Лед-15 - Линкольн Чайлд

Линкольн Чайлд

Лед-15

Посвящается Веронике

В начале двадцатого века в Сибири был обнаружен труп так называемого Березовского мамонта. Почти неповрежденное тело животного, погребенное в толще наносного гравия, находилось в сидячем положении. У мамонта была сломана передняя нога, вероятно из-за падения с близлежащего утеса десять тысячелетий назад. Сохранилось содержимое желудка, а также трава и соцветия, застрявшие в зубах. Мясо оказалось съедобным, но, по имеющимся сведениям, невкусным.

Никто до сих пор так и не сумел удовлетворительно объяснить, каким образом Березовский мамонт и другие животные, найденные в арктических льдах, могли замерзнуть до того, как их сожрали тогдашние хищники.

Дж. Холланд. Научный форум, Аляска

Когда стало темнеть и в морозном небе одна за другой зажглись звезды, Усугук неслышно, как лис, приблизился к кучке слепленных из снега хижин. С утра мело, и старейшину селения окружала теперь серо-белая арктическая пустыня, простиравшаяся во все стороны до ледяной линии горизонта. То тут, то там из-под наброшенного на мир покрывала проступали черные ребра навсегда и насквозь промерзшей земли, похожие на кости древних зверей. Ветер усиливался, и колкая крупа секла щеки, набиваясь под меховой капюшон парки. Раскиданные вокруг иглу были мрачны, как могильники.

Но Усугук не обращал на все это никакого внимания. Он ощущал лишь всепоглощающий благоговейный ужас, заставлявший быстрей биться сердце.

Когда он вошел в свою хижину, собравшиеся вокруг костра, питаемого сухим мхом, женщины, все как одна, встрепенулись. Во взглядах, обращенных к нему, сквозила боязнь.

— Мокток э инкаррток, — сказал он. — Настало время.

Не говоря ни слова, женщины дрожащими руками собрали свои незатейливые орудия. Костяные иглы вернулись в мешочки, скребки и ножи для выделки шкур нырнули под парки. Одна из женщин, жевавшая, чтобы размягчить, сапоги из тюленьей кожи, заботливо завернула их в грубую ткань. Затем все они встали и поочередно выскользнули через служившую дверью дыру. Последней шла Нулата, склонив голову от стыда и от страха.

Шкура карибу вновь упала, скрыв дыру-вход, а заодно и вид на кучку иглу и на пустынную ледяную поверхность замерзшего озера, уходившую к опускавшемуся за горизонт солнцу. Несколько мгновений Усугук стоял, пытаясь забыть о тревоге, навалившейся на него, подобно тяжелой меховой шубе.

Наконец он повернулся. Нужно было еще многое сделать, а времени оставалось мало.

Торопливо пробравшись в заднюю часть иглу, шаман отбросил в сторону груду шкур, под которыми обнаружился ящичек из блестящего черного дерева. Осторожно поставив шкатулку перед костром, Усугук достал из-под тех же шкур бережно сложенное ритуальное одеяние — амаути. Стащив через голову парку, он влез в него, позвякивая замысловато переплетенными бусами, затем сел, скрестив ноги.

Он сидел так с минуту, поглаживая шкатулку пальцами, сильно иссохшими за долгую жизнь. Откинув крышку, старейшина вынул один из лежавших внутри амулетов, ощущая исходящую от него силу и чутко прислушиваясь к тому, что тот говорит ему, а затем положил вещицу обратно. Так он перебрал все предметы, постоянно чувствуя страх, таившийся где-то глубоко внутри его, подобно непереваренному китовому жиру. Усугук хорошо знал, что предвещает жуткое знамение, свидетелями которого стали все обитатели здешних мест. До сих пор такое на памяти его племени случалось только единожды, много поколений назад, хотя рассказы об этом событии, из года в год звучавшие у костров в заснеженных иглу, по-прежнему повергали людей в столь сильный трепет, как будто оно произошло лишь вчера.

Однако на сей раз готовая обрушиться на племя кара пугающе не соответствовала прегрешению.

Усугук глубоко вздохнул. Все рассчитывали на него, все ожидали, что он восстановит правильный ход вещей и вернет в мир порядок. Но это было тяжкой задачей. Численность племени уменьшилась так, что постепенно осталась лишь горстка тех, кто мог передать ему старое тайное знание. И даже они уже ушли в страну духов. Тайным знанием владел теперь только он.

Пошарив в складках амаути, он достал пук сухих трав, тщательно перевязанный стеблем арктического бальзамина, и возложил его на огонь. Поднялись облака серого дыма, наполняя снежную хижину запахами древнего леса. Медленно и торжественно Усугук стал извлекать из шкатулки хранившиеся там предметы, располагая их полукругом перед костром. Кончик клыка редкого белого моржа, пойманного и убитого его прапрапрадедом, камень цвета летнего солнца в форме головы росомахи, рог карибу, ритуально разрезанный на двадцать одну часть, каждую из которых украшали замысловатые узоры из крошечных выемок, заполненных охрой.

Последней старик достал маленькую человеческую фигурку, сделанную из оленьей шкуры, слоновой кости и шерстяной ткани. Он поместил ее в центр полукруга, после чего склонился над ней, упершись ладонями в пол и опустив подбородок на грудь.

— Могучий Куук'джуаг, — нараспев произнес Усугук. — Великий Охотник морозной пустыни, защитник людей. Отведи от нас свой гнев. Уходи обратно в лунный свет. Вернись на путь мира.

Снова выпрямившись, он протянул руку к первому амулету, чуть подвинув его ближе к фигурке. Положив ладонь на клык, он наполовину пропел, наполовину проговорил искупительную молитву, прося Куук'джуага смягчить свое сердце.

Прегрешение случилось вчера. Занимаясь повседневной работой, Нулата ненароком коснулась сухожилиями карибу мяса тюленя. Она устала и плохо себя чувствовала, что вполне объясняло оплошность. Но тем не менее свершилось запретное, осквернившее мертвых животных, духовно противостоявших друг другу. И Куук'джуаг ощутил их недовольство, о чем тут же дал знать прошлой ночью маленькому племени Усугука.

Молитва длилась десять минут. Затем, медленно и осторожно, Усугук переместил сморщенную руку к следующему предмету и снова заговорил нараспев.

Потребовалось два часа, чтобы завершить весь обряд. Наконец, в последний раз склонившись перед Куук'джуагом, старик произнес прощальную молитву, затем распрямил ноги и с трудом встал. Если все прошло хорошо — если он провел ритуал точно так же, как это делали предки, — проклятие будет снято и Охотник умерит свой гнев. Он обошел вокруг костра, двигаясь сперва в одну сторону, затем в другую. А после, присев подле шкатулки, принялся складывать в нее все предметы, начиная с фигурки, на вид совсем маленькой, но источавшей великую мощь.

Внезапно он услышал доносившиеся из-за полога крики — рыдания, вопли, голоса, полные отчаяния и горя.

Усугук быстро встал, чувствуя, как страх леденит его сердце. Набросив парку, он откинул шкуру карибу и вышел наружу. Там стояли женщины, которые рвали на себе волосы, показывая на небо.

Посмотрев туда, он глухо застонал. Ужас, отступивший во время успокаивавших душу молений, опять охватил все его существо. Они вернулись… и выглядело это куда хуже, чем прошлой ночью. Намного хуже.

Обряд не помог.

Однако затем Усугук понял и еще кое-что… с жуткой уверенностью, от которой его пробрала дрожь. Дело было не в том, что совершила Нулата или кто-то другой. Вряд ли Куук'джуаг рассердился бы так из-за случайного святотатства. Лишь нарушение самого серьезного из всех запретов могло вызвать подобный гнев духов. И Усугука, как и его несчетных предшественников, предупреждали о том.

Не только предупреждали — Усугук и сам знал. Ибо видел…

Он посмотрел на женщин. Все они в страхе таращились на него.

— Собирайтесь, — сказал Усугук. — Завтра мы уходим на юг. К горе.

— Эй, Эван! Обедать будешь?

Эван Маршалл отпихнул в сторону плохо застегивавшийся мешок и встал, потирая намятые бедра. Последние полтора часа он, уткнувши нос в землю, собирал образцы ледниковых отложений, и ему потребовалось какое-то время, чтобы заново сфокусировать взгляд. Голос принадлежал Салли, и Маршалл теперь различил его — плотненького, слегка полноватого коротышку в меховой парке, стоявшего со скрещенными на груди руками в тридцати ярдах выше по склону. Позади ухмылявшегося крепыша голубел, уходя ввысь, язык ледника, весь в белых линиях трещин. Огромные глыбы льда, разбросанные вдоль его нижней линии, напоминали чудовищные алмазы, между ними темнели кинжальные выбросы древней лавы. Маршалл открыл было рот, вознамерившись выбранить олуха, опять беспечно забравшегося туда, куда забираться не надо. Ледник Фир при всей своей красоте сделался смертельно опасен, поскольку с потеплением климата его толща стала обваливаться большими кусками, которые в непредсказуемых направлениях неслись вниз. Однако Джерард Салли весьма кичился своим статусом руководителя экспедиции и не терпел, когда его поучали, поэтому Маршалл лишь покачал головой.

— Пожалуй, обойдусь, спасибо.

— Как хочешь. — Салли повернулся к Райту Фарадею, биологу-эволюционисту, возившемуся чуть ниже по склону. — А ты, Райт?

Фарадей посмотрел вверх; его водянисто-голубые глаза казались странно увеличенными в толстых линзах очков, забранных в черепаховую оправу. С шеи ученого на широком ремне свисала цифровая камера.

— Нет, — нахмурившись, сказал он, словно сама мысль о перерыве посреди рабочего дня казалась ему еретической.

— Что ж, можете помирать с голоду, если хотите. Только не просите меня что-нибудь вам принести.

— Даже мороженого? — спросил Маршалл.

Салли изогнул в улыбке тонкие губы. Он был из наполеончиков и прямо-таки излучал непрошибаемое самодовольство, особенно раздражающее Маршалла. С ним еще можно было мириться в университете, где Салли словно бы растворялся в сонме столь же самоуверенных молодцов, но здесь, в царстве льдов, где друг от друга просто некуда деться, его повадки злили все больше. Возможно, надо бы радоваться тому, что через две-три недели экспедиция завершится.

— Выглядишь усталым, — сказал Салли. — Опять всю ночь где-то шлялся?

Маршалл кивнул.

— Будь осторожнее. Можешь провалиться в лавовую расщелину и там замерзнуть.

— Ладно, мамочка. Я это учту.

— Или наткнешься на белого мишку, а то еще на кого-то.

— Может, оно и к лучшему. Я соскучился по хорошему обществу.

— Я не шучу, ты ведь отказываешься брать ружье в свои рейды.

Маршаллу не понравилось направление, которое начинал принимать разговор.

— Послушай, если увидишь Ана, скажи ему, что у меня тут полно образцов, какие нужно бы дотащить до лаборатории.

— Обязательно. Он зарыдает от счастья.

Маршалл хмуро посмотрел вслед климатологу, который уже миновал его, спускаясь по усыпанной камнями тропинке к подошве горы, где располагалась их база, принадлежавшая, правда, не им, а правительству США. Система дальнего обнаружения «Маунт-Фир», снятая с вооружения около полувека назад, представляла собой низкое серое приземистое строение, увенчанное радарами и прочими рудиментами холодной войны. Вокруг расстилался насквозь промерзший ландшафт, созданный миллионы лет назад выплесками вулканической лавы и весь испещренный такими провалами и расщелинами, словно тут в судорогах разрывалась сама земная кора. Во многих местах изломы скрывали большие напластования снега. Здесь не было ни дорог, ни других зданий, ни каких-либо живых существ. Одна лишь пустыня, столь же враждебная, чуждая и непонятная, как если бы она находилась где-нибудь на Луне.

Потянувшись, Маршалл еще раз окинул взглядом зловещий пейзаж. Даже после месяца напряженных исследований ему все не верилось, что на планете могут существовать столь безжизненные пространства. Впрочем, и всей их экспедиции уже изначально сопутствовало ощущение некоей нереальности. Казалось невероятным, что такая именитая медиакорпорация, как «Терра-Прайм», одобрит заявку на грант четверых ученых из университета Северного Массачусетса, которых ничто не объединяло, кроме интереса к проблеме глобального потепления. Казалось невозможным, что правительство даст им, пусть даже со строгими ограничениями и за значительную арендную плату, разрешение на использование базы «Фир». И уж никто вообще не мог и представить, что само потепление вдруг примется проявлять себя столь эффектно, причем с головокружительной и пугающей быстротой.

Вздохнув, он возвратился к насущным заботам. Колени его болели после часов ползания по морене в поисках образцов. Пальцы и нос жутко мерзли. И вдобавок ко всему холодный мелкий и мокрый снег проникал сквозь три слоя одежды, добираясь до голого тела. Однако дни были коротки, а сроки уже поджимали. Маршалл прекрасно осознавал, как быстро пробегут две недели. Можно поголодать. Еды, и вкуснейшей, будет полно потом в Вуберне, штат Массачусетс, как и времени, чтобы ею насладиться.

Повернувшись, чтобы забрать мешки с образцами, он снова услышал голос Фарадея:

— Пять лет назад, даже два года, я никогда в такое бы не поверил. Дождь.

— Это не дождь, Райт. Это мокрый снег.

— Что в лоб, что по лбу. Дождь в зоне перед самой зимой? Невероятное дело.

Зоной именовалась широкая полоса на северо-востоке Аляски, зажатая между Арктическим национальным заповедником с одной стороны и Юконским национальным парком Иввавик — с другой. Край этот был столь холоден и пустынен, что никто не хотел им заниматься, ибо температура там едва поднималась выше нуля в считаные месяцы года. Много лет назад правительство передало его в ведение федеральной природной охраны и быстро позабыло о нем. «Вероятно, — подумал Маршалл, — на всех двух миллионах акров этого ледяного безмолвия сейчас находится не больше двадцати человек…» Пятеро — их собственная научная группа, четверо — персонал базы, потом небольшое индейское племя и, возможно, пара-тройка диких туристов, тех, что в погоне за острыми ощущениями лезут в самую гиблую глушь. Казалось странным, что дальше к северу обреталось еще меньше народу, чем в их маленьком экспедиционном мирке.

Неожиданный грохот, похожий на пушечный выстрел, сотряс ледяную равнину. Громовой звук, нарушив глубокую тишину, подобно теннисному мячу эхом проскакал по расщелинам и раскатился по раскинувшейся внизу тундре, постепенно затихая в бескрайней дали. Ледовая толща над исследователями обрушилась, добавив тонны спрессованного замерзшего снега к грудам обломков, скатившихся раньше и громоздившихся в конце голубого, спускавшегося с вершины горы ледника. Маршалл почувствовал, как у него неприятно сжалось сердце. Сколько бы раз он ни слышал эти раскаты, его всегда охватывал безотчетный страх.

Фарадей кивнул вверх.

— Видал? Именно это меня и тревожит. Равнинный ледник, подобный Фиру, должен сокращаться в размерах до тонкого ледяного пласта с минимумом талой воды и значительной зоной фильтрации. Но этот обрушивается, словно прибрежный ледник. Я замерял скорость таяния…

— Это работа Салли, а не твоя.

— …и она выходит за пределы нормы. — Фарадей покачал головой. — Дождь, беспрецедентное таяние… и не только. Например, северное сияние в последние ночи. Заметил?

— Конечно. Оно стало одноцветным… но выглядит впечатляюще. И необычно.

— Необычно, — задумчиво повторил Фарадей.

Маршалл не ответил. Он знал по опыту, что в любой, даже маленькой экспедиции всегда обнаруживается человек, начинающий предрекать одни беды. Типа Кассандры. Райт Фарадей — с его выдающейся эрудицией, пессимистичным взглядом на жизнь, мрачными теориями и жуткими заключениями — как нельзя более отвечал этой роли. Маршалл искоса посмотрел на биолога. Несмотря на то что он знал его по университету и уже месяц провел с ним на морене, для него по-прежнему оставалось загадкой, чем тот по-настоящему дышит и к чему устремлен.

«И тем не менее, — думал Маршалл, регистрируя образцы, а потом измеряя и фотографируя места их сбора, — Фарадей прав». Именно потому он и сам поторапливался. Ледник был почти идеальным объектом для палеоэкологических изысканий. Во время своего формирования, накапливая снег, он вбирал в себя органические следки окружающего его мира — пыльцу, растительные волокна, останки животных. Позднее, когда, медленно тая, ледник начинал отступать, он аккуратно возвращал свои секреты. Прекрасный подарок для вдумчивого исследователя, сокровищница из прошлых веков.

Вот только отступление этого ледника нельзя было назвать ни медленным, ни аккуратным. Он распадался на куски с внушающей тревогу стремительностью… и забирал с собой свои тайны.

Словно в подтверждение его мыслей, сверху опять донесся оглушительный грохот и вниз скатилась огромная лавина. Маршалл посмотрел туда, ощущая досаду и раздражение. На этот раз обвалилась куда большая часть снеговой толщи. Вздохнув, он нагнулся к своим образцам, но тут же снова повернулся к горе. Среди ледяных глыб наверху можно было различить часть обнажившейся поверхности склона. Прищурившись, он несколько мгновений ее разглядывал, затем крикнул Фарадею:

— У тебя есть бинокль?

— Разумеется.

Маршалл подошел к нему. Биолог рукой в толстой перчатке достал из кармана прибор. Маршалл взял его, подышал на линзы, протер их и направил бинокль в сторону ледника.

— Что там? — спросил Фарадей, не в силах скрыть любопытство. — Что ты высмотрел?

Маршалл облизнул губы и опять уставился на то, что открыл обрушившийся с горы лед.

— Там пещера.

Час спустя они стояли близ груды ледяных обломков, скатывавшихся с ледника Фир. Холодный дождь прекратился, и слабое солнце пыталось пробить своими лучами серо-стальные тучи. Маршалл энергично потер руки, пытаясь согреться, и окинул взглядом топтавшихся рядом людей. Вернулся Салли, приведя с собой аспиранта Ана Чена. За исключением обслуживающей компьютеры Пенни Барбур, на морене теперь собралась вся экспедиция — в своем полном составе.

Прямо перед ними в оголившейся части горы зияло отверстие. Маршаллу оно напомнило жерло чудовищной пушки. Салли разглядывал дыру, рассеянно покусывая нижнюю губу.

— Почти идеальный круг, — сказал он.

— Гора Фир вся пронизана такими ходами, — заметил Фарадей.

— У подножия — да, — ответил Маршалл. — Но для такой высоты это крайне необычно.

Внезапно примерно в полумиле от них снова грянули орудийные залпы и обвалилась еще одна часть ледника, осыпавшись вниз голубыми глыбами величиной с сельский дом и подняв облако блестящих осколков. Чен вздрогнул от неожиданности, а Фарадей прикрыл уши. Маршалл поморщился, почувствовав, как гора содрогнулась у него под ногами.

Эхо стихло лишь через две минуты. Наконец Салли что-то проворчал и перевел взгляд на Чена.

— Видеокамеру взял?

Чен кивнул, похлопав по висевшей на плече сумке со снаряжением.

— Включи ее.

— Ты же не собираешься туда войти? — спросил Фарадей.

Вместо ответа Салли выпрямился во весь свой рост, втянул живот и поправил капюшон парки, готовясь предстать перед объективом.

— Не слишком хорошая мысль, — продолжал Фарадей. — Ты же знаешь, насколько хрупкой может быть лава.

— Это еще не все, — добавил Маршалл. — Разве ты не видел, что только что произошло? Лед в любую минуту может снова обрушиться и завалить вход.

Салли нерешительно посмотрел на пещеру.

— Но ведь они хотят от нас именно этого.

Под словом «они» подразумевались директора «Терра-Прайм», посвященного науке и природе кабельного телеканала, спонсировавшего экспедицию. Салли перчаткой потер подбородок.

— Эван, Райт, вы можете остаться. Ан пойдет со мной вместе с камерой. Если что-то случится, вызывайте вояк, чтобы выковыривали нас оттуда.

— К черту, — тотчас же ухмыльнулся Маршалл. — Если вы найдете спрятанное сокровище, я тоже хочу свою долю.

— Ты сам сказал. Это небезопасно.

— Еще больше причин для того, чтобы с вами отправился кто-то еще, — ответил Маршалл.

Салли вызывающе выпятил нижнюю губу. Маршалл ждал. Наконец климатолог сдался.

— Ладно. Райт, мы постараемся как можно скорее вернуться.

Фарадей моргнул своими водянисто-голубыми глазами, но промолчал.

Стряхнув с парки хлопья снега, Салли откашлялся и бросил осторожный взгляд на ледяной фронт, затем расположился перед камерой.

— Мы стоим на поверхности ледника, — произнес он доверительно-театрально. — Отступающий лед обнажил пещеру, приютившуюся на боку горы. Сейчас мы готовимся к тому, чтобы ее исследовать.

Он сделал эффектную паузу, затем дал знак Чену остановить запись.

— Ты в самом деле только что сказал «приютившуюся»? — спросил Маршалл.

Салли не обратил на подначку внимания.

— Пошли, — сказал он, доставая из кармана парки большой фонарь. — Ан, веди за мной камеру, пока мы идем.

Он двинулся вперед, и долговязый Чен послушно последовал сзади. Маршалл достал свой фонарь.

Они медленно и осторожно перебрались через снежное поле, заваленное обломками льда. Некоторые из льдин были размером с кулак, другие не влезли бы в спальню. В слабом свете солнца эти глыбы сияли на фоне бледно-голубого октябрьского неба. Мимо текли ручейки талой воды. Потом всех троих накрыла тень ледника, и Маршалл с тревогой посмотрел на широкую белую толщу, но ничего не сказал.

Вблизи вход в пещеру выглядел еще чернее. Повеяло холодом, наполовину обмороженный нос Маршалла заныл. Как и говорил Салли, дыра была почти круглой — типичная вторичная отдушина потухшего вулкана. Ледник отполировал окружавшую ее лавовую поверхность почти до зеркального блеска. Салли посветил в черноту фонарем, затем повернулся к Чену.

— Пока выключи.

— Ладно.

Аспирант опустил камеру.

Салли немного помолчал, затем посмотрел на Маршалла.

— Фарадей не шутил. Вся эта гора — одна большая груда потрескавшейся лавы. Будь внимательней. Если что — немедленно возвращаемся.

Оглянувшись на Чена, климатолог кивнул, давая знак продолжать съемку.

— Мы входим, — произнес он в камеру, затем повернулся и шагнул во мрак.

Хотя пещера была высотой футов в десять, но Маршалл инстинктивно пригнулся, ступая под свод. Он шел за Ченом. Пологий спуск вел прямиком внутрь горы. Они осторожно продвигались вперед, освещая лучами фонарей лавовые стены. Здесь было даже холоднее, чем на ледяном поле, и Маршалл плотнее запахнул капюшон парки.

— Стойте, — сказал он.

Взгляд его поймал тонкую трещину в застывшей лаве. Он повел лучом вдоль нее по всей длине, затем осторожно потрогал рукой.

— Выглядит прочно.

— Тогда идем дальше, — отозвался Салли. — Только не торопясь.

— Удивительно, как этот туннель до сих пор не обрушился под весом ледовой массы, — заметил Чен.

Они продолжали углубляться в пещеру, разговаривая негромко, почти шепотом.

— Под снежком тут слой льда, — минуту спустя сказал Салли. — Тянется вдоль всего пола. Удивительно ровный.

— Мы уходим все глубже, — ответил Маршалл. — Возможно, начиная с какого-то места этот ход вообще заполнен водой.

— Наверняка замерзшей, — сказал Салли, — поскольку…

Но в это мгновение ноги его разъехались, и он, ошеломленно вскрикнув, тяжело рухнул на лед.

Маршалл съежился, чувствуя, как душа уходит в пятки, и ожидая, что на них вот-вот обвалится свод. Но когда ничего не случилось и он понял, что Салли не пострадал, тревога его сменилась весельем.

— Ты ведь снял это, Ан?

Аспирант широко улыбнулся, несмотря на внезапную бледность, залившую его щеки.

— Конечно.

Салли с трудом поднялся на ноги, хмуро стряхивая снег с колен и всем своим видом выражая недовольство.

— Мы не шутки тут шутим, Эван. Пожалуйста, помни об этом.

Они пошли дальше, двигаясь еще медленнее, чем прежде. Вокруг стояла тишина, нарушаемая лишь похрустыванием ледка под ногами. Справа и слева монотонно тянулись одинаково темные ровные стены хода, уводящего в глубь древней лавовой толщи. Салли по-прежнему шел впереди, стряхивая снег с сапог и освещая путь лучом фонаря.

Чен вгляделся в царивший впереди мрак.

— Похоже, дальше… выход из пещеры.

— Это хорошо, — ответил Салли, — поскольку лед все поднимается, и…

Неожиданно он снова упал. Но на этот раз Маршалл мигом понял, что климатолог не поскользнулся, а повалился от изумления. Салли отчаянно разгребал снег ногами, пытаясь осветить фонарем то, что таится под ним. Чен, забыв на время о камере, опустился рядом со своим научным руководителем на колени. Маршалл быстро шагнул вперед, вглядываясь в лед.

Когда он увидел то, что обнаружил Салли, его обдало холодом, не имевшим никакого отношения к температуре воздуха вокруг них. Из-подо льда на него смотрели два глаза величиной с кулак — желтые, с черными овальными зрачками.

Спуск с горы, в отличие от подъема, проходил в полном молчании. Маршалл догадывался, о чем все думают. Их открытие полностью меняло ход до сих пор вроде бы малопримечательной и даже заурядной экспедиционной вылазки на ледник. Что именно переменится и каким образом, никто из исследователей сказать не мог. Но все понимали, что с этого момента все пойдет по-другому.

И в то же время он знал, что каждый задает себе один и тот же вопрос: «Что это, черт возьми, было?»

Первым молчание нарушил Салли.

— Нужно будет взять образцы льда для анализа.

— Как по-вашему, давно оно там? — спросил Чен.

— Фир — ледник второй морской изотопной стадии, — ответил Маршалл. — Он похоронил под собой эту пещеру как минимум двенадцать тысяч лет назад. А может быть, и намного раньше.

Снова наступила тишина. Солнцу наконец удалось пробиться сквозь низко висящие тучи, и, опускаясь к горизонту, оно заливало снежный наст яркими ослепляющими лучами. Маршалл рассеянно достал из кармана солнечные очки и водрузил их на нос, думая о бездонной черноте мертвых глаз подо льдом.

— Который сейчас час в Нью-Йорке? — вдруг спросил Салли.

— Половина девятого, — ответил Фарадей.

— Все уже разошлись по домам, попробуем завтра с утра. Ан, можешь обеспечить, чтобы спутниковая связь заработала еще до завтрака?

— Конечно, но мне придется обратиться к Гонсалесу за свежими батареями, потому что…

Чен не договорил. Подняв взгляд, Маршалл сразу же понял, почему замолчал аспирант.

Длинное низкое сооружение, до которого оставалось сотни три ярдов, в лучах заходящего солнца выглядело особенно угрюмо и мрачно. Они огибали ледник по плавной кривой, и за защитными ограждениями уже завиднелся главный вход на территорию комплекса «Фир». На каменной площадке между будкой охраны и центральными воротами стояла Пенни Барбур в джинсах и фланелевой клетчатой рубашке. Воздух был совершенно недвижен, и ее короткие каштановые лохмы свисали на лоб. Рядом с ней стоял Пол Гонсалес, сержант, ответственный за номинальное функционирование базы.

В этом не было бы ничего необычного, если бы их не окружали четыре фигуры в тяжелых парках, штанах из шкуры белого медведя и кожаных торбасах. Один из пришельцев держал в руках ружье, у остальных за спинами висели копья и луки. Даже не видя их лиц, Маршалл нимало не сомневался, что это индейцы из крошечного северного селения.

Ускоряя шаг, чтобы скорее добраться до места, Маршалл не мог точно понять, что его подгоняет — любопытство или тревога. Хотя ученые провели здесь уже месяц, никто из них доселе не сталкивался с индейцами. Собственно, об их существовании они знали лишь из болтовни охранявших базу солдат. Почему вдруг именно сегодня эти люди решили нанести им визит?

Когда исследователи миновали пустую будку охраны и подошли к воротам, все повернулись к ним.

— Эта компания постучалась к нам пару минут назад, — сказала Барбур. — Мы с сержантом вышли их встретить.

На ее простоватом дружелюбном лице отражалось легкое беспокойство.

Салли посмотрел на Гонсалеса.

— Подобное бывало раньше?

— Нет, — ответил Гонсалес, коренастый вояка сорока с лишним лет.

Он достал рацию, чтобы вызвать остававшихся на базе солдат, но Салли покачал головой.

— В этом нет никакой необходимости, верно?

Климатолог обратился к Барбур:

— Тебе лучше вернуться в тепло.

Он посмотрел ей вслед, затем откашлялся и повернулся к гостям.

— Не хотели бы вы заглянуть к нам? — сказал он, медленно выговаривая каждое слово и показывая на дверь.

Аборигены — три женщины, жавшиеся к единственному мужчине, — ничего не ответили. Маршалл заметил, что мужчина намного их старше. Лицо его было иссушено солнцем и стужей, но на нем выделялись удивительно чистые темно-карие глаза. Уши старца отягощали большие костяные серьги, покрытые фантастическими узорами, из меха воротника торчали перья, а на скулах виднелись темные татуировки. Гонсалес как-то сказал, что это племя живет очень просто, однако, глядя на примитивные копья и звериные шкуры, Маршалл понял, что даже не представлял себе, насколько проста эта жизнь.

Какое-то время стояла неловкая тишина, нарушаемая лишь гудением генераторов, расположенных неподалеку. Затем снова заговорил Салли.

— Вы пришли с севера? Это долгий путь, и вы наверняка устали. Чем мы можем вам помочь? Хотите чего-нибудь выпить или поесть?

Ответа не последовало.

Салли снова повторил сказанное, медленно и подчеркнуто, словно разговаривая со слабоумными:

— Хотите чего-нибудь выпить? Поесть?

Когда ответа снова не последовало, Салли вздохнул и отвернулся.

— Так мы ни к чему не придем.

— Вероятно, они не понимают ни слова из того, что вы им говорите, — сказал Гонсалес.

Салли кивнул.

— А на языке инуитов я говорить не умею.

— Тунитов, — сказал старик.

Салли быстро повернулся к нему.

— Прошу прощения, что?

— Не инуитов. Тунитов.

— Извините, я никогда раньше и не слыхивал о тунитах. — Салли слегка похлопал себя по груди. — Меня зовут Салли. — Он представил Гонсалеса и ученых. — А та женщина, которая вас встретила, — Пенни Барбур.

Старик коснулся груди.

— Усугук.

Женщин представлять он не стал.

— Рад познакомиться, — сказал Салли, как всегда играя роль лидера. — Так вы не против к нам заглянуть?

— Ты спрашивал, чем бы вы могли нам помочь, — ответил Усугук, и, к своему удивлению, Маршалл отметил, что старик говорит без акцента.

— Да, — столь же удивленно сказал Салли.

— Вы можете сделать нечто крайне важное. Уйти отсюда. Сегодня. И больше не возвращаться.

Слова его лишили Салли дара речи.

— Но… почему? — после некоторой паузы спросил Маршалл.

Старик показал на гору Фир.

— Это злое место. Ваше присутствие здесь угрожает всем нам.

— Злое? — придя в себя, повторил Салли. — Ты говоришь о вулкане? Он давно потух.

Тунит посмотрел на него, и в лучах закатного солнца тени морщин на темном лице обозначились резче, превратив его в маску отчаяния и тревоги.

— Почему злое? — спросил Маршалл.

Усугук не ответил.

— Вам не следует здесь находиться, — сказал он. — Вы проникли туда, где никому нельзя быть. И рассердили древних. Очень рассердили.

— Древних? — переспросил Салли.

— Обычно они… — Усугук поискал подходящее слово, — великодушны. — Взмахом руки он обвел базу. — В старые времена все, кто здесь жил, люди с ружьями и в мундирах, не покидали стен, которые возвели. Даже сегодня солдаты никогда не забредают в запретное место.

— Ничего не знаю ни о каких запретных местах, — проворчал Гонсалес. — Я просто предпочитаю держать свою задницу там, где тепло.

Усугук смотрел только на Салли.

— Вы другие. Вы осквернили землю, по которой не должен ступать ни один из живых. И древние рассердились так, как не сердились еще никогда. Их гнев окрашивает небо кровью. Небеса кричат от боли, словно женщина в родовых корчах.

— Не знаю, что ты подразумеваешь под «криком», — сказал Салли, — но странный цвет ночного неба — это всего лишь северное сияние. Его вызывает солнечный ветер, входящий в магнитное поле Земли. Цвет его действительно довольно странен, но такое наверняка бывало и раньше. — Салли теперь играл роль доброго отца семейства, наставлявшего маленького ребенка. — Атмосферные газы выделяют излишки энергии в виде света. Различные газы излучают фотоны с различной длиной волны.

Даже если Усугук и понял что-то из столь обстоятельного объяснения, он ничем этого не показал.

— Увидев, насколько разгневаны духи, мы сразу же отправились к вам. Мы шли без отдыха и без еды, пока не пришли сюда.

— Тогда тем более вам стоит зайти к нам, — сказал Салли. — Мы дадим вам еды и горячего чая.

— Почему гора — запретное место? — спросил Маршалл.

Шаман повернулся к нему.

— Разве ты не понимаешь? Ты же слышал, что я говорю. Гора — обитель тьмы. Вы должны уйти.

— Мы не можем уйти, — сказал Салли. — Пока. Но через две-три недели нас здесь не будет. А до тех пор даю тебе слово, что…

Но шаман уже глядел на своих спутниц.

— Аньок лубьяр туссарнек, — сказал он.

Одна из женщин начала громко плакать. Повернувшись, Усугук по очереди посмотрел на каждого из ученых, и на лице его отразилась такая смесь горечи и страха, что у Маршалла по спине проскользнул холодок. Достав из-под парки маленький мешочек, старик опустил в него палец и начертал на морозной земле несколько знаков темной густой жидкостью, которая не могла быть ничем иным, кроме крови. И наконец, произнеся нараспев несколько слов на своем родном языке, он побрел следом за женщинами, уже шагавшими прочь по насквозь промороженной тундре.

Два последующих дня с севера дул холодный ветер; небо очистилось, и стало морознее. На третий день за час до полудня Маршалл, Салли и Фарадей покинули базу и вышли на бескрайнюю равнину, уходящую к югу от горы Фир. Утро выдалось великолепное, на голубом арктическом небе не виднелось ни облачка. Промороженная земля под ногами была твердой, как камень. Температура упала до минус восемнадцати градусов по Цельсию, и ледник, по крайней мере на какое-то время, перестал угрожающе трещать и стонать.

Тишину вдруг прервало неожиданное низкое гудение, звучавшее несколько приглушенно в холодной арктической атмосфере. Над южной чертой горизонта появилась точка. На их глазах она превратилась в вертолет, летевший на небольшой высоте прямо к ним.

Фарадей недовольно фыркнул.

— Мне все-таки кажется, что нам следовало несколько дней подождать. Зачем надо было сразу оповещать их?

— Такова договоренность, — ответил Салли, глядя на приближающийся вертолет. — Они должны знать о любых наших проблемах.

Фарадей, которого слова Салли явно не убедили, что-то невнятно пробормотал.

Салли хмуро посмотрел на биолога.

— Я же уже говорил. Если заключил сделку с дьяволом, не стоит сожалеть о последствиях.

Никто не ответил. Впрочем, ответа и не требовалось.

Университет Северного Массачусетса отнюдь не претендовал на первенство среди учреждений подобного рода. В условиях нехватки грантов его руководство избрало относительно новую тактику, обеспечивая финансирование экспедиций за счет медиакорпораций в обмен на исключительные права и доступ к результатам исследований. Хотя тема глобального потепления и не числилась в ряду модных, она относилась к весьма животрепещущим из насущных проблем. «Терра-Прайм» субсидировала их команду так же, как и несколько других. Например, группу, изучавшую туземную медицину в джунглях Амазонки, или еще одну, раскапывавшую предполагаемую могилу короля Артура. Делалось это медиаворотилами из расчета, что хотя бы одна из ставок окажется выигрышной и даст им возможность заполучить интересные документальные материалы, стоящие последующей разработки. Экспедиция на ледник ничего сногсшибательного не сулила, и Маршалл со временем начал надеяться, что она пройдет тихо, не привлекая ничьего внимания. Надежды эти теперь были разбиты.

Ученые стояли тесной группой, глядя на вертолет, который сделал над лагерем круг и опустился на относительно ровный участок земли, вздымая лопастями снежную пыль. Открылась дверь пассажирской кабины, и из нее выпрыгнула стройная женщина лет тридцати в кожаной куртке и джинсах. Длинные черные волосы падали на воротник, слегка шевелясь от поднятого пропеллером ветра. Когда она наклонилась, чтобы взять свой багаж, Маршаллу бросились в глаза изящные очертания ее фигуры.

— Весьма симпатичный дьявол, — пробормотал он.

Взяв свои сумки, женщина, пригибаясь под вращающимися лопастями, направилась к поджидающим ее мужчинам. Обернувшись, она махнула рукой пилоту; тот показал ей большой палец. Вертолет, взревев двигателями, быстро взмыл в небо и устремился на юг, спеша вернуться туда, откуда примчался.

Ученые шагнули навстречу прибывшей. Салли снял перчатку и протянул руку.

— Я Джерард Салли, — сказал он. — Климатолог и руководитель команды. А это Эван Маршалл и Райт Фарадей.

Женщина обменялась с каждым рукопожатием, оказавшимся, как обнаружил Маршалл, вежливо-коротким, но крепким.

— А я — Кари Экберг, координатор из «Терра-Прайм». Поздравляю с открытием.

Салли взял одну ее сумку, Маршалл другую.

— Координатор? — спросил Салли. — Значит, вы у них главная?

Экберг рассмеялась.

— Это вряд ли. Среди декораций любой с блокнотом — уже координатор.

— Декораций? — переспросил Маршалл.

— По крайней мере, для нас.

Она остановилась и внимательно огляделась вокруг, словно оценивая место действия будущего спектакля.

— Вы слишком легко одеты для федерального заповедника, — сказал Маршалл.

— Сама вижу. Большую часть жизни я провела в Саванне, штат Джорджия. Самое холодное место, где я была до сих пор, — это Нью-Йорк в феврале. Придется попросить нашу группу привезти мне что-нибудь более подходящее.

— Как бы вы ни были одеты, ваше появление здесь — самое прекрасное из всего, что когда-либо происходило на этой базе, — заявил Салли.

Экберг прекратила осмотр окрестностей и окинула климатолога взглядом. Она ничего не ответила, лишь слегка улыбнулась, словно в одно мгновение оценив и комплимент, и льстеца.

Салли чуть-чуть покраснел и откашлялся.

— Может, все же пройдем к нам? Смотрите под ноги. Тут вся земля изрыта древними лавовыми ходами.

Он пошел впереди, что-то втолковывая молча слушавшему его Фарадею. Экберг, похоже, никак не восприняла неуклюжую попытку заигрывания с его стороны, чего Салли вполне хватило, чтобы утратить к ней всяческий интерес. Она шла рядом с Маршаллом.

— Мне любопытно, почему вы так выразились, — сказал Маршалл, — когда назвали окружающее декорациями.

— Я никого не хотела обидеть. Естественно, для вас это рабочая обстановка. А для нас — декорации. Это емкий и многое выражающий термин. Просто на таких съемках время решает все, а у нас его маловато. Кроме того, я уверена, что и вы не хотите, чтобы мы тут застряли надолго. Моя задача — раскрутить маховик.

— Раскрутить маховик?

— Выбрать подходящие точки, спланировать график работ. В общем, чтобы к прибытию продюсера и звезды все уже было готово.

Маршалла сказанное слегка удивило. Какой продюсер, какая звезда? Как и все прочие, он полагал, что «Терра-Прайм» пришлет одного человека, самое большее двух — кого-нибудь с камерой и кого-нибудь, кто будет время от времени перед ней маячить.

— То есть на вас свален весь черный труд, а потом явятся большие шишки и присвоят всю славу?

Экберг рассмеялась чистым контральто, зазвеневшим над мерзлой землей.

— В общем, примерно так.

Они подошли к давно заброшенному посту охраны, и Экберг удивленно раскрыла глаза.

— Господи, я и понятия не имела, какая она огромная, ваша база.

— А что вы ожидали увидеть? — осведомился язвительно Салли. — Иглу или яранги из тюленьих шкур?

— Собственно, большая часть базы находится под землей, — объяснил Маршалл, пока они двигались вдоль ограждения. — Ее построили в естественной впадине из заранее собранных секций, заполнив оставшееся пространство вулканической пемзой и мерзлым грунтом. Видимые части сооружения вмещают в себя в основном механические или технические системы — энергостанцию, радарные установки и прочее. Разработчики базы хотели сделать ее как можно более незаметной — вот почему ее построили в тени единственной горы на многие мили вокруг.

— Как давно база бездействует?

— Давно, — ответил Маршалл. — Около полувека.

— Господи. Тогда кто же ее поддерживает? Ну, знаете, чтобы туалеты работали и все такое.

— Правительство называет это «минимальным обслуживанием». Здесь этим занимается маленькое солдатское подразделение — трое парней из армейского инженерного корпуса под приглядом Гонсалеса. То есть сержанта Гонсалеса. Они следят за работой генераторов и исправностью электросети, поддерживают систему отопления, меняют электролампочки, проверяют уровень воды в цистернах. А теперь еще и нянчатся с нами.

— Полвека… — Экберг покачала головой. — Полагаю, именно потому они не артачились против сдачи ее нам в аренду.

Маршалл кивнул.

— И все-таки дядюшке Сэму пальца в рот не клади. С нас слупили больше ста тысяч долларов за одну только съемочную неделю.

— Слишком высока тут стоимость жизнеобеспечения, — пояснил важно Салли.

Экберг снова огляделась по сторонам.

— Но солдаты живут здесь все время?

— Они сменяются каждые полтора года. По крайней мере трое. Сержанту Гонсалесу, похоже, тут нравится.

Экберг покачала головой.

— Вот уж действительно человек, истинно тяготеющий к одиночеству.

Пройдя через тяжелые внешние двери, небольшой тамбур и длинную раздевалку, по обеим сторонам которой тянулись ряды шкафов для теплой одежды и снаряжения, они миновали еще одни двери и оказались в довольно большом помещении. Хотя база «Фир» бездействовала уже полвека, внутри ее до сих пор царила военная атмосфера — с американскими флагами, серо-стальным цветом стен и отсутствием каких-либо излишеств. Выцветшие, развешанные повсюду плакаты призывали неукоснительно соблюдать предписываемую командованием секретность. Коридоры слева и справа от входа уходили в кромешную темноту, однако центр хорошо освещался, как и некоторые отдельные уголки обширного вестибюля. В дальнем конце его за стеклянной панелью сидел человек, читавший книжку в мягкой обложке.

Маршалл заметил, как Экберг наморщила нос.

— Прошу прощения, — рассмеялся он. — Мне потребовалась неделя, чтобы привыкнуть к этому запашку. Кто мог бы подумать, что на арктической базе будет вонять, словно в трюме рыболовецкого судна? Идемте, представим вас.

Они подошли к стеклянной конторке.

— Тэд, — сказал Маршалл вместо приветствия.

Человек за стеклом — высокий и моложавый, с коротко подстриженными рыжими волосами, в форме рядового инженерного корпуса — кивнул в ответ.

— Да, доктор Маршалл?

— Это Кари Экберг, она представляет собой авангард съемочной группы. — Маршалл повернулся к Экберг. — Тэд Филипс.

Филипс с плохо скрываемым интересом оглядел женщину.

— Нам сообщили о вашем прибытии только сегодня утром. Мисс Экберг, не могли бы вы расписаться?

Он просунул блокнот в щель под стеклянной панелью.

Расписавшись в указанном месте, Экберг вернула блокнот. Филипс отметил в нем время и дату, затем убрал его с глаз.

— Вы, доктор, все покажете даме, объясните, куда можно ходить, куда нет?

— Конечно, — ответил Маршалл.

Филипс кивнул и, еще раз бросив взгляд на Экберг, вернулся к прерванному занятию. Салли первым прошел к находившейся неподалеку лестнице, и все стали спускаться.

— По крайней мере, здесь тепло, — сказала Экберг.

— Во всяком случае, на верхних уровнях, — ответил Салли. — Остальные законсервированы, туда спускается только обслуга.

— Что он имел в виду, когда говорил, что здесь не везде можно ходить?

— Там, куда мы сейчас направляемся, жили офицеры и оттуда же велось управление радарными установками, — сказал Маршалл. — Это маточная часть пятиступенчатой базы, и в ней у нас везде полный доступ — хотя ни у кого нет ни времени, ни желания ее обследовать. Нам также дозволено в ограниченной степени заглядывать в южное крыло базы, где находится большинство компьютеров и прочих приборов. Там жили солдаты, у нас есть допуск и на верхние уровни. В северное крыло у нас допуска нет.

— Что там?

Маршалл пожал плечами.

— Понятия не имею.

Они свернули в другой коридор, более длинный и лучше освещенный. У стен было свалено устаревшее оборудование всевозможных сортов, и выглядело оно так, словно его набросали тут в спешке. Здесь же стояли шкафы и висели различные указатели с надписями: «Радарная», «Командный пункт», «Кабина слежения и регистрации». Дальше по обе стороны коридора тянулись двери с маленькими зарешеченными окошками и табличками, на которых ничего не значилось, кроме мало что говорящих буквенных знаков и цифр.

— Здесь, на уровне «В», мы организовали наши временные лаборатории, — сказал Салли, показывая на двери. — Там впереди — кухня, офицерская столовая и зал для совещаний, который мы превратили во временную комнату отдыха. За тем поворотом — жилые помещения. Мы выделили свободное для вас.

— Благодарю, — буркнула Экберг. — И все-таки я не понимаю, зачем кому-то вообще понадобилась подобная база. Я имею в виду, на севере и в такой глухомани.

— Это ячейка системы раннего предупреждения, — сказал Маршалл. — Вы когда-нибудь слышали о линии Пайнтри, или линии дальнего радиолокационного обнаружения?

Экберг покачала головой.

— В тысяча девятьсот сорок девятом году Советы испытали действующую атомную бомбу. Нас это свело с ума — мы думали, что у нас есть еще как минимум пять лет, чтобы переиграть их. В панике наши яйцеголовые вдруг решили, что через несколько лет у русских будет достаточно бомб, чтобы уничтожить Соединенные Штаты. Началось усиление войск, авиации, вооружений, включая экстренную программу разработки оборонительной системы на внешних границах. После того как были защищены Тихоокеанское и Атлантическое побережья, стало ясно, что главная угроза исходит теперь от бомбардировщиков, способных летать через Северный полюс. Но радары тогда были крайне примитивны — они не могли обнаружить низко летящие самолеты, не умели заглядывать за горизонт.

— И потому им требовалось находиться как можно ближе к источнику возможной угрозы.

— Именно. Военные объединили усилия и определили наиболее вероятные пути следования русских бомбардировщиков. И на каждом из этих маршрутов были построены станции раннего предупреждения, выдвинутые как можно дальше на север. Это одна из таких станций. — Маршалл покачал головой. — Ирония заключается в том, что к концу пятидесятых, когда строительство завершилось, они уже устарели. В качестве средств доставки бомб вместо бомбардировщиков стали использоваться ракеты. Для борьбы с подобной угрозой требовалась централизованная сеть оборонительных комплексов, и с появлением новой системы «Сейдж» эти станции были законсервированы.

Свернув за угол, они попали в очередной коридор, мало чем отличавшийся от всех прочих. Салли остановился возле одной из дверей и толкнул ее, повернув ручку. Перед ними открылась спартанская комната с койкой, столом, шкафом и зеркалом. Большую часть пыли там обмахнул с утра Чен.

— Вот ваше жилье, — объявил Салли.

Экберг быстро заглянула внутрь, затем кивнула. Салли и Маршалл положили ее сумки на койку.

— Путь сюда из Нью-Йорка неблизкий, — сказал Салли, — и, вероятно, вы совсем не спали. Если хотите подремать или освежиться — прошу. Душ и туалет дальше по коридору.

— Спасибо за предложение, но я предпочла бы начать прямо сейчас.

— Начать? — Салли был удивлен.

Маршалла вдруг осенило.

— Вы хотите взглянуть на нашу находку?

— Конечно! Для того я сюда и летела. — Она оглядела ученых. — То есть если вы, конечно, не против.

— Боюсь, что против, — ответил Салли. — Недавно здесь видели белых медведей. Да и лавовые туннели весьма опасны. Но полагаю, вы вполне можете осмотреть подступы к ней. С некоторого расстояния.

Экберг немного подумала, затем медленно кивнула.

— Спасибо.

— Эван проводит вас наверх, да, Эван? А меня прошу извинить, мне нужно кое-что срочно закончить.

Слегка улыбнувшись, он кивнул Маршаллу и направился в сторону своей временной лаборатории.

— Как интересно, — сказала Экберг. Каждое ее слово сопровождалось клубочками пара, выкатывавшимися изо рта. — Не думала, что когда-нибудь увижу такое чистое, ясное небо.

Они шагали к ледовому полю, залитому яркими лучами солнца. Несмотря на раздраженное ворчание руководителя экспедиции, Фарадей предпочел пойти с ними и теперь тяжело дышал, поднимаясь по склону. В течение месяца он совершал подобные восхождения как минимум по разу в день, и тот факт, что они до сих пор давались ему с трудом, говорил, что годы сидячей лабораторной работы не проходят бесследно. Экберг же шла легко, без усилий и успевала вертеть во все стороны головой, иногда бормоча что-то в цифровой диктофон. Для тепла поверх кожаной куртки молодая женщина набросила запасную парку Пенни Барбур.

— Понимаю, о чем вы, — ответил Маршалл. — Жаль, что это все ненадолго.

— Прошу прощения?

— Дни делаются все короче. У нас осталось еще две-три недели, а потом наступит полярная ночь. Часов двадцать тьмы в сутки. И мы уедем.

— Неудивительно, что вы так спешите. Так или иначе, Алана эти цвета приведут в полный восторг.

— Алана?

— Алана Фортнема, нашего главного оператора. — Она посмотрела на голубой ледник, уходящий к лазурному небу. — Как гора Фир получила свое название?

— В честь Уилберфорса Фира, исследователя, который ее открыл.

— Это открытие сделало его знаменитым?

— Собственно, оно его погубило. Он погиб при осмотре кальдеры.

— О! — Экберг пробормотала что-то в диктофон. — Кальдера. Значит, это вулкан?

— Потухший вулкан. Вообще, довольно странная штука — единственное геологическое образование на тысячи квадратных миль промороженной тундры. До сих пор идут споры, как могло такое произойти.

— Доктор Салли говорил, что там опасно. Что он имел в виду?

— На самом деле гора Фир — всего лишь мертвый конус доисторической лавы. Из-за погодных условий и под давлением ледника она стала хрупкой. — Он показал на острые, как ножи, разломы в долине, затем на одну из больших пещер, усеивавших внизу горный склон. — Подобные лавовые ходы возникают, когда поверх активного потока магмы образуется застывшая корка. За многие годы их своды становятся ненадежными и легко могут обрушиться. В итоге гора напоминает огромный карточный домик. Нашу находку мы обнаружили в конце одной из таких пещер.

— А белые медведи, о которых он упоминал?

— На вид они вполне симпатичные твари, но крайне агрессивные по отношению к человеку, особенно в наше время, когда их повсюду теснят. Вашим людям, когда они сюда явятся, лучше не покидать огороженную территорию без оружия. На базе есть склад крупнокалиберных ружей.

С минуту они поднимались молча, затем Экберг заговорила снова:

— Вы ведь палеоэколог, верно?

— Да, специалист по четвертичному периоду.

— А чем именно вы здесь занимаетесь?

— Палеоэкологи вроде меня пробуют получить представление об исчезнувших экосистемах на основе ископаемых и других древних свидетельств. Мы пытаемся определить, какие существа обитали на земле, чем они питались, как они жили и умирали. Я выясняю, какая экосистема существовала здесь до наступления ледника.

— Ибо теперь, когда ледник отступает, эти свидетельства проявляются?

— Именно.

Она посмотрела на Маршалла проницательным, испытующим взглядом.

— Что за свидетельства?

— Следы растений. Слои ила. Некоторые макроорганические остатки вроде древесины.

— Ил и труха, — сказала Экберг.

Маршалл рассмеялся.

— Не слишком модная тема для «Терра-Прайм», верно?

Она рассмеялась в ответ.

— И на что они вам?

— Дерево и прочую органику можно подвергнуть радиоуглеродному анализу, чтобы определить, как давно похоронил их ледник. В отложениях ила можно найти пыльцу, которая, в свою очередь, скажет о том, какие растения и деревья доминировали здесь до оледенения. Понимаете, современные экологи изучают мир таким, каким он сделался после долгих веков человеческого влияния. А я выясняю, каким он был до того, как человек стал царем природы.

— Вы пробуете воссоздать прошлое, — сказала Экберг.

— В некотором смысле — да.

— По мне, так весьма неплохо звучит. И полагаю, ледник для подобных трудов — самое подходящее место, поскольку он хранит все свои тайны в замороженном состоянии, словно в капсуле времени, так?

— Именно так, — сказал Маршалл, восхищаясь ее способностью схватывать на лету самую суть незнакомых ей прежде вещей. — Не говоря уже о том, что тающий лед просто высвобождает то, что в нем содержалось, в нетронутом виде. И не приходится возиться с лопатами и кирками, выковыривая ископаемые и полуископаемые образцы из земли.

— Весьма прагматичный подход. А что такое полуископаемые? Наполовину погруженные в грунт?

Маршалл снова рассмеялся.

— Так палеонтологи называют ископаемые, которым меньше десяти тысяч лет.

— Понятно. — Экберг повернулась к Фарадею, с трудом взбирающемуся вверх. — Доктор Фарадей, а вы — биолог-эволюционист, да?

Фарадей остановился, чтобы перевести дух, и она тоже остановилась, а с ней задержался и Маршалл. Биолог кивнул, перекидывая рюкзак с одного плеча на другое.

— И это означает…

— Коротко говоря, я изучаю то, как меняются виды с течением времени, — тяжело дыша, проговорил Фарадей.

— А почему вы занимаетесь этим здесь, в столь негостеприимном месте?

— Я исследую влияние глобального потепления на развитие видов.

На ее лице возникла улыбка.

— Значит, вы и в самом деле занимаетесь глобальным потеплением. В то время как доктор Маршалл лишь использует его эффект.

В голове у Маршалла негромко прозвучал тревожный звоночек. «Терра-Прайм» финансировала экспедицию исходя из того, что каждый в ней будет проводить изыскания строго в рамках заявленной темы. Но улыбка Экберг выглядела вполне дружелюбно, и он улыбнулся в ответ.

Они опять ненадолго остановились, чтобы Экберг могла сделать еще несколько заметок в блокноте. Маршалл ждал, глядя на горизонт. Достав бинокль, он протянул его Экберг.

— Взгляните. Там, к юго-западу, в тундре.

Она посмотрела в бинокль.

— Черт побери. Два белых медведя. — С минуту она наблюдала за ними, затем отдала бинокль Маршаллу. — Нам придется вернуться?

— Здесь, на горе, с нами ничего не случится. Обычно кто-то из нас бывает вооружен. Звери знают.

— А почему сейчас это не так?

— Я не ношу оружия. А Райт слишком рассеян. Идемте дальше.

Когда они приблизились к леднику, Маршалл с некоторой тревогой посмотрел на него, но недавнее похолодание остановило подтаивание, и поверхность льда выглядела практически так же, как три дня назад, когда обнажилась пещера.

— Пещера вон там, — сказал он, показывая на черную дыру возле скола ледовой толщи.

Экберг посмотрела в ту сторону. Хотя лицо ее ничего не выражало, Маршалл понял, что она наверняка разочарована невозможностью заглянуть внутрь. Он кивнул Фарадею. Биолог полез в карман парки и достал большую глянцевую фотографию, которую протянул Экберг.

— Вот что мы там нашли, — сказал Маршалл. — Снимок с нашей видеозаписи.

Экберг уставилась на фотографию. Слышно было, как у нее перехватило дыхание.

— Он умер с открытыми глазами, — прошептала она.

Никто не ответил — ответ и не требовался.

— Господи. Кто это?

— Мы точно не знаем, — отозвался Маршалл. — Снимок показывает, что лед непрозрачен. Видны только глаза и немного шерсти вокруг. Но мы полагаем, что это может быть смилодон.

— Кто?

— Смилодон. Больше известный как саблезубый тигр.

— Что не очень-то верно, — изрек Фарадей. — Поскольку смилодоны не тигры. Другая ветвь.

Но Экберг, казалось, его не слышала. Она все смотрела на фото, совсем забыв о своем диктофоне.

— Именно эти глаза и позволили нам прийти к такому выводу, — сказал Маршалл. — Они очень напоминают глаза больших кошек… собственно, всех кошек. Заметьте, это глаза хищника — большие, направленные вперед, с широкой радужной оболочкой и вертикальными зрачками. Уверен, что при вскрытии за сетчаткой обнаружится отражающий слой.

— Как давно он замерз? — спросила она.

— Смилодоны вымерли около десяти тысяч лет назад, — ответил Маршалл. — Мы не знаем из-за чего. Из-за надвигающегося оледенения, утраты среды обитания или нехватки пищи. А может, они все погибли от вируса, преодолевшего межвидовой барьер. Учитывая время, которое эта пещера была погребена подо льдом, смею предположить, что это один из последних представителей своего рода.

— Мы до сих пор не понимаем, каким образом он замерз, — добавил Фарадей, как всегда быстро и словно бы виновато моргая, что делало его похожим на испуганного ребенка. — Зверь, вероятно, спрятался в пещере, чтобы переждать снежную бурю, и там остался. Возможно, он был ранен или обессилел от голода. Или просто умер от старости. Ответ получим, когда проведем все анализы.

К Экберг быстро вернулось профессиональное хладнокровие.

— Что это? — спросила она, показывая на снимок.

Там во льду темнело чистенькое отверстие шириной примерно в полдюйма.

— Как вы сами можете видеть, разглядеть что-либо очень сложно, — сказал Маршалл. — Лед грязный, в нем много древнего ила. Так что мы попросили нашего аспиранта Ана установить там локатор, который, посылая ультразвуковые лучи, ловит отраженное эхо.

— Словно рыболовный эхолот, — сказала Экберг.

— В каком-то смысле, — весело ответил Маршалл. — Весьма высокотехнологичный эхолот. В любом случае из-за состояния льда точные измерения провести было невозможно, но мы все же выяснили, что длина животного, похоже, составляет примерно восемь футов. Мы оцениваем его вес в пределах тысячи фунтов.

— Что больше соответствует виду Smilodon populator, чем Smilodon fatalis, — нараспев произнес Фарадей.

Экберг медленно покачала головой, не отрывая взгляда от фотографии.

— Удивительно, — сказала она. — Погребенный во льду в течение тысяч лет…

Наступила короткая пауза. Стоявший без движения Маршалл начал ощущать, как холод забирается под его капюшон и покусывает кончики пальцев.

— Вы задали множество вопросов, — спокойно сказал он. — Не возражаете, если я задам вам один?

Экберг посмотрела на него.

— Валяйте.

— Мы знаем, что «Терра-Прайм» планирует снять некий документальный фильм, но никто из нас понятия не имеет, какого рода. Мы, правда, между собой полагаем, что вы, возможно, собираетесь осветить нашу работу на леднике, вероятно закончив рассказом о нашей необычной находке. Запечатлеть, так сказать, открытие для будущих поколений. Не могли бы вы сообщить нам больше подробностей на этот счет?

Она криво улыбнулась.

— Собственно говоря, наша компания отнюдь не ориентирована на будущие поколения.

— Продолжайте.

— Думаю, в детали вас посвятит Эмилио Конти, наш исполнительный продюсер. Но я могу обещать одно, доктор Маршалл, — он считает, что это будет настоящий успех, пиковый взлет в его и без того блестящей карьере. — Ее улыбка сделалась шире. — Вашей экспедиции уготовано стать намного более знаменитой, чем вам это когда-либо представлялось в самых смелых мечтах.

Рассвет вспыхнул над Голубым хребтом, взорвавшись сказочным многоцветьем. Выглянувшее из-за горы Митчелл солнце щедро залило осеннее небо нафтолом и кадмием, пурпуром и киноварью, равно как и всем прочим сонмом сияющих красок, словно слетевших с палитры восторженного живописца. Сонные вершины и склоны покрывала пока еще темная зелень дубов, лиственниц, кленов, лещины. Казалось, само холодное дыхание гор окутало густым покровом тумана долины и окружило вершины нижних холмов прозрачными кольцами, делая их похожими на монашеские тонзуры.

Джереми Логан остановил взятую напрокат машину у ворот парка, заплатил за въезд и мягко вдавил педаль газа. До цели он мог бы добраться и побыстрей: шоссе Скайлайн-драйв слишком петляло, да и скорость там ограничивалась тридцатью пятью милями в час, однако время у него еще было, к тому же он не ездил по этой дороге с тех самых пор, как в детстве отдыхал здесь с отцом. Шоссе перед ним исчезало в бархатной дымке, обещая как новые впечатления, так и всплески ностальгических ощущений.

В динамиках автомобиля звучала «Богема» в записи Тосканини 1946 года с несравненным сопрано Лючии Альбанезе. Он выключил музыку, чтобы полностью сосредоточиться на проносящемся мимо пейзаже. Вот обзорная площадка долины Шенандоа — он помнил, как они останавливались там с отцом, чтобы купить сэндвичей и сделать несколько фотоснимков. Дальше пошли ущелья: Нижнее, Комптона, Дженкинса. Каждое из них по очереди появлялось перед ветровым стеклом, открывая будто бы с неохотой потрясающий вид на реку и испещренные пятнами растительности холмы у подножия гор. Да, Виргиния оставалась Виргинией, и Логану, росшему в Южной Каролине, казалось и сейчас удивительным, как так много вмещающий в себя ландшафт может тесниться в столь относительно скромных пределах.

У отметки в 27 миль он проскочил мимо поворота, ведшего к горе Ноб. Они с отцом останавливались и там и даже поднялись вверх на две мили. Логан помнил, что день тогда был очень жарким, и висевшая у него на шее фляжка с водой приятно холодила кожу. Отец его был историком, не привыкшим к большим нагрузкам, и восхождение почти лишил его сил. Именно на вершине он сказал Джереми, что у него рак.

Возле ущелья Торнтона Логан свернул со Скайлайн-драйв, проехал по шоссе штата вдоль реки и выехал из национального парка. В окрестностях Сперривиллаон взял курс на юг, выкатился на шоссе 231 и двинулся, глядя на указатели, к гостинице «Олд-Рэг-Лодж».

Десять минут спустя он оказался в тени Олд-Рэг. Гора эта была относительно невысокой, тысячи три с небольшим футов, но знаменитые каменные осыпи крайне затрудняли доступ к ее голой верхушке. Однако наибольшую известность она получила не из-за них, а благодаря роскошному отелю, расположившемуся под ней в котловине. Гостиница «Олд-Рэг-Лодж» напоминала большой сказочный замок, выглядевший крайне неуместно среди окружающей его дикости. Когда Логан свернул на подъездную дорожку и поднялся по плавному склону, этот замок предстал перед ним, поражая взор сочетанием нагромождений экзотически обработанного известняка и ярких витражей в узорчатых рамах. Все это беспорядочное сооружение было увенчано экстравагантными куполами и медными минаретами.

Логан обогнул пышное поле для гольфа на тридцать шесть лунок, после чего тщательно ухоженная дорожка из белого гравия привела его к главному входу. Отдав ключи от машины служащему гостиницы, он шагнул внутрь.

— Заселяетесь, сэр? — спросила женщина за стойкой.

Логан покачал головой.

— Я приехал на экскурсию.

— Осмотр бункера начинается в десять часов.

— Я договорился о личном визите. Моя фамилия Логан.

Он положил визитную карточку на мраморную крышку стойки.

Женщина внимательно изучила карточку, повернулась к монитору компьютера и что-то быстро набрала на клавиатуре.

— Очень хорошо, доктор Логан. Не будете ли вы любезны подождать в вестибюле?

— Спасибо.

Взяв портфель, Логан пересек гулкое пространство под куполом и сел в кресло между двумя громадными коринфскими колоннами, увитыми красными шелковыми лентами.

