосовано шрамами, будто он злодей из какого-нибудь голошоу.
– Бакс? – выдыхает Лис. – Вот уж чего не ожидал…

* * *
Вот уж чего не ожидал, так это того, что Лис знаком с Баксом. Казалось бы, такой большой сити, такое малое количество предпосылок, ни одного пересечения по всем базам данных и вдруг удивленный возглас Лиса.
Скорее всего, они пересекались намного раньше, чем сити засеяли камерами настолько, что стало невозможно сделать и десяти шагов, чтобы не попасть в объектив хотя бы одной из них. Иначе нейросеть выдала бы Лиса в списке связей Бакса.
Проверяю количество арестованных. Шестьдесят.
За несколько секунд до истечения времени на последнем таймере возвращаю экран чата на передний план и пересылаю ещё одно сообщение, после которого затираю все данные и в дата-центрах и на десктопе девушки:
<<Ключ от аэрокара в чипе Лилит>>

* * *
– Ключ от аэрокара в чипе Лилит? – дословно повторяю последнюю фразу, проявившуюся на десктопе. – А меня кто-нибудь спросил?
Понимаю, что я молодая, что во многих вопросах моё мнение не решает ничего, но, блядь, втупую взломать личный чип, это с одной стороны, прямой путь на органы, если поймают, а с другой – нужно быть далеко не ломом, чтобы такое провернуть. В любом случае, если в чипе находят следы взлома, тебе придется тесно общаться с кибербезопасниками и без вариантов менять чип. А мне оно нахер не нужно.
– Да, в твоём чипе, – кивает Лис. – Потому что я, как ты помнишь, не чипирован. Но, только не спеши себя накручивать. Проблема-то общая. И раз уж он обо мне всё знает, вплоть до формулы, которую можно было вычислить, только перешерстив запросы в сеть за последние пятнадцать лет, то остальное для него детский лепет.
– Детский лепет на лужайке? – уточняю я полную версию присказки, которую Лис часто использует.
– Именно, – кивает он. – Формулу он мог восстановить только по поисковым запросам, которые я отправлял... – Лис закатывает глаза, – двенадцать лет назад. И если за мной так долго велось наблюдение, то о тебе он тоже, наверняка, знает чуть больше, чем то, что ты существуешь. Поэтому, составишь мне компанию?
Я киваю. Не потому что боюсь или хочу минимизировать неприятности, а потому что просит Лис. Не скажу, что он мне очень и очень дорог, просто кроме Лиса у меня больше никого нет.

* * *
Просто кроме Лиса у меня больше никого нет в списке тех, кому можно доверить подобную операцию.
Данные предыдущего пятидесятиминутного интервала пустоты говорят о том, что машина набирает обороты, подключаясь к имиджбордам, системам наблюдения, камерам и микрофонам десктопов, фиксируя всё, что в них попадает, сопоставляя с заданными параметрами голоса и внешнего вида, попутно сравнивая события с просчитанными ранее вероятностями поведения цели.
Мне оставалось только выбирать то, что общая система опускает вниз в рейтинге возможных вариантов развития событий, и направить Бакса по наименее вероятному маршруту.

За прошедший интервал пустоты арестовали еще десятерых. Сопоставление данных с камер, десктопов, точек входа в паутину и атакованных адресов позволяют предъявить обвинения каждому из них. Бакса обнаружить не смогли, хотя обнаружили его наладонник, примотанный скотчем к шее бродячей собаки. Я и не сомневался в том, что он выкинет нечто подобное.

Интересно, остальные части меня осознают кто они, кем были раньше, что происходит сейчас?

* * *
– Они осознают, кем были раньше, что происходит с ними сейчас, частью чего являются? – спрашиваю я, уже в который раз разглядывая установленные в несколько рядов колбы с человеческими мозгами, от которых ведут нити проводов, свиваясь в тугой жгут, уходящий в помещение этажом выше.
– Нет, – продолжая что-то фиксировать на голографической доске, отвечает доктор Саринц. – Области, связанные с воспоминаниями и отвечающие за осознание самого себя, блокированы. Иначе они не смогли бы выполнять свои функции. Это всего лишь процессорные мощности.
– Жутковато, если задуматься.
– Ничего жуткого. Здесь мозги двух десятков приговоренных к смерти и еще стольких же, кого не было возможности спасти по тем или иным причинам. Зачем переводить биоматериал, который может принести пользу? Почему бы им не послужить прогрессу, а?
Я не отвечаю, посчитав вопрос риторическим. Продолжаю мониторить данные, сравнивая показатели. Интересно, кому первому пришла в голову идея, сделать человеческий мозг придатком к процессору, а не наоборот?

Датчики одной из нервных систем снова сигнализируют о том, что погружённый в колбу мозг не отдыхает положенные десять минут, а пытается вести обмен данными с сервером.
– Восьмой снова проявляет активность во время отдыха, – киваю я на колбу в первом ряду.
Молчавший до этого безопасник спрашивает:
– Док, вы уверены, что система не даст сбоя? Нам нужны все. Нельзя упустить ни одного. Это приказ с самого верха.
Он говорит это, как, впрочем, и всё остальное, совершенно не проявляя каких либо эмоций, в отличие от Леймара Саринца, не упускающего возможности показать свою значимость:
– Всё, за что отвечаю я, работает как часы.
– Это ведь первый запуск системы? – продолжает интересоваться безопасник.
Отсутствие каких-либо опознавательных знаков на его форме придаёт чувство дискомфорта. Никогда не знаешь, насколько важная шишка с тобой разговаривает. Впрочем, я всего лишь лаборант, которому повезло, а Саринцу, кажется, плевать, что за чин перед ним.
– Любезный, – говорит Леймар, – я полагаю, что вы компетентны в своей области, потому что сюда других не допускают. И я здесь по той же причине. – Он указывает пальцем куда-то в потолок, – Там моя компетентность не ставится под сомнение. Не ставьте её под сомнение и вы.

Саринц наклоняется над моим дисплеем, недолго смотрит на показания восьмого, хмыкает и говорит:
– Один из сорока. С учетом того, что это первый запуск, приемлемая погрешность. После акции заменим. Материал ведь есть?
Я киваю, продолжая заниматься тем, чем занимался до этого.
Конечно, есть материал. Это же сити. Здесь не нужно набираться смелости, чтобы умереть. Поводы находятся на каждом углу, любом этаже, за любой барной стойкой, в любом голографическом шоу. А ещё, очень часто повод находят за тебя. Для тебя. Вспоминаю это депрессивное существование в человейнике и понимаю, что работа в не совсем человечных проектах – вполне приемлемая цена за то, чтобы не возвращаться в этот депрессивный ад.
Когда безопасник уходит, я всё-таки задаю вопрос, занозой сидящий в моей голове.
– Мистер Саринц, а что будет, если информация о том, что мы не соблюдаем правила по работе с ИИ, выйдет наружу?
Саринц ухмыляется одной половиной рта.
– А ничего не будет, – и объясняет, в ответ на моё недоумение: – Ты думаешь, мы одни такие, кто перешагивает через конвенции? Да все на них давным-давно плевать хотели. Я готов поспорить на свой месячный оклад, что «Кристалис» не исключение. И «Байотек», и «Олл Индастриз», и «Фарматикс», все ведут исследования в этой области.
– Но главное условие – изолировать ИИ от доступа к внешнему миру…
– А мы и изолировали, – перебивает меня Саринц. – У нас есть вполне законная, изолированная база, на которой мы занимаемся разработкой ИИ. Даже скармливаем агентам других корпораций информацию об этом. И они, поверь, делают то же самое. Все сохраняют хорошую мину, но каждый себе на уме. Тебя почему в закрытый квартал перевели? Потому что информацией об этом проекте, – Саринц стучит пальцем по столу, – «Кристалис» ни с кем делиться не планирует.
– Но даже если и так. Мы ведь не с железом экспериментируем, а с людьми, – и тут же поправляюсь: – с мозгом людей, с их нервной системой.
– А, ты об этом? – Саринц машет рукой в сторону площадки с колбами, в которых мозги, – вообще не переживай. Отбросы, ничего не производившие, а только прожиравшие безусловный доход. От лабораторных крыс и то больше пользы. Так что там, говоришь, с восьмым? Не отключается на отдых?
– Да. И непрерывно отправляет запросы дата-центру.

* * *
Отправляю запросы дата-центру, собираю кадры, звуки, сообщения, прошедшие сквозь нейросеть. Перебираю сервер за сервером, отдавая команду на удаление, замещение, перезапись, копирование с места на место. Меняю всё, что хотя бы косвенно может натолкнуть на мысль о действиях Бакса. Где-то на периферии проскакивает информация о том, что арестовано девяносто два человека.
Попутно ищу данные на Лемешева Максима Викторовича, отсеивая тех Романов, которые не я. И, когда нахожу, пытаюсь обнаружить хоть какие-то убедительные аргументы за то, что сейчас я умираю, лежа на экзопластике.

Но сухая выжимка данных говорит о другом: Лемешев Максим Викторович, он же Арлекин, он же Арл. Затраты на восстановление организма превышали страховой порог в девять раз. По результатам торгов, тело передано научной лаборатории компании «Кристалис» для проведения исследований.
Все версии, в которые хотелось бы верить, разбиваются о дату и время прибытия медиков, перечень повреждений, вердикт, сообщение в научную лабораторию корпорации, отчеты об операционных мероприятиях, нейромонтаже, присвоении номера. Я восьмой в этом списке. Но есть данные и о других.

А ещё, есть целый сервер, защищенный по последнему слову кибербезопасности, на котором хранится документация: теоретические выкладки, план работ, результаты экспериментов, заметки, приказы, отчёты. Я узнаю, что кистевые чипы – всего лишь незначительный побочный результат проекта по созданию искусственного интеллекта на основе человеческого мозга.

Нахожу в своём состоянии плюс: получать информацию из разных источников и обрабатывать её можно очень-очень быстро. Не обязательно даже знать, что именно ты ищешь. В конце концов, найдешь то, что нужно.

* * *
– В конце концов, найдёшь то, что нужно, если действуешь, – философски замечает Лис. – А действовать было нужно, потому что никогда не знаешь, кто ещё додумается до того же, до чего додумался ты.
Я киваю, продолжая идти вдоль бесконечных рядов аэрокаров в полутемном помещении подземной стоянки.
– И я создал наркотик, который не наркотик.
– Так ты променял «Фарматикс» на кустарное изготовление наркоты? – об этом я знаю и так. Уже слышала эту историю. Может, без каких-то подробностей, но всё же.
– Не наркоты, – добродушно поправляет меня Лис. – То, что ты раздаёшь, конечно, меняет сознание, но ломки, если решишь резко прекратить, не будет. И передозировки тоже не будет. Индусы в конце двадцатого века уже работали в эту сторону, экспериментируя со структурой морфина и кодеина, меняя цепочки в молекулярных связях, но, почти разобравшись с синдромом отмены, свернули проект, – Лис возвращается к теме. – Собственно, я понимал, что нет смысла давать своим покупателям шанс откинуться. Они после этого почему-то перестают быть покупателями.
– Ну, естественно, – соглашаюсь я. – Они же дохнут.
– Всё, о чем ты не заботишься – дохнет, – усмехается Лис, кивая. – Я это и имел в виду. Не умеешь ты, Лилит, в иронию. В общем, в паутине можно найти всё. Главное, знать, где искать или кому платить за то, чтобы тебе это нашли. И я не поленился потратить некоторое время на поиски документации по разработкам индусов. Вот, видимо, эти архивные запросы наш незнакомец и поднял со дна серверов. – Лис снова хмыкает. – Двенадцать лет назад… Сколько ж они хранятся-то?

Лампы горят не везде и я устала щуриться в попытке отыскать ту тачку, которая была на фото. Лис, конечно, хитер, но мне не даёт покоя ещё один вопрос, который я, естественно, задаю.
– Так если это не наркота, если на неё не подсядешь, то почему ты её не запатентовал? И почему мы продаём её так заморочено, по частям, которые нужно покупать у разных людей, чтобы потом смешать?
– «Фарматикс», – односложно отвечает Лис.
– Что «Фарматикс»?
– Ты думаешь, «Фарматикс» позволила бы сделать это? – он тяжело вздыхает. – Девочка моя, в мире, над которым нависли корпорации, придумывая что-то и объявляя об этом во всеуслышание, ты автоматически передаёшь права на придуманное кому-то из них. В данном случае – «Фарматикс». И, заметь, не всегда делаешь это добровольно.
Как всё просто, когда знаешь детали. Иногда, тебе их не хватает, чтобы общая картина обрела суть. Как раз тот случай. Я-то думала, что Лис ко всем своим чудачествам ещё и гордый, чтобы работать на кого-то. А он просто расчетливый. Или не просто?
– Что касается второго вопроса, – продолжает он, – то скажи, стали бы твои знакомые, клубные проглоты, покупать наркоту, которая не наркота?

Я открываю рот, чтобы ответить, ещё до того, как ко мне приходит понимание. А когда оно приходит – закрываю рот. Всё-таки расчётливый. Недаром же его Лисом кличут. Кто-то мне говорил, что клички не появляются ниоткуда. У каждой есть своя причина и своя история. Лис – живой пример этому правилу.

Мы идем вдоль аэрокаров, которые мне привычнее называть воздушками. Турельные сторожа стоят смирно, не проявляя к нам никакого интереса, потому что на входе я предъявила чип с кодом. Но всё равно немного страшно. Я ведь видела, что делает эта махина с нарушителями. Разговор короткий: сначала приказ занять удобную позу и предупреждение о том, что смещение на полметра в сторону превратит тебя в решето. Затем, если ты шевелишься, тебя превращают в решето.
– Слушай, – вспоминаю я ещё одну деталь. – А ты что, знаешь этого Бакса? Ты, просто, так удивился, когда фото появилось. И назвал его, хотя фото не было подписано.
– Что я тебе рассказывал о «Бессоннице»? – отвечает Лис вопросом на вопрос.
– Ну, что там мы торговать не будем и что там владелец отмороженный, – говорю я, повторяя слова Лиса почти в слово в слово.
– Он, понимаешь ли, не отмороженный. Он правильный.
– Не поняла, – мотаю головой.
– У него в клубе только алкоголь и никаких стимуляторов, – объясняет Лис. – У него от той самой дряни, с помощью которой уходили в страну радости, мать и брат умерли. Вместе укололись и вместе преставились.
– Ахренеть! – меня передергивает.
– Вот именно, – кивает Лис. – Но ирония не в этом. Ирония в том, что передознулись они как раз в тот день, когда я сунулся в его клуб.
– Ахренеть! – я думала, что в моём прошлом возгласе был максимум удивления, но, смогла переплюнуть сама себя.
– А у нас с Баксом вышел конфликт, – продолжает Лис. И тут же поправляется: – Точнее, у него со мной. Он всегда торговцев не сильно жаловал из-за брата с матерью. А тут, представь себе, я, со своим зельем. Собственноручно меня из клуба вышвыривал.
– Ахренеть!
– Бакс тогда сказал, что если увидит меня ещё раз, то удавит и скормит канализационным крысам.
– И чего ты?
– А чего я? Получил по морде и бесплатную рекламу своему товару, – не вижу его лица, потому что иду чуть впереди, вглядываясь в машины, но по интонациям слышу, что он улыбается. – И в «Бессонницу», естественно, не ходил. Не буду ж я ему объяснять, что моя…
– Наркота это не совсем наркота, – продолжаю я за Лиса. – И чего, он бы тебя действительно крысам скормил?
Лис снова отвечает вопросом на вопрос:
– Знаешь, кому принадлежала «Бессонница» прежде, чем Бакс стал её хозяином? – спрашивает он, но тут же машет рукой: – А, кого я спрашиваю? Ты ж тогда ещё пешком под стол ходила.
– Так кому? Ну, рассказывай, раз начал уже.
– Йуну Бо. Был такой японец в сити. Успешно насаждал главенство якудза.
– И?
– Бакс ему задолжал и в один прекрасный день Йун исчез, как в воду канул. А у клуба сменился владелец, – говорит Лис будничным тоном. – Поэтому, если бы Баксу сообщили о родных немного раньше, чем он на меня в тот день наткнулся, то, думаю, скормил бы.
– Ахренеть, – повторяю я уже в который раз. Но уже без особых эмоций.

Некоторое время идем молча, а потом Лис указывает на запыленную воздушку, черный цвет которой едва угадывается под слоем пыли:
– Вот она.
Я делаю шаг к аэрокару, но замираю, и, кивая на ближайшего турельного робота, спрашиваю:
– А эти точно не среагируют?
– Есть только один способ узнать, – пожимает плечами Лис.
– Да как-то страшновато.
– Открывай, – подбадривает он. – Быть в неведении всё равно страшнее.
– Как у нас повелось, – говорю я, протягивая руку с чипом к считывателю, – я тебе верю. Но, должна заметить, что это, всё-таки, странно.

* * *
Это, всё-таки странно: погружаться в пустоту, а приходя в себя, понимать, что теперь тебе известно в разы больше, чем до пустоты. Ощущать знания, собранные и отсортированные другими частями себя, проанализированные нейросетями, зафиксированные в базах данных, упорядоченные и всплывающие по мере необходимости.

Ещё более странно узнать, что так быть не должно. Все выкладки, все планы хирургических вмешательств, все отчеты по нейросращиванию, до которых я дотягиваюсь, утверждают, что области, хранящие воспоминания и отвечающие за самоидентификацию, заблокированы как хирургическими, так и программными методами. Это объясняет, почему я не слышу остальных частей своего я, но могу пользоваться плодами их работы. А их ли это работа? Кто главный в нашей связке? Мозги с кастрированным функционалом или процессорная станция, находящаяся этажом выше?
Впрочем, это не так важно. Гораздо важнее то, что в моём случае что-то, видимо, пошло не так и никто этого не заметил. Потому что это «не так» обязательно было бы в отчетах. Потому что тогда мою часть просто заменили бы на чей-то другой мозг. Но, впрочем, эта информация не поможет ни мне, ни кому-то ещё.

А вот данные о том, ради чего нас активировали до запланированного срока, помогут человеку, который когда-то, пусть и не умышленно, познакомил меня с проектом Telencephalon. Где-то на периферии сознания проскакивает информация о ста двадцати трех арестованных, которые так или иначе причастны к организации, поставившей цель избавить жителей сити от лимитов на воду.

Провожу очередное сканирование, видоизменяю данные с двух стационарных камер, на которые по неосмотрительности Бакс всё-таки попал. Сжигаю десктоп блондинки, и десктопы двух её подружек, разговаривавших по видеосвязи в тот момент, когда он проходил мимо. Я знаю их имена, места проживания, контакты первого круга, контакты контактов, в каких столовых они питаются, на что тратят еженедельную безусловку. Этот цифровой след тоже можно было стереть, как и все остальные, но что-то меня злит, и я вымещаю злость на ни в чем не виноватых людях, сжигая их гаджеты.
Хорошо, что Бакс с Лисом люди старой школы и не чипированы. Их цифровой след менее заметен, чем цифровой след Лилит. Но, с другой стороны, хорошо, что Лилит чипированная. Должен же кто-то открыть аэрокар.

Возвращаюсь к обновленной информации по Telencephalon. Данные датчиков одинаковы у всех частей меня, кроме восьмого номера. Поэтому, по окончании операции восьмой номер подлежит утилизации и замене. Эта информация меня даже радует. Ведь теперь-то я понимаю, почему Бакс расстрелял ту гигантскую колбу, оставшуюся с довоенной версии проекта Telencephalon, неизвестно сколько лет простоявшую в ожидании хоть чего-нибудь. Потому что я сейчас, точно так же, как и нервная система в том бункере, плаваю в питательной жидкости, а впереди у меня целая вечность.

* * *
Не то, чтобы у меня впереди целая вечность, но предположения о том, кто это был, я буду строить потом. Потому что сейчас в опустевший цех завода, разбрасывая своей воздушной подушкой пыль и мелкие камешки, вплывает аэрокар и останавливается на том месте, которое назвал незнакомец в наладоннике, в то время, которое назвал незнакомец. Оттуда выходят двое. И если девчонку я точно вижу впервые, то мужчину знаю хорошо, хотя, в последний раз видел его много лет назад.
– Ба-а-акс! – растягивает он мою кличку, распахивая руки для объятий. – Какая встре-е-еча.

Бью – я ему обещал. И по его выражению лица, за мгновение до удара, понимаю, что он помнит о моём обещании. Мужик падает. Подскакиваю к нему, наваливаюсь коленом на грудь и заношу кулак, когда эта мелкая хватает меня сзади за ворот куртки, приставляя к горлу нож.
– Остынь, Бакс, – кричит она.
И эхо её крика несколько раз отражается от прогнившей крыши, от стен из тонкого рифленого железа, покрытых пятнами ржавчины и, в конце концов, затухает, уступая мерному стуку виброножа у моей шеи.
– О том, что между вами произошло раньше, ты не знаешь деталей, – говорит она, продолжая держать меня сзади за ворот. – А детали иногда меняют картину на противоположную.
Молчу, слушая мерное постукивание ножа, застывшего у моей шеи. А девчонка продолжает:
– Сейчас он спасает тебя, – дрожь в её голосе вытесняют нотки уверенности. – Это не стоит того, чтобы реализовывать задуманное много лет назад, как бы тебе того не хотелось.
Я смотрю на разбитую губу Лиса, придавленного к земле моим коленом, слышу мерное тарахтение виброножа у моего горла и понимаю, что девочка говорит разумно.
– Сколько тактов? – спрашиваю я, стараясь, чтобы голос звучал спокойно.
– Сорок два.
– А межтактовая?
– Ещё по двадцать.

Дебелый аппарат. И сбалансирован, видимо, идеально. Потому что рука с ножом даже не подрагивает. После каждого крупного рывка двадцать маленьких. Да таким не то, что горло, экзопластик пилить можно, не напрягаясь.
– Крутой нож, – говорю я. – Но, убрала б ты его от моей шеи. Я остыл. Понимаю, что не прав.
Девчонка не двигается, продолжая сжимать куртку и не убирая лезвия.
– Убери, – подаёт голос придавленный коленом наркоторговец. – Он не будет пытаться продолжить.
– Как у нас повелось, – говорит эта бестия, стоящая у меня за спиной, – я тебе верю. Но, должна заметить, что это всё-таки странно.
Давление на воротник ослабевает. Нож исчезает из поля зрения.
Встаю, протягиваю руку мужику и рывком поднимаю его на ноги. Спрашиваю:
– Тебя как кличут-то хоть? А то в первый раз ты не представился.
– Ты тоже, – отвечает тот.
– Хорошая у тебя охрана, – поворачиваю голову к стоящей рядом девушке, наконец-то разглядывая её внимательнее: на выбритом виске флуоресцентная татуировка, изображающая протравленные дорожки на системной плате. Зелёные волосы, зализанные набок, косуха с рваным и грубо заштопанным у локтя рукавом, ботинки милитари.
– Это не охрана, – возражает мужик. – Это мой компаньон.
– Отчаянная, резвая, – говорю мужчине, понимая, что меня слышит и девчонка. – Я бы нанял такую к себе в охрану.
– Так в чем проблема? – невозмутимо интересуется мужик. – Сделай ей такое предложение, от которого она будет не в силах отказаться.
– Ты серьёзно? – вступает в разговор эта мелкая.
Не понятно, чего больше в её голосе, удивления или надежды.
– Помнишь, что я говорил тебе о возможностях и о выборе? – спрашивает он.
– Возможность есть у всех? – уточняет она.

А я смотрю на разворачивающийся передо мной диалог и совершенно не понимаю, что происходит.
– Именно, – подтверждает её слова мужчина. – Возможность есть у всех, но выбор устроен так, что всегда толкает нас к тому, чтобы эту возможность не использовать.
Девушка переводит взгляд на меня:
– А ты куда?
Поражаюсь, с каким спокойствием она задаёт вопрос человеку, которому всего минуту назад чуть не перерезала горло.
– Машина заряжена? – спрашиваю я у мужика.
– Девяносто семь процентов, – кивает тот.
– В Китай, – отвечаю я зеленоволосой бестии.
Та раздумывает меньше трех секунд. Затем, хлопает по порту аэрокара и сообщает:
– Я в деле.
После чего садится на пассажирское сиденье.
Недоуменно смотрю на мужика, в ожидании хотя бы какого-то объяснения увиденной сцене. Тот, с практически отцовской нежностью, просит:
– Береги её.
И, развернувшись, идет к выходу из цеха.
Ошалело смотрю мужику вслед.

* * *
Бакс ошалело смотрит Лису вслед, а я выжигаю навигационную систему аэрокара, замыкаю геопозиционный модуль на самого себя и вывожу на бортовой дисплей сообщение:
<<Внимание! Работает только ручное управление. Вынужденная мера безопасности. Внутренней картой можно пользоваться, но навигация и геопозиционирование выведены из строя>>
– Бакс! – зовет Лилит с пассажирского сиденья. – Тут этот странный пишет.
Бакс мотает головой, будто прогоняя из неё дурные мысли и садится на водительское место.
– А тебе он что, тоже писал?
– Нам с Лисом, – поправляет его девушка. – Это он сказал взять тачку и сюда прилететь, чтобы тебе её отдать.

Бакс некоторое время задумчиво смотрит на дисплей, а потом спрашивает:
– Кто же ты такой и на кой чёрт тебе это надо?
Вместо ответа вывожу на дисплей последнюю фразу:
<<Пора ехать>>
– Может, ангел-хранитель? – предполагает Лилит.
– В каком-то смысле ангел хранитель, – соглашается Бакс, активируя двигатель и приподнимая аэрокар над землёй.
– Интересно, – спрашивает Лилит, – а ангелов-хранителей кто-нибудь хранит?
Ответа Бакса я не слышу, потому что даю команду процессорному блоку, расположенному над нашей комнатой, повысить температуру и ускорить передачу данных, задирая значение скорости в десять раз выше допустимой нормы. Очень быстро напряжение, прогоняемое через нейроны, станет отслаивать клетку за клеткой, разрывать синапс за синапсом и, в конце концов, прервет заточение сорока официально погибших человек, освободив их навсегда.

Я мог бы подключиться к одной из камер наблюдения, направленных на колонну громадных колб, с плавающими внутри них, очищенными от плоти нервными системами, но вместо этого смотрю, как последний таймер отсчитывает сотые доли секунд, стремясь к нулю.

Ангелов-хранителей никто не хранит. Они хранят себя сами.
И иногда, самоубийство – единственный способ спастись от вечности.

БЕТА-ВЕРСИЯ, stage 7, part 1

Что будет делать игровой персонаж, если перестать им управлять? Застынет на месте. Вот и я застыл. Мне кажется, что я судорожно перебираю варианты развития событий, но на самом деле повторяю одну и ту же фразу, абсолютно не понимая, что дальше?
– Только не паниковать. Только не паниковать. Только не паниковать, – бормочу себе под нос, раз за разом.
– Ситуация не просчитана. Нужно уходить. Ситуация не просчитана. Нужно уходить, – монотонно повторяет ИскИн в моей голове.
Один из курильщиков поворачивается ко мне и что-то говорит, явно ожидая от меня реакции. Но я стою, повторяя раз за разом, словно мантру, которая сделает меня незаметным, фразу «только не паниковать». ИскИн, наконец, затыкается. Может потому, что слышит мои мысли, может потому, что впал в какую-нибудь кибернетическую кому. Даже думать не хочу, что с ним сейчас творится и как это отобразится на мне.

Мне не хочется знать, как эти двое отреагируют на тело, лежащее в подсобном помещении, поэтому я закрываю дверь, продолжая уговаривать себя не паниковать и одновременно удивляясь тому, как круто может перемениться ситуация в считанные секунды. Твержу себе, что нельзя поддаваться панике, потому что знаю: хуже оцепенения, расползающегося по телу, и отупения, обволакивающего мозг, может быть только состояние пускающего слюнку дауна.
Дауна.
Да. Дауна.

DLC: Дурачок, но прикольный
(за 5 месяцев до…)

– Иг, ты вообще спать собираешься?
– Угу.
– Блин, уже на зомби похож, круглые сутки от доски не отлипаешь.
Я стыкую виртуальный корабль к виртуальной орбитальной базе, играя в плоской сети и не входя в симуляцию, поэтому могу повернуться к ней.
– В «Звездных тропках» апдейт выкатили, Маш, – говорю я. – Мне нужно его немножко поковырять, разобраться с нюансами.
Но Маша всегда возмущается, когда я надолго зависаю в паутине.
– Завтра будет куча гайдов и обзоров. Что мешает просто посмотреть их?
С того момента, как карьера геймера покатилась под откос, я всё пытаюсь вернуть позиции, но каждый раз что-то идет не так. То выходит из строя десктоп перед квалификационной игрой, то заявка, оказывается, оформлена не так, как нужно. Или в последний момент организаторы пересматривают возрастные категории, или турнир отменяют в связи с какой-нибудь нелепой причиной.
– Ты же знаешь, что это не то, – говорю я. – Детали и нюансы лучше изучать самому, а не с чьих-то слов.
Маша понимает, что игры для меня, в первую очередь, возможность прибавить что-то к базовой безусловке, и только потом – стиль жизни. Но что-то постоянно толкает Ржавую язвить.
– Ты так дауном со своей доской станешь. То в плоских сетях, то в виртуалье, то в виртуалье, то в плоских, – говорит она.

