Лого
Меню
Палева нет » HOME » Гвоздь программы (сборник) - Светлана Алешина

Гвоздь программы (сборник) - Светлана Алешина

Светлана Алешина

Гвоздь программы (сборник)


«Если тебе не нравится сегодняшний день, Александра, это еще не значит, что ты имеешь право проспать его».

Голос моего рассудка в очередной раз пытался пробудить во мне совесть. Ненавижу понедельники! Особенно такие, когда солнце палит немилосердно, а тебе надо опять ходить по душному городу в поисках работы.

Ох уж эта работа! Везде, куда я пыталась устроиться, встречали неодобрительно мои манеры, мою внешность и мое жизненное кредо. Не находя абсолютно никакого компромисса, мы легко расставались с предполагаемыми боссами. Их не устраивал мой взгляд на моральные ценности и мой чересчур независимый вид, а меня – необходимость лицемерия. Поскольку относиться к ним лучше, чем они в основе своей того заслуживали, я не могла. Однако жизнь диктовала мне свои условия – существовали мы с мамой на ее крошечную зарплату учительницы, и надо было что-то срочно придумать.

«Сегодня я соглашусь на любое предложение, – решила я. – Даже если от меня потребуют нравственного падения».

Собственно, чего-то подобного я и ожидала. Накануне я обнаружила в газете странное объявление: «Требуется девушка, готовая рисковать, с веселым нравом. Звонить до двух часов ночи».

Далее следовал телефон. Я набрала номер и услышала приятный мужской голос:

– Да?

– Я по объявлению, – сообщила я.

– Что вас интересует?

– Я бы хотела узнать, что у вас за работа.

Он замялся. Я сразу начала подозревать самое страшное и испытала жгучее желание повесить немедленно трубку. Лучше уж торговать газетами, честное слово!

– Давайте встретимся, и я все вам объясню…

– Давайте, – ляпнула я раньше, чем мой рассудок успел этому воспрепятствовать.

Он назначил мне время, я согласилась, и вот сегодня, в понедельник, я должна была подъехать на улицу Немецкую, дом тридцать, дабы встретиться с неким Андреем Юрьевичем Лариковым.

Вывалив на пол содержимое своего платяного шкафа, я задумчиво уставилась на то, что имелось у меня в наличии: джинсы, майки и шорты. Всего одна юбка. Я ее надела, и теперь разглядывала свое отражение в зеркале с недоумением. Юбки почему-то мне не шли – если это не были мини. Поэтому я смотрела на безобразие, явившееся в зеркале, и думала, как можно быть такой уродливой и почему мои обычно стройненькие и длинные ножки сейчас смотрятся толстыми колбасками? И откуда у меня вдруг появилась такая необъятная задница?

Теперь понятно, почему меня не брали на работу!

Уж лучше я явлюсь пред очи Андрея Юрьевича Ларикова неформалкой, чем скромной толстухой, и я вытащила из кучи свои любимые шорты, а все свое богатство запихала в шкаф. В шортах моя фигура стала нормальной, правда, теперь мне с трудом можно было дать лет шестнадцать.

Ну и ладно, буркнула я. Пусть воспринимает меня такой, какая я есть. И в конце концов, если он собирается предложить мне что-то не совсем приличное, пусть двадцать раз подумает, прежде чем предлагать подобное несовершеннолетней.

Свои непослушные рыжие кудряшки я для более сильного эффекта заплела в две косички и теперь была вполне довольна своим видом.

Можно было отправляться на Немецкую, дабы предстать перед Андреем Юрьевичем Лариковым.

* * *

Я шла по улице, бережно неся пакет, рекламирующий «Ротменс», в котором покоился мой диплом, согласно которому я, Александра Сергеевна Данич, признавалась специалистом по французскому языку и литературе. Точнее – по старофранцузскому. Уж зачем он был мне нужен – до сих пор не пойму. Когда я протягивала этот диплом в оптовой фирме, на меня посмотрели с плохо скрытым ужасом, как будто я им протянула гремучую змею. Никакой гарантии, что мой диплом не произведет такого же отталкивающего впечатления на господина Ларикова, не было. Но на всякий случай я прихватила его с собой – пусть не думают, что я пребываю во тьме непросвещенности.

До Немецкой от моего дома не так уж и далеко, можно добраться пешком. В такую жару городской транспорт меня раздражал.

Дом я нашла быстро и поднялась на третий этаж. Мне показалось немного странным, что Андрей Юрьевич расположился со своим офисом в многоквартирном доме. Я нажала на кнопку звонка и услышала: «Открыто!»

Пожав плечами, толкнула дверь и оказалась в обычной квартире, светлой и просторной, но, увы, пребывающей в состоянии жуткого беспорядка.

– Александра Сергеевна, это вы? – донесся из глубины квартиры веселый голос. – Минуточку обождите, хорошо?

Я кивнула и сказала:

– Не беспокойтесь.

Пройдя в комнату, я села в кресло и начала осматривать помещение.

По стенам высились стеллажи, заполненные книгами. На окне стоял приемник, из которого неслись позывные «Серебряного дождя». «Слава богу, что он любит нормальную музыку», – подумала я.

Он вылетел из соседней комнатки такой взъерошенный, что я не смогла удержаться от улыбки.

Представьте себе длинного, как жираф, молодого человека с огромными печальными глазами. Вот вам и получится Андрей Юрьевич Лариков.

– Простите, что я вас задержал, – сказал он, садясь напротив меня. – Надо было проявить срочно пленку, сейчас придет клиент, а мне приходится все делать одному.

Доверие, возникшее к нему, моментально испарилось. Что за пленки он там проявляет для клиентов? Порнуху, как пить дать… Я нахмурилась и потупила свои глаза. Пусть не думает, что я соглашусь на его непристойные предложения с легкостью.

Он расценил мое замешательство как укоризну и опять принялся извиняться:

– Александра Сергеевна, я понимаю, что вы занятой человек, но…

– Да нет, – призналась я. – Вовсе я ничем серьезным не занята.

– Тогда начнем? – обрадовался он.

– Что начнем? – напряглась я.

– Разговор, – улыбнулся он. – Надо же нам познакомиться, прежде чем мы решим, станем ли вместе работать.

* * *

Я выложила перед ним свой диплом, предчувствуя его разочарование. Сама я при этом испытывала некоторое злорадство – после моих «хождений по мукам» абсолютная непригодность в этой жизни специалиста по старофранцузской литературе стала для меня чем-то вроде креста, который несет на себе страстотерпец. Особенную радость доставляли мне недоумевающие нувориши, которые тщились понять, каким образом можно практически применить мои широкие познания в таком предмете.

Мой визави нисколько не смутился, даже наоборот, взглянул на меня с интересом и спросил:

– И вы, Александра Сергеевна, знаете старофранцузский на «отлично», как здесь записано?

– Да, – кивнула я.

– Удивительно! – обрадовался он, как будто ему был срочно необходим знаток творчества Франсуа Вийона. – Я бы не догадался, что такое юное существо интересуется подобными вещами!

– Так получилось, – хмуро сообщила я.

– А можно поинтересоваться, что еще вы любите кроме старофранцузского языка?

– А можно поинтересоваться, чем занимается ваша фирма? – ответила я на его вопрос вопросом.

– Ах, да… Наверное, пора перейти к откровенному разговору…

Он встал. Я почувствовала, как мое сердце сжалось. Значит, все-таки это то, что я думала. Сейчас мне предложат сниматься для порнографического журнала или еще какую-то гадость. Конечно, глядя на него, трудно предположить, что этот человек обладает порочным нравом, но сколько уже на моем пути встречалось подлецов с обаятельной внешностью?

– Работа у нас, Сашенька, непростая и нестандартная. Я вот не знаю даже, как вам преподнести так, чтобы вы не испугались…

– Да уж преподнесите как-нибудь, – пробормотала я.

– Наверное, ваши знания и не пригодятся, но… Возможно, что именно им вы будете обязаны успехом. Куда больше вам понадобятся быстрые ноги, наблюдательность и умение логически мыслить, но думаю, вы этим не обделены, раз уж разобрались в старофранцузском… Дело в том, Саша, что мне нужен помощник. А именно – человек, который совместит работу секретаря и детектива…

* * *

Я никогда не собиралась быть детективом. Если честно, я даже не читала никогда подобное чтиво – это мама тащится от Чейза и Кристи. Поэтому сейчас я сидела, вылупившись на Ларикова, и пыталась «логически» осмыслить происходящее.

– Но ведь я не юрист, – робко проговорила я.

– Понимаете, Сашенька, мой практический опыт показал мне, что для того, чтобы расследовать преступление, не надо быть юристом. Кроме того, ваши задачи будут довольно скромными – иногда мне может потребоваться помощь в добывании каких-то сведений. И, ради бога, не пугайтесь так – в частные агентства обращаются в основном с семейно-бытовыми проблемами. Будем надеяться, что нам не придется сталкиваться с настоящими преступлениями!

Я судорожно глотнула, пытаясь подавить в себе нехорошее предчувствие, что Лариков жестоко заблуждается и все самые сложные преступления не преминут свалиться именно на наши с ним головы, и собралась отказаться. Я даже уже открыла рот, чтобы поблагодарить его от души и сообщить, что не смогу работать в агентстве, но…

Раньше, чем я успела все это выпалить, я отчего-то улыбнулась и сказала:

– Хорошо. Если моя кандидатура вас устраивает, я согласна…

* * *

Не знаю, что на меня нашло. Я даже не поинтересовалась, сколько буду получать за работу. Я даже не удосужилась уточнить, в чем, собственно, она будет заключаться! Неужели мама права и я – воплощение легкомысленности и неприспособленности к жизни? Как я вообще собираюсь заниматься тем, чем никогда в жизни не занималась?

– Так чем еще вы увлекаетесь? – долетел до моего затуманенного сознания голос Ларикова.

– Мотоциклами. Только я не люблю с ними возиться, я умею на них ездить…

Он удовлетворенно хмыкнул.

– А как насчет средств самообороны?

– У меня первый разряд по фехтованию. Еще я умею стрелять и владею карате.

Про последнее я немного приврала. Мои познания в этой сфере ограничивались одним-двумя ударами, которым обучил меня Пенс. В болевые точки ребром ладони или носком ботинка.

– Сашенька, вы созданы для этой работы! – воскликнул Лариков. – Компьютер знаете?

– Немного.

– Ничего, научитесь… Фотографировать умеете? С видеокамерой знакомы?

Здесь я честно могла признаться, что знакома. И фотографировать тоже умею.

Кажется, я ему понравилась. Он буквально пожирал меня восхищенными глазами.

– Теперь об оплате… Конечно, пока у нас не густо с деньгами. Мы работаем недавно, и наши гонорары невелики. Но – двести в месяц для начала вас устроит?

Я прикинула и поняла, что двести в месяц меня никак не устроит. И с сожалением собралась проститься, но он остановил меня:

– Долларов, Сашенька!

Я остановилась и вытаращилась на него. Подсчитав в уме, что для начала это совсем не плохо, я кивнула головой и сдалась окончательно, когда он добавил:

– Естественно, это без ваших процентов от ведения дела.

Так как с процентами получалось еще больше, чем двести долларов, я начала таять, как мороженое на солнце. Я сейчас была готова согласиться на любую работу – даже на эти его расследования. Бог с ним, как-нибудь выкручусь, в конце концов, надо попробовать, может быть, получится?

* * *

Вот так я устроилась на работу и до сих пор не понимаю, как Лариков распознал во мне детектива. Иногда я спрашиваю его:

– Ларчик, почему ты тогда взял меня?

Он хитро улыбается и, помолчав немного, говорит:

– Ты была такая смешная, что я просто не смог отказать себе в удовольствии наблюдать такую особу ежедневно.

Но это в шутку. А серьезно – он помалкивает, потому что боится, что я зазнаюсь.

Может быть, он прав. Хотя мог бы иногда сделать мне приятное, признав мои безусловные таланты! Но что с них, мужчин, возьмешь?

* * *

Как это ни странно, мое обретение работы никого особенно не обрадовало.

Первым делом я рванулась к своему лучшему другу Пенсу – Сережке Зинченко, который торчал в гараже, пытаясь привести в порядок свою «Судзуки». Последняя поездка отчего-то довела несчастную машину до такого изнеможения, что теперь бедняга Пенс печально разглядывал мотор с таким видом, как смотрят на безнадежно больного.

– Пенс, я устроилась на работу! – сообщила я ему, сияя.

Он меланхолично кивнул, не удостоив меня взглядом, и пробормотал:

– Я рад.

Я прекрасно видела, что радости он не испытывает.

– У тебя проблемы? – озабоченно поинтересовалась я.

– А? – поднял он на меня глаза. – Да нет, Сашка. Все в пределах нормы. Даст бог, выкручусь…

Меня обмануть довольно трудно – я чувствую, когда у человека дела в пределах нормы, а когда он близок к суициду.

– Пенс! – позвала я его опять. – Я же вижу, что тебя одолевают мрачные мысли о бренности существования. Если ты решил искать смысл жизни, то не затрудняйся. И умнее тебя народ головы положил, пытаясь найти ответ на вопрос «быть или не быть?». Лучше поведай старушке Александрине, что за напасти тебя одолели!

Бестолковое предложение! А то я не знаю Пенса – умирать будет, а промолчит. Не любит Пенс на других свои проблемы вешать, и никто его переубедить не может. Даже я – а уж мне-то Пенс верит.

Мы с ним дружим с самого детства. Так уж сложилось, что я его всегда защищала, потому что Пенс моложе меня на три года. Мне двадцать три, а ему двадцать. Сейчас наша разница в возрасте не бросается в глаза, а тогда он был маленький смешной парнишка с грустными глазами, как у олененка Бемби. Я же всегда была дикой и необузданной девицей. Папа называл меня «Валькирией», потому что, когда я неслась по двору с развевающейся гривой рыжих волос, впечатление было как от урагана. Так как воспитана я была на литературе, подобной книге Томаса Мэлори о короле Артуре и его рыцарях, в голове моей вечно гнездились мысли о несправедливо обиженных, коих я призвана была защищать. Дралась я неплохо. А мой бедный Пенсик был мальчиком интеллигентным и совершенно не способным ударить человека. Вот мы с ним и подружились тогда, и я на всю жизнь усвоила, что Пенс для меня как львенок для львицы – не приведи Господь обидеть его.

Так что сейчас Пенс молчал, а я прикидывала в уме, тренируясь для будущей работы, откуда, собственно, могли свалиться на бедную Пенсову голову неприятности. То, что они серьезные, я не сомневалась – Пенс не тот человек, чтобы по пустякам так озадачиваться.

* * *

Я не заметила, как стемнело. Все мои логические рассуждения ни к чему не привели, а завтрашний день должен был стать моим первым рабочим днем.

– Пенс, ты вредный, – наконец возмутилась я. – Неужели ты не хочешь, чтобы я помогла тебе?

– Ты не сможешь, – отрезал он.

– Ну конечно, – усмехнулась я. – Что же у тебя за проблемы такие, что никто их не может решить?

– Проблемы моей собственной глупости, – еле слышно выговорил Пенс и опять надолго замолчал, давая понять мне, что мое дальнейшее вторжение в его жизнь он посчитает бестактным и неуместным.

– Ну ладно, – вздохнула я. – Время уже позднее. Мне пора.

Я встала. Надежда, что Пенс одумается и расскажет мне о своей беде, меня не оставляла, но он только кивнул, не отводя взгляда от «Судзуки».

– Пенс, ты что, прощаещься с ним, что ли? – вскипела я. – В конце концов, завтра я выхожу на работу и бог знает когда смогу к тебе прийти, а ты не отводишь влюбленного взора от своего коняги! Есть у тебя в душе хоть что-то святое?

Пенс рассеянно посмотрел в мою сторону и пожал плечами.

Если бы я тогда была повнимательнее, я бы поняла, что он действительно прощался со своим железным приятелем. Но – увы! Моя голова была занята целиком предстоящей работой, приключениями и подсчетом будущих огромных, по моим понятиям, денег.

Поэтому я обиделась на его невнимание и вышла из гаража.

* * *

Улица встретила меня еще не остывшим от дневной жары воздухом.

Где-то в половине третьего ночи на город все-таки опустится прохлада, но сейчас, к сожалению, темнота еще не обещала облегчения.

Я ненавижу лето. Не знаю, что в нем может быть хорошего – разве что обилие зелени, которая, впрочем, быстро чахнет под немилосердно раскаленными лучами солнца. Последнее время жара в тридцать пять – сорок градусов, увы, стала для наших краев нормальным явлением, и мне невмоготу находиться летом в «средней полосе». Хочется куда-нибудь в Антарктиду, ей-богу.

Но это кому что нравится. Я люблю осень и весну.

В общем, выйдя на улицу из душного гаража, я не заметила особенной разницы. От асфальта шел жар, и воздух напоминал мне раскаленное пекло.

Возле моего дома примостился пивной ларек, у которого толпились страждущие. Я прошла мимо них, задрав голову, и убедилась, что в наших окнах горит свет, значит, мама дома.

Окна были открыты, мама пыталась впустить свежий воздух, хотя я убеждена, что в нашем городе свежего воздуха так мало, что скоро его начнут продавать унциями или гранами в аптеке.

Впереди маячила возможность принять прохладный душ, и это было самой радостной мыслью.

Поэтому я собрала последние силы и стремглав взлетела на четвертый этаж.

* * *

Тарантул пытался снова подползти к Димке, схватить его своими мохнатыми щупальцами.

– Господи… – прошептала Лиза одними губами. – Господи, защити его!

Тарантул двигался неуверенно, шаткие длинные его ножки топали по маленькому Димкиному телу. Лиза отмахнулась.

Где-то раздавался мерный стук, как будто в соседней комнате рушили стену.

Лизе было так страшно, что холодный, липкий пот начал струиться по ее коже, и она закричала:

– Господи, да огради же нас от этой ужасной твари!

Темный мир завертелся и лопнул, разрываясь на мелкие разноцветные шары.

Она проснулась оттого, что Виктор тряс ее за плечо.

– Лиза, что с тобой? Опять?

Она бессмысленно таращилась в темноту, и, когда поняла, что отныне даже в снах Димка будет приходить только вместе с тарантулом, унесшим его, она заплакала.

Не было в этих слезах облегчения, потому что сердце ее пожирала жажда мести. Где-то под этим жарким солнцем и голубым небом, в мире, где для ее Димки больше нет места, продолжает жить виновник его смерти. Виновник ее мук. Виновник… Он пьет вино, веселится, смеется – а Димкино хрупкое тельце в этот момент подвергается могильному тлению…

Она могла бы справиться с болью, уничтожающей ее. Но с этой яростью, которая не имела выхода, – о, с этим Лизе было не совладать! Не помогали ни увещевания, ни молитвы, ни самовнушение.

Ясно и четко она видела огромного, мохнатого, ядовитого тарантула, уносящего от нее в своих жадных лапах драгоценное тельце ее маленького сына.

Я проснулась от легкого ветерка, коснувшегося моей щеки. День еще не наступил окончательно, в комнате господствовал полумрак. Потянувшись, я с удивлением обнаружила, что спать мне совсем не хочется, напротив – весь мой организм наполнился энергией, а я ощущала небывалый интерес к жизни.

Вскочив, я вылетела на кухню и поставила чайник. Подпевая незатейливой мелодии, льющейся из приемника, умылась и посмотрела на часы.

Была половина шестого утра. На улицах еще царила тишина, утренний воздух был свеж, а поэтому я охотно подставила свое лицо первым лучам солнца.

– Ну, здравствуй, солнышко, – поздоровалась я с ним. – Ты уж сегодня не пеки нещадно мою бедную голову…

– Неужели моя дочь на кухне появилась, – услышала я за спиной голос мамы. – Что заставило мою драгоценную девочку подняться в такую рань?

– Жажда жизни, ма, – улыбнулась я. – Удивительно, не правда ли?

– Да уж, – согласилась она. – Я как-то привыкла к тому, что на тебя жажда жизни нападает не раньше одиннадцати.

– Так я же сегодня иду на работу!

– Господи, Саша, да разве это работа? Ты бы выбрала что-нибудь более для себя подходящее, – продолжила мама вчерашний спор. – Подумай сама – какой из тебя детектив? Этот Лариков просто шарлатан какой-то! Я бы поняла еще – секретаршей. Но – детективом! Тоже мне, Майка Хаммера нашел!

– Я очень скромно и ненавязчиво буду послеживать за изменницами и изменниками. Так что не беспокойся!

– Саша, а вот это безнравственно! – сердито высказалась мама. – Что это за работа – подглядывать? Ты что, филерша?

– Мама, за это платят деньги! А изменять, между прочим, как раз безнравственность и есть! Сама мне это внушала.

– Не нам с тобой судить. Это я тебе тоже внушала!

– Ма, я и не собираюсь устраивать суды с присяжными! Но – кушать-то нам с тобой хочется? Поэтому давай не будем подвергать критике мою новую работу!

Она рассеянно кивнула. Спорить со мной было бесполезно – это она поняла уже давно, поскольку упрямство было моей отличительной чертой. Как и чувство противоречия.

Может быть, поэтому я и люблю Вийона, чьи стихи сотканы из противоречий?

* * *

Телефон надрывался, как больной в припадке истерики.

Пенс посмотрел на часы.

Какой идиот мог звонить в такое время?

«Не обманывай себя, Сереженька, – приторно ласково прощебетал внутри его отвратительный голос опасности. – Сам знаешь, кто это».

Он сел на кровати, протянув руку к трубке, и тут же отдернул ее. Укус бывает смертельным, Пенс. Может быть, сделать вид, что тебя дома нет?

Но он знал – это ни к чему не приведет. Они будут звонить все время, пока его не достанут. Они знают, что он здесь, ему некуда деться.

«Ты в мышеловке, мой птенчик, ты в силках, умело расставленных чьей-то недоброй рукой…»

Если бы Пенс мог заткнуть этот голос внутри его, обдающий холодом страха, он бы так и сделал.

Но…

Жизнь надо принимать такой, какая она есть. Даже если она тебе не очень нравится в ее теперешнем обличье.

Сколько раз Пенс думал, что ему поможет самоубийство. Просто возьми в руки лезвие, малыш, а? Сам увидишь, как вместе с кровью уходят твои проблемы!

Но решиться на это не было сил. Он оставлял это на крайний случай. Если не хватит денег, вырученных от продажи «Судзуки», тогда конечно. Тогда он это сделает, но не сейчас.

Он собрался с силами, судорожно вздохнул, поднял трубку и тихо произнес:

– Я слушаю.

– Надо же, он нас слушает!

Голос был омерзительным, а то, что абонент считал смехом, более напоминало Пенсу карканье ворон над его могилой.

– Как с выплатой долга, дружок? Разве ты не знаешь, что счетчик включен?

– Я его еще не видел, он пропал!

– Меня уже не интересует Толстый, дружок, – ехидно пропел голос в трубке. – Толстый почти труп, а вот ты… Последний срок – завтра. Не будет денег – не будет твоей квартиры.

Трубку повесили. Пенс закрыл глаза. Ему хотелось закричать. На пороге возникла мать и обеспокоенно спросила:

– Сережа, что случилось? Кто звонил в такую рань?

Пенс сглотнул комок, появившийся в горле, и пробормотал:

– Ошиблись номером, мама. Всего лишь ошиблись номером…

* * *

Лариков встретил меня у входа в дом. Он стоял и ежеминутно посматривал на часы, что говорило о его крайнем нетерпении.

– Простите, что я опоздала, – подошла я к нему.

Он взглянул на меня и улыбнулся. Улыбка у него была мальчишеская.

– Что вы, Саша! Просто я спешу, а ключ вам вчера передать забыл.

Он протянул мне ключ и уже развернулся, чтобы уйти, но я остановила его вопросом:

– А что мне делать?

– Сегодня? – удивился он, как будто, по его соображениям, сегодня все дела были неуместны. – Ну, отвечайте на звонки. Придумайте что-нибудь, пока я не вернусь, ладно?

С этими словами он умчался вдоль по улице с быстротой болида.

– Да уж… – пробормотала я. – Ничего себе работа – придумай что-нибудь…

Я покачала головой и поднялась на третий этаж. Открыв дверь, я осмотрелась. А ничего и не надо придумывать вам, Александра Сергеевна, весело подумала я. Тут уборки на целый день.

Засучив рукава и найдя у него тряпку и старую, облезлую швабру, я принялась за эти авгиевы конюшни.

По местной радиостанции передавали новости, а я вытирала пыль, разбирала завалы из бумаг, созданные талантливой рукой Ларчика, и думала о том, сколько же надо было потратить усилий для создания такой свалки.

* * *

Каждое утро превращалось для Лидии Владимировны в пытку. Она просыпалась, и сон, ее спасительный сон, приносящий забвение, уходил, оставляя ее один на один с бессмысленным и страшным дневным одиночеством.

Первое время Лидию Владимировну не оставляла надежда, что ее муж вернется. Произошла ошибка, говорила она себе. Просто маленькое недоразумение, не более. Сейчас дверь откроется – и он появится на пороге.

Но со временем это ожидание стало болезненным, разрушающим ее куда более, чем скорбь.

Однажды она проснулась так же, как теперь, и с удивлением обнаружила, что боли больше нет. Она ушла, ушла вместе с мужем, оставив после себя только шрам на сердце. Вместо боли в ее душу вошли ярость и страстное желание отомстить тем, кто так немилосердно разрушил ее жизнь, превратив существование в сплошное чувство вины за тот день, когда ее муж лежал, как брошенный щенок, один. А она, ничего не подозревая, покупала себе платье. Странно, тогда ей безумно понравилось черное платье, и теперь она не снимала его – и поклялась не снимать до того момента, пока виновник не будет повержен точно так же, как он поверг в прах всю ее жизнь.

Питаясь чувством мести, Лидия Владимировна перестала плакать о муже. Потом она позволит себе эту роскошь, когда увидит, как кровь вытекает вместе с жизнью того существа, которое… Нет, не надо об этом пока.

Она еще не знала, как она это сделает. Однажды она попросила своего знакомого, бывшего работника милиции, раздобыть для нее оружие. Он посмотрел на нее и спросил:

– Лида, зачем?

– Чтобы спокойно спать по ночам, – передернула она плечами, радуясь, что в этих словах есть правда.

Когда она сможет отомстить, сон вернется к ней. Спокойный сон. Где ей перестанет сниться Тарантул, уносящий жизнь из тела ее мужа.

А пока она ждала. Терпеливо ждала, зажигая свечу перед фотографией, на которой еще молодой и грустный Игорь смотрел на нее, словно прося оставить его убийцу в покое.

«Тебе не принесет это облегчения», – как бы говорил его взгляд.

– Нет, милый, – грустно улыбалась Лидия Владимировна. – Я не смогу жить, пока его жизнь преисполнена животной радости. Я не смогу жить, пока он не наказан.

* * *

Никто не звонил. А Лариков явно не торопился возвращаться. Наведя идеальный порядок, я сидела, скрестив ноги, задумчиво рассматривая потолок и слушая радио. Сигарета в моих пальцах дымилась, кофе стоял передо мной, и жизнь казалась мне прекрасной.

Можно было сосредоточиться на Вийоне. Моя светлая любовь к этому поэту превосходила рамки разумного. В юности я даже написала стихотворение, выражающее всю глубину моего нежного чувства. Не помню уже его, но конец почему-то сохранился в моей памяти: «Коль ты в аду, дойду до ада – там поцелую наконец».

Засунув беднягу в ад, я, конечно, испытала легкие угрызения совести – с чего бы ему там оказаться? В конце концов, если ему и были свойственны пороки, то все это с лихвой окупалось его мастерством слагать стихи. Так что скорее всего мой возлюбленный поэт прекрасно распевал свои стихи пред лицом Божиим.

По радио музыка сменилась истерическими завываниями восторженной девицы, которая сквозь радостные всхлипы поведала, что завтра в Тарасов, наконец-то, приедет великий Тарантул, и по этому поводу состоится прямой эфир с ним, таким замечательным, таким грандиозным, таким неповторимым. Я усмехнулась. Этого козла я ненавидела. Уж лучше всю жизнь слушать Натали, она хотя бы безвредна. Тарантула, или Александра Кретова, я слушать не могла. Эти его глупые вопли про «Люцифера – нашего князя» наводили меня на грустные размышления, что с возрастом некоторые люди не умнеют, а впадают в маразм. Тарантул, по моему подозрению, пребывал в нем постоянно, так, что стал опасен для окружающих.

Восторженная девица не преминула порадовать мой слух бездарным творением Тарантула, в котором он пригрозил скорой смертью всем евреям. Почему он решил с ними расправиться, для меня осталось загадкой. Впрочем, на месте психотерапевтов я бы уже давно сделала его подопытным кроликом для испытания новых психотропных средств. Что-то у парня все-таки с головой не в порядке.

Потом, когда он наконец утихомирился, девица еще раз проворковала, что завтрашний день станет самым великим в жизни нашего города, и заткнулась.

Слава богу, пробурчала я про себя. И вспомнила, что надо бы позвонить Пенсу. Узнать, как у него сегодня настроение. Мои логические рассуждения ни к чему не привели – наверное, я еще недостаточно в этом преуспела. Что за темные силы гнетут моего бедного друга?

Набрав его номер, я долго слушала длинные гудки. Пенса дома не было. Меня это немного удивило. Обычно Пенс приходил домой поздно, спать ложился ближе к утру, и дрых часов до двенадцати. Значит, сейчас он должен быть дома.

Подождав еще, я повесила трубку, и весьма кстати. Потому что дверь хлопнула, и на пороге показался Лариков, изумленно и немного недовольно вытаращившийся на прибранную комнату.

– Что это? – спросил он, облизнув пересохшие губы.

Я почла это за выражение безграничного восторга и скромно улыбнулась.

– Я навела порядок, вы не против?

– Н-нет…

Он присел в кресло и опять окинул комнату печальным взглядом.

– А бумаги? – наконец спросил он. – Вы их выкинули?

Наверное, он принимает меня за идиотку, вздохнула я.

Встав с кресла, я открыла шкаф и показала ему на аккуратно сложенные в папочки драгоценные листочки.

– Вот. Здесь все по номерам.

Он бросился их просматривать так, что мне стоило обидеться. Но я решила сдержаться. Пока.

Наконец он обернулся, и в его глазах сверкнула радость.

– Сашенька, да вы сокровище! – вскричал он.

Слава богу, что ты это признал, подумала я. Потому что мне очень понравилось это место. И я хотела бы остаться здесь надолго.

* * *

Вера поставила свечу, перекрестилась и уже собралась выйти из церкви, как услышала:

– Вера!

Обернувшись, она встретилась глазами с отцом Георгием.

– Подожди, – попросил он ее.

Вера вернулась к нему.

– Когда ты придешь на исповедь? – тихо спросил он.

Вера опустила глаза и промолчала.

– Я знаю, о чем ты думаешь, – сказал отец Георгий. – Предоставь мщение Господу, Вера. Не наше это с тобой право и дело…

Она кивнула.

– Я знаю, батюшка. Не бойтесь за меня.

– Приди завтра на исповедь, хорошо? – попросил он, продолжая смотреть на нее обеспокоенно.

– Я… Пока я не могу, батюшка, – почти прошептала Вера.

Он коснулся ее головы и сказал:

– Благословляю тебя, но не на то, о чем ты мечтаешь каждый день и каждую ночь. Вспомни, Вера, разве в мести находим мы утешение? Грех порождает грех, зло порождает зло… Знаю, что иногда тебе больно дышать, когда ты вспоминаешь про это. Но – девочка моя, укрепись и потерпи во имя Господа. Прочти псалмы – разве нет там ответа?

Она опять машинально кивнула, зная, что он прав. Но в груди ее сжалось сердце. И оно молило об отмщении.

Только так я смогу уничтожить память о Тарантуле, подумала Вера, пристально глядя туда, где среди других заупокойных свечей стояла ее свеча.

За упокой души ее убиенного жениха, с которым они должны были обвенчаться несколько лет назад…

Она тряхнула головой, пытаясь избавиться от головной боли. Последнее время головная боль была такой же непременной спутницей, как и душевная.

А тот, кто тогда стоял, усмехаясь, рассматривая ее, Веру, поверженную, в растерзанной одежде, тот, кто спокойно наслаждался, наслаждается и сейчас.

– «Нет! – донесся до Вериного слуха голос из прошлого. – Не смей ее трогать! Не смей! Не смей!»

– «А что ты мне сделаешь? Ну? Оч-чень интересно…»

Вера снова видела это лицо – уже начинающее полнеть, в жирных складочках прятались маленькие глаза, – а рабы выполняли приказ… Нет, Вера на рабов не злилась. Они и злобы не заслуживали… Они просто участвовали. Как в демонстрации с красными флажками и шариками. Точно так же…

Главный в той компании, которая насиловала ее, вот кто волновал Веру.

А он был жив и здоров, доволен жизнью и – черт его подери – знаменит и богат.

«Прости, Господи, но у меня никак не получается с этим смириться», – прошептала Вера.

* * *

Пенс шел, почти не различая дороги. В глазах его было темно. То, что он сейчас узнал, заставило его сердце бешено колотиться.

Поднявшись по ступенькам, он вошел в подъезд, поднялся на пролет и в недоумении остановился.

Прямо на него из полумрака смотрели две физиономии.

В висок ткнулся ствол револьвера, сразу ударил в нос запах пороха.

– Ну, Пенс? Что там у нас нового с Толстым?

Пенс зажмурился, чтобы не видеть этого парня.

– Оставьте меня в покое, – сказал он, надеясь, что голос у него будет звучать нормально, но горло сдавила холодная рука страха, и поэтому голос получился хриплым.

– Оставим, если подпишешь вот эту бумажку. Что берешь все на себя. И не вздумай орать, я выстрелю. Ты понял, Пенс?

Пенс кивнул. Сейчас он надеялся только на одно – на то, что слезы, притаившиеся в уголках глаз, не прольются. Дрожащими пальцами он взял предложенную ручку и расписался. Прекрасно понимая, что в данный момент, возможно, подписал себе смертный приговор.

– Вот и умница, – насмешливо протянул один из нападавших. – Просто леденцовый мальчик…

Потрепав Пенса по голове, он ласково пропел:

– А револьверчик был незаряженный, детка.

С этими словами он махнул рукой второму, и они стали спускаться с лестницы.

На последней ступеньке он обернулся и сказал:

– Завтра приедет Хозяин, сынок. Приготовься к встрече…

Они ушли, оставив Пенса сидеть на ступеньке, ошарашенного и испуганного. Но в последний момент Пенс вскочил, ярость переполнила его.

– Я приготовлюсь, – прошептал Пенс одними губами. – Я хорошо приготовлюсь к встрече Хозяина!

* * *

Мой рабочий день подошел к концу. Назвать его «рабочим» – какое кощунство! За весь этот день никто ни разу не набрал наш номер. Лариков постоянно куда-то исчезал, потом возвращался ненадолго, прятался в проявочной, что-то искал в компьютере и опять исчезал. Наконец, появившись в очередной раз, посмотрел на меня изумленно и сказал:

– Сашенька, девочка моя! Уже половина восьмого! Вам давно пора домой!

Я поперхнулась, потому что я так и не поняла, зачем я ему вообще нужна.

– Андрей, – начала я. – Я вас не устраиваю?

Он вылупился на меня и переспросил:

– Не устраиваете? С чего вы взяли, Сашенька?

– Дело в том, что за целый день я не получила от вас ни одного задания. Вы взяли меня к себе в качестве уборщицы? Или просто из милости – как специалиста никому не нужного старофранцузского языка?

Кажется, обида все-таки пробралась незаметно в мой голос – он предательски дрожал.

– О боже! – воскликнул Лариков, схватившись за голову. – Саша, ангел мой, что вы придумываете? Да ничего подобного! Просто пока я не могу вас взять с собой – извините. Да и нужны вы мне именно в офисе, потому что я жду звонка. А насчет вашего комплекса по части старофранцузского языка – почему вы считаете этот предмет таким ненужным?

– Да чем он может пригодиться? – горько усмехнулась я. – У нас что, астральная связь с французами тринадцатого века?

– Нет, Саша. Просто я думаю, что человек, выучивший этот язык, обладает завидным терпением и недюжинным интеллектом. Так что не надо вам комплексовать по поводу своих умственных способностей. Давайте-ка мы завтра с вами обо всем поговорим, а сегодня вы устали.

Он взглянул на меня неожиданно жестко, и я без труда догадалась, что сей приговор обжалованию не подлежит. Впрочем, на душе стало спокойнее – мне нравился мой босс, и, значит, если он ничего не имеет против, мы будем работать вместе.

* * *

«Если бы у меня было столько врагов, сколько у тебя, я бы предпочел покончить с собой».

Он снова и снова стрелял по этой мишени.

Ему нравилось видеть, как тонкая бумага рвется под ударами свинца. Ему нравилось вешать новый плакат и наблюдать, как эта самоуверенная улыбка становится натянутой, потом испуганной, а потом исчезает совсем.

Когда к нему приходило успокоение, он садился и долго смотрел на свои руки. Руки, которые уже год принадлежали не ему.

Обычно он был холоден, не испытывая никаких эмоций – работа есть работа. Но теперь его работа совпала с чаяниями его души.

Тот, из-за которого его жизнь превратилась в ад, должен был стать его жертвой.

– Как тебе нравится быть «заказанным»? – усмехнулся он, смотря на фотографию.

Он забыл, как улыбаются. Его лицо пугало окружающих – люди шарахались, встречая взгляд его серых глаз.

– Завтра, – прошептал он.

«Завтра», – ответили ему эхом стены подвала.

Из угла выполз огромный паук, которого он купил в зоомагазине. Временами ему начинало казаться, что он почти привязался к нему, забыв, зачем он когда-то приобрел этого мохнатого урода.

Но сейчас он взглянул на него, и ему почудилось, что из-под панциря мигнули хорошо знакомые ему маленькие глаза.

– Урод, – пробормотал он.

Протянув руку, он взял паука и поднес его к свету. Лапки паука задергались, он попытался спрятаться, но рука спокойно сжала это трепещущее тело, и паука не стало.

– Завтра, – проговорил человек с холодными серыми глазами.

* * *

По дороге я опять вспомнила про Пенса и решила нанести визит.

Вот такая я ужасная особа! Человек прячется от меня в кокон собственных несчастий, а я пытаюсь растормошить его, вытащив оттуда, дабы показать ему, что все совсем не так уж плохо, как ему в данный момент мерещится.

Пенс жил в четырехэтажном доме, очень уютном и симпатичном. Я поздоровалась с соседкой Пенса, которая сразу налетела на меня со странными рассказами о том, что «Сережка опять куда-то вляпался».

– Представь себе, Сашенька, сегодня его тут пара каких-то отъявленных мерзавцев дожидалась, а потом в воздухе гарью пахло… Будто бумагу жгли.

Тетя Люся выкладывала мне все это торопливо, боясь, что я убегу. Или убежит ее трехлетний внук, которого она держала за руку, периодически прикрикивая на него:

– Витька, сидеть!

Витька сидеть отказывался и орал.

– А он дома? – спросила я.

– Сейчас? – прокричала мне в ответ тетя Люся. – Конечно. С какими-то бандитами пришел. Рожи у них, Саш, хуже не бывает. Да заткнись ты, паршивец, у меня глаза на лоб от твоего крика вылезут. Ты лучше не ходи туда, Сашенька. Я вообще думаю, может, милицию позвать? Галя жалуется, что Сережка сам не свой последнее время.

Галей звали Пенсову мать.

Витька выдал очередную порцию «благого мата», который я перекричать была не в состоянии. Поэтому я махнула рукой и пообещала тете Люсе ни в какие истории не вляпываться, а если пришедшие с Пенсом люди действительно покажутся мне бандитами, я немедленно спущусь и мы вдвоем вызовем милицию.

Хотя, на месте милиции, я бы уже давно приехала, поскольку плач неразумного дитяти стал напоминать пожарную сирену.

Поднявшись, я позвонила в Пенсову дверь и услышала осторожные шаги.

– Кто там? – спросил Пенс, выглядывая в открывшуюся щелочку, ненадежно охраняемую цепочкой.

– Это я, юная леди Годива на белоснежном коне. Открывай, Пенс.

– Сейчас, – вздохнул он и уже начал было открывать, но передумал и спросил с надеждой: – А может, ты попозже зайдешь?

– А может, я вообще к тебе больше не приду, потому что меня немного напрягает, когда мне каждый день указывают на дверь?

– Я не один, – прошептал Пенс, пряча глаза.

– Разврат меня не смущает, – отпарировала я. – Матримониальных планов в отношении тебя у меня тоже нет, не надейся. Поэтому открой дверь, или я ее выломаю с милицией.

Он тяжело вздохнул и открыл дверь.

В нос ударил запах дешевого спиртного.

– О черт! Ты что тут, «арпачаем» решил развлечься? – простонала я.

Он грустно помотал головой, отрицая свою причастность к потреблению гнусного напитка.

Воздух был так насыщен парами алкоголя и табаком, что я возмечтала о противогазе.

– Пенс, что здесь происходит? – спросила я, делая шаг в сторону кухни.

Он попытался преградить мне дорогу, но было уже поздно. Я отодвинула его и оказалась лицом к лицу с двумя пьяными особями мужеского пола омерзительной внешности.

– Да уж, – вздохнула я, разглядывая двух представителей человечества, явно не обремененных муками совести и размышлениями о смысле бытия. – Права была тетя Люся… Что-то очень они на бандитов похожи, с чего бы это, а, Пенс?

* * *

Сначала они на меня отреагировали довольно вяло – по принципу «рыба не мясо, баба не человек». Один, с жалким подобием кудрявой шевелюрки над узеньким лбом, окинул меня похотливым взглядом и хохотнул.

– Что, Серега, подружка твоя? – поинтересовался он, заговорщицки подмигнув.

Я подавила в себе острое желание разбить о его голову тарелку и уселась на табуретку.

«Спокойно, Александрина, не лезь в бутылку, – сказала я себе. – Сначала прикинем ситуацию, а потом решим, какую маску сегодня надеть».

Пенс пробормотал, что я его сестра, что было недалеко от истины, и тогда пара кретинов решила меня поразить в самое сердце. Через пять минут я уже знала, что один, весь в черном, с загадочным лицом, косит под вора в законе, а второй, с шевелюркой и хитрыми глазами, пытается произвести на Пенса впечатление умного человека со связями в ФСБ, что ему плохо удается. Пенс сидел абсолютно растерянный и тревожно вращал глазами.

Еще через пять минут я поняла из их бессвязных речей, что Пенса кто-то вроде собирается убить и они согласны взяться за устранение этого страшного человека за двадцать пять кусков.

– Иначе, Серега, нельзя… – Черный «принц» говорил доверительно и авторитетно. – Если они с Толстого денег не возьмут, пришьют тебя. Тем более ты на себя все долги переписал. Так что доставай деньги, плати нам – мы все твои проблемы разрешим.

Я сразу засомневалась, что у них это получится. Глядя на них, у меня создалось впечатление, что их жизнь полна самых навороченных проблем, и это они должны заплатить нам, чтобы мы помогли их решить. Одной из несомненных проблем была их глупость.

Но Пенс что-то не спешил выкинуть их вон, а доверчиво слушал и кивал.

– У меня нет таких денег, – растерянно пробормотал он.

– Достань, Серега, – прогундосил черный, – мы ж добра тебе хотим…

– Сколько нужно? – спросила я, понимая, что желательно от них отвязаться поскорее, пока Пенс не растекся от умиления.

– Я же сказал, двадцать пять… Но сойдемся и на двадцати.

– Я спрошу у одного своего друга, – деловито сказала я, закуривая сигарету. – А вы позвоните завтра. Пойдет?

– А как же Серега ночью, без нас? Вдруг эти, с оружием, явятся?

– Не явятся, – пообещала я. – Я с ним останусь. Буду хранить его как зеницу ока.

Пенс напоминал мне моченое яблоко, а эта пара все не уходила, пытаясь отвоевать прежние позиции.

– Послушайте, – не выдержала я. – Вы денег хотите? Значит, идите отсюда. Завтра я позвоню, оставьте мне телефон. А сейчас Пенсу надо спать. И мне, между прочим, тоже…

Кажется, до них все-таки дошло, что они лишние. Сохраняя достоинство, они попрощались со мной тепло, черный даже попытался меня поцеловать на прощание.

Я закрыла за ними дверь и вернулась в вонючую кухню. Открыв окно, я простонала:

– Господи, Пенс! Почему тебя нельзя оставить даже на минуту? Что это за товарищи по партии? Где ты подобрал эту шваль, в какой помойке?

– Сашка, что ты натворила…

Пенс говорил еле слышно, с ужасом смотря на дверь.

– Выгнала этих алкашей, а что? Тебе они были дороги?

– Сашка, это же… Бандиты! Они же нас убьют!

Он смотрел на меня с таким страхом, что я невольно обернулась на дверь, за которой скрылись два «бандита».

– Эти? – переспросила я. – Да брось, Пенс! Это не бандиты. Это обычные ментовские «шестерки».

– Сашка, нас убьют! – продолжал он как заведенный. – Откуда у тебя друг, способный выложить им двадцать кусков?

– От верблюда, – объяснила я. – Про друга потом, сейчас расскажи, что за история с тобой приключилась?

Но, взглянув на часы, я попросила его немного подождать и позвонила маме.

Сообщив ей, что мне придется сегодня остаться у Пенса на ночь, я вернулась и села напротив.

– Ну? Я внемлю, мой рыцарь!

Он поднял на меня глаза, и все мои приколы исчезли. Потому что Пенс никогда не смотрел раньше ТАК.

То, что с ним сейчас творилось, было непонятно и страшно. Пенса кто-то ломал – и я первый раз видела, как это происходит, когда из нормального человека пытаются сделать дрожащую, рабскую тварь!

Самолет приближал Тарантула к городу его юности. Он смотрел в стекло иллюминатора, пытаясь представить себе свое триумфальное шествие по этой земле, где он из подростка с тонкой шеей и большими ушами, забитого и третируемого одноклассниками, превратился в себя теперешнего.

Его тонкие губы змеились в улыбке. Прикрыв глаза, он позволил себе расслабиться в воспоминаниях.

Когда-то он не был таким всесильным, как сейчас. Когда-то он только набирал по крупицам свое «Я». Именно так – с большой буквы!

Ему вспомнилась мать, которая не позволила ему пойти в музыкальное училище. Тогда она руководила отделом культуры в горкоме – какая чушь, усмехнулся Тарантул. Тогда дети высокопоставленных чиновников шли в медицинский институт. Туда был отправлен и Саша Кретов, еще не ставший Тарантулом.

Если быть честным, его никогда не интересовала медицина, и анестезиология в частности, которой он, по воле матери, посвятил себя. Куда больше его тянула власть над толпой, а таковую он мог получить только на сцене.

Он вытер со лба пот – от этой духоты можно было сойти с ума! Голова болела, уши были заложены.

Самолет приближался к Тарасову.

* * *

После бессонной ночи, по заверениям поэта, «слабеет тело». Мое тело точно ослабело – не знаю, как я вообще добрела до работы.

Всю ночь я пыталась выжать из Пенса правду, и вот что мне удалось выяснить.

Все произошло из-за страстного желания Пенса разбогатеть. Дураков, подобных ему, шарлатаны ловят быстро, без особых усилий. Появился некто Толстый – элементарный попрошайка – и предложил ему вложить деньги в минералку. У Пенса своих денег было немного, но, подсчитав несуществующие доходы, Пенс решил, что надо занять. Вот и назанимал на свою голову… Толстый вертелся, как карась на сковородке, обещая, что привезет деньги, на Пенса наехали кредиторы – в общем, весь их бизнес закончился встречей в темном подъезде и наличием странненьких «защитников», которые мне отчего-то напоминали стервятников, задумавших попользоваться бедственным положением Пенса.

Имени своего главного и самого опасного кредитора Пенс назвать не решился, но я хорошо помнила, как незадолго перед этим Пенс ездил в Москву. Значит, вполне возможно, именно оттуда и поступила часть субсидий.

Надо было позвонить защитничкам, которые уже вожделели сладкий момент получения денег и наверняка приняли нас с Пенсом за круглых лохов, радуясь, что им так легко удалось подцепить таких идиотов… Я набрала номер.

Трубку подняли сразу – ждали моего звонка с нетерпением.

– Привет, это Александрина, – сообщила я безмятежно. – В общем, дело обстоит так…

– Он не дал денег, твой знакомый?

– Да нет. Денег он может дать, но… Он сказал, что через неделю вы потребуете еще. Потом еще. И так будет до второго пришествия. Он поставит Пенсу охрану – так что он велел вам дать отбой…

– А кто он такой? – спросил мой абонент, затаив дыхание.

– Какая разница… Какой-то босс, из тех, кто заправляет охраной…На рынке.

Судорожный всхлип на другом конце провода заставил меня усмехнуться.

Я же говорила Пенсу – «шестерки»!

– Чего же ты сразу не сказала, что у тебя такие друзья?

– А вы спрашивали? – поинтересовалась я невинным голосом. – Ладно, пока. Мне некогда.

Я повесила трубку и, мечтательно улыбаясь, посмотрела на свое отражение в зеркале.

– Какая же ты бываешь умница, рыжая! – сообщила я самой себе.

Настроение сразу улучшилось. Хотя я и понимала, что эти люди не главные Пенсовы противники. Они действовали от более слабого кредитора. Во всяком случае, мне так казалось.

Во-первых, этот тип был куда более тривиален в подходах. Во-вторых, он просто пугал Пенса, говоря блатным языком – «брал на понт». Вряд ли Пенс боялся бы так, если бы только этот человек представлял для него угрозу.

Нет, был кто-то еще.

И этот кто-то пока оставался в тени…

* * *

Вера стояла в толпе встречающих и смотрела в небо. Там, едва различимая, приближалась и росла точка…

Вот сейчас произойдет то, к чему ты так долго стремилась, Вера. Ты посмотришь ему в глаза. Что ты там собиралась увидеть? Раскаяние? Страх? Брось, Вера, – Тарантулы не испытывают подобных чувств… Они уже давно перестали быть людьми, превратившись в бесов.

«Грех порождает грех»…

Вера сжала в кармане рукоятку небольшой, но надежной «беретты».

«Не убий».

– Тогда убей его сам, Господи, – усмехнулась Вера.

Сейчас вряд ли кто-нибудь узнал бы ее. Она ничем не выделялась из толпы поклонников – узкие черные джинсы, черные очки и куртка делали ее одной из многих. Одной – из стада!

Недалеко от нее стояли байкеры – их железные звери были готовы торжественно взреветь моторами, приветствуя Тарантула.

Когда-то Вера тоже это любила. Но именно из-за мотоциклов разрушена сейчас ее жизнь.

Самолет снижался. Сердце Веры, казалось, вот-вот выпрыгнет из груди.

* * *

Лидия Владимировна вытерла пот со лба, и только мелкая дрожь в руках выдавала ее волнение.

Чтобы не привлекать к себе внимания, она осталась в стороне, на лавочке. Узкая дамская сигарета дрожала в ее пальцах.

Толпа поклонников была готова взорваться радостным воплем.

Лидия Владимировна усмехнулась. Боже, почему людям так необходима стадность? Что они находят в этом жирном слизняке, почему они каждый раз поют ему осанну?

Понять этого она не могла.

В голове стучало только: «Вы мешаете мне работать. У меня сейчас операция».

Это был он?

Сколько лет она хранила в своей груди ненависть и жажду мести? Сколько лет она доставала револьвер, разглядывая его, готовясь к шагу, который казался ей необходимым?

Именно теперь ей было это уже не важно. Она не хотела убивать его. Она бы предпочла оставить его в живых и наблюдать, как его массивное тело разлагается при жизни.

* * *

– Лиза?

Он взял ее за руку.

Ее лицо было очень бледным.

– Лиза, может быть, пойдем домой?

Она покачала головой.

– Виктор, мы должны его увидеть!

– Хорошо.

Он пожал плечами. Ему вся эта затея не нравилась. В конце концов, какая глупость – стоять в толпе недоразвитых подростков, ожидая их кумира! Зачем? Чтобы в очередной раз увидеть лицо убийцы их ребенка?

В нем уже не оставалось сил, чтобы сдержаться. Больше всего он боялся, что, подчинившись первому, сильному порыву, он достанет из кармана револьвер, и…

Лиза смотрела на него, не отрывая глаз. Иногда ему казалось, что она читает его мысли.

– Я этого не сделаю, – успокоил он ее.

Она облегченно вздохнула. Потому что сделать это должна была она сама.

* * *

Когда я нахожусь в глубоком раздумье, я иногда начинаю разговаривать сама с собой. В форме диалога истина вырисовывается легче, не так ли? Иногда я воображаю себя разговаривающей с Вийоном. Но сейчас… Сейчас, увы, сей авантюрист мало чем мог мне поспособствовать.

Я сидела, уставившись в одну точку, и пыталась оправдать собственную глупость, которую только что совершила. Почему у меня действие происходит раньше осмысления? Наверное, именно из-за этой дурацкой черты моего характера я вляпываюсь в истории!

«И где же ты найдешь охранничков, Сашка?»

«А нигде, – призналась я самой себе. – Может быть, все обойдется?»

«Типично русская черта – сплошная рок-опера. «Юнона» и «Авось». Придут они проверить, кто охраняет Пенса, – а никого нет. Только разве что ты сама изобразишь из себя «братву». Вот еще и Ларчика возьми. Очень будете эффектно смотреться на пару. Лица у вас, прямо скажем, типичные для такого рода деятельности…»

«Может, мы новая формация, – огрызнулась я. – Бандиты из интеллигенции… Некуда нам податься, вот мы и пошли на большую дорогу. Цены растут, а денег вечно не хватает».

«Ага. Значит, такой вот у нас новый способ. «Простите, нельзя ли ограбить ваш банк?»

«Да мы и не собирались».

– Что не собирались?

Голос был не мой. Я подняла глаза и увидела Ларикова, который стоял, открыв рот и округлив глаза.

– Саша, вы с кем-то разговаривали?

Мамочки, простонала я. Он теперь наверняка подумает, что у меня не все дома, и постарается тактично от меня избавиться! Я уже возомнила себя крутым детективом, а тут все летит к чертям благодаря моей несдержанности!

– Так легче думать, – призналась я.

Он кивнул и сел напротив.

– У вас проблемы, Саша?

Я помотала головой.

– С чего вы взяли?

– Вид у вас немного взъерошенный, – улыбнулся он. – Такое ощущение, что на вас наехали бандиты…

– Нет, это я на них наехала, – сообщила я.

Он, как ни странно, сей беспрецедентный факт наезда на бандитов вполне приличной с виду девицы воспринял спокойно.

– Сашенька, вы кофе варить умеете?

От удивления я открыла рот. Какой же он безмятежный!

– Умею.

– Тогда будьте другом, сварите кофе. А мы с вами потом обсудим вашу проблему и что-нибудь придумаем. Безвыходных положений не бывает.

– Кроме смерти.

– Да бросьте, Саша.

Я отправилась на кухню делать кофе. По радио продолжалась мощная подготовка к скорому явлению на нашей земле Тарантула.

– «И в воздух чепчики бросали», – процедила я сквозь зубы, слушая захлебывающийся от восторга девичий голос. – Добро пожаловать на шабаш!

Кофе начал подниматься, я сняла его и опять поставила на маленький огонь.

Наконец я сочла его готовым и торжественно внесла свой шедевр пред очи моего босса.

Он пристально смотрел в окно с тем странным интересом, как будто там уже появились ангелы или, наоборот, пролетают ведьмы на свою тусовку по случаю приезда Тарантула.

Опять Тарантул! Что мне Гекуба? Сама я на концерт его не пойду и, вообще, надеюсь, меня этот визит не затронет! Однако я все время о нем думаю. Говорят, что раздражение влечет за собой хвори и недуги. Поэтому лучше не раздражаться. Делать вид, что никакого Тарантула нет в природе.

Я поставила перед Лариковым чашку и смиренно села напротив.

– Спасибо, – меланхолично поблагодарил он меня. – Так что у вас там за история приключилась?

– Да ничего особенного, – постаралась я уйти от разговора. Сейчас мне совсем не хотелось обнародовать собственную самоуверенность и глупость.

– Нет уж, Саша. Давайте будем с вами откровенны друг с другом. Вы сейчас, возможно, находитесь в опасности, и я не хочу быть виноватым, если с вами что-то случится. Кто эти люди, на которых вы наехали? Почему вы это сделали? Давайте подумаем вместе, как вам выйти из положения!

Я взглянула ему в глаза. Он оставался спокоен и рассудителен. Завидный характер! Сама я похожа на легко воспламеняющийся бензин – стоит только поднести спичку, и все. Пожар обеспечен.

А Лариков спокоен.

– Ладно, – согласилась я. – Только не говорите, что я ужасная идиотка, – я это и сама знаю.

– Не скажу, – улыбнулся он.

И я начала свой рассказ.

* * *

Дар увлекать слушателя у меня всегда был. Главное – удержаться в рамках приличий и не очень привирать. А уж к фантазиям моя головушка была склонна с самого детства. По принципу – если у нас этого в жизни нет, придумаем. Если вы когда-нибудь смотрели чудесный фильм «Вредный Фред», то вы все поймете. Только в отличие от вредного Фреда, который по жизни сопровождал героиню фильма, отчаянно мешая ей стать скучной, мой «вредный» приятель из снов и фантазий когда-то существовал реально. Звали его Франсуа Вийон. Не знаю, что привлекло к нему мое юное сердце, но так уж случилось.

Сейчас я пыталась по мере сил сдерживать свою буйную фантазию, дабы не запутать бедного Ларикова. Зачем превращать его жизнь в сплошное недоразумение?

Выслушав меня, он покачал головой, повертел в руках свою чашечку с кофе, рассматривая кофейную гущу с таким видом, будто он профессиональная гадалка, и вдруг расхохотался.

Я вытаращилась на него, поскольку у меня никакого желания веселиться не было.

А Лариков все смеялся, изредка бросая на меня взгляды. – Сашенька, вы прелесть! – сообщил он мне. – Как вы додумались до этого?

Я уже собралась ответить ему, что я и не думала особенно, просто ляпнула первое, что пришло в мою голову. Что у меня вообще всегда так – я сначала сотворю какую-то глупость, а потом обдумываю последствия. Но разочаровывать моего работодателя не хотелось. Я сделала вид, что над данной выходкой пришлось поразмыслить основательно, и скромно сказала:

– А что в этом такого?

– Ох, Саша, вам надо вести психологический семинар на тему: «Как выкручиваться из криминогенной ситуации»! Вы же их просто сделали!

– Я?

