Туманная река 2 - Владислав Порошин

Влад Порошин

Туманная река 2

Глава 1

Плохо освещенная светом луны комната стала кружиться перед моими глазами. Я себя почувствовал, как в девстве на карусели, которую раскручивают ради забавы ребятишки, чтобы окружающий мир превратился в мешанину тонких смазанных нитей. Внезапно эти нити стали светлеть и сквозь дымку ускользающего сознания я стал видеть серое небо, реку, которая пряталась в тумане и деревянный испещренный мелкими рунами без перил мост. Когда картинка перед глазами успокоилась, я огляделся. Действительно я сидел на мосту, под которым медленной змеей река. Знакомое местечко, подумал я. Это конец, а где же пистолет, вдруг пришла забавная мысль в голову. С левого края моста в мою сторону двинулся человек, непонятно откуда здесь взявшийся. Одет он был в белую рубаху, перетянутую поясом, и белые штаны. Мне показалось забавным, что борода незнакомца была сплетена в косичку, а на лбу волосы были перехвачены толстой узорчатой лентой. На вид мужчине можно было дать от 40 до 50 лет. Средний рост, спортивного телосложения. Наверняка неплохой боец смешного стиля.

— Что-то не так с моей одеждой? — спросил низким бархатным голосом незнакомец.

Аха, брюки не отутюжены, подумал я, и бороду можно было бы и подстричь, а так для собирателя народных традиций на историческом фестивале, вполне сгодится. Хотя какое мне дело, ходи в чем угодно, только бубенцами не тряси.

— Какими бубенцами? — не понял моих мыслей мужчина в белом.

— Отличный костюм выходного на природу дня, — перевел я тему разговора.

Затем встал и осмотрел свой внешний вид, футболка, джипсы клеш, на ногах же ничего не было. Я был бос, как и незнакомый мне мужчина.

— Скажите, а у вас всегда здесь пасмурно и туман? — спросил я, чтобы хоть как-то прояснить для себя ситуацию.

— В точке пересечения миров не должно быть ни тьмы, ни света, — незнакомец посмотрел на меня хитрыми изучающими глазами.

— Забыл представиться, меня зовут, Богдан Крутов, с кем имею честь? — я попытался извлечь еще чуть-чуть информации.

— У меня много имен, но ты можешь называть меня Велес. Могу ответить на большинство твоих вопросов.

— Да мне все понятно, — я состроил простоватую физиономию, и шмыгнул носом, — жил да был, никого не трогал, работал в меру сил, а потом бах и перенесся из 2018 в 1960 год. Мара сказала, если буду как все, то дни мои сочтены. Ладно, я стал ни как все. Теперь за мной гоняются какие-то черные человечки. Нервную систему расшатывают. Дальше то что?

— Это слуги Чернобога, питаются людскими страхами и страданиями. Такие, как ты им, как кость в горле. А дальше? Хочешь жить умей вертеться. Чтобы черные часто не доставали, сделай оберег от тьмы. В дерене Волоков, под Москвой, найдешь мастера. В крайнем случае, Мара или я, или еще кто из нас, выловим тебя здесь и вернем в твой мир. Честно говоря, не ожидал, что ты окажешься таким прытким.

Велес ладонями вверх развел руки в стороны, и глубоко задышал. Сейчас вернет в мою маленькую комнатенку, понял я.

— Черный сказал, что я не в прошлом, а в другом отражении. Что это значит?

— Отражение — это копия твоего прошлого мира, с той разницей, что отстает по временной шкале на несколько лет или прочими незначительными мелочами, если отражения максимально близки.

— Это как эффект Манделы? — спросил я.

Велес неопределенно мотнул головой и задумался рассказывать мне все или нет.

— Кстати и твой прошлый мир — это тоже копия, — продолжил он, — другого более продвинутого мира. Таких миров-отражений множество. Что очень важно все миры взаимодействуют, если в одном люди живут лучше, то это происходит и в другом. Поэтому для черных ты враг!

Велес стал делать более активные пасы руками.

— А еще я стал замечать, что мое тело сильнее, быстрее, более координированное, память лучше работает, мозги соображают в хорошем темпе, даже слух музыкальный лучше. Это почему?

— Не обращай внимание, — подмигнул мне он, — это эффект перехода, лет через десять иссякнет, может быть.

Затем он сильно хлопнул ладошами над своей головой, и я оглушенный, на секунду потерял сознание. А когда очнулся, в окно пробивались первые солнечные лучи.

Глава 2

Пока коммунальная квартира спала, я сделал зарядку, тридцать раз присел, пятьдесят отжался и быстро принял холодный душ, в принципе другой воды в доме неделями не бывало. Дальше я отварил себе гречневую кашу и задумался, где же мне искать эту деревеньку, Волково? Ни интернета нет, ни карты, Московскую область знаю плохо. Самый простой вариант — это добраться до ближайшего вокзала, а ближайший у меня Белорусский, если повезет, доеду до нужного места на электричке, в крайнем случае, узнаю, где находится это самое Волково. В любом случае решать вопрос с оберегом от тьмы нужно безотлагательно.

— Куда в такую рань? — высунулась из своей комнатенки бабка Фрося, когда я уже завязывал кеды в общей прихожей.

Кстати в поездку я обрядился по-простому, в футболку и в школьные с заплатами шаровары. Мало ли в какие дребеня нелегкая занесет.

— В МУР бабуля нужно заскочить, — широко улыбнулся я, — а то что-то в последнее время осведомители из нашего района плохо работать стали. Может кого в расход уже пора, или за 101 километр, чтоб болтали меньше.

— Какая я тебе бабуля! — взвизгнула старушка и скрылась за дверью.

Почему-то никогда и не сомневался, что ты за бабуля, подумал я, и легкой трусцой засеменил в сторону Белорусского вокзала. На Вокзале после того как меня несколько раз послали на три буквы, мне удалось узнать, что до Волково можно доехать на пароходике от южного речного вокзала.

На пристани, передо мной, предстала следующая картина, в бело черно красных тонах туда и сюда сновало множество смешной ребятни. Белые рубашки, красные галстуки, черные брюки у мальчиков, такого же цвета юбки у девочек. И над всем этим хаотическим движением возвышалась летающая тарелка. Точнее речной вокзал по форме напоминал неопознанный летающий объект. Интересно, чем руководствовался архитектор? Неужели встречей с необъяснимым. Строительный материал же необычного объекта был стандартным, низ кирпичный, верх деревянный, из купола торчал шпиль с красным флагом. Красота. Однако любовался я развернувшейся картиной с двоякими чувствами, билетов в кассе не было. Так как сегодня первая смена отправляется в пионерские лагеря, чтобы мамы с папами немного отдохнули от своих непоседливых карапузов. Можно конечно было путешествие отложить до завтра, но пережитый ночью страх меня двигал только вперед. Поэтому я решил действовать.

— Привет девчонки! — поздоровался я, судя по внешности и огромным растерянным глазам с тремя вожатыми, которые о чем-то перешептывались.

— Чё те надо парень? — влез длинный и прыщавый чувак в красной пилотке и пионерском галстуке, который стоял раздраженно в стороне.

— А ты что девчонка? — удивился я, под хохоток девушек.

Длинный сжал кулаки, но пустить их в ход побоялся.

— Девушки, милые, подбросьте несчастного странника до деревни Волково, — взмолился я.

— В самом деле, парень, — наконец ответила одна из девушек, самая полненькая из них, — не видишь, что твориться, пятерых пионеров найти не могут. А ты вообще не понятно кто.

— Может, ты вражеский лазутчик? — поддержала коллегу низенькая курносая девчонка.

Пигалица, передразнил я ее мысленно, самая же фигуристая и симпатичная из троицы лишь загадочно улыбнулась и ничего не сказала.

— Найду я сейчас ваших пионеров, — приободрился я, — засекайте пятнадцать минут.

Я повертел головой в разные стороны и прикинул, где дорвавшиеся до свободы пионеры могут спокойно покурить и выпить самогонки и при этом еще и застрять. Лично я бы спрятался в тех новостройках, которые виднелись в двухстах метрах в стороне. Туда я в спринтерском темпе и рванул. Перескочив глубокий ров, я снова огляделся. В котловане еще различим, был не до конца засыпанный фундамент, поэтому в первый наметившийся подъезд пришлось пройти по двум неустойчивым досочкам.

— Эй! Пионеры юные! Головы чугунные! — крикнул в темном помещении первого этажа.

Где-то кто-то мяукнул. В принципе бродячие коты могут завестись на стройке, но что-то подсказало, что это не они. Я осторожно пошел на звук, так не хотелось в темноте сломать себе ногу или руку.

— Спасите! — услышал я тонюсенький голос.

Через минуту я смотрел вниз, в какой-то бункер, а на меня с надеждой смотрело пять чумазых мордочек.

— Мы зашли в подвал, а потом дверь кто-то запер, теперь выйти не можем, — заревела одна мордочка.

— Чё ты стонешь, как девка! — завозмущалась другая.

— Сейчас лестницу принесу! — крикнул я пионерам, — стойте здесь!

Наверняка с первого на второй этаж должна быть какая-нибудь стремянка, подумал я, двигаясь вперед. И оказался прав, стремянка была в наличие.

— Давай по одному! — я медленно опустил лестницу вниз, — первый пошел!

— Красавцы, — прокомментировал я, рассматривая, одного за другим, юных диггеров, — что пили? Что курили? Все немедленно сдать, иначе отправлю обратно в бункер.

— Нас нельзя в бункер, у нас пароход сейчас уедет, — заныл знакомым голосом один из пионеров.

— Пароход не ездит, он ходит, — важно заметил другой уже знакомый голос.

— Я вам, что тут воспитатель в детском саду? — я резко крикнул, и каждому залепил по затрещине, — быстро алкоголь и табак сдать!

— А мама говорила детей бить нельзя, — заревел еще один пионер, но между тем пару пачек «Казбека» отдал мне.

— Как фамилия? — спросил я юного любителя папирос.

— Сидоров, — пробубнил тот.

— Если будешь курить, Сидоров, — я погладил паренька по голове, — приеду к тебе в пионерский лагерь и уши откручу.

— Че сразу уши, — чуть не заплакал пионер.

— Потому что другие органы тела в будущем могут и пригодиться, — «Казбек» я сунул себе в карман.

А тот, который держался смелее всех, скорее всего, заводила, протянул мне солдатскую из толстого стекла фляжку. Интересно, как такой раритет дожил до конца войны, подумал я, принюхавшись к содержимому.

— Брага, — сознался честный пионер.

— Фляга отцовская? — спросил я, выливая содержимое в бункер.

Пионер угрюмо кивнул головой.

— За мной шагом марш! — скомандовал я, вернув раритет пионеру, который в другом времени можно было бы продать реконструкторам за хорошие деньги.

Так и вел я строем пятерку перемазанных землей пионеров. На подходе к пристани, я громко скомандовал.

— Отряд речевку начинай! Раз, два!

— Кто шагает дружно в ряд? — печально ответил мне заводила этой компании.

— Пионерский наш отряд, — так же кисло вторили ему друзья.

— Кто шагает дружно в ногу? — пробубнил снова тот же пионер.

— Уступайте нам дорогу, — вторили еле слышно ему остальные.

Зато со смеху покатывались почти все вожатые, а также и другие пионеры постарше.

— Отряд, стой, раз, два! — остановил я печальную процессию.

— Мая Ивановна! — крикнула полненькая вожатая куда-то в толпу, — Сидоров с компанией нашелся!

— Пойдем, проведу тебя на проход, — просто взяв меня за руку, сказала самая симпатичная из троицы вожаток, девушка, — если Мая прикопается, кто такой, скажешь, что студент второго курса нашего Московского Педа. Мы подтвердим.

— Аха, еду проведать любимую бабушку в Волково, — подыграл я девчонке, — кстати, кто моя благодетельница?

— Света, — представилась она.

— Очень приятно, Богдан.

Она завела меня в просторный закуток, который располагался ближе к носу корабля, и сказала, что это место всех вожатых, и чтобы я отсюда не высовывался. Я скромно сел в самый дальний конец помещения, еле-еле протиснувшись между наваленных рюкзаков.

Наверное, минут сорок меня никто не беспокоил, так как вожатые больше проводили времени на палубе, откуда доносился смех и песни под гитару. Я даже не заметил, как уснул. Пока вдруг кто-то не огрел меня сумкой по голове.

— Ой! Извини, — засмеялась курносая пигалица.

— Ну и дождина! — взвизгнула какая-то девчонка, забегая в каюту, прижимая к себе гитару.

— Девчонки, может бражки? — предложил длинный и прыщавый парень в красной пилотке.

Я посмотрел в иллюминатор, ничего себе дождичек, как из ведра, зато быстро закончится, подумал я.

— Самогонку, разбавленную будешь? — толкнула в плечо меня Света, стреляя озорными глазками.

— Я спортсмен, язвенник и трезвенник, — отшутился я, снова посмотрев в иллюминатор, а она так ничего, пухленькие губки, большие глазки, маленький аккуратный носик с веснушками.

— Ну и зря, — хохотнула она.

— Отстань от мальчика, — ревниво прогундосил прыщавый, — давай быстрее пока Мая не засекла!

— Еще час ползти, — пожаловалась на скуку полненькая вожатка, пока бутылка шла по кругу, — давайте еще что-нибудь споем. Не кочегары мы, не плотники! — заголосила она.

— Пели уже, — оборвал ее кто-то из парней.

— А давайте я спою, — решил я ответить добром на добро ребятам, ведь никто из них меня не сдал, еду на пароходике и в ус не дую.

Я с трудом перелез через завалы из рюкзаков и взял гитару. На меня смотрело десять пар глаз девчонок и парней. Семь к трем, прикинул я в уме, соотношение слабого пола к сильному, и немного позавидовал последним, так как их было меньше.

— Сейчас, — сказал я, настраивая старый потертый инструмент, и как они на нем умудрялись играть?

— Ты играть то вообще умеешь? — прыщавому прямо не терпелось меня поддеть и получить смачной плюхи.

Серьезно приревновал бедняга, решил я, и, проигнорировав его, заиграл на простых блатных аккордах.

— Изгиб гитары жёлтой ты обнимешь нежно, Струна осколком эха пронзит тугую высь, Качнётся купол неба большой и звёздно-снежный, Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались.

Это, в каком же году напишет хит всех бардов во Вселенной Олег Митяев, думал я, рассматривая вытянутые лица будущих педагогов. Примерно в году восьмидесятом, плюс минус пять лет. И сейчас решится, пойдет песня в народ, и станет народной, либо ее спустя пятнадцать, двадцать лет сочинит сам автор. Ох, как меня глазами поедает Света. А что, я сейчас мужчина холостой, подруга от меня сбежала. Глупости, отмахнулся я от этой мысли.

— И всё же с болью в горле мы тех сегодня вспомним, Чьи имена как раны на сердце запеклись. Мечтами их и песнями мы каждый вдох наполним. Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались.

Парни и девчонки, быстро сообразив, что две строки припева постоянно повторятся, с большим азартом стали их подпевать. И тут в каюту вошла сухонькая женщина с волевым лицом, Мая Ивановна, догадался я. Она очень осторожно, чтобы не вспугнуть хорошую песню присела рядом со Светой.

— Качнётся купол неба большой и звёздно-снежный, Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались!

Захлопали все не жалея ладоней, дружно допев последние слова песни.

— Запиши слова! — первой кинулась на меня, как на танк, толстушка.

— Отличная песня, — высказалась Мая, — кто автор?

Все посмотрели на меня, я же посмотрел на всех.

— Это мы сочинили, когда со своим детским домом ходили в поход, — соврал я, — народная можно сказать песня.

— Всем ребятам раздать слова, — распорядилась женщина, — когда зажжем пионерский костер, будем ее петь.

Вдруг Мая Ивановна принюхалась, — кто пил самогон? Быстро признавайтесь!

Весь народ в каюте напряженно притих.

— Это я, — сказал я, подняв руку, как в школе, — спиртом струны обработал, чтобы они заразу не переносили. Не хватало еще какой-нибудь коклюш завезти в пионерский лагерь.

На слове коклюш, лицо начальницы лагеря нервно дернулось.

— Кстати, а ты кто такой? — опомнилась Мая, — что-то я тебя не припомню.

— Это наш сокурсник, — затараторила Света, — он едет к бабушке в деревню Волково.

Ребята все разом закивали, всем видом давая понять, что это наш парень, с первого класса с ним учимся, знаем его, как облупленного.

— Через десять минут твоя остановка, — сказала женщина и вышла из каюты.

Пять минут я надиктовывал текст песни «Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались», мысленно извиняясь перед Олегом Митяевым. Придется ему сочинить что-нибудь другое. Еще пять минут я прощался на палубе со Светой. Дождь к тому времени закончился, и выскочило ласковое летнее солнце.

— Я все три смены проработаю в лагере, — сказала мне девушка, — приезжай в гости.

— А отдыхать, когда собираешься? — спросил уклончиво я.

— Покой нам только снится, — хохотнула она, — зато туфли новые куплю и платье.

— Я бы приехал, да у меня работы много, — почти не соврал я.

Девушка удивленно вскинула свои брови.

— У нас с друзьями ВИА, вокально-инструментальный ансамбль, «Синие гитары», устраиваем в ДК Строителей танцы, — объяснил я свою занятость.

Пароход же причалил к небольшой деревянной пристани. И матросы сбросили трап.

— Прощай музыкант, — грустно улыбнулась Света.

— Может, еще встретимся, — помахал я ей в ответ.

Я сошел на берег и еще раз подмигнул девчонке.

— Как называется твой лагерь? — крикнул я.

— Чайка! — ответил она.

Оригинальное название, наверное, каждый второй лагерь в стране — это «Чайка», улыбнулся я.

— Мы будем в тридцати километрах отсюда! — добавила Света.

Глава 3

— Водку, сигареты привезли? — спросил меня дряхлый дед, сидевший на пенёчке у пристани, — ась?

— Нет, дедуля, пионеров привезли, — усмехнулся я, — сколько штук брать будешь? Каждый второй бесплатно.

— Тьфу! Мне такого добра и даром не нать, — махнул он рукой и заковылял в сторону деревни.

Пароход, отплывая, дал один длинный гудок, Света все также стояла на палубе и смотрела на меня.

И тут я остолбенел. А где мне здесь искать мастера по волшебным оберегам? Наверное, нужно местного знахаря поспрашивать, подумал я и побежал догонять шустрого старичка.

— Дедуля! — крикнул я, — скажи, в вашей деревне невесты есть? — ляпнул я первое, что пришло в голову, чтобы завязать непринужденный разговор.

— Кому и кобыла невеста, — отмахнулся дед.

Либо знает классиков, либо классики активно эксплуатировали народный фольклор, усмехнулся я, припомнив «Двенадцать стульев».

— Если такой напряг с невестами, может знахарь в деревне имеется? — я подмигнул старичку, — порча, сглаз, приворот?

— Знахарь, — дед почесал затылок, — а ежели укажу я, знахаря, ентого, то, что мне с тохо?

Я пошарил по карманам, и вынул две пачки «Казбека».

— Во! Контрабандный товар, — я тут же их спрятал в карман, чтобы вредный дедушка немного поволновался.

— Ето Захарыч, — дедуля вмиг оживился, — ехо все так и кличут, знахарь, ун там, на украю деревни живет.

— Спасибо отец, не хворай! — крикнул я и потрусил в нужном направлении.

— Эй! Хлопец! А сигареты? — обиделся дед.

— Вот память молодецкая! — я сделал небольшой крюк, потом секунд двадцать делал вид, что пачки застряли в кармане, и наконец, отдал весь контрабандный «Казбек» старичку, — Минздрав предупреждает курение опасно для вашего здоровья, — рапортнул я в заключении.

— Яйца курицу не учат, — пробубнил старичок.

До дома знахаря я, в прямом смысле слова, бежал, как бегун на средние дистанции. Практически из каждого двора меня с большим удовольствием облаивали местные собаки. Скучно блохастым целый день на цепи, улыбался я. В одном месте пришлось оббежать пятерых толстых гусей, еще в той жизни, в детстве, меня они покусали, поэтому я решил, что десять метров не крюк. Дом же Захарыча оказался довольно зажиточным, новая калитка, крепкий деревянный забор, крыша сарая крыта железом. Во дворе дома, судя по всему, ожидали приема три женщины. Что характерно у каждой с собой была какая-то животина. У одной коза, у другой петух, у третей кошка, или кот. Из сеней высунулся хозяин дома, бородатый крепкого сложения дед.

— Кто первый проходи, — степенно пригласил он страждущих, потом он удивленно посмотрел на меня и добавил, — а тебе паря чего?

— У меня к вам дело секретное, — замялся я, не рассказывать ведь на всю деревню, что нужен оберег от тьмы.

— А-а, — протянул Захарыч, — ну тогда поколи дрова, колун возьми в сарае.

Я пожал плечами и пошел за топором. Пару минут пришлось помаяться с нехитрой работенкой, так как я подзабыл, как правильно бить топором, чтобы с одного удара расколоть деревянный чурбак. Затем работа пошла веселее. Я снял футболку, мое упругое мускулистое потное тело блестело в солнечных лучах. С громким треском напополам разлетались березовые цилиндры.

— Может и мне милок, поколешь? — спросила меня женщина, которая держала на коленях петуха, — у меня и поллитровка найдется.

— Благодарствую, как-нибудь в другой раз, — уклонился я от «заманчивого» предложения.

Из сеней вновь вышел Захарыч, посмотрев на результаты моего труда, он удовлетворительно крякну.

— Пойдем, расскажешь свое секретное дело, — хитро улыбнулся дед.

В горнице знахаря каждый кусочек стены был увешать какими-то травками, на множественных полках пылились банки с непонятными жидкостями.

— Значит так, — стал объяснять мне Захарыч, — эти корешки десять минут нужно кипятить в чайнике, затем в отвар добавишь этих листочков и пей все это утром и вечером в течение недели. И всю хворь, как рукой снимет. Стоять у тебя будет, как каменный, — на последних словах знахарь коротко хохотнул.

— Благодарю, очень познавательно, — я понюхал коренья и громко чихнул, — но с этим делом у меня вроде порядок, и вообще я ничем не болею, даже чихаю редко, — и я вновь громко чихнул.

— Да-а? — дед призадумался, — и на запойного ты не очень-то похож. А что ж ты тогда ко мне пришел?

— Оберег от тьмы нужен, — тихо сказал я.

— Темноты боишься, — вновь не понял меня Захарыч, — купи фонарик, помогает.

— Да, не от темноты, а от тьмы, — я не знал, как объяснить свой страх, — колдовской амулет мне нужен, оберег.

— Я этого вашего колдовства на дух не переношу, — поморщился деревенский знахарь, — живот болит, или зуб, или скотина захворала, милости просим, я человек простой, извини парень.

Нормально, думал я, медленно бредя по деревне, даже местные псы перестали меня облаивать, а гуси, завидев издалека мою мрачную фигуру, нервно перебежали к другому забору. Не мог меня обмануть Велес! Может я ни того ищу?

— Эй! Хлопец, нашел знахаря? — окрикнул меня из-за забора дедуля, которого я напрасно отблагодарил двумя пачками «Казбека».

— Угу, все сходится, — оживился я.

— Чехо сходится? — не понял старичок.

— Это же твой, отец, огород? — мне захотелось похулиганить.

— Ну-у, — опасливо протянул дед.

— Я и говорю, все сходится, бурить будем у тебя на городе, радуйся дед, по всем признакам нефть здесь есть. А нефть знаешь, как стране нужна, — я задорно улыбнулся во весь рот.

— А мне что с тохо? — опешил старик.

— Деревня! Получишь значок почетного нефтяника, будешь с ним бесплатно ездить на автобусе, на трамвае и на лифте кататься, — я подмигнул.

— У нас здесь втобусы с траваем не ходют, — дед окончательно погрустнел.

— Тогда проделаешь дырку в пиджаке, прикрутишь этот почетный знак, и красиво и уважение! — я махнул рукой и пошел в сторону пристани.

— Да врешь ты все! — крикнул дедуля мне вслед.

— Мое дело предупредить! — ответил и я.

После разговора с дедулей настроение поднялось. Все равно благодать, подумал я, кузнечики стрекочут, воздух вкусный и свежий, даже голова от кислорода немного кружится. Еще бы мастера найти, может в сельсовете подскажут? И тут я заметил, как одна женщина схватилась за спину и отставила от себя коромысло с ведрами.

— Давайте помогу, — я подошел и взял воду у женщины, — где ваша хата, куда нести?

— Да вон, третья отсюда, — женщина показала рукой.

— Вы бы к Захарачу зашли, он вас бы и подлечил, — два полных ведра я нес, как пушинки.

— Да я итак к нему обращалась, но как только тяжесть, какую подниму, спина сразу болит.

Я присмотрелся к собеседнице. Лет сорок пять, интеллигентное лицо, которое можно встретить в музее или театре. Может в клубе местном работает, хотя что-то я здесь клуба не видел.

— Проходите в дом, — обратилась ко мне женщина.

— Куда воду вылить? — спросил я уже внутри, и тут же обомлел.

Вся большая комната была заставлена картинами, писанными маслом. Главным образом на них были пейзажи и натюрморты. Но самое странное, что меня поразило, это картина с туманной рекой и деревянным мостом без перил через нее. На мосту можно было различить две мелкие фигуры людей в белых одеждах. «Туманная река», прочитал я подпись, а ниже красивым подчерком было написано, Марина Ворожцова.

— Кто такая, эта Марина Ворожцова? — не удержался я от вопроса, позабыв про ведра с водой.

— Чай пить будете? — женщина внесла вазу с баранками и заварочный чайник, — Марина Ворожцова, это я.

Но от следующей картины меня как будто током ударило. На ней была нарисована маленькая девочка, над которой склонилась зловещая тень. Причем тень ничего не могла поделать с ребенком, так как неведомый свет шел от оберега, что был на девочке. Я напряг все свое зрение и рассмотрел загадочный кулон, в солнечный с лучами диск была вписана перевернутая к верху большая буква «А». Оберег от тьмы, догадался я.

— Интересуетесь живописью, — спросила художница, расставляя кружки на столе.

Да все как-то больше самими художницами, хотел пошутить я, вспомнив свои романтические приключения из той жизни, когда уже был холост. Однако сейчас мне было не до шуток.

— Скажите, Марина, это на девочке, оберег от тьмы? — я указал на картину.

— Я свои картины пишу интуитивно, — Ворожцова разлила чай и протянула мне душистые деревенские баранки, — мы с мужем работаем в Государственном историческом музее, он у меня археолог. А здесь у нас дача, дом моей покойной бабушки. Подобный кулон он нашел в экспедиции. А мне сделал копию с него, ко дню нашей свадьбы.

Марина о чем-то мечтательно задумалась, а я решил не торопить воспоминания и откусил большой кусок ароматной теплой баранки. После колки дров у меня проснулся хороший аппетит.

— Я когда надеваю его, у меня пропадают все внутренние страхи, — женщина улыбнулась, — я ведь большая трусиха. А с амулетом я даже писать стала необычные картины. Вот эти, например, «Туманная река» и «Девочка и тьма», которые вас заинтересовали.

— Хочу признаться, — я успел умять уже треть вазочки, пока слушал собеседницу, — я специально приехал из Москвы в деревню за этим оберегом. Мне сказали, что здесь я найду мастера, а я нашел Захарыча, который предложил вылечить меня от этого, от алкоголизма. И тут случайно встретил вас. Продайте мне амулет. У меня с собой пятьсот рублей, если мало, то я могу принести остальные деньги к вам в музей.

— Эх вы, мистик, — Марина подлила еще мне чаю, — вы разве не знаете, что волшебные амулеты нельзя купить, их можно лишь подарить от чистого сердца.

— Хорошо, — я отказался от чая, — попробую найти ювелира в Москве, тем более, сейчас, я знаю, как выглядит оберег. До свиданья.

Я пошел на выход, нужно было как-то добраться до города и успеть еще на репетицию, хотя бы на малую ее часть.

— Постойте! — Ворожцова остановила меня в дверях, — возьмите мой амулет, я чувствую, вам он нужен больше чем мне. У меня хорошая интуиция на людей, а вы какой-то необычный, как будто не из нашего мира. Странно. Незваный гость после дождичка в четверг.

— Мистика, — согласился я.

Глава 4

Добираться до Москвы я решил на попутках, так быстрее. Странно ей, думал я о словах женщины, а мне то, какого? Мне вообще все кажется странным. Такими темпами можно и в Кащенко на блины со сметаной загреметь. Между тем оберег просто обжигал мою грудь, как горчичник. Однако я стойчески терпел. И лишь когда я появился в нашей репетиционной комнате, амулет перестал мне приносить ощутимый дискомфорт.

Вся группа была в сборе. Толик и Ирина обсуждали какие-то музыкальные нюансы наших песен. Вадька и Санька о чем-то спорили, и спор, судя по всему, не имел никакого отношения к репетиции. Наташка играла с Васькой, с котом, и мое появление демонстративно проигнорировала.

— Ты где пропал? — взвизгнул Толик Маэстро, и посмотрел на меня, как на врага народа, — у нас тут дискотеки находятся на грани срыва. И вообще вся наша работа.

— Находиться на грани срыва, и быть окончательно сорванными — это разные вещи, — я хлопнул Толика по плечу.

— А я, между прочим, дом для нас нашел! — похвастался Санька Зема.

— Это не дом, а халупа! — махнул рукой Вадька.

— Главное там крыша не протекает, а остальное можно починить! — крикнул Санька другу, — тем более хозяева, если мы сделаем ремонт, два месяца плату брать не будут.

— А если ремонт выйдет дороже двухмесячной платы? — резонно заметил я, — может быть, дом давно сгнил?

— Тогда я не знаю, — Зема развел руки в стороны, — не нашел больше ничего.

— Да подождите вы с домом! — психанул Толик, — может нам скоро всем жрать нечего будет.

— Давай, дружище, изложи все без истерик, — очень не хотелось мне ссориться с нашим Маэстро, — почему дискотеку хотят закрыть?

— Вчера во время драки разбили зеркало в туалете, — ответила Иринка, — теперь Галина Сергеевна, решает, есть ли смысл с нами работать.

— Да ладно, — вновь оживился Санька, — я с Машкой поговорю, она свою маман живо уломает.

— Я бы на это не наделся, — усмехнулся Вадька Бураков.

— Да ты меня плохо знаешь! — обиделся Зема.

— Ага, всего-то шесть лет спим на соседних койках, — не согласился Бура.

— С Галиной Сергеевной я поговорю сам, прямо сейчас, — успокоил я горячих музыкантов, — кстати, я тут написал новую песню, пока ездил по делам.

Мне очень хотелось помириться с Наташкой, и я решил сделать ей единственный ценный подарок, который мог себе позволить. Осталось только придумать, какую песню я «сочинил». Наташа посмотрела на меня своими большими глазами, но никак не проявила своих чувств. Толик достал непонятно откуда свою секретную тетрадь с нашими песнями. Спит он, что ли с ней вместе, подумалось мне. Я взял свою ритм гитару, подключил ее к колонке и начал перебирать струны.

— Начало забыл, пока ехал, — объяснил я свою задумчивость.

— Так записывать надо! — подпрыгнул на месте Маэстро, — а вдруг больше не вспомнишь?

— Не бзди, — заступился за меня Санька, — у Богдана память крепче моей! А моя память тверже твердого.

— Ага. В одно ухо влетело, в другое вылетело, — съязвил Вадька.

Может быть что-то из «Миража» сочинить, думал в это время я. Звезды нас ждут сегодня, напел я себе под нос. Или нет, видео видео, это не сказка, это не сон. Какое видео, на дворе 1960 год, где у людей на сто тысяч человек всего один телевизор.

— Ну, — еще сильнее занервничал Толик, — если какие-то слова забылись, то мы досочиним.

— А может быть, там что-то было про лето, про реку? — спросила Иринка.

Лето, река, сплав, точно, вспомнил я одну знакомую из той жизни, которая любила исполнять песню из кинофильма «31 июля», автора Александра Зацепина «Ищу тебя». Аккорды вроде в ней самые простые.

— Всегда быть pядом не могут люди, — негромким голосом запел я, — Всегда быть вместе не могут люди, Hельзя любви, земной любви пылать без конца…

А тут что за аккорд, после ре минора? Запнулся я, и немного попробовал разные звучания аккорда ре. Ре минор септ аккорд что ли?

— Ну! — вскипел Толик, — поднапрягись!

И наконец, вся компания грохнула от смеха. И сразу все невзгоды показались маленькими и никчемными.

— Вспомнил, — успокоил я нервного друга, — Скажи, зачем же тогда мы любим? Скажи, зачем мы дpуг дpуга любим, Считая дни, сжигая сеpдца… Любви все вpемя мы ждем как чуда, Одной единственной ждем как чуда, Хотя должна, она должна сгоpеть без следа Скажи, узнать мы смогли откуда, Узнать пpи встpече смогли откуда, Что ты моя, а я твоя любовь и судьба…

— Пам парапам, па па па па-а, пам парапам, па па па па-а, — я напел проигрыш песни после чего спел еще два куплета и повторил второй куплет.

Некоторое время в репетиционной комнате стояла тишина, мои друзья пытались, как гурманы на вкус определить качество песни.

— Это ты специально для меня написал? — впервые заговорила со мной Наташка.

— Это можно сказать гимн всем влюбленным, — неопределенно ответил я подруге.

— Hе счесть pазлук во вселенной этой, Hе счесть путей во вселенной этой, А вновь найти, любовь найти всегда нелегко, — пролепетала Иринка, у которой, мне показалось, появилось пару маленьких слезинок, — очень красивые слова. И тебе, Наташ, песня очень хорошо подходит.

Пока моя музыкальная банда отвлеклась созданием нового песенного шедевра из будущего, я поднялся к директору дома культуры Строителей, к Галине Сергеевне Ларионовой.

— Влипла я с вами ребята, — не глядя на меня, выдала она свой вердикт нашему творчеству, — играете и поете вы хорошо, и репертуар у вас уникальный, но если завтра разобьют еще что-нибудь, то я вас уволю.

— Как вы представляете себе, мы, значит, играем, — меня возмутила такая безапелляционность, — если вдруг где-то заварушка, то мы бросаем играть и всех разнимаем? Милиция тогда зачем? Это же проблемы организаторов, мы ведь простые исполнители.

— Ничего не знаю, — сказала, как отрезала Галина Сергеевна, — и через Машку на меня давить не надо, не поможет.

Так я ни с чем спустился в репетиционную комнату, где ребята уже вовсю исполняли «Ищу тебя». Наташка от удовольствия новым репертуаром раскраснелась и стала еще краше. Если я не ошибаюсь, эту песню в моем мире исполняла Татьяна Анциферова, но вокал моей подруги был как минимум не хуже.

— Если завтра дискотека пройдет без эксцессов, то все нормально будем работать дальше, — ответил я друзьям на самый злободневный вопрос на повестке.

— Без чего, что пройдет? — не понял мудреное слово Санька.

— Эксцесс, — повторил я, — это дискотека с мордобоем, с битьем зеркал и ломкой реквизита.

— Ну, — махнул рукой Вадька, — значит завтра, в последний раз играем. Я слышал, как боксеры из нашего ДК уже готовятся к этому эксцессу.

— Дикари, — жестко заключила Иринка.

Иринка, конечно, права, но очень уж не хотелось терять хорошо оплачиваемое рабочее место. Не на вокзалах же нам музицировать. Вот что значит дискотека на пролетарской окраине города. Здесь народ простой, посмотрел кто-нибудь на знакомую девчонку заинтересованным взглядом, получи, не отходя от кассы, в початок. Тоже своего рода забава.

Сдав из рук в руки Прохору, под охрану, свой репетиционный уголок, мы с парнями двинулись рассматривать съемный загородный домик, который подыскал нам Санька. Первое, местоположение годное, всего двадцать минут неспешным шагом до ДК. Второе, крыша из рубероида, как на каком-нибудь сарае, и скорее всего, протекает. И третье, дом действительно, сгнил, о чем говорили покосившиеся и почерневшие от времени стены.

— Бабуля, — спросил я хозяйку «элитной» недвижимости, — избушка на курьих ножках, в каком веке основана? При Николае первом, али при Николае втором? А может при Александре первом, еще до отечественной войны двенадцатого года?

— Да ты шо, парень, — старушка смешно шепелявила, — дом то крепкий!

В доказательство сего она шлепнула по стене своей маленькой сухонькой ручкой.

— Да, — согласился я, — умели строить, триста лет прошло, а он все, как новенький.

Санька и Вадька дружно захохотали, Толик был невозмутим. Его, судя по всему, не интересовала обыденность, он был весь в искусстве, в музыке. Осмотр дома-музея внутри дал полное представление о текущих событиях нашего и прошлых веков. На стенах везде висели календари и календарики, на которых были отмечены праздничные даты. На полу стояли в стопках газеты и журналы. От всего пахло ужасно, плесенью и сыростью.

— Четырнадцатого июля, тысяча какого-то года, день взятие Бастилии, — прочитал потрепанный плакат Санька.

— 1789, а не какого-то, — поправил я друга.

— Так тут все пошкарябано, — пожал плечами Зёма.

— По сути, замечание верное, — я улыбнулся, — наверное, прежний хозяин очень любил читать все подряд, и очень не любил чистоту и гигиену. Я прав?

— Так вы будет, брать дом или нет? — старушке эта тема оказалась неприятной, — вшего тришта рублей в мешяц.

— Дом берем, — заявил я за всех, — сгнившая мебель нам не нужна, мы ее перенесем в кладовку напротив. Сделаем здесь небольшой косметический евроремонт, поэтому за первые два месяца не платим. Таковы же были первоначальные условия? — спросил я у Саньки.

— Черт ш вами, живите, — бабуля протянула ключи от дома, — ешли что милицию вызову, — сказала она вместо до свидания и удалилась восвояси.

— Это че такое евроремонт? — заинтересовался хозяйственный Вадька Бураков.

— Значит, бизнес-план будет такой, — я пропустил мимо ушей вопрос друга, — всю хламиду отсюда выносим, стены, пол и потолок шкурим и обрабатываем олифой.

— А спать на чем будем? — завелся Санька.

— Спать будем на полу, пусть думают, что мы ёги, — пошутил я.

— Вообще-то ёги спят на гвоздях, — не понял юмора Толик, и козырнул своим кругозором.

— Не хочу спать ни на гвоздях, ни на полу, — обиделся Зёма.

— Значит, ты, Санька, и ты, Вадька, купите четыре железные кровати полуторки, — я показал руками куда мы их поставим, — мы их переделаем в двух ярусные нары, чтобы побольше осталось жилого пространства. А с остальной мебелью нам поможет Прохор. Он у нас мастер что надо, и лишняя денежка ему не повредит. Дальше все вместе впахиваем на концертах и откладываем деньги на нормальный домик, землю нам горисполком под строительство обязан выдать бесплатно.

— Дом сами, что ли будем строить? — удивился Вадька.

— Точно, — я поднял большой палец вверх.

Глава 5

Боксерский зал, в котором проливали свой пот и свою же кровь мальчишки всего Измайловского района Москвы располагался на третьем этаже дома культуры Строителей. Только вход в зал был не с лицевой, парадной части здания, а с задней. На скромной двери висела табличка «Школа бокса». Признаюсь, честно, идти в эту школу бокса мне не хотелось, не смотря на мой первый разряд. Но как-то проблему с мордобоём на дискотеке нужно было решать. Самое верное решение — это по-дружески поговорить с местными задирами, однако кто я для них такой, чтобы со мной разговаривать. Поднимаясь по крутой лестнице в боксерский зал, уже со второго этажа я услышал хлесткие удары по мешкам.

— Бум, бум, бум, бах! — слышалось из-за двери.

— Резче бей, резче, доворачивай корпус! — кричал тренер на своих подопечных, — вот так! Молодец! Ударил, отошел, не засиживайся! Тебе чего парень?

Тренер, невысокий жилистый мужчина лет пятидесяти обратил внимание на меня.

— Товарищ тренер, хочу у вас боксом заниматься, очень много лестного слышал о вашей школе, — соврал я, изобразив простоватого деревенского парня.

— От кого? — не поверил мне мужчина.

— Ну, так, все в Измайлово говорят, вы самый лучший тренер, — продолжил врать я, хотя в принципе, почему бы и нет, раз его ученики самые задиристые на районе.

— Минуту если простоишь с кем-нибудь из моих ребят в ринге, то можно будет поработать, — тренер подошел ко мне и потрогал мои мускулы и пресс, — какой у тебя вес?

— Килограммов шестьдесят пять примерно, — ответил я, пожав плечами.

— Костик, — крикнул он пареньку примерно моей комплекции, — поработай с новеньким в полсилы.

Я быстро переоделся, благо летом для этого достаточно снять штаны, потом с минуту мне забинтовал кисти сам тренер и натянул старые сбитые перчатки. Да, такими заедешь хорошенько, и можно челюсть сломать. Интересно, что значит здесь работать в пол силы? Костик уже прыгал в ринге от нетерпения, предвкушая избиение невинной тушки. Я же еще минуту активно поразминался, и лишь после этого поднялся по ступенькам на ринг.

— Давай парень не тяни резину, — поторопил меня тренер, — сильному разминка не нужна, слабому разминка не поможет.

Сказал он под хохот остальных его воспитанников, которые временно престали дубасить боксерские мешки и груши, чтобы посмотреть на предстоящее шоу. Костик протянул мне перчатки для приветствия, в которые я легонько ткнул своими сбитыми дубовыми рукавицами. И он тут же пошел в атаку. Два удара я принял на блок, потом показал уход влево, а сам резко ушел вправо. Костик тут же атаковал пустоту, чем вызвал первые смешки у своих товарищей по секции. Я еще больше разорвал дистанцию, и когда Костик ринулся меня догонять, я сделал шаг навстречу и пробил двоечку. Если левой рукой я лишь легонько его коснулся, то правой я пробил точно в глаз. Костика заметно качнуло. И он попятился к канатам. Я его быстро догнал и обозначив, что сейчас пробью в голову, резко перевел удар в печень. Костик еще не отошел от первой моей плюхи тут же пропустил вторую. Он резко от боли упал на одно колено. Добивать противника я не стал.

— Брейк! — выкрикнул тренер «школы бокса», — отойди в свой угол, — потребовал он от меня.

Потом этот шустрый пятидесяти летний мужчина выскочил в ринг и посмотрел в Костику в глаз.

— Ничего, нормально, до свадьбы заживет, — похлопал он своего боксера.

— А ты что уже где-то занимался? — тренер подошел к моему углу.

— Так чуть-чуть для здоровья, — не рассказывать же ему что я не из этого времени, а в том у меня был первый разряд.

— С тобой немного поработать и на чемпионат Москвы можно будет заявлять, — себе под нос пробурчал тренер, — ну что ж, приходи, будем заниматься, данные есть.

— А можно мне еще с кем-нибудь побоксировать? А то я даже не вспотел, — мне показалось, что я зацепил самолюбие тренера, в принципе этого я и добивался.

— Витек! — крикнул он раздраженно в зал.

— А можно с Васей Первушиным поработать? Я слышал он очень интересный и перспективный боксер. Хочется себя проверить с достойным противником, — я улыбнулся во весь рот дружелюбной наивной улыбкой.

— А ты парень наглец, — улыбнулся тренер, — Вася не убей новичка, а то в милицию из-за него садится не охота.

Я наконец-то рассмотрел этого Васю. Рост примерно метр восемьдесят, то есть выше меня на пол головы. Вес килограммов сто минимум. Взгляд без признаков интеллекта и невероятной широты плечи. Из недостатков нового противника, я отметил небольшой пивной животик. Посмотрим, как у него дыхалка работает, решил я. Но если он меня зацепит, то я — труп, и прощай ДК Строителей, дискотек здесь больше не будет.

— Бокс! — скомандовал тренер, когда мы встали друг против друга с Васей Первушиным.

Вася, что и следовало ожидать, кинулся на меня, как разъяренный бык. Я ушел от первого удара и оперся спиной на канаты, потом качнул влево, а ушел резко вправо и вновь Вася промазал. Причем он так вложился в удар, что по инерции чуть не вылетел с ринга.

— Не выбрасывайся, не выбрасывайся! — стал делать подсказки своему тяжеловесу тренер.

Я выбросил четыре легких удара по защите Васи, потом качнул вправо, а ушел влево. Чтобы мальчик, как следует, побегал, все же пивной животик не лучшее украшение мужчины. И опять я повторил четверку легких ударов по защите и ушел в сторону. Как говорил Мохаммед Али, порхай как бабочка, жаль как пчела. И Первушин вновь атаковал пустое пространство, получив от меня легкую плюху по голове.

— Дыши, дыши! Работай резче! — кричал ему тренер.

Первый акцентированный удар за двадцать секунд боя я нанес Васе в печень, когда нырнул под рукой тяжеловеса. Пока сложно было разобрать, понравился ли ему мой подарок или нет, но задышал Первушин намного тяжелее. Впервые за раунд он перестал за мной гоняться, и просто заняв цент ринга, стал ожидать моих атак, чтобы поймать на контратаке. Я же легко перемещался вокруг него, и делал небольшие наскоки на эту гору мускулов. Сейчас еще и головка закружится, подумал я, добавив темпа своему движению. Как только Вася устал на столько, что опустил свои пудовые кулаки, я пробил ему в голову. И тут же две здоровенные молотилки просвистели над моим ухом.

— Руки держи выше! — заревел тренер, — работай, работай!

Правильно, Вася, выше руки, похвалил я тренера, когда в очередной атаке пробил ему по печени.

— Ты драться будешь или нет! — вдруг заревел Василий.

— Драться нет, — улыбнулся я, — боксировать да.

И тут я резко атаковал и пробил грозе всего Измайловского района по почкам. Первушин, не выдержав моей наглости, из последних сил, активно размахивая граблями, кинулся в атаку. Мне один раз сильно прилетело по блоку и один раз шаркнуло по макушке. Это все, на что тяжеловес смог наработать. На второй минуте боя Вася, обливаясь потом, получил знатный хук в челюсть. И его немного, совсем незаметно качнуло.

— Брейк! — заорал тренер и выскочил на ринг, — у нас здесь тренировка, а не бойня.

Почему-то эту претензию он высказал мне.

— Вася, — зашептал он, тяжело дышавшему спортсмену, — сколько раз я тебя просил, хватит пить, совсем перед первенством форму потерял. Тебя уже полусредний вес делает.

— Да я его сейчас урою, — так же шепотом ответил ему подопечный.

— Отдыхай, Вася, — успокоил его тренер.

Я подошел к этой парочке озабоченных боксом людей, — а у вас не принято после поединка делать дружеское рукопожатие?

— Пожмите руки, — промямлил тренер.

Мы с Васей просто ткнули друг друга в перчатки.

— Пойдем, Василий, поговорим, — предложил я поверженному боксеру.

На этих словах все в боксерском зале напряглись. И тренер тоже не понял моего юмора. Вася угрюмо поплелся за мной.

— Вы че удумали? — заволновался наставник чемпионов.

— Просто деловой разговор, — ответил я.

В раздевалке между двух рядов однотипных шкафчиков лежали две низенькие длинные скамейки. Я присел на одну и предложил сесть рядом Первушину.

— Вчера на дискотеке ты кулаками махал? — задал я первый вопрос.

— А че? — с вызовом ответил мне тяжеловес.

— Завтра будет еще одна дискотека, чтобы никаких разборок не было, понял? — глядя прямо в глаза оппоненту, спросил я.

— А если нет, то че? На ринг вызовешь? — криво усмехнулся Вася.

Ох и баран, подумал я, своей смертью точно не умрет.

— Ты головой то соображай, завтра соберешь пять человек самых резких, зайдете бесплатно, потанцуете, приглядите краем глаза за порядком, а я вам плачу за вечер сто рублей на всех, — я протянул руку здоровяку.

— А если нет? — Вася снова заулыбался.

— Буду каждый день ходить сюда на тренировки и лупить тебя на ринге, — я тоже улыбнулся, — или ты в этом сомневаешься?

— А тебе какая выгода? — наконец у Васи что-то зашевелилось в черепной коробке.

— Прямая, чем безопасней обстановка, тем больше народу на танцах, чем больше народу, тем больше денег, — я изобразил руками жест мани-мани.

— Ладно, я подумаю, — согласился боксер.

Когда я покидал боксерский зал, уже на улице меня догнал тренер «Школы бокса».

— Эй, парень, так ты заниматься у меня будешь? — спросил, запыхавшись, тренер.

— Я подумаю, — уклончиво ответил я, — так-то работы много, я ведь сирота, никто мне денежки на блюдечке с голубой каемочкой не принесет. А вы своим подопечным почаще напоминайте, для чего они учатся кулаками махать. А то половина с криминалом свяжется. Пока!

— Так ты подумай! — крикнул мне вслед тренер.

Глава 6

Переезд на новое место жительство я с ребятами наметил на воскресенье. Пока там порядок наведем, пока все ошкурим, проолифим. Да и еще Наташка, конечно, немного оттаяла, но до конца не простила меня. Неизвестно кстати за что. Поэтому сегодня я ночую там же, в комнате, которая досталась мне от матери, в переулке Большой каретный 15. Под вечер подуло освежающей прохладой, городская суета стихла, а молодежь высыпала во дворы. И когда я шел к дому, то тут, то там слышались песни под гитару, а где-то с веселым визгом играли в волейбол.

— Богдан! — я налетел, выходя из-за угла прямо на Володю Высоцкого, — ты, где целый день пропадал? Я тут песню новую сочинил, хочу показать.

— Слушай Володь, может в другой раз, — мне давно уже хотелось упасть в родную кроватку, так как день был шебутной. Но видя, что Высоцкий обиделся до глубины души, я передумал.

— Хотя стоп, — я улыбнулся, — песня — это же не симфонический концерт, показывай.

Мы разогнали малышню с лавочки, которая тут же уселась на травку в импровизированный концертный зал, Володя поднастроил инструмент и запел.

— В этом доме большом раньше пьянка была Много дней, много дней, Ведь в Каретном ряду первый дом от угла — Для друзей, для друзей.

Простенький куплет исполненный под гитарное унца, унца, перерос в такой же не замысловатый куплет.

— За пьянками, гулянками, За банками, полбанками, За спорами, за ссорами, раздорами Ты стой на том, Что этот дом — Пусть ночью, днем — Всегда твой дом, И здесь не смотрят на тебя с укорами.

Не слышал я такой вещицы у Володи Высоцкого из моего мира, честно говоря, может быть и к лучшему. Не люблю я песни про пьянки и гулянки. А малышне незамысловатый мотив понравился. На хрипловатый вокал звезды будущего появилась Наташа Панова с двумя своими подружками. Имен, которых я не помнил, хотя на лицо они были мне знакомы. Ведь год назад мне было всего четырнадцать, и я жил совсем другими интересами.

— Ну как вещица? — выдохнул Володя.

Девчонки дружно захлопали в ладоши.

— Давай про Большой каретный, — попросила Панова, — где мои пятнадцать лет, на Большом каретном!

— Если девушки просят, отказать не могу, — как истинный джентльмен, высказался Высоцкий и запел про черный пистолет.

На эту песню из подъезда вышел здоровяк Лева Кочарян и Игорь Кохановский, они, предварительно разогнав малышню, достали портвейн «777» и предложили его сначала девчонкам, а потом и всем остальным. Я тактично отказался, сославшись на свой младенческий возраст. Володя выпил грамм пятьдесят и протянул гитару мне. Что означало, играй. Наталья Панова, что-то шепнула своим подружкам, и они громко рассмеялись. Я, перестроив семиструнку под шестиструнный ряд, решил порадовать компанию новой «народной» песней «Изгиб гитары желтой», которую с моей легкой руки скоро будут петь пионеры всей страны, а за ними студенты, стройотрядовцы и туристы.

— Изгиб гитары жёлтой ты обнимешь нежно, — запел я под вальсовый бой, — Струна осколком эха пронзит тугую высь, Качнётся купол неба большой и звёздно-снежный, Как здорово что все мы здесь сегодня собрались. Качнётся купол неба большой и звёздно-снежный, Как здорово что все мы здесь сегодня собрались.

— Последние две строки каждого куплета повторяются, подпевайте, — сказал я продолжая наигрывать простенькие аккорды.

Так под портвейн три семерки изгиб гитары желтой прошел на ура.

— Отличная песня! — хрипел Высоцкий, — кто автор? Почему не знаю?

— Наша песня, детдомовская, — соврал я, — можно сказать народная.

— Отличный кадр, — зычным голосом проревел Лева Кочарян, — вечер, река, костер, блики костра играют на лицах уставших, но счастливых ребят, и звучит эта песня.

— Это у тебя новая фильма такая? — подскочил Володя, — не забудь про меня, я как-никак дипломированный выпускник школы студии МХАТ. Показывай аккорды, — срочно потребовал Высоцкий у меня.

До своей комнаты я добрался ближе к часу ночи. Стараясь не разбудить соседей, я тихо снял кеды и оставил их в прихожей. Потом, не включая общего освещения, лишь с третьей попытки вставил ключи в замочную скважину. И тут открылась дверь из соседней комнаты, и выглянула баба Фрося.

— Чего в МУРе то сказали? — вдруг поинтересовалась старушка.

— Карточки обещали на дополнительное питание, и то не факт, — соврал я, внутренне посмеиваясь над бдительной соседкой, — а когда я спросил, и пенсионерам тоже выдадут, то мне ответили, что пенсионерам не положено.

— Не положено, — рассердилась бабка Фрося, — как ночь полночь бдеть, положено, а как карточки, то не положено. Огульники.

От злости старушка с силой захлопнула свою дверь. А спалось мне в эту ночь хорошо, лишь иногда, внезапно нагревался мой новый амулет, защищающий меня от тьмы.

*****

В пятом управлении КГБ СССР, в первом отделе насчитывалось порядка сорока оперативных работников. Лейтенант Михаил Павлович Андроников сотрудником был новым и серьезных дел пока не получал. Соответственно его столик заваленный кипой бумаг, стоял у самой двери, и чуть что именно Михаила посылали куда-нибудь сбегать или что-нибудь принести. Что я тут, ворчал он про себя, принеси, подай, пошел подальше не мешай, но все же поручения выполнял. В комнате кроме него располагалось еще три оперативника, которые за мелкий рост между собой Михаила прозвали Филиппком.

— Андроников! — в кабинет вошел известный в отделе шутник и балагур капитан Бобков, — танцуй!

— Че это? — попытался вяло отмахнуться от него Михаил.

— Первое серьезное дело, — Бобков потряс новенькой серой папочкой.

— Давай, Миша, давай! — заголосили, заскучавшие без развлечений коллеги Андроникова.

— Да не надо, ребята, — жалостно посмотрел на сослуживцев Михаил.

— Не надо? — удивился капитан Бобков, — тогда дело передаю Сидорову, а ты подпишешь бумагу, что отказываешься от выполнения оперативной работы.

— Не, не, не. Я пошутил, — кисло улыбнулся Михаил.

Он робко вышел из-за стола и стал, смешно напевая про барыню, что-то такое невнятно отплясывать.

— Шибче пляши, шибче! — заржал Бобков.

— Оп, оп, оп! — поддержали капитана остальные опера.

— Барыня, барыня, — бубнил под нос Михаил, прыгая вприсядку и разводя руки встороны.

И лишь когда уже испарина появилась на его лбу, капитан Бобков сжалился.

— Молодец! — он шлепнул серую тонкую папку на стол старшего лейтенанта, — Михаил, а сейчас не в службу, а в дружбу, сгоняй за кипяточком.

Андроников, тяжело дыша, кивнул головой и, схватив чайник, вышел из кабинета.

— Что за дело такое Филиппку подвалило? — поинтересовался старший лейтенант Сидоров у капитана.

— Да, чушь какая-то, какие-то «Синие гитары», — пожал плечами Бобков, — в общем, пацанята на гитарах в ДК Строителей что-то бренькают, зачем начальству это понадобилось, ума не приложу.

— Меньше знаешь, лучше спишь, — хохотнул Сидоров, а сам подумал, что ж мне это дело не дали, я бы его по-умному так раскрутил, что глядишь и новое звание бы заработал.

*****

Перед пятничной дискотекой мышцы всего тела приятно ныли. С самого раннего утра, весь день я и моя гоп команда облагораживали свое новое временное жилище. Сначала вынесли всю мебель в сарай, потом шкурили пол, стены и потолок, с которого давно уже осыпалась вся штукатурка.

— С какой песни сегодня начнем дискотеку? — поинтересовался Толик Маэстро, пока мы настраивали инструменты за кулисами сцены.

— Подумаешь проблема, — разминая кисти рук, ответил Санька, — вот где бы олифу достать, вот это проблема.

— Как можно быть таким приземленным человеком, — не выдержала утонченная натура нашего соло гитариста.

— Не ссорьтесь мальчики, — вмешалась Наташка, которая сегодня вместо джипсовых штанов клёш, и джипсовой же куртки надела новомодное платье, — начнем сегодня с новой песни, «Ищу тебя».

Кстати Иринка также надела похожее по крою платье, облегающее фигуру, длинной чуть ниже колена, которое ей сшила наша костюмерша Тоня.

— Ну, вот еще! — взревел Толик, — исполним как всегда «На танцпол выходи».

— А вот и нет! — взвизгнула его сестра и по совместительству наша вокалистка.

— Богдан, ну скажи ты им, а то они сейчас все передерутся, — пробасил Вадька Бураков.

— Начнем с «Летящей походки», — я немного поднастроил свою гитару, — разогреем народ, потом сыграем «На танцпол выходи», и когда уже все окончательно разогреются, заведутся, исполним новую песню «Ищу тебя».

— Богдан! — за кулисы заглянула Маша Ларионова, дочка директора ДК, — подойди на кассу, там тебя спрашивают.

Санька, заметив свою подружку, сделал серьезное лицо и выдал на старенькой барабанной установке свою единственную партию, — тунц, бац, тунц, бац. Маша тихонько засмеялась.

Так как малый зал, где было решено проводить первые дискотеки, располагался на втором этаже, а касса на первом мне пришлось немного пробежаться. И поразился тому, что уже за двадцать минут до начала в доме культуры уже тусовалась огромная толпа народа. Наверное, сегодня тысячу с лишним придет на нас посмотреть и себя показать. У кассы меня ожидали пятеро бойцов из «Школы бокса».

— Мы, это, — Вася Первушин, не знал, что сказать, — в общем, как договорились.

— А это кто, — я указал на еще одного монстроподобного товарища, — что-то я его в «Школе бокса» не видел.

— Это Калач, — ответил Вася, — сосед мой, Петя Калачев, нормальный парень.

— Анна Сергеевна, — обратился я к строгой старенькой билетерше, — эти ребята сегодня будут за порядком смотреть, пропустите их.

— А милиция, куда будет смотреть? — резонно заметила старушка.

— Когда зеркало в туалете разбили, куда она смотрела? — ответил я, — поэтому лучше перебдеть, чем не добдеть.

Я пожал руки персонально каждому боксеру, пропуская их в ДК, и двумя руками пожал огромную пятерню Калача. Посмотрим, как такая охрана будет окупаться, мелькнуло у меня в голове. И только я хотел было вернуться к своему ВИА, меня вновь окликнула билетерша. У кассы топтались Виталик, который сделал всю электронную начинку группе, и девчонка из бывшего моего восьмого «А» класса, Татьяна. Я поздоровался с ребятами, и, поняв их без слов, тоже провел мимо Анны Сергеевны.

— Ты чего это безбилетных всяких проводишь? — заворчала старушка.

— Анна Сергеевна, это же друзья группы, как я могу брать с них деньги? — отмахнулся я.

— У тебя так друзей весь Измайловский район наберется, всех, что ль бесплатно пускать? — продолжила мне в спину разоряться билетерша.

Нужно будет срочно изготовить пригласительные билеты, подумал я. Потом Виталика с новой подружкой я провел за кулисы, и озаботил бывшего одноклассника новой проблемой.

— Вот смотри, — я показал ему нашу технику, — очень неудобно, когда на каждый микрофон и инструмент работает своя колонка. Сложно выстроить единый качественный звук. Требуется, чтобы все аудиопотоки шли через единый пульт. И лишь уже потом на усилитель и колонки. На пульте у нас должна быть возможность что-то сделать потише, что-то погромче, где-то добавить высоких частот, где-то средних, где-то низких.

— Интересно, — Виталик почесал свой затылок, — дорого такая штука обойдется.

— Не дороже денег, — тут же влез в диалог умных людей круглый троечник Санька.

— Я с отцом поговорю, — кивнул скромно наш техник.

Началась дискотека можно сказать на ура. Недостаток был один, зальчик нужен побольше, и колонки помощнее. Даже не представляю, какой звук долетал до самых окраин танцпола.

— Любви всё время мы ждём, как чуда, — вдохновенно пела Наташка, — Одной-единственной ждём, как чуда, Хотя должна, она должна Сгореть без следа.

Я обратил внимание на Машу Ларионову, которая скромненько устроилась за кулисами и смотрела на нас во все глаза. Даже не знаю получится у Замекавоча с ней что-то или нет. Она уже заканчивает художественное училище, а мой шалопай еле-еле выпустился из школы. Как мне подсказывает мой жизненный опыт, люди все же должны быть близки по уровню интеллектуального и духовного развития, иначе они только нервы друг другу будут портить. Окончание нашей новой песни народ встретил бурными и продолжительными аплодисментами. Что сказать, сильную вещь написал Александр Зацепин в том мире. Я же здесь оказывается не совсем в прошлом, а в другом отражении Земли, которое отстает от моего на пятьдесят восемь лет.

До антракта мы доиграли весело на высоком эмоциональном подъеме. Когда от зрителей идет такая позитивная энергия, то тебя в прямом смысле начинает распирать от удовольствия. Однако Толик Маэстро все равно был не доволен. Он поворчал на Саньку, потом на Вадьку, потом косо глянул на меня, Наташка просто показала ему язык, чтоб он к ней вообще не подходил. И лишь Иринку он одарил глупой кривой улыбкой.

— Отлично отыграли! — в нашу репетиционную комнату зашла директор ДК Галина Сергеевна, — а ваша новая песня просто нет слов! Кто же из вас такую красоту сочинил?

Все ребята посмотрели на меня.

— Коллективное творчество, — я пожал плечами, — ну как обстановка, все зеркала целы?

— Отлично! — еще раз сказала она и умчалась по своим делам.

Еще бы не отлично! Сегодня, по подсчетам билетерши Анны Сергеевны, к нам в гости, на встречу с прекрасным, заглянули почти тысяча двести человек. Значит, нам перепадет с дискотеки четыре тысячи восемьсот, а дому культуры семь тысяч двести рублей. Мы для Галины Сергеевны сейчас курица, несущая золотые яйца. Мои мысли прервал своим появлением наш ночной сторож, плотник шестого разряда, фронтовик и герой войны Прохор.

— Прохор! Родной! — взвизгнул Санька и кинулся его обнимать, — олифу достать сможешь? Нам хазу надо бы проолифить. Я уже всю голову сломал…

— Было бы что ломать, — едко заметил Толик.

— Завтра достану, — удивился фронтовик, — может вам еще и подсобить нужно с ремонтом?

— Конечно, Прохор, — я пожал его крепкую мозолистую руку, — по деньгам договоримся.

Из угла, где у нас стояли сложенные старые стулья, выскочил черный кот Васька и ткнулся мордочкой в сапоги своего хозяина.

— Ничего себе, вы Ваську раскормили, — удивился фронтовик, когда взял его на руки.

— Просто у него очень хороший аппетит, — засмеялась Иринка.

Глава 7

Когда мы выходили на второе отделение нашего дискоконцерта, мне что-то знакомое попалось на глаз, что вызвало неясную тревогу. Начали мы как обычно, с инструментального исполнения наших хитов. И тут я понял, что меня напрягло. Это раскрасневшиеся от выпитого алкоголя морды дембелей, которые то тут, то там стали цепляться к девчонкам и затевать ссоры. Почему я решил, что это дембеля? Только им могло прийти на ум заявиться на танцы в своей расшитой галунами форме. Гусары, недоделанные едирт мадрит, мысленно выругался мысленно я. Попробую уладить назревающую проблему мирным путем.