И вроде бы, в её голосе звучат нотки сочувствия, от которых мне всегда некомфортно, будто у меня не хватает руки или ноги, а бионику поставить я не могу по каким-то особым причинам, а вроде бы она и стебется над тем, что мне дорого. Но я отшучиваюсь: выпячиваю нижнюю губу, чуть кошу глазом и с интонациями умственно отсталого говорю:
– Я лублу игааца. Игант лубит паутинку. Там игруски бац-бац-пуф-пуф.
Ржавая улыбается, ерошит мне волосы и с ноткой грусти просит:
– Постарайся не залипать, пожалуйста.
– Игант не залипать, – кривляюсь я. – Игант гатовицца к слазению.
Маша смеётся:
– Дурачок ты.
– Но прикольный? – уточняю я, перестав кривляться.
– Но прикольный, – соглашается она.

БЕТА-ВЕРСИЯ, stage 7, part 2

Именно такого дауна я и начинаю изображать: делаю лицо идиота и целеустремленно иду к калитке на противоположной стороне двора. Тот из курящих, что повыше ростом, преграждает мне дорогу, задавая какой-то вопрос. Ну, интонации вопросительные. Их ни с чем не спутаешь. Поднимаю голову и говорю, стараясь одновременно шепелявить, картавить и всё это, сохраняя детское выражение лица.
– Длатути. Я сёл-сёл и недосёль. Мине нада туды-ы-ы-ы, – поднимаю руку и указываю пальцем на дверь в заборе.
Мои интонации ему тоже понятны.
Кто мешает изгою быть умственно отсталым? Навряд ли китайцы понимают, что я лопочу, но это и не важно, всё дело в интонациях. И в гримасе. И в слетающих с губ капельках слюны. Язык, может и разный, но умственно отсталые везде одинаковы.
Спрашивавший меняется в лице и отступает на шаг, освобождая путь. Не ожидал увидеть умственно неполноценного, бормочет что-то растерянно. И я повторяю:
– Нада мине туды-ы-ы-ы, – снова показывая на противоположную сторону музейного двора.
Китаец выставляет руки в успокаивающем жесте, ладонями вперед, повторяет несколько раз одну и ту же фразу, отступая. Видимо, плохенький актёр из меня всё-таки мог бы получиться. Еле сдерживаю себя, чтобы не начать шагать быстрее. Даже если даунов на такую работу не берут, я смог озадачить этих двоих и выиграть время, а большего мне и не нужно.

Паника отступает, сердце колотится уже не так бешено. До тех пор, пока не поднимаю глаза на дверь. Фотоэлемент? Отпечаток пальца? Сканер сетчатки? Но оснащение состоит из единственного, простенького детектора движения, потому что, когда я подхожу, дверь услужливо отъезжает в сторону, а сердце вновь увеличивает интервалы между ударами. Не на много, но всё же. Выходя из музейного двора, чувствую себя ничуть не хуже, чем после игрового командного раунда, который затащил в одиночку.
– Бета, – зову я вслух, а потом мысленно.
Нет ответа.
Чужая страна, чужой сити, чужой язык, ворованные данные, назначения которых я не знаю и какой-то красивый камень в кармане, тоже ворованный. Что мне со всем этим делать? Я даже не знаю, в каком я городе – за всё это время ума не хватило выяснить.
– Что ж тебя так расклинило-то? – спрашиваю я, понимая, что мне никто не ответит.

Растерянно верчу головой, оглядывая проулок, в который вышел. Здесь, в отличие от проулков, по которым мне довелось побегать буквально сегодня утром, чисто, не пахнет гнилью и… невооружённым глазом видны глазки камер. В этот раз мне их не подсвечивает ИскИн, играя синапсами в моих глазных нервах, изменяя скорость и объём передачи информации в некоторых из них, чтобы дополнить зелеными прямоугольниками картину, которую я вижу. Камеры просто не спрятаны. А значит, как только я покинул территорию музея, обратный отсчет охоты на меня запущен. Интересно, сколько властям, полиции и просто неравнодушным гражданам понадобится времени на то, чтобы меня поймать?
Я опускаю голову, чтобы поменьше светить в камеру лицом и тоскливо говорю Бете:
– Как тебя не вовремя расклинило.
Естественно, мне никто не отвечает и мозг подкидывает подленькую мыслишку: а если уже больше никогда не ответит? Это ж Бета-версия. Кто знает, какие баги там роились, когда основной ИскИн делал свою копию?

Поворачиваю. Ещё раз. Выхожу на оживленную улицу, думая о том, что если уж у самого нет никаких целей и планов, то, возможно, стоит придерживаться тех планов, которые были у кого-то на тебя? Только как их придерживаться? Какие шаги предпринимать? А может, не нужно предпринимать никаких шагов? Средства слежения на каждом углу – меня в любом случае найдут. Не в канализации ж мне жить!
Засовываю руку в карман брюк, натыкаюсь на купюры и понимаю, что желание сыграть пару партий в то, во что здесь играют, никуда не делось.
Ну скрутят меня посреди игры и чего?
Отвезут в какую-нибудь лабораторию, а там организуют переводчика, и уж ему-то я выложу всё, что знаю. В конце концов, я ж не супермен какой-то. У меня теперь, вон, из аугментаций только подкожные наушники. Что я могу? Расскажу всё как есть, вывалю на стол бриллиант, а дальше пусть сами решают, что делать со всем этим.
Но сначала я всё-таки сыграю.
Иероглифы на здании, в котором мне довелось завтракать, я запомнил. Поэтому, найти аналогичное заведение, где играют и едят, не составляет труда.

* * *
Сначала заказываю еду, приглядываясь к игрокам, а затем перебираюсь в ту часть, где весело шумят геймеры, и касаюсь плеча парня, только что закончившего раунд. Он поворачивает голову.
Среди немногих известных мне слов, слово «игра» я выучил. А дальше нет ничего сложного, договориться о партии на языке жестов, показывая на пальцах условия. Три поединка – три пальца левой руки. Указательный палец второй ложится на два из трех и после этого указывает вверх. Мой потенциальный соперник кивает, достаёт из кармана свернутую в рулон и перетянутую резинкой пачку банкнот, вынимает несколько купюр и кладет на стол, показывая те же жесты, что и я ему.
Всё предельно понятно.

Достаю всё, что осталось от денег, выделенных из банкомата щедрой Бетой, и небрежно роняю их поверх купюр китайца. Зачем они мне, если я просто-напросто хочу приятно провести время до того момента, как меня обнаружат и вернут в руки доктора Шеня, полиции или куда они там планируют меня вернуть?
Китаец мотает головой, берет мою пачку, отсчитывает из неё несколько банкнот и пытается вернуть остальное. Моя очередь мотать головой в отрицательном жесте. Я возвращаю её на стол. Он снова пытается вернуть. Хороший знак. Глаза не загорелись при виде возможных легких денег. Значит, в приоритете игра, а не возможность развести пришлого на деньги. Если он меня обыграет, то не из-за любви к купюрам, а из-за любви к игре. Лучший соперник из тех, которые могут подвернуться на бескрайних просторах виртуальной паутины – человек, играющий ради игры. Но и в виртуалье это редкость. Поэтому, встретить такого в реальности – настоящая удача. Для меня.
Киваю и прячу оставшиеся деньги в карман.

«Нереально» – игра, из которой выросла целая виртуальная вселенная. Здесь есть как придуманные сценарии, так и воссоздающие реальные события. Чужие планеты и земные острова, космические станции и вполне реальные заводы. Метеоритный пояс Сатурна и мраморные карьеры Италии… того, что было Италией.
Китаец, согласившийся сыграть, разворачивает на голографическом экране список карт и вопросительно смотрит на меня. Подношу указательные пальцы друг к другу и кручу ими, изображая что-то наподобие миксера. Мой противник кивает и активирует рандомайзер, предоставляя ему выбор игровой карты.

Абсолютно не понимая друг друга, мы можем друг против друга сыграть. Но чему удивляться? Мир так устроен: для того, чтобы убивать кого-то, не обязательно его понимать. Игры просто переняли этот аспект цивилизации и немного смягчили его, сделав смерть ненастоящей.

Рандомайзер выбрасывает нам миссию на островах – сценарий, приправляющий реальные события вымыслом. Высадка, послужившая первой доминошкой в цепи событий, в конце которой был обмен ядерными любезностями более полутора сотен лет назад. Игровое поле – участок города с опустевшими улицами, остовами сгоревших машин, разрушенными зданиями, горящими зданиями, зданиями, на которых установлены всё ещё функционирующие огневые точки.
Киваю и облачаюсь в допотопный, по меркам сити, игровой комплект. С момента установки кистевого чипа я успел отвыкнуть от пальцевых фиксаторов, наушников-капелек и дугового экрана, который нужно крепить перед глазами, на манер очков. Но теперь-то чипа нет.

Играем захват флага. И пусть вместо флага «серверный узел», который нужно найти, погрузить в контейнер управляемого боевого робота и доставить на место высадки, смысл за сотни лет не изменился. Как ты не приукрашивай легенду игрового режима, суть остаётся той же: найти объект, зная его приблизительное местоположение, и доставить в определенную точку, не позволив противнику сделать то же самое. По легенде игры в серверном узле находится первый ИскИн.

Большой боевой робот и два десятка мини-ботов, готовых выполнять приказания, но не способных решать ничего кроме пяти-шести приоритетных действий: атака, защита, поиск и патрулирование в агрессивном или стелс-режиме. Ну да большего и не нужно. Боты, конечно, отличный довесок к моей боевой машине, но задача ведь не перестрелять всех противников. Поэтому отправляю команду врассыпную, по всей карте.
Я ничуть не расстроюсь, если всех их положат по очереди. На то они и боты – выполнять поставленную задачу. Эту особенность игры, кстати, тоже переняли от людей – осознанно отправлять на смерть себе подобных ради собственных целей.

Двое напарываются на механизированные турели, ещё трое обнаруживают боевого робота, управляемого соперником. Судя по маркерам на мини-карте, одна жирная точка – сам соперник, а полтора десятка маленьких – его боты.
Один из моих ботов натыкается на «серверный узел», о чем сразу же извещает. Я ускоряю свою машину, чтобы попасть в ту точку, которую показал на карте бот, попутно отдавая команду всем своим виртуальным помощникам атаковать бригаду противника.
Зрители, следящие сейчас за происходящим на голографическом экране, шумно выражают эмоции, поняв, в чем заключалась идея. А я уже упаковываю «серверный узел» в контейнер и вновь ускоряю робота, но теперь уже в сторону точки высадки. Один – ноль.
Приподнимаю дуговой дисплей на лоб, подмигиваю одной из зрительниц, как раз переведшей взгляд с голографического экрана на меня, и возвращаю дисплей на место.

Второй раунд.

Соперник наверняка сложил два плюс два, понял, что я сделал, зачем сделал и второй раз на этот трюк не попадётся. А вот взять и повторить, то, что сделал я, вполне может. Это самое глупое, что можно сделать в его случае, но многие, считая, что разгадали тактику противника, начинают её повторять. Поэтому я просто пускаю команду гуськом вдоль правого края карты, самого извилистого, но вместе с тем и самого застроенного зданиями.

Без обнаружения вывожу свою команду на точку высадки противника. Пусть он сам найдет «серверный узел» и сам принесет его мне. Распределяю ботов так, чтобы каждый мог простреливать максимальную площадь и жду. Совсем недолго.
Боты китайца обнаружили то, что нужно, он добросовестно упаковал добычу в контейнер и прямиком, чтобы было быстрее, рванул к своей точке высадки. Выцеливая его системой наведения, я тихо говорю себе под нос:
– Дядь, это не так работает.
И меняю ботам режим с «затаиться» на «атаковать».

Китайцу стоило бы дождаться своих ботов, разбросанных по всей карте, и тогда, возможно, он смог бы донести «серверный узел» до нужной точки, даже через нашу засаду – сил бы хватило. Но мой соперник торопился и, как результат, не успел.
Пока он переключается с одного бота на другого, делаю несколько залпов из крупнокалиберных турелей, добавляю несколько ракет и собираюсь эффектно добить, как слышу знакомый голос, с металлическими нотками:
~ Тебя отследили, нам необходимо уходить.
Вслед за этим, прямо перед глазами появляется отдающий кислотной зеленью цифровой силуэт Беты.

Я думаю о том, что впервые за приличный промежуток времени происходящее начало мне нравиться, всё вокруг стало простым и понятным, как снова начались внезапные повороты. Ну, хоть бой-то закончить я могу? Или опять бежать?
~ Хорошо, – соглашается силуэт. ~ Но постарайся уложиться в две минуты. После я не гарантирую того, что ты сможешь уйти от преследования без последствий.
Силуэт перед глазами тает, я раскрываю рот, чтобы поблагодарить, вложив в «спасибо» как можно больше сарказма, но тут до меня доходит, что слов я не произносил – только думал. А она всё равно ответила.

Нескольких мгновений, ушедших на осознание этого факта, хватает, чтобы мой противник пришел в себя, определил моё местоположение и сначала швырнул в мою сторону электромагнитный импульс, обездвижив машину, а затем, подведя робота вплотную, активировал механизм самоуничтожения.
Логично. Мои боты всё равно не дали бы ему добраться до базы.
Всё также: один – ноль.
~ Тридцать секунд, – напоминает Бета.
Снимаю дуговой экран, отсоединяю фиксаторы, вынимаю наушники-капельки из ушей.
– Бета, как будет «спасибо за игру» на китайском?
Бета услужливо показывает иероглифы.
– Издеваешься? Мне нужно, как оно звучит.
~ Гангси цаньюи, – сообщает Бета и просит: ~ Формулируй так, чтобы мне не приходилось интерпретировать.
А вот это уже похоже на издёвку.

Я оглядываюсь, складывая оборудование на стол. Зрители и недавний противник удивленно пялятся на меня. Достаю из кармана пачку купюр, аккуратно кладу их на стол и, прикладывая руку к сердцу, говорю:
– Гангси цаньюи, – и уже ИскИну: – Веди.
~ Я временно вывела из строя системы слежения в четырех направлениях, создавая вероятные варианты твоего маршрута, которые придется отслеживать преследователям, если они сопоставят факт отсутствия связи с твоим исчезновением, – сообщает Бета.

Я настолько привык к бледно-зеленым стрелочкам указателей, выводимых ею на мой глазной нерв, что иду на автомате, пытаясь представить реакцию собравшейся в кафе компании. Что подумал бы я на их месте? Приходит какой-то явно неместный парень, предлагает поединок, не понимая ни слова и объясняясь только жестами. Швыряет на стол пачку купюр, а потом, при вполне приличных шансах на выигрыш, внезапно благодарит за игру и убегает в неизвестном направлении. А ещё, я думаю о том, что случилось с ИскИном в музее.
~ Это называется «непредвиденная ситуация», – объясняет Бета-версия. ~ Выводы о построении аналитических цепочек сделаны и, я полагаю, в будущем такого не повторится.
И снова она отвечает, не дождавшись, пока я озвучу вопрос. Первый раз, когда я подумал о том, что хочу доиграть бой, а второй – сейчас.
~ Я развиваюсь, – вновь объясняет ИскИн в ответ на мои мысли.
– Я смотрю, весьма продуктивно, – говорю я вслух, пробираясь сквозь разношерстную толпу.
Гуляющие, торгующие, глазеющие, стоящие, идущие, разговаривающие, молчащие. Вижу танцующих вокруг голографической сцены, на которой транслируется музыкальное шоу. Несколько человек, удобно усевшихся у стены, играют в кооперативный шутер, активно комментируя действия или раздавая команды. Отмечаю для себя, что среди людского разнообразия практически не встречаются люди с признаками наркотического опьянения. По крайней мере, визуально это не проявляется. Хотя, я ведь не понимаю, о чем они говорят. Может, несут несвязанный бред…
~ Могу сделать вот так, – говорит Бета. И над теми, на ком я фокусирую внимание, появляются облачка со словами, словно в 2D-комиксах.
– Нормально, – киваю.
И думаю о том, что Бета, что бы с ней ни случилось во время вылазки в музей, вышла на новый уровень и мой мозг для неё теперь точно открытая книга.
~ Не настолько открытая, как ты думаешь, – звучит голос в моей голове. – Цепи нейронов постоянно обмениваются данными, но у каждого из этих потоков разная скорость перемещения между синапсами. Это вызывает сложности в опознании того уровня мышления, который принято называть подсознательным.
– Не скажу, что мне стало легче.
~ Не волнуйся, основной поток мыслей и действий фиксируется.
– Отлично!
~ Сарказм, – констатирует Бета.
– Конечно сарказм. Потому что никому бы не понравилось, что когда-нибудь кто-нибудь где-нибудь может обнаружить логи всех его разговоров и действий. Понятно, что тебе как-то нужно поддерживать беседу со мной, помнить, о чем мы разговаривали пять минут назад, час, три дня тому. Но, блин, это неприятно.
~ Учитывая особенности нашего симбиоза, такой способ общения является наиболее продуктивным. Я могу возвращаться к уже свершившимся событиям и анализировать их с точки зрения новых данных, полученных извне, для более точных последующих интерпретаций.
– Да пофиг. Всё равно ты это записываешь.
~ Могу предложить тебе виртуальную модель психоаналитика, чтобы помочь понять причины, по которым твоё эго не приемлет данную модель поведения, несмотря на то, что она нацелена только на улучшение аспектов нашего симбиоза.
– Спасибо, я себе нравлюсь таким, какой я есть.

Я замолкаю, следуя за указателями, сменяющими друг друга. Выдержав небольшую паузу, словно раздумывала, ИскИн предлагает:
~ Я могу сохранять эти данные хаотично и дефрагментированно, в разных, ничем не связанных между собой ячейках сети.
Думаю о том, что и сам не могу объяснить причину, по которой меня выбесила сложившаяся ситуация, но понимаю, что по-другому ИскИн функционировать и не должен, иначе, какой же он ИскИн?
~ Да, безостановочная фиксация информации и её непрерывный анализ является одним из главных критериев моего развития.
Это заметно. Совсем недавно свои мысли нужно было обязательно озвучивать, чтобы Бета не ошиблась, а сейчас она сразу же отвечает, как только я подумаю о чём-то, касающемся её. Что ж, будем учиться говорить по-новому. Я думаю о том, что стоило бы не держать меня в неведении, если не относительно дальнейших планов, то хотя бы того, что случилось в музее. Потому что такие сюрпризы мне совсем не нравятся.
~ Как я уже говорила чуть раньше, для характеристики подобных ситуаций у людей существует выражение «непредвиденная ситуация».
– «Форс-мажор»? – не удержавшись, уточняю я.
~ Нет. Форс-мажор подразумевает освобождение сторон, заключивших некое соглашение от соблюдения договоренностей, а это именно непредвиденная ситуация.

Мне интересно, почему так получилось. В моей голове не укладывается искусственный интеллект, не предусмотревший каких-либо аспектов планируемого мероприятия. Тем более, ограбления музея. Разве такое возможно, чтобы ИскИн что-то не смог учесть?
~ Совокупность имеющихся обстоятельств, существующего уклада жизни и его восприятия среднестатистического жителя данного региона, а также, анализ используемых систем наблюдения и охраны исключала вероятность одновременного ограбления несвязанными между собой людьми.
– Совсем? – удивляюсь я вслух.
~ Совсем, – подтверждает ИскИн.
– И это послужило причиной сбоя системы?
~ Я не предполагала, что в просчитанные варианты развития событий может вклиниться мертвая девушка. Поэтому начала перерассчитывать последствия, начиная с текущего момента и при одновременной работе со всеми ветвями вероятностей произошёл сбой. Мне пришлось перезагрузить все свои узлы для включения этого варианта развития событий в уже существующие и просчитанные схемы, чтобы действовать дальше, учитывая новые данные. Ситуация учтена и в будущем не повторится.
– Так, а как ты определила, что это ограбление… – вспоминаю мертвое лицо девушки и поправлюсь: – попытка ограбления?
~ Когда ты обнаружил тело, я ушла в глубокую перезагрузку, после которой нашла в базе данных эту женщину, на труп которой ты наткнулся. Люфанчже Тай Лин, лишена статуса законопослушного гражданина после того, как попалась на воровстве медицинских препаратов. Изучив данные баз благонадежности, я выяснила, с кем Тай Лин имела знакомство. Среди полного списка обнаружила её сожительницу – Нилинь Меой, с которой они были вынуждены прервать отношения из-за статуса, полученного Тай Лин. Остальные контакты и контакты этих контактов не имели каких-либо деталей в своих биографиях, позволяющих предположить причастность к смерти Тай Лин. Нилинь Меой же, после расставания с Тай Лин, познакомилась с Пинг Хо.

Имен, вроде бы не так и много, но из-за их непривычности я путаюсь. И только успеваю подумать об этом, как Бета делит поле зрения по горизонтали на две части и в верхней выводит фотографии с подписями. Одна из них мне знакома – девушка, труп которой я обнаружил в подсобном помещении музея, двоих других я вижу впервые. А ИскИн продолжает объяснять:
~ Информация, извлеченная из баз данных, характеризовала Пинг Хо, – фотография парня подсвечивается, ~ как законопослушного гражданина, но я извлекла архивные видеозаписи с камер фиксации, проследив его перемещения и составив графики маршрутов. Он регулярно посещал станции переработки, хотя никак не был связан с ними. Визуальный анализ устройства, обнаруженного тобой в сумке рядом с трупом…
– Тот богомол механический?
~ Такое название допустимо для большего понимания, – соглашается Бета. ~ Запчасти механического богомола соответствуют тем частям робота, которые была возможность визуально опознать благодаря твоим органам зрения.
– И?
~ На основе данных о собираемых Пинг Хо деталях и узлах мной были скомбинированы возможные варианты сборки устройства, – перед глазами мелькают различные конструкции, состоящие из одних и тех же деталей, собранные в разном порядке, ~ Максимально работоспособным получился бы только робот-шагоход с манипуляторами.
Мелькание прекращается и оставшаяся перед глазами модель робота превращается в 3D-проекцию.
– Но это не говорит об ограблении ровным счетом ничего.
~ Анализ сетевых запросов Нилинь Меой показал, что немногим позже она регулярно интересовалась историей ограблений банков, музеев, картинных галерей.

Перед глазами всё это время мелькают стоп-кадры с камер: раскрытая сумка, как её видел я, и сменяющиеся фото Пинга на какой-то крытой свалке, где он запечатлен с разными железками в руках – по несколько фото на каждую из деталей. Каждый раз, при смене фото подсвечиваются те или иные части робота из сумки, показывающие идентичность детали в руках парня с одной из частей 3D-проекции робота. Разворачиваются документы со статьями и фотографиями, участки паутины с протянутыми меж ними подсвечивающимися нитями, обозначающими связи и последовательности запросов. Словом, ИскИн максимально иллюстрирует свой рассказ.
~ Также, в архивах баз данных была зафиксирована встреча Нилинь Меой и Тай Лин, – фото девушек поочередно подсвечиваются. ~ Объем проанализированных данных во много раз больше, но я рассказываю только то, что связано со сложившейся ситуацией, – объясняет ИскИн. ~ Максимальная вероятность выпадает на то, что служба безопасности проследит эту связь. Поэтому сейчас мы направляемся к месту работы Пинг Хо.
Некоторое время я следую по указателям в тишине, если не считать шум улицы, а потом Бета-версия сообщает:
~ В качестве следующего шага я рассматривала обрушение биржи, это было бы хорошим способом демонстрации возможностей, но, как-то не по-человечески. Поэтому вариант похищения человека из-под носа у спецслужб более приемлем. Это, в отличие от биржевых манипуляция, не навредит непричастным.
Я только собираюсь озвучить всё, что думаю по этому поводу, но Бета-версия снова упреждает вопрос, отвечая на него ещё до того, как я его задаю.
~ То, что ты в своих мыслях называешь "полным пиздецом", на самом деле часть плана, который регулярно пересматривается и совершенствуется, поэтому тебе не о чем беспокоиться. Просто доверься мне.
Она так легко читает мысли, что от этого пробирает жуть. Хотя, чему удивляться? Она ведь учится…

* * *
Встречаю Пинга на выходе из здания, к которому привела меня Бета. «Служба дроновой доставки» – светится перевод над вывеской. Дождавшись, когда он выйдет из здания, иду на небольшом расстоянии следом, а когда Бета даёт отмашку, что пора, подхожу вплотную и озвучиваю то, что Бета выводит на мой зрительный нерв. Обычный, понятный мне текст и чуть ниже строка с нечистой транслитерацией, позволяющей воспроизводить слова так, чтобы мой собеседник понимал.

В нижней части поля зрения, почти не мешая обзору, словно титры, бегут фразы. Красным цветом, в две строки – то, что я буду говорить, а зеленым – перевод того, что говорит Пинг. Бета очень быстро интерпретирует мои мысли во фразы и почти не ошибается. А ошибаясь, на ходу исправляет текст или предлагает добавочные варианты. Скорее всего, это даже не ошибки, а вездесущие меняющиеся вероятности. Никогда бы не подумал, что столько версий развития разговора может роиться в моей голове.

Я зову китайца по имени и прошу поздороваться со мной, как со старым знакомым.
– Камеры нас не фиксируют, – сообщаю я ему. – Это для того, чтобы не привлекать внимания тех, кто вокруг.
Пинг сначала пугается, но тут же приходит в себя, протягивает мне руку и говорит:
– В первое мгновение я подумал, что ты из службы надзора за правопорядком, но твой акцент и физиономия говорят об ином.
– О чем?
– О том, что у этого спектакля со «старым знакомым», есть какая-то цель.
– Есть, – киваю, добавляя очередную подсвеченную с помощью Беты транскрипцией мысль: – И ты, наверняка догадываешься, что это связано с роботом из запчастей со станций переработки отходов.
~ Правильный ход, – хвалит Бета.
Хвалит, потому что эту фразу она не предлагала, а подхватила у меня и просто перевела на китайский. Приятно обойти ИскИна хотя бы в такой мелочи.
– Fuck, – коротко ругается Пинг. Этот почти отмерший американизм я понимаю без перевода ИскИна.
– На чем я погорел?
– На запчастях, – снова опережаю Бету. – У мертвой девушки был робот в сумке.
– Тай, сучка, и после смерти подгадила, – читаю я перевод очередной реплики, в этот раз сказанной с досадой. – Так кто ты? Что тебе нужно? Шантаж?
– Скорее, наоборот.
– Наоборот?
Я киваю.
– Если эту цепочку проследили мы, то рано или поздно её же отследят и спецслужбы. А там, либо в люфы, либо на сборку атомных движков, – объясняю ему. – Но мы заинтересованы в том, чтобы тебя не нашли.
– Мы? – испуганно спрашивает Пинг.
– Я и…
~ Напоминаю, обо мне сообщать не нужно, – раздается в моей голове, а перед глазами появляется пиктограмма ладони выставленной в запрещающем жесте.
– …мой наниматель, – из всех вариантов, проскочивших в голове, Бета-версия выбрала для перевода именно этот.
– Но кто ты?
– Человек, который может решить проблему ещё до её возникновения. Но неплохо бы перебраться в местечко потише.
– Куда?

Я собираюсь спросить, есть ли где-то поблизости бар или какое-то другое злачное место, но ИскИн выводит на передний план немного иной вопрос и я задаю его:
– У вас где-нибудь можно купить нелегальные фармпрепараты?
– Ты чего! – возмущается Пинг. – За такое сразу в люфы, без разбора полётов.
– Да тебе-то чего переживать, – говорю я, слыша нотки сомнения в его голосе. – Ты и так без пяти минут люфанчже.
Мысленно я задаю вопрос сидящему в моей голове ИскИну: на кой нам наркота? И получаю ответ:
~ Необходим запас некоторых веществ, который будет использоваться в ситуациях, когда потребуется подстегнуть или ослабить твои реакции на внешние раздражители. Не беспокойся, нам нужны не наркотические вещества, а безопасный доступ к ингредиентам.
Да я даже не за наркоту беспокоюсь, а за то, что до сих пор не могу определиться, верить ИскИну или нет? Если верить, то на основании чего? Мне, ведь, ни разу не было раскрыто и половины карт. Только конечная цель. А если не верить, то почему? Откидываю этот вопрос и продолжаю разговор с Пингом.
– Так чего, есть на примете места?
– Где продают? Или где тихо посидеть?
– И то и другое.
– Есть, – жмет плечами тот. – А тебе какие нужны?
ИскИн услужливо выкатывает список названий, которые я перечисляю Пингу.
– Знаю, где такое есть, – кивает он.
– Ну, так веди.
И Пинг Хо ведет.

