Феррус Манус: Горгон Медузы

Улан Цицер был страстным оратором, и в разговоре со мной он красноречиво описал Гардинаал как «крупную рыбу в мельчающем пруду».

Способность магистра ордена ввернуть пышную фразу, как и его очевидная неспособность понять, что подавляющее большинство собеседников не разберутся в экологической метафоре, поскольку никогда не видели ни рыб, ни прудов, неизменно очаровывали представителей полков обреченной Четыреста тринадцатой.

Вечная слабость смертных — все безупречное их тревожит.

То немногое, что я с тех пор узнал о Гардинаале, не удивило бы никого из детей Солнца, однако всех нас поразило, до какого вырождения дошли в тех одиннадцати мирах ради эффективности или по необходимости.

«Почему люди выбрали подобную жизнь?» — допытывался у нас Цицер, как будто мы, лишенные шор ультрамарского воспитания, могли отыскать лучший ответ.

Истина, как сказал бы кто-нибудь из терран, состоит в том, что таким людям редко дается выбор.

Как и нам.

Наши приказы поступили из канцелярий самого Императора, возлюбленного всеми. Империум жаждал подчинить промышленность Гардинаала нуждам Великого крестового похода. Гардинаал жаждал фактического суверенитета и обладал достаточной военной мощью, чтобы вынудить Четыреста тринадцатую вдумчиво рассмотреть его требования.

Войны никто не хотел.

Но и здесь никто не давал нам выбора.

Амадей Дюкейн врезался плечом в рокритовую стену.

Упав на одно колено, он развернулся, спокойно вынул из болтера опустевший магазин и со щелчком вставил другой, тоже серповидный и с особой меткой. Заметив при этом лазерный ожог на керамитовом наруче, воин громко выругался и потратил пару секунд, чтобы стереть пятно запястьем латной перчатки. Когда-то Дюкейна научили, что в битве следует выглядеть так, чтобы не опозориться перед апотекариями, которые найдут твое тело. С тех пор ничего не изменилось.

Толстые пластины его доспеха типа I «Громовой» были начищены так, что черная броня, подернутая инеем, сверкала на прерывистом свету, словно вулканическое стекло. Ее покрывали ротные знаки отличия и награды, большинство которых уже мало что значили для командования X легиона. Самой ценной для Амадея оставалась печать Бдительного Ока, выведенная платиной на нащечнике высокого шлема. Воин заслужил ее в последние годы Серафинского наступления, когда сражался вместе с владыкой Хорусом — после того, как Десятый истребил орочьи армии на Ржави. Хорошее было время.

С наплечников Дюкейна спадали кольчужные завесы, где чередовались звенья из серебра и черной стали. По окружности горжета шли железные шипы, поднимавшиеся над затылком. Вместо плаща легионер носил знамя клана Сорргол из плотного бархата, армированного металлическими нитями. На стяге, тяжелом от ониксов, черной шпинели и звездчатых сапфиров, блестели изморозь и клановый герб, вышитый серебром.

Прозвучало еще несколько глухих ударов, и в укрытии к Амадею присоединилось его командное отделение. За технодесантником Рэбом Танненом и апотекарием Аледом Глассием следовали полдюжины ветеранов в грубо украшенной заиндевевшей броне, почти таких же стойких и упрямых, как их лорд-командующий. Все они были Буреносцами[1] и гордились этим. Последним оказался мальчишка Кафен.

На доспехах юнца, покрытых пурпурным лаком, виднелись царапины и борозды от пуль. Палатинская аквила, гордо вздымавшаяся над кирасой, мерцала от медно-красного гигроскопичного льда. Кафен ударился о стену в дальнем конце цепочки воинов и, судя по звукам из нашлемного динамика, шумно задышал, хватая воздух.

— Идут они? — Задав вопрос, Дюкейн вновь изучил наруч в неверном алхимическом сиянии осветительных ракет.

Кафен кивнул:

— Да, они идут.

Парня прикрепили к командному отделению исключительно в качестве наблюдателя, но старожилы все равно смотрели на него как на гнущуюся переборку, которая в любую секунду могла податься и открыть вакууму воображаемый отсек.

— Малец теперь один из нас. — Амадей повысил голос, чтобы перекричать пронзительный визг батарей «Тарантулов», размещенных с другой стороны стены. — И больше я об этом говорить не хочу!

Юноша кивнул в знак признательности, хотя его и передергивало всякий раз, когда он слышал в свой адрес «малец», «паренек» или нечто подобное.

Удовлетворившись этим, Дюкейн поднял взгляд, как будто мог определить ход битвы по вспышкам очередей и угасающих сигнальных патронов.

Они находились на Весте — маленьком бессолнечном планетоиде, дрейфующем в пустоте. Луну выбросило из ее родительской системы в какой-то момент времени из последних пяти миллиардов лет, при обстоятельствах, не интересовавших Амадея. Тут было темно, как в аду, и так холодно, что даже примарх мгновенно замерз бы до смерти. Еще несколько дней назад у Весты не имелось даже имени, поэтому неприятель и выбрал ее.

Кто же пропустит луну-сироту, на которую еще ни один имперский картограф не удосужился прилепить номер?

Обернувшись, Дюкейн увидел, что Гай Кафен прошел к нему вдоль шеренги.

— Я не уверен насчет данной тактики, лорд-командующий…

Амадей усмехнулся. Очевидно, у парня извилины перекрутились от противоречий между заложенным в него почтением к старшим офицерам и врожденным неодобрением к тем, кто настолько прямолинейно ведет боевые действия.

— Это классическая тактика. Разве я не рассказывал тебе, как владыка Хорус после Ржави назначил своего первого капитана моим заместителем, чтобы тот лично понаблюдал за ней?

— Да уж рассказывал, наверное, — пробормотал Таннен.

Технодесантник принадлежал к последней когорте специалистов, обучавшихся мастерству в кузнях Урала. Он был одним из немногих воинов, сохранивших терранское чувство юмора. Дюкейн иронично поблагодарил его жестом.

— Она не сработает против Детей Императора, — заявил Кафен.

Единственная фраза Гая подпортила бойцам настроение сильнее, чем это удалось бы всей артиллерии III легиона. Ранее Дюкейн старался выбрасывать такие мысли из головы.

Впрочем, если парню и не хотелось сталкиваться в бою с собственными братьями, он не показывал этого. Его выдержка произвела впечатление на Амадея, даже с учетом того, что юнец, возможно, получил приказ от самого Фулгрима. Остальные воины командного отделения тоже заметили решимость мальца, и их подозрительность заметно ослабла.

— Воинские кланы старой Альбии веками оттачивали друг на друге этот способ ведения битв, — пояснил Дюкейн. — Штука в том, чтобы выманить противника в открытое сражение, развернув минимально необходимые силы.

— И в том, чтобы выбранным бойцам хватило смелости выстоять перед бурей, — с привычной напыщенностью добавил Глассий. Апотекарий любил напускать на себя важность, общаясь с неофитами — молокососами, которых ему приходилось называть «братьями». — И в прибытии подкреплений, сэр.

Амадей согласно кивнул.

Недавно ему стало известно, что неулучшенные солдаты-ауксиларии 52-й экспедиции завели обычай писать перед сражениями прощальные письма домой. Дюкейн искренне одобрял такое поведение: в кланах старой Альбии придерживались схожих традиций.

— Текущая фаза называется «Поднять бурю». Мы следовали данной схеме в центральноафрикейских и пантихоокеанских кампаниях.

Хотя глаза Кафена скрывались за покрытыми изморозью аметистовыми линзами шлема, Дюкейн увидел во взгляде парня вопрос, который ему слишком часто зада-вали за последние полтора столетия. Гая интересовало, какой ценой далось Объединение. Как вышло, что Повелителю Человечества с его двадцатью легионами потребовалось для победы столько времени?

— Слышал о Ржави? — спросил Амадей.

— Да уж слышал, наверное, — снова вставил Таннен.

— Тактика не сработает, — повторил Кафен. — Третий легион так не сражается.

— Я неплохо знаю паренька, с которым мы тут бьемся, и он совсем не так хорош, как считает сам. По опыту знаю: любой битвой можно управлять только до ее начала. Потом уже неважно, кто ты: африкейский техноварвар, орк или… ха, даже воин Легионес Астартес. На поле боя все ведут себя одинаково.

Гай покачал головой, но вслух возражать не стал.

Пожав плечами, Дюкейн снова повернулся к стене, повесил болтер за ремень на плечо и уперся сабатоном в промерзший рокрит, словно решил перелезть через преграду.

— Просто надо немного подсластить приманку.

Мозес Труракк резко потянул ручку управления влево. Он намеревался выполнить маневр уклонения, однако слишком отзывчивый перехватчик «Ксифон» завалился на левый борт. Выстрелы навскидку обожгли фонарь кабины, зацепили дернувшееся вверх правое крыло, и пилот выругался по-медузийски, с множеством согласных звуков. Перегрузки вдавили Мозеса в фиксаторы — незнакомая ему машина жестко вошла в разворот. До предела напрягая свой генетически измененный организм, Труракк поднялся над креслом. Наклонившись вперед, он мельком заметил черный клин: тяжеловооруженный вражеский самолет проскочил вперед.

— Такого вы не ждали, — саркастично буркнул Мозес.

Создав шаблонные мыслеобразы ободрения и единства цели, Труракк направил их мятежному духу «Ксифона» через интерфейсный кабель, подсоединенный к черепу ниже затылка. Следом пилот с трудом отвел аугментическую левую кисть от приборной доски и обеими руками сжал рычаг управления. Закрылки яростно завибрировали, перехватчик начал выравниваться. Стиснув зубы, легионер простонал от натуги: казалось, он поднимает машину своими силами.

— Ты отзывчивая, только когда тебе надо!

Как только дрожь в животе подсказала Мозесу, что сейчас «Ксифон» совершит переворот в другую сторону, воин, преодолевая жестокие перегрузки, сдвинул вперед рукоятку газа. Одновременно он ослабил нажим на ножную педаль руля управления — и машина, снова вдавив Труракка в кресло, стремительно понеслась вверх. Перехватчик пролетал то выше, то ниже неприятельского ударного истребителя, пока оба летчика петляли, стараясь зайти сопернику в хвост.

Возникла патовая ситуация. Через полдюжины таких витков пилот более мощной «Молнии-Примарис» усилил тягу ускорителей и вышел из боя.

Мозесу пришлось его отпустить.

«Ксифон» обладал до нелепости отменными летными характеристиками. Он мог похвастаться феноменальными показателями минимальной скорости разворота и чуткости управления. В атмосфере перехватчик демонстрировал такую же поворотливость, как в пустоте. Но при всех своих преимуществах эта машина безнадежно уступала «Молнии-Примарис» в обычной маневренности.

Воспользовавшись временной передышкой, легионер заглушил несколько тревожных сигналов, требовавших его внимания, и устранил потенциально опасный дисбаланс топлива в резервуаре правого борта.

Конструкция «Ксифона» была настолько сложной, что это вредило ему. Перехватчик оказался легковесным и маломощным. Компромиссные решения в проекте силовой установки, способной работать и в вакууме, и в самых разных атмосферах (даже таких негостеприимных, как на Весте), привели к тому, что в бою пилоту приходилось то и дело уделять ей внимание.

Труракку даже цвет корпуса не нравился.

— Легче работай элеронами, — посоветовал Ортан Вертэнус. Мозес оглядел медно-красные пояса облаков, стянувшиеся на его самолете, но не отыскал брата-ведомого. — И не надо так агрессивно давить на ручку. Машина хочет летать, брат. Не мешай ей.

— Я отлично разбираюсь во всех тонкостях управления имперскими самолетами.

— Но любишь ли ты ее, брат?

— Мои чувства к делу не относятся. И мой перехватчик не имеет пола.

— Я же знаю, ты говоришь с ней, когда вы наедине.

— Заверяю тебя, что это не так.

Из хрипящего динамика-аугмиттера на приборной панели донесся легкий смешок.

— По-моему, у Шекспира сказано: «Мой брат слишком щедр на уверения»[2]. Битва — нечто большее, чем цифры и углы атаки. Это состязание.

Фонарь кабины Труракка задрожал — над бронестеклом промчался пурпурный «Ксифон» Вертэнуса с опущенными крыльями. Их концевые обтекатели были загнуты вниз, и самолет напоминал стервятника с Фелгарртского[3] хребта, который прижал перья к телу, чтобы спикировать на кусок гниющей плоти. За двумя облегченными турбинами в густых вспененных облаках тянулись белые полосы. Мастерски управляя машиной в гравитационном поле Весты, Ортан на полном ходу пролетел над носом перехватчика Мозеса.

— Пижон, — пробормотал тот.

— Ты вообще стараешься, Железная Рука? — Боксировал Палиолин, командир авиакрыла. — Мне говорили, что ты лучший боевой пилот клана Вургаан по числу подтвержденных побед!

— Эта информация верна, — сухо ответил Труракк.

Совместные учения Третьего и Десятого предложил устроить владыка Манус, желавший проверить на прочность укоренившиеся методы и пробудить соревновательный дух в воинах с обеих сторон. Что ж, честь легиона была важна, но честь клана — еще важнее, а личная честь — превыше всего. Мозес не сомневался, что с ним согласится любой боец Железной Десятки.

— Дайте мне время, — произнес пилот. Он хотел добавить: «И самолет, который управляется лучше пергаментного аэроплана», но промолчал. Ни один одаренный умелец не ругает свои инструменты.

— Прости, если я грубо выразился, — сказал командир авиакрыла, ощутив, что Труракк замыкается в себе. — Возможно, я на твоем месте тоже не показал бы всего, на что способен.

— Да, ты не видел, на что я способен. Но еще увидишь. Я не подведу моего примарха.

— Хорошо сказано, брат.

С бортового когитатора Палиолина поступил сигнал, который, пройдя через алгоритмы распознавания в подфюзеляжном ауспике «Ксифона», возник на экране Мозеса в виде значков, символов и организационных фигур уровня подразделения. Тот нахмурился: командир решил, что ему нужны напоминания?

— Зона вокруг нас в данный момент чиста, — сообщил Палиолин. — Продолжаем согласно параметрам задания.

В вокс-канале звена раздались подтверждающие щелчки.

Труракк вырубил тягу: разгона в свободном падении хватит, чтобы двигатели не заглохли. Изменив положение хвостового руля высоты, легионер направил нос машины вниз, в облака.

По невральному кабелю поступило предупреждение о нехватке горючего. Мозес постучал по латунному корпусу топливомера, но больше ничего не предпринял. Чтобы облегчить «Ксифоны» — ближние истребители-перехватчики, — на них устанавливали баки пониженной вместимости. Впрочем, несмотря на воздушную схватку, уровень горючего не опустился ниже расчетных параметров III легиона.

Шестой готов, — доложил Труракк.

Перейти на скорость снижения, — Боксировал Палиолин.

Ранние катерики, жившие когда-то в родном краю Дюкейна, думали, что ад — промерзшая пустошь, где вечно стоит зима. Лишь в более поздних версиях их суеверий преисподнюю охватило пламя.

Когда Амадей забрался на толстую стену из рокритовых блоков, перед ним предстала картина, отображающая ранний вариант исконных ужасов человечества.

Десятый легион окопался в кратере потухшего вулкана, который входил в горную цепь из замерзшего этана, опоясывающую южный полюс луны. Считалось, что в этом районе Дети Императора развернули операционную базу.

По полупрозрачным склонам цвета ржавчины скатывались волны людей и машин. На определенном удалении, в сумраке за призрачной пеленой газов, которые испарялись с поверхности углеводородного льда, солдаты и техника становились почти неразличимыми. Они казались бесформенными сгустками тел в пустотной броне из тускло-коричневого металла — лишь осветительные ракеты окрашивали их в оттенки крови и огня.

Жуткая сцена разыгрывалась под дьявольский вой установок «Тарантул». Вопли турелей перегружали даже тончайший слух космодесантника, поэтому Амадей лишь ощущал поступь титанов из Легио Децимаре, шагавших к позициям его войск. Исполины, названные в честь существ из мифов Эллады, точно так же маршировали на войну с создавшими их богами.

Рану на правой стороне лица Дюкейна закрывала стальная пластина, но ему хватило и одного глаза, чтобы осмотреть боевые порядки X легиона.

Справа от него орудия линии укреплений «Эгида» вели свирепую перестрелку с отрядом Плутонических Янычар в технологичном снаряжении, рассчитанном на условия ледяных миров. Слева колонна основных бронемашин легиона, в том числе «Зверь Мануса», опытный образец боевого танка «Сикариец», распадалась под натиском множества вражеских «Леманов Руссов» типа «Завоеватель». Прямо перед Амадеем, за рядами промерзших сторожевых постов, соединения Африкейского Полу-моторизованного держали оборону против неприятеля, которому безнадежно уступали в возможностях, — отделений прорыва III легиона, наступающих эшелонами.

— Да, они точно идут.

Дюкейн одной рукой поднял свой плащ, чтобы все увидели сверкающий герб клана Сорргол. В тот же миг по его истерзанным барабанным перепонкам ударила серия мощных хлопков. Подняв взгляд, Амадей увидел перехватчики «Ксифон», летящие строем в форме наконечника стрелы. Они пронеслись над наблюдательным пунктом Дюкейна, и плащ вздулся вокруг его кулака, словно шар. Машины мчались сквозь неплотный зенитный огонь к испускающим пар утесам, которые окружали позиции союзников.

Уже скоро Дети Императора поплатятся за то, что дерзнули вызвать Железных Рук на бой.

Они подняли бурю.

Пришло время опустить молот.

Десантные капсулы отстрелили фиксаторы крышек люков — утилитарных металлических плит, грубо склепанных гибридов стыковочного зацепа со спусковой аппарелью, — и те рухнули, расколов лед на крутом склоне. Над теплозащитной оболочкой, раскаленной после прохождения через атмосферу, вздымались токсичные клубы медной взвеси и газообразных углеводородов. Казалось, кто-то окуривает ими, словно благовониями, ветеранов клана Авернии из Первого ордена, размещенных в капсулах.

Выйдя из мглы, Габриэль Сантар сошел по рампе на быстро сублимирующуюся[4] вечную мерзлоту Весты.

Его окружило облако пара. Поверхность луны под сабатонами воина в буквальном смысле вскипела от тепла, крошечными порциями покидавшего герметичную обувь. Доспех пытался очистить изображение на дисплее шлема: сбрасывал иконки, дорисовывал скрытые участки местности на основании загрузок с авгуров. При этом сила тяжести неудержимо влекла Габриэля вниз по склону, в направлении звуков боя.

Ранее примарх счел необходимым одарить свой орден-прим первой сотней прототипов брони модели «Катафракт». Контейнеры с Марса вскрывал Харик Морн. Увидев доспехи, он с увлажнившимися глазами сказал: «Мы живем в золотом веке».

Сантар сжал громадную латную перчатку, потрескивающую разрядами. Атмосфера луны ускользала из его хватки.

Габриэлю казалось, что он надел «Лэндрейдер».

После удаления и упорядочения символов, означающих бойцов отделения и опасные факторы, на экране остались нетронутыми два набора рун, для изменения которых не хватало прав доступа. Первый из них — контрольные программы задания — загрузил и установил сам Манус. Второй представлял собой приказ о начале операции от лорда-командующего Дюкейна: кодовое слово «молот».

Как всегда, никакого воображения.

Кроме Амадея, в высших эшелонах легиона не осталось никого из Терранской старой гвардии. С первых дней воссоединения примарх решил продвигать своих сородичей, однако Дюкейн просто отказывался погибать.

Сантар считал, что такому пережитку прошлого, как лорд-командующий, больше подходит место в Совете кланов. Пусть читает неофитам лекции по древней истории.

Амадей считал, что Габриэль — чересчур высоко забравшийся щенок, к которому слишком внимательно прислушивается Манус.

Соперничество помогло обоим стать лучшими воинами, чем прежде.

— Терминаторы — в центр авангарда, — Боксировал Сантар. — Отряды прорыва — на фланг. Тактическим отделениям держать дистанцию, прикрывать наступление. Постоянно искать ауспиками арьергардные группы врага.

Этот участок кальдеры, относительно пологий, располагался таким образом, что на него не попадали лучи ближайших звезд, дающие толику тепла. Здесь находился самый толстый и устойчивый ледник в окрестностях, на котором и развернули основные силы «молота» Дюкейна.

Дисплей Габриэля по-прежнему отображал сообщения о менее крупных высадках пехоты и бронетехники, занимавших позиции для окружения кратера, хотя Сантар не нуждался в таких отчетах. Пока он разбирался в тонкостях настройки рунного экрана, отдаленный гул сражения пронзил треск одиночного выстрела.

Примерно три секунды терминаторы продолжали брести вперед, как будто ничего не случилось. Затем ауспик-специалист ордена, Йораан, который выделялся среди братьев подрагивающей сенсорной антенной на броне, рухнул. На его шлеме проступили красные пятна.

«Черт!»

Прошло еще около трех секунд. Терминаторы все так же грузно шагали вниз по склону, слишком грузные, чтобы остановиться.

«Черт!»

С ледяного выступа над десантными капсулами донеслись отголоски болтерных выстрелов, и скрупулезно очищенный дисплей Сантара внезапно заполнился ауспик-откликами.

Более проворные отделения прорыва и тактические легионеры развернулись к противнику, но их методично перебили. Габриэль и сотня лучших воинов X легиона все это время топали и сползали ко дну кратера.

— Назад! — взревел Сантар в вокс-канал и через решетки усилителей. — Назад, к десантным капсулам! Укроемся за ними и примем бой!

Контрольные программы зарегистрировали попадания в спину и руку, без пробития брони. Дрожа от ярости, Габриэль вывернул кисть с комбиболтером и выпустил шквал снарядов в пелену испарений позади себя.

Он мог вынести поражение, но не смириться с унижением.

Сантар наконец сумел прервать спуск. Лед у него под ногами шипел и пузырился, трескался под тяжестью легионера и окатывал его сабатоны кипящим этаном.

Не успел Габриэль выбрать подходящую цель для своего гнева, как его внимание привлекло мощное гудение по меньшей мере двадцати перегруженных от холода суспензорно-репульсорных двигателей. Эскадрон гравициклов пронзил морозную дымку, словно пучок метательных ножей. Их пурпурные капоты, покрытые обколотой коркой льда, украшали стилизованные изображения лошадей. На передних обтекателях гордо лучились золотом палатинские аквилы. Машины обстреляли катафрактов, которые разворачивались в сторону первой засады, и уложили двоих из них. Пока Сантар и уцелевшие воины наводили тяжелые пушки, от гравициклов остался лишь еле слышный шум турбин.

— Я думал, брат, в этом конфликте ты играешь роль героя! — злобно крикнул им вслед Габриэль. Он просканировал испарения всем приборным комплексом доспеха, но обнаружил только ложные сигналы и помехи. Сантар выругался, проклиная потерю ауспик-специалиста. — Какой же герой так труслив в сражении?

— Тот, что побеждает, капитан, — донесся из мглы бестелесный голос. — Тот, что побеждает всегда.

Новый буран очередей поверг нескольких терминаторов, однако броня нового образца в целом справилась с обстрелом, и катафракты выстроились оборонительным кольцом. На их эбеново-черных доспехах алели пятна краски.

Как только стихли отголоски стрельбы, из тумана выкристаллизовались воины III легиона.

Их пышно украшенную броню покрывали узоры эбру[5] и агиографические[6] изображения. Мягкие сочленения обтягивал тонкий шелк, трепетавший от легчайших движений. Поверх доспехов Дети Императора носили длинные красные плащи с искусно сработанными застежками. В их снаряжение входило разнообразное оружие ближнего боя, причем многие держали по клинку в каждой руке.

Сантар с досадой заметил среди противников Железных Рук. Он увидел Венерация Уриена. Великан, сложением напоминавший самца грокса, сжимал в кулаках, обмотанных цепями, два огромных силовых топора. Вместе с ним бывших братьев атаковал Харик Морн, обхвативший ценной меч обеими руками, будто мясник. Габриэль выпустил в кирасу Харика весь магазин, и смешанный отряд фехтовальщиков III легиона обрушился на стену железной брони.

Точнее, не совсем обрушился. Мечники обтекали преграду, словно туман. Они уклонялись от ударов, обходили блоки, проскальзывали в бреши построения, чтобы атаковать более громоздких неприятелей со всех сторон. Сантар знал, что Уриен и Морн — лучшие бойцы клана, и не сомневался, что других неприятелей выбрали из самых умелых воинов 2-й роты Детей Императора.

То, что они пришли за ним, а не за Дюкейном, слегка обрадовало Габриэля.

— Ты мертвец, капитан.

Сантар повернул голову в сторону говорящего. Поразительно громадный доспех повторил движение с секундной задержкой.

Пурпур на броне капитана Акурдуаны по большей части уступил место золоту. По левой стороне нагрудника и дальше по руке спускалась изящная вязь его личной тугры[7]. Палатинская аквила, распростершая крылья на кирасе, так походила на живую птицу, что, казалось, сейчас взлетит. С верхушки шлема струился плюмаж из конского волоса, за плечами трепетал алый плащ. Стрелки на утесах палили из болтеров во всех, кто оказывался в радиусе шести метров от их командира, — но не в Габриэля. Очевидно, капитан приберегал его для себя.

Акурдуана, вооруженный двумя длинными мечами, счел необходимым вытащить только один. Другой клинок он демонстративно оставил висеть на бедре, в ножнах из желтого шелка. Ходили слухи, что капитан хорош, что он не знает себе равных в Третьем.

Сантар служил в другом легионе.

— Нет. Еще нет.

— Это уже тонкости. — Пожав плечами, Акурдуана бросился в атаку.

Габриэль отступил на шаг, но доспех оказался слишком громоздким и медленным, поэтому он принял косой удар клинка на кирасу и отмахнулся молниевым когтем. С таким оружием Сантару хватило бы одного попадания. Воздух вспыхнул, рассеченный энергетическим полем лезвий, но мечник уклонился так легко, словно прочел замысел неприятеля на лицевой пластине его шлема.

Растянутый шаг в сторону, резкий разворот, почти небрежный выпад — и латная перчатка Габриэля от слабого касания клинка стукнулась о вечный лед.

Гейзер мгновенно растаявшего этана врезался Сантару в шлем с такой силой, что воин запрокинул голову, упершись шеей в кабели горжета, и завалился на спину.

Он попытался встать, но лед под ним испарялся, мешая подняться, и Габриэль завыл от бессилия. Со звуком, похожим на вздох, Акурдуана приставил меч к герметичной прокладке над горлом Сантара.

Тот умел распознать мастерство воина в поединке. Акурдуана был так же превосходен, как любое творение Ферруса Мануса.

Пару секунд Габриэль думал, как отыграться за поражение, но руны контрольных программ моргнули и расширились, залив весь дисплей красным сиянием. Во вспомогательные системы доспеха хлынули коды отключения.

Терминатор увидел, что к нему ковыляет Харик Морн. Легионер прижимал ладонь к участку нагрудника, в который Сантар выпустил столько зарядов с ноосферно-активной краской, что по-настоящему пробил броню.

— Чтоб тебя, брат… Серьезно ты к делу подходишь.

Габриэль мог лишь восхищаться предусмотрительностью Ферруса Мануса. Если бы не протоколы обездвиживания, Сантар уже оторвал бы Акурдуане голову, и неважно, что это был учебный бой.

— Мне жаль, капитан, — как будто искренне произнес мечник. — Но теперь ты действительно мертвец.

Все спрашивают меня о руках Ферруса Мануса, но при первой встрече с ним я поразился кое-чему иному. Его глазам. Смотря в них, ты словно бы гляделся в огромное и темное зеркало, которое отражало лишь то, что желало. Это было даже по-своему прекрасно…

Юный и своенравный «Железный кулак» покинул сухие доки Луны чуть больше сорока лет назад. Если в какие-то моменты звездолет казался несдержанным, адепт Ксанф — представитель Механикума в 52-м экспедиционном флоте — немедленно указывал, что подобной воинственности следует ожидать от пылкого машинного духа, еще не уверенного в своих силах. Внутри корабля опорные балки из нанопозиционированной пластали стонали под тяжестью колоссальных двигателей реального пространства. Системы жизнеобеспечения, самые совершенные и адаптивные из всех, что выпускались на Терре со времен Темной эпохи Технологий, очищали атмосферу с неистовством огнедышащего дракона. Посторонние сочли бы углеродную пыль в воздухе и непривычно крепкие ветра признаком неполадок, однако медузийцы обожали такие условия. «Железный кулак» был медузийским космолетом до мозга костей, вырубленных из базальта с Фелгарртских равнин.

Он станет первым из многих.

Во всех элементах корабля — от полностью автоматизированных, ощетинившихся пушками орудийных палуб, абляционной брони на корпусе, взаимодействующих ауспиковых и авгурных комплексов до генераторов поля Геллера и каждой мелочи внутреннего устройства — жил вольный гений Ферруса Мануса.

Медуза была темным миром, поэтому на «Железном кулаке», кроме пультов управления, светились только люминесцентные камни, добытые со дна ее морей и закрепленные в потолочных бра.

Медуза была ледяным и враждебным миром, поэтому коридоры и технические переходы «Железного кулака», тянущиеся на сотни и сотни километров, отделали камнем и железистым стеклом. Даже дверцы люков не уступали в суровости промерзшей, но восхитительной караашской тундре. Для воинов будет лучше, если мрак и необузданность планеты, воспитавшей примарха, отправятся с ними к звездам. Пусть легионеры гордятся этим, ведь комфорт ослабил бы их боевой дух.

И, как и на самой Медузе, под холодной поверхностью корабля бурлило пламя.

Мозес Труракк все еще не отключился от дремлющей души «Ксифона», хотя палубная команда уже давно завершила послеполетные проверки и сдала смену. Пилот сидел, сомкнув веки, под приглушенным светом люмен-полос, но в его разуме мелькали яркие образы. Медно-коричневые облака. Рев турбин. Промельк черноты крыло самолета, вывернувшегося из перекрестья прицела.

«Легче работай элеронами».

Не открывая глаз, Мозес коснулся пальцами рукояток управления закрылками, потом взялся за центральный рычаг.

«И не надо так агрессивно давить на ручку. Машина хочет летать, брат. Не мешай ей».

Труракку захотелось возразить голосу из памяти, но он удержался и качнул отключенный рычаг влево, потом вправо. Даже во сне самолет жаждал взмыть в небо.

Терранин на месте Мозеса вряд ли бы назвал состояние перехватчика «сном». Бортовой когитатор «Ксифона» просто перевели в режим пониженного энергопотребления и отрезали от внешних раздражителей, чтобы он завершил декомпиляцию записей о боевом вылете для последующей выгрузки. Но для медузийца Труракка почтение к технике было столь же естественно, как привычка отворачиваться от ветра, защищая лицо. Он знал, что машина грезит.

«Но любишь ли ты ее, брат? Я же знаю, ты говоришь с ней, когда вы наедине».

Перед носом самолета возникла «Молния-Примарис» с черным корпусом. При ее появлении в кровоток Мозеса хлынули адреналиновые соединения, и пилот, забыв, что видит чужой сон, нажал на гашетку лазпушек. В безлюдном ангаре ничего не произошло, но в общих грезах Труракка и «Ксифона» сверхмощные энергетические лучи полоснули по петляющему ударному истребителю.

«Битва — нечто большее, чем цифры и углы атаки. Это состязание».

До перерождения Мозес рос в окружении машин. На Медузе они давали защиту, и от их благосклонности зависело само выживание. Они требовали не любви, а уважения, и у каждой единицы легионной техники имелись собственный характер и свои фавориты. «Ксифон» возражал против того, что ему в пару выбрали Труракка, — так же громогласно, как и сам воин поначалу. Вряд ли воин мог винить машину за то, что она боролась с ним.

«Мой брат слишком щедр на уверения».

Легионер тряхнул головой. Еще не хватало, чтобы слова брата-ведомого проникли в спящий дух и без того вспыльчивого перехватчика!

— За «Молнией», — пробормотал он, чуть потянув ручку на себя. — На сей раз мы все сделаем верно.

— Труракк?

Мозес не сразу сообразил, что голос Ортана Вертэнуса прозвучал не из сна-выгрузки. Пилот попытался сосредоточиться на «Молнии». Она удалялась, готовясь ускорить ход.

— Эй, я знаю, что ты там! Мне отсюда видны огоньки на твоем летном панцире.

— Я практикуюсь! — огрызнулся Труракк сквозь стиснутые зубы, стараясь удержаться в грезах.

— Мы понимаем, что тебе нужны тренировки, но пора бы и меру знать. Машина уже устала от твоего внимания!

Пилот услышал смешки, однако уже не из вокса на приборной панели.

— Мне понятно каждое твое слово по отдельности, а вместе выходит какая-то бессмыслица, — парировал он.

— Отключайся, Труракк.

Этот голос принадлежал командиру авиакрыла. Тон Палиолина отбил у Мозеса охоту к дальнейшим препирательствам.

Легионер неохотно завел руку за голову и отсоединил невральный кабель. Тот вышел из черепа с металлическим скрежетом. Симуляция в разуме мгновенно засбоила и погасла. Втянув холодный едкий воздух «Железного кулака», Труракк быстро заморгал, чтобы приспособиться к данной версии реальности. Он по-прежнему сидел в «Ксифоне», но с поднятым фонарем кабины и в темноте, которую рассеивали только крошечные индикаторы на его летном панцире, упомянутые Вертэнусом.

Все еще моргая, пилот под скрип снаряжения вылез наружу и увидел внизу звено III легиона «Коса» в полном составе.

Вот Эдоран — угрюмый, вечно недовольный, с тяжелым взглядом. Его брат-ведомый Тайро держал стакан и широко ухмылялся. Секка, неразговорчивый брат-ведомый Палиолина, стоял, скрестив руки на груди, и с профессиональным интересом разглядывал неосвещенный ангар.

— Ты слышал? — спросил Эдоран с типичным для себя постным выражением лица. Под его горжетом, словно громоздкие украшения, висели узлы подключения и ноосферные кабели. — Наш следующий вылет уже не будет игрой. И тебе нужно сойтись характерами не только с «Камой». Среди людей тоже есть уникальные личности.

На языке предков капитана Акурдуаны название «Ксифона» Труракка означало нечто вроде «стилета» или «клинка». Мозес ненавидел это имя.

— Спускайся быстрее, пока он не разошелся, — устало произнес Тайро.

— Не представляю, каким образом братание поможет нам достичь необходимого взаимопонимания.

— Они ведь не все такие, да? — поинтересовался Вертэнус.

— Могу сказать, что нет, — ответил Палиолин. — Взять хотя бы лорда-командующего Дюкейна, которому меня представил капитан. — Командир посмотрел на Труракка: — Ты побратаешься с нами и насладишься этим. Таков мой приказ.

— Что ты задумал?

У Мозеса имелись всевозможные теории насчет того, как Дети Императора развлекаются в свободное время. Ничего хорошего он не ждал.

— Поверь: тебе понравится, — сказал Палиолин.

Дымный полумрак медузийской ночи окутывал широкое полусферическое возвышение, по обе стороны которого поднимались и опускались шипящие поршни. Далекий лязг молотов и прессов отдавался дрожью в решетчатом настиле. Пар, тянущийся из щелей, почти сразу же конденсировался в холодном воздухе. Капельки влаги оседали на поручне, идущем вдоль окружности помоста. В гигантском помещении резко пахло горячими смазочными маслами и припоями — здесь жила грубая мощь машины.

Анвиларий напоминал Акурдуане уральские заводы, хотя с этими храмами промышленности не мог сравниться в масштабах даже колоссальный флагман Железных Рук, полный юношеской необузданности.

Разгладив ладонями влажный лист пергамента с наброском помещения, выполненным угольным карандашом, воин критически осмотрел рисунок. Ему удалось идеально передать ощущение движения — отразить то, как сотрясались поверхности, и то, как сияние люмен-камней в позолоченных канделябрах из железистого стекла создавало игру света и черно-серых теней в паровой завесе. Но вот попытки воплотить в эскизе чувство благоговейного трепета закончились неудачей. Акурдуана надеялся, что зарисовка будет пробуждать воспоминания о Манраге[8] или Народной, однако в его работе не оказалось и намека на готическое великолепие кузниц Темной эпохи.

В приступе гнева он отшвырнул карандаш. Угольная палочка, перелетев через край возвышения, очень долго падала на нижние уровни машинариума.

— Капитан.

Погруженный в размышления офицер вздрогнул и поднял глаза.

Единственный мостик вел к возвышению со стороны кормы, над углублениями для движущихся механизмов. По нему шагал Габриэль Сантар, и под тяжелыми шагами терминатора дребезжал настил и звенели тросы-оттяжки. Звуки складывались в нечто вроде мелодии расстроенной арфы.

Капитан Десятого оставался в том же облачении, что и на Весте, за исключением шлема и латной перчатки. От него тянуло смазкой, потом и машинным жаром. С морщинистого лица еще не сошли следы ледяных касаний планетоида. На пластинах громадного «Катафракта» поблескивали дрожащие капельки конденсата.

Акурдуана спросил себя, не пытается ли Сантар показать силу.

— Габриэль. — Он уважительно склонил голову. — Скрестить с тобой клинки было для меня почетной возможностью. Ты хорошо показал себя, но твой выбор зоны высадки оказался чуточку очевидным. К тому же Амадей постоянно забывает, что я тоже бился на центральноафрикейском фронте. И на пантихоокеанском.

Офицер вздохнул:

— Тогда Империум был меньше. На Ржави я, конечно, не сражался, но Дюкейн не из тех, кто меняет победную стратегию.

Сантар отмахнулся от этих дежурных фраз:

— Ты пришел заранее.

— Мне нравится одиночество, а на вашем корабле его нелегко найти.

После битвы за Проксиму и утраты запасов генетического материала численность Детей Императора опасно уменьшилась. Акурдуана был одним из Двух Сотен — тех, кто выжил. С помощью Фулгрима III легион оправился от потерь, но оставался небольшим. Капитану, как и многим его братьям, нравилось такое положение вещей. Пустые залы хорошо подходили для раздумий.

— Чем ты тут занимался? — спросил Габриэль, подавшись вперед.

Сложив пергамент, Акурдуана убрал неудачный набросок в рукав.

— Ничем. Убивал время.

— Хорошо получилось?

— Смотря чего ждать от эскиза.

— А ты считаешь его хорошим?

Мечник нахмурился:

— Нет.

— Значит, пока я руководил возвращением моей роты и боевой техники с Весты, ты… рисовал?

— Уверяю тебя: воины, которых ты мне одолжил, в надежных руках. Если понимаешь, что достиг совершенства в какой-либо области, нет смысла дальше оттачивать навыки.

— «Совершенства»? — возмущенно переспросил воин Десятого. — Дерзкое заявление.

Акурдуана пожал плечами. Может, и так, но за триста лет, минувших с тех пор, как его пересоздали по образу и подобию Императора, он не знал поражений.

Сантар умолк.

Пропасть тишины пришлось заполнять механизмам машинариума.

— Ты тоже неплохо показал себя, — наконец признал Габриэль. Его голос звучал напряженно, словно Сантар не привык, чтобы в этом зале кого-то хвалили. — Никогда не видел, чтобы с ними так искусно управлялись.

Медузиец говорил о двух мечах, что покоились в шелковых ножнах на бедрах Акурдуаны. Слегка изогнутый клинок одного из них, Тимура, переходил в увитую пряденым золотом рукоять, которая оканчивалась затыльником в форме головы жеребца с черной кисточкой из конского волоса. Более длинная Афиния с беспощадно прямым долом выделялась также узкой крестовиной и малопонятными греканскими рунами, мерцающими по всей длине оружия под тонкой тканью. Оба меча относились к чарнобальским саблям, откованным великим искусником древней Терры при помощи уникальных ритуалов и особой алхимической обработки. Каждый такой клинок в III легионе вручали как высшую награду за фехтовальное мастерство.

И у Акурдуаны их было два.

— Правда ли, что ты однажды бился с Императором? — продолжил Сантар.

Мечник громко захохотал:

— Это Гай такое болтает? Нет, я не настолько хорош, но, как и во всех достойных историях, тут есть толика правды. Мой смертный отец, боевой король Тюркской Кочевой общины, до самого конца противостоял Объединению…

Улыбка Акурдуаны стала натянутой. В его тусклых воспоминаниях о детских годах, жизни обычного ребенка, хранились тепло и любовь, которых воин уже не мог представить. Капитан держался за них, словно за заточенное лезвие прекрасного меча.

— Мне говорили, что он действительно скрестил клинки с Владыкой Людей, когда оборонял Босфорское ущелье. Я, его первенец, не унаследовал трон босфорских тюрков, а стал символом повиновения Кочевой общины Императору всего Человечества. Тогда мальчиков вроде меня было много — нас собрали как дань от пресекшихся или покорившихся династий, чтобы создать Третий.

— И сколько вас еще участвует в крестовом походе?

Акурдуана вновь пожал плечами.

— Почту за честь, если ты согласишься на дуэль в тренировочной клетке, — сказал Габриэль.

Вздохнув, мечник взял Сантара за наплечник, влажный от конденсата, и сочувственно улыбнулся:

— Становись в очередь, брат.

Не успел воин Железных Рук нахмуриться, как на дальнем конце переходного мостика раздвинулась дверь-диафрагма. В зал вошла колонна посетителей в разнообразных ливреях и длинных одеяниях. Габриэль повернулся в огромном доспехе, чтобы оглянуться через плечо, и Акурдуана лучше рассмотрел гостей.

Во главе процессии отмерял гигантские шаги лорд-командующий Амадей Дюкейн.

Как и мечник, он воспользовался передышкой, чтобы вымыться и сменить облачение. Вместо брони Амадей надел безрукавку, штаны из грубой черной шерсти и отороченный мехом плащ с серебряной отделкой, спадавший до коленей. Его мускулистые предплечья охватывали серебряные браслеты с гербами Буреносцев — символы прошлого и ясные отсылки к славному настоящему.

Даже без массивных лат архаичного «Громового» доспеха Дюкейн словно занимал огромное пространство. Чертами лица он напоминал древнего норда, а мощью тела не уступал богу грозы викингов. Короткие волосы гранитно-серого оттенка топорщились — Дюкейн, видимо, только что насухо вытер их полотенцем. Лицо Амадея служило летописью завоеваний, нанесенной на постчеловеческую плоть, — одновременно послужным списком воина и свидетельством того, как непреклонно X легион возвращал в строй даже израненных бойцов.

Штабные офицеры полков мешались у Дюкейна под ногами, словно гончие псы короля-воина, жаждущие внимания. Отделавшись от них, Амадей подошел к Габриэлю и Акурдуане:

— Ты, как обычно, выдал неплохое представление. О дне, когда ты усадил Сантара на задницу, будут рассказывать годами!

Габриэль скрестил руки на груди и промолчал.

Так вот почему он столь страстно желал вновь встретиться с мечником: чтобы восстановить утраченную гордость.

Акурдуана покачал головой. Значит, ему тем более не следует входить в клетку с первым капитаном. Незачем сыпать медузийцу соль на рану.

Приглушенные разговоры собравшихся в зале офицеров начали утихать.

— Ну-ка, пободрее! — буркнул Дюкейн, становясь по стойке «смирно».

На ровной стороне возвышения, напротив мостика, располагались двери чудесной работы из блестящего диорита[9], белого мрамора и железа. Их створки украшала диорама с изображениями трехглавой химеры, океанских кракенов и прочих существ из мифов Медузы. Вдоль вертикального паза тянулись рельефные узоры — паутины серебряных жилок, похожие на следы от ударов молотом по наковальне.

Врата в Железную Кузницу, реклюзиам прнмарха, оберегаемый наиболее тщательно, открылись с шипением пара и выпустили волну иссушающего жара. Кожа Акурдуапы натянулась, словно разом утратила влагу, его сердца забились быстрее. Воин чувствовал себя, как странствующий рыцарь древности у входа в драконье логово. Он судорожно сглотнул.

После недели учений, пиров и культурного обмена капитану предстояло впервые увидеть самого Ферруса Мануса.

Все голоса смолкли. Люди опустились на колени. Двое ветеранов в доспехах со знаками различия клана Авернии выступили из дверей и встали по обеим сторонам светящегося прохода. Их терминаторскую броню из матовой стали немедленно окутали испарения, поднимавшиеся с нижних палуб. Линзы шлемов засияли сквозь пелену белым огнем.

Мимо стражей прошли еще двое воинов. На их горжетах были закреплены пластинки с вычеканенными именами: Венераций Уриен и Харик Морн. Акурдуана хорошо знал их, но они не стали приветствовать ни его, ни кого-либо иного, поскольку несли знамена примарха.

На левом стяге из черного бархата блестела вышитая серебром стилизованная длань, служившая гербом очень многим братьям Десятого, — Железная Перчатка, эмблема их легиона. Из-за рваных краев казалось, что флаг трепали собаки. Его латали уже сотни раз, восстанавливая для новых битв во имя Императора. Символы внутри символов…

Бархатное полотнище правого знамени, личного штандарта Ферруса Мануса, занимала картина его триумфа над серебряным змеем Азирнотом, на которую не пожалели драгоценного металла.