От потрясения у меня язык отнялся. Наконец, когда ко мне вернулся дар речи, я спросила:

– Как это – сделала? А если они вздумают проверить? А у Пенса никого нет! Они же нас с ним уничтожат!

– Да бросьте, Саша! Судя по вашему рассказу, это мелкота. Не сделают они вам ничего, хотя проверки будут. Но, мне кажется, всегда можно что-то придумать!

Он хитро улыбнулся.

– А что? – рискнула поинтересоваться я.

– Предоставьте это мне. Думаю, что вас с Пенсом оставят в покое. Если, конечно, за этими бледными лицами нет фигуры позловещее и покрупнее…

Вот этого я и не знала. Пенс со мной откровенничать по-прежнему не собирался. Но я пообещала Ларикову попробовать вытянуть из него всю правду.

Андрей посмотрел на часы и вскочил.

– Ох, черт! Я уже пять минут как должен быть в дороге! Простите, Сашенька, мне пора!

– Андрей, а когда я-то начну работать? – робко поинтересовалась я. Сидение в квартире мне порядком надоело.

– Думаю, скоро. Пока вам придется еще немного побыть секретарем.

С этими категоричными словами он испарился, оставив меня наедине с дурацким, молчаливым телефоном и не менее дурацким радиоприемником, по которому продолжали передавать музыку великого Тарантула.

* * *

Самолет начал снижаться. Человек, сидящий в кресле, прикрыл глаза. Возраст давал себя знать. Конечно, если бы он вел правильный образ жизни… Если бы не эти постоянные разъезды, эта постоянная смена масок! Черт! Как же все это ему надоело!

– Александр Иванович, хотите воды? – Голос бортпроводницы был исполнен неподдельной тревоги. Кретов поморщился. Конечно, нет. Сейчас я хочу, чтобы меня все оставили в покое. Черт бы побрал всю эту канитель. Черт бы побрал это стадо подростков, считающих себя яркими индивидуальностями.

Стадо.

Он помотал головой.

– Вам нехорошо? – не унималась бортпроводница.

– Нет, мне очень хорошо, – подчеркнуто холодно сказал он, – и будет еще лучше, если вы оставите меня в покое!

Бортпроводница что-то пробормотала и испуганно отошла. Кажется, он ее обидел?

Кажется, я вообще обидел все человечество, когда родился. Но мне надоело играть роль вечно молодого кретина.

Но – таков мой имидж.

В парике было нестерпимо жарко.

Но – таков имидж. Не дело видеть своего кумира с лысиной. Если голову повязать банданой, то он вполне выглядит лет на тридцать пять. Если бы не лишние килограммы.

Но в конце концов, он почти привык к корсету. Какой придурок выдумал, что рок-звезды должны быть стройными? Вот Гиллан – выглядит, как пивная бочка, и ничего. Любовь к нему не проходит. А ему надо подстраиваться под чертов имидж!

– Attention, please.

Голос был обворожительным. Но почему даже на внутренних линиях они болтают на английском?

Что-то тебя сегодня все раздражает, усмехнулся он про себя. Наверное, застарелая язва дает себя знать. Просто исходишь желчью…

– Пристегните ремни…

Слава богу, это они сказали по-русски. Он посмотрел в окно. Там уже были видны маленькие домишки. Маленькие, как игрушечные.

Он не смог сдержать довольную улыбку. Именно за это он любил самолеты.

За минутную возможность посмотреть на мир глазами бога. С легким презрением к тем, кто населяет этот мир.

– Какие же вы мелкие, – презрительно скривил он губы.

Самолет шел на посадку. Уши заложило, в голове было пусто, да еще и духота!

«Скоро все это закончится», – сказал он себе, подчиняясь ритму своего организма.

Скоро он сможет уединиться в номере, снять чертов парик и выпить таблетку, понижающую давление.

Пять минут принадлежать себе – это много или мало?

Ответа на этот вопрос он найти не смог. В конце концов, это просто своеобразная плата за возможность хоть иногда чувствовать себя богом.

* * *

Объявление о том, что самолет, следующий рейсом Москва – Тарасов, приземлился, заставило толпу подростков ринуться туда.

Они неслись, стараясь занять места в первом ряду. Чтобы он увидел именно их обожающие глаза.

Вера смотрела на это с легким недоумением, не понимая: почему это, зачем это?

Она осталась стоять там же, где была. За деревом, скрывающим ее.

Ее знобило, несмотря на то что день был жаркий. Нервное, подумала она, пытаясь выдавить из себя улыбку. В кармане холодным напоминанием о прошлом лежал револьвер.

Вера прекрасно поняла, что сейчас она его убить не сможет. На глазах у всех? Нет, нужно дождаться более подходящего момента…

Времени вот только у нас с тобой в обрез, сказала она себе.

Толпа двигалась уже обратно. Она почти скрывала Тарантула, но Вере было прекрасно видно его бледное лицо с тяжелыми мешками под небольшими глазами навыкате. На какое-то мгновение ей почудилось, что она увидела даже волоски, растущие из ноздрей. Его крупный нос и толстые пальцы. Волна ненависти накатилась на нее, Вера закрыла глаза, почувствовав, что начинает дрожать.

«Еще немного – и я не смогу себя контролировать…»

Отряд байкеров приветствовал Тарантула ревом гудков. Они стояли, слегка наклонив головы. Армия перед королем. Он подошел к ним и приветственно поднял руку.

– Фарс, дешевка, – услышала Вера женский голос и обернулась в изумлении.

За спиной стояла пожилая женщина.

Присмотревшись, Вера застыла.

В глазах женщины, направленных прямо на Тарантула, было столько ненависти, что Вера поразилась.

Значит, его ненавижу не только я, подумала она.

Тарантул фотографировался с толпой поклонников. Ему было абсолютно наплевать на двух женщин, стоящих в тени деревьев и смотрящих на него так, что, если бы он встретился с ними глазами, испугался бы.

* * *

К двум часам дня я поняла, что жара меня побеждает. Заботливый Лариков, правда, затарил полхолодильника водой, и я регулярно похищала оттуда то «Фанту», то минералку, дабы не превратиться в сонную муху.

От нечего делать я в очередной раз навела порядок, прочла старый журнал «ТВ-парк» и разгадала пару кроссвордов.

Лариков все еще не вернулся. Я начала терять терпение. Кажется, меня принимали на работу, а я провожу время в праздности, которая меня уже утомляет!

Настроение у меня резко испортилось. Поэтому, когда по радио зазвучал голос Тарантула, я выругалась.

– Вот тебя мне только и не хватало!

Однако, поразмыслив, что лучший способ избавления от дурной энергии ее целенаправленный выброс, а лучшей цели, чем Тарантул, мне не найти, я сложила на груди руки и мрачно пообещала, что Тарантулу не поздоровится.

Поставив телефон на автонабор, я слушала, как девица-ведущая восторгается самобытностью Тарантула, а Тарантул несет ужасную чушь, рассказывая, как он стал сатанистом, и так далее. Потом он начал крестовый поход на «инородцев и иноверцев», что уж совсем для меня было неясно – кого он имеет в виду?

Это был первый вопрос, который я ему задала.

Поскольку мой «автодозвон» сработал.

Он что-то начал мне снисходительно объяснять про расплодившуюся нечисть, но я прервала его новым вопросом:

– Простите, я не поняла. Вы же исповедуете сатанизм. Можно ли считать, например, согласно вашему мировоззрению, которое я нахожу несколько странным, иноверцами православных?

Он попытался найти мостик, позволивший бы ему вывернуться из щекотливой ситуации, но не смог. Помогла ему девица – просто сбросила мой звонок.

– Зараза, – сказала я. И опять поставила свой телефон на автодозвон.

Пока он пробивался к цели, я успела наслушаться столько гадостей, что, когда телефон соединил меня с ним снова, спросила:

– Слушай, ты правда идиот или у тебя имидж такой?

Девица заорала, что я веду себя неинтеллигентно, я попробовала возразить, что еще ни разу, в отличие от Тарантула, не употребила нецензурного выражения, но меня уже вырубили.

Да и передача подошла к концу, так и не дав мне ответа, имею ли я дело с кретином или Тарантул просто закоренелая сволочь, которую непонятно как земля носит.

Закончил он, во всяком случае, странной тирадой про то, что надо поубивать всех евреев, после чего всем нам заняться здоровым и нездоровым сексом, и каждая женщина-»арийка» обязана родить пятерых детей.

В эфире зазвучала песня, в очередной раз воспевающая Люцифера, и это было последней неприятностью, случившейся со мной за текущие сутки.

* * *

Тарантул прикрыл глаза. Он дьявольски устал. Перелет утомил его.

– Вас. По личному вопросу.

Он посмотрел на протянутую ему телефонную трубку.

– Меня? – удивленно переспросил он у ведущей. – Кто?

– Не знаю. Женщина какая-то.

Он усмехнулся. Конечно, если по личному вопросу…

Взяв трубку, он услышал:

– Здравстуйте, Александр. Давно не виделись, не так ли?

Тарантул вздрогнул. Голос этот он знал неплохо. Как тень из прошлого, возникла перед ним стройная женская фигура.

– Здравствуйте, – выдавил он из себя. – Кто это?

В ответ тихо рассмеялись. В другое время Тарантул назвал бы этот смех серебристым, но не сейчас. Сейчас он назвал бы этот смех злым. Издевательским. Угрожающим.

– Я буду ждать вас в номере, – сообщила абонентка. – Я буду вас ждать с нетерпением…

После этого трубку повесили. Тарантул судорожно сжал трубку и выдохнул:

– О черт!

– Вам плохо? – участливо спросила ведущая.

– Нет, – покачал он головой. – Нет… Хотя, может быть, плохо…

«Но не в том смысле, в котором вы думаете, – хотелось добавить ему. – Тени прошлого возникают из самого ада и тянутся к тебе руками. Тени прошлого, девочка, как наши грехи, стремятся задушить тебя, и ты не знаешь, куда от них убежать!»

Он поднялся и поцеловал ей руку.

– Надеюсь, мы еще увидимся, – многообещающе улыбнулась она. Он окинул ее оценивающим взглядом и кивнул:

– Я бы хотел на это надеяться…

С этими словами он быстро вышел на улицу.

Перед тем как сесть в ожидающую его машину, он огляделся.

Они все еще стояли, с восторженными лицами, полными ожидания и любви. «Сейчас они готовы восклицать мне осанну, а завтра – распнут…» – усмехнулся он. Впрочем, даже это он был склонен расценивать как свидетельство собственного величия.

Неожиданно его обдало холодной волной. Чей-то взгляд… Кто-то смотрел ему в спину. Кто-то пытался уничтожить его взглядом, полным ненависти.

Он обернулся.

Все в порядке, просто расшатались нервы. Никого, только толпа обожателей. Ни…

Опять. Он был уверен, что там, в этой «кожаной» толпе, стоит человек со смертью в глазах. Его, Тарантуловой, смертью.

Листок с дерева, кружась, упал на его рукав. Он уже собрался стряхнуть его, но маленькая точка привлекла его внимание.

На листе был мертвый паук.

«Дурацкая шутка, – подумал он, вытирая со лба холодный пот. – Всего лишь дурацкая шутка».

Однако он поднял глаза, пытаясь увидеть кого-то – кого? – там, в кроне дерева. Конечно, там никого не было.

Попытавшись снова прогнать наваждение, он влез в машину. Кресло застонало под тяжестью его тела.

После звонка этой женщины он уже готов нести чушь.

После этого чертова звонка его жизнь превращается в ад.

Впрочем, не была ли она адом до этого?

Иногда Тарантула мучило сознание того, что он ошибся. Выбрал не то направление пути.

Сначала в нем жила только жестокость молодости и стремление к власти. Он не знал, как этого достичь, поэтому воспоминания прошлого сейчас становились мучительными. Слишком много было там черных пятен, от которых хотелось спрятаться.

Власть пришла тогда, когда он разорвал путы, заботливо наложенные на него матерью. Когда он плюнул на приличную дорогу медика и стал тем, кем он является сейчас. Рок-звездой.

Власть сначала была полной. Зал делал то, чего он ждал. Публика была готова распластаться ниц и дать ему пройти по собственным телам.

Вот тут и оказалось, что кайф от этого исчезает быстрее, чем ты его ждешь. Но исправить уже ничего нельзя. Совершенное тобой – сделано. То, что представлялось тебе умным и правильным, на деле было подлым и отвратительным.

Даже продолжать разыгрывать из себя сатаниста ему надоело. Он, если честно, никогда и не верил в Люцифера. Это тоже была игра, хотя поначалу…

Он вздохнул. Поначалу эта игра приносила ему удовлетворение. И бессмысленно, глупо и нечестно отрицать это.

Машина остановилась перед гостиницей. Он вышел. За его спиной все еще маячил эскорт «Ангелов Ада». Надо же, какое у них название. Он усмехнулся. Пришельцы из преисподней…

Обернувшись, он окинул их бесстрастные лица так же холодно, как смотрели они.

Махнув рукой, он сделал шаг на ступеньку.

Хлопок прозвучал внезапно. Он почувствовал резкую боль, потом все потемнело.

Ему казалось, что он проваливается в канализационный люк.

Крик взорвал улицу.

Массивное тело Тарантула медленно сползло на ступеньки гостиницы.

Пенса дома не было – с таким же успехом можно было пытаться дозвониться до небес. Трубку никто не брал.

Я вздохнула. Торчит в гараже, и ему все до лампочки… Если только враги не прорвались к нему… Впрочем, Лариков уверил меня, что эти люди вряд ли способны на крутые деяния. По его теории, они относятся к разряду патологических трусов, а из этого следует, что рисковать они не станут.

Это на нас с Пенсом наводить ужас и панику – пожалуйста. А с придуманным мной «Фредом» ничего не получится. Они же не знают, что он придуманный. Пока, по крайней мере.

Жажда деятельности меня распирала. Так хотелось продолжить мои военные действия против этого осиного гнезда – просто руки чесались.

Я посмотрела на часы. До прихода Ларикова оставалось около двух часов.

Значит, мне придется смириться с собственным бездействием.

В это время в дверь позвонили.

Я открыла и увидела на пороге весьма странную личность. В немецкой каске поверх банданы, он производил впечатление карнавального шута. Огромные сапоги – как бедолага передвигается в них в этакую жарищу? В общем, личность просто неповторимая. «Ту-ту-ту, – протрубила внутри меня опасность. – В наш замок вошли враги…» Я эту самую личность знала немного, поэтому мы остановились друг перед другом, изумленно тараща глаза. Ни он меня, ни я его не жаждали увидеть, это уж точно.

– А… – открыл он свой щербатый рот, рассматривая меня с интересом. – Что это ты делаешь тут?

Конечно, я могла бы объяснить свое присутствие в этом тихом оазисе любыми причинами, но в поведении моего давнего недруга, по имени Володя и по кличке Кайзер, было что-то ненормальное. Для начала – вся его самоуверенная наглость куда-то улетучилась. Лицо в данный момент выражало озадаченность и печаль – раньше я вообще не представляла себе, что это квадратное чудовище способно на чувства и мысли.

Поэтому я честно призналась, что работаю.

– Ты? – продолжал удивляться Кайзер. – Кем это?

– Уборщицей, – ляпнула я, что, впрочем, было не так уж далеко от истины. Если учесть, что в те два дня, которые я провела под патронажем Ларикова, я занималась исключительно уборкой, то у меня есть все основания считать себя уборщицей.

Кайзер успокоился и вальяжно раскинулся в кресле, задрав ноги на стол.

– Значит, Ларек тебя нанял убираться? – спросил он, закуривая.

Так как он постарался направить струю дыма прямо мне в лицо, я поморщилась, отгоняя рукой от себя дым дешевых сигарет.

– Какой еще Ларек? – спросила я, демонстративно раскашлявшись.

– Ну, Лариков.

– Так и изъясняйся, – посоветовала я. – Находишься среди интеллигенции, так будь добр забыть про свои манеры обитателя трущоб.

Он вытаращил на меня свои глаза и пробурчал, что мне надо бы поучиться разговаривать со старшими.

Потом замолк на полуслове и принялся изучать то потолок, то меня.

Я попыталась заняться своими делами, но это было не так-то просто под прицелом его глазок.

– Слышь, Морковка, а я только сейчас понял, какая же ты рыжая! – изрек он с таким видом, как будто на него снизошло озарение свыше.

Я предпочла промолчать, кивнув. Не буду ввязываться в междуусобные войны, бог знает к чему это может привести.

– А зачем тебе, кстати, понадобился Лариков? – не удержалась я от любопытства. – Жена пропала? Или собаку украли?

– Нет.

Лаконичность была обычно не в его стиле. Поэтому я заподозрила, что дело, с которым он пришел, серьезное. Может, он рэкетом занимается?

– Тогда непонятно, что тебе от него нужно, – продолжила я атаку. – Мы тут только пропавших жен разыскиваем. Или в изменах уличаем. Тебе надо кого-то уличить?

– Морковка, отстань, а? Ты ведь уборщица, чего лезешь?

В его голосе прозвучала досада. Ладно, не будем его дальше нервировать. При его крайне сложном характере неизвестно, чем это может для меня обернуться…

И хотя меня просто распирало от желания узнать, что понадобилось лидеру «Ангелов Ада» от моего тихого и приличного босса, я замолчала.

* * *

Ожидали мы Ларикова в гробовом молчании. Кайзер страшно заинтересовался журналом «Лиза» годовой давности. Я, конечно, интересовалась Кайзером, но по мере сил пыталась свой интерес скрыть. Поэтому я бросала взгляды украдкой, как юная воздыхательница, и перекладывала бумаги с одной стороны стола на другую, тщетно пытаясь придать этому бессмысленному занятию важность.

Интересно, как он выдерживает в таком костюме? Я бы, наверное, сейчас уже находилась в реанимации, вздумай я напялить на себя доспехи под стать рыцарским латам!

– Кайзер, тебе не холодно? – спросила я.

Он поднял на меня глаза и окинул таким взором, что я сразу поняла, сколь я пуста, никчемна и глупа, и покачал головой. Рот он так и не открыл, из чего я заключила, что со мной он разговаривать не собирается.

Душа моя просто разрывалась от любопытства, и я решила наступить на горло мелким обидам, и опять начала делать робкие попытки сближения.

– А ты Ларикова хорошо знаешь? – спросила я, надев на личико самую умильную и доброжелательную улыбку.

Она его не тронула!

Он просто посмотрел на меня своими тусклыми глазами и кивнул. Все! То ли у него начались проблемы с речью, то ли я его просто не устраивала в роли собеседницы, но он меня продолжал игнорировать. Вот, уныло подумала я, вот тебе и расплата за то, что однажды ты решила доказать человеку, что он глупее тебя. Теперь будешь до конца дней терзаться мыслью, какое он отношение имеет к твоему боссу. И так и умрешь в неведении…

Впрочем, я решила, что это, как говорит один мой друг, «не есть трагедия», и можно пережить сей факт, хотя мне это с моим любопытством ох как трудно…

Наверное, просиди мы так еще час, я бы начала сходить с ума, но тут дверь хлопнула и на пороге возник вожделенный Кайзером Андрей, который при виде его немного нахмурился, но протянул руку.

– Привет. Что случилось?

Кайзер бросил на меня выразительный взгляд, говорящий «а не пошли бы вы, мадемуазель, немного пройтись?», и сказал:

– Это не для посторонних ушей.

– Она не посторонняя, – заступился за меня Лариков.

– Нет, давай поговорим у тебя.

Лариков передернул плечами и открыл дверь маленькой комнаты.

– Пойдем.

Я посмотрела вслед их исчезающим спинам и, поразмыслив, решила, что мне и неинтересно. В конце концов, все люди имеют право на тайны. Мне очень хотелось эти тайны узнать, и я притихла, прислушиваясь к голосам, которые доносились из-за закрытой двери.

Сначала мне еще удавалось почерпнуть хоть что-то из их «конфиденциальной» беседы. Кайзера ужасно беспокоил человек, который якобы угрожал Тарантулу. А потом… Голоса стихли, Кайзер перешел на шепот, а Лариков вдруг, наоборот, закричал:

– Что?

Я напрягла слух.

– Вот это фишка! – озадаченно проговорил Лариков. – Когда?

– Час назад.

Это было последнее, что я услышала. Оставалось только гадать, что же натворил этот самый Тарантул. Конечно, приезжают в наш тихий город всякие там, а потом хлопот не оберешься.

Через несколько минут голоса возобновились.

– Слушай, Володя, зачем тебе я? Есть же оперативники… Почему ты ко мне пришел?

– Ларек, как ты не понимаешь, что это никому особенно не надо! Они не станут искать, им это не нужно!

– А мне?

– Мы заплатим.

– Ага. Я вам поверил на все сто процентов. Просто как самому себе…

– Вот. Задаток.

Кажется, моего босса сломили. Потому что следующую реплику он подал уже не так уверенно:

– Я подумаю. Потом перезвоню.

Они вышли. Я задумчиво оглядела Кайзера, который не скрывал подозрения насчет моей непорядочности и способности к подслушиванию. Во всяком случае, взгляд у него был, как у удава.

Выдержать сей взгляд я смогла, даже улыбнулась.

Кайзер немного постоял, пытаясь просверлить во мне дырку огненным взглядом, потом резко развернулся и вышел.

– Слава богу! – вырвалось у меня. – Терпеть его не могу. Как и всю их компанию напыщенных идиотов!

Лариков посмотрел на меня с нескрываемым интересом и рассмеялся.

– Ого, – проговорил он. – А можно поинтересоваться, почему такая утонченная леди вдруг начала использовать выражения ей несвойственные? Кажется, я переборщила. Я с ужасом поняла, что краснею, и, потупившись, пробурчала, что не такая уж и утонченная, а что касается Кайзера и всей этой компании, – повторяю, напыщенных идиотов, – так для них нормальных слов нет. – Сами на них взгляните. Они же из себя корчат суперлюдей, а сами – простые, как чайники. Впрочем, люди, которые из себя ничего не представляют, именно таким образом себя и ведут.

Лариков смеялся, чем ужасно меня злил. Впрочем, может быть, он из их компании, а я их тут покрываю позором!

– Вы-то откуда этого Кайзера знаете? – рискнула поинтересоваться я.

– Вместе в школе учились, – объяснил он. – В одном классе. Представьте себе, он был отличником по литературе, но мотоциклы интересовали его всегда больше. А так – не такой уж он и плохой парень. Просто сейчас у него неприятности. Ну, а если вы, Сашенька, так хорошо знаете всю эту компанию, может быть, расскажете мне, как там относились к некоей личности по кличке Тарантул?

* * *

Тарантулу казалось, что вой «Скорой» вонзается в его мозг. Он прекрасно слышал и этот вой, и голоса над ним.

– В беспамятстве, но жив…

Жив? Тарантул не понимал, что произошло. Он силился произнести хоть слово и не мог.

Губы онемели и не желали подчиняться хозяину. Темнота не спешила рассеиваться. «Сейчас ночь?» – хотелось спросить Тарантулу, но боль, появляющаяся каждый раз, когда он пытался сделать малейшее движение, заставляла его отказываться от своих намерений. Боль… О, как она мешала! Первый раз за свою жизнь он испытывал физическую, нестерпимую боль.

Ему хотелось закричать, когда его подняли чьи-то руки. В тот момент боль ворвалась в каждую клетку его организма, заполняя его собой, повергая его в глубины адского отчаяния. Она никогда не кончится, думал он. Никогда-не-кончится…

Он еще какое-то время сопротивлялся, приказывая себе забыть о ней, но она быстро справилась с ним, заставляя Тарантула погрузиться сначала в нее, а затем – в беспамятство…

* * *

– Тарантул? – переспросила я. – Да у него врагов полно! У такой-то личности, да не будет врагов…

Лариков странно улыбнулся – как будто я подтверждала его собственные мысли, и сказал:

– Вам, Саша, пора начинать работу. Раз уж вы вхожи в эти круги, наверное, именно вам будет легче попытаться понять, кому было нужно убить Тарантула…

– Что? – От удивления я чуть не вскочила, рискуя опрокинуть стул. – Тарантула убили?

– Нет, но пытались. Сам он сейчас находится не в том состоянии, чтобы пролить свет на происшедшее. Когда Кайзер уходил, там ждали «Скорую». Стрелка поймать не удалось. Толпа рассеялась быстрее, чем «Ангелы» успели среагировать. Впрочем, те немногие, кто остались, смогут рассказать хоть что-то, будем надеяться…

При этих словах он так тяжело вздохнул, что я сразу догадалась, что верится ему в это с огромным трудом.

– Для начала давай перейдем на «ты», – предложила я. – Раз уж мы с тобой напарники. Ты не против? А то, когда ты называешь меня на «вы», мне хочется и плакать, и смеяться.

Он улыбнулся.

– Согласен. А как же мы сделаем это без брудершафта?

– Если тебе это необходимо, пожалуйста. Только я буду пить лимонад. Из горячительных напитков я пью только кофе.

– Интересно, почему? – спросил он.

– Я просто привыкла беречь мозги. Алкоголь их сушит. А мне приходится постоянно думать. Попробуй разберись в старофранцузском в алкогольном опьянении…

– Честно говоря, у меня бы это и на трезвую голову не получилось! – рассмеялся он. – Кстати, о французском… Прочти мне несколько строчек в переводе из поэзии Франсуа Вийона.

Я прикрыла глаза и прочла первое, что мне пришло в голову:

– Скажи, в каких краях они, Таис, Алкида – утешенье Мужей, блиставших в оны дни?…

Ах, как же я сразу не поняла, что мое подсознание выдало мне подсказку! Но в тот момент, когда я дочитала все стихотворение и Лариков, слушавший меня внимательно, выдохнул: «Боже, как красиво», мы оба еще не поняли, что помимо красоты звучания мой дружок, мой «вредный Фред» по имени Франсуа Вийон, уже попытался помочь мне, подсказывая дорогу!

Но я забегаю вперед. Тогда я еще не умела читать между строк и еще не знала, как часто он будет помогать мне.

Меня куда больше волновало первое дело, которое мне доверили. И – куда больше беспокоила личность Тарантула…

* * *

Собственно, что я о нем знала? Только то, что он, подобно свинье, искал любую лужу грязи, дабы там поплескаться вволю. Его друзьями были фашисты, сатанисты, какие-то темные личности с криминальным прошлым – как будто в тени их преступлений он сам мерк. Или – пытался забыть что-то, что мучило его? Обычно нас больше всего преследуют тени из нашего прошлого, призраки, которым мы причинили боль… Но, на мой взгляд, Тарантул относился к тому разряду людей, которые не мучаются угрызениями совести. Впрочем, иногда люди склонны казаться хуже, чем они есть…

Задав себе вопрос, почему мне не нравился Тарантул, я быстро выстроила логический ряд. Начинался он с его маленьких, но выпученных глазок. Собственно, не самих этих бесцветных буравчиков, а какой-то немыслимой похоти, с трудом в них помещавшейся. Еще меня раздражали его толстые пальцы и манера чистить нос в присутствии дам. Но все это – внешние раздражители. А что же из внутренней сути мешало мне воспринимать Тарантула?

Подумав, я решила, что это прежде всего его песни. Они воспевали зло, насилие, кровь. Утверждали тот убогий взгляд на ницшеанство, который мне казался просто недоделанным. Мне иногда вообще становится искренне жаль беднягу Фридриха, потому что его взяли да и причислили к философам.

Стоп, Александрина. А не является ли и Тарантул маской некоего Кретова Саши, у которого не сложились отношения с окружающим миром? И вот он пытается спрятать свое ранимое «я» под личиной уродца, неспособного на добро. Может быть, Тарантул – просто плод воображения Кретова, его попытка закрыться от окружающего мира?

Конечно, было глупо домысливать то, к чему у тебя пока не было никаких оснований. Лариков как раз отправился добывать сведения о прошлом Тарантула у Кайзера и компании, а я должна его дождаться, дабы потом опросить свидетелей.

Сердце мое колотилось от радости. Я уже представляла себе новую звезду частного сыска по имени Александра Данич – грозу преступников! Потешив свое тщеславие всевозможными картинами, я даже помурлыкала от удовольствия. Потом я перевоплотилась в мисс Марпл, но этот образ почему-то мне не очень понравился.

Оторвавшись от мечтаний, я посмотрела на часы. Лариков что-то очень долго выяснял обстоятельства прошлой жизни Тарантула, поскольку отсутствовал уже третий час.

Моя натура еще не приучилась к терпеливому ожиданию, столь необходимому для детектива, и я начала потихоньку нервничать.

Ожидание мое затягивалось…

Впрочем, почему бы мне самой не попытаться что-то выяснить? Я вспомнила про свою давнюю знакомую, которая должна была наверняка знать про Тарантула немало. Во всяком случае, раньше Ирина Тропинина была в рок-тусовке! Значит, встречалась и с Тарантулом. А с Ириной у меня были неплохие отношения.

Поэтому я набрала ее номер телефона.

* * *

По счастью, Ирина оказалась дома. Впрочем, род ее занятий – Ирина была художницей – располагал к пребыванию дома. Мастерской ей служила собственная комната, да Ирина и не протестовала, поскольку «дома и стены помогают».

Трубку она подняла сразу.

– Сашка! – обрадовалась она. – Как поживаешь? Работу нашла?

Изложив ей вкратце все, что со мной произошло, я перешла к делу и спросила насчет Тарантула.

– Сашка Кретов? А почему он тебя интересует?

– Видишь ли, Ирина, его пытались убить…

Она замолчала. Кажется, я слишком ретиво начала расследование, тоскливо подумала я.

– Убить? – переспросила она.

– Да, – вздохнула я.

– О Господи… Кошмар какой!

Ирина, похоже, была близка к слезам. Надо же, я нечаянно попала на человека, испытывающего к Тарантулу симпатию? А я от утонченной Ирины этого и не ожидала, признаться…

– Ты хорошо его знаешь? – поинтересовалась я.

– Да. Хорошо.

Меня раздирало любопытство, что могло их связывать. Но я боялась допустить оплошность. Поэтому предпочитала дать Ирине возможность самой сказать, сколь близким было их знакомство.

– Мы были женаты.

Я потеряла от удивления дар речи. Этого я даже помыслить не могла, ей-богу! Ирина – и Тарантул?!

– Если хочешь поговорить – приезжай, – предложила Ирина. – Потому что Тарантул – не та личность, обсуждать которую можно по телефону.

– Сейчас, только дождусь Ларчика, – пообещала я. – Ты будешь дома весь вечер?

– Да.

Мы договорились, что я подъеду около восьми. Я повесила трубку и посмотрела на томик Вийона, лежащий передо мной…

– «Скажи, в каких краях они…» – пробормотала я первую строчку «Баллады о дамах былых времен».

И опять не поняла этой маленькой подсказки.

* * *

– «А наутро выпал снег после долгого огня, этот снег убил меня, погасил короткий век»…

Пенс слушал Шевчука и подпевал ему тихонько, изо всех сил пытаясь сдерживаться. Боль и страх – как это надоело Пенсу, кто бы знал!

Он вспоминал, как было хорошо раньше, пока эта чертова боль и этот чертов страх не появились на пороге и не проникли в его, Пенсову, жизнь.

С кухни доносилось звяканье посуды. Все так привычно и так страшно именно из-за этой привычности.

Утром он смотрел в глаза Хозяина, и это было так же, как смотреть в глаза собственной смерти. Почему-то сейчас Пенс был на все сто процентов уверен, что из этой патовой ситуации ему нипочем не выбраться. Сашка наивная девчонка, если думает, что ей удастся.

– «Погасил короткий век», – усмехнулся Пенс, потому что нисколько не сомневался, что его век будет погашен. Даже если продать «Судзуки», все равно он не сможет набрать денег.

Оставался один выход – самому выйти навстречу смерти и принять ее удар.

Возможно, так ему удастся спасти мать, Сашку и всех, кто оказался благодаря Пенсу втянутым в эту грязную историю.

Он сидел, сцепив пальцы рук, и раскачивался, пытаясь сдержать рвущийся стон. О, как ему не хотелось уходить.

В дверь позвонили. Мать показалась на пороге, растерянная и недоуменная.

– Сережа, к тебе пришли, – сказала она, тревожно оглядываясь через плечо, и шепотом добавила: – Из милиции…

В ее глазах была смесь страха, упрека и недоумения, и все это было невыносимо. Пенсу хотелось закричать.

– Из милиции? – переспросил он, пытаясь понять, что им от него нужно.

Она кивнула.

На пороге, за ее спиной, возникла квадратная фигура милиционера.

– Зинченко Сергей Николаевич? – поинтересовался он, оглядывая Пенса с ног до головы таким взглядом, что Пенсу, несмотря на жару, стало холодно.

– Да, – пересохшими от волнения губами пробормотал Пенс.

– Что вы делали сегодня перед зданием радиостанции? – спросил мент, продолжая сверлить Пенса своим взглядом.

Черт возьми… Откуда он узнал?

– Ничего… То есть, я оказался там случайно. Хотел посмотреть на Тарантула.

– И так посмотрели, что Тарантул теперь в реанимации? – усмехнулся милиционер.

У Пенса все внутри оборвалось.

– И есть подозрение, что вам его смерть была ох как нужна. По крайней мере, вы в числе подозреваемых.

Пенс почувствовал, как вокруг него мир начинает вертеться в дьявольской пляске и остановить этот безумный танец он никогда уже не сможет.

– Только этого мне и не хватало, – пробормотал он и поморщился. Ситуация была до отвращения смешной. Нет, это же надо – мало было печали, так «Ангелы Ада» еще накачали?

Почему-то Пенсу стало все равно. Хуже того – на него напал приступ хохота. Он стоял, смотрел на ошалевшего милиционера – и смеялся. Так смеялся, что ему самому было страшно.

Вернувшийся Ларчик своим видом напомнил мне охотничью собаку, взявшую след.

– Ну? – встретила я его нетерпеливым вопросом. – Что удалось узнать о нашей жертве?

– Нашей? – удивленно переспросил Ларчик. – Почему – нашей?

– Раз мы взяли на себя Тарантула, то в некотором роде он становится нашим, разве нет?

– Ах, вот ты о чем… А я думал, что ты имеешь отношение к этому зверскому нападению.

– Не имею, увы, – развела я руками. – Хотя, если честно, зверством я его не считаю. Так что он за личность, помимо того, что возбуждает к себе этакую неприязнь не только у меня?

– Ладно, – решился Ларчик. – Кретов Александр Иванович, тысяча девятьсот пятьдесят шестого года рождения.

– О боже. Какой-то престарелый и замшелый тип, – вздохнула я. – А я-то никак не могла взять в толк, почему при его виде у меня не возникает ничего, кроме жалости и иронии. Чего мы тогда расследуем? Все равно ему уже столько лет, что хочется плакать от неожиданной встречи с вечностью!

– Саша, – назидательно молвил Ларчик. – Я иногда начинаю подозревать тебя в полнейшей несерьезности.

– Чего подозревать? – обнаглела я. – Я когда-нибудь вела себя серьезно?

– Нет, но я-то считал, что раз ты у нас спец по старофранцузскому…

– Ох…

Я рассмеялась.

– Ларчик, неужели ты и вправду считаешь, что нормальный человек станет этим заниматься? Это во-первых. А во-вторых, пожалуйста, пристрели меня, если поймешь, что я стала серьезной и скучной, ладно?

Только после того, как я произнесла это, я вдруг с ужасом осознала, что назвала его по сразу утвердившейся в моем сознании кличке. Он интеллигентно промолчал, кашлянув, а я почувствовала, что мои щеки заливает горячая волна. Кажется, я сейчас стану пунцовой, с тревогой подумала я. Интересно, пойдет моим рыжим волосам пунцовый цвет?

– Извини, – пробормотала я.

– За что? – сделал он удивленные глаза.

– За Ларчика.

– Саша, милая. Ты же не назвала меня Ларьком. А Ларчик – довольно мило звучит. Можешь называть меня так и дальше.

– В ответ на этакую любезность позволяю тебе именовать меня Морковкой.

– Как? – переспросил он.

– Морковкой, – повторила я, окончательно окрасившись в багровый цвет.

Он окинул меня долгим взглядом и вдруг начал смеяться. Конечно, уныло подумала я, если учесть, что я вся сейчас такого красного цвета, то «Морковка» подходит мне как нельзя лучше.

– Хорошее название. «ЛМ». Ларек и Морковка. Детективное агентство.

Да уж, согласилась я. Ничего себе детективы…

– Если честно, мне не очень нравится, когда меня зовут Морковкой посторонние люди, – пробурчала я. – Это позволительно лишь для избранного круга близких мне лиц.

– Так я тоже не в восторге, когда меня именуют Ларьком, – хмыкнул он.

– Тогда зачем нам обнародовать наши подпольные клички? – поинтересовалась я.

– А мы и не будем, – пообещал он. – Пусть голову ломают, почему мы «ЛМ». Может, мы очень любим эти сигареты.

– Я люблю «Монте-Карло», – сообщила я. – А я вообще не курю, но это неважно. Так давай вернемся к Тарантулу. Выяснить мне удалось пока не много. Тарантулу сорок два года. У него медицинское образование. До тридцати лет он подвизался в качестве анестезиолога в одной из местных больниц. Потом он уволился и уехал в столицу, якобы учиться во ВГИКе.

– Ого, – присвистнула я. – Какие перепады давления…

– Если ты думаешь, что ему захотелось стать режиссером или актером, то заблуждаешься. Он решил стать кинооператором.

– Ужас какой, – протянула я.

– Во ВГИКе он провел четыре года, потом оказался в рок-лаборатории. Как раз вошли в моду рок-клубы, и он оказался на гребне популярности. Затем он поскандалил с прежним составом группы, в которой пел, и быстренько организовал свою. Кстати, его мать руководила тогда отделом культуры в горкоме… Надо поговорить с ней, она живет в Тарасове. Есть еще его первая жена. Ирина Тропинина.

– С ней уже договорилась встретиться я.

Он посмотрел на меня немного удивленно.

– Ты?

– Я ее неплохо знаю.

– Ладно, – согласился он. – Помимо этого у Тарантула, оказывается, были неприятности с милицией. Собственно, именно оттуда я и почерпнул всю информацию. Относятся к нему очень настороженно. Но впрямую мне ничего не сказали – просто был под подозрением по поводу некоторых несчастных случаев. Бывший следователь, который вел те дела, до сих пор думает, что несчастными эти случаи не были. Тарантул показался ему немного сдвинутым на собственном «эго». Он бы рекомендовал ему пройти лечение в психдиспансере. Но у Тарантула всю жизнь были крутые покровители.

Так вот, когда этот следователь по имени Игорь узнал, что Тарантула пытались убить, он выдал фразу: «Ничего удивительного». И сказал мне, что по меньшей мере пять человек могли это сделать, и он даже не стал бы их задерживать. Думаю, с Игорем нам придется поговорить еще раз. Он сказал, что не откроет мне все карты по одной простой причине – ему куда более симпатичны эти люди, чем Тарантул. Так что, моя девочка, придется тебе с ним поговорить. Может быть, с тобой он будет более откровенен.

Он протянул мне листок бумаги с координатами Игоря Артемова.

– Подожди, – подняла я на него глаза. – С чего это на него нападет такая откровенность при виде меня?

– Потому что, Саша, ты обаятельная. И на тебе нет того ментовского налета, от которого трудно избавиться мне – я ведь в прокуратуре проработал долго. Игорь ушел из милиции, личность весьма загадочная и интересная. Так что дерзай.

Я сдержалась, хотя мне очень хотелось заорать от восторга, как малолетке. Потому что мне доверяли и моя работа начиналась. Правда, хотя умом я понимала, что Ларчик просто выбирает для меня наиболее, по его мнению, безопасные места, я все-таки тешила свое самолюбие мыслями о собственной полезности.

* * *

Через двадцать минут я уже подходила к высокому дому, в котором жила Ирка Тропинина. Предвкушая встречу, я была вынуждена признать, что в данный момент использую служебное положение на всю катушку, совмещая весьма успешно приятное с полезным. Ирку я очень любила – общаться с ней было приятно, не надо было напяливать маску. Ирка была из той же породы, что и я. Тем более странным мне казалось присутствие в ее жизни этого монстра, о котором, кстати, сама Ирка предпочитала до последнего времени скромно умалчивать.

Ирка открыла мне дверь – все такая же худенькая, высокая, с бледным, но таким прелестным личиком, с густыми, пепельными волосами, собранными сзади в пучок.

– Привет, принцесса! – улыбнулась она.

Ирка была старше меня лет на пять и позволяла иногда некоторую снисходительность тона, которая выглядела у нее так естественно, что мне и в голову не приходило обижаться.

– Ты подросла и похорошела, – сказала я довольно дерзко. Ирка рассмеялась и пробормотала:

– А ты все такая же.

Мы прошли в ее комнату-мастерскую. Она была такая маленькая и так заставлена работами Ирки, что было странно, как мы обе там помещаемся.

– Кофе? – поинтересовалась Ирка. Я кивнула.

Прямо на меня смотрело лицо, нарисованное тонкими линиями пера. Грустно опущенные уголки губ заставляли всмотреться в глаза. Там плескалось море боли. Неужели у Ирки бывают такие состояния? Мне она всю жизнь казалась человеком очень спокойным и радостным.

Но не знала же я, что ее жизнь в какой-то период была тесно связана с Тарантулом!

– Все так же сходишь с ума по Вийону? – поинтересовалась Ирка, разливая кофе по изящным турецким чашечкам.

– Первое чувство, – вздохнула я. – Оно, как мы вынесли из лучших образцов мировой литературы, самое крепкое. Единственное, что меня утешает – это то, что однажды я войду в тот же светящийся поток, в который когда-то шагнул мой Франсуа, и мы непременно растаем там вместе.

– Он уже давно растаял там без тебя.

– Ну нет. Он меня ждет.

– Ну-ну, – как-то не очень поверила мне Ирка. Видимо, ее вера в вечную любовь уже подверглась тлению.

Я не знала, как мне начать свои расспросы. Интуитивно я понимала, что вспоминать о Тарантуле Ирке довольно неприятно. Но она меня опередила:

– Так что с Тарантулом и почему он тебя так заинтересовал?

– Дело в том, что я теперь работаю детективом, – скромно призналась я, размышляя, насколько это точно соответствует истине. Ирка удивленно посмотрела на меня и улыбнулась.

– Ты?

– Да, – потупилась я. – А Тарантула пытались убить. Но… – поспешила я ее успокоить, – он жив-здоров. Ну, не совсем здоров, поскольку сейчас он в реанимации, насколько мне известно. Но, думаю, все обойдется. Он будет жить.

Она некоторое время молчала, тупо уставившись в печальное лицо, которое раньше изучала я.

– Ирина, – дотронулась я осторожно до ее руки. – Все будет хорошо, вот увидишь…

Она обернулась ко мне и неожиданно зло сказала:

– Слушай, Сашка, что я тебе скажу. Какая жалость, что его не убили. Какая жалость!

* * *

Он сидел, разглядывая руки. Сегодня у него ничего не получилось. Он не смог. Почему дрогнула его рука? Что с ним произошло? Какие воспоминания хлынули бессвязным и ненужным потоком в его сознание, мешая ему выполнить долг?

Или это обрюзгшее тело, способное вызывать лишь отвращение, каким-то непостижимым чудом вызвало в нем жалость?

Ответ искать было бесполезно. Ответ был один – его рука дрогнула.

Вскочив, он закружил по комнате, в бессмысленных движениях пытаясь снова и снова набраться сил и выдержки. Как будто воздух был способен зарядить его мускулы. Как будто воздух мог вернуть его разуму холод и расчетливость стрелка.

– Ты – стрелок, – горько прошептал он. – Не смей забывать об этом!

Его красивое лицо напоминало сейчас маску комедии дель арте. Обезумевший от горя Арлекин…

Раньше он умел писать стихи. Но все это было раньше. Так давно…

– Что куда больше похоже на неправду, чем тебе это кажется. Сейчас в красном закате тебе мерещится пролитая кровь. И если ты начнешь писать, у тебя получится только реквием.

Он сжал пальцами ставший непослушным револьвер.

И снова пытался внушить себе, что он – только стрелок. Не больше.

* * *

После такого Иркиного откровения я испытала к Тарантулу нечто подобное жалости. Нельзя же так откровенно желать человеку смерти!

Ирина это поняла и, посмотрев прямо мне в глаза, произнесла:

– Если кто-то в этом мире и заслужил смерть, так именно он, Сашка! Это был самый настоящий вампир. Он лишал тебя всего – веры, любви, надежды. Заставлял стать на колени. Даже в сексе требовалось полное подчинение его желаниям. А желания были такие, что не могу тебе пересказать – боюсь, что твои уши завянут. Когда мне удалось с ним разойтись – а это было похоже на чудо, потому что Тарантул весьма неодобрительно относился к тому, что «его собственность» не желала больше находиться с ним рядом, я была похожа на сомнамбулу. Мне пришлось заново учиться дышать и жить, как ребенку, перенесшему полиомиелит, приходится учиться ходить. Заново.

– Ирина, но почему ты вышла за него?

– Потому что он казался мне необыкновенным, – призналась она. – В тот момент, когда мы познакомились, я была семнадцатилетней идиоткой. Он был интеллектуалом. Цитировал мне Германа Гессе, сравнивая себя со Степным Волком. Ах, как тогда мне все это казалось замечательным! Вокруг меня были такие серые личности – и Сашка! Поэтому я выскочила замуж сразу, как только он мне это предложил. За что потом расплачивалась в течение долгих двух лет. Так что давай не будем изображать на лицах лицемерную боль – ее нет.

– Поняла, – вздохнула я. – Хотя теперь ты попадаешь под подозрение. Надо придумать тебе алиби.

– На всякий случай придумай алиби и для того человека, который хотел освободить от него мир, – улыбнулась она. – Дело в том, что человечество только выиграет от его смерти. Можешь мне поверить…

– Ирина, а у него было много врагов? – спросила я.

– Конечно, – улыбнулась она. – Как у всякого монстра. Причем могу тебя предупредить, что врагами у него были люди приличные.

– Какая жалость, – проговорила я.

– Вот поэтому я и советую тебе не очень напрягаться с поисками.

– То есть ты мне в этом не помощница? – без особенного труда поняла я намек.

– Да. Я могу рассказать тебе многое о Тарантуле, но утаю имена тех, кто мог желать его смерти.

Слава богу, что честно призналась!

И как можно работать в таких условиях?

* * *

Тарантул все еще плавал в черном пространстве, где вокруг него в этом вакууме мелькали странные образы, рожденные его подсознанием.

Все было наполнено болью и чем-то еще, чему Тарантул никак не мог дать определения, но что тоже напоминало ему боль, правда, несколько иного рода.

Если бы он был другим, он нашел бы название, смог бы понять, что это такое. Хотя бы позволил себе войти внутрь этого нового состояния, привыкнуть к нему, осознать, и тогда ему стало бы легче.

Но его переполняла злоба, и злоба мешала ему. Она мешала войти в новый мир, мешала выбраться из оглушающей тоски. Он начинал ненавидеть собственную злость, но справиться с ней не мог.

Первый раз он плакал от бессилия.

Сквозь странную пелену, напоминающую тяжелый туман, до него доносились плохо различимые голоса. Прислушиваться к ним было почему-то больно, но он цеплялся за них, понимая, что только так он сможет выбраться.

– Посмотри, он плачет…

Да помогите же мне, пытался прокричать он.

– Да, плачет. Остаточные рефлексы. Он не жилец. Да если и выживет – кому эта развалина будет нужна?

Где он это слышал? Он ведь уже слышал эти слова. Или подобные. Кому было это сказано? И кем? Когда?

Он почему-то был уверен, что в его теперешнем состоянии именно эти, безжалостные, сейчас казавшиеся ему такими безнравственными, слова сыграли немаловажную роль.

– Ну, вытащить его надо попробовать. А что с этим толстым уродом будет дальше, не наше дело…

Я не урод, хотелось выкрикнуть ему. И не развалина! Я выживу и отомщу вам!

И все-таки – когда-то кто-то уже это говорил. Кто? Кому?

«Ты и говорил, – вдруг ясно произнес чей-то спокойный и холодный голос. – Именно ты это говорил. Вспомни».

* * *

Домой я возвращалась совершенно озадаченная. Первый раз я разгадывала тайну, а все старались вставить мне палки в колеса. Да и сама я, признаться, не горела особым желанием отыскать того, кто пытался избавить мир от Тарантула. Конечно, это неправильно, но если Тарантул сделал когда-то много плохого? Судя по рассказам Ларчика и Ирины, Тарантул именно так и поступал с людьми. Вот сам и нарвался.

Проходя мимо Пенсова дома, я задрала голову, убедилась, что в его окнах темно, а следовательно, заходить к нему незачем, я вздохнула и направила свои уставшие стопы в собственное жилище.

Мама не спала.

– Ну, и как работка? – поинтересовалась она.

– Утверждаюсь, – сообщила я. – Пытаюсь стать незаменимой в борьбе с преступностью.

– Пенса твоего арестовали, – сообщила мама.

Я застыла на месте. Ничего себе – заявочка! И она при этом так спокойна?

– Как – арестовали? – переспросила я. Да этого быть не может! Что это за шутки?

– Галя звонила. По подозрению в покушении на убийство какого-то типа. По фамилии то ли Кротов, то ли Крестов.

– Кретов, – поправила я чисто механически, и, только когда моя мать кивнула, до меня дошел весь ужас Пенсова положения. – Тарантула? – прокричала я, придя в себя.

– Уж не знаю, что у вас за манера обзывать людей кличками, – поморщилась мама, – но только Сережку забрали в КПЗ. Говорят, что у него были все основания желать его смерти. Да и револьвер у него нашли… Как раз такой, каким был ранен этот ваш Тарантул.

Я потерла виски ладонями. Откуда-то явилась нестерпимая боль, и я почувствовала себя скотиной. Как я могла бросить Пенсика в такую минуту?

Я бросилась к телефону и набрала номер Ларчика.

– Андрей, – проговорила я, пытаясь привести в порядок дыхание, как только услышала его спокойный голос. – Случилась беда, Андрей. Моего Пенса арестовали по подозрению в убийстве этого мерзкого Тарантула.

Он какое-то время молчал. Потом сказал:

– Сашенька, успокойся.

– Да я не могу! – прокричала я. – Я стараюсь успокоиться, но не могу! Ты же знаешь, как там, в КПЗ. Пенс загнется, вот увидишь!

– Так, – решительно произнес он. – Ты сейчас сидишь спокойно дома, пьешь валерьянку. У тебя есть?

– Сам пей свою валерьянку, – огрызнулась я. – Я от нее только плакать начинаю.

– Тогда выпей водки, – логично присоветовал мой босс. – В общем, выпей что-нибудь. Я сейчас попробую тебе помочь. Возможно даже, смогу подъехать. Главное, успокойся. Ничего страшного еще не случилось. Если, конечно, твой Пенс и правда не пытался его убить!

– Пенс не мог, – уверенно отпарировала я. – Я его знаю с младенчества.

– Мало ли какие причины могли у него быть… – сомневаясь, протянул Андрей.

Я всхлипнула, но постаралась удержать потоки слез. В конце концов, Данич, именно в твоих руках судьба Пенса. Найдешь настоящего убийцу, теперь и повод для поисков родился. Сам собой.

Кажется, эта мысль меня немного успокоила. Я повесила трубку и прошла в свою комнату.

Включив магнитофон, я села на краешек кровати и, чтобы окончательно привести в норму расшатавшиеся нервы, начала тихонько декламировать:

– Принц, красота живет мгновенье. Увы, таков судьбы закон! Звучит рефреном сожаленье: Но где снега былых времен?

Спокойная мудрость, грусть и мерный ритм стихотворения заставили меня окончательно успокоиться. Моцарт, звучащий из усилителя, помог мне прийти в себя. Теперь мои мысли текли ровно, и я уже почти знала, как мне помочь моему бедному другу детства, умудрившемуся попасть в этакий переплет.

* * *

Он почувствовал, что тьма вокруг него рассеивается. Приятное женское лицо появилось перед ним, и, хотя туман еще не окончательно отступил и очертания этого лица были немного размытыми, у Тарантула почему-то родилось ощущение, что он уже где-то видел эту женщину. Правда, вспомнить где, он не мог.

Она смотрела на него очень пристально. В ее серых глазах не было никаких эмоций, взгляд был холоден.

Радость переполняла его – он вернулся из темных глубин смерти, и ему хотелось поделиться этой радостью с ней, казавшейся ему невыразимо прекрасной.

– Я вернулся, – пробормотал он.

Она кивнула. Ни тени улыбки не появилось в ее глазах.

– Зачем? – тихо спросила она. – Теперь вы будете обузой для окружающих. Вы все равно никогда не сможете жить полноценной жизнью. Будете вспоминать, что могли умереть и не захотели тогда. Но будет уже поздно. Хотите, я расскажу вам, как живут люди, у которых прострелено легкое? Вас ждет операция, после которой вы никогда не сможете дышать полной грудью. У вас есть родные? Жизнь вашей жены превратится в кошмар. Она будет вас ненавидеть. Вы этого хотите?

Он чувствовал, что эти слова хлещут его по щекам, как розги. Ему показалось, что он сам когда-то говорил это, внутренне радуясь причиненной тогда боли, но сейчас он сам испытывал боль.

– Зачем вы это говорите? – пробормотал он. – Мне больно… Мне невыносимо больно!

Она ничего не ответила. Только улыбнулась одними губами, испытывая странное удовлетворение от причиненных ему страданий – он был готов поклясться, что уловил это!

– Кто вы? – прохрипел он, пытаясь все-таки понять, где он ее видел.

Он видел когда-то это классически правильное лицо, и ему казалось, что очень важно вспомнить – где именно, как если бы от этого зависело его будущее. Будет он жить или…

Ее лицо склонилось к нему так близко, что он видел немного расширившиеся зрачки ее темных глаз.

– Знаешь, как тяжело осознавать, что ты гниешь изнутри? – прошептала она, смотря на него взглядом, который казался ему нежным, если бы не этот зловещий шепот…

– Что вы хотите? – прохрипел он, потому что воздуха в легких почти не было.

– Да ничего, – передернула она плечом. – Совершенно ничего. Просто хочу, чтобы ты знал, что тебя ожидает. Это мой врачебный долг.

И эти слова показались ему до странной жути знакомыми. Как если бы…

– Стойте! – прошептал он, не сводя с ее лица взгляда. – Где я мог вас видеть?

Как если бы Тарантул когда-то произносил эти слова. Но – когда? Кому? Почему это важно? И какое отношение ко всему происходящему сейчас с ним имеет эта женщина?

Она молчала, продолжая смотреть на него своими бездонными глазами. Он понял, что сейчас он ответа не получит. И ему показалось, что, если удастся найти этот проклятый ответ, беды закончатся. Он найдет того, кто охотится на него, Тарантула.

Она встала, легко взмахнула рукой на прощание и сказала:

– Оставайся же с этой болью наедине. Почувствуй, как бывает плохо. Ведь раньше ты предпочитал делать больно другим!

И ушла, оставив его в слезах, беспомощного, никому не нужного и бесконечно одинокого в этом море страданий.

В моей голове царил полный хаос. Мысли разбегались, отказываясь выстроиться в логические ряды, дабы бедная Сашенька могла хоть что-то понять.

Самым загадочным были для меня взаимоотношения Пенса и Тарантула. Даже в самых страшных снах я не могла такого придумать. Что, черт побери, могло их связывать? Почему в ментуре так уверены, что Пенс имел отношение к покушению на Тарантула?

Пока моя голова силилась хоть что-то сформулировать, в дверь позвонили.

Мама, до этого несколько раз возникавшая на пороге с крайне озабоченным видом, теперь выглядывала из-за спины Ларчикова, благоговейно смотря снизу вверх на его исполинский рост.

– Ну? – вскочила я с кровати, бросаясь к нему. – Что ты выяснил?

Он остановил меня жестом руки, и в его глазах я прочла всю безнадежность ситуации.

– То есть? – упавшим голосом проговорила я, отшатываясь. – Он действительно…

– Понимаешь, Морковка, получается, что у него были все основания желать смерти Тарантулу. И он сам это подтвердил.

Он смотрел на меня, как на смертельно больного человека, которому приходится сказать правду. Черт, до чего же я ненавижу жалость к себе! Но – сама виновата, раз так растерялась!

– Не надо на меня так смотреть, – буркнула я. – Я не верю, что Пенс виновен. Он просто не может быть причастным к убийству! Даже такой мрази, как Тарантул!

– Саша, ну почему ты в этом уверена? И к тому же – конечно, Кретов не самая прекрасная личность на свете, но я не стал бы называть его мразью…

– Прости, – сказала я. – Больше не буду. Но Пенс ни в чем не может быть виноват. Можешь поверить мне. Я знаю Пенса почти всю свою жизнь и могу ручаться за это на все сто процентов!

– На сто процентов сказать ничего нельзя, – назидательно изрек мой босс. – Если ты действительно хочешь обучиться сыскному делу – сразу запомни: уверены на все сто только люди, которые не умеют сомневаться. А нам с тобой надо сомневаться во всем. Как в виновности, так и в невиновности.

Он встал, подошел к окну и, обернувшись, сказал:

– К тому же у него, Саша, был мотив.

– Ларчик, – нежно спросила я, – ты всерьез считаешь, что мотив для убийства – уже на сто процентов убийство?

– Ну, – задумался Лариков, созерцая потолок, – я думаю, что на восемьдесят процентов. Согласись сама, у Пенса твоего этот мотив был.

– Если разобраться, у меня тоже был мотив убить Тарантула, – призналась я в благородном стремлении облегчить Ларикову жизнь. – И в отличие от Пенса, я умею стрелять.

– А Пенс? Ему трудно научиться? – фыркнул Андрей.

– Видишь ли, милый Ларчик, – вздохнула я, – как говорят японские поэты… Ну, не надо так морщиться, лапочка… Я не буду на этот раз терзать твои уши цитатами. Мысль, в общем, не новая. Учиться могут все, а вот научиться, любезный мой дружок Андрюша, может далеко не каждый… В то время, как Александра Сергеевна палила из ружья в тире по движущимся мишеням, Пенс торчал возле своего байка и о выстрелах не помышлял.

– И что ты этим хочешь мне доказать? – спросил Лариков.

– Если бы ему пришла в голову идея убить Тарантула – кстати, не такая уж она и плохая, – он бы воспользовался скорее рулем от мотоцикла, чем пистолетом Макарова. Вот и все, что я имею вам сообщить, милорд.

И я демонстративно начала разбирать одежду в шкафу. Я так надеялась на помощь, а вместо этого меня пытаются убедить, что мой друг Пенс убийца?!