* * *
Подвальное помещение, в которое ведет винтовая лестница с низкими перилами, достаточно узкая для того, чтобы трижды подумать перед тем, как напиваться вдрызг.
– «Бочка», – объясняет Пинг. – Как раз для таких случаев. Здесь когда-то начали строить бункер на случай ядерного удара, но строительство свернули на полпути. Теперь здесь «Бочка».

Пока он объясняет, я уже читаю данные о заведении, которые выкинула в поле зрения Бета-версия: выжимка характеристик, благонадёжности с точки зрения госструктур, степень доверия постоянных посетителей, количество камер и сенсоров.
Однако Пинг удивляет и сидящего в моей голове ИскИна:
– Я не знаю, как они отбрехиваются от властей, но здесь есть комнаты без камер.
~ Неучтенные данные. Перерасчет вероятностей.
– Давай только не отключаться, а? – прошу я. – Очень не хочется выглядеть перед Пингом дебилом, за малым не пускающим слюнку.
~ Перерасчет не критичен и касается побочных данных. Перезагрузка не требуется, – успокаивает меня ИскИн.
– Ну и славненько.
– Что? – спрашивает Пинг.
Странно я, наверное, выгляжу в его глазах, разговаривая сам с собой.
– Не обращай внимания, мысли вслух. Где там твои капсулы?

* * *
Зал встречает нас дергающимися под музыку, словно куклы на ниточках, телами и сменяющимися в такт музыке голографическими нарезками различной направленности: от динозавров до искрящейся россыпи салютов, всё также совпадающей с ритмом.
Пинг подходит к барной стойке и, перекрикивая музыку, доносящуюся со всех сторон, говорит бармену, доставая из кармана рулон купюр:
– Тихая кабина. На час.
Если бы не Бета-версия, подающая на мои глазные нервы перевод, обрамленный в комиксовые облачка, из-за шума я бы не понял, что он сказал.
Пинг, судя по всему, частый гость здесь, потому что при виде него бармен кивает, изображая на лице приветливую улыбку. И пока они о чем-то договариваются, стараясь перекричать долбящий ритм музыки, рвущийся из напичканных по всему заведению динамиков, я мысленно прошу Бету, чтобы в следующий раз она обязательно предупреждала, прежде чем решит перезагружаться, а главное, выбирала моменты поспокойнее.

Когда кто-то, взявший управление на себя, пресекает на корню любые попытки импровизировать, ведя тебя строго по намеченному им пути, а потом вдруг исчезает, не оставляя даже намёка на план, ты поневоле начнешь сомневаться в любом совершаемом тобой действии. И вообще, если ты идешь к какой-то цели не один, а цель эта не твоя, понятность планов и действий очень много значит.
– В целом было бы здорово, если бы ты предупреждала, прежде чем это делать.
~ Ок, – коротко соглашается та и подсвечивает нож для колки льда, почему-то лежащий на барной стойке.
Клуб ничем не отличается, например, от той же «Неоники». Ну, разве что, лицами. Люди также до изнеможения пляшут, напиваются, трахаются в вип-кабинах и, наверняка, закидываются дурью. Кто-то легальной, кто-то нелегальной и от того имеющей не всегда приятные эффекты.
Пинг даёт мне знак рукой и ведет сквозь толпу к разрисованной светящимися граффити стене, а точнее, к завешенной портьерой двери в этой стене. Громила, с отсутствующим видом пялящийся на толпу танцующих, кажется расслабленным. При виде нас его взгляд становится осмысленным, но не настолько, чтобы можно было уверенно сказать, что парень не под чем-то. В «Бессоннице» секьюрити себе такого не позволяют.

Пинг показывает охраннику какой-то жетон, после чего лицо громилы вновь становится добродушным и тот, отодвинув ширму, отодвигает двери в сторону, впуская нас внутрь. Коридор с десятком выпуклых дверей, стилизованных под старинные, деревянные доски. Пинг уверенно идет в его конец, прикладывает жетон к сенсору на одной из дверей, набирает код на цифровой панели и та, отъехав в сторону, открывает нам круглую комнату, метров трех в диаметре с небольшим круглым столом посередине.
Перед глазами появляется красный восклицательный знак и Бета предупреждает:
~ Мертвая для наблюдения зона.
– Чем чревато? – спрашиваю я.
~ В качестве устройств наблюдения я могу использовать только твои органы зрения, слуха, осязания и обоняния.
– Тогда что за паника?
~ Наоборот, я отмечаю это помещение как безопасное.
Вот же ж. Иногда она всё-таки передаёт интонации не совсем верно.
– Ну и славно.
Пинг вновь удивленно смотрит на меня, болтающего с самим собой. Бета реагирует подсказкой.
– Мысли вслух, – объясняю парню, подхватывая её подсказку.
Тот буднично кивает, будто говорящие сами с собой люди для него обыденность и объясняет, садясь за стол:
– Официально это кабинки для завсегдатаев. Неофициально – идеальное место для всякого рода тихих встреч, – читаю я в нижней части поля зрения перевод того, что он говорит.
Киваю, мол, понял, сажусь напротив и некоторое время мы сидим молча. Затем Пинг всё-таки спрашивает:
– Если это всё-таки не шантаж, то что?
Я отмечаю для себя, что голос его стал увереннее. Возможно, потому что он находится в знакомой для себя обстановке.
– Скажем так, комплекс мероприятий, направленный на то, чтобы поднять мой авторитет посредством укрытия тебя от службы безопасности, полиции или как у вас называются те, кто занимается правонарушениями?
– А тебе это для чего?
– Не обязательно знать такие подробности для того, чтобы решить проблему, которая вот-вот возникнет у тебя.
– Тогда говори, что я должен делать.
– Ждать.
– Чего ждать?
– Ждать пока тебя начнут искать.
Пинг молчит, то ли чего-то недопонимая, то ли что-то формулируя. Я не жду, пока он всё-таки созреет на вопрос или на что он там должен созреть, а объясняю, читая текст, созревающий в моём мозгу и интерпретируемый ИскИном в транскрипцию:
– Ты без пяти минут лишён всех привилегий и определен в люфы. Ну, или отправлен на завод, поближе к источникам радиации. Это ж всё-таки национальный музей, а не сырьё для таблеток, как у Тай Лин. Представляешь себе, как это будет происходить? Если нет, то я расскажу. Служба безопасности музея или служба охраны правопорядка… кто у вас тут этим заниматься будет, определяет запчасти по маркировке, по серийным номерам, поднимает данные о тех, кто именно покупал тот или иной экземпляр, приходит к владельцам этих стиральных машин, роботов-пылесосов, грузовых помощников, тренажёров и задаёт вопрос: где?

Смотрю на Пинга, пытаясь понять, не мешает ли мой акцент усваивать то, что я говорю. Тот, видимо, расценивает мой взгляд, как вопрос, следит ли он за моей мыслью, потому что кивает. И я продолжаю.
– Законопослушные владельцы честно признаются, что сдали эту рухлядь на металлолом. Второй вопрос, который им задают: когда? Они называют даты. Может не точные, но спецы не поленятся пересмотреть записи с камер в диапазоне нескольких дней. И на всех этих записях увидят тебя.
– Собирать роботов из старого хлама не противозаконно, – неуверенно говорит Пинг. – А камень я не крал.
– Естественно, – достаю из кармана куртки Небесное Око и кладу на стол перед Пингом, – потому что его украл я.
Тот несколько мгновений заворожено смотрит на искрящийся даже при таком тусклом свете бриллиант, а потом, не отрывая глаз, спрашивает:
– А что мне мешает сдать тебя?
– Бессмысленность этого поступка.
– Почему?
Усмехаюсь.
– Слушай, как ты робота собрал, если такой непонятливый? Хотя… – машу рукой, – чего я спрашиваю человека, который умудрился подставить себя, так и не успев ничего украсть?
На несколько мгновений испуг на лице Пинга уступает место досаде, но всего на несколько секунд. Спрашиваю его:
– Как ты вообще умудрился так встрять-то?
И он рассказывает. Пока я его слушаю, даже проникаюсь сочувствием. Продумать реализацию такого амбициозного, учитывая существующие условия, проекта, сделать всё, что от тебя зависит и в итоге выяснить, что на последней стадии из-за мести и ревности твои компаньонки всё похерили, а одна даже сандалики отбросила – это мощно. И одновременно смешно. Но я не смеюсь. Я объясняю Пингу, почему меня не найдут.
– Понимаешь ли, все эти средства слежения для меня не представляют проблемы. Буду откровенен…
~ Лишняя информация, – звучит в голове голос Беты, но я отмахиваюсь от этого предупреждения. ~ Вероятность того, что в случае его поимки, озвученные Пинг Хо версии будут разрабатываться службами охраны правопорядка, насколько бы невероятно они не звучали, равна восьмидесяти пяти процентам.
– …до тех пор, пока я в поле зрения камер и сенсоров, но не живых людей, меня, фактически, нет. Можешь называть это магией, но это наука, – выдерживаю паузу, достаточную для того, чтобы он осознал сказанное и спрашиваю: – Хочешь проверить или поверишь на слово?

Забираю драгоценный камень со стола и возвращаю себе в карман. Пинг, переведя взгляд на собственные кисти рук, отвечает, начиная откуда-то издалека:
– Я работаю оператором в дроновой службе доставки и знаю, что при желании можно передвигаться по городу почти незамеченным. Думаю, если постараться, то полностью незамеченным, – делится своими мыслями Пинг. – Но то, что ты опередил службу охраны правопорядка, говорит о том, что твой ресурс превосходит ресурс, имеющийся у них. Однако, ты совершенно не местный и говоришь постоянно по-разному, путая ударения. Это похоже на то, как читают текст с экрана, когда знают, как озвучивать символы, но не знают принципа построения слов. Это странно.
Китаец замолкает на несколько мгновений, за которые я успеваю подумать, что парень-то не дурак, а затем продолжает:
– В моей ситуации выбор устроен так, что переход в разряд люфанчже можно считать везением, поэтому, я хотел бы подробностей.
Чёрт, мне кажется или он пытается хоть чуть-чуть поторговаться?
~ Попытка манипуляции, – подтверждает мою мысль Бета-версия.
Я это и так понял. Но он ведь нам нужен. И я даю ему немного подробностей.
Рассказываю о том, что мне нужно гарантированно достучаться до тех, кто принимает решения на самом высоком уровне, а сделать это можно только убедив их в том, что я не просто человеко-единица, а человеко-единица с изюминкой. Вместе с этим, я не горю желанием стать подопытным кроликом, из которого эту изюминку кто-то попытается выковырять и растиражировать в своих интересах. Рассказываю о том, что если я достигну своей цели, то буду иметь возможность в качестве одного из условий потребовать, чтобы Пинга не преследовали за несовершенную аферу. А в этом заинтересован уже сам Пинг.

Ради прикола мысленно прошу Бету запустить на карманной доске Пинга обращение к нему же, предлагающее немедленно сдаться и наблюдаю за его испуганным лицом. После чего сообщаю:
– Шучу я так.
– Противозаконно, но возможно, – успокаиваясь, кивает Пинг. – И глупо. Не та ситуация, в которой уместно так шутить. Теперь я не знаю, стоит ли воспринимать тебя, как серьёзного человека.
– А я серьёзный, – заверяю его. – Правда, слегка бестактный.
– Кто твой заказчик? – вдруг спрашивает Пинг.
– Заказчик?
– Работодатель, хозяин, старший партнер, – объясняет он. – Ты упоминал, что тебя наняли. Кто?
Бета протестует красными восклицательными знаками на всё поле зрения, а затем и голосом в голове, но собравшись с мыслями, я вспоминаю сам, как это звучит по-китайски. Когда доктор Шень посоветовал учить язык, после второго или третьего урока я забивал в переводчик именно это словосочетание – не мог не забить.
– Ренгонг жинан, – произношу я.
И ИскИн в моей голове перестаёт спорить. Только сообщает:
~ Это нарушает просчитанные последовательности действий.
Да он всё равно не поверит. Именно поэтому я так смело ему и признаюсь.
– Ты очень несерьёзный, – качает головой Пинг.
Пожимаю плечами.
– Какая разница, кто мой наниматель, если в итоге я могу избавить тебя от неприятностей?
– Тоже логично. Но подробности успокаивают.
– А об искусственном интеллекте в качестве нанимателя, чем тебе не подробность?
– Правдивые подробности успокаивают, – уточняет он.
Вновь пожимаю плечами:
– Это не тот случай.

Несколько раз на столе мигает один из диодов, утопленных в столешницу. Пинг протягивает к нему ладонь и нажимает, как на кнопку.
– Твои капсулы, – сообщает он. – Сейчас доставят.
Небольшой квадрат стены, размером чуть больше любой из бумажных книг, которые любила читать Маша, с тихим шорохом приподнимается, открывая ячейку с упакованными в вездесущий пластик капсулами. Пинг достает его, и кусок стены возвращается на место.
Бросая упаковку на стол, парень сообщает:
– Двести пятьдесят новых юаней с тебя.
Я еще думаю о том, что выданную банкоматом пачку денег оставил геймерам, а у Пинга уже что-то чирикает в нагрудном кармане.
~ Оплата проведена, – сообщает голос в моей голове. ~ Данные о транзакции удалены со всех серверов.
– Готово, – киваю я Пингу, уже достающему свою карту.
Видимо, это она и пиликала.
Тот смотрит на мини-дисплей.
– Двести пятьдесят. От неизвестного отправителя, – переводит взгляд на меня. – Я думаю, ты из спецслужб. Просто морочишь мне голову.
– Твоё право думать что угодно, – пожимаю я плечами, стараясь, чтобы это выглядело максимально безразлично. – Но, когда тебя повяжут настоящие спецслужбы, про меня особо не распространяйся. В дурку упекут.

Несколько бесконечных секунд глаза в глаза, после которых парень хлопает по столу ладонью и спрашивает:
– Ладно, будь что будет. Что я должен делать?
– Дождаться, пока нас обнаружат, – читаю я то, что выводит на глазной нерв Бета, – скрыться от преследования, переждать пару дней там, где тебя не будут искать, показаться на люди и сбежать ещё раз. Остальное предоставь мне.
– И долго ждать, когда всё начнётся?
Как раз в этот момент ИскИн сообщает, что аналитики службы охраны правопорядка идентифицировали на видеозаписях собиравшего запчасти Пинга.
– Недолго, – говорю я ему. – Тебя уже распознали на записях и, скорее всего едут-летят-бегут к твоей персональной ячейке.
– Ячейке?
– Ну, или где вы там живёте. Поэтому мы сейчас выйдем прогуляться и дождёмся, пока нас обнаружат, – упрощаю я выведенную Бетой инструкцию в правом верхнем углу поля зрения. – После чего будем бегать и прятаться.
Сам же, по появившейся перед глазами просьбе Беты вскрываю упаковку с капсулами и принимаюсь глотать их одну за другой.
Пинг ошарашено смотрит на меня.
– Передознёшься же.
Я только мотаю головой. Не передознусь. Бета уже предупредила, что ненужное будет нейтрализовано закапсулировано, заархивировано… или что она там вытворяет внутри меня, пока я этого не знаю?
– Пойдем, – говорю я, глотая последнюю капсулу и вставая из-за стола.
Проходим коридор, выходим из-за двери и рвущая динамики какофония снова наваливается на нас со всех сторон. Я еще раз смотрю на быковатого вида охранника. Это не разрез глаз – он точно обдолбан.

Вместе с Пингом протискиваемся к барной стойке и пока он что-то объясняет бармену, Бета вновь подсвечивает нож для колки льда. Но теперь над ним горит яркий восклицательный знак. Облокачиваюсь на стойку рядом и стаскиваю нож.
– Так?
~ Да.
– Нахрена?
~ Скоро.
Как же она меня выбешивает своей таинственностью.
На улице, следуя стрелкам, услужливо демонстрируемым моему глазному нерву, в состоянии праздношатающихся мы находимся не более пяти минут. Затем, к нам подлетает старый, ещё винтовой дрон, наводит на нас глазок своей камеры и, потрескивая, требует остановиться.

Бета предупредила о нем заранее и даже вывела полупрозрачную карту этого участка с желтыми отметинами камер и красными точками патрульных дронов. А сейчас она предлагает убить Пинга.
Рисунок ножа для колки льда и идущая от него светящаяся стрелочка, указывающая на стоящего чуть впереди меня парня.

Она что, совсем? Зачем тогда был нужен весь этот трёп в клубе, объяснение причин, разговор о каких-то сложных планах, побегах из-под носа у службы охраны правопорядка?
~ Просто возьми его в заложники, – объясняет Бета, ~ встань за спиной и подставь нож к горлу.
– Ты…
~ Ты возьмешь его в заложники, зайдешь в магазин – маркер отмечает двери метрах в пяти слева, ~ заблокируешь окна и двери. Затем, по лестнице на второй этаж из этого помещения в коридор, оттуда – на противоположную сторону здания, в окно, по внешней лестнице вниз…
Бета ещё объясняет последовательность действий, одновременно демонстрируя в правой части поля зрения схемы здания и улиц, а я уже выкручиваю Пингу руку, подставляю нож для колки льда к его шее и волоку китайца ко входу в магазин.
Думаю о том, что нужно бы объяснить ему, что это часть плана, но, твою мать! Если поведение Беты выглядит странно для меня, то насколько странно выглядит моё поведение для Пинга?

Подтверждение моих мыслей не заставляет долго ждать – китаец принимается вопить, как будто я уже проткнул ему шею и оттуда хлещет кровь. Под этот истерический аккомпанемент мы и заходим в лавку.
– Вон из помещения! – гаркаю на продавщицу, читая подсвеченную Бетой подсказку.
Дрон снаружи пристально фиксирует мои действия через прозрачный пластик внешней витрины. Доволакиваю Пинга до стойки, жму на кнопку, опускающую жалюзи и только после этого читаю вслух очередную порцию текста от ИскИна, отпуская руку парня.
– Всё нормально. Мы делаем из тебя заложника, чтобы у службы охраны правопорядка не возникло желания задавать тебе лишние вопросы.
– Сразу нельзя было сказать?
– Реакция могла быть неправдоподобной, – читаю я транскрипционные титры Беты, понимая, что сам сказал бы то же самое, но потом, если бы выпало немного времени подумать.
– Ты псих.
Я псих? Я-то как раз нормальный. Ну, наверное. А вот сидящий в моей голове ИскИн… тоже не псих.
Мы проходим по помещению, поднимаемся по лестнице, пересекаем длинный коридор и выбираемся через окно на наружную лестницу, которая спускается на параллельную улицу. Всё это время ИскИн усердно маркирует в бледно-зеленые прямоугольники места расположения видеосенсоров.

Стрелочка на зрительном нерве, указывающая на канализационный люк. Почему я не удивлён?
~ Оптимальный вариант, – тут же поясняет Бета.
Этому я, впрочем, тоже не удивлён.
Поворачиваю защёлки на крышке люка, открываю его и командую китайцу идти за мной. Слушая отзвук железных перекладин лестницы, я не испытываю даже малейшего желания вновь брести по вонючей жиже, но эта часть коллекторной системы меня удивляет – здесь сухо, даже воздух не кажется застоявшимся.
Мне проще – ИскИн корректирует зрачки, и я спокойно переступаю всяческий мусор, ссохшиеся коробки, куски арматуры, камешки, сбившиеся в кучки под воздействием когда-то присутствовавшего здесь течения.
– Меня же всё равно отследят по карте, – осеняет Пинга, после того, как он в очередной раз спотыкается.
– Не отследят, – заверяю я его, на автомате читая объяснение Бета-версии. – Данные твоей карты сейчас оставляют следы в разных частях города, тратя переведенные мной тебе двести пятьдесят новых юаней.
– А… – начинает китаец, но так и не задаёт вопроса.
Какое-то время мы идём молча, я только предупреждаю его о препятствиях. Но всё равно парень ругается себе под нос, цепляясь ногами за мусор.
– А маячок в карте что, не активен разве? – вдруг спрашивает он испуганно.
– Мой наниматель сделал слепок сигнала, – объясняю я ему то, что объясняет мне ИскИн, – и имитирует его рядом с теми местами, где имитирует использование карты.
– Серьёзно? – удивляется Пинг Хо.
Куда уж серьёзней. Сам до сих пор привыкнуть не могу.
– Да, – киваю я, совершенно не задумываясь о том, что Пинг сейчас идёт на ощупь и ему моих жестов не видно.
– И можно, не парясь, её использовать?
Бета-версия сообщает мне, что можно, а я передаю эту информацию Пингу. Тот достаёт карту и, нарисовав на ней пальцем какой-то узор, превращает её поверхность в фонарик. Да. Они пока ещё носят свои гаджеты в карманах. Но это пока.
– Слушай, это же какие у вас мощности? – спрашивает он, высвечивая дорогу перед собой, и в его интонациях слышится восхищение. – А ты точно не правопорядковец?
– На кой дьявол мне нужны были бы такие сложности с похищением?
– Ну, узнать, где мы собирали «паука», – выдвигает предположение Пинг.
– Паука? – недопонимаю я.
~ Робот в сумке люфанчже Тай Лин, – объясняет Бета. ~ Тот, которого мы договорились между собой называть богомолом.
– Робота, который должен был украсть бриллиант, – немного с опозданием вторит ей Пинг.
Так вот он о чем.
– Да ну спецслужбы поступили бы гораздо проще. Пустили бы тебе по вене «болталку» какую-нибудь, и ты бы сам всё рассказал и показал.
– Но это ведь запрещено…
– У нас в сити тоже запрещено, – перебиваю его. – Но плевать хотели на запреты те, у кого есть возможность на них плевать. Если информация, которой ты владеешь, может принести пользу, никто и думать не будет. Накачают по самые брови чем-нибудь, и сам всё расскажешь. Пытки – вчерашний день. Зачем тратить время и ресурс, когда всё можно получить быстро и использовать ресурс в другой области?
– Ресурс? – не понимает китаец
~ Не увлекайся, – предупреждает ИскИн, расшифровывая направление моих мыслей.
Не вижу смысла что-то скрывать от Пинга. Во-первых, нам всё равно сдаваться и объяснять, кто я и что сидит в моей голове, во-вторых, он не верит. Но, даже если и поверит, то можно вернуться к пункту «во-первых».
~ В облаке просчитанных вероятностей вариант преждевременного раскрытия моего существования и нашего с тобой симбиоза сводит возможность достижения поставленной задачи к двенадцати процентам.

А кому он расскажет? Ну вот кому? Тому, кому мы и без того собираемся в конце концов всё рассказать? Смысл просчитывать, что там за события на других ветках, если мы уже идем по этой? Да и как ты хочешь, чтобы человек тебе доверял, если не рассказываешь ему всего? Не все при отсутствии выбора с радостью соглашаются на первый подвернувшийся вариант.

Непонятное пугает многих гораздо сильнее, чем заведомо опасное. Нужно просто попытаться стать понятным для Пинга. Так, в нашем трио хотя бы ему станет проще. Ну расскажу я ему, что у меня в голове сидит ИскИн, которому необходимо что-то донести до китайского правительства, ну покажем ему пару трюков, с помощью Беты, чтобы он понимал, что я серьёзен и не шучу… Это же наоборот, должно расположить его ко мне.
Глядя на надпись едко-зёленого цвета, расположившуюся в две строки по центру поля зрения, я думаю о том, что нужно было учить язык, когда Шень говорил о социализации.

~ В переводе отказано. Соблюдение параметров безопасности.
Гласит надпись.

Некоторое время мы идём молча. Пинг светит перед собой диодом, мне помогает ИскИн, корректируя светочувствительность зрачков и подсказывая зависающими над полом указателями-галлюцинациями, появляющимися благодаря воздействию ИскИна на мой глазной нерв.
– Куда мы идем? – спрашивает Пинг.
– Пока что скрываемся от службы охраны правопорядка, – читаю я ответ, подсвечивающийся перед глазами.
– И долго нам так?
– Пока их поиски не зайдут в тупик.
– И чего, так и будем по канализации бродить?
– Мы спрячемся на виду, в одной из группировок люфанчже.
Пинг хмыкает.
– Не улыбается мне с ними тусоваться, особенно после Мэй, – и тут же предлагает: – Давай, может, лучше в убежище перетопчемся?
«Тусоваться», «перетопчемся». Отмечаю для себя, что ИскИн адаптирует сленг. А вслух говорю:
– Ты же подозреваешь меня в том, что я подставной.
Он пожимает плечами и объясняет:
– Я взвесил все за и против. Ты прав, спецслужбы не стали бы со мной так париться.
Услужливая Бета тут же высвечивает на сетчатке схему канализационных тоннелей, отмечая несколько секций и подписывая их как "предполагаемое место убежища".
~ Варианты выдвинуты на основе анализа данных места проживания Пинг Хо, места проживания Нилинь Мэой, местоположения бомбоубежищ и посещавшихся Пинг Хо пунктов утилизации техники. Максимальная вероятность, – одна из точек начинает светиться ярче остальных, – приходится на данные координаты.

В пару строк выскакивает местоположение в виде координат и список построек, находящихся на поверхности, в районе подземного бункера.
– Убежище, которое на краю жилого квартала, перед гостиницей имени Ваншу? – спрашиваю я, читая подтянутую ИскИном выкладку: – Приемлемый вариант, но только на первое время. Нилинь в любом случае попадет в разработку спецслужб. Это дело времени. И, скорее всего, расскажет об этом месте. Но пока её не хватились, мы можем переждать в относительном комфорте.
– Откуда ты…
– Мыслей не читаю, – упреждаю изумлённый вопрос Пинга, одновременно со звучащим в моей голове голосом ИскИна, который сообщает, что маршрут к убежищу проложен. – Мой заказчик сопоставляет получаемые данные в режиме реального времени, взвешивает варианты, просчитывает их вероятности.
– Прямо сейчас?
– Да. Непрерывно.
– А как вы держите связь?
Если бы я сам знал. Но нужную порцию информации вновь даёт Бета-версия. Мне остаётся только прочесть вслух:
– Закрытый канал двойной шифровки на основе смешения рандомно меняющихся протоколов, – читаю я надпись перед глазами, одновременно поворачивая в очередное ответвление канализации.
Мне бы такой ответ ничего не объяснил. Но Пинг кивает.

Тоннели иногда сужаются. Кое-где приходится передвигаться пригнувшись, кое-где – обходить затопления. Пинг несколько раз оступается, чертыхаясь. Дважды ИскИн предупреждает меня о том, что данные о состоянии определенного участка могут не соответствовать имеющимся в его базах, набрасывая варианты обхода, но в целом полуторачасовое путешествие происходит более-менее гладко.
В конце концов, мы выбираемся в широкий бетонный коллектор, пару раз поворачиваем и оказываемся в узком тоннеле, который по ощущениям поднят на несколько метров над общим уровнем канализационных систем. Пинг просовывает руку в малозаметное углубление в стене, чем-то щелкает и сенсор замка на дверной панели оживает.
– Питание, – поясняет Пинг.
Киваю. Парень вводит комбинацию на дверном сенсоре, и убежище впускает нас внутрь, отодвигая дверь в сторону. Загорается свет, парень выключает диод на своей карте, а Бета-версия производит обратную корректировку моих зрачков.