В Анвиларии не имелось ни стола, ни кресел. Не существовало также никаких сложившихся правил расстановки, поэтому старшие и младшие чины, смертные и великаны-постлюди стояли одной толпой, как множество капель несмешивающихся жидкостей в тигеле. Акурдуана знал всех неулучшенных мужчин и женщин: он или видел их пикты, или успел кратко познакомиться с ними за последние несколько дней. Обычные люди явно испытывали неловкость в компании исполинских легионеров Десятого и Третьего. Среди последних капитан разглядел Гая Кафена и Палиолина, а также воинов вроде Ваакала Десаана, Аутека Мора, Ульраха Брантана и Шадрака Медузона, ни с кем из которых он еще не встречался лично.

Появление знаменосцев в массивных доспехах вынудило собравшихся отступить к краю возвышения, и в Анвиларий без дальнейших церемоний вошел примарх Железных Рук.

Охнув, Акурдуана упал на колени. Он собирался подождать, пока это сделают воины Десятого, но выказать повиновение его заставил инстинкт. Иное поведение в присутствии полубога выглядело бы неуместно.

Манус походил на Фулгрима не больше, чем железо — на золото. Рост и ширина плеч этого дюжего и грозного гиганта поражали даже тех, кто сражался рядом с такими созданиями и видел, что они истекают кровью, как и все люди. Бледную кожу Ферруса испещряли рубцы и шрамы, ибо он был завоевателем по натуре. Примарх покорил самый враждебный мир, известный Империуму Человечества, — свою родину — и ни разу не уклонялся от того, чтобы возглавить бойцов на передовой. Он осуждающе смотрел на мир, морща лоб под коротко стриженными волосами цвета сланца.

Каждую пластину безупречной черной брони Мануса изготовили вручную. В ее производстве участвовал магистр-адепт Урци Злобный — тот самый Урци Злобный, который создал знаменитый доспех Хоруса, — однако великолепие всех изгибов и деталей снаряжения указывало, что творцу помогал сам Феррус с его врожденным пониманием металлургии. Над затылком великана поднимался высокий горжет из черной стали, по серебристой окружности ворота шел ряд заклепок. Герб в виде латной перчатки на широком наплечнике вручную отковали из одного куска железа. На другом оплечье, с которого свисал кольчужный плащ из толстых звеньев, примарх держал громадный боевой молот Сокрушитель. Длань, сжимавшая эбеново-черную рукоять, состояла из жидкого переливчатого металла. Тот словно жил своей жизнью — плескался со сладкозвучным звоном о предплечья Мануса, закрытые матовой сталью.

Глаза Ферруса, похожие на серебряные монеты, заворожили всех в зале. Холодные и невыразительные, они почему-то неодолимо притягивали взгляд. Акурдуану невольно охватило благоговение, которым он прежде пытался наполнить свой набросок.

Десятый примарх не славился привлекательностью. Он не возникал в людских грезах, как Фулгрим, Сангвиний или Хорус, но при этом был прекрасным, как чарнобальская сабля или сработанный вручную комплект доспехов. Теперь капитан осознал, почему Фениксиец так любил Горгона и почему тот столь истово отвечал взаимностью.

Манус был совершенным, идеальным в каждой мелочи.

— Сыны мои! — произнес Феррус. В его голосе, тяжелом, как кованый свинец, слышалось требование полнейшей безупречности во всем и вся. Слова прнмарха, будто могучая длань, пригибали склоненные головы к полу. — Вы позорите меня.

Железные Руки превозносили своего безжалостного отца, но не покорялись ему безмолвно. Разумеется, они ответили на обвинение гневными протестами.

Их возмущение не могло продлиться долго: оно угасло под натиском ярости примарха, будто свечка в вакууме.

— Я предложил брату провести учения не для того, чтобы моих воинов одолели. — Заметив, что Сантар хочет ответить, Манус заткнул его взглядом. — Вам следовало наглядно показать мастерство моего легиона и, следовательно, мое мастерство.

Феррус явно прилагал колоссальные усилия, чтобы не вспылить от досады. Акурдуана сомневался, что примарх старается ради своих бойцов.

— Похоже, нам стоит многому поучиться у Третьего легиона, — заключил Манус.

— Мы исправимся, в следующий раз выйдет лучше, — высказался Дюкейн. — В этом и смысл учений, не так ли?

Примарх молчал, пылая скрытой злобой. Казалось, пауза затянулась на полминуты.

— Следующего раза не будет. Пока вы сражались на Весте, поступило сообщение от Ультрамаринов из Четыреста тринадцатой экспедиции. Наши братья просят о поддержке.

На звездолете Детей Императора новости о походах иного легиона встретили бы ликованием. В бескрайнем космосе такие послания приходили нечасто, поэтому даже известия о трудностях у братьев воспринимались как редкие радости на войне, которую армии Астартес вели по отдельности. Акурдуана был уверен, что в обычных условиях на «Железном кулаке» отреагировали бы так же, хотя и подозревал, что весть о триумфе других послужила бы здесь не поводом к празднованию, а стимулом к достижению еще больших успехов. Но сейчас воины мрачно молчали, а Феррус, уязвивший их гордость, продолжал:

— Четыреста тринадцатая экспедиционная группировка невелика: пять полков Имперской Армии и две тысячи легионеров, в основном воины Жиллимана. Им дали задание привести к Согласию солнечную империю Гардинаал, которая принадлежит подвиду человеческой расы, технологически эквивалентному нам. Также туда направили посланников из легиона моего брата Магнуса — им поручили добиться мирного перехода Гардинаала под власть Империума дипломатическим путем. Очевидно, кто-то решил, что промышленная и военная мощь противника оправдывает подобные… уступки. — Манус презрительно скривил губы. — И просчитался. Когда переговоры провалились, в дело вступили Ультрамарины. Пока нам больше ничего не известно.

— Мы не можем отзываться на каждую мольбу о помощи, — заявил Сантар. — Двенадцатая экспедиция лишь немногим дальше от Гардинаала, чем мы. Пусть владыка Жиллиман сам несет бремя своей неудачи.

Присутствующие согласно забормотали.

— Вы что, серьезно?! — крикнул Акурдуана, перекрыв хор голосов. Капитан шагнул на пустой участок, образовавшийся вокруг примарха и его вексилляриев[10]. — Воины Легионес Астартес гибнут на планетах, которые по праву принадлежат человечеству. Удар, нанесенный любому из них, — удар по всем нам и самому Императору! Неужели мы спустим подобное? Мы те, кто стоит сейчас плечом к плечу и смеет называть друг друга братьями?

По жидкому серебру в глазах Ферруса пробежали блики — признак одобрения, — но вслух великан ничего не сказал.

— В ходе совместных учений на Весте и в ближнем космосе неоднократно проводилось масштабное развертывание наземных и флотских подразделений, — напомнил адепт Ксанф, представитель Механикума в 52-й экспедиции.

— Точно, — отозвался командир «Железного кулака» Лаэрик, толстошеий бугай с блестящей лысиной, густой бородой и широкой грудью. На нем едва сходилась строгая черная шинель, увешанная медалями. — Потребуется время, чтобы вернуть всех обратно.

Десятый легион обладал феодальной структурой, сложной для понимания посторонних.

Вместо рот и орденов, предписанных в «Principia Bellicosa», Железные Руки делились на независимые, часто соперничающие кланы. Каждое из этих самостоятельных формирований обладало различными особенностями и численностью, но все они функционировали как шестеренки гигантской военной машины, собранной Манусом. Легион в целом представлял собой всесильного исполина. Придя в движение, он становился неудержимым, однако наличие полуавтономных подразделений и множества не связанных между собой иерархий затрудняло организацию столь огромной армии. В 52-й экспедиционный флот входили почти две трети сил и средств Железных Рук: семьдесят тысяч Астартес, шесть миллионов солдат Армии и скитариев-ауксилариев, а также парк бронетехники, которому завидовали даже крупнейшие легионы Космодесанта под началом Жиллимана и Лоргара.

В общем, предстояло изрядно повозиться.

— Крестовый поход меняется, — отстраненно произнес Феррус. — Времена, когда я мог пересчитать моих соперников по пальцам одной руки, ушли навсегда. — Манус внимательно изучил свою металлическую ладонь. Вещество на ней, как и в его глазах, постоянно двигалось; мелькали узоры и цветные пятна, но не отражения. — Некоторые мои братья сомневаются во мне.

— Мой господин примарх… — Акурдуана шагнул вперед, страстно желая возразить.

Феррус Манус покачал головой:

— Да, есть те, кто сомневаются. Крестовый поход меняется, и все надо доказывать заново. Именно я спасу Четыреста тринадцатую. Я вытащу воинов Робаута из пропасти и покажу ему, на что способен мой легион.

— Вторая рота отправится, куда вы пожелаете, мой господин, — сказал капитан. — Мы подчиняемся вам, пока Фулгрим не вернется и не прикажет иного.

Манус улыбнулся — словно охлаждающаяся сталь приняла форму клинка.

— Верно. Увидим, сколь многому мы научимся друг у друга, когда оружие начнет стрелять боевыми и от наших усилий будет зависеть, выстоят или падут наши братья.

Акурдуана не удержался от улыбки, заметив, что офицеры III и X легионов снова исподволь оценивают возможности своих визави. К чему стремятся эти воины? К силе, к совершенству…

К состязанию.

— Ты подтвердил свою компетентность, — сказал ему Феррус. — И мой брат высоко отзывается о тебе.

Фулгрим раздавал похвалы более щедро, чем его брат, но капитан не стал напоминать об этом. Акурдуана ощущал, что примарх не столько чествует его, сколько порицает остальных. Возможно, помимо прочего, Манус таким образом подавал своим братьям знак, что может управлять спокойно, уверенной рукой. Крестовый поход менялся… Во всяком случае, ходили такие слухи.

— Я хочу, чтобы ты занял место моего помощника на время приведения Гардинаала к Согласию, — заключил Феррус.

Сантар резко втянул воздух, но примарх, как подметил Акурдуана, не желал слышать отказа. Не представляя, что делать в подобной ситуации, капитан с поклоном принял нежеланные почести.

— Служить Горгону — привилегия для меня.

В клетке находились двое бойцов.

Представителя III легиона Мозес не знал, хотя предполагал, что должен знать, раз сейчас сражается вместе с Детьми Императора. Крепкие мышцы космодесантника с фигурой Адониса покрывала каллиграфическая вязь татуировок. Он носил сливочно-белую тогу, которая свисала с пояса, образовывая двойной килт и оставляя грудь обнаженной. Его медно-золотые волосы, заплетенные в косу по воинской моде, несколько раз обвивали шею. На теле не имелось ни шрамов, ни бионических имплантатов. Казалось, его вырезали из чистого перламутра.

Стоявший напротив легионер Железных Рук выглядел иначе во всем.

Ветеран клана Авернии, ходячий осадный танк, представлял собой громоздкое скопление пластин, стержней и невообразимо увеличенных мускулов, блестевших от масла. Его лицо с грубыми чертами, воссозданное абляционной хирургией[11], светилось предвкушением схватки.

Венерация Уриена знали все.

Легенда своего прежнего клана, терранин, но при этом самый ревностный поборник древнего кредо эффективности и мощи, исповедуемого в Вургаане. Многие из Отцов того братства до сих пор возмущались, что Авернии переманили от них лучшего из капитанов. В прошлом Труракк участвовал в одной заранее подготовленной битве и нескольких мелких стычках, связанных с этим оскорблением, но сам не питал ненависти к Уриену. Любой воин с такими притязаниями и положением в легионе стремился бы в Первый орден клана Авернии. Мозес на месте Венерация поступил бы так же.

— Тут делают ставки? — поинтересовался Труракк.

Вертэнус рассмеялся:

— Брат, ты же теперь один из нас. Мы не станем тебя обдирать.

— Не торопись, — вмешался Палиолин. — Похоже, у нашего нового брата только что проявился настоящий порок! Нужно его выпестовать и взрастить.

На бледном, как алебастр, лице командира авиакрыла виднелся лишь один изъян: крошечный шрам от осколка на верхней части скулы, похожий на слезинку. Палиолин часто улыбался, обладал выразительными чертами, но лишь глупец не заметил бы в нем твердой решимости. Когда воин пристально смотрел на что-либо, его холодный, пронзительный взгляд напоминал алмазное сверло.

— Если Уриен возьмет верх, — сказал он, — можешь сидеть в кабине «Камы», пока она не вернется вместе с нами на «Гордость Императора». Обещаю: никто тебя не потревожит.

— А если ваш победит?

В ответ на это вокруг почему-то раздались смешки.

— Ты что, даже капитана Акурдуану не узнал? — спросил Вертэнус.

— Не так уж и удивительно, — хмыкнул Эдоран. — Командир держится весьма отстраненно.

Нахмурившись, Мозес снова посмотрел на бойцов.

Их клетка для спарринга была одной из самых маленьких в Учебном зале — в ней едва хватало места двум легионерам. Она предназначалась для отработки захватов и бросков, испытаний на удержание равновесия и силу плечевого пояса, в которых Железные Руки традиционно достигали отличных результатов.

Венерация Уриена словно умышленно создавали для таких состязаний. Труракк слышал о репутации Акурдуаны, но условия поединка были не в его пользу.

— Согласен.

— Тебе проигрывать, — фыркнул Эдоран, поворачиваясь к клетке.

Лорд-командующий Дюкейн, протолкнувшись через толпу нетерпеливых зрителей, громыхнул кулаками по прутьям и взревел:

— Бой!

Уриен и Акурдуана уже сошлись так близко, что каждый чувствовал запах масла на коже соперника. По крику лорда-командующего Венераций рванулся вперед, словно упакованный в доспехи грокс, которого ткнули электрическим стрекалом. Он собирался схватить оппонента и повалить наземь. Акурдуану расплющило бы в лепешку. Проще простого.

Даже призвав на помощь все свои познания в пространственной геометрии и биомеханике тела, Мозес не сообразил, почему все случилось иначе.

Ветеран Авернии врезался лицом в прутья. Капитан, оказавшийся позади него, заставлял противника опуститься на колени, а одно из своих вдавливал в малоизвестный болевой участок под оолитовой почкой. Раскрасневшийся Уриен еще сопротивлялся, но борьба явно причиняла ему страдания. Поморщившись, он наконец буркнул, что сдается.

Дюкейн еще не успел перевести дыхание.

Схватка продлилась около половины секунды.

— Что сейчас произошло? — выговорил Труракк, когда Амадей начал гулко хлопать в ладоши, призывая ошеломленных легионеров к овации.

Хотя Вертэнус, который не удержал товарища от ставки, одобрительно аплодировал в такт остальным, ему хватило совести принять виноватый вид:

— Победы еще придут, брат.

В состав солнечной империи Гардинаал входило одиннадцать миров густонаселенной системы — от беспощадно жаркого Юпитера Квинтийского до окутанных тьмой азотных ледников Ундецима. На всех небесных телах, включая несколько сотен спутников и пару тысяч крупных астероидов, располагались промышленные комплексы. Местные жители сохранили ряд технологий Темной эпохи, которые отсутствовали у Империума (как и Имперцы владели знаниями, утраченными гардинаальцами). Но в качестве примеров своей исключительности приводили невероятную многочисленность граждан Гардинаала и социальный строй, позволяющий ее сохранять.

После пяти тысяч лет разработки месторождений у империи остался лишь один ресурс — люди. Ее жемчужина — Гардинаал Прим, названный так потому, что именно его колонизировали первым из Одиннадцати Миров, — когда-то была райским местечком в полосе звезд, известных ранним космоплавателям под названием Ожерелье Астрид. Сейчас там ютились в убожестве сто миллиардов душ.

Гардинаальцы отказались от варп-перелетов в смятенные века эпохи Раздора. С тех пор они не стремились ни к чему, кроме абсолютной власти над своей звездной державой. За долгую историю империи ей лишь однажды угрожал внешний враг, но владыки Гардинаала не ведали смерти (по крайней мере, так заявляла государственная пропаганда) и ничего не забывали. Их исполинские, фактически бесчисленные, армии превосходили по совокупной мощи даже полчища Солнечной системы в самый воинственный период ее прошлого, перед возвышением Императора Человечества. Пятьдесят веков они не знали поражений.

В 869.М30 это утверждение рассыпалось в прах.

Но Гардинаалу хватало тел для топки войны, а его лидеры не мучились угрызениями совести, добиваясь побед такой ценой. И, чтобы принудить их мир к Согласию, Императору придется отдать схожую плату.

Хлынув из экстренно опущенной перегородки, пышные искры застыли в невесомости, словно само время в этом кусочке пространства подверглось мгновенной заморозке. Резкий грохот металла о металл разрушил иллюзию. Из преграды со скрежетом выбили вырезанный кусок, который по инерции потащил парящие огоньки вдоль коридора. Полет стального квадрата замедляли только разреженная атмосфера и крохотная сила тяжести, создаваемая массой корабля. Остановился кусок металла, лишь ударившись о следующую переборку в тридцати метрах от первой.

Из бреши в корпусе появилось неописуемое существо.

Ростом в два с половиной метра, облаченное в вычурный керамитовый доспех, оно с надрывным скрипом протиснулось сквозь дыру в разрушенной преграде. Шлем гиганта опоясывали ряды заклепок, а низ лицевой пластины напоминал череду крупных клыков. Во мраке светились глазные линзы — два заостренных треугольника бледно-золотистого цвета. Отборщики Министерства евгеники и за десять тысяч лет не сотворили бы подобных ему созданий.

Последние искорки с прорезанной переборки облетели изгибы колоссальной брони великана. Когда они догорели, голубоватые блики сменились ночной тьмой. Вновь раздался металлический скрежет: нечеловечески огромный) воин сражался с коридором, не желавшим вмещать его тело. Победив, он поднял исполинское оружие, которое уместнее смотрелось бы на танковой башне, чем в латных перчатках, и прицелился вдоль коридора.

Имперцу стоило бы подумать лучше.

Гардинаалец атаковал его сверху.

Поток гамма-лучей омыл гиганта зеленым светом. Под визг металла здоровяк опустил локти и выстрелил, направляя пушку вверх. Она взревела, словно зверь в клетке, и длинная очередь разрывных снарядов растерзала сплетения трубопроводов на потолке. Противник — цепкая тень — уполз в вентиляцию. Опустив оружие, имперец издал грозный рык из пасти шлема и двинулся боком по тесному коридору. Его доспех сиял, как радиоактивный кристалл. Никаких видимых повреждений.

Как только он отошел от бреши, в нее пролез второй великан, с вооружением другого типа. Ствол его пушки, разделенный перегородками, окружали какие-то лопасти. Гофрированные шланги неизвестного назначения колыхались в нулевой гравитации. На внутренней поверхности линз перед глазами имперца мелькали странные руны. Он вел дулом оружия вдоль потолка. Выжидал… Выжидал… Из поврежденных магистралей под высоким давлением вырывался газ. Со стороны одной из стен донесся негромкий лязг — словно что-то мягкое ударилось о трубу.

Дуло оружия бесшумно полыхнуло белизной. Из него не вылетело ни лучей, ни снарядов, но часть стены, в которую целился гигант, просто вскипела и растворилась.

Из технического прохода за ней медленно выплыли останки воина пустотной касты, вокруг которых вращались капельки металла и кровавые ошметки.

Первый имперец отправил труп обратно, подтолкнув его тяжелой пушкой.

В бойце-пустотнике было одновременно больше и меньше человеческого, чем в его убийцах, хотя они, очевидно, считали иначе.

Тело воина целиком состояло из мускулов, но размерами не превышало детское. Рудиментарные глаза прикрывала черная пленка, маленький овальный рот предназначался для кормления через соску. Темную кожу покрывал выделяемый ее порами пластик, защищавший от космических излучений. Кроме того, он уберег бы воина от остаточной радиации гамма-бластера, если бы тому удалось свалить имперца в доспехах. Причудливее всего прочего оказались конечности: все четыре завершались кистями с длинными пальцами. Представители этой касты отличались от стандартного человека радикальнее, чем остальные искусственно созданные виды гардинаальцев, поскольку их вывели для жизни в самых экстремальных условиях.

Пока первый имперец изучал неподвижно висящий труп, по внутренним дисплеям его линз метались символы — так быстро, что проекция-наблюдатель не успевала их прочесть. Из решеток шлемов вырывались отдельные рыки, но исполины разговаривали по закрытому каналу, и звуки не выходили за пределы их брони.

«Давай ближе».

Проекция-наблюдатель повиновалась.

— Этот корабль не рассчитан на людей, не говоря уже о Легионес Астартес, — пожаловался первый захватчик бойцу с мелта-оружием.

— Просто двигайся дальше. Амар твердо уверен, что на борту один из их псайкеров, и…

Что-то предупредило второго имперца об опасности — возможно, некий фантомный шум или врожденное шестое чувство. Вскинув мелта-пушку, он прицелился вглубь коридора.

Сильвин Декка уставился прямо в шипящий канал ствола имперского оружия, и у него расширились зрачки. Исполин выглядел столь же изумленным.

Старик разинул рот для крика…

…и его разум одним рывком вернулся в тело. Все мысли словно утонули, как лучи света в грязи. Ощущая давление в груди, Декка чувствовал, как съеживается его сознание, усыхает кожа, срастаются позвонки и скрючивается хребет. Сама душа Сильвина как будто постарела на пятьдесят лет за одно мимолетное трепетание бьющегося сердца. Он услышал собственный вопль — хриплый, быстро сменившийся сипом и затихший. Псайкер согнулся; будь он на Ундециме, то упал бы на колени и, пожалуй, переломал бы кости, несмотря на скромную силу притяжения крошечной планеты. Здесь же ноги Декки подтянулись к животу, и он неуклюже завалился вперед. Под недовольные щелчки суставов Сильвин вытянул вперед руку, закрывая лицо от надвигающейся металлической палубы.

В более молодые годы он счел бы невесомость — если бы задумался над этим вопросом — уравнителем возможностей для стариков и инвалидов.

Что ж, по фрегату пустотной касты Декка передвигался увереннее, чем по поверхности мира, но риск случайно причинить себе вред, стукнувшись о переборку или какое-нибудь устройство, никуда не исчезал.

Цепляясь за палубу трясущимися руками, Сильвин пробрался в угол, чтобы отдышаться в относительной безопасности.

С двухъярусной койки и из кресла, встроенного в стену, за ним наблюдали трое сокамерников. Все с длинными немытыми волосами, в неприметных черных комбинезонах. Младший офицер вокс-касты, адъютант-терций касты фамулусов[12] и девушка-рядовой из касты усмирителей. Государственные учреждения на Ундециме записали их всех в «Отживших». Причины: старость и какое-то острое воспаление кишечника. После прибытия на Гардинаал Прим ими займутся организации Человеческих Ресурсов, и эти люди в последний раз послужат империи. Их плоть обдерут, а кости разотрут в муку.

То, что Декка так многое знал о сокамерниках, но не интересовался их именами, не казалось ему странным. Сильвин видел, что психические ауры всех троих стерильны, а на их лицах читалось спокойное послушание чистопородных. Впрочем, они боялись, иначе не сжимали бы так напряженно края койки и клепаные держатели на переборке.

Вдали простучал болтер, и очередь снарядов изрешетила эфирного фантома, которого Декка раньше отправил бродить по кораблю. Вздрогнув, старик потер грудь, куда передались отголоски боли. Окружающие испуганно забормотали.

— Что вы видели? — спросила девушка-усмиритель, подавшись вперед.

«Глаза во тьме. Заостренные треугольники. Бледное золото».

Сильвин поежился, и не от привычного холода внутри фрегата.

— Абордажный отряд.

В дверь громко постучали. Все четверо вскрикнули от неожиданности.

— Верховный консул Декка, — донесся из коридора голос, тусклый и бесцветный, как стекло. Совсем не похоже на имперцев, за которыми следил Сильвин.

Он выпустил обратно в глубину души накопленные ранее крохи энергии. Пусть тело Декки одряхлело, его разум оставался могучим, и, хотя люди из консульской касты не обладали специальными боевыми способностями, старик считал, что при необходимости сумеет вывести из строя одного воина Империума. Может, двух.

— Согласно погребальному списку, вы находитесь в данной камере. Вы получили ранение в ходе текущей атаки?

Дверь-диафрагма раздвинулась под писк духа запорного механизма.

У входа горделиво стоял чиновник, на вид моложе двадцати, но лысый и бледный. Такую генетическую предрасположенность закладывали в большинство гардинаальцев из маловажных каст. Юноша носил зеленый френч и брюки, созданные методом массовой печати. Точно так же одевался еще миллиард его коллег по Центру Обработки. Свет человеческой души едва проникал сквозь кожу специалиста, как будто он сошел с того же сервоконвейера, что и его санкционированное облачение. Судя по бесстрастному лицу и пустым глазам бюрократа, если за поколения отбора из его предков и не вытравили все рецессивные аллели, отвечающие за индивидуализм и участие, эти свойства в нем тщательно подавили ментальной обработкой и психотропными препаратами.

Сильвин ощутил, что растрепавшиеся нити между его телом и духом еще заметнее ослабли в присутствии чиновника с пустым голосом и почти несуществующей душой. Декка начал распадаться…

«Глаза во тьме. Заостренные треугольники. Бледное золото».

…но усилием воли собрал себя воедино.

— Я узнал тебя, — прохрипел старик, держась за холодную металлическую стену позади себя так крепко, словно лишь это мешало его разуму ускользнуть в эмпиреи. — Тобрис Венн. Государственный атташе. Когда на Ундециме меня сажали на космолет, ты вел регистрацию.

То, что Сильвин узнал младшего администратора, не вызвало у того ни положительной, ни отрицательной реакции. Тобрис пристально смотрел в камеру, словно само пребывание в ней Декки было таким же неопределенным.

— Вам нужно пройти со мной, сэр.

— Куда?

— Незадолго до того, как наш корабль попытался преодолеть блокаду имперцев, я переслал погребальный список в отдел Человеческих Ресурсов. — Все по протоколу. — Затем я ждал подтверждения, пока мы вели бой с враждебным звездолетом.

Так мог поступить лишь истинный раб инструкций. Безымянный фрегат, который в настоящее время перевозил восемьсот одиннадцать старых или больных Отживших, имел почти двести метров в длину. Прикрытый абляционной броней на корпусе и отдельными секциями пустотных щитов, он располагал наступательным вооружением в виде излучателей частиц и макробатарей для пробития силовых заслонов. Мощнейшие боевые звездолеты пустотной касты вдвое превосходили его по тоннажу. Самые большие корабли Империума были впятеро крупнее их.

— После того как нам сбили щиты, и воинов пустотной касты направили для отражения абордажа, я получил приоритетные распоряжения от Верховных лордов. — Как ни странно, невыразительное лицо Венна обмякло еще сильнее. Признак благоговения? — Сообщение включает пусковые коды для капсулы-челнока и приказ немедленно вернуться вместе с вами на поверхность.

Сильвин поскреб небритую щеку. Из-под ногтей потянуло паленой щетиной — недавно ему поставили клеймо «X», как и всем Отжившим.

— Уверен, это ошибка.

Немигающий взор Тобриса идеально отразил его мысли. Венн считал вероятность подобного просчета со стороны Верховных лордов исчезающе малой.

— Сэр, я также получил документы, согласно которым вам дается отсрочка от прекращения бытия. Консульская каста утратила большинство представителей после карательных акций Империума.

«Глаза во тьме».

— Ты имеешь в виду — после срыва переговоров.

— Да, сэр, после того, как наших дипломатов перебил так называемый посланник Империума.

Какая безупречная вежливость, даже в разговоре с Отжившим!

— Значит, теперь я не столь уж тяжелое бремя на шее государства? — Декка язвительно усмехнулся, чем удивил самого себя. — Поверишь ли, я надеялся, что моих достижений хватит, чтобы меня погребли в теле одного из Верховных лордов.

Разумеется, Сильвин знал, что чиновник лишен подобных притязаний. Каста Тобриса находилась недостаточно высоко в иерархии, к тому же он просто не умел мечтать.

— Но в итоге мой удел — прекращение бытия, совсем как у этих, — консул махнул рукой в сторону сокамерников.

Люди никак не отреагировали. На протяжении всей жизни они знали свое место, как и двести поколений их предков.

— Данные возможности появляются редко, — ответил Венн, невосприимчивый к озлобленности Декки. — Такова суть бессмертных владык.

Отступив на шаг, он указал в левое ответвление коридора:

— Прошу следовать за мной, сэр.

Сильвин закрыл глаза. Ему хотелось бы остаться в камере и погибнуть, навредив тем самым Верховным лордам, но повиновение государству внедрялось в гены консулов так же неизгладимо, как и в гены низших каст. Декке просто хватало свободы мысли, чтобы осознать данный факт. С желчной горечью во рту старик оттолкнулся от стены.

Когда он приблизился к двери, дух запорного механизма издал огорченную трель-сигнал, и электрометка, вживленная в щеку под клеймом, поразила Сильвина предупредительным разрядом в челюсть и плечи. Декка охнул от боли и неожиданности, но Тобрис спокойно ввел код отмены, смягчив глубокую неприязнь двери к статусу Отжившего. Конечно, ему-то о чем беспокоиться…

Мучительно вздрагивая, консул вылетел в коридор и стукнулся о переборку напротив. Мышцы его щеки по-прежнему яростно дергались.

Цепляясь руками за стену, он начал спускаться на палубный настил. По воздуховоду, скрытому за переборкой, разносились грозные отголоски болтерных очередей, и кончики пальцев Сильвина вибрировали в такт выстрелам.

«Глаза».

Он посмотрел направо, в противоположную сторону от пускового отсека. На кораблях пустотной касты почти не использовались орбитальные транспортники. Члены экипажа редко покидали родные космолеты и никогда не спускались даже в атмосферу планет. На последних этапах рейсов их груз — даже человеческий груз — обычно перевозили в специализированных посадочных модулях. В связи с этим ядро машинного духа челноков держали отключенным, и они отсутствовали на сенсорах. Лишь после того, как судно пробуждали верным кодом, оно становилось заметным для стандартного сканирования. Имперцы узнают, что на борту есть пассажирские аппараты, только если вломятся на стартовую площадку.

— А что будет с нами? — спросила девушка-усмиритель из открытой камеры. В отличие от других заключенных, ее вывели для того, чтобы она не терялась в опасных ситуациях. Но, разумеется, не думала при этом своей головой.

Безразлично оглядев всех троих, Венн попросил сознание двери проявить снисхождение и к ним. Как только Отжившие неуклюже выбрались наружу, администратор указал в правое ответвление коридора, откуда доносился шум боя. Звуки стрельбы все приближались.

— Идите туда.

Девушка вопросительно посмотрела на него.

— К сожалению, Верховным лордам требуется, чтобы вы прикрыли наш отход, задержав захватчиков.

Выпятив грудь, усмиритель четко отсалютовала Тобрису. Двое пожилых мужчин выглядели не так уверенно, но генетическая предрасположенность к повиновению взяла свое, и они двинулись за девушкой, ударяясь о стены коридора.

Декка равнодушно смотрел им вслед.

— Имперские звездолеты могли разнести наш корабль на орбите. Почему они так не поступили?

— Верховные лорды считают, что враг ищет вас.

— Меня?

Чиновник пожал плечами. Трое заключенных уже скрылись за дверцей люка вдали.

— Имперцы обратились с предложением мирного договора именно к консульской касте. Возможно, вы представляете для них какую-то ценность? Я не знаю. Верховные лорды не сочли необходимым разъяснить мне данную тему.

Из соседнего коридора донеслись размеренный грохот болтерных очередей и неприятные шлепки, заставившие забыть о подобных вопросах.

— Мне говорили, что Империум охватывает тысячу звезд, — пробормотал Сильвин.

Венн покачал головой. Если бюрократа и тревожил скрежет за дальним люком, он не подавал виду.

— Верховные лорды обязали всех граждан не верить необоснованным преувеличениям имперских посланников. Прибытие еще одного флота с подкреплениями ни в коей мере не подтверждает лживые заявления противника.

От такой новости Декка вскинул бровь. Тобрис взглянул вдоль коридора и, судя по движению мышц лица, сдержал инстинктивное желание прикусить губу.

— Однако же я уверен, что сейчас Верховные лорды посоветовали бы нам не задерживаться.

Медпалубы ударного крейсера XIII легиона «Экзекутор» только начинали возвращаться к нормальной работе. Сервиторы с отрешенными взглядами и радиационными рубцами смывали кровь с плиточного пола, монотонно водя швабрами туда-сюда. Гудели очистители воздуха, но тонизирующие ароматы эвкалипта и амбры смешивались с запахами контрсептика и геля от ожогов, образуя сладковатую вонь. В отсеках было слишком тепло. Свет люменов с оттенком сепии и обильные дозы анестетиков погружали умирающих пациентов в сон.

Тулл Риордан заставлял себя бодрствовать. Миновав шипящую завесу обеззараживающих газов, он заковылял дальше, прерывисто стуча тростью по металлическим плиткам. Настенный хрон показывал три часа двадцать минут. Но, может быть, и восемь часов… Когда Тулл прищурился, экран размылся у него перед глазами.

Риордан всегда мучился бессонницей, особенно если рядом умирали люди.

— Какого черта ты делаешь? С ума сошел?

Милин Ясколич — медике, прикрепленная к полку Серранийских Пельтастов[13], — занималась ранами одного из солдат. Все тело лежащего без сознания мужчины, кроме носа и глаз, покрывали бинты. Видимые участки кожи алели, как при сильном солнечном ожоге. Ко рту бойца подходила трубка для питательных веществ, пропущенная через несколько слоев. Другие катетеры и провода тянулись к расположенным вокруг капельницам и попискивающим мониторам с минимальной яркостью экранов.

Милин почти целиком скрывал полный костюм биологической защиты — гибкий сине-зеленый скафандр, который напоминал частично надутый мешок для мусора. Большое пластиковое забрало опускалось до уровня груди. Лицо Ясколич подсвечивала снизу полоса люмен-лампочек.

— Забавно выглядишь, — сказал Тулл.

— Знаешь, что забавно? Входить в отделение для зараженных в одном хирургическом халате. Эти люди облучены!

Шагая к маленькой захламленной стойке администратора у входа в палату, Риордан поморщился: колено у него словно раскалывалось. Скрепленная штифтами чашечка всякий раз воспалялась после бессонной ночи. Он повесил трость на вешалку для халатов, взял доску-планшет и, моргая, чтобы прогнать дремоту, стал изучать записи в историях болезни, сделанные за несколько часов после его прошлой смены.

— Ты меня слушаешь? — не отступалась Милин.

— Предполагаю, тебе известна глубина проникновения альфа-частиц.

— Предполагаю, тебе известно, что такое меланома!

— На мне две майки.

— Тулл! Не играй в гребаного мученика!

— «Мученика»? — Листая записи, Риордан хмуро сдвинул брови. — Мученики здесь они. На этих бойцов сбросили целый атомный арсенал, и четыре дня спустя они еще живы. Если я герой лишь потому, что решился зайти в их палату, то мы живем в паршивом мире, согласна?

Ясколич покачала головой, но мешковатый пластиковый костюм не шевельнулся.

— Каждый вносит свой вклад. Думаю, там, внизу, солдатам приятно было думать, что тут, наверху, о них позаботимся мы.

Ее слова не убедили Тулла. Что-то бормоча себе под нос, он водил пальцами по тексту, накарябанному ужасным почерком Милин. Да, в перчатках неудобно держать стило, но доктор Ясколич писала, как истинный медике.

— У полковника Гриппе усилились болевые реакции… — Он прочел еще несколько строчек. — Вот идея навскидку, прямо с потолка: может, это из-за того, что ты велела снизить ему дозу болеутоляющего?

— Мы ограничиваем расход лекарств. Раненых очень много, уж ты-то должен знать.

— Еще можно вырубать их амасеком, как в старые добрые времена.

— Тулл…

— Нет. К черту это все.

Щелкнув пальцами, Риордан подозвал брата милосердия, который проверял внутривенные катетеры у пациента на соседней койке. Парня, кажется, звали Харибан, но ассистенты менялись так часто, что Тулл не успевал запомнить их в лицо, даже если они не одевались, будто магосы-генеторы на вскрытии ксеноса.

— Наполни мне шприц десятью миллилитрами метанефрина.

Кивнув, медбрат отправился к шкафчикам с наркоцевтическими препаратами.

— Это же стимулятор, — сказала Милин.

— Правда? Слушай, мы как будто в одну медицинскую схолу ходили!

— Тулл, тебе надо поспать, — резко произнесла Ясколич. Риордан видел, что она измотана не меньше него. — После четырех дней на ногах ты ведешь себя как настоящий козел!

— Я все время козел, — пробормотал Тулл.

Вернувшись с наполненным шприцем, Харибан разорвал пластековую оболочку и вопросительно посмотрел на Риордана.

Тот жестом велел: «Дай мне», расстегнул облегающие рукава фиолетового френча и закатал их выше предплечий, поросших седыми волосами и покрытых старыми наколками. Что бы годы ни пытались сделать с руками Тулла, они оставались крепкими и мускулистыми. Даже после того, как в Крестовом походе заново открыли множество технологий, перевязка артерии, вправление сустава, перезапуск сердца или, Терра упаси, полевая ампутация конечности требовали тяжелой, настоящей работы. Риордан стянул предплечье выше локтя закатанной манжетой, чтобы на запястье выступили вены, и вновь нетерпеливо указал на шприц.

Кивнув, медбрат выполнил распоряжение.

— А, чтоб тебя, — отвернувшись, выругалась Милин.

Тулл хмыкнул, ощутив, как игла входит в локтевую вену. Нажав на поршень, он пару раз моргнул, после чего вытащил шприц и прижался губами к капле крови, выступившей на запястье.

— Так-то лучше.

— Нормальный человек просто поспал бы.

— Не могу, я… — Риордан тряхнул головой, стараясь прогнать лица, которые вечно скользили на обочине его грез. Вот Сандерсон получает укол от столбняка. Меррет — растяжение на тренировочном плацу… Юлан — головные боли… Киррил — прирожденный анатом. Тулл обучил его всем основам полевой медицины. Вот только чем это могло помочь под гребаным ядерным ударом? Усталость Риордана приглушала их обвиняющие голоса, но он сомневался, что в ближайшее время сумеет уснуть. — Я не могу.

Сердито посмотрев на него, Ясколич подошла к стойке, схватила какую-то вещицу и не слишком аккуратно приколола ее к груди Тулла.

— Ай!

Опустив глаза, он увидел, что из нагрудного кармана косо торчит желтая шпилька рад-индикатора.

— Когда начнет чернеть, я позову санитаров, — предупредила Милин.

Риордан поморщился.

— Прости. И вот что… — Он поправил рад-шпильку так, чтобы изображенный на ней череп смотрел в нужную сторону. — Я не ищу смерти, правда.

— Знаю. — Выражение лица медике смягчилось. — Все эти люди из твоего полка… Я понимаю тебя. Но ты — начальник медслужбы всей Четыреста тринадцатой. Ты отвечаешь не только за них.

— А чем, по-твоему, я занимаюсь, когда не работаю здесь? Научными изысканиями?

— Большинство из них уже не спасти, — настойчиво произнесла Ясколич. — Мы с тобой мало что можем поделать, разве что облегчить им страдания.

Мумия на койке позади доктора застонала, пытаясь подняться на локтях:

— Если бы я был генералом, мне бы выдали подушку?

Милин побелела. Пробурчав что-то себе под нос, Тулл оттер ее плечом — возражений не последовало — и встал у постели раненого.

Полковник Ибран Гриппе улыбнулся, и повязки на его лице чуть сдвинулись. Обернувшись через плечо, Риордан убедился, что медбрат отошел. Одним движением начальник медслужбы извлек из пачки в нагрудном кармане палочку лхо и незаметно сунул ее пациенту. Тот, просунув бумажный цилиндрик под бинты, обхватил его губами.

— Только, наверное, лучше не зажигать, — сказал Тулл, указывая на пропитанные мазями повязки. — Открытое пламя и все такое.

Грудь Ибрана слегка колыхнулась, однако в его теле не осталось сил для смеха.

— Знаешь, она не так плоха. Уж точно симпатичнее тебя.

— Ты вроде как должен лежать без сознания, а не оценивать докторов по красоте.

— И что ты со мной сделаешь?

Риордан попробовал удержаться от улыбки, но безуспешно.

— Я поговорю с магистром ордена. Может, достану где-нибудь еще лекарств.

— Все в порядке. — Офицер снова лег на койку, посасывая незажженное лхо. — Нас ведь после этого отправят по домам, так?

— Чертовски верно, сэр. Пока доктор Ясколич облегчала твои страдания, я полночи заполнял тебе справки об инвалидности. — Он похлопал Ибрана по груди. Абсорбирующие бинты нагрелись от жара, исходящего от ран. — Раздобудь шикарный футляр для личного оружия, упакуй парадный мундир для чествования на родине. Не успеешь оглянуться, как снова увидишь восход Юпитера.

Офицер улыбнулся, вновь уплывая в сон:

— Интересно, как сейчас… выглядят… мои… дети…

Тулл опустил голову — у него щипало в глазах. Начальник медслужбы еще раз коснулся груди Ибрана, слегка, чтобы не разбудить его.

— Все хорошо, сынок. Все будет в порядке.

Отвернулся Риордан лишь после того, как со стороны открывающейся двери донеслось шипение обеззараживающих газов и дуновение холодных паров перекрыло ему слезные канальцы.

Из дымки выступил великан. Его широкую грудь облегала белоснежная тога-претекста с темно-синей полосой по краю, на плече покоился золотой лавровый венок. Тулл предположил, что небольшой уровень радиации ничем не повредит Улану Цицеру.

В широких и тяжелых чертах лица космодесантника виднелся намек на гигантизм, как и у всех его измененных сородичей, но под утолщенным лбом, выдающимся вперед, сидели ясные голубые глаза.

Глаза генетически созданного воина и повелителя воинов, но такого, что остался верен идеалам, заложенным в него при сотворении, и еще не забыл, ради чего он сражается сам или просит других биться и погибать рядом с ним. Пока исполин поочередно осматривал медицинские койки, на его постчеловеческом лице отражались чувства, которых хватало на каждого из раненых: огорчение, сочувствие, скорбь… и раскаяние.

До того как занять пост начальника медицинской службы Четыреста тринадцатой, Риордан серьезно интересовался психологией раненых, прежде всего посттравматическими синдромами. Он понял, что даже сейчас, утопая в душевных страданиях и чувстве вины, хочет выяснить, как отреагировал бы на подобный шок этот Ультрамарин. Стал бы Цицер неуверенным в себе бойцом, мучающимся над любым решением? Или гиперкомпенсация[14] вынуждала бы его совершать бесцельно дерзкие подвиги? А может, генетически улучшенная психика Астартес справилась бы с травмой так же непринужденно, как его физиология — с телесными ранами?

Сняв трость с вешалки, Тулл заковылял навстречу громадному воину.

— Должно быть, сэр, вы читаете мои мысли. Я как раз хотел попросить кого-нибудь отыскать вас.

Легионер слегка развел руки, словно он служил Риордану, а не наоборот:

— Чем тебе помочь, Тулл?

Военврача охватил благоговейный трепет оттого, что повелитель Ультрамаринов обратился к нему по имени. Это чувство врезалось, словно таран, в стену усталости, окружающую разум военврача, но не пробило ее до конца.

— У нас заканчиваются болеутоляющие. Люди, лежащие здесь, пожертвовали собой ради Крестового похода. Пусть мы не в силах предложить им ничего лучшего, чем избавление от мук в последние часы жизни, мне думается, что хотя бы это они заслужили.

— Я посмотрю, что можно сделать, — ответил Цицер.

Риордан искренне поверил магистру ордена, поскольку не сомневался ни в одном его слове.

— Как Амар, поправляется? — спросил Тулл.

При упоминании этого имени легионер стиснул челюсти:

— Тренирует оставшихся у нас бойцов. Никогда не видел его таким целеустремленным.

Начальник медслужбы изумленно покачал головой. Последний раз, когда он наблюдал за Интепом Амаром, библиарий излучал такую мощную радиацию, что лечивший его апотекарий Тысячи Сынов не решался даже прикасаться к броне товарища, чтобы снять ее. Одно то, что псайкер выжил в атомном огне, было чудом. То, что Интеп уже встал на ноги и, судя по всему, готов сражаться, заставило Риордана усомниться во всех своих скромных познаниях о биологии космодесантников.

— Мы одинаково хорошо наносим удары и выдерживаем их, — угрюмо произнес Цицер, давая понять, что тема Амара закрыта. Впрочем, рано или поздно Туллу придется вернуться к ней — желательно до того, как магистр ордена снова поведет в битву солдат, не таких неуязвимых, как Интеп.

Ультрамарин повернулся к офицеру на койке:

— Полковник Ибран Гриппе, смешанная пехота, Пятый Галилейский?

Риордан кивнул:

— Он находился в пятнадцати километрах от эпицентра. Один из везунчиков.

— Я ищу старшего по чину офицера Армии, — пояснил Цицер.

— Здесь вы его не найдете. Ибран комиссован, хватит с него. Бумаги уже переданы вам в штаб.

— Это твое решение. Но ты неправильно понял меня, подполковник.

Тулл невольно подобрался:

— Ко мне давненько не обращались по званию. Я успел забыть о нем.

Магистр ордена с сожалением взглянул на собеседника:

— Подозреваю, скоро ты к нему снова привыкнешь. Сейчас ты старший действующий офицер в Четыреста тринадцатой.

— Как же нам всем не повезло…

Цицер вскинул бровь.

Вздохнув, Риордан потер глаза:

— Просто устал. Итак, вы нашли нужного офицера, чего же вам от него надо?

— Ты что, не слышал?

— О чем?

Ультрамарин вновь оглядел занятые койки:

— Да, полагаю, не слышал.

— Так о чем?