— А теперь для товарищей, демобилизованных прозвучит новая дембельская песня, — сказал я в микрофон, ошарашив тем всю свою музыкальную группу.

— Санька ты играешь как обычно, туцы, буцы, — сказал я другу, — Толик импровизируй по ходу аккорды детские. Вадька встань так чтобы мог видеть мои пальцы и по возможности делай бум-бум-бум-бум на одной струне. А ты, Наташа, подпевай куплет, который я исполню дважды.

Примерно с десяток краснощеких с бессмысленными взглядом пареньков пробралось к сцене, чтобы послушать новую дембельскую песню. И я заиграл композицию «Солнечное лето» группы «Мираж» из 80-х годов из той жизни. Мы как-то ради хохмы ее с друзьями перепевали, изменяя солнечное лето на дембельское лето. Я кивнул Зёме, и он выдал свою коронную партию.

— Мне все твердят из года в год, — запел я, играя на своей ритм гитаре в стиле Дитера Болена, — что я не ведаю забот, что надо давно серьезней стать. Больше никому я не дам ответа, Лишь своей девчонке напишу, Завтра улечу в дембельское лето, Буду делать там что захочу.

— Да! — заорали дружно дембеля.

— Пускай, наивен я порой, вы не поймете, что со мной, когда я, случайно улыбнусь, — закончил я второй куплет.

— Больше никому я не дам ответа, Лишь своей девчонке напишу, Завтра улечу в дембельское лето, Буду делать там что захочу, — весь припев уволенные в запас срочники громко подпевали пропитыми хриплыми голосами, и подсвистывали.

Вот зачем я спел последнюю строчку, обругал я себя, они ведь сейчас действительно будут делать все, что им вздумается. Далее, чтоб хоть как-то успокоить народ, мы заиграли медленную вещицу «Звезды над Москвой» на мотив «Hotel California». Как и следовало ожидать, нормальный язык недавние армейские деды не вняли.

— А теперь товарищи дембеля, — обратился я вновь в зал, доиграв последние аккорды «Звезд над Москвой», — кто желает продолжить нарушать безобразия, порошу выйти на улицу и вместе со мной покурить. Я угощаю.

— Толик, — сказал я Маэстро, — пока без меня поиграйте, иначе эта дискотека станет на самом деле последней.

Я отставил гитару и пошел на выход. Вадька Бураков хотел было пойти со мной, но я ему объяснил, что у меня здесь есть поддержка более чем серьезная. Я спустился в зал. Ну, и где же мои боксеры? Я покрутил головой, но никого из команды Васи Первушина не увидел. Даже здоровенный детина Калач куда-то подевался. На улице моросил мелкий вредный дождичек. Главное не поскользнуться, была последняя мысль, когда ко мне, на крыльцо ДК, вырулили с десяток бравых парней в расшитых армейских кителях.

— Чё, где курево? — криво улыбался самый резкий паренек.

— Так курить вредно, капля никотина убивает лошадь, — я попытался тянуть время, но кулаки уже чесались.

— Да ты чё? — дембель резко дернулся, как горилла, чтобы взять меня на испуг.

— О вашем же здоровье забочусь, — сказал я, сделав небольшой шаг назад, чтобы контролировать дистанцию.

— Да дай ты ему, и пойдем дальше девок щупать! — выкрикнул кто-то из бывших защитников Родины.

И как только дембель отвел корпус для удара, я выбросил резкий прямой прямо в челюсть. Бедолага клацнул зубами и присел на попу. На меня тут же кинулся второй и также прилег после первого моего попадания. Ну, наконец-то я заметил, как за спинами дембелей показалась тучная фигура Калача. Третий паренек в расшитом кителе попытался изобразить что-то из восточных единоборств, однако его маваши гери был такой медленный, что я без труда отправил его на мокрый асфальт все тем же коротким прямым ударом. Остальная драка протекала по простому сценарию, дембеля падали, снова вставали и бросались в бой, чтобы через секунду вновь встретится с тем же асфальтом. Надо отдать должное бывшие защитники Отечества, стойко переносили наши поставленные боксерские удары и, не смотря на разбитые губы и носы, упрямо лезли на меня и моих «вышибал» из «Школы бокса». Только здоровяк Калач для усмирения разгулявшихся дембелей использовал размашистые, мало профессиональные плюхи. Главное, чтобы никого не убил, подумал я, шлепая в район правой стороны лица очередную жертву. Хорошие были кителя, вдруг взгрустнулось, когда подъехала карета скорой милицейской помощи. Внезапно откуда не возьмись, в мою руку вцепилась Наташка.

— Они сами первые начали! — крикнула она наряду милиции, — мы просто защищались!

— Да знаем мы этих, — козырнул милиционер, — они уже третий день на районе гуливанят. Вот и доигрались.

— Завтра улечу в дембельское лето, буду делать там… — не допел кто-то из поверженных вояк, когда его под руки провожали доблестные правоохранители.

Наташка же, не дав досмотреть спектакль, с силой утащила меня обратно в дом культуры. А когда мы оказались в укромном уголке, она впилась в меня своими теплыми мягкими губами. Вот и помирились, обрадовался я.

— Ну как там все прошло, — спросил меня Вадька, когда я прошел к своему инструменту.

— Нормально, — пожал я плечами, — только рука правая побаливает. Завтра костяшки так вспухнут, что пятерня в карман не залезет.

— Бывает, — хохотнул Бура.

— Ну вы играть будете сегодня или нет? — зыркнул на нас Толик.

И мы затянули любимую песню нашего вокалиста и соло гитариста «Снежная зима» на мотив «Mammy Blue».

— И последняя песня нашей дискотеки посвящается нашим отцам, которые выстояли и победили в Великой Отечественной войне, — под неодобрительное у, сказал Толик в микрофон.

Понятное дело, что всем хотелось продолжение танцев, но мы ведь не железные, итак взмокли все хоть отжимай. Особенно я, после десятиминутной паузы на бокс и драку. Поэтому не обращая внимания на обиды Маэстро заиграл знаменитый проигрыш из «Deep Purple»

— В руинах Сталинграда, нам приказал комбат, Держаться до заката, и нет пути назад. Раздал боеприпасы, недельный сух паек. Осталось супостатам лишь преподать урок. Дым над водой, огонь в небесах, — затянул я немного осипшим голосом.

Сбоку, за кулисами я заметил рядом с нашей первой фанаткой, Машей Ларионовой, Прохора, который держал на руках Ваську и внимательно смотрел на меня.

— Ту-ту-ту, ту-ту-туду, ту-ту-ту, ту-ту-у! А теперь все вместе! — крикнул я в зал.

И он отозвался мне сотнями голосов. И так мы несколько раз акапельно исполнили под один единственный ритм барабана проигрыш знаменитой в том мире песни «Smoke on the Water».

— Друзья! — выкрикнул снова я, — добро пожаловать завтра на нашу новую дискотеку! Всем спасибо за внимание!

И мы сыграли последние аккорды на сегодняшний день и закрыли занавес.

— Вот бы моим сослуживцам послушать про дым над водой, — сказал мне Прохор, — это же ты про нас написал?

— Конечно про вас, — я заметил, что у фронтовика немного заблестели глаза, — на следующей неделе я поговорю с директором ДК, попробуем устроить бесплатный концерт для всех ветеранов войны.

— А я вам бесплатно олифой дом обработаю, — пробурчал Прохор, наглаживая своего кота.

— Даже и не думай деньги не брать, — я махнул рукой, — обидно, понимаешь, да?

Васька на руках хозяина пару раз мяукнул, обозначив этим, что тоже кое-что из нашего диалога понимает.

*****

Лейтенант КГБ Михаил Андроников выехал на служебной машине из дома культуры Строителей после дискотеки с двояким чувством. Музыка ему определенно понравилась. Он вообще никогда такого не слышал. Одежда музыкантов тоже его впечатлила, а какая была красивая вокалистка, жаль, что молоденькая. Единственное он не понимал, что должен был делать. Старший лейтенант Сидоров, ему конечно примерно объяснил, что если там не пахнет никакой пропагандой буржуазного образа жизни, то все равно нужно завербовать себе агента. Так на всякий пожарный случай. А иначе что ты начальству будешь докладывать? Кого же из них вербовать, думал Михаил. Певица сразу отпадала, вокалист, какой-то не серьезный. Нужно будет, этого третьего певуна припугнуть, зашугать, задавить. И дело в шляпе. Завтра опять поеду, улыбнулся своим мыслям Андроников.

*****

Сегодняшнюю ночь мы наконец-то, как будущие муж и жена, провели вместе с Наташей. И после жарких, активных объятий и поцелуев, и всего того что следует дальше, мы еще полчаса разговаривали обо всяких пустяках.

— Скажи, Богдан, — в седьмой раз спрашивала меня подруга, — а я звездой стану?

— Да.

— И денег у нас будет много-много? — она приподнялась на подушке и посмотрела на меня.

— Я думаю достаточно.

— И за границу мы поедем? — она взлохматила мои волосы.

— А почему нет, — я поцеловал ее в губы, — гастроли в странах соцлагеря, вполне реальны. Но для этого нужно много работать, записать пластинку, попасть на телевидение. Но я думаю, все у нас получится.

И мы вновь окунулись в объятия друг друга.

Глава 8

Понедельник тринадцатое число, как это ни странно, оказался моим новым днем рождения.

— Что они не делают, не идут дела, видно в понедельник их мама родила, — напевал я себе под нос, коптя в огороде нашего нового съемного жилья скумбрию.

Соорудил из старого жестяного ведра коптильню, опилочек туда набросал, сверху на опилки поставил жестяную крышку от коробки с леденцами, и всю эту конструкцию прикрыл такой же старой жестяной крышкой от таза. Кроме копченой скумбрии для праздничного стола, мне удалось раздобыть краснодарских яблок, пирогов и еще я прикупил десять литров свежего хлебного кваса. На угрюмое замечание Саньки, что это за днюха без самогонки, я показал ему кулак, с распухшими, как сливы, костяшками правой руки, и спросил, чем пахнет? На что Зема обиженно ответил, что у него насморк, но про самогонку он больше не заикался. Девчонки, Наташа и Тоня, в качестве подарка приготовили мне торт из сгущенки. А Ирина принесла каких-то дефицитных шоколадных конфет и конечно предала устные поздравления своих родителей. Вадька с Прохором окопались на чердаке, им в голову втемяшилось, что там можно будет обустроить еще одну комнату, для гостей. Тем более Прохор давно намекал, что ему далековато ездить в ДК из Марьиной Рощи. Это значило, что первый гость у нас уже есть. А кот Васька улегшись в тенечке неодобрительно посматривал на те извращение, которым я подвергал и без того вкусную рыбу. Но явно своего недовольства не высказывал.

— Что смотришь? — спросил я котейку, — головы рыбьи и потроха итак все твои, можем же и мы себя порадовать чем-нибудь вкусненьким?

В ответ Васька демонстративно отвернулся, что означало на кошачьем языке, не очень то и надо было. Праздничный стол мы накрыли в новенькой, ошкуренной и обработанной олифой просторной комнате. Сам стол своими золотыми руками сделал Прохор. К столу, конечно, полагались стулья, но временно фронтовик сколотил нам лавки, на них-то мы и разместились. Я, Санька, Вадька, Толик, Наташа, Тоня, Иринка и мастер на все руки Прохор.

— Поздравляю с днем Рождения! — выкрикнула Маша Ларионова, которая немного опоздала, но зато она принесла что-то плоское прямоугольной формы и бережно обернутое газетой, — а это мой подарок!

Санька вскочил из-за стола как ужаленный и первым развернул картину. На ней вся наша музыкальная банда стояла, как на пластинке группы «Whitesnake», все шесть участников были немного развернуты левым плечом к зрителю, в центре две наши красавицы, Наташка и Иринка, по краям Вадька и Санька, а мы с Толиком оказались рядом с девчонками. Все как один были одеты в наши джипсовые концертные костюмы. Внизу, под ногами красовалась надпись «Синие гитары».

— Отличная обложка для нашей пластинки! — обрадовался от всей души я.

— Моя Маша талантище! — Санька чмокнул подругу в щечку.

— А что за пластинка? — заволновался Толик.

— Понимаешь дружище, — я хлебнул кваску, — по текущему законодательству, чтобы наши песни никто не украл, мы должны их записать на пластинку. Поэтому, ребята, денежков нам нужно очень и очень много. На микшерский пульт, на новый дом, на машину деньги нужны.

— Машина? — оживился Вадька, уплетая копченую скумбрию, — зачем нам машина?

— Чтобы ездить в соседние города на концерты, — я тоже накинулся на рыбу, — инструменты, колонки, концертные костюмы, все это нужно возить с собой. Или как ты представляешь наши первые гастроли? Думаешь, тур-менеджер предоставит нам самолет?

— А у нашего дома культуры есть машина, — вдруг огорошила меня Маша, — трофейный Opel Blitz, правда он не рабочий. Что-то там с двигателем или тормозами. Мама говорила, он уже целый месяц стоит на автобазе, на ремонте.

— Починим, я в механике тоже кое-что смыслю, — на этот раз меня огорошил Прохор, — но водитель я уже не важнецкий, — Прохор приподнял свой костыль.

— Зато я вожу вполне сносно, — вдруг выскочило из меня предательское слово, — отец научил, — быстро оправдался я.

— Отличная рыба! — похвалила мою готовку Тоня, — кстати, вчера, весь выходной мы с Наташей прибирались в твоей комнате, в Москве, и решили, что нам тоже нужно сделать двухъярусные кровати как у вас.

— Это не проблема, — пробасил наш басист Вадька, — завтра приеду и все сделаю в лучшем виде.

— Да, — вспомнила Наташа, — вчера вечером к тебе приходил какой-то мужик. Владимир, — моя подруга задумалась, — Высокий. Нет, Высоцкий. Ну, мы ему сказали, что ты переехал, дали ему пригласительный билет на нашу дискотеку, в среду, которая будет.

— Молодцы, — похвалил я подруг.

После того как произошло насыщение наших молодых организмов белками, жирами углеводами, нам захотелось пищи духовной. Я подключил свою гитару к усилителю, и мы начали перепивать свой песенный репертуар. Кстати, инструменты пришлось временно перенести на нашу новую жилплощадь, так как в ДК кто-то снова ковырялся в нашем замке. Спасибо Прохору, вовремя он шугнул вора. И кто же в доме культуры такой непонятливый, думал я.

— А теперь наш музыкальный подарок! — заголосил Санька.

Толик взял гитару и заиграл знакомый мне мотив «Солнечного лета» группы «Мираж».

— Тебе твердят из года в год, — вся банда дружно запела, — что ты не ведаешь забот, что надо давно серьезней стать!

— И! — взвизгнул Санька, — Больше никому, ты не дашь ответа, Лишь своей Наташке прокричишь! Сегодня улетишь в шестнадцатое лето! Будешь делать в нем, что захотишь! Поздравляем! Поздравляем! Поздравляем!

Меня тут же все попытались сначала, задушим потом зацеловать. Что скрывать, было приятно, я даже немного прослезился.

— Санька, — спросил я Зёму, — признавайся, твое рифмоплетёное творчество?

— А чё сразу я? — обиделся он, — ну да, я сочинил. Но ведь нормально же вышло! Вадька скажи!

— Твое, твое творчество, — подтвердил Вадька, мое предположение, и приобнял Тоню, что-то ей, нашептывая на ушко.

— Ребята! — обратился я к друзьям, — минуточку внимания, я тоже приготовил вам свой подарок. Это новая песня.

Я взял у Толика гитару, немного задумался, вспоминая слова, и заиграл первые аккорды песни Виктора Цоя «Группа крови». Мне давно уже хотелось что-то исполнить из русского рока, и я решил переделать именно эту вещь. Тем более война коснулась каждую семью, почти у всех кто-то остался там, на поле боя, навсегда.

— Теплое место, но улицы ждут Отпечатков наших ног. Звездная пыль — на сапогах. Мягкое кресло, клетчатый плед, Не взведенный вовремя курок. Солнечный день — в ослепительных снах.

Припев же мне пришлось полностью переделать, так как бойцы красной армии группу крови и другие персональные данные носили в «смертном» медальоне, а на рукаве у них могла быть разве только какая-нибудь заплатка или нашивка.

— Черный «смертный» висит медальон, С группой крови сроднился он. Дай удачи в смертельном бою! За родную мою страну! Не упасть, не пропасть на войне, Не остаться в кровавой траве! Дай удачи черный кулон, Обмани смерть мой медальон!

Дальше я исполнил небольшую простенькую соло партию, за которую в «Кино» отвечал Юрий Каспарян.

— И есть чем платить, но я не хочу Победы любой ценой. Я никому не хочу ставить ногу на грудь. Я хотел бы остаться с тобой, Просто остаться с тобой, Но высокая в небе звезда зовет меня в путь.

Я посмотрел на притихших своих друзей, на задумавшегося над чем-то личным Прохора и снова пропел свой собственный припев.

— Черный «смертный» висит медальон, С группой крови сроднился он. Дай удачи в смертельном бою! За родную мою страну! Не упасть, не пропасть на войне, Не остаться в кровавой траве! Дай удачи черный кулон, Обмани смерть мой медальон!

Какое-то время после песни в избе стояла тишина, а Прохор, взяв свой костыль, вышел на улицу покурить. Наташа прижалась ко мне всем телом и поцеловала в щеку своими мягкими губами.

— Не представляю, как под эту песню можно будет танцевать, — задумался Толик.

— Под «Дым над водой» танцуют же, — буркнул Вадька.

— Эх, сейчас самогонки бы накатить! — Санька хлопнул рукой по столу.

— Я тебе дам, самогонки, — нежно толкнула его Маша.

В среду Галина Сергеевна дала добро, на то чтобы мы устроил дискотеку в большом актовом зале. А для того чтобы аккуратно перенести все стулья, которые были скреплены по четыре штуки вряд в коридор, нам на помощь был выделен целый отряд физически крепких ребят из «Школы бокса» вместе с тренером.

— Ну что, не надумал тренироваться? — спросил меня он, когда мы вместе перли очередные стулья.

— Василь Петрович, — отрицательно махнул я головой, — я ведь детдомовский, мне сейчас нужно как-то быт обустроить, а для этого нужны деньги. Работать много нужно, не до бокса.

— Я понимаю, — продолжал настаивать на своем тренер, — победишь на первенстве Москвы, а там и в сборную можно попасть.

— А если мне кто-нибудь нос сломает или зуб выбьет, хорошо я буду выглядеть на сцене? — отшутился я.

Ох, и надоел мне этот Петрович, ведь специально ко мне в пару встал, стулья выносит вместе с мозгом. В конце концов, я не выдержал и крикнул.

— Василь Петрович, да поймите вы, не люблю я бить людей по лицу!

— Ага, а кто на прошлой неделе десяток дембелей отмутузил, мне много что про тебя рассказали, — погрозил он мне пальцем.

— Санька! — крикнул я другу, — отвяжись от новых ударников, поработай, давай за меня, я за квасом схожу. Вот, Василь Петрович, берите в боксеры, высокий, худой как жердь, руки с полкилометра. В его весовой категории никто до него не дотянется.

Я похлопал растерянного Зёму по плечу.

— Я тоже не люблю бить по лицу, — Санька посмотрел на тренера жалостливыми глазами, — мне еще нужно новую ударную установку простучать.

— Простучишь еще, — я подтолкнул его к бесконечным рядам деревянных стульев, — у тебя вся жизнь впереди.

Я быстро ретировался, забежал в нашу репетиционную комнату и захватил металлический луженый бидон. И нехотя вспугнул целовавшуюся влюбленную парочку в лице Толика и Иринки.

— Мы тут над аранжировками работаем, — смущенно оправдался передо мной раскрасневшийся друг.

— Я понял, — хохотнул я, — на двери специальный шпингалет имеется, для спокойной работы над аранжировками.

Я вылетел на свежий воздух, лето, это мое самое любимое время года. Солнце, редкие облака, как заблудившиеся барашки разбежались по синему небу. Красота. Я неспешно прошелся по украшенной клумбами с цветами территории дома культуры. И постучался в ларек «Соки воды».

— Баба Тося, литра три будь добра налей исстрадавшемуся от жажды путнику, — подмигнул я уже знакомой старушке.

— Тебе пиво еще рано пивать, — заворчала бабуля, позабывшая, что алкоголь я не употребляю.

— Ну, тогда налейте кваса, — я посмотрел по сторонам.

На улице максимум человек пять идут, бредут по своим делам. Во что значит поголовная занятость на фабриках, заводах и стройках социализма.

— Ходют и ходют, — старушка подала мне бидон с квасом, — ты шалопай, когда на работу устроишься? Привлекут за тунеядство, будешь знать.

— Я баб Тось, заявление написал в горисполком, что желаю работать в киоске «Соки воды», что напротив ДК Строителей, иначе несправедливо получается. Почетная пенсионерка до сих пор еще не на почетной пенсии, надрывается на работе из последних сил.

— У, лешак! — бабуля захлопнула свое окошко, и притаилась так, как будто в киоске и не было никого.

Нравится мне в СССР, куда не придешь везде любовно обгавкают, подумал я и зашагал на репетицию. Вдруг со скамейки вскочил и быстрым шагом приблизился ко мне низенький белобрысый парень лет тридцати.

— Молодой человек остановитесь, — настоятельно потребовал он.

— Я не курю, — отмахнулся я, и продолжил движение.

— Остановитесь молодой человек! — белобрысый вновь нагнал меня.

— Время нет, дядя, обеденный перерыв заканчивается, — я все же остановился и посмотрел на этого клоуна, который был одет в серый демисезонный плащ, не смотря на теплую погоду.

Дать ему в морду или сам отвяжется, подумал я.

— Я вас попрошу задержаться! — плюгавый мужичек достал из кармана красную книжечку и сунул мне ее внос.

— Че офонарел! — я шлепнул по этой книжечке рукой, и она улетела на метра четыре куда-то в кусты.

— Стоять! — завизжал коротышка, — я сотрудник КГБ, — уже тише прошипел он.

— А я работник сцены дома культуры Строителей, — я хлопнул мужичка по плечу, — желаю здравствовать. И кстати, я на удивление законопослушный гражданин Советского союза, даже по газонам ни разу в жизни не ходил, и за нарушение правил дорожной безопасности тоже можете быть спокойны.

— У меня к вам серьезный разговор, — озираясь по сторонам, не отступал шпион недоделанный.

— А для серьезного разговора существует официальная повестка, — я еще раз улыбнулся и двинулся на репетицию.

Хотя нужно признать, мне впервые стало не весело. С другой стороны эта шизоидная организация ничего не сможет мне предъявить, да и Берия, враг народа, давно уже сгнил. Но все же при большом желании крови они мне могут много попортить. И когда я уже заходил в двери ДК, на моей груди резко нагрелся амулет от тьмы, словно медицинский горчичник, который забыли вовремя снять. Я резко приподнял шнурок с медальоном и с минуту постарался не шевелиться. Потом медальон так же внезапно остыл. Неужели эти слуги Чернобога, каким-то неведомым образом закинули свои удочки через органы госбезопасности, подумал я. Но потом махнул рукой, чему быть того не миновать.

Глава 9

Ну, все, дорвался Толик до новой игрушки. За два часа до дискотеки Виталик вместе с отцом принесли конструкцию, которая смутно напоминала микшерский пульт, но пока без корпуса. Двумя здоровенными колонками мы обзавелись еще накануне, и вот к ним появился еще один полезный для музыкантов всего мира девайс. В хорошую копеечку нам обошлась обнова, но что делать, прогресс не стоит на месте.

— Ирина, — не унимался Маэстро, — сыграй еще раз соло из песни «Ищу тебя». Вадька и Санька теперь вступают ваши инструменты. Богдан, — Толик заметил меня, — давай на сцену. Наташка ну ты где ходишь?

Мы уже по третьему кругу отыграли хит Александра Зацепина, прежде чем Толик удовлетворительно кивнул.

— Все равно это никуда не годится! — Толик залез к нам на сцену, — а мой инструмент кто правильно выведет на пульте?

— Да успокойся ты, — я приобнял друга, — сейчас я вас всех поднастрою, и больше никакие тумблеры мы на пульте крутить не будем. Это все равно намного круче, чем то, что было. Хотя звукарь нам хороший со всей этой кухней не помешает.

— О чем спор? — Санька еще раз тряпочкой отполировал свой новый хэт, — главное на дискотеке это ритм партия, бас и барабаны, а кто о чем поет, народу по большому счету фиолетово, это ж танцы.

— Вот как раз ритм партия у нас оставляет желать лучшего! — психанул Толик, — ты хоть немного разнообразь свой бит, барабанщик блин.

— Я был плохим барабанщиком, потому что у меня настоящей ударной установки не было, — Зёма дунул на рабочий барабан, сдувая с него мельчайшие пылинки, — вот теперь я вам всем покажу чего стою.

— Попробуй только не показать, — вновь нервно отреагировал Толик Маэстро, — последние деньги на тебя извели.

— Ну, хватит ругаться, — мне порядком надоели эти словесные перестрелки, — давайте пульт перенесем за кулисы. И часок отдохнем перед концертом.

Однако отдохнуть мне как раз и не дали. Сначала из нашей репетиционной комнатки меня вызвал на тет-а-тет Вася Первушин.

— Богдан, давай мы сегодня вдвоем с Калачом подежурим, а то сто рублей на пятерых плохо делится, — зашептал здоровяк мне.

— Ладно, но чуть что махаться будете без меня, — я показал ему разбитые костяшки правой руки, — у меня еще с субботы все болит.

— Да не вопрос, — хохотнул Вася и подмигнул своему напарнику Пете Калачеву, якобы все на мази.

И как только тяжеловесы удалились, покурить перед сменой, меня окликнул, знакомы хрипловатые голос.

— Богдан! Меня две замечательные барышни пригласили на эту вашу дискотеку, вот я и пришел, — широко улыбаясь, сказал Володя Высоцкий, пряча за спиной свою гитару.

— А инструмент, по какому случаю принес? — пожав руку будущей звезде огромной страны, спросил я.

— Я песню новую написал, — виновато улыбнулся Володя, — кому ее показать, как ни тебе?

Поэт-песенник, блин, тихо буркнул я себе под нос, и пригласил Высоцкого в нашу репетиционную комнатушку. Володя галантно раскланялся с девушками, отдав должное их молодости и красоте, по деловому пожал руки Толику, Вадьке и Саньке.

— Город уши заткнул, — представил он название своего нового песенного произведения, и запел, — Город уши заткнул, и уснуть захотел, И все граждане спрятались в норы…

Дальше песня рассказывала про то, как автор вместе с Володькой Деминым грабанули квартиру, и сдали вещички в Марьину Рощу.

— Наша песня, воровская! — присвистнул Санька и пожал руку Высоцкому.

Иринка с Наташкой тактично промолчали, а Толик сказал, что пойдет за кулисы проверит все ли в порядке с инструментами. К блатной романтике он, как и я чувствовал крепкое отвращение.

— А тебе как? — Владимир Семенович посмотрел на меня.

— Володя, есть одна идея, — я решил внаглую перевести стрелки разговора, — завтра мы даем бесплатный концерт для фронтовиков. Давай и ты выступишь. Исполнишь песню про Большой Каретный и еще пару вещей на военную тематику.

— А когда же я их успею сочинить? — удивился бард.

— Вместе сегодня, после дискотеки, сядем у нас в избушке и до утра пару песен, я думаю, мы осилим.

— Сразу две песни? — еще раз удивился Володя.

— Богдан несколько дней назад, — вмешался в разговор Санька, — прямо на сцене песню сочинил, за минуту. Больше никому, я не дам ответа, — пропел он своим нестройным голоском.

После чего получил тычок от Вадьки в бок.

— Вот так, Володя, в нашем коллективе и зажимают настоящие таланты, — пожаловался он Высоцкому.

— Пора на сцену, — скомандовал я, — Володь, ты как? За кулисами на нас посмотришь, или есть желание потанцевать?

— Я лучше за кулисами, — печально улыбнулся он.

Новый звук произвел на благодарную публику оглушающее впечатление, и первые минуты народ даже забыл, что пришел потанцевать. Люди просто открыв рот, слушали наши драйвовые хиты. И лишь на второй композиции, на «Летящей походке», народ стал отжигать. Кстати я заметил в зале несколько человек в таких, как у нас расклешённых джипсах. Работает фабрика, обрадовался я. Так вся Москва скоро по-человечески оденется. Джипсы — это не роскошь, а средство повседневной носки, улыбнулся я. Первое отделение мы решили закончить новой песней «Смертный медальон».

— А теперь дебют новой песни! — объявил в микрофон Толик Маэстро, — исполняет автор, Богдан Крутов!

— Давай дембельское лето! — у сцены нарисовался парень со здоровенным фингалом под глазом.

— Тебе в прошлый раз не хватило? — улыбнулся я неунывающему дембелю.

— Мне песня просто понравилась, — добродушно тот улыбнулся мне в ответ.

— «Смертный медальон», — сказал я в микрофон, — песня посвящается всем фронтовикам.

Санька четыре раза стукнул палочкой о палочку, и мы заиграли инструментальный проигрыш из «Группы крови».

— Теплое место, но улицы ждут Отпечатков наших ног…

Я смотрел на зал, и думал, как публика воспримет непонятное для этого времени творчество Виктора Цоя. Люди же просто вслушивались в слова и решали, танцевать или нет, под такой философский тяжелый текст.

— Черный «смертный» висит медальон, С группой крови сроднился он. Дай удачи в смертельном бою! За родную мою страну! Не упасть, не пропасть на войне, Не остаться в кровавой траве! Дай удачи черный кулон, Обмани смерть мой медальон!

И наконец, мы заиграли бридж песни, и народ как будто расколдовали и он начал танцевать. И даже хлопать в такт музыки. Мне стало интересно, как Высоцкому эта песня. Я посмотрел в сторону, за кулисы, где он весь концерт просидел вместе с Машей Ларионовой. Странное дело Володя смотрел куда-то в пустоту, думая о чем-то личном.

— Всем удачи! — крикнул я в конце песни.

После дискотеки мы девчонок, Иринку и Наташку, посадили на такси и отправили домой. Иринку к родителям, Наташку в Большой Каретный переулок пятнадцать, где ее ждала Тоня. А сами пешочком от ДК в неспешном темпе двинулись к нашей обработанной олифой избушке. Прохор сегодня вновь заступил на дежурство, охранять драгоценные инструменты. На улице было тепло и еще вполне светло, множество влюбленных парочек курсировало мимо нас.

— Как же так, — в очередной раз удивился Высоцкий, — отыграли такой шикарный концерт и никак не обмыли это дело? Мы, в школе студии МХАТ, каждый спектакль отмечаем.

— А я о чем, — взвился Санька, — душа хочет праздника!

— Нужно срочно записывать пластинку, — вдруг выдавил из себя задумчивый Толик, — завтра наши песни будут пень во всех московских дворах. Попробуй потом докажи, что это наше творчество.

— Главное сейчас на это есть деньги, — ответил Вадька.

— Это точно, — улыбнулся я, и поправил за спиной свою ритм гитару, которую взял с собой для написания новых шедевров Владимира Высоцкого, — а без денег жизнь плохая, не годится никуда.

— Это точно! — засмеялся Санька.

Гостевая комната на чердаке нашего мужского общежития, уже принимала очертания законченности. Прохор с Вадькой Бураковым на славу поработали в последние дни. Был настелен пол, и поставлены стены. Остались все это дело обработать, и я бы еще навесил потолок. В общем, это все обсуждаемо. Мы обзавелись еще одной железной кроватью, а Прохор смастерил для себя пару табуреток и маленький журнальный столик. Кот Васька окончательно поселился в нашем доме, надоел ему просторнейший для гулянок ДК. Вот и сейчас он смотрел на нас с Высоцким из-под кровати. Я заварил чай из мяты и листьев смородины, подключил к усилку ритм гитару и задумался, какие бы песни Владимира Высоцкого из той жизни сочинить для него в этой.

— Слушай, — вдруг махнул рукой Высоцкий, — ерунда это все. Я сегодня весь концерт ваш слушал, как будто меня по голове поленом ударили. Некоторые песни просто гениальны. «Дым над водой», «Смертный медальон». Ничего у меня никогда не получится.

— А давай так, — я мимо ушей пропустил, роспись в собственном бессилии будущего гения, — строчку я, строчку ты. Если все будут сомневаться, я не сделаю того, а я не напишу сего, то мы бы до сих пор жили бы в каменном веке. Пока конечно камни бы не закончились.

— Ну, давай попробуем, — тихо ответил Володя.

— Мне этот бой не забыть нипочем, Смертью пропитан воздух, — сыграл я на простых блатных аккордах в темпе вальса, — а теперь ты.

— А с небосклона, — задумался поэт, — каким-то дождем, падали звезды! — выкрикнул он.

— Вот уже неплохо, — улыбнулся я, — Мне этот бой не забыть нипочем, Смертью пропитан воздух, А с небосклона бесшумным дождем, Падали звезды. Кстати последние две строчки можно пропеть дважды, как раз годится для вальса.

— Действительно здорово получается, — Высоцкий вскочил с табуретки, и прошелся по гостевой чердачной комнатке туда и обратно, — отлично выходит.

Он расчехлил свою семиструнную гитару и еще раз исполнил первый куплет.

— Снова упала, и я загадал, Выйти живым из боя, — пропел я еще одну строчку.

— Постой, постой, постой! — заволновался бард всесоюзного значения, — свою жизнь я связал с глупой звездою! — выкрикнул он.

— Мужики, ну дайте поспать! — крикнул Санька, поднявшись на чердачный этаж, — и не топайте как слоны по потолку. Имейте совесть.

— Александр, — Высоцкий развел руки в стороны, — все будет в лучшем тишайшем виде.

Однако Владимир Семенович пока мы писали его знаменитую песню, о падающих звездах, еще три раза вскакивал и вскрикивал, что это гениально. Пришлось выйти с ним на улицу, где он исполнил под светом дребезжащей свечи всю композицию от начала и до конца.

— Ох, какая ночь, какая ночь! — твердил он, слоняясь по нашему тесному внутреннему дворику, — сейчас бы водочки, а может, найдем, где хотя бы самогонки? — Высоцкий посмотрел на меня с надеждой.

— Да, пивка для рывка, водочки для блатной походчки, винца для красного словца, — прокомментировал я, — Володь, договоримся раз и навсегда, пока работаем вместе, сухой закон. Лады?

— Лады, — тихо ответил Высоцкий, — давай писать второй шедевр, а то меня просто изнутри разрывает. Если сейчас что-нибудь не менее гениального не сочиним, то помру.

— Тогда сейчас еще заварю чайку, — сказал я и пошел в дом.

Мы опять уселись на табуретках в гостевой комнате на чердаке.

— Есть такая идея, — предложил я Володе, — помнишь такой старый фильм «Служили два товарища»?

— Не помню, какого года кино? — удивился бард.

Вот я — чукча, его же еще не сняли, — обругал я себя.

— Не суть, — махнул я рукой, — в общем, воюют вместе два бойца, делят вместе ночлег и еду, спорят по разному поводу, а потом вдруг одного убивают в бою. А тот, который остается в живых, сидит и думает, почему все не так? Вроде все как всегда. И небо, точно такое же, и птицы так же поют. Он, забывшись, говорит, друг оставь покурить. А в ответ, тишина. Потому что товарищ не вернулся из боя.

— Отличный сюжет, — обрадовался Высоцкий, — так и надо начать. Почему все не так? Вроде все как всегда. Тоже небо опять голубое…

— Тот же лес, тот же воздух, и та же вода, — продолжил я строчку.

— Только он не вернулся из боя, — закончил куплет Владимир Семенович, — гениально! Гениально! — заорал будущий артист номер один в СССР.

— Слушайте, вы, — в проеме появился в одних трусах взлохмаченный Толик, — ложитесь спать, пожалуйста, или валите орать в кладовку. Совесть то поимейте!

— Анатолий, как можно, — развел руки в стороны еще раз Володя, — мы тут тише воды, ниже травы.

— Все нормально, Толик, — успокоил я друга, — одна песня готова, вторая тоже уже наклевывается. Пошли на улицу, тем более скоро итак светать будет, — обратился я к Высоцкому, — летние ночи коротки.

Утром меня разбудил запах весьма подгоревшей пищи. Сегодня по графику кашеварил Вадька, что сказать, не для того его руки созданы. Мы все как один повыскакивали с двухъярусных кроватей и открыли окна и двери настежь.

— У тебя из какого места руки растут! — громче всех возмущался Санька, — ты, что? В кашу водички не мог чуть-чуть долить? Или ты думаешь, что сегодня к ДК приедет военно-полевая кухня и нас всех бесплатно покормят?

— Может быть, в детский дом сходить, — вяло оправдывался наш басист, — вдруг они нас по старой памяти в беде не оставят?

— Что ты Санька сказал про военно-полевую кухню? — не понял я намека.

— Да нас один раз в походе, года два назад, кормили из военной кухни, которая на колесах, — сказал Толик, — вот Зёма чуть-что вспоминает ее добрым словом.

Я поковырял кастрюлю поварёшкой и выложил себе на тарелку, немного обгоревшую гречневую кашу. Не пропадать же добру.

— В животе все переварится, — объяснил я друзьям, свой поступок, — кстати, мне идея с бесплатным обедом из военно-полевой кухни очень нравится.

— Кому не нравится, пожрать нахаляву, — сказал Санька, также накладывая себе горьковатой снеди.

— Представьте, идет наш концерт для фронтовиков, — стал я развивать свою идею, — и тут выезжает на прицепе военно-полевая кухня. И всем зрителям раздает вкусную солдатскую кашу.

— С американской тушенкой, — добавил Вадька, который свое варево, несмотря на вкус, уплетал с ураганной скоростью.

— Что за божественный запах? — к завтраку спустился Высоцкий из чердачной комнаты, — просто устрицы из Лозанны.

— Кушать подано, садитесь жрать, пожалуйста, товарищ поэт-песенник, — хохотнул я.

Глава 10

Смех смехом, а эту свою идею я прямо с утра предложил директору ДК Галине Васильевне Ларионовой.

— И куда мы эту кухню загоним? — директриса бросила на меня недовольный взгляд, — в фойе, или прямо в актовый зал?

— А может быть стоит отказаться от концерта в помещении вообще? — я вдруг подумал, что бывших фронтовиков может прийти больше двух тысяч, — выставим колонки на крыльцо, и прямо перед ДК устроим концерт. Несколько рядов лавок, можно поставить прямо на асфальт, для инвалидов войны.

— Хорошая идея, — согласилась Галина Васильевна, — а где же я тебе кухню полевую возьму?

— Давайте обратимся в ближайшую военную часть, а за это мы для них устроим прямо в части бесплатный концерт, — я показал рукой в окно, как будто там во дворе эта часть и дислоцируется.

— Ладно, иди, подумаю я, кому можно позвонить с этим вопросом, — Ларионова села за стол и взяла в руки еженедельник, — как ты мне надоел Крутов, ты не представляешь.

— Я тоже вас уважаю, Галина Васильевна, — ответил я, закрыв за собой дверь.

В репетиционной комнате, когда я туда зашел, крик стоял невообразимый, словесная перепалка глухо разлеталась эхом по всему второму этажу. Что характерно из шести членов творческого коллектива спорили только двое, остальные предпочитали не вмешиваться.

— Что за крик, а драки нет? — попытался я понизить граду напряженности.

— Не слишком ли ты стал много командовать в последнее время? — взвизгнула Наташка на своего брата близнеца Толика Маэстро.

— Ну, в чем дело? — не выдержал уже я.

— Репертуар обсуждаем, — коротко пояснил перепалку Толик.

— Значит так, исполним «Медальон», «Дым над водой», — я стал загибать пальцы, — «Ищу тебя», фронтовикам ничего человеческого не чуждо. «Двадцать лет спустя» и «Летящую походку».

— Можно еще сыграть «Изгиб гитары желтой» — скромно заметила Иринка.

— Отличная идея, — похвалил я ее.

— А остальные? — хором спросили меня Толик и Наташа, и посмотрели на меня как на врага всего прогрессивного человечества.

— А остальной репертуар составят песни военных лет, — просто ответил я, — «Медальон» и «Дым над водой» спою сам, дальше будете солировать вы, либо вместе, либо по очереди.

— Ничья, — прокомментировал ситуацию Санька.

— Итак, я предлагаю сегодня сыграть, — я немного задумался, — «Землянку», бьется в тесной печурке огонь. Потом, «Катюшу», расцветали яблони и груши. «Смуглянка-молдованка», собирает виноград. «Синий платочек», строчит пулеметчик. Ну и «Журавли». Десять песен плюс исполним их инструментально и нормально.

— Что-то я такой песни не знаю, — задумался, успокоившись, Толик.

— И я не слышала, — удивилась Наташа, — какие там слова?

— Да вы прикалываетесь? — удивился я, — Мне кажется порою, что солдаты, С кровавых не пришедшие полей… Ну, память напрягите.

— Нет такой песни, Богдан, — подтвердил недоумение друзей Вадька.

Еще никогда Штирлиц не был так близок к провалу, мелькнуло в моей голове. Это же песня Яна Френкеля на стихи Расула Гамзатова, которую спел Марк Бернес. Неужели это было после шестидесятого года?

— Если такой песни нет, значит, ее нужно написать, логично? — подмигнул я друзьям, которые кисло улыбнулись в ответ.

— После того как ты с крыши брякнулся, от тебя можно ожидать чего угодно, — махнул рукой Санька, мы уже не удивляемся.

— А что, у меня такое бывает, — пришла на выручку мне Наташка, — вот что-нибудь присниться, а я думаю, что это было на самом деле.

Молодец девчонка, хорошая жена будет, мысленно улыбнулся я.

— Доставай Толик, свою волшебную тетрадь, — обратился я к Маэстро, — первый куплет такой. Мне кажется порою, что солдаты, С кровавых не пришедшие полей, Не в землю нашу полегли когда-то, А превратились в белых журавлей. Они до сей поры с времён тех давних, Летят и подают нам голоса, Не потому ль так часто и печально Мы замолкаем, глядя в небеса.

Потом я этот первый куплет сыграл на гитаре.

— Ну и силен ты, во сне сочинять! — Санька выбил дробь на рабочем барабане, — что ж я с этой крыши твоей не брякнулся?

— А кто сегодня эту песню споет? — задал разумный вопрос Толик.

— Сегодня? — задумался я, — пойте ее вместе с Наташей на два голоса.

Начало бесплатного концерта для фронтовиков, было объявлено на восемнадцать часов. Но так как многие в это время еще могут задерживаться на работе, мы начали с инструментальной части концерта. И пока народ подтягивался, над площадью перед ДК Строителей прозвучали «Смуглянка-молдованка», «Синий платочек» и «Землянка». И когда уже яблоку не было места упасть. С приветственной речью выступила директор ДК Галина Сергеевна. Она сказала, что близка страшная дата начала войны, что мы, как и прежде помним и чтим память отцов и матерей.

— Расцветали яблони и груши, — запели «Катюшу» брат с сестрой на два голоса, — Поплыли туманы над рекой…

Не прошло и минуты, как любимую фронтовую песню поддержали сотни голосов благодарных зрителей. Буквально с самого начала концерт превратился в битву хоров, где сидевшие справа соревновались с сидевшими слева.

— А теперь, — я вышел к микрофону, — выступит мой хороший друг, выпуски школы студии МХАТ, талантливый начинающий актер…

— Давай три танкиста! — крикнул какой-то мужичок с первого ряда.

— Три танкиста выпили по триста, а четвертый выпил восемьсот! — ответил я под общий смех фронтовику, — встречайте Владимир Высоцкий!

Однако Володя застрял от испуга за боковой колонной, где у нас прятался микшерский пульт, и куда ушли передохнуть мои ребята. И выходить на сцену не рвался. Я показал глазами Вадьке, чтобы тот придал Высоцкому начальное ускорение.

— Тоже, наверное, выпил восемьсот! — под хохот толпы выкрикнул противный мужичок.

— Владимир Высоцкий! — еще раз я обратился к публике, пока Вадька не вытащил будущую звезду, метра на два из-за бетонной белой колонны, — поддержим начинающего артиста!

Народ со смешками и похохатыванием все же выдал жидкие непродолжительные аплодисменты.

— Песня «Он не вернулся из боя», — коротко сказал Владимир Семенович в микрофон и заиграл на своей семиструнке в темпе вальса, — Почему всё не так? Вроде всё как всегда: То же небо — опять голубое, Тот же лес, тот же воздух и та же вода, Только он не вернулся из боя.

Буквально за минуту волшебный хрипловатый голос барда околдовал бывших фронтовиков, и никто уже не требовал трех танкистов. Я протиснулся между колонн и спрыгнул на землю с высокой лестницы. Потом обошел первые ряды слушателей и пристроился с краю, чтобы посмотреть на выступление Высоцкого из зрительного сектора. Да, песен пока нормальных он еще не пишет, но харизма уже чувствуется. Песню о двух бойцах фронтовики слушали очень внимательно.

— Крутов, — мне на руку легла огромная и широченная ладонь, — здаров.

— Здравствуйте, Анатолий Константинович, — поздоровался я с бывшим своим учителем физкультуры, который еще успел поиграть за сборную СССР по баскетболу.

— Хороший концерт, — кивнул он головой в сторону Высоцкого, — а меня, с твоей легкой руки, пригласили тренировать команду Московского горного института.

— Поздравляю, — я пожал руку физруку.

— Только Степан Суренович недавно предложил мне место ассистента, сборную готовить для Олимпийских игр в Риме.

Высоцкий закончил первую песню и под громкие аплодисменты объявил, что сейчас исполнит «Песню о звездах».

— Соглашайтесь, о чем речь! — я снова пожал огромную ладонь бывшего центрового сборной Советского союза.

— Уже неделю работаем, — усмехнулся Конев, — не получаются твои комбинации. Ну, Суренович и предложил тебя привлечь в сборную.

— Даже не смешно, — улыбнулся я, — с моим-то ростом метр семьдесят четыре играть за сборную, это же умора.

— Да не играть, — тренер махнул рукой, — над бросками поработать со сборниками.

— Анатолий Константинович, у меня вон своя музыкальная сборная, — я показал на Высоцкого, — мне работать надо, деньги на жизнь зарабатывать. Один микшерский пульт в шесть тысяч обошелся!

— Да ты что! — взревел Конев, так что на нас оглянулись несколько человек, — для тебя честь страны пустой звук!

— Разве честь страны измеряется количество спортивных наград? — я посмотрел Коневу в глаза, — может быть, честь страны заключается в том, чтобы народ жил по-человечески? Чтоб у каждого была своя квартира или дом, чтобы у каждой семьи был свой автомобиль и дача. Чтобы детей в каждой семье было минимум четверо, и чтобы каждый из них качественно питался. Почему мы, живя в богатейшей стране Мира, должны постоянно выживать?

— Ну ладно, — из бывшего баскетболиста, как будто выпустили пар, — если передумаешь, знаешь, где я живу, месяц мы работаем здесь, во дворце спорта «Лужники», а потом поедем в Алушту на сборы.

Наш разговор вновь прервали громкие аплодисменты, кто-то с места крикнул Высоцкому, молодец давай еще, на что Владимир Семенович, ответил, что исполнит простую дворовую песню про Большой Каретный переулок. Я, молча, попрощался с Коневым и стал пробираться к своей музыкальной банде. Второе отделение мы начали с песни «Изгиб гитары желтой», и вдруг с боку подъехала машина, которая, по всей видимости, на территорию ДК проникла с задних ворот, и тащила она за собой прицеп с военно-полевой кухней. Фронтовики враз забыли про наш концерт. Мы допели предпоследний куплет песни и сделали паузу на срочное объявление.

— Уважаемые ветераны фронта и тыла, — на сцену вышла директор ДК Галина Сергеевна, — сейчас, каждый желающий может попробовать настоящей военной каши. Большая просьба соблюдать воинскую дисциплину!

Фронтовикам два раза повторять не требовалось, и к раздаче выстроилась многометровая очередь.

— Ну, все теперь можно играть хоть чижика-пыжика, — обиженно буркнул Толик Маэстро, — каши, что ли никогда не ели.

— Об этом я не подумал, — я почесал свой затылок, — ну тогда давайте Рио-Риту сыграем. Пусть у зрителей состоится полное погружение в эпоху.

На целых полчаса концерт превратился в бесплатную столовую, поэтому мы решили песни своего обычного дискотечного репертуара не исполнять. И лишь когда народ окончательно насытился военной кашей, Наташа спела «Ищу тебя», а Толик исполнил «Журавлей». Слезы текли ручьем по мужественным суровым лицам фронтовиков от стихов Расула Гамзатова.

— На этом наш концерт для ветеранов фронта и тыла окончен! — радостно объявила директриса.

Однако фронтовики были другого мнения, они дружно стали скандировать, чтобы мы вышли на бис, и принялись отчаянно хлопать в ладоши.

— Раз пошла такая пьянка, режь последний огурец! — пошутил я в микрофон, — сейчас мы исполним для вас песню «Дым над водой», которая написана по воспоминаниям одного из участников битвы за Сталинград.

Толик тут же завел самую известную соло партию в мире из той моей жизни.

— И вот родное солнце зашло за горизонт, Живем еще братишки и сталинградский фронт Мы держим, ведь за нами простор земли родной. Лишь хочется живыми вернуться всем домой. Дым над водой, огонь в небесах, дым над водой, — пел я надрывая свои голосовые связки, что придавало тексту особую эмоциональность.

— Молодцы! — кричали из толпы, — спасибо, сынки, за концерт! Давай еще!

— На этом наш концерт для ветеранов фронта и тыла окончен! — не так радостно вновь объявила Галина Сергеевна.

Но бывшие герои войны, кроме каши, видать уже успели принять на грудь наркомовские сто грамм, и требовали продолжение банкета.

— Поем последнюю, — сказал я Ларионовой, которая в душе уже прокляла мою затею с концертом.

— У каждого на войне был свой «смертный» медальон, песня посвящается этой вещи, которая содержала в себе все данные солдата, кроме имени любимого человека, — сказал я.

И мы заиграли проигрыш одной из самых известных песен позднего СССР.

— Теплое место, но улицы ждут отпечатков наших ног, — я каждую строчку просто выкрикивал в микрофон, какой-то бунтарский дух вдруг обуял мое сознание.

Еще немного, и перемен потребуют наши сердца, — понеслась шальная мысль в голове.

— Не упасть, не пропасть на войне, Не остаться в кровавой траве, Дай удачи черный кулон, Обмани смерть мой медальон! — надрывался я.

Не знаю, насколько привычны были уху фронтовиков жесткие ритмы так называемого русского рока, но ветераны вновь прослезились. Что еще раз говорило об универсальности языка музыки. После этой вещи, мы, не дожидаясь новых криков на бис, быстро стали уносить инструменты в помещение. Буквально за две минуты сцена опустела, и фронтовики постепенно покинули площадь перед домом культуры Строителей.

— Ну, втравил ты меня в дело! — кричала на меня Галина Сергеевна, — больше я тебя никогда не послушаю!

— А что такое? — удивился я.

— Все клумбы вытоптали! Вот что такое! — взвизгнула женщина, — за чей счет будем их восстанавливать?

— Там и было то, три цветочка, — заступился за меня Санька.

— Сгинь! Шалопай! — топнула ногой директриса и ушла к себе в кабинет.

— Не отдаст она за тебя Машку, — хохотнул Вадька, складывая гитары в матерчатые чехлы.

— Украду! — заявил Санька, разбирая ударную установку.

Дело в том, что Прохор на радостях от встречи с боевыми товарищами принял слишком большую дозу успокоительного. Поэтому сейчас он, улыбаясь, спал прямо на стульях в нашей репетиционной комнате. Это значило, то инструменты придется нести домой.

— С Прохором, что будем делать? — спросил меня Вадька Бураков, — здесь оставим или к себе увезем?

— С собой, — решил я, — вдруг, ночью захочет в туалет, а в комнате все двери закрыты. Нам же потом Галина Сергеевна голову оторвет, — сказал я под хохот всей группы.

Высоцкий же все это время задумчиво сидел в углу комнаты и обнимал свою семиструнную гитару.

— Отличный был концерт, — произнес он, когда все инструменты были попрятаны по своим чехлами и сумкам, — у меня в воскресенье дипломный спектакль, всем добро пожаловать, — сказал он на прощание.

— Быть или не быть, вот в чем вопрос, — усмехнулся я.

— Гамлета мне пока играть не доверяют, — печально улыбнулся он, — картузник Бубнов, пьеса Горького «На дне», все люди на земле — лишние.

— Если на озеленении газонов в ДК работать не заставят, то мы обязательно придем, — под смех моей малообразованной группы заявил Санька.

— Володь не обижайся, — сказал я, — люди с неполным средним образованием очень далеки от серьезного искусства. Темнота, одним словом.

— А я пойду, — заявила Наташка.

— И я, — сказала Иринка.

— Тогда и я, — согласился Толик.

— В воскресенье в шесть, — попрощался с нами бард.

Тут же в нашу комнату влетел в гимнастерке увешанной медалями и значками, раскрасневшийся директор школы, с которой мы навсегда попрощались несколько недель назад.

— Отличный концерт! — взревел Владимир Семенович Мамонтов.

Вместо одного Владимира Семеновича появился другой, — прокомментировал я мысленно появления директора школы.

— Значит так, — Мамонтов плюхнулся на стул, — ты, Крутов, ты, Маркова Наталья и ты, Марков Анатолий, завтра пишете заявление и мы принимаем вас в девятый класс моей школы. Создадим музыкальный ансамбль и будем петь про журавлей. Мне кажется порою, что солдаты, — запел печальным голосом директор, — с кровавых не пришедшие полей.

Он посмотрел на меня осоловелыми пьяненькими глазами.

— А я? — вдруг обиделся Санька.

— А вы юноша, из какой школы? — удивился Мамонтов.

— Я, из ПТУ, — соврал раздосадованный Земакович.

— В вашем случае, ничего не могу поделать, — директор закачал головой, и, ожидая положительного ответа, уставился на меня.

— Угол падения, равен углу отражения, правильно? — спросил я Мамонтова, — жи, ши пиши с буквой и. И восстание Спартака было в 73 году до нашей эры. Правильно?

Директор задумчиво еще раз утвердительно кивнул.

— А остальному, Владимир Семенович, жизнь научит, давайте будем прощаться, — я пожал руку пьяненькому директору своей бывшей школы.

Глава 11

В воскресенье, до посещения спектакля с Высоцким, состоялось еще одно знаменательное событие. На автобазе Измайловского района, прошли первые испытания автобуса темно-серого цвета марки Opel Blitz первого поколения. Как сказал директор автобазы, мотор сорок лошадиных сил, грузоподъемность полторы тонны, сносу такой машине нет. В несносную машину могло набиться максимум девять человек с водителем. Радовала лишь высокая посадка автомобиля, актуальная для наших дорог. В остальном железный конь был всего на всего антикварной рухлядью. Тестировать машину мы пришли втроем, я, Вадька и Санька. Толик же решил в выходной, как следует отоспаться и сходить в парикмахерскую перед походом в театр.

— Двигатель я перебрал, — отчитался мастер на все руки Прохор, — тормозные колодки поменял, радиатор и аккумулятор тоже.

— Машина то ездить будет? — просто спросил я нашего умельца.

— С утра заводилась, — пожал плечами одноногий фронтовик.

— Казырная тачка! — Санька нежно погладил стальной бок Опеля.

Я влез на водительское кресло и тихо помолясь завел машину, затем снял ее с ручного тормоза, поставил скорость на первую передачу, отжал педаль сцепления и нажал на газ. Машина загудела, затряслась, дернулась и заглохла.

— Что не выходит каменный цветок? — спросил с заднего сидения Санька.

— Давно на механике не ездил, — оправдался я.

— На какой механике? — удивился Вадька.

— Ну, на механической коробке скоростей, — ляпнул я, и вспомнил, что с автоматической коробкой машин еще не выпускают, — короче, не говорите под руку, а то высажу, — шикнул на друга я.

Со второго раза трофейный Opel Blitz, жалобно покрякав, сдвинулся с места впервые за этот год. Я на первой скорости сделал небольшой круг по площадке автобазы и остановился.

— Ради эксперимента нужно проехать на нем хотя бы до Твери и обратно, — сделал я первые выводы, — если не развалится по дороге, то можно подписываться на гастроли. Иначе, сядем где-нибудь и будем куковать до второго пришествия.

— Права же еще нужно получить, — поправил меня законопослушный Вадька.

— Бог не выдаст, свинья не съест, — махнул рукой Санька.

— Это определенно не наш случай, — подмигнул я друзьям, — схожу, завтра к гибэдэдэшникам, то есть к сотрудникам Госавтоинспекции, — быстро поправился я.

Мы еще раз полюбовались нашей ласточкой снаружи. Я пожал Прохору руку за отлично выполненную работу, и уверил его, что наша благодарность не будет иметь границ, в пределах разумного.

— Ну что мужики, — обратился я к друзьям, — как назовем наш внедорожник?

По сути, автобус и был чуть больше какого-нибудь Джипа.

— Антилопа Гну, — предложил тут же я.

— Фердинанд, — сказал Прохор, на войне у фрицев похожий бронетранспортер был.

В фильме «Место встречи изменить нельзя», у сыщиков тоже был «Фердинанд», но это был средних размеров автобус, — задумался я, — а тут скромная по размерам машинка.

— Фердинанд, это звучит лучше, — согласился с фронтовиком Санька.

— А мне все равно, — признался Вадька.

— Значит с перевесом в один голос, наш Икарус получает звучное имя «Фердинанд», — подвел итог я.

— А что такое Икарус? — посмотрел на меня Прохор.

— Я хотел сказать Икар, — обругал я вновь себя, — бог такой, древнегреческий, летающий.

— Так давайте так и назовем машину, Икар! — обрадовался Санька, — зачем нам фрицовское название.

— И мне Икар больше нравится, — поддакнул Вадька.

— Пусть будет Икар, — махнул я рукой.

Дипломный спектакль группы, в которой учился Высоцкий, игрался в небольшом учебном помещении. Сцена высотой сантиметров пятьдесят, четыре ряда низеньких лавочек, дальше четыре ряда обыкновенных учебных стульев. А на самом последнем ряду можно было сесть сверху на парты, что позволяло без помех видеть действие спектакля. В театр, хоть и студенческий, мы, я, Толик, Наташа и Ирина оделись не хуже, чем на свой концерт. Мы с Толиком были в джипсовых брюках клёш и в приталенных цветастых рубахах. Девчонки принарядились в черные, тоже приталенные платья длинной по колено с открытыми руками. На ноги они надели простенькие туфли лодочки, а мы как полагается нормальным парням, кеды. Неплохо было бы раздобыть кроссовки, но где и как их сделать? Промышленность даже кеды не выпускает в достаточном объеме, какие могут быть кроссовки. Но даже в таком виде мы в школе студии МХАТ разительно выделялись. Особенно студенты младших курсов пялились на наших красивых подруг.

— Парни, привет! — к нашей группе подбежал какой-то студент, — где джипсы брали? Вся Москва гудит, от этой новой моды. А очередь на «Красный текстильщик» на месяц вперед. Ну, где брали то?

— Во-первых, — важно ответил Толик, — мы эти брюки и изобрели. А, во-вторых, у нас одноклассница модельер на этой фабрике. Где брали? Сами сшили.

— Везет, — загрустил студент.

Тут появился Высоцкий в наклеенной смешной бородке, и прогнал настырного учащегося театральным премудростям подальше.

— Пошли, выбил вам шикарные места, — улыбнулся Володя, прежде всего Ирине и Наташе.

Нам, как почетным гостям, Высоцкий выхлопотал четыре места в пятом ряду, то есть на стульях сразу же после бедолаг, которые ерзали сидя на скамейках, созерцая пьесу Горького «На дне» снизу. Нашим подругам, Наташе и Ирине, спектакль по-настоящему нравился. Мы же с Толик периодически переглядывались, с немым вопросом, когда это все закончится? У Владимира Семеновича была роль второго плана, он выходил на сцену в смешной шапке ушанке и рваном в заплатах пальто, в уже виденной нами приклеенной маленькой бородке. И не смотря на трагизм действия, когда я видел Высоцкого, мне хотелось от души заржать, но я стойко держался. Из известных мне по той жизни актеров на сцене я разглядел лишь, Геннадия Яловича и Валентина Никулина. Всех остальных, лично я, не узнавал. Кстати говоря, и Яловича я помнил лишь по небольшой роли кандидата наук в фильме «Москва слезам не верит». Наконец-то все актеры вышли на поклон. Я просто отбил все ладони, от радости, что эта мука для меня закончилась. Ну, не люблю театр, что поделать.

После пьесы Высоцкий пригласил нашу четверку на маленький сабантуй.

— Вышел я на сцену, — хвастался он, рассказывая наш совместный концерт, — а там народу тыщи три.

— Четыре! — кто-то поддакнул ему.

— Точно, — продолжил Высоцкий, — четыре, людское море до горизонта. Честно признаюсь, перетрухал я от неожиданности. Но потом взял гитару, запел, а на меня смотрят тысячи глаз. Нужно было видеть эти глаза, — и Володя запел, — Почему все не так, вроде, все как всегда, Тоже небо опять голубое.

— Тот же лес, тот же воздух и та же вода, — запели хором актеры курса, — Только он не вернулся из боя.

Видать свою историю покорения музыкального олимпа Высоцкий рассказывал уже не в первый раз. Подпевали ему все с большим удовольствием. Из закуски на длинном из нескольких учебных парт столе, была икра кабачковая заморская, кильки в томатном соусе отечественные, соленая капуста, малосольные огурцы и несколько буханок хлеба. Выпивали будущие актеры самогон, дешевый портвейн и водку. На запивку у честной компании имелся морс из старого засахарившегося варенья, которым угощалась наша четвёрка.

— А теперь тост, — Володя отложил гитару и встал, — В группе есть у нас Ялович Длинный, тонкий, длинноносый В. Попов (но не попович) Полный, маленький, курносый, — закончил он свое четверостишие под хохот одногруппников, — ребята за вас, за ваш талант!

И только тогда я рассмотрел знакомое лицо, это же Валентин Попов, который сыграл главного героя в одном из моих любимых фильмах «Застава Ильича». Очуметь и не встать, улыбнулся я, чокаясь с соседями стаканом с морсом.

— Девочки, а вы где платья такие сшили? — обратилась к нашим подругам Тася Додина, — выглядите сегодня, как иностранки.

— У нас подруга модельер на «Красном текстильщике», — скромно ответила Ирина.

— Может молодые люди тоже что-нибудь спою? — спросила Марина Добровольская, — а то нам Володя все уши прожужжал, с этой вашей дискотекой. Что хоть это такое?

— Дискотека — это музыка для танцев и спорта, — улыбнулся Толик, который взял гитару у Высоцкого и перестроил ее на шестиструнный лад, — а песни у нас разные, танцевальные, лирика, военные, — Маэстро посмотрел на меня, — какие желаете услышать?

— Танцевать хотим! — крикнула Таисия Додина.

— Понял, — ответил Толик и заиграл ритмичный мотив «Venus», — Если ты сидишь один, На душе твоей темно, И тоскуешь без друзей, Просто посмотри в окно! Гитары, синие запели, Снег растаял, больше нет метели!

Будущие актеры больших и малых театров подогретые самогонкой, водкой и портвейном тут же выскочили из-за стола и стали отжигать. Изображая смесь рок-н-ролла, гопака и лезгинки. Высоцкий пригласил меня покурить, я хоть и не курю, вышел постоять за компанию.

— Вот так, закончилась учеба, — грустно улыбнулся он, — предлагают работать в театре Пушкина.

— Сколько платить будут? — задал я самый насущный вопрос.

— Рублей семьсот пятьдесят, — пожал плечами бард.

— За спектакль? — удивился я.

— В месяц, — улыбнулся Володя.

Не припомню я что-то ролей у Высоцкого в театре имени Пушкина, — подумал я, — да и вообще, кроме того, что он играл в театре на Таганке, никакой другой театральной деятельности я его не знал.

— Они Изю взять обещали, — добавил он.

— Кто это? — я еще раз удивился.

— Жена моя, она сейчас в Киеве служит в театре имени Леси Украинки.

Может сейчас взять и ляпнуть Высоцкому, что с женой он разведётся, а в театре Пушкина не сыграет ни одной запоминающейся роли? Или нет?