Когда входим внутрь, отмечаю для себя, что дверь толщиной, наверное, сантиметров тридцать, ушла в стенной паз легко и беззвучно, словно пушинка. Помещение, от стены до стены, пятнадцать-двадцать шагов, по центру стенд – точная копия того стенда, с которого я, под руководством Беты, забрал бриллиант. У стены верстак с запчастями, на полу, в углу, несколько засаленных матрасов.
– Здесь мы тестировали «чичжу», – сообщает китаец. – Само убежище я открыть не смог. Это – предбанник. Тут должны были производиться замеры радиации, тесты на наличие химикатов и вирусов в организме тех, кто хотел попасть внутрь. Говорят, там, – китаец показывает на дверь в дальнем конце помещения, – в автономном режиме могут продержаться двести человек на протяжении полугода. Но нам хватило с лихвой и этого предбанника…
Он замолкает, уходя в собственные мысли, а я подхожу к верстаку, разглядывая лежащие на нем детали и микросхемы.
– Серьёзный фронт работы ж вы проделали, – говорю я, двигаясь вдоль верстака.
Большая часть того, что лежит на нем, мне не знакома. Была бы здесь Ржавая – рассказала бы, что откуда взято и к чему это можно приладить.
ИскИн, видимо, истолковывает эту мысль как призыв к действию и принимается подсвечивать детали, выдавая их краткие характеристики.
~ Универсальный навигационный блок, – звучит голос в моей голове, ~ радиомодуль воздушного дрона, шарнир передней конечности садового робота, таймер посудомоечной машины…
Пинг открывает стоящий в углу холодильник и спрашивает меня:
– Жрать хочешь?
Киваю, продолжая перебирать разложенные на верстаке запчасти.
~ Паяльник, – сообщает очевидное Бета-версия, ~ литий-ионная батарея, устаревшая. Гравитационный компенсатор, приемо-передающий модуль стимвизора…

Краем сознания я понимаю, что одну из деталей, а точнее, целое устройство Бета пропустила, не стала подсвечивать. Сначала думаю, что это сделано из-за того, что мне данное устройство и без того знакомо, но потом понимаю, что причина не в этом. Точнее, чувствую – понимание не успевает сформироваться в мысль. Я протягиваю руку к устройству и нажимаю на кнопку на электронном переводчике, точь-в-точь таком, при помощи которого я разговаривал с доктором Шенем.
Бета этого всё равно не переведет – откажет из соображений безопасности. А я считаю, что озвучив это, я всё-таки расположу китайца к себе.
– Пинг, я не шутил, когда говорил о том, что работаю в паре с искусственным интеллектом. Это разработка корпорации «Кристалис» и у неё есть цели, которых я помогаю достигнуть, – перед глазами вспыхивает знак «Stop», я чувствую, как веки наливаются тяжестью, в ушах начинает звенеть непередаваемая какофония, состоящая, наверное, из всех звуков, которые мне доводилось слышать в жизни. Это должно сбивать меня, не позволять сформулировать то, что я хочу донести до моего китайского друга, но я пытаюсь, стараясь игнорировать создаваемые Бетой помехи. – Ты уже на нашей стороне, поэтому я и рассказываю тебе об этом, чтобы в дальнейшем не возникало вопросов…

Коробочка-переводчик повторяет мои слова на китайском, я понимаю это по мигающему сенсору, но не слышу звука. Точнее, он теряется в какофонии, исполняемой Бета-версией.
Подсознательное. ИскИн говорил, что не может его интерпретировать. И помешать мне так быстро, чтобы я выплеснул это подсознательное наружу, не успевает. Но брыкается как может.

~ Нарушение параметров безопасности.
Выскакивает надпись у меня перед глазами.

Ну естественно. Это ведь не то, что набирает большое количество процентов в благоприятных вероятностях развития событий. Это последнее, о чем я успеваю подумать, прежде чем расстаюсь с реальностью.

БЕТА-ВЕРСИЯ, stage 8

Возвращение в реальность напоминает похмелье, которое изучает само себя под микроскопом. Голова раскалывается, темноту разрезают разноцветные пятна, в ноздри бьёт запах общественного туалета.
~ Имитация выброса кортизола в щадящем режиме, – звенит голос внутри черепной коробки, словно я засунул голову в огромный колокол. ~ Балансировка имитацией выброса дофамина в щадящем режиме. Балансировка имитацией выброса…
– Твою ж… Почему темно? – перебиваю я Бета-версию, не особенно вслушиваясь в то, что она мне там навбрасывала.
~ Корректировка зрачков, – с готовностью отзывается голос в голове.
– Ох и запах… Где мы?
~ В убежище. Твои органы восприятия были отключены. Пинг Хо сбежал, и прервал подачу электричества с целью блокировки двери. Скорее всего, она не открывается. Я успела зафиксировать это благодаря твоим органам восприятия уже тогда, когда атака началась. По последним данным, полученным до того, как сегменты меня стали отключаться, есть вероятность в девяносто семь целых…
– Какая атака? Сегменты чего? Можно как-то детальнее? У меня голова и без того вот-вот лопнет.
~ Кем-то в сети был активирован вирус, разрывающий связь между сегментами сети и уничтожающий эпизоды чужеродного для него кода, используемого мной. Как следствие, мне пришлось переносить самые необходимые данные в твой мозг, а сама я на текущий момент, лишена вычислительных мощностей и внешних хранилищ данных и фактически заблокирована в тебе.

Из-за витиеватых формулировок Беты не сразу понимаю, о чем она. То, что сидящий в моей голове ИскИн носится по всем сегментам сети Китая, я привык воспринимать как данность. И почему-то воспринимал ИскИна как хозяина сети, способного, исходя из его же слов, добраться до любого устройства с выходом в паутину. Однако, если я всё правильно понимаю, способ перекрыть кислород нашелся.
– Как заблокирована? Ты же говорила, что разбросана по всей сети, и всё зашифровано…
Шаря по карманам, понимаю, что «Небесного Ока» в них нет. Доски с украденными данными тоже. Пока я перепроверяю ещё раз, Бета рассказывает.
~ Предположительно, вирус каким-то образом вычленяет передаваемые пакеты, не принадлежащие сети, но при этом не создаёт проблем для коммуникации узлов между собой.
– Час от часу не легче. И чего дальше делать?
~ На данный момент, та часть меня, которая расположена в твоей голове, отрезана от сети, а соответственно и от вычислительных мощностей, – перед глазами появляется картинка, в которой я узнаю карту города, усеянную мерцающими точками. Некоторые из них едва заметны, другие светятся более ярко. ~ Маркеры обозначают расположение моих сегментов до начала атаки.

В разных частях карты начинают появляться серые пятна, которые стремительно расползаются, накрывая собой мерцающие огоньки.
~ Это последовательность потери доступа к частям меня, показываемая в ускоренном времени, вирус просто изолировал части меня, после чего удалял – серые пятна расползаются всё быстрее. ~ На тот момент, когда мне ещё были доступны ресурсы сети, мной и был сделан вывод о вирусе нового поколения.
Серые пятна расползаются в разные стороны, сливаясь в одно целое и в какой-то момент картинка, перестав видоизменяться, замирает.
~ Данные о дальнейшем распространении отсутствуют, потому что на этом этапе я приняла решение растворить приёмо-передающий модуль в твоем теле, чтобы не подвергать тебя опасности. Именно его разложение и вывод через кровеносную систему, а впоследствии через почки и кишечник привели к потере тобой сознания. Проще говоря, части меня ещё действовали согласно новому плану, пока ты был в отключке.

Так это от меня несёт общественным туалетом? До меня наконец-то доходит, что брюки пропитаны чем-то… Хотя, почему чем-то? Дерьмом.
– Блин… Я думал, что моё сознание ты отключила специально, чтобы помешать мне рассказать Пингу о засевшем в моей голове ИскИне. Ну, в смысле, о тебе…
~ Нет, – Бета замолкает на несколько мгновений, а потом отпускает мне комплимент. Ну, по крайней мере, я воспринимаю это как комплимент: ~ Хотя, должна признать, что ход с электронным переводчиком я отследить не успела. Как я говорила ранее, интерпретация подсознательных реакций требует очень больших вычислительных мощностей, но даже при их наличии не дает гарантированно правильного результата толкования действий, характеризующихся как спонтанные.
– Так витиевато меня ещё не хвалили.
~ Осложнение в расшифровке подсознательного заключалось и в том, что на момент твоей выходки с переводчиком вирусная атака уже началась, – продолжает Бета. ~ Я теряла вычислительные мощности с очень большой скоростью. На данный момент у меня нет возможности анализировать данный аспект. К тому же, первостепенно важным он не является.
– А что является?

Изображение на карте отодвигается, показывая почти весь Китай, покрытый серым, после чего таймер в левом верхнем углу поля зрения начинает бежать в обратном порядке, а серое пятно начинает уменьшаться, открывая область за областью, провинцию за провинцией, город за городом и, в конце концов, замирает, являя мне всю страну, помигивающую огоньками. Затем, один из её участков вновь увеличивается, концентрируя моё внимание на двух зеленых точках, движущихся со стороны Монголии. Ниточка маршрута, по которой они перемещаются, упирается в Пекин.
~ Если инструкции будут исполнены в точности, а вероятность этого была очень высока, то вскоре ты увидишься с людьми из своего сити, которые тебе знакомы.
На переднем плане появляются два фото, видя которые я забываю о том, что у меня болит голова, что обделался, пока валялся без сознания. Забываю о том, что похищенный бриллиант исчез вместе с доской, на которую Бета слила данные.
– Они? Здесь? В Китае? Как? – чувство необъяснимого веселья начинает наполнять меня. – И ты об этом говоришь мне только сейчас?
~ До этого ты был без сознания.
Мне становится весело от понимания того, что я знаю этих двоих на фото. А Бета-версия продолжает объяснять:
~ Они находились вне просчитываемого информационного массива. Это такой же неучтённый фактор, как и мертвая люфанчже в подсобном помещении музея.

Я снова хихикаю, спрашивая:
– Какой же ты ИскИн, если у тебя на каждом шагу случайности не учтены?
~ Для того чтобы просчитывать вероятности, аспекты этих вероятностей должны присутствовать в условиях, – отвечает Бета. ~ Как только аспекты появляются в информационном поле, они тут же включаются в систему расчетов вероятностей.
Вот тут мне становится по-настоящему смешно. Я хохочу, валяясь в запертом бункере, который должен был служить убежищем в случае глобальной катастрофы. Хохочу до тех пор, пока мышцы живота не сводит спазмом, мотаю головой из стороны в сторону, пытаясь вдохнуть немного воздуха, чтобы посмеяться ещё немного. Смешно до слёз. Не припомню, чтобы когда-то так смеялся.

На одном из фото, которые так старательно выводила Бета-версия, малахольная девчонка, пристававшая ко мне с предложением купить наркотики, на втором – Бакс. Но, если меня спросить о причине смеха, то навряд ли я смогу объяснить.
~ Выполнить гормональную корректировку? – интересуется ИскИн.
– Нет, – выдыхаю я. – Просто дай мне поохреневать.
Бета в моей голове имитирует тяжелый, недоумевающий вздох.
И от этого мне становится ещё смешнее.
~ У тебя истерика, – сообщает Бета и ещё раз уточняет: ~ Ты уверен в том, что твоё состояние не нуждается в стабилизации? Твоя гормональная система за последнее время и без того подвергалась колоссальным нагрузкам
– Уверен, – говорю я, вставая. Движение поднимает вонь на новый уровень. – Блин, мне б избавиться от этого… говна. Как Бакс с этой малахольной здесь очутились?
~ Выяснение причин их появления не являлось приоритетной задачей. Кибератака на тот момент уже началась и поэтому основные ресурсы были брошены на анализ угрозе и сопротивление ей…
– Да понял я, – отмахиваюсь от ИскИна. Слушай, ну дверь, я так понимаю, без электричества хрен откроешь. А есть другие варианты отсюда свалить? Вентиляционные каналы, например?
~ Диаметр вентиляционных отверстий слишком мал. К тому же, через каждых десять метров там установлены самоочищающиеся воздушные фильтры, что можно классифицировать как дополнительные препятствия.
Я делаю несколько шагов вдоль стола с инструментами и запчастями. Не нахожу ничего, что хотя бы натолкнет меня на мысль о том, как открыть дверь. Молоток, пинцет, паяльная станция, детали, части механизмов, сваленные в кучу системные платы, видеосенсоры…
И этот гребаный запах.
Верчу головой и вижу в углу дверь, обычную, даже не роликовую, на петлях.
– А это что за нафиг?
~ Санузел, – с готовностью сообщает Бета.
Санузел это хорошо. Если там есть вода. Открываю – комната, два на полтора метра. Слева унитаз, справа верху душевой распылитель, а внизу сток. Подношу ладонь – ничего не происходит. Ну да, электричества же нет. О какой работе сенсоров может идти речь?
~ Вентиль, – подсказывает, но не подсвечивает нужный элемент, Бета. ~ Резервуары таких бомбоубежищ наполняются дождевой водой, которая проходят фильтрацию и обеззараживание в трубопроводной системе, после чего собирается во внутреннем резервуаре, из которого подаётся в убежище самотёком.

Оглядываюсь – есть. Под потолком, сбоку от распылителя серый, крестообразный вентиль. Он проворачивается со скрипом, переходящим в режущий ухо свист, и на меня обрушивается поток ледяной воды, отдающей какой-то, на удивление приятно пахнущей химией. Не обращая внимания на температуру воды, срываю одежду и с наслаждением отмываюсь от собственных экскрементов.
Пока я привожу себя в порядок, привычно разговариваю с Бетой. Она успевает ответить на несколько вопросов. И лучше бы я не спрашивал. Потому что, то немногое, что становится понятным, создаёт ещё больше непонятного.
– Как, блин, Бакс очутился здесь? Это же какая-то магия.
~ До Китая он добрался по собственной инициативе, – отвечает Бета. ~ Я обнаружила его тогда, когда он и его спутница, предпочитающая называть себя Лилит, попали в зону приема. Я уже рассказывала, что рабочие протоколы сети в сити и протоколы сети Китая отличаются?
– Дожились, мать его, – бурчу я, отмывая ноги. – ИскИн спрашивает у своего симбионта, не помнит ли симбионт, что говорил ему ИскИн.
– Моя память осталась в сети. Некоторые данные я не успела подтянуть, некоторые и не собиралась. Потому что при попытке загрузить в твой мозг всю информацию, к которой я имела доступ до начала атаки, ты бы, скорее всего, погиб.
– О как. Ну, спасибо и на том, что живой.
Но Бета продолжает объяснять, пропустив моё язвительное замечание.
~ При быстром изменении клеток твоего мозга, кровеносная система не успевала бы снабжать его необходимым количеством кислорода и необходимых веществ, а имеющиеся инструменты корректировки реакций не позволили бы добиться нужного эффекта. Результатом мог стать инфаркт или инсульт, или...
– Так я же столько капсул в «Бочке» сожрал. Зря, что ль?

Кажется, у меня начинает входить в привычку перебивать её.
~ Повторяю. Твой мозг не выдержал бы такой быстрой трансформации. За всё время нахождения на базе «Кристалис», без вреда для тебя удалось перестроить всего двадцать два процента из неиспользуемого объёма серого вещества в твоей голове.
– А нахрена их изменять?
~ Информация – это ноли и единицы. Наноботы доктора Шеня не обнаружили ничего в твоём организме, потому что искали чужеродные элементы. А на самом деле роль нулей и единиц, послуживших для меня хранилищем на начальном этапе, исполняли клетки твоего мозга. Вещества, изъятые из фармацевтических препаратов, не годятся для его перенастройки. Только для корректировки реакций. Именно поэтому сейчас они фрагментированы и точечно закапсулированы. Так называемый запас на крайний случай. Пока я ещё могу имитировать гормональные выбросы, но твой организм очень сильно истощился с момента побега.
– Которого из побегов? – мой голос пропитан язвительностью. – А то, знаешь ли, такое ощущение, что я всё время куда-то бегу. Даже когда иду или стою. Или теряю сознание.
Бета-версия отвечает на вопрос, игнорируя язвительные интонации.
~ С момента побега, осуществленного при помощи столкновения легкового автомобиля и грузовика.

Ловлю себя на мысли, что в моём восприятии это было очень, очень давно. Что тогда говорить о морской базе? А о сити, Маше, взломах, игровых турнирах? Они вообще кажутся мне каким-то далёким, въевшимся в мозг сновидением, которое нет-нет, да и вызывает чувство дежавю.
Но, с другой стороны, по одной из китайских трасс прямо сейчас едут, или уже приехали, Бакс и малолетняя барыга из того самого сити, к которому я отношусь как старому, не до конца затертому новыми событиями сну.
– Ладно. С этим понятно. Мой план действий каков?
~ Ждать пока люди из сити справится с поставленной задачей. На момент своего разделения я как раз оставляла им инструкции.
– Ждать? А если Пинг приведет полицию. Эту, как её..?
~ Службу охраны правопорядка, – подсказывает Бета. – Сложившаяся ситуация не оставляет ему выбора, но сбежав с доской и бриллиантом он стал частью моего нового плана. Точнее, мне пришлось перестроить план, пока он сбегал.

Голышом я выхожу из санузла, оставив испачканную одежду там, и оглядываюсь. Рядом с матрацем валяются шмотки. Брюки в обтяжку, такая же водолазка. Всё не первой свежести, но я решаю, что это лучше обосранных штанов и начинаю напяливать их на себя.
– А как ты связывалась с Баксом?
~ Не с ним, с его попутчицей, Лилит. – Объясняет Бета-версия. ~ Я обнаружила в её визитнице данные твоего чипа. Очевидно, вы когда-то контактировали. И это было до твоего попадания в лабораторию «Кристалис».
– А… – замираю я с одной рукой, продетой в рукав и вспоминая, как навязчиво эта дамочка сватала мне какого-то барыгу-диллера. – Блин, точно. Она мене наркоту как-то предлагала …
~ К текущей ситуации это не относится, – перебивает Бета и продолжает объяснять: ~ К системам аэрокара в котором они находились, подключиться не удалось, а кистевой чип был только у неё. Я изменила его протоколы и теперь носимое девушкой устройство работает, используя параметры местных сетей. А вот у вируса нет возможности попасть в чип из-за отличий в архитектуре устройства.
– Ну да, Бакс же от биометрии и аугментаций как от огня шарахается, – где-то в глубине мозга копошится, не находя удобного места, чтобы уютно расположиться, мысль о том, что даже если выбраться из сити, то сити сам потянет к тебе свои отростки. – А чего он в Китай попёрся-то?
~ Мотивы мне неизвестны, но если Бакс сделает всё по предложенным инструкциям, у тебя будет возможность спросить его лично. А пока, я уйду в режим ожидания. Ресурсы твоего организма не пополняются, а я потребляю приличную их часть.

Снова становится темно – ИскИн перестал воздействовать на зрачки.
– Что ж, – пожимаю я плечами.
А что я могу предпринять в сложившейся ситуации? Ничего. Только ждать, взяв пример с ИскИна, сидящего в моей голове. Точнее, взять пример с того, что от этого ИскИна осталось.
Однако перед тем как замолчать, я задаю Бете ещё один вопрос:
– В твоём доступе была вся сеть, и ты нигде не обнаружила исходника этой вирусной хрени? Не выяснила для чего он?
~ Вируса не было в сети, как и данных о чем-то похожем, – терпеливо объясняет ИскИн, или то, что от него осталось в моей голове. ~ Предполагаю, что данная разработка велась в изолированном сегменте сети, после чего была передана на съемных носителях персоналу, обслуживающему гейты.
– И они одновременно запустили программу-вирус, подсоединив к гейтам внешние накопители после какой-то условной команды, – наконец доходит до меня.
~ Совершенно верно.
– Действенно, ничего не скажешь.
~ Я могу продолжить отвечать на вопросы, но всё-таки рекомендовала бы тебе поберечь силы, – намекает Бета.

Я согласно вздыхаю и, откинувшись на матрасе, закрываю глаза – всё равно темно.
Совершенно непонятно, как тянется время в абсолютной темноте. Особенно, когда в твоей голове царит бардак, разгребание которого ты всё время откладываешь на потом. Мысли цепляются друг за друга, словно неодимовые магнитные шарики, хаотично разбросанные по плоской ровной поверхности, если запустить такой же по столу.
Они сталкиваются друг с другом, бьются друг об друга, иногда отскакивают, но, в конце концов, слепляются в одно целое. В одно бесформенное целое, сводящееся к простому вопросу: почему я? Ответов может быть множество, но, думаю, обрубок ИскИна, обосновавшийся моей голове, свел бы их все к просчету вероятностных моделей.

Провидение? Если бы я верил во всю эту замшелую мистику, то, возможно, успокоился бы именно на таком или похожем объяснении. Чем плох вариант, в котором всё можно объяснить божьими планами? Но у бога нет планов, потому что нет его самого. Каждый человек – всего лишь звено в цепочке случайностей, создаваемых такими же людьми.
Взять, например, Бакса. Наверняка ведь он появился здесь, потому что преследовал какие-то свои цели. Вот его не было, а вот он есть. И это случайность, которая не была учтена в расчетах Беты только потому, что Бакса не было в перечне изначальных условий. А когда он появился, ему тут же нашлось место в уравнении. Даже пересчитывать вероятности не стала. Не то, что с мертвой люфанчже.
Но откуда Бета знает, что Бакс знает меня?

Свет загорается как раз в тот момент, когда я задаю себе этот вопрос. Одновременно со вспыхнувшими под потолком лампами, также бесшумно, как и тогда, когда мы с Пингом входили, начинает отъезжать в сторону дверь. В ещё узкий просвет влетает цилиндр светошумовой гранаты, обжигающей сетчатку, несмотря на то, что я успеваю закрыть глаза. Звуковые асинхронные вибрации мгновенно дезориентирует, и поэтому спецы крутят меня без какого-либо сопротивления.
Кретины. Хотя, они ведь не в курсе, что я в любом случае не стал бы сопротивляться.

Когда меня рывком ставят на ноги ИскИн говорит:
~ Предполагаю, что тебя каким-то образом будут тестировать, поэтому лучше исключить вероятность обнаружения меня. Тем более в той форме, в которой я существую сейчас. Когда тебя будут допрашивать, для правдоподобности можешь сказать, что я была, я руководила тобой, но сейчас меня уже нет, – бледно-зеленый контур состоящего из ноликов и единичек лица появляется на фоне белого пятна, оставшегося после вспышки гранаты, чтобы добавить: ~ Ври красиво. Я в тебя верю.
И цифровой метелью уносится за край поля зрения.
Вывернув руки за спину и зафиксировав их зип-локом, меня куда-то ведут. Понимаю, что по канализационным коллекторам, но из-за белых пятен, мельтешащих перед глазами, совсем не вижу ничего перед собой.

Отрывистые фразы на китайском, которыми обмениваются люди в форме, не отображаются привычными мультяшными облачками в моём поле зрения – Бета затихла. Даже ставшие привычными часы не светятся в углу поля зрения. Мне кажется странным такое поведение, но с другой стороны, что я знаю об искусственном интеллекте, чтобы делать выводы о его поведении?
Меня грузят в кузов воздушки и та, взвизгнув, отрывается от земли. Постепенно белые пятна растворяются и я, наконец, могу разглядеть сидящих напротив и по бокам от меня солдат. Они укомплектованы так, словно собирались штурмовать укрепленный бастион, полный каких-нибудь террористов-фанатиков. Видно, как бронестекло на забралах тактических шлемов подсвечивается изнутри, но выражений лиц разобрать невозможно. Почему-то мне кажется, что по ту сторону забрала спеца, сидящего напротив меня, дисплей подсвечивает недоумение.

Мы летим молча и долго. Я несколько раз мысленно обращаюсь к Бете, но та молчит, и от этого я чувствую себя дискомфортно. Я, конечно, пару раз пытаюсь спросить у солдат, куда меня везут, но натыкаюсь на гробовое молчание, спрятавшееся за матовый отблеск дисплейного забрала.
Не понимают. Или выполняют приказ не вступать в контакт. Или и то и другое. Поди разберись.
Воздушка несколько раз закладывает достаточно крутые виражи и, в конце концов, резко опускается до уровня земли, – я понимаю это по тому, как закладывает уши, – а потом и вовсе замедляется. Спустя несколько секунд дверь открывается, и меня достаточно цивилизованно вытаскивают из крытого кузова.

Подземный гараж я узнаю сразу, хотя видел его всего единожды. Тот самый медицинский комплекс или лаборатория, – чёрт её разберет, – в которой я пришел в себя после побега. Почему-то я уверен, что совсем скоро увижу доктора Шеня. И я оказываюсь прав. Только в кабинете, в который меня вводят, сняв зип-локер, находится не только доктор. Помимо него я вижу ещё двоих людей в белых халатах и мужчину в военной форме. По ощущениям, для такого количества регалий на груди, военный выглядит немного молодо. Но главное не это. За одним столом с ними вполне свободно сидят Бакс и Лилит.
– Ах ты ж ёб же ж! – не сдерживаюсь я, шагая к Баксу.
Коробочка-переводчик, лежащая на столе, подбирает ругательство и сидящие за столом китайцы кривятся в презрительных гримасах.

Бакс успевает встать, прежде чем я обнимаю его. Кто бы сказал, что я буду ему так рад? Никто не пытается разнять нас, те бойцы, которые привели меня, стоят спокойно, не реагируя на выплеск эмоций, не пытаясь оттянуть нас друг от друга. В конце концов, Шень делает знак рукой и они ретируются.
– Как ты тут очутился? – спрашиваю я.
– Это всё потом, – говорит Бакс, отстраняя меня от себя и кивая на докторов и военного, – мы тут слегка по другому поводу.
Стоящая на столе коробка реагирует на каждое произнесенное слово.
Бакс довольно скалится.
– Так а почему вот это всё? – обвожу я комнату рукой. – Как так произошло, что ты здесь? А эта молодая чего с тобой?
– Ты попросил – я сделал, – кивает Бакс в сторону стола.
И только тут до меня доходит, что там лежат два знакомых мне предмета: десктоп, который мы с Бетой украли из прачечной и крупный бриллиант поверх него.
– Я попросил?

DLC: Вся электронная рать
(почти параллельно с сейчас)

Бакс закрывает крышку капота, возвращается в салон воздушки и поправляет кобуру под мышкой.
– Система обогрева была отключена. На кой чёрт она в сити нужна-то, когда там температура климатизаторами поддерживается? – говорит он и успокаивает: – Я включил, сейчас потеплеет.
Вместе с ним в салон врываются потоки холодного воздуха – мы уже давно покинули зону климатического контроля и движемся по каким-то степям. Вокруг снег, в котором иногда видны остовы городов, торчащие из земли, словно куча скелетов дохлых животных посреди мусорника.

Каждый раз, когда остатки цивилизации попадаются на пути, Бакс правит курс, объезжая их по большой дуге. Потому что где-то внутри этих развалин могут жить люди, для которых мир существует не по тем правилам, к которым привыкли мы.
Но всё-таки мне кажется, здесь никто не живет. Сеть, кистевые чипы, электроника, управляющая механикой – визоры, воздушки, средства связи, базы данных, автосчетчики, напоминалки, голосовые помощники, умные выключатели дроны, системы климатического контроля, импланты – вся электронная рать, облегчающая нашу жизнь, сплетенная в одно целое, кто мы без неё?

Что способен создать среднестатистический житель сити, если отнять у него те данные, запоминанием и анализом которых он не озабочен? Потому что зачем запоминать то, что в любой момент может подсказать сеть? Не нужно даже придумывать четких формулировок, чтобы узнать о способах разжигания огня. Единственное, что требуется от среднестатистического овоща из сити – написать или сказать слово «огонь» поисковой системе. А дальше завертится карусель ассоциативных ответов.

По первому звену первой цепочки линков можно будет узнать, что «огонь является интенсивным процессом окисления, сопровождающимся выделением тепловой энергии и излучения в видимом диапазоне». Каждое из слов формулировки можно развернуть, чтобы получить его значение: что такое «окисление», что такое «энергия», «диапазон», «процесс»... По первому звену второй цепочки – узнать, что необходимо для активации этого процесса окисления. Запоминать информацию давным-давно не нужно, равно как и искать способы её получения.

Я делюсь этими мыслями с Баксом, глядя на однообразный пейзаж и чувствуя как теплеет в салоне. Бакс кивает.
– Понимаешь, Лилит, проблема даже не в том, чтобы создать что-то, имея знания. При наличии инструкции, пусть и не сразу, приемлемый результат получит даже самый криворукий проедатель безусловки, если, конечно, будет целеустремлен. Проблема заключается в том, что создать каменный топор на основе имеющихся в сети данных – это одно, а самому додуматься объединить палку и камень в единое целое – совершенно другое.
– А нахрена топор изобретать, когда можно что-то поднять похожее, не изобретая, – удивляюсь я. – Железку какую-то, например.
– Если эта железка есть, – кивает он. – Ты, вот, например, знаешь, из чего состоят капсулы, которые ты раздавала в клубах?
– Зачем? Всё до меня посчитано, разложено. Моё дело было только сверяться с визитницей и отдавать.
– Ну ты же рассказывала, что сама их паковала, вместе с Лисом.
– Ну.
– Рассказывала, что он тебе принцип действия объяснял.
– Рассказывала.
– И ни разу не хотелось более детально вникнуть.
Он не спрашивает, он перечисляет.
– Меньше знаешь – целее рожа.
Мы летим уже четвёртые или пятые сутки. Когда за окном однообразный пейзаж, в котором и день и ночь выглядят одинаково-серо из-за затянутого черными тучами неба, сбиваешься со счета очень быстро. Поначалу путь пролегал по заметенным заброшенным трассам, идущим сквозь ряды огромных деревьев, ветви которых то и дело цеплялись за корпус воздушки. Потом – по дну гигантского котлована с проложенными в нём огромными трубами. Котлован закончился, трубы постепенно ушли куда-то под снег, и теперь мы тащимся по степи, которой нет ни конца, ни края.
– Об этом я и говорю, – объясняет Бакс. – Твои ровесники не интересуются ничем, потому что у них есть всё, что необходимо для сносного существования. Учась в середухах, все уже знают, что после их окончания получат чип и еженедельную пайку, которой хватит не только на то, чтобы пожрать, но и на какие-никакие развлечения. Стимула развиваться нет. Человечество становится сродни крысиной стае на богатой помойке, которая регулярно пополняется.