Хотя этот отель был весьма популярен в течение семи десятков лет среди аристократов «Старого доминиона»,[1] увлекавшихся охотой и гольфом, в последние годы он приобрел странную репутацию. Ибо выяснилось, что под ним был обустроен и в 1952 году введен в частичную эксплуатацию огромный, совершенно секретный бункер для членов правительства Соединенных Штатов. В случае ядерной войны конгрессмены, сенаторы и другие чиновные лица планировали там укрыться, чтобы координировать военные операции, издавать новые законы и продолжать управлять Америкой (естественно, если в ней уцелеет хоть что-нибудь, чем можно управлять). Разглядывая роскошный вестибюль, Логан слегка улыбнулся. Вполне понятно, почему государственные деятели выбрали для своего убежища именно это место. Оно было достаточно удаленным от Вашингтона, чтобы избежать самого худшего, но вполне подходящим для того, чтобы переждать Армагеддон в комфорте и роскоши. Хотя бункер законсервировали еще в восьмидесятые годы, его не рассекречивали вплоть до 1992-го. Теперь он играл роль исторического музея, магнита для любителей всего секретного и не слишком многообещающей достопримечательности для обычных туристов.

Логан поднял взгляд, увидев идущего к нему невысокого, слегка полноватого человека в белом костюме и панаме, розовое лицо которого украшали круглые черные очки. Мужчина протянул руку.

— Доктор Логан?

Логан поднялся.

— Да.

— Я Перси Хант, официальный историк отеля. Сегодня я буду вашим сопровождающим.

«Сопровождающим, надо же, — подумал Логан, пожимая протянутую руку. — Гид везде гид».

— Буду вам крайне благодарен.

— Вы ведь из Йеля, не так ли? — Хант заглянул в сложенный листок бумаги. — Профессор средневековой истории?

— Да. Хотя в настоящее время я в академическом отпуске.

Хант убрал листок в карман.

— Очень хорошо. Прошу вас следовать за мной.

Он направился к арке в дальнем конце вестибюля, ведшей в застеленный великолепным ковром коридор с изображениями сцен охоты на стенах.

— Есть два входа в бункер, — сказал Хант. — Большие внешние ворота в задней части горы, использовавшиеся для грузовиков и тяжелого транспорта, и лифт позади главного конференц-зала отеля. Именно через него мы и войдем.

Они миновали закрытый плавательный бассейн, украшенный скульптурами в греческом стиле, потом банкетный и танцевальный залы, прежде чем войти в просторный и хорошо оборудованный конференц-зал. Не останавливаясь, Хант направился к двойным дверям в задней стене, покрытым такими же обоями, как и остальные стены.

— Конгресс предполагал использовать это помещение для своих заседаний, если, конечно, оно осталось бы невредимым, — сказал он. — В противном случае им бы пришлось довольствоваться помещениями поменьше, внизу. — Он постучал по стене, к которой они подошли. — Это броня, защищающая подступы к лифту.

С некоторым усилием он открыл двери, за которыми обнаружилось небольшое пространство с еще одной дверью в дальнем его конце. Хант отпер ее висевшим на цепочке ключом и провел Логана в большую, выкрашенную в зеленый цвет кабину. Закрыв дверь, он с помощью того же ключа привел в движение лифт, в котором отсутствовали какие-либо кнопки или индикаторные лампочки.

Спуск длился долго. Секунд через тридцать Хант повернулся к гостю.

— Итак, доктор Логан, — сказал он, — что вас конкретно интересует? Системы жизнеобеспечения? Жилые помещения? Лазарет? Я спрашиваю потому, что обычно исследователи, заказывающие индивидуальный тур, интересуются некоторой определенной областью. Чем больше вы мне расскажете, тем лучше я смогу вам помочь.

Логан оглянулся.

— Собственно говоря, мистер Хант, меня интересует не бункер сам по себе.

Хант моргнул.

— Нет? Тогда почему же…

— Мне нужно попасть в архив «Омега».

Глаза Ханта расширились.

— Архив? Прошу прощения, но это невозможно.

— Информация в этом архиве рассекречена начиная с… — Логан посмотрел на часы, — восьми часов утра сегодняшнего дня. Семьдесят минут назад. Теперь она является публичным достоянием.

— Да-да, но сперва нужно провести все необходимые процедуры — контрольный просмотр, сверку данных и все такое. Все запросы должны проходить через соответствующие каналы.

— Меня интересует лишь один-единственный документ. Вы можете за мной наблюдать — я прочитаю его в вашем присутствии. Что касается соответствующих каналов — думаю, этого будет достаточно, чтобы вас удовлетворить.

Открыв портфель, Логан достал сложенный лист бумаги, на каком красовалась печать Соединенных Штатов, и протянул его Ханту.

Тот проглядел письмо, и глаза его расширились еще больше. Он облизал губы.

— Очень хорошо, доктор Логан. Очень хорошо. Но мне все же требуется устное подтверждение…

Логан показал на подпись внизу письма.

— Если у вас действительно есть желание его побеспокоить — пожалуйста, как только мы вернемся в отель. Если мне не будут чинить препятствий, дело мое не займет и четверти часа.

Хант снял очки, потер их о пиджак, снова надел и поправил соломенную панаму.

— Могу я спросить… — Голос его сорвался, и он откашлялся. — Могу я спросить, что именно интересует профессора средневековой истории в архиве «Омега»?

Логан снисходительно на него посмотрел.

— Как я уже говорил, мистер Хант, у меня сейчас академический отпуск.

Двери лифта со скрипом распахнулись, и перед ними открылся каменный туннель с полукруглым сводом и вделанными в пол стальными решетками.

— Прошу следовать за мной, — сказал Хант, быстро идя по туннелю.

Там было очень холодно и сыровато. Путь освещал ряд свисавших с потолка ярких ламп в круглых колпаках. Высоко вдоль стен тянулись переплетения выкрашенных в зеленый цвет труб, уходивших дальше в глубину бункера. Хант поспешно шагал впереди, явно не расположенный к дальнейшим разговорам. Прежде чем свернуть в сторону от главного хода, они миновали несколько ниш, напоминавших спальные помещения, и большой зал с телевизионными камерами, всю заднюю стену которого занимала фотография Капитолия в пору цветения вишни. Пройдя через помещение, заставленное электрическими шкафами, Хант вошел в заднюю комнатушку, где откатил в сторону фальшивую стенку, за которой скрывалась тяжелая металлическая дверь на массивных петлях. Достав из кармана еще один ключ, Хант вставил его в центральную скважину.

— Архив находится за этой дверью, — сказал он. — Найдите свой документ и как можно быстрее с ним ознакомьтесь. Мне нужно получить соответствующие санкции, и чем скорее, тем лучше.

— Я постараюсь не задержать вас, — ответил Логан.

Хант хмуро кивнул и, повернув ключ, открыл дверь.

Из темноты за ней пахнуло затхлостью, пылью. От одного этого запаха у Логана сильнее забилось сердце.

Архив «Омега» содержал в себе очень многое из того, ради чего жил Джереми Логан, для которого звание профессора средневековой истории являлось чем-то вроде изысканной дымовой завесы. Неустанно разбиравшееся с последствиями Второй мировой войны правительство нашло наконец прекрасное применение уникальной системе защиты, оберегающей бункер Конгресса, отправляя туда на хранение секретные и совершенно секретные военные документы. Хотя сам бункер был рассекречен десятилетием раньше, потребовались еще годы и годы упорного политического давления со стороны историков, журналистов и поборников полной прозрачности информационного поля, прежде чем наверху уступили, согласившись откинуть покровы и с этого хранилища тайн. Формально архив объявили доступным с сегодняшнего утра, однако в соответствии со стандартной процедурой содержавшиеся в нем документы должны были сперва перелопатить представители различных спецслужб, изъяв из них все, до сих пор представляющее для них важность, и лишь потом позволить всем, кому что-то там нужно, копаться в остатках. Логану пришлось заручиться поддержкой очень важных персон, чтобы получить разрешение проникнуть сюда до всей этой суматохи.

В помещении, куда он шагнул, царила кромешная темнота, но некое шестое чувство подсказало ему, что оно просто огромно. Двигаясь ощупью вдоль стены, он нашарил длинный ряд выключателей и наугад щелкнул некоторыми из них.

Послышалось низкое гудение, над головой начали вспыхивать полосы флуоресцентных ламп, создавая маленькие желтые островки в море тьмы. Он щелкнул еще несколькими выключателями, и наконец перед ним предстал весь архив — стройные колонны десятифутовых шкафов цвета хаки, уходящие вдаль. Логан с минуту постоял, моргая и постепенно привыкая к масштабам увиденного. Открывшееся взору пространство едва не превосходило размерами футбольное поле. Взгляд его блуждал по сонму ячеек, хранивших океан захватывающих сведений, вплотную касающихся науки, культуры, национальной политики и всего прочего, подтверждаемых или опровергаемых сотнями данных под присягой свидетельств, пускай и разноречивых, но тем самым могущих пролить свет на многое. Будь его воля, он бы застрял здесь на долгие годы.

Обеспокоенное движение за спиной напомнило Логану, что время его ограниченно. Улыбнувшись и кивнув, он крепче стиснул ручку портфеля и двинулся дальше. Сейчас все его помыслы были устремлены к событиям, имевшим место в Италии в 1944 году. Сражаясь с немцами за контроль над Кассино, подразделения Пятой американской армии захватили старинную крепость Кастелло Диавилус. В этом давно заброшенном замке некогда обитал знаменитый алхимик, печально известный мрачными экспериментами. После захвата замок сожгли дотла, а тайную лабораторию в подвале разграбили. Логан занимался изучением достижений алхимика, весьма интересуясь результатами его странных опытов, а потому очень рассчитывал узнать о них много больше, порывшись в пыльных документах архива «Омега».

Он быстро шагал вдоль высоких металлических шкафов, поглядывая на этикетки. Практически сразу стало понятно, что материалы расположены в хронологическом порядке, а затем делятся по принадлежности к воинским группировкам. Ему потребовалось десять минут, чтобы найти 1944 год, и еще пять, чтобы выявить документы, относящиеся к Пятой армии. Еще через минуту он нашел шкаф с досье итальянского театра военных действий и, углядев надпись «Кассино», до упора выдвинул соответствующий ящик, в котором лежала стопка папок толщиной фута в три. Все они запылились и сильно поблекли, но в остальном выглядели нетронутыми. Быстро пробежав взглядом по заголовкам, он нашел толстую папку с этикеткой: «Форт Диавилус: тактика и стратегия».

Логан взглянул на стоявшего рядом Ханта, который смотрел на него с видом недовольного ментора.

— Здесь найдется какой-нибудь стол?

Хант моргнул и фыркнул.

— Дальше по коридору, за щитовой, есть конторка, — сказал он. — Я вас провожу.

Логан вытащил папку и уже собирался закрыть ящик, но замер. Под папкой, извлеченной им из ячейки, обнаружилась другая, почти столь же выцветшая. На ее этикетке значилось лишь одно слово: «Фир».

Логан машинально протянул руку и взял папку, оказавшуюся очень тонкой. Под ней лежала еще одна, точно такая же, с тем же словом на этикетке.

Две копии секретного документа, хранящиеся в одном и том же месте? Что-то тут явно не так.

Он покосился на Ханта. Тот уже шел по проходу между возвышающимися шкафами. Снова заглянув в ящик, Логан открыл первую из двух одинаковых папок и пробежал глазами по титульному листу.

«СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО Армия Соединенных Штатов Департамент внутренних расследований Темы

1. Аномалия D-1, дополнение к имеющейся информации.

2. Обстоятельства гибели научной группы.

3. Рекомендации (крайне важно).

Составил: полковник Роуз, база „Фир“ Дата: 7 мая 1958 года Документ № В2837(а)»

Свойственное Логану чутье исследователя паранормальных явлений вмиг обострилось до чрезвычайности. Ему представлялась уникальнейшая возможность, какой нельзя было пренебречь. Стараясь действовать неслышно и быстро, он открыл портфель, бросил поверх остальных бумаг одну из двух тонких папок, после чего снова закрыл жесткий клапан, придавив его папкой с этикеткой «Кастелло Диавилус». Затем, задвинув ящик и придав лицу непроницаемое выражение, ученый повернулся и двинулся следом за Хантом к ближнему выходу из гулкого помещения.

За пять дней база «Фир» изменилась до неузнаваемости. Три акра каменной ровной площадки между ограждением и воротами превратились в подлинный муравейник. Вертолеты и маленькие транспортные самолеты прибывали денно и нощно, выгружая рабочих, снаряжение, провизию, топливо и всевозможное экзотическое оборудование. Тихие, тускло освещенные коридоры центральной части уходящего вглубь строения стали напоминать оживленные городские бульвары, полнясь гомоном голосов, щелканьем клавиш, гудением разных машин. Повсюду змеились силовые кабели, предательски валя с ног зазевавшихся торопыг. Генераторы базы, до сей поры выдававшие минимальную мощность, перевели в половинный режим, и их рев оглашал арктическую тишину. Сержанта Гонсалеса и троих его подчиненных сперва ошеломило, а затем начало откровенно раздражать внезапное вторжение штатских, не только превративших их сонное царство в улей, но и постоянно чего-то требующих от них. Небольшая воинская команда теперь неустанно трудилась, сращивая порванную проводку, заделывая щели и обеспечивая подачу тепла в десятилетиями пустовавшие помещения.

Эван Маршалл шагал вниз по склону, неся на плече заполненный образцами бачок. На полпути к цели он ненадолго остановился, чтобы отдохнуть и окинуть взглядом маленький городок, освещенный полуденным солнцем. Хотя съемочную группу расселили на базе — рабочих, осветителей, журналистов и ассистентов на уровне «В», а в чуть более комфортабельных комнатах уровня «С» всех главных шишек, — близ ограждения было разбросано множество сборных амбарчиков и прочих подсобных сооружений. Все эти временные домишки словно бы жались к громадному «Снежному барсу» — вездеходу на массивных танковых гусеницах, преграждавшему доступ к топливному хранилищу, которым могло бы гордиться любое армейское подразделение. А еще дальше покоился таинственный металлический куб. Зачем он нужен, не знал никто из любителей посудачить, а кто знал, тот молчал.

Но настоящая кутерьма началась после утреннего прибытия Эмилио Конти, исполнительного продюсера и генерального движителя проекта. По его распоряжению странные механизмы перегородили верхушку ледника, весьма осложнив жизнь ученым. А до того битый час продюсер ходил по базе и окружавшей ее промороженной тундре со своей операторской свитой, изучая, как падает свет на снег, лаву и лед, и разглядывая все, что только возможно, с десятка различных позиций в широкоугольный объектив, болтавшийся у него на груди. Кари Экберг все это время находилась при нем, видимо давая необходимые пояснения и записывая распоряжения на будущее, явно обещавшее принести много сюрпризов.

Маршалл снова поднял бачок с образцами, закинул его на другое плечо и двинулся дальше. Он чувствовал себя крайне уставшим. Ночью ему, как всегда, не спалось, а несшиеся отовсюду шумы только усугубляли бессонную маету.

Трудно было поверить, что со времени обнаружения смилодона прошла лишь неделя. Лично ему порой хотелось, чтобы замерзшее существо так и оставалось безвестным. Его отнюдь не радовала лихорадочная активность, столь противоречащая методике вдумчивого подхода к находке, могущей взбудоражить весь научный мир. Его раздражала таинственность, которой съемочная группа окружала свой драгоценный проект. И уже просто злило множество путавшихся под ногами людей. А время, удобное для изысканий, стремительно уходило. «Единственный положительный момент этой идиотической суеты, — подумал он, — заключается в том, что чем быстрее все тут раскрутится, тем быстрее они уберутся».

Обогнув вездеход, он направился к базе. Мимо пронесся какой-то киношник, таща длинную металлическую стойку. Маршаллу пришлось пригнуть голову, чтобы уберечь ее от удара. У ворот спиной к нему стояла группа сотрудников «Терра-Прайм», и, когда он, поставив термос на землю, принялся проверять состояние образцов, до него донеслись недовольные голоса.

— Худшее место из всех, где я вкалывал, — говорил кто-то. — Тут даже негде опрокинуть стаканчик. А я уж думал, что навидался дерьма.

— У меня задница онемела, — пожаловался второй голос. — В буквальном смысле. Кажется, я ее отморозил.

— О чем только думает Конти? Загнал нас в эту хренову глушь из-за какой-то там дохлой кошки.

— Да еще всякие олухи всюду болтаются, мешают работать.

«Оказывается, это мы им мешаем», — невесело улыбнувшись, подумал Маршалл.

— Кстати, насчет тех, кто здесь болтается. Слыхали о белых медведях? Их тут просто прорва. Если мы не замерзнем, они нас сожрут.

— А ведь за риск нам не платят.

— А также за вонь. Здесь воняет. И вода еле течет. И жратва — хуже нету. Я привык ко всему свежему — ананасы там, бутербродики, суши. А тут харч как в тюрьме: бобы, сосиски, замороженная капуста.

С дальнего конца лагеря неожиданно донесся взрыв веселого гомона и, мгновение спустя, снова. Закрыв термос, Маршалл отправился посмотреть, что там происходит.

Под металлическим кубом собралось около десятка человек. Они поздравляли друг друга, пожимали соседям руки и обнимались. Неподалеку от них стоял Конти — невысокий темноволосый крепыш с аккуратно подстриженной козлиной бородкой. Он наблюдал за всеобщим восторгом, скрестив на груди руки. Рядом топтался представитель руководства телеканала по фамилии Вольф, возле него маячили операторы, один с большой камерой на плече, второй с маленькой, обыкновенной. Чуть дальше расположился еще один тип — тот, который несколько минут назад едва не оглоушил Маршалла. Он контролировал микрофон, закрепленный на длинной удочке, опиравшейся на треногу. Провода от камер уходили в прикрепленную к его поясу сумку.

Маршалл с любопытством оглядел Конти. Слава шагала впереди этого человека. Его документальный фильм «Роковые пучины» об исследовательских подводных лодках, изучающих глубочайшие океанские впадины, завоевал много наград и до сих пор регулярно демонстрировался в музеях и специальных кинотеатрах. Другие отснятые им ленты, в основном посвященные дикой природе и экологическому кризису, также встретили одобрение критики и пользовались всеобщим успехом. Козлиная бородка и порывистые движения в сочетании с диковинным объективом, поблескивавшим у знаменитости на груди, подобно огромному черному бриллианту, вполне отвечали образу выдающегося эксцентричного режиссера. «Единственное, чего ему не хватает, — подумал Маршалл, — это мегафона и белого галстука». Однако он тут же напомнил себе, что внешность часто бывает обманчивой, а стоящий перед ним бодрячок не только пользуется заслуженным уважением благодарных ему соотечественников, но и обладает немалым влиянием в сферах повыше.

— Еще раз, — сказал Конти с легким итальянским акцентом. — Больше радости. Помните: вам наконец все удалось. Миссия выполнена. Я хочу видеть это и слышать.

— Мотор, — сказал человек с ручной камерой.

— Съемка! — произнес Конти.

В толпе собравшихся вновь раздались радостные возгласы. Люди подпрыгивали, кричали и размахивали руками, хлопали друг друга по спине. Маршалл озадаченно огляделся вокруг, мучительно сознавая, что ничего не может понять.

Экберг стояла невдалеке, наблюдая за происходящим. Несмотря на крайнюю занятость в последние несколько дней, она, завидев его, всегда приветливо улыбалась, в отличие от большинства прочих киношников, которые явно давали понять, что присутствие посторонних их раздражает.

Он подошел к ней.

— Что происходит?

— Финал, — сказала она. — Апофеоз выдающегося успеха.

— Финал?

— Ну… именно это сейчас мы снимаем.

— Но… — возразил он, и тут до него вдруг дошло.

Конти снимал реакцию киногруппы на успешное завершение… неважно чего, главным тут был взрыв восторга. Похоже, продюсер спешил взять в кадр все, что работало на проект, независимо от того, как это сообразовывалось с реальностью. Концепции линейности времени для него не существовало — и Маршалл понял, что ему еще многое предстоит узнать о документальном кино.

Конти кивал, явно удовлетворенный последним дублем. Он повернулся к оператору с тяжелой камерой.

— Снято?

Тот улыбнулся и показал большой палец. Конти перевел взгляд на Экберг и заметил Маршалла.

— Вы ведь Маршалл, так? Эколог?

— Палеоэколог, да.

Конти посмотрел в свой блокнот и что-то отметил там карандашом, не снимая перчатки.

— Хорошо. И весьма кстати. — Он снова взглянул на Маршалла, на этот раз более внимательно, изучая его, словно кусок поданного ему мяса. — Не могли бы вы собрать вашу команду в теплой одежде минут, скажем, через пятнадцать? Если все вы появитесь перед камерой, это прибавит съемкам реальности.

— Что за съемки?

— Мы поднимемся на гору.

Маршалл поколебался.

— Буду рад вам помочь. Но сперва, мне кажется, пришла пора вас спросить, что именно вы здесь снимаете. Мы ничего пока толком не знаем. Не хочу показаться назойливым, но наше неведение чересчур затянулось.

Конти втянул ноздрями холодный воздух.

— Мы хотим отснять как можно больше материала до прибытия Эшли.

— Кстати, этого я тоже не понимаю. Зачем ведущей лететь сюда? Почему она не может добавить свой комментарий в Нью-Йорке, когда фильм уже будет смонтирован?

— Потому что дело не в простом комментарии, — ответил Конти. — Речь идет о документальной драме. Выдающейся документальной драме.

Маршалл нахмурился.

— Какое это имеет отношение к нашей работе? Или к коту, которого мы нашли?

Конти едва заметно улыбнулся.

— Как раз к коту это имеет непосредственное отношение, профессор Маршалл. Видите ли, мы сейчас намерены вырубить его изо льда.

Маршалл не поверил ушам, чувствуя, как по спине у него пробежал холодок.

— Вы сказали — вырубить?

— Сплошным блоком. Чтобы доставить в наше специально подготовленное хранилище. Его опечатают и начнут постепенно растапливать лед. — Конти сделал эффектную паузу. — А когда хранилище снова вскроют, этот процесс будут снимать вживую, прямо на глазах миллионов.

На мгновение Маршалл лишился дара речи, но оцепенение тут же прошло, сменившись плохо скрываемым гневом.

— Прошу прощения, — сказал он, удивляясь своему спокойному тону, — но этому не бывать.

Конти продолжал улыбаться.

— Нет?

— Нет.

— И почему же?

Маршалл увидел приближающегося со стороны базы Салли, которого, несомненно, привлек сюда радостный гвалт, поднятый во время съемок последнего эпизода. Кроме того, прямо с момента прилета продюсера климатолог не упускал ни малейшей возможности потереться с ним рядом, вероятно надеясь погреться в лучах его славы, а заодно при случае лишний раз попасть в кадр.

— Мистер Конти только что сообщил мне истинную причину, по которой они здесь находятся, — сказал Маршалл, когда Салли подошел.

— Вот как? — спросил коротышка. — И какова же она?

— Они хотят вырубить смилодона из мерзлоты и растопить лед перед телекамерами в прямом эфире.

Салли удивленно моргнул, но промолчал. Маршалл снова повернулся к продюсеру.

— То, что вы заполонили всю базу, помешали нашим исследованиям и вообще относитесь к нам как к приживальщикам, — это одно. Но мы не позволим вам загубить нашу находку.

Конти скрестил на груди руки. Маршалл затылком почувствовал пристальный взгляд Кари Экберг.

— Этот замерзший тысячи лет назад зверь представляет собой крайне важный, возможно, единственный в своем роде объект для всестороннего научного изучения, — продолжал он. — Здесь никакие дешевые фокусы не пройдут. Если вы прилетели только за этим — мне очень жаль, но вы зря потратили время и деньги. Тогда лучше бы вам прямо сейчас собраться и улететь.

Салли, похоже, справился с удивлением и раскрыл рот.

— Но, Эван, тебе вовсе незачем так…

— И еще одно, — сказал Маршалл, не обращая внимания на бормотание Салли. — Я уже говорил мисс Экберг, что в той пещере небезопасно. Вибрация от тяжелого оборудования может обрушить вам на головы лаву. Так что даже если бы мы и не возражали против этой безумной затеи, то все равно пошли бы наперекор вашему намерению туда сунуться.

Конти выпятил губы.

— Понятно. Что-нибудь еще?

Маршалл уставился на него.

— Разве этого мало? Кота вы не получите. Все очень просто.

Он ждал ответа, но режиссер промолчал и лишь бросил многозначительный взгляд на Вольфа. Вольф откашлялся и впервые заговорил.

— Собственно, доктор Маршалл, вы правы. Все действительно просто: мы можем делать тут, что захотим.

Маршалл с деревянными желваками на скулах повернулся к нему.

— О чем это вы?

— Мы можем вырубить кота изо льда, а можем разделать его и зажарить, если нам взбредет в голову. У нас есть это право.

Представитель телеканала полез под парку и, вытащив пачку бумаг, протянул ее оппоненту. Маршалл к ним не прикоснулся.

— Что это? — спросил он.

— Это контракт, который ваш руководитель доктор Салли и глава исследовательского отдела университета Северного Массачусетса подписали с «Терра-Прайм».

Не дождавшись ответа, Вольф продолжил:

— В обмен на финансирование вашей шестинедельной экспедиции «Терра-Прайм» вкупе с ее родительской компанией «Блэкпул энтертейнмент груп» получила исключительный и неограниченный доступ не только к месту ваших работ, но и к любым сделанным вами открытиям на свое собственное усмотрение.

Маршалл неохотно взял документ.

— Пункт шестой, — сказал Вольф. — Существенное слово: «неограниченный».

Маршалл быстро проглядел контракт. Все было именно так, как говорил Вольф. Фактически «Терра-Прайм» владела любыми вещественными или интеллектуальными результатами их экспедиции. Однако раньше он и не подозревал, что корпорация-спонсор столь тесно связана с медиагигантом «Блэкпул», и ему это особенно не понравилось, ибо пресловутый гигант стал гигантом, потакая вкусам не очень взыскательной, падкой на сенсации публики. Вольф же явно предполагал, что момент трений когда-нибудь да наступит, и именно потому таскал с собой всюду контракт. Маршалл внимательнее присмотрелся к нему. Даже в меховой парке, этот всегда державшийся в тени малый выглядел сущим ходячим скелетом со своими коротко подстриженными каштановыми волосами и ничего не выражающим неподвижным лицом. Точно так же ничего не выражали и его бледные немигающие глаза.

Маршалл повернулся к Салли.

— И ты это подписал?

Салли пожал плечами.

— Либо так, либо никакой экспедиции вообще. Кто же мог знать, как все повернется?

Маршалл не ответил, внезапно почувствовав, что вот-вот лишится сил. Не говоря больше ни слова, он сложил контракт и вернул его Вольфу.

Четверть часа спустя разношерстная людская толпа побрела вверх к пещере. Кроме ученых, самого Конти и небольшого эскорта из его помощников в нее входили Экберг, двое операторов и звуковик. За ними следовали, кто пешком, кто на вездеходе, коренастые парни в кожаных куртках. Дюжина пар крепких рук. Кузов «Барса» был вмиг загружен чем-то громоздким, лежащим на деревянных поддонах. В составе съемочной группы ребята в кожанках официально не числились: их наняли сравнительно неподалеку, в Анкоридже, на несколько дней для особых работ. Экберг уже объясняла Маршаллу, что главное — это поскорее отснять все, что можно, вживую, поскольку продюсер на месте, звезда в пути, декорации пока сносные, а деньги быстро сгорают.

Обычно подъем к леднику Фир занимал минут двадцать, но на этот раз восхождение затянулось. Конти постоянно останавливался, чтобы операторы могли снять гору, долину, раскинувшийся внизу лагерь и саму группу, поднимающуюся по склону. Один раз он задержался на целых десять минут, задумчиво разглядывая ледник, а потом велел операторам взять крупным планом в кадр Экберг. С различных ракурсов, но не захватывая лицо.

— Почему так? — спросил Маршалл после пятого дубля.

Экберг откинула капюшон.

— Я изображаю Эшли.

Маршалл понимающе кивнул. Эшли Дэвис, ведущая, должна была появиться лишь через два дня, но это нисколько не мешало Конти ее снимать.

— Неудивительно. Время решает все.

— Верно. — Она посмотрела на него через плечо. — Послушайте, мне очень жаль, что все так получилось. Извините, что я вас не предупредила, но у меня на этот счет имелись строгие распоряжения. Исходившие прямо от Вольфа.

— Значит, он тут главный? А я думал — Конти.

— Эмилио отвечает за весь творческий процесс — съемки, освещение, режиссуру, окончательный монтаж. Но деньги выделяет телекомпания, и последнее слово за ней. А здесь, на вершине мира, телекомпанию представляет Вольф.

Маршалл обернулся. Вольф не пошел вместе с ними, но далеко внизу можно было различить его призрачно крошечную фигурку. Он стоял неподвижно за внешним ограждением базы, наблюдая за группой.

Вздохнув, Маршалл снова повернулся к Экберг.

— Это у вас в порядке вещей? Все время тормозить, озираться, искать лучший план?

— Не совсем. Конти сейчас тратит пленки втрое больше обычного.

— Почему?

— Потому что он хочет, чтобы этот фильм стал шедевром. Чем-то вроде его «Моны Лизы». И слишком многое ставит на карту.

— Тогда с чего же великий творец карабкается по кручам вместе с прочим немытым сбродом? Разве его место не в вездеходе?

— Ему необходимо «помелькать на площадке», как это у нас говорится. Для последующего фильма о фильме, куда в конечном счете войдут и дополнительные цифровые материалы.

Маршалл недоверчиво покачал головой, глядя на цирк, в который начинала превращаться реальность. Едва подъем продолжился, к ним приблизился Конти.

— Есть что-нибудь, что нам следовало бы знать? — спросил он Маршалла с уже привычным для того итальянским акцентом.

— О чем?

Продюсер взмахнул рукой.

— Обо всем. Об этих местах, о погоде, о местной фауне… о любой изюминке, которая могла бы украсить проект.

— Таких вещей много. Это удивительный геологический регион.

Продюсер с некоторым сомнением кивнул.

— Я возьму у вас интервью, когда мы вернемся.

Салли, слышавший их разговор, тут же встрял в него.

— Как глава экспедиции, буду рад оказать любую необходимую помощь.

Конти снова с отсутствующим видом кивнул, уставившись на ледник.

Маршал призадумался, стоит ли рассказать режиссеру о живущих поблизости аборигенах. Вероятно, они идеально подошли бы на роль той «изюминки», которую искал Конти. Однако он тут же выбросил из головы эту мысль. Вряд ли туниты бы захотели — и уж точно совсем не заслуживали, — чтобы шумная беспардонная киногруппа ворвалась в их селение. Легко догадаться, в какой бы они пришли ужас, если бы вдруг увидели, что творится теперь на горе Фир.

Он покосился на Конти. Составить какое-то впечатление о режиссере было не так-то легко. Несмотря на внешний образ художника, отрешенного от всего мирского, в нем явственно чувствовались и непреклонность, и прагматизм. Этакая невообразимая смесь Трумэна Капоте[2] с Дэвидом Лином.[3] Тут кто угодно встал бы в тупик.

Впереди показалась пещера. Ее темный провал загораживали с виду весьма неуклюжие механизмы — подъемный кран на надувных шинах и еще одна машина, предназначение которой оставалось неясным. Выкрашенные в ярко-желтый цвет, они отчетливо выделялись на фоне белого снежного наста и голубого льда. Пока операторы меняли объективы и звуковик настраивал переносной микшер, вокруг машин рассыпалась команда в кожанках. Двое парней забрались в кабины, остальные начали снимать с «Барса» груз и стаскивать его к крану. Присмотревшись внимательнее, Маршалл увидел, что из холщовых мешков выглядывают тяжелые стальные опоры с гидравлической регулировкой подъема.

Барбур наблюдала за их работой, сузив глаза, с карманным компьютером на толстой перчатке в одной руке и цифровым диктофоном в другой. К съемочной группе она относилась с еще большим подозрением, чем Маршалл.

— Зачем нужен этот чертов кран, я еще могу догадаться, — пробормотала она. — Но для чего другая хреновина, а?

Маршалл посмотрел на вторую машину, ощетинившуюся оборудованием, напоминавшим средневековые копья.

— Понятия не имею.

— Запишите, — говорил Конти внимательно слушавшей его Экберг. — Мне нужны лишь четыре цвета — белый для снега, лазурный для неба, голубой для ледника, черный для пещеры. Ноктюрн в голубых тонах. Потребуется специальная обработка в лаборатории. — Он бросил взгляд на операторов. — Готовы?

— Готовы, — ответил Фортнем, главный оператор.

— Готовы, мистер К, — сказал Туссен, его помощник.

— Вам надо действовать с чрезвычайнейшей осторожностью, — предупредил Маршалл. — Пол пещеры — чистый лед, очень скользкий. И как я уже говорил, лавовые туннели крайне хрупки. Вся ваша затея — безумный риск. Одно неверное движение, и вы обрушите своды.

— Благодарим, доктор Маршалл. — Конти снова повернулся к операторам. — Фортнем, Туссен! Если услышите треск, быстро пройдитесь камерой по всем лицам. Выберите самые испуганные и дайте крупный план.

Операторы тревожно переглянулись, затем кивнули. Оглядевшись вокруг в последний раз, Конти кивнул Туссену.

— Тишина на площадке! — рявкнул оператор.

Разговоры тут же затихли.

Конти поднял взгляд на пещеру.

— Мотор!

Щелкнула хлопушка, и камеры заработали. Одновременно взревев, двинулись в сторону черного жерла машины. Следом за ними шагали Конти и его свита. Операторы держались позади, стараясь ничего не упустить из поля зрения камер. Маршалл неохотно последовал за процессией, охваченный мрачным предчувствием, что тщеславие исполнительного продюсера станет для всех роковым.

У входа в пещеру машины остановились, и рабочие сняли с платформы крана несколько холщовых мешков. Затем над желтыми кабинами вспыхнули мощные прожекторы, выдвинулись захваты, и машины вновь покатились вперед, на этот раз медленнее, исчезая в дыре. Маршалл и остальные побрели следом. Холодный сухой воздух туннеля смешался с выхлопными парами. Стены пещеры ощутимо вибрировали, рев двигателей оглушал. Обернувшись, Маршалл заметил, что, следуя указаниям Крила, широкоплечего бригадира подсобников, парни в кожанках высвобождают из снимаемых с крана мешков опорные стойки и подпирают ими своды подземного хода. Впрочем, особого оптимизма это не добавляло.

Он двинулся дальше. Фонарик не требовался — прожекторы машин и камер превратили пещеру в ярко-голубой коридор. Впереди послышался скрежет — одна из машин задела за свод. Маршалл заметил, что даже обычно непрошибаемо беспечный Салли поджался и побледнел.

Затем пещера расширилась, свод ушел ввысь, и небольшая людская толпа обступила расчищенное пятно в ледяной толще. Дизели один за другим смолкли, и наступившая тишина на миг сделалась оглушительной. Лед с тихим треском слегка проседал под тяжестью механизмов. Рабочие установили последние из опор и расположились поодаль.

Какое-то время все молчали, глядя на мертвые большие глаза, взиравшие из-подо льда на пришельцев. Маршалл обвел взглядом собравшихся. Экберг беспокойно хмурилась. Барбур колдовала над своим карманным компьютером. Конти вперился в мутную толщу — его самоуверенность явно несколько пошатнулась. Фарадей, моргая из-под огромных очков, доставал из карманов измерительные приборы. Салли излучал нечто вроде отеческой гордости.

Наконец Конти пришел в себя.

— Фортнем, Туссен, вы снимаете?

— Да, — ответил главный оператор.

— Сняли ученых?

— Дважды.

— Очень хорошо. — Продюсер повернулся к Салли. — Очертите зверя, пожалуйста.

Салли откашлялся.

— Очертить?

— Пределы блока, который мы примемся вырезать. С запасом — нам не хотелось бы ненароком отхватить ему лапу.

Салли поморщился, но храбро шагнул вперед и, посовещавшись шепотом с Фарадеем, что-то быстро в уме подсчитал, а потом нацарапал на льду ножом грубый прямоугольник.

— Глубина? — спросил Крил.

Салли посмотрел на Барбур, та заглянула в компьютер.

— Два метра семьдесят сантиметров, — сказала она.

Крил повернулся к человеку, сидевшему за пультом машины.

— Пусть будет два восемьдесят.

Пещера снова наполнилась ревом дизелей и облаками выхлопных газов. Под объективами камер еще один рабочий с помощью дистанционного пульта подвел механическую руку странного вида комбайна ко льду, после чего медленно опустил ее на проведенную климатологом линию.

— Всем отойти назад, — крикнул Крил.

На конце инструмента вспыхнул ярко-красный луч, лед под которым тут же вскипел.

— Военный лазер, — сказал Конти. — Очень мощный, но при этом намного точнее резца ювелира.

Все наблюдали, как лазер медленно прорезает пазы в грязно-коричневом льду. Один из рабочих включил переносной компрессор, установленный на платформе, и, поднося наконечник шланга к быстро увеличивающимся канавкам, начал откачивать талую воду, сливая ее в глубины пещеры. Маршаллу все это напоминало работу некой чудовищной бормашины, и хотя ученый в нем бунтовал против самой мысли о столь бесцеремонном извлечении уникального образца из своей ледяной матрицы, он ощутил немалое облегчение при виде того, до каких тонкостей продуман процесс.

Через двадцать минут все закончилось. Прямоугольник, нацарапанный на льду Салли, очертили четкие прорези — сверху и снизу шириной в дюйм, а с боков где-то в шесть дюймов. Во время короткого перерыва вперед вышел Чен и с помощью дистанционного датчика удостоверился, что канавки достаточно глубоки. Затем лазер убрали, и из машины выдвинулась другая механическая рука. На ее конце крепилось нечто похожее на металлическую кишку, опять напомнившее Маршаллу бормашину. Издав жужжащий звук, рука пришла в движение.

— Что это? — спросил он у Крила.

— Гибкий бур, — крикнул бригадир сквозь шум. — С алмазно-кремниевым наконечником.

Устройство медленно вошло в один из широких пазов. Жужжание усилилось — бур вгрызся в древний лед девятью футами глубже. В другой паз нырнул шланг, и талая вода вновь хлынула на пол пещеры. Рядом повисла еще одна механическая рука, готовая, если будет нужда, поддержать ледяной параллелепипед.

На отсечку торца времени ушло меньше, и через десять минут бур вернулся. По знаку Крила рабочие завели в пазы толстые брезентовые ремни и зацепили их двумя крюками.

Конти снова посмотрел на Фортнема и Туссена.

— Мне нужен хороший кадр. Причем с первой попытки.

Фортнем заглянул в объектив, проверил звук и кивнул.

Конти опустился на четвереньки, вглядываясь в лед и чуть ли не водя по нему носом. Фортнем снимал каждое движение режиссера.

— Поехали, — наконец сказал Конти, вставая.

Объектив у него на шее слегка покачивался, словно подчеркивая, кто тут самый главный.

Крил взмахнул рукой. Вновь взревели машины, заработала установленная на платформе лебедка. Послышался лязг натягивавшихся тяжелых цепей, прикрепленных к крюкам. Несколько мгновений все молча слушали, как воет двигатель и трещит не желающий отдавать свое лед. Затем с негромким скрежетом, от которого, казалось, содрогнулась сама гора, огромный блок начал выпрастываться из толщи.

— Аккуратнее, — сказал Крил.

Конти посмотрел на Фортнема.

— Возьмите в кадр оборудование. Снимайте нежно, с любовью. Ведь именно оно извлекает наше сокровище из ледяной тюрьмы.

Медленно, очень медленно зверь покидал ложе, на котором покоился тысячи лет. Ученые придвинулись ближе, обмениваясь замечаниями и поспешно делая записи. Маршалл стоял вместе с остальными, не отводя от происходящего взгляда. Ледяной блок выглядел полностью непрозрачным и даже грязным в безжалостном сиянии прожекторов. Внутри его будто бы что-то клубилось, а огромные грани к тому же покрывало множество крошечных, правильной формы бороздок, пробитых лучом.

«Господи, — подумал Маршалл, невольно захваченный зрелищем. — Эта махина весит не менее четырех тонн!»

Стрела крана поднималась все выше и выше, пока верхушка ее не ткнулась в лавовый свод. Какая-то цепь дала слабину, и блок, повисший было свободно, резко накренился, царапнув углом заснеженный пол и едва не задев Фарадея, настраивавшего эхолокационный спектрометр. Все бросились врассыпную, сбивая друг друга с ног.

— Выравнивайте! — крикнул Крил.

Лебедка протестующе заскрежетала — оператор увеличил мощность до максимума. Блок наклонился, сильно раскачиваясь, затем медленно опустился торцом на пол пещеры. Оператор крана на мгновение уменьшил мощность, после чего медленно и осторожно снова поднял ледяной брус, развернул и опустил на платформу. Послышалось резкое шипение гидравлических амортизаторов. Под объективами камер несколько рабочих закрепили блок на машине и набросили на него тяжелый изолирующий брезент. Через несколько минут все завершилось — машины двинулись в обратный путь по туннелю, бесчисленные опоры снимали и укладывали в мешки. Замороженный зверь ехал к хранилищу-холодильнику, где ему предстояло покоиться взаперти, пока не придет время растопить лед и непосредственно в прямом эфире показать финал этой акции миллионам.

Конти с нескрываемым удовлетворением окинул взглядом туннель.

— Берем отъезжающую технику в кадр, — сказал он Фортнему. — Триумфальное продвижение к выходу, затем спуск к базе. Снимите побольше материала. И на том закончим.

Он повернулся к Маршаллу.

— Итак, интервью.

Когда они вновь оказались в приятно обволакивающем тепле вестибюля, Конти кивком повелел звукооператору и Туссену остаться с ним, затем поглядел на Маршалла.

— Мы могли бы побеседовать в вашей лаборатории?

— Идемте.

Маршалл повел небольшую группу вниз по центральной лестнице и широкому коридору, после чего свернул направо и остановился у полуоткрытой двери.

— Это здесь.

Конти заглянул внутрь и быстро осмотрел помещение.

— Это ваша лаборатория?

— Да, а что?

— Слишком тут пусто. Где все оборудование? Образцы? Пробирки?

— Мои образцы хранятся в холодильной камере дальше по коридору. Мы выделили отдельные помещения для научного оборудования, хотя большая часть его осталась в Вуберне. Основная задача данной экспедиции — наблюдения и сбор образцов, анализ будет позже.

— А пробирки?

Маршалл слегка улыбнулся.

— Палеоэкологам пробирки ни к чему.

Конти ненадолго задумался.

— Я заметил более подходящую лабораторию несколькими дверями раньше.

— Подходящую? — переспросил Маршалл.

Но Конти уже шел назад по коридору, ведя за собой звукооператора и оператора. Пожав плечами, Маршалл двинулся следом.

— Здесь.

Конти остановился у входа в помещение, где каждую горизонтальную плоскость заполняли бумаги, распечатки, пластиковые контейнеры для образцов и приборы.

— Но это лаборатория Райта, — возразил Маршалл. — Не станем же мы разговаривать там.

Конти поднес к глазу висевший у него на груди объектив, разглядывая сквозь него Маршалла.

— А почему?

Маршалл заколебался, вдруг осознав, что, собственно, нет никаких причин, по которым они не могли бы воспользоваться лабораторией Фарадея.

— В таком случае… почему бы вам не взять интервью у него?

— Потому что, доктор Маршалл, — как бы вам это объяснить поделикатнее? — доктор Фарадей не слишком киногеничен. У вас же вид истинного ученого. Так мы можем продолжить?

Маршалл снова пожал плечами, обнаружив, что не так-то легко возражать человеку, который рассматривает тебя сквозь диковинный объектив.

Конти, не отрываясь от объектива, вошел в помещение и показал Туссену, где расположить камеру. Тот прошел в заднюю часть лаборатории, звукооператор за ним.

— Доктор Маршалл, — сказал Конти, — мы хотим снять, как вы входите и садитесь за стол. Готовы?

— Думаю, да.

Конти опустил объектив.

— Мотор.

Заработала камера. Маршалл вошел в лабораторию и остановился, увидев груду бумаг на стуле Фарадея.

— Стоп! — Конти смахнул бумаги на пол и опять выставил Маршалла в коридор. — Попробуем еще раз.

Маршал снова вошел в лабораторию.

— Стоп! — рявкнул Конти, хмуро глядя на него. — Не идите как на прогулке. В каждом вашем шаге должно чувствоваться волнение. Вы только что совершили выдающееся открытие.

— И какое же это открытие?

— Саблезубый тигр, конечно. Пусть зрители ощутят ваш энтузиазм. Пусть они поймут с вашей помощью, насколько сенсационна такая находка.

— Не понимаю. Я думал, весь цирк связан только с вытапливанием кота изо льда.

Конти закатил глаза.

— Нельзя же занять семьдесят четыре с половиной минуты телевизионного времени только этим. Давайте придерживаться программы, доктор Маршалл. Нам нужно показать всю предысторию обнаружения зверя. Зрители должны на сто процентов поверить в ее подлинность. Мы вскроем хранилище только в конце передачи.

Маршалл медленно кивнул, изо всех сил стараясь уверовать в важность необходимости «придерживаться программы». Несмотря на то что всякого рода искусственность всегда претила ему, он попытался о том позабыть, принося в жертву зрелищности свои принципы и предпочтения. Он еще раз напомнил себе, что Конти — отмеченный множеством наград режиссер, что его «Роковые пучины» стали чуть ли не поворотным событием в современном документальном кино, а также что обращение к миллионной аудитории может оказаться полезным в плане продолжения изысканий. Короче, он опять вышел за дверь.

— Мотор! — крикнул Конти.

Маршалл с напускной бодростью вошел в лабораторию, уселся за стол и сделал вид, будто что-то выискивает в лежащем на нем ноутбуке.

— Стоп, снято, — сказал Конти. — Намного лучше. — Он обошел вокруг стола. — А теперь я задам вам несколько вопросов без съемок. Затем вы ответите на них перед камерой. Не забывайте, что в окончательной версии вопросы будет задавать Эшли, не я. — Он заглянул в свой блокнот. — Почему бы не начать с объяснений, как вы здесь оказались?

— Конечно. Тому три причины. Во-первых, мы хотели выяснить влияние глобального потепления на субарктическую окружающую среду, особенно на ледники. Во-вторых, для этого нам нужно было найти нетронутое цивилизацией место, чтобы провести сравнительные анализы. В-третьих, нами руководило желание обойтись относительно небольшими расходами. База «Фир» удовлетворяет всем трем условиям.

— Но почему именно эта гора?

— Из-за ее ледника. Изучение отступления ледников — прекрасный способ оценить глобальное потепление. Позвольте, я поясню. Верхняя часть ледника, та, куда падает снег, известна как зона накопления. Нижняя часть, подножие ледника, — зона размыва. Именно там происходит потеря льда из-за таяния. Здоровый ледник обладает большой зоной накопления. А этот ледник — Фир — здоровым не назовешь. Его зона накопления слишком мала. Доктор Салли фиксировал скорость его отступления. На формирование ледника потребовалось десять тысяч лет, но больше всего тревожит то, что он отступил на сто футов всего лишь за последние двенадцать месяцев…

Он замолчал. Туссен опустил камеру, а Конти снова уставился в блокнот. «Время — деньги», — напомнил себе Маршалл.

Конти поднял взгляд.

— Еще раз, каково научное название найденного кота, доктор Маршалл?

— Смилодон.

— И чем питались смилодоны?

— Именно это мы намерены выяснить поточнее. Содержимое его желудка должно показать…

— Спасибо, доктор, я понял. Давайте придерживаться общих тем. Этот кот был хищником?

— Все кошачьи — хищники.

— Они ели людей?

— Полагаю, да. Когда им удавалось кого-нибудь сцапать.

На лице Конти промелькнуло раздражение.

— Не могли бы вы заявить это перед камерой?

Маршалл посмотрел на камеру и, чувствуя себя довольно глупо, сказал:

— Смилодоны ели людей.

— Отлично. А теперь — что вы ощутили, доктор Маршалл, когда обнаружили этого хищника?

Маршалл нахмурился.

— Что я ощутил? Шок. Удивление.

Конти покачал головой.

— Так нельзя говорить.

— Почему? Я действительно был крайне удивлен.

— Полагаете, наши спонсоры платят полмиллиона долларов за минуту лишь затем, чтобы услышать, что вы были удивлены? — Конти на мгновение задумался, затем перевернул блокнот, достал из кармана рубашки маркер и что-то написал на гладкой обложке. — Давайте попробуем так. Я хотел бы услышать, как вы это прочтете. Просто для проверки звука.

Он поднял перед собой блокнот.

Маршалл уставился на написанное.

— Я словно смотрел в сердце тьмы.

— Можно еще раз? Помедленнее и с большим чувством. Смотрите в камеру, не на блокнот.

Маршалл повторил фразу. Конти удовлетворенно кивнул, затем повернулся к помощнику оператора.

— Снято?

Туссен кивнул. Конти повернулся к звукооператору.

— Записано?

— Записано, шеф.

— Погодите минуту, — сказал Маршалл. — Я этого не говорил. Это ваш текст.

Конти развел руками.

— Но он хороший.

Маршалл не выдержал.

— Вас нисколько не интересует научная достоверность. Не только научная, вообще никакая. Вам просто хочется сделать хорошее шоу.

— Именно за это мне и платят, доктор. А теперь давайте поговорим о вас. — Конти снова заглянул в блокнот. — Я попросил своих людей кое-что разузнать о членах вашей экспедиции. Ваша история особенно интересна, доктор Маршалл. Вы были офицером, получили Серебряную звезду. Однако вас уволили из армии с лишением всех прав и привилегий. Это правда?

— Даже если да, вряд ли вы станете ожидать, что я стану об этом распространяться.

— Давайте попробуем еще раз. — Конти свел руки. — Университет Северного Массачусетса не отличается — как бы это сказать? — качеством обучения молодых дарований. Каким образом вам удалось получить научную степень, особенно в таком месте?

Маршалл не ответил.

— В армии вы были снайпером. В таком случае почему вы, единственный во всей вашей экспедиции, отказываетесь носить оружие для самозащиты?

Маршалл внезапно встал.

— Знаете что? Поищите себе другого мальчика для битья. Не думаю, что стану отвечать еще на какие-либо вопросы.

Когда Конти открыл рот, собираясь что-то сказать, Маршалл подошел ближе.

— А если попытаетесь хоть о чем-то спросить, я расквашу вашу физиономию об этот стол.

Наступила напряженная тишина. Конти смотрел на него таким же изучающим взглядом, как и перед тем, когда Вольф достал контракт. После долгой паузы он наконец заговорил:

— Позвольте мне кое-что вам объяснить, доктор Маршалл. Я весьма влиятельный человек, и не только в Нью-Йорке или Голливуде. Если решите сделать меня своим врагом, то совершите большую ошибку. — Он стер ладонью надпись с блокнота, затем повернулся к Туссену. — Попытайтесь найти доктора Салли. Что-то мне подсказывает, что он окажется посговорчивей.

Поздно ночью Маршалл шел по заваленным древним оборудованием коридорам уровня «В». Зная, что сразу заснуть ему все равно не удастся, он решил совершить уже успевшую войти в привычку ночную прогулку.

Поднявшись по лестнице, он вышел в вестибюль, слыша звенящий звук своих собственных шагов по покрытому частично металлом, частично линолеумом полу. На посту охраны кто-то сидел — с тех пор как прибыла съемочная группа, отвечавший за порядок на базе Гонсалес держал там человека и ночью, несмотря на предельную занятость своих подчиненных. Однако, к удивлению Маршалла, позднюю вахту сейчас нес сам сержант.

Увидев приближающегося Маршалла, Гонсалес кивнул ему. Несмотря на то что этому человеку было под пятьдесят, от него веяло неиссякаемой силой.

— Собрались, как всегда, прогуляться перед сном, док? — спросил он.

— Верно, — ответил Маршалл, слегка сбитый с толку — он и не подозревал, что Гонсалес знает о ночных вылазках. — Что-то не спится.

— Неудивительно, учитывая, что творит эта братия.

Гонсалес хмуро посмотрел на ученого. Голова его, казалось, росла прямо из плеч, и когда он неодобрительно покачал ею, это далось ему с явным трудом.

— Довольно шумное сообщество, — рассмеялся Маршалл.

— Прошу прощения, док, — усмехнулся Гонсалес, — но шум — только самое меньшее из всех зол. Их просто много. Чересчур много. Вдвое больше, чем мы ожидали. Моя база вот-вот развалится. Она давно устарела и в настоящем своем состоянии совсем не рассчитана на такую ораву. Нас всего четверо, и мы просто не успеваем за всеми следить. Сегодня днем Марселин обнаружил еще одного нарушителя, забредшего в запретную зону. В сектор стратегических операций. — Он снова нахмурился. — Меня так и подмывает направить официальную жалобу.

— Скоро станет полегче. Думаю, около десятка из них завтра уже улетят.

Он слышал, что, как только основные съемки будут закончены, рабочих отправят обратно на юг.

— Для меня это не слишком скоро, — проворчал Гонсалес.

Маршалл испытующе посмотрел на него. Гонсалес не без причин называл эту базу своей. Ему, правда, уже светила отставка, однако, по слухам, он провел здесь почти тридцать лет — в полной изоляции и на четыреста миль севернее Полярного круга. Это казалось невероятным — остальные трое солдат, несомненно, спали и видели, когда их отзовут. «Вероятно, — подумал Маршалл, — Гонсалес проторчал тут так долго, что уже не может представить себе жизни где-либо еще. Или, возможно, на что намекала и Экберг, он просто ценит уединение».

Помахав сержанту, он направился к главному выходу. Большой внешний термометр в раздевалке показывал минус пять по Фаренгейту. Открыв свой шкафчик, Маршалл надел парку, вязаный шлем, меховые сапоги и перчатки, после чего пересек тамбур и, толкнув внешнюю дверь, вышел в ночь.

Над каменным пятачком за воротами простиралось бескрайнее звездное небо. Маршалл на мгновение остановился, привыкая к морозному воздуху, затем зашагал в темноту, сунув руки в перчатках в карманы и высматривая под ногами предательские извивы силовых кабелей. Ветер полностью стих, и на снег падали голубоватые отблески растущей луны. Вся съемочная группа вкупе с рабочей командой сейчас находилась на базе — сборные домики и амбарчики были погружены в сверхъестественную тишину. Единственный ноющий звук исходил от энергостанции, словно жаловавшейся на возросшее число потребителей ее мощи.

Остановившись у ограждения, он осторожно огляделся вокруг. С тех пор как ученые прилетели сюда, им на глаза попалось по крайней мере полдюжины белых медведей, но сегодня в сиянии звездной ночи нигде не виднелось ни одного темного силуэта, бродящего по бескрайней пустыне или уродливым нагромождениям лавы. Плотнее надвинув капюшон, Маршалл прошел мимо пустой будки охраны, направляясь к нахоженному пути.

Вскоре он уже поднимался по пологой тропе к леднику, оставляя позади облака выдыхаемого им пара. Постепенно его шаги становились все длинней, все размеренней. Еще часок подобной прогулки, и, возможно, он совсем успокоится, а затем и сумеет уснуть, невзирая на шум, какой киношники умудрялись производить даже ночью.

Через пятнадцать минут склон несколько выровнялся. Машин уже не было, и впереди открывался вид на ледник — голубую громаду, словно светившуюся изнутри в лунном свете. А возле нее чернело отверстие уже в лавовой толще…

Он замер, увидев, что там кто-то стоит. Три тени на фоне кромешного мрака.

Замедлив шаг, он подошел ближе. Люди о чем-то переговаривались друг с другом — до него доносились их приглушенные голоса. Услышав шаги, они обернулись, и он с удивлением узнал остальных своих коллег — Салли, Фарадея, Пенни Барбур. Отсутствовал только Чен, аспирант. Казалось, будто некая таинственная сила вдруг привлекла всех наверх.

Увидев Маршалла, Салли кивнул.

— Неплохая ночь для прогулок, — сказал он.

На плече у него висело охотничье ружье.

— Все лучше, чем кошмар там, на базе, — ответил Маршалл.

Он ожидал, что Салли начнет возражать, но ошибся. Климатолог мрачно поморщился.

— Они снимали какую-то сцену в тактическом центре, рядом с моей лабораторией. Не поверишь — изображая при этом нас. Сделали как минимум десяток дублей. Я просто не мог этого вынести.

— Кстати, раз уж зашла речь о фильме, как прошло твое интервью? — спросил Маршалл.

Салли помрачнел еще больше.

— Конти его отменил, не сняв даже ни кадра. Звукооператор пожаловался, будто я — ты только представь себе — глотаю слова.

Маршалл кивнул.

Салли повернулся к Барбур.

— Я же не глотаю слов, правда?

— Эти чертовы придурки вечером уронили файл-сервер, — вместо ответа заявила она. — Поскольку своих ноутбуков им не хватило, они позаимствовали их у нас. Несли какую-то чушь насчет своих «особых прав». Я ничего не могла с ними поделать.

— Когда я пришел на ужин в столовую, там оказалось лишь одно место в углу, — сказал, чтобы что-нибудь сказать, Маршалл.

— По крайней мере, хоть оказалось, — отозвалась Барбур. — А мне пришлось десять минут простоять. Потом я плюнула и забрала с собой в лабораторию чипсы и яблоко.

Маршалл посмотрел на Фарадея. Биолог не участвовал в общих стенаниях. О чем-то задумавшись, он не сводил глаз с пещеры.

— А ты, Райт, что скажешь? — спросил Маршалл.

Фарадей не ответил, продолжая разглядывать темный провал.

Маршалл слегка толкнул его в бок.

— Эй, Фарадей. Очнись.

Фарадей обернулся. Отблеск лунного света падал на линзы его очков, отчего он напоминал жуткоглазого инопланетянина.

— Извини. Задумался.

Салли вздохнул.

— Ладно, выкладывай. Что за безумная гипотеза на этот раз?

— Не гипотеза, просто наблюдение.

Все молчали, и биолог продолжил:

— Я сделал его вчера, когда смилодона вырезали изо льда.

— Мы тоже там были, — сказал Салли. — И что же?

— Я снял показания эхолокационного спектрометра. Понимаете, прежние данные оказались слишком неточными, и, получив доступ к разрезу, я хотел…

— Понятно.

Салли махнул рукой в толстой перчатке.

— Ну так вот, я большую часть дня анализировал данные. И они совершенно не соответствуют.

— Не соответствуют чему? — спросил Маршалл.

— Не соответствуют смилодону.

— Не говори глупостей! — бросила Барбур. — Ты же видел его! Как и все мы, и остальные тоже.

— Я мало что смог увидеть сквозь грязный лед. А с помощью эхоанализатора получил куда больше данных.

— И что скажешь? — спросил Маршалл.

— Скажу, что то, что находится внутри ледяного блока, слишком велико для саблезубого тигра.

Все замолчали, переваривая услышанное. Наконец Салли откашлялся.

— Наверняка это лишь иллюзия. Тебе попалось какое-нибудь скопление мусора, может быть песка или гравия, по очертаниям схожее с тушей.

Фарадей молча покачал головой.

— И насколько оно крупнее? — спросила Барбур.

— Не могу точно сказать. Возможно, вдвое.

Ученые переглянулись.

— Вдвое? — воскликнул Маршалл. — Так как же оно тогда выглядит? Это что, мастодонт?

Фарадей снова покачал головой.

— Мамонт?

Фарадей пожал плечами.

— На основании моих данных можно достаточно точно установить лишь размер. Но не… скажем так, форму.

Снова наступила тишина.

— У него кошачьи глаза, — тихо проговорила Барбур. — Могу поклясться.

— Мне тоже так показалось, — сказал Маршалл. Он повернулся к Фарадею. — Ты уверен, что в новые данные не вкралась ошибка?

— Я дважды сделал промеры. Проверил, что мог.

— Непонятно, — сказала Барбур. — Если это не смилодон, не мастодонт, не мамонт… тогда что это, черт возьми?

— Есть только один способ узнать, — ответил Маршалл. — Мне уже надоело, что меня считают чужим на собственном рабочем месте.

И он быстро зашагал вниз по склону в сторону базы.

Конти обитал на уровне «С», занимая не только командирские апартаменты, но и комнаты его заместителя. Делегацию ученых он встретил с явным неудовольствием, а как только понял, в чем суть вопроса, раздражение его лишь возросло.

— Ни в коем случае, — заявил он, стоя в дверях. — В хранилище должна поддерживаться постоянная температура.

— Мы не намереваемся растапливать лед, — сказал Салли.

— Кроме того, снаружи намного ниже нуля, — добавил Маршалл. — Или вам это не известно?

— Никто не может видеть зверя, — возразил Конти. — Таковы правила.

— Мы уже его видели, — сказала Барбур. — Помните?

— Неважно. Нельзя, и точка.

«Интересно, — подумал Маршалл, — с чего это он так противится?»

— Мы вовсе не собираемся утащить эту чертову тварь. Мы просто хотим взглянуть на нее еще раз.

Конти закатил глаза.

— Хранилище должно оставаться запертым. «Блэкпул» дал нам на этот счет строгие письменные распоряжения. Для рекламной кампании крайне важно, чтобы его не открывали до прямого эфира.

— Рекламной кампании, — повторил Маршалл. — Вы ведь называете свой проект «Воскрешение тигра», верно? И как и ваши спонсоры, можете попасть в весьма глупое положение, если во время передачи, идущей в эфир, обнаружите дохлого медведя.

Конти ответил не сразу. Нахмурившись, он переводил взгляд с одного ученого на другого, потом вздохнул.

— Хорошо. Но только вы четверо. И никаких камер, никакого оборудования — вас обыщут, прежде чем вы туда войдете, и не спустят с вас глаз, пока вы будете находиться внутри. И вам нельзя никому рассказывать о том, что увидите, — не забывайте, вы уже дали подписку о неразглашении под страхом крупного штрафа.

— Мы все понимаем, — сказал Салли.

Конти кивнул.

— В вашем распоряжении пять минут.

Стало холоднее — почти пятнадцать градусов ниже нуля. В черноте над головой ярко сверкали звезды. Хранилище располагалось неподалеку от ограждения. Залитое светом окружавших его натриевых ламп, оно стояло на трехфутовых шлаковых блоках. От энергостанции к нему вели толстые связки силовых кабелей, а сзади располагался резервный генератор, готовый немедленно поддержать режим заморозки, если подача электропитания вдруг прекратится. «Что вообще-то сейчас совершенно бессмысленно», — подумал внезапно Маршалл, ежась от арктической стужи.

Небольшая научная группа остановилась возле ступеней, ведущих к хранилищу. Маршалл заметил, что передняя стенка его закреплена на одних левых петлях, то есть является откидной, как дверь в банковском сейфе. Справа вырисовывались три висячих замка, имевших, вне сомнения, прикладное значение, зато посреди металлического щита виднелся круг внушительного циферблата. Чуть в стороне, забранные в собственную впечатляющую решетку и тоже запертые на висячий замок, фосфоресцировали табло, контролирующие внутреннюю температуру и снабженные непонятно для чего нужными, скорей всего бутафорскими переключателями.

Со стороны домишек вразвалочку подошел один из техников Конти, молодой человек по фамилии Хальс, его огромные ботинки жутко скрипели. Проверив у всех карманы, он обнаружил у Фарадея цифровую камеру.

— Она всегда с ним, — сказал Салли. — Чуть не с рождения.

Хальс забрал камеру, затем кивнул Конти.

— Прошу всех отвернуться, — буркнул продюсер.

Маршалл отвернулся. Послышался скрип циферблата, затем лязг отодвигающегося засова. Потом последовали три отчетливых щелчка. Режиссер отпер замки.

— Можете повернуться, — сказал он.

Повернувшись, Маршалл увидел, как Хальс спокойно и без натуги отводит в сторону переднюю стенку. Тут же в контейнере вспыхнули лампы и наружу хлынул поток ярко-желтого света. Конти жестом предложил всем войти внутрь.

Поднявшись следом за Салли, Фарадеем и Барбур по шлакоблочным ступеням, Маршалл вступил в хранилище. Конти и техник вошли последними, полуприкрыв за собой дверь. Места сразу почти не стало — ледяной брус практически занимал все пространство. Больше в хранилище не было ничего, кроме ослепительно ярких ламп на потолке и нагревателя, вделанного в заднюю стену, который, как понял Маршалл, будет включен за день до того, как придет время показать зверя миру.

Пол под ногами слегка прогибался, так что вряд ли был сплошь стальным. Посмотрев вниз, Маршалл, к своему удивлению, обнаружил, что он вообще составлен из досок, выкрашенных в серебристый — под металл — цвет. Между досками имелись щели, во-первых, наверняка предназначенные для спуска талой воды, а во-вторых, позволяющие увидеть две железные перекладины, расположенные примерно в четырех футах одна от другой. Он покачал головой — еще одна голливудская хитрость, такая же, как ненужные переключатели и замки, только с обратным эффектом. Пол никогда не попадет в кадр, так зачем тратить средства на лишнюю сталь.