– Кстати, о мотивах, – нарушил мое молчание Андрей. – Я говорил с ведущей. Во время прямого эфира Тарантулу многие звонили в студию. И два звонка были неприятные для него. Один парень сказал, что своими выступлениями он напрашивается на наказание по статье уголовного кодекса о межнациональной розни. А второй она даже не стала выводить в эфир. Девушка спросила у Тарантула, правда ли он такой кретин или у него просто дешевый имидж.

– Ну и что, – сказала я. – Она входит в число подозреваемых?

– Да нет, просто интересно, кто это мог быть… Может, она тоже имеет ко всему этому отношение.

– Имеет. Она сейчас сидит перед тобой и разбирает тряпки, – объявила я, глядя ему прямо в глаза. – И, кстати, у меня нет алиби и есть мотив. Сбегаешь за наручниками?

Он разозлился. В принципе, это хорошо, подумала я. Когда он злится, у него начинается приток мыслей к голове. Может быть, он все-таки поймет, что Сережка никак не мог убить этого чертова Тарантула?

– Послушай, Александра. Сейчас половина одиннадцатого вечера. Я мотаюсь по предвариловке, чтобы узнать хоть что-то о твоем друге детства, пытаюсь помочь тебе, а ты… Ты изображаешь из себя разьяренную фурию…

Я молчала. Признавать свои ошибки всегда трудно. А исправлять положение нужно. Что я без него смогу?

– Извини.

Я пробормотала это почти неслышно, но он поднял на меня глаза и легким жестом руки дотронулся до моих волос.

– Ничего. Можешь еще разок. В принципе, я тебя понимаю, малыш. Пограничная ситуация. Но мы выкрутимся, ты мне веришь?

Я кивнула.

На пороге опять возникла моя сверхтактичная мама, которая проговорила:

– Андрюшенька, вы будете окрошку?

Ларчик зачарованно кивнул.

– Тогда пошли, – предложила мамочка, с безошибочным чутьем увидевшая в Ларчике свой идеал. Интеллигентен, умен, красив… И как было бы хорошо, если бы ее неразумная дочурка увлеклась этим положительным красавцем! Ох, мамочка, мамочка…

Я вздохнула.

– Пойдем, – сказала я, поднимаясь с пола. – Потом подумаем…

* * *

«Потом» началось сразу, стоило только нам войти в кухню.

– У нас с тобой единственный выход, – сказала я, глядя на мирно плавающие в квасе мелко нарезанные овощи. – Найти настоящего преступника. Надеюсь, что это местная разборка, и он окажется таким же несимпатичным, как жертва.

– Мне кажется, Саша, что ты начиталась детективов, – сообщил Лариков, восторженно вкушающий окрошку. – Кстати, о мотивах… Знаешь, кому был должен большую сумму денег твой Сережа? Именно господину Кретову, который по совместительству является частным предпринимателем. Должен был он ему такую, скажу я тебе, сумму, что просто непонятно, как он собирался ее отдавать. То ли в его планы входило ограбить банк, то ли он действительно хотел потом его убить…

– А эти хмыри – они от Тарантула?

– Скорее всего, нет. Слишком несерьезные ребята. Думаю, у Тарантула настоящие гоблины… А из этого вытекает, что твой Пенс находился в опасности. Деньги достать он вряд ли мог… Вот тебе и мотив, не так ли?

– Я тебе уже говорила, что наличие мотива еще не есть убийство!

– Постойте, Андрей, – сказала доселе молчавшая мама, я Сережу знаю очень хорошо. Они же с Александрой как брат с сестрой, понимаете? Вот Саша у него остается на ночь, мне все соседки потом: «Как вы можете?», а я спокойна. Потому что ничего в этом нет плохого, я уверена. Сережа мухи не обидит. Конечно, он мог влипнуть в грязную историю – тем более сейчас время такое, сами видите… Люди нечистоплотные богатеют, а честным все с трудом дается… Могли черти и Сережку попутать с этой минералкой, например, но убийство… Нет!

Мама от избытка чувств даже хлопнула ладонью по столу.

– Я все понимаю, но… У Пенса нашли револьвер. И выстрел был произведен из аналогичного, – тихо сказал Лариков.

Господи, час от часу не легче!

Все тучи на свете, казалось, сгущаются над моим несчастным приятелем!

– Значит, у нас с тобой действительно один-единственный выход – найти того, кто это сделал. Потому что, даже если сам Пенс скажет, что это он пытался убить Тарантула, – я и тогда в это не поверю. Почему – не спрашивай. Я привела тебе достаточно аргументов.

С этими словами я решила, что больше ничего не скажу.

Погрузившись в праведное, негодующее молчание, я вполуха слушала маму, которая объясняла Ларчику, как делается окрошка, и обдумывала, где я могла бы узнать побольше о врагах Тарантула.

Место было, но вот чтобы туда идти одной – надо набраться либо глупости, либо храбрости. А может быть, и того, и другого.

Но – завтра я намеревалась посетить это злачное место. Бар «Камелот» служил по вечерам пристанищем для «Ангелов Ада».

Хотя какое они могли иметь отношение к светлому образу короля Артура, ума не приложу!

* * *

В больнице было так тихо, что у Тарантула начались слуховые галлюцинации. Скорее всего, проклятая ведьма заронила в его душу плевелы страха, и теперь Тарантулу казалось, что он слышит звуки шагов, будто подкрадывающихся к двери. Тарантулу было невмоготу. Все это усугублялось тем, что он, увы, был неподвижен – его члены еще отказывались повиноваться ему. Слава богу, что пуля не задела жизненно важных органов. Хотя что там несла эта его зловещая посетительница? Завтра надо будет выяснить, кто она такая и по какому праву она деморализует больных? Он сам был когда-то врачом, он знает, что так вести себя…

«Вы деморализуете больного…»

Откуда пришли эти слова?

Тарантул почувствовал, как внутри него зашевелились липкие щупальца страха, погружаясь все дальше, заполняя сознание.

«Вы деморализуете…»

Он был готов поклясться, что с этой фразой в его жизни было что-то связано. Кто произносил ее? Голос был женский.

Впрочем, призраки постоянно являлись, но лишь теперь они начали отравлять Тарантулу жизнь – когда он сам стал беспомощным!

Тихие шаги за дверью не давали ему покоя. Он посмотрел в сторону двери. Ему показалось, что шаги затихли на одно мгновение, как если бы там прислушивались, что он поделывает.

Он попробовал открыть глаза. Темнота только увеличивала страх.

Но веки будто налиты свинцом.

Ему казалось, что внутри его головы кто-то стучит здоровенным молотком, пытаясь раздробить череп.

Дверь скрипнула. Тарантул застыл.

«Только люди с нечистой совестью боятся призраков и темноты». Откуда-то выплыл уверенный, назидательный и немного гнусавый голос матери. «А ты всегда все про все знаешь», – усмехнулся про себя Тарантул, невзирая на приступ ужаса.

Ненависть была сильнее ужаса.

Свет зажегся. Шаги приблизились. О, если бы Тарантул обладал возможностью растворяться в воздухе, он непременно бы это сделал!

– Все в порядке?

Мягкие руки коснулись его пульса.

Он облегченно вздохнул. Это была только дежурная медсестра…

* * *

Ларчик ушел около двух ночи. Мама отправилась спать, предварительно спросив, все ли со мной в порядке.

Так как я поспешила заверить ее, что со мной все замечательно, если не считать легких приступов ярости, она успокоилась.

Я плюхнулась в кровать, включив перед этим Моцарта, и достала томик Вийона.

Лучшее лекарство от встрепанных нервов.

Музыка плавно струилась, наполняя собой пространство. После тщетных попыток сфокусировать уходящее в сон сознание на стихотворных строчках, я отказалась от дальнейшей борьбы и, еще не перейдя зыбкую границу между сном и явью, уже видела перед собой неясные образы. Почему-то абсолютно пьяный Тарантул протягивал мне доверху наполненную рюмку водки и хохотал.

Вокруг было так накурено, что меня немного тошнило. Я не могла понять, где я нахожусь. Антураж напоминал декорации к фильму Родригеса «От заката до рассвета». Танцевали какие-то фемины с обнаженными грудями, причем от них так мерзко пахло потом, что мне становилось все хуже и хуже. А недалеко от меня сидел, вжав голову в плечи, бледный и напуганный Пенс, которого обнимала какая-то красотка, и эта самая красотка, куда больше похожая на трейлер, чем на человеческую особь, почему-то постоянно перемигивалась с Тарантулом.

«Бог мой, ну и кретинский сон», – вздохнула я. Неужели Морфей не смог найти для меня что-нибудь более интересное?

– Найди моего убийцу, – вдруг попросил Тарантул.

Я подняла на него глаза и удивилась. Он был не такой, как всегда. Грустный и такой одинокий, что мне стало его немного жалко.

– Ну, насколько мне известно, ты еще жив, – хмыкнула я, пытаясь защититься от вредной, но уже возникшей симпатии к этой личности.

– Нет, – покачал он головой и посмотрел куда-то в сторону, – уже убит…

В это время раздался тревожный звон колоколов, все начало рассеиваться, а Тарантул почему-то превратился в огромное серое облако, и я еще какое-то время слышала его голос:

– Найди моего убийцу…

* * *

Звон колоколов заставил меня открыть глаза. И – представьте себе – оказался простым звонком будильника! За окном уже вовсю светило солнце, явно не собирающееся давать нам отдых от жары, и стрелки показывали, что если Александра Сергеевна Данич решит еще поваляться в кровати, она опоздает.

Я потянулась.

Решительно вскочив с кровати, я прошлепала в ванную – терпеть не могу домашние тапочки, особенно летом! И хотя мама постоянно пытается внушить мне, что ходить босиком – полнейший моветон, я предпочитаю разгуливать именно так. По принципу – кому не нравится, пускай отворачиваются!

Мама уже была в прихожей, собираясь на работу: летний лагерь для детей младшего школьного возраста.

– Сашенька, там завтрак. И, пожалуйста, позвони. Я волнуюсь.

С этими словами она чмокнула меня в щеку и исчезла за дверью.

Я вежливо покивала головой и, конечно, проигнорировала обильный завтрак, предпочтя омлету, манной каше и еще какой-то полезной гадости абсолютно неполезный, но такой приятный кофе.

Сон мой почти ушел из головы, да я и не спешила сфокусировать на нем внимание. Несмотря на некоторый романтизм моей натуры, я реалистичный человек и не верю снам. Хотя вы можете возразить мне, что зря, вот и старик Фрейд что-то там о снах говорил, но я все-таки больше склонна хранить в отношении всяческих непонятностей здоровый скептицизм.

Через пятнадцать минут я уже вышла из дома и направилась в детективное агентство «ЛМ».

По дороге я думала о Пенсе и пришла к выводу, что даже если он и убил Тарантула, я все равно обязана его поддержать. Таков закон дружбы. Правда, объективно Пенс не мог этого сделать, но, может быть, на него что-то этакое нашло и он все-таки поборол свое отвращение к любому виду насилия?

Рассуждая, я разговаривала сама с собой, заставляя некоторых прохожих тревожно вглядываться в мое лицо, пытаясь обнаружить там явные признаки безумия.

Так я и добралась до моего места работы, где сидел уже недовольный Лариков и ежесекундно посматривал на часы.

– Добрый день, – лучезарно улыбнулась я, справедливо рассудив, что мое обаяние способно растопить любое недовольство.

– Здравствуй, – меланхолично отозвался мой босс. – Надо поговорить с Артемовым.

Ах, да… Я вспомнила. Это тот бывший следователь, который почему-то не хотел рассказывать всего Ларикову…

– Хорошо, – кивнула я. Бросив взгляд на часы, я удивилась. Чем вызвано недовольство Ларчика, если я не опоздала?

– А что случилось? – рискнула поинтересоваться я.

– Сегодня ночью в больнице убили Тарантула, – мрачно сообщил он. – Так что радуйся – твоего Пенса выпустили… Он действительно ни при чем.

Я вытаращилась на него в изумлении. Нет, надо все-таки пересмотреть свое отношение к снам!

– Непонятно, как туда умудрились проникнуть. Но каким-то вот таинственным образом это сделать сумели. Так что, Сашка, нам с тобой придется провести несколько очень беспокойных дней.

– Мы-то при чем? Мы же не милиция, а если Пенса выпустили, так нам и вовсе участвовать в поисках убийцы не обязательно, – попробовала возразить я.

– Обязательно, – отрезал Лариков. – Поскольку, радость моя, мы с тобой наняты одной личностью, которая не слишком доверяет милиции. И нам с тобой уже выдали аванс. Кстати, вот твоя доля.

Он протянул мне деньги. Ого! Я почувствовала, как у меня закружилась голова при виде этакой пачки зеленых.

– И кто наш наниматель? – спросила я.

– Пока он пожелал остаться инкогнито. Пришел странный молодой человек, одетый с иголочки, совершенно не ассоциирующийся с обликом приснопамятного Тарантула. И выдал мне целую речь о том, как его боссу необходимо получить все сведения об убийце Тарантула. А с милицией у босса отношения, как я понял, немного напряженные.

– Только мафии нам не хватало! – горячо воскликнула я. – Охота тебе с ними связываться!

– Знаешь, Сашенька, мне кажется, что это не мафия, – проговорил Лариков. – Мне кажется, что это намного хуже мафии. Но – сама понимаешь, деньги нам с тобой нужны, да и понять, что за люди так нежно любили Тарантула, тоже интересно. Поэтому давай рискнем влезть в эту лужу. Может, выберемся оттуда невредимыми?

И хотя я опасалась, что выбраться невредимыми у нас шансов очень мало, вынуждена согласиться.

Все-таки именно Лариков является моим начальником. И его решение, как ни крути, закон.

– А как мне вести разговор с Артемовым? У меня же даже лицензии нет!

– Саша, нельзя же быть такой прямолинейной. Сыщице Артемов ничего не скажет.

Я посмотрела на него, ожидая продолжения странных речей. Кому же тогда он должен все рассказать?

– Ну? – потребовала я.

– Девушке. Прелестной рыженькой девушке, стройной и очаровательной, – хитро улыбнулся Ларчик. – Совершенно случайно встретившейся ему в маленьком кафе на проспекте, где он имеет обыкновение сидеть в десять утра. Сейчас я нарисую тебе план, где тебе надлежит занять выжидательную позицию. Кстати, не надо думать, что он начнет сообщать тебе нужные сведения сразу. Сначала надо будет понравиться ему так, чтобы он стал откровенен.

– Может, он нам с тобой все-таки не так уж и нужен? – вздохнула я, так как у меня не было никакого желания никого обольщать.

– У меня сложилось впечатление, что Игорю Артемову известно очень много о Тарантуле. Но вот отношение у него к этой личности было странное. Я бы назвал это глубокой ненавистью, которую пытаются скрыть. Причины ее – вот что тебе надо выяснить в первую очередь. И еще – постарайся узнать все о тех людях, которые являлись жертвами Тарантула.

– Жертвами? – переспросила я.

– Да, моя радость. Речь идет именно о жертвах. Потому что мне кажется, что мы имеем дело с вендеттой. Кто-то хотел отомстить Тарантулу – и сделал это.

Я встала. Времени оставалось очень мало, и я, забрав со стола листок с планом и выслушав описание Игоря Артемова, из которого заключила, что он довольно симпатичен, отправилась на такое вот подлое дело – обольщение с целью выведывания нужной информации.

Не зря мне с самого начала казалось, что меня будут использовать в неприглядных целях!

* * *

Кафе, которое так любил Игорь Артемов, показалось мне весьма уютным. Я уселась на указанный в листочке столик, достала сигарету и стала обдумывать, как, собственно, мне обольстить несчастного, ничего не подозревающего о моих коварных планах Игоря. Вот ведь как бывает в жизни – идет себе человек в любимое кафе и не знает, какая злодейка его там поджидает!

Передо мной появилась пепельница, любезно поставленная хорошенькой официанткой.

– Спасибо, – томно поблагодарила я, плавно входя в образ.

Скрестив ноги, я оглядела их и пришла к выводу, что польститься на них можно. Правда, внутренний голос, полный самоиронии, поспешил выдать: «Можно – только осторожно», но я знала, что, если к нему прислушиваться, рискуешь нажить комплекс неполноценности. А мне сейчас следовало быть разнузданно-самоуверенной.

– Простите, здесь не занято? – прозвучал над моим ухом приятный голос.

Я подняла глаза и…

Игорь Артемов был высок, одет в синие джинсы и жилетку. Его глаза были серого цвета, который мне лично очень нравился.

Волнистые волосы были средней длины – и совершенно седыми.

Лет ему было около сорока, и выглядел он куда привлекательнее моих ровесников.

И вообще – одного-единственного взгляда мне хватило, чтобы задаться вопросом – кто, собственно, из нас будет кого обольщать?

Я, во всяком случае, в данный момент чувствовала себя растаявшим под солнечными лучами мороженым.

«Да, – грустно призналась я себе, – похоже, Ларчик совершенно зря возлагает на меня какие-то надежды…»

Он продолжал ждать ответа, рассматривая меня с непонятным интересом.

– Да, конечно, – пробормотала я.

– Спасибо. Я привык всегда сидеть именно здесь.

«Я знаю», – чуть не ляпнула я, но вовремя прикусила длиннющий свой язык.

– Почему? – спросила я.

– Не смогу вам объяснить, – замялся он. – Наверное, воспоминание об одном давно ушедшем человеке, который был мне дорог. Мне все время кажется, что я опять ее встречу.

С этими словами он снова посмотрел на меня очень пристально. Я покраснела.

– Тогда, может быть, мне следует уйти? – тихо спросила я.

Он положил на мою руку ладонь и сказал:

– Ни в коем случае. Наоборот. Вы на нее чем-то похожи… А мне ее не хватает. Поэтому – видит бог, ваше появление сегодня, именно в этот час и именно на этом месте я воспринимаю как чудо.

Он так на меня смотрел, что я почувствовала себя окончательной скотиной.

Может быть, мама права и я не подхожу для этой работы?

– Я не люблю, когда меня с кем-то сравнивают, – пробормотала я. Почему-то мне было стыдно и совершенно не хотелось ему понравиться. Как будто это сделает меня самой подлой обманщицей в мире.

– Хорошо, не буду.

Он улыбнулся и откинулся на спинку стула, рассматривая меня сквозь ресницы.

– Меня зовут Игорь, – представился он. – А вас?

– Александрина, – ответила я. – Вообще-то Александра, – честно добавила я.

Я посмотрела ему в глаза с такой беспримерной наглостью, что у любого другого человека такой взгляд пробудил бы отвращение. Но Игорь отнесся к нему стоически.

– И чем занимается такая девушка?

«Следит за вами», – хотелось сказать мне. Но я потупила скромно глаза и сообщила:

– Изучаю творчество Вийона. Был такой французский поэт… – начала я пространные и нудные речи, но тут он меня добил окончательно.

От жажды умираю над ручьем, Смеюсь сквозь слезы и тружусь, играя. Куда бы ни пошел, везде мой дом. Чужбина мне – страна моя родная. Я знаю все – я ничего не знаю. Мне из людей всего понятней тот, Кто лебедицу вороном зовет…

Он смотрел на меня и был совершенно серьезным.

– Вы любите Вийона? – спросила я, чувствуя, как все мои последние сомнения развеиваются в прах.

– Очень, – признался он. – Странно, что два человека, любящих его, встречаются в этом кафе. Садятся за один столик… Все-таки я вижу в этом перст судьбы…

«И зовется эта судьба Лариков», – с горечью подумала я.

Отступать было, увы, поздно. Детектив влюбился. И кажется, серьезно…

Два часа в обществе Игоря пролетели совершенно незаметно. Мы просто не могли надышаться друг другом – читали взахлеб стихи, и я все больше склонялась к тому, что детектив из меня никудышный. Вместо того чтобы попытаться выяснить про Тарантула, я сознательно уходила от скользких тем. Не думайте, что у меня не было повода начать подобный разговор. Во всяком случае, своим убогим умишком я все-таки сообразила, что та самая девушка, на которую я так похожа, трагически погибла, и, как мне казалось, именно в этом таилась разгадка странного отношения моего нового друга к Тарантулу.

Более того, несколько раз у Игоря проскользнула фраза про «врага», который отравляет ему жизнь. Я обратила внимание, что первый раз «враг» напомнил о себе с афиши, на которой лыбилась отвратительная рожа Тарантула.

Выглядело это так: Игорь остановился перед афишной тумбой, и его взгляд стал жестким и холодным. Он смотрел на Тарантула с нескрываемым отвращением, и его кулак сжался несколько раз.

– Ах, Сашенька, если бы ты знала, какими иногда бывают люди…

– Догадываюсь…

– Нет, Саша, не догадываешься. У тебя ведь, наверное, нет врагов?

Вот так первый раз это прозвучало. И, несмотря на то, что Сашеньку раздирало любопытство и она запросто могла спросить, какое отношение к врагам имеет отображенный на афише Тарантул, она почему-то промолчала.

Поэтому, когда мы расстались и я уже шла в наш «офис», меня сильно озадачивала мысль о моем будущем. Поскольку я нисколько не сомневалась, что Ларчик попросит меня написать заявление по собственному желанию.

«Ладно, – подумала я, с тоской смотря вслед пролетающим в небе воронам, – что-нибудь придумаю, а вечером выужу максимум информации в «Камелоте».

Эта мысль немного согрела меня, и я явилась пред очи моего босса, который явно куда-то спешил.

– Ну как? – спросил он.

– Пока никак, – меланхолично ответила я, старательно пряча глаза.

– Но ты контакт наладила?

– Да, – призналась я, почему-то покраснев. Ох эта идиотская манера краснеть! И почему она так ярко выражена у рыжеволосых?

Ларчик сделал вид, что ничего не заметил, и сказал:

– Саша, я ненадолго исчезаю. Займись тут чем-нибудь. Приду – поговорим.

– Хорошо, – согласилась я. В конце концов, мне надо было побыть наедине со своими «романтическими иллюзиями». Что бы вы ни говорили, а занятие это весьма приятное и увлекательное.

Поэтому собственное одиночество я встретила с радостью. И, стоило только двери закрыться за моим дражайшим Ларчиком, я включила музыку и забралась с ногами в кресло.

Впрочем, довольно скоро это мне прискучило, и я решила заняться компьютером.

Полазив в его памяти, я с восторгом обнаружила игрушку, в которой надо было собрать некоторое количество трольчат, и занялась этим со всем возможным вдохновением. Даже не переставила кассету, когда она кончилась. Настолько увлекли меня эти незамысловатые путешествия в поисках маленьких чудиков в зеленых шапочках.

Кайзер ворвался в мой тихий омут, как вепрь на выгуле. Бандана, украшавшая его главу, съехала набок, а в глазах было столько ярости, что ему самое время было отправиться покорять народы. Авось какой бы от страха и покорился…

Я хладнокровно продолжала мучить компьютер, стараясь довести Кайзера до крайней и самой опасной стадии напряжения.

– А-а, это ты, Морковка… – злобно ухмыльнулся он. – А где твой босс? Ларек?

– Андрея Петровича, как вы изволите наблюдать, сэр, на месте нет. Будете дожидаться?

Он заскрипел зубами.

– Послушай, Морковка, – зашипел он. – Не доставай меня своими примочками, поняла? А то я научу тебя нормальному языку, сучка…

– Уже учите, – улыбнулась я. – Позвольте поинтересоваться, сударь, что на вашем языке означает слово, только что изреченное вами? Это комплимент или наоборот? Я никогда не встречала в известном мне лексиконе подобных выражений… Разве что собак так называют. Но я и тут предпочитаю называть их «девочками».

От моей обаятельной улыбки Кайзер начал звереть еще больше.

– Так где твой долбаный Ларек? – зловеще тихо спросил он. Ах, как я испугалась! Просто хладный пот бежал по моей спине.

– Доблестный рыцарь, если вас интересует Андрей Петрович Лариков, то придется вас огорчить… Раньше девяти вечера он не вернется с ристалища… Поэтому излагайте свою проблему мне, может быть, я смогу вам помочь… Единственная просьба…

Я посмотрела ему в глаза и неожиданно крикнула:

– Не вздумай называть меня больше «сучкой», козел! Понял? И запомни, что я неплохо могу вмазать тебе, так, что твои кости будут долго помнить мои прикосновения!

После этой внушительной тирады я спокойно села и с улыбкой спросила:

– Итак, любезнейший, в чем же ваши проблемы?.. Поведайте мне, я выслушаю вас и подумаю, как можно помочь вашему горю.

Он сидел, совершенно потрясенный, и смотрел на меня таким взглядом, что мне даже стало его на секунду жаль.

– Ладно, – наконец изрек он, поразив меня спокойствием и миролюбием. – В общем, Морковка, если твоего другана выпустили, значит, проблема осталась нерешенной… Поэтому мы вам заплатим бабки, если вы найдете того, кто замочил Тарантула. Поняла? Только найдите эту паскуду…

Надо же… Я с интересом смотрела на него. Первый раз за мое долгое путешествие по закоулкам таинственной судьбы Тарантула мне встретился человек, который к нему хорошо относился. Или это был просто праведный гнев? Он смотрел мне в глаза, и я вдруг поняла, что ему очень плохо оттого, что Тарантула в этом мире больше нет.

– А, – махнул он рукой, – тебе этого не понять, Морковка! Ты плаваешь в своих облачках и придумываешь сказочки про неземные чувства! Как этот глупый тролль, который не поймешь чего ищет…

Он взглядом показал на экран.

– Он трольчат ищет, – пояснила я.

– Это его проблемы. А вы с Ларьком постарайтесь найти этого дуболома, который порешил Тарантула…

С этими словами он как-то странно всхлипнул. Мне даже показалось, что я наконец-то увижу, что такое «скупая мужская слеза». Во всяком случае, я с огромным интересом воззрилась на Кайзера. Но он только ухмыльнулся и махнул на прощание рукой, сказав загадочно:

– И запомни, Морковка… За мной не задержится плата. И в том, и в другом случае.

Когда дверь за ним закрылась, я выдохнула вместе с воздухом все неприятные эмоции.

И почему у меня возникло ощущение, что мне только что угрожали?

* * *

«Поплавать в своих облачках» мне опять не дали. На этот раз в дверь тактично позвонили и, когда я ее открыла, меня не сшибли, подобно разбушевавшемуся урагану.

На пороге стоял скромный молодой человек, который уже приготовился сделать шаг внутрь, но при виде меня почему-то растерялся и, стыдливо потупившись, спросил, на месте ли господин Лариков.

– Нет, – ответила я. – Господина Ларикова сейчас нет на месте. Могу ли я быть вам полезна?

Он окинул меня оценивающим взглядом и, немножко поколебавшись, сообщил, что зайдет попозже. Меня это немного обидело.

Поэтому я пожала плечами, сказав: «Как вам будет угодно-с», и уже собралась вернуться в свою «юдоль», как вдруг он спросил:

– А вы – секретарь?

– Вроде того.

– Тогда, может быть, вы передадите ему, что наш уговор больше не имеет силы?

– Уговор насчет чего? – спросила я.

– Он поймет. Скажите, что приходил друг Александра Кретова.

О, какой сегодня у меня улов на друзей Тарантула!

– Ах, вот оно что… То есть вы больше не хотите, чтобы мы работали? Вам надо вернуть деньги?

– Нет-нет, – запротестовал робкий молодой человек. – Деньги возвращать не надо. Господин Лариков потратил некоторые усилия, а любое усилие должно быть оплачено.

Ах, в какой же восторг я пришла от этой фразы! «Любое усилие должно быть оплачено!» Просто перл… Надо вывесить это прямо перед лариковским носом – в виде красочного плаката.

После этого «друг Александра Кретова» покинул меня, оставив в одиночестве. Я собралась опять им понаслаждаться, но не тут-то было.

На этот раз дверь открылась сама, и на пороге возникла длинная фигура моего шефа.

– Ну? Как дела? – поинтересовался он, доставая из холодильника огромную бутыль пепси-колы. – Тебя тут не замучили?

– Ты провидец, – вздохнула я. – Сначала меня мучил Кайзер. Он настаивал, чтобы мы с тобой срочно отыскали Тарантулова убийцу, и обещал заплатить.

– Ладно, – кивнул Лариков. – Очень люблю, когда на одно дело образуется два клиента.

– Один, – огорчила я его. – Второй, увы, слетел. Потому как подослал своего представителя, дабы тот сообщил, что они более в наших услугах не нуждаются. Впрочем, они сказали, что задаток мы можем оставить себе как плату за наши «усилия».

– Так, – протянул Ларчик. – Жизнь, надо отдать ей должное, становится все интереснее и интереснее. А почему они так решили?

– Откуда мне знать? Я не специалист по психологии преступников, – сообщила я. – Многое в их поступках для меня является такой же тайной, как строение, например, кузнечиков. Так же непонятно и загадочно.

– Почему кузнечиков? – удивленно вскинул на меня глаза Ларчик.

– Потому что они такие маленькие и прыгучие. Как будто внутри у них пружинка. А в принципе, я и сама не знаю почему. Просто непонятно, и все.

Лариков перешел к делу:

– Сашенька, солнышко, мне ужасно нужен твой Пенс. Сейчас объясню почему. Дело в том, что Пенс стоял как раз с той стороны, где было неплохо видно, что происходит рядом с Тарантулом. Это во-первых. А во-вторых – судя по показаниям, выстрел раздался именно с той стороны, где он находился. Смотри…

Он быстренько изобразил на листочке почти абстрактную картину, где в центре поместил существо странного и, я бы сказала, отталкивающего вида – с большими ушами и огромным ртом. Туловище напоминало у этого несчастного огурец, из которого росли две палочки.

– Это кто? – ткнула я пальцем в урода.

– Тарантул, – сообщил Лариков, откинувшись, с довольным прищуром разглядывая очевидное доказательство наличия в нем таланта портретиста.

– А-а, – протянула я, пытаясь понять, почему он не подался в художники-абстракционисты.

Далее он волнообразно провел карандашом несколько раз вокруг сего образца-гомункулуса и пояснил:

– Это толпа почитателей.

«Толпа почитателей» показалась мне несколько смазанной и неперсонифицированной, но я промолчала, прекрасно понимая, что творец есть творец, ему лучше видно.

В углу Лариков нарисовал закорючку, уж совершенно мне ничего не говорящую.

– Это солнце? – робко спросила я.

– Ты что? – развернулся он, вытаращившись на меня с праведным возмущением. – Это револьвер! Отсюда раздался выстрел. А вот тут… (он нарисовал человечка с длинными руками и огромным носом, явно падающего под тяжестью оного) стоял твой Пенс.

– То есть – вот это Пенс? – уточнила я.

– Ну да…

Я кивнула. При этом мне в голову пришла мысль выудить этот рисунок у моего босса, дабы предоставить Пенсу возможность полюбоваться своим портретом, но я подумала, что у бедняги и так было чересчур много потрясений и, возможно, именно это может стать последней каплей – и тогда Пенсу уж точно не миновать психдиспансера или чего похуже.

– В общем, вся эта галиматья вокруг него состоялась по причине того, что твой друг торчал как раз по линии огня…

– Ну и что? Ты считаешь, что один и тот же человек палил в Тарантула и возле гостиницы, и в больнице?

– А ты думаешь, что у нас в Тарасове собралась целая компания людей, мечтающих с ним расправиться? И они все решили действовать сообща?

– Не знаю, – пожала я плечами. – Но и не буду утверждать обратное…

– Ну и не утверждай, – весело согласился он. – В общем, вся надежда на твоего Пенса. Может быть, он что-то видел?

– А мы все еще продолжаем заниматься этим делом? – поинтересовалась я. – Нам же клиент платить отказался.

– А вот это тоже не мешало бы понять, почему они вдруг пошли на попятный, – задумчиво сказал Лариков, хлопая своими длинными ресницами, как кукла. – И вообще – кто такой этот загадочный парень и откуда он свалился на нашу голову?

– На голову свалился Тарантул, – поправила его я. – А все остальное – побочные явления.

– Ладно, Сашка, ты возьмешь на себя Пенса, а я попробую по своим каналам узнать о наших «непостоянных» в собственных желаниях клиентах, – постановил Ларчик, и мы временно расстались.

Я отчалила в сторону гаража, где надеялась встретить Пенса. А он пошел «по своим каналам».

* * *

Пока я шла по нашему проспекту, я пыталась думать, но с этим процессом постоянно выходили накладки – поскольку мой взор безнравственно искал развлечений. Так же весьма плохо сказывалось на моих мыслительных способностях наличие карманных денег, то есть выданного мне аванса. Я, как сорвавшаяся с цепи, скупала ненужные на первый взгляд предметы. Началось все это с очаровательной девушки, держащей в руках воздушные шары. Я настолько пленилась этими шарами, что была готова купить их все, но, слава богу, рассудок еще не до конца оставил меня, и я удовлетворилась только одним – большим! – шаром. Так вот я и продолжила свое шествие – как на демонстрации, с шариком в руке.

Потом я заглянула в магазин «Готика», где затарилась кассетами, и на всякий случай купила и бандану, чтобы не очень выделяться среди обычных посетителей «Камелота».

Под конец я уже вздыхала от своей легкомысленности и, вспомнив о несчастной матери, решила и ей сделать подарок, почему-то избрав для этой цели магазин «Ив Роше». Поэтому к моменту моего выхода оттуда я умудрилась освободиться уже практически от всей наличности.

Нельзя сказать, что я сильно расстроилась, – к деньгам я стараюсь относиться философски, но какая-то легкая горечь на мгновение омрачила мое легкое и беззаботное настроение.

Прижимая к груди свой восхитительный шарик, я шагнула в гараж и, к собственной радости, увидела там Сережку, который сидел с сигаретой, задумчиво глядя в одну точку на стене.

– Привет, – сказала я, протягивая ему свое сокровище, – это тебе…

Он удивленно вскинул на меня глаза.

– Мне? – переспросил он, явно не веря то ли своему счастью, то ли моей возможности делать подарки.

– Да, – кивнула я, присаживаясь напротив него на изрядно облупившуюся табуретку, с которой предварительно пришлось скинуть кучку каких-то непонятных деталей.

– Спасибо, – проговорил Пенс, трогательно рассматривая шарик. – Я как раз мечтал о таком.

– Ты просто какой-то благородный ослик Иа, – пробурчала я. – Потому что я не верю, что ты мечтал о шарике, но опустим это.

– Нет, мечтал, – возразил Пенс. – Сидишь в полной мрачности, и отчаянно хочется увидеть яркое пятнышко детства. Твой шарик как раз и есть это яркое пятнышко.

Он так на меня посмотрел, что я чуть не расплакалась.

– Пенс, давай не будем про это пока вспоминать, – попросила я.

По себе знаю – о неприятном лучше вспоминать тогда, когда это отдалится. А сразу – это как трогать пальцем место, откуда только что выдернули зуб.

– Ладно, – согласился со мной Пенс.

Мы немного помолчали, потом Пенс достал бутылку «Буратино», из которой вышел почти весь газ, и предложил мне.

– Спасибо, не хочу, – поблагодарила я его. – Вообще-то я к тебе по делу.

Пенс сразу насторожился.

– По какому?

– Ты стоял недалеко от того места, откуда раздался выстрел…

– Постой, мы же договорились не говорить об этом!

– Я имела в виду другое. Пенс, нам очень нужно найти того, кто это сделал!

Пенс посмотрел на меня исподлобья. О боже, да он так на меня никогда в жизни раньше не смотрел! Как будто собирался меня этим взглядом убить на месте.

– Ладно, сыщица, – пробормотал он. – Хотя я не уверен, что так уж необходимо найти того, кто это сделал.

– Почему? – удивилась я.

– Почему? – взорвался Пенс. – Да ты вообще-то знаешь, какой тварью был Тарантул? Ты знаешь? Ты со своим Лариковым найдешь того, кто убил Тарантула, и что? А вдруг это окажется очень хороший человек?

– Хорошие люди никого не убивают, – отпарировала я.

– Это тебе так кажется! А если этого хорошего человека довели до такого состояния, что он может нажать на курок?

Мы с Пенсом никогда так не ругались – это случилось первый раз!

– Откуда ты это знаешь?

– Я сам был готов спустить курок! – кричал Пенс. – Если бы Тарантула не подстрелили, я бы это сделал!

* * *

Последний штрих – он совершенно спокоен! Он перевоплотился с легкостью, ставшей привычной.

Теперь на него из зеркала смотрел человек, облаченный в боевые доспехи. Его второе «я» и было этими доспехами.

Черная майка, черные джинсы – здравствуй, Стрелок… Черные очки скрыли от окружающих выражение его глаз.

Он достал сигарету. Включил магнитофон. Она безумно любила эту песню. Он откинулся на спинку кресла.

Сколько времени прошло, а, Стрелок?

Звонок телефона оторвал его от путешествия во времени, где светловолосая девушка была живой и такой искрящейся, что становилось больно глазам.

«Вся соткана из света»…

Свет, который поглотила тьма. И поглотила его когда-то с такой безжалостностью! Он поднял трубку.

– Стрелок?

Если разобраться, я ненавижу вас точно так же, как их, пробормотал он.

– Да.

– Сегодня вечером. В «Камелоте». Около десяти.

Трубку повесили. Он некоторое время слушал гудки, справляясь с внезапно возникшим приступом тошноты.

Что ж, придется отправляться в «Камелот».

Он метнул в мишень дротик. Странная мишень у него висела – лица людей. Хотя для Стрелка они не были людьми.

Даже женщина.

Она казалась ему самым большим чудовищем.

Именно ее смех сводил его ночами с ума.

* * *

– Наверное, ты решил, что я понимаю тебя без слов? – спросила я Пенса. – Откуда я могу знать про твоего Тарантула…

– Он не мой! – буркнул Пенс.

– Представь себе, что и не мой. Откуда мне выудить сведения о том, что с тобой, черт побери, произошло, если ты нем как рыба?

Во мне закипали гнев и обида.

– Зачем? – спросил этот придурок, хлопая ресницами.

– Затем, чтобы понять, что нам с Ларчиком делать! – взорвалась я. – Ты считаешь нас своими личными врагами. А с чего это? Ты пробовал поговорить с нами? А ты вообще-то знаешь, кто мотался ночью, разыскивая тебя по этим дурацким КПЗ? Ты знаешь, кто пытался помочь тебе? Так кто же твои друзья? А кто враги? Неужели мы с Ларчиком такие вот безнравственные, что возлюбили Тарантула и теперь пытаемся посадить хороших, ни в чем не повинных людей? Кстати, ты уверен, что эти люди, если их найдет раньше наша обожаемая милиция, смогут выкрутиться?

Он молчал.

– Ладно, продолжай играть в детство, – вздохнула я, поднимая свой рюкзачок. – Я пошла.

– Постой!

Я обернулась уже на пороге.

– Ладно, я расскажу тебе о своих догадках, – смилостивился этот зануда. – Только постарайся понять, что это всего лишь мои домыслы. На деле все может обстоять совершенно не так.

– Вроде у меня с пониманием всегда было нормально, – улыбнулась я, обрадовавшись тому, что не придется на всю жизнь ссориться с Пенсом. – Так что давай вместе подумаем, что же случилось в тот день.

– Да у меня такое чувство, что случилось все гораздо раньше, – меланхолически протянул Пенс.

* * *

Если бы Лизу спросили, зачем она туда идет, она бы не смогла ответить.

Просто попросил один знакомый. Зачем? А черт его знает! Но Лиза привыкла верить ему – именно он помог ей когда-то выяснить, кто был Димкиным убийцей. Во всяком случае, раз уж он попросил, она придет.

Одевшись в джинсы и куртку, она уже на пороге столкнулась с Виктором.

– Куда ты? – спросил он, окинув ее удивленным взглядом. Вид жены был для него несколько непривычным. Почему она в такую жару напялила на себя черные джинсы и куртку?

– По делу, – пробормотала она, пряча от него глаза, чтобы он не видел мелькнувшего в них испуга.

– Ладно, – удивил он ее неожиданной покладистостью. – Когда вернешься?

– Скоро, – обещала она.

Стоило ей исчезнуть, Виктор, не раздумывая, вышел за ней.

Он больше всего хотел наконец-то выяснить тайны своей жены.

* * *

Вера шла по проспекту и, прищурившись, читала вывески. Ей нужен был какой-то идиотский бар с идиотским названием.

Она не знала того, кто просил ее там появиться. Зачем?

Вера шла, чувствуя себя ребенком, который покорно шествует вслед за дудочкой Крысолова из Гаммельна – прямо в пропасть, но она шла.

«А если ты не пойдешь?»

Голос здравого смысла. О, как бы Вера хотела его послушаться!

Но, закрывая глаза, она снова и снова видела перед собой ночной лес. Тихий смех, который раздался за спиной.

«Что это было?»

«Ничего, просто мы тут, скорее всего, не одни…»

Да, оказывается, они были не одни. Она усмехнулась. Сколько времени надо, чтобы сломать человеку жизнь?

Один вечер.

Так что иди, детка… Пока ты еще помнишь наглую рожу Тарантула. Помнишь ужасную боль, страх, унижение, грязь – а потом кровь на твоих пальцах, которыми ты обнимала того, кто был твоим возлюбленным, а потом уходил от тебя туда, откуда нет возврата.

Она почувствовала, что задыхается, и, пока она не отомстит, жить дальше будет нельзя.

Иначе боль сожрет тебя. Видеть виновника этой боли здравствующим и здоровым – это разве по силам?

В конце концов, куда денешься от судьбы, усмехнулась она. И сжала в кармане холодную рукоятку револьвера.

* * *

Напротив бара, на лавочке, сидела пожилая дама и читала. Иногда она поднимала глаза, напряженно всматриваясь во входящих внутрь.

Нельзя сказать, что она привлекала к себе внимание. То, что она смотрела на посетителей? Так на них оглядывались почти все. Слишком они были экзотичными.

Поэтому ее несколько удивленный взгляд был вполне уместным.

Неуместным показался бы только револьвер в ее кармане, но его никто не видел.

– В общем, когда я встретил Толстого, мне показалось, что ему можно верить, – рассказывал Пенс. – Знаешь, Сашка, я думал, что Толстый со мной честен. И когда он выманил все мои деньги, я и тогда вел себя как последний придурок – вспоминал, что какое-то время он ведь выплачивал мне проценты, а теперь у него просто вот так все неудачно сложилось… То «КамАЗ» с минералкой пропал и поэтому пока нечего продавать, то еще какая-то накладка. А деньги ему были нужны, и я занимал. Сначала у своих знакомых, потом и занимать-то стало уже не у кого, и тогда Толстый рассказал мне о Кретове. Вроде как он дает деньги в долг, но сам он к нему обратиться не может, потому что они поругались, но мне Кретов даст. Я и не знал, кстати, что этим добрым самаритянином окажется Тарантул, потому что знал его только по кличке. Вот так я вляпался. И только теперь понял, что у них просто была такая система, понимаешь? Он дает в долг под бешеные проценты, которые должник должен получить с Толстого, а Толстый «разоряется». Платить нечем, и должник становится жертвой. Соответственно, с него лупят квартиру, машину и все, что у несчастного есть. Бизнес у них такой, Сашка!

– Ничего себе – бизнес, – фыркнула я.

– Ну, так они устроены, – развел руками Пенс. – Поскольку ты знаешь последние новости, я о них распространяться не стану. Давай сразу перейдем к интересующим тебя событиям. Правда, я ничего конкретного сообщить не могу.

– Хотя бы кто стоял рядом с тобой?

– Я не очень всматривался, если честно, – признался Пенс. – Когда я понял всю их «вшивую политику» и что главным в этой компании является все тот же Тарантул, я не думал ни о чем, кроме одного – я должен его убить! Кто-то должен был всадить в его «умную головушку» небольшое количество свинца, потому что такие, как он, отравляют воздух. Ты видела его глаза?

– Увы, – развела я руками, – не посчастливилось…

– Они у него, Сашка, такие гадкие! Понимаешь, вроде бы пустые, как у наркомана, но в самой глубине их – спесь, презрение и ненависть. Лучше уж и не всматриваться… Я всмотрелся, и он меня как отравил. Я не мог ни есть, ни спать – только думал, как погасить эти глаза. Поэтому я стоял в этой толпе идиотов, которые смотрели на обожаемого Тарантула и не видели, что перед ними только урод, и думал, как мне выстрелить… Рядом со мной стояла девушка – вот про нее я тебе могу сказать точно – она ненавидела его куда больше, чем я.

– Почему ты так решил? – поинтересовалась я.

– Понимаешь, Саш, по ее щекам катились слезы. Как будто Тарантул был в чем-то перед ней виноват. Она даже кулаки сжала, и мне показалось, что, если бы я протянул ей свой револьвер, она выстрелила бы не раздумывая. Наверное, я смотрел на нее слишком пристально, потому что она вдруг развернулась и взглянула прямо в мои глаза с немым вопросом, чего я, дескать, уставился. Я, конечно, поспешил отвернуться. Правда, с некоторым удивлением обнаружил, что в этой группе стоит еще пожилая леди, и она тоже смотрит на Тарантула без особой теплоты. Хотя – я почел ее присутствие чистой случайностью. Еще там был парень в черных очках, правда, улыбка была немного странная – как будто приклеенная. Да, вспомнил… Была еще одна девушка – она стояла немного поодаль. Вот только почему она привлекла мое внимание, сказать не могу. Она с кем-то разговаривала и курила. Потом оглянулась в нашу сторону несколько раз… Ах, да. Вот что меня в ней удивило – отсутствие любопытства.

– Ну и что? – не поняла я. – Отсутствие любопытства нормально.

– Нет, ненормально, – возразил Пенс. – Когда собирается толпа, да еще такая неформальная, это привлекает внимание. А она стояла совершенно равнодушная, даже холодная. И кого-то ждала.

– А с кем она разговаривала? Ты заметил?

– С каким-то парнем. Парень был в белой рубашке и джинсах. Правда, чересчур аккуратненький. Как с картинки… Я не очень в них всматривался. А потом появился Тарантул, и я сжал револьвер. Все мое внимание было направлено на него – вернее, на его глаза. Такие вот дела… Поэтому, когда прозвучал выстрел, я даже не сразу понял, что произошло. Я удивился, потому что сам я выстрелить не успел, хотя на какое-то мгновение мне показалось, что я это все-таки сделал… Потом я сообразил, что звук выстрела раздался из-за спины. Я обернулся, и…

– Ну? И что? – нетерпеливо подалась я вперед.

– Вот это и странно. Их никого не было! Никого… Они исчезли. Испарились, как какие-то фантомы. Все эти люди. Включая равнодушную девицу. Вот и все, что я могу тебе рассказать…

Он закурил другую сигарету и выпустил в потолок колечко дыма.

– И вот что я по этому поводу думаю, Сашка. Кто-то сделал то, что хотел сделать я. И мне совершенно наплевать, зачем и почему. Главное, что я сам этого не сделал. Понимаешь, я благодарен этому человеку и совсем не хочу, чтобы он пострадал. Поэтому я тебя прошу – не напрягайся с поисками Тарантулова убийцы, ладно? Мне кажется, что это куда более приличный человек, чем был сам Тарантул…

* * *

Мы с Пенсом проговорили долго. Поэтому теперь я торопилась, несясь к своему дому. Времени осталось мало. Терпеть не могу разгуливать по ночам, но другого выхода, похоже, у меня не было.

Поднявшись на свой четвертый этаж, я влетела в квартиру и позвала из коридора:

– Ма?

Ответом мне было молчание. Я прошла в комнату, но там никого не было. Только записка, в которой мама сообщала, что у нее какое-то собрание и она придет не раньше десяти вечера. Далее следовали указания насчет ужина, но от жары мысль о еде плохо действовала на мой организм, поэтому я выпила полбутылки минералки и начала собираться «на дело».

Конечно, я еще не могла сказать, что ситуация с Тарантулом прояснилась. Во всяком случае, на все сто процентов. Но теперь хотя бы передо мной маячили смутные образы подозреваемых, пока без определенных черт.

– Как бы все-таки мне узнать все поподробнее? – задумчиво спросила я собственное отражение в зеркале. Я постаралась придать своему лицу побольше яркости с помощью косметики, а волосы собрала в хвост.

Подробнее я могла узнать только путем дальнейшей разведки. Слава богу, что на свете был «Камелот», у меня еще оставалось энное количество денег из аванса, а в означенный «Камелот» пускали всех желающих без особых возражений. Далее надо было просто напрячь ушки, глазки и головку – думаю, что смерть Тарантула наделала переполох и вызвала интерес среди поклонников, посему наверняка данный вопрос поднимется в частных беседах посетителей бара «Камелот».

А уж если мне совсем повезет, я могу столкнуться там и с авторами данного преступления…

Но это если повезет. Я боялась слишком рассчитывать на успех – чтобы не сглазить.

Взяв со стола томик Вийона, я произнесла вопрос-заклинание:

– Ну, пожелай мне что-нибудь, мой дружок Франсуа…

Открыв наугад страничку, я прочла весьма странное пожелание:

Что ветер, снег? мне хлеб всегда готовый. Я жулик, а она нашла такого. Кто лучше? Хороши они вдвоем! И верьте, рыбка стоит рыболова В блудилище, где вместе мы живем.

– Да уж, – проговорила я, закрывая книжку. – Ну, блудилище – это, надо думать, «Камелот». Еще какое, причем, блудилище… А что за рыбка?

Себя-то я почитала за «рыболова». Впрочем…

Я задумалась. Похоже, мой «вредный Фред» предсказывал мне удачу. И я поймаю свою «рыбку»?

Я уже почти подошла к двери, но вдруг отчего-то вспомнился Игорь. Теплой волной в сердце прошли воспоминания о моем новом друге. Назвать его возлюбленным я боялась – с чего я взяла, что он мог мной увлечься?

Мне страшно захотелось услышать его голос перед своим опасным приключением.

Найдя в кармане листочек из блокнота, на котором он – своей рукой! – написал свой номер телефона, я набрала его, предвкушая, как услышу чудесный, глубокий голос.

Гудки, гудки, гудки…

Увы, вздохнула я, вешая трубку. Игоря не было дома.

Как жаль!

Почему-то я почувствовала себя одинокой, заброшенной и беззащитной. Иду невесть куда и неизвестно что пытаюсь там найти. А если учесть, что все это моя самодеятельность и в мои планы посещения «блудилища» я не удосужилась посвятить ни Ларчика, ни Пенса – ни-ко-го! – мне остается надеяться только на себя.

Стоило мне выйти за дверь, я услышала, как зазвонил телефон.

– Конечно, можно и вернуться, – пробормотала я, остановившись. – Но возвращаться-то не к добру…

Убедив себя в том, что вообще могли ошибиться номером, а я вернусь как последняя идиотка и в результате все мое предприятие провалится, я решила, что возвращаться не стоит.

И предоставила несчастному телефону оглашать своими истеричными призывами пустую квартиру и дальше.

* * *

Прождав еще какое-то время, Лариков пожал плечами и повесил трубку.

Саши дома не оказалось, а жаль. То, что он сейчас узнал, все меняло. Но…

В принципе, он сможет выяснить ситуацию и завтра. Отправит ее в больницу – именно там, как ему казалось, должно проясниться все окончательно.

Хотя сегодня старшая медсестра и пыталась уверить его в том, что никто из обслуживающего персонала больницы не мог совершить убийство и ночью дежурила сестра из тарасовского филиала Марфо-Мариинской обители, а это, по словам старшей, «девушка верующая, и даже помыслить о таком кощунстве грешно», Лариков тем не менее записал имя и фамилию дежурной сестры.

Сейчас было уже поздно, но завтра…

Он расслабился и позволил себе чашечку кофе.

В это время зазвонил телефон.

Он поднял трубку и услышал глухой голос:

– Вас просили прекратить расследование?

– Кто это? – спросил Лариков, затаив дыхание.

– Неважно, – ответил ему неведомый абонент, – я, кажется, задал вопрос и не получил ответа.

– Я не хочу обсуждать свою работу с человеком, который не потрудился мне представиться, – сообщил Лариков и уже собирался повесить трубку, но успел услышать недвусмысленное предупреждение:

– Будете продолжать – пеняйте на себя…

«Теперь уж точно будем, – усмехнулся Лариков. – Теперь становится еще интереснее…»

Узнавать, откуда поступил звонок, через АТС было бессмысленно – в подобных случаях пользуются таксофонами.

Но…

Лариков улыбнулся. Рыбка почти попалась. Интересно все-таки, чего ж они так испугались? Неужели, сами того не ведая, они с Александрой подошли слишком близко к разгадке?

Знать бы еще, какова она, усмехнулся он. А то нас боятся, а мы и сами еще ничего не узнали толком…

Вся надежда на завтрашний день. Наверняка дежурная медсестра могла что-то видеть и слышать. Лишь бы только согласилась рассказать. Дело получалось странное – те, кто что-либо знал, упорно не желали делиться секретами…

* * *

Уже перед входом в «Камелот» было ясно, кто предпочитает там тусоваться. Гордые «Харлеи» – в небольшом, правда, количестве – соседствовали рядом со скромненькими «Явами». Однако не оставалось никаких сомнений, что ночью, когда владельцами «железных коней» будет выпито столько пива, что голос рассудка будет окончательно заглушен, под крики «Йех-ху!» взревут моторы, лишая несчастных обывателей права на отдых, и они поедут по городу, уносясь прочь, дабы, выехав на ночное шоссе, начать бессмысленную и жестокую гонку…

Я благодаря Пенсу с шестнадцати лет находилась среди этих странных ребят и сама любила мчаться в ночи, пытаясь догнать неведомое, хотя мне иногда казалось, что я пытаюсь догнать саму себя. Поэтому я не боялась появиться в «Камелоте».

Половина посетителей меня знала. Правда, не всех из них я могла причислить к своим друзьям – я-то привыкла тусоваться с «Волками», а «Ангелы Ада» мне казались просто придурками, которые подражают «западному образцу», причем делают это так пошло и безвкусно, что становится тошно от одного их вида. В «Камелоте» же в основном были представлены именно они.

Нет, не подумайте, что там происходили драки – все было довольно спокойно. Дальше взаимных подколов не шло. Это место пытались сберечь как одни, так и другие.

В последнее, правда, время помимо моих ненормальных знакомцев там стали появляться представители породы «гоблинов», и поэтому я перестала здесь бывать. Как и Пенс. Не очень-то приятно видеть квадратные физиономии. Тем более что приходится часто «делать ноги» – эти ребята не любят, когда им перечат.

Еще в «Камелот» стали захаживать «бизнесмены», и тогда уже там началось полное падение. Поскольку появились «подруги «бизнесменов», которыми зачастую оказывались девицы совершенно непристойные, и вот уже бар постепенно стал обрастать таким мхом, что от него осталось одно название.

Впрочем, бывали дни, когда все-таки там правили бал байкеры, и сегодня как раз был именно такой день. Они назывались «днями круглого стола».

Я спокойно вошла внутрь и сразу услышала:

– Сашка? Привет!

Обернувшись, я встретилась взглядом с Витей Гусевым и страшно обрадовалась. Теперь я могла вполне быть уверена в собственной безопасности – Витя отличался мощным телосложением и крутым нравом.

– Привет, – улыбнулась я ему в ответ. – Пенса не видел?

Надо же мне найти причину, почему я тут оказалась.

– Нет, его не было, – ответил Витька.

– Жаль, – лицемерно вздохнула я и сделала шаг к выходу, но Витька меня остановил:

– Сашка, ты торопишься? Может, выпьем по банке?

Именно этого я и добивалась. Теперь все окружающие видели, что я собиралась уйти, но Витька меня остановил. Положительно, вечер начинался с удачи!

– Не знаю, – протянула я, посмотрев на часы. – Если только недолго…

– Ладно тебе, – поморщился Витька. – Я и так тебя уже лет пятьсот не видал…

– Пятьсот? Я такая старуха?

Он рассмеялся и, приобняв меня за плечи, потащил именно туда, где удобнее всего было получить информацию – в святая святых «Камелота». К круглой стойке бара, где обычно тусовались избранные. И еще одно обстоятельство делало это место для меня привлекательным – оно располагалось на некотором возвышении, и поэтому оттуда хорошо просматривалось все помещение. Правда, там было жутко накурено, воздух казался синим, но это ничего. К этому я тоже была привычная, как и к реву мотоциклов.

* * *

Он заметил ее не сразу. Сначала ему только показалось, что он услышал знакомый голос. Полуобернувшись, он тут же постарался уйти в тень, втянуть голову в плечи – она шла по проходу, разговаривая с внушительным бугаем, и, кажется, пока не заметила его.

– О черт, – тихо выругался он. – Только этого мне не хватало…

Стараясь придумать, что он ей скажет, если встреча станет неизбежной, он не заметил легкого прикосновения к плечу и поэтому обернулся не сразу.

– Стрелок, – тихо позвали его.

Он вздрогнул. На какое-то мгновение ему даже почудилось, что это ее голос и она откуда-то узнала о нем всю правду. Холодок пробежал по его телу, образуя на коже маленькие колкие мурашки, и он стал поворачивать голову, почти на сто процентов уверенный, что встретится именно с ее взглядом.

Но – нет. Он даже не смог удержать вздоха облегчения.

– Здравствуй, – кивнул он той, которую увидел.

– Здравствуй, – ответила она.

Они отошли в глубь зала, туда, где в полумраке становятся расплывчатыми лица.

– Ну? – спросил он, когда они сели. – Какие будут распоряжения у высочайшей власти?

Она не улыбнулась в ответ на его ироническое замечание.

– Сейчас я тебе покажу ее, – сказала она. – Но запомни: только припугнуть.

– Странное задание для Стрелка, – усмехнулся он. – Я что, огородное пугало? Или…

– Я передаю тебе то, что мне велели передать, – холодно отрезала она. – Боссу нужно, чтобы в его дела перестали соваться. Кроме того, не очень-то выгодно ты нарисовался с Тарантулом, ты не согласен со мной?

В ее глазах появилась насмешка. О, как он ее сейчас ненавидел!

– Ладно, показывай, – пробормотал он, пытаясь справиться с собой. Ничего, ребята, настанет и мой черед… Тогда посмотрим, кто кого. * * *

Да уж, вечерок у меня выдался увлекательный! Мы сидели на крутящихся стульчиках с Витькой и пили спокойно свое пиво, разговаривали, когда мой рассеянно блуждающий взгляд наткнулся прямо на Кайзера, мирно шествующего по зальчику с весьма странной девицей. Они о чем-то тихо переговаривались, причем явно старались, чтобы никто не узнал их маленькие тайны.

Они сели в глубине бара, и теперь мне приходилось напрягать зрение, чтобы разглядеть Кайзерову девицу.

В том, что Кайзер притащился сюда в обществе фемины, ничего странного не было, но вот сама фемина показалась мне неподходящей партией для этого шкафчика. Хрупкая, тоненькая блондиночка с длинными ногами и умным лицом. Если бы не умное лицо, я бы ничего, конечно, против не имела – мало ли красивых дурех встречается на свете? Но эта уж явно на роль дурехи не подходила.