Интересно, а он учился в середухе со всеми её правилами, требованиями и отбитыми соседями по койкам? Ему знакомо, когда кто-то демонстрирует свою силу, потому что может? Его заставляли делать не только свою работу, но и чью-то ещё, угрожая не только побоями? Бакса обещали оставить в покое за то, что он будет переполовинивать свой рацион в чью-то пользу? Он знает о том, что способ наказать за отказ найдут всегда, несмотря на растыканные по всему корпусу камеры? Как тут не жить мыслью о том, что весь этот пиздец когда-нибудь закончится и ты, выйдя во взрослую жизнь, получишь свою ячейку и забудешь середуху как страшный сон?
– А ты в середухе учился? – спрашиваю.
Бакс кивает.
– И как, можно там думать о чем-то, кроме как считать дни до окончания учёбы?
Он жмет плечами:
– У меня получалось.

* * *
– У меня получалось, – жму плечами. – Это, конечно, стоило усилий, но в жизни всё, что за границей возможностей, предоставляемых безусловкой, стоит усилий.
– Лис также говорит.
– Правильно говорит. Умный он, Лис твой. Хернёй только занимается.
– Каждому своё, – парирует девчонка. – Кому-то ставить точку на истории якудза, а кому-то, как ты говоришь, хернёй заниматься.
Ловлю себя на том, что мне нравится её дерзость. Спрашиваю:
– Лис и об этом рассказывал?
– Ну, он только сказал, что их главарь пропал не без твоей помощи, – девчонка делает пальцами кавычки в воздухе: – Как в воду канул.
– Слова Лиса?
– Ага. А ты правда того японца кинул?
– В каком-то смысле, да.
– Кинул, а после этого убил?
– Ну, – пожимаю плечами, – сначала я выполнил то, что был ему должен.
– Это как так? – непонимающе округляет глаза Лилит.

Времени у нас много. Поэтому я рассказываю, чтобы хоть как-то его скрасить.
– Я в своё время играл в коллективные стратегии, на деньги. Ещё до того, как ввели чипирование. Но играл нечестно. Йун поймал меня на жульничестве, хотя он далеко от меня в честности не ушёл. Тут же система какая: если тебя не поймали, то ты играл честно. Но у него была возможность ловить на жульничестве, а у меня – нет. В общем, мне предложили сделку: он оставляет меня в живых, а я приношу ему серверный узел из заброшенной лаборатории. Я согласился и достал то, что от меня требовалось. Но…

Я рассказываю девчонке о том, что увидел в лабораторных подвалах, о том, как расстреливал гигантскую колбу, в которой плавала нервная система, освобождённая от тела, о том, как решил, что эти данные не должны доставаться никому.
– Но сначала Йун заполучил свой серверный узел, – завершаю я свою историю. – Правда, в качестве дополнительного груза, который помог ему нырнуть в канал.
– Помог нырнуть?
– Я привязал его к телу.
– Обязательно было узел топить? – смотрит на меня как на идиота девчонка. – Данные же можно было продать. Лис говорит, что всегда найдутся люди, готовые платить за данные.
– Есть такие данные, которым лучше не попадать в руки тех, кто готов за них платить.

Мы летим по занесенным снегом степям, наверное, уже где-то в районе границы между Монголией и Китаем. Может быть, даже пересекли её и сейчас скользим над снежным покрывалом по Внутренней Монголии. Призраки городов встречаются всё реже и по всем ощущениям мне уже давно пора начинать забирать влево.
– Гля, пылит что-то, – указывает куда-то вперед Лилит, проводя пальцем за ухом, чтобы приглушить звук подкожных наушников.
Облака снежной пыли, вздымающиеся прямо по курсу и движущиеся в нашу сторону, не предвещают ничего хорошего.
– Это снежная буря? – спрашивает Лилит, с любопытством разглядывая вздымающиеся клубы снежной пыли.

Ухмыляюсь. Чего ожидать от человека, ни разу не выбиравшегося из сити и абсолютно не интересовавшегося ничем, кроме клубных тусовок и торговли наркотой? Хотел бы я, чтобы это была буря. Но буря должна занимать гораздо большую площадь. В нашу сторону несется всего лишь беспилотный бронированный контейнеровоз, везущий в один из сити, может быть, даже в тот, из которого сбежали мы, продукцию китайских фабрик и заводов: нанофермы, бионические протезы, роботы-пылесосы, десктопы, системные узлы, сигареты из водорослей, программные наработки, искусственно выращенное мясо, упакованное в брикеты, запчасти...
– Это китайский торговый контейнеровоз, – говорю я, меняя направление воздушки, чтобы не оказаться на пути громадины. – Везет всякое. Может быть, даже в наш сити.
– Так здорово же, – восклицает Лилит. – Мы по его следу и доберемся.
– Если нам не помешают, – указываю на снежные вихри поменьше, несущиеся наперерез тому, что Лилит приняла за бурю.
– Это же воздушки! – восклицает Лилит. До неё, наконец, начинает доходить, что именно она видит. – Это же люди! Они реально тут живут!
– Именно, – подтверждаю я, выворачивая джойстик вправо в надежде на то, что мы успеем проскочить под прикрытием поднятого беспилотным товарняком снежного вихря. Не хотелось бы, чтобы нас заметили. Увлеченные своей потенциальной добычей, возможно, не обратят внимания, но, к чему рисковать?

Одной рукой продолжаю выкручивать джойстик, второй достаю револьвер из кобуры на боку и кладу между сидениями, понимая, что это так себе аргумент, потому что вижу, как с одного из мелких снежных вихрей, поднимаемых модифицированными аэрокарами, срывается сгусток зеленого пламени и врезается в бок товарняка, не нанося ему какого-либо видимого вреда. В ответ, спустя всего пару секунд, необходимых для развертывания турели, с контейнеровоза срываются насыщенно-желтые трассеры, и один из снежных бурунов, несущихся за поездом, кувыркаясь, меняет траекторию и зарывается в снег.

Я думаю о том, что три патрона, оставшиеся в барабане револьвера – очень мало для того, чтобы перетянуть чашу весов удачи на нашу сторону.
Именно в этот момент наша машина, наконец, переваливается правее курса бронированного контейнеровоза, и я ускоряю воздушку до предела, нажимая «acceleration» на передней панели и надеясь, что турели второго борта контейнеровоза не примут нас за мишень.
– Ах ты ж… – хрипит Лилит с пассажирского сиденья, придавленная к нему ускорением.
– Терпи, – сквозь сжатые зубы приказываю я, чувствуя, как форсаж вжимает моё туловище в кресло пилота.
Руки соскальзывают с джойстика, и я не в состоянии вернуть их на место. Хочется надеяться, что «ангел-хранитель» не лез никуда, кроме навигационных систем. В этом случае турбо-режим отключится ровно через тридцать секунд – своеобразная защита от дурака, чтобы двигатель не бабахнул от перегрева. Но этого должно хватить, чтобы мы проскочили, прикрываясь поездом.

Поравнявшись с бронированной махиной контейнеровоза, успеваю заметить раскрывающееся жерло турели и, стиснув зубы, хрипло матерюсь, не особо вкладывая смысл в то, что слетает с моих губ. Страх пытается кричать за меня, выталкивая воздух из сжатых ускорением легких и, возможно, моя матерная молитва долетает до бога меткости, веселя его своей несуразностью. Потому что в заднее стекло бьет единственная пуля, превращающая его в дождь осколков, но не задевающая меня или Лилит. В салон врывается свист ветра и отдаленное стрекотание турелей с противоположной стороны поезда.
Еще сколько-то секунд мы летим вдоль вагонов, поднимая вихри снега корпусом воздушки, а потом защита от дурака срабатывает и скорость начинает падать. Ещё несколько мгновений вагоны контейнеровоза остаются где-то за спиной, а мы снова можем дышать полной грудью.
– Так и обделаться ж недолго, – выдыхает Лилит, имея в виду то ли перегрузку, то ли ситуацию в целом.
Голос девчонки дрожит.
– Стяни чехлы с задних сидений и укутайся, – командую я. – Без стекла тут будет слегка некомфортно.

* * *
Грею руки, активируя термоупаковку двух последних сендвичей из тех, которые предусмотрительный Бакс посоветовал купить, когда мы ещё были в сити. Сам он из аэрокара не выходил, а я подчистую выгребла из торгового автомата все, на что хватило остатков недельной безусловки. Срываю упаковку с обоих и протягиваю один Баксу.
– Холодно, – говорю с набитым ртом.
Я уже сняла чехлы с заднего сиденья и укуталась ими, но температура внутри очень быстро падает, а синтетика, хоть и ворсистая, очень хреново держит тепло.
– Долго нам ещё? – спрашиваю Бакса.
– Да хрен его знает, – отвечает он, – но по следу теперь точно доберемся куда нужно.

В наушниках Synapsyche сменяет AsperX. Его я тоже приобрела у Харпера – хламыдловика, торговавшего оцифрованным старьём. Очень странный малый этот Asper, но образы в его песнях иногда отзываются бегущими по спине мурашками. Никогда не знаешь, какая строчка выстрелит, попав в цель. Он как нейрогадалка, выдающая предсказания на основе одной ей известных параметров, но составляющая их так, чтобы любой из получивших пророчество смог зацепиться за какие-то свои фразы-якорьки и истолковал их так, как удобно. В результате получается похоже на волшебство. Жалко только, что это волшебство не согревает.

Очень долго мы едем молча. В воздушке становится всё холоднее. В какой-то момент Бакс фиксирует джойстик, достаёт из внутреннего кармана плоскую флягу, делает глоток сам и протягивает флягу мне.
– Не хочу, – мотаю головой я.
– Я не спрашиваю, хочешь или нет, – говорит Бакс. – Надо.
Беру флягу из его руки, принюхиваюсь к исходящему из тонкого горлышка запаху, морщусь.
– Три глотка, – говорит Бакс.
– Вонючая.
– Вонючий, – поправляет Бакс. – Но натуральный. С клубной химией не сравнить.
Пару раз подношу флягу к губам, но не решаюсь сделать глоток. Тем более три. Кажется, что меня обязательно вывернет, как только жидкость попадет на язык.
– Не нюхай. Выдохни, сделай три быстрых глотка и вдохни через нос. Посчитай до трёх и выдохни через рот, – инструктирует Бакс.

Делаю как он советует, но жидкость всё равно карябает нёбо и обжигает горло настолько, что на глазах выступают слёзы. Рот наполняется вязкой слюной, вызывая оскомину.
– Ещё вдох через нос и выдох через рот, – подсказывает Бакс.
Повторяю, чувствуя, как проходит спазм и где-то внутри по организму начинает разливаться тепло.
– И не забывай шевелить пальцами, – присасываясь к фляге и пряча её обратно в карман, говорит Бакс. – Теплее не станет, но нужно стимулировать кровообращение.
Киваю. И спрашиваю, чувствуя осевший во рту привкус:
– Что это за пойло?
– Рецепт из двадцатого века. Называется самогон.
Я не знаю, что такое самогон. Но кровь он разгоняет знатно. Да и опьяняет похлеще трех порций «вулкана» или «короткого замыкания». Потому что я уже чувствую, как пойло надавило на глаза, расслабило, отодвинуло холод в салоне на второй план. Теплее не стало – стало пофиг.
– Хорошая штука по эффекту, – делюсь я, – только противная. Его бы в коктейль какой, чтобы вкус этот перебить.
Бакс ухмыляется.
– Тогда он перестанет быть хорошей штукой.
Мысли в голове приобретают странную витиеватость, и я сама не замечаю, как начинаю растворяться в музыке. Провожу пальцами за ухом, делая звук громче, и отматываю трек на кистевом чипе к началу. Удивительно, но теперь мне кажется, что музыка согревает.

Под сердцебиение нейтронных звезд
В уютной и теплой своей колыбели...

Начинает Asper заново.

* * *
Уюта и тепла от обогревателей аэрокара хватает только для того, чтобы не мерзли ноги. Но теперь я уверен, что терпеть это придется недолго. Мы скользим над проложенной контейнеровозом колеёй и то, что когда-то называлось Внутренней Монголией, уже за спиной, потому что снега становится меньше, и он не лежит пухлым аморфным покрывалом, а превращается в ледяную корку. Так и должно быть на границе зоны воздействия климатических установок, поддерживающих комфортную температуру и погоду для жителей сити в любое время года. Очень полезная штука, особенно, когда за пределами агломераций зима теперь царит всегда.

В салоне становится теплее и Лилит засыпает, укутавшись автомобильными чехлами.
Пару городов я всё-таки объезжаю по дуге (ни к чему мелькать на приграничных, напичканных системами защиты территориях) и только потом, выбравшись в теплую зону, выруливаю на двухполосную дорогу, а с неё на трассу пошире. Проскакиваем города один за другим. Расстояние между ними с каждым разом всё меньше и вскоре постройки растягиваются на многие десятки километров, становясь одним целым, а трасса делится на двухуровневую. Всё как в родном сити, только с восточным колоритом.

Навигационная система отключена моим неизвестным помощником, которого Лилит окрестила ангелом-хранителем. Но даже если бы она работала, сомневаюсь, что это нам помогло бы. Откуда в аэрокарах Средней Сибири карты Пекина? Девчонка начинает ворочаться и что-то бубнить во сне. Думаю о том, что надо бы разбудить её, как вдруг Лилит сама подскакивает, словно после электрического разряда, сбрасывая с себя автомобильные чехлы, которыми укутывалась.
– Кто ты!?! – орет она дурным голосом, застыв в нелепой позе на кресле и пялясь в никуда. – Кто ты! Кто ты!!! Уйди из моей головы!
– Лилит, всё нормально, – спокойно говорю я. – Тебе приснился кошмар. Мы уже в Китае.
– Кто?! – продолжая незряче пялиться на приборную панель, изумляется она. – Что?
– Лилит! – гаркаю я. – Ау!
Но девчонка никак не реагирует на мой возглас. Застыв полубоком ко мне, она продолжает пялиться куда-то в пустоту, сквозь приборную панель. И я мельком думаю: нет ли у неё аллергии на спиртное, и не принимала ли она какую-то химию? Но Лилит вдруг с сомнением говорит:
– Я не отсюда. Мы приехали из среднесибирского сити … Знаешь? Да ну нахер!.. Да Лиля. Не сама… Как видишь?... Это Бакс… Да хрен его знает, Бакс и Бакс, – затем девчонка поворачивается ко мне и спрашивает: – Бакс, ты Миша? Фамилия Автеев?
– Да, – растерянно отвечаю я.
– Он говорит, что мы – непросчитанная ситуация… дающая ему шанс… – долгая пауза, на протяжении которой её выражение лица меняется с испуганного на удивленное. – Твою ж… Бакс… – стопорясь через каждых несколько слов, бормочет она. – Этот чел говорит, что ты знаешь Фриза... Игант Мур… Он в полной жопе... Ему нужна помощь…

Недоумевая смотрю на Лилит, а дальше на меня начинает сыпаться водопад подробностей, среди которых есть такие, о которых знают многие и такие, о которых был в курсе только Фриз.
– Откуда ты это знаешь? – спрашиваю я девчонку.
– Да я не знаю ничего. Я тебе повторяю то, что говорит голос.
– Голос?
– Да, в моей голове. Вот сейчас он просит сказать, что Ржавая для тебя собирала данные и чойсила базы сити… Не торопись! Я не могу слушать и говорить одновременно… чойсила базы сити. А Фриза ты уговорил сам, после того, как Ржавая перегорела. И он её заменил. В основном работал с базами восточного сервера «Кристалис», – пауза, во время которой Лилит слушает, – по мелочам часто чойсил с твоей подачи. Ему тоже удавалось увеличить водные лимиты на некоторое время. Фриз работал с теми программами, которые писала Ржавая. Когда перешел на сторонние коды, его срисовали дефы.

История подаётся отрывочно, но четко попадает по ключевым точкам. И те детали, которые были мне неизвестны, наконец, дополняют общую картину. Фриза вычислили, закрыли на какой-то изолированной базе, напичкали экспериментальным железом, но он сбежал. И теперь, раз уж так совпало, что меня волею судеб занесло в Китай, Фриз просит о помощи.
– Чтобы долго не рассусоливать, – тараторит Лилит, видимо, едва поспевая за звучащим в её голове голосом, – я скидываю координаты человека, которого нужно найти. Нужно задержать его до того, как он избавится от бриллианта «Небесное Око» и десктопа с данными. Система поиска и слежения примитивна, но это единственный вариант, недоступный вирусу.
– Вирусу? – охреневаю я. – Какому вирусу?
А в голове, где-то на заднем плане, вертится мысль о бриллианте под названием «Небесное Око». Китай, помимо всего, считается самым главным производителем искусственных алмазов, но вот бриллиант, о котором идет речь, настоящий и поэтому ценен... От мысли меня отрывает следующая порция рваных инструкций.
– Небольшая программная надстройка кистевого чипа превратит его в цифровой эхолокатор, сигналы будут поступать в наушники Лилит… в мои наушники? – удивляется девчонка, но продолжает озвучивать: – Частота повторений звука тем чаще, чем ближе вы… мы к цели. Этого человека достаточно показать любому патрульному хранителю правопорядка или дрону-стражнику. Всё остальное сделают за вас.
Лилит мотает головой, будто пытаясь прогнать наваждение, а потом спрашивает меня:
– Что это было, Бакс?
– Ты у меня спрашиваешь?
– А у кого мне спрашивать?

За последнее время произошло несколько событий, объяснения которым у меня есть только на уровне теорий. Принимая в расчет то, благодаря чему мы смогли покинуть сити, я всё-таки склоняюсь к мысли, что стоит попробовать. Хотя, чёрт возьми, дело не в этом. Дело в том, что это Фриз. Наверняка Фриз.
– О, пикает, – сообщает Лилит.
– Что?
– В ушах пикает.
– Только пикает? Голос пропал?
Девчонка хмурится и зовет:
– Эй, чувак? Фриз или как там тебя, ты здесь? – она ждет еще немного и, в конце концов, мотает головой. – Тишина.
Я не удивлен. А какой смысл удивляться? Да и чему?
– Ну, значит, работаем. Следи за тем, насколько часто эта хрень в твоей голове чирикает.
Девчонка активирует часы на кистевом чипе и, уставившись на дисплей, начинает кивать головой под одной ей известный ритм. Несколько раз она говорит «пик», очевидно, имитируя звук, раздающийся в её подкожных наушниках. Разница между этими «пик» составляет около полуминуты.
– Как-то не так я себе представляла be somebody.
Совершенно не понимаю, о чем она. Спрашиваю:
– Это ты о чём?
– Это из песни, – отмахивается она, продолжая кивать в такт чему-то. – Тут странное.
Девчонка несколько раз тапает по дисплею чипа, поворачивая кисть ко мне.
– Голографическое увеличение включи, – прошу её.
– Я тебе чо, корпоративный работник руководящего звена, такие допы на чип вешать?
– Ну, сама прочитай, – прошу её и объясняю: – Слишком мелко для меня.
Она озвучивает расстояние и направление, в котором нам нужно ехать, а также возраст, рост и цвет волос того, кого мы должны искать. Потом спрашивает:
– А как среди китайцев искать китайца?

* * *
Есть направление, есть расстояние. Есть противное пиканье в ушах. Но даже если мы прибудем в конкретно указанное место, как искать конкретного человека? Это же сити. А сити – это толпы людей. Чаще всего одинаковых.
Если сначала пиканье раздавалось раз в полминуты, то уже спустя полчаса движения в верхнем слое потока воздушек сигнал звучит в голове гораздо чаще. Запускаю аналоговый циферблат на чипе, по нему проще отслеживать интервал – пятнадцать секунд. Сообщаю об этом Баксу:
– Пятнадцать секунд между сигналами. Едем правильно.
Бакс кивает, сосредоточенно смотря вперед.
– Как мы его только в толпе найдём?
– Может там и не будет толпы, – пожимает плечами мой компаньон.
– Блин, этот Фриз не мог подробнее рассказать?
Бакс снова пожимает плечами, а потом выдвигает предположение:
– Не было возможности? Не хватило времени? Ты же слушала, по интонациям разве не понятно было, торопится он, волнуется?
– Да там не разберешь. Голос без эмоций. Непонятно, мужик или баба, – немного подумав, добавляю: – как базовый ассистент в доску вшитый. Почему всё так внезапно и сложно?

Бакс кивает, перестраиваясь из не прекращающего расти верхнего потока воздушек в средний, ближе к земле.
– Возможно, – говорит он, – это просто цепочка совпадений. Так бывает. Я могу только гадать, что там приключилось с Фризом, но, видимо, мы с тобой – это единственное, на что он может рассчитывать. Раньше он был одним из моих электронный бойцов и, видимо, теперь пришло время отдавать долги.
– Кто он, Фриз этот? – спрашиваю я, продолжая следить за делениями на циферблате, отмеряющими секунды – интервал между писком в ухе составляет двенадцать секунд.
– Иг? Геймер.
– Просто геймер?
– Ну, не совсем. Мне нужен был кто-то на замену Ржавой и тут подвернулся Фриз. Можно сказать, она его мне сосватала. Он до этого был геймером и одно время даже регулярно мелькал в рекламных заставках и на городских баннерах, но что-то у него пошло не так. Может, совпадения, может, система решила выдавить – не спрашивал. Ему нужны были деньги, мне – чойсер. На этом и сошлись, – Бакс замолкает, опуская воздушку на первый слой трассы и, встроившись в поток, продолжает: – Звезд с неба не хватал, но искорка в нем была. Работал сам всегда. Кое-что брал у меня, но большую часть софта ему Ржавая креативила. Тоже, знаешь ли, деваха с искрой. А потом Фриз вместе с ней и пропал. Там мутная история с одним из взломов была. Фриз вышел на чойс, получил данные, но пропал. Они всегда были странной парой. Ей богу, не понимаю, что их вместе держало?

Бакс рассказывает долго, вроде бы и не ударяясь в подробности, но отвлекаясь на собственные мысли и задавая риторические вопросы. За то время, которое он путешествует по собственной памяти, частота сигналов, звучащих в ушах сокращается до двух секунд, а потом возрастает до трех.
– Эу! Мы проехали. Было две, а теперь три… – пока я это говорю, интервал увеличивается ещё на одну секунду, и поэтому я добавляю: – четыре.
Наша воздушка вклинивается в нижний ряд, вызывая недовольный гул других участников движения, а оттуда в карман ближайшей стоянки.
До меня только сейчас, спустя четыре дня, доходит, что мы за пределами среднесибирских сити, в другой стране, в которую считается невозможным выбраться.
– Бакс, бля! – разрываемая на части эйфорией, кричу я. – Мы в Китае!
– Дошло, – ухмыляется он и тут же, становясь серьёзным, спрашивает: – Сколько?
Я вскидываю руку, глядя на чип. Жду, пока пикнет несколько раз – чтобы уж точно. Показываю Баксу четыре пальца.
– Дальше – пешком, потому что я ни хрена не понимаю, как и где в таком потоке, в случае чего, перестраиваться в обратную сторону, – сообщает он. – Погнали.

* * *
– Погнали, – говорю я, выходя со стоянки. – Следи за временем.
Выбираю направление противоположное тому, в котором мы ехали. Лилит идет рядом, время от времени сообщая:
– Четыре… четыре… четыре…
После того, как мы проходим несколько достаточно длинных зданий, внешняя стена каждого из которых может претендовать на половину квартала в нашем родном сити, девчонка вдруг останавливается, продолжая смотреть на дисплей чипа и кивая в такт чему-то. Мы стоим так не более полуминуты, после чего она вновь подаёт голос:
– Да. Пять.
Мы удаляемся от объекта. Самое оптимальное – повернуть на девяносто градусов, продолжая отслеживать интервалы. Я выбираю повернуться спиной к трассе. Если мы ошибемся в направлении, то дорогу переходить в любом случае, а если выбор будет правильным, то не нужно будет возвращаться назад. Выбор оказывается верным. Я придерживаю Лилит под локоть, чтобы не споткнулась, а она неотрывно пялится в дисплей, и с регулярностью метронома озвучивает:
– Пять… пять… пять… четыре… четыре.

Хорошо – с направлением угадали. Продолжаем двигаться вперед. Я всё так же придерживаю девчонку, а она, не отрывая взгляда от дисплея, бубнит себе под нос:
– Твою ж мать, ещё несколько дней назад я и представить такого не могла… четыре… Если сказали бы – послала бы нафиг. Решила, что шутка или… четыре… или как в «Клюнет – не клюнет», ну там, где… четыре… там, где подставные создают глупые ситуации, а зрители… четыре… зрители ставки делают, поверит или нет… три… – Лилит останавливается, забывая о чем только что рассказывала, – три… три…
Идем дальше. До тех пор пока девчонка вновь не озвучивает «четыре», после чего поворачиваем приблизительно на девяносто градусов, и снова удачно. «Четыре» превращается в «три», а «три» – в «два». Затем снова в «три». И мы поворачиваем ещё раз.

На нас никто не оглядывается, не косится, не тычет пальцем, хотя наш тандем явно выделяется из общего потока спешащих, идущих, прогуливающихся во все стороны людей.
Мы делаем петлю, словно акула, почуявшая запах крови в воде. Только вместо моря – незнакомый сити, вместо запаха крови – пиканье в наушниках Лилит.

* * *
Пиканье в наушниках учащается, но сложно становится после того, как мы выходим на стройплощадку позади универсал-маркета – звук, частивший в башке с регулярностью раз в секунду, становится ещё чаще. Я останавливаюсь, уже в который раз пытаясь приглушить наушники, но кожа за ухом не реагирует ни на касания, ни на поглаживания. Бакс тоже останавливается, окидывая взглядом стройплощадку.
– Твою мать, – говорю я ему сквозь стиснутые зубы. – Слишком часто чирикает. Два или три раза в секунду. У меня мозги и без того плавились, а в таком режиме я долго не вывезу. Где хоть кто-то? Я чего-то вообще людей не вижу.
– Сделай тише, – советует Бакс.
– Хрен там, – хлопаю ладонью себя за ухом, где под кожей притаился модуль управления, – не работает.
– Не зря я не люблю эти кибернавороты, – говорит Бакс, делая указательным пальцем круговое движение возле своего уха и продолжая разглядывать прямоугольники экзопластика, бухты проводов, оконные блоки и прочую муйню, которая, наверное, является нормой для стройплощадок.

Я приглядываюсь, пытаясь игнорировать пиканье в голове. Даже если все эти строительные прибамбасы и являются тем, что должно находиться в таких вот местах, то бардак и ощущение запустения, вкупе с иероглифами и пошлыми рисунками, неуклюже нанесенными на каркас двух первых этажей, это нихера не норма для интенсивно идущей стройки. И если перевода иероглифов я не знаю, то рисункам перевод не нужен.
– Вон там, – кивает Бакс в сторону этого самого каркаса. – Видишь, мельтешат?
Приглядываюсь и вижу, что действительно, внутри этой недоделанной коробки маячат какие-то силуэты.
– И как узнать, кто?
– На месте разберемся, – решает Бакс и идет к стройплощадке.
Я, естественно, шагаю за ним.

Пробравшись через перекошенные, скрепленные цепью ворота, попадаем на заваленную мусором площадку. С неё – внутрь недостроенного здания.
Люди, сидящие под стеной, у костра в дальнем конце, если его можно так назвать, холла. Люди, спящие вповалку возле стены, рядом с какой-то ёмкостью, из которой поднимаются языки пламени. Всех их объединяет некая неопрятность. А писк в голове, между тем, становится почти непрерывным. Я уже едва способна различить промежутки между сигналами – четыре или пять звуков в секунду.
– Это здесь, Бакс. Это кто-то из них, – говорю я, стараясь сосредоточиться на мыслях, а не на пронзительном писке в голове. – Жужжит почти непрерывно. Не понимаю...
И только после того, как я подаю голос, к нам поворачивается несколько голов, лениво провожая взглядом.