— Володь, — у меня появилась идея, — у нас тут намечается тур по городам, — я неопределенно махнул рукой, так как никаких конкретных планов еще не было, — Милан, Берлин, Лондон, Париж. Ну и так полмелочи Орехово-Зуево, Сергиев Посад, Кольчугино. Есть предложение поработать вместе, пятнадцать минут между первым и вторым отделением, отдаем тебе. Как?

— Нет, я так не могу, я все же актер, — Высоцкий пожал плечами, — а песни это так, забава.

— В общем, думай, где найти меня знаешь, ДК Строителей, оплата, — я задумался, — скажем, так триста пятьдесят рублей за концерт.

Володя закашлялся, неудачно затянувшись сигареткой.

Глава 12

Во вторник перед репетицией вся наша музыкальная банда в полном составе разглядывала зелененькую книжечку водительского удостоверения.

— Имеет право управления автомобилем всех типов, — прочитал Санька надпись напротив моей фотографии, — это что значит?

— Это значит, что и танком и трактором, я тоже могу управлять, — улыбнулся я, — да шучу, могу управлять легковым автомобилем, могу автобусом, могу грузовиком.

Честно говоря, если бы не наш директор ДК, мне бы такой книжечки не видеть как своих ушей. Нет, я все экзамены сдал на отлично, и теорию, и вождение, из-за возраста комиссия заупрямилась. Пришлось звонить в дом культуры, потом Галина Сергеевна позвонила в квалификационную комиссию, очень долго объясняла, что работать некому, просила войти в положение. И вот новенькие права в моих руках.

— И паспорт у тебя уже есть, — Санька стал загибать пальцы, — права у тебя тоже есть. Что еще осталось?

— Свидетельство о заключении брака, дурак, — шлепнула его легонько ладошкой Наташа.

— А вы когда собираетесь подавать заявление? — скромно спросила Ирина.

Наташка многозначительно посмотрела на меня.

— Когда Марковы, брат с сестрой паспорт получат, — я сощурил один глаз, — а это произойдет не раньше августа, тогда и подадим заявление.

— А мы после ноября хотим, — внезапно сказал Вадька, — мне в ноябре будет шестнадцать.

— А мне в декабре, — обрадовался такому числу праздников Санька Земакович.

Кстати, его подруга Маша, как раз заглянула в нашу репетиционную комнату.

— Богдан, срочно поднимись к директору, — попросила она.

В просторном кабинете Галины Васильевны Ларионовой по театральному заламывая руки эмоционировал режиссер любительского молодежного театра Семен Болеславский.

— Вы не понимаете, — завывал театрал, — наш спектакль ждут в самом Ликино-Дулёво, а теперь, когда приведен в порядок наш штатный автобус, вы не желаете отпускать нас на гастроли! Как это понимать?

— Вы не горячитесь, Семен, — директриса взялась его успокаивать, как маленькое дитя, — Богдан получил права только сегодня, ему нужно время, автобус нужно выкатать, в конце концов. Вдруг он до вашего Дулёво не доедет.

— Я не понял? — тут возмутился я, — я значит должен этот погорелый театр возить во всякое захолустье? Сфигали баня упала?

— Богдан не выражайся! — крикнула на меня директриса.

— Да, — задохнулся от возмущения Болеславский, — деревня Ликино упоминается в книгах с 1637 года! А в Дулёво в 1832 году основан крупнейший фарфоровый завод в России! И вы батенька смеете называть это захолустьем? Да вы манкурт!

— Когда ехать? — сурово спросил я.

— В четверг, — смотря на меня исподлобья, выдавил Семен Болеславский.

— Во! — я показал ему здоровенную дулю прямо в нос, и вышел из кабинета директора ДК.

Да я бы может немного поломался и согласился, но манкуртом, человеком, превращенным в бездушное рабское существо, меня еще никто не называл. Злость кипела в каждой клеточке моего тела. Уволят так, уволят, решил я, но никаких дел с идиотом я иметь не желал. Я так увлекся, что чуть не сбил с ног Юлию Николаевну Семенову, мою бывшую учительницу русского языка и литературы.

— Богдан! — пискнула она, — что с тобой?

— Извините Юлия Николаевна, — разозлили меня всякие манкурты, — а вы здесь, какими судьбами?

— Я уже практически неделю занимаюсь в любительском театре, — смутившись, улыбнулась она, — театр — это моя давняя мечта. Играю у Семена Викторовича Зою Березкину в пьесе Маяковского «Клоп». Поговаривают, что мы скоро поедем на гастроли. А как ваши дела?

— А мы все поем, — ответил я, — извините, мне нужно зайти к директору.

Ну что, собственно говоря, я занервничал, спросил я себя, поворачивая к кабинету Галины Васильевны. Свожу их в это Ликино-Дулёво, автобус вообще не плохо бы проверить в деле. Я постучал в дверь и вошел.

— Предлагаю в четверг выехать в часов десять, — тихо сказал я, опешившим директрисе и режиссеру театра, — неизвестно, как машина поведет себя в дороге.

Ехать без навигатора по незнакомой местности то еще удовольствие. Хорошо, что Opel Blitz, нареченный Икаром, слушался управления справно, и не глох, когда ему вздумается. Лично я, перед поездкой обзавелся новеньким атласом автомобильных дорог 1960 года выпуска. И по нему, мне необходимо было проехать по Горьковскому шоссе до Малой Дубны, а потом повернуть направо и, миновав Орехово-Зуево, приехать в пункт конечного назначения.

— Девочки, а давайте споем что-нибудь веселое! — заголосил у меня за спиной исполнитель главной роли Ивана Присыпкина Никита Стрельцов, — мы едем, едем, едем, в далекие края.

— Веселые соседи, счастливые друзья! — поддержал Стрельцова весь автобус, который, кстати, был набит под завязку.

Когда Болеславский узнал, что штатный автобус дома культуры вмещает всего девять человек с водителем, он был вне себя от отчаяния, так как в спектакле было задействовано целых пятнадцать человек. Пришлось потесниться. Такая теснота молодежь, которая главным образом работала на стройке, в какой-то мере даже бодрила. И когда наш Опель подпрыгивал на очередной колдобине, я слышал веселые женские визги.

— Тра-та-та! Тра-та-та! — заливался наш веселый автобус, — Мы везём с собой кота, Чижика, собаку, Петьку-забияку…

У самой двери место себе заняла Юлия Николаевна, которая периодически на меня испытывающе посматривала. И меня такие взгляды, честно говоря, немного смущали. Рядом с моей бывшей учительницей сидел недовольный и напыжившийся сам режиссер, Семен Болеславский.

— Вы можете ехать поаккуратней, — недовольно обратился он ко мне, когда автобус еще раз сильно тряхнуло, — у нас все-таки в салоне реквизит.

— Обратитесь с такой просьбой в министерство шоссейных дорог, — немного зло бросил я в ответ, — вы же видите, что от асфальта здесь только одно название.

— Просто вы неопытный водитель, — не отставал Болеславский.

Да пошел ты, — послал я его мысленно в пень, и сосредоточился на дороге.

*****

В первом отделе, пятого управления КГБ СССР, ломал себе голову над первым своим серьезным делом Михаил Андроников. Он разложил на своем столе записи с текстами песен ВИА «Синие гитары», и пытался найти в них хоть какой-нибудь намек на антигосударственную деятельность. К столу незадачливого чекиста подошел старший лейтенант Петя Сидоров.

— Да я бы за такие песенки, семь лет назад давно бы упек всю группу на лесоповал, — Сидоров ткнул пальцем в тест песни «Ищу тебя», — кого это они ищут? Что им здесь в СССР не нравится? На что они намекают?

— Сейчас время не то, — робко заметил Михаил.

— Время всегда то! — старший лейтенант стукнул кулаком по столу, так что Андроников подскочил вместе со стулом, — вот здесь людишек держать надо! — Сидоров показал сжатый кулак, — чтобы жизнь медом не казалось. Там на верху, скоро перебесятся, и поймут, что сочинители таких вот песенок, должны гнить на нарах. Наш советский человек должен петь, мы рождены, чтоб сказку сделать былью.

— Эх, валенки, не подшиты, стареньки, — Андроников припомнил еще одну популярную, разрешённую официальной пропагандой мелодию.

— Дурак, — просто ответил ему Сидоров, — этих супчиков я тебе взять помогу. Есть у меня свои агенты. Сделаем все в лучшем виде. Но запомни, с тебя должок.

— Конечно Петя, — промямлил незадачливый чекист, однако подумал, ничего, придет время и я тобой, Сидоров, еще сам покомандую.

— Ладно, — старший лейтенант еще раз посмотрел на тексты песен, — сгоняй за куревом. Да дрянь всякую не покупай. Не скупись летёха.

Андроников пулей выскочил из кабинета, чтобы не злить товарища по службе.

*****

Город Ликино-Дулёво, куда стремился всеми фибрами души режиссер Семен Болеславский, оказался обыкновенной уездной дырой. Главным образом населенный пункт был представлен покосившимися частными одноэтажными почерневшими домишками и лишь несколькими двухэтажными домиками в центре города. А культурная жизнь Ликино-Дулёво была сконцентрирована в самом красивом здании с шестью белыми колоннами, если не считать храм Иоанна Богослова, который возвышался на пригорке. К местному дому культуры вела улица с громким комсомольским названием 30 лет ВЛКСМ. Приехали мы, как я и панировал за четыре часа до премьеры. Однако никто, никакого московского театра в гости в этот день не ждал.

Болеславский пятнадцать минут безуспешно пытался перекричать местного директора ДК, доказывая, что было договорено на этот четверг, тот в ответ так же яростно орал, что разговор шел о следующем четверге. Мужчины нашли друг друга, улыбнулся я, жаль, конечно, что съездили зря, с другой стороны, наш Икар получил боевое крещение советскими разбитыми дорогами. Наконец бессмысленное гавканье надоело актерам, и они угрюмо поплелись обратно в автобус.

— Мужчины, — я обратился к почетным работникам культуры, — криком делу не поможешь. У меня есть такое предложение, — сказал я, походя обругав себя, кто же меня за язык тянул, — сейчас одна часть труппы выставляет реквизит и строит сцену. А другая часть займется промоушеном.

— Чем она займется? — не понял меня директор ДК.

По всей видимости, бывший фронтовик, решил я из-за двух медалей на его пиджаке, хотя судя по лицу, он из обозников, то есть из тыловиков, то есть живого фрица в лучшем случае видел в бинокль. Но сейчас это не суть.

— Переодеваем актеров в костюмы, — стал разъяснять я свою мысль, — садим их в автобус и объезжаем весь город. Останавливаем наш кабриолет в местах скопления мирных граждан и даем небольшое уличное выступление, тем самым рекламируем спектакль.

— Чего? — скривился Болеславский.

— Нужно будет, чтобы актеры прочитали маленький фрагмент пьесы прямо на улице, — я стал вновь распинаться, — и объявили, во сколько состоится премьера спектакля московского театра.

Директор ДК и режиссер погоревшего театра, скрепя сердце, согласились на мою авантюру. Следующие два часа были самыми веселыми за последние дни. Я просто надорвал живот, наблюдая реакцию горожан на наш перфоманс. Первую остановку мы совершили около местного рынка. Как только наш Икар затормозил, и из него стали выходить одетые в рабочие комбинезоны актеры, именно они служили костюмами к пьесе, так сразу вся, ничего не подозревающая толпа, бросилась на утёк. Даже продавцы нехитрой снеди разбежались кто куда, бросив товар. Тоже самое произошло и в других частях города. И лишь когда слухи расползлись, что сегодня будет спектакль, а это всего лишь небольшое бесплатное представление, страх покинул сердца горожан. И пару раз раскрасневшимся актерам и актрисам даже предлагали выпить.

— Как ты здорово все придумал, — прошептала после очередного перфоманса Юлия Николаевна.

— Отличная идея! — хлопнул меня по плечу Никита Стрельцов, — я каменщик четвертого разряда, обращайся если что.

— Когда буду возводить родовой замок, так сразу, — хохотнул я.

Впервые на спектакль Семена Болеславского все билеты были проданы, правда они стоили по рублю и основной контингент составили мамаши с детьми, но это был прорыв, считал режиссер. Он даже задумал, что подобную акцию стоит провести в Москве. Я же впервые за день сладко задремал, растянувшись на двух сидениях в автобусе.

Часть выручки разомлевший от внезапной славы режиссер щедрой рукой бросил на фуршет. Самогонка, картошечка, огурчики, лучок, квашеная капуста, все это вмиг появилось на импровизированном столе прямо на сцене дома культуры. Актеры так впечатлились собственным выступлением, что сегодня решили никуда не спешить.

— Дамы и господа! — в седьмой раз я решил привлечь внимание к своей скромной персоне, — не пора ли нам домой, в Москву!

— Все нормально земеля! — кричал пьяненький Никита Стрельцов.

— А вас молодой человек, разве ждет дома жена? — томным пьяным голосом снова спросила меня одна из актрис.

— Семен Викторович! — крикнул я режиссеру, — ну скажите вы им!

— Я все контролирую, — уверил меня Болеславский и тут же упал лицом в тарелку с капустой.

— Я такая пьяная, — Юлия Николаевна прижалась к моей руке и положила голову мне на плечо.

Я же приподнял учительницу словесности и переместил ее поближе к режиссеру, на спину которого ее и уложил. Потом я пересчитал количество человек труппы, к моему раздражению не хватало троих. Пришлось изрядно побегать по закоулкам храма культуры, чтобы отыскать недостающих членов творческого коллектива. Одну актрису я вытащил из кабинета директора, можно сказать, снял с интимного места. И наконец, когда стрелка часов показывала десять часов вечера, я крикнул, что если сейчас добровольно вы не переместитесь в автобус, я вынужден буду вас всех связать и затащить туда силой. И лишь через пол часа мне удалось переместить неспокойную труппу любительского театра в наш маленький Opel Blitz.

В час ночи, когда актеры все как один мирно спали, произошло самое неприятное событие. Прямо на трассе заглох наш Икар. Я несколько раз попытался завести двигатель, но безуспешно. Неплохо было бы конечно его толкнуть, но кому? Все дрыхли без задних ног. Я потолкал Никиту Стрельцова, самого неугомонного члена коллектива, но тот тоже был, как труп. После чего я вышел на дорогу и заметил в метрах трехстах одинокий огонек. Не знаю, кому в такой глуши понадобилось строить дом, но он был, и в нем теплилась какая-то жизнь. Я спустился с дорожного полотна и осторожно стал пробираться через высокую траву. Вообще если бы ехать днем, то кроме редкого березового леса не заметил бы ничего. А так, вот, пожалуйста, среди стволов старых берез чернеет силуэт одноэтажного деревянного дома. И как хозяева выбираются к цивилизации, ума не приложу. Может где-то здесь в стороне пролегает грунтовая дорога. Я покрутился, но в такой тьме, решительно ничего нельзя было рассмотреть. Хорошо хоть на небе красовалась полная Луна. И тут за спиной хрустнула ветка. Я резко оглянулся, мне показался, что какой-то человеческий силуэт быстро метнулся в сторону.

— Никита ты? — обратился я в темноту, вдруг Стрельцов захотел в туалет, проснулся и вышел.

Однако мне никто не ответил. Я решил, что мне показалось, и снова двинулся к дому. Внезапно хрустнула ветка справа, и я встал в боксерскую стойку. Вновь какая-то тень исчезла среди деревьев.

— Эй, кто там? — крикнул я незнакомцу, который явно затаился в метрах тридцати, я просто кожей чувствовал его взгляд.

Я медленно, не спуская глаз с того места, где мелькнула фигура незнакомца, потрогал рукой амулет от тьмы. Он был совершенно холоден, возможно, даже холоднее чем обычно, впрочем, я сейчас был на взводе, и гарантий дать себе не мог. Черт с ним, с придурком этим, если хочет смотреть на меня из кустов, его дело. Я продолжил двигаться к странному дому и перестал обращать, что кто-то крадется следом.

— Что смотришь? Придурок! — крикнул я в пустоту, когда до избушки оставалось десять метров.

Из черноты леса раздался тихий смех сумасшедшего человека.

— Иди, лечись, Идиот! — уже смелее крикнул я, и вступил на крыльцо избы.

В горнице меня встретил странный чернобородый мужик лет пятидесяти. Он что-то вырезал ножиком из небольшой коряги.

— Доброй ночи, хозяин, — обратился я с порога.

Однако мужик лишь мельком посмотрел в мою сторону и забыл о моем существовании.

— Хозяин! — крикнул я, подумав, что тот глухой, — лошадь в хозяйстве есть? Мне бы автобус толкнуть!

В дверь кто-то активно стал царапаться, как пес, который не может войти в незапертую дверь. Я от греха прошел в горницу и сел напротив чернобородого мужика. Что-то во всем этом доме было необычным. Я посмотрел по сторонам, и понял что. Печь давно не топлена, вокруг нет никаких припасов, и вещей. Дом был абсолютно не жилым. Лишь чернобородый мужик, молча, вырезал диковинную фигурку. Я присмотрелся к ней и обомлел, это было мое лицо. И тут меня просто обжог кипятком мой амулет, и я стал терять сознание и задыхаться, как будто воздух вокруг стал вязким и жидким.

— Зеркало! — долетел до моего угасающего разума не весть, откуда взявшийся шепот.

Из последних сил я выхватил у чернобородого мужика фигурку в виде моего лица и швырнул ее в сторону черного старого зеркала. Сознание мое тут же померкло. Проснулся я от того что кто-то нюхал мой нос. Я резко вскочил, свет уже пробивался сквозь плохо сколоченные доски какого-то сарая, в котором я оказался. А около моих ног ползал обыкновенный лесной ежик. Я вышел на улицу, в метрах трестах от меня на дороге стоял наш автобус. Куда же далась капитальная изба? Я обошел вокруг этого заброшенного ветхого строения. И вдруг увидел маленькое старинное зеркальце. Стекло на нем было разбито на множество мелких трещинок. Прикасаться к нему у меня не возникло никакого желания. Странно, подумал я и двинулся к опелю. Актеры в салоне вповалку, практически друг на друге, мирно спали. Я сел за руль, и наш Икар спокойно завелся и тронулся с места.

Глава 13

К ДК Строителей мы приехали около шести часов утра. Актеры любительского театра медленно выходили, держась за свои больные головы, обдавая меня сильнейшим сивушным перегаром. Учительница литературы Юлия Николаевна, постаралась незаметно проскочить мимо и не смотреть мне в глаза. Я понимающе хмыкнул. Единственный человек, который вышел абсолютно довольным, оказался режиссер Семен Болеславский.

— А хорошо съездили, не правда ли господа актеры? — сказал он, — нужно будет еще раз повторить, — и театрал впервые пожал мне руку.

Всю пятницу я чувствовал себя разбитым и вареным. На репетиции Толик постоянно жаловался, что наши песни поют уже все вокруг. В какой двор не зайди, только и слышно «Летящую походку» и «На танцпол выходи».

— А сегодня я слышал уже «Смертный медальон», — махнул Маэстро рукой, — Богдан, ну нужно же что-то делать!

— Это что, — вяло, отмахнулся я, — скоро поклонницы заведутся, прохода ведь тебе не дадут. Придется тебе ходит в черных очках и кепке, которую можно натянуть пониже.

На этих словах Ирина как-то странно посмотрела на меня, а потом на Толика.

— Да я не про это! — разволновался наш солист, — диск нужно срочно записывать, а то потом не докажешь, что песни наши.

— Сейчас существует такая возможность, — вмешался Санька, — записывать звуковые письма. Давайте договоримся с кем-нибудь из этой области, и запишем все песни на маленькие пластиночки.

— Песни на костях, — обрадовался Вадька, — будем котироваться, как Элвис Пресли.

— Ребят, — я разлегся сразу на трех стульях, — дайте до дискотеки немного подремать. На следующей неделе решим этот вопрос. Давно пора записать пластинку. А деньги у нас есть!

Однако разговор про собственные пластинки не утихал и в антракте.

— Вот сейчас бы поставили на пятнадцать минут свои записи, — волновался перфекционист Толик, у которого все и всегда должно было быть на высшем уровне, — а не эти танго и фокстроты. Ведь никакого целостного впечатления от наших дискотек у людей не складывается!

На этих словах кто-то скромно постучал в дверь нашей комнаты.

— Артисты отдыхают! — грубо крикнул Санька.

Однако в дверь влез невысокий черноволосый паренек лет двадцати пять или тридцати. С типичными для еврея чертами лица. Я сразу подумал, такой малый в любое место без вазелина пролезет. Что характерно одет он был по моде, в наши джипсы и джипсовую курточку.

— Ребята очень нравится ваша музыка, — начал тараторить он, — есть к вам выгодное предложение.

— Если ты по поводу концертов, то обращаться придется к директору ДК, — ответил Санька Земакович.

— Да я не про то, — шустрый парень полностью проник в нашу комнату, и плотно закрыл дверь, — я работаю на Всесоюзной студии грамзаписи. Предлагаю записать с вами пластинку, по-тихому, сто рублей за песню.

— А чё так дорого? — возмутился наш ударник, — может тебе еще и ключ от квартиры, где деньги лежат?

— Я не правильно выразился, — черноволосый парень, еще немного помялся, — я вам заплачу за каждую вашу песню по сто рублей.

Вся музыкальная команда вопросительно посмотрела на меня. Сколько будет стоить такой пласт у фарци, подумал я. Ну минимум рублей сто. При нормальном подходе к делу таких пластинок только за месяц можно продать около тысячи, а возможно и больше.

— Сколько песен можно записать на одну сторону пластинки, если каждая будет по три минуты? — спросил я шустряка.

— Шесть песен, если сократить их продолжительность до двух с половиной минуты, — черноволосый, наконец, догадался с кем нужно вести диалог, и к Саньке потерял всякий интерес, — тысяча двести рублей не плохая сумма, — улыбнулся он.

— Я так понимаю, вы у себя на студии можете сделать лишь матрицу, а сами пласты, где будут печататься? — я немного представлял процесс производства грампластинок.

— Да, — махнул рукой новоявленный бизнесмен, — тут под Москвой в Апрелевке. Там сейчас новую технику закупили, качество звучания будет, закачаешься.

— Хорошо, — я протянул руку шустряку, он тут же в нее вцепился мертвой хваткой, — пятнадцать тысяч с тебя за наш музыкальный материал, десять готовых пластинок и одну матрицу нужно сделать специально для нашей группы, зато мы предоставим вам эскиз обложки для конверта.

Черноволосый шустрый паренек тут же попытался выдернуть свою руку обратно, но хватка моя была по-настоящему стальной.

— Мы так не договаривались! — запищал он, безбожно картавя от волнения.

— Хорошо, — я отпустил руку коммерсанта подпольной музыкальной индустрии, — тогда давайте прощаться, тем более нам давно пора на сцену.

— До свидания, — пробурчал обиженный на нас шустряк.

Во втором отделении дискотеки, Толик периодически спрашивал меня, не слишком ли я загнул цену, ведь мы сами готовы были платить за пластинку. А тут такая удача. Я ему отвечал, все путем. Сейчас этот бизнесмен все просчитает и согласится.

— И последняя композиция сегодняшней дискотеки! — лихо крикнул толик в микрофон, — «Смертный медальон», исполняет автор.

У нас уже появились свои фанатки и фанаты, поэтому каждую нашу песню они встречали дружными аплодисментами, свистом и визгами восторга. Кстати практически каждый такой музыкальный вечер собирал примерно по полторы тысячи человек. Вся Москва полнилась слухами, что где-то в Измайлово играют отрывную музыку. И мы уже с директрисой советовались, как увеличить вместимость нашей танцевальной площадки. Однако к общему решению пока не пришли.

После концерта мы решили больше не оставлять инструменты в доме культуры. Тем более у нас появилось свое транспортное средство, и сегодня в первый раз я должен был развести всех по домам. Выходила хорошая экономия на такси. И пока все раскладывали по чехлам, в дверь вновь просунулся черноволосый представитель нарождающегося шоу-бизнеса.

— Отличная была дискотека! — выпалил он, как будто и не было нашего непростого диалога.

— Есть что сказать по существу? — я лишь бросил на него мимолетный взгляд, намекая на то, что мы устали и хотим уже баиньки.

— Да, — тяжело вздохнул коммерсант, — я согласен. Но условие, записываться будем ночью. Днем сами понимаете лучше начальству глаза не мозолить.

— А стукачей не боишься? — спросил я.

— Это зависит от того, как их подмазать, — грустно улыбнулся парень.

Я вновь протянул ему руку, для заключения договора он осторожно пожал ее.

— Да, забыл сказать, — я улыбнулся, — деньги вперед, отдашь перед записью.

— А вдруг ваши пластинки не будут продаваться, — задумался бизнесмен, — я же прогорю.

— Шутишь? — засмеялся Зёма, — наши песни улетят, как горячие пирожки в голодную годину.

— А вдруг нет, — опять опасливо посмотрел на нас черноволосый парень.

— Не плачь, — вдруг пробасил Вадька, — Родина тебя не забудет.

Запись было решено делать в ночь с понедельника на вторник. Мы к этому времени обязались отобрать лучшие хиты, и четко отрепетировать свой репертуар, так как время в студии строго ограничено. Геннадий, именно так звали черноволосого паренька характерной еврейской наружности, сказал, что будет нас ждать ровно двадцать два часа по адресу Вознесенский переулок восемь дробь пять строение два. Короче, не ошибетесь, уверил нас он.

После ДК я сначала завез парней в наш съемный дом, потом Ирину к родителям, а потом повез Наташу в Москву, на Большой Каретный переулок. Правда у самого подъезда, в машине, мы еще полчаса целовались, и говорили о всяких незначительных пустяках.

Так как до дня записи нашего первого альбома оставалось совсем ничего, выходной в воскресенье решено было отменить. Санька принес на репетицию трехлитровый бидон квасу, Ирина домашней выпечки, а Толик тысячи мелких упреков и свое плохое настроение.

— Давайте еще раз разберемся с репертуаром, — сказал он, нервно ходя по сцене туда и обратно.

В последнее время мы репетировали именно в актовом зале, который освобождали лишь к вечерним киносеансам.

— «Гитары» обязательно, — стал перечислять я, — «Летящую походку», «На тацпол выходи», «Снежная вьюга», «Звезды над Москвой», «И этот миг», «Ищу тебя», «40 лет спустя», «Дым над водой», «Смертный медальон», «Розовый вечер» и «Капризный май».

— А почему мы не включаем в нашу пластинку моих «Журавлей»? — по седьмому разу завелся Толик.

— Тогда уж давайте сбацаем «Дембельское лето»! — хохотнул Санька.

— Это не формат! — сказал я, как отрезал.

— А «Смертный медальон» — это формат, — возразил Маэстро.

— Да не о том нужно думать! — я тоже вышел из себя, — нам о качественном звуке нужно подумать. Для этого, нам на запись нужен более профессиональный барабанщик. Извини, Санька, — обратился я к другу, — далее нужна струнная группа и духовая.

— Чего? — не ожидал такого напора Толик.

— Струнная группа, — расшифровал я, — скрипка, виолончель и контрабас. Духовая — труба, тромбон и валторна. Вот тогда может получиться на самом деле качевый и богатый звук.

— И где мы их возьмём, — загрустил Маэстро, — завтра уже последний день перед записью.

— Хорошего барабанщика, я предлагаю взять из «Коктейль-холла», Петра, — напомнил я товарищам нашего первого ударника, — а остальных я, честно говоря, даже не представляю, где найти.

— Я знаю, — улыбнулась своей белоснежной улыбкой Ирина, — я же оканчивала музыкальную школу, поэтому скрипку, виолончель, трубу и тромбон, я вам найду.

— Так что ж мы здесь сидим? — развел руки Санька, которому конечно было обидно, что запись будут делать без него, — у нас на все про все полдня!

— Поехали, — я махнул рукой, — карета подана.

Скрипку, виолончель, трубу и тромбон, как и обещала Ирина, мы нашли, благо ребята еще не успели никуда уехать из города. На скрипке и виолончели играли две девчонки из соседней школы и старше нас на год. А на трубе и тромбоне парни, этих ребят я видел в нашей школе, и учились они на год младше. Все типичные ботаны, как бы выразились в том моем мире. Однако подзаработать юные музыканты были не прочь. Осталось решить проблему с ударником. Где жил Петро я помнил отлично. За ним мы поехали вдвоем с Вадькой. Мало ли придется его брать силой, пошутил я. Дверь в обшарпанную коммуналку нам открыла недовольная толстая соседка барабанщика.

— Петя, Петя, — грубо она кинула нам, — надоели вы со своим Петей, тюрьма по нему, тунеядцу, плачет. Его давно пора отправить от двух до пяти лет в места не столь отдалённые.

— А вы гражданочка, случайно не в мартеновском цехе пашете? — решил приструнить я тетку.

— Нет, — с вызовом бросила она.

— И не в шахте? — наиграно удивился я.

— Еще чего, — соседке не понравились мои намеки.

— Вот когда побьёте стахановские рекорды, тогда возмущаться и будете, — мы с Вадькой прошли мимо рассерженной толстячки.

На двери ударника красовалась свежая, сделанная через трафарет надпись «Посторонним ход воспрещен». Ну, мы то не посторонние, поэтому я громко постучал.

— Чё надо? — раздался из-за двери женский хрипловатый голос.

— Долг принес, — соврал я.

— Заходи, — так же мне ответил женский голос.

Я открыл дверь и увидел неприглядную картину, за столом с кучей бутылок сидела какая-то пьяная девка в простыне, что характерно свой обнаженный верх она прикрыла крайне небрежно. Поэтому я сказал Вадьке, чтобы тот пока подождал меня здесь. Зачем раньше времени развращать парня, решил я. Сам хозяин квартиры лежал же в полной отключке у себя в кровати.

— Гони деньги, — криво улыбнулась опухшая от пьянки баба.

— Вот тебе сто рублей, — я достал сторублевку, — быстро одевайся и проваливай.

— Это чё это, ты тут раскомандовался? — ни сколько не смущаясь вывалившихся наружу своих сисек, принялась скандалить девка.

— Тупая что ли? — я зашептал, — сейчас менты нагрянут, Петруху за тунеядство крутить будут. И ты под раздачу попадешь.

— Ой, чё я ментов не видела, — скривилась она, но отбросив простынь, натягивать на себя свои тряпки все же начала.

Я посмотрел на шкаф, и с удовлетворением заметил, что свои ударные инструменты Петро еще не пропил.

— Вадька, — позвал я друга, что ожидал меня за дверью, — зайди.

— А выпить у вас мальчики, что есть? — расплылась в бессмысленной улыбке баба.

— Аха, — кивнул я головой, — коньяк армянский у нас в машине, быстрее одевайся, а то тебе не достанется.

— Сначала выносим тело, затем барабаны, — сказал я другу.

Десять минут мы натягивали на размякшее тело Петра брюки и рубашку. Потом пять минут выносили его из дома и запихивали в автобус. И всего за минуту мы вынесли ударную установку.

— А он играть то завтра сможет? — спросил меня Вадька.

— Бог его знает, — честно признался, — но не бросать же его в таком виде.

— Эй, где коньяк? — услышали мы вопрос настырной девки с заднего сидения, где она прекрасно устроилась, пока мы перемещали тело пьяного барабанщика.

— А коньяк? — задумался я, чтобы такое соврать, чтобы от нее отвязаться, — так сейчас поедем на Измайловское кладбище, там у нас сторож знакомый. У него самогонка, вот такая! — я показал большой палец, — почти, как коньяк.

— Почему на кладбище? — всполошилась баба.

— А где нам Петра прятать от ментов? — понял мою игру Вадька, — как раз среди покойничков его и захаваем.

— А ну высаживай! — заревела гулящая девка, — ни на какое кладбище я с вами не поеду! Психи!

Глава 14

Вечером, в понедельник, к десяти часам вечера, как и было, договорено, я со своей командой подъехал к самому странному зданию в Москве. Это была Англиканская церковь Святого Андрея. Смех смехом, но именно здесь размещались студии звукозаписи и прочая техника, которая позволяла перенести звук с магнитной ленты на матрицы. Около красивой ограды из бетона и чугуна нас, пританцовывая от нетерпения, поджидал Геннадий.

— Я уже думал, что вы передумали, — глупо улыбнулся он, когда мы стали вытаскивать инструменты из нашего Опеля.

— Показывай дорогу, — потребовал по-деловому Зёма.

В последний момент мы посоветовались и решили на запись привезти обоих ударников и Петра, который лишь к середине дня пришел в себя, и Саньку Земаковича. На вопрос Толика, а что нам даст игра сразу двух барабанных установок, я ответил, что более сложный бит. Санька будет играть тыц, быц, а Петро исполнит сбивки, и переходы. Если он это сможет после недельного запоя, подумал я про себя.

— Вот здесь у нас большой зал-студия, — Геннадий махнул рукой на первый этаж необычного здания в готическом стиле, — а мы писаться будем на втором этаже.

Мимо нашей процессии с барабанами, зачехленными гитарами, и прочими инструментами пробежали двое молодых пареньков с какими-то кобелями.

— Смотри, Генка новых Жоржи Гулартов привел! — засмеялся один.

— О мае керо, о мае керо! — запел другой.

— Не обращайте внимание, — скривился наш новоявленный продюсер, — вот сюда заносите и расставляйте инструменты, — Геннадий с трудом отодвинул толстую тяжелую дверь.

Малая студия чудом вместила наш музыкальный коллектив. Две ударные установки, синтезатор, три гитары, скрипка, виолончель, труба и трамбон. Если гитары и синтезатор мы подключили на прямую к пульту, то для остальных музыкантов потребовалось по одному микрофону, плюс еще три микрофона под вокалистов. Как говорится, всего этого добра хватило с натяжкой, причем звукорежиссер Артамоныч, мужчина лет пятидесяти, принес еще дополнительно два из большой студии. Перед записью я поинтересовался у него, был ли опыт записи подобных коллективов?

— Да я саму Гелю Великанову записывал, — обиделся тот.

— Кого? — удивился я.

— Ландыши, ландыши светлого мая привет, — напел Геннадий, — разве не слышал?

— А, старые песни о главном, — улыбнулся я, — давайте попробуем записать первую композицию.

Из комнаты, где стоял микшерский пульт, магнитофон с огромными бобинами, где присел на кресло Геннадий и звукорежиссер Артамоныч приготовился командовать записью я перешел в малую студию. Друг друга теперь мы могли видеть только через толстое стекло.

— Поиграйте немного, — послышался равнодушный голос звукорежиссера через небольшие колонки в студии.

— Давайте «Гитары», — обратился я к ребятам.

Петро выдал красивую сбивку на ударнике, Санька встроил в его ритм свою простую партию, и наконец, на басу заиграл Вадька, одновременно с нашей виолончелисткой. Дальше вступил весь ансамбль. Труба и тромбон выдали четкий мотив «Venus». Мы отыграли два квадрата, и тут запела Наташа.

— Если ты сидишь один, на душе твоей темно…

Так мы исполнили один куплет, потом припев, потом второй куплет, потом еще раз припев, и наконец, звукорежиссер сказал через динамики в студии, так же меланхолично, что достаточно, можно записывать.

— Гитары, синие запели, снег растаял, больше нет метели! Е-и-е! — пели мы вдохновенно, Наташа солировала, а я, с Толиком, подпевал на бэке.

В финале песни духовая группа выдала улетное соло, а Петро сделал красивую сбивку на барабанах. Я посмотрел на свой ансамбль и улыбнулся, вышло потрясающе. Наташа от нахлынувших чувств захлопала в ладоши, и за ней все стали аплодировать.

— Ребята, — скомандовал я, — готовим «Летящую походку». Толик, пойдем, послушаем запись, — обратился я к другу.

В операторской комнате Артамоныч, с недовольным видом, прокрутил пленку магнитофона назад и включил первую запись нашего ВИА «Синие гитары». Как же здорово звучали мы в студии, и как ужасно было слышать те бульканья, что записал магнитофон. Я посмотрел на Толика, лицо которого немного посерело. Барабаны, басы, все, что отвечало за ритм композиции, звучало где-то вдалеке, чуть слышно, голоса настолько превалировали над самой музыкой, что от «Ландышей» мы ничем не отличались.

— Артамоныч, не в обиду, — начал я дипломатично, — стирай это г… на… Все отстроить нужно совсем по другому. Толик иди в студию, играем по новой «Гитары».

— Сначала работают барабаны, бас гитара и виолончель, — сказал я в микрофон своим друзьям в студии, — Артамоныч не обижайся, я вместо тебя немного порулю.

— Да как вы смеете, молодой человек! — вспылил мужчина, у которого затряслись руки, и стал дергаться глаз, — да я оркестр самого Лени Утесова записывал! Да мои «Ландыши» из каждого окна звучат! А вы, самозванец!

— Пожалуйста, ругайтесь потише, я не слышу ни басов, ни барабанов, — попросил я скандалиста, — Геннадий, — сказал я продюсеру, — нужно доплатить Артаманочу за нервную работу, можно из нашего гонорара.

Черноволосый паренек, который скромно сидел в уголочке, и прикидывал свои будущие доходы, наконец, проснулся, и что-то шёпотом начал объяснять звукорежиссеру. После чего я смог нормально отстроить и уровень звука и чистоты наших инструментов. Правда, это заняло у меня двадцать минут, но результат был на лицо. У меня получился мощный качевый звук в стиле девяностых и нулевых годов из той моей жизни.

— Дикость, — тихо скрипел за моей спиной Артамоныч, но больше на рожон не лез.

Спустя час мы все же записали первый наш хит, «Синие гитары». На прослушивание магнитофонной аудиозаписи в аппаратной комнате столпилось человек пятнадцать. Корме моих музыкантов, на огонек, «случайно» заскочили техники из всего здания Всесоюзной студии грамзаписи, которое, наверное, работало и днем и ночью.

— Это хит! — важно заметил Геннадий.

— Да, это тебе, Артамоныч, не «Ландыши», — сказал кто-то из техников.

— Завтра «Гитары» будут звучать не то, что из всех проигрывателей, из всех утюгов, — добавил другой техник.

— Может быть, вернемся в студию, — остудил я бурные празднования, — у нас еще море музыкального материала.

— Время деньги, — поддакнул мне с важным видом Санька.

Глава 15

Запись нашего первого диска закончилась под утро. Конечно, ни в какие три часа мы не уложились. И самое обидное из двенадцати запланированных песен записали лишь десять. На первую сторону попали: «Синие гитары», «Летящая походка», «Снежная вьюга», «Звезды над Москвой» и «Дым над водой». Вторую сторону украсили композиции: «На тацпол выходи», «И этот миг», «Ищу тебя», «40 лет спустя» и «Смертный медальон». Дебютный диск так и назвали «Синие гитары» в честь нашей группы и первой песни. Из Англиканской церкви Святого Андрея мы вышли в шесть часов утра. И пока я всех развез на нашем микроавтобусе марки Opel Blitz, который мы назвали Икаром, москвичи уже дружными колонами направились строить развитой социализм. В восемь часов я закрыл на засов ворота в наш съемный загородный «особняк». Опель, не смотря на свои скромные размеры, с трудом поместился между сараем и избой.

— Молодой человек, — услышал я из-за ограды, когда закрывал двери автомобиля на ключ.

— Вы меня? — я вышел в калитку и увидел женщину на велосипеде с большой сумкой на боку.

Почтальонша Печкина, улыбнулся я мысленно.

— Если вы Богдан Крутов, то да, — улыбнулась она, — ему письмо.

— Я как раз, это он, — странно, что оно пришло не по месту прописки.

Я небрежно поставил галочку в ее тетради, и рассмотрел конверт. На нем лишь стоял штемпель какой-то канцелярии.

— Хорошего дня! — весело крикнула женщина и поехала на велосипеде дальше.

Я прямо на улице раскрыл конверт и увидел повестку в ГКБ. Потом вошел в дом и задумался, что ж они ко мне прицепились? Вадька, Санька и Толик помывшись, уже забрались под одеяло.

— Сегодня нужно объявить выходной, — сонно промычал Санька Земакович.

— Точно, — впервые с другом согласился Толик.

— Что за письмо? — заинтересовался Вадька.

— В лотерею сто тысяч выиграл, — соврал я.

— Правда! — вскочил Зёма и кинулся рассматривать казенную бумажку.

Свет из слабо зашторенных окон лишь местами попадал на нехитрую мебель нашей гостиной.

— Повестка, — прочитал первое слово Санька, которое было высвечено больше остальных, — а, чё? Сейчас по повестке за деньгами приглашают?

— Да, в пятое управление, в первый отдел КГБ приглашают всех, кто выиграл главный приз, — меня немного повеселил незадачливый и доверчивый друг, — уже не маленький сам должен понимать. Отпечатки пальцев, три фотографии, в фас и в левый, правый профиль. А то мало ли что у меня на уме, вдруг я на выигрыш доллары собираюсь покупать.

— Слушай, — высунулся из-под одеяла Вадька Бураков, — плюнь ты на эти сто тысяч! Чем дальше от КГБ, тем крепче спишь. А деньги мы и сами заработаем.

— Логично, — согласился с другом и Санька.

— Значит, сделаем так, — я встал с табурета и прошелся по комнате, — про деньги эти, сто тысяч, я пошутил. Не знаю, что там в КГБ от нас нужно, но с этого дня никаких левых заработков, иначе посадят и не посмотрят на нашу пролетарскую родословную.

— Блин! — вскрикнул Земакович, — у нас же десятка «косых» от сегодняшней записи осталась!

— Парни, ну, дайте человеку поспать! — подскочил на кровати Толик Маэстро.

— Да погоди ты, — рыкнул на него Вадька, — тут дело керосином пахнет.

Из нашей арендованной избушки, с десятью тысячами в руках, одевшись в старую школьно-солдатскую форму, я вышел спустя пятнадцать минут. Этот «левак», деньги, полученные без договора, я решил перевести на счет нашего бывшего детского дома. Подумать о том, какую тактику выбрать для дружеского приема в КГБ, у меня оставалось еще шесть часов. Сначала сберкасса, потом где-нибудь позавтракаю, потом где-нибудь на лавочке покимарю. Парням же я сказал, если будут спрашивать, то говорить, что все финансовые вопросы решал я. Странно, но пешая прогулка меня заметно успокоила, не то сейчас время, чтобы хватать всех без разбору, повторил я про себя. В той жизни мне доводилось общаться с работниками органов безопасности, когда я фотографировал для рекламных макетов всевозможные предприятия. И я пришел к выводу, что постоянная подозрительность приводит к фатальному кретинизму головного мозга. Только воспаленное воображение может раздувать невероятную секретность там, где ее в помине нет и быть не может.

К зданию на Лубянской площади я подошел к двум часам дня. Мощное архитектурное сооружение давило на психику. Как предупреждение, что тут могут запросто пустить кровь, с карнизов шестого этажа свисали длинные кроваво-красные флаги. Над главным входом висел гигантский портрет вождя мирового пролетариата Владимира Ульянова-Ленина, который смотрел куда-то в далекую даль. Ну и шея у вождя, подумал я, как у перекаченного стероидами культуриста. Этот факт меня почему-то рассмешил, и нервное напряжение внезапно улетучилось.

— Вызывали, товарищ начальник? — я вошел в заваленный папками небольшой кабинет на четыре рабочих места.

Кроме мелкого белобрысого кэгэбешника в комнате сидел еще один представитель этой силовой структуры. Высокий рост и жесткий металлический взгляд, выгодно отличали его от нелепого коротышки.

— Садись сюда, Крутов, — буркнул белобрысый, — это старший лейтенант Сидоров, он будет присутствовать при беседе. Моя фамилия лейтенант Андроников, Михаил Павлович.

Я присел на жесткий неудобный деревянный стул, специально, наверное, такой для посетителей поставили, чтобы знали свое место, поганцы.

— Знаешь, чем мы здесь занимаемся? — спросил меня, прищурившись, Андроников.

— Догадываюсь, — я обвел помещение рукой, — папки перебираете, а может, и макулатуру собираете, между прочим, полезное дело. Сто килограммов переработанной макулатуры спасает от вырубки одно дерево.

— Да ты что! — старший лейтенант Сидоров хлопнул кулаком по столу, — шутки сюда пришел шутить! Да тебе на воле может быть жить осталось считанные минуты!

От крика своего коллеги, Михаил Павлович, втянул голову в плечи, как будто нервная тирада предназначалась для него. Оберег от тьмы, который висел на моей груди, заметно нагрелся.

— Вас смущает тот факт, что я озабочен экологическими вопросами? — я удерживал на себе маску безразличия из последних сил, — вы, что предлагаете сегодня не заниматься сбором макулатуры? А завтра, что? Вы потребуете вырубить в Московской области все леса? А послезавтра из-за вашего головотяпства в СССР наступит экологическая катастрофа. Интересно, как отнесутся к вашим идеям члены правительства и сам Никита Сергеевич Хрущев?

— Молчать! — истошно завопил Сидоров.

Он вскочил со своего места и навис надо мной.

— Да я, таких как ты антисоветчиков давил и давить буду, — зашипел он мне прямо в ухо, — ты думаешь, песенки свои распеваешь и в них нет никакой пропаганды буржуазного образа жизни? Ошибаешься.

— Интересный у вас значок на лацкане пиджака, — решил я перевести стрелки разговора на нейтральную тему, тем более эта награда с мечом, на котором красовался серп и молот, тыкалась мне прямо в нос.

— Это мне в пятьдесят втором вручили, за раскрытие деятельности особо опасных идеологических преступников, — Сидоров, наконец-то отстранился от моего лица.

И я смог свободно вздохнуть не загаженным выхлопом табака воздухом.

— За таких, как ты дали, — улыбнулся своими пожелтевшими зубами кэгэбешник.

— Небось, сам враг народа Берия руку жал? — я тоже улыбнулся.

— Пошел вон! — заорал Сидоров, — подпиши ему пропуск, — резко крикнул он Андроникову, — наш разговор еще не закончен.

Лейтенант беспрекословно черкнул что-то на повестке, и я с чистой душой вышел из кабинета.

— Ты куда уставился? — прошипел Сидоров своему коллеге, который с большим любопытством рассматривал наградной знак заслуженного работника НКВД.

— Что ты Петя, что ты, — засмущался Андроников, и сделал вид, что что-то важное потерял в бумагах.

— Ничего, — старший лейтенант мысленно обругал себя за прокол со значком, — мы этого фрукта прижучим по крупному, дай только срок.

Вечером в нашей избушке мы устроили небольшой пир, точнее Тоня и Наташа привезли откуда-то свежей выпечки, а я по-быстрому решил накоптить несколько жирных рыбешек скумбрии. Черный, как смоль кот Васька, который за последние дни прибавил килограммов пять присел с деловым видом рядом, и посмотрел на меня умными глазами. Давай, хозяин не жадись, прочитал я во взгляде котофея, прокопти парочку и для меня. Толик на стихийный сабантуй пригласил Иринку, которая жила в двадцати минутах ходьбы. Прохор же для посиделок сколотил две длинные лавки. И вот в такой компании, я, Санька, Вадька, Толик, Тоня, Наташа, Ирина и наш всеми уважаемый фронтовик Прохор, поедая нехитрую снедь, мечтали о будущем.

— Эх, зря ты, десять тысяч на счет детского дома отдал, — сокрушался Санька, когда я рассказал о своём походе в КГБ.

— И ничего не зря! — вспылила Наташка, — родному детскому дому надо помогать! А деньги мы еще заработаем.

— Хочу всех предупредить, — сказал я, — с этого дня никаких левых заработков. Работаем исключительно по договору. Боюсь, что кэгэбешники так просто от нас не отвяжутся.

— А как тогда на постройку нового дома раздобыть средства? — загрустил Вадька, который одной рукой, как бы нехотя обнимал Тоню.

— На этой неделе у нас три дискотеки, — стал считать я, — это примерно пятнадцать, восемнадцать тысяч. Что нам еще для полного счастья нужно докупить?

— Концертные костюмы на смену нужны, — первым выпалил Земакович, — а то после каждого выступления их хоть выжимай от пота.

— Тоня, — обратился я к нашему человеку на самой модной фабрике в Москве, — сможешь для нас специально сшить еще один комплект джипсов и рубашек?

— И платьев, — добавила Наташка.

— Сейчас такой завал на работе, — засмущалась Тоня, — может быть на следующей неделе.

— Годится, — согласился Санька.

— Новый синтезатор нужен, — скромно заметила Иринка, — на двух октавах среднего регистра много не наиграешь. Хотелось бы, чтобы октав было семь.

— Если Виталик с отцом спаяли всю электронику для двух, то сможет сделать и для семи, — решил я, — а клавиатуру и новый корпус изготовит золотых рук мастер Прохор. Возьмешься? — спросил я у фронтовика.

— Сделаю, — улыбнулся он.

— Итак, подведем итог, — я разлил всем по кружкам свежего хлебного кваса, — для постройки дома нам понадобится примерно сто пятьдесят тысяч рублей. Если на весь июль поехать с гастролями по всему золотому кольцу России и прочему Подмосковью, то к августу требуемая сумма у нас будет в кармане. Параллельно в горисполкоме вытребуем участок под постройку.

— И что мы все вместе будем жить в одном доме? — кисло протянул Толик Маэстро.

— А ты чем не доволен? — вспылил Санька Зёма, — еще недавно спали в одной комнате на пятнадцать человек!

— Да я так, — смутился Толик.

— Успокойтесь! У каждого в доме будет по своей комнате, — объявил я примирительно.

Глава 16

Субботняя дискотека в ДК Строителей стала событием в прямом смысле слова запоминающимся. Во-первых, кроме нового синтезатора из четырех октав, который смонтировал нам Виталик, мы опробовали первую в стране светомузыку из автомобильных фар. Во-вторых, Геннадий принес нам свеженькую еще пахнущую пластмассой нашу первую виниловую пластинку. На конверте была отпечатана картина Маши Ларионовой, которую она подарила мне на шестнадцатилетние, со всем нашим вокально-инструментальным ансамблем. Внизу была подпись «Синие гитары». Конечно, пластинку тут же в радиорубке поставили на проигрыватель во время антракта. Такой звук грянул из динамиков, что народ в первые минуты опешил, что такое, музыка есть, а любимой группы нет.

— Нужно будет объявить места, где можно приобрести первую пластину «Синих гитар», — зашептал мне на ухо Геннадий.

— Обратись к радисту, — махнул я рукой и пошел в музыкальную коморку.

Да это тебе не «Ландыши», подумал я, проходя мимо танцпола, даже для восьмидесятых и девяностых звучание было актуальным. А уж говорить про шепелявый аудио кассетный звук «Ласкового мая» или «Миража» вообще не стоило. С мыслями о том, что мы записали бомбу, я еле-еле пролез в необычайно наполненную людьми репетиционную.

— Вот руководитель нашего ВАИ, — похвасталась Наташа какой-то с темно-русыми вьющимися волосами женщине, одетой в женский костюм, состоящий из юбки и жакета.

Женщина между тем с интересом рассматривала концертный костюм, который ладно сидел на Толике Маэстро.

— И кто же вам смоделировал ваши, эти, джипсы клёш? — удивилась женщина, посмотрев на меня.

— Богдан сам все в эскизах нам нарисовал, — вновь ответила Наташка.

Кроме странной женщины в комнате было еще четыре девушки, скажем так, модельной вещности характерной для послевоенного СССР. И одну из них я узнал. Все же я в той жизни был профессиональным фотографом, и портрет манекенщицы Регины Збарской мне был отлично знаком. То, что я заинтересовался другой женщиной, не осталось не замеченным Наташкой, и она, никого не стесняясь, показала мне кулак. Жгучая брюнетка Регина что-то прошептала своей коллеге крашеной блондинке, и они загадочно обе заулыбались.

— И зачем же делать столько карманов? — женщина, по всей видимости, модельер дома моды, продолжала крутить Толика, как манекен, — два сзади, два спереди, два на куртке.

— Это одежда для повседневной носки, — ответил я и протиснулся поближе к ревнивой подруге, — а рабочему человеку лишний карман не повредит. Может быть, вы представитесь для начала, с кем мы имеем честь общаться?

— Я, — с еще большим интересом посмотрела на меня женщина, — Вера Ипполитовна Аралова художник-модельер всесоюзного дома моды. И кто вам такие идеи подсказал?

— А это когда Богдан с крыши упал, все и придумал, — ляпнул Санька, после чего получил болезненный, но незаметный удар локтем от Вадьки.

— Действительно девочки в этом что-то есть, — Вера Ипполитовна обратилась к своим манекенщицам, напрасно я отказывалась с вами ехать.

— Да, про эту дискотеку уже вся Москва гудит, — ответила ей Регина Збарская, — давно нужно было сюда приехать, тем более ваши сапоги на молнии очень хорошо будут сочетаться с брюками клёш.

— А вы, если я не ошибаюсь, Регина Збарская? — спросил я манекенщицу, после чего ее подруги упали от хохота.

— Я не Збарская, — покраснев, как помидор ответила девушка, — я Колесникова.

— Простите, поверил непроверенным слухам, — пожал я плечами, — как вам наша дискотека?

— Отлично! — вразнобой загалдели манекенщицы, — даже в Париже ничего такого не встречали.

— А музыка, какая необычная, — похвалила нас Регина, — и голос у вашей девушки замечательный.

На этих словах Наташка вцепилась в мое плечо, четко обозначив, что на чужой кусок, не разевай роток.

— А кто смоделировал платья? — Вера Ипполитовна, оставила Толика в покое и стала рассматривать Иринку.

Ирина выразительно посмотрела на меня.

— Я нарисовал только эскиз, — мне уже стал надоедать бессмысленные аханья вокруг одежды, и тут меня осенило, — есть отличная идея! Давайте организуем совместную акцию, ваш показ моделей под нашу живую музыку. А над новыми костюмами вместе поработаем.

— Верочка Ипполитовна, давайте согласимся, — манекенщицы почти хором стали уговаривать ведущего модельера страны.

— Не знаю, — неопределенно высказалась женщина.

В дверь кто-то небрежно два раза стукнул, и в нашу репетиционную комнату втиснулась еще одна коренастая фигура с классической гитарой. Владимир Семенович Высоцкий собственной персоной, ухмыльнулся я про себя.

— Я кажется не вовремя? — прохрипел бард, ошалело оглядывая красавиц из всесоюзного дома моды.

— Познакомьтесь, Владимир Высоцкий, — отрекомендовал я нового посетителя, — поэт песенник, начинающий талантливый актер.

— А я сунулся было в зал, — захрипел своим бархатистым голосом бард, — что такое, музыка ваша есть, а вас самих нет? И звучите, главное так хорошо.

— Это звучит изобретение Эмиля Берлинера, — я не упустил шанса немного поумничать, — правда он придумал всего лишь граммофон, а в зале сейчас звучит проигрыватель виниловых пластинок. Но сути дела это не меняет. А теперь леди и джентльмены, пожалуйте в зал на второе отделение нашей дискотеки.

— Подождите мне все модели нужно зарисовать! — забеспокоилась Вера Аралова.

— Вы обратитесь к нашему модельеру, Тоне, на фабрику «Красный текстильщик», — ответила за меня Наташка, — она вам все выкройки покажет.

— Богдан, у меня к тебе разговор, — зашептал мне на ухо Высоцкий.

— Володь, давай после танцев, — я похлопал по плечу барда, — сейчас отработаем и спокойно поговорим. Покажешь мне свою новую песню.

— Да я не про это, — замялся он, — помнишь, ты про гастроли говорил? Предложение еще в силе?

— Берлин, Рим, Лондон, Париж? — хохотнул я, — в силе.

Пробираясь к сцене я еще раз случайно столкнулся с манекенщицей Региной Колесниковой.

— Вы все же за Збарского не выходите, — сказал я, — он все равно гулять продолжит, доведет вас до суицида.

— А за кого мне идти? — заулыбалась девушка, — не за тебя ли? Так твоя подружка мне все глаза выцарапает.

— Вы на телевидение идите, — ответил я, надевая на себя гитару, — а то век манекенщиц короток. Там вам точно будет меньше поводов для депрессий.

На сцене Наташка второе отделения начала с песни «Ищу тебя», которую публика встретила громкими аплодисментами. Зал погрузился в полутьму, освещаемую светомузыкой из автомобильных фар. Под потолком самодельный шар, обклеенный маленькими зеркальными плитками, запустил звездный хоровод по затемненным стенам. Все как на школьном танцевальном вечере в конце восьмидесятых, в том моем времени, подумал я, и укорил себя в том, что лезу в чужие судьбы. И Высоцкого тороплю с появлением его гениального творчества, а теперь и манекенщицу Регину пытаюсь вразумить. С другой стороны, это земное отражение не должно повторить печальный путь моего параллельного мира. По крайней мере, я сделаю все для этого возможное, а дальше будь, что будет.

Глава 17

Первые июльские деньки в Москве и ее окрестностях выдались неимоверно жаркими. Перед парадным входом в дом культуры Строителей директриса Галина Сергеевна давала свои последние ценные указание нашей музыкальной банде. Барабаны, микшерский пульт, светомузыка уже были укрыты брезентом и аккуратно уложены на крышу трофейного микроавтобуса Opel Blitz, который мы любовно окрестили Икаром. Кстати, только вчера приварили ему соответствующую конструкцию для багажа, иначе мы элементарно в автобусе не помещались. А вот гитары и новенький синтезатор мы, конечно же, взяли в салон. Ведь кроме инструментов Икар должен был вместить еще девять человек, ровно столько, сколько в нем оставалось свободных посадочных мест.

— Крутов, смотри у меня там без приключений, — Ларионова сверлила меня строгим материнским взглядом, — чтобы никаких драк! Все запомнил?

— Галина Сергеевна, мы для спокойствия специально везем с собой Петю Калачева, — я похлопал богатыря по спине, — чтобы он одним своим видом отпугивал местных хулиганов. Зря, что ли он вымахал ростом под метр девяносто и весом под сто тридцать кг?

— Это я в маму, — пробубнил здоровяк, которого я запланировал поставить на кассу.

— Ошибка природы, — влез с неуместной шуткой Санька Зёма, но заметив многозначительный взгляд Калача тут же поправился, — я хотел сказать природно-одаренный.

— Значит так, — отмахнулась от нас директриса, — сегодня в семь часов выступаете в Сергиевом Посаде, завтра в Переславле-Залесском, послезавтра в Ростове, потом вас ждут в Ярославле и последний город на этой неделе, в пятницу, Кострома.

— Мама, все уже говорено сто пятьсот раз, — не выдержала ее дочь Маша, которая так же ехала с нами в качестве костюмера, художника и ассистента.

— С вами договор заключим по приезде в Москву, — Галина Сергеевна уже обратилась к Высоцкому, — ну все с богом, — директриса неожиданно перекрестила всю нашу временно бродячую команду.

— Карета подана! — крикнул, наконец, я, — рассаживаться строго в соответствии с приобретенными билетами! За безбилетный проезд штраф тридцать рублей!

Тесноватую все же немцы машину придумали, усмехался я, пока рассаживал своих беспокойных попутчиков. Всего восемь одиночных посадочных мест, плюс небольшой проход между креслами. Максимум что можно было сделать — это привинтить еще одно место рядом с водителем. Но это на перспективу. Пока же сели так, два задних места — Высоцкий и Петя Калачев, два передних места — Иринка и Наташка, за ними Санька и Маша, предпоследний ряд — Вадька и Толик.

— Пристегнулись простынями, от винта! — крикнул я в салон с водительского кресла.

Шутку ожидаемо никто не понял, так как пока с «Легким паром» Рязанов еще не снял. Поэтому мы, потратив на сборы и разговоры, целый час, немного притомившись от суеты, тронулись в тишине. Учитывая качество подмосковных дорог и древность нашей чудо машины, я рассчитывал доехать до Сергиева Посада часа за три. И пока автобус выплясывал на ухабах, занялся небольшой арифметикой. Значит так, подумал я, пять выступлений на этой неделе, еще пять на следующей. Входной билет на дискотеку десять рублей. Конечно, Галина Сергеевна говорила, что для Подмосковья это дорого, но я тогда ответил, что не каждый день в такие городки приезжают мировые знаменитости. Поэтому с десяткой она согласилась. На каждое наше выступление я предположил, что придет примерно две, две с половиной тысячи человек. Так как слухи о новомодных танцах уже разлетелись по близь лежащим городкам. Значит, касса с одной дискотеки составит примерно двадцать одну тысячу рубликов. Треть от этой суммы пойдет бродячим музыкантам, то есть нам, треть дому культуры Строителей и треть останется принимающей стороне. С десяти выступлений мы получим семьдесят тысяч. Правда, три с половиной из них я заплачу Володе Высоцкому, но у нас еще будут субботние дискотеки в Москве. Поэтому, если выдержим такой график, к августу месяцу сто тысяч свободных денег для начала строительства дома будут у нас железно. В общем, жизнь налаживается!

Красивый город Сергиев Посад, если смотреть на него с высоты птичьего полета, думал я, когда мы въезжали в него по жуткой булыжной и пыльной дороге. Церкви красивые, но грязища страшная, хорошо еще дождей не было. Однако когда мы подъехали к ДК оптико-механического завода я невольно залюбовался сталинской архитектурой. Восемь бетонных колон, на крыше подражая античным храмам статуи тружеников производства. А какой шикарный фонтан перед парадным входом! Просто мечта пьяного вэдэвешника. Впрочем, сейчас здесь бултыхались полуголые ребятишки под присмотром бабушек и мам. Единственный недостаток, немного портили архитектурный ансамбль портреты вождей мировой революции. Между первой и второй колонной висел Карл Маркс, между третьей и четвертой Фридрих Энгельс, и на персональной шестой колонне зацепили портрет Владимира Леина. Для симметрии напрашивался еще один художественный образ отца народов с кавказских гор. Но скорее всего этот портрет сняли и спрятали где-нибудь на чердаке, на всякий случай.

По широкой парадной лестнице к нам спустился невысокий коренастый мужчина лет пятидесяти, одетый в черный костюм.

— Это вы «Синие гитары»? — спросил он, обтирая платочком лицо, на котором из-за жары проступили мелкие капельки пота.

— Мы! — отрапортовал Санька, показывая сжатые в руке барабанные палочки.

— А вы, наверное, Богдан Крутов? — обратился мужчина к Володе Высоцкому.

— Да, — ответил бард, пожав руку мужчине.

— А я директор дворца культуры, Федор Григорьевич, — представился незнакомец, — и что это вы за дискотеку такую привезли?

— Я Богдан Крутов, — я сделал шаг навстречу директору дворца, — мой коллега шутит. Дискотека — это танцы под диско музыку для здоровья и спорта.

— Попрыгал два часа, все равно, что пять километров пробежал, — хохотнул наш еще один шутник Санька Земакович.

— А не слишком ли вы молоды для руководителя ансамбля? — не обратил внимания на юмор Федор Григорьевич.

— В моем возрасте Гайдар ротой командовал, — улыбнулся я, разглядывая скульптуры, которые спрятались в нишах дворца культуры.

— Ну да, ну да, — директор еще раз обтер лицо платком, — жарища! Сейчас был бы помоложе, тоже бы в фонтан сиганул.

— Ну, Пушкина я узнал, — я махнул рукой в сторону одной скульптуры, — а второй мужик в пиджаке кто? Тургенев?

— Это же Михаил Глинка, — всплеснул руками директор, — вам как музыканту полезно знать таких композиторов.

— А что ж они у вас не сидят? — влез в разговор Санька, — один музыку пишет, другой стихи.

— Кто ж их посадит? — картинно удивился я, — они же памятники.

На этих словах вся наша компания грохнула от хохота. Директор, кстати, тоже понял шутку юмора. За три часа до концерта нам пришлось изрядно попотеть. Сначала инструменты и прочую технику носили из машины на сцену, потом вся мужская часть нашей команды выносила ряды со стульями из актового зала в коридор, чтобы освободить место для ритмичных танцевальных па. По этому поводу Высоцкий успел разругаться с Федором Григорьевичем, пока мы делали небольшой перекус. Затем я долго уговаривал директора дворца культуры, чтобы тот не истерил и не мешал настраивать аппаратуру. И пока я не пригрозил тем, что ему, директору, придется выплатить неустойку за нарушение трудового договора, он никак не хотел успокаиваться. Как итог к началу дискотеки нервы у всех были на пределе. Лишь Толик Маэстро на все это смотрел с философским спокойствием.