Посему я напряженно вглядывалась в полумрак и уже была готова потащить в уголок, где притаилась интересующая меня парочка, бедного Витьку, чтобы подслушать их интимную беседу, но тут я поняла, что мне придется его таскать за собой по всем укромным углам.

Потому что, к собственному удивлению, в другом углу я обнаружила еще одну небезынтересную для себя пару.

А именно – того самого хлыща, который приходил в нашу скромную контору от лица клиента. И он уж совсем не вязался с антуражем «Камелота». Он даже переодеться не удосужился – так и сидел такой же прилизанный, иногда морщась и разгоняя холеной рукой дым, и внимательно слушал какую-то женщину. Ей явно перевалило за сорок, и уж откуда она здесь взялась, оставалось только догадываться. Со стороны они напоминали мне маму и сына, невесть как попавших в злачное место и теперь насмерть перепуганных тем, что оказались в этаком вертепе, но пытающихся спрятать свой страх от посторонних глаз.

Но когда я случайно бросила взгляд в самый отдаленный угол, мое сердце сжалось в комок. Ах, как коварны эти мужчины, хотелось закричать мне и зарыдать!

О, как же я его сейчас ненавидела!

А я еще собиралась подарить ему свою девичью любовь!

– Сашка! – Витька дотронулся до моей руки, пытаясь привлечь к себе внимание. – Что с тобой? Ты мне не ответила на вопрос…

– Какой? – оторвалась я от созерцания Игоря Артемова, склонившегося к молодой белокурой даме, скрытой от меня полумраком. Сделала я это неохотно – от такого зрелища я получала своеобразное мазохистское удовлетворение.

– Ты про Тарантула слышала? Говорят, кто-то чикнул эту заразу прямо в больнице, представляешь?

* * *

«Спокойно, Стрелок, – приказал он себе, когда заметил, что она посмотрела в его сторону. – Она тебя не узнала. Она не могла тебя рассмотреть!»

Почему ему так не хотелось, чтобы она его увидела? Не все ли равно? Какое отношение ты имеешь к этой девочке?

– Ты меня слушаешь? – холодно спросила его собеседница.

– Да.

– Сейчас мы медленно пройдем мимо них. Я остановлюсь на одно мгновение и спрошу у ее спутника, который час. Ты должен постараться запомнить ее как можно лучше. А потом… Потом придумаешь, как все сделать. Понял?

Он кивнул. Хотя, если быть честным, ему хотелось послать ее как можно дальше. Вместе со всей компанией…

Она поднялась с места.

– Ну?

Он послушно поднялся вслед, чувствуя себя собакой, которой опротивел злой хозяин.

Она шла по залу, уверенная в себе, а он плелся за ней, как и положено рабу.

Около бугая она остановилась, и он вздрогнул, когда понял, кого он должен попугать. Быстро подавшись назад, в темноту, он с тревогой посмотрел на девушку, но, кажется, она не успела его заметить. Не может быть, чтобы она его не узнала!

– Который час? – спросила его спутница у огромного байкера в бандане.

Он развел руками:

– Нет часов…

– Ну, извините.

Быстрыми шагами он вышел вслед за хозяйкой на улицу. Его сердце билось так, что ему казалось, будто стук этот слышен повсюду.

– Ну? – спросила она, не оборачиваясь в его сторону. – Ты запомнил ее?

– Запомнил, – процедил он сквозь зубы. – Хотя и не могу понять, что она вам сделала. Вам дети стали мешать?

Холодный взгляд был ему ответом. Как и презрительная усмешка, на мгновение искривившая ее губы.

«Дети… Как же, так я тебе и поверила…»

От нее не укрылся его взгляд. Вот уж на нее он так никогда не смотрел.

Она сумела справиться с ревностью. И коротко рассмеялась:

– Ты только исполнитель, дружок. Думаем мы.

* * *

Не нравилось мне все это, ей-богу! Сначала мимо нас прошла та самая женщина, которая скрашивала одиночество моего возлюбленного – причем бессовестно улыбнулась Витьке, о чем-то его спросив. У меня даже закралось нездоровое подозрение, что она собирается увести у меня всех предполагаемых поклонников!

При этом сам мой друг как-то быстро испарился, я даже не заметила, куда он подевался. Потом мимо меня со свистом выпущенной пули промчался «белый воротничок», который тоже последовал за той женщиной, бросив свою даму в одиночестве.

Следующим последовал Кайзер, которого я попыталась ухватить за рукав, рискуя при этом услышать его нелестное мнение обо мне, но он меня окончательно поразил, потому что вместо трехэтажного мата я услышала:

– Сашка, потом… Ладно? Сейчас не до тебя.

С этими человеческими словами он смерчем промчался все за той же женщиной, и я поняла, что, наверное, мне следует поступить так же.

Останавливало меня только то, что, возможно, я там окажусь не совсем к месту. Да и Витька совершенно расстроился, заметив, что я явно увлеклась происходящим вокруг нас мельтешением.

Поэтому я решила немного подождать, тем более что остались две дамы, которые явно не собирались оставлять свои столики.

Дамы меня тоже чрезвычайно заинтриговали, и я решила попозже попытаться наладить контакт хотя бы с одной из них.

– Так что там с Тарантулом приключилось? – рассеянно спросила я.

– Его убили. Говорят, было за что, – начал Витька свой рассказ снова. – И было кому…

– А ты-то что об этом знаешь? – поинтересовалась я.

– Скажем так, – самодовольно прищурился Витька. – Кое-что интересное я услышал случайно. А кое-что узнал от своей знакомой, имени которой называть не буду. Говорят, Тарантул был замешан не в одно преступление. И один человек уж точно хотел ему отомстить за то, что семь лет назад благодаря чуткому вмешательству Тарантула оборвалась жизнь его сына…

– Что? – мигом заинтересовалась я. – Что там за история была? Рассказывай!

Но рассказать он мне ничего не успел.

За порогом бара прогремел выстрел, и в воздухе повис отчаянный вопль:

– Ребята! Кайзера убили!

* * *

Сначала я остолбенела от этого крика. Надо сказать, этому не очень-то поверили сначала. Какой-то парень рассмеялся, пробормотав: «Ну и прикол». Но очень скоро в полумраке бара наступила тишина, в которой его смех показался зловещим и неуместным.

Поэтому он как-то странно фыркнул напоследок и затих.

– Что там произошло? – пробормотал Витька, напряженно всматриваясь в распахнутую входную дверь, из-за которой уже доносился вой сирены «Скорой» и мигал фонарь милицейской машины.

Я пришла в себя и вылетела на улицу.

Кайзер лежал на носилках, накрытый белой простыней с головой. И почему-то я все время вспоминала его последние слова, когда он первый раз назвал меня по имени.

«Не сейчас, Сашка…»

Может быть, ему не следовало называть меня по имени, глупо подумала я и тут же одернула себя – вот тебе, детектив недоделанный! Пришла выяснить, выследить – а самое главное и упустила…

Я смотрела, как его уносят, и боялась вздохнуть, как будто могла нарушить своим вздохом его покой…

– Да уж, история, – пробормотал за моей спиной Витька. – Значит, во всей этой мути есть правда.

– Ты о чем? – обернулась я.

– Ну, с этим парнем. Кайзер был в той же компании, что и Тарантул. В той самой, которая сшибла мальчишку.

Я наконец вспомнила, что Витька порывался мне рассказать эту историю, и, дабы не привлекать внимания милиции, поспешно утащила его за рукав в темноту.

– Ну? Рассказывай наконец, – потребовала я.

– Слушай, сейчас это как-то не очень уместно, – запротестовал Витька. – Там мертвец, а мы с тобой сплетничаем.

– Видишь ли, думаю, это более чем уместно, – сообщила я ему. – Поскольку во всем этом я усматриваю некоторую связь…

– А тебе-то что за интерес? – спросил Витька.

– Прямой, – сказала я, – потому что я работаю теперь в детективном агентстве, и мы как раз заняты убийством Тарантула. А теперь, похоже, придется заняться еще и убийством Кайзера.

И я оглянулась туда, где еще недавно стоял Кайзер, в первый и в последний раз назвавший меня по имени. Жаль, что человеческое в нем пробудилось так ненадолго!

То, что произошло потом, было прямым следствием моего кретинизма, который я оправдываю только собственной растерянностью – поскольку не каждый человек способен за несколько мгновений пережить такое количество потрясений и сохранить свой рассудок в полном здравии.

Мысль оттащить моего друга в темноту, увы, оказалась настолько идиотской, что я не нахожу себе оправданий. Стоило только ему открыть рот и произнести далеко идущее и многообещающее «Ну, значит, вот в чем де…», как он слабо ойкнул, и его голова, увенчанная черной бейсболкой поверх живописной банданы с черепушками, начала куда-то заваливаться.

– Вить… – осторожно позвала его я, опускаясь на колени и наклоняясь над ним. Сначала мне показалось, что с ним случился обморок, я даже удивилась, что огромный Витька так слаб здоровьем.

Но как раз в этот момент в мой висок ткнулось что-то холодное и тихий голос произнес:

– Слушай, девочка, внимательно. Кое-кому очень не нравится, что вы с вашим приятелем суете свои носы в чужие дела. Если не прекратите – следующий раз наша встреча может оказаться роковой.

Голос показался мне знакомым, но, так как говоривший постарался исказить его и произнес сию тираду зловещим шепотом в духе ожившего Фредди Крюгера, я осторожненько подняла глаза и увидела перед собой черный «чулок», напяленный на физиономию.

– Хорошо, – пискнула я. – Информацию получили, будем обдумывать…

– Нет, детка, обдумывать ты не будешь. Вы просто удалитесь от этой компании на безопасное расстояние, поняла?

– Как вам будет угодно, сэр, – пролепетала я, старательно изображая ужас на своем прелестно-растерянном личике.

Он хмыкнул и, взмахнув на прощание револьвером, исчез.

В это время Витька издал слабый стон и начал шевелиться.

– Уф, – сказала я. – Ну, слава богу! Я уже думала, что теперь мне придется тебя тащить в больницу.

– Что это было, Саш, а? – простонал бедняга.

– Нашествие саранчи и налет НАТО, – прояснила я ему ситуацию. – Твои нервы оказались слишком слабыми для того, чтобы равнодушно перенести оба события.

Он недоверчиво посмотрел на меня и неожиданно громко расхохотался.

– Короче, мой друг, единственное место, где мы будем в безопасности и ты сможешь посвятить нас в перипетии своего рассказа о Тарантуле и неведомом ребенке, к сожалению, находится немного поодаль от данной местности. Но, думаю, мы туда доберемся…

Если он сможет встать. Потому что дотащить до Ларчика это огромное тело я просто не в состоянии, увы…

* * *

До жилища Ларикова мы добрались без особых приключений, не считая тех кратких моментов, когда Витька хватался за голову и начинал стонать. Мой дружок в маске отличался крепостью рук, судя по состоянию Витькиной головы.

Ларчик, открыв дверь, воззрился на нашу живописную пару в безграничном изумлении и спросил:

– Что случилось? Кто это?

– Раненый красноармеец, – сказала я, втаскивая своего приятеля внутрь. – Мы немножко подрались, постреляли – пиф-паф, и вот плачевные результаты.

– Ага, – понял Ларчик.

– Да, забыла тебе сказать – убили Кайзера!

– Что? – Ларчик вытаращился на меня, и его губы растянулись в глупой и неуместной ухмылке.

– Можешь не смеяться. Я не шучу на этот раз. Кайзера действительно застрелили на выходе из бара.

Наконец-то мой босс понял, что я говорю серьезно! Приложив руку к щеке, он пробормотал:

– О черт…

– Не поминай этого придурка, – попросила я. – И так от него много пакостей в мире творится.

Витька плюхнулся в кресло и жалобно произнес: – Дайте пива, а то я свернусь, как молоко в жару.

Ларчик достал последнюю банку пива из холодильника и вежливо презентовал ее незваному гостю.

– А раненый красноармеец здесь по какой причине?

– Он знает что-то про Тарантула, – сказала я. – Я хочу есть. У тебя как с провиантом?

– Ты же, судя по твоим речам, была в баре…

– Ага, была. Только вот на еду у меня там времени не было. Я занималась подлым делом – слежкой.

Ларчик покачал укоризненно головой, явно пытаясь возмутиться моим неблаговидным поведением, но пообещал немедленно заняться окрошкой.

– Чем? – переспросила я, не веря собственным ушам.

– Окрошкой, – мило улыбнулся мой босс и отправился на кухню.

Если уж мне сегодня на роду написано сойти с ума от потрясений, то Ларчик, наверное, мое безумие довершит!

* * *

Ларчик на кухне колдовал над окрошкой, а мы с Витькой приходили в себя. Сначала мы умылись, причем я никак не могла избавиться от запаха пороха – мне почему-то казалось, что им провоняла вся моя одежда!

– Тьфу, зараза, – выругалась я, – он же не стрелял вроде…

Витька вскинул голову и вытаращился на меня.

– Что? – спросил он испуганно.

– Да вот вся одежда пахнет, как будто я подстреленная утка, – сообщила я.

– А я думал, что ты про меня, – облегченно выдохнул Витька.

Я не стала вдаваться в подробности, почему он так решил. Просто схватила Ларчиков «Жиллетт» и аккуратно прошлась сим чудодейственным дезодорантом по своей одежде.

– Ну вот, – удовлетворенно сообщила я. – Теперь воспоминания о битве под Аустерлицем частично уничтожены. Пойдем спросим у шеф-повара, как обстоят дела с нашим провиантом…

– Слушай, а кто он такой? – поинтересовался Витька.

– Ларчик? Мой подчиненный, – протянула я. – Детектив на побегушках. Когда надо заняться слежкой, я обычно посылаю его. Если это не очень ответственно, конечно. Ну, а в свободное время он готовит кофе и обеды с ужинами.

– Справляется?

На Витькином лице, увы, застыла недоверчивость. Впрочем, я могла бы отнести эту недоверчивость к лариковским кулинарным способностям, поэтому заверила его, что лучше Ларчика никто окрошку готовить не умеет.

Мы выползли на кухню, где мой босс как раз заканчивал резать помидорчики. Я задумалась, зачем в окрошке помидоры, но потом решила, что у каждого свой способ готовки данного блюда. Чего придираться?

Ларчик расставил тарелки, достал майонез и торжественно извлек из холодильника бутылку воды, на которой было написано «Славяновская минеральная». Я никогда не ела окрошку с минералкой, поэтому удивилась:

– С минералкой?

– Зачем? – гордо ответствовал мой шеф. – Простая. Из-под крана!

Я поперхнулась. Витька вообще попытался отползти от стола, но я железной рукой ухватила его за запястье и, лучезарно улыбаясь, сказала:

– Ларчик, давай будем есть это как салат, а? Что-то сегодня и так много жидкости было…

– Его что, по голове ударили? – шепотом поинтересовался Витька. – Кто окрошку с водой ест?

– Это древний полинезийский рецепт, – страшным голосом прошептала в ответ я. – А кроме того, ему нельзя перечить. Вот смотри, он уже сдвинул брови. Еще минута – и он выгонит нас из-за стола, а я ужасно голодна. Поэтому постарайся изобразить из себя воспитанного человека.

Бедный Витька так и поступил. Он даже позволил незадачливому Андрюше налить себе в тарелку чуточку воды, в которую потом вытряхнул половину банки майонеза.

После того как мы вежливо отмучились, Ларчик откинулся на спинку стула и, оглядев нас, сказал:

– Ну? Теперь-то вы не голодны? Можете начать свой рассказ?

Мы переглянулись. Конечно, мы были еще голодны, но боязнь очередного кулинарного извращения со стороны моего босса заставила нас солгать, что мы уже вполне насытились.

– Что там с Кайзером? – не унимался он. – Как ты вообще оказалась в «Камелоте»? И что там за женщина не давала вам всем покоя?

– Можно задавать вопросы по порядку? – робко спросила я. – И потом – у Витьки есть ценная информация о врагах Тарантула. Поэтому давай-ка с него и начнем, а я уж потом объясню свое странное поведение.

Если честно, мне совсем не хотелось рассказывать об этой женщине. Неприятные воспоминания, знаете ли, угнетают мою девичью, ранимую душу!

* * *

– Случилось вот что… Тарантул тогда еще был неизвестным и просто гонял на мотоциклах с приятелями. Тогда еще только начали «Ангелы» сколачиваться, – начал Витька. – Честно говоря, они мне с самого начала не понравились. Эти их каски с рогами и все феньки – слишком много грохота не по делу. Но народу это нравилось, и они тогда с ума посходили на этих черепушках. Самый большой кайф был проехаться по ночному городу с ветерком и такими воплями, что только мертвые не просыпались. В тот вечер они, говорят, выехали раньше, чем обычно. А тот парень возвращался на своем мотоцикле домой с ребенком. Ну, и попал между ними. Другие бы, может, просто выпустили его из западни. Но только не Тарантул с его гвардией! Этот прямо от восторга зашелся, увидев перепуганные глазенки пацана. В общем, они их окружили и с дикими воплями сопровождали по дороге. Парнишка от ужаса начал терять сознание. А его отец старался выбраться из этого круга, но не мог. Поэтому был так озабочен, что и не заметил, как Тарантул подъехал совсем близко и оторвал пацана на лету. Началась гонка. А у мальчишки оказалось плохо с сердцем. Внезапно Тарантул обнаружил, что мальчишка обмяк, и испугался. Он и так был поганец, а от страха совсем потерял совесть. Бросил мальчишку на тротуар, и они уехали. А пацан умер, не приходя в сознание. Сердце от страха остановилось…

– Да уж, – передернулась я. – Ничего себе, красавчик этот Тарантул!

– А тут еще в последнее время этого самого Витю начали замечать среди «Ангелов».

– Какого Витю?

– Отца, – пояснил Витька. – Он же и сам был когда-то байкером. И вроде бы Тарантул его узнал, даже сказал об этом Кайзеру…

– При чем здесь Кайзер?

– При том, что он тогда тоже там был. Так что мне сдается, вам надо именно там и искать. Хотя, если по правде, я бы его искать не стал. Тарантул с Кайзером получили то, что заслуживали. И если их он пристрелил, я его судить ни в коем случае не стал бы. Потому как он прав. Мальчишку жалко. Не дело было такое устраивать…

Ларчик все это время очень внимательно слушал, а потом вдруг сказал задумчиво:

– Что же он был за мужик такой? Врагов у него было больше, чем друзей… Хотя Виктор тут ни при чем, я его уже проверял.

– Что? – удивились мы. – Так ты эту историю знал?

– Равно как и про другие жертвы Тарантула, – кивнул он. – По моей версии, именно кто-то из них его и должен был убить. И я бы продолжал держаться этого умозаключения, если бы…

– Если бы?

– Если бы не убийство Кайзера, – развел он руками. – Вот оно-то и вышибло сейчас почву у меня из-под ног. И я склонен думать, что именно с Виктором я ошибся…

* * *

Часы показывали уже половину первого. Я вскочила:

– Боже мой! Бедная ма!

Пора было двигаться домой, пока моя мамочка не придумала себе много страшных историй, приключившихся со мной.

– Я тебя подвезу, – сказал Ларчик.

Мы вышли на улицу, уже ставшую совершенно пустынной, и уселись в машину. Довезя Витьку до его дома, мы двинулись дальше, и Ларчик первым нарушил затянувшееся молчание бестактным вопросом:

– Что там у тебя с Артемовым?

– Ничего, – деланно равнодушно сказала я. – Пока контакт я еще налаживаю…

– Ладно, – кивнул Ларчик. – Налаживай быстрее, потому что у него тоже личные счеты с Тарантулом, как оказалось.

– Какие? – заинтересовалась я.

– Девушка, – передернул Ларчик плечом. – Тарантул втянул его девушку к сатанистам. Там она и сгинула – поскольку не вынесла обряда посвящения. Знаешь, что такое обряд посвящения у сатанистов?

Я старательно покраснела.

– Что вы, сударь, как можно-с! Я и не слыхала, на какие мерзости способны некоторые личности!

– Так вот, Артемов как раз занимался делом Тарантула. А тот все крутился вокруг его девицы, благо что девица эта была не чужда глупой романтики. Особенно ей льстило внимание восходящей «звезды». Она, конечно, порвала с Артемовым, поскольку этого требовал Тарантул, а потом… Уж как он ее уговорил податься в ряды сатанистов, не знаю. Только сначала она была, как водится, послушницей. А потом ее постигла «великая честь». Одна маленькая подробность – обычно все происходит без особенных вывертов. Хватит и того, что «счастливую избранницу» имеют сразу несколько человек. А ей выпала совсем особенная честь. Потому что эти «несколько человек» числом пятнадцать, что само по себе уже наводит на кое-какие подозрения, пользовались импортной штучкой, именуемой «презерватив с шипами». Представляешь?

– Я лучше не буду представлять, – сказала я. – Мне и так нехорошо…

– Поэтому все без труда догадались, что это месть господину Артемову. И, в принципе, Тарантул своего добился. Артемов из доблестной милиции ушел, а другие связываться с такой «светлой личностью», как Тарантул, не рисковали после этого случая. Вот такая история, Саша. Подробнее расскажет сам Артемов, если ты сможешь вытянуть из него это, конечно. Вот еще тебе на завтра задание – в больнице работает некая анестезиолог Лидия Потапова. Ночью дежурила сестра милосердия по имени Вера Сандалова. С обеими надо поговорить. Справишься?

Я пообещала попробовать.

– И последнее, насчет женщины из бара…

Он достал пачку фотографий. Протянул ее мне.

– Присмотрись повнимательнее, есть ли она среди них?

Я стала разглядывать галерею женских образов. Как назло, ни одна на мою похожа не была. Вздохнув, я вернула пачку Ларчику.

– Нет тут ее.

Он протянул мне еще одну фотографию.

– Ну и рожа, кошмар! – вырвалось у меня. Никакого сходства. Лицо квадратное, с орлиным носом и короткой стрижкой. Кроме того, фотография была явно сделана в застенках – «анфас-профиль». Я уже собралась отдать эту замшелую уголовницу назад Ларчику, но остановилась.

Глаза.

У нее были красивые глаза, и эти глаза я определенно уже видела. И…

– Интересно, куда она дела свой нос? – задумчиво спросила я, рассматривая уголовницу. – Кто?

– Женщина из бара, – объяснила я. – Ну, волосы она отрастила и покрасила, а вот нос… Определенно помню, что нос у нее был маленький и немного вздернутый. А подбородок сужался почти классически…

– Она? – заорал восторженно Лариков. – Сашка, солнышко мое, неужели она?

– Вот не знаю, – засомневалась я. – Глаза ее. А нос и подбородок, это из другой оперы. Эта на фотографии просто кошмар на улице Вязов какой-то. А та была красотка по первому разряду.

– Чудо пластической хирургии, – объяснил Ларчик. – Так говоришь, глаза как у этой?

– А кто эта фурия?

Я порадовалась, что так восхитившая меня соперница на самом деле является всего лишь продуктом чьих-то умелых рук.

– Самая страшная личность в нашем славном городке, – объяснил Лариков, забирая у меня фотографию. – Некая Елена Рубан, Черная Нимфа. Рассказывать тебе про нее долго, но если это она, мы с тобой выходим из тупика… Поскольку наш с тобой гость в белом воротничке, который так внезапно решил отказаться от наших услуг, работает с ней в одной компании. Видимо, сначала они просто не согласовали действия… Теперь многое становится понятным. За этой очаровательной дамочкой такое числится, что у мужчин волосы встают дыбом. Похищения людей, убийства, вооруженные ограбления и мошенничество. Такая вот милашка. Прелесть, правда?

Он любовно смотрел на фотографию и мечтательно улыбался.

– Если она окажется ко всей этой истории причастной, мы с тобой, Сашенька, такую рыбку золотую поймаем, что нам поставят большущий памятник в центре Тарасова. Потому что эту даму еще никому поймать не удалось…

– А как же с «мстителями»?

– Нет, эти версии тоже надо проверять. Знаешь что… Попробуй описать ее в больнице, ладно? Может быть, именно она туда и проникала… Тогда становится все понятно.

– Мне лично пока еще ничего не понятно, – проворчала я. – Только успокоишься на каком-то подозреваемом, как ты достаешь из кармана нового и усложняешь мои мыслительные процессы.

Хотя на самом-то деле я была рада, что подруга моего неверного возлюбленного оказалась бандиткой. Так ему и надо, между прочим!

– Кстати, вполне возможно, что меня пытались напугать именно с ее легкой руки, – задумчиво сказала я.

– Конечно, – согласился Ларчик. – Правда, совершенно непонятно пока, как она с этим всем связана… Насколько я знаю, Черную Нимфу волнуют деньги и брюллики. И какие у нее могли быть отношения с Тарантулом, вот в чем загвоздка…

– А ты уверен, что у Тарантула с ней не было совместного бизнеса? Вот тебе и Пенс с его неудавшейся минералкой…

– Стоп, – сказал Ларчик. – А ведь и правда…

И мы выстроили довольно стройную цепочку, в которой не хватало только одного звена.

Но это звено я собиралась найти завтра. С помощью одного очень симпатичного человека. Или – он мне только таковым показался?

* * *

Мама встретила меня с немым укором. Я с порога начала объяснять ей, что была на работе.

– Тогда почему ты вся насквозь пропахла пивом? – иронически спросила она. – Вы работаете в пивном ларьке, Александра Сергеевна?

Про «ларек» у нее получилось неплохо, и я рассмеялась.

– Просто по долгу службы мне теперь приходится бывать в самых разных блудилищах, – пояснила я.

– Ох, Саша, лучше бы тебе там бывать все-таки пореже, – вздохнула мама. – Я тут просто от волнения места себе не находила…

Посвящать маму в свои страшные тайны я не решилась.

– Мне никто не звонил? – спросила я, поглощая на кухне йогурт.

– Какой-то молодой человек по имени Игорь, – вспомнила мама. – Очень просил ему перезвонить.

Ага, отметила я про себя удовлетворенно. Сначала устраивает променады с бандитками у меня под носом, а потом звонит. Все мужчины одинаковы. Хороши только в мечтаниях или когда спят зубами к стенке…

Я постаралась скрыть от мамы, что сия личность мне небезразлична. Забрав телефон в комнату и включив тихонечко «Пинк Флойд», я набрала номер Артемова.

Он поднял трубку сразу. Как будто ждал моего звонка.

«Твоего? – насмешливо поинтересовался голос моего вредного Фреда. – Эк тебя разморило-то… Может быть, он ждал звонка той женщины, а не твоего».

Я посмотрела на себя в зеркало. Рыжие волосы находились в полном беспорядке, глаза сверкали и, кстати, были совсем недурны – этакие изумруды, но в целом, увы – мне явно не хватало лоска вымуштрованных красоток с подиумов. Все-таки я хоть и прехорошенькая, но не красавица. Та куда представительнее выглядит, у нее этого не отнять.

– Алло?

– Добрый вечер, Игорь. Простите, что я звоню так поздно, только что пришла…

– Сашенька? – заговорил он с такой нежностью и теплотой в голосе, что я почувствовала, как начинают испаряться все мои подозрения. – Сашенька, я ждал вашего звонка. Дело в том, что я боялся – вдруг вы меня увидели с этой женщиной, а она всего лишь моя случайная знакомая, и подумаете про меня невесть что. Бог мой, как же я рад, что вы позвонили!

Конечно, я могла бы спросить его, раз уж он сам поднял эту тему, почему же тогда, заметив меня, он не оставил свою «случайную знакомую» и не пал предо мной на колени, а постарался испариться в неизвестном направлении, но вспомнила, что и сама была не одна, и прикусила язык. Кроме того, я была в некоторой эйфории от того, что моего звонка так ждали.

Даже ночью.

Любовь, как говорят, относится к разряду психических расстройств, и поэтому влюбленные зачастую упускают из виду детали, которые оказываются чрезвычайно важными, что, собственно, и приводит потом к различного рода разочарованиям!

* * *

После того как я повесила трубку, меня обуяло чувство ликования, и, дабы прийти в себя, я достала том Вийона.

Я уже видела себя в объятиях Игоря, но завтрашний день обещал быть трудным.

Поэтому я прибегла к испытанному способу успокоения нервной системы.

Открыв наугад страницу, я прочла:

Мне горько за тебя, среди порока Ты стал беспомощен, и ты устал. Глупец, ты мог подняться так высоко, И, отягченный, ты так низко пал.

– Ревнуешь, мой бедный дружок, – проговорила я, закрывая книжку. – Или он просто тебе не нравится?

Сон побеждал меня. Я даже почти не видела в собственном воображении страшных картин сегодняшнего вечера. Будто не было ни распростертого Кайзера, ни револьвера, ткнувшегося мне в висок… в висок… Где-то это уже было, вот только где?

Револьвер, ткнувшийся в висок, и запах пороха…

* * *

Всю ночь мне снились сны. Один особенно запомнился. Я ехала в автобусе, совершенно пустом. Водителя я не видела. На одной из остановок в автобус влезла тетка, у которой в руках были две сетки с пластиковыми бутылками из-под пепси-колы. Тетка была совершенно омерзительная, с толстыми ляжками, в короткой юбке зеленого цвета. Волосы у нее были белые, и еще у нее был огромный нос.

Я почему-то ее жутко испугалась и нацепила черные очки. Она вдруг взвизгнула и начала кричать:

– Надо же – солнышка нет, а она черные очки напялила! Крутая какая, посмотрите!

Тетка явно не собиралась оставлять меня в покое, потому что шла ко мне, напевая песню «Я пью до дна за тех, кто в море», и от нее так ужасно разило перегаром, что я начала задыхаться.

Я помчалась по проходу и попыталась спрятаться у водителя.

– Помогите, – закричала я, – там какая-то сумасшедшая, она пьяна!

Он обернулся, и я увидела, что на нем – маска-»чулок». В прорезях сверкали глаза, и я попятилась. – Какая сумасшедшая? Вот эта? – спросил он, глядя мне за спину.

Я обернулась.

Ужасная тетка превратилась в белокурую длинноногую красавицу и стояла, улыбаясь и помахивая бутылкой:

– Хотите выпить джина с тоником?

Тут я увидела направленный прямо мне в лицо револьвер.

– Господи, нет! – заорала я.

И проснулась от собственного крика.

За окнами уже начинало светлеть. Я потянулась и посмотрела на часы. Конечно, будут сниться дурацкие сны, когда ты спала всего три часа, горько улыбнулась я. Можно было еще немного поваляться – спать мне уже совершенно не хотелось. Я боялась, что ужасная блондинка поджидает меня теперь в каждом моем сне. Поэтому я тихонько включила музыку и попробовала думать о чем-нибудь приятном.

Самым приятным, конечно же, был Игорь Артемов. Тем более что вечером у нас назначена встреча. Но почему-то мысли опять закрутились вокруг ненормальной блондинки.

Может быть, моя мама права и я не должна работать детективом, тоскливо подумала я. Что-то я чересчур впечатлительная для этакой работенки…

Но деньги лежали на столе. И я прекрасно знала, что в других известных мне местах я никоим образом не заработаю такие деньжищи.

Поэтому я расслабилась, приказала себе сосредоточиться исключительно на светлом образе Игоря Артемова и закрыла глаза.

На этот раз мне ничего не снилось, и я выспалась за оставшиеся два часа великолепно.

Утро выдалось дождливым и серым, что, впрочем, в свете постоянной одуряющей жары было расценено мной как великое счастье. Даже то, что я сразу, стоило мне выйти из дома, попала под прохладный дождь, меня обрадовало.

Я подошла к автобусной остановке и в ожидании нужного мне автобуса стала разглядывать печатную продукцию в киоске.

Ничего там меня не заинтересовало – разве что похождения какого-то вампира, которого обнаружили ушлые газетчики в наших каменных джунглях. Потом меня заинтересовала страшная трагедия девушки, которую расчлененной нашли в карьере, о чем поведала газета «Тарасовский проспект». Они даже не поленились набрать заголовок крупным шрифтом…

Отойдя от этого разносчика кошмаров подальше, я увидела наконец-то вожделенный автобус.

По иронии судьбы он оказался точь-в-точь таким же, как в моем сне. Я даже закрыла на минуту глаза, потому что мне показалось, что я все еще сплю, и…

Вот уж этого я никак не ожидала!

Открыла я глаза потому, что почувствовала на себе пристальный взгляд.

Она стояла возле зеленого «Фольксвагена» и смотрела прямо на меня. Та самая пресловутая блондинка. Я быстро достала из сумки темные очки и напялила их, отвернувшись в другую сторону, пытаясь ухватить образ сказочной красотки боковым зрением.

Какая-то толстуха шарахнулась в сторону и недовольно проворчала:

– Скоро ночью темные очки надевать будут… Крутая какая нашлась.

Я покрылась гусиной кожей. Недоуменно обернувшись, я увидела, что тетка прошествовала мимо как ни в чем не бывало, продолжая болтать под нос несусветную чушь, а когда я опять повернулась к блондинке, ни ее, ни зеленого «фолька» уже не было.

– Чертовщина какая-то, – пробормотала я, вытирая со лба холодные капельки пота. – Или мои нервы окончательно пришли в негодность.

Сев в автобус, я проверила, на месте ли моя фальшивая ксива, из которой следовало, что я являюсь собственным корреспондентом того самого «Тарасовского проспекта», собирателя кошмаров и страшных сенсаций, и двинулась в сторону больницы.

Автобус был переполнен, и мне пришлось стоять фактически на одной ноге почти до самого центра.

Суровая реальность заставила меня забыть о странных видениях, я куда больше была озабочена необходимостью удержаться в стоячем положении, не обрушившись на худенькую старушку, мирно дремлющую на сиденье.

Наконец объявили мою остановку. Я вышла, облегченно вздохнув, и через несколько минут стояла перед обшарпанным зданием больницы, в которой закончил свои никчемные дни великий и ужасный Тарантул.

* * *

Лидия Потапова оказалась прелестной дамой. Говорила она с мягкой полуулыбкой, хотя мне и пришлось выслушать много обидного в адрес «родной» газеты. Так как меня это особенно не волновало, я отнеслась к этому философски и перешла к интересующей меня теме как можно быстрее.

– Лидия Владимировна, – спросила я. – Вы дежурили в ту ночь, когда был убит Александр Кретов?

Мне показалось, что она сжала губы и немного побледнела, но, когда я посмотрела ей в глаза, меня удивила их спокойная уверенность и безмятежность.

– Да, – кивнула она. – Но я, к сожалению, не имела удовольствия видеть, как это произошло.

«Не имела удовольствия?» Мне показалось, что эта фраза прозвучала странно. Как будто она действительно получила бы удовольствие от агонии Тарантула… Но, остановись, Сашка. Ты наворачиваешь, ты придумываешь, ты уже склонна искать там, где ничего нет!

– Самое загадочное, что никто не видел убийцы, – вздохнула я. – Как вы думаете, милиция найдет его или как всегда – окажется, что еще одно дело будет нераскрытым?

– Меня это абсолютно не волнует, – улыбнулась мне Лидия Владимировна. – Мне никогда не нравился Александр Кретов…

Я поняла, что она не расположена к доверительным беседам, и постаралась узнать о загадочной сестре милосердия.

– Лидия Владимировна, а что там у вас за приходящая сестра?

– Вера? – удивилась Лидия Владимировна. – А почему она вас интересует?

– Может быть, ей больше повезло, чем вам, и она видела кого-то…

– Александра Сергеевна, вы сейчас больше напоминаете мне следователя, – засмеялась Лидия Владимировна. – Ну хорошо. Я найду вам Веру, если вы меня чуть-чуть подождете. Хотя я не думаю, что она сможет вам помочь. Вера живет богом и молитвами, вряд ли ее интересовал ваш герой. Впрочем, может быть, вам и повезет.

С этими словами Лидия Владимировна пошла по коридору, стуча высокими каблучками, а я, провожая взглядом ее прямую спину, отчего-то подумала, что если бы у нее нашелся повод для мести, она наверняка не остановилась бы ни перед чем. Слишком решительной была ее хрупкая фигурка…

* * *

Что-то в этой девушке не нравилось Лидии. Нет, сама-то девушка была миленькая и явно неглупая. Жаль, что она работает в бульварной газетенке… Такие умные глазки…

Девочка явно сообразительнее, чем хочет показаться. Зачем?

Сердце у Лидии Владимировны заколотилось.

Она остановилась возле окна и достала длинную коричневую сигарету. Закурив, долго смотрела, как дрожат пальцы.

Воспоминания перемешались с сегодняшними впечатлениями. И как-то это все было взаимосвязано.

Почему она пришла к ней? Почему?

Да перестань ты, попробовала она успокоить собственную интуицию, которую сейчас ей хотелось назвать голосом страха.

Просто ты была там, когда он умирал.

«И получала наслаждение, следя за его последними мгновениями», – усмехнулась она. Да, наслаждалась. Точно так же, как он когда-то наслаждался беспомощностью ее мужа. Его раздавленностью, позволяя смерти завладеть его сознанием. Точно так же и она стала для Тарантула тем самым чудовищем, которое заставило его признать свою слабость перед смертью…

Чу-до-ви-щем. Вот так себя теперь и называй.

Она прикрыла глаза.

У девочки умные глазки, и, если она постарается, она сможет догадаться о многих тайнах, скрытых здесь.

Опять ты накручиваешь, Лида. Опять ты фантазируешь. Откуда она может узнать про то, что когда-то вы вместе с Кретовым работали в одной больнице, а вон там, в той палате, готовился к операции твой муж – профессор? Учитель собственного убийцы?

Не сможет. Потому что никто из теперешнего персонала не помнит молодого, рано начавшего лысеть Сашу Кретова, перевоплотившегося позднее в рок-звезду по кличке Тарантул.

Никто.

Она немного успокоилась, затушила сигарету и поднялась наверх, туда, где в ординаторской готовилась к смене Вера.

* * *

Ненавижу ждать. Я вообще нетерпелива – а тем более когда торчишь в пропахшем лекарствами и туалетом коридоре, а курить почему-то нельзя.

Выходить же на улицу я не рисковала – вдруг появятся мои подозреваемые дамы и, обнаружив мое отсутствие, радостно исчезнут. Нет уж, придется потерпеть.

Я стояла, наблюдала из окна больничный двор, причем окно выходило прямо на морг, и думала. Ну, во-первых, как «мистер икс» с револьвером мог проникнуть сюда? Внизу сидит охранник, наверху, рядом с привилегированной одноместной палатой, милиционер. Никто подозрительных личностей не видел. Палата на третьем этаже, окно закрыто. Даже если предположить, что он сумел каким-то способом его открыть, то как, по словам Ларчика, это окно оказалось закрытым изнутри? А значит, он не просто сумел его каким-то образом открыть, но и закрыть умудрился? Он что у нас, Гудини? Мессинг? Копперфильд? Вряд ли. Значит, версию о вторжении в окно можно отметать за ненадобностью.

Остаются местные граждане – то бишь персонал, который мог запросто пройти мимо блюстителя и стража, не вызывая к себе никаких подозрений. «Ужель та самая Лидия Владимировна?» Или эта Верочка. Верочку я не видела, а вот Лидия Владимировна на роль маньяка-убийцы не тянула.

Стоп, а больные? Вполне возможно, что все это было проделано кем-то из них.

Я стала всматриваться в несчастных, которые были вынуждены проводить здесь время. Мимо прошествовал глубокий старикан, у которого так тряслись руки, что вряд ли он нажал бы на курок. Следом прошли две полные дамы, а за ними – веселая мелюзга лет десяти. Да, Александрина, грустно признала я, похоже, эти уж точно не стреляли в Тарантула…

Вот в этот момент я обернулась и глазам своим не поверила. Настолько, что некоторое время стояла, ошарашенно глядя и пытаясь понять, как я не заметила этого сразу и как вообще этого никто не заметил. Я даже метнулась туда, чтобы все окончательно осмотреть и убедиться в правоте своей безумной догадки.

К сожалению, я не успела подойти близко. За моей спиной раздался нежный голосок:

– Это вы из газеты?

Резко обернувшись, я увидела перед собой тоненькую девушку, внимательно изучающую меня.

– Да, я.

– Я – Вера, – протянула она мне руку.

– Очень приятно, а я – Саша.

– Что вас интересует?

– Тарантул, – передернула я плечом.

– Ах, да…

Она усмехнулась и потупила глаза.

– Давайте выйдем на улицу, – вдруг предложила она. – Здесь не хочется это вспоминать.

Я согласилась. Тем более что мне показалось, что на этот раз в небе мелькнула птица удачи. Во всяком случае, Верочка явно знала нечто такое, что безусловно могло мне помочь в моих поисках.

* * *

Мы вышли во двор, где медленно прогуливались пациенты больницы, наслаждаясь свежим после дождя воздухом. Солнце уже начинало проглядывать сквозь серую армаду туч. Я подняла голову и посмотрела на окна третьего этажа. Так и есть – ясно различалась та самая щель на третьем, которая так заинтересовала меня.

– Вы действительно из газеты?

Голос Веры заставил меня вернуться на землю и посмотреть в ее удивительные глаза, такие глубокие, что соврать ей я не могла. Поэтому я развела руками и покачала отрицательно головой:

– Нет. Я частный детектив.

– Так я и знала, – сказала Вера. – Значит, вас интересует убийство Тарантула исключительно как детектива?

– Да.

– Жалко, что я патологически не способна ко лжи, – усмехнулась Вера. – Потому что у меня нет никакого желания помогать вам в поисках убийцы. Дело в том…

Она посмотрела в небо, как будто пыталась выпросить у Господа разрешение солгать. Видимо, Господь ей этого не позволил, потому что она очень грустно вздохнула, развела руками и неожиданно резко произнесла:

– Дело в том, что я очень благодарна этому человеку. Если бы он не убил Тарантула, это пришлось бы сделать мне. А я совершенно не способна на убийство. Хотя, когда я смотрела на него, мне казалось, что я могу это сделать, и меня очень страшила эта моя готовность лишить человеческое существо жизни. Каков бы Тарантул ни был – все-таки он человек.

Она невесело рассмеялась.

– Ваша ненависть… – начала я, но она уже продолжала:

– Моя ненависть имела основу. Как бы вы отнеслись к человеку, который изнасиловал вас на глазах у вашего возлюбленного?

* * *

– Стрелок, – прошелестел над его ухом голос.

Он резко обернулся. Она стояла, облокотившись на дверцу «Фольксвагена».

– Привет, – бросил он равнодушно.

– Кажется, ты опять не справился со своей задачей… Эта девчонка все еще продолжает со своим другом шарить там, где им не следует показываться. Тебе что, не хватило убедительности в игре?

– Послушай, я не могу взять в толк, почему ты к ней привязалась? Что с тобой, приступы ревности?

Она рассмеялась.

– Ре-евности? К ней? У тебя, наверное, не все дома, Стрелок. Ты сравни нас, а потом я поговорю о ревности. – Если тебе хочется трахнуть эту рыженькую стервочку, – это твое дело. Я достаточно умна, чтобы понимать разницу между этой малышкой и собой. Это у тебя нет царя в голове, а у меня-то с умом все в порядке… Просто ты выбрал не ту, Стрелочек. Ты хоть знаешь, кто она такая? Я не спрашиваю, что она там тебе наплела, чтобы растопить твое сердце.

– Перестань. – Он отвернулся. – Иногда ты переигрываешь. Сказывается твоя склонность к дешевым эффектам народного театра… Там, где у королевы манеры обычной гризетки.

– А у вас, милорд? – проговорила она нарочито гнусаво. – Не устраиваете ли вы сейчас дешевый женский романчик из своей жизни? Киллер, сжимающий в объятиях частного детектива… Бог ты мой, какой маразм!

Он вздрогнул. Кто – Сашка? Не может быть!

– Что ты сказала? – с угрозой переспросил он.

– Твоя маленькая дрянь, к твоему сведению, работает на некоего Ларикова. Знаешь, кто это такой? Так вот, говорят, что она чересчур любопытна, склонна к наблюдательности, и Лариков от нее в восторге… Что, она успела запустить свои коготки в твое сердце?

Ему казалось, что мир вокруг него сейчас взорвется. Все кружилось в дикой пляске, и везде мерещилось лицо Александры, которое почему-то превращалось в лицо его теперешней собеседницы, и обе они…

Всего лишь интриганки, с горечью подумал он. Я никогда не найду второй Анны. Никогда…

– Так вот, Стрелок. Если ты не в состоянии справиться с этой проблемой, так и скажи. Слава богу, не ты один у нас такой крутой. Раз у тебя прокол следует за проколом, нам ничего не остается, как… В общем, у тебя последний шанс. Решай сам, справишься ты с этим или нет. Но будет лучше, если ты справишься. Это я тебе советую.

– Я справлюсь, – хрипло пообещал он. Она улыбнулась.

– Смотри же, дружок, – погрозила она своим наманикюренным пальцем. – У нас кончается терпение…

* * *

– Они привязали его к дереву, – рассказывала Вера тихим голосом, лишенным всякой эмоциональной окраски. То, что она пережила, проигрывалось в ее воображении столько раз, что она успела привыкнуть к этому, и теперь боль уже не беспокоила ее так, как раньше. – Чтобы он не мешал. Было больно, стыдно и противно. Можно, я не буду рассказывать вам подробности? Лучше не вспоминать… Он был сильный парень, поэтому сумел освободиться и кинулся на Тарантула. Понимаете, Саша, он был ослеплен яростью и не заметил, как в руке Тарантула мелькнул нож. Вот и все. Меня бросили рядом с ним, умирающим, в лесу. Я тащила его на себе и молилась только об одном – чтобы успеть. Но…

Она махнула рукой.

– Я не смогла остановить машину. Там, на шоссе, он и умер. А я сидела рядом до самого утра и выла, потому что уже тогда знала – никто мне не поможет. Нет, следователь, который вел это дело, пытался сделать все, что мог. Но ему отомстили. Тарантула посадить не удалось, а вот с девушкой Артемова…

– Как вы сказали? – подпрыгнула я.

– Игорь Артемов. Знаете, Саша, я, как это ни странно, до сих пор чувствую вину перед ним. Если бы не я, с Аней Троицкой ничего бы не случилось. Это из-за того, что Игорь хотел мне помочь, Тарантул отомстил. Он хотел показать свою власть. Понимаете? Тарантулу вообще важнее всего было показать всему миру, что он крутой.

– А вы что, так хорошо его знаете? – удивилась я.

– Да, – кивнула она. – Он был моим сводным братом. У нас отец один. Поэтому я могу вам сказать, от кого там исходило столько бед. Мать Сашки. Папа убежал от нее, он просто не смог с ней жить. Сплошные законы, установленные тетей Леной. Сашка был бы нормальным, если бы ему не внушалось это идиотское чувство покорности чужой глупости. Кроме того, она сумела внушить ему, что все в нашей семье являются его личными врагами. Но мой Сережа… Он ведь был его другом. Сначала. Поэтому Тарантулу так хотелось его покарать за любовь к такой недостойной особе, как я.

Она вздохнула.

– Так что, Саша, вы подумайте, надо ли вам искать убийцу? Я боюсь, что им может оказаться очень хороший человек. Насколько я знаю своего братца, он успел напакостить большому числу приличных людей…

– И все-таки, – сказала я, продолжая смотреть в проем, загадочный проем между двумя окнами. Рядом находилась пожарная лестница, по которой даже я могла легко забраться. И если встать сначала на подоконник, а потом перебраться на этот проем, то даже и не надо особенно стараться – довольно удобно пальнуть в жертву прямо в форточку… Все так просто, что смеяться хочется, если бы не трагические обстоятельства. – Все-таки, если вы дежурили в ту ночь, может быть, вы слышали выстрел? Или видели что-то подозрительное?

Она посмотрела на меня и улыбнулась.

– Я же сказала вам, Саша. Даже если я что-то и видела, то не скажу вам. Понимаете, я действительно считаю, что так лучше для всех. В том числе и для самого Тарантула. По-моему, он слишком устал от собственной подлости, а стать другим уже не мог. Смерть была для него неплохим выходом, вы не находите?

С этими словами она поднялась.

– Впрочем, – вспомнила она, – одна странность случилась. Милиционер утверждал, что к нему входила медсестра в форме нашей обители. Но из обители только я здесь работаю, но я могу поклясться, что не ходила к нему. Так что попробуйте поискать там. Но – еще раз вас прошу, не очень напрягайтесь. Думаю, это не тот случай, когда найти убийцу так уж необходимо…

Она попрощалась и ушла. А я достала сигарету, продолжая смотреть туда, откуда, по моим подсчетам, все-таки пришла Тарантулова смерть. Хотя и странную «сестру милосердия» я отметать не спешила.

* * *

В это время Лариков плодотворно общался с Виктором Иванцовым.

Ларчик сидел в уютной кухне и пил чай с Лизой и Виктором. При первом же вопросе о Тарантуле супруги помрачнели.

От Ларчика не укрылся взгляд, брошенный Виктором на Лизу. Та смотрела в пол и молчала.

– Знаете, мы бы не хотели говорить об этом человеке, – тихо, но решительно произнес Виктор. – Мне и так пришлось убедить Лизу забыть слово «месть». А сейчас нам и вовсе, слава богу, не до этого. Но мы благодарны человеку, который освободил нас от Тарантула.

Ларчик поверил ему. Поверил по одной простой причине – Лиза была беременна.

– Как вы его назовете? – спросил он.

Лиза подняла на него глаза, в которых теперь рядом с болью появилось чувство надежды на возможную радость, и первый раз за весь вечер произнесла:

– Дмитрием. Если это будет мальчик…

И Ларчику тогда, как он мне потом рассказывал, ужасно захотелось, чтобы у них родился именно мальчик.

* * *

Я торопилась. Ужасно как я опаздывала!

Наше с Игорем кафе располагалось не так уж далеко от проклятущей больницы, но, как назло, весь транспорт куда-то пропал… Наконец пришел какой-то маленький «коммерческий» автобус, я втиснулась туда с огромным трудом, но была благодарна и за это.

В голове моей крутились самые невероятные образы, и почему-то я первый раз подумала, что ничего не знаю о своем возлюбленном – совершенно ничего, кроме того, что у него тоже был повод избавить человечество от Тарантула.

Автобус фыркнул, остановившись возле проспекта, я вышла оттуда и побежала к кафе.

Игоря я увидела сразу. Он сидел, странно выпрямившись, и смотрел в одну точку. Невольно я перевела взгляд туда же и удивилась – если Игоря так заинтересовала дурацкая реклама сигарет «Даллас», то я совсем уж не могу понять своего друга!

– Привет! – сказала я, подходя к столику. Он поднял на меня глаза, улыбнулся и очень тихо произнес:

– Привет, частный детектив… Зачем же было ломать всю эту комедию с хорошо запланированной случайностью? Не лучше ли быть честной, а?

Я почувствовала себя так, как если бы на меня вылили ведро холодной воды и оставили стоять на морозе.

– Так, – протянула я, опускаясь на стул. – Ну, раз уж кто-то тебе все рассказал, давай будем честными. Только тебе тоже придется этому научиться. Или законы распространяются только на одну меня?

– Заметано, – улыбнулся он. – Хотя если уж в следующий раз тебе приспичит подобным образом выуживать информацию, постарайся все-таки не играть на человеческих чувствах. Это, видишь ли, больно.

– Я не играла с твоими чувствами, – тихо сказала я, зло кусая губы, чтобы не разреветься, как последняя идиотка. – Работа есть работа, а чувства, как твои, так и мои, давай оставим на время в покое. Я бы, кстати, рассказала тебе обо всем именно сегодня, если бы ты дал мне время.

«В конце концов, я не виновата, что в процессе этой работы проявились эти самые чувства!» – хотелось закричать мне.

Но я сдержалась. Пусть уж думает, как ему нравится.

– Я действительно хотел убить Тарантула, – спокойно и насмешливо сообщил он. – Дважды. Ты удовлетворена?

– Первый раз возле гостиницы? А второй – в больнице, поднявшись к нему по пожарной лестнице? – уточнила я.

– А ты молодец, – похвалил он. – Передай своему Ларикову, что он растит хорошего детектива.

– Я сама расту, как трава под солнцем, – без ложной скромности сказала я. – Кстати, почему у тебя не вышло оба раза?

– А меня опередили, – рассмеялся он, – оба раза. Обидно, а? Ты не находишь? А теперь ты можешь мне справедливо не поверить, и я буду сдан властям вместо истинного убийцы. Слушай, а это еще обиднее!

– Нет, – покачала я головой, – во-первых, никуда я тебя сдавать не буду. Хотя совершенно непонятно, по какому поводу ты решил напугать меня в «Камелоте». Ну, да оставим это на твоей совести. Я, кстати, совсем и не испугалась…

Он молчал, смотря на меня с неожиданной нежностью.

– Кажется, мы друг друга стоим, – пробормотал он. – Жалко только, что при этом умудряемся представлять два вражеских лагеря. Просто Ромео и Джульетта на существенно новой основе.

Я покраснела. Ну вот такая у меня идиотская способность – краснеть, когда мне этого совершенно не хочется! Но мне, кажется, только что признались в любви, а не так уж и часто мне приходится это слушать!

– Так что у нас с возможными убийцами? – нарочито равнодушно поинтересовалась я, чтобы уйти от скользкой темы.

– Я их не знаю, – развел он руками. – Помочь тебе ничем не могу. Даже если бы…

Тут он напрягся. И неожиданно тихо прошептал:

– Так. Сейчас ты быстро встаешь, берешь меня под руку, и мы быстрым шагом отсюда уходим. Ты поняла?

При этом он смотрел мимо меня. Я обернулась. Странно, никого я там не увидела.

– Почему? – спросила я.

– Потом, – он резко вскочил, рывком поднял меня со стула и довольно нахально обнял, потащив к выходу. Мне, конечно, было бы приятно, если бы при этом у него не было такой зверской рожи, что хотелось стукнуть по ней со всего размаха. Он меня явно пытался оскорбить или собирался от меня избавиться… Сейчас заведет в подворотню – и останутся от Сашки только рожки да ножки…

– Пусти меня, – прошипела я.

– Еще немного придется потерпеть, – процедил он сквозь зубы, продолжая тащить меня по проспекту, почему-то стараясь оставаться за моей спиной. При этом я совершенно явно ощутила, что, отпустив меня на краткое мгновение, правой рукой он быстренько достал из кармана револьвер и переложил его в левую руку.

«Ну все… – подумала я. – Каково это – погибнуть от руки любимого? Сейчас получу от этой увлекательной жизни последнее и самое яркое впечатление и отправлюсь прямо к Тарантулу выяснять у него самого, кто его пришил. А уж потом придется являться Ларчику в страшных снах, чтобы передать ценную информацию».

– Может быть, меня все-таки не стоит убивать? – робко поинтересовалась я.

Он оглянулся и сказал:

– Я тоже так думаю. Но они считают иначе.

«Ага, – подумала я. – Значит, он не сам так решил. Он просто выполняет чью-то злую волю. Ну что ж… Слабое, но все же утешение».

Некоторое время я обдумывала свое плачевное положение, пытаясь сообразить, как из него выбраться. Заорать? Ну и чего я добьюсь? Он просто выстрелит, и все тут. А то, что его арестуют, слишком слабое для меня утешение. Меня-то уже не будет. Стукнуть его ногой по самому болезненному месту? Я, как назло, надела сегодня туфли без каблука. Вряд ли сей удар возымеет обычное магическое действие!

Поэтому я тихонечко уповала на бога, так как больше мне, увы, уповать было не на кого…

И в этот момент он метнулся, загородив меня, и выстрелил. Не в меня!

– Что ты… – начала я и остановилась. Он как-то странно валился на тротуар, и на его спине расплывалось бурое пятно.

– Игорь, – тихо позвала я. – Игорь, ты что?

Он вдруг сильным рывком схватил меня за руку и повалил рядом с собой.

– Перестань, – закричала я, тяжело шлепаясь рядом с ним, – мне надоели твои игры!

Он мне не ответил.

Стоило мне поднять голову, как он бережно притянул меня к себе и прошептал:

– Не надо. Пожалуйста!

Я поняла почему. Над моей головой просвистела пуля, потом воздух взорвался криком, милицейской сиреной и страшным шумом, который меня уже не интересовал.

– Игорь, – позвала я. Он что-то шептал.

Я наклонилась, пытаясь расслышать это.

Когда же на меня беду нашлет Фортуна, своенравная и злая, Ваш взгляд беду любую отведет…

Он уходил. Я смотрела на этого безумца, который, умирая, читал Вийона, и мне хотелось закричать.

– Игорь, не уходи, – попросила я. – Пожалуйста… Я тебя люблю… А ты даже не успел меня поцеловать!

Он улыбнулся. Потом провел рукой по моей щеке и проговорил:

– А… тебе не кажется, что ты еще слишком маленькая, чтобы целоваться с почти незнакомыми мужчинами, которые к тому же намного старше тебя?

И откинулся на спину, как будто ему просто захотелось спать.

Вот так – спокойно, глядя в небо, он уходил, видя там то, что мне увидеть не было дано.

* * *

Мне хотелось взорвать этот мир к чертовой матери. И причитающих надо мной теток, и пожилого мента, и врача, пытавшегося оттащить меня в сторону.

И тут я увидела ее. Она стояла, и мне показалось, что она улыбается.

Выхватив Игорев револьвер, я направила его туда, где стояла эта проклятая женщина.

Кто-то попытался меня остановить, во всяком случае, мой выстрел не попал в цель. Она быстро пошла прочь, потом перешла на бег. Я вырвалась из чьих-то рук и побежала за ней.

За моей спиной слышались удивленные крики перепуганной толпы, а я все летела, мало обращая внимания на них.

Она убегала, и я в последней попытке схватила ее за волосы, разворачивая к себе.

Прекрасные белые волосы сползли с головы, обнажая жидкие пряди черного цвета.

Она судорожно дернулась. Но револьвер Игоря смотрел в ее лицо.

– Сука, – выругалась она. – Маленькая грязная тварь…

– Неправда, – покачала я головой. – Вы ошиблись. Как и тогда, когда выстрелили в Игоря… Если раньше я сделала бы все возможное, чтобы вас понять, то теперь я ваш враг.

Она опять попыталась бежать, но я держала ее под прицелом. К тому же за моей спиной уже слышались голоса, и, обернувшись, я увидела пожилого мента, а за ним собственной персоной возвышался Лариков.

– Сашка, что ты делаешь? – возмущенно заорал он.

– Учусь жизни, – тихо ответила я. – Всего лишь учусь жизни, босс.

* * *

– Каким образом Елена Рубан могла убить Кретова?

– Она прошла в форме сестры милосердия. Вот где она взяла эту форму – понятия не имею. Спросите у нее сами.