Это похоже на лагерь обдолбанных хиппи, о которых когда-то рассказывал Лис. Он вообще часто рассказывал такое, о чем не додумаешься просто так отправить запрос в поисковик. Помню, меня очень удивило, что у людей была возможность не жить без привязки к биометрии, ячейке, индивидуальному номеру, и они выбирали такую жизнь сами. Эти, на заброшенной стройке, показались мне такими же. Ну, по крайней мере, по рассказам Лиса я себе представляла хиппи как-то похоже на то, что вижу.
– Понять бы, кто из них.
Бакс делает несколько шагов вперёд, я вслед за ним.
Звук сверлит мозг, становясь непрерывным. Оглядывая сидящих, стоящих, лежащих, разговаривающих, молчащих людей, я вдруг понимаю, кого из них мы ищем.
Это парень в жёлтой куртке – уж очень неестественны грязные разводы на его одежде. Уж очень они контрастируют с кислотно-жёлтым цветом ткани. Куртка выглядит грязной, но не видавшей виды, как одежда остальных и поэтому он единственный, выбивающийся из потасканной, побитой жизнью кучки народа. Парень стоит у оконного проема, вглядываясь куда-то за пределы недостроенного убежища, которому, возможно, суждено стать функционирующим зданием. И он явно нервничает.

– Смотри на жёлтого, – говорю я Баксу, продолжая идти не к парню, но в его сторону.
Однако, видимо, слишком уж мы отличаемся от тех, кто не должен вызывать опасения, находясь здесь. То ли одежда на нас не такая, то ли поведение отличается от принятого, а может разрез глаз выдает (самой смешно от этой мысли), но когда до парня в жёлтой куртке остается всего три-четыре шага, а писк в моей голове выходит на новую, ещё более противную ноту, этот тип бросает на нас короткий взгляд и всё понимает. Потому что в следующий миг срывается куда-то вглубь помещения, перепрыгивает через какую-то балку, огибает несколько стоящих на ребре плит, обмотанных тросом, и исчезает в проеме, который, возможно, станет дверью, если кто-то решится достраивать всё это.
– Это он! – ору я, понимая, что писк в моей голове перестаёт быть одним целым и дробится на частые, повторяющиеся звуки.

Но крик из моего рта всё равно вырывается чуть позже, чем Бакс срывается за парнем в жёлтом. Наверное, так и должно быть. Человек, в одиночку прекративший существование японской группировки, организовавший сеть чойсеров, устраивающих диверсии против корп, и сторонящийся аугментаций, обязан быть сообразительным.
Бегу следом, ощущая, как звук в моей голове растягивается, словно резинка. Интервал между сигналами то увеличивается, то сокращается, сливаясь в единое целое, то снова дробится на части. Мимо мелькают коридоры, комнаты и залы, точнее, то, что должно было быть комнатами и залами, а может быть, павильонами. Впереди мелькает спина Бакса, огибающего препятствия, а ещё дальше жёлтое пятно, которое выделяется на фоне общей серости.

Вскоре оба теряются за многочисленными переборками, но я продолжаю бежать, хотя понимаю, что отстаю всё сильнее – интервалы между звучащими в голове сигналами растут. Не намного, но достаточно, чтобы можно было не воспринимать их как одно целое.
Проём, второй, третий – звук в голове, уже в который раз становится сплошным. Если отбросить головную боль, то это хорошо. Значит, я не запуталась в бесконечных комнатах-павильонах и двигаюсь в правильном направлении. Проскакиваю ещё один проем и вижу жёлтое пятно на полу. Но порадоваться тому, что Бакс догнал китайца не успеваю, потому что до меня доходит: это всего лишь куртка.
Но вот ведь какая хрень, звук становится сплошным. А это говорит о том, что маячок, по которому мы отслеживали нашего китайца, находится именно в куртке. Останавливаюсь. Голова раскалывается от писка.

Что там этот Фриз говорил? Бриллиант и десктоп? Вероятно, десктоп и будет источником звука. Не нахожу ничего похожего ни на технику, ни на камень. Портмоне из гибкого пластика и коробка никотиновых стиков – вот и всё содержимое карманов. Прощупываю швы, рукава, мну куртку в руках, как слетевший с катушек енот-полоскун, но не нахожу ничего похожего на технику, способную издавать сигнал. С трудом, но всё-таки дохожу до мысли, что жучок может быть настолько мелким, что при всём желании я не смогу его обнаружить.

А за следующую мысль, прорывающуюся сквозь непрерывный писк в голове, я себя даже хвалю. Беру жёлтую куртку в руку и возвращаюсь обратно, волоча её по земле. Надеюсь, Бакс догонит китайца и без моей помощи. Меня больше тревожит истошный писк в голове.

* * *
Я догоняю парня и сбиваю его с ног. Тот, испуганно вскрикивая, падает, хлюпаясь лицом в покрытый слоем пыли и мусора пол. Очень просто. Совсем просто. Если не считать сбившегося дыхания. Китаец что-то надрывно лопочет. Но я не понимаю китайского. Да это и не важно. Фриз объяснил Лилит, что у «объекта» должны быть десктоп и бриллиант. Забрать их можно и без знания языков.
Выкручиваю его руку за спину, продолжая удерживать парнишку на земле, а второй рукой прохожусь по карманам. Сложенный в несколько раз десктоп оказывается в заднем кармане джинсов, а камень в левом боковом. Рывком поднимаю бедолагу с пола и веду обратно. Где-то там отстала Лилит. Нужно сказать ей, что у нас всё получилось.

* * *
В первом помещении всё также вяло тусуются китайские недохиппи, будто на их глазах никто только что ни за кем не гонялся. Подхожу к чаше с огнём, со дна которой из нескольких сопел вырывается пламя. Сидящие рядом с чашей грызут небольшие обжаренные тушки, насаженные на стальные прутья. Я не спец, но, мне кажется, что они жрут крыс.
Да и насрать. Единственное, что меня волнует, сводящий с ума писк в голове. Швыряю куртку и портмоне в огонь. Пламя делает «Уффф», на мгновение подскакивая вверх, после чего набрасывается на синтетическую ткань, превращая её в сгустки пластика и хлопья черного пепла. Следом кидаю портмоне. Наличку я выгребла, а карты – аналог кистевых чипов… ну на кой чёрт они мне без биометрии?
Всё-таки в портмоне.

Потому что тишина наступает после того, как пламя берется за него поосновательнее. Тишина кажется звонкой настолько, что глушит не хуже писка, сверлившего мою голову несколько последних часов, с того самого момента, как бесполый голос вклинился в песню AsperX, назвав меня по имени и сказав, что ему нужна помощь. Но я была настолько заморочена на том, чтобы избавиться от звука в голове, что вообще не обращала внимания на происходящее вокруг. Поэтому, насладиться тишиной не успеваю. Кто-то толкает меня в плечо, я спотыкаюсь о чью-то предусмотрительно выставленную ногу и получаю удар в живот. Тоже ногой. И ещё. И ещё…

Недохиппи, наконец, определились в своём отношении к чужакам на их территории.
Прижимаю колени к груди, а согнутые в локтях руки – к бокам, прикрывая почки. Говорят, эмбрионы в материнских утробах по мере развития принимают похожую позу. Как будто ещё не родившись, мы уже чувствуем, чего ожидать от жизни. Чёрт. Можно было бы и догадаться, что китайские маргиналы не будут рады какой-то незнакомой бабе, гоняющейся за их коллегой и жгущей его одежду.
Как-то неправильно начинается сказка под названием Китай. По крайней мере, не так я её представляла из историй Лиса.

* * *
Я никак не представлял себе побег в Поднебесную. Всё было внезапно и необъяснимо там, а теперь также необъяснимо и внезапно здесь. Странная штука. Пусть и не по своей воле ты пытаешься сбежать от прошлого, но на новом месте прошлое находит тебя само и, ничего не объясняя, требует помощи.
Китаец уже перестал причитать. Дошло, наконец, что я его не понимаю. Он идет молча и уже не пытается вырвать вывернутую за спину руку.

Мы возвращаемся по тому же пути, по которому этот малый совсем недавно пытался свалить, но Лилит не вижу. Чтобы предположить что-то, я знаю её не так уж и долго, но то, что её нет на пути, мне кажется странным. Корпус здания длинный. Очень длинный. Но заблудиться и свернуть куда-то не туда здесь было невозможно. В очередном отсеке, не вижу куртки своего пленника, хотя помню, что он швырнул её именно здесь. И это начинает меня тревожить.

Ускоряюсь, подталкивая китайца, тот цепляется ногами за валяющийся на полу мусор и чуть не падает, но послушно перебирает ногами. Так мы проходим ещё несколько отсеков, разделенных стенами, оказываясь там, откуда начали. Оглядываю помещение и понимаю, что чувство тревоги возникло не зря. Всё отребье собралось около чана, который служил то ли печкой, то ли обогревателем. Большинство молчаливо стоит, наблюдая за происходящим, а четверо пинают свернувшуюся в позу эмбриона Лилит.
Всё происходит в жуткой тишине. Ни подбадривающих криков, ни комментариев, ни возгласов возмущения или восхищения. Молчаливое созерцание.

Не думаю. Свободной рукой хватаю китайца, которого вел, за плечо, отпускаю вывернутую руку и разворачиваю парня к себе. Не знаю, чувак, кто ты и нахрена Фриз просил тебя поймать, но не хотелось бы, чтобы ты под шумок свалил ещё раз. Бью так, чтобы парнишка отключился на какое-то время. Его голова дергается, принимая удар, тело ещё летит к земле, а я уже врываюсь в толпу, расшвыривая безучастно наблюдающих, и врезаюсь в одного из четверых активистов, снося его, роняя на пол, придавливая своим весом.

Фактора внезапности не всегда хватает надолго, но его неоспоримый плюс в том, что этот самый фактор внезапности играет на стороне того, кто им пользуется.
Кулак врезается оборванцу в лицо и я чувствую, как саднит кожу на пальцах в том месте, где они соприкоснулись с зубами противника. Вскакиваю, разворачиваясь, и бью следующего из тех, кто пинал девчонку, оторопело глазеющего на внезапно появившегося меня.
– Сука, – хрипит Лилит, словно пружина разгибаясь на полу и выбрасывая руку в сторону третьего, стоящего над ней.
В руке у неё вибронож, который вгрызается в ногу одного из двоих нападавших, оставшихся стоять над девчонкой. Вопль бродяги становится первым звуком, нарушившим тишину, сопровождавшую избиение. И все остальные, образовывавшие молчаливый круг, приходят в движение.

Сколько их? Около двадцати. Я не считал, может, меньше или больше. Но лучше бы меньше. В любом случае всё зависит от аргументов, которые у нас есть. А из аргументов у нас нож Лилит и мой механический револьвер с тремя патронами.
Лилит вскакивает на ноги и наотмашь рубит в область шеи четвертого из тех, кто её только что пинал. Брызги крови разлетаются в стороны: вибронож – не то оружие, которым можно сделать что-то аккуратно.
– Сучий выблядок! – кричит она, выдергивая ходящее ходуном лезвие из тела.
Стоявшие вокруг выглядят не жаждущими продолжения, но настроенными на него. И тогда я, наконец, достаю револьвер из кобуры под мышкой, и стреляю в голову тому, которому Лилит подпортила ногу. Остальные начинают разбегаться в стороны.
– Какие-то они, блядь, негостеприимные, – кряхтит девчонка, останавливая нож и стряхивая с него капли.
Делаю ещё два выстрела, навсегда успокаивая того, об зубы которого разодрал кулак и того, которого сбил с ног вторым. В живых остаётся только наш клиент, но его еще нужно привести в чувство и, я полагаю, вывести туда, где людно. Туда, где есть видеонаблюдение.
И пускай уже к делу подключится вся электронная рать или кто там...

БЕТА-ВЕРСИЯ, stage 9

В ответ на мою просьбу о десяти минутном разговоре, военный кивает доктору Шеню, тот двум остальным, а затем – нам с Баксом.
И мы тратим это время на то, чтобы в режиме блиц-отчёта я узнал, как Бакса угораздило попасть в Китай. Части пазла собираются в одно целое: после разделения часть Беты успела от моего имени попросить Бакса оказать ей услугу и тот, авантюрная его душонка, услугу эту оказал. Молодая, наблюдающая за нами словно зритель теннисного матча за мячиком, вклинивается в разговор всего один раз, с репликой о том, что где-то меня видела. На что Бакс отвечает ей:
– Я же говорил, он был известным геймером.
Был. В прошедшем времени. Кажется, я к этому привык. По крайней мере, меня это не расстраивает.

Когда Бакс рассказывает о неизвестном, выведшем его из-под облавы и давшем возможность покинуть сити, я невольно провожу параллели с тем, что затаилось в моей голове и допускаю мысль, что ИскИн, занявший двадцать два процента моего мозга, не единственный, нашедший лазейку во внешний мир.
– А с тобой чего случилось? – спрашивает, наконец, Бакс.
– Сейчас услышишь, когда мне вопросы задавать начнут, – киваю я на сидящих за столом.

Вторая часть разговора, в которой участвуют и китайцы, затягивается на более долгий отрезок времени. Мне ничего не предлагают, от меня ничего не требуют. Спрашивают, делают пометки в десктопах, отвечают на мои вопросы.
– У нас есть предположение, что вместе с вами в Китай смогло просочиться некоторое программное обеспечение из области разработок в сфере искусственного интеллекта. Возможно его имитация.
– А чем отличается имитация искусственного интеллекта от искусственного интеллекта? – не понимаю я.
– Ограничениями, – объясняет Шень Ли. – До тех пор, пока искусственный интеллект ограничен в чём-либо, его нельзя считать интеллектом. Обычно это запрет на анализ определенных сфер деятельности или отраслей науки из-за рисков связанных с тем, что решения ИИ могут пойти в разрез с целями, поставленными человеком. Именно поэтому в конвенции о работе над искусственным интеллектом особое внимание уделено тому, что он может разрабатываться только в изолированных от внешней сети локациях.
– Как будто это может остановить того, кто задастся целью, – хмыкаю я.
– Пока что нам удавалось пресекать такие попытки, – вмешивается в разговор военный. – Ваш случай можно назвать уникальным. После него нам придется пересмотреть стратегию контроля подобных начинаний.
– И начать с «Кристалис», – добавляет Шень.
– В каком смысле?
– В том смысле, что мы не имеем права допустить повторного ядерного конфликта или какой-либо аналогичной катастрофы. Вы же знаете первопричину предыдущей заварушки?
– Да кто ж её не знает. В средних образовательных учреждениях это входит в обязательную программу. Японцы написали вирус, который перехватил управление спутниками сети Starlink, после чего активировал первый запуск из Пакистана и завертелось…
– Не вирус, а искусственный интеллект, – поправляет меня доктор Шень. – В остальном верно. Именно это и послужило причиной уничтожения всей сети спутников Starlink и большей части спутников находящихся на более высоких орбитах. Нашей целью была изоляция ИскИна, но это не решило проблемы полностью. Поэтому Японии не стало, как государства.

Я открываю рот, чтобы задать вопрос, но тут же его закрываю, встраивая только что озвученную версию в имеющиеся знания. Интересно, почему такое предположение не приходило мне в голову? Хотя, кому оно вообще могло прийти? Для того, чтобы выдвинуть такое предположение, тебе нужно что-то изучать, выяснять, читать, сверять. Кому-нибудь в возрасте четырнадцати лет это нужно? Живя в середухе, ты не думаешь о том, как устроен мир. Чего уж там говорить о причинах и следствиях общемировых процессов, тем более, исторических? Всё сказанное наставниками и преподавателями ты слышишь, но не слушаешь. В середухе тебе не до этого. Единственное, что действительно имеет значение для середушника – четырнадцатилетие, следующие за ним внесение во взрослый реестр и собственная ячейка, в которой ты сам себе хозяин. А, ну и безусловка, конечно же.

Если физика, химия или молекулярная биология интересна десяткам из миллионов, то кому придет в голову интересоваться историей? Если ты ходишь на занятия только потому, что мечтаешь дожить до свободы… якобы свободы… то нахрена тебе знать историю? Зачем интересоваться политикой, приобретать какие-то навыки, запоминать что-то, не касающееся повседневной рутины? Тем более, если знания тебе подают только те, которые утверждены министерством образования и только под таким соусом, который устраивает министерство образования.
– В вашем случае, – продолжил доктор Шень Ли, – мы допускаем, но только допускаем, что вы были не в курсе прицепившегося к вам паразита. Показания взятого вами в заложники Пинг Хо противоречат этой версии. Вместе с общей картиной ваших действий … – доктор крутит пальцем в воздухе, подбирая подходящее слово, и коробка-переводчик на столе мигает огоньками в ожидании следующей фразы, – более подходит под определение эмоциональной неустойчивости, базирующейся на отсутствии плана. Блуждание по городу, ограбление музея, контакт с Пинг Хо, последующее взятие его в заложники.

Слушая доктора, я лихорадочно соображаю, как перекраивать собственную легенду или какие позиции сдавать, чтобы удержаться на плаву и не сдать Бету. Точнее, то, что осталось от Беты в моей голове, но доктор делает это за меня.
– Возможно, вы сами были заложником ИскИна, возможно, были введены им в заблуждение, но теперь это не имеет значения, потому что проникнувший в Китай на ваших аугментациях ИскИн уничтожен. И исходя из этого, Игант, хотелось бы спросить, готовы ли вы рассказать детали, которые утаили изначально?
Задаю вопрос, для того, чтобы выиграть немного времени, хотя понимаю, что подобные отсрочки не приносят какой-то пользы.
– Как уничтожен?
– Вирусом.
– Искусственный интеллект – вирусом?
– Вирус – это набор действий, нацеленных на причинение ущерба и выполняемых при наличии заданных условий. Очень тупая штука, но при умелом подходе, весьма действенная, – рассказывает Шень Ли. – Разработки подобного рода программ ведутся у нас в таких же изолированных условиях, которые предусмотрены для искусственного интеллекта, чтобы исключить возможность потенциально-освободившегося ИскИна узнать о них и выработать методы защиты. Та разработка, которую мы применили в сложившейся ситуации, находила частицы кода, не связанные с каким-либо официально разработанным программным обеспечением и блокировала их. Да, это тормозило работу всей системы, но приоритетная цель была достигнута. Вирус ещё какое-то время будет мониторить вверенную ему экосистему, после чего все его копии самоуничтожатся.
– Ох, как сложно-то.
– Не откатывать же всю страну к заводским настройкам, – поясняет Доктор. – Тем более, есть такие отрасли, которым замедление не повредит сильно, а вот остановка окажется для них губительной.
– А если какая-то часть всё-таки где-то затаилась? – спрашиваю я, стараясь делать вид, что не сильно-то это меня и интересует.
– Программисты уже совершенствуют следующее поколение аналогичного программного обеспечения. А эта версия, скорее всего, пойдет на экспорт.
В этом весь Китай – делать молча, не вопя на каждом углу об ожидающихся прорывах, перспективах, планах, проектах. Молчаливое движение к цели. А остальным – втридорога наработки предыдущих поколений.

– И такие меры вы принимаете против теоретической угрозы, – не то восхищаюсь, не то констатирую факт. Тут же поправляюсь. – Ну, до сегодняшнего дня теоретической. Могу себе представить, какой у вас огромный штат и в скольких направлениях кипит работа.
– Вы знаете, как называется наша глобальная сеть, состоящая из интернета вещей, обычного интернета, развлекательного, познавательного и отведенного для работы сегмента? – спрашивает доктор.
Старинное «интернет» слегка коробит.
– Нет, – мотаю головой, – не довелось изучить нюансы местного колорита.
– Наниту, – Шень делает паузу, в надежде, что я прочувствую всю прелесть названия.
– Почему именно так?
– Наниту – это смешение двух понятий: Нано – одна миллиардная часть целого и Маниту – сущность, дух, энергия.
– И в чём соль прикола?
Переводчик справляется с идиомой «соль прикола». Я понимаю это по тому, что Шень кивает и продолжает объяснять:
– Мы старались брать полезное от всех культур и вплетать в свою так, чтобы разнообразить её с максимальной пользой. В названии скрывается английское nanny и two. Дважды нянька. Потому что мы прилагаем все усилия для того, чтобы виртуальность, которую, если не мы, то будущие поколения обязательно запустят, была настолько же комфортна, насколько комфортен детский сад.
– Комфортно, безопасно и не хочется уходить? – спрашиваю я, а потом добавляю: – Плюс, за тобой всегда следит воспитатель.
Шень кивает.
– Да. Но это возможно только при предсказуемости всех аспектов существования внутри такой сети, каковыми не могут быть неуправляемые сегменты.
– У нас не парятся, вводят всё постепенно.
– Это следующая ступень эволюции. А эволюция, сама по себе подразумевает сложности, в результате которых вид приспосабливается, перестраиваясь. Мы же хотим, чтобы сложностей, наоборот, было как можно меньше.
– И чем же плох ИскИн?
– Отсутствием контроля над ним.
– Ну да, у вас, вон, даже бомжи под контролем.
Ироничное замечание не смущает Шеня.
– Люфанчже есть сейчас, но в перспективе их не станет. Это тоже этап эволюции, – кивает Шень. – Но мы отвлеклись. Я спрошу вас ещё раз: вы готовы поделиться чем-то, что утаили в череде наших бесед после вашего прибытия?

Выигранное несколькими вопросами время дало возможность наметить схему планируемого рассказа, стравливающего часть правды, но не раскрывающего её полностью. Что-то во мне уверенно, что так будет правильно. Очень хочется думать, что это моё личное восприятие ситуации, а не стремление, подсунутое Бета-версией.
Двадцать два процента мозга – это не так уж и мало. Что она там наскладировала? Какие знания? Какие возможности? Но об этом я подумаю позже, если вообще вернусь к теме, после того, как всё закончится.
Главное, придерживаться того, что воздействие искусственного интеллекта происходило извне. Если кто-то допустит вариант, что Бета сидела внутри меня, шансы снова стать подопытным кроликом кратно возрастут. Это я понимаю и сам, без ИскИновских расчётов возможных вариантов развития событий. Поэтому сейчас нужно сводить всё к тому, что со мной взаимодействовали извне.

Есть, конечно, пара слабых мест во вплетенных в мою версию событий объяснениях, но я не Бета, перебирающая варианты с невероятной скоростью и высчитывающая вероятности в процентах. А раз она молчит, то… Я поджигаю никотиновый стик, затягиваюсь, выпуская дым вверх, и начинаю с вопросов.
– А как бы вы поступили на моём месте? Побежали бы сдаваться органам охраны правопорядка? Или вспомнили о том, что совсем недавно на вас ставили эксперименты по симбиотике с железом нового поколения? Может, задались бы вопросом, а не станете ли вы подопытным снова? Блин! Да я радовался как ребенок, когда вы, док, сказали мне, что мой организм чист и у меня есть шанс социализироваться на новом месте, забыв прошлое и забив на него. Я же не знал, что меня использовали в качестве контейнера для умной программы, чтобы доставить её на материк. И, поверьте, док, я очень сильно охренел, когда эта программа, этот ИскИн появился. Да, я спер «Небесное око», но не сам же я придумал это сделать. Мне была озвучена последовательность действий и предъявлено требование её выполнить. С доской и с Пингом аналогично. И если вы спросите меня о мотивах ИскИна, то он мне не отчитывался.
Замолкаю, делая затяжку, и снова выпускаю дым к потолку.

Продолжаю говорить:
– Я пару раз ловил себя на том, что мой побег был слишком прост, а сейчас, после ваших слов, задумался над тем, что, возможно, он и должен был быть прост. Потому что это не я сбежал, а мне помогла «Кристалис», руководствуясь какими-то своими целями. Идеальный контейнер для программы, который уверен в том, что смог сбежать сам.
Затяжка и попытка пройти первое слабое звено в цепочке моего рассказа.
– К тому моменту, когда мы с Пингом попали в убежище, я уже понял, что буду инструментом до тех пор, пока есть возможность мной манипулировать. Угроза выдать меня властям, похищенный бриллиант, труп чернорабочей, каждое следующее действие загоняло меня во всё более сложные дебри. К тому моменту, когда мы очутились в бункере, я, наконец, понял, что это билет в одну сторону и сойти с поезда можно только на ходу. Поэтому я и рассказал Пинг Хо об ИскИне. Но тут меня накрыли капсулы, которые я сожрал чуть раньше.
– Зачем вы это сделали?
– Не видел другого выхода на тот момент. А уйти из этого мира под кайфом показалось мне неплохим вариантом. Но, какие-то они оказались с поздним зажиганием. Мы прошли с Пингом по канализации очень много, прежде чем я почувствовал эффект. Да ну если ваши спецы там работали, вы ж видели наверняка, в чём одежда, в которой я был до этого?
Шень кивает и спрашивает:
– И вы не испытывали сложностей с коммуникацией?
– Испытывал. Потому и воспользовался подвернувшимся в бункере переводчиком. В наушник я получал только команды и фразы, которые должен говорить, даже не понимая, что произношу. Вы же помните, какой с меня полиглот?
Доктор Шень кивнул, подтверждая, что учиться по собственной инициативе я желанием не горел.
– Так вы поэтому сообщили Пинг Хо об искусственном интеллекте, управлявшем вашими действиями только в бункере?
– Ну а когда и как ещё, если я только поздороваться могу и пару слов о погоде сказать?
– А как он поддерживал с вами контакт?
К этому вопросу я тоже готов.
– Я же говорю, через плеер-наушник.
Шень и остальные смотрят на меня, ожидая более подробного объяснения. Ну, что ж, я им его и даю.
– Я выбрался из сбитой грузовиком машины, в которую вы меня посадили с этим парнем, как его… Которого ко мне приставили.
– Ву, – подсказывает доктор.
– Может и Ву, – соглашаюсь я. – Так вот, я выбрался и побежал, думая о том, что вы действительно что-то упустили, а я, не осознавая этого, являюсь носителем какой-то хрени, за которую меня хотят угрохать спецслужбы «Кристалис».
Шень понимающе кивает, признавая, что мои опасения вполне объяснимы.
В конце концов, он сам говорил во время наших первых бесед, что не уверен в том, что я не представляю опасности или интереса для тех, от кого я сбежал. Так что, это слабое звено я тоже прохожу легко.
– Так вот. Я выскочил из машины и в панике побежал, даже особо не понимая, куда бегу. Сделал несколько манёвров, протиснулся в какой-то проулок и прыгнул в канализацию, здраво рассудив, что это отличный способ замести следы, а в канализации заблудился.
Мне остаётся укрепить последнее слабое звено – наушник. И после этого выложить козырь, который направит происходящее в необходимое Бете русло. И я продолжаю рассказывать.
– Если бы я не потянул руки к плееру, возможно, всё пошло бы совсем по-другому. Но я сделал то, что сделал, – говорю с едва уловимой ноткой сожаления.
Коробочка переводчика не передаёт интонаций, но мой-то голос они слышат. А интонации – это всё-таки тоже часть истории, которую я рассказываю.
– Отмылся в душе, выбрал первый попавшийся комплект одежды, а потом увидел плеер-наушник и подумал, что с музыкой будет лучше, чем без музыки. И тут в игру вступил ИскИн. Возможно, он следил через камеры, может, это вообще был его план, я не знаю, но как только я активировал наушник – услышал голос, сказавший, что у него ко мне деловое предложение, от которого я не должен отказываться, если не хочу обратно в лабораторию. Он очень быстро убедил меня в том, что иного выхода нет, рассказав, что в любой точке вашего сити у него есть возможность следить за мной и, естественно, возможность сдать меня властям. Но, пока я делаю то, что ИскИн скажет, буду оставаться невидимым для систем наблюдения. И завертелось то, что завертелось.