— Прибыли подкрепления, Тулл.

Риордан едва удержался от недоверчивого смешка:

— Прошло всего четыре дня. Как Двенадцатой удалось так быстро добраться сюда?

— Это не Двенадцатая, а Железные Руки. — Цицер еще заметнее помрачнел. — С ними Феррус Манус.

Трон из медузийского железа, черный, словно сланец, запорошенный снегом, мог бы сравниться суровостью с десятью годами одиночества в промерзших теневых землях. Как и все творения прнмарха, он был прекрасен. Высокая спинка из металлических жгутов, сплетенных вручную, подлокотники, украшенные резьбой, толстые брусья из темного железа с гравировкой в виде серебряных чешуй, перевивающиеся, будто змеи… Основанием ножек служили ступни дредноута. Если бы сиденье занял рядовой космодесантник (а Феррус Манус считал таковыми всех Астартес), он показался бы смешным и нелепым — ребенком на престоле Горгона. Он подходил лишь одному существу во Вселенной. Тому, что сейчас восседало на высоком троне в мрачных раздумьях, словно божество над полным изъянов мирозданием.

Примарх поднял взор, и Амар, библиарий Тысячи Сынов, отшатнулся, как от удара. Псайкер казался призраком в кроваво-красном плаще. Его испещренное волдырями лицо почернело в нескольких местах, один глаз помутнел, словно зрачок и радужку выжгли прометиевой горелкой. Разум псионика, впрочем, непрерывно и грозно давил на череп Мануса.

— Тебя прислали сюда обсудить капитуляцию Гардинаала, верно?

— Их подчинение нам, господин примарх.

Феррус не обратил внимания на поправку:

— Мне сказали, что переговоры продлились меньше суток.

— Гардинаальцев не интересовало мирное решение.

— В исходном донесении магистра ордена Цицера говорится иное.

Манус повернулся к Ультрамарину.

В отличие от многих своих братьев, Феррус никогда не пытался объединять людей или наводить порядок на беспокойных планетах. Безжалостные миры рождали жестких бойцов, а жесткие повелители — еще более упорных воинов, жадных до малейшей похвалы, нехотя изрекаемой свыше, и вечно опасающихся неудач, которыми могли бы навлечь на себя гнев Мануса. К его огорчению, Улан Цицер не поддался на провокацию.

— Честно говоря, господин, я не сидел с ними за одним столом, как Амар. Он доложил, что гардинаальцы использовали переговоры в качестве уловки — надеялись добиться уступок эзотерическими методами. Мы должны верить Интепу на слово.

— Тогда я так и поступлю.

Дорн ошибался, считая Ферруса безрассудным воякой. Вспомнив, как строгий брат однажды имел наглость упрекнуть его за какую-то мнимую несдержанность — в присутствии воинов обоих легионов, да еще и на командном мостике самого Мануса, — он разъярился так, словно Рогал сейчас находился в зале. Примарх ощутил, что его руки раздуваются: металл нагревался от его гнева.

С мастерством полубога, хорошо изучившего собственный разум, Феррус заставил себя подумать о другом брате и немедленно почувствовал, что успокаивается.

Такие разные, но все же столь похожие.

Утонченный Фениксиец и безобразный Горгон.

Примарх не испытывал неприязни к брату, выдумавшему такое прозвище. Оно подходило Манусу, как перчатка из жидкой стали. Если Фулгрим отличался вдумчивостью и безмятежностью, то Феррус — воинственностью и упрямством. Пертурабо (которого многие счастливцы, кому не приходилось терпеть его компанию, сочли бы более близким Манусу по натуре) однажды спросил, о чем они с Фениксийцем вообще разговаривают. Тогда олимпийцу в первый и последний раз удалось развеселить повелителя Десятого, но отвечать тот не стал. Феррус знал, что его считают скрытным, загадочным, но все аспекты характера медузийца сформировались в идеальном соответствии с его внутренней сутью. Мануса тяжело было полюбить, и он недолюбливал своих братьев.

Всех, кроме одного.

Феррус не сомневался, что они с Фулгримом более близки друг другу, чем двое любых иных примархов. Даже Император не обладал таким родством с сыновьями. Их вроде бы очевидные различия были поверхностными, и оба быстро осознали, что объединяет их.

Совершенство.

И тот и другой жаждали обрести его, стремились к нему, требовали того же самого от легионеров, которых узы крови и любви обязывали называть примархов отцами. Отличались они только в методах продвижения к идеалу. Если Фениксиец по пути к вершине взбирался на преграды, Манус раскалывал их чистой решимостью и шагал по обломкам неподатливых барьеров. Конечная цель каждого из них оставалась неизменной, как и упорное стремление достичь ее первым.

Чтобы успокоить мысли, примарх втянул воздух, словно поливая кипящее железо ледяной водой. Совершенство… Он покажет всем, что Феррус Манус — лучший среди братьев, покажет так, чтобы исчезли любые сомнения.

Медузиец холодно взглянул на Ультрамарина:

— Эвакуировав библиария и узнав о его неудаче, ты немедленно развернул части Имперской Армии и окружил столицу Гардинаала Прим.

— Верно, — произнес Цицер, облаченный в начищенные до яркого блеска темно-синие доспехи с геральдическими венками Ультрамара. Воин стоял навытяжку и без смущения взирал на трон прнмарха, но, как подметил Феррус, не на него самого.

— У тебя небольшой экспедиционный флот, — сказал Манус, — но тебе хватило бы живой силы для захвата одной планеты. Вот только твои десантные суда угодили под обстрел атмосферных истребителей, появления которых ты почему-то не предвидел и которые не сумел обнаружить. Твои вспомогательные войска лишились поддержки, и их было слишком мало, чтобы отразить последовавшее контрнаступление бронетехники.

Магистр ордена молчал. Казалось, теперь он смотрит внутрь себя.

Феррус обхватил подлокотники трона, чтобы не рвануться с него, и сделал еще один глубокий вдох.

— Отреагировав на атаку гардинаальцев, ты повел в бой совместную группировку Ультрамаринов, Тысячи Сынов и полулегиона титанов Легио Атарус, чтобы оттеснить противника за стены.

Цицер по-прежнему безмолвствовал, но Манус уже не нуждался в репликах собеседника:

— В качестве контрмеры гардинаальцы провели ковровую бомбардировку атомным оружием, чего ты опять же не предвидел и не обнаружил.

Непоколебимость Улана рухнула под словесным обстрелом прнмарха. Воин несколько мгновений собирался с силами для ответа.

— Ядерные удары разрушили половину жилкомплексов на окраинах. — Фраза прозвучала настолько тихо, что даже Феррусу пришлось напрячь слух. — Смертельный уровень радиации в пригородах сохранится на протяжении десятилетий. Ответные действия такого масштаба невозможно было предугадать.

— «Невозможно»? — Манус наконец уступил желанию встать. Оттолкнувшись от трона, он поднялся, и тяжелые кольчужные завесы спали с его широких плеч. — Потеряна половина легиона богомашин, пятьсот тысяч солдат Армии мертвы и гниют. — Шагнув с возвышения, примарх сжал кулак под бренчание металлических колец. — Нужно ли мне говорить о потерях среди твоих братьев?

Судя по лицу Ультрамарина, тот не нуждался в напоминаниях, но Феррус знал, что деликатность — сестра нерадивости.

— Восемьсот пятьдесят шесть погибших или утративших способность к несению службы. В триста одном случае геносемя утрачено или заражено радиацией так, что его пересадка недопустима. Это катастрофа, магистр ордена, а ты смеешь стоять перед примархом и оскорблять мертвецов, оправдывая себя!

— Враги подняли бурю, — негромко произнес Дюкейн.

Личные покои Мануса, выстроенные из черного камня и стекла, были холодными, строгими и неуютными, но царящий здесь полумрак всегда успокаивал Ферруса. Лишь стеклянные шкафчики с оружием и боевыми трофеями испускали тусклое внутреннее сияние, будто колонны люминесцентных водорослей в затопленной пещере. По стенам из вырезанного вручную обсидиана тянулись полосы переливчатого минерального блеска.

Амадей стоял в одной из таких лужиц бледного света, как и Цицер, Амар, армейский командующий из Четыреста тринадцатой, и старшие офицеры кланов Авернии, Моррагул, Вургаан и Сорргол. Последние заслужили место в совете тем, что быстрее других отбыли с Весты. По всему залу прокатывалась дрожь, идущая от огромных кузниц звездолета. Она напоминала предупредительные толчки подземного вулкана, который старались удержать в дремлющем состоянии силы логики и технологии.

Прижав пальцы к вискам, пронзенным колющей болью, Манус заставил себя снова сесть на трон. Глаза примарха вспыхнули в темноте, как серебряные молнии.

Он — первый среди братьев.

Все поймут это.

— Они подняли бурю, — повторил Дюкейн. — Провели контратаку, чтобы выманить ваши основные силы, после чего истребили их.

Для наглядности лорд-командующий ударил кулаком по ладони.

Подобная решимость вызывает лишь восхищение, — сказал Феррус, не сводя глаз с Ультрамарина. — Полагаю, твои войска готовы к немедленному возвращению на Гардинаал.

— Господин?

— Магистр ордена, я предлагаю тебе и твоим воинам возможность искупить вину. Чтобы как можно скорее покинуть Весту, нам пришлось оставить там большинство моих легионеров и всех смертных ауксилариев. Десятый возглавит наступление, но одних наших сил недостаточно.

Моргнув, Цицер взглянул на трон Мануса, но как будто утратил дар речи. Вместо него заговорил Амар:

— Мой господин, вы поразительно быстро ответили на призыв, но в такой спешке нет нужды. Хотя мы потерпели неудачу на Гардинаале Прим, наши корабли по-прежнему господствуют в пустоте. Местные жители заперты на своих планетах. При необходимости мы вынудим их подчиниться, заморив голодом, но до этого не дойдет. Несмотря на непредсказуемость варпа, лорд Жиллиман и Двенадцатая экспедиция в полном составе прибудут сюда не позднее чем через две недели.

Кивнув, Феррус пристально посмотрел на Амадея:

— Готовь легион.

Дюкейн и собравшиеся в зале железные владыки поклонились.

— Но, господин… — начал магистр ордена.

— Я уже здесь. Когда появится мой брат, он увидит покоренный мир.

Космодесантник опустил плечи:

— Так точно, господин.

— А что там с Армией?

Этот вопрос примарх задал смертному офицеру, стоявшему за спиной Цицера. Судя по неровно застегнутым пуговицам, одевался тот в спешке. Его коротко стриженные волосы цвета серого камня покрывала фуражка с серебряной кокардой полка. На подбитых плечах светло-коричневого парадного мундира были нашиты гербы 413-й экспедиции, Терры, юпитерианского спутника Ганимеда и Ультрамара, а также знаки различия подполковника Имперской Армии и красная спираль медслужбы. Разглядывая его, Манус нахмурился.

Смертный вроде бы стоял навытяжку, но при этом, накрыв одну ладонь другой, опирался ими об офицерскую трость с серебряным набалдашником. Он смотрел в пол, что Феррус ранее счел признаком благоговения перед присутствующими в зале.

Амадей отрывисто рассмеялся, и лишь тогда примарх заметил, что глаза подполковника закрыты, а губы вздрагивают от легкого храпа.

Под скрип кольчужных полотен Манус откинулся на спинку трона и ухмыльнулся:

— Смотрите, перед нами храбрейший воин Четыреста тринадцатой. Очевидно, мне не стоит бояться за решимость солдат Имперской Армии. — Феррус немного поразмыслил, быстро мрачнея. Так чернеет магма, соприкасаясь с ледяным воздухом. — Оставьте меня, все вы. Готовьтесь к наступлению.

Бойцы повиновались без промедления. Цицер осторожно разбудил подполковника, и тот, проявив потрясающее самообладание, отсалютовал примарху, после чего направился за легионерами.

— Разрешите говорить прямо, господин?

Акурдуана, придерживаясь роли ближайшего советника Ферруса, до сих пор хранил молчание. Он не говорил и не делал ничего, что противоречило бы воле Мануса, словно родился для должности заместителя. Размышляя, почему Фулгрим не даровал воину такой пост, примарх жестом разрешил ему продолжить.

— Господин, есть старинная терранская поговорка о том, как человек отрезает себе нос, чтобы досадить лицу…

Фыркнув, Манус невольно поднес ладонь к собственному лицу. Со стороны его пальцы выглядели жидкими, но на ощупь были совершенно твердыми и холодными, хотя в их могучей хватке растекался керамит и трескалась броня титанов. Казалось, некий нанометровый слой изолирующего стекла отделяет Ферруса от его же рук.

Вот только руки, разумеется, не принадлежали ему. Чужеродно гладкие, они во всем отличались от лица, на котором виднелись следы каждого удара, нанесенного Медузой богу-младенцу, что рухнул в ее ад на падающей звезде. Обветренная, выдубленная кожа. Рассеченная губа. Нос — кривой после нескольких переломов.

— А если лицу уже ничем не досадить?

— Эллины, жившие на Древней Терре, верили, что уродство тела указывает на бессмертие души. — Не успел Манус гневно насупить брови, как Акурдуана приложил к груди слегка окрашенную хной ладонь с перстнями на пальцах и добавил: — Господин, не считайте меня глупцом, решившим оскорбить Горгона в его покоях. Так нарек вас мой отец, и, смею думать, вы не отвергли прозвище потому, что оно нравится вам. Если позволите, я предположу, что Горгона нисколько не беспокоит мнение тех эллинов.

— А как же мой брат? — Феррус все же нахмурился. Он опустил руку на бедро. — Красавцы по природе своей видят в себе только самое лучшее.

Акурдуана покачал головой и улыбнулся, словно примарх сказал что-то смешное. Легионер обладал веселостью духа, которой Манус не понимал и не разделял.

— Фулгрим — более великое создание, чем Сократ или Ксенофонт, господин.

Гулко вздохнув, Феррус откинулся на спинку трона и посмотрел вверх, на темный, блекло переливающийся потолок.

— Вынужден согласиться.

— Господин, Цицер страдает, хотя его раны и не столь очевидны, как у Амара. И вам уже известно, каковы потери Армии. Почему вы так твердо намерены взять этот мир без поддержки лорда Жиллимана?

Манус какое-то время не отвечал на вопрос. Внимая рокоту механизмов, он ощутил голос и настроение машинариума. Феррус чувствовал связь с каждой гайкой, болтом и проводом своего исполинского флагмана. Такой способностью прнмарха наделяли его абсолютно непознаваемая физиология и техномистицизм, который Манус перенял у обитателей планеты, навсегда отданной ему по воле случая, судьбы или чего угодно еще.

Приняв молчание Ферруса за обычную замкнутость, Акурдуана подошел к основанию трона.

— Подобные мысли полезно выражать, — сказал он, опустившись на одно колено.

— Да, так делаешь ты, — насмешливо улыбнулся примарх. — Выражаешься в рисунках? В писанине? Сантар рассказывал мне о твоих увлечениях.

Слова прозвучали резко, но уязвить капитана Манусу не удалось. Тот привык общаться с Фулгримом, тоже отличавшимся вспыльчивостью.

Сомкнув ладонь на рукояти меча, висящего в ножнах на правом бедре, легионер вытащил оружие на ширину пальца. Сталь замерцала на тусклом свету. Феррус напрягся, однако Акурдуана не стал обнажать клинок дальше.

— На протяжении веков воины и мудрецы рассматривали фехтование как творчество. В библиариуме моего отца хранится почти полный фолиант под названием «Искусство войны»[15]. Зачем ограничивать область своего стремления к идеалу? Стило, кисть, разум… — Капитан вернул меч в ножны. — Я даже не вижу разницы между ними. Вы слышали, что недавно Император учредил орден летописцев? Очевидно, Он желает не просто покорить Галактику, но и составить хронику завоевательного похода и подвигов самих завоевателей.

— Полагаю, ты одобряешь создание такой организации, — проворчал Манус.

Акурдуана опустил голову, изображая смирение:

— Помнится, мы с Сигиллитом обсуждали нечто подобное еще до моего окончательного отбытия с Терры. Так или иначе, господин, если вы избегаете откровенности в разговорах со мной и Сантаром, то, может, найдете другого наперсника? Того, кто точно не станет осуждать вас.

Глубоко вздохнув, Феррус оперся лбом о кулаки:

— Да, до меня дошли те слухи. И еще кое-какие. По мнению моего отца, первая и самая сложная часть Его похода близится к завершению. Утверждают, что Он намерен вскоре отбыть с передовой и сосредоточиться на строительстве Империума.

Легионер ошеломленно уставился на Мануса:

— Кто заявляет подобное, господин?

— Еще говорят, что Он желает поручить одному из пятнадцати примархов командовать Великим крестовым походом от Его имени. Так, прямо сейчас с Императором находятся Хорус, Джагатай и Лев, и туда же направляется Фулгрим. Все они молчат о причинах сбора.

— А вы думаете, что пост должен перейти вам?

— Многие способны занять его, — признал Феррус, не став произносить вслух то, что явно следовало из его заявления: «И многие не способны». Хан слишком неопытен, Эль’Джонсон слишком замкнут, даже по мнению Мануса, чей взгляд никогда не отражал какого-либо чувства. — Хорус всегда был в фаворе. Сангвиния любят все. Ни ту, ни другую кандидатуру не отвергнут просто так. Наконец, Фулгрим прекрасно смотрелся бы в короне Императора.

Акурдуана улыбнулся, приняв комплимент и на свой счет:

— А как же Жиллиман?

Примарх фыркнул:

— Ну, есть варианты и похуже. Отвечая на твой вопрос: да, я считаю, что пост должен достаться мне. Быстрое приведение Гардинаала к Согласию подтвердит мои притязания.

Капитан низко поклонился. Проволочные кольца и золотые заколки, удерживающие его длинную косу, простучали по обсидиановым плитам.

— Если такова ваша цель, господин, я буду прилагать все усилия к ее достижению, пока Вторая рота находится под моим командованием. Мне известно, что Фулгрим не преклонит колено ни перед кем, кроме вас. — Легионер поднял голову. Его кожа была темнее, чем у примарха-прародителя, а цвет глаз и волос напоминал о Терре прошлых веков, которая ныне жила лишь в генах и памяти древних созданий вроде Акурдуаны. Однако же Феррус увидел в лице воина отголоски совершенства Фениксийца. — Примите мою особую клятву.

Сознавая важность такого обета, Манус кивнул.

Удобнее устроившись на троне, он обратил взгляд своих диковинных глаз внутрь себя и обнаружил, что возвращается мыслями к последним воспоминаниям о еще одном брате, Хорусе. Горгон уже не мог представить Лунного Волка, любимца и правую руку отца, вне сияющего ореола Императора.

Луперкаль, не величайший из братьев, но и не худший, и, кроме того, найденный первым. Медузиец завидовал ему из-за этих важнейших лет. В сравнении с Хорусом он ощущал себя таким… смертным… И ненавидел это ощущение.

— Я так понимаю, ты знал моего отца, — сказал Горгон какое-то время спустя.

— Недолго, и не лучше, чем другие люди, — отозвался Акурдуана.

— Как бы Он поступил на нашем месте?

— Если бы кто-нибудь из нас мог ответить на этот вопрос, господин, нам не понадобился бы Император.

Капитан улыбнулся, Феррус — нет. Он редко улыбался.

Мало кто успел бы подготовить пир таких масштабов за четверо суток, но 2-я рота Детей Императора показала себя не хуже, чем во всех иных делах.

На стенах Учебного зала среди клановых знамен появились стяги с Аквилой Блистательной и флаги будущего Имперского Гардинаала, символы неизбежного триумфа грядущих дней. Штандарты, образующие красно-золотые и серебряно-черные клетчатые узоры, свисали с потолочных воздуховодов. Запахи, витавшие вокруг, говорили о тяжком труде полковых кашеваров и орденских сервов 52-й экспедиции, расположившихся в открытых кузнях нижних уровней. На конфорках, в тандырах[16], таджинах[17] и громадных печах индукционного нагрева булькали и брызгали маслом кушанья. Ароматы специй, применяемых в сотне кулинарных традиций на полудюжине планет, заглушали смрад войны и отбивали все мысли о ней.

Сама 2-я рота пользовалась услугами повара, закончившего одно из традиционных анатолийских училищ, ибо ее капитан обожал кухню своей родины. Космодесантники обладали тончайшим вкусом, поэтому даже слабейшее благоухание паприки и сумаха пробудило метко названный орган-летописец[18] Акурдуаны. Он отправился в головокружительное странствие по меметической спирали в закоулки памяти, к складам перца на склонах Босфорского ущелья и обратно.

Капитан не обладал талантом к стряпне, как и к другим занятиям, не связанным напрямую с военным делом. Впрочем, это не мешало ему упрямо продолжать кулинарные эксперименты даже после того, как их результаты привели в отчаяние половину III легиона. Напротив, то, что Император не наделил Акурдуану необходимыми умениями, только подталкивало его к дальнейшим попыткам.

А какой смысл добиваться успеха лишь в тех областях, для преуспевания в которых тебя создали?

Критически сдвинув брови, капитан провел толстым восковым карандашом по пластине для литографии. Еще во время предварительного изучения Весты аналитики Механикума обнаружили под слоем вечной мерзлоты залежи известняка, и его совершенство мгновенно поразило Акурдуану. Теперь на мольберте перед ним покоился фрагмент породы, вырезанный из коры планетоида и обработанный на станке.

В слоях воска на камне угадывались силуэты командиров X легиона, приглашенных на пир в честь будущей победы. Железные Руки пораженно смотрели на то, во что превратился их Учебный зал. Более крупные группы Детей Императора влекли воинов Мануса, введенных в состав их отделений, к лоткам с едой или клеткам для спаррингов. Другие фигуры Акурдуана умышленно поместил на второй план, только наметив мазками их эмоции и движения. Эти персонажи тоже имели важность для картины, но лишь как представители своих сообществ. Например, легионеры Тысячи Сынов или офицеры армейских полков из обеих экспедиций. На лицах людей отражались благоговейный страх и потрясение — чувства настолько сильные, что капитан глубоко страдал, пока воспроизводил их на известняке. Несомненно, Фулгриму, с его сверхчеловеческими способностями к сопереживанию, будет вдвойне тяжелее смотреть на такое.

Акурдуана вытер слезу, скатившуюся по медной коже щеки.

Следом он занялся участком с множеством персонажей в самом центре композиции. Капитан соскреб ногтем большого пальца немного воска и тщательно перерисовал фрагмент.

После чего зашипел от досады. Ему никак не удавалось верно передать суть Ферруса Мануса.

Примарх, возвышавшийся на метр над самыми могучими воинами, ничем не напоминал угрюмого великана, которого Акурдуана оставил в тронной зале. Шагая среди легионеров, Феррус казался открытым, прямолинейным, логически мыслящим, разумным. Но капитан начинал различать множащиеся непрозрачные слои его личности. Под маской выдержанности таились неприязнь и даже откровенная фальшь.

Впрочем, Акурдуана уважал старания Мануса. Ничто стоящее не дается без труда.

Он снова изучил восстановленный портрет. Вышло…

Вышло…

Зарычав, воин растер восковой карандаш в кулаке.

…Вышло совсем никудышно!

Легионер не понимал, зачем вообще старается. Схватив кусок шелка, в который прежде хотел завернуть пластину для перевозки на «Гордость Императора» и последующей печати картины, Акурдуана завесил свою претенциозную мазню. Только так капитан удержался от порыва сбросить камень на пол и разбить сабатоном.

— Слушай, а чего ты мучаешься? Просто взял бы пиктер.

Сегодня Дюкейн выглядел как безупречная антикварная статуэтка Громового Воина. Древние латы лорда-командующего отполировали так, что черная броня засияла плененным светом всех звезд, когда-либо озарявших ее. Кольчужную завесу, спускавшуюся с наплечников, смазали маслом, а шипы на задней стороне горжета наточили. Тяжелый темный плащ обработали паром и выгладили. На сгибе руки Амадей держал высокий шлем, с нащечника которого поблескивало платиновой гравировкой Око Хоруса. Даже стальную пластину над его утраченным глазом промыли под давлением до последнего болтика.

Опустив шелковый покров, Акурдуана расправил убранный за плечо красный плащ-лацерну[19]. У всех воинов имелись свои обряды.

— Я готов признать, что пикт-снимки — тоже своего рода искусство, но когда ты создаешь изображение, а не просто воспроизводишь его, то… — Черты лица капитана исказила мучительная досада. — А этого мне не добиться.

— Осторожнее, друг мой. — Лорд-командующий шутливо взял его за подбородок. — У тебя так морщины появятся. Не успеешь оглянуться, как станешь похож на меня.

Акурдуана был не в том настроении, чтобы сносить насмешки. Ощерившись, он сбросил руку товарища и потер челюсть. Впрочем, его ярость почти тут же схлынула, а на лице проступила печаль.

— Раз вы, Железные Руки, так похваляетесь своим логическим мышлением, скажи мне, брат: логично ли предположить, что воин с парой шрамов лучше того, кто их лишен?

— Медуза — жуткая яма, — с чувством произнес Дюкейн. — У любого, кто выбрался оттуда, есть какой-нибудь рубец. Думаю, ее жители не знают, как оценивать бойцов без шрамов.

— Ты так говоришь, словно Кемос — дивный Эдем.

— Если там можно видеть дальше десяти метров и тебя не сносит ветром, когда встаешь прямо, — уже отлично. — Амадей наморщил лоб сильнее обычного. — К тому же вы нашли на Кемосе ждавшего вас Фулгрима. Наверняка это немного подсластило пилюлю.

— А на Медузе вы отыскали Ферруса. Ради такого ведь можно смириться с парой пылинок и общей унылостью?

Дюкейн хмыкнул:

— Я рос полудикарем в подульях Альбии, но даже там мы слышали легенды о Сфенеле[20]. — Амадей ударил себя стиснутым кулаком в грудь, как салютовали в эпоху Объединения. — Увы и ах, ваш новый мир называется Медузой. — Он закатил глаза, потом нахмурился. — Помнишь, как нам жилось на Терре?

Акурдуана кивнул.

— Тогда Империум был меньше. Все друг друга знали, постоянно общались. Не имело значения, цвета какого легиона ты носишь. Сняв доспехи, мы становились совсем одинаковыми. И близко не было ничего… — Дюкейн махнул рукой в сторону собравшихся гостей, и капитан понял, о чем речь: воины разделялись по легионам, кланам, культурным традициям. — Ничего подобного. Между всеми нами немного больше общего, чем согласятся признать эти парни.

— Старая песня, но я готов тебе подпеть.

Амадей захохотал так громко и весело, что на него оглянулись несколько армейских офицеров, сидящих неподалеку.

— Когда я запою, ты это ни с чем не спутаешь. — Он второй раз грохнул кулаком по нагруднику. — Впереди новые победы и все такое.

На оживленном участке в центре зала располагалась большая клетка для поединков. Она поднималась над полом на четырех феррокритовых столбах с железной арматурой, и если бы сейчас в ней находились бойцы, их видели бы из каждого уголка отсека. По размерам клетка подходила даже для схваток между дредноутами. Судя по толщине прутьев, именно на такие состязания она и была рассчитана. Сегодня ринг украшали вымпелы 2-й роты с тюркскими мотивами.

— Кстати, о победах, — отозвался Акурдуана. — Я хочу произнести тост.

Дюкейн повернулся и эффектным жестом отдернул плащ:

— После вас, капитан.

Мечник насмешливо поклонился.

Когда легионеры проходили мимо четырех офицеров-медике, которые минутой раньше смотрели на них, кто-то из смертных позвал:

— Господа!

Греясь в лучах инфракрасной лампы, люди пили из жестяных кружек и слушали заранее записанный текст о грядущей идеальной войне.

— Ого, да это же Тулл Риордан! — провозгласил Амадей. — И он даже не спит!

Смертный поморщился:

— Надеюсь, я не оскорбил примарха.

— Ни в коей мере, — сказал лорд-командующий. — Думаю, он скорее повеселился.

Другие медике вопросительно уставились на Тулла, но он невозмутимо промолчал. Акурдуана рассудил, что человеку, способному уснуть в присутствии сына Императора, практически все нипочем.

— Я здесь по приказу господина Амара. Хотел поговорить с Цицером насчет того, как выбраться из переделки, но… — Смертный вздохнул. — После аудиенции у примарха он не выходит из тренировочных отсеков «Экзекутора». Дело в том, что на борту крейсера у меня раненые мучаются от недостатка болеутоляющих, и еще до утра нужно сделать им где-то миллион уколов антирада. Амара это не интересует, однако я надеялся, что смогу обсудить вопрос с примархом.

Дюкейн усмехнулся:

— О, ему такое понравится.

Риордан пару секунд смотрел на Железную Руку, не понимая, считать ли его ответ разрешением, затем кивнул самому себе и подхватил офицерскую трость:

— Вот и… отлично?

Пожилой медике хромал, и легионерам пришлось идти медленнее, как в торжественной процессии.

При виде Акурдуаны солдаты, воины и слуги поднимали бокалы, ударяли себя в грудь или кланялись. Гай и Соломон Деметр радостно воскликнули. Палиолин с Вертэнусом воздели кулаки и призвали какого-то хмурого пилота Железных Рук, незнакомого капитану, повторить их жест. Сантар пристально взглянул на мечника, плотно скрестив руки на груди.

Амадей приветствовал всех и каждого. Раскинув руки, он жестами призывал легионеров Десятого в толпе по обеим сторонам от себя наслаждаться празднеством, суть которого бойцы кланов не вполне понимали и принимали.

Прутья громадной клетки звенели, словно рынды, аккомпанируя самоуверенным кличам в честь грядущих побед. Перед ней стоял Феррус Манус, грандиозный в полном боевом облачении, окруженный толпой менее славных воителей. Самый рослый из них терялся в тени могучего исполина.

Глаза Ферруса блеснули…

Чем? Весельем? Или снисхождением, какое отец выказывает ребенку? А может, Акурдуана зря искал смысл в обычном блике света?

— Рад встрече, — произнес Манус с легкой улыбкой, но выражение его необычных глаз нисколько не изменилось. Он взглянул сверху вниз на смертного, Риордана: — Ты хорошо отдохнул?

Медике вдруг потерял дар речи и закашлялся.

— Твоя нога… — Феррус нахмурился. — Сначала я решил, что ты ходишь с тростью для солидности.

Тулл посмотрел на свои ноги, словно не мог понять, о какой из них говорит примарх.

— Пуля в колено, господин. Боевые стрельбы на Юпи-Сат Четыре. — Прочистив горло, он крепче обхватил набалдашник. — Попали из автогана с двух метров. Чудо, что я вообще ее не потерял.

— Почему не поставил протез?

— Я примирился с раной.

— Ты психолог.

Риордан моргнул, осознав, что Манус говорит утвердительно. Примарх мог по памяти назвать имя и процитировать личное дело каждого солдата в 413-й экспедиции.

— Был когда-то.

Лязгнув доспехами, Феррус опустился на одно колено, словно великан перед ребенком. Зубчатый край его гигантского наплечника все равно оказался выше, чем полковая кокарда на фуражке Тулла. Медузиец с холодной застывшей улыбкой посмотрел в лицо смертному серебристыми глазами, чей взгляд неизменно оставался отстраненным.

— Как тебе кажется, психолог, что у меня на уме?

Офицер задвигал кадыком, но не выдавил ни звука. Не выдержав немигающего взора примарха, он опустил голову и, как рано или поздно происходило с каждым, уставился на кисти Мануса.

— Слышал легенду о том, как я обрел эти руки? — Феррус поднял и повернул одну из них. Металл словно бы изменил оттенок в лучах люменов. — Или о том, как я сразил серебряного змия Азирнота, швырнув его тело в лавовое море Кираал?

— Да, господин. — Риордан сглотнул слюну. — Но, при всем уважении, я в них не верю.

Феррус озадаченно сдвинул брови, но тут же громко рассмеялся. Его глаза засветились искренним удовольствием.

— И почему же?

Для наглядности медике вскинул собственные руки:

— Границы металла слишком ровные. Я много раз обрабатывал ожоги от жидкостей: если бы вы получили их в борьбе, остались бы следы брызг и волнистые края[21]. — Тулл пожал плечами. — Разве что вы утопили дракона в луже…

— Очень жаль, — сказал Феррус, выпрямившись. Он уже не улыбался. — Эту историю я любил больше всего.

Возгласы толпы зазвучали еще громче. G трудом оторвав взгляд от примарха и смертного, Акурдуана увидел, что Дюкейн идет к нему с кувшином и бокалом. Сунув фужер в латную перчатку капитана, Амадей с нарочитой церемонностью наполнил его вином. Как только нейроглоттис[22] уловил дурманящий аромат, в разум легионера хлынули воспоминания. В голове у него отдавалась какофония аплодисментов, топота ног и ритмичных выкриков.

Подняв бокал как можно выше, чтобы не пролить вино в толчее, Акурдуана спиной вперед шагнул на первую ступень, ведущую к клетке для поединков. И на следующую. И на третью. Остановившись там, капитан увидел зал с высоты роста примарха. Перед ним раскинулось море поднятых лиц, над которым кое-где вздымались ринги, осветительные мачты и струйки маслянистого дыма. Мечник вытянул руку с фужером, и гости немного притихли в ожидании его слов.

— Постой!

Выступив из толпы, Сантар воздел тренировочный клинок с тупым лезвием. Капитан впервые увидел огромные аугментические мышцы его кибернетической левой руки, которую не закрывал усеянный заклепками полудоспех, считавшийся на Медузе повседневной одеждой.

— Вы показали нам, как готовится к войне Третий легион. Теперь позволь мне продемонстрировать, как проводят канун битвы в Железной Десятке!

Воины Мануса одобрительно взревели. Дети Императора благодушно отозвались им. Голоса смертных утонули в шуме.

Акурдуана выдержал упорный взгляд Габриэля. Ни в глазах, ни в речах Сантара не было злобы — только решимость, настолько свирепая, что иной принял бы ее за ненависть.

— Я так понимаю, что ты поведешь мою Вторую роту, — произнес мечник.

— А ты — мой Первый, — чуть ли не выплюнул Габриэль.

— Мой заместитель, Деметр. Отличный офицер, далеко пойдет. Ты многому у него научишься.

Сантар втянул воздух сквозь стиснутые зубы. Акурдуана недоуменно воззрился на него.

«Что я такого сказал?»

— Капитан, соперник вроде тебя заслуживает боя в этих клетках, — прорычал Габриэль, стараясь сдерживаться. — Прими мой вызов. Посмотрим, чьи традиции выдержат испытание.

Мечник бросил взгляд на Ферруса. Лицо примарха, как всегда, не отражало никаких чувств, но казалось, что противостояние забавляет его. Акурдуана слышал, что офицерам Железных Рук рекомендуется решать такие вопросы самостоятельно.

Он вздохнул:

— Что ж, ладно.

Сантар зашагал вперед с поднятым клинком, и вокруг капитана образовался участок свободного пространства. Только Манус остался на месте, словно недвижимый колосс, вросший в основание звездолета. Дюкейн, подойдя к сетчатым корзинам у основания клетки, выбрал подходящий тренировочный меч и бросил его в сторону расчищенного круга. Изящно поймав оружие одной рукой, капитан легко и стремительно выполнил несколько заученных приемов в статичной позе, чтобы размять мышцы и почувствовать клинок. Габриэль довольно хмыкнул, не приближаясь к оппоненту.

Акурдуана смерил его глазами.

Здесь схватка пойдет иначе, чем на Весте. Сейчас на воине Десятого вместо «Катафракта» обычная, несиловая, броня из железа и кожи, и он даже легче мечника. Кроме того, не будет элемента внезапности.

Феррус Манус отступил на шаг, чтобы не мешать бойцам.

— Чего же вы ждете?

Ринувшись вперед, Сантар провел прямой выпад в сердце, и рев зрителей накрыл зал звуковым цунами. Меч Акурдуаны словно самостоятельно парировал атаку. Сталь, будто играючи, коснулась стали; Габриэль отдернул клинок к плечу так быстро, словно и не собирался разить наповал.

Капитану Второй никогда не приходилось размышлять в сражении. Еще подростком он в каждом поединке озадачивал своего учителя — Тариила Коринфа, старого Громового Воина. Никто не мог ни одолеть Акурдуану, ни хотя бы задеть его. Он всегда фехтовал так же, как слушал музыку или наблюдал за восходом солнца — непринужденно, без всяких усилий. Со временем ощущения от всех трех занятий притупились.

После долгого обмена ударами, в ходе которого Акурдуана явно думал о чем-то другом, Сантар разъяренно зарычал и попытался наискосок рубануть противника мечом по груди. Бионическое левое плечо сполна компенсировало отсутствие сервоприводов брони, и если бы выпад прошел, то даже тупой клинок наверняка расколол бы керамит, как яичную скорлупу. Уклоняясь, капитан ощутил, что тренировочное оружие скользнуло по кирасе, как смычок, выводящий вибрато[23] на альте, и ловко перенес вес на дальнюю от противника ногу. Вскинув ступню, он метко впечатал носок сабатона в подмышку Габриэля.

От удара медузиец отлетел в сторону и невольно разжал угловатые металлические пальцы. Его меч залязгал по палубе. В первом ряду кто-то рассмеялся, и Акурдуана саркастически поклонился аудитории.

Можно подумать, им только что показали нечто по-настоящему сложное.

Услышав новый рык, капитан обернулся. В тот же миг Сантар врезался ему кибернетическим плечом в живот, выбил воздух из легких и толкнул в толпу зрителей. Легионеры вместе налетели на один из толстых феррокритовых столпов, поддерживающих высокую клетку.

Габриэль отвел бионическую руку для новой атаки. Выбросив вперед открытую ладонь, Акурдуана переправил кулак противника над собой, и тот пробил угол громадной опоры. На капитана посыпалась железистая пыль. Он всадил Сантару колено пониже груди, потом еще раз и еще. Защитный слой из опоясывающих мышц и обильных аугментаций смягчил удары. Габриэль, ничего не почувствовав, треснул соперника лбом выше переносицы. Резко стукнувшись затылком о крепление, Акурдуана вскрикнул от боли.

Когда Сантар отвернул окровавленное лицо в сторону, мечник на мгновение испытал эмоцию, которая уже двести лет не посещала его в ходе схваток.

Наслаждение.

Он обхватил руками шею Габриэля — так, чтобы избежать повторного удара головой, — и уперся ступнями в феррокритовую колонну. Медузиец заворчал, вынужденно прогнувшись назад в поясе. Акурдуана, по-прежнему держась перпендикулярно к нему, начал перебирать ногами, взбираясь спиной вверх по столпу. Бойцы напоминали акробата и циркового силача, устроивших представление для воинов союзных легионов.

Осознав, что теряет равновесие, Сантар взревел и рухнул на предплечье соперника, будто нож гильотины. Запястье капитана хрустнуло под тяжестью аугментического плеча Железной Руки, но, благодаря упрочненным костям, он отделался простым синяком. Противники откатились друг от друга под оглушительные возгласы боевых братьев.

Первым поднялся Габриэль, однако Акурдуана не вставая провел размашистый пинок по лодыжкам, и медузиец повалился лицом вниз. Продолжая движение, мечник подхватил оружие и тут же опустил его на запястье Сан-тара, потянувшегося за своим клинком.

Затупленная сталь звякнула об аугментическое железо, и в зале внезапно воцарилась тишина, нарушаемая лишь дыханием соперников.

Сдавшись, Габриэль распластался на палубе. Уровень боевых гормонов капитана спадал, и рука, которой он прижимал меч к запястью Сантара, чуть подрагивала. Вдруг мечник излишне нервно моргнул — что-то теплое, влажное и красное капнуло ему в глаз.

Феррус Манус степенно поднял пальцем клинок Акурдуаны.

Удержать оружие тот просто не мог.

— По крайней мере, он пустил тебе кровь, — заметил примарх.

Коснувшись брови латной перчаткой, капитан взглянул на нее и едва не рассмеялся от чарующего зрелища: алого пятна на лаковой поверхности. Кровь на лице Габриэля тоже принадлежала мечнику.

— Впервые? — спросил Феррус.

— Впервые.

— Тогда за малые победы.

В тосте Мануса, посвященном кануну битвы, звучал мрачный юмор прирожденного завоевателя.

Люди всегда прилетали на Гардинаал Прим, чтобы умереть, — по крайней мере, так мне говорили. Почему мы должны думать, что с нами все будет иначе?..

«Ксифон» рокотал, его бронированный обтекатель дрожал в такт энергосистемам, которые без задержек передавали вырабатываемую мощность от силовых установок. Из-под кожухов турбин доносилось рычание разбуженного зверя, оголодавшего и продрогшего до костей. Вращающиеся лопатки гудели, изрыгая густые прометиевые выхлопы в ледяное искусственное утро.

— Может, «Боевой зверь»?

Из лабиринта заборных устройств донеслось клокочущее бульканье, и несколько тревожных сигналов, вспыхнувших в кабине, сообщили о засоре в каналах подачи смеси. Труракк тут же отказался от такого названия:

— Знаю, тебе не подходит.

Он успокаивающе похлопал машину по приборной доске. Снаружи сервиторы и палубные работники в шумоглушителях и пустотных скафандрах отсоединили топливные шланги от баков перехватчика. Клокотание ослабло, но дух «Ксифона» все еще возмущался.

По летной палубе прокатывались раскаты грома, отмечавшие старты звеньев «Молний-Примарис», «Грозовых ястребов»[24] и штурмовиков «Грозовой коготь». Рои из сотен воздушных машин, промчавшись сквозь проемы в корпусе, защищенные синеватыми полями, уже рассыпались в пространстве, как мякина на ветру.

«Ксифонам» и их старшим родичам, космическим истребителям модели «Гнев», требовалось более сложное горючее. В их резервуарах находилось взрывоопасное сочетание основанного на прометии топлива для атмосферных полетов с бескислородной химической плазмой, используемой при маневрах в вакууме. Они ни в коем случае не должны были смешиваться, поэтому заправка длилась долго. Теряя терпение, Мозес наблюдал за отбытием более тяжелых ударных истребителей и десантноштурмовых самолетов.

— Подыши, брат.

Труракк взглянул над краем кабины вправо, на «Ксифон», занимавший соседние пусковые рельсы. Ему помахал Вертэнус, облаченный в темно-пурпурную броню.

Ортан сидел без шлема, но с подключенной гарнитурой и выдвинутой вокс-бусиной у рта. Их машины почти касались законцовками крыльев, но даже космодесантник не перекричал бы пронзительного воя турбин.

— Фулгрим всегда призывал нас в совершенстве овладевать оружием врагов и соперников, чтобы мы могли применять их избранное снаряжение лучше них самих. — Высунув руку из кабины, Вертэнус помассировал обтекаемый корпус перехватчика. — Твой послужной список читал не только Палиолин. Триста девять подтвержденных побед… Внушительно. Не сомневаюсь, Мозес, ты овладеешь нашим избранным оружием.

Не зная, что сказать, Труракк просто не стал отвечать и обернулся через плечо. Он увидел, как палубные контролеры в отражающих серебристых накидках очищают зону вокруг пусковых рельсов. Проверив показания датчиков, Мозес щелкнул одним из рычажков. Фонарь из бронестекла, мелко вздрагивая, опустился на место. Послышалось шипение, указывающее на герметизацию кабины.

— Лорд-командующий Цицер сообщил о наличии серьезной противовоздушной обороны, — протрещал из динамика на приборной панели голос Палиолина. — Враг располагает эффективными атмосферными истребителями. Но их пилоты нам не ровня. Мы вспорем их и перебьем столько, что с запасом хватит устыдить братьев из Десятого легиона на глазах примарха.

— Не зря же мы дали им фору на старте, верно? — усмехнулся Ортан.

Маг-пращи, расположенные под пусковыми рельсами перехватчиков, набирали энергию. Их мощные катушки испускали желтое сияние, и рядом с ними наверняка стонал сам воздух, но Труракк этого не слышал. Он для пробы потянул за привязные ремни и почти сразу же ощутил резкую инверсию вектора действующих на него сил: полярность магнитов сменилась с притяжения на отталкивание. «Ксифон» швырнуло по направляющим вперед, к дверям отсека, и перегрузка вжала Мозеса в кресло, давя на пилота массой его же тела, инерция которого сопротивлялась внезапному ускорению.

Машина миновала поле удержания атмосферы — в тот миг далекие звезды затянула метель разрядов — и вырвалась в пустоту, где исчезло все, кроме рева турбин и шипения вокс-сканера.

Глубоко вздохнув, Труракк ощутил, как замедляется биение сердец, и занялся стандартными проверками и коррекциями для короткого полета в вакууме. В его подсознании вспыхнули руны, отображающие состояние множества систем и подсистем. Мозес провел пальцами по интерфейсному кабелю под затылком, после чего вручную установил тройную блокировку атмосферных двигателей, активировал вторичные герметизирующие устройства, тепловые экраны и модули охлаждения.

Отвлекшись от послепусковых процедур, Труракк посмотрел на планету, к которой снижался его «Ксифон».

Гардинаал Прим.

Холодный шар, серый, как сталь и гранит. Возвышения и складки на его поверхности служили фундаментом для укреплений и индустриальных комплексов. Каждая бахромчатая борозда на теле планеты, подчиненной интересам людей, представляла собой жилой ярус, населенный миллионами граждан. Никаких следов жидких океанов или облаков. Ни одно климатическое явление не избежало ярма человеческой воли.