Конти кивнул технику, после чего повернулся к ученым.

— Помните: у вас пять минут.

Хальс протянул руку и с некоторым усилием стащил тяжелый покров, прятавший ледяной брус от взоров. У Маршалла тут же перехватило дыхание, и он едва не отпрянул.

— Господи, — сдавленно пробормотал Салли.

Хотя прочие поверхности блока все так же оставались изрытыми лазерными лучами, одна его грань, судя по всему, непрестанно терлась о шероховатый брезент во время неторопливого спуска с горы и отполировалась до зеркального блеска. Именно эта грань была лицевой, обращенной к вошедшим. Из-подо льда на Маршалла опять грозно взирали огромные желто-черные глаза. Но потрясло его вовсе не это.

В детстве его постоянно преследовал один сон. Будто бы он просыпался дома, в своей постели. Но в одиночестве — без родителей и без старшей сестры, они куда-то необъяснимо пропали. Стояла ночь, свет не горел, все окна были распахнуты. В дом забирался туман. Он отбрасывал одеяло и вставал, раз за разом уже понимая, что сейчас произойдет. Все во сне казалось реальным — холодный туман, облизывающий лицо, тяжелый скрип половиц под ногами. Выйдя из спальни, он начинал спускаться по лестнице, а на площадке внизу клубилась густая серая мгла. На полпути он замирал, ибо навстречу ему поднимался жуткий зверь, огромный, похожий на кота, с горящими глазами, острыми клыками и могучими когтистыми лапами. Мальчик стоял, не в силах пошевелиться от ужаса. Медленно, очень медленно зверь выпрастывался из мглы. Сначала появлялись космы засаленной гривы, потом бугры чудовищных мышц. Зверь, надвигаясь, смотрел на мальчика немигающим взглядом, откуда-то из глубины нутра его исторгался глухой рык, в котором звучали ненависть, голод и желание вонзить когти в добычу… но именно тут оцепенение проходило, и мальчик с криком бежал к себе в спальню, чувствуя, как сотрясаются под весом приближающегося монстра ступени, а его дыхание обжигает затылок…

Маршалл тряхнул головой и провел рукой по глазам. Несмотря на царивший в хранилище холод, его окатило тяжелой жаркой волной.

Мертвое существо во льду размерами и общими очертаниями поразительно походило на зверя из его детских кошмаров. Даже грязевые фракции вокруг него напоминали клубящуюся на лестнице мглу. Он судорожно сглотнул, глядя на неподвижную тварь. Среди замерзшей грязи видны были лишь верхняя половина головы и передняя часть туши хищника, но и этого было достаточно, чтобы понять: это не смилодон.

Он повернулся к остальным. Все они тоже смотрели на лед, и на их лицах отражалось потрясенное недоверие, а у техника Хальса — неприкрытый страх. Даже Конти ошеломленно качал головой.

— Нам потребуются объективы пошире, — пробормотал он.

— Вот ведь уродина, — прошептала Барбур.

— Что же это такое? — спросил Салли.

— Я могу лишь сказать, чем оно не является, — ответил Фарадей. — Это не мастодонт. И не мамонт.

Изо всех сил пытаясь подавить в себе детские страхи, Маршалл придвинулся к блоку.

— У него длинная шерсть на передних лапах, — сказал он. — Очень длинная. И слишком длинные когти.

— Слишком длинные для чего? — спросил Конти.

— Для чего угодно, — пожал плечами Маршалл, чувствуя, что от его деланой отстраненности мало что остается.

Он обменялся взглядами с коллегами, пытаясь понять, разделяют ли они его мысли. Несмотря на то что во льду вырисовывался относительно небольшой фрагмент странного существа, оно явно не походило ни на одну тварь из существовавших когда-либо на Земле или существующих в настоящем.

Все долго молчали. Наконец тишину нарушил Салли.

— Ну так что скажете? — спросил он. — Что мы видим перед собой? Форму жизни, не известную доселе науке?

— Возможно. Но так или иначе, я думаю, эта находка крайне важна для упрочения некоторых научных гипотез, — сказал Фарадей.

— Что ты имеешь в виду? — нахмурился Маршалл.

— Я имею в виду теорию эволюционной турбулентности. — Фарадей откашлялся. — В биологии периодически случаются вещи, какие она пытается прояснить. В соответствии с этой теорией, когда популяция животных становится слишком многочисленной для того, чтобы ее могла поддерживать экосфера, или когда некоторый вид слишком хорошо приспосабливается к природным условиям и утрачивает стимул к развитию, появляется новое существо, которое сдерживает расцвет популяции, давая толчок к переменам.

— Машина убийства? — пробормотала Барбур, бросив взгляд на ледяной блок.

— Именно. За исключением того, что самой этой машине нельзя делаться чересчур совершенной, иначе она истребит все вокруг себя, лишится источника пищи и в конечном счете обратится против себе подобных.

— Ты говоришь об эффекте Каллисто? — спросил Маршалл. — Альтернативном взгляде на причину гибели динозавров?

Фарадей кивнул, блеснув в ярком свете линзами своих очков.

— Его отстаивал Фрок из Нью-Йоркского музея естественной истории, — продолжал Маршалл. — Но с тех пор, как он пропал без вести, не думаю, что кто-то еще высказывался в том же духе.

— Возможно, это будет наш Райт, — мрачно улыбнулась Барбур.

— Для меня все тут сказанное выглядит весьма сомнительно, — сказал Салли. — В любом случае, даже если вы правы, эта тварь никому больше не угрожает, не говоря уже о целых видах.

Конти подал признаки жизни. Потрясение его прошло, и к нему вернулось прежнее высокомерие.

— Не понимаю, чем вы все так озабочены, — сказал он. — Вы ведь видите только голову, плечи и одну лапу.

— Ecce signum,[4] — ответил Маршалл, показывая на лед.

— Что ж, скоро мы все выясним, — сказал Конти. — Пока что он остается тигром. И ваши пять минут истекли. — Он повернулся к технику. — Мистер Хальс, верните доктору Фарадею его камеру. Потом накройте лед, заприте все и проверьте замки. Я провожу наших друзей обратно на базу.

Маршалла разбудил стук в дверь его маленькой комнатки, некогда служившей жильем какого-то младшего офицера. Спросонья он едва не свалился с узкой койки.

— Кто там? — пробормотал он.

— Одевайся, дорогой, — послышался голос Пенни Барбур. — И побыстрее. Вряд ли тебе захочется пропустить это.

Маршалл сел, потер глаза и бросил туманный взгляд на часы. Почти шесть. Поскольку ночь выдалась чересчур беспокойной, заснуть ему удалось всего два часа назад. Встав, он быстро оделся и вышел в коридор. Барбур ждала его с явным нетерпением.

— Идем, — сказала она.

— Что стряслось?

— Сам увидишь.

Она повела его по гулким коридорам и центральной лестнице в сторону вестибюля. Войдя в раздевалку, Маршалл отметил, что температура снаружи существенно повысилась. Накинув парки и натянув теплые сапоги, они пересекли тамбур и вышли наружу.

Маршалл остановился, часто моргая, чтобы глаза поскорее привыкли к предрассветному сумраку. Несмотря на ранний час, работа уже шла вовсю — он слышал стук, крики, визг беспроводной дрели. Откуда-то издалека доносился еще один звук, казавшийся отдаленно знакомым. Барбур проскользнула между служебными постройками и замерла близ хранилища, где топталась небольшая группа зевак. Слегка улыбнувшись, она показала куда-то за ограждение.

Маршалл вгляделся в сизую полумглу. Сначала он ничего не увидел, затем вдалеке возникли две светящиеся точки. Они постепенно увеличивались, превращаясь в зловещие желтые пятна, неприятно напомнившие ему глаза замерзшего существа. По мере их приближения стали видны и другие огни, поменьше. Звук, который он до этого слышал, усилился. Теперь Маршалл его узнал — ревел дизель, причем достаточно мощный.

— Что это, черт побери? — выдохнул он.

По снегу к ним приближалась огромная восемнадцатиколесная машина, все увеличиваясь в размерах, пока наконец не остановилась в ярко освещенном пространстве за ограждением, заглушив двигатель. Шины ее были обмотаны тяжелыми цепями, стекла кабины покрывали морозные узоры. На всех металлических частях гигантского тягача лежал толстый слой инея, а фары и защищенную куском брезента решетку радиатора почти полностью залепил снег.

Барбур ткнула спутника локтем под ребра и усмехнулась.

— Супергрузовик. Такое не каждый день здесь увидишь.

Маршалл удивленно уставился на машину.

— Как он тут оказался? До ближайшей дороги полторы сотни миль.

— Он сам проложил себе дорогу, — сказала Барбур.

Маршалл посмотрел на нее.

— Я кое с кем перебросилась парочкой слов. Вон с теми парнями. — Она показала на разглядывавших тягач работяг. — Они-то мне и сказали, чего тут все ждут, а заодно кое-что объяснили. Похоже, водитель не из тех, кому в новинку ледяные просторы. Такие, как он, ездят по «зимникам» — дорогам, которые существуют лишь в самые холодные месяцы года. В основном они движутся по замерзшим озерам, доставляя товары и оборудование в самые отдаленные поселения, куда иначе попросту не добраться.

— Говоришь, по замерзшим озерам?

— Работенка не для слабонервных, верно?

— Будь я проклят, — пробормотал Маршалл.

И все же громадина, оказавшаяся здесь, в федеральном заповеднике, выглядела весьма неуместно.

— Обычно такие машины курсируют между Иеллоунайфом и Порт-Радиумом, — сказала Барбур. — Но это рейс особого назначения.

— Особого? Что может быть такого, чего к нам нельзя доставить по воздуху?

— Вот что. — Барбур показала на прицеп тягача.

Все внимание Маршалла было приковано к кабине грузовика, но, переведя взгляд чуть дальше, он обнаружил за ней не обычную прямоугольную фуру, а нечто похожее скорее на обтекаемый трейлер, только очень и очень большой. Солнце уже начало подниматься над горизонтом, и это удивительное сооружение блестело в его первых лучах. Странным образом оно напоминало подводную лодку вроде тех, что Маршалл порой видел у причалов на берегах Темзы в штате Коннектикут, проезжая через Нью-Лондон к родителям в Дэнбери. Отполированные металлические бока плавно переходили в изогнутую крышу, увенчанную лесом антенн и спутниковых тарелок. На широких окнах висели тщательно задернутые дорогие занавеси, а в торце имелся даже балкончик с шезлонгами, выглядевший весьма экстравагантно в столь суровом краю.

Двигатель снова взревел, и грузовик двинулся вперед, лязгая цепями на шинах. От группы зрителей отделились двое коренастых рабочих в кожаных куртках, подошли к воротам и распахнули их настежь. Тягач дал задний ход и начал медленно проталкивать свой прицеп на территорию базы под руководством все тех же малых, пока тот не оказался полностью в огражденных пределах. Затем обороты дизеля снизились, водитель выключил двигатель, зашипели тормоза, и грузовик, вздрогнув, замер. Открылась дверца, из нее выскочил водитель — молодой, худощавый и загорелый парень в цветастой гавайской рубашке, который принялся отцеплять трейлер. С другой стороны кабины намного осторожнее выбрался еще один человек — светловолосый и высокий, лет сорока пяти, с коротко подстриженной бородкой. С явным облегчением соскользнув на мерзлую землю, он стащил с сиденья вещмешок и сумку с ноутбуком, перекинул их через плечо и на негнущихся ногах зашагал к базе, кивнув на ходу Маршаллу и Барбур.

— Что-то видок у него нездоровый, — усмехнулась Барбур.

Появился еще один рабочий, катя большую катушку с силовыми оранжевыми кабелями, концы которых он начал присоединять к панели на боку прицепа.

Маршалл кивнул в сторону трейлера.

— Зачем все это, как думаешь?

— Для ее высочества, — ответила Барбур.

— Для кого?

Не успел Маршалл договорить, как послышался новый звук — стрекотание приближающегося вертолета. По мере того как звук делался громче, он заметил, что тот не похож на глухое низкое гудение рабочих «вертушек», прилетавших в последнее время на базу, — в нем было больше мягкости и словно бы сдерживаемой мощи.

Затем над светлеющим горизонтом появился сам летательный аппарат, и Маршалл понял, в чем дело. Это был «Сикорский S-760++», одна из самых роскошных машин подобного рода. И ему сразу же стало ясно, кто на ней прибывает.

«Сикорский» на мгновение завис над базой, затем опустился на промерзшую землю в опасной близости от ограждения, вздымая морозные облака снега и льда. Зрители поспешно разбежались, закрывая лица и прячась за ближайшими строениями. Когда рев турбин стал тише и ледяная буря улеглась, в брюхе вертолета откинулся люк, в один миг ставший трапом, и оттуда вышла стройная женщина в стильном и, вероятно, недешевом пальто. Ступив на трап, она сделала стойку, с непонятным выражением на лице оглядывая разбросанные вокруг постройки, а затем, раскрыв зонт, сильно прогибавшийся под давлением нагнетаемых винтом вихрей, опять повернулась к проему. Появилась еще одна фигура — на этот раз, как показалось Маршаллу, вся в горностаях, — и обе дамы двинулись вниз. Маршалл вытянул шею, пытаясь увидеть лицо второй незнакомки, но дама с зонтом столь искусно прикрывала ее от ветра, что нельзя было разглядеть ничего, кроме подола меховой шубки, изящных ножек и черных высоких каблучков, неуверенно ступивших на промерзшую почву.

Трап сложился, люк закрылся; рев турбин сделался громче. «Сикорский» взлетел, взметая лопастями пропеллера снег. Барбур насмешливо фыркнула, глядя вслед удаляющемуся вертолету.

Только тут Маршалл заметил, что неподалеку за ограждением стоит Экберг, очевидно тоже наблюдавшая за посадкой. Она шагнула навстречу новоприбывшим.

— Мисс Дэвис, — услышал Маршалл ее голос, — я Кари Экберг, координатор проекта. Мы с вами разговаривали в Нью-Йорке, и я просто хотела сказать, что буду рада сделать все, что смогу, чтобы вы…

Даже если хотя бы одна из женщин — та, что в пальто, или та, что в мехах, — ее услышала, то этого совершенно нельзя было понять. Обе дамы молча прошествовали мимо Экберг, поднялись по металлическим ступеням к сверкающему трейлеру, шагнули внутрь и плотно закрыли за собой дверь.

Весь день столбик термометра медленно полз вверх, сперва до минус двенадцати градусов, потом до минус пяти, вынудив Конти выгнать всю свою группу наружу и еще раз отснять заснеженное пространство — просто на всякий случай. В ярких лучах солнца настроение киношников заметно улучшилось, особенно после того, как они сменили военные парки на шерстяные свитера и пуховики. Со стороны горы Фир снова доносился треск и грохот обрушивающегося ледника. Гонсалес послал троих своих подчиненных менять подшипники на одном из давших сбой генераторов. После завтрака команду рабочих, чей труд был завершен, отправили на юг в Анкоридж в двух грузовых вертолетах — вернуть их предполагалось лишь после окончания съемок. На базе остался только Крил, рослый бригадир, выглядевший так, будто проглотил стальной стержень. Около трех часов дня из своего трейлера выбралась Эшли Дэвис, недовольно огляделась вокруг и направилась в сторону базы в сопровождении личной помощницы в темном плаще, вероятно намереваясь навестить режиссера и получить соответствующие указания.

После ужина Маршалл снова вернулся в лабораторию, где до этого провозился весь день. Основная часть съемочной группы готовилась к намеченному на завтра эфиру, так что на базе было относительно тихо и его почти ничто не отвлекало. Склонившись над столом, он настолько увлекся работой, что не услышал, как сзади скрипнула дверь. Собственно, он понял, что не один, лишь когда за спиной раздался негромкий женский голос и зазвучали дивные строфы чарующего стиха:

Бесшумно они плясали в ночи, блестя сквозь желтый туман, Как женские ножки, мелькали лучи в тени небесных полян, И длился, длился их котильон, рождая в душе экстаз, И мы смотрели, не зная, что он — только для Божьих глаз…

Он выпрямился и оглянулся. Позади него, прислонившись к другому столу, стояла Кари Экберг в джинсах и белом свитере с высоким воротником. В уголках ее рта играла легкая улыбка.

Маршалл тоже невольно заулыбался и в ответ произнес:

Шипящие змеи свивались клубком и выгибались мостом, В горящем небе огромный дракон раздвоенным бил хвостом…

— Что, — спросил он, — оно опять разыгралось?

— Еще как.

— Знаете, впервые увидев здесь северное сияние, я все ждал, когда кто-нибудь процитирует Роберта Сервиса.[5] Не думал, что это окажетесь вы.

— Я влюбилась в его стихи еще в детстве, когда старший брат напугал меня до смерти, читая «Кремацию Сэма Макги» вслух в палатке при свете фонарика.

— Забавно, меня с ним знакомили почти так же. — Маршалл посмотрел на часы. — Господи, уже десять. — Потянувшись, он бросил на нее короткий взгляд. — Я думал, вы сейчас где-нибудь носитесь, занимаясь последними согласованиями.

Она покачала головой.

— Я ведь координатор проекта, помните? Я выполняю всю предварительную работу, забочусь о том, чтобы каждый знал, что и как ему делать. Как только здесь высадилась звезда, нужда в этом отпала. Я могу спокойно сидеть и смотреть, что будет дальше.

«Звезда», — подумал Маршалл, вспомнив утреннее прибытие Эшли Дэвис и то, как она обошлась с вышедшей встречать ее Экберг.

— А вы? — спросила нежданная гостья. — Вас целый день не было видно. Какие великие открытия вы совершили?

— Мы, палеоэкологи, не совершаем великих открытий. Мы просто пытаемся ответить на вопросы, заполнить пробелы в знаниях.

— Тогда почему работаете так поздно? Ведь все это никуда не уйдет. — Она махнула рукой в сторону ледника.

— На самом деле все уходит намного быстрее, чем вам может показаться. — Повернувшись к столу, Маршалл взял с него маленький желтый цветок. — Я нашел его прямо за ограждением сегодня утром, в снегу. Десять лет назад северная граница произрастания этих цветов проходила на сто миль южнее. Вот как все изменилось всего за десятилетие — из-за глобального потепления.

— Но я думала, глобальное потепление помогает в вашей работе.

— Таяние ледников позволяет мне собирать больше образцов за меньшее время. Я могу снять с поверхности тающего ледника все, что угодно: пыльцу, насекомых, семена сосен, даже атмосферные пузырьки, чтобы замерить содержание углекислого газа в древнем воздухе. Без хлопот, связанных с проникновением в ледовую толщу. Но это вовсе не означает, что меня радует охвативший планету процесс. Предполагается, что ученый должен быть беспристрастен.

Она посмотрела на него и опять улыбнулась.

— И вы именно такой? Беспристрастный?

Поколебавшись, он вздохнул.

— Если хотите знать правду… то нет. Глобальное потепление чертовски пугает меня. Но я не подвижник, я просто лучше, чем прочие, вижу, что оно нам несет. Мы уже теряем контроль над ситуацией. Земля удивительно податлива, она в немалой степени способна восстанавливаться. Но тенденция к потеплению нарастает, и уже идут сотни цепных реакций… — Он замолчал и тихо рассмеялся. — Если Салли меня услышит, он мне голову оторвет.

— Я никому ничего не скажу. И ценю вашу искренность.

Маршалл пожал плечами.

— Собственно, ситуация полна мрачной иронии. На данный момент таяние ледников лишь идет мне на пользу. Но как только ледник исчезнет, исчезнут и все свидетельства, необходимые для моих исследований. Все смоет в океан. Это мой единственный шанс изучить прошлое, собрать данные.

— И потому вы сидите допоздна. Извините, что помешала.

— Шутите? Я очень рад вашему визиту. В любом случае, занят не только я. Посмотрите на себя — вы решаете все вопросы, бегаете туда-сюда, стараетесь, чтобы звезда выглядела как можно лучше. Звезда, которая, кстати, похоже, не слишком-то благодарна вам за ваш тяжкий труд.

Она скорчила гримасу, но предпочла не поддерживать тему.

— Каждый несет свой крест.

Экберг огляделась по сторонам.

— Балуетесь? — Она показала на прислоненную к дальней стене органолу.

Маршалл кивнул.

— Мой конек — блюзы и джаз.

— И как получается?

Он рассмеялся.

— Думаю, неплохо. Зарабатывать на жизнь не выходит, но я играю в клубном оркестре. В Вуберне. Честно сказать, мне нравится настраивать синтезаторы. В наши дни, конечно, в этом нет никакой необходимости: все звуки записаны заранее, надо лишь выбрать нужный из компьютерного меню, но в юности я обожал возиться с усилителями и фильтрами. Создавал свои собственные звуки с нуля.

— Как-нибудь надо будет уговорить вас сыграть нам. — Она кивнула на дверь. — Наверное, я лучше пойду. Недавно мной подготовлен фрагмент с панорамой северного сияния, и Эмилио, вероятно, сейчас снимает его.

Маршалл встал.

— Если не возражаете, я пройдусь с вами.

Наверху в раздевалке термометр показывал минус два градуса. Накинув легкую парку, Маршалл вышел следом за Экберг из тамбура и попал прямо в киношную толчею. Несмотря на поздний час, каменный пятачок был залит светом. Вокруг хранилища устанавливали стойки для камер и большие фермы, готовясь к завтрашним съемкам. Неподалеку от трейлера осветитель регулировал яркость дополнительных прожекторов. Звукооператор о чем-то оживленно беседовал с Фортнемом. Вольф, представитель телекомпании, стоял неподвижно в тени вездехода, сунув руки в карманы и молча наблюдая за происходящим. Еще с десяток человек просто топтались поблизости, уставившись в ночное небо.

Маршалл тоже посмотрел вверх, и от увиденного у него перехватило дыхание. Он полагал, что площадка освещена одними лишь лампами, но это было не так. Взору его предстало самое удивительное оптическое явление из всех, что ему доводилось когда-либо наблюдать. По всему небу катились волны колеблющегося и дрожащего света. Казалось, будто они имеют материальную плотность, подобно тяжелой, похожей на ртуть жидкости, медленно ползущей по небосклону. Сполохи висели так низко, что у Маршалла возникло желание втянуть голову в плечи. Цвет их с трудом поддавался описанию — ближе всего он был к темно-красному, со зловещим и словно бы радиоактивным оттенком.

— Господи, — пробормотал он.

Экберг посмотрела на него.

— Я думала, вы этим уже пресытились.

— Это не обычное северное сияние. Как правило, видны перемещающиеся разноцветные полосы. Но сегодня разнообразия нет. Цвет лишь один. Только взгляните, какой он насыщенный!

— Да. Будто вино. Или, может быть, кровь. Аж в дрожь бросает. — Она повернулась к нему, походя в отраженном свечении на призрачное существо из далеких миров. — Вы никогда не видели подобного раньше?

— Только единожды — ночью накануне того самого дня, когда мы нашли тигра. — Он немного помолчал. — Но сегодня оно вдвое ярче. И так низко висит, что к нему можно чуть ли не прикоснуться.

— Мне только кажется или оно и впрямь издает какие-то звуки?

Экберг наклонила голову, словно прислушиваясь. Маршалл обнаружил, что следует ее примеру. Он знал, что ничего подобного просто не может быть, и все же сквозь лязг оборудования и гул генераторов услышал нечто похожее то на раскаты отдаленного грома, то на страдальческий женский стон — в такт приливу и отливу небесных огней. И вспомнил слова старого шамана:

«Древние рассердились… Их гнев окрашивает небо кровью. Небеса кричат от боли, словно женщина в родовых корчах…»

Маршалл тряхнул головой. Ему доводилось слышать рассказы о том, как стонет и поет северное сияние, но он всегда считал их легендами. Впрочем, возможно, поскольку сегодня сполохи шли над самой землей, этот эффект действительно сопровождался неким звуковым феноменом. Он уже собирался вернуться на базу, чтобы позвать коллег, когда заметил Фарадея. Биолог стоял между двумя временными ангарами с магнитометром в одной руке и цифровой камерой в другой, направив их к небу. Очевидно, он тоже заметил необычность в происходящем.

Почувствовав в стороне какое-то движение, Маршалл повернулся и увидел приближающихся к нему водителя грузовика и его пассажира. Несмотря на холод, водитель был все в той же яркой цветастой гавайке.

— Потрясающее зрелище, правда? — сказал он.

Маршалл молча кивнул.

— Я видел немало северных сияний, — продолжал водитель, — но такого еще никогда.

— Инуиты считают, что это духи мертвых, — ответил Маршалл.

— Верно, сказал пассажир с подстриженной бородкой. — К тому же не слишком дружелюбные, поскольку они играют на небе в футбол человеческими черепами. Легенда гласит, что если свистнуть во время северного сияния, духи могут спуститься и забрать вашу голову тоже.

Экберг содрогнулась.

— Тогда, пожалуйста, не свистите.

Маршалл с любопытством оглядел новоприбывшего.

— Не знал.

— Я тоже не знал, пока не застрял в Йеллоунайфе. — Незнакомец кивнул в сторону водителя. — Но этот парень любезно согласился меня подвезти.

Маршалл рассмеялся.

— У вас был не слишком радостный вид, когда вы выбирались из грузовика.

Бородач слегка улыбнулся. Он уже явно полностью пришел в себя после утомительного перегона.

— Тогда мне это показалось неплохой идеей. — Он протянул руку. — Моя фамилия Логан.

Водитель повторил его жест.

— Каррадайн.

Маршалл представился сам и представил Экберг.

— Что-то мне подсказывает, что вы не из здешних краев, — сказал он водителю.

— Верно подсказывает. Кейп-Корал, Флорида. Платят здесь здорово, но во всем остальном на Аляске полно того, в чем я совершенно не нуждаюсь.

— И что же это такое? — спросила Экберг.

— Снег. Лед. И мужики. Особенно здоровяки в красных фланелевых рубахах.

— Здоровяки, — повторила Экберг.

— Угу. Слишком уж их много. Здесь мужчин вдесятеро больше, чем женщин. Говорят, если женщина ими интересуется — шансы у нее хорошие, зато последствия плоховаты.

Они рассмеялись.

— Мне нужно вернуться на базу, — сказал Логан. — Похоже, мои рекомендательные письма сюда вовремя не дошли. Придется еще раз попробовать убедить старину Гонсалеса в вескости причин моего здесь присутствия. Рад был познакомиться.

Кивнув всем по очереди, он направился к главному входу.

Они посмотрели ему вслед.

— Что-то я его не узнаю, — сказала Экберг водителю. — Он из свиты Эшли?

— Он сам по себе, — ответил Каррадайн.

— Тогда что он тут делает?

Каррадайн пожал плечами.

— Он назвался профессором-энигмологом.[6]

— Кем? — переспросил Маршалл.

— Энигмологом.

— Значит, он ваш? — Экберг повернулась к Маршаллу.

— Нет, — ответил Маршалл. — Для меня, как и для вас, он загадка.

Он снова огляделся по сторонам. В воздухе чувствовалось ощутимое возбуждение, которое не могла полностью объяснить даже фантастическая игра света на небе. Несмотря на всеобщую суету, все вроде бы шло по графику. Уже началось тщательно рассчитанное подогревание ледяного блока — со дна хранилища время от времени падали капли воды. Завтра в четыре часа дня, что соответствовало лучшему эфирному времени на Восточном побережье, включатся камеры и начнется прямая документальная передача. В завершение ее будет вскрыто хранилище. А затем, внезапно понял Маршалл, съемочная группа улетит, на базе «Фир» воцарится покой, и можно будет оставшиеся две недели посвятить размеренной повседневной работе.

Маршаллу очень хотелось, чтобы этот покой наконец наступил. Но даже при всей своей неприязни к суете и шумихе он не мог отрицать, что в сегодняшней ночи есть нечто особенное, нечто уникальное и волнующее, чему, как ни странно, он почему-то был рад.

Из своего трейлера вышла Дэвис в сопровождении Конти, личной помощницы и рекламного агента. Они направились к небольшой площадке возле старого поста охраны, где их ждали Фортнем, Туссен, осветитель и главный рабочий сцены.

— Ты уверена, что не мерзнешь? — услышал Маршалл слащаво-заботливый баритон режиссера.

— Все прекрасно, дорогой, — проговорила Дэвис тоном мученицы во имя идеи. Свою дорогую шубку она сменила на изящный пуховичок.

— Съемка займет не более десяти минут, — заверил Конти. — Мы уже отсняли основные кадры и фоны.

Проходя мимо Маршалла и Экберг, они даже не взглянули на них.

— Ладно, займусь-ка и я чем-нибудь, — сказала Экберг. — Увидимся позже.

Она нагнала рекламного агента, шедшего позади всех.

Каррадайн улыбнулся и покачал головой. Он жевал огромный комок резинки, из-за чего одна его щека раздувалась, словно у хомяка.

— Что скажете? Поболтаемся тут и поглазеем на шоу?

— Если вы уверены, что не мерзнете, — ответил, подражая Конти, Маршалл, кивая на гавайку водителя.

— Это еще не холод, черт побери. Пошли займем пару мест в первом ряду.

Схватив два деревянных упаковочных ящика, он поставил их на снег, уселся на один и, улыбнувшись, показал Маршаллу на другой.

Возле поста охраны шли заключительные приготовления. Вспыхнули огни, Экберг проверила работу телесуфлера, закончилась проверка звука. Дэвис в последний раз успели припудрить нос, прежде чем она с негодующим писком прогнала прочь гримершу. Затем раздался щелчок хлопушки, Конти крикнул: «Мотор!», и заработали камеры. Хмурое выражение тотчас же исчезло с лица звезды, сменившись ослепительной улыбкой, вмиг превратившей ее в воплощение загадочности и обаяния.

— Уже совсем скоро, — произнесла она в камеру с придыханием и так взволнованно, словно неделю вместе со всеми промучилась на леднике, — менее чем через сутки, откроется хранилище и мы узнаем разгадку допотопной тайны. И сама природа, словно бы осознавая серьезность момента, предоставила нам возможность насладиться крайне необычным северным сиянием, с очарованием и величием которого ничто не может сравниться…

На базе «Фир» наступило относительное затишье — все отправились спать перед напряженным завтрашним днем. Однако Маршалл, как обычно, не мог заснуть, ворочаясь на своей спартанской койке. Его постоянно что-нибудь беспокоило. Если он натягивал на себя одеяло, ему делалось слишком жарко, если сбрасывал — слишком холодно. Руки и ноги порой подрагивали от непроизвольного сокращения мышц, а в душе ворочалось ощущение, будто что-то идет не так, как надо бы, несмотря на то что все вроде бы свидетельствовало об обратном.

В конце концов он провалился в полудрему, сопровождавшуюся медленно проплывавшими перед его мысленным взором видениями. Он шел по промороженной тундре, один, в свете странного и зловещего северного сияния, которое висело так низко, что, казалось, давило на плечи. Он смотрел на него со смесью благоговейного ужаса и тревоги и в конце концов остановился, удивленно хмурясь. Впереди него небесные огни касались самой земли, неровной и мерзлой, оплывая вниз вязкими каплями, словно воск с наклоненной свечи.

На его глазах сгустки становились крупнее, обретали форму, твердели. У них появлялись руки и ноги. На мгновение все вокруг словно застыло, затем сгустки начали приближаться — сперва медленно, потом все быстрей. Их тела то раздувались, то опадали, они тянули к нему руки с широко растопыренными пальцами, словно голодные чудища. Он попытался бежать, но обнаружил, что его охватывает кошмарное оцепенение, ноги налились вдруг свинцом…

Маршалл резко сел на постели, весь в поту, обмотанный, словно саваном, простынями. Он посмотрел по сторонам, вглядываясь во тьму, дожидаясь, когда дыхание успокоится и наваждение полностью сгинет.

Минуту спустя он посмотрел на часы — было без четверти пять.

— Черт, — пробормотал он, снова откидываясь на влажную подушку.

Потом, поняв, что заснуть не удастся, он опять сел, затем встал, быстро оделся в полумраке и выскользнул из своей кельи.

Царившая вокруг тишина напомнила ему первые ночи, которые он провел здесь, на базе, когда обилие давно заброшенных помещений, оплетенных лабиринтами коридоров, еще поражало своими масштабами горстку ученых. Звуки шагов по стальному покрытию пола гулко отдавались от стен, вызывая желание встать на цыпочки и красться дальше, таясь. Покинув спальный отсек, Маршалл прошел мимо лабораторий, столовой, кухни, затем свернул в коридор, ведший к той части базы, куда они никогда не заглядывали, где располагались посты слежения и пульты управления радарными установками. Услышав вдали обрывки музыки, он остановился. Звучал, видимо, чей-нибудь CD-плеер, поскольку в радиусе пятисот миль радиостанций практически не было, а те две-три, что имелись, интересовались в основном ценами на дизельное топливо и обстоятельствами, вплотную связанными с ежегодным гоном лосей.

Сунув руки в карманы, Маршалл углублялся все дальше в лабиринт гулких ходов. Как он ни старался, ему не удавалось избавиться от тягостного предчувствия, которое лишь нарастало, внушая ему, что вот-вот случится нечто ужасное.

Он снова остановился. Замкнутое пространство, погруженное в настороженную тишину, лишь усиливало его мрачность. Повинуясь некоему импульсу, он повернулся, прошел тем же путем назад и поднялся по лестнице на верхний уровень базы. Миновав пост охраны, Маршалл пересек вестибюль, по дороге прихватив парку. Прошло всего восемь часов с тех пор, как он последний раз был снаружи, но в нынешнем душевном состоянии уже ничто не могло удержать его внутри населенного спящими людьми и бодрствующими тенями сооружения пусть даже на минуту. Взяв в руку фонарь и застегнув парку, он открыл внешнюю дверь и шагнул за порог.

К его удивлению, небесные сполохи стали еще более интенсивными, окрасив все окружающее в кроваво-красный пульсирующий цвет. Пятачок перед базой вместе с раскиданными по нему временными постройками и ангарами являл собой что-то таинственно-неземное. Маршалл сунул фонарь в карман. Ветер резко усилился, хлопая плохо закрепленным брезентом и раскачивая слабо натянутые веревки, но даже это не заглушало зловещие трески и стоны, которые — он мог поклясться — издавало само северное сияние.

Ему показалось странным кое-что еще, но он не сразу понял, что именно. Дуновение ветра, касавшееся его щек, было ласкающе-теплым, словно в зону федерального заповедника внезапно пришла весна. Маршалл медленно расстегнул парку, подумав, что на обратном пути стоит взглянуть на термометр.

Он шел среди сборных домиков, половина из которых была залита кроваво-красным светом, а другая — погружена в черноту. Неожиданно откуда-то, возможно со стороны небольшой группы служебных построек, донесся негромкий скрип.

Он остановился в красных сумерках. Кто-то тоже не спит, вместе с ним?

Все ученые, все киношники и таинственный новоприбывший Логан находились сейчас внутри базы. Исключение составляли лишь Дэвис, обитавшая в своем гигантском трейлере, и Каррадайн, водитель. Он посмотрел в сторону трейлера — тот был полностью темен, свет нигде не горел.

— Каррадайн? — тихо позвал он.

Скрип раздался снова.

Маршалл вернулся назад, выйдя из-за двух палаток с оборудованием к огромной туше грузовика Каррадайна. Он бросил взгляд на заднюю часть кабины, где располагалось спальное место. Окна и там тоже были темны.

Он немного постоял, напрягая слух. Слышался тоскливый вой ветра, в который вплетались низкое гудение энергостанции, мурлыканье резервного генератора, закрепленного на трейлере Дэвис, да время от времени зловещее бормотание северного сияния. Но — ничего больше.

Маршалл тряхнул головой, невольно улыбнувшись. Завтрашний день обещал стать, может быть, одним из самых незабываемых в его жизни… а его бросает в дрожь из-за какого-то дурного сна. Пожалуй, стоит дойти до ограждения, пройтись вдоль него и вернуться в лабораторию. Даже если и не удастся заняться чем-то полезным, по крайней мере, можно будет хоть попытаться. Расправив плечи, он шагнул вперед.

Где-то вновь что-то скрипнуло. На этот раз Маршалл понял, что звук доносится от хранилища.

Он медленно двинулся в ту сторону. Стальной куб стоял на отшибе; одну его стенку заливал неестественный свет, другие скрывал ночной мрак. Даже без фонаря Маршалл мог различить поблескивающую под ним воду — очевидно, автоматический процесс оттаивания шел полным ходом. Завтра этот огромный ящик вместе со своим содержимым станет гвоздем телевизионного шоу. Достав из кармана фонарь, Маршалл направил его на серебристое сооружение.

Снова послышался скрип, на этот раз совсем громкий. Вооруженный фонарем, Маршалл быстро определил, что его издает кусок доски, свободно висевший в трехфутовом пространстве под кубом.

Маршалл нахмурился. «Дрянная работа, — подумал он. — Кому-то достанется на орехи, прежде чем Конти начнет свой спектакль». Впрочем, может быть, половица отвалилась сама и искать виноватого не придется. Деревяшка слегка покачивалась прямо над грязной лужей талой воды…

Но все-таки что-то было не так. И внизу виднелась скорее не лужа, а целое озеро. Озеро, полное кусков грязного льда.

Подойдя ближе, он присел и посветил фонариком в воду, затем, нахмурившись, перевел луч на болтающийся кусок дерева, снова скрипнувший на ветру. Нижний его конец был расколот в щепки. Маршалл медленно повел лучом выше.

В деревянном полу зияла дыра — большая, круглая, с зазубренными краями. А проникший внутрь куба колеблющийся свет показал, что хранилище пусто.

Через полчаса база «Фир» уже была на ногах. Маршалл и все остальные ее обитатели сидели на древних складных стульях в оперативном центре на уровне «В», единственном помещении, способном вместить столько народа. Он окинул взглядом собравшихся. Некоторые, например Салли и Экберг, явно выглядели потрясенными, у других же был откровенно заспанный вид. Фортнем, главный оператор, сидел, наклонив голову и то сжимая, то разжимая огромные волосатые кулаки.

Все собрались по просьбе Вольфа, представителя телеканала. «Собственно, — подумал Маршалл, — звучало это скорей не как просьба, а как непреложный приказ».

Эмилио Конти, первым узнавший о произошедшем, поначалу казался просто раздавленным и долго не мог прийти в себя, однако теперь, наблюдая за режиссером, расхаживавшим перед неровным полукругом из сомкнутых стульев, Маршалл видел на его лице совсем другое выражение — неприкрытую ярость.

— Прежде всего, — ронял на ходу Конти, — факты. Примерно между полуночью и пятью утра кто-то вскрыл хранилище и забрал из него наше имущество. — Он и голосом, и резким жестом подчеркнул последнее слово. — Проще говоря, похитил. Обнаружил это присутствующий здесь доктор Маршалл. — Конти посмотрел на Маршалла, и в его черных глазах мелькнула тень подозрения. — Я только что разговаривал с руководством «Терра-Прайм» и «Блэкпул». В данных обстоятельствах у них нет выбора — сегодняшний вечерний прямой эфир отменяется. Вместо него пойдут повтором «Роковые пучины». — Он произнес название фильма с отвращением. — Придется вернуть спонсорам двенадцать миллионов аванса за рекламу — вдобавок к восьми миллионам, затраченным ими на то, чтобы проект вообще стал возможным.

На мгновение остановившись, он яростно уставился на собравшихся, затем снова начал расхаживать туда-сюда.

— Таковы факты. Далее — предположения. Среди нас есть крыса. Кто-то, кому платит конкурирующий телеканал. Или, возможно, кто-то работающий на торговца экзотическими товарами, имеющего связи с музеями или богатыми коллекционерами за границей.

Сидевшая рядом с Маршаллом Пенни Барбур негромко фыркнула.

— Полная чушь, — пробормотала она.

— Чушь? — повернулся к ней Конти. — Подобное уже случалось. Замерзший кот не просто артефакт, а товар.

— Товар? — переспросила Барбур. — О чем вы?

— О товаре, — ответил Вольф.

Представитель телекомпании стоял у дальней стены рядом с сержантом Гонсалесом, скрестив руки; изо рта его торчала пластиковая соломинка.

— О товаре, способном приносить прибыль. Являющемся не однодневной диковиной, но ресурсом, который можно эксплуатировать до бесконечности. Возить на выставки по музеям, сдавать в аренду университетам и исследовательским учреждениям, использовать в последующих передачах. Возможно, в будущем он мог бы даже стать эмблемой телеканала. Или его талисманом.

«Надо же, талисманом», — подумал Маршалл. До сих пор он понятия не имел, насколько амбициозными были планы медиакорпорации относительно замороженного кота.

Вольф вышел вперед, и Конти встал рядом.

— Что касается телеканала, — продолжал Вольф, — то «Терра-Прайм» — часть очень небольшого сообщества. Несмотря на все усилия по сохранению тайны, мы понимали, что информация о нашем проекте может просочиться наружу. Но мы были уверены, что в процессе отбора сумеем отсеять всех, кого нельзя считать надежным на все сто процентов. — Поднеся руку к губам, он вытащил изо рта соломинку. — Судя по всему, нашим доверием злоупотребили.

Маршалл заметил, что большинство киношников слушают босса, потупив глаза. Лишь ученые непонимающе переглядывались. Происходящее сильно напоминало шпионские страсти из дешевых романов.

— Что вы, собственно, имеете в виду? — спросил Салли.

— Одну минуту. — Вольф повернулся к сержанту. — Вы всех посчитали?

Гонсалес кивнул.

— Все на месте?

— Кроме одного. Того, что вчера приехал, — доктора Логана. Мои люди сейчас его ищут.

— Кого-нибудь еще не забыли? Из съемочной группы, из экспедиции?

— Все здесь.

Лишь после этого уточнения Вольф опять глянул на Салли.

— Я имею в виду очевидные вещи. У нас есть основания полагать, что кому-то на этой базе хорошо заплатили за то, чтобы передать образец третьим лицам. Либо об этом договорились еще до нашего прибытия, либо контакт был установлен позже. Мы просмотрим записи всех входящих и исходящих сообщений с базы за последние трое суток, после чего, возможно, что-нибудь прояснится.

— Я думал, у вас все под полным контролем, — сказал Маршалл. — Процесс оттаивания, безопасность, вообще все. Как такое могло случиться?

— Этого мы пока не знаем, — ответил Вольф. — Похоже, разморозку кто-то ускорил. Видимо, тот, кто похитил тушу. Процесс шел в полностью автоматическом режиме, имелся резервный генератор… так что тут явно налицо чье-то вмешательство. Мы проверили окрестности базы, но не нашли никаких следов самолета, прилетевшего или улетевшего сегодня ночью. Это означает, что наше имущество до сих пор где-то здесь.

— Как насчет следов? — пискнул кто-то. — Разве их нет?

— Вокруг хранилища, где растекалась вода, земля настолько истоптана, что найти какие-либо следы практически невозможно, — сказал Вольф. — А прочая мерзлота слишком твердая, чтобы на ней оставались какие-то отпечатки.

— Если это действительно похищение, почему те, кто устроил его, не уехал и на «Снежном барсе»? — спросил Маршалл. — Ведь ключи висят в раздевалке, любой может их взять.

— На вездеходе далеко не уйдешь. Скорость движения у него небольшая. Похитителям нужен воздушный транспорт. — Конти огляделся по сторонам. — Мы проверим у всех личные вещи. Все помещения. Вообще все.

Ничего не выражающий взгляд Вольфа остановился на Гонсалесе.

— У вас есть планы базы «Фир», сержант?

— Центральной части и южного крыла — да.

— Как насчет второго крыла, северного?

— Туда нет доступа, и оно наглухо заперто.

— И никто не смог бы туда попасть?

— Никто и никак.

Вольф какое-то время молчал, сверля взглядом сержанта с таким видом, будто его осенила какая-то новая мысль.

— Будьте добры, принесите мне то, что есть. — Он обвел взглядом помещение. — Как только закончится наше совещание, я хотел бы, чтобы все вернулись в свои комнаты. Мы постараемся провести обыск как можно быстрее. Тем временем — будьте бдительны. Если заметите что-то подозрительное — любые действия, разговоры, передвижения, что угодно, — немедленно дайте знать мне.

Маршалл переводил взгляд с Вольфа на Конти, не в силах понять, что его больше сейчас удивляет — ни на чем не основанное предположение о предательстве или напор, с каким эта парочка взялась за дело.

Эшли Дэвис мрачно сидела в первом ряду, высоко закинув ногу на ногу, в шелковой ночной сорочке под меховой шубой, с растрепанными волосами.

— Что ж, удачно вам поиграть в полицейских, — сказала она. — А пока что, Эмилио, не могли бы вы организовать мне перелет обратно в Нью-Йорк? Прямо сейчас. Если этот ваш тигр как сквозь землю провалился, то я еще успею записать передачу об обесцвечивании кораллов на Большом Банановом рифе.

— Барьерном, — сказал Маршалл.

Дэвис посмотрела на него.

— На Большом Барьерном рифе.

— Сейчас пошлю кого-нибудь организовать транспорт, — сказал Вольф, бросив предупреждающий взгляд на Маршалла. — Кстати, мисс Дэвис, вы и мистер… э-э… Каррадайн вчера вечером находились к хранилищу ближе всех. Вы не слышали или не видели ничего необычного?

— Ничего, — ответила Дэвис, явно раздраженная тем, что ее ставят на одну доску с каким-то шофером.

— А вы? — Вольф взглянул на Каррадайна.

Водитель, откинувшийся на стуле под опасным углом, лишь пожал плечами.

— Я бы хотел поговорить с вами двоими после совещания. — Вольф посмотрел на Маршалла. — И с вами тоже.

— Почему со мной? — спросил Маршалл.

— Именно вы сообщили о похищении, — ответил Вольф, словно лишь один этот факт делал его главным подозреваемым.

— Одну минуту, — вмешался Салли. — А что с тем новоприбывшим, доктором Логаном? Почему его здесь нет?

— Мы это выясним.

— Одно дело — отдавать приказы направо и налево и разгонять всех по комнатам. Но совсем другое — допрашивать моих сотрудников без моего разрешения.

— Ваших сотрудников, — ответил Вольф, — будут допрашивать в первую очередь. Вы единственные, кто не получал допуска к съемкам.

— У Логана ведь тоже нет допуска, верно? Кроме того, при чем тут вообще этот допуск?

Судя по всему, после целой цепи унижений и внезапной потери каких-либо шансов обрести телевизионное бессмертие к Салли вернулось прежнее профессиональное самолюбие.

— Очень даже при чем, — сказал Вольф. — Учитывая значимость данного открытия не только для науки, но и для чьей-либо научной карьеры.

Салли открыл рот и тут же снова его закрыл. Лицо его побагровело.

— Думаю, этим все сказано. — Вольф посмотрел на Конти. — Хотите что-нибудь добавить?

— Только одно, — ответил продюсер. — Двадцать минут назад мне звонил президент «Блэкпул энтертейнмент груп». Состоялась одна из самых неприятных бесед в моей жизни. — Он обвел взглядом помещение. — Я обращаюсь к тому или к тем, кто это сделал. Недоброжелателей у меня много. Знайте, «Блэкпул» считает, что эта находка не имеет цены, и потому ее исчезновение рассматривается как тяжкое преступление. — Он помолчал. — Это похищение не станет — повторяю, не станет — черной меткой в моей творческой биографии. Зверь наверняка где-то здесь, и у вас нет никаких шансов с ним скрыться. Мы найдем его, мы подправим сценарий и явим миру еще более потрясающий фильм.

Маршалл медленно поднимался по металлическим ступеням узкой лестницы, освещенной единственной лампой дневного света. Лампы накаливания были здесь редкостью — даже несмотря на присутствие съемочной группы, большая часть базы оставалась погруженной во тьму.

Он чувствовал, что устал так, как не уставал никогда в жизни — но не физически, скорее эмоционально. То же самое он видел и на лицах других. После стольких усилий, вложенных в подготовку шоу, внезапное необъяснимое исчезновение древнего хищника повергло всех в шок. И над всей базой повис вопрос: «Кто это сделал?»

Добравшись до вершины лестницы, Маршалл остановился перед глухой гладкой дверью и посмотрел на часы. Пять минут девятого. Прошло пятнадцать часов с тех пор, как он обнаружил пропажу кота. Пятнадцать бесконечных ужасных часов, полных недоверия, подозрений, растерянности. А теперь еще, сразу после ужина, пришла электронная весточка:

Прямо сейчас на КП.

Фарадей.

Взявшись за ручку, Маршалл потянул на себя дверь. За ней простиралось низкое длинное помещение, напоминавшее диспетчерскую аэропорта. Вдоль всех четырех стен его тянулись окна с видом на ледяной бескрайний ландшафт. Здесь было так же темно, как и на лестнице, и тусклый свет поблескивал в ровных рядах дисплеев, некогда считывавших показания давно устаревших радаров. В углах белели шестифутовые экраны, а перед ними пылились проекторы, не использовавшиеся уже почти полвека.

Это был командный пункт службы воздушного наблюдения, нервный центр базы «Фир» и самая верхняя ее доминанта в пределах ограды. Оглядевшись вокруг, Маршалл различил у большого стола три темные фигуры. Это были Салли, Барбур и Чен. Чен вяло махнул ему рукой. Услышав звук открывающейся двери, Салли, который сидел, опустив подбородок, на мгновение поднял взгляд, затем снова уставился в пол.

Ученые собирались здесь трижды в неделю на рабочие совещания. Все давно позабыли, кто именно выбрал для этой цели командный пункт, но собрания стали традиционными уже через несколько дней после их прилета на базу. Однако на сей раз обсуждать было особенно нечего, разве что переливать из пустого в порожнее, однако Фарадей хотел срочно о чем-то со всеми поговорить.

Словно по сигналу, снова открылась дверь, и вошел Фарадей с тонкой папкой под мышкой. От обычной его отстраненности не осталось следа. Быстро пройдя мимо дисплеев, он сел между Салли и Ченом.

Несколько мгновений все молчали, затем Барбур откашлялась.

— Ну так что, нам пора собирать манатки?

Ответа не последовало.

— Мне он заявил именно так. Тот красавчик, Конти. И его штурмовик.

— Осталось всего две недели до окончания экспедиции, — сказал Маршалл. — Если они даже действительно ее прикроют, бюрократия — машина неторопливая. Думаю, мы сумеем завершить изыскания.

Барбур, казалось, его не слышала.

— Он обшарил все ящики моего стола. Сказал, что мы забрали зверя. Будто мы заранее сговорились заполучить его для себя… для университета.

— Пенни, оставь, — бросил Салли. — Он просто измывается сейчас над каждым, до кого может добраться.

— Он меня так мучил… так мучил… о господи!

Барбур закрыла лицо руками, содрогаясь от сдерживаемых рыданий. Маршалл быстро подался вперед и обнял ее за плечи.

— Мерзавец, — пробормотал Салли.

— Может быть, нам надо попробовать найти кота, — сказал Чен. — Или тех, кто его утащил. Они не могли уйти далеко. Собственно, они и не уходили. Если нам удастся их вычислить, нас оставят в покое, а киношники спасут свою передачу.

Барбур всхлипнула и мягко высвободилась из объятий Маршалла.

— Мы не можем предпринять ничего такого, чего уже не сделал бы Вольф, — возразил Салли. — Кроме того, он нам не доверяет и весьма ясно дал это понять. Не знаю, уж по каким таким тайным мотивам, ибо, например, доктор Логан выглядит виновным в не меньшей степени, чем мы с вами. Думаете, его появление именно вчера — просто случайное совпадение? И потом, почему его не было на собрании?

— Действительно, почему? — повторил Маршалл, думавший о том же самом.

— Торча у себя в комнате, я вышел в Сеть и немного там покопался. Поискал сведения о Джереми Логане. Похоже, он профессор средневековой истории в Йеле, в прошлом году опубликовавший монографию о некоем генетическом нарушении, оказавшем влияние на древнеегипетскую царскую династию. А за год до этого — монографию о появлении призраков в Салеме, штат Массачусетс. Каково? Появление призраков! — воскликнул Салли. — Как по-вашему, это похоже на исторический труд?

Никто не ответил. Салли вздохнул и огляделся вокруг.

— Так или иначе, досужие рассуждения ни к чему нас не приведут. Райт, зачем ты нас звал? Очередная теория, а?

Фарадей посмотрел на него.

— Нет, не теория, — сказал он. — Просто несколько фотографий.

Салли глухо застонал.

— Опять фотографии? Да на кой они нам? Тебе не кажется, что ты выбрал не ту профессию, парень?

Фарадей хладнокровно проигнорировал шпильку.

— После того как Эван сообщил нам о краже, когда шум и крики несколько улеглись, я сходил к хранилищу. Дверь его была настежь открыта, похоже, никого оно больше не интересовало. И я сделал несколько снимков.

— Зачем? — нахмурился Салли.

— Зачем я обычно фотографирую? В целях установления истины. — Он помолчал. — Конти уже тогда начал подозревать нас. И я подумал, что, может быть… может быть, сумею найти какие-то доказательства нашей непричастности ко всей этой истории. Но напечатать отснятое мне удалось лишь час назад.

Салли быстро перетасовал фотографии, затем безучастно протянул их Маршаллу.

Первый не слишком резкий снимок изображал внутренность куба. Пол его усеивали куски льда, но больше в нем не было ничего, кроме обогревателя на задней стенке и большой дыры между балками. Маршалл взял вторую фотографию, на которой виднелась дыра крупным планом.

— И? — спросил Салли.

— Говорят, что вор, скорее всего, заполз под хранилище. — Фарадей снял очки и начал протирать их краем рубашки. — И вырезал в его полу дыру с помощью обыкновенной ножовки.

— Да, мы все это слышали. Ну и что?

— Видел снимок дыры? Поищи там следы пропилов.

— Что? — переспросил Салли.

— Следы пропилов. От зубьев пилы. Если кто-то пытался проникнуть в хранилище из-под пола, следы должны вести снизу вверх. Но когда я изучил края дыры, оказалось, что доски ломали в другом направлении. Сверху вниз.

— Дай посмотреть. — Салли вырвал снимки из рук Маршалла и внимательно их проглядел. — Ничего не вижу.

— Можно мне?

Маршалл снова взял фотографии и посмотрел на дыру. Хотя выкрашенные серебристой краской доски бликовали от яркого освещения, ему сразу же стало понятно, что Фарадей прав. Щепки проломов явно торчали не вверх, а вниз.

— Кто бы это ни был, он вломился не снизу, — сказал Маршалл. — Дыру проделали изнутри.

Салли раздраженно махнул рукой.

— Похоже, Вольф так нагнал на вас страху, что вам уже начинает мерещиться невесть что.

— Нет. Вывод тут может быть только один. — Маршалл взглянул на Фарадея. — Знаешь, что это означает?

Фарадей кивнул.

— Это означает, что тот, кто похитил кота, знал комбинацию цифр, открывающую хранилище.

До сих пор Маршаллу не доводилось бывать в просторных апартаментах Конти дальше порога. Но когда режиссер жестом пригласил его войти, он тотчас же понял, почему медиагений занял не только командирские помещения, но и прихватил еще несколько комнат, ибо последние были превращены в роскошный салон. Кожаные диваны, бархатные сиденья и плюшевые кушетки располагались на дорогих персидских коврах. Занавес и постмодернистские картины в скромных рамах очень эффектно скрывали убожество тусклых металлических стен. В глаза бросался огромный стодюймовый жидкокристаллический экран, нижняя часть которого скрывалась за рядами стоявших перед ним кресел. Очевидно, в той части покоев размещался личный кинотеатр знаменитости для просмотра всевозможных фильмов, включая — в чем Маршалл не сомневался — величайшие творения самого Эмилио Конти.

Режиссер был вежлив, даже весел, и лишь синяки под глазами говорили о том, что он не спал больше суток.

— Доброе утро, доктор Маршалл, — улыбнулся он. — Доброе утро. Входите, входите. Ровно семь тридцать — превосходно, ценю пунктуальность. — Щелкнул пульт, и черно-белое, слегка зернистое изображение на экране погасло. — Садитесь, прошу.

Конти пересек помещение. Дверь в смежную комнату была приоткрыта, там виднелся небольшой стол в окружении удобных кресел и монтажный старенький аппарат, с катушек которого свисали обрывки пленки. Маршалл удивленно уставился на него, пытаясь понять, является ли этот анахронизм частью рабочего оборудования или же экспонатом личной коллекции режиссера.

Конти сел перед экраном и жестом предложил Маршаллу сделать то же.

— Как вам мой маленький просмотровый зал? — все так же улыбаясь, спросил он.

— Я видел, как сюда доставляли эту штуковину, — сказал Маршалл, кивнув на экран. — И думал, что это какое-то важное оборудование для съемок.

— Оно действительно очень важное, — ответил Конти. — Не только для съемок, но и для поддержания моего душевного равновесия. — Он махнул рукой в сторону стоявших справа и слева от экрана шкафов, заполненных DVD-дисками. — Видите? Это мое справочное бюро. В нем собраны величайшие из всех когда-либо созданных лент — самые прекрасные, самые новаторские, больше всего заставляющие нас думать. «Броненосец „Потемкин“», «Нетерпимость», «Расёмон», «Двойная страховка», «Приключение», «Седьмая печать»[7] — все они тут. Я никуда не езжу без них. Однако они не только служат мне утешением, доктор Маршалл, — они мой оракул, мой дельфийский храм. Некоторые обращаются за помощью к Библии, другие — к И Цзин. У меня же есть любимые фильмы, и они никогда меня не подводят. Вот, например.

Щелкнув пультом, Конти запустил фильм с начала. На экране появилось озабоченное лицо Виктора Мэтьюра.[8]

— «Поцелуй смерти». Помните?

Маршалл покачал головой. Конти приглушил звук до шепота.

— Забытый шедевр тысяча девятьсот сорок седьмого года. Выдающийся фильм Генри Хатауэя — вам наверняка знакомы его работы. «Дом на Девяносто второй улице», «Улица Мадлен, тринадцать». Герой этого фильма, Ник Бьянко, — Конти показал на Мэтьюра, гигантское лицо которого теперь смотрело на них из-за тюремной решетки, — попадает в тюрьму Синг-Синг за мелкое преступление. Там его обманывает занимающийся темными делишками адвокат. Чтобы добиться освобождения под залог, он заключает сделку с окружным прокурором, согласившись донести на убийцу-психопата по имени Томми Удо.

— Звучит интригующе.

— Это еще мягко сказано. Фильм не только великолепен — он к тому же подсказывает мне решение моей проблемы.

Маршалл нахмурился.

— Не вполне вас понимаю.

— Когда пропал кот, я был близок к панике. Я вдруг решил, что это крах моего нынешнего проекта, возможно, даже моей карьеры. Можете себе представить, что я перечувствовал. Фильм должен был стать настоящим шедевром, который поставил бы меня на один уровень с Эйзенштейном.

«Документальный фильм для телевидения?» — подумал Маршалл, но счел за лучшее промолчать.

— Полночи я расхаживал туда-сюда, размышляя, что же мне делать. А потом я обратился к ним, — он махнул в сторону шкафов, — и, как всегда, получил ответ, в котором нуждался. — Конти снова кивнул на экран. — Видите ли, «Поцелуй смерти» относится к жанру черной документалистики, гибрида потрясающих в своей реальности кадров и съемок в стиле нуар. Весьма интересная концепция. Весьма революционная.

Он повернулся к Маршаллу, и контуры его лица четко вырисовались на фоне светящегося экрана.

— Вчера, по горячим следам, я счел, что это кража. Теперь, когда у меня появилось время подумать, я изменил свое мнение. Я убежден, что это саботаж.

— Саботаж?

Конти кивнул.

— Сколь бы ни был ценен этот кот, его никому бы не удалось вывезти с базы. — Он принялся загибать пальцы. — Похитителям — а их должно быть как минимум двое, ибо туша чересчур тяжела для одного человека — непременно потребовался бы транспорт. А этого тут не скрыть. Даже если бы кто-то попытался убыть раньше срока, мы бы тоже об этом узнали.

— Как насчет Каррадайна, водителя? У него не только имеется под рукой транспорт, но он и заявился сюда одним из последних.

— Его машину тщательно обыскали и проверили, где он тут шастал. Как я уже сказал, похитить отсюда кота — невероятно сложное дело. Но если кто-то всего лишь задумал помешать съемкам, разрушить шоу… — Он пожал плечами. — Тогда ему достаточно сбросить тушу в какую-нибудь расщелину. Умней не придумаешь, а?

— Кому могло такое понадобиться? — спросил Маршалл.

Конти посмотрел на него.

— Вам.

Маршалл удивленно уставился на Конти.

— Мне?

— Вам, ученым. В частности, и вам лично. Но, как следует поразмыслив, я решил, что доктор Салли — куда более вероятная кандидатура. Похоже, он крайне расстроен тем, что я не сделал его звездой «Воскрешения тигра».

Маршалл покачал головой.

— Это просто глупо. Передача должна была выйти в эфир вчера, а сегодня вы бы уже улетели. Какой смысл в саботаже?

— Верно, сегодня я бы уже улетел. Но на завершающие операции после успешных съемок потребовалось бы еще несколько дней, не говоря о том, что нужно еще разобрать домики, увезти оборудование. Когда я показал доктору Салли примерный график работ, он, похоже, не слишком обрадовался. — Конти испытующе посмотрел на Маршалла, на этот раз без тени улыбки. — Ваш Салли, похоже, чересчур импульсивен — в отличие от вас. Вот почему я предпочел встретиться именно с вами. Несмотря на нашу вчерашнюю небольшую размолвку, думаю, вы человек вполне здравомыслящий. Возможно, вы куда лучше ваших коллег понимаете, что поставлено сейчас на карту. Итак, где, черт побери, этот кот?

Маршалл посмотрел режиссеру в глаза. Несмотря на тщательно маскируемые эмоции, не оставалось никакого сомнения, что Конти отчаянно пытается найти способ — любой способ — спасти положение.

— Как насчет Логана? — спросил Маршалл, вспомнив вчерашний разговор в помещении командного пункта. — Он появился неизвестно откуда, и никто не знает, что ему нужно. Мне сказали, будто он профессор из Йеля, историк. Вам не кажется это странным и весьма подозрительным?

— Да, это странно. Настолько странно, что я вынужден исключить его из списка подозреваемых. Слишком уж все очевидно. Кроме того, я уже говорил вам, что готов поставить на саботаж, а не на похищение. А у доктора Логана нет никаких причин саботировать мои съемки. Итак, где кот? Думаю, Салли вам об этом сказал. Его можно вернуть?

— Салли ничего мне не говорил. Вы не там ищете. Вам следовало бы поискать виновника среди вашей собственной съемочной группы.

Конти внимательно посмотрел на него, и на лице его отразилось нечто вроде сожаления.

— Этим занимается Вольф. — Он вздохнул. — Послушайте, я много размышлял на эту тему и пришел к выводу, что могу поступить двояко. Если мы найдем кота, я могу снять фильм, как изначально и собирался. С моими способностями я могу даже обратить задержку на пользу — придать занимательности сюжету, увеличить аудиторию. Все только выиграют. Или — я могу превратить случившееся в криминальную историю.

Он ткнул пальцем в экран.

— Мне всегда хотелось снять фильм в стиле нуар. Теперь у меня появилась такая возможность — только история в его основе будет подлинной. Выдающаяся история, снятая в реальном времени, — саботаж, расследование и в конечном счете торжество справедливости. Подобная история станет бессмертной, доктор Маршалл. Только представьте себе известность — положительную или дурную, — которую обретут ее персонажи. Все, что мне нужно, — найти актеров на роли. Найти героя… и злодея.

На огромном экране Виктор Мэтьюр шел через оживленную улицу на фоне возвышавшегося позади него городского пейзажа.

— Взгляните на него, — сказал Конти. — Ничем не выдающийся парень, угодивший в серьезный переплет. Никого вам не напоминает?

Маршалл не ответил.

— Ну так как, доктор Маршалл? — продолжал Конти. — Поступите как положено, встанете на сторону полицейских, донесете на преступника? Или сглупите… упретесь?

Мэтьюр исчез с экрана, и камера взяла в кадр другого мужчину, прятавшегося в темном переулке, — бледного, худого, в черном костюме и рубашке с белым галстуком, со странно пустым взглядом. Томми Удо. Выйдя из укрытия, он осторожно огляделся по сторонам и скрылся в дверях.

— Мне всегда нравился Ричард Уидмарк в этой роли, — сказал Конти. — Великолепно играет психопата. Его манеры, его нервный лающий смех… он просто гений.

Убийца тайком поднимался по узкой лестнице.

— Я надеялся дать вам роль Мэтьюра, — продолжал Конти. — Но теперь уже сомневаюсь в этом. Вы начинаете все больше смахивать на Уидмарка.

Убийца вошел в квартиру и оказался лицом к лицу с перепуганной старухой в инвалидной коляске.