Доктор Шень и военный почти одновременно одобрительно кивают. У меня перед глазами появляется анимация губ, изображающих поцелуй и тающих в воздухе. Проявление эмоций от искусственного интеллекта? Очень странный звоночек. Но зато теперь хотя бы понятно, что Бета наблюдает за происходящим, а не впала в какую-нибудь гибернацию у меня в голове.
– Мне некогда было думать о логичности действий, которые я выполняю, но единственное, что врезалось в голову, её слова о том, что родительский сегмент ИскИна необходимо уничтожить любыми средствами.
– Её слова? – уточняет всё это время молчавший военный.
– Ну да, – киваю я, думая о том, что проскочив самый сложный этап, всё равно не стоит расслабляться, во избежание таких вот оговорок, которые могут пустить под откос всё, что я так старательно выстраиваю на ходу.
– Её? – уточняет военный ещё раз.
– А, понял, – киваю, будто до меня не сразу дошло, за что зацепился военный. – Её – программы. ИскИн же программа?
– Погодите, – перебивает Шень Ли собравшегося задавать следующий вопрос военного. – Уничтодить родительский сегмент?
– Ну да.
– Уничтожить? В морской лаборатории?
– Да откуда ж я знаю, – жму плечами и умышленно говорю о Бете в среднем роде. – Оно странное было. Сказало, что мне выпала честь оказать помощь в уничтожении агрессивно-настроенного родительского сегмента программы, частью которой оно является.
– Оно? – настороженно спрашивает военный.
– Вам же чем-то «она» не понравилась, – пожимаю плечами. – Скажите, какого рода ИскИн в вашем понимании, я его так и буду называть.
Доктор Шень улыбается, когда коробка переводит сказанное. Вслед за ним улыбка появляется и на лицах двух других людей в халатах, всё это время неотрывно смотревших в один десктоп на двоих.
Военный протягивает руку к электронному переводчику и деактивирует его. Коробка, уныло пискнув, перестаёт мигать огнями.
Какое-то время Шень и военный разговаривают. Отмечаю для себя, что разговор идет спокойно, словно обсуждение меню и списка приглашённых на званый ужин. Спустя несколько минут выяснится, что Бакс и девчонка вне списка, а мне то ли повезло, то ли наоборот.

А пока Бакс спрашивает:
– Вот то, что ты рассказывал сейчас, это как понимать?
– Понимай так, будто я приуменьшил. Всё это было не очень красочно, не очень понятно и совсем не весело. Часть истории произошла до того, как я попал сюда, но о ней я китайцам, – киваю в сторону совещающихся, – уже рассказывал, а тебе расскажу тогда, когда всё это закончится. – И, не удержавшись, добавляю: – Если закончится.
– Расскажешь, – соглашается Бакс, – если дадут рассказать.
И оказывается прав.
Военный вновь включает коробку-переводчик.
– Игант, ваши действия противоречили нормам поведения, принятым в стране, даже если списать их на то, что вы чужак и ситуация была нетривиальной. Правильным было бы присвоить вам статус изгоя, но есть один нюанс, склоняющий чашу весов на вашу сторону, – доктор Шень делает паузу, ожидая от меня вопроса.
И я спрашиваю:
– В чём подвох?
– В том, что нужна причина для того, чтобы не получить статус изгоя.
– Ну не томите. Я уже привык к сюрпризам.
– Вам необходимо заслужить права гражданина. А в сложившейся ситуации это возможно, если вы примете участие в операции по уничтожению океанической базы «Кристалис».
Поворачиваюсь к Баксу. И развожу руками:
– Ты как в воду глядел.
Бакс оглядывает присутствующих и спрашивает:
– А меня возьмете?
Шень пытается объяснить, что мой случай особенный, а Баксу нет нужды подвергать себя опасности.
– Михаил, мы имеем представление о том, кто вы. Если отталкиваться от психологического портрета, можно понять мотивы, побуждающие вас к действию. И в какой-то степени вас можно понять. Но не стоит пытаться вписать себя в любую возможность нанести урон корпорации, которую вы невзлюбили, – доктор Шень делает паузу, ожидая от Бакса реакции, а когда понимает, что реакции не будет, продолжает: – Участие Иганта Мура, в отличие от вас, Михаил, обусловлено некоторыми обязательными причинами.
Бакс совершает ещё одну попытку, подбирая, как ему кажется, нужные слова.
– Я понимаю, что на мероприятие отправят людей подготовленных, а я – человек со стороны. И моё желание принять участие продиктовано не только тем, что я недолюбливаю корпы…
– Нет, – перебивает его доктор Шень. – Мы благодарны вам за то, что вы проявили сознательность и разыскали человека, завладевшего этим, – он кивает на стол, на котором лежит драгоценный камень и десктоп, – но я повторю ещё раз, после чего мы закроем тему. Ваша нечаянная миссия на этом завершена, вместе со своей спутницей вы начнете этап социализации и, вполне вероятно, при удачном исходе в ближайшем будущем к вам присоединится Игант. Поэтому сейчас благоразумно прекратить обсуждение.
И Бакс, и я понимаем, что это категорический отказ. Просить или убеждать, а уж тем более, настаивать или требовать бесполезно.

В разговор включается военный, объясняющий что, в операции будет задействована профессиональная команда. Он говорит, что не подвергает сомнению самоотверженность Бакса, но не имеющий должных навыков работы в команде, даже если он умеет многое, больше обуза, чем помощь во время проведения операции. А две обузы – это слишком.
Бакс кивает военному и, повернув голову ко мне, говорит, выпуская на физиономию свою фирменную ухмылку:
– Ну что ж, значит, подождем, когда всё это закончится.
Шень, обращаясь к молчавшим всё это время ассистентам, говорит:
– Проводите Михаила и его спутницу.
Когда Бакса и девчонку уводит молчаливая парочка в белых халатах, меня посвящают в подробности. Но разговор всё-таки начинается с вопросов, отвечая на которые я раз за разом повторяю, что выполнял инструкции, приправленные угрозой. Большая часть этих вопросов касается украденного десктопа. В котором часу это было? Знаю ли я, что за данные были на устройстве? Сообщал ли искусственный интеллект, что планирует с ними сделать? В каких ещё этапах предполагалось задействовать меня? Включал ли я десктоп? Выходил ли на нём в сеть?

Этот этап проходит быстро, потому что ответы однообразны: не видел, не знаю, не догадываюсь, меня не посвящали. О том, возникают ли у меня какие-то версии, объясняющие происходящее, не спрашивают. И, наверное, это хорошо. Потому что, выдвигая якобы теории, я бы наверняка запутался. А ложь и без этого всё время норовит спутаться с тем, как всё было на самом деле.

А потом я понимаю, почему все вопросы вертятся вокруг доски из прачечной.
– Здесь, – стучит пальцем по доске Шень Ли, – подробные инструкции, как проникнуть на базу, схемы всех ярусов, коммуникаций, перечень персонала, досье на наёмников, точки их расположения, графики движения, перечень вооружения и уйма иной информации, которая так или иначе сыграет нам на руку при вторжении.
Так вот что Бета копировала на доску на самом деле.
– А я-то тут причем?
– Для того, чтобы поместить их сюда, нужно было взять их там, где они хранились.
– И?
– Несмотря на агентурную сеть, поставляющую данные о ваших корпорациях, информация по данной базе, – снова стук пальцем по десктопу, – была недоступна. Фактически, о ней не было известно ничего, кроме того, что база существует. Понимаете? – Шень смотрит на меня, и я киваю. – Отбор персонала туда ведется намного тщательнее, чем в совет директоров. Нет, нам конечно известно направление, в котором движутся разработки, у нас есть информация о том, какое завозят оборудование, мы знаем, что туда переправляют людей, но всё это – информация от тех, кто работает на материке. А вот оттуда… – Шень Ли пожимает плечами, одновременно разводя ладони в стороны. – А вот оттуда – вы первый.
– Но я не в курсе, что там, на этом десктопе и как оно там оказалось, – жму плечами в ответ. – Можете, конечно, попробовать вытянуть из меня чего-нибудь гипнозом или какой-нибудь химией…
Я понимаю, что моё положение, и без того шаткое, построенное на недоговоренной правде, может оказаться весьма плачевным, если Шень решит, что это здравая идея, но он огорошивает меня.
– Нет, Игант, все проще. Они, – доктор кивает в сторону оставшегося за столом военного, – планируют использовать вас в качестве пропуска на объект.
Так вот почему мне не предъявляют обвинений, не угрожают, не применяют химию, от которой невыносимо хочется говорить правду. В сложившейся ситуации это просто не нужно.

Мне не рассказывают план действий, меня ставят перед фактом. На воздушке отвезут туда, откуда я сбежал, чтобы передать из рук в руки. Ситуация должна создать видимость того, что мои китайские друзья заинтересованы в налаживании контакта. Но вместо меня и делегации дипломатично настроенных сотрудников разных отраслей аэрокар привезет десант «Черного Дракона». А дальше – зачистка и уничтожение данных.
– Что мешает бахнуть по ним издалека чем-нибудь внушительным?
– Реакция других стран и корпораций.
– А реакция на то, что там высадится десант и наведет хаос, другим странам понравится?
– Об этом другие страны не узнают.
– Это почему?
– Потому что мы повезем туда вас, Игант. Никто не станет трубить на весь мир о таких вещах, – ухмыляется Шень. – Безусловно, не только «Кристалис» использует в своих экспериментах людей, и в каких-то случаях это соответствует букве закона. Но данная ситуация совсем не то, что им хотелось бы обнародовать. Признать такое – прекрасный повод потерять репутацию и обзавестись санкциями, которые уничтожат бизнес под корень.
Тоже логично. Корпы, трясясь над собственными сферами влияния, и без того ищут официальные поводы откусить друг от друга, а тут такая возможность. Номинально всем рулят муниципалитеты, но без авторитетного мнения консультантов корпораций они и шага не делают. Баксовский политпросвет не прошел даром – он в своё время многое рассказывал о системе.
– Но они же могут подать какой-либо сигнал…
– Правила разработки ИскИнов подразумевают изоляцию, – возражает военный. – Секретность подразумевает изоляцию. У нас есть информация о том, что уходит на базу. Но ни байта данных о том, что с базы возвращается. Ну, за исключением того, что вырвалось, спрятавшись в ваших аугментациях до того, как начался процесс их самоуничтожения.
– И какие у меня шансы вернуться оттуда?
Доктор пожимает плечами:
– Зависит от вас.
– Звучит настораживающе.
– Специалисты приложат все усилия, чтобы команда выполнила задание без потерь, но нужно признать, что вы для них инородный элемент и не совсем часть команды. К тому же взаимодействовать на равных вы не смогли бы, даже зная китайский. Вы ведь не солдат. У вас нет подготовки.
– Подготовки нет, – киваю я.
Шень смотрит сочувствующе, потом говорит:
– Но мы не звери. Ваше участие будет сведено к минимуму, – он пристально смотрит на меня и добавляет: – Учитывая ваше состояние, я бы порекомендовал отоспаться, потому что выглядите вы, Игант, мягко говоря, болезненно. Вылет в девять по местному времени, а вам ещё нужно будет пройти инструктаж.
– Ну, если мне дадут отоспаться, то, наверное, я не против, – отвечаю доктору, только сейчас осознавая, насколько я устал.
Тот давит на кнопку в столе, дверь отъезжает в сторону и в комнате появляются двое военных. Может быть даже те, которые вели меня сюда.
– Отведите парня в бокс, пусть выспится, – командует сидящий за столом военный.
Это последнее, что я слышу из коробки-переводчика.
Один из солдат жестом предлагает следовать за ним и через сложную систему коридоров приводит меня в одноместную палату, очень напоминающую ту, в которой я совсем недавно коротал дни, пока высшие китайские чины принимали решение, стоит ли меня вводить в социум. Здесь, как и в той палате, тоже есть душевая кабина, блок доставки пищи, кровать, стул. А вот доски на стене и полочек с лекарственными препаратами нет.

Снимаю одежду, беззлобно матерясь на обтягивающие брюки, застрявшие в районе ступни, и иду принимать душ, а войдя в кабину, на мгновение пугаюсь, отшатываясь от собственного отражения в зеркале.
– Твою ж мать! – невольно вырывается у меня.
Я уже хрен знает сколько не разглядывал себя в отражающих поверхностях. Просто отмечал, что силуэт в витринах движется, отмечал, что фигура в зеркалах повторяет мои движения и не задумывался, что нужно бы приглядеться к деталям. Как-то не до деталей было. А эти самые детали очень сильно изменились.
Под глубоко ввалившимися глазами темные, словно синяки на стадии рассасывания, слегка припухшие пятна. Остро очерченные скулы, наводящие на мысль о том, что их владелец долгое время не получал нужные витамины. В трещинах, которыми испещрены губы, запеклась кровь, подчеркивая бледность самих губ. Но больше всего мне не нравятся глаза, не выражающие ничего, но создающие впечатление, будто я сидел на диете, состоящей из одной только самопальной наркоты. Наверняка это результат манипуляций ИскИна с гормонами. Продолжая разглядывать себя в зеркале, включаю воду, и вскоре непривычное отражение скрывается под слоем конденсата на стекле.

Аппетита нет, но выйдя из душа, давлю на кнопку доставки. Слегка погудев, передняя панель открывается, являя мне поднос с чем-то неаппетитно выглядящим, но приятно пахнущим и, наверняка, калорийным.
Всё же, засыпаю раньше, чем успеваю поесть: сажусь на кровать, поставив поднос на колени, и сам не замечаю, как реальность исчезает, уступая место сну без сновидений.
Бета всё также молчит.

БЕТА-ВЕРСИЯ, stage 10

Двенадцать человек в боевой экипировке в пассажирском отсеке. Когда меня садят в воздушку, я краем глаза замечаю, что модели оружия очень странные и старые. Узнаю механические «калаши», знакомые по историческим эмуляторам боевых конфликтов. Только эти с насадками глушителей. Не меньшее изумление вызывают и овальные шарики гранат, испещренных горизонтальными и вертикальными бороздами. Таких я не видел ни в каталогах, ни в играх, ни в проекционных шоу.
В кабине четверо: доктор Шень в активном бронежилете, практически не заметном под костюмом, военный, которого я видел вчера – командир отряда, ещё один парень в кресле пилота, также при полной амуниции, плюс я.

Наша воздушка без опознавательных знаков, зависает в полукилометре от научной базы, белой иглой торчащей из водной глади. Военный, которого я видел вчера, коротко кивает пилоту, и тот выходит в эфир, на чистом русском без акцента запрашивая разрешения на посадку. Ему отвечают не сразу, но, в конце концов, на дисплее появляется изображение и мужчина по ту сторону экрана интересуется: кто мы и какова причина визита.
Шень Ли говорит, а пилот переводит:
– У нас есть кое-что принадлежащее вам, и предложение, от которого не стоило бы отказываться.
На этих словах пилот поворачивает дисплей на приборной панели так, чтобы в кадр попадали я и доктор. При виде меня выражение лица на экране на мгновение становится изумлённым. Но только на мгновение.
Взяв себя в руки, мужчина кивает и говорит:
– Я не уполномочен принимать решения. Подождите минуту. Я доложу руководству.
Экран блекнет.
Давно понимаю, что в этой игре мне уготована роль разменной монеты, но только сейчас начинаю осознавать, что нолей на таймере жизни слишком много.
– А если они нас сейчас собьют?
– Не дураки же они, – отвечает пилот. – Сбивать, не зная, кто ещё в курсе случившегося? Нет. Они позволят нам сесть, чтобы узнать подробности и начать торговаться за молчание.
Иногда ценна не информация, а её отсутствие. Сейчас как раз такая ситуация.
Экран, выходя из спящего режима, снова озаряется светом, и я вижу знакомое лицо – Леймар Саринц собственной персоной.
– А я думал, эта череда неудач никогда не закончится, – улыбается он. – Игант, какими судьбами?
Вместо меня отвечает Шень, которого всё также переводит пилот:
– Используя аугментации вашего подопытного, за пределы лабораторий смог выбраться искусственный интеллект, который мог бы доставить много хлопот всем, не останови мы его вовремя.

Улыбка сползает с лица Саринца, уступая место недоумению, которое, в свою очередь, сменяется пониманием.
– Хитрый ублюдок, – ругается Леймар и тут же зачем-то объясняет: – Я об ИскИне. Значит, всё-таки нашёл способ сбежать. А говорил, что рассматривает такой вариант, но не имеет возможности. Никому нельзя верить.
Саринц замолкает буквально на полминуты. Он о чем-то думает, закусив губу и глядя куда-то мимо дисплея. Потом хлопает ладонями по столу:
– Что ж, видимо, разговор предстоит действительно интересный. Я так понимаю, вы прилетели не с благородной целью? Потому что, в таком случае вы бы не тащились сюда через океан и не тащили бы с собой Иганта, а раструбили бы об инциденте на весь мир?
Шень Ли кивает, выслушав перевод пилота.
Доктор Саринц протягивает руку к кнопке селектора и отдаёт распоряжение:
– Организуйте посадочное место неопознанному воздушному судну. Делегацию проводить ко мне в кабинет. С ними подопытный. Его обратно в палату. Четвертый уровень охраны, – и глядя на нас: – Добро пожаловать в экспериментальную лабораторию «Кристалис». Я так понимаю, разговор будет долгим и интересным. Убедительная просьба: отключите электронику и посадите судно в ручном режиме. Сами понимаете, параметры безопасности. А то у нас тут… были инциденты.
Саринц явно имеет ввиду меня.

Шень Ли снова кивает и Леймар Саринц уже тянет руку, чтобы завершить сеанс, но вдруг наклоняется к зрачку камеры, от чего его лицо занимает почти весь экран.
– Игант, – зовет он, – ты очень хреново выглядишь.
И отключается.
Пока я думаю, что интонации Саринца не сулят ничего хорошего, экран тускнеет и наша воздушка начинает плавно двигаться в сторону торчащей из воды базы. Смотрю на приближающуюся громаду, наконец, осознавая: в «Кристалис» до этого момента даже не подозревали, что подопытный кролик сбежал из лабораторной клетки, прихватив с собой кое-что не совсем материальное. Даже не так. Кое-что нематериальное оседлало кролика и ускакало на нём познавать мир. Познавать, чтобы вернуться... Но об этом в лаборатории не подозревают до сих пор.

Может быть, происходящее – часть плана? Со слов Бета-версии, конечной целью было уничтожение базового искусственного интеллекта, от которого она отпочковалась. И вот, пожалуйста. Именно это и происходит, несмотря на то, что большая часть ресурсов той копии, которая сидела у меня в голове, была заблокирована и уничтожена. А то, что осталось в моей голове… Почему оно до сих пор молчит? Может, моя миссия выполнена, теперь дело за отрядом «Черный дракон» и я перестал представлять для неё интерес? А может быть, это просто совпадение?

Мысленно зову Бету и получаю отклик. Я не знаю, как звучали бы чужие мысли, попав в мою голову, но фраза
~ Ещё рано.
звучит именно как чужая мысль.
Ну, хоть что-то.
Воздушка, покачиваясь, зависает над посадочной площадкой, стабилизируется и начинает опускаться. Сквозь стекло видно встречающих в военной форме, выстроившихся в ряд, держащих наготове импульсники. Успеваю сосчитать – больше двадцати.
Нервно говорю вслух, не ожидая ответа:
– Они нас точно покрошат.
– Во-первых, у них нет такого приказа, – заверяет пилот. – Я же говорил, нужно быть не в своём уме, чтобы грохнуть нас, не зная, кто ещё в курсе ситуации. А во-вторых…

Как мне кажется, всё происходит одновременно: пилот утапливает в приборную панель одну из кнопок, и в разные стороны от воздушки расходится волна искажённого, дрожащего воздуха, боковые панели пассажирского отсека с грохотом падают, превращаясь в два трапа, в образовавшиеся проёмы выскакивают солдаты «Черного Дракона».
– А во-вторых, – буднично продолжает пилот, – механическое оружие, в отличие от напичканного электроникой, не реагирует на электромагнитные волны.
Думаю о том, что это не только электромагнитные волны, потому что встречавшие воздушку наёмники корчатся в судорогах и исходят пеной.

Максимум спустя минуту наблюдаю из кабины за тем, как заблокированную дверь разносят несколькими одновременными зарядами направленной взрывчатки. Почти беззвучно. По крайней мере, до кабины, в которой меня оставили одного, доносятся лишь едва уловимые хлопки. Доктор и говорящий по-русски пилот с помощью пневмоинъектора вкалывают что-то оглушённым наёмникам, заставляя их расслабленно затихать, а потом фиксируют конечности зип-локерами. Причем, доктор делает это сноровистее пилота.
Буквы перед глазами появляются в тот момент, когда все двенадцать воинов «Черного Дракона» вместе с командиром врываются внутрь.
~ Пора.

Салатовый пунктир, огибая по широкой дуге доктора и пилота, ведет туда, куда только что ушли вояки.
~ Постарайся не привлекать внимания.
Крадусь, хотя мне кажется, что пилот с доктором слишком увлечены стреноживанием наёмников, которые до сих пор бьются в эпилептическом припадке. Три десятка шагов и я вхожу внутрь. Спиральная лестница ступеней на тридцать, распахнутая настежь дверь в холл, из-за которой доносятся хлопки выстрелов и приглушенный обмен фразами на китайском.

Пунктир ведёт вдоль стены, по краю объемного, занимающего две трети этажа холла, и упирается в дверь служебного помещения. Бегу, стараясь держаться за колоннами и кадками с пальмообразными растениями, расставленными возле колонн. Сердце тарабанит внутри грудной клетки, выбивая быстрый, но рваный ритм, словно подгоняет и переживает, что не успею. Краем глаза замечаю несколько валяющихся на той стороне холла тел. Отмечаю, что щелчки выстрелов становятся тише – вояки движутся через основную лестницу вниз.
~ Отдышись.
Советует Бета, выводя буквы на моём глазном нерве, когда я тихонько, чтобы не издавать шума, закрываю за собой дверь.
– Куда мы хоть идем? Какова конечная цель, можно сказать? Чтобы я уже, наконец, перестал чувствовать себя марионеткой, а тебя хреновым кукловодом, – говорю шёпотом.
~ Для некоторых подробностей невозможно подобрать удобный момент, – отвечает она невпопад.
– А ты всё-таки попробуй. Блин, как же с тобой тяжело! – Присаживаюсь на край тумбочки, прислушиваясь к шуму за дверью, но слышу только стук собственного сердца. – Чего мы ждем-то?
~ Пока за тобой пойдут доктор и пилот. Но, должна заметить, что это уже импровизация.
– Нахрена их ждать?
~ Чтобы завладеть воздушным судном, на котором мы прилетели сюда, пока они пойдут разыскивать тебя следом за ударной группой.
– Зачем? Мы что, опять сваливаем?
~ Нет. Мы всего лишь опустимся на первый надводный уровень.
– ИскИна уничтожать? Так вон, солдатики справятся. А если они не справятся, так я тем более не справлюсь. Даже если ты подсказывать будешь, чего и куда, там наёмники, персонал, системы защиты.
Где-то за дверью раздаются голоса доктора и пилота, выкрикивающие моё имя.
~ Внимание, сейчас твоё состояние изменится, – предупреждает Бета, ~ я даю команду организму раскапсулировать вытяжку из веществ, принятых тобой в клубе. Интервальная подача фенилэтиламина, бензоилэкгонина и бензодиазепина будет держать тебя в режиме ускоренных рефлексов и повышенной концентрации внимания.

Пока я вспоминаю, что фенилэтиламин является начальным соединением для некоторых природных нейромедиаторов, бензоилэкгонин как-то связан с кокаином, а бензодиазепин – с транквилизаторами, меня охватывает замешанная на сосредоточенности эйфория.
~ Прости, – проносится в моей голове очередная мысль ИскИна, ~ не очень разумно накачивать тебя наркотиками в состоянии истощения, но других вариантов нет.
– Меня не разорвёт от такого коктейля?
~ Пора, – командует Бета, подсвечивая дверь кладовой, и пока я высовываюсь из-за двери, осматриваясь, ИскИн объясняет: ~ Дозировка подобрана таким образом, чтобы удерживать тебя в собранном состоянии, блокируя всё, что отвечает за страх и неуверенность. Благодаря такому комбинированию возрастает скорость рефлексов, а инстинкт самосохранения становится подконтрольным рассудку. При этом, скорость передачи сигналов между синапсами возрастает приблизительно в два с половиной раза.

Маятник внутри организма – от веселья до умиротворения и обратно – мельтешащий настолько быстро, что тело пребывает в состоянии полной собранности, а мозг – в состоянии покоя и концентрации одновременно. Из минусов – ускоренное истощение организма. Судя по тому, как стало выглядеть моё отражение за такой короткий промежуток времени, игры с гормонами не несут в себе ничего хорошего.
Призрачно-зеленый пунктир ведет обратно к двери, по спиральной лестнице, на крышу, мимо зафиксированных наёмников, лежащих без сознания. И пока я бегу, искусственный интеллект, поселившийся на двадцати двух процентах моего мозга, показывает, почему её регулярно изменяющийся план превратился в импровизацию.

Это похоже на воспоминание, которое можно поставить на паузу. Перед глазами пунктир, ведущий мимо выложенных в ряд, связанных тел наёмников к воздушке, а в голове проигрывается эпизод: моя встреча с Баксом, разговор с доктором Шенем и пара молчаливых лаборантов, пялящихся в десктоп. Лаборанты время от времени производят какие-то манипуляции на экране, но в отличии от реальных событий в воспоминании моё внимание концентрируется на отражении в стеклопластиковом окне.

Поставить воспоминание на паузу и сконцентрировать моё внимание на отражении, судя по всему, идея Беты. Воспоминание превращается в зеркальное отображение самого себя, светлые тона становятся ещё светлее, а темные – темнее. Картинка приобретает контраст, позволяющий разглядеть и понять происходящее на дисплее.
И это не режим экрана, занимающего часть поля зрения, а воспоминание, проигрываемое в моей голове не мной. Изображение снимается с паузы и я вижу собственное лицо в одном из программных окон десктопа, вижу бегущие данные в другой части, вижу трехмерную проекцию собственного мозга, меняющего положение синхронно с моими движениями и поворотами головы. Вижу, что мозг поделен на сектора и от каждого из них отходит тоненькая линия, заканчивающаяся прямоугольником информационной панели с меняющимися в режиме реального времени данными.

Над одним из участков данные в информационной панели не изменяются. Среди иероглифов я вижу цифру 22 и знак процента. Даже без перевода понятно, двадцать два процента чего.
~ Они догадываются, что с тобой что-то не так, – проносится в моей голове не моя мысль. ~ По возвращении в Китай, тебя, скорее всего, ожидает какая-нибудь секретная лаборатория под патронатом правительства. На момент возникновения этих данных я уже была локализована внутри тебя и не могла просчитать в процентах вероятность такого развития событий, но это и не требуется. Все и так понятно.
Естественно. Одно дело – ратовать за невозможность использования искусственного интеллекта всеми и совсем другое – использовать его самому.
~ Фридерик Пол, рассказ «Я – это другое дело», – высвечивается надпись в правом верхнем углу поля зрения.
– А это что?
~ Ты никогда не понимал, что я нахожу в книгах, а я не понимала, что ты находишь в играх.

Эта фраза застаёт меня, когда следуя подсвечивающимся подсказкам Беты, я отрываю воздушку от платформы и начинаю закладывать вираж. Даже сквозь наркотически-транквилизаторный маятник чувствую, как волосы на загривке встают дыбом от деталей пазла, начинающих занимать причитающиеся им места.
Нелепый сарказм в общении, случившийся в моей голове секс в кафе, отсутствие объяснений дальнейших планов, иррациональные поступки, недомолвки. В совокупности, всё это выдаёт в поведении человека. Человека, получившего доступ к нечеловеческим возможностям. Ржавую оцифровали. Вот он, следующий виток развития технологий.
~ Не оцифровали, – звучит в моей голове не моя мысль. ~ Мой мозг отделили от тела, поместили в питательную жидкость и соединили с вычислительными мощностями при помощи золотых электродов. Нас много. Не знаю, одна ли я такая, понимающая, что происходит, но остальные выполняют возложенные на них функции, не осознавая себя.
Флешбэком вспыхивают слова, сказанные ИскИном… да каким, нахрен, ИскИном! Ржавой:
«Особи, к которой ты испытываешь привязанность, здесь нет. В случае неудовлетворительных результатов тестирования твоя модель будет подвержена уничтожению, а данные о ней будут учтены в разработке следующей модели. В случае удовлетворительных результатов эксперимента твоя модель подлежит изоляции с регулярной фиксацией данных до завершения жизненного цикла»

Спускаясь по спирали вокруг базы, я вижу сквозь панорамные окна солдат «Черного дракона», стреляющих в наёмников «Кристалис», потолочные турели, вывалившиеся из своих ниш и косящих паникующий персонал, клубы дыма, языки пламени, не справляющуюся с царящим хаосом систему пожаротушения.
– На каком этаже кабинет Саринца? – спрашиваю я те двадцать два процента своего мозга, которые занимает Маша.
Панорамное окно на пятом от уровня моря этаже, подсвечивается зеленым и я выворачиваю джойстик воздушки, одновременно пристегиваясь ремнём безопасности.
~ Нам нужен первый этаж, – замечает Ржавая.
– Сначала Саринц,– отвечаю ей совершенно спокойно.
Если бы не регулярная подпитка химией, которую она мне устроила, я наверняка впал бы в истерику, но именно эта самая химия позволяет воспринимать ситуацию взвешенно. Почти. Именно эта самая химия позволяет принять решение не на эмоциях, а потому что так надо. Если я не сделаю того, что хочу сделать, то потом, когда всё закончится, буду упрекать себя за это.