Следователь смотрел на меня суровыми глазами, явно осуждая меня за мой чересчур любознательный ум.

– А почему Стрелок этого не сделал? Вы хоть знаете, что он был за человек? Таких, как он, называют «оборотнями»…

Я вздрогнула и подняла на него глаза. Это слово, по моему убеждению, Игорю не подходило. Но для пожилого следователя Игорь был наемником, киллером, убийцей… Одним словом – Стрелком.

– Знаю, – кивнула я. – И мне он все-таки нравится.

Он вздохнул, посмотрев на меня, и продолжил допрос:

– Итак, вы утверждаете, что Тарантул входил в банду Елены Рубан и они занимались вымогательством?

Я втянула воздух. Мне уже надоело давать этому пожилому следователю объяснения. В конце концов, у него тоже есть голова на плечах!

– Нет, – скривилась я, – они пытались организовать детский приют для сироток.

– А вот шутки как раз неуместны. Очень даже неуместны, милая барышня. Вы и так непонятным образом оказались в компании известного Стрелка.

– Хочу вам напомнить, что он спас мою жизнь, – процедила я сквозь зубы.

– Да, вашу – спас. Но перед этим скольких он этих жизней лишил?

Я почувствовала, как в душе появляется боль.

– Мертвые сраму не имут, – тихо напомнила я ему. – А если вас интересует степень близости наших отношений, то – вот вам, мы собирались…

Я посмотрела в окно, где через решетку были видны голуби.

– Мы собирались пожениться, – сказала я, глядя ему в глаза. – А что до вашей Рубан, я уже замучилась повторять вам, что никогда с ней не встречалась. Почему она убила Тарантула и Кайзера, спросите у нее. Насчет второго могу догадываться, что Кайзер узнал о ее роли и хотел отомстить за нежно любимого товарища, но она опередила его. А Тарантул… Может быть, он хотел смыться с деньгами? А может быть, собирался выйти из игры? Последнее время, говорят, Тарантула начала тяготить собственная подлость… Знаю одно – они давали в долг, потом начисляли пени, а затем Толстый исчезал, оставляя должников с носом. Вот тогда в игру вступали они.

Я рассказала в сотый раз, как это происходило в случае с Пенсом.

– И все-таки остается непонятным, вы-то почему так привлекли к себе внимание Елены? Почему она считала, что от вас надо избавиться?

– Сначала меня просто хотели напугать, – объяснила я. Вдаваться в подробности о своем талантливом вранье, когда я пыталась защитить Пенса, я не собиралась. Хотя смутно я подозревала, что именно благодаря ему, а уж никак не моим гениальным детективным способностям меня хотели вывести из игры. – А потом она просто потеряла голову. Но лучше спросите у нее – чужая душа потемки, особенно такая темная, как у Черной Нимфы.

«Она ведь тоже любила его, – грустно подумала я. – Вот ведь история – именно поэтому Нимфа даже стреляла вместо Игоря, как мать, оберегающая ребенка от гнева или греха… Просто любила по-своему. Нам такой любви не понять!»

– Потеряла голову от чего?

Вот зануда!

– От ревности, – выпалила я. – Всего лишь от ревности…

Как это ни странно, мое объяснение его вполне удовлетворило. Мой рассказ запротоколировали и наконец-то отпустили.

Я вышла во двор. Дождь кончился. Снова нещадно палило солнце. Андрей сидел во дворе и курил.

– Ты же не куришь? – сказала я, садясь рядом.

Он неловко махнул рукой и пробурчал:

– С тобой и анашу недолго закурить… Сколько раз я тебе говорил, не связывайся…

И осекся, заметив мой взгляд.

– Ладно, Сашка, перестань… Или наоборот – закати истерику. Нельзя же держать эту боль в себе постоянно. Можно задохнуться.

Ларчик обнимал меня за плечи и зачем-то шептал:

– Тихо, малышка… Успокойся. Все у нас будет хорошо, вот увидишь.

Истерику я так и не закатила.

* * *

– Саша? – спросила мама, когда я пришла домой. – Опять поздно…

– Работа, мам, – объяснила я.

– Будешь есть?

Меня передернуло от отвращения.

– Нет, мамочка, я лягу. Я устала.

Она поняла меня без лишних слов. Я осталась одна.

Достав томик Вийона, посмотрела на него и пробормотала:

– Ну? Ты теперь спокоен, гадкий ревнивец?

Открыв его на первой попавшейся странице, я прочла:

Когда же на меня беду нашлет Фортуна, своенравная и злая, Ваш взгляд беду любую отведет, Как дым развеет, мир ниспосылая. Ваш сад засеял я, любви желая, – Пускай взойдет в нем каждое зерно, Да не лишит Господь нас урожая! А значит, быть нам вместе суждено.

Я закрыла книгу и закрыла глаза. Игорь стоял передо мной как живой, протягивая мне странный белый цветок. Его губы шевелились. Я прислушалась.

Принцесса, к вам взываю, повторяя: Я сердце отдаю вам, вот оно. Клянусь, мне ни к чему судьба иная – А значит, быть нам вместе суждено…

Я открыла глаза. Комната была пустой, тихо играла музыка, и значит, мне просто все это пригрезилось.

Мир, увы, таков, каков он есть. А значит, завтра я приду на работу и вместе с Ларчиком начну бегать в поисках очередных утраченных жен. Образ Игоря…

Вот уж нет, он никогда не померкнет. Хотя бы потому, что сначала он подарил мне немного любви, а потом – целую жизнь. И мне, честное слово, наплевать, кем он там работал!

На улице царила такая духота, что хотелось дождя. Дождь же Господь выдавал маленькими порциями и исключительно по ночам. Поэтому я сидела абсолютно размякшая и думала о том, как было бы хорошо сейчас оказаться не в этом сумасшедшем от жары городе, а там, где синеет теплая Волга, окунуться туда и не выползать из воды до самого окончания этой одуряющей парилки.

Не помогал даже купленный Ларчиком специально для меня вентилятор. Я пыталась пристроиться таким образом, чтобы струи воздуха достигали моего разгоряченного лба, но – увы! Вентилятор совершенно не справлялся со своими функциями, и я чувствовала себя омерзительно.

Жалостливый мой босс оставил меня сегодня в помещении, а сам мотался по делам странного бизнесмена, которого, кажется, кто-то обжуливал. Я же должна была торчать здесь, отвечать на звонки и обольщать новых клиентов, если они вдруг решат забрести к нам. Судя по тишине, царящей в нашем «офисе», все клиенты отправились на пляжи и дачи, а преступные замыслы таяли под напором солнечных лучей. Ну какие там замыслы, подумайте сами? Охота вам в этакую жару вынашивать преступления, да еще и совершать их! Если у вас с психикой все нормально, вы откажетесь от этого до наступления прохладной погоды. А сейчас…

Я с тоской посмотрела в окно. Все удрали на Волгу. Одна я сижу тут в душной комнате и жду неизвестно чего. По радио играла музыка, вентилятор продолжал гудеть, изображая из себя моего благодетеля, хотя, на мой взгляд, его просто распирало от мании величия, и я хотела, чтобы скорее наступил вечер.

– Хочу зимы. Хочу снега. Хочу мороза, – бормотала я. – Сейчас я бы выбежала на снег раздетой и забралась бы в сугроб. Может быть, мне вообще стоит подумать о переселении в Гренландию?

От моих мечтаний мне даже почудилось, что в комнате стало прохладнее. Как будто из благословенной, холодной Гренландии мне послали горсточку снега.

В этот момент в дверь позвонили, и я, вздохнув, пошла открывать. Наверняка Ларчик забыл ключ.

– Нико… – начала я, распахивая дверь, и осеклась.

На пороге стояли два огромных детины, и один из них совершенно невежливо направлял на меня револьвер. Я невольно отступила, отчаянно ругая себя за проявленное легкомыслие.

– Что вам надо? – пробормотала я.

Их лица были спрятаны от моих нескромных взоров под идиотскими масками Микки Мауса, они втолкнули меня в ванную и заперли. Я отчаянно заколотила в дверь, пытаясь привлечь к себе внимание. Ничего себе ситуация! Меня явно собирались ограбить, даже не меня – Ларчика! Наше детективное агентство! Нет, это же бред какой-то!

Они работали молча и не собирались выпускать меня на волю. Потом я услышала быстрые шаги и стук захлопнувшейся двери.

Так, простонала я. Придется сидеть здесь до пришествия Ларчика. А если он действительно забыл ключ? И все это – по моей вине, из-за идиотской манеры распахивать дверь! Когда я наконец отучусь от этого?

Раздумывать, как мне отучиться от дурной привычки открывать двери всем желающим шарахнуть меня по голове, было особо некогда. Надо было выбираться отсюда и посмотреть, что у нас с Ларчиком украли. Клиентов у нас в данный момент было не густо – только обманутый подчиненным глава фирмы; денег, соответственно, наличествовало столь мизерное количество, что я бы лично рисковать своей свободой из-за них не стала. Не минералку же из холодильника они пришли прибрать к рукам? Если только предположить, что жара окончательно свела их с ума…

Отчаянно ругая Ларчика за нездоровую идею поставить запор с внешней стороны, я пыталась выбраться, дергая дверь. Наконец я поняла, что все мои усилия тщетны, и мрачно уселась на край ванны, обдумывая свое плачевное положение. Когда придет мой босс, я не знала. Что он сделает из меня отбивную, в этом я не сомневалась. Сигарет не было – они остались в комнате. За стеной надрывалась музыка, которая не могла развеселить меня, поскольку я во всем теперь видела только мрачные оттенки – сами вот окажитесь в таком положении, тогда посмотрим, какое развеселое у вас будет настроение!

* * *

Странности в жизни скромного продавца аудиокассет Володи Баринова начались после того, как погибла его бабушка. Конечно, странным был уже и тот факт, что восьмидесятисемилетняя старушка умерла не своей смертью, а попала под расфуфыренный и нахальный «мерс». До этого же Антонина Ивановна Баринова поражала окружающих здравым рассудком и такой памятью, которой мог бы позавидовать молодой и здоровый человек.

Володя, например, был потрясен, когда бабушка поведала ему, что из-за того, что не может перед сном читать по слабости зрения, засыпает, повторяя про себя Вергилия. Если бы вы попросили рассказать наизусть «Энеиду» самого Володю, он вытаращил бы на вас глаза – дай бог «Я вас любил» вспомнить, а бабушка шпарила весь свой классический репертуар без запинки. Да что там это – перед тем как отправиться в свой последний «поход», она уселась за пианино и сыграла вальс Шопена, после чего, закурив «Беломор», взмахнула рукой и сказала:

– Теперь, мон шер, все жизненные трудности я смогу перенести стоически. Главное – получить заряд высоких чувствований, чтобы омерзительность бытия не могла затуманить рассудка и превратить тебя и меня в животных.

Так и выпорхнула за порог, подобно шестнадцатилетней девочке-подростку – мотылек с крылышками. Выпорхнула – и улетела в заоблачные выси, туда, где, как говорилось в вечерней молитве все той же бабушки, «ни боли, ни горечи – только свет божественный». За порогом ее поджидал пресловутый шестисотый «мерин», владельцу которого было явно наплевать на «божественный свет», вальсы Шопена и творения Вергилия – для него Антонина Баринова была просто странной старушкой, мешающей движению, поскольку шла она с сумкой, доверху нагруженной пустыми бутылками из-под пива, которые она собирала на стадионе и в парке, окружающем тот самый рынок, где Володя торговал кассетами.

К смерти бабушки Володя отнесся фаталистически – хорошо, что старушка не успела ничего почувствовать, настолько сильным был удар и мгновенной – смерть. Вернувшись с похорон, он поплакал, попробовал сыграть вальс Шопена, но легкости, таившейся в старческих пальцах бабушки, у него не было, потом закурил оставленный бабушкой «Беломор», закашлялся и выкинул его. Слишком крепким он ему показался, от горечи папиросок и в душу проникла горечь. Тут Володя опять попробовал расплакаться – да слез уже не было.

– Я остался совсем один, – сказал он себе. Отчего-то вспомнилось, как баба Тоня говорила пятилетнему Володе, потерявшему родителей в автокатастрофе:

– Плачь не плачь, мальчик мой, а нам с тобой надо жить. Никакой радости маме и папе от наших с тобой рыданий не будет – только к Богу им мешаем уйти. Так что давай лучше поможем им.

– Как? – прошептал тогда Володя, глотая слезы.

– Тем, что будем приличными людьми, – передернула плечом бабушка. – Бог тогда посмотрит, какого хорошего сына они произвели на свет, и многое им простит за тебя.

При этом она горестно вздохнула, посмотрела на серое, затянутое тучами небо и перекрестилась.

Тогда маленький Володя еще не знал, что за тайна так угнетает его бабушку. Впрочем, и потом все ее недосказанности и недомолвки он не пытался разгадать. Знал он только, что было у бабы Тони двое сыновей и оба умерли. И что есть у него двоюродный брат Никитка, которого он никогда в жизни не видел, да, верно, никогда уже и не увидит…

Бабушка про свою невестку Таню вспоминать не любила, а та на общение не напрашивалась – единственное, что Володя знал, это то, что Таня уже лет десять была замужем за каким-то директором завода и жила не тужила, а с Володиным дядей у нее отношения не сложились. Как и с бабушкой. Вопросы о своих родственниках Володя не задавал – он был неглупым мальчиком и видел, что бабушке неприятно было вспоминать про тетю Таню, а раз неприятно – не надо терзать ее.

* * *

В комнате надрывался телефон, которому я совершенно ничем не могла помочь, я сидела в ванной, мрачно рассматривая орнамент, образованный трещинами рядом с газовой колонкой, и думала, какая же я все-таки недотепа, раз вляпалась в наиглупейшую ситуацию. В конце концов, я поняла, что на самом-то деле виноват во всем Лариков, которому пришла в голову нездоровая мысль разместить свое агентство в собственной квартире.

В это время открылась дверь, я обрадовалась, думая, что пришел Ларчик, и приготовилась закричать, но вовремя остановилась.

Шаги были чрезвычайно осторожными, человек, пришедший в наш офис, явно не напрашивался на общение. Более того – этот гость старался двигаться бесшумно.

Я притаилась, боясь стать жертвой очередного нападения, особенно когда шаги остановились рядом с ванной и я почти услышала, как мой гость затаил дыхание, прислушиваясь. Я в свою очередь тоже замерла, правда, именно в этот неподходящий момент мне больше всего на свете хотелось чихнуть, но я зажала нос и мужественно терпела. Наконец, удовлетворив свое нескромное любопытство, от моей двери отошли, и очень скоро дверь снова хлопнула. К собственному удивлению, я услышала голос Ларчика:

– Прости, что ты тут, собственно, делаешь? И где Саша?

* * *

Представив себе, где они меня сейчас обнаружат, я сначала притихла, а потом расхохоталась. Ничего себе картиночка – помощника частного детектива находят запертым в ванной!

Мой смех стал для них подобием маяка в ночи для потерявших курс кораблей – около ванной раздался топот, потом Ларчик осторожно поинтересовался:

– Сашка? Это ты?

Неизвестный гость изумленно протянул:

– Там же никого не может быть… Взгляни – дверь заперта снаружи! Как твоей Саше удалось запереть себя подобным образом?

Тоже мне детектив! Вот такая пришла мне в голову нездоровая мысль… Однако, если я не подам голос, Ларчик так и будет размышлять, каким образом я проявила чудеса смекалистости, закрыв саму себя в этой противной ванной комнате!

– Андрей Юрьевич! – позвала я елейным голоском. – Откройте, пожалуйста!

– Господи, – изумился гость. – Она действительно там! Как же это?

Ларчик быстро открыл, и я предстала их взорам с безмятежной улыбкой. Можно было, конечно, как несчастной пленнице встретить их потоками слез и радостными объятиями, но ситуация меня так рассмешила, что я расхохоталась.

– Саша, что ты здесь делаешь?

– Купаюсь, – сказала я, сдерживая хохот, и пропела: – «Мыла Марусенька белые ножки»… Что еще может делать в ванной вполне приличная девушка, воспитанная в пуританской семье? К тому же одна!

Гость, который оказался вполне симпатичным молодым человеком в усах, таращился на меня столь удивленно, что я опасалась за его рассудок – не каждый день ты находишь помощников детективов в ванных, да еще запертых снаружи!

– Что тут произошло?

– Ничего, – сообщила я. – Вломились в масках Микки Мауса и затолкали меня сюда… Кстати, что они украли, интересно? Пока я сидела там, меня эта проблема занимала больше всего на свете. Что у нас с тобой можно стырить, а, Ларчик? Неужели наш компьютер с шизофреническими наклонностями?

Ларчик метнулся в комнату и облегченно вздохнул:

– Нет, он на месте…

Я искренне пожалела, что этого монстра не соблаговолили удалить от меня на безопасное расстояние – он только и делал, что зависал в самый неподходящий момент.

– Ну, тогда я вообще ничего не понимаю, – развела я руками. – Сия проблема является абсолютно непостижимой для моего детского, неразвитого ума!

Я вышла и осмотрелась.

Знаете, что было самым странным?

В комнате царил абсолютный порядок! То есть два кретина в масках приходили сюда с непонятными целями. Неужели они рисковали свободой исключительно для того, чтобы запихать Сашу Данич в ванную? Нет, это маразм…

– Андрей, – сказала я, став серьезной, – мне все это почему-то ужасно не нравится… Как-то слишком странно повели себя эти ненормальные!

– Саша, в конце концов, это могла быть просто шутка подростков, – начал было Андрей, но я прервала его:

– Нет. Надо внимательно проверить все. Даже компьютерные файлы. Подростки унесли бы магнитофон. А он тоже стоит на месте.

Андрей сурово посмотрел на меня и сказал:

– Я сначала поговорю с Виктором Сергеевичем, а потом уж мы займемся проверкой.

Я вздохнула, но что я могла поделать? По части упрямства мой шеф явно превосходил меня!

– Может быть, я начну без тебя?

– Ты можешь нам понадобиться, – отрезал Ларчик.

Он сел в кресло.

– Найди нам данные по делу Шлендорффа.

– Кого? – переспросила я.

– Розовая папка. Третья сверху.

Я отправилась за ней, размышляя, с чего моего Ларчика вдруг начали интересовать иностранцы, и, пошарив взглядом по полке с папками, решила, что у него безнадежно съехала крыша. Вернувшись, я остановилась в дверях и сказала:

– Нет там такой папки!

Ларчик окинул меня таким взглядом, что я без труда догадалась, что он думает о моих умственных способностях, и встал.

– Я сам найду.

Я пожала плечами, проигнорировав его испепеляющий взор, и пропустила его.

Очень скоро он появился растерянный и развел руками.

– Ее там действительно нет. Куда же я мог ее положить?

* * *

– Все, отдыхайте…

Татьяна устало опустилась в кресло, наблюдая, как ее ученицы разбредаются по классу – стройные, изящные, но – бог мой, сколько же она сама настрадалась из-за своих чересчур мускулистых ног и рук!

Она сидела, откинув голову и прикрыв глаза. Занятия, занятия, занятия… Если ради того, чтобы заниматься тренингом этих глупеньких курочек, мечтающих стать «топ-моделями», надо было восемь лет париться в хореографическом училище – то Татьяна самая большая дура на свете… Отказ во всем – и все-таки она не стала балериной! Все ее планы были расстроены замужеством. Хотя его мамаша, конечно, считала иначе. «Брось, детка, просто у тебя никогда не было особого дарования… Для этого тебе не хватает тонкости в кости и изящества».

Его мать вообще любила напоминать ей о «широкой кости». С этакой улыбкой превосходства. Чертова голубая кровь!

Вспомнив про свою свекровь, Татьяна не смогла удержаться от мстительной улыбки. Приятно, черт возьми, наблюдать падение врага!

Особенно зная…

Звонок телефона заставил ее отвлечься от своих столь приятных мыслей. Она взяла трубку в руки и услышала голос, так хорошо ей знакомый:

– Татьяна Витальевна?

– Я слушаю вас, – сказала она.

– Мы проверили сведения. Все оказалось именно так, как мы и предполагали.

Ее сердце радостно забилось. Она прикусила губу, чтобы не вырвался крик победы. Теперь она может позволить себе расслабиться.

– Спасибо. Когда мы увидимся?

– Когда вам будет угодно, – произнес голос. – Интересующие вас документы у меня в руках.

«Тогда немедленно», – чуть не вырвалось у нее. Слава богу, сдерживать эмоции она научилась давно.

– Я освобожусь к трем часам, – холодно произнесла она. – Вас устроит это время?

Его устраивало. Она положила трубку.

Вскочив, она дала выход чувствам, закружившись в танце.

– Простите…

Резко остановившись, она оглянулась. На пороге стояла Оля Синицина, ее ученица, несколько удивленная тем, что холодная Татьяна Витальевна вдруг превратилась в озорную девицу.

– Я забыла трико… Простите, пожалуйста, что я вам помешала…

Она сдержала улыбку. Глупышка, кто теперь сможет ей помешать?

– Нет, ничего страшного.

Оля не поверила своим ушам. Быстро пробежав к оставленной возле станка сумке, она так же резво вернулась и бросила на мегеру-преподавательницу последний, потрясенный взгляд.

«Ну и ну, – покачала она головой, выйдя из зала. – Девчонки не поверят, что фурия способна быть такой простой и человечной…»

Спускаясь по лестнице в вестибюль, Оля вспоминала раскрасневшиеся щеки и блестящие глаза преподавательницы. «Будто ее подменили, – думала она. – Что бы все это значило?»

Резкий толчок заставил ее поднять глаза. Прямо на нее смотрели такие глазищи, что Оля уже подумала, что сегодняшний день – самый странный в ее жизни. Человек, нечаянно толкнувший ее, явно куда-то спешил, но остановился и, прижав руку к сердцу, проговорил с легким поклоном:

– Простите, барышня… Я, кажется, задел вас?

– Ничего, – растаяла Оля от этих великолепных глаз, обрамленных черными ресницами, и от этого обращения – «барышня», немного старомодного, но ужасно милого. – Я сама летела вам навстречу, как корова с крылами.

Он рассмеялся.

– Неплохое сравнение… Корова с крылами.

Оля подумала, что здесь ей надо бы обидеться, но это было так смешно, что она не сдержалась и фыркнула.

Он легко поднялся по ступенькам, Оля проводила его мечтательным взглядом и тяжело вздохнула.

Интересно, к кому направлялся этот красавчик? Оля прекрасно понимала, что такие не про ее честь. Но все же, все же, все же…

Она спускалась дальше в туманной дымке мечтаний, поскольку именно в них Оля видела смысл своей жизни.

Поэтому второго джентльмена она толкнула уже сама.

– Смотреть надо, куда идешь.

Голос над ее ухом на этот раз был безжизнен и немного гнусав.

– Простите, – растерялась вконец Оля, чувствуя себя такой неловкой, что хотелось провалиться со стыда.

Ей ответили сухим смешком, от которого Оле стало так зябко и неприятно, что она поежилась.

Она посмотрела вслед его удаляющейся вверх по лестнице фигуре – такой надменной и неприступной, как у какого-нибудь герцога. Правда, Оля никогда в жизни этих самых герцогов не видала.

И вообще ей надо было спешить, поэтому она выскочила на улицу и начисто забыла обоих мужчин, которые встретились ей на лестнице.

Первый раз Володя обнаружил странности сразу после бабушкиной гибели. На похоронах.

Надо сказать, что бабушка раньше была учительницей. Но этого старикана заподозрить в том, что он когда-то был учеником бабы Тони, было совершенно невозможно.

А на ее похоронах было мало народа, и в основном это были ученики и соседи по дому. Только этот старик выделялся в общей толпе и разительно отличался от всех.

Дело было в его трости.

Володя как эту трость увидел, так и смотрел, не в силах отвести взора. Поскольку дорогущая она была – ой-ой-ой! Целое состояние… Да и сам старикан выглядел весьма импозантно.

Ни с кем он не разговаривал, стоял особняком, а потом и вовсе потряс Володино воображение – потому как в конце похорон вдруг подъехал роскошный лимузин, и шофер открыл перед стариканом дверь.

Ну, да и это ладно. Может, заезжий иностранец заехал посмотреть на похороны наших нищих старушек?

Только Володя-то прекрасно видел, что этот старикан плакал – да не просто плакал, а слезами заливался! Душа у старикана так болела, что Володя эту самую боль чувствовал.

Какое отношение сей богач мог иметь к его бабуле, собирающей в качестве придатка к пенсии пивные бутылки? Этот вопрос Володю немного беспокоил, но, не найдя ответа, решил, что дело в каком-то старом, пахнущем нафталином романе. Может быть, бабуля когда-то этому старичку отказала в ответ на его пылкое чувство, неразумно предпочтя красивого, загадочного, талантливого, но абсолютно нищего дедушку?

А через некоторое время, уже после того, как инцидент был забыт, произошла очень странная вещь, немного Володю напугавшая.

А именно – пришел однажды Володя домой с работы и почувствовал: в его скромной, однокомнатной квартирке явно побывал кто-то чужой.

Осторожно все осмотрев, Володя убедился, что у него ничего не украли. Но некоторые книги – Володя сам их расставлял и прекрасно помнил, как они стояли, – оказались переставленными. Например, третий том Вересаева уж никак не мог идти вслед за пятым! – он был готов поклясться, что в его доме пытались что-то найти.

Но – что?

Этого Володя не знал и даже гадать не пытался. Зачем зря стараться?

Потом и это позабылось. В тишине и спокойствии одиночества он провел еще месяц, как вдруг с ним случилось странное и страшное событие.

Его пытались убить…

* * *

После того как мы облазили всю квартиру в поисках «утраченного», мы были вынуждены признать свое поражение.

– Сколько раз я просил… – начал Лариков, свирепо вращая глазами, но гость прервал его:

– При чем тут она, Андрей? Ее же заперли. Сам подумай – что может хрупкая девчонка сделать с двумя бандитами в масках?

Ларчик вскинул на него свои недоумевающие глаза.

– То есть ты предполагаешь, что вся эта комедия была затеяна с целью украсть дело Шлендорфа?

– Я могу только предположить, – усмехнулся он. – Кстати, может быть, ты нас наконец-то познакомишь. Как я мог заключить, это твоя помощница…

– А вас зовут Виктор Сергеевич, – поразила я в ответ моего «заступника».

– Ну, оказывается, мы уже много знаем друг о друге.

– Настолько много, что можно подумать о женитьбе, – съязвила я.

Он рассмеялся.

– Андрей, у тебя прелестная помощница.

– Прелестная-то прелестная, но меня сейчас куда больше волнует проблема Шлендорфа и этой чертовой папки.

Андрей грустно обвел глазами стены, явно пытаясь обнаружить там тайник, который я устроила специально, чтобы спрятать там папку и этим ему досадить, наверное…

– Честно говоря, я ожидал именно такого подвоха, – вздохнул Виктор Сергеевич. – Я же предупреждал тебя, что историйка эта весьма и весьма неприятная. С душком. Начиная с самого Шлендорфа и кончая последствиями его проступков.

Я сидела и чувствовала себя полной идиоткой. Меня в тайны никто посвящать не собирался. С загадочным и печальным видом оба джентльмена обсуждали неведомого мне господина Шлендорфа, но, когда обнаглевший Лариков спросил меня, что думаю по этому поводу я, моему возмущению не было предела.

– Что может думать пальма в кадке? Или вон тот шкафчик? – фыркнула я. – Я вообще не знаю, кто есть ваш господин Шлендорф, и плохо осведомлена о том, что он там выкинул. Могу только сказать, что мне не нравится его фамилия – исключительно потому, что я вообще недолюбливаю немецкий язык, он мне кажется грубоватым. Хотя некоторым немецкий очень даже нравится, на вкус и цвет товарищей нет. Больше я ничего не думаю, поскольку куда больше, чем все Шлендорфы на свете, меня интересуют два мерзких типа в масках, которые засунули меня в ванную. Потому что я терпеть не могу любое проявление насилия над человеческой волей, особенно над своей.

Высказавшись, я мрачно оглядела их, несколько раздосадованная тем, что они давились хохотом.

– Придется нам исправиться, – начал Виктор. – Для начала я представлюсь – Виктор Сергеевич Воронов, частный детектив.

– О боже! – простонала я. – Меня по жизни сопровождают исключительно представители сыска! Зачем же тогда вам понадобились мы?

– Дело вот в чем, Сашенька… Вы позволите к вам так обращаться?

– Обращайтесь, чего уж там. Хорошо, что не Шурочка.

– Так вот, сам я живу в Санкт-Петербурге и, соответственно, никак не могу справиться с поисками оттуда. А люди, которых я обязался отыскать, проживают в вашем Тарасове. Андрея я знаю давно, учились вместе, вот поэтому-то я и побеспокоил его просьбой оказать мне посильную помощь. Сначала нам казалось, что дело простое – отыскать наследников господина Шлендорфа.

Собственно, найти надо было одну только наследницу – именно госпожу Баринову Антонину Ивановну, которой господин Вильгельм Шлендорф завещал огромное состояние. Госпожу Баринову мы нашли, но – увы! Ровно за день до назначенной встречи Антонину Ивановну сшиб «Мерседес». Знаете, в чем кошмар, Сашенька? Баринова собирала пивные бутылки – была нищей! На Шлендорфа это произвело тяжелое впечатление, и он скончался месяц назад в итальянском городке Брешии.

Казалось бы, мы можем распорядиться наследством в пользу оставшегося у нее внука, но вот тут-то и начались странности. Во-первых, для того, чтобы все перезавещать ему, нам нужно было найти ее завещание, которое наверняка имелось, но теперь пропало. А во-вторых, выяснилось, что у старушки Бариновой было два сына и два внука. Так что теперь мы пытаемся найти пропавшее завещание Бариновой.

– А что говорит внук? – поинтересовалась я.

– А внука точно так же, как и вас, кто-то посетил. Вроде ничего не украли, но в доме побывали. Вот и получается, что некто все знает и это самое завещание попросту увел. Сами понимаете – распоряжаться состоянием Шлендорфа без завещания старушки мы не имеем права. Поэтому надо его найти. Все сведения, которые нам с Андреем удалось собрать о действующих лицах этой истории, были похищены. В общем, мне эта история нравится все меньше и меньше, и я уже не рад, что обязался в свое время господину Шлендорфу найти Антонину Баринову…

– Да уж, вляпались вы в тот день по первое число, – посочувствовала ему я. – Но откуда вы могли это знать? У вас же нет дара предвидения! Может быть, вам надо на всю эту историю плюнуть и предоставить искать наследников социальным властям?

– Есть мои обязательства перед господином Шлендорфом, – развел он руками. – И гонорар, выплаченный мне заранее.

– Ну, раз гонорар у вас, а наниматель давно в иных мирах, вы вполне можете оставить эту компанию в покое.

– А долг? – спросил он.

– Какой? Вы должны кому-то деньги?

– Нет, я имею в виду долг чести. И к тому же – как я буду спать спокойно, зная, что молодой Баринов сидит без гроша, а некто пользуется его деньгами, отдыхая на Ривьере?

Мне совсем не хотелось погружаться в это скучное дело. Хватит с меня и беготни за изменяющими красавицами, и поисков денег, исчезнувших из вместительных карманов бизнесменов, и прочего! Теперь вот дурацкое наследство, и вряд ли это дело окажется интересным! Но Виктор Сергеевич был неумолим в своем стремлении втянуть нас в историю:

– Сашенька, я вам хорошо заплачу за помощь. Вы – жители Тарасова, а я весьма плохо знаю ваш город. В Питере мне было бы легко работать – да я и смог проследить путь семьи Бариновых, пока не споткнулся о ваш Тарасов. Оказывается, выяснить подробности из прошлого куда легче в Вене, Зальцбурге, в той же Брешии, но не в Тарасове! Поэтому мне никак не обойтись без вашей помощи, уж не обессудьте!

Я вздохнула. Лучше бы он пришел к нам с парочкой зверских убийств. Не люблю я скучные дела о наследствах!

Но делать было нечего. Нравится Александре Сергеевне или нет, а что господин Ларчик скажет, то Александра Сергеевна и сделает. Такова, увы, общая участь подчиненных…

* * *

Дело, правда, меня увлекло. По мере того как Виктор раскрывал передо мной картину происходивших в оные времена событий, я все больше и больше начинала понимать, что не все истории с наследствами невероятно скучны.

Когда Виктор поехал отдыхать в Италию, он и не знал, что этот отдых станет началом работы. Но его жена (упоминание о ней кольнуло меня в сердце) настойчиво приводила примеры удачливых подруг и сетовала на свою незадавшуюся судьбу. Поэтому Виктор согласился поехать в небольшой городок Брешию, старинный и красивый, к тому же почти курортный и доступный по финансам.

Жена носилась по магазинам, Виктор развлекался осмотром достопримечательностей. Италия его поразила – ничего красивее Венеции, например, он никогда не видел. Романтический антураж Брешии потряс его воображение. Вот там-то он и встретился с одиноким и богатым Шлендорфом.

Судьбоносная встреча состоялась в парке, на лавочке перед огромным прудом с лебедями.

Самого старика Виктор видел уже раньше – тот бывал тут каждое утро, кормил лебедей и печально смотрел в небеса. Виктор случайно толкнул старикана, поднимаясь со скамейки, и извинился на русском. Правда, поняв оплошность, быстренько повторил: «Скузи», но старик взглянул на него и на очень хорошем русском спросил:

– Вы – из России?

Виктор кивнул.

– Да. Из Петербурга.

Старик вздрогнул и ничего не сказал. Виктор решил, что дальнейший разговор не состоится – мало ли какие дурные воспоминания связаны у того с Россией.

Он уже хотел уйти, но старик дотронулся до его руки и спросил:

– Вы верите в провидение?

Честный Виктор был вынужден признаться, что не верит.

– А я верю. Вас послал Господь, чтобы я наконец-то мог искупить свой тяжкий грех перед маленькой девочкой… девочкой, которая по моей вине осталась без средств к существованию.

Будучи сыщиком, Виктор профессионально заинтересовался. Старик сначала помолчал, а потом спросил, нет ли у Виктора знакомого детектива.

– Есть, – потупился скромно Виктор. – Я сам.

Старик окончательно поверил в то, что Виктора притащили на эту скамейку сами ангелы, и так обрадовался, что Виктор начал серьезно опасаться, что он преставится у Виктора на глазах.

– Надо же, как бывает… Ах, Тонечка, Тонечка! Теперь я смогу все исправить…

Перемежая бессвязную русскую речь немецким, итальянским и французским, старик лопотал какой-то бред про деньги, бедную Тонечку и свою негативную роль в ее драматической судьбе довольно долго. Наконец он немного успокоился и, схватив Виктора за руку, горячо прошептал:

– Вы мне поможете ее найти. Я заплачу вам огромные деньги. Если я ее не найду, апостол Петр не пустит меня в рай.

Виктор сомневался в том, что где-то действительно расхаживает по небу апостол с ключами на поясе, но старик ему понравился, да и жалко его было очень, поэтому на приглашение выпить по чашке чаю он ответил согласием. И скоро оказался в палаццо господина Шлендорфа, где застыл, потрясенный великолепием.

Такого он не видел нигде – даже в фильмах.

* * *

Он прервался. Заметив в моих глазах блеск, усмехнулся:

– Видите, Сашенька, вас уже захватила эта история – а я, можно сказать, видел зрительный ряд этого фильма. Если честно, мне казалось, что я действительно смотрю фильм, в котором сам принимаю участие. Представьте себе настоящий палаццо – с колоннами, увитыми диким виноградом, с небольшим фонтаном во дворике. А внутри – о боже! Старинная мебель, странным образом гармонирующая с новомодными светильниками, а по стенам – рыцарские доспехи и картины старых мастеров! Встретил нас лакей в ливрее, которому Шлендорф отдал какие-то распоряжения, и мы поднялись в его кабинет. Я чувствовал себя потерянно в этом великолепии и только в кабинете позволил себе немного расслабиться – здесь роскошь была более умеренной.

Там было огромное количество книг, где старинные фолианты мирно соседствовали с новинками книгоиздательств.

Шлендорф позвонил в колокольчик, на пороге выросла молоденькая горничная, которой было приказано принести две чашки чая. Очень скоро она вернулась с подносом, уставленным старинными чашками с потрясающим чаем, пахнущим травами.

Как только горничная удалилась, старик встал и принес из глубины кабинета фотографический портрет.

– Вот, – поставил он перед Виктором фотографию в рамке. – Это и есть семья Карниловых. Маленькая девочка в кудряшках – Тонечка Карнилова. Ах, как же я виноват перед ней, майн готт!

Он покачал головой и прикрыл глаза ладонью. Виктору показалось, что старик сейчас расплачется, и, дотронулся до его морщинистой руки.

– Нет, я уже давно перестал оплакивать свой грех. А сейчас я могу исправить совершенное когда-то, но сначала выслушайте мою историю. А потом мы вместе с вами подумаем, как можно найти Тонечку Карнилову. Хорошо?

Что оставалось Виктору? Он кивнул, соглашаясь с предложением несчастного старика, искренне надеясь, что его рассказ не затянется надолго. Тем более что, бросив взгляд на часы, убедился, что время хождения по магазинам жены подходит к концу. Но старик уже начал свой рассказ, и Виктор увлекся, как теперь увлеклась я.

Сначала Володя даже и не понял, что его пытались убить. Произошло все довольно глупо – он сдал кассу, оставшиеся кассеты, а на заработанные проценты затаривался едой, как вдруг что-то острое резко ткнулось ему в бок. Володя отпрыгнул и посмотрел в ту сторону. Никого там, кроме пожилой дамочки, не было, но Володе показалось, что рядом с ним стоял раньше мужик в майке «Титаник» и широких брюках.

Теперь же сей мужик приценивался к сливам в отдалении от Володи, но Володя был готов поклясться, что он посматривает в Володину сторону. Володя постарался забыть про этот случай и спокойно возвратился домой, где обнаружил, что у него кончились сигареты. Делать было нечего, несмотря на то, что сигареты в ночном киоске стоили в два раза дороже, Володя отправился за ними.

Возле дома его чуть не сбил «Мерседес». Слава богу, Володя успел отскочить и, пропахав носом асфальт, упал. Боль была нестерпимой. Володе даже показалось, что он что-то сломал – он боялся пошевелиться, но, осторожно ощупав ногу, убедился, что только ушиб ее.

– О господи! – Володя осмотрелся. Редкие прохожие старательно делали вид, что собственных проблем у них не меньше, чем у Володи, и им недосуг помочь этому странному парню подняться.

«Как будто я похож на пьяного. Или их расстреляют за то, что они мне помогут…»

Подняться ему помог симпатичный дядечка лет тридцати пяти, с усами.

– Господи, ну и уроды! Совсем ездить не умеют – обнаглели!

Володя поднял глаза на своего спасителя.

– Кажется, они нас преследуют, – несмело пошутил он, содрогаясь от собственного юмора. – Мою бабушку Тоню сшиб точно такой же «мерин». Может быть, у них пролетарская ненависть к потомкам дворянства?

– Постойте, как ваша фамилия? – живо заинтересовался мужчина.

– Моя? Баринов. А что?

– А бабушку вашу звали как?

– Антонина.

– Ивановна? В девичестве – Карнилова?

Володя кивнул, удивленно наблюдая, как на лице его собеседника возникает улыбка.

– Надо же, я должен отправить владельцу этого, как вы выразились, «мерина» букет роз! Именно вас я и ищу. Позвольте представиться – Виктор Сергеевич Воронов.

Вот так они и встретились, и то, что рассказал Виктор Володе, повергло того в шок. Сначала он никак не мог понять, почему бабуля, собирающая бутылки, так понадобилась миллионеру из города Брешии. А когда до него дошло, что и он теперь вроде как является миллионером, только бы найти завещание бабушки, ему стало страшно.

Потому что он совершенно не мог представить себя в этой – такой новой для него – роли!

* * *

– Собственно, когда я с ним познакомился, я был в растерянности. Ну, сами представьте себе убогую комнатушку и перепуганного насмерть парня, которому сообщают, что его бабуля – наследница огромного состояния.

Виктор Сергеевич рассмеялся.

Я уже была в плену этой истории. Ах да, я же не рассказала о самой Тонечке. Именно эта часть истории пленила меня, как всякую женщину, своей простотой и романтичностью.

Итак, Тонечка. Маленькая девочка с каштановыми кудрями и небесно-голубыми глазами была дочерью лейб-медика Его Императорского Величества. А Шлендорф был помощником этого лейб-медика.

Главным сокровищем в семье почитались книги, а то, что госпожа Карнилова, в девичестве Браусбери, с истинно английской простотой воспитывала дочь, не было в то время в диковинку. Правда, молодой госпоже Карниловой не нравилась Россия, которую она находила очень странной и дикой страной, но ее муж наотрез отказывался уехать отсюда, и Анне приходилось все терпеть. И лютую стужу зимой, и отвратительную жару летом, и сквернословие извозчиков, и склонность к сплетням высшего общества.

Но когда случилась эта проклятая революция и извозчики начали вламываться в дома и мочиться в супницы мейсенского фарфора, – о нет! Этого Анна вынести уже не могла и потребовала от Карнилова немедленного отъезда.

Они уже собирались уезжать – надо было только забрать из Тарасовской губернии дочь. Там она гостила у родного брата Карнилова, священника. О нем надо бы рассказать особо.

С юности молодой Карнилов твердо решил связать свою судьбу со священством, оставил блеск светской жизни и уехал в тогдашнюю тарасовскую глушь. Тонечка его очень любила, как и все его многочисленное семейство, – у отца Андрея рождались исключительно девчонки, поэтому Тонечке было весело.

Ехать за малышкой было назначено именно Шлендорфу, тогда еще совсем молоденькому. Но…

Обстоятельства сложились так, что родители в Англию выехать не успели. Все для них закончилось в тот самый день, когда Шлендорф должен был отправиться в Тарасов. В планы новой власти бегство Карнилова совершенно не входило, в дом ворвались солдаты, а потом… Банальная для тех дней история! Перед своим арестом Анна успела только попросить Шлендорфа позаботиться о маленькой Тоне, а Иван Михайлович передать все ценности для девочки. Больше об их участи Шлендорф ничего так и не узнал, хотя пытался. Следы затерялись в анналах страшного времени, когда слово «расстрелять», увы, было одним из самых привычных…

Шлендорф сначала честно поехал в городок Ахтырск Тарасовской губернии. Поехать-то он поехал, но оказался вместе с заветным сундучком вовсе не там, а в городе Брешия, в Италии. Правда, случилось это по его вине лишь отчасти, но всю жизнь не давал ему покоя образ маленькой девочки с каштановыми локонами и ясными глазами.

А случилось это так. Встреченный по дороге приятель Шлендорфа почти силой заставил его влезть в эшелон, увозящий за границу представителей английской державы, и, так как этот приятель был сыном дипломата, Шлендорфу удалось беспрепятственно вывезти из России Тонечкино наследство. К чести Шлендорфа нужно отметить, что об истинной ценности благословенного чемоданчика он узнал только в Англии. И был в ужасе оттого, что произошло с ним, и всю жизнь пытался Тонечку отыскать, но – увы! Он смог только проследить ее путь до пятнадцати лет, а потом ее след безнадежно терялся, и Шлендорфу даже пришло в голову, что бедняжки давно нет в живых. Сам он благодаря драгоценностям очень быстро разбогател, продав часть изумрудов и открыв свое дело, но так и не женился, и наследников у него тоже не было. Хотя он-то считал совершенно иначе. Он был свято уверен, что одна наследница у него есть.

Тонечка Карнилова.

* * *

– Но я все равно не понимаю, в чем ваши проблемы… – Я перевела растерянный взгляд с Ларчика на Виктора. – Ведь этого Володю вы нашли, разве нет? Значит, можно выполнить последнюю волю Шлендорфа, и уж вовсе не нужны никакие бабушкины завещания. Внуки-то у нее есть.

– В том-то и дело, что у старой Антонины Ивановны было двое сыновей. И внуков тоже двое. Поэтому без завещания обойтись трудно.

– А если его просто разделить поровну? Это баснословное состояние.

– Да можно было бы поступить и так, только вот проблема в чем. Володю пытались убить. В его квартире что-то искали. Дело приняло уже уголовный характер, понимаете, Саша? Да и случай со старушкой я бы не назвал просто трагической случайностью. Вот почему я и решил на свой страх и риск продолжить расследование обстоятельств ее смерти – слишком странным мне показался этот случай. И вот что я обнаружил. Этот «Мерседес» видели не раз возле дома, где проживали Бариновы. До смерти Антонины Ивановны. А после нее…

Он сделал эффектную паузу.

– После, само собой, он исчез, – закончила я за него. – Фьють – и нету… Понятно. А кому он принадлежит, владельца не приметили соседи?

– Приметили. Этакий коротко стриженный малый в широких брюках и майке с идиотской надписью и портретом красавчика Ди Каприо. Вообще он им запомнился потому, что нисколько не соответствовал своей машине.

– Понятно, – кивнула я, представляя себе образ подозреваемого. Прямо скажем, образ получился такой распространенный, что в глазах зарябило от обилия подобных юношей на наших многострадальных улицах.

– Скорее всего, наемник. Даже не киллер, простая шестерка, – проговорил задумчиво доселе молчавший Ларчик.

– Или человек, желающий таковым казаться, – заметила я. – Не надо отметать и такой вероятности.

– Ну, и что мы будем делать? – спросил Виктор. – Оставим парня в беде, не сумев ему ничем помочь, или…

– О чем разговор? – воскликнули мы. – Конечно, или! Еще как – или!

На том и порешили. Встречу с Володей мы назначили на следующее утро, а с его теткой, то есть вдовой умершего старшего брата Володиного отца, решили поговорить попозже. Правда, первым к ней должен был отправиться Ларчик.

Сначала я кивнула, соглашаясь, но потом посмотрела на Ларчика и поинтересовалась, почему в его фразе прозвучало слово «первым». И кто отправится к ней вторым, к тому же почему Ларчик думает, что он не вернется от этой женщины живым?

– Как это? – не понял меня босс.

– Ну, если ты предполагаешь, что ты отправишься к ней первым, а потом туда должен будет идти другой человек, значит, ты не уверен, что останешься в живых. А вторым человеком явно намереваешься послать меня. Давай уж тогда договоримся и с третьим, а то я тоже могу пропасть.

– Александра! – Лариков воздел руки к небесам. – Иногда мне кажется, что ты нарочно устроилась ко мне на работу, чтобы свести с ума своими шуточками!

– Неправда, я устроилась из чисто меркантильных соображений, – честно призналась я. – Моя алчная натура никак не могла согласиться с маленькой зарплатой учительницы, и я попала в твою дурную компанию…

– А кто вы по специальности? – наконец-то спросил Виктор Сергеевич. – Я думал, что вы, как и Андрей, из юридического.

– Ну что вы… Я специалист по старофранцузскому языку, единственный в своем роде, между прочим. Для того, чтобы я подобным образом удовлетворила свое тщеславие, мне пришлось найти старенького преподавателя… Постойте!

Воспоминание о Юрии Аристарховиче заставило меня вскочить.

Я же еще раньше почувствовала, что фамилия «Баринов» где-то когда-то уже звучала… И именно сейчас, благодаря моему невинному хвастовству, я отчетливо вспомнила, с чем это связано.

Баринов. Михаил Нилович Баринов.

«Был очень талантливый человек, Сашенька, необыкновенно способный. Он мог бы помочь вам лучше, чем я. Не хочу рассказывать вам всего, но один человек сыграл в его жизни роковую роль. Поэтому вам придется довольствоваться моей скромной персоной…»

Насколько я знала, мой старенький преподаватель был еще жив!

– Что с тобой? – спросил меня Лариков.

– А?

Я не была уверена, что мои сведения окажутся бесценными. Надо сначала все разузнать хорошенечко, а уж потом оглоушить моего несчастного шефа важной информацией.

– Нет, ничего. Так почему ты предлагаешь отправиться мне к этой даме?

– Мне она может ничего не сказать. А тебя мы к ней пристроим в качестве ученицы.

– Она швея? – с надеждой спросила я. Шить я никогда не умела, но страстно хотела научиться.

– Нет, у нее школа топ-моделей…

– Что? – воскликнула я. – Ты с ума сошел, Лариков! Какая из меня топ-модель? Ты посмотри на мои параметры!

Ларчик осмотрел меня, явно пользуясь разрешением, с огромным, я бы сказала, интересом и удовлетворенно произнес:

– Вполне приличные параметры.

– Вот именно – чересчур приличные! Ты бы меня еще в балет отправил, ей-богу!

– Саша, успокойся, я же тебя не в бордель отправляю…

– Нет уж, – свирепо сказала я, – лучше отправь меня в бордель! И то, знаешь ли, приличнее, чем в топ-модели! Не хочу, чтобы надо мной смеялись!

– По-моему, вы немного недооцениваете свою внешность, Саша, – мягко вступил в разговор Виктор Сергеевич. – Вы очень красивая девушка, честное слово.

– Спасибо, – буркнула я.

Больше всего на свете я ценила мужскую вежливость.

Как любит говорить моя подруга Людка, мелочь, а приятно…

Этого молодого человека Татьяна вычислила сразу – стоило только ему появиться у входа в кафе, где Татьяна пила кока-колу в ожидании важной встречи, как она уже поняла – это именно тот, кто назначил ей эту встречу.

Во-первых, он близоруко щурился, пытаясь распознать, «которая ж Татьяна». А во-вторых, наметанный глаз Татьяны быстренько определил принадлежность этого высокого парня к сыскарям. А следовательно – это и есть Андрей Юрьевич Лариков.

Только не подумайте, что Татьяна была в неладах с законом – упаси боже! Просто в Татьяниной жизни было столько разнообразных мужчин, что она научилась с ходу определять, кто перед ней. А уж про бизнесменов и сыщиков и говорить не приходится – этих Татьяна определяла моментально, как если бы на них стояли определяющие профессию тавро.

Она взмахнула рукой. Андрей Юрьевич улыбнулся ей, и она призналась себе, что у него очень обаятельная улыбка.

– Доброе утро, – сказал он, опускаясь на соседний стул.

– Доброе утро, Андрей Юрьевич…

Они помолчали, не зная, с чего начать разговор. Андрей украдкой рассматривал эту потрясающе красивую женщину, но – бог ты мой, сколько же в ней было шарма! Любая красотка умерла бы от зависти. Когда Татьяна махнула ему рукой, он уже тогда заметил изящество и плавность жеста. Татьяна отличалась способностью извлекать пользу даже из собственных недостатков. Даже то, что ее глаза немного косили, она сумела превратить в необходимое дополнение к общему сногсшибательному впечатлению.

Сомнений не было – перед Андреем Лариковым сидела настоящая женщина, и он, к собственному ужасу, начал обнаруживать в себе первые признаки легкой влюбленности.

– Так вас интересует моя родственница Баринова…

Ее голос был низким, с легкой хрипотцой. Когда она достала изящную сигаретку и задумчиво посмотрела вдаль своими очаровательными глазами, Андрей уже таял как свеча, даже не пытаясь сопротивляться. Даже то, что она была лет на пятнадцать старше его, срабатывало сейчас в ее пользу – Ларикову казалось, что женщина его мечты должна быть именно старше его.

– Да, – сказал он, радуясь, что голос прозвучал нормально, как ему казалось, не выдавая его истинных чувств. Легкая улыбка тронула чувственные Татьянины губы.

– Я, знаете ли, очень плохо знаю ее маленькие тайны. Видите ли… Я могу быть с вами откровенной?

– Конечно.

– Так вот, Андрей Юрьевич, вся беда в том, что мы никогда не находили общего языка с Антониной Ивановной. Не скрою, я тоже была в этом виновата. Поэтому мы с Дмитрием предпочли уехать на квартиру и встречались с ней крайне редко, а уж после смерти Дмитрия…

Она махнула рукой с плохо скрываемой горечью.

– После его смерти мы вообще не виделись. Никита никогда не брался ею в расчет, она посвятила себя воспитанию Володи.

– Простите, а ваш муж… Он умер естественной смертью?

– Нет, – она подняла на него глаза. – Он попал под машину.

Андрей вздрогнул. Что за рок тяготеет над этой семьей? Автомобильная катастрофа… Смерть под колесами. Случайность – или нет? Пока он не мог этого понять, но внутренний голос призывал его обратить внимание именно на странные стечения обстоятельств, преследующие семейство Бариновых.

– Так что я не смогу помочь вам в открытии фамильных тайн. Все, что я знаю, это то, что Антонина Ивановна росла у своего дяди, священника, а ее муж, которого мне не довелось увидеть, был, судя по фотографиям, красивым мужчиной и уж никак не являлся сыном сибирского крестьянина, за которого тщился себя выдать. Поскольку я никогда не встречала сибирских крестьян, прекрасно владеющих пятью языками и умеющих играть на трех инструментах.

Он улыбнулся.

– Значит, вы думаете, что все это было легендой?

– Я не думаю, – передернула она плечиком. – Я стараюсь последнее время вообще ни о чем не думать. Но вполне может случиться, что фамилия Баринов никакого отношения к нашей семье не имеет. Почему он решил сменить свою фамилию – боюсь, нам этого уже не дано узнать… Кстати, можно поинтересоваться, чем вызван ваш интерес к бабушке Тоне?

– Наследство, – сказал он, внимательно глядя в ее глаза.

Она отшатнулась, удивленная сверх всякой меры.

– Насле-едство? – переспросила она. – У кого – у Антонины Ивановны?

Она рассмеялась.

– Вы хоть знаете, в какой они жили бедности? Что, бабушка оказалась миллионершей Корейко?

– Нет, причитающееся ей наследство нашло ее немного поздно, – грустно заметил Лариков. – И теперь мы пытаемся найти ее завещание, дабы этим ее наследством распорядиться дальше.

– И большое там наследство? Может, вам не стоит так утруждать себя?

Она не скрывала иронии.

– Стоит, Татьяна Витальевна. Общая сумма составляет двадцать пять миллионов долларов, не считая великолепного палаццо в итальянском городе Брешия.

– Она что, оказалась мадам Морган? – с замиранием сердца спросила Татьяна. – Дедушка Миша действительно носил чужую фамилию, а на самом деле был потомком царского рода?

– Нет, – не смог удержать улыбки Лариков. – Думаю, что он вряд ли относился к царскому роду. Единственное, что нам известно, что наследство это оставил некий господин Шлендорф.

Она вздрогнула. Он удивленно посмотрел на нее. Татьяна провела по волосам рукой, пытаясь скрыть волнение. Губы ее повторили беззвучно «Шлендорф… Не может быть».

– Вы слышали эту фамилию?

Андрей подался вперед, рассчитывая на ее откровенность. Но она как-то немного испуганно посмотрела на него и, облизав пересохшие губы, покачала головой.

– Нет, я просто немного потрясена. Рассказанное вами настолько удивительно, что никак не укладывается в моей голове. Шлендорф… Кто это?

Он внимательно смотрел на нее, прекрасно понимая, что она лжет и уже слышала эту фамилию. Именно поэтому она так испугалась – но чего? Не безобидного же старикана, который к тому же уже умер?

– Помощник отца Антонины Ивановны, – пояснил Андрей. – Он умер.

– О, какая жалость.

– Он был очень стар, до ста лет ему не хватало всего одного года… Так что, мне кажется, смерть была для него избавлением. Хотя, по рассказам очевидца, он неплохо выглядел и держался молодцом.

– И что… у него не было родственников?

Андрею показалось, что Татьяна задала этот вопрос не из праздного любопытства. Она слишком нервничала, сжав руки так сильно, что забыла о производимом впечатлении.

«Стоп, Андрей. Почему женщина, главным условием существования которой является успех, сейчас начисто забывает о производимом эффекте? Что ее так напугало?»

– Нет, – ответил он, не сводя с нее взгляда. – Он был совершенно одинок. Почему вы так испугались?

– Я? – почти вскрикнула она. – Вам показалось. Все нормально. Значит, наследство… А как вы думаете, мой сын… Он имеет право на часть этого наследства?

* * *

Чашечка кофе с утра способна поднять и мертвого. Таково было мое убеждение, а если к чашечке кофе прибавить хорошенький блюз, то можно смело рассчитывать на жизненный успех…

Ура, мой старенький преподаватель был сегодня дома, и я спешила к нему, поэтому блюз я дослушала только до половины. Чашечка же кофе выпилась стоя, при этом я понаблюдала жизнь голубей на соседней крыше и поняла, что голуби очень симпатичные и спокойные существа – с утра они мирно расхаживают взад-вперед, совершенно игнорируя всяческую суетность нашей с вами жизни. Просто Соломоны какие-то, а не птицы!

Однако пора было лететь стремглав в старенький дом на набережной, где в коммуналке доживал свой век мой Юрий Аристархович.

Я выбежала из подъезда и сразу натолкнулась на своего друга Пенса, болтающегося возле своей «Судзуки».

– Привет, – бросила я на ходу. – Простите, сэр, что не могу приостановить свое движение для приятной беседы с вами, но – увы! Жизненные обстоятельства вынуждают меня двигаться в бешеном темпе…

– Встретимся вечером, – коротко кивнул мой все понимающий друг.

Я внедрилась в переполненный автобус и наконец-то позволила себе подумать. Например, почему Шлендорф так поздно решил облагодетельствовать Антонину Баринову? Ну, это более-менее понятно… Он все-таки составил свое состояние – фу, какая ж фраза дурацкая! – благодаря Антонининым камешкам. Но на тот свет все это не утащишь, поэтому он решил совершить акт благородства, ничего ему не стоящий.

Не нравился он мне. Что-то было здесь не так. А что?

Даже мелькнула мысль, что он хотел кому-то насолить.

И почему старушка так скоропостижно попала под «мерина», стоило только ей стать «наследницей»? Или я, как всегда, по словам Ларикова, будоражу свои нервы разгулявшимся воображением?

Автобус двигался медленно. Мы то и дело попадали в пробку, и я уж начинала нервничать.

Времени у меня было не очень много, и зачем столько машин, если передвижение по городу превращается в какой-то сумасшедший катаклизм? Лучше бы все ездили автобусами, тогда было бы куда легче!

Наконец мы все-таки вырулили на центральную улицу, по которой довольно быстро домчались до Набережной.

Дом, в котором жил Юрий Аристархович, находился в самом ее конце, и там делали ремонт. Поэтому, когда я подошла к подъезду, меня обдало облаком пыли и я чихнула. Подняв глаза, я увидела растерянную физиономию, молвившую:

– О, простите…

– Бывает и хуже. Например, когда на тебя падает кирпич, – философски заметила я.

Он фыркнул.

– Как же – я испачкал такую хорошенькую девушку!