— Это мать Ника Бьянко, — объяснил Конти.

Камера бесстрастно наблюдала, как женщину допрашивают и трясут за плечи. Улыбаясь странной кривой улыбкой, Уидмарк ухватился за ручки коляски и покатил ее из убогой квартиры на лестничную площадку.

— Смотрите, — сказал Конти. — Нетленное творение киноискусства.

Продолжая улыбаться, словно сама бледная смерть в черном костюме, Уидмарк поставил коляску над лестницей. Последовала короткая пауза.

Затем он резко толкнул коляску, и та вместе с сидевшей в ней женщиной, кувыркаясь, полетела вниз, навстречу гибели.

Конти остановил кадр, изображавший искаженное лицо Уидмарка.

— Телекомпания вызывает меня на связь через шесть часов. Я даю вам четыре, чтобы вы сделали свой выбор.

Маршалл молча встал.

— И помните, доктор Маршалл: в любом случае я резервирую для вас роль.

Еще недавно в офицерской столовой царили гомон и зубоскальство, более свойственные студенческому междусобойчику, чем чинной трапезе занятых делом людей. Но этим утром просторное помещение походило скорее на морг. Люди сидели по двое и по трое, вяло ковыряясь в тарелках с завтраком и почти не разговаривая. Все хмуро и недоверчиво поглядывали друг на друга, словно виновник пропажи кота был где-то рядом. Стоя в дверях, Маршалл подумал, что эти подозрения не лишены оснований — преступник сейчас и впрямь вполне мог находиться в столовой.

Взгляд его остановился на дальнем столе, где в одиночестве сидел, читая книгу, светловолосый худощавый человек с аккуратно подстриженной бородкой. Логан, профессор-историк.

Взяв себе ломоть пшеничного хлеба и чашку чая, Маршалл, сам не зная почему, сел напротив Логана.

— Доброе утро, — сказал он.

Логан отложил книгу — «Толкования» Вальтера Беньямина — и поднял взгляд.

— Это еще не очень-то ясно.

— Воистину так.

Маршалл сорвал обертку с коробочки и намазал мармелад на ломоть.

— Думаю, им куда хуже, чем нам, — заметил Логан, кивнув на соседний стол.

Там сидели двое операторов, Фортнем и Туссен, тупо гоняя по тарелкам кусочки омлета. Большую часть съемочной группы отправили обшаривать базу и ее окрестности в поисках пропавшего зверя.

— Верно. Во всяком случае, меня происшедшее не лишило работы. — Маршалл постарался придать голосу максимальную беззаботность. — А как с вами?

Логан помешал кофе.

— Меня это вообще не касается.

— Рад слышать. Вы ведь профессор, да? Средневековой истории?

Движение ложечки в чашке замедлилось.

— Да, верно.

— Весьма увлекательное занятие. Собственно, я в последнее время штудирую историю контрреформации.

Это было правдой лишь наполовину — Маршалл действительно читал на ночь книгу о контрреформации, но лишь в отчаянной надежде, что невероятно сухое изложение материала поможет ему заснуть.

Логан поднял брови. Казалось бы ничего не выражающий взгляд его голубых глаз на деле был острым и проницательным.

— Я только что дочитал главу о Тридентском соборе. Удивительно, какое влияние он оказал на католическую литургию.

Логан кивнул.

— И с тех пор как его созвали в четвертый раз в… кажется, в тысяча пятьсот семьдесят втором году, столь влиятельных соборов более не случалось.

Логан отложил ложечку, отхлебнул кофе и поморщился.

— Отвратительный кофе.

— Переходите на чай, как я.

— Возможно, я так и сделаю. — Логан поставил чашку. — Тридентских соборов было три, а не четыре.

Маршалл не ответил.

— И последний состоялся в тысяча пятьсот шестьдесят третьем году, а не в семьдесят втором.

Маршалл покачал головой.

— Наверное, я слишком устал и что-то напутал.

Логан слегка улыбнулся.

— Мне кажется, вы ничего не напутали.

После короткого замешательства Маршалл грустно рассмеялся.

— Вы правы. Извините. Действительно глупо с моей стороны.

— Вряд ли мне стоит вас в чем-то винить. Я появляюсь неизвестно откуда и непонятно зачем — и сразу же после моего прибытия тут чуть ли не разверзается ад.

— Даже при всем при этом у меня не было никакого права играть с вами в подобные игры. — Маршалл поколебался. — Отнюдь не в оправдание, но я только что вернулся с весьма неприятной встречи с Конти.

— С режиссером? Они вместе с тем питбулем из телекомпании, Вольфом, устроили мне вчера настоящий допрос. Никогда еще не встречал таких отъявленных параноиков.

— Угу. И что самое худшее, это заразно. Я только что схватил хорошую дозу.

Слова Конти до сих пор звучали у него в ушах; в частности, кое-что из сказанного им о Салли выглядело куда убедительнее, чем хотелось бы. Маршалл посмотрел на часы — до принятия решения оставалось три с половиной часа.

Он откусил кусочек тоста.

— Так что вы здесь делаете, если не секрет?

Логан отставил чашку.

— Доктор порекомендовал. Климат, знаете ли.

Маршалл покачал головой.

— Иного ответа я и не заслужил.

За столом снова наступила тишина, но на сей раз уже не столь неуютная. Маршалл доел тост, чувствуя, как исчезает его недоверие к чужаку. Конечно, никаких причин к тому не было, да и профессор почти наверняка не являлся только лишь тем, за кого себя выдавал. Однако спокойное достоинство, с каким он держался, не оставляло места для подозрений.

Логан вздохнул.

— Ладно, начнем сначала. Джереми Логан.

Он дружески протянул через стол руку. Маршалл пожал ее.

— Эван Маршалл.

— Когда речь идет о моих исследованиях, — негромко сказал Логан, откинувшись на спинку стула, — я предпочитаю не раскрывать до конца свои карты. Обычно таким образом мне удается добиться намного большего. Но полагаю, нет никаких причин утаивать что-либо от вас. Собственно, вы даже могли бы мне помочь… если бы согласились ничего не рассказывать остальным. По крайней мере, пока.

— Договорились.

— Впрочем, думаю, вы и сами поймете, что разумней держать язык за зубами.

— Кто-то мне говорил, что вы энигмолог. Никогда не слышал о подобной… э-э… ветви науки.

— Никто не слышал. Когда-то меня так назвала в шутку моя жена. — Логан пожал плечами. — Лишний повод о ней вспомнить.

— И какое это имеет отношение к средневековой истории?

— Почти никакого. Но быть профессором-историком довольно-таки полезно. Перед тобой открываются двери, тебе не задают лишних вопросов — по крайней мере, как правило. — Он поколебался. — Я разгадываю тайны, объясняю необъяснимое, и чем оно загадочнее, тем лучше. Иногда я занимаюсь этим профессионально, за деньги. Иногда же — как сейчас — просто для собственного удовольствия.

Маршалл отхлебнул чай.

— Разве преподавание истории не принесло бы более регулярных доходов?

— Деньги в данном случае не столь важны. Так или иначе, за ту работу, что я делаю для других, мне очень хорошо платят — особенно в тех случаях, когда я даю подписку о ней не распространяться. — Он встал. — Прошу прощения, думаю, я все-таки попробую чая.

Маршалл ждал, когда Логан нальет себе чашку и вернется к столу. Тот двигался плавно и легко, напоминая скорее атлета, чем книгочея.

— Что вам известно о базе «Фир»? — спросил, вновь усевшись, профессор.

— Думаю, то же, что и всем. Станция раннего предупреждения воздушной угрозы, предназначавшаяся для защиты от русского ядерного удара. Переведена в резерв в конце пятидесятых, когда вступила в строй полуавтоматизированная система управления всеми войсками.

— Вы знаете, что, когда база еще действовала, на ней недолгое время пребывала группа ученых?

Маршалл нахмурился.

— Нет.

Логан отхлебнул чай.

— На прошлой неделе я получил доступ к только что рассекреченному архиву правительственных документов. Я занимался исследованиями совсем другой темы — как ни удивительно, имевшей отношение к средневековой истории, — и искал кое-какие важные военные документы времен Второй мировой. И я их нашел. Но заодно нашел и еще кое-что. — Он сделал еще глоток. — А именно рапорт полковника Роуза, представленный армейской комиссии по расследованиям. Роуз в то время командовал базой «Фир». Рапорт короткий, по сути, лишь тезисный, поскольку через пару недель полковник намеревался лететь в Вашингтон, чтобы доложить о подробностях лично.

— Продолжайте.

— Рапорт по ошибке сунули не в то место — он завалился за папку, которую я искал, и полвека там пролежал, никем не прочитанный и забытый. Как я уже сказал, он очень краток. Однако в нем сообщается, что группа ученых, работавшая на базе «Фир», внезапно погибла в течение двух дней в апреле тысяча девятьсот пятьдесят восьмого года.

— Вся группа?

Логан покачал головой.

— Нет, не совсем. Группа состояла из восьми человек. Семеро погибли.

— А восьмой? — чуть тише спросил Маршалл.

— В рапорте Роуза ничего не говорится о том, что случилось с ним… или с ней.

— Чем они здесь занимались?

— Подробностей я не знаю. Все, о чем говорит Роуз, — что они изучали некую аномалию.

— Аномалию?

— Так он выразился. И рекомендовал немедленно прекратить исследования без дальнейшего выяснения обстоятельств.

Маршалл задумчиво уставился в пустую чашку.

— Вам удалось узнать что-нибудь еще? Например, имя выжившего ученого?

— Нет, ничего. О какой-либо научной группе на базе «Фир» нет никаких других упоминаний, как официальных, так и неофициальных. А искал я очень тщательно — можете мне поверить, Эван, у меня немалая практика поисков утраченной или скрываемой информации. Однако в особенности меня заинтриговали два момента. — Он наклонился вперед. — Во-первых, под папкой, о которой я упоминал, лежали две копии рапорта. Могу лишь предположить, что одна предназначалась для архива, а другая должна была быть отправлена в Пентагон. Во-вторых, меня удивил тон рапорта полковника Роуза. Хотя это не более чем обычный отчет, от него прямо-таки несет истерией. Рекомендация не посылать сюда никого из ученых весьма настоятельна и походит на крик.

— А как же доклад, позже сделанный им в Вашингтоне? Должны же были остаться какие-то документы?

— Доклад так и не состоялся. Полковник погиб десять дней спустя в авиакатастрофе по дороге в Форт-Ричардсон.

— Вторая копия рапорта… — заговорил было Маршалл и тут же примолк. — Значит, обо всем этом просто забыли?

— Тайна умерла вместе с учеными. И полковником Роузом.

— Но… вы уверены? В том, что никто больше об этом не знал?

— Если кто-то и знал, то помалкивал, к тому же теперь всех возможных свидетелей давно нет в живых. Иначе, как по-вашему, армия разрешила бы вам и вашей экспедиции воспользоваться базой «Фир»?

Маршалл покачал головой.

— Об этом я как-то не подумал.

Логан слегка улыбнулся.

— Теперь понимаете, что я имел в виду, когда говорил, что порой разумней держать язык за зубами?

Маршалл немного помолчал, затем посмотрел на Логана.

— Так почему вы все-таки здесь, Джереми?

— Чтобы сделать все, что в моих силах. Разгадать тайну. Выяснить, что случилось с теми учеными. — Он осушил чашку. — Вы правы, чай не так уж и плох. Еще по чашечке?

Но Маршалл не ответил. Он думал.

Хлопнула дверь, матрас содрогнулся, и кто-то грубо потряс Джоша Питерса за плечо. Потянувшись, он вытащил из ушей две таблетки. Сновидения и ритмичная музыка Маккоя Тайнера рассеялись, уступив место звукам реального мира — отдаленному лязгу, гудению обогревателей и раздраженному голосу Блейна, его соседа по комнатушке.

— Джош! Эй, Джош! Вставай, черт бы тебя побрал.

Питерс выключил плеер и открыл глаза. Перед ним появилось красное, обветренное лицо Блейна.

— Что? — пробормотал Питерс.

— Что — что? Твоя очередь. Я уже свой час отболтался.

Питерс с трудом сел и тут же снова повалился на койку.

— Лучше поторопись. Уже девять, и вряд ли ты хочешь, чтобы Вольф застал тебя в теплой постельке.

Резон возымел действие. Питерс поднялся с койки и изо всех сил потер руками лицо.

— Черт знает что, — сердито проворчал Блейн. — Мы уже целый день ищем. А в такую метель все равно ничего не найдешь. Так что делай как я: ходи кругами с озабоченным видом и старайся не отморозить зад.

Питерс не ответил. Натянув рубашку, он сунул ноги в ботинки. Хорошо бы так до конца и не просыпаться, а потом вернуться на койку и досмотреть восхитительный сон, в котором обнаженная Эшли Дэвис намазывала себя с ног до головы арахисовым маслом…

— Когда мы вернемся, профсоюз все услышит. Моя задача — фиксировать цифровые материалы и вести учет отснятых дублей, а не искать какую-то омерзительную снежную тварь. И еще — почему они выгоняют наружу именно нас, а не гусей пожирнее? Почему мы не можем обшаривать шкафы и ящики, как Фортнем с Туссеном?

— Потому что мы всего лишь вспомогательные лошадки. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы это сообразить.

Питерс шаркающей походкой вышел, не завязав шнурки и оставив распахнутой дверь.

Словно сомнамбула, он потащился по коридорам и поднялся по отдававшемуся гулким эхом лестничному пролету. Наверху было пусто, если не считать караульного на посту. Вяло махнув ему рукой, Питерс вошел в раздевалку, открыл свой шкафчик и надел парку. Блейн прав — ситуация выглядит более чем абсурдно. Начать хотя бы с того, что половина базы вообще недоступна для штатских. Если бы кто-то захотел спрятать тушу внутри, он бы постарался затащить ее туда, куда других не пускают. Или на территорию, где обитают вояки. Вряд ли те позволят каким-то вшивым киношникам обшаривать их комнаты и снаряжение. Однако… лишь идиот стал бы волочь тварь на базу, где не только полно чужих глаз, но к тому же еще и настолько тепло, что хоть выращивай орхидеи. Спрятанная здесь туша — особенно десятитысячелетней давности — завоняла бы через пару часов. Нет, любой, у кого имеется хоть крупица ума, спрятал бы ее снаружи.

То есть там, куда он сейчас и направлялся.

Записав в заведенный Вольфом журнал свое имя и время выхода, Питерс пересек тамбур и толкнул главную дверь. С первым же морозным порывом ветра остатки сна вмиг слетели с него. С ними же испарились и все надежды вернуться после дежурства в ту же сладкую дрему. Питерс вздохнул. Он слышал о резкой перемене погоды, которая всех поймала в ловушку, не позволяя самолетам ни сесть, ни взлететь. Но слышать — одно дело, испытать собственной шкуре — совсем другое. Отступив назад к двери, он наклонил голову и нырнул в метель. Острые холодные иглы вонзились в щеки, заставив его поплотней натянуть меховой капюшон. Сквозь пелену льда и снега виднелись едва различимые очертания служебных построек. Питерс осторожно сделал шаг, затем другой. Вокруг царил зыбкий полумрак, порождаемый пляшущим светом ламп и кромешной тьмой ночи. Фермы с навесными прожекторами раскачивались, как плохо свинченные детали детского металлического конструктора, протестующе скрипя под яростными ударами стихии.

Поиск велся посменно — час ищешь, одиннадцать отдыхаешь. Шестеро поисковиков шерстили базу внутри, шестеро ошивались снаружи. Число последних, правда, из-за непогоды сократили до трех, но все равно трудно было поверить, что вместе с Питерсом в этом дерьме где-то маются еще двое бедняг. Причем без малейшей надежды хоть что-либо обнаружить. Сумасшествие, да и только. Может, Вольф с Конти просто обкурены, а?

Отворачивая лицо от ветра, Питерс прошел десяток шагов до ангара, дверь которого раздраженно грохотала, дергаясь на петлях. Немного постояв, он свернул левее, к строению, служившему временным складом для декораций. Он заглянул в окно — там было, естественно, пусто. Неужели всего два дня назад он посиживал в этом домике в кресле, лениво жуя вяленое мясо и посмеиваясь над вояками и яйцеголовыми, чего-то забывшими в этом диком краю? Теперь те же самые солдаты с учеными посиживали в тепле и уюте, а он, как дурак, замерзал на дворе.

Выругавшись, Питерс снова двинулся вперед, считая шаги — десять, двадцать, тридцать, — пока не добрался до грузовика. Он присел под одной из громадных шин, частично укрывшись от ветра и снега. Несмотря на то что с начала дежурства прошло всего минут пять, его мышцы уже ощутимо немели.

Питерс снова подумал об остальных двух парнях, которым сейчас тоже было несладко, упрекая себя за то, что не глянул в журнал, когда ставил там свою подпись. Где они бродят? В небольшой компании время могло бы пройти веселей. Он открыл было рот, чтобы их позвать, но, почувствовав, как ветер врывается в легкие, передумал. Зачем тратить силы, если тебя все равно не услышат?

Он пошел дальше, пока перед ним в серой мгле внезапно не возникло препятствие в виде металлической сетки. Остановившись, Питерс протянул руку, коснувшись ограды. Ему говорили, что в такую погоду лучше не удаляться от базы, а слухи о шастающих по тундре медведях лишь укрепили его в желании принять на вооружение столь ценный совет. Еще через несколько шагов показались ржавые стены заброшенной будки охраны. Косясь на нее, Питерс решил попросту обойти базу, придерживаясь, чтобы не заблудиться, за сетку. Вряд ли можно требовать от него большего в подобную ночь. А потом он до конца смены забьется в какую-нибудь постройку и попытается там отогреться.

Обогнув будку, он шагнул в снежную круговерть. Ветер, казалось, удвоил свою ярость. Осыпаемый зарядами ледяной дроби Питерс заторопился — шаг, другой, еще шаг, — жмуря глаза и ковыляя, словно слепой, вдоль ограды. От воя вьюги звенело в ушах. Ему казалось, что он так идет уже целую вечность. Господи, ну и кошмар! Блейн прав — он тоже накатает телегу… не только в профсоюз, но и в телекомпанию. И отправит ее через Сеть, как только сможет, даже не дожидаясь прилета в Нью-Йорк. Неважно, что он тут числится на подхвате, и у него есть права! В его служебные обязанности ничего такого не входит, а всю болтовню об «экстренных мерах» и Вольф, и Конти пусть засунут себе…

Он вдруг остановился, убрав с ограждения руку, и настороженно огляделся по сторонам, на время забыв о жестоком холоде и обжигающем ветре.

Почему он остановился? Он ничего не видел, но тем не менее что-то в нем екнуло, и сердце заколотилось сильней. Жизнь чуть восточнее Томпкинс-сквер-парка весьма обострила в Питерсе чувство самосохранения, но ведь сейчас он находился отнюдь не в Нью-Йорке, а посреди чертовой снежной бури.

Тряхнув головой, он двинулся вперед… и замер снова. Что это за звук, напоминавший жужжание пчел и словно бы доносившийся отовсюду и ниоткуда? И что это за силуэт, темный и расплывчатый, на фоне снежной завесы?

— Кто здесь? — крикнул он, и ветер тут же унес его крик.

Моргнув, он присмотрелся внимательнее, а потом, издав пронзительный вопль, отшатнулся, повернулся и, спотыкаясь, побежал в сторону будки охраны. Крича и бессвязно бормоча что-то, охваченный безумным ужасом Питерс успел сделать лишь два шага, после чего сокрушительный удар сзади бросил его на колени. Он захрипел, вытаращив глаза, — спину между лопаток обожгло резкой болью. Мгновение спустя все поглотила зияющая чернота.

Физико-биологическая лаборатория располагалась в бывшей несколько переделанной мастерской уровня «В». «М-да, удобства здесь не великие», — подумал Маршалл, разглядывая ноутбуки, микроскопы и прочее научное оборудование, теснящееся на верстаках и столах. Впрочем, места тут вполне хватало для первичных анализов и наблюдений, а потом и образцы, и приборы уедут в Массачусетс.

В дальней части лаборатории над чем-то склонились Фарадей и Чен, стоя к нему спиной и почти соприкасаясь головами. Маршалл пробрался между столов и, подойдя ближе, увидел, что они рассматривают стойку с десятком пробирок.

— Так вот где вы прячетесь, — сказал он.

Выпрямившись, оба быстро повернулись к нему, словно застигнутые за чем-то запретным мальчишки. Маршалл нахмурился.

— Чем вы тут занимаетесь? — спросил он.

Фарадей и Чен переглянулись.

— Кое-что анализируем, — после короткой паузы ответил Фарадей.

— Это я и сам вижу. — Маршалл посмотрел на пробирки, заполненные разноцветными жидкостями — красной, голубой, бледно-желтой. — Похоже, вы увлеклись не на шутку.

Фарадей промолчал. Чен пожал плечами.

— В чем дело? — тупо спросил Маршалл.

Он окинул взглядом столы. На одном из них были разбросаны сделанные Фарадеем внутри хранилища фотографии, испещренные нанесенными маркером кругами и стрелками. На другом рядом с микроскопом стоял пластиковый контейнер, заполненный какими-то щепками.

Фарадей откашлялся.

— Мы исследуем лед.

Маршалл удивленно взглянул на него.

— Какой лед?

— Лед, внутри которого находился кот… то существо.

— Каким образом? Тот лед давно растаял. А образовавшаяся вода загрязнена и в качестве научного образца непригодна.

— Знаю. Потому я и взял образцы из источника.

— Источника? — нахмурился Маршалл. — Ты хочешь сказать — из пещеры?

Фарадей поправил очки и кивнул.

— Ты ходил на гору в такую метель? С ума сошел.

— Нет, я ходил вчера ночью. После нашей встречи на командном пункте.

Маршалл скрестил руки на груди.

— И все равно это безумие. Посреди ночи? В той пещере и днем-то небезопасно.

— Ты совсем как Салли, — сказал Фарадей.

— Вокруг полно белых медведей.

— Я сходил с ним, — сказал Чен. — Взяв ружье.

Вздохнув, Маршалл опустил руки.

— Ладно. Может, объясните зачем?

Фарадей моргнул.

— Мы же это уже обсуждали. На нашей встрече. Явно происходит что-то не то.

— Знаю. Среди нас есть вор.

— Я не об этом. Что-то не сходится. Внезапная оттепель, пропажа существа, следы от пилы… — Он показал на пластиковый контейнер, стоявший около микроскопа. — Я взял несколько образцов с краев дыры в полу хранилища и исследовал их в сорокакратном увеличении. Нет никаких сомнений: следы ведут изнутри наружу, а не наоборот. Никто не пилил доски снизу.

Маршалл кивнул.

— Минуту назад ты сказал, что я совсем как Салли. Что ты имел в виду?

— Когда Салли услышал, что мы ходили в пещеру, он словно с цепи сорвался. Кричал, что это пустая трата времени, что взятые образцы ничего нам не скажут и что их можно с тем же успехом просто выкинуть вон…

Маршалл не ответил. Он вспомнил, с каким пренебрежением отнесся Салли к предположениям Фарадея и к фотографиям вообще. Хотя поступок Райта и мог выглядеть безрассудным, однако с научной точки зрения все было в порядке вещей. Раз образцы получены, их необходимо исследовать. Он снова подумал о том, как Конти характеризовал Салли.

Взглянув на Фарадея, Чен кивнул в сторону образцов древесины.

— Расскажи ему про остальное.

Фарадей разгладил полы халата.

— Исследуя щепки под микроскопом, мы также нашли клочки свалявшейся шерсти и немалое количество темного вещества, засохшего на острых краях.

— Засохшего? — переспросил Маршалл. — Кровь?

— Я еще не делал анализ, — сказал Фарадей.

Он открыл рот и тут же снова его закрыл, словно передумав.

— Давай, — поторопил его Маршалл. — Выкладывай дальше.

Фарадей судорожно сглотнул.

— Следы пропилов… — промямлил он. — Не знаю, в чем дело, но под микроскопом они вовсе не похожи на сделанные пилой.

— Тогда чем?

— Они выглядят так, будто имеют более… естественное происхождение.

Маршалл перевел взгляд с Фарадея на Чена.

— Естественное? Не понимаю.

На этот раз ответил Чен.

— Дыру не пропилили, а скорее процарапали или прогрызли.

Наступившая после его слов пауза длилась и длилась.

— И ты думаешь, я в это поверю, Райт? — наконец спросил Маршалл, стараясь, чтобы голос его звучал ровно.

Фарадей снова откашлялся.

— Послушай, — сказал он чуть тише. — Если мне станет известно больше, я тебе расскажу. Ничего не скрывая. Но у меня нет ни сил, ни желания ругаться с Салли.

— Салли, — задумчиво повторил Маршалл. — Ты, кстати, не знаешь, где он?

— Я уже давно его не видел.

— Ладно. — Маршалл оттолкнулся от стола. — Если что-нибудь выяснишь, сообщишь мне?

Фарадей кивнул. В последний раз бросив на обоих коллег испытующий взгляд, Маршалл повернулся и медленно вышел из лаборатории.

Джереми Логан осторожно пробирался по узким коридорам уровня «Е». Поиск пути, ведущего в недра центральной секции базы «Фир», стоил профессору получаса блужданий. По мере того как он спускался, ему все чаще встречались проходы, заваленные горами непонятного хлама — нагроможденными друг на друга столами, какими-то инструментами, деталями древнего электрического оборудования, разваливающимися коробками с радиолампами. Казалось, будто любое ненужное барахло, скапливающееся на базе, с годами погружалось в нее все глубже и глубже, пока не ложилось на дно.

Уровень «С» главным образом имел сугубо хозяйственное значение. Там размещались кухни, прачечные, душевые, швейные и им подобные мастерские. На уровне «D», являвшемся почти целиком интендантским, тянулись бесчисленные склады вплоть до просторных ремонтных отсеков. В отличие от верхних этажей, где царила удушающая жара, внизу было куда холодней, хотя всюду проникающий специфический запашок почему-то усиливался. Логан невольно поморщился от все сгущавшейся мускусной вони.

Помещения уровня «Е» заполняли разнообразные механизмы, явно связанные друг с другом. Потолки здесь висели так низко, что хотелось вжать голову в плечи, вдоль них пролегали кабели, провода, вентиляционные трубы. Большая часть электролампочек отсутствовала, остальные перегорели. Логан медленно перемещался от проема к проему, водя туда-сюда лучом фонаря. Все корпуса устройств были заботливо прикрыты брезентом, старым, но хорошо сохранившимся в холодном сухом воздухе подземелья. «Интересно, — подумал он, — за все эти полвека бывал ли тут хоть кто-нибудь?» Он словно попал в капсулу времени, где годы равны секундам, а секунды — годам.

Пройдя чуть вперед, Логан остановился посреди зала, напоминавшего вспомогательный пункт управления, явно резервного на тот случай, если верхние выйдут из строя. Свет фонаря дробился в черных экранах мониторов и осциллографов. Вокруг царила полнейшая тишина. Сам не зная зачем, он выключил фонарь, и его тут же окутала непроницаемая чернота. Снова поспешно включив фонарь, Логан покинул зал и побрел по проходу, жалея, что у него нет с собой запасных батареек или, что было бы куда лучше, второго фонаря.

Миновав еще несколько зиявших черными провалами помещений, он вышел к коридору пошире и попытался сориентироваться в лабиринте. Если чутье его не подводит, левые ответвления уходят на юг. Свернув направо, он пошел дальше.

Через двадцать ярдов коридор закончился тяжелой металлической дверью, напоминавшей бронированный люк. Под потолком висела красная лампочка в тесной клетке, не горевшая, как и все остальные, а на соседней стене виднелась надпись:

«Внимание! Посторонним вход запрещен. Требуется допуск Ф-29».

Логан прочитал табличку один раз, затем другой, после чего осветил фонарем дверь. Шагнув вперед, историк взялся за рычаг, сдвигавший внутренние засовы, но тот не поддался. Приглядевшись, он понял, что даже если бы ему удалось привести в действие отпирающий механизм, это ничем бы не помогло, ибо снаружи люка висел тяжелый замок.

Неожиданно Логан в одно мгновение развернулся и осветил коридор лучом фонаря. Вокруг было тихо, словно в могиле. Уже часа полтора он бродил здесь совершенно один, и все же, вне всяких сомнений, у него за спиной что-то только что прошелестело…

— Кто здесь? — крикнул он.

Ответа не последовало.

Логан стоял неподвижно, водя перед собой фонарем. Может, там кто-то из съемочной группы разыскивает пропавшего зверя? Однако вряд ли кому-то пришло бы в голову забираться столь далеко в поисках похищенной туши… или, таясь, перетаскивать ее сюда.

— Кто здесь? — снова крикнул он.

И опять никто не ответил.

Пришла пора возвращаться. Он нашел то, что искал, но не смог пройти дальше. Дверь оказалась запертой. Глубоко вздохнув, Логан двинулся в обратный путь, но тут же вновь замер, осознавая, что оказался в ловушке. Другого выхода наверх не было. Только по этому коридору. Тому самому, откуда прилетел звук.

Звук послышался снова — это были шаги. Теперь они не смолкали. А потом на пересечении коридоров возник силуэт. Луч фонаря Логана устремился к нему, словно притягиваемый магнитом, и выхватил из тьмы Гонсалеса, коменданта базы.

Логан судорожно сглотнул, чувствуя, как расслабляются внезапно напрягшиеся мышцы, и придал лицу нейтральное выражение.

Гонсалес медленно шел к нему, тоже держа в мощной руке фонарь.

— Решили прогуляться с утра? — спросил он, подходя ближе.

Логан улыбнулся.

Гонсалес осветил фонарем его лицо.

— Вы ведь доктор Логан, верно?

— Да.

— Что вы здесь делаете, док? Тоже ищете эту тварь?

— Нет. Вы следили за мной?

— Скажем так: мне было интересно, что и кому здесь понадобилось.

Логан хотел было спросить, как сержант прознал о его вылазке, но решил, что ответа ему не дадут.

— Так что же вы ищете? — спросил Гонсалес.

Логан ткнул пальцем в сторону двери у себя за спиной.

— Зачем? — нахмурился Гонсалес.

— Там ведь северное крыло, так? Научные сектора?

Гонсалес настороженно посмотрел на него.

— Что вам о них известно?

— Почти ничего. Потому я и здесь. — Логан шагнул вперед. — У вас, случайно, нет при себе ключа?

— Если бы даже и был, я бы им не воспользовался. Это запретная зона. Даже для меня.

— Но ведь там велись научные работы?

— Боюсь, что я не вправе ответить на ваш вопрос.

— Послушайте, сержант, я проделал немалый путь, чтобы выяснить, что случилось за этой дверью. Я кое-что узнал из недавно рассекреченных бумаг, и мне стало весьма интересно. Я не шпион и не журналист. Вы можете мне хоть что-нибудь рассказать?

Гонсалес не отвечал.

— Ладно, — вздохнул Логан. — Тогда я расскажу вам, что знаю. В пятидесятые годы эта база использовалась не только как система раннего предупреждения. Здесь еще и велась научная работа — исследования, или эксперименты, или еще что, не знаю. Но что-то пошло не так, из-за чего всю работу пришлось раньше времени прекратить. Насколько это согласуется с тем, что вам известно?

Гонсалес посмотрел на него долгим оценивающим взглядом.

— Все, что мне известно, — лишь слухи, — сказал он. — От тех, кто служил здесь до меня.

Логан кивнул.

— Северное крыло уходит глубоко под естественный склон и в основном являет собой вспомогательную структуру для остальной базы. Эта дверь ведет на ее верхний уровень.

— Верхний уровень?

— Именно. Остальное располагается ниже. Северное крыло полностью заглублено. Я даже не знаю насколько, это ведь совершенно секретные сведения. — Гонсалес поколебался, затем, несмотря на то что никого, кроме них, вокруг не было, понизил голос. — Но поговаривали, будто там творились странные вещи.

— Что именно?

— Понятия не имею. Парни, что были тут до меня, тоже мало что знали. Один из них, правда, слышал, будто группу ученых растерзал белый медведь.

— Растерзал? — переспросил Логан. — В подземелье?

— Так он говорил.

— Как мог там оказаться белый медведь?

— Вот именно, как?

Логан задумчиво пожевал губами.

— Вы не знаете, кто-нибудь разговаривал с теми учеными?

— Понятия не имею.

— Где они жили?

Гонсалес пожал плечами.

— Думаю, на уровне «С». Там по сей день хватает свободных коек.

— Судя по моим предварительным исследованиям, — немного помолчав, продолжил Логан, — ни на одной из двух других таких же, как здешняя, баз не было никаких научных подразделений.

Вместо ответа Гонсалес показал на табличку.

— Что такое допуск Ф-двадцать девять? — спросил Логан.

— Никогда о нем не слышал. А теперь, док, не вернуться ли нам наверх?

— Еще один, последний вопрос. Как часто вы сюда спускаетесь?

— Как можно реже. Здесь холодно, темно и воняет.

— В таком случае мне очень жаль, что доставил вам столько хлопот.

— А мне очень жаль, что вы проделали такой путь впустую.

— Это мы еще поглядим. — Логан приглашающе махнул рукой. — После вас, сержант, после вас…

Маршалл, сопровождаемый Пенни Барбур, шагал по коридору, направляясь к покоям продюсера фильма. Ему бы хотелось взять с собой побольше коллег, хотя бы для того, чтобы продемонстрировать солидарность, которой на деле не существовало, но обстоятельства тому не способствовали. Никто до сих пор не знал, где находится Салли. Занятых анализами Фарадея и Чена беспокоить не стоило. Так что в конечном счете остались только он сам и Пенни.

Когда они остановились возле двери, до них донесся шум голосов. Маршалл посмотрел на Барбур.

— Готова?

Она оглянулась.

— Говорить ведь будешь ты, дорогой, а не я.

— Но ты меня поддержишь, верно?

— Конечно, — кивнула она.

— Вот и хорошо. — Маршалл поднял руку, собираясь постучать.

В то же мгновение гомон за дверью внезапно стал громче.

— Это уже выходит за все рамки! — услышал Маршалл голос Вольфа. — Я категорически запрещаю!

Маршалл постучал в железную дверь.

Шум тотчас же утих. Прошло секунд десять, прежде чем снова прозвучал голос Вольфа, на этот раз на тон ниже.

— Войдите.

Маршалл открыл дверь перед Барбур и вошел следом за ней. Посреди изысканного салона стояли трое — Конти, Вольф и Экберг. Маршалл остановился, разглядывая их лица. Конти был очень бледен, у Экберг покраснели глаза. Взгляды обоих были устремлены в пол. Лишь Вольф с невозмутимым выражением на узкой физиономии смотрел на Маршалла.

Маршалл глубоко вздохнул.

— Мистер Конти, до назначенного вами срока остался еще час. Но мне он не нужен.

Конти быстро посмотрел на него, затем отвел взгляд.

— Я разговаривал со своими коллегами. И я убежден, что никто из них не имеет отношения к пропаже кота.

По большей части слова его были правдой. Барбур едва ему голову не откусила, когда он спросил, не известно ли ей, что случилось со зверем, а если бы Фарадей что-то знал, он не корпел бы сейчас над пробирками, пытаясь установить, как исчез кот. Правда, пока так и не удалось найти Салли, который действительно вел себя несколько странно, но климатолог наверняка не мог действовать в одиночку.

Не дождавшись ответа, Маршалл продолжил:

— Более того, я считаю вашу тактику запугивания оскорбительной. А ваши настойчивые заявления, будто кто-то саботировал ваше шоу и существует некий заговор, чтобы заставить вас отсюда убраться, граничат с паранойей. Если хотите, можете доснимать свой фильм — в новой концепции или как-то иначе, раз уж этого требует ваше тщеславие. Но если вы опять станете что-то безосновательно утверждать обо мне или моих коллегах, распространять не соответствующие действительности слухи, вам и «Терра-Прайм» придется вскоре встретиться с большой и очень рассерженной компанией адвокатов.

— Хорошо, — кивнул Вольф. — Вы все сказали?

Маршалл не ответил, переводя взгляд с Конти на Вольфа и с Вольфа на Конти. Только сейчас он понял, почему ему трудно дышать. Сердце его отчаянно колотилось.

Вольф продолжал смотреть на него.

— А теперь, если это действительно все… не могли бы вы нас оставить?

Маршалл снова посмотрел на Конти. Режиссер наконец поднял взгляд и едва заметно кивнул. Что это с ним? Слышал ли он хоть слово?

Однако, похоже, говорить больше и впрямь было не о чем. Маршалл взглянул на Барбур и повел бровью в сторону двери.

— Вы ничего не собираетесь им рассказать? — послышался очень тихий голос Экберг.

Маршалл посмотрел на нее. Она смотрела на Вольфа. На лице ее застыла решимость.

— Рассказать о чем? — спросил Маршалл.

Вольф нахмурился, отрицательно покачав головой.

— Вам все равно не сохранить это в тайне, — сказала Экберг, уже громче и увереннее. — Если не расскажете вы, это сделаю я.

— О чем? — снова спросил Маршалл.

Последовала короткая пауза, затем Экберг повернулась к ним.

— Погиб Джош Питерс, один из наших ассистентов, помощник выпускающего редактора. Его нашли за ограждением десять минут назад.

Маршалл потрясенно вздрогнул.

— Замерз?

Впервые за все время подал голос Конти.

— Растерзан, — сказал он.

Лазарет базы «Фир», ряд смежных маленьких комнаток, располагался в южном крыле. Маршаллу уже довелось побывать в нем, когда ему делали перевязку и укол от столбняка после того, как он рассадил руку о кусок ржавой жести. Как и в любых других помещениях столь специфического строения, мало затронутого течением лет, все там напоминало декорации старого кинофильма. На серых стенах висели какие-то древние графики, предупреждения об обязательности прививок и плакаты, призывающие к борьбе со вшами и грибковыми заболеваниями. В стеклянных шкафах недавно доставленные сюда бутылки с бетадиновой мазью и перекисью водорода соседствовали с наполовину окаменевшими флаконами йода и медицинского спирта. На оборудовании и мебели лежала легкая тень запущенности, подобно плохо вытертой пыли.

Маршалл огляделся вокруг. В комнатке, служившей приемной, толпились люди — Вольф, Конти, Экберг, Гонсалес, рыжеволосый солдат по фамилии Филипс, — отчего там почти не осталось свободного места. Наконец появился Салли, по его словам изучавший погодные данные в какой-то удаленной лаборатории, и принес мрачную весть, что метель продлится еще двое суток. Он встал в дальнем углу. Вид у него был возбужденный, лицо раскраснелось. Похоже, никому не хотелось смотреть на дверь, за которой прежде находилась смотровая, а теперь — импровизированный морг.

Сержант Гонсалес допрашивал ассистента, который нашел тело, — долговязого парня лет двадцати с едва пробивавшейся бородкой. Маршалл ничего о нем не знал, кроме того, что его фамилия Нейман.

— Вы кого-нибудь еще там видели? — повторил вопрос Гонсалес.

Нейман покачал головой. Вид у него был ошеломленный, словно его только что крепко стукнули по голове.

— Что вы там делали?

Долгая пауза.

— Был мой черед вести поиск.

— Поиск чего?

— Пропавшего кота.

Гонсалес закатил глаза и сердито повернулся к Вольфу.

— Эти поиски до сих пор продолжаются?

Вольф покачал головой.

— Хорошо, а то мне бы пришлось самому прекратить их. Если бы вы в своем сумасбродстве не затеяли эти розыски, Питерс сейчас был бы жив.

— Вы не можете этого знать, — ответил Вольф.

— Еще как могу. Питерс не оказался бы в ночной тундре. И не столкнулся бы с белым медведем.

— Это всего лишь предположения, — сказал Вольф.

Гонсалес яростно вытаращил глаза.

— Предположения?

— Да. Вы считаете, что Питерс растерзан медведем. Но это мог сделать и кто-то еще.

Сержант недовольно вздохнул и, не удостоив Вольфа ответом, снова переключил свое внимание на Неймана.

— Вы что-нибудь слышали? Что-нибудь видели?

Нейман покачал головой.

— Ничего. Только кровь. Везде кровь.

Казалось, он вот-вот лишится чувств.

— Хорошо. Пока достаточно.

— Кто перенес сюда тело? — спросил Маршалл сержанта.

— Я. Вместе с рядовым Флюком.

— Где сейчас Флюк?

— На своей койке. И чувствует он себя довольно-таки хреново. — Сержант кивнул Филипсу. — Почему бы вам не проводить мистера Неймана обратно к себе?

Экберг выступила вперед.

— Я пойду с ними.

— Только другим ничего не говорите, — сказал Вольф. — Пока что.

Экберг посмотрела на него.

— Все равно придется.

— От этого только лишнее беспокойство, — возразил Вольф.

— Беспокойство вызывают слухи, — ответила она. — Которые уже идут.

— Она права, — сказал Гонсалес. — Лучше все рассказать.

Вольф по очереди посмотрел на обоих.

— Что ж, хорошо. Только не распространяйтесь о ранах.

— И предупредите, чтобы никто не выходил наружу, — добавил Гонсалес.

Экберг вышла следом за Нейманом и рядовым Филипсом. Глядя ей вслед, Маршалл заметил, что в ней кое-что изменилось. До сих пор она относилась к Конти и Вольфу весьма почтительно, но после гибели Питерса словно стала другой. Она не только нарушила субординацию, сообщив об убийстве ученым, но и теперь продолжала открыто бросать вызов начальству.

Он понял, что Вольф смотрит на него.

— В чем дело? — спросил он.

— Раз уж вы здесь, может, взглянете?

— На что? — не понял Маршалл.

— На труп. Вы ведь биолог?

Маршалл поколебался.

— Палеоэколог.

— Все равно. Пока не закончится метель и не прилетит самолет, мы поместим тело в холодильную камеру. Но сперва — почему бы вам не осмотреть его и не сделать первичное заключение?

— Я не патологоанатом. И у меня нет медицинского образования. Вам следовало бы позвать сюда Фарадея — он, по крайней мере, биолог.

— Я не прошу вас проводить вскрытие, — сказал Вольф. — Я просто хотел бы, чтобы вы взглянули на раны и сообщили нам ваше мнение.

— Мнение о чем? — впервые за все время вмешался в разговор Салли.

— Мог ли их нанести человек?

Гонсалес раздраженно нахмурился.

— Пустая трата времени. И так ясно, что тут поработал полярный медведь.

— Ничего тут не ясно. В любом случае, Питерс был сотрудником «Терра-Прайм», и решать нам. — Вольф испытующе взглянул на Маршалла. — Мы все здесь в ловушке — по крайней мере еще на несколько дней. Если среди нас находится психопат, вам не кажется, что нам следовало бы это знать — для нашей же собственной безопасности?

Маршалл посмотрел на приоткрытую дверь. Ему очень не хотелось иметь дело с тем, что лежало за ней. Но он также понимал, что сейчас на него смотрят четыре пары глаз.

Он коротко кивнул.

— Ладно.

Следом за Вольфом он прошел в смотровую. Всю обстановку ее составляли деревянный стул, раковина, скамейка с полотенцами и парой нетронутых медицинских комплектов, а также несколько шкафов с лекарствами, как старыми, так и нового поколения. Главное место в помещении занимал полностью разложенный стол для обследования больных, на котором лежала накрытая простыней фигура. Простыня пропиталась кровью, и то, что находилось под ней, окружали свернутые полотенца, напоминавшие мешки с песком, какими обкладывают размываемую наводнением дамбу.

Маршалл сглотнул слюну. Ему доводилось резать трупы, проходя курс физиологии, но те тела — тщательно обмытые, обескровленные и к тому же безымянные — больше напоминали синтетические муляжи. Про мертвого Джоша Питерса ничего подобного сказать было нельзя.

Он посмотрел на остальных, молча собравшихся вокруг стола. На Вольфа, чья узкая физиономия, как обычно, мало что выражала, на Гонсалеса, который разглядывал мокрый покров, играя желваками на скулах, и на Конти, который то бросал взгляд на стол, то вновь его отводил, с явственно ощущавшейся в нем странной смесью волнения, жажды и нетерпения.

— Мне нужны пара ведер и губка, — сказал Маршалл.

Гонсалес скрылся в кладовой и вернулся с двумя пластиковыми ведрами. Маршалл поставил одно из них на пол, а второе, сунув под кран, наполовину наполнил водой. Сняв с крючка на двери пыльный халат, он надел его, затем, вскрыв один из медицинских комплектов, достал пару латексных перчаток и натянул на руки, после чего повернулся к Салли.

— Джерри? — окликнул он.

Салли не отвечал, глядя на свернутое полотенце, прижатое к накрытой простыней голове Питерса. Оно настолько промокло, что капли крови падали на пол.

— Джерри, — чуть громче повторил Маршалл.

Салли вздрогнул и уставился на него.

— Ты не мог бы записывать?

— А? Да, конечно.

Салли зашарил по карманам в поисках блокнота и ручки.

Глубоко вздохнув, Маршалл протянул руку к ближним свернутым полотенцам, снял их со стола и бросил в ведро. Послышался влажный шлепок. Снова вздохнув, еще глубже, он взялся за край простыни и медленно отвел ее в сторону.

У зрителей вырвался общий невольный стон. Маршалл услышал, как тот же звук исходит и из его горла. Единственным, кто смолчал, был Гонсалес. Его челюсти замерли, а потом задвигались еще быстрей.

Все оказалось даже хуже, чем ожидалось. Питерс выглядел так, будто побывал в молотилке. Одежда его была разорвана в клочья, и почти все открытые участки тела покрывали глубокие порезы — тонкие прямые красные линии на фоне бледной плоти. В груди зияла огромная вертикальная раскрытая рана, из которой торчали нижние ребра. Рана расширялась на животе, обнажая красно-сизые внутренности. Самое ужасное зрелище представляла собой голова, ставшая почти неузнаваемой. Раздробленный череп безвольно висел на сломанных позвонках, и из него сочилась серая масса.

Отвернувшись, Маршалл несколько раз моргнул, затем взял со скамейки несколько чистых полотенец, плотно их свернул и вновь обложил ими тело, чтобы собрать кровь, все еще сочившуюся из сотен порезов. Достав из вскрытого медицинского пакета металлический зонд, он снова повернулся к столу.

— Труп, похоже, почти полностью обескровлен, — сказал он. — Практически вся его поверхность покрыта ссадинами, а также многочисленными узкими порезами с ровными краями. Я затрудняюсь объяснить, каким образом они были нанесены. По крайней мере два из других более серьезных ранений могли оказаться смертельными — каждое по отдельности. В результате первого из них оказались сломаны… посмотрим… ребра с восьмого по двенадцатое с левой стороны, пробив плевру и вызвав обширное кровотечение, затем рана продолжается до живота, проникая в брюшную полость. Есть также признаки повреждений желудочков сердца. Второе крупное ранение вряд ли стоит подробно описывать. Обширные повреждения шеи и головы, от правой внутренней яремной вены до мозга, как теменных, так и лобных долей по обе стороны от продольной борозды. Кроме того, раздроблены кости левого колена, разорвана бедренная артерия. — Он сделал паузу. — Повреждения на одежде соответствуют упомянутым ранениям. Дальнейший анализ требует токсикологического и профессионального патологоанатомического исследования.

Он отошел от стола.

Какое-то время все молчали, затем Гонсалес откашлялся.

— Все так, как я и говорил. Нападение белого медведя. А теперь можно снова завернуть труп и убрать в холодильник?

— Это мог сделать и человек, — негромко, но спокойно ответил Вольф.

— Вы что, рехнулись? — отозвался Гонсалес. — Посмотрите на раны!

— Под действием некоторых наркотиков людям порой свойственны неконтролируемые вспышки ярости. Подобные повреждения вполне можно нанести подходящим оружием. — Он повернулся к Маршаллу. — Разве нет?

Маршалл снова оглядел тело.

— Рана в груди шириной сантиметров десять, глубиной почти в восемь. Чтобы нанести ее, требуется чудовищная сила.

— Например, сила белого медведя, — сказал Гонсалес.

— Честно говоря, мне даже кажется, что на такое вряд ли способен и белый медведь, — ответил Маршалл.

— Зато вполне способен убийца, — сказал Вольф. — Если у него достаточно времени.

— Как тогда насчет этого?

Маршалл приподнял зондом левую ногу мертвеца у колена. Та свободно повисла под неестественным углом.

— Ступня почти полностью откушена, болтается на нескольких сухожилиях.

— Имитация следов укусов, — ответил Вольф. — Чтобы вызвать страх и тревогу.

— С какой целью? — спросил Салли.

— Чтобы любопытствующие держались подальше от того места, где прячут кота.

Маршалл вздохнул.

— То есть вы хотите сказать, что тот, кто похитил кота, готов убивать, причем самым диким и невообразимым образом… и все ради того, чтобы защитить свою добычу?

— Он ведь решился прилететь сюда, притвориться одним из нас, — возразил Вольф. — Потратил время и деньги, пошел на невероятный риск. Почему бы и нет?

Маршалл задумчиво посмотрел на него.

— Не понимаю, почему вы отказываетесь принять куда более простое и разумное объяснение, что Питерс случайно наткнулся на хозяина тундры и в результате погиб. Белые медведи — свирепые хищники, известные убийцы людей. Почему вы в это не верите?

Глаза Вольфа вспыхнули.

— Доктор Маршалл, если уж разговор зашел о простом и разумном, то я не могу принять вашу версию по одной очень простой и очень разумной причине. Если нет никакого вора, если Питерса задрал белый медведь, то куда делся кот? И почему он исчез?

Во время дискуссии, завязавшейся в лазарете, Конти не произнес ни слова, предпочитая держать свое мнение при себе. Когда все разошлись, он задержался на какое-то время, глядя, как сержант Гонсалес и вернувшийся рядовой Филипс тщательно заворачивают тело Питерса в пластик. Из их разговоров он смог понять, что труп, может быть, не прямо сейчас, но через какое-то время будет упрятан в пустующий холодильник для мяса, располагавшийся в том же южном крыле. Приняв эту информацию к сведению и погрузившись в раздумья, он направился к центральному сектору базы.

Дойдя до вестибюля, режиссер увидел Фортнема с Туссеном, шедших ему навстречу.

— Эмилио, — сказал Фортнем, — прошел слушок, что ты хочешь нас видеть?

Конти быстро огляделся вокруг. Вестибюль был пуст, как и конторка, где обычно нес вахту охранник.

— У меня есть для вас кое-какая работа, — понизив голос, сказал он. — Нужно отснять специальный материал.

Оба кивнули.

— Считайте, что это секретный проект. Неожиданные фрагменты, которые я намереваюсь вставить в фильм для дополнительного эффекта. Никого больше не привлекайте. И никто не должен об этом знать — ни Кари, ни Вольф.

Операторы переглянулись, затем снова кивнули, на этот раз чуть с задержкой.

— Слышали новости?

— Какие новости? — спросил Фортнем.

— Джош Питерс погиб.

— Джош? — хором переспросили оба.

— Как? — спросил Туссен.

— Ученые считают, что он угодил в лапы белому медведю, поскольку это случилось снаружи. Вольф же полагает, что его убил тот, кто похитил кота.

— Господи, — побледнел Фортнем.

— Да. И мы должны сделать на этом капитал, пока есть возможность.

Оба оператора тупо воззрились на босса.

— Кари сейчас всем рассказывает о смерти Джоша.

Конти повернулся к Фортнему.

— Аллан, мне нужно, чтобы ты ее нашел. И отснял реакцию группы. Чем естественнее все будет выглядеть, тем оно лучше. Но будь осторожен, постарайся не дать понять Кари, в чем суть. Если что-нибудь не заладится, подожди, когда Кари уйдет, а потом добавь жути в ее рассказ, пока работает камера. Я хочу видеть в кадре животный страх. Слезы или истерику… что еще лучше.

На бледном лице Фортнема появилось озадаченное выражение.

— То есть, патрон, я должен снимать наших собственных парней, верно?

— Конечно. Они пока что не знают про Питерса. — Конти нетерпеливо махнул рукой. — Поторопись. Кари уже где-то там и вовсю разглагольствует об убийстве.

Фортнем открыл рот, словно пытаясь возразить, затем снова его закрыл и, в последний раз недоуменно посмотрев на Конти, ушел.

Конти проводил его взглядом. Как только главный оператор скрылся из виду, он повернулся к Туссену.

— Для тебя у меня тоже есть работенка… и гораздо более важная. Тело Питерса сейчас лежит в лазарете, в южном крыле. Я нарисую, как туда можно добраться. Труп собираются поместить в холодильник, но, как я слышал, тот требует небольшого ремонта и до завтра не будет готов. Отличный шанс для нас.

— Шанс? — неуверенно переспросил Туссен.

— Не понимаешь? Как только труп окажется в холодильнике, к нему уже будет не подступиться. — Конти с трудом сдерживал раздражение, которое все нарастало в нем с момента пропажи кота. — Дело в том, что Вольф не хочет, чтобы мы снимали мертвого Питерса.

— Естественно, — кивнул Туссен, весьма довольный, что сумел попасть шефу в тон.

— Но нам это необходимо. Ситуация постоянно меняется, и сценарий фильма меняется вместе с ней. — Конти схватил оператора за рукав. — На карту поставлено все. Наша репутация, наша карьера. Нас подставили. Главным козырем нашего шоу был кот, а теперь его нет. Однако возникло кое-что новое. То, что затеялось после пропажи и пока что окутано тайной. Страшной, манящей, убийственной. Понимаешь? Если все сделать по-умному, наша новая лента по всем статьям превзойдет заявленное «Воскрешение тигра». Реклама уже запущена, так что аудитория нам гарантирована. И мы сможем дать ей то, чего до сих пор не сумел дать никто, — документальный фильм, внезапно превращающийся в нечто совершенно иное. В криминальную драму, которая разыгрывается в реальном времени, среди реальной съемочной группы.

Туссен в ответ лишь моргнул.

— Но нельзя снять фильм об убийстве, не сняв труп. И тут мне нужна твоя помощь. Я хочу, чтобы ты подождал до ужина, пока все немного не успокоятся. Солдат я постараюсь занять, так что никого там не будет. Действуй быстро: вошел, отснял, ушел. Не беспокойся об освещении, раскадровке и прочем. Главное — материал. Сделай один длинный дубль — я потом перемонтирую его в Нью-Йорке как надо. Ясно?

Туссен медленно кивнул.

— Вот и хорошо. И помни: никому ни слова. Даже Фортнему. Это наша тайна — до окончательного монтажа и оваций директората телекомпании. Понятно?

— Понятно, — очень тихо ответил Туссен.

Конти быстро, по-птичьи, мотнул головой.

— Тогда за дело. Подготовь пока аппаратуру, а я начерчу тебе схему.

В четырех смежных небольших помещениях с абсолютно голыми стенами было что-то от монашеских келий. Всю обстановку их составляли остовы коек и несколько металлических невысоких шкафов. И все же, оглядываясь вокруг, Логан не сомневался, что именно здесь-то и обитала таинственная научная группа.

Найти эти комнаты оказалось не так-то просто — на заваленном всяческим хламом уровне «С» койки были напиханы всюду, делая вспомогательные отсеки практически неотличимыми от жилых, однако в обнаруженных профессором (весьма, кстати, отдаленных от прочих) покоях насчитывалось ровно восемь кроватей, чье расположение непреложно свидетельствовало, что там действительно жили люди. О том явственно говорили и два двухъярусных спальных каркаса центрального помещения, где могли отдыхать, не мешая друг другу, сразу четверо человек, и единственное пружинное ложе в комнате рядом, которую, скорее всего, занимал руководитель ведшихся на базе «Фир» исследовательских работ. В спальне напротив стояли еще две кровати, а последняя была просто втиснута в соседствующий с туалетом чулан.

Включив все исправное освещение и заложив руки за спину, Логан медленно двинулся обходить комнаты, заглядывая в пустые шкафы и мысленно уговаривая витавших здесь призраков открыть ему свои тайны. Он надеялся хоть что-то найти — какие-то инструменты, оборудование, графики, фотографии. Но постепенно в нем возникла уверенность, что эти спальни давным-давно обыскали, забрав все, представлявшее интерес, и, видимо, тут же уничтожив материалы в соответствии с установленной процедурой. В одном из шкафов сиротливо висели две вешалки, на полу валялась пуговица, за которой тянулась нитка. На металлической полке над раковиной лежал высохший тюбик из-под зубной пасты. Больше о человеческом присутствии не напоминало ничто.

Логан вернулся в центральную комнату. Когда-то ему самому привелось жить вот так. В сходных условиях. Много лет назад, во время археологических раскопок невдалеке от Масады израильская армия разрешила исследователям поселиться в оставленных ею казармах. Логан покачал головой, вспомнив свои тогдашние ощущения, в которых главенствовала тоскливая отъединенность от мира. Ему казалось в ту пору, будто на миллион миль вокруг больше нет ни души. Совсем как здесь.

Он медленно опустился на проволочную сетку ближайшей койки. Пусть в спальнях на первый взгляд пусто, ученым свойственно оставлять следы всюду. Их головы постоянно в работе. Они в экспедиционных условиях, а уж тем более вдали от цивилизации, телефонов и ассистентов обычно ведут дневники, записывая свои мысли и наблюдения, чтобы позже, в уюте и спокойствии собственных лабораторий вновь вернуться к возникшим у них гипотезам для созидания научных трактатов. Жена часто подшучивала над ним, называя его хомяком-интеллектуалом. «Другие хомяки хранят в своих норах запасы кухонных полотенец, поздравительных открыток, испорченных тостеров, — говорила она. — А ты копишь идеи». Вряд ли ученые, жившие здесь, в этом смысле от него отличались.

За исключением одной вещи. Они — с их идеями — так и не покинули пределов базы.

Поднявшись, он снова окинул взглядом четыре койки. Здесь наверняка спали самые общительные из команды, которые были не прочь сыграть в покер, в бридж. Он вновь прошелся по остальным помещениям, остановившись наконец в тесной клетушке. Темная и похожая на пещеру, она вряд ли являлась удобной для проживания. Однако сам Логан поселился бы именно в ней, поскольку тут в одиночестве и тишине можно было сосредоточиться на своих мыслях.

И без помех вести тайные записи.

Стоя посреди пронзительной, настороженной тишины, он вдруг ощутил неожиданный прилив азарта. Даже если ничего не получится, даже если вся его затея обречена на провал, именно здесь и сейчас, глубоко подо льдом, стоит постараться понять, что же произошло с этими людьми пятьдесят лет назад, поставить себя на их место и, возможно, поскольку шанс все-таки есть, отыскать свой золотой самородок.

Комната была пуста, если не считать голого остова койки. Быстро присев, он заглянул под нее. Ничего. Отодвинув от стены одиноко стоявший пустой шкаф, Логан глянул и за него, после чего вернул шкаф на место. В задней части клетушки виднелась ниша высотой в человеческий рост. Подняв лежавший там обрезок трубы, он посмотрел в полое металлическое нутро и положил его опять на пол. Под самым потолком ниши шло что-то вроде узенькой полки; он провел по ней пальцем, но не обнаружил ничего, кроме пыли. Шагнув назад в комнату, Логан снова окинул взглядом голые стены, потолок и одинокую лампочку.

«Если бы я жил здесь, — подумал он, — если бы я вел личные записи — а я бы обязательно вел их, — то где бы я мог их прятать?»

Он отодвинул от стены остов койки. За ней оказалась такая же, как и везде, голая металлическая поверхность, не считая электрической розетки возле самого пола. Тихо вздохнув, он поставил койку на место.

И тут ему в голову пришла некая мысль. Снова отодвинув койку, Логан присел у стены, достал из кармана универсальную отвертку с фонариком и отвинтил крышку розетки. К его удивлению, разъемная часть ее не была присоединена ни к чему и выпала вместе с крышкой, за какой обнаружилась темная прямоугольная дырка. Включив фонарик и присмотревшись внимательнее, он заметил толстую резинку, обмотанную вокруг древних клемм. Второй конец ее исчезал в темноте. Осторожно потянув за резинку, Логан обнаружил, что она привязана к корешку маленького блокнота, пожелтевшего, потрепанного и покрытого плесенью.

Крайне осторожно, словно держа в руках яйцо Фаберже, Логан отвязал резинку, смахнул с блокнота пыль и открыл его. Первая страница была сплошь покрыта мелкими выцветшими паутинками строк.

— Карен, дорогая, — слегка улыбнувшись, пробормотал он, — как бы мне хотелось, чтобы ты это видела…

Но ответа из могилы не последовало — и Логан знал, что его и не может быть.

В тускло освещенных коридорах южного крыла вдоль стен таились мрачные тени. Было шесть вечера, и с обитаемых частей базы «Фир» сюда не долетало ни звука. Кен Туссен шел по центральному коридору уровня «А» с портативной цифровой камерой в одной руке и картой, которую поспешно нарисовал ему Конти, в другой. Он и впрямь не встретил никого из солдат, очевидно, Эмилио, как обещал, чем-то их после ужина занял, но тем не менее обнаружил, что старается ступать как можно бесшумнее. Тишина действовала ему на нервы.

Это была самая странная и самая неприятная командировка из всех, в какие его до сих пор посылали. В свое время ему довелось побывать во многих и далеко не всегда приветливых углах света. Его пожирали заживо москиты в Камбодже, в Чаде во все отверстия тела забивался горячий песок, а в Парагвае по аппаратуре ползали полчища скорпионов. Но то, что творилось здесь, просто не лезло ни в какие ворота. Застрять на крыше мира, в сотнях миль от какого-либо подобия цивилизации, в краю ледяных бурь и белых медведей, на древней вонючей военной базе, да еще зная, что вся проделанная работа может пойти псу под хвост…

Дойдя до перекрестка, он остановился, сверился с картой и повернул направо.

Но самое худшее было в другом. В том, что раньше просто дерьмовая ситуация внезапно стала смертельно опасной.

Что он, собственно, тут делает? Когда Конти давал ему свое поручение, Туссен был настолько ошеломлен известием о гибели Питерса, что смысл слов режиссера до него по-настоящему не дошел, зато теперь, когда он шагал по безмолвному коридору, начал доходить в полной мере. «Просто замечательно, — подумал он. — Вот только возражать уже поздно».

В этом крыле базы Туссен был лишь однажды, вчера, когда без особого энтузиазма искал пропавшую тушу. Похоже, тут в основном размещались приборы, по крайней мере, если судить по облупившимся надписям на дверях. Остановившись возле двери с табличкой «Комплекс преобразователей, резерв 1», он потянул за ручку. Заперто. Он двинулся дальше.

То, чего хотел Конти, отдавало каннибализмом. Беспрецедентно неправомерные съемки погибшего члена операторской группы. Коллеги, который мертв и не может ничего возразить. Вопиющее вторжение в личную жизнь. Что скажут родные Джоша?

С другой стороны, убеждал себя Туссен, телекомпанией заправляют не дураки, уж они постараются, чтобы все получилось и достаточно впечатляюще, и не слишком кроваво. К тому же не стоит забывать, что Конти прекрасно соображает, что делает. Да, он художник, которого может и занести, но притом очень оборотистый малый. Если существует хоть какой-то способ извлечь пользу из разверзшейся катастрофы, он его не упустит. Несколько успокоившись, Туссен напомнил себе, что и его репутация тоже чего-нибудь стоит. Ради нее можно рискнуть, спрятав в карман щепетильность.

Лампы дневного света теперь попадались все реже, тени вдали сливались в одну, очень черную, но он не пойдет в этот мрак. Надо подумать еще вот о чем — наконец-то перед ним поставили по-настоящему уникальную, единственную в своем роде задачу. Никто об этом не знает, только он сам и Конти. Еще одно перо в шляпе, хорошее дополнение к деловому портфелю. До сих пор Туссен занимался второстепенной работой, снимая вставки и задние планы, постоянно пребывая в тени. Первым всегда был Фортнем. Теперь появился шанс его потеснить. Следует, пожалуй, дополнить съемку звуковым комментарием — телекомпании это может понравиться, что лишь прибавит ему, Туссену, веса.

Дойдя до второго пересечения коридоров, он снял крышку с объектива камеры, включил ее, настроил частоту кадров, дополнительное освещение и фокус, проверил баланс белого цвета и экспозицию, воткнул провод микрофона в разъем. Он сделает один длинный кадр — сперва панорама приемной, затем смотровой, затем обход тела со всех сторон, несколько крупных планов, возможно на несколько секунд откинув простыни, в которые вроде бы завернут Питерс. И все. Вполне хватит полутора минут, и материал надежно запишется на жесткий диск. Как там сказал Конти — вошел, снял, ушел.

Туссен свернул за угол. Вот она — вторая дверь слева. Сунув схему в карман, он поднес к глазу видоискатель, направив луч света от камеры вдоль коридора на закрытую дверь лазарета.

Внезапно в голову ему пришла неприятная мысль. Что, если лазарет заперт? Конти вряд ли это понравится.