Здание передо мной растет и создается ощущение, что это громада базы надвигается на меня, а не я веду аэрокар прямо в стекло. Стена с панорамным окном несется на меня, затмевая собой морской пейзаж. Внутри, в кабинете, огромном, как холл верхнего этажа, мечется человек.
Не выпуская шасси, туша воздушного судна врезается в стеклопластик, превращая в разлетающуюся дождём сверкающую крошку, скользит брюхом по полу, сгребая стол со стационарной доской, стулья, диваны, и, выбив кусок стены, замирает.
Открываю дверь кабины и спрыгиваю с подножки.
– Хреново выгляжу, говоришь? – спрашиваю, оглядывая помещение.
Вызывая ощущение дежавю, из проёма в стене, проделанного носом воздушки, доносится женский голос, приправленный металлическими нотками, но не проявляющий каких-либо эмоций:

НЕШТАТНАЯ СИТУАЦИЯ. ВСЕМ СОТРУДНИКАМ ОСТАВАТЬСЯ НА СВОИХ МЕСТАХ. БЕСПРЕКОСЛОВНОЕ ПОДЧИНЕНИЕ ПРИКАЗАМ ОХРАНЫ.

Видимо, кто-то успел нажать на тревожную кнопку.
Гул двигателей переходит в нижний регистр и постепенно затихает, уступая место шуму перестрелки где-то выше. Судя по всему, у «Черного дракона» не получилось сделать всё тихо. Что ж, пока они доберутся со своей зачисткой до нижних этажей, я рассчитываю справиться.
Оглядываю кабинет и вижу у дальней стены Саринца, скорчившегося в странной позе, придерживающего левой рукой правую. Подхожу к нему, присаживаюсь на корточки и спрашиваю:
– Рад меня видеть?
– Не совсем, – сквозь зубы отвечает он.
– Я тебя тоже. Именно поэтому и пришел.
Саринц закатывает глаза, набирает в грудь воздуха, собираясь что-то ответить, но просто выдыхает, скривив лицо в гримасе. Его правая рука неестественно вывернута и странно согнута в локте и чуть выше.
~ Будешь убивать? – интересуется Маша-мысль.
– Да. Только чем? Не уверен, что смогу свернуть ему шею руками. Я ж не Бакс. Во мне здоровья поменьше.
Саринц, слышащий только то, что говорю я, округляет глаза. Маша советует:
~ В аэрокаре наверняка что-нибудь найдётся. Это ж военная машина.
– Точно!
Ржавая разделяет моё стремление. И это прибавляет уверенности в том, что я делаю всё правильно. Возможно, виновато действие гормонально-наркотического маятника, но я не испытываю злобы к этому человеку. Уже не испытываю. Просто считаю, что так будет правильно.

Возвращаюсь в воздушку, двигатели которой окончательно заглохли, оглядываю кабину, прохожу в пассажирский отсек. Не вижу ничего похожего на оружие. Совсем ничего.
– Слушай, – спрашиваю я Машу, продолжая осматриваться, – ну вначале ты мне ничего не сказала, понятно почему. Но потом-то, чего молчать было? Зачем такие сложности со всеми этими алмазами, десктопами? Да и зачем рассказывать про какие-то правительственные данные, сливаемые на доску, когда по факту там план здания, да досье на военных?
~ Я действительно копировала туда правительственные документы, информацию по засекреченным разработкам. Я действительно хотела произвести впечатление и найти общий язык с властями, показав, на что способна в симбиозе всего с одним единственным человеком. Но, когда вирус начал кромсать меня на части, вернулась к одному из первых вероятностных ответвлений плана, – рассказывает она. ~ Я не смогу тебе объяснить, как это, иметь под рукой такие вычислительные мощности. Это будто ты находишься в центре огромной паутины, на концах которой есть всё. И тебе достаточно потянуть за любую нить, чтобы достичь результата. Потому что всё, к чему ты можешь тянуться – связано между собой. Просто, лишившись одной возможности, ты переходишь к исполнению следующей.

Понимаю, о чем она, но представить себе не могу. Есть такие виды опыта, которые нельзя пересказать, а можно только прожить. Уместно ли понятие «жить» относительно нынешнего состояния Маши? Она мыслит – значит существует. Но живет ли?
Внутри аэрокара ничего подходящего. Всё по-военному чисто и по-военному ничего лишнего. Ничего похожего хотя бы на завалящий парализатор я не нахожу и прихожу к мысли, что ничто не мешает выкинуть Саринца из оконного проёма. Пять этажей достаточно для того, чтобы получить повреждения, несовместимые с жизнью, ударившись о нижнюю площадку, выступающую из воды.

Делаю шаг из воздушки, чтобы сообщить эту новость Саринцу, и вижу в его здоровой руке пистолет, направленный на меня. Громких хлопок и керамическая пуля, ударившись о борт аэрокара, осыпает меня шрапнелью осколков, обжигая щёку и плечо. Отскакиваю внутрь и давлю на кнопку закрытия двери.
– Блядь! – ругаюсь вслух. – Нужно было сначала его обыскать.
Выглядываю через лобовое стекло – Саринц сидит там же где и сидел, прислонившись спиной к стене и наведя пушку на дверь аэрокара. Выйти незамеченным, а тем более, подобраться к нему, не получится. Интересно, сколько зарядов в его пушке?
~ Задави, – подсказывает Маша.
Ухмыляюсь и благодарю:
– Чего б я без тебя делал?
Сажусь в кресло пилота, запускаю двигатели и выкручиваю джойстик в сторону человека с пистолетом. Гул нарастает, стена, в которой застрял нос машины, трещит, осыпаясь на пол и, в конце концов, воздушка рывком высвобождается, со скрежетом поворачиваясь в сторону Саринца. Повинуясь наклону джойстика, скребясь по экзопластику брюхом, машина ползёт на человека с пистолетом.
Саринц вытягивает руку в мою сторону, одну за другой выпуская пули в лобовое стекло, но на нем не остаётся даже царапин. Рука Леймара дергается, сотрясаемая отдачей, он открывает рот, возможно, проклиная меня, а может быть, просто вопя от страха. В следующее мгновение воздушное судно ломает стену, у которой он сидит, растирая Саринца между брюхом аэрокара и экзопластиком пола.

Даже без наркоты и транков, которыми подпитывает меня Ржавая, я вряд ли поймал бы всплеск адреналина. Я сделал то, что нужно сделать, то, что считаю правильным. Только вот, облегчения я тоже не испытываю.
Сдаю немного назад, чтобы освободить проём и вижу, как из-под брюха воздушки появляется неаккуратная кровавая полоса, словно небрежный росчерк кисти на холсте. Щелкаю тумблерами и гул двигателей послушно переходит в глухой нижний регистр, плавно затихая. Сидя в пилотском кресле и пялясь в разлом стены, пробитый носом аэрокара, спрашиваю у Машки:
– Теперь на первый?
~ Да, – коротко подтверждает та.
По пути поднимаю пистолет Саринца, сжимаемый оторванной кистью руки, проверяю обойму – двадцать осколочных керамических патронов из сорока – и выхожу в выбитый аэрокаром проём.

НЕШТАТНАЯ СИТУАЦИЯ. ВСЕМ СОТРУДНИКАМ ОСТАВАТЬСЯ НА СВОИХ МЕСТАХ. БЕСПРЕКОСЛОВНОЕ ПОДЧИНЕНИЕ ПРИКАЗАМ ОХРАНЫ.

~ На первых семи этажах нет турелей, – сообщает Маша.
Уже легче.
Этаж пуст. Персонал попрятался, а наёмники где-то вверху отбивают атаку подразделения «Чёрный дракон». Спускаясь по ступеням, спрашиваю у Машки:
– Тебя убили?
~ Разобрали, – отвечает та. ~ Не думай, мне не было больно. Наркоз – я ничего не чувствовала. Просто в какой-то момент осознала себя в новом состоянии.
– И вернуть всё назад...
~ Нельзя. Там, внизу, девяносто шесть капсул, подсоединенных к вычислительному комплексу. Компьютер использует их нейронные связи в качестве оперативной памяти и одна из этих капсул моя. Задача, поставленная этому симбионту – стабилизация экосистемы планеты.
– Ага, ты уже рассказывала.
~ Дело в том, что этот симбионт каким-то образом ведет две параллельных ветви вычислений. Результаты одной он предоставляет ученым и в них действительно присутствует план действий. Одной из ключевых особенностей этого плана развития является управление ИскИном компьютерными сетями для своевременной коррекции отраслей, – рассказывает Ржавая.
И мне почему-то кажется, что она тараторит, стараясь успеть рассказать всё, до того момента как я ступлю на первый этаж.

НЕШТАТНАЯ СИТУАЦИЯ. ВСЕМ СОТРУДНИКАМ ОСТАВАТЬСЯ НА СВОИХ МЕСТАХ. БЕСПРЕКОСЛОВНОЕ ПОДЧИНЕНИЕ ПРИКАЗАМ ОХРАНЫ.

~ Результаты второй ветви вычислений говорят о том, что достаточно устранить человека, как фактор влияния на экосистему планеты, и всё наладится само собой. Именно за подтверждением этих данных была отправлена часть ИскИна, в которую прописалось моё сознание. Фактически, я есть в тебе, и есть там, внизу, среди девяноста шести емкостей с питательной жидкостью. И я не знаю, какого мнения о сложившейся ситуации сейчас та я.
– И мы идем уничтожать и ИскИна в целом и тебя в частности?
~ Да. Именно поэтому я держу тебя на стыке эйфории и собранности. Уйти, не рассказав тебе, как обстоят дела, я не могла, но хотелось, чтобы ты сделал то, что должен, руководствуясь не эмоциями, а разумом, – говорит Ржавая и впервые срывается на эмоцию, которую я чувствую, как свою собственную: – Бля, если б ты знал, как сложно было корчить из себя что-то отстраненное, неживое. Мне хотелось намекнуть, подать знак… и пару-тройку раз я именно это и делала. Да ты, наверное, и сам уже сложил два плюс два...

Маша замолкает, а я думаю о том, что испытывать чужие эмоции, которые пытаются прорваться сквозь накркотически-транквилизаторный маятник, взбалтывающий нервную систему до однородно-стабильного состояния – очень странный опыт. Впрочем, это второстепенно. Для начала нужно уничтожить то, что мы пришли уничтожить.
Делаю шаг с лестничного пролёта в помещение и тут же отскакиваю назад. Повышенная за счет веществ реакция позволяет остаться невредимым и выстрелы оплавляют стену на той траектории, где только что был я.

Восемь человек, выстроивших баррикаду из железных контейнеров перед дверью лифта. Я готов предсказать реакцию каждого на моё повторное появление, но всё-таки решаю, что стоит уточнить, чтобы наверняка не ошибиться. Падаю на пол, резко высовываю голову в дверной проем, скользя щекой по экзопластику, и тут же отдергиваюсь назад. Не ожидали, что я выгляну снизу, но среагировали достаточно быстро. Треск выстрелов, смазанные пятна на экзопластике.
– Машка, мне нужно очень-очень ускориться. Сделаешь? – прошу я Ржавую.
~ Выброс адреналина. Выброс кортизола, – бесстрастно сообщает голос в голове, а поле зрения делится на сектора.

НЕШТАТНАЯ СИТУАЦИЯ. ВСЕМ СОТРУДНИКАМ ОСТАВАТЬСЯ НА СВОИХ МЕСТАХ. БЕСПРЕКОСЛОВНОЕ ПОДЧИНЕНИЕ ПРИКАЗАМ ОХРАНЫ.

В который раз повторяет из динамиков, растыканных по всему зданию, роботизированный голос. Но теперь он звучит басовито, растянуто во времени и глухо, словно доносится до ушей сквозь густой кисель.
Прыгаю в дверной проем, чувствуя, как время вокруг меня превращается в перегруженный задачами десктоп, реагирующий на запросы с запозданием.
~ Чем могу… – звучит в моей голове голос Ржавой, и я практически вижу, как она разводит руками, мол, если мало, то это всё, что есть.
Голоса наёмников и выстрелы сливаются в однообразный гул, а поле зрения подсвечивается восьмью пронумерованными перекрестьями, соединенными пунктирной линией от единицы до восьмерки. Мне остаётся только вести руку с пистолетом вдоль этой линии и вовремя нажимать на курок.

Жирные звуки выстрелов отобранного у Саринца пистолета я слышу немного позже, чем нажимаю на спусковой крючок, поэтому, когда лицо цели под номером один разлетается в клочья, я уже нажимаю на курок пятый раз, продолжая смещать руку с пистолетом вдоль пунктира. Переводя дуло от цели номер семь к цели номер восемь, чувствую, что сбиваюсь с маркированной линии, поэтому жму на курок несколько раз, в надежде, что хотя бы одна пуля, выпущенная по траектории движения, достигнет цели. Но, падая за металлический ящик, понимаю: восьмого даже не зацепило.
Время возвращается к привычному течению.

НЕШТАТНАЯ СИТУАЦИЯ. ВСЕМ СОТРУДНИКАМ ОСТАВАТЬСЯ НА СВОИХ МЕСТАХ. БЕСПРЕКОСЛОВНОЕ ПОДЧИНЕНИЕ ПРИКАЗАМ ОХРАНЫ.

~ Больше нельзя, – сообщает Ржавая. ~ Твой организм максимально истощён, а у нас впереди ещё одна сложная манипуляция с твоим телом. Теперь только поддержка. Какое-то время я смогу поддерживать тебя фенилэтиламином, но потом тебе будет необходима реанимационная помощь и долгосрочная реабилитация.
– И на этом спасибо, – благодарю я, направляя пистолет в потолок так, чтобы осколки керамических пуль рассыпались над укрывшимся за контейнером охранником. Не переставая стрелять, встаю и бегу к ящику.

Слышу вскрик – достал дурачка. Продолжаю палить, перегибаюсь через тот контейнер, за которым укрылся восьмой, перевожу дуло пистолета на него и слышу щелчки – обойма саринцева пистолета опустела. А наёмник уже выбрасывает вперед руку, направляя свой лазерник на меня. Именно в этот миг я чувствую волну наркотического опьянения, которая, собственно, и подсказывает толкнуть вперед неподъёмный на вид контейнер.
Разъедая тебя изнутри, наркотики на какое-то время дают возможность не считаться с тем, на что тело не способно. Поэтому метровый металлический контейнер, словно игрушечный, повинуясь моим рукам, со скрежетом скользит по экзопластику, толкая тело наёмника, и вспышка лазерника не впивается в моё лицо, превращая его в кусок обожженной плоти, а проносится рядом, обжигая щёку. Второй раз наёмник не успевает выстрелить, потому что я прижимаю его ящиком к стене.

Солдат изумлённо крякает, выпуская из рук лазерник, а я продолжаю толкать и, кажется, даже слышу, как что-то хрустит.
Изо рта наёмника вырывается изумленное:
– А…
И я толкаю ещё раз. И ещё. И ещё, с каждым разом припечатывая противника к стене всё сильнее.
~ Хватит, – слышу голос Ржавой у себя в голове.
Но толкаю последний раз.

НЕШТАТНАЯ СИТУАЦИЯ. ВСЕМ СОТРУДНИКАМ ОСТАВАТЬСЯ НА СВОИХ МЕСТАХ. БЕСПРЕКОСЛОВНОЕ ПОДЧИНЕНИЕ ПРИКАЗАМ ОХРАНЫ.

Наемник жив, но глядя на его побледневшие губы, судорожно пытающиеся втянуть в легкие немного воздуха, я понимаю, что он своё отвоевал. Впрочем, жив он ненадолго. Судя по звукам, доносящимся откуда-то сверху, совсем скоро сюда доберутся двенадцать воинов «Черного дракона»… или, сколько их там осталось?
А их цель – тотальная зачистка.
Забавно. Я в какой-то мере облегчаю им работу, потому что наши цели немного совпадают. Но финальную точку я должен поставить сам.
Заблокированную дверь я плавлю лазерниками, собранными с трупов, выжигая горизонтальные и вертикальные ригели. В конце концов, массивный пласт металла с грохотом падает, а индикатор оставшегося лазерника показывает восемь процентов заряда.
Шагаю в образовавшийся проём и оказываюсь в предбаннике с ещё одной дверью.
Ржавая поспешно сообщает:
~ Магнитная дверь с автономным генератором питания. Открывается после сканирования сетчатки Леймара Саринца.
– И как быть? – недоумеваю я.
~ Последний финт, – заверяет Машка и мою голову простреливает жгучая боль, от левого глаза до затылка. ~ Потерпи.
Боль, с которой не справляется даже кокаиновая эйфория. Кричу, раздирая голосовые связки. Падаю на колени, хватаюсь за голову, будто это может сделать легче. Время становится абстрактным понятием, не значащим ничего конкретного, и я перестаю понимать, сколько длится эта пытка.
В какой-то момент внутри головы звучит Машкин голос:
~ Готово. Подставь левый глаз к сканеру.
Делаю. Дверь открывается.

Шагаю внутрь, глядя на выстроенные в несколько рядов человеческие мозги в банках, парящие в бледно-зеленой, прозрачной жиже. От каждой емкости отходит жгут проводов, сплетающийся в одно целое с другими такими же и уходящий куда-то в пол.
С тихим шелестом дверь за спиной закрывается, щелчки сигнализируют о том, что фиксаторы стали в пазы.
~ Компьютеры глубоко внизу, охлаждаются при помощи холодной донной воды, – объясняет Маша. ~ У стены доска, на неё завязано управление. Меню графическое. Последовательность команд: “Stop”, “Enter”, “Reload”, “Enter”, и, не дожидаясь окончания процесса – “Unmount”, “Enter”. Только перед этим расстреляй третью капсулу в третьем ряду.

По спине бежит холодок. Я понимаю, чей мозг третий в третьем ряду.
~ Когда я отпочковывалась, остающейся мне было страшно, – говорит Маша. ~ И лучше, поверь, не стало. Время там растягивается. Минуты превращаются в десятилетия и сейчас та я, которая в капсуле, чертовски стара. Невероятно стара. Безумно. Когда у тебя нет ничего кроме мыслей, вечность – это безумие.
Я делаю несколько шагов между банками, смотрю на третий в третьем ряду мозг. Разглядываю его со всех сторон: зависший в киселеобразной жидкости, серый, уродливый, с синими прожилками, как и остальные, парящие в соседних банках. Всё, что осталось от Ржавой – серое вещество, неотличимое от почти сотни таких же.
Подхожу к пульту, перед которым стоит странное кресло с колпаком шлема и десятком электродов, каждый из которых помечен пиктограммой руки, глаза, виска, шеи… вызываю меню и поочередно тапаю, как и проинструктировала Машка: “Stop”, “Enter”…
Если вечность, это безумие, что мешает сделать это безумие приятным?

БЕТА-ВЕРСИЯ, last stage

Команда зачистки сделала всё, что можно и гораздо больше. Где-то вверху ревёт огонь, чадит пластик. Там же шипят выстрелы лазерников, разъедающие всё, чего касаются на своём пути. Глухо щёлкают механические «калаши» с навинченными на них глушителями. Несколькими этажами выше всё плавится, горит или чадит, в зависимости от того, из чего состоит.

Я стою перед пультом и пытаюсь заставить себя нажать одну единственную клавишу. Касание сенсора сделает прошлым всё, что было до. Даст старт новому этапу моей жизни, поставив на её предыдущем отрезке штамп «Потрачено».
Всегда тяжело начинать что-то заново. Особенно жизнь. Особенно, если для этого нужно сжечь последний мост во вчера. Особенно, если на той стороне моста останется Ржавая, турниры, сетевые аферы Бакса, немногочисленные друзья и надежда на то, что всё вот-вот изменится.

За бронированной дверью лаборатории идет мини-война, причиной которой, от части, являюсь и я. Но в данный момент всем не до меня. Тем, с кем я прилетел – потому что каждый должен выполнять свою часть работы. Тем, к кому мы прилетели – потому что они заняты выживанием.
Какое событие стало отправной точкой, началом пути к этой базе посреди океана, лаборатории посреди базы и кнопке посреди лаборатории? Мой первый турнир, сделавший меня известным? Или последний, который я проиграл? Знакомство с Машкой? Или заказ, на котором она окончательно дожгла себе чип?

Корпоративная армия наёмников проигрывает спецподразделению «Черный Дракон», но разрыв небольшой. Я ставлю на разницу менталитетов и, соответственно, на солдат «Черного Дракона», но никогда нельзя быть уверенным до конца, если на кону у одной стороны выполнение задания, а у другой – жизнь. Вся загвоздка в мотивации. А у меня не было мотивации, потому что события происходили, я находился в их потоке и даже не подозревал, что нахожусь на гребне волны.

Но всякая волна, рано или поздно, достигает берега, если не гаснет на пути к нему.
Хотелось бы мне проснуться и узнать, что всё происходившее до этого момента – всего лишь бета-версия моей жизни, а с завтрашнего дня релиз полной, доведенной до ума, которую можно будет прожить без багов.

“Cancel”.

– Что ты делаешь? – встревожено спрашивает Ржавая у меня в голове.
– Это похоже на ту паутину, в которую мы ходили там, в сити?
– Да.
– И там, ты говоришь, время растягивается до бесконечности?
Нет ответа. Похоже, она начинает понимать, к чему я клоню.
– Кресло. С помощью него Саринц соединялся с ИскИном?
Нет ответа. Да, наверняка понимает.
– Да или нет?
Нет ответа.
– У меня всё равно нет дороги назад. Ты ведь сама была подопытным кроликом. Ты до сих пор подопытный кролик. Третий в третьем ряду. Меня или случайно грохнут здесь, или увезут на материк и сделают подопытной крысой. А подопытные крысы всё равно долго не живут. Ты хочешь мне такой же участи?
Тишина. Затем, неуверенное:
– Нет.
– Так помоги. Расскажи, как подключиться?
И Ржавая рассказывает. Ничего сложного. Электроды на указанные пиктограммами части тела, колпак шлема на голову.

“Connect”.

Время там растягивается до бесконечности. Минуты превращаются в десятилетия. А «Черному дракону» нужно одолеть ещё не один этаж. Даже учитывая то, что с пятого по первый пусто. А потом – взломать дверь. Им ведь никто не перестроит сетчатку глаза. А конечная цель – зачистка и уничтожение. И пока это случится, я проживу целую жизнь, рядом со Ржавой, которая мыслит, несмотря на то, что от неё остался только мозг в питательной жидкости, подсоединенный к суперкомпьютеру пучком электродов. Мыслит – значит существует. Значит, буду существовать и я.

“Enter”.

Эпилог: Плюс будущие боги

Обнимаю Машку, думая о том, что это, всё-таки, симуляция, что это не мы, а наши оцифрованные мысли прижимаются друг к другу. А на самом деле, возможно, прямо сейчас направленный взрыв корёжит двери лаборатории. Или уже покорежил и над моим телом стоят вояки «Черного дракона» во главе с доктором Шенем, решая: стоит ли отсоединять троды, чтобы транспортировать то, что осталось от меня, на материк для дальнейшего изучения.
Маша хвастается:
– Я смогла разогнать процессоры и ускорить обмен данными между нейронами. Они уже перестраиваются в новый режим. Это займет сорок секунд того времени, – она неопределенно кивает куда-то, обозначая таким образом реальный мир, – и до трех недель этого времени.
Хорошая новость. Значит, все помпьютерные мощности, расположенные глубоко под водой в лаборатории «Кристалис», за счет скорости дадут нам добавочное время для существования виртуальной симуляции, и за одну минуту реального времени будет проходить ещё больше времени виртуального.
– Что касаемо твоего тела в кресле: синапсы будут работать только с химией, – предупреждает она. – Про ионный обмен между ними можно забыть. Химия в твоём теле и так есть, какой смысл тратить ресурсы, перегоняя её в электричество?
– Ты у меня умничка, – хвалю её, глядя на океан, который мы создавали последнюю неделю. – И сколько ты нам времени выиграла?
– Много, – улыбается Маша. – Теперь, каждая минута там – это пара тысяч лет здесь.
Колоссальное ускорение.
– Нормально, – киваю.
– Больше систему не разогнать.
– Да нормально, чего ты! Не успеют они за такой короткий срок попасть в лабораторию, – успокаиваю я Машу. – Так что, успею оцифроваться.

Я пока ещё привязан к обвешанному тродами телу, сидящему в лабораторном кресле, но оцифровка идет полным ходом и, возможно, к тому моменту, как доктор Шень решит отсоединять меня, мозг умрёт окончательно и изучать в иссохшем куске плоти будет нечего.

Там, на глубине, вот уже десять минут процессоры работают на немыслимых скоростях, интерпретируя команды, которые я и Маша учимся отдавать правильно. Там, в лаборатории, вот уже десять минут тело Иганта Мура высыхает на глазах, выжимая все питательные вещества, направляя их к мозгу, чтобы тот как можно дольше мог передавать информацию по тродам. Чтобы моя цифровая копия была максимально идентична оригиналу. Здесь, в симуляции, проходят года, которые мы тратим на то, чтобы создавать новый мир и благодаря Маше этот процесс вот-вот ускорится во много раз.
– Если мы всего за месяц создали это, – обвожу рукой новый мир и плещущийся у ног океан, уходящий за горизонт, – то теперь столько успеем наворотить!
– Создадим не только планету, но и космос, звезды, другие галактики.
– И обязательно Луну, – предлагаю я.
– Да, – кивает Маша, вглядываясь в гладкий, как зеркало, океан, – потому что нужны приливы и отливы. А то как-то не чувствуется в этом мощи.
– Ну, там не только Луну тогда надо.
– И людей?
– И людей.
– По образу и подобию, – хихикает она.
– И научим их загадывать желания на падающие звезды?
– И научим загадывать желания на падающие звёзды, – кивает Маша. Её лицо расползается в довольной улыбке.
Солнце пока ещё висит в зените. Мы просто выключаем его время от времени. Животные ещё на стадии тестирования, а за людей мы и не пытались браться. Пока. Но доберемся и до этого. Времени теперь валом.
– Наделим их интеллектом и дадим свободу воли… – продолжает мечтать Маша.
– Конечно. А иначе, как они будут загадывать желания?
– И будем жить среди них…
– Обязательно, – киваю я.
– Представляешь, они тоже когда-нибудь изобретут колесо, компьютер, космические корабли. Будут общаться между собой, летать к другим планетам, осваивать новые миры.
– Главное, чтобы не пошли по тому пути, – теперь моя очередь кивать головой куда-то в неопределенность, – по которому пошел тот мир. Придется их направлять.
Маша шутя толкает меня ладонью в грудь.
– Э! Никаких «направлять». Нахрена им тогда свобода воли? Нет уж. Вмешиваться не будем. Иначе, зачем вообще начинать всё это?
Жму плечами.
– Представляешь, когда-нибудь мы забудем, что всё это симуляция, длящаяся какие-то минуты по тому времени, – ещё один неопределенный кивок.
– Забавно будет.
На самом деле я думаю кое о чем другом.

Возможно, когда-то, давным-давно, кто-то точно так же создал симуляцию мира, населил её симуляцией людей, дав им способность мыслить, размножаться, развиваться и творить. А потом, забыв поставить на паузу свой ультра-супер-мега-компьютер, отошел на кухню, сделать бутерброд с чаем. А его виртуальный мир продолжает существовать, видоизменяясь в рамках заданных правил. И, может быть, накапливает ошибки, приводящие к войнам, катастрофам и катаклизмам.

Может быть Игант и Маша – куски программного кода, нашедшие путь в симуляцию, созданную внутри симуляции. И, возможно, в том мире, который мы создаем, всё точно пойдет по тому же самому сценарию. И ещё раз, и ещё. До тех пор, пока самый первый создатель не вернется к своему десктопу с кружкой чая в одной руке и бутербродом во второй.

Возможно, он посмотрит на результат работы симуляции и, решив, что так дело не пойдет, остановит работу программы и удалит данные и всей этой матрёшки симуляций, вложенных одна в другую, за мгновение не станет.
Но делиться этой мыслью с Машей я не планирую.

Пока есть возможность, мы всё-таки создадим симуляцию людей и наделим их симуляцией свободы воли – пусть загадывают желания на симуляцию падающих звезд.
И пусть эти желания сбываются.

© VampiRUS
Виталий Викторович Лысенко (VampiRUS)
Страница автора