Я решила, что, несмотря на обаяние этой личности с ярко-голубыми глазами, у меня нет времени на счастье, и, напустив на себя вид несокрушимой добродетели, шагнула в подъезд.

* * *

Володя только что продал очередную кассету. Неожиданно в толпе мелькнуло знакомое лицо.

Он напрягся, пытаясь понять, почему ему вдруг стало так противно. Возникло какое-то неприятное ощущение. Где он мог видеть этого лощеного типчика, рассматривающего газеты у Люськиной стойки?

Из соседнего ларька выполз мучающийся похмельем Леха, и Володя обрадовался:

– Леха, подежурь у моего лотка!

– Десятка на пиво, – меланхолично согласился Леха.

Володя сейчас был согласен на все. Поэтому кивнул и бросился к Люськиной газетно-журнальной выставке.

Типчика там уже не было. Он двигался вдоль прилавков, к скверу, и Володя побежал за ним.

«Ну зачем тебе это нужно? Ты даже не можешь вспомнить, кто это, – только одни ощущения… Что ты задумал?»

Голос рассудка заставил-таки Володю ненадолго остановиться. И в этот момент он вспомнил.

Водитель.

Только сейчас на нем респектабельный костюмчик.

Водитель «мерина».

Володя побежал за ним, пытаясь догнать, но за его спиной прогремел ужасный взрыв, заставивший Володю остановиться.

Он оглянулся. В воздухе запахло гарью, раздались человеческие крики. Резко развернувшись, Володя бросился назад и вдруг замер.

Его лоток дымился, напротив вопила как ошпаренная, Люська, а на земле лежал Леха.

– Леха! – закричал Володя, подлетая к своему приятелю. Тот сел, поддерживая разбитую руку, и пробурчал:

– Слушай, у тебя что, шуточки такие, да? Хорошо, что я прыгучий, как заяц, а то бы тебе пришлось устраивать мне похороны.

Володя перевел глаза на свой лоток. Нижний ряд кассет выглядел несчастным погорельцем.

– Что тут случилось?

– Да ничего особенного, – поморщился Леха. – Какие-то козлы, проходя, сунули сюда какую-то зажигательную смесь. В бутылке из-под пива. Хорошо, что я успел ее отшвырнуть в кусты и отпрыгнуть, а то тут бы живого человека не осталось… Люська, прекрати орать, бои закончились, опасность миновала… Неделю назад здесь вообще разборка была, ты и то так не надрывалась.

Где-то раздались завывания милицейской машины.

– Ну вот, – расстроился Леха. – Теперь нас утащат в качестве свидетелей, и нам выручки не видать. Все из-за тебя, Вовка. Ты что, в туалет так захотел, что ли?

Володя не мог прийти в себя, рассматривая искореженный лоток, и, хотя Леха упорно твердил про конкурентов, Володя почему-то связывал происшедшее с человеком, недавно торчавшим возле Люськиного лотка, и в голове его упорно стучала одна и та же мысль:

«Меня опять хотели убить…»

* * *

Господи, как быстро идет время! Когда-то я была совсем девчонкой, а Юрий Аристархович был очень привлекательным мужчиной. Теперь же передо мной был старый человек, но глаза его были все такими же – ясными и умными.

– Здравствуй, Сашенька, – улыбнулся он мне так широко и ласково, что я устыдилась того, что так долго к нему не приходила. В конце концов, если бы не этот человек, я была бы не редким спецом по редкому языку, а простой училкой французского. Единственным, кто владел мертвыми языками в совершенстве, являлся именно Юрий Аристархович.

Он провел меня в комнату и отправился заваривать свой чай – замечательную смесь листьев смородины, мяты и лепестков розы, который я так любила еще в студенческие времена.

– Как поживает моя девочка? – спросил он из кухни. – Все так же увлечена висельником Франсуа?

– Ага, – кивнула я. – Вам помочь, Юрий Аристархович?

Вопрос мой был чисто риторическим – в священнодействие над чаем посторонние не допускались.

– Нет-нет, деточка, я сам…

В это время я заметила, что ремонтники зависли как раз перед окном моего учителя и та самая физиономия, которую я приметила при входе в подъезд, разглядывает меня самым бессовестным образом и даже корчит мне умильные рожи.

Не сдержавшись, я скорчила ответную и отвернулась.

Юрий Аристархович появился в комнате и, заметив непрошеного гостя за окном, укоризненно покачал головой:

– Ах, Ника! Опять ты устраиваешь свои спектакли! Лучше зайди выпить чаю, будет куда приличнее…

– Не могу, – ответил тот, кого назвали Никой, – в данный момент я благоустраиваю ваше жилище. Если только минут через пятнадцать.

– Мы будем тебя ждать.

После того, как этот нахал напросился в гости, он отчалил вместе со своей люлькой вниз, а Юрий Аристархович спросил меня:

– Ну, Сашенька, так почему вас так заинтересовал мой учитель?

– Учитель? – удивилась я. – Какой?

– Михаил Нилович Баринов. Это именно он заставил меня когда-то обратить внимание на старые романские языки… За что я весьма и весьма ему благодарен. Ведь в нашем телефонном разговоре вы упоминали его имя.

– Да, но я не знала, что он был вашим учителем.

– Ну, неважно. Так что конкретно вас интересует?

– Его судьба. Что с ним произошло? Кто он? Какой он был? И почему он исчез из университета?

Юрий Аристархович помрачнел. Он размешивал сахар в чашке и смотрел вниз. Наконец он поднял на меня глаза и сказал:

– Ну хорошо. Я расскажу вам эту гнусную историю. Дело в том, что Михаил Нилович Баринов был вынужден покинуть университет из-за своего лучшего друга. Вы, наверное, помните мемориальный кабинет Ивана Евграфовича Потырина? Так вот, именно он поставил в известность всевластные тогда органы, что отцом Михаила Ниловича никогда не был сибирский крестьянин, – это была легенда. Кажется, Иван Евграфович хотел отомстить своему «другу» за что-то, мне неизвестное. Но…

Он развел руками.

– Тогда лучше было исчезнуть самому, чем допустить, чтобы тебя «исчезли». Мне кажется, Михаил Нилович именно поэтому уехал из Тарасова вместе с семьей и долго скитался в далеких отсюда краях. Насколько мне известно, они вернулись сюда только в пятидесятые годы… А вот какова была его настоящая фамилия… Я не знаю. Честно, Саша, не знаю. Знал бы – сказал.

В это время в дверь позвонили.

Юрий Аристархович пошел открывать и вернулся с тем наглецом, который твердо решил лишить меня покоя на ближайшее время.

– Знакомьтесь, – сказал он. – Это Сашенька. А этого нахального парня зовут Никой.

Он протянул мне руку и так улыбнулся, что я, к собственному раздражению, мгновенно подпала под его обаяние. Все-таки надо что-то делать со своей проклятой женской сущностью!

Уже через пять минут я чувствовала себя отвратительно и вообще забыла, зачем я здесь нахожусь.

– Вы, Юрий Аристархович, по-прежнему увлекаетесь утонченными девицами, – усмехнулся он, нахальным образом разглядывая меня.

К моему удивлению, мой учитель спустил ему наглый прикол и развел руками:

– Кому что, милый мальчик. В твоем возрасте я тоже искал телесного, забывая о духовности…

– Ну вот. Значит, я пошлый и невыносимый тип, – обиженно заявил Ника. – Не слушайте его, милая барышня, вовсе не такой уж я плохой. Просто Юрий Аристархович пытается меня очернить в ваших глазах, так как явно вами увлечен.

Я понимала, что они препираются так в шутку, но меня немного удивили их взаимоотношения.

Как и то, что этот Ника явно не был кретином, судя по тому, как он довольно бойко обсудил с Юрием Аристарховичем «Потерянный Рай» Мильтона. Я все это время молчала, впитывая каждое слово их беседы, – для меня такие разговоры, увы, последнее время были редки. Я не могла позволить себе позиции «чистого интеллектуала» в связи с новой работой, хотя…

Вон этот Ника болтается на стене в качестве маляра-штукатура, и ничего!

Представив, как я веду с Лариковым тихие беседы о Вордсворте, я не сдержала улыбки. Нет, этот номер у меня не пройдет – бедный Ларчик и так с трудом соображает, когда я прикалываюсь, а когда говорю серьезно, а после этого у него и вовсе начнется сильнейшая мигрень!

Ника посмотрел на часы, поднялся и поцеловал мне руку.

– Надеюсь, мы еще встретимся? – подмигнул он мне, быстро превращаясь в обыкновенного ловеласа.

– Как повезет, – изобразила я на своем лице полное равнодушие.

– Надеюсь, что мне повезет…

Многозначительно посмотрев на меня, он исчез в дверях.

– Кто это? – поинтересовалась я. – Мой ученик, – рассмеялся Юрий Аристархович. – Только самородок. В университет он не хочет – утверждает, что ему хватает его профессии, а все остальное нужно ему для развития личности.

– Ну да. Образованный маляр, – понимающе кивнула я.

Юрий Аристархович ничего не сказал, но рассмеялся.

– Давайте продолжим наш разговор, – предложил он.

* * *

Если бы Андрея Ларикова спросили, почему Татьяна вызвала в нем такие противоречивые чувства, он не смог бы ответить. Наверное, притягательность ее натуры страннейшим образом сочеталась с негативными чертами ее характера – так в одном человеке уживаются непостижимым образом ангел и бес, и не мог бы Андрей Юрьевич определить, чего в ней больше. Но именно эта двойственность и заключала в себе ту таинственность, из-за которой многие женщины становятся счастьем и одновременно проклятием твоей жизни.

Андрей не был абсолютным профаном по части женских ухищрений и на девяносто процентов распознал в Татьяне характер, который я бы определила как «стервозно-изысканный», что, увы, немногим лучше «стервиоза обыкновенного», но меня рядом с ним не было, а посему бедняге Ларчику пришлось справляться с налетевшей на него убийственной страстью одному.

Он пришел в «офис» необыкновенно мечтательный и все никак не мог сфокусироваться на проблеме, вспоминая эти странные глаза с легкой косинкой и изысканность жестов.

– И все-таки, – спросил он меланхоличное свое отражение в зеркале, – почему ее так напугало упоминание о господине Шлендорфе?

В этом Андрей был готов поклясться, но поклясться в данный момент было совершенно некому – я в то время таяла под взглядом Ники, Виктора тоже не было, и, может быть, он единственный не подпал ни под чьи чары и поэтому оставался вполне работоспособной единицей.

Андрей сидел в кресле и даже не задавался вопросом, куда же подевалась эта Саша, потому что в тот момент ему было на меня в высшей степени наплевать. Как ни обидно мне это признавать, но я вообще не присутствовала в его мыслях, плавно перетекающих от Татьяны к Шлендорфу в тщетной попытке обнаружить между ними связь.

Увы! Пока этой связи мой бедный Ларчик найти не мог!

История эта началась так давно, что вести расследование приходилось подобно историку или археологу, копаясь в замшелой пыли, где, как нам тогда казалось, мы найдем то, что поможет разыскать человека, который желал смерти Володе Баринову.

* * *

– Так что помочь я тебе, Сашенька, ничем не могу… Разве что дать тебе адрес и телефон дочери Ивана Потырина. Может быть, ей известно о Баринове немного больше…

Мы сидели уже вдвоем. Обаятельный Ника исчез с той же быстротой и внезапностью, как и явился. Прямо как ветер.

Юрий Аристархович порылся в своих записных книжках и наконец издал победный клич:

– Ах, вот же он! Нашел!

Он протянул мне записную книжку открытой на той страничке, где я увидела запись, заставившую меня вздрогнуть.

– Как? – переспросила я, боясь поверить своим глазам. – Ее фамилия не Потырина?

– Нет, она же вышла замуж!

«Ничего себе, вышла. И ведь за кого!»

– «И где же она его нашла? – задумчиво спросила я саму себя. – Или – целенаправленно искала?»

– Как, милая девочка? Вы никогда не слышали о немцах Поволжья?

– Слышала, – кивнула я. – Но вот эту фамилию почему-то в последнее время слышу так часто, будто она распространена в наших краях так же, как Ивановы, Петровы и Сидоровы. Вполне можно добавить к ним и Шлендорфов. Судя по всему, их у нас тоже как собак нерезаных!

Потому что дочку Потырина звали – не поверите! – Нина Ивановна Шлендорф-Потырина.

Поднимаясь по лестнице, я ожидала с трепетом душевным самого грозного вида моего шефа, но уж никак не этакого – расслабленно-медитативного, будто Андрей Юрьевич решил наконец-то посвятить время осмыслению сложных философских вопросов. Он меланхолично приветствовал меня: «Здравствуй, Сашок», – и этот «Сашок» меня настолько удивил, что я замерла на пороге с открытым ртом.

– Здравствуйте, Андрей Юрьевич, – саркастично ответила я на такое приветствие, – простите, что я задержалась.

Он кротко наклонил голову и пробормотал:

– Ничего страшного. Я сам только что появился.

«Интересно, откуда? – подумала я, усаживаясь на свое место. – Судя по его виду, он явился с заоблачных высей…»

Быстренько найдя нужный файл, я постучала по клавишам, занося новую информацию. На это ушло, по моим подсчетам, достаточное количество времени, чтобы мой драгоценный Ларчик пришел в себя, даже если его стукнули по голове. Но он почему-то не спешил приходить в нормальное состояние, задумчиво-отстраненно листая застарелый номер «Лизы».

– Ларчик, – тихо позвала я. – У тебя что, амнезия?

Он встрепенулся и окончательно добил меня следующим всплеском эмоций:

– Сашка? Где ты шлялась так долго?

Это уж, по крайней мере, было близко к норме. Я облегченно вздохнула и ответила:

– Собирала информацию, между прочим. Так что нечего рычать… А вот почему ты тут пребываешь в таком состоянии, остается непонятным, но я же не кричу на тебя!

– В каком? – растерянно переспросил Андрюшка.

– Во влюбленном, – ехидно ответила я. – «Образ прекрасной дамы затмил пред ним все остальные красоты мира…»

Он почему-то покраснел и пробурчал что-то о моих дурацких фантазиях и склонности к бредовым вымыслам.

– Ну-ну, – согласилась я. – Предположим, что я действительно нахожусь во власти оных. Тогда ты напоминаешь шизофреника. Насколько я успела тебя изучить, таковое состояние нападает на тебя в двух случаях – когда ты одержим желанием срочно найти ответ на трудный вопрос или ты находишься в состоянии легкой влюбленности. Я лично склоняюсь ко второму варианту.

Он решил, что гордое молчание куда более подействует на мою нахальную натуру. Ну и ладно. Не буду нарушать его молчания, не впервые мне разговаривать сама с собой.

– Все в этом мире взаимосвязано, – глубокомысленно объявила я, смотря в окно, за которым начинался дождь. – Только в этой многогранной взаимосвязи умный человек может обнаружить истину. На первый взгляд – какое отношение имеет некто Потырин к происходящим таинственным покушениям на жизнь Володи Баринова?

Так как обиженный Ларчик мне отвечать не собирался, я ответила себе сама:

– Никакого. Но только на первый взгляд. Конечно, человек этот когда-то пошел в органы и настучал на Володиного дедушку. Но тогда можно было бы скорее от Володи ожидать своеобразной мести. Лучше, конечно, оставить старичка, давно почившего в бозе, в покое. Сказать ему мягко: «Покойся с миром»…

Сделав эффектную паузу, я взглянула на Ларчика. Он фыркнул и еще глубже погрузился в свое обиженное молчание.

– Но вот ведь какая у нас возникла проблема… В дочке Потырина. Честно говоря, я бы не упала в обморок, если бы фамилия этой женщины была, скажем, Ротшильд… Или еще какая-нибудь. Это не произвело бы на меня такого впечатления. Тогда почему же я нахожусь в шоке из-за ее фамилии?

Я опять замолчала, посмотрев на Ларчика многозначительным взглядом, чтобы он все-таки поинтересовался: что же за тайна мелькнула перед моим взором? Он все так же хранил совершенно кретинское спокойствие, как будто в этот момент он обдумывал вещи несравненно более важные, чем какая-то там Потырина. Меня это уже начинало злить. Ну же, дубина ты стоеросовая! Почему бы тебе не поинтересоваться ее фамилией? Давно бы пора…

Нет. Он продолжал безмолвствовать.

– Почему у гражданки Потыриной вторая фамилия Шлендорф – ума не приложу! – развела я руками.

Ура!

Он вскочил и вытаращился на меня.

– Какая? Шлендорф? – переспросил он меня. – Кто это Потырина такая? Откуда ты ее извлекла?

Я наслаждалась произведенным эффектом. Поглубже устроившись в кресле, я окинула его томным взглядом и сообщила:

– Я хочу кофе и сигарету. Не могу вести длинные и умные разговоры без наличия оных пред моим голодным взором…

Забывший о глубоком чувстве Ларчик рванул на кухню, и я начала опасаться за себя – а ну как, чтобы получить информацию, он начнет заливать горячий кофе мне в глотку?

Я бы этого не хотела.

Слава богу, он ничего подобного делать не стал, а спокойно принес все требуемое, поставил передо мной и опустился рядом со мной на палас, смотря на меня ласковыми глазами, полными подхалимства и невысказанных просьб.

– Ну же, Сашечка!

– Знаешь, – задумчиво молвила я, – мне не дает покоя одна мысль. Почему мужчинам надо обязательно все объяснять? Почему они, черт побери, совершенно не способны, почувствовав тайну, заинтересоваться ею сразу, подпав под странное обаяние загадки? О, как же их легко провести из-за этого!

Он выслушал меня терпеливо, готовый на все ради объяснения появления нового упоминания немецкой фамилии.

Ну и ладно. Не зверюга же я какая-то в самом деле.

Я снизошла к его мольбам и рассказала о своем визите к старому учителю, об истории, произошедшей в тридцатые годы, о дочери Потырина, к которой собираюсь наведаться в самое ближайшее время. Умолчала я только о Нике, но он-то к этому никакого отношения не имел, а путать личную жизнь с работой я не собиралась!

* * *

Татьяна поднималась по лестнице училища, думая о странных случайностях, преследовавших ее. Надо же – ее сын может стать наследником крупного состояния! Так просто, по закону!

Она даже рассмеялась, потому что все ее титанические усилия оказались совершенно ненужными – все складывалось само собой, если бабка все-таки вспомнила в своем завещании о втором внуке. А она-то, дура…

Татьяна уже представляла себя отдыхающей на Канарах, дальше этого ее фантазия не простиралась… Чертову работу можно будет оставить. Всех этих прыщавых дурочек, которые только зря мучаются сами и мучают ее. Все равно из этих кошелок ничего не получится… К тому же у каждой из Татьяниных учениц физиономии как в том анекдоте. «Говорят, ты женился… – Да. – Ну, и как твоя жена? – Люди говорят, похожа на Матерь Божию. – Да что ты? А фотография есть? – На, сам посмотри. – Матерь Божия!» У одной нос как у степной орлицы, у другой – глазки-щелочки… Господи, и отчего у них такая уверенность в собственной красоте? Кто им, дурам, это внушил?

Она остановилась на площадке между двумя лестничными маршами, доставая сигарету.

«Ну, и какое тебе до них дело? Деньги они платят. Деньги, деньги, деньги! Вот что самое главное! Воровать ты не умеешь. В торговле ты многого достичь не сможешь. Вот и резвись с толстушками, мнящими себя красотками… «Гран плие, девочки! Олечка, держи ручку пла-а-авно». А у Олечки рука торчит локтем вперед, как кочерга. Выдать бы их всех замуж за арабов, чтоб вовеки не видеть! А батман, от которого хочется спрятаться, потому что они так машут своими короткими ножками, что начинаешь опасаться за свою здоровую психику!

И в какую сторону ни посмотри, то дочка бизнесмена, то сестра рэкетира, то любовницы и того и другого… Ни слова им не скажи – придут с револьверами. И такое устроят, что никаких средств не хватит здоровье поправить.

Зачем им вообще классический танец? Они что, на подиуме собираются танцевать?

Стоп, Таня. Раздражение, раздражение, раз-дра…

– Простите, у вас спички не найдется?

Она оглянулась. Человек, стоявший перед ней, показался ей смутно знакомым.

– Зажигалка, – сообщила она, протягивая ее, пытаясь вспомнить, где она могла его видеть. Крепкий мужик, с бычьей шеей.

Он кивнул, прикуривая, и пошел дальше.

Таня поняла, что вспомнить она не сможет. «Бизнесмен-папа или рэкетир-любовник», – решила она для собственного успокоения, несмотря на то, что мысль о нем была ужасно неприятной. Ей показалось, что от него исходил запах, который Татьяна определила бы как запах смерти.

Впрочем, от них от всех сейчас исходит этот запах, со вздохом признала она. «Они пропитаны им, как хлороформом. Ходячие мумии… Либо убьют их, либо они кого-нибудь убьют. Остается надеяться, что я не стану их жертвой».

Звонок прозвенел над ухом, заставляя ее поторопиться. Совсем как в обычной школе, подумала она.

Перед самым входом в зал, уже открывая дверь, она услышала за своей спиной вкрадчивый голос:

– Татьяна Витальевна?

Она вздрогнула. Не оборачиваясь, она почувствовала все тот же отвратительный запах смерти.

– Кто вы? – спросила она, резко повернувшись к нему, и в этот момент что-то произошло. Резкая боль заставила ее закричать. Согнуться.

Она упала на пол, ничего не видя перед собой, кроме черного облака, все больше и больше поглощающего ее сознание.

* * *

Я набрала номер Нины Шлендорф-Потыриной и была приятно удивлена.

Низкий голос после того, как я представилась, сказал:

– Ах, да. Сашенька Данич. Мне сказал Юрий Аристархович, что вы будете звонить, вот только зачем вам это, я не поняла.

– Видите ли, я пишу книгу о старых преподавателях нашего университета, – не моргнув, соврала я. – Меня интересует их судьба, творчество… Ведь, насколько я знаю, ваш отец был одним из лучших в плеяде деятелей филологии?

Ой, мамочки! Ну и перл у меня получился!

– Ну хорошо. Давайте встретимся. Постараюсь вам помочь чем смогу. Тем более, как я поняла из заверений Юрия Аристарховича, вы – не типичный представитель этого поколения, помешанного на деньгах и сексе…

Я призадумалась и решила, что здесь я не совру – ни на деньгах, ни на сексе я действительно пока еще не помешалась. Может, потом они и произведут на меня такое негативное воздействие, но сейчас, по счастью, я произвожу положительное впечатление. Впрочем – не считая моей порочной страсти к тайнам, загадкам, старофранцузскому языку и Франсуа Вийону. Этого тоже достаточно, чтобы общественное мнение посчитало меня не вполне нормальной.

Положив трубку, я задумчиво посмотрела на Ларикова и ни с того ни с сего брякнула:

– А еще мне почему-то не нравится Виктор Сергеевич.

Заинтересовав Ларчика подобной инсинуацией, я встала и пошла к выходу.

– Почему он тебе не нравится? – закричал мне вдогонку мой озадаченный шеф. – Ты объяснить не хочешь?

– Не могу, – честно призналась я. – То есть сначала он мне нравился, а теперь что-то произошло в моей душе, и его образ начал вызывать неприятные ощущения. И с чем это связано, я пока еще не пойму. Что-то в его поведении меня напрягло, а вот что, не могу вспомнить.

В это время в дверь позвонили. Я открыла. На пороге как раз стоял Виктор Сергеевич и обаятельно улыбался.

– Здравствуйте, Виктор Сергеевич, – буркнула я. – Похоже, вы станете богатым. А сейчас простите, я ужасно спешу…

Оставив Виктора Сергеевича в приятном предвкушении богатства и абсолютном неведении, откуда оно должно на него свалиться, я отчалила и в быстром темпе понеслась по улице, туда, где останавливался трамвай, призванный отвезти меня к дому Нины Ивановны Потыриной-Шлендорф.

* * *

Оля Синицина опаздывала. Как всегда. Она уже предчувствовала, какую проповедь сейчас услышит от вредины Тани.

– Уф! – выдохнула она, влетая в вестибюль. Столкнувшись с каким-то дяденькой, она привычно, не поднимая глаз, пробормотала:

– Простите…

– Смотреть надо, – грубо ответил ей мужчина. Она была готова поклясться, что уже налетала на него, и точно так же он ей ответил и в тот раз.

Подняв глаза, она удивилась еще больше. Потому что он поспешно отвернулся и, оттолкнув Ольгу, помчался к стоявшей неподалеку машине. Оля в машинах не разбиралась, зато у нее была исключительная память на номера. «Два-семь-три-пять Тар». Она почему-то повторила эти цифры, провожая взглядом этого странного дядьку, поспешно влезшего в машину и рванувшего с места с такой скоростью, как будто он собирался обставить Шумахера на гонках и решил немного потренироваться перед этим.

Пожав плечами, любопытная Оля поднялась на свой этаж и остолбенела.

Прямо перед дверью в класс лежала Татьяна Витальевна.

– Вам плохо? – спросила Оля, чувствуя, как в душе поднимается отвратительное чувство паники.

Татьяна ничего ей не ответила, смотря прямо на Олю жуткими, пустыми глазами.

– Татьяна Витальевна, – тихо повторила Оля, делая шаг в ее сторону. – Вам плохо?

Она очень осторожно подошла еще ближе, нагнулась и дотронулась до руки Татьяны. Рука безжизненно упала, а пальцы Оли мгновенно окрасились чем-то красным и липким.

– О господи, – выдохнула Оля. – Кровь… Кровь…

Оля почувствовала, что все перед ней закружилось, ее начало тошнить, и она заорала:

– Мамочки!

Потому что Татьяна Витальевна была мертва и, что еще хуже, убита. И Оле было так страшно, что она кричала до тех пор, пока из класса не высыпали ничего не понимающие будущие «топ-модели».

Только тогда Оля позволила себе расслабиться и хлопнулась в обморок, еще различая крики:

– Позвоните в «Скорую»! Вызовите милицию!

– Два-семь-три-пять, – пробормотала Оля, но ее никто не слышал.

* * *

Я в это время шла в совершенно безмятежном состоянии, не помышляя ни об убийствах, ни об опасностях, спокойно рассматривая вывески с иностранными буковками, которыми отчего-то пестрели теперь наши родные улочки.

Самым гадким в этой истории было отсутствие подозреваемого: тут были неприятные типы, но никакого видимого повода совершать нападение на меня в «офисе», покушение на молодого Баринова и убийство старушки у них не было. И еще Виктор Сергеевич, который вдруг ни с того ни с сего перестал мне нравиться. И не нравился мне все сильнее и сильнее.

Можно было подозревать самого Володю, который при нашей коротенькой встрече показался мне абсолютным тюфяком, совершенно не заслуживающим этакого расположения судьбы, но это тоже не повод, чтобы уличить его в совершении всех вышеназванных злодеяний.

Разве что они напали на меня вдвоем с Виктором Сергеевичем.

Надели маски и решили так глупо развлечься.

Подойдя к подъезду, на двери которого виднелось плохо стертое свидетельство огромной любви здешних тинейджеров к группе «Мумий-тролль», я остановилась, и любой нормальный человек принял бы меня со стороны за полную идиотку, потрясенную этой надписью.

Дело в том, что меня только что пронзила одна небезынтересная мысль, от которой меня бросило сначала в жар, а потом в холод.

Мысль эта была напрямую связана с Виктором Сергеевичем.

А именно – сейчас мне показалось, что он прекрасно знал, что я в ванной, поэтому и не открыл дверь. И вообще – с чего бы ему было расхаживать на цыпочках?

Не искал ли он эту чертову розовую папку сам, а если искал, то зачем?

Твердо решив высказать все свои подозрения Ларчику, как только вернусь, я открыла дверь и вошла в темный подъезд. Поднявшись на два марша, остановилась.

Меня явно ждали – дверь с табличкой «Потырин Иван Евграфович» с изысканными виньетками была приоткрыта.

– Нина Ивановна? – тихо позвала я, пройдя в темный коридор, пропитанный специфическим запахом старых квартир.

Ответом мне было молчание. Я почувствовала «дыхание опасности на своем обветренном лице», во всяком случае, мне стало как-то очень не по себе.

Пройдя по узкому коридору, я обнаружила за одной из дверей маленький луч света. Решив, что мне надо двигаться именно в этом направлении, я пошла туда.

Надо сказать, Нина Ивановна жила оченно неплохо, во всяком случае, квартира была огромной. Я даже устала идти по этому нескончаемому коридору. И зачем он ей, одной, такой длиннющий?

Наконец я открыла дверь и остановилась на пороге. Самые мерзкие предчувствия начали роиться в моей голове.

Нина Ивановна – если это была она – сидела в кресле, запрокинув голову и широко открыв рот.

Я отступила на несколько шагов назад. Мне показалось, что она мертва.

На меня нашло какое-то жуткое оцепенение. Поэтому я как зачарованная смотрела на ее лошадиное лицо с огромными передними зубами, и отчего-то мне было так ее жалко из-за этого уродства, что я была готова зарыдать от такой несправедливости.

В этот момент она обманула мои ожидания. Потому что из ее груди вдруг раздался всхрап, от которого я подпрыгнула, она дернулась и, открыв глаза, уставилась на меня.

– Вы – Саша Данич, – констатировала она радостно давно известный мне факт. Хорошо, что я сообразила оставить открытой дверь. Как знала, что засну.

Я могла бы поспорить с ней относительно дурной привычки оставлять настежь дверь, если решила вздремнуть. Но, глядя на упрямо сжатые губы сей дамы, поняла, что спорить с ней абсолютно бесполезно – Нина Ивановна явно не относилась к категории людей, которых можно было переубедить в чем-либо.

– Ну-с, так с чего начнем? – осведомилась она у меня, разливая чай. – Надеюсь, вы станете писать не о моем отце.

При этих словах она задрала голову и оглушительно захохотала, обнажая свои крупные зубы. Почему ее так развеселило упоминание о Иване Евграфовиче, не знаю. Я заинтересовалась этим фактом, хотя и не показала виду.

– Простите? – спросила я ангельским голосом. – Вы, наверное, считаете, что про вашего папу и так было написано очень много и я с этим не справлюсь?

– Да нет, – махнула она рукой. – Просто я поражаюсь, какие вы все наивные… Не был мой отец никогда большим специалистом по мертвым языкам. Тщеславным – да. Но о мертвых либо хорошее, либо ничего. Правда, меня эта поговорка всю жизнь бесила своим безграничным лицемерием!

Она так грохнула по столу чашкой в сердцах, что я вздрогнула, испуганно уставившись на ни в чем не повинный фаянс. Слава богу, чашечка устояла перед гневом своей владелицы.

– Так что давайте договоримся, что вас интересует – правда или ложь?

– Правда.

– Что ж… Так вот вам правда – я любила своего отца, потому что он был жертвой никчемной присказки – что ничто непременно должно стать чем-то. Иначе – плохо дело. Вот он и вылазил из кожи, чтобы стать этим «чем-то». Моя мать тоже стала жертвой этого глупого стремления. Она-то была профессорской дочкой. Тогда состоялся первый акт купли-продажи. Поскольку за моего папу она вышла, чтобы спасти своего отца от неминуемой гибели. И всю жизнь страдала от него, точно так же, как потом страдала я. Нет, он не был совсем плохим человеком. Просто система моральных ценностей у него была, как у большинства, немного деформированной. Он – как бы это выразиться? Умел оправдывать себя в своих же собственных глазах.

Она прервалась и, заметив мои удивленные глаза, рассмеялась:

– Вы, наверное, удивлены? Я не произношу панегириков в его честь… Хорошо, раскрою вам тайну…Вы были влюблены в детстве?

Я кивнула.

– Значит, неплохо помните, как это бывает. Он кажется тебе совершенным. Красивый, благородный, умный – и какая беда, что на сорок лет тебя старше? Семилетние барышни не обращают внимания на это. Когда он приходил к нам, я забиралась к нему на колени и, не скрывая восторга, млела от счастья, пользуясь привилегиями своего нежного возраста…

– Как его звали? – тихо спросила я, уже предчувствуя ответ.

Она покачала головой.

– Об этом потом. Сейчас я вам объясню, почему я так противоречиво отношусь к своему отцу. Только это не для печати, хорошо?

– Вы можете это не рассказывать, – поспешила я. – Не все тайны можно и нужно раскрывать.

– Саша, я ведь одинока. Только Бог да я. Как вы думаете, кому, кроме вас, интересны бредни семидесятилетней старухи? Да еще о своей младенческой любви… Я всю жизнь была дочерью Потырина, не смея даже отказаться от этой фамилии. Разговаривать сама с собой? А потом тебя упрячут в психушку, потому что даже вот эта паршивая квартира кому-то нужна – чтобы сделать евроремонт, и… Ладно, не будем об этом. У вас хорошая мордашка – располагающая к откровенности, я бы сказала. И я очень рада, что эту книгу собираетесь писать именно вы, потому что я устала от юных приспособленцев, не смеющих возразить, или – наоборот, от людей, делающих себе состояние на чернухе. Ни тем, ни другим я не скажу больше ни слова…

Она махнула рукой.

Потом некоторое время помолчала и вдруг выдала фразу, заставившую меня напрячься.

– Саша, вы когда-нибудь слышали о Михаиле Баринове?

Оля уже устала. Сначала она как заведенная отвечала на вопросы одного следователя, потом явился другой, и все началось заново. От всех этих треволнений в ее голове случилась полная неразбериха, и она уже не могла вспомнить этот номер машины, то ли три-семь-пять, то ли наоборот. Ее уже начинало тошнить от вопросов: как это произошло и не видела ли Оля еще кого-то.

Так что когда ее вызвали с урока, она чертыхнулась, увидев перед собой спину нового «любопытного». Надо же – какая эта Татьяна Витальевна была знаменитая, сколько народу ею интересуется!

Новый показался Оле знакомым, во всяком случае, ей так показалось. Вроде бы где-то она эту физиономию уже видела. Впрочем, в такой день, как сегодня, ничего удивительного. Сначала труп, потом куча дядек с вопросами. Они кого хочешь сведут с ума, не то что Олю.

И откуда она знает, почему не было слышно выстрелов? С глушителем был пистолет, наверное…

Они, кстати, тоже потом так решили. И этот дядька уж совсем был Оле непонятен.

– Я же все-все сказала… – недовольно пробормотала Оля.

– Но ведь не мне. Я частный детектив.

Он обаятельно улыбнулся, и Оле опять показалось, что лицо у него определенно знакомое. Видела она его уже однажды!

Он протянул ей какую-то ксиву, которую Оля просмотрела без особого интереса, только выяснила, что его зовут Виктор Сергеевич Воронов, и так как она никогда подобного имени раньше не слыхала, она решила, что просто у него типичное лицо. И стала вспоминать, на какого же артиста он так похож.

– Знаете, – вздохнула Оля, – я не могу назвать это самым приятным воспоминанием моей жизни. У меня от этих ваших «экскурсий в прошлое», если честно, тошнота начинается.

– Понимаю, – усмехнулся он. – Но давайте все-таки еще чуть-чуть помучаемся. Потому как очень важно найти убийцу… Вы ведь хотите, чтобы убийцу Татьяны Витальевны нашли?

Оле, безусловно, этого хотелось. Хотя бы потому, что она оказалась вроде как невольным свидетелем, а из книжек и фильмов Оля вынесла бесценную информацию, что сразу после запланированной жертвы убивают как раз свидетеля. Причем вначале этого бедолагу выслеживают, караулят. А Оля не собиралась пока расставаться с юдолью земной, пусть даже и полной страданий, и поспешно согласилась:

– Ладно. Только вы в этой очереди последний. Скажите, чтобы после вас не занимали.

Он рассмеялся.

– Хорошо, так и сделаем. Вы упоминали человека, который грубо вас толкнул и потом уехал на машине.

– Собственно, толкнула его я, а он просто грубо мне ответил. И вообще он ужасно спешил. А номер машины я сейчас не помню – у меня в голове полная каша. Может, попозже все придет в порядок.

– А как он выглядел?

– Противный, – выдала Оля. – Совершенно мерзкий тип. Лицо у него было квадратным и майка дурацкая с «Титаником». Как у малолетки…

В принципе Оля не была уверена, что на ее описании внешности негодяя не отразилось ее личное отношение, которое – что вполне естественно – граничило с глубокой антипатией. Не такой уж он и квадратный, просто грубый. Оля успокоила себя тем, что тот кретин, толкнувший ее, все-таки был именно таким, каким она его описывала. Такой человек приятным быть просто не может.

При упоминании «Титаника» на аристократическом лице сыщика сначала мелькнуло удивление, потом радость.

– Оля, вы в этом уверены?

– Конечно, что я, больная? Я сразу эту майку заметила. Потому что взрослый мужик, а одевается как тинейджер, да еще не продвинутый…

Что такое «продвинутый тинейджер», Виктору Сергеевичу было очень интересно узнать, но времени на выяснение таких деталей у него не было. Поэтому он не стал фокусироваться на этом.

Он повернулся к окну.

– Ну, это все? – поинтересовалась Оля.

– А? – спросил он. Оле показалось, что он как-то странно дернулся. Будто она оторвала его от собственных мыслей.

А когда он обернулся, Оле опять показалось, что она его где-то уже видела. Хотя – где она могла его видеть…

– Я вам больше не нужна?

– Нет, – рассеянно покачал он головой. – Вы мне больше не нужны.

«И все-таки я его уже видела», – она недоуменно пожала плечами. Или у него просто такое типичное лицо?

* * *

– Послушайте-ка, Сашенька! – воскликнула Нина Ивановна с таким видом, как будто ее озарила светлая идея, способная разом спасти все человечество. – У меня есть вино, очень хорошее! Давайте-ка выпьем!

– Давайте, – брякнула я с пионерской готовностью и тут же прикусила язык. Во-первых, с чего это вы, любезная Александрина, решили испробовать на рабочем месте сей благословенный напиток, туманящий мозги? И как, черт побери, к этому факту отнесется ваш Лариков, когда вы заявитесь в «офис» с развеселым выражением на лице, не отягощенным глубокими раздумьями?

Увы, здравая мысль пришла ко мне, как всегда, с громадным опозданием – как трамвай – никогда не придет вовремя! Нина Ивановна, хихикнув, вспорхнула с легкостью студентки-первокурсницы и, заговорщицки подмигнув, исчезла на минуту, после чего вернулась с фужерами и бутылкой красного вина явно домашнего приготовления. Насчет того, что вино домашнее, я не очень-то обольщалась, поскольку некоторый опыт, приобретенный мной в потреблении домашних вин, гласил: «Это только на первый взгляд вино легкое. Через полчаса ты узнаешь, что такое опьянение в полном объеме».

О дурманящих свойствах наливки я узнала быстрее, чем предполагала. Уже через пять минут облик моей собеседницы стал зыбким и подернулся некоторой дымкой. Глаза мои начали слипаться, и я слушала рассказы старой леди, стараясь делать вид, что мне абсолютно все понятно. Но я ничего не понимала!

Единственное, что меня успокаивало – Нина Ивановна, находясь примерно в том же состоянии, что и я, не пыталась посвящать меня в тайны Ивана Евграфовича, а увлеченно пересказывала мне свои романчики и адюльтеры. Зато мы напоминали теперь с ней закадычных подруг, и вино разрушило барьер легкой недоверчивости, через которую мне никак не удавалось пробиться.

– А папа… Ну, не каждым везет с родителями… Он выдал меня замуж за эту скотину, а какого черта?! Только сломал жизнь и мне, и ему! Ни денег, ни ума. Простой, как сибирский валенок, – это после Михаила-то Ниловича!

Ого-го… Я превратилась во внимательного слушателя. «Скотиной» у нас, похоже, назвали Шлендорфа?

– И ведь двадцать лет я прожила с этим скупердяем, двадцать лет, Сашенька! И все это – из-за прихоти моего папаши! Глупой прихоти властелина, требующего полного подчинения! И потом – эти ужасные слухи о том, что мой папа приложил руку к исчезновению Баринова! А вы пишете книжку, и опять же не о Баринове! Да ведь, милая вы моя деточка, если о ком писать, так о нем! Мало того что красавец, умница, так и жизнь его покрыта тайной… А как он любил свою жену, Саша! Так теперь не любят! Не умеют!

Она грустно махнула рукой. Сейчас она казалась мне почти красивой – погруженная в воспоминания о своей детской любви, Нина Ивановна таинственным образом преобразилась.

– Послушайте, но ведь нельзя же так верить слухам, – робко сказала я. – А я и не верю слухам, – дернулась она, выпрямляя спину. – Я, Сашенька, верю только своему собственному слуху. А это разные вещи.

Я боялась спугнуть ее откровенность. Хотя, если честно, мне опять не нравилась моя роль. Ну что это за работа? Все превращаешь в «доступ к информации», даже простая радость человеческого общения омрачается проклятой необходимостью вслушиваться в слова, пытаясь найти ответ на мучающие тебя вопросы!

– Так вот, Саша, я носила это внутри себя так долго, что от этой гнили и сама начала сходить с ума. Наверное, вам придется выслушать это и принять в себя.

Она немного наклонилась, убирая ладонью волосы со лба, и очень тихо, почти шепотом сказала:

– Михаил Баринов… Когда-то его звали не так. И единственным человеком, знавшим, как его звали, был мой отец, по непонятной глупости ставший его близким приятелем. Я слышала этот разговор, как и то, что произошло после ухода Баринова. Мой отец ходил по кабинету, как бы пытаясь побороть себя. Что он искоренял в себе? Остатки честности? Сейчас я уже не могу дать ответ. Баринов мешал ему жить. Пока он работал в университете, мой отец был на вторых ролях. А ему хотелось выйти на первые – поэтому подлость победила. Он позвонил куда-то, и я услышала, как он сказал: «В нашем университете работает белогвардейская сволочь. И ему доверяют воспитание молодежи!» После этого, Саша, я уже не могла относиться к нему по-прежнему!

Она встала, пошатнувшись и ухватившись за спинку кресла, и посмотрела в окно.

– Поэтому, Сашенька, когда он повелел мне выйти замуж за этого недоноска Шлендорфа, я согласилась. Куда угодно, за кого угодно – только прочь от него! О господи! Я просто попала от одного монстра к другому!

В ее словах было так много горечи, что я невольно прониклась сочувствием к этой крупной, но такой беззащитной женщине.

В конце концов, ее жизнь была сломана. Разве это не повод для жалости?

* * *

Легко взбежав по ступенькам, Виктор оказался перед дверью лариковской квартиры-»офиса» и нажал на кнопку звонка. Если сейчас не окажется на месте самого Андрея, он передаст все Саше. Ничего страшного… Но, бог мой, лучше бы Лариков был на месте!

Виктор Сергеевич был в некотором замешательстве – от убийств его пока еще бог миловал. Первый раз за свою работу простенькое дело о наследстве вдруг начало обретать зловещую окраску. Если раньше он был склонен считать «покушения на Володю» всего лишь плодами его фантазии, то убийство Татьяны… Впрочем, отчего он это связывает? Есть ли у него основания считать все эти злоключения звеньями одной цепи? Или…

Может быть, это и совпадение, может быть… Татьяна могла быть замешана и в другую историю, фигура, как говорится, «одиозная» – судя по опросам людей, хорошо с ней знакомых, подозрительных личностей среди ее знакомых было не так уж и мало. Но смешная одежда предполагаемого убийцы? Это тоже – совпадение? Ведь Володя Баринов упоминал именно футболку с пресловутым «Титаником»!

Дверь открылась, прервав цепь логических размышлений Виктора Сергеевича, и Лариков уставился на него удивленно:

– Виктор? Что случилось? На тебе лица нет…

Виктор кивнул коротко, прошел в комнату и опустился в кресло.

– Это наследство все больше напоминает мне проклятие… Убита Татьяна Витальевна.

* * *

Я слушала Нину Ивановну уже внимательно – последствия моего легкомысленного потребления спиртного наконец-то испарились, я была вполне способна не только воспринимать информацию, но и разложить ее по полочкам, отсеяв ненужное и оставив необходимое.

Картинка получалась интересная – например, с этим самым Шлендорфом. Тому Шлендорфу, который почил в бозе недавно в итальянском городке Брешии, муж Нины Ивановны был так, «седьмая вода на киселе». Какой-то двоюродный брат троюродного дяди. Однако вот ведь что интересно – Иван Евграфович тем не менее живо им заинтересовался и, вытащив его из Тарасовской губернии, чуть ли не из самой глубинки, дальше которой уже Казахстан, приволок его в Тарасов, устроил учиться в университет и начал всячески парнем заниматься. Просто как родным сыном. И Нина Ивановна вначале так и думала, что у бедного Ивана Евграфовича жажда по наследнику, что я почла не столь уж далеким от истины, поскольку именно наследник его и интересовал, но – когда Иван Евграфович настоятельно потребовал, чтобы Нина Ивановна вышла за этого самого Петю Шлендорфа замуж, она возмутилась, поскольку ей совсем не нравился этот маленький, белобрысый парень с рябым лицом и раскосыми глазами, почему-то казавшимися Нине пьяными.

Она попробовала отказаться от «предложенной чести», но Иван Евграфович сурово сказал, что настанет момент, когда Нина скажет ему спасибо…

Спасибо она сказать не успела – Потырин скончался раньше, чем достопочтенный супруг, и Нина так и не дождалась великих и богатых радостей, поскольку предчувствия насчет страсти Петра Шлендорфа к спиртному ее не обманули – вся ее жизнь была кошмаром, и, когда Петр Шлендорф отошел в мир иной по причине разрушенной алкоголем печени, Нина Ивановна еще долго думала, с какого это, простите, перепугу ее отцу пришла в голову совершенно странная мысль, что этот маленький человечек с неразвитой речью сможет стать для нее счастьем, за которое она впоследствии будет благодарить отца?

Детей у них не было, и это была удача…

– Постойте, – прервала я ее рассказ, – а родственники? Не было ли у вашего мужа родственников?

– Мать давно умерла. И больше никого не было…

Ситуация опять зашла в тупик. Если предположить, что кому-то из Шлендорфов было известно о наследстве, то напрашивался вывод о том, что все эти покушения на Володю, как наследника, происходить могли оттуда. А теперь отсутствие прямых потомков отметало эту версию! Я посмотрела на часы. О боже! Представив моментально всевозможные картины расправы надо мной господина Ларикова, я вскочила. К тому же наша беседа с Ниной Ивановной подошла к концу. К сожалению, она не знала больше ничего о Баринове – а Вильгельм Шлендорф и вовсе был ей незнаком.

Впрочем, в прихожей она вдруг сказала:

– Постойте, Сашенька! А ведь я только что поняла смысл фразы Баринова: «Я хотел бы уехать, но где я найду человека, ограбившего мою жену?» А потом… Мне показалось сейчас, что именно тогда я и услышала в первый раз свою будущую фамилию… Или мне это показалось?

Она смотрела на меня немного растерянно.

– Давайте поступим так, – решительно сказала я, стараясь все-таки не выходить из роли, – я обработаю этот материал, а вы вспомните еще что-нибудь. И тогда я забегу к вам снова. Ладно?

– А вам не кажется, что у нас с вами получится какой-то исторический детектив? – лукаво спросила Нина Ивановна.

«Если бы исторический, – вздохнула я, – а то совсем он и не исторический, а вполне реальный…»

По счастью, моя собеседница даже не подозревала, какую зловещую роль в происходящем сейчас сыграл ее отец, одержимый жаждой богатства!

* * *

Никита открыл дверь и удивился тому, что в квартире так тихо. Мать обычно, абсолютно не заботясь о том, сколько придется платить, врубала оба телевизора, приемник, и все это так громко верещало на разные голоса из всех уголков квартиры, что Никита не понимал, как она еще может под этот грохот читать!

Сейчас эта тишина показалась ему зловещей. Предчувствие беды неприятно кольнуло Никиту в сердце.

– Мама?

Ответа не было.

Он прошел в комнату матери, почему-то стараясь двигаться неслышно, и с замиранием сердца открыл дверь.

– Мама?

Никого…

Может быть, она задержалась на работе?

Да, конечно, постарался он успокоить себя. В конце концов, мать взрослая женщина, возможно, у нее назначена встреча, о которой она забыла тебя предупредить!

Но ведь он прекрасно знает, что она никогда ни о чем его предупредить не забывала.

А сейчас…

В дверь позвонили. Никита облегченно вздохнул – мама просто забыла ключ и где-то поджидала Никиту, – он же знает, что до него невозможно дозвониться!

Он открыл дверь и замер. Перед ним стоял совершенно незнакомый мужчина лет пятидесяти, с таким странным выражением лица, будто он собирался сказать ему какую-то неприятность.

– Никита Дмитриевич Баринов? – спросил он.

Никита кивнул.

– Мы пытались вам позвонить, но… Нехорошие известия, Никита Дмитриевич…

Он будто боялся продолжать, старательно избегая Никитиных вопрошающих глаз.

– Что случилось? – еле слышно пробормотал Никита, уже предчувствуя, что случилась какая-то огромная беда, способная раздавить его, и сейчас он молился только об одном – все, что угодно, только бы мать была жива.

– Ваша мать…

– Что? – выкрикнул Никита, пытаясь остановить этот катящийся на него черный шар беды.

– Ее убили сегодня. В училище.

Никита почувствовал, как вокруг него все завертелось, яркие краски дня стали серыми, как будто начался дождь, и Никита, ухватившись за стену, чтобы удержаться на ногах, тем не менее сполз на пол.

Мама? Он пытался убедить себя, что это неправда. Мама…

Темнота, в которую он погрузился, была тяжелой и пахла лекарствами и формалином.

* * *

– Кто же так сообщает, дубина?! Если парень сейчас концы отдаст…

Никита медленно приходил в себя. Ему казалось, что все происходящее – только дурной сон, и сейчас он проснется. Как в детстве… «Никита, почему ты кричишь? – Мне страшно. – Но это же только сон, малыш! – А мне все равно страшно, мамочка!»

Ах, да. Ма-моч-ка… Она больше никогда не придет, да? Никогда!

Он сейчас снова был маленьким и беспомощным. Эта ужасная мысль, что мама больше никогда не придет, ударила его, заставляя слезы струиться по щекам. И поделать с этой мыслью он ничего не мог – она, как нарочно, снова и снова возвращалась, подчиняя себе сознание.

Ни-ког-да…

Господи, какой кошмарный бред! Его маму – убили?

Мысль о том, что это самая величайшая нелепость – да за что же ее убивать? – заставила его прийти в себя окончательно.

Он поднялся, обвел взглядом лица, выступающие из странного тумана, и медленно, с трудом ворочая языком, произнес:

– Как это случилось?

* * *

Составлять фоторобот Оле Синициной даже понравилось.

Конечно, портретик получился тот еще – памятуя о злодеянии, Оля бессознательно придавала этому человеку отвратительные черты.

С портрета, благодаря ее стараниям, смотрела неприятная рожа с маленькими, глубоко посаженными глазами, в которых не было никакого выражения, как у безнадежного наркомана. Прибавьте к этому узкие губы и жидкие волосы – и получите перед глазами то, что удалось воссоздать по Олиным рассказам.

Ее поблагодарили, и она, гордая собой, вышла во двор. На стенде висели очень похожие на Олиного «гомункулуса» фотографии разыскиваемых преступников – Оля даже на минуту остановилась, пытаясь найти там своего «знакомца», поскольку, по ее убеждению, вот на этом стенде ему было самое место.

Постояв, она пошла дальше. Легкомысленный возраст юности не давал ей долго предаваться печальным рассуждениям о бренности человеческой жизни, хотя Оле было безусловно до слез жалко вредину Таню.

Она дошла до центральной улицы и решила зайти в кафе – ей страшно хотелось есть, ведь она с самого утра ничего еще не ела!

Она уже сделала шаг в сторону кафе с изящными столиками и голубыми букетиками искусственных цветов, как вдруг пристальный взгляд заставил ее обернуться.

Он стоял, прислонившись к стене, и внимательно изучал ее. Оля почувствовала, как в душе поднимается паника, она беспомощно огляделась – люди вокруг нее продолжали как ни в чем не бывало поглощать свои гамбургеры, ничуть не обращая внимания на эту фигуру в идиотской майке, впрочем – они ведь ничего не знали о том, что произошло в здании хореографического училища!

Резко развернувшись, Оля сделала то, что посчитала самым разумным в данной ситуации – она побежала в сторону милиции. Бежала она так быстро, как только могла, нисколько не смущаясь любопытными взглядами, искоса бросаемыми в ее сторону.

Добежав до желтого здания, она обернулась. Его не было, хотя на какой-то момент ей померещилась его тень. Облегченно вздохнув, Оля открыла дверь и с порога закричала:

– Он там! Я его видела! В кафе! Пожалуйста, пойдемте, он же следит за мной!

Испуганная девчонка произвела на дежурного мента должное впечатление, он выскочил вслед за ней, и они рванулись в сторону кафе.

Там, конечно же, никого не было.

– Но он здесь стоял, – расстроенно пробормотала Оля.

Мент сочувственно развел руками и, не зная, как успокоить девочку, пообещал:

– Мы его поймаем. Но пока постарайтесь быть осторожнее.

Оля понимала, что он ничем не может ей помочь – не приставят же к ней наряд милиции для охраны?

Она кивнула, провожая взглядом его долговязую фигуру. Ей почти не было страшно, но и есть тоже уже совсем не хотелось. Оля пошла в сторону своего дома, справедливо опасаясь подъезда. Ей даже пришла в голову мысль позвонить папе и попросить его ее встретить. Или догнать этого милиционера, чтобы он хотя бы проводил ее домой.

Но она и так причинила сегодня много хлопот. И потом – она же не маленькая, черт побери!

Не дойдя нескольких шагов до подъезда, Оля почувствовала, как кто-то дотронулся до ее руки, обернулась и застыла.

Вокруг никого не было – как назло. А он сдавил ее запястье железными пальцами и смотрел на нее холодными глазами.

Оля попыталась крикнуть, но незнакомец перехватил инициативу, резко зажав ее рот отвратительно пахнущей ладонью.

– Молчи, дура! – пробормотал он.

Грубые руки впихнули Олю в машину. Глаза ей завязали.

– Только не убивайте меня, – попросила девочка, – пожалуйста…

Ответа не последовало. Машина несла Олю прочь от дома, в неизвестность. В страшную неизвестность.

Известие о смерти Татьяны Лариков почему-то воспринял довольно спокойно. Он и сам удивлялся своей реакции, узнав о трагической гибели той, которую только что собирался возвести на пьедестал «вечной любви».

«Наверное, это просто привычка. Я привык встречаться лицом к лицу с насильственной смертью – хотя, собственно, к этому кошмару до конца привыкнуть не удается никому…»

Философские вопросы, как убедился Лариков на собственном опыте, только мешают работе, равно как и чрезмерная чувствительность.

Вспомнив про такое понятие, как чувствительность, Лариков вспомнил и обо мне – правда, черт его знает почему.

– Ну, и где же Александра?

Именно эту фразу я услышала, входя в комнату с безмятежной улыбкой.

– Александра здесь, – сообщила я, несколько удивленная их постными лицами. Виктор Сергеевич сидел, опустив голову, и пристально рассматривал узор на нашем стареньком пыльном паласе, а мой драгоценный босс напоминал только что вытащенного утопленника.

– А что тут у вас случилось? – заинтересовалась я, еще не подозревающая о том, как быстро господь ответил на мою горячую молитву о том, чтобы я не умерла от скуки, расследуя элементарное дело о наследстве, и, главное, каким способом!

– Убита Татьяна Дорофеева.

Я не сразу сообразила, кто такая Татьяна Дорофеева и какое она к нам возымела отношение, а когда я поняла, что это фамилия одной из возможных наследниц, присвистнула огорченно и брякнула:

– Ничего себе заварушка у вас! То есть получается, что этот Баринов ничего не придумал? И покушения эти имели место?

– Еще как, – выдохнул Виктор. – По описаниям девочки-свидетельницы, парень, убивший Татьяну Витальевну, был одет именно так, как и тот, который покушался на Владимира Баринова.

– Какой во всем этом смысл? – продолжала недоумевать я. – Ну ладно, Баринов… А при чем тут Татьяна? Тогда надо уж было убить ее сына, если мы имеем дело с неведомым кандидатом на обладание сокровищами Шлендорфа. Татьяна-то вообще здесь ни при чем…

– А ты видела завещание? – иронически осведомился Лариков.

– А ты? – обиделась я.

– Сдается мне, его никто не видел, – горько воскликнул Виктор Сергеевич. – Интересно, было ли оно вообще?

– Было, потому что книги в квартире Володи были переставлены. Значит, они там нашли то, что искали. И кто-то его наверняка видел, возможно, очень хорошо.

– А зачем тогда бесчинствовать? – поинтересовался Лариков, заинтригованный моими размышлениями вслух. – Просто уничтожить нельзя?

– А он уверен, что копии этого завещания нет? Я лично в этом тоже не уверена… Значит, бедняге осталось только избавляться от конкурентов. Вообще-то я бы проверила, какие личности в последние два месяца приобрели международные паспорта…

– Он не может претендовать на то, что ему не принадлежит! – остановил мои домыслы Виктор Сергеевич. – Состоянием Шлендорфа может завладеть только человек с фамилией Баринов или Шлендорф. Если нет завещания, подтверждающего права наследования другим человеком. Ты же не станешь подозревать Володю Баринова в убийстве собственной бабушки, а Никиту – в убийстве матери?

– Нет, не стану. Никиту я не видела, а Володя показался мне слишком нерешительным для такого рода деяний… Кроме того, если предположить, что Антонину Ивановну еще был какой-то резон убивать и сделано это было куда более завуалированно, то какой смысл был избавляться от Татьяны, которая не могла ни на что рассчитывать?

Я сегодня имела честь беседовать с вдовой Петра Шлендорфа и выяснила, что у этого самого Шлендорфа не было детей, а сам он уже давно помер от злоупотребления спиртным. Саму же Нину Ивановну я подозревать отказываюсь по причине полной неосведомленности в вопросе наследования и неспособности к кровопролитиям. Да и под описание этого вашего парня в «титанике» она никоим образом не подходит – женщина культурная, пожилая и в дурацких майках не разгуливает. Единственное, что я могу предположить…

«Я могу предположить…»

Но предположить-то я могу, а как проверить?

Мысль заставила меня вскочить и повторить это вслух:

– Да, предположить я могу, но проверить?!

– Что? – обернулись они ко мне, и этот вопрос прозвучал у них в унисон.

– Так, мелькнула одна слабенькая догадочка, даже и не догадка, а скорее версия, требующая проверки и тщательного рассмотрения. Но сначала я поведаю вам то, что я узнала о Шлендорфе и Баринове.