Он поспешно подошел к двери, глядя на ходу в видоискатель. Первая же попытка позволила его напряженным нервам слегка расслабиться — дверь подалась. Протянув руку, он нашарил выключатель и включил свет.

Опустив камеру, Туссен снова окинул коридор быстрым взглядом человека, сознающего, что он делает нечто постыдное. Но вокруг не было никого. И ничего не происходило, если не считать того, что у него вдруг зашевелились волосы на затылке и слегка зазвенело в ушах. Возможно, он просто долго не принимал лекарство, снижающее давление.

Пора. Негромко откашлявшись, Туссен снова приставил глаз к видоискателю, нажал кнопку записи и распахнул дверь.

— Вхожу, — сказал он в микрофон.

Быстро шагнув внутрь, он снял панораму загроможденного помещения, стараясь держать камеру ровно. Сердце его билось быстрее обычного, движения стали резкими и отрывистыми. Он обругал себя за то, что не прихватил штатив, но потом решил, что любительский подход как раз подойдет для подобной сцены. В лаборатории можно будет добавить несколько цифровых фильтров, имитировать зернистую съемку дешевой камерой, будто кто-то снимал тайком…

В видоискателе появилась дверь в соседнюю комнату. Конти говорил, что тело находится именно там.

— Тело в соседнем помещении, — пробормотал он в микрофон. — За приемной.

Туссен почувствовал, как учащается в такт сердцебиению его дыхание. Полторы минуты. И все. Вошел и вышел.

Он двинулся вперед, ведя камерой на ходу налево и направо, стараясь ни обо что не споткнуться. Желтый конус света проник в черный прямоугольный проем. Снова пошарив по ближайшей стене, оператор щелкнул старомодным громоздким выключателем.

Вспыхнула лампочка, и изображение в видоискателе превратилось в сплошной белый фон. Дурацкая ошибка — следовало включить свет до того, как войти, чтобы дать камере время сбалансировать яркость. Когда белое пятно разошлось и появились очертания комнаты, он увидел стоявший посреди нее стол, на котором лежало тело, плотно завернутое в пластиковые покровы. С боков кокона сползали темные тонкие струйки, напоминая полоски на карамели.

Все так же учащенно дыша, Туссен снял общий план помещения, затем медленно обошел вокруг стола, ведя камерой вдоль завернутого в пластик трупа. Неплохо. Интуиция Конти сработала. Они отредактируют материал, добавят несколько переходов, позволив воображению зрителей заполнить пробелы. Он тихо рассмеялся, забыв от волнения продолжить звуковой комментарий. Посмотрим, что скажет Фортнем, когда это увидит…

Именно тогда он и услышал негромкий звук. Хотя вряд ли можно было назвать звуком внезапную перемену давления воздуха, болезненное ощущение в груди и особенно в ушах и пазухах носа. Где-то рядом таилось нечто, причем очень опасное, как подсказывал ему миллионолетний инстинкт, унаследованный от предков, всегда являвшихся чьей-то добычей. Опустив камеру, он уставился в темный провал в дальнем конце смотровой.

Там кто-то прятался. Кто-то очень голодный.

Дыхание его участилось еще сильнее, став судорожным и прерывистым. Камера продолжала работать, но он этого не замечал, отчаянно пытаясь убедить себя в том, что это все чушь, просто нервный срыв, вполне объяснимый в столь непростой остановке…

Из-за чего, черт побери, он вдруг так разволновался? Он ничего на самом деле не видел, ничего не слышал. И все же в черноте дверного проема крылось что-то, повергавшее его в жуткую дрожь.

Он отступил назад, быстро взмахнув продолжавшей работать камерой. Луч света метнулся по стенам и по потолку. Спиной Туссен натолкнулся на труп, оказавшийся тошнотворно твердым.

Просто повернись, убеждал он себя. Ты все снял. Повернись и сматывайся отсюда.

Он повернулся, готовясь бежать.

И все же бежать Туссен не мог, подсознательно чувствуя, что если он сейчас не оглянется и не посмотрит, что там, то никогда уже не осмелится. И еще он чувствовал, что если инстинкт его не обманул, то бежать теперь нет смысла.

Подняв камеру, приставив к глазу видоискатель и тяжело дыша, Туссен снова повернулся назад и очень медленно направил луч света в темноту дальнего дверного проема.

Прямо в клубящийся за ним кошмар.

— Я получил твое сообщение, — сказал Маршалл, входя в лабораторию Фарадея и закрывая за собой дверь. — Что-нибудь нашел?

Фарадей посмотрел на Маршалла, потом на Чена, потом снова на Маршалла. Взгляд его из-под круглых очков в черепаховой оправе казался слегка обеспокоенным, но само по себе это Маршалла не удивило. Фарадей всегда выглядел так, даже в лучшие дни.

— Это скорее интересное скопление фактов, чем нечто стройное, — сказал Фарадей.

Его почти не было видно среди пробирок и оборудования.

— Неважно.

— Я эти факты не могу ничем подкрепить. По крайней мере, здесь.

Маршалл скрестил руки.

— Даже если так, правление университета от меня ничего не узнает.

— Однако предупреждаю, что Салли…

Маршалл устало вздохнул.

— Выкладывай, Райт.

— Ладно. — Слегка поколебавшись, Фарадей откашлялся и разгладил запятнанный супом галстук, который всегда у него болтался поверх халата. — Кажется, я понял. Я имею в виду… почему растаял лед. В хранилище.

Маршалл ждал.

— Я говорил тебе, что мы вернулись в пещеру, чтобы взять новые образцы льда. Мы исследовали их с помощью рентгеновской дифракции, и они оказались весьма необычными.

— В каком смысле необычными?

— Совершенно другая кристаллическая структура. Не такая, как у нормального льда.

Маршалл оперся о стол.

— Дальше.

— Ты ведь знаешь, что существует много разновидностей льда? Я имею в виду, отличающихся от того, что мы кладем в лимонад или соскребаем с окон автомобилей. — Он начал загибать пальцы. — Есть лед-два, лед-три, пять, шесть, семь и так далее, до льда-четырнадцать — каждый со своей кристаллической структурой, со своими физическими свойствами.

— Что-то помню на этот счет из курса физики. Требуется высокое давление или крайне низкая температура, чтобы произошла трансформация одного состояния в другое.

— Верно. Но самое необычное в том, что некоторые из этих типов льда после формирования способны оставаться в твердом состоянии при температуре намного выше точки замерзания. — Он протянул Маршаллу сквозь лес пробирок лист бумаги. — Смотри. Вот структурная диаграмма для льда-семь. При достаточном давлении этот лед может сохранять исходную плотность при температуре вплоть до двухсот градусов Цельсия.

— Ничего себе! — присвистнул Маршалл.

— Но суть вот в чем, — продолжал Фарадей. — Я читал статью в «Нейчур» запрошлый месяц, где описывается другой тип льда, который теоретически может существовать, — лед-пятнадцать. Лед, обладающий полностью противоположными свойствами.

— Ты хочешь сказать… — Маршалл запнулся. — Ты хочешь сказать, что этот лед тает при температуре ниже нуля градусов по Цельсию?

Фарадей кивнул.

— Ключевое слово — «теоретически», — добавил Чен.

— И необычная кристаллическая структура льда из пещеры соответствует льду-пятнадцать?

— Точно сказать невозможно, — ответил Фарад ей. — Но вполне может соответствовать.

Маршалл оттолкнулся от стола и прошелся туда-сюда.

— Значит, существует вероятность — лишь вероятность, — что лед растаял сам по себе.

— Ночью они запустили режим медленного прогревания, — сказал Фарадей. — А когда обнаружилась пропажа добычи, никто в суматохе не позаботился проверить температуру в хранилище. Чтобы убедиться, что она действительно отвечает расчетной.

— Верно. — Маршалл остановился. — Никто о том не подумал. Они просто оставили дверь открытой и побежали искать кота.

— Позволив температуре внутри хранилища быстро вернуться к уровню уличной, — добавил Чен.

— Значит, вполне возможно, что никакого саботажа не было, — проговорил Маршалл. — Процесс оттаивания шел в соответствии с планом. Виновником оказался сам лед.

Фарадей кивнул.

— Каким образом мог образоваться столь необычный лед? — спросил Маршалл.

— В том-то и загадка, — сказал Чен.

В лаборатории ненадолго стало тихо.

— Весьма интересное предположение, — наконец заметил Маршалл. — Но даже если ты прав и не было ни саботажа, ни вора, остается вопрос — что случилось с котом?

Едва успев договорить, он тут же заметил, что взгляд Фарадея стал еще тревожнее.

— Нет, не говори ничего, — продолжал Маршалл. — Дай сам догадаюсь. Кот выбрался наружу.

— Ты видел мои фотографии пола в хранилище. Следы такие, будто кто-то выбирался из него, а не пытался залезть внутрь. И там работали не пилой.

— Верно. На следы от пилы прорези не похожи. Но и на следы когтей тоже. Они… — Маршалл внезапно замолчал. — Погоди минуту. Все это, конечно, весьма разумно, таяние льда ниже точки замерзания и все такое. Но есть одна серьезная проблема. Чтобы кот смог высвободиться из оставшегося льда, а затем выбраться из хранилища, он должен быть живым. Но он был мертв уже много тысяч лет.

— Именно эту проблему мы и обсуждали, когда ты пришел, — сказал Фарадей. — Для нее я тоже нашел ответ — и опять-таки теоретический.

Маршалл посмотрел на него.

— Когда зверь замерз, в клетках его тела должны были образоваться ледяные кристаллы. Что смертельно.

— Может быть. Но возможно, и нет. В прошлом году на конференции по эволюционной биологии в Беркли я слушал доклад о Березовском мамонте.

— Не слыхал о таком.

— Шерстистый мамонт, найденный в Сибири в начале двадцатого века. Полностью замерзший, с фрагментами соцветий лютика в зубах.

— И что?

— Вопрос в том, каким образом мамонт смог замерзнуть столь быстро в достаточно теплой местности, где цвели лютики?

Внезапно Маршалл понял.

— Нисходящий поток холодного воздуха. Из инверсионного слоя.

Фарадей кивнул.

— Очень холодный арктический воздух.

— Кажется, я понимаю, к чему ты клонишь. Поскольку, когда твой мамонт замерз, наверняка было лето, судя по лютикам. Но здесь, посреди зимы…

Маршалл не договорил.

Несколько мгновений все молчали, затем продолжил Чен:

— Мгновенное замерзание.

— Глубокая заморозка, — добавил Фарадей.

— И чем быстрее он замерз — скажем, на сильном ветру, — тем меньшего размера ледяные кристаллы образовались в его клетках. Если все произошло достаточно быстро, зверь вполне мог замерзнуть живым. — Маршалл посмотрел на остальных. — Как думаете, подобная глубокая заморозка может быть обратима?

Фарадей моргнул.

— В каком смысле обратима?

— Если летом образовался внезапный приток крайне холодного воздуха, не может ли точно так же случиться и приток очень теплого воздуха зимой?

Фарадей медленно кивнул.

— Теоретически.

— В таком случае что, если мы столкнулись с обратным явлением? С потоком очень теплого воздуха? Помнишь, как тепло было вечером накануне того дня, когда намечался прямой эфир?

Фарадей снова кивнул.

— Температура, вероятно, была близка к нулю Цельсия. — Маршалл снова начал расхаживать по лаборатории. — Не знаю, работала ли в хранилище холодильная установка, но, если в деле замешан твой лед-пятнадцать, это не имеет особенного значения. Вызвать массированное таяние могла и температура, близкая к точке замерзания обыкновенного льда. — Он поколебался. — Вовремя вашего похода за образцами вы заметили какие-либо признаки таяния вокруг ямы?

— Нет.

— Ну да, там, наверху, холодней из-за ледника… — Маршалл покачал головой. — Не знаю, Райт. Теория блестящая, но слишком уж притянута за уши.

Фарадей протянул ему фазовую диаграмму.

— Кристаллическая структура не лжет. Мы сами провели рентгеновское исследование льда.

Наступила тишина. Маршалл посмотрел на диаграмму, затем молча положил ее на стол.

— Если ты прав насчет обратимости явления, — медленно проговорил Фарадей, — насчет потока нагретого воздуха, то этим может объясняться кое-что еще.

— Что? — спросил Маршалл.

— То, что мы видели тогда ночью в небе.

— В смысле — странное северное сияние? Думаешь, это побочный эффект?

— Побочный эффект, — ответил Фарадей. — Или причинный фактор. А может, предвестье.

Все снова замолчали. Маршалл вспомнил слова старого шамана:

«Их гнев окрашивает небо кровью. Небеса кричат от боли».

— Что насчет крови? — спросил он. — Которую ты нашел на щепках в хранилище?

— Мы были слишком заняты анализом льда. Пока не проверяли.

Опять наступила тишина.

— Что ж, допустим, вы были заняты, — помолчав, задумчиво проговорил Маршалл. — Но все равно остаются два вопроса. Если для подобных необычных форм льда требуется большое давление или экстремальная температура, каким образом они вообще могли здесь возникнуть?

Фарадей снял очки, протер их галстуком и снова надел.

— Не знаю, — ответил он.

Несколько мгновений все трое смотрели друг на друга.

— Ты говорил, что у тебя два вопроса, — сказал Чен.

— Да. Если ваша теория верна и зверь действительно жив и на свободе, то где он сейчас?

Вопрос повис в воздухе. На этот раз никто не произнес ни слова.

По мере того как новость о гибели Питерса распространялась по базе «Фир», люди, почти сами того не осознавая, начали покидать свои комнаты, собираясь в более просторных помещениях уровня «В» и ища утешения в обществе себе подобных. Одни оккупировали столовую, негромко перемывая кости знакомым, припоминая всех, кто что-либо не так сделал, или возмутительно вел себя, или в чем-нибудь грубо ошибся. Другие образовали некое подобие клуба в зале оперативного центра, где пили остывший кофе, прикидывали, когда кончится вьюга, и мрачно планировали сколотить вооруженный отряд, чтобы разобраться с белым медведем, растерзавшим помощника режиссера. Унылая атмосфера этих собраний лишь усиливала ощущение безысходности в настроениях застрявших посреди ледяной пустыни людей, отрезанных от всех удобств и комфорта. Однако к вечеру, когда разговоры начали иссякать, никто все равно не хотел возвращаться в тишину своих комнат, боясь остаться наедине со своими не очень веселыми мыслями.

Эшли Дэвис подобных страхов не разделяла. Она с несчастным видом сидела за столиком в офицерской столовой, подпирая руками голову с тщательно уложенной прической и уставившись на настенные часы, забранные в металлическую решетку. Это истинный ад, решила она. Даже хуже, чем ад. Здесь воняет. Еда просто невыносима, а от ближайшего джакузи ее отделяет миллион миль. Невозможно получить даже чашку приличного кофе с бергамотом. И что хуже всего, тут тюрьма. Пока не закончится буря, она обречена торчать в этой глуши, не имея возможности делать свою блистательную карьеру. Уйти отсюда можно только пешком. «И если все это будет продолжаться и дальше, — мрачно подумала Эшли, — мне, вероятно, придется так и поступить. Уйти в снега и во тьму, как тот парень из антарктической экспедиции Скотта…» Она недавно озвучивала документальный фильм об этой потрясающей экспедиции, но не могла никак вспомнить имя того бедняги.

Как медленно идет время! День, кажется, тянется целую вечность. Она успела довести до изнеможения команду гримеров, заставив сделать ей импровизированный массаж лица, маникюр, педикюр, потом уложила прическу и загнала до полусмерти костюмершу, требуя принести то одно, то другое, то третье платье, чтобы решить, какое из них надеть к ужину. Ужин. Слишком сильно сказано. Скорее, «жратва» или «свиные помои». А общество за столами, и без того не слишком-то занимательное, сегодня вообще выглядит словно компания мертвецов. Лишь из-за того, что этот идиот Питерс по собственной глупости угодил в лапы медведю, все ведут себя так, будто наступил конец света. Все словно забыли о телезвезде, решившей от скуки разделить с ними трапезу. Душераздирающая картина. Она просто попусту тратит тут свой досуг.

Раздраженно вздохнув, Дэвис достала из сумочки от «Эрме» сигарету и щелкнула платиновой зажигалкой.

— На базе не курят, Эшли, — послышался голос Конти. — Военные правила.

Возмущенно фыркнув, Дэвис вынула изо рта сигарету, уставилась на нее, затем снова сунула в рот, глубоко затянулась и смяла длинный окурок в тарелке с застывшей кашей. Выпустив дым через нос, она посмотрела через стол на продюсера. Большую часть последнего часа она пыталась как-то воздействовать на него мольбами, угрозами, шантажом, требуя срочно отправить ее из этого ужасного места обратно в Нью-Йорк, но тщетно. «Это невозможно, — сказал Конти, — все полеты, как регулярные, так и частные, отменены на неопределенное время». Его не трогали никакие слова и посулы. Собственно, он почти не обращал на нее внимания, постоянно думая о чем-то другом. Обиженно надув губы, она откинулась на спинку стула. Даже Эмилио воспринимает ее как деталь обстановки. Невероятно.

Отодвинув стул, Дэвис встала.

— Пойду к себе в трейлер, — объявила она. — Спасибо за приятный вечер.

Конти, просматривавший свои записи, поднял взгляд.

— Если встретишь вдруг Кена Туссена, — сказал он, — пришли его ко мне. Я буду здесь или у себя.

Дэвис накинула шубу, не удостоив его ответом. Брианна, ее личная помощница, взяла свое пальто и поднялась из-за стола. В течение всего ужина она молчала, зная, что, когда Дэвис в дурном настроении, лучше ни во что не встревать.

— Ты уверена, что хочешь вернуться в свой трейлер? — спросил Конти. — Могу организовать тебе жилье здесь.

— Жилье? С общим туалетом и армейской койкой? Эмилио, дорогой, я надеюсь, ты шутишь.

Она повернулась, презрительно взмахнув полой норковой шубы.

— Но… — попытался возразить он.

— Увидимся утром. Надеюсь, к тому времени меня уже будет ждать вертолет.

Быстро шагая к двери, она заметила, что кто-то идет ей наперерез. Водитель грузовика, доставивший сюда ее трейлер. Она коротко глянула на него — довольно симпатичный, загорелый и стройный. Но цветастая гавайская рубашка его выглядела совершенно безвкусно. К тому же за щекой малого угадывался огромный ком жвачки.

— Добрый вечер, мэм, — улыбнулся он ей, кивнув Брианне. — Нас так и не представили друг другу.

«Шоферам меня и не представляют», — хмуро подумала она.

— Моя фамилия Каррадайн, если вы не слыхали. Я тоже возвращаюсь к себе в грузовик, так что пойду вместе с вами, дамы, если не возражаете.

Дэвис взглянула на помощницу, словно спрашивая: «За что это мне?»

— Знаете, мисс Дэвис, — продолжал, не смущаясь, водитель, пока они шли к главной лестнице, — я давно надеялся с вами поговорить. Когда я услышал, что мне предстоит буксировать сюда ваш трейлер, когда я понял, что мне, может, выпадет шанс пообщаться с такой особой, как вы… в общем, я сразу решил, что это счастливый случай вроде тех, о которых порой пишут в книгах. Наподобие встречи Орсона Уэллса[9] с Уильямом Рэндольфом Херстом.[10]

Дэвис посмотрела на него.

— Уильямом Рэндольфом Херстом?

— Я неверно выразился? В любом случае, надеюсь, вы не станете возражать, если я отниму у вас минуту вашего времени?

«Ты уже ее отнял», — подумала Дэвис.

— Понимаете, я не только водитель грузовика. Сезон короток — всего четыре месяца, и обычно я появляюсь здесь не так рано. Лед на озерах еще недостаточно прочен, и у меня вполне хватает времени на другие занятия. Нет, не то чтобы я постоянно в трудах, — жизнь в Кейп-Корале течет неспешно. Но одно занятие у меня определенно имеется.

Похоже, малый очень хотел, чтобы его спросили, в чем оно заключается. Дамы молча поднимались по лестнице.

— Я сценарист, — сказал он.

Дэвис уставилась на него, не в силах скрыть удивление.

— То есть я хотел сказать, что написал пока один лишь сценарий. Понимаете, я слушаю радиоспектакли, пока сижу за рулем… чтобы не думать про лед и все такое. И как-то вдруг само собой вышло, что меня увлекли пьесы Шекспира. Во всяком случае, его трагедии, с драками, с кровью. «Макбет» — моя любимая из его пьес. И я написал свою версию этой драмы. Сценарий. Только речь там не о короле, а о водителе большой машины.

Дэвис быстро шагала к выходу, стараясь убраться от Каррадайна подальше. Тот поспешно нагнал ее.

— Водитель тоже вроде король, но только он король трассы. И есть еще другой парень, такой же шофер, который завидует королю и его славе. А еще он хочет заполучить его девушку. И устраивает диверсию, ломает лед на пути соперника… понимаете, о чем я?

Они пересекли тамбур и вышли наружу. Чья-то гигантская невидимая рука тотчас же швырнула им в лица ветер и снег. Огни внешнего освещения базы едва пробивались сквозь снежные вихри, и в нескольких футах впереди почти невозможно было что-либо разглядеть. Дэвис заколебалась, вспомнив о белом медведе, убившем Питерса прямо за ограждением.

Увидев ее нерешительность, Каррадайн улыбнулся.

— Не беспокойтесь, — сказал он, поднимая рубашку и показывая огромный револьвер, заткнутый за широкий кожаный пояс. — Я никогда с ним не расстаюсь.

Вздрогнув, Дэвис плотнее запахнула шубу и пропустила Брианну вперед, предоставив ей играть роль щита, способного оградить ее от медведей и вьюги.

Они медленно пересекли каменный пятачок, временные строения вокруг которого казались призрачными в клубах снега. Дэвис опустила голову, с трудом переступая через извивы электрических кабелей, предательски прячущихся под белым покровом. Каррадайн шагал рядом, не обращая внимания на холод. Он даже не прихватил с собой парку из шкафчика в раздевалке.

— Как я уже сказал, машина короля проваливается под лед. И второй водитель становится новым королем снежных трасс.

— Хорошо-хорошо, — пробормотала Дэвис.

Господи, трейлер уже совсем рядом. Шагах, наверное, в десяти.

— Во всяком случае, это по-настоящему жестокая драма. У меня в кабине лежит ее копия. И мне хотелось бы знать, не могли бы вы взглянуть на нее, а потом со всеми вашими связями и всем таким прочим, может быть, даже порекомендовать…

Он вдруг умолк, и так внезапно, что Дэвис повернулась к нему. Потом и она услышала то же, что он, — приглушенный удар, похожий на тяжелый стук дерева по металлу, донесшийся из темноты впереди.

— Что это? — выдохнула Дэвис, бросив нервный взгляд на Брианну.

Та ответила ей таким же взглядом.

— Не знаю, — сказал Каррадайн. — Наверное то штука болтается на ветру.

Удар.

— Совсем как в сцене с привратником в «Макбете»! — воскликнул водитель. — Стук в ворота после того, как прикончили Дункана! В моем сценарии такое тоже имеется. Когда новый король трассы возвращается в Йеллоунайф, он слышит, как в его дверь стучится сын прежнего короля…

Удар.

Каррадайн рассмеялся.

— Ах, если бы Дункана мог пробудить этот стук! — процитировал он.

Удар.

Дэвис сделала еще шаг и нерешительно остановилась.

— Мне это не нравится.

— Ничего страшного. Давайте глянем.

Они снова двинулись вперед, увязая в снегу. Ветер угрюмо завывал среди построек, обжигая голые ноги красавицы и вздымая подол ее шубы. Споткнувшись о какой-то кабель, она пошатнулась, но удержалась на ногах.

Удар.

— Кажется, это позади вашего трейлера, — сказал Каррадайн.

— Тогда привяжите эту штуку как следует. При таком грохоте я не усну.

Перед ними в снежной мгле возникла громада передвижного прибежища телезвезды. Слышалось тихое гудение генератора. Каррадайн начал обходить дом на колесах с торца; распахнутая рубашка развевалась у него за спиной. В тени между трейлером и ограждением было еще темнее, и Дэвис вздрогнула, нервно облизав губы.

Удар.

И тут они увидели прямо перед собой тело, зацепленное ногами за балку, поддерживавшую балкончик. Одежда несчастного была разорвана в нескольких местах, руки безвольно свисали. Голова, находившаяся примерно на уровне их голов, под порывами ветра раз за разом ударялась о металлическую обшивку. Черты лица подвешенного скрывал толстый слой снега.

Удар.

Брианна с воплем отшатнулась.

— Он мертвый! — вскрикнула Дэвис.

Водитель быстро шагнул вперед и смахнул снег с болтавшейся перед ним головы.

— Господи! — закричала Дэвис. — Туссен!

Каррадайн вытянул руки, чтобы попробовать отцепить тело от балки, и тут глаза Туссена внезапно открылись. Он обвел всех непонимающим взглядом, затем неожиданно раскрыл рот и заорал.

Брианна без чувств осела на снег, глухо ударившись обо что-то затылком.

Туссен снова издал дикий, пронзительный вопль.

— Он играет с вами! — кричал он. — Он играет с вами! А когда закончит играть — убивает. Он убьет всех!

В оперативном центре стало еще многолюднее. «Последний раз, — мрачно подумал Маршалл, — здесь было столько народу лишь после того, как хранилище оказалось пустым». На том собрании царила атмосфера шока, смятения, недоверия. Сейчас же тут преобладал животный страх — настолько сильный, что Маршалл почти ощущал в воздухе его металлический привкус.

Едва он переступил порог, к нему подошли Вольф и Кари Экберг.

— Как там Туссен? — спросил Вольф.

— Сильно обморозился, у него сломана лодыжка и множество рваных ран на руках и ногах. Но жить будет. Он постоянно бредит — пришлось дать ему сильное успокоительное из военных запасов. Гонсалес соорудил нечто вроде смирительной рубашки… но, даже накачанный транквилизаторами, он пытается сопротивляться.

— Бредит? — переспросил Вольф. — О чем?

— Бормочет что-то бессвязное. Говорит, будто на него напали в лазарете, изрядно потрепали, а потом выволокли наружу.

— Кто мог на такое решиться? — выдохнула Экберг.

— Судя по словам Туссена, — ответил Маршалл, — это вообще не человек.

Вольф нахмурился.

— Чушь.

— Но кто-то ведь подвесил его, словно мясную тушу, футах в десяти над землей.

— Белый медведь вряд ли способен на что-то такое, — сказал Вольф. — К тому же такой большой зверь не мог незаметно проникнуть на базу, а потом беспрепятственно ее покинуть. Да еще с добычей. Туссен явно бредит. Кстати, что он делал в лазарете?

— Похоже, он пытался тайком снять на камеру труп Питерса.

Вольф вздрогнул, и лицо его помрачнело.

— И как, снял?

— Трудно сказать. В лазарете действительно нашли камеру, и Гонсалес со своими парнями сейчас ее обследует. Но она сильно повреждена, и запись не сохранилась. Слышен только звук. Туссен там раз за разом бормочет: «Нет, нет, нет».

— Он как-то описал нападавшего? — спросила Экберг.

— Да никак. — Маршалл помолчал, вспоминая поток бессвязных слов, вырывавшихся из горла Туссена, когда солдаты пытались его обездвижить. — Кричал, что на него накинулось что-то очень большое, размером с автомобиль.

Вольф скептически покачал головой.

— Еще он твердил, что у него очень много зубов. Небольших, но острых как бритва. И что эти зубы якобы шевелились.

Взгляд Вольфа стал еще более недоверчивым.

— Весьма сомнительно, а?

— Не знаю. Хотя раны на теле Питерса и впрямь напоминают бритвенные порезы. — Маршалл опять ненадолго умолк. — И глаза. Он все время упоминал о глазах.

Экберг содрогнулась.

— И утверждал, будто эта тварь ему что-то пела, — добавил Маршалл.

— Думаю, я услышал достаточно.

Вольф направился к двери.

— Есть кое-что еще, — крикнул вслед ему Маршалл.

Представитель телекомпании остановился, но не обернулся.

— Тело Питерса исчезло.

Маршалл и Экберг молча смотрели вслед уходящему Вольфу. Люди, разбившись на небольшие группки, о чем-то переговаривались — негромко, почти шепотом. Полную противоположность им составляла Дэвис, чьи вопли и причитания первыми взбудоражили обитателей базы и донесли до них страшную весть. Сейчас она, прячась в дальнем углу помещения, громко требовала выделить ей личную военизированную охрану.

Экберг кивнула в сторону Каррадайна, который сидел в одиночестве, потягивая из пластикового стаканчика какой-то напиток.

— Он предложил увезти всех отсюда, — сказала она.

— В смысле… в Йеллоунайф?

— Куда угодно. Подальше от базы. Он сказал, что в трейлере Эшли поместятся почти все.

— Возможно, это и неплохая мысль… если он будет смотреть на дорогу и не станет лихачить.

— Вольф не согласен. Сказал, что это слишком опасно.

— Ну… здесь пока что куда опаснее. — Маршалл внимательно оглядел собеседницу. — Вы бы уехали? Я имею в виду, если бы Каррадайну дали зеленый свет?

— Зависит от того, как поступил бы Эмилио.

— Вы ничем ему не обязаны. Кроме того, теперь мне известно, какого вы о нем мнения.

— И какого же?

— Утром вы не делали из этого тайны.

Экберг грустно улыбнулась.

— Не стану отрицать, что он та еще задница. Но таковы почти все режиссеры, с которыми мне доводилось работать. Нужно обладать непомерным тщеславием, чтобы затеять и довести до ума столь крупный и сложный проект, как документальный фильм, который способен приковать к себе внимание зрителей в лучшее телевизионное время. Кроме того, у меня контракт не просто с Конти, а со всем шоу. Так уж заведено в этом бизнесе. Я — координатор проекта и останусь им до конца.

Маршалл улыбнулся в ответ.

— Вы смелая женщина.

— Вряд ли. Просто очень честолюбивая.

Только сейчас Маршалл заметил, что рядом кто-то стоит. Подняв взгляд, он увидел наблюдавшего за ними Джереми Логана. «Может, он и ученый, — подумал Маршалл, кивая, — но никак не походит ни на одного из профессоров, которых я знал».

— Прошу прощения, что прерываю вашу беседу, — сказал Логан, — однако мне хотелось бы перекинуться парой слов с доктором Маршаллом.

— Конечно. Попытаюсь пока сделать все возможное, чтобы хоть как-то успокоить людей. Увидимся позже, Эван.

Экберг ушла.

Маршалл повернулся к Логану.

— Что случилось?

— Похоже, дело серьезное. Давайте найдем какое-нибудь более уединенное место и там поговорим.

Логан кивнул в сторону выхода.

Чтобы попасть из оперативного центра в лабораторию Маршалла, нужно было миновать всего несколько дверей, но ему показалось, будто прошла целая вечность. Его не оставляли мысли о безвольно распростертом, растерзанном трупе Питерса и о диких бредовых стенаниях Туссена. Шагая по коридору, он с трудом сдерживался, чтобы не оглянуться через плечо.

Войдя в лабораторию, Маршалл убрал свою MIDI-клавиатуру со свободного стула и, предложив Логану сесть, тщательно закрыл дверь и сел на стол.

— Достаточно уединенное место для вас? — спросил он.

Логан огляделся вокруг.

— Сойдет. — Он немного помолчал. — Я слышал о том, что случилось. Как к этому отнеслись остальные?

— По-разному. Большинство напуганы до смерти. Некоторые на грани срыва. С одной из гримерш приключилась истерика, пришлось дать ей успокоительное. Если метель вскоре не утихнет… — Он покачал головой. — Люди не знают, чему можно верить, не понимают, что происходит… а это, наверное, тяжелее всего.

— Мне хотелось бы знать, чему верите вы. Я имею в виду — вы, ученые. У меня есть подозрение, что вы о чем-то догадываетесь… и мне нужно знать, о чем именно.

Маршалл задумчиво посмотрел на него.

— Я скажу вам, во что я не верю. Я не верю, что человек мог так растерзать Питерса. И не верю, что белый медведь мог подвесить Туссена вниз головой.

Логан закинул ногу на ногу.

— В итоге остается не так уж много версий, верно?

Маршалл заколебался. Логан уже доверился ему, рассказав о причинах своего появления здесь и о злополучной научной группе.

— У Фарадея есть теория… — сказал он.

После чего коротко описал, что говорил ему Фарадей. Об уникальных свойства льда-15, тающего при низких температурах, о возможности мгновенного замораживания зверя во льду, о том, что существует шанс, пусть и крайне малый, что зверь после этого не погиб, а лишь погрузился в некое подобие анабиоза.

Логан внимательно слушал, и Маршалл заметил, что на лице историка ни разу не промелькнуло недоверие. Когда он закончил, тот медленно кивнул.

— Все это очень интересно, — сказал он. — Но так и не дает ответа на самый важный вопрос.

— И на какой же?

Логан откинулся на спинку стула.

— Что это за существо?

— Об этом мы тоже говорили. Вы слышали что-либо об эффекте Каллисто?

Логан отрицательно мотнул головой.

— Это теория эволюционных возмущений. В соответствии с ней, когда некий биологический вид чересчур уютно себя чувствует в своей нише — когда он перестает развиваться или начинает слишком обременять экосферу, — возникает новое существо, машина убийства, цель которой состоит в том, чтобы сократить популяцию и подстегнуть эволюционные процессы. Выражаясь с точки зрения экологии — идеальное оружие, а?

— Еще одна занимательная гипотеза. Вот только как-то тяжело представить себе в этих краях взрыв популяции, который необходимо было бы ограничить.

— Не забывайте, мы говорим о местной экосфере в том виде, в каком она существовала тысячи лет назад, когда замерз этот зверь. И даже тогда, учитывая климатические условия, вряд ли требовалось слишком большое распространение вида, чтобы превысить возможности столь бесплодной среды обитания. Так или иначе, загвоздка состоит в том, что эффект Каллисто, по сути, является противоречащим себе отклонением, поскольку подобная машина убийства, разумеется, должна быть эффективной. В конце концов она неминуемо станет своим худшим врагом, ибо, убивая все сущее, оставит себя без еды.

Логан снова кивнул — еще медленнее, словно ставя на место фрагмент некоей мысленной головоломки.

— Идеальное оружие, вы сказали? Самое интересное, что я только что сам натолкнулся на точно такие же слова. Видите ли, сегодня утром я нашел блокнот одного из погибших ученых, спрятанный в комнате, где он проживал.

Слегка улыбнувшись, профессор похлопал себя по карману рубашки.

— Сегодня утром? И вы только сейчас мне об этом рассказываете?

— Я вообще не считаю, что должен вас о чем-либо извещать.

Маршалл молча махнул рукой, давая понять, что его больше ничто уже не интересует.

— Да ладно вам. На самом деле я не сразу поставил в известность вас потому, что записи эти почти так же трудно прочесть, как линейное письмо минойской эпохи. Они зашифрованы.

Маршалл нахмурился.

— Зачем это понадобилось тому парню?

— Вне всякого сомнения, он чувствовал, что дневник нельзя вести просто так. Не забывайте, тогда, в пятидесятые, холодная война была в самом разгаре. К вопросам безопасности относились очень серьезно, и, вероятно, тому малому совсем не хотелось провести двадцать лет в Левенуэртской тюрьме. Так или иначе, я весь день занимался расшифровкой.

— Вы еще и криптоаналитик?

Логан снова улыбнулся.

— Порой это весьма помогает.

— И где же вы этому научились?

— Когда-то я работал… как бы это сказать?.. при спецслужбах. Как бы там ни было, пока что мои успехи невелики. Отдельные слова, пара странных фраз. Это многоалфавитный код, вариант шифра Виженера, причем с дополнительными искажениями. Думаю, он скомбинирован с книгой, но, естественно, там, где я проводил… хм… свои изыскания, уже не обнаружилось никаких книг.

Логан вытащил из кармана маленький блокнот — потрепанный, пыльный, покрытый пятнами плесени — и положил его на стол рядом с Маршаллом. После чего достал сложенный лист бумаги.

— Это все, что мне до сих пор удалось расшифровать. — Логан развернул листок и пробежал его глазами. — Несколько записей не представляют особого интереса. Тут упоминается о скудной еде, спартанском жилье и о далеких от идеала условиях для работы. Так что я, с вашего позволения, их пропущу. Но вот, например.

«Приходится торопиться. Повсюду под ногами распакованные локаторы».

Или вот здесь:

«Секретность крайне все осложняет. Полная информация только у Роуза».

— Роуза? — переспросил Маршалл.

— В то время он был командиром базы «Фир», помните? — Логан снова проглядел листок. — А вот вам дальше.

«Это ужасно… Удивительно, но ужасно. Действительно идеальное оружие, если нам удастся подчинить себе его мощь. Это будет…»

Дальше идут два слова, которые я пока не расшифровал. К концу записей почерк уже не такой ровный, как раньше.

«Убит Блейн. Господи, это кошмар, столько крови…»

А после еще одна фраза, которую я не совсем понял.

«Туниты знают ответ».

Туниты, а? Это явно какое-то искажение, придется с ним еще поработать.

— Это не искажение. Туниты — местные жители.

Логан вскинул глаза.

— Вы уверены?

— Абсолютно. Они приходили к нам сразу после того, как мы нашли замерзшего зверя. И требовали, чтобы мы отсюда немедленно убрались.

Глаза Логана сузились.

— Никогда не слыхал о тунитах. Хотя знаю многие племена Аляски. Инуиты, алеуты, атены, игналики…

— По сути, они потеряли влияние тысячу лет назад, когда земли их захватили и им пришлось уйти в ледяную пустыню. За долгие века многие из них или умерли, или смешались с основным народами тундры. Последнее их селение осталось, я думаю, здесь.

— Я знал, что не ошибся, доверившись вам, — усмехнулся Логан. — Понимаете, что это означает? — Он похлопал по листу бумаги. — Тут кроется ответ на загадку, которую мы пытаемся разгадать.

— Думаете, есть связь между погибшими на базе учеными и нынешними событиями? Но это невозможно. Существо, которое мы обнаружили, пробыло в леднике много больше тысячи лет, чему есть неопровержимые доказательства.

— Понимаю. Но я не верю в случайные совпадения. — Логан помолчал. — Есть только один способ хотя бы что-то узнать. Или понять, по крайней мере.

Маршалл долго не отвечал, затем кивнул.

— Я возьму «Снежного барса», — сказал он. — Иначе через метель не пробиться.

— Умеете водить эту машину?

— Конечно.

— Вы знаете, где расположено селение ваших тунитов?

— Примерно. Миль тридцать к северу.

Логан сложил листок и убрал его обратно в блокнот, который вернул в карман.

— Я еду с вами.

Маршалл покачал головой.

— Я поеду один. Индейцам крайне не нравится наше присутствие здесь, и они слишком пугливы. Чем меньше нас будет, тем оно лучше.

— Это небезопасно. Если с вами что-то случится, помочь будет некому.

— В «Снежном барсе» наверняка имеется радио. Я буду осторожен. По крайней мере, туниты меня уже видели, а вас они не знают. Вам лучше остаться здесь и потереться среди моих коллег.

— Сильным мира сего может не понравиться, что вы позаимствовали у них вездеход.

— Поэтому мы ничего им не скажем. Я постараюсь вернуться как можно скорей. Сомневаюсь, что в нынешних обстоятельствах они вообще хоть что-то заметят.

Логан нахмурился.

— Вы, думаю, понимаете, что индейцы вполне могут иметь непосредственное отношение к происходящему. Вы ведь сами сказали: они не хотят, чтобы мы были здесь. Может статься, вы лезете прямо в ловушку.

— Разумеется, может. Но если есть шанс, что они прольют на случившееся хоть какой-то свет, рискнуть все же стоит.

Логан пожал плечами.

— Похоже, возражений у меня больше нет.

Маршалл встал.

— Тогда проводите меня.

Он кивнул в сторону двери.

Казалось, голос Конти раздался чуть ли не раньше, чем Фортнем постучался к нему.

— Войдите.

Главный оператор вошел и тихо закрыл за собой дверь. Конти стоял в дальнем конце помещения, поглощенный просмотром видеозаписи, воспроизводившейся на огромном экране. Картинка выглядела рваной и исцарапанной, но узнавалась сразу. Пылающий «Гинденбург» падал на землю возле авиабазы Лейкхерст.

— Ах, это ты, Аллан, — сказал режиссер. — Садись.

Фортнем прошел вперед и расположился в одном из удобных кресел импровизированного кинозала.

— Как там Кен?

Конти сплел пальцы, не сводя глаз с экрана.

— Уверен, с ним все будет в полном порядке.

— Я слышал другое. Он вроде свихнулся.

— Временно. Он просто в шоке. А с тобой мне хотелось бы потолковать о другом. — Конти оторвался от кинохроники и посмотрел на Фортнема. — Как твои успехи?

Фортнем полагал, что продюсер позвал его, чтобы обсудить состояние Туссена. Однако Конти, похоже, собирался поговорить о работе. Впрочем, неудивительно: такие малые, как Эмилио, превыше всего всегда ставят дело.

— Я снял несколько вполне приличных кадров. Взял крупным планом лица парней, только-только узнавших о гибели Питерса. Сейчас я их обрабатываю.

— Неплохо, неплохо. Замечательное начало.

Начало? Фортнем как раз полагал, что это завершающий ряд. Довольно-таки неприятный финал документального фильма о провале проекта, спровоцированном целой цепью трагических обстоятельств.

Изображение на экране исчезло. Взяв пульт, Конти нажал кнопку, и кадры хроники пошли сначала. В небе возник «Гинденбург», величественно плывущий к причальной мачте. Огромная серебристая сигара, скользящая над зелеными полями Нью-Джерси. Неожиданно из ее нижней части вырвалось пламя, вверх устремились темные облака дыма. Цеппелин замедлил ход, на несколько жутких мгновений завис в воздухе, а затем начал падать, все быстрее и быстрее по мере того, как пламя пожирало его обшивку, обнажая одно за другим широкие черные ребра.

Конти показал на экран.

— Посмотри. Раскадровка ужасная, камера дергается. Никакой мизансцены. И все же, вероятно, это самые знаменитые кадры из всех, когда-либо снятых на пленку. Разве это честно?

— Не вполне тебя понимаю, — ответил Фортнем.

Конти махнул рукой.

— Год за годом мы совершенствуем технику, создаем все более изысканные и прекрасные образы, без конца беспокоимся об освещении с трех разных точек, о совпадении озвучки с визуальным рядом, крупных планах и прочем. И что в итоге? Кто-то с ручной камерой просто оказывается в нужное время в нужном месте — и за пять минут отснимает ленту, намного более потрясающую, чем любой наш тщательно срежиссированный фильм.

Форум пожал плечами.

— С этим ничего не поделаешь.

— Разве?

Конти поиграл кнопками на пульте.

— До сих пор не пойму, к чему ты клонишь.

— Возможно, именно на этот раз судьбе угодно, чтобы в нужное время в нужном месте оказался тот, у кого хватает и опыта, и возможностей. Материала тоже достаточно. Причем первоклассного. Он так и просится в кадр.

Фортнем нахмурился.

— Ты намекаешь на существо, растерзавшее Джоша? Ту тварь, о которой в бреду твердит Кен?

Конти медленно кивнул.

— Ты действительно в это веришь? И уже больше не ставишь на саботаж?

— Скажем так… возможны варианты. И если есть хоть какой-то шанс ухватить за вихор удачу — я не намерен его упускать. Глупо было бы поступить по-другому.

Фортнем не ответил. Ему вдруг стало не по себе. Уж не задумал ли Конти… Нет, конечно же нет. Даже при всем своем хладнокровии он просто не может быть столь бессердечен.

Фильм закончился, и Конти, щелкнув пультом, запустил его снова.

— Аллан, позволь задать тебе один вопрос. Почему, по-твоему, эта лента о гибели «Гинденбурга» имеет такой успех?

Фортнем немного подумал.

— Это была большая трагедия. Не часто такое увидишь.

— Именно. Ты попал в точку — такое увидишь не часто. Кто-нибудь запечатлел на пленке резню в День святого Валентина? Нет. Пожар на трикотажной фабрике «Триангл»?[11] Нет. Но если бы это кому-нибудь удалось — стали бы эти кадры сегодня столь же хрестоматийными, как и фильм о «Гинденбурге»? Наверняка… и они несомненно вошли бы в историю киноискусства.

Конти повернулся лицом к собеседнику, и Фортнем со все возрастающим душевным смятением увидел, что в глазах режиссера мелькнул лихорадочный блеск.

— Настоящая же трагедия состоит в том, что те немногие фильмы о катастрофах, которые мы имеем, грубы и примитивны. У нас появился шанс это изменить. Теперь ты понимаешь, о чем я?

Фортнем не верил ушам — подтверждались его самые худшие опасения.

— Ты хочешь, чтобы я под стерег эту тварь, когда она накинется на кого-то? И попытался отснять это? Так?

Вместо ответа Конти снова посмотрел на экран.

— Знаешь, какие самые популярные видеоролики на YouTube? Нападения хищников. А какой документальный фильм шел с наивысшим рейтингом в прошлом году? «Когда атакуют акулы». Люди одержимы желанием наблюдать, как умирают другие. Не знаю, чем это объяснить. Может быть, ими движет что-то вроде злорадного наслаждения. А может, сказывается первобытный инстинкт, запрограммированный у нас в мозжечке. «Или дерись, или уноси ноги». Но в любом случае, сейчас нам выпал шанс, редчайший в практике кинодокументалистики. Нам посчастливилось попасть в эпицентр крайне драматической ситуации. Все натурально, ничего не подстроено. Разве мы прибыли сюда за кровавой сенсацией? Нет, нет и нет. Разве мы предполагали, что такое случится? Опять же нет. Трижды, четырежды нет. Но сейчас мы просто обязаны — в силу избранной нами профессии, оправдывая доверие пославшей нас телекомпании, — запечатлеть все для будущих поколений.

Фортнем выпростался из кресла и встал.

— Значит, ты хочешь, чтобы я не только рисковал собственной шкурой, но еще при этом снимал на камеру, как эта тварь будет рвать наших парней на куски? Вместо того, чтобы пытаться хоть чем-то помочь им?

— Кто может знать, как все обернется? Возможно, жертв больше не будет. Возможно, это даже и не животное, а какое-нибудь явление. Возможно, буран закончится раньше и завтра мы уже улетим отсюда. Но нам следует быть наготове, Аллан. Просто на всякий случай.

Фортнем почувствовал, что с него хватит.

— Почему камеру Кена Туссена нашли в лазарете, всего в нескольких ярдах от того места, где лежало тело Питерса? — спросил он резким тоном. — Ведь это ты поручил ему там, в вестибюле, снять растерзанный труп?

— Жаль, что запись не сохранилась. — Конти опять перевел взгляд на экран, где снова медленно падал на землю огромный дирижабль, объятый пламенем и дымом. — Примитив, — пробормотал он. — Любительщина. Но теперь все пойдет по-другому. В своем фильме — кстати, автобиографическом фильме — я продемонстрирую зрителю подлинную трагедию. Столь же по-своему незабываемую, как и трагедия «Гинденбурга»… но на сей раз отмеченную печатью истинного мастерства.

— С меня достаточно и того, что пришлось снимать лица ребят, которым сказали о гибели Джоша. Но это… — Фортнема передернуло. — Короче, на меня не рассчитывай. Ты просто чудовище уже за одно то, что предлагаешь мне подобную низость.

Конти потребовалось какое-то время, чтобы оторвать взгляд от экрана и повернуться к Фортнему.

— Аллан, ты ведь работаешь на меня, — произнес он с расстановкой. — И если тебе не хватает духу выполнять то, что я требую, ты не годишься в кинодокументалисты. Учти, я добьюсь того, чтобы как профессионал ты погиб.

— Знаешь, — ответил Фортнем, — почему-то мне кажется, что с одним из нас это уже случилось.

Повернувшись, он быстро вышел, не проронив больше ни слова.

Рядовой Донован Флюк с мрачным видом шагал по поперечному коридору южного крыла уровня «В», нагруженный тремя тяжелыми сумками. Сперва он не поверил своему счастью, получив задание препроводить мисс Эшли Дэвис в ее новое временное жилище. Может, она и была той еще стервой, но все равно оставалась при этом самой красивой женщиной из всех, каких он встречал в последний сезон. Хотя, собственно говоря, в последние четыре месяца он никого из подобных особ и не видел, кроме еще пары бабенок из съемочной группы. И это — увы! — невзирая на то, что до поступления на военную службу Донован слыл отчаянным ходоком. Он и в армию-то подался лишь для того, чтобы избежать проблем с разъяренным ревнивым мужем. Заводить шашни с симпатичными кралями было ему не впервой. Личная помощница телезвезды валялась в предоставленной ей во временное пользование комнатушке, приходя в себя после легкого сотрясения мозга, и получалось, что смазливая знаменитость теперь пребывала в его полном распоряжении. Да и сама она очень просила, чтобы для пущего спокойствия ее поселили невдалеке от солдат. Флюк твердо рассчитывал воспользоваться представившимся ему шансом и, например, очаровать красотку своей фирменной бесподобной улыбкой. А если не выйдет — слегка припугнуть ее, сообщив о гуляющих по базе слухах. Хрень, разумеется, но все утверждают, что ночами по коридорам бродит рассерженный белый медведь. В любом случае Донован не отказался бы, если бы дама вдруг пригласила его у нее задержаться. Пусть ненадолго. А может, не так уж и ненадолго…

Однако, судя по обстоятельствам, получалось, что ничего такого ему вроде бы не светило. Дэвис сразу отмела все попытки как-либо к ней подступиться. Она высокомерно молчала, совершенно не реагируя на попытки заговорить с ней. Покинув базу, они сразу направились к ее трейлеру, где Доновану пришлось топтаться на холоде почти четверть часа, дожидаясь, когда она соберет барахло. Пока он стоял на обледенелых ступенях с пистолетом в руке, ему опять вспомнился окровавленный труп Джоша Питерса, который он же и обнаружил всего в сотне ярдов отсюда, что весьма поубавило его пыл. Вдобавок ему самому пришлось тащить ее вещи. Необходимые, как было сказано. Три полные и очень объемистые сумки.

Они дошли до пересечения коридоров, и Флюк опустил ношу на пол.

— В чем дело? — тут же спросила Дэвис.

— Мне нужно немного отдохнуть, мэм, — ответил Флюк.

Дэвис пренебрежительно фыркнула.

— Долго?

— Пару минут.

Единственным жильем, которое можно было без подготовки предложить перепуганной знаменитости, являлись комнаты проверяющего офицера, иногда заглядывающего на базу, но они находились в дальнем конце того уровня, где проживал военный состав. Флюк возлагал большие надежды на длительную прогулку, надеясь, что сумеет разговорить свою спутницу. Теперь этот путь казался ему тягостно-бесконечным.

Пискнул сигнал вызова. Он снял с пояса рацию.

— Флюк слушает.

— Флюк, это Гонсалес. Где вы находитесь?

Флюк окинул взглядом погруженные в полумрак двери.

— Мы только что прошли мимо центра радиоперехвата.

— Немедленно доложитесь, как только доставите мисс Дэвис на место.

— Есть.

Выключив рацию, Флюк прицепил ее к поясу и взялся за сумки.

— Налево, — сказал он, крякнув.

Они двинулись дальше, через секцию вспомогательных служб, где располагались спортзал, библиотека, лазарет, кабинет дантиста. Никто здесь уже практически не бывал, и помещения выглядели заброшенно и уныло. Флюк и Дэвис миновали ведущий в библиотеку проем, за которым во мраке проглядывали голые полки. Флюк вообще-то считал, что давно привык к окружающей тишине, но сегодня она казалась ему странно гнетущей, почти осязаемой. Он попытался насвистывать, но получилось фальшиво, и он тут же умолк.

Шедшая в полушаге позади него Дэвис зябко поежилась.

— Здесь так темно…

«Значит, и ее тоже проняло», — подумал Флюк и решил внести свою лепту.

— Там, впереди, лазарет, — сказал он. — Странно, куда делся труп того парня? Питерса? Кому он мог понадобиться… и зачем?

Дэвис вместо ответа лишь плотнее запахнула мех на узких плечах. Флюк открыл было рот, чтобы еще нагнать на нее страху, но передумал. Если она чересчур перепугается, то вместо того, чтобы пригласить его к себе, вполне может захотеть вернуться обратно… а перспектива тащить назад к оперативному центру тяжелую кладь ему вовсе не улыбалась.

Пока они шли мимо лазарета, Флюка не оставляли мысли о Питерсе, погибшем помощнике режиссера. Разбитая голова, вывалившиеся мозги, болтающийся на стебельке глаз, залитая кровью промороженная земля… несмотря на все его недвусмысленные чувства к звезде, эта картина неотступно стояла у него перед глазами.

Он бросил взгляд на дверь. Где же и впрямь, черт побери, находится теперь тело Питерса?

За лазаретом — единственным помещением в этой секции базы, которым еще как-то пользовались, — вокруг стало темней. И холодней, вопреки обычной тепличной температуре верхних уровней военного комплекса. Флюк остановился, чтобы застегнуть пуговицу под горлом.

— Мы уже совсем рядом, — сказал он, стараясь внести в свой голос нотки естественной беззаботности. — Прямо вперед, потом вниз по лестнице, и мы на месте. Я принесу вам одеяла и простыни, а после посмотрим, что можно сделать, чтобы включить хоть часть освещения.

Дэвис что-то односложно пробормотала в ответ.

Лестницу в конце коридора заливал мертвенно-бледный свет. Флюк, пытаясь забыть об усталости и натруженных мышцах, мысленно прикидывал, что ему нужно сделать. Проветрить, включив вентиляцию, комнаты, привести их хоть в какой-то порядок, взять из интендантской постель, лампочки, изучить план входов-выходов для…

Внезапно он замер. Остановился как вкопанный. Дэвис удивленно уставилась на него.

— В чем дело?

— Что-то не так.

Флюк показал вперед и налево, где виднелась металлическая полуоткрытая дверь.

— Эта дверь… она всегда заперта.

— Ну так закройте ее и идем дальше, — устало проговорила Дэвис.

Флюк опустил на пол сумки и снял с пояса рацию.

— Флюк вызывает Гонсалеса.

Послышался треск помех, затем раздался голос сержанта.

— Гонсалес слушает.

— Сэр, дверь электроподстанции открыта.

— Заприте ее и докладывайте обо всем подозрительном.

— Есть, сэр. — Флюк посмотрел на Дэвис. — Кто-нибудь из ваших забредал в этот сектор?

— Откуда мне знать? Они везде тут ходили. Давайте делайте, что вам велено, и пошли дальше.

Флюк подошел к двери, но что-то ему в ней не понравилось. В том, как она висит на петлях. Достав из кармана фонарик, он включил его, провел лучом вдоль косяка, затем снова быстро отцепил от пояса рацию.

— Сержант! — сказал он. — Сержант Гонсалес!

— Что там у вас, Флюк?

— Дверь… ее будто кто-то выбил пинком. Замок сломан.

— Вы уверены, рядовой?

— Так точно, сэр. Мало того, похоже, что ее выбили изнутри.

— Мы идем к вам.

— Понял, конец связи.

Флюк шагнул еще ближе, обведя лучом фонаря покрытый линолеумом пол, сломанную дверь и черноту, зияющую в проеме.

— Может, все-таки пойдем? — попросила Дэвис. — Ну пожалуйста!

— Одну минуту.

Холод, который он чувствовал, исходил именно от двери, просачиваясь сквозь щель, словно за ней находилась морозильная камера. Флюк осторожно толкнул дверь ногой. Она, заскрипев, тяжело сдвинулась с места. Пошарив за стенкой, он нашел выключатель и щелкнул им.

Вспыхнули лампы дневного света под потолком, осветив большое, похожее на металлический куб помещение, вдоль стен которого тянулись пучки проводов, идущие к трансформаторам, понижающим напряжение, поступающее на базу. Атмосфера внутри была почти осязаемо насыщена электричеством, кожу, казалось, стало покалывать, пусть слегка, но весьма ощутимо. Нахмурившись, Флюк огляделся по сторонам — и обнаружил, откуда берется сквозняк.

— Вот черт… — пробормотал он.

В дальней стене, у самого пола, находился квадратный люк размером примерно четыре на четыре фута, использовавшийся для присмотра за кабелями, пролегавшими в промежутке между внешней и внутренней обшивкой базы. Обычно надежно задраенный, сейчас он был распахнут, свободно болтаясь на погнутых штифтах. Именно через него снаружи тек холод.

— Уши болят, — пожаловалась Дэвис.

Флюк быстрым шагом пересек помещение и присел перед поврежденной металлической крышкой. Взявшись за край, он попытался ее закрыть, но она была перекошена и даже не подалась. Он повторил попытку, навалившись на железо всем весом. Безрезультатно. Флюк отодвинулся, чтобы растереть пальцы и перевести дух, бездумно разглядывая открытую его взору дыру глубиной футов в десять.

В дальнем ее конце, за точно так же оторванной внешней панелью, виднелись очертания одного из ангаров и вздымаемые ветром снежные вихри. Глядя на их фантастические извивы, Флюк вдруг тоже ощутил боль в ушах. Даже не боль, а словно бы звон — странный, низкий, почти неслышимый, неприятно отдающийся где-то внутри черепной коробки…

И тут пляску белых смерчей в отдалении внезапно закрыла какая-то тень.

Флюк в замешательстве уставился на дыру, поначалу решив, что внешняя панель самопроизвольно захлопнулась под давлением ветра. Но тень шевельнулась, и он вдруг осознал, что сквозь проем к нему крадучись движется кто-то очень большой.

Вскрикнув от ужаса, Флюк упал на спину, вытаскивая из кобуры пистолет, однако пальцы неожиданно отказались повиноваться, и оружие со стуком упало на пол. Он, стараясь сохранить остатки самообладания, попытался вскочить и бежать, но его парализовал страх. Тварь приближалась, заполняя собой всю дыру, и Флюк почувствовал, что боль в голове становится нестерпимой. На его форменных брюках в районе паха проступило расплывающееся пятно.

В следующий миг тварь была уже в помещении. Дэвис пронзительно закричала, и тварь повернулась к ней. Флюк тупо смотрел на немыслимое существо, отчетливо сознавая при этом, что ничто подобное не могло привидеться ему ни в бреду, ни в кошмарах. Потому что оно ни в малой степени не могло принадлежать ни к созданиям Всемогущего, ни Князя Тьмы.

Дэвис снова закричала, издав дикий, душераздирающий вопль, и тварь набросилась на нее. Вопль стал громче, пронзительнее, а затем сменился хрипом, перешедшим в глухое бульканье. Флюка обрызгало чем-то теплым и липким, и он вдруг понял, что снова обрел возможность владеть своим телом. С трудом поднявшись на ноги, рядовой Флюк бросился к двери, забыв о валявшемся на полу пистолете. Ему показалось, что откуда-то издалека доносятся голоса, но мгновение спустя тварь добралась до него, и во всей вселенной не осталось ничего, кроме боли.

Перед сидевшим на месте водителя «Снежного барса» Маршаллом открывалась широкая панорама снежной арктической бури. Хотя толстое ветровое стекло и металл надежно защищали его от ударов стихии, он ощущал, как покачивается большая машина под порывами вьюги, и слышал, как ледяные градины беспрерывно стучат по бортам и по крыше. Глухо завывал ветер, словно страдая от невозможности разорвать стальную обшивку и добраться до прячущегося за ней человека.

Оторвав взгляд от беснующихся снежных вихрей, Маршалл посмотрел на часы. Он ехал уже минут сорок. С тех пор как позади остались окрестности лагеря, пронизанные лабиринтами лавовых трубок, насквозь промороженная земля стала практически ровной, и он катил по ней со скоростью тридцать миль в час. Можно было, наверное, выжать из вездехода и больше, однако, не зная его возможностей, не стоило рисковать. Он солгал Логану насчет своей опытности — амфибии типа «Снежного барса» он не водил никогда, — но машина, к счастью, оказалась послушной, как грузовик или трактор, с дополнительными кнопками на панели для включения снегоочистителя, лебедки, вращающегося маячка и обогревателя. Сложнее всего было приспособиться к четырем независимым, управлявшимся гидравликой стальным гусеницам и к тревожно-головокружительному ощущению, будто он сидит чересчур высоко над землей.

Лучи света от полудюжины галогенных фар «Барса» с трудом пробивались сквозь темноту. Маршалл вгляделся в бушующую вокруг метель, затем перевел взгляд на GPS-навигатор, встроенный в приборный щиток. Он знал, что селение тунитов находится возле какого-то озера — по крайней мере, если верить Гонсалесу, а у него не было оснований не верить ему. В тридцати милях к северу, судя по данным GPS, имелся лишь один такой водоем, зато очень обширный. Однако больше всего Маршалла сейчас заботило топливо. Бак «Барса» был заполнен наполовину. Там болталось всего двадцать пять галлонов солярки или чего-то такого, и Маршалл понятия не имел, хватит ли этого, чтобы добраться до озера, отыскать селение и вернуться на базу.

И все же он продолжал гнать вездеход дальше, наблюдая, как «дворники» с трудом сметают липкий снег и ледяную крошку с ветрового стекла. Он тряхнул головой, пытаясь хоть немного прочистить мозги и сожалея, что не прихватил с собой термос с кофе. Неужели прошло всего тридцать шесть часов с того момента, как он обнаружил, что зверь исчез?

Он снова задумался, не окажется ли его поездка в лучшем случае лишь безумной затеей, а в худшем — гибельной для него самого. Если он вдруг застрянет здесь, в заметаемой снегом зоне, без топлива, его просто не успеют найти.

Но… «туниты знают ответ». Такой вывод сделал некий ученый полвека назад и счел его достаточно важным, чтобы запечатлеть на бумаге, зашифровать, а потом спрятать в своей комнатенке. А спустя эти полвека в тех же местах при странных обстоятельствах убит человек, еще один еле жив, и четырем десяткам людей угрожает нешуточная опасность. Если существует хоть малейший шанс, что тунитам что-либо известно, если в их легендах, присказках и обиходных присловьях может мелькнуть что-либо, способное пролить лучик света на происходящее, — рискнуть все же стоит.

Имелся также и другой резон, более личного свойства. Где бы Маршалл в последнее время ни находился и что бы ни делал, ему постоянно казалось, что он не один. За ним словно бы всегда наблюдала пара желтых глаз размером с кулак, с похожими на бездонные черные провалы зрачками. С тех самых пор, как он впервые увидел их сквозь толщу льда, они неотступно поблескивали где-то рядом. И ему, как палеоэкологу, очень хотелось понять это существо. Даже если Фарадей прав, даже если эта тварь действительно ожила и губит людей, Маршалл ощущал неодолимую тягу постичь, что она есть и чем дышит. И ради этого он готов был пробиваться сквозь снег и метель не только за тридцать миль, но и к краю света.

Кабина резко содрогнулась, затем еще раз — местность стала неровной. Маршалл сбавил скорость. Навигатор показывал, что озеро находится прямо по курсу. Широкое голубое пятно почти целиком заполнило весь экран. Теперь его можно было разглядеть и за окнами. В завывающей мгле проступала заснеженная равнина, уходящая к весьма нечетко обозначенной черте горизонта.

Маршалл притормозил вездеход и, повернув руль, двинулся вдоль береговой линии, тщательно выискивая любые признаки жилья. Он уже израсходовал десять галлонов солярки, и, значит, на поиски оставалось два или три галлона — не больше. Береговая кромка порой круто ныряла вниз, и ему приходилось смотреть в оба, то и дело надавливая всем весом на тормоза, чтобы не опрокинуть машину.

Неожиданно кабина сильно накренилась. Сообразив, что впереди зияет обрыв, Маршалл резко вывернул руль и дал газу. «Барс» содрогнулся, гусеницы заскрежетали по поверхности льда. Маршалл сбавил обороты двигателя, пытаясь найти баланс между сцеплением траков с опорой и поступательным движением вездехода, не давая ему соскользнуть в расширяющуюся расщелину. Понемногу, враскачку, большая машина наконец перевалила через торос и тяжело выкатилась на ровную землю.

Остановив «Барса», Маршалл немного посидел, подождав, пока успокоится сердцебиение, затем снова нажал на газ и двинулся вперед, постепенно удаляясь от опасных ледовых нагромождений.

И тут он что-то увидел в снежной мгле — или, по крайней мере, так ему показалось: в странных арктических сумерках обозначились какие-то серые сгустки. Снова остановив машину, Маршалл всмотрелся через стекло. Сгустки темнели чуть в стороне от ледовой равнины. Повернув руль, он медленно покатил к ним. Постепенно туманные тени превратились в две грубо сложенные изо льда хижины, окруженные сугробами и вихрями снежной крупы.