Обломки двух спутников окружали Гардинаал Прим астероидным поясом, серьезно зараженным радиацией. В этом кольце терялась пронизывающая его паутина орбитальных ремонтных доков, заводов тяжелой промышленности и сборщиков ресурсов. Небесную сеть и рукотворную кору мира связывали космические лифты с противовесами, непрерывно снующие вверх и вниз.

Темная сторона планеты казалась пустой, за исключением россыпей огоньков. Создавалось впечатление, что некий геоформирователь с примитивным набором материалов и грандиозными идеями сконструировал чудесную сферу, установил ее на орбите звезды у границы владений Империума и назвал Гардинаалом Прим.

Мозес подумал о бескрайних равнинах родины, истерзанных пылевыми бурями. Кое-кому казалось, что Медуза безжалостна и жестока, словно живое, мыслящее существо. Но легионер предпочел бы всю свою жизнь, теоретически бесконечную, скитаться по мрачным пустыням Медузы, чем хотя бы задуматься о том, чтобы провести один день в таком мире.

Стряхнув тревогу, пилот оглянулся через плечо.

Позади него висел исполинский «Железный кулак», неоспоримый хозяин пустоты. Нехватку светил, закрытых его корпусом, флагман восполнял созвездиями габаритных огней, коммуникационных лазеров и полей удержания воздуха. Рядом с царственной громадой Труракк заметил черточки «Экзекутора» и других экспедиционных звездолетов, которые также засеивали стратосферу летательными аппаратами в легионных цветах. Основные силы Четыреста тринадцатой поддерживали блокаду столичного мира, но космическое пространство было огромным, даже на уровне ближней орбиты, поэтому группировка сильно рассредоточилась. Мозес не видел других истребительных авиакрыльев.

Включив широкоугольное ауспик-зондирование, он получил миллионы отраженных сигналов от суборбитальных обломков размером с самолет, а также несколько сотен кодированных автоматических отзывов имперских транспондеров. Рычание штурмовиков Железных Рук, похожее на скрежет шестерней. Четкие буквенно-цифровые отклики «Громов», тяжелых истребителей Имперской Армии. Характерные двоичные импульсы «Мстителей» из Тагматы[25] Механикум.

Все они вошли в атмосферу по инерции и лишь теперь запускали двигатели. «Гневы» и «Ксифоны» закладывали более широкие виражи по флангам, маневрируя пустотными ускорителями, чтобы подойти к воздушной оболочке мира под разными углами атаки. Хотя в X легионе эти машины не пользовались особой любовью, они почти не имели себе равных в космических сражениях, поэтому на «Железном кулаке» разместили несколько таких звеньев. Еще два авиакрыла летели под гордыми ноосферными обозначениями Детей Императора, но в кабинах некоторых перехватчиков тоже сидели воины Медузы.

Сосчитав отклики, Труракк почувствовал, как у него вскипает кровь.

Похоже, драка будет адская.

Наконец заработала связь с центром управления на флагмане. Основной тактический экран заполнили метки целей, и Мозес убедился в правильности анализа лорда-командующего Цицера. Гардинаальцы располагали множеством самолетов, но все их аппараты не могли выйти в пустоту и роились в тропосфере, словно шершни.

— «Шершень»? — спросил Труракк, взглянув на приборную панель, но тут же покачал головой. Нет, это тоже не годится.

— Перестроиться для атаки, — распорядился Палиолин. — Поддерживать скорость выше орбитальной до входа в стратопаузу. Отклонение от зоны досягаемости ПВО — три градуса.

В воксе защелкали подтверждения:

— «Второй» готов…

— «Третий» готов.

— У меня ошибка при подключении аккумулятора лаз-пушки левого борта, — доложил «четвертый», Тайро. — Спасибо паршивому техобслуживанию Железных Рук.

Мозес насупился, но промолчал.

— Тебе необходимо вернуться? — уточнил командир.

— Мне и одной хватит.

«Пятый», Вертэнус, отрапортовал о готовности, как и Труракк.

Сквозь дисплей на фонаре кабины он заметил колоссальный черный силуэт «Копья Одена», десантного корабля типа «Небесный дрот» с громадным, как у дракона, треугольным крылом. Вокруг его плоскости вились стайки транспортников «Арвус» с обозначениями Тагматы и Армии. Их эскортировали менее крупные, чем «Копье Одена», штурмовые катера «Громовой ястреб» и целая эскадрилья космических истребителей «Гнев» III легиона.

— Что там происходит? — поинтересовался «третий», Эдоран.

Когда строй машин ворвался в стратопаузу, словно веер торпед, бьющих по пустотным щитам звездолета, Мозес внешне остался спокойным, но в ушах у него зашумела кровь.

Поднималась буря.

«Тот, кого никогда не выворачивало наизнанку в "Небесном дроте" во время боевой высадки, не знает, насколько свирепыми были Объединительные войны», — любил говорить Дюкейн. X легион медленно заменял эти десантные корабли более совершенными «Грозовыми птицами», но Амадею полеты в них приятно напоминали о прошлом. И, по мнению лорда-командующего, Империум еще не создал более злобной, уродливой и несокрушимой пташки, чем «Копье Одена».

Пока Рэб Таннен возился с болтами, скрепляющими траки «Лэндрейдера», приданного к отделению, с палубой, а остальные семнадцать ветеранов стояли в фиксаторах, Дюкейн пробирался к передней дверце с круглой задрайкой. Иногда ему приходилось хвататься за верхние поручни, чтобы устоять на ногах. Провернув ручку, Амадей потянул тяжелую пластину на себя, ввалился в кабину и плотно закрыл люк.

— Трясет немножко, парни, — пробурчал он.

Перед ним находились четыре больших кресла — два ряда по два сиденья. Места пилота и второго пилота занимали Железные Руки в летной броне. Обоих легионеров подстраховывали сервиторы, напрямую подключенные к пультам. Все они работали в радиевом свечении циферблатов, радужном сиянии самоцветных дисплеев и проблесках очередей и двигательных выхлопов, что сверкали за передней трапециевидной панелью фонаря из упрочненного бронестекла. Порой корпус содрогался от прямых попаданий или пролетевших вблизи снарядов, но кабина обладала защитой на уровне спасательной капсулы класса «Примарис». Немалую часть тесного отсека занимали массивные распорки из амортизирующей пластали, и Дюкейн едва ощущал толчки.

— Ну, Гардинаал не то чтобы распахнул перед нами двери, — заметил второй пилот.

— Негостеприимные ублюдки, — проворчал Амадей.

Гай Кафен, стоя за креслом говорившего воина, сосредоточенно наблюдал, как тот выполняет операции на своей части пульта. Юнец ничем не отличался от Акурдуаны — тоже хотел все увидеть и потрогать своими руками.

— Малец! — гаркнул Дюкейн.

Молодой легионер виновато вздрогнул:

— Я просто смотрел, могу ли чем-нибудь помочь… господин.

— Не наслаждаешься поездкой?

Кафен поморщился:

— Не понимаю, почему мы пытаемся приземлиться в самом разгаре битвы.

Лорд-командующий усмехнулся: паренек учится думать самостоятельно. Взявшись за спинку кресла первого пилота, Амадей внимательно посмотрел во фронтальный иллюминатор.

«Копье Одена» было оснащено бортовым вооружением в изобилии, однако текущий вектор спуска усложнял захват и сопровождение целей. Рядом с десантным кораблем проносились его эскорты и другие имперские истребители, словно обломки камня, кружащие по изменчивым орбитам возле падающего астероида. Дюкейн заметил, как звено «Огненных хищников» отделилось от группы и спикировало для атаки наземных объектов, чтобы отвлечь на себя внимание противника.

— Все просто. Гардинаальцы не будут даже пробовать уничтожить нашу авиацию, поскольку их самолеты не так хороши, но проигнорировать крупное десантное соединение они не смогут. Значит, мы выманим врага, поднимем чертову бурю и одним махом сметем этот слой его обороны.

Правая нижняя четверть смотрового экрана озарилась ярким светом. Близкий взрыв. Пилот, прекратив изображать абсолютное спокойствие, вздрогнул от неожиданной вспышки. Ударная волна сотрясла кабину, по броне простучал град осколков.

— Что это было? — спросил Гай.

— «Идеальный шторм», — буркнул второй пилот.

«Громовой ястреб». Хороший корабль, терранского производства. Амадей выругался.

— Сколько на нем бойцов? — задал вопрос Кафен.

— Тридцать воинов клана Авернии.

Пожар поглотил резервы топлива гибнущей машины, и яркое пятно постепенно исчезло с экрана. Струи легких продуктов горения качнули «Копье Одена», вырвав легионеров из раздумий.

— А тут что за сигнал? — показал Гай.

Второй пилот отбросил его руку и выключил индикатор.

— Сближение с неприятелем.

— Вижу их, — отозвался Дюкейн.

Тяжелые гардинаальские истребители, летевшие в копьевидном строю, преодолели воздушное прикрытие имперцев и добрались до десантно-штурмовых транспортов. Противник уже лишился половины машин — острие прорыва затупилось об «Идеальный шторм». Амадея пробрало холодом, но не от страха, а от осознания сути происходящего.

Самоубийственная атака.

Лучи лазпушек полоснули по гардинаальцам. Одна из бронированных машин, рассчитанных на ближний бой, развалилась на куски в фонтане искр, но остальные не свернули с пути, даже не постарались уклониться.

В игру вступили турели секторной обороны «Копья Одена». Главный обзорный дисплей заполнили метки вражеских целей с указаниями дистанции до них. Значки и надписи быстро исчезали по мере того, как три спаренных тяжелых болтера расчерчивали небо зенитным огнем.

На глазах Дюкейна массивный истребитель противника, в днище фюзеляжа которого вонзались разрывные снаряды, отвалил в сторону и протаранил «Гнев», снижавший скорость. При столкновении крылья неприятельской машины разнесло в клочья, но обрубок корпуса, врезавшись в кабину имперского самолета, разорвал его надвое. Огненный шар взрыва поглотил еще один десантный корабль.

— Как наши щиты?

— В порядке, — напряженно ответил второй пилот. — Но у них большие истребители. Я бы не стал…

— Снижайся. — Амадей крепко вцепился в спинку сиденья первого пилота, заметив, что неровное острие вражеского строя несется прямо в смотровой экран. — Шевелись!

— Вижу, — Боксировал Ортан. — Прикрой мне хвост, брат.

Передовой истребитель гардинаальцев распался под шквальным огнем из лазпушек Вертэнуса. Пылающие обломки машины осыпали «Небесный дрот» и его уцелевшие эскорты. Миг спустя пилот III легиона с миллиметровым допуском промчался сквозь облако из кусков металла. Мозес тем временем вырубил ускорители, на мгновение завис в воздухе и, позволив ветру развернуть перехватчик, безжалостно расстрелял ведомых противника из носовых орудий.

— Благодарствую, — передал кто-то с облегчением в голосе.

Похоже, говорил лорд-командующий. Похвала от Дюкейна привела пилота в восторг, но он не нашелся с ответом. Его занимал только контакт с машиной.

Труракк подсознательно прочесывал все полосы ЭМ-частот в поисках тепловых откликов, волн давления и следов работы неприятельских когитаторов. Перед ним на фоне обычной приборной панели «Ксифона» висел неосязаемый ментальный экран, куда по интерфейсному кабелю выводились данные телеметрии и оптимизированные траектории преследования. Не менее шестидесяти процентов мыслительных ресурсов Мозеса сейчас тратилось на обработку информации о происходящем вокруг.

Еще недавно на Гардинаале Прим не было облаков. Теперь они появились — разросшиеся клубы испаренного металла и петляющие инверсионные следы, взбаламученные дробными очередями автопушек и лазерными лучами, а также потоками экзотических частиц из вражеских орудий.

Разум Труракка раскладывал общее смятение боя на схватки небольших групп, а их — на отдельные воздушные дуэли, но в небесах Гардинаала все так же царил хаос.

— Заходим сверху, — пробилась сквозь помехи команда Палиолина. — Набрать высоту, изменить курс на шестнадцать градусов от севера. Вытащим гардинаальцев на границу их зоны досягаемости.

— Брат, за мной. — Врубив ускорители, Ортан понесся в сторону пятерки атмосферных истребителей коричневатого цвета с металлическим отливом, которые наскакивали на звено «Грозовых когтей». Пилот III легиона выбрал одного из врагов и погнался за ним, выполняя подъемы с разворотом, чтобы зайти к цели сверху.

Мозес держался у хвоста брата-ведущего.

Гардинаальские истребители выглядели как близкие аналоги «Громов». На их узлах подвесок размещались бронебойные излучатели, которые в темпе огня тяжелого стаббера выпускали потоки частиц, равные по мощности разрядам лазпушек. Спереди и сзади эти машины, как и «Громы», прикрывала толстая броня, но двигатели совершенно нестандартной модели наделяли их заметно лучшими летными характеристиками. Неприятельские аппараты уступали «Ксифонам» в маневренности — впрочем, в любом случае ни один смертный не сумел бы выполнить те же фигуры высшего пилотажа, что и космодесантник.

Пока Мозес петлял, сбивая противникам наведение, Вертэнус умело вынуждал гардинаальца попасться ему на прицел.

— А он хорош, — Боксировал Ортан. — Они все хороши.

— Их такими вывели.

— Я надеялся услышать нечто более ободряющее. Например: «Ты лучше их!»

— Тогда переключись на частоту Эдорана.

Вертэнус усмехнулся:

— Сейчас проскочу под ним. Будь готов.

«Ксифон» Ортана опустил нос и, ускоряясь в пикировании, промчался ниже фюзеляжа вражеского истребителя. Пока тот замедлялся, собираясь начать преследование, Труракк вывел двигатели на полную мощность и зашел ему в хвост, завершив тем самым «вилку»[26]. По мыслеэкрану Мозеса заскользили прицельные руны: оружейные системы перехватчика наводились на противника.

— Вали его, и выходим из боя, — передал Вертэнус. — Сегодня мы уже набили достаточно.

— Понял тебя.

Пальцы Труракка напряглись на гашетке, расположенной в задней части ручки управления. Он решил стрелять из лазпушек — для ракет в небе было слишком тесно.

Заметив опасность, гардинаалец начал снижение по крутой спирали. Мозес ринулся следом, мельком заметив «Копье Одена» и другие машины под сетью пересекающихся очередей и инверсионных следов перехватчиков.

Труракк гнал тяжелый истребитель врага к земле, и показания альтиметра стремительно уменьшались.

«Тысяча метров. Девятьсот. Восемьсот».

В его поле зрения попала гигантская цепь перекрывающихся воронок от ядерных взрывов. Эта панорамная дуга напоминала о детонациях, ударные волны которых полностью разрушили тысячи гектаров гардинаальского капитолиса. На невообразимо большем участке столицы от зданий остались только рокритовые каркасы и груды битого стекла. «Семьсот». Внизу взметнулись языки пламени — «Мародеры» Армии и «Огненные хищники» X легиона бомбили наземные цели. «Шестьсот». Мелодичный звон сообщил об успехе поэтапного наведения.

Три прицельные метки покраснели, сойдясь на неприятельском самолете. Надавив на гашетку, Мозес от носа до хвоста изрешетил тяжелый истребитель залпами скорострельных лазпушек. Переходя к набору высоты, он успел посмотреть на взрыв, окрашенный горением химического топлива.

— «Пурпурное солнце»? — пробормотал Труракк, и «Ксифон» отозвался внезапным толчком. Машине понравилась идея быть названной в честь Сфенела, звезды Медузы. — Идеально.

Чувство удовлетворения исчезло почти мгновенно, стоило Мозесу получить череду сигналов об опасном сближении. Угроза исходила сверху — противники находились прямо над Труракком. Вскинув голову, воин увидел, как еще одна пятерка гардинаальских истребителей снижается к его «Ксифону» и транспортникам под ним.

Нет.

Они не просто снижались.

По невральному кабелю поступили новые тревожные извещения: только что окрещенное «Пурпурное солнце» засекло характерные излучения, указывающие на каскадную перегрузку двигателей. Вцепившись в ручку управления, Мозес резко дернул ее.

Вражеское звено падало с неба на бойцов внизу.

Как бомба весом в пятнадцать тонн.

Пока гардинаальские средства ПВО извергали всю свою ярость на «Копье Одена» и сверхтяжелые суда Механикум с титанами Легио Атарус, менее крупные челноки «Арвус» — рабочие лошадки Имперской Армии — первыми совершили посадку.

Угловатые транспортники приземлились в зоне атомного удара, на самом краю полосы зараженных радиацией кратеров, которая теперь опоясывала капитолис. По задним люкам пробежала огненная дрожь вышибных зарядов, и отделения штурмовиков-велитариев сошли по откинувшимся аппарелям. Солдаты 5-го Галилейского полка смешанной пехоты, облаченные в шлемы с визорами и упрочненную пустотную броню серо-охряной расцветки, баюкали в руках тяжелые волкитные разрядники. Шагали они грузно, горбились и скрипели сапогами.

Бойцы командной секции[27] подполковника Риордана спешно вывели его из десантного судна и сопроводили в укрытие под обстрелом из автоганов. Неприятель занимал позиции в расположенных вокруг жилых башнях с выбитыми окнами, покосившихся и опаленных радиацией.

Возможно, Тулл даже ухмыльнулся. Как-никак, в прошлом он согласился служить в боевой обстановке, и теперь даже скучал по таким переживаниям.

— Легкое сопротивление, сэр, — доложил младший стратегос Кальва, быстро поднявшийся в чинах после того, как почти целиком погибла командная терция полковника Гриппе. — Но легким оно останется ненадолго.

— Неужели? — За время спуска у Риордана резко участился пульс, и только сейчас сердцебиение замедлилось настолько, что он различил частое пощелкивание счетчика радиации, прикрепленного к бедру скафандра. — Что там с воксом и ауспиком? Мне нужны данные.

— Связь с «Железным кулаком» нестабильная, но пока держится.

— Радиус покрытия датчиков — пятьсот метров. Дальше начинаются помехи.

— Ладно, кому вообще нужны ауспики? — Тулл запрокинул голову, насколько позволили прорезиненные соединения шлема с кирасой, и посмотрел на вертящиеся в небе самолеты.

На малой высоте с гудением шли штурмовые корабли. Ракеты со свистом проносились над землей, пересекая широкие лучи автопрожекторов. По рельсам, проложенным на вершине исполинских стен капитолиса, ездили мобильные зенитные батареи. Установки рассекали небо потоками частиц, не обращая внимания на то, что в их секторах обстрела находятся союзные истребители. Хуже того, Риордан заметил, что гардинаальские пилоты активно заманивают имперцев к укреплениям вокруг столицы, где противовоздушные орудия без разбору уничтожают своих и чужих.

— Большая часть Пятого выгрузилась, сэр, — отрапортовал вокс-офицер. — Ждут приказов.

— Примарх поручил нам захватить подъездные пути… — Сверившись с бумажной картой, Кальва показал: — Вот здесь. И удерживать их, чтобы Десятый легион мог проникнуть в капитолис.

— Вроде припоминаю, что был на том совещании, — пробормотал Тулл. Выпрямив ногу, он помассировал больное колено через жесткое покрытие универсального защитного комбинезона.

— Я думал, вы утвердили данный план?

— Не то чтобы я согласился. Просто не стал говорить в лицо славному примарху, куда он может засунуть свой план. Уверен, ты понимаешь.

Несколько бывалых бойцов усмехнулись.

Риордан поднес магнокль к визору, собираясь осмотреть конструкцию, захват которой Феррус Манус, во всем его нечеловеческом величии, счел посильной задачей для пары сотен деморализованных и в основном неиспытанных смертных солдат. Картинка сбоила из-за радиации, и при увеличении более чем в десять раз все застилали помехи. К счастью, Тулл еще не настолько постарел, чтобы отсутствие многократного приближения помешало ему тщательно изучить конструкцию, обозначенную главным стратегосом «Железного кулака» как «Ж/Д маршрут входа "Октавий"».

Подполковник увидел феррокритовый тоннель высотой в тридцать метров и шириной в пятнадцать, укрепленный адамантиевыми пластинами. Вдоль него тянулись две широкие рельсовые колеи. По бокам от них, снаружи и внутри входного отверстия, располагались две пары оборонительных башен, испещренных амбразурами. Также строения щетинились орудийными установками.

Тулл сказал бы, что в гарнизон каждого здания входит пятьсот бойцов, но гардинаальцы уже показывали, как умеют набивать людьми тесные помещения. Тогда, предположим, восемьсот. Значит, в сумме около трех с половиной тысяч.

— Сэр, — обратился к нему Кальва, — многие изверились в чести нашего полка.

— «Изве…» — Опустив магнокль, Риордан повернулся к стратегосу: — Ты где таких словечек нахватался?

— Сэр! — позвал Тулла кто-то из велитариев. Отвернувшись от капитолиса, он показал стволом разрядника на груды шлака — бывшие ульи-пригороды — позади имперцев. В центре растрескавшейся стеклянной равнины стоял темно-серый челнок с угрюмой эмблемой из математических символов, гербом гардинаальского ополчения. Двигатели машины еще остывали.

— Проверьте, что там.

— Есть. — Велитарий отсалютовал и начал собирать солдат.

Сверху донеслось гудение — мощное, как от турбин большого штурмового корабля. Оно заглушило даже крики бойцов. Подняв взгляд, Риордан увидел пикирующий на него с высоты силуэт тяжелого гардинаальского истребителя и выругался.

Мозес Труракк понимал, что пытается совершить невозможное, даже без истошных предупреждений на двоичном коде, которые неслись из его неокортекса[28] вместе с вариантами аварийных маневров и кривых уклонения. Пилот боролся с желанием «Пурпурного солнца» сменить курс, и приводы бионической конечности воина жужжали, пока он давил на ручку управления, преодолевая инстинкты самолета. Закрылки «Ксифона» бешено тряслись, хвостовое оперение стонало.

Гардинаальский истребитель, стремительно падавший внутри траектории перехватчика, волочил за собой пламенный хвост и густые клубы черного дыма, словно углеродный метеорит.

Чувствуя, как перегрузка расплющивает мышцы лица о череп, легионер стиснул зубы и всем телом наклонился в нужном направлении, словно это могло помочь. Ничего, не повредит. Даже зная, что «Ксифон» не сумеет развернуться достаточно резко, чтобы взять неприятеля на прицел прежде, чем тот врежется в зону высадки, Мозес заставлял машину попробовать. Он хотел спасти тысячи имперских солдат в радиусе взрыва — не потому, что так уж переживал за них, но потому, что им еще предстояло выполнить задание примарха. И еще потому, что на кону стояла честь Труракка.

Взглянув на приборную панель, Мозес постарался оценить, насколько рискованно выпускать ракеты с тепловым наведением без захвата цели, когда рядом находятся союзные самолеты. Тут его осенила другая идея, настолько необычная, что подать ее мог только сам перехватчик. Безмолвно поблагодарив «Пурпурное солнце», Труракк испытал возвышенное чувство единения с его духом, после чего включил вокc:

— «Пятый», говорит «шестой».

— Выходи из боя, его не достать.

Мозес улыбнулся:

— Передай Феррусу Манусу, что эту цель сбил воин Десятого.

Бионической конечностью закрепив ручку в одном положении, Труракк преодолел перегрузки и положил органическую кисть на тумблеры управления двигателями. Даже сейчас, в эти последние секунды, «Ксифон» потребовалось убеждать, но после третьей передачи сигнала разблокировки машина отреагировала на все более нервные удары по рычажкам.

И запустила пустотные ускорители.

От внезапного рывка Мозес с треском ударился головой об остекление. Пилот заметил, как элерон на противоположном крыле затрясся и оторвался, потом всю плоскость заволокло черным дымом. Труракк не видел ничего, кроме струй копоти, пока «Пурпурное солнце» не врубилось носом в верхнюю часть бронированного фюзеляжа истребителя.

Под визг металла передняя секция «Ксифона» разлетелась в клочья. Фонарь кабины Мозеса ударился о бронестекло над головой гардинаальца, время словно замерло, и легионер уставился в затемненный визор смертного пилота. Тот сражался с рычагами управления.

После тарана перехватчик сплющился, будто складной стул, но тяжелый истребитель оказался не менее прочным, чем его прототип — «Гром». Если бы вражеская машина не содрогалась в агонии от перегрузки двигателя, то умчалась бы прочь, отделавшись слегка помятой обшивкой. Теперь же «Пурпурное солнце» с раскаленными до-бела соплами углублялось в корпус неприятеля, злобно фыркало смесью двух видов топлива и уводило более массивный самолет с курса, как паровой локомотив, толкающий вагоны на слом.

Внизу мелькали лица людей. Благодаря генетически усовершенствованным чувствам и дополнительным способам восприятия Труракк разглядел, что солдаты изумлены нежданным спасением. На каждом пульте «Ксифона» завывали тревожные сигналы, геммы-индикаторы озаряли кабину янтарными и красно-оранжевыми проблесками, черный дым с шипением проникал в нее через трещину, пробитую головой Мозеса. Лишь сейчас воин осознал, что на боковой части лица у него рана, закрытая сгустком ларрамановых клеток.

Самая маленькая из его неприятностей.

Пустотные двигатели не просто так предназначались для полетов в пустоте, а атмосферные — в атмосфере. Армии Механикум и легионы Астартес не просто так предпочитали использовать в роли перехватчика «Мстителей» и «Молнии-Примарис», а не «Ксифоны».

Первые толчки расширяющихся в турбинах газов смяли кабину вокруг кресла Труракка. Нижняя часть фюзеляжа просто отвалилась под вой новых сигналов тревоги. Мозес попытался еще раз открыть канал связи, молясь, чтобы передатчик еще работал.

— Имя моей машины — «Пурпурное…

Если бы исполинское тело Мануса не дрожало чуть заметно от досады, какой-нибудь смертный наблюдатель мог бы решить, что в центре командной палубы «Железного кулака» десятому примарху воздвигли памятник из гранита и обсидиана.

Феррус неотрывно смотрел на размещенные вокруг экраны, где отображались тактические выгрузки. Гудение доспеха резало ему слух, раздражающе отдавалось под складками кожи на висках. Манус заставлял себя стоять неподвижно и держать руки подальше от древка Сокрушителя. Сейчас он жаждал только взять оружие, прошагать к ближайшей посадочной палубе и отправиться в своей «Грозовой птице» на Гардинаал Прим.

И кто бы решился остановить Ферруса Мануса?

Примарх глубоко вздохнул. Именно такого порыва ожидали бы от него Жиллиман, или Дорн, или даже Фулгрим. Он лишит братьев подобного удовольствия. Еще один долгий глубокий вдох. Зарождающаяся головная боль отступает в недра черепа. Ладони по-прежнему зудят от желания обхватить рукоять могучего Сокрушителя, но ничего страшного. Это ведь не его длани.

И место военачальника здесь.

На командной палубе кипела активность. Тактики-посредники и младшие флотские стратегосы, словно вращаясь по орбитам вокруг Ферруса, торопливо носили отчеты между боевыми постами. Тикерные аппараты выбрасывали перфокарты с записанными командами. Возле подсвеченных столов-сенсориумов толпились картографы: проводя расчеты на логарифмических линейках и угломерных кругах, они выкрикивали последовательности цифр своим коллегам у когитаторов в стратегиуме.

В точке схождения магистральных кабелей локальной сети стоял адепт Ксанф, погруженный в созданный им самим голографический пузырь информации. Шевеля манипуляторами, он сплетал отдельные потоки данных в единую сферу чистого двоичного познания с неимоверно сложной структурой, которой не мог понять даже Манус с его врожденной гениальностью. На следующем этапе сведения обрабатывали с помощью комплекса эвристических преобразователей две дюжины аколитов в багряных рясах, также подключенные к системе витками проводов.

Над всеми ними, рыча, отдавал приказы командир корабля Лаэрик — краснолицый здоровяк, чья пылкость уравновешивала холодную логику Ксанфа.

— «Коса-шестой» рухнул, — доложил кто-то, читая вслух только что полученную выгрузку. — Пятый Галилейский пытается захватить место падения обломков и найти тело пилота, но гардинаальцы упорно сражаются в том районе.

Феррус Манус не стал скорбеть о павшем сыне. Он знал о сути произошедшего, слышал заключительную передачу воина. Последним деянием в жизни Труракк доказал свою силу, пожертвовав собой ради дела на глазах отца, и пристыдил всех братьев. Разве тут уместна родительская печаль?

— «Копье Одена» приземлилось, господин.

Библиарий Амар держался на безопасном расстоянии позади примарха. Доспех псайкера ослепительно сверкал под прожекторными лампами, выведенными на полную мощность по боевой тревоге, и искрился, словно отшлифованные рубины. Латные перчатки и наручи покрывала насечка из белого золота, похожая на тонкую проволоку. Золотистые пси-реактивные нанопроводники его псионического капюшона резко выделялись на фоне черной стали. Твердые края этого металлического выступа словно смягчал белый наголовник из навощенной холстины, украшенный изображениями прямоходящих фелидов[29], а также других богов и чудовищ из мифов Просперо. Несмотря на полное круговое освещение — или, возможно, из-за него, — под глазами воина Тысячи Сынов лежали глубокие тени. Интеп облысел, у него запали щеки, и еще некоторое время назад апотекарии сообщили Феррусу, что одна из десятка неоперабельных раковых опухолей почти наверняка прикончит легионера.

Впрочем, он не станет последней жертвой Гардинаала.

— Кланы Сорргол, Моррагул и Авернии развертывают войска, — продолжил Амар. Его голос казался шепотом, услышанным через бронестекло. Мертвенно-бледное лицо библиария растянулось в предвкушающей гримасе. Манус подозревал, что Интеп позволит своему телу прекратить существование лишь после того, как вся столица Гардинаала обратится в стекло, и восхищался такой стойкостью. — Клан Вургаан уже высадился и продвигается к капитолису с опережением графика.

Словно уловив желание примарха, главные экраны отобразили схему продвижения орденов Железных Рук.

Формирования клановых воинов Авернии под началом Акурдуаны уже догоняли заклятых недругов из Вургаана. Именно ради этого Феррус выставил их на соседствующих участках: пусть взаимная неприязнь побуждает бойцов к подвигам, каких они никогда не совершили бы в одиночку. Мануса радовало, что мечнику удалось обуздать пылкий дух соперничества Авернии, а Сантару — внушить те же чувства легионерам 2-й роты Детей Императора. Оба соединения проявляли себя так, как и ожидал примарх. Когда одно начинало вырываться вперед, другое сразу же увеличивало темп. Прекрасная картина, и все же медузиец выходил из себя, наблюдая за ней.

Он хотел быть там.

— Передаю дополнительные задания, — произнес Амар.

Нарушив каменную неподвижность, Феррус кивнул:

— Сбросить вторую волну!

Повинуясь жесту библиария, метки в виде шестерней закружили по тактическим дисплеям, будто снежинки, и остановились на координатах точек десантирования. Зернохранилища, водокачки, склады продукции, электрические подстанции жилых районов, участки сил правопорядка… К каждому пакету распоряжений прилагалось личное сообщение от Горгона: тот, кто первым разрушит назначенный ему объект, удостоится величайших похвал, а всех, кто не оправдает ожиданий, ждет долгая

— Многие гражданские лица будут страдать или умрут, — заметил Интеп. Похоже, он не слишком возражал.

— Император желает, чтобы мы покоряли миры без вреда для их промышленности и ресурсов, — ответил примарх. — Вот как это делается.

Манус сердито взирал на экраны, где значки отрядов легиона текли через стены капитолиса. Он покажет Гардинаалу, к чему приводит непокорность.

Он покажет им всем.

Сильвин Декка бывал здесь раньше.

Беспорядочное скопление осыпающихся многоквартирных блоков и увитых проволокой трансформаторных шпилей, почерневшее от древности и покрытое струпьями промышленных выбросов, местами растрескалось и обрушилось под обстрелом, двигавшимся к соседним, менее важным районам столицы. Консул как будто глядел внутрь доменной печи. Железнодорожную колею засыпало стеклом, выбитым из маленьких окошек рабочих общежитий. Кое-где груды осколков доходили до лодыжек, закрывая собой сигнальные лампы по бокам рельсов, — впрочем, те, лишившись энергопитания, все равно не светились.

На Декку пристально смотрели исхудалые люди в блеклой кастовой униформе «подвального» уровня. На их лицах читалось безразличие, какое возникало лишь после двухсот поколений евгенического разведения. Они толпились вокруг фырчащих обогревательных ламп с ручным приводом, поставленных у входов в подъезды, где напольные вешалки или шкафчики не давали дверям закрыться.

Такое зрелище могло встретиться где угодно — вероятно, поэтому квартал показался Сильвину знакомым. Даже до появления Империума так выглядели все уголки государства.

Капрал усмирителей, которого Венн добыл им в сопровождающие, показал свои бумаги и выпустил в воздух короткую очередь пластиковых пуль из полуавтоматического пистолета. Одинаковые серые создания втянулись в дверные проемы, словно полипы, растущие на основании коллекторов.

— Зачем ты это сделал? — поинтересовался Декка.

Звуки выстрелов, ловко проскользнув в трещины на стенах башен, затерялись среди отголосков артиллерийских и воздушных налетов. Снаряды падали всего в паре сотен метров, какое направление ни выбирай.

— Они должны знать свое место.

«Сказал усмиритель Отжившему нелегалу». Впрочем, люди такого сорта не отличались ярким воображением.

— Нам еще долго идти? Ноги у меня уже не те, что прежде.

— Почти пришли, — сказал Тобрис, вяло глядя вперед. — Обработка-третичный-один-один-три.

— Я начал служить консулом неподалеку отсюда. Администрация-один-один-четыре.

Венн кивнул, не сводя тусклых глаз с рельсов.

Посмотрев на ряды мрачных неосвещенных зданий, за которыми, по его мнению, находился административный пункт № 114, Сильвин ощутил, что расплывается в исключительно странной и крамольной улыбке.

Они могли оказаться где угодно, но здесь в тихом и слабом биении сердца Декки отдавался радостный трепет, а шагал старик легко, совсем не так, когда в последний раз ступал по земле Одиннадцати Миров. Сюда не поступало энергопитание, и никакой дверной дух не преградил бы ему дорогу. Ни один госчиновник не просканировал бы электрометку Сильвина и не вызвал бы силовика.

Декка ухмыльнулся еще шире: теперь у него имелись собственный бюрократ и усмиритель. Вот так выглядит реальность после того, как рухнут подпорки из мелочных правил, удерживающих ее нужной стороной вверх. Сильвин понял, что ему это нравится.

Невольные спутники консула не придрались к его выражению лица. Усмирителя выводили не для того, чтобы замечать подобные вещи. А Тобриса выводили для того, чтобы дипломатично закрывать на них глаза.

Чиновник остановился возле стрелочного указателя в нескольких метрах впереди:

— Вам требуется дополнительное содействие?

Он оглянулся на Декку, и тот заметил во вроде бы безучастных глазах юноши нетерпение. Евгеника действовала отнюдь не идеально.

— Ты узнаешь, что мне требуется, когда я сам попрошу, — ответил Сильвин, по-прежнему широко улыбаясь. Зашагав шире, старик поразился, как легко ему это далось.

Колея привела их к большой подъездной площадке на округлом возвышении. Перегрузочную платформу со всех сторон обступали высокие здания с массивными складскими дверями на фасадах. Обычно она вращалась, направляя составы с рабочими и сырьем к нужным заводам, но после отключения энергии застряла между двумя рельсовыми путями.

Несколько отделений хорошо вооруженных усмирителей засели среди скамей и ограждений, укрепив огневые позиции рядами мешков с гипсом. Умышленно перевернутые поезда блокировали другие колеи, ведущие к платформе. Единственный оставшийся подход патрулировали дополнительные отряды в пуленепробиваемых панцирях и со снаряжением для особо жесткого подавления беспорядков.

Верховные лорды почти сразу поняли, что Империум щадит промышленные районы столицы Гардинаала, и соответствующим образом распределили силы.

С правой стороны выступала заводская стена, за которой высился раздутый рокритовый купол атомной станции сектора. Вокруг нее, словно саван, безжизненно висели сплетения передающих катушек. Воздух рядом с гигантским полушарием пронизывали мощные лучи осветительных ламп и тяжелых прожекторов. По окрестным улочкам между домами рокотал транспорт усмирителей, и Декке показалось, что он слышит терпеливое ворчание какой-то басовитой машины, едущей рядом с ними. Может, это один из сверхтяжелых танков, реликвий воинской касты? Сильвин никогда не видел таких машин. Да и где бы они попались ему? Гардинаал не сталкивался с вооруженной угрозой извне на протяжении двадцати пяти веков.

Все огромные двери складов были плотно закрыты, за исключением одной. Ее створку заклинили шлакоблоком, оставив проход шириной с человека в доспехах. Духи замка умерли, и Декка не ощутил даже предупредительной дрожи в щеке.

Разрушение цивилизации — великий и грозный уравнитель.

— Я пойду первым, — с удовольствием произнес консул.

Обрабатывающий комплекс оказался меньше, чем представлялось снаружи. Его внутреннее пространство загромождали бездействующие шланги-разбрызгиватели, фиксаторы и сервосборочные линии. Вязкий воздух затруднял дыхание. Прикрыв рот рукой, Сильвин вдруг ощутил головокружение и оперся свободной ладонью о неподвижный конвейер. Усмиритель зажег ручной фонарь, но даже его луч словно угасал в плотной взвеси микроскопических серых частиц.

— На этом предприятии красили отсеки корпусов скоростных экспрессов перед сборкой, — сказал Венн, подавив неуместный смешок. На него влияли эманации веселья из подсознания Декки, против которых оптимизированная психика бюрократа совершенно не имела защиты.

— Может, оно снова заработает, — ответил консул с сомнением в голосе и еще большим скепсисом в мыслях.

— Верховные лорды знают, как выигрываются войны, — с полной убежденностью вставил капрал.

Сильвин, напротив, понимал, что Верховные лорды абсолютно не представляют себе, как выигрываются войны. В архивах хранились записи только об одном таком конфликте — Прорыве на Ундециме, когда зеленокожие захватчики из-за пределов системы ненадолго оккупировали самую дальнюю планету Гардинаала. Закончилась кампания еще за несколько столетий до того, как родились самые древние из нынешних владык-гибридов, глубоко замороженных боевых конструкций. Империум был угрозой совершенно иного порядка.

Интересно, как через двадцать пять веков станут называть текущую войну?

Наверное, «Гибель владык Гардинаала».

Декка осклабился в темноте, не замечая, что Тобрис и усмиритель безвольно повторяют его гримасу.

— От кого поступили твои приказы? — прошипел он Венну.

— Сверху.

Бегло заглянув в мысли администратора, Сильвин убедился, что тот ничего не скрывает. Иерархия связей в государственном аппарате больше напоминала запутанную сетку, чем цепь. Каждый слышал о том, как субконсул из Датума и вице-флотарх из Милитарума, обнаружив, что формально превосходят друг друга в чине, так увлеклись попытками установить порядок старшинства, что заморили себя голодом. Впрочем, эта история все же звучала малоправдоподобно.

Капрал крепче сжал рукоять пистолета. Треск и грохот битвы за Гардинаал ползли по рядам угрюмо застывших механизмов, словно легкомысленные шепотки.

Декка повел остальных дальше.

Шагая вдоль сервосборочных линий, он вышел к монтажной станции — платформе, где сходились нагнетательные рукава и гидравлические захваты. Ее окружали пульты управления, сверху выступали галереи с затемненными окнами, откуда контролеры могли следить, насколько продуктивно трудится персонал.

К удивлению Сильвина, консоли работали: их самоцветные экраны светились в серой дымке. Питание поступало от нескольких переносных генераторов, которые так тряслись и содрогались, будто их движущие духи стремились не только давать станции энергию, но и подражать работе ее систем.

Сомкнутые фиксаторы что-то удерживали на площадке. Что-то большое.

Слегка улыбнувшись, Декка взял себя за подбородок:

— Кто-нибудь, разбудите это.

У Амадея подергивался палец на спуске. Гаденышу не мешали ни сгибатели перчатки силового доспеха, ни то, что в организме Дюкейна воплотились наивысшие достижения имперской генетики.

Вокруг лежали груды тел высотой в двенадцать рядов, среди которых виднелись мертвецы в простых черных панцирях и вообще без брони. Завалы расчищал ползущий впереди «Поборник» с бульдозерным отвалом, но даже танку приходилось непросто — его мотор жалобно выл, как пылесос, засосавший гвоздь. Сам лорд-командующий пригибался за траками своего «Лэндрейдера». Транспортная бронемашина тоже ползла еле-еле, будто дряхлый старец. Тем временем колонну накрывали из гатлинг-излучателя, находящегося в соседнем здании.

Дюкейн неуклюже высунулся из укрытия. Тяжелый блок питания у него на спине израсходовал заряд, и доспех сковывал движения. Выпустив пару болтов, которые выбили каменное крошево из стены рядом с амбразурой, Амадей резко дернулся обратно. Излучатель выпалил снова, поток частиц вонзился в окрашенный корпус «Лэндрейдера», и на голову пригнувшегося легионера посыпалась адамантиевая стружка.

Содранная черная краска пахла свинцом. По другому борту танка барабанили пули. Раздавались громкие хлопки болтерных выстрелов. Братья, как и Дюкейн, били одиночными — теперь они экономили боеприпасы.

В капитолис не вели автодороги, считавшиеся тут слишком опасными, потому что любая случайность или ошибка были чреваты катастрофой. Воины могли попасть внутрь города лишь по местной транспортной сети: широким колеям скоростных экспрессов и узким пешеходным мостикам, которые соединяли транзитные полустанки со зданиями. Сражение концентрировалось на этих участках, что позволяло гардинаальцам посылать на врага толпы бойцов. Не самых лучших, в основном силовиков и вооруженных штатских, зато их были миллионы.

Шла бойня, притворявшаяся испытанием на выносливость. Казалось, стратегия владык Гардинаала заключается в том, чтобы топить легионеров в волнах тел, пока они не израсходуют каждый болт-снаряд и джоуль энергии, а их техника не застрянет в месиве из плоти и костей.

Надо признать, план работал.

Из «Поборника» донесся лязг, отдающий безнадежностью: отказал какой-то элемент силовой установки. Черный дым взвился над бронемашиной, словно флаг, возвещающий о капитуляции. «Лэндрейдер» Амадея и растянувшаяся танковая колонна постепенно остановились.

— А, черт!

— Так мы никогда не доберемся до транзитного узла. — Рэб Таннен, не поднимаясь с корточек, подошел к Дюкейну с кормы танка, вхолостую работающего мотором. Технодесантник покачивался на каждом шагу, его броня подвывала в такт движениям. Серворука безвольно висела: Рэб отключил ее, сберегая энергию. — Уже отстаем от других кланов. Примарх будет недоволен.

Лорд-командующий хмыкнул.

«А он вообще бывает доволен?»

— Как и воины клана, если мы не справимся, — добавил Таннен.

— Да во всей этой чертовой дури больше нет смысла! — Предполагалось, что потеря транзитного узла лишит гардинаальцев возможности свободно перебрасывать солдат, но их бойцы уже находились повсюду, к тому же они хорошо знали свой город. — Лично я бы сейчас снес ковровой бомбардировкой все внешние округа, а потом проехался бы по развалинам сверхтяжами, которые мы оставили за стенами охранять челноки снабжения.

Рэб пожал плечами. Жалобные стоны его доспеха прозвучали еще громче.

— Примарх хочет, чтобы город взяли целым.

Амадей фыркнул. Впрочем, Феррус Манус всегда получал то, чего требовал, и возразить ему мог лишь тот, кто стоял выше любого лорда-командующего (и, если лорд-командующий Дюкейн будет честен с собой, — выше, чем самые благонамеренные примархи).

— Ну, брат, я бы оставил ему кусочек.

Обернувшись, Амадей посмотрел вдоль колонны нетерпеливо ворчащих машин, забитых нетерпеливо ворчащими легионерами, и вздохнул. Он ведь родился не в клане Сорргол. Вообще говоря, он считал феодальные обычаи Медузы истинным средневековьем, но, если Феррус Манус чего-то требовал…

— Дай мне общую схему местности.

Технодесантник ненадолго активировал один из модулей, которые умышленно выключил раньше, и перебросил закодированный пакет двоичных данных в приемные устройства брони Дюкейна. Как только примитивные системы доспеха типа I расшифровали и обработали информацию, на визоре Амадея поверх тактического слоя, формируемого скромным ауспик-комплексом его древних лат, раскинулась карта города.

— Тут есть железнодорожная ветка. Прямо на другой стороне вон того здания. — Стоило лорду-командующему поднять голову, как опустошительный шквал пуль и потоков частиц вынудил Железных Рук вновь отступить за танки. Высунувшись из-за спонсона, Дюкейн хмуро посмотрел на искомую постройку: — У меня уже инстинктивная неприязнь к этому зданию, Таннен.

Изучив через свои линзы воронки от болтов Амадея на стенах строения, Рэб сообщил:

— Какой-то рыхлый разнородный материал. Низкокачественный аналог рокрита. Думаю, нам по зубам.

— Что ж, годится. — Ударив кулаком по корпусу «Лэндрейдера», изрытому шрамами, Дюкейн указал водителю на постройку.

Сообразив, в чем дело, легионер толкнул левый рычаг управления вперед и поставил правый на реверс. Пока израненный в бою колосс разворачивался вокруг своей оси, от наклонной лобовой брони отскакивали неприятельские выстрелы. Зарычав турбинами, танк грузно поехал к цели.