— Приветствую всех жителей вашего красивого старинного города на нашем танцевальном вечере! — весело прокричал он в микрофон, когда в зале уже было не протолкнуться, — сегодня вашему вниманию мы представим самые модные композиции этого лета! Итак, мы начинаем.

Свет в зале погас, резко замигала самодельная светомузыка, и мы заиграли первый хит «Гитары». Две минуты публика не могла понять, что здесь такое творится. Почему барабаны и басы так сильно бьют по ушам, и почему вообще так громко звучит непонятная музыка. Их растерянные лица говорили, за что мы заплатили свою кровную десятку, что от нас требуется, как танцевать? И тут на сцену выскочила Маша Ларионова, которая оделась так же, как Наташа и Ирина, в модное черное по колено платье в обтяжку. И девчонки дружно показали простейшие танцевальные дискотечные движения, приставные шаги, волну, махи руками. Публика, особенно ее женская часть, быстро сориентировалась, и уже в разных частях зала весело отплясывали. Конечно, такое сочетание старомодных платьев в форме колоколов, мужских мешковатых костюмов и дискотечных движений из другого времени вызывало у меня когнитивный диссонанс. Но то, что через несколько месяцев каждый в СССР будет иметь свои собственные джипсы, а девушки уже будут подчеркивать свою фигуру, а не прятать, я уже не сомневался. Всего-навсего кажется, что одежда — это мелочь, но на самом деле это другое само и мироощущение.

— Отлично! — заорал Толик, перекрикивая разбушевавшийся, в хорошем смысле слова, зал, — вы все большие молодцы! Здорово танцуете! И следующая зажигательная композиция тоже для вас!

Мы на автомате грянули «Летящую походку». Однако песню до конца доиграть мне не дал Володя Высоцкий, который из боковой кулисы что-то показывал, размахивая кулаками.

— Толик, дальше без меня, — шепнул я соло-гитаристу, — чувствую, что-то не хорошее произошло.

Предчувствия меня не обманули. На огонек, во дворец культуры оптико-механического завода заглянули личности, которые лучше бы шли лесом. Пока мы с Высоцким подбегали к нашему билетеру Пети Калачеву, я разглядел четверку бандитской наружности пацанов, которые, по всей видимости, намеревались пройти без билета.

— Ты чё, не понял, с кем базаришь? — загибая пальцы, перед Калачом выплясывал один из гопников.

Вот если бы вместо черных широких брюк, и таких же черных пиджаков с белыми рубашками, надеть на пацанов адидасовские костюмы, то один в один будут братки из девяностых, подумал я.

— Какие проблемы? — задал я примитивный вопрос бандиту.

— Это у тебя проблемы сейчас будут лабух, если нормальных пацанов не пропустишь, — обдал меня перегаром самый говорливый из братков.

— Сорокет гони и проходи, — сказал я, просчитывая кого первым валить, — или мамка на танцы денег не дает?

— Да я тебя сейчас на куски порежу, — зашипел обиженный до самой глубины души гопник.

И тут к моему облегчению появился блюститель порядка, мужчина лет сорока пяти в милицейской форме.

— Клещёв, — обратился он к самому разговорчивому типу, — опять у меня тут нарушаешь?

— О чём вы, дядя Коля? — удивился бандит, — я же в завязке. Стоим нормально общаемся. Интересно же, что там, в Москве делается? Видите, мода новая пришла, — Клещёв указал милиционеру на мои джипсы клёш.

— Ты у меня смотри, — пригрозил пальцем дядя Коля, и сочтя свою миссию выполненной, прошел мимо билетера Калача во дворец культуры.

На «грозное» ты у меня смотри, все четверо братков отреагировали дружным конским ржанием.

— Расступились быстро! — скомандовал нам Клещёв, — дядя Коля дал добро, — бандиты еще раз загоготали.

Моя милиция меня бережет, руганулся я про себя.

— Значит, делаем так, — мне надоело наблюдать эти омерзительные бандитские рожи, — сейчас бьёмся с любым из вас один на один. Если выигрываете вы, то пропускаем вас бесплатно, если я, то либо валите прочь, либо покупаете билеты.

— Вот, это по понятиям, — пробасил самый здоровый из четверки братков, — пошли за угол, чтобы тут не палиться.

— Петя, — обратился я к нашему здоровяку, — останься на дверях. Володя смотри, чтобы в спину никто заточкой не пырнул, — прошептал я Высоцкому.

— Может ну его, пусть пройдут без билета, — так же тихо мне прошептал бард.

— Запомни Володя, — улыбнулся я, — вор должен сидеть в тюрьме, а не по танцам шляться, тем более бесплатно.

Мы зашли за угол дворца культуры, и встали друг напротив друга с самым крепким по телосложению гопником. Высоцкий отошел мне за спину, трое остальных бандюканов расположились с боку, со стороны небольшого парка, который окружал дворец культуры. Мой противник снял пиджак и закатал рукава рубашки, продемонстрировав мне свои хорошо развитые мышцы. Ростом он был примерно чуть выше метра восьмидесяти, то есть превосходил меня на голову, да и руки его были длиннее. Но на моей стороне была большая скорость и сила, которую мне временно подарила туманная река. Он сделал несколько небольших упражнений для разминки, я также последовал его примеру.

— Понеслась? — прохрипел гопник.

И тут же он меня атаковал, сначала обозначил удар левой рукой, но выбросил правый прямой. Мне в последний момент удалось своей левой рукой перевести направления удара чуть в сторону, и я резко отскочил влево. Гопник, так как бил наверняка и не ожидал, что промахнется, тут же потерял равновесие и еще немного, клюнул бы головой прямо в землю. Свое падения он затормозил, выбросив руки перед собой. Потом, как хищный зверь, мгновенно развернулся и вновь принял боевую стойку. Я качнул противника сначала вправо, потом влево, резко сделал шаг на встречу и обозначил, что пробью правой рукой, но тут же отскочил назад. В итоге гопник выпустил, встречая меня, два боковых удара по воздуху. И вновь по инерции его занесло прямо на меня. Отлично, оценил я для себя позицию, и наконец, пробил боковым поверх его левой руки прямо в челюсть. Сделав пару шагов бандюган рухнул. Не теряя зря времени, я прыгнул к потрясенному противнику и со всей дури зарядил ему ногой в пятак. Нос сломал сто процентов, пронеслось в голове.

— Вопросы еще какие-нибудь остались, граждане бандиты? — я так посмотрел на оставшихся стоять на ногах гопников, чтобы они ясно осознали, что сегодня праздника у них не получится.

— Еще встретимся на узкой дорожке, — прошипел Клещёв, показывая своим браткам, что здоровяка нужно отнести в медпункт.

— Ну и стоило ли из-за сорока рублей сориться? — бросил я напоследок.

На сцене мои ребята уже играли третью композицию, «Летящую походку».

— Ты как, нормально? — спросил меня Высоцкий, который не отставал от меня ни на шаг.

— Костяшки сильно разбил, — я показал ему разбухший кулак, — а так все путем.

— Какой же у тебя разряд? — не переставал удивляться Володя.

— Первый взрослый по шахматам, — хохотнул я и выскочил на сцену, — Толик давай сбацаем сейчас «Дым над водой», — обратился я к Маэстро, пока в моей крови бурлил адреналин.

— Молодцы! Молодцы! Молодцы! — скандировала торжественно публика, когда Марковы брат с сестрой допели про то, что кто-то вспоминает, что радость шальная прошла как заря.

— А сейчас новый московский хит! — заорал в микрофон весь собой довольный Толик, — «Дым над водой»! Исполняет автор, Богдан Крутов!

Дискотека уже привычно прошла на ура. Люди, что в том моем времени, что в этом, не сильно отличались друг от друга. Потанцевать, повеселиться, познакомиться с симпатичным парнем или симпатичной девушкой хотели и здесь, и сейчас. Причем отлично принимали не только наше творчество, но и выступление в антракте Владимира Высоцкого. После концерта к нам прибежал Федор Григорьевич, директор дворца культуры.

— Великолепно! — кричал он, потрясая бутылкой армянского коньяка, — отлично! Я просто рыдал, когда слушал ваши песни.

Выставив нам, алкогольный презент директор долго жал руку Высоцкому, — я сегодня наговорил вам много лишнего, вы меня простите, — оправдывался он.

— Да и вы на меня зла не держите, — прохрипел Володя, бросая многозначительные взгляды на коньяк.

— Федор Григорьевич, — вмешался я, — дело такое, пока мы работаем вместе у нас сухой закон, — я вернул презент директору.

Высоцкий же очень выразительно и продолжительно закашлялся, но возражать не стал.

— А я бы сейчас выпила, — неожиданно для меня призналась наша отличница Иринка Симонова.

— Тольку к поклонницам приревновала? — хохотнул Санька, — зря. Такова судьба всех нас, звезд сцены.

— А ты-то тут причем? — заражал Вадька Бураков.

— Да много ты в музыке понимаешь? — обиделся Зёма.

— Ребята, давайте уже в гостиницу поедем, надо бы душ принять, да поесть нормально, — печально сказал Толик, стирая с лица чужую женскую помаду.

Глава 18

Из гостиницы, из Сергиева Посада мы выехали можно сказать с первыми петухами. Во-первых, гостиница оказалась ужасной, во-вторых я опасался мести местных бандитов, вдруг им бы взбрело в голову проткнуть колеса нашего Икара. В-третьих, накануне вечером так все переругались, кто из-за коньяка, кто из-за поклонников, поэтому я решил просто-напросто всю команду встряхнуть. По дороге мы закупились в какой-то деревеньке пирогами и квасом, и, не доезжая до Переславля-Залесского километров пятнадцать, остановились на берегу живописного лесного озера.

— С коньяком ты был не прав, — прохрипел Высоцкий, — можно же было его взять в качестве презента на будущее.

— Сто раз прав! — не выдержал я, — эта бутылка, как мина замедленного действия. К примеру, не заладиться сегодняшний диско вечер, или завтрашний, сначала ты сорвешься, потом мои ребята. Мало что ли спилось выдающихся и талантливых людей?

— Ну как знаешь, — решил закончить наш спор бард.

Высоцкий демонстративно встал и пошел по берегу озера, рассматривая что-то в дали. Остальные ребята молча поедали пироги с луком и яйцом и искоса посматривали на меня.

— А кто спился то? — заинтересовался вывертами мировой истории Санька Зёма.

— Гай Юлий Цезарь спился, — махнул я рукой, — коня своего пропил, по случаю.

— Это какого? — не поверил мне барабанщик.

— Того самого, которого ввел в сенат, — я налил себе деревенского хлебного кваса, — так и сказал на последнем заседании, все пропью, гармонь оставлю, буду девок веселить.

— Де не было такого, — пробурчал Санька почесывая свой затылок, — кажется.

После этих слов вся моя музыкальная банда грохнула от смеха.

— Да чего вы, — обиделся Земакович, — у меня просто на исторические имена память плохая.

Лично я ржал до слез.

— Да идите вы лесом, — отмахнулся Санька.

— Ребята, хватит ссориться, — сказала Наташка, — давайте сочиним новую песню! Посмотрите, как красиво светит солнце, послушайте, как птицы поют, красота!

— Точно давайте что-нибудь про солнце, — поддержал сестру Толик, — у меня и гитара с собой.

Как будто ты с ней когда-нибудь расстаешься, подумал я. Новый материал, конечно, очень нужен, но после всех вчерашних ссор и незапланированной драки, что-то как-то не сочиняется.

— Кто придумает первую строчку от меня поцелуй! — первую провокационную идею подала наша скромница Иринка Симонова.

Да, испортили мы девушку окончательно, пронеслось в голове.

— Солнце ля-ля-ля! — заорал Зёма.

— Я тебе дам солнце, — тут же Маша взяла под руку свое «сокровище».

— А если Богдан придумает первую строку, то поцелую его я, — безапелляционно заявила Наташка.

Если девушка просит, куда деваться с подводной лодки.

— Луч солнца золотого, тьмы скрыла пелена, — изобразил я несчастного трубадура.

И тут же получил заслуженную награду.

— Да, подождите вы целоваться, — Толик достал новый блокнот, — я еще слова не успел записать!

— Хватит песни сочинять, — сказал я, когда мы вдоволь нацеловались, — в дороге что-нибудь придумаем.

Я встал с покрывала, которое мы использовали и в качестве стола и в качестве стульев, и пошел искать Володю Высоцкого. Что ж он так из-за коньяка расстроился?

— Высоцкий! — заорал я, подойдя к кромке леса.

Внезапно за спиной треснула ветка. Я резко развернулся, однако амулет от тьмы был холоден.

— Что ж ты так орешь, — из кустов высунулась довольная физиономия поэта песенника, — уже и подумать посидеть в укромном уголке нельзя. Я вот что решил, договаривались, что на гастролях сухой закон, значит, слово нужно держать. Где сегодня у нас концерт?

— Где? — удивился я, — в Праге, конечно.

— А завтра? — подыграл мне бард.

— Берлин и далее по алфавиту, — мы от души рассмеялись и двинулись к автомобилю.

Город Переславль-Залесский был так же чудесен, как и Сергиев Посад. Запущенные, но все еще не потерявшие архитектурной прелести церкви, сочетались с двухэтажными каменными и деревянными домами. Булыжная мостовая, смазанная сантиметровым слоем грязи, создавала иллюзию асфальтового покрытия. Поэтому «Икар», который на своем железном горбу тащил весь наш временно бродячий вокально-инструментальный ансамбль, практически не подпрыгивал. И слава Творцу мы без приключений докатили до Народной площади, на которой располагался дом культуры фабрики «Красное эхо». Около двухэтажного из железа и бетона здания нас встретила женщина в деловом костюме примерно лет тридцати.

— Здравствуйте, меня зовут Вероника Андреевна, — представилась она нам, — я директор этого дома культуры. Кто из вас, Богдан Крутов?

Спросила она, выразительно посмотрев на Высоцкого.

— Разгружайте товарищи, инструменты, — тут же стал распоряжаться Владимир Семенович, — поторапливайтесь, нам еще нужно все подключить и настроить.

— Вы, знаете, — Вероника Андреевна приняла нашего барда, за меня, — я утром звонила в Сергиев Посад, и там все были просто в восторге от вашего концерта.

— Правда? — очень натурально удивился Высоцкий, — странно, — протянул он последнюю букву о.

— И я даже заранее распорядилась вынести все стулья из актового зала, — почему-то директриса дома культуры слегка покраснела.

Понятное дело, барышне предбальзаковского возраста понравился будущий бард союзного значения.

— Фирма веников не вяжет! — отрапортовал Санька, который как губка впитывал все мои выражения, — а если вяжет, то фирменные.

— Разрешите представиться, — поэт-песенник поцеловал ручку вполне приятной наружности директрисе, — Владимир Высоцкий, буду петь в антракте. Это, конечно, уже далеко не просто кушать подано, но еще и не главные роли.

— А кто же тогда из вас Богдан Крутов? — растерялась Вероника Андреевна.

— Это я, — ответил я, прохрипев от натужности.

Так как наш новый синтезатор на четыре октавы весил килограммов сорок, и мы с Вадькой его нежно переносили из автобуса к дверям дома культуры.

— По десять килограмм на октаву, — пожаловался мне Вадька, — и стоило из-за этого деньги тратить?

— Мальчики, звучание же совсем другое стало, — пристыдила нас Иринка, которая переносила концертные костюмы.

Директриса тут же потеряла интерес к Высоцкому и переключилась на меня.

— По инструкции я должна прослушать весь ваш репертуар, — включила она отличницу.

— Правильно, — похвалил я ее, когда мы с Вадькой поставили синтезатор на подставку, — а то империалисты только и ждут случая, чтобы растлить нашу невинную молодежь. Заставить ее слушать неправильную музыку.

Вероника Андреевна не поняла, шучу я или говорю серьёзно, поэтому не решила, что ей следует делать поддакивать или пристыдить наглого подростка.

— Буги-вуги, самба-мамба, чувствую, приходит амба, — закончил я свою «гневную» на мировой империализм тираду.

— А еще империалисты хотят, чтобы наша молодежь дралась, там, где не следует, — вставила в разговор свои пять копеек Наташка, намекая на мое безрассудное поведение.

— И чтобы матом материлась, — к нам подошел Высоцкий, — Санька какого ху…, извините. Это же гитара с ней нужно бережно.

Высоцкий бросился к автомобилю, так как наш бравый барабанщик вместе с басовым барабаном решил вынести и классическую гитару барда.

— Да, — сказал я директрисе, — репертуар вы можете прослушать на саундчеке. Нам бы сейчас котлет по-киевски и борща по-флотски. С утра кроме пирожков ничего в животе не было.

— Конечно, конечно у нас прекрасная столовая, — пролепетала Вероника Андреевна, — а вы молодой человек, на каком инструменте играете?

Обратилась директриса к самому крупному нашему товарищу, Пете Колачеву, которого мы за врождённую криворукость к переноске костюмов и инструментов не привлекали.

— Петр здесь, чтобы без билетов никто на танцы не прошел, — ответил за гиганта я.

В прекрасной столовой продолжилось сочинение песни про солнце, которое мы начали еще в автобусе. К словам куплета, что луч солнца золотого, тьмы скрыла пелена, добавилась еще одна строчка: и между нами снова, вновь выросла стена. Кстати, ее придумал Высоцкий.

— А дальше слова такие, — Санька выпил компота из сухофруктов и на всю столовую запел, — нара-нара-на-на-на-на.

— Да прекрати ты паясничать! — не выдержал творческой пытки Толик, — такими темпами новые песни у нас появятся лишь через год. Богдан, ну ты чего молчишь?

— Тихо, Богдан думать будет, — нашелся, что ответить Санька.

— Смотрите, какие прекрасные бутерброды с салом, — переключил наше внимание на кулинарию Высоцкий, — и с чесночком. Сейчас бы под это дело холодненькой… В общем нужен запивон.

— Сало я тебя люблю, — на этих словах Вадька целиком проглотил кусок черного хлеба, на которое было намазано пропущенное через мясорубку сало.

— Сало, ай лов ю, — пропел я, — Вадька ты гений.

Как же я мог забыть, я еще студентом для КВНа переделывал на русский манер песню «Бони М». Правда песня в итоге для КВНа не пригодилась, зато сейчас может выстрелить. «Бони М» — это же флагман диско конца семидесятых. Первая группа, которая прорвала железный занавес. А песню влюбленного трубадура можно и приберечь на потом. Пока я пребывал в воспоминаниях, на меня глазела вся наша музыкальная банда.

— Нравится мне, когда ты тексты сочиняешь, — хохотнул Высоцкий.

— Куплет будет такой. Точнее будет всего три куплета, без припева, — объяснил я свою задумчивость.

— Ну, — не выдержал Толик.

— Ну? Нужна гитара, — обломал я Маэстро.

Перед соундчеком, в прохладном, просторном и пустынном актовом зале я спел нашу студенческую переделку песни Sunny «Boney M».

— Солнце, скоро улыбнется из-за туч, Солнце, нам подарит свой надежды луч. Прошла гроза, беспокойных дней, Развеял свет печаль дождей, Солнце шепчет всем — не робей.

— А вы что уже репетируете? — остановила премьеру песни Вероника Андреевна, — мы же договаривались, что сначала я должна прослушать весь ваш репертуар.

— И как ты умудряешься сочинять целыми куплетами, — удивился Владимир Семенович.

— Как, как, — оправдал мои способности Зёма, — с крыши упал, вот и прут из него творческие идеи.

— Вероника Андреевна, — я уже обратился к одинокой фигуре в зале, — я сейчас новую песню покажу ребятам, и мы для вас все исполним в лучшем виде.

— Я тогда тоже послушаю, — женщина встала посередине зала, достала бумажную папку и карандаш.

— Дальше куплет такой, — я снова взялся за ритм гитару, — Солнце, не позволит больше унывать, Солнце, мне поможет все тебе сказать, О том, что люблю, ты мой сон наяву, И верю я в свою звезду. Солнце отведет прочь беду.

— А почему вы новую песню исполняете только лишь под одну гитару? — прервала мой проигрыш директриса, — а как же другие инструменты?

— Вероника Андреевна, — я положил руку на плечо Толику, который готов был взорваться, — другие инструменты понадобятся потом, когда мы будем делать аранжировку.

— Хорошо, продолжайте, — вздохнула директриса.

— Третий куплет такой, — продолжил я, — Солнце, ободрит всегда в морозный день, Солнце, из души прогонит злую тень. Сквозь вьюгу, туман и тьмы обман Луч золотой покажет нам Солнечной любви океан.

*****

Директором дома культуры фабрики «Красное эхо» Вероника Андреевна стала совсем недавно. Она сначала работала в профсоюзной организации предприятия, а затем ей предложили повышение, отвечать за всю культурную жизнь города. Если профессиональная карьера Вероники Андреевны складывалась более чем удачно, то в личной жизни дела обстояли с точностью до наоборот. Те, кто нравился, были либо женаты, либо игнорировали ее, а те, кому нравилась она были не интересны.

— Засиделась ты у меня в девках, — ворчала на нее мама, — тридцать лет теперь уже никто замуж не возьмет. Вот бери пример с подруг у всех уже детей по двое, а у кого и трое уже.

— Вот еще, больно надо, — отмахивалась Вероника Андреевна.

Видя, как бьются ее подруги на два фронта, сначала на фабрике, потом дома по хозяйству, она им совсем не завидовала. Единственное, иногда, до одури хотелось прижаться к крепкому мужскому плечу. Однако город Переславль-Залесский был слишком мал, чтобы без кривотолков пускаться в разовые любовные приключения. Поэтому всю нерастраченную энергию Вероника Андреевна пускала на свою профессиональную деятельность.

Но сегодня утром, то ли солнце как-то по особенному светило, то ли теплый ветерок как-то по-особенному обдувал губы, лицо и волосы, от чего ощущение чего-то необычного разгоралось в сердце приятной ноющей болью. Когда приехали эти московские гастролеры предчувствия стали еще более навязчивыми. Особенно Веронику Андреевну зацепил самый старший по возрасту музыкант. Веяло от него каким-то особенным мужским магнетизмом.

В восемь часов вчера в актовом зале дома культуры было необычно много народу. Вероника Андреевна была несколько удивлена, все же не союзные знаменитости приехали. Вот что делают слухи. А они, слухи о том, что в Сергиевом Посаде накануне прошел шикарный танцевальный вечер, долетели и сюда. Более того целый автобус из Посада привез еще пятьдесят молодых человек на эту непонятную дискотеку. Диско — музыка для танцев и спорта, так пояснил музыкальный стиль руководитель ансамбля. Очень странный подросток, решила про себя Вероника Андреевна.

— Вероничка! Вероничка! — услышала она знакомый голос, когда прогуливалась около билетных касс.

Директриса увидела двух своих подруг Катю и Машу.

— Вероничка, проведи на концерт, — зашептала ей Катя, — мы своих малых на мужей оставили, а сами хотим еще тряхнуть стариной.

— Вот и винишко для храбрости приняли, — хохотнула Маша, и показала, что в сумке еще кое-что от веселого напитка осталось.

— Сейчас попробую, — так же шёпотом ответила Вероника Андреевна.

Она робко подошла к входной двери, где оборону от безбилетников держал здоровенный Петр Калачев и, встав на цыпочки, тихо обратилась к нему с просьбой.

— Петя, у меня коллеги пришли, можно их, — замялась на последнем слове слишком правильная Вероника Андреевна.

— Хорошо, — улыбнулся Калач, — пусть проходят.

Сама дискотека началась с небольшим опозданием. Сначала зал погрузился во тьму, и включилась ритмичная светомузыка. Затем на сцену вышел барабанщик, встал за барабанную установку и начал отбивать простой ритм.

— Буц — бац — буц — бац, — разнеслось по танцполу.

Почему ударник играет стоя, Вероника Андреевна на репетиции спросить забыла. Наверное, так эффектней, подумала она. Затем на сцену разом выбежали остальные члены вокально-инструментального ансамбля, и тут же грянула песня про синие гитары.

Первыми в танец включились чужаки из Сергиева Посада. Движения оказались самые обычные, поэтому переславцы не долго топтались у стенок и тоже ринулись на танцевальную площадку. К концу песни скучающих почти не осталось.

— Вероничка, — к директрисе подбежали разгоряченные подруги, — это что-то с чем-то!

— Винишко будешь с нами по маленькой? — заговорщицки проговорила ей в ухо Катя.

— Неудобно, люди кругом смотрят, — попыталась отвязаться Вероника Андреевна.

— Да мы тебя прикроем, — тут же нашлась Маша.

— Следующая композиция нашей программы специально для жителей вашего удивительного и красивого города! — выкрикнул симпатичненький солист со сцены.

— Какой красивый мальчик, — под хохот подруг заметила Катя, — я бы его оседлала.

— Бессовестная ты, Катюха, — толкнула в плечо подругу Маша, — смотри, как все наши девки с фабрики на него смотрят.

— Это значит не я бы одна, — захохотала Катя.

— Летящей походкой, ты вышла из мая, — неслась из динамиков заводная песня.

— Пошли танцевать! — Катя потащила Вероника Андреевну в гущу отплясывающей молодежи.

Вероника Андреевна немножко потанцевала, а потом тихонько ускользнула к себе в кабинет. Адреналин так и бурлил в крови, хотелось какого-то безумия. Она поправила прическу, подкрасила губы и подвела глаза, потом внимательно осмотрела свой деловой костюм и решила продолжить смотреть дискотеку, но уже из-за кулис. Без подруг Кати и Маши.

— А сейчас выступит наш хороший друг, начинающий актер и выпускник школы студии МХАТ, Владимир Высоцкий, — сказал под недовольное гудение зала руководитель «Синих гитар», Богдан Крутов.

И только сейчас Вероника Андреевна поняла свою промашку, она ведь не проверила репертуар Высоцкого. Что же сейчас будет? Ох и влетит мне, если что не так!

— Я понимаю, что всем хочется продолжения танцев, — начал со сцены говорить притягательным хрипловатым голосом бард, — но ребятам нужно дать передохнуть. Поэтому если кому-то не понравиться мое скромное творчество можете пройти в буфет и освежиться соками или водами.

— Давай короче Склифосовский! — крикнули под хохот из зала.

— Песня о военном времени, он не вернулся из боя, — сказал, улыбнувшись, Высоцкий и запел, — Почему всё не так? Вроде всё как всегда: То же небо — опять голубое…

От этой песни Вероника Андреевна просто обомлела. Необычный с хрипотцой голос, красивые стихи, а какая сильная мужская энергетика! Потом бард исполнил еще одну песню на военную тематику, затем спел про Большой Каретный, после чего зал искупал Высоцкого в овациях. Дальше было еще пара дворовых песен, которые Веронике Андреевне не запомнились. Она вернулась в свой кабинет, и решила, если не сегодня, то когда?

— Как учила меня подруга Катька, — сказала своему отражению в зеркале Вероника Андреевна, — если мужик понравился, приготовь ему вкусной еды, выставь бутылочку хорошего коньяка, и бери его тепленьким. Все они одинаковые!

Директриса открыла шкафчик, где затерялось парочка бутербродов с салом из местной столовой. Потом из-за папок с деловой документацией она достала бутылку хорошего пятизвездочного армянского коньяка, которую ей подарили по торжественному случаю. Содержимое ценного алкогольного напитка Вероника Андреевна перелила в заварочный чайник, вместо чая.

Гримерка, где временно расположились музыканты, находилась за сценой. Вероника Андреевна прошла по небольшой винтовой лестнице, и подкралась к нужной артистической гримерке. И так как руки были заняты, она поставила заварочный чайник на пол и скромно постучала в дверь.

— Войдите не заперто, — послышался хрипловатый мужской голос.

— Вы не будете против выпить со мной чашечку чая? — сказала Вероника Андреевна, войдя в гримерку.

— От чего же? — удивился Высоцкий, — чай — это мой любимый напиток, — соврал он.

Естественно аромат пятизвездочного коньяка, бард не мог не почувствовать, однако он не подал и вида, что это совсем не чай.

— Вы, знаете, у вас в Переславле-Залесском продают прекрасный чайный напиток, — улыбнулся Высоцкий, — лично мне по вкусу он напоминает коньяк. Что в двойне приятно, так как у нас на гастролях действует сухой закон. А иногда артисту нужно как-то снять напряжение.

— Да, — поддержала разговор Вероника Андреевна, — и мне тоже иногда нужно снять напряжение.

Да к черту разговоры, подумала она, пора переходить к действиям. И директриса одним грациозным прыжком оказалась на коленях барда и впилась в его уста своими губами.

Глава 19

Отлично, ликовал я про себя, вторая дискотека выдалась на славу. И хорошо, что не пришлось махать кулаками, где-нибудь за углом дома культуры. Все же это не совсем культурно. И вообще в Переславле народ как-то по спокойней, наверное, потому что градообразующее предприятие — это фабрика, а на фабрике женщин трудится больше. Даже так, навскидку, на танцах было, примерно, на десять представительниц прекрасного пола девять представителей сильного. Что было заметно во время медляков, когда некоторые девушки кружились в танце со своими подругами.

— Давайте что-нибудь на бис? — обратился ко мне Толик, по лицу которого сползали толстые капли пота.

— Давай «Гитары», и закругляемся, — согласился я.

— Играем «Гитары»! — крикнул Маэстро остальным ребятам.

— Буц, бац, буц, бац, — на автомате заработал Санька.

— А-а-а! — взревел весь танцпол преимущественно женскими голосами.

Эта композиция тянулась, так медленно, что у меня даже стало сводить от напряжения левую руку. Придумал тоже, пет на бис, обругал я мысленно Толика. А после песни, неожиданно на сцену стали подниматься и женщины постарше, и девушки помоложе, и у каждой в руках было по нескольку цветочков. Клумбу они что ли местную обнесли, удивился я. И вся эта женская демонстрация выстроилась к нашему солисту, Толику Маэстро. Ему дарили цветы, целовали в щеки, кто посмелее засосал секс символа «Синих гитар» и в губы. Девчонки Наташка и Иринка, пулей вылетели со сцены. Одна приревновала к славе, а другая надо полагать к самим благодарным жительницам Переславля-Залесского.

Минут через десять я стал невольным свидетелем пренеприятной сцены.

— Как ты мог! — кричала на Толика Иринка, — предатель! Приятно тебе было, когда эти тетки тебя целовали?

— Это же просто благодарные зрители, — неуверенно оправдывался Маэстро.

— Да я с тобой рядом даже стоять не хочу после этого! — продолжала истерить Иринка.

— Да что я такого сделал? — не понимал Толик, — они же сами!

— Катитесь к черту с этими вашими гастролями! — и наша скромная домашняя девочка залепила смачную пощечину моему другу.

Маэстро тут же развернулся и быстрым шагом ринулся в направлении выхода из ДК.

— Что за крик, а драки, — я хотел сказать, что нет, однако пощечина имело место быть, — поссорились?

Иринка же вместо ответа, громко разревелась и, оперевшись спиной на стену, медленно сползла на пол. На плач из гримерки показалась Наташка.

— Ты что ее ударил? — она гневно сверкнула глазами.

Оказывается женская солидарность не пустой звук, пронеслось у меня в голове.

— С Толиком поссорились, — оправдался я.

— Все, для меня гастроли закончены! — сквозь слезы выпалила Иринка.

— Чего это вдруг? — удивилась моя подруга, — из-за Толика расстроилась? Из-за мужиков расстраиваться себя не уважать, — Наташка подмигнула мне, — пойдем сейчас чай с пирожными выпьем. Я успела в буфете взять парочку.

Ох, Наташка, молодец, похвалил я свою ненаглядную. Разрулила не простую для меня ситуацию, я даже глазом моргнуть не успел. А когда девчонки скрылись за дверью гримерки, в конце коридора показался Петя Калачев. Довольный как не знаю кто. Он издалека помахал толстой пачкой денег. Часть, из которых мы должны были, потом передать в ДК Строителей Измайловского района. Ну а часть честно заработанных бабосиков должна была лечь и в наши трудовые карманы.

— Как сегодня на входе, все спокойно было? — спросил я здоровяка.

— Да так, — прищурился Калач, — местная братва подрулила, и спросили меня, ты вчера в Посаде челюсть сломал? А мне чего стесняться? Я ответил, что я.

— Ну и? — я принял пачку денег.

— Сказали что уважают, купили билеты и прошли в зал, как полагается, — хохотнул баском Петя Калачев.

— Вот что значит вежливость, помноженная на физическую силу, — я похлопал Петю по плечу, — дал вежливо в бороду и все тебя уважают.

Однако на этом хорошие новости на сегодня для нашей группы закончились. В гостинице не оказалось Высоцкого и Толика Маэстро. Если за барда я был относительно спокоен, все же взрослый мужчина, хотя и бесшабашный. Толик же по сути своей еще мальчик, которому пришлось раньше времени повзрослеть. Перед сном пришлось сначала успокаивать Наташку, затем мы вместе успокаивали Иринку. Утром, в семь часов семь по Гринвичу, я всем объявил, если через пару часов не объявятся, обращаемся в милицию. Сам же я от нетерпения вышел на крыльцо гостиницы. Если бы курил, то точно бы закурил. Несколько минут я метался по улице туда и сюда, пытаясь собраться с мыслями. На мое счастье Толик Маэстро внезапно вынырнул из проулка прямо на меня. От него пахло табаком, дешевым вином и женщиной. Пару засосов на шее имели вид двух аккуратненьких синячков.

— Это откуда к нам такого красивого дяденьку занесло? — был первый мой вопрос.

— Я не хотел, — проблеял секс символ нашего ВИА.

— Конечно, она сама пришла? — я не знал, что мне было делать, плакать или смеяться.

— Подошла, — уточнил значимый нюанс Толик.

— Быстро в душ, и надень сегодня водолазку, чтобы не смущать девчонок засосами на шее. Если понял, кивни?

Толик Маэстро меня понял и кивнул, после чего трусцой умчался в гостиницу. Один камень с груди моей отпал.

Высоцкий явился через полтора часа, когда я уже, раздобыв в гостинице бумагу, перо и чернила принялся писать заявление о пропаже человека в милицию. Естественно, это было делом напрасным, так как такую бумагу примут лишь спустя пару суток. Но все же нервы эпистолярный жанр успокаивал знатно.

— Нужно написать в заявление особые приметы пропавшего, — подсказывал мне Санька Зёма.

— А какие у Высоцкого особые приметы? — удивился я.

— У Володи хриплый голос, — вспомнил Вадька.

— Хорошо, так и запишем, — усмехнулся я, — прошу найти мужика, рост ниже среднего, голос хриплый, — я поставил запятую.

— Умеет играть на гитаре, — закончил заявление Санька.

Тут дверь резко отварилась, и в номер ввалился Владимир Семенович. Запах перегара, как спрут расползся по всей комнате.

— Как это понимать? — прорычал поэт песенник, — я вас жду, жду около автобуса, а вы все еще здесь. А, между прочим, у нас сегодня концерт в Ростове Великом.

— Хорошо, что не в Ростове-на-Дону, — пробубнил я, — а мы тут значит, ночь не спим, голову ломаем, куда бежать сначала, по больницам или сразу в морг, или может быть в отделение милиции?

— Объявление уже написали, — выступил со мной одним фронтом Санька, — потерялся мужик, рост ниже среднего, голос хриплый, в руке гитара.

— Нашедшему обещаем вознаграждение, — хмуро продолжил я, — в размере месячного оклада артиста театра имени Пушкина.

— Ну, вот он я, поехали, — прохрипел Высоцкий.

Ростов Великий вновь поразил меня красотой соборов, церквей и монастырей. Мы даже специально сделали небольшой крюк, остановились поглазеть на купола Спасо-Яковлевского монастыря. Забавным было то, что памятник церковной архитекторы находился на улице Энгельса, который как раз и отрицал наличие Бога, то есть был ярым приверженцем атеизма. Ничего, усмехнулся я, настанет срок, и члены КПРФ предложат канонизировать Сталина, как святого. Каждому времени — свои причуды.

— Предлагаю с улицы Фридриха Энгельса перебраться на улицу его соратника Карла Маркса, — закончил я короткую экскурсию своей музыкальной банды. Нам еще технику настраивать, стулья выносить.

— Зато мышцы скоро у всех будут во! — Санька две свои тонкие руки поднял на уровень плеч и с усилием согнул в локте.

— Кишка, — прокомментировал двойной бицепс друга Вадька.

Так, посмеиваясь и подшучивая друг над другом мы добрались до Ростовского Городского театра, в нем же базировался и дом культуры. Перед саундчеком успели несколько раз прорепетировать новую песню «Солнце», на мотив композиции «Sunny» пока не появившейся в истории западногерманской группы «Бони М». И вот когда уже все окончательно устаканилось произошло то, чего я подсознательно боялся. За пять минут до начала дискотеки в гримерку ввалился Высоцкий, он был просто в хлам. Брюки и пиджак его фрагментарно покрывали широкие полосы белой извести. Его либо тащили, либо он сам полз, подумал я.

— У меня все под контролем, — прохрипел бард.

После чего плюхнулся на единственное в комнате кресло и закрыл глаза.

— Сейчас проспится и на сцену полезет, — зашептала мне в ухо Наташка.

— Вадька, — обратился я к другу, — зови сюда Петю Калачева, будет здесь вместо почетного караула. Пошли на сцену.

Я от досады махнул рукой.

Энергетика, которая передавалась нам от танцующей молодежи, нехорошие мысли разогнала прочь. Мы даже под занавес первого отделения сыграли новую песню. Естественно, заранее извинившись, что она пока не совершенна. И ее тоже приняли на ура. В антракте мы просто поставили пластинку с нашим первым альбомом. А за кулисами, в гримерке нас ждала следующая картина. В комнате был беспорядок. Высоцкий лежал на полу спеленованный в скатерть, как младенец и хрипел.

— Дрался, — Калач показал мне синяк на скуле, — пришлось связать.

— Смотрите, — я показал на Володю, — до чего может довести пьянка талантливого до гениальности человека. Развязывай его Петя, — обратился я к Калачу.

Я вышел из гримерки и встретил попавшихся мне на встречу двое работников, а возможно и актеров театра.

— Отличный концерт! — поблагодарили они меня.

— Спасибо, — бросил я, — ребята нужна на время хорошая настольная игра, помогите.

— Домино годиться? — улыбнулся один.

— Самое то, — обрадовался я.

Минут пять ушло на поиски игры. После чего я быстро метнулся обратно в гримерку.

— Вы все предатели, — пророкотал Высоцкий, — и ты тоже, — он ткнул пальцем в меня.

— Владимир Семенович, — я подсел рядом, — через два часа ваш выход, спектакль, пьеса Горького «На дне».

— И че? — Высоцкий помотал головой, пытаясь вспомнить какой сегодня день недели, месяц и год.

— Ты Володя, — я похлопал его по плечу, — Бубнов, бывший хозяин обувной мастерской.

— Это я знаю, — что-то такое стал вспоминать Высоцкий.

— Этот, — я показал на Петю Калачева, — Костылев, хозяин ночлежки. По мизансцене вы играете в домино.

— Да? — удивился бард.

Я вывалил из пенала бакелитовые прямоугольники с белыми точками на журнальный столик.

— Репетируйте, через два часа ваш выход, — закончил я короткий инструктаж.

Когда мы возвращались на сцену, Наташа засомневалась, — думаешь, прокатит с домино?

— На какое-то время да, — ответил я, — всяко лучше, чем лежать связанным.

Когда мы продолжили дискотеку, когда прожекторы театральных софитов ударили нам в лицо, и замигала светомузыка, а разгоряченная молодежь стала лихо отплясывать под неизвестные пока широкой публике хиты, я подумал, что во всем этом есть некая магия. Вот сейчас, в данный момент времени, в этом месте, ничего не существует, кроме радости и веселья. Ведь все неприятности и невзгоды мы оставили за кулисами, а публика свои проблемы за дверями танцевального зала.

Автовокзал Ростова Великого располагался на Соборной площади, недалеко от того места, где вчера вечером мы делали дискотеку. И если смотреть строго на юго-восток, то можно было любоваться куполами Успенского собора. А если разглядывать саму автостанцию, то ваши глаза должны были упереться в плакат, на котором рабочий в профиль держал в одиночестве красный серп и молот. Художник либо решил сэкономить краски на фигуре колхозницы, либо был ярым женоненавистником, потому что краску на огромный в диких заломах флаг он не пожалел.

— Я же уже извинился, — промямлил Высоцкий, прижимая, как любимую девушку, зачехленную гитару к животу, — и ребята меня простили.

— А ты сам себя простил? — спросил я барда.

— А хочешь, я сейчас сделаю стойку на руках, — вдруг оживился Володя, — и пока ты меня не простишь, я с них не сойду. Граждане не проходите мимо! Только одно выступление в вашем Богом поцелованном городе!

Народ действительно подтянулся к нашей необычной парочке.

— Сынки, что продают то? — заинтересовалась глуховатая старушка.

— Глупость бабушка человеческую продают! — крикнул я ей в ухо.

— Ой, мне этого не надо, — старушка засеменила дальше.

— Внимание всем! — громко обратился я к остальным зевакам, — проходит следственный эксперимент! Кто желает пойти свидетелем, пожалуйста, записывайтесь.

Однако от слов следственный эксперимент и свидетели, горожане разбежались, как черти от ладана.

— Был один хороший поэт в Древнем Риме, — я не знал, как намекнуть Высоцкому на его короткую, хоть и яркую жизнь, поэтому начал издалека.

— И что? — удивился бард.

— Песни писал, стихи, в театре играл, мечтал сам делать свои постановки, — и в кино снимался тоже, подумал я про себя, — всем хорош, но пил много. Друзья хотели ему помочь избавиться от алкоголизма и пристрастили его к наркотикам.

— Хороши друзья, — грустно усмехнулся Высоцкий.

— Вот, вот, — я не определённо махнул рукой, — в один печальный день, чтобы поэт не буянил, его связали простынями, это спровоцировало сердечный приступ. Умер гений прошлого в сорок два года. Так и не поставил задуманный им спектакль про жизнь народного Героя.

— Про Спартака, что ли? — что-то из истории попытался вспомнить поэт.

— О, а вот и твой ЛИАЗ 158, сообщением Ростов — Москва, — я указал на тарахтящий автобус грязно-белого цвета, — ты, Володя, хорошо подумай, хочешь ли в будущем поставить свой спектакль, или снять свое кино. Или может, желаешь в сорок два года также бездарно помереть?

— Ты идеалист. Нам актёрам вообще трудно не пить, — ответил Высоцкий, подойдя к автобусу.

— Трудно искать черную кошку в темной комнате, особенно если там ее нет, — я сунул небольшой сверток барду в руки, — это деньги за работу. Удачи. Когда, как следует, подумаешь, знаешь, где мы живем, приходи.

Глава 20

Дальнейшие гастроли в Ярославле и в Костроме прошли без особых приключений. Толик Маэстро, после того, как я провёл с ним разъяснительную работу, на подвиги больше не срывался. Цветы и поцелуи новых поклонниц переносил стойко и подчеркнуто вежливо. С Иринкой они больше вне сцены не общались. Я же совать свой нос в их натянутые отношения не решался. В конце концов, чужая душа потемки, если им суждено построить более крепкие отношения, то помирятся. А на нет, и суда нет.

В субботу, перед дискотекой в родном измайловском ДК Строителей, нарисовался прадедушка всех советских продюсеров Семен Абрамович Русских. Вылез на сцену, когда мы доводили до ума новую композицию «Солнце».

— Богдан, вы знаете, как я вас уважаю, — зашептал он мне в ухо, игнорируя тот факт, что мы репетируем, — вам обязательно нужно выходить на союзный уровень. Это же ясно, как божий день.

— Стоп! — не выдержал Толик, — мы либо репетируем, либо разговоры разговариваем.

Так как Семен Абрамович не из тех от кого так просто можно отвязаться я решил все же уделить несколько минут настырному старику.

— Толя поработай пока над соло партией, — я снял с себя ритм гитару, — а я провожу дедушку на выход. Пойдемте Абрам Семенович!

Я взял продюсера под локоток и, не слушая возражений, что он Семен Абрамович, а не Абрам Семенович, вывел со сцены. В коридоре ДК, как всегда было многолюдно. Малышня, издавая резкие высокочастотные звуки, из танцевальных, авиамодельных и прочих кружков сновала туда, сюда и обратно. Не все дети разъехались по лагерям на первую смену, сделал вывод я.

— Вы же просто не представляете, сколько вы на самом деле стоите, — заливал мне елей в уши Семен Абрамович, — миллион, не меньше.

— Сразу или частями? — остановил я дедушку.

— Что? — не понял он.

— Миллион сразу дадите или частями, — пояснил я свою мысль, — учтите мне нужно сразу, я бы мог взять и частями, но это дело принципа.

— Что вы меня постоянно путаете, — занервничал Семен Абрамович, — и что за молодёжь такая пошла все о деньгах и о деньгах.

— Ну, мы же с вами деловые люди, — я вывел склочного старичка на улицу, намекая на то, что вот Бог, а вот порог, — зачем мы с вами будем терять время на пустяки?

— Сорок тысяч, — зашептал продюсер, позабыв, что недавно сулил миллион, — за одно выступление.

Деньги нам конечно для постройки дома нужны, да и синтезатор нужно до ума довести, Иринка жаловалась на качество клавиш. Мое замешательство Семен Абрамович воспринял, как хороший и знак и усилил напор.

— Вас такие люди послушать хотят, — продолжил он, — всего один концерт завтра в «Коктейль-Холле». Потом можно будет устроить гастроли в Киев, в Одессу! В Вильнюс.

Последний населенный пункт продюсер произнес с придыханием.

— С одесского кичмана бежали два уркана, — почему-то пропел я вслух.

— Ну? — пританцовывал от нетерпения старик.

— Завтра, — я еще раз попытался взвесить все за и против, — отыграем полчаса, и никаких денег. То есть бесплатно.

Итак, в пятом управлении КГБ мной заинтересовались, не хватало еще погореть на левых концертах, подумал я.

— Вот и правильно, — вновь зашептал в ухо Семен Абрамович, — деньги это зло. Вы даже не представляете, как я вас, Богдан, уважаю!

В воскресенье, около четырех часов дня, я, три моих друга и любимая девушка, Наталья, в постиранных и отглаженных концертных костюмах из джипсовой ткани, подъехали к дому на улице Максима Горького шесть. И остановились прямо напротив центрального телеграфа. Сорока килограммовый синтезатор и такой же по весу микшерский пульт решено было оставить в ДК. Тем более что Иринка не смогла составить нам компанию.

— Родители с утра до вечера на фабрике, план перевыполняют, — сказала она нам после субботней дискотеки, — сестренка в пионерском лагере, а дома не прибрано, не приготовлено, да и устала я от гастролей.

— Ничего, исполним несколько песен в три гитары, — ответил Толик, — это же у нас бесплатная рекламная акция.

На этих словах он обиженно посмотрел на меня.

— Реклама — это двигатель торговли, — заступился за меня Санька, на чем разговор и закончился.

Между тем мимо нас в «Коктейль-холл» заходили в мужчины хоть и в старомодных, но дорогих костюмах, и женщины в платьях в форме колокола. А кое-то пришел уже и в нашем, современном прикиде, в джипсовых штанах клёш и таких же куртках. Пошла мода в народ, удовлетворенно отметил я.

— Не забудьте посетить «Коктейль-холл»! — громко вслух прочитал Санька рекламный плакат на входе в заведение, — здесь большой ассортимент различных коктейлей, пуншей и кофе с ликером. Закуски!

— Читай про себя, люди же смотрят, — пробасил Вадька.

— Богадаша, а что такое пунш? — спросил меня Зёма.

— Водка с фруктовым соком, — отмахнулся я, — хватит ждать Абрамыча, заносим инструменты внутрь. Там разберемся, что к чему.

Разместились мы в небольшой коморке, где больше месяца назад я вербовал барабанщика для школьного отчетного концерта. Внезапно в нашу дверь постучали, и без разрешения в нее влетел Петро. Помяни черта, он и появится, усмехнулся я.

— Ребята! — барабанщик был на удивление трезв, — как я рад всех вас видеть!

— Недавно виделись, — проворчал Санька, намекая на запись пластинки.

Петр же всех переобнимал, а Наташке элегантно поцеловал ручку.

— Кстати, Саня, — спросил он нашего ударника, — ты почему всегда играешь стоя?

— А он, сидя, ритм не держит, — насмешливо ответил Толик, — сколько не пробовали, бесполезно.

— Репетировать нужно больше, — заметил очевидное Петр, — удачного вам выступления! У меня здесь рандеву, не подведите.

— Солдаты, не посрамим Родину в неположенном месте, — обратился я к нашему музыкальному коллективу.

Под дружный хохот, Петро ушел в зрительный зал. А мы еще немного поспорили над сегодняшним репертуаром. Наташка хотела исполнить песни «Ищу тебя», «И этот миг», «Звезды над Москвой», в которых солировала она. И совместные с братом песни «На танцпол выходи», «Синие гитары», и новую композицию «Солнце». Толик же кроме совместных песен, хотел исполнить «Снежную вьюгу», «40 лет спустя» и «Летящую походку», где наоборот солировал он.

— Богдан, ну скажи ты ей! — эмоционировал Толик.

— Богдан, скажи ты ему! — в такт отвечал Наташка.

— Давайте бросим жребий, — попытался я примерить родственников, — если орел, то две песни из сольных выбирает Толик. Если решка, то свои две песни выбирает Наташа.

— Почему это, я — решка? — упрекнула меня в сексизме подруга.

— Давайте тянуть спички, — выручил меня Вадька, — кто длинную вытянет, того и выбор.

В артистическую коморку влетел запыхавшийся Семен Абрамович Русских.

— Люди уже волнуются, милые мои, — зачастил он, — пора уже на сцену. Давайте мои хорошие.

— Мы русские не обманываем друг друга, — хохотнул я, похлопав Абрамыча по плечу.

На этих словах длинную спичку вытянула Наташка. Отлично, подумал я, ведь все равно женщина сделает все по-своему. Гораздо хуже если это будет сделано втихаря.

Впервые наше творчество не шло на ура, как это происходило во время гастролей по городам Подмосковья и на дискотеках в ДК Строителей. Кое-кто откровенно кривился. Конечно, количество таких диванных экспертов современной музыки было ничтожно мало, подавляющее же большинство весело отплясывало перед сценой. Но все равно, я никак не мог понять, если конкретное творчество не нравиться можно же спуститься на первый этаж и выпить кофе с ликером и дождаться выступления своего любимого джазового оркестра. Зачем тут светить своей кислой харей, зачем людям портить хорошее настроение?

— Сквозь вьюгу, туман и тьмы обман, Луч золотой покажет нам Солнечной любви океан! — пропела Наташка голосом, которому позавидует любая джазовая певица.

В гримерке, вытирая полотенцем пот с лица, Толик не выдержал.

— Да какого х…, - не постеснялся он сестры, — они сюда приперлись? Сидят, зажравшиеся, надменные. Знатоки б…ть. Больше здесь не выступаем, — отрезал он, хотя народ напротив вызывал нас на бис.

— Вы видите, какой успех! — в каморку залетел Семен Абрамович, — вы очень понравились. А, между прочим, здесь очень требовательная публика.

Продюсер жарко сжал мою руку и потряс.

— Мы скоро все обсудим, и можно сказать гастроли у нас в кармане, — Абрамыч, вдруг как-то засуетился и выложил небольшой сверток на журнальный столик, — я вам позвоню. А сейчас дела!

— Вошел без стука, вылетел без звука, — прокомментировал я внезапное появление и исчезновения старичка.

Наташа, как нормальная женщина, первая от любопытства развернула газетный сверток. И на стол посыпались деньги. В тот же момент в дверь влетел ударник Петр.

— Атас, легавые, — прошептал он вполголоса.

— Шутишь? — усмехнулся Санька.

Я сложил в уме два плюс два, разделил все это на два, и из полученной суммы вычел еще одну двойку. Хренов продюсер, взвыл мой внутренний голос. Я схватил все деньги и быстро сунул за пазуху, хорошо, что джипсовая рубашка жестко фиксировалась кожаным ремнем на животе и деньги не посыпались на пол.

— Вадька, остаешься за старшего, — выпалил я скороговоркой, — мы поссорились, куда я ушел не знаете, денег никаких не было! Петро, куда бежать?

Ударник из «Коктейль-холла» молча кивнул в сторону и побежал. Я ринулся за ним. Мы пулей понеслись вверх, на чердак. Благо дверь на крышу была открыта. Ни я первый ухожу этим путем, не я последний, пронеслось в голове.

— Куда дальше? — я налетел на остановившегося Петра.

— Либо в подъезд соседнего дома, либо… — задумался барабанщик.

— Не томи, — у меня стали сдавать нервы, — и тебя загребут за компанию!

— Вот если бы ты перепрыгнул на крышу другого дома, было бы идеально, — Петр посмотрел на меня, как на смертника.

— Ты беги в другой подъезд, а я перепрыгну, — ответил я, — притворишься пьяным, никого не видел, никого не слышал.

— Удачи, — Петр пожал мне руку.

Я пробежал в направлении, которое мне указал барабанщик, там крыша соседнего дома была на этаж ниже. В том, что я перепрыгну, я не сомневался. У меня сейчас все рефлексы работают лучше, чем у любого другого человека. И все было бы совсем круто, если бы я от рождения панически не боялся высоты. Когда я выбежал на нужный край крыши, картинка перед глазами от страха стала затуманиваться. Где-то вдалеке послышались чужие, громко бухающие шаги по крытой железом кровле. Я глубоко вздохнул, разбежался и перед самым прыжком зажмурил глаза. Мое тело шлепнулось через пару мгновений на крышу другого дома. От удара мне стало трудно дышать, а из носа потекла кровь. Как я умудрился расквасить его? Я даже не заметил. Потом я быстро промчался до ближайшего выхода на чердак. Спускаться же в подъезд решил не спешить. Отсижусь здесь до темноты. Бог не выдаст, свинья не съест, решил я всецело уповать на волю Творца. После чего забился в самый дальний угол чердака и ощупал свои ребра, ноги и руки. Вроде бы все было цело и невредимо. Ни переломов, ни вывихов, а синяки до свадьбы заживут, если, конечно, доживу до этого торжественного события сам.

Глава 21

Летние ночи коротки, темнеет поздно, светает рано. Я старался как можно тише ступать по мостовой, а если где-то слышался звук, приближающегося транспорта прятался в переулке.

— Подведем итог, — уныло сказал я сам себе, — во-первых план перехват по поимке моей скромной натуры никто объявлять не станет. Предъявить блюстителям закона мне нечего. Деньги, сорок тысяч, я уже спрятал. Правда, оставил себе рублей пятьсот на всякий случай. Во-вторых, домой лучше пока не возвращаться. Отсидеться бы где-нибудь неделю, другую, обдумать все, взвесить. В-третьих, а сейчас-то куда податься бедному сироте?

Ответ на третий вопрос, мне подсказала Москва река, когда я спустился, чтобы умыть свое чумазое лицо и почистить запачканные джипсы. Гениально. Нужно сесть на пароходик и навестить пионерский лагерь «Чайка», тем более я это обещал одной симпатичной вожатой. Мужик сказал, мужик сделал. Или сделал вид, что ничего не говорил.

Когда я бодро зашагал в направлении южного речного вокзала, стало уже светать. Эх, хорошо в стране советской жить, — напевал я про себя, так как никакого головняка сейчас, в 1960 году, из-за отсутствия документов можно было не испытывать. И на поезд, и на самолет билеты спокойно продавались без паспорта, что уж говорить про скромный речной пароходик.

Пионерский лагерь «Чайка» располагался в живописном сосновом бору. Какие снимки можно сделать, фантазировал я, когда шел от причала по лесной дороге в направлении лагеря. Солнце, как большой оранжевый прожектор пробивалось сквозь стволы стройных и высоких деревьев. Приятно пахло прелой листвой и душистыми сосновыми иголками.

— Пацаны, давай быстрее, пока вожатка не засекла, — услышал я детский голос из молодого осинничка.

Я аккуратно подкрался к сорванцам, и осторожно выглянул из-за дерева. Романтика, курят балбесы, усмехнулся я. Потом резко выпрыгнул и в несколько больших пружинящих шагов поймал одного из курильщиков за ухо.

— Отпустите дяденька, — заверещал пионер.

— Сидоров, это ты? — удивился я совпадению, — я же у тебя перед самым отъездом в лагерь две пачки «Казбека» изъял. Где ж ты здесь курево нашел?

— У меня в рюкзаке еще было, — завыл белугой Сидоров, — только уши не откручивайте, они мне еще пригодятся.

— Ничего, волосы отрастишь подлиннее, будет не заметно, — я взял паренька за руку и повел в пионерский лагерь.

— Я больше не буду, четное пионерское, — продолжал подвывать и размазывать слезы по лицу пионер.

— Все! Верю! — успокоил я его, пока моя голова не взорвалась от честнопионерских клятв.

Входная группа пионерского лагеря «Чайка» несколько отличалась от тех мест, где мне доводилась коротать лето в том, своем мире и времени. Там все больше было сделано из железобетона. Можно сказать без души. А тут две деревянные узкие буквы «Пэ», высотой метров пять, были соединены перекладиной, на которой красовалась фанерная надпись «Добро пожаловать». Еще выше приглашающей для культурного детского отдыха надписи, дугой на сетке рабице было отдельными кривыми буквами написано: «Пионерский лагерь «Чайка». На страже в «Добро пожаловать» кроме гипсовых фигур двух юных барабанщиков, обоего пола, стояли две невысокие девчонки в пионерских галстуках. Высота самих же железных створок, которые сейчас фиксировал засов, была всего примерно метр десять.

— Ваш мальчишка? — я подвел к почетному девичьему караулу Сидорова, который смотрел на меня маленький затравленным волчонком.

— Это Антошка из четвертого отряда, — опознала паренька темненькая девчонка в пионерском галстуке, который она повязала поверх водолазки.

— Тогда открывайте ворота, отведу его к вожатому, — я сделал шаг навстречу.

— А вы кто такой? — задала законный вопрос другая девчонка, с короткими каштановыми волосами, у которой пионерский галстук был повязан поверх белой футболки.

— Мы в ответе за тех, кого отловили, — сказал я с пафосом, — слышали такое выражение?

Девчонки пожали плечами, но створки ворот развели в разные стороны. Отлично, внутрь лагеря я зашел, сейчас нужно найти Свету, может она сможет, чем помочь?

Пионерлагерь «Чайка» располагался среди высоченных сосновых деревьев. Мы с Сидоровым прошли мимо деревянной трибуны, которая смотрела на посыпанный песком плац. Дальше начинался ряд одноэтажных детских корпусов. Дорога мимо однотипных деревянных домиков вела вверх, в горку. Административные здания, облюбовали для себя самую высокую точку в лагере.

— Сидоров, э-э, Антон, в каком отряде работает пионервожатой Света, Светлана не помню отчества? — спросил я, заядлого юного курильщика.

— Если скажу, что мне будет? — пробурчал паренек.

— Дашь мне честное пионерское не курить, и отпущу тебя на все четыре стороны, — пожал я плечами, не денег же тебе давать.

— Светлана Ивановна, наша вожатая. Да вон она, — паренек указал куда-то рукой.

И пока я разглядывал, где там Светлана Ивановна ходит, его и след простыл. Хорошо хоть не обманул, подумал я. Я помахал хорошенькой пионервожатой рукой. Однако Светлана Ивановна была всецело поглощена воспитанием юных строителей коммунизма, которые, по всей видимости, что-то порочащее высокое звание советского пионера уже натворили. Поэтому когда я подошёл ближе и поздоровался.

— Добрый день, Светлана Ивановна.

Девушка в прямом смысле слова подпрыгнула на месте и вскрикнула, перепугав девчонок из своего отряда.

— Ты? Здесь? Зачем? — встретила она меня сразу тремя вопросами, лишь один из которых имел хоть какой-то смысл.

— Идите девочки, занимайтесь, — отпустила она своих подопечных, когда немного успокоилась.

Мы отошли немного в сторону от кипящей пионерской жизни, поближе к соснам, с этой точки, неожиданно для меня открылся вид на деревянную чашу амфитеатра, которая упиралась в небольшую сцену.

— Не могу всего тебе объяснить, мне нужно просто неделю где-то вдалеке от Москвы пожить, — сказал я.

— Ты что-то натворил? — уже шёпотом спросила Света.

— Есть люди, которым очень захотелось, чтобы я что-то натворил. И мне нужно время, чтобы все обдумать, — я остановился и посмотрел в большие серые глаза пионервожатой.

— Я поговорю с директором лагеря, Егор Санычем, — Света покраснела и отвела взгляд в сторону, — у нас физрук Гриша заболел, на неделю. Флюс вот такой у него вздулся, — вожатая засмеялась, — может быть, директор возьмёт тебя временно на замену?

— Здорово, — оживился я, — показывай, где можно найти этого славного человека?

— Пойдем вместе, — Света взяла меня за руку, как ребенка из своего отряда, но потом опомнилась и резко разжала наши пальцы.

Директор пионерского лагеря напомнил мне чем-то актера Михаила Светина. Маленький, подвижный, толстенький и смешной. Окна его рабочего кабинета были раскрыты настежь, и, колыша прозрачные зеленые шторы, в них периодически врывался шаловливый свежий ветерок.

— Значит, каким видом спорта ты занимаешься? — задал еще один уточняющий вопрос Егор Саныч.

— Да всеми, — пожал я плечами и посмотрел в окно.

Территория лагеря была не большая и компактная. Деревянные корпуса отдыхающих от родителей ребят располагались посередине. Старшие отряды поближе к дирекции на пригорке, а младшие поближе к проходной в низине. Справа были спортивные площадки, футбольная, баскетбольная и волейбольная. Слева была столовая, медпункт, еще какие-то домики и уже виденный мною амфитеатр.

— Уху, а точнее, — настаивал директор.

— Бегаю, прыгаю, плаваю, играю в футбол, волейбол, могу в баскетбол, настольный теннис, нам будущим участникам отряда космонавтов нельзя ограничиваться одним видом спорта, — я широко и беззаботно улыбнулся.

— Отряда кого? — Егор Саныч широко выпучил глаза.

— А вы как думали? — я сделал серьезное лицо, — нужно же кому-то лететь на Луну, Марс и Венеру. А то яблоки там, без мозолистых человеческих рук, еще не скоро зацветут.

— Ну да, ну да. Читал в газете, что-то такое, — задумался директор, — да я не просто так интересуюсь, — продолжил Егор Саныч, — у нас по соседству находится другой пионерский лагерь «Березка». Если наша «Чайка» подведомственна предприятиям легкой промышленности, то в «Березке» отдыхают дети работников милиции. У них целый отряд из юных «Динамовских» воспитанников! Спрашивается, не могли его в другом месте поставить?

— А в чем дискомфорт? — удивился я, — вы там, они здесь.

— Раз в две недели, в субботу, — директор даже оглянулся, не подслушивает ли его кто, — в родительский день, мы проводим совместный спортивный праздник. В прошлый раз играли в футбол, проиграли одиннадцать — три. А в этот раз будем играть в баскетбол. Гости приедут аж из сборной страны по баскетболу, опытом делиться.

— Ну и? — я все никак не мог понять исходящей тревоги.

— Что ну! — психанул Егор Саныч, — опять ведь в сухую проиграем, как в прошлом году, тридцать восемь — ноль. А для детей, это же психологическая травма!

— А-а-а, — наконец до меня дошло, — я конечно не волшебник, но в сухую мы точно не проиграем, это я твердо обещаю.

— Вот и молодец, — директор обнял меня, как самого дорогого человека на свете, — да, но оговорюсь сразу, платить я тебе не буду, так как документов у тебя нет. А харчеваться можешь спокойно в столовой, я распоряжусь.

— А спать где? — спросил я, уже покидая кабинет директора.

— Знаешь что, а ночуй-ка ты в медицинском изоляторе. Там две пустые палаты, выбирай, которая больше понравиться.