Заглушив двигатель, Маршалл плотно застегнул парку, затем выбрался из кабины и по ребристым тракам спустился на снег. Отворачиваясь от жгучего ветра, он приблизился к первому иглу. Там было темно, холодно, пусто. Подойдя ко второму иглу, он присел перед входом. Оно тоже оказалось необитаемым — внутри лежали лишь смерзшиеся шкуры и груда меховых одеял.

Неподалеку виднелись еще четыре иглу, одно из них было выше других. Больше вокруг ничего не просматривалось, и Маршалл с удивлением осознал, насколько в действительности мала популяция еще остававшихся на планете тунитов.

Три иглу были пусты, как и первые два. Однако за ледяными стенами большой снежной хижины угадывалось едва заметное оранжевое свечение. Там горел огонь.

На мгновение ветер утих, словно вконец утомившись. Облака снега осели, и Маршалл снова увидел в небе странно-кровавое северное сияние, отбрасывавшее зловещий отблеск на крошечные ледяные лачуги.

Глубоко вздохнув, он подошел к снежной хижине, откинул служившую пологом оленью шкуру и осторожно шагнул в дымный полумрак. Пол иглу был сплошь застелен теми же шкурами и одеялами. Смахнув с лица снег и лед, Маршалл огляделся. Когда глаза его привыкли к темноте, он понял, что в иглу кроме него находится лишь один человек, сидевший в тяжелой меховой парке на корточках возле маленького костра.

Маршалл снова глубоко вздохнул и откашлялся.

— Прошу прощения, — сказал он.

Несколько мгновений человек у костра словно бы выжидал, не двигаясь с места, затем медленно повернулся. Лицо его полностью скрывал мех. Человек поднес руку к тяжелому капюшону и не спеша откинул его назад. Открылись утопавшие в морщинах глаза и покрытые замысловатыми татуировками скулы. На Маршалла смотрел старик шаман, приходивший на базу и убеждавший ученых уйти с горы Фир. В одной руке он держал олений рог, украшенный фантастически переплетавшимися завитками, в другой — столь же затейливо обработанную неизвестным резчиком кость. Перед ним на оленьей шкуре были разложены мелкие амулеты — отполированные камешки, крошечные поделки из меха, звериные зубы.

— Усугук, — сказал Маршалл.

Шаман едва заметно кивнул. Похоже, появление гостя его нисколько не удивило.

— Где остальные?

— Ушли, — ответил шаман.

Теперь Маршалл вспомнил и его голос — тихий, ничего не выражающий.

— Ушли? — переспросил он.

— Убежали.

— Почему?

— Из-за вас. Из-за того, что вы пробудили.

— Что мы пробудили? — спросил Маршалл.

— Я уже вам говорил. Акаярга окданиярток. Гнев древних. И курршука.

Двое мужчин молча смотрели друг на друга в мерцающих отблесках маленького костерка. В прошлый раз, когда они виделись, старик выглядел встревоженным и испуганным. Теперь же в его взгляде читалась спокойная обреченность.

— Почему ты остался? — наконец спросил Маршалл.

Шаман продолжал смотреть на него, и в его черных глазах блеснуло отраженное пламя.

— Потому что я знал, что ты придешь.

Всеобщие стенания вроде бы прекратились, но они, казалось, продолжали звучать в негромком постукивании теплопроводов и отдаленном гудении генераторов. Когда Вольф закрыл дверь столовой, все посторонние шумы стихли, однако для Кари Экберг безутешные людские рыдания оставались столь же реальными, как и терзавший ее сейчас страх.

Она окинула взглядом собравшихся — Вольфа, Гонсалеса, молодого капрала по имени Марселин, Конти, профессора Логана, климатолога Салли и нескольких членов съемочной группы. Внешне все выглядели спокойными. Однако в выражении их лиц и в невольных взглядах, которыми они обменивались, проступал тщательно скрываемый панический ужас.

Гонсалес посмотрел на Вольфа.

— Вы всех заперли?

Вольф кивнул.

— Все сидят в своих комнатах, и им приказано оставаться там до наших распоряжений. Ваш рядовой, Филипс, несет караул.

Экберг нашла в себе силы заговорить.

— Вы уверены, что они мертвы? — спросила она. — Оба?

Гонсалес повернулся к ней.

— Мисс Экберг, мертвей не бывает.

Она содрогнулась.

— Вы видели тварь? — негромко, бесцветным голосом спросил Конти.

— Я только слышал крики мисс Дэвис, — ответил Гонсалес. — Но Марселин видел.

Как по команде, все повернулись к капралу, который сидел в одиночестве с висящей за плечом винтовкой М-16, бесцельно помешивая кофе в чашке.

— Ну? — буркнул Гонсалес.

Юношеское лицо Марселина вдруг исказилось, словно к нему подступил потрошитель. Он открыл рот, но не издал ни звука.

— Ну, давай же, сынок, — сказал Гонсалес.

— Я почти ничего не запомнил, — пробормотал капрал. — Оно сворачивало за угол, когда я…

Он опять смолк. Все ждали.

— Оно было очень большое, — снова заговорил Марселин. — И у него…

— Продолжайте, — поторопил Вольф.

— У него… у него… нет, не могу!

Голос капрала сорвался.

— Спокойнее, парень, — отрывисто бросил Гонсалес.

Марселин тяжело дышал, стиснув в пальцах пластиковую ложку. Минуту спустя он пришел в себя, но лишь покачал головой, отказываясь говорить еще что-то.

Молчание затягивалось. Наконец заговорил Вольф.

— И что же нам теперь делать?

Гонсалес нахмурился.

— Не думаю, что у нас много вариантов. Остается ждать, когда наладится погода. До этого мы не можем ни эвакуироваться сами, ни получить подкрепление.

— Предлагаете дожидаться, пока нас всех прикончат одного за другим? — спросил Хальс, кинотехник.

— Никого больше не прикончат, — бросил Вольф, поворачиваясь к Гонсалесу. — Как у вас с оружием?

— Более чем достаточно, — ответил сержант. — Десяток винтовок М-шестнадцать, полдюжины крупнокалиберных карабинов, где-то около двадцати пистолетов и пять тысяч патронов.

— У научной группы есть три мощных ружья, — послышался чей-то голос.

Экберг посмотрела в ту сторону. Говорил Джерард Салли, климатолог. Он стоял, прислонившись к дальней стене возле окна раздачи, за которым виднелись паровые котлы, и нервно постукивая пальцами по металлической стойке. Лицо его было мертвенно-белым.

Вольф окинул взглядом столовую.

— Нужно обязать каждого передвигаться не иначе как в составе вооруженной группы.

— Даже этого вряд ли будет достаточно, — проворчал Гонсалес.

— А у вас есть еще какие-то предложения? — возразил Вольф. — Не можем же мы просто прятаться взаперти?

— Можно использовать мой грузовик, — послышался другой голос.

Все посмотрели на Каррадайна, который сидел, оседлав пластмассовый стул, возле двери. Экберг раньше его не приметила и теперь не могла бы точно сказать, был ли он здесь все время или пришел несколько позже.

Вольф раздраженно вздохнул.

— Мы ведь с вами уже говорили. Это опасно.

— Вот как? — хмыкнул в ответ Каррадайн. — А оставаться здесь не опасно?

— Все равно все к вам в машину не поместятся.

— Зато можно разместить людей в трейлере мисс Дэвис. — Водитель понизил голос. — Вряд ли он ей еще когда-либо понадобится.

— Он прав, — сказал Гонсалес. — Сколько там у вас народу… тридцать три, тридцать четыре человека? Вместе с учеными получается все равно меньше сорока. Все вполне поместятся в трейлере.

— Что, если они заблудятся в тундре? — спросил Вольф.

— Я никогда не заблужусь, — ответил Каррадайн. — Есть, знаете ли, такая штука. Называется GPS.

— Или машина сломается? Или шина порвется?

— Водители ледовых дорог всегда прихватывают с собой запасные части и инструменты. И даже если мне не удастся как-нибудь подлататься… что ж, именно для того Господь изобрел радио.

— И все же это слишком опасно, — заявил Вольф. — Я уже сказал «нет» раньше, говорю «нет» и сейчас.

— Ситуация изменилась, — рыкнул Гонсалес.

Вольф повернулся к нему.

— Каким образом?

— На этот раз распоряжаюсь тут я.

Взгляд Вольфа помрачнел.

— Вы…

— То, что происходит сейчас, выходит за любые рамки, оговоренные в условиях вашего здесь пребывания. Ваш проект отправился псу под хвост. Трое погибли. Нет никаких причин усугублять положение. — Он повернулся к Каррадайну. — Сколько вам потребуется времени, чтобы подготовить машину?

Водитель встал.

— Полчаса, не больше.

Гонсалес взглянул на Марселина.

— Капрал, проводите мистера Каррадайна до его грузовика. Не рискуйте, при малейшей угрозе возвращайтесь назад.

Марселин кивнул.

— Затем вместе с Филипсом начинайте эвакуацию съемочной группы. Воспользуемся столовой как местом сбора. Приводите их сюда группами по шесть человек. И будьте осторожны.

— Есть, сэр.

Марселин снял с плеча винтовку и кивнул Каррадайну. Водитель вытащил из-за пояса большой пистолет. Шагнув к двери, Марселин открыл ее, быстро окинул взглядом коридор и выскользнул наружу. Каррадайн последовал за ним, и дверь закрылась.

Гонсалес полез в карман и достал оттуда две рации. Одну он бросил Вольфу, другую Салли.

— Держите связь со мной. Они настроены на аварийную частоту. — Он поднялся, беря винтовку. — Заприте за мной дверь. Вернусь через пять минут.

— Куда вы? — спросил Вольф.

— На оружейный склад. Мне потребуется оружие помощнее.

— Зачем?

— Я хочу поохотиться.

Когда ушел и Гонсалес, Вольф запер дверь. Несколько мгновений он стоял молча, уставясь на ручку, затем резко повернулся и направился к центру столовой.

— Ну? — спросил он, ни к кому не обращаясь.

— Я не поеду, — слегка севшим голосом заявил Салли. — Я начальник экспедиции и не могу просто взять и бросить все оборудование и результаты наших трудов. К тому же Эван пропал.

Экберг вздрогнула.

— Пропал? Но я только что с ним разговаривала, меньше двух часов назад.

Салли мрачно кивнул.

— С тех пор его никто не видел. В лаборатории его нет. У себя в спальне тоже.

— Он вернется, — сказал Логан.

Все повернулись к профессору.

— Прошу прощения? — переспросил Салли.

— Он позаимствовал «Снежного барса».

— В такую метель? — спросила Экберг. — Куда он поехал?

— В селение тунитов, на север.

— Зачем? — спросил Салли.

Логан окинул их взглядом.

— Чтобы узнать у них, что происходит. Слушайте, давайте пока найдем Фарадея и обсудим, как быть. У вас в лаборатории.

Салли вздохнул и покачал головой.

— Ладно. Как только вернется Гонсалес с оружием.

— А когда он вернется, у него может оказаться свое мнение по поводу ваших планов. — Вольф огляделся вокруг. — Остальные?

— Шутите? — спросил Хальс. — Чем быстрее я отсюда уберусь, тем лучше.

С разных концов столовой послышался одобрительный ропот.

Вольф посмотрел на Конти.

— Эмилио?

Конти не ответил. Все это время он молчал, сидя с отсутствующим видом.

— Эмилио? — снова спросил Вольф.

Конти вроде бы осознал, что к нему обращаются.

— Да?

— Вы готовы уехать через полчаса?

Конти моргнул и нахмурился.

— Я никуда не поеду.

— Вы не слышали приказ Гонсалеса? Он велит всем ехать на юг с грузовиком Каррадайна.

Продюсер по-птичьи дернул головой.

— Я должен закончить свой фильм.

Глаза Вольфа недоверчиво сузились.

— Прошу прощения? Никакого фильма больше нет.

— Вот тут вы ошибаетесь. — Конти едва заметно улыбнулся, словно в ответ на глупую шутку.

— Эмилио, Эшли мертва. И примерно через полчаса вся ваша команда покатит в сторону Фэрбенкса.

— Да, — пробормотал Конти. — Теперь все зависит лишь от меня.

Вольф раздраженно взмахнул рукой.

— Вы что, не поняли? У вас больше нет съемочной группы!

— Я все сделаю сам. По старинке, в классическом стиле. Как Жорж Мельес, Эдвин Портер, Алиса Ги Блаше. Фортнем, конечно, уедет со всеми.

Он посмотрел на Экберг.

Экберг поняла его взгляд, поняла, что он значит. Несмотря на все сказанное ею Маршаллу в оперативном центре, несмотря на непоколебимую преданность своему делу, ее окатила холодная волна страха. И все же она посмотрела Конти в глаза и еле заметно кивнула.

Старый шаман показал на груду оленьих шкур.

— Садись, — сказал он.

Хотя Маршалл и понимал, что время не терпит, он также вполне сознавал, что в этой беседе — к чему бы она ни привела — торопиться не стоит. Он сел.

— Как вы узнали, что я приду? — спросил он.

— Так же, как я узнал, что вы разгневали древних. Мой дух-хранитель сказал мне.

Шаман собрал разбросанные перед ним амулеты, сложил их в маленький кожаный мешочек и туго затянул шнурок.

— Куда ушли остальные?

Усугук простер ладонь, указывая на север.

— К нашим братьям у берега моря.

— К еще одному поселку тунитов? — спросил Маршалл.

Усугук покачал головой.

— Инуитов. Мы последние из нашего рода.

— Других тунитов больше нет?

— Нет.

Маршалл посмотрел на старика. Значит, все это правда.

— Когда они вернутся?

— Наверное, никогда. Жить у моря намного легче. Людей и так непросто было удерживать здесь с тех пор, как умерли их матери и отцы.

Маршалл немного помолчал, собираясь с мыслями. Трудно было поверить, что это печальное маленькое селение — последний следок некогда многочисленного народа. Возможно, и появление ученых на леднике, пускай временное, каким-то образом внесло свою лепту в процесс угасания целого племени, веками боровшегося за жизнь в столь суровом краю.

— Те метки, что вы начертали на снегу рядом с базой, — наконец сказал он. — Зачем они?

— Для защиты. Чтобы убедить курршука пощадить вас. — Шаман посмотрел гостю в глаза. — Но раз ты здесь, значит, они не сработали.

Маршалл снова заколебался. Несмотря на проделанный им долгий путь, он до сих пор не знал, с чего начать, и медленно выпустил из груди воздух.

— Послушайте, Усугук. Я хорошо понимаю, что мы уже доставили вам немало тревог и проблем, и мне очень жаль, что так получилось. В том нет нашей вины.

Тунит не ответил.

— Теперь проблемы у нас самих. Очень, очень серьезные. И я пришел сюда в надежде, что вы сможете как-то помочь нам.

Усугук молчал. Выражение его лица не переменилось.

— Гора, — продолжал Маршалл. — Та, которая, как вы говорили, является обителью зла. Мы кое-что там нашли, занимаясь своими исследованиями. Существо крупнее белого медведя, вмерзшее в лед. Мы… мы вырезали его изо льда. А теперь оно исчезло.

По сморщенным чертам шамана пробежала едва заметная тень ужаса.

— Мы точно не знаем, что это такое. Я могу лишь сказать, что оно уже сеет смерть.

К выражению ужаса на лице старика примешалась печаль. Облик шамана стал точно таким, каким Маршалл помнил его по их первой встрече.

— Зачем ты пришел ко мне? — спросил тунит.

— На той базе пятьдесят лет назад тоже работала научная группа. С ней случилась трагедия, большинство ученых погибли. Но мы нашли чей-то дневник со словами: «Туниты знают ответ».

Усугук сидел неподвижно, глядя в огонь. Маршалл ждал, не зная, говорить ему сейчас что-либо или молчать. Примерно через минуту шаман протянул руку, медленно пошарил среди ритуальных предметов и взялся за рукоятку некоего подобия бубна — узкого кольца диаметром около фута, с туго натянутой на нем кожей. Он начал медленно постукивать им о ладонь другой руки, с каждым ударом наклоняя инструмент то вперед, то назад и сопровождая размеренный ритм пением — сперва тихим, потом все более громким, заполнившим снежную хижину, перекрывая пыханье костерка. Через несколько минут пение стихло, и лицо шамана вновь стало умиротворенным. Отложив бубен, он развязал кожаный мешочек, сунул в него руку и достал два покрытых жиром шарика из мягкого материала, один синий, а другой красный. Примерившись, старик осторожно бросил их в огонь. Вверх взвилось облако двухцветного дыма с фиолетовым свечением по краям.

— Ташаят компок, — пробормотал он, глядя на дым. — Твоя воля.

Шаман явно обращался не к гостю. Маршалл с трудом подавил желание взглянуть на часы.

— Вам известно, что имел в виду тот ученый? — спросил он. — В плане того, что туниты знают ответ?

Усугук молчал, продолжая смотреть на огонь.

— Я знаю, что вы кое-что повидали, — продолжал Маршалл. — Судя по вашей безукоризненной английской речи. Если можете нам помочь, если хоть что-то знаете — прошу вас, скажите.

— Чем я могу помочь? Вы сами навлекли на себя тьму. Я уже сделал все, что необходимо. И проделал долгий путь — длиной в солнце, луну и солнце, — чтобы предупредить вас. Вы пренебрегли моими словами.

— Если это так, приношу свои извинения. Но мне кажется, что ужасная смерть — слишком высокая цена за нашу оплошность.

Усугук закрыл глаза.

— Круг, который вы начали, вам же и завершать. Даже смерть может быть совершенной.

— В смерти Джоша Питерса не было ничего совершенного. Если вам хоть что-то известно, пусть даже в незначительной мере — я прошу, помогите. Мы ведь такие же люди, как вы.

— Вы принадлежите миру земли, — произнес нараспев Усугук. — Я принадлежу миру духов. Когда-то, очень давно, я сам пресек свою жизнь. И не могу возвратиться.

Маршалл сидел молча, в глубоком раздумье. Наконец он откашлялся.

— Позвольте мне кое-что вам рассказать. Когда-то мне тоже довелось пресечь жизнь… но не свою, а своего лучшего друга.

Усугук медленно открыл глаза.

— Двенадцать лет назад я служил в морской пехоте. В Сомали. Наш отряд три дня обстреливали повстанцы — дом за домом, чулан за чуланом. Моему другу было приказано организовать форпост. Приказ оказался не вполне внятным, и он опередил свою группу. Я увидел, как кто-то движется через площадь. Было темно, и я решил, что это вражеский снайпер. И я застрелил его. — Маршалл пожал плечами. — После этого я поклялся, что никогда больше не возьму в руки оружие.

Усугук неспешно кивнул. Снова наступила тишина, нарушаемая лишь потрескиванием костра и мрачным завыванием вьюги.

— Это было не убийство товарища, — сказал шаман, открывая глаза.

Маршалл удивленно посмотрел на него.

— Вы что, тоже служили?

Усугук проигнорировал вопрос.

— Это была просто ошибка.

— Но в нашем отряде еще ни один солдат не погибал от рук своих. Мне было велено солгать, чтобы скрыть случившееся. Когда я отказался, мой командир постарался, чтобы меня выбросили из армии с лишением всех прав. Я… мне потом пришлось самому сообщить подробности о смерти моего друга. Его жене.

Усугук что-то тихо проворчал и пошарил в своем мешочке. Разгладив перед собой шкуру, он бросил на нее горсть амулетов и тщательно изучил, каким образом они упали.

— Ты сказал, что поклялся никогда больше не брать в руки оружие. Это особая клятва. А теперь? Что ты собираешься делать теперь?

Маршалл глубоко вздохнул.

— Если вокруг действительно бродит кто-то, готовый всех нас растерзать, я сделаю все, что в моих силах, чтобы убить его первым.

Усугук посмотрел в огонь, затем повернул морщинистое невозмутимое лицо к Маршаллу.

— Я пойду с тобой, — сказал он. — Но знай, сейчас я забираю чужие жизни лишь для того, чтобы поддерживать свои силы. Дни моей охоты для других давно закончились.

Маршалл кивнул.

— Тогда я стану охотиться за нас обоих.

Пенни Барбур хотела забрать с собой все. Базу экспедиции, базу образцов, наработки коллег-ученых. Однако не получилось забрать ничего. Двое солдат, Марселин и Филипс, вид у которых был весьма встревоженный, несмотря на винтовки, просто не дали ей на это времени. Барбур, Чену и еще четверым из киношников велели быстро переодеться в самую теплую одежду и взять с собой документы. Группу собрали в офицерской столовой, сверили имена со списком, а затем сопроводили всех на верхний уровень базы. Филипс шел впереди, Марселин сзади. В полной тишине они быстро шагали по коридорам, останавливаясь на каждом перекрестке, пока Филипс разведывал обстановку. Добравшись до центральной лестницы, беглецы поднялись наверх и пересекли вестибюль, казавшийся в приглушенном ночном освещении фантастическим подземельем. В раздевалке толпились люди; стоило открыть дверь, как к вошедшим тут же повернулось множество лиц, осунувшихся от длительного напряжения.

Во главе группы стоял Гонсалес с ручной тележкой, заполненной оружием и боеприпасами, которых хватило бы на маленькую армию, методично проверяя каждую огнестрельную единицу. Кивнув солдатам, он передернул затвор пистолета, который только что внимательно осмотрел, и сунул его в кобуру.

— Это последние? — спросил он.

— Так точно, сэр, — ответил Марселин, передавая сержанту список.

Тот пробежал его глазами, что-то одобрительно проворчал и отложил в сторону, а затем посмотрел на часы.

— Каррадайн будет готов к погрузке через пять минут. — Он повернулся к собравшимся. — Итак, слушайте. Одевайтесь как можно теплее. У нас есть дополнительные перчатки, шарфы, вязаные шапочки — все они в этой коробке. Когда я дам сигнал, мы выйдем наружу. Все должны следовать за мной, прямо к трейлеру, соблюдая полную тишину. Вопросы есть?

Никто не ответил.

— Тогда за дело.

Послышался скрежет металла — почти три десятка шкафчиков одновременно открылись. Распахнув свой, Барбур надела парку и обмотала вокруг шеи шарф, а затем прихватила из большой картонной коробки, стоявшей посреди помещения, вязаную шапочку и натянула ее себе на уши. Немного подумав, она сунула в один карман дополнительный шарф, а в другой — еще пару перчаток.

— У меня вопрос, — хрипло проговорил бригадир подсобных рабочих.

Крил. Он единственный не надел парку и стоял у стены, скрестив на груди мускулистые руки. Гонсалес посмотрел на него и кивнул.

— Что вы собираетесь делать после того, как грузовик уедет?

— Мы собираемся покончить с убийствами.

— То есть вы намерены устроить охоту на эту тварь?

— Кем бы она ни была, думаю, она уже достаточно поохотилась. Теперь наш черед.

— Вас всего трое, — сказал Крил.

Гонсалес бросил взгляд на груду оружия и невесело усмехнулся.

— И что же? Вы считаете, этого недостаточно?

— Учитывая уровень царящей в армии тяги к сплоченности, думаю, чем больше народу будет, тем лучше.

Гонсалес прищурился.

— Вы служили, мистер?

Крил выпятил грудь.

— Третий разведывательный батальон, «Буря в пустыне».

Гонсалес поскреб подбородок.

— Вы ведь не из киношной компании, верно? Вы бригадир работяг.

Тот кивнул.

— Джордж Крил, из Фэрбенкса.

— Охотились когда-нибудь?

Бригадир криво усмехнулся.

— Только на людей в камуфляже.

— Этого достаточно. Хотите к нам присоединиться, мистер Крил?

Улыбка Крила сделалась еще шире.

— Совершенно бесплатно? Да я об этом даже и не мечтал!

— Ну вот и отлично.

Барбур с превеликим изумлением для себя услышала вдруг свой собственный голос.

— Мне кажется, вы совершаете большую ошибку.

Гонсалес повернулся к ней.

— Какую именно, мэм?

— Вы собираетесь выследить зверя, не имея о нем почти никакой информации. Салли и Фарадей сейчас в лаборатории, исследуют его кровь, выясняют все, что возможно. Чем больше вы будете знать о хищнике, тем больше у вас будет шансов его одолеть.

Глаза Гонсалеса сузились.

— Что они могут такого узнать, что нам поможет?

— Найти какое-то его слабое место. Выяснить, в чем он наиболее уязвим. В результате исследований.

— Пусть проводят сколько угодно исследований… получив его труп. — Гонсалес обвел взглядом раздевалку. — Ладно, господа. Следуйте за мной. Надеюсь, всем все теперь ясно?

Люди безропотно потекли в тамбур, где Гонсалес выстроил их в колонну по трое. Затем открылись внешние двери, за которыми бушевала метель. Все мигом поджались друг к другу, пробираясь сквозь снежную круговерть. Гонсалес шел впереди с винтовкой на изготовку, а капрал Марселин двигался сзади, таща за собой импровизированную волокушу с водой и аварийным запасом еды.

Барбур услышала грузовик еще до того, как увидела: ворчание работающего на холостом ходу дизеля пробивалось сквозь мрак. Она продолжала ковылять сквозь снежную бурю, наклонив голову, пока не налетела на идущего впереди человека. Подняв взгляд, она поняла, что процессия остановилась. Перед ними стоял грузовик, усыпанный крошечными желтыми огоньками, словно огромный праздничный подарок, пронзая лучами фар сверкающий снег. Каррадайн уже прицепил к нему трейлер Дэвис и стоял в его широких дверях, выбрасывая в снег шляпные коробки, вешалки с дорогими платьями, туалетные столики. На глазах у Барбур в воздух взвился маленький кожаный чемоданчик. Ударившись оземь, он раскрылся, вокруг веером разлетелись косметические наборчики. Ветер подхватил тонкую ночную рубашку и унес ее вверх, словно маленький парашют. На мгновение зацепившись за антенну трейлера, рубашка умчалась прочь, исчезнув в ночном небе.

Каррадайн удовлетворенно потер руки.

— Так-то лучше, — проговорил он сквозь грохот дизеля. — Ладно, давайте всех скопом сюда.

Гонсалес в последний раз пересчитал отъезжающих по головам.

— Заходите, — сказал он первому ряду. — Устраивайтесь поудобнее.

— Но не кучкуйтесь, — добавил Каррадайн. — Распределяйтесь поравномернее для баланса. — Он спрыгнул в снег. — Я оставил внутри рацию на батареях для связи с кабиной. Кому-нибудь можно ее доверить?

Поднялась чья-то неуверенная рука.

— Давайте мне.

Это сказал Фортнем.

Барбур смотрела, как в трейлер помогают забраться двум пострадавшим — Туссену, который едва держался на ногах, что-то тихо бормоча себе под нос и явно находясь под действием сильного успокоительного, а также Брианне с перевязанной головой, молча бросавшей по сторонам испуганные взгляды. По мере того как очередь постепенно продвигалась вперед, Барбур начала ощущать исходившее из открытой двери тепло. Каррадайн явно намеренно не отключал генератор, прогревая трейлер до последних секунд.

— Мне нужен кто-то в кабине, — сказал он. — Чтобы следить за приборами, если что-то пойдет не так.

— Могу попробовать, — сказала Барбур.

Каррадайн посмотрел на нее.

— Вы сможете справиться с GPS?

— Я специалист по компьютерам.

— Неплохо. Сейчас проверю брезент под брюхом, испаритель спирта, и — в путь.

Барбур отступила в тень тягача. Между тем в трейлер забрался последний беглец из ожидающей группы. Марселин подал наверх ящики с водой и аварийным запасом. Каррадайн в последний раз осмотрел машину, затем сунулся в трейлер, быстро глянул, что творится внутри, и, показав Фортнему на рацию, закрыл дверь. Обойдя грузовик, он отсоединил кабель электропитания. Трейлер сразу же стал темным, все лампочки мигом погасли помимо задних габаритных огней.

— Готовы? — спросил Гонсалес.

Король ледяных трасс поднял большой палец.

— Тогда удачи и счастливой дороги.

Каррадайн помог Барбур забраться в кабину, затем обошел тягач спереди и вскарабкался на сиденье водителя. Быстро сверив показания приборов с висевшей сбоку инструкцией, он застегнул ремень безопасности и взял с приборной панели рацию.

— Слышите меня?

— Слышим, — последовал ответ.

— Принято. — Он положил рацию на место и посмотрел на Барбур. — Готовы?

Она кивнула.

— Тогда погнали.

Каррадайн отпустил ручной тормоз, включил передачу, нажал на сцепление. Грузовик вздрогнул и медленно покатил вперед по снежной пустыне в тьму ночи.

Барбур смотрела в окно на клубящийся снег. Последними, кого она видела на базе «Фир», были трое солдат — Гонсалес, Марселин и Филипс, стоявшие возле пустых саней с оружием наготове, глядя им вслед.

Весь последний час в офицерской столовой царила лихорадочная активность. Одна за другой собирались эвакуационные группы, проверялась готовность людей, после чего солдаты сопровождали их наверх — в раздевалку. Гонсалес оттуда, по рации, пытался в который раз убедить Конти внять голосу разума и ехать вместе со всеми, однако тот, просматривая черновые материалы Фортнема на оставленной им цифровой камере, его даже не слушал. В конце концов сержант в сердцах заявил, что ни один киношник не стоит потраченного на него времени, и велел Конти сидеть, где сидит. «Вам хочется что-то снять? Снимете кровавые останки, когда мы убьем зверя». Тут вернулись Марселин и Филипс, чтобы забрать последнюю группу.

А потом в столовой остались лишь трое.

Кари Экберг посмотрела на двух других. Конти закончил просматривать материал и что-то лихорадочно черкал в блокноте, с которым, похоже, никогда не расставался. Вольф, завладевший двумя крупнокалиберными пистолетами, доставленными с оружейного склада, теперь готовил их к бою. Судя по тому, как он заталкивал большим пальцем патроны в запасные обоймы, можно было понять, что делать это ему не впервой.

Впрочем, Экберг от этого легче не становилось. Она все больше и больше сомневалась в том, что поступила правильно, решив остаться. Одно дело — преданность профессии, личные амбиции и все такое, и совсем другое — вживую столкнуться с некоей чудовищной машиной убийства. Весьма сомнительный шаг, вряд ли споспешествующий дальнейшей карьере.

Впрочем, она попыталась отбросить прочь мрачные мысли. В конце концов, разве двое ученых тоже не задержались на базе, чтобы сберечь полученные ими данные и образцы? С ними, кстати, предпочел остаться и профессор Логан. Как и доктор Маршалл… он, правда, был далеко, посреди воющей снежной бури. Но он непременно вернется. К тому же не стоило забывать о военных. Они, обученные сражаться и вооруженные весьма внушительным арсеналом, были готовы начать охоту на монстра, как только отбудет увозящий всех грузовик. Кстати, еще неизвестно, далеко ли он сможет уехать. Возможно, у нее куда больше шансов выжить здесь, в сухости и тепле, чем в трейлере посреди ледяной пустыни.

Конти отшвырнул ручку, еще раз пробежал взглядом по своим заметкам и посмотрел на часы.

— Грузовик только что убыл, — сказал он. — Пора.

Вольф отложил пистолеты.

— Что — пора?

— Снимать охоту, естественно. Она может начаться в любой момент. Не могу же я упустить эти кадры.

Вольф нахмурился.

— Эмилио, это несерьезно.

Конти взял видеокамеру и проверил настройку.

— Мне хотелось снять отъезд грузовика, но я не рискнул. Гонсалес мог силой заставить меня уехать со всеми. Но эту сцену мы всегда сможем поставить и позже. — Он положил на стол камеру. — Однако саму охоту инсценировать невозможно. Именно этих мгновений мы ждали, именно к ним все и шло.

— Но это безумие! — вырвалось у Экберг.

Режиссер повернулся к ней.

— Дорогая, о чем вы? Я буду держаться вдали от солдат. Я буду следовать за ними как тень, и они никогда не узнают о моем присутствии, пока не начнется потеха и не окажется уже слишком поздно что-либо предпринимать против нас.

— Однако ваш план все равно связан с риском, — возразила Экберг.

— Думаете, здесь нам ничто не грозит? Я лично предпочитаю быть ближе к пулеметам.

— Кари права, — сказал Вольф. — Солдаты сознательно идут на риск. Но они вооружены…

— Тогда идем вместе. — Конти кивнул на пистолеты. — Возьмите свой арсенал. Лучше держаться заодно, чем поодиночке.

Вольф не ответил.

— Послушайте, — сказал Конти. — Мы прилетели сюда, чтобы тихо-мирно снять замерзшего зверя. Разве вы не понимаете, какая возможность вдруг нам представилась? Новая, леденящая кровь история — и куда более ошеломляющая, чем мы могли ожидать. Вы действительно полагаете, что я буду торчать здесь, когда на расстоянии вытянутой руки разыгрывается величайшая драма нашего времени, а возможно, и всех времен?

Не услышав ответа, он встал и зашагал по столовой.

— Разумеется, определенный риск существует. Но именно это и сделает наш фильм захватывающим, как никогда. Мы находимся в гуще реальных событий, исходный материал для съемок — все, что сейчас творится вокруг. Настрое — режиссер, координатор проекта и представитель телеканала. Мы поневоле делаемся участниками разворачивающейся трагедии. Подобных фильмов еще не существовало. Разве вам трудно это взять в толк? День-два — и нас объявят родителями совершенно нового жанра в кино.

Обычно бледное лицо Конти порозовело, глаза блестели, голос дрожал, словно у фанатичного неофита. Несмотря на все свои страхи, Экберг почувствовала невольное возбуждение. Вольф слушал молча, глядя на подбирающего слова режиссера.

— Есть и еще кое-что, — наконец вымолвил Конти. — Эшли погибла. Она отдала за наш проект свою жизнь. И мы просто обязаны почтить ее память. Ведущим теперь буду я.

Воцарилось молчание, затем Вольф спросил:

— Вы действительно можете потянуть это, а?

— Я ведь учился на кинематографиста. Я отсниму кадры, которые заставят Фортнема сгореть от стыда вместе со своей камерой. — Конти повернулся к Экберг. — Съемки я беру на себя, но буду вам весьма признателен, если вы займетесь звуковым оборудованием.

Она глубоко вздохнула.

— Сейчас подготовлю переносной микшер.

Конти кивнул.

— Я подготовлю все остальное. Кари, вот рация. На всякий случай. Выходим через пять минут.

Маршалл на полной скорости гнал «Снежного барса» по ледовой равнине. Снегопад несколько поутих, зато усилился ветер, со свистом проносившийся мимо дверей и окон огромной машины. Близился рассвет, но казалось, что время в этой безлюдной бесцветно-серой пустыне не имеет никакого значения. Порой вообще возникало идиотское ощущение, будто буря перемешала и землю, и воздух, превратив их в некую вихрящуюся субстанцию, через которую вынужден был пробиваться одуревший от всего этого вездеход.

Маршалл посмотрел в зеркало заднего вида. Усугук сидел, скрестив ноги на заднем сиденье, придерживая на коленях мешочек. Свой старенький карабин он оставил в хижине, и никакого другого оружия при нем не имелось. Откинув капюшон и открыв морщинистое лицо, шаман выглядел в своих тяжелых мехах словно карлик. Маршалл несколько раз пытался с ним заговорить, но тунит молчал, медленно раскачиваясь совершенно не в такт подпрыгиваниям вездехода и что-то тихо напевая себе под нос.

Маршалл предпринял еще одну попытку.

— Там, в селении, вы говорили, что дни вашей охоты давно закончились. Раньше вы были охотником?

Усугук очнулся.

— Да. Великим охотником. Но то было много лет назад, в дни моей юности. Когда я был маленьким человеком.

Маленьким человеком?

— И все же не понимаю, почему вы поселились так далеко от моря? В здешнем климате ничего не растет. У вас тут нет никакой еды, кроме случайно добытых белых медведей. Вы ведь сами сказали — на побережье живется полегче.

Усугук ответил не сразу.

— Меня не интересует более легкая жизнь.

— Вы хотите сказать, что если остальные сюда не вернутся, вы просто останетесь жить здесь, среди снегов? Совершенно один?

Последовала долгая пауза.

— Это мой роктальик.

Маршалл снова посмотрел в зеркало. Шаман что-то знал, это ясно, но будет ли от этого хоть какая-то польза? Не окажется ли все его знание лишь переплетением мифов и ритуальных, потерявших смысл наговоров, может, этнографически и интересных, но сейчас совершенно бесполезных? Оставалось только надеяться, что это не так.

Они продолжали молча продвигаться на юг. Маршалл пытался одним глазом смотреть на GPS, а другим — на клубящийся впереди снег. Гора Фир была уже совсем рядом, и он несколько снизил скорость, чтобы вдруг не рухнуть в предательски хрупкую лавовую трубку или магмовую расщелину, закиданную метелью. Через десять минут слева во тьме мигнул крошечный огонек, затем два, затем больше. Маршалл скорректировал курс, и несколько мгновений спустя перед ним в свете фар возникли очертания проволочного ограждения. Не сбавляя скорости, он проехал через ворота, протарахтел мимо служебных построек, направив «Барса» прямо к центральному входу. К своему бескрайнему удивлению, он обнаружил, что грузовик Каррадайна исчез, как и трейлер Дэвис. По тому месту, где они находились, гуляла поземка; снег заносил отпечатки и ног, и шин.

Подъехав как можно ближе к двойным дверям базы, Маршалл заглушил двигатель и кивнул Усугуку. Вместе с тунитом они выбрались из машины. Пригибаясь, чтобы преодолеть напор ветра, Маршалл открыл двери и вошел в тамбур. Чуть помедлив, Усугук последовал за ним.

Раздевалка напоминала зону боевых действий, всюду виднелись распахнутые настежь шкафчики, разбросанное по полу снаряжение и коробки из-под провизии. В углу была свалена большая груда оружия и боеприпасов. Маршалл подошел к ней и, хотя ему этого очень и очень не хотелось, взял винтовку М-16 и несколько магазинов к ней — по тридцать патронов в каждом. Сунув магазины в карманы парки, он перебросил ремень винтовки через плечо.

За дверью раздевалки было темно и пусто. Маршалл немного постоял, прислушиваясь. На базе царила сверхъестественная тишина — не слышалось ни гулкого эха шагов, ни отдаленного людского гомона. Он двинулся к центральной лестнице, ведущей к нижним жилым отсекам. Усугук неотступно следовал за ученым, совершенно не глядя по сторонам. Казалось, тунита ничто не интересовало. На темном лице его застыло страдальческое выражение, отражавшее некую внутреннюю борьбу.

Уровень «В» оказался столь же пустым. По мере того как Маршалл проходил мимо помещений, где еще недавно бурлила жизнь, — оперативного центра, рабочих кабинетов, жилых комнат, — его недоумение возрастало все больше и больше. Что случилось? Куда делись все? Спрятались где-нибудь в глубине базы, найдя себе безопасное убежище… или последний оплот обороны?

Однако он был уверен, что хоть кого-нибудь обнаружит как минимум в одном месте — в биологической лаборатории. Подойдя к ее двери, Маршалл понял, что не ошибся — изнутри доносились едва различимые голоса. Открыв дверь, он увидел не только Фарадея, но и Салли с Логаном. Все трое подпрыгнули, заметив его. Логан быстро встал, с любопытством глядя на Усугука. Салли, сидевший за соседним столом, лишь кивнул, нервно барабаня пальцами по столешнице. Рядом с ним стояло ружье, очень мощное, способное свалить с ног медведя. Фарадей, щурясь, глазел на вошедших.

— Вернулись-таки, — сказал Логан. — Молодец.

— Где все? — спросил Маршалл.

— Уехали, — ответил Логан. — В трейлере.

— Эта тварь добралась до Эшли Дэвис и одного из солдат, — сказал Салли. — И прикончила обоих.

Маршалл похолодел.

— Господи. Значит, погибших уже трое.

— Гонсалес со своими парнями сейчас охотится на нее, — добавил Салли.

Логан махнул рукой в сторону Салли и Фарадея.

— Я рассказал им про дневник. И почему вы поехали в селение.

— Что с дневником? — спросил Маршалл.

— Я расшифровал еще несколько фрагментов. Ничего стоящего.

Маршалл повернулся к шаману.

— Мы знаем, что пятьдесят лет назад здесь находилась группа ученых, состоявшая из восьми человек. Семеро погибли при неизвестных и, похоже, трагических обстоятельствах. Я уже говорил вам, что мы нашли запись: «Туниты знают ответ». Но о чем идет речь, до сих пор непонятно. Вы можете нам помочь?

Не успел он договорить, как в лице Усугука произошла перемена. Маску страдания сменило нечто схожее с обреченностью. Несколько мгновений индеец молчал, затем медленно кивнул.

— Можете? — с надеждой спросил Логан. — Значит, вы знаете, что случилось?

— Да, — снова кивнул Усугук. — Это ведь я был тем, кто тогда спасся.

Когда Гонсалес в 1978 году, будучи новобранцем, начинал свою службу на базе «Фир», ему привелось участвовать в учениях по отражению проникающих на объект вооруженных до зубов русских. Шестерым желторотикам поставили тогда задачу помешать действиям предполагаемых диверсантов. Естественно, база уже пребывала в законсервированном состоянии почти двадцать лет, и вся поднявшаяся на ней суматоха являлась не более чем военной игрой. Однако подобные учения считались хорошей тренировкой, особенно для не нюхавших пороха увальней из технических армейских подразделений, и потому они запомнились ему навсегда. Все эти приглушенно звучащие приказания, ломота в пальцах, сжимавших оружие, и двери, распахиваемые пинками.

Сейчас все происходило примерно так же.

После того как укатил грузовик с трейлером, двое военных и примкнувший к ним бригадир подсобников после короткого инструктажа направились за Гонсалесом исследовать южное крыло базы. Они практически неслышно двигались по коридорам. Сержант общался с солдатами лишь жестами или односложными фразами. Миновав лазарет, группа приближалась к тому месту, где было совершено нападение на Флюка и Дэвис. Гонсалес час назад уже был здесь, опоздав лишь на две-три секунды. Флюк погиб на месте, буквально разорванный в клочья, Дэвис протянула чуть дольше. Зрелище было не из приятных. Оба тела теперь лежали в смотровой комнате лазарета на месте пропавшего Питерса, завернутые в пластиковую пленку.

— Ладно, — пробормотал Гонсалес. — Занимаем позицию возле подстанции. Филипс, проведите быструю рекогносцировку.

Филипс, который был и так начеку, поднял большой палец. Гонсалес оглянулся на Марселина. Тот кивнул, подтверждая, что понял команду.

Гонсалеса втайне радовало, как держится Марселин. Он единственный успел бросить взгляд на чудовище, что почти полностью выбило его из колеи. Однако этот паренек то ли сумел собрать всю свою волю в кулак, то ли из последних сил старался ничем не проявить терзавшего его страха. В такую дыру у черта в заднице редко посылали крепких, как кремень, ребят, но своей нынешней командой сержант был доволен. Да, это были «тыловики», технари без каких-либо боевых навыков. Но они не скулили и не строили из себя примадонн, терпеливо обслуживая базу «Фир» изо дня в день и при этом не очень-то удручаясь монотонностью заведенных порядков.

В общем, все шло хорошо. Правда, лишь до сих пор.

Гонсалес покосился через плечо на Марселина и Крила. Мускулистый бригадир работяг ухмылялся. С двумя пистолетами за поясом и гранатометом в руках он выглядел подлинным Рэмбо. Гонсалес, впрочем, не знал, чего от него можно ждать, слегка скептически восприняв его заявление о службе в Третьем разведывательном батальоне, но, по крайней мере, оружие держать он умел. И хотя трех пулеметов было вроде вполне достаточно для охоты, сержант, будучи основательным человеком, полагал, что лишний палец на спусковом крючке никогда не мешает.

Он подумывал о том, чтобы сообщить о случившемся в штаб и дождаться распоряжений. Но на то, чтобы запрос прошел через все инстанции, потребовались бы часы, может быть, даже дни, а у Гонсалеса не было никакого желания терять попусту время. К тому же ему вовсе не улыбалось расходовать свою нервную энергию на попытки втолковать начальству, за какой тварью они собрались тут гоняться. На вверенной ему территории погибли уже три человека, и ввиду удаленности базы от военного руководства Гонсалес располагал достаточной свободой действий. Лучше уж пусть все потом объяснит изрешеченный пулями труп.

Подстанция была теперь совсем рядом. В тусклом свете единственной лампочки Гонсалес видел распахнутую настежь дверь, висевшую под странным углом на покореженных петлях.

— Помните: пригибаясь и не спеша, — сказал он Филипсу.

— Есть, сэр.

Рядовой снял с плеча винтовку и с оружием наготове подобрался к двери, после чего скользнул за нее. Десять секунд спустя он крикнул, что все чисто.

Гонсалес дал остальным знак войти, затем вошел сам. Помещение выглядело так же, как и в прошлый раз, — все в кровавых пятнах и брызгах, покрывавших пол и платформы, на которых высились трансформаторы. Ведший наружу люк удалось закрыть, но неприятный холодок ощущался.

Он посмотрел на Марселина. Капрал старательно отводил взгляд от кровавых пятен. Лицо его слегка позеленело.

— Капрал! — окликнул Гонсалес сквозь гудение трансформаторов.

Взгляд Марселина метнулся к нему.

— Сэр?

— С вами все в порядке?

— Так точно, сэр.

Кивнув, Гонсалес снова перевел взгляд на лужицы крови. Их пересекали десятки отпечатков подошв — свидетельств недавней лихорадочной деятельности, развернувшейся в этих стенах. Многие из этих оттисков вели назад, в коридор, все они удалялись в сторону лазарета. И лишь единственные следы — если можно было их так назвать — уходили в другом направлении, теряясь в глубине базы. Сняв с пояса фонарь, сержант включил его и осветил огромные разлапистые мазки на полу, от которых веером расходились длинные кривые прочерки, оставленные когтями.

Он долго стоял, глядя на них.

Гонсалес считал себя человеком простым, без особых потребностей и претензий. Он никогда не нуждался в чьем-либо обществе и гордился лишь тем, что хорошо делает свое дело. Именно поэтому он никогда не стремился продвинуться выше и довольствовался чином сержанта, а также должностным положением, в котором усматривал для себя идеальную нишу, обладая властью вполне достаточной, чтобы вносить в ход вещей свои личные коррективы, но не настолько, чтобы нести груз лишней ответственности. Попривыкнув к окружающей обстановке, он единственный из тогдашних своих сослуживцев, да, собственно, и вообще из всех перебывавших на базе солдат, изъявил желание задержаться тут долее обязательных восемнадцати месяцев. Задержка затянулась на долгие годы и уже длилась без малого тридцать лет. Гонсалес до сих пор помнил, как вытянулось лицо майора в Форт-Макнейр, когда, вернувшись из отпуска после своей первой вахты, он попросил вновь отправить его к горе Фир. Время шло, и сержант уже давно мог бы выйти в отставку, но не в силах был представить себе другие занятия, кроме нынешних повседневных забот. Семьи у него не имелось, а все имущество составляли Библия и высокая стопка детективных романов, которые он много раз перечитывал вечерами — поочередно, один за одним, располагая их в алфавитном порядке. Гонсалес столько времени провел наедине с собой, что ничуть не скучал по иному общению. Ему нравилась подобная жизнь — простая, упорядоченная, разумная и предсказуемая.

Именно потому при виде освещенного лучом фонаря кровавого отпечатка ему стало крайне не по себе. Мысли его прервал Крил, заряжавший гранатомет.

— Знаете, мой дядюшка как-то участвовал в африканском сафари, — сказал он. — Без шуток. Выиграл первый приз в лотерею. И там он подстрелил капского буйвола. Хвастался потом своим трофеем много лет.

«Этой охотой тебе никогда не позволят хвастнуть», — подумал Гонсалес. Он посмотрел на своих солдат. Филипс освещал фонарем покрытые потеками крови пол и стены, Марселин стоял в дверях, глядя в коридор и наклонив голову, словно к чему-то прислушиваясь.

— Готовы? — негромко спросил Гонсалес.

— Готовы, черт побери, — ответил Крил. — Давайте убьем эту тварь.

Перегруппировавшись прямо в дверях, они двинулись по коридору. Филипс снова шел впереди, освещая лучом фонаря огромные кровавые следы. На полу то и дело попадались отдельные капли крови — не было ли чудовище ранено?

— Господи, — послышался голос Филипса. — Куда же оно, черт возьми, направляется?

Коридор упирался в развилку. Слева тянулись ряды давно не использовавшихся пустых кабинетов, справа помещалась секция технологического обеспечения радаров. Остановившись, Филипс осторожно посветил фонарем. Следы стали менее отчетливыми, капли крови — не столь частыми, но они явно уводили направо.

Гонсалес почувствовал, как у него душа ушла в пятки. Технологическая секция представляла собой лабиринт забитых оборудованием узких галерей и закоулков. Если тварь спряталась там, ее не так-то легко будет выманить.

— Пошли, — сказал он. — Оружие к бою. Говорить только в случае крайней необходимости.

Он по очереди оглядел остальных, ненадолго задержав взгляд на капрале. Зеленоватый оттенок лица того сменился мертвенной бледностью.

Они снова двинулись вперед. Гонсалес понимал, что и сам тоже боится. Не смерти или ранения — мощное оружие наверняка должно было их защитить, — но неизвестности, которую таило в себе преследуемое существо. Он вспомнил, как беспрерывно трясся и вскрикивал оператор Туссен, пока ему не ввели солидную дозу успокоительного. Вспомнился сержанту и панический страх Марселина, отказавшегося описать зверя. «Нет… не могу!» Случившееся грубо нарушало картину целостности реального мира, хотя Гонсалес, кажется, достаточно пожил на свете, чтобы соображать, что в нем к чему.

Коридор уходил вдаль черной трубой, размеченной островками желтого света. Филипс продолжал светить на следы, в то время как остальные беспорядочно водили лучами по стенам. Постепенно они миновали лестницу, ведшую на уровень «С», секцию бытовых комнат для рядового состава и подошли к череде кабинетов, некогда предназначенных для сборщиков и обработчиков данных. Все четыре одинаковые двери были крепко заперты и не носили следов каких-либо повреждений, так же как и вделанные в них маленькие зарешеченные окошки.

— Куда будем целиться? — послышался за спиной Гонсалеса напряженный голос Крила. — В голову? В сердце? В брюхо?

— Просто стреляйте, пока оно не свалится, — ответил Гонсалес.

Небольшой проход впереди уводил в технологические отсеки. Филипс первым шагнул в темноту, посветив слева от входа. Гонсалес последовал за ним, нашарив ладонью выключатель и включив освещение.

Находившийся перед ними сектор состоял из трех больших помещений, заполненных тянувшимися вдоль стен металлическими стеллажами, заставленными коллекцией устаревших приборов. Высокие полки сплошь загромождало древнее оборудование для радарного сканирования, накопления данных — везде темнели электронно-лучевые экраны, утыканные радиолампами панели и змеились разноцветные жгуты проводов.

— Что там дальше? — прошептал Крил.

— Ничего, — сказал Гонсалес. — Тупик.

— Отлично. Значит, если тварь здесь, мы загнали ее в угол.

Никто не ответил.

Выглянув из-за высокого металлического шкафа, Гонсалес посмотрел сперва налево, потом направо, затем повернулся к Филипсу и Марселину.

— Вы двое — идите направо, — сказал он. — И будьте начеку.

Кивнув, оба крадучись двинулись в узкий проход между стеной и стеллажом, держа оружие наготове.

Гонсалес махнул рукой в сторону Крила.

— Мы пойдем слева, ты будешь средним. Встречаемся у задней двери. Если что-то увидишь… все равно что… кричи.

— Есть.

Гонсалес крался вдоль стеллажа, пока не приблизился к левой стене помещения, после чего быстро свернул за угол, озираясь по сторонам. Темный проход уходил в глубину зала. Слева в стене обрисовывались просторные ниши для дополнительного оборудования. Глубоко вздохнув, Гонсалес снова двинулся вперед, бросая взгляд сквозь стеллажи. За дальним из них виднелись силуэты Филипса и Марселина, которые пробирались вдоль правой стены.

Потребовалась всего минута, чтобы добраться до задней части помещения. Повернув, Гонсалес уже спокойней зашагал вдоль стены, пока не встретился с остальными около двери, ведшей во второй точно такой же зал.

— Видели что-нибудь? — спросил он.

Филипс покачал головой.

Гонсалес кивнул. Следующее помещение не только казалось пустым — оно таким ощущалось. Похоже, продолжать здесь поиски означало лишь зря тратить время. Тварь наверняка улизнула по лестнице на уровень «С». Что ей делать тут, в тупике?

— Вперед, — сказал он, сунув руку в проем и включая свет. — Действуем аналогично.

Второй отсек ничем не отличался от первого. Те же высокие полки, забитые давно брошенным оборудованием, то же запустение и та же мертвая тишина, нарушаемая едва слышным гудением, судя по всему, воздуха в отопительных трубах. Гонсалес и Крил вновь свернули налево, медленно и осторожно двигаясь среди стеллажей, в то время как остальные двое солдат пошли вправо. Добравшись до задней стены, погруженной из-за перегоревшей лампочки в полумрак, следопыты вновь встретились у прохода в последний зал. Гонсалес всмотрелся в темноту.

— Проверим просто для вящей уверенности. Потом вернемся к лестнице номер двенадцать и попробуем поискать на уровне «С». Пошли, действуем так же.

— Чуете запах? — спросил Крил.

— Какой запах? — спросил Филипс.

— Не знаю. Гамбургера или чего-то такого.

Гонсалес снова сунул в темноту руку и щелкнул выключателем. Вспыхнули несколько ламп дневного света. Пяток секунд спустя ближайшая из них с тихим шипением погасла.

Он нахмурился. Черт побери, как некстати. Дальняя часть помещения была освещена лишь наполовину, ту же, что находилась у них перед носом, окутывал мрак.

Филипс фыркнул.

— Странное вы выбрали время, мистер, чтобы проголодаться, — сказал он Крилу.

Гонсалес шагнул через порог, остальные за ним.

— М-да… и, похоже, мой гамбургер сыроват.

Гонсалес повернул налево, готовясь в очередной раз пройти вдоль стеллажа вместе с мелькающим рядом Крилом, но тут же остановился.

Впереди — там, где стены сходились углом, — темнела одна из ниш для сменного оборудования. Вот только вместо уже привычных взгляду металлических ящиков внутри ее угадывалось нечто продолговатое, тускло поблескивавшее в слабом свете.

— Голова болит, — сказал Марселин.

Гонсалес резко взмахнул фонарем. Прыгнувший вперед луч осветил помятый светлый пластик, покрытый изнутри запекшейся кровью.

Питерс?

Жалобно заскулил Марселин.

Гонсалес напрягся, как туго стиснутая пружина. Кто-то выглядывал из-за дальнего угла стеллажа. За несколько мгновений сержант успел различить густую лохматую шерсть, большое, торчавшее в сторону ухо, похожее на ухо летучей мыши, и один желтый глаз.

Все это находилось слишком высоко от пола…

Грохнул гранатомет. Снаряд пронизал стеллаж и взорвался, ударившись о полку в нескольких футах от того места, где была голова. Содрогнулись стены. Поднялись клубы красно-желтого дыма, посыпался град металлических и стеклянных осколков.

— Назад! — крикнул Гонсалес.

Они с трудом выбрались во второй зал.

— Занять позиции по углам! — приказал Гонсалес. — Филипс, Марселин, цельтесь в дверь! И не попадите друг в друга!

Отступив в дальний левый угол зала, он присел за последним стеллажом, нацелив винтовку в темень дверного проема. Сердце его колотилось, как никогда в жизни.

Крил что-то бессвязно бормотал.

— О господи… господи…

— Держитесь позади меня, — сказал Гонсалес. — Если оно сюда сунется, бейте дверь. В дверь, слышите! Если случайно заденете кого-нибудь из моих ребят — я пристрелю вас.

Но Крил, похоже, его не слышал.

— О господи…

— Приготовьтесь! — крикнул Гонсалес солдатам.

Ответа не последовало, кроме слабого всхлипывания. Его, вероятно, издал Марселин.

Сержант смотрел сквозь прорезь прицела, пытаясь побороть растущий в нем страх. Прошла одна жуткая минута, за ней вторая. Он сморгнул пот, заливавший глаза. Тихий звук, который был слышен и раньше, становился громче, заполняя уши и даже голову тупой болью…

Головная боль. Марселин тоже на нее жаловался…

Гонсалес замер. В темном прямоугольнике двери что-то шевельнулось.

Снова моргнув, он быстро провел рукой по глазам — возможно, ему это лишь померещилось в полумраке. Но нет — там действительно что-то двигалось, серое на сером фоне. На мгновение оно остановилось, затем двинулось дальше, и в дверях медленно появилась голова монстра. Крил издал звук, похожий на хрип утопающего. Гонсалес смотрел на чудовище, тоже парализованный страхом. Казалось, голова продолжала расти — темная, остроконечная, с массивным костяным гребнем сзади, переходившим в могучие плечи. Гонсалесу никогда прежде не приходилось видеть ничего столь величественного и столь ужасающего.

Голова уже полностью прошла через дверь. Зверь смотрел в сторону Филипса с Марселином. Потом он медленно повернулся и посмотрел на Гонсалеса с Крилом. Желтые глаза словно гипнотизировали сержанта, полностью подчиняя себе его волю. Затем раскрылась пасть, и взгляд Гонсалеса упал на нее. Господи, что же это за…

Внезапно он почувствовал, что вот-вот лишится рассудка. Палец его судорожно дернулся на спусковом крючке.

Хрип, доносившийся из горла Крила, сменился тихим рыданием, а затем перешел в дикий вопль.

И тут чудовище прыгнуло к ним.

Все произошло в одно мгновение. Крил, продолжая кричать, инстинктивно упал на спину, поднимая гранатомет. Филипс и Марселин открыли огонь со своих позиций. Пули оцарапали стену и со свистом срикошетировали над головой Гонсалеса. Он почувствовал, как что-то отшвырнуло его в сторону. Тварь обрушилась на Крила; послышался негромкий хруст, словно кто-то отрывал ногу цыпленку, и бригадир завопил громче, на этот раз от боли. Вскочив на ноги, Гонсалес схватил винтовку и развернулся кругом, прицеливаясь в чудовище. Он сразу же понял, что Крилу уже не помочь. Тварь раздирала его на части, словно тряпичную куклу, разбрызгивая вокруг кровь. Остальные перестали стрелять. Тварь посмотрела на Гонсалеса, и он увидел ее окровавленную морду. В тусклом свете ему показалось, будто уголки пасти приподнялись в некоем подобии улыбки. А потом он бежал, бежал, мимо стеллажей, через дверь, следом за Филипсом и Марселином, через первый зал, через коридор, дальше, дальше…

Казалось, время в лаборатории остановилось. Все неотрывно смотрели на Усугука, неподвижно стоявшего возле двери. Его сапоги из тюленьей кожи и парка из шкуры карибу резко контрастировали с металлическими поверхностями приборов и стен.

— Вы? — хриплым от удивления голосом спросил Маршалл. — Вы были сотрудником научной группы?

— Так меня называли, — ответил Усугук.

Сидевший в другом конце комнаты Логан нахмурился.

— В каком смысле?

Усугук долго молчал, поочередно переводя взгляд темных глаз на каждого из присутствующих, затем уставился в какие-то дали, открытые, видимо, лишь его взору.

— Я старый человек, — сказал он. — Могу я сесть?

— Конечно.

Маршалл поспешно подтянул к нему стул. Шаман сел, положив на колени мешочек.

— Я был специалистом, — бесстрастно произнес он. — Военным специалистом. Я вырос в сотне миль от горы. В прежние времена мой народ жил в селении близ Кактовика. Еще ребенком меня взяла к себе семья дяди. Моя мать умерла при родах, а отец умер от голода, когда мне было шесть лет, во льдах, охотясь на карибу. Я рос полным глупцом, куиника. Мне не хотелось сидеть часами с копьем у полыньи, поджидая тюленя. Я не уважал обычаи предков. Я не понимал красоты снега. Через Кактовик раз в год проезжал армейский вербовщик и много чего рассказывал о далеких краях. Я научился вашему языку, был сильным, ловким. И я записался в армию. — Он медленно покачал головой. — Но я знал язык инуитов и язык тунитов. И после полугода учебы в Форт-Блиссе меня отправили на эту базу, назад.

— База тогда действовала? — спросил Маршалл.

— Ахилах, — кивнул тунит. — Вся, кроме северного крыла, которое еще не было закончено, хотя его спешно достраивали. Закапывали ниже уровня снега.

— Зачем? — спросил Логан.

— Не знаю. Это было секретом. Для каких-то опытов с эхолокатором. — Усугук помолчал. — Военные наняли тунитов долбить лед для распорок. Все туниты знали, что гора — дурное место, где обитают злые боги. Но они были немногочисленны и бедны, и им нелегко было отказаться от денег кидлатета — белого человека. Мой дядя там тоже работал. Именно он его и нашел.

— Нашел кого? — спросил Маршалл.

— Курршука, — сказал Усугук. — Клыкастое божество. Пожирателя душ.

Все переглянулись.

— Что из себя представляет этот курршук? — спросил Логан.

— Это тот, кого вы пробудили.

— Что? — подал голос Салли. — То самое существо? Не может быть.

Тунит покачал головой.

— Не то самое. Другое.

Маршалл изумился так, что не мог найти слов. Неужели такое возможно?

На какое-то время наступила полная тишина.

— Продолжайте, — наконец сказал Салли.

— Он был заточен во льду в небольшой расселине близ северного крыла базы, — продолжал Усугук.

— Вероятно, замерз вследствие того же самого феномена, — пробормотал Фарадей.

— Мой дядя сильно разволновался. Он пришел ко мне. И я пошел к полковнику Роузу.

— Командиру базы, — сказал Логан.

Усугук кивнул.

— Он ведал всем, чего нельзя знать другим. Мой дядя велел мне сказать ему, что военные должны немедленно уйти отсюда. Это запретная земля, а курршук — ее страж. — Он немного помолчал. — Но они не ушли. Вместо этого полковник поставил вокруг расселины охрану и вызвал их.

— Их? — переспросил Маршалл.

— Специальных ученых. Секретных ученых. Они прибыли еще до новой луны. Два грузовых самолета, нагруженные странными приборами. Все это разместили в северном крыле ночью.

— Значит, северное крыло получило новое предназначение, — сказал Логан. — По крайней мере, на время исследований новой находки.

— Да.

— Что стало с вашим дядей? — продолжал Логан. — С другими тунитами?

— Все они сразу же ушли.

— Но вы остались.

Усугук опустил голову.

— Да. К моему вечному стыду. Я уже говорил, что моему племени было от меня мало проку. А ученым требовался помощник, знакомый с местными условиями и способный, если понадобится, их… защитить. Поскольку я уже знал про курршука, это доверили мне. Ученые были добры со мной, допускали повсюду. Они называли меня своим младшим сотрудником. Один кидлатет — его звали Уильямсон — интересовался… — он помолчал, видимо, вспоминая забытое слово, — социологией. Я делился с ним легендами моего народа, нашей историей и верованиями.

— А что с… тем существом? — спросил Маршалл.

— Его очень осторожно вырезали изо льда, извлекли из расселины и поместили в холодильник в северном крыле. Ученые собирались изучить его, измерить, а потом разморозить. Но оно вскоре само разморозилось.

— Само? — повторил Салли.

— Конечно.

Усугук пожал плечами, словно недоверчивый тон климатолога показался ему крайне странным. Маршалл и Фарадей переглянулись.

— Оно было живое? — спросил Маршалл.

— Да.

— И враждебно настроенное?

— Нет… поначалу. Курршук — коварный демон. Он играет с человеком, словно лисенок с мышью. Ученые очень им заинтересовались… как только прошел страх.

— Страх? — спросил Маршалл.

— Один вид курршука внушает страх.

Логан достал блокнот в кожаном переплете.

— Можете его описать?

— Нет.

Снова последовала короткая пауза.

— Расскажите, что случилось, — попросил Маршалл. — С учеными.

— Как я уже сказал, курршук делал вид, будто с нами играет. Притворялся ласковым, дружелюбным. Ученые продолжали свои наблюдения. Они проверяли его силу и прыткость. Их интерес все возрастал, особенно к его умению защищаться. Они много думали, как проверить уровень его разумности, чтобы потом найти способ — как это? — сделать его самым сильным оружием. Но на третий день курршук решил исполнить волю злых богов. Ему надоело играть. Один из ученых, кидлатет по имени Блейн, решил испытать… какой он охотник. Но курршуку не предложили добычи. У Блейна был магнитофон с записанными криками испуганных животных — сурков, зайцев. Когда он включил пленку, курршук пришел в ярость. Он разорвал Блейна на куски. Мы услышали крики и побежали туда. Клочья тела были разбросаны по всей лаборатории. Курршук спал на полу, с головой Блейна в лапах. Он сожрал его душу.

Маршалл посмотрел на Логана. Историк что-то лихорадочно писал в своем блокноте.