Из прочного, надежного и дешевого рокрита возводили высокие и толстые стены, но у лорда-командующего имелся «Лэндрейдер» модели «Ахилл-Альфа». Самая выносливая машина в арсенале Легионес Астартес превосходила стойкостью большинство сверхтяжелых танков. Ее живучесть казалась почти сверхъестественной. В рядах Железной Десятки к «Ахиллам-Альфа» относились с чем-то вроде мистического трепета. Феррус Манус никогда не отправился бы в битву на менее могучей технике, что лишь укрепляло легендарный статус этих «Лэндрейдеров».

Амадей никогда бы не произнес этого вслух, но иногда ему казалось, что машина просто не позволяет ничему остановить ее.

«Ахилл-Альфа» разделался с рокритовой преградой, будто огромная кувалда, и покатил дальше сквозь лавину пыли и кусков кладки. Завесу мглы немного развеяли всполохи, сопровождающиеся шумными раскатами выстрелов. Экипаж методично выжег внутренности строения огнем волкитных кулеврин в спонсонах, после чего дал залп из установленной на корпусе счетверенной пусковой установки. Протяжный грохот возвестил о том, что обрушились внутренние стены.

Здание заметно осело.

— За клан Сорргол! — Покинув укрытие, Дюкейн выпустил болт-снаряд в воздух. Расшитый серебром плащ воина развевался в клубах пыли, поднятой «Лэндрейдером». — За примарха!

Мутную пелену вновь озарили дульные вспышки, но стреляли уже не из танка. Если бы экипаж применил всю поразительную огневую мощь машины, постройка обвалилась бы им на головы.

Растущее серое облако пронзили стремительные потоки частиц сокрушительной мощи — казалось, разъяренное незрячее божество мечет молнии, стараясь поразить жучков у своих ног. Один из легионеров на бегу упал, и его массивное тело прокатилось вперед по плиточному полу, заваленному обломками. Другой боец словно заплясал на месте, когда оконную нишу, где он укрывался, изрешетили энергетические лучи.

Над землей висела серая взвесь из крошечных фрагментов рокрита. Они постукивали по лицевому щитку Амадея, будто капли дождя. Размалывая куски кладки сабатонами, Дюкейн пробежал через зону обстрела, упал на колени и, проехав еще пару метров, с глухим стуком уткнулся в корму «Лэндрейдера». Танкисты ждали подхода пехоты.

«Носорог» клана, натужно перевалив через груду обломков у бреши, последовал за легионерами. Его комби-болтер на вертлюге непрерывно стрекотал, как сервочереп, открывший в себе пророческий дар.

Морщась, Амадей размял пальцы в латной перчатке, сжимающие рукоять силового топора, и повел плечом, чтобы разблокировать поворотное устройство. Взглянув на заевший наплечник, он увидел черные косые следы от потоков частиц. Дюкейн даже не ощущал, когда они попадали в него.

— Гребаные гардинаальцы!

Лорд-командующий рискнул поднять голову. После обрушения потолка вестибюля второй ярус превратился в полуэтаж, и воин заметил наверху тяжелый излучатель в виде пушки на треноге. Услышав грохот бронированных сапог и крики, Амадей опустил глаза.

В фойе, укрываясь за стеной тяжелых пластековых щитов, ворвался отряд бойцов, снаряженных серыми бронежилетами с подкладкой, шлемами с забралом и оружием для полицейских операций. Через пробитые перегородки, в расколотые арочные проемы и по частично осыпавшейся лестнице, которая спускалась с верхних жилых уровней, наступали другие толпы врагов. Десятки людей по фронту, сотни в глубину.

— Гребаные гардинаальцы!

Заставив доспех подняться, Дюкейн хрипло вздохнул вместе с ним. Болт-пистолет легионера изрыгнул снаряды, которые, пробив щиты и визоры, разнесли на куски черепа неприятелей. Таннен взмахом серворуки уложил целую шеренгу противников, следом раздавил двоих одним ударом сабатона и обезглавил третьего, прочертив багряную дугу лезвием топора.

Гай Кафен с полудюжиной бывалых Буреносцев ушли с фланга Амадея, чтобы встретить лобовой атакой вторую волну смертных. Пока они рвались в брешь, легионер Фулгрима пробил своим телом остатки стены. Лакированную силовую броню Гая покрывала серая грязь. Красный плащ-лацерна затвердел и присох к боку космодесантника, словно запыленный табард имперского «Рыцаря». Двинув первого врага прикладом болтера, Кафен раздробил череп, защищенный шлемом, и повредил стену за ним. Следующую жертву воин почти обезглавил резким ударом локтя. Гай убивал неприятелей, возвышаясь в их толпе. Бог среди людей, легионер давил противников о стены или толкал в пролом, после чего они, размахивая руками, долго летели вниз и разбивались.

— За примарха! — взревел Дюкейн. — Истребить всех до последнего!

Гардинаальцы удачно выбрали стратегию и место для атаки. Они обладали численным преимуществом, хорошо обороняемой и прекрасно известной им позицией, а также сумели окружить врагов. Но они не были Легионес Астартес, а значит, не имели ни шанса на победу.

Амадей отчасти наслаждался резней и своим бесконечным превосходством над бойцами Гардинаала. Некоторые космодесантники остро ощущали изолированность от остального человечества — одиночество на биологическом уровне, порожденное изменениями в их организмах, — но не Железные Руки и не Дюкейн. Он упивался ею. И, насколько знал лорд-командующий, Феррус Манус упивался собственным превосходством над всеми.

«Лэндрейдер» издал грудной рык и вновь пополз вперед, хрустя обломками кладки. Амадей пробирался следом за ним, стреляя навскидку по целям на верхних этажах, под которыми проезжал танк.

Повелителя догнал Гай Кафен.

Из динамиков его шлема звучало отрывистое дыхание. Броня — сначала пурпурная, затем серая — почернела, ее пластины расчертили следы лучей и полосы чужой крови. Из человека Гай превратился в переменчивое воплощение самой сути войны, в чистом, беспримесном ее виде. С кошачьей безупречностью в движениях он занял позицию рядом с Дюкейном и поддержал лорда-командующего огнем.

— Продираться через неприятелей, пока никого из них не останется в живых, — исключительно неизысканная стратегия, — заметил Кафен. — Мне представлялось, что ее скорее можно увидеть в легионах Пертурабо или Мортариона-Жнеца, чем в Железной Десятке.

— Да неужто?

— Так продолжать нельзя, господин. Я бы постарался найти голову врага и снять ее, как Акурдуана поступил с вашей группировкой на Весте.

— И как уже пытались Ультрамарины, насколько я помню. — Амадей с удивлением понял, что критика из уст молодого легионера пробудила в нем теплое чувство: родительскую гордость. Они еще сделают из юнца Железную Руку. — Когда мы воевали, кажется, в Африке, Акурдуана сказал мне: «Делать одно и то же, но ждать разных результатов — безумие». Так вышло, что моя тактика стоила многих жизней, но я всегда побеждал, и поэтому применяю ее до сих пор. И поэтому же Акурдуана всякий раз старается поступать иначе.

Дюкейн хмуро оглядел разруху и мертвые тела. В полуметре от его уха бурлила свирепая мощь гальванического фрикционного привода танка.

— Как по мне, это тоже своего рода безумие. Но кто из нас без греха, а? Нет, парень, если у Гардинаала и есть голова, прямо сейчас она глубоко и надежно втянута в плечи.

— Даже если мы будем убивать по десять тысяч врагов за каждого из наших, то все равно проиграем, — не отступал Гай. — Дети Императора лучше вас приучены высчитывать цену триумфов.

— Вы посмотрите на этого парня! — Ненадолго прекратив стрелять, Амадей схватил Кафена за купол шлема, будто хотел взъерошить ему волосы. — Совсем большой стал.

Гай сбросил его руку. В ту же секунду «Лэндрейдер» протаранил внешнюю стену.

Поставив сапог на подвижную раму станины, капрал забрался на высокую платформу сборочной линии, где лежал обездвиженный имперский пилот. Мускулистый и коренастый силовик, выведенный для того, чтобы устрашать своим видом толпу и держать усмиряющий щит, рядом с пленником показался до смешного маленьким.

Голова противника не уступала по охвату туловищу капрала. Один глаз заменял аугментический протез размером с человеческий кулак. Из затылка, в области сочленения черепа и позвоночника, выступал целый набор крупных сложных устройств. Выглядели они весьма неприятно. Кожа великана была бледной — возможно, из-за кровопотери, но Сильвин предположил, что такая внешность нормальна для пилота, поскольку его организм, несомненно, обладает феноменальной переносимостью травм и способностью к исцелению. Раны, полученные им в катастрофе, уже начинали затягиваться. Гидравлические захваты прижимали раздавленные руки воина к площадке, но, несмотря на это, он уже казался более здоровым, чем на пиктах часовой давности, полученных Деккой из генерального штаба.

Как только усмиритель встал возле головы имперца, Сильвин поднялся по лесенке на платформу управления. Закатав рукава, он прошел к месту контролера на выступе над сборочной линией и встал возле пульта, на котором ярко светились самоцветные диоды и помеченные радием приборы с замершими на нулях стрелками. Прищурившись, Декка посмотрел вниз.

Капрал отвесил пленнику пощечину. И еще раз. Слева и справа. По опустевшему цеху разносились громкие хлопки.

После очередного удара пилот резко открыл живой глаз. Заворчав, он инстинктивно попытался вскинуть руки, чтобы прихлопнуть усмирителя. Тут его и настигла боль. Сильвин разглядел все в подробностях: лицо великана побелело, веки затрепетали, глотка сжалась так, словно он раздумывал, стоит ли закричать… но уже в следующий миг приступ закончился. Имперец подавил муки. Поразительно.

— Идеальный генетически сотворенный воин, — пробормотал консул. — Возможно ли такое вообще?

Тобрис, в которого заложили умение распознавать риторические вопросы, не ответил.

Декка подумал о представителях воинской касты с их подпитываемой тестостероном гиперъяростью. Об эмоционально неполноценных силовиках, аллельно[30] предрасположенных к необходимым чертам характера вроде послушания и бесстрастия. Даже о множестве патологических дефектов собственного тела, считавшихся приемлемой платой за наличие ментальных сил. Он снова глянул вниз.

Усмиритель отступил в тени у края платформы, держа руку на пистолете. Имперец спокойно смотрел вверх.

Поразительно.

— Приношу извинения за фиксаторы. — Взор пленника не дрогнул. — И за то, что так вышло с твоими ногами. Как мне сообщили, их пришлось отрезать, чтобы вытащить тебя из обломков.

Капрал расстегнул крепление на бедре, где висела карательная булава, но Сильвин мысленно велел ему не вмешиваться. Консул кратко улыбнулся: приятно было вновь получить власть. Почти не жаль, что ради этого всему миру пришлось рухнуть.

Великан проследил, как усмиритель отходит назад, после чего впился глазом в Декку:

— Я ничего тебе не скажу.

Низкий голос воина слегка отдавал металлом. Ни единого намека на страдание.

— Думаю, скажешь.

Пилот насмешливо улыбнулся:

— Станешь пытать меня?

— Надеюсь, нет. Как видишь, я человек пожилой, и времени у нас мало.

— Я не похож на тебя. Не чувствую боли так, как ты.

— Давай с этого и начнем.

Широко расставив руки на металлических перилах, покрытых шелушащейся краской, Сильвин перегнулся через поручень — так, словно вес собственного разума потянул его вперед. Воображаемые подсознательные ключи повернулись в замках психики, и, получив разрешение от интеллекта, рассудок Декки открылся. Его мысли рванулись наружу.

Консул воспринимал их как мерцающую активную плазму фиолетового оттенка. Словно наэлектризованные, они резвились вне рамок стареющего тела и деспотичных законов физики, жаждая потрогать все, ощутить все, познать все. Собрав мысли воедино, Сильвин сконцентрировался. Иная вселенная манила его, но за тысячи лет выведения породы из генов Декки вытравили восприимчивость к коварным искусам.

Почувствовав, что подчинил всего себя одной цели, консул обрушил полную массу своих мыслей на разум имперского воина. Они врезались в железную стену. По колеблющимся пуповинам из чистого интеллекта, что соединяли Сильвина с его сознанием, пронеслись отголоски удара, и материальное тело Декки вздрогнуло.

Поразительно!

Напрашивался вывод, что рассудок великана преднамеренно перестроили для противодействия вторжениям именно такого рода. Многослойную защиту дополнительно укреплял сверхчеловеческий инстинкт к грубому сопротивлению.

Сосредоточенно поджав губы, консул начал опускать ментальный пресс.

— Давай с этого и начнем, — повторил он мурлыкающим голосом с вкрадчивыми субгипнотическими нотками. — Что же ты такое?

Из всех воинов III легиона Габриэль Сантар мог с гордостью назвать своим другом только Соломона Деметра.

— Мы справимся, капитан, — произнес сержант Детей Императора, перегнувшись через парапет бастиона силовиков, чтобы лучше различить цель. Соломон снял шлем, поскольку ничего не видел в нем после того, как пластиковая пуля расколола смотровую линзу. Глядя на темное лицо и волевой подбородок космодесантника, Габриэль без труда признавал в нем родственную душу. — Мы уже далеко опередили другие тактические группы.

Выпрямившись, он перевел взор темных глаз на Сантара:

— И я не собираюсь опозориться перед примархом, снизив темп сейчас.

Капитан X легиона одобрительно кивнул. Прежде он резко возражал против такого назначения, но, поразмыслив, увидел в нем благоприятную возможность. И представилась она Габриэлю, не кому-то иному. Братские узы Ферруса и владыки Фулгрима уже вошли в легенду, а теперь Сантар, единственный из всей Железной Десятки, получил шанс испытать нечто подобное.

— Капитан?

— Я думаю.

Их целью был колоссальный рокритовый купол атомного реактора в центре промышленной зоны, за ограждением из проволочной сетки.

Неоспоримое господство в воздухе принадлежало Детям Императора, и объект еще стоял только потому, что находился в тылу, под прикрытием кольца надежно защищенных башенок ПВО. Возле станции окапывался гарнизон из нескольких тысяч пехотинцев в серых панцирях. Кроме того, пока легионеры зачищали господствующий над местностью бастион, оборону комплекса усилили более мощные подразделения и тяжелая техника. В состав подкреплений входил бронированный шагатель, напоминавший нечто среднее между легионным дредноутом и имперским «Рыцарем».

Каркас двуногой машины, покрытый пышно украшенными латами серебристо-белого цвета, напоминал скелет. Ее приводили в движение черные поршни, а на короне из флагштоков трепетали знамена с мрачными символами смерти и угнетения. Из вентиляционных и дренажных отверстий струилась крионическая дымка, в которой гневно потрескивали разряды силового оружия. Передвигаясь широкими дергаными шагами, исполин патрулировал территорию, где расположились пехотные соединения. Испускаемые им миазмы, поднимаясь над землей, льнули к носам и ртам солдат. Даже издалека было заметно, как у них вспучиваются жилы и напрягаются мускулы, не говоря уже о случайных выстрелах из-за мышечных спазмов.

— Боевые наркотики, — с отвращением сказал Деметр.

— Один из их Верховных лордов?

Соломон кивнул, неодобрительно скривив губы.

Из ста пятидесяти пяти легионеров, отданных под начало Габриэлю, рядом с ним оставалось только шестьдесят. Горстку раненых воинов отправили к границам города, но большая часть соединения рассредоточилась и вела бои в окружающих кварталах. Обычно Сантар избегал таких ходов, но на сей раз неохотно согласился с советом Акурдуаны и признал, что ему, видимо, все-таки есть чему поучиться у Соломона.

Отделения из пяти или десяти космодесантников наводили переполох на участке плотной застройки радиусом в километр. Мечники и снайперы, поодиночке или парами, прочесывали жилблоки в поисках целей особой важности. И хотя Габриэль раньше так не действовал, сейчас эта тактика почему-то казалась ему очень правильной. В ней словно отражались, пусть в намного меньшем масштабе, полуавтономные структуры легиона. И еще она, похоже, приносила успех. Воины Сантара нападали отовсюду, и гардинаальцы не знали, откуда ждать удара. Поэтому враги не смогли сдержать главные силы Габриэля, хотя замедлили его братьев-соперников.

Теперь от возвращения к примарху за почестями Сан-тара отделял всего-то один гигантский атомный реактор.

— Если бы нам только удалось как-нибудь обойти их… — Деметр указал на менее плотные ряды пехотинцев на дальней стороне комплекса. После потерь у легионов не хватало живой силы, чтобы штурмовать капитолис по всем векторам одновременно, и защитники столицы отлично знали, с какой стороны ждать основного наступления.

Несколько Детей Императора согласно заворчали.

В кои-то веки не все складывалось в пользу легионеров 2-й роты, и Габриэль мог признать, что ситуация даже радует его. Ландшафт не подходил для их излюбленных гравициклов: слишком высокие здания, чрезмерно узкие улицы. Всадники непрерывно жаловались, что им приходится сражаться пешком, зачищая комнаты одну за другой.

Пожалуй, им всем было чему поучиться друг у друга.

— Согласен, — наконец произнес Сантар. — Мы справимся.

— Значит, у тебя есть план?

— Пойдем прямо по центру.

Деметр посмотрел на него так, словно хотел возразить, но потом кивнул:

— Прямо по центру. Может, это у нас приживется…

— Что ты такое?

Когда фраза повторилась в пятый раз, великан ответил. Ничто в его тоне не указывало, что он устал от расспросов или сообщает нечто, чего не хотел бы говорить.

— Легионес Астартес.

По спине Декки пробежала радостная дрожь. У него закололо в затылке.

— И что же это значит?

— Сверхчеловеческое существо. — Глядя в пустоту сквозь пульт управления, пилот будто бы во сне произносил заученные слова. — Мы отличаемся от людей, как сталь от железа. Нас создают путем хирургических, генетических и психологических воздействий, разработанных бессмертным Императором на основе знаний из забытых эпох. Мы сотворены из доведенной до идеала сути примархов.

Венн подался вперед:

— «Примарх»? Этот термин часто звучит в перехваченных сообщениях.

— Можно предположить, нечто вроде титула.

— Причем высочайшего.

Сильвин согласно кивнул.

— Господа…

Капрал усмирителей стоял, полуобернувшись к дверям, и на видимой части его лица отчетливо читалось небольшое беспокойство. Звуки сражения теперь определенно приближались к цеху. Каждую минуту или около того отключенные механизмы лязгали от грохота взрывов, а густая пыль в воздухе перемешивалась, как баланда в тарелке рабочего.

Консул вновь обратил на пленника всю мощь своего внимания:

— Расскажи мне о примархах.

Переулок за жилым строением обороняло множество гардинаальцев. Пространство между отвесными стенами заполнили солдаты в увесистых бронежилетах и с компактными винтовками. Несколько десятков шеренг теснились за баррикадой из мешков с гипсом, перекрывающей проход. Расчеты за парой дезинтегрирующих излучателей частиц на треногах вели продольный огонь.

И все они смотрели в другую сторону от ворвавшихся в проулок Железных Рук клана Сорргол под началом Дюкейна, поскольку давали яростный отпор Ультрамаринам магистра Цицера, наступающим с противоположного конца прохода. Амадей помедлил с приказом расстрелять застигнутых врасплох неприятелей, но лишь на мгновение.

Когда последние из гардинаальских бойцов, подергиваясь, рухнули наземь с воронками от разрывных снарядов в спине, Дюкейн понял, почему в улочке лежало столько тел в сине-золотых доспехах.

Все солдаты погибли, но один враг по-прежнему стоял: исполин с адамантиевым каркасом, подернутым дымкой энергетического поля. С его силового оружия стекала кровь, громадный корпус окружали многослойные щиты, которые искажались, переливались и прогибались, распыляя болты космодесантников. В сердцевине боевой машины находился человек — или же бывший человек. Мертвое лицо, лишенное глаз и рта, словно взирало на легионеров из глубины шлема с решетчатым забралом. Остальная конструкция, впрочем, была слишком велика, чтобы вмещать другие части тела. Шагатель возвышался даже над Ультрамаринами; он в полтора раза превосходил дредноут модели «Дередео» по высоте и втрое — по огневой мощи.

Вот за чем-то подобным и предлагал поохотиться Кафен. За «головой», за одним из владык Гардинаала.

Колосс переступил тремя ногами, раскалывая покрытие мостовой. Под шум гидравлики и скрип приводных ремней он направил орудия на воинов X легиона. Амадей вздрогнул: упавший на него взгляд машины показался ветерану смертным приговором. Из недр конструкции вырвался разъяренный рык.

Оторвавшись от своего командного отделения, Улан Цицер рубанул силовым мечом по задней ноге механического чудовища.

Боевой шагатель обладал двухлучевой симметрией: помимо трех нижних конечностей, у него имелись три руки с тяжелым вооружением. Судя по всему, они действовали независимо, не нуждаясь в центральной координации. Как только меч магистра ордена с шипением устремился к коленному суставу гиганта, из подвесного футляра на задней руке выскочил клинок, который, пробив плечо Цицера, застрял в мышцах. Враг потянул массивного легионера в полном доспехе вверх, и тот взвыл от боли. Плащ Улана колыхался под ним, как падающее знамя.

— Вам что, особое приглашение нужно? — Дюкейн выстрелил из болт-пистолета, и братья спешно поддержали его огнем из более громогласных болтеров.

Жуткую машину обволокли вспышки щитов, но Амадей не мог определить, повреждена ли она. Набатом взвыли сирены, проблесковые маячки на плечевой платформе шагателя завращались, рассекая плотные тени проулка янтарными всполохами. Из выпускных отверстий брони повалил густой черный дым. На пару секунд непроглядное облако заволокло самого исполина, укрепление из мешков с гипсом и Ультрамаринов. Оно даже заглушило вой тревожных сигналов.

— Не стрелять! — Лорд-командующий опустил пистолет. — А то еще попадете в…

Нечто большое, сине-золотое, размахивающее руками и ногами, вылетело из маскировочной тучи в направлении Дюкейна, словно валун из катапульты.

Громко выругавшись, Амадей нырнул за бронированный спонсон «Лэндрейдера». Отделения X легиона отскакивали с пути метательного снаряда и целились в него, но, присмотревшись, опускали оружие.

Тело магистра ордена врезалось в счетверенную пусковую установку на скошенной лобовой броне «Ахиллеса-Альфа». От удара одна из труб смялась, кожух оружия треснул. Лорд-командующий снова выругался.

— За ним! — прокричал кто-то. Кафен, разумеется. Очень на него похоже. — Продолжайте огонь!

Прищурившись, Амадей поглядел вглубь черного облака и жестом показал всем: «Отбой».

— Оно ушло, парень. Ты только начнешь перестрелку с Ультрамаринами, и, поверь, тебе это не понравится. Иди, отыщи заместителя Цицера. Мы закрепимся тут, подождем, пока газ рассеется, и сопроводим нашу технику до железнодорожной ветки. Тише едешь — дальше будешь.

— Детский сад, — пробормотал Глассий, когда юный легионер помчался через разрушенную баррикаду гардинаальцев к воинам XIII легиона, которые занимались павшими братьями.

— Все мы когда-то были молодыми, — заметил Дюкейн.

Апотекарий опустился на корточки рядом с Уланом.

Ультрамарин лежал, распластавшись на наклонном корпусе «Лэндрейдера». Шлем Цицера раскололся от челюсти до носа. В треснувшем горжете скапливалась кровь, текущая изо рта и ноздрей магистра ордена. Он еще дышал, но с заметным трудом — хрипло и натужно втягивал воздух, как будто одни лишь слабеющие легкие мешали изукрашенной кирасе раздавить его грудь. По самому панцирю тянулся вертикальный разлом. С доспеха свисали изодранные венки и розарий. Создавалось впечатление, что Улана уже хоронят, и эти предметы положили в открытый гроб героя плакальщики, проходившие мимо.

— Жить будет, — заявил Глассий. — Но, чтобы он снова мог сражаться, его надо эвакуировать на «Железный кулак».

Амадей хмыкнул:

— У меня нет лишних воинов, чтобы тащить его в тыл. Перенеси магистра внутрь «Лэндрейдера» и позаботься о нем. Возьмем его с…

Цицер вцепился лорду-командующему в запястье. Тот что-то прошипел от неожиданности.

— Я не буду бременем ни для кого. — В горле Улана клокотала кровь, но его хватка оставалась твердой. — Сам проберусь в тыл.

— Парень, ты даже с носа моего танка не слезешь.

Со стоном, похожим на треск рвущихся мускулов, магистр ордена сполз по скату брони и поднялся на ноги. У Цицера едва не подогнулись колени, но он устоял, опираясь о корпус «Ахилла-Альфа» позади себя.

— Ты недооцениваешь решимость воинов Тринадцатого. У меня получится. Пятый Галилейский все еще за чертой города, а полковник Риордан, к несчастью своему, повидал немало раненых космодесантников. Уверен, он сумеет залатать меня и вернуть в сражение.

Дюкейн моргнул, словно ему дали оплеуху в самый неожиданный момент:

— Там целый полк? Сколько в нем бойцов?

— Меньше, чем ты думаешь. — Зажимая одной рукой пробоину в нагруднике, Улан посмотрел на более крупного легионера. — Обычные люди переносят атомные удары даже хуже, чем Легионес Астартес.

Лорду-командующему захотелось толкнуть Ультрамарина обратно на танк, но он понимал, что после такого Цицер уже не встанет. Впрочем, Амадею все равно пришлось сдерживаться.

— Я тут теряю воинов!

— Император и создал нас для того, чтобы другим не приходилось умирать.

— Давай без демагогии. Я не жду, что они возглавят чертово наступление!

— Там только те, кому медике разрешили покинуть «Экзекутор», — они ранены легко и могут ходить, но не готовы сражаться на передовой.

— Тогда им лучше приготовиться.

Отвернувшись, Дюкейн пошел искать вокс-офицера. Магистр ордена брел в шаге за ним, по-прежнему прижимая руку к кирасе.

— Я слышал, ты когда-то возглавлял Железных Рук. Поступил бы ты сейчас так же безжалостно, если бы не отдал свой пост примарху?

Глянув на Цицера через плечо, Амадей покачал головой:

— Ты не так понял, сынок. Я командовал Буреносцами, а у Железных Рук есть и будет только один повелитель.

— Тогда позволь мне отдать приказ. — Судя по голосу, Ультрамарин слабел. — Я все еще руковожу Четыреста тринадцатой экспедицией. Распоряжение должно исходить от меня.

Благородный жест. Дюкейн кивнул, приветствуя его:

— Нет.

Война — такое занятие, где благородных людей запихивают в «Грозовых владык»[31] и отправляют погибать.

— Я настаиваю!

— Что, правда? — Амадей немного поразмыслил. — Ответ тот же. Я воксирую Акурдуане, поручу дело ему. Он ближе к ним. И он всегда ладил со смертными.

— Как я превосхожу вас, так и примархи многократно превосходят меня. — Имперец говорил будничным тоном, без единого намека на хвастовство или преувеличение. — Они — полководцы Великого крестового похода, созданные из генетического материала самого Императора. Каждый из них воплощает собой одну из граней Его личности и определенный аспект войны. Силы примархов не знают предела и соперничают даже с возможностями их создателя.

— А Император здесь?

Воин холодно усмехнулся:

— Ты бы об этом узнал.

— И сколько всего примархов?

— Пятнадцать. Ты хочешь, чтобы я назвал их имена?

«Отлично, он становится послушным».

— Сколько их в Гардинаальской системе?

— Один.

— Как его зовут?

— Феррус Манус.

Декка выгнул бровь:

— «Железные Руки»? Весьма… тонко. И какую же грань твоего Императора или аспект войны он представляет?

Ответа не последовало.

Сильвин увеличил давление на нужные — как он предполагал — участки мозга имперца и повторил вопрос. В живом глазу пленника лопнул маленький сосуд, по белку расплылось красное пятно, но он снова промолчал. Или разум воина перестроили настолько искусно, что даже верховный консул Гардинаала не мог разобраться в нем, или пилот просто не знал ответа.

Декка предположил, что верно последнее. У любого лидера есть свои тайны.

Невдалеке прогремел еще один взрыв, самый ближний из всех, — и с потолка посыпалась ржавчина.

— Мы должны уходить. — Усмиритель снова вытащил карательную булаву и пистолет с пластиковыми пулями. Склонив голову, он прислушивался к голосу в комм-бутоне. — Гарнизон энергостанции долго не выстоит, к тому же из железнодорожного узла в зоне один-один-два сюда направляется крупная группировка врага. — Капрал поднял голову; лицо у него побледнело так, словно ему приставили ружье к виску. — Верховный лорд Страчаан отходит в более защищенное место. Нам приказано отступить и обеспечить сопровождение. Пленника взять с собой.

Сильвин хмуро посмотрел вниз, на невнятно бурчащего сверхчеловека:

— Чего хочет Феррус Манус?

— Завоевать вас.

— Почему?

— Он — завоеватель.

— Но все же пошел на переговоры. Зачем? Из хитрости?

— То был не примарх, а магистр ордена Улан Цицер из Ультрамаринов.

— Ультрамаринов?

— Еще один легион, рожденный от другого примарха.

Консул решил, что понимает, о чем речь. «Легионы», похоже, не слишком отличались от генеалогических ветвей внутри кастовой системы Гардинаала. Самого Декку в прошлом сводили с женщинами, которые обладали настолько же оптимальными качествами и общественным статусом. Наверное, Сильвин зачал немало новых граждан…

Он ощутил легкий укол сожаления. Странно, что до сих пор его не заботила судьба отпрысков, продолжение его ветви.

— Император желает, чтобы Гардинаал захватили целым, — по собственной воле добавил воин, заполняя паузу. — Ему требуются ваша промышленность, вооруженные силы и технологии.

— И Феррус Манус подчиняется Императору?

— Все люди должны подчиняться Императору.

— Сэр!

Уже откровенно нервничая, усмиритель понемногу приближался к краю сборочной платформы. Он собирался отключить фиксаторы, удерживающие пленника. Декка слышал, как бойцы снаружи запускают бронетранспортер, готовясь увезти их всех отсюда. Половина людей капрала уже отбыли, чтобы задержать атаку имперцев на районную энергостанцию. Сильвин чувствовал беспокойство усмирителей: они проигрывали и на каком-то уровне понимали это, но не могли осознать, так как не имели необходимых мыслительных шаблонов.

Кивнув, консул вернул свой разум в тело. Великан перекосился в захватах.

— Я так и не спросил, как тебя зовут.

— Мозес, — выдохнул пилот. — Труракк.

Он ответил, хотя Декка уже не присутствовал в его мозгу. Сильвин изменил ментальные реакции пленника, сделав его послушным.

— Знаешь, мы думали, что победили, — сказал консул. — Мы не верили, что Империум настолько огромен, как утверждали ваши посланники, и что вам удастся собрать новое войско, такое же могучее, как уничтоженное нами.

— Насколько мне известно, экспедиционных флотов больше тысячи. Есть крупные, есть маленькие. Пятьдесят второй из крупных, и над Гардинаалом сейчас лишь часть его, поскольку мы сражались в другом месте.

Декка не стал уточнять, где или с кем. Подобная информация имела значение только для тех, кто мог путешествовать за пределы своей звездной системы.

— Остальные корабли в пути, — продолжил воин, — но еще раньше сюда прибудут все силы Двенадцатой экспедиции Робаута Жиллимана. — Казалось, он улыбнулся, если только это не померещилось Сильвину в темноте. — Вы были обречены с самого начала.

— Пропаганда и ложь! — прошипел Венн.

— Нет, он прав. — Декка кивнул усмирителю: — Оставь пленника. Пусть товарищи найдут его здесь.

— Но, сэр, мы до…

— Он рассказал нам все, что мог, но, возможно, от него еще будет польза.

Тобрис подал консулу руку, и на сей раз старик принял его помощь. Сильвину предстоял долгий переход, а чиновник уже через минуту окажется бесполезным в этом отношении. Лучше воспользоваться возможностью, пока он еще держится на ногах.

— Отведи свои подразделения к Верховному лорду Страчаану, как тебе велели, — сказал Декка капралу. — Сообщи ему, что мы с Венном намерены установить контакт с имперцами. Не волнуйся, тебя ни в чем не обвинят. — «Наверное». — Главный у них Феррус Манус, и нам нужно добраться до него.

— Я бы не советовал вам отдаваться на милость этих Легионес Астартес. — Усмиритель презрительно усмехнулся, глядя на великана. — Они убивают всех без разбору.

— Именно так, капрал. Но если ты на минутку одолжишь мне твой пистолет, я покажу, каким образом старик и его раненый юный помощник сумеют на шаг приблизиться к цели…

Очевидно, легендарный капитан Акурдуана не привык, чтобы от него отмахивались. Пока Риордан ходил между палатками, тесными от кричащих медике, попискивающих приборов и бренчащих тележек, воин в блестящей броне безмолвно тащился за ним, словно одна из немых хранительниц цитадели Сомнус. По крайней мере, так думал Тулл. Ему некогда было оглядываться и проверять, чем там заняты всякие космодесантники.

На всякий случай офицер поднял руку и буркнул:

— Стой!

Пропустив разномастную вереницу сестер милосердия в сиреневых платьях, развевающихся на бегу, Риордан захромал дальше, не сбиваясь с шага.

Рядом кто-то откинул полог палатки кроваво-красного цвета. Значит, полк Бурь Юпитера. Медбрат в очках с тонкой оправой, изможденный до прострации, неловко выбрался наружу и заковылял к Туллу. Вероятно, легионер все-таки ушел, иначе парень обязательно засмотрелся бы на него.

Выслушав несвязные фразы медбрата, который, похоже, сам уже не соображал, о чем говорит, Риордан выделил из них важные детали и распорядился:

— Введи ему болеутоляющее, потом найди для него место в палатке для безнадежных.

Тулл указал на большой шатер среди груд разбитого стекла, искореженных обломков, покоробившихся ангаров, парочки скелетов и угловой части опаленного ядерным огнем двенадцатиэтажного здания, стоявшей удивительно прямо. Павильон огораживали ряды неподвижных бронемашин и ящиков со снаряжением, на которых сидели солдаты в окровавленных повязках под расстегнутой полевой формой. Они курили и играли в кости, как будто всю жизнь мечтали провести пару деньков в госпитале посреди атомной пустоши.

Мелькнуло пятно красного брезента, и медбрат скрылся внутри.

— Полковник? — произнес Акурдуана.

Риордан едва не выругался.

— Вы все еще здесь? Я думал, вы вернулись на передовую.

— Нам все еще нужно поговорить.

— Так давайте поговорим. — Тулл уже направлялся на другой участок.

Вокруг все тряслось. Трепетали палатки. Дребезжали тележки. Ныли зубы. Орудия палили так громко и беспрестанно, что никто уже их не слышал. Медике общались без слов — похлопывали друг друга по плечу, обменивались многозначительными взглядами или качали головой.

Все вдыхали густой дым, что в последующие десятилетия обернется сотней тысяч злокачественных опухолей. Переносные генераторы полей, схожие с тепловыми лампами на шестах, создавали пузыри высокого давления — они отчасти удерживали загрязненный воздух снаружи, но радиация таилась в земле, на одежде и коже. Люди заносили ее внутрь в собственных легких.

Предместья капитолиса окружало марево, которое тут и там пронизывали исполинские металлические каркасы, оплавившиеся и частично застывшие. Они, словно швы, стягивали гниющий мир, по которому расползалась красно-оранжевая огненная гангрена: самые пожароопасные участки города упрямо продолжали гореть. Бесполезные сейчас титаны Легио Атарус угрюмо возвышались над разоренным краем, будто законные свидетели пришествия ада.

Казалось, война превратилась в состязание по громкости шума: раскаты артиллерии тонули в протяжном завывании челноков и грохоте, с которым мотопехота грузилась в отправляющиеся на фронт «Носороги» и «Химеры». С ними соперничал рокот, что несся от взводов сверхтяжелых танков, запускающих моторы. Кроме того, в соревновании участвовал трубный глас боевых рогов «Разбойника», а также крики мужчин и женщин — умирающих и тех, кто отчаянно пытался спасти их.

«Крестовый поход».

Так Легионес Астартес когда-то назвали кампанию Императора по отвоеванию Галактики. Даже при том, что Имперская Истина сокрушила религии, во имя которых лилась кровь на полях сражений в Антиохии, при Хаттине и Яффе[32], это слово пробуждало в атеистах ревностный пыл верующих. Оно пахло кровью. То, что перед ним поставили определение «Великий», само по себе не делало все предприятие таковым, но Риордан неизменно верил, что их дело правое. Люди мучились не зря, пусть даже безымянный космодесантник, впервые предложивший термин, просто не мог представить себе, что такое человеческие страдания.

Нырнув под наполовину закатанный брезентовый полог, Тулл вошел в палатку без боковых стен. Ее заполняли свет ярких ламп и боль.

Под навесом теснились раскладные кровати и каталки, забитые ранеными. Одних до отказа накачали лекарствами, другие, к счастью для себя, сами потеряли сознание. Еще кто-то орал так пылко, что хватило бы на дюжину Крестовых походов.

Посмотрев туда, Риордан увидел юношу в ребристом сером панцире, с кошмарным алым разрезом выше паха. Пока сестра разрезала ремни его снаряжения, два мускулистых санитара, которые и доставили парня сюда, прижимали раненого к койке. Как только крепления броне-пластин распались под безошибочными взмахами ножа, из отверстия в животе засочилась черноватая кровь. Наружу выползло несколько сантиметров сморщенных кишок, похожих на веревку. От них воняло смесью требухи и прокисшего молока.

— Так, тут нужны бинты, побольше контрсептических тампонов, игла с ниткой, зажим и полостные инструменты — вернуть внутренности на место.

Тулл закатал рукава, и медбрат посыпал его татуированные предплечья обеззараживающим средством. Риордан приступил к пальпации. Стоило ему коснуться живота юноши, как тот захныкал.

— Еще анестезиолог, если отыщется.

Ассистент исчез за выходным пологом. Дотронувшись до самой раны, Тулл вызвал у пациента неудержимый вопль.

— Если не найдешь, то кляп! — крикнул Риордан вслед медбрату. — Вы… — Повернувшись к Акурдуане, он поднял на него взгляд: — Прижмите вот здесь.

Легионер неуверенно занес руку над животом паренька.

— Но мне очень нужно…

— Быстрее! — Тулл повесил трость на ручку тележки. Обнаженными кистями рук, покрытыми контрсептической пудрой, он взял длинную лопаточку и зажим с изогнутыми кончиками. Инструменты мерцали в свете потолочных ламп. — Я работаю, вы говорите.

— Ну, ладно, — пробурчал Акурдуана, накрывая искусно сработанной перчаткой всю рану и большую часть диафрагмы. Взвыв, солдат выгнулся дугой и забился, но космодесантник и пара дюжих санитаров с обоих концов каталки держали его крепко.

— Хорошо, только чуть сдвиньте… Чуть-чуть. Вот! Так и держите.

Легионер увлеченно смотрел, как Риордан, просунув лопаточку между распоротым животом юноши и латной перчаткой, находит вылезшую кишку.

— Восхитительно!

— Мне казалось, вам к такому не привыкать, — заметил Тулл, отыскивая углублением лопаточки изгиб кишки.

— Я прославился занятиями совершенно противоположного характера.

— Теперь слегка ослабьте…

Как только Акурдуана выполнил распоряжение, ассистент и медсестры подошли ближе, чтобы очистить рану контрсептическими тампонами.

— Значит, анестезиолога не нашли? — Риордан вздохнул. — Ну, держись, сынок.

Резко надавив на ручку инструмента, медике затолкнул выпавший участок кишки обратно в брюшную полость. Парень завизжал, словно его пырнули ножом. Каталка с лязгом запрыгала на колесах. Один из санитаров охнул.

— Ему больно, — сказал капитан Третьего.

— Ясное дело.

Тулл поднял голову. Космодесантник смотрел на других раненых в палатке, и под трепещущими веками в его глазах читалось глубочайшее сострадание, какого даже Цицер никогда не проявлял к смертным солдатам.

— Как они мучаются… Великий крестовый поход должен был избавить человечество от тирании чужаков, а не заменить ее… вот этим.

— Прижмите. Еще немного, и все.

Риордан убрал инструменты. Юноша больше не вырывался, только подергивался и стонал. Взглянув на него, Акурдуана нахмурился:

— Никогда не видел такой униформы. Из какого он полка?

— Он не из наших.

Капитан удивленно воззрился на Тулла:

— Неприятель?

— Как я понимаю, их планета падет через неделю-другую, так что этот малец выйдет из госпиталя уже имперским гражданином. — Риордан театрально взмахнул окровавленными руками: — Нет, нет, сейчас не надо благодарностей!

Проковыляв на другую сторону каталки, Тулл принял у помощников иглу с продетой в нее хирургической мононитью.

— Так, сдавите рану ладонями с обеих сторон, и я зашью его.

Акурдуана расставил руки, собираясь исполнить просьбу, но вдруг тряхнул головой, как будто вспомнил нечто важное:

— Мне нужно вернуться к моей роте. А вам — подготовить ваших бойцов.

— Это займет всего пару минут.

— Я уважаю вашу приверженность делу — спасению жизней, облегчению страданий, — но Дюкейн тоже теряет воинов. Вы теперь полковник…

— Подполковник.

— Подполковник. Согласно приказам, вы обязаны атаковать капитолис.

— Мои солдаты не готовы. И, не сочтите за дерзость, но, каким бы званием меня ни отметили за долгую службу, я остаюсь медике.

Капитан поморщился:

— Мне известно, что вы не боитесь недовольства ни магистра ордена Цицера, ни даже Дюкейна. Моего, очевидно, тоже. Но рано или поздно вам придется ответить перед Феррусом Манусом.

Ненадолго прервавшись, Тулл содрогнулся при воспоминании о том, как встретил взор серебристых глаз. Внезапно у него затряслась правая рука, так сильно, что иглу пришлось взять в левую.

— Пара минут, потом мы все обсудим.

— Две минуты, — согласился Акурдуана.

Риордан сердито выдохнул и наклонился над пациентом.

Запах контрсептика врезался ему в носовые пазухи, словно металлические штыри. Пурпурно-золотистые перчатки легионера, покрытые лаком, окаймляли рану в животе паренька — тонкий алый разрез в странно бескровной и чистой плоти, как у тел на фронтовых пиктах.

Кто-то снова откинул входной полог. Тулл раздраженно поднял взгляд, решив, что отосланный им медбрат вернулся с ненужным теперь анестезиологом.

Увидев, кто там, Риордан прищурился.

Медбрат действительно вернулся, но за ним следовали солдат в громоздком абляционном панцире — судя по широким полосам серого и светло-голубого цвета на броне, Серранийский Пельтаст — и двое штатских гардинаальцев. Первому из них, старику, уже исполнилось девяносто, а то и больше. У представителей каждого ответвления человечества возрастные изменения проявлялись по-своему, к тому же не стоило забывать об омолаживающих процедурах. Второй, юноша лет пятнадцати-двадцати, смотрел остекленевшими глазами в пустоту. Вероятно, страдал от боли в раненом плече, которое зажимал здоровой рукой.

Тулл машинально поставил диагноз: зацепило пластиковой пулей, жить будет.

— Рядовой, у меня тут полно людей, которые по-настоящему умирают. Так что, если этих двоих сейчас не подстрелят…

Солдат отсалютовал ему:

— Сэр, этот господин сказал, что у него есть информация для командующего офицера. Говорит, дело срочное.

— «Господин»? — Поразительная вежливость для Серранийского Пельтаста. — Ладно, я вас внимательно слушаю.

Пожилой гражданский выступил вперед.

Гардинаалец немного сутулился, его кожу покрывали морщины и пигментные пятна, но, когда он подошел к операционному столу, Тулл вдруг ощутил полную уверенность в том, что перед ним человек, каждое слово которого имеет немалый вес. Риордан бездумно потер зачесавшийся висок и, пристыженный тем, что хотел небрежно отделаться от гостя, передал иглу стоявшему рядом медбрату, чтобы не отвлекаться от разговора.

— Меня зовут Сильвин Декка. — Положив дрожащую ладонь на грудь, старик скованно поклонился. — Верховный консул Гардинаала, представитель его Верховных лордов и Одиннадцати Миров.

Декка выпрямился, и Тулл увидел, что его длинная седая шевелюра переплетается с такой же нечесаной бородой, а из ушей и ноздрей торчат пучки серебристых волос. На щеке Сильвина был выбрит идеальный маленький квадрат, пересеченный наискосок двумя черными полосками. В центре этого «X» находился красный диод, который моргнул, когда медике перевел взгляд выше.

Посмотрев в глаза консула, Риордан почувствовал, что у него обмякает лицо, а в разум проникает блаженство.

— И мы сдаемся, — заключил Декка.

«Копье Одена» ошеломляло мощью. Атмосфера на корабле имперцев оказалась более мрачной, чем представлял себе Сильвин. И еще там стоял мороз, щиплющий кожу, а в громадных заледенелых помещениях кружили хлопья темного пепла, который скрипел в вентиляции, словно замерзший песок. Все это напоминало Декке о временах службы в консулате на Ундециме. Тогда он трясся от холода под искусственным светом, дышал искусственным воздухом, просыпался в начале каждого рабочего цикла среди безразличной и мрачной зимы промышленного мира.