Все устроилось, как нельзя лучше, думал я, поедая в столовой пюре с тушёнкой. Ведь со вчерашнего дня ничего не ел. Спортивную форму я временно реквизировал у внезапно заболевшего физрука. Свисток и несколько мячей, волейбольный, баскетбольный и три футбольных получил у завхоза. Сейчас займу койко-место и посмотрю, на что годятся местные ребятишки. Я ведь даже не представляю, какова разность в уровне мастерства между сборными лагеря «Чайка» и «Березка». Хотя детишки из спортивного общества — это не баран чихнул. Не хотелось бы проигрывать в сухую.

Глава 22

После столовой я посетил, заинтересовавший меня деревянный амфитеатр. Ребята и девчонки готовили концерт к родительскому дню. На сцене, на деревянном табурете сидел гармонист и лихо наигрывал мотив песни Олега Митяева, как здорово, что все мы здесь сегодня собрались. Дирижировала сводным хором мальчишек и девчонок разного возраста Света, то есть Светлана Ивановна. Я немного послушал, получалось очень даже трогательно. Меня немного заинтересовала колоритная фигура гармониста. Возраст, примерно, лет пятьдесят или пятьдесят пять. Ворот клетчатой рубашки был расстегнут на три пуговицы, красное доходящее до коричневого оттенка лицо резко контрастировало с загаром собственного бледно-белого тела. Тут как бы ненароком Света оглянулась на меня и почти незаметно одними уголками рта улыбнулась. Я же закинув сетку с мячами за спину, двинулся к медицинскому изолятору, который располагался в отдалении от всех остальных строений.

— Богдан! — услышал я откуда-то с боку знакомый детский голос.

И я даже не успел всем телом развернуться, когда на мне, в дополнение к мячам, повисла младшая сестра нашей клавишницы Ирины Симоновой, Ленка. Вот значит, куда ребенка отправили на лето.

— Задушишь, — прохрипел я.

— Мне было здесь так скучно! Теперь будет весело! — верещала девчонка, — а ты что, с Наташкой поругался?

Тут же посерьезнела и хитро посмотрела на меня младшая Симонова.

— Нет, — улыбнулся я, — на фабрике, где трудится твой отец, попросили, чтобы я здесь занялся с вами баскетболом. Совсем без спорта распустились.

— А знаю, — махнула рукой она, — мы всегда «Березке» продуваем. Но теперь мы точно победим!

— Только ты пока никому и ничего не рассказывай, — я поднес указательный палец к своим губам, — договорились?

— Я могила, — Ленка смешно покрутила головой.

Это значило, что у меня максимум несколько дней и если ничего не придумаю, придётся отсюда тоже бежать. Вход в медицинский изолятор проходил строго через медпункт, потому что место, где по инструкции должны были оберегать здоровье отдыхающих пионеров, ютилось в продолговатом одноэтажно деревянном строении. Построили, которое, скорее всего, как обычный жилой корпус. Я поднялся по ступенькам на крыльцо, открыл дверь и застыл на месте.

— Ты что уставился? — спросила меня, судя по белому халату, врач пионерского лагеря, которая что-то перебирала в шкафу.

Любой бы нормальный мужик среагировал схожим образом, если бы перед ним предстала женщина, которая секунду назад сошла с плакатов, написанных в стилистике пин ап. Третий размер груди, полные бедра, узкая талия, все это четко прорисовывалось под медицинским халатом, так как солнце подсвечивало всю эту красоту с противоположенной от меня стороны.

— Не ошибся ли я адресом? — промямлил я, — я думал, что это медпункт, а оказалось здесь закулисье конкурса красоты.

— Какого конкурса, что ты мелишь парень? — врачиха хитро улыбнулась, потом сделала строгое лицо, прошла за стол и достала журнал приема посетителей, — как фамилия? Что болит?

— Фамилия Крутов, зовут Богдан, — я, наконец, зашел внутрь медицинского кабинета, — пока ничего не болит. Спать негде. Егор Саныч сказал, могу выбрать койко-место в изоляторе, который все равно пустует.

— Вспомнила, — улыбнулась красивой белоснежной улыбкой врачиха, — ты новый физрук. Что ж ты такой молоденький. Неужели не нашлось кого постарше?

Вдруг взгрустнула женщина с плаката.

— Я передам вашу просьбу директору, — я прошел и заглянул в одну из палат, — чтобы прислали кого-нибудь постарше. Нужно обязательно удовлетворять потребности медицинского персонала, иначе наши многоуважаемые советские врачи так налечат, что мало не покажется.

Услышав мою тираду, врачиха рассмеялась коротким грудным смехом.

— Шутник, — сказала она, когда я осматривал вторую палату, — чай пить будешь, за знакомство? Кстати меня зовут Маргарита Сергеевна.

— А можно я буду называть вас просто, — я выбрал ту палату, окна которой смотрели на красивую лесную чащу за забором пионерского лагеря, — королева Марго?

Маргарита Сергеевна еще раз рассмеялась, но тут же взяла себя в руки и строго сказала, — попрошу обращаться ко мне исключительно по имени отчеству.

— Ваше королевское слово закон! — крикнул я из-за закрытой двери, так как сейчас же решил примерить доставшиеся от прежнего физрука вещи.

Я скинул свои уже покрывшиеся дорожной пылью джипсы и натянул спортивные советские шаровары. Кстати очень удобная вещь, безразмерная, так как низ строго фиксируются резинками, а верх зашнуровывается. Футболка же была грязно серого цвета, тоже очень удобно. Ведь ни грязь и ни пыль испортить ее внешний вид категорически не могли. Королева Марго тактично постучала в дверь моей палаты.

— С чем чай пить будешь? — спросила она из-за двери.

— Если можно с французскими круассанами, — я вышел к врачихе уже переодетым в спортивный винтажный костюм.

— Круассаны? — удивилась Маргарита Сергеевна, изогнув дугой одну бровь.

— Ну да, такая французская булочка в форме полумесяца, — я показал руками примерный размер кондитерского изделия, — обычно подается к кофе или к горячему шоколаду.

— Кофе, — фыркнула королева Марго, — кофе — дефицит. Вот тебе грузинский чай с рябиновым вареньем и не выпендривайся.

Прошло около пяти минут, пока мы, мило беседуя, пили чай, когда я увидел в окно, как в направлении медпункта спешным шагом направляется пионервожатая Светлана Ивановна. Даже с такого расстояния я заметил, что вид ее был суров. Не знаю, что она себе нафантазировала, но Света ворвалась в медицинский кабинет, как фурия.

— Богдан, — сказала она, сверкая глазами, — сейчас состоится общее построение, тебе полезно будет познакомиться с ребятами.

Я пожал плечами, поблагодарил Маргариту Сергеевну за чай и вышел следом за Светой.

— И кто же додумался тебя сюда поселить? — прошипела она.

— Егор Саныч, — просто ответил я.

— Сегодня же оттуда съедешь, — безапелляционно заявила Света.

— Если решишь этот вопрос с Егором Санычем, съеду, — усмехнулся я.

Пионервожатая от бессилия просто махнула рукой.

Вот оно счастливое пионерское лето в Советском союзе, по команде подъем, умывание, далее коллективное посещение столовой. Потом секции по интересам и кружки, подготовка к концертам, спектаклям, и ни одной свободной минуты. Не то, что дома. Проснулся ближе к часам двенадцати, съел, что родители в холодильнике оставили, и пошел на улицу в футбол играть, скукота. Вот и сейчас в лагере веселуха, внеплановое общее построение. Меня представили под жидкие аплодисменты. Объявили неделю частоты. Те, у кого в палате порядок получат поощрительные звездочки, грязнулей в наказание пропесочат в стенгазете. Я же бегло оглядел предполагаемых кандидатов в сборную лагеря по баскетболу. Главным образом меня интересовали парни из первого и второго отряда, тринадцати и четырнадцатилетние шалопаи. Да, не впечатляют. Один длинный и худой есть, но не факт, что с координаций у парня порядок. Это только со стороны кажется, что баскетбол игра высоких людей, на самом деле игра для высоких — это волейбол. В баскетбол нужны резкие, быстрые, прыгучие и физически крепкие парни. И рост от метра девяноста до двух метров, плюс минус пять сантиметров, самый что ни на есть рабочий для баскетбола.

— Ну как, — меня толкнул локтем директор лагеря Егор Саныч, — ребята впечатляют? Мы этой «Березке» наконец-то покажем, а?

— В сухую не проиграем, это сто процентов, — сдержано ободрил я директора.

Когда прозвучала команда детям разойтись по кружкам и секциям, я остался один на один с парнями двух первых отрядов, которые смотрели на меня с плохо скрываемым презрением.

— Когда в футбик пойдем играть? — спросил черноволосый паренек, ростом где-то метр шестьдесят пять.

— Футбол от вас никуда не убежит, — ответил я, — в эту субботу, в родительский день играем с «Березкой» в баскетбол.

— У-у-у, — дружно расстроились пацаны.

— И чтобы нормально потренироваться у нас всего четыре с половиной дня, — я шлепнул рукой по связке мячей, — сейчас пойдем бросать мяч в кольцо. Посмотрим, чего вы стоите.

— У-у-у, — парни еще раз «очень обрадовались».

Баскетбольная площадка пионерлагеря представляла собой жалкое зрелище. Земляное покрытие, из которого кое-где пробивалась трава, окаймлялась слева и справа одним рядом скамеек. Баскетбольный щит был, сделал из четырех широких досок, краска на нем давно облупилась, а на кольце не было ни сетки, ни крючков за которые ее цепляют. И вся эта конструкция крепилась железными скобами на одном толстом врытом в землю бревне. Второе баскетбольное кольцо по конструкции было точно таким же. И самое печальное, никакой разметки на баскетбольной площадке не было. И скорее всего она, баскетбольная площадка, была не стандартной. Я отсчитал пять шагов от плоскости щита и ногой прочертил полосу.

— По три броска каждый, по одному подходи, — скомандовал я будущим звездам НБА, — а, ты, Сабонис, иди под кольцо, — обратился я к самому длинному подростку.

— Сабонис! — покатились от хохота парни.

— А че это я, Сабонис? — обиделся четырнадцати летний пионер, ростом под метр восемьдесят.

— Потому что самый высокий, будешь мячи подбирать, — объяснил я не хитрую задачу пареньку, — и пасовать вот на эту линию, — указал я на прочерченную моей ногой полосу.

— Ну, давайте, — я хлопнул пару раз в ладоши, — быстрее отбросаетесь, быстрее пойдете играть в футбол.

Последние слова я сказал зря, так как парни их восприняли буквально, потому что метали они баскетбольный снаряд в кольцо, как попало, лишь бы побыстрее пойти играть в любимый ногомяч.

— Подбирай мяч, Сабонис! — орали они каждый раз, когда он улетал далеко за щит в кусты.

Причем каждый второй специально бросал его подальше.

— Хватит! — не выдержал я, — вот вам футбольный мяч, ноги только друг другу не переломайте.

И пацаны с криком и свистом полетели на футбольную площадку. Зря пообещал, что мы проиграем не в сухую, матюгнулся я про себя.

— А мне что делать? — спросил меня долговязый паренек, когда в очередной раз принес из кустов баскетбольный шарообразный снаряд.

— Там хоть крапивы нет? — спросил я парня.

— На прошлой неделе скосили, — шмыгнул носом Сабонис.

— Давай с тобой немного потренируемся, — сказал я обреченно.

Я показал подростку, как нужно играть спиной к кольцу. Как принимать мяч, как делать обманное движение, как резко развернувшись на одной ноге забивать его от щита. Потом от теории мы перешли к практике. Однако бедный пионер, не то что не мог забить от щита, или сделать хотя бы подобие обманного движения, он не мог просто выловить отданный мною пас. Врожденная криворукость помноженная на полнейшее отсутствие координации движения, сделал я неутешительный вывод.

— Молодец, — похвалил я Сабониса, — можешь идти играть в футбол.

— Правда, хорошо? — не поверил он.

— Да, смело заявляйся на драфт НБА, — соврал бессовестно я.

И довольный жизнью подросток побежал туда, где пыль стояла коромыслом, и простые советские пионеры самозабвенно лупили друг друга по ногам.

— Сабонис, вставай на ворота! — донеслось до моих ушей.

Все, грустно улыбнулся я, погоняло прикипело на мертво. Вот ведь паренек удивиться через двадцать с лишним лет, что его всю жизнь обзывали в честь лучшего советского баскетболиста из далекой и непонятной Литвы.

— Дядя физрук, а можно мы побросаем в кольцо?

Я обернулся передо мной стояли двое пареньков очень похожих друг на друга, скорее всего братья погодки. Росточком где-то метр шестьдесят, оба белобрысые и худые, как спортсмены из «Бухенвальда».

— А вы, почему не на футбольном поле? — задал я уже практически стандартный вопрос.

— Отец сказал, — ответил, скорее всего, старший, — если не будем играть в лагере в футбол, то купит велосипед.

— Почему? — удивился я.

— Да я палец на ноге в прошлом году сломал, — махнул рукой старший из братьев.

— Тогда бросайте от этой черты, — я показал на предполагаемую линию штрафного броска.

Ну, нечего, на первый раз, уже улыбнулся я. Каждый из братьев из десяти попыток реализовал две. Если учитывать, что совершали они броски самым варварским способом, то есть «из-под юбки», то в целом очень даже не плохо. Братьев звали Виктор и Сергей, оба, что естественно по фамилии были Куропаткины. Вроде был такой генерал, Куропаткин, командовал русской армией в Русско-японскую компанию. Историки говорят, что воевал не важно, и к баскетболу отношения не имел. Я записал братьев под номером один и два в свой маленький блокнотик, который мне благосклонно выделил Егор Саныч. Под номером один у меня вообще-то был Сабонис, но я его вычеркнул.

— Молодцы, — хлопнул я в ладоши, — теперь задачу усложняю, броски нужно совершать вот так.

Я показал, как по классике выполняется бросок.

— Мяч во время отрыва от кисти руки должен подкручиваться, что увеличивает шансы на то, что он залетит в кольцо, ударившись о щит или дужку. Это же так просто, — улыбнулся я.

Братья меня не подвели, из десяти попыток, один реализовал три, а другой две. Но в общей сложности вышло из двадцати — пять, это же целых двадцать пять процентов. Трепещи «Березка»! Затем, на земляном баскетбольном паркете я проделал еще две еле заметные ямки в разных углах площадки на расстоянии пяти метров от кольца. И тут оказалось, что у старшего брата, Виктора, рабочая рука левая, а у младшего, Сергея, правая. Загадка природы, одним словом.

— Значит так, — я взлохматил белобрысые кудри братьев, — ты Витя будешь бросать из левого угла, а ты Серега из правого. За счет этого не хитрого маневра мы сможем растягивать оборону соперников.

— А мы что вдвоем будем играть против «Березки»? — заинтересовался спортивными перспективами старший Виктор.

— Если в лагере нет парней, наберем в команду девчонок, — я посмотрел на соседнюю площадку, где юные пионерки играли в пионербол, — пусть им будет стыдно, — я показал пальцем на футболистов.

Кстати, девчонки в этом возрасте выше своих сверстников, подумал я, но мысль, чтобы привлечь девчонок в сборную сразу отмел. Не хватало мне еще проблем с родителями, обязательно ведь спросят, почему их принцессы в синяках и ссадинах.

— Для начала выполните по сто бросков со своих точек, — я Виктору дал баскетбольный мяч, а Сергею футбольный.

Разве можно тренироваться одним мячом, в очередной раз психанул я про себя, и решил порастрясти закрома директора лагеря.

— Работайте, сейчас вернусь, — бросил я, и двинулся в административный корпус.

Егор Саныча я обнаружил в столовой, когда он дегустировал овсяную кашу, которой повара решил побаловать ребятишек в ужин.

— Кашу будешь? — спросил он меня.

— Мне нужны еще три баскетбольных мяча, — я стал загибать пальцы, — краска, покрасить щиты. Опилки, цемент и известка, чтобы сделать разметку на баскетбольном поле.

— А компот хочешь? — директор, по всей видимости, обдумывал, либо как мне угодить, либо как меня тактичнее послать.

— На матч приедут аж из самой сборной СССР, — я поднял большой палец, — смотреть, как их детишки разделают под орех наших. А вам даже лень создать видимость, что в вашем лагере тоже заботятся о спортивном развитии поколения.

— Значит, — сказал директор, — кашу ты не хочешь? Компот тоже?

Я заметил, что Егор Саныч постепенно начал закипать.

— Ты что думаешь? У меня за заветной дверью копи царя Соломона припрятаны? — директор подскочил и прошелся взад-вперед, смешно семеня своими коротенькими толстыми ножками, — да я на всем экономлю! На зарплату тебе! На продуктах питания! У меня на спектакль «Аленький цветочек» дети сами из бумаги делают костюмы! Разговор окончен.

— Если баскетбольную площадку не приведете в порядок, сборная на игру не выйдет, — я тоже немного рассвирепел, — на это сокровищ Али-Бабы не потребуется! А мячи, раз так, то я сам пойду в «Березку» и попрошу у них. Вот сейчас разговор точно окончен!

Глава 23

Когда я вернулся к ребятишкам на баскетбольную площадку, то увидел, что к братьям Куропаткиным примкнул нескладный Сабонис. Правильно куда его девать, вратарь то из него тоже никудышный. Ладно, так и быть, я достал записную книжку и под номером три записал, Сабонис.

— Вставай под кольцо, — скомандовал я долговязому подростку, — когда кто-то из братьев бросит мяч, поймаешь его и попробуй как-нибудь затолкать в кольцо, потом пасуешь братьям обратно. Понял? Вижу по глазам, что понял. Еще по сто бросков, — сказал я Куропаткиным.

И чтобы не портить свои нервы, видом печального зрелища, я перебрался на соседнее поле, где гоняли футбольный мяч. Я молча сел на скамейку под широким тополем и стал смотреть за игрой. Совершенно бессмысленное и беспощадное зрелище. С одной стороны пионеры чем-то заняты, с другой никакой пользы от такого занятия нет. Плечевой пояс не задействован, раз, выносливость не развивается два. Вон, нападающие не возвращаются в защиту, а защитники не подключаются к атакам. А что такое игра в пас ребятам вообще не ведомо. В этот момент черноволосый шустрый паренек, которому все кричали: «Кимка пасуй!» в очередной раз попытался обыграть троих соперников. Двоих прошел нормально, третий все же выбил мяч в сторону, а оттуда его сразу запульнули в атаку на противоположные ворота. У команды соперников, кто из них первый, кто второй отряд, я еще не разобрался, тоже был свой дриблер, невысокий лопоухий пацан. Теперь ему все кричали, — Андрюха пасуй! Андрюха ловко прокинул мяч между двух защитников, оббежал их и навесил футбольный снаряд на ворота. Вратарь вовремя вышел на перехват мяча, но сделал это коряво, поэтому мяч отлетел в гущу игроков обеих команд, после чего кто-то пропихнул его в ворота.

— Гол! — заорали одни.

— Не считается! — орали другие.

— Нападение на вратаря! — кричал Кимка.

— Не ври! Он сам мяч выпустил! — ответил Кимке Андрюха, автор голевой передачи.

— Сейчас как дам в ухо, мало не покажется, — не уступал черноволосый паренек, — сказано нападение на вратаря, значит нападение.

На этих словах команда, за которую играл лопоухий Андрей, с мольбой о помощи посмотрела на меня. Скорее всего, честно забитый мяч пытались нагло отобрать у второго отряда, решил я, встал и пошел по полю к спорунам.

— Вам честно сказать или соврать? — спросил я пионеров.

— Честно! — заголосили они.

— Если честно, так в футбол никогда не научитесь играть, — огорошил я их, — да и потом у вас же атрофировано чувство собственного достоинства. Вам лучше заняться чем-то более спокойным. Например, выжиганием по дереву, авиамодельный кружок подойдет, а кто хорошо рисует, пожалуйте в стенгазету.

— Ничё у нас не трафиравнао! — обиделся за всех Кимка.

— Ну как же, — удивился я, — в позапрошлую субботу вы проиграли «Березке» одиннадцать — три. В эту субботу состоится баскетбольный матч. И вместо того чтобы потренироваться и дать «Березке» бой вы гоняете в футбол. Вот и выходит, и в футболе от вас нет толку, а теперь еще и в баскетболе не будет.

— Подумаешь, да мы всегда им проигрываем, — махнул рукой лопоухий Андрюха, — но не корову же!

— Точно, — поддержал его Кимка, — ладно, гол правильно забили. Тринадцать — девять, чур играем до двадцати.

— Ну-ка, дайте мяч, — попросил я пионеров.

Вратарь выкатил мне футбольный кругляш из ворот. Я стопой катнул его на себя, резко поддел носком и подкинул вертикально вверх на полметра. Потом несколько раз отчеканил мяч, попеременно меняя ноги. Затем подбил его на высоту своего роста, принял еще раз на колено, и в завершении со всей дури, с лету послал футбольный снаряд в противоположные ворота. Мяч, под удивленные взгляды пацанов, пролетел сорок метров, именно столько в длину в пионерском лагере было футбольное поле, и описав в воздухе пологую дугу, с силой влетел в верхний левый угол. Дырявая сетка, которая свисала с перекладины вертикально вниз, лишь на секунду с одного края натянулась и опустила футбольный снаряд за линией ворот.

— Оба-ца! — выдохнули парни.

— Тринадцать — десять, — прокомментировал я свое случайное попадание, — играйте дальше! Наберу в сборную девчонок, если нет парней! Победить мы не победим, но в сухую «Березке» точно не проиграем.

Я развернулся и пошел туда, где братья Куропаткины и Сабонис пытались поразить заколдованное баскетбольное кольцо, которое не желала пропускать в себя ни баскетбольный и ни футбольный мячи. Не то чтобы я не любил футбол, в детстве, в той жизни, поиграв немного за сборную школы, я к футболу охладел. И на какой только позиции я не успел поиграть. И на воротах я стоял, и в защите все огрехи подчищал, и на фланге атаки разгонял, и из центра поля передачи раздавал. Единственное место, где я не играл — это центрфорвард, так как забивать голы хотели все, а заниматься черновой работой никто.

— Сабонис! — окрикнул я долговязого паренька, — если не можешь попасть из-под щита в кольцо, то попади хотя бы в маленький черный квадрат на щите.

Нескладный парень вдруг обиделся на меня, бросил, как я сказал, и попал.

— Вот видишь, можешь, когда захочешь. Молодец! — выдохнул я.

— Дядя физрук, — услышал я мальчишеский голос.

Я обернулся, за спиной у меня стояли обе футбольные команды и первого и второго отряда.

— Мы тут решили, — сказал Кимка, — не надо девчонок в сборную, мы будем тренироваться.

— А, я против! — крикнул Сабонис, — больше подбирать мячи в кустах не буду.

Полностью обессиленный, как после встречи с десятком энергетических вампиров, сидел я на полднике и безразлично поедал плавленый сырок с куском черного хлеба и запивал все это стаканом кипяченого молока. Значит так, два атакующих защитника, то есть братья Куропаткины у меня в команде есть. Тяжелый форвард — это Кимка. Разыгрывающий защитник — это лопоухий мелки, но шустрый Андрей из второго отряда. Центровой — это вратарь из первого отряда, ста семидесяти сантиметровый «гигант», Олег. Запасной — нескладный, длинный и бесполезный Сабонис. Остальных завтра отправлю обратно играть в футбол, а с этими займусь персонально.

— Ну как мои орлы? — ко мне подсел заметно повеселевший директор лагеря.

Видать где-то полдничают не только кипяченым молоком.

— Завтра целых три баскетбольных мяча будет! — торжественно обводя взглядом зал, заверил меня он, — как, покажем мы этой «Березке»? Или нет?

— Сухих побед, Егор Палыч, больше им не видать, как собственных ушей, — я допил молоко.

— А если мы еще щиты покрасим и разметку проведем? — пытался обнадежить сам себя директор.

— А давайте еще грамоту нарисуем за второе место в чемпионате по баскетболу, а то что-то мало достижений у «Чайки», — предложил я, намерено избегая пустых обещаний.

— И как я сам до этого не дотумкал? — пролепетал Егор Саныч и умчался куда-то, скорее всего, продолжать банкет.

— Богдан! — теперь ко мне подсела младшая сестренка нашей клавишницы, Ленка, — я пообещала нашим девчонкам, что ты нам расскажешь сегодня страшную историю, как «Мастер и Маргарита».

— Сегодня нельзя, — ответил я шёпотом.

— Почему? — так же прошептала младшая из сестёр Симоновых.

— Если сегодня рассказывать страшные истории, то к утру один из слушателей пропадет, — еле-еле сдерживая серьезное лицо, ответил я, — сегодня ночь колдовская.

— А завтра? — вздрогнула Ленка.

— А завтра можно, — улыбнулся я.

За окном громко стрекотали кузнечики, и раздавались одиночные крики птиц. Лагерь почти полностью погрузился во тьму. Королева Марго, то есть наша пионер-лагерная докторша Маргарита Сергеевна, угощала меня чаем с вишневым вареньем.

— Как первый день? — поинтересовалась она.

— Замечательно, — откровенно признался я, — баскетбольных мячей не хватает, баскетбольная площадка без нормального покрытия и разметки. Сами же ребята, из которых я должен сделать чемпионов за четыре дня, пока что просто мазилы. А как дела у вас в королевстве?

— Несколько разбитых коленок и две занозы, — улыбнулась Марго, — главное у меня зеленки на год вперед запасено, поэтому заражение крови нашим пионерам точно не грозит. А вон и твоя бежит.

Действительно, я рассмотрел в окно, как к моему временному пристанищу направляется пионервожатая Светлана.

— Моя? — удивился я.

— Что я слепая? — Марго снова засмеялась.

Да, основательно подзабыл я пионер-лагерные порядки. Оказывается, здесь кроме четкого расписания дня существует и вечерний бонус в виде посещения кинотеатра или танцев. Отказать Светлане Ивановне в желании сопроводить ее на танцевальную площадку, я никак не мог, ибо это было бы не по-мужски. Контингент, который смешно отплясывал устаревший буржуазный танец чарльстон, был самый разнообразный. Здесь присутствовали все пионервожатые, первые, вторые и третьи отряды, а также несколько человек руководства, директор, заведующая лагерем Мая Ивановна, ее я запомнил по пароходу, а также завхоз, который менял пластинки на радиограмофоне «УП-2М». Это такой проигрыватель в черном чемодане. Я ради приличия тоже вышел потанцевать с компанией пионервожатых. Ведь незачем отрываться от коллектива — это не по-советски. Двигался правда я просто безобразно, как паралитик крутился на носках неловко сгибая при этом ноги в коленях. Наконец-то пластинка свое отскрипела, и из динамика разнеслось, что утомленное солнце нежно с морем прощалось. Света по-хозяйски взяла меня за руку и вывела на центр амфитеатра, потом она положила руки мне на плечи. Что мне оставалось делать? Я приобнял ее за талию. Расстояние между нами, как и у всех остальных пар было подчеркнуто пионерское, ну или почти у всех.

— Нашла себе кавалера наша недотрога, — услышал я шёпот за спиной.

Кстати и Маргарита Сергеевна из медпункта тоже пожаловала на вечерний променад. К ней тут же устремился завхоз, крупный и тучный мужчина лет пятидесяти. Все живые люди, все танцевать хотят, сделал вывод я.

— Света, я хотел тебе признаться, — я попытался как-то тактично объяснить девушке, что у меня в Москве есть подруга, и что у нас все серьезно.

— Не надо, я знаю, ничего не говори, — прошептала пионервожатая.

— Ну, раз ты все знаешь, то я ничего не скажу, — прошептал и я.

Глава 24

Утром я встал ни свет, ни заря, на природе вообще быстрее высыпаешься, чем в городе. Сделал небольшую пробежку, до Москвы реки, искупался и вернулся к традиционному чаепитию с королевой Марго.

— Погулял вчера со Светочкой? — хитро посмотрела на меня докторша.

— Все как полагается, — я взял ложечку смородинного варенья, — потанцевали, проводил ее до домика, где проживает четвертый отряд, поблагодарил девушку за красивый вечер. А вы с завхозом как, погуляли?

— Да вот еще, — поперхнулась чаем Маргарита Сергеевна, — больно он мне нужен!

— Видите, какие у нас с вами сложные отношения, — я допил чай.

— У нас с тобой пока никаких отношений нет, — хохотнула Марго.

— Поэтому, — поднимаясь, сказал я, — мы с вами так мило общаемся, а Света теперь до конца моего пребывания здесь на меня дуться будет.

Примерно сто двадцать человек отдыхающих в лагере, прикинул я, когда выстраивал малышню на плацу для запланированной по расписанию зарядки.

— Махи руками начали! — крикнул я пионерам, — раз, два, три, четыре! Раз, два, не сачкуем, я все вижу! Три, четыре, до пенсии еще далеко! Раз, два, друг на друга не наваливаемся, три, четыре упражнения закончили.

После завтрака, на который в пионерском загородном ресторане подали омлет, чай и кусок хлеба с маслом, я собрал своих орлов, точнее чайковцев на баскетбольной площадке.

— Куропаткины, сегодня каждый должен седлать по тысячу бросков со своих точек. Олег и Сабонис встаю под кольцо, и борются за подбор, без фанатизма! Пойманные мячи пасуете братьям. Кимка и Андрюха работаем над ведением мяча, учимся делать два шага и забивать его от щита. Ну что встали мои родные? У нас осталось всего четыре дня до встречи с «Березкой», работаем!

— Ну, теперь этой «Березке» мало не покажется! — выкрикнул пышущий энтузиазмом Сабонис, — мы еще на драфт нэбэа заявимся! Кстати, Богдан Викторович, а что такое драфт нэбэа?

— Сабонис! — я закашлялся, — меньше слов больше дела. Сначала сыграем с «Берёзкой» дальше будет видно, куда заявляться.

Баскетбольные мячи, которые достал директор лагеря, пришлись как нельзя кстати. Два достались Кимке и Андрюхе, еще два участвовали в игре — залетит не залетит. Пока что Куропаткины попадали с точностью в двадцать процентов. Сабонис отлетал от более низкого, но мощного Олега, как от стенки, и ни одного подбора взять не мог. Кимке и Андрюхе я показал, как делать проход под кольцо и забить от щита.

— Запоминайте оба, показываете движение в одну сторону, а идете в другую, мяч в начале дриблинга резко перекладываете с ведением с руки на руку.

Получалось у ребят на два с минусом. Андрюха хорошо вел мяч, но не мог забить, Кимка наоборот забить мог, а вести мяч нет.

— Упорство и труд все перетрут, — подбадривал я пацанов.

— Богдан Викторович, — пожаловался Сабонис на своего оппонента, — а Таранов не по правилам толкается.

— Таранов, толкаться в баскетболе нужно по правилам! — крикнул я Олегу, — жёстче ставь корпус. А ты Сабонис, куда после школы собрался поступать, на философский факультет?

— Почему это? — обиделся парень.

— Много рассуждаешь и мало делаешь, — я хлопнул в ладоши, — не отвлекаемся.

Когда я шел на обед, то стал свидетелем безобразной сцены. Почти все пацаны, и мои баскетболисты в частности подбегали и пинали под зад толстого зашуганного паренька, который, кстати, был их значительно крупнее.

— Овсянка приехал! — орали они.

— Э! Орлы! — я подбежал и без разбору отвесил несколько оплеух, — что, смелость так свою показываете? Конечно, семеро одного не боимся, а один на один, все котомки отдадим?

— А ему не больно, он толстый! — высунулся из толпы один плюгавый паренек.

— Когда обидно, тоже больно, — ответил я, — у кого есть еще желание попинать Овсян…, как тебя зовут?

— Тимофей, — прогундосил толстяк, растирая слезы.

— Тимофея, — я показал на паренька, — устроим боксерский бой, по-честному, в боксерских перчатках один на один. А Тимоху я сам потренирую.

Тут подошла Мая Ивановна и загнала всю малышню в столовую. На обеде давали пюре с тушёнкой и борщ. Пионервожатая Света, демонстративно заняла место за столом подальше от меня. И вообще делала вид, что меня здесь нет. Вот что значит не поцеловать девушку, когда она этого хочет. Получи маленькую месть. Зато ко мне подсела королева Марго из медпункта.

— Существуют ли таблетки от голода? — задал я ей риторический вопрос, — да, это котлеты, — ответил я же.

Маргарита Сергеевна очень громко рассмеялась, но потом вспомнила, что кругом дети, и прикрыла ладошкой рот.

— Это не смешно, смешить женщину, когда она ест, — строго улыбаясь, сказала Маргарита Сергеевна.

Когда я посмотрел на ту сторону стола, где сидела Света, ее уже не было.

В завершении первого тренировочного дня, для своих подопечных, я решил устроить небольшой тренировочный матч. В одну команду я отправил, братьев Куропаткиных, Виктора и Сережу, Кима, Андрея и на позицию центрового Олега Таранова. В другую отправился Сабонис и я сам.

— Как же вы будет играть вдвоем? — прищурив один глаз, спросил Ким.

Так-то парень прав, нужно третьего, чтобы ребята представляли, что такое организованная зонная защита. Я посмотрел по сторонам. На скамейке сидел один единственный наш болельщик Тима Овсянкин. Он вообще весь остаток дня старался не выпускать меня из виду, наверное, потому что я обещал научить его боксировать, или просто считал, что рядом со мной его никто пальцем не тронет.

— Тимофей, — обратился я к толстяку, — играть в баскетбол умеешь?

Овсянкин отрицательно покрутил головой. Кстати, по росту Тимофей вполне годился, где-то сто семьдесят три сантиметра для четырнадцати летнего парня совсем не плохо. Вот только бегать из-за своей комплекции он не мог совсем.

— Вот и прекрасно, — улыбнулся я, — давай ко мне в команду. Тимоха играет за нас. Вспоминайте все, чему я вас сегодня учил, проход под кольцо, скидка на фланги братьям, и борьба под кольцом. Ваш мяч.

Я отдал его лопоухому Андрюхе. Своих баскетболистов я сразу отвел в защиту. Тимоху поставил по левую руку, Сабониса по правую. Сам же стал играть и за разыгрывающего защитника, и за тяжелого форварда. Команда сборной лагеря медленно перешла в атаку и расставилась, все как я учил. Парни попередавали мяч по периметру, а потом Виктор, старший из братьев, из угла площадки отважился на бросок. Мяч отлетел прямо в руки Сабониса, однако тот его неловко толкнул в сторону Тимофея, который укоротил непокорный баскетбольный снаряд. И ту же, от испуга, он кинул мяч прямо мне в лицо. Лишь благодаря хорошей реакции я принял такой пас. Потом сделал пару резких обманных движений, перевел мяч за спиной и улетел от ребятни на пустое кольцо. Не доходя метров шесть, я высоко выпрыгнул, бросил и легко попал в цель.

— Так не честно, — пискнул Кимка, — вы слишком хорошо играете.

— На площадке нужно играть, а не стонать, — пристыдил я паренька.

Сборная лагеря вновь пошла в атаку. На этот раз Кимка, у которого взыграло самолюбие, решил пойти в проход, но это было без шансов. Он, просто забравшись глубоко под кольцо, из-за наших поднятых рук не видел неба. Мяч вновь оказался в руках у толстяка Тимохи. Он тут же отбросил его в мою сторону, на сей раз, в район колена. И такой пас, не без труда, я выловил. Быстро перейдя на чужую половину поля я притормозил, позволил ребятне вернуться и расставиться в защите.

— Сабонис, ты чего в обороне застыл? — крикнул я долговязому пареньку, — давай двигай под кольцо, будешь за подбор бороться.

— А я? — пошел вместе с ниматаку толстяк.

— А ты здесь оставайся, — ответил я, — тебе много бегать нельзя.

Когда Сабонис подтянулся под щит соперников, я резко пошел в проход, собрал на себя всю защиту и скинул мяч прямо ему в руки. Оставалась лишь послать его от щита в кольцо. Однако для Сабониса — это была не разрешимая задача. Центровой сборной лагеря Олег, хорошо поборолся за отскок и быстро отпасовал на Кимку. Молодец, похвалил я про себя паренька. Ким выскочил один на один с Тимофеем, и, сделав обманное движение, пошел на кольцо. Однако толстяк прочитал этот обман и просто шагнул с поднятыми руками в сторону. Кимка от неожиданности врезался в нашего случайного игрока и потерял мяч. А Овсянкин не так плох, подумал я. Но как его использовать, когда он бегать не может, загадка.

Постепенно ребятишки из сборной лагеря разыгрались. И братья по разу попали из углов, и Кимка забил в проходе, и Олег затолкал мяч из-под щита. Ну и я, конечно, набросал полную авоську сборной, чтобы не расслаблялись. На тренировочный матч, сначала подтянулись детишки из младших отрядов, потом девчонки из старших. И даже сам директор решил глянуть одним глазком на игру.

— Ну, теперь держись «Березка», — повторял он, когда я забрасывал очередной мяч.

Под конец игры, я решил позабавить народ элементами шоу-тайм. Пару раз забил с восьми метров и один раз сделал слэм-данк, вколотив мяч в корзину сверху.

— Как мы вас бахнули? — спросил Кимку, не забивший ни разу Сабонис, после того, как я дал финальный свиток.

— Не честно, — пробубнил Ким.

Когда я умывался из рукомойника под смешным деревянным навесом в виде двухскатной крыши, ко мне подкралась Ленка с подружками из отряда.

— Богдан, ты нам сегодня пообещал рассказать страшную историю, — сказала она, дергая рукой за футболку.

— А может завтра? — с надеждой спросил я.

— Нет! — хором завозмущались детишки.

Корпус четвертого отряда располагался почти в самом центре лагеря. По расписанию, до отбоя, мне нужно было продержаться примерно минут сорок. Разместился я с юными слушателями в коридоре жилого корпуса, чтобы комары не одолевали. Сам сел на табурет, а ребятишки устроились кто на чем. Большинство же просто достали свои деревянные чемоданы из-под кроватей и сели на них. Чем напугать юное поколение, лихорадочно соображал я. Черная рука, черный шарф, черные занавески, а может быть про статую, которая зажала обручальное кольцо нерадивого игрока в поло?

— Давным-давно, — начал я наобум, — в далекой галактике, галактическая Торговая Федерация блокировала своим космическим флотом, маленькую планету Набу. Чтобы разрешить спор между Федерацией и Набу на планету от руководства Галактической Республики направили двух рыцарей джедаев, Квай-Гона и его ученика Оби-Вана Кеноби.

— А мой папа сказал, что в космосе жизни нет, — высунулся из-за спин ребятишек Сидоров, — мы одни во Вселенной.

— А про вред курения твой папа ничего не говорил? — спросил я «правдолюба», — во-первых, чтобы проверить спорное утверждение, одиноки ли мы во Вселенной, нужно как минимум научиться летать к другим звездам и галактикам.

Все детишки тут же зашикали на Сидорова, и тот спрятался за спины товарищей.

— Однако переговоров не вышло. Послов, рыцарей джедаев на командном космическом крейсере Торговой Федерации попытались убить. На них направили несколько боевых дроидов, вооруженных бластерами. Но Квай-Гон и Оби-Ван Кеноби вытащили сои световые мечи и порубили неразумных железяк в капусту.

Тут поднялся лес рук. На меня посыпались вопросы, что такое бластер, кто такой боевой дроид, как выглядят световые мечи, и самое главное кто такие рыцари джедаи. И лишь когда я разъяснил базовые понятия вселенной «Звездных войн» мне удалось продолжить рассказ. Чем дети лучше взрослых, думал я, они лучше впитывают информацию, у них полностью отсутствует косность мышления.

— Твоя опять меня спасать! — сказал джедаям местный абориген Джа-Джа Бингс.

После чего он показал, где находится подводный город гунганов Ото-Гунга. Но гунганский правитель Босс Нассом отказывается помочь джедаям выступить против дроидов. Но передает им подводную лодку, чтобы через ядро планеты добраться до резиденции королевы Набу, четырнадцати летней Падмы Амидалы.

— Ого, — удивились разом дети, — такая маленькая, а уже королева.

— Что поделать, — пожал плечами я, — такие законы на той планете, после смерти родителей власть перешла к единственной дочери.

— Просто надо на планете совершить революцию! — не выдержал с задних рядов Сидоров и его поддержали другие парни.

— И тогда мы бы этой Торговой Федерации показали! — выкрикнул другой паренек, потрясая маленьким кулачком.

— А Падму четырнадцатилетнюю убить? — спросил я разгоряченных ребят.

— А пусть она в пионеры вступает, — выдал свою версию развития «Звездных войн» Сидоров, — и никто ее не тронет.

— Да прекратите вы орать! — накинулись на парней девчонки, — это же сказка! Рассказывайте дальше, Богдан Викторович.

И я продолжил рассказ первого эпизода, «Скрытой угрозы», вплоть до того часа, пока пионервожатая Светлана не стала мне активно намекать, что пора закругляться. Звездные войны, звездными войнами, а сон в пионерском лагере по расписанию.

— Да прибудет с тобой сила! — сказал джедай Квай-Гон юному Энакину Скайуокеру перед гонкой на карах.

— А Энакин выиграет гонку? — спросила меня младшая Симонова, Ленка.

— Конечно, — категорически заявили парни.

— А вот и нет! — стали настаивать девчонки, — в гонке все что угодно может произойти!

— Быстро все спать! — в итоге перекричала всех спорунов Света, — ух, одни проблемы от тебя, — шепнула она раздраженно мне.

Однако в сон, который в организме вырабатывает полезный гормон мелатонин, лично мне погрузиться не дали. После отбоя у младших отрядов, у старших началась своя жизнь. В «Чайке» такой жизнью были традиционные танцы с десяти до одиннадцати вечера.

— Так ты что, отказываешься идти в амфитеатр? — удивилась моему желанию выспаться Маргарита Сергеевна.

— На баскетболе умотался, — стал оправдываться я, — да и еще детишкам рассказывал космическую фантастику. Они все соки из меня выпили.

Вампиры малолетние, — пробубнил я про себя.

— А если я попрошу, сопроводит на танцы меня? — продолжала настаивать королева Марго, как бы невзначай продемонстрировав мне свои полушария третьего размера.

— Если только из вежливости, — промычал я, и пошел переодеваться из спортивного костюма в джипсы и нормальную футболку.

Когда мы появились на танцевальном вечере, в честь высыпавших на небе звезд, Маргарита Сергеевна тут же взяла меня под руку. Это зачем же она так сделала, пронеслось в голове. Что за хитрые женские штучки? Из динамиков в это время неслась задорно-лирическая композиция про пять минут, которые значат очень много. Марго улыбнулась своей белоснежной улыбкой и потащила меня на танец вглубь танцплощадки, на которой от вальсирующих пар не было места.

— Расскажи мне что-нибудь смешное, — потребовала докторша.

Однако, я не успел сказать ни слова, когда она громко рассмеялась. Потом что-то в проигрывателе крякнуло, и музыка заглохла.

— Ну! — завозмущался народ в красных галстуках.

— На сегодня танцы окончены! — объявил завхоз, — к сожалению, сломался проигрыватель пластинок. Расходитесь, пожалуйста.

— А у меня другое предложение, — на сцену выскочила полненькая пионервожатая, которую звали, кажется, Настя, — я сейчас принесу гитару, и мы будем петь комсомольские песни!

— Я все-таки настоятельно требую разойтись, — обратился к пионервожатой завхоз.

— Нас миллионы, юных и смелых. Мы обещаем сдержать пионерское слово, К борьбе за Ленинское дело, всегда готовы, всегда готовы! — ответила Настя в стихотворной форме зануде завхозу.

Против Ленинского дела, кишка нашего хозяйственника была тонка, поэтому через пять минут, здесь же, в амфитеатре, все кто не разошелся по палатам пели, как здорово, что все мы здесь сегодня собрались. Марго так плотно придвинулась ко мне, что я даже разволновался.

— Богдан, — обратилась Настя ко мне, — а теперь ты спой нам что-нибудь из репертуара ваших «Синих гитар».

И кто же это меня сдал с потрохами? Ленка! Ребенок, киндер, что с него взять, — подумал я пробираясь к сцене.

— Мы играем танцевальную музыку, — сказал я, поднастраивая гитару, — обычно свое выступление мы начинаем с песни, которая так и называется «Синие гитары».

И я заиграл проигрыш «Шизгары».

— Гитары синие запели, снег растаял, и прошли метели, — надрывался я.

Когда я закончил, какое-то время молодежь, комсомольцы и пионеры сидели молча, а потом раздались громкие и оглушительные аплодисменты.

— Эта наша, настоящая комсомольская музыка! — кричала громче всех Настя, — не то, что там этот рок-н-ролл. Давай еще!

— Еще! — потребовали песен и остальные.

Затем я исполнил «Летящую походку», потом мою переделку песни «I Will Survive» и наконец, перешел к лирике. Я заиграл «Звезды над Москвой» на мотив «Hotel California». Парочки не сговариваясь, начали танцевать. Королеву Марго пригласил на танец завхоз, однако взбалмошная женщина, что-то резкое ему высказала, и он печальный поплёлся в свою коморку. А докторшу пригласил какой-то шустрый пионервожатый, кажется Толик. Никого я тут не успеваю запомнить, усмехнулся я.

— Давай еще лирику! — потребовали не натанцевавшиеся пионеры и комсомольцы.

— Итак, — сказал я в воображаемый микрофон, — последняя композиция сегодняшнего танцевального вечера «40 лет спустя», поэтому объявляю белый танец, дамы приглашают кавалеров.

Глава 25

На следующий день, после зарядки, перед утренним построением ко мне подошла заместитель пионерского лагеря Мая Ивановна.

— Богдан, а что ты такое рассказывал вчера в четвертом отряде?

— Мая Ивановна, — я пожал плечами, — космическая фантастика.

— Про космос — это очень хорошо, — похвалила она меня, — сегодня устроим коллективное прослушивание твоего рассказа.

Эту новость заместитель лагеря объявила на общем построении. Правда предупредила, у кого будет бардак в тумбочках или грязь в комнате, к прослушиванию космической фантастики допускаться не будут. Перед завтраком меня окружили ребятишки из четвертого отряда.

— Богдан Викторович, а какие еще были рыцари-джедаи в Галактической Республике? — заголосили они.

— Мастер Йода, — почесал я затылок, пытаясь из него выудить героев «Звездных войн», — Мейс Винду, Пло Кун, Ки-Ади-Мунди.

— А Энакин Скайуокер, станет потом джедаем? — снова пристали ко мне пионеры.

— Сегодня вечером расскажу, — я быстро забежал в столовую и уселся за стол пионервожатых, подальше от детишек в угол.

Ну, вот кто меня тянул за язык, ругал я себя, нужно было просто рассказать про черную комнату или про черный шарф, и что за характер такой? А между тем сегодня среда, осталось всего два дня по-человечески поработать над тактикой предстоящей игры.

На баскетбольной площадке пионерлагеря, в начале тренировки, я отдал один мяч Сабонису и толстяку Тимофею, которые должны были, поочередно вставая под кольцо, принять мяч спиной, обыграть предполагаемого противника, и забросить его от щита. На другом кольце лопоухий Андрей, Кимка, Олег Таранов, или просто Таран, как его звали ребята, а так же братья Куропаткины учились правильно вести мяч. Я им построил из табуреток небольшую змейку, которую они должны были пройти в слаломном проходе, потом рвануться под кольцо и, сделав два шага, также забить мяч от щита.

— Работаем самостоятельно! Не сачкуем! — призвал я ребят.

А сам достал записную книжку и стал рисовать в ней кружки и крестики. Требовалось правильно расставить имеющуюся у меня под рукой гвардию, а так же выработать тактику игры в защите и в атаке. Допустим, подумал я, центровой — Таранов, тяжелый форвард — Кимка, защитники — Андрей, и братья, Виктор и Сергей. Ой, сомнут нас под кольцами. Ладно, не будем брать мяч на чужом щите, так мы и под своим кольцом подбор проиграем. Вот если тяжелым форвардом сделать — Таранова, то кто будет центрить? Я уныло посмотрел на Сабониса и Тимоху. А если я толстяка поставлю в центр? Он кончено бегать не может, прыгать тоже, зато, как знатно он сможет своим раскормленным телом отсекать соперников от щита! А Андрюха с Кимкой поочередно будут разыгрывать мяч. Кстати, Тимофея можно использовать, как заслон при выходе со своей половины площадки. Идет он такой, выставив животяру вперед, а за ним стучит мячом разыгрывающий защитник. Играть, конечно, сборная лагеря будет в самый медленный баскетбол в Мире, а с другой стороны, куда нам спешить? Наше дело побольше мячей забросить, и поменьше пропустить. А кто будет быстрее по площадке носиться — это дело десятое.

Когда для двусторонней тренировочной игры я в одну команду направил Тимофея Овсянкина, Таранова, Куропаткиных и Кимку, меня ребята не сразу поняли.

— Да, Овсянка даже бегать не может! — громче всех орал Кимка.

— Зато посмотрите, как Тимофей шикарно ходит, — остудил я любителя поспорить, — Тимоха давай покажем, как мы красиво можем выходить из своей зоны.

— Может не надо, — пробурчал покрасневший толстяк.

Я взял мяч, и стал, поочередно меняя руки, бить его в земляной паркет.

— Тимоха, встань передо мной и иди в сторону того кольца, — указал я на противоположную сторону площадки, — теперь ты, Кимка, отбери у нас мяч.

Ким тут же попытался обойти толстяка с одного края, я же в тот же момент уходил на другой край. Так мы и ходили вокруг Тимохи, под смех остальных парней.

— А если мы вдвоём будем вас атаковать? — не уступал Кимка.

— Тогда, под кольцом соперника, — ответил я, — образуется слишком много свободного пространства, которое можно будет продуктивно использовать. Либо пройти под щит, либо скинуть на периметр, Вите или Сергею.

Вторая тренировочная игра, на которую опять собралось пол лагеря, как будто уже все мягкие игрушки переделаны, все авиамодели готовы к запуску, и стен газета давным-давно нарисована, прошла гораздо сложнее для меня и моей команды. Даже мне толкаться с Тимохой было сложно. А Сабонис вообще отлетал от него, как теннисный мячик от ракетки. И вообще мне было приятно наблюдать, как мои подопечные заметно прибавили и в уверенности, и в точности, и самое главное соображать на площадке стали лучше. При использовании Тимохи в качестве центрового был один большой недостаток. Если, к примеру, братья промахивались из углов, или мазали из-под кольца другие игроки, бежать в контратаку было одно удовольствие. Чем я и радовал собравшихся зрителей, забивая при этом в высоком прыжке занося мяч сверху. И на завтра я наметил разработать хоть какое-то противоядие от контратак.

Перед вечерним массовым слушанием моих воспоминаний о «Звездных война», я решил, как следует подкрепиться, поэтому на кухне в наглую взял двойную порцию перловой каши. Я ее, конечно, терпеть не могу, но аппетит на природе стал зверский, так что даже пищевой клейстер залетал за милую душу. И только я принялся за вторую порцию, внимательно сосредоточился, вспоминая сюжетную линию первого эпизода звездной саги, ко мне подсела толстенькая пионервожатая Настя.

— Послушай, какая у меня хорошая идея появилась, — с жаром зашептала она, — нам нужно организовать здесь свой музыкально-вокальный ансамбль.

— Правда, это хорошая идея? — решил я поддеть девчонку.

Однако девушка тонкого намека не поняла.

— Значит, ты играешь на гитаре, наш сторож и столяр Петрович играет на аккордеоне, — она задумчиво намотала прядь волос на палец, — и я тоже играю на гитаре. Ну как? Правда, здорово?

Столяр Петрович? Я вспомнил того мужика, который днем репетировал песни с малышней, а вечером, от переутомления, отсыпался в тенечке на скамейке около коморки завхоза. От чего переутомлялся Петрович, можно было легко догадаться по его вечно красному носу.

— Здорово! — согласился я, допив стакан жидкого киселя, — нам песня строить и пить помогает, особенно Петровичу. Но у меня категорически нет ни секунды свободного времени на репетиции. В субботу сыграем с «Березкой» в баскетбол, а в понедельник в лагерь вернется ваш старый физрук. Вот с ним и споете.

— Точняк! — Настя от досады ударила кулаком по столу, — но мы еще к этому разговору вернемся!

Настырная девчонка, эта точно вернется, ее в дверь, она в окно. Хороший бы из нее вышел менеджер по активным продажам. В принципе разница между тем, чтобы подбить инертные народные массы на какую-нибудь бессмысленную акцию, и коммерческим предпринимательством не большая. Не зря после перестройки, комсомольцы первые перестроились.

Вечером в пионерском амфитеатре было необычайно людно, и при этом необычайно тихо. Несколько фонарей тускло освещали это сакральное место, где юноши впервые в своей жизни могли законно приобнять понравившуюся им девушку. Я сидел в центре площадки для танцев, а пионеры, как в цирке расселись по окружности. И под стрекот кузнечиков, я в двух предложениях рассказал кто такие рыцари-джедаи, кто такие гунганы, тойдарианцы и кто такая принцесса Падме Амидала.

— А кто такие ситхи? — спросили меня из первых рядов, когда я повествовал о битве Квай-Гона и Дарт Мола.

— Сила, которая пронизывает эту фантастическую вселенную, имеет две стороны, — стал подробно объяснять я, считая этот аспект, сутью звездной саги, — темную и светлую. Джедаи используют светлое течение силы. Они даже выработали свой кодекс чести. Нет волнения — есть покой, нет невежества — есть знание, нет страсти — есть безмятежность, нет хаоса — есть гармония, нет смерти — есть сила. А темная сторона силы подпитывается негативными эмоциями, гнев, властолюбие, ярость, ненависть, страх.

— На темной стороне — капиталисты, мироеды и угнетатели! — громко высказался какой-то идейно подкованный пионер, — а на светлой — коммунисты!

— А если человек не капиталист, но и не коммунист, то он тогда кто? — вмешался в дискуссию другой пионер.

— То он беспартийный, — ответил ему знаток политической конъюнктуры.

— Не ты ответь! — разгорячился второй пионер, — не увиливай! Кто, я тебя спрашиваю, такой беспартийный?

Тут, пригрозив отчислением из лагеря, вмешалась Мая Ивановна, и я наконец продолжил рассказывать о судьбе главных героев «Звёздных войн».

— А почему Совет джедаев не хотел принимать Энакина в свои ряды? — спросили меня, когда я описал, как юный Скайуокер обесточил армию дронов, — он вон какой смелый!

— Как Валя Котик! — выкрикнул еще один юный строитель коммунизма.

— Потому что на Совете, магистр Йода и другие джедаи почувствовали, что в мальчике, кроме силы, смелости и находчивости есть много страха, — развёл я руки в стороны, притомившись и рассказывать и отвечать на каверзные политические вопросы.

— Что-то не сходится, — прищурился самый настырный пионер, — он же подвиг совершил, откуда у него страх?

— У Энакина, — я посмотрел на всех слушателей с немой просьбой, придушите кто-нибудь красным галстуком этого кровопийцу, — был страх потерять свою мать, которая осталась в рабстве. Страх — это путь к Темной стороне. Страх ведет к гневу. Гнев ведет к ненависти. Ненависть ведет к страданию. Всем спасибо за внимание!

Сегодня в пионерском лагере «Чайка», вместо танцев устроили показ фильма «Васек Трубачев и его товарищи». Слава Творцу, думал я, сегодня хоть отосплюсь. Однако королева Марго вновь убедительно стала настаивать, что я должен ее сопроводить на показ советского детского блокбастера.

— Ваше королевское высочество, — не выдержал я, — у вас, тут в лагере, какие-то свои интриги плетутся, и вы меня в этом деле используете, втемную. Это не честно. Либо рассказывайте из-за чего весь сыр-бор, либо я на боковую, и до утра меня не будить.

Маргарита Сергеевна сжала свои кулачки, потом попыталась что-то такое обидное ответить, но внезапно она успокоилась и сказала, что это просто была шутка. И на блокбастер про Васю Трубачеву, она тоже не пошла, лишь с силой захлопнула дверь в свою комнату. Невозможно быть для всех хорошим, подумал я засыпая.

И тут, кто-то постучал в окно моей палаты. Я привстал с кровати, и потряс головой, отгоняя сон. Не показалось ли? Однако в оконное стекло действительно кто-то еще раз постучал. Я подошел и открыл створку окна.

— Кто здесь хулиганит, сейчас выйду дам по шее, — пробубнил, позевывая я.

— Пошли на реку купаться, засоня, — прошептала Света, профиль которой красиво подсвечивала большая луна.

Меня это очень удивило, так как в последнее время она со мной не то что не разговаривала, она меня просто избегала. Поэтому натянув спортивный костюм и взяв с собой вафельное полотенце, я вылез в окно. Мы молча, какой-то потаенной тропкой обошли стороной все жилые корпуса и остановились около деревянной ограды лагеря. Света хитро улыбнулась, поднесла указательный палец к своим полным красивым губам, намекая, что сейчас мне откроется некая тайна. И отодвинула одну доску в сторону. Тут же она с грацией пантеры пролезла в образовавшуюся в заборе щель. Я посмотрел по сторонам, нет ли за нами «хвоста», и тоже нырнул в этот узкий лаз, который вел в большой и прекрасный мир.

Ночью, конечно, было немного зябко, зато речная вода, словно парное молоко нежно обволакивало все тело, из-за чего выходить на сушу совсем не хотелось. Однако когда на берегу я увидел красивую фигуру пионервожатой, которая закуталась в полотенце, мне пришлось медленно поворачивать обратно.

Пока я активно растирал свое тело, Света подошла совсем близко и посмотрела мне в глаза.

— Тебе совсем не хочется меня поцеловать? — спросила девушка, откинув в сторону мокрую челку.

— Почему не хочется? — серьезно ответил я, — очень даже хочется. Ты очень красивая. У тебя можно сказать модельная внешность, причем без всякой пластики.

— Без чего? — не поняла меня пионервожатая.

— Я хотел сказать у тебя естественная красота, — ответил я, обругав себя за чушь, которую сейчас несу.

В баскетбол все-таки проще играть, и на гитаре тоже, чем общаться с красивыми и полуобнаженными девушками.

— А-а, — Света сделал вид, что поняла меня, — так что ж ты ждешь, почему не целуешь меня?

Она сделал губы уточкой, закрыла глаза и приподняла голову так, чтобы мне было удобней прикоснуться к ней.

— Я, конечно, поцеловать тебя хочу, но не буду, — я тут же сделал шаг назад, чтобы не словить хук справа.

— У тебя есть что-то с этой мымрой, Марго! — красивое лицо Светы исказила гримаса злобы.

— У меня есть подруга в Москве, и у нас с ней все серьезно, — попытался оправдаться я, — и я тебе пытался об этом сказать.

— Какая же я дура! — вскрикнула Света и, схватив свою одежду, побежала в лагерь.

Я же натянул спортивные шаровары, футболку и сел на большой камень, который выглядывал из песчаного берега, и уставился на еле заметную речную волну. Завтра директор «Чайки» все узнает, что я не студент пединститута, что я проходимец, и меня погонят отсюда ссаными тряпками. С другой стороны может пора уже возвращаться домой? Посадить меня не посадят, не за что. А вот выступать в ДК Строителей уже сто процентов не дадут. И друзьям моим не поздоровится. И идей как назло никаких. По любому сейчас лучше выспаться, а завтра будь, что будет.

С такими нерадостными мыслями я побрел в «Чайку». Полная луна светила просто замечательно. Причудливая игра света и тени рисовала повсюду вокруг диковинных зверей. Вон притаился за кустами единорог, а вон изогнулся в хищном прыжке грифон. Эх, сейчас бы сюда фотоаппарат со светосильным объективом. Такие картины можно было бы наснимать, подумал я, когда уже подходил к тайной двери в лагерь. И тут мою грудь обожгло. Я совсем уже стал забывать про свой амулет от Тьмы. Такое ощущение, что неким реликтовым злом потянуло из глубины леса. Я безуспешно попытался всмотреться в ближайшие заросли, и быстро юркнул за ограду лагеря. И амулет тут же остыл.

Глава 26

Однако четверг в «Чайке» был похож, как брат близнец на вторник и среду. Сутра зарядка, водные процедуры, завтрак и новые тренировки.

— Да зачем нужны эти схемы! — не выдержал Кимка, когда я в очередной раз разводил своих подопечных за ручку по баскетбольной площадке, — нужно играть просто, как в футбол, по ситуации.

— Тактика бей-беги, — остановился я, — тоже имеет право на жизнь. Точнее бросай-беги. Если бы другой физрук работал с вами год, то он просто ждал бы, когда вы сами сыграетесь и начнете что-нибудь изобретать на площадке. Но у меня, во-первых нет этого года, во-вторых тупое бегание туда и сюда с детства не перевариваю. Вы учтите, из «Березки» приедут ребята, которые тренируются уже несколько лет, а вы без году неделя.

— Богдан Викторович, — вмешался в разговор Сабонис, — а я правильно делаю бросок с отклонением?

Он неловко подпрыгнул на своих тонких длинных ногах, выбросил мяч в сторону кольца и упал на пятую точку, под смех наших первых баскетбольных фанатов.

— Виртуоз! — прокомментировал я кульбит своего юного падавана, — посмотрите все, и запомните, как делать не надо. Еще раз повторяем комбинацию с заслоном. Тимоха встает сюда, Кимка проходишь на ведении впритирочку к Тимохе, и скидываешь мяч либо на край, либо на Таранова, который двигается параллельным курсом. Виктор, ты, что делаешь после броска из угла? — спросил я одного из братьев.

— Сразу же возвращаюсь на середину площадки, — ответил старший Куропаткин.

— Остальные что делают? — я посмотрел на игроков основной пятерки.

— Я тоже возвращаюсь на центр площадки, — ответили хором Кимка и младший

Куропаткин.

— А мы с Овсянкиным боремся за подбор, — ответил за двоих Таранов, — если нам удается дотянуться до мяча, то скидываем его не глядя защитникам на центр.

— А я потом прессингую разыгрывающего защитника соперников, — продолжил Кимка, — чтобы Овсянка, то есть Овсянкин успел вернуться в защиту.

— И запомните еще одно, — я удовлетворенно кивнул, — в защите пашем, в атаке отдыхаем. Пришли, расставились, и погоняйте мяч по периметру. Что бы Тимоха мог отдышаться. Если будем носиться как угорелые, нас надолго не хватит. А теперь триста бросков каждый со своей точки, затем еще триста на другое кольцо.

Я пару раз хлопнул в ладоши и уселся на лавочку в тенечек. Но посидеть спокойно мне не дали девчонки из младшего отряда, которые передали просьбу директора лагеря, чтобы я посетил его просторный и хорошо проветриваемый кабинет. На выход с вещами, буркнул я про себя.

— И что с тобой теперь делать Крутов, даже не знаю, — начал издалека Егор Саныч.

— Есть претензии к моей работе, как к физруку? — спросил я.

— Да нет, — директор махнул рукой, — тренируешь ты хорошо, и поешь хорошо, и рассказываешь истории тоже занятно. Тебе лет то хоть сколько?

— Недавно исполнилось шестнадцать, — просто ответил я.

— Может ты в Москве что натворил? — уставился на меня немигающим взглядом Егор Саныч.

— Судите сами, — я решил не юлить, — работаю я с друзьями в ДК Строителей, проще говоря, устраиваем танцевальные вечера. На гастроли ездим. Песни наши вы недавно сами слышали. Согласились мы выступить на одном мероприятии, бесплатно! Отыграли. А организатор нам втихаря денег подкинул, да еще и сотрудников правоохранительных органов навел. Я деньги выбросил в окно, а сам сбежал сюда.

— А сколько денег было? — заинтересовался директор.

— Сорок тысяч.

— Ого! — заволновался он, — это же, сколько можно было реквизита в лагерь накупить!

Кто о чем, а вшивый о бане, усмехнулся я про себя.

— Значит так, — директор выпил большими глотками стакан воды, — ты у нас все равно на замену работаешь, бесплатно. В субботу сыграете матч с «Березкой», и кати на все четыре стороны. Никуда я сообщать не буду. Но чуть что я ничего не знал. Слухи только скоро расползутся по лагерю. Но, переживем.

— Хорошо, — согласился и я.