— Ученые ушли, не притрагиваясь к телу, и вернулись к себе, чтобы обсудить случившееся. Некоторые говорили, что эту тварь нужно немедленно убить. Другие возражали, утверждая, что это слишком ценная находка. Возможно, говорили они, смерть Блейна — лишь несчастный случай. Существо могло просто испугаться, пытаться защититься. И в конце концов исследования решили продолжить.

— Уильямсон, тот, который интересовался социологией, — сказал Логан, поднимая взгляд от блокнота. — Он обсуждал это с вами?

Усугук кивнул.

— Он задавал мне много вопросов. Что мой народ знает о курршуке, почему он оказался здесь, что ему нужно.

— И что вы ему сказали?

— Я сказал ему правду. Что это страж запретной горы. Что пожирателя душ убить невозможно.

— И какова была его реакция?

— Он что-то очень долго писал в своей книжке.

Пошарив в кармане, Логан достал выцветший дневник и протянул его Усугуку. Тунит осторожно открыл его, перелистал пожелтевшие страницы и, кивнув, вернул обратно.

— «Туниты знают ответ», — процитировал Логан. — Возможно, это вопрос, а не утверждение.

— Что произошло дальше? — спросил Салли.

— На следующий день, когда мы вернулись, я был вооружен. Курршук вел себя… по-другому. Лежал, ни на кого не смотрел. Когда ученые попытались его расшевелить, он напал.

— И убил их всех? — снова спросил Салли.

— Нет… не сразу.

— Тогда как?

Тунит, до этого смотревший в пол, неожиданно поднял полный ужаса взгляд.

— Не спрашивайте меня, — проговорил он дрожащим голосом. — Не хочу вспоминать.

Наступила тишина. Усугук снова уставился в отдаленную точку. Лицо его расслабилось, вновь обретя покорное выражение.

— Вы стреляли в него? — как можно более мягко спросил Маршалл.

Усугук кивнул, не глядя на ученого.

— И что произошло?

— Пули его разозлили.

— Как вам удалось убежать? — спросил Логан.

— Он… преследовал нас. Те, что остались в живых, пытались сбежать из северного крыла. Он вылавливал нас по одному — одного, второго, третьего… В конце концов остались только я и Уильямсон. Мы спрятались в трансформаторном блоке, неподалеку от выхода из северного крыла. — Речь старика замедлилась, став прерывистой. — Он вышел из тени… Уильямсон закричал… он прыгнул на него… Уильямсон упал спиной на электрические контакты… яркая вспышка, дым… я со всех ног бросился прочь…

Все долго молчали.

— Полковник Роуз вызвал команду спецназа, — наконец продолжил Усугук. — Когда мы вернулись в северное крыло, курршук все так же лежал поверх тела Уильямсона. И больше не шевелился.

— Мертвый? — выдохнул Салли.

Усугук покачал головой.

— Он решил уйти. Покинуть свою телесную оболочку.

— Что сделали с трупом? — спросил Маршалл.

— Труп исчез.

— Что? — переспросил Салли.

— За ним вернулись позже, с мешком. Но его уже не было. — Тунит по очереди посмотрел на каждого. — Все было так, как я сказал. Он решил принять облик духа.

— Наверняка уполз куда-то подыхать, — с сомнением сказал Салли. — Слишком уж спешили замять случившееся… могу поспорить, никто всерьез даже и разбираться не стал.

Маршалл посмотрел на шамана.

— А вы? Что вы сделали дальше?

— Я ушел из армии. Забрал несколько человек из моего селения, готовых меня слушать, и основал новый поселок во льдах. Мы стремились жить по древним истинным обычаям моего народа, так, как мы жили тысячи лет до прибытия кидлатетов. Я оставил реальный мир позади.

Салли его не слышал.

— Вы что, не поняли? — сказал он. — Электричество способно убить этого монстра. Это его ахиллесова пята. Нужно сообщить Гонсалесу.

Тунит быстро посмотрел на него.

— Разве ты не слышал ничего из того, что я сказал? Это не животное. Оно принадлежит миру духов. Вы не можете его убить. Вот почему я вернулся — чтобы сказать вам об этом. Вы не слушали меня в первый раз. Послушайте же сейчас. Ибо я говорю правду. Я единственный, кто сумел выжить.

Салли не отвечал. Он пересек комнату и взял рацию, которую им оставил Гонсалес.

— Есть еще одна причина, по которой я вернулся, — сказал Усугук, поворачиваясь к Маршаллу. — То существо, которое вы нашли… ты говорил, что оно больше белого медведя, верно?

— Верно, — кивнул Маршалл.

— Существо, которое вырезали изо льда ученые пятьдесят лет назад, было размером с песца.

Все ошеломленно молчали. Несколько мгновений никто не шевелился. Затем Салли поднял рацию и нажал кнопку передачи.

— Доктор Салли вызывает сержанта Гонсалеса. Как меня слышите?

В ответ раздавались лишь помехи. Салли попытался еще раз.

— Салли вызывает Гонсалеса. Как меня слышите? Прием.

Снова помехи.

Пока Салли повторял свои попытки, Усугук встал и подошел к Маршаллу и Фарадею.

— После того как вы пришли сюда — когда небо окрасилось кровью, — я испугался, что вы пробудите еще одного, — сказал он. — Вот почему я просил вас уйти. Я шаман. Я стою одной ногой в земном мире, а другой — в мире духов. Можете мне поверить, я знаю свое дело.

— Еще одного, — повторил Маршалл, до сих пор не в силах осознать услышанное.

— Возможно, нам не стоит удивляться, — сказал Фарадей. — Теория игр предсказывает, что наименее оптимальный исход является наиболее вероятным.

— Размером с песца, — проговорил Маршалл. — И он убил семерых.

Усугук кивнул.

— Теперь вы мне верите? Но… этот курршук — куда более важный дух. Он не уйдет, как тот, что был в прошлый раз. Вы не можете его убить. Вы не можете его победить. Вы можете только уйти. Еще есть шанс, что он позволит вам это сделать.

— Но мы не можем уйти, — сказал Маршалл. — Всем нам в «Снежном барсе» не поместиться. Мы здесь в ловушке из-за бурана.

Тунит посмотрел на него, и глаза его блеснули.

— Тогда мне вас очень жаль.

— У вас всегда так трясет? — спросила Барбур сквозь стиснутые зубы.

— Вовсе нет. Обычно зимники специально покрывают льдом, чтобы убрать ухабы. Но сейчас мы сами прокладываем себе дорогу. Так что просто держитесь покрепче за ту хреновину.

— За что?

— За ту палку над вашей дверью.

Барбур ухватилась за горизонтальную металлическую перекладину и посмотрела на Каррадайна. Кабина тягача была так велика, что водитель казался недосягаемым. Одна рука его постоянно перемещалась от руля к рычагу переключения передач и бесчисленным кнопкам на приборной панели. До сих пор ей никогда не доводилось ездить на полярных грузовиках, и она с трудом представляла себе, как это можно управлять подобным страшилищем, сидя на такой высоте… и в такой болтанке.

— Придется сбросить скорость до тридцати, — сказал водитель, перекатывая во рту жвачку. — Не хотелось бы повредить сцепку трейлера. Когда доберемся до озера, поедем еще медленнее, но, по крайней мере, дорога будет ровнее.

Он усмехнулся. Барбур это не понравилось.

— Какого озера?

— По пути к Арктик-Виллидж нам придется пересечь водоем. Озеро Потерянной Надежды. Оно слишком большое, и нам его не объехать. Но оно довольно глубокое и хорошо продуваемое, так что проблем не должно быть.

— Вы, наверное, шутите?

— А как по-вашему? На обычных зимниках восемьдесят процентов пути проходит по льду, и только двадцать — по твердой почве.

Барбур не ответила. «Озеро Потерянной Надежды, — подумала она. — Будем надеяться, что оно не оправдает своего названия».

— Нам еще повезло с ветром, — продолжал Каррадайн. — Он прибивает снег к земле, и мне легче находить путь поглаже. Поневоле приходится соблюдать осторожность — не хотелось бы и впрямь порвать шину, когда люди сидят без тепла.

Барбур взглянула в зеркало заднего вида. В отраженном свете ходовых огней едва виднелись серебристые очертания трейлера, внутри которого находились тридцать пять человек. Она представила, как они сидят там, вероятно почти не разговаривая, при свете одного или двух фонариков. Тепло внутри наверняка уже убывало.

Каррадайн показал ей, как пользоваться рацией для связи с Фортнемом. Взяв микрофон, она проверила частоту и нажала кнопку.

— Фортнем, слышите меня?

Послышался короткий треск.

— Слышу.

— Как там у вас?

— Пока нормально.

— Холодает?

— Пока нет.

— Буду вам сообщать о нашем продвижении к югу. Дайте знать, если вам что-то понадобится.

— Договорились.

Не зная, как правильно положено заканчивать сеанс связи, Барбур просто вернула микрофон на место. Последняя ее реплика предназначалась исключительно для поддержания духа — естественно, ничем помочь пассажирам она не могла. Барбур посмотрела на Каррадайна.

— Далеко еще?

— До Арктик-Виллидж? От базы до северного форпоста двести десять миль. Именно туда мы и направляемся.

Двести десять миль. Они уже ехали почти час. Барбур быстро подсчитала в уме. Им еще предстояло почти шесть часов пути.

За широким ветровым стеклом метель вздымала белые хлопья на фоне черного неба. Ветер теперь срывал с земли огромные снежные пласты, обнажая безжизненный лунный ландшафт, преимущественно в изломах. Каррадайн включил противотуманные фары и передний прожектор. Несмотря на его беззаботный шутливый тон, Барбур заметила, как внимательно он всматривается вперед, слегка поворачивая руль в сторону задолго до встречи с потенциальным препятствием.

Кабина подпрыгивала и содрогалась так, что Пенни боялась за свои зубы. Она вдруг подумала о том, что сейчас делают Салли и Фарадей и вернулся ли Маршалл. Возможно, зря она позволила Салли уговорить ее уехать. Она принимала в экспедиции точно такое же участие, как и остальные, будучи не только ответственной за компьютеры, но и ведя свою часть исследований, какие не стоило бросать лишь из-за того, что…

Что-то изменилось. Она снова взглянула на Каррадайна.

— Замедляем ход?

— Угу.

— Почему?

— Мы приближаемся к озеру. Скорость на льду — максимум пятнадцать миль в час.

— Но трейлер не обогревается. Лучше бы не задерживаться.

— Хорошо, попробую объяснить. Когда катишь по замерзшему озеру, подо льдом образуется волна, которая бежит следом. Если разгонишься, волна станет слишком большой и взломает лед. И тогда мы нырнем на дно. Полынья через несколько минут снова замерзнет — и могила готова…

— Ясно. Я поняла.

Во тьме впереди что-то тускло блеснуло. Барбур привстала, напряженно разглядывая ледяную гладь, которая уходила вдаль, теряясь за снежной завесой.

Каррадайн сбросил скорость до минимума. Зашипели воздушные тормоза, и грузовик остановился. Протянув руку назад, водитель достал длинный инструмент, похожий на тонкий отбойный молоток.

— Сейчас вернусь, — сказал он, открывая дверь.

— Но… — попыталась возразить она.

Водитель вылез наружу и закрыл за собой дверь, скрывшись из виду. Мгновение спустя Барбур увидела его снова — он, вскинув инструмент на плечо, шагал вперед в лучах фар и выглядел совершенно нелепо в своей цветастой гавайской рубашке. Однако ветер вдруг словно бы поутих, и снежные хлопья кружились вокруг одинокой фигуры медленно и чуть ли не ласково. Шагнув на лед, Каррадайн прошел около пятидесяти ярдов, после чего снял инструмент с плеча, включил его и приставил ко льду. Барбур поняла, что это электромеханический бур. Еще через тридцать секунд шофер просверлил лед и направился назад к машине. Открыв дверь, он забрался в кабину, широко улыбаясь. Его волосы и плечи покрывал тонкий слой инея.

— Ну и сумасшедший же вы, — сказала она. — Выходить в метель в такой одежде?

— Холод веселит душу. — Каррадайн забросил бур назад и потер руки. То ли от стужи, то л и от предвкушения чего-то приятного, понятного только ему. — Толщина льда — двадцать два дюйма.

— Это плохо?

— Это хорошо. Восемнадцать дюймов — минимум. Сезон еще, правда, не наступил. Но того, что ждет нас внизу, хватит, чтобы выдержать все наши двадцать пять, а может быть, и тридцать тонн. — Усмехнувшись, он ткнул большим пальцем назад, показывая на бур. — Я, конечно, понимаю, что наша поездка не слишком отвечает всем правилам и стандартам. Ни тебе постоянного контроля трассы, ни ледового радара, как на подлинных зимниках. Но зато нет и никаких ограничений допустимого веса. Как и зануд-диспетчеров.

Каррадайн немного помолчал, затем продолжил:

— Ладно. Сейчас я вам кое-что скажу, так что приготовьтесь. Езда по льду не похожа на езду по обычной дороге. Толща его прогибается под грузовиком. И громко трещит.

— Что?

— Лучше, если вы услышите сами. — Он отпустил тормоз и включил передачу. — Сейчас мы съедем на озеро. Спешить не стоит — вряд ли вам хочется, чтобы лед расселся прямо под нами.

— Расселся? Нет, нет, конечно.

Барбур посмотрела на казавшееся бесконечным ледяное пространство. Неужели они действительно собрались пересечь его на восемнадцатиколесном тяжеленном грузовике?

— Ну что ж. — Каррадайн медленно подвел грузовик к берегу, снова взглянул на нее и подмигнул. — Можете скрестить пальцы, мэм.

Они вползли на лед со скоростью, не превышающей десяти миль. Барбур напряглась, ощутив, как подпрыгивание на неровностях промороженной тундры сменяется куда более неприятным ощущением прогибающегося под колесами льда. Каррадайн сосредоточенно нахмурился, держа одну руку на руле, а другой схватившись за рычаг переключения передач. Взвыл двигатель, и они двинулись вперед.

— Нужно ловить обороты, — пробормотал Каррадайн. — Чтобы не заносило.

Когда они проехали дальше, Барбур услышала новый звук — тихое потрескивание, казалось исходившее отовсюду, словно звук срываемого с рождественской игрушки целлофана. Она судорожно сглотнула, прекрасно понимая, что это протестующий треск льда под массой огромной машины.

— Сколько нам ехать через озеро? — чуть хрипло спросила она.

— Четыре мили, — ответил Каррадайн, не отводя взгляда от серой поблескивающей равнины.

По мере того как они с черепашьей скоростью двигались дальше, треск становился все громче. Надо льдом клубился снег, образуя в свете фар странные фантастические фигуры. Барбур все вслушивалась в доносившиеся снизу резкие щелчки и удары. Она прикусила губу, считая в уме минуты. Неожиданно грузовик вильнул вправо, и она быстро глянула на водителя.

— Порыв ветра, — сказал он, осторожно поворачивая руль. — Здесь нет хорошего сцепления с грунтом.

Пискнула рация. Барбур потянулась к микрофону.

— Фортнем?

— Да. Что там за шум снаружи? Народ слегка беспокоится.

Мгновение подумав, она ответила:

— Мы едем по обледеневшему участку. Потерпите немного.

— Понял. Скажу остальным.

Она положила микрофон на место, переглянувшись с Каррадайном.

Прошло пять минут, затем десять. Барбур поняла, что у нее затекла правая рука, которой она держалась за перекладину. Она боялась, что сходит с ума, ибо ощущала всем телом податливость льда под машиной. Вокруг, перекрывая и треск, и щелчки, стонал и завывал ветер. То и дело его мощные и всегда неожиданные порывы сносили грузовик в сторону, заставляя Каррадайна крайне осторожно поправлять курс.

Она вгляделась во мглу. Что это там — дальний берег? Нет, всего лишь висевшая в воздухе темная стена из совсем мелких снежных кристалликов, покачивавшаяся и трепетавшая на ветру, словно занавес призрачного театра.

— Ледяной туман, — объяснил Каррадайн. — Воздух увлажнен до предела.

Странный туман начал окутывать грузовик словно бы облаком белой хлопковой ваты. Видимость, и без того плохая, внезапно упала почти до нуля.

— Ни черта не видно, — сказала Барбур. — Езжайте помедленнее.

— Не могу, — ответил водитель. — Нельзя терять скорость.

Барбур почувствовала, что еще немного, и она уже не сможет это вынести. Дыхание ее участилось, сердце готово было выскочить из груди. «Держись, дорогая, — убеждала она себя. — Просто держись. Еще минута-другая, и все закончится».

А потом ледяное облако внезапно рассеялось, и она увидела в лучах фар очертания скал. И почувствовала, как ее охватывает ни с чем не сравнимое облегчение. Слава богу.

Каррадайн на мгновение оторвал взгляд ото льда и посмотрел на нее.

— Не все уж так и плохо, верно?

Неожиданно грузовик резко швырнуло вперед. В ту же секунду позади раздался громкий треск, похожий на ружейный выстрел.

— Слабое место, — сказал Каррадайн, со всей силы вдавливая педаль газа. — Тонкая корка.

Жалобно взвыл дизель, и машина рванулась вперед. Снова послышался треск, на этот раз громче и прямо под ними. Барбур увидела возникшую во льду трещину, которая со все возрастающей скоростью неслась вдаль. Каррадайн тотчас же вывернул руль, маневрируя грузовиком так, чтобы трещина оставалась между колесами. Но та начала разветвляться — в одном… двух… трех направлениях, словно грозовая молния. Каррадайн резко крутанул руль, погнав машину вбок поверх паутины трещин. Треск и щелчки внезапно сделались громче, и в тот же миг в борт грузовика ударил порыв ветра. Барбур вскрикнула, почувствовав, как задняя часть машины тревожно накренилась, угрожая опрокинуться на ломающийся лед.

— Занесло! — крикнул Каррадайн. — Держитесь!

Барбур отчаянно вцепилась в перекладину, пока водитель изо всех сил пытался спасти положение. Постепенно ему удалось выровнять грузовик. До берега оставалось меньше пятидесяти ярдов, однако машину уже раскрутило вокруг своей оси, и она с оглушительным грохотом ударилась об одну из прибрежных скал, снова накренилась и все же опять встала ровно. Каррадайн еще раз нажал на газ, и грузовик с ревом выкатился со льда на неровную, но надежную почву.

Барбур шумно выдохнула и взяла микрофон.

— Фортнем, это Пенни Барбур. У вас там все живы?

После некоторой паузы послышался хриплый голос Фортнема.

— Немного перепугались, но все целы. Что случилось?

— Попали под порыв ветра. Но мы уже выбрались со льда, и дальше все будет намного проще.

Положив микрофон, она бросила взгляд на Каррадайна. Тот смотрел в зеркало заднего вида. Увидев выражение его лица, Барбур вновь ощутила тревогу.

— Что такое? — спросила она.

— Похоже, камень, на который мы налетели, пробил дыру в нашем левом баке, — ответил он.

— В бензобаке? Но разве у вас их не два?

— Левый был полон. Правый — нет. Он заполнен всего на треть.

Чувство тревоги резко усилилось.

— Но ведь нам хватит этого, чтобы добраться до Арктик-Виллидж?

Каррадайн смотрел куда-то в сторону.

— Нет, мэм. Вряд ли.

Им пришлось действовать быстро под готовой вот-вот погаснуть моргающей лампочкой. Гонсалес не знал, в какой степени зверь полагается на глаза, но облегчать этой твари задачу не собирался.

Похлопав Филипса по плечу, он показал на тускло освещенное перекрестье коридоров.

— Прикрывай тот угол, — прошептал он. — Я сделаю последние подключения.

— Есть, сэр.

— Дай знать, если что-то услышишь.

— Есть.

Он посмотрел вслед Филипсу, который тенью среди теней продвинулся по коридору и занял оговоренную позицию, а затем снова взглянул на поспешно сооруженную ими ловушку — около полудюжины толстых медных проводов, свисавших с потолка и болтавшихся примерно в футе от неглубокой лужицы пролитой под ними воды. Грубо, но достаточно смертоносно — осталось только закончить.

Проскользнув в дверь с табличкой «Стабилизация установок», сержант на миг замер, окидывая взглядом множество шестеренок, червячных передач и гидравлических механизмов. Вся эта техника когда-то использовалась для того, чтобы вращать тарелки радаров. Он выбрал именно это помещение по трем резонам: оно находилось под боком, запитывалось всей энергией генераторов и выходило в единственный коридор, выводящий из этой секции уровня «В». Рано или поздно тварь пройдет здесь.

Он посмотрел в угол зала, где стоял капрал Марселин. Винтовка лежала у его ног, а сам он весь дрожал, уткнувшись взглядом в пол. Сержант нахмурился, затем, подхватив свободные концы медных проводов, которые они с Филипсом протянули вдоль труб по потолку коридора и завели сюда через вентиляционную щель, направился к главному распределительному щиту. Хотя радары не вводились в действие уже почти полвека, электросеть пребывала в исправности. Гонсалес сам это проверил — предохранители кое-где разрыхлились, контакты окислились, но до сих пор были способны держать мощный ток. Кроме того, сейчас и не требовалось приводить в движение неповоротливые тарелки — достаточно было лишь подать к ним питание.

Как и почему Салли и остальные яйцеголовые решили, что электричество — слабое место зверя, Гонсалес не знал, и его это не интересовало. Он просто чертовски обрадовался, узнав, что способ убить тварь вообще существует. На то, чтобы составить план и воплотить его в жизнь, понадобилось пятнадцать минут. И все эти пятнадцать минут он был слишком занят для того, чтобы о чем-либо думать.

Главный щит крепился к стене болтами на четырех керамических изоляторах. Открыв крышку, сержант посветил внутрь фонариком. Блеснули четыре ряда мощных предохранителей. Проверив, что электричество отключено, он срезал карманным ножом толстую изоляцию с концов восьми медных жил и торопливо подсоединил их к одной из шин. Окинув панель взглядом и убедившись, что в ней нет никаких дополнительных хитростей, он взялся за рубильник и привел его в положение «Включено». Послышалось тихое гудение — сеть ожила.

По проводам теперь шли шесть тысяч вольт и двадцать ампер электротока. Подобное напряжение — втрое мощней того, что питает электрический стул, — наверняка остановит любого крупного зверя. Гонсалес предпочитал не рисковать. Двадцать ампер испепелят кого хочешь.

Вернув рубильник в прежнее положение, он повернулся к Марселину.

— Идите сюда, капрал.

Сперва Марселин, казалось, его не услышал. Наконец он подобрал винтовку и на деревянных ногах шагнул вперед.

— Ждите здесь. Когда я скажу, включите этот рубильник. Как можно быстрее. Понятно?

Капрал кивнул.

— Затем займите позицию около двери. Дождитесь, пока тварь ступит в воду и коснется проводов. После чего открывайте огонь — и не прекращайте стрелять.

Марселин подошел к электрическому щиту. Гонсалес в последний раз посмотрел на кустарное соединение, затем вышел в коридор и тоже занял заранее облюбованную позицию, стараясь держаться как можно дальше от проводов. Проверив оружие, он вынул магазин, слегка стукнул им по стене и вернул на место. Теперь оставалось лишь ждать.

Он снова мысленным взором окинул свой план. Прошло тридцать с лишним лет с тех пор, как Гонсалес изучал основы электротехники, но главное он помнил. Вода легко проводит электричество. Живые организмы в основном состоят из воды, что делает их хорошими проводниками электротока. Таким образом, следует подвесить к потолку достаточное количество проводов, причем на такой высоте, чтобы тварь даже ползком не могла их не коснуться. А также плеснуть на пол немного воды, чтобы она образовала неглубокую лужу. От стены до стены. И подать напряжение. Когда зверь сунется под провода, он замкнет цепь — и ему крышка.

Все выглядело надежно. Нужно лишь подманить сюда тварь.

Он пригнулся, вжимаясь в стену. Впереди у пересечения коридоров виднелся туманный силуэт Филипса, игравшего роль приманки. С той точки, где стоял солдат, хорошо просматривались все проходы. Он наверняка увидит зверя, когда тот будет еще далеко, и как только убедится, что и сам замечен, быстро отступит назад мимо проводов по воде на островок линолеума, где ждет Гонсалес. Когда зверь приблизится, они дадут знак Марселину включить рубильник — и проклятое существо поджарится в лучшем виде.

Приложив приклад винтовки к щеке, Гонсалес внимательно осмотрел ствол, хотя и так знал, что с ним все в порядке. Возясь с электрощитом и зачищая концы проводов, он постоянно сознавал, что тварь может в любой момент наброситься на их группу. Теперь же, когда все необходимое было сделано, у него появилось время подумать. А думать ему не хотелось.

Ибо он знал, куда заведут его мысли — к воспоминаниям, как разъяренное существо раздирает Крила на части, к тем жутким мгновениям, когда он сам, охваченный безумным страхом, мчится прочь от технологической секции, ожидая, что вот-вот и в его спину вонзятся зубы и когтистые лапы…

Он поменял позу. Раз ловушка уже установлена, таиться, похоже, нет смысла. Как и соблюдать тишину.

— Филипс, — позвал он. — Есть что-нибудь?

Стоявший в пятне света Филипс покачал головой и крепче перехватил стоявшую рядом винтовку.

Гонсалес снова переступил в темноте с ноги на ногу. Граната Крила прошла мимо цели — неудивительно, что она не остановила чудовище. Но последовавший за этим град пуль — неужели все они тоже пролетели мимо? А если нет, тогда это означает…

Гонсалесу не хотелось думать о том, что это означает.

Возможно, тварь сдохла. Вполне возможно, что она была смертельно ранена и ее труп валяется где-нибудь в коридорах. Или, может быть, она ушла на уровень «С». Может быть, она затаилась там, готовая выжидать час за часом, пока добыча не придет к ней сама…

Сержант тряхнул головой, отгоняя мрачные мысли. Он посмотрел в сторону двери, за какой неподвижно стоял Марселин. Капрал явно был не в лучшей форме, и приходилось лишь надеяться, что у него хватит духу включить рубильник. Но Гонсалес сознательно пошел на этот риск, поскольку сам он не мог раздвоиться, а Филипс…

Краем глаза заметив какое-то движение впереди, он снова посмотрел туда. Филипс отчаянно жестикулировал, потрясенно куда-то глядя.

— Оно идет? — крикнул Гонсалес. — Ты его видишь?

Филипс нашарил одной рукой прислоненную к стене винтовку, выронил ее и тут же лихорадочно подхватил. Все это время он размахивал другой рукой, словно крутя над собой праздничную трещотку.

— Иди же сюда, черт побери! — закричал Гонсалес. — Марселин, приготовься включить рубильник!

Однако Филипс не двигался с места. Он стоял, шевеля губами, словно ужас лишил его дара речи.

Нахмурившись, Гонсалес вгляделся во мрак, пытаясь внимательнее присмотреться к солдату. Сосредоточившись на его вскинутой вверх руке, он понял, что тот не просто ею размахивает, а показывает на что-то… и это что-то находится у Гонсалеса за спиной!

Охваченный страхом, сержант быстро оглянулся через плечо.

Тварь была там — черная на черном фоне, всего футах в пятидесяти от него. Она кралась совершенно бесшумно, что казалось практически невозможным для такого крупного существа. Гонсалес в ужасе уставился на нее. На мгновение сердце его остановилось, затем вновь ожило, бешено колотясь о ребра. Он сделал шаг-другой по воде, прорываясь сквозь путаницу проводов, и, спотыкаясь, побежал к Филипсу. Этого не может быть, твердил некий голос в глубинах его сознания. Этот коридор — единственный выход из скопища технологических помещений. Тварь никак не могла проскочить по нему незамеченной. И все-таки она смогла. Тяжело дыша, Гонсалес занял позицию рядом с Филипсом. Существо на мгновение остановилось, холодно глядя на них немигающими желтыми глазами, а затем снова медленно двинулось вперед.

— Марселин! — крикнул Гонсалес. — Марселин, давай!

Ответа не последовало.

— Марселин, включи этот чертов рубильник!

Он не понял — почудилось ему или и впрямь раздалось негромкое гудение трансформатора? Голову вновь заполнила уже знакомая боль, дыхание участилось. Тварь продолжала приближаться. Еще несколько секунд, и она минует дверь щитовой… после чего доберется до проводов. Гонсалес бросился на пол, прижав к щеке приклад винтовки. Он попытался прицелиться, но ствол ходил ходуном в такт биению сердца. Зверь теперь двигался быстрее, словно оставив всяческую осторожность.

— О господи, — наполовину молился, наполовину скулил Филипс. — Господи, господи…

Еще один шаг. Еще. Существо не отводило от них взгляда, ни разу не моргнув и не дрогнув. Во всем его облике было нечто столь ужасающее, что Гонсалес почувствовал внезапную слабость. Все, что он еще мог, — это удерживать винтовку, не давая ей выскользнуть из негнущихся пальцев и с грохотом упасть на пол.

И тут существо добралось до воды. На глазах у Гонсалеса, слегка помедлив, оно протиснулось между двумя свисающими оголенными проводами.

Несколько мгновений ничего не происходило. Затем коридор наполнился оглушительным, раздирающим уши треском. Между проводами вспыхнули молнии, змеясь на могучем теле чудовища и уходя фонтанами искр к потолку. В воздухе повис запах озона. Волосы на затылке Гонсалеса зашевелились, во все стороны пополз серый дым, заполнив коридор и скрыв зверя из виду. Послышался нарастающий вой трансформатора. Два раза мигнули лампы, раздался глухой удар, и коридор погрузился в кромешную тьму.

— Господи, — монотонно, словно мантру, продолжал повторять Филипс. — Господи…

Снова вспыхнули лампы — включился резервный трансформатор. Провода дергались и плясали, разбрасывая во все стороны искры. Гонсалес вгляделся в клубы дыма, отчаянно пытаясь увидеть чудовище. Оно наверняка мертво. Наверняка. Никто не мог бы выжить после такого ада…

В серой мгле проступили очертания головы твари. Гонсалес судорожно вздохнул и крепче сжал в руках оружие. Постепенно дым начал рассеиваться, и стала видна часть огромного тела. Вдоль холки шли черные следы подпалин. Несколько мгновений тварь лежала неподвижно, как мертвая.

А потом открыла пасть.

В щитовой закричал Марселин.

Существо развернулось на звук, поднявшись на могучие лапы, а затем медленно скрылось за дверью. Гонсалес лежал, не в силах ни пошевелиться, ни что-либо предпринять, и сердце его билось все быстрей и быстрей, по мере того как крики капрала делались все пронзительнее, переходя в несмолкаемый визг.

— Что это было? — Конти неожиданно обернулся, и камера опасно накренилась у него на плече.

Все трое снова остановились, прислушиваясь. Вольф наклонил набок голову.

— Я ничего не слышу, — сказал он. — Вы уже в третий раз спрашиваете.

— Говорю же, я что-то слышал. Кажется, крик. Или, может быть, плач. — Конти ткнул пальцем во мрак. — Он доносился оттуда.

Кари Экберг посмотрела туда, куда указывал Конти. Коридор уходил во тьму настолько густую, что нельзя было различить, куда он выводит. Возможно, вообще в никуда, в ледяную пустыню под ночным арктическим небом. Экберг вздрогнула, несмотря на царившую вокруг влажную духоту.

Они уже с полчаса безуспешно разыскивали группу Гонсалеса. Сперва прошли в тамбур, но там, кроме большой груды оружия, не обнаружилось ничего. Затем начали ходить по центральной секции расширяющимися кругами. По мере того как бежали минуты, Конти становился все раздраженнее, горько сожалея о времени, потраченном на уговоры оказать ему помощь, и сокрушаясь, что упускает свой единственный шанс. Когда поиски переместились в южное крыло базы, Экберг сделалось не по себе, ибо она вдруг отчетливо осознала, что вместо группы Гонсалеса они с тем же успехом могут наткнуться на жуткую тварь.

— Идем дальше, — сказал Конти. — Лазарет совсем рядом.

— Знаю, — ответил Вольф. — Я ведь тоже там был, помните? Почему вы решили, что сержант пошел туда?

— Я слышал, как они говорили, что Эшли и того солдата убили неподалеку от лазарета, — сказал режиссер.

— По-моему, как раз резонней туда не ходить, — заметила Экберг.

Вместо ответа Конти включил дополнительное освещение. Желтый свет, исходивший от камеры, залил коридор. Хлам, валяющийся вдоль стен, стал отбрасывать резкие тени.

— Если вам так хочется их найти, — сказал Вольф, — почему бы просто не использовать рацию?

— Не могу, — ответил Конти. — Сержант не верит в значимость нашей работы. Тут никто в нас не верит. Скорее всего, они что-нибудь нам соврут, просто чтобы от нас отвязаться. Пошлют не туда. Или конфискуют камеру. Мы не можем так рисковать.

Он первым двинулся по коридору. Большинство дверей, мимо которых они проходили, были закрыты; за открытыми виднелись погруженные в полумрак помещения, заполненные устройствами непонятного назначения. Спустившись по лестнице, маленькая съемочная команда повернула за угол.

— Здесь, да? — спросил Конти. — Вон та дверь слева?

Вольф кивнул.

Экберг вошла следом за мужчинами в приемную лазарета. Раньше она была тут лишь единожды, причем в плотной толпе, и потому, несмотря на непокидавшую ее тревогу, принялась с любопытством разглядывать запылившееся медицинское оборудование и выцветшие этикетки на склянках в стеклянных шкафах. Конти уже прошел в соседнее помещение, и, услышав его судорожный вздох, Экберг поняла, что он что-то нашел. Заглянув туда, она увидела два лежащих на столе завернутых в пластик тела. Одно из них выглядело странно коротким, словно собранным из кусков. Пленка жутких пакетов была настолько измазана кровью, что совершенно скрывала останки. Экберг отвела взгляд.

— Кари, — сказал Конти.

Охваченная ужасом, она не ответила.

— Кари, — повторил режиссер, — организуйте нам звук.

С трудом превозмогая себя, Экберг сумела включить микшер и подсоединить микрофонный шнур. Конти склонился над телами, безжалостно заливая их желтым светом.

— Вот они, — проговорил он в микрофон торжественным и опечаленным голосом. — Самые последние жертвы. Один — простой солдат, исполнявший свой воинский долг и отдавший жизнь, пытаясь защитить соотечественников. Другая — член нашей съемочной группы, Эшли Дэвис, которая тоже исполняла свой долг — по-своему, но не менее стойко. Прилетев в это богом забытое место, она надеялась пролить свет на великую тайну. Она была истинным журналистом и, не страшась ни трудностей, ни опасностей, шла на все ради идей всеобщего просвещения и расширения границ наших знаний. Существо, убившее и ее, и отважного воина, до сих пор находится где-то рядом — так же как и группа солдат, намеренных его уничтожить.

Он замолчал, но его камера продолжала нависать над завернутыми телами, снимая средние и крупные планы.

— Вам никогда не позволят показать это в эфире, — сказал Вольф.

— Я забочусь о DVD, — ответил Конти. — О режиссерской версии фильма. — Он опустил камеру. — Нам очень повезло.

— Повезло? — переспросила Экберг. — О чем вы?

— О том, что тела еще здесь. Я боялся, что они уже в холодильнике.

«Вряд ли можно называть это везением», — подумала Экберг. Она хотела было возразить, но сдержалась. Все равно ничего теперь не исправить.

Вернувшись в коридор, они пошли дальше, слыша гулкое эхо собственных шагов. Конти то и дело останавливался и напряженно прислушивался. Экберг никогда прежде не видела подобного выражения на его лице, сейчас словно бы искаженном муками чуть ли не плотского вожделения. Глаза режиссера блестели. Она тревожно взглянула на Вольфа. Тот шел хмурый, временами досадливо щурясь.

Еще один перекресток, еще один бесконечный коридор. Конти снова остановился.

— Смотрите, — сказал он, направляя свет камеры в темень, словно луч огромного фонаря. — Что это на полу? Кровь?

Экберг вгляделась в световой круг. Конти оказался прав — ярдах в двадцати впереди пол коридора покрывали кровавые пятна. Больше всего их было под открытой дверью с табличкой «Энергоподстанция». Беспорядочная мешанина жутких следов вела как к замершим в ошеломлении людям, так и в дальний конец коридора. Экберг опять затрясло.

Конти двинулся вперед первым, внимательно глядя в видоискатель. Бестрепетной рукой он направил объектив на кровавые отпечатки и медленно повел камеру дальше. Затем он шагнул к двери, испачкав в крови собственные ботинки, и начал снимать открывшуюся ему панораму, подав знак Экберг вновь включить звук.

— Именно здесь произошла трагедия, — речитативом проговорил он. — Именно здесь их настигла неумолимая смерть. Смерть от лап существа, которого нельзя назвать иначе как монстром — монстром, чьи тайны нам предстоит раскрыть… и положить им конец.

Махнув рукой Экберг, чтобы та выключила звук, Конти опустил камеру и взволнованно показал на пол перед собой.

— Смотрите! Здесь как минимум три типа следов! Эти наверняка оставил Гонсалес и его люди. Эти… — Он замолчал, прилежней разглядывая пол. — Господи… это что, след монстра?

Он снова поднял камеру, ведя ее вдоль коридора.

Экберг подошла ближе и, отворачиваясь, чтобы не заглядывать в комнату, где погибли Эшли и рядовой по фамилии Флюк, посмотрела на кровавые растопыренные мазки, которые так взбудоражили Конти. Нет, ерунда, они не могли быть следом зверя. Никак не могли. Слишком уж они были велики и слишком неестественной формы. Ощутив внезапный приступ тошноты, она отвела взгляд.

— Прекрасно, — бормотал Конти, продолжая снимать. — Просто прекрасно. Лучше ничего нельзя и…

Опомнившись, он осекся и, опустив камеру, покосился на Вольфа и Экберг.

Свет в коридоре вдруг потускнел, снова вспыхнул, опять потускнел и наконец погас полностью. Экберг оказалась в кромешной тьме. Послышался удивленный возглас Вольфа. Мгновение спустя вновь забрезжило какое-то освещение, но оно было слабее, чем прежнее.

Конти взвалил камеру на плечо.

— Готовы?

— Неуверен, что это хорошая мысль, — сказал Вольф.

— О чем вы? Теперь мы знаем, куда они двинулись. Именно это нам и нужно — следует поторопиться.

Он зашагал по коридору. Мгновение спустя Вольф побрел за ним. Экберг с великой неохотой поплелась следом.

Коридор заканчивался очередным перекрестком, и кровавые пятна вели явно направо. Миновав несколько дверей и лестницу, они обнаружили, что следы исчезают, и остановились там, где на полу виднелся последний едва заметный багровый мазок.

— Ну? — спросил Вольф.

Конти снова ткнул вперед пальцем.

— Коридор упирается в то помещение.

Он опять вскинул камеру и двинулся дальше.

Экберг осталась стоять, глядя вслед режиссеру, направлявшемуся к двойным дверям с табличкой «Радары, технологическое обеспечение». Двери были открыты, и, что удивительно, за ними горело несколько ламп. Конти вошел внутрь, посмотрел направо, потом налево. Он долго стоял неподвижно, наконец включил камеру и снимал секунд пятнадцать, после чего обернулся.

— Кари? — сказал он странным хриплым голосом. — Не могли бы вы подойти на секунду?

Экберг шагнула в проем. Прямо перед ней находился огромный металлический стеллаж, заставленный старым оборудованием, покрытым слоем полувековой пыли. Она вопросительно посмотрела на Конти, но он лишь молча на что-то кивнул. Экберг повернулась, глядя в указанном направлении. Сперва она ничего не увидела, но потом взор ее упал ниже. Там, где пол сходился со стенами, лежала лицом вверх человеческая голова, в широко раскрытых глазах которой словно застыл немой укор. Экберг в ужасе отшатнулась, осознав, что это Крил, всегда улыбавшийся и прекрасно знавший свое дело бригадир команды расторопных парней, нанятых киногруппой в Анкоридже для подсобных работ. Голова была грубо оторвана от шеи, и на полу вокруг нее расплывалась алая лужа. В нескольких футах дальше из-под стеллажа высовывались две ноги в сапогах.

Застонав, Экберг попятилась и… тут же на что-то наткнулась. Обернувшись, она обнаружила, что смотрит прямо в объектив камеры Конти.

Конти снимал ее. Она видела отражение собственного лица в линзе — маленького, бледного, искаженного страхом.

— Прекрати! — услышала она собственный крик. — Черт бы вас всех побрал, прекрати, прекрати, прекрати!

— Я закончил анализ крови, найденной на щепках в хранилище, — тихо сказал Фарадей.

Маршалл посмотрел на склонившегося над центрифугой биолога. Последние несколько минут тот столько раз прикладывался то к одним, то к другим окулярам, что из-за багровых следов вокруг глаз стал походить на енота.

— И? — спросил Маршалл.

— Она не похожа ни на что из того, что встречалось мне раньше.

Салли раздраженно вздохнул. Гонсалес до сих пор не выходил на связь, и неизвестность действовала ему на нервы.

— Можно подробнее, Райт?

Фарадей снова надел очки и моргнул.

— Речь идет в основном о белых кровяных тельцах.

Салли махнул рукой, словно бы говоря: «Валяй дальше».

— Как вы знаете, белые кровяные тельца противостоят инфекциям, воспалениям и всему такому. Задача нейтрофилов, лимфоцитов, базофилов и т. д. и т. п. состоит в том, чтобы защищать организм, заживлять раны. Так вот, кровь этого существа перенасыщена белыми кровяными тельцами. Оно напоминает самозаживляющуюся машину, накачанную стероидами. Концентрация моноцитов в его крови невероятно высока. И они необычно велики, благодаря чему явно способны превращаться в макрофагов, выбрасывая в кровяное русло тонны цитокинов и иных химических веществ, способствующих почти мгновенному заживлению любых повреждений.

Никто не ответил.

Фарадей продолжал:

— Есть и еще кое-что. Тест показывает наличие в крови химического соединения, очень похожего на арилциклогексиламин.

— Прошу прощения? — переспросил Маршалл.

— Это наркотическая составляющая «ангельской пыли».[12] И она присутствует в крови этого существа в невероятно высокой концентрации — свыше ста нанограммов на миллилитр. Судя по всему, это NMDA-антагонист, действующий одновременно как стимулятор и анестетик. Чего я не могу понять, так это каким образом существо может вырабатывать нечто подобное, я никогда прежде не встречал ничего аналогичного в природе, и уж точно не в таких концентрациях. Возможно, его выделяет в кровь передняя доля гипофиза в ответ на стресс. Так или иначе, подобный каскад экзотических соединений в крови вполне объясняет его неуязвимость. То есть полное равнодушие к пулевым и иным ранениям. Зверь просто не чувствует ран и…

— Все это очень интересно, — прервал его Салли, — но нисколько не приближает нас к реальной цели — к пониманию, где у этой чертовой твари ахиллесова пята.

— Это правильно, — кивнул Логан. — Сейчас самое важное — понять, как ее… э-э… придержать.

— Возможно, ее уже придержали, — сказал Маршалл, чувствуя себя невероятно усталым после долгого путешествия сквозь снежную бурю. — Возможно, она уже сдохла. В прошлый раз электричество ведь сработало.

— В прошлый раз зверь, с которым имели дело, был намного меньше, — возразил Салли. — Мы даже не знаем, принадлежал ли он к тому же виду.

— Принадлежал, — заявил Усугук. — Курршук — это курршук. Разница лишь в размере, силе и способности творить зло.

Маршалл посмотрел на тунита, сидевшего на полу, скрестив ноги. Пошарив в своем мешочке, старик разложил вокруг себя амулеты и, поочередно вздымая их на ладонях, что-то проговаривал нараспев полным мольбы и тревоги голосом, затем аккуратно ставил вещицу обратно, кланялся и брал следующую.

— Что вы делаете? — спросил Маршалл.

— Провожу обряд, — последовал ответ.

— Это я понял. Какой?

— Сюда пришло зло. Я прошу у моих духов-хранителей помощи.

— Почему бы вам не попросить их заодно прислать нам парочку базук? — сказал Салли. — Желательно М-двадцать.

В коридоре за дверью послышался какой-то шум. В одно мгновение все, кроме Усугука, повернулись на звук, и только тут Маршалл понял, насколько напряженная атмосфера царит в этом замкнутом помещении. Дернулась ручка, и дверь распахнулась. На пороге стояли сержант Гонсалес и еще один парень по фамилии Филипс. Медленно войдя в лабораторию, они закрыли за собой дверь.

— Ну? — спросил Салли.

Гонсалес на негнущихся ногах прошел в центр помещения, снял с плеча винтовку и уронил ее на пол. Филипс, лицо которого имело пепельно-серый цвет, не двигался с места.

— Оно мертво? — спросил Маршалл.

Гонсалес устало покачал головой.

— А ловушка? — спросил Логан. — Электричество?

— Электричество его лишь разозлило, — ответил Гонсалес.

— Почему бы вам просто не рассказать, что случилось? — тихо произнес Маршалл.

Сержант с минуту молчал, глядя в пол. Наконец он глубоко вздохнул.

— Мы сделали все, как вы сказали. Наплескали воды в коридоре, поверх металлического настила. Подвесили к потолку завесу из оголенных проводов, подсоединенных к высоковольтному источнику тока. Если бы зверь захотел пробраться куда-то, он никак бы не смог проскользнуть мимо этой ловушки.

— И? — поторопил Маршалл.

— Каким-то образом ему удалось обойти нас. Он появился сзади. Не знаю, как у него это вышло, но он как-то сумел. Мы успели отступить, и он, приближаясь к нам, наткнулся на провода. Получил полную порцию электричества.

Он тряхнул головой, отгоняя воспоминания.

— С каким напряжением? — спросил Логан.

— Шесть тысяч вольт.

— Не может быть, — сказал Фарадей. — Видимо, вы что-то не так подсоединили. Ни одно существо не может выжить после такого разряда.

— Я все подсоединил правильно. Да и взрыв был еще тот.

— А существо? — спросил Маршалл.

— Ему опалило шкуру. В нескольких местах. И все.

Последовала короткая пауза.

— Как же вам удалось… возвратиться? — спросил Салли.

— Марселин стоял в щитовой, возле рубильника. Он закричал, и тварь набросилась на него. Мы успели унести свои задницы, пока…

Гонсалес умолк.

Снова наступила тишина. Маршалл вновь обвел взглядом поникшие лица. Только теперь, узнав о постигшей солдат неудаче, он осознал, насколько рассчитывал на их успех. Он настолько безоговорочно поверил рассказу тунита о гибели твари в трансформаторном блоке, что победный исход казался ему неизбежным. И в словах Гонсалеса прозвучало нечто, царапнувшее его. Он напрягся, пытаясь понять, что это было.

И внезапно осознал что.

— Один момент, — сказал он негромко.

Все повернулись к нему.

— Возможно, зверя разозлило вовсе не электричество.

— А что, по-вашему? — спросил Логан.

— Это существо — для нас полная загадка, так? Это как бы ошибка природы, генетическое отклонение. Его кровь абсолютно не похожа на нормальную кровь. Обычные виды оружия, судя по всему, не причиняют ему особенного вреда. Так почему мы должны полагать, будто нам понятны его мотивы, чувства и прочее?

— Ты это о чем? — спросил настороженно Салли.

— Вот о чем. Мы все время предполагаем, что это существо заинтересовано лишь в том, чтобы всех нас убить. А вдруг дело вовсе не в этом? Помните, что говорил Туссен? Что оно играет с нами. Возможно, именно этим оно и занято — оно играет.

— Усугук говорил то же самое, — добавил Логан. — О том, другом звере. Он играл с ними, словно лисенок с мышами.

— Играл? — переспросил Салли. — Этот хищник? И когда убил Питерса — тоже?

— Возможно, он не понимал, что делает. Или его это не интересовало. Многое может быть частью игры — кошку ведь не заботят страдания мыши. Суть в том, что, возможно, зверь не стремился преднамеренно убивать. По крайней мере, не сразу. Когда тело Питерса поместили в лазарет, он пришел и забрал его… словно игрушку. И вспомните Туссена. Его подвесили за ноги… тоже будто игрушку. И еще одно. Зверь убивал, разрывал свои жертвы на части… но ни кусочка не съел.

— Видимо, мы действительно чем-то его разозлили, — сказал Логан.

Маршалл кивнул.

— И кажется, я знаю чем. Что общего имелось между всеми убитыми? Все они кричали.

— Вполне нормальная реакция, когда видишь перед собой кровожадного монстра, — проворчал Салли.

— Марселин кричал, — продолжил, не обращая внимания на его реплику, Маршалл. — Не потому ли зверь набросился на него, а не на сержанта Гонсалеса?

— И Эшли Дэвис тоже, — добавил Логан. — Солдаты слышали ее крики.

— Крил тоже кричал, — буркнул Гонсалес. — Тварь прыгнула мимо меня, прямиком на него.

Маршалл повернулся к Усугуку.

— Вы ведь нам говорили, что первый зверь, тот, что поменьше, вел себя нормально, пока ему не проиграли записи криков испуганных животных. Крики кроликов. Но Туссен не кричал. Мы слышали аудиозапись с его камеры. Он только бормотал себе под нос: «Нет, нет, нет…»

— Не более чем теоретические рассуждения, — хмыкнул Салли.

— Когда все сходится — это не просто теория, — возразил Логан.

— Откуда нам знать, может, крики попросту привлекали его внимание, — не сдавался Салли.

— Зверь явно обладает крайне острыми чувствами, — заявил Маршалл. — И чтобы привлечь его внимание, кричать вовсе не обязательно.

Вдруг стало тихо. Маршалл понял, что все взоры обратились к нему. Даже Усугук отложил свои амулеты, пристально на него глядя.

— Мне кажется, что громкие звуки причиняют этому существу боль, возможно, очень сильную, — продолжал Маршалл. — Особенно звуки определенной частоты и амплитуды, такие как крик. Вспомните его уши, похожие на уши летучей мыши. Любые шумы оно может воспринимать совершенно иначе, чем мы. Крик, например, как угрозу, как акт агрессии… и ведет себя соответственно.

— А когда на него достаточно долго кричат, — добавил Логан, — оно начинает видеть во всех нас врагов… и приходит в ярость.

Маршалл кивнул.

— И вместо того чтобы имитировать фазы убийства в процессе… игры, оно начинает убивать всерьез. Для самозащиты.

— Это уже чересчур, — заявил Салли. — Что же ты предлагаешь? Убить его с помощью звука?

— Да, я предлагаю рассмотреть такую возможность, — сказал Маршалл. — По крайней мере, причинить ему достаточно боли, чтобы прогнать.

— Даже если оно и получится, то каким образом? — продолжал Салли. — Здесь одни лишь радарные установки. Радары излучают электромагнитные волны, а вовсе не звуковые.

Все замолчали. Затем снова заговорил Логан.

— Есть еще научное крыло.

— И что с того? — спросил Салли.

— Судя по записям в попавшем ко мне дневнике, изначально оно предназначалось для каких-то исследований в области эхолокации. Не знаю, каких именно, а всеми здесь уважаемый Усугук вряд ли сможет что-либо нам пояснить. Возможно, речь шла о каком-то новом оборудовании для подводных лодок. Возможно, предполагалось дополнить радарные установки некими дополнительными устройствами. Но как вы помните, исследования эти прекратились, после того как было найдено не известное никому существо, и северное крыло стало использоваться для других целей.

— Но откуда нам знать, что первоначальное оборудование уже завезли туда еще до того, как нашли пресловутое существо? — Маршалл повернулся к Усугуку. — Не помните, вы видели в северном крыле какие-нибудь никого не волнующие инструменты, приборы?

Тунит кивнул.

— Большую часть из них прикрыли тряпками и брезентом. Другие оставили в ящиках, они, может, так и лежат до сих пор. И еще там была большая круглая комната с мягкими стенами, словно из меха карибу.

— Вероятно, нечто вроде эхо-камеры, — сказал Фарадей.

— Но если даже там действительно имеются подходящие для нас приборы, — спросил Логан, — у кого из нас достаточно опыта, чтобы ими воспользоваться?

— Это не проблема, — ответил Салли. — В университете мы все кое-что изучали.

— Вы видели мою клавишную панель? — спросил Маршалл. — Еще в колледже я сам собрал аналоговый синтезатор.

— А я был завзятым радиолюбителем, — добавил Фарадей. — У меня до сих пор есть лицензия.

Логан повернулся к Гонсалесу.

— Так как? Теперь вы пустите нас туда?

— Никто не бывал в северном крыле уже пятьдесят лет, — ответил сержант.

— Это не ответ, — сказал Логан.

Гонсалес немного помолчал, затем коротко кивнул.

— Что с Кари Экберг и остальными? — спросил Маршалл.

Сержант достал рацию.

— Гонсалес вызывает Конти. Повторяю, Гонсалес вызывает Конти. Прием.

В ответ слышались лишь помехи.

— Погодите, — сказал Салли. — Мы ведь точно не знаем, насколько все это нам поможет. Это ведь только теория.

— Хочешь сидеть здесь и ждать, пока эта тварь нас убьет? — спросил Маршалл. — У нас нет иного выбора. — Он встал. — Идем. Время уходит.

Они стояли в полутемном коридоре близ технологической секции. Экберг отвернулась к стене, судорожно сцепив пальцы и дрожа, несмотря на нагнетаемый вентиляционными трубами теплый воздух. Вольф посмотрел на нее и тут же опять отвел взгляд. Конти стоял в стороне, просматривая только что отснятые кадры на маленьком экране.

— Почему вы не дали мне ответить на вызов Гонсалеса? — спросила у него Экберг.

— Думаю, он просто хочет разнюхать, где мы находимся, — буркнул режиссер. — После нападения сержант явно дал задний ход, а теперь хочет, чтобы и мы сделали то же самое.

— Скорее всего, он вернулся в биологическую лабораторию, к остальным, — сказал Вольф. — Если он не дурак, то именно так и сделал.

— Сомневаюсь. Гонсалес — солдат, и неудача вряд ли его остановит.

— Вы это так называете? — возразил Вольф. — Неудача? Эта тварь только что убила еще одного из его подчиненных.

Конти щелкнул выключателем, и экранчик погас.

— Гонсалес так просто этого не оставит. Его наверняка застигли врасплох, но теперь он сообразил, что гоняться за зверем глупо. Лучше самому выбрать место сражения и ждать врага там.

Вольф недоверчиво посмотрел на него.

— Эмилио, по-вашему, тут идет фильм, к которому вы сами пишете сцены?

Но Конти, казалось, его не слышал.

— Давайте проверим ту лестницу, мимо которой мы проходили. Сержант мог отправиться со своей группой вниз, чтобы там подготовиться к бою.

Снова взвалив камеру на плечо, он зашагал в обратную сторону. Вольф шел за ним, продолжая протестовать.

Экберг смотрела им вслед. Вид коридора с пляшущими, убегавшими вдаль тенями с каждой минутой пугал ее все сильней. Перед глазами у нее до сих пор стояла жуткая картина — оторванная голова с открытыми глазами, разбрызганная всюду кровь, растерзанный труп. На негнущихся ногах она двинулась за мужчинами.

— Либо связываемся с Гонсалесом по радио, либо возвращаемся в лабораторию, — говорил Вольф. — Шататься здесь, где прячется зверь-убийца, — просто безумие.

— Поглядим, что вы запоете, когда мы получим «Оскара» за лучший документальный фильм. Кроме того, у вас есть оружие.

— У Крила тоже было оружие. Хорошее, мощное оружие. И… сами видели, что с ним случилось.

— Мы не знаем, что с ним случилось. Могло быть что угодно. Возможно, он отделился от остальных. Возможно, у него сдали нервы и он бросился бежать — прямо к зверю в лапы.

Они подошли к лестнице. Шахта с металлическими стенами была погружена во тьму, лишь глубоко внизу мерцал тусклый свет. Коридор впереди уходил к повороту, ведшему в сторону лазарета. Конти остановился возле перил, чтобы настроить объектив камеры и включить дополнительное освещение.

— Я не позволю вам спуститься ниже, — заявил Вольф.

Конти продолжал возиться с настройкой.

— До вас что, так и не дошло все мной сказанное? Для меня это крайне важно. Если они там — я должен их снять.

— Нам вообще не следовало уходить из столовой, — сказал Вольф и оглянулся на Экберг, словно ища поддержки.

Та промолчала, не будучи в силах прийти в себя после пережитого ужаса. То, что она там, в столовой, согласилась обеспечивать звук для Конти, казалось досадным далеким воспоминанием, не имевшим к ней ни малейшего отношения. Ибо сама мысль, что профессиональные соображения должны перевешивать любые другие, теперь не вызывала у нее ничего, кроме отвращения.

— Много времени мне не потребуется, — сказал Конти, снова поднимая камеру на плечо. — Если хотите, подождите здесь. Кари, мне нужна ваша помощь.

Экберг покачала головой.

— Извините, Эмилио, но я пас.

Вольф положил руку на камеру.

— Вы отправитесь назад, с нами. Прямо сейчас.

— Вы не можете мне приказывать, — срывающимся голосом проговорил Конти. — Это мой фильм.

— Я представитель концерна «Блэкпул»…

Неожиданно Вольф замолчал и, застонав, закрыл уши руками. Мгновение спустя Экберг тоже почувствовала болезненное давление на перепонки.

— Мне это не нравится, — выдохнула она.

— Нужно убираться отсюда, — отозвался Вольф. — И побыстрее, пока…

Он снова умолк. У него отвалилась челюсть, и сам он словно обмяк. Взгляд его был направлен на что-то, находившееся за Конти. Экберг медленно повернулась, чувствуя, как у нее подкашиваются колени, боясь поднять глаза, но еще больше страшась не смотреть.

В темноте у пересечения коридоров что-то пошевелилось.

Они спускались с уровня на уровень почти в полной тишине. Гонсалес шел впереди, закинув за спину винтовку и освещая путь мощным фонарем. С его пояса свисал тяжелый разводной гаечный ключ. За ним следовали Логан и ученые: Салли — с оружием в обеих руках, Маршалл и Фарадей — с вещмешками, набитыми поспешно собранным снаряжением, которое могло им пригодиться. Следующим шагал Усугук, татуированное лицо которого выглядело бесстрастным, как маска. Замыкал процессию Филипс, он то и дело оглядывался через плечо.

Они миновали складские помещения на уровне «D», стеллажи с древними приборами и резервные массивы датчиков, напоминавшие цепи бдительных часовых в тусклом свете мерцавших кое-где ламп. Гонсалес описал дугу лучом фонаря, выхватывая из темноты металлические корпуса, таившиеся за дверными проемами и в стенных нишах.

Мрак и тишина начинали действовать Маршаллу на нервы. Его беспокоила судьба куда-то девавшихся Экберг, Конти и Вольфа, но ради возможности создать оружие, способное повредить таинственному существу, рискнуть стоило. Он замедлил шаг, слегка приотстав, пока не оказался рядом с тунитом.

— Усугук, — сказал Маршалл, стремясь хоть как-то отвлечься, — почему вы называете эту гору обителью зла?

Тунит слегка помедлил с ответом.

— Это очень старая история. Она передается от отцов к сыновьям, из поколения в поколение, с незапамятных времен.

— Мне бы хотелось ее услышать.

Усугук снова помолчал.

— Мой народ верит в два сонма богов — богов света и богов тьмы. Все имеет свою противоположность — горе и радость, ночь и день, — и точно так же наш мир создали и те и другие боги. Боги света — высшие. Это древние боги добра и мудрости. Они благословляют охоту, наполняют моря рыбой. Они наблюдают за естественным порядком вещей. Боги тьмы другие. Они правят болезнями и смертью, человеческими страстями. Они обитают в снах и кошмарах. Со временем их собственная тьма стала их отравлять. Они начали завидовать богам света. Зло, бывшее их орудием, их источником силы, соблазнило их. И они сами сделались злом.

Они свернули за угол, идя мимо ряда ремонтных отсеков.

— Боги тьмы пытались подорвать власть богов света, обратить их деяния во зло, осквернить землю, погасить целительное солнце. Когда им это не удалось, они попытались использовать зло, чтобы развратить богов света, обратить их друг против друга. Несмотря на великодушие богов света, все это немало беспокоило их и тревожило. И тогда явился Анатак.

— Анатак?

— Бог-хитрец, не принадлежавший ни свету, ни тьме, но следивший за равновесием между ними. Он видел деяния темных богов и понял, что они разрушительны и опасны для естественного порядка вещей. И он предложил богам света помощь. Анатак пошел к богам тьмы и рассказал им о тайной пещере тунитов, где, по его словам, те держали пятьдесят самых красивых и непорочных женщин своего племени. Их красота, сказал Анатак, столь редка, что мужчины не берут их в жены, а лишь восхищаются ими и почитают их. Еще он сказал, что пещера эта находится глубоко внутри горы. Рассказ его возбудил похоть темных богов, и у них вскипела кровь.

Следом за Гонсалесом группа спустилась по лестнице на уровень «Е», самый нижний в центральной секции базы. Металлические ступени негромко позвякивали под ногами.

— Боги тьмы спросили Анатака, где находится эта гора. Но бог-хитрец им этого не открыл. Он сказал лишь, что бывает там раз в году, накануне дня летнего солнцестояния, когда воины, стерегущие женщин, уходят, чтобы пройти обряд очищения. Когда наступил канун дня летнего солнцестояния, Анатак пошел к горе. Боги тьмы следовали за ним, о чем ему было известно. И как только они оказались в самой глубокой пещере, Анатак пролил на них жидкий огонь, заперев их внутри.

— Лава, — пробормотал Маршалл.

— Гнев темных богов был ужасен. Они ревели и кричали, и гора раз за разом извергала огонь. Ярость их была столь велика, что небо раскололось от горизонта до горизонта и начало истекать кровью. Они бушевали много тысяч лет. Но Анатак слишком хорошо их запер, и в конце концов они устали. Гора перестала изрыгать красный огонь, и небо больше не кровоточило.

«До сего времени», — подумал Маршалл.

Учитывая, что верования Усугука основывались на столь красочно изложенной им легенде, неудивительно, что его так взволновало появление странно-кровавого северного сияния. Трудно было представить, как этот ревностный хранитель тунитских традиций мог вообще здесь работать и уж тем более участвовать в экспериментах с найденной во льду жуткой тварью. Но тут он вспомнил, что Усугук был тогда молод, строптив и полон пренебрежения ко всему, что касалось устоев, жизненно важных для сохранения целостности его собственного народа. К сожалению, потребовалась страшная встряска, чтобы полностью его преобразить.

— А курршук? — спросил он. — Почему он считается стражем запретной горы?

— После того как боги тьмы оказались заточены в горной толще, Анатак призвал курршуков, чтобы те ее охраняли. Курршуки — существа из мира духов, не боги, но очень могущественные создания, которые не снисходили до вмешательства в обычаи и жизнь людей. В течение многих лет несколько курршуков стерегли гору. Но постепенно тьма заточенных в ней богов развратила и их. И они стали воплощением зла.

— Пожирателями душ, — сказал Маршалл.

Тунит быстро посмотрел на него, затем вновь отвел взгляд.

Уровень «Е» был еще больше завален всяческим барахлом. К тому же царившая там темнота существенно замедляла продвижение группы. Следом за Гонсалесом все, стараясь не оступаться, прошли мимо набитых механизмами помещений и вспомогательного командного пункта, после чего остановились возле двери, ведущей в энергоподстанцию. Дав знак остальным подождать, Гонсалес вошел внутрь, открыл электрощит, поставил на место несколько мощных предохранителей, затем закрыл крышку и включил рубильник. Удовлетворенно хмыкнув, он вернулся в коридор.

— Северное крыло запитано, — сказал он.

Они миновали еще несколько помещений поменьше, затем резко свернули направо. Коридор перед ними заканчивался тяжелой железной дверью, запертой на движимые рычагами засовы и висячий замок. Маршалл с тревогой взглянул на давно перегоревшую красную лампочку и на предупреждающую табличку, запрещавшую вход внутрь всем, кроме обладателей непонятного допуска.

Гонсалес посмотрел на Филипса.

— Охраняйте наши тылы, а я пока попробую что-нибудь сделать.

На глазах у Маршалла сержант с помощью разводного ключа привел в действие рычаги, и тяжелые засовы протестующе заскрежетали. Разобравшись с последним из них, Гонсалес достал из кармана огромную связку ключей. Нужный найти удалось только с пятой попытки. Отперев замок, Гонсалес схватился за круглую рукоятку и потянул на себя дверь. Та с негромким хлопком отворилась. На пол посыпалась труха, в которую превратились резиновые прокладки, пахнуло затхлым воздухом, пропитавшимся запахом сухой плесени.

Дальше лежала кромешная тьма.

— Словно смотришь в гробницу Тутанхамона, — пробормотал Логан.

Маршалл понял, что он имеет в виду. Никто не заглядывал за эту дверь около полувека.