Спускаясь по твердой металлической аппарели из трюма, старик всеми силами старался не дрожать. Когда дрожишь, мерзнешь еще сильнее. Кроме того, он не хотел проявлять слабость. Подобное вряд ли желательно перед началом переговоров, особенно если ты вступаешь в них не с позиции сильного. И, пусть Декке немногое удалось вынести из допроса Мозеса Труракка и наблюдения за своими нынешними спутниками, он хорошо понял, что Империум исключительно нетерпим к слабым.

Пять тысяч божеств в доспехах, выстроенных на палубе, резко повернулись направо. Отголоски звучного лязга, пробежав по настилу к переборкам, всколыхнули развешанные там знамена и отдались вибрацией в позвоночнике Сильвина.

Одна из непробиваемых колонн раздвинулась, образовав коридор вдоль центрального прохода, который Декка увидел только сейчас. Словно ущелье протянулось от основания аппарели к колоссальным гравированным аркам в дальнем — и очень далеком — конце ангара.

Верховные лорды Гардинаала превыше всего ценили военные парады. Миллионы людей маршировали в идеально четких каре под трепещущими стягами. За ними двигалась бронетехника: гигантские танки, украшенные вдохновляющими лозунгами, и сверхтяжелые треножники, такие громадные, что от их шагов у зрителей заходилось сердце, а вдоль маршрута шествия начинались перебои с электроэнергией. Потом снова пехота, еще миллионы бойцов. И, наконец, гордость гардинаальцев: их артиллерия, атомные баллистарии, которые не так давно разгромили первую волну имперских захватчиков. Добропорядочные и неизменно угодливые граждане встречали радостными возгласами исполинские тягачи, перевозившие эти установки.

Порой величественные празднества продолжались целыми днями. Особенно сильно зрелище впечатляло тех, кто понимал масштаб снабженческих работ, сопряженных с организацией всепланетного парада. Чтобы процессия могла опоясать весь мир, миллионы печатающих шаг солдат передавали эстафету миллионам других, те — миллионам третьих, и так еще несколько раз.

И в одно мгновение картина в разуме Сильвина утратила всю грандиозность. Рухнула под тяжестью пяти тысяч божеств в доспехах.

— Закрой рот, консул. Ты еще не настолько одряхлел, чтобы пускать слюни.

Декка напрягся, услышав, как из десантного корабля с грохотом спускается Верховный лорд Страчаан.

Один из владык Гардинаала выглядел не менее внушительно, чем имперские воины. По сути, в боевом костюме-гробнице он, согласно всем объективным оценкам, превосходил их в могуществе, но на фоне неоспоримо совершенных легионеров его трехногий экзоскелет с выставленной напоказ гидравликой и негибкой броней казался… примитивным. Ни одного плавного изгиба. Каркас сотрясается в такт реактору при выработке каждого кванта энергии. Все украшения функциональны. И угасающее создание внутри — теперь видно, как оно невелико. Дюкейн, лорд-командующий имперцев, сначала не желал пускать Страчаана в «Копье Одена», требуя, чтобы Верховный лорд покинул доспех, но Сильвин терпеливо объяснил, почему это невозможно. В итоге они достигли компромисса: усмирители из личной охраны владыки остались на поверхности, а у него самого конфисковали знамена, опустошили резервуары с газом и отключили загрузчики боеприпасов.

Точнее, большинство из них. Удивительно, как мало Имперцы понимали в технологии излучателей частиц.

За трехногой конструкцией тащился Тобрис Венн, которому кое-как наложили шину и повесили руку на перевязь. Чиновник ни на что не жаловался.

Декка стрелял в помощника по необходимости, пусть и не без определенного удовольствия. Если бы не вполне убедительная рана Тобриса, они не сумели бы так легко добраться до имперского медпункта, где консул вновь применил свои способности.

Юный бюрократ слегка повернулся к Страчаану и воззрился на него, прикрыв глаза. Венн словно черпал силы в близости к августейшему владыке, не обращая внимания на два десятка Железных Рук, которые вышли из десантного корабля сразу после эмиссаров.

Легионеры шагали молча, в полной броне и с оружием, словно им еще не сообщили, что война осталась на Гардинаале Прим. Промежуток толщиной в тень отделял их пальцы от нажатия на спуск и смертельного выстрела.

Да уж, искусство дипломатии жило и здравствовало в Империуме Людей.

— Напоминаю, что это твоя затея. — Резкий и отрывистый голос Верховного лорда доносился из динамиков, размещенных под планчатым шлемом-маской. Его стальные прутья отбрасывали тень на истлевшее человеческое лицо Страчаана: безглазый кусок кожи в серебристо-серую крапинку, находившийся заметно выше головы Сильвина. Повелитель, как и Декка, был старым, невообразимо старым. Хотя когда-то он принадлежал к числу величайших владык, даже мертвецы не существовали вечно. И сегодня лорды сочли, что Страчааном можно пожертвовать.

Напрашивались неприятные аналогии с положением самого Сильвина.

— Если она провалится…

Угроза беспомощно повисла в воздухе. Наградой за успех для Декки станет то, что его отправят в центр переработки биоресурсов на Приме немного позже запланированного. Простите, Верховный лорд, но в таких условиях мысли о наказании за неудачу почему-то не приводят в ужас.

— Очевидно, Имперцы обладают разделенной системой управления. Весьма похоже на наши собственные ордены и министерства, — прошептал консул в грудные звукосниматели Страчаана, незаметно указав кивком на разнообразные штандарты и символы.

Все воины в колонне слева от послов и три четверти тех, кто составлял правую, были огромными здоровяками, закованными в черно-серебристые доспехи и некрашеную сталь. Их смотровые линзы пылали красным светом. Шлемы с лицевыми решетками казались намордниками на свирепых псах. Вокруг герметичных прокладок брони вился пар.

Остальные выглядели столь же могущественными, пусть были и не так многочисленны и грозны. Гордые воины в пурпурных боевых латах с золотой отделкой и шелковой драпировкой. Отважные рыцари в темно-синих доспехах. Непостижимые великаны в красно-белой броне, физическая сила которых если не меркла, то определенно отходила на второй план в сравнении с неудержимой энергией их разума.

— Но, как это ни противоестественно, их примарх наделен абсолютной властью. Вы уже видели, мой господин, на что способен Империум. Вы понимаете, что второго шанса у нас не будет.

— Мы добьемся успеха, — заявил Венн с непререкаемой убежденностью ребенка.

— Не помешало бы, — прогрохотал Страчаан.

Между двумя колоннами воинов к «Копью Одена» прошагал небольшой отряд имперцев. Трое из них, мрачные великаны в невообразимо тяжелых доспехах, отделились от группы и шеренгой подошли к аппарели.

— Габриэль Сантар, — представился гигант с лицом, изрытым подобно астероиду, и взглядом, беспощадностью не уступающим катаклизму всепланетного масштаба. На его доспехе еще виднелись отметины недавних боев. Керамитовый шлем, зажатый на сгибе руки, тихо поскрипывал в холодной хватке аугментической кисти. — Я — первый капитан легиона Железных Рук, — тут он искоса взглянул на более стройного воина слева, — и заместитель Ферруса Мануса. В качестве жеста доброй воли меня отозвали с передовой наступления и поручили возглавить ваш эскорт на борту «Железного кулака».

Поджав губы, Габриэль посмотрел на Страчаана. Броня первого капитана была более объемистой, чем у его спутников, и он почти доставал головой до катушек генерации щита на груди Верховного лорда.

— И я лично гарантирую его безопасность, — добавил Сантар.

После этих слов вперед вышел легионер, на которого Габриэль мельком взглянул раньше. Черты его лица отличались спокойной красотой, доспех украшали многочисленные изображения крылатых тварей и диковинных четвероногих, вьющаяся каллиграфическая вязь и рисунки позолотой. Такой мастерской работы никогда еще не видели в Одиннадцати Мирах.

Воин кивнул Декке и подал руку Страчаану, но тут же рассмеялся, заметив, что три верхние конечности владыки Гардинаала увенчаны громадными клешнями и орудийными установками.

— О, простите.

Сантар что-то проворчал себе под нос.

— Акурдуана, — с извиняющимся поклоном произнес имперец. — Второй капитан легиона Детей Императора.

Сильвин поклонился в ответ.

— Мы уже встречались.

— Таков этикет. — Улыбнувшись, Акурдуана отступил на шаг.

Все взгляды обратились на третьего воина. Декка хорошо знал его по консульским отчетам — тем, что уцелели после катастрофы, которой завершился первый контакт с послами Империума.

Еще ниже опустив голову, старик усилием воли укротил свой ментальный дар.

— Библиарий Амар, для меня честь встретиться с вами. Позвольте выразить мои сожаления в связи с недопониманием, последствия коего привели нас к нынешней ситуации.

Псайкер медленно опустил глаза, управляя ими, как ценным инструментом, способным без труда пробурить слои ткани, плоти и костей. Его взор обладал остротой алмазного сверла, и Сильвин вздрогнул, несмотря на все обереги, которыми окружил свое сознание при подготовке к встрече.

Тонкие губы Интепа скривились в чем-то вроде улыбки:

— Я буду следить за тобой, колдун. Пристально. Советую не повторять здесь ваших ментальных трюков. Никаких уловок. Только не на этом корабле. Только не рядом с примархом.

— Мы не такие приземленные, как вы, люди Империума, — пророкотал Страчаан. — У нас представители консульской касты регулярно используют свои навыки в ходе переговоров, и мы сочли, что вы примените те же самые способности. Никто не имел намерения обманывать вас. Мы всегда стремились только к взаимовыгодному воссоединению Одиннадцати Миров Гардинаала с Империумом Терры.

Сдвинув брови, Амар с отвращением взглянул на Декку:

— И все же вы привели с собой еще одного из них.

— Видите клеймо у него на щеке? — Развернув туловище под шипение пневматики, Верховный лорд ткнул Сильвина в лицо громоздкой шарнирной конечностью. — Это метка Отжившего. Согласно официальному решению, он деградировал ввиду старения до такой степени, что польза, приносимая им государству, не перевешивает затрат на его содержание. Если бы ваша блокада не задержала судно, перевозившее консула на Гардинаал Прим, его биологические компоненты и зародышевые клетки уже переработали бы для нужд следующего поколения.

Декка заставил себя поклониться. Интеп и Сантар с подозрением наблюдали за ним. Акурдуана, пожав плечами, ободряюще улыбнулся Страчаану. На Венна вообще никто не смотрел.

— Что ж, идемте, — буркнул Габриэль. — Феррус Манус не славится терпением.

Сантар не разрешал себе поглядывать по сторонам и, следя, чтобы лицо неизменно оставалось обращенным вперед, сжимал челюсти так крепко, что вскоре их начало сводить судорогой. Воин боролся с ней жевательными движениями. По стеклянным панелям на стенах вокруг Габриэля скользили искаженные отражения фигур в доспехах. Натыкаясь на фрески или толстые базальтовые опоры, они разбивались на цветные полоски, но сразу же воссоединялись и снова плыли вслед за легионером.

Глядя перед собой, Сантар хмыкнул и прислушался к топоту своих сабатонов по палубному настилу. Ритмичные металлические звуки шагов успокаивали его. Доспех «Катафракт» урчал, как беспокойный хищник, в необъяснимой гармонии с душевным настроем самого медузийца. Впрочем, генетически улучшенный слух воина воспринимал и все прочее: скрип обуви старого консула, трехчастный перестук нижних конечностей его господина. По-прежнему смотря только вперед, Габриэль скрипнул зубами.

Он узнал боевую конструкцию, противостоявшую им с Деметром в битве за атомную станцию. Легионер немного поразмыслил, удастся ли ему одолеть шагателя, и, поступившись самолюбием, неохотно признал, что нет.

Взгляд строго вперед. Если дойдет до дела, он будет не один.

Преодолев полкилометра по совершенно бесподобным внутренним переходам «Железного кулака», процессия с посланниками Гардинаала остановилась у широких круглых ворот. Там ее встретили Венераций Уриен и Харик Морн. Почетная гвардия Сантара рассредоточилась по коридору.

— Верховный лорд Страчаан, — сказал Харик, запрокинув голову. Экзоскелет владыки испустил шипение, заменявшее ему поклон. — Вы и ваша делегация можете войти.

— Мой помощник останется здесь, — произнес седой старик, консул Декка. — Он из низшей касты. Ему не нужно слышать то, что мы будем обсуждать с вашим примархом.

Габриэль хмуро посмотрел на молчаливого смертного, которого, как сейчас вспомнил воин, не назвали во время официального представления. Почувствовав на себе взор Сантара, юноша повернулся и взглянул куда-то сквозь него, как будто не мог сфокусировать зрение. Космодесантник испытал мерзкое, тошнотворное ощущение, будто и сам может видеть сквозь гардинаальца, словно тот прозрачен, как листок бумаги на свету.

Капитан глумливо фыркнул. Вышло агрессивнее, чем хотелось.

— Ваше посольство, вам решать.

Он резко кивнул Уриену и Морну. Терминаторы в полных шлемах не могли ответить на жест и просто расступились. Топая на месте, стражи повернулись спиной к Габриэлю и взялись за круглую рукоять люка. Никакой легионер не сумел бы повернуть громадный маховик в одиночку.

Из динамиков шлемов донеслось напряженное ворчание, сервоприводы брони зажужжали от колоссальных усилий, с которыми воины давили на рукоять. Но, как только она сдвинулась с места, ее было уже не остановить. Маховик вырвался из хватки терминаторов, державших его в четыре руки, превратился в размытое серебристое кольцо и вращался, пока не щелкнули запорные механизмы. Дверь медленно открылась под собственной тяжестью. Изнутри потянуло воздухом, холодным, как сталь, и сухим, как дым.

Венераций и Харик разошлись, пропуская Верховного лорда. Переступая порог, треножник вынужденно наклонил корпус, чтобы не удариться о притолоку. Увидев это, Сантар насупился, словно гардинаалец лично оскорбил его тем, что оказался выше примарха. Консул Декка поблагодарил каждого провожатого, непрерывно улыбаясь и рассыпаясь в любезностях, попытался пожать руку Габриэлю, успешно обменялся рукопожатием с Акурдуаной, но затем угрюмый Амар завел старика в тронный зал. Уриен и Морн, поднатужившись, навалились на дверь.

Она с шумом захлопнулась.

Феррус Манус не вставал. Пока в его чертог вводили посланников Гардинаала, примарх заставлял себя сидеть в небрежной позе, ритмично сжимая и отпуская кованые подлокотники железного трона. Скользнув взглядом по меньшему из смертных, хилому и незначительному, медузиец посмотрел на Верховного лорда. Манус внимательно изучил его катушки генерации щита, мысленно строя гипотезы о принципе их работы. Тщательно оценил грубый массивный каркас из гиперплотного энергоотражающего метаматериала[33], выходную мощность реакторов и эффективность вооружения. С тяжким гневом Феррус заметил, что его легионеры, проявив небрежность, не отключили больше десятка установок.

От раздражения у него началась сверлящая головная боль. Разжав мертвую хватку на подлокотнике, Манус потер лоб костяшками пальцев и глянул вбок.

Там, на возвышении у трона, стоял Сокрушитель — огромный молот примарха. Направленное вверх эбеновое древко словно приглашало взяться за него. Оголовье, сработанное в форме орлиных крыльев, приковывало рукоять к базальтовым плитам пола. У медузийца зачесалась ладонь. Живой металл на ней перекатывался, плавно извивался, словно клубок змей, и тихонько скулил.

Жаждая уничтожить существо, которое так досадило его избранным сынам, Феррус расставил пальцы. Его кисть, скользнув по подлокотнику, почти коснулась древка Сокрушителя.

Просители остановились на предписанном расстоянии от трона.

В тусклом сиянии, льющемся из выставочных шкафчиков с трофеями, лица гардинаальцев пересекали полосы серого света и тени клинков. Послы уставились на Мануса — на его громадное тело, излучавшее ничем не скованную чистую мощь. А затем, разумеется, они посмотрели на руки примарха.

Оставив объятых ужасом эмиссаров, Амар с трудом поднялся по высоким ступеням. Хрипло дыша, он встал возле Ферруса с противоположной от Сокрушителя стороны трона, наклонился и прошептал что-то на ухо исполину.

Библиарий не мог сообщить ничего важного, но Манус хотел, чтобы гардинаальцы видели, как он говорит. Поэтому примарх наблюдал за ними, слушая пустые слова адепта Тысячи Сынов, и подавался ближе к боевому молоту, словно желал получить у оружия другой совет. Но не вставал.

Поистине сверхчеловеческую вспыльчивость Ферруса превосходила только его сила воли. Он знал, что сильнее всего порадует отца и пристыдит братьев, если добьется капитуляции Гардинаала, пусть и запоздалой.

— Вы вернули моего сына Труракка воинам моего легиона и убедили капитана Акурдуану, коему я обязан доверять, что мне можно полагаться на ваши слова. — Поначалу фразы текли медленно, как струйка расплавленной стали в отливочную форму, но вскоре хлынули быстрым неудержимым потоком. — Лишь по этим причинам я допустил вас сюда. Без промедления объявите, что сдаетесь мне, ибо я — Феррус Манус, примарх Железных Рук, Десятого легиона Астартес, и мои повеления нерушимы. Если вы не подчинитесь им, я бесследно сотру вашу цивилизацию с лица Одиннадцати Миров.

— Жаль, что у стен нет ушей, — задумчиво сказал Акурдуана.

— Чего? — не понял Сантар.

— Ну, ему интересно, что послы скажут примарху, — с ухмылкой пояснил Морн.

Габриэль язвительно покосился на него:

— Полагаю, «мы сдаемся». От их империи мало что осталось, обсуждать нечего.

Мечник Фулгрима посмотрел на черную дверь — вроде бы с сомнением, но выражения его лица менялись и смешивались так часто, что Сантар не смог точно определить.

— В чем дело?

— Ни в чем.

Таких неумелых лжецов, как этот терранин, Габриэль еще не встречал.

— Ты знаешь о замыслах примарха что-то, неизвестное мне?

Акурдуана натянуто улыбнулся:

— Да, но я обязан сохранять тайну.

Сантар перевел взгляд с него на Венерация и Харика. Оба ответили безмолвным неодобрением. Очевидно, капитан III легиона крепко полюбился тем, кто служил под его началом на Весте и Гардинаале. Сердито зыркнув на терминаторов, Габриэль вновь повернулся к воину Детей Императора.

— Иди, — махнул он рукой вдоль коридора. — Примарх назначил тебя первым капитаном и заместителем на время до приведения Гардинаала к Согласию. Так вот, Гардинаал привели к Согласию. Они сдались. Все, ты можешь уйти и… немного порисовать.

Пару секунд Акурдуана смотрел Сантару в глаза, после чего отвесил официальный поклон, прижав латную перчатку к сияющей золотом палатинской аквиле на кирасе:

— Похоже, теперь вы старше меня по званию, первый капитан. Что ж, я загляну в апотекарион, проведаю Улана Цицера. И еще, возможно, нашего юного героя Труракка. Он был одним из моих бойцов, хотя и недолго.

— Давай, иди уже.

Габриэль скрестил руки на груди и отвернулся, даже не слушая, как затихают вдали шаги легионера. Глядел он только вперед.

Но вот раболепный смертный, Венн, неотрывно смотрел в спину Акурдуане.

Бульканье гидравлической жидкости и шипящий скрежет плохо смазанных поршней в металлических цилиндрах сообщили, что Страчаан направился к тронному помосту. Насторожившись, Амар на ширину пальца вытащил из ножен вороненый стальной клинок, но Феррус удержал его, подняв руку. В предвкушении триумфа у примарха участилось сердцебиение. Он неистово стиснул подлокотники трона, глядя на подошедшего к ступеням владыку Гардинаала.

Когда шагатель остановился, верх его корпуса оказался вровень с головой примарха, сидящего на возвышении. Бледный свет множества встроенных люменов, проходя через смотровую решетку, расчерчивал мумифицированное органическое лицо Верховного лорда анемичными тенями. В иссохшей бледной коже утопали пустые глазницы, из висков к управляющим системам шлема тянулись медные кабели, покрытые черными пятнами трупной гнили.

— Что ты такое? — спросил Манус.

Ответ гардинаальца донесся из нескольких динамиков на разных участках его скелетного каркаса. Одновременно заговорившие голоса не вполне синхронно накладывались друг на друга.

— Недопустимо, чтобы личности представителей высочайшей касты, а также авторов самых великих достижений, гибли вместе с их бренными телами. Благодаря переносу сознания на машинную платформу лучшие из нас могут править вечно. — Узор теней на атрофированном лице изменился: оно застыло в жутком оскале. — Я властвовал вместе с другими Верховными лордами на протяжении тридцати шести столетий.

Феррус ощутил необъяснимый укол беспокойства.

— Ты жив или мертв?

Аугмиттеры Страчаана издали ворчливый смешок:

— Примарх, для меня этот вопрос уже не имеет смысла.

Поле зрения Мануса подернулось серебристой мглой.

Очертания гардинаальца понемногу обрели четкость относительно фона, и шагатель вдруг засверкал так, словно его броню выковали из драгоценного металла. Он просто не мог сиять настолько ярко в слабо освещенном зале.

Подавив неприязнь к Верховному лорду и технологиям, заставлявшим его жить, Феррус протянул руку под извивающимся металлом:

— Сдайся мне.

Страчаан посмотрел на примарха с непроницаемым выражением мертвого лица:

— Нет.

С губ медузийца сорвалось гневное фырканье.

Когда-то ему рассказали, что люди, ослепленные яростью, видят мир в красном цвете. Феррус Манус не был человеком: взглянув на гардинаальца, который выказал надменную непокорность здесь, у подножия трона примарх а, он узрел одну лишь серебряную дымку.

По ней расползалась серо-белая вспышка — разряд в одной из оружейных систем Верховного лорда. Пристальный взор медузийца словно бы сдерживал энергию, медленно вытекающую из дула излучателя в плече боевой машины. Время постепенно замерло. Бешенство Ферруса как будто остыло и затвердело, сковав его сердце и мышцы леденящим холодом. Заметив, что поток частиц начинает ускоряться, Манус выбросил руку вперед…

…И поймал его. Энергетический кнут взорвался в хватке примарха, осыпав возвышение ослепительными искрами. Живой металл забурлил, сердито шипя, и на раскаленные докрасна участки кулака вновь нахлынуло жидкое серебро. Последние всполохи луча угасли между пальцев.

Если бы не быстрота реакции Ферруса, библиарий получил бы прямое попадание в лицо. Амар удивленно захлопал веками ввалившихся глаз.

— Уходи, — прошипел ему Манус, пока Страчаан активировал другие средства поражения, скрытые в его боевом костюме.

Ранее отключенные системы ускоренными темпами набирали мощность. Блеснули щиты, окутав треножник фиолетовым ореолом. Клешни, резаки, циркулярные пилы и силовые захваты выдвигались из верхних конечностей машины, мерцая на свету. Все бронепластины на каркасе поднялись и сдвинулись: газ, заполнявший их внутренние ячейки, под действием возбуждающих дуговых разрядов сменил агрегатное состояние и превратился в густой амортизирующий гель. Верховный лорд, оплетенный молниями и ощетинившийся клинками, продолжал расти, пока не вознесся над примархом, хотя тот сидел на высоком престоле.

— Передай Дюкейну, что для него есть задание. — Феррус потянулся вбок кипящей рукой. Клокочущие металлические пальцы застыли, сомкнувшись на древке Сокрушителя.

И тогда Манус встал.

— По звуку — излучатель частиц, — сказал Сантар.

— Их же вроде как обезоружили! — со злостью произнес Уриен.

Хотя воины не могли быстро разворачиваться или ловко двигаться в броне типа «Катафракт», Венераций и Харик уже вцепились в рукоятку двери, а Габриэль, втиснувшись между стражей, помогал им толкать маховик.

Кто-то потянул капитана за кольчужные птеруги, свисавшие с набрюшника доспеха. Резко опустив глаза, Сантар увидел, что на него бесстрастно смотрит Тобрис Венн. Зрачки юноши казались зияющими ямами.

— Сэр, мне приказано воспрепятствовать вам!

Не обращая на него внимания, Габриэль зарычал и обернулся в коридор. Отделение терминаторов, сопровождавшее делегацию с посадочной палубы, осталось возле покоев примарха. Сейчас воины готовили оружие и строились, чтобы ворваться в дверь, как только ее откроют. Один из легионеров протопал вперед и вытянул руку, намереваясь оттащить смертного.

— Простите, сэр, но Верховный лорд Страчаан выразился весьма недвусмысленно…

Гардинаалец издал приглушенный хрип. Сначала капитан решил, что терминатор сломал ему что-нибудь, — обычные люди были удручающе хрупкими, — но боевой брат еще только собирался схватить парня за воротник форменной одежды. Смертный пошатнулся, будто его толкнули, и устоял лишь потому, что цеплялся за птеруги Сантара.

Тот ругнулся, выпустил маховик и потянулся вниз, решив самостоятельно разобраться с помехой. Латная перчатка Габриэля сомкнулась на руке юноши, накрыв ее от плеча до локтя.

Легионер поднял гардинаальца на метр над полом. Тот повис, словно из него выдернули все кости.

— Знаешь, что я с тобой…?

Не успел воин договорить, как смертный облевал ему нагрудник какими-то пузырящимися химикатами белого цвета.

Скривившись, первый капитан посмотрел себе на кирасу через негибкие кольца горжета.

Парень меж тем замолотил ногами по броне легионера, содрогаясь в конвульсиях, как будто на перчатку Сантара подавалось напряжение. Под кожей гардинаальца набухли и пошли пузырями вены, быстро меняющие цвет с пурпурно-синего на густо-белый. Глаза смертного помутнели, голова задергалась вперед-назад, от судорожных выдохов изо рта потянуло смрадом. Габриэль скорчил гримасу: пахло, как от…

Тело юноши начало раздуваться — кожа растягивалась и лопалась, из ран вытекала взрывчатая смесь. Тобрис судорожно улыбнулся. Возможно, впервые с рождения.

— Весьма… недвусмысленно…

Дверь выгнулась по центральной оси, но не развалилась. Хотя ее диоритовую сердцевину покрывали пласталь и обсидиан — менее прочные материалы, — их слой был очень тонким. Вход в покои Ферруса не пробил бы даже выстрел из нейтронного излучателя, и боевые танки, на которые ставили такое оружие, тоже не протаранили бы люк.

Однако же силы взрыва хватило, чтобы расколоть дверную раму. По стенам протянулись трещины, на базальтовые плиты обрушились лавины битого стекла. Ударная волна подняла Амара и швырнула его от порога обратно в зал. Смятое, искалеченное, изорванное тело библиарий ударилось о пол, несколько раз перевернулось и заскользило по камню, словно тряпичная кукла в плохо сидящем доспехе.

Меньший из гардинаальцев, советник по имени Декка, удивленно посмотрел на лежащего замертво легионера:

— Не совсем такое убийство, как планировалось, но вполне эффективное.

Он повернулся к Феррусу, и тот, ощутив, как что-то коснулось его разума, бросил на Сильвина резкий взгляд.

Спрятавшись от разъяренного примарха за своим бессмертным владыкой, старик быстро отступил спиной вперед и уткнулся в стену.

— Мы знаем, кто ты, — прогромыхал Страчаан. — Нам все о тебе известно, и Верховные лорды верят, что тебя можно одолеть. Они верят, что я могу одолеть тебя.

— Сомневаюсь. — Шагнув с верхней ступени возвышения, Манус потащил за собой молот. — Меня не знает собственный отец.

Взревев, Феррус Манус ринулся на владыку Гардинаала.

Страчаан вскинул переднюю руку, защищая решетчатый визор, и Сокрушитель врезался в защитное поле. Над верхней частью корпуса шагателя промелькнули вспышки, искры и дрожащие всполохи света. Громадный боевой молот замер в центре противоборства разнонаправленных сил — казалось, примарх пытается ударить северным полюсом одного мощного магнита по южному полюсу другого. Жидкий металл потек с предплечий выше по рукам, словно его теснил шквал высвобожденных энергий, и увеличил бицепсы Ферруса, пока тот пытался протолкнуть оружие к лицу врага. Нематериальные заслоны прогибались под натиском Мануса, судорожно выпуская потоки тепла и сияния, которое озаряло кривляющуюся мумию под шлемом.

Зашипели поршневые сочленения, красный блик метнулся по жужжащему кругу стали. Примарх увидел, что к его шее устремилась вращающаяся циркулярная пила, но не ослабил давления на молот.

Никто не разбирался в материалах лучше Ферруса. Он обладал врожденным, сверхъестественным пониманием сути веществ и их свойств, поэтому решил принять удар на доспех.

Пила уткнулась в наплечник и пронзительно завизжала, разбрасывая искры. Манус изо всех сил налег на древко Сокрушителя. Ему не удалось пробить защитное поле, но толчок, как и полагалось по законам физики, вынудил боевую машину неуклюже отшатнуться.

Верховный лорд быстро переставил три ноги в нужном порядке, поворачивая туловище на шарнирных соединениях: первое находилось между головой и шеей, второе — между бедрами и пахом. В бронированном обвесе гардинаальца с лязгом распахивались и захлопывались люки потайных амбразур, откуда палили мелкокалиберные излучатели частиц. Их лучи, рассекая воздух, отражались от доспеха Ферруса. Продолжая вращать верхнюю часть тела, Страчаан менял расположение элементов торса. Он нанес прямой удар силовым кулаком, но Манус отразил выпад так, что раздробил перчатку и сорвал ее обломки с руки неприятеля.

Тот простонал какое-то ругательство. Поврежденная секция, отсоединившись, с лязгом рухнула на пол. Из конечности вырвалась струя пара, но на место утраченной насадки выдвинулась и со щелчком встала сменная. В тот же миг Страчаан замахнулся на примарха третьей рукой.

Феррус хотел принять ее на древко молота, но вдруг покачнулся.

Тронный зал поплыл вокруг него, померкший свет покраснел и словно впитался в пол, становясь…

Лавой. Она текла ленивыми реками, и на ее поверхности лопались пузыри, которые обдавали янтарным пламенем и сернистыми газами сужающиеся островки твердого камня. Манус ощущал жар, под ногами у него сотрясались склоны вулкана. Над землей парил раскаленный пепел, выброшенный из жерла. Вздымаясь и кружа на горячих, как в печи, воздушных потоках, он складывался в алеющие узоры.

Змей напал на него, возникнув из ниоткуда.

Он отбросил тварь ударом посоха наотмашь, выбив из ее чешуи осколок длиной с меч. Тот вновь стал жидкостью и испарился, даже не коснувшись лавы. Кираал сотряс вой, рожденный из нечеловеческой, недоступной смертным ярости, и внезапно все огненное море превратилось в круговорот чешуи и клыков, и железный посох замелькал в руках, отражая гневные атаки беснующегося Азирнота…

Выпад, пронесшийся над блоком, врезался в кирасу примарха. Феррус отдернулся и заморгал: серебряную дымку в его поле зрения пронизывали беспорядочно метавшиеся серые тени. Перед глазами по-прежнему все плыло. Тряхнув головой, он посмотрел вниз и увидел, что клинки гардинаальца пропахали борозды в керамите нагрудника. Обычный доспех был бы серьезно поврежден, но броню примарха удары лишь поцарапали.

Испустив рык, Манус перехватил Сокрушитель одной рукой, сдвинул ладонь к основанию древка и широко взмахнул молотом. Он промахнулся. Отступив на шаг, треножник уклонился от оголовья и выпустил в живот примарху копье, вдоль которого извивались молнии.

Ни единого слова. Никаких издевок. Беспримесная эффективность.

Наконечник снаряда пробил доспех. Поле молекулярного смещения с хрустом расширило трещину во вспышке разряда, сбившего Ферруса с ног.

Примарх разнес своим телом стеклянный шкаф. Суспензорные поля отказали, и металлические предметы — драгоценные реликвии с Медузы и других планет — градом посыпались на пол.

Над ним стоял Рогал Дорн, и костяшки его массивной желтой перчатки покрывали серебристо-красные брызги. Седьмой примарх неотрывно смотрел на брата сверху вниз. Лицо Рогала, как всегда, выражало суровое осуждение. Воины обоих легионов, занимавшие многочисленные ярусы командной палубы «Железного кулака», наблюдали за сценой с ужасом и безуспешно скрываемой увлеченностью. Еще недавно Манус не хотел выходить из себя, но теперь отчасти восторгался тем, что брат вынудил его зайти так далеко, да к тому же сам последовал за ним. Сплюнув кровью на звукопоглощающее покрытие мостика, Феррус сжал кулак…

Кошмарные воспоминания о том, как трения X и VII легионов дошли до критической точки, сменились хрипом изношенных поршней в корпусе шагателя. Верховный лорд отклонился назад, Сокрушитель стремительно пронесся вдоль его выгнутой груди, и примарх поднялся вслед за своим молотом.

Свободной рукой Манус сдавил лоб и заворчал, борясь с дезориентацией. Размахнувшись, он пнул Страчаана в область паховых приводов. При столкновении ноги с защитным полем энергетическая вспышка располосовала воздух между сабатоном и корпусом шагателя яркими красными росчерками.

Феррус осторожно отошел назад, давя осколки стекла. Неожиданно голову медузийца пронзила боль, и покои завертелись вокруг него. Шкафы и фрески летали по орбитам с примархом в центре и исчезали, словно он переродился в сверхмассивную черную дыру.

Воздвигались и рушились горы. Небосвод кружился и изменялся. Манус сражался с Караашским Элементалем в ледяном лабиринте. Противостоял великой миграции яррков у Жааданской переправы. Давал отпор механизированным полчищам Станисласа — безумного железного отца, который беспощадно преследовал Ферруса все его детство и до сего дня, когда примарх встретил машинные орды мистика в открытом бою и стер их в порошок голыми руками. Своими руками.

Манус отбрасывал эти картины. Они были просто воспоминаниями. Его воспоминаниями. Его жесточайшими битвами.

Ведомый чутьем, Феррус украдкой глянул вбок и заметил псайкера. Тот стоял на том же месте, где примарх видел его в последний раз, — у дальней стены, раскинув руки и ноги, словно на распятии. Физически старик не участвовал в схватке, но пристально смотрел на медузийца темными глазами, вылезавшими из орбит.

Догадавшись, что происходит, Манус зарычал.

Отгоняя Страчаана взмахами молота в вытянутой руке, он обогнул старинный шагатель, преграждавший ему дорогу к псионику. Феррус бросился было к цели, но Верховный лорд схватил его за предплечье, подтянул к себе и ударил по скуле. В черепе примарха сверкнули молнии.

«Костяшки массивной желтой перчатки, покрытые серебристо-красными брызгами…»

Манус с ревом отмахнулся локтем, метя в лицо врага. Слой чужеродного металла, поселившегося на руках примарх а, как раз заканчивался у сгиба конечности. Ровная линия, как верно заметил тот медике, Риордан.

Когда живой металл соприкоснулся с энергетическими щитами треножника, раздалось шипение, как от кипящего припоя, и силовые поля рухнули в ослепительной вспышке света. Локоть Ферруса врезался в решетчатое забрало гардинаальца.

Из динамиков Страчаана послышалось гневное ворчание. Манус ответил кличем, похожим на глас пробуждающегося вулкана, и отбросил Сокрушителя в сторону. Молот приземлился с гулким лязгом.

— И ты говорил, что знаешь меня?

Стараясь разорвать дистанцию, Верховный лорд выпустил из установок на туловище шквал лучей. Феррус расставил перед лицом пустые ладони, словно текучий заслон из ярости, воплощенной в металле. Остальные потоки частиц отразились от его доспеха.

— Сделай что-нибудь! — крикнул Страчаан псайкеру.

Примарх отвел руки, сжимая их в кулаки, но вдруг оступился, будто его поразили выстрелом в глаз. Он стиснул голову ладонями, чувствуя, как пол уходит из-под ног. Заклубились облака, возникшие из пустоты, — казалось, перед взором Мануса проносится весь жизненный цикл какой-то планеты. Резко похолодало, подул пронизывающий ветер. Земля под ногами раскрошилась на острые кусочки гравия, вдоль стремительно отдалившегося горизонта выросли горы с плоскими вершинами. Феррус зашатался так, словно Галактика неожиданно перестала вращаться, да еще и ослепила его вспышкой сверхновой звезды.

Манус сгорбился. Шум его дыхания напоминал раскаты бури. Рука, покачиваясь, звенела о бедро.

На нем была видавшая виды кольчуга с зубчатыми навесными пластинами из медузийской стали. Щербины и царапины на металле отражали свет миллионом невероятных способов: сияние обжигало, пронзало, блистало ореолами, несло в себе боль и красоту одновременно. То и другое с одинаковой силой впивалось в глаза, не ведавшие солнца или звезд.

Опершись ладонями на колено, Феррус заставил себя встать. Струя крови сбежала по его трясущимся рукам и дальше, по ноге.

Золотой воин двинулся вперед, шагая размеренно и неумолимо, как сама судьба.

Он был светом — ярчайшим пульсаром бело-голубой энергии, лучи которого копьями вонзались в небеса. Он был маяком, который не могла застлать ни одна туча, и власть его распространялась повсюду, куда доходили эманации его мечты. Он был самым поразительным созданием из всех, когда-либо виденных Феррусом Манусом или сотворенных его воображением.

Но тот, кто шел к примарху, надев обличье Человека, не был Ангелом Мира.

Его золотистый доспех украшала изумительная фигурная роспись, настолько потрясающая, что даже Феррус с его могучим разумом не мог ни вспомнить деталей, ни тем более описать их. Броня оставалась такой же великолепной и блистающей, как в тот момент, когда существо только снизошло с небес, — яростные удары Мануса не повредили ее.

Создание воздело меч, снова приглашая Ферруса нападать. Клинок обвивало пламя, пылающее без жгучего жара, которое напоминало примарху о его руках, хотя и было золотым, а не серебряным. Больше того, Манус уже понял, что у них с существом много общего.

Как и Феррус, оно было завоевателем, и примарх отчасти горевал о том, что уже никогда больше не встретится с таким славным противником.

Воин заговорил, но вместо слов до Мануса донеслась мешанина невнятных звуков. Скрежет гусеничных траков. Плеск расплавленной стали, льющейся в форму. Грохот болтерного выстрела, первого из услышанных им. Раскат грома. Боевой вопль эльдарской баньши. Белый шум, извлеченный из его памяти в попытке заполнить лакуну, которую ничто бы не заполнило. Как только Феррус осознал, что отголоски доносятся из времен, не соответствующих месту, иллюзия рухнула, словно оконное стекло без рамы, и раскололась…

Ни реальные воспоминания, ни шарлатанские трюки псиоников не могли воссоздать образ Императора Человечества.

Теперь Манус понимал, что консул рылся у него в сознании, выискивая картины самых непростых битв прошлого. Псайкер или хотел отыскать то, что дало бы Страчаану преимущество в сегодняшней схватке, или же просто надеялся сломить волю врага грузом былых неудач. Прилагая титанические усилия, Феррус заставил себя сконцентрироваться и вернулся в настоящее.

Он — примарх, Горгон Медузы, лучший среди братьев. Гардинаалец заявил, что знает его, но никто не знал Мануса. Никто, даже Фулгрим, не подозревал, о чем всегда мечтал Феррус. В своей погоне за совершенством он жаждал лишь одного.

Чтобы его одолели.

Для бога среди людей победы были ежедневной рутиной. Но поражения? Они поистине драгоценны. Каждое из них чему-то учило примарха, и в тот день, когда свет Императора озарил Медузу, отец преподал Манусу величайший урок.

Примарх позволил себе оглянуться на осколки разбитого пси-миража.

Владыка Людей, безупречный и величавый, стоял перед Феррусом, направляя на него пламенеющий меч.

Манус осознал: если они сразятся снова, исход будет иным.

Он бросился на муляж, выставив вперед обе руки. Одним ударом примарх загнал образ назад в воспоминания и пробил защитное поле Страчаана. Псайкер у стены взвыл, не веря своим глазам. Вокруг запястий Ферруса заискрили визжащие багровые разряды — казалось, он опустил кисти в наэлектризованную кровь.

Схватившись за внешний каркас шагателя, похожий на ребра, Манус взревел. Руки, отзываясь на его ярость, засияли желтым, потом белым светом. Участки брони, в которые вцепился примарх, разлетелись на кусочки, и неумирающая машина повалилась на пол.

Из разорванных шлангов струей забила гидравлическая жидкость, поршни захрипели, энергетические щиты мигнули и погасли. Верховный лорд шумно, судорожно выдохнул. По проводам вокруг его глазниц неслись панические импульсы.

Феррус встал над ним, пылая вулканическим гневом.

— Гардинаальцы думали, что могут одолеть меня? — Манус поднял сабатон. — Меня не одолеет никто! — И опустил ногу на смотровую решетку Страчаана, вложив в удар всю неудержимую мощь Медузы.

Декка сполз по стене. Ему едва удалось справиться с пси-шоком обратной связи, который едва не взорвал мозг консула изнутри. Застонав, он обхватил голову руками.

Невозможно. Невероятно, чтобы не-псайкер отразил его атаку. Немыслимо, чтобы величайший воин Гардинаала проиграл бой. Невозможно. И все-таки это происходило.

Пытаясь опомниться, Сильвин открыл глаза. Его поле зрения ограничивали какие-то черные кольца и заполняли светящиеся точки, похожие на моросящий дождь. Нечто вроде псионических послеобразов, наказание за то, что Декка подошел слишком близко к чему-то невообразимо яркому и слишком долго смотрел на него. Тем не менее консул увидел, как примарх вытаскивает ногу из обломков шлема Верховного лорда. На сабатон исполина брызнул биомеханический заменитель крови, реликвийный костюм дернул ногой, потом одним когтем-клинком и замер. Индикаторы состояния потухли.

Лицо Сильвина стягивала пульсирующая боль, но он расплылся в неуместной самодовольной ухмылке.

Что смешного? Страчаан убит. Венн мертв. Консулат лежит в руинах. Все, кого знал Декка, его коллеги и те, на кого он работал, погибли. Его потомки или уже испустили дух, или скоро лишатся жизни. Генетическая ветвь Сильвина оборвалась. Псайкер понимал, что в этом нет ничего смешного, но все равно веселился — ведь он пережил их всех.

И пока еще не умер.

Феррус Манус нагнулся и подобрал молот, лежавший среди обломков. Декка вздохнул, глядя, как живой металл с руки примарха обтекает древко громадного оружия. Подумать только, не так давно Мозес Труракк показался консулу небывалым великаном…

Примарх зашагал к нему, волоча оголовье молота по осколкам стекла и разбросанным клинкам. Глаза Ферруса сверкали, как расплавленное серебро, окровавленные черты застыли в гримасе возмущения. Взглянув на нее, Сильвин застыл, словно пригвожденный к стене копьем в плечо.

Какое право имели гардинаальцы сопротивляться такому существу? Они поступили глупо, а глупцы всегда заслуживают поражения.

— Должен поблагодарить тебя. — Декка посерьезнел: он физически больше не мог улыбаться. — Последние несколько дней вышли…

Договорить консул не успел — молот вбил его в стену.

Когда примарх вытащил Сокрушителя из панели, на месте, где сидел Сильвин Декка, осталось лишь красное пятно в воронке посреди некогда прекрасной фрески. Перехватив древко обеими руками, Феррус размашисто зашагал к выгнувшейся двери.

Братья увидят, кто он такой на самом деле, и Манус окажется именно тем, кого они знали всегда.

Горгоном.

А Горгон умел воевать лишь одним способом.

«Броня раскалывается, здания сгорают, их обломки рассыпаются в пыль, и только люди выживают». Это не моя фраза, и весьма уместно, что имя ее автора обратилось в прах. Сила человеческого тела такова, что оно способно преодолеть любые адские муки и восстать, израненным, но закаленным. Плоть, кости, наше генетическое наследие — вот что в итоге переживет все наши творения…

Новость о покушении на примарха быстро разлетелась по «Железному кулаку» и звездолетам объединенного флота.

Пламя вспыхнувшего негодования запалило яростный пожар непроверенных слухов.

Морн уцелел. Нет, Морн погиб. Нет, его поместили в медицинский стазис, готовя к погребению в одном из «Контемпторов»[34] клана Авернии. По крайней мере, все точно знали, что Венераций Уриен выжил. К облегчению воинов, собравшихся в Учебном зале, известие об этом прокричал его бывший капитан, Гарр из ордена Кварии.

Сантар, если верить медленно просачивающимся слухам и молве, держался за жизнь, как мечник нордов за свой клинок. Как утверждалось, Габриэль находился ближе всех к эпицентру взрыва. В рассуждениях о том, как он спасся от гибели, неизменно звучали слова вроде «чудо» или «вмешательство Машины», однако говорившие расходились в том, где воин сейчас и насколько серьезны его ранения. Если бы кто-то составил по рассказам общую картину, у него получилось бы, что от первого капитана остались только рука, голова и свирепая решимость не умирать раньше лорда-командующего Дюкейна.

Что до почетных гвардейцев, сопровождавших делегацию с посадочной палубы до покоев Мануса, то одни утверждали, что погибло трое терминаторов, другие называли цифры ближе к десяти. Никто не знал, входят ли в это число Морн, Уриен или Сантар.

Примарха не осмеливались касаться даже слухи и молва.

Неудивительно, что его отпрыски, заполнившие зал, пребывали в скверном настроении. Да, Железные Руки не выражали свои мысли так охотно и красноречиво, как Дети Императора, но чувства у них имелись. Бойцы явно нуждались в отдушине, и Акурдуана счастлив был помочь.

Уклонившись, он пропустил рядом с головой кистень ветерана из клана Авернии.