— Просьба у меня к тебе еще одна, — замялся немного Егор Саныч, когда я уже открыл входную дверь, — в субботу к нам приедут шефы с фабрики, из профсоюзов. Устройте небольшой танцевальный вечер, на несколько песен. Ко мне уже несколько раз эта Ермакова, Анастасия, заглядывала. Произведем на шефов впечатление, можно будет дополнительные фонды выбить. А я всем скажу, что ты с родителями поссорился вот и ударился в бега.

— Не надо про родителей, я из детского дома, — грустно улыбнулся я, — скажите, что на работе автомобиль разбил, сейчас временно от работы отстранён, и пытаюсь деньги заработать на ремонт.

— Нехай будет автомобиль, — махнул рукой повеселевший директор.

Самое смешное, что уже через полчаса вся «Чайка» знала, что новый физрук попал в автомобильную аварию, не по своей вине, и сейчас просто по совету врачей должен находиться больше на природе. Королева Марго, мне незамедлительно измерила давление, отсчитала пульс, и заставила выпить с ней чай с рябиновым вареньем.

— Вот и правильно, — похвалила она меня, — на природе, организм восстанавливается намного быстрее. А на ремонт деньги ты быстро заработаешь, парень ты хваткий. Эх, был бы постарше, я бы тебя, никаким бы вертихвосткам не отдала.

— Был бы я постарше, я бы сам вас, с такими выдающимися достоинствами, никому не отдал, — решил я немного польстите красивой женщине.

Марго на мой корявый комплимент ответила громким и продолжительным смехом.

— Ой, уморил, — сказала она, отсмеявшись, — вон смотри за тобой уже другая бежит. Не успел одну бортануть, как тут же новая нарисовалась. Ну и ходок.

— Это Настя Ермакова, — я увидел в окно спешащую в медпункт полненькую пионервожатую, — будем с ней танцевальную программу для родительского дня готовить.

— Ну-ну, — хитро улыбнулась Марго.

Прежде, чем выносить свое творчество на большую аудиторию, мы, то есть я, пионервожатая Настя и аккордеонист самоучка Петрович собрались в кабинете кружка кройки и шитья. Баскетболистам же я дал самостоятельное задание, отрабатывать броски с точек и проходы под кольцо. А Насте сказал, что у меня на все про все час не больше.

— Ну, чего играть то? — заворчал Петрович, который сегодня еще не успел принять расслабляющую тело и ум жидкость, из-за чего он был несколько на нервах.

— Я предлагаю разучить четыре песни, которые потом можно будет сыграть и без слов, исполнить инструментально. Восемь композиций вполне достаточно, чтобы произвести впечатление на шефов с фабрики, — предложил я.

— Хорошо, какие? — удовлетворенно вздохнула Настя, и достала тетрадку для записи слов и аккордов.

— Первая песня «Гитары», — стал перечислять я, — потом «Звезды над Москвой», «Летящая походка» и «40 лет спустя».

Однако когда стали репетировать, я взял на себя соло партии на гитаре, а пионервожатая ритм, то оказалось для Насти все композиции неподъемны. Если Петрович с листа схватывал суть мелодии, иногда только покряхтывая и покрякивая от удовольствия, то Настя ритм партию держать не могла, аккорды брала неуверенно и постоянно их путала. После получасовой нервотрепки бессмысленность репетиции стала очевидна всем.

— Значит так, — не выдержал я, — нужно посмотреть какие музыкальные инструменты у завхоза есть в наличии еще. И объявить по лагерю, что для джаз-банды требуются музыканты. Может кто-то из детей, в конце концов, ходит в музыкальную школу?

— А как же я? — чуть не плача спросила пионервожатая.

— Может тебя на бубне попробовать, если он найдется у завхоза, — попытался я её успокоить.

У завхоза, в кладовке действительно нашелся бубен. И еще до кучи два порванных пионерских барабана, одна барабанная палочка и непонятно как оказавшийся здесь тромбон. Это такая труба с выдвижной кулисой. Завхоз сказал, что в позапрошлом году, отдыхал здесь детский духовой оркестр, случайно инструмент и потерялся. Правда потом он случайно нашелся, вот так вот теперь и лежит на складе.

— Вот и прекрасно, — сказал я пионервожатой, — бубен у тебя есть. А сейчас к тебе такая просьба, написать объявление, тем, кто умеет играть на тромбоне, срочно обратиться к директору лагеря для дегустации праздничного торта.

— Торта? — хихикнула Настя, — какого еще торта?

— Насколько я знаю, — пояснил я свою затею, — творческая молодёжь в детском возрасте крайне стеснительна, поэтому праздничный торт будет для них стимулом.

На полднике, где можно было выпить кружку сладкого чая и за пару секунд проглотить бутерброд со сливочным маслом, из уст Егора Саныча прозвучало срочное объявление, что сейчас состоится встреча с очень интересным человеком, который расскажет о борьбе Африканских стран за независимость.

— А пионерский галстук обязательно надевать? — поднялась длинная худущая рука Сабониса из-за стола, где полдничал первый отряд.

— Обязательно, — строго буркнул директор.

— А он у меня мятый, — признался не по возрасту высокий подросток.

— Все равно нужно надеть, — отчеканил Егор Саныч, — пусть все видят, какой ты шалопай. Как повяжешь галстук, Береги его: Он ведь с красным знаменем Цвета одного.

Директор лагеря торжественно посмотрел на весь первый отряд.

— Егор Саныч, — тут вмешался я, — может, я со своими ребятами на баскетбольную площадку пойду, сейчас каждая тренировка на счету, завтра уже последний день перед игрой остался.

— Есть вещи, которые поважнее твоего баскетбола, — сказал, как отрубил директор, — вот что ты знаешь об Африке?

— Я знаю африканскую народную мудрость, — улыбнулся я, — нельзя войти в одну реку дважды, если в ней плавают голодные крокодилы.

Пионеры, которые внимательно слушали наш разговор, дружно грохнули от смеха. Егор Саныч был же необычайно серьезен и, просто махнув рукой, пошел встречать лектора.

Фамилию лектора Всесоюзного общества по распространению политических и научных знаний я не расслышал. Имя отчество же лектора было самым обыкновенным, я бы даже сказал не запоминающимся, Алексей Михайлович. Он сначала рассказал про революцию в Египте, под руководством подполковника Гамаль Абдель Насера. Затем про революционную борьбу за независимость Золотого Берега, которую возглавил Квамме Нкрума. Я посмотрел на детскую аудиторию, и она слушала лектора с таким же интересом, как недавно пионеры слушали мой рассказ о «Звездных войнах». Потому что далекая фантастическая галактика и Африка для них в принципе находились в одном недоступном месте.

— И Советский союз должен протянуть руку помощи братским африканским народам, чтобы построить на черном континенте социализм! — закончил под аплодисменты лектор, — задавайте ваши вопросы!

— А, правда, что скоро во всей Африке построят социализм? — выкрикнул с первых рядов один примерный мальчик.

— Правда! — ответил сияющий, как таз Алексей Михайлович.

— А, если империалисты на них полезут, мы им покажем? — выкрикнул второй.

— Покажем! — махнул хилым кулаком лектор.

И тут меня, какой-то черт, ткнул иголкой в одно место, и я тоже решил задать вопрос.

— Алексей Михайлович, — я встал и на меня обернулся разом весь пионерский лагерь, — как вы полагаете, для построения социализма трудолюбие необходимо?

— Конечно, — удивился все такой же оптимистично настроенный лектор.

— В Африке, климат такой, — пояснил я ход своих мыслей, — что можно собирать четыре урожая в год. Жители Африки могут построить хижину из палок, обмазанных глиной и им уже комфортно. И так на африканском континенте живут тысячи лет. Африканцев сама среда приучила работать по минимуму.

— Не понимаю, к чему вы клоните! — взвизгнул Алексей Михайлович.

— Я намекаю на то, что вливание огромных, наших кровно заработанных денег в экономику африканских государств не принесет никакой пользы, кроме вреда, — я посмотрел на застывшие с открытыми ртами лица пионеров, — у нас, между прочим, еще много кто в подвалах и бараках проживает. И перво-наперво средства нужно направить на создание жилищного фонда.

— Так вы что хотите, чтобы африканцы пошли по капиталистическому пути развития? — лектора стало немного потряхивать.

— Да не по какому пути развития Африка не пойдет, — я махнул рукой, — при капитализме, кстати, тоже работать нужно, как следует. Они сейчас живут родоплеменным строем, до капитализма и социализма им на ментальном уровне еще расти и расти.

— Правильно! — поддержал меня Сабонис, — пусть сначала работать научаться, а потом мы им поможем!

И тут же от директора Егор Саныча долговязому парнишке прилетела затрещина. Но процесс культурного оболванивания пионеров уже напрочь был сорван. То тут, то там стали возникать стихийные дискуссионные площадки. Одни орали, что правильно, другие наоборот неправильно. Директор безуспешно пытался перекричать многозвучие детских голосов. И вдруг к нему подбежала пионервожатая Света, и что-то стала нашёптывать на ухо. Судя по ее встревоженному лицу, произошло, что-то посерьезней предполагаемой мировой революции. Егор Саныч пробрался к лектору и несколько раз силой стукнул кулаком по столу. Галдеж тут же прекратился.

— Дети, пожалуйста, разойдитесь по корпусам, — сказал директор, потом пожал руку лектору, — спасибо вам большое за интересную тему. Все пионервожатые сейчас подойдите ко мне. И ты Куртов тоже.

Глава 27

Из рассказа Светы следовало, что два шалопая из ее четвертого отряда пропали в неизвестном направлении. Они пропустили обед, а теперь еще пропустили полдник, и очень важную лекцию о свободе Африки. Одним из пропащих оказался уже известный мне Сидоров, который точно своей смертью не помрет.

— За четыре часа они черте, где оказаться могут! — выпалил раздосадованный Егор Саныч.

— Кто и что из ребятишек отряда говорит? — спросил я Свету, — может быть, кто-то случайно что-то слышал?

— Первым делом осмотрим берег реки, — взял себя в руки опытный директор.

— А ты Крутов, и ты Миронова, — обратился он ко мне и Свете, — опросите детишек, и действуете по своему усмотрению. Через три часа, если не справимся своими силами, буду обращаться в милицию.

Пионеры четвертого отряда собранные Светой держались стойко, как Марат Казей в последнем бою с эсэсовцами. Никто ничего не видел, и никто ничего не знал.

— Давайте поступим так, — я еще раз посмотрел на Ленку, младшую сестру нашей клавишницы, и на прочих юных заговорщиков, — то, что вы что-то знаете, это даже не вопрос. То, что вы пообещали молчать, и держите свое слово, молодцы. Но теперь ситуация несколько иная. А вдруг Сидорову, и этому, Кутейкину, требуется сейчас срочная помощь. Вдруг они попали в беду? И сейчас каждая минута на вес золота! Спасать надо ваших друзей, а вы молчите. Это не по-пионерски!

— Ладно, давайте скажем, — Ленка посмотрела на своих подруг и парней из отряда.

— Эх! — махнул рукой какой-то смешной полненький парнишка, — даму они пошли пиковую вызывать.

— Зачем! — вскрикнула пионервожатая Света, которая и в гневе была хороша.

— Они хотели загадать желание, чтобы стать рыцарями-джедаями, — ответила какая-то курносая девчонка с тонкими косичками, — чтобы потом разобраться со всеми империалистами.

— Что ж им здесь, ночью, не вызывалось этой пиковой дамы? — еле сдерживая смех из-за детской наивности, спросил я.

— А ночью страшно, — ответила Ленка, — тогда Димка Кутейкин сказал, что знает, где тут недалеко есть пещера.

— Кто знает, в каком направлении пошли ребята? — теперь уже начал волноваться и я.

Руку поднял тот самый полненький парнишка. Я сказал Свете, чтобы она срочно собрала с берега Москвы всех своих коллег, и чтобы они потом цепью шли в том же направлении. Сам я решил пойти в одиночку, первым.

С глухой тайгой, в которой мне довелось бродить одному в той жизни, этот лесок, который был зажат между деревнями Григорово, Полушкино и Чапаевка, сравнить нельзя было даже с натяжкой. Но спокойнее от этого мне не становилось, так как свинья везде грязь найдет. Поэтому я двигался через кусты и прочие заросли в хорошем спортивном темпе.

— Сидоров! — крикнул я пару раз, сволочь такая, добавил я про себя.

И тут нагрелся мой оберег от Тьмы. Не нужно было быть Нострадамусом, чтобы понять, где мне следовало искать вызывателей пиковой дамы. И я стал ориентироваться по своему оберегу. Если он остывал, то я тут же менял направление. Если он продолжал нагреваться, я ускорял шаг. В какой-то момент лес перед моими глазами стал раздваиваться. Заметно похолодало. Оберег в прямом смысле слова пылал, и мне пришлось снять футболку и обмотать его в несколько слоев, чтобы не обжигало кожу. Я прошел еще пятьдесят метров, и у меня внезапно прошло головокружение. Я обратил внимание, что вокруг множество сухих деревьев, на которых нет ни листочка. На уши стала давить непривычная для летнего леса тишина.

— Сидоров! — крикнул я внезапно охрипшим голосом, — Кутейкин!

— Сюда! — наконец услышал я детский завывающий голосок.

Я рванулся вперед и вдруг между двух сухих тополей, моему взору открылась небольшая ложбина, в центре которой расположился, обставленный валунами вход в пещеру. Рядом с входом лежал Сидоров, которого бил сильный озноб, а над его телом рыдал Кутейкин.

— Мы здесь! — проблеял пионер, — Тоха! — он потряс своего товарища, — вставай.

Я быстро подбежал и нащупал пульс на худенькой руке Сидорова. Живой балбес, обрадовался я, взял его на руки, и понес из этого неприятного места. Однако на окраине ложбины мне самому стало очень плохо. Снова сильно закружилась голова, и резко ослабли и руки и ноги. Я сначала припал на одно колено и положил тело Сидорова на землю. Затем сам рухнул рядом и потерял сознание. Точнее перед моими глазами погасла одна картинка и тут же включилась другая. Я увидел темно-серое небо, и меня душила огромная сотканная из черного плотного дыма фигура. Ни рукой, ни ногой шевельнуть я не мог, я лишь ждал, когда в легких закончится воздух и мир погаснет для меня навсегда. Но внезапно подул свежий ветерок, черная фигура мгновенно растаяла и надо мной склонилась черноволосая красавица потустороннего мира Мара.

— Куда ты полез? — спросила она, — амулет, что ли не работает?

— Пионеры потерялись, — прохрипел я.

— Спаситель, — усмехнулась красавица, — как настроение?

— Эх, Маруша нам ли быть в печали, — из последних сил пошутил я.

— На раз, два, пошел, — засмеявшись, сказала Мара и хлопнула в ладоши.

Я очнулся на земле, возле меня ревели двое пионеров, Кутейкин и очнувшийся уже Сидоров. Я посмотрел на них мутными глазами, еле-еле приподнялся, и, покачиваясь, поплелся в сторону лагеря.

— Мы больше не будем, — ревел Сидоров, которому я уже дважды обещал открутить уши.

— Мы не специально, — подвывал Кутейкин.

У меня же элементарно не хватало сил, что бы надавать оболтусам как следует подзатыльников. Я двигался перебежкам от одного ствола дерева к другому. Но чем дальше мы удалялись от проклятого места, тем легче мне становилось дышать, и слабость покидала мое тело. И когда нас на небольшой полянке встретил поисковый отряд пионервожатых, я уже вполне уверено стоял на ногах. Лишь зверский аппетит разыгрался в моем молодом организме. Увидев, что я успешно отыскал двух заблудших пионеров, Света страстно обняла меня и поцеловала несколько раз, в щеки и губы. Потом она так же обняла Сидорова с Кутейкиным и, обозвав их своими идиотиками, повела в лагерь.

— Чего тебе? — нервно спросила меня толстая повариха тётя Маша.

— Каша у вас сегодня замечательная, — я протянул железную миску в кухонное окошко, — съел уже три порции, по вкусу один в один тайские лангустины. И как вы только умудряетесь из простой перловки готовить такие деликатесы?

Тётя Маша вряд ли знала что такое лангустины, но моя плохо прикрытая лесть возымела нужный эффект. И она в четвертый раз бросила пару черпаков жуткой клестероподобной массы мне в тарелку.

— Как в тебя столько вмешается? — удивилась повариха.

— Чтобы выглядеть не бледно, пятый раз поесть не вредно, — хохотнул я.

Кстати здесь, вдали от цивилизации, при постоянных физических нагрузках я приобрел очень приличный мышечный корсет. Если еще подкачать бицепс и трицепс, то можно заявиться и на любительский конкур по культуризму. И пока я в стремительно пустеющей столовой размышлял над своей физической формой, Егор Саныч подвел ко мне Тимофея Овсянкина.

— Это по твою душу, — сказал директор мне, — вот кто тебя тортом сейчас угощать будет, — показал он Тимохе на меня.

— Овсянкин, ты еще и тромбонист? — дошло до меня.

Директор тут же ушел по своим делам, я Тимофей присел рядом.

— В субботу после баскетбольного матча, состоятся танцы, — сказал я, доедая кашу, — нам нужно сыграть несколько мелодий. Из инструментов есть аккордеон, гитара, тромбон и бубен.

— Я играть не буду, — пробубнил Овсянкин, — вы меня обещали научить боксировать — обманули, Теперь с тортом обманули. Не буду играть и все.

Я отнес грязную посуду на раздачу, и еще раз сказал спасибо поварам, за то, что кашу варят нам. И махнул головой Тимохе, чтобы он двигался следом. Я завел его за административный корпус, посмотрел по сторонам, нет ли рядом лишних глаз, и встал в боксерскую стойку.

— Становись так же, — скомандовал я толстяку, — советская школа бокса отличается активной работой передней левой рукой. Если ты конечно правша.

— Я правша, — буркнул Тимофей, повторяя мои движения.

— Теперь прижми поплотнее носки, и поочередно приподнимайся на пяточках. Молодец, — похвалил я нелепые движения увальня, — а теперь добавь к этим покачиваниям небольшой подшаг. Вот так назад, вперед, влево, вправо.

— А зачем это нужно, — покачиваясь из стороны в сторону и тяжело дыша, спросил Овсянкин.

— Двигаться нужно, чтобы противник тебе в репу не настучал, попасть в двигающуюся цель намного сложнее, — я левой рукой несколько раз легонько атаковал паренька, — и самое главное. Выучи правый прямой удар. Делается он так.

Я резко, без замаха, от плеча выбросил правую руку в голову Тимофея, но, не доведя ее до цели на пару сантиметров, вернул в прежнее положение. Потом выставил на уровне своей головы ладонь.

— Пробей мне в центр руки, — попросил я паренька, — удар нужно нанести двумя костяшками указательного и среднего пальца.

Овсянкин покраснев от натуги, медленно с опаской разогнул правую руку и коснулся моей ладони.

— Доверни еще корпус, но не заваливайся, — поправил его я, — бей жестче, не бойся.

Тимоха, что есть силы, сжал руку и ткнул мне в ладонь.

— Это не удар у тебя вышел, а толчок, расслабь в начале движения руку, а в конце жестко ее напряги, — я показ еще, как выполняется правый прямой, — бей, как плетью.

И тут Овсянкин пробил так, что я чуть вскрикнул от боли. Звонкий шлепок эхом прокатился по окрестностям.

— Молодец, — сказал я, тряся ладонь, — вот так дома и тренируйся. Повесишь к потолку листок бумаги и пробивай его насквозь. А сейчас пошли на репетицию.

— А торт, — уперся толстяк.

— А вот торты тебе есть категорически нельзя, — я похлопал паренька по животу, — вот эту вот жиробасину нужно срочно сгонять. Или умрешь девственником. Понял меня?

Овсянкин грустно кивнул головой и поплёлся за мной на репетицию.

В кабинете кройки и шитья пионерская джаз-банда собралась уже в новом составе: пионервожатая Настя Ермакова с бубном, толстяк Овсянкин с тромбоном, мучившийся с похмелья, либо от недогона, Петрович с аккордеоном, и я с акустической ритм-гитарой. Первую композицию «Гитары» в принципе сыграли прилично. Тромбон Тимохи выдавал красивую басовую партию, а Ермакова хорошо держала ритм. Со второй вещью, в которой я пел на мотив «Hotel California» про то, что звезды над Москвой, как твои глаза, их забыть нельзя, тоже получилась вполне достойно. Но вот с композициями «Летящая походка» и «40 лет спустя», выходила какая-то бяка. Из-за слишком сложной гармонии, они звучали, так что лучше бы мои уши этого не слышали.

— Конечно, — я махнул рукой, чтобы прекратить наше любительское музицирование, — если долго мучиться, то что-нибудь точно получится. Но у нас время репетировать нет. Нам нужно исполнить что-нибудь простое, массовое. Тили-тили, трали-вали, это вам не тили-тили.

— Может быть, где-то завалялась бутылочка самогонки, — подал «ценную» мысль Петрович, — оно, завсегда под это дело играется лучше.

— Если для дела надо, я могу достать! — горячо прошептала пионервожатая Настя.

Я почему-то сразу вспомнил первую свою репетицию из той, другой жизни, когда мы, старшеклассники, для вдохновения запаслись дешёвым «Агдамом» двадцати градусной крепости. Наши юные тела тогда так вдохновились, что некоторые даже блевали. Однако вся наша пионерлагерная джаз-банда мое молчание восприняла, как согласие на поступок не согласующийся ни с пионерской, ни с комсомольской честью.

— Есть отличная идея! — наконец я прервал свою задумчивость.

— Вот и ладушки, — хлопнул в ладоши Петрович, — у меня мировая закусь припасена! Я тут рыбачил недавно, и засушил парочку красноперок.

— Красноперки не пригодятся, — я остановил мужика, который отставив аккордеон в сторону, уже ринулся в дверь, — Настя, бери карандаш, бумагу записывай.

И под глубоко презрительные взгляды Петровича, я продиктовал Ермаковой песни. Первую из кинофильма «Завтрак на траве», про золотую рыбку, на музыку Шаинского, и слова Львовского. И вторую вещь я позаимствовал у ВИА «Синяя птица», а именно культовую для семидесятых «Там, где клен шумит». Меня, конечно, немного смущало то, что этот забойный медляк кто-то исполнял еще и в шестидесятые годы. Но кто я не помнил. В конце концов, сейчас, никто еще этой песни не знает, и не поет. А что, бывают же в истории озарения сразу у двух талантливых людей. Например, у Попова и Маркони с изобретением радио.

— Поросло травой, поросло травой, Поросло травой место наших встреч! — я выдал простенькое соло на гитаре, которое должно было звучать между куплетами, и удовлетворено посмотрел на музыкантов.

— У тебя отличные песни, — расчувствовалась Настя, — прямо за душу берут. Особенно про клён.

— Между прочим, птицы летают не косяком, а клином, — прорычал страдающий без очередной дозы спиртного Петрович.

— Хорошо, — согласился я, давайте тогда споем так, — Сердцу очень жаль, что один павлин, Гонит спьяну вдаль журавлиный клин!

— Так лучше? — я посмотрел в глаза Петровича.

— На сегодня репетиция окончена, — отмахнулся Петрович, и первым покинул кабинет, где юных пионерок учили кройке и шитью.

— А я могу твое соло сыграть на тромбоне, — тихо сказал Овсянкин, и он лихо продудел его в свою трубу.

— Не плохо, — похвалил я паренька, и обратился к пионервожатой, — кстати, Настя, для этих двух песен мне понадобится детский хор. Вот смотри. Насажаю я на крючок хитрую наживку, — я пропел первую строчку «Золотой рыбки», — у тут же меня подхватывает хор. Хитрую наживку.

— Это я организую, — заверила меня Ермакова, — может быть для Петровича все же достать самогонки? А то я его знаю, на сухую играть не будет.

— Достань, — согласился я, — но сразу не отдавай. Я с ним еще поторгуюсь.

После отбоя, пионервожатая Света вновь меня позвала на реку. Однако на сей раз, мы были не одни. Собралась очень большая компания, находящихся на летней практике будущих педагогов. Ермакова принесла гитару, кто-то из парней достал бутылку мутной жидкости, в которой, судя по запаху, был алкоголь непонятного происхождения. Все, кроме меня, пили помаленьку за красоту, за звездное небо, за хорошую погоду, за мир во всем мире, а я несколько раз исполнил на бис песню «Там, где клён шумит».

— Вот какие песни нужно по радио крутить, — задумчиво произнес один из вожатых.

— Как-нибудь там, — ответил ему другой студент, показав пальцем в небо, — без тебя разберутся, что крутить.

Я же хотел было добавить в защиту первого вожатого, что глас народа — глас Божий. Однако вовремя вспомнил, что сейчас в тренде атеизм. Да и настроение было сонное. Поэтому я еще раз со всеми попрощался и направился в лагерь. Света тоже сказала, что ей пора спать и пошла вместе со мной. За нашими спинами тут же раздались смешки.

— Чего вы смеетесь, — заступилась за нас Настя, — у них строго дружеские отношения.

— Да кто ж спорит, — загоготали парни.

Дети, подумал я про себя. Мы немного прошли в тишине, и тут Света попросила у меня прощение за то, что выдала меня с потрохами Егор Санычу.

— Я не в том возрасте, чтобы на такие мелочи обижаться, — усмехнулся я.

— А сколько тебе? — удивилась вожатая четвертого отряда.

— Шестнадцать недавно стукнуло, — я вновь обругал себя за забывчивость.

— А мне скоро двадцать, — загрустила девушка, — я уже старая.

— Да, — согласился я, — внуки скоро появятся. Пенсию начнут выплачивать за беспокойную комсомольскую юность.

— Ну тебя, — Света нежно толкнула меня в плечо.

Мы, наконец, пролезли в тайную дверь пионерского лагеря «Чайка», и перед прощанием девушка внезапно обняла меня и убежала в свой корпус.

Глава 28

Юрий Корнеев, который на войне потерял в 1941 году отца, все свое детство и юность мог рассчитывать только на самого себя. В бандитском Косом переулке, который был застроен маленькими двухэтажными домиками, где Юрий проживал со своей мамой, он по полной ощутил все прелести послевоенных голодных лет. В драках с местными бандитами, будущий игрок сборной СССР по баскетболу, оттачивал спортивную злость и волю к победе. Если бы ему кто-то тогда сказал, что через десять с лишним лет он станет чемпионом Европы, Юрий бы просто рассмеялся ему в лицо, так как никогда серьезно не занимался этой лучшей игрой с мячом. Со спортом он, конечно, дружил, пробовал себя в волейболе, хоккее, боксе, футболе и даже в велоспорте. Но лишь в семнадцать лет Корнеев впервые пришел по объявлению о наборе в баскетбольную команду, в спортивную школу «Юный Динамовец».

— Играй пацан! — крикнул ему тренер юношеской команды Александр Михайлович Зинин, — покажи, на что способен. Серега дай ему свою футболку, — обратился он к кому-то из запасных.

И тогда Юрий показал. Он ударил мячом в пол и смело полез на кольцо, как это делал в простой дворовой драке. В сутолоке, в трёхсекундной зоне, он двинул кому-то коленом, кого-то оттер локтем и с «мясом» запихал мяч в корзину.

— Приноси завтра фотографию, — улыбнулся тренер, — сделаю тебе Динамовский билет.

А через полгода, сто девяносто семи сантиметровый Корнеев дебютировал уже за команду мастеров. Потому что его не пугали ни тычки, ни удары исподтишка, ни откровенная грубость. Наоборот легкий форвард Корней, как прозвали его одноклубника, только заводился от ожесточенной борьбы и еще сильнее лез в самую гущу. Кстати, такая настырность и бесстрашие отличала весь советский послевоенный спорт.

— Привет, Корней! — крикнул ему из окна первого этажа сосед по дому, — когда в Рим?

— Еще не скоро, — махнул рукой Юрий, который спешил на дневную тренировку во дворец спорта «Лужники».

Вообще-то сборная СССР квартировалась в небольшом уютном доме отдыха на окраине Москвы. Там спортсмены питались и занимались общефизической подготовкой. А игровые тренировки проходили уже в Лужниках. Но сегодня, сутра, Корнеев отпросился домой, чтобы передать стипендию от спортивного общества «Динамо» семье, а заодно и поцеловать жену Татьяну и своего восьмилетнего сына Михаила. Юрий в высоком спортивном темпе пересек маленький дворик, но тут же столкнулся со своим другом детства Федькой Осокиным.

— Корней, когда в Рим? Пласты привезешь? — остановил его Федька, и намекнул на дефицитные заграничные пластинки.

— Привезу Федос, — пожал ему руку Корнеев.

— Постой, — Федька придержал крепкую руку спортсмена, — а ты слышал, недавно на пятаке появились пластинки нашенские. Говорят не хуже Элвиса Пресли.

— Чего? — удивился Юрий, — быть такого не может.

— Век воли не видать, — обозвался Федос, — какая-то ВИА «Синие гитары». Все говорят, что музыка просто улет.

— Брешут, — засмеялся Корнеев, — наверное, не синие гитары, а синий платочек Нади Бабкиной. Извини, уже опаздываю.

Прямо у арки, которая вела из тесного дворика в Косом переулке, уже десять минут стоял львовский автобус марки ЛАЗ-695.

— Ну, ты где, Корней? — крикнул Корнееву центровой московского «Динамо» и сборной СССР, Саша Петров, — Суреныч опять злой будет, загоняет ведь до смерти.

— Не кипишуй Петя, — Юрий заскочил одним большим прыжком в автобус и плюхнулся на переднее сиденье, автобус тут же стартанул, как бегун на короткие дистанции, — Гомеля же из сборной убрали. За опоздание в пять минут теперь, никто выносить мозг не будет.

— Ну да, — согласился Петров, — Гомельский был, как заноза в одном месте, и как только его в Риге терпят?

— Не наша теперь забота, — Корнеев о чем-то задумался и посмотрел в окно.

— Завтра Михалыч приглашал на фуршет, он сейчас где-то под Москвой пацанов тренирует в пионерском лагере, как, поедем? — обратился к одноклубнику Петров.

— На фуршет? На природу? Да с коньяковским? Какие могут быть сомнения? — засмеялся Корнеев.

— Суреныч может не отпустить, — загрустил центровой «Динамо».

— Уломаем, и не таких уламывали, — Юрий снова громко рассмеялся.

Степан Суренович Спандарян на пятничной игровой тренировке, вновь был не доволен действиями своих подопечных. Вообще обстановка в тренерском штабе, в который входили в качестве второго тренера Евгений Николаевич Алексеев, и приглашенный недавно младшим помощником Анатолий Константинович Конев была нервная.

— Что-то с двойным заслоном выходит какая-то чушь, — второй тренер Алексеев хотел высказаться более резко, но потом передумал, так как все новое всегда идет со скрежетом.

— Спокойно, спокойно, — пробормотал Степан Суренович, — маршал, давай уже твоего школьника привезем, пусть покажет свою задумку.

— Бред, — высказался о необходимости консультации с каким-то сопляком Алексеев.

— Бред, ни бред, — вспылил Спандарян, — а мне уже тонко намекнули в федерации, что еще одного второго места нам не простят. Догадываешься, кто следующим тренером сборной станет, или нет?

— Гомель, — чуть не сматерился Евгений Николаевич.

— А теперь подумай еще, — добавил жути Суренович, — сначала он тренер сборной, а потом и в кресло главного в ЦСКА сядет.

— Маршал, что ты молчишь? — выпалил раздосадованный Алексеев, — где твой пацан живет? Ни в Антарктиде же?

— Да ездил я уже два раза, нет его, — пробурчал Анатолий Константинович, — живет он в частном доме, в Измайлово с парнями из детского дома. Сами его ищут.

— Ладно, — махнул рукой главный тренер сборной, — у нас еще есть неделя, чтобы найти твоего вундеркинда. А потом сбор в Алуште, и все. С понедельника будешь каждый день брать автобус и ездить в Измайлово, — сказал Спандарян Коневу.

Когда в тренерской Степан Суренович набрасывал тренировочный план на следующую неделю, к нему зашли двое игроков московского «Динамо», Петров и Корнеев.

— Степан Суренович, — голосом с нотками заискивания начал Корней, — завтра Александр Михайлович Зинин нас пригласил в пионерский лагерь для встречи с подрастающим поколением, с юными «Динамовцами». Надо бы уважить старика.

— Знаю я ваши выезды на природу, — отмахнулся Спандарян, — на встречу с коньяковским поедете. Живо на базу, нечего спортивный режим нарушать.

— Нам же не завтра с американцами играть, — ляпнул, не подумав Петров.

— В общем, так, вы мальчики взрослые, если в воскресенье унюхаю неприятный выхлоп, буду поднимать вопрос об отчислении, — сменил гнев на милость Суренович, — кстати, возьмете с собой Конева, он сейчас в завязке, не даст вам разгуляться.

Корней весело подмигнул своему одноклубнику, дескать, мы еще посмотрим кто, кого.

*****

Репетиция в деревянном амфитеатре лагеря «Чайка» была в самом разгаре. Солнце яркими лучами пробивалось сквозь кроны деревьев и периодически ослепляло глаза, как плохо настроенные софиты.

— Рыбка, рыбка, помоги, — заливался немного охрипшим соловьем я.

— Рыбка, рыбка, помоги, — вторил мне детский хор.

— Золотая, сделай милость, — продолжал я.

В это время Овсянкин вплетал соло на тромбоне, а Петрович с улыбкой заговорщика, на аккордеоне держал основную мелодию.

— Прикажи девчонке той, чтоб в меня влюбилась! — пел я.

— Чтоб в меня влюбилась! — поддерживал мою идею хор мальчиков и девочек в красных галстуках.

— Цы, цы, бац, цы, цы, бац, — отбивала на бубне вожатая Ермакова, которой было немного обидно, что от гитары ее отстранили.

Но судя по ее хитрым глазам, она свое еще возьмет. Во-первых, смена еще не заканчивается, а во-вторых, после завтрашней субботы меня здесь уже не будет. В общем, я решил, будь что будет, возвращаюсь домой. И дальше буду просто действовать по обстановке, импровизировать.

— А дворец возьми себе, рыбка золотая! — я сделал себе несколько медиаторов из картона, и теперь от души бил по струнам.

Тимоха выдал финальное соло на тромбоне, и мы дружно небольшой сбивкой на аккорде ми минор закончили композицию. Сначала нас искупали в аплодисментах, особенно старалась королева Марго, которая громче всех кричала браво. А потом ко мне подошли девчонки пионервожатые.

— Отличная песня, — похвалила одна девушка, будущий педагог, — а как под такую музыку танцевать? Чарльстон как-то не очень хорошо ложиться на ритм.

— Можно было, конечно, попробовать твист, — тихо сказала, самая низенька и курносая девчонка, — но это не советский танец, да и к тому же он тоже не годится.

И эта малышка тут же изобразила пару твистовых движений. И тут меня выручила Ленка, которая уже успела сходить с мамой на наши дискотеки в ДК Строителей.

— Это танец называется диско! — пискнула она.

И вмиг изобразила приставные шаги, волну и прочие развороты, покачивания и повороты.

— Сыграйте еще раз рыбку! — заголосили пионервожатые.

— Повторение, мать учения, — сказал я пионерско-комсомольской джаз-банде.

Хотя Петровича, в лучшем случае, можно было, как максимум, отнести к сочувствующим. Но лично для меня аккордеонист был однозначно диссидентом. Между тем у вожатых танец в стиле диско получался очень даже не плохо. А когда на танцевальную площадку вышла докторша, королева Марго, даже у меня участилось сердцебиение. Вот это были приставные шаги, так приставные шаги. Как же у нее все красиво покачивалось! Однако первым сложал не я, а Петрович. Значит еще не все пропито, сделал я утешительный вывод. Следом за своими боевыми подругами на танцпол выскочили и пионервожатые.

Когда более чем удачная репетиция закончилась, Петрович поставил нам жесткий ультиматум.

— Без пол литры завтра на сцену я не выхожу! — категорически он заявил мне.

— Пол литра чего? — включил я наивного подростка.

— Сам знаешь чего, — прошипел аккордеонист.

— А-а! — сделал вид я, что догадался, — на ягодах и прочих фруктах самопальчик сгодится?

— Литр! — Петрович протянул мне свою мозолистую руку.

— Хоть два! — согласился я.

Глава 29

В начале родительского дня в «Чайке» произошло несколько для меня малозначимых событий. Во-первых, докторша, королева Марго, похвасталась передо мной, что завхоз все же «созрел» и решился сделать ей предложение. Во-вторых, наконец-то был починен проигрыватель, звуки которого разлетались по всей округе лагеря. В-третьих, Егор Саныч выдал сборной лагеря по баскетболу спортивную форму, черные до колен трусы и грязного светло-серого цвета футболки, на которых спереди красовалась облупившаяся надпись «Чайка». Сзади намертво были пришиты простенькие квадратные, как на почтовом конверте номера.

— Что же мне с тобой делать? — сокрушался директор, глядя на тучную фигуру Тимофея Овсянкина, — у меня таких размеров нет.

— Ладно, — успокоил я Егор Саныча и готового разрыдаться толстяка, — не на Олимпийских играх выступаем. Надень свою собственную майку, — сказал я Тимохе, — номер нарисуем тушью, а через пять минут на нашем земляном паркете майка станет такой же серой от пыли, как и остальные футболки.

— Не осрамите сынки, — вдруг расчувствовался директор, — весь лагерь за вас сегодня глотки рвать будет. Не ударьте в грязь лицом! Пора дать отпор этой «Березке». И кто же ее поместил в этом же районе?

На разминке, где мои подопечные по очереди выполняли с ведения самый распространенный в баскетболе бросок от щита, я краем глаза посмотрел на наших соперников. Руководил «Березкой» невысокий, но очень подвижный и темпераментный мужчина лет пятидесяти.

— Кистью дорабатывай, кистью! — кричал он своему четвертому номеру.

Наверное, четверка — разыгрывающий защитник, подумал я. Выше моего Кимки будет на три, четыре сантиметра. И вообще ребята из «Березки» были более атлетичные, что не удивительно, все-таки спортивный класс. А центровой команды соперников вообще нагонял на меня тоску, примерно метр восемьдесят, резкий и прыгучий.

— Все ко мне, — подозвал я своих игроков.

И когда они встали в круг я предложил следующий план на игру.

— Вначале играм зону, посмотрим, как они атакуют со средней дистанции, — я пытался говорить как можно тише, — плотнее действуете под своим кольцом. Тимоха твоя задача отсекать соперника от щита. Олег, ты старайся подбирать мячи, и сразу отдаешь Кимке. В атаке не спешим, расставились, погоняли мяч по периметру. Затем Кимка проход под кольцо и сброс на край, либо Сереге либо Вите.

— А я что должен делать? — спросил меня Сабонис.

— В конце первого тайма дашь на пять минут отдохнуть Тимофею, — я похлопал его по плечу.

— А ты Андрюха, минут через пять, семь заменишь Кимку, — сказал я самому мелкому по росту и младшему по возрасту лопоухому пареньку, — теперь все вместе крикнули, один за всех и все за одного.

— Это-то зачем? — удивился капитан команды Кимка.

— Чтобы кровь, как следует по жилам разбежалась, и чтобы страх и скованности никакой не было. И запомните еще одно спортивная наглость — это главное условие, которое поможет показать в игре все, что вы можете и даже больше. Ну, Кимка?

Капитан команды протянул свою, пока щуплую руку и все остальные положили на его ладонь свои пятерни.

— Один за всех! — заорал своим высоким мальчишеским голоском Кимка.

— И все за одного! — дружно грянули мои подопечные.

На фоне одетых в красивую синюю форму игроков «Березки» мои выглядели, как команда беспризорников. Ничего, ничего, утешал я себя, по одежке встречают, а по счету на табло провожают. Кстати этот самый счет вел один судья за столиком, который просто переворачивал бумажки с цифрами. А отчет времени он брал по шахматным часам, которые нажатием кнопки можно было остановить в любое время. Конечно, мои ребятишки хоть и старались выглядеть невозмутимыми, но я чувствовал, как всех их серьезно подколбашивает. Особенно потряхивало Тимофея. И когда команды построились для приветствия, Овсянкин внезапно громко пернул. Болельщики, которые вплотную опоясали всю площадку, покатились со смеху. Игроки «Березки» чуть на землю не попадали.

— Нормально! Нормально! — крикнул я, чтобы поддержать паренька, — газовая атака, пусть не лезут! Таран! Встань на спорный мяч.

Спорный мы проиграли без вариантов. Как я и догадывался четвертый номер у «Березки» был разыгрывающим.

— Кимка ближе к четвертому! — крикнул я с бровки, — плотнее под щитом!

Первой атакой «Березка» меня ничем не удивила, более атлетичные и высокие парни сразу полезли на кольцо в краску. Но нормально выкинуть мяч в толчее у них не получилось. А Овсянкин, который никогда до этого лета не играл в баскетбол, четко отсек центрового и форвардов «березки» от кольца. Вот что значит парень не испорченный дворовым баскетболом. Четко выполняет указания тренера, то есть меня. Таранов при таком широком, в полном смысле слова, заслоне легко подобрал мяч, и сам повел его в атаку, на половину поля соперников.

— Не спеши! — крикнул я с бровки.

Таранов передал мяч Кимке, «Березка» тоже выстроила в защите зону.

— По периметру передавай! — скомандовал я нашему разыгрывающему.

Кимка отдал мяч на левый край Вите Куропаткину, тот тут же вернул его обратно. Затем Кимка перевел баскетбольный снаряд Олегу, а тот отдал его на правый фланг атаки Сереге, младшему Куропаткину. Я махнул рукой с бровки. И Серега без сопротивления легко положил первый мяч в корзину.

— Да! — взорвались наши трибуны, — молодцы! Молодцы! Молодцы! — стали скандировать под руководством пионервожатых малыши.

Вторая атака «Березки» закончилась неточным броском со средней дистанции. Опять Тимофей поставил свою широкую спину, а мяч уже подобрал старший Куропаткин и отпасовал его на Кимку. Наша вторая атака стала подобием первой. Погоняли мяч по периметру, дождались, когда Овсянкин залезет толкаться в краску, и Витя Куропаткин, точно пальнул уже из левого угла атаки.

— Гимн победы зазвучит! Сегодня «Чайка» победит! — неожиданно для меня выдали девчонки из старших отрядов.

*****

После теплой встречи с пионерами игроки сборной СССР Юрий Корнеев и Александр Петров, все же уломали Анатолия Константиновича Конева заехать в ближайшую деревню, чтобы прикупить домашнего пива и сухой рыбы, которой сейчас вовсю торговали на колхозных базарах. Поэтому начало пионерского дерби между «Березкой» и «Чайкой» пропустили.

— Неудобно, Михалыч обидится, — стыдил товарища по «Динамо» и сборной Петров.

— Ладно тебе, Петя, — отмахнулся Корней, все равно шансов у «Чайки» нет. Скажем потом Михалычу, что его парни просто огонь. И всё.

Когда три великана, ведь рост самого низкого Анатолия Конева составлял сто девяносто пять сантиметров, возвысились над болельщиками, неожиданно для баскетболистов ассистент сборной предложил поспорить.

— Спорим, что сегодня победит «Чайка», — пробасил Анатолий Константинович.

— Давай! — обрадовался Корнеев, — на обратном пути покупаешь нам еще три литра пива.

— А если выиграю я, — хитро улыбнулся Конев, — то вы до Олимпиады ни капли в рот не берете.

— Э! Нет! — заподозрил не ладное Петров, — что-то тут не чисто. Я спорить не буду!

Корней внимательней посмотрел на поле и действительно понял, что тут что-то на самом деле нечисто. Всегда выдержанный и спокойный Александр Михайлович Зинин, что-то громко на повышенных тонах объяснял своим подопечным.

— Какой счет? — спросил Корней у пионеров, которые только что звонко выдали задорную кричалку, про победу «Чайки».

— Двенадцать — три, наши давят! — высоким мальчишеским голоском пискнул пионер, — давай! Дави «Березку»!

— Да не может быть, чтобы спорт спортивный класс проигрывал любителям, — пробубнил про себя Корнеев, и повел своих товарищей поближе к скамейке запасных «Березки».

*****

Ото всех окруживших поле болельщиков слышались крики ликования разной степени задорности, от простого «молодцы», до более агрессивного «дави». Директор тоже уже пару раз подбегал и тоже нашептывал мне в ухо, что его пионеры настоящие мужики и орлы.

— Тогда уже не орлы, а чайки, — отмахивался я, жалостливо просил, — Егор Саныч, отойдите, не мешайте.

Примерно через десять минут, тренер «Березки» не выдержал планомерного тактического избиения его команды и взял тайм-аут. Хорошее дело, обрадовался я, моим давно пора перевести дух.

— Сейчас начнут играть в прессинг, — я достал листок бумаги и карандашом стал рисовать новую комбинацию, — Таран будешь из-за лицевой линии разыгрывать мяч. Тимоха вот тут поставишь заслон. Кимка используешь широкую спину нашего богатыря, открываешься под пас сюда. Куропаткины, как только Кимка получит мяч, меняетесь флангами. И ты, — я снова обратился к разыгрывающему, — пасуешь на любой удобный в данный момент фланг. Серый и Винт сразу при получении мяча идете в атаку на кольцо «Березки», не дожидаясь помощи партнеров. Ничего, сейчас раза три пропустят нашу быструю контратаку, забудут про прессинг. И мы снова начнем играть как можно медленней.

— А мне что делать? — высунулся из-за моего плеча Сабонис.

— За три минуты до конца первого периода выпущу вместо Овсянкина центровым, — я похлопал его по плечу, — разминайся. А ты Андрюха, — сказал я печальному нашему второму разыгрывающему, — готовься на выход после того, как «Березка» снимет прессинг. Пусть Кимка отдышится.

С тактикой тренера «Березки» я угадал с точностью до ста процентов. Они упрямо и агрессивно лезли в прессинг и тут же получали еще пару очков в свое кольцо.

— Хоть не думай, не гадай ка! Победит сегодня «Чайка»! — новую кричалку услышал от преданных болельщиков, которая меня позабавила своей нескладностью.

*****

При счете восемнадцать — пять, тренер «Березки» снова взял тайм-аут. Видя полный разгром спортивного класса, потрясенный этим игрок сборной СССР Юрий Корнеев, решил вмешаться в беседу баскетболистов «Березки» и тренера.

— Мужики, вы че! Каши сегодня мало ели! — начал он раззадоривать юных динамовцев, — вы посмотрите, кто вас сегодня делает! Это же толстый даже прыгнуть нормально не может. В толчее как следует, двинули ему пару раз, чтоб держался подальше от кольца. Жестче играть надо, биться за победу ни щадя себя, все отдать, но матч вытащить. Иначе про большой спорт можно забыть. Во дворе играйте красуйтесь перед девочками, если здесь толку нет.

— Корней, — зашептал ему в ухо главный тренер Александр Михайлович, — дети же, ты чего?

— Какие на… бл… в четырнадцать лет дети! — психанул Корнеев, — давай пошли на поле! Все отдать для победы!

*****

Последние пять минут первого тайма для меня тянулись, как резиновые изделия. Игра в корне переменилась. Даже болельщики приутихли. Сабонис все делал невпопад. Ни спину поставить не мог, ни мяч поймать, ни пас отдать. Я краем глаза смотрел на Овсянкина, с которого текли крупные капли пота, и лихорадочно соображал, что предпринять.

— Не спеши в атаке! — крикнул я новому нашему разыгрывающему, — передавай мяч по периметру! Разыгрывай до верного!

«Березка» стала играть гораздо жестче и агрессивней. Счет с комфортного, восемнадцать — пять, скуксился до двадцати — пятнадцати. Наконец главный арбитр матча, дал свисток на перерыв.

— Сели, дышим, воду не пить, во рту прополоскали, выплюнули, — я с жалостью смотрел на свою недоукомплектованную сборную.

Между прочим «Березка» использовала в игре двенадцать игроков, мне же оставалось надеяться только на семерых, точнее шестерых с половиной, так как Сабониса полноценной игровой единицей считать было нельзя.

— Нормально, сейчас вначале второго тайма снова оторвемся, — успокаивал я скорее сам себя, — сами видите играть с «Березкой» можно, и даже нужно.

Тут на мое плечо легла огромная человеческая ладонь, я поднял глаза вверх и увидел своего первого тренера в этом времени, Анатолия Константиновича Конева.

— Вижу, хорошо бьётесь, — сказал он моим подопечным, — нужно немного потерпеть. В спорте иногда — это самое главное.

— Маршал ни тем помогаешь! — к нам подошли еще двое гигантов.

— Вот познакомься, — представил меня им Конев, — игроки сборной СССР по баскетболу, Юра Корнеев и Саша Петров.

Я пожал руки баскетболистам.

— Все равно ваша песенка спета, — сказал Корнеев.

— Вы дяденьки идите лучше к своей скамейке запасных, — я хотел высказаться более резко, но пожалел уши пионеров.

— А то по шее получим? — заулыбался Петров.

— До шеи я, пожалуй, не достану, — пробубнил я, — игра еще в самом разгаре, дайте мне свое тренерское дело делать.

Я демонстративно отвернулся от игроков сборной и подошел к своим подопечным. Мой бывший учитель физкультуры, еще что-то мне попытался сказать, на что я коротко ответил, — после игры поговорим.

— Что приуныли? — спросил я своих баскетболистов.

— Нам, наверное, сил не хватит, — ответил за всех капитан команды Кимка.

— Даже думать забудь! — я повысил голос, — сейчас «Березка» включит персональную защиту, а мы покажем им двойной заслон. Таран ты отсекаешь первого игрока, а ты, Тимоха, блокируешь центрового. Когда идешь в проход, как нужно мяч прятать? — спросил я Кимку.

— Как арбуз, который стырил на базаре, — улыбнулся капитан.

Глава 30

Второй тайм товарищеского матча баскетболисты сборной СССР, Корнеев и Петров, смотрели уже боле заинтересованно. Он опять пошел по сценарию команды лагеря «Чайка». На каждую хитрость «Березки» они вновь отвечали какой-то своей выдумкой.

— Смотри что творят, — шепнул Корней своему одноклубнику, — это же наш двойной заслон, с которым Суренович уже две недели безуспешно бьется.

— Вижу, — просто ответил Петров, — эта «Чайка» расставляется широко, вот им и удается проскользнуть под кольцо.

— А если вновь стянуться под щит плотнее? — спросил Корней.

— Тогда идет скидка на край, и эти двое ушастых и белобрысых брата со средней дистанции грузят, — ответил ему уже Конев, — и хорошо надо признать грузят, стервецы. Моя команда так на чемпионате Москвы выиграла.

— Значит это твой вундеркинд? — Корнеев показал на тренера «Чайки».

— Он самый, — ответил Анатолий Константинович.

*****

После первых трех минут матча, мы снова ушли на восемь очков в отрыв, двадцать пять — восемнадцать. Мне бы еще одного свеженького игрока, думал я, почесывая затылок. Но где ж его взять.

— Сабонис, приготовься на смену, — кинул я за спину, — Тимоха уже еле-еле булками шевелит.

— Да, я готов! — паренек тут же соскочил с лавки.

— Умоляю тебя, не лови мяч, скидывай сразу на ближайшего нашего игрока, — я быстро размял его плечи, — все, вперед! Покажи лучшее на что способен.

За следующие три минуты от преимущества в восемь очков осталось всего три. Двадцать пять — двадцать два. Я быстро взял тайм-аут.

— Сабонис! Ты пас отдать нормально можешь? — закричали вразнобой Кимка и Олег Таранов.

— Отсекай соперника от щита, а не борись за подбор! — продолжал на него наседать Таран.

— Сели! — я еле сдержался, чтоб не надавать бузотёрам подзатыльников, — Тимоха уже отдышался, сейчас выйдет. И ты, Кимка, заменись, остынь. Андрюха давай в поле. Сейчас тебя прессинговать начнут, — сказал я нашему самому мелкому баскетболисту, — играем «паровозик». Овсянкин топает впереди, а ты ведешь мяч за его широкой спиной.

— Да, Богдан Викторович, понял, — улыбнулся Андрей.

«Паровозик» в исполнении крупного толстяка и самого маленького игрока на площадке выглядел очень потешно. Ребята медленно, но верно пересекали центр площадки. Когда разыгрывающий «Березки» пытался оббежать Овсянкина, чтобы отобрать мяч, Андрюха так же ловко нарезал круги в противоположном направлении.

— Не заблудись! — орали с трибун.

Потом мои юмористы вновь устроили мелкую перепасовку по периметру, и Андрюха как мышка, пользуясь двумя заслонами ловко забил мяч от щита.

— В следующий раз, когда пойдешь в проход, сначала покажи, что будешь делать скидку на угол, — успел я сказать, когда наш мелкий разыгрывающий защитник возвращался в оборону.

Андрюха кивнул головой в ответ. Как только Овсянкин вставал под наш щит, ничего у «Берёзки» в атаке не получалось. Единственное, я заметил, как в толчее несколько раз Тимохе перепало в бок и по ребрам.

— Судья, внимательней, бьют ведь парня! — крикнул я единственному в поле рефери.

— Пусть в шахматы играет, там не бьют, — отмахнулся тот от меня.

Сука, — обругал я свистуна про себя. Следующая наша атака захлебнулась, зато и «Березка» промазала. Я взял еще один тайм-аут. Двадцать семь — двадцать два, еще двенадцать минут играть, прикинул мысленно я.

— Таран, — обратился я к Олегу, — сейчас поставишь Андрюхе заслон, и тут же пойдешь открываться. А ты, Андрей, когда пойдешь на кольцо от земли отдай передачу Олегу. И еще братья Куропаткины, вас сейчас плотно прикрыли, играем смену позиций. В начале атаки встанете на противоположные края. Как пойдет движение, тут же возвращаетесь на свои пристреленные точки. Андрюха еще две минуты разыгрываешь и на замену.

Есть что-то общее между баскетболом и шахматами, особенно блиц шахматами, думать нужно, соображать быстрее противника. За две минуты неспешного баскетбола на две наши успешные атаки «Березка» ответила одной. Тридцать один — двадцать четыре за десять минут до конца.

— Молодцы! Молодцы! — снова завелись наши болельщики.

— Кимка давай на площадку вместо Андрюхи, — я поднял паренька со скамейки.

Хотя, когда увидел, как Овсянкин еле дышит, передумал. Эх, согнать бы ему килограммов десять цены бы ему сейчас не было.

— Выйдешь вместо Тимохи, — сказал я нашему капитану, — сейчас время работает на нас, минимум тридцать секунд на атаку, передай Таранову пусть займет место центрового.

*****

— Все сейчас дожмём, — потирая руки, сказал Корнеев своему одноклубнику Петрову, — сдох толстяк. Хотя надо признать он сыграл очень полезно. Михалыч, скажи своим, чтоб смелее шли в краску!

— Сам знаю, — отмахнулся тренер юных динамовцев, — темп Никита держи, смелее под кольцо иди!

*****

Пять минут я смотрел жалостливо сначала на свою скамейку запасных, затем на баскетбольную площадку. Наше преимущество в счете медленно испарялось.

— Ну что же вы ребятушки? — подбежал ко мне Егор Саныч, — нужно просто еще немного потерпеть!

— Тайм-аут! — крикнул я судье матча, когда счет стал тридцать три — тридцать.

Вся моя команда уже еле-еле дышала. Братья Куропаткины отыграли без замен, хотя я их разгрузил от работы с мячом, их дело было просто бросать со своих точек, но все равно подсели ребята. Таранов напахался больше всех, его вообще заменить некем.

— Последние пять минут, — сказал я команде, — сейчас победит тот, у кого больше сила воли. Они тоже уже устали. Основная пятерка идет на паркет, играем двойной заслон, нет у них сейчас противоядий. Давайте вместе — один за всех, и все за одного!

Кимка скомандовал своим партнерам наш победный девиз и в следующие две минуты мы опять захватили инициативу. Тридцать семь — тридцать два. И тут произошло то, чего я никак не мог ожидать. «Застряв» в очередной раз в нашей плотной зонной защите, центровой «Березки» как следует, исподтишка засадил локтем Овсянкину в живот. И что-то обидное шепнул ему в лицо. Тимоха сначала согнулся, потом резко встал в боксерскую стойку, которой я его недавно обучил и хлестко пробил обидчику прямо в челюсть. Долговязый подросток упал, как подкошенный прямо на том месте, где и стоял.

— Это технический фол! — заголосил тренер «Березки», обращаясь к судье, — чему своих костоломов учишь? — набросился он уже на меня.

— А вы чему своих учите? — ответил я, — выбивать противника из игры любым способом? Кто подлее, тот первее, такой сегодня у юных динамовцев девиз?

Пока мы обменивались «любезностями», Овсянкин грустно поплёлся с поля. А судья назначил два штрафных в наше кольцо. Выбор у меня был невелик, на вопрос, кто лучше, тот, кто выше или тот, кто быстрее, я решил быстрее и выпустил второго разыгрывающего защитника Андрюху.

— Он меня обозвал Овсянкой, — пробурчал мне тихо центровой.

— Ну, зачем же сразу бить, — я развел руки, — назвал бы его криворуким неудачником, который не может обыграть толстяка. Ладно, не хватало мне здесь еще твоих слез. На тебя, между прочим, девчонки смотрят.

Тимоха тут же смахнул предательские слезинки и гордо посмотрел по сторонам. В последние дни из полного юзера он превратился в завидного парня. И музыкант и баскетболист.

К сожалению оба штрафных игрок «Березки» пробил точно. И само собой после технического фола владение мячом осталось за противником. Они тут же смело полезли под кольцо и с мясом запихали еще один мяч в нашу корзину. Было тридцать семь — тридцать два, стало за считанные секунды тридцать сем — тридцать шесть. Тренер «Березки» почувствовав, что мои игроки сильно наелись, решил проверить меткость наших снайперов и тоже выставил на конец игры зону. К сожалению две атаки кряду моя «Чайка» провела как под копирку, медленная перепасовка в атаке, вывод на бросок из угла, и промах. В следующей атаке юные динамовцы впервые в матче вышли вперед, самым простым броском из-под кольца, тридцать семь на тридцать восемь. А за тридцать секунд до конца игры, за пятый фол сел на скамейку Таранов, последний большой игрок, кроме Сабониса, конечно. "Березка" еще как на зло забила оба штрафных и счет уже стал тридцать семь — сорок. Вели всю игру и в конце сдохли, я почесал свой волшебный затылок.

— Сабонис! Пришел твой звездный час! — выкрикнул я, поднимая с лавки самого нескладного в мире подростка, — вся страна смотрит с надеждой на тебя! Давай, ради любимой девчонки!

Я не знал, как еще вселит в него веру в свои силы.

— Я не подведу тренер! — ответил мне Сабонис и ринулся в бой.

За тридцать секунд до конца Кимка повел мяч в атаку, дойдя до оборонительных редутов «Березки» он глянул на меня, как бы спрашивая, что разыгрывать.

— Решай сам, проход бросок со средней! — выпалил я, понимая, что это, к сожалению конец.

Кимка кивнул головой и двинулся с мячом в краску, потом резко притормозил, освобождаясь от опекуна, и бросил в прыжке с отклонением. Мяч чиркнул переднюю дужку, потом ударился о щит и отскочил в поле. Непонятно каким способом, выше всех взлетел Сабонис и четко одной рукой скинул мяч на старшего Куропаткина. Виктор в касание бросил из угла и попал.

— Прессинг! — заорал я, — каждый прихватил своего! Судья три секунды на вынос мяча! Задержка времени!

Тридцать девять — сорок! Юные динамовцы из «Березки» впервые в игре столкнувшись с нашим прессингом, растерялись. А это элемент я подробно разбирал на тренировках со своей сборной лагеря. И от неожиданности динамовец, пытаясь начать быструю и уже последнюю атаку, не рассчитал траекторию. Мяч сам свалился в кривые руки Сабониса. Тот с огромным трудом грохнул его об землю, затем ухватился за неподдающийся баскетбольный снаряд как следует, и, выпрыгнув на одной ноге, с разворота крюком послал мяч в корзину соперника. Лично для меня время остановилось. Болельщики замерли. И черный со шнуровкой, непривычный для того моего мира и времени, мяч как будто издеваясь над всеми, ударился в заднюю дужку кольца, затем в переднюю, потом отскочил вверх, завис на сотые доли мгновения и плюхнулся внутрь кольца.

— Гол! — взорвался весь стадион.

Кричали дети, их папы и мамы, и даже некоторые бабушки, которые приехали в родительский день в это красивое и живописное место.

— Время вышло! — отвечали им так же громогласно игроки «Березки» и их тренер.

Судья же пошел советоваться с судейским столиком, вокруг которого скакал наш Егор Саныч и его коллеги из соседнего спортивного лагеря. Я же вышел на баскетбольную площадку и просто всем своим пионерам жал руки.

— Молодцы! Молодцы! Сабонис, ты лучший! Кимка — отлично! Куропаткины — звери! Андрюха — красавец! Таранов, Овсянкин, идите сюда, поблагодарим болельщиков!

И пока директора пионерских лагерей спорили, судьи решали, кому отдать победу, я со своими баскетболистами сделал круг почета. И вдруг в толпе заметил семейство Симоновых, Иринка, Ленка и их мама Ксения Федоровна.

— Мальчики вы лучшие! — услышал я за спиной, когда моя команда пошла на второй круг.

Я же подошел к Симоновым.

— Кто победил? — спросила Ксения Федоровна.

— Мы победили! — крикнула Ленка.

— Как всегда, когда хорошая игра победил болельщик! — усмехнулся я.

— Что у вас случилось? Почему ты пропал? — засыпала меня вопросами Иринка.

— Ушел в творческий отпуск, песни новые сочиняю, — соврал я, — кстати, через полчаса будут танцы и концерт.

— Я тоже в хоре пою! — похвасталась Ленка, — рыбка, рыбка помоги, — запела она.

Однако ребенку не дали исполнить следующую строчку из песни, так как судьи, наконец, решили, что победа в товарищеском матче досталось команде лагеря «Чайка». Сквозь всеобщее ликование родителей и детишек лагеря Иринка мне успела прокричать в ухо, что она написала записку Наташе, и странно, что ее здесь нет. А потом кто-то решил, героя концовки встречи, Сабониса, покачать. Однако долговязый подросток ловко уворачивался и убегал от своих одноклубников. Поэтому первым поймали самого младшего и легкого игрока Андрюху и стали качать его.

— Спасибо вам за все Богдан Викторович, — сказал мне Овсянкин, — это была лучшая смена в лагере за всю мою жизнь!

— Ешь меньше мучного, сгоняй жир, все у тебя будет норм, — я похлопал паренька по плечу.

— Егор Саныч! — ко мне подбежал Кимка, — я и не знал, что баскетбол лучше футбола. Сейчас обязательно пойду в баскетбольную секцию.

Вместо ответа я переобнимал всех своих героических ребят.

Наконец Егор Саныч, используя спортивный свисток сумел немного утихомирить народ и призвал игроков и «Чайки», и «Березки» выстроится для торжественного награждения. Саму процедуру он поручил игрокам сборной СССР по баскетболу, Юрию Корнееву и Александру Петрову. Когда раздали почетные грамоты, самым смешным оказалось то, что за второе место в соревнованиях по баскетболу наградные листки были изысканно украшены спортивной символикой, а за первое место в грамотах царил спартанский минимализм.

— Что ж вы денег сэкономили на грамотах за первое место? — тихо спросил я довольного Егор Саныча.

— Кто ж знал, что мы победим, — виновато улыбнулся директор лагеря.

— А сейчас для все желающих состоится праздничный концерт и танцы! — дунув еще пару раз в свиток, прокричал Егор Саныч.

*****

— Ну что пойдем по пиву? — спросил Корнеева одноклубник Петров.

— Ты же знаешь я к музыке не безразличен, давай сначала на танцы, — ответил он.

— Если только краем глаза, — нехотя ответил Петров.

Глава 31

До дебюта нашей пионерской джазовой банды, оставалось еще пятнадцать минут. Мы отошли с Анатолием Константиновичем подальше от любопытных ушей, и присели на толстую поваленную березу. Повсюду гуляли родители со своими детьми. Кто-то шел на реку, кто-то наоборот решил посмотреть праздничный концерт. Мой бывший тренер рассказал о том, как идут тренировки сборной. Я ему вкратце описал свою ситуацию.