Я рассказала им все, делала это очень подробно, немного гордясь собой. Закончила я словами:

– И мне почему-то кажется, что Потырин знал о наследстве, – то есть у него мелькнула подобная фраза в разговоре с дочерью, только тогда это наследством еще не было, потому что Вильгельм Шлендорф был жив, но вот какие планы вынашивал Потырин, не знаю. Надо будет мне поговорить с Людкой, она это может знать получше меня. Не было ли у Потырина попыток съехать за кордон? Нине Ивановне он о таковых планах не говорил ничего, но если пошарить в архивах, возможно, что-то обнаружим. И вот еще что мне непонятно – судя по свидетельствам очевидцев, так сказать, преступлений, этот парень просто дня прожить не может без майки «Титаник»! У него это как смокинг или представительский пиджак. Если предположить, что он стоит за всеми этими преступлениями, тогда почему это я не была удостоена великой чести лицезреть его именно в этой майке? Уж на все сто процентов два гамадрила в масках напрочь связаны с «Шлендорфами» всех мастей и рангов, а я точно помню, что среди моих гостей никого в подобной майке не было!

Они предпочли молчать. А я продолжала:

– Второе – эти хмыри прекрасно знали, что у тебя, Ларчик, есть пресловутая розовая папка. Заметь – я не знала, а они? Ты же объявление не давал! И в конце концов – почему их было двое?! Куда второй потом исчез? Его убил напарник?

Мои слушатели содрогнулись от подобного моего «зверского» предположения.

– Ну, и что ты предлагаешь?

– Ни-че-го. Я думаю, Ларчик, понимаешь? Вот когда я все это обдумаю, я предложу что-нибудь. А пока… Надежда только на Людку и ее архив. Чует мое сердце, собака зарыта именно в далеком прошлом. «Но где снега былых времен», одним словом!

– А что это за Людка у тебя такая? – поинтересовался Лариков.

– Однокурсница. Она работает как раз в этом самом университетском архиве и, если склонить ее к должностному преступлению, будет рада нам помочь.

В том, что мне удастся ее склонить к преступлению, особенно должностного характера, я не сомневалась – Людка по натуре была барышней авантюрной. Осталось дело за малым – найти ее, но вот это уже было сложнее, учитывая летнее время. Без Людки же я не стала бы рисковать – во-первых, потому, что рыться в архивах я не люблю, а во-вторых, я вообще не думаю, что найду там что-то без ее участия. Скорее всего, у меня от обилия бумажек заболит голова раньше, чем я переберу несколько листочков.

– Ладно, попытаюсь ее найти, – махнула я рукой. – Может быть, тогда я выясню что-то и о загадочной личности Потырина. И как это я сразу не подумала про архив?

Впрочем, в последнее время у меня сложилось стойкое убеждение, что в этой компании думаю только я. Лариков пребывает в нирване, Виктор Сергеевич – в растерянности, и только Александра Сергеевна Данич мыслит, мыслит и скоро неизвестно до чего домыслится!

Они переглянулись, и Ларчик нахально заявил:

– Слушай, а в ее рассуждениях есть крупица здравого смысла! Я и сам не могу понять, почему этот «титанист» убил Татьяну?

Я подавила обиду – пусть продолжают относиться ко мне снисходительно. Ах, маленькая девочка! Ах, что она может!

Вот покажет вам «маленькая девочка», на что она способна, будете тогда знать!

* * *

Никита терялся в догадках, что же могло повлечь такую печальную кончину его матери – в голове бродили абсурдные мысли, ничего не проясняющие. Например, почему-то вспомнилось, как мать жестко сказала в ответ на робкий вопрос о брате и бабушке: «У нас никого нет, запомни это, Никита». И когда он все-таки собрался пойти на бабушкины похороны, мать странно и зло взглянула на него и процитировала:

– Пусть мертвые хоронят своих мертвецов…

Поэтому на вопрос следователя, есть ли у Никиты родные, он только неопределенно передернул плечом и пробормотал:

– У меня где-то есть двоюродный брат.

Следователь, пожилой уже человек, удивленно поднял глаза и, заметив отрешенное лицо Никиты, крякнул. Черт его разберет, это новое поколение…

– Где-то? – переспросил он. – За границей, что ли?

Никита покачал головой:

– Зачем же? Здесь, в Тарасове.

– И вы не знаете, где он проживает?

– Знаю, но… Мама не хочет…

Он осекся. Комок подкатил к горлу, он судорожно вздохнул – или всхлипнул и поправился:

– Не хотела, чтобы я контактировал с ним. У них с бабушкой сразу не сложились отношения. Я видел бабушку только один раз в своей жизни, еще маленьким, и совершенно ее не помню.

– Ладно. – Следователь решил повременить с этой скользкой темой, несмотря на то, что ему были немного непонятны такие отношения.

Он посмотрел на Никиту. В красивых серых глазах парня поселилась боль. И ничего с этой болью не поделать – страшно жить, зная, что кого-то из твоих близких постигла такая ужасная, насильственная смерть! Парню не больше двадцати пяти – вся жизнь впереди, и вся она пройдет под этой черной меткой! Жалко-то как…

– Давайте попробуем вспомнить, были ли у вашей матери враги?

Никита поднял на него недоумевающие глаза, силясь понять – о чем это он? Какие враги у его мамы?

– Нет, – помотал он головой. – Во всяком случае, я о них ничего не знаю…

– А последнее время ничего не было странного в ее поведении?

Никита опять начал перебирать свои воспоминания.

Бесконечные телефонные разговоры. Мамин смех. Короткий, гортанный…

Уже готовый сказать, что нет, ничего странного вспомнить не может, он внезапно нахмурился.

– Телефонный звонок. Он меня удивил. Звонили по международной линии. Но мамы не было дома, и я сказал об этом. Попросил перезвонить.

– Откуда был звонок? – заинтересовался следователь.

– Из Италии, кажется. Но точно я сказать не могу – это было около полугода назад. Но мне кажется, из Италии.

В принципе, следователь был готов развести руками.

Еще одно нераскрытое дело… Если не удастся поймать убийцу по фотороботу. Никто ничего не знает, никто ничего не видел…

– Вы найдете ее убийц?

Голос Никиты вывел его из раздумий. Он посмотрел в его глаза и отвел взгляд. Ему очень хотелось пообещать это парню, но последнее время процент нераскрытых дел резко перекрывал процент раскрытых.

– Попытаемся.

Никита как-то по детски пробормотал:

– Пожалуйста, найдите.

– Знаешь что, – решил следователь. – Есть такой человек, Андрей Юрьевич Лариков. Сейчас я запишу тебе адрес. Это частный сыщик и мой ученик. Я тебя к нему откомандирую, и, может быть, с двух сторон мы этого убийцу прихватим…

Он записал на листке адрес Ларикова.

«Начальство меня за это по головке не погладит, – подумал он, глядя вслед Никите. – Ну и хрен с ним, с начальством…»

В конце концов, дело мерзкое. Он и сам собирался обратиться за помощью к Андрею – в некоторых ситуациях частному детективу работать легче, чем им, облеченным властью.

Особенно когда это касается похищения людей. А тут еще и этим попахивает, потому что поступило заявление от Синициных, что пропала их дочка. Можно было бы свалить все на ночные прогулки влюбленной девицы, если бы эта самая Олечка Синицина не проходила по делу как особо важный свидетель.

Поэтому он подумал и набрал номер Ларикова сам. В конце концов, совсем необязательно посвящать начальство в каждый сделанный шаг, не так ли?

* * *

Машина остановилась возле заброшенного дома на самой окраине деревни.

– Вылезай, – услышала Оля. Грубые руки вытолкнули ее из машины.

– Пожалуйста, не убивайте меня.

Она почувствовала на губах соленый привкус слез.

– Ну пожалуйста…

Он толкнул ее в спину. Сейчас, когда он сорвал с ее глаз повязку, она видела и этот покосившийся домишко, и его сузившиеся глаза.

«Можно закричать, – подумала Оля, с надеждой посмотрев в сторону отдаленной деревни. – Можно попробовать убежать…»

Господи, как все это глупо! Ну, и кто ее услышит? Если она не закричала в городе, то сейчас-то это вообще бессмысленно!

А бежать…

Куда?

Он втолкнул ее внутрь дома. В нос ударил запах нежилого помещения. Паутина задела Олину щеку, заставив вздрогнуть от своего липкого прикосновения.

– Не ори, я тебе ничего не сделаю. Посидишь тут некоторое время.

Она боялась возразить ему. И все-таки – как это посидит? И как ее найдут потом? Зачем ему вообще это нужно? Она же умрет тут от голода!

– Ты мне здорово подгадила, – сказал он странно равнодушным голосом, – твое счастье, что я не убиваю. Не могу, представь себе.

– Зачем же вы тогда Татьяну Витальевну убили? – спросила Оля дрожащим голосом.

– Это твоя фантазия, что я ее убил, поняла?

Он говорил четко и раздельно, внимательно смотря в ее глаза.

– Теперь вот надо удирать, и все по твоей милости… Так что посидишь тут, пока страсти не улягутся.

Она кивнула, понимая, что у нее нет другого выхода. Потом она придумает, как отсюда выбраться.

Когда он уйдет. Должен же он отсюда уйти?

Он спокойно сел на сваленные в уголке бревна и закурил.

– С чего ты вообще взяла, что я ее убил? – поинтересовался он, явно никуда не спеша.

– Как – откуда? Я же вас видела!

– Ну и что? А если я увидел ее уже мертвой? Тебе это в голову не приходило?

– Нет, – призналась Оля. – А почему тогда вы сами не расскажете все в милиции, если это не вы?

– А они мне поверят? – усмехнулся он. – У них высокий процент нераскрытых дел. Они меня с радостью повяжут, и все… Так что твоя излишняя наблюдательность мне совсем не по нутру. Неизвестно, чем все это для меня закончится…

– А зачем вам тогда была нужна Татьяна Витальевна?

Он встал, презрительно посмотрев на нее сверху вниз.

– И что, я должен тебе все рассказывать? Тоже мне, следовательница нашлась! Не твое это дело, поняла?

С этими словами он вышел из этой развалюхи, не забыв, впрочем, закрыть засов с обратной стороны.

Оля осталась одна. Снаружи доносились шорохи, от которых Оле было не по себе. Она забилась в уголок и заплакала. Ей было очень страшно.

* * *

Дозвониться до моей Людки было чрезвычайно трудным делом. Я почти отчаялась – в ее маленьком кабинетике то не отвечал телефон, то, наоборот, было занято.

– Саша, мы уходим, – сказал мне с порога Лариков.

Я кивнула. Ларчику позвонил какой-то его учитель, они долго разговаривали и теперь собирались встретиться. Причем все было связано именно с делом Татьяны, а значит, и с проклятущим Шлендорфом тоже.

– Да, Сашенька, тут может прийти молодой человек по имени Никита, так ты его задержи, хорошо? Если мы еще не вернемся.

– Тот самый? – поинтересовалась я, имея в виду брата Володи Баринова и сына Татьяны.

– Тот самый, – подтвердил Лариков.

– Замечательно, – сказала я, продолжая крутить диск телефона. – Тогда почему вы уходите? Насколько я понимаю, этот молодой человек может нуждаться в нашей помощи.

– Мы оставляем тут тебя, – ответил мне Лариков. – А у нас только пятнадцать минут, чтобы посмотреть фоторобот. Неужели ты думаешь, что я откажусь от возможности иметь хотя бы приблизительный портрет разыскиваемого преступника?

– Ты нарушаешь закон о презумпции невиновности, – назидательно сказала я. – Пока у тебя нет прямых доказательств вины, нельзя вешать на человека подобный ярлык.

– А пропавшая девочка? – возмутился Лариков. – Ты это не считаешь своеобразным доказательством?

– Ладно, – согласилась я. – Но девочку мог украсть и кто-нибудь еще. Мало ли что могло произойти!

– И ты отнесешь это к простому совпадению?

– Нет, но я не рискую называть человека преступником, пока сама не смогу убедиться в этом.

Наша беседа явно затягивалась, поэтому я решила замолчать, делая вид, что склоняю голову перед жизненным опытом моего босса.

В принципе, чем они скорее уйдут, тем скорее вернутся с этим фотороботом. И я смогу поехать в архив копаться в пыльных бумажках в попытке найти ответ на вопрос о Шлендорфе – Потырине – Баринове…

Пока же я пыталась восстановить содержимое розовой папки, которую у нас нагло украли.

– Их ведь было двое, – задумчиво сказала я в пустоту, потому что Лариков и Виктор Сергеевич уже ушли. – Вот ведь какая интересная вещь.

А если их двое, то это уже, пардон, целая банда получается! Конечно, судя по их страсти к Микки Маусу, можно подумать, что возраст у них довольно молодой… Люди старшего возраста не стали бы надевать именно эти маски.

Я нашла нужный файл. Внимательно просмотрела все материалы по делу этого ужасного Шлендорфа, который у меня уже сидел в печенках, и сначала я ничего там особенного не увидела.

Какие-то счета, опись имущества, потом список драгоценностей, в общем, какая-то дребедень! Сам собой напрашивался вопрос – почто же эти негодяи пугали честную девушку Сашеньку Данич, запирали ее в ванной? Ради вот этой смутной пакости, от которой у меня только рябит в глазах?

Ладно. В конце концов, мое дело маленькое. Хорошо, что меня не убили. Я бы плохо отнеслась к тому, что меня стерли с лица земли из-за такой глупости, как этот идиотский реестр.

Я включила принтер. Под его ворчание и глухие чмоканья, с которыми он выплевывал готовые листки, я обдумывала, что же все-таки так жаждали обрести мои обидчики?

В дверь позвонили.

Как не вовремя! Именно в этот момент я и заметила на экране…

– Подождите, – крикнула я.

Погруженная в размышления, я чуть не повторила свою ошибку, но вовремя опомнилась. Нет уж, сидеть опять запертой в ванной, когда я почти поняла, что же они искали, я не собиралась! Заодно я на сто процентов убедилась, что люди, обошедшиеся со мной столь грубым образом, не имеют компьютера и не умеют с ним обращаться!

Я подошла к двери и открыла ее очень осторожно. А то вдруг там опять окажутся эти нецивилизованные граждане!

Но когда я увидела на пороге Нику, я так удивилась, что спросила:

– Ника? А тебе-то тут чего нужно?

Он был удивлен не меньше меня.

– Мне нужен Лариков. Андрей Юрьевич. Я Никита. Баринов.

Вот это фишка, подумала я, абсолютно растерявшись. И кто бы мог подумать, что так настырно мотавшийся за окном Юрия Аристарховича парень – тот самый Баринов. Сын Татьяны Витальевны… Если б я знала это раньше, может быть, многое уже встало бы на свои места. Вместо того чтобы кокетничать с парнишкой, лучше бы заняла свои извилины посильным трудом! Теперь я чувствовала некоторое смущение. Раньше все было просто – Ника и Ника, какой-то друг Юрия Аристарховича. А как себя с ним вести теперь?

– Проходи, – сказала я. – Лариков скоро придет.

Он тоже чувствовал себя неловко, но все-таки спросил:

– А что ты тут делаешь?

– Работаю. Я помощник Андрея Юрьевича. Так что можешь пока поговорить со мной…

– Мою маму убили, – сказал он таким голосом, что я вздрогнула. Обернувшись, я увидела, что он стоит и смотрит в стену – в одну точку. – Саша, я очень хочу найти ее убийц…

Смирившись с положением пленницы, Оля, как это ни странно, почувствовала облегчение. Почему-то она даже перестала бояться, что ее убьют, – как будто вообще все это происходило не с ней. Вот она сейчас встанет, выключит этот надоевший фильм, где героиня внешне так похожа на Олю, и, выйдя на собственную кухню, попьет чаю.

Но – вокруг был все тот же домишко, тонкий лучик света и обильная паутина.

Она села в уголок, обняв колени руками. Рассеянное освещение не могло дать ей точного представления, день сейчас или вечер. А привычка не брать часы обернулась полным отсутствием чувства времени.

– Интересно, сколько сейчас времени? – пробормотала Оля.

Надо было что-то делать.

Она подошла к двери и попробовала запор. Гиблая затея… Вряд ли у хрупкой Ольги хватит силенок!

Поняв, что все ее попытки выбраться отсюда обречены на полнейшее фиаско, Оля подумала и решила – у нее только один выход. Ждать. Неважно, чего ждать. Но если она будет биться головой о запертую дверь, что это даст? Все бесполезно. Даже кричать – кто тебя услышит? Редкий прохожий пройдет здесь дай бог в следующем тысячелетии, и глупо надеяться, что такая мысль взбредет кому-то в голову именно теперь, когда Ольге это жизненно необходимо.

К тому же – кто ей сказал, что этот редкий «прохожий» не окажется куда страшнее того человека, который привез ее сюда?

Она не знала, что он собирается с ней сделать, – и, самое главное, что может сделать она, Оля, чтобы выбраться, но…

– Я что-нибудь придумаю, – пообещала она себе, с мрачной решимостью глядя на запертую дверь.

В конце концов, она где-то читала, что, когда человек волею судьбы оказывается на границе жизни и смерти – как сейчас Оля, – его подсознание начинает работать гораздо интенсивнее и подбрасывает множество «спасительных» идей, из которых уж наверняка можно выбрать одну беспроигрышную.

Именно на нее, на эту «спасительную и беспроигрышную» идею, сейчас и уповала Оля, сосредоточившись на этом целиком.

Но – увы, пока ее подсознание не спешило это сделать…

* * *

– Раз мы с тобой оба хотим найти убийцу, давай вместе думать, – сказала я. – Можно, конечно, бессмысленно обегать весь город, хватая всех подряд под горячую руку, но, на мой взгляд, это не даст ничего, кроме новых врагов. Лично я, как Ниро Вульф, больше склонна доверять аналитическому мышлению и логике. Только думать я привыкла с чашкой кофе, сигаретой и под музыку. Если, конечно, ты ничего не имеешь против такого извращения…

– Почему? – удивился он. – Мне это совсем не кажется извращением. Куда глупее думать в полной тишине, тупо уставясь в одну точку.

– Так я иногда тоже делаю, – призналась я. – Когда я еду в транспорте, а мне надо подумать…

Я встала и пошла заваривать кофе.

Вам мое поведение может показаться странным – но так уж я устроена. Мое убеждение в том, что человеку нельзя давать погружаться в бездну отчаяния и зацикливаться на своем горе, подтверждается многими мудрецами. Если не верите – почитайте Библию. К вашему сведению, отчаяние там входит в реестр грехов. Но по «общественному» разумению куда приличнее погрузиться в отчаяние, а если человек этого не делает, его нередко обсуждают и осуждают и всячески стараются туда вернуть.

Но, милые вы мои, как же это ваше «сочувствие» порой ужасно выглядит!

Человек, которого постигло горе, старается удержаться на плаву, дается ему это с огромным трудом, наконец – слава богу, получилось! Мы снова стали улыбаться, вспоминая лишь светлое и искренне поверив, что ушедшему от нас хорошо там…

И в этот момент вы отрываетесь от утреннего или вечернего поглощения пищи и, скорбно вздохнув, говорите: «А что-то я не звонил давно этому бедняге… И не заходил». Нелегкая несет вас к телефону или к двери вашего несчастного приятеля, только что немного зализавшего рану, и, придав голосу соответствующую скорбь, начинаете сыпать на эту рану соль! Посыпаете вы ее так старательно, что к концу вашей «душевной беседы» вера в бессмертие души начинает оставлять вашу жертву, рана опять кровоточит, и он остается в слезах, а вы с чувством выполненного долга возвращаетесь к столу, где заканчиваете ужин в приятном убеждении, что вы хороший человек, а вашему приятелю в это время хочется покончить с собой, потому что вы вернули его в прежнее состояние и надо все начинать сначала…

Когда умер мой отец, я была готова растерзать на мелкие кусочки всех этих «вежливых доброхотов», которым надо было снова и снова рассказывать, как умер в больнице мой папочка, и слушать эти вздохи, и знать, что у них-то все нормально. Это мне только что опять напомнили, что у меня все так плохо, что трудно дышать… Как только я приходила в себя, снова добрые «самаритяне» с изощренным садизмом спешили напомнить мне о событиях, повергающих меня в отчаяние. Они с таким рвением доводили нас с матерью до слез, что в конце концов я целый месяц вообще не поднимала трубку и не открывала на звонки дверь. Вежливость мешала мне отправить их подальше, а, так как мой отец был довольно известным врачом, к нам все шли, шли, шли – звонили, звонили, звонили. Какие-то посторонние люди, которых ни я, ни мама не знали, да и вряд ли помнил отец.

Вот поэтому сейчас я старалась вывести Никиту из мрачного оцепенения, в которое он погружался все больше и больше. Ему еще придется столкнуться с этой пыткой «всеобщего соболезнования»!

– Ты будешь чай или кофе? – поинтересовалась я, заглянув в комнату и обнаружив Никиту сидящим с отрешенным видом.

– А? – встрепенулся он. – Кофе, если можно.

Я вздохнула. Кофе начал подниматься. Я сняла его с огня и, захватив две кофейные чашечки, установила все на подносе и внесла в комнату.

Включив музыку Моцарта, я села напротив Никиты и посмотрела ему в глаза.

– Знаешь, Ника, когда умер мой отец, я ревела так, что никто не мог меня успокоить…

– А у тебя умер отец? – поднял он на меня глаза. Я знала этот взгляд – когда-то я точно так же смотрела на приехавшую из-под Тарасова подружку, которая сказала мне, что тоже пережила утрату. Мы могли говорить на равных – у каждого из нас была своя боль в сердце. Поэтому общение друг с другом принесло нам облегчение.

– Да.

– Давно?

– Нет. Он внезапно заболел, и оказалось, что у него рак. Не думай, что это было легче, чем если бы его убили выстрелом в спину. Так вот, никто не мог меня успокоить. Никто, кроме моего папы…

– ?! – В его взгляде были интерес и насмешка. – Как же у него это получилось?

– А никак, – передернула я плечом. – Просто я поняла, что слезами я его не отпускаю от себя. «Нельзя же быть такой эгоисткой, Александра, – сурово сказала я себе. – Иногда, знаешь ли, только мы сами способны сказать правду в собственный адрес. Вот ты тут сидишь как дура и плачешь, как будто это случилось только с тобой, а все остальные прочно застрахованы от потери близких людей. Если, конечно, придерживаться этой точки зрения, можно и дальше погружаться в глупые истерики, позволяя себе расслабляться. Но жизнь вокруг продолжается, и никто не собирается ее заканчивать из-за твоего личного горя. И никому ни жарко и ни холодно оттого, сколько слез ты вознамерилась пролить, потому что каждый теряет хотя бы однажды близкого человека. С чего ты взяла, что Господь освободит тебя от этого? Ты же не лучше других».

Вот такую примерно тираду я себе выдала. И встала на ноги. Потому что мне надо было идти дальше. Вряд ли папе понравилась бы ноющая и рыдающая доченька. Он был симпатичным дядькой, можешь мне поверить. Веселым, ироничным и талантливым.

Он слушал меня, и в его глазах появился огонек надежды.

Я дотронулась до его руки.

– Если тебе сейчас трудно говорить о своей маме, давай повременим, – предложила я. – В конце концов, можно поговорить еще о чем-то.

– Нет, – решительно покачал он головой. Надо найти того, кто это сделал. Понять почему.

– Если мы поймем почему, – улыбнулась я, – это будет уже шаг в его сторону. Вот и давай попробуем поискать это «почему».

– Я его убью, – тихо пообещал Никита. – Как только я его найду, я убью его…

– «Пепел Клааса стучит в мое сердце…» – проговорила я задумчиво. – Ох, какое знакомое состояние. Желание покарать подчиняет себе все другие чувства, даже любовь. Так хочется мести, что дыхание становится учащенным, в глазах темнеет. Знать бы только кому… Убийце? Нерадивым врачам, не справившимся со своими прямыми обязанностями? Или самому Господу Богу? Последнее самое глупое, не правда ли?

Я говорила спокойно, размеренно, без истерик, без надрыва. В отличие от меня, он был совершенно одинок, и, кроме меня, никто не собирался ему помочь.

– Я понял, про что ты говоришь, – довольно мрачно усмехнулся он. – Ты боишься, что жажда отмщения затуманит мой разум настолько, что я и сам превращусь в чудовище? Нет, я постараюсь остаться человеком, насколько это возможно в таком мире…

– Да не настолько этот мир и плох, если в нем оказалась пара-тройка мерзавцев, – проворчала я. – Не думаю, что они способны существенно изменить его в худшую сторону.

Я налила ему кофе.

– Спасибо, – поблагодарил он меня. – Теперь я готов. Давай начнем. Только – с чего?

– Начнем издалека, – сказала я. – С твоей бабушки…

Он вздрогнул.

– С бабушки? А это обязательно?

– Обязательно, – нахмурилась я. – И давай договоримся сразу, что я не прошу тебя описывать мне мать в розовых красках. Если мы с тобой хотим найти истину, нам придется иногда быть безжалостными. Пойдет?

– Пойдет.

– То, что отношения между бабушкой и твоей матерью оставляли желать лучшего, я поняла.

– Ты слишком мягко выразилась. Моя мать просто ненавидела бабушку. Она старалась изолировать меня от нее, особенно после гибели отца.

Да уж, ну и женщины! Это до какой же степени надо друг друга ненавидеть, чтобы даже общее горе не могло сблизить этих женщин?

– И ты не в курсе, почему эта странная междуусобица у них разгорелась?

– Скорее я бы назвал это войной Алой и Белой розы, – фыркнул Никита. – Длилась-то она целую вечность, мне кажется. Догадки у меня, конечно, были. Ну, во-первых, мама была из «пролетариев». Ее дедушка руководил какими-то расстрелами даже. А бабушка была наоборот – чистой воды аристократия. Она, правда, воспитывалась куда в более скромных условиях, чем мама, потому что росла у своего дяди, священника. Так что в основе их сложных взаимоотношений лежала все та же пресловутая «классовая» несовместимость. Но и это не все. Я тогда был еще совсем мал, и многое оставалось за гранью моего понимания, а чему-то я вообще тогда не придавал особого значения. Но одну их ссору я запомнил очень хорошо.

На минуту он задумался, погрузившись в прошлое, но быстро очнулся и продолжал:

– Пожалуй, это была наша последняя встреча. То есть не встреча – меня тогда даже не выпустили из моей комнаты. Я слышал только их разговор… Бабушка приехала внезапно. Мама в тот день ждала кого-то из друзей. Настроение у нее было безоблачным – она наряжалась, пела и вообще мало походила на убитую горем вдову. Когда в дверь позвонили, она побежала открывать и разочарованно протянула:

– А, это вы… Ну что ж. Проходите.

Это было сказано таким тоном, что никаких сомнений относительно ее чувств не оставалось. Я не помню, чем я в тот момент занимался, но уж точно не уроками, и страшно удивился, когда моя мать, постоянно пилившая меня даже за самое невинное детское вранье, в ответ на бабушкин вопрос обо мне сообщила, что меня, видите ли, нет дома, я учу уроки у своего одноклассника.

«Я хочу его увидеть», – сказала бабушка. «А я этого не хочу. В конце концов, вы же не хотите признать Никитку сыном Дмитрия, пытаетесь убедить всех, что я попросту женила на себе вашего сына нечестным путем, так не лучше ли вам оставить меня в покое? Я ведь все равно не собираюсь помогать вам. Простите, Антонина Ивановна, но ни вы, ни ваш второй сын меня совершенно не волнуете. Помочь вам я бы не смогла, даже если бы у меня появилось подобное желание».

«Я и не прошу тебя об этом, – тихо сказала бабушка. – Я просто хочу увидеть Никиту». – «А я вам повторяю, что вы его не увидите никогда. Даже если я умру».

Бабушка что-то сказала очень тихо – она вообще говорила негромко, а теперь я и вовсе не смог услышать эту фразу. Но мама… Она тогда меня так неприятно поразила, что я до сих пор помню визг, отвратительный, истеричный, ее голос, ставший вдруг таким гнусавым, как будто у нее гайморит… И то, что она кричала, было набором непристойностей. «Вы осуждаете меня, а сами? Разве вы можете считаться порядочной женщиной? Вы, которая вышла замуж за уже женатого человека?! Как вам позволяла ваша нравственность жить с двоеженцем?»

– Что? – подскочила я. Вот это Баринов, а?

– Бабушка тогда ответила ей, чтобы она не совала свой длинный нос в чужие дела, и вообще – ей никогда этого не понять ее кургузым умишком. И тогда мать заорала: «Вон! Вон! Убирайся из моего дома, старая ведьма! Катись к своему сыночку и никогда больше не переступай этого порога, раз мы тут такие кургузые!»

После этого я не видел бабушку. А не так давно произошло что-то странное. Мама съездила в Германию. Кажется, она там познакомилась с какой-то женщиной, которая входила в их туристическую группу и пыталась там кого-то найти. Но после того, как она приехала обратно, она вдруг меня бесконечно удивила тем, что сама позвонила бабушке и попросила прощения за все. Мама как раз собиралась к бабушке в гости, когда нам стало известно, что бабы Тони больше нет. Вот такая история… Почему мама переменилась – известно одному Господу Богу.

«И той даме, которая поведала ей нечто интересное об Антонине Ивановне Бариновой», – усмехнулась я. В чистые чувства Татьяны я не верила.

Дверь скрипнула. Ларчик и Воронов стояли на пороге и смотрели на нас, как мы вольготно расположились возле компьютера.

Кстати, о компьютере… Я вспомнила то, что меня так бесконечно удивило.

– Прежде чем я передам в ваше распоряжение господина Баринова, можно поинтересоваться, что там за история с дневником Антонины Ивановны? Он был в розовой папке, которую у нас увели? И что означает фамилия «Потоцкий» с тремя вопросительными знаками?

Кажется, я удивила Ларчика. Уже второй раз – ура, ура, ура…

– А почему тебя вдруг заинтересовал дневник?

– Он пропал?

– Естественно. Вместе с папкой.

– То есть он там был?

– Са-ша! Я ведь задал тебе вопрос!

– Я тоже, – безмятежно сообщила я. – И ты ответил вопросом на вопрос. Почему тебе это можно делать, а мне нет?

– Потому что я старше.

– И умнее… Если я интересуюсь этим дневником и фамилией, встретившейся мне в файле, тебе не кажется, что я собираюсь как-то обдумать это?

– Потоцкий? Я не помню, откуда взялась эта фамилия и почему я обратил на это внимание. Скорее всего, я просто выписал все фамилии, встретившиеся мне в бумагах, касающихся Антонины Ивановны… А дневник я даже не успел прочесть – честно говоря, там с первых страниц девичьи переживания, и все это написано таким мелким почерком, да еще Антонина Ивановна явно не желала отказываться от употребления ятей! В общем, хоть убей меня, а я совершенно не могу припомнить, кто этот твой Потоцкий, равно как и откуда он взялся.

– Могу сказать вам, Андрей Юрьевич, что вы поступили в высшей степени неосмотрительно, положив этот дневник в общую папку!

– Слушай, Александра, я тебя не понимаю! Чего ты привязалась к этому дневнику? Пропали более важные документы – и это должно было бы взволновать тебя куда больше!

– Иногда простой дневник бывает важнее, – заметила я. – Например, когда нет завещания. Какое-то упоминание в дневнике вполне может расцениваться как последняя воля покойного… А Олю не нашли?

– Нет.

Лариков как-то сразу помрачнел.

А я даже не знала, радоваться этому или огорчаться. По крайней мере, не нашли мертвой… А это уже хорошо, в теперешних-то условиях!

Кстати, когда я посмотрела в сторону Воронова, мне показалось, что он-то уж точно слышал про этого загадочного Потоцкого!

* * *

Они пошли в кабинет Ларикова, при этом Никита посмотрел на меня глазами человека, ведомого на электрический стул.

Честное слово, у меня просто ум заходил за разум, и вся эта история напоминала мне китайскую грамоту или шифрованную телеграмму, вот только я никак не могла найти ключ, который помог бы мне подобраться к шифру.

Вспомнив, что такой ключ мне может дать Людка, я снова начала набирать ее номер.

Телефон не отвечал. Пользуясь выпавшей свободной минуткой, я стала разглядывать портрет ужасного чудовища, который приволок из милиции мой добросовестный Ларчик.

Ну и рожа у них вышла, скажу я вам! Сразу понятно, что перед тобой преступник закоренелый, безжалостный, неумолимый! Так и видишь, как он душит невинную жертву! Да уж, не хотела бы я, чтобы родной милиции пришлось меня разыскивать и составлять фоторобот! После такого вот безобразия можно сразу поставить на себе крест – замуж не возьмет уже никто!

Конечно, он был в майке «Титаник», все с тем же сладеньким Ди Каприо, и я, сердито подумав, что неясно, от чьей физиономии меня тошнит больше – от замшелого негодяя или от Ди Каприо, отшвырнула творение анонимного милицейского мастера подальше.

В очередной раз набрав номер, я уже не верила в удачу. И почему-то именно это мое неверие было вознаграждено сторицей – в трубке щелкнуло и квакнуло, и после этого я услышала бодрый голос Людки:

– Архив ТГУ.

– Людка, ты мне так нужна, не можешь себе представить, – заявила я, не размениваясь на раскланивания, расшаркивания и восклицания: «Сколько лет, как я скучала, вышла ли ты замуж…»

– Приезжай, – была столь же лаконичной моя подруга.

– Ты будешь на месте?

– До пяти, – пояснила Людка все так же коротко и ясно.

– Все. Бегу.

Я повесила трубку и посмотрела на часы. Зная Людку, можно было предположить, что мое «бегу» она не восприняла буквально и, скорее всего, именно сейчас, точно так же взглянув на часы и подумав, что до моего запланированного визита еще уйма времени, отправилась в кафе перекусить или пошла покурить в коридор.

Однако и медлить не стоило. Поэтому я зашла к Ларчику сообщить, что удаляюсь на неопределенное время, помахала рукой Никите, который повторял Ларчику то же, что и мне, и отправилась в университет.

Идя по проспекту, я обдумывала все, что мне удалось узнать.

Пока у меня выходила странненькая история, в которой почему-то упорно проявлялся облик неизвестного «титаниста».

Ну, Сашка, ты прямо Шекспир! В моей «трагедии» было такое количество страстей, что любой нормальный человек пришел бы в ужас, но я привычная… Я совершенно спокойно наносила штрихи на образы из моей трагедии, и к концу моего мысленного ретуширования мне очень захотелось пообщаться с Володей Бариновым. Пока я предоставляла его обществу Виктора Сергеевича и Ларчика, но сейчас я вынуждена была признать свою оплошность – если образы всех были довольно четкими и понятными, даже образ «титаниста», то Володя оставался бледненьким и как бы размытым.

Где его найти, я знала. Но сначала я забегу к Людке, а вот после…

Кстати, кто же та женщина, после общения с которой Татьяна вдруг возымела желание наладить отношения с Бариновой?

Признав, что пока у меня вопросов больше, чем ответов на них, я обнаружила, что тем не менее нахожусь в непосредственной близости к разгадкам.

А также в абсолютной близости от филиала ТГУ, где располагался архив, в котором меня ждала Людка. Вот она, альма матер, где меня обучали отнюдь не сыскному делу, а никому не нужному в наше время старофранцузскому языку…

Толкнув массивную дверь, я спустилась вниз по ступенькам, сообщила строгой бабуле, окинувшей меня привычно подозрительным взором, что я к Людмиле Игоревне по делу, и наконец-то оказалась перед дверью в архив, которая была последней преградой.

Успешно преодолев и ее, я попала в бумажно-компьютерное царство, где умело заправляла Людка.

– Привет, – бросила она мне, оторвавшись от монитора и булочки с изюмом. – Ну, и что у тебя за проблема?

– Мне надо получить сведения об одном человеке, – сказала я.

– Ох, Данич, как ты всегда все понятно объясняешь, – фыркнула Людка. – Я сразу поняла, что тебе именно это и нужно. Не лунный же ландшафт ты пришла изучать ко мне в архив… Имя-то этого человека ты мне назовешь? Или мне самой надо догадаться?

– Мне нужны сведения о Михаиле Ниловиче Баринове. А также буду тебе очень признательна, если ты сможешь посвятить меня в сложности их отношений с Потыриным.

Она даже перестала жевать булочку, воззрившись на меня с неподдельным интересом.

– Пятая, – сообщила она радостно. – Надо же… Какой вдруг странный интерес к Баринову! Вас всех что, зациклило на его персоне?

– Иногда мне так трудно тебя понимать, – сокрушенно вздохнула я. – Поясни, пожалуйста, кто еще интересовался этим человеком?

– За прошедшие две недели меня три раза уже вопрошали о Баринове.

– Да? И кто же приходил до меня? – осторожно поинтересовалась я, пытаясь скрыть охватившее меня волнение.

– Сейчас попробую вспомнить, – пообещала Людка и уставилась в потолок.

Я терпеливо ждала, искренне надеясь на положительный результат. Наконец она очнулась от мучительных раздумий и выдала мне блестящий результат:

– Сначала появилась дамочка. Сказала, что с телевидения и делает передачу о Баринове. Я, конечно, удивилась, поскольку Баринов работал у нас не больше года, потом пропал, но честно предоставила ей все, что у нас было. Ничего интересного для себя она, видимо, не нашла и разочарованно удалилась. Передачи у нее, наверное, не получилось.

– А как она выглядела?

– Такая вся авантажная, с отличной фигурой и длинными ногами. Возраст неопределенный, но уж точно ей перевалило за сорок, хотя при плохом освещении вполне потянет на тридцатник, – сообщила моя безжалостная подруга. – Ах, да… Чуть не забыла – слегка косит, впрочем, ей это идет.

По словесному портрету получалась Татьяна Витальевна Дорофеева собственной персоной! Все-таки в Людке была сильна писательская жилка – чувствовалось, что все свободное от работы время моя безумная подруга проводит в попытках оставить свой след в литературе!

– Давай дальше, – попросила я.

– Следующим был парень лет двадцати пяти. Длинный, симпатичный, но какой-то весь неопределенный. Как будто его нарисовали красками, но без контура. Этот сразу брякнул, что ему надо узнать правду о Баринове, так как он его родственник. Я рассмеялась и сообщила, что здесь уже была дама и я ничем не смогла ей помочь. Он почему-то при известии о даме жутко разозлился и разволновался, даже попытался меня отругать, что я не гнушаюсь раздавать бесценные сведения направо и налево. Я на него обиделась и хотела швырнуть папку о Баринове ему в лицо, но сдержалась, предвидя последствия… Сведениями он тоже был разочарован, я это поняла по его стону и восклицанию: «Ничего нет… Нигде ничего нет!»

На этот раз получился Володя Баринов. А зачем ему это надо, интересно?

– Потом явился джентльмен в усах, – продолжала Людка. – Он хотел узнать, что за конфликт произошел у Баринова с Потыриным. Я никогда этого не знала и честно призналась в своем неведении. Он тоже посмотрел эти жалкие листочки, вздохнул и отчалил. Я даже не успела спросить, откуда он явился.

– Он детектив, – пояснила я. – Частный. Но это трое. А кто четвертый?

– Парень. Высокий. Симпатичный. Этот меня удивил больше всех. Потому что я сразу его спросила, не Баринов ли его интересует, ведь последнее время только он всех и волнует, а он вздрогнул и ответил, что его интересует… Господи, забыла!

Она опять уставилась в потолок, беззвучно шевеля губами.

– Пот… Пот…

Ну же. Я закусила губы от нетерпения.

– Господи, никак не вспомню! Что-то польское, сразу приходят на ум шляхта, Сенкевич…

– Людочка, вспомни, а! – взмолилась я.

Людка честно зашевелила извилинами, что резко сказалось на состоянии ее лба. Он покрылся вековыми морщинами, моя подруга старательно, до изнеможения пыталась вспомнить. Я не сводила с нее умоляющих глаз. Конечно, я могла бы ей подсказать. Но вдруг это окажется не он, а Людка уже будет введена в заблуждение? Тогда она просто повторит фамилию, и я окажусь виновницей ошибки. Нет уж, на такое преступление я не пойду! Поэтому я молчала, боясь нарушить Людкин мыслительный процесс.

– Потоцкий! – заорала Людка. – Вспомнила! Его интересовал некий Потоцкий! Причем я знаю только об одном Потоцком, никогда никакого отношения к нашему универу не имеющем! Его надо было искать скорее в архивах КГБ, о чем я этому парню в «титанике» и сказала.

– Подожди, в чем?

Я боялась поверить в это! Парень в «титанике» интересовался Потоцким? Он-то с какого перепугу? Логичнее выглядел бы интерес к личности Шлендорфа, Потырина, Баринова, наконец… Но этот «непродвинутый тинейджер» решил увлечься Потоцким? Интересно, очень интересно! Я-то видела в своем воображении Никиту Баринова, а на горизонте опять замаячил «титанист»!

– Ну, на нем была такая кретинская майка… Так, кстати, он очень симпатичный, а вот майка дурацкая… В общем, я подумала, что ему был нужен князь Потоцкий, организатор контрреволюционного мятежа, расстрелянный в девятнадцатом году. Он кивнул, но при этом сказал, что ему нужен не сам расстрелянный князь, а какой-то его сын, но я ни о каком молодом Потоцком никогда не слышала – он, наверное, давно умер за границей. Потому что тому Потоцкому было уже за пятьдесят лет.

– Слушай, Люда, а этот парень не говорил, зачем ему это нужно?

– Нет. Он поблагодарил меня и ушел. Все.

– А подробнее ты его можешь описать?

– Блондин. С синими глазами. Ничего, мне он понравился…

Она рассмеялась.

– Так что ты у нас, Сашка, не первая, кого интересует давно забытое прошлое…

– Я поняла, – грустно вздохнула я. – Все-таки дай мне посмотреть эту папку про Баринова… Может быть, я там что-то все-таки обнаружу?

– Пожалуйста, – кивнула Людка, – мне не жалко. Надо ж поощрять в людях интерес к истории.

Она неплохо ориентировалась в своем архиве и довольно быстро положила передо мной тонкую папочку.

Я печально посмотрела на нее и вздохнула. Про Потырина наверняка мне бы предложили огромный талмуд, а про Баринова…

Кстати.

– Люд, а что у них произошло с Потыриным?

– Ты меня об этом спрашиваешь? – вытаращилась на меня Людка. – Вообще-то я старше тебя только на полтора месяца, дорогая моя. Как ты можешь догадаться, не присутствовала при их ссоре, прости. Но слухи ходили очень нехорошие. Во-первых, Потырин вообще был неприятной личностью. И он, кажется, попытался Баринова сдать властям. А почему он ему так мешал – не думаю, что Потыриным овладела жажда быть полезным родному государству… Конечно, можно было все списать на его жадность, о которой ходили легенды, – вот только Баринов, простите, был абсолютно нищим. Они даже жили с семьей в маленькой квартирке, где мебель была сделана своими руками.

– Откуда такие сведения?

– Ну хорошо. Тебе я признаюсь.

Людка села напротив меня и сообщила:

– Я занималась Бариновым. Точно так же, как ты влюблена во Франсуа Вийона, я влюбилась в Баринова. Потому что он был действительно потрясающей личностью – красив, умен, загадочен. Сначала я, как юная карьеристка, занималась Потыриным – сама знаешь, как его у нас ценят. Так я столкнулась с Бариновым и не могла оторваться… Естественно, Потырин отошел на второй план. Первое, что я могу тебе сказать сразу, – Баринов никогда не был сыном крестьянина! Достаточно бросить беглый взгляд на его работу…

Она достала из папочки рукопись и протянула мне.

– Во-первых, обрати внимание на почерк. Очень ровный, мелкий, с легкими виньетками. Во-вторых – стиль. Отсутствуют просторечные выражения. Если ты возьмешь потыринские творения, сразу обнаружишь целую кучу подобных оборотов плюс бедность языка. Недостаток образования сказывался… Но вот Баринов явно оным не страдал. Вопрос – в какой же Сибири он получил такое европейское, блестящее образование? Он легко переходит на французский, итальянский – а уж немецкий у него настолько хорош, что остается только предположить, не был ли он наполовину немцем? Поэтому я так удивилась, что у меня начали искать материалы о Потоцком…

– То есть ты хочешь сказать, что наш Баринов…

– Жена князя Потоцкого была немкой, – кивнула Людка. – Так что вполне вероятно, что он имеет прямое отношение к семейству Потоцких.

– Где же нам найти подтверждение нашим догадкам?

– А нигде. Только в архиве КГБ, но это лишь в том случае, если бы мы с тобой оказались родственниками господина Баринова… Иначе нас просто пошлют подальше, поскольку кого попало туда не пускают.

– А тебя? – не теряла я надежды. – Ты же их коллега.

– Нет уж. Гусь свинье не коллега. У меня здесь наука, а у них там сплошные пыточные!

– Но вдруг они тебе помогут?

– Им это невыгодно. Не нужно.

И тут мою башку посетила мысль, которая запутала меня еще больше.

Что, если тот молодой человек, который рыскал в поисках сведений о Потоцком, об этом самом Потоцком что-то знал?

А именно – из того самого архива, в который нам с Людкой доступа не было. И если рассуждать дальше, выходило, что парень в «титанике» либо сотрудник пресловутых органов, либо родственник Потоцких.

Конечно, непонятно, что ему было нужно в Людкином хранилище. Если у него был доступ в более увлекательные места…

А проверить? Может быть, он хотел просто убедиться, что никто еще не знает о существовании Потоцких?

Я перелистала листочки в папке, удивившись степени бариновского интеллекта, и грустно призналась, что там действительно нет ничего, способного пролить свет на эту идиотскую тайну.

Если еще прощупать Володю Баринова…

Я решительно захлопнула папку, поблагодарила Людмилу и, попрощавшись, вышла на улицу.

Погода переменилась. Теперь небо заволокли серые тучи, и город снова начал готовиться к дождю.

* * *

С утра позвонив ему, он не сомневался в успехе. Теперь все зависело оттого, насколько быстро среагирует его абонент.

Его собственная жизнь зависела от быстроты реакции. Если он не объявится в течение часа, пусть пеняет на себя.

Сначала он должен освободить свою пленницу. Подъехав к покосившемуся домику, он посмотрел на часы. Времени было мало.

Отперев засовы, он посмотрел на Ольгу.

– Выходи, больше ты мне не нужна.

– Как? – не поняла она. Сейчас ей казалось нереальным то, что ее отпускают. Уж наверняка выбросит по дороге.

– Садись в машину, я довезу тебя до города, – приказал он. – Да успокойся, дура, не буду я тебя трогать. Не убийца же я, честное слово…

– Как это не убийца, – возмутилась Оля. – А кто же пристукнул Таню?

– Уж точно не я.

Он усмехнулся. Не станет же он объяснять этой малолетке, что с Татьяной Дорофеевой у них были дела. И он не виноват, что пришел к ней в тот момент, когда она уже умирала.

– А кто? – не отставала Оля. – Призрак, что ли? Видела-то я вас, так что если вы надеетесь меня обмануть, ни фига у вас не получится!

Она и сама не могла понять, почему так разгорячилась, забывая о собственной безопасности. Голос рассудка тщетно пытался остановить ее, справедливо внушая, что она играет с огнем, – не надо делать из меня дуру, упрямо говорила себе девочка. Я же сама видела его!

– Послушай, твою Татьяну интересовал один человек, давно умерший. А я имею доступ к архивам, понимаешь? Вот я и раздобыл нужные сведения и как раз нес их ей. Но я ее не убивал – мне это было незачем! Она мне платила, ты это понимаешь?

– Нет, – упрямо мотнула головой Оля. – В милиции расскажете, как вы там чего добывали…

– Вот эта твоя милиция мне никак не катит, – признался он. – Потому что то, что я делал, между прочим, не совсем соответствует букве закона. И меньше всего мне бы хотелось под эту букву подпасть. Так что ты со своими вымыслами оказалась ужасно некстати.

Она недоверчиво усмехнулась.

Господи, ну как ее убедить-то?

– Ну, хорошо… Я совершил маленькое должностное преступление, воспользовавшись своим удостоверением. Понимаешь, я работаю в комиссии по поискам наследников. А твоей Татьяне очень не хотелось, чтобы одно такое наследство досталось кому-то, кроме ее семейства. Она просила меня проверить правильность ее подозрений относительно одного дневника, и я получил подтверждение. А вот что она предложила сделать впоследствии…

– Все равно это не повод убивать человека…

– Да не трогал я ее!

– А кто тогда? – спросила Оля.

– Не могу сказать.

– Но знаете?

– Да, знаю. Но говорить не стану. Потому что…

– Почему?

– Потому что вопрос денег, моя дорогая, стоит передо мной теперь твоими молитвами особенно остро. Предположим, я сумею доказать свою непричастность к убийству. Но благодаря тебе моя рожа хорошо засветилась на экранах телевизоров, и теперь, несмотря на то, что ты постаралась сделать из меня урода, мне грозит как минимум лет восемь. Так что я довожу тебя до города, ты ползешь в ближайшее отделение и честно рассказываешь, как ты ошиблась.

– А какое преступление вы тогда совершили?

– Вот этого я тебе не расскажу никогда, – ухмыльнулся он. – Ты всему миру растреплешь, а мне это не нужно. Похищать я не умею, убивать тем более – так что лучше я промолчу о своих делах.

Олю распирало любопытство.

– Да не скажу я никому, – пообещала она. В принципе, пообещать можно ведь все что угодно, вот только если он все-таки убийца…

– Оставь меня в покое. Я и так ругаю себя последними словами, что связался с тобой.

– Вот и не связывались бы, – обиделась Оля.

Он рассмеялся.

– Ладно, как-нибудь потом, – пообещал он. – Когда со всем разберусь. История, кстати, красивая. Там и любовь, и предательство, и пролитая кровь, и наследство, за которое готовы убивать. Настоящий Шекспир, скажу я тебе!

– Или мексиканский сериал, – насмешливо фыркнула Оля.

– Был бы, если б не стоял за этим всем один князь, умерший в возрасте сорока пяти лет от перитонита…

Он загадочно улыбнулся.

– И юная девочка, которую он полюбил больше жизни, бросив прежнюю семью. Девочка, так и не сумевшая толком превратиться в старуху. Думаю, она и в восемьдесят лет была такой же, с чистыми чувствами и ясным взглядом… Если уж ее не смогла сломать жизнь – могла ли ее сломать старость?

– Мне все-таки интереснее узнать, что у вас за темные дела были с Татьяной, – буркнула Оля. Этот чертов похититель вызывал в ней симпатию – и с этим Оля мириться не хотела. Тоже мне романтик! А сам похищает девушек, прячет их в сараях каких-то, а потом мечтательно рассказывает о старушке, в которую, судя по всему, влюблен! Вот и похитил бы эту старушку, чего к Оле-то вязаться?

– Я на нее работал. Ей нужно было выяснить, кто, кроме ее сына, обладает правом…

Он резко остановил машину, не договорив фразы.

– Все. Вылезай. Город. Дальше доберешься на автобусе. У меня еще одно дело.

– А продолжение? – разочарованно спросила Оля. Она почему-то совсем перестала бояться этого человека.

– Потом, – пообещал он. – Как только справлюсь с одним дельцем. Я тебе позвоню.

– У вас же нет моего номера…

– Есть. Не проблема. Кстати, ты чем-то очень на нее похожа… На Тонечку Карнилову.

На мгновение ей показалось, что в его взгляде мелькнула странная нежность. Она улыбнулась, пытаясь вызвать это чувство в нем еще раз.

Но…

Он коротко кивнул, и машина рванула дальше.

Только сейчас Оля определила марку. Простой «Москвич». Да еще и старенький…

Оля дошла до конечной, доехала до дома и страшно удивилась, когда ее мать совершенно спокойно сказала ей:

– Раньше твой приятель позвонить не мог? Мы же милицию на ноги подняли! Неужели ни ты, ни он не могли позвонить и сказать, что уехали с компанией на эту вашу турбазу?

* * *

Найти Володю сейчас, пока на город не спустились сумерки, труда не составляло.

«Кассетники» стояли до последнего.

Поэтому я совершенно спокойно рассчитывала увидеться с ним еще, как говорится, «до захода солнца».

Нужен он был мне чрезвычайно. Во-первых, я жаждала уточнить про сложные взаимоотношения между бабушкой Бариновой и мамой Никиты. Потом бабушка, возможно, упоминала о Потоцком, хотя уж и не знаю, чего я так привязалась к этому Потоцкому?

В принципе Баринов-Потоцкий все равно не имел никакого отношения к Шлендорфу, и даже если допустить, что у него были еще какие-то наследники, на них Шлендорф свое состояние не завещал. А бабушкино завещание не нашлось, да и, на мой взгляд, с чего бы это старушке, собиравшей бутылки, вдруг писать завещание? Скорее всего, она этого не делала, поскольку завещать бутылки еще никому в голову не приходило. Оставалась надежда на дневник, но этот дневник был потерян, и, что самое печальное, потерян безвозвратно. Так что увы мне, несчастной, но все мои теории ничего не стоят! Нашелся бы этот убийца в «титанике», и встало бы все сразу на свои места, даже если мне вовсе и не покажется, что все встало именно так, как должно.

Подойдя к рынку, я подумала, как люди умудряются проводить в этом шуме и гаме столько времени, да еще в такой духоте, вызванной скоплением народа и закрытыми стенами! Сейчас же духота была просто одуряющей. Приближение дождя пропитало воздух влагой, а так как воздух был горячим, получилась самая настоящая банная парилка.

Пройдя вдоль рядов, где мне предлагали и цветы, и бананы, и помидорчики, я вышла к сигаретным блокам, а уж недалеко маячил стенд с кассетами.

Рядом мельтешила долговязая фигура Володи Баринова, который, к моему счастью, оказался на месте.

– Привет, – сказала я, подходя.

Похоже, он относился ко мне крайне несерьезно – во-первых, не сразу вспомнил, кто я такая, а когда я напомнила ему, что работаю у Андрея Юрьевича Ларикова, справедливо рассудил, что я еще слишком юна для работы детектива и, скорее всего, подвизаюсь в роли секретарши.

Во всяком случае, он не к месту просиял и попросил:

– Слушай, у тебя есть время?

– Вообще-то нет. А что?

– Мне надо отлучиться ненадолго, а стенд оставить не на кого. Лехи как назло нет. Постоишь? Всего минут пятнадцать… Ну пожалуйста!

Он смотрел на меня таким умоляющим взглядом, что я вздохнула и согласилась.

В конце концов, что изменят какие-то пятнадцать минут?

– Ладно, но за это ты ответишь на все мои вопросы, – решила я извлечь из ситуации прямую выгоду для себя.

– Конечно, – легко согласился он. – Тебя ведь Андрей Юрьевич командировал?

Разочаровывать его относительно «частной инициативы» отдельно взятого индивидуума по имени Александра Данич я не стала.

Он поцеловал мне руку и, обаятельно улыбнувшись, испарился, оставив меня в этом мерзком месте осваивать новую профессию продавца.

Я старалась изо всех сил, и в результате мне удалось за десять минут продать четыре кассеты. Правда, покупали в основном попсу, но деньги не пахнут.

Когда пятнадцать минут прошли, Володя не появился. Я начала беспокоиться.

Прошло еще десять минут.

Честное слово, мог бы поторопиться.

В это время в конце прохода мелькнула фигура, показавшаяся мне странно знакомой. Я присмотрелась.

Парень двигался с видом сомнамбулы, которой не дали вовремя глотнуть пива.

И хотя я была готова поклясться, что никогда не была с ним знакома, я прекрасно сознавала, что уже видела эту длинную фигуру. И по мере его приближения даже догадалась где.

Поэтому, когда он возник передо мной слегка ошарашенный и начал рассматривать меня с видом человека, которому явилось непостижимое его разуму, я так заинтересовалась им, что не могла отвести взгляда от его лица, забыв про элементарные чувства приличия.

Потому что я очень неплохо запомнила фигуру того полудурка в маске Микки Мауса, который запер меня в ванной. И это – теперь я была в этом уверена на сто процентов – был именно он!

* * *

Самое лучшее, что я могла сделать, – это прикинуться чайником. Кажется, он собирался играть в ту же игру. Потому что я была почти уверена – он меня узнал! Если уж его узнала я, хотя его лицо было от меня скрыто, то, вталкивая меня в ванную, он должен был запомнить меня как следует!

Тем не менее он сделал вид, что видит меня в первый раз.

– Здра-а-авствуйте, – протянул он с таким довольным видом, как будто лицезреть меня на этом месте было самым великим счастьем в его жизни. – А где наш Владимир? Неужто уволили?

– Нет, – сухо отозвалась я. – Владимир ушел по делу, попросив меня подежурить возле кассет. И вот уже полчаса его нет, а мне тут торчать совсем недосуг…

– Ну, вы же его знаете, – передернул он плечом. – Личность загадочная, с легкой придурью. Последнее время его голова вообще переполнена бредовыми идеями… Так что вам никак нельзя было соглашаться. Я вот пару раз согласился на его авантюры за пиво и теперь боюсь. Второй раз меня вообще умертвить пытались бомбой… Представляете? А тоже вот, как вы, согласился возле лотка постоять.

«Угрожает, – подумала я. – Ах ты, гад… Не на ту напал, между прочим».

– Ничего, – сказала я, – бомбу два раза в одно место не подкладывают. И вы вот уцелели… Думаю, со мной тоже ничего не случится.

– Будем надеяться, – многозначительно изрек «бандит». Холодная дрожь пробежала по моей спине.

Я проводила его подозрительным взглядом. Он исчез в темноте соседнего ларька. Особенно меня напугали его татуировки. Сегодня он был в шортах и майке, и все ноги были разукрашены всевозможными тату. Точно бандит, решила я. Хотя довольно симпатичный.

Шло время, а Володя все не спешил появиться. Я уже начала терять терпение. Девица с газетами смотрела на меня явно ревнивым взглядом, подозревая нас с Бариновым в порочной страсти, а я бы уже охотно оставила ее посторожить богатства, потому что мне надо было спешить. Но ведь было бы чрезвычайно глупо уйти, ничего не узнав!

Поэтому я сжала зубы и начала приводить разбушевавшиеся эмоции в порядок. В конце концов, надо учиться терпению. И пока я ему училась, а оно у меня, невзирая на это, окончательно иссякло, я увидела Володю там же, где перед этим шествовал «микки маус».

Этот гад совершенно не спешил. Он шел спокойным, размеренным шагом, безмятежно пожирая при этом мороженое.

Подойдя, он кивнул мне и коротко бросил:

– Спасибо. Так что хотел узнать Андрей Юрьевич?

От подобной наглости я открыла рот.

Все мои вопросы, так замечательно выстроенные, куда-то испарились от возмущения!

– Например, он хотел узнать, по какому праву вы так надолго задерживаете его сотрудников без видимых на то причин? – ядовито поинтересовалась я.