— Нет воина более стойкого, чем Морн! — Легионера звали Иораан. Впечатав ему локоть в скулу, капитан вскинул изогнутый клинок Тимура и отвел от своего туловища лезвие топора. — Он выжил в битве за Локс! — Космодесантник с секирой, Фелдорн, без подготовки ударил свободной рукой. Акурдуана отбил его кулак кожаным наручем тренировочного облачения. — И ради чего? Чтобы погибнуть от детонации подкожной взрывчатки в коридоре своего же корабля? — Конечности соперников на миг сплелись, и Фелдорн, пошатываясь, отступил.

Капитан мог разделаться с ним следующим выпадом, но вместо этого метнулся назад, уходя от перчатки-лапы третьего противника, Эзока. Клинки рассекли воздух в миллиметрах перед лицом Акурдуаны. Даже облегченный молниевый коготь — вариант для учебных боев без расщепляющего поля — мог оказаться смертоносным, когда им орудовали, полагаясь больше на ярость, чем на умение.

Эзок наискосок махнул второй перчаткой слева направо. Быстро перебирая ногами, капитан оттолкнул ее клинком Афинии. Чарнобальские сабли расходились в танце, стремительно соединялись вновь, находили новых партнеров и кружили с ними, блокируя бешеные вихри ударов. Изо рта Эзока вылетали лишь ворчание и брызги слюны. Ветеран не то чтобы был бесталанным — напротив, в Первом ордене он не уступал почти никому, — но гнев вынуждал его атаковать безрассудно.

Расходящимся взмахом обоих мечей Акурдуана отбросил когти оппонента в стороны, лишив его защиты спереди. Пока тот не свел руки, капитан выполнил обратное сальто. Он одновременно увернулся от кистеня Йораана и сотряс Эзока апперкотом, попав ему в подбородок пальцами босой ноги.

Ветеран скривился и со щелчком повел челюстью:

— Попробуй так в силовой броне.

— У Железных Рук всегда превосходство в прочности доспехов. В огневой мощи. В численности. Иногда мне интересно, как вы справитесь, если преимущество окажется у неприятеля.

— Морн никогда такого не боялся. — Коготь, топор и кистень блеснули одновременно. Акурдуана уже не разбирал, кто из их хозяев говорит с ним. — На Локсе он ступил в огонь и стал одним из немногих, кто вышел обратно. — Мечник извивался, отскакивал, выписывал на носках пируэты среди клинков. При возможности он отвечал ударами, но в основном позволял соперникам вести схватку. — С тех пор Харик командовал Первым орденом. Утверждали, что клановым капитаном назначат или его, или Сантара. Но Габриэль уже стал заместителем Ферруса, а Морн был терранином.

Неистово вращая мечами, Акурдуана отогнал Эзока с Йорааном и выскользнул из гущи ближнего боя, словно бы приглашая Фелдорна рвануться за ним. Воин так и поступил. Взревев, он рубанул сверху вниз, сжимая топор двумя руками.

Проведя искусный короткий выпад понизу, капитан поймал лезвие секиры крестовиной Афинии. Он крутанул мечом, вырвав топор из хватки Фелдорна, и треснул противника по затылку навершием рукояти с самоцветами. Покачнувшись, легионер пролетел мимо Акурдуаны — прямо под кистень Йораана.

Фелдорн принял удар со вздохом, чуть ли не радуясь избавлению, и с улыбкой повалился на пол клетки.

Пока двое других оппонентов подходили к капитану, он слегка ослабил защиту. Его дыхание приятно участилось, на разгоряченной коже проступил пот. Мотнув головой, Акурдуана отбросил с лица косу, заплетенную, как полагалось воину.

— В том, что произошло, нет вины Морна. Уриен и Сантар тоже ни при чем. И то, что вас там не было, не значит, что вы в чем-то виноваты.

— Да. Вина лежит на примархе.

Улан Цицер с заметным трудом поднялся ко входу в клетку. Со скамей вокруг за ним угрюмо наблюдала горстка Железных Рук, полировавших тренировочные клинки. Магистр ордена горбился, оберегая правую сторону тела. Из складок его тоги выступали толстые трубчатые бинты. Глядя на изможденное лицо легионера, можно было подумать, что его пытали годами, но он держал в руках изысканно украшенный ультрамарский меч и короткое копье, позаимствованное на одной из стоек в зале.

— Желая затмить моего отца, он действовал поспешно и необдуманно. Феррус Манус сам навлек беду на себя и на всех нас.

— Ты не вправе упрекать его в твоих потерях! — прорычал кто-то из Железных Рук. Йораан.

— Не во всех. Пожалуй, большинство из них случились из-за меня, и мне придется жить с моим позором. Устыдится ли он? Я не знаю. Это, как сказали бы у нас, теория. На практике же люди погибли только из-за того, что примарх не захотел подождать.

— У него имелись на то причины, — сказал Акурдуана.

Манус хотел доказать, что превосходит братьев. Или, по крайней мере, убедить самого себя, что равен им. Но, даже если бы капитан решился раскрыть тайну Ферруса, такое обоснование атаки вряд ли переубедило бы Цицера.

— Он — примарх, и не нам его судить, — добавил мечник.

Железные Руки согласно заворчали. Они проклинали Мануса так же часто, как восхваляли его, но имели на это право. Ведь воины были его сыновьями.

— Меня учили иначе. — Улан направил копье на Йораана и Эзока, клинок — на Акурдуану. Пусть тяжело раненный, он оставался магистром ордена XIII легиона. — Что же, вы сочтете, что ваша скорбь превыше моей? Не только вы лишились братьев.

Не сговариваясь, космодесантники Десятого отошли, пропуская Ультрамарина. Тот поклонился:

— Благодарю.

И без промедления сделал выпад копьем. Миг спустя четверо воинов, словно кислород в крови, бесследно растворились в кипучем, очищающем душу ближнем бою. Цицер бился с Йорааном. Эзок — с Цицером. Акурдуана сражался со всеми тремя и взял бы верх, если бы приложил немного усердия. Может, из капитана и не вышел великий художник (а также оратор, ученый, кулинар или медике), но с мечом в руке он как будто перерождался.

Становился ближе к Фулгриму, как иногда думал сам легионер.

Дальше от Императора, как ощущал он всякий раз, убирая мечи в ножны окровавленными руками.

Эзок, разъяренно отступая, запнулся о неподвижно лежащего Фелдорна и врезался спиной в прутья. Бойцу здорово досталось, но в схватке он явно ожил. Ветеран признательно кивнул Акурдуане, и тот ответил тем же, после чего поклонился всем, кто еще не потерял сознание. Протянув руку, он помог магистру ордена устоять на ногах — и замер.

В зале царила тишина.

Цицер и Железные Руки дрались настолько хорошо, что вместе отвлекли на себя почти все внимание капитана. Он даже не заметил, что в клетках внизу прекратились поединки. Их участники безмолвствовали. Прочие воины, которые желали скорбеть в одиночку, без упражнений с оружием, как будто омертвели. Сотня пар глаз, следуя за единственным повелительным взглядом, смотрела на Акурдуану.

Когда он начинал схватку, у воинов было скверно на душе. Теперь же, если бы речь шла о других людях, капитан сказал бы, что они напуганы.

Из-за прутьев за Акурдуаной наблюдал Феррус Манус.

Легионеру очень отчетливо показалось, что отсек сминается вокруг медузийца. Его немыслимая притягательная сила, словно нейтронная звезда, влекла надежды, страхи и сами жизни множества людей к краткой ослепительной вспышке и гибели. Опустившись на одно колено, мечник склонил голову:

— Мой господин примарх, я безмерно рад…

— Сначала Сантар и Дюкейн. Потом Уриен. Потом опять Сантар.

Фениксиец отличался вспыльчивостью и, бывало, выходил из себя, но гнев Горгона напоминал тектонический процесс.

— Теперь половина отделения моих ветеранов, — заключил примарх. — Неужели мой брат прислал тебя лишь затем, чтобы ты унижал меня?

— Мой господин, он…

— Фулгрим дозволяет тебе оправдываться?

— Н-нет, господин.

— Мне что, мало гардинаальцев, которые на каждом шагу мешают мне и срывают мои планы? Еще и капитан Акурдуана решил при любой возможности показывать слабость моего легиона?

— Фулгрим любит вас, как никого иного. Прославляет вас, как никого иного. Не Хоруса, не Сангвиния, а вас. — Мечник ударил себя по жесткому кожаному нагруднику. В нем тоже всколыхнулась ярость, подвигнувшая зайти еще дальше. — И меня именуют его Первенцем!

— Ты дал обет поддерживать меня. Стоя на коленях. В моем тронном зале! — Последнюю фразу Манус проревел, и легионер едва не рухнул под осязаемым напором слов примарха. Феррус перевел взгляд на Железных Рук, распростертых на полу клетки. — Вот чего стоит твоя клятва?

Акурдуана понурил голову. Выходит, не только сыны Ферруса порезались о собственный клинок, приводя Гардинаал к Согласию. Примарх гневался. Ему требовалось кого-то обвинить.

Капитан счастлив был помочь:

— Вы для меня отец в той же мере, что и Фулгрим. Скажите, чего желаете от меня, — и я исполню повеление, если это в моих силах.

Манус покачал головой, словно от разочарования. Зашуршав кольчугой, он поднял блистающий металлический кулак и указал на купол из толстых прутьев — самую большую в зале клетку для спаррингов. Громадное полушарие удерживали четыре широких столба из армированного феррокрита. Акурдуана однажды предположил, что там проводились бои между дредноутами.

По спине воина пробежал холодок страха. Рядом скользнула почти неотличимая от него дрожь предвкушения.

Теперь мечник понял, для чего нужна эта клетка.

— Я желаю увидеть, насколько ты хорош.

— Люк Хонсум.

Прочитав имя вслух, Милин Яскович вычеркнула его из перекидного блокнота.

Она проверила пульс на шее, потом на запястье. Обожженная кожа рядового Хонсума оказалась еще теплой и немного липкой, вроде остывающей невыжатой губки. Вздрогнув, Милин сделала пометку «ПВБ» в документах для перевозки тела.

Армия заботилась о своих бойцах. Тулл называл такую доктрину «Covenant Militarum», подобно искорке просвещения, что не угасла в войнах древней Европы[35]. Хотя легионы Космодесанта тайно — а некоторые вполне открыто — жаждали, чтобы их смертные ауксиларии сражались, пока не рухнут, от Астартес это, к счастью, не зависело. Согласно положениям «Covenant Militarum», единоличную ответственность за всех представителей любого полка нес его командующий офицер. Поэтому, пока герои-сверхлюди бились за право человечества владеть Галактикой, Армия заботилась о своих бойцах.

Но уже не раз случалось, что травмированные войной солдаты пытались «демобилизоваться», укрывшись среди павших.

Яскович кивнула санитару, и тот с лязгом покатил каталку вверх по аппарели лихтера «Арвус». Корпус машины покрывали унылые камуфляжные узоры серо-охряных цветов 5-го Галилейского полка смешанной пехоты. Даже ее турбины завывали как-то безрадостно.

Вздохнув, Милин перевернула страницу.

Остальные мертвецы с неповторимым спокойствием ждали своей очереди.

Готовящийся к взлету челнок окружали десятки каталок. Их толкали санитары, облаченные в разные детали грязной полевой формы. Объединяло людей лишь одно: хмурое выражение лица, смесь печали и скуки.

Медике покачала головой. Тулл умел обращаться с павшими — относился к ним, жутко сказать, по-товарищески. Шутил с ними, засиживался допоздна в морге, рассказывая байки, словно видел в каждом мертвеце старого друга. Как будто они находились в коме и могли очнуться, просто услышав знакомый голос.

Она грустно улыбнулась. Риордан был совсем не таким толстокожим, каким выставлял себя, и Милин очень хотела бы, чтобы сейчас здесь находился подполковник. Ну, или кто угодно из медслужбы Четыреста тринадцатой. Но всех старших военврачей, кроме Яскович, отправили на поверхность планеты. Вероятно, ей следовало бы радоваться такому жребию, и, Терра свидетель, она радовалась, но все-таки искренне предпочла бы иметь дело с живыми пациентами.

— Самюэл Горс, — прочла Милин в следующем бланке, пока санитар с громыханием спускал опустевшую каталку по аппарели. Они словно показывали фокусы с исчезновением.

— Эрик Стил.

Вверх, вниз. Вверх, вниз.

— Карл Ярро.

Все больше имен. Жизнь и смерть проносятся в ускоренном темпе. Стило чиркает по бумаге.

— Ибран Гриппе…

Опустив блокнот, Яскович улыбнулась. Полковник ответил ей лучезарной, обезоруживающе честной усмешкой человека, который смирился с тем, что дни его сочтены. В двузначных числах, если исключительно повезет.

— Значит, вот и все, — сказал Ибран, садясь на каталке.

Кто-то из сестер милосердия переодел офицера в парадный мундир, но его ноги все так же скрывались под фольговым одеялом[36]. С лица Гриппе, по-прежнему красного, как после сильного солнечного ожога, сняли бинты. Форменная фуражка с шитьем успешно маскировала лысину, но то, что у полковника выпали брови и ресницы, никак не удалось бы утаить. На его щеках высыпали первые пятнышки-меланомы.

— Вот и все, — отозвалась Милин.

— У вас последний шанс.

Женщина наигранно вскинула брови.

— Последний шанс сбежать со мной. Ганимед весьма красив для мира-улья. Ну, то есть неплох… В общем, я видел и хуже. — Он широко улыбнулся, показав темные сморщенные десны. — Да и пенсию полковничьим вдовам платят изрядную.

— Не такую уж и изрядную, если делить ее пополам с вашей женой, верно? — Яскович сурово взглянула на офицера. — Если, конечно, только пополам.

Ухмылка Гриппе сменилась более спокойным выражением лица.

— Ах да, моя жена… Приятно будет снова увидеть ее. Интересно, живут ли они до сих пор в том блоке возле цепочки кратеров Нанше[37]?

— Конечно же, живут.

— В полку мне пообещали, что все устроят.

— Конечно же, пообещали.

Милин не стала упоминать, что Ибран почти наверняка прибудет в Солнечную систему в таком же стазисном контейнере, как Люк, Самюэл, Эрик, Карл и все остальные. Он сам это знал.

Заставив себя бодро улыбнуться, медике вновь посмотрела в перекидной блокнот. Бланк для комиссованных бойцов отличался по цвету от предыдущих. Яскович коснулась стилом пунктирной линии, ждущей ее подписи, и вдруг представила, как на далеком серо-охряном спутнике, никогда не виденном ею, какому-нибудь медике, для которого Ибран Гриппе ничем не отличается от других солдат, подадут схожую форму, но уже иного оттенка. «ПВБ».

С кончика пера засочились чернила.

— Ну вот. — Быстро моргнув, она вновь улыбнулась Ибрану. — Все официально.

Полковник потянулся к ладони Милин красными трясущимися пальцами. Вероятно, хотел взять ее за руку для поцелуя, рыцарственный придурок. Санитар, склонившийся над ручкой каталки, прыснул и закатил глаза.

Яскович подала Ибрану руку.

Двери на палубу с грохотом распахнулись.

Комиссованные солдаты, которые обменивались добродушными подначками, лежа в очереди за мертвыми сослуживцами, мгновенно умолкли и завозились, стараясь оглянуться. Милин, нахмурившись, повернулась на шум и тут же съежилась от внезапного безотчетного ужаса.

В отсек вошел Интеп Амар из Тысячи Сынов, великан в полном доспехе, алом, как только что пролитая кровь, и столь же пугающем. Он еще не надел шлем, и на невероятно худом лице с кожей вишнево-красного оттенка выделялись огромные глаза. Настоящий ангел смерти. Пока воин шагал к Яскович и «Арвусу», белый наголовник, свисавший с его железного капюшона, развевался и трепетал. Слуги легиона в ливреях, расшитых двойной спиралью апотекариона, спешили за господином, толкая перед собой тележки с тяжелыми ящиками для оборудования.

— В чем дело? — Милин вздрогнула, услышав собственный голос.

Проигнорировав вопрос, библиарий показал на лихтер:

— Немедленно убрать тела из челнока.

Один из сервов, надменного вида медике в длинном красном кителе, белых перчатках и брюках с негигиеничными золотыми лампасами, передал Яскович какую-то бумагу.

— Все прежние распоряжения о возвращении тел и переправке раненых отменяются, — добавил Амар.

— Что? — произнес Ибран, вновь приподнимаясь на каталке.

— Предписание командующего экспедицией.

— Цицер бы никогда…

— В приказе все есть.

Милин прочла текст директивы до последней строчки. Помощники Интепа меж тем промчались мимо нее и, поднявшись по аппарели, начали разгружать контейнеры. На освободившиеся тележки они складывали мертвых солдат.

Тулл бы не сдался просто так. Он бы боролся, кричал, поднял скандал, устроил сцену.

Тулла здесь не было.

— Всех остальных… — Амар вяло, будто сберегая силы, махнул рукой в сторону галилейцев. — В челнок.

Лицо Гриппе болезненно исказилось от непонимания:

— Но вы же сказали, что переправка раненых отменена.

Яскович аккуратно сложила листок с приказом, стараясь занять руки, чтобы не так тряслись. Засунув бумагу в нагрудный карман кителя, она подняла взгляд на Интепа. У псайкера слезились глаза, под красной кожей проступали очертания черепа. При мысли, что, возможно, так же выглядит его примарх Магнус, женщине стало нехорошо.

Немного личных неудач и напастей, осознание собственной смертности — и приверженность библиария славным идеалам развеялась как дым. Риордана очаровал бы такой поворот.

— Вы же верили в Крестовый поход, — прошептала Милин. — Что с вами случилось?

Тот же серв из апотекариона, который раньше сунул Яскович лист с директивой, помахал инфопланшетом и передал устройство ей. Библиарий постучал по пластековому корпусу пальцем латной перчатки, равным в охвате запястью женщины:

— Подпиши приказы.

Тулл не сдался бы.

Медике опустила голову, чтобы Ибран не видел ее лица, и расписалась.

Из клетки для спаррингов примарха Акурдуана видел Учебный зал от края до края. В нем собрались несколько сотен Железных Рук.

Они сидели тихо, и это напоминало океан темной ночью — само явление на месте, но один из его впечатляющих аспектов отсутствует.

— Тебе понадобится броня, — сказал Феррус.

Капитан едва удержался от смешка.

— Я распоряжусь, чтобы за ней послали, — произнес Улан Цицер, стоявший внизу лестницы. Он опирался на копье, воткнутое между двумя ступенями.

Магистр ордена позвал сервов Акурдуаны, и в задних рядах толпы началась небольшая суматоха, но легионер не мог отвлечься на происходящее там.

Над ним нависал Феррус Манус, гораздо более крупный, чем даже Габриэль Сантар в доспехе «Катафракт», с которым капитан сражался на Весте. Броня примарха пострадала в схватке с гардинаальцем. В том месте, где нагрудник вспороли клинки, образовался неприглядный шрам — керамическая корка из застывшей смеси жидкого герметика и расплавленного материала кирасы. Эмблема в виде латной перчатки на тяжелом наплечнике с зубчатыми выступами распалась на белые полоски под лучами частиц. Кольчужный плащ, спадающий с широких плеч, порвался, перекрутился и смялся из-за покореженных звеньев. Металлическое полотно шуршало, как будто возмущаясь вслух. Бледное лицо, покрытое шрамами, обрамлял высоко поднимающийся над затылком горжет, усеянный заклепками. Холодное сияние, отраженное от серебристого ворота, подсвечивало черты Ферруса. Опустив глаза, он нахмурился, и свежие рубцы перепутались с морщинами.

Акурдуану слегка расстраивало, что Манус вышел против него с голыми руками, а не с Сокрушителем. Для легионера весьма почетно было бы испытать свои мечи против молота, откованного его отцом.

«О чем ты думаешь?» — выругал себя капитан.

Ему предстояло сразиться с примархом.

— Я так и не нашел себе достойного соперника среди моих сыновей. — Феррус высился неподвижно, будто гора, пока слуги Детей Императора с лязгом заталкивали в клетку манекен для снаряжения, облаченный в бесподобные латы Акурдуаны. Сервы начали по частям отстегивать тренировочную кожаную броню и закреплять на теле господина боевой доспех. Не обращая на них внимания, Манус продолжил: — Даже дредноуты легиона не в силах противостоять мне на равных. Я построил эту клетку сам, для моих братьев.

Капитан расставил руки, чтобы сервы приточили пластины и сомкнули крепления.

— Выходит, эти прутья могут поведать немало историй.

— Меньше, чем ты думаешь. Мои братья удивительно несговорчивы.

Акурдуана поднял бровь:

— О!

Слуги перешли к ножным латам.

— Фулгрим пошутил, что умрет со стыда, если проиграет на глазах сынов. — Примарх фыркнул. — Вулкан заявил, что не хочет ранить меня. — Издав тот же звук, Феррус посмотрел на свой сжимающийся кулак. — Меня. Я пообещал, что, если он решится попробовать, я изготовлю для него оружие даже лучше того, которое подарил Фениксийцу.

— И?

— И эти прутья могут поведать не так уж много историй.

— Но все же кое-что могут.

Глаза Мануса блеснули, словно кинжалы. Улыбка не притупила их остроты.

— Вы почтили меня, господин.

Оруженосцы потянули и потолкали латы возле креплений. Старший серв, удовлетворенный их работой, поднес легионеру шлем. Акурдуана отмахнулся: в схватке с примархом он намеревался смаковать свои ощущения.

— Ничего подобного.

— Знаю.

— Твой родной отец сражался с Императором.

— Точно.

— Мой брат высоко тебя ставит.

— Верно.

— По его словам, тебе нет равных.

Капитан пожал плечами, но испытал легкий приступ гордости. В первую очередь не за свои умения, а за то, что их признал Фулгрим.

— В рядах Детей Императора много превосходных мечников. У Раваша Карио видны задатки величия. И во Второй роте есть поразительно одаренный юноша по имени Люций, который еще достигнет моего уровня, если перестанет любоваться на себя в зеркало.

— Но они тебе не ровня.

— Они мне не ровня.

— Я понимаю, каково тебе.

Акурдуана покрутил туловищем и взбил воздух парой прямых ударов, проверяя работу оружейников. Под скуление сервоприводов он вытащил Тимура и Афинию — облачив легионера в броню, сервы вновь повесили ему на пояс шелковые ножны, и чарнобальские сабли покинули их со вздохом чистейшего предвкушения. Его уловили бы даже неулучшенные смертные в самом дальнем уголке зала.

В глазах Ферруса мелькнул огонек ненависти к самому себе:

— Начали.

Какое бы смятение ни творилось в зонах военных действий, оно безнадежно уступало хаосу в пусковом отсеке перед боевым вылетом. Крылатые машины выли турбинами, шумно втягивали прометий из рукавов, змеящихся по палубе, заглатывали ленты со снарядами для автопушек и болтеров в громадные клепаные контейнеры. Самолеты всегда выглядели особенно внушительно, когда стояли на земле, вблизи от зрителя.

Слуги X легиона, едва не сталкиваясь, перескакивали клубки резиновых топливных шлангов и пригибались под торчащими крыльями. Сервиторы толкали тележки, нагруженные ракетами. Логисты в шлемах размахивали светящимися жезлами. Управлять движением им помогали матрицы пространственной сортировки, подключенные к головному мозгу. По гекс-сети направляющих над палубой ездили магнитные захваты, управляемые механическим рассудком и алгоритмическими пластинами. Эти краны расставляли технику по маг-пращам в предписанном порядке.

Процесс был бездушно эффективным. Идеальным.

Между створками открытых дверей отсека мерцало синевой поле сдерживания, отражающее натиск атмосферного давления. Проходя через него, световое излучение из пустоты сдвигалось к голубому краю спектра, и тонкий заслон скрывал звезды, будто дневное небо на нетронутой планете.

Громаду голого серого полушария Гардинаала он отфильтровать не мог.

Понимая, что мир не виноват в своем уродстве, Ортан Вертэнус все равно взирал на него с отвращением. Легионер жалел местных жителей, вынужденных обитать на столь унылой планете. Даже на истощенном Кемосе, пустынном шаре с выдолбленными горами и выкачанными морями, встречались яркие точки — оазисы уцелевшей красоты. Но здесь не осталось ничего, кроме однородной вязкой массы рокрита, пластали и людской подневольности.

— Куда ты нас ведешь? — спросил Палиолин.

Эдоран, Тайро и Секка толпились за ним, чтобы не угодить под грузового сервитора. Озираясь вокруг, воины в летной броне со смесью восхищения и ужаса наблюдали за действиями палубной команды из жутко, но эффективно измененных людей и за почти колдовским зрелищем самостоятельной работы подъемных кранов. Мимо прогромыхала автоматическая повозка с ремонтной бригадой.

— Нам нужно готовиться к вылету! — добавил командир, повысив голос.

— Вас ждет сюрприз.

— Мы недавно потеряли пилота. Я не желаю опозориться еще раз.

— Не волнуйся.

Взяв Палиолина за плечи, Ортан развернул его в направлении звена из пяти стоящих на шасси тяжелых истребителей с широкими носами и толстыми корпусами. Их броню, черную с серебристыми полосами на кромках, пересекали полосы резкого белого света потолочных люменов. Боевая раскраска самолетов менялась в зависимости от их расположения и настроя. Массивные подвесные контейнеры с управляемыми ракетами словно тянули наклонные крылья вниз и придавливали низ фюзеляжа к палубе. Над кормой торчали хвостовые рули — две грубые функциональные пластины черного металла.

Вертэнус вздохнул. Он стоял подбоченившись и с восторгом рассматривал ведущую машину. Настоящая драчунья, кулачный боец. Шрамы только добавляли ей свирепости. Сломанные кости лишь делали ее крепче. Приятная внешность не волнует никого, кроме сторонних наблюдателей. Что может быть прекраснее в бою, чем выжить под шквальным огнем и увидеть отчаяние в глазах противника за долю секунды до того, как разнести его в клочья своими пушками?

Действительно, что?

В общем, «пускай он проявляет жалость к побежденным; а победителям ничто не страшно»[38].

Лучше Шекспира не скажешь.

— «Молния-Примарис», — выдохнул Палиолин.

— Самолеты не успели починить до Весты. На военных играх их пилотов перевели в другие отряды, поэтому они задержались там вместе с основными силами Пятьдесят второй.

Эдоран хмуро, с сомнением разглядывал неизящные машины.

— Механикусам они весьма нравятся, — заметил Тайро.

— Как и красные рясы, — огрызнулся Эдоран.

— Они совершенны! — провозгласил командир.

Ортан склонил голову:

— У гардинаальцев, по сути, не осталось воздушных сил. В звене перехватчиков нет необходимости. И…

— Молчи, брат. — Палиолин подкрепил приказ взмахом руки. — Обойдемся без прозаических соображений: мы не оснащение Железных Рук, нас не надо умасливать. Мы полетим на любимых машинах Мозеса во имя его, и брат-по-крылу будет духовно сопровождать нас.

Вертэнус улыбнулся, но ничего не сказал. Остальные братья понимающе закивали.

Палиолин положил ладонь на нос ведущего самолета:

— «Пурпурное солнце». Мы почтим Труракка по нашему обычаю — приложим все усилия, чтобы превзойти каждое его достижение.

Встав в круг, легионеры обнялись между собой и с шестым братом, что присутствовал здесь духовно. Разойдясь, они впятером поспешили к истребителям.

Феррус Манус атаковал еще до того, как с его губ слетела команда о начале боя. Он двигался с ошеломительным для мускулистого гиганта проворством. Будь на месте Акурдуаны менее умелый дуэлянт, примарх вбил бы его в пол. Даже капитан Третьего восхищенно охнул, уклоняясь от напитанного гневом металлического кулака, который пронесся у него перед глазами. Медузиец дрался в полную силу. Взревев, он размахнулся снова.

Пока Акурдуана увертывался от ударов, приседал или отскакивал, его наполняло волнующее чувство: сочетание жути и эйфории. На сердце у воина было легко и радостно — последний раз он испытывал нечто подобное в поединке на мечах, когда бился со старым Коринфом. Еще до успеха Объединения.

Зарычав, Манус провел крюк слева. Космодесантник пригнулся, кулак примарха лязгнул о прутья. Акурдуана отпрыгнул назад: он только отступал, даже не стараясь парировать выпады клинками.

С тем же успехом воин мог заблокировать едущий на него «Гибельный клинок».

Он отклонялся и петлял, кружил и ускользал. Сабли сливались в размытое пятно, выписывая ложные финты. Полагаясь на чутье, капитан двигался быстрее мыслей в генетически улучшенном мозгу, но даже превосходство матерого Громового Воина над дерзким юнцом не шло ни в какое сравнение с господством примарха над легионером. Их разделяла зияющая пропасть.

Акурдуана ухмыльнулся. Он решил попробовать.

Осыпав воина градом сокрушительных ударов, Феррус вынудил его прижаться к прутьям. Мечи легионера пронзили уязвимые сочленения черного доспеха, но исполин обратил на них не больше внимания, чем на уколы от жала докучливого насекомого. Взмахнув Тимуром, капитан отвлек Мануса и тут же всадил ему в пах прямой клинок Афинии. Мастерски сработанное оружие пробило тяжелую кольчугу, но застряло меж двух смятых звеньев.

Заворчав, Феррус наотмашь хлопнул по чарнобальской сабле запястьем. Древний греканский клинок раздробился, исписанные рунами осколки металла вонзились в пол у ног Акурдуаны. Удар вышел таким мощным, что у легионера разломилась латная перчатка, по наручу пробежала паутина трещинок, а плечо едва не выскочило из сустава.

Капитан то ли закричал, то ли захохотал.

— Почему ты смеешься? — Манус отступил от соперника. Даже без оружия он доставал далеко.

Воин только пожал плечами.

— Потому что, — сказал он, перехватив Тимура двумя руками.

Яростно зашипев, примарх атаковал так быстро, что Акурдуана просто не смог уклониться от громадного кулака. Легионер издал потрясенный вопль, чувствуя, как кираса вминается ему в грудь. Палатинская аквила неровно раскололась посередине, на горячую полужидкую руку Ферруса посыпались хлопья сусального золота. Костяшки пальцев Мануса вошли еще глубже. Пластина сросшихся ребер хрустнула и подалась.

Еще не успев ощутить боль, капитан отлетел назад и врезался в прутья с такой силой, что сломал еще несколько костей. Клетка оказалась прочнее — Феррус строил ее с расчетом на то, чтобы сдержать мощь примарха. Ограждение даже не погнулось. Завибрировав с металлическим гулом в диапазоне баса-профундо[39], оно отбросило воина обратно на ринг. Рухнув ничком, Акурдуана вскрикнул от боли в треснувших ребрах.

Что-то неимоверно тяжелое сдавило ему плечо, заставив тихо простонать. Захват сомкнулся на керамите, покрытом золотой резьбой, и потянул легионера вверх.

Манус впился жгучим взором в зрачки капитана, будто поглощая его глаза своими. С ярко пылающим лицом примарх отвел руку для последнего удара.

— Однажды я тоже сражался с Императором. Он гораздо могущественнее, чем ты способен вообразить. Как твой смертный родитель мог противостоять Ему?

Акурдуана едва видел занесенный над ним кулак. У легионера заплыл глаз, окровавленное лицо распухло.

— Он до последнего давал отцу возможность сдаться.

Воин издал смешок, похожий на булькающий кашель.

Феррус нахмурился:

— Объясни, почему ты смеешься!

— А вы не понимаете?

Примарх стиснул пальцы, и керамит под ними затрещал. Мечник ухмыльнулся, поморщился, ухмыльнулся вновь:

— Мы были рождены для этого. Мы оба. Драться и в конце концов проиграть. Ощущение… очень приятное.

Враждебность во взгляде Мануса немного ослабла.

— По крайней мере, в одном я не ошибся. Наши легионы многому могут научиться друг у друга. — Он опустил Акурдуану на пол. Воин, безвольно упав на колени, согнулся вперед. — Твоя война за Гардинаал закончилась, теперь должна начаться моя. Не будет ни праздничных пиров, ни объявлений о победе. Я не притязаю на миры, а покоряю их. Мои триумфы сами возвещают о себе. Я поднесу моему брату Жиллиману груду пепла на орбите бесплодной звезды, и сей дар станет моим торжественным манифестом. Отныне и впредь о гардинаальцах будут помнить лишь то, каким образом они погибли.

Примарх обвел своих легионеров презрительным взглядом. Железные Руки молчали, поскольку им не показали состязание бойцов, а преподали урок.

— Я стремился командовать, как Фулгрим или Жиллиман, но их методы чужды мне. Чужды обычаям Медузы. Мы дали Гардинаалу достаточно возможностей сдаться.

По залу прокатилось согласное ворчание. Акурдуана только покачивался, глядел на Ферруса и моргал, поэтому высказаться пришлось Цицеру:

— Император желает получить эти миры целыми.

— В состав Гардинаала входят одиннадцать планет. Я вручу моему отцу десять.

— Четыреста тринадцатая экспедиция не нарушит приказ Владыки Людей.

— Ты проявляешь нерадивость, магистр ордена.

Ультрамарин выпрямился, опираясь на копье:

— Я служу Императору Терры, идеалам Его Великого крестового похода, моему отцу и его братьям. Таково мое понятие об иерархии, и я не пойду против воли первого из моих повелителей. Я не распоряжусь уничтожить Гардинаал Прим.

Феррус долго и свирепо смотрел на легионера. Затем на лицо примарха выползла улыбка:

— Возможно, если бы ты не покидал флагман Четыреста тринадцатой, где тебе и место, то услышал бы новость. Ты больше не руководишь экспедиционным флотом.

— У вас нет таких полномочий.

— Жиллиман сможет вернуть тебе должность, когда доберется сюда. К тому времени мне уже не будет до тебя дела. Но, пока Робаут не прибыл, ты должен подчиняться железному отцу Мору — он знает, чего я жду от моих воинов.

Цицер склонил голову. Он слишком устал, чтобы защищаться дальше.

— Твои Ультрамарины удостоятся чести возглавить штурм, — добавил Манус.

Удрученно покачав головой, магистр ордена поднял раненую руку. Складки тоги соскользнули, открыв белоснежные бинты до самого плеча. Фыркнув, Горгон выжидающе оглядел своих сынов, потом наконец посмотрел на Акурдуану. Воин скрючился на коленях у его ног, словно угорь, вываленный из сети.

Казалось, ответ видится Феррусу настолько очевиднейшим, что сама необходимость произносить его вслух оскорбляет примарха.

— Почини свою руку, Ультрамарин.

Войны никто не хотел. Но никто еще и не видел настоящей войны — до сего дня.

На протяжении суток Гардинаал Прим поворачивался, как мясо на вертеле, под огнем флота Железных Рук. Авгуры кораблей отмечали распространение паники красной рябью биологических откликов, и масштабы истребления были таковы, что пятнышки сигналов, обычно бессвязные, сливались в отчетливо очерченные пятна. Астропаты тоже воспринимали происходящее, причем гораздо резче и нагляднее, чем офицеры на командной палубе, которые смотрели на алеющие экраны. Адские видения повергали ментальную защиту ритуально ослепленных псайкеров, и они неистово царапали мягкую обивку стен в своих покоях.

Земля раскалывалась. Небо падало. В ночи раздавались крики миллиардов людей, которым не суждено было спастись от надвигающейся зари.

Боевые звездолеты Железной Десятки не маневрировали — этого и не требовалось. Сама планета услужливо подставляла им новые цели для разрушения, так же быстро, как бортовые орудия набирали энергию или получали новые снаряды.

Лэнс-лучи без разбору повергали крепости ополчения и жилые башни. Выстрелы из макропушек стирали в порошок целые районы. Взрыв каждой циклонической торпеды или магматической бомбы разрушал городскую агломерацию в радиусе сотен километров. При детонации заряды пробивали рокритовый фундамент, сросшийся с континентальной корой, и возрождали угасшую геологическую активность, побуждая ее выплеснуть остатки сил в предсмертных вулканических извержениях.

Расплавленная почва поглощала мегалополисы[40] еще до подхода фронта бомбардировки, лишая их обитателей пары драгоценных часов жизни. Заводы, ради сохранения которых 413-я экспедиция прилагала огромные усилия, осыпались в лавовые реки.

Уже бывало, что во имя Императора миры полностью зачищали от строптивого населения, однако не с такой расчетливой жестокостью, как на Гардинаале Прим. Кара, выпавшая местным жителям, бесконечно далеко вышла за рамки обычного коллективного наказания. Даже орды Псов Войны[41] никогда не устраивали настолько беспощадных и тотальных геноцидов.

Обстрел завершился вместе с оборотом планеты.

Мир, сутки назад заселенный от полюса до полюса сотнями миллиардов людей, превратился в дымящийся шар оттенков искореженной стали и красной магмы. Скрипы и стоны опустошенных сверхгородов, похожие на вой неприкаянных душ, тихо отдавались даже на орбите: их воспринимали спектральные авгуры и географумы космолетов Железных Рук.

Уцелела лишь одна узкая полоска суши, идущая параллельно экватору. Комплекс взаимосвязанных укреплений на территории капитолиса, удачно расположенный в зоне тектонической стабильности и прикрытый мощными пустотными щитами, по-прежнему стоял, пусть и окруженный теперь стометровым рвом с лавой.

Кто-нибудь нанес бы по цели еще несколько ударов, чтобы обрушить грунт под ней. Кто-нибудь сбросил бы на планету вирусные бомбы или сжег ее атмосферу. Например, так поступил бы Пертурабо.

Но зачем нужна война, если не для демонстрации личной силы?

Феррус хотел посмотреть в глаза умирающим гардинаальцам. Он желал увидеть тот момент, когда враги поймут, что всегда были слабыми.

И поэтому война пришла к ним.

Небо застилала красная пелена из частичек ржавчины. Сейсмические толчки, то просто сбивающие с мысли, то сотрясающие землю, отдавались в истертых подошвах солдат Имперской Армии и запыленных корпусах их опасно перегретых машин.

Этот участок поверхности относительно не пострадал во время бомбардировки. Целые здания вокруг стояли на твердом грунте, что само по себе, конечно, было неплохо, но долго такое положение дел сохраняться не могло. Раньше Тулл наблюдал, как пламенный вал ползет с запада на восток, и затем, пока солдаты под его началом умудрялись посменно дремать, Риордан, не сомкнувший глаз, смотрел, как обстрел медленно движется обратно к ним, с востока на запад.

Увидев, как огненные шары падают с небес на занятый его группой островок из спекшегося рокрита и стенающей пластали, Тулл осознал, что отсрочка истекла.

Не то чтобы Риордан бегал от опасности на протяжении тридцати лет военной службы. Он понимал, что уже какое-то время искушает судьбу, но не до конца верил, что однажды погибнет по-настоящему. Туллу казалось, будто смерть уже имела, но упустила шанс забрать его. Медике с военной подготовкой легко нашел бы должность на гражданке, и большинство людей, получив пулю в колено, ушли бы в почетную отставку, несмотря на скудную пенсию. Но не Риордан. Он гордился теми тремя десятилетиями. Чертовски гордился.

Тулл верил в Крестовый поход — в его цели. Всегда. Сейчас подполковник цеплялся за эту веру, как за последний работающий блок охлаждения в Галактике.

Какие-то снаряды веером пронеслись в вышине и обрушились на землю в паре сотен метров от бойцов. Рокритовый шпиль-блок, служивший им укрытием, задрожал от удара. На месте рухнувших строений над рукотворной преисподней воздвиглись столпы пламени и пепла. В сравнении с тем, что здесь творилось недавно, этот акт вандализма выглядел почти жалким.

Риордан захромал вперед, пробираясь через рассредоточенные подразделения мотопехотинцев с запотевшими визорами шлемов. Взопрев в защитном скафандре, созданном для работы в вакууме и мирах смерти, он подошел к рокритовому ограждению круглой крыши, чтобы осмотреться получше.

Ибран Гриппе сжимал в руках магнокль. Полковник уже почти ничего не говорил и нервно вздрагивал от каждого сотрясения почвы. Его зрачки сузились до размера булавочной головки, а рот не закрывался до конца, словно челюсть свело судорогой. Тонкая струйка слюны текла по подбородку за воротник. Гриппе, оставшийся в парадном мундире, потел, как грокс, но, похоже, не замечал этого. Впрочем, Ибрана так накачали болеутоляющими и боевыми стимуляторами, что он, наверное, и имени своего не помнил.

«Все ради дела, — напомнил себе Тулл, — ради безопасности человечества и исполнения его великого предназначения».

Но сейчас пышные фразы показались ему пустыми и нелепыми. Легко в них верилось, когда Риордан следовал за людьми вроде Улана Цицера.

Медике вытащил магнокль из побелевших пальцев Гриппе и поднес к своему визору. Дождавшись, пока авто-фокус уберет искажения от теплового марева, Тулл увеличил участок изображения с ближайшей грудой обломков.

И вздохнул — то ли облегченно, то ли обреченно. Он и сам уже не понимал.

Риордан увидел сине-золотые десантные капсулы с незапятнанными белыми гербами. Взяв панорамный обзор, он разглядел, как в руинах сверкают десятки крошечных взрывов: пиропатроны вышибли люки посадочных модулей, и сотни Ультрамаринов ринулись наружу, в последний уцелевший район столицы Гардинаала.

Медике заметил не только легионеров Жиллимана, но и с десяток воинов Тысячи Сынов под началом Амара, и даже Детей Императора — не меньше сотни космодесантников в роскошной броне.

— А где Железные Руки? — задумчиво произнес он вслух.

Явились все, кроме них.

Перенастроив магнокль, Риордан посмотрел сквозь дым и накренившиеся здания в направлении самых дальних десантных капсул. Они приземлились первыми и находились ближе всего к вражеской цитадели. Пока Ультрамарин в позолоченной мантии ветерана разворачивал стяг XV ордена, его братья уже палили по целям в развалинах. Противники, в сравнении с Астартес казавшиеся хрупкими, падали или убегали вглубь развалин.

Еще один космодесантник держался у капсулы рядом со знаменосцем. Похоже, он обращался к пробегавшим мимо легионерам с пылкой речью, подкрепляя филиппику яростными взмахами бионической руки в сторону неприятельского оплота. Его кирасу удивительно сочного синего цвета безжалостно искорежили, чтобы поместился громоздкий протез.

Тулл не узнал воина. Тот носил шлем, а для смертных все Астартес в доспехах выглядели почти одинаково. Но Риордан узнал силовой меч, воздетый оратором.

— Чертово скотство!

Взглянув на Ибрана, медике опустил магнокль.

— Цицер…

В потрескивающем вокс-канале Тулла вдруг загремели последние фразы из тирады магистра ордена, и он поморщился от боли в ушах. Развернув окуляры к цитадели противника, Риордан увидел, что ее стены затянуты маревом, а оборонительные башни, прикрытые пустотными щитами, кажутся размытыми цветными пятнами. Силовые заслоны переливались под непрерывным градом осколков и блекли от нерегулярных разрывов тяжелых фугасных снарядов.

Хмыкнув, Тулл швырнул свою офицерскую трость с крыши шпиль-блока и вернул магнокль Ибрану.

— Боец Гриппе! — Тот поднял глаза. — Дай мне таблетки, которые ты получил от Милин.

Немолодой офицер послушно выполнил распоряжение. Откупорив пузырек, Риордан высыпал на ладонь разноцветные пилюли. Он понятия не имел о предназначении половины из них.

— Тридцать лет. И закончились они в дыре вроде Гардинаала…

Сунув горсть таблеток в рот, медике запил их глотком солоноватой жидкости из фляги.

Потом Тулл приказал своим солдатам выдвигаться.

Он все еще верил в Крестовый поход. Ему приходилось верить.

Железные Руки отлично разбирались в скоординированных общевойсковых операциях. Оспаривать данный факт могли только те, кто никогда не видел беспощадных, организованных и планомерных действий X легиона в ближнем бою. Командир любой иной группировки приказал бы орудиям прекратить огонь, как только его наземные силы подошли к стенам, но артиллеристы Ферруса разбирались в своих пушках. Они знали, как сильно можно сузить «минимальное безопасное расстояние». Снаряды «Сотрясателей» и «Медуз»[42] продолжали врезаться в куртину гардинаальской крепости даже после того, как ринулись в атаку штурмовые космодесантники и отделения прорыва XV ордена Ультрамаринов.

После трех часов и шестнадцати минут безжалостного обстрела наступающие части Империума вытеснили более многочисленные отряды противника с позиций на периметре цитадели. От стены к тому моменту почти ничего не осталось.

«Молния-Примарис» под названием «Пурпурное солнце» резко маневрировала под огненным дождем. Ее ауспик не мог обнаружить снаряды ввиду их небольшого размера, а сами они, даже ракеты типа «Скорпий»[43], обладали слишком примитивными системами наведения, не способными предупредить когитатор самолета об опасности. Ортан Вертэнус вел машину наугад, полагаясь на чутье. Осознание того, что расстояние между жизнью и смертью сокращается до ширины одной ошибки, вселяло бодрость в каждый фибр его существа. Истребитель тряхнуло в потоке черного дыма, и пилот подобрался, готовясь услышать сигнал тревоги заборного устройства. Но «Молния-Примарис» была самым надежным ящиком с деталями, которому когда-либо приделывали крылья и мотор. Секундой позже воздух очистился.