— Пятое управление КГБ прицепилось, — задумчиво проговорил Конев, — это тебе нужно к маршалу Гречко, к первому заместителю министра обороны СССР. Большой любитель и футбола, и баскетбола, сейчас очень много делает и для ЦСКА, и для сборной СССР.

— Даже так, — удивился я, — хорошо, в понедельник приеду в Лужники, помогу сборной чем смогу. И от вашей помощи не откажусь.

Я встал с бревна, пожал руку Анатолию Константиновичу.

— Мне еще переодеться надо, в нормальный концертный костюм, на танцы-то придете? — спросил я прощаясь.

— Если споешь мою любимую, — улыбнулся гигант.

— Какую? — не понял я.

— Дым над водой, — пробасил он.

А когда я подходил к медпункту на меня из домика для первого отряда выскочил Сабонис, который уже успел нацепить белую рубашку, брюки и все ещё мятый пионерский галстук.

— Богдан Викторович, — с виноватым видом проблеял он, — я не буду заявляться на драфт нэбэа.

— А что такое? — еле сдерживая смех, изобразил я досаду.

— Меня пригласили в юный "Динамовец", вот, — улыбнулся паренек.

— Не посрами Советский спорт! — я хлопнул его по плечу.

Он вдруг обнял меня, и даже чуть-чуть всплакнул. После чего в припрыжку поскакал на танцы.

*****

Маленький прогулочный пароходик совершал последний на сегодня укороченный рейс из Москвы, с Южного речного вокзала до пристани детский пионерский лагерь «Чайка». На проплывающую за бортом красоту лейтенант пятого управления КГБ Михаил Андроников смотрел с нескрываемым омерзением. Уже неделю он толком не высыпался. Получив серьезную взбучку за провал операции под кодовым названием «Гитарист», положение его было как никогда шатким. Однако и его более опытному коллеге Сидорову, тоже не поздоровилось. Но тот вывернул всю ситуацию так, что Андроников везде был виноват. Из «Коктейль-Холла» упустил клиента он, не может его вычислить в городе, тоже он. И вообще за растрату оперативных сорока тысяч рублей, с которыми должен был быть взят «гитарист», Михаила лишили и премий, и тринадцатой зарплаты, а самое главное запретили посещать специальный магазин, где по бросовой цене можно было прикупить всякого дефицита.

— И нафига мне этот КГБ без спецобслуживания, — ругался про себя Андроников, — о, вышла!

Михаил посмотрел на красивую девушку, которая задумчиво прижавшись к железным перилам парохода смотрела вдаль. Это Наталья Маркова, подруга «гитариста». Пять дней он просидел во дворе дома 15 Большого Каретного переулка. Насмотрелся там на пьянки, гулянки, наслушался гитарного треньканья. И наконец клюнуло. Зачем гражданка Маркова поехала кататься на пароходе за город, когда у нее там никаких знакомых нет? Разоделась не по-нашему. Черное приталенное платье. В таком виде просто так за город не ездят. Ответ верный, на свиданку к «гитаристу» поперлась. Красивая девка, и что она в нём нашла? Ничего, ничего, сегодня вручу повестку беглецу, заставлю расписаться и пусть попробует хоть куда-то исчезнуть, объявим во всесоюзный розыск, посадим и запугаем. А за что? А за то! Как говорит Сидоров, был бы человек, статья всегда найдется.

Пароходик медленно стал поворачивать к берегу. К простенькой деревянной пристани. Пионерский лагерь «Чайка» прочитал приближающуюся табличку Андроников.

*****

В не типичном для пионерских лагерей амфитеатре «Чайки» сегодня было необычайно людно. На сцене пока трезвый аккордеонист Петрович, с бубном вожатая комсомолка Ермакова, с тромбоном пионер Овсянкин, и я, застрявший между пионерским и комсомольским возрастом, с акустической ритм гитарой. А за нашими спинами в красивых выглаженных белых блузках и рубашках небольшой детский хор.

— Там, где клен шумит над речной волной, Говорили мы о любви с тобой, — пел вдохновенно я.

— Волной! Тобой! — подпевали мне будущие солисты больших и малых театров.

А прямо передо мной кружились в неторопливом вальсе парочки. Баскетболист Александр Петров не удержался и пригласил на танец докторшу, королеву Марго. На это безобразие из-за спин, кусая губы, зыркал злыми глазами завхоз. Справа у сцены стояла Иринка Симонова, слева пионервожатая Светка Миронова. Я краем глаза заметил, как они периодически с недоумением поглядывали друг на друга.

— Четырем ветрам грусть-печаль раздам. Не вернется вновь это лето к нам, — пропел я и меня тут же подхватил детский хор.

— Hе вернётся вновь, не вернётся вновь, Hе вернётся вновь это лето к нам.

Егор Палыч откуда-то с галерки мне показал кулак с большим пальцем вверх. Это значило, что переговоры с шефами прошли более чем удачно. Может быть купят нормальную баскетбольную форму, подумал я, пока Тимоха на тромбоне выдал характерную для хита семидесятых сольную партию.

— Пацы смотрите у него настоящие джипсы! — услышал я шёпот пионеров, которых танцы пока не очень интересовали, так как не пробудилась еще в них тяга к противоположному полу.

— Что за джипсы? — отвечал другой мальчишеский голос.

— Эх ты деревня, это штаны, за которыми вся Москва бегает, — отвечал первый.

— Да ну, пошли лучше рыбу ловить, или тебе Ленка нравится, жених? — продолжал гнуть свою линию второй.

— Отвали, — закончил диалог первый голос.

*****

Юрий Корнеев, который лишь ради любопытства заглянул на эти детские танцульки, был немного ошарашен музыкой. Это, конечно, был далеко не его любимый Элвис Пресли, но сам песенный материал был крайне любопытен. Ему очень понравилась первая вещь «Гитары», а песня про клён вообще зашла, как родная. Вот значит какие они «Синие гитары», про которых рассказывал его друг детства буквально день назад.

— Как тебе мой ученик? — к Корнею подошел ассистент главного тренера Конев.

— Михалыча, моего первого тренера, уел, песни поет заковыристые, хочешь сказать, он еще и в баскетбол играет? — усмехнулся Юрий.

— Ну так, немного, — улыбнулся Анатолий Константинович, — в понедельник увидишь.

*****

Последние аккорды «Клёна» утонули в овациях.

— Мальчики! Родненькие! — ко мне обратилась одна из мам, кого-то пионера, — сыграйте «Мишку»! Мишка, Мишка, где твоя улыбка, полная задора и огня!

— Пишите на радио, в программу по заявкам радиослушателей, — с серьезным видом ответил я, — у нас тут все согласованно с министерством культуры СССР. А завершаем нашу сегодняшнюю музыкальную программу песней «Дым над водой»! Посвященную всем кто пережил и в тылу и на фронте нелёгкие тяготы войны.

Петрович, Овсянкин и комсомолка Настя Ермакова с недоумением посмотрели на меня. Парочки на танцполе замерли в ожидании, стоит ли им кружиться в медленном танце дальше, либо попробовать сплясать какой-то нелепый диско-танец. А я решил, если пообещал Коневу исполнить его любимую вещь, то слово нужно держать твердо. И заиграл самый популярный гитарный риф из того моего мира и времени.

— Ту ту ту, ту ту туту, ту ту ту, ту ту-у, — выдала моя гитара на неподготовленные головы слушателей.

Тимоха Овсянкин сориентировался мгновенно, как на баскетбольной площадке, и туже саму музыкальную тему сыграл на тромбоне. Пионервожатая Настя смешно затрясла головой, чтобы уловить ритм неизвестной ей композиции, и подключила к гитарному рифу свой бубен.

— Цыки, бац, цыки, бац — разнеслось над амфитеатром.

— В руинах Сталинграда, нам приказал комбат, Держаться до заката, и нет пути назад! — запел я.

Самоучка слухач Петрович сначала робко, а потом смелее, тоже вступил на своем аккордеоне. И зрители вдруг, повинуясь некому инстинкту всеобщей гармонии, стали хлопать в ритм этой песни.

— Дым над водой, огонь в небесах! — прорычал я, — Дым над водой! — и я снова заиграл простой гитарный риф.

*****

Сотрудник КГБ Миша Андроников, который плелся за гражданкой Марковой от Москвы до самых до ее окраин, на подходе к раскрытым настежь воротам лагеря «Чайка» услышал уже знакомую композицию. И теперь он специально отпустил от себя Маркову подальше, и смешался с толпами родителей отдыхающих пионеров, потому что еще одного провала ему точно не простят. Не такие уж и плохие песни сочиняет этот «гитарист», думал Андроников, продвигаясь в ту сторону, где звучала эта необычная ритмичная музыка. Однако его коллега Сидоров, будь ему трижды пусто, прав, «гитарист» — это не советский человек. Слишком выделяется из коллектива, не такой, как все. Зараза одним словом, которая если ее не придушить в зародыше расползется по огромной стране раковой опухолью.

*****

— Дым над водой, огонь в небесах! Дым над водой! — детский хор, которому никто не дал команду разойтись, сообразил, что можно смело подпевать незамысловатый куплет, тоже включился в процесс творческой импровизации.

Когда песня закончилась, все зрители какое-то время стояли в тишине. Либо убьют, либо зацелуют, подумал я.

— Ура! — заорали родители с пионерами.

— Мальчики! Родненькие! — ко мне вновь подошла та женщина, которая хотела услышать про Мишку и его улыбку, — у меня же отец погиб под Сталинградом! Спасибо вам хорошие мои!

У женщины текли крупные слезы по щекам. А я просто онемел, и не знал что сказать. Вдруг краем глаза я увидел, как на сцену выскочил кто-то в чем-то черном и побежал ко мне. Я развернулся, и тут же на мне камнем повисла моя Наташка. Пионервожатая Настя Ермакова, не ожидавшая таких бурных проявлений чужих чувств на людях, вышла перед нами на край сцены.

— А теперь наш концерт продолжится песней, как здорово, что все мы здесь сегодня собрались! — выкрикнула она задорным комсомольским голосом.

Пока хор детский пионерский пополнялся новыми участниками, мы с Наташей переместились в зрительный зал.

— Нас из дома культуры отправили в неоплачиваемый отпуск, — призналась Наташка, когда первые радости от встречи улеглись, — мы уже пять дней даже не репетируем. Что будет дальше?

— А дальше будет, долгая и счастливая жизнь, — ответил я, когда детский хор запел про изгиб гитары желтой, — сегодня возвращаюсь домой. В понедельник поеду в Лужники, поработаю со сборной СССР по баскетболу, там обещали помочь.

— Пароход отправляется через час, — сказала она, и крепко взяв меня за руку, положила голову мне на плечо.

Тут к нам подсело семейство Симоновых, точнее женская ее часть. Иринка с Наташкой обнялись, как лучшие подруги. Обе еще раз вернулись к проблемам с репетициями и гастролями. А Ксения Федоровна заявила, что на фабрике сейчас тоже не все гладко, зашиваемся в прямом смысле слова, пашут все в три смены. Спрос на джипсы во много раз превышает предложения. Я же подумал, как странно получается, Наташка с Иринкой раньше терпеть друг друга не могли, а сейчас подруги.

Через полчаса праздничный концерт закончился. Деревянный амфитеатр постепенно опустел, родители пионеров засобирались на последний пароход. Я временно оставил Наташку пить чай с вишневым вареньем в медпункте с докторшей Маргаритой Николаевной. А сам понес спортивную форму и прочий спортивный инвентарь в административный корпус. Потом заглянул в кабинет кройки и шитья, где вожатая Настя всю лагерную джазовую банду угощала домашней выпечкой.

— Ты где пропал? — накинулся на меня Петрович.

— А что такое? — удивился я.

— Ну, я же жду, — и аккордеонист выразительно сделал пальцами щелбан по горлу.

— Через минуту вернусь, — улыбнулся я и скрылся за дверью.

Через назначенное время я принес кастрюлю компота с кухни. Еще накануне я заказал кухарке тёте Маше приготовить традиционный для пионерского лагеря напиток из сухофруктов, конечно, оплатив свой каприз из своего кармана.

— Вот Петрович, — сказал я, — все как договаривались, два литра, даже больше. Настойка на ягодах и фруктах, сделанная своими руками, то есть самопал.

Бедный наш музыкант самоучка трясущимися руками приоткрыл крышку кастрюли и принюхался.

— Это же компот! — взревел он, — обманщик!

— Так бы и сказал, что ты на бражку рассчитываешь, — наигранно обиделся я, — я вообще намеки плохо понимаю.

— Ну, Богдашка, этого я тебе никогда не прощу! — Петрович с горя откусил большой кусок ватрушки с картошкой, и активно стал его жевать.

— Прощайте ребята, — сказал я, приобняв Настю и пожав руку Овсянкину.

— В гости еще приедешь? — расчувствовалась пионервожатая.

— Вряд ли, — ответил я и пошел на выход.

— Подожди, — окликнул меня Петрович.

Он подошел ко мне и обнял меня по-отечески.

— Дым над водой — это вещь! — пророкотал Петрович.

От административного корпуса до медпункта было около двухсот метров. Я еще раз оглядел пионерский лагерь, и подумал, может быть на следующий год устроиться на одну смену физруком или пионервожатым. Ведь красота!

— Молодой человек, подпишите повестку, — из кустов у самого крыльца моего временного обиталища появился сотрудник пятого управления КГБ Андроников.

— У меня сегодня не приемный день, — я отстранил бумажку, которую мне сунул это плюгавый мужичек.

— Я с вами здесь не шуточки шучу! — взвизгнул нервно он, — быстро подпишите!

Агент КГБ как бы невзначай приоткрыл полу плаща и показал мне кобуру, с предполагаемым пистолетом. Я взял бумагу из рук Андроникова и посмотрел ее на просвет.

— Сейчас подождите, за очками схожу, — буркнул я, и небрежно вернул бумагу КГБэшнику.

Я взлетел на крыльцо, Андроников двинулся следом. Но у самых дверей я его резко остановил.

— Подожди, говорю здесь! — громко сказал я, — у меня там женщина не одетая!

Я резко зашел внутрь и закрыл на щеколду дверь. На меня в две пары глаз смотрели Наташка и королева Марго. Я быстрыми шагами подошел к столу.

— Уезжай сейчас одна, — шепнул я своей подруге, — в ближайшие дни дам о себе знать.

— Тому типу скажите, — я показал рукой на улицу, — что я очень сожалею, что мы разминулись, пусть не беспокоится, на неделе зайду куда надо.

Пока барышни ничего не успели сообразить, я ворвался в свою спальню, открыл окно и выпрыгнул на улицу. Как чувствовал, когда выбирал место для ночевки, что окна должны выходить прямиком на живописную лесную чащу. Я легко пробежал двадцать метров до забора и, пользуясь своей необычайной прыгучестью, перелетел его как Валерий Брумель через планку на соревнованиях прыгунов в высоту. Дальше через кусты, виляя между высоченных стволов сосен, я бежал так, что даже не заметил, как несколько колючих веток мне расцарапали правую щеку. Через пять минут интенсивного бега я немного запыхался и сбавил темп. Сейчас главное выйти на трассу и на попутке добраться до Москвы, соображал лихорадочно я. Деньги на дорогу есть, в конце концов, день на вокзале перекантоваться не проблема. Можно даже купить билет на ближайший поезд куда угодно, а потом выйти и купить билет обратно в Москву. А в понедельник приеду в Лужники, и да поможет мне маршал Гречко. На этих мыслях я выскочил на небольшую полянку, где уютно разместились игроки сборной СССР Корнеев, Петров и ассистент главного тренера Конев Анатолий Константинович.

— Нарушаем спортивный режим, — я сделал вид, что совершаю запланированную лёгкую пробежку перед ужином, — Анатолий Константинович, я тут подумал, а чего до понедельника резину тянуть. Завтра готов приступить к тренировочному процессу.

Я понюхал содержимое трёхлитрового алюминиевого бидона.

— Пиво, пьете, — укоризненно покачал головой я, — Степан Суренович в курсе?

— Ну, ты наглец, — хохотнул Корнеев.

— У нас сегодня выходной, — не так уверенно ответил уже Петров.

— Появились какие-то внезапные проблемы? — спросил мой бывший тренер, который отщипывал маленькие кусочки от сухой рыбины.

— Есть такое, — признался я.

Глава 32

В воскресенье перед первой тренировкой сборной СССР по баскетболу, я непривычно медленно думал, как бы мне завоевать хоть какой-то авторитет у чемпионов Европы и заслуженных мастеров спорта. Степан Суренович, который реально оказался рад меня видеть, так описал мои функции, что буду работать над улучшением процента попадания игроков со средней и дальней дистанции. Поселил он меня вместе с Коневым в двуместный номер на загородной базе. Питание, в отличие от пионерского лагеря здесь было отличным. В меню было много мясных блюд, и так же хватало фруктов, особенно дынь и астраханских арбузов. А в лагере сейчас макароны, думал я накануне, когда жадно поедал шашлык из баранины.

Во дворце спорта Лужники, не смотря на летнюю жару было очень прохладно. На баскетбольной площадке вовсю шла разминка. Скрип спортивной обуви о паркет гулко разлетался над всеми пустующими трибунами. Обожаю этот звук, он уносил меня в далекое детство, когда сам впервые вышел на баскетбольную площадку, в том другом мире и жизни. Наш тренер был просто фанатиком своего дела. Он собирал различную литературу по баскетболу, что-то сам переводил с английских изданий. Помню, как он нам еще плохо соображавшим пацанам, рассказывал об ошибках, которые допускал Гомельский в спортивных битвах между Каунаским Жальгирисом и ЦСКА.

— Жальгирис ведь играет персонально! Значит, Ткаченко должен уводить Сабониса из-под кольца, а не толкаться с ним в краске, — говорил наш тренер.

И вообще, он Гомельского за тренера не считал. Говорил, что тот просто хороший организатор не более. Лично я в том противостоянии оценок не выставлял ни за кого не болел. Мне нравились лишь отдельные игроки. Вальдемарас Хомичус у Жальгириса, и Виктор Тихоненко у ЦСКА.

Разминкой сборной СССР руководил Николаич, то есть тренер теперешнего московского ЦСКА Евгений Алексеев. Ничего интересного, челночный бег поперек площадки, боком, спиной и короткие рывочки вперед. Наконец Суренович представил меня сборникам. Потом центровые команды Альберт Вальтин из киевского «Строителя», Геннадий Вольнов и Виктор Зубков из ЦСКА, уже знакомый мне Александр Петров из «Динамо», а так же настоящий гигант с ростом два восемнадцать Янис Круминьш из рижского СКА отправились на одну половину площадки отрабатывать навыки игры под кольцом. Я же остался один со своими новыми подопечными. На меня с интересом и не скрываемой иронией смотрели Майгонис Валдманис и Валдис Муйжниекс из рижского СКА, Цезарс Озерс из рижского ВЭФа, Гурам Минашвили и Владимир Угрехелидзе из тбилисского «Динамо», Михаил Семёнов из ЦСКА и еще один мой знакомец Юрий Корнеев из московского «Динамо». Дружба народов — форева, пробубнил я про себя.

— Малчик, может быть, слетаешь нам за пивом? — сказал Гурам Минашвили.

— Что-то сегодня жарко, — поддержал его одноклубник из Тбилиси Владимир Угрехелидзе.

— А мы тут самы мячик побросааем, — включился в разговор латыш Майгонис Валдманис.

Деточка, а вам не кажется, что ваше место возле нужника, — вспомнил я бессмертную работу Александра Серого.

— Сколько я зарезал, сколько перерезал, сколько душ невинных загубил, — пробубнил я себе под нос, и пошел отмерять от кольца семиметровую дугу.

— Два мяча сюда! — потребовал я от спортсменов, когда встал под нулевым углом к щиту, в самый угол левой стороны площадки.

Требуемые мной спортивные снаряды тут же прилетели ко мне, но с разной скоростью и точностью. Потом я выставил еще два мяча на точку, которая была под сорок пять градусов к плоскости щита, на тоже примерно семиметровое расстояние. Далее два мяча в лоб, то есть под девяносто градусов к щиту, и зеркально по два мяча я поставил на правую сторону площадки.

Внутренне я себя перекрестил, так как если сейчас опозорюсь, можно смело ехать домой, прямо в руки пятого управления КГБ. Я встал в правый угол, дважды ударил мяч в пол, чтобы почувствовать его вес, выдохнул и метнул точно в кольцо. Сетка издала от трения с мечом приятный звук «фух». Потом я быстро поднял с паркета еще один баскетбольный снаряд и тут же послал его следом, он немного зацепил дальнюю дужку, но попал туда куда надо. Быстро перебежал на следующую точку под сорок пять градусов и один за другим снова забил оба мяча. Под ноль и сорок пять градусов мои любимые точки. В былое время я после каждой тренировки исполнял по триста, четыреста бросков с них. А вот пулять в лоб, строго по центру мне доводилось от случая к случаю. С этой точки один мяч у меня улетел в молоко, другой залетел, но при этом ударился от щита, повезло. Следующая точка под сорок пять, но из левой половины, один точно, другой предатель выскочил, ударившись о заднюю дужку. И под ноль градусов, из левого угла оба точно!

— Кто повторит? — я подошел к игрокам сборной СССР.

— Баскетбол, это же нэ цирк! — ответил Минашвили, — здэсь самый надежный способ забить мяч, это бросок из-под кольца.

— Так выпьем же за то, чтобы наши желания, совпадали с нашими возможностями! — закончил я фразу грузинского баскетболиста.

Игроки сборной до кого, дошел смысл шутки, грохнули от смеха. Чуть позже отсмеялись прибалтийские ребята.

— Все правильно, самый надежный способ набрать очки в баскетболе — это броски из-под кольца, — продолжил я, — поэтому будем учиться бросать с дальних и средних дистанций, чтобы соперник вытягивался за нами в поле, и создавал нам свободные зоны под кольцом.

— Взяли по мячу, — скомандовал я, — Вальдманис левый угол под ноль градусов, Муйжниекс левая половина под сорок пять, Озерс под девяносто, Минашвили сорок пять градусов правая половина.

— Вай-вай, зачэм сорок пять? — заулыбался Гурам, — давайте сначала по сорок.

— Если в Грузии делают коньяк крепостью сорок градусов, — ответил быстро я, — то исключительно для тебя можешь бросать под углом в сорок.

— Зачэм так говоришь, — обиделся Угрехелидзе, — в Грузии все делают, «Энисели» сам Сталин пил!

— Угрехелидзе, — ответил я, — идешь в правый угол, бросаешь за Родину, за отца народов, и попробуй только промахнись, вмиг запищу в турецкие шпионы со всеми вытекающими из этого последствиями.

— Вай-вай-вай, — тихо запричитал Владимир Угрехелидзе.

— Семёнов и Корнеев встают на подбор, — продолжил распоряжаться я, — делаете по очереди с лева направо по десять бросков, далее смена позиции, против часовой стрелки. Корнеев идет в левый угол, на подбор в краску встает Угрехелидзе. Работаем в темпе!

Я дунул в свисток, который до этого болтался без дела у меня на шее. Первые выстрелы всей задней линии сборной СССР оказались мимо кассы. Вторые опять мимо. На третьей попытке первым попал из левого угла латыш Валдманис.

— О-о-о! — заокали игроки сборной и раздались жидкие аплодисменты.

— Майгонис, — обратился я к латышскому стрелку, — запомни, как двигалась твоя рука, как сработала кисть, как ты переместил корпус во время броска, и в следующий раз попробуй все это повторить. Давай еще раз!

Майгонис Валдманис исполнил бросок повторно и снова точно.

— Молодец, все продолжаем работать! — я вновь дунул в свисток.

Затем я присел на скамейку запасных и достал записную книжку, которая осталась у меня на память о пионерском лагере «Чайка». Я перевернул ее задом наперед, и те черновики, в которых я анализировал игроков лагеря, переместились в конец книжки, а в новом начале карандашом я написал, Валдманис — снайпер номер один. Для сборной таких нужно минимум шесть!

Когда все игроки сборной прошли один круг, к Майгонису добавился еще Валдис Муйжниекс и Михаил Семёнов. Тбилисские динамовцы смазали все попытки, Озерс и Корнеев забросили пару дурных мячей.

— Следующее упражнение, — я взял мяч, — проход на расстояние в пять метров к кольцу, примерно, под сорок пять градусов и бросок с отклонением. Юра, — обратился я к Корнееву, — встань в краску, попытаешься меня накрыть. Поехали!

Я повел мяч не по прямой линии к кольцу, а по дуге, заставив тем самым Корнея перемещаться боком, потом резко остановился, мгновенно очень высоко выпрыгнул в сторону от кольца, и по хорошей дуге бросил. Юрий даже с его ста девяноста семью сантиметрами роста махнул рукой мимо моего мяча, который благополучно опустился в корзину.

— Корнеев, Семёнов, Озерс в краску, будете, без фанатизма, обозначать защиту, — скомандовал вновь я, — остальные делают по десять проходов в правую и левую сторону. Тбилисцы атакуют слева, рижане справа. Работаем в темпе по свистку, затем меняемся.

— Почему без фанатизма? — возмутился прирожденный спортивный боец Юрий Корнеев.

— Сейчас задача научится атаковать, а не защищаться, — просто объяснил я, — поэтому только обозначаем защиту. Поехали!

Я вновь спрятался на скамейке запасных и стал записывать кто, сколько настрелял. Здесь был лучшим Валдис Муйжниекис. Валдманис — второй, Семёнов — третий. Остальные? Глаза бы мои их не видели! Привыкли лезть в краску и запихивать мячи с мясом, а со средних и дальних дистанций Пушкин поливать значит будет.

Потом тренировка полностью перешла в руки Суреновича, который разбил сборную на пятерки и устроил двусторонку с разбором ошибок. Я же сел на трибуны повыше, чтобы наблюдать игру заслуженных мастеров спорта с верхней точки, где четко виден рисунок игры.

Когда сборники пошли в душ, старший тренер Спандарян собрал весь тренерский коллектив за одним столом.

— Ну как? — посмотрел первым делом он на меня.

— Вот, свиток хороший, — показал я его, — форма шерстяная новенькая, тоже ничего, на улице немного жарко, зато в помещение комфортно. Что еще хорошего? — задумался я, — меню как в ресторане. Жить можно!

— Да я не про это! — психанул Суренович.

— Да я понял, — я открыл записную книжку, — из Валдманиса, Муйжниекса и Семенова толк будет. У остальных, что касается бросков с дальней и средней дистанции, руки не из того места растут. Озерс — хорошо видит поле, тбилисцы — быстрые и взрывные, что хорошо для скоростной игры. Корнеев — боец до мозга костей. Круминьш силен в защите. Петров наоборот лучше играет на подборе в чужой зоне.

— Да зачем нужен упор на дальние и средние броски? — не выдержал моей наглости второй тренер команды Алексеев.

Я взял металлическую пластину, на которой было нарисовано баскетбольное поле, а отдельные магнитики двух разных цветов изображали баскетболистов.

— Расстановка игроков в атаке, условно назовём её «конверт», — ответил я.

Потом я поставил двух наших игроков в углы, одного игрока поближе к краске, то есть трехсекундной зоне, и еще двух под сорок пять градусов к плоскости щита слева и справа на предполагаемую семиметровую дугу. Игроков соперника я разместил рядом с каждым из наших баскетболистов.

— Посмотрите сколько теперь места под кольцом, — сказал я всем членам тренерского штаба, — разыгрывающий может сам обыграть своего оппонента и выйти вдвоем на кольцо против одного защищающегося. Может отдать пас на центрового, которому никто не помешает обыграть спиной своего опекуна и забить от щита. Вариантов уйма.

— А если соперник не пойдет в поле к нашим игрокам, — Алексеев все магнитики защищающихся игроков сдвинул ближе к трехсекундной зоне.

— Если каждый игрок задней линии команды, — улыбнулся я, — сможет атаковать кольцо с дистанции с точностью до пятидесяти процентов, то они вынуждены будут выходить за ними в поле. И наша задача до Олимпиады добиться такой точности. Тогда мы на играх всех в асфальт закатаем, и даже американцев. Или как сказал бы мэр Собянин в плитку.

— Какой мэр? — не понял меня Спандарян.

— Я говорю, — обматерил я сам себя, — мэр Нью-Йорка, который вместо асфальта кладет плитку, с жиру бесится собака империалистическая.

— В асфальт — это хорошо, — улыбнулся тренер ЦСКА, — надо будет запомнить. Что нужно чтобы поднять процент попаданий?

— Ежедневно, — я почесал свой затылок, вспоминая свою молодость, — дополнительно к тренировкам, по пятьсот бросков с пристрелянных позиций.

— Будут бросать на загородной базе перед отбоем, — поставил точку в совещании Спандарян.

Глава 33

Если в тренировочный процесс я худо-бедно влился, то решение моей основной проблемы откладывалось до пятницы. Как раз в этот день команду должен был посетить маршал Советского союза Гречко. Конечно это не дело, когда спорт курирует маршал, потому что он преданный болельщик. Ведь завтра ему на смену может прийти другой ревнитель обороноспособности страны, которому спорт уже будет побоку, и что тогда? Но мне выбирать не приходилось. Поэтому я с базы не высовывался.

За три дня процент попаданий незначительно подрос у четверых членов сборной СССР, у Валдманиса, Муйжниекса, Озерса и Семёнова. Тбилистским динамовцам мешал попадать их взрывной менталитет. Юре Корнееву не хватало школы, зато с избытком хватало бойцовских качеств и упорства.

Во время ежедневных двухсторонних игр пятерка, в которой играли все латыши и примкнувший к прибалтам Семёнов выносили своих соперников все увереннее и увереннее.

— Готовим Гомельскому новых чемпионов! — психанул на тренировке в среду Алексеев.

— В чем проблема, — не выдержал и я, — у нас в сборной пять центровых! Нафига! Оставляем Петрова и Круминьша на этой позиции, остальных переводим в тяжелые форварды со всеми вытекающими последствиями. Это упор на бросковую технику, плюс дриблинг. Кстати, Суренович, — обратился я к Спандаряну, — такой способ ведения мяча никуда не годится. Хочешь, я сейчас у любого отниму мяч на ведении.

— Не понял? — удивился главный тренер сборной.

— Что ж тут не понятного, это не дриблинг, а анахронизм! — я махнул рукой и, сняв с себя синюю шерстяную олимпийку, вышел к боковой линии.

Суренович дунул в свиток и двусторонняя тренировочная игра прекратилась.

— Вопрос такой, — Спандарян тоже вышел на паркет, — Гурам, — обратился он к защитнику Тбилисского «Динамо», — в быстрой контратаке ты получил хороший пас и между тобой и кольцом один защитник соперников, твои действия?

— Суреныч, — усмехнулся Минашвили, — обыграю бэднягу и забью от щита. На крайний случай на сэбе заработаю фол.

— Правильно, — удовлетворенно кивнул главный тренер, — Крут, — обратился он ко мне, — ты защищаешь кольцо, Гурам атакует. Поехали!

Спандарян свистнул. Я встал в пол оборота так, чтобы правша Минашвили пошел в проход в левую сторону. Тбилисец пару раз стукнул мячом в пол и, решив меня элементарно оббежать, понесся в атаку. Я резко выбросил свою руку и сначала выбил мяч в сторону, а затем, сделав пару шагов завладел им.

— Мяч не достаточно прикрыт корпусом, — объяснил я провал Гурама.

— Давай, еще раз! — разгорячённо выкрикнул он.

Я вернул мяч защитнику и теперь уже встал прямо перед ним, при этом я стал быстро переносить центр тяжести с ноги на ногу, чтобы он не смог поймать меня на противоходе. Минашвили пару раз переложил мяч с руки на руку и пошел в этот раз вправо, ведя мяч правой рукой и прикрывая его выставленной в сторону левой. Я тут же резко отскочил по диагонали назад и вправо, чтобы Гурам переложил мяч на левую руку. И в тот момент, когда он это сделал я мгновенно отобрал у него баскетбольный спортивный снаряд.

— Следующий, кричит заведующий, — я отпасовал мяч главному тренеру.

— Майгонис, — скомандовал Спандарян передав мяч ему.

Валдманис на ведение поперекладывал его с руки на руку. И, наверно, решил простым способом, показав ведение в одну сторону резко уйти в другую, двинулся на кольцо, которое я прикрывал спиной. Латыша я также поймал в момент перевода мяча с руки на руку.

— Хорошо, — меланхолично заметил рижанин, — а как нато? Пусть покажет.

— В самом деле, — занервничал Суренович, — изобрази красиво, — сказал он мне.

Мы поменялись местами с Майгонисом. Он стал защищается от прохода к кольцу, я стал атаковать.

— Самый простой способ, — сказал я, и ведя мяч правой рукой встал к латышу спиной.

Затем я показал, что сейчас развернусь через правое плечо, и заметив краем глаза, что моя уловка удалась, резко ушел в другую сторону поменяв руку ведения с правой на левую. И когда Валдманис остался у меня за спиной, а впереди было открытое кольцо, я изящно пронесся с мячом к нему и, высоко выпрыгнув, подвесил мяч над корзиной. Я мог бы конечно легко сделать слэм-данк, вколотить его в сетку как гвоздь, но сейчас в 1960 году, такой прием воспринимался, как неспортивное поведение, и по международным правилам был запрещен. Поэтому мой мяч просто юркнул в цель, без дополнительного ускорения.

— Все тоже самое можно сделать в другую сторону, — сказал я, вернувшись на исходную позицию, — Гурам, теперь защищайся ты.

— Шайтан, — пробубнил тбилисец, и занял защитную позицию.

Я также развернулся к Минашвили спиной, укрывая корпусом от него мяч, показал, что сейчас пойду влево, и резко ушел, развернувшись через правое плечо. Затем пронесся к кольцу, но почувствовав, что настырный Гурам сейчас попытается накрыть мой бросок со спины, пролетел под кольцом и забил мяч с левой стороны. Минашвили же под смех своих товарищей улетел, что называется в «буфет».

— Еще раз давай! — разгорячено крикнул он, поднимаясь с паркета.

Мы вернулись на исходные позиции. На сей я занял позицию повернувшись лицом к лицу к горячему оппоненту. На ведении я сначала сделал два шага назад, давая себе простор для маневра, резко пошел в правую сторону. Гурам тут же молниеносно двинулся на перехват мяча, однако я его перевел за спиной и легко ушел влево. Минашвили от неожиданности неловко повернулся и грохнулся своей пятой точкой на паркет.

— Шайтан! — крикнул он мне вслед.

Я же решил побаловать сборников элементом шоу-тайм. Сделав два шага с мячом, я высоко выпрыгнул, в воздухе развернулся на триста шестьдесят градусов и аккуратно опустил мяч в корзину. Все эти новые физические особенности моего тела доставляли мне неописуемое внутренне наслаждение, как будто за спиной неожиданно вырастали крылья. И все игроки сборной СССР не сговариваясь разразились аплодисментами.

— Валдманис, Озерс и Минашвили будете дополнительно с Крутовым работать над дриблингом, — грустно сказал, задумавшись о чем-то своем, главный тренер сборной СССР Спандарян.

В пятницу, тренировку сборной СССР по баскетболу посетил высокий и в прямом и переносном смысле гость. Заместитель министра оборона СССР Андрей Антонович Гречко в окружении ординарцев, и прочих «мальчиков на побегушках», царственно восседал на трибуне дворца спорта Лужники. На паркете шла ожесточенная тренировочная рубка наших с нашими. Побеждали естественно наши. Но каждый хотел перед маршалом проявить себя как можно лучше. Поговаривали, что Андрей Антонович, может помочь легко решить самую главную жилищную проблему. Однако из-за стремления действовать индивидуально очень сильно страдала командная игра. Ошибок было море. Я поглядывал и на спортивное поле, и на маршала Гречко в пол глаза.

— Цезарь! — крикнул я пробегающему мимо меня Озерсу, — ты то хоть поиграй на партнеров.

На что рижанин просто махнул рукой, и вместо того, чтобы отдать на центрового Круменьша под щит, залепил по кольцу с семи метров, мимо. В это время Степан Суренович что-то пытался объяснить маршалу Советского союза. И наконец, он помахал мне рукой, подзывая к себе.

— Ты свистни — тебя не заставлю я ждать, Пусть будут браниться отец мой и мать, — пробурчал я себе под нос, при этом перепрыгнув пару рядов, направился к маршалу.

Гречко внимательно посмотрел на меня. Дать бы ему волю, мелькнуло у меня в голове, он бы разомкнул мои губы, и как беговому скакуну пересчитал бы зубы.

— Добрый казак, — медленно произнес Андрей Антонович.

С чего бы мне не быть добрым казаком, когда я на таких усиленных харчах, и при постоянных физических нагрузках реально закабанел.

— Ну покажи на что способен, — маршал кивнул в сторону баскетбольной площадки.

— Озерс! — распорядился Спандарян, — отдохни.

Я снял олимпийку, взял за лицевой линией мяч и, обыгравшись с Семеновым, повел его в зону атаки. По ходу движения я легко ушел от Минашвили и Угрехелидзе.

— Корней заслон! — крикнул я нашему форварду.

Юрий мгновенно сориентировался и поставил свой корпус очень грамотно, так что все мои оппоненты застряли, воткнувшись в него. И я спокойно, без сопротивления, метров с шести с половиной забил два очка. Потом наша пятёрка, Корнеев, Круминьш, Валдманис, Семёнов и я, быстро вернулась для зашиты в свою зону. Я немного выдвинулся на своего игрока, которым был разыгрывающий Гурам Минашвили. Тбилисец, отлично зная, что со мной шутки на дриблинге плохи, быстро передал мяч на Вольнова. Вольнов отпасовал в край на Муйжниекиса, тот бросил, но мяч отскочив от передней дужки вылетел в поле. Круминьш был первым на подборе. Я резко тут же стартовал в зону атаки. Латышский гигант верно оценил ситуацию и бросил мяч в моем направлении. Но так неточно, что если бы не мой сверхвысокий прыжок, то вместо контратаки случилась бы элементарная потеря. Я лишь краешком пальцев сумел дотянуться до мяча. Но и этого оказалось достаточно, чтобы я повторным движением схватил баскетбольный снаряд в руки и сделав два шага, от линии штрафного броска взмыл в воздух и занес аккуратно его в корзину.

— Прыгает, как блоха наскипидаренная! — рассмеялся Гречко и захлопал в ладоши.

И все его сопровождающие чины тоже заржали и захлопали в ладоши. От такого нескрываемого холуйства меня внутренне передернуло. Достоинство — ничто, спец обслуживание — все, читалось на их довольных лицах. Маршал что-то тихо сказа Српандаряну и пошел в сторону тренерской комнаты. По глазам Степана Суреновича я понял, что мне нужно следовать туда же.

— Проблемы с пятым управлением КГБ, это очень и очень плохо, — сказал мне Гречко, — идеологическая диверсия — это тебе не хухры-мухры. Даже мне, маршалу, не все по плечу.

— Предлагаете написать Никите Сергеевичу? — я решил немного потролить высокопоставленного военного чиновника, поэтому сделал лицо лихое и придурковатое, чтобы умом своим не смущать начальство.

— Генерального секретаря мы вмешивать в это дело не будем, — приняв мои слова на веру, ответил Андрей Антонович, — нам перед Олимпиадой шумиха ни к чему!

— Понимаю вас, пошумим после Олимпиады! — хохотнул я, не выходя из туповатого образа.

— Если наша баскетбольная сборная В Риме победит, то я тебе ручаюсь, что сам подойду к Никите Сергеевичу, — скривился Гречко, недовольный ходом беседы.

Понятно, не хочет маршал связываться с КГБ, подумал я, а на Олимпиаде в Риме победить хочет. Ведь после победы все само собой может рассосаться. Сейчас, наверное, в ЦСКА еще начнет сватать.

— А зачем тебе вообще вся эта музыка? — улыбнулся хитроватой улыбкой Андрей Антонович, — давай к нам в ЦСКА. Квартиру тебе сделаю, зарплату!

— Спортивные победы — это дело проходящее, а музыка вечное, — я наконец сбросил маску лихого придурка, — многие наши хиты будут перепевать спустя шестьдесят, семьдесят лет, а может и больше. А Олимпийские чемпионы сегодня одни, а завтра другие. Что самое печальное многих забудут. Ладно, спасибо, что уделили мне время.

Я встал и пошел в баскетбольный зал, где работы предстояло еще очень и очень много.

— Погоди! — бросил мне в спину маршал, — выиграете золото, помогу, чем смогу, слово казака.

— Спасибо, — улыбнулся я.

Глава 34

В воскресенье все москвичи получили увольнительные до утра домой. В понедельник сборная должна была лететь на сборы в Крым, в Алушту, в спортивный комплекс «Спартак». А я мучился от того, что ничего не мог передать своей любимой и друзьям. Вообще на этой загородной базе я морально устал. Если бы не ежедневные тренировки, то, наверное, повредился бы от безделья рассудком.

Но сегодня я встал пораньше, сделал пробежку и принял холодный душ. Потом написал записку Наташке. Оставалось только решить кто её по назначению доставит. Желательно чтобы он был не робкого десятка, а таких в сборной не много. И один из них Корней. Я прошел по мягкому ковру, который закрывал лишь самую середину коридора, и постучал в пятый номер. Дверь была не заперта.

— Че стучишь? — недовольно бросил мне Корнеев, который собирал свою сумку, — а это ты, мучитель.

— Юра, сам понимаешь, — примирительно начала я, — ты технически очень сильно отстаешь от партнеров, вот я усиленно с тобой и работаю, чтоб ты рос над собой.

— Ладно не в обиде! — Корнеев застегнул сумку, — чего хочешь то?

— Передай письмо на Большой Каретный переулок пятнадцать, — я протянул сложенный лист бумаги, — первая квартира, Марковой Наталье.

Корней задумался, ведь вся команда была в курсе, что у меня трения по идеологическим вопросам с КГБ.

— Пох…, - резко сказал он, — что хоть там?

— Так мелочь всякая, — я пожал плечами, — явки, пороли, шифры, закладки наркотиков, и еще чертежи водородной бомбы.

Корней весело поржал, но заветное письмо сунул поглубже в сумку. Я же пожал ему руку. На самом деле письмо было очень короткое: «У меня все хорошо, уехал на сбор в Алушту. Ждите телеграмму, сниму там для вас комнату. Приезжайте все вместе. Всех обнимаю, тебя — люблю, целую». Я решил, раз ребят в ДК Строителей отправили в неоплачиваемый отпуск, зачем зря пропадать чудесным летним дням. Три недели на море в Алуште — это же просто сказка.

В спортивный комплекс на берегу Черного моря, с красивым видом на горы, и в пяти минутах ходьбы до моря, кроме нас баскетболистов привезли еще кучу всякого спортивного народа. И боксеров, и борцов, и легкоатлетов, и гимнастов, и штангистов, и даже команду по велоспорту. И так как комплекс был рассчитан всего на двести человек, пришлось всем, как следует потесниться. Для нас, баскетболистов, условия можно было признать замечательными. Так как баскетбольный зал полностью оказался в нашем распоряжении. Не знаю, по какой причине, но на предстоящих Олимпийских играх отсутствовали следующие дисциплины: гандбол мужской и женский, волейбол мужской и женский, а также женский баскетбол.

В понедельник по приезде мы всем тренерским штабом засели за составление плана предстоящих тренировочных работ.

— Ну что скажете? — Суренович выложил на стол распорядок дня.

— Беготня, кроссы — это хорошо, — заметил я, — особенно для легкоатлетов.

— А что ты предлагаешь? — нервно спросил меня Алексеев, которого я по всей видимости начинал выбешивать.

— Предлагаю кроссы вычеркнуть, — я тоже достал свою записную книжку, — первое, утренние занятие, всех посадим на велосипеды. Здесь недалеко хорошая дорога в горку, пусть сделают по двадцать рывков вверх. Нам вообще нужно приучать баскетболистов отрабатывать короткие промежутки времени в высоком темпе, и восстанавливаться во время пауз. Далее едем на море и тоже самое в воде, ребята должны проплывать пятнадцать секунд в высоком темпе, дальше пятнадцать секунд отдых. И так двадцать раз.

— Что это за ерунду ты предлагаешь? — тренер столичных армейцев смотрел на меня волком.

— Я предлагаю разгрузить позвоночник баскетболистам, они большие ребята нагрузка и без беготни на него велика, — ответил я, — дальше, прием пищи, побольше белка, креветок, клетчатки, это перловка, фасоль, обязательно зелень и фрукты.

— Ты что хочешь, чтобы они мышечной массы нарастили? — удивился Спандарян.

— Обязательно, — удовлетворительно кивнул я, — честно говоря, все наши сборники слишком худые для современного баскетбола. Нужно чтоб они были накаченными, все как один — Шварценеггеры.

— Какие негры? — не понял меня Алексеев.

— Вот такие негры, — я примерно на себе руками показал размер требуемых бицепсов, — потом игровая тренировка, отработка тактических приемов конкретных эпизодов игры. Расстановка в защите и нападении. Заслон с разменом и открыванием, двойной заслон, изоляция, вывод на ударную позицию снайперов, прессинг, выход из-под прессинга, наконец атака с использованием аллей-упа.

— А ты откуда это все знаешь? — спросили меня хором главный и второй тренер сборной.

И тут Остапа понесло, подумал я, решая, что соврать.

— Во-первых любовь к баскетболу мне заложил, мой детский тренер, — я с надеждой посмотрела на молчавшего всю дорогу Конева, — а во-вторых, я с крыши упал, и ввиду перенесенного стресса, сами лезут в голову периодически всякие полезные знания.

Так себе конечно, легенда, но не рассказывать же им, что я пять лет проработал фотографом в спортивном издании, где печатались разборы игр лучших команд НБА.

— Хорошо, — махнул рукой Спандарян, — показывай свои тактические уловки, — он достал металлическую доску с нарисованным на ней баскетбольным полем, где отдельные магнитики изображали игроков.

Часа три мы просидели и так и этак двигая фишки, несколько раз главные специалисты Советского баскетболу выбегали покурить, несколько раз выгоняли меня прочь, чтобы пошептаться и принять окончательное решение. В конце концов Степан Суренович вытащил из-под кровати свою сумку, пару секунд там пошуровал и вынул на свет божий бутылку «Хвачкары». Посмотрел вопросительно на нас, мы с Коневым отрицательно помотали головами. Он в завязке, я не пью. Тогда Спандарян разлил по чуть-чуть себе и Алексееву.

— То, что ты предлагаешь, это же совсем другая игра, — главный тренер сказал мне, — но я чувствую, что придет время и так будут играть все. Но сначала, чтобы побеждать, так будем играть мы.

— Суренович, — не унимался второй тренер, — ты же должен понимать для такой игры нужны игроки универсалы! Каждый должен на хорошем уровне и бросать мяч, и вести его.

— Вот для этого мы должны сделать все от нас зависящее, — главный тренер выпил темно-рубиновый напиток, — и тогда мы всех в плитку закатаем!

— Не в плитку, а в асфальт, — поправил его Алексеев и тоже опрокинул в себя любимое вино Сталина.

*****

Для Юрия Корнеева, который провел за свою насыщенную спортивную жизнь множество различных сборов, этот тренировочный лагерь отличался в корне. В принципе, как и для всех его баскетбольных товарищей. Необычным было все, во-первых велосипед, который периодически ассистент главного тренера Крутов называл велотренажёром. Затем усиленная работа над бросковой техникой со средних и дальних дистанций. В-третьих, штанга. Даже борцы вольного стиля меньше работали с железом, чем они. И зачем тренеры пытались сделать из нас, баскетболистов, каких-то качков, было непонятно. Однако такова игроцкая судьба, наставники там что-то такое для себя насочиняют, а ты знай впахивай и вопросов лишних не задавай.

Вот и сейчас перед самым отбоем шла индивидуальная тренировка в зале над бросками с отклонением. Юрию так и хотелось зарядить в табло молодому да раннему ассистенту главного тренера, Богдану Крутову. Потому что тот достал его до самых печенок.

— Никуда не годится твой бросок! — выпалил Крутов.

Он вновь взял мяч в свои руки, прошел с ним несколько метров и в высоком прыжке отправил его в кольцо. Как назло броски этого непонятного паренька летели в цель, как намагниченные. А выстрели самого Корнеева, залетали лишь по большим праздникам.

— Добавь траектории, доработай кистью! — говорил раздраженно ассистент, — в конце концов, почувствуй мяч!

— Даже если я начну попадать каждый второй бросок, — оправдывался Корнеев, — то в реальной игре, я так рисковать не буду.

— Пойми, Юрий — упорствовал Крутов, — если соперник просчитает, что ты плохой снайпер, то опекающий тебя игрок не будет ходить за тобой в поле. Он будет ждать тебя в краске, и страховать своих партнеров.

— Хочешь сказать, что я на паркете буду как обуза? — не выдержал Корней и залепил мячом в щит, от которого тот юркнул в корзину.

— Гениально! — обрадовался ассистент, — если не можешь бросать с отклонением, бей от щита.

Юрий попробовал исполнить такой бросок в проходе, и у него получилось. Оказалось, что для него с пяти метров от щита забивать так же просто, как и из-под кольца. Причем траектория выходила такая, что накрыть ее было просто не возможно.

— Будем тебя наигрывать в первой пятерке, — смахнул пот с лица Крутов, — всё, я спать. Самостоятельно по пятьдесят попыток слева и справа, и тоже отбой.

*****

Для поиска временной жилплощади для своих находящихся в неоплачиваемом отпуске друзей, я смог выбраться в Алушту лишь в четверг. Пяти и четырехзвездочные отели по системе все включено я отмел сразу, по той простой причине, что они здесь еще не скоро появятся. Поэтому я аккуратно вел велосипед по кривым улочкам курортного города в сторону частного сектора. Мое внимание зацепилось за небольшую очередь около железной бочки, в которой обычно продают квас. Здесь же торговали сухим виноградным вином.

— Почем сок мамаша? — спросил я из спортивного интереса дородную тетку продавца.

— Кружка ноль пять по четыре с половиной рубля, папаша, — ответила она, произнеся последнее слово по слогам, — либо проезжай мимо, либо покупай, либо не мешай работать.

— Я смотрю у вас тут мужики, сухой закон в действии, — весело обратился я к очереди.

— Че это вдруг? — совсем невесело ответил мне один болезненного вида мужик.

— Ну как же, пьете исключительно сухое, — на мою шутку, несколько человек улыбнулось, — не знаете, сдает ли кто комнаты для отдыхающих?

— Давно уже все сдадено, — хохотнула продавщица сухого вина.

— Ехай прямо, — ответил тот же мужик, — последний двор в частном секторе, спроси Мироныча. Вроде у него кто-то не приехал.

Я тут же надавил на педали и полетел в заданном направлении. Что такое спрос на комнаты в разгар летнего отпускного сезона, я знал еще по той жизни. Не думаю, что в этом мире что-то было иначе. И лишь на секунду притормозил около забавной архитектурной диковинки. Меня заинтересовала бетонная арка на шести колоннах, на которой большими буквами шутники написали, что граждане СССР имеют право на отдых. В чем был юмор? В том, что большинство колхозников еще сейчас получают часть оплаты в трудоднях, за которые даже билет на автобус купить не возможно. Так что граждане право на отдых то имеют, но не каждый имеет возможность, думал я, катясь по брусчатке.

Вообще все дороги в Алуште были покрыты брусчатым камнем, кроме одной, той, которая вела на Симферополь. Покрашенные белой штукатуркой домики местных жителей, учитывая непростой ландшафт местности, громоздились один над другим. Я быстро пролетел весь частный сектор, не особо присматриваясь к однотипной архитектуре, и затормозил около калитки последнего дворика. Постучавшись для приличия в ворота, я зашел внутрь и поставил свой велосипед в пределах хозяйской ограды. А то нехорошие люди приделают моему велику «ноги», точнее колеса, и ищи свищи потом ветра в поле.

— Доброго дня, — я поздоровался с главой семейства, которое судя по полотенцам, направлялась на пляж, — где я могу найти Мироныча?

— Вон там, в углу маленькая кладовочка, — показал рукой полный мужчина, одетый в белую майку и черные широкие брюки, которые держались на тонких подтяжках, — вчера, спать ложился именно туда.

В принципе ничего удивительного, на лето, ради дополнительной прибыли хозяева таких дворов, сдавая каждый свободный угол гражданам отдыхающим, сами порой переселялись в маленькие хозяйственные помещения. Я прошел вдоль абрикосовых деревьев, по тропе выложенной большими камнями, и постучался в кладовку, где, скорее всего, хранились хозяйственные инструменты.

— Ну чего еще? — из-за двери вышел, опираясь на палочку, маленький сухенький мужик с всклокоченными волосами.

Судя по долетевшему до меня перегару, прошлый вечер для хозяина частного отеля выдался либо сложным, либо веселым. А чего, в самом деле, он рыжий? Все вокруг ежедневно сухим вином разгоняются, а он тут пашет, как раб на галерах. Никаких нервов не хватит смотреть на эти безобразия.

— По Алуште слух прошел, — сказал я, — что сдаете вы комнату для хороших людей.

— Для хороших? — оценивающе посмотрел на меня Мироныч, — сдаю. Десть рублей с человека в день. Дети до девяти лет бесплатно.

— А для очень хороших сколько? — я сразу прикинул, пять человек, Наташка, Тоня, Санька, Толик и Вадька, это же будет пятьдесят рублей в день.

То есть за две недели мы должны будем выложить семьсот рубликов за проживание без завтраков, обедов и ужинов!

— С очень хороших людей? — задумался на мгновение Мироныч, — тоже десять рублей. Мне ведь ничего для себя не надо! Детей нужно поднимать, они у меня в Киеве в техникуме учатся.

— У нас же в СССР образование бесплатное? — удивился я.

— Это если в общежитие жить на стипендию, — кисло скривился хозяин отеля, — а если квартиру снимать? То-то и оно.

Так переговариваясь за жизнь, мы прошли в номера. Точнее в последний не сданный угол, который находился на чердаке хозяйского дома. А вход в него был по небольшой ступенчатой лестнице с внутреннего дворика.

— Хоромы! — похвастался Мироныч чердаком, — сам бы здесь жил.

— А где же они спать будут? — я посмотрел на временную пыльную жилплощадь с одним столом и парой стульев.

— Жене, Нинке скажу, — просто ответил мужик, — она матрасы с бельем принесёт. А сколько человек хороших планируется заселиться?

— Пять, — я внимательно посмотрел на крышу, что-то не вызвала она доверие.

— Не волновайся, не протекает, — Мироныч что-то посчитал в уме, — пятьсот рублей задаток, — улыбнулся он.

Спрос рождает предложение, подумал я, когда отдыхающих много, а мест для отдыха мало, то особенно не поторгуешься. И скрепя сердце, я вытащил последние свои деньги, все пятьсот рублей.

— К понедельнику, приведите номер в мансарде в товарный вид, — я протянул купюры мужику, — я тут недалеко в спортивном комплексе «Спартак» команду тренирую, поэтому советую отнестись к уборке со всей серьезностью.

Глава 35

Теплое ласковое лето врывалось в душный кабинет пятого управления КГБ лишь в те редкие случаи, когда этого хотелось старшему по звание коллеге Михаила Андроникова старшему лейтенанту Сидорову. Вот и сейчас Сидоров открыл пыльное окно.

— Ну, что Михася, — едко улыбнулся старший лейтенант, — радуйся, и на твоей улице инкассаторы мешок с деньгами потеряли! Поедешь в служебную командировку в Крым! Будешь пить, кутить и баб щупать за служебный счет.

Андроников глуповато и виновато улыбнулся.

— Ах, да, ты не по этому делу, — вспомнил Сидоров, — ничего, будешь загорать за казённый счет. А теперь давай, одна нога здесь, другая там, сегодня в спецмагазине продукты дефицитные отпускают, возьмешь коньячку и колбаски копченой на закуску.

— Зачем? — попытался вяло возразить Михаил.

— Как зачем? — старший лейтенант угрожающе удивился, — проставишься перед отпуском своим боевым товарищам.

Андроников хотел было еще раз возразить, что служебная командировка — это совсем не отпуск, пусть даже и в Крым, но потом подумал, что так быстрее отвяжутся от него его коллеги. Поэтому тяжело вздохнув, Михаил поехал в спецмагазин.

Через пять минут в кабинет к старшему лейтенанту Сидорову зашел капитан Бойков.

— Здоров! — гаркнул он, — новая вводная поступила сверху, — показал Бойков глазами на потолок, — приостановить все работы по этому, вашему «гитаристу».

— Что так? — спросил Сидоров, который уже было, позавидовал своему непутевому товарищу.

— «Гитарист» не знаю каким макаром, но тренирует сейчас сборную СССР по баскетболу, — Бойков нагло присел на край стола лейтенанта Андроникова, — вот когда сборная в очередной раз американцам на Олимпиаде пролетит, вот тогда мы вашего клиента по полной матушке и замотаем.

— А если сборная выиграет? — усмехнулся Сидоров.

— Если бы, если бы, — язвительно процедил капитан, — если бы у бабушки был бы хрен, то она была бы дедушкой!

Сотрудники КГБ весело заржали. Бойков даже прослезился, вспоминая что-то из своего боевого опыта.

— А где Филиппок? — все еще похохатывая, спросил капитан.

— А его послал нам за выпивоном с закусоном, — улыбаясь в тридцать три зуба ответил Сидоров, — чтобы значит перед отпуском проставился по-человечьи.

— Это хорошо, — еще раз заржал Бойков, — пусть за все свои косяки и проставляется.

*****

Сегодняшнюю воскресную короткую тренировку Суренович решил посвятить отработке баскетбольного аллей-упа. Он сказал, что раз я предложил такую комбинацию, значит мне и карты в руки, а они с помощниками посмотрят со стороны, может, что и дельное подскажут.

— Все мы с вами знаем, — я посмотрел на всех игроков сборной СССР, — что по международным правилам, за неспортивное поведение, слэм-данк запрещен. Но для тренировки сейчас это не важно.

— Э, как нэ важно да? — возмутился Гурам Минашвили, — научимся сейчас плохому, что я маме скажу?

Вся сборная и даже тренеры заулыбались.

— Запомни, тренер плохому не научит, а если и научит, то для хороших дел, — я немного подзавелся, — итак смотрим.

Я ударил пару раз мячом в пол и понесся в направлении кольца, сделал два шага, высоко выпрыгнул и исполнил так называемый томагавк, когда одной рукой отводишь мяч рукой за голову, а потом резко вколачиваешь его сверху. От удара кольцо, закачавшись жалобно заскрипело.

— Для разминки предлагаю исполнить слэм-данк всем по нескольку раз, — сказал я, возвращаясь к сборникам, — первыми пошли центровые, Петров и Круминьш. Далее форварды, потом защитники.

Половина команды вполне удачно выполнила простенькие данки двумя руками сверху. Вторая половина забивала послав мяч навесиком. Лишь настырный Корней попытался повторить мой томагавк, из-за чего баскетбольный снаряд ударился в заднюю дужку и улетел далеко в поле. Хороший из него получится капитан команды, бескомпромиссный, подумал я. Лишь с третьей попытки «томагавк» легкого форварда Юрия Корнеева еле-еле протиснулся в кольцо.

— Гурам! — крикнул я в поле, — почему сверху не забиваешь, допрыгнуть не можешь?

— Почэму так говоришь, могу! — обиделся тбилисец, — просто высоко очень.

— Это тебе, юморист, не сутра в туалете курить, — поддел его я.

В прошлом веке изобретатель этой лучшей игры с мячом преподаватель колледжа Джеймс Нейсмит специально подвесил баскетбольную корзину на высоту три метра пять сантиметров, чтобы никто не забивал в нее, вколачивая мяч сверху. Кто ж мог подумать, что люди так высоко могут прыгать, если им этого захочется.

— Отлично! — я похлопал в ладоши, — аллей-уп — это очень эффектный и в тоже время эффективный баскетбольный прием. У него есть много общего со слэм-данком. Чтобы его исполнить один игрок должен навесить мяч, а другой в воздухе вколотить его в кольцо, в нашем случае, чтобы не нарушать правила, мяч аккуратно переправляем в корзину. Цезарь, — обратился я к литовскому баскетболисту, — накинь мне сюда, когда я разбегусь.

Я показа на точку в метре от кольца. Рижанин, который отличался самыми выверенными передачами в команде, сообразил очень быстро, что от него требуется. Находясь в пяти метрах от щита, он выпрыгнул и сделал мне наброс, я же в одном прыжке поймал мяч и тут же его переправил в корзину.

— Как видите все очень просто, — я немного запыхался, — главное добиться синхронности движения.

Я раздал задания всем игрокам сборной, а сам сел ярдом со Спандаряном.

— Опасная штука, это твой аллей-уп, — сказал мне Суренович, который наблюдал за выполнением баскетбольного приема, — обороняющаяся команда думает, что сейчас пойдет атака на кольцо, а вместо этого идет передача.

— Кстати такую передачу можно исполнять и с метров семи, восьми, в быстром отрыве, — заметил я, — Цезарь! — я крикнул игроку в поле, — накинь на Корнея метров с восьми.

Однако с первого раза трюк не удался. Слишком высоко задрал траекторию латышский игрок и Корнеев просто не достал до мяча.

— Ничего! Ничего! — крикнул я, — для этого мы сегодня здесь и собрались.

Автовокзал в городе Алушта, мне, почему то напомнил сцену из кинофильма «Три плюс два», когда Наталья Кустинская и Евгений Жариков пошли гулять по городу. Широкую автовокзальную площадь украшало характерное высокое здание из стекла и бетона в стиле модерн. Единственное не хватало киноафиши, что скоро в кино «Сержант милиции» с Натальей Кустинской в главной роли. Я приехал на велосипеде минут за пять до прибытия автобуса из Симферополя, и немного волновался. Сдержит слово казака маршал Гречко или не сдержит. Очень хочется уже нормальной человеческой жизни, пусть и в другом времени и мире.

Наконец на площадь въехал автобус львовского автозавода, с характерными скругленными углами. Сам он был белого цвета с красными полосками. Приличным транспортом снабжали западенцы клятых москалей, усмехнулся я. Хорошее сейчас время, мирное, кроме не поделенного сала никаких между нами обид. В середине салона я разглядел довольную физиономию Саньки Земаковича, который мне махал своими длинными и худыми граблями. А вот и из дверей вышла Наташка и Иринка Симонова, одетые в джипсовые самые модные на сегодня брюки. Я обоих девчонок обнял, сжав в охапку, при этом чмокнув в щеку Наташку. Потом на меня набросился Вадька Бураков.

— Ну, ты и банки накачал! — удивлялся он моей мускулатуре, — офанареть!

— На таких харчах скоро так разнесет, что рука до попы доставать перестанет, — прошептал я другу.

Затем на мне повис Толик Марков, у которого от долгожданной встречи вылетели из глаз пару слезинок. Творческий человек, эмоциональный, подумал я. Сверху на нас запрыгнул Зема.

— Ура! Я на море! — орал он так, что на нас все оглядывались.

После жаркой встречи мы пошли вытаскивать из днища автобуса багаж. И тут я немного прифигел, так как кроме нескольких чемоданов ребята привезли еще три гитары в жестких деревянных кофрах.

— Будем репетировать, — просто ответил Толик.

— Акустика, — пояснил идею друга Вадька, — я из одной гитары сделал басуху. Звук так, потянет.

— А я еще палочки привез! — весело щебетал Зёма, который все никак не мог поверить, что приехал на море.

Чемоданы мы прикрутили к велосипеду, гитары взяли в руки и неспешно двинулись по кривой Октябрьской улице в сторону частного сектора. По дороге мне поведали, что живут они сейчас очень скучно, репетировать в ДК Строителей запретили, деньги за гастроли до окончания разбирательств заморозили на счёте дома культуры.

— Бацаем на акустике! — заявил неунывающий Санька.

— Подождите, — я остановился на перекрестке, — а деньги то у вас еще остались?

— Последние отдали за билеты на самолет, — невинно улыбнулась Наташка.

— Мне родители дали с собой, немного, — скромно сказала Иринка.

— Я, конечно, задаток заплатил хозяину отеля, пятьсот рублей, — я почесал свой затылок, — но нужно еще двести рублей доплатить, а потом нужно же на что-то жить, питаться, плюс нужны деньги на обратную дорогу.