– Ох, простите… Но так получилось. Дела, милая Сашенька. Очень серьезные дела…

Впрочем, на мой вопрос, какого же характера были дела, он только неопределенно пожал плечами и пробормотал:

– Очень и очень важные.

Большего от него добиться по этому поводу я не сумела.

* * *

Звонок в квартиру вывел Олю из задумчивости. Она подошла к двери и спросила:

– Кто там?

– Вам просили передать одну вещь, – услышала она мальчишеский голос.

Оля приоткрыла дверь на цепочку и увидела в щелку подростка со смешной стрижкой под «Иванушек Интернешнл», отчего вид у паренька получился странный и немного задиристый.

– Ну? – спросила Оля. – Что мне просили передать? И кто?

Мальчишка протянул ей сверток.

– А передал какой-то дядька. Молодой. В майке с Ди Каприо. Сказал, что, если в течение суток он вам не позвонит, вы должны будете передать это некоему Воронову. А найти его вы сможете через частное детективное агентство Ларикова. А вообще-то он написал вам телефон. Он сказал, что это очень важно. Вот и все.

– А почему это с ним должно что-то случиться? – спросила Оля, принимая от мальчика небольшой сверток. – И что тут?

– Не знаю, – пожал мальчишка плечами. – Я не видел.

Оля осмотрел сверток со всех сторон. Было похоже на какую-то завернутую тетрадку. Или книжку…

– Ладно, спасибо, – сказала она. – Надеюсь, это не бомба…

– Я что, на бандита похож? – обиделся мальчишка. – А этот дядька был какой-то взъерошенный. И очень просил вас не открывать двери нараспашку. И вообще быть осторожнее. Так что это вы с ним больше походите на беглых каторжников.

– Все? – иронично поинтересовалась Оля. – Если это все, можешь быть свободен.

Она закрыла дверь и прошла в комнату. Сверток ее ужасно заинтересовал. А вдруг это начало романтической истории, мечтательно зажмурилась девушка. Похищение, а теперь шкатулка с драгоценностями?

Предаваясь своим мечтам, она тем не менее прекрасно понимала, что никакой шкатулки там нет.

Она распаковала сверток и была разочарована.

Внутри него находилась всего лишь тетрадка. Черная, старинная, со страницами в зеленую клеточку – Оля такой не видела никогда.

Сверху лежала записка, в которой был записан телефон и адрес. Оля решила, что пока не будет звонить – она надеялась, что тот, кто прислал ей эту тетрадку, появится сам. В конце концов, он ведь просил подождать его в течение суток.

Оля открыла страничку и прочла:

«Сегодня я встретилась с молодым Потоцким. Наверное, я могу назвать этот день самым счастливым в моей жизни. Он посмотрел в мои глаза и сказал: «Я уже встречал вас или мне это показалось?»

Не знаю, встречались ли мы с ним когда-нибудь раньше, но в тот момент мне показалось, что мы знакомы целую вечность…»

Оля услышала шаги в коридоре и поспешно, как будто ее могли застукать за преступным чтением чужих тайн, захлопнула и спрятала дневник.

В конце концов, это не ее дело. Но романтическая история девушки и князя уже очаровала ее, и она решила дождаться ночи. Когда мать заснет, она прочтет дальше. Только надо непременно дождаться темноты…

Я бестолково толклась возле этого отвратительного лотка, пытаясь совместить три важных дела. Первое – провести успешно допрос гражданина Баринова относительно сложностей взаимоотношений в его странном семействе, потом надо было последить за «микки маусом» татуированным и еще при этом выяснить, что их связывает.

Например, если предположить, что Володя по дурости, которая, на мой взгляд, его просто переполняла, смешанная к тому же с беспредельной, почти младенческой наивностью, рассказал своему соседу про бабушкины драгоценности, запросто мог возникнуть прецедент. Вид у парня вполне мошеннический, вот только на убийцу он не тянул, что там ни говори… Хотя кто их знает, убийц этих?

– А так я и не знаю, что могу сказать вам нового. К тому же вы меня не слушаете, – сказал немного обиженно Володя.

– Слушаю, – встрепенулась я. – В данный момент вы распространялись на тему вечной нехватки денег. Значит, это наследство для вас было полной неожиданностью и вы никогда не слышали фамилии Шлендорф?

– Нет, – развел руками Володя. – То есть, может быть, бабушка что-то и говорила, а у меня не отложилось в памяти… Вот про своего двоюродного брата я часто слышал. Бабушка очень хотела, чтобы мы росли вместе. Но Татьяна Витальевна, мир ее праху, об этом и думать не желала. Для нее все бабушкины попытки наладить отношения были личным оскорблением. Поэтому я никогда не видел Никиту.

– И вы никогда не были свидетелем их ссор?

– Нет. Но знаю, что Татьяна Витальевна последнее время начала проявлять к бабушке странный интерес, постоянно звонила и пыталась встретиться. Только бабушка ставила условием наше с Никитой общение, и на этом все заканчивалось. Видите ли, Саша, Татьяна Витальевна считала меня немного неуравновешенным…

Он вздохнул, явно печалясь о такой несправедливости.

– Ладно, судя по всему, вам ничего неизвестно, – сказала я, заметив, что татуированный сосед вышел из киоска и запирает дверь на ключ. Это означало, что мне тоже надо было заканчивать общение.

– Лешка, ты курить взял? – прокричала газетчица. Он обернулся и кивнул.

– Тогда подожди меня.

И, посмотрев на Володю умоляюще, попросила:

– Присмотришь?

– Куда ж я денусь… – проворчал Володя.

Я проследила за ними взглядом и убедилась, что они присели на лавочке, оживленно о чем-то споря.

– Последний вопрос, – обернулась я к Володе. – Вам ничего не говорит фамилия Потоцкий?

* * *

– Да уж… Ничего себе месиво.

Пожилой следователь перевернул эту страшную находку вверх лицом.

– Я, как услышала крик, сразу вам звонить бросилась. И так страшно мне было – живем-то сами видите как. Глухое место.

Словоохотливая свидетельница трещала без умолку, однако вынести из ее потока слов что-либо было труднее, чем отыскать золото в песке.

– И вы никого не видели?

– Да прошел высокий парень. Симпатичный такой. Только он искал Бахметьевский тупик, а это вон там.

Она показала рукой.

– И он туда направился?

– Ну конечно! Да у него такое приятное лицо было, неужели вы думаете, что он убил этого мужика? Что вы, в самом деле! Нет, парнишка был очень приятный, интеллигентный такой…

Он слушал ее вполуха, пытаясь определить, кому же надо было убивать этого человека? Зачем?

В лежащем он признал разыскиваемого «подозреваемого» в убийстве Татьяны Дорофеевой. Опознать его могла только Оля Синицина, а трогать девочку сейчас ужасно не хотелось.

Пошарив в карманах убитого, он нашел удостоверение на имя Юрия Владимировича Солнцева – сотрудника частного розыскного бюро «Нотариус-альфа», а в бумажнике находилось несколько сотенных купюр и две пятисотки, что полностью опровергало версию об ограблении.

Только по этой дурацкой майке можно было догадаться, что это тот самый человек, кто последним видел в живых Татьяну Дорофееву.

Он тяжело вздохнул и стал набирать номер Оли Синициной. Больше никто не мог опознать труп – придется просить девочку. Но, передумав, набрал перед этим номер Ларикова.

– Да, – поднял трубку его ученик довольно быстро.

– Андрей, мне нужна твоя помощь, – сказал следователь. – Приехать можешь?

– Что-нибудь серьезное?

– Найден труп человека, по всем приметам подходящего под описание убийцы Дорофеевой.

– Еду, – бросил Андрей и повесил трубку, как только записал адрес.

И только после этого раздался звонок в квартире Синициных.

* * *

– Как?!

Лицо Володи вытянулось.

– Что за Потоцкий? И почему он вас интересует?

– Так, хочется понять, какая связь между ним и вашей бабушкой. Она никогда не рассказывала о своих любовных увлечениях юности?

– Бабушка была честной женщиной! – отрезал он.

Вот осел! И что теперь, честные женщины не имеют права влюбляться? С ним даже играть скучно! Ну что мне, спрашивать его в лоб, не носил ли его дедушка когда-нибудь такую фамилию?

Парочка на лавке теперь безмятежно распивала пиво, и я подавила вздох. Лучше бы я их допрашивала, честное слово! Может быть, удалось бы совместить приятное с полезным – в случае, если бы они и меня угостили пивом…

– Послушайте, я не ставлю под сомнение порядочность вашей бабушки. Меня только интересует, не проскальзывала ли в разговорах иногда фамилия Потоцкого?

– А почему вы так этим интересуетесь? Вы нашли наследника? Может быть, вам пора уже и успокоиться?

Его глаза сузились, он смотрел на меня с такой злобой, что меня невольно передернуло.

– А как же с покушениями на вас? – спросила я.

– Это мое дело! – заорал он. – Вы же все равно меня не охраняете, я всю дорогу жизнью рискую!

На нас начали оборачиваться. Он сейчас был похож на обиженного ребеночка, а я вроде как жестокая выдра, которая этого бедняжку терроризирует.

А почему он так разозлился?

– Ладно, давайте поговорим о другом. Раз Потоцкий вас так нервирует…

– Да ничего он меня не нервирует! Если бы бабушка получила это наследство, она оставила бы его нам с Никитой, а не какому-то неведомому Потоцкому! С какой стати он вам так понадобился?

– Просто интерес к истории, – объяснила я. – Кстати, об истории… Ваш дедушка уехал в тридцать пятом году из Тарасова. Куда? Почему?

– В Грузию, а почему – я не знаю.

Он начал успокаиваться.

– Еще одно – ваша бабушка общалась с неким Потыриным Иваном Евграфовичем?

– Нет. Он был бабушкиным врагом.

– Почему?

– Не знаю!

– Как же вы так жили – под одной крышей с человеком, ничего о нем не зная?

– Так получилось.

Моя парочка, кажется, решила покинуть такое выгодное для нас всех место.

– Все-таки постарайтесь вспомнить, что говорила ваша бабушка о Потырине.

– Она ничего про него не говорила. Только что он алчный человек. И подлый.

Мне было пора срываться. Иначе я потеряю из вида и Леху, и его подругу, которая тоже могла дать бесценные сведения.

– Простите, я скоро вернусь…

Дотронувшись до его рукава и оставив его во взвинченном и удивленном состоянии, я рванула вслед за Лехой.

* * *

Оля смотрела на лежащего перед ней человека в каком-то жутком оцепенении. Все, что сейчас происходило с ней, казалось ей нереальным до такой степени, что явь приобретала зыбкие очертания ночного кошмара.

Такое знакомое лицо сейчас стало безжизненным, кровавые пятна на портрете Ди Каприо казались просто грязью, песком – чем угодно, только не…

– Это тот человек?

– Что? – Оля посмотрела на говорившего с ней. Молодой парень.

– Андрей, взгляни сюда…

– Сейчас.

Он жалостливо смотрел на растерянную Олю. Бедная девчонка, сколько же ей досталось вот таких зрелищ за последнее время.

– Да, – наконец ответила она, еле шевеля губами, пересохшими от безнадежности и отчаяния.

– Вы уверены, что видите перед собой убийцу Татьяны Витальевны Дорофеевой?

Оля встрепенулась и сказала неожиданно твердо:

– Он ее не убивал.

– Как? – не понял тот, кого назвали Андреем.

– Он не убивал Дорофееву, – повторила Оля. – Я это знаю. Я разговаривала с ним.

– Ну, мало ли что можно сказать…

– У меня нет оснований ему не верить. Он был честным человеком…

Она проглотила комок в горле. Ей было так жалко этого странного человека. Так жалко…

И в то же время обидно. Как будто он пообещал ей огромное, до небес, счастье и сбежал в неизвестном направлении.

Впрочем, нет. В известном.

Андрей посмотрел на нее внимательно, положив на ее плечо руку.

– Ладно, сейчас попробуем найти кого-нибудь, кто сможет отвезти тебя домой.

Она кивнула.

– Постойте, – вдруг вспомнила она. – Он оставил одну вещь у меня. Мне надо передать ее какому-то детективу. Кажется, Ларикову. Вы меня туда не подбросите? Он говорил, что это важно.

Андрей удивленно вытаращился на нее.

– Да и подбрасывать не надо, – усмехнулся он. – Лариков – это я.

Он даже показал ей свою лицензию, чтобы недоверие исчезло из ее глаз.

Она серьезно посмотрела ему в глаза и проговорила:

– Только это дневник. Какой-то дореволюционной барышни.

– Дневник?!

– Ну да. И я не знаю, почему этот дневник так важен. Там все про любовь и про какого-то Потоцкого… Ничего для вас интересного.

Лариков на это только усмехнулся.

* * *

Ах, какой же наивной я была, пытаясь догнать этого мерзавца!

Если бы он не обернулся, у меня все получилось бы… Но он оглянулся. Увидев меня, почему-то занервничал и рванул с такой скоростью, что я быстро поняла, что он смывается самым бессовестным образом. Все это выглядело очень комично – молодой человек улепетывает со всех ног от девицы, которая во что бы то ни стало поставила целью его догнать.

Я тем не менее почти догнала его и даже попыталась ухватить за рукав, но он сделал последнее отчаянное усилие, вырвался и на ходу впрыгнул в отходящий автобус.

– Вот гаденыш, – не сдержалась я. Однако теперь я была точно уверена, что он меня узнал и даже был готов к встрече. Правда, похоже, у него оставалась зыбкая надежда, что я-то его не узнала, но я эту надежду немилосердно разрушила этим глупым преследованием.

Решив махнуть пока на него рукой – все равно ведь достану, я упрямая особа, – я пошла назад, и тут меня ждала удача.

Газетчица все еще сидела на лавочке, угрюмо попивая пиво и глядя на меня с неодобрением.

– Привет, – сказала я, плюхаясь рядом с ней на лавку. – Чего это он так рванул от меня?

Она неопределенно пожала плечами и демонстративно вытрясла из своей банки последние капельки на ладонь.

Я поняла намек без лишних слов и молча встала. Через несколько минут я вернулась с тремя банками, от вида которых в ее глазах снова вспыхнул интерес к жизни.

– Ну? Я его чем-то напугала? – поинтересовалась я, делая небольшой глоток из своей баночки.

– А они последнее время вообще странные, – ответила девица, кося в сторону Владимира. – Баринов всегда, впрочем, был с придурью, а на Леху это вот только недавно накатило. Наверное, после случая с этой бутылкой взрывной.

– Что там за взрывная бутылка?

– Вовка попросил Леху постоять за него и куда-то сдернул, а в это время бутылка взорвалась. Хорошо, что Леха отпрыгнул. И потом они начали все запираться у Лехи в киоске и вынашивать какие-то планы по спасению от террористов. Но это они мне так объяснили, а на самом деле я один раз подслушала, как Леха Вовку обозвал дубом, они боялись мужика какого-то. В майке с «Титаником».

– А ты этого мужика видела? – спросила я, отпивая еще пива.

У моей собеседницы кончалась уже вторая банка, и, похоже, у меня опять будут непредвиденные расходы.

– Один раз. Он с Вовкой разговаривал.

– Как – разговаривал? – удивилась я. С чего бы это ему, если он собирался от нашего юного Баринова избавиться, начать вести с ним какие-то беседы? – Они мирно разговаривали или ругались?

– Сначала они даже улыбались друг другу, – вспомнила девица и многозначительно посмотрела в сторону пивного киоска. Я поняла, не дурочка, и сбегала туда еще раз, вернувшись на этот раз с четырьмя банками.

– Так вот, они поулыбались и начали потом спорить. И я даже знаю, о чем они спорили. О Вовкином дедушке.

– Как? – не поверила я своим ушам.

– Ну да. О фамилии его дедушки. Вот о чем. И вроде бы у Вовки должны быть еще какие-то родственники, которые пытаются его найти. Вот тут Вовка начал кричать. Что родственники ищут не его, а наследство. Вот кретин, правда? Кто ж по своей воле его, полудурка, посчитает «наследством»? Тоже мне Ротшильд недоделанный!

Она хрипло рассмеялась.

По взглядам, неоднократно брошенным в нашу сторону героем нашей беседы, я поняла, что Володя обеспокоен.

Надо было кончать разговор. К тому же кто-то из рядов крикнул:

– Люська! Ты скоро явишься? Или весь день на лавке прохлаждаться будешь?

– Сейчас, – гаркнула Люська, отчего я на некоторое время слегка оглохла.

Потерев ухо, я посмотрела на нее.

– Пора идти. Пришла бы раньше, я бы тебе еще что вспомнила, – улыбнулась она.

– Спасибо и на этом.

– Не за что. Так работать в лом, знала бы ты!

Она со стоном поднялась с лавки и поплелась к своей «точке». С опущенными плечами и поникшей головой. Так, наверное, идут на казнь, подумала я.

Я проводила ее сочувственным взглядом – иногда эти люди, торчащие по суткам на базаре, казались мне положительно героями.

Я бы так не смогла.

* * *

Лариков положил дневник на мой стол – поскольку справедливо рассудил, что сражаться с мелким девичьим почерком мне будет все-таки легче, чем ему, и задумался.

Понять, как этот дневник попал в руки сыскаря из комиссии по наследствам, он не мог.

То, что поначалу казалось ему элементарно простым, сейчас было так запутано, что Ларикову хотелось срочно сдернуть в отпуск на Волгу, предоставив мне самой заниматься этим, раз уж я такая любительница психологических шарад.

Он, правда, один раз попытался начать его читать, но, поймав себя на том, что ему абсолютно непонятен мой интерес к Потоцкому, ставшему счастьем жизни Антонины Ивановны Бариновой, отнес этот интерес к чисто женским фантазиям. Так как при перелистывании страниц Лариков не обнаружил ничего о наследстве, которое занимало его воображение, он отложил дневник в сторону, решив целиком положиться на меня.

Я пришла и застыла на пороге.

– Дневник, – прошептала я, зачарованно глядя на черную тетрадку, – о, Ларчик, скажи мне, что это он! Пожалуйста, я тебя умоляю! Видишь, видишь – я даже не спрашиваю тебя, откуда он появился!

– Это действительно он, – кивнул Лариков, протягивая его мне, – и я даже сообщу тебе, откуда он появился. Его перед смертью подкинул Оле Синициной «титанист».

– Перед чем? – спросила я.

– Его убили.

– О господи!

Я села, прижимая к себе тетрадку.

– Кто? Почему, зачем?

– На эти вопросы, детка, придется отвечать нам. Потому что он, увы, нам уже помочь не сможет!

Я кивнула, пытаясь переварить эту информацию. Последняя надежда почти осязаемо таяла в воздухе. Оставался только дневник.

Я посмотрела на него.

Открыв его на первой странице, я погрузилась в чтение, сразу встретив там знакомое имя, подтверждающее мои смелые догадки.

«Вчера я встретилась с молодым Потоцким…»

Все мои самые смелые фантазии были ничто по сравнению с этим дневничком!

Антонина Ивановна была не просто умной барышней, она была наблюдательной и ироничной. При ее склонности к романтике все эти черты вкупе вызывали восхищение, и мне стало жаль, что я не была с ней знакома.

Она умудрилась описать всю свою жизнь в этой тетрадке, и теперь я знала, что Потоцкий и Баринов – одно лицо, Михаил вовсе не был Ниловичем, а – Андреевичем, то есть был сыном того самого контрреволюционера Потоцкого! После того, как он по глупой доверчивости проговорился милейшему Ивану Евграфовичу, ему не оставалось ничего другого, как уехать подальше отсюда, вот почему так долго семья проживала в Грузии.

Про наследство Карниловых, которое считали похищенным Шлендорфом, в семье тоже знали. Тонечка часто сокрушалась, что эти камни пригодились бы им – жить было не на что, нередко ей приходилось даже играть в кинотеатрах в качестве тапера, рисовать на продажу игральные карты, а один раз ей пришлось украсть кусок мяса у базарного торговца! Что поделаешь, если дома голодные мальчишки? Сам же Баринов преподавал в школе, и тех крох, которые он получал, не хватало. А потом он умер…

Вот после его смерти Антонина Ивановна и позволила себе упоминание о семье Потоцких. Он ведь действительно был женат, еще до своей встречи с Тоней. Она писала, что чувство вины заставляет ее гнуться к земле, и, если бы когда-нибудь обнаружились ее сокровища, она не задумываясь отдала бы часть семейству Потоцких. «Хотя бы потому, – пишет она, – что эти люди в самые трудные времена, невзирая на сложность взаимоотношений с самим Потоцким, носили его фамилию».

– Вот! – крикнула я, когда дошла до этого места. – Я же говорила! Потоцкие!

– Опять – Потоцкий?

Я подняла глаза, и мой взгляд встретился с удивленным взглядом Воронова.

– Прямое доказательство того, что вся эта история с наследством крутится вокруг него! – торжествующе заявила я. – Найти бы еще этого наследничка…

– Зачем? – пожал плечами Воронов. – Сейчас куда важнее обнаружить убийцу, вам не кажется?

– А если это и есть Потоцкий?

Он немного странно посмотрел на меня и усмехнулся.

– Не думаю, что это кто-то из потомков достопочтенного князя.

Лариков появился из кухни с кофе и поинтересовался:

– Ну как? Ты наконец-то оторвалась от женского чтива и признала, что ничего полезного там нет?

– Вот и нет, – обиделась я. – Я, правда, еще не дочитала до конца, но уже нашла фактическое завещание.

Он посмотрел на указанную фразу и протянул:

– Здесь нет конкретики. Сколько? Чего? И почему? Какую часть она намеревалась им отдать? Так что, Сашенька, это не так значительно, как тебе показалось.

– Ты просто занудствуешь, – проворчала я. – Значит, надо разделить поровну.

– С кем? – покачал Андрей головой. – Ты видишь какого-то потомка в поле своего зрения? Я пока знаком только с молодыми Бариновыми, вот о них и будем думать.

Я подумала об одном из молодых Бариновых и приуныла. Все это время Воронов сидел молча, внимательно рассматривая нас обоих. В конце концов он не выдержал и признался:

– Ничего не могу понять… Все у вас так запутано, я не понял, что вы собираетесь отдавать человеку, который докажет, что он – родственник Потоцкого?

– Не просто родственник, а его сын. Или внук, – поправила я. – Наследство-то карниловское, а ее воля распространяется только на детей Потоцкого.

Воронов бросил на нас скептический взгляд и поинтересовался:

– И что, если здесь появится человек, который будет прямым потомком Баринова-Потоцкого, ему поверят?

– Но ведь фамилия! И прочие доказательства…

– Глупости, – сказал он, решительно поднимаясь. – Он может носить фамилию совершенно другую. Вы уверены, что у Потоцкого в той семье был именно сын, а не дочь, которая впоследствии вышла замуж и поменяла ее?

С этими словами он направился к двери.

– А кофе? – недоуменно спросил его Ларчик. – В другой раз. Сейчас мне не до этого.

Мы только растерянно переглянулись и пожали плечами. Ларчик задумчиво начал пить кофе, а я опять углубилась в чтение дневника, все больше и больше снимая завесы с тайн и загадок, которыми была окутана жизнь Антонины Бариновой.

Нищей старушки, собирающей пивные бутылки.

* * *

Оля шла, не разбирая дороги. Весь мир, еще час назад такой понятный и простой, странным образом видоизменился. Будто в сказочное королевство, где Оля проживала до сих пор, вдруг явились черные ведьмы и переиначили все на свой лад. Им было абсолютно наплевать, как Оля к этому относится. Напротив, теперешнее Олино замешательство они воспринимали с восторгом.

Как назло, испортилась погода. Разогретый за день воздух смешался с испарениями влаги, и становилось все труднее и труднее дышать.

«Какая духота, – досадливо поморщилась Оля, – хоть бы ветерок подул…»

Она и сама удивилась будничным мыслям, посетившим ее голову. Еще минуту назад это показалось бы ей кощунственным – только что столкнуться лицом к лицу со смертью, причем ужасной, уродливой, несправедливой – а она думает о погоде и прочей ерунде!

Воспоминания об увиденном сегодня нахлынули на нее, и Оля опять почувствовала приступ тошноты, и слезы подступили к глазам – она снова ничего не видела, кроме этой ужасной, зияющей раны на голове незнакомца в «Титанике».

Сейчас ей было его так жалко, как если бы он был для Оли очень близким человеком.

– Надо бы поосторожнее, барышня…

Оля, не поднимая глаз, привычно бросила: «Извините».

Опять она не смотрит, куда идет!

«Поосторожнее, барышня»…

Смутные воспоминания заставили Олю встрепенуться. Где она уже слышала этот голос? И голос точно так же назвал ее барышней… Нет, у нее какая-то патологически дырявая память!

– Барышня, – задумчиво повторила Оля, смотря туда, где исчезал силуэт незнакомца. – Барышня?

Она вспомнила!

Там, в училище, на лестнице…

Конечно, это могло быть простым совпадением, но…

Три раза встретить этого человека – уже не совпадение.

Она увидела, как он подошел к высокому парню, что-то сказал ему. Парень дернулся, беспомощно оглянулся и начал что-то быстро говорить. Тот, который назвал Олю «барышней», схватил его за плечо, развернул к себе и начал горячо его в чем-то убеждать. Оля застыла на месте, хотя в первый момент ей захотелось подойти поближе, чтобы услышать, что там происходит. Однако дальнейшие события заставили ее отказаться от первоначальных планов.

Парень вдруг вырвался, что-то крикнул, развернулся и побежал. Его собеседник, выпустив его, чертыхнулся и помчался за ним.

Оля потерла ладонью висок – от этой погоды у нее начиналась головная боль. Что же делать? Сейчас все события представали ей в мрачном свете. Может быть, это все ничего не значит?

Но она внезапно вспомнила, что уже стала свидетельницей ужасного события и могла бы сразу заподозрить неладное, так хоть теперь…

Бежать в милицию ей не хотелось – там ее засмеют. И она пошла быстрыми шагами по направлению к тому агентству, о котором написал ей в записке Солнцев.

К Ларикову.

* * *

– Так что у нас получается весьма странная картина. Все вертится вокруг пресловутого наследства. С самого начала. Потырин вот даже не поленился выдать замуж свою дочь ради этого. Потом об этом узнает Татьяна. С кем она имела разговор за границей? Понятия не имею. По всей вероятности, с кем-то из Потоцких. Или…

Я остановилась. Меня осенила внезапная догадка.

– Так ли уж мы можем быть уверены, что встреча Шлендорфа и Воронова была случайной?

– Что ты хочешь этим сказать? – нахмурился Ларчик. – Что ты вообще пристала к Воронову?

– А если Воронова наняли Потоцкие? Чтобы он нашел Шлендорфа? Ведь Воронов определенно знает куда больше, чем изволит нам говорить… Прорвалось же у него, что у Потоцкого могла быть и дочь.

– А что, версии у нас имеешь право выстраивать только ты? – насмешливо поинтересовался у меня Ларчик. – Вот сейчас обижусь, и выстраивай все сам, – пригрозила я. – Потому что мне уже надоело, что на меня смотрят, как на глупую девочку. Вот мой тебе совет – придет Воронов, попробуй его потрясти.

– Чем? – продолжал Ларчик издеваться. – Разве что твоими гениальными домыслами…

Все. Он меня достал! Я обиделась и замолчала.

Я снова уткнулась в дневник, но очень скоро вскрикнула.

– Вот это…

Впрочем, вспомнив, как ко мне здесь относятся, осеклась. Нетушки, сама все проверю! Тем более такая интересная мысль…

– Что?

– Ничего, – деланно равнодушно посмотрела я в окно, – обычный бред…

Да, моя догадка была безумна, но кто же сказал, что самые смелые и безумные догадки не становятся истиной?

– Саша! Что пришло в твою голову?

Меня распирало. Так хотелось все ему сейчас же выложить, просто немедленно! Но…

А, ладно. Я уже открыла рот, чтобы поведать ему свои умозаключения, как в нашу дверь начали трезвонить. С таким причем остервенением, что я опять испугалась нападения бандитов из мультиков.

Тем не менее я увидела в этом перст судьбы – нечего рассказывать о том, что еще нуждается в проверке. Триумфом насладиться я успею всегда.

Открывая дверь, я была готова увидеть кого угодно – но не эту бледную, перепуганную насмерть девицу, которая стояла передо мной с перекошенным от страха лицом.

– А… Андрей Юрьевич есть? – спросила она, смотря в глубь квартиры, мимо меня.

– Есть, – раздался голос Ларчика. – Что случилось, Оля?

– Он побежал за долговязым. Я его узнала! Он приходил к Татьяне Витальевне, понимаете?

Не знаю, что там умудрился понять Ларчик. Скорее всего, из столь путаного объяснения он ничего стоящего не вынес, поскольку втащил девицу в комнату и нагло распорядился:

– Саша, дай воды и корвалол!

Я фыркнула. Тоже мне, нашел горничную… И вообще – почему этой девице нужна вода?

Однако я принесла все требуемое и попала на самый интересный момент.

Девица описывала внешность мужика, который ей встретился аж три раза, и даже назвала его по имени. А в преследуемом я без труда узнала…

Поэтому я, искренне надеясь, что они управятся без меня, вылетела из комнаты.

* * *

Несмотря на то, что уже темнело и мои надежды застать на базаре хоть кого-то из интересующих меня личностей были, прямо скажем, немного смелы, я мчалась именно туда. Теперь, когда случайно увиденное этой девочкой Олей подтверждало мои предположения, я благословляла все случайности на свете, поскольку только благодаря им мы нередко находим верные решения.

На базаре уже было почти пусто – оставшиеся торговцы ждали, когда за ними приедут, а вернее, заберут товар.

Я повторила весь свой дневной путь и очень скоро оказалась перед той самой будкой, из которой выходил «микки маус». Володи на месте не было, да я и не рассчитывала его увидеть.

Мне был нужен его сосед. Я остановилась перед дверью и толкнула ее. Она была закрыта, но мне показалось, что внутри кто-то есть.

– Леху ищещь? – услышала я за своей спиной знакомый голос и, обернувшись, увидела Люську. От выпитого пива она явно уже с трудом держалась на ногах.

– Да. Но он уже ушел, наверное…

– Прям. Ушел, как же… Водку глушит…

Она со всей силы шваркнула по двери, заорав истошным голосом:

– Леха! Зараза! Открывай!

На ее призывы не последовало никакой реакции.

– Видишь, его нет, – развела я руками.

– А он тебе очень нужен? – поинтересовалась Люська. Наверное, рассчитывала получить за свои старания еще пива!

– Да, очень.

– Тогда потерпи.

Что я должна была терпеть, я поняла сразу же. Люська начала орать с такой громкостью и силой, что ее голосовым связкам наверняка позавидовали бы все великие певцы мира.

– Я тебе сказала, козел, ты мне нужен! Не откроешь, Багрику пожалуюсь!

Не знаю, кто такой был этот страшный Багрик, но дверь подалась, и на пороге возник в дупель пьяный Леха, который едва держался на ногах.

– Че надо? – вежливо поинтересовался он. – Делать, что ли, тебе не хрена?

Люська, разом успокоившись, кивнула в мою сторону и мирно сообщила:

– У Саши до тебя надобность, а не у меня. Я тебя век не видала, и еще столько же бы не видеть…

Сплюнула и пошла.

Он же, увидев меня, сделал попытку закрыть перед моим носом дверь, но я не могла согласиться с такой невежливостью по отношению к себе и легко впихнула его внутрь.

Особенного труда мне это не составляло, поскольку «клиент был пьян», и не нужно было быть каратисткой, чтобы уложить на лопатки человека, который и сам был готов упасть. Что он и сделал, смотря на меня вытаращенными глазами и лопоча что-то совершенно невразумительное относительно того, что он никак не поймет, почему такая достойная леди ворвалась в его скромное бунгало, да еще и обняла за плечи с такой страстью. Конечно, его речения носили несколько иной смысл, но я, как женщина, иногда все-таки имею право немного приврать в свою пользу. То, что мне довелось услышать, было в корне неприятно для моих нежных ушек. Поэтому я предпочту собственную версию.

Итак, он валялся передо мной, а я, поставив свою туфельку на его впалую грудь, попросила подробно изложить, где находится в данный момент его друг и напарник по бандитским налетам?

– Каким налетам? – прикинулся он непорочным и невинным.

Я вдавила туфельку поглубже.

– Ой, пусти, – запищал он неожиданно тоненьким голоском.

– Сейчас, – пообещала я, достав из кармана свою «беретточку». – Я даже могу отправить тебя в Валгаллу… Хочешь в Валгаллу, миленький?

– В какую еще, на хрен, Валгаллу?

– В обиталище душ воинов, – пояснила я этому умственно недоразвитому «бандюге». – Жаль, что твой интеллект находится в таком зачаточном состоянии, что Микки Маус остается твоим героем и образцом для подражания… Почему вам пришло в голову устроить свой бандитский налет?

– Какой… Блин, пусти же! Больно!

Я холодно улыбнулась и повторила свой вопрос.

– Какие налеты… Да это же был прикол!

Ах, прикол. Ну-ну…

– Да я не знаю, чего надо было этому шизанутому твоему приятелю! – заорал он. – Сама его про приколы спрашивай, почему он, например, меня убить хотел, когда сам же эту бутылку и оставил! И вообще – я с этого твоего налета поимел только сотняк, потому что догадался дневничок упереть и потом продал его типу в «титанике»… Нужны мне были твои налеты!

Я пообещала его отпустить, если он немедленно расскажет мне про все «приколы», которые они успели придумать. И покажет мне место, где может находиться Володя Баринов.

Он как-то странно хихикнул и пообещал отвести туда.

Я отпустила эту мерзопакость.

Впрочем, он оказался довольно честным. Все-таки показал мне направление, куда следовало идти. И в прямом, и в переносном смысле.

* * *

Идти пришлось бы долго. Я сжимала в кармане рукоятку револьвера и тихо радовалась тому, что у него вид, как у настоящего. Нет, конечно, я умею обращаться и с настоящим оружием. Но если вам нравится палить почем зря в живые мишени, то у меня это никакого восторга не вызывает.

Да уж, тоскливо оглянулась я. Мне, похоже, придется тащиться до этой чертовой развилки всю ночь. А времени у меня, как я предполагала по скорости движения тех, кого мне было необходимо догнать, совсем не было…

Выход был один.

И я рванулась в сторону тех самых гаражей, где почти на сто процентов рассчитывала найти моего верного друга Сережку-Пенса.

Он действительно был там и при виде меня обрадовался:

– Сашка! Наконец-то ты появилась немимолетным виденьем! Честное слово, я начинаю уже ненавидеть твою работу!

Мне пришлось его разочаровать.

– Пенсик, мне очень нужен мотоцикл.

– Зачем?

– Поскольку в данный момент решающим фактором можно смело назвать скорость, то именно для скорости мне и нужен твой байк. Дашь?

– Вместе с собой, – вздохнул Пенс. – Одну я тебя не пущу.

Это несколько рушило мои планы. Я задумалась, не помешает ли мне Пенс. Потом пришла к выводу, что вполне, может быть, даже пригодится.

– Заметано, – согласилась я. – Значит, поехали. Только мне надо очень быстро…

Пенс оглядел меня снисходительным взглядом и проворчал:

– Я похож на черепашку?

С этими словами он кинул мне шлем и сел в седло.

– Поехали. Только намекни еще, в какую сторону…

– К развилке на Воскресенск, – пояснила я. – Там такая халупа, ты ее увидишь сразу. Вот там и притаились интересующие меня личности.

Пенс кивнул, и мы помчались. В последний момент, когда мы уже выехали на шоссе, сдавшееся сумеркам, я не удержалась и издала клич:

– Йех-ху!

Пенс рассмеялся.

– Ты почти такая же, как два года назад!

* * *

Небо стало покрываться тучами. Задрав голову, я поняла, что скоро начнется дождь.

– Пенс, мы быстрее ехать не можем? – прокричала я.

– Нет, – пожал он плечом. – Быстрее пока нельзя. На этой дороге цуцики с радарами пасутся… А у меня нет лишних бумажек, чтобы вырваться от них живым и свободным.

– У меня есть, – сообщила я. – Сейчас же дождь пойдет, Пенс!

– Ладно, – решился он и прибавил скорость.

Где-то вдали уже мелькала молния и слышались раскаты грома.

Но первые крупные капли упали уже ближе к развилке.

После чего я поняла, что мои любимые дожди – не самое приятное на свете дело. Впрочем, это был не дождь, а ливень.

Он хлестал с небес безжалостно и своевольно.

– Как ты думаешь, Пенс, мы с тобой большие грешники? – поинтересовалась я, слезая с мотоцикла и смотря на небо, где полыхали молнии.

– А почему ты вдруг решила задаться таким вопросом? – озадаченно спросил Пенс, пытаясь припомнить все свои грехи.

– Просто любопытно, убьет нас молния или нет. Говорят, что она убивает грешников.

– А-а… Вот и узнаем, – спокойно ответил Пенс. – Если она нас убьет, тогда мы, пожалуй, грешники.

– Только не забудь, что ты должен успеть объясниться мне перед смертью в любви, – нахально объявила я.

Пенс пришел от моего предложения в некоторое замешательство и осторожно спросил:

– Почему?

– Господи, – вздохнула я. – Везет же мне сегодня с мужчинами! Абсолютно все хамят! Даже ты, Сережечка! Ну, не могу же я погибнуть во цвете лет безо всяких красивых слов, согревающих мою отлетающую ввысь душу!

– Кстати, о гибели, – сказал Пенс. – У тебя оружие-то есть?

– Есть, – сказала я. – Тебе зачем? Хочешь, чтобы я тебя пристрелила, как загнанную лошадь?

– Нет, боюсь, что тебя могут пристрелить, – оптимистично поведал мне Пенс.

– Руки коротки, – презрительно бросила я. – Сама всех перестреляю.

Мы пробирались через какие-то заросли.

– Ты-то чего за мной идешь? – спросила я. – Сопрут твой байк, ты меня до самой старости пилить будешь…

– Так уж чтобы было кого пилить, – задумчиво ответил мне Пенс.

Где-то мелькнул свет. Дождь немного успокоился, как будто он уже иссяк, только отдельные капли теперь лениво падали на землю.

Мы вышли из зарослей и оказались перед пустырем, в конце которого стояла одинокая избушка на курьих ножках. Именно там горел свет – очень слабенький, похожий на фонарь.

Я остановилась на минуту и успокоила дыхание несколькими глубокими вдохами-выдохами.

Впрочем, стоило мне остановиться, как я увидела, что перед домиком стоит машина. Я узнала ее.

Это была машина Виктора Сергеевича Воронова.

Подойдя ближе, мы услышали голоса.

Под носком Пенсова ботинка хрустнула ветка. Я шепотом выругалась и попросила:

– Пенс, давай поиграем в индейцев, а?

Он посмотрел на меня и прошептал:

– Я не виноват. Она сама попалась…

– Ладно. Только постарайся двигаться бесшумно. А то мы ничего с тобой не услышим.

Мы подошли поближе, на этот раз стараясь, чтобы наши движения были более легкими.

Остановившись у стены, я прислушалась.

Голоса, доносившиеся оттуда, были мне знакомы.

– Зачем вы меня искали? Чтобы помешать мне? Какое вы все имели право мне мешать?

Высокий, плаксивый голос, без сомнения, принадлежал Володечке Баринову собственной персоной. Ай да мальчуган, подумала я. Просто пионер-всем-ребятам-пример…

Пенс, надо отдать ему должное, молчал, хотя я знала, что ему очень хочется узнать, что тут за интриги плетутся. Мне-то было легче, потому как я уже догадалась о большей части коварных планчиков, а Пенс людей в доме не знал. Он просто терпеливо, молча ждал моих высочайших распоряжений.

Воронов что-то проговорил тихо, и я даже чуть не чертыхнулась от досады.

– Какое мне дело, кто вы такой? – простонал Володечка. – Хотите свои дурацкие миллионы, да? Я вот возьму и пожалуюсь, что вы меня убить хотели… Конечно, конечно, кто же поверит? Это вообще нечестно – вмешиваться, когда все было уже так хорошо.

Тихо, почти неслышным щелчком я включила свой «уоки-токи». Пускай записывает. Конечно, я не очень-то верила в успех – для того, чтобы мне записать свой голос, приходилось очень громко кричать. Только после этого получалось тихое журчание, в котором при желании можно было узнать свой голос, доносящийся как бы из-под воды. Но – хоть так.

Они продолжали свою интересную беседу. Пенс начал врубаться в смысл происходящего.

– Слушай, – прошептал он, – а этот придурок его не пришьет?

Я пожала плечами, выдавая свою полную неосведомленность по поводу планов «придурка». Его странные поступки вообще выглядели ненормальными и непредсказуемыми.

– Вы хотя бы понимаете, что, не будь вас на этом свете, всем было бы лучше? – орал тем временем вконец разошедшийся «придурок». – Моей бабушке всю жизнь отравили, а теперь за нас взялись? Появились, не замедлили, когда наследство замаячило? Так заберите его и валите, только не мешайте мне жить так, как мне хочется!

Интересно, подумала я. Он серьезно собирается отдать наследство? Что-то верится с трудом… Как же тогда он будет жить так, как ему хочется?

То ли у меня затруднены мыслительные процессы, то ли он ведет какую-то не совсем понятную игру, или третий вариант, который тоже вполне возможен, – мы имеем дело с шизофреником! И это меня, признаться, очень напрягает – поскольку с такими я еще дела не имела и совершенно не представляла себе, как с ними обращаться?! Конечно, мне крупно пока везло – дожила до двадцати трех лет спокойно и первый раз удосужилась встретиться с психом! Можно даже загадать желание… Оно напрашивалось само собой – больше никогда с психами не встречаться. Мне эти ребята никогда не нравились. Во-первых, не знаешь, как себя надо вести, а во-вторых, еще меньше знаешь, что они собираются сделать. Хотя о них и написаны целые трактаты, все-таки побудительные мотивы их странненьких действий остаются не очень ясны.

Воронов наконец-то еле слышно сказал:

– Послушайте, Володя, все, что вы делаете, может куда быстрее, чем вы думаете, привести вас в тюрьму или в психиатрическую лечебницу… Там вы вряд ли будете иметь возможность делать то, что вам хочется. Вы со мной не согласны?

Ага, значит, и его одолели сомнения в умственных способностях нашего мальчика!

Мальчик же рассвирепел:

– Ты меня что, дебилом считаешь? Да?

Кажется, Воронов сдуру сообщил, что именно так все дело и обстоит. Теперь я засомневалась и в его умственной полноценности. Ну, Сашка, кажется, ты влипла по первое число! Сидят в домике два полудурка, и тебе надо одного из них подвергнуть аресту, а второго выругать последними словами за неординарность мышления!

Вдруг раздался звук удара, потом Володя отвратительно выругался и проорал:

– Я тебя научу уважать Потоцких, козел!

– Послушай, – проговорил Воронов, – но ведь и я тоже – Потоцкий? Ты об этом не задумывался?

* * *

Последовала немая сцена. Наверное, парень был немного оглушен свалившимся на него чистосердечным признанием.

– Кто ты? – пробормотал он. – Разве ты не Шлендорф?

– Нет, – спокойно ответил Воронов. – Моя мать была дочкой твоего дедушки. Она вышла замуж за Воронова… Поэтому у меня, уж прости, фамилия моих родителей.

Володя некоторое время молчал, обдумывая услышанное, а потом вдруг решительно сказал:

– А мне до фонаря, Шлендорф ты или Потоцкий. Одного поля ягода… Хотите лишить нас с Никитой наследства. Ничего у вас не получится…

Я поняла, что теперь мое промедление, простите за банальную цитату, «смерти подобно». Пенс даже не успел меня остановить.

Поскольку я молнией ринулась к двери, вышибла ее ногой, спасибо ветхости бедняги, и, уцепив обеими руками свою «газовую» подружку, влетела в комнату с криком:

– Всем на пол! Быстро! Иначе – стреляю!

Я все-таки зажмурилась, потому что услышала голос Воронова-Потоцкого:

– Са-не-чка! Девочка моя, поверьте, я бы с удовольствием лег на пол, как наш с вами друг, но… Я привязан к стулу.

Открыв глаза, я увидела, что Володя валяется на полу бездыханным, что меня ужасно напугало, а Воронов привязан детскими прыгалками к стулу.

– Я его убила? – в ужасе спросила я.

– Да нет, что вы, не думаю… Впрочем, посмотрите.

Я осторожно подошла к этому дурню Володе и, наклонившись, потрогала пульс.

Все в порядке. Он был жив. Просто рухнул в обморок, насмерть перепугавшись моего разъяренного вида.

Я облегченно вздохнула. Развязав Воронова, я перетянула прыгалками Володины руки и ноги и позвала Пенса.

– Пенс!

Он уже был на пороге и озирался, щурясь от света.

– Что?

– Надо довезти этого парня до Ларчика!

– У меня же машина, – робко заметил Воронов.

Тут уж я не стерпела. У меня и так настроение было паршивое и ужасно хотелось реветь, а он еще начал тут как ни в чем не бывало предлагать свою машину!

– Ах, вы столь любезны! Предлагаете машину! Не пора ли мне умереть от благодарности?

Он вытаращился на меня в полном недоумении.

– Какого черта вы играли в партизана? – поинтересовалась я. – Вы что, соображаете плохо? Вы же влипнуть могли по самые уши – и вылезти не смогли бы, так и остались бы в этом дерьме! Что бы вы тут делали, не обрати я внимания на этого Потоцкого? Я вообще сейчас могла бы сидеть дома, попивая кофе и читая Вийона в подлиннике! Вам было так трудно сообщить нам свою степень родства с Потоцким?

– Са-шень-ка! – воззвал ко мне Воронов, сложив руки, как перед алтарем.

– Да пошли вы! – кричала я. – Сашенька… Вы представляете, что из-за вас я могла бы выстрелить в человека?! Я бы его нечаянно убила, и что тогда?! Да вас за это Лариков пришибет, и правильно сделает, между прочим!

– Господи, Сашенька, да чем бы вы его убили? Газовым пистолетиком? У него-то, в отличие от вас, была отнюдь не такая безвредная игрушка…

Он достал из кармана Володиной куртки старинный револьвер.

– Наследство от Михаила Андреевича, – грустно усмехнулся он. – Знал бы он, как начнет распоряжаться им один из его потомков… Вы когда-нибудь слышали про вырождение рода, Сашенька? Взгляните на этого парнишку – и поймете, что это такое. Один из последних Потоцких-Карниловых. Господи, до чего жаль бедную Антонину Ивановну!

– Неужели он ее сам убил? – в ужасе посмотрела я на него.

– Нет, – покачал головой Воронов. – Бедная старушка просто попала под машину. Трагическая случайность, всего лишь. А потом появился Солнцев. Он был нанят Татьяной. Пытался выяснить что-то обо мне… В голове Володи он почему-то прочно связался со смертью. Наверное, из-за тонущего «Титаника», на котором погибают люди. Помните эту историю? Сначала он боялся, а потом странным образом идея смерти его захватила. И он решил попробовать смерть на вкус. Пришел к Татьяне Дорофеевой и выстрелил. Понимаете, Саша, ведь ему действительно не очень-то было нужно это наследство! Просто предлог. И вся эта дурацкая игра в покушения на его жизнь… Он ведь все это просто придумывал! И как убедительно… Я долго верил ему, всерьез опасаясь за его жизнь!

Он грустно усмехнулся и махнул рукой.

– Я только хотел узнать что-то о своем дедушке. Бабушка не могла простить ему измены, но я его понял. Он испытал большую любовь – разве что-то имеет большее значение? Было бы куда интереснее прочесть ее дневник, но, судя по рассказам Володи, его пропил приятель. А жаль…

– Да у меня ее дневник, – сказала я. – Так что радуйтесь. Только сначала его дочитаю я…

На полу слабо шевельнулся Володя. Он поднял на нас глаза и тихонько спросил:

– Где я?

Потом он все вспомнил и спросил нас:

– Меня теперь расстреляют, да?

Я уже приготовилась процитировать ему: «Увы, ждет смерть злодея… И сколько весит этот зад – узнает эта шея», но что-то в его глазах заставило меня остановиться.

И в груди шевельнулась жалость к этому потомку славного рода. Несмотря на тень Татьяны Дорофеевой.

* * *

Мы благополучно добрались до Тарасова – Володя и я в машине Воронова, а Пенс на своем байке.

Ларчик открыл дверь, перепуганный и удивленный.

– Что… – начал он с порога читать мне нотацию.

Я поморщилась. Нет, похоже, меня сюда взяли в качестве «девочки для битья»!

– Ничего, – безмятежно улыбнулась я. – Вернулись с вечерней прогулки… Здорово прогуляться под дождем ночью!

С этими словами я попробовала пройти в кухню, но Лариков задал очередной идиотский вопрос:

– А почему он связан детскими прыгалками?

Воронов рассмеялся. Конечно, теперь, когда я спасла его дурацкую, никчемную жизнь, можно и повеселиться!

– А он не хотел принимать участие в нашей прогулке. Знаешь, Лариков, чего я больше всего не люблю?

Он взглянул на меня с плохо скрытым раздражением.

– Работать, – брякнул этот нахал.

– Нет, работать я, конечно, тоже не люблю, но куда больше я не люблю, когда в людях отсутствует романтика!

Справедливо рассудив, что все, что могла, я уже сказала, остальное пусть рассказывает Воронов, я кивнула Пенсу, и мы прошли на кухню, где в полном молчании наслаждались кофе и теплым уютом.

* * *

Когда я зашла в комнату, Володя сидел, уставясь в одну точку.

– Почему вы убили Татьяну Дорофееву, Володя? – бестактно интересовался у него Лариков.

Бедный Володя вскинул на него удивленные глаза. Мне даже показалось, что сейчас он спросит, кто такая Татьяна Дорофеева, и будет вполне искренен, потому что он и вправду это, кажется, забыл.

Но Володя решил, что удивлять так удивлять, и ответил совершенно потрясающе:

– Она не хотела, чтобы у меня был брат. Я ее не любил. И она не любила мою бабушку.

Не знаю, как Ларчик, но я почувствовала себя бесконечно уставшей.

– А Солнцев? Он тоже вам мешал воссоединиться с братом?

– Какой еще Солнцев?

Я положила перед Ларчиком свой «уоки».

– Что это? – недоуменно посмотрел он на меня.

– Чистосердечное признание. Правда, подслушанное, – сказала я.

Ларчик попытался вслушаться в тихое хрюканье и поморщился.

– Принеси магнитофон, – попросил он. – Может, я тогда что-то разберу?

Я принесла. Сквозь капли дождя, которые почему-то получились почти идеально, нам удалось услышать голос:

– Может быть, ты станешь меня шантажировать, как твой напарник Солнцев? Так я сразу понял, что его купила моя дорогая тетушка! Поэтому ты рискуешь закончить свою жизнь, как он! Размозжу тебе голову, будешь знать…

Я посмотрела на Володю. Он сидел, беззвучно шевеля губами. Как же он должен сейчас меня ненавидеть, почему-то подумала я.

– Что вы искали в моем офисе? – не унимался Лариков.

– Где? – не понял Володя.

Я не удержалась от тихого смешка.

– Ну, здесь, – обвел глазами Ларчик свою халупу.

– А-а… Это офис? – продолжал недоумевать Володя.

– Неважно, – стыдливо покраснел Ларчик. – Что вы тут искали?

– Завещание бабушки. Где-то ведь оно должно быть. Я должен был его уничтожить, чтобы все досталось только нам с Никитой…

– С Никитой? Вы так хотели поделиться именно с Никитой? – удивился Лариков.

– Конечно, – вскинул на него глаза Володя. – Ведь он мой брат. Я должен был с ним делиться. Бабушка хотела, чтобы я был приличным человеком…

* * *

Домой я пришла уже глубокой ночью. Мама не спала.

– Саша? Ты опять будешь мне врать про работу?

– Нет, – сказала я, стаскивая с себя насквозь промокшие джинсы. – Не буду. Мы с Пенсом просто катались по ночному шоссе и немного забыли про время. Ты же знаешь, ма, что молодость граничит с легкомыслием.

– Глядя на тебя, моя дорогая, мне иногда кажется, что молодость и легкомыслие – синонимы, – сурово ответствовала мамочка.

Я вздохнула и предпочла с ней согласиться.

– Особенно в моем отдельно взятом случае, – проворковала я.

Как же мне хотелось спать!

Тем не менее я достала черную тетрадку и, удобно устроившись на подушках, приступила к чтению истории любви.

«Сегодня впервые осталась одна. Тебя больше нет… Я сижу и слушаю нашу любимую песню. «Странники в ночи»… Теперь я осталась одна. Странница в ночи».

Я закрыла дневник и задумалась.

О красавце Потоцком. О юной Тонечке Карниловой. Об их встрече, грусти, радостях и – великой печали.

Как жаль, что она так и не стала обладательницей огромного состояния!

Или – все-таки стала? Ведь, как сказал один из Потоцких, есть ли что-нибудь больше, чем любовь?

Вернуться назад
HOME
Популярное
  • Механики. Часть 104.
  • Механики. Часть 103.
  • Механики. Часть 102.
  • Угроза мирового масштаба - Эл Лекс
  • RealRPG. Систематизатор / Эл Лекс
  • «Помни войну» - Герман Романов
  • Горе побежденным - Герман Романов
  • «Идущие на смерть» - Герман Романов
  • «Желтая смерть» - Герман Романов
  • Иная война - Герман Романов
  • Победителей не судят - Герман Романов
  • Война все спишет - Герман Романов
  • «Злой гений» Порт-Артура - Герман Романов
  • Слово пацана. Криминальный Татарстан 1970–2010-х
  • Память огня - Брендон Сандерсон
  • Башни полуночи- Брендон Сандерсон
  • Грядущая буря - Брендон Сандерсон
  • Алькатрас и Кости нотариуса - Брендон Сандерсон
  • Алькатрас и Пески Рашида - Брендон Сандерсон
  • Прокачаться до сотки 4 - Вячеслав Соколов
  • 02. Фаэтон: Планета аномалий - Вячеслав Соколов
  • 01. Фаэтон: Планета аномалий - Вячеслав Соколов
  • Чёрная полоса – 3 - Алексей Абвов
  • Чёрная полоса – 2 - Алексей Абвов
  • Чёрная полоса – 1 - Алексей Абвов
  • 10. Подготовка смены - Безбашенный
  • 09. Xождение за два океана - Безбашенный
  • 08. Пополнение - Безбашенный
  • 07 Мирные годы - Безбашенный
  • 06. Цивилизация - Безбашенный
  • 05. Новая эпоха - Безбашенный
  • 04. Друзья и союзники Рима - Безбашенный
  • 03. Арбалетчики в Вест-Индии - Безбашенный
  • 02. Арбалетчики в Карфагене - Безбашенный
  • 01. Арбалетчики князя Всеслава - Безбашенный
  • Носитель Клятв - Брендон Сандерсон
  • Гранетанцор - Брендон Сандерсон
  • 04. Ритм войны. Том 2 - Брендон Сандерсон
  • 04. Ритм войны. Том 1 - Брендон Сандерсон
  • 3,5. Осколок зари - Брендон Сандерсон
  • 03. Давший клятву - Брендон Сандерсон
  • 02 Слова сияния - Брендон Сандерсон
  • 01. Обреченное королевство - Брендон Сандерсон
  • 09. Гнев Севера - Александр Мазин
  • Механики. Часть 101.
  • 08. Мы платим железом - Александр Мазин
  • 07. Король на горе - Александр Мазин
  • 06. Земля предков - Александр Мазин
  • 05. Танец волка - Александр Мазин
  • 04. Вождь викингов - Александр Мазин
  • 03. Кровь Севера - Александр Мазин
  • 02. Белый Волк - Александр Мазин
  • 01. Викинг - Александр Мазин
  • Второму игроку приготовиться - Эрнест Клайн
  • Первому игроку приготовиться - Эрнест Клайн
  • Шеф-повар Александр Красовский 3 - Александр Санфиров
  • Шеф-повар Александр Красовский 2 - Александр Санфиров
  • Шеф-повар Александр Красовский - Александр Санфиров
  • Мессия - Пантелей
  • Принцепс - Пантелей
  • Стратег - Пантелей
  • Королева - Карен Линч
  • Рыцарь - Карен Линч
  • 80 лет форы, часть вторая - Сергей Артюхин
  • Пешка - Карен Линч
  • Стреломант 5 - Эл Лекс
  • 03. Регенерант. Темный феникс -Андрей Волкидир
  • Стреломант 4 - Эл Лекс
  • 02. Регенерант. Том 2 -Андрей Волкидир
  • 03. Стреломант - Эл Лекс
  • 01. Регенерант -Андрей Волкидир
  • 02. Стреломант - Эл Лекс
  • 02. Zона-31 -Беззаконные края - Борис Громов
  • 01. Стреломант - Эл Лекс
  • 01. Zона-31 Солдат без знамени - Борис Громов
  • Варяг - 14. Сквозь огонь - Александр Мазин
  • 04. Насмерть - Борис Громов
  • Варяг - 13. Я в роду старший- Александр Мазин
  • 03. Билет в один конец - Борис Громов
  • Варяг - 12. Дерзкий - Александр Мазин
  • 02. Выстоять. Буря над Тереком - Борис Громов
  • Варяг - 11. Доблесть воина - Александр Мазин
  • 01. Выжить. Терской фронт - Борис Громов
  • Варяг - 10. Доблесть воина - Александр Мазин
  • 06. "Сфера" - Алекс Орлов
  • Варяг - 09. Золото старых богов - Александр Мазин
  • 05. Острова - Алекс Орлов
  • Варяг - 08. Богатырь - Александр Мазин
  • 04. Перехват - Алекс Орлов
  • Варяг - 07. Государь - Александр Мазин
  • 03. Дискорама - Алекс Орлов
  • Варяг - 06. Княжья Русь - Александр Мазин
  • 02. «Шварцкау» - Алекс Орлов
  • Варяг - 05. Язычник- Александр Мазин
  • 01. БРОНЕБОЙЩИК - Алекс Орлов
  • Варяг - 04. Герой - Александр Мазин
  • 04. Род Корневых будет жить - Антон Кун
  • Варяг - 03. Князь - Александр Мазин
  • 03. Род Корневых будет жить - Антон Кун
  • Варяг - 02. Место для битвы - Александр Мазин

    • Всем-всем привет
    Если вам понравилось читать на этом сайте, вы можете и хотите поблагодарить меня, то прошу поддержать творчество рублём.
    Торжественно обещааю, что все собранные средства пойдут на оплату счетов и пиво!
    Paypal: paypal.me/SamuelJn

    Похожие новости:
    {related-news}
    Забыли пароль? Регистрация
    HitMeter - счетчик посетителей сайта, бесплатная статистика