Внизу легионеры 2-й роты в пурпурной броне продвигались через руины вслед за авангардом из Ультрамаринов. Воины старались не обгонять полки Имперской Армии, следующие рядом с ними в БМП и тяжелых танках. Когда самолет Ортана проносился над трепещущим штандартом Соломона Деметра, пилот приветственно качнул крылом.

— Завидую им: нам-то ноги не размять, — Боксировал Тайро. Как бы жадно «Молния-Примарис» ни глотала топливо, ее громадные баки обеспечивали долгий полет. Тайро уже через тридцать минут после старта начал жаловаться на потертости, затекшие мышцы и клаустрофобию.

— Это ты отсюда говоришь. Думаю, внизу погодка не очень.

— Мир таков, каким ты его делаешь, брат.

Вертэнус усмехнулся.

— Эдоран, Секка, вы отклоняетесь, — донесся из вокс-динамика на приборной панели безупречно четкий голос Палиолина. — Магистр ордена Цицер сообщил о прорыве пехотного батальона к вспомогательным позициям. Шестнадцать градусов по правому борту. Сомкнуть строй и следовать за мной.

В канале связи защелкали сигналы подтверждений.

Тяжелый истребитель командира авиакрыла заложил разворот вправо, и через несколько секунд маневр повторили Секка с Эдораном. Глянув вбок, Вертэнус убедился, что Тайро безукоризненно выдерживает его скорость и курс.

— Готов немного пострелять для практики?

— «Немного»?

Ортан прибавил газу, и двигатели взревели, передавая машине свою мощь. Набегающий поток воздуха стремительно ускорился и, давя на элероны, толкнул правое крыло вниз. «Пурпурное солнце», не замедляя ход, совершило резкий поворот со снижением. Безумно улюлюкая, Вертэнус почувствовал, как перегрузки растягивают его ухмылку в оскал. Ближе к поверхности дымная пелена истончилась, и навстречу машине рванулся рокрит. Под ней бросились врассыпную бойцы в серых бронежилетах. По корпусу истребителя-штурмовика застучали неприцельные выстрелы.

Примарх свидетель, Мозес был прав. «Молния-Примарис» — истинный зверь.

Потянув на себя центральную ручку, Ортан на скорости в три маха помчался параллельно земле и открыл огонь. Лазпушки и мультилазеры изрешетили толпу разбегающихся солдат. Пронесшись над теми, кто уцелел, «Пурпурное солнце» повалило их звуковым ударом. Вертэнус ушел вверх, сбросил скорость и развернулся, чтобы добить выживших противников.

Легионер старался не думать о врагах как о людях. Потянувшись к рычажку сброса бомбовых контейнеров, он почти замешкался. Почти.

На участок фронта пролился дождь из кассетных боеголовок с фосфексом.

— Ортан, докладывай, — Воксировал Палиолин.

Истребитель-штурмовик Вертэнуса потряхивало, пока он набирал высоту, — крылья подергивались в завихрениях жаркого воздуха, поднимавшихся над тысячью сожженных дотла человеческих существ. Пилот словно ехал по трупам, сидя за рулем грузовика. Наслаждение битвой вдруг исчезло, сменившись опустошенностью и омерзением.

— Идеальный заход, брат, — сказал он, стараясь не смотреть вниз. — Примарх будет в восторге.

Головешки, они же Легио Атарус, обладали дурной репутацией. Надменные боевые машины этого формирования, созданного после краткого конфликта между Марсом и миром-кузницей Фатеоном, отличались несдержанностью и слыли в Коллегии Титаника «невезучими». Кроме того, им категорически не нравились любые планы сражений, в которых подразумевалось, что Головешек будут держать на коротком поводке, не давая им разрушать все подряд. Улан Цицер применил их могучие орудия лишь однажды, как последний отчаянный ход во время первой битвы за столицу, когда попытки добиться мира с Гардинаалом обернулись против магистра ордена. Феррус Манус и железный владыка Аутек Мор придерживались стиля ведения войны, более подходящего для Легио Атарус.

Издав боевым горном громогласный рев, «Разбойник» по имени «Беллум Сакрум»[44] повел ворчащую горстку оставшихся от полулегиона колоссов на бойню.

Чтобы замедлить продвижение космодесантников, требовалось феноменальное количество солдат. Следовало признать, что гардинаальцы вполне могут выставить на поле боя феноменальное количество солдат. Цицер не ошибся: военная машина их государства стала бы неоценимым подспорьем для Великого крестового похода. Жаль, что Амадею Дюкейну поручили сокрушить ее.

Громко крича, лорд-командующий врубился в толпу неприятелей с топором и болтером. Динамики шлема придали боевому кличу ошеломительную мощь, но даже сам воин едва расслышал его.

Кругом вопили люди, гремели выстрелы, содрогались силовые поля. Доспехи гудели, лязгали и рассыпали шипящие искры. Шумовые гранаты взрывались одна за другой, словно ряды петард. Сильно покосившаяся орудийная башня, не выдержав долгих звучных раскатов горна «Беллум Сакрум», рассыпалась лавиной обломков под быстро оборвавшиеся вскрики своего гарнизона.

Сквозь клубы серой пыли проскочили воздушные машины. «Огненный хищник», сверкнув в пламени неистовых пожаров серебристыми полосками на закраинах корпуса, накрыл плотные ряды легкой пехоты очередями из спаренных пушек с бреющего полета. За один проход штурмовик уложил десятки бойцов. Дюкейн почти не заметил этого.

Проталкиваясь вперед, он давил людей и растаптывал упавших в лепешку. Чтобы продвинуться дальше, Амадею пришлось буквально выдернуть одного солдата из толчеи рукопашного боя.

Треснувший визор гардинаальца покрывали брызги слюны. Его лицо, искаженное от промывки мозгов и боевых наркотиков, застыло в гримасе отвращения. Бешено замолотив по броне Дюкейна штыком и носками сапог, человек протестующе закричал и не умолк даже после того, как воин отшвырнул его в сторону.

Схожие сцены повторялись по всему тонкому клину имперского наступления.

Второй эшелон под началом Амадея сбился в кучу с авангардными отрядами из III, XIII и XV легионов. Колоссальный натиск тел в лязгающих серых доспехах вынуждал космодесантников непрерывно сужать фронт. Благодаря одной лишь численности противник не только блокировал могучий прорыв Астартес, но и начал сворачивать фланг имперцев к узкому месту — пролому во внешней стене, который удерживали последние резервы Армии.

Похожие на крабов сверхтяжелые шагатели с орудиями, способными повергать титанов, навязывали огневые дуэли машинам Легио Атарус. Поле битвы перекрывало столько танковых ловушек, траншей и примитивных баррикад, что бронетехника Космодесанта наблюдала за боем со стороны. Территорию за наступающими Ультрамарина-ми усеивали искореженные остовы разведывательных «Часовых», которые пытались выдержать темп легионеров, но погибли под беспощадным фланговым обстрелом из орудийных башен во внутренних дворах цитадели. До линии фронта добралось лишь несколько дредноутов, исполинских ходячих бастионов из пластали и керамита. Там, где они ступали, регулярно взлетали над землей люди и фрагменты тел, разорванные в клочья, объятые огнем или изрешеченные снарядами.

Забрало Дюкейна пересекали все новые трещины, перед глазами хлестали струи крови, но он замечал в войсках Гардинаала соединения и боевые единицы, которых не видел прежде.

Свирепого вида киберсоздания в тускло-красной броне, расписанной протоготическими рунными символами. Трехколесные мотоциклы с мощнейшими противотанковыми пушками. Окруженные гипнотическими аурами солдаты с электротату в виде иероглифов на лысых головах, сопровождаемые бормочущими карликами-фамильярами.

Едва уловив какой-то хруст сбоку, Амадей повернулся, и в лицевую пластину ему брызнул алый фонтанчик из пробитого визора Рэба Таннена.

Рыча, Дюкейн стер кровь с линз лоскутом знамени, который прежде обмотал вокруг предплечья. Броня лорда-командующего, покрытая бороздами, рытвинами и царапинами, настолько пострадала от непрерывных попаданий, что его могла убить даже случайная пластиковая пуля, неудачно угодившая в шлем. Амадею не хотелось, чтобы апотекарии нашли его таким.

Дав волю скорби в яростном вое, Дюкейн вцепился в лицо какому-то гардинаальскому солдату и легким нажатием пальцев раздавил ему череп. Двинувшись на плотную массу врагов, воин начал толкать их подергивающимся трупом, как щитом силовика.

— Живи вечно во славе! За примарха!

Легионеры Амадея направились к нему, отвечая собственными боевыми кличами.

— Я бы сказал, мы подняли чертовски неплохую бурю, парень, — заметил Дюкейн, поворачиваясь к Кафену. Он забыл, что Гая здесь нет: тот вернулся во 2-ю роту. Еще одна жертва изданного Манусом приказа о том, что перед решающим штурмом следует восстановить разделение по легионам.

Теперь, когда Кафена не было рядом, Амадею его не хватало.

Пока остатки непоколебимых защитников Гардинаала Прим отдавали все силы битве с объединенной армией Железных Рук, союзных им Астартес и богомашин Легио Атарус, примарх в последний раз выказал свое презрение врагу. Применение силы было вопиюще чрезмерным, но приведение планеты к Согласию давно уже превратилось из военной операции в наглядный политический урок. Не для местных жителей, конечно. Они потеряли всякие шансы приобрести что-либо от воссоединения с Империумом Людей, когда в систему прибыл Феррус Манус.

Урок предназначался всем остальным.

Примарх отдал команду по воксу — и одна из ярких искр на небосводе Гардинаала расширилась, будто сверхновая звезда, затмив собой соседок. Через долю секунды после того, как «Железный кулак» засиял подобно новорожденному солнцу, воздух над вражеской крепостью взъярился индигово-фиолетовой бурей разрядов пустотных щитов, на которые обрушились синеватые колонны лэнс-лучей. Силовые поля выдержали, как и полагал Феррус, но атмосфера под ними — нет. С апокалиптическим громовым раскатом волна сверхвысокого давления раздробила рокрит в мелкое крошево и расплющила всех, кто был защищен не так хорошо, как космодесантники в своих силовых доспехах.

Гардинаальское войско, в котором преобладала легкая пехота, понесло тяжелейшие потери.

Имперская Армия получила сопоставимый урон.

Повелитель Железной Десятки не имел склонности к рефлексии и самокритике. Его не интересовали упорядочивание и повторный анализ данных — процессы, бесконечным циклом происходившие в разуме Жиллимана. Точно так же Феррусу не хватало терпения, чтобы прислушаться к сомнениям смертных, которые Вулкан, Коракс или даже Фулгрим всегда старались развеять. Лишь в случае неудачи они силой возвращали упрямую диаспору под крыло Терры.

Для Мануса существовал лишь один способ вести войну — безраздельно, с неограниченным применением каждого средства и орудия в его арсенале.

Его способ.

Фиолетовое сияние в небе начало угасать. Пустотные щиты судорожно поблескивали в ритме сухого шипения и треска стрельбы из мелкокалиберного оружия на полях сражений под ними. Феррус Манус поднялся в свой «Лэндрейдер» модели «Ахилл-Альфа». Корпус бронемашины обвивали изображения змеев и крылатых драконов, кожухи спонсонов украшал герб Железных Рук — серебристая длань. Струи выхлопных газов трепали личное знамя примарха на крыше. Нижнюю часть гусеничной ленты прикрывала тяжелая завеса из железных чешуй.

Творение могучей красоты, но все же в первую и главную очередь — танк.

Хозяин звал его «Молот бога».

«Лэндрейдер» врезался в преграду из мертвой плоти. Траки пронзительно заскрипели, перемалывая трупы гардинаальских солдат. Бронемашина рыскала, из-под гусениц летели ошметки плоти и хрящи, чешуйчатая завеса покрывалась багряной размазней. Но твердое вещество нельзя было сжимать бесконечно, и даже пылкий ферромантический дух «Молота бога» уже не мог прибавить оборотов.

Со шлепком опустилась носовая штурмовая аппарель. Феррусу Манусу пришлось топать по ней, сминая тела под платформой, чтобы она сдвинулась вниз до упора. Лишь тогда примарх сумел выйти.

Он втянул воздух исполинскими легкими. Фуцелин, прометий, озон… Погибель в масштабах конца света. Манус удовлетворенно хмыкнул.

Его почетные гвардейцы, выбравшись наконец из танка, присоединились к повелителю. Всего пять терминаторов Первого ордена — больше воинов просто не поместилось бы в «Лэндрейдер» вместе с Феррусом. Их возглавлял Харик Морн в броне, еще покрытой следами от взрыва на флагмане. Воин получил и телесные раны, но с ними без труда справлялись генетически усовершенствованный организм и стремление немедленно отомстить врагу. Что до Венерация Уриена, теперь он будет сражаться в железном теле дредноута; увы, этот день наступил для него слишком рано.

— Уничтожить все, — сказал Манус.

— С радостью, — спокойно ответил Харик.

Примарх начал пробираться вперед. Вновь прибывавший транспорт с влажным шмяканьем утыкался в мясную стену на поле брани. «Носороги» и «Лэндрейдеры» пытались таранить ее, массивные «Спартанцы» пробивались дальше и высаживали по два десятка легионеров каждый. Воины клана Авернии в доспехах «Катафракт», шагая по морю павших, разрывали застрявшие там боевые машины врага. Отделения уничтожителей клана Вургаан в мрачной на вид броне прожигали себе дорогу фосфексом и волкитными лучами. Два клана забыли о жестоком соперничестве и недавних разногласиях, скованные общей яростью к губителям Венерация Уриена и ведомые Феррусом, наконечником их копья.

Неприятель не мог выстоять пред ними.

Древние владыки Гардинаала, громадные в своих латах-гробницах, пытались организовать отступление, но Феррус Манус ступал по их миру, словно неудержимый колосс.

Каждый удар его молота крушил многоногих шагателей и обращал бронетехнику в остовы, источающие густой дым. Пули бессильно отскакивали от доспеха Ферруса, его кожа отводила клинки и отражала лучи. Люди вокруг Мануса умирали без поминовения и счета. Он был войной в самом беспощадном ее проявлении. Никто не восхвалял примарха, ибо мало кто радуется приходу войны, но там, где шествовал исполин, в уставшие мышцы его союзников вливалась жизненная энергия, а с глаз врагов спадала завеса эволюционного отбора и наркотического дурмана, прежде защищавшая их от страха.

Когда Феррус воздел молот и закричал, требуя нести отмщение, Дюкейн, Цицер и Деметр разом нашли в себе последние силы на то, чтобы исполнить его волю.

И окончательно сделать Гардинаал Прим непригодным для жизни на целые века.

Но Манус был не освободителем людей, а их завоевателем.

Первый Палатин. Первый клинок Двух Сотен. Первенец Фулгрима. В какое бы воинское братство ни входил Акурдуана, его имя неизменно звучало первым в списке. Кто-нибудь на его месте, занимая скромную должность капитана 2-й роты, счел бы оскорблением своих выдающихся талантов то, что венец лорда-командующего достался легионерам вроде Эйдолона и Веспасиана. Акурдуана точно знал, каковы его таланты — они и вправду были выдающимися, — но не менее хорошо разбирался в собственных недостатках.

Фениксиец, бесконечно любящий своих детей, однажды заявил, что не желает взваливать бремя руководства на воина, которого так часто призывают сражаться в рядах Палатинских Клинков. На самом же деле Акурдуана не имел и половины тех лидерских качеств, что уже развил в себе Соломон Деметр. Возможно, капитан служил символом или, пожалуй, источником вдохновения для бойцов. Но скромностью Акурдуана не отличался, пока один примарх не преподал ему запоздалый урок смирения.

Легионер вытащил клинок Тимур из тела последнего стражника. Смертный тихо свалился рядом с дюжиной товарищей.

На крыше башни дул ветер, буйный и жаркий, как угли, поднимавшийся с лавового моря и над огнями перестрелок внизу. Когда Акурдуана для проверки оглянулся через плечо, порыв воздуха дернул его за косу. Напевая какой-то мотивчик — так немелодично, что еще недавно капитан разозлился бы на себя, — он опустился на колени и начал устанавливать заряды.

Тулл не чувствовал боли. Он принял слишком много таблеток. Земля под ногами бугрилась, но это не доставляло ему неудобств. Тот факт, что Риордан идет по облаченным в броню телам друзей и товарищей, проникал в его сознание, но укорениться не мог. Голова медике опустела и словно раздувалась, как воздушный шар.

Офицер посмотрел на укрепленную командную башню, которую гардинаальцы обороняли из последних сил, но вышка не завладела его вниманием. Тулла такое уже не интересовало.

Он увидел Цицера. У лодыжек Ультрамарина плясали языки пламени, и ватага генетически выведенных великанов заваливала его на землю.

Он увидел Амара. Дуговые разряды пси-энергии, сорвавшись с пылающего меча библиария, вонзились в плотные ряды гардинаальских солдат. Сотни их сгорели заживо. Интеп сражался без шлема, и одна пуля в голову уложила его на месте.

Он увидел Деметра, зашедшегося в крике. Даже сейчас воин Детей Императора подбадривал соратников.

Еще он увидел Дюкейна. Стена легионеров Десятого под началом ветерана двигалась на гардинаальские пушки, как бульдозерный отвал.

Настал час, когда смертные должны отойти в сторону. Настал час, когда войну должны вести сверхлюди.

Мир закружился перед глазами Риордана. Танки, огонь и безбожные ангелы унеслись прочь, превратились в бесформенное пятно с полосками черноты — цвета Медузы, цвета погибели. Какое-то время спустя — казалось, через пару секунд, но на деле гораздо позже — взор Тулла обрел ясность. Медике обнаружил, что по воле случая или чьему-то замыслу он смотрит прямо на Ферруса Мануса.

Примарх стал олицетворением жажды завоеваний Императора, живым воплощением гнева в железных латах.

Один из сверхтяжелых шагателей, скрипя сочленениями, преодолел огневую завесу космодесантников и навис над примархом, как планета над своей луной. Машина занесла конечность с неровными сколами и рытвинами от болт-снарядов, но кто-то из терминаторов личной гвардии Ферруса успел вытолкнуть связанного боем господина из-под опустившейся с грохотом крабовой лапы. Возмущенно взревев, Манус одной рукой смял бронированный кожух шириной с мужское туловище, прикрывавший гидравлику. Шагатель задергался в хватке примарха. Они как будто разыгрывали сцену из греканских мифов, где человек подтащил к себе членистоногого титана и поверг его ударом молота.

Риордан ощутил, что обретает душевное спокойствие, прекращая беспокоиться о том, что давно волновало его.

Тулл многие годы живо интересовался психологией Астартес. Их существование невероятно отличалось от бытия смертных — легионеры обладали более крепкими телами и увеличенной продолжительностью жизни. Эмоции воинов тоже проходили корректировку: у них отнимали страх и сомнения, а остальное подгоняли под шаблон их примарха. Космодесантников создавали только для войны, и, очевидно, особенности формирования их психики напрямую зависели от масштаба проделанных над ними операций.

И сейчас Риордан почувствовал, что наконец разобрался в вопросе. Астартес походили на него не больше, чем Тулл и сами легионеры — на орков или эльдаров. Между ними не было ничего общего. А примархи отличались еще на целый порядок.

Феррус Манус был упрямым, спесивым, несговорчивым, жестоким. Он обладал такими же недостатками, как любой индивидуум, но, когда такие качества принадлежали сверхчеловеку, понять, что это недостатки, мог только умирающий.

С осознанием данной истины пришло еще одно, последнее в жизни Риордана.

Для Ферруса он был настолько же непостижимым, как Феррус — для него.

Не самая утешительная мысль, но Тулл по-прежнему верил во что-то.

Ему приходилось верить.

Он закрыл глаза, теперь уже навсегда.

Орбитальные зоны Гардинаала Прим захламлял космический мусор — мелкие камни, выброшенные при извлечении полезных ископаемых на спутниках, и ржавые аппараты, накопившиеся за пять тысяч лет эксплуатации. С течением веков поле обломков превратилось в зарождающуюся систему колец, ориентированную в соответствии с векторами вращения планеты и ее магнитного поля.

Всю эту область пустоты пронизывала радиация. Излучение в свое время засекли авгуры звездолетов 52-й и 413-й экспедиций, а еще до них — приборы корабля «Аспектный странник», принадлежащего имперскому вольному торговцу, который вновь открыл систему Гардинаал в 858.М30. После экстраполяции скорости распада все они пришли к одному и тому же выводу: остаточная ионизация вызвана тем, что примерно шестнадцатью столетиями ранее в горных работах на истощенных лунах использовались атомные заряды.

Ответ верный, но лишь наполовину.

Получив кодовый сигнал, отправленный по единогласному решению последних владык Гардинаала, на низкой орбите неохотно пробудились станции, кольцом окружавшие планету. Уровень радиации резко подскочил, когда они опустили щиты, открыли пусковые шахты и прогрели системы управления огнем, дремавшие в космосе около тысячи шестисот лет. Заурчав соплами ориентационных двигателей, боевые платформы начали маневрировать для захода на общую цель.

Верховные лорды, правившие обособленной империей из одиннадцати миров, считали, что вероятность появления внешней угрозы неуловимо мала.

И свой «последний довод» они разработали, исходя из этого постулата.

Подходы к командной башне опутывал замысловатый лабиринт колючей проволоки, на которой висели клочья одежды и мертвые тела — как гардинаальцев, так и Легионес Астартес. Не в равных количествах, разумеется, поскольку равными они не были, но в сопоставимых, что усилило раздражение Ферруса.

Шагатели — гробницы владык планеты, практически неуязвимые для врагов слабее титана или примарха — разделили между собой поле битвы и обороняли свои участки. Усугубляло положение то, что Верховных лордов, имевших выгодную позицию, поддерживали мощным огнем пехотинцы и автоматические турели. Лишь отделению Тысячи Сынов удалось отогнать одну машину, несколько раз стегнув ее разрядами псионической силы. Дредноут Ультрамаринов сцепился с другим треножником, но могучий боевой костюм медленно разрывал скрежещущий корпус двуногого врага и убивал его братьев-легионеров поблизости.

Манус услышал какое-то царапанье, исходящее от его горжета, — словно по керамиту заскребли ногтями, — но проигнорировал звук. Примарх смотрел, как огромная «Гончая» по имени «Канис Луна»[45] разворачивает руки-орудия к командной башне и открывает огонь. Залп из мегаболтеров вогнул щиты здания, но не более того.

Башня была центром сопротивления гардинаальцев, и Феррус желал, чтобы ее разрушили.

Он решил связаться с принцепсами Головешек, но сначала пришлось внять настойчивому поскрипыванию вокс-жемчужины под горжетом. Хмыкнув, примарх ответил на вызов.

— Мой господин! — В голосе Лаэрика звучали нотки тревоги — эмоции, которую Манус всегда считал чуждой смертному командиру своего флагмана. Шумы, прорывающиеся в канал, говорили о панической суете на мостике. — Мы обнаружили ряд орбитальных объектов, готовящихся к удару по вашим координатам.

— Так разрушьте их.

Опустив молот, Феррус пропустил вперед своих телохранителей в терминаторской броне. Где-то наверху жадно перезаряжались орудия «Канис Луны», поглощавшие снарядные ленты, как сырое мясо. На легионеров Десятого сыпались ошметки — стреляные гильзы.

— Эскорты выдвигаются для перехвата, господин. Но в радиационном поле точное наведение невозможно, и вводить корабли первого ранга в кольца обломков недопустимо. Я уже отозвал истребители, но на перезаправку и восполнение боекомплекта нет времени, и… мой господин, мне кажется…

— Сколько у них зарядов?

Пара секунд молчания.

— Столько, что тот удар по войскам Четыреста тринадцатой покажется предупредительным выстрелом.

Манус оценил обстановку с быстротой и скрупулезностью, типичными для примархов.

Воздух расчерчивали болты и потоки частиц, но Легионес Астартес наступали вглубь гибельной сети, ведомые отрядами X легиона. Каждый захваченный метр придавал воинам больше решимости и упорства, чем предыдущий. Стояла изнуряющая жара, доспехи старых типов начинали жалобно выть и даже заклинивать от радиации. Вокруг клинков силового оружия непрерывно шипели поля молекулярного расщепления.

Итак, очевидно, что командная башня — центр сопротивления гардинаальцев. Но почему? Она необходима для управления орбитальным оружием, или же местные жители считают, что ее упрочненная конструкция и щиты выстоят в надвигающемся ядерном урагане? Или же разумного объяснения нет вообще, и Верховные лорды, погибая, просто надеются превратить триумф Империума Человечества в пиррову победу? Нанести удар далекому Императору, уничтожив то, что он любит и не сможет заменить, — одного из его сыновей?

Восхищение Ферруса гардинаальцами усилилось.

— Они подняли бурю.

— Господин?

— Веди «Железный кулак» в кольца. Если понадобится, тарань им каждый булыжник.

— Есть, господин.

Медузиец отключил связь.

— Не отступать! — прокричал он, высоко воздев Сокрушителя. — Сражайтесь до последней крохи сил или умрите здесь! Не ждите тех, кто неспособен биться дальше!

Готовясь рвануться вперед, Манус перехватил молот двумя руками, но снова услышал поскрипывание под горжетом.

— Что еще?

— Посмотрите вверх, мой господин примарх.

Феррус удивленно заворчал, но продолжил выполнять собственную команду и врезался в ряды гардинаальцев. Могучий примарх смял их, как «Лэндрейдер» на полном ходу.

— Акурдуана? Где ты был?

— Поднимите взгляд.

Мануса обстреляла автоматическая турель с мультилазером, установленная на линии укреплений в нескольких метрах от него. Доспех принял на себя шквал лучей, Сокрушитель вбил многоствольное орудие в треногу. Потом Феррус вскинул глаза.

Капитан 2-й роты мелькал на вершине командной башни, как пурпурный огонь маяка. Он метался вокруг основания параболической антенны, но при этом словно и не двигался вовсе. Несмотря на недавнюю рану Акурдуаны, его мечи неуловимо порхали и насмерть жалили гардинаальских солдат, врывавшихся на крышу в надежде прикончить легионера.

— Как ты туда попал?

— Когда ты — один из всего лишь двух сотен, то быстро узнаёшь, что один боец способен забраться туда, куда не проникнет тысяча. — Канал связи на мгновение заняли шумные выдохи и лязг стали. — Да, Третий легион тоже несет потери, но, по милости Императора, не такие большие.

— Можешь вывести антенну из строя?

— У меня все под рукой, — усмехнулся капитан. — Считайте мою клятву исполненной. Однажды вы станете великим регентом Императора, но давайте надеяться, что Ему никогда не будет нужен таковой.

— Акурдуана, что ты…?

Связь оборвалась. Феррус пару секунд неистово старался вновь открыть канал со своей стороны, но затем резко прекратил попытки.

Они вдруг стали поразительно бесполезными.

У рокритового основания параболической антенны полыхнула белая вспышка. Едва заметный снизу огонек, не больше искорки, но от него разошлась ударная волна, которая пробежала по тарелке отражателя, распыляя на своем пути кладку и металл. Вслед за ней взметнулось грибовидное облако пламени, испепелившее все частицы вещества, которые в течение мига между детонацией и приходом огня еще сохраняли очертания цельного объекта. Теперь он распался.

Догнав фронт волны, раскаленный шар отразился вниз. Верхние сто метров башни взорвались, словно в ней только что родился медузийский элементаль.

Все, кто сражался внизу, ненадолго застыли, ошеломленные внезапностью и размерами пламенного выброса. Изможденные Астартес подняли головы, и визоры их шлемов затемнились, обеспечив хозяевам четкость обзора при наблюдении за разрастающимся ярким заревом. Манус ощутил, что сияние жжет его металлические глаза. Гардинаальцы тоже смотрели вверх.

— Мой господин, сигналы платформ исчезли. Думаю…

Зарычав, Феррус отключил связь с командиром флагмана.

Капитуляция началась с одного солдата.

Кто-то из пехотинцев, дававших отпор ветеранам Сорргола под началом Дюкейна, бросил винтовку к ногам лорда-командующего. Примеру солдата последовал его взвод, затем рота и батальон. Когда лязг падающего оружия докатился до расчетов орудий на сторожевых постах и экипажей поврежденных боевых машин, он уже превратился в вал, которому никто не мог противостоять. Окруженные им владыки Гардинаала наконец сдались под его напором и отключили боевые системы. Их доспехи-шагатели съежились с шипением гидравлических приводов. Силовые щиты затрещали и отключились.

Прикрыв глаза рукой, Манус надавил пальцами на виски и заворчал.

Он почувствовал, как возвращается мигрень — стремление причинить боль другим, чтобы отомстить за боль, причиненную ему. Но примарху вспомнилась древняя терранская поговорка о том, как человек отрезает себе нос, чтобы досадить лицу.

Гневно выдохнув, Феррус отдал последний приказ — приказ, который навсегда останется символом приведения Гардинаала к Согласию:

— Заканчиваем.

Астартес X легиона в лучших доспехах стояли навытяжку по центуриям, плотными квадратами из десяти рядов по десять бойцов. Их отшлифованная и отполированная броня сверкала, как стекло. На ней уже закрепили лавровые венки. Мерцала серебристая отделка. Воины сжимали болтеры в кулаках, безупречно черных или отливающих холодной сталью имплантатов, смазанной маслом. Оружие сияло под светоносными геммами Учебного зала так, словно каждый космодесантник держал важную для него вещь из серебра.

В каждой десятой центурии виднелись небольшие вставки других цветов — боевые братья Ультрамаринов и Детей Императора. Всего здесь собрались триста центурий Легионес Астартес в блеске славы, но если бы Феррус Манус закрыл глаза, то присутствие воинов выдало бы только гармоничное гудение тридцати тысяч силовых доспехов. Бойцы молчали как убитые.

— Я несовершенен, — пробормотал медузиец так тихо, что услышал его только другой примарх.

— В чем дело, брат? — Фулгрим пришел на смотр в роскошном, но мрачном облачении. Пурпурный блеск его бесподобных парадных лат приглушали слои матовых лаков и целительных бальзамов. — Самобичевание? Это на тебя не похоже.

Феррус только хмыкнул. Кратко пропели трубы, и слуги в дальнем конце зала отворили громадные двери. Вошла угрюмая процессия воинов в доспехах, но с непокрытыми головами: так они выражали уважение к павшим. В группе преобладали Железные Руки, однако с ними шли Дети Императора, Ультрамарины и даже один из выживших легионеров Тысячи Сынов. Космодесантники несли похоронные носилки с тремя свинцовыми гробами.

Фениксиец проследил за взглядом брата:

— Что бы ты ни думал, даже Первый экспедиционный флот несет потери.

Манус ничего не ответил. Вечно беспокойными серебристыми глазами он смотрел, как гробы плывут между взирающими на них центуриями к помосту, который воздвигли для примархов, желающих почтить жертву своих сыновей.

— Гардинаальцы сдались, разве нет? — прошептал Фулгрим, не отводя чуткого и благожелательного взгляда от степенно движущегося шествия. — Все до единого, как только разошлась весть о судьбе их столичного мира. Я бы заявил, что ты спас немало жизней.

— Не хотел я спасать жизни.

— Знаю, брат.

Прошагав по залу, боевые братья опустили одр перед примархами. Другие воины из самых заслуженных центурий, выйдя из строя, покрыли три гроба знаменами легионов. Среди носильщиков стоял по стойке «смирно» Амадей Дюкейн в безупречных глянцевито-черных латах. Лорд-командующий вздрагивал, упорно запрещая себе поддаваться эмоциям.

— Какое имя получит эта система? — тихо продолжил Фулгрим. — Пятьдесят два-Девять?

— Можешь поспорить о названии с Жиллиманом. Меня не интересует судьба планет, где я уже закончил войну.

— Наш дорогой брат, кажется, чем-то занят. — Фениксиец вскинул глаза. — По нему видно: составляет в голове целое приложение к своим трудам на материале этой кампании.

Феррус глянул на другую сторону возвышения.

Примарх XIII легиона и 12-я экспедиция в полном составе прибыли ровно через день после зачистки Гардинаала Прим. Флот вышел из варпа с заряженными орудиями, но перед ним предстала система, уже приведенная к Согласию. Робаут встретил новость с облегчением, которое быстро превратилось в гнев, стоило Ультрамарину узнать подробности. Когда Жиллиману сообщили о том, как Манус обошелся с Уланом Цицером, и о том, как погиб магистр ордена, повелитель Макрагга пришел в немыслимую ярость.

Манус не сомневался, что Робаут пропустит церемонию. Однако брат все же пришел, облаченный, словно король-воин, в белый плащ и боевые доспехи царственного ярко-синего цвета, с золотой отделкой и державной Ультимой, вытисненной на оплечье. Возмущенный, но уравновешенный, рассерженный, но величавый, Жиллиман воплощал собой все, к чему стремился Феррус.

— Знаешь, он восхищается тобой, — заметил Фулгрим, прочитав мысли Мануса без всякой телепатии. Их объединяла связь, возникающая лишь между самыми близкими братьями. — Чрезвычайно. Говорил при мне, что считает тебя и Дорна величайшими из нас.

— Это чувство не взаимно, — фыркнул Манус, отвернувшись от Робаута.

Примархи едва не пропустили начало речи Дюкейна. Голосом, надломленным от горя, он заговорил об Объединении Центральноафрикейского региона и о том, как впервые встретился лицом к лицу — и мечом к мечу — с выдающимся юным капитаном по имени Акурдуана.

Феррус уже слышал эту историю.

— Я думал, что сумею вести другие легионы так же удачно, как мой собственный. Оказалось, для этого мне не хватает терпения.

Повелитель Третьего издал приглушенный смешок, и Манус сердито уставился на него.

— Брат, ты не «несовершенный», ты… — Фулгрим посмотрел вверх, будто выискивая нужное слово среди звезд за гигантскими стрельчатыми окнами.

— Если скажешь «особенный», я ударю тебя у всех на виду.

В тоне Ферруса звучала злость, но брат усмирил ее ослепительной улыбкой. Такой уж силой он обладал. Немногие существа в Галактике осмелились бы поднять руку на Мануса, и Фениксиец входил в их число.

Любой посторонний заметил бы только то, как один родич утешает другого. После сегодняшней церемонии многие будут рассказывать, как грозный и безжалостный Горгон исполнился скорби на похоронах Улана Цицера, Интепа Амара и Акурдуаны.

Такой уж силой обладал Фулгрим.

Завершив элегию, Амадей утер со щеки нечаянную слезу и отошел от ряда гробов. Представители XIII и XV легионов вышли вперед, чтобы по очереди поведать о доблести павших товарищей.

— Ты оказал нам большую честь, позволив Дюкейну говорить над телом Акурдуаны, — произнес Феррус.

— Мы все здесь братья, — отозвался Фениксиец. — Все начинали с одного и того же.

Манус кивнул.

— Я назначил Соломона Деметра на пост капитана Второй роты, — добавил Фулгрим.

— Он произвел впечатление на Сантара.

— Облик роты неизбежно изменится, — вздохнул повелитель Детей Императора. — В Акурдуане было что-то… неповторимое.

— Воины приспособятся, — заявил Манус уже более жестким тоном. — Станут сильнее, чем раньше.

Центурии, начиная с передних, зашагали мимо возвышения. Отсалютовав гробам, носильщикам одра и примархам, легионеры выходили из зала.

Пока внизу шли воины, Горгон полностью развернулся к Фениксийцу и заглянул в его бездонные пурпурные глаза:

— Я полагаю, до тебя дошли слухи о том, что Император намерен покинуть Крестовый поход сразу же после того, как воссоединится с последним из пропавших сынов?

— Он ничего такого не говорил, если ты об этом спрашиваешь.

Хмыкнув, Феррус скрестил руки на груди и перевел взгляд на носилки.

— Хочу, чтобы ты знал: если назначат не меня, я все равно поддержу любого, на кого падет Его выбор.

— «Все равно»?

— Ты понимаешь, о чем я. — Манус искоса взглянул на брата, но его глаза остались неподвижными и непроницаемыми, как серебряные озерца. — Можешь хоть что-нибудь рассказать мне о нашем отце?

Фулгрим пожал плечами:

— Он привел нас на планету под названием Молех. Мы завоевали ее. Ничего примечательного, насколько я помню. Довольно рутинная операция.

Горгон в этом сомневался. Кампания, где собрались четыре полных легиона, либо произошла вследствие каких-то грандиозных событий, либо станет их причиной. Феррус мог подтвердить это примером и уже открыл рот, но тут Фениксиец оживился, хотя его лицо по-прежнему выражало безраздельное горе родителя, потерявшего сына:

— Я встретил нашего нового брата!

— Каким он тебе показался?

— Называет себя Ханом, но я не вполне уверен, что ему понятно значение этого слова. Он весьма… дикий. — Фулгрим усмехнулся. — Думаю, тебе он понравится.

— Вот почему я ценю твою компанию, брат, — прошептал Манус в ухо повелителю Третьего, внимательно глядя на неподвижного, как статуя, Робаута Жиллимана в дальнем конце возвышения. — Ты всегда видишь только мои лучшие качества.

Приподнявшись, Мозес Труракк ощутил под ладонями стальной операционный стол. Через раздраженные нервные окончания в плечах воин получил данные о силе, с которой его тело давило на поверхность, о ее неровностях и температуре, даже о долях железа и других веществ, образующих сплав. Но ничего не почувствовал.

Под ровный гул мастерски установленных имплантатов Мозес отнял руки от стола и посмотрел на них. В ответ ему подмигнули световые индикаторы. Покрутив запястьями, Труракк услышал жужжание крошечных приводов. Проверив мощь новой хватки, он улыбнулся.

— Апотекарий Глассий свое дело знает.

Сощурившись, Мозес вгляделся в серебристые тени тускло освещенного апотекариона. Из них проступил силуэт Габриэля Сантара, покрытого чудовищными шрамами.

Первый капитан никогда не отличался красотой, но теперь напоминал какую-то глыбу, выбитую из астероидного поля. Левую руку и обе ноги ему полностью заменили бионическими протезами. Большую часть левой стороны и нижней половины туловища покрывали хромовые пластины. Свободная больничная роба темного цвета, разрезанная с боков, практически не скрывала перестроенное тело легионера.

Раньше Труракк утратил бы дар речи, увидев перед собой прославленного воина вроде Сантара, но не сейчас. Сейчас казалось, что барьеры званий, разделявшие их, не важны. А может, этих преград вообще никогда не существовало.

— Точно, — коротко ответил Мозес и посмотрел вдоль своего тела.

Ступней он не чувствовал. На ногах у него лежало одеяло, но космодесантник, даже не откидывая ткань, знал, что находится под ней. Труракк не забыл крушения, но события, в результате которых он вернулся на флагман, расплывались в памяти.

Пилот осмотрелся, пронизывая сумрак взглядом аугментического глаза. Легионные апотекарионы заметно отличались от тех, где лечили смертных. Организмы Астартес отлично исцеляли себя сами, и в тех немногих случаях, когда все же требовалось медицинское вмешательство, оно было незамысловатым. В отсеке пахло кровью, машинным маслом и концентрированным этиловым спиртом. Неярко поблескивали зажимы и пилы, затупленные о керамит и прочные кости воинов. Среди этих орудий, предназначенных для разделения пациентов на части и соединения оных, на каждом столе лежали распростертые легионеры. У некоторых не хватало конечностей. Тела других, как и инструменты вокруг, сверкали металлом в приглушенном свете.

Похоже, бойня на планете вышла свирепая, если пилотом из клана Вургаан занимался старший апотекарий Сорргола.

— Ты с ними сможешь летать? — спросил Габриэль, имея в виду металлические кисти.

— Лучше прежнего.

Сжав новые руки в кулаки, Труракк поднес их к лицу. Он искал какую-то очень важную, но еще не произнесенную истину. Откинув одеяло, Мозес обнажил две полностью аугментические ноги — очерченные резкими линиями конечности из бесчувственного металла.

И тогда истина пришла к нему. Подняв взгляд, Труракк осознал, что понимание обрел и его брат.

— Плоть слаба.

Буреносцы — название X легиона до воссоединения с примархом.

Искаженная цитата из пьесы У. Шекспира «Гамлет» в пер. М. Лозинского.

Фелгаррти — один из регионов Медузы.

Сублимация — процесс перехода вещества из твердого состояния сразу в газообразное, минуя жидкое.

Эбру (также марморирование, или мраморирование) — техника создания на поверхности предмета «мраморной» структуры (например, цветных разводов), с использованием специальных методик и красок.

Агиография — богословская дисциплина, изучающая жития святых, богословские и историко-церковные аспекты святости.

Тугра (тогра) — в Османской империи персональный знак правителя, содержащий его имя и титул.

Искаж. Манарага — вершина на Приполярном Урале, в пятнадцати километрах к западу от горы Народной.

Диорит — горная порода темно-зеленого или коричнево-зеленого цвета. Со времен Древнего Египта и Месопотамии используется для облицовки зданий, изготовления ваз, столешниц, постаментов и т. д.

Вексиллярий (от лат. vexillarius, от vexillum — знамя, штандарт) — название знаменосца в армии Древнего Рима.

В ходе абляционных операций производится удаление или разрушение (прижигание) некой части из совокупности биологических тканей.

Фамулус (лат. famulus) — слуга или помощник, в особенности у врачей, ученых или профессоров высших учебных заведений.

Пельтасты — разновидность легкой пехоты в Древней Греции, часто использовались как застрельщики, метавшие дротики. Получили наименование по названию щита — «пелта».

Компенсация (в психологии) — защитный механизм психики, заключающийся в бессознательной попытке преодоления реальных и воображаемых недостатков.

Гиперкомпенсация — особый вид компенсации, при которой усилия, как правило, чрезмерно большие, направлены не на достижение некой «нормы», а на обретение превосходства над окружающими.

«Искусство войны» — наиболее известный древнекитайский трактат о военной стратегии и политике.

Тандыр — печь-жаровня, мангал особого шарообразного или кувшинообразного вида для приготовления разнообразной пищи у народов Азии.

Таджин, или тажин, — блюдо из мяса и овощей, популярное в странах Магриба, а также специальная посуда для приготовления этого блюда (массивный керамический горшок, плотно закрытый высокой конической крышкой).

Орган-летописец — одно из названий омофагии, имплантата Астартес, позволяющего извлекать информацию из потребленной пищи.

Лацерна — плащ с капюшоном, надевавшийся древними римлянами в дождливую погоду поверх тоги.

Сфенел — в древнегреческой мифологии царь Микен, сын Андромеды и Персея, победителя Медузы Горгоны.

Согласно упомянутой легенде, когда Манус утопил Азирнота в лаве, живой металл, из которого состояло тело существа, перетек ему на руки.

Нейроглоттис — вживляемый в горло орган космодесантника, предназначенный для определения токсичности атмосферы и пищи.

Вибрато (итал. vibrato, лат. vibratio — колебание) — периодические изменения высоты, силы (громкости) или тембра музыкального звука или пения.

«Грозовой ястреб» (не путать с десантным кораблем «Громовой ястреб») — истребитель-перехватчик Космодесанта.

Тагмата Омниссия — в эпоху Великого крестового похода одна из трех ветвей вооруженных сил Механикум (наряду с Коллегией Титаника и скитариями), состоявшая из армий феодального типа, которые формировались в мирах-кузницах.

«Вилка», или «сэндвич», — прием в групповом воздушном бою, при котором два союзных истребителя совместно маневрируют таким образом, чтобы один из них поразил цель.

Секция — минимальное по размеру подразделение элитных частей Имперской Армии. Три секции образуют терцию

Неокортекс (новая кора) — новые области коры головного мозга, которые отвечают за высшие нервные функции: сенсорное восприятие, выполнение моторных команд, осознанное мышление и речь.

Фелиды (лат. felidae) — латинское название семейства кошачьих.

Аллель — один из возможных структурных вариантов гена.

«Грозовой владыка» — редкий противопехотный вариант «Гибельного клинка». Вместимость — сорок пассажиров.

Очевидно, речь идет о крупнейших битвах Третьего крестового похода в Святую Землю (1189–1192 гг.).

Метаматериал — композиционный материал, характеристики которого обусловлены не столько свойствами составляющих его элементов, сколько искусственно созданной периодической структурой.

«Контемптор» — тип дредноута, разработанный до Ереси Хоруса, более крупный и мощный, чем стандартные шагатели. Имеет ряд систем, схожих с теми, что использовались в автоматонах Легио Кибернетика.

Вероятно, отсылка к Первой Женевской конвенции (1864 г.).

Фольговое одеяло (изотермическое покрывало) — одеяло, предназначенное для временного уменьшения теплопотерь человеческого тела. Представляет собой тонкую пленку из термопластика, покрытую металлизированным отражающим материалом.

Нанше — шумерская богиня, покровительница рыбной ловли и гадания.

Шекспир У. Генрих IV. Часть первая, акт V, сцена 1. Пер. В. Морица, М. Кузмина.

Бас-профундо (итал. basso profondo — глубокий бас) — очень низкий мужской голос.

Мегалополис — наиболее крупная форма расселения, образующаяся при срастании ряда городских агломераций.

Псы Войны — название легиона Пожирателей Миров до воссоединения с примархом.

«Медуза» — тяжелое осадное орудие, устанавливаемое на буксируемую платформу или монтируемое на шасси «Химеры».

«Скорпий» — название пусковой установки и ракет с имплозивными боеголовками, предназначенными для поражения легкой техники и пехоты в тяжелой броне. Устанавливались на РСЗО «Вихрь».

Bellum Sacrum — «Священная война» (лат.).

Cards Luna — «Собачья луна» (лат.).