— Да ладно, — Зёма просто махнул рукой, — ты же, Богдан, что-нибудь придумаешь.

Мы двинулись дальше, я лихорадочно соображал. Может быть в Москву смотаться, там почти сорок тысяч в надежном месте на чердаке запрятаны. Не вариант, тренировки сейчас самые важные идут, не отпустят. Между тем я стал замечать, что всю нашу компанию многие провожают удивленными взглядами. Джипсы, дошло до меня. Не доехала пока мода до южных окраин. Только я был один одет в спортивный костюм. А девчонки и парни гордо маршировали в стильных брючках. И тут мне в голову пришла самая простая, лежащая на поверхности идея.

— О, придумал! — я улыбнулся, — сейчас заживем припеваючи!

— Я же говорил, Богдаша все может! — поддакнул мне Зёма.

— Будешь Санька стекольным магнатом, — я хлопнул его по плечу.

— Чего? — не понял он гениальную идею.

— Бутылки собирать на пляже будешь, — пояснил я свой замут, — во-первых забота об окружающей среде, во-вторых живая наличность.

Все друзья кроме Земаковича грохнулись от смеха.

— Ладно, — сказал я, отсмеявшись, — шучу, мы же музыканты, и инструменты при нас, попробуем вписаться в местный шоу-бизнес.

— Куда вписаться? — спросил растерянно Толик Маэстро.

— Город курортный, это значит, где-нибудь обязательно проводят танцевальные вечера, — сказал я, веселее зашагав вперед, — вот и мы устроим себе подработку.

Мансарда, которую я снял для своих друзей, была вычищена до блеска. Комнату надвое разделяла плотная занавеска. Та половина, что у выхода была мужской, здесь лежало три заправленных свежим бельем матрасов, в другой части разместилась женская половина. Обстановка, конечно, спартанская, но если учитывать, что многие приезжают сюда отдыхать вообще дикарем, в палаточный лагерь, то разместились мы по сегодняшнему времени, как минимум на звезды четыре. И пока были расставлены все чемоданы, развешены все модные шмоточки, на Алушту резко упала необычная для Москвы густая темнота.

— А когда мы пойдем на море? — чуть не плача спросил Санька Зёма.

— Сейчас и пойдем, чего тянуть, — я развел руки в стороны, — тут дворами три минуты ходу.

Какой замечательный выдался вечер. Ласковый и нежный прибой мерно с тихим шелестящим выдохом накатывал на берег. Половинка луны отбрасывала свой яркий след на поверхность волн, а желтые фонари набережной подсвечивали песочно-галечный пляж.

— Море! Море! — орал Земакович, бегая в одних трусах по колено в соленой воде.

Девчонки, Наташка и Иринка, сняли легкие летние платья, и оказали в купальниках, которые открытыми оставляли лишь ноги и плечи. В девяностых такой пляжный наряд мог вполне сойти за супер мини платье. В отличие от Зёмы они аккуратно, не разбрызгивая воду на десять метров в разные стороны, зашли в море и по-собачьи поплыли вдоль берега. Я же пробежал по деревянному пирсу, который выступал в акваторию на метров пятьдесят, и с разбегу нырнул в теплую морскую воду. А потом погреб кролем в сторону наших красавиц. Вадька и Толик от ночного купания сдержанно отказались.

Глава 36

В гостиницу учебно-спортивного центра «Спартак» я вернулся перед самым отбоем. Анатолий Константинович Конев, с которым мы делили маленький двухместный номер, наверное, уже видел первые сны. Однако даже в таком состоянии он что-то неясное пробубнил, про то, что кабаки и бабы доведут до цугундера.

— Константиныч, — обратился я к своему бывшему тренеру, если ему все равно не спиться, — выручи завтра.

— Что еще? — он перевернулся на другой бок, ко мне лицом.

— Пусть завтра сборники тренируют изоляцию, — сказал я, снимая свои влажные вещи, — для этого устрой турнир среди всех игроков по игре один на один. Очень нужно по городу помотаться. Друзья приехали, а у них денег кот наплакал. Подработку на танцах искать буду.

— Наташка что ли приехала, — улыбнулся Конев.

— Если бы, — я махнул рукой, — вся музыкальная банда.

— С тебя «Дым над водой», — Константиныч отвернулся и тихо захрапел.

После утренних занятий по наращиванию мышечной массы, которые я, как самый молодой в тренерском штабе, выполнял наравне со всеми действующими спортсменами, у меня образовалось несколько часов свободного времени. У местных работников спортивной базы я уже кое-какую информацию почерпнул, поэтому свой велосипед я направлял не наугад, а по заранее намеченному маршруту. Первым делом я посетил здравницу «Рабочий уголок», логично предположив, что рабочий человек в любом состоянии вечером отлеживаться в номере не будет. Ему обязательно захочется незабываемых вечерних приключений, поэтому куда работяге податься, как не на танцы. Но там меня встретили по хамски, сказав, что мест нет, и неизвестные никому лабухи их не интересуют.

В восточной части города, среди совхозных садов уютно устроился санаторий «Колхозник». Колхозники тоже люди, вечером тоже танцевать хотят, думал я, направляясь на переговоры. Однако колхозное начальство и их подруги, которые составляли подавляющий контингент здравницы, к танцам были равнодушны. А желающие ходили вечером в санаторий «Слава», который совсем недавно объединил в себе две здравницы «Метро» и «Красное Криворожье». В белых красивых зданиях колониального стиля от наших услуг вежливо отмахнулись, объясняя отказ наличие своего лучшего в городе оркестра.

После того, как творческую интеллигенцию в моем лице поочередно отбрили рабочие из «Рабочего уголка», и колхозники из «Колхозников», а так же отдыхающие в «Славе», я решил попытать счастье в «Профессорском уголке». Ведь они тоже, как-никак интеллигенция. Но там меня технично отфутболили в здравницу для украинских кооператоров «Укоопспилка». Хорошее место для тренировки ног подумал я, когда поднимался по бесконечным ступеням к этому очагу здоровья и отдыха. Но и тут меня ждал откровенно хамский прием. Наверное, директора санатория слишком сильно разозлил мой прямой нордический москальский нос, который украинскому кооператору мог напоминать и не любимых ими бульбашей, и ненавистных польских панов. Вот если бы у меня вместо носа был толстый вишневый вареник, который прятался бы среди мясистых щек, то разговор сложился бы более успешно.

— Анекдот недавно слышал, — решил я позлить толстого мужика в вышиванке, — москаля спрашивают, хохлы тебе друзья или братья? Тот подумал и отвечает, братья, так как друзей выбирают, а братьев нет.

Директор «Коопспилки» злобно хрустнул костяшками, но на открытый конфликт не полез, видя мои раскаченные до безобразия бицепсы. Лично я к украинцам хорошо отношусь, если они ко мне относятся также. Политики же пусть друг друга за чубы таскают, а наше дело, простых людей, — мир, дружба, сало.

После своих массовых неудач я проехал по улице Горького почти до самой набережной, остановился у магазина продуктов и решил немного охладиться газированной водой. На железном размером с холодильник аппарате, который стоял впритык к зданию, было написано, десять копеек вода без сиропа, тридцать копеек, сироп апельсиновый, и самая нижняя надпись предлагала за те же тридцать копеек сироп лимонный. Я предпочел просто без сиропа, да и денег в кармане оставалось всего рубль с мелочью. Шипучая щекотящая горло прохлада разлилась по моему вспотевшему телу. Если план номер один не сработал, плавно перехожу к плану номер два, то есть действую по наитию, импровизирую, решил я.

В этот момент из магазина вышли две женщины лет тридцати с хвостиком. Судя по нежно розовому загару, не местные, отдыхают, может дней пять, подумал я, ну ходят же они куда-то вечерами показать свои роскошные пышные фигуры. Я тут же, в прямом смысле слова, подрулил к ним на велосипеде.

— Добрый день сударыни! — весело бросил я, — отдыхаю здесь второй день, посоветуйте, куда вечером молодому холостому податься на танцы?

И так как бы невзначай я поиграл накаченными бицепсами на руках. Не сказал бы, что на лицо барышни были красавицами, но чувствовалось, что они очень тщательно следили за своей внешностью, это могло говорить о том, что у них мужья ответственные работники, либо сами они неплохо зарабатывают.

— А с кем мы имеем удовольствие говорить? — улыбнулась одна более бойкая дама, вторая заметно покраснела.

— Разрешите представиться, — я козырнул, поднеся руку к пустой голове, — мастер спорта полковник Чингачгук.

— Вы военный или спортсмен? — спросила та, что поскромнее.

— Чингачгук? — задумалась более бойкая.

Ё мое, обругал я себя, фильмы же с югославским красавцем Гойко Митичем еще не вышли же на экран. Однако глупость, которую я, не подумав ляпнул, сыграла мне на руку.

— Вы шутник, — засмеялась более бойкая женщина.

Почти десять минут я выслушивал, как здесь замечательно, какая здесь прекрасная погода и вода, что они обошли за неделю все самые веселые заведения. Но больше всего им понравился танцевальный вечер в санатории «Рабочий уголок», где играют запрещенного Элвиса Пресли. А самое плохое место это недавно открывшийся курзал, но он же самый и дешёвый. Поэтому если мне, молодому и холостому хочется куда-то пригласить незнакомых девушек посидеть и потанцевать, то ресторан в «Рабочем уголке» самое лучшее место. Курзал, задумался я, курортный зал что ли?

— А где находится этот курзал? — еле вклинился я в поток слов бойкой барышни, которая уже что-то такое для себя нафантазировала.

— Да здесь все рядом, — ответила молчавшая ранее скромница, — на Краснофлотской улице. Направо, налево и еще раз направо.

— Ой я дурак! — я шлепнул себя ладонью по голове, — я же на тренировку опаздываю! До свиданья красавицы, рад был знакомству! До встречи на танцах!

Крикнул я, быстро вскочив на велосипед и рванув в указанном мне направлении.

— Куда вы, Чингачгук? — крикнул более бойкая барышня мне в спину, но меня и след уже простыл.

Действительно все в Алуште в шаговой доступности, курзал был не исключением. Я остановился около бетонного входа в огороженное высоким бетонным же забором строение под открытым небом. Я лихо перескочил через висевшую на цепочке табличку «Закрыто» и, взяв за раму велосипед, пошел искать ответственного за эту культурную точку человека. Площадка вполне может вместить тысячи две человек, удовлетворенно осмотрел я курзал. Складные стулья можно убрать в сторону и оставить лишь ряд по бокам. Сцена приличных размеров. Где же хозяева? Из маленькой двери, которая виднелась в правом боку сценической полусферы, слышался разговор на повышенных тонах.

— Больше пятой части от выручки не заплачу! — кричал высокий мужской голос.

— Треть! — отстаивал свое баритон.

— А кто обещал во время танцев не пить! Пятая часть! — не уступал тенор.

— Ну и пошел ты со своими танцами! — парировал баритон, — получше найдем площадку!

— Какая замечательная у вас сцена! — улыбаясь во все свои, еще целые, тридцать два зуба, — я зашел в хозяйственное помещение.

— Молодой человек, читайте надписи, здесь закрыто! — взвизгнул высоким голосом необычайно толстый мужчина, по внешности напоминающий армянина.

— Да, я только спросить, — я продолжал скалиться в добродушной улыбке, — сегодня проездом из Москвы в Одессу, здесь в Алуште остановился замечательный вокально-инструментальный ансамбль «Синие гитары». По слухам, он может дать бесплатный концерт.

— Синие, голубые, серо-буро-малиновые, — раздраженно ответил армянин, — ландыши сыграть сможете?

— Лучше! Былые розы можем, — я подмигнул худому парню, который, по всей видимости, здесь раньше отвечал за танцы.

— Белые розы! Белые розы! Беззащитны шипы! Бац-бац-бац, — заголосил я, — что с вами сделал снег и морозы, лед витрин голубых, бац-бац-бац. Ну, круто? Дадим бесплатный концерт.

— Бесплатно сыграете? — недоверчиво пролепетал толстяк, усиленно вспоминая творчество «Ласкового мая».

Не тужься папаша, это еще из ненаписанного, усмехнулся я про себя.

— Двух часовой танцевальный сет, вся Алушта на голову встанет! — я протянул руку директору курзала.

— Была, не была, — махнул рукой толстяк, скрепил наше рукопожатие.

Далее мы обговорили, условия. Я сказал, что начнем мы выступление в восемь часов, закончим в десять, но нужно кое-что еще. А именно, ударная установка, бочка, рабочий барабан и хай-хэт, фортепьяно и четыре микрофона. Один для голоса, и три другие под гитары, иначе звукоизвлечение будет не достаточно качёвое. Директор курзала, которого звали Саша Мкртчян, поохал, повздыхал, но требуемые мной вещи обещал достать к семи часам. На этом мы, довольные друг другом, и расстались.

Когда я уже намеревался ехать в «Спартак», за оградой курзалако мне подрулил вихляющей походкой музыкант неудачник, высокий, но худой парень.

— Ты чё фраер, ты куда влез? — пошел он на меня, — ты Эдика Хачатурова знаешь? Да ты знаешь, что он с тобой сделает? Чё думаешь мышцы накачал и все что ли?

Я чуть не заражал в голос от такого беспантового и тупого наезда. И как только парень подошел на расстояние вытянутой руки, я резко схватил его за ухо и пригнул к земле.

— Ой! — вскрикнул он.

— А ты Витю Цоя знаешь? — прошипел я ему в ответ, — а Юру Шевчука?

— Нет! — пискнул парень.

— Ну так чё ты тянешь? — я развернул его к себе спиной и дал ему смачного пинка под зад.

От удара, незнакомый с отечественными рок-музыкантами из девяностых годов, юноша, не удержав равновесие, хряпнулся животом на поросший густой травой газон. Мне в след еще доносились плаксивые угрозы, что со мной еще кто-то встретится, но меня это уже не волновало, я крутил педали к Олимпийской сборной по баскетболу.

Глава 37

Приехал я в аккурат к обеденному столу. Суренович на меня косо посмотрел, но ничего не сказал. Разгорячённые сборники за столом обсуждали мини турнир один на один. Оказалось победил всех Майгонис Валдманис. Что было ожидаемо, так как у него к приличной технике вождения, добавился более-менее хороший средний бросок. Кстати первый научился моему обыгрышу спиной. После сытного обеда меня пригласил для беседы Спандарян.

— Что опять проблемы, — грустно посмотрел он на меня.

— Степан Суренович, все путем, — улыбнулся я, — друзья приехали, а денег на жизнь и обратную дорогу нет. Искал им для подработки концертную площадку. Сегодня еще отлучусь, а завтра работаю по заранее намеченному плану.

— Через неделю едем в Чехословакию на два товарищеских матча, — главный тренер открыл журнал, с записями тренировок, — как считаешь, будем делать корректировку в подготовке? Чехи, между прочим, сильнейшая команда в Европе, в прошлом году вторыми стали после нас. Не дай бог с твоими нововведениями проиграем, скандал будет не шуточный.

— А Югославия разве не котируется? — удивился я.

— Шутишь? — засмеялся Суренович, — ты еще скажи, что испанцы сильные игроки.

Да, подотстал я от прошлого, обругал я сам себя, нужно будет подписку газет полистать, кто сейчас на международной арене в тренде.

— Все карты раскрывать не стоит, — я заглянул в записи Суреновича, но из-за подчерка ни слова не разобрал, — нам нужно показать всем наблюдателям, что мы хорошо атакует со средней и дальней дистанции. Чтобы готовили против нас персональный защиту, проще будет так комбинировать.

— Так значит, больше нужно бросать? — уже веселее спросил Спандарян.

— По сто бросков со своих пристрелянных точек добавим, а в остальном все по старому, — сказал, прощаясь до вечера я.

Знаете, полусфера, которая сверху укрывала сцену курзала от неприятностей непогоды, создавала очень хороший акустический эффект. Она само по себе усиливала идущий со сцены звук. Поэтому кроме гитар, которые шли через микрофоны, отлично было слышно и фортепьяно и ударную установку. Кстати, Санька зря время не терял, стучать он стал намного лучше, но по-прежнему не мог за барабанами играть сидя.

— Белые розы, белые розы, беззащитный шипы, — пела своим ангельским, но в тоже время мощным голосом Наташка, — что с вами сделал снег и морозы лед витрин голубых.

— Ай, какой, голос, ай, какой голос, — приговаривал довольный Саша Мкртчан, когда мы за полчаса до открытия репетировали новый материал, — всю жизнь бы его слушал.

К сожалению, песню про рыбку золотую, мы отложили на потом, зато песне про клён, который шумел над речной волной, сделали аранжировку, как следует. Я даже заметил, что Толик, после исполнения ее всплакнул в уголке. С Иринкой у них было все плохо, то есть никак. В одиночестве такой красавчик не пропадёт, думал я. Да и у Иринки скоро поклонников здесь будет вагон и маленькая тележка. Хотя, наверное, это и не очень хорошо, когда большой выбор, легко запутаться.

По причине, того что работали мы сегодня бесплатно, Мкртчан тоже уменьшил плату за вход с десяти рублей до пяти. А я еще раз убедился, что Алушта очень маленький город, так как слухи, что в курзале, происходи что-то офигительное, разлетелись со скоростью света. Если вначале вечера курортных танцев на площадке было максимум пятьсот человек, к концу выступления народу набилось тысячи три.

— Надо было сделать вход по десять рублей, — сокрушался за дверью в коморке за сценой директор Саша Мкртчан.

— И завершим мы сегодняшнюю нашу программу! — выкрикнул Толик, под недовольное зрительское уконье, — композицией «Дым над водой», которую мы посвящаем всем героям прошедшей войны.

— Буц, бац, буц, бац, — выдал на ударных Санька, который на вопрос, как у него с Машей, просто отмахивался.

— Бум-бум-бум-бум, — заиграл на басу Вадька.

У него единственного из друзей, кроме меня, в личной жизни все было на мази. Лишь занятость Тони на работе на фабрике, не позволило им быть вместе. С ума все с джипсами этими посходили, бубнил он, брюки, как брюки, ничего в них особенного нет. Однако фабрика план уже на двести процентов перевыполняет, стахановцы, блин.

— Ту ту ту, туту ту ту, ту ту ту, ту ту-у, — выдал соло Маэстро.

Перед дискотекой, он мне шепнул, что лети все к чертям, пойдет сегодня по бабам. Только без алкоголя, предупредил я его, на что он мне выдал, само собой.

— В руинах Сталинграда, нам приказал комбат, Держаться до заката, и нет пути назад, — для исполнения этой композиции я перебрался на место Толика, где один микрофон был настроен на гитару, а другой на вокал.

Не хватает курзалу светомузыки, думал я, на автомате рассказывая историю в стихах обороны Сталинграда. А если дождь ливанёт то, что тогда, деньги за билеты возвращать?

— Чингачгук! — крикнули мне две барышни, которые чудом протиснулись прямо к сцене.

Они яростно замахали мне руками. Я улыбнулся и кивнул, давая понять, что узнал недавних незнакомок. Наташка, которая подпевала мне сейчас на бэк-вокале, мгновенно метнула громы и молнии своими красивыми глазами, сначала в меня, затем в них. Хорошо, что барышни оказались сообразительными, и быстро поняли, что этот плацкарт давно уже занят.

— Дым над водой, огонь в небесах! — заливался я хрипловатым баритоном, прикидывая, удастся ли избежать семейного скандала или нет.

В конце песни, под аккомпанемент одного ударника, я попробовал раскачать зал, на вокальное исполнение соло партии «Дыма над водой». И хоть для советского человека этой эпохи публичное выражение своих чувств было не характерным, народ, здесь в Алуште находясь на расслабоне, пел вместе со мной с удовольствием.

— Всем спасибо! Увидимся завтра! — выкрикнул я в микрофон.

Однако, внезапно, к сцене прорвался толстый мужчина кавказкой наружности, скорее всего грузин, и сунул мне две купюры по сто рублей.

— Давай про клён, генацвале! — пророкотал он, стирая бегущий по лицу пот.

Я взял деньги и подошёл к Толику.

— Будем на бис играть? — шёпотом спросил я.

— Спрашиваешь? — удивился он, — хоть завтра пожрём нормально!

Он вышел к микрофону, обаятельно улыбнулся и сказал, что для гостя с солнечного юга, исполняется на бис песня «Там, где клён шумит». Н да, усмехнулся я про себя, не придется Толику сегодня идти по бабам, они сами по нему пойдут.

После медляка, нам вновь не дали уйти со сцены, посыпались и другие заказы за сотенные бумажки. Мы спели «Звёзды над Москвой», потом «Снежную зиму». Затем народ захотел быстрых танцев, и мы сыграли «Летящую походку» и в завершение всего Саша Мкртчян заказал «Белые розы». После того, как в наших карманах оказалось тысяча честно, трудовым потом заработанных рублей, концерт был окончен.

Санька и Толик сразу же исчезли в неизвестном направлении, поэтому гитары, как и прочие музыкальные принадлежности, мы закрыли в подсобке, а фортепьяно просто накрыли чехлом. Вадька ушел провожать Иринку, а мы с Наташкой решили прогуляться на берег моря.

Вот такие минуты времени запоминаются навсегда, шелест прибоя, приятный прохладный ветерок, поцелуи любимой девушки, шёпот нежных слов. Полное умиротворение и всепроникающая любовь.

Спустя примерно час, мы мирно возвращались по пустынной набережной города домой, когда резко, из тени деревьев на нас вывалились местные гопники.

— Э, парнишка, закурить есть! — тот, что был покрепче остальных, подошел ко мне на расстояние вытянутой руки.

— Тебе может быть еще мобилу позвонить дать? — ответил я, пряча за свою спину Наташку.

— Куда ты сука звонить собрался? Чё, ты мелишь? — криво усмехнулся он, почему-то решив, что сейчас они беспрепятственно позабавятся.

— Я говорю, что курить вредно, от этого слабость в коленках бывает внезапная, — я резко выкинул правый прямой в подбородок.

В вечерней тишине звук шлепка и хруст чего еще разлетелись далеко вдаль по набережной. Как я и обещал, у крепыша мгновенно подогнулись колени, и он лег прямо к моим ногам, как тряпичная кукла.

— Э, ты чё, мы пошутили, — проблеял еще один желающий нахаляву покурить.

— Я так и понял, — я взял Наташку за руку, и мимо отскочивших в сторону гопников, повел ее по набережной, — если еще пошутить захотите, подходите к проходной спорткомплекса «Спартак», там сборная СССР к Олимпиаде готовится им веселья, как раз не хватает.

— Хачатура? Братан, ты как? — услышал я за спиной разговоры гопников.

Вот значит, что это было, месть местного неудачника-музыканта. Мы какое-то время шли молча, Наташка все еще приходила в себя от неприятного происшествия.

— А что такое мобила, по которой можно позвонить? — вдруг спросила она.

— Мобила? — улыбнулся я, — это такой маленький карманный телефон, — я показал, как он уютно он должен помещаться в ладони.

— Телефон таких размеров! — рассмеялась она, — такого никогда не будет! А трубку там куда класть? Вечно ты что-то сочиняешь! За это я тебя и люблю!

Мы еще несколько минут целовались, скрывшись в тени деревьев. Потом наконец-то я ее довел до хижины, точнее мансарды, дядюшки Мироныча, где Иринка и Вадька все еще не спали, они пили чай с конфетами и о чем-то разговаривали. Маэстро и Зёма же до сих пор где-то гусарили.

— Мы тут обсуждали, — начал Вадька, — ты, когда успел накачать такие банки, то есть мышцы?

— Я уже говорил, — я тоже налил себе чая, пить очень хотелось, — постоянные тренировки, плюс качественное питание с высоким содержанием белка. Если хотите подтянуть свою физическую форму, то приходите на проходную стадиона завтра утром. Сам с вами позанимаюсь. А потом ешьте побольше креветок и прочих морепродуктов. И фруктов конечно с салатиками из овощей. Сейчас с деньгами проблем не будет.

— Сейчас каждый день придется за чаевые играть? — грустно спросила меня Иринка.

— Почему, — удивился я, — завтра из этого Мимино я выбью нам достойный гонорар.

— А кто такой Мимино? — улыбнулась Наташка.

— Саша Мкртчян, похож очень, — буркнул я и попрощался, ведь мне еще предстояло до спортивной базы на велосипеде проехать по плохо освещённым улочкам Алушты.

Далеко за полночь Конев вновь меня встретил в нашей комнате недовольным ворчанием, про кабаки, девок и цугундер.

— Константиныч, а ты чего всегда один, бобылем? — решил я перевести стрелки разговора в другую сторону, — посмотри, сколько здесь по набережной бродит королев красоты. Нельзя же все время про одни тренировки думать.

— Ну, допустим, — пробухтел он, — подошел я к понравившейся королеве, а дальше что?

— Анекдот слышал такой, — хохотнул я, — едут в одном купе в отпуск, три женщины и обсуждают, кто им больше из мужиков нравится.

— Ну, — Константиныч даже привстал с кровати и, закутавшись в легкое одеяло, голые ноги поставил на пол.

— Одна говорит, мне очень спортсмены нравятся, высокие и сильные, — улыбнулся я, — а другая, а мне военные, а третья признается, что читала книжку Фенимора Купера и влюбилась в смелого Чингачгука.

— И все? — удивился тренер.

— С верхней полки спрыгнул мужик и гаркнул, разрешите представиться мастер спорта полковник Чингачгук! — закончил я анекдот.

Конев громко заржал, и снова улегся на кровать.

— Вот так же завтра и подойдешь и представишься понравившейся королеве красоты, — я тоже завернулся в одеяло и мгновенно, намотавшись за день, отрубился.

— А дальше то, что делать? — Константиныч растолкал меня.

— А дальше? — я помотал головой, — ведешь королеву в ресторан, кино и на танцы, а там уже видно будет. Все веселее, чем одному здесь со мной проводить морализаторские беседы.

Последнее слово я впрочем, не договорил, так как снова окунулся в сладкое царство Морфея.

Глава 38

Рано утром, в семь часов, пока члены сборной СССР по всем видам спорта спали, я встретил Вадьку с девчонками на проходной спорткомплекса "Спартак". Сторожу дяде Саше, сказал, что родственники приехали, и нужно их, в зале для тяжелой атлетики, как следует подготовить к плавательному сезону. На что он буркнул, что родственники — это дело святое.

Первый раз, когда я попал в зал для тяжелой атлетики, здесь в Алуште, и увидел, что кроме железа, гантелей, гирь и штанг, практически нет тренажеров, у меня чуть до скандала дело не дошло. Я просто орал на администратора, как так почему нет тренажера для жима ногами лежа!

— Вы думаете, что мои баскетболисты имеют каждый по запасному позвоночнику! Почему нет упоров для прокачки мышц бицепса! Где блочные тренажёры! Это что вообще такое, простая подвальная качалка или зал для подготовки Олимпийской сборной!

В итоге пришлось искать умельца, который сварил по моему эскизу тренажер для жима ногами лежа. Но про блочные тренажеры мне пришлось благополучно забыть. Над всей этой кутерьмой потешалась вся команда штангистов.

— А чем тебе со штангой не приседается? — смеялись они.

— Ума много не надо, чтобы сделать из здорового и сильного человека калеку к тридцати годам, — парировал я, — а вы попробуйте, и мышцы накачать и здоровье сохранить.

Прошло всего несколько дней и штангисты в прямом смысле слова оккупировали мой тренажер для жима лежа. Администратору пришлось раскошелиться на еще несколько подобных устройств. Вот и сейчас в семь часов утра под ним потел двадцати четырех летний Юра Власов.

— Познакомьтесь, — сказал я своим друзьям, когда мы вошли в зал, — самый сильный человек на данный момент времени на планете Земля, Юрий Власов, Советский союз!

Юра вылез из-под, страшно сказать какой груды железа, надел очки, и тяжело дыша, поздоровался со мной и с Вадькой.

— Новые гимнастки? — улыбнулся он, кивнув в сторону Наташи и Ирины.

— Кружок художественной атлетики, — хохотнул я, — буду своим друзьям помогать делать новые спортивно-подтянутые тела. Тебе-то чего не спиться?

— На нервах я что-то перед Римом, — признался он, — сплю плохо.

— Это от недостатка положительных эмоций, — мило улыбнулась Ирина, — вы приходите, сегодня на наш концерт, в местный курзал, отвлечётесь.

— А вы там будете петь или танцевать? — взяв шутливый тон, спросил Власов.

— Сюрприз будет, — буркнул Вадька, — ну что, какую мне штангу поднять? — обратился он ко мне.

— Сначала, все вместе, — я достал из стопки три прорезиненных коврика, — постоим в планке. Затем поработаем над мышцами груди, потом нагрузим бицепс, трицепс. В заключении жим ногами лежа и велотренажёр.

— Чего? — дружно спросили меня все находящиеся в зале атлеты.

— Педали крутить по стадиону, вот чего, — махнул рукой я, — меньше слов!

— Вечно ты что-то придумаешь, Богданыч, — пробасил Власов и тоже взял прорезиненный коврик, — как эту твою планку делать?

Я лёг на коврик уперевшись локтями, и, встав на цыпочки, выпрямил тело параллельно полу.

— Делай как я, — выдохнув, произнес я.

Через тридцать секунд на пол рухнули Наташка и Иринка, Вадька протянул еще десять секунд. Власов, которого трясло от напряжения слег на третьей минуте.

— Отдохнули и снова в планку, — скомандовал я друзьям, — хотя меня тоже уже немного потрясывало.

И опять ребята простояли меньше минуты, а Власов дотянул почти до трёх. Я же на седьмой минуте обессилено тоже слёг.

— Ещё по паре подходов и велком к железу, — пробубнил я.

— А мне? — заинтересовался, знаменитый тяжелоатлет.

— Богдасарову, конечно видней, — я почесал свой затылок, — Сурену Петросовичу, он для тебя программу подготовки разрабатывал. Но я бы на его месте дал тебе сегодня разгрузочный день. Велосипед, рывочки в гору, плавание в море и на концерт. Нервную систему нужно обязательно приводить в порядок.

Через час я проводил своих друзей до проходной «Спартака», при этом наставляя их сегодня, как следует загрузиться белковой пищей, в виде креветок. Завтрашний день отдохнуть, а через день обратно добро пожаловать в зал. Наташка мне по дороге успела нажаловаться, что брат ее и Санька до сих пор еще неизвестно, где гуляют, и потребовала, чтобы я на них повлиял. Я хотел было сказать, что дело молодое и когда бурлят гормоны, слова бесполезны, но дипломатично ответил, что постараюсь направить их на путь истинный.

А потом я пошел будить «пионерский отряд» взрослых дядек из сборной СССР по баскетболу. Размещалась наша команда в простых номерах по два-три человека в гостинице коридорного типа. Я шел по ковровой дорожке и по нескольку раз стучал кулаком в двери наших засонь, при этом неприятном голосом вахтера орал: «Подъём»! В комнату, где квартировались Минашвили и Угрехелидзе, я просто и беспардонно вошёл. Так как им в дверь хоть утарабанься спать будут до обеда.

— Собирайтесь дети в школу, петушок пропел давно! — проревел я, скинув одеяла в сторону.

— Зачэм твой петушок каждый утром спать не дает? — заныл Гурам Минашвили, — такой сон смотрэл, эх!

— Я смотрю сон был эротического содержания, — хохотнул я, обратив внимание, что трусы Гурама стояли домиком.

— Зачэм так говоришь, да? Мне горы снились! — обиделся тбилисец.

— Ладно, сегодня поговорю с Суренычем, чтобы отпустил команду на танцевальный вечер, — пообещал я, — если работать сегодня будет, как профессионалы.

— Весь Тбилиси знает, что мы профи! — обиделся на мои слова уже Владимир Угрехелидзе.

— Так что ж я с вами, как с малыми детьми, — обиделся и я, — каждый день бужу, на тренировках пашу вместе со всеми, чтобы никто не филонил. Между прочим, профессионалы, кроме общих не продолжительных тренировок, очень много работают самостоятельно, нанимая персонального тренера.

— В этом и есть преимущество Совэтского спорта, — философски заметил Гурам, подняв руку так, как будто в ней был рог с вином.

Спорная точка зрения, но мне было не до того, я пошел дальше по коридору поднимать остальных на утреннюю велосипедную тренировку.

За завтраком, после того как мы вдоволь покрутили педали на меня насел Багдасаров, тренер штангистов.

— Ты почему вмешиваешься в наши тренировки? — не давая мне проглотить салат из огурцов и помидоров, заявил он.

— Сурен Петросович, — я бессильно отложил в сторону столовые приборы, — Власова мучает бессонница, я посоветовал ему развеяться, дальше решать вам.

— Ты как зараза здесь, со своими фантазиями! — гракнул он.

— Петросович, штангисты завтракают там, — культурно попросил его на выход Конев.

— А-а! — махнул Багдасаров рукой, и пошел к штангистам.

Когда я нес поднос с грязной посудой в мойку, меня атаковали девчонки из сборной по спортивной гимнастике. Латынина, Муратова, Астахова, Николаева, Люхина, Иванова-Калинина, хохотушки, которых в редкий день можно было встретить без бабетты на голове и косметики на лице.

— Богданчик, прошёл слух, что ты всех приглашаешь на танцы, — защебетала Лариса Латынина, — ну мы ждём.

Про танцы я сказал лишь Власову, нашим тбилисцам и главному тренеру Спандаряну. Не сборная Олимпийская СССР, а одно большое одеяло, на одном конце пукнешь, на другом скажут, что в штаны наделал, подумал я.

— Сегодня в Алуштинском курзале в восемь часов вечера состоится вечер танцев! — громко объявил я на всю столовую, — а чтобы таких красотулек никто не обидела, — сказал я гимнасткам, — провожатыми возьмите сборную по боксу. А то они на меня как-то нехорошо косятся.

Очередной предолимпийский день опять пролетел, как единое мгновение, кольца, мячи, скрип паркета, гантели все смешалось в моей голове. И выжитый, как лимон, я приехал к семи часам вечера к курзалу. Во-первых, нужно было порешать вопрос с гонораром, во-вторых разучить новую песню.

— Сколько! — завыл фальцетом, как певец Витас, Саша Мкртчян, — да я за такие деньги сам петь здесь буду.

— Сорок процентов с выручки — это более чем скромное предложение, — усмехнулся я, пропуская мимо ушей, проклятья в свой адрес.

— А как же план? — театрально заламывая руки, пропел директор курзала, — нет, ты не понимаешь, чего требуешь!

— Значит так, Саша, — я потыкал пальцем на пустое запястье, где по идее, у солидных людей бывают часы, — у меня осталось сорок минут, чтобы подготовить новую песню к массовому походу на танцы Олимпийской сборной СССР. А у тебя эти сорок минут уйдут на обдумывание моего щедрого предложения, кстати, твой план с моими ребятами мы перекроем раза в два в лёгкую.

За одну пятую от проданных билетов, пусть сам поёт, мысленно послал я Мкртчяна, и вернулся к друзьям. Я им вкратце объяснил, кто сегодня заявится сюда, чтобы потрясти своими спортивными телами, и предложил новую песню.

— Это же не наш стиль, — удивился Толик, когда наиграл и напел песенный шедевр на гитаре, — это какой-то марш.

— Да, — согласилась с братом Наташа, — под такую музыку не потанцуешь.

— А мне нравится! — заулыбался Санька, — вдохновляющая на подвиги вещь!

— Есть в ней какой-то нерв, — сказала Иринка, — обязательно ее сегодня сыграем.

— Давайте немного перекроим сегодняшнюю программу, — предложил я, — сначала для разогрева исполним «Белые розы», «Розовый вечер», а потом перейдем к мировым хитам.

— К чему перейдем? — удивился Толик.

— К песням, которые завоюют весь мир! — махнул рукой я, — и давайте, наконец, репетировать.

Как я и ожидал, сорок процентов с вырученных билетов, хоть с боем и кровью, из прижимистого Саши Мкртчяна я выбил. Директор же от обиды на несправедливость жизненных коллизий, поднял цену входного билета до пятнадцати рублей с человека. И все равно танцевальная площадка безжалостно наполнялась со скоростью магазина, в котором на прилавки выбросили дефицитный товар. Мои подопечные баскетболисты в полном составе зачем-то приперлись на танцы с десятилитровым эмалированным ведром. Я на пару секунд задумался, что же там такого ценного они могли принести? Вино виноградное сухое, дошло до меня, что же еще им могли продать в ведре? Как дети великовозрастные, ей Богу! Через полчаса, в курзале яблоку некуда было упасть. Да, танцы не место для Ньютонов, усмехнулся я.

— Сегодня премьера песни, — галантно обратился в зал Толик Маэстро, — эта композиция посвящается Олимпийской сборной СССР!

Он кивнул мне головой, я же подмигнул Саньке, который и задал ритмический рисунок песни.

— Будет небесам жарко, Сложат о героях песни. В спорте надо жить ярко, Надо побеждать честно! — прекрасным чистым вокалом запел Толик.

Я же поддержал песенную гармонию, играя аккорды только на басовых струнах в стиле рок.

— Мы верим твёрдо в героев спорта! Нам победа, как воздух, нужна! — запели на два голоса Наташа и Толик, — Мы хотим всем рекордам Наши звонкие дать имена!

— Асса! — откуда-то с краю выкрикнул Гурам Минашвили начал отплясывать что-то среднее между лезгинкой и твистом.

Чем рассмешил окружающих до слез.

— Судьи будут к нам строги, Но, в конце концов, поверьте, Скажут нам, что мы — боги, Скажут: «Молодцы, черти»!

Кстати после песни некоторые члены сборной прослезились по-настоящему. Особенно расчувствовались девчонки из сборной по гимнастике, которые пробрались к сцене и с жаром жали руки и Толику, и Наташе.

— Генацвале, спиши слова! — выскочил около меня Гурам, — надо чтобы все Тбилиси пело песню! Нэт! Вся страна!

Потом дальнейшая дискотека пошла своим чередом. Саша Мкртчян, перепугавшись, что начнется давка, распорядился закрыть ворота и никого больше не пускать. В конце концертной программы нам вновь понесли сторублёвые бумажки, для исполнения понравившихся мелодий на бис. И мы уже отыграли еще полчаса сверх нормы. После чего я сам вышел к микрофону.

— Граждане отдыхающие, спасибо за внимание, концерт окончен окончательно, — объявил я, — а товарищи спортсмены, которые в ведре принесли сухое вино, завтра с вами поговорим отдельно.

— Мы только по кружечке! — выкрикнул захмелевший Гурам, когда все вокруг недовольно стали расходиться.

После танцев директор курзала выдал нам почти восемнадцать тысяч рублей, плюс тысяча чаевых, с голоду не помрем, прикинул я. Первыми кто протянул руки к общественной наличности стали Санька и Толик.

— Мы это…, - замялся барабанщик.

— В ресторан идём, — более конкретно выразился Маэстро.

Я посмотрел за их спины, где в метрах двадцати будущих эстрадных звезд поджидали две уже знакомые мне барышни, которые мне дали наводку на курзал. Саньке с Толиком на двоих будет чуть больше тридцати, а дамочкам, скорее всего больше шестидесяти. Нравы очень упрямая вещь, хоть и говорят, что они все время падают. Такова особенность человеческой памяти, для которой в прошлом и трава зеленее и небо голубее, и девушки сговорчивее. Я выдал горе любовникам по тысяче рублей на человека.

— Мужья-то в курсе, чем их благоверные здесь занимаются? — тихо спросил я парней, кивну в сторону барышень.

— Они ответственные работники внешторга, — с серьезным видом ответил Санька, — им некогда думать о таких мелочах.

— Значит так, не забываем предохраняться и хотя бы через раз возвращайтесь ночевать домой, — сказал я в первую очередь Толику, — сестра волнуется. И самое главное…

— Сухой закон, — ответили парни хором, рассовывая деньги по карманам.

Глава 39

На два товарищеских матча в Прагу сборная со всем тренерским штабом вылетела в понедельник рано утром из аэропорта в Симферополе. После короткого совещания было решено остановиться в маленьком местечке Рокицани в семидесяти километрах от столицы Чехословакии. Чтобы ничего не отвлекало спортсменов от предстоящих игр. Маленький аккуратный чешский городок, лично мне, напомнил старые части города Риги и Таллина. Везде булыжная мостовая, окна первых этажей на уровне пояса, старые уличные фонари, из сказки про Буратино. Лишь центральную площадь перед ратушей украшала колонна, облепленная фигурами мужиков, которых никто нигода не посадит, ведь они все памятники.

— Первое упоминание о городе датируется тысяча сто десятым годом, — кратко сообщил нам гид.

— Какой эры? — уточнил под смех команды Гурам.

Основательно погонял я его после выходки с ведром вина на танцах. Обещал, что в следующий раз прикоснётся к божественному напитку после Олимпиады.

В распоряжении сборной оказалась небольшая гостиница и школьный баскетбольный зал. Мы решили, что это очень удобно, никаких лишних глаз, ведь все домашние заготовки лучше держать до поры до времени при себе. Только велосипеды для ежедневных тренировок пришлось собирать буквально по всей округе. С чем нам помог местный работник администрации, отвечающий в городе за спорт, и что самое главное хорошо говорящий по-русски, Ондрей Прохазка. Само собой его мы быстро окрестили более удобным для нас именем Андрей.

Андрей надо то, Андрей надо сё, а где Андрей взять железо, а где мы сегодня будем харчеваться? Умотался ракицанский Прохазка не меньше нашего. Однако ближе к вечеру, Андрей подошел к главному тренеру и предложил нашей сборной сыграть с командой города Ракицани.

— Я понимаю, что мы вам не соперники, — сказал он с несильным акцентом, наши латыши говорили хуже, — может быть, вместо двусторонней игры устроите небольшой спортивный праздник для жителей нашего города?

— Я посоветуюсь, Андрей, — сказал ему Спандарян и отошел с нами, двумя ассистентами и вторым тренером, в сторону.

— Ну что скажете? — спросил он нас, — и обижать не хочется, но двусторонка сейчас важнее.

— В чем проблема? — удивился я, — давай за Ракицани сыграю я с Константинычем, чтобы сборная почувствовала хоть какое-то сопротивление. Двадцатиминутку отбегаем и хорош.

— Я двадцать минут не потяну, — честно признался Конев, бывший центровой сборной СССР.

— Пять в начале, пять в конце, отыграешь и нормально, — махнул рукой я.

— Надо уважить чехов, — согласился Алексеев, второй тренер сборной.

Через час весь баскетбольный зал был облеплен по периметру ребятишками, молодыми девушками, которые стреляли глазками по спортсменам, и пожилыми любителями спорта, которым дома делать было нечего. Судьёй назначили Алексеева, тренера ЦСКА и второго тренера сборной. Команду Ракицан наставлял сам Ондрей Прохазка.

— Андрей переведи ребятам, — сказал я, — первые минуты играем плотнее под своим кольцом, жестче ставим спину, на периметр не ходим. Центровым пока будет Константиныч. В атаке встаем по периметру, попрошу заслон, нужно будет сделать шаг сюда. Как заслон по-чешски?

— Узавер, — ответил Прохазка, — а кому в поле выйти?

— С первых минут нужны ребята, которые смогут быстро бегать и высоко прыгать, — я посмотрел на чехов, высокие парни, но мышечной массы не хватает, — если мяч поймают, сразу пусть отдают мне.

— Габа, Барвинок и Зденек, — назвал первых моих партнеров по команде Ондрей.

Николаич, под веселый гул болельщиков, выдал стартовую трель из свистка и мы тут же первый спорный мяч проиграли. Зато очень дисциплинированно откатились в оборону и стали в зонную защиту. Спандарян начал игру с центровым гигантом Круминьшем, с разыгрывающим Минашвили, с легким форвардом Корнеевым и двумя снайперами Валдманисом и Озерсом. И раскатали бы они нас без шансов, если бы не одно но, пошла у меня игра с первых минут просто замечательно. Сказались долгие тренировки вместе со всеми. На каждое попадание сборной СССР я отвечал быстрым проходом и точным броском с дистанции. И рокицанцы сразу смекнули, что от них требуется, вовремя отдать мяч Бохдану, то есть мне. За первые пять минут я буквально раза три скинул мяч на открытого игрока чехословацкого городка. Остальное в корзину сборной положил собственноручно. А когда, чтобы поддержать высокий темп Суреныч стал тасовать состав мы стали отрываться в счете.

— Уцпават! — кричали мне чешские болельщики, — впрёд! Хура!

А когда мы защищались, ракицанцы дружно скандировали, — позор! Охрана!

На пятой минуте, при счёте 22:16, красный как рак Спандарят взял тайм-аут. Чтобы я сейчас сделал на месте главного тренера, прикинул я, сломал бы, аккуратно в толчее под кольцом, лучшего игрока команды соперников, то есть меня. Не дождутся, пусть на подборе рубятся здоровенные чехословаки. Мое дело поливать с дистанции.

— Я все! — тяжело выдохнул Конев, — заменяй, сказал он Прохазке.

Тот вопросительно посмотрел на меня.

— Выпускай самого высокого, — просто ответил я, — а что такое позор, охрана?

— Внимание, защита, — улыбнулся Ондрей.

Дальше дела сборной пошли еще хуже, во-первых играли на фоне высоких нагрузок, во-вторых задергались. Запаниковать — это самое плохое, что может случиться в игре. Меня теперь прихватывали сразу двое, а иногда и трое игроков. За счет чего ракицанцы забивали легкие мячи. И когда Рокицани повели 40:30, наступил перелом. Сказалась лучшая физическая подготовка сборников, и молодые чехи очень сильно устали, да и я сам наелся, будь здоров. После пятнадцати минут беспрерывной беготни, я сел на лавку. Нужно было пару минут выдохнуть и отыграть по полной концовку. В этот момент сборная СССР сравняла счет. А за минуту до конца счет стал уже 44:54. Я взял тайм-аут.

— Добро Бохдан, — слышал я там и тут, — добро!

Но мне вдруг мало стало почетного поражения.

— Константиныч, выходи, — попросил я коллегу, — Андрей, рисуй схему прессинга!

И я стал очень быстро и подробно рассказывать кому и куда встать.

— Главное синхронность командных движений! — продолжал я говорит Прохазке, который переводил, — мы играли пассивно всю игру, сейчас играем на грани фола. Для соперника это будет неожиданно. Настоящий спортсмен всегда должен биться за победу до финального свитка!

Первые два очка я отыграл секунд за шесть, просто пронесся, как спринтер через все поле и шмальнул с семи метров. И мы тут же прижали сборную СССР прессингом. Озерс, который вводил мяч из-за боковой, растерялся и отдал слишком слабо на своего партнёра. Я рванулся, завладел мячом и снова попал, минус шесть за сорок секунд до конца. Следующий пас перехватил чех, кажется Барвинок, не плохой может получиться баскетболист, высокий и быстрый.

— Пасуй Бохдану! — взревели болельщики.

Но он и сам был не глуп, поэтому тут же передал мяч мне. Кроме мяча я тут же получил, как следует по рукам, но Алексеев решил, что так в баскетбол тоже можно играть и не свистнул фолы. Я показал, что пойду в проход, сделал шаг на ведении вперед и тут же шаг назад, разорвав дистанцию, бросил, и снова точно. Играть еще тридцать секунд, а разница всего четыре очка, 50:54. Спандарян сразу же взял тайм-аут.

— Позор! Позор! Всихни позор! — забыв, что двое русских играют в команде, стал подбадривать всех на чешском Ондрей Прохазка.

Суреныч почему-то решил разбить прессинг с помощью большого игрока, и выпустил на паркет Круминьша. Мы быстро поменялись с Коневым, он пошел опекать маленького, а я встал рядом с Круминьшем. Сто сорок килограмм вес, двести восемнадцать сантиметров рост, и я рядом всего сто семьдесят четыре сантиметра. Кому Озерс отдаст пас, ясное дело Круминьшу. Цезарь так и поступил, а я тут же сфолил. А наш латышский гигант взял и оба штрафных броска промазал, что с ним периодически случалось. Быстрая контратака, бабах, 52:54.

— Хура! Хура! Добро Бохдан! — закричали местные жители.

Главный тренер с надеждой посмотрел на второго, который совмещал сегодня роль главного рефери и подмигнул ему. Что это могло значить, подумал я, стирая пот со лба? Это значит сейчас хоть уфолись, но свитка не будет. Будем надеяться на перехват.

— Андрей, скажи парням, чтоб не фолили! — крикнул я Прохазке.

— Правидло непорусоват! — крикнул чех.

Сборная СССР разыграл мяч из-за лицевой линии, и не спеша повела его в последнюю атаку. Но горячий грузинский парень Гурам Минашвили почему то решил закончить игру красиво забитым мячом. Он лихо прошел под наше кольцо, бросил с сопротивлением и промахнулся, я тут же получил мяч от Николаича, который оттер всех от щита. Вышел на свою ударную позицию, но краем глаза заметил, что Суреныч просто посерел лицом. Поэтому я, чуть-чуть подправив траекторию, бросил аккуратно в переднюю дужку. Мяч вылетел в поле, и Алексеев тут же дал финальный свисток. В принципе довольны были все. Сборная СССР, что избежала позора и победила, сборная Ракицани, что достойно проиграла, лишь главный тренер, что-то зло нашёптывал своему помощнику. Я же упал обессиленно на лавку.

В заключение того же длинного дня, Ондрей Прохазка, в благодарность от жителей города привез на телеге бочку домашнего пива к нашей гостинице. Потом женщины, почему-то в национальных костюмах, принесли замечательно пахнущую домашнюю выпечку.

— Лучше бы в Праге остановились, — психанул Спандарян.

— Суренович, — сказал я, — сейчас выставим длинные столы, закуску, чтобы все угощались, так нашим меньше достанется. А кто превысит лимит в пол-литра, завтра гонять будем как сидоровых коз.

Глава 40

На следующий день у меня состоялся серьёзный разговор со Спандаряном и Алексеевым.

— Будем тебя, Богдан, заявлять за сборную, — тяжело вздохнув, сказал Суренович.

— Меня? — не поверил я.

— Нет, Константиныча с больной спиной! — бросил карандаш на стол Алексеев, — ты вчера в одиночку чуть в плитку всю сборную не закатал. Сам-то должен понимать, что на паркете от тебя больше пользы, чем на тренерской скамье!

— А кого от сборной отцепите? — спросил растерянно я, — все готовились, все очень сильно прибавили. Каждый мечтает попасть на Олимпиаду.

— После товарищеских игр с чехословаками решим, — развел руки в стороны Спандарян.

В начале августа, всю Олимпийскую команду, боксеров, гимнастов, штангистов и прочих спортсменов собрали в Москве, в зале Большого театра СССР. Если обычно в театре люди смотрят на сцену, то при этой встрече на нас со сцены оценивающим взглядом разглядывали первые лица государства. Сборную по баскетболу, которая к концу тренировочного периода так нарастила мышечную массу, что ее порой стали путать с борцами и тяжелоатлетами, чтобы порадовать Никиту Сергеевича посадили в первый ряд. Меня тоже посадили в первый, но с самого края, так как ростом не вышел. Но даже сбоку я сумел разглядеть в президиуме на сцене Брежнева и недовольное лицо в очках Суслова, остальных высокопоставленных товарищей я не знал. С начальным обращением к олимпийцам выступил сам Хрущев, он говорил о том, что в это непростое время, мы должны сплотиться и всем доказать, ну и далее по списку.

Я же окунулся в воспоминания последних недель. После шуточной игры со сборной чешского городка Ракицани, какая-то сволочь усела накапать в «Советский спорт». И буквально на следующий день вышла разгромная статья под названием «Куда катится наш баскетбол!» В ней подробно описывались ошибки, допущенные при подготовке к Олимпиаде. Автор гневно возмущался, что баскетболисты не бегают кроссы, излишне много проводят времени, накачивая мышцы штангой и гантелями. Из-за чего сборная СССР стала не способна обыграть даже любительскую команду маленького чехословацкого города. Однако когда мы через день дважды, с преимуществом в двадцать очков обыграли сборную ЧССР, не показав при этом и трети своего потенциала, неизвестный автор даже не извинился. Кстати, от сборной отцепили Альберта Вальтина из киевского «Строителя», как центровой он уступал и Круминьшу, и Петрову, а как тяжелый форвард был недостаточно быстр и меток. Такова спортивная судьба.

По приезде обратно в Алушту, я узнал, что моя музыкальная команда перебралась из мансардного помещения в трехкомнатную квартиру. Постарался Мимино, то есть Саша Мкртчян. В городе часто можно было услышать на улице, пойдем вечером в курзал к Мимино. Мои «Синие гитары» нашли себе неплохого сессионного ритм гитариста, и я больше на танцевальных вечерах не работал. Кстати, договор с Мимино ребята продлили до конца августа. Чему я был рад, ведь в Москве все равно не дадут ни выступать, ни репетировать. Санька с Толиком к моему облегчению нагулялись и влились в наш общий кружок здоровья, который я преподавал с семи до восьми утра в зале для тяжелой атлетики. А перед моим отъездом в Москву мы с Наташкой провели парочку незабываемых ночей.

На этих сладких воспоминаниях Корней меня толкнул в бок. Президиум представил нам нашего знаменосца, которым стал самый сильный человек на Земле, Юрий Власов. А потом нам продемонстрировали костюмы, в которых мы должны были участвовать в параде на открытии Олимпийских игр в Риме. Лариса Латынина вышла на сцену в белой юбке и в таком же белом жакете, как продавец канцелярских товаров, а тяжеловес Юрий Власов вышел в серо-зелёном мышиного цвета костюме. Я посмотрел в зал, в котором раздались жидкие аплодисменты. И тут меня «кольнуло шилом» в одно место.

— Никита Сергеевич! — я встал и громко обратился в президиум, — можно сказать пару слов?

— Давай! — заулыбался генеральный секретарь, — ты какой вид спорта представляешь?

— Баскетболист! — я буквально взлетел на сцену.

— А что такой маленький? — засмеялся Хрущев и все сидящие в президиуме тоже дружно заржали.

— Мал клоп да вонюч, Никита Сергеевич! — отрапортовал я.

— Молодец, — генеральный секретарь от удовольствия захлопал в ладоши, — вот с такими хлопцами нам никакие империалисты на спортивных аренах не страшны!

— Мне очень нравится ваш лозунг, — я тоже вместе со всеми похлопал в ладоши, — догнать и перегнать Америку! Сейчас самая модная в Москве — это джипсовая одежда! Такого кроя там, на западе еще нет. Нам нужно сделать из нее красного, под цвет флага костюмы, и мы враз на Олимпиаде Америку заткнем за пояс! А потом можно будет наши джипсы за рубеж на продажу везти вагонами, и продавать их за валюту, которая нашему государству ой как еще нужна! А эти пиджаки, — я ткнул пальцев в Юру Власова, — мы пошлем передовикам сельскохозяйственного производства. Ура товарищи!

— Ура! — дружно ответил мне весь зал и зашелся в овациях.

Всю свою тираду я выдал в хорошем темпе, чтобы тормознутые дедушки из ЦК не успели сообразить, что их прямо здесь прилюдно тыкают носом в это самое, которое не тонет.

— Интересное предложение, — ответил мне Хрущев с гримасой застывшей улыбки, когда олимпийцы прекратили аплодировать, — обсудим ее с товарищами. Ура!

И зал еще раз искупал меня и президиум в аплодисментах.

— Ну, ты и псих, — шепнул мне Корней, когда мы рассаживались по автобусам, — кстати, достань мне по знакомству хотя бы одни штаны, как у тебя.

— Давай дождёмся решения Никиты Сергеевича, — улыбнулся я, — вот если здравый смысл не восторжествует, то достану тебе джипсы, как у меня.

Через два дня после встречи с партийным руководством страны я, как всегда перед сном побросал мячик в корзину. Все-таки с игрока спрос выше, чем с простого ассистента главного тренера, и на Олимпиаде придется соответствовать высокому званию советского спортсмена. Теперь я каждый день выполнять по триста бросков со своих излюбленных точек. Солнце уже катилось к закату, покрывая загородную спортивную базу красивым оранжевым светом. Я заметил, как несколько боксеров сборной ломанулись через ограду в самоволку. Дети малые, усмехнулся я. Когда я подошел к спальному корпусу меня остановили уже знакомые мне физиономии. Пятое управление КГБ Андроников и, кажется, Сидоров, вспомнил я. Плащи напялили одинаковые серые маскировка по-советски, ё мое.

— Комитет государственной безопасности, старший лейтенант Сидоров, — представился мне неприятного наглого вида сотрудник органов, и показал мне свою ксиву.

— Сборная СССР по баскетболу, разыгрывающий защитник, — представился я, показав ему баскетбольный мяч.

Спрятавшийся за спиной товарища Андроников одними губами улыбнулся.

— Пройдёмте с нами, — потребовал старший лейтенант.

— Если есть, что предъявить, говорите здесь, а нет то вон там выход, — я мотнул в сторону ворот, в которых стоял подозрительного вида автобус с зашторенными окнами.

— Если вы окажете сопротивление, то я имею приказ применить к вам силу, — скороговоркой ответил Сидоров.

От злости и отчаянья у меня что-то перемкнуло в голове, ведь обещал же маршал Гречко, что от меня отвяжутся. Перед самой Олимпиадой итак все нервы на пределе, что ж вы суётесь ко мне. Никуда не пойду и всё!

— Да пошёл ты, — я развернулся и двинулся к двери корпуса.

Как только за спиной послышались следы кого-то из кэгэбешников, я резко выкинул локоть назад, который мгновенно влетел тому в нос. Раздался хруст. Я развернулся, старший лейтенант Сидоров лежал без сознания на песчаной дорожке. Андроников попятившись засвистел в свиток. В тот же момент из автобуса один за другим стали выскакивать бойцы в беретах, в форме напоминающей десантников, только без маскировочного рисунка на комбинезонах. У каждого война в руках был автомат Калашникова.

— Нихрена себе, — пролепетал я, отбросив мяч в сторону, — ну что солдатики убивать будете, или есть желание поспаринговаться?

Больше десяти бойцов не пойми, какой дивизии, опустив калаши дулом вниз, взяли меня в полукольцо. За спиной моей оставалась стена спального корпуса.

— С тобой, что ли поспаринговаться? — вышел вперед один воин, разминая шею и руки.

— Можете, друг с другом я не настаиваю, — криво улыбнулся я.

Боец тут же полетел на меня, размахивая, как каратист недоделанный ногами. Я поймал нужную фазу движения солдатика и пробил точно в челюсть.

— Первый пошел! — крикнул я.

— Взять его и скрутить, как следует! — скомандовал самый старший по возрасту дядька, который отличался крупной медвежьей фигурой, на фоне остальных, по-спортивному подтянутых парней.

Трое бойцов с разных сторон более осторожно двинулись на меня. Я показал, что буду атаковать по левую руку от меня спецназовца, и сделал выпад вперед. И тут же мне в ноги полетел тот, что был посередине. Я резко отскочил назад и с ноги врезал, идущему в низкой стойке бойцу. Как минимум челюсть сломана, автоматически отметил я. Двое крайних психанули и, размахивая кулаками, полезли на меня разом. Первого я свалил правым боковым, а второй хоть и попал мне вскользь по скуле, получил смачный апперкот. Готовы голубчики.

— Эй, вы что творите! — раздалось из окна второго этажа, где квартировались штангисты.

— Всем, б…ть, закрыть на окнах шторы! — заревел командир спецназовцев, и в подтверждении, что он х… не шутит, выстрелил из автомата Калашникова в воздух.

— Богдан беги! — услышал я дружный женский голос наших гимнасток.

— Вместо тепла — зелень стекла! — заорал я, — Вместо огня — дым, Из сетки календаря выхвачен день! Красное солнце сгорает дотла! День догорает с ним! На пылающий город падает тень!

— Взять его, б…ть, и заткнуть! Пошли! — еще раз выстрелив в воздух, пророкотал командир этого непонятного подразделения.

— Перемен требуют наши сердца! Перемен требуют наши глаза! — выкрикнул я, когда на меня уже накинулись сразу пятеро.

И месилово пошло не шуточное. Я пропускал и бил, они падали вставали и снова били меня. Сколько это продолжалось, я понять не мог, так как голова от полученных ударов гудела. Но вдруг бойцы откатились в сторону. Я провел рукой по лицу, вся моя ладонь была в крови. На стоящих перед мной бойцов я смотрел сквозь красную пелену. Но из-за большого выброса адреналина боли я совершенно не чувствовал.

— В нашем смехе и в наших слезах и пульсации вен, — прохрипел я, — Перемен, мы ждем перемен!

Затем кто-то ударил меня со спины по голове, я рухнул на песок и на мое тело вновь посыпались удары, но били уже коваными берцами. А тут я почувствовал необычайную легкость. Тело, на котором не оставалось живых мест, разом освободило мою израненную душу. Вокруг была одна непроглядная тьма. Лишь где-то вдалеке слышался гитарный риф цоевских «Перемен».

— Здравствуй бездна, — прошептал я.

В холе гостиницы, где скопилась сборная СССР по баскетболу, Степан Суренович Спандарян сдерживал уговорами игрока Юрия Корнеева и своего ассистента Анатолия Конева.

— Мужики надо же вмешаться! Вы чего, б…ть, его же там, б…ть, убьют! — орал на всех Корней.

Но латыши и грузины вмиг забыли русский язык, а остальные хоть и негодовали, но вмешиваться в разборки с КГБ откровенно боялись.

— Может, он на самом деле виноват? — вяло отговаривал выходить на улицу игрока Суренович, понимая, что с него за результат все равно потом спросят, и терять больше игроков не хотел.

— Аха, мороженное в кинотеатре спер, — пробасил Конев.

— Пропусти их, — заступился второй тренер Алексеев, — пусть хоть узнают осторожно, что к чему. Константиныч, Корней, осторожно! — сказал он в спину вышедшим на двор мужчинам.

Когда Корнеев и Конев вышли из спального корпуса, все уже было кончено.

— Пи…ц, делу венец, — пробормотал Корней.

Вокруг все было залито кровью, пятеро бойцов до сих пор находились без сознания, около них колдовали их товарищи, а так же из корпуса вышел врач сборной по тяжелой атлетике.

— Что с ними? — спросил у него Константиныч.

— У двоих челюсти сломаны, однозначно, — ответил врач, — еще трое так по мелочи, зубы выбиты, носы на бок. Жить будут.

Юрий Корнеев тем временем пробежался до автобуса, окна которого были плотно завешаны черными шторами.

— Что с Богданом! — крикнул он бойцам, которые на носилках затаскивали превращенное в месиво тело бывшего партнера по сборной.

— В больницу тюремную отвезём, там видно будет, — равнодушно ответил самый старший по возрасту боец этой гвардии.

Судя по форме, дивизия имени Дзержинского, ОМСДОН, прикинул в голове Корнеев.

— Десять лет ему светит, если выживет, — к Юрию со спины подошел, какой-то мужик в штатском.

К своему носу он прижимал окровавленный платок, а светло-серый плащ был заляпан и кровью и грязью.

— Суки, — тихо бросил Корнеев, возвращаясь обратно в гостиницу.

— Что ты сказал? — взвизгнул мужик в плаще.

— То, что слышал! — с вызовом выкрикнул Корней.

— Отвяжись, — вступился командир ОМСДОНа, — хватит с них на сегодня.

— Я напишу рапорт! — заорал штатский, — о не профессиональной работе вашего подразделения!

— Иди на х…, - отмахнулся от него спецназовец, — не мог нормально с парнем порешать.

— И вы зачем его до полусмерти избили! — верещал мужик в плаще.

— Увлеклись немного, — сбавил напор ОМСДОНовец, — он между прочим сам пятерых моих поломал, — командир показал пальцем на полутруп, лежащий на носилках.

Корнеев путаясь в собственных мыслях, медленно брел по песчаной, огороженной декоративным камнем дорожке. Давно уже зажглись уличные фонари, а в голове, как молот стучала неописуемая бессильная злоба. Сыграю в Риме за сборную и хер им всем, давно зовут в НБА, суки, думал он. И тут под ноги ему попался занятный медальон, в солнечный круг была вписана перевернутая большая буква «А».

— Богданыч вроде эту штуку носил, — тихо пробубнил Корней.

Он нагнулся и поднял эту медную безделушку, что удивительно она была необычайно горяча. Юрий рассмотрел внимательно амулет и сунул его в карман.