Пошарив по стене, Гонсалес щелкнул выключателем. Снова раздалось несколько хлопков — перегорели некоторые из висевших над головой лампочек. Но оставшихся вполне хватало, чтобы осветить узкий металлический коридор, уходивший во мрак. Все прошли внутрь, и Гонсалес задвинул засовы.

— Неплохое укрытие, — сказал Салли, одобрительно кивая в сторону тяжелой двери.

Гонсалес покачал головой.

— Эта тварь один раз уже мимо нас проскочила — до сих пор не могу понять как. А в этом крыле есть вентиляционные ходы и служебные люки, как и во всех прочих.

Они медленно двинулись по коридору — вдоль ряда распахнутых настежь дверей. Маршаллу казалось, будто сам воздух тут имеет пыльный и чуть металлический привкус.

Гонсалес остановился у ближайшей двери и посветил внутрь фонарем. В луче света возникли два деревянных стола, на которых стояли старомодные пишущие машинки — судя по всему, это был какой-нибудь вспомогательный кабинет. В одной из машинок виднелся лист бумаги, пожелтевший и обвившийся вокруг валика. Гонсалес убрал фонарь, и все прошли дальше, к следующему дверному проему. Сержант заглянул внутрь, и Маршалл услышал его судорожный вздох.

Он подошел ближе. Пол покрывали брызги высохшей темной жидкости, потеки которой виднелись и на напоминавшем электрическое оборудовании. В углу стоял трансформатор, обгоревший и наполовину оплавившийся.

— Трансформаторный блок, — монотонно проговорил Усугук.

— Они даже не позаботились о том, чтобы отмыть кровь, — сказал Салли.

Сержант выключил фонарь.

— Думаете, стоит их в этом винить?

Они опять пошли по узкому коридору, включая на ходу свет. Им попадались лаборатории, забитые осциллографами и всяческими приборами, разными по размеру, но заключенными в одинаково черные корпуса. Некоторые из них стояли на столах и полках, другие покоились в деревянных ящиках, по крайней мере в тех, с каких были сняты крышки.

— Видимо, это и есть акустическая аппаратура, — пробормотал Фарадей.

Они остановились около помещения, где размещался широкий пульт в окружении допотопных усилителей, динамиков и странного вида панелей. Фонарь Гонсалеса осветил дальнюю стену, оказавшуюся стеклянной. Она выходила в маленькую звукоизолированную студию.

Дальше коридор раздваивался, уходя влево и вправо, а его центральная часть заканчивалась еще одной тяжелой дверью. Открыв ее, Гонсалес посветил внутрь и, удивленно фыркнув, включил свет. Маршалл вошел следом за остальными и тут же остановился.

Они стояли на узком мостике, перекинутом через большое круглое помещение. В дальнем его конце виднелась площадка, окруженная стеклянными стенками. Вся внутренняя поверхность сферы была покрыта темной бугристой обивкой. То тут, то там в ней поблескивали гибкие тонкие металлические штырьки.

— Господи, — выдохнул Фарадей. — Это акустический зал. Его явно использовали для испытаний.

— Если они вообще до них дошли, — ответил Салли.

— Вы правы. Вероятно, после того как здесь все прикрыли, эксперименты уже велись в другом месте.

Логан наклонился к Маршаллу.

— Отсюда лишь один выход.

Маршалл огляделся вокруг.

— Действительно.

— Вам этот зал в самом деле напоминает камеру для акустических испытаний?

— Да. — Маршалл повернулся к историку. — А вам нет?

Логан немного помолчал.

— Честно говоря — нет. Мне он скорее кажется последним островком обороны генерала Кастера.[13]

Тварь медленно появлялась из тьмы, словно пловец, выныривающий из глубокого омута. Рваные тени шевелились в такт движениям ее мускулистого тела. Экберг в ужасе наблюдала, как в полумраке проступают все новые и новые детали облика монстра, сумевшего их подстеречь. Огромная остроконечная голова, покрытая короткой черной блестящей шерстью. Выдающаяся вперед верхняя челюсть с множеством зубов и двумя длинными клыками, над которыми нависали сотни тоненьких острых усиков, напоминавших вибриссы моржа. Широкая нижняя челюсть, выглядевшая по сравнению с верхней маленькой и сдвинутой чуть назад, крепилась к черепу мощными сочленениями бугрящихся мышц. И глаза, внушавшие наибольший ужас, поскольку Экберг уже видела их сквозь толщу льда, — желтые немигающие глаза, смотревшие на нее со смесью злобы и жажды крови.

— Господи, — пробормотал рядом Конти. — Господи. Изумительная удача.

Медленно, очень медленно, он нацелил камеру, нажал кнопку записи и начал снимать.

Стоявший возле него Вольф попытался поднять оружие, но его била дрожь. Экберг слышала, как стучат его зубы.

— Эмилио, — сдавленно проговорил он. — Ради всего святого…

— Быстрее, Кари, — шепотом прервал его Конти. — Звук.

Но Экберг не двинулась с места. Она могла только смотреть.

Не спеша — она даже не была уверена, что существо вообще движется, — зверь начал приближаться к ним по тускло освещенному коридору. Его массивные передние лапы, слегка изогнутые, как у бульдога, заканчивались могучими кривыми когтями. Теперь его можно было хорошо разглядеть, и стало ясно, что он размером с молодую лошадь. Широкие плечи переходили в приземистый мощный круп, покрытый жесткой шерстью. Экберг смотрела на него, раскрыв рот. Затем, почти против воли, она перевела взгляд на пасть зверя, на искривленные клыки, на бесчисленную массу окружавших их усиков. И заметила, что те не просто покачиваются в такт шагам монстра, но словно шевелятся сами по себе…

Боль в голове резко усилилась, сердце отчаянно заколотилось. Однако Экберг не могла шевельнуться, скованная диким страхом. Существо снова остановилось, слегка присев на задние лапы, футах в двадцати от них. Оно ни разу не моргнуло, не мотнуло мордой. Глаза его казались похожими на топазы, пылающие яростным неукротимым огнем.

С минуту тварь оставалась неподвижной. Единственными звуками, которые слышала Экберг, были тихое жужжание камеры Конти и ее собственное сдавленное дыхание. А потом зверь снова медленно двинулся к ним.

Не выдержав, Вольф глухо застонал и бросился бежать назад по коридору, выронив пистолет, который с лязгом ударился о пол.

Зверь снова остановился, на этот раз ненадолго. Из-под вибрисс выскользнул узкий розовый раздвоенный язык, который, вытягиваясь все дальше и дальше, облизал сперва один клык, затем другой.

И тут Конти словно бы обезумел. Он вдруг начал смеяться — сперва тихо, потом все громче и громче. По крайней мере, охваченной ужасом Экберг казалось, что эти странные высокие звуки означают именно смех.

— Иихихи, иихихи, — кудахтал, кашляя, Конти. Плечи его тряслись, камера опасно накренилась. — Агрх… агрх… иихихи…

— Эмилио, — прошептала она.

— У меня все получилось! — истерически закричал Конти. — Конец фильма! Конец! Иихихи…

В два прыжка зверь сбил его с ног, подбросив высоко в воздух. Камера отлетела в сторону, ударилась о стену и упала на пол, развалившись на части. Зверь поймал Конти огромными передними лапами и начал крутить его, словно деталь в токарном станке, водя вдоль безвольного тела извивающимися усами и заодно обрабатывая плоть зубами, словно кукурузный початок. Во все стороны брызнула кровь, пятная стены и потолок. Несколько лампочек, на которые попали капли, с шипением лопнули. Безумный смех Конти сменился диким воплем, который делался все пронзительней. Внезапно зверь сунул голову режиссера в пасть и сомкнул челюсти. Что-то негромко хрустнуло, и вопль оборвался. Зверь снова открыл пасть, и Конти тяжело рухнул на пол. В это мгновение к Экберг вдруг вновь вернулась способность двигаться, и она побежала прочь. Мимо Конти и склонившегося над ним чудовища, не обращая внимания на темноту и на все, что попадалось ей под ноги. И пока она мчалась сломя голову по полутемному коридору, стараясь убежать как можно дальше от творящегося сзади кошмара, Конти снова словно закашлялся: «Агрх… агрх… агрх…» Но на сей раз то был не кашель, а хруст ломающихся костей.

Войдя с черной металлической коробкой в руке в пультовую, Маршалл увидел за стеклянной перегородкой Салли и Логана, склонившихся над стальной, снабженной колесиками тележкой. И хотя он был готов к тому, что увидит, при взгляде на нее у него засосало под ложечкой. Ибо все там находившееся скорее напоминало собранную детьми игрушку, чем оружие против двухтонного монстра. На верхнем лотке размещалось разнообразное аналоговое и примитивное цифровое оборудование, а также потенциометры, фильтры, низкочастотные генераторы, регуляторы уровня сигнала, соединенные множеством разноцветных жгутов. На нижнем лотке красовался старый ламповый усилитель, подсоединенный тонкими красными проводами к большому динамику с еще одной высокочастотной мембраной.

Последние полчаса они спешно вскрывали ящики и перерывали стеллажи с заброшенной аппаратурой, лихорадочно пытаясь соорудить устройство, способное генерировать самый широкий спектр звуковых волн, но в конце концов предположили, что пагубной для зверя, вероятнее всего, окажется наивысшая частота шума. Хотя на этом настоял сам Маршалл, в основном доверяясь лишь собственной интуиции, он прекрасно понимал, насколько рискованна вся их затея. Никто ведь не знал, сработает ли устройство вообще, а если сработает, то сможет ли оно отпугнуть зверя. И вот всю эту хрень собрали на подвижной тележке, чтобы иметь возможность выкатить ее куда угодно. В идеале — вообще за пределы северного крыла, обеспечив себе путь к отступлению в случае неудачи.

Маршалл протянул то, что принес, климатологу.

— Это кольцевой модулятор. Фарадею удалось снять его с готового к действию эхолокационного излучателя.

Салли положил модулятор на верхний лоток, подсоединил к нему два проводка и удовлетворенно хмыкнул. По мере того как их звуковое оружие обретало законченный вид, спеси в нем все добавлялось. Он даже начал входить в некий раж, восхищаясь возможностями установки.

— Сперва надо попробовать белый шум. При достаточно мощном сигнале в фиксированном диапазоне звуковой удар может получиться внушительным. — Он обернулся к Маршаллу. — Где Фарадей?

— На складе оборудования, собирает запчасти.

— Ну что ж, осталось только поставить сухие батареи. Ты их нигде случайно не видел?

— Нет. Но я и не искал. Слишком был занят, разбирая на части гору преобразователей.

— Тогда я сам пойду поищу.

Климатолог выпрямился и вышел в коридор. Бросив короткий взгляд направо, он засеменил в другом направлении.

Маршалл знал, почему Салли глянул направо. Он и сам всегда смотрел в ту же сторону, когда входил в пультовую или выходил из нее. Там находился главный вход в северное крыло, возле которого неотступно стояли на страже Гонсалес и Филипс с оружием наготове, следя за тем, не появится ли зверь.

Внезапно он почувствовал на себе взгляд Логана.

— Есть мысли насчет того, какими секретными исследованиями здесь собирались заниматься? — спросил историк.

Маршалл пожал плечами.

— Трудно сказать — почти все оборудование лежит в разобранном или упакованном виде. Но, судя по разнообразным пассивным эхолокационным устройствам — активных я здесь практически не видел, — могу предположить, что они надеялись дополнить радары раннего предупреждения эхолокационной аппаратурой.

— Чтобы обнаруживать ракеты намного ближе к границам России.

— Возможно, даже еще в ее пределах, — кивнул Маршалл. — Активный эхолокатор способен дать точные координаты объекта. Но на подобной базе этого не требовалось — по крайней мере, не в начале слежения. Их больше интересовало, направляется ли объект в сторону нашего континента, а пассивный эхолокатор способен установить это, совершенно не обнаруживая себя, особенно если он снабжен интересной приставкой, могущей даже построить примерную траекторию полета ракеты.

— Какой приставкой?

— Анализатором движения цели. В результате можно определить расстояние до объекта, его скорость и курс задолго до того, как в дело вступит радар.

— И все это с помощью небольшого прибора, достаточно хитро устроенного для того, чтобы противник ничего не заметил. Интересно. — Логан помолчал. — И все же, думаю, главный вопрос в том, помогут ли его по-иному скомпонованные детали спасти наши задницы.

Маршалл посмотрел на схожую с творением безумного гения мешанину проводов и коробок.

— Полагаю, у нас есть шанс. Из пяти наших чувств только слух является порождением полностью механического процесса. Звуковая волна изменяет звуковое давление, вызывая вибрацию. Низкочастотный звук может привести к учащению дыхания, депрессии, даже тревоге. Высокочастотный звук, как считают некоторые, способен нарушать естественный ритм сердца или даже вызывать рак. Ходят всевозможные слухи об инфразвуковом или ультразвуковом оружии, которое может ранить, парализовать, даже убивать. — Он пожал плечами. — Кто знает? Возможно, именно такими исследованиями здесь и собирались заняться.

— Да уж, действительно ирония судьбы. — Логан похлопал по борту тележки. — Закончили?

— Да, осталось установить батареи. Салли пошел за ними.

— Значит, теперь у нас есть оружие. Осталось найти цель.

— Нет никакой гарантии, что она придет сама — возможно, понадобится нечто вроде приманки.

— Или скорее живца. — Логан снова помолчал. — Я вот еще о чем подумал. Как вы полагаете, эти два существа — то, которое нашли вы, и другое, которое обнаружили пятьдесят лет назад, — могут быть родственными друг другу?

— Хороший вопрос. Я ведь видел нашу тварь лишь отчасти, и то сквозь слой льда. Но описание Гонсалеса, похоже, соответствует описанию Усугука, и…

— Я не об этом. Я имел в виду, не связаны ли они кровно?

Маршалл посмотрел на него.

— В смысле, как отец и сын?

Логан кивнул.

— Или как мать и дочь. Которые почему-либо потеряли друг друга, а потом мгновенно замерзли во время одного и того же странного климатического феномена.

— Господи, — судорожно сглотнул Маршалл. — Если так, то остается надеяться, что родитель не узнает о том, что случилось с детенышем.

Логан потер подбородок.

— Кстати, насчет детеныша: вы не задумывались о том, что именно его тогда убило?

— Хотите сказать, что не электричество?

— Именно.

— Да. И ответа я не знаю. А вы?

— Нет. Но мне также весьма интересен тот факт, что ни одно из этих существ не ело убитых ими людей.

— Я же вам говорил. Маленький курршук не умер. Он просто решил покинуть реальный мир.

Эти слова произнес Усугук, который сидел в углу студии, скрестив ноги и положив руки на колени. До сих пор он ни разу не пошевелился и не издал ни звука, так что Маршалл даже забыл о его присутствии.

Видя спокойное, сдержанное лицо тунита и ощущая его неколебимую убежденность в собственной правоте, Маршалл почувствовал, что и сам почти готов ему поверить.

— Помните, вы рассказывали мне легенду? — сказал он шаману. — Про Анатака и богов тьмы. Даже мне, совершенно постороннему человеку, стало не по себе. И я хотел бы спросить: если вы действительно считаете, что мы имеем дело с курршуком — пожирателем душ, то почему же вы согласились опять посетить это место?

Усугук поднял взгляд.

— Мой народ верит, что ничто не случается без причины. Боги предопределили мою судьбу с того дня, когда я родился. В юности они увели меня от моего народа, зная, что в конце концов я вернусь, став сильнее и ближе к ним. Отвернувшись от мира духов, я в итоге избрал его для себя.

Маршалл задумчиво посмотрел на него — и вдруг понял. Все эти годы, ведя аскетическую и затворническую даже по традиционным понятиям тунитов жизнь, Усугук искупал свою вину за то, что временно предал собственную веру. И возвращение сюда, на место предательства, являлось для него финальным актом этого искупления.

— Мне очень жаль, что так получилось, — сказал Маршалл. — Я вовсе не хотел подвергать вас столь серьезной опасности.

Тунит покачал головой.

— Позволь мне кое-что тебе рассказать. Когда я был маленьким, в те времена, когда мы еще охотились, мой дед всегда возвращался с самым крупным моржом. Всем хотелось узнать его секрет, но он никому ничего не рассказывал. Наконец, когда дед сделался совсем старым, он поведал мне свою тайну. Он просто выводил свою байдарку за проливы, в открытый океан, намного дальше, чем осмеливался кто-либо другой. Я спросил его, зачем он, как ты говоришь, подвергал себя серьезной опасности всего лишь ради самой крупной добычи. Дед ответил, что охота опасна сама по себе. Если идешь по тонкому льду, сказал он, можешь с тем же успехом на нем танцевать.

За перегородкой послышался шум, и вошел Фарадей, нагруженный электрическим и механическим оборудованием.

— Вот запасные генераторы и потенциометры, — сказал он, бросив взгляд на тележку. — Где батареи?

— Салли пошел за ними, — ответил Маршалл.

— Хорошо. Как только они у нас будут, мы сможем начать испытания, и…

В это мгновение послышался громкий треск. Его издавала лежавшая на краю пульта рация, которой снабдил их Гонсалес.

Рация снова затрещала.

— Алло? — послышался голос Экберг. — Алло?

Выскочив из студии, Маршалл схватил рацию и нажал кнопку передачи.

— Кари? Это Маршалл. Говорите.

— О господи, помогите мне! — Чувствовалось, что она на грани истерики. — Помогите, прошу вас! Эта тварь… она поймала Эмилио. Она схватила его, схватила, и…

— Кари, успокойтесь, — как можно более убедительно проговорил Маршалл. — Скажите мне, где вы находитесь?

В ответ раздались судорожные всхлипывания.

— Я… о господи… я в вестибюле. У… у поста охраны.

Маршалл снова нажал кнопку передачи. Логан и Фарадей вышли из студии и встали рядом с ним.

— Хорошо. У вас есть фонарь?

— Нет.

— Тогда спускайтесь по лестнице в офицерскую столовую. Быстро и как можно тише. Там найдете запасные фонари. И оружие тоже. Стрелять умеете?

— Нет.

— Ладно. Ступайте прямо туда. Когда доберетесь, снова свяжитесь со мной.

— Оно придет за мной, я знаю. Когда разделается с Эмилио. Оно придет за мной, и… и…

— Кари, я иду к вам. Только не теряйте голову. И не потеряйте рацию.

Снова послышался треск, и рация смолкла.

Маршалл повернулся к Фарадею.

— Найди Салли и помоги ему с батареями. Потом вытащите отсюда наше звуковое оружие, в коридоры уровня «Е». Если оно не сработает, северное крыло станет нашим убежищем и оплотом.

Фарадей кивнул и быстро вышел из помещения. Маршалл посмотрел на Логана.

— Помните ваши слова насчет живца? Похоже, им предстоит стать мне.

Не говоря больше ни слова, он сунул рацию в карман и побежал в сторону двери, ведущей в центральную секцию.

Кари Экберг, спотыкаясь, бежала по коридору уровня «С», сжимая в потной руке фонарь. У нее болели лодыжки, ободранные о выступы всяческих труб и ящиков, колени саднило, они кровоточили после падений на металлический пол. К счастью, свет и радио продолжали работать. Она снова попыталась отогнать прочь жуткие воспоминания о кричащем Конти и брызжущей во все стороны, словно вода из дождевальной установки, крови. Раз за разом она повторяла, словно мантру: «Не оглядывайся. Не оглядывайся».

Ей потребовалось пятнадцать минут, чтобы спуститься на два уровня ниже офицерской столовой — пятнадцать минут невыносимого ужаса. Она пробралась мимо прачечной, где под выцветшими плакатами, призывавшими соблюдать чистоту, стояли молчаливыми рядами древние стиральные и сушильные машины. За ней находилась портновская мастерская — небольшая комнатка, где едва помещались стол, швейная машина и манекен. Дальше коридор разветвлялся. Остановившись, она нащупала рацию. Руки у нее тряслись так сильно, что кнопку передачи удалось нажать лишь с третьей попытки.

— Я у развилки коридора, возле портновской мастерской, — сказала она, слыша, как дрожит ее голос. Сквозь треск помех раздался голос Маршалла.

— Я только что добрался до уровня «D». Оставайтесь на связи, сейчас уточню направление у Гонсалеса.

Экберг стояла в кромешной тьме, тяжело дыша. Хуже всего было стоять вот так и ждать дальнейших распоряжений, зная, что в любой момент в ушах вновь могут возникнуть странные ощущения, предвещающие приближение зверя…

— Идите налево, — произнес искаженный помехами голос Маршалла. — В конце коридора еще раз сверните налево. Там вы увидите лестницу, спускайтесь по ней. Я буду вас там ждать. Если меня внизу не окажется — связывайтесь со мной по радио.

Экберг сунула рацию обратно в карман джинсов и, повернув налево, обвела ход лучом фонаря в поисках возможных препятствий, после чего трусцой побежала вперед мимо пустующей кухни, где призрачно поблескивали ряды огромных фаянсовых раковин. Справа и слева мелькали все новые дверные проемы, за которыми зияла черная таинственная пустота. Отчаянно болели колени и голени, но ей удалось загнать боль куда-то в глубины сознания. Впереди, освещенная единственной лампочкой, вновь виднелась развилка. Налево, сказал он. Налево, и увидишь…

Неожиданно ее нога зацепилась за что-то, и она растянулась во весь рост на полу. Рация улетела в коридор, фонарь откатился к стене и погас. Господи, нет, нет…

Ползая на четвереньках, изнемогавшая от страха женщина лихорадочно шарила по полу в поисках фонаря. Наконец ее рука наткнулась на него, и, затаив дыхание, она нажала на кнопку. Фонарик мигнул, погас и снова вспыхнул. Слава богу. Слава богу. Поднявшись на ноги, Экберг посветила вперед, пытаясь отыскать рацию. Вот она — футах в десяти, под стеной. Подбежав к рации, Экберг нагнулась и подхватила ее с пола.

— Алло! — сказала она, нашаривая кнопку передачи. — Алло, Эван, вы меня слышите?

Ничего в ответ. Даже помех.

— Эван, алло! — Голос ее срывался от отчаяния и тревоги. — Алло!

Неожиданно она замолчала. Показалось ей или она в самом деле услышала в темноте позади тяжелые и вместе с тем до ужаса мягкие шаги? Впрямь ли коснулось ее ушей едва слышимое, странное, почти сверхъестественное пение? Страх вновь охватил ее. Отчаянно всхлипывая, она сунула сломанную рацию обратно в карман и опять побежала. Свет в конце коридора становился все ближе. Оказавшись на перекрестке, она свернула налево, освещая ход фонарем в поисках лестницы.

Вот она — черный колодец. Метнувшись к нему, Экберг сломя голову побежала вниз, стуча фонарем по металлу перил и уже не пытаясь таиться.

Остановившись внизу, она огляделась по сторонам. Вперед уходил очередной темный коридор, стены которого кое-где словно бы подпирали ломаные столы, стулья и еще какие-то громоздкие вещи. Но сам ход был пуст.

Моргнув, она отерла тыльной стороной ладони глаза и снова вгляделась. Никого.

— Эван? — сказала в пустоту Экберг.

Она почувствовала, как учащается ее дыхание. Нет, нет, нет…

И снова в ее ушах раздался тихий поющий звук, почти шепот. Глотая слезы, она шагнула с лестницы в коридор. Ей очень хотелось оглянуться, посмотреть вверх. Фонарь дрогнул в ее руке…

— Кари!

Экберг опять заглянула в глубину коридора. В дальнем тускло освещенном конце его появился темный силуэт. Вскрикнув, она побежала навстречу. Лицо Маршалла было встревоженным, с плеча свисала автоматическая винтовка.

— Кари, — сказал он, подбегая к ней. — Слава богу. С вами все в порядке?

— Нет. Он гонится за мной… этот монстр… Я только что его слышала…

— Быстрее.

Схватив женщину за руку, он потащил ее туда, откуда пришел.

Несмотря на растущую усталость, Экберг неотступно следовала за Маршаллом, огибавшим окольными путями целые сектора складских и ремонтных отсеков. Один раз они остановились на перекрестке, пока он вспоминал, куда повернуть. Во второй раз им пришлось связываться с Гонсалесом, уточняя у него направление.

— Куда мы идем? — тяжело дыша, спросила она.

— К научному крылу, уровнем ниже. Вход в него закрыт тяжелой дверью, и там намного безопаснее, чем везде. Также мы собрали устройство, нечто вроде звукового оружия, которое надеемся испытать на этой твари. Но первым делом нужно добраться туда.

Перед ними возникла еще одна лестница, и Маршалл помчался вниз, перепрыгивая через три ступеньки. Экберг с трудом поспевала за ним. Уровень «Е» напоминал могилу; вдоль его низких потолков тянулись трубы и толстые связки всяческих кабелей. В пляшущем свете единственного фонаря они пробежали мимо нескольких помещений, затем Маршалл притормозил, сворачивая направо. Так резко, что Экберг на него налетела, но, к счастью, все обошлось без падения.

Коридор впереди заканчивался массивной дверью, распахнутой настежь. Пространство за ней заливал яркий свет. Внутри стояло странное сооружение на колесах, ощетинившееся проводами, антеннами, радиолампами и словно бы перенесшееся сюда из научно-фантастического фильма пятидесятых годов. С ним возились двое ученых — Фарадей и Салли. Рядом с автоматом на изготовку стоял сержант Гонсалес.

— Что случилось? — спросил Маршалл. — Почему установка там, а не за порогом?

— Батарей нет, — сказал Фарадей. — Пришлось подсоединить ее к источнику питания. Провода дальше не дотягиваются.

— Ну так, ради всего святого, — сказал Маршалл, — найдите какую-нибудь розетку снаружи!

— Времени нет, — ответил Салли.

— Черт побери, времени действительно нет! Тварь преследует нас, и мы не можем позволить себе держать дверь…

Маршалл не договорил. И тут Экберг тоже вдруг ощутила, как у нее поднимаются волосы на затылке. Миг — и ее опять охватил дикий страх. Снова все инстинкты кричали ей: обернись, посмотри, что там! И на этот раз она поддалась им.

Вдали с лестницы не спеша стекал темный силуэт, направляясь в их сторону.

— Быстрее, быстрее!

Маршалл толкнул Экберг в открытую дверь. Винтовка на бегу ударялась о его спину — давно забытое и вместе с тем такое знакомое ощущение. Салли стоял возле звукового оружия, бледный, но с выражением непреклонной решимости на лице. Длинные силовые кабели вели в трансформаторную, натянутые до предела. Большие мембраны, стоявшие на нижнем лотке тележки, потрескивали и гудели от напряжения, динамик слегка подрагивал. За ним с тревогой наблюдали стоявшие позади Фарадей и Логан. С боков их охраняли Гонсалес и Филипс, опустившись на одно колено и направив автоматические винтовки через дверной проем в коридор. Усугук держался чуть поодаль, сжав в обеих руках свой мешочек и что-то монотонно твердя нараспев.

Маршалл быстро огляделся вокруг. Именно такой ситуации он надеялся избежать — дверь широко распахнута, установка внутри убежища, непроверенная и неиспытанная, а все они торчат возле нее как на ладони.

— Нужно закрыть дверь, — сказал он. — Немедленно.

— Успеем, — ответил Салли. — Если наше оружие не сработает, не остановит зверя… запремся. Времени хватит.

Маршалл открыл было рот, чтобы возразить, но в этот миг у развилки ходов что-то мелькнуло. Все взгляды обратились в ту сторону. Очень медленно поле обзора заполнило чье-то громадное тело. Не веря своим глазам, Маршалл уставился на широкую лопатообразную голову, страшные острые зубы и десятки торчащих во все стороны усиков. Чудовище оказалось еще более кошмарным, чем ему представлялось, ибо раньше он видел сквозь лед только верхнюю часть его морды, а темные грязевые вкрапления милосердно скрывали из виду ее жуткую нижнюю половину. Хотя, возможно, и не столь милосердно, ибо, если бы тогда все узрели в ледовой толще ужасающие клыки и похожие на гнездо змей вибриссы, наверняка никто никогда не решился бы разморозить этого монстра. Несколько мгновений Маршалл ошеломленно смотрел на тварь, затем снял с плеча винтовку и подтолкнул Экберг к Фарадею.

— Отведи ее куда-нибудь дальше, — сказал он. — Найди самое безопасное место, какое только сможешь. И запритесь там оба.

— Но… — запротестовал Фарадей.

— Делай, как я сказал, Райт. Пожалуйста.

Поколебавшись, биолог кивнул и взял Экберг под локоть. Бок о бок они протиснулись мимо солдат и тихо бормочущего нараспев Усугука, свернули за угол и скрылись из виду.

Маршалл снова повернулся к кошмарному зверю, который теперь стоял перед ними во всей своей красе, слегка приседая на задние лапы. За спиной слышались чьи-то хриплые вздохи.

— Нет, — срывающимся голосом проговорил Филипс. — Господи, нет. Только не это.

— Спокойно, солдат, — рыкнул Гонсалес.

Салли, тоже тяжело дышавший, вытер руки о полы рубашки и положил их на рукоятки потенциометра и генератора. Присев возле дверного металлического косяка, Маршалл стукнул ладонью по нижней части магазина, проверяя, хорошо ли тот сел, дослал в ствол первый патрон и снял оружие с предохранителя.

— Можете начинать, доктор, — сказал Гонсалес.

Зверь сделал еще один мягкий, неспешный шаг вперед. В спутанной шерсти на его могучих плечах виднелись узкие проплешины — следы пуль или разрядов, — сквозь которые тускло просвечивало нечто напоминавшее змеиную чешую.

У Салли отчаянно тряслись руки.

— Я… я сперва попробую белый шум.

Несколько мгновений слышалось лишь тяжелое дыхание Филипса и лязг затвора еще одной винтовки. Затем от мембран донесся тоненький писк.

Зверь сделал еще шаг.

— Поднимаю звуковое давление до шестидесяти децибел, включаю низкочастотный фильтр, — дрожащим от напряжения голосом проговорил Салли.

Звук стал громче, заполняя узкий коридор. Зверь продолжал приближаться.

— Не действует, — сказал сквозь шум Салли. — Попробую простую форму сигнала. Пила, базовая частота сто герц.

Писк сменился низким гудением, тон которого быстро повышался.

Существо в коридоре остановилось.

— Теперь прямоугольная волна, — сказал Салли. — Поднимаю частоту до трехсот девяноста герц при ста децибелах.

Звук словно расширился, стал более сложным. Маршалл услышал — или ему показалось, что услышал, — странное тихое пение, похожее на низкие тона органа, звучащего где-то вдали. То была экзотическая, таинственная вибрация, не имевшая ничего общего со звуковыми волнами, которые генерировал Салли. Маршалл ощутил, как она словно бы наполняет и распирает изнутри его череп.

Существо поколебалось, держа на весу массивную переднюю лапу.

— Ввожу синусоиду, — послышался голос Салли. — Поднимаю частоту до восьмисот восьмидесяти герц.

— Прибавь децибелы! — крикнул через плечо Маршалл.

Звук продолжал усиливаться, пока звон не пошел и от стен коридора.

— Прохожу болевой порог! — закричал Салли. — Сто двадцать децибел!

Водоворот звуков, смешанный с донимавшей Маршалла вибрацией, грозил свести с ума. Существо попятилось. Его задние лапы слегка дернулись, словно от невольных мышечных спазм. Оно тряхнуло лохматой головой — раз, потом другой, — явно испытывая неприятные ощущения.

— Теперь — только синусоида! — крикнул Салли. — Работает!

И тут существо внезапно присело, готовясь к прыжку.

Все дальнейшее происходило практически одновременно. Филипс и Салли в ужасе закричали. Громкость звука продолжала расти, разрывая уши. Гонсалес отдал приказ открыть огонь. Голос его был едва слышен. Над головой Маршалла понеслись пули, ударяясь о стены хода и задевая груды всякого хлама. Маршалл поднял свою винтовку и нажал на спуск. Он знал, что бьет точно, ибо видел, как на холке и боках монстра появляются свежие полосы, обнажая прячущийся под его шкурой твердый, схожий с хитиновым панцирь именно в тех местах, куда он стрелял. Время словно замедлилось до предела, реальность исчезла. Маршаллу казалось, будто он может проследить за полетом любой своей пули, но те отскакивали от зверя, не причиняя ему никакого вреда.

А потом зверь бросился на людей. Маршалл метнулся к двери в отчаянной попытке закрыть ее, не обращая внимания на стрельбу сзади. Но зверь оказался невероятно проворным. В одно мгновение он, отшвырнув Маршалла к стене, влетел в северное крыло, перепрыгнул через тележку, опрокинул ее, а потом схватил Салли передними лапами и двумя резкими движениями головы оторвал ему руки.

Маршалл приподнялся на локте, приходя в себя. В ушах звенело. Центральный коридор научной секции базы превратился в настоящий бедлам. Зверь терзал вопящего Салли; хлеставшая из оторванных конечностей климатолога кровь заливала стены и пол; Гонсалес с Филипсом отползали назад, пытаясь прицелиться в зверя; тележка со звуковой установкой лежала на боку, и колеса ее все еще крутились; Усугук стоял над солдатами, выставив перед собой свой мешок с амулетами и продолжал бормотать что-то.

На глазах у Маршалла зверь подбросил продолжавшего кричать Салли в воздух одним могучим взмахом лапы. Второй удар швырнул ученого в дверь кабинета. Зверь прыгнул за ним, скрывшись из виду. Послышался треск ломающейся мебели, удары тела о стены. Крики Салли сменились хрипом и бульканьем.

Шатаясь, Маршалл сумел подняться на ноги. Слишком поздно: Салли уже ничем было не помочь… как и всем им. Возможно, они еще могли бы успеть выбраться из северного крыла и закрыть дверь, оставив монстра внутри… однако он тут же отбросил эту мысль. Бесполезно. Времени мало. Все кончено. Тварь разделается с Салли, а затем примется за них, уничтожая одного за другим, пока…

Взгляд его упал на разбросанные по полу части звуковой установки. И все-таки она сработала. Последняя волна, которую попытался использовать Салли, — синусоида — явно подействовала на зверя. Маршалл попытался забыть о творящемся в кабинете кошмаре, о криках солдат, о болезненном шуме внутри головы, стараясь с толком распорядиться секундами, которые у него еще оставались. Почему сработала синусоида, в то время как пилообразная или прямоугольная волна ничего не дали?

Возможно, дело вообще не в форме волны. Возможно, в чем-то совсем другом…

Метнувшись к тележке, он поставил ее на колеса и лихорадочно начал собирать с пола детали.

— Что вы делаете? — крикнул Логан.

Салли уже замолк, но из кабинета неслись стук и грохот.

— Пытаюсь еще раз пусть ее в ход. — Маршалл проверил идущие от усилителя к мембранам провода, поставил на место отвалившийся потенциометр. — Все дело наверняка в гармониках, это единственный вариант. Но нам нужна соответствующая акустика… — Он огляделся по сторонам. — Помогите мне. Тварь может в любую секунду вернуться. Нужно затащить эту штуку в эхо-камеру.

— У нас нет времени на подобную чушь! — заявил сержант. — Какой смысл ее куда-то двигать?

— Примерно такой, как в попытке пропитать стрелу ядом. Хуже не будет. Попробуем усилить эффект.

С помощью Логана Маршалл покатил тележку по коридору, то и дело оскальзываясь на крови Салли. Усугук, с шаманской погремушкой в одной руке и костяным амулетом в другой, следовал сзади, продолжая что-то нараспев бормотать. С немалым трудом они прокатили тележку мимо пультовой, мимо пересечения коридоров, а затем через заднюю металлическую дверь втащили в эхо-камеру.

— Гонсалес! — крикнул Маршалл. — Постарайтесь его задержать!

Дав знак Филипсу, Гонсалес занял оборонительную позицию возле двери.

Стук и грохот вдали прекратились.

— Чтобы добиться максимального эффекта, нужно поместить все это в центр, — сказал Маршалл Логану.

Они покатили тележку по мостику, переброшенному через сферический зал. Электрические кабели натянулись, и на одно жуткое мгновение Маршаллу показалось, что их длины не хватит. Но ее как раз хватило, чтобы расположить установку точно посреди камеры, в кружке с отметкой «Ноль децибел».

Маршалл посмотрел на Усугука.

— Возможно, там вам будет спокойнее, — сказал он, показывая на застекленную будку в дальнем конце мостика.

Тунит перестал бормотать и покачал головой.

— Ты уже забыл, чему я учил тебя? Если идешь по тонкому льду, можешь с тем же успехом на нем танцевать.

— Дело ваше.

Развернув тележку так, чтобы мембраны смотрели в сторону коридора, Маршалл проверил соединения и снова включил установку. Никакой реакции. Поспешно вынув и снова вставив радиолампы, он подтянул контакты и попытался еще раз. На этот раз из массивного динамика послышалось низкое гудение. Маршалл окинул устройство взглядом, вспоминая основы генерации звука в синтезаторе и определяя расположение рукояток, управляющих амплитудой, частотой, формой сигнала, фильтрами. Взявшись за ручку регулировки амплитуды, он резко повернул ее вправо. Тележка задрожала.

Маршалл заметил, что Логан смотрит на него.

— Я полагаю, что жить мне осталось не более трех минут, — сказал историк. — Если повезет и все произойдет очень быстро, то не более двух. И все же мне хотелось бы умереть, зная о том, что вы пытались сделать.

— Я хочу сделать ставку на последнюю форму сигнала, которую попробовал использовать Салли, — ответил Маршалл, снова переводя взгляд на приборы. — Ту, которая вызвала реакцию зверя. Это синусоидальная волна, самая чистая из всех возможных звуковых волн. Без гармоник, без обертонов. Я намерен продолжить то, что не успел сделать он: применить преобразование Фурье, чтобы усложнить форму волны. Возможно, она причинит зверю достаточно боли, чтобы заставить его убраться. Если нам удастся продержаться достаточно долго, то, может быть…

Он замолчал. В дальнем конце коридора из кабинета выскользнул зверь и медленно повернул морду к людям. С его передних лап, клыков и вибрисс стекала кровь.

Маршалл глубоко вздохнул, пытаясь унять дрожь в руках.

Зверь шагнул к ним. Маршалл быстро установил на первом генераторе форму сигнала в виде пилы и частоту тридцать герц, проверил, что уровень звука на выходе составляет сто децибел, и нажал на кнопку. Помещение наполнилось низким гудением почти на пороге слышимости.

Зверь прыгнул.

Маршалл лихорадочно сосредоточился на подсчетах. Вторая гармоника без обертонов, но если взять несколькими октавами выше…

Зверь набирал скорость, мчась к ним по коридору огромными прыжками. Маршалл установил на втором генераторе пилу и настроил частоту на восемьсот герц.

— Господи! — вскрикнул Логан.

Гонсалес и Филипс начали стрелять. Сквозь пронзительный писк громкоговорителя Маршалл едва мог слышать хриплый крик Филипса, который, окончательно потеряв голову, палил куда попало. Существо остановилось возле солдат, тряся головой. Вибриссы в его пасти отплясывали некое подобие безумного танца. Филипс выронил оружие, вскочил и с воплем кинулся в боковой коридор. Существо наклонило голову, но снова ее подняло и могучим взмахом лапы зашвырнуло продолжавшего стрелять Гонсалеса в эхо-камеру. Пролетев над головами Маршалла и Логана, сержант ударился о заднюю стену сферического помещения и соскользнул по ней на находившийся двадцатью футами ниже пол, где остался лежать без чувств среди мягкой обивки.

У Маршалла отчаянно тряслись руки, когда он настраивал третий и последний генератор — снова синусоида, но на этот раз очень высокой частоты, шестьдесят тысяч герц. Убедившись, что амплитудный фильтр полностью загружен, он до упора повернул ручку микшера. Зловещий писк синусоидальной волны стал тише, а затем полностью смолк.

— Что вы делаете? — стуча зубами, спросил Логан. — Вы же выключили эту штуку! Теперь мы в ловушке!

— Я хочу заманить зверя в камеру, — ответил Маршалл. — У нас есть только один шанс, и нам надо выжать из него все возможное.

Легким, почти изящным движением, никак не вязавшимся с его чудовищными габаритами, зверь перенес лапу через порог. За ней последовала вторая. Он посмотрел налево, затем направо, окидывая помещение взглядом желтых немигающих глаз. Странное низкое пение в ушах Логана усилилось, боль в голове стала невыносимой. Зверь уже вошел в камеру. Он шагнул на мостик, и тот застонал под его весом. Шаг, другой… зверь присел на задние лапы, готовясь еще к одной — уже последней — атаке.

«Можешь с тем же успехом там танцевать». Быстрым движением Маршалл схватился за регулятор амплитуды, выставил его на сто двадцать децибел и повернул ручку.

Эхо-камера тотчас же наполнилась звуком, похожим на многократно усиленное жужжание миллиона ос. Зверь прыгнул, но тут же по всему его телу пробежала конвульсия. Маршалл повернул ручку дальше, подняв громкость до ста сорока децибел. Зверь снова содрогнулся, пытаясь свернуться клубком, и тяжело рухнул на опасно затрясшийся мостик. Вся вселенная для Маршалла словно бы превратилась в ужасающее гудение, эхом отражавшееся от стен зала и проникавшее чуть ли не в каждую клеточку тела. Зверь продолжал ползти по мостику, вытягивая передние лапы и царапая окровавленными когтями металлическое покрытие. Схватившись за ручку и тяжело дыша, Маршалл решительно повернул ее до отказа. Сто шестьдесят пять децибел, уровень громкости реактивного двигателя. Стоявший рядом Логан зажал уши руками; рот историка был открыт, но крик его полностью заглушал пронзительный вой, казалось сделавшийся для Маршалла частью самой его сущности. Он тоже машинально закрыл уши ладонями, но вой от этого не стал тише. Перед глазами у него заплясали разноцветные пятна, и он ощутил, что вот-вот лишится чувств.

Зверь замер. Тело его сотрясла очередная жестокая судорога. Он поднял голову, широко раскрыв ужасную пасть. С клыков его до сих пор стекала кровь несчастного Салли, острые вибриссы дергались во все стороны. Повернувшись, зверь с силой ударил клыками о мостик — раз, другой, затем, подобрав под себя лапы, попятился назад. А потом прямо на глазах у Маршалла его голова разлетелась на куски, разбрызгивая кровь и мозги. Кровь залила звуковую установку, которая дико взвыла и смолкла, рассыпав вокруг множество искр.

Маршалл долго не двигался с места, весь дрожа. Затем он посмотрел на Логана. Из ушей историка текла кровь. Он что-то говорил, но Маршалл его не слышал — собственно, он не слышал вообще ничего. Повернувшись, Маршалл перешагнул через неподвижное чудовище, из расколотого черепа которого продолжала хлестать черная кровь, и на негнущихся ногах направился к двери, ведущей наружу. Внезапно ему захотелось убраться как можно дальше от этого жуткого места, вдохнуть свежего воздуха. Он скорее ощутил, чем услышал, что Логан и Усугук двинулись следом за ним.

Медленно и с трудом они поднимались наверх — через три нижних уровня, потом через более знакомые лабиринты уровня «В», пока не добрались до темного и безжизненного вестибюля. Все еще ничего не слышащий, залитый кровью чудовища Маршалл миновал раздевалку, даже не озаботившись тем, чтобы прихватить парку. Пройдя через тамбур, он толкнул двойную дверь и вышел на каменную площадку снаружи.

Было темно, но едва заметное свечение над горизонтом подсказывало, что скоро наступит рассвет. Буря утихла, и на небе появились звезды, отбрасывающие призрачный свет на снежный наст. В затуманенном сознании Маршалла сама собой всплыла инуитская поговорка: «Звезды — словно окошки, сквозь которые улыбаются наши возлюбленные, даруя нам радость». Интересно, подумал он, разделяет ли это мнение Усугук?

Тут он почувствовал, что кто-то тронул его за рукав. Маршалл оглянулся, и Усугук молча показал пальцем на небо.

Маршалл поднял взгляд. Зловеще-кровавое северное сияние, нависавшее над горой Фир и базой с тех пор, как начался кошмар, быстро угасало. На его глазах оно исчезло, полностью освободив звездный купол. Ничто там теперь не говорило о том, что оно вообще когда-либо существовало.

— Мистер Фортнем? Это Пенни. Ну как вы?

На этот раз ответ последовал не сразу.

— Нам холодно. Очень холодно.

— Держитесь, — сказала она в микрофон. — Нам осталось всего…

Она посмотрела на Каррадайна.

— Двадцать миль, — пробормотал водитель. — Если доберемся.

— Двадцать миль, — повторила она и положила микрофон. — Обязательно доберемся. Как у нас с бензином?

— Из левого бака все вытекло. — Каррадайн постучал по приборной панели. — Хватит еще на десять миль.

— Даже если бензин закончится, мы можем пройти оставшиеся десять миль пешком.

— По этим сугробам? — Он показал на снежную пустыню. — Прошу прощения, мэм, но, учитывая, что люди уже основательно замерзли, они не протянут и двухсот ярдов.

Барбур посмотрела сквозь ветровое стекло. Над горизонтом красной полоской занимался рассвет. Буря быстро ослабевала — ветер почти утих, и окружавший их ландшафт был сплошь завален белым рассыпчатым снегом. Но по мере того, как угасала метель, быстро падала температура. Термометр на приборной панели показывал минус двадцать два градуса.

Грузовик резко тряхнуло, и она схватилась за перекладину. Двадцать миль. При их нынешней скорости это еще полчаса тряски.

Барбур взглянула на навигатор. Она хорошо знала это устройство, ибо оно стояло и в ее собственном автомобиле, но там на экране постоянно мелькали улицы, шоссе и всяческие примечательные ориентиры окрестностей Лексингтона, Вуберна и Бостона. Однако экран в грузовике Каррадайна был таким же белым, как и расстилавшаяся вокруг тундра. Лишь стрелка компаса и меняющиеся цифры координат говорили о том, что они вообще куда-то все-таки движутся.

— У вас усталый вид, — сказал Каррадайн. — Почему бы вам не отдохнуть?

— Вы, наверное, шутите, — ответила Барбур.

И все же напряженные и казавшиеся бесконечными бессонные часы на базе «Фир» изрядно вымотали ее. Она закрыла глаза — всего лишь на мгновение. А когда снова их открыла, все выглядело совсем по-другому. Небо посветлело, снег вокруг сверкал в лучах солнца. Изменился и звук двигателя грузовика — обороты стали ниже, скорость заметно упала.

— Как долго я спала? — спросила она.

— Пятнадцать минут.

— Как у нас с топливом?

Каррадайн посмотрел на приборы.

— Последние капли.

Грузовик ехал все медленнее. Снова бросив взгляд на GPS, Барбур заметила, что теперь он все же что-то показывает. Верхнюю часть экрана заполняла голубая однообразная полоса.

— Это ведь не еще одно… — выдохнула она и осеклась.

— Угу. Озеро Ганнер.

Ее опять охватил прежний страх.

— Я думала, вы говорили, что нам предстоит пересечь только одно озеро?

— Да. Но у нас нет бензина, чтобы объехать второе.

Барбур не ответила. Судорожно сглотнув, она облизала губы, чувствуя, как у нее пересохло во рту.

— Не беспокойтесь. Озеро Ганнер большое, но не широкое.

— Тогда почему вы собирались его объехать?

Каррадайн ответил не сразу.

— В нем всего сорок футов глубины. И полно больших камней, ледовых отложений и прочего. В таких условиях, под покровом снега, порой их трудно заметить. Если мы случайно на что-нибудь наткнемся…

Он не договорил. Впрочем, этого и не требовалось.

Барбур вновь посмотрела вперед. Озеро было уже совсем рядом. Каррадайн медленно вывел грузовик на берег.

— Вы не собираетесь остановиться? — спросила она. — Проверить толщину льда своим буром?

— Нет времени, — ответил водитель. — И бензина тоже нет.

Они выехали на лед. Барбур снова вцепилась в перекладину, чувствуя, как ледяная корка прогибается под их весом, снова услышала жуткий треск, распространяющийся во все стороны из-под колес. Впереди блестели в лучах утреннего солнца несколько больших валунов, они напоминали огромные зубы, другие камни скрывались под наносами снега, образуя целые гряды торосов. Отступающий ветер придал им формы фантастических изваяний, и Каррадайн с осторожностью маневрировал между ними. Барбур то и дело переводила взгляд с GPS на открывавшийся из окна вид, страстно желая, чтобы картинка на экране наконец изменилась, снова став снежно-белой.

Прошло три минуты, затем пять. Треск стал громче, впереди неровными линиями зазмеились трещины. Двигатель чихнул; Каррадайн что-то подрегулировал, и обороты вновь пришли в норму. Барбур могла лишь догадываться, что случится, если бензин вдруг закончится прямо на льду.

— Уже близко, — сказал водитель, словно прочитав ее мысли.

Прямо впереди появился низкий снежный вал шириной ярдов в сорок, очевидно нанесенный ветром.

— Похоже, это чистый снег, — сказал Каррадайн. — Пытаться его объехать рискованно, да и много мороки. К тому же нас может опять занести. Поедем прямо, авось пробьем себе путь. Держитесь.

Барбур и без того уже мертвой хваткой вцепилась в казавшуюся ей спасительной перекладину. Затаив дыхание, она смотрела, как Каррадайн направляет грузовик прямо на белый гребень. Машина вздрогнула. Каррадайн прибавил газу, удерживая скорость.

Внезапно переднюю часть грузовика резко подбросило в воздух. Барбур швырнуло вперед, и она едва не ударилась головой о панель, несмотря на ремень.

— Черт! — бросил Каррадайн, выворачивая руль влево. — Похоже, под снегом попался камень!

Последовал второй толчок — задние правые колеса грузовика переехали через препятствие. Грузовик приподнялся и тяжело рухнул на лед. Послышался звук, похожий на пушечный выстрел, и машина внезапно замедлила ход. Барбур почувствовала, как ее вдавливает в сиденье.

— Мы проваливаемся! — завопил водитель. — Хватайте рацию, велите всем в трейлере переместиться к кабине! Быстрей!

Барбур нашарила микрофон, выронила его, снова схватила.

— Фортнем, под нами сломался лед. Спешно переберитесь в переднюю часть трейлера. Поторопитесь.

Каррадайн изо всех сил надавил на газ. Грузовик дернулся, кренясь назад и раскалывая ледяную поверхность. Задняя часть трейлера уже буквально висела над расходящейся в обе стороны полыньей. Барбур почувствовала, как грузовик проседает, погружаясь под лед.

— Нет! — услышала она собственный крик. — Господи, нет!

Каррадайн переключил передачу и вдавил педаль газа в пол. Снова послышался треск, почти столь же громкий, как первый. Натужно взревев, грузовик высвободился из полыньи и рванулся вперед. Каррадайн быстро сбросил газ, стараясь не потерять управление на чистой поверхности льда, с которой снег сдуло ветром. Барбур откинулась на сиденье, ощущая ни с чем не сравнимое облегчение.

— Похоже, выбрались, — проговорил Каррадайн, бросив взгляд на индикатор уровня топлива. — Бак пустой. Не представляю, на чем мы вообще едем.

Барбур посмотрела на экран навигатора и наконец увидела белую линию суши, от которой их отделяло где-то около четверти мили.

Проехав мимо последних камней, грузовик с ревом выкатился на берег и прибавил скорость. Шумно выдохнув, Каррадайн сорвал с себя цветастую рубашку и начал ею обмахиваться. Затем, выпрямившись на сиденье, он показал вперед.

— Смотрите!

Барбур взглянула в ветровое стекло. Вдали, там, где небо сходилось с землей, виднелись низкие черные силуэты домов и мерцали красные огоньки.

— Это… — выдохнула она, боясь поверить.

Водитель кивнул, широко улыбаясь.

— Арктик-Виллидж.

Она быстро схватила микрофон.

— Фортнем, это Барбур. Мы добрались. Арктик-Виллидж уже прямо перед нами.

Когда она возвращала микрофон на место, ей показалось, что сквозь скрежет дизеля пробиваются радостные людские крики.

Все вокруг было ярким и чистым, будто стихия, стыдясь собственной ярости, стремилась загладить вину. В воздухе не чувствовалось ни малейшего ветерка, и когда Маршалл перевел взгляд с металлической будки охраны на ледяные просторы, раскинувшиеся под хрустальным куполом неба, ему вдруг показалось, что в этом диком краю у природы в палитре есть только два цвета — белый и голубой.

Все утро возле базы садились и взлетали вертолеты с медиками и военными, а также прилетел один маленький самолет с людьми в черном, доставившими Маршаллу немало беспокойства. Сейчас же он стоял вместе с Фарадеем, Логаном и Экберг на каменном пятачке перед въездом в ворота. Они пришли проводить Усугука, который собрался отправиться восвояси — в свое опустевшее селение из пяти-шести иглу.

— Уверены, что вас не нужно подвезти? — спросил Маршалл.

Тунит покачал головой.

— У моего народа есть поговорка: «Цель пути в нем самом».

— Один японский поэт писал нечто очень похожее, — заметил Логан.

— Еще раз спасибо вам, — сказал Маршалл. — За то, что согласились прийти, несмотря ни на что. За то, что поделились своими знаниями и всем прочим.

Он протянул руку, но Усугук, вместо того чтобы пожать ее, шагнул к нему и обнял за плечи.

— Желаю тебе обрести покой, которого ты ищешь, — сказал он.

Кивнув остальным, он поднял приготовленный для него небольшой вещмешок с водой и провизией, плотнее натянул меховой капюшон и пошел прочь.

Они молча смотрели вслед старику, шедшему сквозь снега на север. Маршалл задавался вопросом, вернутся ли в селение женщины, или Усугук проживет остаток своих дней в одиночестве, в монашеском уединении. Впрочем, отчего-то он знал, что старик стоически воспримет любой из двух вариантов.

— Вы ищете покоя? — спросила Экберг.

Маршалл на мгновение задумался.

— Да. Наверное, да.

— Полагаю, то же можно сказать и обо всех нас, — ответила она и, поколебавшись, продолжила: — Что ж, наверное, мне стоит вернуться на базу. После обеда прибудут представители «Блэкпул» и страховой компании. Нужно еще многое сделать.

— Загляну к вам позже, — сказал Маршалл.

— Обязательно, — улыбнулась она и скрылась за дверями, ведущими в тамбур.

Логан посмотрел ей вслед.

— Рассчитываете на продолжение отношений?

— Если найду повод, — весело ответил Маршалл.

— Повод всегда найдется. — Логан посмотрел на часы. — Что ж, видимо, я следующий. В любую минуту за мной может прилететь вертолет.

— Мы улетаем завтра, — сказал Маршалл. — Вы могли бы подождать день и сэкономить деньги.

— Меня вызывают. Что-то опять случилось.

— Очередная охота за призраками?

— Вроде того. К тому же те типы в черном, что допрашивали нас все утро, знают мой адрес. Вряд они отвяжутся от меня. Хоть на денек от них улизну. — Он помолчал. — Что вы им рассказали?

— Обо всем, что тут произошло, насколько я мог вспомнить, — ответил Маршалл. — Но похоже, каждый мой ответ лишь вызывал новые вопросы, и в конце концов я просто заткнулся.

— Они вам поверили?

— Думаю, да. Учитывая столько свидетельских показаний, как они могут не верить? — Он посмотрел на Логана. — Вы так не считаете?

— Мне кажется, будь у нас тело зверя, все шло бы проще.

— Да, разумеется. Но оно исчезло, оставив лишь море крови. Могу поклясться, что зверь был мертв — ему разнесло череп.

— Вероятно, уполз подыхать, — сказал Фарадей. — Так же как и первый.

— Сам знаешь, что сказал бы по этому поводу Усугук, — ответил Маршалл, глядя в сторону горизонта.

Тунит уже превратился в коричневое пятнышко на границе белого и голубого.

— Я чертовски рад, что эта тварь сдохла, — сказал Логан, — но до сих пор не понимаю, как это произошло. В смысле, каким образом ее смогли убить звуковые волны.

— Без трупа точно не определить, — ответил Маршалл. — Но я понял, что высокие частоты его раздражают. Чистая синусоидальная волна, без гармоник, похоже, оказалась фатальной.

— Но разве большинство звуков идет без гармоник?

— Верно, — сказал Фарадей. — Так называемые несовершенные инструменты вроде скрипки и гобоя или человеческий голос — все они содержат гармоники. И что самое забавное, именно гармоники придают звукам богатство и красоту.

— Но некоторые синусоидальные волны их не содержат, — сказал Маршалл. — Я заставил нашу установку генерировать волны, которые усиливали базовый тон, надеясь, что, если звук окажется достаточно болезненным, нам удастся прогнать чудовище прочь.

— Только эффект оказался куда более впечатляющим, — заметил Логан.

Маршалл кивнул.

— Действительно весьма интересно. У рыб и китов есть внутри воздушные пузыри, которые можно разрушить с помощью сонара. Некоторые ученые считают, что у динозавров имелись органы в мозгу, позволявшие им издавать громкий рев, слышимый на мили вокруг. Не удивлюсь, если и это существо обладало неким подобным органом или полостью в черепе — для брачных призывов, общения или чего-то еще. Вероятно, высокие частоты вызвали ответный резонанс внутри этого органа, и в конце концов он взорвался.

— Я историк, а не физик, — сказал Логан. — Никогда не слышал о таком резонансе.

— Представьте себе стакан, который разбивается вдребезги, когда певица берет высокую ноту. Все это происходит из-за того, что частота ее голоса вдруг совпадает с частотой, при какой стекло начинает вибрировать. Если нота тянется достаточно долго, стекло получает дополнительную энергию, которую уже не в состоянии быстро рассеять, и в итоге лопается. — Маршалл бросил взгляд в сторону базы. — Но в данном случае, боюсь, мы так ничего до конца и не узнаем.

— Жаль. — Логан повернулся к Фарад ею. — А вы что поведали людям в штатском?

Фарадей уставился на него своими вечно недоумевающими глазами.

— Я попытался объяснить им случившееся с чисто биологической точки зрения. Рассказал о том, как два существа оказались задержанными в развитии, хотя и по отдельности, но во время одного и того же события — атмосферной инверсии, вызвавшей нисходящий поток крайне холодного воздуха, мгновенно заморозившего животных до того, как в их крови успел образоваться лед, так что в итоге они впали в состояние анабиоза. Я объяснил, каким образом они выбрались изо льда, имевшего состав, схожий со структурой льда-пятнадцать, который тает при температуре на несколько градусов ниже нуля по Цельсию, упомянув о феномене, противоположном глубокому замораживанию, когда нисходящие потоки необычно теплого воздуха вполне могли оживить существа, правда, в разное время. Эти потоки могли вызвать и странно-кровавое северное сияние, столь огорчившее Усугука. Прецедентом я привел им пример Березовского мамонта.

— Что вы сказали о самом существе? — спросил Логан.

— Я рассказал им об эффекте Каллисто. Что каждое существо вполне могло быть генетической мутацией или вообще принадлежать к неизвестному виду. И еще я сообщил о крайне высокой концентрации белых кровяных телец в крови нашей твари, способствующей мгновенному заживлению ран. О том, что под шерстью у нее был хитиновый экзоскелет в виде чешуи, словно кожа змеи, позволявший быстро и гибко передвигаться. И об удивительных свойствах нервной системы чудовища. Даже мощный разряд электричества не мог ее разрушить или остановить сердце. Однако по иронии судьбы звук определенной амплитуды и частоты оказался смертельным для монстра… возможно, посодействовала еще и слабость, вызванная длительным голоданием.

— Значит, этим все объясняется, — сказал Логан.

— Все — и ничего, — уточнил Фарадей.

Логан нахмурился.

— В каком смысле?

— В таком, что все, о чем я только что говорил, за исключением состава крови, — одни лишь предположения. А непреложным фактом является то, что для возникновения необычных типов льда, вроде льда-пятнадцать, требуется очень высокое давление. Тем более что существо, будучи замороженным во льду — неважно какого типа, — оставалось живым в течение тысяч лет. Невероятно сильное, неуязвимое к высокому напряжению… — Фарадей пожал плечами.

Маршалл задумчиво посмотрел на него. Биолог только что построил вполне убедительное объяснение всему случившемуся — и тут же его разрушил.

— Возможно, Усугук все-таки прав, — сказал он.

— Ты серьезно? — спросил Фарадей.

— Конечно, по крайней мере отчасти. Я ученый, но я первым готов признать, что наука не может объяснить все. Мы сейчас находимся слишком далеко от цивилизации. Это вершина мира, здесь правят иные законы, те, о которых мы не имеем ни малейшего представления. Эти края явно не предназначены для человеческого обитания, но люди здесь все же живут, и они видели намного больше, чем мы, так почему же нам к ним не прислушаться? Если какую-то область планеты и можно счесть страной духов — то разве ей место не здесь, в таинственном и суровом краю? Или ты, Райт, и впрямь считаешь, что кровавое северное сияние погасло практически одновременно со смертью ужасного существа лишь в результате случайного совпадения?

Вопрос повис в морозном воздухе, оставшись без ответа. В последовавшей за ним тишине Маршалл услышал отдаленный стрекот лопастей вертолета.

— Это за мной, — пробормотал Логан, поднимая лежавший у его ног вещмешок.

— Так как насчет вас? — спросил Маршалл.

— Что насчет меня? — Логан повесил на плечо сумку с ноутбуком. — Будете в Нью-Хейвене — заходите в гости.

— Я не об этом. Какой теории вы придерживаетесь — научной или… хм… спиритической?

Логан несколько мгновений смотрел на него, сузив глаза, а затем, вместо того чтобы ответить, спросил сам:

— Где вы провели детство, доктор?

Вопрос застал Маршалла врасплох.

— В Рапид-Сити, что в Южной Дакоте.

— Домашние животные у вас были?

— Конечно. Три таксы.

— В детстве вы выезжали куда-нибудь далеко на машине?

Маршалл озадаченно кивнул.

— Почти каждое лето.

— Когда-нибудь доводилось терять своих такс, останавливаясь отдохнуть?

— Нет.

— А мне доводилось, — сказал Логан. — Баркли, моего ирландского сеттера. Никого я так не любил, как этого пса. И однажды он сбежал с поляны для пикника посреди Оклахомы. Мы искали его три часа, но так и не нашли. В конце концов нам пришлось уехать. Меня еще долго потом не удавалось утешить.

Близ ограждения садился вертолет, вздымая пропеллером снежную пыль. Маршалл, нахмурившись, посмотрел на Логана.

— Не понимаю, какое отношение потеря собаки имеет к…

И тут до него дошло. Он удивленно моргнул.

— Значит… их потеряли? Только то место, откуда прибыли путешественники, находилось намного дальше, чем Рапид-Сити?

Логан кивнул.

— Намного, намного дальше.

Маршалл покачал головой.

— И вы в это верите?

— Я энигмолог. Моя работа состоит в том, чтобы давать волю воображению. Но как говорит ваш друг Фарадей, все это лишь теории и предположения.

Улыбнувшись, Логан пожал ученым руки и пошел к ожидавшему его вертолету. Когда пилот открыл дверцу, он обернулся.

— Чертовски интересное предположение, верно? — крикнул он сквозь вой двигателя, затем поднялся в кабину и закрыл за собой дверцу.

Вертолет взмыл в воздух, развернулся над ледником Фир — синим пятном на фоне лазурного неба — и устремился на юг, к цивилизации, прочь из страны духов.

Официальное прозвище штата Виргиния.

Капоте Трумэн (1924–1984) — американский романист и новеллист.

Лин Дэвид (1908–1991) — британский кинорежиссер, широко признанный в мировом кинематографе.

Взгляните на доказательство (лат.).

Сервис Роберт (1874–1958) — канадский поэт и романист. Цитируется «Баллада о северном сиянии» в переводе Н. Винокурова.

От латинского enigma — загадка.

Перечисляются фильмы выдающихся режиссеров: С. Эйзенштейна, Д. Гриффита, А. Куросавы, Б. Уайлдера, М. Антониони, И. Бергмана.

Мэтьюр Виктор (1913–1999) — американский актер.

Уэллс Орсон (1915–1985) — американский кинорежиссер, актер, сценарист.

Херст Уильям Рэндольф (1863–1951) — американский газетный магнат и ведущий газетный издатель.

Упоминаются трагические события в истории США начала XX века.

Фенилциклидин, наркотик, получаемый из транквилизатора для животных, появившийся в начале 1970-х гг. и распространенный преимущественно в США. Обладает галлюциногенным эффектом, нарушает координацию движений и мысли.

Имеется в виду сражение на реке Литл-Бигхорн, произошедшее в штате Монтана 25 июня 1876 года между индейцами племен тетонов и шайеннов и 7-м кавалерийским полком во главе с генералом Дж. Кастером. Под натиском контратаки индейцев кавалеристы отступили, потеряв 265 человек убитыми, включая генерала Кастера. Это был последний случай, когда индейцам удалось одержать победу над армейским подразделением, уничтожив всех его солдат.